«Двести веков сомнений»

Константин Юрьевич Бояндин Двести веков сомнений

Книга 1

Часть 1. Сторона золота

1. Удар

Венллен, Веантаи 27, 435 Д., 11-й час

Скучное это занятие — работать в лавке зеленщика. В особенности, работать там помощником хозяина лавки. А ещё хуже — работать там младшим помощником.

Впрочем, на чужой территории люди обычно ведут себя сдержанно. Это я к тому, что Буарт Осталийский, мой хозяин — Человек. Как и я. Зовёт он меня Клемменом; мой возраст и положение не обязывают его упоминать, откуда я родом. Кстати, когда-то меня звали Ланенсом. Не стану объяснять, что означает это на языке Веннелера, где я родился, иначе снова огорчусь.

Итак, день сегодня проходит вполне обычно. Работа, надо признать, не слишком грязная. Главное в ней — уметь быстро находить нужный адрес: я у Буарта в качестве рассыльного. Шесть часов в день, два дня в неделю. Красавцем меня не назвать, чего уж греха таить — но коль скоро мы с этим мрачным торговцем оба Люди, он относится ко мне достаточно уважительно. Конечно, где-нибудь в Веннелере или, не приведите боги, в Киншиаре, почёта мне было бы куда меньше.

Сегодня Веантаи 27 (по среднему календарю — сорок девятый день весны), сайинант — пятница — последний день работы на неделе. С утра посетителей кот наплакал: в городе скоро праздник, а в такие дни по лавкам с утра не ходят. Это значит, что развозить всю эту зелень должен я (и мои напарники). Напарников у меня двое, Айгес и Пройн. Лет пять назад я бы, конечно, радовался их компании, да ещё старался бы походить на них во всём… Теперь мне не по душе их слишком простая жизнь. Как говорит Д., чисто физиологическое существование. Страшно подумать, что они со мной сделают, если я как-нибудь брякну пару-другую подобных умных слов. Если же казаться при них таким же простым человеком, то — напомню — их компания вполне приемлема.

Сегодня пятница, значит, завтра и послезавтра — дни занятий. Думаете, по выходным я наслаждаюсь бездельем? Как же! Бездельем я как раз наслаждаюсь на работе. Потому что настоящую работу, где ко мне относятся по-человечески, видят и знают далеко не все. Иногда нет-нет, да и вспомню тот день, когда впервые познакомился с Д…

Веннелер, Лето 42, 429 Д.

Ланенс стоял в длинной очереди и заранее терзался тем, какова будет реакция окружающих, когда придётся назвать своё имя. Хорошо бы не покраснеть при этом, не начать заикаться и не потерять самообладание. Дважды с ним это уже было — всякий раз здесь, на бирже труда. Громкое название для небольшого каменного здания, которое уже лет пять как нуждается в покраске, и лет сорок — в основательном ремонте. Хвала всем богам, что последние несколько лет окрестные работодатели проявляют столь высокий интерес к Веннелеру. Особенно это приятно, если ты — третий сын в семье из восьми человек, и отец мечтает о том дне, когда ты перестанешь обременять его своим присутствием. У Ланенса (которого несколько недель назад звали иначе) хватило храбрости сказать всё, что он думает о кожевенном ремесле своего отца.

После чего выяснилось, что храбрости нужно было куда больше. Отец проклял сына по всем правилам: дал оскорбительное новое имя, официально от него отказался и вышвырнул на улицу. Лето оказалось милостивым сезоном, а Веннелер — достаточно большим городом, чтобы рассчитывать на какой никакой заработок. Однако двадцатилетний Ланенс, который не был ни достаточно красив, ни достаточно остёр умом, всё же понял: спасать его некому. Несколько раз он встречался с матерью, но та не смела перечить разгневанному отцу и молча плакала при встрече. После третьей такой встречи юноша твёрдо решил покинуть ставший чужим город.

Ближайшие родственники — на западе, в Киншиаре. Вряд ли они будут рады его приютить. Худые вести мчатся резво. Остаётся податься, куда глаза глядят. Жаль, войн нет — наёмникам, по слухам, платят немало, а обучиться военному делу — небольшая премудрость…

От размышлений Ланенса отвлёк шорох падающей бумаги. Он заметил, что рядом с ним находится какой-то важный господин — не иначе, купец — в богатой кожаной одежде, с изящно подстриженной бородкой и хитрыми цепкими глазами. У ног незнакомца валялись бумажки — видимо, только что выронил. Повинуясь внезапному порыву, Ланенс шагнул навстречу владельцу бумаг и, нагнувшись, принялся помогать тому собирать их. При этом они слегка стукнулись лбами.

— Прошу прощения, — огорчился Ланенс. И здесь не везёт. Была слабая надежда обратить на себя внимание человека побогаче, но теперь…

— Ничего, ничего, — отозвался собеседник добродушно и, приняв от Ланенса несколько листов бумаги (юноша изо всех сил старался в них не заглядывать, хотя было страсть как любопытно), неожиданно смерил нового знакомого взглядом и некоторое время пристально смотрел в глаза.

— Ланенс? — спросил купец вполголоса.

Попался! Юноша неохотно кивнул. Очередь принялась оборачиваться, на лицах появлялось выражение — сначала изумления, затем — насмешки. Сейчас и этот посмеётся и уйдёт. Всего хорошего, парень, с таким именем ты мне не нужен.

Тут и случилось то, что повергло юношу в изумление, граничащее со священным ужасом. Господин с бумагами тихо щёлкнул пальцами и время… остановило свой ход. Вернее сказать, остановило свой ход для всех в здании биржи, исключая самого господина и Ланенса. Всё остальное стало слабо-пепельного цвета; шум и гам прекратились; воздух из отчаянно спёртого стал безвкусным и шершавым — к некоторому облегчению обоих.

— Давно ищешь работу? — спросил купец после того, как ошалелое выражение покинуло лицо его собеседника. Тот как раз начал соображать, что, наверное, это всё-таки не купец. Купцы, они магией не очень интересуются, потому как боятся её. «Купец» продолжал смотреть юноше в глаза и тот понял, что надо говорить правду и только правду.

— Четвёртую неделю, — ответил Ланенс в конце концов. Голос его изменился — стал гораздо ниже; голос «купца», однако, остался прежним.

— Почему ушёл из дому?

Откуда он это знает?

— Мне не понравилось то, чем занимается отец, — ответил Ланенс, поражаясь своей откровенности. — После этого у меня не стало дома.

«Купец» кивнул.

И задумался. При этом не переставал смотреть на юношу, в голове которого роились десятки предположений относительно того, что сейчас будет. Самых разных — от чудовищных до в высшей степени заманчивых. Хоть бы повезло!

— Держи, — купец медленно, словно то была гремучая змея, протянул сложенный вчетверо лист. — Бери медленно… ещё медленнее… молодец. Спрячь в карман, прочтёшь позже. Завтра зайдёшь в банк Двух Золотых Лун — слыхал о таком?

— Слыхал, — мрачно ответил Ланенс. Интересно, долетит он до ближайшей луны от пинка, который получит от тамошнего охранника?

— Отнесёшь туда вот это… медленнее бери, медленнее! Не шевелись! Отлично. Получишь деньги. Серебряными монетами, запомни это. Всё остальное прочтёшь в бумаге. Читать-то умеешь?

— Умею, — с гордостью признался Ланенс. Местному и среднему наречиям его обучала мать — сама, правда, не очень грамотная, и всё же. Остальному пришлось обучаться самому — книги, правда, покупать не осмеливался. Во-первых, дорого, а во-вторых — впрочем, отца можно уже не бояться. Для жареного цыплёнка всё худшее позади.

— Вот и хорошо. А сейчас уходи отсюда как можно естественнее.

Не дожидаясь ответа, «купец» вновь щёлкнул пальцами, и биржа вернулась в нормальное состояние.

— Ланенс? — расхохотался купец, громко и презрительно. — Нет, парень, такой ты мне не нужен. — Повернулся и пошёл.

Покраснев, как рак, под громовой хохот очереди (опустив глаза, чтобы не встречаться ни с кем взглядом), юноша протолкался к выходу и, не останавливаясь, побежал — подальше отсюда, как можно дальше.

Забежав в ближайший парк, он остановился и, свернув в неприметную аллею, с опаской полез в нагрудный карман. Вдруг наваждение!

Наваждения не было. А был чек на пятьдесят пять федеральных золотых, выписанный на гербовой бумаге; был плотный коричневатый лист, исписанный убористым почерком. Нда, с грамотностью у нас не так уж хорошо. Впрочем, практически всё понятно. Ну и странный же этот «купец»! А вдруг… Ланенс торопливо спрятал чек и инструкции назад в карман и оглянулся. Никого. Так, самое главное — успокоиться. Как это неожиданно — дал деньги, странные какие-то указания, а сам ушёл. Что, если просто получить по чеку и сбежать куда захочется?

Некоторое время подобные мысли одолевали Ланенса, который никогда в жизни не держал в руках столько денег. А если ловушка? Если завтра его схватят и бросят в городскую тюрьму за попытку получить по поддельному чеку? Некоторое время юноша пытался понять, какой подвох может за этим скрываться, и плюнул: слишком многими неприятностями могла завершиться эта странная встреча. Но и выгоду можно извлечь немалую. Это, несомненно, испытание. Его, Ланенса, проверяют — вначале, надо полагать, на честность.

Надо быть полным дураком, чтобы провалить испытание в самом начале. Ну не похож этот господин на мошенника. К тому же магией владеет, и если захочет втянуть его, несостоявшегося мастера по коже, в какие-то тёмные дела, то и втянет. Куда простому человеку против магии!

Совсем успокоившись, Ланенс принял решение принять вызов судьбы и делать то, что велено. Вдруг боги, на сей раз, окажутся милостивы!

Вечером, в ночлежке, он никак не мог заснуть. Всё время прижимал ладонь к карману, где лежали две бумаги, одна драгоценнее другой. И — странное дело: так подмывало похвастаться удачей перед товарищами по несчастью — однако хватило ума держать язык за зубами. Даже вид удалось принять вполне убедительно мрачный. Те, кто вынужден ютиться под отвратительной крышей муниципальных «гостиниц для неимущих», как они именуются официально, редко улыбаются.

Венллен, Веантаи 27, 435 Д., 12-й час

— Эй! Клеммен! Опять размечтался? Быстро сюда!

Это Буарт, мой добрый хозяин. Впрочем, зря я на него жалуюсь: его сын, Гарвин, куда менее вежлив. Может, ему тоже дело отца не нравится? Скорее всего, просто пить надо меньше: у него на лице написано, чего и сколько он выпил накануне. Всё лицо исписано… Когда отца замещает, правда, всегда трезв.

Получил я от него ящик, получил адрес — Верхняя Дубрава, тринадцать — и потащил всё это наружу. Сегодня, накануне праздника, хозяин может расщедриться и добавить премиальных. А насчёт чаевых — это уже своей головой думать надо. В особенности, с моей внешностью. Ну ничего, спасибо Д., язык — у меня подвешен нормально. И, кажется, бывал я уже по этому адресу. Знатная дама там живёт, ольтийка. Что бы там ни говорили про ольтов, ничего против нас, людей, они не имеют. Зато люди их готовы во всём подряд обвинять. Не здесь, конечно — здесь (и вокруг на многие километры) земля ольтов. А вот там, где я родился…

Поймать извозчика оказалось проще простого. Клеммен отлично ладил с ними: извозчиками работали преимущественно Люди, любое доброе слово окупалось стократ.

— Куда сегодня, приятель? — извозчик узнал его.

— В Верхнюю Дубраву, — ответил юноша и вручил бородачу задаток. Правильно говорит Д.: в городах самые знающие люди — извозчики, рассыльные и им подобная братия. Главное — подходить с умом. Большего и не надо. Правильно начнёшь разговор — тут же все новости и выложат.

— К знатной, небось?

— А как же, — Клеммен напустил на себя нарочито важный вид; у извозчика, видимо, глаза были и на затылке, поскольку он надвинул шляпу поглубже и усмехнулся. — Вон сколько всего везу — пир, наверное, устраивает.

— Это верно, — бородач, видимо, молчал большую часть предыдущего дня. Сейчас начнётся… Клеммен тихо вздохнул, стараясь не показывать вида. Носить маску — не самое лёгкое занятие. Даже если это — маска самого себя.

Он слушал бородача (которого звали, кажется, Кельри — северное имя, как он здесь оказался, интересно?), поддерживая беседу. По привычке, почти не вникая в её суть. Сам же любовался окрестностями.

Венллен издалека — со стороны океана, например — кажется одним большим лесным массивом. С высоты птичьего полёта (сам не видел, но Д. частенько рассказывал) — тоже. Разве что видны Храмы — никогда и нигде их не скрывают от взгляда — да портовые сооружения. Ну и маяк, конечно. На самом же деле город умудрился расползтись на десятки километров в разные стороны.

Скажем, район Венриент (многие названия начинаются на «вен» — «лес»), куда они сейчас направляются. Ольтийская аристократия — если её так можно назвать. Самые известные деятели разного рода. Забавно: здесь, оказывается, быть известным ремесленником так же почётно, как, скажем, высоким чиновником. Никогда этого не пойму. Прав Д.: раз уж Люди Людей понять не могут, то куда уж кого-то ещё. Считать здешние обычаи глупостью не следует: ольты далеко не глупы и ничуть не наивны. После того, как Люди впервые попытались силой переделить поверхность Большой Земли — а это было давным-давно — казавшиеся слабыми и беззащитными ольты за какие-то десять лет превратились в мощного и достойного противника. Кто бы подумал! Венллен — место тихое; по ночам можно гулять где угодно, и ничего не случится. Разве что ограбят, если по портовым кабакам слоняться — на то он и порт. Смешение всего, полный хаос…

— … до самого моря и катились, — и бородач довольно заржал (лошадь чуть дёрнула в сторону). Клеммен посмеялся вместе с ним (не помня, о чём шла речь) и, вручив остаток платы, выгрузил поклажу. В дом надлежит входить наиболее цивилизованным образом.

— Тебя дожидаться? — спросил Кельри добродушно.

— Нет, — юноша подмигнул. — Я ещё на чай задержусь.

Стоически выдержав ещё один залп смеха, он взгромоздил ящик на плечо, и направился к воротам. Ящик только кажется тяжёлым, идти с ним — одно удовольствие. Пока ветер не подует.

В первый раз он входил в ворота ольтийского дома с такой же опаской, как шесть лет назад — в филиал банка Двух Золотых Лун. Как и в тот раз, ни одно из опасений не оправдалось.

Ручьи Меорна, Лето 43, 429 Д.

За окном было пасмурно; дождь никак не мог решиться пойти по-настоящему; время от времени изливаясь на иссохшую землю небольшими порциями — минут по пять каждая. Словно пробовал силы. А внутри медленно темнеющих туч что-то ворчало и громыхало. Когда разразится настоящая гроза, она, как и все грозы на побережье, запомнится надолго.

В комнате о состоянии погоды можно было догадываться только по косвенным признакам. По нытью в суставах, например. У Д., как ни печально, суставы служили наилучшим предсказателем скверной погоды. Какие только напасти не сумели побороть целители — а самое противное до сих пор не по зубам. Ни насморк, не ревматизм. Да уж.

В комнате было прохладно и сухо. Горело четыре ароматические свечи — по утверждению хозяев комнаты, для того, чтобы лучше думалось. Д. предпочитает свежий воздух. После собрания надо погулять немного, пусть даже там будет лить, как из ведра. Клин клином.

— Почему ты выбрал именно его? — голос доносился со стороны пары задумчивых зеленоватых глаз, у дальней стороны комнаты.

— Интуиция, — улыбнулся Д. — Всего лишь интуиция. Мальчишка проявляет себя лучшим образом. Даже шишки собирает совершенно честно. Быстро обучается.

— Интуиция, — вздохнули зеленоватые глаза. — Помнится, в тот раз ты тоже полагался на интуицию, но…

— Кто-то миллион раз обещал не вспоминать больше ту историю, — скривился «купец». — Надо же отличать явную глупость от несчастного случая!

Глаза мигнули, но ничего нового с той стороны не послышалось.

— Ну ладно, — произнёс Д. примирительно. — У него уникальная память. Во всех смыслах. К тому же — если не ошибаюсь — задатки хорошего актёра. Очень неплохое сочетание.

— Конечно, неплохое, — послышался третий голос, чуть хрипловатый. Он доносился со стороны каминной полки. — Кто сказал, что ему захочется заниматься всем этим?

— Захочется, — Д. с довольным видом пригладил бороду. — Во-первых, у него больше нет ни дома, ни родственников. А во-вторых…

Собрание длилось более часа.

Веннелер, Лето 43, 429 Д.

Вначале я ничего не понял. Ну получил две тысячи серебряных (две тысячи! серебром!! двухмесячный заработок отца!) — а дальше-то что? Вначале хотел явиться домой и торжественно распрощаться со всеми. Показать, что и мне удача может улыбаться. Представлял себе лицо отца, после того, как покажу эту кучу денег.

Но вовремя поумнел. Во-первых, оборванец, получивший мешок с монетами — это ещё не всеми уважаемый член общества. Это попросту ограбивший кого-то оборванец. Хорошо, что у меня сохранилась походная сумка — сложил в неё всё серебро. Чего мне стоило делать вид, что у меня там лежат вовсе не деньги — вовсе не передать. Одним словом, подозрительно быстро я поумнел. Произвести впечатление на отца не удастся: нет у меня больше отца. Позовёт стражу, и всё пойдёт коту под хвост.

А мама? Зачем её расстраивать? Так-то ей сообщат, что ушёл на биржу, и с концами. Это, всё-таки, не в тюрьму. Так что идти домой я раздумал. Но, поскольку шататься по городу всё равно не стоило, пришлось обратиться к инструкциям.

Там, как ни странно, был пункт, которого я раньше не заметил. После того, как получишь деньги, было там написано, ступай в такую-то лавку.

Вот тут мне сразу стало не по себе.

Лавка-то со скверной репутацией. Понятно, в глаза никто ничего говорить не станет — но за спиной у её владельца болтали, что он промышляет скупкой краденого. Неплохо для начала! Вначале получить кучу денег, затем — отправиться к скупщику краденого.

Очень долго я бродил вокруг да около, прежде чем решился. Решился по той же причине: ну не походит этот «купец» на тёмную личность! Прошёлся мимо двери пару раз, да и зашёл…

Грениш, скупщик краденого, был ошарашен визитом. Глаза у мальчишки горели, что твои факелы. Видно было, с собой у него что-то очень ценное. А когда характерно звякнула, опускаясь на пол, туго набитая сумка, всё стало ясно. Грениш обдумывал, что бы такое предпринять — не иначе, это ловушка, «карась». И тут посетитель молча протянул записку.

Тут Грениш вновь изумился, но по другой уже причине.

В кои-то веки получишь весточку от старого знакомого! Вообще-то у людей его профессии знакомые такие, с какими один на один в тёмном переулке лучше не встречаться. Но эта записка немало обрадовала. Что бы там ни говорили, есть на свете порядочные люди.

Дальше всё было понятно.

Юнца следовало одеть — так, чтобы не выделялся, и дать несколько полезных советов. Насчёт последнего стоило поразмыслить — но не станет же Д. посылать кого попало! Или, тем более, запускать «карася»!

Одеть его удалось без затруднений. Сойдёт за курьера. По виду не скажешь, что у него столько денег, а если у парня в голове не солома, то доберётся, куда хочет, без труда.

Ланенс был ошеломлён той стремительностью, с которой разворачивались события. Записку ему возвращать явно не собирались — невелика потеря. Тут же куда-то отвели и хозяин — лично! — с быстротой молнии собрал его в дорогу.

— Деньги надо хранить так, чтобы никто не догадался, где главные запасы, — услышал Ланенс. — С такой сумкой ты дальше порта не уйдёшь. Никогда не забывай носить на видном месте — на поясе, скажем — небольшой кошелёк со скромной суммой. Украдут — страшно огорчаешься и быстро уходишь. Очень просто, но помогает сберечь и деньги, и жизнь.

От услышанного голова шла кругом, но память, странное дело, безукоризненно впитывала всё услышанное.

— Кинжалом пользоваться умеешь? — спросил хозяин неожиданно.

Юноша посмотрел на внушительное оружие в скромных ножнах и пожал плечами.

— Лучше всё-таки взять, — решил Грениш. — Даже если не сможешь воспользоваться, во многих случаях это нелишне.

Последовал новый краткий курс наставлений: как, где и зачем необходимо носить оружие.

…Когда Ланенс был совершенно снаряжен (самому себе он теперь казался весьма солидным человеком), он вежливо поблагодарил хозяина (который отказался брать деньги сверх объявленной суммы) и спросил, уже на пороге:

— Как вас зовут?

Грениш усмехнулся в усы и ответил, неожиданно для самого себя:

— Такие вопросы, парень, задавать не положено. Отучайся. Если встретишь того, кто передал мне привет, скажи, что Грениш жив-здоров и ждёт его в гости.

Венллен, Веантаи 27, 435 Д., 13-й час

Никакого чая там, конечно, не предлагали. То есть можно было намекнуть — и многие дурни это делают — но после того, как хозяева дома сердечно распрощаются с тобой, можешь не сомневаться: эта дверь закрыта навсегда. В этом смысле Д. большой знаток. Сразу же перечислил немало мест, поскользнувшись на которых, можно сломать себе шею — в переносном смысле, разумеется. У ольтов существуют очень сложные церемонии и ритуалы общения.

— А почему я должен так хорошо ладить с ольтами? — спросил я на второй день занятий. Д. посмотрел на меня, как на ненормального и ответил, чуть поджав губы.

— Потому, что в ближайшем будущем мы будем работать на ольтийских землях. По-моему, я это уже говорил.

Я глубоко вздохнул, помнится, и изменил вопрос.

— Но почему не допускается ни одной ошибки?

На этот раз Д. посмотрел почти одобрительно. Он меня сведёт в могилу своей привычкой добиваться того, чтобы вопросы правильно задавались.

— Всё дело в психологии, — ответил он. — Ольты превосходно помнят все… так скажем, ошибки общения. А нужно, чтобы тебя как можно меньше замечали. Посему — никаких сбоев. Думать, думать и ещё раз думать. Вживаться в роль.

Это было до того, как он принялся запихивать в меня массу сведений о том, кто такие ольты, чем один от другого отличается и так далее. Я-то знаю, чем они отличаются. Тем, что и сто лет спустя будут, как новенькие. Ни старости, ни болезней. Да что там говорить, как ни пытаюсь на эту тему не думать, всё время огорчаюсь. И не в зависти дело — хотя и не без неё, чего уж там — а просто… как бы это выразить… Ощущение, что всем окружающим крупно повезло, а тебя, как всегда, обделили.

Д. долго и нудно читал наставления — о том, дескать, что в длинной жизни свои минусы. Я этих минусов, скажу откровенно, до сих пор не вижу. А вот плюсов — сколько угодно.

День сегодня почти праздничный, так что ерунда из головы сразу же высыпается. Если подумать, что бы я сейчас делал в Веннелере? Разве что улицы бы мёл. И то вряд ли…

После исполнения заказа в лавку можно особенно не торопиться. Аристократы здешние — народ особый. Им всё равно, извозчик ты или градоправитель, уродливый старик или красавец. Захотят поговорить — им всё едино. По-моему, это очень хорошо. Меня один здешний скульптор пригласил даже на пару-другую обедов. По словам Д., непременно ещё пригласит… — в будущем. Лет через пять-шесть. Куда, в самом деле, торопиться?

Сказать, что я никуда не тороплюсь, нельзя. Во-первых — в лавку. К концу каждого подобного дня заказов накапливается — успевай поворачиваться. Не все они столь деликатны и ответственны (не зря же Буарт посылает к аристократам именно меня), но не могу же я бросить своих товарищей. Только бы суметь отвертеться от совместной пьянки и прогулки по увеселительным заведениям.

Даже не знаю, как мне на глаза попалась та самая табличка. Я не придал ей особого значения. Выставка открыта до четырёх пополудни, а в лавке проторчишь хорошо, если только до девяти. Первое время Д. меня гнал силой на культурные мероприятия, а потом неожиданно перестал. И тут и осознал, что это интересно. Нет, не вру — взял, и понял.

Первый сюрприз ждал, когда я вернулся в лавку. Не пешком, конечно — перекусил на Семи Фонтанах и подъехал. Если в пределах того же района — совсем дёшево, на пару серебряных можно полчаса кататься. Я не говорил, что в Венллене берут не за расстояние, а за время? Ну, значит, теперь сказал.

Равнина Вереньен, Лето 45, 429 Д.

Дорога выдалась на редкость скучная. Поначалу юноша отчаянно трусил: уехать из родного города легко только на словах. Всё время кажется — все обиды, мрачные взгляды и прочие неприятности — не более, чем способ выказать своё расположение. Стоит выйти за пределы городской стены, и осознаёшь это особенно остро. Город не изгоняет даже тех, кого не любит. Смешивает с грязью, ставит на место… но никогда не вынуждает уйти. Наверное, поэтому Ланенсу было так одиноко и страшно.

Караван двигался неторопливо. Везли они редкостное вино, ткани разные, что-то ещё — сильно не поспрашиваешь. Ланенс поспрашивал бы — но слова скупщика ещё звучали в его ушах, а взгляды, которыми одаривали сопровождающие, и так не отличались излишней приязнью. Это понятно. Им деньги приходится зарабатывать, рискуя собственной головой, а ему, молодому бездельнику, всего-то работы, что посетить соседний город, оставить пару-другую писем, забрать ответ и ехать назад, в спокойствии и безопасности.

Один из охранников заметил, что увязавшийся с караваном юнец не очень-то походит на богатого сынка — ни манер, ни стиля, ничего. Слово за слово — и выяснилось, что парнишка возвращается к своему дядюшке после не очень удачного обучения.

— Правильно, — одобрил охранник, — камни точить или там статуэтки вырезать — это для стариков да нелюдей. Так человеком никогда не станешь. А возьмёшься за оружие, подпортишь немного шкуру — глядишь, всё остальное уже нипочём…

Слушатель ему попался благодарный, и ветеран, явно обрадовавшись перспективе пополнить ряды наёмников ещё одним молокососом, сделался гораздо приветливее и общительнее. Юноше стоило немалого труда изображать на лице восторг, когда охранник («зови меня Хартом, приятель») принялся рассказывать всякие страсти. Надо отдать ему должное, рассказывать он умел.

В эту ночь, едва большая луна достигла зенита, лошади переполошились. Помогая утихомиривать их, Ланенс едва не лишился жизни — копыто просвистело рядом с виском. Все устремили взгляд вперёд — там, пересекая дорогу, клубилась пыль (или туман?), доносились странные звуки — не то скрежет железа, не той чьи-то голоса.

— Что это? — спросил юноша, не особенно рассчитывая на ответ. Лица у всех были побледневшие.

— А кто его знает, — сплюнул стоявший поблизости человек. На охранника не похож — должно быть, купец, или помощник купца. — Однажды уже видел такое, и тоже в полнолуние. Хватило ума в туман не лезть.

— А если бы залезли?

Человек как-то странно посмотрел на юношу, торопливо сложил пальцы в охранный знак и отошёл в сторонку.

— Дозорные, — мрачно изрёк Харт, осеняя себя магическим знаком. — Видел я их поблизости. Настоящие призраки. Только кони у них словно бы из железа. Редко появляются, милостивы всё-таки боги.

— Ну давай, давай, — ответил кто-то насмешливо из темноты. — Рассказывай сказки. Дозорные… Скажи ещё, что это Семеро с перевала. Кошки это, только и всего. Торный путь поблизости, вот они и показались. Так бы их и не видать.

— Что за Дозорные? — полюбопытствовал Ланенс, не удержавшись.

— Днём расскажу, — пообещал Харт хмуро. — Если доживём.

Юноша долго смотрел в клубящееся облако. Про призрачных кошек он тоже слышал, а торный путь даже видел собственными глазами. На границах с равниной ещё оставались островки пустыни; хоть и небольшие, они не становились безопасными. Зыбучие пески, призрачные кошки, змеи — множество опасностей подстерегает неосторожного путника. Поэтому, когда совсем ещё маленький Ланенс (тогда он носил иное имя) увидел, как поверхность песка сама собой становится ровной, плотной и надёжной, то сразу понял: сказки тоже бывают правдой. Правда, детей в этом убеждать не приходится.

Торные пути пролегают через многие пустыни. Кто построил их, отчего они появлялись, нередко спасая отчаявшихся — неизвестно. Разве что мудрецы какие-нибудь знают… но по пути ни разу не попадался ни один разговорчивый мудрец.

До утра они дожили без особых хлопот. Туман с восходом солнца рассеялся, а когда караван проходил мимо вчерашнего «туманного следа», юноша явственно различил озерцо зыбучего песка и несомненные очертания Торного пути. Что, впрочем, не помешало его новому собеседнику поведать и о таинственных Дозорных, и о Семерых, и о прочих диковинах, что досаждают путешественникам.

Венллен, Веантаи 27, 435 Д., 14-й час

Никогда Клеммен так не спешил. Случилось настоящее чудо, даже два: во-первых, заказов осталось не так уж и много (что понравилось всем, кроме Буарта), а во-вторых, на голову им неожиданно свалилась премия. По два десятка серебряных — этого, как тут же подсчитал Пройн, хватит на четыре бутылки очень неплохого вина, на пир горой до самого утра и на прочие, не менее приятные, развлечения. Клеммен тут же отговорился своим дядюшкой, и его товарищи понимающе закивали головами: они и сами трудились тут по воле своих отцов. Последние надеялись подобным образом вырастить из них людей в меру умных, в меру трудолюбивых, и так далее.

Одним словом, полдня свободы — это сила. В особенности, если дома тебя дожидается несколько отличных кусков мрамора, резец, и до сих пор не воплощённые идеи…

У каждого человека есть по меньшей мере одна страсть, увлечение, талант — называйте, как хотите. У Клеммена это резьба. По камню, по дереву, по кости. По камню — лучше и благороднее всего. Собственно, из-за камня вся история с отцом и произошла.

Насвистывая, юноша прошёл во вторую свою комнату (снимать больше, чем две комнаты выглядело бы небывалой роскошью). Комната служила студией, местом отдыха и библиотекой. Неторопливо переодеваясь в подобающую одежду, Клеммен уже видел контуры Предмета, явственно проступающие сквозь неровные грани мраморного куска. Хорошо, если на этот раз Предмет не ускользнёт, не растает под обломками коварно рассыпавшегося камня… на обретение подлинного мастерства требуется много лет. Но Клеммен не жаловался.

И тут его словно молнией поразило. Он вспомнил табличку на площади. «Выставка». Картины, скульптуры и… резьба по камню! Точно! У него по меньшей мере полтора часа!

Предмет тут же вылетел из головы. Не каждый день в Венллен приезжают ольтийские и дарионские шедевры. Пропустить подобное — просто преступно. Однако, невзирая на спешку, Клеммен оделся не в рабочую одежду, а в выходной костюм. В нём его не узнает никто из «товарищей по работе». Они просто не привыкли замечать тех, кто так одевается. Неплохая маскировка.

Хозяйка апартаментов покачала головой, глядя, как её тихий, всё время погружённый в задумчивость постоялец вихрем выносится наружу, едва успев поздороваться. Не иначе, на свидание, решила она и улыбнулась. В его-то годы земля должна под ногами гореть. Только бы вот уши ему уменьшить… самую малость.

Клеммен пулей промчался мимо Д., который, как всегда, совершенно неузнаваемый, прогуливался по площади, погружённый в раздумья. Бороду он никогда не сбривал — незачем — а всё прочее всегда можно изменить, скрыть или, наоборот, сделать явным. Переодеваться и перевоплощаться — вполне обыденное искусство, магии здесь не нужно, каждому человеку это под силу. Сейчас он выглядел преуспевающим купцом — примерно тем, что некогда встретил Ланенса-Клеммена в душном коридоре биржи Веннелера. В таком виде особенно легко думается.

Да и выставка, в сторону которой умчался его ученик, действительно хороша. Только почти всегда находятся неотложные дела, мешающие насладиться подобным зрелищем от души.

Из памяти не шёл разговор, который произошёл не более получаса назад.

— Пора, — заявил он, закрывая за собой дверь. — Пора находить ему настоящую работу.

Его начальник — вернее, начальница — долго думала, прежде чем ответить.

— О ком из своих подопечных ты говоришь?

— Странный вопрос, — поразился Д. — О Клеммене, разумеется. — Прежнее имя пришлось менять как можно скорее. «Ланенс» было далеко не безобидным именем, а в сочетании с тщательно произведённым ритуалом проклятия и вовсе не оставляло человеку шансов на долгую и безоблачную жизнь. До тех пор, пока Клеммена не назовут этим уродливым словом (буквальный его перевод являлся площадной бранью), проклятие не реализуется. Да, таланты у людей порой бывают самыми неожиданными. Д. припомнил, как несколько раз навещал отца Клеммена, чтобы выудить хотя бы часть формулы.

Выудил.

Теперь отец Клеммена уже никого не сможет «наградить» подобным образом. Потому что до конца дней своих не вспомнит из формулы ни слова. Каким образом такая убийственная вещь доасталась кожевеннику, понять трудно. Но, сталкиваясь с подобными случаями, Д. каждый раз осознавал, что от их работы польза всё же есть.

— Ну что же, — начальница глядела на огонь в камине. — Действуй. По обычной схеме, я полагаю?

— Естественно.

— Через… — она перелистнула несколько страниц на календаре, — три дня праздники завершатся. Тогда и начинайте.

Как будто он сам этого не знает! Впрочем, если с твоим начальником тебя связывают дружеские, а не только служебные, отношения, субординация не может не раздражать.

С другой стороны, избавиться от неё и сохранить дисциплину невозможно.

…А пойду-ка я во-он в тот ресторан, подумал Д. Слово «ресторан» — новомодное, но не обзывать же подобное заведение харчевней! Вполне возможно, что Клеммен заглянет туда на обратном пути. Когда немного успокоится. Кстати, что это он вдруг так нёсся? Тут же Д. вспомнил, что именно представлено на выставке и всё стало ясно. Надо как-нибудь попросить его показать свои работы.

Но вежливо и ненавязчиво. О своём увлечении Клеммен не говорил практически ничего — и Д. не лез не в своё дело. Полномочия его очень велики, но не безграничны. Частная жизнь есть у всех.

Киншиар, Лето 49, 429 Д.

Когда вспоминаю, как я вёл себя в Киншиаре, становится очень стыдно. Правда, это мне сейчас становится стыдно. А тогда я считал, что в порту меня встретит Д. (как его зовут, я, понятное дело, тогда не знал) и объяснит — что же он от меня хочет.

Потребовалось не больше трёх минут, чтобы один из семи «жертвенных» кошельков испарился у меня с пояса. Всё остальное извлечь не так просто — всё застёгивается, плотную кожу не так-то легко прорезать, да и не совсем уж я бесчувственное дерево.

Когда я увидел, как два стражника откровенно потешаются, глядя на мою вытянувшуюся физиономию, мне захотелось их придушить. До того сильно захотелось, что пришлось отвести взгляд в сторону. Слёзы на глаза навернулись совершенно натурально. И в самом деле, я совершенно был уверен, что в кошельке были мои последние деньги. Честное слово!

Потом я ушёл подальше. Стало понятно, что никто меня тут не ждёт. Инструкции на Киншиаре заканчивались. Но возникло сильное предчувствие, что на самом деле ничего ещё не завершилось. А раз нет — что делать?

Прежде всего, найти, где остановиться. С этим, хвала духам-хранителям, особых проблем нет. Как и во всяком крупном городе, и гостиниц, и постоялых дворов, и таверн здесь хватает. Вообще у Киншиара вид такой, словно два десятка архитекторов придумывали его одновременно — и каждый, улучив возможность, сносил то, что ему мешало. Правда, так выглядят многие старые города. Но Киншиар производил наиболее отвратное впечатление.

Потом я вспомнил, что не далее как месяц назад здесь бушевала эпидемия красной лихорадки. Не очень опасная болезнь, но крайне мучительная — и следы от неё годами проходят. Можно было испытать и сочувствие к этой огромной каменной помойке — но я не испытывал. Наверное, ещё и оттого, что город так напомнил мне дом родителей.

Наконец я отыскал комнатку подешевле (вид мой, наверное, наводил на достаточно благопристойные мысли) и принялся размышлять над неразрешимой проблемой — куда девать тысячу восемьсот серебряных. Так, чтобы и под рукой были, и грабителей не бояться. Всю первую ночь я так и не заснул — то об этих проклятых деньгах думал, то стука в дверь ожидал. Последнее, пожалуй, беспокоило сильнее всего.

На следующее утро я отправился в банк. Туда меня не пустили, ко всеобщему оживлению, а пять минут спустя двое мрачных личностей нагнали меня в тихой улочке…

Они возникли, словно из-под земли. Юноша был зол: кем же надо быть, чтобы в банк пускали без лишних вопросов? Обрядиться в золото и шелка? Приехать в роскошном экипаже? Что им нужно? Сама мысль о том, что он только что выглядел круглым дураком, была нестерпима. Наверное, оттого и притупилось чувство осторожности. Следуя непонятному позыву, Ланенс свернул в одну из узких улочек, и побрёл прочь, размышляя, куда направиться теперь.

— Что ты забыл в банке, птенчик? — послышался хриплый голос за спиной и юноша вздрогнул. Ноги отчего-то стали ватными, а мысли спутались и перемешались.

Позади стоял небритый и одетый как попало субъект, вооружённый кривым ножом. Нож этот показался перепуганному Ланенсу длиной в руку. Грабитель нехорошо улыбнулся.

Ланенс стремительно оглянулся. Вторая фигура неторопливо приближалась с другой стороны, поигрывая неприятным на вид предметом.

Ланенс ощутил, что холод сковал гортань, не позволяя произнести ни слова. Это было, словно в страшном сне — когда напрягаешь все усилия, но ничего не происходит и остаётся только наблюдать.

— Помогите, — прошептал Ланенс неслышно для всего окружающего мира. Когда шаги второго грабителя послышались совсем близко, он словно порвал толстую верёвку, охватившую горло, и закричал во весь голос:

— Помогите!

Грабители замерли, переглянулись и расхохотались.

— Кричи, кричи, — посоветовал второй — ростом пониже и с изрядным брюшком. — Кричи громче. То-то все вокруг посмеются…

Он оттесняли юношу в угол, помахивая оружием, предвкушая потеху. Только когда холодная сырая стена впилась в спину Ланенса всеми своими выступами, до него дошло, что происходящее — не сон.

Следующее движение было столь же естественным, сколь и давешние слёзы — там, в порту. Он полез в карман и, вытянув очередной «подсадной» кошелёк, протянул его грабителям дрожащими руками.

— Правильно, — просипел толстяк. — Смотри-ка, какой сговорчивый! Но это не всё, что от тебя требуется…

Тут рука юноша наткнулась на рукоять кинжала.

Вначале он не понял, что это, но рука сама обхватила удобный, специально предназначенный для этого предмет, и тут внутри Ланенса сломалось что-то ещё.

Ощущалось это, словно горячая игла, вонзившаяся в живот. Он даже подумал, что его ранили. Сначала он просто смотрел на карикатурно вытянувшиеся лица, затекавшие красным туманом. И тут страх и бессилие неожиданно уступили место ярости.

Ланенс сорвался с места, толкнул левой рукой высокого грабителя в плечо. Если бы его враги ожидали хоть какого-нибудь сопротивления, тут Ланенсу и лечь с перерезанным горлом. Толстяк оцепенел от удивления, а когда опомнился и замахнулся кистенем, его жертва, оскалившись, как загнанная в угол крыса, молча кинулась на него.

Кистень не завершил полёта и, взлетев над головами дерущихся, безобидно упал шагах в пятнадцати поодаль. Толстяк зажал рукой плечо, в котором теперь зияла глубокая рана, и лишь потом заверещал. Видимо, ничего подобного он и представить не мог.

— Ах ты, щенок, — выдохнул высокий, замахиваясь, чтобы ударить Ланенса в спину. Но ярость всё ещё бушевала в Ланенсу, наделив и силой, и проворностью. Окровавленное лезвие свистнуло перед лицом грабителя, и тот упал с залитым кровью лицом. И более не шевелился.

Жаркое безумие, только что спасшее ему жизнь, неожиданно оставило Ланенса, и тот осознал, что, скорее всего, только что убил человека. Это оказалось настолько страшно, что он, побледнев, бросился опрометью, едва не растянувшись с размаху на залитой нечистотами мостовой.

Лишь когда показался перекрёсток, у Ланенса хватило присутствия духа остановиться, вытереть кинжал и спрятать его.

Ему потребовалась вся выдержка, чтобы добраться до своего нового жилища пешком, не оглядываясь каждые несколько секунд. Отчего-то казалось, что за спиной вот-вот прозвучат тяжёлые шаги и раздастся: «именем закона…»

Ланенс рискнул выйти из комнаты только к вечеру, когда обеспокоенная хозяйка предложила вызвать лекаря. Её постоялец вышел весь бледный, с горящими глазами и поначалу женщина перепугалась — не приведите боги, снова лихорадка! Но, как выяснилось, юноша всего лишь съел что-то несвежее, пока бродил по городу. Хозяйка так обрадовалась, узнав подлинную причину недуга постояльца, что тут же принесла добрую дюжину разнообразных снадобий. Помогло почти сразу же.

То ли от снадобий, то ли сам собой, но терзающий Ланенса страх прошёл. Наоборот, он понял, что только что сумел постоять за себя, а что до — вполне возможно — убитого грабителя, то с какой целью сами они держали в руках оружие?..

Упрёки совести мучили Ланенса не так уж и долго — неделю. Все его несметные денежные запасы лежали всё это время под кроватью, а сам он всякий день уходил искать новую работу — грузчика, мусорщика, рассыльного. Большого выбора, увы, не было.

Совесть замолчала в тот час, когда Ланенс, уставший и мрачный, зашёл как-то в комнату и увидел на столе конверт, надписанный знакомым почерком.

Тут же серая пелена, лежавшая на окружающем мире, сменилась розовой.

Венллен, Веантаи 27, 435 Д., 15-й час

Выставка занимала восемь больших залов. Живопись я оставил на закуску: главное — побывать в Золотом и Хрустальном залах, где выставлено всё, изготовленное из камня. Людей здесь мало — сплошь ольты и дарионы. Оно и понятно. На меня никто не косился — одежда приличная, а что до моего интереса к произведениям искусства, так Венллен, как известно, негласная столица творчества подобного рода.

Вход, как водится, стоил немало. Шесть серебряных — едва ли не одна двадцатая моего жалования. Недёшево. Это тоже традиция: все до одного посетители платят одну и ту же сумму. Искусство не делает различия между нищим и богатеем. Да и богатеев здешних можно на глаз от нищих и не отличить — но об этом после.

Больше всего мне хотелось бы отыскать того, кто взялся бы меня научить, как положено браться за резец и с какой стороны подходить к заготовке. Тут-то меня моя боязливость и подвела, в очередной раз. До сих пор не всегда удаётся сохранять самообладание, если есть опасность, что засмеют. В лавке-то всё по-другому: там как бы и не я вовсе, а другой человек работает. А вот когда за самого себя просить надо, тут всё и начинается. Очень надеюсь, что от напряжения я не покраснел. Раза три уже порывался спросить кого-нибудь на предыдущих выставках… и один раз таки обсмеяли. Не со зла, но лучше я себя от этого не почувствовал.

Тем временем ноги сами собой несли меня по залу, а глаза не могли оторваться от экспонатов. Подумать только, и на каждый из них уходила вовсе не целая жизнь! Если уж вырезали из гранита птицу, то можно часами смотреть на неё — словно живая, кажется: хлопнешь в ладоши, и взлетит. Я один раз даже осторожно хлопнул. На всякий случай. Не взлетела.

Так я и набрёл на эти таблички. На вид — просто пластинки из полудрагоценных и прочих камней. Но станешь поблизости, приглядишься… а внутри целая картина видна. Объёмная, яркая, живая. Глаз не оторвать. Табличек было дюжины три, все неповторимы, и я долго стоял у каждой, иногда отходя от них или обходя по кругу. Невероятно, но изображение «внутри» от этого поворачивалось. Да, подумал я, вот до такого мне своим ходом точно не дойти.

Седьмая слева табличка мне показалась просто полированным куском камня. Я едва не прикоснулся к ней пальцами (и правильно сделал, что сдержался — выгнали бы в шею) — она так выделялась на фоне остальных, что казалась неправильной. Я медленно шёл вокруг, поворачивая голову, и вздрогнул, когда увидел.

Трудно это описать. Основное изображение было неожиданным: представьте себе огромную букву «Y», сделанную из золота, со множеством мелких деталей и украшений, расходящихся спиралью от соединения трёх линий. Буква эта висела на том месте, где обычно на небе находятся светила — и отбрасывала на окружающий мир волны мягкого тёплого света. На заднем плане виднелся бушующий океан. Я присмотрелся. Мама родная! Океан-то движется! Продолжая вглядываться, я осторожно сделал шаг в сторону.

Волны катились и катились. Мне почудился запах солёной воды, шум прибоя и свист ветра. Ощущение, которое накатило из глубины таблички, было таким сильным, что я отступил на шаг, когда особенно крупная волна понеслась к каменистому берегу. Лоб мгновенно вспотел. Голова шла кругом, и тут я услышал этот голос.

— Вам нравится?

— Невероятно, — ответил я, вытирая лоб и продолжая глядеть в столь далёкие, но осязаемые глубины океана. — Никогда не слышал о подобном. Всё словно живое, и этот океан…

Я даже протянул руку в сторону пластины и вновь вздрогнул, когда «внутри» изображения проскочила разветвлённая голубоватая молния.

— Вы видите океан? — спросил тот же голос, с удивлением уже и любопытством.

— Вижу, — ответил я и с трудом отвёл глаза от морского пейзажа. И понял, что не очень-то вежливо разговаривать, стоя к собеседнику спиной.

Повернулся лицом.

Взглянул в тёмно-карие глаза.

И понял, что пропал…

Первые несколько минут Клеммен не видел ничего, кроме золотистых волос и карих глаз.

А первые несколько секунд он выглядел весьма жалко. Вся подготовка, проведённая Д. и его коллегами, тут же куда-то делась. От волнения в голове у него всё спуталось и перемешалось.

— K-kaiten h-hvearle, — произнёс юноша, заикаясь, и покраснел. Во-первых, кто желает доброго утра, когда на дворе вечер? И к тому же начисто перепутал все числа и наклонения…

— Добрый вечер, — улыбнулась обладательница карих глаз. — Вы первый, кто видит океан в движении. Уже осмотрели всё остальное?

— Я здесь не очень давно, — ответил Клеммен. — Честно говоря, давно интересуюсь резьбой по камню и… здесь… — он сглотнул, ощущая себя далеко не лучшим образом. — Увидел объявление о выставке и решил зайти.

— Завтра уезжает, — кивнула девушка. Теперь, когда мысли путались уже не так сильно, Клеммен увидел, с кем говорит и, как сказал бы Д., «запечатлел» её. Как и полагается, ничто из запечатлённого не сохранилось — промелькнуло на миг и кануло куда-то. — Вам повезло… и мне тоже. Хотите, я покажу вам остальные работы?

— Хочу, — ответил Клеммен, не раздумывая. Предложи она ему утопиться в соседнем фонтане, он тотчас бы кинулся исполнять приказ.

Венллен, Веантаи 27, 435 Д., 18-й час

— Судя по всему, тебя угораздило влюбиться, — вздохнул Д., когда Клеммен, с глазами, которыми он видел нечто отличающееся от того, что видели все остальные, медленно вошёл на веранду ресторана. — Садись.

— А, вы тоже здесь, — Клеммен заметил, наконец, Д., и уселся напротив, продолжая улыбаться. — Прекрасный вечер. Очень кстати, ведь завтра праздник…

— Кто она? — спросил Д. с любопытством. Судя по всему, Клеммен выведен из строя не на шутку. Придётся дать ему несколько дней отдыха, что уж тут поделать…

«Останешься один, и у побед будет вкус поражения», пришли на ум слова, и мурашки побежали по спине Д.. Сколько лет эта фраза не вспоминалась? Пять? Семь?..

— Кто? — Клеммен с великим трудом опустился в обычный, скучный и обыденный мир и нахмурился. — Послушайте, Д., если вы сейчас скажете что-нибудь о пункте четвёртом, я дам вам по морде.

— Ну, раз уж ты сам о нём вспомнил, то мне это делать уже незачем, — Д. лучезарно улыбнулся и подозвал официанта.

Пункт четвёртый был одним из восемнадцати пунктов, которые Клеммен, как подчинённый Д., обязан соблюдать. Коротко говоря, подчинённые Д. (и прочих его коллег), согласно пункту четыре, должны были ставить в известность своё начальство обо всех личных контактах. Обо всех . Были пункты и повеселее.

— Как она выглядит? — Д. налил себе и юноше по бокалу Шайхо, лёгкого вина из Киэнны. Клеммен поднял правую ладонь перед собой, задумался, бессильно пошевелил в воздухе пальцами и пожал плечами, виновато улыбаясь.

— Понятно, — Д. отпил из бокала и посмотрел на площадь, спиной к которой сидел его ученик. — Вообще-то я хотел узнать, как она была одета.

— Платье цвета морской волны, — вспомнил Клеммен, пригубив вино. — Сандалии с застёжками… — он наморщил лоб, вспоминая, — в виде золотых листиков… Медальон со знаком, наподобие буквы «Y»… газовый шарф… Обруч на голове, с двенадцатью изумрудами. Деревянные браслеты на запястьях.

— Волосы? — спросил Д., прикрыв глаза. Он понял, о ком идёт речь. Не повезло парню. Завоевать её сложнее, чем достать солнце руками с небес.

— Заплетены в две косы, — ответил Клеммен и помрачнел. — Слушайте, Д., вы что, издеваетесь? Я и сам понял, что видел её в первый и последний раз. Дайте почувствовать себя человеком!

— Продолжаем расследование, — Д. не обращал внимания на юношу. — Как ты её приветствовал?

Опешивший Клеммен припомнил — как, чем поверг руководителя в искренний восторг.

— Понятно, — ответил тот, вытирая слёзы. — Ну что же, мог ошибиться и сильнее. Прикасался к ней?

— Что?! — Клеммен помрачнел ещё сильнее. — Что вы имеете в виду?!

— То, что сказал. Прикасался? К рукам, например? Неужели так трудно вспомнить?

— Нет, — юноша покачал головой. — Нет, конечно. За кого вы меня принимаете?

— Сам спрашивал о чём-нибудь?

— Нет, — подумав, ответил его ученик и почесал в затылке. — Странно как-то… даже не задумывался. Нет, ничего не спрашивал. Ждал, когда спросят.

— Как держал руки?

Клеммен уже обрёл самообладание и без пререканий ответил (благо вопросы у Д. частенько бывали куда более странными).

— Ладонями к себе.

— Жестикулировал? Указывал на предметы?

— Нет, — ответил юноша, поражаясь сам себе. Странно… отчего это я вёл себя подобным образом? Ничего, особенного, но всё же?

— Так, — Д. жестом велел налить себе ещё вина и кивнул Клеммену на его бокал. — Пей, не то согреется и вкус потеряет. А теперь главный вопрос. К какой наэрта она, по-твоему, принадлежит?

Разум Клеммена произвёл рассуждения и выдал ответ прежде, чем его обладатель успел удивиться.

— Кажется… Теренна Ольен, Золотой Песок.

— Правильно, — Д. вновь лучезарно улыбнулся и откинулся на спинку стула. — Ну, мой дорогой ученик, к какому выводу мы приходим?

— Что я ей не пара и больше её не увижу, — Клеммен смотрел на улыбающегося бородача с неприязнью. — Так я это и так понял.

— Вовсе нет! — Д. перестал улыбаться, посмотрел на собеседника с сочувствием. — Я хочу сообщить нечто куда более приятное. Ты умудрился не совершить ни одной глупости. Первое впечатление — самое главное. Всё последующее вторично. С самого начала ты вёл себя безукоризненно, даром что котелок у тебя перегрелся…

— Подождите, .. — не обращая внимания на «котелок», Клеммен нахмурил лоб и принялся в подробностях вспоминать прошедший час. — Странно, я ведь совершенно не думал об этом, Д.!

— Значит, я не напрасно трачу на тебя время, — Д. расхохотался, привлекая взгляды из-за соседних столиков. — Это-то и есть самое главное, мальчик мой! Вести себя совершенно естественно, не подозревая об этом! Ну что же, пора переходить к экзаменам.

— К каким экзаменам? — юноша, не успев обрадоваться, насторожился.

— К тем самым, — Д. допил второй бокал. — Хватит ходить в учениках. Первый экзамен ты уже сдал… только что, чем я очень доволен. Через четыре… нет, через шесть дней заходи ко мне на работу. Можешь зайти и пораньше. После праздника возьмёшь расчёт у хозяина, — Д. откуда-то извлёк небольшой конверт, и положил его между ними на столе — так, чтобы движение не бросалось в глаза. — Здесь легенда.

— А… — Клеммен вновь ощутил, как всё вокруг становится несущественным и малозначащим. Странно, но горечи он не ощущал. Пока, по крайней мере. Мир вновь начал окрашиваться в розовые тона.

— А с ней ты, возможно, ещё встретишься, — ответил Д. — Мир, как известно, тесен.

Клеммен поблагодарил его, и, всё ещё витая в облаках, пошёл к выходу. «Купец» отметил, что конверт Клеммен забрал — не привлекая к своему жесту внимания. Тренировки не прошли даром, и это хорошо. Положительно, из мальчишки выйдет толк! Характер у него, правда, но с годами это пройдёт.

Ольтийка, с которой Клеммену — волей каких-то богов — довелось только что встретиться, живёт здесь, в Венллене. Д. напряг память и та, как обычно, послушно сообщила имя. Андариалл Кавеллин анс Теренна. Звучное имя.

Ничего, кроме имени, Д. о ней не знал. До настоящего времени. А надо узнать побольше. ни одна встреча — Д. уяснил это совершенно точно — никогда не бывает случайной. Может лишь казаться случайной.

Произвести впечатление на кого-нибудь из Теренна Ольен очень и очень трудно, с их скрытностью и недоверием к чужакам. Ладно, это заботы Клеммена. Д. дождался, когда ольтийка, улыбаясь чему-то, прошла по площади, держа в руке небольшой саквояж, и вздохнул. Да… необычайно привлекательна… ольтийки не могут не произвести впечатления на Людей. А вот наоборот…

Похоже, что Клеммена ожидает серьёзный удар. Что поделать, судьба.

Венллен, Веантаи 27, 435 Д., 20-й час

Если Д. думал, что я в конце концов упаду духом и сяду оплакивать своё невезение, то ошибался. Конечно, эта встреча — первая и последняя; чтобы это понять, не надо быть семи пядей во лбу. Я прекрасно понимаю, что такое недостижимое. К тому же, она — ольтийка. Пройдёт сто лет, от меня не останется и воспоминания, а она будет всё такой же очаровательной.

Вот от этой мысли мне действительно едва не стало грустно, и я пошёл в мастерскую. Чтоб этому Д. Тёмная приснилась! Нашёл время проверять мои способности. Пребывая в некоем забытьи, я уселся за стол, и принялся за дело.

О чём я думал, не помню. За ужином хозяйка похвалила мой костюм и, судя по всему, пришла к выводу, что свидание прошло успешно. Двух других жильцов не было — видимо, для них праздник уже начался.

Сегодня все мной остались довольны. Невероятно, не правда ли? Я вернулся в мастерскую и продолжил работу. Прямо там и заснул.

А как проснулся, неожиданно понял: что-то всё-таки получилось. Фигурка страшненького существа — не иначе, демон из легенд. Или уар , воинственное воплощение божества, его посланник в мире смертных. В виде человека, но с лицом не то волка, не то шакала; с мечом в одной руке и небольшим щитом в другой.

Если спросите, каким образом мне пришло это в голову и как я смог вырезать такое за одну ночь — не отвечу. Потому что сам не знаю.

2. Экзамен

Венллен, Веантаи 29, 435 Д., около полудня

— Сколько ещё ждать? — осмелился спросить Клеммен после того, как четыре часа просидел возле стола своего начальника, наблюдая за тем, как тот работает.

— А ты куда-то торопишься? — Д. поднял брови в насмешливом недоумении. — За работу взяться не терпится? Погоди, ещё не рад будешь, что её столько свалилось.

И продолжил вглядываться в глубины небольшого прозрачного кристалла. Удовлетворённо кивнул и убрал кристалл и бумаги в стол (судя по тому, что юноше доводилось видеть, в этот стол влезало не менее тонны всякой всячины).

— Скажите, Д., — вновь заговорил Клеммен десять минут спустя. Новая форма, которую ему выдали нынче утром, сидела как влитая. Несомненно, сшили на заказ. Когда только всё успевают?.. — А чем, собственно, вы… то есть мы… занимаемся?

Клеммен поднял глаза, наткнулся на внимательный взгляд серых глаз Д. Выражение лица его было непонятным. Задумчивым каким-то. Не отводя взгляда, начальник закрыл папку с бумагами.

— Очень интересно, — отозвался он, наконец. — Я все пять лет ждал, когда же ты об этом спросишь. Пожалуй, если бы не спросил, пришлось бы бить тревогу. Ну что же. Ответ очень простой: я не знаю.

Лицо юноши выразило такую гамму чувств, что Д. рассмеялся.

— Я знаю, чем занимаюсь я сам, — продолжил он. — Знаю, чем занимаются мои коллеги. Но ответить, чем занимаемся мы все, вместе взятые, не могу.

— Постойте, — Клеммен поднял руку. — Погодите. Я считал, что вы работаете на Наблюдателей, или…

— Вот как? — Д. сдвинул брови. — Отчего ты так подумал?

— Сам не знаю, — пожал юноша плечами. — Само в голову пришло. По всем признакам. Чему вы меня обучали. Что умеете сами. С кем и как работаете. Вывод прост.

— Поразительно, — Д. откинулся в кресле. — Почти в точку. Но мы не Наблюдатели, Клеммен, и им не подчиняемся. Хотя очень часто помогаем друг другу. — Д. задумчиво потянул себя за бороду. — Кстати, с нами вместе работает очень много разнообразного народу. В том числе из Наблюдателей.

— И всё-таки, — Клеммен, немало довольный собой, устроился на стуле поудобнее, — как бы вы назвали свою профессию?

— Видимо, следователь, — Д. пожал плечами. — Какая разница? Занимаемся мы, правда, тем, с чем обычные следователи дела не имеют. С тем, что обычным не по зубам.

— Я так и думал, — Клеммен кивнул, тут же заметив насмешливый огонёк в глазах начальника. — Честно говоря, мне не по себе. С чего начнутся экзамены?

— С испытания терпения, — невозмутимо проговорил Д., открывая новую папку. Юноша осёкся и со вздохом отвернулся. — Торопиться некуда. Сейчас начальство появится, тут тебе всё и объяснят.

Клеммен молча кивнул и продолжил изучать узоры, которыми были покрыты обе двери. Входная была, судя по всему, из дуба — старинного, тщательно обработанного, отполированного до зеркального блеска. Вторая, в которую Клеммен входил пока лишь раз, — каменная, инкрустирована золотой проволокой. Узор, имеет некий смысл — но не спрашивать же, какой именно, просто из прихоти. Дисциплина у организации Д. железная, задавать лишние вопросы отучаешься очень скоро…

Клеммен уселся, уперев подбородок в ладонь, прикрыл глаза. Отчего он так беспокоится, в самом деле? Или золотистые волосы всё ещё не желают оставлять его в покое?..

Вспоминал, что случилось накануне.

Венллен, Веантаи 28, 435 Д., вечер

Праздник прошёл бестолково.

Вещи приходилось собирать осторожно и незаметно, чтобы хозяйка не вздумала помогать. Общительная она у нас, и деятельная. Больше всего она любит сесть и обстоятельно, за чашечкой кофе, рассказать обо всех своих детях — если считать их вместе с потомками, выходит весьма внушительное количество. Не настроен был Клеммен собираться под присмотром — тем более, что об отъезде ещё не говорил, как и было приказано.

В общем-то, даже и не приказано. Нет нужды приказывать. Д. приказывал только первое время, пока ветер без помех дул в голове юноши в любом направлении. Потом достаточно стало намёка. Теперь и намёка как такового не нужно: ситуация говорила сама за себя. Легенда у Клеммена создана на совесть, и вживаться в неё было легко. Нет необходимости с изматывающей тщательностью следить и помнить, что, где и кому говоришь: Д. и его подчинённые поддерживали каждую легенду множеством дополнительных подробностей. Самое трудное, говорил Д. неоднократно, не доводить легенды до полного совершенства, до исчерпывающих деталей. У всякого человека должно быть немало незаполненных мест в душе и биографии, как у правильно огранённого камня обязаны быть нетронутые места — иначе совершенство такого камня мёртвое. Полное. А за полным и абсолютным совершенством следует только распад.

…Да, действительно, золотые волосы всё ещё преследовали его. Вчера они подтолкнули к деятельности и бодрости; сегодня, словно похмелье или наркотический голод, дразнили, находясь в недостижимом далеке. Какую там поговорку припоминает Д. в таких случаях? Sern uass anhorras . Сплошные шипящие. «Нить судьбы в руки не даётся». Это мой перевод. Полчаса сидел со словарём, Д. насмешил, но всё-таки перевёл. Клеммен едва не поддался минутному порыву швырнуть резцом в стену. Поговорки! Устроил мне этот дурацкий допрос. Всё ему по винтикам разобрать…

Труднее всего оказалось сохранять приподнятое настроение во время обеда. Или хотя бы видимость. Если уж быть до конца честным, то в самом начале была и не видимость, а вполне искренне приподнятое настроение, поскольку перед глазами Клеммена вновь проходила вчерашняя выставка.

Но тут выяснилось, что у хозяйки сегодня день рождения правнука, потомка среднего сына её младшей дочери, и всё пошло прахом.

Впрочем, хозяйка не догадалась, что её постоялец готов в двадцать минут собрать все оставшиеся вещи (которые лежали как ни в чём не бывало, без особого вроде бы порядка) и разом испариться. Собрать всё до соринки. Пункт седьмой: никогда не оставлять следов своего пребывания. Никаких личных вещей. Записок. Предметов. А главное — персональных артефактов. Д. произнёс эти два слова обыденным тоном, и, когда Клеммен не выдержал и спросил, что это такое, тут же объяснил. Клеммен и сам не понял, отчего вдруг так быстро покраснел. Вроде бы ничего непристойного в объяснениях нет. Каждый понимает в меру своей испорченности.

Короче говоря: на пол не плевать, обрезки ногтей не оставлять, любовью не заниматься. Устроить здесь последнее, правда, при характере хозяйки, было бы приключением не менее захватывающим, чем, скажем, стянуть золотое ожерелье из драконовой сокровищницы. Не попадёшься — век будешь помнить, ну, а уж если попадёшься, тем более…

Впрочем, пункт восьмой весьма строго отзывался обо всех возможных интимных связях. Он их попросту запрещал. Точнее, запрещал все, не благословлённые Д. или более высоким начальством. Но как-то у Клеммена не хватало воображения представить, как он подходит к иронически улыбающемуся Д. и просит этого благословения, будь оно неладно. То есть, разрешения. Пока не подписал этот контракт, ничего подобного и в голову не приходило.

Великие боги, что только в голову не лезет! Надо пройти проветриться. Да и к Храму подойти поближе, посмотреть. Красивые у них, ольтов, праздники, ничего не скажешь. И не пышные чрезмерно — взгляд не режут — и не очень приметные: можешь пройти мимо и не заметить. Но если заметишь, глаз не оторвёшь.

Стоически выслушав последние семейные новости своего гостеприимного приюта, юноша оделся — во вчерашний выходной костюм — и откланялся. Именно откланялся, буквально: хозяйке это было приятно, а подобным церемониям Клеммена хорошо обучили.

Д., конечно, купил меня на любопытство. По большому счёту. Разумеется, я ему совершенно по-человечески благодарен: оставаясь Ланенсом, я бы кончил свои дни в какой-нибудь вонючей канаве. Но отец мой не переставал повторять, что ничего даром не делается — да и сам Д. частенько повторяет эту же мудрость. Со временем мне стало любопытно: чем буду расплачиваться?

Потратились они на меня изрядно. Пока я год странствовал, огибая Большую Землю, следили за мной непрерывно. Причём так, что и не заметишь. Как-то я спросил — в шутку, помнится, — знает ли Д., чем я занимался в Паэроне тогда-то и тогда-то. И тут он покопался в столе, выудил оттуда прозрачный шарик и ответил на вопрос.

Тут шутки и кончились.

Вначале я страшно испугался. Что теперь, всю жизнь оставаться под надзором? Но Д. мне быстро объяснил, что дело обстоит не совсем так. Если необходимо , сказал он, то не составит — скорее всего — большого труда подробно выяснить любую деталь. Но под постоянным надзором люди находятся только в исключительных случаях. И невозможно, и незачем постоянно держать всех в поле зрения. Странно, но я ему поверил. У Д. вообще странная привычка: не лжёт никогда. Бывает. что уклоняется от ответов или помалкивает, но если ответит — не обижайся, ответит по существу. Под легендой, конечно, он соврёт — глазом не моргнёт, но когда с глазу на глаз…

Словом, на любопытство меня и купили. На таинственность. Обижаться, конечно, глупо: я сам приложил старания, чтобы купиться. Да и по счетам платить вовсе не унизительно — специалисты здесь высококлассные и, раз уж так суетятся вокруг моей скромной персоны, значит, и работать придётся над вещами непростыми. Ну а то, что жить по легенде нелегко и двойное мышление страшно утомляет, — Sern uass anhorras.

Поздним вечером того же дня ноги сами собой привели Клеммена в контору.

Даже не вечером, а ночью. Дверь, однако, не была заперта. Скорее всего, она была заперта для всех случайных прохожих, которые решили бы постучаться сюда. Или, упасите боги, от грабителей, которых в Венллене вообще нет. Воры случаются, и их Гильдия, непременное зло каждого большого города, как-то существует, но только очень дурной и отважный вор осмелится вломиться сюда.

Д. сидел за столом и работал.

Клеммен чувствовал себя глупо. Он осознал, что чувства, обуревавшие его минуту назад, не могут быть выражены словами. Да и вообще — что он хочет от Д.? Совета? Ответ известен заранее. Иди работай. Или иди отдыхай. Словом, не хочешь получить ответа — не спрашивай.

Настоящих окон в комнате нет, и не было никогда, а таинственная вторая дверь заперта. Кто там, за ней? Чисто детское любопытство, погубившее, наверное, немало кошек…

Глупости всё это, понял юноша. Уйти домой и отоспаться. Заснуть будет трудно, но всё же… А Д. не станет задавать вопросов и удивляться. Если пришёл — значит, по делу. Если ушёл молча — значит, так надо. Необычно, но, если задуматься, приятно. И Клеммен повернулся, чтобы уйти.

И остолбенел.

Д. за столом не было. Ещё курился дымок от его сигары (порок, от которого не собираюсь отказываться, говорит Д.), что лежала в изящной белого мрамора пепельнице, но её хозяин отсутствовал. Что за наваждение? Сквозь стену ушёл? Хотя признайся, Клеммен, много ли ты о нём знаешь? Вполне возможно, что сквозь стену. Умеют же некоторые.

На столе ничего, на чём может остановиться непрошеный взор. Кроме одного. Посреди широкой крышки, полированная поверхность которой была исчерчена множеством мелких царапин, лежал конверт из грубой на вид серой бумаги. Хорошо знакомый конверт. И надпись, явная и ясная — догадается и дурак. «Клеммену». Почерк Д.

Юноша взял конверт и диковато оглянулся. Что за театр! Открыл конверт и извлёк оттуда плотную карточку, непонятно из чего сделанную. Наверное, из металла — вон какая тяжёлая. Множество символов украшали её, многие из них знакомы. В особенности две косых красных полосы в левом верхнем углу на лицевой стороне.

Юноша скомкал конверт и выбросил за плечо. Не оглядываясь: он знал, что конверт на миг вспыхнет пламенем и бесследно рассеется множеством серебристых искорок.

Намёки у Д. — иногда едва заметишь, а иногда такие же тонкие, как кирпичом по затылку. Как сейчас, например.

Венллен, Веантаи 29, 435 Д., ночь

Две красных полосы обозначают эльхарт, что многие ошибочно переводят как «ночной Храм». Правильнее сказать — теневой, невидимый, или тайный. Собственно, это и было то, на что мне было велено сменить — говоря простым языком — бордели, трактиры, прочие увеселительные заведения. Обмен, конечно, оригинальный. Как если бы вам строго-настрого воспретили питаться бурдой из картофельных очисток и разрешили только пировать в изысканных ресторанах. Идти в первый раз в эльхарт было куда страшнее, чем в бордель. Я, честно говоря, побаиваюсь всего сверхъестественного.

…Никто не знает, кто и когда придумал эльхарты . Одно понятно: было это сотни веков назад, во времена слияния культов. Наверное, жрецы придумали, или там маги. Боги любят слушать смертных и частенько пользуются их изобретениями, даже если об этом не принято говорить вслух. Для чего Храмы богам? Чтобы боги могли поддерживать себя, проявлять себя. Заодно обычаи укрепляют, мораль, всё такое прочее. Человеку, как известно, сидеть в рамках невыносимо — по крайней мере, временами. Пусть отыщется хоть один праведник, который ни разу в жизни не совершал противоправного или хотя бы не думал об этом.

Нарушая положения — как мирские, так и установленные свыше — люди показывают, что стоят выше всех запретов. Боги карают за кражу? А посмотрим, насколько они всевидящи. Порой, конечно, от гнева свыше не уйти, но какой азарт! Не одобряются любовные похождения? Так именно этим и займёмся! Раз запрещено, когда тело требует, кто ж не рискнёт?! Тут и придумали умные люди поставить на службу и светлую, и тёмную стороны жизни.

И появились притоны, бордели и прочее — где можно и надраться всласть, и накуриться дурмана, и прелюбодействовать, сколько душе угодно. Всё к вашим услугам! На любой вкус, для женщин и мужчин, для отребья и аристократов. И средний человек, тайком утолив недозволенные страсти, возвращался домой и думал, как и прежде, что смог обвести богов и господ вокруг пальца — презрев все запреты. Не подозревая, кого только что кормил и чью силу наращивал. Почти у каждого божества (которое принимало подношения от людей или их родственников — по крови или по виду) появились уальха , тёмные двойники. Принимающие не возвышенные эманации искренне молящегося, а тёмные испарения — или то, что сам человек почитал тёмным и дурным.

Всему можно найти применение.

Карточки, которые я время от времени получал от Д., позволяли попасть не в простые отделения эльхарта , а в те, что лишь для избранных. Вообще-то это мало походит на то, о чём вы могли подумать. Никто не обязывает вас заниматься здесь любовью (насколько я понимаю — какой угодно и чуть ли не с кем угодно). Тут и театр, и музыка, и игры разные — диву даёшься, где всё это помещается. Но вступив на территорию эльхарта , нельзя уйти, не принеся жертвы. Даже если она не кажется жертвой.

Те же, кто решат повернуться и уйти, могут попасть в паутину переходов, лестниц и туннелей — в наказание за попытку нарушить немногие неписаные законы тёмного мира. Что именно ждёт таких, не знает никто. В Венллене эльхарт принадлежит Кеввенмеру, некогда местному богу-покровителю, а ныне — одному из многочисленных обликов Солнечного Воина. Чей крупнейший храм находится именно в Венллене. Не думаю, чтобы старина Кеввенмер был в большой претензии, ведь эльхарт принадлежит ему безраздельно. Любит, говорят, припугнуть отступников привидениями и сырыми мрачными подземельями.

…И я решился. В конце концов, клин клином. У меня возникло дикое желание либо напиться (ни разу не реализованное: тем, чем там угощают, не напьёшься до одури), либо что-нибудь сломать. Спеть что-нибудь неприличное. Хитёр Д., ничего не скажешь. Сунув карточку в карман, я отправился ко входу в нужное мне место. Первый раз я долго его искал: Д. не утруждал себя объяснениями, а посему — ищи, пока не отыщешь. Как оказалось, лучшим решением было ходить по ночному городу, не намереваясь никуда прийти. Спустя каких-то полчаса ноги вынесли меня в неприметный переулок, в котором была незапертая дверь — старая, деревянная, полусгнившая. Хорошая аллегория.

Попытался бы я так пошататься по родному Веннелеру…

У входа вас встречала неизменно улыбающаяся представительница прекрасного пола (возможно, женщин встречают иначе) и забирала карточку. Разовый пропуск. Такой должен стоить бешеных денег — если судить по тому, что ожидало впереди.

Эффект был очень странным. После одного посещения эльхарта мир становился куда более удобоваримым как минимум на неделю, а то и на две. Что-то, конечно, там изымали, но последствия были неизменно приятными. И слушать, как Пройн с сальными глазками, рассказывает об очередных своих победах на любовном фронте, было уже не тоскливо, а смешно. Как ребёнок с гордостью рассказывает о вылепленной из глины фигурке, страшно гордый собой и уверенный — никто не вылепит лучше!

…Меня встретили так же радушно, как и всегда. Но карточку забирать не стали. Наоборот, посмотрели с немалым уважением, и стали относиться с ещё большим вниманием — если о большем внимании можно говорить. Надо будет узнать у Д., почём подобная карточка. Хотя нет, вначале надо разбогатеть — вдруг потребует расплатиться в уплату за любопытство.

Как следует разбогатеть.

Венллен, Веантаи 29, 435 Д., после полудня

— Пришла, — произнёс Д. неожиданно и поднялся из-за стола. — Идём.

Клеммен вздрогнул, очнувшись от раздумий. Кто пришёл? Ни в одну из дверей никто не проходил. Но тут же вспомнил, как Д. испарился этой ночью (ох и длинная выдалась ночь…) и не стал удивляться.

За второй дверью находился длинный коридор — идти по нему было несколько странно: человека словно отсекало от всего окружающего мира. Здесь было абсолютно тихо, прохладно и спокойно. Неестественно спокойно. Но Д. невозмутимо шествовал впереди, и Клеммен, который и сам был здесь не в первый раз, не очень-то удивлялся. Хотя привыкнуть к подобному очень трудно.

Когда за их спинами закрылась следующая дверь, юноша увидел то самое высокое начальство, и непроизвольно отступил на шаг. Зрелище было и редким, и непривычным.

И сразу же вспомнились события годичной давности.

Все в детстве слышали сказки про всяких чудовищ.

Я не исключение. И про драконов мне рассказывали, естественно, и про страшных подземных ящеров, пожирающих похищенных у людей младенцев. Про птиц-невидимок, стерегущих несметные сокровища в восточных дебрях. Про ольтов тоже рассказывали. Правда, ничего лестного в этих рассказах не было. Так-то я и начал сомневаться: насколько мудры подобные сказки?

Точнее говоря, сомневаться я начал где-то год назад, когда впервые увидел штаб той организации, в которой, возможно, буду состоять. Потому что разом увидел всех тех чудовищ, о которых так много слышал.

Честно говоря, самообладания мне не хватило. Хорошо хоть, просто замер и глаза вытаращил. А они все сидят, смотрят на меня некоторое время… и продолжают свою беседу как ни в чём не бывало.

Начальница у Д. рептилия. По словам Д., только в течение последних тридцати лет, когда Наблюдатели разделились на несколько отдельных организаций (каждая со своим руководством, но с совместным координационным органом). Так вот, только с этого момента в высшие эшелоны всего этого стали попадать и люди. Странно это… Значит, вопросами безопасности у нас на Ралионе отродясь занимались нелюди? Вначале я не поверил. Но никто не предлагал мне иных истин. И уж тем более не собирался ни в чём убеждать.

— Ясно, — произнесла она (никак не поймёшь, он это или она — даром что практически без одежды). — Ну что же, посмотрим, — а сама в глаза мне смотрит. Страшный взгляд, надо признаться. Словно фермер на корову на ярмарке — покупать или нет? Неприятно мне стало от этого взгляда. По-моему, я такого не заслужил. Однако и здесь меня ждало разочарование. Д. и всем остальным на мои переживания было наплевать. Пока его начальница (её имя мне никто говорить не торопился — всё, что я знал, так это то, что оно, кажется, начинается на «К») оценивала меня, все остальные о чём-то беседовали. Изо всех сил я пытался не глазеть по сторонам. Ох и странная компания! Нет, дорогие мои, что-то очень неправильное в мире творится. Либо все эти нелюди не такие уж кровожадные, либо Д. им продался. Чему верить? Чувствую, дышать трудно — так разволновался, а тем временем ощущаю, как взгляд К. по мне путешествует. По всем местам…

— Всё понятно, — произнесла она, наконец. — Благодарю вас, — это она мне.

Как я оказался на улице, уже не помню. Д., по своей привычке, не появлялся несколько недель. А появившись, продолжил наши с ним занятия — словно ничего особенного не случилось.

Вот так и отучаешься удивляться. И непонятно, хорошо это или плохо.

— Ясно, — произнесла К. В точности таким же тоном, что и год назад.

Правда, на этот раз в комнате — затянутой полумраком, с тремя медленно тлеющими ароматическими палочками и шестью горящими свечами — их было трое. Рептилия стояла шагах в десяти, чуть наклонив голову, молча смотрела на юношу. Чтобы отвлечься от завораживающего взгляда золотисто-зелёных глаз, тот принялся считать количество предметов её одежды. Получилось двадцать восемь. Как интересно! Кроме обруча на голове и тяжёлого медальона, все прочие кольца, браслеты и остальное менее всего казались чем-то единым, логически связанным. Наоборот, в том способе, в котором они располагались на её теле (в том числе на широкой портупее), глаз не мог уловить ничего соразмерного.

На первый взгляд.

Спустя некоторое время Клеммену стало казаться, что он замечает некий порядок. Символы, изображённые на украшениях, становились смутно понятными, но тут рептилия пошевелилась и юноша вздрогнул.

— Ну что же, начнём, — кивнула она. — Подойди ко мне.

Клеммен оглянулся. Д. кивнул.

— Подойди к ней вплотную и прикоснись, — ответил Д. серьёзно. — К руке или плечу. Давай.

Только не смотреть ей в глаза, подумал юноша, пожимая плечами. Не зря говорят, что у взгляда рептилий особые гипнотические свойства. Смотреть куда угодно, только не в глаза…

Шаг. Ещё шаг. Тоже мне, испытание. Ещё шаг. Интересно, почему именно к руке или плечу? Д. долго распространялся о людях и ещё дольше — об ольтах, но вот об этих… как их звать? У нас их называют хенсел , но это слово, наверняка, искажённое. Да и смысл у него, мягко говоря, оскорбительный. Вот невезение! Ни разу Д. не упоминал, как они называются, иначе я бы запомнил…

Ещё шаг.

Словно ветер подул в комнате. Встречный. Тихо вначале, затем всё сильнее. Пришлось нагнуться, каждое движение вызывало сильное противодействие. Комната куда-то поплыла, стала нечёткой. Но очертания К. оставались прежними. Вокруг рептилии разгорался зеленоватый ореол. Ещё шаг. Что такое? Она удаляется! Клеммен, стиснув зубы, рванулся изо всех сил… и тут его сдуло, поволокло куда-то назад, со страшной силой. Сейчас ударит о стену и размажет по ней…

Клеммен поднялся на ноги. Отряхнул одежду. Как странно… сделал всего пять шагов! И никуда она на самом деле не девалась! Что это такое? Магия?

— Совсем неплохо, — отметила К. одобрительно. — Продолжаем.

Д. прошёл к дальней стене и открыл там дверцу. Поманил Клеммена рукой. Тот двинулся послушно; рептилия присоединилась к нему, двигаясь чуть позади. Вопреки распространённому заблуждению, двигалась она бесшумно, по-своему грациозно и дышала едва слышно. Только постукивали одна о другую части её «одежды».

У дверцы Д. остановил своего ученика и завязал ему глаза полоской плотной чёрной ткани.

— Когда я сниму повязку, оставайся с закрытыми глазами, — произнёс невидимый теперь Д. — Откроешь по моему приказу. Не забудь!

Некоторое время что-то происходило вокруг Клеммена. Что именно, понять было трудно. Что-то двигали, шуршали не то бумагой, не то чем другим. Наконец, повязку сняли.

— Последний совет, — прохладная рука вложила что-то небольшое и округлое в правую ладонь Клеммена. Голос принадлежал К., рука — видимо, тоже. — Если заметишь что-нибудь опасное для жизни, сожми покрепче или брось на пол. Запомнил?

— Запомнил, — свой собственный голос показался чужим. Что они затеяли?

— Открой глаза.

Он открыл.

Прямо перед ним — слабо освещённый свечами участок стены. На нём светящимся составом изображён причудливый символ. Какой-то иероглиф. Клеммен скользнул взглядом по изгибам и пересечениям линий, крепко зажмурился — по глазам словно хлестнули огненным хлыстом.

Его словно огрели по голове тяжёлой, но мягкой дубиной. В голове загудело, ноги подкосились. Позади раздалось злобное рычание. Символ засиял нестерпимо, обжигая лицо, и юноша, прикрыв лицо левой ладонью, оглянулся…

Целая армия чего-то жуткого мчалась на него. Чёрные кони, из-под копыт которых летели искры, всадники-гиганты, вооружённые ржавыми копьями. Вместо лиц из-под забрал выглядывали голые белые черепа… Что-то немилосердно жгло затылок.

Клеммен перепугался не на шутку. Время замедлилось, поползло. Он отступил, зная, что не успеет убежать, поднял руки перед собой и увидел, что сжимает правую в кулак.

Что там?

В кулаке оказался небольшой камушек неправильной формы. Тут сквозь клубящийся в голове тяжёлый туман прорезались слова. «…брось на пол…»

Пола не было. Была каменистая земля, усыпанная ослепительно белым песком. Клеммен размахнулся, чтобы бросить камушек, но руки онемели, и камень выскользнул из ладони, упал и покатился.

Он поднялся на ноги, ощущая тошноту и хватая ртом воздух. Хороши экзамены, нечего сказать. Что его, угробить решили? Таким странным образом? Голова болела непереносимо, и Клеммен понял — стоит ему произнести хотя бы слово или пошевелить головой, как его стошнит. Комок величиной с арбуз прочно завяз в горле.

Что-то коснулось его головы.

Тошнота и головная боль тут же схлынули. Краткий миг — и их не стало. Звенящая пустота наполнила голову. Клеммен открыл глаза. Рептилия стояла рядом с ним, прижав свою ладонь к его затылку. Заметив удивлённый взгляд, кивнула и отошла в сторону.

— Что это… — начал было Клеммен, поворачиваясь, чтобы указать на коварный символ, и осёкся. Ни в коем случае нельзя смотреть на него!

Д. улыбнулся.

— Молодец, — ответил он. — Поступаешь правильно. Не беспокойся, там ничего уже нет.

Клеммен осторожно повернулся. Просто стена, скупо освещённая дрожащими язычками двух свечей. И всё.

— Я довольна, — произнесла К., прижав ладони к груди. — Приношу извинения, Клеммен, за причинённые неудобства. Это наименее мучительный способ.

— А как же экзамены? — спросил юноша, часто моргая. — Извините, Д., если я чего-то не понимаю…

— Оба экзамена сданы успешно, — ответил Д. — Даже если тебе показалось иначе. Теперь некоторые формальности — и сможешь приступать к новой работе.

Втроём они вернулись в предыдущую комнату и уселись — К. за стол (сидение было причудливым и довольно высоким — наверное, потому, что сама она была всего-то метра полтора ростом), Д. и его ученик напротив.

— Действуем обычным образом, — объявила К., сделав несколько пометок на листе бумаги. — Две недели на подготовку. Вначале придётся работать дежурным, но с этого начинают все. В течение двух недель вы, Клеммен, можете отказаться работать с нами.

— С кем? — не понял Клеммен. — Извините, но я хотел бы знать, где я буду работать.

— Названия как такового нет, — пояснил Д. — Будешь заниматься расследованием разного рода дел по заказу Наблюдателей или родственных организаций. Своего рода бюро расследований.

— А что… я могу отказаться?

— Можете, — кивнула К.

— Можешь, — кивнул Д.

— И ничего не случится?

К. непонимающе посмотрела на Д., а тот рассмеялся.

— Случится, случится, — пообещал он. — Мы отрежем тебе голову и зажарим на обед то, что останется. Разумеется, ничего не будет. Выйти можно в любой момент. Правда, придётся забыть всё время, которое работал в Бюро.

Юноша долго смотрел то на человека, то на рептилию.

— Так просто? После того, как вы потратили столько сил? — о деньгах он предпочёл не вспоминать.

— Почему бы и нет? — пожал плечами бородач. — Но обратного пути у тебя не будет. Займёшься, чем сможешь… но уже сам по себе.

— То есть это — на всю жизнь? — усмехнулся Клеммен невесело.

— Как правило, да, — ответила рептилия. — Но за вредность полагается и хороший отдых, и разумное вознаграждение. Последнее слово за вами.

— Я должен решить прямо сейчас?

— Нет, — Д. переглянулся с рептилией, и та кивнула. — В течение двух недель. Первое время я буду тебе помогать… впрочем, помогать-то я буду всегда, но первое время — особенно много. Твоим непосредственным начальником будет она, — указал он на рептилию.

— А ваши имена мне знать не положено? — спросил Клеммен, не удержавшись.

— Моего имени не положено знать даже мне, — вздохнул Д. — А её она назовёт, если захочет.

Клеммен почувствовал, что в нём борются два желания. Первое — убежать подальше. Во-первых, у него руки растут откуда положено, и заработать на жизнь будет не так уж сложно. Ну их подальше, с тайнами и расследованиями!

Миг спустя это желание как-то прошло. Само собой. И второе желание — согласиться — стало не менее сильным. Всё же он некоторое время сидел и делал вид, что изо всех сил размышляет.

— Я согласен, — произнёс он, наконец, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо. Увы, старался он напрасно.

Оба его собеседника кивнули и вновь переглянулись.

Парк Времени, Каммтон 5, 435 Д., утро

— Правда, незабываемое зрелище? — Д. наслаждался видом. Я, отчасти, тоже. Признаться, это походит не на парк, а на руины. Живописные, красивые, но руины. Жалко, что начало работы приходится на Каммтон, самое начало лета. Эх, сейчас бы искупаться…

— Действительно, — отозвался я. — А что мы тут забыли?

Он посмотрел на меня, как будто я сделал что-то неподобающее.

— Странно, — выговорил Д., почёсывая затылок. — Мне казалось, что подобные вещи тебя заинтересуют. Ну а потеряли мы здесь некоторых хороших знакомых. Дел пока нет, отчего бы не отдохнуть? Или у тебя иные планы?

Так я ему и сказал! Правда, я уже успел — надеюсь, незаметно для Д. — осведомиться, куда именно уехала та памятная выставка… оказалось, далеко на юг, в Оннд. Не судьба мне в ближайшее время снова встретиться с…

— О, посмотри-ка вон туда! — Д. приставил ладонь ко лбу, вглядываясь в южном направлении. — Вот, кстати, очень интересная личность. Ну-ка…

Силуэт вдалеке шевельнулся и Д., убрав ладонь, удовлетворённо кивнул и улыбнулся.

— Чёрточка, — пояснил он. — Давай, парень, познакомься с ним. Рано или поздно придётся. Очень интересный собеседник.

— Что за чёрточка? — опешил я. Ничего общего силуэт в оранжевой одежде с чёрточкой не имел. Напротив, приземистый, толстенький… ничего не пойму!

— Давай-давай, — поторопил меня Д., не переставая улыбаться. — Не то ускользнёт.

Я пожал плечами и отправился в путь. Конечно, здесь полным-полно интересных штуковин, но Д. прав: голова у меня совсем другим забита. А напрасно. Надо как-то произвести впечатление на Бюро… поскольку, откровенно говоря, я так и не понял, с чем именно придётся сталкиваться.

…Невысокий человек в оранжевой рясе. Что-то я про таких слышал. Опять же, не очень лестное. Гхм. Ну и что я должен делать? Ладно, для начала поздороваемся, а там видно будет.

— Здравствуйте, — Клеммен остановился шагах в пяти. Человек в оранжевом сидел, устремив взгляд на невысокую каменную плиту прямо перед собой и пытался, судя по движению головы, что-то разобрать на ней. При звуках голоса он встал, оглянулся, поправил съехавшие с носа очки и вежливо поклонился.

Клеммен поклонился в ответ.

— Д. сказал, что мне стоит познакомиться с вами, — честно признался Клеммен в ответ на вопросительный взгляд. Выражение лица у человека было на редкость загадочным. Отчасти — хитрым.

— А, так вы его новый ученик! — воскликнул он. — В таком случае, вас зовут Клеммен. Очень приятно. Я — У-Цзин.

— Уцзин?

— Нет, У-Цзин, через чёрточку, — поправил человек с важным видом, и Клеммену потребовалось немало усилий, чтобы не улыбнуться.

— А в чём разница?

У-Цзин укоризненно посмотрел на нового знакомого.

— Неужели вам не говорили, насколько бережно нужно обращаться с именами? Потому, что его полагается писать и произносить именно так, а не иначе.

— Понятно, — кивнул Клеммен, всё ещё борясь с неуместным смехом. — Извините.

— Не за что, — У-Цзин махнул добродушно рукой. — О, вот и он сам. Очень хорошо, очень хорошо. Нам найдётся, что обсудить…

— Скажите, — Клеммен неожиданно вспомнил то, что всё время прорывалось сквозь толщу других воспоминаний. — А это не про вас ходит столько странных историй? Ну там, про всякие беспорядки, про то, как вы милостыню собираете…

— Вряд ли это всё про меня, — пожал плечами У-Цзин. — Я здесь не так уж долго. Хотя и я являюсь потомком того же славного предка, от которого посчастливилось произойти моему предшественнику, Унэну…

— У-нэну?

— Нет, просто Унэну, без чёрточки, — поправил Чёрточка. Надо не забыть никогда не называть его так, подумалось Клеммену. Вряд ли ему понравится. Во всяком случае, сейчас. — Он никогда не относился к именам с должным почтением. Вот о нём действительно ходит множество легенд. Вполне возможно, — он поправил очки, — что и я когда-нибудь так же прославлюсь.

— А что с ним, кстати? — вступил в разговор Д. — Здравствуй, Уцзин.

— У-Цзин.

— Виноват. Никак не могу запомнить.

Чёрточка снисходительно улыбнулся.

— Брось, Д., — отозвался он. — Тебе лишь бы посмеяться. А Унэн просто ушёл от дел. Последние события его несколько утомили. Странствует где-то, надо полагать. Ищет приключения на свою… — он оглянулся. — …шею. А что? Что-нибудь передать?

— Да нет, мы, собственно, к тебе. Молодому человеку могла бы пригодиться твоя школа. Как считаешь?

— Не вижу препятствий, — У-Цзин был явно обрадован. — В монастыре через шесть дней пройдут показательные выступления. Встретимся после них, да и обсудим…

Разговор надолго не затянулся: Чёрточка куда-то спешил, и задерживать его было невежливо.

— Пошли, — тихо шепнул Д., — расскажу о здешних экспонатах. А там, глядишь, ещё кто-нибудь появится. Вообще, это очень полезный Парк: все, с кем тебе полезно встретиться, рано или поздно сюда придут. Своего рода заколдованное место.

Он ошибается, подумал Клеммен со вздохом. Сюда придут не совсем все, с кем я хотел бы встретиться. Однако, Д. прав. В голове по-прежнему беспорядок. Попытаюсь послушать его, хотя, видят боги, мне это совсем не интересно. Попросить, что ли, какое-нибудь снадобье, чтоб помогало забывать то, что хочется?

Мысль по здравом размышлении показалась глупой до невозможности.

434 Д., весна

— Значит, так, — Д. рассеянно почесал подбородок и подошёл поближе к окну. По ту сторону простиралось море. Где это находилось, не вполне понятно — но вдалеке от Венллена. Без магии тут не обошлось. А меня всё заставляет руками делать, подумал Клеммен с лёгкой обидой. Зачем?

— Значит, так, — Д. вернулся к дальней стене. На ней находилась небольшая доска, а рядом — указка-мелок. Прикосновение указкой к доске приводило к появлению линии — чем ближе, тем ярче. Интересно, магия или искусная механика?

— Значит, так, — повторил он в третий раз. — Первое время мы будем работать на востоке. Следовательно, надо разобраться с тем, кто такие ольты. Они настолько похожи на людей, что все по привычке и считают их людьми. Но это серьёзная ошибка; ольты ни в коей мере людьми не являются, хотя выглядят так же, питаются тем же, а от браков с людьми способны приносить потомство.

— Не люди? — Клеммен удивлённо поднял брови. — Как это?

— Никто не сможет ответить, — Д. говорил без тени улыбки. — Мы ещё вернёмся к этому вопросу. Начнём с экскурса в историю.

Ольты, — продолжал он, — принципиально отличаются от нас тем, что не умеют стареть. Не знают болезней. Их не подгоняет ограничение человека: малый срок жизни. Это полностью изменило их; они давно уже не люди. Внешне — да, но не внутренне.

Ольты, условно говоря, делятся на сообщества, именуемые наэрта . Слово не имеет точного перевода; оно сродни человеческому понятию «род», но не совпадает с ним. Наэрта отличаются одна от другой, как, скажем, люди из разных социальных групп. Или как люди, говорящие на разных языках. Хотя язык у ольтов общий.

— Постойте, постойте, — Клеммен поднял руку ладонью вверх. — Вы же говорили, что нет такого понятия — ольт вообще. А теперь говорите, что «у ольтов общий язык».

— Многие из людей, — ответил Д., — в состоянии понять друг друга — отчасти. Жесты, знаки, символы. Хотя между ними может быть огромная, непреодолимая пропасть — взять первобытные племена на западе континента и, скажем, людей из цивилизованного юга. Так и наэрта : они всегда распознают чужака, но в состоянии понять одна другую. Необходимо, чтобы ты научился оставаться невидимым для них. Казался своим.

— Но зачем?

— Видишь ли, — Д. уселся поближе и положил указку перед собой. — Нам предстоит иметь дело с необычными явлениями. С загадками. Надо заставить человека — разумное существо — открыть как можно больше. А для этого надо казаться «своим». Вызвать доверие. С Людьми это сравнительно просто… а вот с остальными — даже с теми, кто похож на Людей — совсем непросто.

— А магия на что?

— Магия, — вздохнул Д., — имеет и оборотные стороны. Говоря о магии, ольты чуют её, как собака — запахи. Нет, если ты хочешь казаться естественным, нельзя прибегать к магии. Я возлагаю большие надежды именно на тебя. Я уже «баловался» магией — и с тех пор меня чуют за версту.

— А сколько всего наэрта ?

— Двадцать восемь.

— Мне же жизни не хватит изучить их обычаи!

— И не потребуется, — Д. вернулся к доске. — Мы коснёмся семи самых влиятельных. Многие наэрта малочисленны — скажем, Танмаи, Аваир, Авариан. Во всех их ритуалах есть схожие мотивы; изучив основные, ты сможешь полагаться на интуицию там, где знаний будет недоставать.

— Это невозможно, — уныло опустил голову юноша.

— Не огорчайся, — усмехнулся Д. — Ольты твёрдо убеждены, что тот, кто в совершенстве осваивает обычаи и порядки наэрта, сам становится её членом.

— Вы это серьёзно?! — поразился Клеммен.

— Совершенно.

— И что… бессмертие тоже?!

— Так они полагают.

— Ну ладно, — Клеммен скептически улыбнулся. — Тогда попробуем.

— В заключение вводной лекции, — Д. сложил указку, махнул ей в сторону доски (отчего всё написанное на ней исчезло). — Помни: не используй привычных аналогий в отношении к ольтам. Их общественное устройство может быть самым разным: Венллен — конфедерация; Сеаринх — монархия; острова Хеверт — республика, и так далее. Наэрта выше всех видимых различий и порядков. Никогда не забывай этого.

Парк Времени, Каммтон 5, 435 Д., ближе к полудню

— Не пойму я, — Клеммен оторвался от изучения Всевидящего Глаза и поднялся на ноги, отряхивая колени. — Тут собрано столько всего… и что, любой может прийти сюда вот так, запросто?

— Разумеется, нет, — ответил Д., задумчиво глядя на сферу из горного хрусталя, в которую были впаяны девять других сфер, поменьше. — Не так просто. В Парк не попасть, пока не получишь соответствующего разрешения. А получить его не так просто.

— Но зачем? — юноша обвёл глазами Парк. Ничем вроде бы не прикрыт, не защищён, — входи, кто хочет. — Сюда же попасть легче лёгкого.

— Вот чем подлинная магия отличается от показной, которую на ярмарках демонстрируют, — поучительно ответил Д., кивнув в сторону Глаза. — На первый взгляд — заходи, кто хочешь. А на деле — пока не позволят, не войдёшь. Вот кто охраняет Парк.

— Глаз? — ошарашенно переспросил Клеммен. — Так он что — живой?

— Инструментальная магия всегда походит на жизнь, — кивнул Д. — Полного описания его свойств не сохранилось, никто не помнит всех управляющих формул. Глаз сам отыскал себе хозяина и следит, чтобы без воли хозяина никто не вторгался в пределы Парка.

— А кто хозяин? Тоже страшная тайна?

— Да нет, отчего же. Ректор Университета. Там, в Венллене, — Д. указал рукой на восток. — Без его согласия сюда никто, кроме тварей неразумных, не войдёт.

— А если я, скажем, путешественник? Вот и войду сюда — причём без всякого злого умысла.

— Если без умысла, — Д. вновь оглянулся, в поисках новых посетителей, — то ноги тебя сюда просто не приведут. Как бы сами собой. Так что не беспокойся, приятель, здесь — одно из самых безопасных мест в мире. Если, конечно, не баловаться с экспонатами.

— Да уж… — Клеммен вновь присел перед Глазом и осторожно положил ладонь на малую, рубиновую сферу, обращённую к небу. Ладонь укололо — не сильно, словно комар укусил — и юноша, отдёрнув руку, улыбнулся. По всем девяти сферам пробежала тёмная волна, и вот они вновь прозрачные и яркие. Глаз моргнул.

— Не стоит этого делать, — отозвался Д. — Пока Глаз мигает, он не следит за границами. Вроде бы это не очень опасно, но всё же.

— Как же он позволил мне прикоснуться? — Клеммен с сомнением посмотрел на наставника. — Это что, самое слабое место в обороне?

— Вроде бы нет, — Д. явно недоумевал. — Обычно он выражает недовольство гораздо энергичнее. Тебя пожалел, видимо. Ну ладно, пошли. Я заметил ещё кое-кого.

Этим «ещё кое-кем» оказалась птица. Флосс, как Д. их называет. Смотрел я на него краем глаза — ну и, понятное дело, в глаза, когда сам с ним говорил. На что уж у К. глаза завораживающие — только глянь, и ты попался — но эти казались куда страшнее. Как необычно — горизонтальные зрачки! Д. упоминал, что один флосс может собрать и напустить на обидчика целую армию всего, что есть вокруг живого, и я сейчас вовсе не считал, что это преувеличение. Нет рук у них, у пернатых, только ноги; ходить могут очень медленно и неуклюже. Но ущербными их не назовёшь. Признаюсь, мне вновь стало завидно.

— День добрый, Шангуэр, — приветствовал его Д. и флосс слегка развёл крылья, одновременно сдвинув уши вместе. Конечно, это не уши, а перья… но уж очень похожи.

— День добрый вам обоим, — отозвался тот. Собственный голос у них своеобразный — видимо, для них Среднее наречие тоже не подарок. Вообще-то флоссы могут общаться с собеседником мысленно — передавать сказанное прямиком в мозг — хоть одному собеседнику, хоть нескольким сразу. Но отчего-то они предпочитают говорить с нами естественным образом. Надо выяснить, почему.

— Отдыхаешь? — Д. уселся на траву рядом с камнем. Я последовал его примеру. Флосс пошевелил «ушами», что означало «да».

— Работы почти нет, — пояснила птица на словах. — Можно думать, о чём хочется. Словно не патруль, а прогулка. Давненько такого не было.

Флоссы живут сравнительно недолго — лет шестьдесят. Что означает «давненько»?

— Спокойствие — это превосходно, — Д. кивнул. — Наверное, нехорошо так говорить, но когда работы нет, я радуюсь.

— Я тебя огорчу, — Шангуэр (полное его имя Шангуэр-Орис анс Хар — имя для «посторонних», конечно, не настоящее) вновь пошевелил перьями на голове. — Тебя недавно искали. Не слишком срочно, но тем не менее. А это наш новый расследователь?

— К вашим услугам, — я чуть наклонил голову. Странные он слова употребляет. Официально мой пост называется «ненгор », то есть, попросту, выездной инспектор.

— Благодарю, — и флосс, безо всякого предупреждения, взмыл в воздух. Один миг — и его нет. Я долго вглядывался в сторону, откуда только что доносились звуки бьющих по воздуху крыльев, но тщетно. Ни следа. Чудеса, да и только!

— Странный он, — осмелился высказаться я и Д. кивнул.

— Зря стараешься, — он поднялся. — Всё равно не увидишь. Зря их, что ли, невидимками зовут. Ну ладно. Я пошёл в контору, а ты, если хочешь, оставайся пока здесь. Будешь нужен, вызову.

И Д. отправился куда-то в сторону. По пути поднял руку к шее и растворился в воздухе. Не останавливаясь. Ловко! У меня такая штуковина тоже есть. Я спрашивал у Д., не пристаёт ли… так сказать, «запах» магии к тем, кто её употребляет. Он сказал, что нет. Почти все мало-мальски сложные изделия в той или иной мере магические — в широком смысле. Так что пользоваться можно чем угодно. А заниматься магическими науками — с великой осторожностью…

И ещё он строго-настрого велел не увлекаться телепортацией. Сказал коротко: вредно для здоровья.

Я ещё немного побродил вокруг, после чего направился к озерцу неподалёку. Деревья разных пород тут растут обособленно — смешанного леса почти нет. Я выбрал ясени, сел под ближайший. Д. питает пристрастие к сухарикам и я, видимо, вдогонку, тоже иногда покупаю. Выяснилось, что не так уж они и плохи, сухарики, в особенности, если их запивать здешней водой.

Ума не приложу, как удаётся выращивать на территории одного и того же Парка такую уйму разных деревьев. По всем законам природы, такого быть не может. Но ведь растут. Где-то в северной части есть, поляна с каменными дубами. Древнейшие деревья на планете. Редкие, стойкие и очень интересные. Для меня, правда, что обычный дуб, что каменный…

Откуда-то возникла белка и немедленно потребовала подношения.

Съела пару сухарей с ладони и, зажав ещё один в зубах, ускакала прочь — прятать. Теперь надо очень быстро их доедать. Иначе не успокоится, пока все не перетаскает. И попробуй не дать: здешние белки длиной иногда сантиметров под сорок. Не считая хвоста. С радостью угостишь, только чтобы не связываться.

Тень легла рядом с Клемменом. Он не сразу заметил её, наблюдая за ловко скачущим к своим соснам грызуном. А когда повернул голову, то первое, что заметил — протянутую ладонь, и на ней — три небольшие чёрные ягодки.

Если бы не глаза, её можно было бы не узнать. Ольтийка была в светло-зелёной рубашке и тальва , разновидности брюк. Правильно, ольты всю жизнь живут среди деревьев, а по настоящему лесу в юбке или платье не очень-то походишь. Светло-серебряный обруч на голове сменился другим, изумрудно-зелёным, и только медальон со знаком, похожим на «Y», остался тем же.

На сей раз Клеммен сохранял ясность мышления. Относительную, конечно. Девушка (Клеммен выяснил, ей не более двадцати «настоящих» лет) терпеливо ждала, продолжая протягивать ягоды.

Словно во сне, Клеммен взял их, все три, не прикасаясь к её ладони и некоторое время смотрел на них. Понятия не имею, что за ягоды. Ну да ладно… он положил одну в рот и легонько прижал языком к нёбу. Ягода тут же лопнула терпким кисловатым соком. М-м-м, вовсе неплохо…

Всё-таки уроки Д. даром не прошли. Самому Клеммену все эти обмены символическими действиями давались поначалу нелегко: его-то обучали казаться естественным. Но раз всё получалось само собой, и актёр на сцене не отличал себя от персонажа, то в чём разница?

Он протянул оставшиеся ягоды обратно.

Она взяла одну, и тоже положила в рот.

Шорох позади. Белка была тут как тут. У человека оставались ещё сухарики, верно? После краткого раздумья юноша протянул зверьку ладонь с оставшейся ягодой.

Белка некоторое время принюхивалась к ягоде, затем взяла её — осторожно, не сдавливая когтями — и уплела, не успел он и глазом моргнуть. Напомнила, что ей нужны сухари.

Клеммен рассмеялся и извлёк из кулёчка ещё один. Белка схватила добычу, и её словно сдуло ветром.

Ольтийка сидела рядом, по другую сторону ручейка.

— Ненгор , — произнесла она, наконец. — Редкая профессия. — В голосе её прозвучало уважение.

— Я только что сдал экзамены, — признался Клеммен. — Ещё не работал ни единого дня. А ваша выставка ещё здесь?

— Выставка в пути, — девушка посмотрела в сторону невидимого отсюда города. — Только мои работы никуда не уедут.

При других обстоятельствах Клеммен тут же начал бы расспрашивать — отчего, почему и так далее. Но, несмотря на частичный паралич мышления, он ощутил в её интонациях то, чему так долго обучался у Д.

Таэркуад . То, чем не полагается интересоваться. Одно из непроизносимых слов.

— Интересное здесь место, — вздохнул Клеммен, не желая затягивать паузу. — Хотелось бы бывать здесь, когда захочется. Уж очень красиво.

— Хотите, покажу, где мне нравится больше всего? — ольтийка смотрела ему в глаза, улыбаясь. — С самого детства там бываю.

— С удовольствием, — Клеммен поднялся на ноги и оглянулся. Белки поблизости нет. Какое счастье…

— Она не вернётся, — произнесла девушка уверенно. — Идёмте.

И, не оборачиваясь, направилась куда-то на юг. Клеммен шагал следом и втайне надеялся, что Д. не вспомнит о нём… ну, скажем, в течение ближайшего часа.

— Извини, что отвлёк, — Д. не улыбался, но глаза выдавали его. — Начинается повседневная работа, ненгор . Твоё первое задание.

— Сдаётся мне, Д., вы это нарочно, — вздохнул Клеммен. Сигнал от начальника оборвал девушку на полуслове, Клеммен был вынужден немедленно откланяться. Несмотря на раздражение, попрощался он с ней безукоризненно. Д. бы понравилось… чтоб ему лопнуть!

— Посмотри-ка в зеркало, — велел начальник. Клеммен повиновался. — Посмотрел?

— Посмотрел.

— Понял?

— Понял, — отозвался Клеммен неохотно.

— Ну и отлично. Через час, здесь же. Приведи себя в порядок, пообедай… ну и так далее.

3. Привкус меди

Киэнна, Лето 5, 435 Д., 9-й час

Чтобы не путаться в летоисчислениях, буду впредь указывать даты, так сказать, по-людски. А не то надо бы и год писать не от пришествия Дайнера, а от таинственного Рассвета (как положено у многих ольтов). Надо выяснить, в конце концов, что же это за Рассвет такой.

Странное имя — Киэнна — для человеческого поселения. Ольтов здесь кот наплакал. А слово, без сомнения, ольтийское — что-то вроде «горячих камней» означает.

Первые три дела я благополучно провалил. Как бы это точнее сказать… не осознал, что там к чему. Хвала богам, Д. всякий раз брал инициативу в свои руки, когда становилось ясно, что я сделал всё, что мог.

— Ничего страшного в этом нет, — говорил он всякий раз, после того, как задание было выполнено. — Если это не войдёт в привычку.

— А у вас были нерешённые дела? — спросил я, не удержавшись.

— А как же, — ответил он. — Первые двенадцать раз я тоже ничего не мог понять. Но мне тогда было за сорок, а тебе гораздо меньше. Кроме того, раз нам дела передают после того, как все остальные отказались, сильно огорчаться не стоит.

Первое дело было о порче. Выяснилось, что торговец, на которого она обрушилась, использовал листки, выдранные из старой книги, в качестве обёртки для рыбы. Только Д. обратил внимание на книгу… в том смысле, что придирчиво изучил все её страницы. Само собой, отыскал вредоносные заклинания, большей частью неактивные.

— Хорошо ещё, что сам и пострадал, — прокомментировал Д. — Ищи потом покупателей по всему свету.

Я удивился, что властям мы почти ничего не рассказали. За подобную изобретательность полагался как минимум баснословный штраф. А нам положено либо сообщать всё, либо ничего.

— Покрывать преступника — это правильно? — удивился я.

— Это научит его, с чем стоит связываться, а с чем нет, — пояснил Д. — Если за ним хоть что-нибудь заметят в следующий раз, ответит сразу за всё. Возможно, это кажется не очень правильным, но зачем сразу же ломать человеку жизнь?

— Интересно получается, — отвечаю. — И сколько таких уже? Несколько тысяч?

— Не меньше десятка тысяч, — ответил Д. — А что?

— Что станем делать, когда их станет несколько миллионов?

— Многим из таких предупреждений больше не требуется, — Д. посмотрел на меня снисходительно. — Нашей службы опасаются больше всего, наши вердикты — окончательные. Понимаешь? Незачем сразу одевать камень на шею всем, кто споткнулся, по глупости или даже по умыслу. А что до миллиона… ты думаешь, мы сидим и за всеми смотрим? Делать больше нечего! Помнишь «просеивание»?

Ещё бы я не помнил! Самая нудная работа — сбор информации о человеке или месте. И кропотливая, и однообразная. Высокопоставленные инспектора этим не занимаются.

— Ну так вот, — продолжает Д. — Так и делается. Берём, образно выражаясь, наугад несколько имён и проверяем. Причём так, чтобы слухи об этом обязательно распространились. И непременно — чтобы все знали о вердикте. Чист — похвалим и громко скажем, что довольны. Во что-то впутался — даём вторую и последнюю возможность оправдаться. Ну а дальше… — он провёл ребром ладони по горлу.

— И что, власти не возражают против такого?

— Многие возражают. Однако услуги специалистов нашего уровня недёшевы, и лучше потерять часть полномочий, чем бороться с бедами самостоятельно.

— Удивляюсь, как Бюро до сих пор не стало попросту всеми управлять.

— За попытку использовать свои возможности и связи в частных интересах…

— Знаю, знаю. Пункт второй. Но кто следит за всем этим?

— Никто, — пожал плечами Д. — Или все. Подобные мысли сразу же выходят на поверхность, поверь мне.

— И всё-таки не могу поверить, — признался я совершенно искренне, — что столько лет никто не попытался воспользоваться такими полномочиями.

— Наблюдатели как всемирная организация существуют более двадцати веков, — ответил Д. — Ничто не мешало им подчинить всё и всех. Но — не стали. Наша служба во многом скопирована с них. Они, конечно же, работают не бескорыстно, но власти над миром им, я думаю, не нужно. Давно уже могли бы, с их талантами.

— Чего же тогда хотят Наблюдатели?

— Да, — Д. вновь вздохнул. — Быстро ты всё-таки растёшь. Не знаю, Клеммен. А хотел бы знать.

Он некоторое время смотрел в стену, после чего потянулся и взглянул на часы.

— Ну ладно. Продолжим в другой раз. В десять часов ты встречаешься с потерпевшими… увидимся у меня, после обеда.

— Скажите, Д, — спросил я… долго набирался смелости задать этот вопрос. — Вам что, действительно не полагается знать собственное имя?

Он долго смотрел на меня, на лице его возникло озадаченное выражение.

— Это одна из моих давних неприятностей, — он отвёл взгляд. — Я предпочёл бы о ней не вспоминать.

Мне стало так неловко, что, кажется, я даже покраснел. Д. ответил без обычного поучающего тона… так на него непохоже!

…Несмотря на то, что Киэнна — крохотный городок, затерявшийся в юго-восточных лесах, в нём есть гостиница. Трёхэтажная и с двенадцатью номерами. В двух из них мы и остановились.

— Слушаю, ненгор, — в сотый раз повторил усталый лекарь.

Клеммен следовал совету Д. настолько тщательно, насколько возможно. Случаи был действительно странный. Жертва — всеми уважаемый красильщик — жаловалась на сильный медный привкус во рту и на кошмарные сны. Четвёртую ночь не мог выспаться, как следует. Лекаря подмывало посоветовать новоявленному ненгору выяснить, не гонит ли «жертва», тайком, какой-нибудь немыслимый самогон. Пристрастие к наркотикам — вещь, опасная самим фактом своего существования. Узнав о волшебном способе становиться счастливым и довольным, многие экспериментировали со всякого рода субстанциями… в особенности те, кто по профессии имел необходимые познания в химии. Красильщики, например.

Клеммен, в свою очередь, уже поговорил с семьёй пострадавшего, сжимая в руке «глаз правды». Ложь таким образом чувствуется сразу, незаметно для собеседника. Маг заметит действие «глаза» без особого труда и «прикроется» от его слабенькой магии, но сам факт прикрытия не пройдёт незамеченным. А чтобы скрыть и его, необходимо быть не просто магом. Надо быть магом великим, не менее чем доктором в двух разных арканах. На кой великому магу связываться?

— Что вы ему прописали? — осведомился безусый ненгор, ознакомившись с пухлой тетрадью, в которой лекарю полагалось регистрировать всех своих пациентов. Так… а ведь здесь не все зарегистрированы… ну что ж, есть способ надавить на этого деятеля. Не всем по душе соблюдать неприятную обязанность всё и всегда регистрировать… и всегда у Наблюдателей или их коллег имеются способы давления. Клеммену это было не по душе, но, как доходчиво объяснил Д., преступники отличаются от работников спецслужб тем, что только первых власти объявляют вне закона.

Лекарь ответил.

— От отравления органикой, — произнёс ненгор, размышляя вслух, чем немало поразил видавшего виды лекаря. Интересно… этот молодой выскочка не такой уж и неуч.

— Благодарю вас, — Клеммен встал. — Прошу сообщать о любом изменении в состоянии пациента. Вот вам за хлопоты.

На стол лекаря лёг небольшой мешочек с чем-то соблазнительно звякающим внутри. Бюро не гнушалось стимулировать лояльность подобным образом, поскольку преступники отличаются… и так далее.

— Нашёл что-нибудь? — спросил Д. вечером.

Клеммен, у которого не было ни рук, ни ног, ни языка после чрезвычайно деятельного дня, отрицательно покачал головой. Всё впустую. Подобные случаи нигде не описаны. Остаётся несчастливая случайность… ведь подобное отравление должно было давно пройти.

Отравление, подумал Клеммен. Что-то в голове вертится… что-то беспокойное. Он сделал пометку в блокноте, не обращая внимания на Д.

— Есть кое-какие идеи, — добавил он вслух. — Посмотрим.

— Будет нужна помощь — скажешь, — кивнул его начальник.

На том и расстались.

Киэнна, Лето 6, 435 Д., 11-й час

Клеммен разговаривал с Партанном, владельцем ресторана (был в этом городишке и ресторан), в котором несчастный красильщик накануне отмечал выполнение крупного заказа. После явно враждебной реакции лекаря, невозможно было не обратить внимания на то, что Партанн чего-то отчаянно боится. Задавать прямые вопросы было бесполезно: время шло и состояние пострадавшего постепенно ухудшалось.

«Глаз правды» свидетельствовал только об одном: владелец говорит далеко не всю правду.

— Что он ел?

— Наши лучшие блюда, — было ответом. — Из морской рыбы. Вот, не угодно ли взглянуть…

Рыбу привозили из рыбацкого посёлка километрах в двадцати отсюда. Так-так, подумал Клеммен. Становится теплее. Рыбу и всё прочее, естественно, проверили в первую очередь — и ничего подозрительного не нашли.

— Постойте, — вспомнил он, — ведь пострадавший утверждает, что рыба была свежей. Точнее, живой. Что он сам выбрал ту, которая ему приглянулась… верно?

— Совершенно верно, — ответствовал Партанн. Тут-то ненгор и заметил слабую искорку, мелькнувшую в глазах собеседника. Ага, подумал он, он что-то скрывает. Не иначе, рыба была несвежая. Вот только как теперь это доказать… или хотя бы проверить?

— Как же вам удалось привезти её живой?

— Некоторые секреты я не раскрою никому, — ответил владелец важно. И вновь мелькнула в глазах его предательская искорка.

— Благодарю вас, — Клеммен убрал блокнот и откланялся. Отравление… отравление… симптомы походят на отравление трупным ядом. Но ведь рыба-то была не солёная, а жареная! Да и не он один отравился бы…

В гостинице он встретил недовольного Д.

— Ещё трое, — сообщил он. — Те же симптомы. Двое здесь, один в соседнем городе. Что выяснил?

Клеммен рассказал своему начальнику о рыбе.

— А это идея, — произнёс тот задумчиво. — Ну-ка, ну-ка…

Спустя полчаса Д. Появился, жизнерадостнее прежнего.

— Точно, они тоже ели рыбу. Накануне. Правда, рыба поймана в разных местах. Пойду, сообщу кому следует, пусть разбираются дальше.

Клеммен остался наедине с «походной» библиотекой Д. От нечего делать юноша сел читать про отравления… но ничего подходящего не обнаружил. Лекарь добросовестно лечил именно от тех видов яда, симптомы поражения которыми налицо, но… пролистав несколько страниц, Клеммен неожиданно ощутил, что догадка никак не может пробиться на поверхность. Что-то очень простое, но вот что?

Он пошёл в дом красильщика.

Тот был совсем плох. Почернел, едва узнавал окружающих. Тяжёлый запах висел вокруг него — или же нечто, что создавало иллюзию запаха: ни сам красильщик, за которым тщательно ухаживало перепуганное насмерть семейство, ни комната не могли быть источником такого смрада. И всё же…

Клеммен осторожно поднёс руку ко лбу больного. Странное ощущение… словно он и не живой вовсе. Словно не ко лбу прикасаешься, а к куску дерева. Что происходит?

— У вас в городе есть целители?

— Л-лекарь ушёл десять минут назад, — ответила, едва шевеля непослушными губами, супруга пострадавшего.

— Нет, — звучало это очень резко, но церемониться некогда. — Не лекарь. Храмовый целитель. Есть такие поблизости?

— Есть, — призналась она. — Только он к нам не пойдёт, господин. Мы не в состоянии заплатить столько. Уж и так…

— Где он живёт?

— Она, — поправила супруга и назвала адрес. Клеммен стрелой вылетел из дома, где явственно пахло смертью, и помчался к целительнице.

Та встретила его настороженно. Но то ли аванс, который Клеммен первым делом положил на её стол, то ли состояние посетитея побудили Хентис — так её звали — немедленно отправиться к больному. Точно, нашего брата нигде не любят, подумал Клеммен, шествуя рядом с ней. Мчаться бегом казалось столь же неуместным, как торопливо проглатывать изысканные кушанья. Но добрались они неожиданно быстро… чудеса! Возле самого дома Хентис схватилась за голову.

— О Небеса! Что тут происходит?

Она мельком взглянула на красильщика и велела домочадцам:

— Всем немедленно выйти. Заберите с собой домашних животных, всё ценное, ждите нас снаружи.

Те, помедлив, кинулись исполнять приказание.

— Держи, — целительница вручила Клеммену несколько священных символов. — Повесь на каждую стену. В лечебнице работал? Крови, грязи боишься?

— Не знаю, — пожал юноша плечами.

— Придётся терпеть. Давай, не медли!

Сама она торопливо начертила под постелью и на соседних с кроватью стенах какие-то формулы. Красильщик пошевелился и застонал.

— Очень быстро, — шепнула Хентис сквозь зубы, жестом указывая Клеммену встать за её спиной.

— Может быть, мне… — начал было тот, но целительница молча схватила его за руку, оттащила от кровати.

— Это может стоить ему жизни, — пояснила она на словах. — Вопросы потом.

Что произошло, когда целительница сосредоточилась и произнесла долгую и красиво звучащую фразу, Клеммен помнил ещё очень долго. Лицо больного чудовищно перекосилось, стало совсем чёрным; он неожиданно уселся в кровати. Изо рта, носа, ушей — отовсюду хлынула чёрная отвратительная жидкость. При этом красильщик умудрялся выть на несколько голосов, да так громко, что впору было затыкать уши. Целительница продолжала читать формулу и Клеммен, едва не задыхавшийся от зловония, подумал, что до конца лечения не доживёт.

— Помоги, — Хентис стащила упавшего на спину красильщика на пол, — нужно вынести его отсюда, немедленно. Но сначала…

Она извлекла из складок своей одежды крохотную бутылочку и вылила её содержимое на пострадавшего. Тот судорожно дёрнулся, от немногой оставшейся на нём одежды повалил чёрный дым. Клеммен увидел, что пропитанные чёрной массой простыни шевелятся, издают омерзительные чавкающие звуки.

— Быстро отсюда! — скомандовала целительница. Вдвоём они вынесли лёгкого, как пушинка, красильщика во двор. Хентис бегом вернулась в дом. Ненадолго.

Вскоре послышался треск пламени.

— Зачем это? — изумился Клеммен. Родственники красильщика собрались вокруг едва живого хозяина дома.

— Огонь, — пояснила целительница устало. — Необходимо сжечь заразу, пока она весь город не погубила. — Вы, — она указала на супругу пострадавшего, — оставайтесь пока здесь. Я сейчас вернусь.

Она отвела Клеммена в сторонку и попросила листок бумаги.

— Передай это своему начальнику, сынок, — вручила она короткую записку. — Я придумаю что-нибудь для этих людей. Скажи, надо поднимать тревогу. Такого не было уже лет двадцать.

Клеммен кивнул, и принялся пробираться сквозь собравшуюся вокруг горящего дома толпу зевак. Стоило это немалых усилий.

— Нежить! — удивился Д. — Поразительно! Где он мог заразиться? Все ближайшие логовища давно уничтожены. По ночам он из дому не выходил. Уму непостижимо.

И потянулся к амулету — «привратнику», при помощи которого мог молниеносно перемещаться в некоторые места на континенте.

— Постойте, — Клеммен потянул его за рукав. — Когда вернётесь?

— Через час, не раньше, — Д. протянул ученику ключ. — Запрёшь дверь. Я вернусь прямо в комнату…

И исчез.

Клеммен лихорадочно думал. Догадка почти совсем оформилась… не хватает некоторых деталей. Рыба… как рыба может быть связана с этим? И тут его осенило.

Через десять минут он вновь был в ресторане. Там уже знали о жутком излечении. Владелец заведения не горел желанием продолжать разговор, но выбора у него не было.

Ещё через десять минут Клеммен материализовался в комнате у Кинисс (таково оказалось полное имя рептилии, принимавшей памятные экзамены). Там, кроме Д., было полным-полно народа.

— Сайан (Достопочтенная), — обратился юноша к рептилии. Прерывать её было, мягко говоря, невежливо, но если догадка верна…

— Слушаю, — немедленно отозвалась та, выжидательно глядя на возбуждённого юношу. Все остальные замолчали, с удивлением глядя на свалившегося из ниоткуда ненгора.

— Вы умеете… — он замялся. — Как бы это сказать… оживлять мёртвых?

Кто-то присвистнул.

— Если требуют обстоятельства, — ответила Кинисс, не задумываясь. — С кем-то случилось несчастье?

— Нет, — и Клеммен поставил перед ней банку с водой, в которой брюхом кверху плавала купленная им у Партанна рыба. — Можете вы оживить вот её?

Кинисс прищурила глаза, а Д. сделал шаг вперёд.

— Нашёл время для глупых шуток, — начал он сердито. Клеммен сложил ладони перед грудью и чуть поклонился. — Прошу вас, сайан .

Рептилия молча поставила банку перед собой и положила ладони на её бока. Прикрыла глаза… и рыба, весело всплеснув, принялась энергично кружить по банке.

— Ну и что? — Д. по-прежнему был рассержен.

— Великие боги, — проговорила Кинисс ошеломлённо, отнимая руки так, словно сосуд был обжигающе горяч. — Взгляните.

Она поднесла небольшой серебристый шарик к банке. Шарик почернел.

— Нежить, — пояснила она на словах. — Он прав.

Коротко кивнув Клеммену на прощание, первой выбежала из кабинета.

Остальные последовали за ней.

Д. задержался, подмигнул своему коллеге.

— Я был не прав, — произнёс он, прикасаясь к «привратнику». — Поздравляю!

Юноша остался один. В банке вновь плавала дохлая рыба… выглядевшая так, словно неделю лежала под палящим солнцем. Задержав дыхание, Клеммен нашарил собственный «привратник» (он же «ключ») и был таков.

Надо было попросить к банке и крышку.

— Поймать мы его пока не поймали, — задумчиво проговорил Д. вечером того же дня. — Но деваться ему теперь некуда. Тоже мне, великий фокусник. Проще было рыбу в бочках с водой привозить.

— Что будет с владельцем ресторана?

— Возместит ущерб, — пожал плечами Д. — Если все выживут. Если кто-то умрёт, то… — и провёл ребром ладони по горлу. — Законы здесь суровые.

У Клеммена по спине побежали мурашки.

— Можешь радоваться, — подытожил начальник. — Блестящее окончание дела. Продолжай в том же духе… хотя, чем меньше работы…

— …тем здоровее себя чувствуешь, — закончил Клеммен. — Ну, я пошёл. Надо как следует отдохнуть.

— Добрый совет, — Д. плеснул себе вина и помахал в воздухе бокалом. — Будь особенно осторожен ближайшие три дня. Особенно, — он подчеркнул слово интонацией. — Следи за каждым своим шагом, за каждой мелочью.

— Вот так дела, — Клеммен остановился, ожесточённо почёсывая затылок. — Что вы имеете в виду? Что может случиться?

Ответа не последовало.

Киэнна, Лето 7, 435 Д., утро

Письмо было странным.

Клеммен ни от кого не ждал писем.

Мама ни в коем случае не могла знать, что он находится здесь. Первым побуждением было бросить послание в огонь. Немедленно. Разум победил первое побуждение: что, если там что-нибудь ядовитое? Или взрывчатое? Хотя производство, как ядов, так и взрывчатки, и находится под строгим присмотром Академии и Наблюдателей, изготовить бомбу подобного размера несложно.

От напряжения у Клеммена неожиданно «включилась» память. Он не ощущал в себе особых талантов. Ну, удаётся иногда что-нибудь высечь из камня или вырезать из дерева. Но это мелочь, баловство. А сейчас память открылась, вся , — и нельзя сказать, чтобы ощущение было особенно приятным.

Именно потому, что вся .

Справиться с нахлынувшим потоком оказалось несложно. Кто мог послать письмо? Тот, кто знал его, Клеммена, подлинное имя? А как это можно сделать?

Мысли прочитать. По словам Д., для всего остального мира Клеммен ушёл в наёмники и не вернулся из экспедиции. Значит… Либо письмо — дело рук Бюро (и глупая шутка, если так), либо…

Ненгору стало очень не по себе. Память продолжала работать. Где он видел похожий почерк? В двух местах. У лекаря (вот только где именно, не вспомнилось) и… у владельца ресторана! Ничего себе.

Кто из них?

По здравому размышлению ясно, что никто. Ни тот, ни другой — не маги, не псионики. Индикации «глаза» на этот счёт не было. Стоп! Было несколько моментов, когда он, Клеммен, не следил за индикацией. Первый: когда покупал рыбу у Партанна, второй: пока был в кабинете у Кинисс. Так. Думаем дальше. Стараясь держаться на расстоянии (письмо лежало на тумбочке у входной двери), Клеммен сделал наброски того, как выглядел конверт.

Тут в дверь постучали.

Клеммен едва не вскрикнул от неожиданности. Обгоняя одна другую, в голове пронеслись несколько сумасбродных мыслей. Например, такая: вооружиться кочергой, пинком открыть дверь, чтобы ударить первым.

— Войдите, — услышал он свой собственный голос.

— Что это с тобой? — поразился Д. Ненгор стоял в дверном проёме, бледный, с горящими глазами, сжимая в руке кочергу. Взгляд Д. осторожно обвёл прихожую и наткнулся на конверт.

— А-а-а, — протянул он почти с облегчением. — Вот и тебя заметили. Привыкай. В первый раз это действительно страшно. Смотри…

Он провёл над конвертом рукой и тот стал… слепым. Ни надписей, ничего. Просто тяжёлый, аккуратно заклеенный конверт.

— Что… там? — голос Клеммена стал от волнения хриплым.

— Ничего опасного. Тебя отметили и предупредили, что о твоих способностях знают.

— Кто предупредил?

— Понятия не имею, — Д. бесстрашно вскрыл конверт. На тумбочку выскользнула тяжёлая каменная пластинка. На ней была выгравирована правая ладонь с растопыренными пальцами.

Человеческая ладонь.

— Так я и думал, — кивнул Д. — Это на память. Можешь выкинуть… но они пришлют новую. Знак отличия, так сказать. Будешь упорствовать и выкидывать постоянно — может случиться, гхм, несчастный случай.

— Кому же это нужно? — голос у юноши мало-помалу приходил в норму.

— Пока не знаем, — Д. уселся на тумбочку, разглядывая пластину на отражение. Конверт он смял и подбросил: тот вспыхнул холодным белым пламенем и исчез. — Как видишь, они владеют такими же трюками, что и мы. Более десяти тысяч лет Наблюдатели сталкиваются с этой «рукой», но не могут понять, кто это.

— Десяти тысяч лет?! — Клеммен впустил Д. в комнату и заказал чая на двоих. — С их-то астральным зрением? Быть не может.

— Так говорит Кинисс, — пожал плечами Д. — И многие другие. Никаких следов. Никаких признаков того, что кто-то намеренно послал тебе этот конверт. Если проследить, кто и когда его принёс, получится, что вроде как бы всё само собой произошло. Ни по чьей воле.

— Ничего не понимаю, — признался Клеммен. — Страшно, врать не стану. Что у нас новенького?

— Пока ничего, — Д. замолчал, потому что в номере появилась горничная. Когда та ушла, на прощание улыбнувшись Клеммену, Д. продолжил. — В городе карантин. Мага, что воскрешал рыбу, пока не поймали. Но он изрядно наследил. Выловим, вопрос времени.

— «Он»?

— «Он». Но сама идея, что от воскрешения такого безобидного существа будут такие жуткие последствия… В Академии сейчас суета. Они там режут по штучке разного зверья и воскрешают.

— И что?

— Пока только рыбы. Не все, немногие виды. Всё остальное оживает без побочных эффектов. Ты теперь первооткрыватель нового явления.

— Первооткрывателя ещё надо изловить.

— Логично. Но я буду настаивать, чтобы упомянули и тебя. Для послужного списка, знаешь ли, будет очень неплохим началом…

— У меня и послужной список есть?!

— Как и у всех. Ты что думал, что «износившихся» работников мы тихо-скрытно приканчиваем? Все уходят на покой, со временем. Как все нормальные люди в нормальных странах… Проклятие, не умеют они тут чай заваривать! Пошли ко мне, там продолжим. Новые дела появились, обсудить надо…

Пластинку Клеммен взял с собой.

434 Д., весна

— Итак, о бессмертии, — произнёс Д., усаживаясь перед окном. На верхнем этаже каменной башенки, где проходили их занятия, ощущалось невозмутимое ничем спокойствие. Место, до которого океан времени не в состоянии добраться. Никто не жил здесь уже сотни лет, но признаков запустения не было.

— Существуют три расы, жизненный срок которых невелик. Это Люди, Флоссы и Таффу (последних ты ещё не видел). Все остальные живут если не произвольно долго, то долго настолько, что ими управляют совершенно иные мотивы. И порядок важнейших целей в жизни совсем иной.

У тех, кто живёт коротко, одной из важнейших целей является продолжение рода. У Флоссов и Таффу в том числе. Но в случае последних готовность к размножению проявляется только на короткое время, периодически, в заранее известные промежутки времени. То же касается и такой расы, как Маэркин.

Человек способен размножаться круглый год. Стечением обстоятельств средство продолжения рода и один из самых эффективных способов управлять всеми внутренними ресурсами оказались сплетены в клубок, распутать который никогда не удастся. Продолжение рода — процесс, окутанный множеством суеверий, один из центральных по значимости во всех человеческих культурах. Как следствие — вызывающий одновременно чувства преклонения и страха.

Для человека, в особенности не обременённого образованием и жизненным опытом, эта тёмная область всегда пересекается с наиболее эффективным способом релаксации, получения максимума удовольствия. Отсюда — множество наших проблем. Если постоянно прикасаться к сакральному, не отделяя его от минутного побуждения (а то и намеренно оскверняя его), возвышенность и величие меняет знак. Многие современные человеческие культуры ушли достаточно далеко, чтобы не испытывать благоговения и почтения к этому процессу. Всё можно купить, над всем позволяется смеяться. Однако есть способы чётко разделять сакральное и повседневное.

— Интересно, какие? — удивился Клеммен.

— Просвещение. Вовлечение в творческую деятельность. Контроль над рождаемостью, в широком смысле. В Федерации удалось внедрить в сознание основной массы населения, что приятно проводить время можно многими способами, не фиксируясь на примитивных, инстинктивных путях. Естественно, это не избавляет от всех бед. Однако психических отклонений и преступлений стало меньше в сотни раз — всего лишь через шестьдесят лет после начала кампании. Через два поколения.

— Расскажите подробнее.

— Я дам ссылку на материалы, ознакомишься. Итак, человек живёт коротко, времени на совершенствование мало, вдобавок ко всему упомянутые сексуальные проблемы. Ольтам подобные проблемы чужды. Как следствие, с людьми их роднит разве что внешность.

— Постойте-ка, — вновь вмешался Клеммен. — Вы же говорили, что после пятидесяти с лишним лет ольты практически утрачивают способность к продолжению рода.

— Не вполне верно. Эта способность восстановима и позднее. Правда, процесс долгий и не очень приятный. Иначе, подумай сам, отчего у нас теперь на каждом квадратном метре не живёт по ольту? Заметь, войн они почти не ведут.

Юноша молчал, пытаясь найти возражение.

— Ольты как вид чётко различают продолжение рода и развлечение. Легко справляются с естественными и «внешними» наркотическими веществами. Человеку это даётся только при помощи медицинских препаратов и серьёзной внутренней подготовки. Важно: вся тема продолжения рода у ольтов жёстко защищена, табуирована, обсуждению просто не подлежит.

— Ну да. При мне вы неоднократно говорили с ольтами об их семьях, о воспитании детей и так далее.

— Ты невнимателен. В следующий раз следи, о чём они говорят, а на что даже не намекают. Всякий раз, когда ольт говорит о своей семье — кстати, у них нет понятия семьи и брака в нашем понимании — он говорит о некой абстракции. О чём-то, к нему не относящемуся.

— «Ветер принёс мне весть о том, что некий человек, не имеющий счастья принадлежать к нашему роду, был отмечен прикосновением Владыки недугов…»

— Да, примерно так. Заметь, что все анекдоты на сексуальную и родственные темы у ольтов вызывают в лучшем случае недоумение. Для них здесь нет одновременно и притягательного, и запретного.

— Везёт, — вздохнул Клеммен, а Д. рассмеялся.

— Да, пожалуй. Внимательно следи за языком, если не хочешь, чтобы ольты воспринимали тебя как таэрмира , осквернителя всего священного. Такими они воспринимают большинство людей. Это не смертельно — но если ты умудришься показать своё невежество сразу большому количеству ольтов, можешь забыть дорогу во все ольтийские дома. Правда, многие люди не обращают внимания на то, что приобретают подобный статус.

— Как же избежать подобного?

— Со временем узнаешь. Пока что обдумай всё, что только что услышал. Самое худшее, что можно сделать, общаясь с другими расами — точнее, со всеми, кто не из твоего круга — судить их привычными мерками. Отсюда подавляющее большинство всего недоверия, подозрительности, враждебности. Надо учиться принимать всё таким, каким оно является. Мыслить в чужих понятиях, мыслить «за других» практически невозможно, не ломая собственный рассудок. Но если хочешь, чтобы с тобой считались, придётся искать способ воссоздавать чужую мотивацию и образ мышления.

— Д., человек живёт коротко. Времени не хватит, чтобы всему научиться.

— Вот. Вот для чего нужны эксперты. Научиться нужно основному, а для этого времени достаточно, — ответил Д. Поди пойми, когда начальник шутит, а когда говорит всерьёз..

— Где вы так научились излагать мысли? — спросил Клеммен, в конце концов.

— Я тридцать лет читаю лекции в Академии и множестве Университетов, — ответил Д. со слабо скрытой гордостью. — Тренировка, тренировка и только тренировка.

Киэнна, Лето 7, 435 Д., утро

— …Замечтался?

Клеммен поднял голову. Д. сидел, глядя в его сторону. Да, действительно, увлёкся воспоминаниями. Как много всего уже произошло, как быстро прошло время! С ума сойти…

— Есть немного.

— Тебе сувенир от Кинисс, — Д. протянул крохотный серебристый шарик на цепочке. — Ты уже видел его в действии. Полезная штуковина. Я хотел напомнить, что У-Цзин ожидает нас в своём монастыре, через пять дней. Готовься. Хотя к такому не подготовишься…

— Вы хотите из меня ещё и бойца сделать? — поразился Клеммен. — Д., а когда я жить-то буду?

— Бойца не бойца, а обучиться будет не вредно, — скривился Д. — Пока что тебя выручало только везение. Оно, увы, непостоянно. От его занятий пользы много. Сам поймёшь. Я тоже поначалу не верил.

— Что, и вы там будете выступать? — съязвил Клеммен. Менее всего Д. походил на бойца и спортсмена. На располневшего преуспевающего купца — походил. Слов нет, как походил.

— Нет, — тот предпочёл не замечать насмешки. — Смотреть — буду.

Клеммен пожал плечами.

— Если настаиваете. Кстати, что тут сегодня на обед?

— Рыба, — Д. поднял глаза мечтательно к потолку и со скрытым удовольствием заметил, как вытянулось лицо его ученика. — Как её здесь готовят, сказка…

Клеммен прочистил горло.

— Я, пожалуй, не голоден. Правда, от чая не откажусь…

— Семеро выжили, — объявил Д., когда на столе перед ними появилась очередная пара чашечек. На этот раз был кофе — дорогой напиток. Д. не мог отказать себе в «мелких радостях». — Один… так скажем, не уцелел.

— Где сейчас этот… не уцелевший?

— В Академии. В тамошнем «зверинце». Для всех остальных он умер.

— Что с ним?

— Лучше не узнавать, — жёстко ответил бородач. Клеммен заметил, что пальцы правой руки его дрожат. — Пострашнее Бала Вампиров, будь оно неладно.

— Что за Бал такой?

— Ты не знаешь? — поразился Д. и, кажется, обрадовался возможности окунуться в прошлое.

Вкратце. Если взять к северо-востоку от вулкана (в западной части материка всего один вулкан, не ошибиться), то в тридцати километрах будет небольшая долина. Там когда-то было поселение, называвшееся Хелльир. Старое, даже древнее: люди впервые пришли туда около девятисот лет назад.

В одну печальную ночь случилось несчастье. Когда именно, неясно до сих пор. Окрестные селения запомнят ту весну надолго: с гор спустилось сорок два вампира (почти всё население Хелльира) и, к моменту, как их остановили, оставили после себя несколько сотен убитых и около пятидесяти переродившихся. Дневной свет им был нипочём, а в лунные ночи они выходили из домов и медленно бродили, запрокинув головы, кружась — словно танцевали. Поэтому — Бал…

— Как это могло случиться?

— Трудно сказать, — Д. пожал плечами. — К нам время от времени прорываются целые отряды нежити. Известны места, где это происходит. Хелльир — одно из последних подобных мест.

— Весело живём, — Клеммен поёжился. — Часто приходится с нежитью встречаться?

— Нежить нежити рознь, — Д. сложил руки на животе. — Когда встречаешься с ней где-нибудь в подобающем ей месте — всё понятно. Вроде как так и положено. А когда в городе, при свете дня… очень трудно привыкнуть.

— Ну ладно, — Клеммен поднялся. — Спасибо за обед.

— До завтра, — и Д. помахал официанту. Пить кофе или чай он мог сутки напролёт. Клеммен оглянулся (показалось, что кто-то окликнул) и направился к себе. Непонятно отчего он ощущал себя уставшим.

Когда дошёл до двери в свой номер, то понял, что именно показалось ему странным из последних слов начальника. «Пострашнее, Бала Вампиров», сказал Д. А случился этот бал около семидесяти лет назад. Что, Д. уже научился жить вечно?

В номере было скучно и темно. За окном начинался дождь и Клеммен, усевшись в кресло, сам не понял, когда успел заснуть и проспать до самого вечера. Действительно, устал.

4. Эхо времени

Паррантин, Лето 12, 435 Д., 9-й час

— Это, значит, и есть тот знаменитый оазис, — сказал я и огляделся. На оазис, конечно, нисколько не похоже. Когда-то вокруг был густой лес с деревьями метров тридцать в высоту. А сейчас — как все прочие нетронутые клочки юго-западного побережья. Глинистая земля, почти пустынный ландшафт. Возле собственно Паррантина оставался садик. А напротив возвышалось единственное уцелевшее дерево. Сиарх , каменный дуб. И неровный круг бессмертника вокруг… словно предупреждение: не смей трогать, не смей приближаться! Пришлось отвести взгляд в сторону — долго смотреть на бессмертник я не могу, голова начинает кружиться.

— Был, — мрачно отозвался сопровождающий. Впервые в жизни вижу темнокожего ольта — чёрно-коричневый, необычайно худощавый, нескладный на вид — словно усох под здешним солнцем. Зовут его Эиронтаи — так, по крайней мере, он представился. Из наэрта Танмаи. Танмаи Тарон Лаэн — «Скитальцев Хрустального Пламени». Это уже я определил, а Д. потом подтвердил. Вслух говорить такое при ольте не стоит. Интереснейшие имена бывают у наэрта ! В особенности у очень малочисленных, как эта. Хотя, как говорит Д., названия наэрта не переводятся никак: само по себе «Танмаи» не означает ничего вразумительного. Добавляют ещё несколько слов — чтобы получалась осмысленная фраза… Своеобразно, что и говорить.

— Какой-то путешественник, два года назад, нашёл здесь обломки меча и выкопал. На память. Тут весь оазис на нет и сошёл…

— Да, место было изумительным, — подтвердил Д., окидывая взглядом горизонт. — Бывал тут, не раз. Вода здесь текла, целебная…

— Так всегда, — горестно махнул рукой ольт. — Стоит пустить туристов, как непременно отыщут то единственное, что трогать нельзя. Ну так что, пойдём внутрь?

— Идёмте, — кивнул я и мы отправились внутрь. Паррантин — место странное. Дом, в который мы направлялись, служил чем-то вроде испытания для самых сильных. На вид он трёхэтажный, каменный, а внутри в нём кто угодно заблудится. Ни путеводная нить не поможет, ни магия… Вся надежда только на себя. Переводится как «испытание силы» — или что-то в этом духе. Третьего дня тут всё и случилось.

— Вначале пропал один, — рассказывал Эиронтаи. — Как полагается, успокоили всё опасное, стали ждать. Час ждали — никто не выходит. Обыскали дом — никаких следов! Следы никуда не ведут и нигде не обрываются. Словно ходил по кругу, ходил — и испарился.

— Кто-нибудь здесь был до нас? — спросил я и понял, что вопрос глупый. Естественно, был. И не один. Раз сама Академия приказала закрыть Паррантин, значит, дело нечисто.

Ольт как-то странно посмотрел на меня.

— Восемьдесят три раза были, — ответил он. — Двое суток сижу без отдыха. Один за другим шли, по одному и компаниями. Хорошо хоть, никто из них не пропал. Двое запутались в лабиринтах. Пришлось выводить, — Эиронтаи усмехнулся. — Все самоуверенные пошли…

— Ну ладно, — Д. открыл небольшую коробочку и извлёк оттуда два тяжёлых амулета, каждый — в виде глаза змеи в серебряной оправе. Глаза были словно живые. Кажется, коснись — и моргнут… — Одевай, коллега, — это он мне. — Нам блуждать некогда.

— Интересно, — смотритель покачал головой. — Я-то думал… впрочем, извините. Раз такие гости, — потом милости прошу ко мне в хижину…

— Спасибо, непременно, — кивнул Д. и легонько подтолкнул меня в сторону Дома. Глаза мои сами собой повернулись к «хижине». Интересно, что Эиронтаи назовёт домом? Я бы эту хижину назвал по крайней мере дворцом. Не за размеры, конечно, а за впечатление от неё. — Внутри тихо?

— Тихо, — кивнул ольт. — Но лучше ничего не трогайте, особенно книги и оружие. Всё остальное безопасно. План дать?

План, естественно, доступен далеко не всем. Будь я хоть трижды ненгор, без «глаза», который Д. где-то раздобыл, не видать мне плана. Смотритель — единственное во вселенной существо, которое может распоряжаться планом. Неплохо, правда?

— Работает это так, — показывал мне Д. на ходу. — Это — запоминает окрестности. Эта грань — показывает тебе, какой дорогой ты шёл. Эта — ищет путь к тому, что запомнила. Ясно?

— Вполне, — знак оказался очень тяжёлым, фунта четыре. Ох, бедная моя шея…

— Обойди первый этаж. Я пока потолкую со смотрителем, потом присоединюсь. Привидений, случайно, не боишься?

— Скажете тоже, — я задрал голову. Смотреть вверх, стоя у входной двери в Паррантин, было страшновато. Как-то сумели здешние строители сделать так, что небольшой — снаружи — дом подавлял своими размерами вблизи. Ещё бы, пятьсот комнат, десять наземных этажей и без счёта подземных… Странно даже, что все отсюда уходят живыми. Смог бы я пройти такое?

Когда дверь за моей спиной захлопнулась, я почувствовал взгляд Паррантина. Так называли это ощущение те, кто здесь побывал. В рабочем состоянии входная дверь не открывается: необходимо найти иной выход из невероятно запутанного Дома. Сейчас-то дверь открывалась (я проверил — аккуратно приоткрыл, самую малость, чтобы Д. не подумал, будто я струсил), но «взгляд» всё равно ощущался. Очень пристальное внимание. Сумели же построить такое! И где — посреди оазиса, рядом с целебным источником и прочими, ныне увядшими, чудесами! Странными они были, эти строители. Смотритель, говорят, потомок кого-то из них. А может быть, и не потомок, а попросту один из них. Возраст его я на глаз определить не смог. Понял только, что жил он ещё при моём прапрадеде.

Под ногами — изящный коврик, с горным пейзажем. Всё внутри Паррантина обладает скрытым значением и смыслом. Но, поскольку я не маг и в подобной символике не разбираюсь, то просто пошёл. По правилу левой руки. Движущиеся комнаты всё равно остановлены. А лабиринты, учитывая амулет, не столь уж и страшны.

Шёл я и шёл, а глаза разбегались. Никакой памяти не хватит всё это упомнить. Эх, посмотреть бы хоть глазком, как такую невидаль строили…

— Молод он, — покачал головой смотритель. — Но воспитание превосходное. Такое в наше время редкость. И… знаете, ощущается талант. Настоящий. Ваш ученик?

Д. скрыл улыбку в бороде. Многолетний труд не прошёл напрасно. Ещё несколько месяцев тренировок, и Клеммену можно будет поручать самые тонкие задания. Возможно, такие, на который сам Д. — по причине владения магией — не пойдёт.

— Мой, — Д. склонил голову. — Надеюсь, будет талантливее учителя. Скажите, все ли недавние посетители пользовались магией?

— Все до одного, — подтвердил ольт, жестом предлагая собеседнику сесть напротив. Возле «хижины» росло, стараниями смотрителя, несколько прекрасных дубов. Обычных, не каменных… — Глаза устали смотреть, каждый — словно радуга. Весь Дом перетряхнули — и ничего. Я сам обошёл весь Дом.

Д. мысленно восхитился. Полностью обойти весь Дом — это достижение. Даже для смотрителя.

— Ничего? — не поверил Д. — Не мог же он пропасть навсегда. Если жив…

— Жив, — устало ответил ольт. — Дом сообщил бы о смерти. Но никаких следов. Ни в одном аспекте. Вина?

— Если можно, воды, — Д. откинулся на спинку лёгкого стула. — Занимательно. Помнится, с чем-то подобным доводилось сталкиваться. В других условиях…

— Дом ни при чём, — Эиронтаи был твёрд. — Имею в виду доступную часть Дома.

— А что, — Д. оживился, — есть и другие части?

— Несомненно, — ольт оглянулся на мрачно выглядевший Дом и вернулся взглядом к собеседнику. — Легенда гласит, что здесь обитал отшельник. Имя не сохранилось. Оставил после себя манускрипт, в котором, помимо прочего, запрещал сносить его дом. Поскольку Паррантин, по многим причинам, необходимо было возвести именно здесь, строители спрятали первоначальное строение.

Д. стало не по себе. Дом, он знал, простирался под землёй куда дальше и глубже, нежели над землёй. В материалах по Дому нет никаких упоминаний о скрытой части. Кому ещё поведал об этом смотритель?

— Вы сообщили очень важные подробности, — произнёс он, наконец. Смотритель вежливо улыбнулся. — А сами вы не в курсе, каким образом скрыли жилище отшельника и как туда попасть?

— Я не смогу туда войти, — развёл руками Эиронтаи. — Никто из моих сородичей не сможет. И вы, скорее всего, тоже. Это всё, что я знаю.

— Посмотрим, может Клеммен что-нибудь заметит, — Д. прикоснулся к хрустальному глазу змеи, что оттягивал ему шею. — Свежим глазом, да и соображает он неплохо. Наверное…

Он осёкся, потёр «глаз» повторно.

И в третий раз.

— Клянусь небесным пламенем! — произнёс Д. хрипло. — И он тоже! Зачем я отпустил его, старый дурак!

Он вскочил и бросился ко входу в Дом. Посеревший от волнения смотритель не отставал.

Некоторое время Клеммен отдыхал в комнате, заросшей пылью почти по щиколотку. Под самым потолком, в двенадцати метрах над головой, тускло мерцали продолговатые стеклянные предметы, что придавало освещению зловещий оттенок. Один из углов был отгорожен ширмой, а за ней находилась просторная кровать, улечься на которую ненгор не рискнул бы и за миллион золотых. На роскошном, некогда атласном, покрывале тяжёлым ковром лежала пыль. Покрывало было наброшено прямо поверх кого-то, спящего под толстым одеялом.

Поверх кого-то, укрытого с головой. Клеммен предпочёл не присматриваться к очертаниям свернувшейся калачиком фигуры. Вдруг покажется, что шевелится?

Стоило отойти от страшной ширмы на десяток шагов, как стало понятно, что всё это — бутафория. Весь Дом был одним огромным театром, в котором всё было на грани настоящего. Но здесь Клеммену было спокойнее всего. Отчего — непонятно.

Возможно, оттого, что здесь практически не ощущался взгляд Дома.

Да и воздух был чист; ни затхлости, ни запаха склепа. Словно не было толстого слоя пыли, словно здесь были окна, распахнутые в цветущий сад. И это не казалось иллюзорным, неправильным, ложным. Из других предметов мебели в комнате была лишь скамья, изрядно изъеденная жучком. Усевшись, Клеммен ощутил, как проходит беспокойство. Здесь пропал человек. Где именно могло это случиться?

По словам Д., раньше, до того, как здесь возник оазис, здесь обитали отшельники. Жило их здесь не менее десятка, с большими перерывами, и все необычайно почитали ближайшие окрестности того холма, на котором воздвигнут Паррантин. Отчего это?

Клеммен медленно встал. Ему почудились чьи-то голоса. Из-за двери, в которую он не так давно вошёл.

Стараясь не вздымать пыль в воздух, юноша медленно подобрался к двери и замер, вслушиваясь.

Два голоса. Приближающиеся. Ни один ему не был известен. Оба принадлежат мужчинам… хотя нет, второй — не Человек, а Ольт. Подслушивать некрасиво, но…

— …Самый страшный — первый…

— …Как ты сумел отыскать?

— …Всё это ерунда. Чем больше стараешься закрыться, тем сильнее иллюзия…

И — совсем близко:

— Здесь. Давай, посмотрим…

Скрип двери. Клеммен вжался в косяк.

Дверь не открылась. И это — иллюзия. Эхо. Но Клеммен готов был поклясться, что ощутил движение воздуха.

Внезапно комната показалась мрачным местом, где стаями водятся привидения. С трудом сдерживая крик ужаса, Клеммен распахнул дверь и выбежал наружу. Закрыл дверь за собой, прижался к ней, тяжело дыша…

… — Есть сигнал! — воскликнул Д. в этот момент. — Смотрите! Сорок пять метров! Он где-то рядом. Клеммен! — гаркнул он. — Стой на месте! Никуда не уходи!

И побежал, следуя прихотливым изгибам коридора.

Ольт бежал следом.

Но Клеммен ничего не услышал.

…Перепугался я, откровенно говоря, насмерть. Словно кто-то увидел меня и дал понять, что я тут никому не нужен. Что я лишний в этой комнате… Что должен убираться вон.

Стоял я, стоял, и вдруг слышу другой разговор. Тихий такой. На этот раз голос один. Похоже, читает вслух. Я тихо-тихо оглянулся — никого не видно — и пошёл в сторону голоса.

Жутко здесь. Половина коридоров тёмная, длинная, со множеством поворотов. Это какие же нужно нервы иметь, чтобы вернуться назад, со всеми болтиками на прежних местах?! А ведь Дом неактивный, «спящий». Представляю, каково здесь, когда Дом «бодрствует».

Крался я к повороту, откуда голос доносился, и думал — куда Д. запропастился? Когда он так нужен…

Скорее всего, проверяет мою самостоятельность. Прежде-то он едва не по пятам за мной ходил. Даже неловко было…

— Что за чудеса? — опешил Д., едва они выбежали к Т-образной развилке. — Только что был его след! Эиронтаи, вы слышали?

— И слышал, и видел, — ольт сжимал в правой руке небольшой трезубец из прозрачного голубоватого камня. — Здесь стоял… постоял и пошёл. Похоже, внутрь заходил.

— Внутрь? — Д. взялся за ручку двери. — Посмотрим.

— Ненгор , — ольт казался не на шутку встревоженным. — Осторожно, это одна из живых комнат… её невозможно усыпить.

Но Д. был уже внутри. Он не заметил, что вековая пыль потревожена чьими-то шагами. Никто не заметил бы, потому что пыль успела улечься, как и прежде. Как и Клеммен, Д. сразу же подошёл к ширме и вздрогнул, увидев очертания тела под одеялом. Замер, прислушиваясь и привыкая к ощущениям.

Музыка.

Едва заметная. Призрачная, как свет гнилушки в темноте. Нельзя заметить, если вслушиваешься — только если не напрягать слух. Занятно! Есть такая штука — боковое зрение. Как насчёт бокового слуха? А? Стоило сосредоточиться на самом себе, как музыка вновь коснулась сознания. Страшная музыка, призрак гениального сочинения, раз услышишь — невозможно забыть. Холодом потянуло по комнате.

Силуэт под одеялом пошевелился. Крохотный комок пыли сорвался с покрывала и бесшумно соединился с пыльным сугробом, окружавшим кровать.

Скрипнула, закрываясь, дверь.

И на Д. накатил страх. Подавляющий, чёрный, от которого лишь одно спасение — бежать как можно дальше, не оглядываясь. Дверь казалась бесконечно далёкой. Вновь шевельнулось что-то под слоем пыли и паутины, отвратительный клацающий звук донёсся из-под покрывала. Музыка становилась всё громче.

Д. словно окатило кипятком. Наваждение схлынуло разом; рядом оказался ольт. Миг спустя Д. обрёл способность слушать.

— …отсюда, — Эиронтаи указывал на дверь. — Вам опасно здесь находиться. Скорее, надолго я его не удержу.

С трудом переставляя негнущиеся ноги, Д. вышел в благословенный полумрак коридора и, как и Клеммен, прислонился спиной к закрытой двери.

— Одна из самых опасных комнат, — заметил смотритель. — Не стоило рисковать.

— Вы правы, — Д. с трудом сглотнул и немалым усилием воли вернул самообладание. — Так… чтоб мне лопнуть! Он снова здесь!

— Поосторожней с такими пожеланиями, — отозвался смотритель, обводя пространство вокруг себя трезубцем, — Зачем искушать судьбу?.. — он указал ладонью направление. — Там. Великие силы… их там двое!

Д. молча ринулся в указанном направлении. Интересно, смотритель говорил серьёзно насчёт комнат, способных исполнять подобные «пожелания»? Может быть, потерявшийся сказал что-нибудь наподобие «чтоб мне провалиться»?

Дом явно шутил со мной. Голоса раздавались то позади, то впереди. Иногда казалось, что я оглох — настолько неожиданно они обрывались. Были места, где не мог раздаться ни один звук.

Я не заметил, как попал в длинный каменный коридор, пропахший сыростью. Судя по плану, один из окружных путей. Длинный, но соединяющийся в кольцо. Для тех, кто отчаялся блуждать по переходам. Ставить знаки на стенах бессмысленно: Дом обожает переставлять их.

Я прошёл по коридору всего пять шагов, когда что-то скрипнуло и я услышал голос. Точнее то, что попыталось стать голосом. Меня словно ужалили, до того неожиданным был звук.

Оглянувшись, я увидел нечто небывалое.

Отверстие в стене. Оно вело куда-то… но на комнату, которая была по ту сторону отверстия, я смотрел сверху. Голова сразу же закружилась, пришлось опереться о стену.

В помещении за отверстием царил полумрак. На меня смотрел, изумлённо открыв глаза, незнакомый мне человек и не нужно было быть лекарем, чтобы понять: ему, мягко говоря, плохо.

— Помо… гите, — выдохнул он, с трудом шевеля губами. Прыгнуть внутрь? А если отверстие закроется? Надо как-то по-другому. Я подошёл поближе. Если протянуть руку, то, скорее всего, он сможет за неё ухватиться. Рискованное дело, но другого выхода не вижу!

Человеку стоило немалого труда поймать протянутую руку. Потому, что для этого было необходимо приподняться, а он был совсем слаб. В конце концов он поймал мою руку… и я — инстинктивно — схватил его кисть второй рукой, не то уронил бы незнакомца.

Представляю, как это выглядело со стороны. У стены стоит человек, упираясь одной ногой о край отверстия и, согнувшись немыслимым образом, пытается вытащить кого-то. Ну и положение! Хоть человек по ту сторону и выглядел исхудавшим, весил он немало.

Спина сейчас не выдержит.

Пришлось опереться о другой край коленом. Затем — видят боги, чего мне это стоило — встать на стену, расставив ноги по обе стороны от отверстия. Чем «выше» я его поднимал, тем тяжелее он становился.

Как я умудрился не свернуть себе шею, до сих пор не пойму. Мы вылетели с ним из этого горизонтально-вертикального колодца, как камень из пращи. Меня спасло то, что носком ботинка я зацепился за край, и на долю секунды удержался.

Человек почти не пострадал, даром что ударился о стену. Стало понятно, отчего он был таким тяжёлым: на спине его висел увесистый рюкзак. Не будь он так плох, я бы не на шутку разозлился.

Отверстие никуда не исчезало. Комната была видна не очень хорошо — видны полосы света, просачивающегося сквозь окно, тень от какого-то предмета (стол?)… Я опомнился и позвал на помощь.

Помощь была за соседним поворотом. Когда Д. и смотритель увидели нас, растрёпанных и растерзанных, оба потеряли дар речи.

Смотритель пришёл в себя первым и связался с Академией. Через пятнадцать минут прибудут спасатели, а пока можно заниматься чем угодно.

— Какое отверстие? — не понял Д. Смотритель чем-то поил незадачливого студента. Судя по состоянию последнего, как минимум неделю он сидел там без пищи, а последние три дня — без воды. Живуч человек, что ещё сказать…

В рюкзаке были «трофеи», вероятно — из места неожиданного заточения. Клеммен протянул руку, но Д. перехватил её, покачав головой.

— Извини. Вначале это осмотрят специалисты, — Клеммен выглядел по-детски обиженным и Д. вздохнул. — Мне самому интересно, но… не положено. Так где это отверстие?

— Да вот же, — Клеммен взял его за руку и указал. Д. изменился в лице.

— Глазам не верю, — он осторожно наклонил голову, всматриваясь «вниз». — Эиронтаи, это, наверное, и есть «спрятанный» дом!

— О чём вы? — ольт стоял прямо перед отверстием, не видя его. — Стена стеной.

— Клеммен, — до Д. начало доходить, — покажи ему, пожалуйста.

Юноша молча протянул руку ольту. Тот некоторое время колебался… руку Клеммен держал, как положено — ладонью вниз, пальцы чуть согнуты. Ольт в итоге решился и, широко раскрыв глаза, замер, отступив на шаг.

— Вот именно, — проворчал Д. — Ну, приятель, — он повернулся к Клеммену, — теперь держись. Скрытый дом искали десятки лет…

— Вот он, первооткрыватель, — Клеммен кивнул на спасённого, который дремал, прислонившись к стене.

— Он попал туда случайно, — смотритель поднёс трезубец к отверстию. Ничего не случилось. — А вы это видите . Подумать только, я ходил здесь почти каждый день!

— Ну ладно, — Д. взглянул на часы. — Пора. Сейчас здесь будет очень людно.

— Постойте! — Клеммен поймал его за рукав. — Я же могу спуститься внутрь!

— Не положено, — Д. энергично помотал головой. — Вначале туда войдут эксперты.

Он направился туда, откуда пришёл. Клеммен, мрачный как туча, последовал за ним.

— Экспертов! — фыркнул он за спиной Д. — Вот так всегда. Находят одни, вся слава достаётся другим.

— Что поделать, — вздохнул Д. — Таковы правила. Не огорчайся: тебя тоже не забудут.

— Послушайте, мы ведь оставили этого… студента! Может быть, перенести его к выходу?

— Не стоит, — Д. кивком указал вперёд. — Эиронтаи присмотрит за ним, а целители скоро будут здесь. Пусть разбираются. Мы с тобой те ещё лекари.

— Это верно, — вздохнул Клеммен, приглаживая волосы.

Эксперты пронеслись мимо, словно стая гончих. Д. и его ученик отступили в тень соседнего коридора. Во многом роль Бюро второстепенна: после того, как причина происходящего найдена, на сцене появляются другие персонажи. Не очень, наверное, честно, Клеммен прав, но — таковы правила!

Хотя порой хочется придушить тех, кто составляет все эти правила и должностные инструкции.

Монастырь Хоунант, Лето 12, 435 Д., 12-й час

— Старый Дом? — Чёрточка выглядел заинтригованным. — Очень интересно. Я проходил Паррантин, три раза — честно говоря, там скучно. Вся эта бутафория… есть две или три комнаты, действительно занятных, но остальное — для маленьких детей.

Д. с трудом сдерживал улыбку. Настоятели этого монастыря славятся снисходительным, мягко говоря, отношением к достижениям других. Чёрточка не исключение.

Они сидели в небольшой беседке, в саду на заднем дворе монастыря, и пили зелёный чай под пение птиц.

— Если вы каждый день можете сидеть здесь, — заметил Клеммен, — то я сменю профессию.

Настоятель улыбнулся и сложил руки на животе.

— Для этого надо всего-навсего стать настоятелем.

— Ну что, У-Цзин, мы договорились? — Д. постучал пальцами по столу.

— Полагаю, да, — монах поправил очки. — Как только наш уважаемый молодой друг сможет уделить мне неделю-другую, я начну занятия.

— Хоть завтра, — пожал плечами Клеммен.

— Договорились, — Чёрточка приподнялся и взглянул в сторону тропинки, что подходила к воротам монастыря. — Это за вами. Было очень приятно поговорить.

И удалился, чуть поклонившись на прощание.

— Я же говорил, тебя не забудут, — поджал губы Д. — Ступай, пока они весь монастырь вверх дном не перевернули.

— Где вас искать? — Клеммен поднялся со спокойствием обречённого.

— Да здесь, наверное. Я Чёрточке тридцать монет проиграл. Надо бы реванш взять.

Усмехнувшись, Клеммен поправил куртку, привёл, как мог, в порядок волосы и направился вниз, по тропинке, обозначенной белой галькой.

Академия, остров Тишартц, Лето 12, 435 Д., 14-й час

На Академию лучше всего смотреть с берега, из порта (как и остров, он сохранил старое имя, Тишартц — «каменный стол»). Впечатляющее зрелище. Несколько десятков зданий, все, как одно, белоснежные, видны и ночью, и днём. Главная башня — с обсерваторией. В северо-западном углу острова у них полигон — для магических испытаний. Тоже своего рода Паррантин. Сам я там пока не был, но Д. и его знакомые рассказывали об этом полигоне.

Строили Академию более сорока лет. Поначалу это кажется странным — давно уже никто не строит так долго. Подлинной причины никто не объясняет. Говорят что-то про тектонику, про силовые линии, про точки равновесия — не понять, шутят отвечающие или издеваются. Но построена Академия на совесть. А уж внутри… бродить там можно несколько месяцев. Не счесть музеев, выставок, учебных помещений… Как-нибудь попрошу устроить экскурсию. Моё звание ненгора, открывает вход за белые ворота, но как-то неловко идти одному.

В этот раз мы переместились через портал, не пришли на своих двоих. Где именно со мной разговаривали, понять было трудно: в комнате не было окон, и поначалу я даже подумал, что меня арестовали. Собеседники выглядели грозными, недовольными, на мои вопросы отвечать не торопились.

Потом я понял, отчего. В кои то веки кто-то попал в Скрытый Дом, и — надо же — не мудрец великий, а неуч, который в магии не понимает ни слова. Последнее — совершенная истина. Нет у меня таланта к магии, никакого. Д. посоветовал не брать в голову, и я стараюсь не брать.

— Проходил мимо стены и увидел, что там отверстие, — повторил я в сотый раз и мой собеседник в сотый раз кивнул, что-то записал. Рядом на столе — неизменный хрустальный шарик в изящной оправе. Записывают… Уже, наверное, десятка два таких записей у них есть, судя по тому, сколько нашлось желающих меня выслушать. Надо отдать должное, и кормили, и поили — язык быстро устаёт, да и воздух здесь застойный. — Заглянул внутрь и увидел человека…

Потом меня разобрало любопытство.

— А тот, кого я вытащил, — спрашиваю, — что он видел?

Маг посмотрел на меня как-то странно.

— Это всем интересно, — ответил он наконец. — То, что он видел, повредило его рассудок. Если мы и сможем вернуть его в норму, он всё равно ничего не вспомнит.

— Послать кого-нибудь на разведку?

— Чтобы безумцев стало больше? Пока не выяснится, что там случилось, никакой разведки.

— Странно, — говорю, — а что известно про Скрытый Дом?

— Только легенды, — отвечает маг и устало вздыхает. — Самым новым из них тысяча лет.

Понятно.

Я ожидал от магистров — или академиков, или как их надо называть — большей смелости, но после подумал, что напрасно. С разбегу прыгать в неизвестное — невелика смелость. А то, что во всех особых местах всегда полно неприятностей, явных или скрытых — известно всему миру.

Когда меня отпустили, было уже темно. Доставили прямиком в Теальрин — деревушка такая, рядом с тем самым монастырём. Для меня там сняли комнату. Д. всё ещё не было.

Устал я ужасно и сразу же лёг отсыпаться. С этого часа я и начал видеть странные сны.

Клеммен, сновидение, ночь на Лето 13, 435 Д.

Про тринадцатое число придуманы самые страшные приметы и истории. До этого вечера сны мне снились редко, были отрывочными, а если оказывались страшными (когда болеть доводилось) — то и вовсе забывались.

В этот раз сон был чётким, цветным, со всеми ощущениями. То, что это сон, я понял не сразу. Оказалось, что я не в состоянии управлять своими действиями. Началось так: открываю глаза и вижу ту самую комнату, из которой несчастного студента вытягивал. Оглянулся…

Ничего страшного. Прихожая. Два дверных проёма; один, по правую руку — без двери. Коридор. Дверь во втором проёме приоткрыта и сквозь щель свет брезжит. Хороший свет, солнечный. Рядом небольшая деревянная лавка, над ней — вешалка. И всё.

Не знаю, ощущал ли я во сне запахи, но если бы та комната была настоящей, там, наверное, пахло бы пылью и старым деревом. Так показалось. Затем я понял, что тот, чьими органами чувств я пользуюсь, вовсе не повинуется моим указаниям. Я хотел выйти в комнату за дверью, а «он» взамен обернулся.

Ещё одна дверь.

Показалось, что из-за неё доносятся голоса. Язык незнакомый, но где-то я его уже слышал. Жаль, не запомнил ни одной фразы.

«Я» сделал шаг к двери.

Прислонился к ней ухом. Услышал сквозь щели жалобную песню сквозняка. Чьи-то шаги.

Дыхание.

Нечеловеческое дыхание. Ровное, мощное… собака, вымахай она ростом с дом, могла бы так дышать. Перепугаться я не успел: ноги стремительно отнесли «меня» назад. И «я» вошёл в комнату.

Обстановка скудная. Деревянная кровать, устланная высохшей травой, небольшой стол (видимо, человек, сколотивший этот стол, плотничал впервые в жизни)… Коврик на полу. Вернее, циновка. Узор на ней — необычный, яркий, легко запоминающийся. Чёрные и белые волнистые линии поверх солнечного диска. Солнце за причудливой решёткой…

Наверное, «я» услышал что-то из-за спины. Дверь, к которой «я» стоял, прижавшись ухом, словно взорвалась. Была — и не стало, только белые брызги во все стороны. Что-то рванулось оттуда — жуткое, кипящее, отдалённо напоминающее очертаниями человеческую фигуру… и я проснулся.

Вовремя. Терпеть не могу, когда меня собираются убивать, даже если это во сне. Понял — уже не заснуть. Побродил-побродил, да вышел на улицу. Деревенька тихая, возле монастыря жить безопасно. Очень кстати. До рассвета оставалось несколько часов и я направился в ближайшую таверну. Увеселительных заведений здесь невероятно много; кажется, каждая семья владеет по меньшей мере одной таверной, харчевней или постоялым двором. При обилии паломников это неудивительно. А раз сам настоятель Хоунанта не прочь как следует выпить, то легко представить, как здесь с этим просто.

При всём при том — никаких драк, скандалов, ничего неподобающего. Чудеса, да и только…

Зашёл я в таверну («Резной посох» называется) и понял: не мне одному не спится.

Теальрин, Лето 13, 435 Д., три часа до рассвета

Они оба сидели за дальним столиком — Д. и Чёрточка. Оба были уже изрядно навеселе.

— Давай к нам! — крикнул Д., завидев Клеммена. Тому показалось, что вся таверна уставилась на него. Не каждого приглашают к своему столику такие посетители… Юноша шёл, рассеянно глядя по сторонам (как учил Д.: почти не поворачивая головы, но замечая всё до последних подробностей). Задержал взгляд на ольте в егерских одеждах. Где-то я его уже видел. Точно.

— Ну что, отыграли? — спросил Клеммен, пытаясь отодвинуть стакан, в который ему щедро плеснули вина. Боги милостивые, ну и привычки. Такое вино надо пить по маленькой рюмочке в исключительных случаях, а здесь оно рекой льётся. На Д. непохоже. Он что, действительно пьян?

Чёрточка снял очки и укоризненно посмотрел на благодушного, раскрасневшегося Д.

— Так я и думал, — произнёс он сокрушённо. — Трепло ты, а ещё доктор наук.

Доктор, подумал Клеммен. Каких именно наук? Д. о своих научных званиях не очень распространяется. Читает лекции, знаю, но кто их сейчас не читает.

— При нём можно, — Д. вздохнул и откинулся на спинку стула. — Свой человек. Тем более, ты его учить собрался…

— Да, юноша, — У-Цзин вовсе не казался близоруким. Зачем ему очки? Глядел монах столь же пристально и цепко, сколь и в очках. Только лицо казалось чуть более круглым. — Я бы на вашем месте не стал посвящать вашего уважаемого наставника в личные секреты. Иначе весь мир узнает о них самое большее через неделю.

— А зачем вам очки? — Клеммен ощутил, что Д. готовит ответную тираду. — Вы ведь и без них прекрасно видите.

Монах взглянул на Д., удивлённо приподняв брови. Бородач улыбнулся шире и развёл руками, едва не сбив на пол кувшинчик.

— Верно, — заметил монах. — Наденьте их — вам станет ясно…

— Очки? — Клеммен с сомнением посмотрел на них. Магия, не иначе. Ой, не люблю я магических приспособлений… — Ничего не случится?

— Ничего страшного, — успокоил его У-Цзин.

Отказываться от очков стало совсем неудобно. Юноша осторожно надел их (всё вокруг слегка затуманилось… точно, магия) и осторожно оглянулся. Так, чтобы не привлекать внимания.

Всё выглядело, как и прежде.

Хотя не совсем. На потолке и на полу, едва проглядывая сквозь брёвна, непонятные знаки. Что они означают, Клеммен не знал. Он стал осторожно, не двигая головой, рассматривать всех посетителей… они не менялись, только проявлялись невидимые прежде светящиеся предметы. Кольца, амулеты, прочие украшения… Ага, подумал Клеммен. Вот оно что! Позволяет видеть магическое! Очень полезно. Только зачем настоятелю? По слухам, он и так всё это видит. Если слухи хоть на одну сотую справедливы.

— Как интересно, — произнёс он вслух и решил взглянуть на ольта, показавшегося знакомым.

Чуть не вскочил со стула. Ольта не было видно. Взамен — какое-то размытое пятно, а потом и оно пропало. Клеммен снял очки, поморщился от вставшего перед взглядом тумана, осторожно покосился. Ольт был на месте, веселился в дружной компании.

— Что-то не так? — удивился Д.

— Тот ольт, — Клеммен едва заметно указал движением головы. — За моей спиной, в одежде егеря.

— А, генерал… — Д. взглянул в указанную сторону. — Да, неожиданно. Где я только его не видел. А что?

— Показалось, что он исчез. Постойте, — Клеммен спохватился. — Какой ещё генерал? В такой-то одежде? Бросьте разыгрывать.

— Это не розыгрыш, — Чёрточка надел очки, обвёл взглядом помещение. Дым стоял коромыслом. — Генерал, верно… А зовут его…

— Гин-Уарант, — ответил Д. вполголоса.

Аталлан Веарт, «Вечерний Туман», — произнёс внутренний голос в голове у Клеммена — как всегда, ответ давался либо сразу, либо никогда. «Наэрта почитателей оружия, самая малочисленная, но самая опасная…» Приставка «Гин» означает «тот самый», «всем известный». Иными словами, генерал этот чем-то очень знаменит. Надо же! И почему я не знаю всего ? Как его полное имя? Уарант Менавесс анс Аталлан. Вроде был у него брат, но умер, давно уже. Есть ещё… супруга не супруга, но дети у них есть. Ольтийка, одного с генералом возраста, во времена Войн Башен командовала отрядом специального назначения, кодовое имя — «Росомаха». Живёт в фамильном владении генерала. Сам он живёт в Венллене.

— Интересное имя, — отметил Клеммен. — Родом с островов?

— А ты его неплохо натаскал, — покачал головой монах. — Верно, с островов. Как-нибудь расскажу про него.

— Но зачем маскарад?

— Как зачем? — Д. налил себе вина, удивлённо приподняв брови. — Ах да, про это я ещё не рассказывал. Не в настроении я лекции читать. Чё… У-Цзин, может быть, ты?

Монах испепелил Д. взглядом и, откинувшись в кресле, некоторое время размышлял.

— Я мало в этом смыслю, — ответил он наконец. — Это что-то вроде традиции. Или привычки. Или вид развлечений. В общем, для разнообразия. Живут ольты подолгу, иногда меняют профессию. Образ жизни.

— В следопыты — после генерала? — удивился молодой ненгор. — Трудно представить.

— Мне тоже. Я видел и более удивительные случаи. Из градоправителя — в мусорщики, в простые солдаты, в торговцы. Диву даёшься. Да, совсем забыл: то, что он сейчас егерь, не помешает ему вернуться к обязанностям генерала. Подлинная профессия — одна. Остальное… пьеса. Только не в театре, а в жизни.

— Так я и думал, — задумчиво произнёс Клеммен, отпивая из своего стакана. — А жрецы — они что, тоже?

— Не вполне, — вмешался Д. — Там выбор ограничен. Хотя человек с фантазией… — он махнул рукой.

— Не вздумай его «узнавать», — предупредил монах. — Сейчас он не генерал и известен, скорее всего, под другим именем. Называть прежним — весьма бестактно.

— Ясно, — юноша не смог сдержать улыбку. — Насчёт бестактности мне полгода твердили.

— Да, — монах поставил стакан на стол. — Так что случилось?

— Сквозь очки его не видно. Скажите, Ч… Тьфу! — Клеммен осёкся, Д. ухмыльнулся, а монах поперхнулся вином — Простите, уважаемый У-Цзин. Это не может быть иллюзией?

Опешивший поначалу монах снисходительно улыбнулся.

— Да нет, что вы. Сюда под иллюзией не войти. Наверное, вам показалось. В этих очках всякое может мерещиться, поначалу

«Поначалу всякое мерещится», повторил про себя Клеммен, ощутив, что слова вселяют в него беспокойство.

Разговор сам собой перешёл на погоду, на охоту, на состязания и на многое другое. Поразительно, но к утру оба соседа Клеммена по столику казались не уставшими, а наоборот, отдохнувшими и посвежевшими. Как и сам Клеммен.

Подумав, юноша решил, что во всём этом — заслуга вина.

Монастырь Хоунант, Лето 14, 435 Д., утро

— Разумеется, я дам только самые общие указания, — Чёрточка критически глядел на нового ученика. — Подлинное обучение — образ жизни. Я помогу сделать первый шаг, далее — ваш выбор.

Клеммен, ощущавший себя на редкость неуютно в напоминавшей халат тренировочной одежде, принялся неуклюже изображать нападение и оборону. Невольно вспоминая показательные выступления, проходившие здесь чуть менее недели назад.

— Вот, прекрасное место, — Д. оценил достоинства и недостатки выбранного места. Соревнования проводились на большой, идеально ровной площадке рядом с монастырём. Зрители рассаживались либо на склоне — там самые удобные места — либо где придётся. Хоть до начала было более двух часов, склон давно не пустовал.

— Испечёмся мы тут, — с сомнением произнесла Кинисс и Д. протянул ей один из припасённых солнечных зонтиков. Клеммен быстро оценил достоинства этой защиты и попросил такой же.

— Кто обычно побеждает? — поинтересовался Клеммен, краем уха слышавший явно приукрашенные рассказы о прошлогодних соревнованиях.

— Здешние монахи, — ответил Д. — Есть несколько упражнений, где до аборигенов им не дотянуться, но таких мало.

— Что за аборигены?

— Зельар-Тона, — ответила Кинисс. — Дальний запад, три крохотных острова. Одни из немногих Людей, которых до сих пор считают дикарями. Но в боевых искусствах им нет равных.

— Почему их считают дикарями?

— Любят использовать луки, копья, — Д. устроился поудобнее, любуясь окрестностями. — Наука, магия и прогресс в нашем понимании им неинтересны. Я бы не стал считать их за это дикарями.

Клеммен промолчал. Дома его учили прямо противоположному. Правда, то было дома.

— Представляю, — произнёс он мечтательно, — сколько лет надо всему этому учиться, чтобы решиться выступить здесь.

— Не забудь, — Д. помахал кому-то рукой — кому, не было видно. — Всё показное отличается от того, что используется в жизни. Ну, как рыцарский кодекс. Всё зависит от подлинной цели.

— Какая ещё может быть цель у боя? — удивился Клеммен. — По-моему, цель только одна.

— И он ещё рассуждает про дикарей, — вздохнул Д. Клеммен тут же вспыхнул. — Почитай книги. Про дикую природу. Мы не так далеко ушли от животных, как кажется. Иногда достаточно показать силу, устрашить. Физическое устранение соперника не обязательно.

— Начинать войну для того, чтобы произвести впечатление? — Клеммен пожал плечами. — Глупо.

— Начинать войну всегда глупо, — Д. с сожалением посмотрел на своего ученика. — Это признак слабости. К несчастью, так думают не все. Правда, речь не о войне, а о бое. О поединке. Если бы всякое поражение означало только смерть, мир был бы гораздо более жестоким.

Некоторое время Клеммен пытался подыскать возражение, но не смог. Фразы «меня учили другому», в счёт не идут. Мало ли кого чему учили.

— Подумай, подумай, — Д. благожелательно посмотрел на нахмурившегося Клеммена. — Это непростой вопрос. Не ты первый над ним задумываешься. Надеюсь, после сегодняшнего представления ты изменишь мнение о боевых искусствах.

— А кто сегодня выступает?

— Все, кому интересно. Иногда одного дня не хватает. В этом году не все успели подготовить свои команды, к вечеру всё и закончится. О, Чёрточка! Славно, славно… Значит, скоро начало.

— Он тоже выступает?

— А как же! Это один из лучших мастеров…

При этих словах Кинисс пошевелилась, словно собиралась возразить. Но промолчала.

— Неплохо, неплохо, — приговаривал У-Цзин, глядя, как Клеммен, красный, словно рак, в очередной раз летит кубарем, не сумев увернуться от фантастически быстрого удара. Само собой, удары были условными. — Очень хорошо.

— Мне… так не кажется, — выдохнул юноша, с трудом поднимаясь на ноги. Ему казалось, что по нему прошёлся полк солдат. В полном походном снаряжении. — Мне кажется, что я ни на что не способен.

— Я говорю не о настоящем, — уточнил монах, жестом объявляя перерыв, — я говорю о будущем. Научиться вы можете очень многому, но потребуется воля, время, выносливость. — Лицо Клеммена вытянулось. Чёрточка поднял палец и произнёс поучительно. — Д. должен был сказать: чтобы стать мастером, надо потратить на обучение жизнь. Иногда не одну. И главное: никогда нельзя сворачивать с пути. Каким бы неудачным ни был выбор. Я помогу в пути, но первый шаг каждый делает сам. Только сам.

— Я согласен, — ответил Клеммен после долгого раздумья и вскорости понял, что, возможно, поторопился с принятием решения.

Теальрин, Лето 16, 435 Д., вечер

— А ты неплохо выглядишь! — воскликнул Д., заметив, что в таверне появился Клеммен. Выглядел его ученик так, словно неделю, не переставая, с утра до вечера таскал тяжёлые мешки. — Давай к нам. Отдыхать тоже полезно.

— Это точно, — Клеммен ощущал себя глубоким стариком. Всё ныло, скрипело, болело. Вдобавок, после каждого занятия одежду можно было выжимать. Прошёл третий день, а признаков того, что он когда-нибудь сможет хотя бы немного приблизиться к тому, чем владел монах, не было вовсе. Клеммен был уже готов упасть духом.

— Ничего, поначалу так всегда, — заметил Д. философски. — Ешь давай. Аппетит должен быть зверский.

— Это точно, — повторил Клеммен (ему очень хотелось сказать Д. что-нибудь обидное, но сил не хватало). — Помог бы ещё кто-нибудь вилку держать.

Спустя полчаса появился сам У-Цзин, возмутительно бодрый и довольный жизнью. Клеммен заметил, что тот ни слова не говорит о занятиях. Вообще не упоминает о Клеммене, как об ученике. Должно быть, так положено.

— Винограда в этому году соберём раза в два больше обычного, — сообщил монах, утолив первый голод (Клеммену такого количества еды хватило бы на два плотных обеда). — Невероятно удачный год. По всем признакам. Мне даже не по себе — должно же случиться хоть что-то неправильное…

— Хочешь, устроим заморозки? — ленивым голосом предложил Д. — И никаких проблем с урожаем.

— Я сказал «случиться», а не «устроить», — напомнил У-Цзин. — А устроить нам заморозки… это вряд ли. О подобных мелочах мы позаботились. В общем, принимаю пожелания относительно вина. Могу поставить пару-другую лишних бочек.

— И когда будет готово? — полюбопытствовал Клеммен, ощутив, наконец, что жизнь всё же имеет приятные стороны. Во всяком случае, непосредственно после хорошего ужина такое впечатление легко может сложиться.

— Скоро, — ответил монах, утоляя второй голод. — Лет через двадцать.

— Что?!

— Хорошее вино быстро не сделать, — пояснил У-Цзин, не поднимая глаз.

— Сколько же у вас там бочек?!

— Сотни две, — монах на миг поднял глаза к потолку. — Беда с этими послушниками. Пока научишь следить за вином, две трети непременно испортят. Иногда до слёз огорчаешься.

— Вот, значит, чему вы там людей учите, — покивал головой Д.

— Если человек не в состоянии поставить вино, — монах поднял указательный палец, — и не может заваривать чай — пиши пропало. Не будет такому человеку удачи в жизни.

Тут и Д., и его ученик не выдержали, расхохотались.

— Смейтесь, смейтесь, — пожал плечами ничуть не смутившийся монах, — так всегда. Стоит изречь мало-мальски великую истину, над тобой только потешаются.

Монастырь Хоунант, Лето 22, 435 Д., утро

Не знаю, как это произошло, но в один прекрасный момент мне всё стало удаваться. Произошло это мгновенно. В тысячный, наверное, раз ко мне устремилась сжатая «лодочкой» рука У-Цзина… и вдруг я смог защититься. Не достигнув моего живота, рука скользнула в сторону и монах — как мне показалось — неуклюже свалился. Впрочем, только показалось. Я ещё только поворачивался в его сторону, а он уже стоял в прежней стойке.

Чуть кивнув мне, он выпрямился.

— Ну что же, — произнёс монах. — Превосходно. Ещё раз…

Хоть я и устал, но повторные попытки — не все, конечно — для меня оканчивались успешно. У-Цзин повторил другой удар (названия не помню… что-то там про журавлей), и вновь я смог уйти.

— Отлично, — пробормотал монах, и я от души порадовался. До сих пор мне доставались отнюдь не лестные слова, а порой и побои — не сильные, но весьма унизительные. Как такое можно терпеть годами, не понимаю! Есть в этом какой-то великий смысл, но я не пытался его искать, просто терпел. Терпел и вежливо улыбался, как положено. Чего мне это стоило!

— Перерыв, — решил У-Цзин. — Клеммен, я доволен. Второй шаг, пантвар на вашем языке, происходит со всеми, но далеко не всегда — так быстро. Невероятно быстро. Сейчас тебе покажется, что всё удаётся, всё получается. Не поддавайся заблуждению. Все твои удачи — кажущиеся, как и неудачи. Истина — в самом конце, достичь её невозможно.

— Зачем тогда совершенствоваться? — спрашиваю, в полном недоумении.

— Затем, что можно сколь угодно близко подступить к цели.

Некоторое время мы молчали.

— Если это — иллюзия, то что было раньше? — спросил я, наконец.

Монах пожал плечами.

— Тоже иллюзия. Иллюзия того, что ничего не получится. Кажущееся понятным — иллюзорно. Осознай это, станет намного легче. Ты — в начале пути, и кажется, что на следующий шаг не хватит сил.

— Думаете, будет следующий шаг?

— Разумеется, — он ехидно прищурился. — Я показал, что есть цель. Ты уже не сможешь не замечать её.

С этими словами У-Цзин опёрся о посох и, вскарабкавшись по нему, прыгнул вверх с немыслимым боевым кличем. Посох медленно летел, поворачиваясь, а сам монах, описав красивую петлю (в высшей точке она была в три-четыре его роста), приземлился на землю в боевой стойке. Глаза его при этом сверкали так жутко, что я отошёл на шаг. У-Цзин рассмеялся.

— Это демонстрация, Клеммен. Настоящее владение боевыми искусствами есть способ действовать так, чтобы всё выглядело показным, но таковым не являлось.

— Не всё сразу, — взмолился я. — Я не успеваю запоминать!

— Как знаешь, — пожал он плечами. — Не думаю, что будет время всё тщательно обдумать и осознать..

Он стоял, опираясь на посох, и я вспомнил, что и на соревновании он стоял так же — небрежно, словно рассеянно, чуть улыбаясь…

Он стоял, небрежно, словно рассеянно, чуть улыбаясь. Он был третьим настоятелем монастыря и поддерживал традицию, выигрывая все до одного состязания по рукопашному бою. Применять магию здесь запрещено. Восемь судей, что сидели вокруг площадки, следили за соблюдением запрета и горе тому, кто осмелится схитрить.

Сначала У-Цзин исполнил несколько эффектных упражнений из школы боя, которой придерживался сам. Потрясало то, как он умел, становиться стремительным и неудержимым, мгновение назад производя впечатление несобранности и неуклюжести. Клеммен, как ни старался, не мог запомнить момента перехода. У-Цзин просто исчезал в одном месте и появлялся в другом. Переставал быть одним, становился другим. И — бесшумность. Лёгкий скрип посоха, шелест одежд и едва различимый звук подошв, касающихся земли.

Затем У-Цзин пронёсся мимо четырёх толстых досок, пара петель удерживала каждую. Монах словно погладил их — восприятие не позволяло уловить скорость — но доски начали разламываться надвое, падать на землю…

После этого настоятель некоторое время ловил стрелы. Из лука и арбалета. Когда он, стоя спиной к лучникам, сумел поймать две пролетавшие рядом стрелы сразу, аплодисменты и восторженные крики не утихали несколько минут…

На этот раз не было показательных боёв. Клеммен был отчасти разочарован, но…

Гонг возвестил, что состязания ещё не окончены.

— Вот он, — шепнул Д., сощуривая глаза. — Я уж начал думать, что он не появится.

На площадке появился человек, с яркой раскраской на лице и руках, одетый лишь в короткую юбочку из стеблей тростника. На вид ему было лет сорок; выражение лица — непроницаемое.

— Таннуара, — пояснил Д. — Один из лучших бойцов нашего времени.

— Зельар-Тона?

— Верно. Не отвлекайся, повторять не станет.

Островитянин двигался совсем иначе. Монах казался неуклюжим и медлительным; Таннуара перемещался точными, экономными движениями. Клеммену показалось, что Таннуара стремится тратить как можно меньше сил. Выглядело непривычно, но, как и в случае с монахом, усыпляло бдительность. Походка Таннуары не выдавала в нём бойца. Создавала иллюзию медлительности.

Обязательные упражнения островитянин выполнил безукоризненно. Разница была в способе: он не ловил стрелы, а перерубал тяжёлым длинным ножом. Как и в случае с У-Цзином, казалось, что руки и ноги оказываются в нужных местах мгновенно. А стрелы словно сами уклонялись от встречи с целью — чтобы миг спустя упасть в пыль, распавшись надвое.

Последний, произвольный номер программы…

В дальнем конце площадки для стрельбы расставили десять условных мишеней — имитации человеческих фигур, изображённые на тонких деревянных листах, каждый — укреплён на шесте. Скрытые в траншеях помощники перемещали цели, не позволяли им стоять на месте.

Шесть лучников выстроились двумя косыми линиями.

Таннуара встал между стрелками и мишенями, на груди его теперь были два перекрещенных кожаных ремня. Ручки коротких ножей, уложенных в гнёзда на ремнях, сияли, словно солнце.

Гонг.

Лучники подняли оружие… и Клеммен, похолодев, понял, что подлинной целью является сам Таннуара. Островитянин обратился в вихрь, несущийся над землёй, в лавину, в нечто, что было невозможно удержать. Ножи один за другим устремлялись в сторону движущихся мишеней, а вокруг густо роились стрелы…

Вновь ударил гонг.

В голове и груди каждой мишени торчало по ножу. Площадка была усеяна стрелами, некоторые из которых были перерублены. Выступавший молча поднял руки вверх, несколько раз обернулся, чтобы все поняли — на нём нет ни единой царапинки.

Клеммен понял, что всё это время задерживал дыхание. Аплодисменты долго не затихали.

— Они целились всерьёз? — спросил он хлопающего в ладони Д.

— Разумеется, — удивился тот. — Это испытание, которое воин должен пройти, чтобы доказать, что он равен богам и стихиям, и может править людьми.

— Так он что — вождь?

— Долго объяснять. Нет. Возможный преемник, хотя и это не вполне точно. Потом расскажу.

Состязания на этом закончились. Клеммен тоже поднялся и пошёл в сторону о чём-то беседующего с судьями Чёрточки. Когда мимо монаха прошёл, невозмутимый, сохраняющий молчание Таннуара, У-Цзин обернулся и молча поклонился ему.

Тот поклонился в ответ — сдержанно, но с уважением. И оба разошлись: монах вернулся к судьям, а островитянин (вокруг которого, как заметил юноша, держалось кольцо пустоты — никто не подходил вплотную) продолжил свой путь.

И тут он внезапно повернул голову, встретился с Клемменом взглядом.

Тот ощутил, что его горло сжала ледяная рука. Таннуара смотрел, не меняя выражения лица. Время замедлило свой бег. Медленнее пошли люди, остановился ветер, опустились и умерли звуки. Взгляд воина не отпускал; юноша ощущал себя, словно жук, пригвождённый булавкой к стене.

Он не заметил, когда Таннуара отвернулся. Как-то сразу всё кончилось. Стало проще дышать, время потекло, как прежде.

— Кого-то увидел? — окликнул его Д.

Клеммен молча покачал головой. Что это было? Судьи по-прежнему здесь, они заметили бы попытку применения магии. Д., ощутил бы что-нибудь. Или Кинисс. Как это понимать?

В конце концов, Клеммен махнул рукой на загадку. Впоследствии он то и дело вспоминал внимательный взгляд раскрашенного в яркие цвета воина и остановившийся мир. Утративший краски, посеревший, зыбкий замерший мир.

Тем же вечером, прогуливаясь возле склона, в сторону которого стреляли лучники, Клеммен заметил, как что-то сверкнуло среди камней. Зрители, а также местные жители давно уже обыскали все окрестные склоны: подобрали, словно сороки, всё, что могло напоминать об увиденном. Странно, что нашёлся не тронутый «трофей».

Луна светила достаточно ярко, Клеммен сразу же узнал один тех из ножей, что не так давно лежали в гнёздах ремней на груди Таннуары.

Стараясь не дышать, Клеммен осторожно склонился над ножом.

Нож попал в птицу, что само по себе производило впечатление. В ворону. Та, судя по кровавому следу, успела заползти в укрытие, прежде чем жизнь окончательно оставила её. У Клеммена хватило ума не прикасаться к ножу. Он запомнил и тем же вечером зарисовал знак, выгравированный на короткой рукоятке. Под лунным светом она светилась ровным молочно-белым сиянием.

Вернувшись в поселение, Клеммен поведал о находке наставнику.

— Неудивительно, — пожал плечами Д. — Если в ритуальном бою не прольётся ни капли крови, воина ждёт немилость богов. Надеюсь, ты не стал трогать нож?

— Разумеется, — ответил Клеммен, ощущая, что по коже поползли мурашки. Ничего себе правила…

— Отлично, — похвалил Д. — И давай не будем об этом. Мне не по себе от Зельар-Тона и их достижений. Они очень простые, в определённом смысле, люди. Молись погромче, если захочешь встать на их пути.

Монастырь Хоунант, Лето 30, 435 Д., утро

— Довольно, — прервал его У-Цзин. — Ты рассеян, думаешь о постороннем. Перерыв.

— Надолго? — спросил тяжело дышащий Клеммен. Как этот толстяк-монах умудряется загнать его, оставаясь бодрым и невозмутимым?

— Часа должно хватить, — решил монах. — Пять дней до завершения вступительного курса.

— А потом?

— Где же это мой посох? — оглянулся монах, опираясь на посох, что сжимал в левой руке. Клеммен прикрыл рот ладонью и молча поклонился.

— Тебе слишком легко всё даётся, — проворчал Чёрточка. — Жалею я тебя… а зря.

Клеммен поклонился вновь. У-Цзин отвернулся.

— На десятый день осени я буду ждать тебя, — произнёс он, не оборачиваясь. — Что бы ни случилось. Придёшь — продолжим обучение. Пока принимаешь решение, выполняй упражнения, которые успел выучить. Бойцом так не стать, но поддерживать отличную форму — можно.

И удалился.

Клеммен пригладил вымокшие волосы, растерянно оглянулся. Проклятие… ополоснуться, немедленно! В огромной бадье, которую он усердно наполнял каждое утро занятий, воды оставалось ещё предостаточно. Юноша с наслаждением вылил на себя ведро воды, совершенно не почувствовав холода. Хорошо, что на нём только тренировочные штаны — монах предпочитал придерживаться архаичных традиций. Ходить целый час в пропитанной потом одежде… бр-р-р!

Что делать дальше? Лучшим способом вести себя в этих стенах была естественность. Занимайся тем, чем должен или привык заниматься.

Клеммен извлёк из сумки кусок дерева (срезал, следуя указаниям монаха, ветвь с одного из ясеней в крохотном парке на заднем дворе). Добыл нож, и принялся вертеть заготовку, скрывающую неизвестный пока образ.

На ум постоянно приходил Таннуара и его взгляд, приковавший к месту. Что это такое? Меньше всего это походило на случайность. Случайностей, как говорит Д., вовсе нет. Точнее говоря, случайность — это то, о чём ты никогда в жизни не подумаешь. Прочее, раз привлекло внимание, не случайность.

Одно понятно: больше встречаться с раскрашенным островитянином Клеммен не желает ни за какие коврижки.

— Да это же я! — восхитился кто-то за его спиной. Клеммен стряхнул с себя задумчивость и уставился на свои руки. Размышляя о разных разностях, он умудрился вырезать из дерева неплохую карикатуру на У-Цзина. Монах грозно потрясал посохом и выглядел, словно отважный толстенький хомяк. Второй раз, подумал Клеммен ошеломлённо, я что-то делаю, но не помню, как и зачем. Ой, не нравится мне это!

— Можно? — У-Цзин протянул руку. Клеммен молча протянул не вполне ещё законченную фигурку. Чёрточка долго рассматривал самого себя, и в конце концов захохотал.

— Ты ещё и изобретателен, — ответил он, возвращая статуэтку. — Мне ещё никогда не давали сдачи подобным образом. Превосходно, продолжай в том же духе.

Спина успела затечь, Клеммен несколько раз согнулся и разогнулся, чтобы привести её в норму.

— Совсем забыл! — монах хлопнул себя по лбу. — Давно собираюсь показать тебе свой цветник. И всякий раз забываю. Если не возражаешь.

— С удовольствием, — Клеммен с любопытством наблюдал за монахом. Сейчас он приветлив и добродушен, но когда вернётся на тренировочную площадку, его будет не узнать… Тоже своего рода театр. Наверное, чем лучше в нём играешь, тем проще жить, подумал Клеммен, ощущая, как возмущённо ноют уставшие мускулы.

— Потрясающе, — вымолвил Клеммен совершенно искренне. Под мозаичным куполом (по словам Д., изготовленным из горного хрусталя) находилась горка (должно быть, изображение подлинной горы), на поверхности которой росли крохотные деревья. Собственно цветник занимал периметр купола, и росли там, как понял молодой ненгор, исключительно экзотические растения.

— Этой горы здесь нет, — заметил монах, явно довольный произведённым впечатлением. — Мы все помним её, по легендам… Унэну, моему предшественнику, пришлось немало потрудиться, чтобы воссоздать её образ.

— Как живые, — удивлённо склонился Клеммен над крохотной сосной. Иголки у неё были лишь немногим меньше, чем у полноценных сородичей, а ростом сосёнка была едва ли в ладонь.

— Они и есть живые, — подтвердил несколько уязвлённый У-Цзин. — Искусство выращивать их известно и здесь, только считается отчего-то тайным.

Клеммен медленно обходил горку, заворожённый необычной иллюзией. Словно он смотрит на подлинную гору, что расположена в километре-другом поодаль. Казалось даже, что по крутым склонам медленно сползают обрывки облаков, рассыпаясь по пути на клочья тумана. Тут он заметил краем глаза какое-то движение и вздрогнул. Садовник (судя по одежде), стоявший к нему спиной, сосредоточенно подстригал небольшими ножницами пышный розовый куст. Монах тоже заметил движение.

— О, как кстати! — просиял он. — Сейчас я вас познакомлю. Смотри, Клеммен, какие чудеса можно сотворить при помощи одного только трудолюбия. Вот кому я обязан таким цветником.

Садовник обернулся, опуская ножницы и приглаживая рукой непослушную прядь волос.

Карие глаза и золотистые волосы ничуть не потеряли в убойной силе.

У-Цзин не заметил, как вздрогнул и онемел его ученик.

— Прошу любить и жаловать. Клеммен, это Андари, превратившая пустырь в храм великолепия. Андари, это Клеммен, мой новый ученик…

Тут монах обнаружил, что речи Клеммен лишился, не только следуя обязательной вежливости.

Очнувшись, Клеммен ощутил, что руки его сами собой опускаются, как положено в подобных ситуациях; тело само собой выпрямилось (вызвав негодующий протест спины), а голова склонилась, что, наконец-то, позволило отвести взгляд от этих глаз.

— Очень приятно.

— Очень приятно.

— Пойду-ка я чай заварю, — неожиданно заторопился монах. — Жду вас обоих в беседке.

— Превосходный цветник, — произнёс, наконец, Клеммен, когда стало ясно, что первым нарушить молчание полагается ему. — Никогда ничего подобного не видел.

Так оно и было на самом деле.

— Здесь много интересного, — ответила Андари. — У здешнего владельца прекрасный вкус.

И повела его по причудливо извивающимся тропинкам. Оранжерея была огромной; кто бы ни был упоминавшийся Унэн, сооружение это он воздвиг с тщательностью и любовью.

Клеммен неожиданно понял, что имеет дело совсем с другой Андари. В чём заключается разница, он понял не сразу. Облечь понимание в слова удалось и того позже. Здесь, вдали от размеренной суеты Венллена, Андариалл выглядела… свободной. Казалась намного моложе… соответствовала своему возрасту. Не была стеснена ничем. Там , в окружающем мире, она словно находилась под пристальными взорами судей — судей, не прощающих ни одной ошибки. Там она играла совсем другого человека.

Здесь она была иной. «Настоящей», подумал Клеммен, не сумевший побороть немоту до конца. Девушка выглядела так, как и должен выглядеть садовник — одежда местами перепачкана в земле, пыльце и соке растений; руки расцарапаны, причёска далека от совершенства — волосы собраны под шапочку, чтобы не мешали.

И глаза. Без неизменной льдинки на дне. И речь. Она рассказывала разные разности, шутила, искренне гордилась своей работой, время от времени брала собеседника за руку…

…что продолжало удерживать Клеммена в состоянии непрекращающегося забытья. Сладкого забытья…

Прошла четверть часа, но для ненгора она сжалась в одно долгое мгновенье.

…Только когда монах поймал его, направляющегося в сторону беседки, Клеммен осознал, что по-прежнему в тренировочной одежде, а она, как ни крути, мало подходит к моменту. Смущаться было уже поздно, но переодеться всё же стоило. Хотя бы из уважения к чаю.

— Полагаю, путь сюда неблизкий, — произнёс Клеммен, когда они вышли за ворота монастыря.

Андари вновь стала той , «неправильной». Скованной незримыми взглядами, повзрослевшей лет на сорок. Попробовал бы сейчас Клеммен взять её за руку!

— Неподалёку живут мои родственники, — ответила девушка. — Когда работаю здесь, останавливаюсь у них.

Таэркуад . Это всё, понял Клеммен, что полагалось услышать.

— Цветник просто великолепен, — повторил он в тысячный раз. Тут на него что-то нашло и он воровато оглянулся. Монах стоял к ним спиной, беседуя с привратником. Очень хорошо! Клеммен извлёк из кармана неоконченную статуэтку, что вырезал сегодня, и на открытой ладони протянул её Андари.

Та осторожно взяла фигурку, повернула из стороны в сторону, тихонько рассмеялась. Позади что-то скрипнуло и Клеммен, вздрогнув, обернулся. У-Цзин заканчивал разговор.

На ладонь его опустилось что-то холодное.

Когда юноша вновь повернул голову, рядом с ним никого не было. От изумления он даже повернулся несколько раз — пусто. Что это было, видение? Если так, то весьма приятное видение. Он поднёс ладонь к глазам, чтобы разглядеть, что ему оставили, как позади послышались шаги. Юноша поспешно убрал предмет в карман.

— Уже ушла? — осведомился Чёрточка. После чаепития вопроса о продолжении тренировок не возникло. Клеммен хотел задать монаху первый из тысячи вопросов… Откуда здесь Андари? Как получилось, что работает именно у него? Часто ли бывает? Знает ли У-Цзин, что они уже знакомы? Когда…

— Я вижу, она произвела на тебя впечатление, — монах явно был доволен. — На меня тоже. Только представь — такой садовник, такие чудеса творит — просто так, из любви к искусству! Да, — вздохнул он, глядя туда, где постепенно остывал закат. — Такое нынче редкость.

И Клеммен понял, что не хочет задавать ни одного из этих вопросов. Не хочет, и всё.

— Передай Д. привет, — крикнул монах вдогонку, когда Клеммен отошёл уже довольно далеко. Настоятель не был уверен, услышали его или нет.

5. Сторона золота

Венллен, Лето 42, 435 Д., 8-й час

— Превосходно, — в сто первый раз пробубнил себе под нос Д., продолжая слоняться из одного угла кабинета в другой. Меня он не замечал.

О встрече и разговоре с Андари (интересно, узнал бы я её имя, если бы Чёрточка нас не представил?), конечно, пришлось рассказать. Пункт четвёртый. Д., помнится, вскочил, словно ужаленный и, помолчав несколько секунд, пообещал открутить У-Цзину голову и прочие части тела. За что, пояснять не стал.

— Превосходно, — повторяет он в сто второй раз.

— Что превосходно? — не выдерживаю.

— Что туда никто больше не пробрался, — отвечает. Усаживается за стол и жестом велит сесть напротив. — Помнишь Скрытый Дом? Того бедолагу-студента? Так вот, он действительно повредился в уме. Сейчас покажу, что он видит.

Из ящика стола Д. небрежно вытащил чёрный матовый прибор, похожий на чернильницу, а потом, словно фокусник, вынул откуда-то из воздуха небольшой прозрачный шарик. Опустил его в гнездо «чернильницы».

— Смотри.

От такого зрелища и у меня чуть шестерёнки не попереломались. Вид из окна. За окном — лес, из каких-то небывало высоких деревьев и приземистых кустов под ними. На заднем плане — пустыня. Понять трудно, изображение постоянно идёт волнами, теряет чёткость, словно во сне. А временами один предмет выплывает из общего тумана и как бы проявляется, становится чётким и ясным. То подоконник, то часть лужайки за окном… Мне показалось, что я заметил две человеческие фигуры, появившиеся слева и даже привстал, чтобы «выглянуть из окна». Рука Д. вернула меня на место, изображение исчезло.

— Видишь? — проворчал он. — И это, заметь, ослабленное, замутнённое изображение! Намеренно искажённое — а как действует! Хорошо ещё, без звука. Со звуком и я бы «поплыл».

Мы оба смотрели на шарик… На вид — красивый, безопасный.

— Того, кто списывал первоначальное изображение, очень долго пришлось «извлекать» оттуда , — произнёс Д., уже без улыбки. — Главный пострадавший там , видимо, и останется. Он умеет говорить, думать, ходить, связно мыслит, вот только девять десятых времени он пребывает там , — указал он рукой на шарик.

— Что же в этом превосходного? — поёжился я.

— В самом происшествии — ничего хорошего, — отзывается он. — Превосходно то, что добавляется ещё одна деталь в общей картине. Итак, приступаем к действительно тайным операциям. Подробные инструкции получишь сегодня после обеда, а пока я обрисую картину в общих чертах.

И вынимает «гребешок». Название дурацкое, пусть даже с намёком на то, для чего этот гребешок служит. На вид — действительно гребешок, можно причесаться. Но обнаруживает всё магическое, а также следы магического. У Бюро страсть маскировать аппаратуру под самые невинные предметы обихода. Стоит такая «мелочь», вероятно, кучу денег, но в случае необходимости эти предметы можно выбрасывать, отдавать, ломать. В чужих руках они — просто безделушки.

Д. несколько раз провёл «гребешком» сверху вниз и обратно, не приближая его ко мне ближе, чем на сантиметр, и остался доволен.

— Чисто, — подтвердил он словами. — Остаточного воздействия нет.

— Ну вот, — добавил он, усаживаясь поудобнее. — Ты слышал, что у нас сейчас так называемые Сумерки…

Киваю. Да, действительно. Вкратце: магия вроде бы ослабла и частично потеряла силу. Хотя, если это — «ослабла», то что же такое «вернулась в норму»?!

— …Они могут завершиться в любой момент, — продолжает Д., — мы ожидаем ключевого события. Все попытки прогноза показывают, что случится оно в ближайшем будущем, в окрестностях Венллена.

— Поэтому мы здесь и сидим?!

— Отчасти да. Определить точное время и место можно, изучая некие особые места. Таких в мире много. Не все они безопасны для посещения…

— Паррантин, — говорю я. — Камень Меорна. Руины возле Вереньен, Шесть Башен, рудники под Шантром, курорт Даккареа, чёрный обелиск в Лерее…

— Верно, — говорит. — Молодец. Вот твоё задание. Ты должен будешь посетить некоторые из этих мест.

— И… что делать?

— Абсолютно ничего.

— ?!

— Просто посетить. Походить, посидеть. Всё это время записывать происходящее. Никакой самодеятельности. — Д. встал. — Никаких экспериментов, заранее не согласованных со мной.

— И всё? — спросил я. Странно, но я ощутил разочарование.

— Нет, — отвечает он. — В каждом конкретном месте надо появиться в точно рассчитанный момент времени. Уйти — когда вздумается, но надо провести в каждом из мест восемь часов, не меньше.

— Можно вопрос?

— Пожалуйста.

— Почему именно я?

— Клеммен, — вздыхает Д. — Есть причины не отвечать на этот вопрос сейчас .

— Что такого важного в этом ключевом событии?

Д. долго смотрел мне в глаза.

— А на это мне пока не положено знать ответа, — ответил он, в конце концов.

Я хотел было сказать что-то ещё, но…

— Не положено знать, — повторил Д. и посмотрел так, что стало понятно — шутки кончились.

— Встречаемся здесь же, в час пополудни, — заключил Д. и вернулся за стол.

Лишь когда я вышел на улицу, до меня дошло, что «гребешок» не отреагировал на амулет, что висел у меня на шее. Я осторожно пощупал ладонью — на месте. Висит, покачивается… ничего не понимаю!

Так и возник мой первый настоящий секрет от Д. Впервые я намеренно нарушил один из восемнадцати пунктов. Точнее, нарушил-то я вчера…

Венллен, Лето 41, 435 Д., вечер

Он стоял перед зеркалом и думал, глядя то на своё отражение, то на амулет, мирно лежащий на ладони.

Треугольник. Три желтоватые пластины толщиной в мизинец и длиной сантиметра четыре. Одна из пластин явно золотая; другая из иного металла, возможно — бронзы. Третья — на ощупь деревянная, но дерево чрезвычайно твёрдое и тяжёлое, поцарапать его ногтем не удалось.

Изящная серебряная цепочка охватывала амулет двойной петлёй, не препятствуя вращению. Клеммен поочередно поднёс треугольник к каждому из магических детекторов, которыми Бюро снабжает своих сотрудников. Активных заклинаний нет. Остаточная магия, свойственная живой — или в прошлом живой — материи. Это понятно, дерево ведь.

Вооружившись мощной лупой, Клеммен осмотрел треугольник под сильной лампой. Никаких особых знаков. На каждой пластине — один и тот же рельеф, мозаика. Красивый, часто встречающийся на ольтийских изделиях узор.

Клеммена прошиб холодный пот.

Три пластины амулета не были соединены друг с другом!

Между ними — если смотреть на просвет — видны щели. Узкие, шириной в волос. Клеммен попытался разъединить пластины, вначале осторожно, затем сильнее. Тщетно. Прилагать большие усилия — значит, рисковать сломать амулет. И никакой магии! Надо побольше узнать о Теренна Ольен. Он вспомнил внимательный взгляд Андари. Провалиться ритуалам, правилам, всем негласным запретам! Что всё это означает?

Есть ли у неё основания желать ему дурного?

Или его подозрения — просто отзвук привитого в детстве недоверия к нелюдям?

Клеммен поднял амулет, позволил цепочке провиснуть — та стекла с мягким шорохом, словно струйка песка. Посмотрим-ка на неё… Клеммен положил цепочку под лампу, приблизил лупу и вновь покрылся холодным потом.

Каждое звено цепочки отнюдь не было гладким и ровным. Каждое звено представляло собой многократно перекрученная спираль. Каждый виток её, в свою очередь, был сложной спиралью. У Клеммена хватило остроты зрения увидеть, что на каждом едва различимом виточке очередной спирали просматриваются чётко отполированные треугольные грани.

Такое не под силу сделать руками! Даже если нашёлся умелец, что смог сотворить подобное чудо, потребовались бы многие недели работы на каждое звено цепочки! Сколько здесь звеньев? Не меньше пяти сотен. Стоить это должно целое состояние.

Что за чушь! Не продавать же её! Амулет, несомненно, вручён с какой-то целью. Но с какой? Они виделись всего три раза. По утверждению Д., легенда Клеммена безупречна, любая попытка «посмотреть» на ненгора извне немедленно регистрируется. Бояться нечего, но… Отчего так страшно?

«Тебя угораздило влюбиться», сказал Д.

Наверное, он прав.

А посему…

Клеммен долго стоял перед зеркалом (специальное, слегка «подправленное» Бюро зеркало, «безопасное», непригодное для слежки), держа амулет в руке.

Решился.

Цепочка легко застегнулась на шее; металл лишь несколько секунд казался холодным и неприятным, вскоре Клеммен перестал его ощущать. Потрогал на всякий случай — не исчез ли? Не исчез. Покосился на треугольник — повернём-ка одной из сторон вниз. Какой? А хотя бы и деревянной. Вот так.

Вновь поднёс по очереди все детекторы — пусто. Никакой магии. Постойте, он же читал не так давно книгу, где говорилось о Теренна! И это называется прекрасная память! Ладно, рано или поздно вспомнится.

В эту ночь он вновь увидел сон — яркий, чёткий, похожий и на повседневный мир, возникающий вокруг при пробуждении, и на вызывающие ужас видения, которые Д. показал ему на следующий день.

Та же комната, где «застрял» несчастный студент. На этот раз он — персонаж в царстве грёз — не был стеснён в движениях. Комната чуть покачивалась, контуры её плыли, но ко всему можно было прикоснуться, всё можно было сдвинуть — как если бы это было в «настоящем» мире.

Персонаж полностью повиновался Клеммену. И всё же юноша осознавал, что во сне присутствует не его двойник: руки были сильно загоревшими, пальцы — длинными. Да и ростом он был повыше.

Он открыл задвижку и распахнул окно. Слышны неясные голоса — кто это здесь?

Выпрыгнул наружу. Трава — мягкая и живая, жалко наступать. И не скажешь, что шагах в ста начинается пустыня. Траве всё нипочём: она тут же распрямлялась, стоило отойти.

Он сделал несколько шагов в сторону забора, двигаясь вдоль стены дома. Ага… голоса ближе. Сейчас увидим, кто это.

Какое яркое солнце! И — какая при том прохлада! Не зря это место назвали Оазисом. Если это — Скрытый Дом, то, значит, действия происходят в прошлом? Но как давно?

Что-то сверкнуло справа.

Остановился, присмотрелся.

Из травы выступал небольшой холмик, кучка песка, на которой росли редкие хилые травинки. Муравьиная куча? Непохоже. Что это торчит из неё?

Осторожно приблизился. Что-то металлическое. Походило на воткнутый в землю меч, у которого кто-то отломил рукоять. Точнее, две рукояти! Двойной клинок выдавался на локоть из земли, извивался немыслимой дугой, разделяясь на две тусклые полосы, заканчивавшиеся грубыми неровными сколами. Наяву такого быть не может. Всё-таки это — сон.

Тени легли по обе стороны от него. Двое неизвестных за спиной. Клеммен ощутил, что не может и пошевелиться — от неожиданности, от страха. Один силуэт чуть ниже, судя по длине тени. Что делать?

Он медленно поднял голову. Как показать, что безоружен, что нет дурных мыслей?

Ветерок раздвинул ветви, яркий солнечный свет хлестнул по лицу. Клеммен прикрыл лицо ладонью, поднимаясь на ноги, и понял вдруг, что солнце… необычное.

Прищурившись, вновь поднял голову.

Увиденное настолько потрясло его, что он тут же позабыл о двойном мече, о силуэтах, обо всём вообще. В небесах висела, поворачиваясь вокруг вертикальной оси, огромная буква «Y»; именно она освещала здешний мир.

Клеммен попытался что-то произнести, но с губ его слетел только хрип. «Солнце», нестерпимо яркое и раскалённое добела, приковало его внимание; отвернуться было невозможно. Правая нога соскользнула в ямку, Клеммен полетел кубарем.

Странно, ни в кого не врезался. Вскочил на ноги, обернулся.

Никого.

Но чьи голоса раздаются за спиной, чьи тени вновь ложатся по обе стороны от ног?

Вновь повернулся, сердце бешено билось, в горле пересохло. Вокруг — знойный неприветливый воздух пустыни, прохлада исчезла. Никого. Бежать отсюда!

Но когда он подбежал к окну, с низкой деревянной кровати по ту сторону поднялось и уставилось на него нечто настолько ужасное, что рассудок помрачился…

…а сам он очнулся, дрожащий и жалкий, стоя у зеркала. Клеммен занавесил зеркало первым, что попалось под руку, ощущение чужого взгляда было нестерпимым. В голове кружился безумный хоровод. Строка из старой детской считалки. «Если в дверь меня не впустишь, проберусь в твоё окно…» Что там дальше обещано? Дети изобретательны на всякие ужасы…

«Если в дверь меня не впустишь…»

Остаток ночи он просидел, одетый, у стола, да так и уснул — ближе к утру.

Как ни странно, проснулся вовремя. Видение чудовища почти полностью забылось, но всё остальное — включая солнце в виде «Y» — прекрасно сохранилось. Неужели амулет?

Клеммен долго думал, прежде чем решил, что амулет ни при чём. Слишком много деталей из этого сна он видел и раньше.

Вот почему запись того, что видел повредившийся умом студент, так потрясла его. Ведь показалось, что он различает на подоконнике следы собственных башмаков.

Подумав об этом, Клеммен снял один из них с ноги, придирчиво осмотрел.

Ничего.

А ты что хотел? Заметить прилипшую травинку? Надоело пребывать в здравом рассудке?

— Не надоело, — ответил Клеммен самому себе и ощутил, что кошмар полностью рассеялся.

Венллен, Лето 42, 435 Д., 14-й час

— …Вот список, — Д. вручил мне тонкий лист бумаги. — Прочти, запомни и перескажи. Никаких пометок или записей об этом не делать. Всякий раз ты выезжаешь в соседние поселения якобы по местным вызовам. На самом деле там обойдутся без тебя, но показаться несколько раз будет не вредно.

То есть, «необходимо», перевёл я на нормальный язык, уселся и принялся заучивать.

Мест было немного, всего шесть. Легенды простые. Через пять минут я повторил Д. список наизусть и после третьего повтора он остался доволен.

— Да, кстати, — протянул он небольшую карточку. — Через пять дней состоится большой приём. Местная аристократия укрепляет связи с соседними странами. Ты тоже приглашён.

Я быстро прикинул. До первого визита остаётся двенадцать дней. Накладок не будет.

— Форма одежды?

Д. глубоко вздохнул.

— Слушай, дружище, привыкай думать своей головой. Ну какая может быть форма одежды? Естественно, парадная. По высшему классу.

На том мы и расстались.

В Венллене, как и во всех крупных городах, существуют тренировочные залы. Венллен выгодно отличается тем, что платить надо только инструкторам. Зачастую, если занимаешься долго, можно использовать спортивные комплексы бесплатно. Практически.

Разумеется, такие комплексы охраняются. В охране, помимо Людей и Ольтов, служат Флоссы, от телепатического «слуха» которых не скроются никакие дурные намерения, Дарионы, котоырм нет равных по части укреплений, систем безопасности. Иначе как штурмом подобные комплексы не взять. Разумные меры предосторожности, учитывая, сколько внутри оружия, снаряжения, магических приспособлений.

Клеммена пустили, удостоив едва ли кивком. Узнали. Ещё бы. Вначале его обучением руководил сам Д., три месяца Клеммен ходил сюда каждый день три средних месяца подряд. Сейчас же он выполнял те упражнения, которым обучил Чёрточка. Хитёр монах! Как он добился того, что тело требует тренировки?

Странно, но усталость приходила намного позже, нежели на занятиях с У-Цзином.

434 Д., весна

— Личные отношения, — объявил Д., прикрывая окно. Снаружи штормило; прикрывать окно приходилось поневоле, чтобы вой и стон ветра не мешали.

— Многие отношения между людьми основаны на заведомой ограниченности во времени. Например, родители — дети. Мастер — ученик. Начальник — подчинённый. — Д. остановился, глядя в окно. Волны, разбивающиеся о скалы далеко внизу, выглядели отсюда вовсе не грозными. Так, мелкая рябь.

— У людей подразумевается либо преемственность, либо состязательность. Если я — подмастерье, то ожидается, что когда-нибудь стану не хуже наставника-мастера. Если я — ребёнок, рано или поздно повзрослею, стану самостоятельным. И так далее.

— Как насчёт мужа и жены? — спросил Клеммен.

— Чуть позже. Мы ориентируемся на сравнительную краткосрочность подобных отношений. То же самое — во всех сферах человеческих отношений. Семья — сложный институт, реализующийся по-разному даже в рамках одного и того же общества, поэтому об этом пока только вкратце. Действительно, во многих случаях брак заключается «на вечные времена», но ты сам знаешь, как мало браков, в которых отношения супругов ориентированы на подобную «вечность».

Клеммен неохотно кивнул.

— Возьмём ольтов. Срок жизни перестаёт быть ограничением. Построения, верные для Людей, терпят крах. Ни одно из привычных отношений не может существовать неограниченно долго.

Но ольты, как и люди, существа социальные. Система отношений в их обществе обязана существовать, иначе общество распадётся. Ольты сохранили привычные нам иерархии и группы отношений, но ни одно из не считается продолжительным. Есть исключения. Пример: ольты — ты как раз спрашивал о супружестве — заключают так называемый Вечный Союз, он же союз духа — ненверин , такой может длиться неограниченно долго. Но подобное — редкость, опирается на духовное родство, все прочие отношения вторичны. Ольты относятся к социальным ролям, как к ролям в театре: с осознанием того, что все они ограничены, после их завершения исполнявшие их актёры не связаны никакими обязательствами перед недавними партнёрами.

— Так что — для них вся жизнь — игра?! — поразился Клеммен.

— Не упрощай. Все роли — временные. Но, пока ольт исполняет свою роль, он — она — исполняет её превосходно, всерьёз. Вместе с тем не забывают, что это не навсегда. Такое нелегко понять. Человеку трудно прочувствовать подобное. Поэтому-то невозможно сказать с определённостью, в каких отношениях один ольт находится с другим ольтом. Вся сфера личных отношений не подлежит «анализу извне», представляет комплекс таэркуад, недоступна непосвящённым. Спросить напрямую, в каких отношениях ольт находится с другим ольтом — грубый, неэтичный поступок. В некоторых случаях подобное любопытство может стоить жизни.

— В каких именно случаях?

— Если ты попытаешься узнать, кто отец будущего ребёнка ольтийки до того, как она сообщит об этом сама, можешь считать себя покойником. Весь процесс продолжения рода у них защищён тщательнее всего. Любопытство здесь не просто неуместно, оно смертельно опасно. Имей это в виду. Если ольт не сказал что-то явно, меняй тему разговора, используй обходные пути, образные выражения, разговор с «несуществующими собеседниками». Иначе можешь получить статус арвима , неприкасаемого, прокажённого, живого мертвеца. Многие люди быстро скатываются до такого. Избавиться от такого статуса практически невозможно.

Ольт или ольтийка в принципе не могут быть постоянно мужем или женой (в наих терминах; в их терминах семейные отношения много сложнее, об этом — позже). Подчинённым или начальником; невозможно оставаться на всю жизнь любовниками, друзьями и даже врагами. Если ты вступаешь с ольтом в одно из этих отношений, помни, что ты — лишь эпизод в его (её) жизни. Стать другом навечно теоретически можно, но такого почти никогда не бывает.

— Вот как, — проговорил Клеммен озадаченно, взъерошивая ладонью волосы. — Постойте, но как же родители и дети? Это-то нельзя считать временным явлением!

— Ошибаешься, — Д. довольно улыбался. — Практически во всех наэрта считается, что родители — важные, но не главные роли в жизни ольта. Гораздо более ответственной считается роль нимоара , наставника, учителя, руководителя — выбирай точное слово сам. Первыми нимоарами служат обычно родители, чаще — близкие родственники родителей. Ольт сохраняет особое отношение к родителям, но психологической зависимости от них не испытывает. Практически никогда. Ольтов очень быстро обучают быть самостоятельными. В этом отношении их детство проходит весьма и весьма бурно. Я бы сказал, молодые ольты часто кажутся стариками… а потом как-то молодеют.

— Что насчёт полу-ольтов?

— Забудь это глупое слово, — посоветовал Д., нахмурившись. — Таких нет. Потомок ольта или ольтийки — ольт, вне зависимости от того, кем был второй родитель.

— Но…

— Ольтом можно стать, в подлинном смысле, если развиваться в должном окружении, с рождения.

— Не могу поверить, чтобы всё настолько зависело от воспитания, — упрямо мотнул головой Клеммен.

— Не верь, — вздохнул Д. — Просто запомни.

— Я не думал, что мы так отличаемся, — нарушил тишину Клеммен после долгой паузы.

— Ничего странного, — возразил Д. — Поверь, что один человек отличается от другого ничуть не меньше. Просто мы этого обычно не замечаем.

Венллен, Лето 42, 435 Д., вечер

— Ты прав, — кивнул Д. — Ты действительно мог видеть его и в порту, и на базаре, и на бирже труда. Ольтийские аристократы обожают такие спектакли. Одного из здешних правителей частенько можно встретить в образе нищего.

— Да-да, — кивнул Клеммен. — Припоминаю…

Они сидели за одним из столиков на веранде того самого ресторана, в который Клеммен вошёл тем самым вечером, когда впервые повстречался с Андари. Вполне возможно, что сидели они за тем же самым столиком. Речь шла о генерале — том, что не был виден сквозь очки.

— Не бери в голову, — посоветовал Д. — Я замечал его в Теальрине, в Оннде, практически во всех крупных городах. Порой казалось, что за мной установлена такая вот слежка. Но это игра воображения, можешь мне поверить. Издержки профессии…

— Научиться бы понимать, кто есть кто, — вздохнул Клеммен. Д., совершенно откровенно обернувшись несколько раз — не подслушивает ли кто — наклонился поближе и прошептал:

— Смотри внимательно на мои руки.

Положил руки прямо на стол перед собой, ладонями вниз. Расставил пальцы правой руки, держа пальцы левой сомкнутыми. На короткое время положил правую ладонь поверх левой и едва заметно побарабанил по ней. Клеммен едва успел запомнить. Указательный… средний… безымянный и средний… последовательность содержала более двадцати ударов пальцами.

— Запомнил? — Д. всё это время смотрел ему в лицо.

— Вроде бы.

— Повтори, — Д. убрал руки.

Клеммен повторил. Вначале пальцы не хотели слушаться, казались одеревеневшими и чужими. Но после третьей попытки нужный ритм получился легко и просто.

— Вот-вот, — кивнул Д. — Если делать правильно, пальцы слушаются сами собой. И наоборот. Запомнил? Отлично, повторения не будет, никогда.

— К чему это всё? — Клеммен убрал руки со стола, отметив, что никто не смотрит в их сторону, хотя веранда не пуста, в такой приятный вечер. Несомненно, работа Д.

— Эта специальная фигура, ченкх. Довольно интересное открытие, — произнёс Д., глядя в сторону. — Позволяет однозначно определить ольта, в каком обличье он или она ни выступали бы.

Клеммен молчал, но по спине его неожиданно поползли мурашки.

— Нужно глядеть «жертве» в глаза, — продолжал Д., с таким видом, словно речь шла самое большее о погоде, — и одновременно исполнить эту… гм-м-м… фигуру. Если перед тобой ольт, ты увидишь, что он сожмёт и разожмёт пальцы рук. На очень короткое время. Возможно, движение будет условным, но ты это заметишь. При некоторой тренировке, конечно. Запомни, более трёх раз подряд может не подействовать. Будешь усердствовать — в отношении данного ольта перестанет действовать навсегда.

— А сам он не заметит? — поразился юноша, повторяя под столом только что показанный ритм.

— Нет, — Д. повернулся лицом к нему. — Не заметит, если расскажут — не поверит. Имей в виду, Клеммен, это — одно из по-настоящему тайных знаний.

— Понятно, — Клеммена бросило в жар. Сказанное Д. казалось в высшей степени неправдоподобным, и всё же… зачем он сказал это именно здесь, именно сейчас?

— Ну, положим, тебе ещё не понятно, — возразил наставник. — Можешь не считать меня сумасшедшим. Эта фигура не является магической. Заметить её можно глазами и только глазами. Но ольт отреагирует на неё, даже если не будет видеть твоих рук.

— А для других рас… — начал было Клеммен.

— Тоже есть, и многие мне известны, — кивнул Д. — Но известные мне тесты основаны на магии, для тебя они бесполезны. Именно поэтому, я и показал это здесь. Вокруг нас преимущественно ольты. Они не заметили ничего особенного, даже если прислушивались и посматривали в нашу сторону.

— Но…

«Останешься один и у побед будет вкус поражения», вспомнил Д.. Почему вновь приходят эти слова? Здесь же, в подобно же обстановке?

— Я сказал всё, что мог, — перебил Д., выделяя слово «всё». — Это было последнее, что я должен был сказать. То, что ты ещё не знаешь про ольтов, должен узнать сам. Основному ты уже обучен. — И поднялся.

— Удачи, — добавил Д., оставив возле своей тарелки горстку монет. Заговорщически подмигнул. — Увидимся позже, — и ушёл.

Клеммену показалось, что Д. либо очень устал, либо чем-то не на шутку встревожен. А может быть, и то, и другое.

Он ещё несколько раз повторил замысловатую фигуру, не убирая руки с колен, пока не убедился, что твёрдо запомнил её. Очень странно. Откуда Д. это узнал? Пытался ли кто-нибудь обсуждать это с ольтом? Тысячи вопросов, как всегда. Но теперь надо искать ответы самому.

А ведь Д. неплохой учитель, подумал Клеммен, вспомнив долгий путь из Веннелера. Сразу же завладел моим вниманием, легко стал непререкаемым авторитетом, а потом быстро отучил во всём полагаться на учителя. Отучил? Да, наверное. Раньше бы я сидел бы, мучаясь вопросами, после чего всё равно бы нашёл его и вытряс бы ответы. Как это ему удалось?

Не магия ли? Хотя к чему всякий раз приплетать магию…

Окончание мысли куда-то пропало и не возвращалось, как Клеммен ни старался. Он покончил с едой, некоторое время сидел, глядя на площадь, любуясь закатом.

Спешить некуда. На душе было странное, ничем не объяснимое спокойствие. То, которое никогда не удаётся вызвать намеренно.

Паррантин, Лето 44, 435 Д., раннее утро

— Меч? — переспросил Эиронтаи. — Да, конечно. Идёмте.

И пригласил внутрь.

В «хижине» был целый музей. Только что не было табличек, барьеров, экскурсоводов. Стеклянные коробки, стойки со странными предметами. Большей частью — на вид, конечно — немыслимый хлам: черепки, камни, осколки, обрывки. Книги, одежда. Зачем ему это? Меч лежал в отдельной коробке. Переломленный чуть ниже крестовины. Тусклый камень — изумруд — инкрустирован в рукоять. Сам клинок выглядел словно леденец, который подержали во рту. Подтаявшим. Ни следа ржавчины, а ведь клинок провёл в земле не одно тысячелетие. Мне стало не по себе, когда я вспомнил об этом. Тысячелетие!

Изумруд в рукояти напоминал кошачий глаз.

— Отлично сохранился, — заметил я.

— Это всё, что о нём известно, — развёл руками ольт. — Не удалось установить, кто был его владельцем, кто поставил здесь Оазис. Смертные ничего не знают, а боги не дают чёткого ответа.

Ага, подумал я. Надо выяснить, какие боги могут иметь отношение к Оазису как явлению. Вероятнее всего, кто-то из Триады — всё живущее в той или иной мере находится под их покровительством.

«Не дают чёткого ответа». Значит, могут знать?

— Магия меча уже не проявляется?

— Практически, — ольт пожал плечами.

Он чего-то не договаривал. Я припомнил то, о чём как-то раз говорил Д., и решил пустить пробный шар. Все «особые места» подчиняются основным законам магических силовых линий, так что…

— Даже во время кратных полнолуний?

Попал! Ольт едва заметно вздрогнул, взглянул мне в глаза с несколько большим уважением.

— Вы правы, проявляется, — ответил он. — Скоро тройное полнолуние, будет интересно посмотреть, как он отреагирует.

«Скоро!» Лет через пять.

— В Скрытом Доме могут быть и другие свидетельства того времени, — продолжил я. Очень осторожно. Если он заподозрит, что у меня нет полномочий лезть в ту «нору»… ох, как я рискую! Но дуракам, как известно, везёт.

— Да, эксперты там уже побывали, всё перерыли, — кивнул ольт, жестом приглашая меня пройти в другую комнату. Впереди чаепитие. Д. меня приучил к этому напитку, но в этот момент меня занимали совсем другие мысли, и было трудно соблюдать этикет, будь он четырежды неладен… — Почти ничего не нашли. Строители Дома аккуратно вычистили то, что было скрыто.

Как он избегает упоминать сочетание «скрытый дом»! Я начал ощущать раздражение — по поводу самого Д. и его уроков. Ведь именно поэтому я ощущаю себя не собеседником, а экспериментатором. Лазутчиком. Сижу и радуюсь, как хорошо я маскируюсь под знатока ольтийских обычаев. На какой-то миг я стал себе настолько противен, что едва не заскрежетал зубами. Нет, мне ещё учиться и учиться. Не это ли имел в виду Д., когда говорил, что работа крайне утомительная?

— Нашим коллегам, видимо, пришло в голову, что строители могли чего-то не обнаружить.

— Пожалуй, — кивнул ольт, усаживаясь напротив. — Для меня это было ударом — я ведь полагал, что знаю Дом как свои пять пальцев.

Он ещё долго говорил, я что-то отвечал, беседа текла себе и текла. А я, стыдно признаться, собирал силы, чтобы проверить фигуру, ченкх . Было ужасно неловко и страшно. Словно я — начинающий воришка, ведущий обыденный разговор с тем, кто должен стать моей первой жертвой.

Решился.

На неуловимый миг пальцы Эиронтаи сжались и вновь разжались.

Послышался звон: сжимая пальцы, он задел чайную ложку. Поднимать не стал. Обычай такой. Пока гость не встанет и не поблагодарит, поднимать с пола ничего не полагается. Что будет, если гость, шутки ради, посбрасывает на пол все столовые приборы, я не знал.

— …лет семьдесят, — продолжал он увлечённо. — А когда Дом заработал, у предполагавшегося смотрителя нервы быстро не выдержали. И меня попросили вернуться.

Мы посмеялись с ним вместе.

Когда мы распрощались (довольные друг другом… я всё ещё испытывал смущение — ведь он так и не понял, что я проводил на нём опыт), я некоторое время постоял за оградой Паррантина. Глядя то на громаду Дома, то на почерневший от времени раскидистый сиарх . Нашёлся же идиот, которому вздумалось откопать меч и разрушить Оазис! Кто это был, интересно?

Мне отчего-то захотелось это выяснить.

Ченкх , подумал я. Слово явно не из Среднего языка. Д. говорит, что есть целая отрасль магии — магия жестов. Ченкх относится к тайной области этой магии. Чего только не придумают!

Оннд, Лето 45, 435 Д., 10-й час

Послезавтра приём, подумал Клеммен. В библиотеке Оннда хорошо, удобно и спокойно. Ощущается груз времени, лежащий на городе, но беспокойства это не вызывает. За этими столами могли сидеть и правители, и простые граждане; и великие мыслители, и простые ремесленники: в Оннде лишь один процент неграмотных, обучение основам наук, языку обязательно для всех граждан государства и платить за это не нужно. Да, судьба милостива к этому городу и выросшей вокруг него Федерации. Безмятежной его жизнь не назвать, но с неизменной лёгкостью он выплывает изо всех водоворотов и сходит со всех мелей, куда его заносит время.

Единственный город, где правители всегда у всех на виду. Д. говорит, что это ширма, марионетки, что настоящих правителей на так просто встретить. Но так ведь повсюду. Все эти короли, князья, герцоги и прочие — чаще всего власть кажущаяся. А подлинная власть невидима, неосязаема — ведь если её заметно, значит, власть готова рухнуть…

Клеммену польстило то, что в Центральную библиотеку Федерации его пустили не потому, что он ненгор, а на общих основаниях. Библиотекарь точно так же велел заплатить за право использовать возможности учреждения, выдал личную карточку-пропуск и полупоклоном пригласил нового читателя в храм знаний. Туда, где запах трав скрывал едва ощутимый привкус пыли веков. Наконец-то меня встречают, как любого другого человека, подумал Клеммен. И понял, что устал быть выделяющимся, особенным, с кем непременно надо считаться. Может быть, именно это побуждает ольтийских аристократов переодеваться в лохмотья и выпрашивать милостыню?

Желание избавиться от давления времени. Клеммену очень понравились эти слова. Но какое отношение это может иметь к нему самому? Прямо, как в поговорке: с кем поведёшься…

…Он открыл внушительный том и принялся искать ссылки, записи, намёки. Книга хранила записи обо всех, кто удостоил Паррантин своим посещением — ради лечения ли, ради испытания собственных сил или просто из любопытства. Поразительно, чего только нет в этой библиотеке. Родословные корольков, владения которых на карте можно различить только при помощи сильной лупы. Летописи, составленные обитателями мест, названия которых уже ничего никому не говорит. Словари, мемуары, жизнеописания, огромное количество научных трактатов. Многое из этого уникально, страшно подумать, что единственный пожар может уничтожить так много. Клеммен поразился, насколько кощунственной была мысль о пожаре. Впрочем, всё давно уже переносится на «зрячие» кристаллы, килианы , на иные носители информации. Всё, что доступно читателям, наверняка существует во множестве копий. Как минимум то, что власти города считают самым ценным. Килиан -матрица стоит очень дёшево (хотя для его заполнения необходимо либо самому быть Магистром инструментальной магии, либо нанять Магистра). Кристалл с записью хранится почти неограниченно долго и весьма прочен.

Есть исключения, конечно. Сведения, которые должны храниться недолго, записывают на иные матрицы: хрупкие, нестойкие, быстро и безвозвратно теряющие то, что на них записали. Бюро очень часто прибегает к таким носителям. Ну и конечно, кодирование, защита, секретность… тоже создадут множество преград тем, кто попробует обратиться к запретным сведениям.

…Вот они, сорок два человека, которые посетили Оазис за последние две недели его существования. Можно было выбрать и более широкий интервал. Признаться, Клеммен сам не знал, отчего взял две недели.

Никто не останавливался в Оазисе дольше пяти дней. Повезло, что «подозреваемых» всего сорок два: в иные времена в Паррантин прибывало до полутора сотен челове ежедневно — вон сколько там построено гостиниц. И все пустуют… жуть! А какая могла быть толчея внутри Дома!. Д. утверждает, что, даже если все жители мира захотят одновременно войти в Дом, то каждому из них будет нелегко встретить внутри кого-нибудь из остальных. Шутит, наверное.

Ну ладно. После приёма можно будет заняться этим частным расследованием: кто мог извлечь обломки меча, уничтожить Оазис, серьёзно изменить мана-потоки вокруг Дома. Дом. Самое странное сооружение из всех существующих. Примечательно, что Академия официально никак не отреагировала на разрушение Оазиса. Правда, прошло уже два года…

Клеммен захлопнул том и оставил его, как положено, на специальном месте в углу стола. Два года. В Академии дураков нет. Следовательно, либо это событие не было отнесено к намеренной диверсии, либо, напротив, было… Мда. В обоих случаях реакция вполне естественная: делаем вид, что повода для беспокойства нет. Жаль, что значка хватает только на то, чтобы войти внутрь Академии. Больше никаких привилегий.

Ну что же, будем думать. Клеммен встал и стеллажи и направился к выходу. Погулять пока по городу. Может быть, появятся идеи.

Как меня занесло в этот переулок, я и сам не знаю. Наверное, интуиция… если предположить, что я знал, зачем именно встретился там с… впрочем, всё по порядку.

Посидел немного на площади — прямо перед внешней стеной Дворца Мысли. Вход туда не всем разрешён, да и не все туда стремятся. Немало веков власти города создавали иерархию халла , сословий — и вот результат. Недоверие и некоторый страх перед науками и магией, возможно, не лучший способ ограждать людей от опасностей, которые могут нести знания, но… что сделано, то сделано. Странно здесь, в Оннде, но можно привыкнуть. Тем более, с моим-то значком.

С площади видны башенки Храмов. Они отовсюду видны, так постарались архитекторы. Пожалуй, только Храм Жреца Всех Богов построен в новое время (века четыре тому назад), возраст остальных гораздо больше. Д. мне привил то, что сам называет «разумным атеизмом». Это очень простая вещь: относиться ко всем культам с равным уважением, не оказывать предпочтения, не выказывать пренебрежения. Просто принимать их существование к сведению. Боги по-прежнему смотрят на нас, всё меньше полагающихся на «силы свыше», и гневить их не следует. Иначе доказательства их существования будут неожиданно предоставлены в самом убедительном свете. Я, по привычке, сделал «охранный знак»«: отец… бывший отец то и дело делал такой знак, если доводилось говорить о чём-то „высшем“. Глупая привычка, но успокаивает. Д. ещё говорил, не уточняя, всерьёз ли, что боги слышат слова, но заглядывают при этом в душу. Иначе говоря, думай, что хочешь, но сто раз подумай, прежде чем произнести вслух.

Храмы процветают, как и прежде. Даже когда Оннд бывал захвачен неприятелем, их не смели разрушать. Объяснений предлагается много, меня лично ни одно не устраивает. Никогда не иссякает поток паломников к святилищам Оннда. А если иссякнет — значит, конец города и мира не за горами.

Я заходил то в одно заведение, то в другое — здесь съесть немного жареного мяса, там — опрокинуть стаканчик лёгкого вина… на площади можно найти всё, что угодно. Забавно: в Оннде очень много разных рас, но мне попадались только Люди. Что, все прочие — под Маской ? Неуважение к «нелюдям» в Оннде не приветствуется. Хотя нижние халла относятся к «чужакам» с опаской.

Наводит на раздумья Оннд, что ни говори. Бродил я, бродил, как вдруг обнаружил, что стою у небольшой лавки — старьёвщика, вероятно — и смотрю на всевозможный хлам на витрине. Ну да, на центральных улицах положено иметь и витрины, и охрану.

Постоял и вошёл.

Тихо звякнул колокольчик и пожилой хозяин лавки, после секундной заминки, повернулся лицом к посетителю. Внешность его показалась Клеммену знакомой. Несомненно, где-то уже встречались! Странности памяти, никогда прежде не медлившей, не очень-то обеспокоили юношу: что-то скользнуло по его шее, обжегши пронзительным холодом. Он едва не поднёс руку к горлу. Ах да, амулет-треугольник. Что это с ним?

И тут он вспомнил торговца.

Грениш. Старьёвщик, по совместительству — скупщик краденого. Вот оно как! Неплохо устроился — в самом Оннде, в центре города! Что ж, старый знакомый — всегда приятная встреча.

— А, это ты! — обрадовался старик, энергично пожимая ему руку. — Тебя и не узнать! Очень приятно, очень приятно. С того дня, как ты появился и передал привет от Д., я частенько думал, как ты там. Как дела?

Столь необычное радушие смутило Клеммена, но, с другой стороны, кто сказал, что скупщики краденого — все до одного чёрствые и подозрительные?

— Прошу, прошу сюда, — старик откинул часть стойки, освобождая проход. — Очень рад встрече. Новостей с востока не так уж много. Проходи, проходи, если, конечно, не торопишься.

Что тут сказать! Никуда Клеммен не торопился.

Грениш провёл его через несколько коридоров в приличную, убранную со вкусом комнатку и что-то крикнул слугам, сам усевшись напротив.

— Ну, — произнёс он, улыбнувшись. — Вижу, ты теперь большая шишка. Из грязи, как говорится… Нам всем — включая Д. — пришлось подниматься с самого низу Да. Как подумаешь, сколько…

Звякнул колокольчик.

— Как не вовремя, — вздохнул старик, поднимаясь. — Сейчас вернусь. Надо бы табличку повесить, что закрыто.

И ушёл.

Вновь что-то обожгло холодом ямочку пониже шеи. Что-то сильное и словно текучее пошевелилось там. В комнате никого не было. Клеммен расстегнул рубашку. Треугольник сам собой повернулся золотой стороной вниз. От него исходило тепло и желтоватое свечение.

Что такое?

Тут словно пелена упала с глаз. Комната — что-то неправильное с этой комнатой. Как выглядела та комната, в которой он появился в тот день в Веннелере?

Память вновь дала осечку.

Послышались мягкие шаги, старик вернулся. Клеммен уже сидел на прежнем месте, изо всех сил скрывая охватившее его беспокойство. Д. говорил, что интуиции надо доверять безоговорочно. Внутренний голос не ошибается, это человек порой не может его расслышать.

Старик говорил о том, как сильно изменился егогость, почти слово в слово повторяя уже сказанное.

Клеммен почти не слушал его.

И тут словно лопнул долго надувавшийся пузырь.

Комната в Веннелере, в которой находилась лавка Грениша, была неухоженной, покрытой пылью и паутиной, давно не знала ремонта и должной заботы. Здесь же всё идеально убрано, пахнет не пылью и затхлостью, а старинной мебелью, лаком, добротным дубом. Не может человек так изменить свои привычки!

Клеммен встал, ощущая, что задыхается. Старик замолчал, продолжая с любопытством глядеть на посетителя.

И вновь память прорвалась вспышкой.

«С тех пор, как передал привет от Д…»

Никогда Грениш не называл Д. по имени! Ни полным, ни сокращённым! Да что же это?!

— Вы не Грениш, — услышал он свой собственный голос и старик вздрогнул, а лицо его стало словно чуть прозрачным… или показалось?

— Вы не Грениш, — Клеммен почувствовал, что ясность мышления возвращается с каждым мигом. Треугольник стал очень тяжёлым, цепочка врезалась в шею. Пульсирующее тепло исходило от амулета. — Не знаю, что вам от меня надо, но…

Тут он заметил то, что до сего момента не замечал.

Тень.

Кто-то сидел, прислонившись к стене за портьерой. Из-под неё выглядывали видавшие виды кожаные ботинки. Клеммен опустил взгляд на ноги «Грениша»… те же самые ботинки! Жар накатил волной, слабость сковала по рукам и ногам.

Голова весила тысячи тонн. Поднять её стоило огромных усилий.

— Вы… — начал было Клеммен, но слова застряли в горле. Перед ним находилось существо из сновидении о Скрытом Доме. Походило оно на человека, проросшего жуткими грибками и плесенью, оплетённого отвратительными волокнами, мёртвого заживо. Клеммен понимал, что если встретится взглядом с этим обретшим плоть кошмаром, то лишится рассудка, раз и навсегда.

Как и во сне, бежать было трудно, ужасающе медленным получалось бегство. Существо гналось за ним. Если оно заперло дверь… только не это!

Треугольник обжигал. Возможно, боль от его прикосновения позволила сохранить рассудок. Время замедлило ход; удары собственного сердца оглушали, кровь раскалённым поршнем ударяла в виски. И всё же безумный страх покинул Клеммена, рука сама собой скользнула в карман, к «брелку» для ключей — средству экстренной связи. Клеммен нажал на него сильно, и даже успел подумать, что так недолго и сломать «безделушку».

Мягкие удары ног о пол. Гонится, гонится по пятам.

Клеммен ловко повернулся, вписываясь в поворот, толкнул планку стойки за спиной. Только бы чудовище не умело проникать сквозь стены. Дверь оказалась закрытой; Клеммен сгруппировался и, прикрыв лицо, как учил Д., бросился наружу прямо сквозь витрину.

Та звонко взорвалась сотнями осколков; некоторые больно укололи сквозь куртку, но лицо не пострадало, а это — главное. Клеммен приземлился на мостовую, поверх стеклянного крошева, среди груды хлама, что был в витрине и принялся подниматься на ноги — бежать отсюда, поднимать тревогу, спасать свою и чужие жизни.

Время пошло обычным темпом.

Разгорячённый, покрытый потом и кровью из десятков мелких порезов, Клеммен увидел, что никто за ним не гонится. Люди сбегались к месту происшествия, в том числе и стража.

Клеммен хотел показать свой значок, но ноги подвели его: он упал навзничь, не в силах ни пошевелиться, ни издать ни единого звука.

Оннд, Лето 45, 435 Д., 14-й час

— Самое странное, что вы вообще выжили, — произнёс собеседник с едва ощутимым акцентом.

Они находились в том же самом магазине; подлинный хозяин его, как и слуги, всё это время пролежал в глубоком обмороке. Пока место происшествия изучалось, их всех унесли прочь — видимо, для начала в лечебницу. Витрину успели заменить, беспорядок внутри — прибрать. Теперь Клеммен и несколько неизвестных ему людей (то ли из чего-то, похожего на Бюро, то ли из Академии, то ли ещё откуда) беседовали в одной из задних комнаток. Снаружи казалось, что лавка попросту закрыта. Слух о том, как ловко стражники схватили неудачливого грабителя, уже, вероятно, распространяется среди жадного до происшествий населения.

— Сам не знаю, — у Клеммена болело плечо, которым вышиб витрину, ныли мелкие порезы, и вообще было немного не по себе. Неплохая получается поездка.

— Мы давно выслеживали его, — продолжал человек. Представляться он не торопился, а Клеммен не настаивал. — С вашей помощью, случайной или нет, мы его схватим. С минуты на минуту.

— Неужели хозяин?

— Да нет, — человек был немолод, но худощав. Никаких знаков отличия на его форме не было. Похож на офицера местной армии, на весьма опытного офицера. — Это всего лишь невольная жертва. Да и засада вряд ли ставилась на вас.

— Я надеюсь.

— А в Венллене с вами ничего подобного не происходило?

— Нет, никогда, — признался Клеммен.

— Я сообщу вашему руководству о вашей помощи, — человек встал. — Насколько мы выяснили, с вами всё в порядке. И это настоящее чудо. Некромагия никогда не бывает безобидной. Хотите, мы доставим вас домой? В Оннде пока ещё небезопасно — для вас, лично.

— Нет, — Клеммен покачал головой. — Сам доберусь. Спасибо за помощь и, если я уже не нужен…

— Нет-нет, — человек поднялся. — Не стану задерживать. Старайтесь находиться в людных местах.

— А меня не арестуют? — не удержался Клеммен.

— Напротив, только похвалят. Прохожие видели совсем не то, что видели вы, — и глядя в спокойные серые глаза собеседника, Клеммен понял, что тот прав.

Третий из присутствующих, одетый в чёрное молчаливый человек неопределённого возраста, также поднялся на ноги.

— Удачи, — собеседник Клеммена чуть наклонил голову. То же повторили и его напарник, и сам Клеммен. — Будьте осторожны.

День постепенно подходил к концу.

Человек в чёрном оказался прав. Чувство беспокойства не оставляло Клеммена ни на миг, вернуть рабочее настроение не получалось. Поэтому, едва солнце начало опускаться за горизонт, он решил прекратить блуждания по городу и прямиком направился к Порталу — месту, откуда можно было перенестись в любой крупный город Ралиона. За скромную плату. Телепортироваться при помощи личного «привратника» рискованно: во-первых, привлекать внимание людей; во-вторых, в Оннде, где применение магии ограничено, «безделушка» может сработать не так, как ожидается.

Клеммен со вздохом спрятал «привратник» назад, в кармашек. Под пальцы попалось что-то тонкое, прямоугольное, гладкое.

Клеммен вытащил предмет на свет.

«Вечный» пропуск в эльхарт .

А почему бы и нет? Заодно и узнать, годится ли этот пропуск в здешний эльхарт. Надо унять дрожь в коленках. Вход где-то неподалёку, в здешнем эльхарте неплохой… клуб азартных игр. Надо сыграть, давно собирался.

Пропуск, как выяснилось, годился.

Венллен, Лето 47, 435 Д., 16-й час

Наряжаться в выходной костюм — занятие непростое: слуг у меня нет, а выглядеть я, по словам Д., должен идеально. Оглядел себя в зеркало — если бы не уши, просто блеск. Ни дать ни взять потомок не слишком известного аристократа. Ну что же, в путь. Карточка-приглашение с собой, цветок в петлице, всё необходимое рассовано по карманам.

Извозчик был мне знаком, но, учитывая мой внешний вид, беспокоиться о том, что он меня узнает, не стоило. Я и держался с приличествующей ситуации спесью. Достаточно, чтобы он понял: разговора не выйдет.

Случай в Оннде забылся быстро; Д., к моему немалому удивлению, не сказал о происшествии ни слова. Правильно. Всё обошлось, а на похвалу мой начальник скуп. Да и полез я в ту лавку исключительно по глупости. Вот только ожог от треугольника всё ещё беспокоит.

Треугольник так и остался золотой стороной вниз. Я пытался повернуть его иначе, но — словно по-другому и быть не может — нет-нет, да и повернётся, как прежде. Раньше такого не было, и по-прежнему никакой магии от него не исходит! Нет, неспроста мне его дали.

Я успел повидать многих. В том числе ту самую Росомаху — ольтийку с островов Зельар-Тона, где располагается поместье генерала Гин-Уаранта. Живая легенда! Участница десятков войн, множества непростых событий — вот она, здесь, только разговора не получится: нет повода подойти. Мы с ней формально приветствовали друг друга… и всё. Я то и дело ощущал её взгляд — не знаю уж, почему она держалась поблизости. Окончится приём, и Росомаха вновь исчезнет бесследно. Генерал к ней не подходил. Словно так и было нужно… странные у них отношения. И ладно. Не моё дело.

Д. отыскал меня в саду, где постепенно собирались гости (приёмы — ритуал сложный, я не стал любопытствовать, просто выполнял заученное). Встретились мы у столика с прохладительными напитками, и я поначалу не узнал начальника. Чёрный строгий костюм, трость, шляпа. Вот это да! Рядом стояла Кинисс (она была не единственной хансса на приёме, как я заметил впоследствии), тоже во множестве украшений, заменяющих ей одежду.

— А, вот и ты! — воскликнул Д. так громко, что многие обернулись, поглядывая в нашу сторону. — Ну, как дела?

Пока мы болтали о разных пустяках, я потихоньку присматривался — боковым зрением. Привычка уже. Многие ольты вокруг представляли здешнюю власть, но были и гости: темнокожие ольты, уроженцы островов (да не все ольты живут на Большой Земле!) и даже, — как мне показалось — их ближайшие родичи, найя , когда-то решившие перебраться под землю. Ничем особенным они на взгляд не отличаются. Только все, как один, светловолосые. Во всём остальном — ольты как ольты. По словам Д, , в лунном свете кожа у найя отливает синим оттенком, а глаза едва заметно фосфоресцируют.

— Так… все три правителя уже здесь. — Д. неторопливо озирался, пока мы, все трое, медленно брели по тропинкам. Сверху, говорят, тропинки образуют сложный и красивый узор. Ни разу не интересовался, какой именно. Но у ольтов, как известно, практически не бывает незначащих деталей. Д. меня убил бы за слова «у ольтов», но в данном случае обобщение уместно. Практически бессмертные, они, вместо того, чтобы пренебрегать всякими мелочами, наоборот — ни одну из них не обделяют вниманием.

— Тот, который выше остальных, Кельивен Аманнор… — Д. сделал паузу, глядя на меня выжидательно. Я взглянул на того, о ком он говорил и закончил:

— …анс Анварт.

— Верно, — похвалил меня Д. едва заметной улыбкой. — Второй правитель вон там, у фонтана. В светло-серой накидке. Негвиартон…

— …анс Танмаи. Постойте, как же так? Танмаи? «Скитальцы…»

— Тс-с-с, — предостерегающе прошептал мой начальник. — Не забывай, где находишься. Что в этом странного?

— Но она… но их совсем немного!

— Что с того? Вон там… нет, рядом со входом в дом. Третий. Его можно встретить в торговых рядах, в порту, в лесу. Сенверриал Зейорин…

— …анс Теренна, — закончил я машинально и почувствовал, что меня бросает в жар. — Анс Теренна…

Д. смотрел на меня, глаза его смеялись.

— Перестань, — вмешалась Кинисс. — Не превращай приём в экзамен. Обучение окончено, пусть сам во всё вникает. Лучше скажи, кто пригласил Клеммена.

Д. нахмурился.

— Какое это имеет значение? — осведомился он. — Пусть сам определит.

— И определю, — я действительно едва не вышел из себя. Меня, действительно, должен был пригласить один из правителей — так положено. Никакого влияния Бюро здесь не имеет; более того, и Кинисс, и Д. сюда пригласили не как сотрудников Бюро.

Интересно, за какие заслуги пригласили моё начальство? Пока я размышлял, сама собой сформировалась картина. Я знал, что и Кинисс, и Д, приглашены Кельивеном (оба были с ним на короткой ноге). А кто обратил внимание на меня?

Что-то пошевелилось у меня на шее.

Я вспомнил, что там у меня, и едва не расхохотался. Подсказка!

— Сенверриал, — произнёс я с должной долей неуверенности, предварительно изобразив упорное размышление.

— Ловко, — произнёс Д. с одобрением. — Правильно. Но почему он, и за что — не знаю.

Тихо прозвенел колокольчик.

Ворота дома (правильнее сказать, дворца) величественно распахнулись, приглашённые начали входить внутрь. Ну, Клеммен, держись. Сейчас потребуется всё, чему тебя учили. На приём подобного ранга я попал впервые, и следует оставить о себе как можно более хорошие впечатления. Народу было человек сто пятьдесят, гости продолжали прибывать. Опаздывать не полагается впервые приглашённым, все прочие вольны появиться, когда захотят.

Я появился минут за пять до официального начала, моя совесть чиста. Хоть ни один взгляд ко мне непосредственно и не обращался (со стороны могло бы показаться, что я попал сюда по ошибке и слуги не догадались ещё выставить меня), но я ощущал, что постоянно нахожусь под пристальным вниманием. Наверное, примерно так ощущала себя Андари… но об этом я думал уже впоследствии.

Вместе со всеми внутрь пошли и мы. Чей-то взгляд жёг мне затылок, жёг нестерпимо. Не в силах выносить это, я обернулся. Как бы невзначай.

Встретился взглядом с генералом Гин-Уарантом. Тот был, как всегда, великолепен. Он повернулся лицом к какой-то светловолосой красавице, тут же перестав меня замечать.

Нет, не случайно он так долго смотрел на меня.

Внутри дворец, естественно, кажется куда больше, нежели снаружи. Я знал, что он построен именно для таких вот мероприятий, а всё остальное время пустует. Ну, иногда ещё устраивают выставки живописи. Сам же третий правитель (тот самый, который пригласил меня, и которому принадлежит дворец) обитает в гораздо более скромном жилище. Не в хижине, конечно, но и не во дворце. Богатство не считается у ольтов чем-то зазорным. Как и бедность. Всё по-другому — когда у тебя за спиной наэрта , готовая поддержать (или отвергнуть), деньги не играют той роли, что в «человеческих» государствах.

Всё это — игра, напоминал я себе. Впереди — длинный вечер, ещё более длинная ночь, изысканная еда, прекрасное общество, музыка и множество других удовольствий для органов чувств. Я мысленно воззвал к Воину, что покровительствует Венллену, чтобы Он позволил мне выдержать испытание.

Мы (втроём) сели за небольшой столик в огромном зале, не вполне в углу, но и не на почётном месте. Большое достоинство нашей дислокации: остальное пространство можно обозревать, прилагая минимум усилий.

Я с некоторой опаской поглядывал на Кинисс, поскольку знал, что её вкусы… гм… одним словом, мне было любопытно, что она станет есть. Хансса предпочитают сырое мясо и сырую рыбу. Наверное, поэтому приглашение их в гости требует известных усилий и подготовки. Во всех смыслах.

Когда нам принесли наш обед — я понял, что недооценил правителей. Основным блюдом были мясо и рыба «холодной» варки — в уксусе, кажется. Д. не говорил, как называется такое блюдо (помню только, что слово длинное и красивое), но это одно из тех блюд, которое могут есть почти все двуногие. Во всяком случае, от его вида человека (почти любого) в дрожь не бросает. Человеку, правда, надо ещё привыкнуть к самому виду рептилии, занятой трапезой.

Разумеется, одним этим обед не ограничивался. Предполагалось сидеть на своём месте; замечать остальных не полагалось, хотя разговаривать, конечно, никто не запрещал. Музыкантов не было видно, но тихая мелодия, что волнами растекалась под сводами зала, не мешала ни еде, ни разговорам.

— Надо поблагодарить хозяев за угощение, — произнёс Д., устроив себе паузу. Он вообще не дурак как следует покушать; я — наверное — тоже стану, когда доживу до его возраста. — Это не просто вкусно, это невообразимо вкусно.

— Согласен, — говорю и осматриваюсь, стараясь не вертеть головой. Тут-то я и заметил, что Гин-Уарант расположился так, чтобы постоянно держать меня в поле зрения.

Интересно, он следит за мной или действительно пора лечить нервы?

— Кстати, — говорит Д., благосклонно кивая слуге, принесшему напитки. — Скажи, по секрету — зачем тебя понесло в ту лавку в Оннде?

— Ей владеет ваш знакомый, — отвечаю честно. — Грениш. Так мне показалось.

Кинисс подняла голову, взглянула Д. в глаза. Мой начальник вздрогнул, словно его стегнули кнутом.

— Что?! — глаза его расширились. — Как… нет, быть не может.

— Кроме того, — добавляю, — он назвал вас по имени.

Д. и Кинисс обменялись взглядами, после чего я явственно заметил, что Д. бледнеет. Никогда ещё я не видел, чтобы он пугался. И вот оно — он испугался. Да так, что было видно — самообладание он сохраняет ценой огромных усилий.

— Моё имя? — произнёс он едва различимым голосом. — Он назвал его тебе?

— Да, — продолжаю, ничего уже не понимая. Что это с ним? — Так и сказал: «с тех пор, мол, как передал привет от Д.»

— Шутник, — выдохнул Д., лицо его приобрело прежний цвет. — Я думал, меня удар хватит, — вытер лицо платком. — Если бы… — он замолчал.

— Я понял, что это не Грениш потому, что он сослался на вас, — продолжаю. — Да и повезло, наверное.

— Тебе действительно повезло, — произнесла Кинисс. — Я ещё чувствую прикосновение марранха . Его след не пропадает очень долго. Тебя осмотрели?

— Да, — говорю. — Что такое марранх ?

— Нежить. Потом объясню, — говорит Д., пришедший в себя. — Вся эта история очень странная, пусть и без серьёзных последствий. Самое странное, что нет жертв. Лавочник отделался испугом, его слуги вообще ничего не помнят. В лавке кое-что разбито, поломано, но это мелочи. А ведь каждое появление марранха — это много, очень много жертв. Учёным будет, чем заняться.

— Ты не прав, — возразила Кинисс. — Подобные случаи, без жертв, уже были. Я выясню, что смогу, но…

Я понимал, что скрывалось под этим «но»: некромагия — под абсолютным запретом для её расы. Сама мысль о получении таких сведений должна быть для неё почти непереносима.

— Буду вам очень благодарен, — склонил я голову. Кинисс молча кивнула.

— Не думаю, что стоит… — начал было Д., но, подумав, махнул рукой. — Ладно. Изучай. Но имей в виду, некромагия относится к тем областям знаний, где любопытство смертельно опасно.

— Как вы определили, что это именно… — я замялся, подыскивая слово, на какой-то момент выпавшее из памяти. — …то, что было?

— В том числе по запаху, — ответила Кинисс. — Считай, что по запаху… мне трудно объяснить. Д. прав, незачем развивать тему. Здесь и сейчас.

После короткой паузы мы принялись обсуждать всякие мелочи. Время от времени Д. рассказывал истории из своей жизни; впрочем, и мои рассказы о днях бурного детства привлекли внимание. Учитывая, что Д. был мастер вести беседу ни о чём — когда никто не может угадать, о чём будет идти речь через несколько минут.

Наверное, примерно такие разговоры и полагается вести на приёмах.

— Скажите, а зачем эти приёмы устраиваются? — спросил я, когда выдалась пауза. — Только не надо смеяться. Просто ответьте на вопрос.

— Пожалуйста, — ответил Д. без тени улыбки. — Люди обычные собираются в трактирах, друг у друга в гостях. Здесь — тот же случай. Просто люди этого круга не встречаются в трактирах. Им не подобает коротать время за кружкой пива.

— Что, и нам троим тоже?

— В настоящий момент — да.

— Никогда не поверю, — говорю, — что не жалко тратить столько усилий и денег только общения ради.

— Здесь обсуждается много жизненно важных вопросов, — ответил Д. с едва ощутимой ноткой неудовольствия. — Ты сам в этом убедишься. Приёмы — единственный случай, когда серьёзные разговоры можно вести, не опасаясь слежки, подслушивания и тому подобного.

Я недоумённо посмотрел на него, затем на Кинисс.

— Он прав, — подтвердила рептилия. — Таков обычай.

— Ну что же, — я покачал головой. — Соединять приятное с полезным…

— Именно, — кивнул Д. — Не забудь, я говорил о жизненно важных вопросах. Все, кто удостаивается приглашения, приглашаются именно ради решения этих вопросов. Кинисс, я и ты — тоже.

— Я?! — я был поражён до глубины души. — Но с кем?

— Сам узнаешь, — вздохнул Д. Музыканты прекратили играть — сигнал к окончанию обеда. Предстоит очередная игра — очередное действие этого спектакля.

Никто никого не заставлял уходить, но зал понемногу пустел. Пока меня не «поймал» мой таинственный собеседник, поброжу, где вздумается.

Венллен, Лето 47, 435 Д., 19-й час

Гости появлялись волнами: едва часы пробили семь, как в узкой комнате, служившей гостиной, появилось несколько новых людей. Их представляли, но я заслушался Д., который объяснял, как изготавливают чучела — наподобие тех, что украшают стены вокруг нас.

Что-то заставило меня взглянуть в сторону вновь пришедших.

Лучше бы я этого не делал.

Андари была не одна. Её сопровождал молодой человек (в смысле, ольт, а насколько молодой — не знаю), взглянув на которого, я… В общем, мне захотелось исчезнуть, испариться, стать пылью — прежде, чем она посмотрит в мою сторону. Я ощущал себя настолько уродливым и недостойным её внимания, что…

Что-то впилось в правое плечо, вызвав жуткую боль. Она моментально привела меня в чувство (и стало немного неловко). Я повернулся, едва удерживаясь от того, чтобы не заорать во всю глотку.

Это был Д. Не знаю, что он там сделал — со стороны он просто опустил руку мне на плечо, отечески так, а на самом деле кости мне словно ломали раскалёнными добела клещами.

— Давно тебя ищу, — объявил он достаточно громко, чтобы услышали окружающие. И шёпотом: — Давай-ка отойдём.

Он выволок меня за портьеры и далее, в небольшой и безлюдный коридор. Приветливая улыбка тут же покинула его лицо. Отпустив моё плечо, Д. прошипел:

— Прекратить истерику! Что с тобой, в самом деле?

Я ничего не мог сказать, только открывал и закрывал рот.

— Помни, кто ты, и кто она, — добавил Д. более миролюбиво, зверское выражение его лица сменилось снисходительным и усталым. — Её сопровождает Венхедалл Уангер Кавеллин анс Теренна, её двоюродный брат. Успокоился?

Я кивнул. Буря, только что выведшая мой разум из строя, моментально прошла.

— Вот и чудно, — проворчал Д. почти добродушно. — Мой совет — походи вокруг, старайся с ней не встречаться. Если потребуется, она сама тебя найдёт.

— Знаю, — его постоянные поучения могут вывести из себя кого угодно. — Помню, можете не повторять!

— Разве? Ну хорошо, — и Д. похлопал меня по тому самому плечу. Я внутренне сжался, ожидая, что оно отзовётся дёргающей болью, но ничего не случилось. Позднее я посмотрел — даже синяка не осталось. — Продолжай веселиться.

Что я и попытался сделать. Стоило мне пройтись по галерее, на стенах которой красовались чудесные пейзажи (некоторые написаны тысячи лет назад), как столкнулся нос к носу с Сенверриалом.

— Сайант Сенверриал, — Клеммен учтиво поклонился и краем глаза заметил, что в глазах ольта на миг вспыхнуло изумление. — Я хотел бы выразить признательность за то, что вы пригласили меня сюда. Я этого не заслужил.

Правитель выслушал традиционную формулу, чуть склонив голову, жестом пригласил вернуться в галерею. Клеммену было не по себе: вся его выучка подвергалась серьёзному испытанию. Ошибки быть не должно. Ошибки быть не должно. Ошибки быть…

— Я слышал, — нарушил тишину Правитель, — что вам удалось отыскать вход в Скрытый Дом?

— Мне повезло, — признался Клеммен после короткого, но энергичного размышления. — Возможно, проход мне удалось заметить только потому, что я не обладаю магическими талантами.

Так-так, насмешливо произнёс внутренний голос. Нашёл, кому выдавать секреты? Клеммен похолодел, когда осознал, что только что сообщил предположение, которое сам Д. тщательно скрывал от всех окружающих.

Сенверриал споткнулся на ровном месте. Остановился, взглянул в глаза юноши, и вновь по лицу Правителя змейкой скользнуло изумление. Не знай Клеммен, сколько собеседнику лет, счёл бы Правителя молодым красавцем. Ольт прищурился и тихо рассмеялся.

— Какая интересная мысль! Скажите, Клеммен, вы сами придумали это объяснение?

«Придумал!»

— Мысль сложилась сама собой, — ответил Клеммен. Явственно снисходительный тон Правителя привёл к тому, что юноша перестал робеть. Нет худа без добра… Кроме того, думал Клеммен, глядя во внимательные синие глаза, каким бы ты ни был великим и известным, есть по меньшей мере один способ, которым я могу повлиять на тебя, хочешь ты того или нет. Тут же Клеммен едва не покраснел. Пальцы уже начали складываться в «фигуру определения». Но — остановился. Выдержка, Клеммен, ещё раз выдержка.

— Это очень интересно, — произнёс Правитель. — Это гениальная идея. Я благодарен вам, Клеммен, что вы поделились ею со мной. Сочту за честь, если вы удостоите меня повторным визитом.

Едва заметно поклонившись (ответный поклон Клеммена был куда более глубоким), Правитель быстрым шагом покинул полутёмную галерею.

Ну что же, подумал Клеммен, глубоко вздохнув. Многие были бы в восторге, если бы услышали повторное приглашение. Я действительно произвёл на Правителя впечатление и меня, несомненно, пригласят сюда ещё раз. Интересно, это и был тот самый важный разговор, о котором толковал Д.? Или нет? Если да, то мог ли Сенверриал догадываться, что я так удачно проболтаюсь?

Клеммен почти что покинул галерею, погружённый в размышления, когда голос окликнул его.

— Не могу ли я отнять у вас немного времени, Клеммен?

Даже не оборачиваясь, юноша знал, с кем ему предстоит разговаривать. С бокалом в руке (видят боги, выглядело это очень странно), возле самых дверей стоял генерал Гин-Уарант.

И вновь что-то легонько шевельнулось на шее Клеммена.

Признаться, он меня несколько выбил из колеи. О генерале и его наэрта ходит немало слухов. Если хотя бы малая часть из них соответствовует действительности, то я имел дело с одним из самых опасных людей на планете. Само собой всплыло, сколько сражений генерал выиграл, сколько обидчиков свёл в могилу.

Это бодрости не прибавило.

— Сайант Гин-Уарант…

— Да ладно, — рассмеялся генерал и, допив то, что было в бокале, небрежно швырнул сосуд куда-то за спину.

Я ожидал треска и звона, но их не последовало.

— Незачем эти церемонии, — продолжал Гин-Уарант. — Их и так слишком много. Я слышал, что вы хотели бы вновь проникнуть в Скрытый Дом. Это правда?

Его серые глаза так и сверлили меня, и я понял, что генерал владеет техникой внушения. Гипноза. Д. уверял, что без помощи магии меня нельзя сломить никаким внушением, а при помощи?

Сопротивляться его взгляду было трудно. Я отчего-то вспомнил ченкх , фигуру определения, и даже разок сжал и разжал пальцы рук — так, как это сделал смотритель Паррантина. Чтобы отвлечься. И помогло!

Генерал, казалось, прочёл мои мысли. Он слегка отступил назад и отвёл взгляд. Ненадолго. Но этого хватило, чтобы я пришёл в себя.

— Все интересуются Скрытым Домом, — подумал я вслух. Впрочем, не беда, что вслух. Генерал явно не случайно пренебрегал правилами ведения разговора… нет, не случайно! — На самом-то деле я там ни разу не был.

— В самом деле не были? — казалось, он умеет читать мысли. Беда, если умеет, настоящая беда. То, что я о нём подумал, даже мирного человека могло бы привести в ярость. Ну а генерала, с его привычкой объявлять смертельную месть по самому ничтожному поводу…

— В самом деле, — я твёрдо решил не смотреть ему в глаза. Любой ценой. В конце концов, это не является нарушением приличий.

— Жаль, — мне показалось, что он слегка разочарован. — Но собираетесь?

— Если мой начальник узнал бы, что я собираюсь, — ответил я, решив тоже говорить намёками, — то спустил бы с меня три шкуры.

— Благодарю, — кивнул Гин-Уарант. — Меня очень интересуют некоторые… м-м-м… реликвии, что могут оказаться в Доме. Если бы вы смогли, так сказать, добыть их, то…

— А если я откажусь? — произнёс я холодно. Честно говоря, я вовсе не собирался испытывать его терпение. Он меня в самом деле вывел из себя. Ещё один заказчик на мою голову! И так в каждом городе мне постоянно предлагают деньги и прочие виды оплаты, чтобы я провёл личное расследование. Как правило, совершенно дурацкое. Отчего-то все думают, что ненгор в состоянии выяснить абсолютно всё.

— Было бы очень печально, — глаза генерала стали ледяными. Надо полегче, подумал я. В конце концов, жизнь не настолько уж мерзкая штука. — Смогли бы мы договориться?

— Генерал, — произнёс я как можно более вежливо. — Я не могу обещать, что попаду туда. Тем более, что попаду туда скоро. Но даже если попаду, мне не хотелось бы заранее брать на себя подобные обязательства. Которые я, возможно, не смогу выполнить. Очень не люблю быть должником.

— Ясно, — генерала, похоже, этот ответ устроил. — Ладно, забудем. Возможно, мы ещё побеседуем на эту тему. А пока — честь имею! — и, на миг вытянувшись в струнку, он оставил меня одного.

Отчего-то у меня заколотилось сердце и зашумело в ушах. Перепугался, наверное. Немудрено перепугаться, очень уж смело я беседовал с ним. Нет, что-то здесь нечисто! Надо выяснить, отчего все подряд интересуются Скрытым Домом.

Андари так и не заговорила со мной на приёме. Мне, признаться, это было даже удобно: я по-прежнему ощущал себя самозванцем, стоило только взглянуть в её сторону.

Красота, как процитировал однажды Д., может быть смертоносным оружием. В тот вечер я понял, что это правда.

Часть 2. Сторона бронзы

6. Пустота

Венллен, Лето 48, 435 Д., ночь

Это был новый кошмар, не похожий ни на один из предыдущих.

Ему приходилось двигаться по склону горы; склону без растительности, со множеством острых углов — словно специально отточенных к его, Клеммена, визиту.

Хуже всего было то, что низ не всегда находился в привычном месте. Иногда, стоило сделать шаг, изрезанный трещинами склон неожиданно превращался в стену и приходилось, напрягая все силы, держаться за острые, как бритва, кромки скал и ползти по ним, чудом не срываясь в бездонную пропасть, которой становился горизонт. Спустя несколько шагов мир мог вернуться в более привычное состояние, но могло быть и наоборот. Низ мог стать верхом и тогда, шипя от боли в вывернутых руках, он полз туда, откуда только что спешил убраться.

Так длилось целую вечность.

После чего он неожиданно оказался на вершине.

И понял, что взбирался не зря. Внизу расстилался прекрасный мир. Великолепные пейзажи — горы, реки, моря, долины, леса, озёра, водопады, степи и пустыни. Города, являвшие собой вершину архитектурного гения. Многие чудеса открывались взору, и невозможно было отвести взгляд, настолько всё было великолепно.

— Что это там, у горизонта? — спросил вдруг кто-то за плечами. Клеммен не сразу осознал, что обращаются именно к нему.

— А? Где? Горы, наверное…

— Неправильно! — ликующе воскликнул неизвестный и тут же часть горизонта, к ужасу юноши, просела, ссыпалась внутрь самой себя. Там, где только что была увенчанная белой шапкой вершина, образовался перевал. Над ним повис клочок тёмного, словно грозового, неба.

— А что там, внизу? — вновь спросил голос.

Клеммен ошарашенно обвёл взглядом то, что могло иметься в виду. И не понял, что от него ожидалось.

— Н-не знаю, — выговорил он и тут же озеро, только что сверкавшее, как жемчужина в благородной оправе, испарилось; остался лишь тёмный провал.

— Не успел, — вздохнул невидимый собеседник и Клеммен обернулся.

Никого.

Чей-то смешок.

— Кто здесь?! — спросил он негодующе.

— А что там, за лесом? — вкрадчиво спросил голос откуда-то сверху и целый город прекратил своё существование.

— Нет! — воскликнул Клеммен и бегом пустился вниз, уже не беспокоясь о том, что мир может встать на дыбы. Но голос не отставал.

Стоило ответить, и собеседник радостно заявлял, что Клеммен ошибся. Можно было не отвечать. Итог был один и тот же. Что-то навеки исчезало из окружающего мира, оставляя провал, пустоту, пропасть. И новый кусочек грозового неба.

Клеммен не помнил, как оказался внизу, на равнине. Впереди ещё оставался фрагмент прежнего великолепия — узкий проход между скалами. Туда он должен успеть забежать. Равнина оказалась сложенной из одинаковых шестиугольных пластин, сквозь которые прорастала трава, поднимались деревья и прочие части того, что совсем недавно радовало глаз.

Скалы исчезли. А таинственный голос вновь что-то спросил у Клеммена. Что именно — он не упомнил, до того перепугался.

Несколько шестиугольников под ногами застонали, просели, начали один за одним проваливаться в открывающуюся бездну. Клеммен вскрикнул и побежал, что было сил, а позади с сухим шелестом и скрипом отламывалась уже целая полоса. Деревья, камни, кусты — всё исчезало ещё во время падения, осыпаясь тонкой пылью.

Обвал оказался быстрее.

Клеммен повис, держась за острые края шестиугольника. Пальцы, и так уже изрезанные в кровь, отозвались острой болью.

Вокруг стремительно прекращали своё существование остатки недавно цветущего и живого мира.

Вскоре стало пусто. Небо было беззвёздным, безлунным; по нему не текли облака. Только серость, навалившаяся на мир, раздавившая его своей тяжестью.

Отчего не осыпаются последние части? — подумал Клеммен хладнокровно, со спокойствием обречённого.

Шаги.

Силуэт возник над ним. Человек. Остановился рядом с Клемменом, взглянул тому в лицо.

Человек оказался огромным настолько, что лица было почти не различить. Что-то смутно знакомое было в лице великана. Клеммен силился вспомнить, не мог. Одно было понятно. Просить помощи бессмысленно. Запрокинув голову, Клеммен смотрел на пришельца, поражаясь, что кожа того постоянно меняет цвет, окрашиваясь во все цвета радуги. Как странно, успел подумать Клеммен.

— Кто это? — громовым голосом спросил человек, указав пальцем на самого Клеммена. Тот самый голос.

Клеммену стало по-настоящему страшно.

— Нет!! — крикнул он. Человек захохотал. Клеммен успел увидеть, как протаивают, теряют плотность его руки и ноги, как остаётся один только разум, не привязанный ни к какой плоти. Последнее, что он заметил, был треугольник на цепочке. Провалившись сквозь ставшую бесплотной шею, он начал падать вниз, сверкая золотой искоркой.

В ушах продолжал громыхать смех. Злорадный, торжествующий…

Клеммен проснулся. Стремительно уселся в постели, чтобы стряхнуть остатки кошмара. Долго нашаривал рукой светильник, успел испугаться вновь — испугаться того, что мира на самом деле не стало.

Мир остался на месте. Светильник — магический, естественно, как большинство светильников в этом городе — мягко залил комнату жёлтым тёплым сиянием и Клеммен, всё ещё тяжело дышащий, покрытый потом с головы до ног, облегчённо вздохнул.

Треугольник болтался на шее, золотой стороной вниз. Клеммен повернул его бронзой вниз. Никаких возражений. За что такие сны?!

Он схватил то из одежды, что попалось под руку и, считая по пути стены, направился в ванную. После десяти минут стояния под душем слабость в ногах и голове постепенно прошла. Страшные сны становятся нормой, подумал юноша с отвращением. Неужели перепил вчера на приёме? Да нет, пил-то всего ничего. Вряд ли Правители развлекаются, подсыпая вызывающие видения снадобья в вино своим гостям. Тогда что это?

Во входную дверь громко постучали.

Что за проклятие, ещё нет пяти часов!

— Кто там? — спросил Клеммен раздражённо. Неплохо день начинается.

— Срочное донесение господину Клемонту, — послышалось с той стороны. Держа в правой руке кинжал, Клеммен приоткрыл дверь.

Высокий человек в одежде курьера.

— Письмо господину Клемонту, — повторил он чуть хриплым голосом.

— Нет здесь такого, — ответил Клеммен. — И не было. Вы адрес не перепутали, часом?

— Вроде нет, — буркнул верзила, посмотрел на пакет, что держал в руках. — Вторая Лесная, шестнадцать?

— Восемнадцать.

— О! — курьер с размаху хлопнул себя по лбу. — Тысяча извинений, уважаемый! Прошу извинить меня за то, что разбудил! Никогда бы не осмелился…

Казалось, поток извинений будет длиться вечно. Клеммену стало неудобно и неловко, словно он был виноват в этой ошибке.

— Ладно, забудем, — прервал он дальнейшие излияния курьера и тот, радостно воскликнув: «Конечно, конечно!», направился к следующему дому.

— Что за фокусы? — проворчал Клеммен.

Часы в кабинете-студии пробили половину шестого. Клеммен тяжело вздохнул, побрёл на кухню — сварить кофе покрепче. После такого пробуждения просто необходимо.

Никуда сегодня не поеду, подумал он вяло. Погуляю по местному лесу. Всё это от переутомления — слишком много и энергично думаю. Надо время от времени отдыхать.

Парк Времени, Лето 48, 435 Д., полдень

— Нет у меня больше, отстань!

Белка не верила. Она сидела на раскормленных окорочках и, шевеля усами, внимательно глядела человеку в глаза. Своими блестящими бусинками. Кончик пышного хвоста чуть подрагивал.

— Нет, я сказал! — Клеммен для вящей убедительности вывернул перед зверьком карманы и положил опустошённый кулёчек из-под орехов на траву. Белка только что с хвостом в него не зарылась. Но увы, остался лишь запах лакомства.

Интересно, подумал Клеммен, что будет, если вывалить перед ней тележку орехов? Обоснуется рядом с ней? Хотя нет, грызун скорее умрёт от истощения, закапывая свалившееся на голову богатство и охраняя его от посягательств соперников.

Белка, похоже, та самая, которая съела давеча третью ягоду. Уж больно похожая отметина — светлое пятнышко на рыжей груди. Белка выбралась из пакетика (последний превратился в лохмотья), наградила человека укоризненным взглядом и поскакала прочь.

Если забыть о том, что человека они воспринимают исключительно как источник пищи, очень милые создания, подумал Клеммен. В окрестностях Веннелера белки — традиционная добыча и человека близко не подпускают. От двуногого пришельца там в первую очередь надо ожидать меткого выстрела.

Отряхнувшись, Клеммен выпил пригоршню воды из ручейка, оглянулся. Парк расстилался вокруг во всём великолепии. Отличное место для отдыха. Чужие сюда не забредают, а прочие приходят по делу и не станут отвлекать.

Даже здесь он не переставал размышлять над тем, кто из пяти кандидатов в подозреваемые в умышленном разрушении Оазиса является подлинным «преступником». Торговец тканями, восточная окраина Лерея. Студент Академии… ого, в таком-то возрасте! Целительница, остров Арнтай… не слыхал о таком острове. Курьер королевской почты, Киншиар. Нотариус, Веннелер. Земляк. Остальные подозреваемые постепенно отсеялись. Эти пятеро, изображения которых Клеммен видел перед собой на небольших глянцевых карточках, не имели убедительного алиби. Каждый из них мог быть причастен.

Все пятеро — Люди.

Случайность?

Вряд ли. Хотя Оазис посещали представители всех рас. Кто ради лечения, кто из любопытства; в книге посетителей цель визита указывать не обязательно.

А зря, подумал Клеммен, глядя на часы. Пора. Пообедаю и — ещё один визит в библиотеку. На этот раз — в Паэрон. Там много древних рукописей, глядишь — что-нибудь об Оазисе будет.

Отчего-то казалось, что происшествие в Паррантине может дать ответы на многие вопросы.

Главный из которых: чего не договаривает Д.? Чего ради взял человека, абсолютно бесполезного в смысле магических искусств?

Прямого ответа ждать не приходилось. А вынуждать Д. или Кинисс лгать или отмалчиваться было бы неприятно.

Паэрон, Лето 48, 435 Д., 15-й час

— Вас зовут Клеммен? — голос был человеческим, бесцветным, усталым.

Юноша поднял взгляд.

Мороз пробежал по коже. Он сразу же узнал говорящего; одно из пяти лиц, в которые он не так давно вглядывался. Нотариус. Из Веннелера. Откуда он здесь? Зовут его…

— Минше Керрент, нотариус, к вашим услугам, — представился незнакомец; лет ему чуть более сорока, прикинул Клеммен. По меркам Веннелера, в самом расцвете сил. Вот только на расцвет сил не похоже. Дрожит, чуть заикается — не похож на знаменитого владельца большой нотариальной конторы. Нисколько.

— Наслышан, — встал Клеммен и протянул руку. Сказанное было чистой правдой. Слышал, правда, как хорошее, так и не очень, но какое это имеет значение? — Как вы здесь оказались?

— Вас искал, — Минше оглянулся, словно ожидая увидеть за спиной разбойников с окровавленными топорами. — Мне нужно поговорить с вами. Как можно скорее. С глазу на глаз.

Преодолев изумление, Клеммен на ощупь отыскал в кармане одну из «безделушек» и та подсказала, что собеседник верит в то, что говорит и не находится под магическим воздействием. Ну что же…

— Хорошо, — Клеммен вернул фолиант пожилому библиотекарю и направился следом за человеком, имя которого пользовалось у Озера заслуженным уважением. Да только было видно: хлопни у него за спиной в ладоши, и тот окончательно обезумеет, завопит, примется крушить всё на своём пути. По всему видно: человек настолько испуган, что уже не стремится скрывать этого. Ну, дела…

Клеммен пересёк крохотную площадь; на ближайшем участке крепостной стены располагается кафе. На свежем воздухе и с прекрасным видом на озеро и реку. Найти свободный столик не составило большого труда.

— Слушаю вас, — произнёс Клеммен, после того как минут пять они просидели, глядя друг на друга, время от времени отпивая из бокалов.

— Мне страшно, — выдал Минше очевидную истину. — Мне никогда не было так страшно, ненгор. А всё из-за этого проклятого Оазиса и меча, будь он неладен.

— Что вы знаете об Оазисе? — спросил Клеммен, у которого стало зарождаться предчувствие, одновременно приятное и ужасное.

— Я тот самый идиот, который выкопал обломок меча, — последовало тусклое, едва слышное признание. — Но, боги свидетели, по глупости, исключительно по глупости.

— Слушаю, — Клеммен изо всех сил старался подавить нетерпение. «Рассказывайте всё, да по порядку!» — хотелось ему рявкнуть, но так поступать было ни в коем случае нельзя.

— Я туда лечить суставы отправился, — продолжал Минше. — Я не хочу отнимать у вас много времени, ненгор… вот, — он протянул свёрнутую в трубочку пачку листов бумаги. — Всё описал, очень подробно. И, собственно, я это уже рассказывал, вашим коллегам. Но я узнал, что вы интересуетесь Паррантином и…

«Кто вам сказал это?!» — едва не воскликнул Клеммен, которому тоже стало страшно. И жарко, и душно, несмотря на прохладу.

— …и попытался вас найти.

Теперь Клеммен запустил все индикаторы, которые были при себе. Слежки нет, человек не под гипнозом, не под наркотиками, не под магическим воздействием. Впрочем, сильный страх — самое действенное одурманивающее средство. Что его могло так напугать?

— Слушаю вас, — Клеммен не нашёл ничего лучше этих слов, собеседник явно желал хотя бы изредка слышать чужой голос. — Очень внимательно слушаю.

— Вы записываете наш разговор? — щека Минше дёрнулась, словно сказанное им было чрезвычайно непристойно.

— Нет, — Клеммен положил руки перед собой. На самом деле, для записи на килиан нет необходимости держать матрицу в руке. Но далеко не всем это известно. Однако он и в самом деле не собирался ничего записывать. Помимо всего прочего, это — ощутимый служебный проступок. Записывать можно только с разрешения начальства, с предоставлением обязательной копии. Иначе говоря, при проведении официального расследования.

Нотариус ощутимо успокоился.

— Я уже не знаю — кому верить, кому нет. Вам я верю, вы ещё молоды и не… извините! — он слабо махнул рукой.

Официант наполнил их бокалы и удалился.

— Седьмого дня я нашёл на столе деловое письмо, в обычном конверте — мне таких приходит десятки каждый день, — Минше успокаивался; в особенности потому, что видел обе руки ненгора, безо всяких магических штучек. — Там требовали, чтобы я не смел говорить о том, кто рассказал мне о Мече, иначе, мол, будет худо. Но, признаться, я и не собирался рассказывать. Это звучит не очень красиво, но не собирался. В конце концов, кто угодно ведь мог его выкопать!

«Вот тут ты ошибаешься», мысленно усмехнулся Клеммен.

— Это был высокий человек… — Минше явно не видел и не слышал ничего, увлечённый своим признанием. — Он подошёл и сказал, что целебный источник — это превосходно, но если я прикоснусь к реликвии, которая спрятана от любопытных глаз… то все мои болезни пройдут мгновенно. Рассказал про Меч, где его отыскать. Он говорил, что ничего страшного это не вызовет, клянусь!

— Я верю, — у Клеммена пересохло в горле, никакое питьё не помогало. — Продолжайте. Это действительно помогло?

— Да! — с отчаянием в голосе воскликнул Минше. — Помогло! Я словно заново родился. Боюсь, что предпочёл бы никогда не рождаться — При других обстоятельствах Клеммен, возможно, и улыбнулся бы.

— Вы видели этого человека впоследствии?

— Да, — прошептал Минше и оглянулся. — Вчера. Вечером. В зеркале. — Поднял на ненгора глаза с широко раскрытыми, несмотря на солнечный свет, зрачками. — Я сошёл с ума?

— Не думаю. Вас преследуют неспроста, — Клеммен больше не испытывал радости оттого, что виновник нашёлся. Но поздно, сам влез в это странное дело. Надо дойти до конца. — Никому ничего не рассказывайте. Будут спрашивать обо мне — скажете, что я расспрашивал, но ничего не добился. Возьмите вот это, — он протянул нотариусу шарик из дымчатого стекла. — Если произойдёт что-то из ряда вон выходящее, сожмите покрепче или разбейте.

— З-зачем?

— Подать сигнал о помощи. Никому ни слова о том, кто дал вам это. Я найду вас, в ближайшем будущем. Завтра утром или сегодня вечером. Старайтесь находиться в людных местах. Не смотрите в зеркала, в воду, в подобные поверхности. Вам понятно?

Судя по виду нотариуса, Клеммен только что отменил объявленный кем-то смертный приговор.

— Понятно, — он осторожно взял шарик, словно опасаясь, что тот укусит.

— Возвращайтесь домой, — Клеммен встал. — Далее я не могу действовать сам. Я подчиняюсь инструкциям. До встречи!

— Рад был познакомиться, — Минше поднялся на ноги, возвращаясь к облику хорошо известного и уважаемого человека. — Большое спасибо за помощь. — И удалился.

Теперь придётся сообщить обо всём Д. и как-то объяснить, зачем потребовалось интересоваться судьбой Оазиса. Ну да ладно. Что-нибудь придумаем. Клеммен нажал на камушек на брелке — никакой реакции. Ещё раз — три слабых сигнала. «Занят, вызовите позже». Вот так всегда.

Сообщать вышестоящему начальству — навлекать неприятности на свою голову, на голову Д. и Кинисс. Вызвать её? Тоже не отвечает. «Вне зоны досягаемости». Ещё лучше!

Впрочем, если бы таинственный «советчик» Минше что-то заподозрил, вряд ли нотариус смог бы отыскать Клеммена здесь, да ещё и рассказать всю историю. Одно ясно: не раньше завтрашнего утра надо прибыть в Веннелер, вместе с Д.. Порядок прежде всего. Буду вызывать Д. и Кинисс каждые четверть часа.

Чем заняться?

В библиотеку теперь идти не горит. Погулять по окрестностям, да и возвращаться пора. Начать с во-он той аллеи. Прекрасный вид на парк — или заповедник? Когда-то там были пустоши, руины прежних поселений. Руины местами остались. Очень живописные руины.

Венллен, Лето 48, 435 Д., вечер

Д. так и не появился. Кинисс не отозвалась. Если завтра утром связь с ними не восстановится, придётся сообщать вышестоящему начальству. Заварилась каша… И куда это Д. делся? Интересно, сможет ли вызов вытащить из эльхарта ? Клеммен хихикнул, представив себе эту картину. Нет, вряд ли. В конторе пусто, запертые комнаты, запертые столы.

Возле самого порога дома на Клеммена налетел пошатывающийся субъект, от которого за сто шагов разило дешёвым вином. Его мутные глаза довольно долго пытались понять, с чем произошло столкновение, и выражение лица стало угрожающим.

— Ш-шатаются здесь, — он громко икнул. — Пройти не дают. Ой! — он увидел значок ненгора и вмиг протрезвел. — П-прошу прощения, уважаемый, п-прошу прощения! Ни за что бы не… не… — он вновь икнул и Клеммен поморщился. Ну и дела! Сюрпризы, один другого чище.

— Ладно, забудем, — он отодвинул верзилу от себя. — Всё в порядке. Прощайте.

— П-прощайте! — обрадовано воскликнул неизвестный и поплёлся дальше, продолжая что-то бормотать и натыкаться на редких прохожих. Давненько я пьяных прямо на улице не видел! Да ещё в Венллене…

С замком пришлось возиться несколько секунд.

— Заело? — участливый голос из-за спины. Клер Инвор, сосед, художник, кажется. — Помочь?

Странное покалывание внутри головы. Переутомился я сегодня.

— Нет, Клер, спасибо, — Клеммен оглянулся, помахал соседу рукой, и тот, улыбаясь… исчез.

Клеммен замер, как вкопанный. Челюсть его отвисла.

— Клер? — прошептал он, поражённый.

Нет Клера. Только что стоял у двери собственного дома, с вывеской-рекламой своей студии. Вот она, вывеска — «Портреты, неотличимые от оригинала»… И где же…

Дом исчез.

Был — и не стало. Ни дома, ни вывески. Ровная брусчатка на том месте, где только что был дом. Прохожие идут, не оборачиваясь, не удивляясь… как будто всё в порядке. О боги, что случилось?!

Повернулся ко входной двери. Тупо посмотрел на неё. «Входная дверь». Что случилось с замком?

Замок исчез.

И дверь исчезла.

Открылся проход внутрь. Клеммен, пошатываясь, вошёл, по привычке ища за спиной ручку, чтобы закрыть дверь за собой. Уши сдавливала тишина, стук сердца становился громким, словно барабанный бой. Это не с окружающим миром происходит, подумал Клеммен, тяжело дыша. Это со мной. Что такое? Отчего всё это?

…Клер смотрел, разинув рот, как побледневший Клеммен шатающейся походкой тяжело больного протиснулся в дверной проём. Что с парнем? Приболел? Переутомился? Второе вероятнее, такая нервная работа…

Клеммен налетел в полутьме на тумбочку, зашипел от боли. Проклятая тумбочка.

Тумбочка исчезла.

Понимание неожиданно ослепило Клеммена — он не помнил, на что только что налетел, не помнил даже, как оно называлось: немедленно забыл это , забыл навсегда, надёжно и бесповоротно. О небеса, только не это!

Тьма сгущается. Подумай, вспомни, Клеммен, хохочет она. Вспомни всё подряд. Подсказать? Вспомни о родном городе, о родителях, о…

— Нет, — простонал Клеммен, подтягиваясь, чтобы не сломать шею — лестница исчезла, стоило поскользнуться на ней. Входная дверь в кабинет испарилась. Отчего так всё болит? Словно не по пустому пространству движется, а натыкается на невидимые препятствия.

Мгла, непроницаемая мгла. Не останавливайся. Не думай. Действуй инстинктивно. Тебе нужна помощь… помощь… пальцы наткнулись на выступ, нажали. Стало светлее. Светильник… нет, не думать о нём! Вон, стоит табурет… точнее, стоял… что стояло? Неважно. Взгляд Клеммена шарил по полкам, опустошая их, после чего он плюхнулся в кресло перед столом и нетвёрдой рукой нащупал что-то твёрдое, прямоугольное, только что взятое с полки.

Открыл, не глядя. Уставился на текст. Буквы чёткие, заострённые. режущие глаз. Отлично. Надо не позволять себе думать ни о чём. А для этого…

«Целью настоящего исследования является изучение связи между развитием языков с одной стороны, и развитием человеческих обществ — с другой…», — прочёл Клеммен вслух; голос отразился от стен, вернувшись насмешливым эхом. Окружающий мир сжался до стола, светильника, кресла и текста, что бежал перед взглядом чёрными блестящими дорожками. Хрупкий, непрочный мирок. Только бы не рухнул, только бы не рухнул. «…рассмотрим на примере рукописей, найденных…»

Время остановило свой бег.

— …ищем тебя, ищем…

Тяжёлая, словно налитая свинцом, голова.

— Клеммен?

— А? — юноша поднял голову со стола; он заснул, держа в руках книгу. Перед ним стоял Д., вид у начальника был ошалелый. Тут на Клеммена накатила горячая волна ужаса. Он подумал о Д.! Сейчас Д. исчезнет, испарится навсегда…

Но Д. и не думал испаряться.

— Что с тобой? — поинтересовался Д. — Выглядишь так, словно тебя час избивали. Великое небо! — он взял со стола книгу, лицо его посерело. — Когда это случилось?

— Не знаю, — Клеммен ощутил, что зверски голоден. — Вечером. Я шёл домой… и… оно… начало исчезать… — он закрыл лицо руками. — Не могу вспомнить… ничего.

— Да, — произнёс в конце концов Д. — Тебе невероятно повезло, мой мальчик. Как ты догадался? Отчего взял именно эту книгу? — помахал в воздухе «Трактатом о развитии языка»

— Вы говорили, что это одна из тех книг, которую можно прочесть и с чистой совестью забыть всё, что там говорилось.

Д. скрутил смех. Он хохотал так, что слёзы полились из глаз, а сам он вынужден был усесться на пол. Клеммен почувствовал себя значительно лучше. Прошёл изнуряющий, лишающий сил ужас. Голод, правда, не прошёл. Только усилился.

— Идём, — Д. поднялся сам и помог подняться Клеммену. — Тебе нужна срочная помощь, медлить нельзя. Так… нет. Закрой-ка глаза. Нет, давай я их тебе завяжу.

— Зачем?

— Долго объяснять. Давай же, быстро! — вдруг повысил он голос. — Времени очень мало.

Пришлось подчиниться.

Странно было шагать по чему-то неровному и не помнить, что бы это такое могло быть. Очень странно. Описать словами — и вовсе невозможно.

Венллен, Лето 50, 435 Д., ночь

— Сиди спокойно, — голос принадлежал Кинисс. Глаза Клеммена всё ещё были завязаны. В голове была блаженная пустота; память необратимо не пострадала, и самое главное, кажется, было в ней на месте. События последних нескольких лет — точно.

Клеммен ощутил, как прохладные пальцы осторожно прикасаются к его голове… что-то пытаются отыскать на ней. Голову слегка покалывало. Ощущение не было таким уж неприятным.

Клеммен вспомнил, как его подвели к двери в контору, и он испытал сильный, почти физически ощущавшийся ужас перед чем-то неизвестным, что попалось ему на глаза. Словно чудовище, неожиданно возникшее из ниоткуда, среди бела дня. «Это же дверь», произнёс Д., сильнее удерживая его за руку и — хлоп! — всё встало на свои места. Действительно, дверь. Чего ради он её испугался?

— Открой глаза, — Д. — Посмотри сюда. Нет, бояться незачем. Ты когда-нибудь встречался с кем-нибудь из них?

На листе бумаги были изображены существа, более всего напоминавшие плюшевых медвежат. Д. говорил о них что-то, очень странное. Мельком, не заостряя внимания.

— Нет, никогда, — юноша вернул лист.

— Даже если и встречал… — начала Кинисс и замолчала.

— Весело, — Д. некоторое время барабанил пальцами по столу. — Он считает, что говорит правду.

— Конечно, правду! — Клеммен ощутил раздражение.

— Я думал, что никто другой не в состоянии наложить Забвение , — продолжал Д., не обращая на реплику никакого внимания. — Час от часу не легче. Ну что же… давай, вспоминай всё подряд. События последних пяти-шести дней. Каждый час. Каждое слово. Забвение срабатывает довольно быстро, — Д. передёрнуло, — противоядия от него, заведомо действенного, нет. Не было, — поправился он.

В кармане Клеммена что-то негромко запищало.

— Сигнал! — воскликнул Д. — Сиди, не вставай! Кому ты дал «стража»? Быстро, отвечай!

Пришлось признаться.

— Я займусь этим, — заявила Кинисс и исчезла.

— Весёлая ночь, — вздохнул Д. — Ну ладно. Тебе надо поесть, иначе свалишься с ног.

— Сколько я просидел там? — спросил Клеммен, после того, как Д. окончил отдавать какие-то распоряжения в ящик своего стола.

— Около суток, — ответил Д., почёсывая подбородок. — Всем нам страшно интересно, как ты смог преодолеть Забвение . Смотри.

Он открыл книгу перед Клемменом. Тот ахнул.

Казалось, что кто-то проводил по каждой странице широкой кистью, смахивая буквы прочь. На каждом развороте осталась от силы дюжина-другая букв — разрозненных и уцелевших случайно. Чистые листы, совершенно белые.

— Сейчас поешь, — Д. силой забрал у Клеммена книгу, — и начнёшь вспоминать. Всё подряд. Каждое своё действие. И помни — это вопрос жизни и смерти. Твоей, и не только.

Венллен, Лето 50, 435 Д., ближе к утру

…Вот уж не подозревал, что смогу так вляпаться! Д. говорил, что Забвение — чрезвычайно редкое проклятие; как оружие или западню его никто не использует. Кроме маймов; те перестали им пользоваться, по просьбе Академии. Слишком жуткие последствия. Человек как личность рассыпается, словно карточный домик, за несколько минут. Увлекаемые в никуда воспоминания тянут за собой остальные, быстро разрушая способность мыслить. Остаются только глубинные, неподвластные разуму напрямую, структуры сознания.

Самые защищённые. Самые губительные, в отсутствие сдерживающего щита, внутренних и внешних ограничений. Человек, разъеденный Забвением , в состоянии, словно тяжело больной психическим расстройством, нанести себе и окружающим ужасный ущерб. Сотня жизней — вот цена, которую однажды заплатили ни в чём не повинные жители одного из городков, куда попал поражённый Забвением маг.

В настоящее время это проклятие действует только внутри Геллосского лабиринта. Геллосс — крохотный островок, давно объявлен запретной зоной. Там находится мощный источник естественной, легко усваиваемой магической энергии, отчего, собственно, маймы там и поселились. Вернее сказать, «поселилось», живут они единым Сообществом. Жуткие существа — хорошо, если мне не придётся с ними встретиться. Безо всякого Забвения захочется бежать, куда подальше. Если бы не их склонность сидеть поблизости от источника энергии, весь остальной Ралион был бы им не указ. Противопоставить им попросту нечего. Великое счастье, что маймы — существа не воинственные.

Но я отвлёкся. В то время я ещё не знал, что один из знакомых Д. — или друзей, он не очень-то разговорчив на эту тему — едва не стал жертвой Забвения. На глазах у Д. Ясно только, что зрелище было ужасным, спасла случайность. Как и меня.

Язык устал — словами не описать. Но я честно всё рассказал. Потом, под утро, когда мы с Д. поглотили немало кофе и всё ещё не могли поверить, что всё благополучно завершилось, он захлопнул тетрадь. Отложил килианы с записью нашей беседы, и вздохнул, глядя куда-то сквозь меня.

— Главного мы пока не поняли.

— Чего именно? — нахмуриваюсь.

— Кто мог желать тебе зла? Да ещё применить такое экзотическое оружие. Есть ли что-нибудь, что ты не в состоянии припомнить?

Да, как выяснилось. Большая часть приёма бесследно исчезла из памяти. Д. помог мне реконструировать большую часть потерянного… одного только упоминания о многих деталях оказывалось достаточно, чтобы весь эпизод всплывал. Д. говорит, это остаточное действие Забвения — «отдача». Так сказать, «раскаяние» заклинания, когда оно поправляет испорченное. Д. пользовался этим довольно умело — зря я думал, что отделался лёгким испугом! Забылось немало. Но — ничего из ключевых сведений, из уроков Д., не пропало.

«Отдача» должна была длиться ещё два-три дня, возвращая к жизни мелкие эпизоды. Но — обязательно с чьей-нибудь подсказки. Само собой не вернётся. Это как допрос под внушением. Если знаешь вопрос, получишь ответ. Но если не знаешь — зря только силы и время потратишь.

Всё закончилось тем моментом, когда Д. оставил меня в коридоре… в зале с картинами. С кем я там беседовал — неизвестно. Ни следа.

— Это поправимо, — почесал затылок Д. — Я составлю список тех, кто входил туда. Раз эта часть так старательно стёрта, значит, есть причины. Виновник произошедшего, косвенный или непосредственный, говорил там с тобой. Отдыхай, а после обеда примемся искать. Чувствую, удар был не только и не столько по тебе…

— А моё задание? — спрашиваю. — Ну то, где надо странные места посещать.

— Задание в силе, — говорит и хитро так прищуривается. — Первый пост послезавтра. Успеешь.

Чтоб тебе пусто было!

Венллен, Лето 50, 435 Д., полдень

— Так… генерала сейчас нет в городе, — Д. наморщил лоб. — Ну ничего, отыщем. — Сенверриал, Кельмад Быстрый, Андариалл со своим братом, Росомаха… — Клеммен встрепенулся, но Д. не обратил на это внимания. — Так… Тот, кто хотел твоей смерти, не должен знать, что попытка не удалась, иначе не выдаст себя. Ладно. Применим старый добрый трюк.

— Какой? — Клеммен привстал.

— Похороним тебя, — и Д. развалился в кресле, наслаждаясь эффектом. А наслаждаться было чем. Юноша вытаращил глаза, побледнел.

— Мы тебя похороним, — продолжил Д. — Переведём в филиал в другом городе. Здесь будешь появляться только инкогнито. Ты, кажется, был недоволен своей внешностью?

— Д-да… Н-нет… Не знаю!

— Внешность твою изменим в любом случае. Я обязан выявить того, кто покушался на тебя — под угрозой весь наш план, а это, поверь, очень важный план. Сегодня и до пятьдесят второго числа будешь появляться только под эскортом. Пересидишь первый пост — займёмся твоей внешностью.

— Это больно? — спросил Клеммен робко.

— Нет. Это очень дорого, но безболезненно. В физическом смысле. Беда в том, что специалистов по изменению внешности всего два. Я имею в виду подлинное изменение. Сам поймёшь.

— Да знаю я про пластическую хирургию! — Клеммен усмехнулся. — Не верю, что только два.

— Не верь, твоё право. Но я не про хирургию говорю. О, Кинисс вернулась! Отлично. Сейчас узнаем последние известия. А ты пересидишь в монастыре, у Чёрточки. Заодно и позанимаешься.

Если бы Д. знал, что о нём сейчас думают…

— Кинисс! — позвал Д., не обращая внимания на мрачное лицо подчинённого. — Что там со «стражем»?

— Это надо видеть своими глазами, — ответила хансса, появляясь из своего кабинета. — Словами не передать. Грязная история. Клеммену надо побывать там, срочно.

Вид у неё был очень усталый.

— Это очень некстати, — нахмурился Д. и передал ей свои соображения относительно «похорон».

— Доиграемся мы с этими иллюзиями смерти, — тут же отозвалась Кинисс. Глаза у неё были тёмно-вишнёвыми. — Под твою ответственность, имей в виду. — По всему было видно: она ужасно устала. — Сейчас — в Веннелер. Жертва оставила записку, адресована лично Клеммену.

— Хорошенькое дело! Как тогда объявлять о его смерти? Убеждать, что записку принял дух почившего ненгора?

— Твои шуточки, Д… Ему необходимо там побывать. Немедленно. Обо всём остальном — потом.

Так что настоящего отдыха в это день так и не получилось.

Веннелер, Лето 50, 435 Д., ближе к вечеру

— Тело было найдено у зеркала, — монотонно излагал следователь. — Точнее, нижняя часть тела, чуть выше пояса. Остальное отсутствует. Следов борьбы нет, шума практически не было. Смерть нотариуса обнаружил его старший сын, когда вошёл утром в контору…

Я содрогнулся. Хорошо ещё, что останки убрали. Нас было трое; Д., я и Кинисс. Рептилия «прикрывала» меня. Окружающим казалось, что я — не я, а какой-то совсем другой человек. Казалось даже магам, если бы таковые оказались поблизости. Преодолеть «маску», что держала Кинисс, было непросто, и любую попытку такого рода она легко бы обнаружила. А так — стояла и не обращала на меня внимания. Как и все.

Признаться, я был этому немало рад. Мне полагалось испытывать чувство вины — ведь смерть Керрента на моей совести. Но, как ни отвратительно это ни звучало, я не испытывал раскаяния. Не оттого ли, что сам уцелел лишь чудом?

И зеркало — я же просил его, я же предупреждал его! Зачем, зачем он посмотрел в него?! Я чуть было не задал этот вопрос, но Д. показал мне из-за спины кулак, словно прочёл мои мысли. Может, и прочёл, с него станется.

— Вещественных доказательств нет. Отпечатки ног свидетельствуют, что неизвестные находились в комнате по крайней мере полчаса. Индивидуальные химические маркеры отсутствуют. Убийство не было случайным.

Ну да, как же! Вначале неизвестные, незамеченные (преодолели три разных системы сигнализации), входят внутрь, затем бесшумно разбивают стекло (бронированное; снаружи и в здании было немало народа), перерезают беднягу пополам — тоже бесшумно — и удаляются куда-то с верхней половиной. Я представил себе нарисованную следователем картину и меня начал душить смех. Совершенно неуместный… но смех. Ну и следователи!

Я не заметил, как мы остались одни — мы втроём и нотариус (из другой конторы, разумеется — собственные завещания принято оставлять у коллег).

Нотариус вздрогнул, когда Кинисс сняла «маску».

— Вы Клеммен? — спросил он, подозрительно сверля меня чёрными глазками. Совсем как та белка… сейчас орехов потребует, подумал я отчего-то и огромным усилием воли заставил взять себя в руки. Всякая чушь лезет в голову — ещё бы, после такого спасения.

— Да, — говорю.

— Я уполномочен вручить вам этот документ, — говорит, а сам становится похож на жирного самодовольного гусака. — При условии, что вы точно воспроизведёте последние три фразы, которыми вы обменялись с ныне покойным Минше Керрентом.

Я пожал плечами и воспроизвёл. На нотариуса это произвело огромное впечатление.

— Прошу, — он протянул мне конверт, — и простите за излишнюю подозрительность. Ситуация в высшей степени щекотливая.

Я хотел сказать, какая именно ситуация, но Д. вновь показал мне кулак.

Расстались мы мирно. Кинисс ненадолго задержалась в одной комнате с нотариусом. Мне почему-то не захотелось спрашивать, зачем.

— Это означает, — Д. смотрел на меня холодным взглядом, — что Керрент уже передавал тебе какие-то документы.

— Да, — говорю. Вот незадача! Совсем забыл!

— И где они, хотелось бы знать?

— Вот, — показываю свёрнутые листы. — Забыл о них, можете поверить на слово?

— Могу, — лёд в глазах его тает. — Но был бы весьма признателен, если бы ты ставил меня в известность обо частных расследованиях. Видишь, как дела могут обернуться.

Я кивнул.

Появилась Кинисс.

— Уходим, — говорит, — он сейчас выйдет.

— И что? — удивляюсь.

Она посмотрела на меня как-то странно.

— Ты же умер, неужели успел забыть? Если он сейчас встретится с с тобой, то придётся хоронить сразу двух нотариусов.

И мы испарились — за несколько секунд до того, как открылась дверь.

Монастырь Хоунант, Лето 51, 435 Д., утро

— Потрясающе, — Сунь У-Цзин поправил свои знаменитые очки на своём знаменитом носу и озадаченно поскрёб отполированную, словно натёртую мастикой, голову. — О Забвении я неоднократно слышал, но чтобы встретиться с пережившим его!.. Я польщён! Впрочем, это, конечно, не отменяет того факта, что наши занятия ещё не окончены.

Как они все любят оставлять последнее слово за собой, подумал Клеммен, мысленно вздыхая. Сегодня занятий как таковых не будет. Правила здесь очень простые. Хочешь остаться? Оставайся, но помогай по хозяйству. Причём так, как скажут. Можно сегодня мести полы и носить воду, а завтра заниматься конюшнями и отхожими местами (да-да, именно отхожими местами — словно ничего современнее не изобрели). Отказываться от поручений не принято. Может показаться издевательством… ну да, наверное, так оно и есть. Первая задача их учения — избавить человека от стереотипов, разрушить привычную логику видения мира, то подобное обращение должно этому способствовать.

Удивительно, как другие культы не поставили их вне закона. По сути своей, Учение, что распространяется из Хоунанта уже не первое столетие, напрямую подрывает позиции других религий. Или я слаб в вопросах религий, чтобы делать такие выводы? Так или иначе, сегодня я — помощник повара и место моё — на кухне. Вечером Чёрточка будет ждать меня в своей беседке — чай пить.

Словом, положение у меня всё-таки привилегированное. Одна ма-а-аленькая, но очень приятная привилегия. Далеко не все удостаиваются подобного расположения настоятеля. Впрочем, все здешние настоятели таковы — все трое, включая Чёрточку. Самый первый руководил всем этим довольно недолго, а вот второй — Унэн — всерьёз занялся обустройством монастыря и быстро сделал его знаменитой, богатой и заставляющей считаться с собой обителью.

И исчез.

В один прекрасный день, бесследно. После него остался запертый кабинет, который, по словам У-Цзина, ждёт возвращения хозяина. Тут все в это верят… да так, словно Унэн — бог, не меньше.

— Ну ладно, — монах вздохнул, поднялся на ноги (что означало — иди, займись делом!) и едва заметно поклонился. — Поговорим позже.

И ушёл.

Как здесь всё странно! Никто ни к чему явно не принуждает, но никому и в голову не приходит не повиноваться уставу. Как они этого достигли? Как сказали, так и происходит!

И всё же, вряд ли было бы здорово, превратись весь мир в один огромный Хоунант. Отягощённый подобными размышлениями, я и отправился чистить картошку.

— Видел сегодня Андари, — задумчиво произнёс монах и Клеммен едва не поперхнулся чаем. — Что-то у неё стряслось, лица на ней не было.

— Она… — Клеммен никак не мог прокашляться, но У-Цзин, казалось, этого не замечал. — Она здесь?

— Уже нет, — монах помедлил и посмотрел на гостя (или правильнее сказать «слугу»?). — Я подумал, что её лучше оставить одну. Она достаточно сильна, чтобы справиться.

— Я… — Клеммен прикусил язык, поскольку вовремя вспомнил: о трюке с похоронами монах может и не знать. Газет он не читает. О событиях в мире Чёрточка узнаёт как-то иначе.

— Догадываюсь, — ответил монах без тени улыбки, — но и тебе лучше её пока не видеть. Кстати, что там у вас за суета? Д. запыхался так, словно до монастыря бегом бежал. На вопросы отвечать отказался. Буркнул что-то и исчез.

— Мне кажется… — слабо проговорил Клеммен и столкнулся с неразрешимой задачей. Говорить У-Цзину или нет? Всё равно придётся посвятить настоятеля в суть произошедшего.

И Клеммен вспомнил то, что произошло за полчаса до того, как гроб с «его» телом отправился в первый и последний путь.

…Клеммен сидит в какой-то комнатушке, там душно и темно. Чулан, одним словом. Снаружи Д., Кинисс, и несколько чужаков (по голосам судя — ещё трое) ведут нескончаемую дискуссию. В конце концов его выпускают из заточения и просят встать в одном из углов комнаты.

Что-то тихонько не то бормочет, не то напевает один из вновь пришедших. Лица его Клеммен не видит: оно скрыто туманом, которым тот, словно накидкой, окутан с головы до пят. Маг. Что-то легонько касается запястья — искорка. Ещё одна. Десятки, сотни, тысячи искорок начинают потрескивать рядом, награждая едва ощутимыми уколами.

А голос мага, скрытого туманом, становится всё громче. Клеммену велено стоять, не шевелясь, но голос становится почти непереносимым. Как громко он звучит! Словно тысяча силачей что есть силы колотит железными дубинками по тысяче огромных колоколов.

Ноги у Клеммена начинают подгибаться, перед глазами всё плывёт.

— Всё, — голос откуда-то издалека. Напротив, в другом углу, стоит кто-то… только что его здесь не было! Клеммен пытается присмотреться, чья-то ладонь закрывает ему глаза.

— Тебе на него смотреть не стоит, — слышится голос Д. и Клеммена уводят прочь. За дверями начинается совсем другая суета. Клеммен сидит, приходя в себя после странного ритуала. И, наконец, понимает, отчего его так заинтересовала фигура, возникшая у другой стены.

Это его, Клеммена, фигура. Там стоял он сам. Едва понимание этого проникает в разум, Клеммену становится страшно.

Его двойник! Живой? Его что — убили? Или имитация живого… чтобы все могли удостовериться, что в гробу действительно тот, кому положено?

Нет ответа… Клеммена выпускают, только когда погребальная процессия покидает здание.

Клеммен сидел, оцепенело глядя сквозь монаха. Тот молча ждал, когда последует ответ, и видел — что-то не так. Впрочем, он не успел вмешаться: слабо зашуршала трава под ногами и жизнерадостный голос Д. вернул собеседников к действительности.

— Привет, покойничек, — приветствовал меня Д., дружески хлопнув по плечу. До меня не сразу дошло, что он шутит: первой эмоцией было недоумение.

Второй — злость.

— Ну, как на том свете живётся? — продолжает Д., присаживаясь рядом.

— Я начинаю понимать, — задумчиво говорит Чёрточка, глядя на меня сочувственно. — Устроили очередную комедию с погребением? Что было? Покушение?

— Да, — Д. перестал улыбаться, некоторое время устраивался поудобнее. — Не обижайся, приятель, мне тоже доводилось прощаться с этим светом… и не раз… в конце концов, привыкаешь.

— По-моему, над этим не смеются, — произнёс я, не осознавая, что почти слово в слово повторяю слова и интонацию Кинисс (которой никогда не нравились эти затеи — для придания «естественности» приходилось обращаться к некромагам). — Мне совсем не смешно. Андари…

— Именно поэтому я пришёл сюда, — перебил меня Д. — Трое из тех, кто был на приёме, проявили интерес к твоей безвременной кончине. Угадай, кто.

— Андари, — произнёс я безразличным тоном. Только теперь я осознал, какую свинью мне подложил Д. идеей «похорон». Если он скажет, что в интересах дела мне надо навсегда забыть о её существовании, я его задушу прямо здесь. Голыми руками. Надеюсь, Чёрточка останется доволен.

— Верно, — Д. поднял на меня взгляд. — Кроме неё, ещё двое. Правитель Сенверриал и генерал Гин-Уарант. Остальные выразили формальное сочувствие. Огорчённым более всего выглядел Правитель. Что наводит на мысли.

— Послушайте, — произнёс я, ощущая, что догадка созревает по мере того, как я облекаю её в слова, — вы что, хотите сказать, что Андари…

— Мальчик мой, — сказал Д. снисходительно, — играть на влюблённости противника — один из самых простых приёмов. Я допускаю, что твоя знакомая не замышляет против тебя или нас ничего дурного. Но другие могут и будут использовать её и твои чувства к ней.

— Я в это не верю, — возразил я гневно. У-Цзин, неожиданно, произнёс те же слова.

— Ну, с тобой всё понятно, — кивнул Д. в мою сторону. — А почему ты считаешь это невозможным? — воззрился он на У-Цзина.

— Слишком легко ты во всём разобрался, — покачал Чёрточка головой. — Я прекрасно разбираюсь в людях. Андари не так проста, как ты думаешь, но она — не против вас. Она вообще ни при чём, поверь моей интуиции.

— Да уж, твоя интуиция… — усмехнулся Д. — Если бы я мог позволить себе доверять ей.

— Так что с Андари? — спросил я, уже нетерпеливо.

— Да ничего, успокойся, — понизил голос Д. — Поработаем над твоей внешностью, потом — встречайся с ней, если хочешь. Названные мной трое производят впечатление людей, которые раскусили наш трюк. Кому-то из них ты очень мешаешь.

Я сразу успокоился.

— Генерал… — пробормотал я, ощущая, как почти полностью забытое воспоминание силится прорваться из небытия. — Мы, наверное, о чём-то говорили с ним.

— Генерал — под постоянным наблюдением, — Д. отмахнулся рукой. — О нём мы знаем всё. А вот Правитель — да, тут много неясного. Он тоже принадлежит Теренна. Я уже не сомневаюсь, что ты с Андари встретились не случайно

— Твой наставник, мой молодой друг, — произнёс Чёрточка, наливая всем чаю, — страдает хронической болезнью всех шпионов. Как только что-то, уже встречавшееся, можно вывести из имеющихся фактов, он, ни минуты не колеблясь, объявляет это наиболее вероятной версией.

— Ну, во-первых, не наиболее, — воинственно возразил Д., глядя на монаха исподлобья. — А во-вторых, чем это плохо? Да, я подозрителен. Пока что это спасло не одно тысячу жизней. Работа такая.

— Ты должен оставить Андари в покое, — произнёс монах. — Ты потеряешь время и причинишь много неприятностей себе и тем, кто ни в чём не виноват. Я готов поручиться: она не имеет никакого отношения к тем мифическим врагам, которых постоянно ищет ваше Бюро. Если это не так, я съем свою рясу. У тебя на глазах.

— Идёт, — заметил Д., оживляясь. — Договорились. И если я докажу обратное…

— Не докажете, — перебил я его, уже совершенно спокойно.

— Надеюсь, что нет, — последовала неожиданная реплика. — Твои «похороны» не должны быть генеральной репетицией настоящих похорон Ты очень нужен всем нам, — и себе тоже, я полагаю.

«В первую очередь — себе», подумал я, но вслух говорить не стал. У-Цзин повернулся ко мне лицом и едва заметно кивнул. Вот это да! Неужели он читает мысли?

Дальше разговор зашёл ни о чём, и спать я отправился уже почти в отличном расположении духа. Завтра рано утром — на «пост», а там видно будет. Если Андари раскусила эту уловку, то… ладно, посмотрим.

Стоило подумать о ней, и думать о чём-то другом становилось весьма и весьма непросто.

7. Повторно рождённый

Окраина Меорна, Лето 52, 435 Д., рано утром

Я сидел перед легендарным Камнем — символом местного божества, а заодно — летописью города и окрестностей. Осматривался. Тут красиво.

В эту сторону Меорн не растёт. Он вообще уже практически не растёт: единственный город-государство на южном побережье, так и не вошедший в Федерацию. Меорн — сам по себе. Ольты, что живут восточнее и севернее Меорна, платить добром за добро — много предыдущих веков Меорн служил препятствием, о которое разбивались все попытки завоевать юг и юго-восток континента. Он выдержал все осады и эпидемии. В отличие от Оннда, ни разу не переходил в руки неприятеля. Жители Оннда тоже любят утверждать, что их город никогда не брали, но это не соответствует действительности. После того, как три века назад в горах близ Меорна обнаружили месторождение железной и медной руд, значение Меорна возросло тысячекратно. До той поры единственным поставщиком металлов служили дарионские города, и падение их монополии в значительной мере изменило наземную жизнь.

Есть, конечно, и отрицательные стороны — ведь железо и медь — это не только дома, экипажи и утварь, но ещё и оружие, смерть, разрушение. Хорошо, что Совет Магов (ныне слившийся с руководящим составом Академии) по-прежнему жёстко регламентирует использование взрывчатых, отравляющих и им подобных веществ. Может, поэтому половина обитаемой суши так и не превратилась в выжженную пустыню.

Население Меорна по-прежнему не превышает четырёхсот тысяч человек, как и сотню лет назад. Его скромной армии хватает, чтобы оставаться независимым и незаменимым союзником окружающих государств. Спокойной жизнь не назвать, но и непереносимо тяжёлой — тоже. А Камень открыт для всех — приходи, вглядывайся, читай. Вся история этих мест за десятки — наверное, даже сотни — веков. Камень врос в землю метра на три, самые ранние надписи увидеть не так-то просто. В библиотеке Академии хранятся все снятые с него надписи, если очень уж потребуется.

Камень окружён неровным кольцом из валунов — каждый около метра в поперечнике; на одном из таких я и сидел, поскольку больше не на чем. Камень — место паломничества; здесь не принято удивляться чьему бы то ни было визиту.

Я появился, едва рассвело, как и предполагалось. Мне позволено делать два-три перерыва — на обед и тому подобное; всего же я должен пробыть возле Камня сутки, записывая всё происходящее. Потом Д. и его коллеги из Академии будут корпеть над записями, чтобы выяснить что-то, известное одним им… Ну и ладно. Место это доброе, приятное; по-прежнему ощущается присутствие непонятной силы — не то самого Меорна, Великого Спящего, не то Хранительницы Лесов, что заняла его место в новое время. Но ряд действ по-прежнему связан с Меорном и поток посетителей к Камню не иссякает. Меорн не забыт…

С самого утра небо затянуло тучами; меня это не беспокоило: дождь над Камнем не идёт никогда. Не дует ветер: в последнем я убедился собственными глазами. Выглядит забавно: по траве стелется волна — порыв ветра бежит по-над холмами. Доходит до границы, обозначенной валунами… и гаснет. Внутри не шелохнётся ни травинка! Мелкая живность спокойно снуёт под ногами. Чувствует: бояться нечего. Хищникам внутрь круга вход заказан. Тот, кто осмелится нарушить запрет и пролить кровь, может сгинуть бесследно.

Один из килианов — на шапочке. Ничего умнее в такую жару придумать было нельзя. Хорошо, что все кристаллы можно «выключать» — иначе в архивах Академии появились бы иллюстрации на тему «физиология человека». Помню, как неловко было спрашивать у Д. о том, как «закрыть глаза» килиану ; как Д. хохотал, узнав, для чего мне это понадобилось.

Ещё по два «зрячих камня» — на рукавах.

Первые посетители (кроме меня) появились у Камня ближе к полудню, когда я уже начал скучать, сделав вокруг Камня не один десяток кругов. Трава внутри круга не мнётся — тоже благословение Меорна.

Окраина Меорна, Лето 52, 435 Д., около полудня

Процессия двигалась со стороны Меорна, двигалась неторопливо. Трое людей и — как показалось вначале — огромная серая собака — перемещались неторопливо, величественно. Собака держалась чуть позади и правее людей, не отдаляясь ни на шаг.

Когда все они подошли поближе, Клеммен разглядел одежды вновь пришедших. Все трое — жрицы (двух рангов; та, что впереди — явно выше в иерархии), а сопровождает их волк. За пределами кольца камней ненгор, наверное, испугался бы; внутри можно надеяться на покровительство Меорна. Правда, ни жрицы, ни волк не обратили на юношу никакого внимания: если сидит здесь — значит, так надо. Сам Клеммен тоже старался не обращать на посетителей внимания. Килианы и так всё запомнят.

Ритуал, как потом выяснилось, относился к древнейшим; Меорн, по легенде, объединил множество меньших культов, что процветали некогда в окрестных землях. Впоследствии сам «передал полномочия» культу Афамис. Передача была обставлена без особого торжества; с тех пор каждые тринадцать лет у Камня проходят ритуальные песни и танцы, в знак благодарности Тому, Кто Уснул. Меорн, по легенде, стал землёй и песком, морем и камнем, всем, что живёт вокруг и движется — до того дня, когда наступит конец этого мира. Тогда Меорн вновь воплотится, вновь создаст мир — новый мир, и жизнь продолжится.

Камень — одно из немногих мест, где Меорн бодрствует, где смертный может рассчитывать на разговор с Ним. Об этом Клеммен узнал несколько позже. Не рискнул смотреть в сторону жриц, но слышать происходящее — слышал. Очень красиво. Сакральный язык был ему незнаком. Может быть, и к лучшему.

Спустя три часа, когда ритуал завершился (волк всё это время находился за пределами круга камней; один раз подошёл к Клеммену вплотную, тщательно обнюхал ботинки человека и равнодушно удалился), Клеммен осмелился повернуться к Камню лицом.

Ахнул. Все надписи выглядели более свежими… чёткими, словно их нанесли только что. И — смотри-ка! — поверх чётко выгравированных букв появились другие линии, очертания, какие-то рисунки. Юноша быстро обошёл весь Камень, пока тот оставался посвежевшим. Вовремя: Камень минут за пять вернулся в прежнее состояние. Интересно, подумал Клеммен, разминая затёкшие мышцы, Д. знал, что ритуал будет именно сегодня? Что будет в других местах — тоже произойдёт нечто особенное?

Да, кстати, а почему из зрителей был один только Клеммен? В Веннелере на любой мало-мальски большой праздник собирались огромные толпы народа. Пока он был маленьким, Клеммен очень любил подобные торжества.

А здесь — словно никого это не касается. А может, так оно и есть? Но себя Клеммен не считал праздным зевакой: как ему казалось, реши Меорн, что присутствие наблюдателя излишне, дал бы знать.

Как только солнце подползло к линии горизонта, стало понятно, что Камень всё-таки не обделён вниманием. Посетители пошли сплошной волной...

Окраина Меорна, Лето 52, 435 Д., вечер

В конце концов я сделал вид, что погружён в медитацию — мало ли за чем приходят люди к Камню! Замер неподвижно, погрузился в себя — и все перестали обращать на меня внимание. Вроде бы и так не принято замечать присутствия посторонних, но… Те, кто приходили к Меорну с просьбами или жалобами, делали всё, чтобы их никто не мог услышать.

Я и не старался ничего услышать. К Камню принято подходить вплотную, кланяться (или становиться на колени), тихонько говорить, прикоснувшись рукой. Удивительно, как прикосновениями Камень ещё не стёрли в пыль. Частенько оставляли подношения — цветы, пустые раковины, камушки, веточки. Куда всё это исчезает — не имею представления. Судя по обилию подношений, уборкой круга валунов нужно заниматься всерьёз. Вот и увижу, кто тут наводит порядок.

Если не засну.

Единственным посетителем, который мне запомнился, был мальчик лет трёх; пока его мать обращалась к Камню, он подошёл ко мне и принялся дёргать за правую штанину. Поняв, что я не собираюсь замечать его присутствия, малыш попытался обойти валун, чтобы встретиться со мной взглядом. Никогда бы не подумал, что столь малолетние дети могут быть так молчаливы и серьёзны! Мне стоило немалых трудов ни разу не улыбнуться. К моему облегчению, мать отвела своё чадо в сторону: ребёнку очень понравился килиан на моём левом локте и оставить «игрушку» в покое он никак не желал.

Во всём остальном было по-прежнему скучно; когда я увидел длинную процессию (судя по всему, свадебную), устроил себе второй перерыв. Внутри валунов всё равно было бы слишком людно. А я тем временем позволил себе чашечку кофе из «вечного» термоса и перекусил. Великие боги, ну и зверский же был аппетит! Ну да, на свежем воздухе ведь.

После того, как процессия ушла, никакого мусора внутри круга не осталось. Ещё больше цветов, ещё больше ягод и фруктов, но ничего более. Хорошо, когда люди в состоянии так бережно обращаться со своим прошлым. Хотя Меорн стал легендой, привычкой, нежели осязаемой, одушевлённой частью реальности, никто не торопился окончательно отправить его в небытие.

Долго-долго сидел я, пока солнце не опустилось за горизонт.

Тогда-то и началось самое интересное.

Окраина Меорна, Лето 52, 435 Д., ночь

Вначале была странная, словно навеянная извне, сонливость. Непереносимая; никакой кофе не смог с ней совладать. Клеммен выпал из реальности на долю секунды и начал падать с валуна; проснулся в тот миг, когда земля открывала свои объятия. Падение, вероятно, не длилось более половины секунды, но отчего-то растянулось настолько, что юноша успел выставить перед собой ладони.

Тут же поднялся, отряхиваясь.

Сон как рукой сняло. Такой кристальной ясности сознания давно не было. Лунный свет был ярким и тёплым; работали, впитывая всё происходящее, все кристаллы. Луна одела Камень в серебристый ореол.

И всё-таки что-то было не так. Клеммен вновь обошёл Камень, стараясь, чтобы килианам было «видно» всё вокруг… но обострённость чувств вряд ли появится в записи. Уже знакомое ощущение — предчувствие чего-то необычного — накатило, не отпуская ни на миг.

Оглушительно стрекотали насекомые.

Тень, едва заметная в слабом лунном освещении, пробежала рядом. Клеммен резко обернулся. Никого.

Неожиданно ему стало страшно. За несколько секунд лёгкое беспокойство переросло в физически ощутимый ужас. Захотелось бежать подальше — бежать, куда глаза глядят.

Но Клеммен остался на месте — и, честно говоря, не оттого, что был так уж храбр. Просто ноги отказались отрываться от земли.

И — стало спокойно. Что бы то ни было, оно прошло. Прошло стороной, оставило в покое, пронеслось мимо… Клеммен отнял от лица трясущиеся ладони, тихо откашлялся. Тишина, сдавившая уши, была не менее неприятной; её хотелось разрушить хоть чем-то.

Внутри круга — пусто.

Только трава. Только валуны. Только Камень. Ни подношений, ни мелкого мусора.

Кто забрал всё это? Клеммен клял себя последними словами… затем понял, что если было хоть что-нибудь, что глаз смог бы увидеть, килианы это запишут.

Он оглянулся. Ветер приутих; и волны, вяло разбегающиеся по зелёному покрову холмов, напомнили о море. Диковинном море, изборождённом выступами и впадинами, по поверхности которых бродил ветер. Иллюзия была настолько сильной, что на миг Клеммен даже услышал плеск воды и крики чаек.

И это прошло. А с запада (где должен находиться спокойно спящий Меорн — город) послышались лёгкие шаги.

Кто-то движется в сторону Камня. Клеммен вздохнул с облегчением. По виду это был глубокий старик — но двигался быстро и уверенно, не выказывая признаков дряхлости. О возрасте говорили лишь борода до пояса да лицо, напоминавшее множеством морщин высохшую сливу.

Старик вошёл внутрь круга, не обращая на Клеммена никакого внимания.

Юноша осторожно вышел из-за камня, стараясь держать вновь пришедшего в поле зрения. Старик извлёк откуда-то пышный белый венок, положил его у основания Камня, склонился над ним…

Клеммену показалось, что он слышит слова, дрожь пробежала по его спине. Он сделал шаг в сторону старика — и заметил, что в правой руке тот держит короткий кривой нож с клинком, выточенным из блестящего, угольно-чёрного материала. А на земле, тщетно пытаясь освободиться, лежал отнюдь не венок.

То был ягнёнок.

— Нет! — воскликнул Клеммен, бросаясь к старику, когда тот, шепча что-то под нос, размахнулся, и…

Клеммен поймал его руку на половине пути; ягнёнок к этому моменту освободился и с жалобным блеянием пустился наутёк. Старик хотел броситься следом, но Клеммен вцепился в него, стараясь вырвать нож. Старик, а сильный, успел подумать Клеммен…

…и упал на траву. Старик бесследно исчез. Да и был ли он? Трава была не примятой, но не приснилось же всё это! В глубине души Клеммену казалось, что поступил он правильно. Меорн не принимал кровавых жертв. Исход так и не свершившегося мрачного ритуала мог быть каким угодно.

— Они всё ещё стараются, — донёсся звучный голос. — Думают, что меня можно изгнать…

Оглянувшись, Клеммен заметил сидевшего на противоположной стороне круга мужчину невысокого роста. Насколько можно было судить в лунном свете, незнакомец был облачён в кожаную куртку очень древнего покроя, в столь же вычурные и грубые (на вид) сапоги и штаны из ткани, переливавшейся всеми цветами радуги там, где на неё падал лунный свет. Лицо скрыто тенью. Голос неизвестного наводил на мысли о прищуренных насмешливых глазах, о пышных усах и множестве морщин, изрезавших лоб.

— У твоих ног — всё, что от него осталось, — нарушил тишину пришелец. Клеммен наклонил голову, вздрогнул. Из-под травы выглянул выбеленный до блеска человеческий череп. Чуть поодаль — россыпь костей, ослепительно белых и отполированных. Нож, тот самый, чуть выщербленный. Содрогнувшись от брезгливости, Клеммен пинком отправил нож за пределы круга. Череп и кости немедленно принялись таять и вскоре бесследно исчезли.

— Ты поступил мудро, — заметил сидящий и Клеммен вновь обернулся. — У тебя есть дом?

Вопрос был настолько неожиданным, что множество вопросов, рвавшихся с языка юноши, тут же вылетели из головы. Он сделал один неуверенный шаг в сторону собеседника.

— Нет, — ответил Клеммен и сам поразился тому, что ответил. Нет дома? Пожалуй, да… А что такое дом? Там, где спишь? Там, где родился? Там, где ощущаешь себя спокойно?

— Не только это, — возразил собеседник, подымаясь на ноги. Странно; пока сидел, он казался низкорослым, а теперь стал на голову выше Клеммена. Сделал шаг в сторону Камня, словно намереваясь быть подальше от Клеммена. — Мой совет: отыщи себе дом. Как можно быстрее. Тогда, возможно, ты успеешь укрыться от непогоды.

Голос его звучал из-за Камня. Испугавшись, что собеседник бесследно исчезнет, Клеммен бегом кинулся вдогонку. Никуда тот не делся; стоял спиной к нему, глядя на три четверти средней луны. На сей раз его одежда светилась всеми цветами радуги. Струйки светящегося тумана стекали с кончиков пальцев и впитывались в траву. Там, куда опускались клочки фосфоресцирующей дымки, заметил Клеммен, тут же распускались крохотные цветы того же цвета. Кто же это? Это… его зовут… имя того, кто говорил, напрочь вылетело из головы.

— Поспеши, — человек повернулся к нему лицом. Это было лицо самого Клеммена. — Никогда больше не встречайся со мной. Запомни, как я выгляжу, избегай меня любой ценой, — а выглядел он странно. Радужные разводы теперь текли по лицу его, по рукам, по всем частям тела и одежды. Лицо его становилось ничуть не похожим на лицо Клеммена, но вызывало смутное ощущение того, что этого человека он видел не один раз.

— Спасибо за помощь, — человек помахал рукой и шагнул к Камню. Тут же радужное свечение прекратилось. Остался только чёрный силуэт — силуэт человека немолодого, утомлённого жизнью, знавшего намного больше того, что нужно для безбедной жизни.

Ещё шаг.

Коснулся ладонью Камня.

Вошёл внутрь Камня (Клеммен раскрыл от изумления рот). Острота чувств немедленно начала пропадать. Клеммен огляделся и осознал, что вот-вот наступит рассвет. Сколько же времени проведено в беседе?

Что-то зашуршало возле самых его ног.

Белка.

Та самая.

Всё-таки я сплю, подумал Клеммен обречённо. Даже если предположить, что белка сошла с ума и отправилась сюда, ей потребовались бы многие недели, чтобы достичь Меорна.

— Это всё, что у меня есть, — он присел на корточки, протягивая зверьку несколько подсохших кусочков хлеба. К его удивлению, белка не обратила на угощение внимания; взамен вскарабкалась по коленям (хорошо, ткань штанов плотная) и, ловко забравшись на плечо, старательно обнюхала лицо.

Проклятие, какие острые когти, подумал Клеммен, стараясь не шевелиться. Если белка перепугается, может причинить нешуточные раны.

Он скосил глаза, встретился с белкой взглядом… и показалось, что в глазницах её не крохотные блестящие бусинки, а кроваво-красные, тлеющие огоньки. Клыки белки выросли до невероятных размеров, вот-вот вопьётся ему в шею…

Разумеется, ничего такого не было. Померещилось.

Белка удовлетворилась обследованием и, соскочив последовательно на колени, руку и ладонь, канула в траву.

Не забыв прихватить один из кусочков хлеба. Когда Клеммен это обнаружил, не смог удержаться от смеха. Вытирая выступившие на глазах слёзы, он посмотрел на левый локоть… и тут же перестал смеяться.

Проверил оба камня, укреплённые на локтях.

Проверил тот, что был на шапочке.

Мертвы. Выключены, невосприимчивы. Когда это случилось? Сам он этого не делал. Как такое могло случиться? Ну и нагоняй будет…

И где белка?

Нет её. Впрочем, поди заметь её в такой густой траве.

Когда солнце выглянуло из-за частых зубьев леса, усталость навалилась на Клеммена. Он не спал целые сутки. Кроме того, предстоит выслушивать недовольного Д.

Венллен, Лето 53, 435 Д., утро

— Всё в порядке, — Д. подозрительно посмотрел на все три камня. — Не беспокойся, я вижу, что ты их не выключал.

— А теперь — спать, — приказал он. — Вот, пока отдохнёшь у меня… поднимешься на третий этаж, — тяжёлый кусочек чёрного камня лёг в ладонь Клеммена. — В городе тебе появляться нельзя. Ни о чём не беспокойся. Все твои вещи уже там.

Я повиновался, словно в тумане. Трудно было представить, что несколько часов назад я был невероятно бодр и готов на всё. Чёрный камень, едва я сдавил его пальцами, открыл передо мной Ворота ; шагнув в них, я оказался в полутёмной зале неизвестного мне замка (неплохо Д. устроился!)…

Всё это я воспринимал урывками. Помню, что поднялся по дальней лестнице на третий этаж, отворил первую попавшуюся дверь и увидел… почти точную копию своей спальни. Кровать! Наконец-то! В камине тлели угли, в комнате было невероятно уютно.

Едва хватило сил раздеться.

Во сне меня преследовали стаи белок, каждая вдвое выше человеческого роста. Глаза у них горели всеми цветами радуги. Завидев меня, гигантские грызуны принимались мчаться в мою сторону, хрипло смеясь на многие голоса…

Где-то под землёй, Лето 54, 435 Д.

Я так и не узнал, где мы находились. Понимал только, что довольно глубоко под землёй. Полкилометра, минимум, а может быть, и километр. Окружающие скалы давят почти физически, заставляя почувствовать глубину, осознать собственную ничтожность. Словно я — муравей в огромном, величиной с дом, заброшенном муравейнике. Под землёй перестаёшь ощущать себя властелином мира.

— Так-так, — послышался голос из темноты. — Ну что же… Очень приятно… очень, очень приятно…

Полумрак вокруг; если закрыть глаза, можно представить себе комнатку, где жарко горит огонь в камине, возле которого я сижу, в кресле, до пояса укутанный пледом. На самом деле я сидел на жёстком и неудобном стуле. Действительно, тепло. Только камина нет.

Не помню, каким образом оказался здесь. Д. провёл меня сквозь Ворота , а портал может вести куда угодно. Хоть на луну. На любую.

Лицо собеседника оставалось в тени; это напомнило видение, случившееся возле Камня. Теперь-то я не сомневаюсь, что видел Меорна, хотя не сохранилось ни одного его изображения. Забавно, правда? У большинства божеств существует много обликов, зачастую известных в мельчайших деталях. А Меорн — бог без лица. Таких немного. Меорн — местное божество, не имеющее силы за пределами владений города, названного в его честь.

Да, это так, но… Но во славу Меорна проводятся праздники; к Нему спешат, чтобы стало легче на душе… не зря, наверное. Иначе не ходили бы! Что же он хотел сказать мне? Непростой вопрос. Боги избегают открывать будущее, не любят говорить простыми словами. Есть несколько предположений, отчего. Но лучше не ломать голову над тем, почему , а подумать, с какой целью .

…Я очнулся от воспоминаний неожиданно. Понял, что ко мне обращаются. И не кто-нибудь, а один из тех двух мастеров, которые были в состоянии полностью менять облик любого из живущих на Ралионе. Во всех аспектах. Навсегда. Признаться, я в это мало верил в тот момент.

— Расскажите о своих друзьях, — услышал я из темноты и услышал звук, напоминавший звяканье металла о металл. Мне отчего-то померещились хирургические ножи, иглы и прочие орудия пыток, которые по недоразумению называются врачебными инструментами.

Впрочем, когда его ладонь прикоснулась к моему лицу, в ней ничего не оказалось.

— Расскажите о ваших друзьях, — повторил мастер. — Не надо напрягаться. Больно не будет, обещаю.

— Я не очень хорошо её знаю, — начал я, совершенно не представляя, что собираюсь сказать. — Честно говоря, не знаю, могу ли надеяться на то, что мы друзья. Но, кроме неё нет людей, ради которых…

Слова произносились словно сами собой. Я ещё подумал, что напрасно беспокоюсь. В конце концов, что он может знать обо мне? Я ведь могу рассказать всё, что угодно. Но в том-то и беда, что я не мог позволить себе рассказать что угодно об Андари. Хорошо ещё, не произнёс её имя…

Всё это время мастер ходил вокруг меня, изредка прикасаясь к моему лицу то пальцами, то тампонами, смоченными травяными настоями (судя по запаху), то чем-то холодным и металлическим. Больно не было; лишь немного стягивало кожу в тех местах, на которые попадал настой. Признаться, я не ощущал, что моя внешность меняется. Всё походило на розыгрыш.

— Расскажите о ваших родителях, — попросил мастер, когда стало ясно, что об Андари я не скажу более ни слова. Я вздрогнул, заслышав эти слова, и он тут же добавил: — То, что сочтёте возможным. Вам нельзя молчать. Рассказывайте. Не хотите о родителях — говорите о ком угодно.

Сказано было столь категорично, что я подчинился.

— Вот так, — произнёс он удовлетворённо, и в комнатке стало светло.

В комнатке! То оказался зал: каменные своды встречались в пятнадцати метрах над головой, а до ближайшей стены было не менее сорока шагов. Как же так? Я точно помню — когда приоткрылась дверь, то я не сделал и пяти шагов, как наткнулся на тот самый стул, на котором сижу.

Теперь я увидел самого Мастера. Имени своего он не называл, и это не казалось обидным (хотя моё-то ему известно). Он оказался человеком с бледной, почти прозрачной кожей и такими же белёсыми волосами. Похож на растение, выросшее и чудом выжившие в полной темноте. Так, наверное, и было — человеку не положено жить под землёй.

Он носил очки. Массивные, с непроницаемыми чёрными стёклами. Мастер улыбнулся (отвести взгляд от его лица было трудно) и жестом велел встать.

— Повернитесь, — добавил он. Я повиновался… кстати, куда делся стул, с которого я только что встал? И и один из индикаторов никак не сообщил о магии. Включая треугольник. Я по-прежнему не замечал его присутствия, как и в ту ночь, у Камня.

Я рискнул посмотреть на собственные ладони. Ничего не изменилось. Прикоснулся к лицу… к носу, щекам, к ушам, чтоб их… Ничего не изменилось!

— Ничего не понимаю, — произнёс я совершенно искренне.

— Так и должно быть, — ответил Мастер, усаживаясь в неведомо откуда взявшееся кресло. — Вы сами увидите изменения в последнюю очередь. Сейчас пройдите вон за ту дверь, в Солнечную комнату. Там разденетесь и постоите минут пятнадцать.

— Погодите… совсем раздеться?

— Совсем. И закрыть глаза. Свет будет очень ярким.

— А как я узнаю, сколько времени прошло?

— Досчитайте до тысячи, — посоветовал Мастер, отъезжая вместе с креслом в сторону. — Этого должно хватить.

В Солнечной комнате было поначалу не так уж светло. Свет исходил с потолка — тот был поближе, чем в зале, и оказался идеально отполированным. Свет постепенно усиливался; Клеммен, глядя вниз и щурясь, торопливо снял с себя одежду, завернул все «безделушки» в рубашку — : вдруг не переносят такой яркости! Замер, нерешительно прикоснувшись к треугольнику.

Тот сниматься не желал. Не то чтобы замок закапризничал — его просто не стало. Клеммен с ошарашенным видом пропустил всю цепочку перед глазами (пришлось изрядно скосить глаза) — ничего!

Ну и ладно. Свет становился непереносимым; даже с закрытыми глазами «смотреть» вверх было неприятно. Давление света было почти физическим: Клеммену показалось, что если он попытается подпрыгнуть, то ощутит горячую волну, прижимающую к полу.

Один… два… Думать во время счёта получилось не сразу. Клеммен испытывал не очень приятное ощущение того, что висит неподвижно в воздухе; сделай он шаг — тут же упадёт вниз, в холодную и ревущую ветрами бездну. Сто двадцать три… сто двадцать четыре… он переступил босыми ногами несколько раз. Непонятно, из чего сделан пол: через короткие неуловимые мгновения он переставал ощущаться. Ни его поверхность, ни его температура — ничто не напоминало о том, что под ногами опора. Давление света становилось всё более сильным… но свет был холодным. Жар ему приписывало воображение.

Четыреста шестьдесят один… Как странно! Ведь треугольник действительно не отреагировал ни на старика у Камня, ни на загадочного человека (Меорна?)… Отчего? Похоже, впереди неприятности, подумал Клеммен с неожиданной мрачностью. Будь оно всё проклято, мои отношения с Андари никого не касаются! Раз все такие всевидящие, пусть довольствуются тем, что узнают сами. А пункт четвёртый… в печку его, вместе со всеми остальными.

Семьсот сорок три… Злость пришла и ушла. Теперь, когда она ушла, вспышка показалась иррациональной, глупой по своей сути. В конце концов, Клеммен давно уже — и сознательно — не признаёт правил. Он решил всё в тот момент, когда застегнул треугольник на шее до того, как показать Д.

Семьсот восемьдесят два. Полное имя Кинисс — Кинисс Аугари анс Шалир. С родовым именем вышла небольшая неприятность: одно из меньших (ныне), а некогда великих воплощений Владычицы Смерти также носит имя Шалир. Д. предупредил, чтобы Клеммен ни за какие сокровища мира не вздумал расспрашивать Кинисс об этом совпадении. И добавил, что, по современным правилам произношения, Шалир, Насылающая Кошмары, она же Тёмная, должна называться Шалийр… Да. Подобные совпадения вряд ли улучшают репутацию Хансса среди Людей…

Восемьсот девяносто три… Чем дальше, тем труднее считать. Время словно нарочно замедляло свой ход; так я никогда до тысячи не доберусь, подумал Клеммен с ужасом. Выйти раньше? Ну уж нет! Надо выдержать эту пытку. Собственно, ничего неприятного не ощущалось, но что-то внутри рвалось наружу, протестовало против того, чтобы стоять на месте; ощущалось, словно непереносимый зуд во всём теле. Девятьсот тринадцать… До чего хочется пошевелиться!

Добравшись до девятисот семидесяти, он понял, что желание пошевелиться становится нестерпимым. Бороться с самим собой — труднее всего. Никакие мысли-отвлечения не действовали; перед глазами стояли только пылающие цифры, медленно приближающиеся к заветному числу, а кто-то незнакомый, живущий внутри Клеммена кричал, дёргался и требовал от соседа по телу, чтобы тот немедленно убрался из этого проклятого места, прекратил издеваться над самим собой…

Тысяча.

Клеммен сглотнул, приоткрыл глаза. Свет был совсем не ярким. Ненгор пошевелился и понял, что стоит, зажимая руками уши.

Осторожно отнял ладони от головы. Никаких признаков Клеммена-второго. Или «первого»?

Интересно, он что-нибудь говорил? Кричал?

Ощущая необыкновенную лёгкость, Клеммен оделся и осторожно приоткрыл массивную дверь.

За ней была небольшая комнатка; у стола стояло два кресла. В одном из них, откинув голову на спинку, сидел Мастер.

У него был вид смертельно уставшего человека.

— Заходите, — произнёс он, усаживаясь прямо. Выражение усталости немедленно исчезло. Он даже улыбнулся — и улыбка не казалась вымученной. — Несколько слов на прощание.

— Никаких зеркал, — произнёс Мастер, уставившись чёрными стёклами в лицо своего клиента. — Первые три дня ни в коем случае нельзя смотреться в зеркало. Я дам вам тёмные очки; носите, не снимая. Помните: никаких отражений.

— Именно в зеркало? — спросил Клеммен почти робко. Он по-прежнему не ощущал себя «новым человеком».

— В зеркало, в воду… в глаза собеседника. Никаких отражений. Пройдёт три дня — пожалуйста. До того момента, если дорог рассудок — никаких отражений. — Мастер протянул руку, открыл ящик стола, протянул Клеммену чёрные очки. Едва юноша прикоснулся к ним, как тут же отозвались (звуком, неслышным для окружающих) все пять индикаторов, вздрогнул треугольник на шее. Магия, да ещё какая!

Смотреть сквозь них было странно… казалось, что не стало ни капельки темнее. Хотя снаружи стёкла казались непрозрачными.

Клеммен поднял глаза на Мастера, вздрогнул. Теперь он видел его глаза — вернее, видел, что глаз у того нет. Впрочем, и это неверно. В глазницах сидящего напротив невозможно было различить глазного яблока. Ровная, чуть выпуклая белая поверхность. Юноша поёжился. Понятно, почему он не снимает очков…

— Ага, — произнёс Мастер, как показалось Клеммену — не без удовольствия. — На самом деле я не слеп, как вам показалось. Но раз вы увидели, значит, мои труды не пропали напрасно. — Он встал.

Клеммен понял, что пора прощаться.

— Скажите, — осмелился он спросить у вежливо улыбающегося Мастера, — а изменить у вас внешность — это правда очень дорого?

Мастер чуть нахмурился и Клеммен тут же пожалел, что не придержал язык.

— В каком-то смысле да, — ответил Мастер, улыбка вновь вернулась на его лицо. — Если я откажусь это делать, переубедить меня не удастся.

— А можно спросить, почему вы согласились?

— Можно, — Мастер вздохнул. — Я вижу: вас ожидают серьёзные неприятности. В вашем прежнем облике от них не скрыться. А в новом, может быть, удастся перехитрить судьбу.

Лучше бы я не спрашивал, вновь подумал Клеммен.

— Вряд ли мы увидимся снова, — Мастер взмахнул рукой и в одной из стен открылся проход, являя взгляду Ворота . — Удачи. Передавайте привет вашей подруге… kandare hannel …

Последние слова Клеммен услышал, уже входя в Ворота; тысячи новых вопросов тут же возникли в голове. Откуда Мастер её знает? Неужели он — тоже ольт? Зачем хочет передать ей эти слова? Что…

— С возвращением! — услышал он и усилием воли отогнал вопросы, получить ответы на которые уже не удастся. — Гениально. Отличная работа. Поверь на слово.

Д. и Кинисс смотрели на Клеммена с недоверием. Юноша стоял в полумраке кабинета, который занимала рептилия. Начальники обошли вокруг него, рассматривая — точно породистого коня, которого собираются купить. Снимать чёрные очки Клеммен не стал.

— Гениально, — повторил Д. и несколько раз хлопнул в ладоши.

— Да, наверное, — согласилась Кинисс. — Клеммен, у меня к тебе небольшая просьба.

— Слушаю, сайант.

— Постарайся больше не умирать. По крайней мере, не соглашайся на «воскрешение», подобное этому.

— Послушай, Кинисс… — начал было Д., но ему не дали договорить.

— Ты действительно стал другим человеком, — продолжала хансса. Ни тени улыбки не было ни на её лице, ни в глазах, ни в интонации. — Совсем другим. Поверь, ты постепенно изменишься внутренне — так, что от прежнего Клеммена останется лишь часть. Ещё одна такая «смерть» — и ты потеряешь себя, потеряешь совсем.

Она вышла из комнаты, а Д. только развёл руками.

Клеммен довольно долго смотрел на дверь, в которую вышла рептилия, после чего повернул голову в сторону Д.

— Это правда? — спросил он ровным голосом.

— За всё нужно платить, — ответил Д. неохотно. — В этом она права.

Клеммен кивнул и инцидент был исчерпан. Однако на душе было неспокойно.

— Завтра перебираешься в Аннвеланд, — произнёс Д. из-за его спины. — Там будет твой дом; в Венллене будешь появляться только у нас в конторе. Пусть всё успокоится. Кстати, все трое не раз справлялись о тебе, пока ты был у… — он замолчал.

— Ясно, — ответил Клеммен. — Ну хорошо. Со своими личными делами я разберусь сам, договорились?

И, не дожидаясь ответа, направился к уже открытому для него порталу.

Не забыть передать привет. «Kandare hannel» — «доброго здоровья и удачи». Так обращаются к давним знакомым.

Ну и дела…

Аннвеланд, Лето 58, 435 Д., 7-й час

Собственно, Аннвеланд нельзя назвать городом. Городком разве что. Расположенный в пятистах километрах южнее Венллена, он остаётся местом, не избалованным цивилизацией. Здесь выращивают лекарственные травы; вокруг простираются заповедные леса, охотиться там никому не дозволено. Но — никаких лесников и подобных им не требуется.

С нарушителями разбирается лично Хранительница. Или её грозная Сестра… не знаю, кого следует бояться больше. Их самих я, наверное, не видел, а священных животных — неоднократно.

Совсем недавно я думал, что о богах говорят лишь затем, чтобы скрыть незнание окружающего мира. Когда нечем что-нибудь объяснить. И — вот, пожалуйста, с божествами можно встретиться буквально каждый день. И не только с Хранительницей: здесь бывают все. Все . Хоть бы глазком увидеть Великого Дракона, хоть раз… Странное это место… мимо проедешь — можешь не заметить. Но если остановишься, никогда уже не забудешь. А кажется таким маленьким, затерянным, неприметным участком суши.

Мне здесь понравилось. Законы и обычаи другие, на чужаков особенно не косятся (к местным травникам приезжает немало желающих излечиться), охотой я не занимаюсь. По лесу хожу — да, конечно. А чем тут ещё заниматься? Вчера меня рысь сопровождала — на почтительном расстоянии. Не знаю, рысь или Рысь — ошейника я не разглядел, близко она не подошла. Не подманивать же — у богов характер непредсказуемый, вдруг, обидится за подобное обращение со священными животными. От пристального взгляда становилось не по себе, но вскоре я привык. Боги избрали это место на Ралионе, чтобы «лично» появляться, и кто я такой, чтобы лишать их этого права?

Не поэтому ли меня поселили именно здесь? Там, где часто появляются божества, никто не отважится на магические (и им подобные) виды слежки — не помогут.

Д. передал материалы по Камню и частично расшифрованные записи. Кристаллы зафиксировали и старика, и того, кого я принял за Меорна… вот только нашего с ним разговора не было. Вернее, не было ни одной реплики моего собеседника.

Мои слова — прекрасно слышны.

— Разговаривал мысленно, — пожал плечами Д. — Это они любят. Тебе большая благодарность от Академии — они давно точат зубы на Меорна. Старик показывается далеко не всем. Отдыхай… скоро ещё один визит.

Это я и сам знаю. Память вновь работает, как часы. Следующее «дежурство» — 60-го числа. И — где бы вы думали? — в Доме!

Не знаю, радоваться или огорчаться. Пока — вообще выкинуть из головы. Три дня после «переделки внешности» прошли благополучно. Сегодня утром я рискнул заглянуть в зеркало.

Мама дорогая!

Действительно, не я. Точнее, не совсем я. Во многом отражение походило на меня «прежнего», но молодой человек по ту сторону стекла был куда симпатичнее. На вид — чуть старше шестнадцати. И не было этих дурацких оттопыренных ушей. Я прикоснулся к ним пальцами — не понять, то ли действительно стали нормальными, то ли кажется…

Если окружающие видят то же, что и я в зеркале, какая разница?

Когда я обернулся, чтобы положить чёрные очки в сумку — передать Д. — их уже не было.

Вот так. Действительно, Мастер — во всём.

Оннд, Лето 59, 435 Д., полдень

Трудно было сказать, что заставило его появиться здесь.

Вероятно, желание покопаться в библиотеке. Дома (в Аннвеланде) Клеммен сделал зарисовки ножа, изображение которого запечатлелось в килиане — ножа, которым старик хотел принести жертву.

Подобными ножами пользуются во многих культах; в некоторых из них (где кровавые жертвы практикуют редко или уже не практикуют), это орудие зачастую уничтожается по завершении ритуала. В других (в культах Хаоса — особенно), нож используется многократно; культовая ценность его раз от раза возрастает.

Нож, который видел Клеммен, был покрыт множеством зазубрин, производил впечатление очень древнего предмета. Жаль, не удалось отыскать его — место, куда Клеммен выбросил нож, запечатлелось, но ножа там не нашли. По записи можно было сделать вывод: нож обладал исключительно мощным культовым значением. Что сказал Меорн? «Пытаются изгнать меня»? Вот чего не хватало — вмешиваться в противостояние культов. Не то что костей не соберёшь: вообще вычеркнут из истории. Как и не было.

Словом, в очередной раз отыскал знание, обладание которым не радует.

Когда Клеммен вышел на центральную площадь, старик, нож и всё прочее вылетели из головы. Город показался новым … словно возник несколько минут назад — чистый, сверкающий, безлюдный. Свет, отражавшийся от стёкол и металла, ослеплял. Клеммен крепко зажмурился; когда открыл глаза, всё было как прежде.

Что-то случилось. С кем? С ним самим, или с окружающим миром?

Ноги сами собой привели в западные Торговые ряды, где можно приобрести всё, что только продаётся в мире. Сам не зная, чего он хочет, Клеммен принялся бродить по рядам. Ощущение «сверкающего мира», недавно пережитое, накатывало ещё и ещё. Всякий раз принося сильное сердцебиение и абсолютно ясное состояние ума. В последний раз Клеммена толкнула проезжавшая повозка, и возница обругал за то, «что стоит, выпучив глаза, на самой дороге». Продолжая улыбаться, Клеммен послушно отошёл в сторону и вздрогнул.

Встряски, пережитые за последние несколько дней, полностью вернули его в форму. Действовал он автоматически. Неторопливо отвернувшись, поискал во внутреннем кармане запасной килиан и, «оживив» его (камень вмонтирован в дешёвый на вид перстень), несколько раз прошёл мимо прилавка, всякий раз глядя в сторону.

Возле прилавка стоял старик.

Тот самый. Или брат-близнец того , из ночного видения.

Старик, если и узнал ненгора, виду не подал. Ножа видно не было (да и каким надо быть идиотом, чтобы носить подобное открыто!). Рядом со стариком переминался с ноги на ногу ослик. С поклажей.

Старик покупал зеркало.

Зеркал продавалось великое множество — обычные и магические, металлические и стеклянные, плоские и не только, во всевозможных рамках, разных размеров и форм. Старик долго приценивался к небольшому зеркалу в изящной восьмиугольной рамке и, в конце концов, договорился. Убедившись, что старик «запечатлён», Клеммен «усыпил» зрячий камень. Проверил, что слежки нет, покинул ряды.

Несколько минут спустя, уединившись в крошечном кафе, он вызвал Д.

— Не понимаю, чем он тебя заинтересовал, — ответил Д., выслушав ученика. — Ну ладно. Если считаешь необходимым, установим наблюдение. Ответственность возлагается на тебя.

На том и договорились.

Я поступил правильно, подумал отчего-то Клеммен. Торопливо покончил с едой (вкуса он почти не ощущал), направился прямиком к Порталу.

Вскоре он был дома и до самого утра никуда не отлучался.

Паррантин, Лето 60, 435 Д., 5-й час

Издалека Дом кажется крепостью, упорно отстаивающей свободу; цитаделью, неприступной и грозной. Ничто не бывает вечным, но, даже зная это, люди не перестают возводить крепости, противостоящие времени.

Смотритель вручил карту Дома (секретную карту, позволяющую быстро отыскать выход из любой области страшноватого сооружения) и вежливо попросил извинить — дела, мол, поговорим позже. Интересно, когда он спит? Я явился к нему ночью, а он принял меня, не моргнув и глазом.

Саму территорию Оазиса обойти нетрудно. Имеется несколько приметных точек: «хижина» Смотрителя, холмик (из которого извлекли обломки того самого меча), ныне сухой и мрачный фонтан (из него уже не бьёт целебный источник), величественный сиарх и огромный, отполированный многими прикосновениями кусок гранита — возможно, из Скрытого Дома.

После краткого обхода (Оазис теперь пустынен и молчалив), Клеммен уселся под стволом каменного дуба, потёр глаза. Всё ещё хотелось спать. Не стоило долго читать на ночь…

На жёсткой неподатливой коре этого сиарха вырезаны вертикальные и горизонтальные чёрточки — узким кольцом шириной в полметра, на расстоянии ладони от земли. Клеммен давно заметил их и спросил у Д., не пытался ли кто-нибудь дешифровать знаки. Очень похоже на надпись.

— Пробовали, — Д. указал на штрихи, сильнее всего напоминающие буквы. — Где-то здесь различима надпись: «Я не знаю, что…» И всё. Чьи-то глупые выходки. Вот, полный разворот ствола. Сиди да любуйся, если интересно…

— Глупые выходки? — не понял Клеммен. — Очень настойчивый глупец. Сколько нужно усилий, чтобы прорезать хотя бы одну чёрточку?

— Они не вырезаны, — Д. указал пальцем на самую широкую полоску. — С механическими травмами сиарх справляется за несколько недель. Напрасный труд: всё заплывёт так, что и под увеличением не обнаружить.

— Магия?

— Сиарх , — терпеливо пояснил Д., — полностью поглощает естественные силовые линии. Всё равно, что выливать в пустыне воду прямо в песок. Возможно, когда-нибудь получится озеро, но не хватит ни воды, ни терпения.

— Так уж не хватит?

Д. внимательно посмотрел ему в глаза.

— У кого может хватить, подобными опытами не занимаются, поверь мне. Смысл тратить силы подобным образом? Словом, линии нанесены не механически.

— Но тогда… — у Клеммена сразу же пересохло во рту. — Получается, что нам неизвестны способы оставить такие отметины на стволе?

— Верно.

— Сколь же этим знакам?

— Около пятнадцати тысяч лет.

— Невозможно! Сиарх никогда не перестаёт расти! А знаки находятся у самой земли!

Д. развёл руками.

— В мире множество вещей, понять которые мы пока не в состоянии. У тебя есть предположение?

Не было.

— Пятнадцать тысяч лет, — тихо произнёс Клеммен, прикасаясь рукой к прочной, как сталь, коре дуба. Коснулся вертикальной линии, ощупал её сглаженные кромки. — Кто написал это? Для кого?

«Всё на свете есть знание, записанное тайным языком», вспомнил он слова одного их мистических трактатов. «Оно может сохраниться сотни веков, а погибнуть по нелепой случайности».

Случайности! В мире не бывает случайностей. Клеммен обошёл ствол (обхватить который могли, в лучшем случае, двенадцать человек), вглядываясь в пляску линий перед глазами. Чуда не случилось, линии не выстроились ни в какую надпись. Глупо ожидать, что выйдет надпись. Многие уже делали такие опыты, куда более профессионально. Новичкам везёт, но не всегда и не везде.

Клеммен оглянулся. От дверей Хижины ко входу в Дом шёл молодой человек, в походном костюме — в таких путешествуют по горам или рекам. Лёгкие, прочные, прекрасно защищающие от непогоды… Д. никогда не позволяет облачаться в такие. Почему — не объясняет. А кожаная одежда, в которую принято одеваться агентам Бюро, помимо специфического внешнего вида, который она придаёт владельцу, не очень удобна, прямо скажем.

Выждав минуту, Клеммен в последний раз взглянул на невразумительный орнамент на стволе древнего дерева и тоже направился к двери.

Если что-то и случится, то внутри Дома. Снаружи, если не считать сиарха , не осталось места, наблюдать за которым имело бы смысл. А сиарх … можно потратить многие века, чтобы дождаться времени его цветения, можно выслеживать продолжателей архаичных традиций, что устраивают встречи у переживших свою эпоху великанов… Но дождаться «магических флуктуаций» (Д; обожает длинные слова) — бесполезно. Вода в песке… Тут даже Сумерек мало. Чтобы сиарх отозвался на внешние события, необходима катастрофа помощнее.

А если Д. не узнал именно о такой катастрофе? Клеммен поёжился от такой мысли. Да нет, вряд ли его начальник станет хладнокровно посылать на смерть собственного ученика. То, что могло бы вызвать ответ у великана-дуба, вряд ли пошло бы на пользу такой тщедушной букашке, как человек…

Дверь за спиной захлопнулась, юноша ощутил жидкое движение чуть ниже шеи.

Треугольник. Он вновь проснулся. Сейчас некогда им любоваться — надо пройти по наиболее «шумным» магические местам Дома и записать всё, что там произойдёт.

Дом, Лето 60, 435 Д., 9-й час

Внутри оказалось не так уж страшно. Побродив десяток минут по сумрачным коридорам (иногда прислушиваясь к зловещим звукам, доносящимся из-за дверей), я отыскал комнату поспокойнее (походила на столовую, давно забытую и несколько лет не убиравшуюся). Устроившись за столом почище, позавтракал. По давно и прочно въевшейся привычке после меня остались только следы в пыли — ни крошек, ни бумажек, ничего. Всё-таки Д. специалист. Насчёт меня он далеко не всё договаривает, но готовит к профессии превосходно.

Хотя бы потому, что я сумел заподозрить, что он чего-то не договаривает. Возможно, что это знание — одно из тех, что убивают. Может быть, не хочет пугать меня: в конце концов, хоть я и умею много разного, жизненного опыта маловато.

Да и помогает мне пока что везение.

За спиной что-то прошелестело, я медленно обернулся. Клочок бумаги катился по полу, подгоняемый внезапно проснувшимся сквозняком. Дом — не более чем множество постоянно меняющихся декораций. Если знать, что здесь всё «неестественно», что многие здешние «чудеса и ужасы» можно включать и выключать — то бояться нечего. В том смысле, что можно смело встретить всё, что угодно, без колебаний. Разумеется, декорации могут быть и опасными, и смертоносными. Ведь, если на тебя что-то падает, лучше вовремя отскочить, а потом уже радоваться, что это была иллюзия.

Хотя Дом не поощряет любопытство. Интересно, конечно, что это за бумажный комок там катается, но пусть себе катается. Меня это не касается. На всякий случай я обратил «взгляд» одного из килианов в сторону комка бумаги (застрявшего в углу комнаты) и направился к выходу.

За моей спиной с неприятным треском развалился на части стол, обдав всё вокруг волнами мелкой отвратительной пыли.

…Я миновал сумрачное помещение — каменный мешок, куда спускались хлипкие на вид железные лестницы. Там, внизу, есть «доска объявлений». Часть стены. Если на ней что-нибудь написать — мелом, например — то вскоре возникает ответ. Д. рассказывал о заблудившемся в Доме бедолаге, который устроил себе «жильё» у этой «доски» и только поэтому сохранил рассудок. Печальная история, хоть и со счастливым концом… Про Дом известно много куда более страшных историй.

Когда я остановился (думал по пути о каких-то пустяках), то обнаружил, что стою возле той самой двери. За которой — пыльный зал, кровать и неведомо что, на ней лежащее. Интересно, чего это авторы Дома так полюбили пыль?

Мне стало страшно. Очень страшно. Припомнилось чудовище, встретившее меня в Скрытом Доме — во сне. Одно из тех видений, что могут свести с ума, отвлечься от которых не удаётся.

Представил, как оно с шуршанием сползает с кровати, оставляя на ней пригоршни чешуи, осыпающейся с его высохшего тела.

Ковыляет к двери.

Останавливается за ней, прислушиваясь к моему дыханию, и ждёт…

Время шло, а страх не унимался. Если бы кто-нибудь меня в этот момент окликнул, на том моя история и закончилась бы. Когда я смог оторваться от двери (из-за которой не доносилось ни звука), то обнаружил, что весь взмок, что ладони у меня отчаянно трясутся.

Тут-то это и случилось со мной. В первый раз.

Очертания стен сдвинулись, поплыли… мне показалось, что происходит землетрясение, я прислонился к стене, опираясь о неё руками. Всё стало грубым, корявым, царапающим взгляд. Словами это не передать — становилось неприятно смотреть на окружающие предметы, всё казалось ветхим, ненадёжным, некрасивым. Последнее слово — наиболее правильное, хотя и оно передаёт только часть того, что я испытал.

Наверное, это длилось не очень долго. Я обнаружил, что стою, прислонившись к самой обычной стене Дома, что окружающее уже не ранит взгляда.

Повернулся к двери и распахнул её. Ведь внутри нет ничего, что могло бы мне повредить, верно?

Верно.

Кровать по-прежнему стояла, отгороженная ширмой, я заглянул за неё. Всё то же. Никаких чудовищ, следов, горстей праха. Сон есть сон.

Осмотрел комнату и вышел вон. Хорошо, что килианы не запишут моих ощущений — страх есть страх. Никому не хочется показывать, что напуган. И неважно, чего испугался.

…Думая так, Клеммен удалился прочь по коридору.

В комнате с кроватью лёгкая, высохшая рука отодвинула ширму.

Спустя короткое время вновь задёрнула её.

Слабый скрип послышался из глубин кровати, когда что-то не очень тяжёлое медленно опустилось на неё.

И комната вновь оказалась пустой.

Дом, Лето 60, 435 Д., 11-й час

Клеммен не вполне осознавал, отчего так быстро летит время. Вроде бы после «опочивальни» он посетил всего три других «громких» места, где случались разнообразные (и неприятные) сюрпризы, но это не должно было занять так много времени.

Но заняло. Несколько раз он едва не натыкался на искателя приключений, вошедшего в Дом за несколько минут до самого Клеммена. Один раз ненгор едва удержался от того, чтобы не окликнуть «коллегу», оставаясь в полутьме соседнего коридора — но вспомнил самого себя, дрожащего у стены, и передумал.

Судя по виду «путешественника» — студента (на одежде виднелся значок Академии), у него и так достаточно хлопот.

Иначе бы не озирался с затравленным видом.

Сверившись с планом, Клеммен понял, что самые «громкие» места он обошёл. Всё тихо. В этот момент послышался тихий скрип за стеной.

Медленно, бесконечно медленно, юноша повернул голову.

Позади, прямо посреди гладкой недавно стены, отворилась дверь. Из щели толщиной в полпальца тянуло сухой прохладой. Дверь постояла… и закрылась вновь. Сквозняк. Странная комната — на карте не отмечена.

Впрочем, в Доме есть комнаты «блуждающие». Наткнуться на такие — невероятная удача. Для тех, конечно, кто входит сюда ради острых ощущений.

Ну что ж, вперёд. Может быть, хоть здесь случится что-нибудь интересное.

Студент, похоже, не обратил внимания на скрип. Дом служит своеобразным тестом по магическому ориентированию: дают вполне конкретные задания — отыскать такое-то помещение, сделать в нём то-то и то-то. Тот, кто будет отвлекаться на что-то другое, быстро выйдет из игры. Хорошо ещё, что на кладбище из Дома попадают исключительно редко. А вот в лечебницу для душевнобольных — случается. Не навсегда, конечно. С некоторых пор там действительно лечат.

Убедившись, что шаги студента затихли за поворотом, ненгор вздохнул, проверил на ощупь, что все кристаллы «живы» и бесшумно направился к двери.

За ней было достаточно странное помещение.

Хотя бы тем, что в нём было окно. В местные окна выглядывать, в общем-то, не стоит. Порой там можно увидеть такое, что у человека нестойкого повреждается рассудок. Но страшные истории на Клеммена никогда не действовали так, как ожидали родители — не пугали всерьёз. А в Доме что? Иллюзии. Если будет что-нибудь опасное, охранные детекторы дадут знать. А они даже не пискнули…

Пол здесь был каменным. Мозаичным. Шестиугольные плитки трёх разных цветов сплетались угловатыми змеями; наступать на них было боязно: поверхность плиток и в самом деле походила на мелкую чешую.

Посреди комнаты валялись три деревянных ящика.

Открывали их сравнительно недавно; запах древесины ощущался на расстоянии десятка шагов.

Зеркало на дальней стене.

И окно на той, что слева.

Клеммен опасливо обвёл взглядом пол, потолок (с которого уныло свисал обросший паутиной шар-светильник) и, подойдя к шару, попытался «включить свет».

Как обычно, лёгким щелчком и секундной концентрацией внимания.

Ничего не произошло.

Свет продолжал струиться в комнату из приоткрытой двери и из окна. Свет из окна был синеватым, бледным, каким-то зимним. Ну нет. В окно мы глядеть пока не станем, а стоит ли глядеть в зеркало? Клеммен прикрыл глаза, сосредотачиваясь на охранных «безделушках». Молчат. Треугольник на шее — тоже. Не шевелится, не наливается тяжестью.

Стоя на месте, Клеммен медленно повернулся кругом. Прошёл мимо окна — запишется всё, что есть «по ту сторону». Пусть Д. будет доволен. Понятно, что подобные дежурства — задача рутинная. Хоть и не очень уж частая. Отчего дежурство всегда поручают новичкам? Оттого, что внимание не успело притупиться?

Кто-то кашлянул за спиной.

Во все мускулы Клеммена кто-то всадил раскалённые серебряные иглы.

Он резко повернулся, готовый обороняться, звать на помощь, убегать. Никого. Однако звук кашля — в этой густой, звенящей тишине… Почудилось?

— Ты, что ли? — шепнул Клеммен, глядя в глаза отражения. Отражение столь же пристально всматривалось в глубины его взгляда. Обычное отражение.

Шаг в сторону зеркала.

Такой же Клеммен. Все «безделушки» молчат. Безопасно, Клеммен, успокойся. Всё безопасно. Расстегни верхнюю пуговицу, если трудно дышать. Клеммен расстегнул верхнюю пуговицу рубашки…

Треугольник в зеркале не отразился.

Клеммен вначале не поверил этому.

Вытащив треугольник наружу, убедился, что тот не желает отражаться. Никак. Всё остальное… вот забавно! Он улыбнулся — отражение, столь же робко, улыбнулось в ответ.

Что-то шевельнулось в зеркале. В окне по ту сторону зеркала. Клеммен повернул голову и похолодел.

За окном стоял высокий улыбающийся человек. Волосы его были красно-оранжево-зелёными; лицо — от синего до зелёного, жуткое, трупное; кисти рук — почти чёрные. Одежда серая. Человек помахал рукой.

Отражение повернулось в сторону окна. Клеммен не сразу поверил, что зеркальный двойник обрёл самостоятельность.

Клеммен успел заметить слабое, «настоящее» отражение — слабую тень, призрака. А «настоящее» отражение повернулось в сторону радужно раскрашенного человека по ту сторону окна и сделало шаг в его сторону.

«Избегай меня… запомни, как я выгляжу, избегай меня любой ценой!»

Меорн, перетекающий в очертания самого Клеммена. Радужные разводы, проступающие на его коже. Огонёк безумия, загорающийся в глубине глаз.

— Нет! — крикнул Клеммен и ощутил, как потяжелел, нагрелся треугольник в ладони. Стал скользким, повернулся бронзовой стороной к зеркалу. — Стой!

Двойник оглянулся и замер — на миг. Человек по ту сторону постучал в окно. Настойчиво.

Клеммену стало жарко.

Он оглянулся — на «своё» окно. За ним — всё то же зимнее небо. Двойник медленно, словно ожидая подвоха, приближается к окну.

Вот тебе и Дом… бегом, бегом отсюда!

Вопреки очевидному позыву, ноги сами собой поднесли Клеммена к окну.

То, что было за ним, запомнилось на всю жизнь. Огромное, пронзающее верхними этажами низко нависшие облака здание, пирамидальное, со множеством слепых чёрных окон. Сугробы окружали его со всех сторон. Никаких следов на снегу. Никаких признаков входа.

Равнины вокруг; занесённые снегом, гладкие, безжизненные.

Одно из окон гигантского здания, чуть ниже уровня облаков, осветилось.

«Беги!» — кричало что-то в голове Клеммена. Показалось ему, или донёсся скрип отворяемого окна?

Оторвать взгляд от окна оказалось непросто.

Клеммен повернул голову в сторону зеркала. Никого не видно. Он стоит слишком далеко, чтобы отражаться. И всё же… чьи это тени видны на «потустороннем» полу?

Отчего эти тени сливаются, приближаются?

Скрипнула, закрываясь, дверь. По эту сторону зеркала.

Это вывело Клеммена из оцепенения. Чувства разом ожили; пищали все охранные устройства, горячей каплей скользил по ладони треугольник. Опасно! Опасно!!..

Не глядеть в сторону зеркала!

Клеммен рванулся к двери, контуры которой, казалось, начинают становиться нечёткими. Дверь исчезает?! С размаху Клеммен налетел на дверь…

… и вылетел в коридор.

Позади что-то тихо вздохнуло.

Клеммен (уже из дальнего конца коридора) оглянулся.

Гладкая стена. Ровная — никаких дверей.

Всё, довольно… пусть Д. развлекается, просматривая эти записи. Пусть ругается, пусть негодует, главное, чтобы не велел возвращаться в эту комнату. Второй раз такое можно не пережить.

Сердцебиение долго не приходило в норму.

Пора наружу. Слишком много острых ощущений. Осталось всего полчаса. Как время протекло так быстро? Дом… всё это его штучки. Здесь можно скитаться неделями, а покажется — прошёл только час.

Клеммен пробирался к приметному коридору, ведущему вниз, к выходу — и вдруг боковой коридор привлёк его внимание.

Невольно Клеммен взглянул в ту сторону.

В дальней стене, за поворотом, была дыра. Её Клеммен помнил ярко — она снилась не раз и не два.

Вход в Скрытый Дом.

Ну нет!

Мимо, мимо… хватит комнаты с зеркалом.

Но скользнув по отверстию взглядом, Клеммен остановился и страх, что гнал его прочь, моментально рассеялся.

Все охранные приспособления, «глаза», были тусклы. Чёрные капельки на грубой каменной стене. Словно застывшие слёзы… чёрные слёзы. Специалисты из Академии установили здесь следящие устройства.

Охрана не работала.

Никаких барьеров, запрещающих надписей. Ничего. Ох, оторвут голову… или не оторвут?

Клеммен стоял, раздираемый противоречивыми побуждениями.

В конце концов, бросая через плечо короткие взгляды, осторожно двинулся к отверстию. Даже издалека был виден коридор, что проходил по ту сторону…

Ой, не лезь… пожалеешь…

Скрытый Дом, лето

Всё-таки я полез.

Во-первых, кристаллы исчерпали свой ресурс. Это радовало по двум причинам: во-первых, свои сутки я тут отсидел (хотя, по внутренним часам, я здесь часа четыре). Во-вторых, никто не узнает, что я здесь был. Сейчас достану свой личный килиан , тот, что в перстне. Дознается Д., что я лазил, куда не следует — покажу. Не дознается — не стану.

Не очень красиво, но придраться трудно. Ведь так любопытно! Не я, конечно, первым побывал здесь, но тот, кто был первым, уже ничего никому не расскажет. Что-то страшное увидел здесь тот студент. А может быть, Скрытый Дом так реагирует на магическое исследование? Я магией не владею. Если здесь что-то — или кто-то — враждебно относится к магам, то…

После некоторого колебания я ссыпал все «дежурные», полностью записанные, кристаллы в карман куртки, оставил её снаружи. «Снаружи» надо оставить хоть что-нибудь. Кристаллы могут пострадать от перехода — вот тогда мне точно голову снимут.

Я привязал верёвку ко вбитому в пол колышку (не знаю, чей — но вбит надёжно) и спрыгнул внутрь. Только приземлившись на твёрдый пол, я вспомнил о двух вещах: о перстне с килианом и о треугольнике.

Но ни то, ни другое не пострадало. Перстень был «оживлён» (когда это я успел?), а треугольник — безразличен ко внешнему миру. Просто треугольник на цепочке. Поразительно! Если выберусь отсюда, спрошу у Андари, же это такое.

Венллен, Лето 60, 435 Д., 14-й час

— Ничего не понимаю, — Д. оторопело посмотрел на лежащий среди груды собратьев килиан — продолговатый прозрачный кристалл. — Кинисс! Не могла бы ты подойти?

Спустя несколько секунд послышался шорох, рептилия возникла в кресле напротив.

— Этот кристалл, — Д. указал кончиком трубки. — Откуда он взялся?

— Я же просила не курить в моём присутствии, — сморщилась рептилия. — Пощади моё обоняние!

— Ладно, — Д. бросил трубку в ящик стола, прикрыл его. Привычным движением извлёк крохотную подставку с конусом из ароматической смеси, поджёг его небрежным движением пальца. Когда по комнате распространились первые струйки дыма, Кинисс перевела дыхание.

Будь оно неладно, её обоняние… больше всего Д. сейчас хотелось курить! Однако, пока Кинисс рядом, мечта о трубке и о щепотке-другой доброго северного зелья становилась несбыточной. Рано или поздно Кинисс сдержит слово и отучит его от курения. С неё станется.

— Так в чём дело?

— Смотри, — Д. пододвинул кристалл. — Я смотрел записи той недели. Этот кристалл — лишний. Ты не знаешь, откуда он?

— Очень интересно… — рептилия осторожно взяла кристалл, посмотрела сквозь него на матовую грушу светильника. — Это не наш… заведомо не наш! Где обнаружил?

— У себя в столе.

— Стол был заперт?

— Обижаешь, Кинисс.

— Так заперт или нет?

— Заперт, разумеется, — Д. ощущал раздражение. Более сорока лет знаком с ней, но так и не привык к её манерам. — Как всегда.

— Ясно. Пошли-ка отсюда! — Кинисс буквально выдернула Д. из кресла (если кто-то считает, что низенькие Хансса — слабые существа, глубоко заблуждается) и повлекла в соседнюю комнату. — Сиди здесь.

Д. хмыкнул, уселся в ближайшее кресло. Минуту спустя (когда желание курить сделалось непереносимым), рептилия вернулась и тщательно закрыла за собой дверь.

— Комнату сейчас проверят. Ну-ка, дай ладони…

— Ради всех богов, Кинисс, — застонал Д., — только не сейчас! Я весь день буду, словно выжатый лимон!

— У нас побывал неизвестный, — рептилия присела, глядя ему в глаза, — а я должна тебя, словно ребёнка, уговаривать?

Д. молча протянул ладони и прикрыл глаза.

«Осматривать» астральную проекцию — занятие не очень простое, но доступное, как ни странно, практически каждому. Взглянуть «внутрь» такой проекции — привилегия избранных. Именно так можно обнаружить следы практически любого воздействия на сознание.

Что хуже всего, подобное обследование открывает исследователю всё.

Всё абсолютно.

Всё, что есть в памяти, в сознании вообще. Если только воспринимающий захочет что-то узнать, он это узнает. Об этой особенности процедуры сообщают не всем. Не каждый пациент позволил бы чужому сознанию вторгаться в святая святых.

Поначалу Д. после подобных обследований чувствовал себя истощённым до предела. Словно несколько часов занимался тяжёлой физической работой.

Впрочем, Кинисс явно знала больше, нежели говорила, потому что вскоре Д. ощущал лишь лёгкую, быстро проходящую усталость. Как сейчас, например. Как она этого добивается — непонятно. Спрашивал, бесполезно. Не отвечает.

Самое неприятное (о чём Д. ей никогда не говорил) в том, что сам он после каждого подобного контакта ощущал себя странным образом выставленным напоказ. Словно только что занимался любовью на глазах у сотен тысяч зрителей. Под свист, насмешливые крики и улюлюканье. Во всех остальных отношениях процедура была безболезненной. Хорошо хоть, проходит это быстро.

А что она ощущает после подобного контакта? Спросить?

Никогда не решусь, подумал Д., открывая глаза.

— Чисто, — Кинисс стояла перед ним, сосредоточенная и внимательная. — Всё в порядке?

— Да, — проворчал Д., всё ещё ощущавший жадный взгляд сотен тысяч глаз. — Практически.

— Всё чисто, — повторила рептилия. — Глубокого обследования не потребовалось. Никаких внешних воздействий. Кристалл не наш, но оружием он не является. Кабинет уже проверили.

— Рад слышать, — Д. уселся прямее. — Тогда давай просмотрим, что там записано. Именно этого от нас и ждут, не так ли?

— Не сразу, — Кинисс махнула рукой в сторону «тёмной комнаты». — Ты поражаешь меня. Мы же не знаем, что там записано и кем. Первый просмотр — без зрителей.

Д. хотел возмутиться, но передумал. Рептилия права. Изображение может быть оружием. До сих пор непонятно, кто и зачем подбросил кристалл; лучше считать, что враги.

Пятнадцать лет подобного не случалось, подумал Д.

— Вряд ли только тебе, — произнесла Кинисс. Она уселась рядом, полуприкрыв глаза.

— А?

— Я говорю, вряд ли кристалл предназначался только тебе.

— Пожалуй, — Д. вновь откинулся в кресле. — Это меня и беспокоит.

«Останешься один, и у побед будет вкус поражения», всплыли слова. Д. открыл глаза и оглянулся — никого. Почему показалось, что кто-то произнёс это над самым ухом?..

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем хансса прикоснулась к его плечу ладонью и объявила, что исследование началось. Теперь — ждать.

Скрытый Дом, лето

Домик оказался маленьким. За единственным окном — в комнате с деревянной кроватью — виднелся тот самый сиарх . Не такой высокий… но тот самый. Хоть убейте, буду на этом настаивать. Понятия не имею, почему.

Студент большую часть времени провёл, забившись в дальний угол прихожей. Дверь на улицу массивная, деревянная; к тому же, заперта. В замочную скважину ничего не видно, да и не хотелось отпирать эту дверь. Неизвестно ведь, куда попал — надо вести себя тихо-тихо.

Осмотрим то, что поблизости и не станем отходить далеко от верёвки.

На осмотр прихожей ушло немного времени. Нашлось несколько сувениров: обрывки одежды, кусочки дерева, прочий мусор.

Студент, попытался открыть дверь — не наружную, а находящуюся рядом. Учтём это и повторять не станем. А вот поднести к щелочкам кристалл — пожалуйста. Я же не прикасаюсь при этом к двери. Правда, всё равно было страшновато; я ощущал — не знаю уж, каким чувством — что за мной наблюдают. Такое чувство иногда вызывают священные рощи — словно всё вокруг смотрит на тебя сотней внимательных глаз. Не враждебных, но внимательных и зорких.

Далее — комната. В окно я выглянул с опаской. Воспоминания о сновидении были уж очень сильны. И кровать… Хоть убейте меня, не выглядела она древней! Простой — да. Деревянный каркас и высушенная трава поверх стеблей тростника — в качестве матраса. Ни пыли, ни плесени. Что осталось бы от этой травы через десяток-другой веков? Пыль. А я потрогал всё это — кровать оказалась прочной, а от травы даже исходил вполне ощутимый запах. Довольно приятный.

И никакой пыли на полу, не в пример прихожей. Там из этой пыли, можно скатывать снеговиков (или как они должны называться?) — а здесь чисто. Странная, никак не объяснимая разница. Я тщательно обвёл всё «глазом» кристалла — то-то Д. удивится!

И обнаружил щель.

Ма-а-аленькую такую щёлочку. Возле дальней ножки кровати, под самым окном. Ну-ка, глянем.

Уроки Д. даром не прошли. Едва я сдвинул плашку — часть пола — как крохотные стрелы с сухим треском вылетели в разные стороны. Ноя ожидал подвоха и благополучно избежал ранений. Второй защитой была мелкая белёсая пыль — фонтанчиком взметнулась из отверстия. Гадость какая-то.

Более ловушек не было. Надев защитные перчатки, я извлёк из отверстия свёрток. Нечто прямоугольное, размером с небольшую книгу, тщательно завёрнутое в плотную тяжёлую ткань. Ни один из охранных приборов не отреагировал на свёрток, и я рискнул взять его с собой.

Некоторое время постоял у окна, выглядывая наружу — там, откуда был виден кусочек забора. Втайне надеялся, что увижу тени, что приснились мне, но этого, не случилось.

Пора возвращаться. Ресурс кристалла был почти исчерпан, да и в комнате, как показал пристальный осмотр, ничего интересного не содержалось. Вряд ли здесь более одного тайника. И то странно — как его не обнаружили до меня? Эту щель заметил даже я, а ведь я не эксперт по тайникам. Д. вскользь обучал меня поиску тайников и всякому такому — не планировал поручать мне подобного.

Но я что-то нашёл.

Верёвка оказалась на месте.

Наружу я выбрался безо всяких приключений. Охранные устройства, установленные по периметру «дыры», были по-прежнему выключены. Я забрал верёвку, проверил — по привычке — что нигде не «наследил», направился к выходу из Дома.

Едва я отошёл на несколько шагов, как ощутил чей-то пристальный взгляд. Такой сильный, что оглянулся.

Все следящие устройства были включены, холодно светились в полумраке. Что самое интересное, самой «дыры» не было видно.

Я дошёл до выхода из Дома — и всё это время тяжёлый неприятный взгляд продолжал царапать затылок. Поддавшись невнятному порыву, я направился к сиарху , где ощущение слежки быстро рассеялось. Великолепное дерево, идеальное укрытие. Никакая магия не «возьмёт» вас, если рядом сиарх .

Спустя несколько минут я осторожно отошёл в сторону.

Никакого взгляда. Потеряли меня, что ли? Хотелось бы верить. И кому это потребовалось меня выслеживать?

До своего нового дома я добрался без хлопот.

И ничуть не удивился, встретив старую знакомую — белку — у самого порога.

Венллен, Лето 60, 435 Д., 17-й час

— Неужели запись такая длинная? — проворчал Д., с отвращением глядя на вазу с фруктами. Лет двадцать не хотелось курить так, как сегодня. А так давно уже не курил… в лучшем случае держал в зубах незажжённую трубку.

— Видимо, — отвечала Кинисс. Её трудно удивить чем бы то ни было. Оставив кристалл на попечение двух ассистентов — стажёров Академии — она преспокойно занималась текущими делами. Д. мрачно посматривал на неё, время от времени тихонько напевающую что-то. Звучало приятно. Всё время поражаюсь, подумал Д. в который раз. У Людей и Хансса так мало схожего — а музыкальные таланты одних производят порой отличное впечатление на других. Спрашивал её, что за песенки поёт — молчит.

Хотя, может быть, это и не песни вовсе? Скажем, гимны… или заклинания. На его памяти Кинисс открыто пользовалась формульной магией лишь раз — когда их двоих занесло в разлом Кенвигар, возле алмазных россыпей, близ столицы Шантира. В место, равно почитаемое охотниками за сокровищами, некромагами и приверженцами хаотических культов.

— Вспоминаешь Кенвигар? — спросила рептилия, не поднимая головы. Д. вздрогнул. И она утверждает, что не читает мысли?!

— Ну, знаешь!

— Ты всегда берёшься за левое запястье, — пояснила Кинисс, — когда вспоминаешь его.

Одна из магических стрел, которую выпустил в них обитавший в разломе асмар , маг-нежить, попала Д. в левую руку — и это едва не кончилось ампутацией. С тех пор поражённое место порой нестерпимо ныло — вопреки обещаниям целителей.

— Можно подумать, у тебя сотня глаз, — Д. потёр ничуть не беспокоящее запястье, и настроение у него отчего-то улучшилось. — Долго ещё ждать?

— Понятия не имею, — Кинисс чуть развела пальцы рук — жест, аналогичный пожиманию плечами. Человек, не знакомый с жестикуляцией Хансса, долго не сможет найти с ними общего языка.

— Всё проверил, — третий ассистент, один из Смотрителей Парка Времени, появился из-за двери. — Устойчивого эха нет. След похож на ольтийский, но очень слабый. Никогда такого не видел.

— Насколько слабый? — хансса подняла голову.

— Три сотых процента от нормы, — ответил Смотритель (по происхождению он был Карликом). — Слабый, но очень отчётливый. Носитель вошёл через окно… или сквозь стену — постоял у стола…

— … положил кристалл… — произнёс Д. сквозь зубы.

— Возможно. Постоял у двери и покинул комнату, через входную дверь.

Ассистент положил перед Кинисс несколько листков бумаги с записями.

— Благодарю, Пайренх, — произнесла Кинисс, поднимаясь.

— Не за что, — Смотритель пожал плечами. — Я считал, что подобное невозможно. Если узнаете, кто это был, расскажите — я просто сгораю от любопытства!

Не дожидаясь ответа, покинул комнату.

— Кто-то говорил, что наша контора совершенно непроницаема, — произнёс Д., глядя поверх ошарашенной Кинисс.

Та долго молчала.

— До настоящего момента я так и думала, — услышал Д. в конце концов. — Прочитай-ка, что он там написал.

Настала очередь Кинисс наслаждаться озадаченным видом собеседника.

— Ничего не понимаю, — признался тот честно. — Что это за гости, которые оставляют эха меньше, чем призраки?

— Это и надо выяснить, — рептилия наклонила голову. — Ага. С кристаллом всё в порядке — можно смотреть.

Д. послушно направился следом, а в голове его творилась сумятица. Кто мог проникнуть в контору и подбросить кристалл? Неужели кто-то из этой троицы, что так живо интересовалась обстоятельствами «смерти» Клеммена. Или их агенты?

Аннвеланд, Лето 60, 435 Д., 14-й час

Я проснулся от небывалого, трудно вообразимого страха.

Наверное, я кричал.

Выскочил из пропитанной потом постели, остановился у окна. В висках и затылке отдавались тяжёлые удары, перед глазами ещё висело видение кошмара.

Если вас во сне начнут есть заживо, как вы себя будете чувствовать, проснувшись?

Вот и я чувствовал себя так же. Сон не пошёл на пользу. Я не чувствовал себя отдохнувшим, я чувствовал себя загнанным. Спать не хотелось; да и не заснуть теперь — хохочущее трёхголовое чудище-людоед, настигшее меня в сложном лабиринте, немедленно выйдет из небытия, как только я сомкну веки.

Словно тяжело больной, страдающий от похмелья старик, я выбрался из дома и отворил ставни. Хорошо ещё, вокруг не было прохожих! Что бы обо мне подумали. Интересно, а ольт может напиться до похмелья? Эта мысль, нелепая и неожиданная, некоторое время не давала покоя. В конце концов, я прогнал её прочь и некоторое время наслаждался, опуская ладони в бочку с водой и выливая благословенную влагу на разгорячённое тело.

Вскоре способность соображать здраво восстановилась. Когда у меня следующий «пост»? Через шесть… нет, через семь дней. Или через шесть?

Я вновь испугался. Память подводила меня! Но заминка оказалась временной. Конечно же, через семь дней. Отлично! Целая неделя отдыха. Нет. Целых семь дней отдыха. После таких сновидений надо брать дополнительную неделю отпуска.

Позавтракав (без всякого удовольствия), я принялся за рутину. Опись найденного и проверка. Все три «главных» кристалла оказались полностью записанными; в том, что в перстне, ещё оставалось минут пять пустого пространства. Очень странно — он «выключился» сам — и я ещё подумал, что ресурс исчерпан. Как же так? Я решил не ломать голову напрасно. Скрытый Дом есть Скрытый Дом. Особое, странное место.

Восемнадцать предметов, не считая свёртка. Свёрток я решил осмотреть сам.

Грубейшее нарушение пункта тринадцать.

Но я ничего не мог с собой поделать!

Наверное, то же любопытство сгубило прародителей людей, открывших запретный ларец со священными книгами… Что, если и здесь, под складками толстой ткани, лежит нечто, обращающее в прах всякого, кто осмелится взглянуть?

Но руки уже сами собой разворачивали свёрток.

Мне показалось, что изнутри что-то вырвалось — большое, зубастое, бьющее крыльями по воздуху, метящее в глаза. Я присел, защищая лицо, и увидел, что толстая потрёпанная тетрадь — откуда только взялась? — лениво проплывает надо мной, шурша страницами.

Когда испуган — или ошеломлён — время порой замедляется.

Я успел подняться, в прыжке поймать тетрадь до того, как она опустилась на пол. Акробат из меня неважный: локтем я стукнулся о ножку стула и едва не выронил тетрадь.

Обёртки — плотной ткани, что надёжно защищала тетрадь долгие годы — не было и в помине.

Интересно, отчего тетради вздумалось выпорхнуть? Так и задумано?

Поди разберись теперь.

Положив тетрадь на стол, я провёл над ней всеми охранными «безделушками». Ничего. В смысле — ничего опасного. Бумага грубая, такой нынче не делают — но тетрадь не походила на предмет, которому много тысячелетий. Я даже ощутил разочарование. В душе, наверное, мне мечталось отыскать невероятную древность, прикоснуться рукой ко Времени… как же! Ладно. Покажу Д., будь что будет. Но открыть я её всё же открою.

Тетрадь пуста. Чернила не выдержали испытания временем. А может быть, подействовало охранное заклятие. Как бы то ни было, сделанного не воротишь. Кое-что удастся восстановить по следам от пера…

Снимет мне голову Д., и правильно сделает.

Тут я заметил, что на обрезе тетради виднеется свежее тёмно-красное пятно. Очень хорошо! Когда это я успел порезаться? И чем? Тонкий аккуратный надрез шёл через всю ладонь, от основания большого пальца к мизинцу. Хорошо ещё, рана неглубокая. Я вытер кровь и заметил на ладони такое, что тетрадь мигом вылетела у меня из головы.

Линия жизни.

Она состояла теперь из двух отдельных частей. Словно этот порез рассёк её надвое! Но такого не может быть!

Взглянул на вторую ладонь.

То же самое.

Я закрыл глаза, несколько раз вдохнул и выдохнул, досчитал до десяти.

Ничего не изменилось.

Но ведь этого не было! Когда я умывался, я видел свои ладони, уж наверняка обратил бы на это внимание!

Так, наверное ощущает себя смертельно больной, когда ему сообщают, что дни его сочтены. Д. всячески издевается над хиромантией, но…

Но всегда с опаской относится к гаданиям и предсказаниям, заразив этим и меня. Что может означать подобное?

Прерванная линия… знак повторного рождения!

Фарс с моей «смертью» перестал казаться безобидной шуткой.

Добрый десяток минут я сидел, глядя на ладони — на целую и на пострадавшую. Думал, послание ли это, и если да, то от кого?

Когда я поднял глаза на тетрадь, лежащую на столе, то увидел, что в том месте, где солнечные лучи коснулись бумаги, начали проступать буквы.

Слова. Фразы.

Впрочем, мысли мои были очень далеко от моей находки.

Венллен, Лето 60, 435 Д., 18-й час

Стажёры удалились — явно довольные тем, что первый в их жизни самостоятельный эксперимент по «прослушиванию» окончился удачно. Заказчики довольны, а это самое главное. Бюро оказывалось отличным полигоном, где будущие маги могли испытывать свои силы. Правда, стажёров Бюро отбирало само.

Почти никто не бывал отвергнут — кроме отъявленных лентяев.

Д. сидел и смотрел на рептилию. Взгляд его был внимательным и холодным. Обвиняющим. Кинисс молча выдерживала этот взгляд, хотя ситуация была очень непростой.

Отвратительной.

Если тот, кто подбросил кристалл, намеревался поссорить их с Д., то был на правильном пути. Бородач некоторое время сидел, поджав губы. Смотрел на стену, где уже не было изображения. Потом перевёл взгляд на Кинисс, с которой его связывали многие приключений и долгая совместная работа.

О которой прежде не мог подумать ничего плохого.

— Как это прикажете понимать? — тихо спросил он.

Кинисс молчала, понимая, что ответа не ожидалось.

— Это была запись мировых линий, — подвёл итог Д. — Я прав?

Кинисс кивнула. Действительно, на кристалле было запечатлено не обычное изображение — калька того, что видел неведомый оператор, а сразу три аспекта существования. Наложенные один на другой — то, что было принято называть мировыми линиями (объект записи оставлял множество постепенно гаснущих отпечатков — свидетельство путешествия в пространстве и времени).

— Год назад я спрашивал тебя, можно ли записывать мировые линии. Ты сказала, что нет.

Рептилия вновь кивнула.

— Ты сказала, что это невозможно. Я потерял много времени, потерял двух прекрасных агентов из-за того, что подобной записи «нельзя» было сделать! — Д. почти кричал. Таким взбешённым Кинисс его ещё не видела. — Сам едва не погиб. А сейчас ты просматриваешь запись спокойно и без эмоций. Так ты знала, что мировые линии можно записывать?!

Кинисс кивнула. Но во взгляде её не было виноватого выражения.

— Тогда объясни мне, хоть что-нибудь, — Д. поднялся из-за стола, принялся расхаживать по тесной комнатке. Два шага к стене, два шага обратно. — Кто мог сделать иакую запись?

— Многие, — голос Кинисс оставался ровным.

— Кто-нибудь из твоих сородичей?

— Это не они, — последовал немедленный ответ.

— Но они могли бы это сделать?

Неохотный кивок. Да, могли.

— И ты могла бы?

Ещё один кивок. Да.

Д. уселся напротив.

— Мне пора уходить в отставку, — произнёс он с горечью. — Как после этого работать вместе? Если неохота делиться подобными… достижениями, то научись притворяться получше.

— Я никогда не притворяюсь, — ответила хансса с достоинством. — Ты прекрасно знаешь: если я что-то скрываю, то… — она замолчала.

Д. поднял глаза и вновь встретился с ней взглядом.

— … то на это всегда есть веские причины, — завершила Кинисс.

«О которых ты никогда не узнаешь», её взгляд завершил фразу.

В такие минуты хочется биться головой об стену. Или рвать на себе волосы. И то, и другое одинаково бесполезно, но как избавиться ещё от чувства бессилия!..

Д. потемнел лицом, сгрёб подставку со злополучным кристаллом и стремительно вышел вон.

Он просматривал запись в третий раз, когда в комнату вошла рептилия, и остановилась за его спиной, положив руки на спинку кресла. Д. молча остановил изображение, «отмотал» запись назад.

Качество было превосходным. Что удивило — и даже ужаснуло — видавшего виды Д., так это то, что можно было перемещать точку зрения. Это казалось невероятным; считалось, что подобного не изобретено. Усилием воли можно было заставить неведомого оператора обходить объект съёмки — оставаясь на прежнем от него расстоянии.

Объектом съёмки был Клеммен.

Вот он входит в круг валунов, окружающий Камень Меорна… Подходит к Камню, обходит его. Всё нормально… но кто, будь оно всё проклято, мог сделать запись?! Ведь все записывающие кристаллы Клеммена не обнаружили слежки! Д. почувствовал, что вовсе не контролирует ситуацию, как прежде казалось.

Что он — не один из кукловодов, умело управляющих марионетками, а одна из марионеток. Кто дёргает за незримые нити, ведущие к его рукам, ногам и рассудку?

Запись не была непрерывной. Общая её длина не превышала получаса. Ассистенты попались дисциплинированные, сделали восемь полагающихся «прокруток» с анализом. Хорошо ещё, не просматривали запись сами — иначе скандал получится невероятный.

Было отчётливо видно, что время от времени — в особенности, когда Клеммен о чём-то задумывался — он «выпадал» из мировых линий. Этого не могло быть: от сидящего на валуне человека оставалось только «низшее», физическое изображение. Остальные два аспекта растворялись и тени окружающего мира, спроецированные на средний и высший аспект, некоторое время шли рябью. Словно Клеммен «тонул» в высших аспектах, пропадал бесследно… чтобы вновь проявиться.

— Этого не может быть, — произнёс Д. вслух. — Ты видела что-либо подобное?

— Никогда, — Кинисс отвечала совершенно искренне.

— Вот что, — Д. резко повернулся. Гнев его успел пройти, хотя холодные искорки всё ещё поблескивали в глубине глаз. — Если я попрошу тебя провести наблюдение за мировыми линиями трёх наших…

Он поднял руку, пресекая возражение, готовое сорваться с уст Кинисс.

— … и сообщить, было ли там что-нибудь подобное… ты смогла бы это сделать? Для меня?

— Да, — ответила хансса после долгого раздумья. Да, могла бы. В нарушение одного из запретов. Но как объяснить Д., что ей не удастся даже примерно разъяснить ему, во что он впутывает их всех… не нарушая очередного запрета? Не сносить ей головы, это точно. И очень скоро. А Д. обижается… знал бы он…

— Я не собираюсь следить за процессом записи. Сама запись мне не нужна, — насмешка послышалась Кинисс в его голосе. Д. в глубине души действительно оставался ребёнком, некоторые вещи прощал с большим трудом. — Мне нужно только знать, происходит ли подобное с ними.

— Хорошо, — Кинисс чуть наклонила голову. — Я постараюсь. Но знай: меня за это ждут неприятности.

Д. поднялся, некоторое время смотрел на носки своих ботинок.

— Я погорячился, — произнёс он сухо. — Мне не следовало повышать на тебя голос. Но… — не окончив, он сердито помотал головой и протянул Кинисс руку ладонью вверх.

Сухая прохладная ладонь хансса прикоснулась к его ладони.

Если это был и не мир, то, по крайней мере, перемирие.

— А за мальчишкой я прослежу сам, — произнёс Д., когда Кинисс вышла из комнаты. Он посмотрел на часы. Через полчаса Клеммен должен появиться с отчётом. Вот и отлично.

Венллен, Лето 60, 435 Д., 20-й час

— Это всё, на что ты там наткнулся? — спросил Д. и Клеммен солгал, не моргнув глазом.

— Да.

Впрочем, солгал ли? Ведь на тетрадь он не «наткнулся»… он вскрывал тайник целенаправленно.

Д. либо не заметил фальши, либо не подал вида.

— Хорошо. Следовало бы объявить тебе взыскание за самодеятельность… — он поднялся, скрывая в бороде улыбку. Прекрасно зная, какое выражение появилось сейчас на лице у Клеммена.

— Кстати, что ты носишь на шее? — спросил Д. неожиданно, поворачиваясь к ученику. На записи мировых линий казалось, что на шее Клеммен что-то висит. Что-то неучтённое. Ох уж эта молодость…

Юноша не успел ни испугаться, ни изменить выражение лица. Руки его действовали быстрее, чем голова. Он пожал плечами, расстегнул несколько верхних пуговиц. Ох, что сейчас будет…

Д. некоторое время смотрел на шею, на которой ничего не было. Ни предметов, ни следов от цепочки или верёвки, пожал плечами.

— Извини, — бросил он, усаживаясь за стол. — Показалось. — Ему стало неловко. Словно его только что застали за подглядыванием в замочную скважину.

Клеммену с трудом удалось скрыть выражение изумления. Д. не видел амулета! Вот он, треугольник — золотой стороной вниз, как обычно. Что, не все его видят?!

— Продолжим, — Д. поднял взгляд; Клеммен успел вернуть самообладание. — Итак, ты нашёл этот обрывок…

Он положил перед собой «реликвию» номер одиннадцать — обрывок ткани, возможно, от верхней одежды, накидки или плаща — и продолжил усердно скрипеть пером.

Записи следовало вести чернилами. Притом не всякими. Это было утомительно, смешно, но инструкция есть инструкция!

8. Тень орла

Академия, остров Тишартц, Лето 62, 435 Д., утро

— Древние языки, значит, — Киент, пожилой языковед (на вид ему лет пятьдесят), в очередной раз пролистал тетрадь. — Увы, я не могу разобрать этого. Одно скажу — этому «памятнику старины» от силы три столетия.

— Как это? — опешил Клеммен.

— Очень просто, — языковед снисходительно улыбнулся. — Вот, смотрите… Знаете, каким алфавитом это написано? Южным Морским… не важно, что именно им написано; важно, что этому алфавиту не более трёхсот лет.

— Точно? — в голосе юноши звучало плохо скрытое разочарование.

— Точно, — языковед откинулся на спинку кресла. — Я сталкивался с подобными письменами, правда, редко.

— Но тетрадь?

— Да, с тетрадью странно, — согласился Киент, приложив пальцы левой ладони к губам. — Тетрадь гораздо древнее. По всему видно. Бумага, нить, которой сшита. Не исключаю, что этот текст — вероятно, шифр, поскольку ни одно слово не кажется осмысленным — нанесён поверх гораздо более древнего, оригинального. Если хотите, можете оставить тетрадь для анализа. Это займёт несколько часов.

— В другой раз, — Клеммен поднялся. — А… эти слова точно не имеют смысла?

— Точно, — Киент кивнул. — Можете подойти к нашему декану — там, дальше по коридору — и показать тетрадь ему. Он у нас специалист по тайнописи и подобным вещам.

— Это идея, — юноша заметно оживился. — Ещё раз спасибо.

— Не за что, — благосклонно улыбнулся языковед. Как предупредили Клеммена, старик вспыльчив, но становится самой вежливостью, если его почаще благодарить. — Кстати, откуда у вас этот… м-м-м… предмет?

— Осматривали старый дом, — пояснил Клеммен. — Нашлось в тайнике.

— Поразительно, — старик покачал головой. — Если удастся что-нибудь узнать…

— Разумеется, я сообщу вам, — кивнул Клеммен, который уже полминуты разговаривал, стоя в дверном проёме. В конце концов, они распрощались.

Едва он прикрыл дверь за своей спиной (время занятий, в коридоре никого нет), как на него вновь накатило.

Всё стало угловатым, корявым, царапающим взгляд. Уши резала какофония, из мерзких скрежещущих звуков. Шаги отдавались оглушительным ударом тяжёлого колокола, окружающий мир начал кружиться перед глазами…

Тяжело дыша, Клеммен прислонился к стене. Тут же отпустило. Да что же это такое? Надо обратиться к целителю. В этих потайных местах схватить проклятие-другое — дело несложное. Дождавшись, когда в ушах перестанет звенеть, юноша направился в указанном направлении.

Дверь декана — звали его Тенгавер Каитайн (обозначает какую-то птицу, припомнил Клеммен, наподобие орла) оказалась последней — далее был тупик. Возле самой двери стояла высокая женщина (судя по одежде — только что вернулась из путешествия). Рядом с ней две девушки, поразительно похожие на свою собеседницу. Судя по разнице в возрасте, бабка с внучками. Все три бросили короткий взгляд на Клеммена и продолжили обсуждать что-то — не повышая голоса, но увлечённо. Обе девушки носили значки студентов.

Один я тут неуч, подумал Клеммен мрачно и направился к двери.

Шагов за десять до двери его вновь пробрало.

Пол рванулся из-под ног, словно кошка, которой наступили на хвост. Клеммен попытался поймать удаляющуюся стену ладонями, неожиданно стукнулся о неё лбом — искры посыпались из глаз. Он взглянул в сторону свидетельниц происходящего… и тут же отвёл глаза. Вместо людей он увидел невиданных чудовищ — перекошенные, хищно оскалившиеся рыла, рдеющие угольки глаз, свалявшийся мех.

Прошла бесконечно долгая секунда, мир вернулся в нормальное состояние.

— Вам плохо? — одна из девушек (Клеммен отметил, что лицо её смутно знакомо… или нет?) подошла к нему, помогла подняться с пола.

— Перегрелся, — пояснил он. — Благодарю, ничего страшного.

Медленно подошёл к двери и постучал.

Его проводили внимательными взглядами. Девушки попрощались с бабкой (или кем она им приходится), направились прочь из тупика, взявшись за руки.

Женщина продолжала смотреть на Клеммена (он ощущал взгляд каждой клеточкой затылка). Внимательный взгляд, сочувствующий. Странно как-то. Тут из-за двери ответили «войдите!» и Клеммен несказанно этому обрадовался.

Сквозь дверь взгляд её не проникал.

— Слушаю вас, — Тенгавер Каитайн оказался худощавым светловолосым человеком неопределённого возраста. Он снял очки, жестом предложил сесть напротив.

Клеммен уселся и, стараясь не замечать взгляда, которым декан наградил выросшую на лбу посетителя шишку, принялся рассказывать, в чём дело.

Венллен, Лето 62, 435 Д., полдень

— Вот, — с удовлетворением произнесла Кинисс, откидываясь в кресле. Кресло её делалось на заказ. Не у всех же есть хвосты. Сидеть человеку за её столом чудовищно неудобно. Д. знал это по собственному опыту.

— Вот сведения обо всех троих, — рептилия показала стопку листов, исписанных стремительным почерком. — Никто из них не в состоянии маскировать свои мировые линии. Правда, мы не смогли «взять» девушку и правителя, когда они заходили в определённые помещения в своих домах, но это нормально. Подобные «заслоны» не так уж трудно возвести.

— Вот оно что, — Д. подмывало спросить, кто такие «мы», но делать этого явно не стоило. — Ну что же… спасибо.

— А Клеммен время от времени «выпадает», — сообщила Кинисс будничным тоном. Д. едва не проглотил карандаш, который держал в зубах. — Минут десять назад — в последний раз. На несколько секунд, не более.

Постойте-ка, подумал Д. неожиданно. Мысли понеслись с безумной скоростью. Марранх , существо-бомба, с которым Клеммен столкнулся в лавке у «Грениша» в Оннде. Что-то говорили ему про этот случай. Что-то странное! А… вот оно: марранх может терпеливо преследовать жертву десятки лет, оставаясь незримым для известных видов магического сканирования. Но в тот раз он потерял след жертвы — там, в лавке. Словно Клеммен… перестал существовать. Выпал из бытия. Если марранх заметил цель, скрыться от него практически невозможно: на вид медлительное, чудовище способно развивать невероятную скорость и даже телепортироваться к объекту преследования.

«Время от времени выпадает»! Ничего себе!

— Где он сейчас? — спросил Д., откладывая бумаги в сторону.

— В Академии… — Кинисс прикрыла глаза. — Кто-то заслоняет его… только что был в северо-восточном корпусе.

— Так-так… — Д. возбуждённо прошёлся туда-сюда. — Пойду-ка, навещу его. Мне это не нравится. Кинисс, подобные вещи являются обычными? В смысле — могут объясняться естественными причинами?

— Если бы он был магом, да, — «пожала плечами» рептилия. — Надо выяснять на месте. Одно могу сказать: Людям подобные таланты не свойственны.

«Сам знаю», подумал Д., на ходу забирая из шкафа плащ; проверил, заперты ли ящики стола. Дожились — охранника пришлось завести!

Сегодня над Тишартцем непрерывно льёт дождь.

Академия, остров Тишартц, Лето 62, 435 Д., около полудня

— Вот как, — задумчиво заключил хиромант, глядя на ладони Клеммена. — Действительно, странная история. Когда, говорите, это проявилось?

— Сегодня утром, — Клеммен решил не вдаваться во все подробности. — По крайней мере, сегодня я это заметил.

— Так, — гадатель встал и подошёл к окну. — Я давно уже не занимаюсь предсказаниями, по многим причинам. У вас есть личные враги?

— Н-н-нет… — опешил Клеммен. — Не знаю. Не помню, во всяком случае.

— Эта чёрточка была заметна сегодня утром? — хиромант указал на едва различимую точку, разделившую две части линии жизни.

— Нет, — ответил Клеммен, подумав. Лицо его помрачнело. Ничего не закончилось, подумал он, всё только начинается.

— Кто-то готовит вам неприятности, — сообщил гадатель. — Очень серьёзные. Рад бы пояснить, но…

— Не хотите?

— В том числе. — Выдержать его взгляд было непросто. — Одно дело — указать общие соображения. Совсем другое — вынуждать человека следовать им.. Поверьте, я и так сказал слишком много. Я не откажу вам в помощи, если вы будете настаивать, но… — Он встал и отошёл к окну. — Постарайтесь узнать всё сами.

Собственно, Клеммен не собирался заходить к подобным «специалистам», но после того, как беседа с деканом окончилась, по сути, ничем, Клеммен некоторое время бродил по безлюдному учебному корпусу. Пытаясь избавиться от навязчивого ощущения, что взгляд — тот самый, которым провожала его давешняя женщина — всё ещё жжёт спину. Глупости, конечно… когда он вышел из кабинета декана, никого в коридоре не было.

Впрочем, Тенгавер признал прямо: тетрадь — магической природы, что он берётся дешифровать текст — но обязан зафиксировать подобное в архивах. Порядок есть порядок. Клеммену стало немного обидно, но… У декана, насколько Клеммен помнил, позади — крайне интересная и насыщенная жизнь. Настолько насыщенная, что не всякого обрадует. По слухам, он владеет немыслимым состоянием, знаток едва ли не сотни древних языков, доктор трёх аркан теоретической магии… А поговорить с ним можно только здесь, в кабинете. Многие сильные мира сего мечтают пригласить Тенгавера в гости, но — тщетно.

Вероятно, следовало гордиться тем, что такой человек готов помочь, безо всяких условий. Что такое, Клеммен? Ты же сам отказался отдавать тетрадь.

…Проклятый взгляд продолжал напоминать о себе. Перестарался я. Надо вернуться домой и выбросить всё из головы. Сходить в театр — в Венллене сегодня идёт «Ночь прилива». Кто знает — может, завтра вся эта неразбериха с ладонями и тетрадями перестанет беспокоить.

Возможно, всё это просто снится. Уж больно странные вещи происходят.

Увлёкшись размышлениями, Клеммен едва успел спрятать тетрадь в просторный внутренний карман, как из-за угла на него налетел запыхавшийся Д.

— Что ты там делал? — довольно резко спросил Д., когда они вошли в Портал и оказались на расстоянии километра от венлленского отделения Бюро.

— Был у хироманта, — ответил Клеммен. Лгать бессмысленно; лгать, когда говоришь с кем-то, кто сильнее — вдвойне бессмысленно. Лучше уж промолчать, если не хочешь говорить правду. Правда, искусством молчать вовремя Клеммен пока не владел.

Д. изумился — да так, что на несколько секунд потерял дар речи. Интересно, подумал Клеммен, он заметил тетрадь? Отдать самому, пока не поздно? Как наивно было желание что-то утаить…

— У хироманта?! Клеммен, ты в своём уме? Почему ты…

— Вот почему, — Клеммен протянул обе ладони… и осёкся.

Линия жизни была в полном порядке. На обеих ладонях всё было в полном порядке. Так что же… всё приснилось? Померещилось?

— Что такое? — недоумённо поднял брови Д. — Руки дрожат?

Юноша обратил внимание, что обе ладони действительно мелко-мелко трясутся. Ещё бы.

— Дрожат — это полбеды, — ответил он откровенно. — Сегодня у меня уже дважды были… что-то со мной случалось. Настолько странное, что…

— Ясно, — Д. заметно успокоился. — Но обращаться к таким… Ты прекрасно знаешь, к кому в таких случаях надо обращаться. Ко мне, к Кинисс, к оператору связи. Моя рекомендация — Кинисс, если она не занята. А какого ты… — он кашлянул. — О чём говорил с деканом?

— Искал лингвиста, — говорить следовало весьма осторожно. — Меня заинтересовал перевод некоторых фраз.

— Каких ещё фраз? — Д. тут же насторожился. — О чём ты?

— О надписи на Камне, — решился Клеммен. — И на сиархе . Мне показалось, что есть взаимосвязь. Вот я и…

— В будущем, — наставительно произнёс Д., — изволь чётко следовать инструкциям. Я надеюсь, у тебя хватило ума не требовать… прорицания?

— Хватило, — мрачно ответил юноша.

— И на том спасибо! Не забудь показать мне, о каких фразах шла речь. А насчёт твоих приступов — сейчас же этим займёмся.

До самого входа в контору они шли молча. Вопреки уверениям синоптиков, дождь моросил и ясной погоды не предвиделось.

Венллен, Лето 62, 435 Д., ближе к вечеру

— Сиди, не шевелись, — велела Кинисс довольно резким голосом. — Глаза не открывай. Думай.

— О чём?

— О чём-нибудь приятном.

Голос её не содержал и намёка на то, что она шутит. Клеммен побаивался Хансса — в основном за то, что так и не научился общаться с ними; одной речи оказывалось мало, а выучить сложную систему жестикуляции, иерархию обращений и прочее — не хватало духу.

— Если потребуется помощь целителя, — посоветовал Д. в частной беседе года полтора назад, — обращайся именно к Кинисс. Или к другим Хансса. Лучших лекарей не отыскать.

— С чего это вдруг? — Клеммену было и непонятно, и даже обидно — обидно за своих сородичей, Людей. Какие-то ящеры начали разбираться в нашем здоровье лучше нас самих!

— Они живут среди нас дольше, чем можно представить, — пояснил Д. — Они изучали нас — в рамках разумного — гораздо тщательнее, нежели мы — сами себя. Выбор за тобой, но прими совет к сведению.

…»В рамках разумного», вспомнил Клеммен, ощущая странные покалывания внутри черепной коробки. Прикосновения прохладных ладоней рептилии не вызывали тревоги. Более того… будь он неладен, прикосновения были приятны. Входит ли это в её намерения? Возможно. Хансса прекрасно знают, насколько сильно недоверие к чужакам у Людей и других млекопитающих. Именно Хансса стремятся наладить наиболее тесные контакты со всеми остальными расами. Другие расы рептилий, напротив, стараются держаться обособленно. Не пытаются вмешиваться в межрасовые трения.

А Хансса пытаются. И, как ни парадоксально, Людям стоило бы хорошенько за это поблагодарить. Чего, конечно же, не дождаться. Да что далеко ходить — вот он, Клеммен, сейчас сидит и не знает, что она собирается с ним делать… А предположения приходят, как назло, самые нелепые.

— Нет, — услышал он голос Кинисс. Они находились в святая святых конторы — «тёмной комнате», которая, по словам Д. и его коллег, была величайшим достижением — область, практически недостижимая для любых попыток «подглядеть» или воздействовать извне.

— Что «нет»? — отважился он спросить, вопреки указаниям начальницы.

— Ничего страшного я с тобой делать не собираюсь.

— Вы читаете мысли? — воскликнул Клеммен с неподдельным изумлением.

— Нет. Изменилось ощущение… твой двойник… мне сложно объяснить. Скажем так, я вижу . Ты в чём-то подозреваешь меня. А это вредит нам обоим. Поэтому я и говорю: «нет».

— Но я…

— Помолчи. Я отвечу на вопросы, если они будут. Думай о приятном.

О приятном! Андари… уверена ли она в его смерти? Зачем всякий раз, когда он подходит к дверям своего дома, его встречает белка — та самая, непонятно зачем перебравшаяся из Венллена в Аннвеланд? О приятном! Когда-то он мечтал, что представится возможность стать гостем Андари. Теперь — в особенности, если она узнает о «подлоге», захочет ли видеть его? Думать о приятном решительно не получалось. Что приятного может быть в существующем положении?

— Можешь открыть глаза, — разрешила Кинисс. Клеммен открыл глаза, поморгал, привыкая к полумраку (освещением служили две толстые ароматические свечи). Рептилия сидела на низкой скамеечке напротив, глядя ему в глаза. Странно было смотреть на неё сверху вниз.

Чувствовал он себя превосходно.

В этой комнате никакие внешние воздействия не имеют силы… а какие имеют?

— Никаких внешних воздействий, — пояснила Кинисс. — Никто не пытался повлиять на тебя проклятиями, заклинаниями, обращением к богам. Всё это кто-нибудь из нас давно почувствовал бы.

Она явно ждала чего-то.

— Вы не верите мне?

— Верю, — Кинисс развела руки в стороны и сложила их на груди— знак того, что не может объяснить. — Будем откровенны: если замечу, что ты намеренно лжёшь, так и скажу. Просто внешних причин нет.

Тут до Клеммена дошло.

— То есть причины внутренние?

Хансса кивнула.

— Что-то во мне?

— В тебе, рядом с тобой, связано с тобой. Ты ничего не хочешь рассказать?

Клеммен долго смотрел в её глаза… да… это тебе не Д. — попытка солгать…

— Я не уверен, могу ли доверить вам это знание, — произнёс Клеммен, поражаясь своей смелости. — Не знаю.

— Клеммен, — рептилия сложила ладони вместе. — Я знаю, что рассказывали тебе родители о таких, как я. Я могу их понять и не собираюсь ни в чём убеждать. Но что-то угрожает тебе. Именно тебе , хотя неприятности достанутся всем, кто рядом.

Клеммен вздрогнул.

— Кто-то уже говорил тебе об этом, — рептилия прикрыла глаза, цвет которых изменился от голубого до тёмно-зелёного. Это было утверждение, не вопрос.

— Да, — признался Клеммен. — Но отказались пояснять.

Воцарилось молчание. Интересно, отчего от неё пахнет травами? Вряд ли это естественный запах рептилий! И… запах этот порой меняется — ещё один способ выразить эмоции? Сейчас это ромашка. Или… смесь ромашки с чем-то ещё. Слабый, тонкий запах, ощутимый только, если подойти вплотную.

— Клеммен, то, что я говорю сейчас, не записывается, останется только между нами. Если только ты не захочешь поведать о нашем разговоре кому-нибудь. Слушай внимательно. Мне ничего не стоит добиться от тебя какого угодно отношения ко мне. Я признаю прямо: у меня есть силы принудить тебя к чему угодно — да так, что ты этого не заметишь. Но я не прибегаю к подобному. В это, возможно, трудно поверить, но…

— Я верю, — неожиданно для самого себя выпалил Клеммен.

— Отлично. Поверь тогда и в следующее: управлять любым из нас не очень сложно. Иногда для этого не требуется особых усилий. Иногда мы делаем это неосознанно. Тебе кажется, что ты всем обязан Д. и мне — и что-то должен нам с ним. Это ложное чувство.

— Но…

— Ложное. Если будешь ощущать зависимость, дело плохо.

— Зачем вы мне всё это говорите?

Рептилия долго смотрела ему в глаза.

— Клеммен, ты затеял игру с силами, возможности которых не вполне понимаешь. Я повторяю: ты ничего не должен ни мне, ни Д. Никому. Я вижу : с тобой что-то происходит, и ты не намерен делиться подробностями. Ты ищешь помощи извне… ищешь осторожно — это хорошо. Но постарайся понять: есть порог, после которого ты уже не сможешь рассчитывать на нашу помощь. Да, я могу потребовать чёткого исполнения инструкций — и вынудить тебя открыть всё, что ты скрываешь. Я не стану этого делать. Пока.

Она замолчала и встала. Встал и Клеммен, привычно поднимая руку, чтобы нащупать треугольник… и вовремя отводя её в сторону. Кинисс глядела в сторону. Ждала чего-то.

— Я действительно не обязан рассказывать обо всём ?

— Да.

— Но могу, если сочту необходимым?

— Верно.

— Скажите, Кинисс, зачем этот разговор?

Рептилия долго молчала, не отводя взгляда.

— Д. — вольно или невольно — впутал тебя в опасную затею, — сообщила она. — Тщательно обдумывай каждый шаг, Клеммен. Постарайся всегда оставаться в пределах досягаемости. Д. увлечён поисками тех, кто покушался на тебя. Но ищет не там, где следует.

— Почему вы не скажете это ему? — тихо спросил Клеммен, ощущая, что его бросает в жар. Да сегодня день откровений!

— Он привык считать, что я никогда не ошибаюсь. Не повторяй этой его ошибки.

— Ясно, — кивнул юноша, очень надеясь, что ему действительно ясно. — Можно вопрос? Вы не знаете, отчего у Д. такое… странное имя?

— Когда-то он помог избежать серьёзной беды одному очень хорошему нашему знакомому, — последовал ответ. — Но попал в ловушку. Больше я ничего не могу сказать.

— Подождите… — попросил Клеммен, когда Кинисс кивнула и направилась к массивной двери. Рептилия обернулась. — Андари… знает, что я жив?

— Знает и ждёт тебя, — Кинисс ни секунды не колебалась с ответом. — Думаю, ты и сам об этом догадывался.

Клеммен открыл было рот, чтобы спросить что-то ещё (как Кинисс об этом узнала? почему она и Д. словно скрывают что-то друг от друга? какова подлинная субординация?), но передумал.

— Переутомление, — объявила рептилия Д., ожидавшему снаружи. — Перетрудился. Прикажи ему почаще отдыхать… чередовать работу и отдых.

Д. перевёл взгляд на Клеммена, тот кивнул, стараясь не менять выражения лица. О боги, ну почему даже здесь приходится что-то скрывать, почему истин столько же, сколько собеседников?

— Слышал? — Д. улыбнулся, потрепал Клеммена по плечу. — Давай… исполняй. Отдыхай. Никакой посторонней активности. Прослежу лично!

— Слушаюсь, — и Клеммен, стараясь не заглядывать в глаза Кинисс, направился к выходу.

Аннвеланд, Лето 62, 435 Д., 20-й час

Вначале я читал. Но книги, казалось, написаны на тарабарском наречии; в голову лезла всякая чушь. События этого дня (которых хватило бы на добрую неделю) всё ещё переплавлялись в моей бедной голове, не давали покоя.

«Никакой посторонней активности»! Ха! В таком состоянии… Я исследовал свой гардероб и понял: приличного костюма, годного для нанесения настоящего визита, у меня нет. Мой «личный» портной, остался в Венллене.

Отправиться туда?

Как выяснилось, примерно об этом я на самом деле и думал всё это время. Порывшись по карманам, я выбросил на стол всю россыпь магических «талисманов», оставил только «ключ» для открывания порталов, ну и треугольник, конечно.

Свою форменную одежду из тёмно-коричневой кожи я одевать не стану. Не на задание же я отправляюсь! Подумав, я выбрал прогулочный костюм — не совсем безукоризненный, но вполне приличный. Сгодится. Дождь накрапывает, ну да ладно. Переживём.

Дверь отвечала только на моё прикосновение. Правда, мой «страж» остался внутри — если кто и вломится, то… Но откровенно признаться, мне было в высшей степени наплевать. На всё.

Надо же иногда позволить себе плюнуть на всё!

Захлопнув дверь, я направился в лес (идти до Венллена пешком я, конечно, не собираюсь, но и исчезать прямо посреди улицы — тоже). Некоторое время шёл, наслаждаясь запахами и свежестью. Все тревоги и заботы сами собой растворялись. Меня убеждали быть осторожнее и оставаться в пределах досягаемости, а если я не хочу? Кинисс права, я действительно устал. Работать в Бюро означает постоянно играть кого-то — но не самого себя. А временами хочется быть самим собой! И так во мне мало не осталось от прежнего…

…Ланенса…

Мне показалось, что это мерзкое имя прошептал насмешливый голос из-за спины. Как меня звали до того, как я… когда у меня был дом и родственники?

Не помню.

Не помню! Мне стало не по себе. Может быть и лучше, что не помню? Кинисс и здесь права — часть меня действительно умерла, оказалась погребённой вместе с муляжом. Как бы убедиться, что не самая лучшая часть?

Что-то тихо прошелестело над головой — вплетая новую ноту в шёпот ветвей и листьев — и голос, который я уже успел подзабыть, окликнул:

— Не спится?

Клеммен поднял взгляд — и ничего не увидел. Из пустоты послышались квохчущие звуки… ну да, конечно. Флосс. Смеётся. Птица словно шагнула из ниоткуда, устраиваясь на толстом суку над самой головой ненгора.

— Шангуэр? — припомнил Клеммен почти сразу же. — Рад видеть вас. Вам тоже не спится?

— Я по ночам не сплю, — пояснил флосс, опускаясь на другой сук — впереди Клеммена, по направлению движения человека. — Не очень задерживаю?

— Да нет, — солгал Клеммен, и вдруг осознал, что и в самом деле никуда не торопится. Ночь только начиналась… Хорошо флоссам, с их ночным зрением! — Я прогуливаюсь. Начальник велел почаще отдыхать, — юноша тихо рассмеялся.

— Я догадывался, что ваша смерть инсценирована, — флосс тихонько щёлкнул. — И розыгрыш не сбил с толку тех, для кого предназначался.

О боги, подумал Клеммен, и он туда же!

— О чём вы говорите? — поразился он на словах.

— О том, что вас используют в качестве наживки.

— Меня?! — на сей раз Клеммен и в самом деле был ошеломлён. — Кому это нужно? Д.?

— Нет-нет, — Шангуэр опустился на пень и Клеммен остановился, глядя в светящиеся гипнотические глаза. — Никто из ваших… знакомых вам зла не желает. Но по многим признакам… так или иначе… вас используют в качестве приманки.

— Но кто?

Флосс прикрыл глаза и некоторое время сидел молча, шевеля «ушами».

— Не знаю, — ответил он. — Возможно, Д. Мне казалось, что вам самому лучше знать это. Д. не прислушивается к моим предостережениям, пока что всё укладывается в его схему.

— В какую ещё схему?!

— Вам не сказали, для чего вас посылают в особые места?

— Нет.

— По некоторым расчётам, одно из этих мест должно стать началом Рассвета, — пояснил флосс. — Д., будет недоволен, что я рассказал это… но, Клеммен, наживку иногда успевают съесть.

Стоп, подумал Клеммен, какой ещё Рассвет? Тут до него дошло: то, что творится сейчас, именуется Сумерками. Значит…

— Будьте осторожнее, — пожелал Шангуэр на прощание и… исчез.

— Советчики на мою голову, — вздохнул Клеммен. — Ну и ладно. Пусть хоть два Рассвета.

Он прикоснулся к «ключу» и во мгновение ока оказался посреди одного из пустынных в это время суток парков Венллена.

Некоторое время бродил по парку, чтобы успокоиться.

Венллен, Лето 62, 435 Д., 22-й час

Изумрудное озеро, третья улица, дом шесть.

Как хорошо он знал это место! Когда работал у зеленщика, к этому дому его направляли не раз и не два. Кто бы мог подумать, что это — тот самый дом?! Мир тесен.

Он шёл, почти бесшумно — слабый шорох песка под ногами. Клеммен ощущал себя самозванцем.

Постучу сейчас в дверь — откроет ли она? А если откроет, то впустит ли? И вообще, чего я добиваюсь?

«…ты для них — всего лишь эпизод…», пришли на ум слова Д.

Провалиться всем эпизодам!

Видишь, в доме почти нет света, шептал внутренний голос. Голос трусливый, себялюбивый, нервный. Убедился? Пошли отсюда. Неужели тебе хочется убедиться в том, что ты ей неинтересен? Хочешь это услышать? Хочешь наслаждаться своими страданиями?

— Заткнись, — прошептал Клеммен вкрадчивому голосу, и тот обиженно смолк.

Стук в дверь показался ему слишком слабым, но дважды стучать не принято. Если не впустят сразу, значит, не впустят совсем.

Секунды текли и были мучительно долгими.

Убедился? — торжествующе заговорил внутренний голос. Нужны ещё доказательства? Ты хотел отдохнуть и развлечься? Ну так пошли, развлечёмся!

Усилием воли Клеммен подавил советчика. Дождь припустил сильнее. Никто не торопился открывать дверь. Странно, но горечи он не ощущал. Появилось чувство… ожидания, что ли? И надежды. Да, несомненно, надежды. Не все же засиживаются допоздна.

Дверь скрипнула, открываясь, и все мысли Клеммена словно сдуло порывом ветра.

Андариалл, как всегда, была прекрасна. На этот раз она была в длинном платье, всё с тем же обручем на голове. Даже в темноте Клеммен узнал этот обруч.

Из сумбура в голове сами собой всплыли слова:

— Kaendare hannel …

Она улыбнулась и отступила на шаг, приглашая войти.

— Осень пришла, наступил листопад, — продолжил Клеммен, поднимаясь по ступенькам и не имея никакого понятия о том, что цитирует строки, что читал несколько часов назад.

— И ненастье, царица раздумий, — продолжила Андари, улыбнувшись. Клеммен закрыл за собой дверь и понял, что не имеет ни малейшего понятия, что делать, что говорить. О Владыка Мудрости… не позволь превратиться в бессвязно бормочущего глупца!

— Я ждала вас, — Андари прикосновением зажгла один из фонарей. Клеммен увидел, что на платье её изображена осень — листья, ветер, ниточки дождя. Словно живое. Просто шедевр!

— Я никак не мог решиться, — признался Клеммен, переобуваясь в сандалии — так было принято в здешних домах.

Ольтийка кивнула.

— Я знала и это.

Она протянула ему обе руки, Клеммен нерешительно взял их. Тысячи противоречивых побуждений вихрем обрушились на него… унять их и держать себя в руках стоило немалого труда. Она всё равно останется недостижимой, подумал он, наслаждаясь ощущением.

Он был бы рад стоять так, держа её за руки, до скончания времён.

Разум постепенно возобладал. Клеммен бережно отпустил её руки и сказал, чуть наклонив голову.

— Надеюсь, что своим появлением я не оторвал вас от…

— Мы не на приёме, — засмеялась Андари. — Не утруждайте себя церемониями.

Она повернулась (Клеммену показалось, что с подола её платья вот-вот сорвётся вихрь опавших листьев), направилась куда-то внутрь дома.

Клеммен направился следом.

Как она умудряется содержать такой большой дом в таком идеальном порядке?.. Хотя, конечно, прислуга…

Впрочем, к моменту, когда он вслед за ольтийкой переступил порог комнаты, напоминавшей зал для медитации монастыря Хоунант, Клеммен отчего-то осознал: никакой прислуги здесь нет. И никогда не было.

Всё здесь загадочно — и сама хозяйка, и то, где она живёт.

— Чаю? — спросила Андари и Клеммен с изумлением обнаружил, что на ней уже не платье, а светло-зелёная рубашка, светло-серые тальва … та самая одежда… тогда, у ручья… Когда она успела переодеться?! Ведь он глаз с неё не спускал!

Он осознал, что от него ждут ответа. Неимоверным усилием воли заставил себя улыбнуться и утвердительно кивнуть.

И заметил, что Андари… стала иной. Опять. Так же, как там, в оранжерее — стала полностью открытой, не ощущающей взгляд миллионов придирчивых глаз. Вид её… она вновь выглядела молодой. «Давление», которое читалось на её лице там , снаружи, добавляло к её облику не один десяток лет.

Ему казалось, что она знает , что он заметил эту перемену.

— Когда я встретил её у Камня, я очень удивился, — рассказывал Клеммен. — Чтобы белка преодолела такое расстояние…

— Она… сообщила мне, что вы живы, — тень пробежала по лицу Андари. — У вашего начальника очень странное чувство юмора. Он шутит со смертью… а это плохо.

— Мне это тоже не понравилось, — признался Клеммен. — Но как вы узнали меня? Мастер сказал, что мой новый облик…

Вместо ответа девушка поднялась на ноги, жестом пригласила следовать за ней. Они вышли из комнаты, подошли к высокому, в рост человека зеркалу на стене рядом с дверью.

Клеммен едва не потерял дар речи от изумления.

Из зеркала на него глядел… он сам. Настоящий. Тот, который некогда ушёл из дома, отправился в долгое путешествие, чтобы остановиться здесь. Не блещущая особой красотой физиономия «прежнего» Клеммена показалась едва ли не самым приятным зрелищем.

— Меня непросто ввести в заблуждение, — добавила Андари, поворачиваясь к юноше. — Мы узнаем друг друга… теперь.

— Как вам это удаётся? — спросил Клеммен. Ольтийка только улыбнулась. Что-то словно включилось в голове. Таэркуад . Об этом не спрашивают. Ответа не получишь.

— Вы сводите меня с ума, — он взял за руки, вглядываясь в бездонные карие глаза. — Простите мнея… Мне кажется, сейчас мне лучше уйти.

Ему померещилась льдинка в её взгляде. Ну вот. Язык его, наконец-то, подвёл.

— Я буду ждать, — ответила она просто.

— Ведь то, что представлялось нам огнём, — вновь произнёс Клеммен, не задумываясь, откуда берутся слова, — всего лишь сон…

— …навеянный дождём, — завершила Андари и отпустила его руки.

— До встречи.

— До встречи.

Клеммен отвернулся и направился к выходу, продолжая бороться с тысячью искушений. Ольтийка проводила его взглядом.

Гость волен уходить, когда угодно. Если хозяева дома провожают гостя до двери — значит, больше его видеть здесь не желают.

Андари прикоснулась к обручу на голове. Ей хотелось… сказать ему… сказать очень многое, но — нельзя, нельзя, нельзя!

Выбор ещё не сделан. Она сделала выбор… теперь — очередь за ним.

Аннвеланд, Лето 63, 435 Д., утро

Покой нам только снится. С самого утра пришлось замещать одного из коллег-ненгоров (темнокожую неразговорчивую ольтийку, которая неожиданно сказалась больной). Больной! Ольтийка! Ежу понятно, что дело в чём-то другом..

Мне казалось, что вчерашний мой визит — сон. Во всяком случае, всё было слишком хорошо, чтобы быть явью. Однако утром я проснулся в добром здравии, не считая того, что линия жизни оставалась рассечённой. Как интересно! Д., получается, этого видеть не полагается? Кинисс — тоже?

Ладно, не до этого. Итак… зачем меня сюда вызвали?

Дело достаточно простое — кто-то из завистников одного из здешних ювелиров отыскал способ наложить проклятие на конкурента… запрещённый законом приём. Злоумышленник был давно изобличён. Теперь предстояло устранить проклятие.

На столе у ювелира — несколько десятков хорошо огранённых, безукоризненных бриллиантов. Один из них — смертельная ловушка. Чтобы устранить угрозу, необходимо как-то переместить эти камни. Но второй попытки не будет. Неправильное движение — и ювелир (который продолжал заниматься своим ремеслом в одной из соседних комнат) моментально умрёт.

Нас в комнате было трое. Что я здесь делал, оставалось загадкой. С проклятиями подобного рода мне не доводилось встречаться, читал о таких вещах я маловато. Жаль, не хватило времени побеседовать с Ниввинлер (так зовут ольтийку, которую я замещал) — о том, что успела выяснить.

Оставалось ходить вокруг стола с умным видом, пока остальные двое — маг и целитель — изучали стол и лежащие на нём камни.

Я был лишним. Настолько, что не знал, куда себя деть. От нечего делать принялся изучать обстановку кабинета — есть, на что посмотреть…

Вероятно, Клеммена пригласили, чтобы осмотреть место происшествия свежим взглядом. А «болезнь» ольтийки-неангор — не более чем предлог. Знаем мы, как ольты болеют — каждой болезнью не более одного раза. В очень лёгкой форме…

На стенах кабинета — несколько картин. Обои на стене. Гм… А наш ювелир-то магией балуется! Вон, на сколько охранных начертаний! Прямо на обоях. Специально заказывал? Эти символы напоминали притаившегося хамелеона — можно тысячу раз пройти мимо и не заметить, но если заметил — удивляешься, отчего не сделал этого прежде?

Целитель с магом вели учёный диспут. Насколько Клеммену было понятно, они обсуждали возможность а) выбросить весь стол с его страшным содержимым в портал, ведущий в никуда — за пределы планеты, например; б) попытаться синхронно, за один раз, лишить силы все действующие в пределах комнаты заклинания; в) поработать с исходным текстом проклятия — создать, так сказать, антидот, противо-заклинание… И так далее.

Д. часто ворчит, что маги-теоретики — дети малые. Вот уж точно. Гори всё огнём, только дай развлечься..

Клеммен начинал уже скучать, поскольку ему недоставало ни опыта, ни знаний, чтобы вступить в диспут. Правда, его учёные соседи по комнате вообще не обращали на юнца внимания. И тут на него вновь «накатило».

Несколько иначе. Вначале голоса говорящих стали звучать глуше и повторяться эхом — так было с Клемменом однажды, когда он выпил отравленное вино. Убить будущего ненгора оказалось непросто (не зря Бюро снабжает «безделушками»), но пришлось пережить несколько неприятных минут.

Клеммен осторожно поднёс ладони к ушам… отнял. В каждое ухо словно забили по мешку ваты.

Оглянулся. Окружающий мир стал казаться режущим, корявым, Неприятным. Но не весь мир, лишь отдельные его фрагменты. Клеммен уселся в кресло, чтобы переждать очередной приступ непонятной болезни… тут же вскочил. От этого действия ему стало так дурно, что едва не вывернуло наизнанку.

Осмотрел кресло. Оно было окутано тёмным клубящимся… туманом? Ореолом? За спинкой висел сгусток другого цвета — светлый, голубоватый. Клеммен осторожно подвинул кресло.

Тёмный туман посветлел, приобрёл голубоватый оттенок.

Невнятное пока понимание начало формироваться в голове.

Клеммен вновь уселся в кресло. Нормально. В ушах всё ещё вата, ноги слегка подкашиваются, но сидеть — приятно! Очень приятно! Как неожиданно… приносит бодрость, освежает.

Клеммен поднялся, сделал шаг в сторону стола, пристально оглядывая стены. Магистры бросили на него взгляд, продолжили обсуждение.

Некоторые символы на стенах сочились чёрным — словно из стен выделялся яд. Что-то мерзкое. Другие — таких большинство — отливали другими цветами; два начертания, по обе стороны от стола, светились белым.

Клеммен извлёк нож и, убедившись, что никто не смотрит, счистил часть ближайшего к себе тёмного, отравленного «рисунка».

Рисунок пошёл волнами, поблек и развеялся. Исходившие от него гнусные флюиды развеялись.

Смотри-ка, все тёмные «рисунки» расположены так, что человек дотянется, не прибегая к подставкам!

Магистры вздрогнули, ошеломлённо оглянулись. Ненгор носился по комнате, сдирал при помощи ножа кусочки обоев — то там, то сям. Первое время изумление было слишком сильным, чтобы маг и целитель смогли выдавить из себя хоть слово.

— Что вы делаете?! — первым дар речи обрёл маг.

Клеммен не слушал его, счищал последнее тёмное начертание. Так. Посмотрим-ка на стол. Ага! Поверхность стола покрыта сложной сеткой «тумана». Часть гнёзд сетки — чёрная, непроницаемая и мрачная. Часть — белая. Были и иные цвета. Только три камня лежало на чёрных зыбких квадратах.

И тут «приступ» начал проходить.

Поторопись, Клеммен!

Клеммен кинулся к столу. Целитель метнулся наперехват; не оставалось никаких сомнений: с рассудком у парня не всё в порядке. Если только он успеет… Нет! Только не это!!

Клеммен уже склонялся над столом.

Сетка таяла, таяла, исчезала… За его спиной медленно, словно в страшном сне, поднимался на ноги целитель… маг, направив руку в сторону стола, медленно шевелил пальцами руки… незадача! Он меня, «сковать» хочет!

Тремя движениями Клеммен переставил три бриллианта из чёрных в ярко-белые «гнёзда»… в те места, где только что виднелись белые «гнёзда».

Что-то оглушительно хлопнуло, окружающий мир провалился в черноту.

Венллен, Лето 63, 435 Д., полдень

— …но всё в порядке, — послышался голос Д. Клеммен открыл глаза. Он сидел в просторном кресле в кабинете своего начальника; а тот с кем-то говорил — пользовался дальней связью. Столько их развелось, этих приспособлений для связи на расстоянии.

— Очнулся, — констатировал он. — Посиди пока, не шевелись. Ты сильно испугал мага, он тебя выключил, как следует. Хорошо ещё, идиотом не сделал.

— Как… ювелир?

— Отделался лёгким испугом, — пожал плечами Д. — Когда ты схватился за один из камней, у него страшно заболело сердце, но тут же прошло. Поздравляю, Клеммен. Отличная работа. А обои… скоро найдём того, кто их «разукрасил». Тут целая шайка работает, дело непростое.

— Настолько всё серьёзно? — Клеммен поёжился.

— Их застали врасплох, — Д. пренебрежительно махнул рукой. — Одного уже взяли, скоро расколем. Впрочем, это ерунда. Тебя к награде представили… гордись, первая награда. Надо будет отметить. А пока скажи: как себя чувствуешь?

— Нормально.

— Опиши, что с тобой произошло.

Про кресло Клеммен решил умолчать, рассказал про всё остальное. Тут только заметил Кинисс, что внимательно слушала его, сидя неподалёку. И двух незнакомых людей рядом с ней — внимательно слушали, делали пометки в блокнотах.

— Всё понятно, — Кинисс протянула Д. какой-то кристалл и бородач, заглянув в него, удовлетворённо кивнул. — У тебя, мой дорогой, пробуждается врождённый магический дар. Другого объяснения у меня нет.

«И все мои планы касательно тебя благополучно рушатся», прочёл юноша в глазах Д. остаток фразы.

— Верно, — высоким голосом подтвердил один из пришельцев. — Случай необычный, но не такой уж редкий. Самое главное — во время подобных… гммм… приступов находиться под наблюдением. Если будет такая возможность.

— Мои дежурства, — Клеммен посмотрел в сторону Д. — Они отменяются?

— Пока нет, — Д. был явно раздражён. — Пока нет. Но если вдруг что-то случится, немедленно возвращайся, сюда. Это приказ.

Венллен, Лето 65, 435 Д., раннее утро

Теперь я знаю, что такое — болеть хронической болезнью. Когда не живёшь, а существуешь — от одного приступа к другому.

Той же ночью, когда меня, осыпанного дарами благодарного ювелира, проводили домой, во сне меня случился новый «приступ». С перепугу я забыл приказ вызвать Д., а когда вспомнил, приступ миновал.

Я испугался.

Несколько раз я ложился вновь… и тут же вскакивал. Потом вспомнил кресло и попытался сдвинуть кровать в сторону. Нелёгкое это дело, я вам скажу… но получилось: стоило повернуть её на небольшой угол по часовой стрелке, как вместо животного влажного страха, что накатывал, едва я закрывал глаза, меня встретил нормальный, приятный и удобный сон.

Вот такой я догадливый. Давно известно, что весь мир пронизывает силовая паутина — я не силён в терминах; многие животные и некоторые люди чувствуют эту «сеть». Правда, вроде бы недостаточно сдвинуть кровать на ладонь… надо бы сместить метра на три. Может быть — но мне помогло. Ещё бы — после многочисленных потрясений, посещений «особых» мест и так далее — всё что угодно найдётся и отыщется у человека.

Интуиция всегда права. Участившиеся «приступы» (включая короткие периоды головокружения, которые со мной начали происходить не так давно) более не повторялись. Я переставил и остальную мебель. Теперь есть два положения у моего кресла: когда оно у окна, в нём приятно засыпать, а когда ближе к середине комнаты — наоборот, посидишь — и в голове проясняется.

Как говорится, не было бы счастья… Сегодня утром получил от Д. уведомление, что очередное дежурство у меня 69-го числа лета 435. Жизнь продолжается, а с ней и работа.

Я отправился за покупками. Не «в магазин», как сказали бы где-нибудь в Оннде. Здесь уместно (также «непроизносимое») слово Aylenthar (так оно и приходит на ум — с большой буквы). Я вспомнил адрес портного — он же сапожник, цирюльник и вообще всё подряд. У него тоже имеет своё название. Отчего-то вполне произносимое. Дейги называются такие люди, виноват — такие ольты. А вот клиентами у них может быть кто угодно. Кстати, и у меня, и у Д. один и тот же дейги .

Вначале зашёл в банк — я не ольт, я обязан расплачиваться наличными — и, после лёгкого завтрака, спустился по южной улице, ведущей в сторону порта. Но не стал идти к морю, а словно бы затерялся в густых зарослях, что начинались возле самого тротуара.

Все места, имеющие символическое значение — а для ольтов почти все места являются таковыми — тщательно скрыты от постороннего глаза.

434 Д., лето

— Aylenthar, — Д. явно нравилось это слово, которое никогда не должно достигать «внешнего» слуха ольта, только «внутреннего». — Самое примечательное изобретение среди всех наэрта .

— Ольты, как ты смог заметить, — продолжал он, — индивидуалисты. Каждая конкретная жизнь является ценностью абсолютной. Но ольтов обучают, что отношение к остальному миру должно быть положительным. Во всём в первую очередь надо искать положительные стороны…

— Что-то я этого не заметил, — вставил Клеммен с усмешкой.

— Не перебивай. Ольты, как общество, существуют именно потому, что по доброй воле исполняют все его принуждения. Соблюдение ритуалов и традиций въедается в их существо. Это надо помнить твёрдо. Именно поэтому у ольтов практически нет полицейских сил, именно поэтому они созывают суд только в самых крайних случаях, именно поэтому они кажутся людям совершенно непостижимыми.

Итак, каждый ольт — вселенная, достаточная для самой себя. С другой стороны, ольты — существа социальные. В наше время никому не прожить в одиночку. Сейчас уже не осталось наэрта , члены которой были полностью самодостаточны. Общим у них была только вера и обычаи… а так каждый из них фактически жил в одиночку.

— Как драконы?

— Как драконы. Всё личное закрыто множеством таэркуад . Даже если между ольтами возникают тесные отношения — скажем, наподобие супружеских — то и тогда всё личное остаётся абсолютно недостижимым для партнёра. Только некоторые совместные действия — трапеза, например — позволяют явно заботиться о другом. Во всех остальных случаях ольт закрыт от окружающих. Конечно, никто не мешает кому угодно рассказывать всем желающим сколь угодно личные подробности своей жизни. Но вот спрашивать — нельзя. Это одно из тяжелейших нарушений таэркуад , карается очень сурово.

— Смертью?

— Изгнанием. Отчуждением. Потерей имени. Смертью караются только преступления.

— Не понял, — Клеммен широко открыл глаза. — Как это — смертью караются только преступления? То, о чём вы так часто говорите — не преступления?!

— По канонам, установленным Двенадцатью Предками — основателями первых наэрта — преступление — это то, за что полагается смерть. Точка. Перечень таких действий известен, надо будет его выучить.

— Ничего не понимаю…

— Пока и не требуется. Пока просто слушай.

— Постойте… есть же совершенно очевидные возражения. Ну вот, например — как тогда воспитывать детей? Если ребёнок просто откажется говорить, где был и что делал, то что тогда?

— Таэркуад , — скучным голосом произнёс Д., сцепив пальцы за спиной и покачиваясь на носках ботинок, — имеет силу только для прошедших инициацию. Пока ребёнок её не прошёл — никто о его «правах» и «личной жизни» и не думает. До этого момента они не существуют.

— Вот оно как, — покачал головой юноша.

Д. выждал ещё немного, ожидая новых вопросов, и продолжил.

— Итак, если ты намерен стать другом какому-нибудь ольту — чётко помни, что о его предпочтениях можно спрашивать, только если речь идёт о том, что едят, пьют или читают. Всё. Остальное — под запретом. Немало людей обожглись на этом — одна-единственная реплика в состоянии причинить океан неприятностей. Запомнил? Нужно родиться и вырасти ольтом, чтобы всё это казалось естественным и очевидным.

Посещение того, что люди называют магазинами — один из самых проработанных ритуалов. Туда не заходят только для того, чтобы купить новые ботинки или часы. Это способ общаться с внешним миром, через специального посредника… хотя, конечно, с точки зрения человека это напоминает «поход по магазинма».

— Был я в магазинах, — хмыкнул Клеммен. — Ничего особенного. Что в Венллене, что в Веннелере.

— Эти места называются айлен , Aylen. То, что ты называешь лавками — это для всех остальных. Нет, конечно, ольт может зайти куда угодно — в конце концов, переодеваются же они нищими.

Клеммена задела эта реплика, но виду он не подал.

— У каждого ольта — и не только ольта, попасть туда может кто угодно — появляется, так сказать, собеседник. Он и продаст всё, что нужно, и посоветует, и расскажет новости… Такие ольты называются дейги . Точного перевода нет. Слово вполне произносимое. Дейги выбираются раз и навсегда…

— Прямо как муж и жена… — фыркнул юноша.

— …и знают о своих клиентах практически всё.

— Так сколько же их должно быть?!

— Айлентар производится более или менее периодично, но не каждый час..

— Но их всё равно должно быть страшно много?

— Некоторые ольты не нуждаются в дейги . Таких не так уж и мало. Но главное: привести к дейги нового клиента может только ольт. Или ольтийка. Не имеет значения.

— Как-то всё это заумно.

— Вовсе нет, — возразил Д. — Пообщаешься с дейги сам, начнёшь понимать. Это что-то вроде посредника — между «внешним» миром, и «внутренним». Скоро у тебя появится собственный дейги . Вот всё и прочувствуешь в полной мере.

— Свой?!

— Дейги могут быть у кого угодно. При общении с дейги этикет и запреты таэркуад куда менее жёсткие.

— Я как раз хотел спросить — неужели можно постоянно соблюдать всё это и не сойти с ума?

— У себя дома, или наедине с надёжным собеседником и так далее ольт не соблюдает те или иные ограничения — они ведь относятся к «внешнему» миру. Но в обществе себе подобных требуется вести себя безукоризненно. Иначе — потеря имени, изгнание. Это страшнее смерти, поверь.

— Даже сейчас?!

— Даже сейчас.

Клеммен покачал головой и уселся, обхватив её руками. Сколько всего он ещё не знает… да и возможно ли это — узнать всё, что можно о совершенно других существах? Хотя, конечно, не так уж и совершенно…

Венллен, Лето 65, 435 Д., днём

Моего дейги зовут Шеланми. Восточные ольты — с восточного побережья континента — отличаются светлым цветом кожи — от обычной «белой» до золотистой. Шеланми происходил откуда-то с запада и был необычного оливкового цвета. Впрочем, необычным он перестал быть довольно быстро. Д. прав, словами это не выразить: в обществе Шеланми мне лично становилось спокойнее.

Айлен простираются под Венлленом на много километров вокруг, на много этажей вниз. Или вообще находятся в каком-то потустороннем мире. Пространства там совершенно необъятные. Становится понятно, откуда столько места наверху. В Оннде шесть десятых всех построек — торговые и деловые помещения. В «верхнем» Венллене — едва ли сотая часть. И, как правило, там заправляют не ольты.

— Давненько вас не было, — радостно приветствовал он меня. Первое время я ожидал от него подвоха. Родители приучили к тому, что ольты на дух не переносят людей, а на деле именно с Шеланми я чувствовал себя человеком. Как этого добиваются?

Словом, все мы люди. Что они, что мы. Шеланми вовсе не походил на важных Правителей или жрецов — встреться он мне в Веннелере, вполне возможно, мы попросту подружились бы. Правда, мне для этого пришлось бы родиться века на полтора раньше.

— С чего начнём? — если дейги принялся за дело, назад ходу нет. Поначалу меня утомляло такое внимание. Мои родители, возможно, сочли бы такие действия оскорбительными, а то и непристойными. Но раз уж взялся — вперёд. Тот, кто знакомит дейги с его будущими клиентами, осознаёт, какую ответственность берёт. Впрочем, дейги может и не принять нового клиента.

— С причёски, — ответил я. — Потом — одежда. У меня сегодня — важная встреча.

Выясняется, что таинственным образом дейги знают о своих подопечных всё. Он с уважением посмотрел на меня, понимающе кивнул. Без всяких там улыбочек, многозначительных жестов и прочей ерунды.

— На одежду обратим особое внимание, — добавил он. — С достойными людьми следует общаться, будучи одетым соответственно.

Как-то неожиданно мы оказались в изобилующем зеркалами зале, и Шеланми, вооружившись ножницами, принялся создавать мне новый, неповторимый и единственный облик.

В этот раз он молчал. Ощущал, что я не углублён в себя. Но, стоило мне обронить пару-другую реплик, как он тут же вывалил на меня уйму новостей, всякой всячины. Вот память у человека! Д. считает мою память уникальной, но до дейги мне далеко.

…Когда — четыре часа спустя — я вновь очутился на улице, я был совершенно другим человеком. И это не просто оборот речи. Я думал по-другому. Ощущал себя по-другому. Колдовство прямо…

В новой одежде (брюки, напоминающие по фасону тальва , лёгкая куртка и совсем невесомые туфли) — я, конечно, сразу никуда не пошёл. Приходить в гости в первой половине дня не принято. А снять подобную одежду — что вы, дейги хватил бы удар от такого святотатства. Волей-неволей мне придётся побродить по городу — по возможности, не пересекаясь с коллегами из Бюро.

Только их мне сейчас не хватало.

Венллен, Лето 65, 435 Д., после 20

Несколько неприятных встреч всё же состоялось. Но — самое главное — я не попал под дождь. Вовремя успевал нырнуть в ближайшее здание. А встречи начались ещё на Изумрудной площади — там, где озеро. Как ольты умудрялись строить свой город, не трогая вековые деревья?

У озера сидел нищий. Ничего особенного; здешние нищие не разят за сто шагов помойкой и не похожи на восставших мертвецов. Всё тот же маскарад. Милостыню, конечно, они получают — игра есть игра — но при этом остаются в рамках, не чрезмерно оскорбляющих чувства.

Я стоял спиной к одному такому, когда услышал тихий голос позади.

— Тетрадь у вас всё ещё с собой?

Я обернулся, словно меня стегнули плетью. Чуть в воду не свалился. Голос… очень знакомый мне голос! Но кто его обладатель? Не помню.

Нищий сидел, в тёмных очках, с потрескавшейся тростью… менее всего он походил на обладателя этого голоса. Показалось?

— Не оборачивайтесь, — вновь услышал я. — За сколько вы хотите уступить её? Поверьте, вы не пожалеете. Никто ничего не узнает.

Вновь я обернулся. Ну не он это! Рядом стоят прохожие, вряд ли человек в таком рванье будет вести подобные разговоры — те, что рядом со мной тоже ведь не глухие!

Тут до меня дошло, что голос, возможно, слышу я один. Рука сама собой полезла в карман к «безделушкам».

— Оставьте детекторы в покое, — спокойно продолжал голос. — Кивните, если согласны. Мы поговорим о цене чуть позже.

Ещё чего!

— Подумайте, — посоветовал голос полминуты спустя. — У вас не будет много шансов избавиться от тетради. А вам она ничего, кроме неприятностей, не принесёт.

Тут я не выдержал.

— Что вам от меня нужно?! — спросил я с негодованием у предполагаемого источника голоса. И, наверное, вытряс бы из него ответ, но меня поймали за локти.

— Что с вами?! — возмущённо спросил кто-то. — Он же ни видеть вас, ни ответить не может. Оставьте беднягу в покое!

Я присел. Действительно, из-под очков видны бельма. Слепой. На самом ли деле?

Меня отпустили, я бросил серебряную монетку в шляпу нищего.

Тот благодарно кивнул и чуть наклонил голову.

Тут что-то на меня нашло. Я нарисовал в пыли, — чуть дальше, чем находилась шляпа — знак, который видел на метательном ноже — там, среди камней, возле монастыря. Сам не знаю, но именно этот символ пришёл в голову.

Мне показалось, или у «слепого» непроизвольно дёрнулось левое веко?

Я поднялся и молча пошёл прочь. Оглянувшись, я увидел, что знака в пыли больше нет — но стёр ли его сам нищий, или же прошёл случайный прохожий, не понять.

Потом я счёл, что об этом надо попросту забыть. Иначе — идти с повинной к начальству. Ох, Кинисс… как долго будет длиться ваше «пока»? Отчего вы позволяете мне не повиноваться ограничениям, которые вколачивали в меня долгие года?

Нет ответа. Я бродил по улицам, один раз чуть не столкнулся с секретарём Д., а другой раз — с ним самим. Начальник мой был целеустремлён и задумчив.

…После восьми вечера — когда тучи вновь собирались как следует вымыть город — я постучался в те же двери.

Ждать пришлось столь же долго.

— Это мои первые работы, — призналась Андари, и Клеммену показалось, что она смущена. На самом деле, пейзажи были великолепны. Как и на выставке, всё время казалось, что те части картины, на которые взгляд непосредственно не падает, живут своей жизнью — шевелятся нарисованные листья, разбиваются о берег волны… Потрясающе!

Так он и сказал. Девушка кивком поблагодарила его и, распахнув следующую дверь, молча предложила войти внутрь.

Вот это да!

Трудно поверить, подумал Клеммен, что она младше меня на год. Это невозможно! Никто не в силах создать так много шедевров — назовём всё своими именами — просто не хватит времени!

Оказывается, Андариалл Кавеллин анс Теренна не только писала картины. Она тоже увлекалась скульптурой, вырезала статуэтки из дерева и камня… и Клеммен потерял счёт времени, осматривая коллекцию. Собственно, это была студия. На столе аккуратно разложены инструменты — видно, что ими часто пользуются, что это — не показное. Ничего не понимаю. Когда она всё успевает? И без прислуги! Ведь это ещё и дом, да какой дом!

Андариалл следовала тенью за гостем, молча наблюдая за его реакцией. Клеммен долго осматривал каждую статуэтку — скульптура была ему интереснее — и ощущал ту самую незаконченность, что свойственна настоящим произведениям искусства. Как-то раз он побывал на специальной — достаточно экстравагантной, с точки зрения ольтов, выставке — «Мёртвое искусство». Нет, там не было полотен о смерти или реликвий давно сгинувших народов. Там были точно такие же шедевры, как и здесь, как и на других выставках.

Но лишь на первый взгляд.

Всё «мёртвое» было на деле чрезмерно совершенным. Ничего недосказанного. Всё полностью ясное. И потому — мёртвое. Многие посетители купили бы любой из «мёртвых» предметов — да они и покупали — не обращая внимания на сочувственные (или ироничные) взгляды авторов работ. Интересно, что принято делать с «убитыми» произведениями?

Таэркуад . Думай сам.

И тут Клеммен заметил среди множества статуэток свою собственную.

Вздрогнул и, не обращая внимания на хозяйку дома, медленно подошёл к рабочему столу.

Она стояла — я имею в виду статуэтку, изображающую У-Цзина — которую я не успел завершить — не на самом почётном месте. Но, пожалуй, на самом видном. Отчего? Не знаю. Мне она — рядом с окружающими её работами — казалась столь же неуместной, как грубое слово в изысканной компании.

Признаюсь, в тот момент я напрочь забыл обо всех запретах, негласных и гласных законах; мне хотелось что-нибудь сделать со статуэткой. Неважно, что — сделать так, чтобы она либо стала достойна своей компании, либо…

Андари я просто не видел. Она, наверное, к этому и стремилась. Многие из работ, которые я успел увидеть, уже не раз услаждали взгляд зрителей. Причём совершенно — или практически — даром. Деньги за билеты шли на иные цели. Д. вообще мало распространялся, на что ольты живут. По меркам моих родителей, Андариалл была невероятно богатой.

Я потянулся к статуэтке, взял её. Взял очень аккуратно. Да, она. Ясеневое дерево. Лицо-то я успел сделать, а вот всё остальное…

Я взял резец, долго думал, что именно должен сделать.

Рука потянулась к нужному месту сама собой. Я поразился: впервые я не ощущал сопротивления дерева! Помню, какие страшные мозоли я натирал поначалу, порой даже хотел забросить всё это. Неужели сказывается, что инструмент — ольтийский? Всё «лишнее» убиралось легко и просто. И — никаких ошибок! Я был настолько поражён ощущениями, что работал… и работал… и работал… и совсем забыл, где я, собственно, нахожусь!

Андари всё это время стояла у него за спиной. Движения Клеммена были не вполне точными, ощущалось, что опыта у него немного, но главное — он видел то, что должно получиться. А наблюдать за созданием произведения искусства — одно из самых захватывающих зрелищ.

Он не обратил внимания, когда она положила ладони на его плечи.

И — тоже поразительно — он сумел вовремя остановиться. Возможно, статуэтка выглядела бы иначе, вырезай её Андариалл, но вырезал-то Клеммен!

Он медленно поднялся, всё ещё поглощённый творчеством, поставил статуэтку на прежнее место.

Поправил.

Совсем было заметил, чьи ладони лежат на его плечах, как вдруг знакомое, слабое головокружение, словно тревожный сигнал, успело испугать его… знанием того, что сейчас случится.

«Только не это!», — успел подумать он, как накатило.

Но не то, чего он ожидал.

Вместо ощущения ущербности, корявости и дисгармонии на него обрушилось осознание прямо противоположного.

Гармония.

Все эти статуэтки, стоящие на правильных местах… Трудно передать словами. Наверное, вовсе невозможно. Физически Клеммен ощутил это как ярчайшую вспышку, после которой его унесло куда-то, оставив «висящим» в неосязаемой пустоте, наедине со странным и непривычным ощущением многоголосого слаженного хора.

Когда я вынырнул из этого … не знаю, как объяснить, я понял вдруг, что Андари стоит у меня за спиной, сжимая мои плечи ладонями. От её ладоней исходило сильное тепло. Мне казалось, что стоит прикоснуться к дереву — и оно вспыхнет. При всём при том жар этот был не телесным — каким-то другим.

Хотя плечи мне жгло вполне ощутимо.

Тут я понял, что, наверное, она сейчас пережила примерно то же, что и я…

Вначале мне было приятно.

Потом — неловко.

Ещё потом мне стало настолько стыдно, словно я силой заставил её почувствовать всё это… Как-то это было не так. Что-то внутри меня отчаянно протестовало, вынуждая ощущать себя странным образом обнажённым и уязвимым.

Я выпрямился, не ощущая своего тела.

Сейчас она отступит на шаг, затем проводит меня к выходу, и всё.

Что мне делать?

Ох уж этот Д. со своей наукой! Никогда не говорил, что такое бывает. Андари прижалась лбом к моему затылку… как и в тот раз, я готов был стоять так целую вечность. Несмотря на пронзительные вопли откуда-то изнутри.

А она?

Я осторожно опустил свои ладони поверх её. Выяснилось, что я так и сжимаю резец мёртвой хваткой.

— Так лучше, — я не узнал своего голоса. Андари словно очнулась. Я отпустил её руки, она встала рядом, глядя на девятнадцать статуэток — одна из которых была моей. Сжала мою ладонь в своей.

Кивнула.

Когда же я научусь разговаривать молчанием?

Венллен, Лето 65, 435 Д., около полуночи

За приятной беседой время летит незаметно. Наверное, я страшный эгоист — мне было приятно её общество, и я безмятежно продолжал им пользоваться. Ни о чём другом, каюсь, я и не думал в тот вечер. Андари (и вновь она умудрялась «переодеться», переступив порог очередной комнаты) оставалась бесконечно удалённой. Это продолжало причинять беспокойство. Словно заноза, извлечь которую нет никакой возможности.

Разговор шёл обо всём и ни о чём — об искусстве, о выставках, о моих и её путешествиях. Все мы обожаем подобную, трату времени, но этот разговор (которым я не хочу ни с кем делиться) не показался мне пустым. Каждая фраза звучала, словно откровение. Кажется смешным? Что поделать.

«Я буду ждать», сказала она на прощание. Как и в тот раз.

На следующий день всё произошедшее показалось мне сном. Как и в тот раз.

…Я повесил обнову в шкаф и вспомнил слова дейги : любая одежда достойна только одного использования.

Я ощутил, что на этот раз понял, о чём идёт речь.

Святилище, Лето 69, 435 Д., рано утром

— Менвермориллидд? — удивился Клеммен, взглянув на лист с описанием очередного задания. — Я не ошибся? По-моему, речь шла о…

— Небольшая корректировка, — Д. был отчего-то мрачен. Иногда весь день его одолевали тяжёлые предчувствия, особенно неприятные тем, что обычно ничего не происходило. Ложная интуиция.

Зато весь день дёргаешься, словно вынутая из воды рыба.

— Ладно, — Клеммен потянулся; лицо его выражало такое наслаждение прожитой только что секундой, что Д. едва не взорвался, не прикрикнул. Боги, что за настроение! Нет, определённо, чувствую погоду, понял Д. Скоро осенние дожди — вот ходишь, словно в воду опущенный.

Опущенный и там оставленный.

Выслушав сухо изложенные пояснения, юноша удалился. Д. проверил, закрыт ли портал, и откинулся на спинку кресла. Сейчас придёт секретарь, можно будет улизнуть из конторы. Пока Кинисс не заметила. И опрокинуть на площади рюмочку-другую…

Но секретарь явился вместе с Кинисс. И вновь Д. едва не сорвался. И снова сдержался. Конец лета — предновогодняя пора — отвратительное время.

Менвермориллидд. Имя со множеством толкований. «Тень орла», «сила орла», «владения орла» — это часть имени. Называемая часть.

Едва ли не самое скучное место, подумал Д. Ну ничего, поскучать полезно. Очень некстати прорезается этот его дар. Очень некстати. Да ещё Андариалл… угораздило же. Вот так. А может, я просто завидую?

Остаток дня, подтверждая известный закон, всё валилось из рук.

Я и не знал, что такие места ещё существуют. Менвермориллидд, Владыка-Орёл — или как это переводится? Впечатляющая статуя. Словно живая. Взгляд настолько грозный, что я не вполне понимаю, смогу ли высидеть целые сутки, постоянно испытывая этот взгляд.

Семь постаментов. Шесть — пусты. Центральный, со статуей — самый сохранившийся. На некоторых пустых выцарапаны надписи. Вот так оно и происходит. Куда-то делось целое племя, исчезло таинственным образом, к ужасу мудрецов Академии. И когда — в тот момент, когда с войнами, казалось, покончено навеки!

Словно не было людей, не было целой культуры, долгой и необычной истории. И вот — туристы украшают святилище отвратительными свидетельствами своего визита. Интересно, а сам Орёл ещё жив? Я краем глаза поглядел на статую. Размах крыльев три с лишним метра! И взгляд — живой, несомненно, живой! Но разве так бывает? Чтобы бог продолжал жить, когда все его почитатели исчезли?

Или кем он им приходился? Легендарным предком? Покровителем? Всеми ими сразу? Поди разбери. Легенд об этом островке немало, да только кто ж верит легендам! А исторических свидетельств немного.

Стоят эти семь постаментов на круглой площадке из зеркально отполированного чёрного камня. Ходить по нему неудобно — скользко. Я не сразу понял, что за материал использован : обсидиан! Неплохо… выточить подобное, да ещё и установить — считай, на века! Кроме соседней горы, статуя — наивысшая точка острова. Интересно, не бьют ли в неё молнии?!

Небо — чистое и ясное. И прохладно. Ну, я не зря запасся тёплой одеждой. И ещё одна странность: если и у Камня, и в Доме я, так сказать, кожей ощущал, что эти места исполнены таинственной силы, здесь ощущается только взгляд.

А зайдёшь за святилище — вообще ничего не ощущается. Хотя, возможно, так и должно быть.

Весёлая будет ночка, подумал я. Ведь вокруг меня, если я не ошибаюсь, кладбища. Ну, знаете… Отчего Д. уверен, что святилище — наименее интересное место?! Или сам здесь сиживал?

С него станется.

Я устроился там, где взгляд Орла не жёг кожу так интенсивно, и приготовился сидеть. Долго и упорно. Думаете, легко? Попробуйте сами!

Народ Орла, последние «дикари», упорно сопротивлявшиеся наступающей цивилизации. Вначале всё было просто. Пираты то и дело появлялись у их берегов — ведь в недрах горы рубины только что сами в руки не сыпались. И серебро. Могучая жила уходила вглубь хитро свёрнутой змеёй. Даже десяток-другой веков разработки её (силами аборигенов) не загнал богатые металлом слои чрезмерно глубоко.

С пиратами они сумели справиться. Когда, в седьмом веке до новой эры, целая эскадра взяла остров в осаду, аборигены впервые воззвали к божеству о помощи. Бессильный за пределами островка, на своей земле Орёл всемогущ.

Эскадра сгинула бесследно. Точное место гибели её — любимая цель искателей сокровищ по сей день; на одном из кораблей было несколько тонн серебряных украшений. Пираты сумели высадиться на берег, успели ограбить несколько деревень и меньший храм… и, неожиданно, в панике отступили. Добравшись до кораблей, они отплыли от острова и открыли огонь друг по другу. Налетевшая буря уничтожила последние корабли.

Вот тогда и возник повод для истребления аборигенов — уничтожить чёрный культ. Разумеется, Детям Орла приписывали всякие зверства, обвиняли во всех серьёзных бедах близлежащих «цивилизованных» островов.

Двести лет прошло. Находясь на вершине могущества, империя Лерей едва не добилась того, что тщетно пытались достичь до неё. Все наземные населения были разграблены и сожжены, все обнаруженные аборигены — включая женщин и детей — истреблены на месте.

Но Большое святилище Орла куда-то подевалось, и тщетны были попытки отыскать его.

А затем странные напасти, одна ужаснее другой, начали поражать войско победителей.

В конце концов, они покинули остров. Призраки посещали лагерь победителей; болезни и припадки безумия поражали захватчиков одного за другим. После того, как серьёзно заболел предводитель армии, решимость оставшихся дрогнула.

Оставив позади голый и безжизненный островок, они убрались восвояси.

Но уже через полгода островок вновь был цветущим и обитаемым; племя, хоть и поредевшее, вернулось из подземных укрытий.

И вернулось на место — вершину горы — Большое святилище…

Новая эра настала незаметно для Детей Орла, неизменным оставался образ их жизни.

А четыре сотни лет спустя — всё улетучилось, словно мираж над раскалённым песком. Осталось всё, кроме аборигенов. Подземный Храм по-прежнему не обнаружен, да и охотников искать его не так-то много.

…Клеммен несколько раз покидал зеркальную поверхность площадки — есть и пить прямо здесь же явно неуместно. Да и Менвермориллидд может оскорбиться, а гнев его, если верить легендам, ужасен. В подобных случаях легендам лучше верить.

Святилище, Лето 69, 435 Д., ночь

Я вздрогнул.

Показалось, что задремал. Вокруг была ночь; ясная и прохладная. Дул ветерок, холодно подмигивали звёзды, скупо освещал притихший островок серпик средней луны.

Руки и ноги изрядно затекли. Действительно, умудрился заснуть. Непорядок! Это от спокойствия, конечно. Ведь не полагается ни петь, ни говорить — сидеть и ждать непонятно чего.

Так. В качестве разминки: два круга вокруг святилища.

Взгляд Орла ощущался даже сквозь тьму.

Я бодро обежал площадку и остановился, вглядываясь в темноту.

Ему померещились костры, зажжённые там, внизу, в бухте. Что это?! Что за непрошеные гости осмелились отдыхать на острове?!

Впрочем, меня это не касается.

Я вернулся на площадку и, усевшись на накидку под самым изваянием, время от времени поглядывал в сторону бухты.

Костры! Несомненно, костры.

Посидел, глядя на звёзды, и понял, что если не буду двигаться, то засну — и на этот раз как следует. Вот же напасть… вышел за пределы святилища, несколько раз сел и встал.

Костры куда-то делись.

Были — и нету. А на поверхности океана — никаких судов. Хотя, если лодочка маленькая, её и не разглядишь. Нет, странно… надо будет об этом рассказать.

Он всё-таки заснул. Проснулся, ударившись лбом о зеркало площадки. Тут же вскочил на ноги.

Со всех сторон на постаменты и на изваяние ложились отсветы костров. Костры были огромными — ближайший имел в высоту метров пять, жар от него был едва переносимым. Что происходит? Как всегда, проспал самое интересное?

Кристаллы были «бодры». Превосходно. Клеммен набросил на себя накидку — холодно! И ощутил, что позади него кто-то стоит.

Опустил глаза вниз и заметил отражение чьих-то ног.

Медленно, не совершая резких движений, повернул голову.

Встретился взглядом с парой горящих рубиновых глаз. Главный постамент был пуст, но перед ним стоял, возвышаясь метра на два, огромный птицечеловек.

И вновь — с большим опозданием — отозвались индикаторы. Опасно! Опасно!

Менвермориллидд молча сверлил пришельца взглядом. По его виду было понятно: ему доступны все намерения пришельца, неожиданных действий не получится. Птицечеловек взмахнул крыльями, орлиная голова его чуть наклонилась.

Откуда-то из мощного оперения возникли две руки — похожие на человеческие. Пальцы рук производили впечатление: оканчивались серповидными когтями.

— Месть, — прозвучало голове Клеммена, в тот же миг клюв божества приоткрылся и вновь захлопнулся.

— Ч-что? — язык с трудом повиновался.

Орёл молча указал рукой-лапой себе за спину. От него пахло не перьями… не птицей. Огнём пахло от возвышавшейся фигуры. Грозой. И кровью.

— Месть, — слова загорались, нестерпимо яркие, пышущие жаром кипящего железа. — Я не могу покинуть свои владения, но месть моя не закончена. Ты пришёл, чтобы помочь мне?

Клеммен смотрел в яркие глаза и не знал, что делать. Протянуть руку к карману, коснуться «ключа» и испариться? Но успею ли?

— Не успеешь, — насмешливо громыхнуло под сводами черепа.

Он прав. К тому же… это бегство.

— Я не могу, — ответил Клеммен в конце концов. — Месть — не моё ремесло.

Менвермориллидд сделал шаг вперёд. Клеммен попятился. И ощутил, что некая сила — мягкая, но неодолимая — мешает сойти с площадки.

— Я могу дать тебе всё, о чём ты мечтаешь, — ответил Орёл неожиданно. — Менвермориллидд всегда выполняет обещания. Помоги мне… я должен выйти за пределы этой земли.

Ой, как не хочется полагаться на его честное слово! Милость богов всегда имеет оборотную сторону.

Как бы обе стороны не привели к преждевременной смерти…

— Смотри, — Орёл неожиданно отступил, слегка уменьшаясь в размерах. — Я покажу тебе. Я умею ждать. Помоги мне, смертный, — и выбери награду сам.

Перед глазами Клеммена возник образ Андариалл, протягивающей к нему руки. Андариалл, жаждущей прикосновения его, Клеммена, руки…

— Таэркуад! — воскликнул Клеммен неожиданно, видение сгинуло. — Я не стану осквернять запретное, Менвермориллидд! Я не стану помогать, если…

Пусто.

Изваяние восседает на колонне, как и прежде.

Ничего не было?

Никаких костров? Разговора, видения?

Только… что это за маленьких пёрышки, повсюду, под ногами?!

Не бери, посоветовал внутренний голос. Не становись в зависимость… если он веками мечтает о какой-то мести, он пойдёт на всё, чтобы вынудить тебя помочь.

Ерунда. Это просто «трофеи». Я ни на что не соглашался.

Стараясь не дышать, Клеммен достал пинцет, непроницаемый для магических воздействий пакетик, и сложил пять пёрышек внутрь. Остальные… подул ветер, и перья, одно за одним, взвились в воздух, исчезли

Должно быть безопасно. Хотя кто знает… в любом случае, за пределами острова его власть оканчивается. Кристаллы по-прежнему вели запись. Ох, порадуется Д., если на килиане окажется птицечеловек! Не каждый день увидишь подобное…

Больше Клеммена в сон не клонило. Он всё же вышел за пределы святилища, чтобы хлебнуть горячего чая — из термоса. Всё, что туда наливали, хранилось месяцами, не остывая, не теряя качеств.

…Тёмные фигуры словно выросли из-под земли; в руке каждой из них было копьё. Наконечники копий сияли солнечным огнём. Реакция у Клеммена была отменной: выбросив прочь чашку, он отпрыгнул в сторону. В тот же миг рядом раздался чей-то захлёбывающийся крик.

Солдат, пронзённый сразу тремя копьями. Клеммен побледнел… это наяву, это не сон! Звуки, запахи, ощущение битвы — хорошо хоть, его самого пока не замечают! Вокруг шла битва — вернее сказать, резня. Островитяне, Воины Орла, таинственным образом исчезали в ночи, чтобы появиться прямо перед новой жертвой. Лишь вдалеке, ближе к морю, всё шло не так гладко — там участь солдат Лерея не была столь очевидна.

Рядом с ногой Клеммена в землю вонзилось копьё. Выхватив его, юноша стремглав кинулся на площадку; едва не упал, поскользнувшись.

Ему показалось, что он слышит приглушённый смешок.

И… ночной бой прекратился. Вновь тишина, мирный пейзаж. Никаких тел. Никакой бойни.

Но копьё, лежащее перед ним, на тусклой зеркальной поверхности.

Брызги крови на штанах.

Так что же это — на самом деле?!

Несколько раз Клеммен поднимал взгляд на изваяние и опускал вновь. Какой же мощью должен обладать бог, чтобы творить подобное, когда почитателей его не осталось?!

Он отодвинул копьё подальше, устало уселся, потирая ушибленную лодыжку.

Но отдыха так и не получилось.

К утру Клеммен был совершенно измотан. Каждые десять-пятнадцать минут вокруг святилища оживали сцены кровавого прошлого острова. Вдобавок выяснилось, что его, Клеммена, прекрасно видят. Если только он не скрывается на отполированной обсидиановой поверхности. И то — сам он и оставался невидим, но стрелы и копья могли его поразить.

Бог умел быть весьма настойчив.

Термос остался где-то снаружи; и к утру стало ясно, что отыскать его уже не удастся.

А в коллекции Клеммена появилось: три стрелы (одна, похоже, отравленная), два метательных копья, один прекрасной работы кинжал, множество дырок и пятен крови на одежде и немало ссадин и ушибов.

Едва взошло солнце, Клеммен услышал явственный голос:

«До встречи, смертный…»

Клеммен дал бы очень много, лишь бы эта встреча более не состоялась.

9. Сделка

Венллен, Лето 70, 435 Д., рано утром

— Ясно, — Д. с сочувствием посмотрел на Клеммена, равномерно перемазанного сажей, пеплом и кровью. — Оставь «трофеи»… да ступай отсыпаться. Молодец.

— Нет-нет! — воскликнул он испуганно, когда пакетик с пятью пёрышками лёг на стол. — Это, друг мой, спрячь. И верни на остров, если получится. Я бы на твоём месте к ним никогда не прикасался. С богами шутки плохи. Так легко позволить себя перехитрить…

Клеммен поморгал и, пожав плечами, спрятал пакетик.

— Когда следующий раз? — спросил он слегка заплетающимся языком.

Д. поднял удивлённый взгляд.

— Через десять дней. Нет-нет… никаких разговоров. Сейчас же отдыхать. Потом, всё потом.

И небрежным движением руки открыл портал.

Сил хватило только на то, чтобы ополоснуть лицо. Никогда ещё Клеммен так не радовался при виде кровати. Каждый следующий раз тяжелее предыдущего, успел он подумать вяло. Слаб я для таких поручений.

Ничто не напоминало о ярком солнце снаружи. Внутри царила благословенная тьма и покой.

Как следует выспаться не удалось. Спустя всего лишь пять часов Клеммену приснилась одна из кровавых сцен, свидетелем которой он был минувшей ночью, и всё — отдых закончился. Остаток дня ненгор ощущал себя дряхлым стариком.

Что поделать. Издержки профессии.

Венллен, Лето 71, 435 Д., рано утром

— Можешь не огорчаться, — посоветовал Д., когда они убедились, что на всех трёх кристаллах нет и следа записи. — Обычное дело. Ещё никому не удавалось запечатлеть его. Старик с характером. — Д. бросил взгляд на стол, на котором были разложены трофеи. — А вот это кое-что. Можешь гордиться. За последние шестьдесят лет только тебе удалось вернуться с трофеями. Кстати, знаешь, кому это удалось в предыдущий раз?

— Кому?

— Мне, — Д. лучезарно улыбнулся. — Ну ладно. Садись, запиши впечатления.

— Какие там впечатления, — хмуро ответил Клеммен, его передёрнуло. — Сплошная кровь. Каждые несколько минут. Я думал, с ума сойду.

— Всё равно запиши, — Д. вручил самопишущее перо, Клеммен со вздохом подчинился. — Да, кстати — завтра Новый Год, не забыл? Мы тут собрались отметить его, небольшой дружной компанией. Присоединишься?

— Если не слишком поздно, — ответил Клеммен. У него были другие планы. Впрочем… почему бы и нет? Новогодний праздник в Хоунанте проходит очень интересно.

— Нет, не очень, — пообещал Д. — Мы давненько не собирались — то война, то другие напасти. Искренне надеюсь, что Новый Год пройдёт весело.

Клеммен уклончиво пообещал прийти, на том беседа и завершилась.

А я-то думал — чего это горожане суетятся? — подумал Клеммен, в отличном настроении двигаясь по улице. Да ведь праздник! Что-что, а Новый Год здесь отмечают на всю катушку. Одних только Храмовых торжеств не менее пяти, все эффектные, незабываемые. По слухам, в Новый Год и Воин, и Хранительница являются во плоти — увидеть бы хоть раз!

Что, не успел насмотреться на богов? — ехидно поинтересовался внутренний голос. Откуда этот голос? Или это тоже — проявление чего-то там внутреннего? Если так, то скоро меня будут звать Клеммен-сумасшедший и пугать мной ребятишек.

Внутренний голос тут же умолк.

Интересно, успею до завтра отыскать заготовку из дерева получше? Похоже, я знаю, что подарить Андари. Новогодний подарок — единственный вид подношения (не считая тех, что приносят к смертному одру), на который не распространяется ни один таэркуад . Надо этим воспользоваться.

Может, просто зайти в монастырь да попросить у Чёрточки? Но там можно ненароком повстречаться с самой Андари.

В Парке Времени добывать — тоже нехорошо. В священной роще ещё опаснее. Прямо хоть хватайся за первую попавшуюся деревяшку! Впрочем… есть в Академии один человек, который может помочь. Древесину там, понятно, вовсе не для скульптур заготавливает, но если как следует попросить…

Что-то ткнулось в бок острым углом.

Тетрадь.

Клеммен едва рот не разинул от изумления. Это что же — так с ней и путешествовал всё это время? Совсем с ума сошёл! С другой стороны, из дому только что вышел, возвращаться неохота. Ладно. Он переложил тетрадь в более просторный внутренний карман, хорошенько его застегнул. Вот тоже проблема — где её хранить? Или уж сдать Д., да и дело с концом?

Ну уж нет. А насчёт дерева… начну с Академии.

Построив планы на ближайшее будущее, Клеммен пришёл в благодушное состояние духа. И направился прямиком к ближайшей закусочной — в Академии кормят хорошо, но пока ещё до столовой доберёшься…

Академия, остров Тишартц, Лето 71, 435 Д., после обеда

Клеммен задумался и ошибся дверью. Но незаметно улизнуть не получилось.

Человек поднял голову, посмотрел на вошедшего.

— А, Клеммен! — улыбнулся он. Вот незадача, подумал юноша, стараясь не выдать своих чувств. Пальер Тенверийский, по прозвищу Шкаф, во многом оправдывал прозвище. Во-первых, сложением. Во-вторых, он распоряжался крупнейшим архивом сведений, не подлежащей широкой огласке. Допуск у него выше, чем даже у Д. Заодно Шкаф страшно словоохотлив и очень обижается, если его перебивают посреди фразы.

— Как раз перебирал твоё досье, — Пальер указал на стол, посреди которого лежала обширная папка. Клеммен машинально протянул к ней руку, но Шкаф с хитрой улыбкой остановил её на полпути.

— Нет, приятель, — пояснил он. — Ты же знаешь. Своё досье читать не дозволяется никому.

— Тебя это тоже касается? — изумился Клеммен. Волею случая родственники Шкафа — родом из Веннелера; можно было либо радоваться, либо огорчаться, но «свой» человек в архивах у Клеммена имеется. И довольно надёжный. Несмотря на обманчивую простоватую внешность, Шкаф весьма умён. Во всех смыслах.

— Ну, с этим легко, — Шкаф указал на окошко в стене, забранное стальной крышкой. — Знаешь, что делают в таких случаях? Просят надёжного приятеля его… полистать. Это не возбраняется, — и громогласно расхохотался.

Пришлось улыбнуться. С чувством юмора у Шкафа, как всегда…

— Да, ты, наверное, по делу? — встрепенулся Пальер. — А я тебя тут отвлекаю…

Невероятно! Шкаф вспомнил, что у других тоже могут быть дела! Надо этим пользоваться, да побыстрее.

— Да, — Клеммен лихорадочно пытался что-нибудь придумать. Осенило его неожиданно. — Мне нужны досье всех, кто обучался у Д. У моего начальника.

— Вот как! — Шкаф отвык удивляться, чему бы то ни было. — Так-так-так… Список большой, развлечения тебе надолго. Приложи-ка сюда руку… всё, спасибо. Знаешь, сколько у него учеников было?

— Сколько? — на слово «было» Клеммен решил пока внимания не обращать.

— Сорок девять. Включая нас с тобой. Я его, как видишь, разочаровал — ушёл сюда, с бумажками возиться. А ты уйти на покой ещё не думаешь? Не надоел тебе наш папочка?

— Иногда думаю, — Клеммен помедлил, и сообщил — в общих чертах — итог своего визита к Менвермориллидду. Так или иначе, Шкаф всё равно узнает: у него, как и у Клеммена, прекрасная память. А материалы по всем делам Шкаф обязан просмотреть перед сдачей в архив Можно себе представить, как выглядела проверка его на… лояльность. По слухам, без специальной защиты и охраны Шкаф почти никогда не покидает Академии.

— Здорово, — вынес вердикт Шкаф, слушавший рассказ с неподдельным интересом. — Тебе бы книги писать. Рассказываешь — заслушаться можно. Ага, вот твой заказ, — он протянул Клеммену коробочку с кристаллами. — Одноразовые. После прочтения разрушаются, ну в общем, как обычно. Новый Год где встречаешь?

— Д. меня приглашает, — начал было Клеммен и понял, что цель достигнута. Шкаф скис. Он не очень любил Д. Видно, сильно они не поладили, ведь Д., насколько мне известно, человек вовсе не злопамятный.

Хотя, что я, в сущности, о нём знаю?

Кстати… Шкаф ведь тоже «повторно родился»! Отметим. Многовато собирается совпадений.

— Ну, счастливого праздника, — Клеммен обменялся со Шкафом рукопожатием и поспешил в коридор.

На этот раз не следует торопиться, открывая дверь. Вот она, мастерская. Точно она? Точно.

Бруски дерева удалось получить без затруднений, и Клеммен решил ещё раз поговорить с Тенгавером.

Странно, подумал ненгор, в который раз обходя пустынные коридоры. Я же именно здесь заходил к декану! Что у него, скрытая дверь? Чтоб студенты не донимали?

Вот она, лестница, вон окно. Всё на месте, кроме двери. Где-то здесь была справочная… сейчас узнаю, куда он делся.

Тут он почувствовал взгляд.

Поднял голову. У дальнего конца коридора стояла та самая женщина, что беседовала с девушками-близнецами. Что интересно, в той же самой одежде. Что, постоянно в разъездах?

Интересно — может быть, она знает?

— Здравствуйте! — объявил Клеммен громко, направляясь в её сторону. — Извините, не могли бы вы…

Куда она исчезла?

Бегом пробежал остаток коридора. Приоткрыта дверь в другой коридор — в соседний корпус. Вот невезение! Перед праздниками все разъехались.

Скрипнула дверь в дальнем конце коридора.

Проклятье, выругался Клеммен, побежал в ту сторону.

Похоже, незнакомка играет с ним в прятки.

Во-о-он тот проход — за приоткрытой дверью. Не оттуда ли послышались шаги?

Коридор, и ещё один, и ещё. Кто ж так строит?! Тут путеводитель нужен, а не…

Клеммен резко остановился, ему сразу же стало не до смеха.

Короткий коридор, начинавшийся под лестничным пролётом, заканчивался тупиком. Впрочем, нет.

Заканчивался ничем .

Чернотой, из глубин которой не было видно ни единого лучика света.

И тихо… здание будто вымерло… Ничего себе шуточки! Клеммен вспотел от напряжения мысли. Сообщить Д.? Что за загадочные порталы… прямо в Академии, без предупредительных надписей! И вообще — кто она такая, эта женщина?

«Вас используют, как наживку»…

Ну нет, подумал Клеммен, начиная медленно пятиться. Руку всё время держал на «ключе». В случае чего — его и след простыл.

«Наживку иногда съедают»…

Отступил ещё на пару шагов, и провал со звонким щелчком схлопнулся. Образовался тупик, как и положено.

Клеммен поднёс было ко рту переговорное устройство, как вдруг задумался. Ведь придётся объяснять, зачем потребовалась в такое время Академия, что он выспрашивал у Шкафа.

В сердцах Клеммен стукнул кулаками по тому месту, где был портал.

Ладно. Сообщить сообщу, но местной охране. Шёл, дескать, вижу — дыра… ну и так далее. Чтоб совесть была чиста.

Ведь я шёл сюда за деревянными брусками? Так я их получил. Всё остальное не считается. А кристаллы — посмотрю, когда и если будет время. Кристаллы должны «прожить» две недели.

До ближайшего поста охраны путь оказался неблизким…

Парк Времени, Лето 71, 435 Д., ближе к вечеру

Д. прав — лучше места для уединения не найти. Правда, тут же заявилась белка, обследовала все карманы и осталась недовольна размером подношения. Долго суетилась у дерева, то забиралась на него, то оглядывалась на человека и вновь слезала. Подумаешь, дупло. Вряд ли это её дом — в такое дупло впору на повозке въезжать. Или там у неё тайник?

Прячь, прячь, я не смотрю.

Что у нас есть?.. Два ясеневых, два из лиственницы. Один из дуба. Все небольшие. Да и мастер не очень-то жалеет их: девять десятых уходит в брак. Вырезать амулеты или там магические палочки — занятие тонкое, с непредсказуемым результатом.

Пока я соображал, что бы такое вырезать, белка ещё несколько раз взбиралась на дерево с дуплом. В конце концов стало понятно: когда же этот тугодум подойдёт сюда!

Пришлось подойти.

Белка исчезла в дупле, долго чем-то там шуршала.

Высунула голову наружу. В зубах у неё был зажат кусок коры. Хороший кусок, с мою ладонь величиной. Заметив, что я стою прямо под дуплом, она выронила кусок изо рта. И лихой спиралью спустилась вниз. Умчалась, не оглядываясь. Будто я гнался за ней.

Я осмотрел «подарок». Плотная кора, как заготовка — не пойдёт. И подозрительно хорошо сохранилась. А, ну конечно…

Как я сразу не понял!

«Нос», который чуял всё магическое — внешне походит на крохотный ножик для конвертов. Стоило поднести его к куску коры, и слабо заметное свечение индикатора быстро померкло.

Я отвёл «нос» подальше.

Спустя полминуты свечение восстановилось. Сиарх! Кто принёс кору сюда, в это дупло? В отличие от древесины каменного дуба, кора его поразительно легка, хотя не менее прочна. Не знаю, что понимают звери и птицы в магии, но привычка сиархов раз в восемнадцать лет полностью сбрасывать кору снабжает самых смышлёных прекрасным изоляционным материалом. А здешние белки вовсю грызут так называемые королевские орехи, которые не всякий человек расколет одним ударом молотка. Такими зубами и сиарх можно разгрызть.

Ну, спасибо… за новогодний подарок! Нет, определённо надо будет сюда вернуться, отблагодарить её. Подарков «для души» грызунам никто не делает (я лично в этом смысла не вижу), а вот толк в угощении понимают все.

Долго я сидел у ручья, но так ничего и не придумал. Ничего страшного. Пусть это будет экспромт, если вообще что-то будет. Я положил белкин подарок вместе с заготовками, на прощание выпил воды из ручья.

Ужасно заломило зубы — и летом, и зимой этот ручей не замерзает, оставаясь неизменно ледяным.

Аннвеланд, Лето 71, 435 Д., вечер

Клеммен стоял у зеркала, озабоченно поглядывая на ссадины. Не украшают, точно. До завтрашнего вечера не заживут. А к магии прибегать неохота.

Когда он в сотый раз потрогал непрестанно чесавшееся место чуть правее губы, отражение в зеркале подмигнуло ему.

Юношу немедленно бросило в жар.

Первый рефлекс сработал безукоризненно. Клеммен включил — усилием мысли — «напарника», специальный кристалл. Который, в отличие от традиционных килианов , умел записывать ощущения. И только ощущения. Ресурс у него был ограниченным, менять его было занятием болезненным — «напарник» полагалось вживлять под кожу — но именно благодаря «напарнику» большинство внезапно погибших агентов Бюро смогли быстро и безошибочно вернуть отыскать и вернуть к жизни. Или, по крайней мере, не дать соскользнуть туда, где царствует Владыка Нежити.

Впрочем, «напарник», скорее всего, включился бы и сам — от сильной боли, например.

Отражение ещё раз подмигнуло и, оглянувшись, подтащило поближе к зеркалу отражение кресла. И удобно устроилось там. На всё это Клеммен глядел, оцепенев. Затем сковывавший его лёд растаял, он привычно потянулся в карман — за «безделушками».

— Не суетись, ничего не обнаружишь, — послышалось откуда-то прямо перед ним. До ненгора не сразу дошло, что звук раздаётся из того места, где, если бы отражение было обычным отражением, находился бы он сам.

Или наоборот?

— Незачем, — слышать собственный голос было не очень приятно. — Есть очень серьёзный разговор. Можешь не беспокоиться, никто об этом не узнает.

— Кто вы?

Отражение расхохоталось.

— Приглядись внимательнее, ненгор .

Последнее слово было произнесено с издевательскими нотками.

— Что вам нужно? — спросил Клеммен, в конце концов.

— Люблю правильные вопросы, — одобрило отражение и согнало с лица усмешку. — Тетрадь, мой дорогой друг. Всего лишь тетрадь.

— А взамен?

— Взамен? Ну, для начала, жизнь.

Клеммен нашёл в себе достаточно самообладания, чтобы презрительно усмехнуться. На самом деле он перепугался так, как не пугался уже очень, очень давно — с того момента, как двое грабителей с оружием встретили его в переулке, рядом с банком.

— Я же не имею в виду твою жизнь… — лениво протянул двойник. — Ты и так умер, хотя ещё узнаешь, что такое настоящая смерть. Поговорим о жизни кого-нибудь другого… угадай, о чьей?

Нет! — крикнул внутри внутренний голос. Не думай о ней! Не вспоминай её имя!

Поздно.

— Андари? — спросил Клеммен одними губами, почувствовал, что из середины живота начинает распространяться непереносимый холод.

Двойник широко улыбнулся.

— Тебе есть, что терять. Значит, долго уговаривать не придётся. Надеюсь, не потребуется… устранять ещё кого-нибудь, для демонстрации?

— Что же это за тетрадь такая? — Клеммен искал любой повод, чтобы отсрочить очевидный приказ с той стороны.

— Нужно ли тебе знать? — скривилось отражение. — Ты и так отдашь её. Смотри, не вырони. Тетрадь старая, ветхая. Давай её сюда. — Двойник поднялся, подошёл к стеклу вплотную, протянул руку.

— Что значит — «сюда»? — Клеммен отступил на шаг.

— То и значит, — отражение нахмурилось. — Не играй со мной, красавчик… — отражение положило пальцы на заживающую ссадину и тут же это место пронзила острая боль. Клеммен вскрикнул, схватившись за щёку; отражение, усмехаясь, надавило ногтями посильнее.

Так больно не было ещё никогда.

Клеммен отнял окровавленную ладонь от щеки и убедился, что не может ни говорить, ни кричать.

— Давай, быстро, — двойник холодно смотрел на него. В отличие от Клеммена, с лицом у двойника всё было в порядке. — Иначе твоей подруге станет очень нехорошо. Прямо сейчас.

Рука сама собой полезла внутрь, в карман, где хранилась тетрадь.

По пути запястье коснулось цепочки, на которой висел треугольник.

В голове Клеммена словно потревожили огромный пчелиный рой. Клеммен ощутил вибрацию и сильный жар; и то, и другое исходило из треугольника. Амулет сам собой повернулся, деревянной стороной вниз.

Очередная угроза застряла у отражения в горле.

Двойник неподвижно застыл.

Страх, вязкими потоками прижимавший Клеммена к земле, схлынул. И… отражения не стало.

Вернее, осталось — обычное. Его собственное, — со щекой, разодранной едва ли не до кости, с вылезающими из орбит глазами, в которых читались боль и ужас.

Кресло стояло на прежнем месте.

Послышался треск, уголок зеркала откололся; трещины пошли по поверхности зеркала.

Несколько раз Клеммен подносил к губам переговорное устройство, но всякий раз напрочь забывал, о чём хотел сообщить.

Отражение не шутило — сообщить кому-нибудь ещё непросто.

Пришлось прибегнуть к заживляющему эликсиру — боль была едва переносима. В довершение всего исчерпал свой ресурс и отключился «напарник». Он умел извещать об этом единственным образом: вызывая ощущение лёгкого жжения в том месте, где внедрён.

Ну уж нет. Новый «напарник» Клеммен поставит после праздника. Потом. Всё потом. Подумаешь, очередное нарушение инструкции… интуиция подсказывала, что взыскания от Кинисс — наименьшее из неприятностей, что подобрались совсем близко. Влип с этой тетрадью. Спрятать её, срочно. Но где?

Треугольник перестал быть тяжёлым, остыл; перестал вибрировать. Нисколько не возражал против того, чтобы его повернули вниз золотой стороной.

Оставаться до наступления темноты в этой комнате Клеммену не хотелось, он решил отправиться куда-нибудь. Скажем, в Венллен. Посмотреть на подготовку к праздникам, а заодно и узнать, не случилось ли чего-нибудь с…

Медальон едва заметно шевельнулся.

Нет, не случилось, подумал он. С уверенностью.

Из дому он почти выбежал — так, словно все привидения мира гнались по пятам.

Венллен, Лето 71, 435 Д., около полуночи

— Клеммен! Вот не ожидал! Ну ты даёшь! Слушай, а ты неплохо зарабатываешь!

Я вздрогнул, услышав эти слова. Айгес. Тот самый, вместе с которым я «работал» у Буарта. Проклятие, он узнал меня! Тоже мне, «смена облика», «смена облика»!

Губы сами собой сложились в подобающую улыбку. Хорошо, что я не в форменной кожаной одежде, и не в парадной. Шуму было бы куда больше.

— С тебя два пива! — довольно ухмыльнулся Айгес, без приглашения усаживаясь напротив. Отвык я от подобной компании, точно. А теперь надо очень быстро вспомнить былые привычки. И так уже ползаведения на нас косится.

— Это ещё за что? — спрашиваю с подозрением.

— Как был скрягой, так и остался, — лёгкое презрение тронуло его губы. А я-то, наивный, собирался о чём-нибудь приятном подумать, одиночеством насладиться…

— Ладно уж, — я подозвал официанта, Айгес одобрительно хлопнул меня по плечу.

— Вижу, уговорил-таки своего дядюшку… — он критически осмотрел меня. — И неплохо уговорил. Чем занимаешься-то?

— Так, — я повертел пальцами в воздухе, изобразил, как мог, страдальческую гримасу. Предварительно оглянувшись. — Приходится разъезжать… словом, по торговой части.

— То-то я вижу — нарядился, словно ольт. Неужели, думаю, нынче мода такая.

Очень надеюсь, что на лице у меня ничего не отразилось. И ведь не спровадишь его, не привлекая внимания! Не скажешь «извините, мол, вы обознались»! Провалиться ему…

— Как ты меня узнал? — пора брать инициативу в свои руки. — Где обретаешься? По прежнему у старика Буарта?

— Ну уж нет, — протянул он пренебрежительно. — Я теперь с караванами хожу. Охранником. — По его лицу было отчётливо видно, насколько велика пропасть, разделяющая охранников и каких-то там рассыльных… — Вот, вчера возвратился. Как раз к Новому Году. Кстати, не желаешь составить компанию?

О боги, сохраните и помилуйте!

— Не могу, — я развёл руками. — Сам понимаешь. С дядей и всей его весёлой семейкой. — Произнося эту ложь, я вспомнил Д., и стало так смешно, что только огромными усилиями удалось не разразиться истерическим хохотом.

— Понимаю, — кивнул он, отхлебнул из своей кружки. — Ну, заходи после. Живу я там же, да и старых приятелей забывать не стоит, верно?

Неужели он собирается уходить? Какое счастье, подумал я опрометчиво.

— Верно, — говорю. — Как только выберется денёк… мы часто через Венллен проходим.

— Вот и славно! — улыбается он и, не обращая внимания на выражение моих глаз, заказывает ещё пива. Ну да, за чужой счёт пьёт всякий… У Айгеса на это особый нюх. Так. Срочно нужен повод, чтобы уйти отсюда. Как только он выпьет три кружки, язык у него развяжется окончательно.

Я уже начал воспринимать его реплики, как туман, как просто часть окружающего пространства — не переставая, конечно, вразумительно и со смыслом отвечать. И тут он неожиданно наклонился поближе и многозначительно подмигнул.

— Давно хотел тебя спросить… Как тебе удалось?

Первые несколько мгновений я совершенно искренне ничего не понимал. Затем взглянул ему в глаза и понял всё.

Спустя мгновение я мысленно считал до десяти — сдерживался, чтобы не схватить его за горло и не свернуть шею. Или перерезать ему горло обломком кружки. Или воткнуть лежащий на столе нож ему в грудь.

Ярость схлынула почти моментально, оставив совершенно неожиданное для меня самого чувство. Неловкость, смешанную со снисходительностью. Как если бы ребёнок в присутствии посторонних задал мне неприличный вопрос. Осознавая, что подобного делать не положено.

— Не понимаю, о ком ты, — произнёс я, не отводя взгляда.

— Да ладно, — он отодвинулся и рассмеялся. Тут я понял, что в кулаке по-прежнему сжимаю вилку. Неторопливо разжал пальцы. Погнутая вилка упала на пол, но в гаме и шуме никто этого не заметил. — Тейпес, извозчик, два раза видел, как ты заходил к ней в дом. Мы ему не поверили — он мне теперь ящик киншиарского должен! Серьёзно, Клеммен, как тебе удалось?

— Не понимаю, — в конце концов, мне удалось совладать с мимикой. — Я у многих бывал дома. Как и ты, кстати.

— Да брось, — презрительно откинулся он на спинку стула. — Не хочешь говорить — не говори. Я что, не понимаю? Всё понимаю. Только дураком меня считать не надо, хорошо? У тебя же всё на роже написано, ты притворяться в жизни не умел, — и он расхохотался вновь.

К его (и отчасти своему) изумлению я тоже рассмеялся.

— Да, — согласился я. — Не умею, это точно. Но подробностей не будет.

— И не надо, — улыбочка вновь коснулась его губ. — Главное я уже понял.

Хорошо, что я не взглянул в этот момент в его глаза. Тогда бы, наверное, точно не сдержался. И Новый Год я встретил бы очень, очень невесело. Но Айгес неожиданно глянул на часы и куда-то заспешил.

— Прости, старина, — он хлопнул меня по спине. — Ребята ждут. В общем, не теряйся, удачи! — он подмигнул (я этого не видел, но ощутил), и скрылся в толпе на площади.

Мне показалось, что я извалялся в помойной яме — было странно, отчего проходящие мимо не отворачиваются, зажав нос.

Вечер был испорчен. Я хмуро глядел на закапанную пивом скатерть (аккуратностью Айгес никогда не отличался) и понял, что надо уходить.

Но куда?

Пройти мимо её дома?

Не стоит. Раз за мной так откровенно следили, то не преминут продолжить сие увлекательное занятие — вдруг удастся что-нибудь подсмотреть! Я начинал понимать, отчего Правитель смотрел на меня таким странным образом — там, на приёме. Я закрыл лицо ладонями. Проклятая работа! И эта «новая личность»! Что за «маскировка» такая, если её так легко раскрыть! И ведь кому удалось раскрыть — хуже не придумать!

Эта мысль замерла у меня в голове.

Действительно, подумал я — вернее, произнёс некий рассудительный и спокойный голос в голове. Почему бы не предположить, что твою маскировку раскрыли преднамеренно?

Но кто?

Вряд ли Бюро. Для своих прежних друзей я мёртв… постойте-ка… Зря я отпустил его так быстро!

Но бежать теперь за ним, а тем более вламываться к нему домой я не стану.

Одного раза более чем достаточно.

Я расплатился и направился к южному Храму — самому древнему. Там уже горели праздничные свечи — ярко освещая и сам Храм, и окружающую площадь. Ярко горят — словно само солнце; и ни ветер, ни дождь им не страшны. Если считаете, что боги утратили силу — приходите, убедитесь в обратном!

Я не сомневался, что боги сильны, но всё равно пошёл. Уж очень там красиво.

Аннвеланд, Лето 72, 435 Д., рано утром

Некоторое время он ещё опасливо косился на зеркало, а на ночь даже повесил поверх какую-то тряпку — но предосторожности были уже ни к чему. Зеркало годится для колдовских целей, только пока цело. Теперь же оно не могло служить ни оружием, ни средством подсматривать.

А средств таких у непонятных противников, видимо, более чем достаточно. Ведь отражение сказало «мы». Хотя мало ли кто что скажет.

О ране на щеке напоминало слабое жжение — магия магией, а зарастающие ткани всё равно дают о себе знать. Клеммен несколько раз прикоснулся к щеке с опаской… нет, всё в порядке.

Так-так… Клеммен возбуждённо заходил взад-вперёд. Что ещё сказал двойник? «Смотри, не вырони». Извлёк тетрадь. Вспомнил, что было, когда попытался развернуть ткань, в которую та была спрятана. Тетрадь метнулась в сторону, словно ожила; поймать её оказалось нелегко. Как и удержать: на какой-то миг она была скользкой, словно лягушка — не ухватиться!

А теперь?

Вроде бы «спокойна». Ну и хорошо… бросать её на пол не стану. Клеммен открыл страницу наугад.

Ynvearid … Ylvemaorag … Yparynha … Yervedas … смотри-ка — все слова начинаются на «Y»! Как забавно! Тут в дверь постучали, Клеммен едва не выронил тетрадь.

Стук повторился. Кого принесло в такую рань?

Никого. Но на пороге стояла крохотная корзинка, а в ней — три цветка. Не надо быть всезнающим, чтобы понять, что цветы взяты с одной из священных полян, неподалёку.

— Спасибо! — громко поблагодарил Клеммен, бережно поднимая корзинку. Цветы напоминают розу… дикую розу, шиповник. Ту, у которой никогда не удаётся сосчитать лепестки. Три цветка — на счастье. И после этого говорят, что ольты презирают людей? Здесь, кроме Клеммена, Людей нет.

Он долго думал, пока не вспомнил, что стоит голый по пояс. А ветерок весьма прохладен.

Едва он внёс корзинку в дом, как весь воздух внутри исполнился свежестью. И прохладой. Клеммен произнёс, запинаясь, несколько строк из благодарственного гимна Хранительнице Лесов — как не произнести! Поставил подарок на почётное место, справа от входной двери, на специальное возвышение. Вот и дом украсил. Жаль только, что ответный подарок делать некому. Точнее — неизвестно, кому!

А имеет ли значение, кому?

Клеммену стало немного стыдно. Нет, не имеет! В подарок годится всё, что угодно. Сейчас что-нибудь выберу из своих работ — неважно что, важно, что своими руками сделано.

К тому моменту, когда уже можно было отправляться в Хоунант, Клеммен чувствовал себя просто великолепно. Очень кстати. Есть такая примета — как встретишь полдень Нового Года, так год и пройдёт.

Полдень прошёл безукоризненно. Хватило времени убраться в доме, поскольку после праздника ещё три дня не полагается этим заниматься. Странный обычай…

Проходя мимо одного из соседних домов, Клеммен поставил на ступеньку одну из первых своих работ — названия ей так и не придумал; изображалась там человеческая фигура, стоящая у обрыва. Постучал, услышал приближающиеся шаги, поторопился прочь.

Улыбаясь.

Монастырь Хоунант, Лето 72, 435 Д., полдень

— Удачи и счастья в Новом Году, — приветствовал меня Чёрточка, он же У-Цзин, вручая тонкую веточку ольхи — с тремя листиками на ней. Как интересно. Три цветка, три листочка.

— Благодарю, достопочтенный, — я поклонился в ответ. — Удачи и процветания в Новом Году.

Д. само собой, был уже внутри; глаза его блестели слишком сильно для трезвого человека.

— У нас, как всегда, дискуссия о судьбах мира, — пояснил он. — Присоединяйся. У-Цзин утверждает, что Наблюдатели вообще и Бюро в частности стали архаичными.

— Я выразился не так — один момент, — монах извинился: по тропинке к нему поднимались старейшины из деревни и некоторое время мы с Д. стояли одни. Вскоре настоятель вернулся.

— Я сказал, что вам стало везти и всё стало удаваться — а это очень печальный признак. Пора выяснить, отчего так везёт.

— Странно, — удивился я, вполне искренне. — Что плохого в том, что всё удаётся? Меньше болезней, меньше преступлений — все довольны.

— Это я знаю, — монах кивнул. — Все довольны. Однако с вершины все пути ведут только вниз, и об этом забывать не стоит. Знающие люди вовремя меняют стратегию и тактику. А вы не меняете.

— А-а-а, знаю, — Д. поморщился. — Это он меня со своим родственником, Унэном, сравнивает. Дескать, вот он-то был мастер напасти обезвреживать. Однако я слышал и другие мнения — что Унэн сам — одна большая напасть.

— Да, характер у него трудный, — согласился монах с подозрительной лёгкостью. «Трудный», подумал я. А не «был трудный». Д. постоянно говорит о прежнем настоятеле в прошедшем времени, а Чёрточка — только в настоящем. Интересно. Ушёл на покой, говорит У-Цзин. Что-то мне не верится, что такой мог уйти на покой.

— Ладно, не будем ссориться. Ты собирался потрясти нас каким-то редким блюдом? — монах снял с носа очки. — Предупреждаю, мяса тут не держат.

— Сойдут и овощи, — согласился мой наставник. — С мясом оно, конечно, правильнее… Унэн, говорят, обожал всё острое. Расскажешь потом ему о моих талантах. Где тут у вас кухня?

И удалился в указанном направлении.

— Он начинал подмастерьем, — пояснил Чёрточка. — Ты об этом не знал? У него бурная жизнь, очень бурная. — Он явно имел в виду Д.

— Он иногда делился историями, — киваю, — но думаю, большую часть он выдумал. Разве можно пережить столько приключений!

— Можно, — кивнул монах. — Через два часа начнутся торжества в Храме Триады, — он указал кивком на башенку, видную отовсюду внутри монастыря. — Если хочешь, можешь помочь кому-нибудь. Можешь просто побродить. У меня дел невпроворот, поговорим попозже…

— Скажите, — мысль пришла в голову совершенно неожиданно, — а правда, что кабинет Унэна замурован и ожидает его возвращения?

У-Цзин озадаченно посмотрел на меня, рассмеялся.

— Надо же! — покачал головой. — Кто бы мог подумать! Да нет… никто и не думал его замуровывать. Просто у меня — собственный. Можешь сам зайти туда и посмотреть. Одна просьба — ничего не трогать.

Такого я не ожидал.

— Так он что, даже не заперт?! — вырвалось у меня. Монах обернулся, легонько стукнул себя кулаком по лбу.

— Да, — вздохнул он, — вот что значит — суета. Держи! — и кинул мне тяжёлый ключ.

Промахнись я совсем чуть-чуть, и в Новый Год вошёл бы одноглазым.

— Не забудь запереть, — добавил Чёрточка, быстрым шагом направился куда-то в сторону огородов.

В кабинете убрано; пыли почти нет, пол — тщательно подметён, на книжных полках ни пыли, ни паутины. И воздух вовсе не застойный. Странно… Д. неоднократно намекал Чёрточке, что мечтал бы побывать здесь, хоть одним глазком взглянуть! Но настоятель всегда уводил разговор в сторону.

Отчего же он впустил сюда меня?

Оттого, что я в магии не разбираюсь?

А в чём, собственно, я разбираюсь? Если бы не память, быть мне тем, кем, собственно, и являюсь — совсем зелёным, начинающим подмастерьем. Мне уже не становится неловко, когда меня именуют «ненгор», но сути это не меняет.

И всё-таки… лучше так, чем в канаве в Веннелере. Впрочем, что толку гадать!

Слева, у дальней стены, между двумя высокими окнами, прикрытыми портьерой, выделяется огромный письменный стол. Вот странно! Я столько слышал, что Унэн — существо совершенно неугомонное. Путешествия, авантюры, постоянные приключения… но не это! Сидеть, читать старинные фолианты? Нет, не пойму.

Слева, между книжными полками. Дверца шкафа. Магический. Во-о-он как огоньки светятся. Лучшие модели могут веков десять выдержать, нисколько не утратив охранной силы. Что там у него? Реликвии? Книги, в которых записано опасное для мира знание? Сокровища?

Вдоль остальных стен — книжные полки. Чёрточка сказал — ничего не трогать, но, может быть, он не заметит? Или лучше не трогать?

Искушение постепенно побеждало.

Вот, например. Я осторожно прикоснулся к обложке. «Leabvin Mans », она же — «Книга Триады». Никто никогда не читал её: этому памятнику несколько тысячелетий, его никогда не выносят за пределы святилищ Триады. А тут — стоит на полке. Присмотримся… ага, подстрочный перевод и комментарии самого Унэна. С ума сойти! Кому-нибудь расскажешь — не поверят. Я попытался взять томик…

…и он испарился, прямо из рук. Шорох позади. Я резко обернулся. «Книга Триады» возникла на соседней полке. Ясно, намёк очевиден. Шутник этот Унэн!

А вот книга явно рукописная. Я осторожно снял с полки неожиданно лёгкий томик и осторожно раскрыл. Точно. Работа самого Унэна… Ну-ка, ну-ка… О, да он и с искусством гадания знаком! Только система незнакомая. Штрихи, чёрточки, расположенные по три или по шесть. Что он пишет? «Переложение сделано мной…», ну это понятно. Как интересно! Попробовать, что ли?

Д. был бы не в восторге. Он достаточно убедительно показал, что гадатели — живые, к которым все, кому не лень подходят забавы ради — могут изменить будущее человека. По своему выбору, по выбору того, кто «спрашивает о грядущем». Но здесь гадаю я сам, маг из меня никакой… Что может быть опасного?

Минут десять ушло на то, чтобы прочесть, как этим пользуются. Довольно просто. Ну, три монетки у меня всегда найдутся, что ещё? Листочек бумаги.

Одна монета соскользнула со стола, и мне показалось, что она покатилась по полу со страшным, почти непереносимым звоном. Сейчас сюда вбежит разгневанный У-Цзин и вытолкает в шею…

Нет, конечно. Игра воображения. Нервы. И… азарт, наверное. Как-то очень просто получается. Я пытался однажды постичь, по каким правилам делают предсказания астрологи — так у них да, несколько месяцев нужно только на то, чтобы выучить, хотя бы в общих чертах, теоретическую часть. А здесь — кидаешь, чертишь, читаешь. Несерьёзно.

Я решил сделать это трижды — раз уж сегодня везёт на число три. В третий раз монета вновь укатилась, я весь извозился в пыли (под столом ленятся мести!), пока отыскал её.

После чего сел, отыскал необходимые фразы, выписал их на том же листке бумаги.

Прочёл.

Ну, примерно этого я и ожидал. Набор слов. Трудно представить, что это можно принимать всерьёз. Есть в томике и толкования — занимающие большую часть книги — но с этим точно лучше не связываться. А сами по себе фразы…

«Слово, произнесённое у переправы, решит судьбу в час прилива. Бойся лёгкой победы. Несчастье».

Неплохо, верно? Почти стихи. Что там дальше?

«Путь свернёт в сторону, возле границы. Опасайся разбойников. Дождь».

Не знаю, как у вас, а у меня после четвёртого прочтения этого по спине побежали мурашки. Ну, раз уж взялся…

«Сильный падёт от огня. Жажда и тьма. Ничто не в силах спасти тебя, если дрогнешь».

Вот так.

Я закрыл книгу и некоторое время стоял, прислушиваясь к внутреннему чувству. Что-то не так. Что-то изменилось… во мне, пока читал «предсказания». Вот только в какую сторону?

Думал я довольно долго, прежде чем понял, отчего я чувствую себя иначе. Не было взгляда — непонятного, направленного из ниоткуда, внимательно следящего за мной. Словно он был не в силах проникнуть за эти стены. А почему бы и нет? Рассказывают, что эти стены не раз выдерживали осаду, причём без магии тоже не обходилось.

Когда я понял, что чужое внимание не преследует меня, мне отчего-то расхотелось уходить из кабинета. Нет. Читать я ничего больше не буду, равно как и гадать. А монетки… оставлю здесь — рядом с книгой. Просто так.

…А ещё были альбомы с зарисовками. Не знал я, что Унэн неплохо рисует! Все эскизы сделаны карандашом, изображали разные вещи. Какие-то горы, каменные столбы, судя по всему, подземные постройки… Люди — нет, никого из них не знаю. Но запомнить полезно.

…И вновь что-то жёсткое во внутреннем кармане. Проклятие! Нет, я точно сошёл с ума. Ну зачем я взял с собой тетрадь? Боялся, что её украдут из дома? Ну да, можно подумать, что были бы какие-то затруднения, реши они отнять её силой. Я поглядел на находку — вся обложка залита давно засохшей кровью. Да… тетради тоже досталось. Потрогал щёку — вроде не болит. И на том спасибо.

Дальше я действовал по наитию. Вложил тетрадь в эту удивительную книгу о гадании (если не присматриваться, не заметишь) и вернул её на полку.

Походил вокруг.

Кажется, отсюда никогда ещё ничего не крали. Некрасиво, конечно, так поступать, но в тот момент мне хотелось двух вещей — избавиться от тетради и, по возможности, не рассказывать о ней начальству. То, что в последнем случае у меня возникнут большие неприятности, сомнений нет.

А раз здесь «взгляд» меня потерял — может быть, на некоторое время оставят в покое?

На какое, интересно, время? Не лучше ли сразу отнести её Д.? Или Чёрточке, на худой конец. Пора бы повзрослеть! Но об этом я думал уже много позже.

Да… знаю, что поступил глупо.

Я осторожно вышел в коридор (поблизости никого не было), запер дверь.

Не забыть отдать У-Цзину ключ. И не в присутствии Д. Он ведь потом живьём съест…

Монастырь Хоунант, Лето 72, 435 Д., 15-й час

— Напоминаю, что сегодня праздник, — заметил У-Цзин, вдыхая ароматный пар, поднимавшийся над чашкой, — а тебе не терпится поспорить со мной. Как хочешь, как хочешь. Возвращаясь к теме — в новый мир мы попадаем в тот момент, когда миру этому предстоят серьёзные потрясения. Мы не приносим потрясений. Скорее уж, появляемся пред их началом.

— Потрясения длятся так долго, что выглядят частью повседневной жизни, — махнул рукой Д.

Мы сидели втроём, в той самой беседке. Кинисс почти сразу же отправилась в соседний монастырь — по словам Д., там у неё немало хороших знакомых. Хотя мне казалось, что она намеревалась несколько отдохнуть от непредсказуемого настоятеля и его соплеменников. Слухи об их разнообразных подвигах (не за все эти подвиги полагается давать награду) достигли, пожалуй, самых отдалённых уголков мира.

Спор, который происходил сейчас, начался из-за того, что, по словам Д., предыдущего настоятеля во многих краях воспринимали как буревестника. Дескать, если появился, жди неприятностей. О том, что именно Унэн зачастую — избавлял от невзгод те места, где ему доводилось пройти — вспоминали неохотно. Ну ещё бы. Добрая слава лежит…

— Чего, собственно, удивляться? — решил внести свой вклад и я. — Если вы долгое время вынуждены мириться с каким-то несчастьем, а потом вас походя избавляет от него «случайный прохожий», то кто ж станет приписывать избавление его вмешательству? Скорее уж его отбытию.

— Верно, — согласился Д. Сегодня он одел не слишком официальный костюм, стало заметно его, скажем откровенно, больше среднего брюшко. И этот человек заставляет меня вести активный образ жизни… — Кстати, старина, что ты там сказал про Бюро? Что у нас слишком хорошо всё получается?

— Примерно, — отвечал Чёрточка. Настоятель немного кривил душой, когда вспоминал о каких-то делах. Всё уже готово, порядок наведён спозаранку, все мыслимые неприятности и заминки учтены. Но ему, конечно, не пристало слоняться по монастырю без дела… — Мне жаль, что ни Бюро, ни Наблюдатели не относятся всерьёз к нашему предложению о сотрудничестве. Вы не видите подлинной угрозы существующему положению вещей. Не желаете видеть.

Вот как! Я мигом забыл про ключ, который всё это время вертел в пальцах, не вынимая из кармана

— Это политический вопрос, я не могу помочь вам в этом, — нахмурился Д. — Я говорил это не раз.

— Почему политический? — не понял я.

— Ответ был таков: богам неугодно наше вмешательство, — пояснил У-Цзин тоном, в котором не было никакого неудовольствия. Сладким, смиренным голосом.

— А если спросить других богов?

— Не смешно, — произнёс Д. довольно резко. — Валяй, Ч… проклятье, У-Цзин! Расскажи всё остальное.

— Здесь обитает что-то около двадцати разумных рас, — монаха, похоже, не задела «оговорка» моего наставника. Поправив очки, У-Цзин продолжил. — Все должны заботиться об обороне. Тот, кто не заботится о безопасности, долго не протянет. Это, надеюсь, понятно.

Двадцать! Я и десять-то еле насчитаю… постойте… он что, драконов тоже включает? И этих, оборотней? Так, глядишь, у нас и чудищ, что детям в шкафах мерещатся, в разумные расы зачислят.

— Однако только две расы взялись охранять всех остальных от случайного или намеренного истребления. Хансса и, позднее, Люди. Ты когда-нибудь задавался вопросом, почему?

Вопрос предназначался мне.

Откровенно говоря, я этим вопросом и не думал задаваться. Потому что впервые слышу, чтобы Хансса и Люди в чём-то сотрудничали.

— Позвольте! — возразил я. — Но я своими глазами видел много других расы — одних ольтов в Бюро сколько!

— Руководство… охраной, так скажем, осуществляют Хансса и Люди, — уточнил монах. — А именно, то, во что вырос Совет Магов и координирующая часть Наблюдателей. Меня это заинтересовало, я попытался выяснить, в чём дело. Ну, насчёт Людей-то я понял. Вас привлекает азарт, жажда приключений, возможность рискнуть лишний раз. Как всем детям.

— А вас? — не удержался я.

— А нас ещё больше, — монах даже не улыбнулся. — Отчего, по-твоему, я полез выяснять детали? Возьмём Карликов. Культы у них мирные, магии, не считая друидов, не практикуют, сильной армии нет. Казалось бы, бери голыми руками — многие и пытались. Однако не берутся! Всякий раз, если почитать летописи, их выручает случайность. И подобных случаев — множество.

То же самое, в той или иной форме, у других. Ладно, предположим это — Наблюдатели. Основной объявленной их задачей было создание общего, международного и межрасового языка, предотвращение мировых войн и запрет оружия массового поражения. В этом они преуспели. И занялись странными вещами. Какими и сейчас занимаются.

— Вот и спросите, — пожал я плечами. — Сами же говорите — преуспели, всем же от этого только польза!

— Не очевидно, — возразил монах. — Я так и заявил.

— После чего с ним и попрощались, — съязвил Д.

— Он преувеличивает, — произнёс У-Цзин, снисходительно улыбаясь. Вот уж, действительно, дети малые… — Со мной просто перестали общаться. Ты заметил, мальчик мой, что Хансса — очень скрытная раса?

— Никогда не думал, — отвечаю откровенно. — По-моему, наоборот, очень общительные.

— Не совсем, — монах потряс головой. — Есть области знаний, о которых они не распространяются ни единым словом. Никогда. И категорически отказываются хоть как-то обосновывать это.

— Что с того? — удивился я. — Это в порядке вещей. В конце концов, другая раса, у них свои представления о том, что хорошо, а что нет.

— Свои представления — у каждого из нас, — возразил настоятель. — Для этого не нужно принадлежать к другой расе. И заметь, Хансса сотрудничают с теми, кто близок им по привычкам. Далеко ходить не стану. Твой наставник и достопочтенная Кинисс — совершенно разные по виду, но очень близкие по духу существа. По привычкам. По…

— Хватит, — страдальчески скривился Д. — Кинисс здесь нет. Появится, вот тогда и сравнивай.

— Так вот, — У-Цзин откинулся на спинку стула. — Подхожу к самому главному. Время от времени Хансса меняют позицию по отношению к некогда запретным отраслям знаний — начинают внедрять то, что недавно строго запрещали, скрывали. А порой вроде бы безобидные отрасли становятся, по их инициативе, запретными. И тоже без объяснений. Всех прочих просто ставят перед фактом: отныне вот этого делать нельзя.

— У-Цзин, — Д. всё-таки разозлился. — Я говорил это раньше, я повторю сейчас. Это неправда.

— Да? — монах скептически покосился на него. — Может быть, скажешь, куда делось заклинание «Транспорт »? Очень удобно было путешествовать. Только последние восемь лет никому не удаётся его исполнить. Сказать, кем было объявлено, что заклинание отныне не действует?

— Завтра ты забудешь несколько своих гимнов и объявишь, что Хансса объявили их запретными.

— Что за шум? — Кинисс поднималась по тропинке, не стараясь скрывать своё присутствие.

— Ты очень кстати! — оживился Д. — У-Цзин утверждает, что вы «отменили» заклинание «Транспорт ». И навели ревизию в прочих материях.

Все взгляды были устремлены на рептилию. Та замерла, глаза её чуть окрасились красным. Что бы это значило?!

— Он прав, — Кинисс «пожала плечами». — Так нужно.

— Что?!?! — впервые я увидел, как лицо Д. багровеет. — Ну, знаете… — неожиданно он поднялся с места и, не произнося ни слова, ушёл вниз.

— Я же говорил, — монах радужно улыбался.

— Неплохо праздник начинается, — я не разделял его радости. — Я думал, мы сюда отдыхать пришли.

— Ничего, через полчаса остынет, — заверил настоятель. — Садитесь, Кинисс, прошу вас. Скоро такая суета начнётся.

— Это точно, — вздохнула рептилия. — Значит, достопочтенный У-Цзин продолжает разоблачения?

— Я высказал гипотезу, — монах потупился так виновато, что, будь у меня иное настроение, я бы расхохотался. — Я же не знал, что угадаю.

— Так всегда, — махнула Кинисс рукой. — Теперь мне предстоит в очередной раз убеждать Д., что не строю никаких коварных планов.

— Так вы не собирались соглашаться… признаваться? — изумился я.

— Не собиралась, — подтвердила рептилия, глаза её мало-помалу утратили красноватый оттенок.

— Но ведь можно было не соглашаться!

— Каким же образом?

— Соврать, — ответил я, не задумываясь.

Кинисс и монах переглянулись. Посмотрели на меня. И вздохнули — так, что я даже подумал, что они заранее сговорились. И разыгрывают меня.

— Бедняга, — вздохнул настоятель, уже совершенно искренне.

— Так вы надеялись, что никто о подобном… не спросит? — я испытывал раздражение.

Кинисс молчала.

Мне стало страшно. Ранее, если я задавал глупый вопрос, ответ всегда был. Словами ли, жестом… изменением цвета глаз, наконец. Сейчас она смотрела на меня так, словно я только намеревался задать вопрос, но в действительности промолчал.

— Ладно, — настоятель поднял правую руку. — Хватит философии. Кинисс, вы не находите, что лепестки роз в этом году имеют странный привкус? Я собирал их на восточных склонах гор — вот, добавил немного в чай.

Хансса тут же оживилась.

— Я бы посоветовала не использовать урожай этого года. Знающие люди…

И так далее. Я слушал, и мне казалось, что эти двое разыгрывают некий спектакль, зрителем которого я и являюсь. Меня отчего-то это настолько задело, что я едва не последовал прочь, по примеру Д.

Вскоре Д. вернулся.

— Там вас ждут, — окликнул он настоятеля и Кинисс, немного ворчливо. — Нехорошо заставлять людей ждать.

У-Цзин (как он мог с такой проворностью двигаться после двенадцати чашек чая подряд, оставалось для меня загадкой) поблагодарил его и заспешил вниз. Мы следовали на отдалении: деревенские праздники Нового Года в этих краях довольно однообразны.

Поскольку своим благополучием и безопасностью окрестные деревни во многом обязаны Хоунант, самые почётные роли в ритуалах здешних праздников постепенно стали отводиться монахам.

Те не чурались обычаев — казалось бы, плохо совместимых с их Учением.

Я думал, Д. скажет что-нибудь резкое Кинисс, но они говорили исключительно о пустяках. Включая, конечно, повседневные дела. Такие люди даже в праздники не могут не думать о работе. Я пока, хвала богам, умею забывать о подобных вещах.

Монастырь Хоунант, Лето 72, 435 Д., 18-й час

— Я, кажется, догадываюсь, кого ты ждёшь, — У-Цзин уселся рядом, и мы принялись любоваться теми деревьями, что волшебным образом вырастали у входа в монастырь Триады. Говорят, здесь ещё почитают ту силу, что олицетворяет сразу трёх божеств, позднее разделившихся и приобретших собственные облики. И что чудесным образом выросшие деревья — напоминание о том, что Триада жива. Прикоснуться к одному из этих деревьев — большая удача; тот, кто обойдёт вокруг дерева, сможет узнать, что сулит наступающий год.

Я пожал плечами. И вырастающие на глазах деревья, и пламя множества свечей (ветер не смел будоражить воздух во время исполнения ритуалов), и гимны, и многое другое — всё это захватывало дух.

А то, что Чёрточка догадался… кто угодно догадается!

После двухчасового застолья монах оставался таким же бодрым и подвижным. Обо мне подобного не скажешь. Не люблю подобные праздники — непременно объедаешься так, что потом несколько дней жалеешь. Но праздники при том не приедаются, простите за игру слов.

Хоть эти монахи и должны соблюдать умеренность и всё такое, а поесть как следует, мягко выражаясь, они не дураки. В этом смысле, очень удобная религия. Правда, то, каким образом настоятель приобщал меня к духовной жизни, наводит на мысль, что только в глубокой старости (когда обучение закончится) и будет время, чтобы, наконец, насладиться немногими оставшимися годами спокойствия…

— Что, и к дереву подойти не хочешь? — удивился монах. Деревья эти хитрые. Невозможно приблизиться к ним, если делаешь это намеренно. Не знаю, как это достигается. Невозможно уйти от них, если захочешь именно этого. А видения вблизи бывают самыми разными. Ничего страшного или зловещего, но далеко не все решаются. Я, например, пока не решился.

— Я и так знаю, что будет в новом году, — ответил я и кончиком пальца начертил те три диаграммы, что получились во время «гадания» там, в кабинете.

Спохватившись, я протянул монаху ключ. Тот долго смотрел на мой чертёж, затем долго и задумчиво смотрел мне в глаза.

— Да уж, — вымолвил он, в конце концов. — Оставь ключ себе. Если ты действительно выбросил это, он тебе понадобится.

Один новогодний подарок за другим!

Когда повеселевший во многих смыслах Д. подошёл к нам (собственно, ему был нужен слушатель: сидеть и слушать истории из необычайно бурной жизни), монах успел стереть начертанное. Незаметно для Д. кивнул мне и увёл наставника подальше.

Я подумал-подумал и пошёл к деревьям. Была у меня одна мысль…

Дерево было как дерево. Всего их двенадцать. Они неярко светились и аромат, исходивший от коры, притягивал, словно магнит. Задачу номер один — добраться до дерева — я решил. Вот что значит немного смекалки!

Всех праздничных ритуалов я не видел — многие были не для всех и каждого; только ниже монастырей, в деревне, виднелись хороводы, разнообразные узоры из огней, доносились звуки песен. Монахи начинали свою деятельность, в каком бы уголке мира ни оказывались, с того, что тщательнейшим образом, проявляя чудеса терпения и изобретательности — знакомились со всеми местными обычаями, традициями, легендами и так далее. Оттого-то их так легко принимают почти повсюду… проходит несколько лет — их присутствия вроде бы и не замечают.

Хитро, ничего не скажешь.

…Я был несколько перегружен. Сведениями, знаниями, всем тем, что энергично вколачивал в меня Д. По его словам, рано или поздно всё уляжется, перестанет вызывать ощущения постоянной усталости. Пока, во всяком случае, я продолжаю страдать быстрой утомляемостью. Магические «подстёгивания» памяти (не сомневаюсь, что со мной подобное проделали) даром не проходят.

И ещё одно — осознаю, что Д. попросту готовит себе хорошего помощника, что вовсе не состраданием ко мне вызвана подобная забота, а сердиться не могу. Кинисс права: привык человек опираться на кого-нибудь. На отца, наставника, на бога, например, но всегда — на что-нибудь, да опираться. А захочет отказаться от подпорок — так пока научишься сам стоять на своих двоих, вся жизнь и пройдёт. Думал я над этим, думал, но ничего умного не придумал.

…Подумаешь, всего-то дел — дерево обойти! Обходить можно, следуя движению солнца (как говорят здесь, «в красную сторону»), или наоборот — «в жёлтую». В первом случае откроется будущее. Причём в хорошем смысле — то, чего можно достичь, если приложишь усилия. Пойдёшь наоборот — узнаешь, чего следует опасаться.

Вот и я — стою и думаю. До дерева добрался, к стволу его прикоснулся (тоненький ствол — двумя ладонями обхватить можно), на цветы полюбовался. Красивые цветы, немного напоминают первоцвет. Только ярко-алые, с желтоватыми тычинками, источают совершенно потрясающий аромат. Сорвал бы на память, но тогда жди беды.

Время от времени я поглядывал на запертые ворота монастыря Триады. Из-за них доносилось очень красивое пение. В полночь они распахнутся и жрицы (как Триады, так и приглашённые), отправятся вокруг, выразить благодарность всем тем, кто правил этими землями до прибытия Великих Богов. Получить благословение от жриц Триады — великая удача. Ходят о них и другие слухи, в большинстве своём малопристойные — но даже моих скудных знаний о Триаде хватает, чтобы понять, что слухи эти не обоснованы. То, чем питается эльхарт , чуждо Триаде. Как и сама она чужда людям. Только в историческое время Великие Боги начали раздавать своё покровительство, принимая при этом понятный и близкий смертным облик. Ту же первосилу, что породила трёх Великих Богинь, до сих пор избегают упоминать всуе. Никто из исследователей так и не смог проникнуть в святая святых трёх оставшихся монастырей. Возможно, что монахи Пути смогли найти общий язык с неразговорчивыми жрицами в бело-зелёных одеяниях, но… и они отвечают на вопросы лишь улыбками.

Плохо, когда тело опережает разум. Я только потом понял, что ноги сами собой понесли меня против движения солнца, «в жёлтую сторону»… и останавливаться поздно. Нельзя теперь ни останавливаться, ни тем более идти в другую сторону. Я положил ладонь на тёплый ствол и продолжил — уже осознанно — обходить успевшее подрасти дерево. Да и что тут обходить? От силы десять шагов. Или двенадцать. Мне, тем более, интересно, как проявит себя это таинственное пророчество. Голос из ниоткуда? Упавший с неба свиток? Яблоко, что упадёт с дерева и, будучи съеденным, дарует мудрость?

Я сделал всего несколько шагов, и к величайшему изумлению, понял, что я не один.

Она походила на жрицу Триады, но не являлась ей; хотя на ней и было бело-зелёное одеяние, украшенное изображением Девяти Свящённых Имён; серебряный венец, изображающий три сплетённые ветви ивы; тяжёлый на вид медальон — неправильной формы обсидиановая пластина.

И всё равно не была она жрицей.

Она походила на ольтийку. Но и ей не была. Так могла выглядеть одна из Двенадцати Матерей, мифических прародительниц двенадцати основных ольтийских родов — когда первые в мире ольты увидели их. Нечто близкое и незнакомое. Понятное и непостижимое. Прекрасное — и вызывающее неосознанный страх.

Она походила на живое, разумное, существо — но и это впечатление казалось обманчивым. Представлялось: отведи от неё взгляд — и всё, больше её не увидеть. Не будет её нигде, и до конца жизни не поймёшь, видение было это или же существо из плоти и крови.

Она стояла рядом с деревом. Клеммен замедлил шаг. Медленнее идти не мог, да и выбор невелик — обойти незнакомку (которая стояла, глядя чуть в сторону), отпустив ствол, или как-то убрать её с дороги. Но отнимать руку от дерева нельзя, пока полностью его не обойдёшь.

Девушка (на вид ей было лет двадцать-двадцать пять) поймала взгляд Клеммена и улыбнулась — уголками рта, тут же прогнав улыбку. Положила ладонь на ствол (так близко от ладони Клеммена, что тот ощущал тепло чужой руки) и двинулась в том же направлении. Пятясь.

Клеммен заметил краем глаза (отвести взгляд от незнакомки было невозможно), что окружающий их мир почти не повернулся. Странно… как это? Он ведь уже сделал три шага. Теперь он должен был смотреть вниз, в сторону деревни, а ворота монастыря Триады по-прежнему виднеются прямо перед ним!

Незнакомка неожиданно остановилась, и сложила руки на груди. Клеммен вновь замедлил шаг. Сейчас, казалось, придётся остановиться — но не пришлось! Окружающий мир оставался на месте (лишь звёздное небо послушно вращалось над головой) — а девушка стояла на месте, преграждая ему, медленно идущему, путь — и он не мог к ней приблизиться!

— Все ищут знания, — произнесла она; звуки её голоса потревожили нечто скрытое внутри Клеммена — тлевший внутри огонь начал разгораться при звуках этого голоса. Огонь этот не был приятным, не был пристойным, не был уместным. — А чего ищешь ты, забывший своё имя?

— Кто… — горло словно сжало раскалёнными щипцами. Что-то неукротимое, демоническое мелькнуло в чёрных глазах напротив. — Кто ты?

Она рассмеялась и, отвернувшись, побежала вперёд. Нельзя останавливаться! Нельзя оглядываться! Горло горело, а пробуждённый огонь не торопился утихать. Клеммен обнаружил, что ворота теперь смотрят на него чуть сбоку. Ну, наконец-то! Он обрадовался и прибавил шагу. Куда делась незнакомка, было непонятно — за этим стволом не спрячешься! Или он шире, чем кажется?

Она выскочила навстречу (Клеммен едва не полетел кубарем) и вновь «поплыла» перед идущим, оставаясь на месте. В руке у неё была гроздь ягод, напоминавших дикий виноград.

— Хочешь знать, кто я? — спросила она, и Клеммен кивнул. Она рассмеялась (от звуков её смеха все мускулы пронизали острые серебряные иголочки) и, оторвав одну из ягод, поднесла к его губам.

— Тогда ешь, — приказала она, и ледяной холод заструился вокруг Клеммена. Он покорно взял небольшую ягодку, та лопнула у него во рту. Вкус был ужасным — тошнотворная горечь, от которой в горле немедленно застрял комок величиной с добрый кулак. Девушка рассмеялась, глядя на лицо собеседника.

— Ты всегда будешь гнаться за мной, — произнесла она, опуская другую ягодку себе в рот. — Ты будешь думать, что настичь меня — важнейшее, что может быть в жизни, но ты пожалеешь об этом.

— Подумаешь, — горло неохотно выпускало слова. — Я и так понял, что всё, за чем гонишься — не более чем иллюзия. Зачем ты ожидала меня?

Девушка протянула ещё одну ягодку — и Клеммен невольно отпрянул, насколько это было возможно. Но глаза напротив вновь стали суровыми, не терпящими возражения, и он, прикрыв глаза, подчинился.

Ягода оказалась кислой. Немного лучше прежней горечи; скулы мучительно свело. Незнакомка тоже угостилась ягодой. Как она такое может есть? Да ладно, шепнул внутренний голос, ведь ты не знаешь, каковы на вкус её ягоды!

— Я не тороплю тебя, — голос её стал печальным. — Ты бежишь ко мне, торопишься ко мне. Ты бежишь так настойчиво, что я решила узнать — почему. Но ты не сможешь ответить.

Волосы её показались Клеммену вовсе не серебристыми, как миг назад, а седыми — лента не связывала их в косу, они свободно плыли вокруг своей обладательницы. Бело-зелёное платье её выцвело, странные символы стали проступать на нём. Похожие на вытянутую трапецию. Ошарашенный, Клеммен не сразу понял, что это за символы, а когда понял, то не сразу позволил себе поверить в это.

— Тебе не нравится моё угощение, — теперь незнакомка уже не казалась двадцатилетней красавицей. — Хочешь, я дам тебе сладкие ягоды? Те, о которых ты думал?

Надгробный знак! Вытянутые трапеции — они украшают могилы там, где родился и вырос Клеммен. Значит, эта незнакомка…

— Хочешь или нет? — она протягивала ему всю кисть.

Всю, до конца. Сотни ягод, запах их ощущался на расстоянии, был невероятно привлекательным. Получить такое из рук… из рук…

— Нет, — прошептал он и ему захотелось, плюнув на всё, закрыть лицо ладонями и кинуться прочь, подальше отсюда. Новый Год оборачивался кошмаром.

Он и в самом деле прикрыл глаза… веками… а когда открыл, то обнаружил, что осталось сделать самую малость — шагов пять-шесть. Он остался один.

Впрочем, нет. Кто-то шёл по пятам. Краем глаза Клеммен видел украшенное символами могилы одеяние и слышал дыхание. Догоняет его.

Он побежал.

Изо всех сил.

— От меня не уйти, — голос позади изменился. Стал скорее мужским, чем женским; низким, насмешливым, с привкусом безумия. Неизвестный бежал, стараясь настигнуть свою жертву и Клеммен, потерявший от страха дар речи, заметил, что кисть догоняющего окрашена во все цвета радуги, цвета эти постоянно перетекают один в другой.

«Избегай встречи со мной… любой ценой…»

— Нет, — взмолился Клеммен. Окружающий мир поворачивался медленно, очень медленно, ещё шаг… как долог он.

Рука прикасается к его плечу. Клеммен рванулся вперёд и, неожиданно для самого себя, споткнулся и покатился вниз по склону, оцарапав ладонь о жёсткую кору.

Тут же вскочил, готовый бежать дальше, бежать со всех ног.

Всё спокойно, никто не преследует его. Дерево — шагах в двенадцати, такое же, как и прежде — но вместо цветов ветви его украшали грозди ягод.

Точно такие же.

У своих ног он заметил ещё одну гроздь, на которую, , похоже, наступил. Клеммен вздрогнул и отпрыгнул от неё подальше, вновь споткнулся и с размаху уселся на твёрдые камни.

Боль окончательно привела его в чувство.

— Не ушибся? — послышался голос из-за спины.

Монастырь Хоунант, Лето 72, 435 Д., 23-й час

Голос принадлежал Д.

Тот оказался на удивление трезв и в меру весел. Очевидно, в народных гуляниях случилась передышка. Огни и костры ещё горели, но шум и песни утихли. Бородатый специалист по разного рода неприятностям помог своему ученику подняться, двумя пальцами поднял кисть с ягодами. Поднёс её к лицу (Клеммен побледнел) и осторожно принюхался.

Затем медленно положил кисть на землю.

— Всякий раз хочется попробовать, — признался он, — но — нельзя.

— Если бы вы знали, кого я там видел! — Клеммену казалось, что он не выдержит, если немедленно кому-нибудь не расскажет.

— И знать не хочу, — перебил Д. довольно резко. — Ты забыл самое главное: всё, что там происходило, никого, кроме тебя, не касается.

— Вы в это верите? — удивился Клеммен. Честно говоря, было немного обидно. Обида, впрочем, была детской, импульсивной, ничем не обоснованной.

— С подобными вещами не шутят, — уклончиво ответили ему. — Я верю в разум, в то, что вижу. Но разум не самое сильное, что есть у нас. Этому обряду — более двух сотен веков, в былые времена того, кто осмеливался намекнуть на то, что видел под деревом, ждала незавидная участь. Сейчас, конечно, боги карают не так часто…

— Вы и в богов верите? — усмехнулся Клеммен. От кисти с ягодами поднимался терпкий приятный запах, и он решил отойти подальше — чтобы не искушать судьбу.

Сейчас только Клеммен обратил внимание на то, как одет Д. Что там, маскарад? Древний камзол, цилиндр, трость…

— Какая разница? — поднял брови Д. — Они останутся, не прекратят проявлять себя, даже если я не буду верить. Я знаю , что они есть. Но иногда лучше верить, чем знать.

— Не понимаю, — признался юноша. Они постепенно приближались к воротам Хоунанта, уже был виден У-Цзин, демонстрирующий множеству зрителей чудеса владения посохом, цепью и более экзотическими видами оружия. Сейчас никто не узнал бы в диком существе с горящими глазами спокойного и рассудительного настоятеля.

— Если я знаю , сомнений у меня нет, — пояснил Д. — Я вообще почти разучился сомневаться. Это плохо.

— А вера совместима с сомнениями?

— Она придаёт предмету веры естественность, — Д. явно не нравился этот разговор. — Знание придаёт неизбежность. Я слишком многое знаю наверняка. Но можешь подвергнуть мои слова сомнению и рассказать кому-нибудь о своём дереве и том, что там увидел. Рискни, если хочешь.

Мимо прошли те самые две девушки, которых Клеммен видел в Академии, когда его «стукнуло» прямо перед дверью в кабинет декана.

— Я их видел, — сообщил Клеммен Д., после того, как оба они с поклоном приняли предложенные венки. Обе девушки тоже узнали своего случайного знакомого, было видно по их глазам. Кто бы мог подумать, что они служат Триаде! — Вместе с… матерью, наверное — уж очень похожи.

— С матерью? — удивился Д. — Подожди… как, говоришь, она выглядела?

Клеммен описал. О том, как он гонялся за незнакомкой и о портале, что закрылся сам собой, он рассказывать не стал. Раз уж охрана Академии не сочла нужным известить об этом, ему и подавно не стоит.

— Очень странно, — глубокая морщина прорезала ненадолго лоб Д. — Она не мать им, она их прабабка. Если ты не перепутал. Но её не могло там быть!

— Почему?

— Она погибла лет сорок назад. При очень странных обстоятельствах.

Мурашки поползли по спине Клеммена.

— А декан Тенгавер… — Клеммена бросило в жар. Он припомнил, как выглядел декан и осознал, что в профиль обе девушки походят на того, как две капли воды.

— Их прадед. Кстати, Тенгавер — не настоящее его имя. Постой… что ты, собственно, там забыл?

Пришлось соврать про «надпись» на стволе сиарха .

— Ясно, — похоже, что Д. не очень-то интересовала причина, по которой Клеммен отправился к Тенгаверу. — Вспомни ещё раз, как она выглядела — ты уверен, что видел того, о ком речь?

— Абсолютно, — Клеммен понял, что описываемое вовсе не обрадовало Д. — Возможно, даже записал.

— Не нравятся мне призраки, — Д. отыскал взглядом девушек, задумчиво проводил их взглядом. — Да ещё в Академии. Там такого быть не должно, никогда. Что-то происходит. Понять бы, что…

— Вы думаете, что они имеют отношение к… — Клеммен указал рукой в сторону девушек.

— Нет, конечно, — Д. неожиданно рассмеялся. — С ними всё в порядке. Между прочим, одно время я занимался их охраной.

— Вы?! — Клеммен был удивлён и восхищён. — Когда?

Д. махнул рукой — стало ясно, что он этого никогда не расскажет.

— Ладно, — Д. вздохнул. — Идём. Вон, Чёрточка нам машет.

Клеммен шёл первым.

— Зря я втравил тебя во всё это, — послышалось позади. — Они ни перед чем не остановятся.

Прозвучало это так странно и неожиданно, что Клеммен сделал ещё несколько шагов, прежде чем понял, что голос принадлежит Д. Изумлённый, он оглянулся.

— Я не понимаю…

Позади никого не было. Клеммен не успел осознать, что всё это значит, поскольку услышал:

— Э, да вон же он! Чёрточка — вон он, у ворот стоит!

Словно ужаленный, Клеммен резко повернулся, и челюсть его отвисла.

Шагах в десяти от У-Цзина (ставшего настолько благодушным, что даже прозвище не стёрло с его лица улыбку) стоял Д. Не один. Ещё трое незнакомых Клеммену людей стояло поблизости.

И пьян, и весел Д. был явно сверх меры.

У-Цзину в эту ночь также довелось стать свидетелем необычных событий. Произошли они примерно тогда, когда Клеммен, всё еще под впечатлением того, что увидел под священным деревом, возвращался ко входу в обитель.

Настоятель улучил несколько минут отдыха и решил постоять чуть в стороне, с наслаждением вдыхая свежий ночной воздух. Каким бы неутомимым он ни казался, покой требовался и ему.

Очки его запотели, У-Цзин снял их. Протёр извлечённым из рукава одеяния платком. Очки — весьма своеобразный инструмент. Подарок одного мастера-дариона. Всем, кроме У-Цзина, очки позволяли видеть окружающий мир как минимум в двух аспектах из трёх — зависело от расы того, кто смотрел. Иными словами, открывали мировые линии. Частным следствием было то, что иллюзии не обманывали смотрящего, магические эманации предметов и мест проявлялись отчётливо..

На него же, У-Цзина, очки действовали с точностью до наоборот. Не все знали о том, что нынешний настоятель почти всегда видит всё в «подлинном виде». А это не всегда было удобно. Очки позволяли монаху видеть всё так, как «положено» видеть «обычным» людям.

Итак, он снял очки.

Стайка из трёх разгорячённых деревенских девушек покинула ближайший хоровод и все они, не умолкая ни на миг, с растрёпанными волосами, продолжили что-то обсуждать громким шёпотом — время от времени заливаясь весёлым смехом. Шагах в пяти от настоятеля.

У-Цзин улыбнулся им. Все лица их показались ему знакомыми. И тут настоятеля словно ожгло ударом кнута.

Одна из девушек.

Он случайно поймал её взгляд, на один короткий миг. И зрение его, подлинное видение, возвращавшееся после очков в норму, не смогло показать её лица. Словно вода в глаза попала.

Монаху показалось, что дальнейшее произошло почти что само собой.

Сосредоточение охватило его — невероятной силы — после всего, что было съедено и выпито! Окружающий мир раскрасился во множество цветов. Если бы не очки, У-Цзин большую часть своей жизни видел бы окружающее именно так — расцвеченное ореолом, с постепенно тающими «двойниками», тенями, что оставались от живых существ.

Девушки продолжали смеяться, разговаривать, время от времени движением головы отправляя непослушные волосы за спину.

Но одна из них по-прежнему оставалась «зыбкой». У-Цзин ощутил, что окружающий мир замедляется, восприятие становится контрастнее, уши закладывает. Словно восприятие, поражённое тем, что нашлось нечто, ему не подвластное, само собой углубилось и усилилось.

Мир стал медленным. Бесшумным. У-Цзин оглянулся и поразился вновь. Клеммен светился ярко-зелёным светом, по его силуэту пробегали ярко-оранжевые волны. Рядом с ненгором находился Д… едва различимый серый силуэт.

А шагах в двадцати, у самых ворот, стоял… ещё один Д. Розовато-серый, как и Кинисс поблизости.

У-Цзин вернулся взглядом к девушкам. Что за наваждение! Одна из них, окутанная золотистой дымкой, по-прежнему выглядела размытой и нечёткой! Даже теперь!..

Настоятель ощутил, как его существо наполняет жар. Сейчас, подумал он, я увижу всё… ещё глубже. Глубже того, что сейчас… Лишь единожды мне удавалось видеть то, что вижу сейчас… что же будет?

Он повторно встретился с ней взглядом.

Время почти остановилось. Никто не замечал выражения лица У-Цзина; никто не замечал, как странно настоятель замер.

Контуры девушки «сгустились». И настоятель едва не издал возглас изумления.

Андари.

Как это возможно?! Что за маскировка… если это маскировка? От кого? И почему он, У-Цзин, не «почуял» Маску ?

А может, это не магия, в её традиционном понимании?

У-Цзин оглянулся, уже с совершенно диким видом.

Клеммен смотрел прямо на Андари. Но не видел.

У-Цзин вновь поймал её взгляд и осознал, что на лице девушки возник страх. Граничащий с отчаянием. Настоятель вновь взглянул в сторону Клеммена… не видит! Не видит, глядя в упор!

Андари — они с настоятелем казались единственными бодрствующими в «заснувшем» вокруг них мире — поднесла к губам указательный палец. Мольба читалась в её глазах.

Настоятель неожиданно осознал, чего она боится.

Если Клеммен хочет отыскать её здесь, среди праздничной суматохи, ему придётся справляться с этим самостоятельно.

Монах едва заметно кивнул девушке в ответ и, получив в ответ радостную (и слегка смущённую) улыбку, поспешил одеть очки.

Досчитал до десяти, закрыв глаза.

Услышал, как Д. окликает его. Открыл глаза.

Праздник продолжался своим чередом. Мир стал прежним — обыденным и привычным.

Несколько часов спустя девушки-близнецы вновь прошли мимо них. Венка на «этом» Д. не было и юноше показалось, что одна из девушек посмотрела на его наставника с укоризной.

— Я их видел, — неожиданно для самого себя, повторил Клеммен. — Вместе с прабабкой… — и осёкся, осознав, что говорит явно что-то лишнее. Нет, вино — коварнейшая вещь.

Д. тут же протрезвел.

— Прабабкой?! — поразился он. — Когда?

Пришлось вновь рассказать — когда, на сей раз ума хватило, чтобы умолчать о декане. Не нравилось, Клеммену то, как Д. отреагировал на эти слова. «Этот» Д., поправил юноша себя. Откуда взялся «тот» — что помог ему встать там, рядом с деревом? Вот об этом я точно не стану рассказывать. Странный выходит праздник.

— Значит, и ты её видел, — он смотрел на Клеммена как-то странно. Словно сожалел о чём-то. И это вновь напомнило его ученику загадочные последние слова «того» Д., что бесследно исчез у самых ворот монастыря.

— Ты её тоже видел, — это был У-Цзин. — Ну что, сбежим ко мне в беседку? Физические упражнения, конечно, полезны, но…

— Да, видел, — Д., похоже, эти воспоминания не радовали. — Но предпочёл бы не видеть. Что она делала?

Пока монах суетился, добывая чай, Клеммен рассказал Д. всё, что запомнил. Тщательно взвешивая каждое слово. Хорошо, что наставник был не совсем трезв; в иных обстоятельствах от него бы не укрылось то, что Клеммен чего-то не договаривает.

— Стоит ли беспокоиться? — пожал плечами У-Цзин, когда вернулся. Отсюда им, находившимся в относительной невидимости, было видно всё, что происходит внизу, за стенами монастыря, ниже по склону горы. — Как видишь, он остался жив. Как и ты.

— Это не был призрак, — возразил Клеммен, по угрюмому выражению лица Д. понявший, что совесть того, увы, чиста не во всём. — Спросите их , наконец — они не могли не знать, что говорят с тенью!

Д. промолчал.

— Во что она была одета? — ещё раз спросил Д.

— Как и в тот раз, — вздохнул он, услышав ответ. И замолчал. К большому облегчению Клеммена.

…Праздник длился довольно долго; от него остались не только неприятные воспоминания. Когда небо начало заниматься алым, Клеммен почувствовал, что с него хватит. Пора отдыхать.

— Почему он так испугался этого… призрака? — спросил Клеммен у провожавшего его У-Цзина. Андари не появилась, но Клеммен, в общем-то, не жалел об этом. И так случилось столько странного…

— Спроси кого-нибудь другого, — посоветовал монах. — Я обещал молчать. И… не спрашивай об этом Д. Он не смог защитить человека, но никогда уже не узнать, был ли хоть один шанс…

Клеммен кивнул, сжал «ключ» и… оказался у дверей своего дома.

Ноги едва держали его. На столе лежало письмо (судя по конверту, от Д. — даже в праздник не забывает о работе) — подождёт! Всё подождёт. Надо поспать. Раздеваясь, Клеммен умудрился наступить на сумку.

Внутри что-то отчётливо хрустнуло.

Клеммен беззвучно выругался, махнул рукой. Что сломано, то сломано.

Спал он крепко, сновидения его не тревожили.

Аннвеланд, Лето 73, 435 Д., 14-й час

Вопреки популярному мнению (и собственному небогатому опыту) Клеммен проснулся с совершенно ясной, здоровой головой. Праздник продолжался: он будет продолжаться ещё два дня. Сегодня надо нанести визит Андари, а до этого придумать, что ей подарить.

Тут он вспомнил о сумке, в которой что-то хрустнуло.

Ладно… вначале привести себя в порядок. Из зеркала на него глянуло нечто достаточно взлохмаченное и хмурое, чтобы напугать человека с воображением. Похмелья нет — да и откуда оно, если пились исключительно благородные напитки? — а вот изобилие событий и эмоций оставили отпечаток.

С этим тоже справимся. Сейчас позавтракаем, а там и решим, с чем идти в гости. Если только…

Взгляд упал на конверт, и посторонние мысли вылетели из головы.

Конверт был похож на те, в которых Д. присылал свои инструкции. Но левый верхний угол его украшала не личная печать начальника Клеммена, а изображение руки с растопыренными пальцами.

Конверт был лёгким.

Что там, внутри? Лучше всего не открывать. Вряд ли это новогоднее поздравление. Нет, это надо немедленно проверить и…

Конверт растаял в руках.

На стол опустился лёгкий, почти невесомый лист бумаги.

На нём тонким карандашом был нанесён рисунок. Простой, условный, но недвусмысленный.

Весы.

На одной чаше — тетрадь или книга; на другой — череп.

Под весами — та же символика, что украшала метательный нож островитянина, поражавшего всех своим мастерством…

Клеммен перевернул листок.

На обратной стороне — надпись.

«Удачи и долгой жизни. Друзья из зеркала».

Возможно, Клеммен порадовался бы чувству юмора того, кто послал это письмо. В другой раз. Под поздравлением были изображено ещё кое-что.

Человек, прижавший ладонь к губам.

Рядом — часы, на циферблате которых — полночь.

Или полдень.

Хотя нет, полдень-то уже прошёл.

Всё понятно. Времени тебе до полуночи, не вздумай никому ничего говорить, отдай тетрадь тому, на чьих ножах была эта символика. Иначе расстанешься с головой.

Словно подтверждая ход мыслей, лист бумаги вспыхнул, ослепляя яркостью пламени, и исчез.

Пламя оказалось холодным.

Спустя несколько секунд Клеммен обнаружил, что сидит, сжимая в кулаке ключ от кабинета. Того, что в монастыре. Отдать? Не отдавать?

«Они никогда не остановятся».

Из раздумий, чёрных и тоскливых, его вывел оживший треугольник. Он разогрелся и шевельнулся, словно устраиваясь на шее поудобнее. Клеммен расстегнул воротник, взглянул на треугольник в зеркало.

Амулет улёгся бронзовой стороной вниз. И ни за что не желал поворачиваться иначе.

Аннвеланд, Лето 73, 435 Д., 16-й час

Как ни странно, страха я не ощущал.

Думаете, не боялся смерти? Дудки! Боялся, и ещё как. Не боится смерти только сумасшедший. И то не всякий. Просто: всё происходящее казалось спектаклем. Я даже подумал — или нет, сейчас-то понять невозможно — что Д. устроил всё это. Что в полночь, когда я, трясущийся и жалкий, буду бегать по городу в поисках таинственного незнакомца, раздастся довольный смех и розыгрыш кончится.

Поставьте себя на моё место и подумайте — смогли бы сохранить в подобной ситуации ясность мышления?

Первым действием было — связаться с Д. Ничего не говорить, просто потребовать встречи. Но, когда я поднёс к губам устройство связи — небольшой такой кусочек бирюзы в серебряной оправе — как оно рассыпалось в пальцах, стекло на пол тончайшей пылью.

Я отскочил до самой двери.

Некоторое время в изумлении глядел то на пальцы, то на серебристо-голубое пятно на полу. Вот, значит, как! Придётся прогуляться. Тут я и обозлился до такой степени, что мысль о возвращении в Хоунант за тетрадью покинула голову. Ещё чего! Мне показалось, что главная цель этого письма — показать, на чьей стороне сила. Дескать, мы и сами можем взять тетрадь, но заставим тебя принести её.

Напомню: происходящее не казалось мне настоящим. Все проклятия, загадочные исчезновения, болезни и прочее, с чем пришлось уже столкнуться, были гораздо более тонкими. Профессионально устроенными. А это — нарочито показное, со множеством эффектов.

Второе устройство связи ушло в небытие тем же способом.

Понятно. Ну что же, дома сидеть я не стану. Надел походную одежду (не в парадную же одеваться) и вышел на улицу.

Воздух показался необычайно свежим и целебным — словно всю предыдущую жизнь я провёл в склепе. Сейчас прогуляюсь по лесу, перемещусь в Венллен, неторопливо пройдусь по местам, где чаще обычного можно застать Д. Говорить с ним не стану — пусть заговорит сам. Ключ, понятное дело, возьму с собой.

Пока я стоял у дверей дома, ощущение чужого взгляда на миг напомнило о себе. Напомнило и пропало. Словно кто-то удостоверился, где я нахожусь.

А вокруг люди спешили в лес — там должны были продолжиться празднества. Счастливые люди.

Аппетит у меня пропал. Напрочь. А у кого бы не пропал? Несколько минут я раздумывал, не пойти ли и мне в лес, к святилищам — тут недалеко, около километра — но передумал. Раз уж я решил, что зайду к Андари, пора подумать о подарке. Назло всем буду вести себя спокойно.

«Ключ» отчего-то не стал рассыпаться в прах.

Спустя пять минут я уже входил в Парк Времени. Вновь затылок ожёг далёкий и внимательный взгляд — и вновь оставил в покое.

До памятного ручейка — не более пятнадцати минут ходьбы.

Парк Времени, Лето 73, 435 Д., 17-й час

— Превосходно, — бормотал Клеммен, вытряхивая содержимое сумки на траву. Очень удачно он наступил. Одна ясеневая заготовка треснула натрое; лиственница и дуб не пострадали. И кусок коры сиарха , белкин подарок… Смотри-ка! Что это там, внутри?

Клеммен затаил дыхание, вгляделся внутрь разлома. Там было что-то блестящее. Металл или камень. Как это могло попасть в кору? Врасти в неё?

Разломить кусок коры оказалось непростой задачей. Удивительно, как удалось вчера так удачно наступить. Или дело в том, что я не знал, что могу сломать её, а теперь не только знаю, но и прилагаю все усилия?

Кора тут же разломилась на множество кусочков. Скрытый внутри предмет упал на ладонь; взвился и рассеялся густой белый туман. И всё. Коры больше не было.

На ладони у Клеммена лежал ивовый лист — воспроизведённый до мельчайших подробностей, но сделанный из золота. Работа была настолько мастерской, что первые несколько секунд Клеммен боялся дышать.

Потом осознал: раз уж украшение выжило после тех усилий, которые он только что прилагал, бояться нечего.

По поверхности листа, от черешка и до кончика пробегали тысячи тоненьких линий. Их сплетение выглядело странно, оно притягивало глаз; хотелось, поворачивая лист на ладони, любоваться игрой света на причудливом узоре.

Клеммен перевернул лист.

То же самое. В точности тот же узор; но — тёмная, почти чёрная поверхность. Чёрно-фиолетовая. Что за металл? Трудно понять.

Я слышал о чём-то подобном, подумал Клеммен неожиданно. И лучше бы такого «подарка» не получать. Лист попал ко мне не случайно, но зачем?

Присмотревшись, он заметил тонкие, едва уловимые, очертания букв, нанесённых по периметру изделия на «светлой» — жёлтой — стороне.

Разобрать буквы оказалось непросто. Если повернуть лист так, чтобы солнечные лучи обежали его край, надпись на короткий миг проявлялась вся. Не раз и не два пришлось сделать это, прежде чем буквы удержались в памяти.

«Ivial duaren amilh Thevanneyl addo ».

Ни одного знакомого слова.

А на обороте?

То же самое.

Зажав лист между ладонями, Клеммен прислонился к стволу дерева, прикрыл глаза. Солнце клонилось к закату.

Что-то просилось наружу из глубин памяти, но пряталось вновь, стоило напрячь память.

Пришлось ждать.

Это походило бы на сон, если бы не было такого обострения всех чувств — кроме зрения. Глаза были закрыты, но запахи, звуки и ощущение лета не оставляли. Надо было чем-то отвлечься, Клеммен выбрал шорох листьев высоко над головой.

Венллен, Лето 73, 435 Д., 18-й час

Дом, служивший конторой Бюро в Венллене, служил и собственно домом. Не все его помещения видны и доступны… и вход в жилые помещения найти не так уж просто. Вор, задумавший проникнуть сюда, долго блуждал бы по кладовкам и подвалам, изумляясь, отчего в них ничего нет.

Вор, знакомый с магией, встретился бы с незатейливым магическим сторожем, который позволил бы выследить пришельца — по мировым линиям — в считанные минуты. Вор, знакомый с тем, как отводить от себя внимание «сторожа», вообще не стал бы связываться с этим ломом. Ничего ценного в этих роскошных апартаментах всё равно не было. С точки зрения вора.

Кинисс обитала поблизости — с поправкой на то, что её «дом» напоминал о тех условиях, к которым за сотни веков привыкла её раса. Правда, явившись в гости к Д., можно часами ходить по комнатам, но так и не обнаружить двери, соединяющей два жилища.

Д. массировал виски (тщетно пытаясь избавиться от последствий вчерашнего веселья) и что-то негромко напевал себе под нос. Прислуги он не держал, а рассыльные, приносившие пищу, питьё и всё прочее, что нужно для приемлемой жизни, всякий раз считали, что оставляют требуемое то у дверей безвестного домика на окраине города, то у дверей гостиницы, то ещё где-нибудь.

Д. всё ещё изгонял неприятную пульсирующую боль, когда в дверь постучали.

«Кто бы это мог быть?», — удивился Д. Ничего он не заказывал, никого не приглашал.

— Войдите, — произнёс он, постаравшись принять деловой и бодрый вид.

Дверь тихо отворилась, на пороге появился Гин-Уарант.

Облачённый в парадный мундир, выглядевший гораздо моложе своих пяти с лишним столетий. Совершенно неуместный.

Примета есть какая-то, подумал Д. неприязненно. Про первого, кто появится у тебя дома в новом году. Сдаётся мне, этот год будет не лёгким. Постойте, а как он нашёл нужную дверь?

Большой палец Д. незаметно для вошедшего надавил на внутреннюю поверхность перстня.

Спустя несколько секунд открылась противоположная дверь, и Кинисс молча вошла в комнату.

— Моё почтение, — генерал поклонился рептилии. Улыбка была холодной. — Моё почтение, — поклон в сторону Д. — Всего наилучшего в Новом Году. Позволите присесть?

Д. жестом указал на кресло. Генерал прислонил трость к стене, с удовольствием откинулся.

— Вина? — произнёс Д., стараясь сохранять приветливое выражение лица. Говорил Чёрточка, и справедливо говорил — не смешивай моё вино с деревенским…

— С удовольствием, — генерал явно чувствовал себя лучше, чем его хозяева. — Неплохая маскировка, Д… Не сразу вас нашёл. А вы неплохо устроились!

— Не жалуюсь, — Д. сказал что-то вполголоса в хрустальный шарик, взятый с подставки на столе, и тоже откинулся в кресле. Кинисс встала за его спиной. Сидеть на этих креслах ей неудобно. Не просить же подождать, пока она принесёт скамейку. — Чем обязан такому визиту?

— Вы будете смеяться, — генерал вздохнул, на лице его проступило печальное выражение, — но я пришёл спасти вас.

— Как именно? — Д., казалось, ничуть не удивлён.

— Время ещё есть, — генерал извлёк из внутреннего кармана кителя конверт, положил его на столик рядом с креслом. — Могу сразу перейти к делу. Но предпочёл бы, чтобы вы сначала ознакомились с этим.

— Праздник, генерал. Может быть, дня через три…

— Сегодня же, — голос генерала стал жёстким, а глаза перестали улыбаться. — Сейчас же. Иначе, мой дорогой, «завтра» для вас может не наступить.

— Вы угрожаете? — это Кинисс.

— Не я, — генерал поднялся и вновь сделался самой вежливостью. — Я уже сказал, зачем пришёл. Я вас оставлю, часа на два. Да, пожалуй, двух часов должно хватить. А потом вернусь, и мы попытаемся заключить сделку.

— Сделку? — брови Д. поползли вверх. — Вы заключаете сделку? Со мной?

— Пока ещё не заключаю, — генерал взглянул на часы на окне. — Пока даю вам время убедиться в том, что вам нужна помощь. — Гин-Уарант встал и коротко наклонил голову. — До встречи. — И вышел.

— Он вышел, а я сижу и смотрю, — произнёс Д. потрясённо. — Что там, в конверте?

Кинисс молча глядела, как Д. подносит к конверту один индикатор за другим.

— Сейчас посмотрим, что… — он осёкся, глядя на Кинисс, и вышел в соседнюю комнату. Вернувшись с креслом, подходящим для рептилии, он увидел, что та уже вскрыла конверт и разложила на столе его содержимое — несколько кристаллов и бумаг.

— У нас неприятности, — заключила она, мельком пролистав бумаги. — Одним вином не обойтись. Пойду, закажу что-нибудь существенное…

Д. взглянул на первый лист, и праздничное настроение тут же вылетело у него из головы.

Часы пробили половину.

Парк Времени, Лето 73, 435 Д., 18-й час

Клеммен никак не мог поймать ускользающее слово. Впрочем, это уже было неважно. Слово не могло всплыть потому, что его не положено произносить. Ни вслух, ни мысленно. Когда Д. начинал говорить о «непроизносимом», юноша в лучшем случае думал, что его разыгрывают — или говорят образно, по причинам, которые в настоящий момент открывать не стоит.

И — вот оно. Имя, которым обладал этот предмет, плавало прямо перед глазами. Но не проявлялось. Наверное, это должно быть страшно — жить с таким знанием. Которое можно передать только огромным количеством иносказаний, каждое из которых начисто исказит подлинный смысл.

Две стороны. Золотая и железная. Испытание и капитуляция. Каждая содержит награду, каждая вынудит с чем-то проститься. Что за испытание? Клеммен не имел ни малейшего понятия. Д. очень туманно распространялся о подобных вещах. «Сам я не видел ничего подобного», говорил он, «могу рассказать только то, что известно по слухам. Можно сколь угодно долго тянуть с принятием решения, но рано или поздно надо будет его принять».

«А если умрёшь раньше, чем решишься?» — спросил тогда Клеммен, больше из озорства.

«Не сможешь умереть», хмуро ответил Д., «И пожалеешь о том, когда решился таким образом обмануть судьбу».

Клеммен взвешивал лист на ладони. Вот как это выглядит. Найти подобное можно где угодно. Может вынести водой; может прийти в письме (и посылавший его никогда в жизни не узнает об этом — потому что не вкладывал знак в конверт). Как выяснилось теперь, может и белка подарить. Любопытно, сколько времени этот кусочек коры лежал в дупле? Белки живут недолго. Кто скрыл подобное в столь странном тайнике?

Выкидывать или пытаться сломать знак бесполезно. Вернётся.

Принимай решение.

Но какое? Какое решение может принять тот, кому жить осталось менее четверти суток?

Остро захотелось вернуться в монастырь и забрать тетрадь. И спрятаться, где угодно. Так глубоко и далеко, чтобы никто и никогда уже не отыскал. Да только где найти такое место… Кто сказал, что Клеммен успеет отыскать того, кому нужно отдать требуемое? Кто помешает вымогателю прятаться до одной минуты пополуночи или удалиться, «забыв» об обещании сохранить своей жертве жизнь?

«Они никогда не остановятся».

Ладно, подумал Клеммен. Что будет, то будет. Сохраняем спокойствие. Сейчас главное — подарок.

И сел, сжимая в руке брусок из лиственницы, пытаясь увидеть в нём то, ради чего имело бы смысл отсекать лишнее.

Венллен, Лето 73, 435 Д., 19-й час

— Если всё это правда, самое время пойти и повеситься, — произнёс Д. слабым голосом. Того, что за последние несколько минут нанесли рассыльные, хватило бы, чтобы закатить добрый пир. Но ничего не лезло ему в горло.

В конверте нашлось много интересного.

В конверте были карты. На картах — бумажных и запечатлённых в кристаллах — были отмечены все до одного особые места, известные Д. и Кинисс. А также немало неизвестных: судя по всему, таинственному автору документов удалось пробраться даже за ревущий Штормовой пояс. Верхом на драконе, что ли, летал?

— Ты… знаешь способы попасть за Штормовой пояс? — спросил Д. у Кинисс, после того, как тщательно сличил координаты. Получил в ответ мрачный кивок. Знает. Очень хорошо. Но не скажет.

Просто изумительно. Академия более сотни лет пытается — тщетно — разработать способ пересечь барьер, отделяющий пространство за пределами Штормового пояса и изучить, наконец, что там творится. А мы всё знаем… только не скажем. Лучше бы я не спрашивал.

В конверте также были досье. В том числе на самого Д.. Настолько полное, что бородач сам удивился, обнаружив в нём то, что давным-давно забыл.

Вполне возможно, что было досье и на Кинисс. Во всяком случае, их имена во всех остальных источниках встречались примерно с равной периодичностью. Но не станешь же спрашивать у неё, видела ли она здесь своё досье! Д. на всякий случай заглянул в золотисто-оранжевые глаза и понял — да, не стоит. Не скажет. Что равнозначно предположению: было там и её досье. Куда делось… лучше тоже не спрашивать.

Всё это было неприятно. Кто-то, незнакомый Д. и Кинисс — а, следовательно и Бюро — тщательно следил за всей их деятельностью. Интересная деталь: досье на Клеммена-Ланенса было существенно менее полным, нежели то, чем располагал сам Д. Но были и места, у Д. не отмеченные. Например: что Клеммен забыл на языковом факультете? Что-то он говорил про надписи на стволе старинного сиарха , про призрак той прабабки… мда. Кто-то старательно извлекает самое неприятное, что случалось в жизни, и аккуратно помещает прямо перед носом…

Однако в полное уныние Д. был повержен не всем, перечисленным выше. На одной из карт красным кружком было обозначено во всём остальном не такое уж и примечательное место — где-то в Каменных Волнах, на юге материка.

— Что мы знаем про это место? — спросил он у Кинисс.

Та некоторое время думала.

— Ничего, насколько мне известно. Никаких аномалий. Надо выяснять на месте.

— Ладно… — Д. тяжело поднялся и направился к своим архивам. Соображалось с большим трудом, после вчерашнего веселья и сегодняшних известий.

Когда он вернулся, Кинисс в комнате не было.

Спустя десять минут она возникла на прежнем месте. Из ниоткуда. Глаза её чуть покраснели, а так никаких признаков усталости не было. А ведь говорила, что совершать перемещение через астральную проекцию сюда, в контору, невозможно… Ладно. Не время обращать внимание на такие мелочи.

— Чистая правда, — подтвердила она. — Там узел мировых линий. Мощный, стационарный. Я бы сказала, серьёзные шансы предположить, что наши с тобой расчёты о месте, где произойдёт Рассвет, надо срочно повторить. С учётом нового узла.

Услышав это, Д. обхватил руками голову и сидел так довольно долго.

— Да, повторим… а через день генерал подбросит нам пару-другую новых узлов. Чего стоят наши усилия? — спросил он вяло. Когда в течение нескольких минут осознаёшь, что большая часть предыдущей жизни потрачена впустую…

Хансса продолжала молчать, но Д. — в особенности, если бы он не находился в столь скверном расположении духа — мог бы заметить, что она, конечно, тоже потрясена… но не так. И, возможно, не этим.

— Чего-нибудь, да стоят, — произнесла она, в конце концов. Голос её был усталым. — Надеюсь, наш недавний гость прольёт свет на часть загадок. Пока что он сумел добиться одного: вынудил нас нарушить правила. Ты понимаешь, что это значит?

Разумеется, Д. понимал. Отныне им с Кинисс предстоит разбираться со всем самостоятельно. И придумать такой способ покончить с загадками, который, помимо прочего, будет гарантировать им обоим жизнь.

Почему, почему они немедленно не связались с собственным руководством, едва лишь генерал оставил конверт?

Тут в дверь негромко постучали.

Парк Времени, Лето 73, 435 Д., 19-й час

Когда появилась белка, Клеммен вспомнил, что собирался угостить её в новогоднюю ночь, да так и не угостил. Пакетик с орехами был с собой. Пока грызун с невероятной скоростью поглощал принесённое, юноша вглядывался в то самое дупло.

— Ладно, — произнёс он и, со второй попытки, забросил ключ внутрь. Завёрнув его в кусок ткани. Медный, заржаветь не должен.

— Отдашь, когда попросят, — обратился он к белке, и та на миг отвлеклась от своего занятия, посмотрела человеку в глаза.

Клеммен готов был поклясться, что в чёрных глазках мелькнуло понимание. Интересно, не так ли ей приказали «подарить» тот кусок коры?

Он направился на восток, к выходу из Парка. Несколько раз оглядывался — белка по-прежнему восседала на куче орехов, продолжала поедать их — словно год уже ничего не ела.

Он уходил с пустыми руками. Ничего, ровным счётом ничего не открылось в куске дерева, и пытаться вырезать что-то наудачу — значит, зря переводить материал. Портить себе настроение и бездарно проводить время.

Похоже, везение заканчивается, подумал Клеммен. Теперь, когда выбор сделан и ключ покоится где-то в дупле, обратного пути нет.

«Безделушки» сообщили только одно: Клеммен под воздействием слабого, разрушительного, медленно проявляющегося воздействия. Говоря простым языком — проклятия.

Подобные проклятия обычно обладают одним, неприятным для жертвы, свойством. Тот, кто в состоянии снять проклятие, обязан сам догадаться о его существовании.

Обращаться вроде бы не к кому. Д. и Кинисс без средств связи не найти — праздник! Остаётся единственный дом, где, вероятно, Клеммена рады будут видеть, но и там он не сможет сказать то, что знает.

Всякому человеку полезно хотя бы раз в жизни испытать состояние полной беспомощности.

Венллен, Лето 73, 435 Д., 20-й час

— Что всё это значит, генерал? — спросил Д., едва сдерживаясь. Поначалу говорили о пустяках. Гин-Уарант пребывал в безмятежном состоянии духа, о делах говорить не желал — словом, как положено. И ведь не прогонишь, ничего не потребуешь. Огласка теперь подобна смерти. Точнее, она и есть смерть. И генерал это знает.

— Вы не поверите, — генерал отставил бокал в сторону, — мне нужна ваша помощь.

— Не так давно вы говорили, что собираетесь спасти нас. Что, теперь ситуация изменилась? Спасать нас уже не к спеху?

— Одно другому не мешает, — генерал весело улыбнулся. — Итак, вы ознакомились с документами.

— Да. Вы не тот, за кого себя выдаёте. Генерал, я должен вас немедленно арестовать. И разговаривать совсем в другом месте.

— Ох, опять, — генерал скривился, словно выпил уксуса. — Будьте благоразумны. Вы же понимаете, что не станете меня арестовывать. Неужели я должен пояснять, почему? Не должен? Отлично..

— Продолжайте, — Д. произнёс это, когда стало ясно, что генерал ожидает реплики.

— Подвожу итог. Вы полагаете, что знаете места, где может произойти Рассвет. Я могу доказать вам, что ваши расчёты ничего не стоят.

— Считайте, что уже доказали, — слова эти дались с большим трудом.

— Приятно говорить с человеком, умеющим проигрывать. Далее: я знаю, где может произойти Рассвет. Для вас это приятная новость: я готов с вами поделиться этим знанием. Неприятная новость в том, что есть и другие, кто знают. И с этими… другими я один могу не справиться. Втроём у нас есть шансы.

— Вы хотите, чтобы мы помогли вам… м-м-м… уладить недоразумения с этими «другими»?

— Совершенно верно.

— А взамен?

— Не так уж и много, Д. Жизнь. Всего одна жизнь.

— Чья? — Д. почувствовал, что ответ ему известен.

— Вашего последнего ученика, — произнёс генерал, выделив предпоследнее слово.

Часы пробили половину.

— Это невозможно, — таким же тоном ответил Д.

— Возможно. Мальчишка слишком опасен. Не сам, конечно, сам по себе он почти никому не интересен — я восхищаюсь вашему таланту отыскать такого. Но сейчас предоставляется удачный шанс покончить со множеством затруднений и первыми встретить Рассвет. Подумайте.

— Это невозможно, — повторил Д., а Кинисс встала со своего кресла. Казалось, только ценой огромных усилий она заставляет себя не напасть на генерала.

Генерал поднялся.

— У меня нет выбора, — сухо произнёс он, глядя в тёмно-фиолетовые, почти чёрные глаза рептилии. — Я вынужден открыть вам ещё часть истины. Я обязан убедить вас, Д., поскольку времени осталось очень мало.

— Что значит — «мало»? — резко спросил Д.

— Рассвет может состояться в ближайшие часы.

— Как это?! — Д. тоже поднялся на ноги.

— Вы мне верите? — спросил генерал спокойно.

Д. оглянулся на рептилию. Та кивнула.

— Считает, что говорит правду, — пояснила она сухо.

— Мальчишка получил сегодня танненход , Письмо Смерти. Он не доживёт до утра. А смерть его напрямую связана с Рассветом. Д., не пытайтесь выглядеть глупее, чем есть на самом деле. Я прекрасно понимаю, зачем вы посылали его в особые места. Вы сделали из него ключ. Если об этом догадался я, об этом догадался и кто-нибудь ещё. Клеммен должен умереть до того, как Рассвет начнётся — иначе всем нам конец. Безо всяких метафор.

— Не ваше ли Письмо он получил? — прошипел Д., ощущая, как опора уходит у него из-под ног.

— Нет, — Гин-Уарант вновь уселся в кресло. — Разве я похож на сумасшедшего?

— Да, — ответил Д., не колеблясь.

Генерал расхохотался.

— Браво, Д., — он несколько раз хлопнул в ладоши. — Возможно, вы правы. Итак, вот моё предложение. Пусть всё идёт, как идёт. Я не призываю вас явно предавать вашего ученика. Вы же не узнали бы о Письме, если бы я не появился, верно? Вот и не знайте. Ваша задача — ничего не делать, не искать мальчишку, не реагировать на его сигналы. Всё остальное — моя забота.

Д. замер с открытым ртом.

— Подумайте, Д., — голос генерала неожиданно стал усталым. — Всего одна жизнь.

— Ваше предложение чудовищно, — произнёс Д. глухо, закрыл лицо ладонями.

— Я расскажу вам ещё кое-что, — генерал устроился поудобнее в кресле. — Я был в курсе всех ваших планов, Д.

Д. открыл, не глядя, ящик стола и достал оттуда каменную пластину. На ней было выгравировано изображение руки с растопыренными пальцами.

Воцарилось молчание.

— Совершенно верно, — в голосе генерала звучало уважение. — Почти угадали.

— Вас нельзя оставлять на свободе, — вмешалась Кинисс. — Я не верю вам, генерал. Мы нужны вам, только как инструмент. — И сделала шаг в сторону генерала.

Тот и глазом не моргнул.

— Да, — согласился он. — Я открыт, сайант — видите? Давайте, задержите меня. Я рискую многим, появляясь здесь. Но вы рискуете всем . А я — всего лишь своей жизнью.

Кинисс словно ударилась о невидимую стену.

— Прикажите принести ещё вина, — генерал первым нарушил молчание. — Я должен посвятить вас в подробности.

Я шёл пешком.

Торопиться было некуда. Несколько раз я пытался взяться за «ключ», и всякий раз ледяными клещами сжимало сердце. После третьего раза, когда мир померк перед глазами, я понял — не судьба. Теперь уже моих невидимых мучителей не устраивало то, что я могу куда-то перенестись.

Размышлять о том, как спастись, опасно. Сразу же начинала кружиться голова. Думать о том, кому могла быть выгодна моя смерть, оказалось вполне возможным и ненаказуемым.

О ком говорил тогда Д.? Кто те трое, что не поверили в мои «похороны»? Правитель Сенверриал, генерал Гин-Уарант и… Андари.

Представить себе её, хладнокровно планирующую моё устранение, я не мог. Д. — мог. У меня, наверное, слишком слабое для этого воображение. Если я допускаю такую мысль — лучше броситься под первый встречный экипаж.

Остальные двое… кто из них беседовал со мной там, на приёме? Оба? Кто-то один? Кто предлагал мне награду за «нечто, что можно найти» в Скрытом Доме? Не помню.

Наверное, мне стоило впасть в самое чёрное отчаяние, какое только можно было себе представить. Но я успел от всего этого устать. Пешком до Венллена идти очень долго; может статься, что полночь наступит раньше, чем я в последний раз увижу её .

Но я шёл и шёл. Дышал воздухом, смотрел вокруг, встречался взглядом со счастливыми людьми, которым ничего не стоило проснуться завтра такими же бодрыми и здоровыми, и постепенно переставал думать о времени.

Венллен, Лето 73, 435 Д., 21-й час

— …кроме того, у него неплохие шансы присоединиться к Теренна, — завершил генерал. — Ольт, обученный человеком — страшная вещь. Я не знаю, чего вы хотели этим добиться, Д. Я не могу позволить Теренна усилиться. Последнее время эта наэрта вымирает. Она должна сойти со сцены, полностью.

Д. вздрогнул.

— Зачем?

— Некогда объяснять. Позже, когда вы расскажете, зачем внедрили его в Теренна…

Д. и Кинисс переглянулись. Генерал не заметил этого.

— …не сейчас, в любом случае. Итак, Д., пообещайте: сегодня до полуночи вы не станете искать вашего ученика. Это всё, что от вас требуется.

Д. молчал.

— Решайте, — генерал явно торопился. — Время уходит. Или несколько веков хаоса и войн… или одна жизнь. Всего одна.

— Почему именно он? — голос Кинисс звучал спокойно.

— Так получилось, — пожал тот плечами. — Несчастный случай. Случайность. Д., вы сами не понимали, кого создаёте.

Д. продолжал молчать.

— Спрашиваю в последний раз, — лицо генерала потемнело.

Д. кивнул — едва заметно.

Генерал вновь посветлел.

— Все предавали, хотя бы раз в жизни, — пояснил он, слегка наклонив голову. — Я найду вас, оставайтесь поблизости.

И ушёл.

— Он в городе! — возбуждённо произнесла Кинисс, не обращая внимания на скорчившегося в кресле Д.

— Кто? — раздалось из-за спины. Слабый голос, словно дуновение ветра.

— Клеммен, — Кинисс оживилась. — Только что его не было! Движется… нет, не к нам. Похоже… я знаю, куда он направляется!

— Я обещал… — Д. подавился окончанием фразы.

— Я слышала. Ты ещё об этом пожалеешь. А я ничего никому не обещала!

С этими словами она растворилась в воздухе.

Д. обхватил голову руками.

Что он мог сделать?

Одна жизнь — против сотен и сотен тысяч. Разве можно было иначе?

Венллен, Лето 73, 435 Д., 23-й час

…Когда я вернулся к реальности нашего мира, обнаружилось, что я стою у ограды. За ней виднелся дом… тот самый дом. В окнах горят огни — хозяйка дома.

Так что, это всё-таки розыгрыш?

Похоже, что нет. На часах четверть одиннадцатого, а прикосновение к «ключу» отзывается ледяной иглой, вонзающейся в сердце. Как это я так быстро добрался? Кто-то подвёз? Вполне возможно — но отчего я этого не помню?

Мне стало не по себе. Стою здесь, у её дома, и думаю о том, приснилось мне это или нет. Ничего глупее придумать невозможно.

Мне померещились лёгкие шаги за спиной, но оборачиваться я не стал.

Двое нападающих бесшумно возникли за спиной у Клеммена; было похоже, что в их планы его визит не входил. Юноша шёл неторопливо, не обращая внимания на происходящее. На некоторое время нападающие замерли. Тетради при объекте нет… возможно ли, чтобы она находилась в этом доме? Не может быть, чтобы человек с такой покорностью отказывался от жизни.

Но приказ был недвусмысленным. Впускать его в этот дом нельзя.

Порыв ветра дунул в спину нападающим. Они оборачивались, держа оружие наготове. Кто бы это ни был, сейчас от него останется лишь горсть пепла.

Они обернулись, чтобы встретитьс я взглядом с чёрным провалом, из глубин которого на них взглянули два огромных пурпурных глаза. Возможно, каждый из неизвестных хотел крикнуть, позвать на помощь, но не успел.

Глаза мигнули — и оба — рослые люди, в каждом не менее метра девяносто — молча и беззвучно повалились на землю.

Клеммен, уже поднявшийся к двери, ощутил, как треугольник на его шее принялся мелко дрожать, и успокоился. Что-то тихо хрустнуло за спиной.

Он оглянулся.

Всё спокойно. Фонари тускло освещают дорожку, по которой он пришёл. Никто не следовал за ним — отчего такое сильное, почти непереносимое ощущение чужого внимания?

Кинисс сидела, прижимая обоих бесчувственных «грабителей» к дорожке, смотрела в глаза Клеммена. Он не должен был её видеть и, вроде бы, не видел, но чувствовал , что нечто странное происходит неподалёку.

Оставаться невидимой самой, скрывать от взгляда этих двух уже было нелегко. Кинисс ждала одного мгновенья… чтобы Клеммен отвернулся… тогда она сможет уйти на несколько секунд, увидеть след тех, кто охотится за ним.

Всего лишь несколько секунд!

Дверь открылась.

Но теперь в её сторону смотрела ольтийка. Незадача… как только они оба войдут в дом и дверь закроется, увидеть их будет невозможно.

Они отвернулись. Оба. Кинисс мигом отпустила свою «добычу» и «прыгнула» — для постороннего наблюдателя сделавшись на неуловимое мгновение полупрозрачной.

Почти сразу же вернулась.

Мимо дома проходили люди, и надо было куда-то деть этих двух, пока кто-нибудь не обратил внимания.

Она некоторое время думала, после чего все трое растворились в воздухе.

— Доигрались, — генерал появился так неожиданно, что Д. вздрогнул. Голос Гин-Уаранта вряд ли можно было назвать спокойным. — Всё рушится, Д., мальчишка оказался хитрее. У него будет передышка — временно он будет недосягаем. Пора привести дела в порядок, Д., выбрать место для своих похорон.

— Что значит — «всё рушится»?

— Он направлялся к этой девчонке. Его должны были перехватить у входа. Убить, если попытается войти. Я ждал этого момента… но потерял обоих агентов из виду. Достаточно было поймать их обоих, Д. — м через час-другой мы бы с вами праздновали наступление Рассвета. Клеммен благополучно вошёл в дом. Оба нападавших исчезли. И я догадываюсь, кто всё это устроил.

— Не понимаю, что мешает взять дом штурмом.

— Не считайте меня идиотом. В доме никого не будет..

— Вы приписываете ей сверхъестественные способности.

— Послушайте, — генерал тяжело опустился в кресло. — Если бы надо было просто устранить их обоих, я не стал бы появляться у вас.

— Но ведь выйдет же он когда-нибудь?

— Он проходит Испытание! — рявкнул неожиданно генерал; от звукового удара Д. окончательно пришёл в себя. — Понимаете? Он пришёл из Парка в Венллен за полтора часа, оставаясь невидимым! Справился с двумя… специалистами, каждый из которых мог перебить всё ваше Бюро в полном составе! А теперь он внутри — и что будет, когда выйдет наружу, не знает никто!

Генерал уселся обратно.

— Теперь вы понимаете, кого подготовили на нашу голову? — неожиданно тихо осведомился генерал. — Теперь вся эта весёлая компания озвереет. За вами когда-нибудь устраивали охоту, Д.? Настоящую, когда невозможно остановиться на секунду, потому что молния тут же ударяет в это место?

— Случалось, — ответил Д. неохотно.

— Скоро сможете освежить воспоминания. Как только… наши общие знакомые осознают, что Испытание началось, они примутся искать виновных. И найдут.

— Будьте вы прокляты! — Д. вскочил. — Мало вам Клеммена? Насколько я понимаю, Андариалл следующая?

Генерал тихо рассмеялся.

— Ничего вы не понимаете, — возразил он. — Пока Испытание не завершено, ей ничего не угрожает. Забыли?

Воцарилась гнетущая тишина.

— Я отыщу вас, — генерал поднялся. — Предстоит пять-шесть очень тяжёлых дней, Д. Постарайтесь выжить… вы всё ещё нужны мне живыми. Оба. Есть, конечно, вероятность, что Клеммен не пройдёт Испытания… но лучше бы прошёл. Иначе можно не успеть.

— Он может его не пройти? — по спине Д. поползли мурашки.

— Веков тридцать назад только ленивый не проходил его, — на лице генерала появилась задумчивость. — Теперь многое изменилось. Впрочем… Если он погибнет там, то избавит нас от множества хлопот. Буду надеяться, что живым он не вернётся.

— Я буду надеяться на обратное.

— Глупо. Очень глупо… Но вы по-прежнему нужны мне, Д. — придётся простить вам и это. До встречи.

Как только дверь за генералом захлопнулась, Д. быстрым шагом направился в «оружейную» — где принялся облачаться и вооружаться. Война? Пусть будет война.

Слишком уж быстро генерал разделался с ними со всеми.

Андариалл, Лето 73, 435 Д., 23-й час

Как только двери дома захлопнулись за мной, я понял, что, в сущности, всё происшедшее не имеет никакого значения. Андари была всё в том же «осеннем» платье.

— Счастья и удачи, — поклонился я.

— Счастья и удачи, — ответила она. Тут я неожиданно понял, что знаю , что именно скрывается в том куске дерева, возле которого так долго сидел совсем недавно. Ощущение потрясло меня своей силой.

Д. не сказал мне главного: знаешь, что делать — делай. Слова нужны лишь там, где без них обойтись невозможно. Я пришёл сюда, осознавая, что не приготовил никакого подарка… но я ошибался!

Я слабо помню, что было дальше. Помню мастерскую, в которой находился, и то же самое чувство, что посещало меня здесь же: достаточно лёгкого прикосновения резца, чтобы всё «лишнее» осыпалось с заготовки прочь.

Когда я очнулся, в руке у меня была небольшая фигурка. Орёл на вершине скалы — расправляющий крылья, чтобы взлететь. Сколько же времени я провёл здесь? Несколько часов? На лбу тут же проступил холодный пот.

Я встал и оглянулся.

В комнате я был один.

Взглянул на часы — без двадцати одиннадцать. Так сколько я провёл здесь? Двадцать минут… или двенадцать часов и двадцать минут?

Да нет, ночь ещё, за окнами темно.

Не сутки же я здесь просидел!

Огляделся ещё раз. Странно… если я сидел здесь и с безумной скоростью вырезал вот эту фигурку… то где стружки? Обломки дерева? Всё чисто и прибрано, словно только что подмели.

Похоже, Клеммен, с твоей головой что-то не в порядке. Неудивительно. Если тебя приговорили к смерти…

Из-за двери я услышал голоса. Андари — беседует с кем-то. Ну, хватит. Раз уж я здесь, незачем тратить понапрасну время. Хорош гость — сидит и рассуждает, снится ему всё это или нет. Если снится, то надо поторопиться, пока не проснулся.

Я аккуратно открыл дверь и вышел наружу.

Д., Лето 73, 435 Д., 23-й час

Привести незаметно своих агентов в состояние повышенной готовности, да ещё во время праздника — занятие непростое. Намеренно или нет, генерал подбросил несколько очень полезных идей, не воспользоваться которыми было бы преступно.

Итак, первое. Утверждается, что тщательно вычисленные при помощи специалистов Академии места, где может произойти Рассвет, на деле ничего не означают. Проверить это можно лишь одним способом: дождаться Рассвета.

Впрочем, одним ли? Теоретические выкладки прежде оправдывали себя на практике. Но предыдущие Сумерки были тогда, когда Люди воевали ещё каменными топорами. Если выкладки касаются катастрофы, проверять их только практикой не следует.

Предположим, что генерал прав. Что бы я сделал, если бы доверял его словам? Обратился бы к Наблюдателям, сообщил бы всем предсказателям, что они ищут не в том месте. Но как убедить их, что не в том? В особенности, если я и сам в это не очень-то верю? И как не расстаться при этом с головой, а минимум — с работой?

Но ведь всё, что принёс Гин-Уарант, свидетельствует, что генерал прав?

Возможно.

И ты обещал не вмешиваться?

— Я обещал не помогать ему в эту ночь , — произнёс Д. вслух, губы его раздвинулись в улыбке. — По поводу всего остального уговора не было.

Он встал было, чтобы выйти на улицу — как дверь наружу приоткрылась и на пороге возникла Кинисс. Рептилия была мокрой, словно побывала под проливным дождём.

— Ещё не ушёл? — задала она ненужный вопрос. — Есть новости, плохие и хорошие. С каких начинать?

Андариалл, Лето 73, 435 Д., 24-й час

Почему это я думал, что здесь всего один этаж? Снаружи не понять, сколько именно этажей. Но вот я вышел из мастерской, сжимая в руке фигурку орла, оглянулся — и заметил два лестничных пролёта.

Голоса доносились из-за поворота.

Некогда было расхаживать по дому, но любопытство взяло верх. Рядом с лестницей горел светильник, желтоватое пятно вокруг него слегка колебалось — хотя ветра никакого не было. Тут я ощутил запахи.

У каждого дома свой запах. Не все люди обращают на это внимание — как-никак, обоняние — не самое сильное наше чувство. Мне же до настоящего момента казалось, что во время всех предыдущих визитов у меня был заложен нос. В мастерской пахло деревом и смолой. Красками и каменной пылью. Здесь, в просторном зале, потолок которого подпирали колонны, пахло чем-то терпким и сладким. Не то фруктами какими, не то ароматическими травами — трудно сказать.

Сверху, с лестницы по левую руку, доносились другие ароматы — цветочные. Оглянувшись несколько раз, я рискнул подняться наверх.

Совсем подниматься я не стал. Размеры оранжереи можно было представить уже по тому её фрагменту, что открывался снизу. И вновь ощущение неправдоподобности кольнуло глаза: как такое возможно? Как можно следить за всем этим, умудряясь одновременно появляться во внешнем мире? И это всё собрал и привёл в порядок человек, которому нет и двадцати пяти? Не могу поверить. Однако всё видел отчётливо — каждое растение чем-то напоминало скульптуры. Слегка незавершённое, слегка несовершенное, каждое по-своему интересное. Жаль, я не ботаник. У-Цзин, вероятно, здесь бы и поселился — есть у него известная страсть ко всему, что можно выращивать в горшках…

А ведь где-то есть ещё картины! И — никакой прислуги! Ни души! И одновременно с этим — никакой магии. Светильники — и те обычные, на масле (подойдёшь вплотную, сразу ощущается). Нет, такого быть не может. Наверное, я всё-таки сплю.

Я взглянул на часы. Четверть двенадцатого! Боги всемогущие, сколько же я здесь стою?! Надо поскорее найти Андари.

Чем-то всё это напоминало Дом. Однако сходство было только в том, что такое количество помещений с трудом согласовывалось с тем, как выглядело здание снаружи. Ну и тем, что вокруг — сейчас — не было ни души.

Я повернул за угол, сделал несколько шагов по коридору и сразу же увидел её.

Коридор выходил на веранду. На ней, в пятне света, стоял накрытый на четверых стол. Андари сидела ко мне спиной; лицом ко мне сидел незнакомый мне ольт — возраста его было не понять. Я замер, не зная, уместно ли окликать её. Но она, видимо, почувствовала — оглянулась, что-то сказала собеседнику и поднялась из-за стола.

Я увидел, как это происходит.

Она была в том же «осеннем» платье с застывшим на нём листопадом… пока не переступила порог. Тут в чувствах у меня был провал… я не успел уловить того, что произошло. Платье сменилось на тёмные, почти чёрные тальва , невесомые туфли из тонкой кожи — на простые, самые обыкновенные сандалии, на голове возник и охватил развевавшиеся волосы тонкий серебряный обруч.

Рядом с ней я ощущаю себя безобразной обезьяной.

Я молча протянул ей фигурку.

Она приняла её, бережно взяв снизу… на секунду мне померещилось, что орёл шевельнул крыльями. Разумеется, мне показалось — сколько я потом ни глядел на него, он оставался неподвижным. Правда, припомнить, как именно были раскрыты его крылья, я уже не мог.

Она жестом пригласила следовать за ней.

Когда я вышёл на веранду, Андари вновь оказалась «одетой в осень». Лёгкая рубашка с коротким рукавами была вышита сложными узорами, отдалённо напоминавшими очертания листьев.

— Kaitein veandor , — произнёс, поднимаясь для приветствия, ольт и я понял, что это — аристократ. И по одежде. Тут же стало ясно, что моей памяти предстоит ещё одно испытание. Ну, дорогая, не подведи…

Я бросил взгляд на то, что окружало веранду. Что-то не припомню, чтобы на этой улице были такие дома… такая брусчатка… ну да ладно. Я же считаю, что это сон. А раз так, пусть продолжается.

— Kaitein veandor enalgil , — произнесли мои губы сами собой. «Счастья и долгой жизни».

Оба моих собеседника поднялись, присоединяясь к тосту, и я выпил (в последний раз, наверное) глоток вина, по сравнению с которым гордость коллекции У-Цзина была не более чем слегка перекисшей домашней настойкой.

То, что сам я оказался облачённым не в потрёпанную походную куртку, а в изысканный шёлковый костюм (никогда такого не носил), меня уже не удивило.

Как и прежде, основные усилия приходилось прилагать к тому, чтобы не смотреть в одном и только одном направлении.

Д., Лето 73, 435 Д., 24-й час

— … и где они? — Д. был необычайно возбуждён. Он более не походил на сломленного человека, вид которого вызывал в лучшем случае жалость.

В худшем — отвращение.

— Где положено, — ответила хансса, сжимая в ладонях дымящуюся чашку. — В морге. Их уже успели «выслушать» — негласно, разумеется. Оба были действительно вооружены как небольшая армия каждый. Я втайне надеялась, что их удастся оживить, но…

— Я понял кое-что, — сообщил Д. несколько секунд спустя. — Не знаю, входило ли это в планы генерала, но он выдал несколько крайне интересных личностей.

— Вероятно, входило, — Кинисс тоже успела проголодаться. — Ты уже осознал, что тебя вновь обвели вокруг пальца?

— Осознал, — Д. выдержал взгляд.

— Письмо Смерти означает, что от Клеммена чего-то требовали. Чего? Убить его было просто — прямо там, у него дома.. Что хотели получить от Клеммена?

— Не знаю.

— Я тоже не знаю. Пока. А ты… готов был пожертвовать им — поверил, что переживёшь Рассвет? Зачем генералу свидетели?

— Ты вмешалась… поэтому?

— Нет, не только. Ты сам учил всех… не совершайте необратимых поступков. Тебе ещё предстоит посмотреть в глаза Клеммену. А пока — будем искать.

Она замолчала.

— У меня есть ещё одна догадка, — заметил Д. — Относительно «руки». Если ты смоешь…

— Позже, — Кинисс потрогала его за руку. — Пора возвращаться к дому Андариалл. Клеммен до сих пор где-то внутри. Если удастся отыскать его…

— Понял, — Д. поставил недопитый стакан на стол. — Я готов. Идём.

Андариалл, Лето 73, 435 Д., около полуночи

Имени его я не запомнил.

Аристократ вежливо поинтересовался моим прошлым… Судя по всему, он и Андари были как-то связаны друг с другом, но — странное дело — мне это было безразлично. Никакой ревности я не ощущал и сам не знал, почему. Впрочем, и это меня мало интересовало. Мне было хорошо. Очень хорошо.

Есть не очень-то хотелось, но попробовать — хотя бы из уважения — надо было всё. Память не подвела, я чувствовал, что аристократ поражён тем, что какой-то… в общем, что я веду себя так, как полагается. В этом смысле подготовка оказалась очень кстати.

Спустя некоторое время (на часы я не хотел смотреть) аристократ встал и ушёл. Попрощавшись. Мной он остался доволен — искренне пожелал встретиться ещё.

— Мне кажется, я сплю, — осмелился и признаться после того, как мы с Андари выпили ещё по одной рюмке — за удачу.

— Я знаю, что вы должны чувствовать, — ответила она. На «ты» мы не торопились переходить. Я — потому, что не мог себе этого представить, она — по каким-то иным причинам. — Всё это должно казаться сном.

Тропинка вела к веранде, ничем не огороженной — и три небольших ступеньки поднимались сюда, к столу. Кто ещё появится на этой тропинке? Кто уже появлялся?

— Всё выглядит по-другому, — я оглянулся. Даже рисунок звёзд отличался от того, что я привык видеть всякий раз, поднимая глаза к ночному небу.

— Вы стали другим, — пояснила она, поставила орла в центр стола. Я заметил у него на клюве крохотное бурое пятнышко. Посмотрел на свои руки. Проклятье… всё-таки порезался. Острые у неё инструменты, как только удаётся так их заточить?

— Он показался мне очень странным, — неожиданно выпалил я. Говорил я, конечно, о Менвермориллидде. Как ни странно, она сразу же поняла меня.

— Он очень стар, — слова она произносила медленно, словно каждое из них было необходимо обдумать самым тщательным образом. — Это скверное место, Клеммен — оно всё ещё пахнет кровью. Орёл там взаперти. Он просил вас о помощи?

— Да, — скрывать что-либо было бесполезно.

— Вы отказались? — я впервые увидел, как она морщит лоб. Лучше бы она этого не делала… это её вовсе не украшает.

— Нет. Я и не согласился. Он показал мне… наверное, прошлое… оставил несколько перьев. На память…

— У него странное чувство юмора, — она откинулась на спинку стула, луна осветила её лицо, до того момента пребывавшее в тени. — Скажите, зачем вы посещали Его святилище?

Я растерялся.

— Работа, — ответил. — В конце концов, Д. мой начальник, и я…

— Кто тут вспоминает меня? — послышался добродушный голос. Мы обернулись и челюсть моя, наверное, опустилась до самого пола.

У лесенки на веранду стоял Д. Тот , который помог подняться мне на ноги возле волшебного дерева — не тот, который сидел сейчас, наверное, дома и радовался жизни. Одет он был в совершенно невероятный камзол — таких лет сто не носят. На голове его был высокий цилиндр — тоже из репертуара ушедшего века. Словом, это был тот Д.

— Позволите? — он приподнял шляпу и Андари, поднявшись, кивнула. Я вспомнил, что пора закрыть рот и сделал это, пока никто не заметил. Д. откуда-то, словно заправский фокусник, извлёк небольшую розу тёмно-вишнёвого цвета и добавил её в вазочку с цветами.

Чудесный всё-таки цвток — роза.

— Не думал, что встречу тебя здесь, — повернулся ко мне Д., после того, как обязательные приветственные ритуалы были исполнены. — По своей воле, я надеюсь?

Меня словно кнутом стегнули.

— Ч-что вы имеете в виду?

— Вижу, что по своей. У тебя на лице написано, что с тобой что-то случилось. А зря, приятель, праздник есть праздник. Обо всём остальном лучше забыть.

— Куда вы делись? — спрашиваю. — Тогда, у ворот?

— Куда я делся? — изумился Д. — Лучше ответь, куда ты подевался. Впрочем, это-то мне как раз понятно. Я немного завидую тебе… ты смог сам найти дорогу оттудасюда … а я уже не могу. Да и боюсь немного.

— Вы?! — удивлению моему не было предела. — Вы боитесь?! Не могу поверить, Д. И что такое оттуда ?

Андари произнесла что-то на непонятном мне языке и Д., осёкшись, тут же повернулся к ней и кивнул.

— Прошу прощения, — он поднялся. — Мы ещё встретимся. Передавай ему привет… скажи, что дерево всё ещё в цвету. — С этими словами Д. надел свой забавный цилиндр, откланялся и спустился вниз по ступенькам.

— Подождите! — я, наконец, опомнился. — Кому передать привет?

— Мне, — услышал я уже издалека и Д. скрылся.

Тут мне стало не по себе. Лёгкая тошнота начинала подступать к горлу, что-то холодное принялось вращаться внутри живота. Полночь, вспомнил я. Всё-таки это оказалось правдой. Сколько у меня времени? Что успею сделать?

— Мне, наверное, пора, — слова давались с большим трудом. Глаза Андари на миг расширились, после чего она молча кивнула. Едва заметное движение.

Если это должно случиться — то не здесь. Не у неё на глазах. Я поднялся. Ноги становились ватными, в ушах стучала кровь. Это только в книгах человек, который вот-вот погибнет, находит единственно правильные слова и совершает единственно правильные действия. Можете поверить мне на слово: это чистая ложь.

— Про… — слово «прощайте» встало мне поперёк горла. Я не смог его произнести. Неприятные ощущения становились всё сильнее… На уме было одно. Как можно скорее выбраться из дома.

Я взял её за руку — Андари подняла глаза, взгляд её не позволял и шевельнуться. Не помню, сколько времени я стоял, сжимая её ладонь в своей, глядя в глаза. Вряд ли долго. Потом я отпустил её оадонь (она тут же отвела взгляд) и я шагнул в полумрак коридора.

Сейчас налево, во второй справа проём — и прямо, до самой двери. И бегом! Быстрее!

— А подсматривать неприлично… — проворчал Д., в очередной раз обходя двор. Хоть он и не был стройным и не обладал грацией лани, всё же умел двигаться бесшумно и не привлекая внимания. Пусто. В доме где-то горит свет… в комнатах темно, веранда на дальней стороне дома пуста — и, что характерно, дверь, ведущая в дом с веранды, не заперта. Более того, приоткрыта.

— Пусто, — отрешённо сказал призрак, возникший рядом с Д. из ниоткуда. У призрака был голос Кинисс. Так же, как и вид, и запах, и всё прочее. — Нет его. И её тоже нет… снаружи, по крайней мере.

— Ты не можешь «взять» их снаружи дома?

— Нет.

— А войти в дом?

— Я не осмелюсь, Д. И тебе не советую.

— Всё приходится делать самому, — пробурчал бородач недовольно. Выглядело это очень странно. Человек приходит в гости, ему открывают дверь… после чего ни сам человек, ни хозяева дома не выходят наружу — но обнаружить их присутствие невозможно. Летать они не умеют, телепортироваться — тоже. Подземных ходов в этот дом не ведёт. Куда, спрашивается, они делись? Вылетели в трубу вместе с дымом? Обернулись летучими мышами? Я отчасти понимаю генерала, подумал Д. хмуро. Что-то странное в этой девушке, что-то очень странное.

— Сигнал, — шевельнулась рептилия. — Так… точно! Клеммен! Очень слабый сигнал, словно глубоко из-под земли. Идёт к парадной двери!

— Время? — спросил Д. уже на бегу.

— Одна минута первого, — ответила Кинисс. — На моих.

— Хоть бы в этот раз успеть, — прошептал Д., останавливаясь возле Кинисс. Рядом с дорожкой, ведущей к парадному входу, шагах в десяти от двери.

Оба затаили дыхание.

Когда человека ведут на казнь, я читал, он иногда занимается самыми странными вещами. Порой вспоминает о неоконченных пустяковых делах, приводит в порядок внешность, иногда впадает в эйфорию и радуется последнему дню. Я отчего-то перебирал вещи у себя в карманах. Сил у меня не было бежать к двери, да и желания — тоже. Всё существо протестовало против этого… словно меня могло спасти уже то, что я не выше из этого дома.

Кто знает, может и могло бы.

Но тут пальцы правой руки наткнулись на что-то, что обожгло прикосновением, и подступающая слабость как-то сразу же забылась.

Я извлёк наружу лист. Одна сторона золотая, другая — чёрная.

Решайся… но на что?

И я решился.

— Андариалл! — позвал я и голос мой показался мне могучим и слышным всем вокруг, до самого горизонта. Эхо ответило мне, торопливо откликаясь со всех сторон.

Она появилась.

В том же тонком мерцающем одеянии — тальва , лёгкая куртка, газовый шарф…

Остановилась передо мной, вопросительно глядя в глаза.

Я протянул ей лист. Не глядя, она подставила ладонь.

Затаив дыхание, я отпустил лист. Не имеет никакого значения, чего хочешь. Если судьбе угодно, он ляжет золотой стороной вверх. Что ожидает меня?

Чёрная сторона? Лёгкая улыбка на её лице… встречи, возможно, один раз в несколько месяцев или недель… разговоры ни о чём… и всё. Чёрный цвет, цвет поражения. Справедливо ли, чтобы чья-то воля — пусть даже воля богов — могла так коверкать судьбу?

Хотя именно потерпевший поражение громче всех взывает к справедливости.

Я разжал пальцы. Наружу выплеснулся яркий свет. Лист улёгся золотой стороной вверх, и лицо Андари показалось в его свете ещё прекраснее.

— Я… — начал было я, и понял, что не знаю, что сказать.

Андари долго смотрела на лист, Осторожно прикрыла его второй ладонью. Что-то прошептала и прикоснулась к моему лбу кончиками пальцев.

Сделала шаг ко мне. Я закрыл глаза. Ощутил, как её губы коснулись моей щеки.

Когда я открыл глаза, её уже не было.

Вот и всё. И это не помогло.

Слабость, гул в ушах и поднимающийся снизу лёд вновь принялись вгрызаться в меня.

Я распахнул дверь, уже едва держась на ногах. Всё было напрасно… всё это «испытание»… всё, совершенно всё было напрасно.

Меня встретил яркий свет. На миг показалось, что я вижу чей-то знакомый силуэт, бросающийся навстречу… и всё.

Андари…

Всё исчезло.

Реакция у него была уже не та.

Дверь распахнулась, Клеммен возник на пороге. Он щурился, словно вглядывался во тьму… и даже в царившем полумраке было очевидно, что ему худо.

Кинисс молча кинулась к застывшему на пороге юноше.

Ослепительно яркий свет выплеснулся из дверного проёма. На какой-то миг Д. увидел, как весь окружающий мир замер, превратившись в плоскую чёрно-белую пародию на самого себя… Затем Кинисс оказалась у самой двери (кто, интересно, успел её закрыть?), ошарашенно смотрела на место, где только что стоял Клеммен.

Когда перед глазами у Д. перестали скакать цветные пятна, он подбежал к двери.

Кинисс долго осматривала дверь… приглядывалась… даже принюхалась. Подняла голову и всмотрелась в глубины, недосягаемые для человеческого глаза.

— Его нет, — заключила она, медленно опустилась на ступени. — Нигде нет.

— Как это… нигде? — поразился Д. — Телепортация? Дезинтеграция? Что с ним стало?

— Нет его, — ответила Кинисс сумрачно. — Нет, и всё.

— Ладно, — Д. помедлил и взялся за ручку двери. — Надо поговорить с тем, кто знает, в чём дело.

— Подожди, — голос рептилии звучал словно с другой стороны планеты. — Не спрашивай её о…

— Не собираюсь, — ответил Д. резко. — Я хочу просто посмотрю ей в глаза.

Кинисс не ответила и он, помедлив всего секунду, повернул ручку. Дверь, разумеется, не была заперта.

Книга 2

Часть 1. Сторона дерева

1. Лестница

Андариалл, Лето 74, 435 Д., после полуночи

— Андариалл!

Нет ответа. Светильники у двери едва горят; достаточно, чтобы не спотыкаться на каждом шагу. Запах жилого дома… неплохо она устроилась! Проклятье, почему меня никогда не приглашали в гости в такие дома? Или Кинисс права — любой здравомыслящий человек чувствует, что я не тот, кем кажусь? Всегда не тот, кем кажусь?

— Андариалл!

Прихожая. Пусто. Переобуваться не будем… я — гость нежеланный. Если она захочет, то укажет мне на дверь и будет совершенно права. И тогда ни ордер Наблюдателей, ни мандат Академии, ни воля Правителя — ничто не позволит мне войти сюда повторно. Ой, как я рискую… если начальство — руководство Академии — узнает, во что мы ввязались, уволят обоих. Кинисс, похоже, решилась-таки на нечто, мне ранее неизвестное — запретное для неё. Неужели и её удалось примитивным трюком…

— Андариалл?!

Столовая… или как это называется? Потрясающая чистота. Не музейная, нежилая, а вполне жилая… ничто не вылизано до полного идиотизма, но и следов неряшливости нет. Клеммен как-то спрашивал, как подобное возможно — содержать такой дом в порядке без прислуги — и что же я ему ответил? Не помню. Наверное, соврал что-то.

— Андариалл!

Мастерская. Д. осторожно закрыл за собой дверь. Хозяйка дома сидела в удобном кресле, вращающемся, с регулируемой высотой. Редкое изделие, наверняка работа дарионов — не похоже на ольтийское. Мозг работал, как привык, отмечая детали, в настоящий момент не существенные, — пригодятся. В будущем.

Она склонилась над чем-то… вырезает. Статуэтку, из дерева. Точнее сказать нельзя — надо подойти поближе. Как хорошо, что ольты, столь скрупулёзно соблюдающие этикет, придумали много замечательных обходных путей! Вот я, например, разыграю «встревоженного родственника» и, хотя и она, и я понимаем, что это только игра, у неё пока нет оснований выставить меня раз и навсегда. Отличные лазейки! Никто не может жить, вечно скованный по рукам и ногам правилами поведения.

— Приношу свои искренние извинения за подобное вторжение, но…

Она встала. Д. запомнил, что девушка была во всём чёрном — кроме тонкого изящного серебряного обруча на голове. Волосы, заплетённые в две косы и холодный взгляд. Она двинулась прямо на попятившегося Д….

…и исчезла.

Д. ошеломлённо озирался. Призрак? Видение? Иллюзия? Все «безделушки» безмолвствуют — значит, не магия. Он сделал шаг вперёд, осторожно прикоснулся ладонью к сидению кресла.

Тёплое.

Что за наваждение! Сквозь дверь она прошла, что ли?

Он вышел из мастерской, и ему показалось, что чья-то тень скользнула в соседний коридор.

— Андариалл!

Надо либо прикрыть дверь, оставаясь снаружи, либо войти внутрь. Мимо дома всё ещё ходили отдельные прохожие, привлекать к себе внимание не стоило.

Кинисс задержалась на пороге. Как необычно! Разные мировые линии — по ту сторону и по эту. И никакой магии! Никаких начертаний, аппаратуры; обычное дерево и камень, металл и краска. Не это ли имел в виду генерал? У каждой наэрта имеется свод собственных знаний, тайных знаний о мире… способ воздействовать на окружающую реальность. Знаний, которые невозможно передать посторонним. Знаний, которые перерождают того, кому достаются. Сказать генералу, что они, Хансса, пытались получить хоть крохотную часть подобных знаний — с тех самых пор, как ольты разделились на наэрта — и не могут? Или промолчать?

Лучше промолчать. Отлучение — страшная вещь, хуже смерти… Существование вне связи с астральной проекцией, вне общения с себе подобными; человеку тяжело даже представить такое. Провести остаток жизни у колодца, полного свежей водой до краёв; погибая от жажды… вечно испытывая её, не имея возможности хоть раз утолить. Все хансса, когда-либо отлучённые и изгнанные во «внешний» мир, известны, их биографии — урок для всех, кто осмеливается нарушить немногие существующие запреты ордена. А она, Кинисс, очень близко подошла к границам допустимого… Этот Гин-Уарант, этот якобы ольт, пытается спровоцировать её переступить черту. После которой пути назад не будет.

И неплохо это у него получается. Интересно, Д. уже догадался, что генерал — никакой не ольт? Точнее, в том числе и ольт? Сама Кинисс поняла это совсем недавно, выводы из этого следуют совсем неутешительные. Ну да ладно. Неприятности будем преодолевать по одной.

Она сделала шаг внутрь и закрыла за собой дверь. Никуда ходить она не будет, просто подождёт здесь. Как причудливо сплетаются мировые линии! Кажется, что хозяйка дома — как бы это сказать — рассредоточена повсюду. Не это ли причина того, что Д. мечется по дому, словно взбесившийся носорог, пытаясь её найти?

— Андариалл!

Он пытался отыскать её повсюду… вот только, поднимаясь по одной из лестниц, неожиданно наткнулся… на стену. На обычную глухую стену. Ну всё… не взрывать же её! Если девушка не отыщется ни в одной из оставшихся комнат, придётся уйти. Ритуал Испытания начался; тот, кто попытается нарушить уединение проходящих его, рискует исчезнуть. Буквально. Кто-то в Академии, помнится, читает лекцию на подобную тему — «рассредоточение» сознания. У Хансса есть способ действовать в рамах астральной проекции. У ольтов — нечто подобное. Но если астральная проекция — «одна на всех», то у ольтов… каждый такой «мир» — свой, собственный. Андариалл оказалась крепким орешком. Любопытно… генерал пытался поговорить с ней? Если бы не Письмо, Клеммен был бы сейчас где-то рядом… на пороге того самого «мира», который чуть-чуть изменит входящего. Или отвергнет, отбросит, закроется. Как об этом рассказать? Пока не переступил порог — ещё не знаешь; как только переступил — уже не в состоянии рассказать.

Комната для медитаций. Похожа на гостиную — но без удобных кресел, диванов, только подушки на полу, небольшая подставка для возжигания ароматических смесей. Интересно, кто у кого перенял внешние черты подобного — Хансса у них или они у Хансса? Известно только, что примерно в это же время, когда ольты разделились на наэрта , Хансса научились изменять свой индивидуальный запах. По желанию. Почти мгновенно. Точнее — полностью изменять ощущение от себя, во всех доступных проекциях. Странное умение. Маскировка. И… Хансса научились сразу вызывать расположение к себе. Стоит побыть в обществе Кинисс несколько минут, как обнаруживаешь, что необъяснимым образом доверяешь ей. Никакой магии. Никакой псионики.

И здесь никого. Д. собрался было признать полное поражение (ещё дважды натыкался на «призрака» Андариалл, всякий раз это заставляло его вздрогнуть), как вдруг обнаружил на противоположной стене едва заметные очертания двери. Ага…

…Комната погружена почти в полный мрак. Дальнюю стену украшает барельеф — нечто знакомое. Древний знак Владыки Солнца — что ж, следовало ожидать. На небольшом возвышении возле барельефа что-то тлеет, воздух напоен сладковатым запахом, от которого немедленно проходят все тревоги и лучше думается. Андариалл сидит прямо на полу, лицом к барельефу, скрестив ноги, сложив руки на груди. Вся в чёрном. Только серебряный обруч, на голове. Что-то на полу, прямо перед ней, отбрасывает золотистые отблески… что-то, что пока невозможно увидеть.

Д. неожиданно понял, что боится подойти поближе.

— Я… — шепнул он и понял, что здесь говорить не принято. Тишина и спокойствие вздрогнули… Д. умолк. Как привлечь её внимание?

Шаг. Ещё один. Голова девушки склонилась, и горевшая на возвышении масса вспыхнула ярче. Стен не было видно; они должны были быть — но не ощущаются. Провалы в пустоту.

— Андариалл… — тихо шепнул Д., решившись. — Скажите, пожалуйста…

Её правая рука совершила короткое движение, что-то легло на пол справа от неё. Короткий кинжал с чёрной, инкрустированной золотом рукоятью и слабо светящимися серебристыми рунами, бегущими по клинку. Д. вздрогнул, увидев блеск клинка, и понял, что это — последний шанс выйти отсюда без особых проблем.

Выйти немедленно.

— Нашёл её? — спросила Кинисс, когда осунувшийся Д. вернулся к выходу. Он вяло кивнул.

— Что-нибудь узнал?

Он некоторое время смотрел ей в глаза, отрицательно покачал головой.

— Я так и думала, — Кинисс бесшумно приоткрыла парадную дверь и выскользнула наружу. Д. последовал за ней.

Снаружи начинал накрапывать дождик.

— Спать хочу, — рептилия устало моргнула. — Да и тебе это не помешает. Мы не можем ничего изменить… иначе, вероятно, нас не станет. Всех. Включая её и Клеммена.

Д. кивнул.

— Домой, — согласился он на словах. Умных мыслей всё равно нет. А какие есть — те подождут.

Аннвеланд, Лето 74, 435 Д., после полуночи

Д. решил положиться на интуицию. Полагалось бы немедленно доложить обо всём — руководству. Ещё не поздно избежать начальственной немилости, но… Уже пожелав Кинисс доброй ночи и открыв портал в свою собственную спальню, Д. неожиданно осознал одну простую вещь.

Факты выстроились в простую и бесхитростную логическую цепочку. Все самые крупные успехи, которыми Бюро обязано своему отделению в Венллене — тому, которым руководила Кинисс — имели в своей основе одно общее.

Все эти действия выполнялись Д. или подчинёнными ему агентами самостоятельно; без согласования с центральным руководством. Собственно, никто всерьёз не воспринимал правила, обязывающие даже в типичных ситуациях чётко согласовывать действия с Центром — ведь для этого никогда не было времени.

Кинисс в этом отношении была либеральной; если операция удавалась — как оно и было в последнее время — все оставались довольны. Если дело оканчивалось не просто неудачей, но серьёзным провалом — вместе с непосредственным виновником отвечала за провал. Провальных операций на памяти Д. было всего две. Без катастрофических последствий.

Д. даже рискнул — после неприятного разговора с У-Цзином — просмотреть архивы обо всех операциях Бюро за последние десять лет. Выбрал наугад несколько разных отделений Бюро в разных городах. Увы, вывод напрашивался всё тот же. Только самостоятельно проведённые дела неизменно приводили к успеху. Всё, согласованное с Центром, в той или иной мере, оканчивалось ничем. Мягко говоря. И куда-то делись — если сравнить, к примеру, с серединой прошлого столетия — катастрофические провалы. Все до одного.

Неужели У-Цзин прав?

Д. стоял перед входной дверью дома Клеммена — дома, который тот покинул совсем недавно, чуть позже полудня предыдущего дня. А кажется, будто столетия назад.

Спокойно вокруг, тихо и пустынно. Дождик моросит. Слабый ветерок. Желтоватые конусы света от уличных фонарей.

Д. осознал, что не решается отпереть дверь — «универсальным ключом», что не потревожит никакую сигнализацию. Здешнюю, во всяком случае. Примерно так же он ощущал себя, когда бежал со всех ног из дома Андариалл.

Решившись, Д. тихонько прислонил «ключ» к замочной скважине и, изо всех сил стараясь не оборачиваться, раскрыл дверь.

Тут должно быть три комнаты, не считая кухни, столовой и прочего. Одна из комнат — студия Клеммена. Так ведь и не поинтересоваться его увлечением.

Ближайшая дверь приоткрыта. Д. осторожно заглянул туда — ага, понятно. Спальня. Пол усеян тончайшей каменной пылью — сквозняк успел разогнать её по углам и прочим «заводям». Откуда это? Д. присел и прикоснулся к пыльному холмику. Чрезвычайно тонкая, въедливая.

Зеркало, всё в трещинах, с отколотым правым верхним уголком. Вот это номер! Почему Клеммен не сообщил об этом? Почему ничего не сказали датчики? Д. вздрогнул, взглянув в глаза собственному отражению. Казалось: стоит только отвести взгляд, как отражение пожмёт плечами и пойдёт по своим делам. Отвернуться и покинуть комнату стоило немалого напряжения воли.

Однако стоило закрыть дверь — и беспричинно возникший страх пропал.

Вторая дверь, дальше по коридору. Кабинет. А Клеммен собрал неплохую библиотеку! Надо же! Д. знал, что его ученик — за последние три года — успел посетить почти все крупные премьеры в театрах Венллена и окрестных городов. Однако то, что парнишка увлёкся вопросами философии, поэзией, историей… Хммм. Как-то привык я относиться к нему снисходительно. Обучать его приходилось урывками — чтобы создать внешнюю видимость образования, дать самое необходимое. Но то, что Д. сейчас видел, доказывало: у Клеммена есть и другая, далеко не всем известная, жизнь. Настоящая — о которой никто из его руководства почти ничего не знает.

Второй раз за вечер Д. чувствовал, что робеет. Он пришёл сюда, чтобы понять — что же такое случилось с Клемменом за несколько последних дней. Отчего противники Бюро словно с цепи сорвались, пытаясь чего-то добиться от молодого ненгора.

…Тот старик, что пытался принести кровавую жертву у Камня. Тот, за кем Клеммен решил установить наблюдение — действительно вывел Бюро на целую организацию, что старательно пыталась уничтожить следы существования всех древних культов, малых культов. И такое было не раз — Клеммен отмечал кого-то, на первый взгляд, малозначащего — а исследования показывали, что объект наблюдения выбран не напрасно.

Д. переставал понимать — по своей ли воле он принялся «натаскивать» Клеммена на работу с ольтами — или то была внешняя идея, исподволь навязанная кем-то.

Складывалось ощущение, что ничего он понять не успеет. Здесь жил… живёт другой Клеммен, до которого Д. раньше не было никакого дела.

На столе лежала книга. Печатная копия древнего рукописного сборника стихотворений. Д. взглянул в окно, по которому змейками соскальзывали крупинки дождя, и открыл книгу наугад.

«…Осенний дождь мне шепчет в полумгле: Гроза прошла, вернув покой земле - Ведь то, что прогоняло прочь покой, Всего лишь сон, навеянный грозой…»

Д. захлопнул книгу. Оглянулся. Шкафы, стол, кресла, книжные полки словно устремили на него взгляд. Неодобрительный.

«…Мне сон столетий, пыль ушедших дней Приносит жажду, что всего сильней — Постичь природы подлинную суть, И — умереть. И — встать на прежний путь…»

Д. сглотнул и тихонько вышел прочь. Вновь закрыл за собой дверь и снова понял, что никаких оснований для беспокойства нет — отчего же сердце только что сжималось от предчувствия чего-то неприятного?

«…Я всё постиг, но — счастлив я не стал. Доступно всё, о чём давно мечтал, Но только раз позволено шагнуть К тому, что наполняло смыслом путь…»

Третью дверь он открывать не рискнул. Постоял возле неё, прислушиваясь…

Клеммен запросил сведения о предыдущих учениках Д. Зачем? Убедиться, что многие из них так и не вернулись с последнего, самого опасного, задания… которое всякий раз спасало множество жизней? Но Клеммен не походил на смирившегося с судьбой. Почему, почему он ничего не спросил?

…Ночной воздух показался пресным. Праздник продолжается, но никакой радости от него уже нет.

В довершение всего, Д. долго не мог заснуть. Явился на работу сонным и злым.

Клеммен

Я очнулся оттого, что лицо моё время от времени скрывалось под водой.

Я понял, что смог об этом подумать, и страшно обрадовался. Значит, жив! Новая волна захлестнула голову, пришлось немедленно подняться на ноги. Так и захлебнуться недолго.

Когда резь в горле и боль в носу прошли, я огляделся. Лучше бы я этого не делал. Если это — сон, то надо просыпаться, как можно скорее. Что со мной случилось? Как ни странно, я помнил всё. До того момента, как открыл входную дверь. Затем — вспышка, и…

И вот я здесь. Добро пожаловать в загробный мир! Ни на что больше это место не походит.

Море за спиной. Тёмно-багровое; вода, словно кровь. Неужели именно в ней я только что лежал лицом вниз!?

Похоже, что так. Запах воды походил на запах крови; руки она не пачкала, но менее тошнотворной от этого не становилась.

Руки и ноги целы, а вот из вещей сохранилось явно не всё. Треугольник на шее, повернувшийся деревянной гранью вниз. Поворачиваться иначе он не желал. Куртка, вся пропитанная этой мерзкой водой… сбросить её, быстро. Жара невероятная! Солнце висит почти в зените, ни ветерка.

Мелкие волны кровавого океана одна за одной набегали на песчаный берег. Песок этот заслуживал отдельного описания. Крупнозернистый, ослепительно-белый, тяжёлый.

Песок покрывал полосу земли шириной шагов в сто. А далее — стена, упирающаяся в небо. Присмотревшись, я понял, что, конечно, не в самое небо, но метров четыреста там есть. Гладкая, как зеркало. Взобраться туда — нечего и надеяться. Ни снаряжения, ни умения им пользоваться.

И всё. Выгоревшее, почти белое в зените небо, испепеляющее солнце, песок и каменный утёс.

— Э-э-эй, наверху! — крикнул я. Голос прозвучал глухо… давно, наверное, в этом месте никто не кричал.

Немного подумав, я зачерпнул горсть песка и насыпал в один из пакетиков (знал бы я неделю назад, что буду в нём хранить) — на всякий случай. Что у меня с собой? Ничего полезного. Все магические безделушки мертвы — не считая треугольника. Перочинный нож. Если бы здесь принимали чеки банков, которыми я привык пользоваться, то можно было бы — при тех же ценах — безбедно жить лет двадцать. Я не выдержал и рассмеялся. Деньги! На кой они мне теперь?!

Ни фляжки с водой, ничего съестного, кроме трёх орешков — из тех что белке предназначались. Вот и вся еда. Пить эту кроваво-красную гадость я стану только в крайнем случае — когда и если терять будет уже нечего.

Что делать?

Стоять на месте — бессмысленно. Этот мир менее всего походит на гостеприимный. Если тут и есть жизнь, то не здесь. Надо идти…

Вот только куда?

Я кинул монетку, и вышло — на запад (в предположении, что компас работает правильно: судя по его показаниям, солнце находилось немного к югу от зенита — в той же стороне, что и стена). Часы шли исправно Хорошо их сделали: воды не боятся, не зря я выложил за них такую головокружительную сумму! И не зря послушался Д., не стал брать магические часы — самые дешёвые и вроде бы самые надёжные. Судя по часам, я лежал в беспамятстве часа полтора. Удивительно, как не схлопотал солнечный удар.

Впрочем, заработать удар ещё не поздно. Печёт ужасно! Надо бы соорудить какой-нибудь головной убор. Сейчас и буду этому учиться.

Вполне возможно, что я избежал смерти быстрой, чтобы умереть медленно. Но… я ещё мог поверить, что меня обрекли на смерть таинственные недруги Бюро. Я даже мог представить, что Д., руководствуясь высшими соображениями, мог дать мне задание, которое нельзя выполнить и остаться при этом в живых. Но что на смерть меня могла послать Андари, я поверить не мог. Так что — в путь. Голова была необычайно ясной и — великое чудо — вовсе не хотелось пить. И есть. Долго так продолжаться не может, так что медлить незачем.

Венллен, Лето 74, 435 Д., утро

— Словно сквозь землю провалился, — произнёс Д. сквозь зубы. За исключением таинственных событий в доме Андариалл, всё шло своим чередом. Никакая тень не омрачала третий день праздника. Точнее говоря, об этой тени догадывались только двое, Человек и хансса. Они сидели друг напротив друга в конторе и обменивались мрачными взглядами. Текущие дела выполнялись; время от времени возникали не слишком страшные неприятности — и Бюро, как всегда, оказывалось на высоте.

Вот только двоих сидящих в полутёмной комнате эти успехи ничуть не радовали.

Предстоит — рано или поздно — отчитаться о происшествии с Клемменом. А значит, сообщить и о генерале. Последний смог заставить Д. и Кинисс действовать в нарушение всех инструкций — не согласуя свои действия с руководством. Ничем хорошим это не кончится. Если только Д. и Кинисс не разберутся с генералом сами, раз и навсегда. К тому моменту, когда всё всплывёт. А всплывёт не позднее, чем через десять дней, к сроку очередного дежурства Клеммена.

Мы в его руках, понял Д. По глазам Кинисс было видно: она думает так же.

Гин-Уарант же куда-то делся и ни один из способов выяснить, где он находится, ни к чему не приводил.

— Дома его нет, — Д. продолжал, по-прежнему сквозь зубы. — Слуга отвечает, что генерал отправился посетить своих родственников.

— Каких именно? — перебила его Кинисс.

— То есть?

— К каким родственникам он отправился?

— К детям… к их матери, — удивлённо отвечал Д. — А что?

— К Росомахе? Он делает вид, что не знает ни её, ни детей… Собственных детей. А ведь она только что не ходит за ним по пятам.

Морщины легли на лоб Д.

Кинисс пристально следила за выражением его лица.

— Ничего не понимаю, — признался Д. в конце концов, поднимая голову. — Он нас принимает за полных идиотов? Настолько явно демонстрирует, что он не тот, за кого себя выдаёт?

Кинисс молча смотрела ему в глаза.

— Запись нашей беседы далеко? — спросил наконец Д.

— Вот, — кристаллы, которыми пользовалась Кинисс, были крохотными: миллиметра полтора в поперечнике. Мастерам Академии так и не удалось создать матрицы меньше, чем пять миллиметров. Делиться технологией Хансса не желали, а готовые кристаллы отдавали охотно, просто так — только попроси.

Д. внимательно прислушивался.

«…вещь. Я не знаю, чего вы хотели этим добиться, Д… но мы не можем позволить Теренна усилиться. Последнее время эта наэрта вымирает…»

— Ясно, — на лице у Д. было написано, что его только что осенило. — Это многое объясняет. Итак, он не ольт.

— Я бы сказал так: не только ольт.

— Когда догадалась?

— Именно тогда, когда он произнёс непроизносимое слово.

— Я думал, по запаху.

Рептилия энергично помотала головой.

— Он соответствует своему облику. Всегда. Когда ольт — пахнет, как типичный ольт. Не знаю, как ему это удаётся. Понятия не имею, как его до сих пор не раскрыли. У него и астральные проекции… соответствующие. Всегда. У всех прочих… остаётся нечто общее. Генерал меняется целиком. Я думаю, он специально показал мне это… Второй его облик — Таннуара. Сколько всего — можно только гадать.

— Надежда ещё есть, — с лица Д. постепенно сходила гримаса неудовольствия. — Будем действовать тихо и постепенно. Для начала я узнаю, как он выходит на нас. Как получает информацию. Как проникает в архивы.

— Это просто. Кто у нас заведует архивами?

— Пальер из Тенвери. А что… — Д. осёкся.

— Твой ученик — бывший ученик.

— Какой же я идиот! — только и смог произнести Д. — Я-то считал, что он всё забыл, а если не всё?..

— Этим я и занялась, — Кинисс показала ещё несколько листков. — Вот кто посещал его за последнее время. Эти двое — в прошлом подчинённые генерала, часто с ним общаются. Я предупреждала — не увлекайся «мнимой смертью».

— Что толку ссориться, — заметил Д. философски. — Да… я был беспечен. Самое время исправить ошибки.

— «Исправить»! — фыркнула рептилия, прищуриваясь. — Последние три месяца ты сутками сидишь в кабинете. Не взял отпуск в этом году, не встречаешься со старыми знакомыми…

— Откуда ты знаешь? — поразился Д. — Ах да… моё досье.

— Какая глупость, — вздохнула Кинисс. — Ты думаешь, я стала с ним знакомиться? Генерал не так глуп. Ты хотел просмотреть моё? — она извлекла продолговатый, розового цвета кристалл и протянула его Д.

Д., вновь помрачневший, принял кристалл. Кинисс смотрела ему в глаза, но понять, что она думает, было невозможно.

Не отводя взгляда, Д. аккуратно положил кристалл перед собой и, отыскав на ощупь пресс-папье, с силой опустил его на хрупкий килиан .

— Ладно, — поднялся он на ноги. — Возьму-ка я отпуск, — и махнул рукой, поднимаясь на ноги.

…Прикосновение её разума могло бы вернуть его в норму… но могло и сломать. В таком состоянии, как сейчас — скорее всего, сломало бы. А я обижаюсь, подумал Д. Наверное, это проявление слабости. Сильный признаёт свои ошибки, слабый — винит в них остальных. Как же генерал сумел разоружить меня всего за какой-то час?

Или это происходит уже давно?

Оставлю записку. Пусть все думают, что я переутомился.

На улице по-прежнему накрапывал дождь.

Клеммен

…Чудеса-то какие! Я иду уже двенадцатый час, а чувствую себя, как огурчик! Ни пить не хочется, ни есть… ни, прошу прощения, ничего остального.

Пейзаж уж очень однообразен. Утёс по левую руку, белый песок под ногами и кровавый океан по правую. Каменная стена местами покрыта тончайшим слоем рыжей пыли — прикоснёшься, и она отваливается, осыпается тончайшей взвесью. Ох я исчихался, когда по глупости вдохнул её… будем надеяться, что для здоровья это не слишком опасно.

Впрочем, немного пыли мне удалось взять с собой. Я, кажется, начинаю понимать, отчего Д. так возражал против того, чтобы одежда и снаряжение на мне были хотя бы отчасти магическими. Неужели он с самого начала предполагал, что меня может занести в место, подобное этому? Где магия не действует, а всё, что по старинке сделано руками и терпением, по-прежнему будет служить? Например, сумка… в неё ведь так ни капли воды и не просочилось! Или одежда — выглядит неказистой, но вынесет ещё немало. Если не стану в ней ползти по острым камням… впрочем, и в этом случае мне надоест раньше.

Чудеса чудесами, а почему стена не кончается? И на небе ни облачка. Сколько так придётся идти? Ралион имеет форму шара. Хорошо, если это место — тоже. То, что это не Ралион, я знал точно: ничего подобного у нас нет и в помине. Разве что внутри Штормового пояса могут быть подобные острова… но и там море, кажется, состоит из обычной воды, а не из этой вязкой жидкости с запахом свежей крови. Хорошо ещё, что желудок у меня крепок — сколько времени иду, и никакой тошноты.

И никакой живности вокруг. Почему нет ни одной мухи? Казалось бы, раздолье. С другой стороны, это всё-таки вода, не кровь — стекает, не оставляя следа, не окрашивая.

Я шагал двенадцать часов подряд, по всем правилам должен был чудовищно устать. Но не тут-то было! Если я и ощущал себя уставшим, то внутренне. Потому что должен был устать! Потому что невозможно столько времени идти под палящим солнцем и оставаться бодрым, сытым, готовым на любые приключения!

Но и только. Стоило закрыть глаза, прогнать прочь все мысли и прислушаться к собственным чувствам, как выходило, что отдых мне не нужен.

Однако долго так продолжаться не могло. Пусть в этом диковинном месте нет необходимости в отдыхе… но я всё-таки привык к некоторому режиму. Жалко, есть нечего. Хоть желудок и не требовал еды, а тело — энергии, я всё-таки страшно хотел есть. Что угодно! Казалось, подмётку — и ту стал бы жевать… только чтобы была какая-то иллюзия трапезы. Но увы! С собой ничего нет. Не есть же эти три орешка… смех, да и только.

Я отошёл к стене (вряд ли с неё что-то свалится… а если свалится — так всё равно, отбегать некуда) и уселся под ней.

Странное дело — чем ниже оказывалась моя голова, тем слабее пекло солнце. Стоило мне лечь, подложив под голову сумку, как солнце превратилось в тусклый светильник — никакого тепла не излучающий. Итак, солнечный удар не страшен.

Я прикрыл глаза… и заставил себя думать о чём-нибудь другом. О недавних событиях… о прошлом… только не об этом месте, которому негде было бы быть. И… новая странность! — тут же захотелось отдохнуть. В этом не было необходимости, но привычка время от времени отдыхать сохранилась.

Как я ни старался, а перед глазами пробегали исключительно события последнего дня.

Венллен, Лето 74, 435 Д., вечер

Даже в эльхарте, в царстве грёз, Д. невольно возвращался мыслями к тому, что ожидает его там, в мире обязательств и повседневности. Даже в момент между сном и бодрствованием — сладкий момент, растянуть который желал бы каждый, потому что только это пребывание меж двух миров приносит подлинное равновесие и покой.

Кинисс права. Он перетрудился… но когда он начал ломаться? С того чёрного дня, когда взялся провожать мать с двумя дочерьми по казавшейся безопасной дороге, понадеявшись на собственные силы… не тогда ли всё началось? Человек, вовлечённый в стихийное бедствие, впоследствии испытывает чувство вины, даже если не был повинен в смерти или страданиях тех, кто был поблизости. Он, Д., сделал всё, что мог… все нападавшие полегли до последнего человека (если можно назвать эту жуть людьми), и — хотя бы перед своей совестью — он не ощущал вины.

Но что-то случилось. Ни последующий визит в Кенвигар, где пришлось встретиться с легионами нежити, ни всевозможные проклятья, что он порой собирал, словно собака — репьи, не оставили такого тяжёлого чувства. Что-то случилось тогда, на узком серпантине между Шантиром и Вентрейном… о чём прекрасно знает Гин-Уарант.

Фраза, что приходит на ум. Кто произнёс её? Когда?

Вернувшись из Кенвигара, он надеялся, что вместе с частью своего «я», погребённого где-то в лабиринтах на дне ущелья, он похоронил всё, что могло бы ранить его в будущем. Но совесть — судья непредсказуемый… откупиться от неё очень трудно. Генералу удалось подобрать тот ключ, что позволит ему теперь любую победу его, Д., окрасить в чёрный цвет…

Почему он не может вспомнить всего , что случилось на той горной дороге? Только начало… и конец — конец пути, полный обиды и молчаливой ненависти.

…Д. странствовал по тёмному миру, то предаваясь азартным играм, то пытаясь напиться до бесчувствия. Но ничто не помогало.

Кинисс также вела войну с самой собой.

Ей не были ведомы психические перегрузки, неуправляемые вспышки энергии, что так часто затемняют сознание Людей. Хансса по традиции продолжают считать Людей детьми, от которых можно ждать чего угодно, но которых нельзя наказывать. Не слишком ли долго тянется детство?

Она изменилась за последние несколько десятков лет.

Этого можно было ожидать.

Её раса позволяла получать от общения с себе подобными много больше, чем Люди. Рептилии знали способ слияния сознаний… то, что получали люди, занимаясь любовью — лишь бледная тень того, что предоставляло. Прикосновение , «линиссад». Собственно телесный контакт мог сводиться к прикосновению пальцев — оттого такое название. Прикосновение предполагало жёсткую и незыблемую иерархию состояний сознания, было тем примерно, что называется у ольтов таэркуад .

Невозможно установить, кто первым рискнул провести Прикосновение с кем-то, не принадлежащим расе Хансса. Скорее всего, судьба этого экспериментатора была незавидной. Но сделанного не воротишь. Как и Люди, рептилии полагали самих себя расой, обладающей чем-то, что ставит их выше всех остальных. И были правы. Всем остальным это, не дано получить то, что предоставляет «линиссад» — обмен ощущениями, состояние непередаваемой гармонии, ясность мышления.

Как и Люди, Хансса делали вывод, что являются расой исключительной, более совершенной, несмотря на возможные телесные недостатки — млекопитающие во многих отношениях совершеннее рептилий. Как и Люди, они были не правы.

Ведь нельзя сравнивать разнородное. Но, может быть, это врождённое свойство любого разума — требовать себе хоть в чём-то, но исключительности?

…Обычный Человек, как правило, не выдерживает Прикосновения, если хансса, забывшись, откроется полностью. Многие века совершенствования в ментальных искусствах позволили на несколько порядков опередить Людей: с этой пропастью последним надо смириться. Но всякий раз, когда Кинисс решалась на Прикосновение с человеческим сознанием, она находила, к своему удивлению, нечто такое, чего были лишены они, Хансса. И всякий раз находила всё больше. Её обучили тому, что всё это — ненужно, опасно, деструктивно.

Испытать Прикосновение к ольтийскому разуму… не удалось ни разу. Тайком… подчинив ольта-партнёра по слиянию — можно. Но Кинисс не могла о подобном даже подумать: «линиссад» предполагает доверие друг к другу тех, кто участвует в этом ритуале. Ольты в присутствии хансса закрывались так надёжно и прочно… Уверенность в том, что Хансса обладают правом решать за остальных, что опасно, а что нет, таяла. Вот так — приходит время, и оказывается, что в твоей защите уже никто не нуждается.

Ольты обособились… вначале научились делаться «непрозрачными», затем — обрели что-то своё, недоступное Хансса.

Мир меняется. Но не это страшно… мир более не нуждается в защите.

Что же изменилось в самой Кинисс?

Прикосновение — сложный ритуал, красивый, запоминающийся, и… опасный. Оно позволяло увидеть всё то, что считалось сутью окружающего мира… но прошло время, и появилось нечто, недоступное такому восприятию.

…Кинисс ни разу не осмелилась рассказывать иерарху обо всём , что было между ней и Д. Нелегко далось нарушение старинного запрета. Хорошо известно, что прочие расы не готовы к тому, чтобы воспринять то, чем уже овладели Хансса. Прикосновение открывает память… открывает совершенно, не позволяя затемнять что-либо по своему усмотрению. А значит, предоставляет чужому, пусть даже низшему, разуму шанс воспринять то, чего знать ещё не положено. Ведь нельзя же позволять детям играть с огнём!

Так что же случилось с ней?

Только сейчас она осознала, что начала предугадывать логику Людей, с которыми приходится общаться… из-за Прикосновения ? Телепатией она не владела. Без заклинания. И более десяти лет не прибегала к заклинаниям при общении с не-Ханнса.

Почему ей удалось преодолеть запреты, что сдерживали её… так долго?

Рептилия облачилась в боевую одежду — выглядевшую, как редкая кожаная сеть, плотно облегающая тело — и вышла наружу. Скрытая «дымкой», что не позволяла случайному взгляду остановиться на ней, хансса бесцельно шла по улицам веселящегося города и не испытывала никакого веселья.

Почему с того самого момента, когда Д. объявил ей о своём плане — первыми успеть на место, где произойдёт Рассвет — она испытывала ощущение, что действует не по своей воле?

Не то же ли самое происходило с Клемменом? Где он, почему вместо Моста (было несомненным, что ненгор умер) оказался в ином, недоступном Кинисс, месте?

Увы… даже если он вернётся оттуда , она не осмелится чтобы спросить его обо всём.

В смерти, как оказалось, есть нечто, к чему никогда не суметь прикоснуться. Без того, чтобы умереть самой.

Клеммен

Я открыл глаза — и осознал, что словно бы и не закрывал их. Это тоже было неправильно; сон в том числе обязан ослаблять накопившееся напряжение, позволяя разуму должным образом оценивать происходящее. А у меня перед глазами по-прежнему была яркая вспышка… в животе ещё ощущался неприятный режущий холодок, а ноги упрямо считали, что сбиты в кровь за двенадцать часов непрерывной ходьбы.

Пришлось снять ботинки и убедиться, что всё в порядке.

Привычка жить прежним ритмом не позволяла преодолеть себя так просто.

…Что-то шевельнулось, выбираясь из песка. Мне почудилось, что длинные иссохшие костяные пальцы высвобождаются из песчаного плена, чтобы вцепиться в незваного гостя…

Короче говоря, я пришёл в себя шагах в десяти от этого места. Как я туда попал — сам не знаю. Возле «стоянки», где я только что лежал, песок шевелился, стекая снежно-белыми ручейками, на поверхности появлялись коричневатые стебельки — один за другим.

Нечто вроде краба.

Неправильный краб: сплющили небрежным ударом, а затем растянули наискось, взявшись за противоположные концы панциря. Нечто скособоченное, размером с голову, внушительные клешни разной длины. Краб осмотрел меня по очереди обоими глазами (стебельки были разной длины, а глаза — разного размера и цвета) и деловито направился к морю.

Ушёл в него.

Ничего себе, прошептал я, усаживаясь на песок. Значит, жизнь здесь всё-таки есть. Только связываться с ней не очень хочется. Такое чудище перекусит мне руку или ногу в один момент. Я, к тому же, совсем без оружия.

Что-то белое, но другого цвета, находилось в той ямке, откуда выбрался краб. Поначалу я не решался подойти — вдруг там скрываются собратья этого чудища с клешнями? Отхватит руку — ищи её потом. Песок был тяжёлым, но раскапывать было вовсе не трудно. Сделав несколько движений руками, я понял, что вижу перед собой… и ноги у меня отказали окончательно.

Я осторожно потянул… и извлёк череп. Человеческий. Или ещё чей — явно видно, что принадлежал он не животному. Нижняя челюсть давно отпала; песок предохранил его от полного разрушения. Я смотрел в ухмыляющиеся глазницы и пытался понять, что с ним случилось.

Хотя… если когда-нибудь таинственная лёгкость и бодрость пройдут, но не отыщется питья и еды, загадка разрешится сама собой.

Я здесь не первый.

Конечно, не первый — если подумать. А вдруг там, в песке, есть ещё что-то? Я принялся рыть дальше, с одержимостью охотничьей собаки, почуявшей забившуюся под землю мышь. Ещё три движения сомкнутыми ладонями…

Что-то тонкое и прохладное коснулось пальца.

Я осторожно потянул. Цепочка — очень знакомая цепочка — что-то на ней висит.

Треугольник. Почти как мой, только все грани синеватые, растрескавшиеся. Я пытался заставить себя прикоснуться к нему ещё раз… не смог. Постепенно на меня накатывал такой ужас, которого я никогда ещё не испытывал.

Треугольник… белый песок и череп… Много ли здесь таких? Сколько их осталось здесь, непонятно где, лишённых даже возможности быть погребёнными по обычаю?

Треугольник покачивался перед моими глазами. Видно было, как сильно его обглодало время. Все три стороны покрыты множеством раковин, деревянная — казалась трухлявой. Я оглянулся. Никого. Солнце, почти в зените, безразличный ко мне кровавый океан.

Ещё раз посмотрел на череп… и, коротко размахнувшись, швырнул цепочку вместе с талисманом в воду. Едва он коснулся вязкой поверхности океана, как вспыхнул, ярче любого солнца, и обратился в прах. Цепочка — я успел это разглядеть, прежде чем перед глазами запрыгали чёрные пятна — распалась на несколько фрагментов и затонула. Прежнему владельцу этот талисман не принёс удачи.

Мой треугольник, незаметно потяжелевший, не таил в себе, казалось, ничего опасного. И всё же я здесь, и передо мной останки кого-то, кто также носил подобный талисман… Кто отправил его? Или он отправился сам? Чьего внимания он добивался, вспомнил ли о нём там хоть кто-нибудь? Или оба они здесь, по ту сторону жизни?

Я не мог заставить себя продолжать раскопки. Боялся отыскать второй череп.

…Мы продолжали смотреть друг в другу в глаза. Он — насмешливо, зная, что у него всё в прошлом. Я — с испугом, потому что боялся настоящего.

Я не знаю никаких формул, что полагается говорить при погребении. Так, слышал краем уха, но не оставлять же это здесь просто так!

Из песка выступали и другие кости. Видимо, и здесь обитают падальщики, что растащили их в разные стороны. А может, унесло водой — кто знает.

…Я вернул череп в ямку, засыпал песком и встал. Не знаю, имеет ли всё это смысл, но если даже покойнику всё равно, то мне… мне — нет. Когда удалось немного унять дрожь, я произнёс то немногое, что помнил. Звуки чужого языка неохотно срывались с губ.

— Daivenadd olyen, daivenadd mirangile, haitann aves Sheitonna…

«Пусть наш краток, жизнь человека коротка, и возвращаемся мы к Истоку…»

Слабый ветерок прикоснулся к разгорячённому лицу.

— …unzial olyen, Hannatt olyenned, stiencol askha…

«Пусть простят тебе то, что не успели; пусть память останется доброй…»

Дальше я не знал ни слова. Сложив пальцы левой руки жестом, отчасти похожим на тот, что видел лишь два-три раза, я начертил в воздухе знак Моста — символ освобождения духа от того, что связывает его с миром живых.

Порыв ветра ударил мне в лицо; вынуждая отступить назад, прикрыть глаза.

Когда я открыл их вновь, вместо «могилы» было небольшое углубление в земле. Я отчего-то знал — костей там больше нет.

Ужас и таившееся за его спиной отчаяние как-то незаметно отступили. Сил мне это не прибавило, но и не отняло — и неизвестно, что важнее.

Пора продолжить путь.

Венллен, Лето 74, 435 Д., ночь

— Ты собирался отдыхать? — услышал Д. неожиданно.

Он резко обернулся и встретился взглядом с Кинисс. Рептилия спокойно сидела на небольшом пеньке, у самого забора.

— Понятно, — он выглядел гораздо лучше. По крайней мере, выражение, свойственное побитым собакам, исчезло из его глаз. И всё равно он не смог забросить то, что считал самым важным в своей жизни. — Поймала, ничего не скажешь. Сразу арестуешь, или сначала выслушаешь?

— Не валяй дурака, — Кинисс была настроена на удивление добродушно. — Ты уже час ходишь вокруг дома. Вновь хочешь нанести визит?

— А что ты предлагаешь?

— Оставить всё, как есть. Ты уже пытался поговорить с ней. По-моему, лучше не пытаться ещё раз.

Д. уселся рядом, на влажные ещё камни. Прохожие шли мимо, не обращая на них внимания. «Дымкой» владела не только Кинисс.

— Она не выходила из дома, — продолжала Кинисс. — А вот её домом кто-то интересовался.

— Ты видела?!

— Нет, — она оглянулась, словно услышав чей-то голос. — Но я чувствую что-то. Что-то, ускользающее от меня… но несомненное. Кто-то внимательно следит за этим домом. Так же, как и мы. Ходим снаружи, потому что не можем войти внутрь; а если и войдём, то никого не отыщем.

— Неужели это…

Кинисс приложила палец к губам.

— Мне это не интересно. Совершенно не интересно, понимаешь? — она внимательно смотрела в глаза Д. и тот, спустя секунду, понял. Во всяком случае, так показалось.

— Мне тоже, — Д. приподнялся. — Может быть, пойдём отсюда?

— Я пока останусь, — заявила Кинисс. — Здесь гораздо спокойнее, если ты меня понимаешь.

— Что-то выдаёт… все наши планы, — произнёс Д. медленно. — Я уже почти понял — что, но твёрдо не уверен. Если моя догадка окажется верной, поможешь решить одну небольшую проблему?

— Какую именно?

Д. наклонился и шепнул.

Рептилия с сомнением смотрела на него.

— Забавляться с сознанием, тем более со своим собственным… Ну да ладно. Не хочу знать, что ты там затеял. Хуже всё равно уже не будет.

— Что тебе грозит? — спросил Д. прямо. Глаза Кинисс из золотистых стали почти чёрными, медленно обрели прежний оттенок.

— Тебе лучше не знать, — ответила она. — Всё это слишком печально, для нас обоих. Когда ты намерен приступить к своему… плану?

— Как только выберемся отсюда.

— Договорились, — Кинисс поудобнее устроилась на пеньке.

Д. некоторое время смотрел на неё, после чего извлёк из кармана солидных размеров фляжку. — Из Хоунанта. Не желаешь?

Рептилия отрицательно покачала головой.

Клеммен

Линию раздела я заметил не сразу. Брёл себе и брёл… ещё два раза останавливался, чтобы пропустить крабов, торопящихся к морю; и один раз — наблюдал, как другое такое же страшилище выбирается на сушу и неторопливо, вращаясь вокруг своей оси, уходит вглубь. Поймать бы одного такого…

Да, но куда его потом девать? Нет, не до трофеев: вначале нужно выяснить, как вернуться домой. Отыскать помощь. Для начала — воду и еду.

Разумеется, я поглядывал время от времени наверх — но там ничего и никого не показывалось.

И тут я заметил линию раздела.

Она была вдалеке — наверное, в километре от меня. Стекая по каменной стене, ложилась поверх песка, исчезала в море. Выделяющаяся, тёмно-серая полоса. За ней песок был существенно темнее — не снежно-белый (приходилось порой идти, глядя вверх, чтобы перестали болеть и слезиться глаза), а серый.

Наконец-то! За линией раздела я различал какие-то тёмные силуэты… не то постройки, не то что-то ещё. Раз постройки — значит, люди. В этот момент я не думал, что разумные обитатели не обязательно должны быть дружелюбными. Обязаны быть! Если в подобном месте враждебно встречать всех, кто проходит мимо — долго не протянуть.

И я побежал навстречу границе.

Сил, как и прежде, оставалось достаточно. Никакой усталости — кроме той, что должна была бы наступить… но которую удавалось отогнать усилием воли.

И случилось то, чего я никак не ожидал. Линия начала отступать! Добро бы только одна она — но вместе с ней отступали вдаль и постройки… или что там было? Чем быстрее я старался бежать, тем быстрее она отступала.

И тут я впервые понял, что сил у меня вовсе не бесконечно много. Воздух неожиданно стал острым и горячим, мускулы ног — дряблыми и бессильными, а перед глазами всё стало двоиться. Я некоторое время шёл, пошатываясь… и упал прямо на песок.

Хорошо хоть, не в море.

А линия продолжала отодвигаться. Вскоре она вновь была на расстоянии километра, отъехала дальше… ещё дальше… пропала. Вместе со всем, что было по ту сторону.

Это было нечестно!

Если бы я мог заплакать от бессилия, я бы сделал это. Но сил оставалось только на то, чтобы сидеть и тяжело дышать.

И появилась жажда. То, чего я опасался больше всего на свете.

Венллен, Лето 74, 435 Д., ночь

— Я пошла, — неожиданно объявила Кинисс и поднялась. Д., продолжавший предаваться приятным воспоминаниям, недоумённо посмотрел на неё и сделал движение, чтобы подняться.

— Куда это?

— В дом.

— Вот как! — говорить возмущённым шёпотом было непросто. — Мне, значит, нельзя, а тебе…

— А мне можно. Сделай одолжение — обойди пока вокруг дома. По ту сторону ограды, — Кинисс выделила интонацией «ту». — И, ради всех богов, никаких вопросов.

— Хорошо, — спорить с ней в такие моменты было бесполезно. Ворча про себя, Д. надел шляпу, привёл в порядок плащ, и вскоре ничем не отличался от множества прохожих, слоняющихся по городу без определённой цели. Дождь пошёл в последний день праздника — это очень хорошо. Это означает, что осень будет плодородной, что ни болезни, ни стихийные бедствия не затронут ни город, ни его обширные окрестности.

К тому моменту, как Д. в третий раз обошёл дом (всё чисто… с точки зрения человека), он окончательно вернулся в нормальное расположение духа. Кошки по-прежнему скребли на душе, но ощущения собственной ненужности уже не было. Да, старые добрые средства порой лучше любых новых лекарств. Его отец успешно боролся со многими невзгодами при помощи бутылочки-другой хорошего вина… которое, увы, его и сгубило — бедняга попал под несущуюся повозку. Сам Д. не считал спиртное лекарством от всех бед, но в подобные моменты оно незаменимо.

Кинисс проскользнула внутрь… человеку, впервые увидевшему Хансса, они могли показаться медлительными и неуклюжими. На деле же рептилии оказывались гибкими и проворными, словно кошки. Когда дело доходило до рукопашной, это неоднократно выручало их.

Человеческое обоняние по сравнению с чутьём Хансса не стоит ровным счётом ничего. Возможно, полуразумные предки человека и могли полагаться на свой нос, а вот рептилии не утратили эту важную способность. Чутьё порой говорит больше, чем остальные органы чувств. Например, сейчас Кинисс была уверена, что в доме никто не появлялся — с той поры, как они побывали здесь сутки назад — но никто и не уходил.

Уловить настроение ольтов не намного труднее, чем переживания Людей. Хозяйка дома сейчас испытывала… как странно… Кинисс была готова поклясться, что этим чувствам лучше всего соответствуют физические страдания. Что происходит с Андариалл?

Окликать её по имени не стоит. Д. уже попытался, и лишь чудом не заработал ещё одно проклятие. Его невероятное везение, как ни странно, продолжает ему помогать. Только теперь оно сопрягалось с главным проклятием — проклятием нескончаемой жизни — и спасало владельца, обращая смертоносные удары в болезненные, а в критические моменты склоняя чашу весов в пользу того, чтобы Д. успел уйти из-под удара. Чёрное, но везение.

В отличие от Д., Кинисс могла перемещаться, в подлинном смысле слова оставаясь незамеченной. Дело, конечно, не в заклинаниях — ольты, к какой бы наэрта ни принадлежали, чуяли магию, словно собака — аппетитно пахнущий кусок мяса. И не в том, что даже самое чуткое ухо не смогло бы расслышать её шагов, а самый чуткий нос — отыскать её следы (поскольку нигде её тело не соприкасалось с обстановкой)… Она могла подавлять самое существенное: эхо намерений. Иными словами, перемещалась, вроде бы не собираясь ничего делать. Чтобы Человек мог научиться такому, нужны десятилетия совершенствования его слабого мозга.

Дверь в мастерскую.

Самое главное — никакой магии.

Девушка сидела у стола, увлечённая работой. Кинисс осторожно обошла кресло со стороны. Если это — проекция, фантом, то очень, очень качественная. Никакая иллюзия не может долго обманывать опытного псионика. Кинисс закрыла глаза, сосредоточилась и открыла их.

Андариалл Кавеллин никуда не исчезла.

Она повернула голову в сторону пришелицы… и едва заметно кивнула. Кинисс оторопела, что с ней случалось довольно редко. Состояние «пустоты», когда намерения не выплёскиваются наружу, едва не рухнуло. Больше всего ей хотелось протянуть руку и потрогать то, что сидело перед ней…

…Однако Андариалл была по-прежнему в чёрном, серебряный обруч по-прежнему украшал её голову, а на левом бедре висел ритуальный кинжал. Если бы она извлекла его и просто указала им на Д…

Может быть, Д. действительно хотел умереть?

Эта мысль вернула Кинисс в состояние равновесия.

Кинисс справилась с потрясением и сосредоточилась на собственных чувствах. Несомненно, Андариалл не была псиоником — и уж конечно, не могла оставлять свои фантомы, да ещё такие правдоподобные. Однако отчего создаётся ощущение, что она находится в настоящий момент вовсе не здесь?

Метрах в десяти… сильный сигнал, совпадающий с сигналом Андариалл. И другой, несколько более слабый — в пятнадцати метрах. Множество мелких сигналов — эхо, оставленное недавно проходившим мимо мыслящим существом. Как такое возможно?

Наблюдать, как ольтийка работает, было приятно. Учитывая, что хозяйка дома оказалась столь хорошо настроенной даже к незваным гостям. Только бы у Д. хватило ума не соваться сюда. Если Кинисс хотя бы намекнула на то, что попытается сделать, от него было бы не отвязаться.

Увидев то, что вырезала Андариалл, Кинисс вздрогнула. Уар , человеко-зверь, каких боги — в особенности в древности — посылали исполнить свою волю. Злобное существо с мечом и щитом настолько не походило по настроению на большинство собратьев, стоявших неподалёку, что над этим стоило задуматься.

Ещё один уар — не из дерева, но из камня. Чуть в стороне от прочих.

И ещё один.

Всего их было шесть… включая тот, что был ещё не окончен. Все они немного отличались один от другого — но все вызывали ужас, все носили звериные головы. Намерения их, будь они из плоти и крови, были очевидны, и горе вставшим на их пути. Зверолюди не посещали этот мир уже двадцать с лишним веков… что бы это значило?

Кинисс не успела уловить, когда Андариалл не стало. Сидела рядом — и вот её нет. Кресло не успело остыть, инструменты ещё хранят тепло её ладони, и шестая статуэтка стоит рядом со своими сородичами — словно происходит военный совет.

Кинисс выглянула наружу.

«Другие» Андариалл также переместились. Кроме одной. Та по-прежнему оставалась на месте, никуда не сдвинулась. Ни на волосок. Хотя на таком расстоянии невозможно судить с подобной точностью.

Кинисс решила не тратить время на прочих двойников. Непонятно, как ольтийке удаётся пребывать одновременно во многих местах… и без оборудования или чтения заклинаний это не установить. Но ей вовсе не улыбалось увидеть кинжал, указывающий в её сторону — и скитаться последующую вечность между всеми мыслимыми мирами в наказание за то, что осмелилась вторгнуться в исполнение ритуала. Д., наверное, почуял, что происходящее защищено чем-то большим, нежели простым и понятным уважением к личной свободе каждого из живущих.

Комната для медитаций. Потайная дверь перестала быть потайной, поскольку приоткрыта. Травы горят по ту сторону… ничего наркотического. По крайней мере, насколько знает Кинисс. О физиологии других рас она знает намного больше, чем иные, весьма искусные, целители тех же рас… Положение обязывает.

Кинисс вошла в помещение, где не было ни стен, ни потолка. Была лишь слабо светящаяся серебристым сиянием тропинка, небольшая каменная чаша у её завершения и барельеф, словно висящий в пустоте — исписанный древним языком, на котором теперь никто не говорит. Даже в Храмах почти никто уже не знает звучания этих букв. Хотя надписи всё ещё украшают святилища, ритуальную утварь и будут, вероятно, украшать ещё очень и очень долго.

Интересно, откуда могло взяться подобное помещение? По всем правилам, за этой потайной дверью должен начинаться сад на заднем дворе дома.

Андариалл всё ещё сидела перед чашей… и кинжал всё ещё лежал справа от неё, обращённый остриём к двери.

Возможно, я совершаю самую большую ошибку за всю свою жизнь, подумала Кинисс. Обернувшись, она прикрыла дверь и тут же прекратился лёгкий сквозняк. Травы, горящие внутри чаши, продолжали насыщать воздух множеством ароматов. Странно, но от этого не становилось труднее дышать.

Рептилия остановилась и попыталась сосредоточиться на том, что в данный момент ощущала Андариалл. В обычных условиях это потребовало бы незначительных усилий и удалось бы на расстоянии шагов в сто. Здесь же их разделяло едва ли десять шагов… и ничего! Лишь слабый-слабый шум в голове. Отчего это?

Никаких ментальных барьеров здесь нет.

Подойти поближе?

Кинисс сделала осторожный шаг вперёд… и кинжал, сам собой, вздрогнул, поворачиваясь в её сторону.

Ни шагу дальше, пришелец!

Кинисс вновь попыталась «прислушаться», сохраняя все защитные оболочки. Это было нелегко… и вновь ничего не дало. Однако делать ещё один шаг — значит, очень сильно не желать себе добра.

Она «прислушалась» вновь, на сей раз слегка усиливая нажим на неведомо откуда взявшийся барьер — и тут барьер прорвался.

То, что выплеснулось на Кинисс, ощущалось как физический удар. Видение было спрессованным в одну короткую вспышку. Она успела уловить ускользающую картину… странного чуждого мира, где огромной пирамидой, составленной из невероятных по размерам каменных плит, уходила в небеса твердь, а вокруг лениво плескался тёмно-вишнёвый океан. Разглядела очертания кажущихся ничтожными и игрушечными домиков, башен и стен, увидела фигуры людей… и прочих созданий… и видение оборвалось.

Придя в себя, Кинисс осознала, что успела — инстинктивно — подстроиться под обрушившийся шквал, отводя основной удар в сторону, жертвуя всем, чем только можно. Так, должно быть, мог чувствовать себя человек за миг до того, как его разум сгорал от Прикосновения — словно мотылёк, ринувшийся прямо в пламя.

Она пожертвовала всеми заслонами, ограждающими от попыток воздействовать… или хотя бы ощутить её присутствие.

И усталость. Страшная усталость: очень хотелось усесться и отдохнуть… а то и выспаться.

И — странное дело — то, что она тщетно пыталась воспринять несколько секунд назад, теперь ощущалось легко и просто. Андариалл сидела здесь уже более суток; ей хотелось пить, было очень жарко. И нельзя двигаться с места.

«Дверь».

Слово долетело из ниоткуда, но голос, произнёсший его, походил на голос Андариалл.

«Дверь должна быть закрыта».

Новое видение, краткое: ветер, рождающихся в глубинах барельефа, обдувающий Андариалл, вырывающийся во «внешний» мир. И сама Андариалл, которая, сидя под этим потоком, постепенно уменьшается в размерах, стареет, превращается в невесомую пыль, уносимую прочь…

Кинисс вздрогнула. Сколько времени дверь была приоткрыта? Сутки? Ровно столько, вероятно, сколько прошло с того момента, как Д. бежал отсюда.

Она быстро развернулась, нащупала во тьме ручку и, выскользнув в блаженную прохладу комнаты для медитаций, закрыла дверь за собой. Послышался слабый щелчок; теперь лишь очень зоркий глаз — вдобавок, знающий, где искать — обнаружит вход.

Кинисс прислушалась к себе.

Все двойники испарились.

В доме оставалось только двое. Собственно говоря, сама она никого не ощущала — потайная дверь, судя по всему, умела преграждать путь не только любопытному взгляду.

Клеммен

Жажда и усталость прошли сами собой, стоило лишь посидеть на песке. Намёк был понятен: бежать бессмысленно. Во всяком случае, стоило это так трактовать.

…Пять часов спустя я уже сидел прямо на разделительной линии. Это было и интересно, и немного жутко. Небо по ту сторону было почти чёрным, беззвёздным. Там тоже было своё светило… поначалу я не понял, где именно видел подобное — но, приглядевшись, вспомнил. Оно было куда менее ярким, чем здешнее солнце и походило на сплюснутую букву «Y». Поначалу мне было страшно… но потом это как-то само собой прошло.

Как я добрался до линии? Так же, как и до того дерева, что выросло чудесным образом в новогоднюю ночь. Как давно это было… Способ очень простой: надо внушать себе, что изо всех сил пытаешься уйти от цели, а не добраться до неё. Уловка далеко не новая.

Словом, я здесь. Если сидеть прямо на линии, ничего не происходит. Ни с тобой, ни с линией. Стоит сделать шаг — линия «отъезжает» в противоположную сторону.

«Постройки», которые мне померещились в тот раз, оказались полуразрушенными сооружениями, составленными из больших каменных брусков. Я попытался поднять такой один — тяжёлый. Ума не приложу, что это.

Вернее, сначала не мог приложить. Потом, стоило прогуляться внутрь сумеречной половины, назначение брусков стало понятным. Возвышаясь вдоль утёса, вверх тянулась так и не достроенная лестница, сложенная из этих самых брусков. Под тем местом, где лестница была разрушена сильнее всего, лежал хорошо сохранившийся скелет — судя по пролому в черепе, именно с лестницы он и свалился. Его треугольник на цепочке я отправил туда же, куда и все предыдущие, попавшиеся на путь. Не повезло им…

Откуда взялись «все предыдущие»? Здесь, в отличие от «светлой стороны», останки встречались едва ли не на каждом шагу. Если бы не то обстоятельство, что их возраст был явно не одинаков, и попадались кости, которым даже на мой взгляд было несколько веков — впору было бы сооружать себе из этих кирпичей склеп и забираться внутрь.

Судя по тому, что я видел в трещинах и щелях — видел, разумеется, очень условно, при таком-то освещении — подобная идея пришла в голову не мне одному. Наверное, именно это напугало меня до того, что я очнулся, и принялся размышлять. Последние несколько часов я провёл в состоянии, мало отличавшемся от кошмарного сна. Но чтобы кончить вот так, сдавшись, в этом отвратительном месте… тем более, что в отличие от сна, здесь можно и погибнуть… Или я уже мёртв?

Короче говоря: лестница была разрушена не так уж и сильно; для того, чтобы уложить недостающие фрагменты, потребуется много, очень много времени — но отнюдь не вечность.

По крайней мере, это придаст какой-то смысл происходящему.

И я принялся за работу, не позволяя себе передумать.

Венллен, Лето 75, 435 Д., незадолго до рассвета

— Скажи ещё, что я сделал это нарочно, — огрызнулся Д. Ему было сильно не по себе — но не от того, что оставил ту злосчастную дверь приоткрытой. От того, что, похоже, оправдывались самые мрачные предположения. Кинисс, однако, не была настроена выслушивать его идеи. Если уж она начинала промывать кости, то делала это основательно. Правда, надо признаться, всегда было за что.

— Нарочно, не нарочно… — Кинисс и самой хотелось отправиться спать, но прежде надо было записать остаток своих впечатлений. Процесс этот нелёгкий и муторный. Да ещё этот непонятный замысел Д., который следовало исполнить как можно скорее — потому что Д. как всегда, осенила гениальная идея. Если бы некоторые из подобных идей не были действительно гениальными, Д. до сих пор бы расплачивался за их последствия. Во всех смыслах. — Надо было оставить всё, как есть. Учишь новичков правилам работы, а сам… Ну ладно. Что там у тебя?

Д. показал. Нечто, тщательно завёрнутое в плотную ткань. Форму угадать можно только весьма примерно.

— Хорошо. — Кинисс на несколько секунд прикрыла уставшие глаза. — Надеюсь, ты знаешь, чего просишь. Положи на стол и зажмурься.

Д. сделал, как просили и, ожидая того, чего почувствовать он не смог бы в любом случае, принялся вновь и вновь прокручивать в памяти свои последние рассуждения, некоторые из которых могли, увы, оказаться единственно верными.

Впервые нефритовая пластина с изображением руки появилась на столе у одного из руководителей команды Особого Назначения за несколько лет до наступления Сумерек, в 315-м году. Довольно давно. Конечно, её тщательнейшим образом исследовали. Нефрит — камень крайне редкий, добывается в одном-единственном месторождении.

Кто именно создал табличку — установить не удалось. Над ней трудились маги и демонологи разных рангов и школ; псионики исследовали её поведение при всевозможных воздействиях на «владельца», его окружение и саму пластинку. Тщетно. Ни в одном аспекте не удавалось уловить никакого отклика.

Только когда пластину разрушили, было зафиксировано слабое, но несомненное излучение — волны в магическом поле, быстро затухавшие с расстоянием.

Через день на руководителя было совершено покушение. Неудачное, как и прежде. А через два — появилась новая пластина. Точная копия первой. Того, кто её доставил — разносчика газет — отыскали почти мгновенно. Но без толку — ему она пришла в конверте вместе с солидной суммой денег (превышавшей стоимость пластины в несколько раз) и указанием доставить по такому-то адресу.

И всё. Далее зацепок не было.

С этого и началось. Менялся материал пластинок, их размер и очертания… но гравировка — правая рука с расставленными пальцами — оставалась неизменной. В конце концов о подобных «подарках» стали говорить, как о послании Ордена Руки — людей, прямо или косвенно причастных к передаче пластин, удавалось отыскать почти всегда, того — или тех — кто стоял за всем этим, найти не удавалось.

И вот теперь Д., как и многие до него, пытался отыскать ключ к загадке Ордена Руки… Интуиция подсказывала ему: все его злоключения — все до одного — как-то связаны с его собственной пластиной.

Если его замысел удастся…

Если удастся…

Д. почувствовал, что веки его стали непереносимо тяжёлыми — сказывалась усталость.

Он уснул, подложив под голову ладонь. Прямо за своим столом.

Часы пробили три часа ночи.

…Д. проснулся от тяжести в голове; в висках пульсировала тупая боль. Погода, что ли, меняется? В комнате царил полумрак. Рука его наткнулась на что-то тяжёлое, завёрнутое в ткань… ощущение было мерзким. Д. вздрогнул, и едва не полетел на пол вместе с креслом. Что за свёрток?

Записка лежала на столе. Почерк — как он выяснил, включив светильник — принадлежал Кинисс.

«То, что просил достать, перед тобой. Соблюдай крайнюю осторожность — ни в коем случае не разворачивай ткань. Я отдыхаю — постарайся меня не беспокоить. К.»

Внутри был небольшой конверт с пометкой Архива. Итак, Кинисс выполнила какую-то его просьбу… вот только какую? Ладно. Завтра посмотрим. Наблюдение за домом Андариалл по-прежнему ведётся, а он, Д., устал так, словно всю эту ночь таскал каменные глыбы.

Хорошо бы, чтобы дали выспаться. Везёт Кинисс… всё равно искать будут меня. Ну и пусть. Д. зевнул и, отключив все устройства связи, направился по лестнице на второй этаж — туда, где располагалась его скромная спальня. Точнее, портал, ведущий в спальню.

Надо выспаться как следует.

Клеммен

Сколько времени я провёл, пытаясь восстановить кладку — неизвестно. Часы я заводил каждые шесть часов; есть мне не очень хотелось; точнее, совсем не хотелось. Как и прежде. Отмечать же время я догадался только сутки спустя.

Тут-то и таилась главная странность. Я перетаскал не менее тысячи каменных брусков: восстанавливать всю предполагавшуюся лестницу я не собирался: местами можно было перепрыгивать через ступеньки (с риском сорваться вниз и незначительно изменить ландшафт)… да и бруски быстро кончались. Разбирать «склепы» мне не хотелось, а когда стало ясно, что для полного восстановления кладки придётся ходить за каждым новым бруском чуть ли не за километр…

Ну так вот: всю эту тысячу брусков — по часам — я перетаскал самое большее за два с половиной часа. Не верите? Я тоже. Вполне возможно, что часы просто начали медленнее идти, — всё в этом месте было странным. И ещё я заметил, что светило — огромное «Y» — вращается вокруг вертикальной оси. Медленно, но вращается. Пока я перетаскал сотню брусков, оно сделало пол-оборота. Жуткое зрелище, скажу я вам.

Как бы то ни было, я натаскал достаточно камня, чтобы — сделав один или два прыжка — суметь дотянуться до края скалы и увидеть, что лежит по ту сторону. Откровенно говоря, был риск, что при этом я обрушу последние несколько слоёв кладки и отрежу обратный путь — но об этом я подумал много позже.

Я стоял, набирая силы для прыжка, как вдруг мимо моего уха что-то прошуршало. Коснулось щеки… я отпрянул и едва не полетел вниз. После того, как сердце перестало колотиться, как бешеное, я открыл глаза и осторожно огляделся.

Верёвка.

Кто-то сбросил её сверху — неужели там, наверху, всё же есть люди? Поздновато приходит их помощь, и всё же…

Я поднял голову.

Никого. Верёвка просто уходила вверх и терялась за краем скалы. Что за напасть, не сама же она сюда прискакала! Только живых верёвок мне не хватало.

— Эй, наверху! — крикнул я. Молчание. Верёвка на вид прочная, толстая — хватайся, да лезь. Но не могу! Это там , откуда я явился, можно было бы предположить, что мне хотят помочь. А здесь?

— Остерегайся прилива, — донеслось сверху. Я задрал голову — никого. Не показывается. Но говорит на понятном мне языке! Впрочем, если это всё-таки снится, то удивляться нечему.

Я оглянулся, держась ладонями за скалу. И едва не сорвался вниз от увиденного.

На горизонте показалась волна. Нет. Такое воспринималось не как волна — как стена. Не знаю, как далеко она была — но если глаза не обманывают, километрах в двадцати. И, если они всё ещё не обманывают, высотой эта стена никак не меньше, чем в километр. Разум отказывался верить в подобное.

Но оно существовало — и приближалось. Бесшумно, с ужасающей скоростью. Если подобная волна ударит об этот утёс, меня потом придётся долго отскребать от его поверхности… наверное, от мысли об этом я и очнулся.

Ладно… была не была!

Я чуть подтянулся на верёвке… держит. Ну, спасибо тому, кто наверху.

Хорошо, что я взобрался всего метра на полтора!

Верёвка неожиданно подалась. Не лопнула, не отвязалась — никакого толчка или рывка не ощущалось. Просто подалась. Только что держала, а потом передумала. Я достаточно сильно ушибся, рухнув на уходящую вниз кладку… и некоторое время чувствовал, как по ней ходят едва ощутимые, но грозные волны. Но не рассыпалась… всё-таки мне везёт!

Впрочем, об этом я подумал потом. А в тот миг я вскочил (плевать мне было на то, что нестойкие ступени могут осыпаться… и плевать мне было на прилив) и вновь всмотрелся вверх. Отчего-то казалось, что безвестный «спаситель» сейчас стоит у края, любуясь содеянным. Ничего мне не хотелось — только вцепиться ему в глотку и задушить!

Никого. Ничей смех не доносился сверху. И тут я услышал звук прилива. Не знаю уж, что вызывало это звук — наверное, это стонала земля под тяжестью пробегающей по ней кроваво-красной волны. Стена ничуть не уменьшала ни высоты, ни скорости. В сумерках от вращающегося над головой «Y» она выглядела призрачной, но сомнений в её реальности не возникало.

Прыжок!

Позади меня рухнуло несколько слоёв кладки. Ладно. Обратной дороги всё равно нет. Теперь бы успеть прыгнуть ещё два раза…

Прыжок!

Брусок выскальзывает из-под каблука и я отчаянно хватаюсь за стену. Кладка под ногами ходит ходуном. Теперь видно, что всё вокруг дрожит мелкой дрожью… словно в слепом страхе перед надвигающейся волной. Но думать некогда… прыжок!

Позади рушатся — почти полностью — обе вертикальных колонны, служившие мне опорой. А до кромки утёса совсем близко… и нет сил, чтобы допрыгнуть.

Я оглянулся — мне показалось, что изгибающийся язык волны слизнёт меня в следующее мгновение — и силы тут же нашлись.

Я чувствовал, не имея возможности взглянуть вниз, как падает то, что не позволило бы мне разбиться, отпусти я руки.

Пальцы, естественно, были влажными. От страха, надо полагать. Эти мгновения, которые я провёл, болтаясь над пропастью, наверное, стоили мне многих лет жизни. Поначалу казалось — всё, доигрался. Пальцы скользили, всё меньше опоры оставалось под ними… Затем я подтянулся — инстинктивно, голова уже ничего не соображала.

Мне показалось, что кто-то легонько подтолкнул меня вверх. Так или иначе, я полетел кубарем… и упал лицом во что-то хрупкое и пыльное. Надо же — всё ещё жив! Это не укладывалось в голове: перед глазами вновь и вновь пробегала картина падения вниз… прямо на острые осколки разбившихся брусков. А то, что под ногами была, наконец-то, не шаткая кладка, а твёрдая скала, казалось обманом чувств. Предсмертным видением. Я перекатился на спину и увидел, как высоко в небо взметнулся огромный каскад ярко-красных брызг.

Вот от этого не спастись, как ни старайся. Сейчас всё это рухнет вниз и стащит вслед за собой в бездну.

Каскад рушился вниз — не дотянувшийся до намеченной цели голодный язык — и таял в воздухе. Вниз не долетало ни единой капельки. Я не верил своим глазам.

Очистилось небо. Теперь в нём было два светила — поворачивающееся «Y» и приугасшее солнце — диск, что находился рядом с вращающейся «буквой» и на который с трудом, но можно было смотреть. Я опустил взгляд — и увидел позади себя две тени. Одна слабая, неподвижная, другая чуть ярче, но непрерывно меняющая свои очертания.

Затем я нашёл в себе силы подняться на ноги.

То, что хрустело подо мной, оказалось очередным скелетом. Теперь, правда, от него остались пыль, да едва заметные обломки. Только череп был практически нетронутым. Под ним я вновь различил цепочку, и мёртвый, утративший способность светиться, треугольник.

Наверное, я заскрипел зубами.

Затем поднял цепочку (ощущение было мерзким… словно поднимаешь за хвост давно издохшую крысу) и направился к обрыву. Уж в этом-то удовольствии я себе не откажу.

— Эй! — голос был знакомым. — Оставь это в покое, приятель. Пусть лежит, где лежало.

Я обернулся.

Шагах в двадцати стоял человек — лицо его показалось странно знакомым — и неторопливо сматывал верёвку. На моих глазах её последние несколько метров появились из-за края скалы. Смотав, он повесил бухту себе на плечо.

— Оставь в покое, — повторил он и уставился на меня. Ну и вид! Несуразная куртка, или как называть это одеяние, с высоким стоячим воротником — дюймов пять, не меньше. Изрядно поношенные, истёртые до дыр штаны и новенькие, сверкающие сапоги. Тяжёлые сапоги. Походные.

И волосы до плеч. Где я его видел?

— Не хочешь представиться? — спросил он и сделал шаг вперёд. Тут я заметил, что по лицу его и рукам непрерывно струятся радужные волны… и в горле у меня пересохло.

«Избегай меня любой ценой».

Вниз прыгать, что ли?

Тут я понял, кому принадлежала верёвка, и злость пересилила страх.

— Не хочу, — ответил я, сжимая цепочку в кулаке. — Вы меня только что хотели убить… какая вам разница, как меня зовут?

Он поглядел на меня удивлённо… и рассмеялся.

Смех длился долго — в нём слышались отзвуки очень многих голосов и я дорого бы дал, чтобы забыть его звуки — звуки, преследующие меня и по сей день.

2. Обман чувств

Венллен, Лето 75, 435 Д., утро

Попасть в жилище Кинисс не так-то просто. Подойти к определённой части стены. Приложить ладонь к «привратнику», настроенному на его, Д., прикосновение. Подобного рода замки крайне просты и взламывать их практически бесполезно: на это уходит слишком много усилий. Кроме того, ни один уважающий себя мастер инструментальной магии никогда не забудет про сигналы тревоги — которые могут оповестить заказавшего магический замок — на огромном расстоянии.

В данном случае замок ничем не был защищён, а попытка взлома попросту разрушала портал, связывающий жилище Кинисс (по некоторым признакам, находящееся где-то под землёй) с домом самого Д.

Портал впустил его — посетитель из числа ожидаемых, поднимать тревогу не надо. Д. уже научился ощущать, спит ли Кинисс, размышляет или же занимается чем-то ещё. Сейчас она спала.

Он сжал свёрток со смертоносным содержимым внутри. Всё-таки у Бюро много недругов. То, что он случайно обнаружил, как сильно успели распространиться эти «подарки», может оказать ему хорошую службу. Их внешний вид никому не был известен, поскольку увидевший содержимое свёртка долго не жил.

Он спасёт жизнь многим своим коллегам, которые, сами того не подозревая, хранят у себя эти мины, спокойно ожидающие своего часа. Логика диверсантов поразительно проста: подменить «подарком» редко используемый жертвой предмет — и просто ждать. Когда «мина» сработает, отыскать след будет почти невозможно. Если бы не помощь некоторых сотрудников, то он, вероятнее всего, давно бы уже был на том свете. Помогла, как всегда, случайность — и интуиция, конечно.

Так. В комнате, где Кинисс спит, нет ничего. Совсем ничего — кроме её постели из высушенной травы. Тревожить не придётся. А зайдём-ка мы сюда.

Заклинание очень простое. Таким обучают на младших курсах. Определить, имеется ли поблизости предмет подобного рода. Для обнаружения необязательно знать, материал предмета, не обязательно даже к нему прикасаться. Важно знать, где находится то, с чем сравнивать. А где — известно. На расстоянии сантиметра от ладони, внутри тяжёлого свёртка.

Пусто.

Следующая комната.

Пусто.

И ещё одна… и, наконец, его предположения оказались справедливыми. К сожалению. Есть сигнал — вот отсюда, из этого ящичка. Так… теперь второе заклинание, более сложное. Скажем откровенно, куда более сложное. Д. долго сосредотачивался… привычный к «ручной» работе, он не сразу входил в нужное состояние духа, когда требовалось магическое вмешательство. Kuaram Yunda-lai oytanna…

Что-то пошевелилось внутри ящичка. …innveriad Yunda-laida…

Шорох становится громче.

…anvemay atvangil!

Скрип… теперь рывком сбросить сосредоточение. Так. Свёрток в руках не изменился — и по реакции приборов-индикаторов, и по собственным ощущениям. Повторим заклинание номер один.

Пусто!

Итак, сработало. Мина обезврежена. Д. помянул добрыми словами те дни, когда позволил убедить себя основательно заняться магическими искусствами и неторопливо направился к выходу.

Если проводить подобную чистку незаметно, то диверсанты не обнаружат, что их «заготовки», зародыши катастроф, благополучно обезврежены. А если проводить подобную чистку регулярно, то жить станет гораздо приятнее.

Итак, Кинисс, благодаря его усилиям, проживёт, вероятно, дольше, чем ожидает загадочный враг. Говорить ей он об этом не станет. Тот (или та?), кто подложил коварную ловушку, не должен ничего заподозрить. А он, Д., просто продолжит свои визиты (не выходящие за рамки предписанных и уже запланированных) к прочим своим коллегам, и, улучив минутку, поищет, нет ли подобного сюрприза. У себя он уже поискал (нет, хвала богам), а, закончив осуществление своего замысла, свяжется с другими отделениями Бюро (с теми их представителями, у которых подобной мины заведомо не будет) и поделится своими соображениями.

Даже совершенно инертный в магическом смысле предмет может служить ушами, глазами и чем угодно ещё. Разумеется, необходимо направленное на подобный предмет действие, чтобы «пробудить» к отклику.

Д. уже подходил к порталу, когда тихонько пискнул браслет. Срочный вызов. Д. шагнул сквозь чёрное зеркало и браслет пискнул громче (вызывающий стал ближе).

— Слушаю, — негромко произнёс Д., поднеся запястье к губам.

— Восемь два, сообщение от восемь два.

— Три один на связи.

— У меня чрезвычайное сообщение, — послышался возбуждённый голос. — Объект вышел из дома.

Началось, подумал Д., не зная, радоваться или огорчаться.

— Следить и записывать, — приказал он, слегка помедлив. — Режим два. Повторяю, режим два.

Режим два означал регистрацию деятельности объекта наблюдения во всех диапазонах, доступных человеческому восприятию, с соблюдением режима невидимости. Стоило это очень дорого, отнимало ресурсы множества агентов и Д. придётся оплачивать всё это из своего кармана, если начальство сочтёт идею неудачной.

А вообще-то стоило огорчаться. Андариалл вышла из дому. Вышла открыто, безо всяких попыток скрыться, применить магию, уйти от наблюдения. Впрочем, она же никогда не пользуется магией.

А раз она вышла открыто, то и вероятные недруги Бюро также ведут наблюдение. Оттого-то режим два — возможно, что, наблюдая за Андариалл, попутно обнаружат кого-то ещё.

Мои планы пока не нарушаются, подумал Д. и засунул смертоносный «подарок» во внутренний карман. Через полчаса — совещание с местным координатором. Поищем «подарок» у него — вдруг он об этом ничего не знает.

Двое неизвестных, очевидно, также были заинтересованы в слежке за Андариалл. Оба не скрывали своих намерений.

Клеммен

— И всё-таки положи это на место, — приказал радужный человек после того, как отсмеялся. И сделал шаг в сторону неподвижно замершего Клеммена.

Тот усмехнулся и, сделав несколько быстрых шагов, оказался у обрыва. Свистнул раскручиваемый на цепочке треугольник и тенью устремился куда-то вниз.

Оглянувшись, Клеммен заметил, как рассыпается пылью череп, из-под которого он вытащил талисман.

И понял, что совершенно напрасно не следил за своей спиной. Ничто не мешало его новому знакомому приблизиться и, легонько толкнув, отправить в последний полёт.

Однако радужный человек стоял на том же месте и… довольно улыбался.

— А у тебя есть характер, — заключил он, тихонько хлопнув в ладоши. — Я-то думал, что с тобой будет просто. Ну что же, тогда поиграем. Давненько я так не развлекался.

Выражение его глаз навело Клеммена на не очень весёлые мысли о сущности этих развлечений. Треугольник на шее нагрелся и потяжелел.

Радужный человек (про себя Клеммен решил именовать его Радугой) продолжал всматриваться в глаза собеседника.

— Счастливо оставаться, — пожелал Клеммен и оглянулся. Если следовать выбранному прежде расположению сторон света, идти следует на юг. Во-о-он там что-то виднеется… не то лес, не то что-то подобное. Облака в небе… если из них течёт настоящая вода, он спасён.

— Странник, — послышалось из-за спины. — Хочешь, помогу тебе вернуться?

Клеммен замер, не сделав следующего шага, и медленно повернул голову. В постоянно меняющих цвет зрачках Радуги (которые имели, как он неожиданно заметил, форму обращённого рогами вверх полумесяца) читалось сочувствие.

Ответ дался не сразу.

Клеммен долго смотрел в глаза, пытаясь увидеть там насмешку или следы безумия — и не находил. Медленно покачал головой, отвернулся и продолжил свой путь.

Позади него Радуга раз за разом бросал извлечённую из кармана монетку. Всякий раз она опускалась стороной, на которой был рельефный портрет давным-давно забытого царя, правившего неведомо где.

— Он должен остаться здесь, — объявил Радуга. — Повинуйся! Он останется здесь во что бы то ни стало!

Но монета упрямо продолжала опускаться гербом вверх.

Из кармана Радуга извлёк вторую монету и приложил их одна к другой. Гербом к гербу.

Монеты слились.

Получилась новая монета. С обеих сторон её была одна и та же надпись на одному Радуге известном языке.

— Кто сказал, что мне нельзя жульничать? — спросил он и, щелчком отправив монету вверх, подставил вытянутую ладонь.

Монета не спешила опускаться в неё.

Подняв голову, Радуга увидел, как та лениво вращается вокруг своей оси, зависнув в высшей точке полёта.

— И всё равно он останется здесь, — улыбнулся он, сузив зрачки-полумесяцы до точек. Рассмеялся и, бросив прощальный взгляд на удаляющегося Клеммена, побрёл вдоль линии обрыва на восток. Кто-то должен прийти оттуда, ещё кто-то. Он чуял это.

Когда Радуга исчез вдалеке, монета, словно вспомнив о законах природы, упала.

На ребро.

Разломилась надвое, и обе получившиеся половинки легли гербом вверх.

Андариалл

Двое суток без воды и пищи — испытание, выдержать которое дано не каждому. Добавьте необходимость постоянно забывать об окружающем тебя мире… и о сне, который требует, чтобы ты позволила измученному телу вернуть силы. Первый шаг сделан. Он достиг точки, где предстояло сделать первый выбор. И сделал его.

Теперь — уйти от всех тех, с кем он связан. Сквозь постоянно висящую поверх окружающего мира дымку Андариалл ощущала пристальное внимание. Непонятно, дружелюбное или враждебное. Вряд ли все, кто сбился с ног, пытаясь заставить её ответить, куда подевался…

Впрочем, нет. Имя его нельзя произносить и мысленно.

Куда она идёт?

Ответить на этот вопрос было трудно. Куда-то. Следящих за ней агентов она почувствовала немедленно. Оставаться в доме опасно: в следующий раз визитёры могут оказаться настойчивее, и тогда угаснет слабая искорка, которая позволяет ей ощущать, всё ли в порядке с ним в…

Имя этого места, если бы оно существовало, являлось бы таэркуад. Трудно не думать о чём-то? Ничего подобного. Вопрос простой тренировки: лёгкое усилие воли — и разум возвращается к иным вопросам и задачам, искусно «забывая» о запретном.

Она слегка ослабила ту сосредоточенность, что позволяла ему там, возле кровавого моря, ощущать себя вечно бодрым. Отныне всё, что произойдёт с ним — не в её власти. Хотя её помощь по-прежнему нужна, можно позволить себе небольшой отдых.

Но едва она попыталась повернуть к ближайшему кафе — пить хотелось нестерпимо — как заметила ещё нескольких человек, что с деланным безразличием направлялись в ту же сторону. Их намерения были пугающе просты. Не позволять ей покидать город. А если попытается это сделать…

Дальше она понять не могла. Дальше нужна была бы подлинная магия, к которой эти вечно сующие свой нос в чужие дела неприметные прохожие крайне восприимчивы. Андариалл едва заметно улыбнулась: в Бюро привыкли считать, что Теренна не использует подлинной магии. Пусть так и считают.

В подобных случаях главное — во всём полагаться на интуицию. На внутреннее чутьё. Андариалл, стараясь выглядеть как можно более естественно, уселась за ближайшим к выходу столиком и, когда возле неё возник официант, молча взяла с его подноса стакан сока. Говорить для этого не обязательно.

Тут её обожгло холодом.

С ним случится несчастье, если она позволит себе заговорить. Если «сопровождающие» знают об этом теперь, когда она вряд ли способна всерьёз сопротивляться (внешний вид обманчив, и пока что обман помогает)…

Но её попутчики не торопили события. Или не имели соответствующего приказа, или просто развлекались. Не каждый же день выпадает подобное развлечение.

Откинувшись в удобном кресле (момент, о котором она мечтала двое прошедших суток), Андариалл прикрыла глаза и некоторое время наслаждалась относительной тишиной и спокойствием. Понемногу отпивая из бокала…

Силы возвращались… страшно захотелось есть. Нет. Терпи. Не сейчас. Ты уже заставила его испытывать жажду… пока умеренную. Если вынудишь испытывать ещё и голод…

Внимание соглядатаев постепенно слабело.

Девушка отдала этому месту немного себя самой. Хоть это и не было её домом, отвращения или раздражения она не испытывала. А подлинная магия не сможет отличить отданное по доброй воле от «настоящей» Андариалл.

Когда она почувствовала, что в состоянии продолжать путь, то встала, оставив на столе несколько монет, быстрым шагом направилась в сторону северной окраины города.

Когда оторопевшие агенты обратили свой взор на то место, где она только что вроде бы сидела, было уже поздно. Часть их поднесла к уху датчики… получили ответ. Другие — неизвестные Д. — «посовещались» с браслетами. И отбыли куда-то — растворились в воздухе.

Отправились туда, где им ещё удастся произвести на генерала впечатление.

Генерал долго подбирал одежду, в которой предстояло нанести сегодняшний визит.

Сегодня надо идти «чистым». То, о чём он будет беседовать с Д., наверняка заставит собеседников понервничать. А если при себе будут хоть какие-нибудь «глаза» или же «уши»… Д. может потерять самообладание.

А живой Д. генералу гораздо нужнее, чем мёртвый. Ибо только с его помощью удастся установить, куда подевалась та злосчастная тетрадь.

Как всё хорошо складывалось, подумал Гин-Уарант, глядя на своё лицо — лицо человека, которому никто не дал бы более сорока. Впрочем, и тридцати бы тоже не дали. Все предсказания сбываются. Всё учтено. И тут Д. начинает свой эксперимент… интересно, кто подкинул ему идею? Пока не удалось это установить, и это было неправильно.

И как здорово Бюро научилось заметать следы! Генералу удалось отыскать единственного знакомого мальчишки, с которым тот работал у зеленщика. Навести того на Клеммена. Но даже осознав, что раскрыт, этот Неизвестно-откуда-свалившийся-на-голову-Клеммен не сорвался и не совершил ни одной серьёзной глупости.

Вот так и бывает, когда пребываешь в сладостной уверенности, что всегда на шаг впереди Бюро. Своих, как это ни странно, союзников. Союзников, поумневших сверх меры.

Это недопустимо.

Генерал надел лёгкий прогулочный костюм и изрядно поношенный, но всё ещё любимый берет. Для меня это — лёгкая прогулка. С приключениями. Сейчас все прогулки — с приключениями.

— Она ушла, генерал, — сообщил ему голос из пустоты. — Агенты противника тоже потеряли её.

Генерал тут же назвал три места, в которых можно было её перехватить. Вторым был Парк Времени. Умного они нашли себе посредника… хорошо, что у него, генерала, хватило самообладания не оторвать глупому грызуну голову. Потому что теперь будет проще держать всех в поле зрения.

— Всех в поле зрения, — повторил генерал вслух и вышел из дома. Приказав слугам ожидать себя к полуночи.

Венллен, Лето 75, 435 Д., вечер

— Я неплохо потрудился, — проворчал Д. себе под нос. Всё-таки все эти положенные собрания и совещания утомляют больше, чем самые рискованные операции. За последние десять лет возни с бумагами стало существенно больше. Надо как-то начать бороться со всем этим. Если так пойдёт и дальше, через десяток лет всё, чем он будет заниматься — писать протоколы и отчёты. На прочее времени не останется.

А сделано было немало. Сегодня он побывал в двенадцати местах. Везде — по долгу службы. Во всех двенадцати нашлись «подарки». Одиннадцать из них он уничтожил. Некрасиво, конечно, было оставлять один нетронутым — в качестве контрольного экземпляра — но гипотеза требует проверки. Когда работаешь с проклятиями, привычные понятия этики несколько меняются.

Будем надеяться, что старик ещё несколько дней не полезет в тот ящик. Проведём небольшую проверку, и обезвредим и его сюрприз. Низшие должности в Бюро никогда не удостаивались подобных «подарков»… да и времени проверять нет. К тому же, начнёшь проверять — тут же и привлечёшь то самое внимание, которого пока — он чувствовал это — удавалось избежать.

Позже будет время подумать, как Бюро — а, возможно, и Наблюдатели тоже — умудрились так прочно сесть на крючок. Если он, Д., доживёт до этого дня.

— Чем ты так доволен? — поинтересовалась Кинисс, появляясь, как всегда, неожиданно. Вопреки своим привычкам, Д. решил поужинать в городе. Время тихое, до сезона дождей далеко; а то, что его агенты потеряли Андариалл из виду (он получил это сообщение с большим опозданием, за которое кому-то вскорости несдобровать), пока, в общем-то, неважно. Ему не хотелось следить за ней своими силами по двум причинам.

Во-первых, чтобы не привлекать внимания генерала.

Во-вторых, у его хорошего знакомого, флосса Шангуэра, возможности наблюдать гораздо шире. И — самое главное — флоссы до сих пор сохраняют нейтралитет, не сотрудничая официально ни с одной родственной Наблюдателям организацией. И помощь эта — исключительно личная инициатива дальновидной птицы. Услуга за услугу… а его, Д., услуги по-прежнему в цене.

Хорошо, когда у тебя много друзей.

Д. всё ещё радовался этой мысли, когда рядом с ними появилась превосходно отдохнувшая Кинисс.

— Чем ты так доволен? — повторила она, с любопытством глядя на сияющего бородача. Похоже, что Д., наконец-то, действительно повезло. Или случилось нечто давно задуманное, но до сих пор не происходившее. Ну-ка, ну-ка…

— Время покажет, — махнул тот рукой. — Наша общая знакомая покинула свой дом и таинственным образом ушла от преследования.

— Что значит — таинственным?

— Посмотришь записи, поймёшь, — Д. оглянулся на оживлённую площадь. — По словам агентов, растаяла в воздухе. Но это пока неважно (у Кинисс широко раскрылись глаза), потому что попутно мы выявили с десяток агентов… м-м-м… нашего общего знакомого.

— И ты не собираешься её искать? — воскликнула она, усаживаясь рядом.

— Мне это не потребуется, — ответил Д., на какой-то момент перестав улыбаться. — Сейчас гораздо важнее установить, кто ещё будет искать её.

— И что сделает, когда найдёт, — закончила рептилия тоном ниже. — Тебе ещё не надоело рисковать чужими жизнями?

Наступило молчание.

— У тебя есть другой вариант? — взглянул Д. в её глаза.

— Есть. Раз уж ты ввязался во всё это, то продолжать охранять её.

— Разве я сказал, что оставил её без наблюдения?

— Ты же сказал…

— …что мне это не потребуется.

Очередная пауза.

— Мне не нравится, что ты впутал в это дело кого-то ещё, — произнесла Кинисс решительно. — Нам и так предстоит решить, что делать с генералом. К чему всё это? Что ты задумал?

— Я хочу, чтобы все мы выплюнули те крючки, которые проглотили давным-давно, — пояснил Д. без тени улыбки. — Сегодня я убедился в том, что нити тянутся к каждому из нас. Что каждый из нас — я пока не знаю, отчего — не в состоянии хранить тайны от вероятного противника.

— В том числе от генерала, — предположила Кинисс совсем тихо.

— В том числе от генерала, — отозвался Д. — Доказательства я начну предъявлять уже завтра. — Надеюсь, я не ошибся, подумал он мрачно.

— Ну что ж, — Кинисс оглянулась в поисках официанта. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

— Надеюсь, — Д. оставался совершенно серьёзен. — Надеюсь, что так оно и есть — в кои-то веки…

И поднял свой бокал, не предлагая никакого тоста.

Кинисс поддержала его, тоже молча.

Генерал увидел выражение их лиц и замер, словно налетев на невидимую преграду.

Они что-то замышляют. Несомненно, это видно по их глазам. Но против кого? И почему у Д. такое уверенное выражение лица?

Интуиция была самой сильной стороной его, генерала Гин-Уаранта, личности. До сих пор ни один из подлинных секретов Бюро не мог проскользнуть мимо его взора, а теперь перед ним стена. Он не ощущает их намерений… как им это удаётся?!

Нет, сегодня встречи не будет, решил он, поворачивая прочь. Что-то идёт не по плану, и надо установить — что. А пока девчонка под наблюдением (она действительно явилась в Парк и остаётся там до сих пор), то ему, собственно, Д. и не нужен. В особенности такой Д. — ставший необъяснимо непрозрачным и уверенным в себе.

…Кинисс проводила взглядом его слегка сутулящийся силуэт, но не стала говорить об этом Д.

Андариалл

Белка словно танцевала перед ней, что-то беспокоило зверька. За ними обеими следят — это несомненно. Уже не очень-то скрываются. Можно, конечно, воспользоваться одним из экспонатов Парка и затеряться среди мелких городков… но не сейчас, не сейчас.

Он поручил зверьку хранить какой-то секрет. Возможно, жизненно важный… возможно, смертельно опасный. Выбора нет: каждый из них теперь отвечает по обязательствам другого. И внимание тех, что остались позади, под деревьями (полагая, что их трудно заметить), тоже объяснимо: несомненно, пришли сюда за этим же.

Она погладила белку по голове, молча указала рукой на деревья. Белка несколько раз дёрнула хвостом, словно поблизости было что-то страшное, после чего резво поскакала к тому самому дереву с дуплом.

Вот уж действительно: прятать следует на самом видном месте.

Белка копалась довольно долго, прежде чем добыла ключ. Бежать с ним в зубах ей было явно невесело, но что поделаешь! Опустив найденное в подставленную ладонь, белка уселась рядом на задние лапы и выжидательно уставилась в глаза Андариалл.

Дескать, «спасибо» для нас — слишком много, а вот горсть-другая орехов…

Улыбнувшись, девушка высыпала оплату прямо в траву и белка тут же позабыла обо всех высоких материях. Немудрено, в такой крохотной голове двум мыслям не уместиться.

Андариалл хорошо знала, что это за ключ.

Она знала также, чем замечателен Хоунант — никто не мог попасть на территорию Монастыря без ведома настоятеля. Если речь шла о магических средствах перемещения. А так — все могли, если позволит привратник, войти через ворота. Одни-единственные ворота.

Следовательно, речь идёт о том, обладание чем само по себе является опасным. Во всём происходящем ощущалась сильная, но таившаяся в тени чужая воля. Не по своей воле действует и он , и все его начальники. Словно марионетки. Умные марионетки, способные теоретически доказать, что никто не тянет за их ниточки. Вряд ли в планы этой посторонней воли входил Хоунант, поскольку монастырь подчинить невозможно — можно лишь уничтожить физически. Значит, он пока ещё не полностью подчиняется… кому?

Он … посвятил себя борьбе с невидимым кукловодомы. Посвятил, сам того не зная. Что ж, теперь это и её война.

Андариалл наклонилась к ручью, зачерпнула пригоршню воды. Вода эта лучше любого другого напитка.

Теперь отдать частичку себя ручью… траве… Парку. Вот и вся тайна: не забирать силу у окружающего мира, а отдавать её. Он почти осознал это, но не стал делиться этим откровением с начальством.

Он поступил правильно. Кем он был по рождению, не имеет никакого значения. Важен момент осознания, который всё ставит по местам.

Шангуэр и другие Флоссы поняли бы её, Андариалл. И всех её сородичей. Может быть, поэтому мудрые птицы не ввязываются в игры за обладание властью?

Следовало хорошенько подумать, куда отправляться дальше. Ритуал не предполагал, что она будет совершать подобные походы. Усталость постепенно подкрадывается; обмануть других, убедить в том, что с ней всё в порядке — можно. Обмануть себя — вряд ли. А ошибка может стоить ему жизни. Им обоим.

— …Где одна? — ошарашенно спросил один из агентов. Они смотрели на излучину ручья, где только что сидела Андариалл. — Я сплю?.. Что в записи?

— В записи то же самое, — отозвался его коллега. — Ладно, пошли посмотрим.

Результаты исследования были неутешительными. По всем показателям, Андариалл покинула это место не более минуты назад. Но — никаких следов перемещения! Словно часть произошедшего выпала из истории, была как-то вырезана… и доступна немногим.

— Думаю, нас за это по головке не погладят, — заключил первый, укладывая снаряжение в рюкзак. — Хорошо, если у генерала будет хорошее настроение.

Увы, лишь первое предположение оказалось справедливым.

— Учитель У-Цзин! — услышал настоятель. Час был поздний, беспокоить настоятеля не полагалось. Что там случилось?

— Что там случилось? — повторил У-Цзин, уже вслух.

Монах с поклоном протянул ключ.

— Почему не впустили его? — нахмурился настоятель, вращая ключ между пальцами.

— Я… — монах явно не знал, что сказать. — Вам лучше взглянуть самому, учитель.

Ворча себе под нос всё, что он думает о своих учениках, У-Цзин отложил в сторону рукопись (он так надеялся, что сегодня, наконец, сможет продолжить работу над рукописью) и поспешил вниз, к воротам. Там ожидали трое остальных монахов-часовых. Мановением руки У-Цзин оставил только одного из них.

Сделал шаг за ворота.

Чернота. Пение цикад, слабое дуновение ветра… никого. Откуда мог взяться ключ?

Он вздрогнул, когда откуда-то — показалось, что прямо из воздуха — к нему шагнула Андариалл. У-Цзин сразу отметил, что глаза её лихорадочно блестят.

— Андари? — изумился он. — Что…

Она приложила палец к губам, монах осёкся. Опомнившись, он отступил внутрь и жестом пригласил девушку войти.

Ничего не пойму, недоумевал У-Цзин, глядя, как медленно она идёт — словно во сне. После таинственного исчезновения Клеммена Д. клялся, что глаз с неё не спустит. Как это прикажете понимать?

Она потеряла сознание, не успев сделать нескольких последних шагов до беседки. У-Цзин едва успел подхватить её.

— Никто не должен знать об этом визите, — произнёс он, после того, как при помощи часового отнёс девушку в одну из пустующих комнат для гостей. — Никто из вас ничего не видел и не слышал.

Собрат молча приложил ладони ко рту, поклонился и вернулся на пост.

— Кто-то следует за тобой по пятам, — тихо произнёс У-Цзин, тщательно осмотрев неожиданную пациентку. — Но в Хоунант ему придётся войти на своих двоих.

Приказав удвоить бдительность и не пропускать за ворота никого без его, У-зина, личного разрешения, он сам сбегал на кухню за водой и пищей и устроился в другом углу комнаты. С пером, чернильницей и стопкой бумаги. Хотя какая теперь работа…

Судя по всему, Андариалл не больна. Она на грани полного истощения — что само по себе поразительно. Что могло довести её до подобного состояния? Словно последние несколько недель странствовала по пустыне.

Он некоторое время вслушивался в её ровное дыхание, после чего погладил себя по выбритой до зеркального блеска голове и попытался собрать так некстати разбежавшиеся мысли.

Ключ лежал на столе. После короткого раздумья, монах решил не убирать его.

Клеммен

Я услышал позади стук копыт и поскрипывание колёс. Хруст камушков.

Экипаж?!

Если это Радуга, надо послать его куда подальше. Похоже, он тут главный, но отчего-то не может — пока, во всяком случае — ничего со мной сделать. Вопрос — отчего? Из-за треугольника?

Я попытался было извлечь его из-под одежды и не смог. Словно приклеился ко мне. Стал отдирать — больно! Действительно приклеился, что ли?!

Позади Радуга что-то бормотал и чем-то позвякивал. И ладно. По всем признакам, надо пробираться туда, на юг — раз уж выбрал направление. Других идей всё равно нет, а верить, что он поможет мне вернуться назад… я не стал бы. Слишком уж он странный, чтобы ему верить.

Если судить по часам, прошло около трёх суток. А я по-прежнему не хочу ни есть, ни пить… ну, так скажем, почти не хочу. В животе как-то пусто — хотя, возможно, и это всего лишь привычка. Не привык я к тому, что можно не есть, не пить, ворочать камни и не уставать. Неспроста это — и как знать, чем всё это обернётся.

Тень легла рядом со мной.

Я оглянулся… и, видимо, уже успел удивиться сверх всякого разумного предела — потому что даже не вздрогнул.

Это и в самом деле был экипаж. Старый, рассохшийся, — как он только не развалился на ходу, непонятно. Но не это привлекло моё внимание.

Скелет лошади был запряжён в экипаж; скелет извозчика сидел на положенном месте, обратив в мою сторону пустые глазницы. Судя по белизне костей, не один год они колесили по каменной равнине.

Я закрыл глаза, продолжая ощущать внимательный, выжидающий взгляд. Открыл глаза, оглянулся, ущипнул себя за руку. Ничто не изменилось.

Радуга куда-то делся.

Челюсть извозчика шевельнулась, но, разумеется, никаких звуков не послышалось. Очень хорошо… иначе мой рассудок всё-таки пострадал бы.

— Есть здесь какой-нибудь город? — спросил я. Глупо, но что делать? Скелет лошади переступал на месте, время от времени поворачивая в мою сторону жуткую морду. Непонятно, каким чудом на его ногах держались копыта — но держались.

Извозчик кивнул и снял ветхую шляпу, подставив сверкающий череп под лучи обоих светил.

— Сможете подвезти меня туда?

Вновь кивок. Приподнявшись на козлах, он коротко поклонился и сделал выразительный жест в сторону сидений.

Была не была… в конце концов, если это сон — всё едино; если же нет — непонятно, сколько времени я шёл бы пешком. Путь отсюда лежит где-то рядом с центром этого жуткого мира, вне всяких сомнений.

Я сел так, чтобы видеть и кучера, и лошадь — то, что от них оставалось — и, как только дверца захлопнулась, мы тронулись.

Почти сразу же усталость обрушилась на меня — так, словно тело смогло-таки осознать, что несколько суток подряд оно не отдыхало. Разум же по-прежнему был бодр и готов к действиям; сонливость накатывалась, словно сладкая, поглощающая всё без остатка волна… я успел ещё подумать, что буду теперь совершенно беззащитен. Затем вдохнул слабый запах пыли, исходивший от потрескавшегося, отполированного дерева сидения… и уплыл куда-то в непроглядную мглу.

Андариалл

У-Цзин оглянулся в тот самый момент, когда девушка открыла глаза. Невероятно, но она выглядела вовсе не такой измождённой и едва живой, какой была вечером. Быстро ночь прошла, подумал монах, глядя в совершенно ясные карие глаза… без всяких признаков лихорадки. Я даже и не заметил. Сколько же я исписал листов? Десятка три, не меньше. Как это я успел? Изумление настоятеля было совершенно искренним. В памяти был провал… в ней не сохранилось никаких упоминаний о том, когда и как он успел нанести всё это на чистые листы. Извёл всю чернильницу.

Клянусь хвостом великого предка, о чём я думаю?!

Он встал с кресла и коротко поклонился. Ольтийка попыталась сделать то же самое, и едва не свалилась с кровати. Бодрость её, увы, оказалась кажущейся.

— Тебе необходимо поесть, — произнёс У-Цзин, надевая непременные очки. Андариалл кивнула и, едва настоятель встал, быстрым движением прижала палец к губам. Выразительно поглядела в сторону двери.

— Никто не знает, что ты здесь. А те, кто знают, умеют хранить тайны, — ответил настоятель на незаданный вопрос. — Я скоро вернусь. Постучу вот так — он показал, как именно.

Рукопись осталась на столе.

Помимо собратьев, У-Цзин доверял немногим людям.

В том числе своей гостье.

…Когда он вернулся с подносом, на котором был завтрак, Андариалл уже успела привести себя в порядок, стала выглядеть почти, как прежде. Понятное дело, что чёрный костюм и серебряный обруч с вязью букв забытого многими языка, вовсе не являются одеждой, в которой принято ходить в гости. Но имеет ли смысл удивляться?

И кинжалу в ножнах, что явно не служит украшением?

Перед тем, как покинуть комнату, У-Цзин оставил на столе принесённый ею ключ и сказал только:

— В дальнем конце коридора есть потайная дверь. Если хочешь посетить кабинет, к двери которого подходит этот ключ, воспользуйся ею. Если я буду нужен, — маленький отполированный шарик из опала лёг на стол рядом с ключом, — сожми его в ладони. Ключ от этой комнаты в замочной скважине.

Она едва заметно наклонила голову.

У-Цзин прикрыл за собой дверь и, услышав звук поворачивающегося ключа, неспешно направился к выходу из здания.

У входа негромко приказал одному из монахов проследить, чтобы никто не входил сюда без разрешения настоятеля. Больше гостей в монастыре не было, и в ближайшее время не ожидается. Ещё будет время подумать, что стряслось с Андариалл, куда делся Д. — но не сейчас.

Сейчас есть множество иных забот, а всё должно идти своим чередом.

…Андариалл проводила его взглядом и вернулась к столу. Пока он там отдыхает, у неё здесь есть возможность «перевести дух». В том числе перекусить. Как только он проснётся — а случиться это может в любой момент — она должна будет забыть обо всём остальном.

Иначе…

Кто знает, что творится там ? Кроме смутных видений, у неё нет возможности узнать, что происходит в том месте.

В месте, где, как и тысячелетия назад, человек должен доказать, что он — человек. Если связывающая их ниточка оборвётся (по его ли вине, или оттого, что у неё здесь иссякнут силы), каждый из них будет предоставлен самому себе. Но здесь-то всё привычно и понятно, а вот там…

Жаль, что он никогда не расскажет — где был, что там происходило.

Таэркуад .

Она не произнесла запретного слова, но словно бы взглянула на него краем глаза — как и прежде.

Венллен, Лето 76, 435 Д., полдень

— Ну что же, начнём, — Д. явно сгорал от желания продемонстрировать, что его догадки верны.

— Команда четыре семь, — сообщил он в переговорное устройство. — Начинайте.

— Посмотрим, посмотрим, — Эйхед Канвидал, координатор всех операций Бюро на востоке континента, был настроен более чем скептически. — Ответьте, Д., по совести — где вы откопали эти данные?

— Вы не поверите, — отозвался тот. — Совпадение. Я долго думал, какая из точек подозрительнее всего. Выбрал самую подозрительную. С неё они и начнут.

Под «точками» подразумевались всевозможные хранилища, места тайной подготовки армий, лаборатории, производящие запрещённое оружие и тому подобное. Д., конечно, лукавил. Точки эти ему были известны уже очень давно — несколько лет — и справиться с ними было вовсе не так просто. При штурме одной из них Бюро наткнулось на такое сопротивление, что вскоре стало ясно — «точка» предупреждена о нападении. Тогда-то он и прекратил — руководствуясь инстинктом — всякие попытки применять тактику неожиданного удара. И потянулась бесконечная позиционная война…

— Теперь вторая группа, — Д. несколько медлил. Вообще-то, если всё будет идти, как он задумал, то вторая команда — смертники. Но, разумеется, на подобный эксперимент никто и никогда не дал бы разрешения. Посему Д. выпросил — и это было равно долго, как и унизительно, все доступные Канвидалу кальарт , устройства для мгновенного перемещения. В отличие от телепортации при помощи заклинаний, они не оставляли следа, по которому можно обнаружить ускользнувшего, не нарушали состояния окружающего энергетического поля, могли быть обнаружены только другим подобным устройством. Генерал, подумал Д. неожиданно, владеет чем-то аналогичным.

Кальарт были изготовлены задолго до наступления последних Сумерек, и с момента наступления последних никому не удавалось повторить веками отработанную технологию и изготовить ещё хотя бы один.

…Итак, вторая группа шла — если гипотеза верна — прямиком в засаду. Не догадываясь об этом. Следовательно, состоять она должна из лучших бойцов. И это тоже потребовало долгих уговоров… ведь последние несколько лет существования Бюро никак нельзя было назвать спокойными.

Время тянулось нестерпимо долго.

— Так в чём отличие? — не выдержал координатор. Ему тоже хотелось курить, почти нестерпимо… но взгляд, которым Кинисс одаривала его трубку, как-то сразу заставлял прятать её поглубже в карман.

— Очень просто, — Д. был уверен, что Канвидал «чист», что его сюрприз — источник утечки — обезврежен. Так, похоже, и было… а если он ошибается, то, вполне возможно, из этого кабинета никто не выйдет живым. — Я направил их к… — он понизил голос и прошептал имя ему на ухо. Впрочем, Кинисс и так знала это имя.

— К языковеду?! — не поверил своим ушам координатор. — Боги, какой бред… он-то здесь при чём?

Д. хотел было сказать, что языковед, который консультировал Бюро практически по всем вопросам, касающимся тайнописи, культовых языков и так далее, и был тем человеком, сюрприз которого не обезврежен. Пока.

— Мне кажется, что именно он…

— Работает на кого-то ещё? Д., вы сошли с ума. Я знаю его двадцать лет, и…

Д. требовательно прижал палец к губам, потому что устройство связи засветилось пульсирующим жёлтым светом. Он прикоснулся к нему, чтобы можно было слышать сообщение (оно, конечно, всё равно записывается, но…)

— Четыре семь, для три один, — послышался голос. — Фаза один. Всё чисто, повторяю, всё чисто. — И связь прервалась.

«Фаза один» означала, что им удалось проникнуть в место назначения, не зафиксировав сигналов тревоги, успешно обезвредив охрану.

Последняя такая удача выпала на их долю примерно восемьдесят лет назад, ещё до того, как Д. поступил на службу в Бюро.

— Я сплю? — ошеломлённо воскликнул координатор и, вскочив на ноги, принялся мерить шагами кабинет Д. — Если вы правы, Д., то… я боюсь, что… — он умолк. Кинисс смотрела на него с довольным видом, словно знала, что всё будет именно так.

На самом деле она знала только то, что Д. написал ей в записке — той, содержимое которой она помогла ему забыть… и догадка начинала прорастать в её сознании. Пока только догадка. Очень смутная.

Вновь ожило устройство связи.

— Четыре семь, для три один, — тот же голос, немного взволнованный. — Фаза два. Потерь нет, повторяю, потерь нет. Приступаем к завершающей фазе. — Вновь щелчок и стало тихо.

— Так будет не всегда, — поджал губы Д. — Они тоже расслабились, убедившись, что все наши поступки предсказуемы. Кстати, Эйхед. Нужна ещё одна…гм… услуга. Не помещать записи об операции в наш обычный архив. Временно.

— Я постараюсь, — похоже, что координатора теперь не удивить ничем. В который раз включилось устройство связи — на это раз огонёк был малиновым, ярким, звук включился сам.

— Восемь четырнадцать, для три один, — послышались звуки, напоминавшие артиллерийскую канонаду. — Это ловушка. Отступаем, все отступаем. Отбой.

— Вот так, — заключил Д. и встал. Он всё-таки оказался прав, но теперь не испытывал никакого триумфа. Осознать, что противник несколько десятков лет знал о каждом твоём шаге, конечно, полезно… но радости от этого никакой.

— Как вы этого добились? — координатор совладал-таки с собой и, в который раз положив трубку во внутренний карман, застегнул его. — Где утечка?

— Если я скажу, — Д. устало опустился в кресло, — то все мои усилия пойдут прахом.

— Наверное, вы правы, — Эйхед окончательно пришёл в себя. — Но, Д., если с вами что-нибудь случится, мы вновь окажемся в той же самой яме.

— Не окажетесь, — Д. отмахнулся. — Я составил описание… с подробным описанием. Если что, вы найдёте всё это у меня дома. Но не сейчас. Только не сейчас.

— Жду вас через час, — координатор снял плащ с вешалки. — Если у вас есть план действий, надо немедленно к нему приступать.

— Разумеется, есть, — Д. вручил Эйхеду небольшую записку. — Вот люди, которых можно приглашать на совещание. Они «чисты» — я проверил. Всех остальных там не должно быть.

— Но… — координатор задумчиво теребил свою бородку. — Как вы это представляете? Что я скажу своему начальнику? «Извините, но вы — явный источник утечки»? Так не пойдёт.

— Хорошо, — Д. неожиданно понял, что у него вот-вот зверски разболится голова. — Тогда устройте мне с ним встречу. У него дома.

— Прямо сейчас?!

— Немедленно.

Канвидал задумался.

— За это, по крайней мере, не убьют, — признал он и тяжело вздохнул. — Так и мечтаю взглянуть на ваши инструкции, хоть глазком… Ну ладно. Оставайтесь на связи.

Он аккуратно прикрыл за собой дверь. Некоторое время в кабинете было тихо.

— Ты уверен, что в списке все действительно «чисты»? — спросила Кинисс, когда Д. кончил массировать виски.

— Да, — ответил тот. — Боги, до чего безумный день…

— Может, хотя бы мне скажешь, что придумал?

— Не могу, — Д. смотрел в немигающие золотистые глаза. Глядя в них, так трудно говорить «нет»… — Я не шучу. Если расскажу, вся затея насмарку.

Кинисс моргнула и отвела взгляд.

— Ну хорошо, — она поднялась. — Дел сегодня немного, пойду прогуляюсь…

Где она имела обыкновение прогуливаться, Д. не знал. Совершенно очевидным было одно: что в это время никакими усилиями её невозможно было обнаружить в пределах города. Точнее говоря, на всём восточном побережье материка.

Клеммен, город

Странным был этот город.

Окружающее пространство поразило меня настолько, что первые несколько минут я просто таращился, не в силах произнести ни слова. Совершенно забыв, что мой жуткий извозчик терпеливо дожидается, когда я расплачусь и выйду.

Расплачусь! Чем здесь принято расплачиваться? Хоть убей, не знаю. А у меня с собой несколько мелких монет и банковские книжки. Толку от них… не вижу вокруг банковских терминалов. И кассиров не вижу. Ни одного.

Я спрыгнул на землю, с трудом переставляя затёкшие ноги (тут же взвилась туча пыли) и некоторое время смотрел в выжидающие глазницы извозчика. Скелет лошади тихонько переступал с ноги на ногу. Что я ему скажу? Что мне нечем платить? Мне стало страшно.

— Благодарю вас, — я чуть наклонил голову, — вы мне очень помогли. Сожалею, но…

Едва слышный вздох послышался с того места, где сидел извозчик.

Ветхий его экипаж, останки лошади и сам он на краткий миг обрели нечёткие, переливающиеся всеми цветами радуги очертания. Едва уловимое слово донеслось из глубин туманного облака — но я, по понятным причинам, пропустил его мимо ушей. Оно походило на «свобода». Или на «наконец-то». Или же на «спасибо»… Так или иначе, в нём звучала радость.

Туманное облако растаяло, а вместе с ним растаял и экипаж — вместе с седоком и тем, чем был влеком.

Лишь шляпа скатилась в пыль, остановилась у самых моих ног. Некогда, вероятно, это был фетр. Теперь он крошился от малейших усилий. Но выбрасывать её в пыль… по непонятным причинам этот головной убор казался мне чем-то близким и родным, более подлинным, чем окружающее великолепие.

Я осторожно положил шляпу в сумку (жаль, завернуть не во что, искрошится там в пыль) и огляделся.

Я стоял на перекрёстке, семнадцать дорог расходились во все стороны. На улицах не было прохожих; царил полумрак — несмотря на то, что «правильное» солнце весело светило с зенита, а второе, огромное вращающееся «Y», висело поодаль.

Я спохватился и взглянул на часы.

Они стояли.

Ну вот, дождался! Поди узнай, который теперь час. Позвольте, неужели я ехал так долго? Проклиная себя последними словами, я принялся заводить их — и убедился, что пружина заведена по меньшей мере на две трети. Но часы не шли.

Я потряс их… легонько стукнул. Часы должны были выдерживать падение из окна пятиэтажного дома на каменную мостовую. Но — не шли. Изнутри доносилась гробовая тишина.

Теперь, конечно, я только посмеялся бы над тем, что вставшие часы так серьёзно могли бы меня огорчить. Что толку следить за временем в подобном месте? Но в тот момент время было единственной ниточкой, что связывала меня с реальностью, и эта ниточка, похоже, успела оборваться.

Когда шаги Клеммена стихли, на перекрёстке появился человек, одетый во всё красное. Он присел перед кучей пыли, очертаниями напоминавшей рассыпавшийся экипаж и, зачерпнув пригоршню праха, поджал губы. Наклонил ладонь… и прах невесомой струйкой вытек наземь, искрясь и переливаясь. Зрачки-серпики смотревшего сузились. Он встал и отряхнул ладони.

— Ничего, — пробормотал он. — Рано или поздно ты споткнёшься. А если нет, то… — он нетерпеливо взмахнул рукой и послушно обрушившийся порыв ветра развеял прах, унёс высоко в пепельно-серое небо.

Скольких ещё этот пришелец успеет освободить, прежде чем угодит в одну из ловушек?

Человек молча глядел в сторону, куда удалился Клеммен. Одежда незнакомца постепенно меняла цвет, а лицо — очертания. Лишь глаза оставались прежними — пурпурная радужка и зрачки-полумесяцы.

Академия, Лето 76, 435 Д., 14-й час

— Это невероятно, — Каминтуар, тот самый начальник, у которого Д. просидел весь предыдущий час, угощаясь (надо признать, довольно посредственным) вином, смотрел на лежащие перед ним записи с видом человека, только что пробудившегося от тяжёлого кошмара. — Если бы я не выслушал отчёты о сегодняшних… гм-м-м… операциях… я бы отправил бы вас, Д., лечить нервы. Вы же понимаете, что наших сил не хватит.

— Да, — твёрдо ответил Д. Взгляды всех присутствующих были обращены на него.

— Если собравшиеся здесь — все, кто, по вашим словам, «чист», то на помощь рассчитывать нечего. Придётся пока справляться силами тех, кто здесь.

— Я понимаю, сайант . Кроме того, мы не можем допустить, чтобы записи об операциях попадали в наш архив. Пока что.

— Пальер из Тенвера? — как это он смог поднять брови настолько высоко. — Наша главная утечка в архивах, надо полагать? Человек, который знает всё ?

— Это ещё не всё, — Д. призвал в помощники всех богов, к каждому из которых относился с равным безразличием. — Всё необходимое будет изложено в отчёте. А пока надо создать ложные записи и поместить в архив взамен подлинных — тех, что я изъял.

Удивлённый гул пронёсся по комнате.

— Ну, знаете… — Каминтуар был уже стар и грузен. Кресло протестующе скрипнуло, когда он погрузился в него. — Значит, теперь мы будем фальсифицировать собственные документы. Прошу тишины! — повысил он голос и грозно обвёл взглядом зал.

Все утихли. Д. по-прежнему стоял. Ни к одному из взглядов — исключая, возможно, Кинисс — он не ощущал сочувствия. Ну да — полагают, что я сошёл с ума. От пережитого и чрезмерной нагрузки.

— Хорошо, — Каминтуар. — Рискну. Чутьё меня ещё не подводило. Д., вы назначаетесь координатором операции. Начало — без семнадцати полночь. Штаб разместим здесь, мы слишком редко меняем его расположение. Все свободны.

Не обращая внимания на взгляды коллег, Д. брёл к выходу. Вся затея держится на столь тонкой нити… хорошо, если чутьё старика не подведёт и на этот раз. Да, сегодня же навестить языковеда и устранить сюрприз. Это не шутка.

— Подожди, — Д. уже взялся за «ключ», чтобы переместиться в Венллен. Голос принадлежал Кинисс.

— Тебя ждут, — она указала на дверь, что вела на улицу, в парк. — Похоже, важное известие.

Д. кивнул и, стараясь подавить нетерпение, вышел, щурясь от неожиданно ударившего в глаза солнечного света.

Рядом с ближайшим фонтаном на небольшом камне сидел флосс и сосредоточенно чистил оперение.

Андариалл

У-Цзин поморгал и протёр глаза. Такого с ним прежде не было. Ему показалось, что на миг перед ним в коридоре возникла Андари — полупрозрачная, нечёткая, куда-то спешащая. Что за призраки? Монастырь — место очень «чуткое». Любая магия, которую пытаются применить здесь, начинает «звучать» во всех диапазонах. Даже он сам, которому доступна лишь псионическая её часть, тут же ощутит воздействие — неважно, слабый ли это магический фонарик, или же могущественные слова власти, от звука которых горы переносятся на иные места.

Ни следа магии. Тихо. Тихо!

Он едва не выронил поднос с её обедом. Очевидно, что Андари молчит неспроста. Даже лучшие из его учеников и собратьев, увы, весьма любопытны… нет, лучше он сам.

Дверь в её комнату заперта.

Ключа в замке нет. Ушла?

Разумеется, есть запасной ключ, но использовать его… нет уж, увольте. До такого мы ещё не дожили. Шестое чувство подсказывало, что с Андари всё в порядке, вот только где она — неизвестно. Если верить чувствам, эхо её присутствия отдаётся от каждой стены. Так не бывает — не может же человек находиться сразу во всех помещениях! Но это так.

У-Цзин оставил поднос у входа в комнату и подошёл к потайной двери. Оглянулся. Никого.

Ага… тут к двери прикасались. Всё понятно. Отчасти.

У-Цзин бесшумно привёл в действие механизм, открывающий проход, скользнул внутрь.

Монастырь изобиловал тайными проходами, немногие живущие знали их все.

Д., Лето 76, 435 Д., 15-й час

— Охота продолжается, — произнёс Шангуэр вместо приветствия. — Давненько не видывал подобного. Сейчас она в безопасности, — он обвёл огромными глазами парк и, убедившись, что их никто не слышит, поманил Д. поближе. Тот уселся рядом. Взгляд Хансса обладает гипнотическим действием, но даже им далеко до флоссов. На вид хрупкие и беззащитные, эти птицы способны разогнать целую армию. В одиночку… Д. с трудом отвёл взгляд от прикрытых глаз и, кашлянув, спросил:

— Где именно?

— Тебя слушают, — произнёс флосс, Д. едва не подпрыгнул. Что это значит? Что его мысли по-прежнему открыты кому-то… кому-то извне?

— Да, — подтвердил Шангуэр. — Ты проявляешь нетерпение… а твои игрушки (ко всем магическим безделушкам, что применялись в Бюро, флосс относился с величайшим подозрением) сообщают всему миру.

Д. молча поднялся, снял куртку и, отойдя шагов на сорок, положил её под дерево. Поблизости всё равно никого не было.

— Так лучше, — одобрительно сдвинул «уши» флосс. — Но всё равно, думай тише. На свете не так уж много известных тебе безопасных мест.

— Она у Ч… — догадался Д., но флосс тут же негодующе взмахнул крыльями.

— Ты меня оглушишь, — проворчал он. «Голос» его слышал один лишь Д. Нечего было и надеяться на то, чтобы записать беседу. В лучшем случае кристалл уловил бы одни его, Д., реплики. В худшем — оказался бы пуст и прозрачен. Флоссы явно разбираются в инструментальной магии лучше, чем принято думать.

— Хорошо, — настроение у Д. тут же улучшилось. Непонятно, как она смогла туда попасть… ну да ладно. — Кто за ней охотится?

— Ты узнаешь, — пообещал флосс. — Я прекращаю следить за ней — опасно. Если сможешь перехватить охотников, я продолжу. А теперь закрой глаза, слушай внимательно…

Д., со вздохом, слышным одному лишь ему, повиновался.

Так и не научился разговаривать с флоссами.

Андариалл

У-Цзин замер у порога. Андари не обращала на него никакого внимания. Она стояла у окна, словно прислушиваясь к звукам извне. Было тихо; скоро, однако, когда закончится лето, в монастырь начнут стекаться послушники — как и у студентов, на часть лета их занятия прекращались. Правда, студенты вольны использовать каникулы по своему усмотрению. У послушников выбор занятий ограничен.

Хочешь посмотреть, каков человек — посмотри, как он распоряжается свободой. После каждого лета в монастырь возвращается не более трети тех, кто год назад вошёл в единственные открытые ворота и заявил, что хочет постичь Учение. В былые времена бывало и хуже. Здешние традиции невероятно сильны, и, несмотря на сравнительно благожелательное отношение богов, Учение распространяется весьма и весьма медленно. Ну что же, спешить некуда.

Всякий человек имеет право постигать мир так, как хочет.

Монах попытался припомнить, о чём они говорили с Клемменом во время новогодних празднеств. Ненгор отыскал Книгу предсказаний, составленную и адаптированную его, У-Цзина, предшественником. Что там ему выпало?

Началось всё со «слова, произнесённого у переправы». В широком смысле. Переправа — как средство достичь чего-то, путь к чему иным способом либо невозможен, либо крайне опасен. Судя по тому, что Клеммена никто и нигде не может отыскать, переправу он преодолел. Никто уже не узнает, что за слово он при этом произнёс… таким знанием не делятся ни с кем.

Словно услышав его мысли, девушка повернула к нему голову. Но глаза её свидетельствовали, что она… не замечает его? Как странно. Настоятель хотел было обратиться к ней, но вспомнил про таинственный обет молчания и решил просто ждать.

Она долго смотрела сквозь ставшего статуей самому себе монаха, двинулась к стеллажам с книгами. Словно призрак: со слухом у У-Цзина всё в порядке, да и пол изрядно скрипучий. И всё же ни звука не донеслось до слуха. Хорошо хоть, тень отбрасывала.

Задержавшись у второй снизу полки, Андариалл бросила невидящий взгляд на то место, где стоял У-Цзин, отвернулась. В следующий миг пальцы её отыскали Книгу предсказаний и вот она у неё в руках. В третий раз не заметив монаха, девушка помедлила, направилась к письменному столу.

Едва она опустила руку с книгой вниз, как что-то тут же выпорхнуло изнутри — словно живое. У-Цзин застыл… прошёл ещё один миг и монах заметил, что Андари, присев, сжимает в другой руке неведомо откуда взявшуюся толстую потрёпанную тетрадь.

Этого не могло быть! Человек — да и ольт — не в состоянии двигаться так быстро! Его, У-Цзина, тренированный глаз не смог уловить, когда Андари успела наклониться и поймать то, что держала в руке. Но — сумела.

У-Цзин сделал шаг вперёд, Андари вздрогнула, отшатнулась — видимо, для неё он шагнул из ниоткуда. Лицо её вновь было бледным, жар ощущался даже на расстоянии. В таком состоянии ей только разгуливать, рискуя привлечь недоброжелательный взгляд… Что бы там ни было, надо убедить её вернуться в комнату. И принять лекарство. Обеты обетами, а умирать от истощения — последнее дело.

— Я… — начал настоятель, глядя, как Андари — тень той жизнерадостной красавицы, что не так давно приводила в порядок его оранжерею — поднимается на ноги. И замолк. Девушка медленно (и бесшумно) вернулась к столу и уселась в кресло. Тоже, кстати, старое и вовсе не бесшумное. Что за небывальщина?! Что она, ничего не весит?!

— Думаю, тебе не стоит… — начал было монах и вновь осёкся.

На обрезе тетради появилось свежее ярко-красное пятно. Андари непонимающе поднесла ладонь ближе к свету, вздрогнула. У-Цзин — тоже. Поперёк всей ладони шёл глубокий порез. Откуда? О бумагу? О такую-то старую? Судя по всему, со здоровьем у девушки не всё в порядке, потому что кровь не останавливалась, продолжала медленно сочиться широкой полосой.

Не дожидаясь разрешения, У-Цзин шагнул вперёд и взял тетрадь у замершей неподвижно Андари. Повернулся, чтобы положить её на стол, и ощутил, что тетрадь — словно угорь, схваченный за хвост — вот-вот выскользнет из руки.

И выскользнула.

У-Цзин сидел, широко раскрыв глаза и смотрел, как тетрадь медленно-медленно проплывает через всю комнату. Хорошо, что инстинкт выручил его — едва случалось что-то непредвиденное, время замедляло свой бег. Он видел повернувшуюся в сторону тетради Андариалл и ужас, блеснувший в глубине её глаз…

И ещё он успел заметить, что тетрадь не отбрасывает тени.

В следующий момент У-Цзин уже летел следом, чтобы перехватить непокорный предмет прежде, чем он коснётся пола. Раз Андари постаралась не дать ему упасть, значит, так надо.

Он едва успел. Странно, но, пойманная вторично, тетрадь уже не вырывалась из рук, словно дикая кошка. На всякий случай монах крепко-накрепко сжал её обеими ладонями — так, чтобы, вздумай она вновь проявить норов, ловить её было бы проще.

Положив тетрадь на стол (та легла и оставалась лежать, никоим образом не протестуя), он заметил новую кровавую полосу.

Раскрыл правую ладонь — ту, из которой тетради удалось сбежать.

Точно такой же широкий порез.

Андариалл увидела это и они долго смотрели друг другу в глаза. Затем ольтийка едва заметно кивнула и протянула ладонь — уже почти всю покрытую кровью.

Залечить столь пустяковые раны, разумеется, не составило большого труда. Вытерев следы крови (она успела попасть почти на все окружающие предметы), У-Цзин осторожно положил тетрадь на одну ладонь, а сверху прижал её другой. Прислушался к собственным ощущениям.

Тихо.

Бумага как бумага. Тетрадь как тетрадь. Что же там, внутри, такого? Ведь обычные тетради не имеют привычки вырываться из рук, раздирая в кровь эти руки… Словно прочитав его мысли, Андариалл протянула руку и мягко, но настойчиво вынудила настоятеля положить тетрадь на стол.

— Тебе лучше вернуться, — дар речи постепенно возвращался. К своему величайшему удивлению, монах понял, что истощил почти весь свой внутренний ресурс. Такого с ним не бывало. Неужели тетрадь? Что она — сумела высосать его силы? Непостижимо. Ведь он ничего не ощутил!

— Я возьму её, — произнёс монах, заметив, что Андари пристально смотрит на Книгу предсказаний.

Тетрадь она понесла сама. Её шагов не было слышно, а под ногами У-Цзина (считавшегося мастером скрытности) то и дело поскрипывали «плохо» пригнанные половицы.

Д., Лето 76, 435 Д., 18-й час

— Боюсь, что не сумею уговорить своих знакомых пригласить тебя домой, — произнесла Кинисс задумчиво. Они сидели в одной из многочисленных аллей, рядом с причалами. Д. не очень нравились запахи, доносящиеся со стороны порта. Кинисс, похоже, имела на этот счёт иное мнение.

— Я могу дать это тебе, — Д. спрятал смертоносный подарок в одной из башенок — где проводил занятия с Клемменом… да и с другими учениками тоже. — Одно условие. Не пытаться понять, что внутри. Просто отыскать подобное и уничтожить. Я делал именно так, и — получилось.

Для Кинисс по-прежнему оставалось загадкой, что находилось в том свёртке, который — согласно указаниям Д., переданным запиской — она должна была вручить ему. Ну да ладно. Раз Д. действительно напал на след, способный вывести их из состояния глухой обороны, надо либо верить во всём, либо не верить вовсе.

— Договорились, — она встала и потянулась. Смотреть на это было опасно — всякий раз начинало клонить ко сну. — Ну что? Принеси мне это сокровище, да и приступлю. Если начинаем в полночь, надо будет предупредить очень и очень многих.

— Идёт, — Д. кивнул и достал свой «ключ». Тут же что-то заскрипело у него в кармане и он, жестом попросив рептилию подождать, извлёк переговорное устройство.

— Д., — из устройства послышался голос… генерала. Д. вздрогнул; Кинисс в замешательстве заметила, что по лицу его пробегают волны взаимоисключающих эмоций. — Нам нужно поговорить. Лучше всего сегодня. Вы не против, если я зайду, часов в восемь?

— Нет, — сумел выдавить из себя Д., став пунцовым, словно помидор. — Нет, я не против.

Как мог генерал подключиться к закрытой линии?

— До встречи. — Скрип помех и генерала нет.

— Ты слышала? — вопросил Д.

— Что?

— Кто говорил со мной?

— Я слышала только тебя. Решила, что с тобой что-то не в порядке. Что стряслось?

— Генерал, — ответил Д. — Только что сообщил мне, что собирается нанести визит. В восемь.

Д., уже почти пришедший в себя, не без удовлетворения полюбовался тем, как у неё менялся цвет глаз. С мимикой у рептилий плохо, каждая раса нашла свой выход из положения…

— Весёлая будет ночь, — заключила она. — Ну да ладно. В таком случае, времени ещё меньше. Давай же, поторапливайся.

Д. кивнул и через миг бесследно испарился, чтобы спустя пять минут появиться вновь.

Клеммен, город

Такой город мог присниться только в страшном сне. Сам по себе он не был особенно ужасен. Более того, отдельные его части, несомненно, были позаимствованы устроителями его у тех мест, где Клеммен уже побывал в том , настоящем, мире. Скажем, вон тот переулок очень напоминает с детства знакомую часть Веннелера — по которой он ежедневно сопровождал отца на рынок. Вот только дома мёртвые, нежилые, и запах оттуда доносится странный.

Часть домов изгибалась самым противоестественным образом — стоять возле таких было бы страшно. По всем законам природы им полагалось бы немедленно рухнуть, но этого не происходило. После некоторых раздумий, Клеммен выбрал улицу, где дома стояли наиболее привычным образом, и направился по ней.

Он постоянно ощущал на себе внимательный взгляд. Его обладатель словно следовал за предметом своего внимания — но следовал достаточно оригинальным образом, время от времени перепрыгивая из одного дома в другой.

Местами части улицы скрывал выплывающий из трещин в камне туман; ничего зелёного — ни травы, ни деревьев — здесь не было вовсе. Туман порой менял очертания скрытого за ним пространства до неузнаваемости. Открыв рот от изумления, юноша не раз замечал, как вместо груды обгоревших брёвен возникает изящный каменный дом, как роскошный трёхэтажный особняк превращается в хилую, едва живую хижину. И только небо оставалось всё тем же — пепельным, безжизненным; оба светила висели близко к зениту, тепла от них почти не было.

Был только слабый свет — и зыбкая пара теней, бегущих следом. Теперь я и стороны света не найду, мрачно подумал Клеммен. Компас не работает, часы стоят, солнце в зените. Постойте… я что, к центру мира подошёл, раз солнце в зените? Мне это не нравится. Сколько же времени я спал?!

За очередным поворотом Клеммен увидел нечто, заставившее его вздрогнуть, отвести взгляд и прибавить ходу. Огромный ржавый металлический шар, весь утыканный шипами величиной с руку, висел, покачиваясь, посреди боковой улицы, — опорой ему служила уходящая в небо цепь. Каждое звено этой цепи было не менее человеческого роста в длину. К чему она крепится, было непонятно — цепь поднималась вверх, сколько доставал взгляд.

Возможно, шар был прикреплён прямо к небу.

А взглянув в другую сторону, на очередном перекрёстке, Клеммен заметил величественный Храм, шпилем пронзающий редкие низкие облака. Возможно, он направился бы в ту сторону — в конце концов, Храм есть Храм — но статуя, красовавшаяся перед главным входом, изображала Радугу — в том виде, в каком Клеммен его запомнил. В нелепом камзоле, с торчащими во все стороны прядями волос, с ехидной улыбкой на искривлённом лице.

Куда я иду? — спросил Клеммен сам у себя, после того, как жутковатые достопримечательности города стали постепенно надоедать. Мне срочно нужен кто-нибудь живой… кто подсказал бы мне, что делать.

Кто-то живой. Кто-нибудь знакомый, если такое возможно.

Он то и дело оглядывался, но никого не было — лишь ветер время от времени переносил с места на место тяжёлую, но мелкую пыль — всякий раз выводя на ней новые узоры.

И тут Клеммен заметил, что в окнах здания, что находилось двумя домами далее, в узком переулке, горит свет. Более того, оттуда доносились человеческие голоса.

Вывеска, висевшая над входом, оповещала, что здесь находится трактир. Что ещё могли значить сундук, стол и кружка пива? Вот только названия не было видно — не так давно вывеска пострадала от огня.

Клеммен вновь прикоснулся к треугольнику (от того исходил последнее время неприятный, немного болезненный, жар), и тот ничем не выразил своего недовольства.

Ну и ладно.

Оглянувшись несколько раз, Клеммен помолился, сам не зная, кому, и толкнул дверь. Кто-нибудь знакомый. Пожалуйста.

Внутри было человек десять посетителей — все мужского пола и все, как один, в походной одежде. Сидя по трое-четверо за одним столиком, люди оживлённо беседовали.

То, что язык их оказался ему знаком, Клеммена не взволновало. Мало ли! Радуга тоже говорил на всё том же среднем наречии. А вот то, что никто из сидящих не обратил на посетителя ни малейшего внимания, отчего-то задело.

— Пива? — спросил хозяин, внимательные глазки которого пробежались по вновь пришедшему и, видимо, не нашли в облике того ничего подозрительного.

Клеммен обречённо кивнул. Пива он не любил — после того, как, следуя легенде, пришлось частенько выпивать в компании товарищей по лавке. Надо вести себя предельно осторожно. В особенности — следить за языком.

— Что нового на дорогах? — спросил хозяин неожиданно, наливая огромную кружку. Пиво было густо-янтарного цвета… и запах, исходивший от него, неожиданно вызвал невероятно сильную жажду. Клеммен начал осознавать, как долго он уже здесь находится. Усталость, которая до сего момента никак не давала о себе знать, неожиданно обрушилась на него, словно свинцом сковав руки и ноги. Как я хочу пить, подумал он, непроизвольно облизывая губы.

— Ничего, — нашёл он в себе силы ответить. — Пусто. Ни души.

— Да вы пейте, пейте, — хозяин пододвинул кружку поближе. Словно раскалённый свинец вылился в горло Клеммена. Отчего мне так хочется пить? Неужели я действительно… нет, здесь что-то не то. Но рука уже тянулась к кружке.

Он не успел взяться за ручку, как чья-то рука, сильная и стремительная, толкнула его в плечо. Клеммен едва не полетел кубарем; схвати он кружку — и всё её содержимое было бы сейчас на хозяине заведения. Гнев приглушил непереносимую жажду. Клеммен стремительно поднялся на ноги, осознав, что все взгляды устремлены… не на него.

На того, кто толкнул его.

Клеммен поднялся на ноги, ощущая, как в ушах гулко пульсирует кровь. Взглянул в лицо вновь вошедшему и попятился.

Перед ним стоял Д.

Он узнал его, мгновенно. Тот, что — когда это было? — помог подняться с земли, когда он, Клеммен, бежал от видения, преследовавшего его у дерева. По-прежнему в цилиндре и камзоле.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Д. резко. Хозяин попытался было что-то вставить, но Д. взглядом заткнул тому рот. Мрачно оглядел остальных, и все тут же перестали замечать их обоих.

Отступив на шаг, Клеммен заметил, что над дверью, покрытый пылью и заросший паутиной, виднеется циферблат часов — давно вставших часов, которые некому почистить и завести. Что самое странное, на часах было не двенадцать, а семнадцать делений.

Расстояние между делениями было неравным.

Какая, в общем, разница, успел подумать юноша, отступая ещё на шаг, они всё равно стоят.

— Что ты здесь делаешь? — повторил Д., больно сжимая плечо собеседника правой рукой; Клеммен успел заметить, что зрачки у него нормальные, круглые, а глаза — обычные, человеческие. Светло-серые. Как и прежде.

Д. потребовалось повторить свой вопрос в третий раз, прежде чем у собеседника прошла немота.

Честно говоря, некоторое время я всё ещё был зол, хотелось спросить: «А вы что здесь делаете?» Но если это был Д. — а не здешний обитатель, решивший надо мной посмеяться — мне вовсе не стоило испытывать его терпение.

Возможно, он единственный, кто может подсказать, как отсюда выбираются. Ведь я хотел попасть в центр мира… и вот, кажется, попал. Обидно осознавать, что центр мира может оказаться дешёвым питейным заведением.

— Я хочу выбраться отсюда, — ответил я первое, что пришло в голову, гнев в его глазах тут же остыл.

— Если хочешь отсюда выбраться, не пей и не ешь, — посоветовал он. — Выпьешь хоть глоток — и ты пропал. Ты хоть помнишь, откуда здесь? Помнишь?

Я попытался вспомнить… и испугался. Потому что вместо чётких и понятных воспоминаний в голове роились безымянные образы. О боги… неужели мне достаточно было заснуть, чтобы так всё забыть? Что же теперь будет?

— Да вы пейте, молодой человек, — это хозяин. Он явно не понимал, чем не угодил. И я его понимал — наверное, посетители здесь — не слишком частое событие.

— Благодарю, любезный, — ответил я через силу. Знали бы вы, чего мне это стоило! Хозяин вздрогнул и раскрыл рот от изумления. Честно говоря, он выглядел так, словно я заплатил ему столько, сколько ему никогда и не снилось. Он продолжал смотреть на меня, не отводя взгляда, после чего, к моему великому изумлению… разрыдался.

Д. встряхнул меня, отрывая от созерцания столь странной картины.

— Ты передал… ему… мои слова? — спросил он.

— Нет, — признался я, лицо Д. помрачнело. Он упёрся локтями в стойку и закрыл лицо ладонями.

— Будут жертвы… — произнёс он невпопад. — Почему ты не сделал этого?

Я пожал плечами. Что мне было ответить?

— Вы знаете, как отсюда уйти? — спросил я робко, когда стало ясно, что Д. может просидеть, прижав ладони к лицу, ещё очень и очень долго.

— Куда угодно, — ответил он, не отнимая ладоней. — И чем скорее, тем лучше. Постарайся передать то, о чём я просил тебя.

— Куда угодно? — спросил я растерянно. — Но здесь можно ходить годами, и никогда не…

— Всё, — он неожиданно встал. — Мне пора. Вспомни, кто послал тебя сюда, Клеммен. Если не вспомнишь — конец. Мне опасно оставаться здесь, и…

Он не договорил.

Дверь застонала, раскололась на части и влетела внутрь помещения, вздымая клубы пыли.

На пороге появился Радуга.

Вид его был страшен. Я заметил, что в правой руке он сжимает меч с коротким кривым лезвием, перепачканным в чём-то тёмном. Глаза его, казалось, были способны воспламенить всё, на что бы ни упал их взгляд.

— Кто посмел подсказывать… помогать ему? — и кончик меча указал в мою грудь.

Все замолкли, а я ощутил, что примерзаю к стулу. От страха.

Но когда я поднял глаза, то понял, что сам выгляжу вполне прилично. Потому что Д. был бледен, как полотно, в глазах его я читались ужас и мольба — молчи, не выдавай меня!

Взгляд Радуги ощущался, как физическое давление. Странно… похоже, он не видит Д. Что же — здесь есть кто-то… или что-то, ему не подвластное?

Лёд, что приковал меня к сидению, начал подтаивать.

— Кто подсказывал, спрашиваю?! — рявкнул Радуга, сделал шаг вперёд. Хозяин поднялся из-за стойки, он улыбался! Глядел на чудовище, переливающееся всеми цветами, какие можно себе представить, и улыбался! Что с ним? Перепугался до потери рассудка?

Д. медленно отвёл взгляд от моего лица, уставился на изрезанную, потемневшую от грязи и копоти поверхность стойки. Я видел, каких усилий ему стоило сохранять самообладание. Так могла бы ощущать себя мышь, сидя перед лапами голодного кота, утратившего с годами остроту зрения и обоняния.

— Не знаю, о чём речь, — произнёс я и, встав на деревянных ногах, сделал шаг по направлению к Радуге. Если уж он захочет подойти ко мне, не наткнётся по пути на Д.

Радуга долго смотрел на меня, скривив губы в презрительной усмешке, после чего… расхохотался. Небрежным движением сбросил на пол сидевшего рядом здоровяка (тот упал, прикрыл голову руками, и остался лежать, не шевелясь), уселся на его место и, подняв кружку, одним глотком допил то, что в ней ещё оставалось.

— Ты сильнее, чем казался, — признал он. Меч с грохотом лёг на стол. Капли крови, падавшие с его острия, прожигали дерево, словно расплавленный металл.

— Но ты нервничаешь, и твоя судьба решится. Очень скоро. Кто осмелился помогать тебе? Покажи мне его… и я отпущу тебя обратно.

Я заметил — краем глаза — что Д. медленно-медленно покачал головой, и понял.

Не отпустит.

Ни за что не отпустит.

Движение моих глаз Радуга истолковал по-своему и, вскочив, перегнулся через стойку так, что оказался лицом к лицу с продолжавшим улыбаться хозяином.

— Ты?! — прошипел он. Я и не думал, что подобное слово можно прошипеть.

Венллен, Лето 76, 435 Д., 21-й час

— Что-то он не идёт, — проворчала Кинисс, зажигая очередную ароматическую палочку. После головокружительно быстрого похода по домам своих соплеменников, участие которых могло бы им сильно помочь, она была совершенно измотана. Ещё бы, постоянно читать столь сложные заклинания. Как, интересно, Д. это выдержал? Опять принимает стимуляторы?

Ей самой было достаточно отдохнуть, вдыхая аромат благовоний… ну и поесть, конечно. Ни с тем, ни с другим проблем не было.

Д. готовился к предстоящей операции, заметно нервничал. А предстоит ещё как-то скрыть подлинное состояние духа от генерала — чтобы тот понял как можно меньше. Запер все бумаги и снаряжение в сейф, извлёк оттуда лёгкое чтиво и, водрузив на стол графинчик с вином, принялся наслаждаться жизнью.

Хорошо ещё, что он медленно пьянеет.

— Если он не придёт, я не очень-то огорчусь, — заметил Д. — Не к добру всё это. Я-то думал, что успею слетать к монастырю, проведать…

— Так она там?! — перебила его Кинисс, мигом потеряв невозмутимость. — Вот, значит, о чём вы говорили. Ну что же, превосходно. Если только генерал не решит брать Хоунант приступом, там ему ничего не светит.

— Полагаю, что опасаться нужно вовсе не… — начал Д., и тут в дверь постучали.

— Войдите, — произнёс он громко, убирая книгу в стол.

Дверь отворилась, показался Гин-Уарант, в военной форме — но не в той парадной, в которой он красовался на праздниках и приёмах, а в настоящей.

Что заставляло предполагать, что разговор приятным не будет.

— Добрый вечер, господа, — генерал подчёркнуто вежливо поклонился хозяевам дома. — На сей раз я принёс больше хороших вестей.

— Неужели? — губы Д. искривились в усмешке. — Откровенно говоря, генерал, я сомневаюсь, что такое возможно.

— Возможно, — генерал, не спрашивая разрешения, уселся в кресло возле двери. — Помните, я предлагал вам смириться со смертью вашего… гммм… ученика? Так вот. Я предлагаю мирный вариант. Ситуация несколько изменилась, так что… Вы никуда не торопитесь?

— Нет, — ложь слетела с языка легко и просто. Кинисс тоже помотала головой.

— Вот и отлично. Дело в том, что я принёс несколько подарков, — Гин-Уарант протянул Д. массивный свёрток, завёрнутый в тяжёлую чёрную ткань. — Можете считать их новогодними.

Как сильно подарок напоминал тот свёрток, в котором… Д. вздрогнул, генерал весело рассмеялся.

— Берите, не бойтесь. Вы мне нужны, как союзники. Надеюсь, что всё же смогу вас убедить помочь мне в этом… очень щекотливом деле.

— Боюсь, генерал, вы переоцениваете своё обаяние, — холодно заметила Кинисс.

— Вот это мы и выясним, — Гин-Уарант ослепительно улыбнулся, расстегнул верхнюю пуговицу. — Нельзя ли заказать чего-нибудь лёгкого? Чувствую, говорить мне придётся долго…

— Разумеется, — и Д., положив свёрток на стол, вышел на минутку из комнаты.

Вернулся он с несколькими бутылками. Лучшее вино, разумеется, нести не стал. С какой стати?

Клеммен, начало отсчёта

— Это ты? — Радуга неуловимым движением обернулся, в руке его вновь возник меч.

— Это я, — неожиданно согласился толстяк, подмигнул Клеммену. — Я свободен, ясно? Можешь засунуть свою железку в…

Меч свистнул, рассеивая вокруг пурпурный туман, перечеркнув шею хозяина. Но голова того осталась на месте. Радуга ещё раз взмахнул мечом — попутно откалывая от стойки изрядный кусок — но спокойно стоявший хозяин заведения оставался невредимым.

— Ты свободен, но помни, что… — Радуга, вероятно, не мог себе представить, что его осмелятся перебить.

— Если он свободен, то может идти? — голос принадлежал Клеммену. Остальные посетители трактира испуганно отшатнулись к стенам. Радужный человек вздрогнул и медленно обернулся. За спиной его толстяк ещё раз подмигнул Клеммену и… исчез. Бесследно.

— Может, — согласился Радуга и огонь в его глазах угас. — Ты доставляешь мне много хлопот, странник. Кто ты такой, чтобы освобождать здесь кого бы то ни было?

— Я Клеммен, — было ответом, — а вот своего имени вы не называли.

Радуга улыбнулся — совершенно миролюбиво — и спрятал меч в ножны. Затем провёл по лицу и волосам ладонью… и перестал быть похожим на воплощение смерти.

— Моё имя ты знаешь, — он улыбнулся шире. — И вскоре назовёшь его сам. Долго ли ты протянешь без воды и пищи?

Клеммен пожал плечами. Интересно, Радуга в самом деле не может ничего сделать с ним, или делает вид, что не может? Сейчас глаза его ничего не выражали — словно по ту сторону его полумесяцев не было ничего человеческого… ничего мыслящего. Впрочем, может быть, так и есть?

— Времени у меня достаточно, — ответил он. — А уйти я могу когда угодно.

Радуга оглушительно расхохотался и несколько раз хлопнул в ладоши.

— Вот тут ты ошибся, странник. Даю тебе сутки, — он вновь хлопнул в ладоши и часы над его головой пронзительно заскрежетали. Клеммен невольно поднял взгляд и заметил, что обе стрелки указывают на верхнее деление. Хммм… семнадцать часов в сутках? — Сможешь вернуться — считай, что тебе повезло. Не сможешь — останешься здесь. Мне всегда не хватает слуг… уж очень быстро они кончаются… — Радуга вновь выхватил меч, полоснул им лежащего на полу здоровяка, чьё место он занимал. Клеммен вздрогнул, но человек попросту исчез. Звук, который при этом раздался, походил на хруст стекла.

— Зачем же убивать их? — пожал он плечами.

— Убивать? — Радуга явно был изумлён. — Разве тень можно убить? Не-ет, дорогой мой… ты ещё узнаешь, что такое — умереть… прежде, чем станешь таким же. Если не останешься по доброй воле. А там — посмотрим. Они существуют, пока этого хочу я, — он дунул в сторону оставшихся людей, и те сгинули. — Захочу — останутся, не захочу — испарятся. Здесь есть только я.

— Это неправда, — уверенно произнёс Клеммен и радужный человек поёжился.

— Ну конечно, — кивнул он. — Пока здесь есть я и ты. Но так будет недолго, поверь, — и с этими словами он извлёк откуда-то треугольник на цепочке. Цепочка была, как показалось Клеммену, в крови. Радуга сжал треугольник в кулаке и нахмурился. Из кулака его пошёл дым. Когда он разжал пальцы, на пол высыпался пепел и несколько искорёженных металлических кусочков. — Ещё двое остались здесь… стали тенями. Ясно? Что выбираешь?

— Я попытаюсь уйти, — ответил Клеммен немедленно, быстро глянув в сторону Д. Тот прижимался к стойке, старался не шевелиться.

— Жаль, — отвечал Радуга с неподдельной грустью в голосе. — Я надеялся, что ты меня заменишь. Ну ничего, я умею убеждать…

И, молча указав рукой на мерно тикающие часы, направился к выходу.

— Неужели кто-то может согласиться на подобное? — услышал Радуга, уже сделав шаг наружу. Он обернулся, долго смотрел в глаза «гостя» и, дёрнув уголком рта, ответил:

— Когда-то я согласился, — и шаги его вскоре стихли вдалеке.

— Я пошёл, — произнёс Д., отделяясь от стойки. — Благодарю тебя, Клеммен, и… удачи. Постарайся всё вспомнить.

— Подождите! — Клеммен озирался… вокруг никого не было, и Д. сейчас тоже уйдёт, так и не сказав ни слова. — Скажите мне, куда идти! Где искать выход?

Д. молча указал пальцем на часы. Минутная стрелка указывала на двойку.

Клеммен нетерпеливо отмахнулся.

— Скажите!

Д. вздохнул.

— Если все твои чувства будут протестовать против выбранного пути… — минутная стрелка разом перескочила через три деления, — значит, ты выбрал правильно. — Ещё два деления.

— Кто вы? Скажите!

Д. удивлённо поднял брови.

— Имя. Его имя.

— Постойте! — Клеммен кинулся к нему, но треск сверху заставил его остановиться. Он поднял глаза. Ещё одно деление. — Скажите мне, (ещё два деления) куда…

Он осёкся.

Д. уже не было.

Клеммен опрометью выбежал наружу, прочь из здания.

На миг показалось, что вокруг выросли кусты, мостовая стала чистой и ухоженной, вдоль тротуара появились фонари, отбрасывающие нечёткие конусы мягкого света. Венллен…

Видение тут же исчезло. Ветер негодующе бросил в лицо горсть пыли и Клеммен, закашлявшись, прикрыл глаза рукавом. Ветер тут же стих.

— Имя… — шептал он, держа одной рукой треугольник, — сейчас, сейчас я его вспомню… — туман вокруг сгущался, но оба светила по-прежнему были ясно видны. Глухой скрежет донёсся откуда-то неподалёку. — А… Ан… — скрежет становился всё ближе. — Вспомнил! — воскликнул он и треугольник в руке его тут же остыл, став из болезненно-горячего просто тёплым.

Имя всплыло в памяти, но говорить вслух он его не стал.

Произнёс мысленно.

Андариалл Кавеллин анс Теренна.

Злобный хруст раздался совсем рядом и Клеммен, увидев стремительно метнувшуюся к нему тень, едва успел упасть ничком прямо в пыль и откатиться в сторону.

Тяжёлый железный шар пронёсся над ним, порвав куртку на спине одним из шипов и трактир превратился в кучу хлама. Ветер тут же принялся засыпать его пылью.

Некоторое время Клеммен лежал, не шевелясь, стараясь врасти в землю, но шар не возвращался. Туман постепенно рассеивался. Каждую секунду ожидая увидеть, как ощетинившаяся множеством зубьев громада вырастает из-за спины, Клеммен, то и дело прижимаясь к земле, подобрался поближе к руинам.

Что-то выкатилось оттуда и улеглось рядом с ним.

Часы.

Невероятно, но они продолжали идти. Клеммен брезгливо поднял их, перевернул, и челюсть его отвисла. Никакого механизма внутри не было — видимо, он проржавел столетия назад. Стрелки двигались сами по себе.

Неожиданно для самого себя, Клеммен поднял часы над головой (ржавая труха посыпалась за шиворот) и с размаху швырнул их наземь.

Послышался треск и часы обратились в кучу пыли. Скоро ветер перемешает её с остальными пыльными сугробами и не останется даже воспоминания.

Откуда-то послышался тихий смех.

Клеммен посмотрел на собственные часы.

Стрелки двигались. Вспять. Несколько минут он смотрел, зачарованный, как часы переходят из менее глубокого прошлого в более глубокое… пока рядом с ним не ударил невидимый колокол. Один раз.

Клеммен задрал голову. На башне, что стояла в километре, также виднелись часы. Такие же, с семнадцатью неравномерно расставленными делениями. Часовая стрелка только что перешла на первое из них.

— Пора искать выход, — пробормотал Клеммен и двинулся вперёд, прислушиваясь к своим чувствам. Туман рассеялся, то и дело приходилось оборачиваться — не летит ли тот милый шарик…

С каждым шагом усталость наваливалась всё тяжелее. А вместе с ней голод и жажда. Страшнее всего, конечно, жажда.

Сколько человек может протянуть без воды? Точно он не знал, но ощущал, что недолго. Тем более здесь, где даже время вынуждено подчиняться безумному повелителю этих мест.

Венллен, Лето 76, 435 Д., 21-й час

— Кто на этих рисунках? — спросил Д., пристально разглядывая необычайно точные и яркие изображения. Получать отпечаток на бумаге умели давно, но отчего-то подобный метод не получил распространения — движущиеся картины, запись со звуком, быстро вытеснили статические картины. А то, что он видел перед собой, использовалось очень узким кругом людей. Киартен , «зоркая бумага». Магически зафиксированное изображение — сколь угодно близкое к оригиналу. Хоть плоское, хоть объёмное. Отличительной чертой его было то, что когда придёт срок, изображение испарится бесследно — и никакими усилиями, никакой магией его не восстановить.

Очень интересно. И печально. Осталось ли у Бюро хоть что-нибудь секретное, чем генерал не владеет? Чего стоит вся их конспирация, вся эта игра в сыщики-разбойники?

— Вы не узнаёте? — изумился Гин-Уарант. — Присмотритесь, как следует, Д.

Память возвращалась довольно медленно. На лбу Д. медленно собрались морщины, в глазах поочерёдно отобразились недоумение, удивление и потрясение.

— Это…

— Ваша супруга, — кивнул Гин-Уарант. — И дети. Давно уже взрослые. Вы успели смириться с их потерей, не так ли? Забыть их, надёжно забыть. Но они живы.

— Где вы… нашли их? — голос не повиновался Д. Генерал наблюдал за этим с явным удовольствием. За спиной Д. неслышно возникла Кинисс, взглянула на рисунки. Похоже, генерал не шутит, на них явно изображены живые люди — это она ощущала, даже не прикасаясь к бумаге.

Генерал лишь шире улыбнулся и медленно покачал головой.

— Что вы сказали им про меня? — Д. злобно посмотрел на Гин-Уаранта, тот медленно вздохнул.

— Ничего, — произнёс он снисходительно. — Сам я их и в глаза не видел. Но вот что интересно, Д. Они считают вас погибшим. При исполнении служебных обязанностей. Признайтесь, вас это вполне устраивает… устраивало..

Д. ощутил, что внутри него что-то вот-вот переломится.

— Человек без имени, — продолжал генерал. Глаза его стали ледяными. — Что осталось? Буква от имени да фальшивые воспоминания.

— Что вы хотите, генерал? — Д. сумел совладать с обуревавшей его яростью. — Если вы пришли подразнить меня, то выбрали не лучшее время. У меня был тяжёлый день. — Кинисс предостерегающе сжала его плечо — осторожнее, мол, следи за языком!

— Я пришёл вернуть часть того, что сами вы не сможете вернуть, — Гин-Уарант поднялся (Кинисс напряглась), шагнул в сторону столика и наполнил все три бокала. — Вам обоим, — уточнил он, приподняв бокал. — В обмен на помощь. Я делаю уступку за уступкой… пользуйтесь, пока я добрый.

— Что, если я попросту вышвырну вас на улицу? — Д. выглядел благодушно, но в глазах его по-прежнему виднелись отблески молний.

— Потеряете вашего… последнего ученика, — Гин-Уарант выделил слово «последнего». — Неважно, вернётся ли он оттуда живым, и вернётся ли он оттуда Клемменом.

Д., уже успевший встать, замер. Краем глаза он заметил, что Кинисс стоит, сжав обе руки в кулак и прижав их к груди.

Лишь несколько секунд спустя до него дошло, что она была готова к неприятностям.

К большим неприятностям.

Но ничего не случилось.

— Что вы имеете в виду? — спросил Д., глядя на безмятежно улыбающегося Гин-Уаранта сверху вниз. — Моё терпение на исходе.

— Сядьте, — предложил генерал и Д., не спуская с него глаз, медленно повиновался. Кинисс опустила руки; амулет на её шее, только что светившийся тусклым сиреневым сиянием, вновь ушёл в невидимость.

— Вижу, придётся вас несколько просветить, — тон генерала стал резким и холодным. — Вы ведь преподаёте? И, если не ошибаюсь, считаетесь одним из лучших специалистов по ольтам?

— Что с того? — пожал плечами Д.

— Да нет, ничего… вы действительно один из лучших специалистов. Ну вот… я устрою вам небольшой экзамен. Не бойтесь, долго это не продлится.

Часы пробили девять. В двадцать минут двенадцатого я скажу ему «извините, генерал, но мне некогда — пора переловить ваших подчинённых», подумал Д. и едва не зашёлся истерическим смехом.

Генерал удивлённо посмотрел на него… и Д. почувствовал, что окончательно пришёл в себя.

Листки-киартены он перевернул вниз изображением.

— Итак, — генерал откинулся в кресле. — Сколько, по-вашему, существует на свете наэрта ?

Пальцы Кинисс несколько раз прикоснулись к его шее. Сигнал был понятен: «внимание!» Впрочем, Д. догадался и сам. Кинисс уже предполагала, что Гин-Уарант — не ольт, а…

Генерал рассмеялся.

— Думаете, вам это снится? Ольт, произносящий «непроизносимое»? Ваши познания, Д., несколько устарели. Веков на сорок. То, что вы считаете это слово… — он пошевелил в воздухе пальцами.

— Таэркуад ? — спросил Д. тихо.

Того, что случилось после этого, не ожидал никто.

Генерал замолк, словно подавившись собственными словами. Он вздрогнул, схватился за горло… лицо его неуловимо изменилось, стало выглядеть старше, появились тонкие усики и аккуратная бородка, морщины перерезали лоб…

Генерал стал выглядеть неузнаваемо. Глядя в постаревшее лицо, Д. гадал — где, когда, сколько раз он уже встречался с ним? Третья личность. Всё в том же теле. Да и «сам» Гин-Уарант… похоже, только внешность, только память. Бедная Росомаха… четыреста лет назад вы были неразлучны с Уарантом. Четыре сотни лет надеяться, что прежний Уарант вернётся. Что же случилось с ним?

В кресле сидел совсем другой человек. Кинисс знала, что это Человек — по тому, как мгновенно изменился его запах; это было невероятно, ведь все существа, обладающие многими обликами, всегда сохраняют хотя бы часть своего личного запаха…

Человек в кресле пошевелился, провёл рукой по лицу и словно бы проснулся.

— Итак, — голос его стал глубоким, низким, и несколько более приятным. — Сколько, по-вашему, существует на свете наэрта ?

Тут до пришельца дошло, что хозяева дома как-то странно смотрят на него. Он поднёс к глазам собственную ладонь, посмотрел на неё несколько секунд… и усмехнулся.

— Не надо было этого делать… впрочем, сделанного не вернуть.

Кинисс сделала шаг вперёд.

— Объяснитесь, генерал, — потребовала она.

— Непременно, — генерал потёр лоб, словно пытаясь уловить неожиданно ускользнувшую мысль. — Я как раз хотел продолжить. Что вы так на меня смотрите? Не делайте вида, что не догадывались. Ваш мальчишка давно раскрыл меня. Не станем играть в эти игры.

— Как вас теперь звать? — осведомился Д.

— Гин-Уарант, — последовал немедленный ответ. — Кстати, в прежнем облике я чувствую себя гораздо лучше. Вас не затруднит следить за тем, что вы говорите? Держать «щит» несколько утомительно.

— Пожалуйста, — Д. презрительно усмехнулся.

— Вот и отлично, — произнёс генерал прежним, ольтийским, голосом. Обратное превращение произошло почти мгновенно — Кинисс успела уловить, как вновь изменился запах, и не только он — изменилось её ощущение того существа, что звало себя Гин-Уарантом.

Человек не был в состоянии маскировать нематериальные аспекты… во всяком случае, не мог скрыть их от Хансса. Так было всегда. Ольты — могли, при некотором навыке. Прилагая притом значительные усилия. Гин-Уарант же — в виде ольта — был абсолютно непроницаем. Он отражал все попытки мысленного анализа своего «Я», и видеть отражение собственного взгляда было не очень-то приятно.

В форме же человека он успел раскрыться на несколько секунд.

То, что Кинисс успела увидеть, не доставило ей ни малейшего удовольствия.

Ей стало ясно: пока генерал жив, им всем — не Бюро, а вообще всем живущим в этом мире — будет угрожать совершенно новая, невероятная, неожиданно объявившаяся опасность.

Неведомо как остававшаяся невидимой всё это время.

После того, как приговор генералу был вынесен, Кинисс смогла позволить себе расслабиться. Частности — скажем, то, что именно генерал помог доставить Клеммену «письмо смерти» — были не важны. Она узнала и многое другое. Что предпочла бы никогда не знать.

Гин-Уарант, видимо, осознал, о чём она думала — судя по взгляду, которым он её удостоил. И по едва заметному кивку — жесту, который Д. наверняка оставил без внимания.

— Итак, сколько? — спросил генерал, отпивая из бокала. — Кстати, Д., откуда вы взялись, такой скупой? Неужели вы всех угощаете подобным вином?

— Хорошее я привык пить с друзьями, — ответил Д., не моргнув глазом. — Ну ладно. Я действительно устал… Ответ — двадцать восемь.

Генерал несколько раз хлопнул в ладоши.

— Я был прав. Вы клюнули, Д.! Поскольку дальше наш экзамен лишён смысла, говорить буду я, а вы послушайте.

Андариалл

На этот раз У-Цзин сразу ощутил, что с Андариалл что-то случилось.

В комнате стало совершенно тихо.

Он повернулся, всматриваясь в угол комнаты, где стояла кровать. Но неприятные предчувствия тут же прошли. Андариалл открыла глаза, недоумённо глядя вверх, а затем… попыталась усесться.

— Где я? — спросила она шёпотом — голос плохо повиновался ей. Как и тело.

— Всё там же, — отозвался монах, помогая ей усесться и поднося к губам чашку с водой. — В безопасности.

Девушка обвела взглядом комнату, затем осторожно приняла чашку и медленно, не торопясь, выпила.

— Я думала, что мне всё это снится, — призналась она. У-Цзин отметил, что лихорадочный жар прошёл. Теперь она выглядела просто исхудавшей, чуть ли не на треть. Взгляд на неё теперь вызывал скорее сочувствие, нежели восхищение.

— Ночь на дворе, — сообщил монах, приоткрывая окно, впуская внутрь поток свежей прохлады. — Тебе надо отдохнуть. — Он мягко заставил Андариалл вновь улечься. — Отдохнуть как следует.

— Но…

— Всё завтра, — монах поднялся. — Ты уже выглядишь лучше, а завтра будешь выглядеть совсем хорошо. Если немедленно заснёшь. Спать в одежде, должно быть, неприятно, — он вложил ей в руку сигнальный шарик. — Если что-то понадобится, я буду неподалёку.

Она ответила слабой улыбкой и проводила его глазами.

Когда дверь затворилась, Андари повернулась на бок и, глядя в пульсирующие глубины шарика, поняла, что действительно хочет отдохнуть. День… неделю… месяц… вечность…

У неё едва хватило сил, чтобы раздеться.

Гин-Уарант

— Наэрта, мой дорогой, как было двенадцать, так двенадцать и осталось. Всё остальное — так, жалкое подражание. Для таких умников, как вы. Надо признаться, что, в отличие от многих ваших коллег вы хоть не кичитесь своими обширными познаниями о расе, к которой принадлежит ваш покорный слуга… — генерал усмехнулся.

Д. молча смотрел ему в глаза, барабаня пальцами по крышке стола.

— Я не верю, — произнёс он наконец.

— Спросите у вашей подруги, — генерал указал в сторону Кинисс. — Она тоже знает всю правду. Верно, сайант Кинисс? Я говорю правду?

Д. резко повернул голову и увидел, как глаза рептилии на короткий миг стали зеленоватого оттенка. Цвет растерянности… Она взглянула ему в лицо и едва заметно кивнула.

Час от часу не легче. Что, генерал задался целью разоблачить Кинисс как двойного агента? Или что-нибудь похуже? Чего он добивается?

— Три подземных наэрта, — продолжал генерал, — и девять наземных. Остальные шестнадцать — достаточно странное явление. Вообще говоря, это не ольты. От ольтов у них только язык, некоторая часть традиций и долголетие. Всё остальное им недоступно и никогда не будет доступно. Как и Людям, как и всем остальным… Догадались, кто входит в эти шестнадцать?

— Те, кто не прошёл инициации, — ответил Д. чуть охрипшим голосом. Боги, неужели это предположение было правильным? Но зачем такие сложности, зачем так много масок? От кого ольты защищаются? От Людей? Чепуха. Из них всегда получаются и маги, и мыслители, и бойцы, на порядок выше, нежели из Людей.

— Правильно, — генерал откинулся в кресле. — А теперь самое главное. Теренна Ольен состоит сейчас из ста двенадцати человек.

— Что?! — Д. едва не упал с кресла.

— Что слышали. В последнее время судьба к ним неблагосклонна. Я разделяю точку зрения, что Теренна должна вымереть, уступить место кому-то ещё. Они правят уже восемь веков… хотя, конечно, правят очень хорошо. Но пора изменяться. Времени мало.

— И вы испугались, что Клеммен… — тихо произнесла Кинисс, сделав шаг вперёд.

— Естественно.

— Так вы полагаете всерьёз, что Клеммен знал, на что идёт? — удивился Д. — Я был о вас лучшего мнения, генерал. Вы же считаете, что о Клеммене вы знаете всё. Так что…

— Не говорите ерунды, — глаза Гин-Уаранта злобно блеснули. — Никто никогда не проходит инициацию, зная, что его там ждёт. Это всегда тайна, и всегда — очень тяжёлые испытания. Если вы спросите прошедших её, то все до одного скажут — если бы я знал, что там будет, я бы никогда не согласился.

— Так уж и скажут? — не поверил Д.

— Вам, конечно, не скажут, — осклабился генерал. — А вот мне многие говорили.

— А вы, генерал? — спросила Кинисс. — Вы бы пошли, зная, что вас там ждёт?

Генерал только улыбнулся и отрицательно покачал головой.

— Всё понятно, — Д. вновь уселся. — Помнится, вы говорили, что согласны… э-э-э… подарить Клеммену жизнь. На каких условиях?

— Во-первых, он должен будет забыть о… вы, надеюсь, понимаете, о ком я.

— Интересно, как вы его в этом убедите?

— Не имеет значения. Во-вторых, он должен передать мне то, что подобрал в Скрытом Доме.

— Что он там подобрал? — поразился Д. Ему начинало казаться, что у генерала не всё в порядке с головой.

— Книгу, — пожал плечами Гин-Уарант. — Тетрадь. Скрытое знание. Вы хорошо подготовили его, Д., парень стал невидимым для наших… моих предсказателей, успел опередить меня. Я знаю, что книга цела. Она либо у вас, либо у этой девчонки. Отдайте её мне — разумеется, не заглядывая внутрь — и я буду перед вами в очень большом долгу. Я умею платить по долгам, поверьте мне.

— Зачем вам книга?

— Чтобы выжить. Нам и вам, Д., пора, наконец, заглянуть за стену, возле которой вы живёте.

— Можно ли без метафор? — поморщился Д. — Что за скрытое знание? От кого его скрывали?

— От наших с вами общих друзей, — ответил генерал немедленно. — От тех, что всегда стоят позади, но всегда оказываются выше. Оглянитесь, если не верите.

Д. оглянулся.

Позади стояла Кинисс. Она вздрогнула, когда Д. встретился с ней взглядом, и в её глазах он вновь прочёл замешательство. Во второй раз за этот час. Во второй раз в жизни…

— Что вы хотите этим сказать? — медленно произнёс Д., мельком взглянув на часы и ощущая, что начинает болеть голова.

— Торопитесь? — заметил генерал. — Хорошо, буду краток. Сколько времени существуют Наблюдатели?

Д. не успел ответить.

— Двадцать две тысячи лет, — ответила рептилия. Таким ровным её голос ещё не разу не был. От этого Д. стало не по себе. Она готовится напасть, подумал он, и его бросило в жар от подобной мысли. Что, генерал действительно знает нечто такое, что… Додумать он не успел.

— И вас устраивает всё, что происходило всё это время? — задал генерал новый вопрос, не обращая внимания на то, как подобралась Кинисс.

— А вас что-то не устраивает? — ответила она вопросом на вопрос.

— Пусть ответит Д., если не возражаете.

— Что вы им приписываете? — ответил Д., ощущая, как и в нём закипает ярость. — Чем они вас не устраивают?

— О, меня — всем. Ольты, если вы не знали, разделились на современные наэрта примерно в это же время. Не задумывались?

Д. расхохотался, напряжение в комнате ослабло.

— Ну вы даёте… вы что, верите в Двенадцать Прародителей?

— Зря смеётесь, — оборвал его генерал, который, тем не менее, выглядел отчасти смущённым. — Они действительно были, но всего девятеро. Четыре Матери и Пять Отцов. Легенды о них практически полностью исказили действительность. Начать хотя бы с того, что они никогда бы не смогли собраться все вместе…

— Он прав? — Д. вновь оглянулся.

И вновь ответом был слабый кивок.

— Сегодня вечер откровений, — пробурчал Д. — Понятно. Ольты придумали инициацию, ритуалы и тайный язык, чтобы защититься от злонамеренных Хансса. Очень хорошо. Я и сам так всегда считал.

— Если бы я не нуждался в вашей помощи, — медленно произнёс Гин-Уарант, — вы оба поплатились бы жизнью за эти слова.

— Какое отношение это имеет к Клеммену? — Д. усмехнулся про себя, отметив, что и у генерала есть уязвимые места. — Он ввязался в эту историю совершенно случайно.

— Случайно?! — рявкнул Гин-Уарант. — Придите в себя, Д. Что, по вашему, ему нужно от девчонки? Приятное общение? Они совершенно из разных кругов. Даже их увлечение скульптурой — скорее различие между ними, нежели сходство. Любовное приключение? Ерунда. Этого можно было добиться уже раз сто, причём почти без усилий.

Кинисс тихо хмыкнула, но услышал это только Д.

— Понятно, — голова у Д. уже болела вовсю. Он потёр виски, стараясь не выдавать мимикой своих эмоций. Генерал, впрочем, не обращал на него внимания. Он встал, шагнул к столику и вылил в свой бокал остатки вина.

— Ничего вам не понятно, — генерал тяжело вздохнул и залпом допил вино. — Какая всё-таки гадость… Вашему молодцу мерещится Вечный Союз — так они называется? Но он захотел слишком многого. Всё-таки он вылез из грязи, а Теренна подобного не забывают.

— И вы боитесь, что их дети отменят смертный приговор Теренна Ольен, — заключил Д.

— До детей надо ещё дожить, — генерал скривился. — Этого не будет, пока я жив. Знаете, почему? Потому что Наблюдатели не возражают против… вашего эксперимента.

— Прежде, чем я отвечу, — услышал Д. свой собственный голос, — расскажите, что вы имеете против Наблюдателей.

— Вам это не понравится, — скривился Гин-Уарант.

Д. ощутил, как Кинисс подошла к нему сзади и прикоснулась к затылку рукой. Боль тут же начала стихать. Судя по дыханию рептилии, она успела обрести потерянное самообладание. Да, талантлив наш генерал, и не только в военном деле…

— Я это переживу, — Д. старался не обращать внимание на презрительную усмешку, которой генерал наградил Кинисс.

— Хорошо, — генерал поднялся. — Только вначале я принесу что-нибудь выпить. Не возражаете?

— Если это надолго, то…

— О, нет. Я мигом.

И генерал, не дожидаясь ответа, исчез за дверью.

Кинисс не отпускала ладони, боль уже почти полностью прошла.

Д. ожидал, что она скажет хоть что-нибудь… или спросит… но она молчала. Потом она положила ладони ему на плечи, человек ощутил, что ей очень не по себе.

Ему казалось, что её трясёт лихорадка… хотя это, конечно, вздор: Хансса никогда не болели, как и ольты. От этого сравнения Д. вздрогнул; дверь вновь распахнулась. Генерал, сжимавший в руке большую запылившуюся бутыль, осторожно прикрыл за собой дверь, выжидательно посмотрел на остальных.

— Будете проверять? — протянул он сосуд.

— Нет, — бесцветно отказалась Кинисс. — Вы и так принесли достаточно яда.

Гин-Уарант пожал плечами и налил себе и Д. Тот осторожно попробовал — действительно, отменный напиток… щедрый генерал его пугал ещё больше. Небеса, быстрее бы всё это прекратилось!

Генерал приготовился было говорить, но тут начали бить часы.

Клеммен, спустя три часа

Город смеялся надо мной.

Он не кончался; тянулись и тянулись улицы, чьи границы были очерчены мёртвыми остовами домов — ни единого следа жизни, никаких людей, никого. Здесь было царство пыли и ветра… серого неба и едва просачивающегося сквозь него солнца. Не знаю, как мне удалось бродить целых три часа. В конце концов я выключился.

Не заснул, не упал, устав до полного изнеможения. Именно выключился — утомление и пережитое были слишком сильны, чтобы отдыхать от них на ходу. Очнувшись — снов не было, но усталость отчасти прошла — я понял, что прошло три часа.

Всего лишь три.

Удивительно. Мне казалось, что я проспал целую неделю. А что, если это и в самом деле так?! Мне стало страшно. Проспать возможность выйти отсюда и вернуться в привычный мир — это было и нелепо, и чудовищно. Что, если теперь я буду вынужден скитаться по этому полузасыпанному пылью городу, пока не умру от жажды? Или не напьюсь из ближайшего колодца — я не считал себя героем, способным вытерпеть всё, что угодно. Увы. Я вовсе не силён и, вероятно, Радуга знал это.

Показания часов меня несколько успокоили. Непонятно, как соотносятся здешние часы с моими, идущими вспять. Но, с другой стороны, если я уже опоздал, то бояться больше нечего. Для варёной рыбы всё худшее позади.

Теперь бы ещё отыскать хоть один циферблат этих дурацких часов, чтобы убедиться, что позади… или ещё нет. Что за напасть?.. Раньше куда ни глянь — всюду эти диски, семнадцать делений и кривые стрелки, не умеющие двигаться равномерно. А теперь — как ни оглядывайся, ничего!

Это меня отчасти разозлило и подступающая жажда отодвинулась на второй план. Хорошо. Буду двигаться в том же направлении и поглядывать по сторонам. Если идти в одну и ту же сторону, рано или поздно приду к кровавому морю.

На всякий случай я проверил, что ещё помню её имя… и обрадовался, убедившись, что помню. И зашагал вперёд, стараясь не обращать внимания ни на что. Ни на диковины, от которых захватывало дух, ни на пыль, ни на вращающееся «Y» над головой. Даже на шар с шипами мне было наплевать. Что будет, то будет. А прожить последние минуты жизни в непрестанном страхе — нет, только не это. Не настолько я слаб.

Не прошёл я и двух сотен шагов, как послышался звук, показавшийся мне прекраснее всего на свете. Кто-то — тихо, но вполне отчётливо — наигрывал на арфе. Несомненно. Эти звуки я узнал бы где угодно. То, что в подобном месте могла быть арфа, меня нисколько не удивляло. Отчего, собственно, сюрпризы должны быть только неприятными?!

Звуки исходили из-за неплотно закрытой двери одного из домиков. Настоящая лачуга… ткни посильнее, и развалится. Ну и ладно, лишь бы там кто-нибудь был.

Откровенно говоря, я не знал, о чём буду говорить с тамошним жителем… и так ли это полезно. Мне было нужно взглянуть на кого-то, кто не был бы миражом, иллюзией, тенью.

Отчего-то казалось, что тот, кто умеет так играть на арфе, не может быть обманом зрения и прочих чувств.

3. Извне

Венллен, Лето 77, 435 Д., 14-й час

— Глазам не верю, — в тысячный раз повторил Д. и взглянул на Кинисс. Рептилия была довольна, но холодный огонёк, проснувшийся в её глазах после вчерашнего разговора с генералом, не исчез до конца.

Если генерал хотел поссорить их, то, вероятно, сделал всё, что было в его силах. Сидя в пустом тёмном помещении штаба и отдавая приказы, Д. ни на секунду не забывал заключительные слова генерала… и свои, Д., уклончивые ответы на прямые вопросы. Поможет ли он генералу? Да… если сочтёт необходимым. Сколько ему нужно времени на раздумья? Не менее суток.

Он ощущал себя дважды отступником. Нет, трижды. Вчера, во второй раз, он не смог ответить «нет», хотя всё его существо так и настаивало на этом. И всё же… было что-то во взгляде Кинисс — выражение, полный смысл которого ему не был понятен — что поколебало его решимость раз и навсегда прекратить эти игры с человеком — всё-таки Гин-Уарант был не более, чем маской — который продолжал использовать — или мечтал использовать — их с Кинисс, всё Бюро, как инструмент для решения собственных задач.

Он не сказал «нет». Генерал сумел загнать Кинисс в ловушку — рептилия не умела лгать вслух, предпочитая отмалчиваться или говорить часть правды. Но даже те немногие жесты, что уловил Д., говорили о многом. Впрочем, всё было сказано самим Гин-Уарантом, вслух и очень ясно.

…Они превратили весь мир в некое подобие сада, говорил генерал. Они увидели, что снаружи находится огромный мёртвый лес, над которым никогда не встаёт солнце. Заглянув в его дебри, они ужаснулись, а попытавшись выкорчевать мёртвые стволы — ужаснулись вновь, ибо на месте каждого срубленного вырастали десятки новых, оттесняя их назад. И они воздвигли каменную стену и стали заботиться обо всём, что внутри — не позволяя яду и запустению извне просочиться. Мы с вами, дорогой Д., живём в этом саду… вернее, мне приходится посещать и другую сторону — и поверьте: я предпочёл бы никогда этого не делать.

…Разве это плохо, спросила Кинисс. Хотя нет, не спросила. Просто именно так можно было понять выражение её лица. Явно было видно, что она не в состоянии побороть запрет и высказать то, что ей хочется. Впрочем, и молчание бывает достаточно красноречиво.

…Нет, конечно, они дали нам много, продолжал генерал. Они дали всеобщий язык и посвятили нас в магию, они сдерживали войны и боролись с теми, кто готовил смерть всему миру, намеренно или нет. Они очень помогли нам. Я не отрицаю этого. Их заслуги несомненны.

…И что же, спросил Д.

…То, что они забыли про лес по ту сторону. И истребляли всех тех, кто пытался заглянуть туда. Да-да, истребляли. Куда, по-вашему, делись те, кто работал на пресловутую Девятку? Где считающиеся похищенными библиотеки Дуангара, легендарного дракона, сражавшегося против Шести Башен на стороне людей? Уничтожены извержением вулкана? Как же! Спросите у вашей подруги, пусть она опровергнет мои слова. Они решили, что им позволено делать всё, чтобы не пускать нас, неразумных, за стену. А я бывал там. Там зреет такое, что если стена треснет хотя бы в одном месте, всему придёт конец. Причём такой, какой никому из нас не снился ни в одном страшном сне. А раз за стеной — только плохое, то идти некуда. Вот мы и стоим — все вместе. А наши няньки только и знают, как бить нас палками по рукам. Вы думаете, что они позволяют себе закрывать целые отрасли магии, чтобы мы не сожгли этот прекрасный сад? Ничего подобного! Они просто не могут позволить нам увидеть ключи от дверцы, оставшейся в стене… а уничтожить их боятся.

…Ложь, сообщили глаза Кинисс, и Д. увидел в них мольбу — сделай что-нибудь, только пусть он замолчит.

…Ну что, спросил генерал, есть, что возразить?

Возражений не было. И Д. сказал, что он, в принципе, согласен… при условии, что после того, как Рассвет действительно наступит, генерал исчезнет. Раз и навсегда. Пожалуйста, сказал генерал и Д. подумал, что и Гин-Уаранту, вероятно, было не по себе. Почти пять веков скрываться под личиной ольта, оставаясь человеком, накапливая невообразимый груз усталости. От своей жизни, от украденного у ольтов знания, от всего…

И всё равно он не верил, что генерал не готовит им подвоха.

— …Сколько лет вы знали обо всём этом? — спросил Д. Кинисс. — Мне неинтересны все эти тайны. Скажи только, сколько времени это длится?

— Всё время, пока существуют Наблюдатели, — созналась Кинисс. Если бы Хансса умели плакать, на глазах её были бы слёзы.

— Двести веков, — устало произнёс Д. Было без четверти двенадцать. Какой кошмар. С таким настроением… но не отменять же операцию, в самом деле! Долг превыше всего. — Двести веков вы указываете остальным, куда идти и чего не делать.

— Нет! — воскликнула рептилия. — Ты не прав! Не указываем! Мы лишь обороняемся… вынуждены обороняться. Ты видел, что по ту сторону? Видел? Я видела. Там полное уничтожение. Там ничто. У любой силы обязаны быть границы… если перейти за них, разрушение неизбежно. Ты думаешь, что всё это даётся легко? Приходится сомневаться в каждом шаге, но разве результат того не стоит?

— Я не могу в это поверить, — произнёс Д. и в этот самый момент в глазах её зажглись те самые ледяные искорки.

Ей хотелось сказать ему что-нибудь… нарушила один запрет — можно нарушить и другой. Но, увы, бывают утончённые виды неправды, когда всё, чем можно было бы возразить, лишь ухудшает положение. Скажи она что угодно, он ей не поверит. Или поверит, затаив обиду… как это случалось и раньше.

Ещё одним другом меньше, понял Д. Если бы он не устал от неожиданно навалившегося на него знания, если бы у него ещё оставались силы… то, вероятно, тут же пошёл бы и утопился. Знание, которое обрушилось на него сегодня, не вызывало ничего, кроме чувства омерзения.

Впрочем, топиться бесполезно. Умереть он не может. Тоже проклятие. Одно из многих, что он накопил за долгую, слишком долгую жизнь.

Сказанного не воротишь.

— Я не… — начал было Д., как понял вдруг, что обращается к пустоте.

Непонятно, чем бы всё это кончилось, но спустя три минуты Кинисс появилась, в полном боевом облачении.

— Идём, — предложила она почти дружелюбно. — Что бы там ни было, нас ждут.

…Д. поднял глаза, отрываясь от изучения победных отчётов, и вновь заметил ледяные искорки. Тут же угасшие. Уйду отсюда, подумал он, ощущая подступавшую пустоту. Что меня здесь держит? Теперь — ничто. Генерал прав, я действительно остался ни с чем. Я помогу ему, подумал он с мстительной радостью. И постараюсь, чтобы Рассвет был последним, что он увидит.

— Ты поможешь мне? — спросил он.

— Помогу, — ответила рептилия, присаживаясь рядом. — Но не позволю ему уйти живым. Что бы потом ни случилось. — Амулет её на миг засветился сиреневым цветом. — Или он, или я.

— Я тоже так считаю, — сказал Д., глянув себе под ноги. — Или он, или… мы.

Она обернулась в его сторону… и Д. показалось, что лёд начал таять. Она даже протянула ему ладонь. Знак примирения.

…И всё равно я уйду, подумал он.

— Превосходно, превосходно, — бормотал координатор. — Почти девятнадцать ранее не известных тайных обществ, более тринадцати лабораторий, два десятка складов оружия… Мда. Есть чем гордиться. Постойте… вы что же, совсем этому не рады?

Он не понимает, подумал Д. с удивлением. Он — и не понимает! Если всё это время девятнадцать этих самых тайных обществ существовали вне нашего поля зрения… если после первого же рейда мы получили первые сведения о них… сколько ещё их скрывается в тени? Сколько образуется завтра, послезавтра? Что они готовят всем тем, кто привык жить в относительном мире, переживая мелкие войны — или же войны великие — как неизбежное зло, после которого всё восстановится и расцветёт?

Неужели генерал не лжёт?

Д. отчаянно захотелось напиться. Так, чтобы несколько суток не приходить в себя. Всё, что мы делаем, бесполезно, подумал он. Всё, что можно сделать — отсрочить конец. Люди привыкают к незримому покровительству и полагаются на мудрость постигших науки. А за теми, кто не поверил в стабильность и оказался в состоянии заглянуть за ту стену, о которой упомянул Гин-Уарант, начинается охота. С обеих сторон.

— Я устал, — признался он, совершенно искренне. — Радоваться буду позже. Могу я идти?

— Разумеется, — координатор встал, поклонился и проводил Д. до двери. — Мне кажется, мы вас долгое время недооценивали, Д. Думаю, что вскоре эта ошибка будет исправлена. А пока — отдыхайте. Распоряжусь, чтобы вас не беспокоили. Да… пожалуйста, не забудьте про описание того, как именно противник оказался посвящён в наши планы…

Д. едва сдержался, чтобы не хлопнуть дверью за собой. Изо всех сил.

Андариалл

Теперь оставалось только ждать. Сделан и второй, окончательный выбор.

Она сидела всё это время в оранжерее.

Во-первых, там было чем заняться. Ожидание всегда мучительно… в особенности, когда не знаешь, что случится. Она не смогла вытерпеть до самого конца — что ж, не всем это под силу. По крайней мере, он сумел преодолеть тот первый барьер, который — с первой попытки — не в силах взять девять из десяти. Сумел — с её помощью. Всем кажется, что перейти его очень просто, но всякий раз оказывается очень обидно.

Во-вторых, здесь никто не мешал думать о чём угодно.

В-третьих, здесь она могла позволить себе открыться . Если бы он появился здесь сейчас, она сказала бы… всё. Здесь — можно. Так же, как дома, в комнате для медитации. Нигде больше. Предшественник У-Цзина, сам, возможно, того не зная, создал на территории Хоунанта область, незримую ни для кого. Совершенно безопасную. Область, где можно сбрасывать маски, все до единой.

Жить в ожидании Испытания — очень тяжело.

Подлинные испытания никогда не предупреждают о том, что начнутся спустя несколько мгновений; никогда не дают шанса исправиться; никогда не спускают ни малейшего промаха. Пожалуй, Испытания — единственное, что не претерпело изменений за прошедшие века и тысячелетия. Никто уже не вспомнит, как они начинались, что символизировали. Просто одни уходят по ту сторону, выискивать в себе признаки того, что могут подняться на ступеньку выше… а другие ждут.

И неизвестно, что тяжелее. Впрочем, сам вопрос этот бессмыслен.

Андариалл очнулась и увидела, что вновь расположила ветви, камушки и ростки вьюнка так, что образовалась тройная спираль. Знак неопределённости, знак Равновесия, Предопределения и Случая. Всякий раз, когда она отвлекается от этого мира, возникает тройная спираль. К добру? К худу?

А Книга предсказаний упорно сообщает одно и то же — не надейся на будущее, повернись к земле, ожидай великую бурю. Насмешка или добрая весть? Странная Книга, такая же странная, как и тот, кто перевёл её на Средний язык. За полгода до того, как бесследно исчезнуть.

Дверь скрипнула, и на пороге возник чем-то обеспокоенный настоятель.

Андариалл положила последний камушек, отряхнула руки и встала, чтобы её было видно.

— Там… посетитель, — признался монах, неизвестно отчего смущаясь. — Возможно, ты не очень-то хочешь его видеть. Если не захочешь с ним говорить, я выпровожу его.

Андариалл не сомневалась, что он так и сделает.

Она некоторое время смотрела настоятелю в глаза, затем прикрыла их и едва заметно пожала плечами. Когда она вновь открыла глаза, Д. уже стоял на пороге, глядя на неё со смесью восхищения и… страха.

Да, именно страха.

Д. церемонно поклонился и витиевато приветствовал её. Андариалл отчуждённо воспринимала эти обязательные действия, в какой-то мере привыкнув к ним, как привыкаешь ко всему, чему обучали в детстве. Вначале это кажется либо игрой, либо величайшей тайной, что доверили тебе и только тебе, а затем… вырождается в привычку.

— Тетрадь, — произнёс Д. негромко, и Андариалл вздрогнула. — Она всё ещё у вас?

Она кивнула.

— Человек… который уже покушался на жизнь Клеммена, хочет получить её. В обмен на ваши жизни.

Ольтийка глядела на него с недоумением… к которому вскорости добавилось презрение. Он пришёл сюда за этим ? Она медленно покачала головой.

— Неужели вам безразлична его жизнь? — Д., осознавал, что его не слышат. Не желают слышать.

— Вы обрекли его на смерть, — медленно проговорила Андариалл.

— У меня не было большого выбора, поверьте.

— Вы предали его, — она глядела на него, как на пустое место. — И сейчас вас волнует вовсе не его жизнь.

— Волнует! — воскликнул Д. в отчаянии. Как её убедить? — Неужели вы не видите, что я говорю правду?

Девушка долго смотрела в его глаза.

— Сейчас — да, — произнесла она горько. — Хорошо. Кому нужна эта тетрадь?

— Гин-Уаранту, — честно признался Д.

Глаза её расширились.

— Как… — прошептала она и поспешно отвернулась. — Хорошо. Куда и когда я должна буду прийти?

Такого Д. не ожидал. Менее всего ему хотелось, чтобы Андариалл предстала пред очи генерала… ведь, реши он её уничтожить, ничто не сможет помешать ему. Кинисс призналась, что чувствует в генерале какие-то жуткие возможности, силы, перед которыми вся её многовековая подготовка бессильна. Что-то тёмное. Что-то запретное, после одного взгляда на которое чувствуешь себя осквернённой…

— Завтра, в полдень, у нас в конторе, — произнёс он и шагнул вперёд. — Может быть, было бы лучше, если…

Он осёкся. Андариалл отступила назад, не меняя выражения лица, положила ладонь на оголовье кинжала. Словно кошка, прижимающая уши — не шути со мной, человек, не подходи ближе.

Они смотрели в глаза друг другу. В конце концов, Д. отвёл взгляд.

— Скажите, — выдавил он из себя после мучительно долгой паузы. — Он жив?

Она не ответила ему… лишь улыбнулась. Миг длилась эта улыбка, а затем девушка отвернулась, и возвратилась к недостроенной каменной горке. Пора продолжать работу.

Д. вышел наружу в великом смятении чувств и не заметил У-Цзина, что приветственно махал ему рукой, сидя в беседке.

Настоятель не стал его окликать.

Отвратительная у Д. специальность. Есть вещи, делать которые надо, но за которые никто — кроме товарищей по профессии — никогда не скажет тебе ни единого доброго слова. Вдвойне жалко, что и Клеммену он готовит ту же участь.

…Когда в беседку вошла Андариалл, настоятель не сразу обратил на неё внимание.

— Он остался совсем один, — заметил У-Цзин, глядя в сторону, в которую ушёл Д. Ушёл давным-давно.

— Он сам выбрал это, — в тон ему отозвалась Андариалл. — Мне жаль его.

Монах вздрогнул. Он никак не ожидал услышать подобное.

Довольно долго они молчали. Андариалл — время от времени улыбаясь, опустив глаза и думая о своём; монах — вздыхая, вспоминая Новый Год, что был так недавно и так бесконечно давно.

Вспоминал Андариалл, прижавшую палец к губам. Её умоляющую, почти отчаянную улыбку.

Девушка вспоминала то же самое. Знает ли У-Цзин, насколько прекрасное место — его Монастырь? Знает ли он, как это приятно — сидеть без маски? Наверное, знает.

Иногда кажется, что он знает всё.

Но, в отличие от Д. и его коллег, не делает из этого вывода, что имеет право вмешиваться в чужую жизнь.

Потом пришло время пить чай. Это тоже полагалось делать молча, хотя настоятель никогда — почти никогда — не соблюдал этого правила.

Клеммен, немного позже

— Как у вас спокойно, — признался Клеммен, совершенно искренне. В хижине находился маленького роста человек — этакий задумчивый колобок с постоянно обиженным лицом. Увидев гостя, он отложил арфу в сторону, молча наклонился и протянул ковшик с чем-то приятно пахнущим… чем-то, вызывающим давным-давно забытые, приятные воспоминания о жизни. Ковшик с чем-то хмельным.

Юноша попятился…

— Ну вот, — поджал губы толстяк. — И тебя он, значит, уже поприветствовал… ладно. Не хочешь — не пей, вылей на пол или за дверь. Только возьми — рука устала держать.

Клеммен ошарашенно принял ковш. Напиток был хорош… и от запаха его ему действительно захотелось пить. Но жажда была иной — не той, умопомрачительной, от которой всё выворачивалось наизнанку, а обычной. Терпимой… от которой не туманится рассудок.

— Пей, пей, — посоветовал хозяин хижины. — Это моё. Ему сюда нет хода, хотя он и пытается. Пей, и отдавай обратно — не тебя одного жажда мучает.

Клеммен рассмеялся, и, подняв ковшик к губам, выпил его содержимое.

Ничего с ним не стало.

И с памятью всё было в порядке. Ноги только немного ослабли… да и немудрено — на голодный-то желудок.

Арфа. Стояла у ножки стола. Маленькая… но очень красивая.

— Садись, — великодушно указал толстяк на шаткий стул, жавшийся в стенке. — Тебе скоро в путь, тебе отдыхать-то сильно некогда…

— Откуда вы знаете? — поразился Клеммен. Часов здесь не было. Ни настоящих, ни этих .

— Знаю, — пожал плечами хозяин. — Ты ведь здесь впервые? Ну и хорошо — лучше как следует напиться. Тогда дальше будет легче.

— Дальше?! — прошептал Клеммен, поражённый. Он и сам не знал, на что решается, ведь, откровенно говоря — если никто его не слышит — он просто испугался. И кинулся за дверь вовсе не для того, чтобы что-то доказать себе — или не себе?

Или всё-таки именно для этого?

«Дальше будет легче».

Что же будет дальше? Сколько ещё придётся блуждать по этому миру… по этой пародии на мир… и зачем?

Толстяк, хмыкнув, вновь протянул ему ковш.

— Лучше не думай, — добавил он. — Если не можешь не думать, вставай и иди.

Клеммен безропотно осушил и второй. Стало, действительно, намного легче, хотя опьянения не наступало.

— Откуда вы знаете, о чём я думаю? — осмелился он спросить.

— По лицу вижу, — ответил толстяк, вынимая откуда-то краюху хлеба. Подумав, разломил её и протянул часть юноше. Тот принял и съел, не заметив. Вкуса не почувствовал. — Ладно. Хватит об этом. Ты здесь — и это большая удача. Обычно таким, как ты, не остаётся времени, чтобы пожалеть о своём выборе. Наверное, это правильно.

— Я не…

— Никогда не перебивай старших, — рассердился толстяк. — По крайней мере, соблюдай это правило в отношении меня . Хочешь отдохнуть — сиди и отдыхай. Что, не можешь ни о чём не думать?

— Не могу, — признался Клеммен, после того, как искренне попытался ни о чём не думать. Не выходило. Он всё время вглядывался в зрачки своего нового знакомого, но те были нормальными. И вообще он был какой-то слишком нормальный — для этого ненормального места. Что он тут делает?

— Третий предлагать не буду, — пояснил толстяк, сам с наслаждением опрокидывая полный до краёв ковшик. — Третий — на дорогу. Да, кстати — что там, снаружи?

— Пыль, — пожал плечами Клеммен. — Пыль и камень. Мёртвый город.

— А… — понимающе кивнул толстяк, — ясно. Ну что же, юноша, мои поздравления. Не знаю, как тебе это удалось, но ты избежал большинства его ловушек. Думаешь, что тебе плохо? Ты ещё не видел, как он по-настоящему развлекается… да. Надеюсь, что не увидишь.

Клеммен сидел, всё больше привыкая к виду аппетитно жующего толстяка, облик и тон которого никак не вязались с обстановкой хижины. И вообще… как-то это не похоже на город. От последнего всегда исходило ощущение нереальности, зыбкости и обмана. А здесь всё — хоть и хлипкое на вид — но кажется настоящим. Куда его занесло?

Он неожиданно понял, что никуда не хочет уходить.

И, затем уже, осознал, что именно сейчас ему надо вставать и двигаться. Иначе он не сможет этого сделать, и не вернётся к… имя её он успел не вспомнить.

— Мне пора, — он поднялся, ощущая, как жалобно протестует всё его тело. Толстяк тут же молча протянул третий ковшик. Полный до краёв.

— Кто вы? — спросил Клеммен, берясь за ручку двери.

— Я когда-то предупреждал тебя избегать нашего разноцветного приятеля любой ценой, — пожал плечами хозяин хижины. — Рад, что у тебя хватило ума послушаться. А теперь ступай. Да поживее!

Изумлению юноши не было границ.

— Так вы — Ме…

— Ступай, я сказал, — небольшой кулачок грохнул по столу так, что тот скрипнул и заметно покосился. — В другой раз. — Глаза его улыбались.

Клеммен и сам не понял, как оказался на улице.

Краешком глаза он заметил, что толстяк, вместе со всем убранством лачуги, исчез за миг до того, как захлопнулась дверь.

Затем он услышал знакомый свист и вовремя отскочил в сторону. Когда шар миновал то место, где только что была хижина, Клеммен, всё ещё не пришедший в себя после разговора, мельком глянул на часы и всё внутри него похолодело.

Два часа. Всё, что ему осталось.

Откуда-то донеслись заунывные звуки колокола.

Пятнадцать ударов. Всё верно.

Да, засиделся он.

— Беги туда, куда ни за что не пошёл бы, — пробормотал Клеммен, и, коротко оглянувшись, метнулся в узкий тёмный лабиринт, где улочка становилась всё уже и уже, а дома — всё мрачнее и мрачнее.

Туда, куда только что проследовал огромный шипастый шар, слегка покачиваясь и поскрипывая звеньями исполинской цепи. Клеммену представился гигант-Радуга, возвышающийся над миром и самозабвеннно машущий этим шаром, но это видение он поспешил отогнать.

Оно могло ведь оказаться истинным.

Венллен, Лето 78, 435 Д., полдень

— Так я и не успел к старику, — проворчал Д., которого предстоящий визит генерала беспокоил всё больше и больше. — Надо было сразу его брать… и кончать с этим.

— Я бы не рискнула, — отозвалась рептилия и Д. удивлённо воззрился на неё. — Вряд ли он нам по зубам. Кстати, кто такой этот Таннуара?

— Если я не ошибаюсь, — медленно произнёс Д., — это — третий облик нашего дорогого генерала.

— Это я знаю. Ты пытался выяснить, кто он такой на самом деле ?

— Пытался, — Д. припомнил свою поездку на далёкие острова, к которым, естественно, не вёл ни один крупный портал. А у него, Д., предрасположенность к морской болезни… Да и старейшины племени, узнав, о ком пришёл говорить пришелец, делались необычайно молчаливы и неприступны. Таннуара — наверное, отсюда генерал взял своё современное имя — считался в своём племени «скрытым от мира» — посторонним не положено знать о таком человеке. По разговору было не понять, гордятся ли они «скрытым» соплеменником либо стыдятся его. — Толку никакого. Я могу только оценить, сколько там у него, внутри, личностей… Три — как минимум.

— Что стало с подлинным генералом, уже не установить. Он много раз был при смерти. Росомаха что-то знает, но делиться знанием не намерена.

С этим приходилось считаться. Если Хансса говорит, что «уже не установить», значит, так оно и есть. Зачем он ведёт эту сложную игру? Либо генерал осознаёт, что мы — вполне возможно, неосознанно — владеем оружием, способным раз и навсегда его уничтожить, либо он нас считает полностью одураченными. Первая гипотеза даёт какой-то шанс, ведь считать себя круглым дураком не очень-то интересно. Мне, во всяком случае…

— Идёт, — шепнула Кинисс за секунду до того, как в дверь постучали.

Генерал на сей раз был облачён в один из своих прогулочных костюмов. С мечом, однако, он не расстался.

— Вижу, что вы приготовились к неприятностям, — звучно произнёс он, солнечно улыбаясь каждому из собеседников. — На самом же деле, всё складывается исключительно удачно.

— Для кого удачно? — не выдержал Д.

— Для всех. Опуская подробности, есть два основных варианта. Первый — применить некоторые из… м-м-м… записей в книге с тем, чтобы начался, наконец, Рассвет. Второй, тоже приемлемый — уничтожить тех, кто её прочёл. Тогда книга вернётся на место, неучтённые части картины исчезнут, и Рассвет я смогу устроить сам. Да, сам. Оба варианта меня устраивают.

— Вы морочите нам голову, — задумчиво произнесла Кинисс.

— Ну, сайант , от вас я этого не ожидал, — укоризненно произнёс Гин-Уарант. — Эти знания были похищены у вас, — Кинисс вздрогнула, — да-да, у вашей расы. Пришлось воздвигнуть целый Дом, чтобы скрыть украденное! И долго готовиться к тому, чтобы использовать знания по назначению.

Д. теребил бороду, глядя куда-то между щелей пола.

— Сдаётся мне, что вы всё-таки водите нас за нос, — произнёс он, поднимая взгляд. — Если ваша конспирация так хороша, то отчего вы вдруг поспешили раскрыться?

— У меня есть ещё одна цель, — заговорщически шепнул генерал. — Когда я приступлю к её достижению, вы поймёте, что я — на вашей стороне. В самом общем смысле этого слова. Кстати говоря, поздравляю, Д. Вы делаете успехи. Ваши оппоненты довольно долго пребывали в уверенности, что Бюро давно потеряло их след… так держать!

— Не понимаю, о чём вы говорите, — Д. скривил губы в притворном недоумении.

— Да бросьте, — генерал встал, и Кинисс тут же заметила блеснувший сквозь ворот его куртки шарик кальарта . — Вы всё понимаете. Думаете, это с моими агентами и организациями вы сражались сегодня ночью? Нет, сайант , это наши общие враги. Просто методы у нас с вами разные. Вы давите их снаружи, если можно так выразиться, а я — изнутри.

— Вы всё время говорите «я», — заметила Кинисс.

— Верно, — подтвердил ольт. — Ну и что? Контакт с вами — шаг вынужденный. Разумеется, я состоял в некой организации… вы уже, вероятно, догадались — в какой. Но с того момента, как я вступил с вами в первый же откровенный разговор, я для них мёртв. Конечно, я по-прежнему выполняю те же задачи, служу той же идее, но — как безликий союзник. Кстати, Д., в этом отношении мы гораздо гуманнее. Для вас отделившийся и связавшийся с врагом подлежит ликвидации.

— Ладно, — Д. поднял ладонь. — Где гарантии, генерал? Где гарантии, что вы не достигнете с нашей помощью своей цели и не забудете про данные обещания?

— О Владыка Света, — вздохнул Гин-Уарант и по его лбу пробежали морщины. — Вы вдвоём в состоянии справиться со мной, неужели не поняли? Вы, Д., знаете, как перевести меня в… э… уязвимый облик, а в этом облике, — он кивнул в сторону Кинисс, — я весьма и весьма слаб. В сущности, я рискую больше, чем вы.

— Интересную вы отводите мне роль, — усмехнулась рептилия. «Он говорит правду?» — спросил Д. у неё коротким взглядом. «Да», подтвердил ответный взгляд.

В голове у Д. вновь начиналась чехарда. Генерал вёл себя вовсе не так, как этого можно было ожидать.

— Вернёмся к тетради, — произнёс Д. . — Что вы с ней сделаете, когда всё закончится?

— Могу отдать вам, — пожал тот плечами. — Вам, Кинисс… чтобы вы, наконец, поняли, что я вовсе не враг вам. Вас это устроит?

— Хотите купить за это свою жизнь?

Генерал рассмеялся.

— Почему бы и нет?

— Возможно… да, пожалуй.

Ага, подумал Д. А ведь тетрадь-то существенно важнее, чем я думал. Постойте, а кто мог её читать? Клеммен; наверняка, он весьма любопытен. Андари? Его прошиб холодный пот. О боги, только не это… Чёрточка? Неужели это правда? Что целый Дом возвели только для того, чтобы скрыть некое тайное знание, а весь этот полигон — лишь частное применение его?

От таких мыслей недолго и умом тронуться.

В этот миг в дверь ещё раз постучали.

— Она, — шепнул генерал. — Меня она не увидит и не услышит. Убедите её отдать тетрадь, Д. Мне вовсе не охота применять силу.

Он отступил к окну и отвернулся.

— Войдите! — воскликнул Д.

Дверь бесшумно открылась и показалась Андариалл.

Одна.

Андариалл

Они чего-то боятся, отметила девушка, глядя то на Д., застывшего у стола, подобно статуе, то на Кинисс, глядевшую на гостью в некотором замешательстве. Если ольтийка и испытывала симпатию к находившимся, то к рептилии. Они всегда уважали ольтов, хотя, конечно, это не отменяло неизменной — хотя и слабой — неприязни из-за нескончаемого соперничества за знания.

Впрочем, сейчас не чувствуется неприязни. Кинисс явно хочет предупредить её о чём-то… о чём?

Что-то здесь не так.

Вряд ли Д. затеял подвох… тогда кто? С кем они только что говорили? Андариалл медленно осмотрелась. Кресло в углу, но в комнате никого более нет.

— Я принесла её, — сообщила ольтийка, глядя Кинисс в глаза. — Не знаю, что за сделку вы имеете в виду, но, судя по всему, это ваше, сайант , — она чуть наклонила голову и протянула тетрадь Кинисс. Та медлила и Андариалл, выждав некоторое время, шагнула в её сторону.

Если Кинисс завладеет тетрадью, сообразил Д., то генерал останется ни с чем. Да! Так оно и есть!

Генерал, похоже, успел подумать о том же.

— Не так быстро, — раздался его резкий голос и Андариалл, замерев, медленно повернулась к нему лицом. Правая рука её потянулась к кинжалу; левую, в которой была зажата тетрадь, она отвела за спину.

— Зачем вам это нужно, генерал? — спросила она и Гин-Уарант, который намеревался было подойти к ней, замер. — Вы знаете, что находится внутри?

Д. смотрел на эту дуэль с осознанием того, что он ничего не может изменить. Более того, вся их армия, все их бойцы, маги, советники… вся мощь Наблюдателей, Академии, кого бы то ни было в тот момент значила меньше, чем ничего.

Кинисс, судя по всему, тоже успела понять это.

Самым умным было не вмешиваться. Чутьё Д. подсказывало — стоит вмешаться, и исчезнет самая память о тебе.

— Вы знаете, что находится внутри? — спросила Андариалл, глядя на генерала в упор.

— Знаю, — ответил тот. — И хочу употребить по назначению. Лучше отдай, подобные тайны опасны для непосвящённых.

— Судя по рисункам на обложке, — Андариалл казалась воплощением спокойствия, — это — запретное знание. Я отдам его тому, кто обладает на него правом. Вы, генерал, в конце списка.

Она отступила на шаг, приближаясь к Кинисс.

— Ты хочешь, чтобы они вновь указывали нам, что делать? — прорычал генерал, медленно опуская руку к ножнам. — Отдай тетрадь. Случайность выбрала тебя в качестве её обладателя. Та же случайность может стоить тебе жизни.

Андариалл улыбнулась и медленно покачала головой.

— Генерал, как вы смогли? — спросила она. — Кто вы на самом деле?

Генерал обнажил клинок. Д. шевельнулся, но наткнулся на яростный блеск глаз Гин-Уаранта и примёрз к полу. Шутки кончились.

— Не заставляй меня применять силу, — произнёс Гин-Уарант ровно и сделал шаг вперёд.

То, что случилось затем, Д. и Кинисс заметили оба… хоть это и длилось лишь долю секунды. Им показалось, что вокруг них встал огромный зал, с двумя рядами колонн по обе стороны, с барельефом на дальней стене и с величественным алтарём перед ним. Андариалл, вся в чёрном, в серебряном обруче, медленно отступала к алтарю, держа в руках ярко светящуюся тетрадь. А сгусток мрака, имевший отдалённое сходство с генералом, надвигался на неё, вооружённый тускло тлеющим клинком.

Андариалл неожиданно рассмеялась и… швырнула тетрадь в лицо генерала. Кинисс издала слабый всхлип, а Д. едва не хватил удар. Всё, подумал он бессвязно. Теперь он разделается с нами со всеми.

Генерал ловко поймал тетрадь, выпустив меч из рук.

— Так-то лучше, — произнёс он, выпрямляясь. — Теперь я смогу…

— Cammendvar, — произнесла Андариалл презрительным тоном — словно хлестнула кнутом.

Тело генерала свело судорогой.

На миг он вновь стал человеком — Д. вновь заметил морщины и короткие усики. А тетрадь вырвалась из дрогнувших рук и метнулась прочь, оставляя за собой едва заметный кровавый шлейф.

— Не-е-ет! — кричал генерал, который хотел броситься следом… и не мог.

Все следили за полётом.

Тетрадь упала на пол с глухим шлепком.

Листы её перелистала чья-то невидимая рука… в обе стороны, очень быстро, с сильным шорохом.

Тетрадь исчезла.

Пол в этом месте треснул, из трещин повалили струйки едкого дыма.

Андариалл не отводила на генерала, с ненавистью глядящего на неё. Медленно поднимающегося с пола.

— Cammendvar, — бросила она ещё раз, отчего генерал вновь повалился на пол — словно тяжело больной, едва умеющий ходить человек. Кивнув на прощание Кинисс, девушка покинула помещение, едва удостоив Д. кратким взглядом.

— Не х-х-хотели по-хорошему, — прохрипел бледный, как снег, Гин-Уарант, — будет по-плохому. — Он схватился за горло, некоторое время стоял, не шевелясь. Подняться на ноги стоило ему немалого труда.

— Будет по-плохому, — произнёс он миг спустя прежним, чистым и мелодичным голосом. — Слышите, Д.? — и, подхватив меч, вышел вон, на ходу опуская оружие в ножны. В дверях он задержался и обернулся. — Те, кто видел тетрадь… умрут. Все. Хотите жить — помогите мне. Пока я жив.

Кинисс проводила его взглядом, в котором торжество смешивалось с обеспокоенностью.

— Надо срочно выяснить, кто мог читать эту книгу, — напомнила она. — Если я правильно поняла, у этих людей будут серьёзные неприятности.

— А? — Д. никак не мог вернуться к действительности. — Верно. Почему бы тебе не последить за Андариалл? Мне кажется, что генерал постарается устранить её. Он обид не прощает.

— Попытаюсь, — согласилась рептилия. — Хотя вряд ли ей нужна защита.

Д. поднял недоумённый взгляд.

— Заботиться о безопасности нужно нам с тобой, — пояснила она. — Генерал не лгал. Опасность исходит не от него.

Д. вяло кивнул и, быстро рассовав по карманам «безделушки», тоже направился к выходу.

Как много смогло сделать одно-единственное слово!

«Cammendvar» — «самозванец».

Клеммен, полчаса спустя

Я остановился, да так резко, что равновесие не сразу вернулось ко мне.

Где бы я сейчас ни был, здесь царил полумрак. Оба «светила» были в зените, но света от них было не более, чем от свечи на расстоянии шагов в десять. Вокруг были дома.

Не руины, а именно дома. Причём я не сразу сообразил, что это были за дома. А стоило бы, потому что первые несколько шагов, оглянувшись, я сделал по привычке. Чем древнее привычка, тем труднее извести её до конца. Вот и я — шагаю себе и шагаю… обычная улица, вдалеке вроде бы даже прохожие видны, а переулок слева должен вести как раз к…

Моему дому!

Тут до меня дошло, что именно я вижу перед собой. Веннелер! Едва это слово всплыло из глубин памяти, как тут же начали проступать и прочие детали, что так хорошо успели отложиться. Трещины в стенах, очертания камней, выбоины под ногами… всё становилось всё более осязаемым с каждой минутой.

Нет… куда угодно, но не в Веннелер.

Значит, идёшь правильно, подсказал внутренний голос. И я вновь поднял голову. По-прежнему два светила. Полупрозрачное, нестерпимо яркое солнце (света от которого, однако, было немного) и вращающееся «Y»… Тут мне стало смешно. Так тщательно воссоздать Веннелер — и оставить это над головой! В домах повсюду горели огни, и этот уголок города стал казаться чем-то знакомым и родным.

Однако неплохо бы взглянуть на часы. Ну да… чуть больше часа. Пора поторапливаться. Заглянуть, что ли, в окна… что тут за люди-то живут?

Но едва я подошёл к ближайшему, то сразу же понял, что любопытство сыграло со мной злую шутку. За окном была комната… в ней сидели два человека — видимо, муж и жена. В довольно убогой комнатке, за столом, — видимо, только что кончили ужинать. Но, боги всемогущие, какие у них были лица! Я дорого дал бы, чтобы забыть их… они постоянно меняли очертания, оставаясь по большей части человеческими. Но при этом были настолько несуразными — словно на детских рисунках, где глаза могут быть разного размера и на разных уровнях, а рот идти наискось от одного из глаз к противоположной скуле. На картинках-то это смешно, а вот увидеть подобное своими глазами…

Я отскочил от окна, потому что мужчина сделал движение, словно собирался подойти к нему и занавесить от постороннего взгляда. Боги мои! Что же это за место? Сердце колотилось, словно ненормальное, и я осознал, что шаги прохожих вдалеке и тот обычный шум, что свойствен любому городу, стих.

Медленно начали гаснуть огни в домах — волна темноты неспешно накатывала из дальнего конца улицы, откуда я пришёл сюда.

Я оглянулся.

Пока ещё горят огни.

И мне очень не по душе подобная мгла, лучше бы под неё не попадать!

Куда бы я сейчас не пошёл, попади я в Веннелер?

В свой бывший дом, естественно.

Я сориентировался и со всех ног помчался туда. Будем надеяться, что никто мне не помешает.

Отец Ланенса — бывший отец, коль скоро слухи о смерти его бывшего сына успели достичь его — сидел перед дверью, что вела в его святая святых — большую подземную комнату, где он готовил составы. Разумеется, вход туда был всем заказан (к слову сказать, специфический запах и без того отпугивал тех, кого могла бы прельстить подобная идея).

Сейчас он, почёсывая в затылке, смотрел на неожиданно перепавший ему выгодный заказ (нужно было обработать четыре дюжины шкур — среди коллег по цеху он умел выделывать замшу лучше всех) и прикидывал, сколько и каких реагентов надобно прикупить. Кожевенное ремесло под стать алхимии… и использует подчас подобные средства и методы. Можно сказать, одно из достойнейших ремёсел.

В тот злополучный час он вновь подумал о том, как удачно он избавился от ни на что не годного, дерзкого сына — ведь именно после исчезновения Ланенса (и смерти, думал он впоследствии) дела пошли в гору.

В этот миг дверь за его спиной скрипнула, открываясь.

Ремесленник с проклятиями бросил прочь учётную книгу и остолбенел, разинув рот.

В помещение ворвался Ланенс. Но другой. Этот выглядел уверенно. И, хоть глаза его и горели безумным огнём, а одежда успела порядочно изорваться, ничуть не походил на нескладного юнца, который покинул эти края шесть лет назад.

К тому же он был полупрозрачным.

Ремесленник никогда прежде не верил в привидения… но теперь пришлось поверить. Однако, надо признаться, привидение попалось не вполне обычное — раз умело распахивать двери пинком! Призрак промчался мимо, один лишь раз взглянув на того, кто некогда был его отцом.

Ремесленник плюхнулся на пол, зубы его мелко стучали, а руки тряслись.

Изнутри его мастерской… его лаборатории донёсся звук бьющегося стекла и скрежет.

Когда ремесленник нашёл в себе храбрости заглянуть внутрь (держа наготове кочергу и освещая дорогу фонарём), то обе створки, что вели в его тайник — тот, где он хранил самые ценные реактивы и, что уж греха таить, часть выручки — которой вовсе не собирался делиться с цехом — так вот, створки эти были распахнуты.

Ремесленник долго смотрел внутрь, во мглу, чувствуя, что ничто и никогда не сможет заставить его спуститься внутрь.

На следующий день он, впервые за десять лет, появился в Храме и пожертвовал невиданную сумму.

Но удача изменила кожевеннику раз и навсегда.

Академия, остров Тишартц, Лето 78, 435 Д., 16-й час

Координатор выглядел более чем мрачно, когда, в числе первых, появился в кабинете Киента — языковеда, которого Д. оставил в качестве «эталона».

Киент был мёртв.

Он сидел за своим столом, откинувшись в кресле; правая рука его, в которой всё ещё было перо, оставалась на столе. На листе бумаге, за работой над которым его, видимо, и застигла смерть, были какие-то каракули. Д. попытался взглянуть на них… но спустя несколько секунд он почувствовал нездоровый жар и осознал, что чьи-то руки отодвигают его прочь от стола.

— Не стоит шутить с этим, — проворчал координатор. Он, как и Д., избегал глядеть в сторону кресла. На лице у покойника застыла улыбка, от одного вида которой человеку несколько дней подряд снились бы кошмары. — Он убит, сомнений нет. Куда вы? — удивился он, глядя, как побледневший Д., неожиданно хлопнув себя по лбу, бросился к выходу, едва не сшибив прибывших экспертов-криминалистов.

— Я вернусь, — бросил Д. — Постарайтесь узнать, отчего он умер.

— Легко сказать, — хмыкнул координатор. Смерть наступила не более часа назад, а всё вокруг свидетельствовало о том, что никто не появлялся в этой комнате — за исключением самого покойника — в течение по меньшей мере пяти часов.

Предстояла долгая и крайне неприятная работа — помимо всего прочего, её надо было выполнять в условиях величайшей секретности.

Д. проник в дом Киента за полчаса до того, как там появились следователи.

Так… вот ящичек, в котором находится… или находился подарок.

Странно.

Киент не открывал его и всё то, что есть внутри, лежит в том же самом виде; оставленные Д. волоски не порваны, пылинки не сдвинуты — уборку здесь никто не производит, пока Киент не разрешит.

Значит, смерть вызвана чем-то ещё?

Д. забрал свёрток с собой (об этом всё равно никто не узнает… ведь он нечасто — точнее, всего лишь дважды — позволял себе подобные служебные преступления).

Возвращаясь назад, он мрачно думал, что смерть Киента — сильный удар. Кроме него и Тенгавера, серьёзных специалистов по языкам не-человеческих культур, считай, больше нет. Всем остальным надо учиться не один десяток лет, чтобы достичь такого же уровня.

Стоп!

Д. резко остановился — так, что на него обратилось множество удивлённых взглядов. Что-то здесь не то… Что там говорил Клеммен? Что он встретил «призрака» в Академии… пока направлялся к…

Проклятье! К Тенгаверу он направлялся! Наверняка Киент не смог справиться с письменами, которые показал ему мальчишка, и отправил, разумеется, к своему коллеге…

«Уничтожить тех, кто её прочёл», вспомнил он слова Гин-Уаранта. Видимо, у генерала слова не расходятся с делом. Почему Бюро всегда — в последнее время, по крайней мере — вынуждено справляться с уже случившимися несчастьями?

— Эйхед, — протолкался он сквозь толпу. — Я отправляюсь на поиски Тенгавера. Если, конечно, он ещё жив. Кого вы мне можете дать в помощники?

— Вам? — поразился координатор, выбираясь вслед за Д. в коридор. — Что происходит, Д.? С кем мы воюем?

— Хотел бы я знать, — проворчал Д. — Мы теряем время, Эйхед. Мне нужна команда, способная выследить его… любым способом.

— Хорошо, — после недавних блистательных успехов Бюро координатор отучился удивляться тому, что слышал от Д. — Будут вам помощники. Подождите минут пять, пожалуйста.

И вновь скрылся в комнате.

Д. бегом добрался до кабинета декана. Заперт, на стук не отвечают. Так я думал. Универсальный ключ легко отомкнул дверь (сигнализация сработает… плевать на неё).

Внутри было чисто и тихо.

Никаких следов борьбы. Всё лежит более или менее по местам — обычный деловой беспорядок. Когда он был здесь? Говорят, что вчера… ну да, занятий-то пока нет. Вот невезение!

Он запер дверь и, прислонившись к ней, принялся ждать подмогу.

Его не оставляло чувство, что и в этот раз они опоздали.

Клеммен, десять минут спустя

Добираться до дома оказалось не столь уж и сложно. Не считая отсутствия людей, всё было, как и прежде… а кислый запах, вечно отравлявший воздух в этом квартале, проявился как-то неожиданно, но очень сильно.

До того сильно, что в горле тут же встал комок.

Однако, стоять на месте некогда. Я обогнул два старых, полуразрушенных сарая (владелец так и не удосужился их снести), юркнул в узкую щель между домами… и понял, что не зря так торопился. Вокруг меня заскрипели двери и окна. Множество дверей. Множество окон. Лица стали появляться там — неживые, жуткие и, вероятно, любопытные. Ещё бы — посетители здесь — явление редкое!

Несколько раз мне чудилось, что я слышу знакомые слова, произнесённые некогда знакомыми людьми, но всё же в их мире мертвецом был я, а в этом мы, похоже, были одинаково призрачны. И не имели уже ничего общего. Казалось — стоит только бросить взгляд хоть на одно из текучих, уродливых лиц, и искать выход отсюда будет уже незачем — я окажусь дома. В этот раз навсегда.

В одном из переулков чья-то рука схватила меня за рукав. Не оборачиваться! Я рванулся и рука соскользнула. Хорошо всё-таки, что одежда моя — высший сорт: показалось, что локоть стиснули не человеческие пальцы, а стальные тиски.

Одной дырой больше, одной меньше…

Вот сумки своей я едва не лишился. Пришлось пожертвовать одной из лямок — всё больше дверей открывалось, в том числе и навстречу мне, и если я всё-таки увижу хоть одно лицо…

Остаётся надеяться, что дверь, к которой я подбегаю, не заперта.

Не заперта.

Я захлопнул её за собой.

И встретился лицом к лицу с одним из обитателей.

С собственным отцом. Вернее, с отцом Ланенса… а последний, как считалось, обрёл вечный покой на одном из безвестных кладбищ.

Я на миг зажмурился… и вновь открыл глаза.

Отец смотрел на меня, словно перед ним стоял призрак.

Впрочем, так ведь и должно было быть. Лицо его, хоть посеревшее и постаревшее, было нормальным человеческим лицом. Я даже собирался сказать что-нибудь, но тут совсем рядом послышались медленные шаги — по ту сторону входной двери — и стало ясно, что времени не осталось.

Пинком распахнув следующую дверь — ту, за которой отец занимается алхимическими манипуляциями — я понял, что мои опасения — или надежды? — подтверждаются.

В детстве это место всегда было под запретом. Самым запретным, разумеется, был подвальчик, в котором хранилось нечто весьма интересное… и опасное… — одним словом, притягательное. Отец неоднократно рассказывал мне страшные сказки о том, что, стоит мне полезть, куда не просят, как охраняющие его тайны демоны тут же схватят меня и утащат в преисподнюю.

Несколько шагов я сделал почти в полной тьме и сшиб стоящие рядом стойки. Что-то со звоном покатилось по полу, что-то разбилось, зловеще зашипев под ногами… и ещё мне почудились чьи-то мягкие шаги. Навстречу мне.

Если бы я уже не был перепуган, я, наверное, там бы и остался. Но тут я заметил створки, ведущие в «тайник» — сквозь щель между дверью и косяком просачивалось достаточно света — и понял, что иного пути нет. Что бы ни шагало мне навстречу, надеяться на радушный приём не придётся.

Створки оказались тяжёлыми, килограммов по сорок в каждой. Внутри тьма оказалась куда гуще… она вращалась и сворачивалась, манила в себя; изнутри доносились слабые, но очень неприятные звуки — шум падающих капель воды, смех, скрип и свист ветра.

Шорох шагов. Совсем рядом.

Скрип двери.

Я оглянулся, хотя это, вполне возможно, могло стоить мне жизни.

Тёмный силуэт был на пороге. Очертания его плыли, менялись — это существо не было человеком.

Я повернулся в сторону провала и заметил, как откуда-то рядом со мной на пол опустилась чья-то тяжёлая ступня. Вся поросшая грубой шерстью…

…Прыгая вниз, во мглу, я ощутил, как порыв ветра пошевелил волосы на затылке. Останься я стоять, и голова моя, вероятно, уже катилась бы по полу.

Падение было медленным и каким-то жарким, как это бывает во снах. Не в силах более держать себя в руках, я плотно прикрыл глаза и прижал ладони к лицу.

Однако что-то трезво мыслящее сумело сохраниться — и я обнаружил, после того, как первая волна слепого ужаса схлынула, что методично считаю про себя.

«Двадцать пять… двадцать шесть…»

Счёт начинался с двадцати одного — как меня учили, при некотором навыке можно измерять секунды почти точно.

«Двадцать девять…»

Падение замедлилось и меня перевернуло ногами вниз.

«Тридцать два…»

Звуки от падающих капель воды стали явственными и совершенно близкими. Прохладный ветер погладил меня по лицу и оказался исполненным весенней свежести… сейчас, когда я открою глаза, то окажется, что всё это мне приснилось — а сам я нахожусь на какой-нибудь поляне, и сон этот улетучится прочь, никогда более не станет меня беспокоить…

«Сорок».

Под ногами возникла твёрдая опора.

Вдохнув и выдохнув в последний раз, я открыл глаза.

Вначале ничего не было видно.

Затем, словно по приказу, вокруг постепенно заструились белёсые линии, выросли очертания огромной естественной (на вид) пещеры… слабо фосфоресцирующая тропинка вела куда-то дальше — где сводчатый потолок вздымался на высоту, недосягаемую для взора.

Рядом со мной проплыла сумка — видимо, летела следом. Бедняжка, вот уж кому досталось… странно, что всё содержимое попросту не высыпалось.

Сумка мягко опустилась у моих ног. Что здесь, придётся плавать, подобно рыбам в воде? Я сделал осторожный шаг — всё было, как и прежде. Понятно.

Я наклонился, чтобы поднять сумку и осёкся.

Мои руки светились ярче всего. Не то чтобы факелы… собственно, они ничего не освещали… но светились. Неужели я начал видеть в темноте?! Прижал ладонь к полу. Отнял. Нет. Никаких следов.

Что же это?

Я плотно прикрыл глаза, чтобы сосредоточиться, и вздрогнул вновь.

Потребовалось не так уж много времени, чтобы понять, что всё вокруг выглядит одинаково — как с закрытыми глазами, так и с открытыми.

Взглянув на часы, я понял, что они стоят.

Ну хоть одна хорошая весть!

Кинисс

— …Вы закончили? — спросил её криминалист по имени Гевентр.

Кинисс несколько раз моргнула, отпустила руку Киента (та, несколько раз качнувшись, легла вдоль тела) и поднялась с колен.

Отыскивать «след» того, кто не так давно был среди живых — не самый надёжный способ узнать, что было причиной смерти. Применяется, как правило, лишь в качестве дополнительного источника сведений — в самых запутанных случаях. К тому же условия, которые предъявляются к медиуму, довольно жёстки — быть знакомым с покойным, проводить сеанс не позднее чем сутки после смерти.

Потом след безнадёжно рассеется — астральный аспект во многом похож на быстрое и сильное течение. А если не знать того, чьи следы пытаешься отыскать, то оставшаяся тоненькая ниточка может оказаться ложной.

Гевентр ждал ответа. Он слыл лучшим следователем Академии и принципиально не использовал магии в своих методах — разве что для быстрого передвижения. И заслужил, тем не менее, славу непревзойдённого специалиста в своей области.

Рептилия долго думала, что бы такое ответить. Не говорить же Гевентру, что она… испугалась следовать за «ниточкой».

Потому что «ниточка» эта вела по ту сторону серой — с точки её восприятия — границы, что разделяла безопасную область астральной проекции и ту её часть, заходить на которую считалось смертельно опасным для здоровья и рассудка.

Серая область зачастую находилась рядом, но никогда — в большинстве случаев — не возникало необходимости пересекать её. Серые пятна то и дело нарушали цветное разнообразие этой части мира, и привычная география здесь не работала. Многие места астрального аспекта соответствовали одному и тому же месту обычного мира… а некоторым — и таких было, хвала богам, немного — не соответствовало ничего.

Все подобные области были серыми, непроницаемыми для взора извне. Имелся способ уничтожать, отодвигать подобные области… чем, по сути, и занимались Наблюдатели уже не один десяток веков. Вероятно, именно эти серые пятна и были той стеной, о которой так красноречиво поведал генерал. Глупец! По ту сторону не было ничего живого, ничего деятельного, ничего созидающего… там был распад.

Утверждая, что он со своими коллегами обитает «где-то по ту сторону», генерал попросту лгал. Ведь всё это время его астральный двойник был виден и осязаем… не раз и не два Кинисс испытывала желание подойти и потушить астрального двойника Гин-Уаранта, обрекая его физическое тело на быструю гибель. Семь бед — один ответ. Отвечать в любом случае придётся за многое.

Но подобное убийство… оно по своей природе было настолько грязным, противоестественным, чуждым природе разумного существа…

— …С вами всё в порядке, сайант ?..

Гевентр.

Она открыла глаза. Веки оказались невероятно тяжёлыми.

— Да, — прошелестел её голос. После первого контакта с покойником повторных уже не требовалось. Пока ниточка не рассеется, её легко будет отыскать.

— Что-то не похоже, — произнёс Гевентр недоверчиво, помогая ей подняться. — Что с ним?

— Трудно сказать, — ответила она, помедлив. — Очень слабый след. — Это было правдой. — Я не ожидала, что он уйдёт так далеко. — И это правда.

Сказать, что она испугалась? Кинисс открыла было рот, но передумала. Он не поймёт. Никто здесь не поймёт.

Само прикосновение к подобным знаниям вызывает чувство осквернённости.

— Я продолжу чуть позже, — ответила она в конце концов, глядя по очереди в глаза всем собравшимся, что не могли поверить услышанному. — Чуть позже. — И вновь уселась на пол. Ноги плохо держали её.

— Вам точно не нужна помощь? — услышала она голос криминалиста.

— Нет, — было ответом. — Не ждите меня. Можете увозить… тело. Оно больше не потребуется.

— Будем производить вскрытие? — спросил кто-то.

— Разумеется. Хотя толку никакого — по всем признакам он умер от естественных причин. Просто взял и перестал жить…

— Что за чушь, Гевентр! ТЫ видел его лицо?

— Краем глаза.

— Как может человек умереть с таким выражением лица?..

Голоса замерли, когда их обладатели, толкавшие тележку с останками Киента, пересекли порог комнаты… а затем скрипнула дверь и она осталась одна.

В комнате царил полумрак.

Чего-то здесь не хватало.

Рептилия, с трудом поднявшись на ноги, осторожно осмотрела все три помещения — они располагались анфиладой; изредка, когда дел было слишком много, Киент ночевал здесь же. Обстановка его жилища была крайне скудной… как и в прочих своих потребностях, Киент был весьма скромен.

Кинисс потянула ноздрями воздух. Нет, непременно надо запретить курить всем без исключения сотрудникам Бюро и родственных организаций! Теперь просто невозможно понять, чем тут пахнет — пока не рассеется эта омерзительная табачная вонь. Иногда острое обоняние приносит одни лишь беды.

Хорошо ещё, что покойник не курил.

Осмотрев комнаты, Кинисс поняла, что привлекло её внимание и на что отчего-то не обратили внимания все прочие.

В кабинете — во всех трёх комнатах — не осталось ни единого зеркала. Они просто исчезли.

В дальней комнате воздух оказался чище всего.

Собравшись, Кинисс села поудобнее и, легко и просто, как всегда, «выскользнула» из своей физической оболочки.

Ниточка была всё ещё под ногами… вела совсем недалеко. Ныряла в неведомо как оказавшийся здесь серый сгусток… в неопределённость… в подлинную сущность того, что смертные зовут Хаосом. Не гибель и немедленное уничтожение — а разлад, распад, медленное угасание и перерождение.

Собрав всё свою храбрость, Кинисс сделала шаг внутрь.

Тут же серая мгла обволокла её. Вначале она на миг потеряла самообладание и едва не кинулась назад — но потом, вдохнув и выдохнув несколько раз, передумала. Ниточка под ногами была видна сквозь окутывавшую всё вокруг дымку… если следить за ней, то всегда можно будет вернуться.

Она в любом случае вернётся, если кто-нибудь потревожит её безвольно лежащее на полу тело, в котором пока что теплится лишь слабая искра сознания.

В этом не стоит сомневаться.

Д.

— Проклятие, часы остановились, — выругался Д., несколько раз приложив свой хронометр к уху. Немудрено… сегодня он много чего забыл сделать. Не только завести часы.

— Восемнадцать минут пятого, — отозвался один из сопровождающих его, высокий темноволосый ольт. Откуда-то с запада, подумал Д. машинально, из наэрта … А, пошло оно всё подальше! Нет, Д., ты действительно из человека стал шарманкой, автоматом. Без имени, без цели, без времени. Первое и последнее — буквально.

— Благодарю, — проворчал он, осторожно устанавливая время. — Есть следы?

— Домой он не возвращался, — отозвался ольт, перебросившись несколькими словами с остальными. — Сейчас ищем во всех местах, куда он имеет обыкновение выезжать. Потерпите… таких мест много.

— Скажите мне хотя бы — он жив?

— Да, — последовал немедленный ответ. «Пока что», прочёл Д. то, что не было произнесено вслух, и принялся нервно теребить кальарт — в его случае это был кусочек обсидиана.

Затем вскочил и вышел в соседнюю комнату. Во-первых, людей, что занимаются астральным поиском, не стоит отвлекать разговорами. Во-вторых, он сам настолько возбуждён, что одним своим присутствием создаёт помехи. И немаленькие.

Клеммен

Выбора большого не было — посмотрев вверх, я не увидел ничего. Хорошо ещё, что тот неизвестный обладатель мохнатых ног не решил спрыгнуть следом… так что уйдём-ка, подальше от греха.

Выбор, куда идти, был невелик. Можно следовать тропинке, можно брести в почти полной тьме, время от времени набивая шишки о каменные выступы и спотыкаясь о трещины. Так недолго либо глаза лишиться, либо голову разбить. Так что пойдём по тропинке.

Колонны — сталагнаты, так их, кажется, именуют? — то и дело вырастали то справа, то слева, подпирая невидимый отсюда потолок. Тихо и спокойно, воздух в меру тёплый, достаточно чистый… благодать! Есть мне хотелось довольно сильно, но жажда уже не мучила — а голод терпеть намного проще.

Откуда-то спереди доносился странный звук — он был бы похож на шум водопада… но звучал как-то необычно. Так. Если водопад, значит, здесь есть, куда падать. Тогда, как это ни печально, идти придётся как можно ближе к тропинке — поскольку никакой уверенности, что я переживу падение в здешние пропасти, нет. На тропинке, конечно, тоже могут быть ловушки, но если буду беспокоиться обо всём и подозревать всё вокруг, то никогда не сдвинусь с места.

На всякий случай я попытался припомнить её имя… и припомнил. Порядок. Взглянул на часы — стоят. Тоже хорошо. Тогда пошли?

Дорожка вилась и вилась… свет тропинки и монотонный ритм шагов был усыпляющим; чтобы сохранить ясность мышления, я принялся напевать песенку — одну из многих услышанных возле причалов. Не все они пристойные и стройные, но почти все изрядно прилипчивые…

Постепенно шорох — шум воды? — становился всё сильнее и сильнее. Величественное, должно быть, зрелище…

Когда оно предстало моим глазам, оказалось, что вполне величественное — но вовсе не то, которое я рассчитывал увидеть.

Тропинка подошла к обрыву, и далее расходилась в разные стороны — две дорожки, налево и направо. Где-то вдалеке они, в свою очередь, раздваивались и растраивались, но не это привлекало внимание.

Я подошёл к краю обрыва, с неприятным предчувствием, что взгляду откроется кроваво-красный поток, стекающий по многочисленным уступам.

И поток действительно был.

Текла не вода. Текли листья.

Обычные осенние листья — всех цветов и размеров, принадлежавшие всем знакомым мне деревьям — как, должно быть, красиво смотрелись бы они на деревьях! Каждый лист слабо светился, не освещая окрестностей; откуда брались они — непонятно. Но внушительным (хотя и не сплошным) потоком листья скатывались вниз по каменным ступеням — чтобы достичь едва заметного сверху квадрата. Пруд? Колодец? Снизу порывы ветра доносили пряные ароматы осени… но не гнили. Просто осени. Последние запахи свежести и жизни, которую вскоре сменит гниение, а потом — морозная чистота и пустота… и так далее. Осень. Что бы это значило? Я наклонился (упасть отсюда, кажется, не столь уж и опасно) и зачерпнул пригоршню разноцветного потока. Листья стекали с ладони, не желая задерживаться в ней. Стоило немалых ухищрений поймать хотя бы один — как оказалось, золотистый кленовый — между пальцами. Он вёл себя, как самый обычный лист, но стоило бросить его, как присоединился к общему потоку, обтекая ступень за ступенью.

Впечатляюще. И страшновато. Что там, внизу?

— Нравится? — спросили меня.

Я вздрогнул и обернулся. Это был Радуга. В том же облачении, в котором я впервые увидел его. Те же космы, тот же довольный вид. В полумраке он светился, словно светлячок — и от него всё вокруг отбрасывало вполне обычные тени.

Включая и меня.

— Какая вам разница? — спросил я неожиданно резко.

Он поджал губы.

— Как невежливо… ну что же, смельчак — вперёд! Там решится твоя судьба.

Я молчал.

— Не веришь? — удивился он. — Ну как знаешь. Мне, в общем-то, уговаривать тебя нет смысла. Торопиться ведь некуда, правда? Ты же, наверное, голоден? Ну так погуляй здесь — может, найдёшь, чего поесть…

Он расхохотался и исчез в темноте. Я заметил, что он шёл не по дорожке, а рядом с ней.

Ладно. Всё равно я не имею ни малейшего понятия, что здесь творится. Будем полагаться на интуицию… а она говорит, что в этом пруду могут скрываться очень неприятные вещи. Значит, туда и дорога.

Я осторожно спрыгнул на первую ступеньку. Ощущения от почти невесомого потока листьев, что омывал мои ноги, было в высшей степени необычным. Однако поток не мешал движению и я был волен двигаться как вверх, так и вниз — специально проверил. Поэтому, стараясь ступать осторожно, я принялся спускаться.

Ступенек было не менее двух сотен. Точно не знаю, я их не считал.

Кинисс

— Надо было меня позвать, — заключила она. Команда, которая пыталась отыскать Тенгавера, находила лишь места, где его уже не было. Мест таких было не менее двадцати, и везде им говорили что-нибудь вроде «нет, сегодня не было; появлялся недавно — но не сегодня».

Они сидели в Парке Времени. В последние дни контора перестала казаться Д. безопасным местом — а здесь, на природе, их надёжно защищал Глаз.

— Чем, собственно, ты бы им помогла? — поинтересовался Д. Выглядел он неважно. Следствие пока ничего не установило. Разумеется, восьмидесятилетний Киент мог умереть от сердечного приступа — но ведь вскрытие показало, что был он совершенно, абсолютно здоров. Очень странно получается — человек умирает неизвестно от чего.

— Если Тенгавер захочет остаться невидимым, его не найти, — уверенно произнесла рептилия. — Вспомни, как Девятка охотилась за ним и его семьёй восемнадцать лет — и не поймала!

— Поймала, — глухо возразил Д., отводя взгляд в сторону. — Поймала.

Кинисс вздрогнула. Вот, значит, как. Д. смог вспомнить то, что всю предыдущую жизнь пытался забыть. А вспомнив, решился поделиться с ней. Значит… она не успевала делать выводы.

— Вспоминай, — услышал он её голос. — Вспоминай, как это было… тогда, наверное, ты поймёшь, где он укрылся.

Д., тридцать восемь лет назад

Сам Д. давно уже не помнил подробностей того короткого, но оказавшегося таким длинным и тяжёлым, путешествия. Собственно, путешествие-то само по себе вовсе не сложное. В особенности, если тебя — явно или нет — прикрывают маги. Пусть никакого прикрытия и не ощущается.

Рядом с ним женщина (лицо её не появляется из небытия — всё, что Д. может понять, так это то, что она чуть выше его ростом, выглядит существенно моложе своих сорока с лишним лет). Он знает, что у неё есть сестра-близнец — одну не отличить от другой, все это знают. С ними дети — тоже сёстры-близнецы, лет десяти. Тут память Д. его подводит — он не помнит, чьи именно это дети. Да и неважно, в общем-то.

Двигаться им предстояло по пустынным горным дорогам, до одного из перевалов — там Д. должен был сменить другой человек. В тот день Д. не имел никакого понятия, кого и куда он сопровождает. Обычная предосторожность.

Лишь неделю спустя он узнает, что был свидетелем того, как таинственная Девятка — маги, некогда сумевшие создать чуть ли не абсолютное (по тем временам) оружие — сумела-таки нанести болезненный удар по одному из своих давних неприятелей. Хотя нет. Не сама Девятка (её уже не существовало), а горстка подмастерьев, некогда служившая ей. Охвостье, как звали их. Ради мести Тенгаверу они использовали всё, чем располагали — и попались, все до одного, три дня спустя.

Самое страшное — месть слабых. Сильные умеют прощать, слабые — никогда.

Дорога была спокойной и безмятежной; всё было задумано на удивление умело. Все те, кто знали о происходящем, находились вне пределов досягаемости Охвостья (лучшего имени они не заслужиали). Отвратительная вещь, эта работа в Бюро… живёшь среди легенд и иллюзий, а под старость порой убеждаешься, что ничего, кроме иллюзий, в жизни и не было.

Всё шло хорошо, пока в условленном месте вместо агента Бюро они не обнаружили его труп. Там Д. впервые увидел на лице убитого ту самую жуткую улыбку, которая так и не сошла с губ Киента… вот эту часть он помнит совершенно точно.

Женщина, очнувшись от оцепенения, кинулась к покойнику — она всё-таки была целительницей, и до последнего момента не теряла надежды.

Перевернула его на спину (убитый лежал на боку, подложив правую руку под живот) и вскрикнула, увидев его лицо.

Именно этого и не следовало видеть. Ловушка сработала.

Д. почуял, что вся их затея провалилась… что надо скрываться, бежать, пока не поздно — конец маскировке, но несколько минут у них ещё есть.

Чутьё — в особенности, на неприятности — никогда его не подводило. Он ещё пытался привести в чувство сидящую в пыли женщину, закрывшую лицо руками… как ощутил, что спину жгут постепенно приближающиеся взгляды.

Так могли бы смотреть наконечники стрел, жаждущие напиться крови… так могло смотреть на тебя оружие, окажись оно мыслящим.

Они возникли за спиной. Невысокие существа, одетые во всё чёрное. На расстоянии они безопасны, но женщину нужно немедленно привести в чувство — иначе всем конец.

Она уже справилась с шоком. Ей повезло… подобная улыбка способна лишить человека разума. Д. спихнул останки в канаву и понял, чего недоставало на шее убитого.

Исчез кальарт . Есть только один… этого недостаточно, чтобы переместиться всем четверым, за один раз. Пока трое преследователей пытаются отыскать свои жертвы, есть шанс отступить. Пока не смотришь им в глаза, они тебя не замечают. А если дать сигнал о помощи, неизвестно, кто прибудет раньше — подмога или компаньоны этих существ в чёрном. Не смотреть им в лицо, твердил себе Д., прижимая обеих девочек к себе. Перепуганные до полного оцепенения, они не сопротивлялись… и хорошо. Только не смотреть в их сторону. Искусство изготовления подобного «живого оружия» считалось уничтоженным четыре столетия назад, когда пали защитники Шести Башен… выходит, не уничтожено? Одетые в чёрную одежду, они практически неуязвимы для традиционного оружия… единственный шанс — бить в голову, в глаза. Взглянувший им в лицо моментально переставал быть человеком… оставалась только человеческая оболочка — способная прожить, не размышляя, не чувствуя, не думая — несколько дней. Не более.

Человека внутри такой оболочки уже не было.

Они прошли мимо, так, что Д. ощутил неживой, неприятный запах, исходивший от них… и всё бы, вероятно, обошлось — но одно из существ, имени которым уже не было, коснулось лапой с массивными когтями плеча одной из девочек.

Взвизгнув, та бросилась бежать.

Спасти их могло только везение.

Один из кинжалов с отвратительным хрустом вошёл в глазницу ближайшего нападающего… второй — пронзил горло второго.

Но оставался третий.

Женщина сделала шаг вперёд, рукой очерчивая знак. Тут Д. ощутил, каково это — оказаться под взглядом чудовища. Его словно сносило ветром; давление было ужасным — но страшнее всего было давление не физическое, а ментальное — ум словно разжижался, растворялся… и это сквозь защитный барьер, который успела выставить женщина!

— Уходи, — произнесла она с трудом. У Д. уже не было сил поворачиваться лицом в сторону противника. — Забирай их. Быстро!

— Но…

— Забирай! — повысила она голос. — Иначе, клянусь богами, ты будешь жалеть об этом остаток жизни!

Обе девочки были без сознания, но — как казалось Д. — особенного ущерба не получили. Странное оружие… если не сопротивляться, если полностью отключиться, потерять сознание, то ничего не случится.

Если, конечно, обладатель этого ужасного взгляда не решит закусить беспомощной жертвой.

Д., прилагая огромные усилия, подхватил обеих девочек. Семь шагов, которые пришлось для этого сделать, были самыми тяжёлыми в его жизни.

Затем он сдавил камушек — кальарт — и непереносимое давление тут же исчезло.

Они оказались на пустынном скалистом обрыве, у берегов океана.

— Ты должен вернуться за бабушкой! — потребовала одна из девочек. глядя на Д. исподлобья. — Ты не посмеешь оставить её там одну!

— Я не могу ей помочь, — произносить эту ложь было тяжело. Конечно, он мог вернуться. Но Д. знал точно — едва он покинет их, как, вернувшись, не застанет в живых никого. Время уходит. Он полез в карман за сигнальным шариком — выручать застрявшую на дороге женщину… но тут его толкнули в грудь кулачками, да так сильно, что он упал и искры посыпались из глаз.

Хорошо хоть, сигнальное устройство не выпало.

Одна из девочек стояла над ним, синий огонь переливался в её ладошках.

— Или ты вернёшься за ней немедленно, — произнёс голос из пустоты, в которой загорались и гасли яркие искры, — или останешься один, и…

Д. не помнил, что именно ему пообещали. Точнее, в память въелась только часть фразы. Всё остальное он не помнит, и никогда уже не вспомнит.

«Останешься один и у побед будет вкус поражения».

Пороть надо таких детей, чтоб не учились всякой гадости.

Оказавшись меж двух проклятий, какое вы предпочтёте?

Он отвернулся и, держась одной рукой за скалу, с силой сдавил шарик.

Он ещё успел сообщить оператору о том, что они оказались в беде. Дождался прибытия спасателей.

Потом была совершенная пустота.

Парк Времени, Лето 78, 435 Д., 19-й час

— …И узнал, что это была не мать их, а бабка, — закончил Д. и отвернулся. — В последний момент решила, что пойдёт вместо дочери. Предчувствовала беду. Хотела спасти жизнь и ей, и внучкам. И спасла.

— Бабка? — удивилась Кинисс. — Супруга… Тенгавера?

— Тенгавера, — кивнул Д. — Он же Ользан из Меорна. После этого он… отошёл от дел. Надолго. И каждый год, в среднее полнолуние… уходил куда-то. Вечером. Утром… всегда возвращался.

Молчание длилось долго.

— Сегодня — среднее полнолуние, — тихо произнесла Кинисс. — Куда, по-твоему, он может отправиться?

— Не помню, — глаза Д. недобро сверкнули. — Зачем ты заставляешь вспоминать всё это?! — он почти кричал.

— Я не знаю о нём почти ничего, — спокойно ответила Кинисс и склонилась над ручьём, чтобы напиться. — Ты знаешь, — продолжала она, выпрямившись. — Вспоминай.

— Легко сказать, — проворчал Д., откидываясь прямо в траву.

Белка следила за ними из дупла, шевеля усами, но подбежать так и не решилась.

От человека пахло страхом.

Клеммен

Чем ближе был квадратный пруд, тем больше подробностей открывалось взору. Во-первых — четыре тёмных прохода. Они проходили через середины сторон, сквозь лестницы, и ни капли света не просачивалось из них.

Шорох текущих листьев заглушал почти все остальные звуки.

Клеммен спрыгнул в один из углов и… едва не упал.

Под ногами не было твёрдой опоры!

И всё же сворачивающиеся в крохотные вихри, ускользающие куда-то вглубь листья держали его — словно он был пробкой, брошенной в воду. Стоять было неудобно, но проверять, сможет ли он «всплыть», если потеряет равновесие, не хотелось.

Что скрывается там, в глубине?

Листья двигались, словно кусочки овощей в огромном кипящем котле. Человек проваливался в них чуть глубже щиколоток, и идти было не очень-то приятно — словно ступаешь по зыбкому облаку. Того и гляди, провалишься!

Убежать быстро не получится, подумал Клеммен, и ему сразу же стало неуютно. Верхняя кромка этой гигантской арены была едва видна. Сколько потребуется времени, чтобы вскарабкаться туда?

Наверное, много.

Ещё один шаг.

Заглянем за край прохода… как страшно, надо же! В жизни так не боялся. Никого. Только слабо тянет холодным воздухом. Клеммен облегчённо вздохнул. Ещё шаг… самое главное — постоянно держать в поле зрения всё, что только можно. И этот шум… Что-то здесь не так.

Движение справа.

Показалось?

Клеммен чуть попятился, чтобы заглянуть как можно глубже в проход, где ему померещилось движение.

Да, несомненно, кто-то движется.

Навстречу ему.

Заметны только очертания… и то лишь отчасти. Что зажато в руке этого человека?

Меч? Кинжал?

Клеммен попятился… и в этот миг на ступенях вокруг него возникли зрители. И разразились воплями восторга.

Все невысокого роста, все одеты в красное… Хотя лица их немного отличались, Клеммен успел заметить, что зрачки обращённых на него ожидающих глаз имеют форму полумесяца.

Ещё шаг. Человек вышел, глядя в сторону Клеммена. Такого же роста, но тьма скрывает очертания лица, а одежда, которую развевает ветер — фигуру. Не понять. Но в правой руке зажато оружие.

Клеммен долго стоял, слушая свист и презрительные крики и ощущая на себе внимательный взгляд.

— Послушайте, — обратился он к незнакомцу. — Это какое-то недоразумение. Я вовсе…

Замахнувшись кинжалом, человек кинулся на него.

Спасло меня то, что под ногами была всё-таки не твёрдая и надёжная опора, а податливая и неудобная трясина.

Удар, который должен был перерезать мне горло, пришёлся вскользь по щеке. Я отшатнулся (тело само двигалось, решив не полагаться на скованный разум) и обнаружил, что и у меня в руке зажат кинжал.

Чёрный такой… с золотистым рисунком вниз по клинку. Особенно разглядывать было некогда. Человек, слегка присев, был готов прыгнуть вновь. Реакция и скорость его были потрясающими. Это что же — представление для Радуги? Я не сомневался, что все эти зрители — одна личность.

Некогда думать! Я присел, уклоняясь от колющего удара, и толкнул противника в грудь, одновременно делая подсечку.

Он взмахнул руками и исчез в груде листьев.

Я мог бы, наверное, броситься следом и покончить со всем этим, но не мог! Мне незачем было убивать этого человека, не за что! Что могло быть хуже подобного убийства?

Человек поднимался из обтекающих его листьев.

Надо обезоружить его. Тогда, может быть, удастся перекинуться хотя бы парой слов.

Первая попытка обезоружить не удалась. Я отделался ещё одним порезом. Проклятие! Долго мне так не выстоять!

Когда противник (дрался он молча) вновь бросился, я поймал его за руку, вывернул её и бросил его через бедро. Это должно было причинить ужасную боль… но противник не издал ни звука. И не выронил оружия! Вот тут мне стало по-настоящему страшно.

Едва только он вновь стал подниматься на ноги, как я сбил его (окунуться в «кипящие» листья оказалось куда меньшим развлечением, чем я мог предположить), и, вцепившись в руку с кинжалом, приставил остриё своего к его горлу.

Тут словно включили свет — я увидел лицо противника.

Не отводя взгляда горящих пурпурным огнём глаз, со мной молча и бешено боролась Андариалл Кавеллин анс Теренна.

— Нет! — крикнул Клеммен и отскочил в сторону. Андариалл — или кто бы это ни был — поднялась на ноги, словно боль ей была неведома. Не сводя взгляда, она медленно надвигалась. Краем уха Клеммен слышал издевательский хохот, оскорбления, свист. Что-то пролетело мимо уха, слегка оцарапав его.

— Нет, — шепнул он вновь, не в силах поднять кинжал.

Андариалл сделала ещё один шаг.

— Не стану, — и Клеммен отшвырнул кинжал в сторону.

Андариалл замерла на миг… потом сделала движение, словно намереваясь обнять его — и Клеммен успел ещё заметить, как пылающее серебристое лезвие входит в его грудь.

…Я очнулся, словно от толчка. Нет, словно пробудился от кошмарного сна. От сна, в котором мною успели-таки пообедать.

Кто-то хлопал в ладоши. Всего один зритель. Я прижимал ладонь к груди, в которой ещё что-то ныло, но сомнений не было — я жив!

На ладонях — ни капли крови.

— Поздравляю, — сухо произнёс Радуга. — Ты оказался чуть умнее, чем я думал. Что теперь, герой? Куда пойдёшь?

— Куда хочу, — ответил я. Говорить было больно. Как только удастся от него избавиться, надо будет посмотреть, что там, на груди. — Четыре прохода. Один куда-нибудь да выведет.

— Конечно, — осклабился он. — Только знаешь, что будет, если ты так и не найдёшь…

— Нет! — я сделал шаг вперёд. — Не знаю, и знать не хочу. Хотите меня остановить? Останавливайте. Не можете — тогда не мешайте.

— Я и не мешаю, — вздохнул он с притворной обидой. — Ты сам наступишь во все ловушки… ну что же, зато у меня появится собеседник. А там, глядишь, и преемник. Или тебе помочь? Ты только скажи!

— Боюсь, что ваша цена будет чрезмерной, — выговорил я, с трудом выдерживая его взгляд.

— Да нет, вполне приемлемой, — покачал он головой. — Стоит ли упорствовать? Мы ведь встречаемся не в последний раз. Рано или поздно ты сдашься.

Видимо, лицо моё красноречиво отразило всё, что я почувствовал.

Радуга расхохотался.

— Вот видишь… ты уже боишься. Ну так что?

— Идите вы… — я подавился окончанием фразы.

— Как знаешь, — пожал он плечами. — Ты всегда будешь стоять перед дверью, но никогда не сможешь её разглядеть. Все вы одинаковы, я уж знаю.

И, неожиданно отвернувшись, он принялся взбираться по ступеням вверх.

Было четыре прохода… и ни единого способа выбрать правильный. Сколько у меня попыток?

Я взглянул на часы. Проклятие, снова идут!

В моём распоряжении двадцать три минуты.

Значит, не время размышлять — я оглянулся и бросился в ближайший проход.

Разумеется, не в тот, откуда вышла… откуда вышло то существо, что попыталось убить меня.

Парк Времени, Лето 78, 435 Д., 19-й час

Он не смог ничего вспомнить. И просто сидел, время от времени поднимая глаза и натыкаясь на озабоченный взгляд Кинисс. Похоже, я начинаю её понимать, сообразил Д. Генерал чрезвычайно умён. Ведь любые факты можно подать так, чтобы вызвать наперёд известную реакцию. Почему у меня язык всю жизнь опережает разум?

Так что не буду судить. Ни о ком. Надо полагаться только на интуицию: это единственное, что никогда не подводило. И гори всё остальное синим пламенем.

— Что ты там видела? — спросил он неожиданно.

Кинисс вздрогнула.

— Где именно?

— Там… где пыталась отыскать Киента.

Последовала долгая пауза.

— Ты хочешь это знать? — она взглянула в его глаза.

— Пожалуй, — кивнул Д. — Ты была слишком молчалива. Не отвечала ни на один вопрос. Ну так что?

— Я расскажу, — согласилась Кинисс, не отводя взгляда. — Но тебе это не понравится.

Клеммен

Темно там было только поначалу. Стоило сделать десяток шагов, как стены начали слабо — а затем и сильнее — светиться. Пол, естественно, также был выстлан парящими над ним листьями. Но пол был. Его можно было заметить — если приглядываться к листьям… или попросту быстро двигаться. Снаружи, в пруду, запах осени был сравнительно слаб и приятен. Здесь же он стлался густой волной и вскоре сделался отвратительным.

Я перестал обращать внимание на запах, когда впереди забрезжил свет. Преодолев бегом оставшееся пространство, я остановился перед полупрозрачной стеной. Воздух, похоже, проходил сквозь неё — знакомый воздух, приятность которого я ранее не замечал.

Я хотел было протянуть руку, чтобы коснуться стены, но задумался. Куда она меня выведет? Где я окажусь? В моём родном городе? Где-нибудь ещё на материке? На острове? Глубоко под водой или в воздухе?

Я понял, что при каждой мысли новый узор появляется на «поверхности» портала — а это, несомненно, был портал — и всякий раз он немного походил на медленно текущие «заросли», что зимой возникают на окнах. Голубой и белый цвета, всюду перемешанные, нигде не представленные чистым оттенком, то расцветающие диковинными цветками, то ухмыляющиеся сотнями оскаленных пастей… я отвёл взгляд.

Взглянул на часы.

Двадцать одна минута.

Ну ладно… неужели там окажется что-то привычное, хорошо знакомое… насовсем?

Я вспомнил внимательный и немного печальный взгляд Радуги… где здесь подвох?

Сомнения убивают решимость. Я вздохнул и шагнул вперёд.

Вначале всё было темно… и только воздух избавился от тяжёлого духа сохнущих листьев, стал чистым, но не свежим — воздух внутри помещения. Где это я?

Зрение восстановилось секунд через двадцать.

Были сумерки.

Я оглянулся, не веря своим глазам… стены, обшитые дубом, идеально отполированный пол, стол, массивный и внушительный, старинные кресла и слабый запах табака… будь я неладен, это же кабинет Д.!

Взглянул на часы… стрелки двигались в правильную сторону! Сейчас на циферблате было двадцать минут первого… и пятнадцать секунд… и восемнадцать секунд… и так далее. Фонари постепенно зажигались по ту сторону окна. Хитрое это окно. И не окно даже, а нечто вроде килиана — из него видна главная площадь, что возле Храма… В самой конторе настоящих окон нет. По соображениями безопасности.

Который здесь час? И, если уж на то пошло — число, месяц, год?.. Украшения, появившиеся перед Новым Годом, всё ещё на местах — и ленточки, и высохшие уже цветы, и всё прочее… Неужели здесь прошло лишь несколько дней? Мне казалось, что я странствую по пустынному и населённому призраками миру не менее месяца.

Тут же я понял, до чего голоден. И сразу же захотелось выбежать наружу, свернуть за угол — там, в ста шагах, есть прекрасная закусочная…

Я оглянулся (свет можно было не зажигать) и понял, что рано радуюсь. Потому что, если я вернулся — зачем этот портал? Он красовался за моей спиной, и изнутри временами доносился запах листьев. Так. Что-то мне это не нравится. Что делать?

Размышляя над этим, я стоял у окна и любовался площадью. Интересно, где сейчас Андари? У себя дома? Где-то ещё? Я потрогал носком ботинка трещины в полу — разбегающиеся в стороны из одной точки, словно здесь на пол уронили нечто тяжёлое. Вон, даже небольшая вмятина осталась. Раньше этого не было.

Кинисс

Из тумана соткались своды пещеры; вокруг постепенно возникли стены, а Кинисс брела вдоль светящегося следа, всё больше поражаясь самой себе. Всё, что раньше предостерегало её от подобного безрассудства, теперь молчало. Отчего? Что заставляет её рисковать жизнью… причём, возможно, не только своей, путешествуя в запретном месте?

Ответа не было.

Потом появились звуки. Точнее, то, что воспринималось бы в «плотном» мире, как звуки. Звуки были вполне подобающими. Скрежет камней под ногами… плеск капель, срывавшихся сверху и опускавшихся в накопившиеся лужицы. Пещера. Хансса большую часть своей истории провели под землёй… но сейчас странным образом не возникало ощущения привычности и защищённости. Наоборот. Всё вокруг казалось ненадёжным и коварным.

И тогда она увидела тень.

Киент, что брёл впереди, оставляя после себя светящиеся следы (они постепенно стягивались, сливались, образуя прерывистую ленту, постепенно сужавшуюся в ниточку), очень походил на живого. Всем. И походкой… и запахом (ещё один знак «плотного» мира… откуда здесь взяться запахам?) — человек как человек.

Кинисс замерла. Так, по легендам, выглядели те, кто должен был предстать перед Владыкой Моста и следовать путём, который тот укажет. Но место это меньше всего походило на царство Владыки… это было чужое царство.

И Киент брёл куда-то вглубь его… нет, это невероятно! Откуда он здесь??

— Киент! — окликнула его Кинисс. Тот не остановился, не обернулся. Продолжал идти, шаркая ногами, глядя куда-то вниз. Рептилия догнала бредущего, попыталась остановить, взяв за локоть.

И тут же отдёрнула руку — от прикосновения к Киенту её обожгло ледяным холодом. Сам старик вздрогнул, остановился и медленно, очень медленно повернулся.

— Он мой, — проговорил Киент чужим, неизвестным ей ранее голосом и рептилия с ужасом заметила, как радужки его глаз становятся тёмно-красными, а зрачки приобретают форму полумесяца. — Ступай своей дорогой… пока есть возможность вернуться, — и захохотал.

От звуков его хохота полотно тумана разорвалось. Огромная, невероятно огромная пещера, где над головой тускло светился оранжевый диск, не принося ни света, ни тепла, начала проявляться и уплотняться. Рядом с Киентом стали возникать и другие. Люди, и не только. Все были одеты в рваные одежды красного цвета, все смотрели на неё парой полумесяцев, ото всех исходили волны холода.

Кинисс показалось, что ноздрей её коснулся запах разложения. Если бы душа могла подвергаться распаду, пахла бы она при этом именно так. Яркая ниточка стремительно блекла и распадалась на куски.

«Киент» хлопнул в ладоши и все остальные исчезли.

— Вон отсюда, — велел он надменным голосом и ушёл прочь — всё той же усталой, шаркающей походкой.

Кинис кинулась назад, но путеводная ниточка гасла очень быстро. Ей пришлось блуждать. Наверное, очень долго — прежде чем стены стали разжижаться и становиться прозрачными, прежде чем вновь возник пепельно-серый туман.

…Когда она очнулась, ей казалось, что она отсутствовала в своём теле несколько суток.

Как выяснилось — не более получаса.

— …Очень странно, — проронил, наконец, Д. — Я бы даже сказал, страшно. Случалось ли такое прежде?

Кинисс энергично помотала головой.

— Нет, — выждав немного, она добавила, совсем тихо. — Не думаю, чтобы многие отваживались на подобное путешествие. И что все, кто отваживался, возвращались. Во всех смыслах.

— Да, — у Д. был такой вид, словно он только что пробудился от кошмарного сна. — Если генерал действительно бывает там , неудивительно, что он так поступает. Мы бы…

Из кармана его послышался резкий, пронзительный писк. Белка, что постепенно подбиралась к ним (словно намереваясь подслушать разговор), тут же кинулась назад, к дереву, исчезла в дупле.

— Кто-то полез в мой стол, — Д. второпях никак не мог найти «ключ». — Быстрее!

Клеммен

Я вздрогнул… и понял, отчего.

Небо.

Из тёмного, ночного, на котором постепенно проступали звёзды, оно становилось серым… пепельно-серым. Я оторопело смотрел на эту перемену (происходило это медленно, но с какой-то пугающей решительностью), прежде чем до меня дошло, что происходит.

Миры сливаются.

Чем это может кончиться для остальных? Прохожие не обращали внимания на происходящее — или мне так казалось?

Воздух стал пыльным и неприятным. Воздух города, где ветер лениво ворошит пыльные сугробы, где на всех башнях висят уродливые циферблаты.

Оставить записку! Мысль пришла неожиданно. Я метнулся к столу Д., открыл его… хвала небесам, и перо, и бумага! Я долго вспоминал, что хотел передать Д. его двойник… и вспомнил. Бросил бумагу и перо на столе и, задержавшись у портала, бросил ещё один взгляд в окошко. Лучше бы я этого не делал. Что-то сегментированное, уходящее ввысь, появилось в поле зрения и, прежде я понял, что это, Храм словно взорвался изнутри — раскалываясь в полном безмолвии на огромные куски, что разлетались, медленно и страшно, во все стороны. Прохожие тщетно пытались укрыться от каменного дождя…

Массивный металлический шар поплыл дальше.

Я не стал смотреть на происходящее. Всё понятно. Оглянувшись в последний раз, я прыгнул сквозь портал.

Д.

— Здесь кто-то был! — закричал Д., указывая на открытый ящик стола и записку. Кинисс молча озиралась. Подошла к «окну» и принюхалась.

— Клеммен, — заключила она. — Только что был здесь.

— Что?! — Д. открыл рот, да так и замер на несколько секунд. — Куда же он подевался?

— Странно, — ответила Кинисс, присматриваясь к полу. — Это его следы, но…

Д. молча ждал продолжения.

— Они уходят прямо в стену, — указала она.

— Портал?

Рептилия покачала головой.

— Никаких следов портала. Что в записке?

Д. повернулся к столу и зажёг лампу — света в комнате почти не было. Он не хансса, чтобы видеть в сумерках.

— Его почерк, — сказал он сразу же. Затем пошевелил губами, словно едва умел читать и побледнел.

— Силы небесные! — воскликнул он. — Надо торопиться, Кинисс. Вооружайся как следует. Он подсказал, где Тенгавер.

И скрылся за следующей дверью. Послышался шорох и грохот падающих предметов.

«Дерево вновь в цвету», прочла Кинисс и озадаченно моргнула. Что бы это значило?

«Вооружайся»… она и так всегда при оружии. Хансса всегда вооружены; то, что считают оружием Люди — всего лишь способ незначительно увеличить свои способности.

— А это? — указала она на следы на полу и на всё остальное.

— Я вызову, кого следует, — ответил он, торопливо застёгивая толстую, служившую универсальной защитой чёрную куртку. Д. задержался у окна и замер вдруг, моргая. После чего осторожно отвернулся и посмотрел туда вновь. Вздохнул с облегчением.

— Что такое?

— Мне показалось… — он помедлил. — Да нет, что за чушь! Идём поскорее.

— Что тебе показалось? — спросила она по пути. Кальартом можно пользоваться, где угодно, но лучше всего это делать на открытом воздухе и в отсутствие свидетелей. Если есть возможность.

— Что Храм рухнул, — ответил он неохотно. — Ладно. Всё это чепуха. Главное — успеть.

Клеммен

Теперь я понимал, отчего Радуга так странно смотрел на меня. Портал сомкнулся за моей спиной — теперь это был просто тупик. Свечение стен медленно, но верно угасало, и надо было поторопиться.

Что я и делал, по мере сил. Проклятые листья! Никогда бы не подумал, что они могут так сильно замедлять бег.

…Когда я вырвался наружу — в смысле, завяз в плотной каше, заполнявшей пруд — я вновь увидел Радугу. Он сидел на ступеньке по ту сторону, свесив ноги, и играл на флейте заунывную мелодию.

— Первый раз неудачно, — произнёс он подозрительно знакомым голосом. Голосом пожилого человека. Чей это голос? После короткого раздумья я решил не гадать. С него станется попросту копаться в моей собственной памяти!

— Есть ещё три, — ответил я, глядя на часы. Мама дорогая… четырнадцать минут! Как?! Почему?!

— Два, мой дорогой, — ответил он меланхолично и я вздрогнул, увидев, что проход, из которого выходила «Андари», больше не существует. — Я же говорил, что ты пройдёшь мимо двери. Но не стоит расстраиваться. Есть ещё несколько — и все под самым носом, — он рассмеялся.

Я кинулся в ближайший проход.

— Храм был неплохой! — прокричал он вдогонку. — Покажи мне ещё что-нибудь — обожаю разнообразие!

Мне нужен кто-нибудь знакомый, твердил я, кто-нибудь, кто может подсказать, что делать. С этими мыслями я и нырнул в переливающийся портал.

Тенгавер, Лето 78, 435 Д., 21-й час

Он сидел у обрыва, а перед ним и внизу катились волны, одна за другой. Тучи двигались с юго-востока; ветер крепчал. Было очень сумрачно, но человеческий силуэт нельзя было не заметить.

Шагах в двадцати за спиной человека возник портал, сияющее голубоватое облако, свет от которого вызвал к жизни потянувшиеся прочь приземистыые дрожащие тени — от каждого кустика, от каждого камушка поблизости. Человек вздрогнул, но не стал оборачиваться.

Из глубин портала шагнул Клеммен и тут же прижал ладонь к лицу, чтобы восстановить дыхание. Что это? Кто это, впереди?

Времени у меня мало, подумал юноша мрачно. Надо успеть выяснить всё, что смогу… у меня ведь останется лишь одна попытка. Что потом — непонятно. Одно ясно — стоит мне взобраться на эти каменные ступеньки, выйти за пределы «пруда» — и останется только упрашивать Радугу. Страшно представить, что он потребует взамен.

— Можешь не прятаться, — произнёс человек громко и Клеммен, к своему величайшему изумлению, узнал голос Тенгавера. Почему именно он? Где они стоят? — Я знаю, что ты здесь. Однако тебе придётся забрать меня одного.

— Что вы здесь делаете? — крикнул Клеммен, делая шаг вперёд, Идти приходилось против ветра, а кричать — во весь голос.

— Жду, — последовал ответ и ветер, к величайшему изумлению Клеммена, утих.

Волны по-прежнему катились, расшибаясь о скалы внизу; тучи, озаряемые изнутри мертвенно-синими молниями, надвигались, как и прежде, но ветер стих.

— Всё сходится, — голос Тенгавера звучал утомлённо. Он по-прежнему не поворачивал головы. — Ветер стихнет. Я не знал, что ты когда-нибудь придёшь, — он усмехнулся.

Клеммен озадаченно оглянулся. Портал никуда не исчезал. Радуга скрывает что-то очень простое, совсем простое… но что? И за кого принимает меня Тенгавер?

— Почему вы стоите ко мне спиной? — Боги, что за глупости я спрашиваю!

Тенгавер пожал плечами.

— Делай то, зачем пришёл… — он помедлил. — Я устал. Я готов согласиться…

— Что означает — «дерево вновь в цвету»? — спросил Клеммен, глядя на небо. Оно становилось светлее и светлее… проклятье!

Его собеседник вздрогнул и медленно повернул голову… чуть вбок, по-прежнему не глядя в сторону юноши.

— Ты нашёл, чем ранить меня? — спросил он горько. — Прежде, чем забрать с собой, решил посмеяться? Забирай меня или убирайся. Более я ничего не скажу.

— Я не тот, за кого… — Клеммен начал было говорить, но тут на землю легла другая тень.

Он обернулся.

Из портала выступало существо, отчасти напоминающее человека. Во всём красном, с горящими угольками глаз и с кривым серпом в руке.

Зрачки-полумесяцы встретили взгляд Клеммена. Существо усмехнулось…

Понятно, кого он ждал, подумал Клеммен. Сейчас оно выйдет наружу, и…

— Всё, как было обещано… — проговорило существо. За его спиной Клеммен заметил… ту самую женщину. Точно! Ту, что видел в Академии… что безуспешно пытался отыскать. — Согласишься уйти со мной… я отпущу её.

Женщина что-то кричала… но ни звука не доносилось с её губ. Существо с серпом крепко держало её за запястье. Клеммен встретился взглядом с пленницей Радуги. Та поймала его взгляд… помотала головой. Нет. Не отпустит. Никого не отпустит, никогда.

Чтобы не успеть передумать, он сорвался с места и бросился на посланца. Чьего именно — нетрудно было угадать.

Существо, вероятно, менее всего ожидало нападения. Нелепо взмахнув руками, оно упало навзничь… и исчезло по ту сторону портала.

За ним исчез и Клеммен.

…Он упал, прижимая существо к полу… Оно выронило серп, отпустило женщину. Клеммен успел обернуться. Портал ещё был виден, но угасал, стремительно.

— Бегите! — крикнул он. Женщина несколько раз обернулась… не видит портала.

— Бегите! — Клеммен мотнул головой, указывая направление. Сила посланца Радуги была невероятной, сейчас сбросит с себя и…

Женщина расширила глаза… увидела. Бросилась к порталу. Клеммен успел ещё встретиться с ней взглядом.

Её взгляд он запомнил на всю жизнь.

Чудовищный рёв откуда-то снизу едва не оглушил его… и Клеммен остался один.

Потрясённый Тенгавер, в ушах которого ещё звучал крик, с которым его недавний собеседник бросился на кого-то, увидел, как разошёлся под порывами ветра портал… как вокруг возник прежний, изъеденный ветрами и дождями пейзаж.

Он не успел понять, где мог слышать этот голос прежде, как новый портал на миг засветился перед ним и из него вышли Д. с Кинисс.

— Только что был здесь, — констатировала Кинисс, глядя на побелевшее лицо Тенгавера, с которого не сходило выражение крайнего изумления, и оглянулась. — И не один.

— Что вы тут делаете? — спросил Д., помогая подняться «беглецу».

— Пришёл, чтобы исполнилось предсказанное, — ответил тот глухо. И рассмеялся. — Не думал, что демонов Нижнего мира можно обмануть.

— «Дерево вновь в цвету», — произнёс Д. и Тенгавер медленно кивнул.

— Я знаю. Я понял… только что. Она освободилась, я успел заметить. А я ведь поверил, что она… погибла. Мы все поверили.

Он помедлил и, как показалось обоим вновь пришедшим, помолодел на глазах.

— Проклятие окончилось, Д. Мне потребуется ваша помощь.

Д. и Кинисс переглянулись.

— Какая же?

— Я должен посмотреть на это дерево, — пояснил Тенгавер, приводя одежду в порядок. — Странно. Я жив, но не могу в это поверить. — Он помолчал. — Оно перестало цвести, когда мне показали её могилу. Помогите мне добраться туда. Если можете.

— Нам тоже нужна помощь, — произнёс Д. — Хотя я и не знаю, какая.

— Я, кажется, догадываюсь, — Тенгавер озабоченно посмотрел на небо, с которого уже падали отдельные тяжёлые капли. — Помогу вам, чем смогу. Сейчас хлынет, как из ведра.

Вскоре на скале не осталось ни души.

Клеммен

Сам не знаю, зачем я это сделал.

То, что Тенгавер принял меня за посланца смерти, говорило о многом. Например о том, что я — как-то, не представляю даже, как — мог послужить причиной ещё одной смерти. Или как это назвать? Назвать жизнью — заведомо нельзя.

Зачем мне лишний камень на совести?.. Тем более, теперь, когда самому осталось семь с небольшим минут?

…На ступеньке у пруда вновь сидел Радуга.

Очень недовольный.

— Одних ты освобождаешь, — произнёс он так, словно я был перед ним в неоплатном долгу. — Других не пускаешь сюда… Даже не знаю, что с тобой сделать. Надо было тебя сразу отпустить. Но теперь, конечно, ты так легко не отделаешься…

— Одного меня вам мало? — поинтересовался я, остановившись. Времени мало, но недовольный Радуга — стоящее зрелище.

— Таковы законы, — пожал он плечами. — Раз уж они есть, надо им следовать. Так что с тебя должок. Вот, кстати, хорошая идея! Хочешь назад? Условие простое. Тот… или та… — он хитро прищурился, — кто первым назовёт тебя по имени, отправится сюда. А ты — свободен, как ветер в поле. Ну как, согласен?

— Нет, — произнёс я, постаравшись вложить в голос всё презрение, которое смог собрать.

— Как знаешь, — он деланно пожал плечами. — Не хочешь домой — не надо. Но если сумеешь туда вырваться… моё условие останется в силе. Долг есть долг. — Он закудахтал противным тоненьким голосом и, не оглядываясь, направился вверх.

Мне стало страшно.

Что он, вновь обвёл меня вокруг пальца?

Я ринулся в последний оставшийся туннель, моля всех, кого знал, чтобы там оказался кто-нибудь, кто меня не знает.

О чём ещё я мог мечтать в этот момент?

Венллен, Лето 78, 435 Д., 23-й час

— Какой длинный получился день, — заметил Д. зажигая свечи. Ещё бы! Даже если не считать всего произошедшего, им пришлось побывать чуть ли не повсюду на Континенте. Размах, что и говорить. Особенно, конечно, была хороша яблоня, которой вздумалось цвести в конце лета.

Хотя Кинисс утверждала, что никакая это не яблоня… и что таких деревьев вообще не должно быть. Тенгавер не участвовал в этом, а лишь стоял поодаль. Только глаза выдавали улыбку.

Могила, вырытая некогда поодаль, оказалась пуста. Да в ней и не было никого… ни единого момента.

Итак, хоть у кого-то всё кончилось. Многое в истории с Тенгавером остаётся непонятным. Что призрак его супруги делает в Академии? Отчего Тенгавер уверен, что сумеет отыскать её, живую? И так далее. Много вопросов.

Ладно, всё это — после. Я-то ведь тоже свободен. Можно искать своё потерянное имя, настоящее имя, не одну лишь букву. Но почему я не испытываю радости?

Наверное, потому, что ничего ещё не кончилось.

— Что-то не отпускает его… — проговорила Кинисс. — Тебе не приходило в голову, что генерал мог быть прав?

— А?

— Ты уверен, что Клеммен действительно был человеком?

— А ты?

Рептилия отвела взгляд.

— Я уже ни в чём не уверена, — произнесла она тихо. — Пройдёт ещё два таких дня, и я стану сомневаться во всём. Я уже не помню, кем он мне казался.

— А я помню, — Д. отвернулся. — Он человек. По крайней мере, был им, пока не решил пройти Испытание, — Д. нервно рассмеялся. — Я ведь сам учил его всему этому. Всё рассказывал. А сам, оказывается, не верил! Что теперь делать — не знаю. Если он вернётся оттуда, захочет ли со мной разговаривать?

Кинисс отодвинула от себя тарелку.

— Совершенно нет аппетита, — призналась она. — А ведь я страшно устала. Никогда такого не было.

Д. пожал плечами.

— У меня — совсем наоборот, — сообщил он. — Впрочем, ночь продолжается. Думаю, это ещё не всё.

Часы пробили половину.

Клеммен

Ну вот, подумал я… наконец-то вышел на свободу. Было темно и прохладно — но, несомненно, это было помещение. Я в нём ни разу не был, но мало ли в мире подобных мест?

Глаза медленно привыкали к темноте.

Я оглянулся… нет, портала не видно. Так что — свобода? Признаться, я не был готов к тому, что, наконец-то, вернулся в свой родной, привычный мир. Всё ещё ждал того момента, когда всё начнёт становиться серым и ненастоящим, пыль захрустит под ногами, время пойдёт вспять. Кстати о времени! Нет, на часах ничего не видно. Темнота. Полная… хотя нет. Просто окна прикрыты портьерами.

Я двигался настолько осторожно, насколько было возможно. Мало ли! Если я попал в сокровищницу, нипочём ведь не доказать, что я не вор!.. Прежде всего — узнать, где я. Далее — выбраться отсюда и… куда?

Ладно. Сначала — узнать, где я.

Портьеры были тяжёлыми. Я выглянул за них — и увидел ночное небо. Окно выходило на задний двор какого-то дома и сквозь кусты, что росли прямо под окнами, мог рискнуть пробраться лишь очень храбрый вор. Сразу было видно, что каждая колючка на них блестит — наверняка, ядовитые. Итак, в окно не выбраться. А сквозь двери?

И тут я заметил светильник. Ну наконец-то! В любом случае, дверь прилегает плотно (иначе бы я её уже заметил), немного освещения не помешает.

Светильник зажёгся, и я с трудом подавил возглас удивления. И страха.

Дорого бы дал Д. и все наши коллеги, чтобы побывать здесь. Комната походила на библиотеку. Шкафы, стеллажи, полки… и повсюду — пластины из камня. Драгоценный, крайне редкий нефрит; мрамор, который, наоборот, слишком распространён, чтобы считаться достойным и уважаемым. Яшма и обсидиан. Чего тут только не было!

Все пластины имели округлые края. Все были размером с ладонь. И на каждой была выгравирована ладонь с растопыренными пальцами.

Я осторожно поискал в своей сумке (как ещё жива — непонятно) и достал тяжёлый свёрток. Моя пластина не очень-то отличалась от этих.

Я положил её рядом с другими такими же, для сравнения. Не идеальная копия, но явно родственница всех этих.

Тут мне стало нехорошо.

Если изготовитель этих «рук» — противник или, по крайней мере, конкурент Бюро… то куда же меня занесло?

Очередная шутка Радуги? Видимо, самая удачная. Можно себе представить, как всё это охраняется. Эти кусты за окнами… сами окна — стекло толстое, синеватое, такое не пробить ничем, кроме очень мощного взрыва; пол и потолок — тоже отливают синевой. Будь со мной все безделушки из Бюро, я нашёл бы здесь много интересного.

Я медленно брёл вдоль стен и думал, что же теперь будет.

«Провал» в стене я заметил не сразу.

Всё повторилось, как некогда в Доме — где незримая дверь открывалась не всем и не отовсюду. Так и в этот раз — я прошёл в очередной раз мимо двух стоящих рядом стеллажей и вздрогнул, увидав узкую щель в стене. В которую с трудом, но можно было пролезть. Заканчивалась она дверью.

Такой же узкой.

Попробовать?

Ни шагов, ни чего подобного я не слышал. Раз это место видит не всякий… ладно, рискну! По большому счёту, я и так влип. Так что не будет большой беды, если я полюбопытствую немного больше. Хватило же ума не трогать здесь ничего — кроме светильника.

Я взглянул на часы. Идут в правильную сторону. Пять минут первого. Секундная стрелка ползёт слишком медленно, или мне кажется?

Я подошёл к щели — проход шириной чуть более полуметра вряд ли заслуживал иного названия — и направился к двери. Пол был скользким, особой радости это не вызывало.

Д.

— Пока у нас есть время, — Кинисс произнесла это совершенно неожиданно (Д. был уверен, что она задремала и едва не подпрыгнул). — Что это за идея, благодаря которой нам удалось схватить так много преступников сразу?

— А… — Д. улыбнулся. — Я… Гм… Мне кажется, что без твоей помощи я это рассказать не смогу.

Кинисс положила перед ним на стол конверт, запечатанный самим Д.

— Ты это имел в виду?

— Похоже, — Д. выглядел несколько озадаченным, но, вскрыв конверт, кивнул, словно отвечая самому себе, и спросил: — Где твоя «рука», Кинисс?

— Лежит в надёжном месте, — ответила она недоумённо. — Почему интересуешься? Мы же доказали, что…

— Не могла бы ты принести её сюда?

Глаза Кинисс немного расширились… затем она «пожала плечами» и отправилась выполнять просьбу.

Её не было довольно долго.

— Ничего не понимаю, — призналась она, выкладывая перед Д. ткань, свёрнутую в несколько складок. Внутри было лишь каменное крошево. — Когда это я успела? И почему мне не подарили ещё один?

Д. молча смотрел ей в глаза и улыбался.

— Так, — Кинисс выглядела ошарашенной, словно только что её посвятили в одну из величайших тайн мироздания. — Кажется, я понимаю. Понимаю, зачем тебе потребовалось терять память.

— …И ты, и я были уверены, что эти подарки у нас, — подвёл итог Д. — Каким-то образом они помогают выдавать наши мысли наружу, что бы там ни говорили исследования. Как и кому — меня, говоря откровенно, не интересует. Вот я и решил — попытаться избавиться от них так, чтобы ни я сам, ни кто другой не знал, что на самом деле я устраняю.

Помолчав, он добавил мрачно:

— Киента я решил оставить… м-м-м… для сравнения. Я не знал, что так получится.

— Что сделано, то сделано, — ответила рептилия. — Он всегда будет на твоей совести. Но в остальном это — гениально, Д.!

— Рад слышать, — вздохнул Д. — Только теперь нам вернут то, что так долго у нас отсутствовало, а сам я не смогу повторить этот фокус дважды.

— Что-нибудь придумаем, — пообещала Кинисс, настроение которой тут же улучшилось. — Принцип понятен, а пока что просто воздержимся от участия в важных совещаниях — пока не отыщется выход.

— Выход, считай, уже есть, — Д. помахал в воздухе листком бумаги. — Тенгавер только что разработал заклинание. Настроенное именно на… словом, понятно. Теперь и у нас будет тайное оружие.

Кинисс кивнула, придя в отличное расположение духа. Впервые после исчезновения Клеммена.

Вместе с настроением к ней вернулся и аппетит.

Она не успела закончить с ужином, как в дверь постучали.

Гонец принёс два письма…

… и развернув их, Д. мрачно и удовлетворённо кивнул.

Две почти одинаковых нефритовых пластины холодно блестели, выложенные одна рядом с другой.

— Которая из них твоя? — спросила Кинисс.

— Какая разница? — пожал плечами Д. — Пусть будет вон та, справа.

Он заметил блеск в глазах рептилии.

— Какая разница, говоришь? — спросила она медленно. — Похоже, я знаю, что делать — но вначале всё-таки отдохну. К тому же мы не собираемся замышлять ничего против достопочтенного генерала и его союзников?

— Разумеется, нет, — произнёс Д. вслух, и оба они рассмеялись.

Клеммен

Дверь не заперта. Да и зачем? По моему мнению, чтобы ворваться сюда, нужна армия. Или помощь пары-другой драконов.

Внутри была комнатка, выложенная тонким слоем холодного (судя по ощущениям) прозрачного голубоватого вещества.

Я прикоснулся к нему… и почувствовал, что меня щекочет буквально во всём теле. Не скажу, чтобы это было приятно. Ничем другим эта субстанция не отличалась. Наверное, если бы я был магом, то составил бы иное мнение.

Итак, это был чулан. У дальней стены, на куске самого обычного гранита покоилась ещё одна каменная пластина.

На вид — из того же самого голубоватого материала… только с зеленоватым оттенком.

Ага.

Ясно, как белый день, что эта штуковина как-то связана со всеми теми, меньшими, включая мою собственную, лежащую где-то среди них. И что мне с того толку? Попытаться избавиться от неё? Вряд ли это улучшит настроение здешних хозяев. Что тогда? Взять с собой?

Тут я услышал тихий, но несомненный звук приближающихся шагов. Непохоже, чтобы кто-то рвался сюда со всех ног… и всё же?

Будет ли шанс добраться сюда ещё раз?

Или выбраться, чтобы рассказать остальному миру?

Я вздохнул и совершил самый безрассудный поступок в своей жизни.

Схватил эту пластину (не голыми руками, понятно) и принялся протискиваться обратно.

И вот я в комнате, а щели за спиной не видно — открывается она далеко не отовсюду.

Шаги удалялись.

Ну всё, подумал я удовлетворённо. Теперь у меня есть некое оружие. Вряд ли эта вещь прочная — наверняка можно разбить. В случае чего, может послужить весомым аргументом.

Я не додумал эту мысль.

Шаги неожиданно утихли совсем… а затем дверь распахнулась (словно от шквального порыва ветра) и на пороге появился человек. В руке его, словно из ниоткуда, возник внушительный, светящийся изумрудным пламенем меч.

Наши взгляды встретились, и я остался жив, наверное, потому, что человек узнал меня. Точнее, не человек. На пороге комнаты, готовый броситься на меня, стоял генерал Гин-Уарант.

Он же Таннуара. Он же нищий, что сидел на площади, следопыт, что косился на меня в деревеньке близ Хоунанта… сколько всего у него обликов?

— Ты?! — спросил он с величайшим изумлением и я понял, что разговора не выйдет.

Только в книгах и разнообразных пьесах злодей, прежде чем убить свою жертву, долго и цветисто объясняет, зачем это нужно и как она будет при этом страдать.

Гин-Уарант не собирался делать этой глупости (ведь, по всем канонам, этого времени с лихвой должно хватить бесстрашным союзникам, которые рвутся ко мне на помощь). Да и союзников не было.

Я оглянулся — бежать некуда. Генерал встретил мой взгляд и улыбнулся. Меч медленно поднялся… а генерал не сводил с меня взгляда. Я почувствовал, как колени становятся ватными.

Не выпуская свой трофей, я метнул в генерала лежавшую поблизости пластину. Он неуловимо быстро взмахнул мечом… и та разлетелась в пыль. Всё-таки у него есть слабое место, подумал я, запуская вторую. Он обожает эффектность. Но теперь, похоже, всё закончится. Генерал сделал шаг вперёд. Сейчас он прыгнет, и…

Я обратил внимание на то, что сжимаю в левой руке. Времени угрожать и разговаривать не было; оставалось просто действовать. Я отступил (уперевшись спиной в шкаф) и, перехватив зеленоватую пластину, метнул её обеими руками…

Судя по выражению глаз Гин-Уаранта, он дорого бы дал, чтобы не встречать и её своим клинком. Но понимание пришло слишком поздно. Он грациозно повернулся и, присев, коротко размахнулся…

Синие брызги расплескались по всей комнате.

Генерал замер, полуприсев.

Глаза его горели.

Увы, ничего с ним особенного не случилось. Крушение тщательно спрятанной пластины вовсе не…

Он кинулся на меня.

Вряд ли я успел бы увернуться, реши он покончить со мной. Всё, что я смог сделать — присесть и отпрыгнуть в сторону. Получилось это довольно неуклюже, но генерал и не думал поворачиваться, чтобы достать меня кончиком клинка.

Он приземлился у шкафа и нанёс тому сокрушительный удар.

Посыпалась во все стороны каменная пыль, заскрипели и застонали доски…

Генерал медленно повернулся, скользнув по мне невидящими глазами. Я с трудом поднимался на ноги, сильно ушибив правый локоть — и в очередной раз успел попрощаться с жизнью.

— Что нам с того? — послышался голос. Он исходил изо рта Гин-Уаранта, но принадлежал, несомненно, кому-то ещё. Тяжёлый бас, чуть хриплый, в нём ощущалось какое-то странное, жестокое чувство юмора. — Мы успеем вовремя, — ответил он сам себе, на сей раз сразу тремя голосам; один из них, самый слабый, принадлежал самому Гин-Уаранту, а один из других был женским. — Только сейчас! — Вновь неуловимо быстрое движение — и новый ряд полок слетает со стены, превращая безукоризненно убранный угол комнаты в небольшую свалку мусора.

Беловатое пятно света легло на пол. Я оглянулся; на стене проступал портал — никогда я не был так рад увидеть его! Хотя бы потому, что слышал за дверью крики и топот многих ног.

Судя по звукам, выбраться отсюда можно единственным образом.

Во всяком случае, я буду ещё жив… какое-то время.

Я проследил за тем, как генерал отважно кинулся на входную дверь и прошёл насквозь… попутно разрубив надвое одного из тех, что подбежали с той стороны. Секунду эта жуткая картина держалась перед моими глазами, а затем генерал, словно очнувшись, медленно повернулся ко мне, короткими ударами отбрасывая в стороны тех, кто пытался удержать его.

Мы прыгнули вместе: он — ко мне, а я — в портал.

…Я поднялся на ноги, ощущая, что на мне нет живого места. Тут же взглянул на часы.

Три минуты.

Проклятие!

Я кинулся бегом, здесь всё равно делать нечего. Отсидеться не удастся, а… словом, там видно будет.

Когда я оказался вновь «увязшим» в пруду, меня встретил тихий смех и медленные аплодисменты Радуги.

Часть 2. Середина

4. Заря

Андариалл

У-Цзин поднял голову, услышав стук в дверь. Ему не спалось всю ночь. И не работалось.

Стоило ему задремать, как начинали мерещиться багровые равнины, на которых высились, между сонно дымящимися вулканами, останки прекрасных некогда городов. Иногда над головой пролетала тень — тень чего-то огромного, унизанного множеством шипов, и всякий раз рядом, на оплавленный камень, падали тяжёлые пурпурные капли…

Видение было неприятным и поразительно чётким — словно это был не сон, а реальность. Но, хвала всему благому, это всё-таки был сон… потому что… почему?

— Потому, что так приятнее думать, — проворчал монах. — Войдите!

Дверь отворилась, и на пороге возникла Андариалл. Всё предыдущее время монах замечал в её облике черты нетерпения… и ожидания чего-то крайне неприятного. Теперь всё это исчезло.

Вновь он увидел её перед собой такую же, какой помнил в день их первой встречи. Далеко отсюда, давно — на одной из выставок, где демонстрировались достижения цветоводов. Или скульпторов? Неважно.

Хотя нет. Не такую. Прежняя Андариалл была… словно актриса, играющая перед сильными и грозными мира сего: одно неверное движение, один неправильный жест — и простишься с головой. Сейчас она выглядела… самой собой. Или как это лучше выразить? У-Цзин, повидавший на своём Пути очень и очень многое, осознал, что не в состоянии подобрать нужного слова.

«Новая» Андариалл ему нравилась гораздо больше.

— Пора? — спросил настоятель, не произнося слова вслух. Лишь слабым движением головы. Он знал, каков ответ.

Она кивнула.

— Тебя проводить? — спросил он. Вслух. Хотя ответ по-прежнему был очевиден.

Она медленно покачала головой, улыбнувшись. У-Цзин заметил золотисто-чёрные ножны с кинжалом на её левом бедре. Монаху стало не по себе. Кинжал, хоть и не излучал никаких эманаций, был самой Смертью. Одного взгляда на оружие было достаточно, чтобы навсегда расхотелось узнавать, для чего оно может быть нужно.

— Что ж, — У-Цзин почувствовал странное беспокойство… что-то пройдёт сегодня навсегда. Что-то исчезнет из этого мира, когда он вернётся сюда, в уютный и удобный кабинет. — Тогда удачи… и безопасного пути.

Она вновь улыбнулась и медленно поклонилась.

У-Цзин поклонился в ответ.

Когда он выпрямился, девушки уже не было.

Так что же именно я не увижу? Настоятель опустил глаза и увидел ключ. От той комнаты, в которой она останавливалась. А рядом — другой. От кабинета. От другого кабинета.

Монах вышел, оставив дверь незапертой — это сейчас не имело никакого значения. Сбежал по лестнице вниз, прошёл двумя коридорами, и, остановившись перед дверью её комнаты, некоторое время раздумывал.

Затем толкнул дверь.

На столе стоял небольшой горшочек, в нём цвела миниатюрная чайная роза. Один, два, три цветка. Откуда это?

Рядом с горшочком стояла вырезанная из дерева статуэтка. Настоятель вздрогнул, взяв её в руки. Не вырезана, нет. Дерево само приняло эту форму… словно фигурка выросла такой. Изображала она Основателя Учения, чьё имя не положено произносить в этом мире. Откуда ей знать, как Он выглядел? У-Цзин осознал, отчего и Д., этот горе-следователь, и его подруга-рептилия так беспокоятся из-за Андариалл. Сам начинал беспокоиться. Но не за себя или же монастырь — за девушку.

То, что оказывалось непостижимым для Бюро, очень часто объявлялось опасным, подлежащим уничтожению. Словно в отместку.

У-Цзин ощутил, что вновь сгибается в поклоне. И розы… три цветка, три оттенка. Алый, розовый, почти белый.

Настоятель медленно огляделся. Он «чуял» магию, какого бы рода та ни была; «чуял», как и все немногочисленные его соплеменники. В этой комнате не оставалось никаких следов магии… как и в оранжерее, где трудилась Андариалл. Но комната несла на себе явный отпечаток её пребывания. Трещины в стенах «заросли», сгладились. Осыпавшаяся кое-где краска возникла вновь, посвежела во всех иных местах. Всё стало… более жилым. Более правильным. Что за чудеса? Неужели одно только присутствие?!..

У-Цзин ощутил озноб, затем жар. Вот оно, то, что пытается понять Д. То, что не увидит, глядя в упор. То, во что не поверит, увидев. То, что отринет с негодованием, поверив.

Что сделает с подобным знанием Кинисс?

Никому ничего не скажу, решил У-Цзин. Но постараюсь убедить Д., что он, как и прежде, ищет врагов не там, где следует. А следует — в собственном воображении. Рано или поздно все подлинные враги перебираются туда.

На окне что-то пошевелилось. Настоятель вздрогнул, прищуриваясь… как это он не заметил раньше?

На подоконнике сидел флосс. Молча, наблюдая за ним огромными, чуть желтоватыми глазами. Горизонт лишь едва посветлел за его спиной. До рассвета было не менее часа.

То ли в глаз попала соринка, то ли что-то ещё. У-Цзину показалось, что правое «ухо» птицы аккуратно срезано наискось.

— Шассим? — дрогнувшим голосом спросил настоятель, отступив на шаг. Флосс пошевелился и тихонько щёлкнул. Тут же монах заметил, что оба «уха» у того в полном порядке.

— Шассима с нами нет уже много лет, — было ему ответом. — Я думал о нём, ожидая вас, достопочтенный У-Цзин. Вряд ли это случайно…

— Ожидая меня? — спросил монах, прикрыв за собой дверь. — Почему?

— Один наш общий знакомый попросил присмотреть за… другой нашей общей знакомой (настоятель вздрогнул). Сейчас она покинула монастырь и я потерял её след. Вот я и здесь.

— Постойте, — монах лихорадочно соображал, пытаясь угнаться за ходом его мысли. — Ты хочешь… вы хотите отыскать её?

— Мы хотим, — уточнил флосс и, обернувшись, взмахнул крыльями. — Мы оба этого хотим, не так ли?

— Пожалуй, — монах сделал шаг навстречу. Да. Как ему могло показаться, что это Шассим? Этот флосс…

— Шангуэр, — представился тот. — Я забыл представиться.

Да. Шангуэр. Он гораздо моложе, не так ли? И выглядит по-другому.

— Но где её теперь искать? — спросил монах, расправив плечи.

— Я знаю, куда она могла бы направляться, — флосс перелетел на его плечо и У-Цзин скрежетнул зубами. Коготки у этой милой птички внушительны. — Но это не одно место, и даже не десять. У меня не хватит сил.

— Хорошо, — настоятель положил ключи в карман рясы. — Жди меня здесь. — И осторожно ссадил Шангуэра назад на подоконник.

Флосс прикрыл глаза. Когда он вновь открыл их, настоятель уже стоял перед ним, сжимая в руке толстый дубовый посох.

— Так я чувствую себя увереннее, — пояснил монах и протянул флоссу руку. Тот, подпрыгнув, опустился на неё… словно на стальной брус уселся.

Минуту спустя они прошли под низкой аркой главных ворот и бесследно исчезли.

Д.

— Значит, если мы будем знать, какая из этих пластин… — Кинисс взяла одну из них в руку и осеклась.

Пластина лопнула с резким треском. Каменная пыль взметнулась вверх и окутала рептилию небольшим облачком. Она закашлялась.

— Зачем это? — удивился Д. — Вряд ли стоило…

Лопнула и вторая пластина.

— Я тут ни при чём, — ответила Кинисс, когда обрела способность говорить. — Что-то происходит…

— И я знаю, кого можно об этом спросить, — Д. поднялся из-за стола. — И не могу передать, до чего же мне хочется это сделать.

— Генерал? — спросила Кинисс.

— Он самый. Помнится, он уже проговаривался относительно этих… пластин. Сдаётся мне, он знает, в чём дело.

Он открыл дверь (оглянувшись, он увидел, что Кинисс готова следовать за ним) и отшатнулся.

На пороге стоял генерал.

От его блестящего внешнего вида осталось немного. Одежда порвана и перепачкана в крови; волосы обильно припудрены каменной пылью (Д. и Кинисс переглянулись). Правая кисть перевязана, а взгляд казался пустым. К тому же Гин-Уарант теперь хромал на правую ногу.

— Что с вами, генерал? — изумился Д. Такое трудно представить. Кто это его так отделал?

— Не… — генерал закашлялся, — неважно. Время уходит… помните обещанное зрелище?

— Что за… — начал было Д. и замолк. Что он имеет в виду? Неужели…

— Да, — кивнул генерал и вновь закашлялся. Когда он поднял голову, лицо его на миг стало лицом прежнего генерала — самоуверенного и насмешливого. — Сегодня утром. Вы удивлены?

— Вычисления… — начала Кинисс, но генерал махнул рукой.

— Вздор, — произнёс он и ухватился за косяк, чтобы не свалиться. — Всё это вздор. Так вы идёте или нет? Вы обещали помочь.

— Где это будет? — спросила Кинисс спокойным голосом.

— Нет уж, — генерал погрозил ей пальцем. — Тогда вы доблестно ринетесь туда первыми, да там и останетесь. Нет, сайант . Вы нужны мне, а я — вам. Хотя в последнее вы так и не можете поверить. Ну что, идёмте?

— Идёмте, — Д. помедлил, позволяя генералу освободить дорогу. Он попытался было помочь Гин-Уаранту, но тот с негодованием стряхнул его руку. — Может быть, расскажете, что довело вас до… такого состояния?

— Извольте, — генерал вновь закашлялся, и на сей раз его скрутило не менее, чем на минуту. — Но только по пути.

Клеммен

— Всегда мне нравилось слушать, что будут предлагать, о чём просить и чем угрожать, — Радуга разгуливал по самой нижней ступеньке, вид у него был скучающим. Впервые я видел его в одежде, что, пожалуй, придавала ему вид не огородного пугала, а подлинного хозяина всего, что вокруг. Он был во всём красном… лишь волосы были светлыми, неухожеными.

Радужность сохранилась лишь на кистях рук и ног.

— Вижу, всё ещё считаешь это, — Радуга обвёл взглядом пространство вокруг, — неким… загробным миром. По глазам вижу, что считаешь. Но, дорогой мой, это моя часть твоего загробного мира, — он ухмыльнулся. Зубы тоже переливались всеми цветами. — Я здесь хозяин. Только я.

Я молчал, глядя себе под ноги.

— Чего-то ждёшь? — осведомился Радуга. — Посмотри, посмотри, сколько у тебя времени. Скоро секунды пойдут как часы, потом — как дни. Последние растянутся на многие века, — я невольно поднёс часы к глазам.

Две минуты сорок три секунды… сорок две секунды… секундная стрелка ползла крайне медленно, но неотвратимо — назад, вспять.

Должно быть, страх не только обессиливает. Мысль пришла мне в голову… и я поспешил выполнить её, не тратя времени на сомнения. Снял часы и запустил их что было сил в каменный бортик.

Детали так и брызнули во все стороны и вскоре исчезли под кипящей «кашей» из листьев.

Радуга одобрительно улыбнулся.

— Умён, — заметил он. — Да только что толку ждать? Всё, что вне этого колодца, — он обвёл руками пространство, — принадлежит мне. Мне и только мне. Я умею ждать… и лучше войти сюда по доброй воле. Иначе ты поймёшь, что это такое — искать меня и не суметь найти.

— Я останусь здесь, — пожал я плечами. — Ты пытаешься меня обмануть. Должен быть выход.

— Конечно, — он скривился, словно от зубной боли. — Жаль только, нет здесь воды — не напьёшься… и не утопишься, если захочется. И есть нечего, и поговорить не с кем. Ну ладно. Я ещё вернусь, — он принялся подниматься по ступенькам. От него падало сразу три тени, и все выглядели по-разному. — И помни — кто назовёт твоё имя, отправится сюда. — Он негромко рассмеялся и вскоре его силуэт был уже неразличим.

Признаться, я едва не окликнул его, едва не попросил вернуться.

Наверное, только злость, которая была всё ещё сильнее страха и отчаяния, не позволила мне это сделать.

Должен быть выход!

Я принялся бродить по вязкой поверхности, и вглядываться в каждую щёлочку. Обязан быть выход! Другие же его находили.

Другие были ольтами, возразил внутренний голос… так долго мне не досаждавший. А ты кто? Самозванец? То-то и оно. Всё очень просто: нужна какая-то мелочь — о которой ты не знаешь и никогда не узнаешь.

Чтобы немного утешиться, я вспомнил, как ловко генерал громил свою странную коллекцию. И слуг. Не так уж и приятно вспоминать, но всё-таки.

После чего попытался усесться — прямо в бурлящие листья.

Удалось.

Попытался лечь — на спину, разумеется.

Тоже держит. Причём держит хорошо, голова не погружается. Ощущение только необычное. Я принялся смотреть в зенит, и вскоре мне стало видно, что вращающееся «Y» никуда не делось. Где бы я ни был, оно всё равно следовало за мной, по пятам. Как это могло быть — неважно, здесь ничего не подчиняется привычным правилам.

Я вскочил и, задрав голову, принялся следить за неспешными поворотами огромной — если верить глазам — буквы. Ответ на все мои вопросы был очень прост и находился совсем рядом. Что-то не в порядке с этим «Y»… что-то не так. Надо понять, что именно.

Трое

— И всё же, генерал, — спросил Д. вновь, когда стало понятно, что направляются они куда-то к берегу океана — не к порту напрямик, а севернее… почти точно на север. Очень интересно, размышлял Д., зачем мы идём именно туда? Что там? Корабль? Портал в нужное место? — Кто это вас так разукрасил?

После двадцати минут быстрой ходьбы генерал стал выглядеть гораздо лучше, хотя кашель и хромота до конца не прошли. Да, ольты здоровее людей… гораздо здоровее. Синяки и порезы, в изобилии украшавшие руки и лицо Гин-Уаранта, уже исчезли.

— Вы не поверите, — ответил он, не оборачиваясь. — Ваш самый талантливый ученик.

От неожиданности Д. утратил дар речи.

— Что вы с ним сделали?! — в ярости он схватил генерала за локоть и едва не повалил того на землю. Ноги плохо ещё слушались Гин-Уаранта, но он не сделал попытки вырваться.

— Я?! — удивился он, несколько наигранно. — Мне казалось, вас позабавит, когда вы увидите, что он со мной сделал. Или я не прав?

— Что вы с ним сделали? — повторил Д., и Кинисс поспешила вмешаться — силы сейчас были слишком неравны.

По крайней мере, так ей показалось. Но оттащить Д. в сторону оказалось непросто. Генерал тут же упал на четвереньки и с трудом поднялся, опираясь на меч в ножнах.

— Ничего я с ним не сделал, — ответил он холодно. — Не успел. А жаль. Он нанёс мне урон, от которого мы… я долго буду оправляться. — Генерал сверкнул глазами так злобно, что Д. стало немного не по себе. — Ладно. Времени мало, а мы машем кулаками после драки.

Остальные мрачно последовали за ним.

— Вы взяли с собой что-нибудь магическое? — спросил генерал, не оборачиваясь.

— Естественно, — буркнул Д.

— Зря. Ещё не поздно выбросить.

— Чего ради? — поразился Д. — Вы нас, случайно, не в жертву приносить собираетесь? Скажите уж сразу.

— Эти ваши шутки, — генерал вновь споткнулся и на этот раз не стал отказываться от протянутой руки. — Мне нужны союзники. Будет немного жарко, Д. А один я могу и не выстоять.

Сказано это было совершенно будничным тоном, но теперь не по себе стало Кинисс. Что такого должно произойти? Отчего вся эта секретность? Ведь ни в одном из донесений не говорилось ни о каких аномальных явлениях в окрестности Венллена. Порталов вокруг нет… она бы о них знала — так куда же направляется Гин-Уарант?

Ответ могло принести только время.

Кинисс молча двигалась рядом с Д., поглощённая мыслями о «руке» на пластинках. Если генерал как-то имеет ко всему этому отношение… тогда понятна и его информированность, и могущество. Интересно, сколько у него единомышленников? Кто они, как их отыскать?

Можно будет спросить напрямую. Не сейчас. Но в любом случае… Рептилия тихо вздохнула. Генерал не должен будет покинуть это место живым.

Причина старая, как мир — он слишком много знает и слишком много может. Никому из смертных не позволено сосредотачивать в своих руках подобное могущество. Если боги взирают на это с безразличием, значит, смертные сами будут судить смертных.

…Со стороны казалось, что трое уставших друзей бредут с необычайно основательной вечеринки. Никто из редких прохожих не удивлялся ни составу компании, ни внешнему виду.

А может быть, компания оставалась невидимой для всего остального мира.

— Не здесь, — критически заметил У-Цзин, оглядывая внушительный силуэт Дома и «хижину» поблизости. Окна «хижины» горели — Смотрителю не спится.

— Зайти, чаю напиться, — произнёс Чёрточка небрежно и флосс тут же негодующе распушил перья. — Шучу, шучу. Куда дальше?

— Ты не устал? — поразился флосс. — Двенадцать прыжков подряд — и не устал?

— Ты ж разве дашь отдохнуть… Нет, не устал. Так куда?

Шангуэр прикрыл ненадолго глаза, а затем сообщил, куда.

— Через полмира, — сокрушённо вздохнул У-Цзин, сосредотачиваясь… и оба они растаяли в воздухе.

Клеммен

Тут меня осенило! Я смотрел на «Y» почти снизу! Прежде, когда я путешествовал по занесённому городу, «Y» была далека от зенита… хотя я, вроде бы, постепенно приближался к тому месту, над которым оно «подвешено».

Не это ли знак?

Что там говорил Радуга? «Колодец»?

А ведь это мысль, подумал я неожиданно. Колодец! Очнулся я у моря… отчего бы не попробовать нырнуть?

Я же не знаю, что там?

Вот именно, согласился внутренний голос. Может быть, там находятся последние, самые надёжные ловушки? Возможно. Но не ждать же здесь!

Некоторое время я стоял, не решаясь попробовать.

В конце концов я попробовал — и долго отплёвывался и откашливался, когда меня, словно пробку, выбросило обратно.

Что-нибудь тяжёлое, хоть что-нибудь! Ну-ка… я отбросил в сторону сумку — она тут же принялась прыгать на волнах вверх-вниз. Чем бы таким её набить? Листьями же? Я попытался… и понял, что легче было бы наполнить водой дырявое ведро.

Плюнув на эту затею, я отпихнул сумку подальше и попробовал ещё раз. Без сумки. Невелика потеря.

Трое

До рассвета оставалось около часа.

Город оказался далеко позади — последние двадцать минут генерал почти что бежал (и как ему это удавалось?), пришлось напрячь все силы, чтобы не отстать.

Берег, как берег. Отмель… каменистая безжизненная полоса… и лес, начинающийся примерно в километре отсюда. Ни корабля, ни портала, ни одной живой души. Кроме них троих.

Слабый ветер дул с моря.

— Здесь, — генерал указал рукой себе под ноги. Д. и Кинисс долго следили за ним — как он ходил среди камней и песка, вглядываясь, что-то бормоча и переворачивая камни кончиком сапога. — Как я устал… — он уселся прямо на землю и вытер лоб. — Слов нет. Я-то думал, что прибуду свежим и готовым к приключениям… — он махнул рукой.

— С кем собираетесь сражаться? — спросил Д., критически оглядывая окрестность. Более безлюдное место трудно вообразить.

— Не с вами, не с вами, — ответил тот пренебрежительно. — Не надо на меня коситься. Я умею держать слово, вы смогли убедиться. Просто не я один такой умный…

«И не вы одни такие глупые», прочёл Д. в его глазах. Однако сердиться действительно некогда. Его, Д., собственное шестое чувство ощущало крупные неприятности. Весьма, весьма крупные…

— Вы собираетесь биться со своими… коллегами? — поразилась Кинисс.

— Нет, с конкурентами. Нет, не так… С теми, кто живёт за той самой стеной — помните? Так вот. Посмотрите на них как следует, Д., и расскажите другим — может быть, наши хвостатые друзья примут хоть одно действительно смелое решение.

Кинисс вздрогнула. Не время затевать ссору, подумала она хладнокровно. Пусть говорит. Он ведь знает так много интересного.

— Ждёте дальнейших откровений? — усмехнулся генерал. — Не дождётесь. Я и так был слишком разговорчив. Лучше спрячьте подальше побрякушки, Д., и дайте чего-нибудь глотнуть!

Д. недоумённо взглянул в сторону Гин-Уаранта.

— Дайте, дайте… я-то знаю, фляжка у вас всегда с собой.

Д. пожал плечами, протягивая генералу небольшую фляжку. Слов нет передать, как было жалко. Ну ничего, подумал он, раз в жизни можно позволить себе и это.

— Хоть в чём-то наши вкусы совпадают, — признал Гин-Уарант, возвращая опустевшую фляжку владельцу. — Помогите-ка, надо кое-что расчистить. Скоро рассветёт. Если повезёт, мы увидим не просто рассвет, а Рассвет с большой буквы.

Д. решил более ничему не удивляться, и молча повиновался. Кинисс сидела на скале неподалёку и старалась не пропускать ничего из происходящего.

Что-то приближалось.

Ей не было видно, что… и оттого она чувствовала всё возраставшее беспокойство.

Клеммен

В этот раз удалось нырнуть значительно глубже. Впрочем, нырнуть — слово не очень подходящее. Это была не вода; хотя дышать в глубине этого колодца было невозможно (я попытался; листья тут же облепили лицо, начали собираться вокруг густой массой… еле вынырнул!). Это походило на попытку сорваться с длинной, упругой привязи.

Пока что не получалось. Рано или поздно меня выдёргивало наверх, а запах опавших листьев ещё долго будет преследовать меня во снах и наяву.

Снял куртку.

И убедился, что удалось погрузиться ещё глубже. Поразительно, что листья не мешали смотреть; они обтекали лицо… и, хотя исходящее от них самих свечение скорее ослепляло, нежели освещало, можно было надеяться заметить дно — если оно есть — не в тот миг, когда с размаху ударишься об него головой, а чуть раньше.

Я остался только в рубашке, штанах и ботинках. Раздеваться дальше? Только в самом крайнем случае, подумал я. Если там, в глубине, есть выход, я предпочту явиться назад пусть и скромно, но всё же одетым. Не самая умная мысль… но откуда им было взяться, мудрым?

Я долго готовился, собирался и размеренно дышал, прежде чем предпринять ещё одну попытку. С каждым предметом одежды, что я снимал с себя, листья выталкивали меня всё менее и менее сильно. Пока что мне хватало дыхания, чтобы погрузиться, осмотреться какое-то время и вынырнуть… в последний раз, правда, я едва не наглотался этой «воды»…

Всё, что я посбрасывал, плавало поблизости — мой последний дар здешнему хозяину. Вряд ли Радуга совсем не властен над этим колодцем. Пусть подбирает… нет там ничего такого, что могло бы угрожать мне или кому-то ещё. Сейчас вещь, по-настоящему моя, висит у меня на шее.

Вдохнув в последний раз, я сложил ладони перед грудью и устремился вниз, сквозь светящийся круговорот.

Гин-Уарант

— Вот так, — генерал отошёл в сторону, посмотрел… вернулся. — Теперь видите?

Теперь Д. действительно видел. После того, как они с генералом добрые четверть часа ползали по камням на коленях, расчищая небольшую площадку — два на три метра — стали видны небольшие углубления, прорезанные — или проплавленные — в скале.

Линии были прерывистыми; они были проведены, как казалось вблизи, безо всякого смысла, а вот издалека…

— Глаз! — удивился Д., отходя в сторону.

— Солнце, — поправила его Кинисс, подходя поближе. К чему всё это? Магической силы у этого места нет — иначе его давно бы уже отыскали и изучили. Мало ли подобных символов, высеченных в камне? Тайны большинства их надёжно похоронены в глубине времён.

— И то, и другое, — согласился генерал. — Само по себе это место достаточно безобидно и ничем не привлекательно. Если, однако, слегка потрудиться над ним…

Он извлёк из внутреннего кармана небольшой мешочек и извлёк изнутри небольшой камень. Округлый, но лишённый идеальной формы. По форме и материалу он походил на…

— Кальарт ! — воскликнул Д., забываясь.

— Почти угадали, — генерал встал посреди круга и долго думал. — Таких знаков не так уж и много. Принцип, конечно, старый и хорошо всем знакомый — отыскать силовые линии и использовать их. Мне пришлось потратить не одну сотню лет, чтобы добраться до других таких же мест и тщательно обыскать всё вокруг. Трудился я не зря, — генерал вытряхнул содержимое на ладонь. Одиннадцать «шариков». Кинисс сделала шаг вперёд.

— Назад! — генерал предостерегающе поднял руку. — Не вмешивайтесь, сайант . Заберите эти камушки потом, если сможете. А пока держитесь от меня подальше.

Генерал отыскал взглядом небольшое углубление, через которое проходила одна из линий рисунка. Положил один из камней в него.

Пошевелил.

Камень не подавался. Генерал потянул со всей силы, рискуя упасть и растерять большую часть остальных камней — если этот вырвется из гнезда. Не вырвался.

Второй камень. В другое место.

Третий камень.

— Вы хоть представляете, что делаете? — спросила Кинисс, едва сдерживая негодование.

— Вполне, — отозвался генерал. — Я хочу ускорить то, чего мы ждём так долго, а заодно приманить на свет нескольких, самых близких, мотыльков. Вы думаете, я прибегаю к запретному знанию, сайант ? — генерал спросил, не оборачиваясь.

— Мне нечего гадать, — ответила Кинисс. — Так оно и есть.

— Тогда скажите вашему коллеге, что это за рисунки и откуда они взялись.

Кинисс молчала.

— Ну ладно. Как по-вашему, каков возраст этих рисунков, Д.?

— Несколько тысячелетий, — пожал тот плечами. — Я не геолог. А что?

— Несколько тысячелетий, — произнёс генерал медленно. — Как же. По моим расчётам, — он помедлил, — возраст этих сооружений — не менее трёх сотен тысяч лет.

Д. взглянул на Кинисс и увидел, что та — неохотно, словно её принуждали к этому, кивнула.

— Так, значит… — Д. обошёл «глаз» несколько раз, словно пытаясь увидеть в нём нечто важное, — значит… кто же сделал всё это? Кто-то обитал здесь до ледникового периода?

Гин-Уарант пожал плечами.

— Никто не знает. Все старательно собирают оставшиеся от того времени предметы. Либо уничтожают, либо переделывают во всякую чепуху. Преимущественно, в оружие. В конечном счёте, уничтожают. Я тоже не специалист — из применений этого «глаза» я знаю только одно.

— И знаете весьма примерно, — мрачно заметила Кинисс.

— Возможно, — генерал выпрямился, сжимая в руке последний камень. — Если я не ошибся, сейчас наступит минута, которую я ждал всю жизнь.

Он не успел поместить камень в его гнездо, как Д. спросил его:

— А если ошиблись?

Генерал повернул голову в его сторону, некоторое время смотрел внимательно и без тени улыбки.

— Тогда мы разойдёмся и будем ждать, сколько потребуется.

И, помедлив немного, поместил последний камень в ямку.

Ничего не случилось.

Долго все трое стояли, не смея пошевелиться… стараясь дышать как можно тише, не издавать ни звука. Но ветер по-прежнему высвистывал заунывные мелодии, а небо продолжало наливаться рассветным огнём.

— Похоже, генерал, что вы ошиблись, — заметил Д. — Я представлял всё это совершенно по-другому.

— Вряд ли, — Гин-Уарант ответил не сразу. — Обещанные мотыльки уже здесь. Если хотите добрый совет, Д., и вы, сайант — держитесь поблизости от меня.

— Но не становитесь на «глаз», — предупредил он. Кинисс оглянулась — и поняла, что имел в виду генерал.

Высокого роста человек, в развевающемся на ветру плаще, направлялся к ним со стороны леса… и сопровождали его воины, все сплошь в панцирях, закованные в металл с ног до головы. Движущиеся почти без шума. На лице их предводителя Кинисс заметила приветливую улыбку.

Как получилось, что она не заметила их приближения?

Д. встал справа от генерала. Он продолжал думать о подлинном оружии, которое отличает его от многих других его коллег; которое вовсе даже и не оружие, а… Впрочем, думать об этом некогда. Он поднял голову и обомлел.

Над головой их, в зените, тёмную синеву неба нарушало небольшое золотистое пятно. Оно тоже становилось всё ярче и ярче.

Глянув на него раз, не хотелось отводить взгляда.

И всё же пришлось это сделать.

Предводитель остановился на расстоянии шагов тридцати от генерала, который стоял, скрестив на груди руки и смотрел на пришельцев с утомлённым видом. С таким видом он мог бы стоять где-нибудь в углу, на торжественном приёме.

— Генерал! — голос человека был звучным. Остальных он словно не замечал. Войско его (восемнадцать, сосчитал Д.) стояли чуть позади, не шелохнувшись.

Тут только Д. заметил, что на самом деле всё это воинство вовсе не заковано в броню. Сама броня и была войском — оживлённый металл. Д. поёжился. Доводилось ему сталкиваться с подобными существами. Каждое из них могло перебить целую армию… а поскольку он не ощущает исходящей от них магической эманации, справиться с ними при помощи заклинания вряд ли возможно.

Он бросил короткий взгляд на рептилию, та сделала ответный знак. Не вмешивайся. Ни в коем случае не вмешивайся.

И ещё он заметил, что контуры Кинисс становились нечёткими, расплывчатыми… словно она таяла в воздухе.

Кинисс готовилась использовать то главное её оружие, которого были практически полностью лишены остальные расы.

Двое

— А это что?! — У-Цзин обернулся, стараясь подавить дрожь. Здесь, на горном склоне, было вовсе не так тепло, как он надеялся.

Флосс обернулся. И издал клювом странный звук — нечто среднее между скрипом и щёлканьем.

— Это оно и есть, — признался он. — Нам нужно туда, как можно быстрее.

— Сейчас, — монах пытался отдышаться. Его магические ресурсы были велики, но не безграничны. Там, куда указывал Шангуэр, высоко в небесах разгоралась золотистая точка.

— Хотел бы я знать, — заметил он, закутываясь поплотнее, — каким по счёту было то место?

— Третьим с конца, — ответил флосс немедленно.

— В следующий раз начинай с конца, — посоветовал У-Цзин и их обоих словно сдуло ветром.

Клеммен

Это появилось передо мной так неожиданно, что я едва не захлебнулся.

Огромная, почти чёрная стена… колышущаяся, волнующаяся. Я не сразу осознал, что это — вода. Но раздумывать некогда. Воздуха в лёгких оставалось не столь уж и много.

Я коснулся рукой жидкого «дна».

Вода как вода. Холодная, кстати.

Так что же?

Все эти мысли проносились в голове со скоростью молнии.

Я нырнул в воду (от холода мускулы едва не свело судорогой) и понял две вещи.

Верх теперь находился не позади, а впереди — там, где масса воды светлела.

И ещё — поверхность эта удалялась. Давление становилось всё сильнее… а ведь оно и так было едва переносимым.

Обратной дороги не было. Я принялся грести наверх изо всех сил. Вода, казалось, вовсе не собиралась выпускать меня, и перед глазами постепенно сгущалась мгла.

Но я настолько перепугался, что не позволял себе задумываться. Вверх, вверх и только вверх!

О боги, отчего здесь так холодно?..

Что-то золотистое появилось прямо передо мной, маня и оставаясь недостижимым, как линия горизонта.

Гин-Уарант

— Вы вновь опередили меня, генерал, — произнёс вновь прибывший. — Вы так и собираетесь стоять там?

— Да, — ответил генерал всё с тем же скучающим видом. — Мне и здесь хорошо.

Человек рассмеялся.

— Довольно, генерал… Поделитесь с другими! Мне, как и вам, нужно немного. Ну так что? Сколько вы хотите за одну минуту… так сказать, пребывания на вершине?

Генерал стоял неподвижно, словно статуя. Д. не мог судить, что у того на уме. Походило на то, что он думает, какую назвать цену.

— Ну же, генерал, — голос человека был всё ещё приветливым. Войско его неожиданно шевельнулось и снова замерло. — Я не скуп, вы же это прекрасно знаете.

Генерал продолжал молчать.

— Думаете, вновь попытаюсь вас обмануть? — человек, похоже начинал терять терпение. — Но вы же опередили меня, так что зря опасаетесь. Итак, какова цена?

— Ваша голова, — отозвался генерал неожиданно. — Устроит вас такая цена?

— Я почему-то так и думал, — вздохнул человек, а Д. неожиданно почувствовал, что ничем не защищён и всё его умение сейчас совершенно бессильно. Он отвёл взгляд от нахмурившегося предводителя оживлённого металла и обнаружил, что вовсе не так перепуган.

Так-так, он ещё и псионик, этот любитель улыбаться.

Время шло.

Человек молча кивнул, словно объявляя начало поединка, медленно поднял над головой руки.

Кинисс чуть наклонилась вперёд и стала совсем прозрачной.

Затем голова вновь прибывшего неожиданно подскочила и покатилась по камням, оставляя кровавый след. Стальное войско с грохотом ринулось к тому месту, где стоял генерал… и вдруг разом остановилось, постояло… и рухнуло с невообразимым скрежетом.

Д. протёр глаза. Контур генерала таял, становился нечётким; вот он, похожий скорее на призрака, чем на существо из плоти и крови, решительно двинулся вперёд, выхватывая по пути меч; остановился над тем местом, где только что стоял так и оставшийся безымянным противник и клинок описал короткую дугу…

После чего Гин-Уарант вновь принялся «сгущаться».

И неторопливо побрёл назад, к «глазу».

— Первый, — заметил генерал как ни в чём не бывало. От тона его голоса — размеренного, словно он только что угостил противника бокалом вина, а не снёс ему голову — брала дрожь. Меч его, уже чистый и холодно блестящий, возвращался в ножны. — Благодарю вас, сайант , — обратился он к Кинисс. Д. заметил, что та тяжело дышит и стала совершенно обычной, утратив прозрачность.

— Я защищала вовсе не вас, — отозвалась она, отдышавшись.

— Я знаю, — пожал плечами генерал. — Ага… — он приподнялся на цыпочках. А вот и второй. Я был прав, Д., мотыльки слетаются на огонь.

Скорее уж падальщики, подумал Д. невнятно и вернулся на своё место. Кинисс, насколько он понимал, вновь была в форме. Судя по взглядам, которые она бросала на спину генерала, участь того была предрешена.

Только бы она не поторопилась.

Ещё одна вещь, которая его действительно интересовала, был замаскированный под булавку килиан .

Если удастся записать всё происходящее, то…

Впрочем, сначала надо выжить.

Он обратил внимание на то, что поверженные металлические панцири успели превратиться в прах. Ветер лениво раздувал его. На фоне всего этого обезглавленное тело выглядело особенно жутко.

Да ведь это ему нравится, подумал Д. ошеломлённо. Он наслаждается увиденным!

И вновь ощущение беззащитности охватило его.

Над головами их золотистое пятно приобретало форму треугольника… или буквы «Y».

Двое

— Да там настоящее сражение! — присвистнул У-Цзин, вглядываясь вдаль. Что-то помешало им перенестись прямо к тому месту, где происходило нечто очень важное… и последние несколько километров предстояло идти пешком. Что гораздо хуже, магические силы У-Цзина были на исходе.

Надо надеяться, что флосс, если запахнет жареным, сумеет заступиться за них обоих.

Оставалась сущая мелочь — не опоздать.

— Её там нет, — заметил флосс, летящиий поодаль. — Но скоро будет, я чувствую.

Что-то сверкнуло… и раскат грома отразился эхом от стены деревьев. У-Цзин прибавил шагу. Хотя, с точки зрения обычного человека, он бежал со всех ног.

Проклятие, как же всё-таки далеко…

Гин-Уарант

Генерал не очень-то любит разнообразие, заметил Д. Ещё три компании прибыли к «глазу», в центре которого он стоял — и все три раза всё было кончено в несколько секунд. Последним был некто, с закрытым капюшоном лицом, которого сопровождал внушительный отряд нежити. Всё, что смогла сделать Кинисс — остановить их, отвлечь, потому что меч генерала оказался бессилен.

На какой-то миг Д. показалось, что всё кончено… он почти физически ощущал давление, которое сдерживает Кинисс, и понял, что долго это не продлится. Эта нежить отличалась от своих сородичей, немало которых полегло и от его, Д., руки. От одного взгляда этих становилось дурно, тело скручивало мучительной судорогой — и в этот раз ему осталась роль зрителя.

И тут генерал продемонстрировал нечто новое.

Звучало это, словно обычное заклинание — Д. даже казалось, что он узнаёт отдельные слова. Но каждый новый слог звучал всё громче и громче, и Д. неожиданно ощутил, что его придавливает, прижимает к земле некая сила, которая волнами изливается из центра «глаза».

Генерал поднял руку, словно взывая к небесам, к кружащемуся над головой чистому золоту.

Затем медленно обвёл замершее перед ним войско.

И небеса ответили. Когда Д. обрёл способность видеть и поднялся, шатаясь, на ноги, Кинисс сидела на земле (взгляд у неё был тусклым и безжизненным), а генерал, держась за горло, опустился на одно колено, оставаясь, тем не менее, внутри рисунка.

— Научите меня этому на досуге, — заметил Д., помогая Кинисс подняться. Рука её была совершенно холодной, но вскоре стала понемногу теплеть. Хорошо, если на этом закончится, подумал Д. и взглянул на килиан .

Уцелел.

Прочее содержимое карманов — нет. Вместо магических безделушек там была лишь пыль.

— Шутить изволите? — ответил генерал неожиданно. — Такое оружие дважды не применить. Жаль, конечно… из пушки по воробьям.

— Хороши воробьи, — прошептала Кинисс. Выглядела она теперь гораздо лучше. — Я думала, тут мне и конец.

— Ну, вроде бы всё, — генерал вновь оглядел округу и поднял глаза. — Да. Впечатляет. Ещё немного терпения — и можно считать, что мы победили.

— Ждёте восхода солнца? — спросил Д., помогая Кинисс усесться.

— Правильно, — Гин-Уарант дружески улыбнулся. — Как только оно взойдёт, мы…

Он замолк и обернулся.

— Жаль, — произнёс он хрипло и вновь закашлялся. — Я-то думал, они не успеют.

Д. поднял голову и увидел, что генерал прав.

У них начинались настоящие неприятности.

Двое

— Стой! — монах остановился, услышав этот возглас.

Шангуэр сделал над ним круг и опустился ему на плечо. Отсюда, с опушки леса, У-Цзин отчётливо видел Д. и Кинисс, глядевших куда-то в его сторону, а рядом с ними — похоже, Гин-Уаранта. Вот оно как! Что за странная компания?

— Что… — начал он и услышал немедленно:

— Ни слова. Не шевелись, иначе…

Последние слова прозвучали едва ощутимо, словно флосс погружался в дремоту. Монах услышал лёгкий шорох за спиной и медленно повернул голову…

Хорошо, что он не посмотрел в глаза приближающимся. То, что сейчас направлялось в сторону генерала и его спутников, считалось давным-давно уничтоженным и безусловно запрещённым. Ставшие уже жуткой легендой ильвемоары , «повелители чудовищ», создавали подобных существ, один лишь взгляд на которых мог привести к смерти или безумию.

Одно из таких существ прошествовало мимо замершего, словно статуя, настоятеля. Замедлило ход, словно почувствовало чьё-то присутствие… но их господин сделал нетерпеливый жест и скоро все девятеро — один человек, восемь одетых во всё чёрное чудовищ, некогда бывших людьми — двинулись дальше.

Что-то упало рядом с У-Цзином.

Мёртвая птица.

Ещё одна. Некоторое время они сыпались, словно переспелые яблоки с яблони, которую качнуло ветром.

Смолкли все звуки, один лишь ветер шелестел в листве.

— Что это было? — спросил У-Цзин шёпотом, когда противник отошёл подальше.

— Смерть, — услышал он голос Шангуэра, где-то на границе восприятия. — Они идут к твоим друзьям. Что будем делать?

— Иногда полезно ударить в спину, — проворчал монах, пригибаясь, и медленно направляясь к тому же самому склону.

И тут что-то привлекло его внимание.

Справа от него, на расстоянии километра, к стоявшим внизу трём людям двигался ещё кто-то.

Лёгкий и стройный.

Монах сделал было движение в её сторону, как ощутил, что когти флосса впились в его плечо.

— Не шевелись, — услышал он голос где-то под сводами черепа. Нет, не голос. Тень голоса.

Двое из восьми прошли мимо него. Мимо них обоих. Вплотную прошли, коснись рукой — и достанешь.

— Не шевелись, — едва слышно повторил Шангуэр. — Остальные ещё не спустились.

Монах молил покровителей здешних мест, чтобы Андариалл не успела посмотреть им в глаза. Как правило — если верить старым историям — эти существа… их название вылетело из головы… оставались невидимыми для своих жертв до самого последнего момента.

— Ушли, — заметил флосс.

— Ты сможешь отвлечь их? — спросил монах мысленно, зная, что Шангуэр услышит. — Мне нужна секунда, не более.

— Могу, — ответил тот.

— Ну что же, — У-Цзин собрался и медленно вдохнул. — По счёту три. Один… два…

Флосс сидел на его плече, неподвижный, как статуя.

Две чёрных спины продолжали следовать в сторону Андариалл — чуть разойдясь. Видимо, чтобы действовать наверняка. Хватило бы и одного такого.

— Три!

Флосс оттолкнулся от его плеча и… исчез.

Монах тут же собрался и, стараясь не терять концентрации, сосредоточился на одном, очень действенном заклинании…

Гин-Уарант

— Извините за опоздание, — повелитель чудовищ склонился в подчёркнуто вежливом поклоне. — Времени у меня мало, генерал. Пропустите меня… и я оставлю вас в живых.

— Всех? — спросил генерал, не поднимая глаз.

— А разве здесь есть кто-то, кроме вас? — повелитель скользнул взглядом по Д. (тому показалось, что о нём только что узнали… узнали всё абсолютно, не оставив ничего скрытым), по Кинисс… и вернулся к генералу.

— Боюсь, не могу вам этого позволить, — генерал не торопился поднимать взгляд. — Времени у вас очень мало. Я рискну.

Ильвемоар (слово всплыло из памяти не сразу) окинул взглядом всех троих и покачал головой.

— Одна голова или три головы… — произнёс он медленно. — Вы не оставляете мне выбора, генерал! Да будет так!

И Д. ощутил, что на него наваливается плотное душное покрывало… всё вокруг поглотили тишина и полумрак. Гин-Уарант замер, подняв голову и превратившись в статую самому себе — недвижный и сосредоточенный. Замерла и Кинисс.

Противник тоже застыл, не в силах пошевелиться.

Впрочем, нет.

Повелитель чудовищ медленно, бесконечно медленно опускал руку… что он собирается ею достать?

Д. потряс головой и понял, что удача не до конца изменила ему.

Не так уж много толку от иммунитета к магии, но какой-то всё-таки есть.

Он ощущал противостояние… и понимал, что и Кинисс, и генерал не могут отвлечься. Исходившая от Гин-Уаранта — или из глубин «глаза»? — энергия была немыслимой, невообразимой. С сухим треском лопнул килиан , что-то хрустнуло и ссыпалось с пояса. Всё. Только голые руки.

Повелитель чудовищ медленно поднимал что-то, напоминавшее небольшой арбалет.

Д. поискал взглядом вокруг. Так ведь оружия полным-полно! Он взял камень потяжелее… и противник со стоном упал на одно колено.

Генерал немедленно очнулся от столбняка.

Он сделал несколько движений рукой, и голос его, срываясь на хрип, произнёс десяток слов. Каждое из них больно отдавалось в ушах, ощущение пробуждающейся непреодолимой силы сопровождало их.

Д. заметил искреннее изумление в глазах повелителя чудовищ.

Генерал резко опустил руку. Над головой его взметнулся смерч, сплетённый из чёрных и белых светящихся полос. Словно вздох пронёсся над ними всеми… и шестеро в чёрном, от взгляда на которых погибало всё живое, вскрикнули, одинаковым жестом подняли ладони к голове и рухнули наземь.

Давящая тишина рассеялась, а Кинисс, очнувшись от ступора, долго смотрела по сторонам, словно не могла понять, что происходит.

Повелитель чудовищ посмотрел на генерала и… рассмеялся.

— Не я один нарушаю законы, генерал, — произнёс он. — Ты воспользовался словом Владыки? Ну что же, поздравляю. Но что ты будешь делать теперь? Он вот-вот обратит свой взгляд сюда и… — он обернулся, глядя на горизонт, — я наконец-то смогу получить то, чего заслуживаю.

Генерал сделал несколько шагов навстречу улыбающемуся ильвемоару и упал на колени. Протянул тому свой меч на вытянутых руках.

— Прошу о милости, о достойный, — произнёс он и Д. показалось, что генерал, наконец-то, сошёл с ума. Ильвемоар принял меч, глядя на склонившего голову генерала с величайшим презрением.

— Это вам не поможет, — усмехнулся он. — Или вы думаете, что я попрошу Владыку смилостивиться? Боги никогда не забывают взять свою плату, — он поднял голову и вновь опустил её. — Мне будет приятно осознавать, что вы проиграли, генерал…

— Разумеется, — генерал неожиданно поднял голову. — Если бы вы лучше помнили священные слова, то… — он тоже посмотрел куда-то в сторону востока, — вспомнили бы, что Владыка карает тех, кто победил при помощи его Слова. Я, конечно же, проиграл. А кто победил?

На лице ильвемоара проступило понимание… и ужас.

Холодный ветер подул над ними, постепенно усиливаясь.

— Постарайтесь не думать о том, что вы выиграли, — заметил Гин-Уарант, поднимаясь на ноги. — А мне так приятно осознавать своё поражение…

— Нет! — крикнул его противник, отступая. — Нет, Владыка! Я не…

На миг сгустилась тьма… и его не стало.

— Вот теперь всё, — произнёс генерал (было видно, что он едва держится на ногах) и сделал шаг, возвращаясь в «глаз».

У-Цзин поднялся… в глазах ещё прыгали чёрные пятна, но в целом всё прошло лучше, чем он думал.

Лишить противника зрения — одно из простейших заклинаний… вернее говоря, состояний сознания. Но прежде он никогда не думал, что наступит момент использовать это оружие против самого себя.

Флосс возник из ниоткуда над самыми головами нападающих, и те (реакция их было невероятно быстрой) тут же приготовились встретить нападение во всеоружии.

Противостояние длилось недолго — ровно столько, сколько потребовалось У-Цзину, который уже не беспокоился о мысленном щите, чтобы возникнуть из ниоткуда, грозному и подобному молнии.

Две пары глаз, в глубине которых бушевало чёрное, опасное всякому, кто способен видеть, пламя, тут же обратились в сторону нового противника.

Создатели подобного живого оружия не рассчитывали, что атаковать будут вслепую.

Оба противника рухнули замертво — они даже не сделали попытки уклониться, полагаясь на свою силу. Дважды У-Цзин взмахнул посохом, а затем рискнул снять чёрную завесу с собственных глаз.

Получилось это не сразу и он поначалу испугался, что перестарался.

Когда зрение стало возвращаться, монах заметил флосса, сидящего на земле, шагах в двадцати. Если бы не появление монаха, несдобровать птице. Не помог ни магический заслон, ни естественный щит от ментальных атак.

Некоторое время монах стоял с посохом наготове, хотя при таких повреждениях головы человек не встаёт на ноги. Но это всё-таки уже не люди…

Они не поднялись.

— С тобой всё в порядке? — спросил У-Цзин, осторожно пытаясь нащупать пульс у каждого из лежащих. Хвала богам, они лежали лицами вниз. Взгляд их таит жуткую угрозу и после смерти.

— Почти, — голос Шангуэра был слабым. — Какая жуть, — он яростно встряхнулся. — Оставайся здесь, — он поднялся в воздух. — Я постараюсь предупредить её, чтобы не торопилась присоединяться к остальным. Там ещё небезопасно.

Монах задумчиво проводил его взглядом и повернул голову в ту сторону, где, скрытые склоном, находились Д., Кинисс, Гин-Уарант и… кто ещё?

Кто сумел, тайком от всего мира, создать и воспитать такое количество этих чудовищ? Как же их называли? Некоторое время монах пытался вспомнить, после чего передумал. Пусть остаются безымянными. Имени они не заслуживают. Он осторожно пошевелил ближайшее тело носком сандалии. Лицо было почти человеческим. Вот, значит, как. Пять веков назад подобное приготовлялось из животных. Как сильно упала в цене человеческая жизнь!..

Тень вновь пронеслась над ним… но на сей раз плохо пришлось кому-то ещё: ветер донёс обрывок отчаянного крика.

— Похоже, всё кончилось, — подумал У-Цзин вслух и быстрым шагом направился в сторону Андариалл. Она всё равно доберётся, куда хочет — так пусть уж их там будет трое.

Вне зависимости от того, кому именно улыбнулась судьба там, внизу.

Трое

— Вы знали, что он попадётся на это? — спросил Д., подходя поближе к Кинисс. Та полностью пришла в себя, но выглядела неважно. Ещё бы, одно сражение за другим. Она некоторое время переводила дыхание, глядя на Д. налитыми кровью глазами, после чего показала ему — со мной всё в порядке, не беспокойся.

— Нет, — генерал тщательно отряхивал колени. — Но очень приятно осознавать, что он клюнул. Ну что же, теперь действительно всё. Немного отдохну… да и на покой.

— Теперь, значит, наша очередь? — спросил Д. спокойно. Ему не понравилось, каким взглядом наградил его Гин-Уарант.

Генерал опешил… на миг потерял дар речи. После чего рассмеялся.

— Нет, Д., и вы ещё называете меня чудовищем! Я хотел показать вам и вашей несговорчивой подруге, что прав! Благодарю, кстати, за помощь — вполне возможно, что вы спасли мне жизнь. Всё, скоро я перестану досаждать вам своим присутствием.

Он с наслаждением потянулся, едва не свалившись вновь, и дружелюбно посмотрел на Кинисс.

Взгляд той, однако, был далёк от совсем уж дружелюбного.

— Я боюсь, генерал, — произнесла она с кажущимся безразличием, — что мы по-разному понимаем этот самый покой.

Гин-Уарант посмотрел на неё с укоризной.

— Разве я не спас ваши жизни здесь, сегодня? Что бы вы делали, если бы не я, хотелось бы знать? — он обвёл рукой груды лежавших поблизости тел. — Я не узнаю вас, сайант . Неужели я не заслужил отдыха? Вдали от суеты мира, где я смогу жить в своё удовольствие?

— Вы не дали другим прикоснуться к этому источнику, — произнесла Кинисс и Д. понял с ужасом, что это — конец разговора. Что бы ни ответил генерал, она нападёт.

Кинисс никогда не рискнула бы напасть, если бы не считала, что у неё есть какие-то шансы победить.

Я останусь здесь, один, рядом с горой мёртвых тел, подумал Д. и страшная усталость опустилась на него. Всё, совершенно всё на этом свете потеряло смысл. Краем глаза он видел приближающуюся Андариалл… и это тоже не придавало смысла жизни.

— Вы оставили его для себя самого, — услышал он заключительные слова Кинисс.

— Я? — рассмеялся генерал неожиданно. — Конечно. Было бы преступлением не воспользоваться им, не находите? Не век же я здесь стоять буду! Наберусь сил — и уйду. Более вы обо мне не услышите.

Кинисс смотрела на генерала, как зачарованная.

— Не стоит, — ответил тот без тени усмешки. — Даже не пытайтесь, сайант . Никаких шансов — пока я здесь.

Д. неожиданно стало трудно дышать. Он рванул воротник, отрывая при этом пару пуговиц.

— Возьмите, — генерал снял с шеи кальарт на тончайшей серебряной цепочке и бросил его Д. — На память. Когда вы вернётесь в город, — повернулся он к замершей, подобно статуе, Кинисс, — то узнаете, что сегодня утром неожиданно загорелся дом генерала Гин-Уаранта. Останки генерала найдёте в руинах.

Кинисс усмехнулась, постепенно обрела непрозрачность.

— Вам не скрыться, — заметила она.

Генерал молча отмахнулся. Он стоял в потоке желтоватого света, что опускался (или поднимался?), упираясь в основание «глаза». Вид у Гин-Уаранта был, точно у нежащегося под солнышком кота.

— Погодите, — окликнул его Д. — Что случилось? Что происходит?

— Рассвет, — ответил Гин-Уарант, щелчком пальцев возвращая шляпу себе на голову. Фокусник на нашу голову, мрачно подумал Д. — Расцвет магии и культов… колдовство и нежить… войны и заговоры. Возвращается настоящая жизнь, Д.! Кончается царство сна, и если вы не забудете то, что сегодня видели, то, возможно, вам удастся уговорить ваших друзей выглянуть за стену. Ещё не поздно. Я приложил все силы, чтобы было именно так.

— Вы почитаете Хаос? — спросил Д., стараясь понять, что означает услышанное. Кинисс по-прежнему смотрела на генерала чёрно-фиолетовыми глазами, а, значит, ничего ещё не кончилось.

— Да нет, конечно, — генерал нахмурился, словно услышал что-то не совсем приличное. — Просто вы стараетесь обеспечить покой и процветание. Я — стараюсь не позволять покою воцариться. Если вы поможете миру достичь вершины счастья, Д. — подумайте, куда можно двигаться с вершины?

— Можно на ней оставаться, — возразил Д., не очень-то веря своим словам.

— Не выйдет, — генерал развёл руками. — Это то, что никому не дано — оставаться теми же.

— Что будет с Клемменом? — спросил Д. неожиданно.

— Что будет? — генерал задумался. — Да ничего не будет. Но раньше следующих Сумерек его не ждите, — он криво усмехнулся. — Прощайте.

И отвернулся, поправляя шляпу.

Взглянул на рептилию и дружески помахал ей рукой.

Кинисс вздрогнула. Генерал всего лишь легонько пошевелил пальцами… но отнял у неё почти все силы. Теперь у него достаточно времени, чтобы ускользнуть. Опять нас обвели вокруг пальца, подумала она мрачно. Великие боги, что мне делать, если он скроется? Нет, осознала она, представив взгляд иерарха. Только не это. Лучше уж смерть, здесь и сейчас. Да, генерал, не вы один умеете пользоваться запрещённым…

— Если я не ошибаюсь… какое-то старинное предсказание гласит, что четвёртым Сумеркам наступить не суждено? — тихо спросил Д. у спутницы. Та кивнула, стараясь не терять сосредоточения. Это давалось с немалым трудом.

— Я никогда не думала, что это может означать. Надеюсь, что следующие наступят нескоро.

И тут золотистое сияние над их головами стало меркнуть.

Все до одного замерли и подняли головы вверх.

Сияние меркло, гасло, — медленно, но неотвратимо.

— Он вернулся? — услышал Д. изумлённый шёпот генерала.

Клеммен

Я вынырнул в тот миг, когда воздуха почти не осталось… и иссякали силы, направленные на то, чтобы не позволить себе вдохнуть.

До берега было недалеко. А надо мной постепенно сгущалось то самое «Y», от которого я так долго пытался уйти. Мне вдруг стало понятно: я вновь проиграл.

Треугольник на шее стал тяжёлым… нестерпимо тяжёлым. С каждым мигом держаться на плаву становилось сложнее. Всё, подумалось мне. Пора прекращать бессмысленное сопротивление.

Я повернул голову, чтобы в последний раз оглядеться… и увидел Андари!

И ещё кого-то.

Но тяжёлый, как мельничный жёрнов, треугольник потащил меня назад, в бездну.

Я пытался сорвать его с шеи… и чуть не захлебнулся. Но всё-таки сорвал. Треугольник ярко засветился, когда я разжал пальцы… я успел заметить, как он исчезает под моими ногами. Что-то ярко сверкнуло там, в глубине.

Когда я вынырнул во второй раз, то понял — зрение не обмануло меня.

Оставалось надеяться, что хватит сил добраться до берега.

Гин-Уарант

Генерал, словно во сне, сорвал с себя шляпу и отбросил её подальше.

Вскочил на камень, оглянулся вокруг. «Глаз» при этом вспыхнул чуть ярче… и Д. ощутил, что невидимый барьер, мешавший им с Кинисс приблизиться к артефакту, более не существует.

Где же солнце? Отчего не показывается?

Наступила мёртвая, совершенно неправдоподобная тишина. Д. услышал стук своего сердца… и ещё один звук.

Плеск воды.

— Он плывёт, — произнесла поражённая Кинисс. — Генерал! Стойте! — крикнула она, заметив, что Гин-Уарант спрыгнул со скалы и твёрдым шагом направился к берегу.

— Он убьёт его! — Кинисс впилась когтями в локоть Д., приводя того в чувство. — Ты понимаешь?! Он убьёт его, если сможет!

Они побежали, обходя генерала с двух сторон, в надежде, что успеют первыми. И Д. пожалел, что не взял с собой оружия.

Он успел заметить, как флосс взмыл в небо над бегущими У-Цзином и Андариалл (время пошло быстрее, оба бегущих медленно-медленно приближались, подолгу задерживаясь в воздухе) и ринулся в сторону генерала.

— Клеммен! — услышали они голос генерала. Тот стоял шагах в десяти от берега, повелительно указывая рукой в сторону моря.

И Д. понял, что всё решают секунды.

«Вы знаете, как перевести меня в человеческий облик», вспомнил Д. слова генерала, приближаясь к нему… слишком медленно приближаясь. Он взглянул в сторону Кинисс и понял, что и она вспомнила этот разговор.

Клеммен

Я ощутил, как что-то стукнуло меня по затылку.

Хорошо, что я успел вдохнуть воздуха… кто ж меня так встречает? До дна совсем немного — метра три, но ведь утонуть можно и в луже.

Я вынырнул и увидел стоящего у самого берега… генерала. Откуда он здесь??

Рядом с ним замерли Д. и Кинисс. Хороша компания!

Дальше по берегу заметил Андариалл… понял, что и она увидела меня.

И последнее предупреждение Радуги перестало казаться пустой угрозой. Только не она, подумал я, ныряя вновь; только не она!

Поздно.

Я услышал звук своего имени.

Теперь можно надеяться только на чудо.

Гин-Уарант

— Клеммен! — крикнул генерал во второй раз и Д., что был уже совсем близко, заметил вынырнувшего и вновь скрывшегося под водой юношу и понял две вещи.

Во-первых, Клеммен заметил их.

Во-вторых, он страшно измотан… и не очевидно, что он сумеет преодолеть последние десятки метров.

Генерал тоже, похоже, об этом догадывался.

— Генерал! — крикнул Д. что было сил, и взгляд Гин-Уаранта на миг оторвался от намеченной жертвы. — Не так быстро! Та …

Запретное слово осталось неоконченным.

Генерал лишь шевельнул ладонью… и тут же ноги Д. стали ватными, а гортань мгновенно онемела. Как он ни старался, ни звука не слетало с его губ.

Приподнявшись на песке, он заметил: Гин-Уарант небрежно махнул в воздухе сложенными пальцами левой руки, и Кинисс, выпав из ниоткуда, свалилась у его ног. Она силилась подняться, но не могла.

Рядом с Д. на песок упал флосс. Не везло ему… второй раз попадал под удар. Сломано по крайней мере одно крыло, подумал Д. с яростью. Он взвыл бы от бессилия, если б только мог.

Генерал обвёл взглядом окружающее его пространство и Д. понял, что тот попросту устранил препятствия. Кинисс или сам он в подобном случае оставили бы вокруг мёртвые тела. Генерал был в этом отношении мягче. Если не забывать, что Клеммен сейчас утонет, у них на глазах, а Гин-Уарант спокойно уйдёт, завершив свою миссию.

Некоторое время Д. осознавал, что понимает его… что действия генерала действительно направлены, в общем-то, на решение той же проблемы, которую уже сотню веков пытались разрешить Наблюдатели: не дать разуму уничтожить самое себя.

Но миг прошёл, вместе с ним и понимание. Осталась только бессильная злость. Впрочем, такая ли уж бессильная?

Гин-Уарант вновь поднял руку, ожидая, когда голова Клеммена покажется на поверхности. То, что прежде украшало зенит золотистым мягким сиянием, превратилось в небольшой странного вида предмет… от которого всё вокруг отбрасывало по три тени.

Генерал начал произносить слова заклинания, когда Д. нашёл в себе силы приподняться на локте и швырнуть ему в лицо пригоршню песка.

Ещё несколько мгновений жизни…

Генерал согнулся пополам, отплёвываясь и пытаясь протереть глаза. А когда выпрямился и повернулся к Д., тот прочёл своё будущее в его взгляде с полной определённостью.

Гин-Уарант заносил для удара ногу, когда откуда-то из-за спины Д. послышался далёкий, но вполне различимый крик:

— Han enfae, cammendvar! — «Оставь их в покое, самозванец!»

И генерал исчез, словно дурной сон… появившийся взамен пожилой усталый человек замер, словно не понимая, где и почему находится.

Мгновения протекали прочь, вот уже черты прежнего генерала начали возвращаться. И тут на его левое запястье опустились пальцы, покрытые мелкой светло-серой чешуёй.

Сжали его мёртвой хваткой.

Д., приготовившийся к сильной, едва переносимой боли, увидел, что генерала окутал сияющий ореол. Яркий желтоватый свет вырвался из его глаз. Гин-Уарант стряхнул с себя Кинисс и, словно слепой, сделал неуверенный шаг вперёд, поводя вокруг руками.

Голова его повернулась в сторону моря.

— Клем…мен? — спросил он неуверенно. Голосом, который менял звучание на всём протяжении короткого слова. Д. повернул голову и заметил, что Клеммен, на четвереньках выбиравшийся из воды, поднял голову и воззрился на генерала с ужасом.

Генерал опустил взгляд и Д. заметил, что зрачки его вытягиваются… становятся горизонтальными… превращаются в полумесяцы…

Гин-Уарант сделал шаг в сторону Клеммена. Тот, поднявшийся было на ноги, попятился и вновь упал в воду, навзничь.

Генерал сделал ещё один шаг, стал полупрозрачным.

Ещё один шаг — и, не успев войти в воду, Гин-Уарант исчез.

Д. опустил голову на мокрый песок и не открывал глаза до тех пор, пока не ощутил, как чьи-то руки помогают встать, отводят в сторону и усаживают у камня.

Венллен, Лето 79, 435 Д., 7-й час, Рассвет

— С вами всё в порядке? — голос Клеммена. Он, вместе с Андариалл, стоял рядом с Д., у которого по-прежнему не было сил твёрдо держаться на ногах.

Солнце показалось из-за горизонта.

Д. поднял голову… и зажмурился. Угасшее было сияние вновь разгоралось в зените; теперь вокруг золотистого пятна танцевали радужные полотна. Д. не раз доводилось наблюдать полярное сияние… но то, что происходило сейчас в вышине, красотой превосходило всё, увиденное до сих пор.

— С возвращением, — Д. попытался подняться, и в конце концов ему это удалось.

— Мы, наверное, пойдём, — произнёс Клеммен, убедившись, что с Д. всё в порядке. Сам он был покрыт многочисленными ссадинами, шею украшала тонкая кровоточащая царапина, но глаза были живыми и в них читалась улыбка. Да, подумал Д. устало. Давно я не улыбался вот так. — Помогите Кинисс, если можете. Нас она не замечает.

— Прощайте, — произнёс Д. Впервые в жизни он осознал, что нет слов, которыми можно было бы попросить прощения. — Я полагаю, ты не вернёшься.

Краем глаза Д. заметил, что Андариалл, прикусив губу, медленно покачала головой. Взглянула на него с жалостью. Д. вздрогнул, осознав, что ольтийка выглядит… как-то иначе. Иначе, чем в городе. Ты ничего не понимаешь, говорил её взгляд, а жаль.

Д. заметил также, что ножны, по-прежнему висевшие на её бедре, пусты.

— Отчего же? — удивился Клеммен и протянул Д. руку. — Всё кончилось хорошо… разве не так? Я просто возьму отпуск. Долгий, но не бесконечный.

— Удачи, — Д. пожал ему руку, стараясь не глядеть в глаза, низко поклонился девушке. Молча стоял, глядя, как они удаляются, держась за руки.

Показалось ему, или разорванная во многих местах рубашка Клеммена стала целой к концу их короткой беседы?

Кинисс сидела, скрючившись, у самой воды, словно ей было худо.

— Кинисс, — окликнул её Д., пошатываясь. Ему-то точно было не по себе. Она не отвечала, продолжая сидеть, глядя в песок.

— Кинисс, — упавшим голосом произнёс Д. и положил руку на её плечо.

Она неожиданно поднялась и, сбросив руку, побрела прочь. Не оборачиваясь. Никто ещё не пытался использовать Прикосновение как оружие, и теперь ей не хотелось ни видеть, ни слышать кого бы то ни было.

Победа? Поражение?

Д. стоял, не зная, что и думать, когда услышал позади шаги.

Это был У-Цзин; на локте его, прикрыв глаза и время от времени вздрагивая, сидел раненый флосс. Настоятель бережно придерживал Шангуэра второй рукой.

— Тебе тоже нет до меня дела? — спросил Д. неожиданным для самого себя злым голосом. Хоть дерево и расцвело… но проклятие исполнялось. Он остаётся один и теперь, когда одержана величайшая из побед, ему хочется не радоваться, а плакать. Вот только плакать он давно разучился.

Глаза монаха оставались бесстрастными.

— Я должен позаботиться о твоём друге, — произнёс он спокойно. — Если успею исцелить его, то вернусь и буду сидеть здесь, рядом, чтобы увидеть, как это происходит. Если же нет, — У-Цзин поправил очки и взглянул вслед медленно удалявшейся Кинисс, — то несколько дней спустя все мы — все, — подчеркнул настоятель интонацией, — соберёмся у меня в беседке. Как и всегда. Это всё, что я хочу сказать.

Он коротко кивнул, сделал несколько шагов в сторону леса… после чего растаял в воздухе.

Д. стало так неловко… как не становилось уже давно. Чувство стыда, от которого многолетняя служба в Бюро должна была избавить, оказывается, было всё ещё цело.

Он молча отошёл к камням, и, усевшись, запрокинул голову. Сияние ослепляло. Он закрыл глаза.

Когда он открыл их, новое зрелище предстало его взору… и было куда прекраснее прежнего.

Кто-то сидел рядом с ним, но не имело ни малейшего значения — кто.

По ту сторону

Его выбросило из глубин квадратного каменного колодца… и некоторое время он стоял, погрузившись в светящуюся кашу из листьев и недоумённо оглядываясь по сторонам.

Вокруг него, на расходящихся во все стороны ступенях, стояли люди… множество людей… все они были в красном, все были покрыты шрамами и синяками… и все смотрели на него. Молча.

Он поднял руки и взглянул на них.

Чьи это руки? Отчего он не может припомнить, кто он и что здесь делает?

Что-то лениво покачивалось на фосфоресцирующих волнах рядом с его ногами.

Сумка.

Моя? Чья-то ещё? Он обвёл глазами людей вокруг себя… и неожиданно понял, что они повторяют каждое его движение. Поднял правую руку — все подняли её, словно великолепно вымуштрованное войско. Покачал головой — все повторили этот жест. Словно миллионы зеркал стояли вокруг, таинственным образом превращая его одного во множество копий.

Он поднял сумку и открыл её.

Внутри лежал всякий мусор… вероятно, прежний хозяин не очень часто вычищал сумку. А это что? Стоящий в колодце осторожно развернул небольшой пакетик… на ладонь его легло пять небольших пёрышек.

По лицу стоящего пробежала тень… и тут он увидел … что именно — не понял сам. Осознал, откуда эти пёрышки, чья это сумка.

— У меня нет имени, — произнёс он и подивился, насколько сильным оказался его голос. — Но твоё мне известно… забавно! Ну что ж, нас здесь будет двое.

И разразился хохотом, от которого приугасло свечение листьев под ногами и исчезли, один за другим, его двойники.

Не переставая смеяться, пришелец поднялся на первую ступеньку и, не глядя, швырнул перья назад. Неожиданны порыв ветра подхватил их, понёс… понёс. Воздух наполнился шумом, похожим на шум птичьих крыльев.

Звуки смеха были слышны ещё очень долго.

Приложение. Мир Ралиона

1. Вступление

Возникновение Ралиона

Миры не возникают из ниоткуда.

Ралион не является исключением. Вероятно, первоначально создание фундамента, на котором позднее выстроились события и реалии Ралиона, описанные в этой и предыдущих книгах цикла, была своего рода забавой. Попыткой построить чёткую и легко описываемую относительно несложными схемами Вселенную. Таких схем было множество; возможно, интересно было бы проследить эволюцию «каркаса», на котором возводится мироздание — но есть опасение, что далеко не все авторы «собственных» миров пожелают поделиться тайнами построения мира. Начиная с какого-то момента, мир не позволяет обращаться с собой как угодно, не позволяет внутренняя логика построений, взаимосвязь всего того, что составляет мир.

Другими составляющими Ралиона явились сюжеты, события, существа, персонажи. Их множество; многие из них приходили и продолжают приходить по-прежнему. Из сновидений… из размышлений над уже существующими произведениями. Не все они вошли в Ралион, не все легли «гладко» на предположения авторов Ралиона о строении этого мира. Некоторые изменились, чтобы стать частью Ралиона, некоторые побудили изменить представления авторов о Ралионе.

Если прочесть книги подряд, от «Пригоршни вечности» и далее до этой дилогии, можно уловить изменения, которым подверглись воззрения автора произведений. Можно сказать, что автор со временем изменяет Ралион. Можно, с другой стороны, сказать, что изменяется понимание автором некогда выстроенного мироздания.

Ралион основывался на аккуратном увязывании реалий. На точной стыковке кусочков мозаики, из которой начала складываться картина мира. Теперь, когда книги вышли в свет, можно судить о том, удалось ли построить мироздание, способное выдержать множество разных взглядов, разных способов понять те или иные события, упомянутые в произведениях.

Я продолжаю настаивать на том, что любой мир, воспринимаемый читателем как мир достоверный и приносящий ощущение подлинности, возможности погружения в себя — столь же реален, сколь и то, что мы называем миром реальным, окружающим нас всякий раз, как мы откладываем книгу в сторону.

Мне неоднократно приходилось отвечать на вопрос «О чём эти книги? Что такое Ралион? О чём вы пишете?»

Я затрудняюсь ответить на вопрос, что такое Ралион. Так же, как я не смогу исчерпывающе ответить на вопрос, что такое Земля, как я её понимаю.

На вопрос, о чём я пишу, я отвечаю в последнее время — о жизни, о смерти, о любви. О том, каково место человека в окружающем мире. Не имеет значение, что вместо людей и вместе с людьми в книгах действуют фантастические существа. Всех их рано или поздно интересует вопрос, приходящий в той или иной форме — что такое мир, где я живу? Если подобный вопрос пришёл вам в голову хотя бы раз, пока вы читали мои книги — значит, я старался не зря. Если вам понравилась хотя бы одна книга из тех, что я написал — значит, я старался не зря. Если вы сочли нужным связаться со мной или соавторами Ралиона, чтобы высказаться на тему, как-то относящуюся Ралиону — значит, все мы старались не зря.

Мили и километры, или откуда на Ралионе лошади

Фантастическая реальность, как определён Ралион на сайте в Интернет, посвящённом реалиям Ралиона, предполагает, что здесь «всё, не как у нас».

Значительный ряд вопросов, возникавших и возникающих у читателей, относится к тому, отчего в книгах используются слова, описывающие обыденные, всем знакомые предметы, явления, живые существа. Неужели, спрашивали меня, люди на Ралионе точно так же «произошли от обезьян»? Неужели на Ралионе могут быть лошади — такие же, как у нас, на Земле? Как могут быть одновременно, в одном и том же мире, привычные нам животные и фантастические существа? Люди и драконы? Огнестрельное оружие и магия? Почему та же самая периодическая система элементов, почему солнце называется солнцем?

В первых двух книгах были сделаны попытки добавить «непривычности», непохожести мира Ралиона на мир Земли — увы, был избран неправильный, как мне кажется теперь, подход. Намеренно или невольно, я стилизовал способы описания Ралиона под то, что в той или иной мере именуется «фантазией», fantasy , миром сказки, где не может быть полётов в космос и действующей магии одновременно.

Позднее, не без влияния того, что мне высказывали люди, мнение которых по многим вопросам литературы мне кажется достойным того, чтобы к нему прислушаться, я решил не стараться делать Ралион «напоминающим старую добрую fantasy ». Не делается попытка «подогнать» Ралион (и иную описываемую, фантастическую реальность, Шамтеран) под что-то, уже созданное и существующее.

Отвечая на первоначальный вопрос — почему на Ралионе есть именно лошади, а не живые существа, напоминающее лошадей Земли, может быть, весьма напоминающие — но называющиеся иначе — ответ будет прост: я не хочу перегружать память читателя.

Конечно, персонажи произведений по реалиям Ралиона не могут использовать слово «лошадь», произнося его так же, как и мы, вкладывая в него ровно столько же смысла, сколько вкладывают самые разные люди Земли в это же слово. На Ралионе существует множество явлений, предметов, существ, названия которым и аналогов которым на Земле нет. Таких явлений, как мне кажется, и так достаточно много, чтобы утруждать память читателя, изобретая новые слова для лошадей, ботинок, солнца и людей.

Иными словами, существующий к настоящему моменту способ изложения событий, способ описания реалий Ралиона — компромисс. Там, где возможно, используются слова, указывающие на знакомые читающим на русском языке понятия, сущности и предметы. Компромисс местами кажется несколько чрезмерным: в самом деле, а на Ралионе действительно делят сутки на 24 часа? Час — на 60 минут? Все ли пользуются метрической системой, Средним языком, похожи, неизбежно, на те или иные земные аналоги? Что, на Ралионе тоже был Пифагор, открывший ту же теорему, приняты те же или схожие философские понятия и системы?

И да и нет.

Конечно, Ралион не есть Земля, не является «альтернативной» Землёй, не является Землёй в далёком прошлом или будущем. Разнообразные расы Ралиона не придерживаются единой для расы системы взглядов, воззрений на мир и другие расы в том числе. Но подумайте, что было бы, вздумай авторы потратить силы на создание настолько детализованного описания Ралиона, чтобы итог удовлетворил самого придирчивого читателя?

Вероятно, скучно было бы читать подобный справочник. Полагаю, нашлись бы читатели, заинтересованные именно в таком справочнике. Но я полагаю, что автор не имеет права служить критерием абсолютной истины даже по поводу описываемого мира. Единственное, что я могу утверждать, как истину непреложную, справедливую для Ралиона — то, что всё, что описано в книгах, произошло в Ралионе, является частью его, частью его истории.

Но трактовать эти события, искать аналогии, досказывать недосказанное и дополнять картину мира образами, которые возникают при чтении — привилегия читателя.

Люди в масках, или «они поступают нелогично»

Одна из главных трудностей, с которыми сталкиваются все авторы, пытающиеся изображать «нелюдей», не-людей, отличные от людей разумные расы — изобразить достоверно отличие подобных существ от привычных нам людей, от тех, с кем мы встречаемся в повседневной жизни.

Вопрос не настолько прост, чтобы на него можно было просто и однозначно ответить. В самом деле, даже у нас, на Земле, всегда можно найти примеры людей и групп людей, каждый из которых настолько по-разному понимает окружающий нас, общий для всех мир, что говорить о достижении понимания можно только очень условно. Для этого порой нет необходимости ехать «на край света», в другую страну. Достаточно просто присмотреться к людям, с которыми мы общаемся каждый день.

В таком случае можно задаться вопросом — насколько необходимо было «создавать» иные расы, изобретать их физиологию и историю, культуру и разум, разрешать за них те же сложности, с которыми сталкиваются люди на Земле, а также миллионы новых, связанных с тем, что на Ралионе обитает более одной разумной расы.

Ответ можно предложить такой: чтобы понять, что такое человек и каково его место в мире, иной раз имеет смысл изучить то, что обладает совершенно иными способами постижения окружающего мира; способностями, которых никогда не будет ни у одного человека. Антропоцентризм — достаточно популярный способ восприятия окружающего мира; принимаемое как само собой разумеющееся положение, что человек — разумное существо — есть эталон, мерка, по которой можно диагностировать наличие или отсутствие разума у других существ.

Антропоцентризм легко позволяет выдвигать абсолютные, непреложные истины относительно окружающего мира. Приписывать человеку как виду, как явлению окружающего мира, те или иные качества, якобы свойственные всем без исключения людям безусловно. Что само по себе достаточно нелепо — не располагать способом достоверно знать и чувствовать, как именно знает и что именно чувствует другой человек, живущий бок о бок — но при том смело распространять свои предположения относительно людей на них всех. Имеется в виду, конечно, на людей в той мере, в какой мы считаем их чем-то, равным себе, личностям, разумным существам.

Я полагаю, что воззрения, аналогичные антропоцентризму, в той или иной мере свойственны всем без исключения разумным существам — то есть тем, кого человек может назвать разумными в той же мере, в которой он полагает разумным себя.

Требовать себе, своему виду хоть в чём-то, но исключительности — обычная черта… нормальная, до некоего предела. До границы, которую каждый без исключения, как мне кажется, обязан преодолеть, чтобы осознать: мир не принадлежит человеку, мир безразличен к человеку, мир становится тем или иным ровно в той мере, в какой человек приписывает ему те или иные свойства.

Поэтому не ставилась задача создать Ралион — «мир сказки», где всё всегда хорошо оканчивается. Не предполагалось строить Ралион с целью доказать ту или иную мысль автора, не делалась попытка утвердить один и только один взгляд на окружающий мир.

И каждая разумная раса, каждый персонаж, в конечном счёте, может прийти к главному выводу: не имеет значения, к какой расе или виду ты принадлежишь; имеет смысл только то, насколько твои представления о мире совпадают с тем, «какой он на самом деле».

Поэтому приходится прибегать к внешним, изобразительным способам подчёркивания «непохожести на людей», чтобы подчеркнуть: это не люди. Просто для того, чтобы поступки персонажей не истолковывались только и исключительно в рамках того, как читатель полагает правильным, достоверным, несомненным. Поэтому персонажи могут «поступать нелогично». Ведь «логично» — это, достаточно часто, «то, что я лично считаю правильным и логичным».

Окончательный же ответ на вопрос, насколько удалось мне изобразить существ, не принадлежащих к человеческой расе достоверно и убедительно, может дать только читатель.

«Мы, люди» или «они, драконы»

При чтении произведений про Ралион, может сложиться впечатление, что те или иные расы, группы людей и так далее, исповедуют единые взгляды по тому или иному поводу. Скажем, все Хансса одинаково относятся к человеческой расе. Одинаково и безусловно поклоняются божеству Наате, ведут себя абсолютно одинаковым образом в подобной ситуации.

Разумеется, это не так. Сложность всё та же: невозможно объять необъятное. Не представляется возможным достаточно компактно изложить события и продемонстрировать, что каждое из разумных существ по-своему уникально. К тому же достаточно распространённым способом составлять мнение является распространять те или иные особенности представителя «инородного» на всё «инородное» того же класса. Отсюда легко сделать вывод — например, аналогичный тому, что приведён выше, где приводились, в качестве примера, Хансса.

Мы все различаемся. В той мере, в которой «человеческое» можно свести к «животному» и заключено то «общее», что свойственно всем людям. Всё, что отличает человека от животного, отличает каждого из людей от сородичей. В этом смысле я не верю в существование чего-то «общечеловеческого», если речь идёт о том, что свойственно индивиду, существу мыслящему, отличающему «Я» от всего остального мира.

Если можно дать какой-то совет по этому поводу, он звучит так: мир намного сложнее любых попыток его описать. Фантастическая реальность — тоже. Если автор описываемого им мира утверждает, что располагает абсолютным знанием о мире, что такие-то сущности в этом мире заведомо есть, а таких нет и быть не может по определению — по мнению автора — значит, автор создал мёртвый мир. Застывший мир, мир-музей, мир-экспонат. Мир, совершенный хотя бы в одной своей части — а, следовательно, неспособный к самостоятельному существованию.

Существуют ли боги, или разоблачение всякой магии

Другая, часто подвергаемая критике, «часть» Ралиона — всё то, что несвойственно нашему миру; что используется как абстрактное понятие, не относящееся к природу нашей, земной реальности в том виде, как её понимает каждый из людей.

Например: божества Ралиона — что это? Создали ли они Ралион? Всемогущи ли они? Постижимы ли они? Магия на Ралионе — что это? Нарушение законов природы? Дар, которым обладают избранные, которому невозможно обучить? И так далее.

Путаница во всех подобных случаях сводится к тому, что читатели распространяют те или иные понятия и названия на Ралион. Следствие первоначального компромисса между тем, чтобы всякий раз придумывать название сущностям, которые могут отличаться от земных или не имеют «подлинных» аналогов.

Примерная попытка дать представление автора по поводу возможных ответов на некоторую часть вопросов, перечисленных выше, будет дана в этом приложении. Как уже было сказано, автор не претендует на абсолютное знание по данному вопросу. Только на утверждение, что всё это свойственно Ралиону, является частью Ралиона. Поскольку я считаю, что любое явление, любая часть Ралиона может быть в той или иной мере постигнута, понята обитателем Ралиона, то ровно в той же мере — для данного существа — упомянутое явление существует «на самом деле».

Иными словами, божества Ралиона — часть Ралиона, часть той Вселенной, которой принадлежит Ралион. В той мере, в которой Вселенную можно постичь — в той мере можно постичь и божеств. В той мере, в которой можно считать кого-то из обитающих во Вселенной всемогущим — то или иное божество можно считать всемогущим.

Магия Ралиона — часть Ралиона, нечто, что может быть понято в той или иной мере. Нечто, чему можно научиться — или воспринять, как дар. Что можно считать наукой, искусством, необъяснимым либо вполне постижимым и простым.

Я не исключаю возможности того, что часть явлений, описываемых в книгах, можно счесть сверхъестественным, потусторонним, не подлежащим изучению, не существующим «на самом деле». Можно считать и так. Но — при условии, что можно считать и по-другому.

Где взять карту, или нормальные герои всегда идут в обход

Карта — пожалуй то, о чём чаще остального приходится задумываться автору произведений; источник постоянной головной боли и множества вопросов и насмешек. Разумеется, у Ралиона есть карта, карта, хранящаяся как в головах авторов произведений, так и в виде зарисовок на листах бумаги.

Увы, труд по созданию карты Ралиона — не менее тяжёлый, кропотливый и, в каком-то смысле, не вполне осмысленный. По причине того, что наиболее правильный способ создать карту — воплотить мысленное представление автора в вид, которым читатель может воспринять в печатном виде — технически невозможен в настоящее время. Та карта, которая присутствует в каждой книге про Ралион, неточна: она призвана дать самое общее впечатление о направлениях. Масштабы в ней нарушены — приходится считать с физическими размерами издаваемой книги. Добиться того, чтобы карта содержала все названия местностей, в которых происходит действие произведений — значит, полностью скрыть даже и условные контуры под густой сетью названий.

Карта Ралиона существует. Но перенести её хотя бы в одну из книг — задача, трудоёмкая настолько, что написание одного из романов наверняка покажется занятием намного более простым, ясным и приятным. Боюсь, в обозримом будущем читателям придётся полагаться преимущественно на собственное воображение, достраивать карту так, как следует из текста. Я приложил все усилия, чтобы приводимые в книгах растояния между теми или иными географическими точками планеты Ралион являлись настолько точными, насколько возможно.

Сериал или цикл

Насколько нужны для понимания книг про Ралион те сведения, которые приведены далее? Что образуют книги про Ралион — цикл (где каждую книгу можно читать независимо от других) или сериал (где нет возможности понять книгу без знакомства с другими, вышедшими ранее)?

Книги про Ралион — все произведения — если только явно не отмечено (например, сказано, что это — дилогия) являются самостоятельными произведениями друг по отношению к другу. Все эти книги можно читать в произвольном порядке… тем более, что хронология событий, которые описываются в книгах, не всегда совпадает с порядком их выхода в свет, с порядком их написания.

Сведения, приведённые далее, не являются необходимыми. Они могут представить интерес для ряда читателей; могут дать представление о явлениях и существах, не упомянутых в первом и втором томах данной дилогии — но не являются необходимыми для понимания любой из книг.

Я осознаю, что нет возможности создать книгу, которая одинаково бы понравилась всем без исключения читателям. Можно попытаться создавать разные произведения — которые могут нравиться тем или иным читателям; угодить всем — не представляется возможным. Вполне вероятно, что приведённые ниже «справочные», местами «научно-популярные» сведения про Ралион смогут как-то устранить те причины непонимания, которые могут найтись у тех или иных читателей.

2. Общие сведения

Примечание

Во всех случаях, если это не определяется особо, сущности, единицы измерения и прочее совпадают с аналогами, использующимися на Земле.

Одновременно, все обороты наподобие «в настоящее время» и тому подобное относятся к 15-му веку Д. — времени, на которое ссылается последнее из написанных к настоящему моменту произведений.

Солнечная система

Собственно Ралион является планетой земного типа, второй из шести планет в своей солнечной системе. Космические технологии к настоящему моменту не получили широкого развития (хотя высадки на луны и запуск разного рода искусственных спутников производились неоднократно).

Сведения о планете

Средний радиус планеты (геоида) составляет 6318 километров; период обращения вокруг Солнца 292.1652 суток. «Среднее», или универсальное деление года на сезоны таково: весна (66 дней), лето (95 дней), осень (66 дней) и зима (75 дней). Каждый шестой год — високосный, с дополнительным 96 днём лета. Угол наклона оси вращения планеты к плоскости эклиптики составляет 22 градуса.

Небольшое отступление: «среднее» летоисчисление, как и средний язык, Тален, является средством упорядочения хронологий и, несмотря на повсеместное употребление, вытеснило все прочие системы исчисления только в научных трудах и позднейших исторических ссылках.

Подземные расы используют иной подход, опирающийся на 13-летний цикл тектонической активности. 10 подобных циклов именуются «малым кругом», 10 малых кругов составляют «большой круг» (он же Круг).

Три луны Ралиона обращаются вокруг планеты, соответственно, за 22, 31 и 34 дня. Дальняя луна — наименьшая, и невооружённым глазом видна только в фазы, близкие к полнолунию (речь идёт о человеческом глазе).

География

Ниже приведены только обзорные сведения. Океан покрывает более 90 процентов поверхности планеты и сравнительно неглубок: только в трёх (правда, достаточно обширных) областях его глубина превышает 2 километра. Суша представлена одним крупным континентом, крупным островом, четырьмя большими архипелагами и несколькими тысячами небольших островов.

На обоих полюсах расположены небольшие (до 900 километров в поперечнике) области суши, скрытые ледяным щитом.

Континент

Континент имеет средний поперечник 6800 километров с запада на восток и 8400 километров с севера на юг, по форме очень приблизительно напоминает овал с сильно изрезанными сторонами. Южное его побережье отстоит от линии экватора примерно на 162 километра. Вследствие этого на континенте (он же Большая Земля, или Унралиа) представлены практически все типы климата.

На континенте присутствуют шесть крупных горных хребтов, четыре крупных озера, восемь главных рек и три действующих вулкана (к настоящему времени). Три крупных лесных области носят названия Сеаринх (северо-восточный угол материка), Айридо (западное побережье), Оннлиар (юг и юго-запад).

Изучение тектонической активности позволило предположить, что единый в настоящее время континент образовался в результате «стыковки» трёх отдельных плит (каждая из которых дрейфовала к месту, которое географически совпадает с местонахождением Шести Башен). Причины подобной стыковки, точное время образования современного облика Унралиа и причины, по которым дрейф упомянутых плит более не происходит, до конца не выяснены.

Острова и архипелаги

Помимо континента, на Ралионе есть четыре больших архипелага. Острова первого (Западного, Thiakarin) отстоят от континента всего на 18 километров. Крупнейший остров носит название Змеиного (вследствие своей формы).

По одной из теорий именно Западный архипелаг является родиной Людей, откуда они позже расселились на многие другие участки суши.

Второй по величине архипелаг называется Драконовым (Helledoar), в честь преобладающего населения. Тысяча шестьсот километров, отделяющая все четыре крупных и более пятидесяти мелких его островов от континента (который находится к западу от архипелага) значительно облегчает существование остальных рас.

Третий по величине архипелаг находится к югу от середины отрезка, соединяющего восточное побережье континента и середину Драконова архипелага. Его крупнейший остров, заслуживающий того, чтобы самому именоваться континентом, считается необитаемым и называется Выжженной Землёй (Ralia Lauda). Сам архипелаг в позднейшее время получил название Кархинт (в честь преобладающего в новое время населения).

Четвёртый архипелаг, совершенно неисследованный, располагается на противоположной — относительно континента — стороне Ралиона и окружён практически непреодолимым штормовым поясом. Условное название его — Штормовой архипелаг (Antrali Zeartho).

Внимания заслуживает также архипелаг Хеверт, состоящий из десятка сравнительно крупных (до 50 километров в поперечнике) и более тысячи мелких островов. Помимо того, что этот архипелаг в настоящее время является единственным местом, где Люди обитают в «диком» состоянии, некоторые (преимущественно, генетические) исследования позволяют предположить, что разумное состояние раса Людей обрела именно здесь.

Единственным густо заселённым островом южного полушария является Розовый остров, Ralia Hamar (в честь характерного цвета песка, покрывающего его берега), родина Хансса (см. ниже). Расстояние до ближайшей точки континента составляет примерно 500 километров. Преобладающие ветра значительно затрудняют навигацию в северном направлении.

Штормовой Пояс

Упоминавшийся уже Штормовой архипелаг целиком находится внутри т.н. Штормового Пояса, необычного природного явления, географически расположенного на противоположной стороне планеты, «под» центральной частью континента, в южном полушарии.

Причины происхождения феномена остаются большей частью неизвестными; во всех исторических хрониках Пояс упоминается, как давно (?) уже существующий; поперечник его и расположение, приводимые в хрониках разных лет, также не совпадают: может создаться ощущение, что область Пояса перемещается в неких достаточно широких пределах, охватывая область планеты поперечником от 400 до 1200 километров. Штормовой Пояс не поддаётся магическому зондированию («белое пятно»), облачность мешает детальному исследованию его сверху, включая спутниковый зондаж в разных диапазонах..

Попытки проникновения за пределы пояса на существующих средствах передвижения оказались безрезультатны; высокая тектоническая и вулканическая активность внутри Пояса делает подобные попытки в высшей степени опасными для жизни.

Тален и проблема общения

Тален является средством общения между жителями Ралиона, искусственно созданной группой языков. Основную работу по разработке Тален проделали Хансса (первые памятники на Тален датируются временем примерно 8000 лет д.Д.); примерно 30 веков спустя в распространение и развитие языка включились практически все расы Ралиона. К 500 годам д.Д. Тален становится негласным «средним наречием», и обучение ему становится традицией. Тален состоит из трёх языков, которые роднит схожая структура, алфавит и значительное количество одинаковых языковых форм:

Нижний Тален , которому соответствуют разговорный и просторечный диалекты местных языков; является наименее строгой версией языка, включающей в себя массу заимствований. Часто является основным средством для создания художественных произведений, наряду с более «академическим» Средним Тален. Из всех трёх языков Нижний наиболее всего подвергся изменению и развитию к настоящему времени.

Средний Тален (или просто Тален является аналогом некой смеси повседневного и литературного языка; существует в виде нескольких диалектов. Очень мало изменился от момента своего создания (не считая введения новых слов).

Верхний Тален является «языком учёных», в котором присутствует большинство абстрактных понятий, сущностей и т.п. — всего, являющегося фундаментальным для постижения научных (в том числе магических) дисциплин и работы над научными теориями. Изучение Верхнего языка по сей день является своего рода привилегией; в начале новой эры существовала практически однозначная связь между положением человека в обществе и возможностью изучения Верхнего Тален. Тален (преимущественно Средний) и прочие языки отображаются латинскими буквами. Читать их следует по правилам чтения латинского языка, со следующими замечаниями:

'w' читается как «у краткое» (в русском слове «аудитория»).

'j' читается как «ж», «дж» или «дз» (слитно).

'y' читается как «и краткое» перед гласными или латинский дифтонг «oe» перед согласными.

'h' после согласных означает сильное придыхание; между гласными — мягкий звук «х»; перед гласной в начале слова — слабое придыхание.

Тален, разумеется, не стал и никогда не станет действительно всеобщим языком. Общее количество использующихся к настоящему моменту языков и наречий составляет около полутора тысяч; более пяти тысяч, включая мёртвые.

Кроме того, как минимум 40% всех обитателей планеты общаются, никогда не прибегая к Тален. Север континента является местом, где Тален практически не используется в качестве повседневного языка (т.е., область, где обитает как минимум одна шестая всего населения Ралиона).

Только после начала вторых Сумерек обучение иным языкам, включая Тален, стало стремительно набирать популярность. Связано это в основном с тем, что частично утратили силу всевозможные магические приспособления, позволявшие «знать» язык собеседника без предварительного его изучения.

Как выяснилось впоследствии, скоростное обучение при помощи магических «ускорителей» плохо отражается на здоровье. Вследствие этого спрос на аппараты-переводчики магического типа резко упал (если до наступления Сумерек чуть ли не четверть населения (см. также ниже) планеты более или менее часто прибегала к подобным устройствам, то к настоящему моменту доля активных потребителей не превышает 5-7 процентов).

Айшиа, Флоссы и Маймы (см. ниже) используют врождённые способности для общения на неизвестных языках; имеют, как правило, один собственный, расовый, язык. У Хансса, крупнейших наэрта Ольтов, а также Дарионов обычно имеется один или несколько «расовых» языков; наибольшее количество разнообразных языков возникло у Людей и Карликов. Прочие расы занимают промежуточное положение.

Летоисчисление

Часто употребляющийся оборот «от пришествия Дайнера» (д.Д.) или «после пришествия Дайнера» (Д.) относится к «универсальному» летоисчислению, привязанному к официальному провозглашению последнего из известных к настоящему времени универсальных культов, культа Дайнера. Дайнер является божеством-посредником, позволяющим обращаться представителю любой расы непосредственно к любому другому божеству. Дата «пришествия дайнера» обозначила момент, когда глобальные войны на Ралионе фактически прекратились.

3. Обитатели Ралиона

Примечание

Под словом раса в рамках настоящего узла будет пониматься разумный биологический вид (в случае Ольтов — подвид).

Слово человек в рамках данного узла, как и в предлагаемых вниманию читателей текстов, означает «любое гуманоидное разумное существо». Если возникает необходимость собирательного обозначения той или иной расы, будет употребляться название расы с заглавной буквы (Люди, Карлики и др.)

При употреблении фразы «среди название расы » имеется в виду, что упомянутое свойство относится как минимум к большинству населения данной расы. Как и везде, расы не являются «монолитными» образованиями, и оборот «среди…» не следует понимать буквально.

Если некие числовые значения (рост, вес и т.п.) для мужских и женских особей отличаются, они даются через наклонную черту (значение для мужских особей даётся первым).

Люди

Люди представляют собой, пожалуй, единственную расу Ралиона, которая до позднейших времён осталась поделенной на множество народов (народностей), отличающихся самым разным уровнем развития. От первобытного до сопоставимого со «средним» уровнем развития других рас.

Принято выделять три подрасы Людей: белую, населяющую центральные части Континента и восточные группы островов (азимут даётся относительно материка) — самую многочисленную; жёлтую (юг Континента и Змеиный Архипелаг) и красную (западные и северо-западные архипелаги). На юге и юго-западе материка все три подрасы в значительной мере перемешаны; в «чистом» виде можно отыскать только белую расу (крайний север) и красную (центральные острова архипелага Хеверт).

В примитивном (предразумном) состоянии Люди известны ориентировочно с 75 тысячелетия д.Д.; полагают, что Люди — единственная раса Ралиона, совершившая скачок к разумному состоянию «самостоятельно», без участия внешних сил.

К настоящему времени средний срок жизни Людей в «цивилизованных» областях Ралиона составляет около 120 лет; в «диких» областях колеблется от 55-60 лет (аборигены дальнего севера) до 180 лет (некоторые горные племена запада Континенты). Общая численность расы к настоящему моменту оценивается в 120-140 миллионов особей.

У Людей нет расового божества; среди множества культов наиболее популярны культы Элиора, Афамис (Мурти), Эзоксу, Палнора; Люди также являются единственной расой, поставляющей жриц Триаде.

Ольты

Ольты являются, по многим косвенным свидетельствам, магически «усовершенствованными» Людьми (по происхождению); представляют единственную расу, способную приносить потомство от другой расы (Людей). Однако различия между Ольтами и Людьми (во всём, кроме внешности и, отчасти, физиологии) настолько велики, что считать первых подрасой вторых вряд ли разумно.

Древнейшие свидетельства существования Ольтов (в разумном состоянии) относятся к 30-32 тысячам лет д.Д. Выражаясь кратко, Ольты — существа, способные регулировать собственный метаболизм, управлять процессом регенерации тканей и т.д., что делает их практически бессмертными (живущими произвольно долго). Речь идёт, конечно же, о бессмертии потенциальном: как и прочие живые существа, Ольты могут быть тяжело ранены, убиты и т.д.; однако смертность их от болезней, большинства ранений и т.п. крайне низка.

При этом при всём «средний» срок жизни Ольтов, как правило, составляет 600-800 лет; вряд ли найдётся в общей сложности десяток Ольтов старше 3-4 тысяч лет (причина: войны, стихийные бедствия). Данные, разумеется, официальные: далеко не все Ольты сообщают «внешним существам»«(вне своей наэрта ) свой подлинный возраст.

Более всего Ольты отличаются от Людей и большинства иных гуманоидных рас психически. Особенности культуры большинства ольтийских родов (крайне примерный перевод термина наэрта, использующегося для описания подобных ольтийских групп) эффективно предотвращают возможность детально изучить их культуру: среди всех рас Ольты и Найя являются, пожалуй, самыми «закрытыми» в смысле культурных традиций, верований и т.п.

Количество наэрта по разным оценкам составляет от десяти до тридцати (многие весьма малочисленны — так, в худшие для наэрта Аталлан времена она включала в себя не более пятидесяти Ольтов).

Биологические особенности, характерные для Ольтов (далее, если не оговаривается особо, слово «Ольт» означает и Ольтов, и Найя), вырабатываются в процессе «включения» Ольта в ту или иную наэрта ; о процессе включения — инициации — практически ничего не известно. Лишь в единичных случаях — скажем, при «переходе» ольта, выросшего в одной наэрта в другую, или при (достоверно не подтверждённых) случаях «включения» Людей в одну из наэрта — были получены разрозненные и отрывочные сведения о сущности инициации.

Достоверным можно считать также факт, что потомок пары ольтов или ольта и человека (раса матери значения не имеет), не получивший подготовки к инициации и не прошедший её к 40-45 годам, становится в биологическом смысле «обычным» человеком.

Иногда часть способностей «включённых» Ольтов сохраняется и у не прошедших инициацию — например, относительное долголетие (до 500-600 лет).

Отличительной чертой Ольтов является периодически происходящий с ними хеннланд , «смена личности» — своеобразная защитная реакция от психической усталости, свойственной для многих существ, продляющих жизнь искусственно.

Найя являются, первоначально, Ольтами, избравшими в качестве основной среды обитания подземные области; подобное разделение произошло, вероятно, в интервале от 24 до 22 тысяч лет д.Д.

Отличить Найя от Ольтов можно по косвенным признакам — светлому цвету волос, а также по слабой фосфоресценции глаз в темноте. Слухи о том, что Найя не выносят солнечного света, не соответствуют действительности: так же, как и Дарионы, Найя воссоздают близкое к солнечному освещение в своих городах и подолгу пребывают «на поверхности».

Ольты обладают, помимо всего прочего, достаточно развитым сумеречным и тепловым зрением (для «включения» последнего нетренированный ольт должен не менее 5 минут пребывать в полной темноте); также обладают способностью ощущать магические эманации и — после соответствующей тренировки — обнаруживать силовых линий (напряжённости мана-поля).

Преимущественными областями обитания собственно Ольтов являются «лесные государства» — массивы Сеаринх, Айридо и Оннлиар; в виде диаспоры обитают практически во всех крупных городах Континента. Найя расселены более равномерно; предположительно, сеть их городов, связанная множеством магистралей и порталов, включает не менее 40 городов среднего размера и как минимум три крупных, с населением до 2 миллионов в каждом из них.

Негласной «столицей» Ольтов считается крупнейший город, в котором они составляют более 90 процентов населения: Венллен. В Венллене и его окрестностях обитает около 4 миллионов Ольтов.

Численность рас практически не изменилась со времён окончания мировых войн; оценивается в 45-50 миллионов Ольтов и 24-26 миллионов Найя.

Среди собственно Ольтов наиболее популярны культы Элиора (подчинившего огромное количество местных культов), а также Афамис и Эзоксу. Среди Найя наиболее распространённым является культ Мурти.

Карлики

Карлики являются гуманоидной расой, со средним ростом 120-130 сантиметров (отсюда название). Являют собой замечательный пример «застывшей» расы, которая практически не изменила ни традиций, ни культурных особенностей за всё время своего существования.

Карлики живут в области между двумя горными системами на восточном побережье Континента. Город, считающийся столицей расы (преобладающее население — Карлики — составляет около 80 процентов), Алтион, является домом более чем для полутора миллионов представителей этой расы. Немногочисленная диаспора (не более половины процента) Карликов живёт почти во всех городах со смешанным населением, включая и множество подземных.

Карлики, являясь расой крайне миролюбивой, несли значительный урон при всех мировых войнах. Однако около 4 тысяч лет д.Д., новая манифестация их расового божества, Ирсераны, объявила о своём покровительстве всем без исключения Карликам и земле, которую те населяют. Было объявлено, что ни один завоеватель отныне не сможет занять ни клочка земли, на которой имеет силу Ирсерана-Молчаливая.

Карлики, будучи непревзойдёнными фермерами, снабжают продуктами питания практически весь материк; ни одна другая раса, ни при помощи магии, ни иными способами, оказалась не в состоянии даже приблизиться к их достижениям. Пища, услуги друидов — фактически единственной магической школы, получившей распространение среди Карликов — а также огромный вклад Карликов в музыку и иные виды искусств, делают их, вопреки ожиданиям, влиятельной силой на Ралионе.

Средний срок жизни Карликов составляет 100-120 лет; документально подтверждены факты того, что отдельным представителям этой расы удавалось прожить до 1300-1400 лет (преимущественно, друидам).

Население Карликов, стабилизировавшееся к 3 тысячам лет д.Д., составляет около 28 миллионов особей.

Расовым божеством Карликов является Ирсерана; также распространены культы других «лесных» и «пещерных» обитателей — Гвайи и Монффу.

Дарионы

Дарионы занимают нишу среди подземных обитателей, аналогичную месту Людей «наверху». Деятельные, долгоживущие и склонные к экспансии, Дарионы внесли наибольший вклад в изучение и освоение подземных областей.

Дарионы являются наиболее воинственной расой (в том смысле, что агрессия с их стороны во многих случаях является основным ответом на неблагоприятные изменения). В новое время эту расу едва ли можно считать опасной и склонной к ксенофобии, однако, при прочих равных условиях, Дарионы стоят от 3 до 4 представителей других рас в рукопашном бою. Они одними из первых обожествили войну, развили боевые искусства и достигли недостижимых высот в технике создания и совершенствования разного рода оружия (в этом с ними могут соперничать разве что Найя).

О Дарионах ходит едва ли не больше всего легенд и нелепых слухов; например, вопреки популярному мнению, Дарионы прекрасно чувствуют себя «наверху», под солнцем и лунами. В своих городах Дарионы воссоздают аналог солнечного и лунного света; в некоторых из поселений, однако, используются периоды, вдвое большие продолжительности светового дня и, соответственно, ночи, нежели «наверху».

Так же лишены основания слухи о физическом уродстве и непривлекательности Дарионов; при том, что эта раса сравнительно невелика ростом (130-140), средний дарион выглядит примерно так же, как карлик или человек — с поправкой на относительные размеры. Особенностью Дарионов является соотношение полов: примерно 7:1 в пользу мужчин.

Дарионы живут до 10 тысяч лет; в отличие от Ольтов, существенно менее стойки к ранениям и ядам; склонны «окружать себя неживой природой» — пребывать среди камней, песка и т.п. Подавляющее большинство Дарионов (более 99 процентов) живёт под землёй; наземная диаспора сосредоточена преимущественно в южных и западных городах.

«Расовой специализацией» Дарионов является градостроительство, инструментальная магия, техника, ювелирное мастерство. К магии, в традиционном понимании, Дарионы по большей части равнодушны. Население Дарионов к настоящему времени оценивается в 65-70 миллионов особей. Расовым божеством Дарионов является Хиндалунг; также популярны культы Палнора и Эзоксу. Не считая Людей, Дарионы как раса обладают наибольшим числом ныне действующих местных культов (в связи с тем, что большей частью сохранили родовой образ жизни).

О существовании «подлинных Дарионов», никогда не появляющихся на поверхности — Дан-Дарионов (или Дандарионов) — известно крайне мало; за исключением нескольких десятков артефактов, об этом мифическом (с точки зрения остальных рас) народе не известно ровным счётом ничего.

Маэркин

Одна из немногих рас, не имеющая компактных областей проживания, Маэркин (Maerkin ; женский пол носит название Маэркани, Maerkani ; далее слово Маэркин будет означать, если не указано особо, представителя расы вообще, безотносительно к полу). Известны иным расам Ралиона как торговцы (и в этом ремесле им немного равных), целители, алхимики и мореплаватели.

Маэркин обладают свойством, позволяющим им, даже в состоянии диаспоры, сообщаться друг с другом — иногда на значительном расстоянии; свойство это обычно проявляется в резко неблагоприятных условиях. Маэркин сохранили свой собственный, первоначальный язык почти без изменений.

Внешне Маэркин выглядят как Люди, наряженные кошкой (в значительной мере «кошачьи черты» заметны на лице. Строение ушей, глаз и носа, клыки длиной до 2 см, вибриссы, мех, покрывающий большую часть тела. В остальном Маэркин — по строению тела — незначительно отличаются от Людей; обладают рудиментарным хвостом и длинными, частично втяжными, когтями на пальцах рук и ног. Отличительной особенностью Маэркин является также реакция, в среднем в 2-3 раза большая, нежели у Людей, сумеречное видение и обоняние, по чуткости приближающееся к собачьему. Маэркани являются наиболее подвижными и быстрыми среди млекопитающих (реакция выше человеческой в 4-5 раз, способны развивать скорость в 80-90 км/ч за 2-3 секунды и удерживать её до полутора минут; в отличие от мужского пола, имеют меньше черт «кошкообразности»). Рост Маэркин в среднем составляет 170/180.

Наиболее популярной легендой являются «девять жизней Маэркин». Связано, вероятно, с тем, что при критических ранениях (которые для представителей иных рас были бы несовместимы с жизнью) у Маэркин срабатывает защитный механизм, позволяющий за несколько минут почти полностью ликвидировать повреждения (мозг при этом в состоянии выдерживать длительное голодание — до 30 минут — без необратимых изменений). Только при значительных травмах мозга или обширном повреждении тела (упавшая сверху скала, взрыв, долгое воздействие огня) Маэркин не в состоянии «ожить». «Воскрешение» потребляет значительное количество внутренних ресурсов; средний Маэркин действительно не в состоянии «ожить» более 7-9 раз подряд.

Средний срок жизни расы составляет 90-100 лет.

Население Маэркин можно оценить в 200-300 тысяч особей; места наиболее плотного обитания — юго-западные королевства, Оннд, Киннер и некоторые из подземных городов.

Таффу

Таффу произошли от рукокрылых; как и Флоссы, они не в состоянии производить передними конечностями сложные действия; отчасти это компенсируется врождённым Телекинезом ближнего действия.

Таффу достигают 80-85 сантиметров роста в вертикальном положении и весят не более 12-14 килограммов (вследствие чего являются сравнительно хрупкими существами), способны к полёту на сравнительно небольшие (до 10-15 километров) дистанции без перерыва; строение рук-крыльев позволяет им также планировать.

У взрослых особей развиваются зачатки Левитации , что позволяет отчасти компенсировать телесные недостатки. Практически лишены индивидуального запаха.

Таффу живут сравнительно недолго (рекорд — 80 лет); единственные из рас, они в состоянии практически полностью маскировать своё присутствие (только в астральной проекции можно легко и безошибочно обнаружить затаившегося Таффу); это является ещё одной из их врождённых защитных способностей. Всеядны; обитают в лесах и пещерах не выше 500-600 метров; при помощи своего Сонара в состоянии не только обороняться и исследовать окрестности (в отличие от летучих мышей, Таффу обладают прекрасным зрением), но и «строить» — «благоустраивать» — собственные жилища.

Местом наибольшего скопления Таффу являются восток и северо-восток Континента; городов не образуют, живут поселениями в 200-300 особей; как правило. поблизости от городов Ольтов или Карликов. Сонар является также мощным оружием: Таффу в состоянии генерировать как ультра-, так и инфразвуковые колебания, при помощи которых могут спастись даже в сложных ситуациях.

Таффу способны «приспосабливать» окружающую среду, делая её пригодной для обитания (наиболее впечатляющая из их возможностей). Первыми развили культовую отрасль магии, внесли огромный вклад в картографирование наземных и подземных областей.

Сотрудничают с другими расами, поставляя алхимические компоненты, работая курьерами, разведчиками, спасателями. Сохранили — с точки зрения гуманоидных рас — «примитивное», первобытное строение общества; обладают высоким личным магическим потенциалом. Расовым божеством Таффу является Монффу, Владычица Дождей.

Общее население Таффу составляет к настоящему времени около 800 тысяч особей.

Флоссы

Флоссы представляют собой единственную разумную расу птиц на Ралионе; по многим косвенным данным (а также по верованиям самих Флоссов) их становление как разумных существ произошло под влиянием внешних воздействий (по воззрениям Флоссов — под влиянием их расового божества, Гвайи).

Появление расы в разумном состоянии датируется 25-28 тысячами лет д.Д. (как по мысленным записям, аилиан , самих Флоссов, так и по другим источникам).

Флоссы больше всего напоминают сов; ростом (в вертикальном положении) до 65 сантиметров, весом до 12 килограммов. У мужских особей на голове присутствует особое украшение из перьев, «ушки на макушке». Срок жизни этих существ невелик, составляет в среднем 60-75 лет. Отличительной чертой внешнего вида Флоссов является горизонтальный зрачок, а также строение прилегающего к глазам оперения, создающего иллюзию огромных (размером с чайную чашку) глаз. Флоссы обладают чрезвычайно чутким слухом (со способностью к фильтрации шумов), мощным ночным зрением и зачатками Сонара . Они обладают также Телекинезом ограниченного действия, что отчасти заменяет им руки.

Естественное оружие Флоссов сравнительно маломощно; одной из их расовых способностей является возможность управления большим количеством «низших существ» — животных, насекомых и т.д. Обычно Флоссы «командуют» «низшими» существами для того, чтобы выстроить себе колонии-города (при возведении сооружений — на деле, живых композиций — исполняющих роль Храмов, Флоссы проявляют способность влиять и на растения — возможно, при коллективном воздействии).

Другим расовым свойством является способность Флоссов на краткое время перемещаться в верхнем аспекте существования. Это возможно лишь в течение очень небольшого промежутка времени, но эта способность (второй из Даров их богини) сослужила Флоссам хорошую службу (на них длительное время охотились, поскольку части тела живых Флоссов до самого последнего времени использовались, как мощные алхимические компоненты).

Флоссы сохраняют — как раса — строгий нейтралитет, не вступая ни в какие мировые союзы, соглашения и т.д. Их талант к псионической части магии, а также высокая крейсерская скорость, позволяет им прекрасно уживаться с «приземлёнными» расами; Флоссы работают курьерами (обладая небольшой естественной «сумкой»), сторожами; изгоняя вредных насекомых и мелких животных. Также популярны такие профессии, как целитель, переводчик и т.д.

Местом компактного проживания Флоссов является восток и северо-восток Континента; общая численность их расы в последнее время составляет около полутора миллионов особей; в виде малочисленной диаспоры обитают почти повсеместно.

Хоусунь

Крайне малочисленная раса (общая численность едва ли превышает 1400-1500 особей), Хоусунь (самоназвание) «прибыли» на Ралион в историческое время, в середине 3-го века Д. и обосновались возле юго-западного монастыря Триады, построив там свой собственный город-монастырь, Хоунант.

О подлинном облике этих существ известно крайне мало; они отказываются позволять исследовать себя; для подавляющего большинства населения Ралиона выглядят вполне человекообразно (средний рост 140-150 сантиметров).

Являются непревзойдёнными мастерами боевых искусств; крайне стойки к магическим воздействиям, имеют значительный потенциал в псионических отраслях магии.

Культ (именуемый у них Учением) является, с точки зрения большинства жителей планеты, «обобщением» популярной теории о перерождении, ставящий личное совершенствование каждого живущего в прямую зависимость от поступков.

Популярны легенды о бессмертии Хоусунь; однако зафиксированы многочисленные вполне достоверные случаи смерти представителей этой расы; тем не менее, общая их численность остаётся почти без изменений. Единственный способ достоверно определить Хоусунь среди прочих рас — глубокое исследование астрального отпечатка (который эта раса прекрасно умеет маскировать). Внесли существенный вклад в магические дисциплины Ралиона; в такие отрасли деятельности, как виноделие, школы рукопашного боя, совершенствование внутренних ресурсов, скалолазание.

Второй, полу-легендарный, настоятель Хоунант, Сунь Унэн «Цзуй Мао», является автором огромного количества путевых записок и зарисовок; благодаря его деятельности серьёзно обогатились знания о таких расах, как Маймрод, Мирацу и Драко.

Хансса

Хансса являются наиболее «заметной» рептильной расой, которая имеет значительное влияние на Ралионе практически с момента своего возникновения. Хотя признаки их цивилизации были известны наземным расам давно, только с 1 века д.Д. Хансса вступили в постоянный контакт со всеми наземными расами и образовали представительства во всех мало-мальски значимых населённых пунктах.

Хансса относятся к расам, которые могут модифицировать собственный организм в масштабах всей расы. Первоначально Хансса не переносили солнечного света; обладали низкой стойкостью к холоду и сравнительно низкой подвижностью. Вот далеко не полный список «нововведений», которые раса Хансса внесла в собственную природу (когда это известно, указано примерно время создания и «внедрения»):

— устранена сезонная (зимняя) спячка (около 21 тысячи лет д.Д.)

— возможность практически мгновенного изменения личного запаха (около 20 тысяч лет д.Д.)

— рудиментарный большой палец на руках преобразован в полноценный (12 тысяч лет д.Д.)

— возможность изменять цвет радужки глаз для передачи эмоционального состояния (около 10 тысяч лет д.Д.)

— практически полный иммунитет к ядам животного и растительного происхождения

— ядовитые железы (вырабатывают яд парализующего действия, который подаётся в желобки на верхних клыках)

— максимальный срок жизни увеличился с 300-350 лет (15 тысяч лет д.Д.) до 800 лет (2 век Д.)

— практически полный контроль за температурой тела

Внешне Хансса выглядят как невысокие (150/155 см) человекообразные существа, прямоходящие, с подвижным хвостом длиной до 60 см.

Ноги устроены как «птичьи лапы» — один из пальцев отставлен назад. Глаза глубоко посаженные, в спокойном состоянии (см. выше) радужка имеет жёлтый или жёлто-зелёный цвет; зрачок вертикальный, имеется мигательная перепонка и верхнее веко. Все пальцы (по пять на руках и по четыре на ногах) снабжены частично втягивающимися когтями (длиной до 4 см на ногах и до 1.5 см — на руках). Цвет кожи — от слабо-зелёного до почти чёрного, состоит из очень мелкой чешуи. Хансса плохо переносят солнечный свет; более всего страдают глаза. Для нейтрализации этого Хансса разработали специальное средство, после однократного употребления действующее до двух лет. Общее население расы Хансса держится возле 2 миллионов особей.

Расовой способностью Хансса является легко производимый контакт со средней группой аспектов существования, таваи (астральной проекцией).

Подраса Хаанс (внешне отличаются меньшим ростом, почти чёрным цветом чешуи и голубым цветом глаз в «спокойном» состоянии) способна пребывать в таваи практически постоянно и путешествовать в «физическом» мире, «сокращая» дорогу через средние аспекты. Хаанс составляют менее десятой доли процента всего населения Хансса, во всём остальном ничем не отличаясь от остальной расы. Хансса являются яйцекладущими; цикл размножения полностью управляется разумом и имеет периодичность, при отсутствии подавления, в один малый круг, 13 «наземных» лет; может быть инициирован и ранее «назначенного» срока. Воспитанием занимаются преимущественно особи мужского пола (соотношение мужского и женского полов менялось на протяжении истории Хансса; к настоящему моменту составляет примерно 1:12).

Несмотря на то, что зимняя спячка как непременная часть жизни была устранена, при необходимости хансса в состоянии «подготовиться» в течение 5-10 дней и впасть в частично управляемую спячку/глубокий сон; последний также является защитной реакцией против тяжёлых ранений, отравлений и поражений магической природы.

Хансса сохранили основные черты родовой структуры общества; миграция между родами имеет место, но происходит редко. Общественное устройство хансса (и хаанс, не имеющих самостоятельных общественных институтов) — теократия. Управление всеми делами, кроме хозяйственных, в отдельных городах хансса осуществляют жрецы и жрицы Нааты. Хозяйственными делами руководят местные выборные советники. Хансса не имеют постоянной армии, но осуществляют обязательное обучение молодёжи военным искусствам. Правосудие также осуществляют священники. Хансса — хищники, пищу добывают охотой и рыболовством, имеют разветвлённые продовольственные торговые связи. Приспособили некоторые наземные растения для выращивания под землёй, и производят как алхимическое сырьё, так и некоторые редкие пряности на продажу. Хансса ведут интенсивную торговлю с другими расами; предметы экспорта — минералы, алхимические компоненты и смеси, пряности, произведения искусства (Хансса владеют техникой создания предметов искусства с магическими свойствами в большей мере, чем даже Дарионы). Родиной Хансса считается остров Хаммар (Розовый остров), к югу от континента. Помимо городов под Хаммар, существуют ещё два крупных города Хансса — под северо-восточными горами, а также под южной оконечностью материка, примерно на 1/4 континента западнее Оннда.

Важнейшими заслугами Хансса являются: большой вклад в теорию аспектов существования (особенно таваи ); инструментальную магию и целительство; алхимию; физиологию почти всех рас и т.д. Хансса являются первой расой, целенаправленно начавших противостояние потрясениям мирового масштаба (см. также Наблюдатели); к их заслугам относится также создание среднего языка и внедрение дипломатических миссий). Примечательно, что только Хансса никогда не делали секрета из сведений, касающихся истории и биологии собственной расы.

В малых количествах Хансса присутствуют почти во всех городах Ралиона; зачастую — под Маской, скрывающей их подлинный облик.

Айшиа

Айшиа, известные для наземных рас как «лунные люди» за их склонность появляться на поверхности земли только лунными ночами. Являются одной из наиболее примечательных рас Ралиона. В связи с их незначительным ростом (90/105 см) и особенностями общения (Айшиа используют для общения род Телепатии , передавая не слова, но целые образы) Айшиа долгое время не считались разумными существами. Уникальные свойства их крови, являющейся мощным стимулятором регенерации тканей почти всех высших жизненных форм Ралиона (исключая нежить), привели к тому, что долгое время Айшиа служили объектом беспощадной охоты.

В конце 5-го — начале 6-го века Айшиа исчезают из непосредственного окружения наземных рас и долгое время считаются вымершими. В 544-м году Д. присылают послов во все крупнейшие города Ралиона, после чего их истребление прекращается.

Внешне Айшиа напоминают Людей; хвост рудиментарный; по пять пальцев на руках и ногах, имеются втяжные когти. Очень подвижные и выносливые существа. Способны передвигаться по горной и пересечённой местности, а также под и над водой до 20 часов непрерывно с крейсерской скоростью от 10 (на суше) до 20-25 километров в час. Имеют врождённый иммунитет ко многим ядам, что позволяет им, в том числе, долгое время выживать в болотах и местах с интенсивной вулканической деятельностью. Айшиа обладают управляемым метаболизмом (смерть — только насильственная, от несчастного случая или болезни и т.п.), но сравнительно низкой стойкостью к болезням бактериальной и вирусной природы. Средний срок жизни оценивается в 120-150 лет.

Относятся к яйцекладущим рептилиям; цикл размножения частично управляется разумом. Общественная структура Айшиа сохранила черты общинного строения; однако имеется жёсткая иерархия управления; фактически, все Айшиа (обитающие небольшими поселениями по 500-1500 особей в каждом) имеют в конечном счёте единственного правителя; пост не передаётся по наследству; новый правитель выбирается регулярно, с участием, как правило, представителей культа. Расовое божество Айшиа — Андринкс.

Обладают высоким врождённым магическим потенциалом; каждая особь имеет, как правило, одну врождённую паранормальную способность. Обладают очень чутким обонянием и слухом, сумеречным и тепловым зрением; в сочетании с их реакцией (выше, чем у каких бы то ни было прочих рас), это делает их, невзирая на соотношение размеров и масс, серьёзными противниками в бою.

Айшиа внесли большой вклад в инструментальную и медитативную отрасли магии; являются основными специалистами по геометрической магии и отраслям алхимии, касающимся целительства. Позаимствовав (предположительно, у дарионов) технологии производства скоростных средств передвижения (аналогичных, например, монорельсовому поезду), Айшиа связали магистральными линиями почти все места компактного обитания своей расы (как правило, не глубже, чем в 100-150 метрах от выхода на поверхность).

Общее население Айшиа оценивается в 750-800 тысяч.

Драконы и Драко

Сведения о Драконах всегда были противоречивыми. Традиционный образ огнедышащего летающего ящера о четырёх лапах, трудно уязвимого для традиционного оружия и владеющего магией, является, в той или иной модификации, характерным практически для всех наземных жителей. Однако следует предположить, что подобное видение Драконов — не более, чем заблуждение — или, в некоторых случаях, только часть истины.

Драконы и Драко являются существами, способными произвольно менять внешний облик (при наличии поблизости «биомассы» — иными словами, поблизости от воды, лесов и т.п. Драконы способны к трансформации со значительным изменением массы тела, от 50-60 до 1000-1200 кг). Облик бронированного ящера является, скорее всего, боевым или ритуальным (используется в том числе для размножения). Трансформация происходит очень быстро (несколько секунд), сопровождается достаточно заметным на расстоянии излучением маны; однако, коль скоро Дракон/Драко принял(а) иной облик, отличить подобную форму от «настоящего» представителя той же расы возможно только при помощи глубокого сканирования в средних и высших аспектах существования.

Среди Драконов и Драко наиболее популярным является человеческий облик (вследствие функциональности); однако и в «чужом» облике Драконы/Драко сохраняют часть врождённых способностей. Помимо огромного — до 1000 единиц на особь — внутреннего магического ресурса, это обычно ограниченная Телепатия, Пирокинез , ограниченное видение аспектов и т.д.; включая высокие боевые характеристики и стойкость к повреждениям и отравлениям.

Драконы и Драко являются крайне замкнутыми расами; главное отличие одной расы от другой — в среднем размере «боевого облика» (средний Дракон может достигать до 50-60 метров, Драко — от 5 до 12 метров). Также — в предпочитаемой среде обитания (Драконы населяют горные склоны и непосредственно прилегающие к ним подземные области; Драко живут почти исключительно под землёй). Расовым божеством каждой из рас является Зартин.

Считается, что именно Драконы являются родоначальниками магических дисциплин в их современном понимании; по имеющимся сведениям, расы Драконов/Драко — первые разумные обитатели Ралиона в послеледниковый период.

Население Драконов оценивается в 9-10 тысяч особей, Драко — в 200-250 тысяч; предположительно, Драко располагают тремя крупными подземными городами, один из которых расположен где-то посреди юго-западной горной системы. Драконы обитают почти исключительно на архипелаге, называющемся в честь основного населения; там же находятся крупнейшие культовые сооружения.

Относительно упоминавшегося уже боевого облика существует ещё одно предположение: подобные существа могут быть не подлинными Драконами (Драко), но созданными ими имитациями, големами, выполняющими функции охранников. Имеется предположение о том, что Драконы (в меньшей степени — Драко) являются существами скорее энергетическими. Именно эти расы сильнее всего реагируют на изменение энергетической обстановки Ралиона; предположительно, именно существенные изменения в соотношении аспектов вблизи Ралиона вызвали небезызвестный Исход в конце 9-го века Д., когда Ралион покинули практически все Драконы и примерно половина Драко.

Наиболее популярной версией считается та, что Драконы плохо переносят вызванные развитием магических отраслей среди прочих рас возмущения в энергополе. От крупнейших, могущих вызвать изменения глобального масштаба, до мелких, порождаемых интенсивным употреблением магии в крупных населённых пунктах. По неподтверждённым данным, Драконы — как минимум, по одному — присутствуют по сей день во всех крупных населённых наземных областях Ралиона; Драко имеют официальные дипломатические контакты с несколькими наземными государствами, а также ведут торговлю алхимическими компонентами, магическими изделиями и изредка нанимаются для выполнения особо опасных заданий (последнее — после 11 века Д.).

Об общественном устройстве, биологии «боевых» форм и прочем известно крайне мало. Предположительно, Драконы/Драко — яйцекладущие, общественная организация анархического типа (отсутствие централизованных органов власти); жрецы как слой общества отсутствуют; помимо нескольких высших постов в культовой иерархии, каждый представитель расы может становиться, при определённых обстоятельствах, жрецом (жрицей).

Мирацу и оборотни

Существование мирацу примерно до 11 века д.Д. считалось маловероятным; многочисленные культовые сооружения, посвящённые расовому божеству, Нирату, являлись единственными свидетельствами их существования. Все эти сооружения находились (возникают и находятся) в крупных узлах естественных силовых линий и зачастую прекрасно скрыты Иллюзией как минимум в двух (нижней и средней) группах аспектов существования.

Несмотря на легендарность, отдельные попытки пленения мирацу оказывались успешными; поимка происходила по одной из нескольких (в настоящее время недееспособных) методик, предполагающих смерть нескольких десятков крупных животных (или разумных существ) и использование мощных магических приспособлений. Пойманные таким образом мирацу «использовались» как сырьё для алхимических составов (наиболее действенным и крайне редким в настоящее время реагентом является кровь мирацу). Однако было замечено, что эффективность подобной охоты непрерывно падает, и что ни один из охотников не погибает от естественных причин, зачастую подвергаясь поражению множеством проклятий (наиболее частое — оборотничество в «каноническом» понимании).

Примерно к 8 веку д.Д. были произведены контакты с представителями этой расы; достаточно длительные, чтобы удалось получить некоторые сведения об этих существах. Слово «мирацу» (miratsu ) является буквальным переводом фразы «обитающий в обоих [мирах]»; всех прочих существ мирацу именуют обобщённо «mirange » («обитающий в низшем [мире]») и склонны считать существами примитивными, находящимися на «предыдущем» уровне развития.

Не вполне понятно, что предполагается под «обоими мирами». Современная точка зрения — что «второй мир» мирацу на деле являются частью группы аспектов таваи ; мирацу пребывают в «собственном» мире, «опускаясь» при необходимости — или развлечения ради — в мир низший, материальный.

Мирацу крайне редко появляются среди людей; способны приобретать новый облик почти моментально, не вызывая возмущений ни в энергополе, ни в иных аспектах существования. Способны «дублировать» живой организм в его текущем состоянии (для чего требуется хотя бы кратковременный телесный контакт), полностью сохраняя собственную психику. Хотя и являются уязвимыми, практически не оставляют шансов противнику «низшей» расы в рукопашном бою. Документально зафиксированы три случая долговременного пребывания мирацу «среди людей».

Интересным является также тот факт, что мирацу, основным занятием которых является распространение «второго мира» на иные физические миры (планеты и т.п.), являются очень чувствительными к изменениям биосферы. Крупные потрясения экологического рода практически всегда вызывают мощный отклик со стороны мирацу.

Полученные от мирацу сведения позволили серьёзно развить теорию об аспектах существования и — косвенным образом — значительно сдвинуть с места развитие таких областей знания, как генетика, искусственные формы жизни, целительство. Третий Контакт с мирацу, произошедший в 10-м веке Д., позволил реинтродуцировать большое количество считавшихся вымершими видов животных и растений и оговорить условия взаимодействия с расой мирацу (с которыми к настоящему моменту имеется нечто вроде мирного договора и ведётся крайне ограниченная торговля).

Говорить о численности мирацу трудно, но косвенные данные позволяют предположить, что в окрестностях Ралиона имеется до 400 тысяч обитателей «второго мира»; средняя продолжительность «жизни» их оценивается в 70-75 лет. Характерно, что одних и тех же мирацу встречают, как правило, в одной и той же области «низшего мира».

Оборотни печально известны способностью самопроизвольно (а иногда — и волевым усилием) приобретать второй (или третий и т.д. — как правило, у оборотней бывает до четырёх ипостасей) облик — обычно кровожадного, слабо разумного и в высшей степени защищённого существа. Однако оборотни («atsiantha ») — не то же самое, что и мирацу; оборотнями зачастую становятся те, кто вступил в конфликт с Нирату, расовым божеством мирацу — в качестве наказания. Впрочем, известны случаи, когда проклятие становилось скорее подспорьем, нежели средством сделать существование невыносимым. Снять проклятие можно почти исключительно обращением к Нирату; прочие универсальные божества (покровительствующие наземным расам почти все являются формальными противниками Нирату) в состоянии только смягчить действие проклятия или отчасти сделать его эффект управляемым.

Вопреки известному поверью, оборотни не заражают своим проклятием тех, кто пострадает от их нападения (в отличие от многих форм нежити). Общая численность оборотней менялась в разные времена и может быть оценена примерно в 10-15 тысяч (первоначальная раса значения почти не имеет, однако случаи поражения рептилий являются исключительно редкими).

Маймрод

Название «майм» происходит, вероятно, от архаичного слова «mahtiayim », буквально — «злобный подземный демон». Ныне принято слово «майм», или, когда речь идёт о всём Сообществе — «маймрод» (maymrhod ).

Маймрод до 422 года Д. были легендарными подземными существами, контакты с которыми заканчивались неизменно плачевно. До сих пор практически ничего не известно об их биологии, об истории возникновения и культуре.

Все выводы о внешнем виде представителей Сообществ Маймрод можно сделать по двум послам, которые появились и ныне обитают в городах Оннд и Киннер. Маймрод выглядят наподобие детских плюшевых медвежат — ростом до 5 футов, хрупкого телосложения, с комично выглядящим лицом.

Маймрод представляют собой уникальное явление — существа, обладающие коллективным сознанием. На Ралионе, по разрозненным и косвенным данным, насчитывается 9 сообществ Маймрод, состоящих из 1500-2000 особей в каждой. Они предпочитают сильные естественные источники энергии (области тектонической активности, вулканы и т.д.).

Каждая особь Сообщества, предположительно, не может долго существовать в значительном отдалении от остальных сородичей. Сообщество является чрезвычайно мощным явлением, с умственным и магическим потенциалом, на 4-5 порядков превышающим личный потенциал человека. Маймрод — через своих послов — охотно участвуют в разработке и проверке множества теоретических построений, но не позволяют проводить никакие исследования самих себя.

Расовое божество Маймрод так же загадочно, как и они сами; характерно, что культ, привнесённый расой Хоусунь, считает божество Маймрод частью своего культа. Более детальные сведения отсутствуют.

Бисанты

Впервые идеи магической или биологической «модификации» живых (и разумных) существ были воплощены в 4-5 тысячелетиях д.Д.; практически сразу же подобные эксперименты были объявлены вне закона всеми влиятельными силами Ралиона, однако полностью «закрыть» эту отрасль, как и некромагию, не удалось.

В 1 году Д. пустовавшие в то время Шесть Башен — сравнительно небольшой город-крепость в географическом центре континента были отданы официально созданным научным организациям, целью которых было выведение генетическим путём специальных «форм жизни» — зачастую жизнеподобные образования — для использования в тех или иных отраслях жизни. Уже через 15 лет лаборатории Шести Башен объявили о массовом выпуске большого числа биогенных продуктов, большинство которых применяются и по сей день (восковая улитка, водоносная колючка и т.д.). Однако с официальными исследовательскими линиями, как выяснилось, в шести Башнях действовали и тайные лаборатории, развивавшие всё те же запрещённые отрасли — направленные на создание «живого оружия». Судя по всему, руководители лабораторий в один из моментов решили, что располагают средствами для захвата власти в мировом масштабе, что привело к разрушительным войнам Шести Башен 41-56 годов Д. и последовавшим десяти годам «карантина» на территории почти одной шестой площади всего континента. Архивы тайных лабораторий считаются уничтоженными, так же, как и подавляющее большинство вырвавшегося на свободу «живого оружия».

Термин «бисант» («bisanthe»), буквально — «многоликие», был введён для обобщённого обозначения «живого оружия». Несмотря на принятые меры, несколько сотен (первоначально) «экземпляров» бисантов сумели уцелеть и во время Войн, и в течение последовавших «чисток» (как правило, сводившихся первое время к тактике выжженной земли).

Часть бисантов сумела прорваться за пределы карантинной зоны (наиболее известен прорыв 59-го года, сопровождавшийся гибелью более чем десяти тысяч человек) и к середине 2-го века Д. обосновалась на юго-западном побережье Лауды (Выжженной Земли). Поселение бисантов на Лауде расширяется и по сей день, но бисанты по-прежнему не допускают к себе пришельцев из остального мира).

Судя по имеющимся фактам, технология создания и управления «живым оружием» так и не стала подконтрольной: известное противостояние империи Лерей, длившееся с 5 по 6 века Д., наглядно доказало это.

В качестве немногочисленной диаспоры бисанты обитают во многих городах юга континента; достоверно известны факты того, что отдельные представители этой расы достигают весьма выскоих постов во всемирных организациях. Часть «родов» бисантов в состоянии скрещиваться с Людьми, Ольтами и некоторыми иными расами (зачастую совершенно не отличаясь от последних), передавая «особые» свойства по наследству.

Некоторым родам бисантов покровительствует Нирату.

Нежить

Нежить, в наиболее общем определении, является «антижизнью». Иными словами, нежить во всём, кроме условно назначаемого «знака», подобна жизни. Знак выбирается достаточно произвольно, исходя из тех соображений, что «жизнь» — представитель того «знак», условия существования для представителей которого наиболее благоприятны. Иными словами, легко представить себе существование «антимира», в котором всё, кроме благоприятных для «знака» условий, будет совпадать, например, с Ралионом.

Предполагается, что соотношение «благоприятности» живое-нежить для данного соотношения аспектов существования является «глобальной» константой.

На Ралионе известно множество мест, откуда, с той или иной периодичностью, происходят «переселения» нежити — иногда значительных количеств, как правило — с интеллектом не ниже интеллекта высших животных. Все подобные места защищены т.н. Печатями, геометрическими реализациями стационарных заклинаний, призванных создать локально неблагоприятных условий для нежити и для «отталкивания» — отпугивания — её.

Популярное представление нежити в виде воскрешённых останков, в той или иной степени разложившихся, является ещё одним из популярных заблуждений. Известно, что нежить — в особенности, высокоорганизованная — обладает зачастую способностью заражать живой организм, вызывая тяжело излечимые последствия, иногда выражающиеся в «гниении заживо». Однако упомянутые уже «восставшие мертвецы» во многих случаях являются либо магически «оживлёнными» сущностями — големами, по сути — либо представляют собой случаи демонической одержимости.

Высшая нежить в «обычной» для живых обитателей Ралиона среде находится в крайне агрессивной неблагоприятной среде; при отсутствии защитных барьеров (магического рода) нежить не в состоянии просуществовать более 3-4 часов; уничтожение определённым образом «полярной» — живой — материи в состоянии иногда продлить время существование (как показал случай с Балом вампиров). Поскольку свидетельства периодического появления высшей — разумной и владеющей магией — нежити имеются в изобилии (включая заметное присутствие божества-покровителя нежити, Ксандура), следует предположить существование обособленных мирков, «городов», где условия существования максимально благоприятны именно нежити.

Известны также многочисленные примеры того, что искусственное продление жизни магическими средствами может вызвать спонтанное перерождение живого в нежить. Печально известные маги-нежить, асмары , являлись некогда «обычными» представителями разумных рас Ралиона, случайно или преднамеренно поддерживавшие собственное существование при помощи заклинаний. «Скачок» живое — нежить в таких случаях может происходить почти мгновенно, а может длиться долгие месяцы. Асмары являются наиболее вредоносными видами нежити, поскольку воссоздают вокруг себя область, благоприятную для нежити, за счёт разрушения и частичного перерождения окружающих живых организмов.

Традиционно нежить избегает прямого солнечного света (последний стимулирует разрушительное действие неблагоприятных внешних условий); в некоторых случаях серебро и иные материалы ещё больше ускоряют этот процесс, попутно препятствуя регенерации тканей нежити. Также эффективны разного рода материалы (в том числе вода), освящённые жрецами культов, традиционно несовместимых с нежитью (например, культы Нааты, Элиора, Афамис/Мурти, Хиндалунга, Нирату и других).

Големы

Големы являются механизмами, приводимыми в действие заклинанием. Программу действий для голема маг вкладывает в заклинание; считается теоретически возможным создание самообучающихся големов, способных произвольно расширять и модифицировать собственную программу, но на деле требуемые энергоресурсы (голем подпитывается из окружающего энергополя, а также из указанного в заклинании источника энергии — например, личного ресурса мага-автора голема) быстро станут недостаточными.

Материалом для големов может служить всё, что угодно; однако, чем выше структурная однородность и плотность материала, тем дольше существует голем. Големы широко используются на опасных производствах (дарионы употребляют големов, «haerrione», для работ в шахтах и в качестве «ручного привода»«подъёмников и т.п. До сих пор не выяснено, отчего срок жизни всех големов имеет жёсткое верхнее ограничение (известный предел — 2-3 года). Наиболее популярная гипотеза такова: заклинание, „оживляюще“« неживой материал, начинает преобразовывать материал в живой (или в относящийся к нежити), что приводит к структурному скачку и краху заклинания.

В 2-3 тысячелетиях д.Д. големы широко использовались в качестве оружия и вспомогательных инструментов при ведении войн; впоследствии подобное их употребление было запрещено Советом Магов и Наблюдателями.

4. Наука, техника и магия

Примечание

Наука (точнее говоря то, что относится к научному методу познания мира), используется в качестве одного из базовых способов познания мира и на Ралионе. С другой стороны, существование таких феноменов, как непосредственный доступ к верхним аспектам существования (см. ниже), лишает НМП монопольного положения для получения теоретических представлений об окружающем мире.

Подробнее останавливаться на НИП в рамках описания Ралиона не имеет особого значения.

Наука и техника

Наука и техника, в том смысле, в котором мы употребляем эти слова относительно к реалиям Земли, точно та же свойственны и для Ралиона. Однако, с учётом того, что Ралион — мир с действующей и активно используемой магией, «чисто технологические» пути развития здесь мене эффективны, чем магические или гибридные пути, где налицо оба подхода. Для того, чтобы пояснить, что имеется в виду под магией, вначале необходимо определить несколько теоретических положений, на которые опирается теоретическая магия Ралиона.

Аспекты существования

Как уже упоминалось в произведениях, маги используют для осуществления магических воздействий (далее МВ) ману .

По современным воззрениям, мана является следствием перехода объектов окружающего мира между различными аспектами существования (далее — АС).

Аспект существования — термин, относящийся к способу получить сведения о том или ином объекте окружающего мира. Деление на аспекты условное; всякий объект «присутствует» одновременно во всех АС, но принято говорить о перемещении между АС, изучении того или иного АС — при этом всякий объект, разумеется, не «делится» на «части»: границы между аспектами условны.

Возможно, наилучшей аналогией может быть восприятие действительности в тех или иных диапазонах, доступных зрительному восприятию. Некоторые живые существа «видят» тепловые, инфракрасные, лучи; другим доступна иная, ультрафиолетовая, часть спектра. Так же, как можно говорить о «внешнем виде» предмета в ИК, видимом или УФ-диапазонах, так же можно говорить о различных «проекциях» того же предмета на разные аспекты существования.

Принято выделять как минимум три группы аспектов:

— группа леор , т.н. «физический мир» (на Земле — единственный, к которому применим НМП; единственный, существование которого не вызывает сомнения ни у кого из обитателей Земли), «нижний аспект» существования

— группа таваи , именуемая также «астральной проекцией» (как следствие, видимо, ошибочного перевода); группа аспектов, относящаяся к сущности живого состояния материи

— группа нгитто , «верхний мир»; группа аспектов, относящаяся к мыслительной деятельности (в том числе т.н. «информационный мир»)

Мана разного рода является следствием взаимодействия АС, изменения их «относительной концентрации». Напряжённость мана-поля , относящегося к совокупности разных видов маны (порождённых взаимодействием разных АС), отличается в разных физически областях планеты. Существуют т.н. силовые линии мана-поля — области, где напряжённость поля выше, чем в примыкающих пограничных областях. Общее расположение силовых линий в пространстве имеет тенденцию постоянно меняться (в особенности поблизости от скоплений большого количества разумных существ и других естественных источников маны ). Напряжённость мана-поля в силовых линиях, т.н. узлах мана-поля (обычно имеющих в поперечнике до 1-5 метров) иногда на 15-20% выше, чем в среднем в приграничных областях.

Существуют, так называемые стационарные силовые линии , не подверженные быстрому дрейфу и серьёзным изменениям в течение длительного периода времени (несколько месяцев как минимум). Порой несколько таких линий пересекаются в одной области пространства, именуемой, соответственно, узлом стационарных силовых линий. Подобные места почти всегда являются благоприятными для разного рода магических и культовых действий; в стационарных узлах зачастую располагаются Храмы, святилища, устройства для извлечения маны; города, поселения некоторых видов животных и т.п. Иными словами — подобные места обычно не пустуют.

Основным ограничением для мага является способность аккумулировать и использовать ману (собственную — у псиоников; собственную и/или внешнюю — для прочих отраслей магии). Маг в общем случае не в состоянии утилизовать ману любого рода: большинство магов, специализирующиеся в той или иной отрасли, осваивают манипуляции с маной определённого типа.

Разновидности магии

Формальное определение магии таково: магией называется способ воздействия на объекты окружающего мира такой, что

— воздействие инициируется и/или обеспечивается при помощи маны

— обязательно наличие мыслящего оператора (мага), инициирующего воздействие

Виды магического воздействия можно классифицировать по тому, ману какого рода использует то или иное магическое воздействие; можно классифицировать по тому, на что именно и каким образом влияет то или иное магическое воздействие; можно классифицировать по тому, каким именно образом производится данное магическое воздействие и т.д. Приведённые ниже примеры отраслей магии опираются прежде всего на тип используемой маны.

Исполнение МВ — «заклинаний» — не обязательно связано с необходимостью проговаривания некой формулы, исполнения жестов и т.д. Иногда исполнение МВ действительно требует прочтения формул, иногда необходимо использование вспомогательных предметов или пребывание в определённого рода местах, но в общем случае исполнение МВ может происходить совершенно незаметно для внешнего наблюдателя. Даже в Школе Слова проговаривание формул — лишь начальный этап обучения магическим воздействиям: тренированный маг в состоянии производить воздействия немедленно и без прочтения вслух чего бы то ни было. Поэтому фраза «прочесть заклинание» должна пониматься попросту как «исполнить магическое воздействие» — т.е., просто как оборот речи, не подразумевающий собственно чтения.

Магические школы Ралиона не ограничиваются упомянутыми ниже. Приведены краткие описания одних из самых известных; магические дисциплины в конце 9-го века Д. породили огромное количество новых направлений, которые невозможно кратко перечислить в обзорном сообщении.

Школа Слова

Школа Слова является наиболее популярной и широко применяющейся отраслью магии; использует ману, порождаемую взаимодействием с низшей группой аспектов — сравнительно легко аккумулируемую. Школа Слова позволяет прибегать к сравнительно несложным МВ даже тем, у кого способности к изучению магии невелики. Ключевым этапом обучения магии в Школе Слова является использование произносимых вслух формул (вербального воздействия) на начальных этапах обучения. Однако, как и в прочих школах, считается, что необходимым условием для произведения МВ является скорее состояние ума, которое и создаётся первоначально чтением формул (чаще всего не имеющих буквального «перевода» с какого бы то ни было языка).

Впоследствии магу Школы Слова не требуется «озвучивания» формулы вслух: достаточно бывает и мысленного произнесения. Наиболее же опытные маги этого типа в состоянии «переходить» в требуемое состояние усилием мысли.

Как и в прочих школах, ошибки при произнесении формулы редко имеют серьёзные последствия для мага (формулы создаются таким образом, чтобы искажённое их воспроизведение не имело негативных последствий для исполняющего их): угроза «страшных последствий» при «сбое» в чтении формулы — один из множества предрассудков, сложившихся вокруг магических дисциплин.

Школа Слова представлена во всех крупнейших центрах обучения магическим дисциплинам. Предполагается, что среди прочих рас Ольты имеют несколько лучшие шансы на освоение этой отрасли в наибольшей степени, хотя любая из рас Ралиона в состоянии достичь совершенства в Школе Слова.

Псионика

Среди прочих магических школ псионика стоит особняком. Ключевое отличие этой отрасли в том, что маг-псионик использует для исполнения МВ собственные ресурсы; при некой тренировке, псионик в состоянии «заряжаться» поблизости от силовых линий любого типа; в критических случаях — использовать физические ресурсы собственного тела, «преобразуя» его энергетические ресурсы в готовую для использования форму.

Псионику как отрасль иногда ещё называют «паранормальным воздействием». Для приведения ума в необходимое для исполнения МВ состояние, могут использоваться самые разные способы — чтение формул, медитация, химические агенты разного рода (травяные настои, слабые наркотики…) и т.д.

Псионики традиционно специализируются на воздействиях, направленных на разум и живые существа (телепатия, ментальные щиты, иллюзии, подчинение и т.д.), хотя этим возможности псионика не ограничиваются. Псионик в состоянии исполнять МВ очень быстро; мощность псионических воздействий зачастую существенно (на порядок и более) выше по сравнению с иными типами МВ; среди прочих школ, псионики в этом отношении не знают себе равных. Однако, как и прочие маги, псионик хорош в случае внезапного нападения: «сбить» сосредоточение псионика и тем самым аннулировать эффект производимого МВ иногда бывает намного проще, чем «сбить» МВ, производимое магом иной школы.

Среди рас, не обладающих врождёнными псионическими талантами (т.е., не являющихся Флоссами, Таффу и т.д.) «естественные» псионики — со скрытым, не реализованным до поры паранормальным потенциалом — явление редкое (среди Людей, как принято считать, естественных псиоников не более 0.01%). Подобного рода псионики обучаются этой отрасли намного лучше и, в конечном счёте, в состоянии оперировать энергиями на 1-2 порядка большими, нежели обученный псионике маг без скрытого потенциала.

Псионика не относится к отраслям, доступным практически каждому. Хотя, теоретически, любого мага можно сделать псиоником, на деле же требуемые тренировки, в сочетании с тем, что «естественные» псионики в любом случае превзойдут такого мага во всех смыслах, приводят к тому, что основной задачей этой школы становится поиск «спящих» способностей и — при получении согласия на обучение — «включение» спящего потенциала. Имеет смысл добавить, что у «естественных» псиоников имеется одно, реже — два или более типов МВ, в которых он(а) может стать практически непревзойдённым специалистом.

Существуют данные о том, что, теоретически, возможно «пробудить» псионический потенциал у «инертного» в этом смысле мага, но, поскольку известны лишь единичные примеры успешного «наведения» псионического потенциала, и учитывая то, что подобное «наведение» сопряжено с риском необратимо повредить мозг предполагаемого псионика, подобные методы (см: эффект Ользана-Хоффла-Альквайро ) широкого распространения не получили.

Ещё одним популярным заблуждением является вера в фактическое всемогущество псиоников и власть над «земными» правителями — вследствие сравнительно легко осваиваемой Телепатии (чтения мыслей).

Следует помнить, что псионик сравнительно легко может читать мысли только у существа родственной расы и развития; чтение мыслей у прочих разумных (и не только) существ требует особой подготовки — фактически, для каждой расы/вида отдельно.

Кроме того, избирательное чтение мыслей (при котором фиксируется именно то, о чём размышляет объект воздействия, а не содержимое его/её памяти и т.д.) — особое искусство, требующее долгого обучения. Наконец, по установленному Академией и Наблюдателями кодексу, телепаты могут участвовать в разного рода расследованиях и т.п., но в качестве доказательств чтение мыслей не принимается: псионик-телепат обязан отыскать иные свидетельства в пользу того или иного утверждения, приемлемые и для тех, кто телепатией не владеет.

Таким образом, хотя помощь телепата практически всегда может стать решающей, само существование «всеслышащих и всемогущих» псиоников — легенда.

Характерно, что наиболее талантливая в отрасли псионики раса — Флоссы — занимают строгий нейтралитет в отношении применения собственных паранормальных способностей.

Целители

Целители являются представителями одного из самых древних направлений магии; предположительно, целительство в его современном виде было внедрено как дисциплина усилиями служителей Триады ; выделившиеся из Триады самостоятельные культы Афамис, Ирсераны и Гвайи поддерживают традицию (как следствие, наибольшее число Целителей происходит из Ольтов, Карликов и Флоссов).

Целительство, как следует из названия, обращено на деятельность живых организмов и использует ману, возникающую из взаимодействия нижних и средних аспектов. Иными словами — порождаемую живыми формами жизни (для полноты следует добавить: и нежитью).

Целительство имеет тесные родственные связи с алхимией (т.е., с использованием магически модифицированных препаратов для тех или иных нужд). В последнее время располагает немалым числом инструментальных реализаций (одним из наиболее древних и массовых продуктов такого рода являются «браслеты Такайри», они же «белые браслеты », которые, помимо общеукрепляющих свойств и функций мониторинга состояния организма, традиционно обладают управляемым контрацептивным эффектом). Основная сложность в целительстве как отрасли магии — поиск новых или более эффективных реализаций имеющихся — воздействий).

В связи с соблюдающимся запретом экспериментировать на живых существах с целью проверки того или иного МВ, основным средством обнаружения является по-прежнему медитация.

Кроме того, не существует «универсальных» для всех рас воздействий: дипломированный целитель должен быть в состоянии в совершенстве знать способы того или иного воздействия на каждую известную расу.

Существуют также узкоспециализированные целители-ветеринары.

При всём при том, что целители в состоянии — в настоящее время — успешно противостоять эпидемиям и бороться со множеством известных болезней и травм, не следует приписывать магии этого рода слишком многое. МВ целителей в первую очередь мобилизуют внутренние резервы организма, на которое осуществляется воздействие. При чрезмерном использовании этой магии несложно добиться эффекта, прямо противоположного ожидавшемуся: постоянное подстёгивание организма может привести к необратимому нарушению нормальных физиологических функций, преждевременному старению, повреждению мозга и т.д.

Хотя три упоминавшиеся выше расы являются традиционно теми, к которым принадлежит большинство целителей, эта отрасль магии, как и

Школа Слова, является доступной для всех. Помимо крупнейших центров, традиционными местами обучения целительству являются монастыри Триады и всех трёх отдельных культов.

5. Религия и философия

Примечание

В настоящем разделе не будут рассматриваться сущности, относящиеся к суевериям, шарлатанству и т.п.; как и в иных местах, на Ралионе существует множество «культов», «приверженцы» которых преследуют достаточно примитивные и простые цели (личное обогащение, власть…), провозглашая то или иное учение.

Речь пойдёт о сущностях, проявления которых воспроизводимы, и, хотя и ассоциируются со множеством суеверий, вымыслов и т.п., всё же достаточно чётко выражены, чтобы удостаиваться отдельного внимания. Под словом божество (бог, богиня и т.д.) в рамках реалий Ралиона будет пониматься некая сущность, имманентная Ралиону (являющаяся неотъемлемой частью Ралиона); сущность, выражающая (или подчиняющаяся) законам мироздания, которые практически не проявляют себя по отношению к «низшим», смертным существам (хотя божества, в общем смысле, также являются смертными).

Тот факт, что множество — в особенности местных — божеств зачастую считаются творцами мира (не имеет значения, что под этим понимается в общем случае), не мешает им оставаться частью этого мира. Божества, существующие «по ту сторону» созданного ими мира, недостижимые, непостижимые и вечные представляют собой философскую абстракцию и, в качестве божеств, мной не рассматриваются. Божество имеет черты личности (теория о том, как «становятся божеством» существует, и не одна, но для подобного «скачка» необходимо очень редкое стечение обстоятельств).

Вместе с тем было бы ошибочно считать, что божество — ступень совершенствования смертного существа, цель, к которой имеет смысл стремиться. Божества, по современным воззрениям, относятся к специфической форме мыслящих существ, переход в которую без полного разрушения «низшего», смертного сознания, невозможен. Иными словами, даже если есть «возможность» — шанс — «стать» божеством, для этого необходимо умереть.

Существенным для понимания культов Ралиона является следующее обстоятельство. Далеко не все представители одной и той же расы, а тем более представители иных рас, понимают под словом «божество» что-то единое. То, что, скажем, Людям может представляться как нечто могучее, запредельное и непостижимое, для другой расы может означать нечто вроде главы рода, вождя, правителя, древнего и мудрого соплеменника и так далее. Мыслить категориями иных рас (и даже народностей) практически невозможно, но сам факт, что божества воспринимаются разными расами по-разному, следует всегда иметь в виду.

Местные божества

Местные божества — наиболее частая «разновидность» божеств. «Местные» означает «в значительной степени ограниченные в своём влиянии». Как правило, «ограниченность» проявляется территориально (за пределами некоего поселения или государства, святилища или Храма местное божество может не иметь никакой силы).

«Ограниченность» местных божеств компенсируется тем, что в пределах области своего влияния возможности их весьма велики; в некоторых случаях (Къелливинх, Менвермориллидд, Меорн и другие) на «своей территории» местное божество значительно сильнее божеств универсальных и иногда полностью лишает последних силы проявлять себя.

Взаимодействие культов — особая, многоплановая и сложная тема; культы ассимилируют один другой; культы могут исчезать (как правило — вместе со своими носителями и созданными ими памятниками, увековечивавшими культ), вновь проявляться в том или ином виде. Всего за историческое время было документировано более двух с половиной тысяч более или менее чётко обособленных местных культов. Некоторые из них дожили и до наших дней.

Местные божества зачастую «создаются» обитателями мест, где впоследствии воцаряется их культ (в том числе — как примитивная попытка объяснить окружающий мир и отыскать причины его существования, предсказать будущее мира и т.д.). Хотя подобное божество, «придуманное» той или иной расой, может показаться «вторичным», слабым и не имеющим особого интереса феноменом, действительность доказывает прямо противоположное. Вера, как свойство разума проявлять себя, оказывается иногда наиболее мощным способом воздействовать на высшие аспекты мироздания (зачастую не подозревая об этом — как бы сообщая вселенной, что здесь возникла разумная жизнь).

Универсальные божества

Божества универсальные, как показывает название, «находятся» и «обитают» не только в пределах Ралиона, но и в иных, физически удалённых от Ралиона, местах. Методологии «определить», является ли то или иное божество универсальным, как таковой не существует: подобные признаки являются все до одного косвенными. Ниже, когда будем говорить об «областях влияния» универсальных божеств (далее, если не будет оговорено особо, под словом «божество» будет пониматься именно универсальное), следует иметь в иду важное уточнение. Взятые сами по себе универсальные культы включают, к настоящему моменту, огромное количество ассимилированных «младших», древних, местных культов; все до одного универсальные божества имеют множество обликов, каждый — с самыми разными возможностями и способностями. Иными словами, если Элиор, бог-Солнце, «отвечает» за солнце, свет и огонь, это вовсе не означает, что Элиор — божество «узкоспециализированное». Область влияния всегда упоминается из предположения, что мы сопоставляем два или более универсальных культа: каждый из которых так или иначе влияет практически на все стороны жизни своих верующих (и окружающего их мира).

Точно так же следует относиться к словам «бог», «богиня»: любое божество в состоянии принять облик любого животного или разумного существа любого пола; мужской или женский род относится к тому особому, каноническому облику, под которым божество известно по отношению к иными универсальным культам.

Как и в случае с местными божествами, культ «умирает», если теряется вера или же погибают верующие и культовые памятники разного рода. Это не помешает «умершему» универсальному божеству отыскать себе «новый дом» — на Ралионе или же где-то ещё — и воссоздать себя.

Как и местные божества, божества универсальные черпают свои силы из веры; в этом смысле их отношение к смертным может показаться совершенно чётким и однозначно утилитарным. Однако это не так: божества имеют ярко выраженные черты личности (личностей), в той или иной манифестации, которых одновременно может быть множество (в том числе в разных мирах). Божества почти никогда не вторгаются в мир смертных самостоятельно. Почти все их действия производятся либо верующими, либо, в крайнем случае, относительно слабыми «младшими манифестациями». Посланцы божеств, приходящие ради защиты культа (или нападения на культ-соперник), носящие общее название уар , обладают паранормальными и магическими талантами, но существуют весьма ограниченное время.

Прямое вторжение божества может привести к катастрофическим последствиям (вторые Сумерки, предположительно, случились именно по такой причине).

У многих универсальных божеств зачастую имеется «опекаемая» ими раса; подобная «привязанность» сложилась в большинстве случаев исторически, и означает только, что данная раса может рассчитывать на тот или иной отклик данного божества в наибольшей степени и с наименьшими затратами, чем представители иных рас.

Триада

В соответствии с воззрениями друидов вся планета (в наиболее общем смысле — вся Вселенная) должна рассматриваться как единая разумная сущность, Первосила, частными проялвениями которой являются индивидуальные живые существа.

«Индивидуальность», присущая миру в целом, Shentwar , обожествлялась задолго до возникновения современных цивилизаций Ралиона и, судя по археологическим находкам, до наступления последнего ледникового периода. В новое время одно из друидических направлений основало культ Shentwar , в период с 15 тысячелетия до Д. получивший название «Триада» (Leabvin ).

Название связано с тем, что три Великие Богини (Афамис, Гвайя, Ирсерана) получили большинство из современных обликов из множества местных культов, которые, в свою очередь, объединил и поглотил культ Shentwar . Три указанных богини по-прежнему являются единственными божествами, которые могут использовать возможности Shentwar непосредственно.

В рамках Триады Афамис-Хранительница олицетворяет гармонию живой природы, Ирсерана-Молчаливая — жизненную силу и бессмертие жизни, а Гвайя-Вестница — разум и мудрость Shentwar .

Триада представляет собой своеобразное явление, сочетающее в себе философскую школу, религию и несколько магических школ одновременно. Учение о Shentwar относится ко всем живым существам одинаково, исключения для разумных рас не делаются: с точки зрения упомянутой Первосилы, каждый биологический вид имеет равную ценность, и участь биологического вида не зависит от наличия у всех или части его представителей разума.

В отличие от многих иных друидических течений, Триада по-прежнему является влиятельной силой — помимо поддержки всех трёх универсальных божеств, союзником Триады с 4-го века Д. является также монастырь Хоунант и распространяемое им Учение.

К настоящему времени на Ралионе осталось три активных монастыря-города Триады. Все иерархические позиции в Триаде по-прежнему могут занимать только женщины (как правило. Люди, хотя и другие теплокровные гуманоидные расы также могут входить в иерархию). Основными задачами Триады «с точки зрения внешнего мира» являются предотвращение глобальных экологических катастроф, поддержание экологического равновесия, противодействие мировым и крупномасштабным войнам, использованию оружия массового поражения и т.д. Триада, как и прочие организации друидов, является герметичной и знание о «внутренних» задачах Leabvin доступно только посвящённым.

Книга Триады

Я отказался от идеи детально изложить области влияния, описание местных и универсальных божеств Ралиона, а также родственных тематик (воззрения о реинкарнации, эволюция разумного состояния жизни, история философских систем Ралиона и т.д.), поскольку общий объём материала достаточен для создания отдельного, независимого произведения.

Вероятно, подобная работа будет осуществлена в качестве комментариев к основополагающему труду, на который опирается учение Триады, т.н. Книгу Триады, Leabvin Mans .

6. Заключение

Слова благодарности

Как уже говорилось, Ралион — итог довольно долгой и кропотливой работы, как и всякое творчество. Ниже, в алфавитном порядке, перечислены люди, внесшие существенный вклад в создание и приведение Ралиона к тому виду, в котором он существует в настоящий момент.

Вот эти имена: Роман Белецкий, Галина Васильева, Олег Духанов, Марк Зайцев, Дмитрий Иртегов, Ирина Иртегова, Глеб Камалутдинов, Эдвард Клачков, Дженнироуз Лавендер, Татьяна Петухова, Вадим Полуэктов, Артур Пономарёв, Галина Пономарёва, Владимир Тупицын, Ирина Шальнова.

Особо хочется поблагодарить Наталью Петровну Баулину, Дмитрия Сергеевича Ивахнова и, разумеется, всех сотрудников издательств «Северо-Запад» и «Северо-Запад Пресс», без участия которых эти книги не смогли бы выйти в свет.

Автор не «закрывает» Ралион. Работа над новыми произведениям той же тематики продолжается и, как я надеюсь, «полностью» про Ралион рассказать не удастся — как и про любой другой мир.

Оглавление

Книга 1

  Часть 1. Сторона золота

    1. Удар

    2. Экзамен

    3. Привкус меди

    4. Эхо времени

    5. Сторона золота

  Часть 2. Сторона бронзы

    6. Пустота

    7. Повторно рождённый

    8. Тень орла

    9. Сделка

Книга 2

  Часть 1. Сторона дерева

    1. Лестница

    2. Обман чувств

    3. Извне

  Часть 2. Середина

    4. Заря

Приложение. Мир Ралиона

  1. Вступление

  2. Общие сведения

  3. Обитатели Ралиона

  4. Наука, техника и магия

  5. Религия и философия

  6. Заключение

Реклама на сайте