«Вторая клятва»

Сергей РАТКЕВИЧ ВТОРАЯ КЛЯТВА

ВТОРАЯ КЛЯТВА Роман

Посвящается с благодарностью:

«Донне Анне» Lliothar, спасшей нас от нашествия невероятного количества лишних слов и знаков препинания, зачем-то нахлынувших на этот текст.

А также — Сэру Максу как военному консультанту.

Laise-kan как грядущему коллеге.

Арин Левиндор, Энельде, Клятому Вомпэру и Tanuka, а также нашим родным, поддержавшим нас в трудный период.

Группам «In Extreme» и «Blind Guardian» за их замечательную музыку.

ПРОЛОГ

— За Святую Деву и попутный ветер!

— За удачу!

Огромные пивные кружки с треском столкнулись, и выплеснувшееся через край пиво полилось по столешнице, словно набегающая на берег волна.

— Приятель, бросай якорь за нашим столиком!

— Эй, пива сюда!

В портовом кабаке «Старый причал» гуляли вернувшиеся из плавания моряки.

— Если я расскажу, куда мы ходили… — тихо говорил один из них присевшим за его столик приятелям с других кораблей.

— Да куда вы с вашим купчишкой могли ходить? — громко и насмешливо откликнулся второй.

— Перестань! Дэвид Мэлчетт — настоящий капитан, не то что некоторые! — вмешался третий.

— Знаем мы этих настоящих… хороши до первого шторма… — пробурчал второй.

— Это ты про своего капитана? — нахмурился первый. — Потому что если про нашего, ты не прав настолько, что придется тебя ударить. А мне хотелось бы еще посидеть, выпить, поболтать малость, а не объясняться с местными стражами, за что это я тебя избил.

— И ты подымешь руку на своего товарища-моряка?! — изумился второй.

— Если он оскорбляет другого моего товарища-моряка? Конечно, подыму, — медленно ответил первый. — Можешь не сомневаться.

— Да ладно тебе, Сэм, — проговорил третий. — Ты что, Джока не знаешь? Кто не ходит вместе с ним на их дырявой посудине, тот уже не совсем моряк. Ну а единственный капитан, разумеется, его обожаемый старина Хэнк. Да разве бывают на белом свете другие капитаны? Ты лучше расскажи, что собирался.

Джок что-то обиженно пробурчал, полюбовался на могучую мускулатуру Сэма и запил свое огорчение пивом. Лезть в драку ему не хотелось.

Уже хотя бы потому, что этот бугай Сэм кого угодно отлупит. Даром что грамотный. Видали мы таких грамотных! Папаша-священник небось до сих пор с облегчением вздыхает, что сынок из дому сбежал. Потому как господь сыночка наделил такими кулаками, что, если они с папенькой разойдутся в толковании какого-либо места из Блаженного Августина или еще там чего, папе лучше сразу соглашаться или уж заказывать себе заупокойную. Потому что понадобится.

Правда, нужно отдать Сэму должное, он всегда предупреждает. Ну а коли кто не внял предупреждению, да еще в таком важном вопросе… Нет, в самый раз такому, как он, в моряках ходить. Или уж в стражниках там, а то и в рыцарях. Потому как священник из него…

Джок посопел еще немного для солидности, чтоб никто не подумал, будто он, как флюгер какой, свое мнение по пять раз на дню меняет, а потом признал, что был не прав.

— Погорячился, — честно сказал он Сэму. — Прости, брат. Ты давай, рассказывай.

— Придвиньтесь поближе, — скомандовал Сэм, — потому как капитан запретил об этом болтать, и, видит бог, даже я понимаю, что он прав.

Заинтригованные собеседники придвинулись.

— Значит, смотрите сюда, ребята. — Здоровенный палец Сэма уперся в пивную лужу на столе. — Допустим, что вот эта линия — наш берег… — Палец прочертил в пиве замысловатую кривую. — Тогда здесь Ледгунд… здесь, получается, Соана, дальше Арсалия… а вот тут, с этой стороны, уже Фаласса. А теперь смотрите, куда мы плыли… и смотрите молча, потому что секрет. Вот сюда куда-то. Да, точно. Вот до этого места мы и доплыли. — Палец ткнул в солонку. Сэм подумал и чуть отодвинул ее. — Нет. Ошибся. Не дотуда, а вот досюда.

— Но там же ничего нет, — удивленно откликнулся Джок. — Что вы там искали?

— Ага! — хитро ухмыльнулся Сэм. — Мы тоже так думали, что нет. Наш капитан первый догадался!

— Что же там может быть? — недоверчиво спросил Джок. — Туда никто никогда не ходил.

— Мы ходили, — гордо поведал Сэм. Потом наклонился над столешницей, приблизив лицо к приятелям, и тихо прошептал: — Новая земля… другая…

Он быстро оглянулся, но сидевший за соседним столиком человек сделал вид, что ничего не слышал и вообще увлечен поглощением содержимого своей тарелки.

Как все-таки удачно, что он решил пообедать именно здесь!

— Совсем чуть-чуть не добрались… самую малость… — негромко повествовал Сэм. — Но она там… точно там… все приметы сходятся… когда б чуть побольше было воды и провианта, точно бы доплыли… но капитан решил не рисковать людьми… а ты говоришь — «купчишка»! Всем бы такими купчишками быть!

— Да я что… я ничего… — бормотал Джок, сраженный потрясающим известием. Ему-то казалось, что все в этом мире ведомо, а оказывается, где-то там, за горизонтом… И ведь Сэм — это вам не трепло какое… Сэм врать не станет.

А Сэм продолжал шептать о приметах, явственных приметах земли. А еще о том, что он с собутыльниками сделает, если те проболтаются…

— Того, кто хоть рот откроет, я найду и ударю… два раза, — посулил Сэм. — А третий удар, сами понимаете, будет уже по крышке гроба.

— Да ладно тебе, Сэм, что ж мы, дети малые? — проговорил наконец Джок. — Ну хочешь, я попутным ветром поклянусь?

Сидевший за соседним столиком человек допил пиво, бросил на стол горсть монет и вышел. Хлопнувшая дверь на миг почему-то насторожила Сэма, и он напрягся, уставившись на нее, словно большой хищный зверь на мелькнувшего среди деревьев врага, но тут принесли еще пива, а потом на колени к моряку плюхнулась хорошенькая девица…

Глядя, как разочарованно вытянулось лицо Джока, и смекнув, что именно эту красотку тот присмотрел для себя, Сэм внутренне усмехнулся и покрепче прижал девицу к мощной груди. Капитан Дэвид Мэлчетт был отомщен!

* * *

Первым, кого Шарц встретил, войдя в ворота Олдвика, был сэр Руперт Эджертон, герцог Олдвик.

— Эрик, отведешь лошадей на конюшню, — сказал Шарц ученику. — Там такой здоровенный дядька, зовут Четыре Джона, его ни с кем не спутаешь, таких, как он, в природе просто не бывает. Поможешь ему наших лошадей обустроить, скажешь, что ты мой ученик, и пусть он тебя до времени чем покормит, я приду позже.

— Да, наставник, — кивнул ученик.

Кому другому Шарц бы подробнее все объяснил, проводил, показал и прочее — но унижать коллегу, профессионала, водить его за ручку, как маленького?

Эрик ничем не напоминал бывшего ледгундского агента. Он и вообще не был похож на ледгундца. Больше всего он смахивал на фаласского храмового служителя. Впрочем, агент и не должен выглядеть как агент. Если только на него не зря потрачены деньги и время, он обязательно будет похож на то, на что требуется. В случае чего никто на него и не подумает. «Если тебе вдруг понадобится выследить такого же, как ты сам, лазутчика, — говаривал в свое время наставник самого Шарца, — в первую очередь обрати внимание на кого-то, кто ни в коем случае не может им быть».

Что ж, никто не скажет, что на Эрика зря потрачено время или деньги. Он в своем роде совершенство. Даже если не учитывать его уникальных способностей рисовать и сочинять сказки. А если учитывать…

Отпустив ученика, Шарц повернулся к герцогу.

— Тебя-то я и поджидаю, — сказал тот.

— Что-то произошло, Ваша Светлость? — Рука Шарца привычно легла на лекарскую сумку.

— Можно сказать и так. Видишь ли, твоя жена…

— С ней что-то случилось?! — весь напрягшись, звенящим голосом вымолвил Шарц.

— Да нет же! Все в порядке с твоим семейством. Не вскидывайся так. — Герцог бросил на Шарца сочувственный взгляд.

Шарц расслабился.

«Нет, какой же все-таки герцог умница! „Все в порядке с твоим семейством“. Всего одна фраза, а волноваться ни за кого из своих уже не надо. А то есть же такие… „Да, с твоей женой все хорошо… да, и твой старший сын чувствует себя отлично… да, и средний вроде бы тоже, впрочем, я не приглядывался, он слишком быстро бегает… да, и с младшенькой все нормально, конечно, если я ее с кем другим не перепутал…“ И обмирай от ужаса после каждой паузы, жди беды от всех этих „вроде“ и „если“… хорошо все-таки иметь дело с воинами!»

— А… кому тогда требуется помощь?

Почтенный отец семейства в нем успокоился, но лекарь… лекарю было дело до всех. Он не делил мир на своих и чужих, только на живых и мертвых. На тех, кому еще можно — а значит, нужно! — помочь, и тех, помочь кому он опоздал либо не смог. Это была его граница, охранять которую он поставил себя сам.

Когда-то, в самом начале, ему казалось, что он отступает, бой за боем проигрывая смерти. Ведь, раньше или позже, люди и гномы все равно умирают, и каждая такая смерть — это проигранный бой, навсегда отданная врагу земля… Немного позже — ему как раз довелось держать на руках сына милорда герцога — до него вдруг неожиданно дошло, что люди с гномами еще и рождаются, а значит, битва продолжается, нет ей конца, и его долг — стоять на этой переменчивой границе.

Сунув герцогу младенца, он тогда истерически расхохотался, пришлось даже сесть на пол, потому что ноги его не держали… Герцог и герцогиня смотрели на него встревоженными глазами. «Я понял, — всхлипывал он тогда, — я наконец-то понял, что люди с гномами не только умирают, но еще и рождаются, что они все-таки умеют это делать!» Объяснить герцогу с герцогиней, что же он имел в виду, оказалось не так уж сложно, гораздо трудней было объяснить это самому себе. Когда страшное чувство потери, краха, отступления и проигрыша вдруг сменяется острым, как внезапная весна, ощущением победы… Вот тогда только и остается признать, что марлецийский доктор медицины даже и не догадывался, что люди с гномами, оказывается, не только болеть и умирать, они еще и рождаться умеют. Всегда знал, но никогда не догадывался. Что ж, и так бывает. Лучше поздно, чем никогда, верно?

Шарц всегда помнил свой долг. Граница… незримая граница жизни и смерти… на ней никогда не бывает спокойно, и, как и любая другая граница, она не приемлет четко расписанного регламента… нет, ты, конечно, пиши… на то ты и лекарь, чтоб бумагу марать, но… Спишь ты, обедаешь, играешь с детьми, ласкаешь любимую… в любой неурочный час граница может призвать тебя. И все. Хватаешь медицинскую сумку и бежишь. И нет тебе покоя, пока ты сам по эту сторону границы. Таков твой долг, лекарь.

— Так кому помощь требуется? — еще раз вопросил Шарц.

Глаза герцога вспыхнули ехидным весельем.

— Еще не знаю, — сказал сэр Руперт. — Но думаю, что потребуется тебе. Причем в самое ближайшее время.

— Да? — Шарц уже предчувствовал какой-то подвох. Что ж, Его Светлость в своем праве. От должности шута Шарца никто не освобождал.

— Так вот, о чем это я… вечно ты меня сбиваешь… — продолжил герцог. — Твоя, значит, Полли… приготовила тебе… хм… подарок. Да. Так и есть. Подарок, одним словом, по-другому и не скажешь.

Герцог покачал головой с таким видом, словно сам не мог поверить в свои слова.

— Так вот… я этот самый подарок хотел отобрать, пользуясь своим правом герцога отбирать все, что мне понравится, — сказал герцог и уставился на Шарца. Глаза его смеялись.

— Милорд, вы злой. Вы надо мной издеваетесь! — взвыл Шарц. — В жизни вы этим правом не пользовались! Это вообще дурной пережиток темного прошлого! Когда это вы чужие подарки отбирали?

— Так вот, — не обращая внимания на мольбы Шарца, продолжал сэр Руперт. — Я, значит, хотел этот самый подарок отобрать, но — можешь себе представить! — Полли мне его не отдала. Ужасное неповиновение проявила. Вот.

— Так это вы жалуетесь, Ваша Светлость? — обрадовался Шарц.

— Жалуюсь? Несчастный! Я по-дружески предупреждаю о том, что тебя ждет! Имей в виду, твоя Полли объединилась с моей женой, и вдвоем они на меня так накинулись… пришлось с позором отступить! Я всего-то и сумел, что испросить позволения упаковать твой подарок понадежнее. Перевязать его, так сказать, более роскошной ленточкой. Пойдем, он тебя ждет.

— Кто ждет? — растерялся Шарц.

— Подарок, разумеется… — предвкушающе улыбнулся герцог.

— А… где сама Полли? — спросил Шарц.

— Обе грозные леди сейчас прибудут. Я за ними уже послал. Имей в виду, обе очень грозные. Я их боюсь. Так что на тебя вся надежда.

— Ваша Светлость, — сказал Шарц, проникновенно глядя герцогу в глаза, — сэр Руперт Эджертон, герцог Олдвик, господин мой… говорил ли вам кто-нибудь, что более дурацкого герцога свет не видывал?

— Вообще-то говорить мне такие вещи — твоя работа, — ухмыльнулся сэр Руперт. — Было бы бессовестно перекладывать ее на чужие плечи.

— Да-а… — понимающе протянул Шарц. — А меня так долго не было.

— Вот-вот, — скорбно кивнул Его Светлость.

— И никто… совсем никто… ничего такого не говорил и не делал… — трагически прошептал Шарц.

— Не делал.

— Как все запущено, — сокрушенно покачал головой Шарц.

— Запущено.

— Просто ужасно, — скорбно сказал Шарц.

— Еще ужаснее.

— Да как же вы еще на ногах-то стоите, Ваша Светлость?! — воскликнул Шарц.

— Не иначе, чудом Господним, — улыбнулся герцог. — Но нынче Господу недосуг, так что, повторяю, на тебя вся надежда.

С этими словами герцог вдруг нагнулся и, подхватив Шарца, сжал его в объятиях.

— Нам всем тебя не хватало, — сказал он.

Шарц почувствовал предательский комок в горле.

— А я… я еще и знал… что с тобой происходило, — добавил герцог. — Правда, не все. Лишь то, что сообщил мне лорд-канцлер. Остальное… само додумалось. Я боялся за тебя, дрянной коротышка. Как ты посмел так пугать своего герцога?

Шарц почувствовал, что сейчас заплачет. «Но ты же шут!»

— А… Полли знала? — несчастным голосом спросил он.

— Очень немногое. То, что ей сказал сэр Роберт.

«Остальное она сама додумала. Я сейчас точно разревусь».

Висеть в герцогских объятиях было страшно неудобно.

«А должно быть смешно. Шут, черт тебя побери, где ты?»

Шарц поболтал ногами, и с него мигом слетели сапоги.

— Ваша Светлость, когда будете ставить меня обратно, не промахнитесь мимо сапог, а то они с меня свалились, — невинно заметил Шарц.

— Вот еще! Когда это я промахивался? — ухмыльнулся герцог, аккуратно ставя Шарца рядом с его сапогами, прямо на снег.

И расхохотался.

Грозные леди появились неожиданно. Как и положено порядочным леди, прибыли они со свитой. Именно свита и добралась до Шарца первой.

Кэт, Роджер и Джон с визгом повисли на шее отца. Чуть погодя к детям присоединилась и Полли.

— Полли так за тебя переживала, — сказал герцог.

— Вот еще, — целуя мужа, возразила Полли. — Делать мне нечего было. Я знала, что все хорошо кончится. Если я за кого и переживала, так за этих дураков, что к моему мужу лезли, а то ведь у него рука тяжелая… Господи, как я боялась, — шепнула она мужу на ухо. — Чуть с ума не сошла.

Герцогиня подошла к супругу.

Обремененный в самом прямом смысле слова всем своим семейством, Шарц все же как-то ухитрился поклониться Ее Светлости. Та с улыбкой кивнула в ответ.

— Я надеюсь, что мой муж должным образом встретил своего рыцаря, — сказала герцогиня.

— Э-э-э… да, — ответил Шарц, целуя по очереди всех своих домашних.

— И сделал то, что мне запрещает этикет, — добавила она.

— Э-э-э… да, — повторил Шарц. — Кэт, не вертись так, я тебя уроню.

— Что ж, тогда можно переходить к сюрпризам с подарками.

— Миледи, я сама, — отрываясь от мужа, сказала Полли.

— А то я не догадалась, — усмехнулась герцогиня. — Раз уж ты самому лорд-канцлеру это не отдала…

— Что?! — взвыл Шарц. — Ради Господа, скажите же наконец, что это такое? Чем это может быть, если его понадобилось не отдавать аж самому лорд-канцлеру?

— Да так, — ухмыльнулась Полли. — Один маленький подарок. Тебе. И почему я должна отдавать его сэру Роберту? Пусть сам себе такой ищет. У него возможностей больше. А мне в первый раз такой попался. Отдавать? Вот еще!

— Такой что? — несчастным голосом простонал Шарц.

— Все очень просто, папа, — сказал Роджер. — Это…

— Нет, я скажу! — тут же заспорил Джон. — Я старше!

— Папа-это-знаешь-что-такое… — перебивая их, зачастила Кэт.

— Дети, цыц! — строго прикрикнула Полли.

— Ну? Ты же лазутчик, милый, — коварно улыбнулась она. — Неужто сам не догадаешься?

— Не догадаюсь, — вздохнул Шарц. — Лучший петрийский агент полностью посрамлен. Придется тебе самой сказать.

— Тут не рассказывать, тут показывать надо, — заметил герцог.

— А рассказывать уже потом, — кивнула Полли. — Дети, цыц, я кому сказала! Неужели вы хотите испортить папе сюрприз? Пойдем? — добавила она.

— Пойдем, — покорно кивнул Шарц.

«Сюрприз так сюрприз. Ну что с ними сделаешь, если они все сговорились?»

Когда Шарца зачем-то повели в подвал, он и вовсе растерялся.

— Это какой-то такой подарок, который нужно держать в подвале? — вопросил он.

— Это такой подарок, который обязательно нужно держать в подвале, — назидательно заметил герцог Олдвик. — По правде говоря, в подвале ему самое место.

За миг до того, как загремели замки и отворилась тяжелая, окованная железом дверь, Шарц наконец сообразил. И… не поверил. Да нет, не может быть такого! Чтобы его Полли… Издеваются они все над ним — вот что! Просто издеваются!

За железной дверью была небольшая камера. В камере сидел фаласский лазутчик — худой жилистый юноша с глазами фанатика и руками убийцы. Храмовый страж. Он казался очень маленьким и несчастным.

— Вот, — гордо сказала Полли. — Это мой подарок.

«Так! Кто это там говорил, что этого не может быть?»

— Это… — потрясенно выдохнул Шарц. — Полли, откуда ты его взяла?

— Что значит «взяла»? — фыркнула жена. — Он сам пришел. Очень хотел, видать, чтоб его подарили. Правда, он сам не знал, что этого хочет, но я его уговорила. Объяснила ему, что к чему…

— Объяснила? Уговорила? — пробормотал Шарц. — Полли… как?!

— Ему каким-то образом удалось миновать людей сэра Роберта, — ответил вместо Полли герцог Олдвик. — Он пробрался к вам и…

— И повстречался со мной, — вновь взяла инициативу в свои руки леди Полли. — Я сначала очень испугалась. Он… он угрожал… вытащил нож и… а тут вошла Кэт, а потом и Джон с Роджером. Он обрадовался, решил, что еще сильнее меня напугает, если их схватит. Я и правда испугалась, а потом вспомнила, что я уже не служанка, а леди, жена рыцаря. А разве жене рыцаря можно бояться? Так что, пока он хватал Кэт, я схватила сковородку и…

Шарц пригляделся к пленнику.

— Кто ему швы накладывал? — спросил он.

— Дженкинс, — ответил герцог. — Он как раз неподалеку оказался.

— Хорошая работа, — одобрил Шарц и, нагнувшись к пленнику, добавил: — Дурак ты. Да разве можно с моей женой связываться? Я куда как получше твоего лазутчик, а она меня еще когда в плен взяла. Как есть дурак. Ты б еще крепостную стену поднять попробовал, идиотина…

Фалассец вздохнул.

— Спасибо тебе за подарок, любимая, — промолвил Шарц, обращаясь к Полли. — Хотя я ума не приложу, что мне с ним делать…

— Ну, если ты передаришь его сэру Роберту, я не обижусь, — улыбнулась Полли. — Вряд ли этот подарок сумеет украсить нашу гостиную. Просто… очень уж мне хотелось подарить тебе нечто необыкновенное. Такое, чтоб на всю жизнь запомнилось.

— Ну, тебе это удалось! Такое черта с два забудешь!

— Поверить не могу, — сказал Шарц, когда дверь подземной темницы захлопнулась и усатый стражник занял надлежащее место, — неужто все так и было?

— И правильно не можешь! — воскликнул дотоле молчавший Роджер. — Потому что… все было совсем не так!

— Сначала я двинул этого гада ногой! — подхватил Джон.

— И не попал! — показал ему язык Роджер. — Зато я укусил его за плащ! Он аж побледнел от ужаса. Сразу понял, что ему крышка!

— Очень его твой плащ напугал! — ехидно отозвался Джон. — А вот я…

— Все вы болтаете! — презрительно фыркнула Кэт. — Укусил… ударил… он упал в обморок, когда я завизжала! Правда, мама своей сковородкой чуть все не испортила…

— Так вот как оно все было на самом-то деле… — понимающе покивал сэр Хьюго Одделл, почтенный отец семейства. — Теперь-то все ясно.

— Папа, не верь ей! — в два голоса завопили возмущенные мальчишки.

Сэр Хьюго Одделл посмотрел на жену и улыбнулся. Она улыбнулась в ответ.

Дома.

* * *

Что может быть лучше вечера в кругу друзей? Только вечер в кругу семьи, разумеется. Особенно если так давно не был дома… А лучше вечера в кругу семьи может быть только окончание этого вечера, когда остаешься наедине с любимой женщиной. И подарок, который ты приготовил для нее… ты потом покажешь и остальным, тебе не жалко, но ей — первой, а как же иначе?

— Смотри, любимая…

Шарц открыл красивую деревянную шкатулку и достал из нее…

— Боже! — восхищенно охнула Полли. — Хью, что это?!

— Увы, всего лишь копии, — вздохнул Шарц, раскладывая на столе иллюстрации из фаласской книги ядов.

Или фаласской книги сказок, это как посмотреть. Если не знать, что у каждой из этих историй есть устрашающее второе дно, если просто читать эти потрясающие, завораживающие, невероятно интересные сказки… Книга пугала своей двойственностью. Сказки для детей и яды для…

Как она могла одновременно быть и тем и другим, Шарц не понимал до сих пор. То есть умом понимал, конечно. Сам же ее и расшифровывал. А вот в сердце так и не смог смириться. Книга… наверное, она была похожа на своего создателя. Недаром Шарц почувствовал настоятельную необходимость потребовать себе этого несчастного мальчишку. Лекарь в нем просто не мог пройти мимо столь тяжело больного человека. А то, что у его болезни нет медицинского названия, ничего не отменяет. Не у всех болезней есть имена, но лечить потребно и безымянные.

Впрочем, сами по себе иллюстрации никакой дополнительной информации не содержали. С их помощью никого отравить было нельзя. Так почему бы и не порадовать близких качественно выполненными копиями?

Прекрасные девы, покачивая бедрами, плыли в танце, рычащий лев прыгал на свою добычу, стрелок замер за миг до того, как отпустить тетиву, воины взмахивали мечами, борцы, играя мышцами, сходились в поединке, а неистовая фаласская конница рвалась вперед, неудержимая в своем смертоносном броске.

— Боже, какая красота! — восхищенно прошептала Полли. — Тебе в университете подарили?

— Можно сказать и так. То есть сначала мне подарили другую вещь. Если конкретно — книгу, в которой содержались оригиналы этих рисунков. Вот только за этой книгой охотились аж две разведки. А еще две постоянно дышали мне в затылок. Или даже три? Я так и не засек арсалийскую… может, ее все-таки не было?

— В этой книге было что-то спрятано? В ней был какой-то тайник?

— Был, хоть и не в том смысле, о каком ты подумала, — ответил Шарц. — В ней весьма хитроумным способом было запрятано некоторое количество крайне мерзопакостных тайн, о которых я не хотел бы распространяться. А кроме этого, в ней еще были чудеснейшие сказки и… вот эти самые иллюстрации. Вопрос с книгой мне в конце концов удалось решить, а заодно и постараться оградить мир от того зла, что она несла с собой.

— Вот и расскажи об этом, да поподробнее, — попросила леди Полли.

Можно ли ослушаться любимую женщину? Особенно когда она так просит. И при этом так смотрит. Наверное, можно, но Шарц этим мастерством не обладал. Наставник в свое время научить не позаботился.

— Полли, это секретная информация, — все же попытался возразить он.

— Хью, мне не нужны ваши с сэром Робертом секреты, — отмахнулась Полли. — Я хочу интересно рассказанную историю. Чтоб мы могли вместе поужасаться, посмеяться и вздохнуть с облегчением. Ну любимый… ну пожалуйста… я же знаю, что ты это умеешь…

Шарц вздохнул.

Что ж, все равно скоро об этой истории запоют все марлецийские барды. И жена профессора Брессака будет первой. А когда слух докатится до Троанна… Одним словом, вряд ли случится что-то страшное, если он всех этих бардов немного опередит. Вот только прославлять самого себя он не станет. Это недостаточно смешно.

— Слушай, любимая…

Она слушала, перебирая картинки, а он любовался ею, в который раз поражаясь своему невероятному счастью, — самая прекрасная, самая добрая, самая мудрая женщина на земле — это его женщина.

— Даже странно, — поднимая на него глаза, промолвила она, когда он наконец закончил свою нарочито выдержанную в комическом ключе историю. — Ледгундские агенты… они что, все такие недотепы?

— Полнейшие, — искренне заверил он ее. — Охламон на охламоне…

— И тебе совсем-совсем ничего не угрожало?

«Отвечать нужно быстро!» — шепнул петрийский шпион.

— Не угрожало?! — возмутился Шарц. — Да я, если хочешь знать, постоянно находился в опасности! Я чуть не умер! Ты представляешь, сколько времени я не был в твоей постели, женщина?! Да я чуть не взорвался в этой проклятой Марлеции! Ты не понимаешь, каких усилий мне стоило держать себя в руках и не поубивать этих проклятых секретных агентов! Я так хотел домой… к тебе… а эти обормоты путались у меня под ногами!

— Уй! — восторженно выдохнула Полли, зажмурив глаза.

Ее потрясло мгновенное видение неистового гнома, сметающего две разведки на пути к постели любимой женщины. И эта женщина — она! Подумать только! Это вам не какая-нибудь дурацкая дуэль за честь дамы.

— В постель ты попадешь очень скоро, — пообещала она. — А пока расскажи, откуда именно эти картинки взялись. Ты же не выдергивал их из той книги…

— Ну, про то, как сэр Джориан со своими учениками делали копии с книги, я тебе уже рассказывал. Ему, как и тебе, захотелось узнать всю эту историю. А когда я ему рассказал, он решил сделать мне ответный подарок.

— Вот эти замечательные картинки? — промолвила Полли.

— Да, любимая, — кивнул Шарц. — Вот эти замечательные картинки. По моей просьбе его учениками был изготовлен еще один комплект иллюстраций.

— Вот здорово! — сказала леди Полли. — Надо будет ему тоже что-нибудь подарить. Может, испечь ему пирог в форме книги? Кстати, Хью, этот мальчик, которого ты привез… мне показалось или он несчастен?

— Он и в самом деле несчастен, — вздохнул Шарц. — Он, видишь ли, в одночасье остался сиротой…

— Бедняга… Они все умерли?

— Да, — ответил Шарц. — Они все умерли.

«В каком-то смысле это и в самом деле так. Его семьей, его единственной семьей была ледгундская разведка… и после того, как они обменяли его на книгу… можно сказать, продали… могут ли они оставаться живыми для него?»

— Неизлечимая болезнь или несчастный случай?

— Несчастный случай.

«Ну и каково тебе в роли „несчастного случая“?» — с ухмылкой поинтересовался шут.

«А что тут такого?» — пожал плечами лазутчик.

«Да нет, — возразил лекарь. — Какой уж тут „несчастный случай“? Скорей уж неизлечимая болезнь. И то, что нам удалось спасти парня, ампутировав все остальное, — большая удача. Лишь бы заражение не началось».

— И что ты собираешься с ним делать? — спросила леди Полли. — Я могла бы завтра поговорить с Ее Светлостью. Может быть, его можно куда-нибудь пристроить…

— Не нужно, — качнул головой Шарц. — Я уже решил. Я беру его в ученики. И, Полли…

— Да, любимый?

— Лучше не расспрашивать его о прошлом. Ему крепко досталось. Захочет — сам расскажет, а нет — значит, нет.

— Хорошо, — кивнула она. — А теперь мы положим эти потрясающие рисунки обратно в шкатулку и пойдем в ту самую постель, куда ты так просился…

УБИТЬ УЧИТЕЛЯ

Говорят, в старых замках полно призраков. Не знаю, как в других, а в этом… в этом замке есть как минимум два призрака. Я — и тот, кто меня сюда привез.

Темные потолочные балки, теплое одеяло, чуть пахнущее какими-то травами — лекарственными, наверное… могучая дубовая лавка, которую вдвоем перетаскивать надо… от второго одеяла под спину я отказался, нечего себя излишне баловать, подушка бывшему монастырскому послушнику тоже не нужна…

Странные они все — так заботиться о чужом для них человеке… и так огорчаться, что он, дурачок, своей выгоды не понимает, на голую лавку спать ложится, и подушка ему не нужна, балбесу эдакому.

«Сам посуди, недотепа, какой же из тебя для сэра доктора ученик выйдет, если ты почем зря голову отлеживать будешь?»

«Или ты полагаешь, ему твоя голова заместо ступки будет полезна, когда он свои порошки толочь станет? Ну так ты, того, не сомневайся, у сэра доктора и без тебя пестиков достанет, а ученик — это, брат, дело такое…»

«Ты бы слушал, что тебе старшие говорят, не со зла ж советуем».

Приходится взять и подушку и одеяло. Не спорить же… Спорить — привлекать внимание. Впрочем, я и так его привлек. Хуже некуда себя вел, если разобраться…

«Настоящий лазутчик даже в аду на сковородке будет продолжать спокойно собирать информацию, — говаривал прежний наставник. — Впрочем, — тут же добавлял он, — настоящий лазутчик никогда не попадет в ад, черти его просто не заметят».

А я сделал себя заметным.

«Это тот придурок, который на голой лавке спать наладился».

Плохо.

Темные потолочные балки, словно огромные струны… отблески каминного пламени перебирают их огненно-золотыми пальцами. Можно даже представить себе эту музыку. Теплые лютневые переборы… золотистые пальцы касаются могучих струн с величайшей осторожностью… отблесками, тенями, призраками прикосновений… никак не иначе. Ведь стоит огненным пальцам хоть раз въяве коснуться могучих темных струн, и пойдет совсем другая музыка. Ох, какая музыка пойдет! Мелодия пожара не приемлет никакой гармонии. Она признает только диссонанс.

Темные потолочные балки улыбаются моим мыслям. Так странно лежать здесь. Это место так отличается от всего, что я видел, от всего, что я знал… смешное, нелепое место…

Как он живет тут, человек, победивший нас всех, то есть гном, конечно, но ведь это без разницы, он так непохож на своих соплеменников, торгующих на олбарийских рынках, что… или это я просто мало ихнего брата видел? Торговцы еще не показатель, я ведь даже гномов-ремесленников ни разу не видел, а уж лазутчиков и воинов… И все же… как он живет здесь, в этом странном месте, где добычей является любой и каждый, включая здешних воинов. Как живется настоящему охотнику среди такого количества непуганой дичи, которая резвится и не знает, что она — дичь, добыча? Как здесь живет тот, кто одолел две разведки? Тот, кто настоял на своем и добыл то, что ему было нужно. Меня.

Я не хочу знать, зачем он это сделал, зачем я ему понадобился. Просто не хочу, и все тут.

Эта смешная маленькая служаночка, заботливо предупредившая меня, чтоб я не ложился спать головой к двери, а то, дескать, кошмар может присниться…

Мне никогда не снятся кошмары. Быть может, потому, что я не могу избавиться от них наяву. Я научился жить с ними, отодвигать их в сторону, как тонкую занавесь, и видеть небо, солнце и весь остальной мир, но они все равно тут, рядом… Они всегда со мной. Жуткие призраки прошлого…

Поэтому я не хочу знать, зачем на самом деле я понадобился этому чудовищу под улыбчивой доброжелательной маской, маской столь совершенной, что она кажется настоящим лицом. Маской, столь неотличимой от лица, что даже моя подготовка сдает и я начинаю ему верить. Верить безоглядно, неистово, искренне. Так хочется и в самом деле ему поверить. Так хочется…

Когда-нибудь он снимет эту маску… я не хочу знать, что посмотрит на меня оттуда. Я устал знать такие вещи. Мне всего восемнадцать, но я слишком много знаю.

Чудовищам нельзя верить. Они хватают тебя за горло именно в тот момент, когда ты готов разорвать грудь и протянуть им свое сердце, трепетно шепча о любви и восхищении. Чудовищам всегда нужно твое сердце, просто они предпочитают вырвать его сами, твои боль и ужас для них куда приятнее твоей любви и восторга.

Я не верил своему прежнему наставнику. Любил до безумия, но никогда не верил. Стану ли я верить тому, кто победил его? Он еще более совершенное чудовище, только и всего.

Я не собираюсь доверять чудовищам.

Да.

Так.

Я и сам чудовище. Мне тоже нельзя верить. Разве я не вырвал сердца тех, кто доверял мне, там, в Фалассе? Некоторых мне даже пришлось убить. У меня был приказ.

Быть может, поэтому мне никогда не снятся кошмары. Чтобы испугаться, мне достаточно просто вернуть занавесь на место…

А еще я могу посмотреть в зеркало. Смешно? Говорят, я красивый. Они просто не умеют видеть. Наставник никогда не говорил мне подобного. И этот… новый… не скажет. Я недостаточно крупное чудовище для таких, как они, поэтому они видят меня насквозь…

А красота… красота — это совсем другое…

Я устал. Устал улыбаться, шагая из боли в боль, из страха в страх… а здесь все такое ненастоящее. Мне было бы проще в пыточной камере. В нее я мог бы поверить. Мне было бы проще в воровском притоне, я счел бы это удачей. Я бы знал, как мне действовать. Мне было бы проще, знай я, что мой новый наставник собирается меня зажарить и съесть. В этом была бы какая-то определенность. И я бы прямо сейчас перерезал себе горло, если б не принесенная клятва. Что-то мешает — всегда мешало — нарушить клятву. Быть может, потому, что это последнее, за что я еще держусь… Моя собственная клятва. Мое собственное решение подчиняться, служить, принадлежать кому-то…

Снег. На улице опять идет снег. Так приглушать все прочие звуки, делая их при этом более округлыми, постепенно заменяя их своим едва слышным шепотом, может только снег.

Обычные люди сейчас, сладко позевывая, переворачиваются с боку на бок, намереваясь нырнуть из одного уютного сна в другой. Обычные люди… я никогда не был обычным, разве что совсем давно, в том детстве, которого я почти не помню. А потом — нет. Никогда — нет. Я уже никогда не смогу эдак спокойно уснуть, твердо веря, что если как следует помолиться на ночь, то никакие чудовища тебе не страшны. Я слишком хорошо знаю чудовищ, которых не умолить никакими молитвами. Я и сам из них.

Снег…

Мой наставник все-таки странный… надо же, уложил спать в мастерской… так оно вроде бы ученику и положено — в мастерской спать… вот только… не мог же он не подумать о том, кто я такой и чего могу натворить при случае…

Разумнее было бы устроить меня в людской. Да такой, где народу побольше. На его месте я бы так и поступил. Мне поневоле пришлось бы первое время ничего не предпринимать, изучить привычки и повадки своих соседей, приучить их к себе, войти в доверие, разведать окружающую обстановку и только потом…

За это время наставник бы ко мне присмотрелся и уже знал бы, чего от меня ждать… так нет же!

Совершенно пустая мастерская. И коридор пустой. И комната рядом — тоже. И приемная лекаря, и коридор рядом с ней — все пустое. Ни тебе сторожа, ни охранника, хоть бы собаку какую на цепь посадили, не всерьез, так хоть для смеху…

Не уважает меня наставник. Издевается. Или проверяет? Или… или ему достаточно было один раз на меня посмотреть, чтоб все-все понять и наперед рассчитать? С такого, как он, станется. В первую же ночь — одного оставил. Иди куда хочешь, делай, что в голову взбредет… Да прямо тут, в мастерской, всякие лекарские порошки открыто лежат. Да я ж какую угодно отраву могу приготовить!

Не может же быть, чтобы он о таком не подумал. Эдак сглупил. Не-ет, Эрик… это может быть что угодно, от проверки до издевательства, но никак уж не глупость. Этой ужасной болезнью, коей поголовно больно почти все человечество, твой новый наставник не страдал, не страдает и страдать не будет. И вовсе не потому, что он гном. А потому что — чудовище. К чудовищам зараза не липнет. Они ею завтракать изволят.

Однако чем бы это ни было, а спускать ему такое не стоит. Он ведь еще не сегодня снимет улыбчивую маску доброго доктора, он еще не сейчас потребует у меня сердце. А значит… отраву мы, конечно, делать не будем. Нет у нас такого приказа. А вот подмешать, скажем, слабительное к средству от головной боли… замечательные такие пакетики, аккуратным докторским почерком надписанные, чтоб, значит, больной нипочем не перепутал… а мы поможем перепутать и поглядим потом, с каким лицом добрый доктор будет выслушивать жалобы пациентов. Или даже не жалобы, а… голова может заболеть, к примеру, и у самого герцога…

…Вот и посмотрим!

Сотворить требуемое было делом нескольких мгновений, вслед за чем бывший ледгундский лазутчик вернулся на свое место. Еще миг — и он уже крепко спал. Кошмары его и в самом деле не мучили. А то, что призрачные пальцы даже в самом глубоком сне продолжали сжимать незримую занавесь, — про то даже Шарц не ведал.

А тебе никогда не снятся твои собственные призраки, наставник?

* * *

К утру снег перестал.

Эрик понял это, не просыпаясь. Проснулся он позже, когда услышал шаги наставника.

— Доброе утро, Эрик, — поприветствовал Шарц своего нового ученика.

После чего стремительно прошел к столу, где были приготовлены пакетики с лекарствами, безошибочно выцелил приготовленную Эриком «адскую смесь», мгновение ее разглядывал и, усмехнувшись, сообщил:

— Пропорции неверные. Эдак не понос выйдет, а рвота. Или ты решил, что чем больше, тем лучше?

Выбросив означенный пакетик в мусорное ведро, Шарц добавил:

— Больше так не делай. Стыдно. Взрослый человек, а ведешь себя как маленький.

— И вам доброе утро, наставник… — выдохнул ошарашенный Эрик.

«Как маленький?!»

— Через три минуты я жду тебя во дворе, — сообщил гном и вышел, прикрыв дверь.

Что ж, выполнять такие распоряжения Эрику было не впервой. Ровно через три минуты, полностью одетый и готовый ко всему, он открыл наружную дверь… и оторопел. Это ему только казалось, что он готов ко всему, тогда как на самом деле…

Бодро пыхтящий Шарц заканчивал строительство снежной стены. Другая точно такая же уже высилась напротив.

«Он что, за три минуты все это выстроил? Или занимался этим до того, как меня будить явился?»

«Он что, на самом деле псих?»

«И что, черт побери, мне-то делать?!»

— В снежки играешь? — спросил Шарц, отрываясь от своей крепости.

«Что я, ребенок, что ли?»

— Нет, наставник, — растерянно ответил Эрик.

— Значит, сейчас научишься, — бодро посулил гном. — Дело нехитрое. Берем, значит, пригоршню снега… смотри внимательно, чем круглее и тверже выйдет снежок, тем лучше он летит…

«А если сделать снежок совсем твердым и ненароком угодить в висок…»

— Сообразил? — спросил наставник.

— Да, — кивнул Эрик, вылепляя снежок.

«Чего ж тут не сообразить-то? Несчастный случай, и все дела…»

Чем-то подобным он, должно быть, занимался в детстве, разглядывая вылепленный снежок, думал Эрик. В таком далеком-далеком детстве. Но слишком много всего случилось потом. В пять лет, когда он просил милостыню, ему не до снежков было. В шесть, когда его подобрал наставник, он учился метать ножи. На снежки как-то времени не осталось. И вот — на тебе… Эрик крутил в руке дурацкий снежный шарик. «Новый наставник велит вернуться в детство?»

«Больше так не делай. Стыдно. Взрослый человек, а ведешь себя как маленький», — тотчас припомнилось ему.

«А в снежки играть — это как? Это что — взрослое занятие, наставник?» — хотелось спросить ему.

«Или я чего-то опять не понял… или ему хочется посмотреть, как я двигаюсь… или…»

— Готово, — сказал Эрик, демонстрируя снежок наставнику.

Точно так же он продемонстрировал бы переведенный текст, запись подслушанной беседы, скопированную карту, похищенное у врага секретное донесение или чужую перерезанную глотку.

— Тогда кинь его на пробу в меня, — потребовал Шарц.

— А куда попасть? — откликнулся Эрик.

— В нос, разумеется, — ответил гном, делая шаг назад, и Эрик кинул.

Рука наставника легко перехватила снежок перед самым носом. Повертев его в пальцах, гном кинул снежок обратно. Эрик привычно уклонился.

— Неплохо, — констатировал Шарц. — Давай за свою стену! У тебя десять минут, чтоб захватить мою. Не захватишь — останешься без завтрака! Да, чуть не забыл, в кого попали — тот убит.

«Он псих, псих, вот честное слово, он — псих!» — думал Эрик, а руки лихорадочно лепили снежки. Что делал наставник, укрывшись за своей «стеной», видно не было, но не пойдешь же проверять с двумя-тремя снежками. Проклятый гном, должно быть, уже целую сотню налепил!

«Лучше бы он просто оставил меня без завтрака, за те порошки, чем эдак…»

«Ну вот, этого должно хватить. Надо бы побольше, но ведь и время поджимает… не то чтобы мне так уж нужен этот завтрак, но приказ есть приказ!»

Отогнув полу кафтана и погрузив в нее весь свой «боезапас», Эрик обогнул свою «стену» и, пригибаясь к земле, кинулся в атаку. Над его головой просвистел снежок. Еще один. Еще. Эрик увернулся, высматривая, где же наставник, но того не было видно.

«Из-за стены, на звук кидает! — понял Эрик. — Снег под ногами хрустит почем зря, тут и лазутчиком не нужно быть, чтоб услышать!»

Он громко топнул ногой и тотчас откачнулся, замер со снежком в руке. Наставник не поддался на уловку. Одиночный снежок пикировал точно в лоб, Эрик едва успел увернуться. Что ж, зато он засек место, откуда вылетел снежок. Снег под наставником покамест не скрипел, так что если бросать снежки очень-очень быстро, один за другим, навесом, есть шанс, что… Короткими кистевыми движениями Эрик отправил на ту сторону вражеской стены почти половину своего боезапаса… и вынужден был позорно бежать под защиту собственной стены. Он мог бы поклясться, что гном просто перехватил все его снежки, взял из воздуха и вернул назад. Ответить тем же самым, попытаться перехватить снежки еще раз Эрик не решился. Вдруг один какой не поймаешь? Обидно проиграть из-за одного-единственного попадания.

Некое невероятное снежное чудовище, слепленное, наверное, не меньше чем из сотни снежков, тяжело перелетело через стену и рухнуло рядом. Эрик кубарем отлетел в сторону, спасаясь от снежных брызг, словно это и впрямь было нечто представляющее опасность, нечто способное его уничтожить.

Время, время, время! Сейчас наставник скажет «стоп», а он так ничего и не сделал.

Слепив четыре снежка, Эрик кинулся на отчаянный прорыв.

«Хоть одним, да попаду!»

Орлом взлетая на гребень вражеской стены, ожидая неминуемого града снежков в лицо, замахиваясь для решительного, пусть и посмертного удара… он был внезапно и безжалостно расстрелян в спину. Коварный гном, ухмыляясь, стоял на гребне его стены.

«И как он там оказался? Когда? Почему я ничего не слышал? Не скрипел ведь снег под его ногами! Не скрипел!»

— Я убит, наставник, — обреченно вздохнул он, роняя оставшиеся снежки.

«Да я же всерьез это все воспринимал, — вдруг сообразил он. — Снежки эти, стены… я же сражался, как на самом деле!»

— Отлично, Эрик, — улыбнулся гном.

«За что он меня хвалит, я же проиграл?»

— За то, что смог, — непонятно ответил гном на незаданный вопрос.

«Смог что? Играть? Забыть о том, что все это ненастоящее? Но зачем это наставнику? Какая от этого польза?»

Он так и не решился спросить, а гном не пожелал и дальше читать его мысли.

— Пойдем, — сказал гном.

— Да, наставник, — кивнул Эрик.

— Помнишь те пирожные, что нам подавали в Марлеции? — продолжил Шарц.

— Конечно, наставник.

— Главный повар Олдвика по моей просьбе специально для тебя приготовил такие же… помнишь, я говорил, что здешние пирожные все равно лучше? — подмигнул гном.

— Но разве я не лишен завтрака, наставник? — удивился Эрик. — Я же не смог захватить «стену».

— Разумеется, лишен, — кивнул Шарц.

— Но какие тогда пирожные? — окончательно растерялся Эрик.

— А кто тебе сказал, что мы собираемся завтракать? — плутовски ухмыльнулся гном, берясь за дверную ручку. — Мы собираемся обедать!

* * *

Равномерно поскрипывающую лестницу Эрик оценил по достоинству. «Скрипит не от старости, не оттого, что вот-вот развалится, а для того, чтобы идущего слыхать было».

Впрочем, способов попасть в любую точку дома хватает и без лестницы, но… далеко не всем об этом известно. А для тех, кому все-таки известно… кто знает, что приготовлено наставником на других возможных маршрутах? Если не знаешь — лучше не проверять. Это для простых смертных обычный скрип припасен, а для всех прочих…

Скрипнувшая дверь прервала его размышления.

— Это мой новый ученик — Эрик, — сказал наставник тем, кто был внутри.

И Эрик поклонился, бормоча что-то приличествующее случаю.

— А это моя семья, Эрик, — продолжил Шарц, начиная представлять присутствующих: — Это моя жена — леди Полли, с ней тебе ни в коем случае не следует спорить, я сам этого никогда не делаю. Это мои дети, Роджер, Джон и Кэт, будь очень осторожен с ними, они воистину опасны для жизни, я никогда не могу предугадать, что они вытворят в следующий момент!

— Ура! — закричали «опасные для жизни» дети. — А нам можно будет поиграть с Эриком?

— После завтрака, — промолвила леди Полли. — Проходи, Эрик, садись.

— Я не хочу завтракать! — тотчас заныла Кэт.

— Абсолютно правильно, — кивнул Шарц. — Никто из нас не будет завтракать, потому что сейчас не завтрак, а обед. А раз обед, значит, надо обедать, это же ясно!

— Как обед? — слегка удивилась Кэт. — Какой еще обед?

— Самый настоящий, — без улыбки подтвердил сэр Хьюго Одделл, почтенный отец семейства. — А кто не верит, может у Эрика спросить.

— Да быть того не может! — ухмыльнулся Роджер.

— Поклянись! — уставившись на бывшего ледгундского агента, потребовал Джон.

— Клянусь! — торжественно проговорил Эрик.

«Они все психи, все!»

— А почему? — с каверзной улыбкой спросила Кэт.

— А потому что я вашему папе в снежки продул, — в ответ улыбнулся Эрик. — Каждый раз, когда такое происходит, сразу настает обед. Так что ничего не поделаешь.

«Боже, что за чушь я несу?!»

Эрик даже испугался, услышав от самого себя такое. Кто-то незнакомый, кто-то сидящий глубоко внутри вдруг ответил этим детишкам. Он знал, что ответить, он даже улыбнулся. Вот знать бы еще, кто он такой, черт его побери! Каждый раз, как он в снежки продувает, сразу, видите ли, обед случается!

«Это он в снежки играл, — вдруг понял Эрик. — Он и продул, а мне теперь отдувайся!»

— В снежки, значит? — переспросила Кэт.

— Вот-вот, — с умным видом покивал Шарц. — Именно что в снежки.

— Подумаешь! — воскликнул Роджер, торжествующе поглядев на Эрика. — Нашему папе в снежки только мы не проигрываем! Да еще Его Светлость иногда… и что-то я ни разу не припомню, чтоб после этого обед случался!

— Он случался, — втягиваясь в игру, таинственным голосом прошептал Эрик. — Просто никто об этом не знал. Мы разгадали эту тайну вот только сейчас…

И опять говорил словно бы не он сам. Да ему такая чушь просто в голову бы не пришла!

«Кто же он такой? — испуганно мыслил бывший ледгундский лазутчик. — Меня ведь не учили общаться с детьми, я не должен знать, как… меня, конечно, учили быстро ориентироваться в окружающей обстановке, ну так то внутри задания, внутри „легенды“… а сейчас ничего этого нет. Нет задания. Нет „легенды“. И этот… тот, что внутри… он ведь не притворяется, не делает вид. Он говорит то, что думает, не думая, что говорит! Он же что угодно сказать может! Он верит своим словам!»

Эрик испуганно замер, соображая, что в нем поселился неведомый предатель. Или безумец, что, по большому счету, одно и то же.

— Словом, сейчас самый что ни на есть настоящий обед, — проговорили его губы, а глаз дернулся и подмигнул. Эрик чуть за него не схватился.

— Вот-вот, — вновь покивал Шарц. — Обед. И никаких завтраков!

— Ах, обед! — воскликнула леди Полли, и ее глаза засияли. — И как это я не сообразила? Ну ладно, скатерть менять на обеденную не будем. Кэт, будь хорошей девочкой, сходи и принеси обеденные салфетки.

— А что у нас тогда потом будет вместо обеда? — спросил Джон.

— Еще один обед, — ответил Шарц. — У себя дома мы можем себе позволить столько обедов, сколько захотим.

— Эрик, ты не стесняйся, накладывай чего хочешь и главное — побольше, — обратилась к нему леди Полли. — Быть лекарем — нелегкий труд, так что набирайся сил.

«Семья… — ошалело мыслил Эрик, послушно передавая то хлеб, то масло, накладывая себе то одного кушанья, то другого. — У моего наставника — семья… Как это может быть? Как он не боится? Как он не боится приводить сюда меня? Приводить, сажать за один стол с этими людьми? Со своими детьми? Он ведь знает, что я собой представляю. Или он просто никого из них не любит? Ему наплевать, что с ними станет?»

«И если ему наплевать, что с ними станет, что же он сделает со мной? Раньше или позже — сделает… Неужели я все-таки хочу знать это? Зачем? Очередной раз проверить себя на прочность? Бред. Я не выдержу этой проверки. Я сейчас никакой проверки не выдержу. Чтобы быть сильным, человек должен знать, где верх и где низ, а я не могу похвастаться, что знаю. Я ничего не могу знать с тех пор, как меня… предали. Да, бывший наставник назвал бы это другим словом. Оно есть. Хорошее такое слово — пожертвовать. Благородное такое. Вот только… я никогда не задумывался о том, что же чувствует жертва. И потом — жертва должна умирать. Пусть мучительно и страшно, как угодно, но умирать. В этом ее предназначение. Жертву нельзя заставлять мучиться вечно, а если все-таки заставляют, она должна знать зачем. Если бы мне приказали выведать какие-нибудь секреты проклятого коротышки! Хоть что-то! Мне уже не важно — что. Если бы я знал, что продолжаю оставаться одним из них… Но нет, меня заставили стать учеником. Учеником врага. А значит, для меня больше нет тех людей, благодаря которым я всегда знал, где верх и где низ. Их нет. Они ушли. Умерли. А в этом новом для меня мире я ни черта не понимаю. Откуда я могу знать, где тут верх, где низ, может, тут все на головах ходят?»

— А вот и пирожные, — сказал Шарц. — Дети, имейте совесть, оставьте Эрику хоть парочку! Я ему столько про них рассказывал…

«Боже мой… какая ты все-таки тварь… какое же ты чудовище, наставник… жуткое, страшное, потустороннее… вот так вот… сидеть, шутить, улыбаться, притворяться, что любишь… и теми же руками, которыми накладываешь жаркое, протягивать тем, кто в тебя верит, гремучую змею. Меня. Подержи, дескать, и передай соседу».

Пирожные и в самом деле были хороши. Куда лучше марлецийских.

* * *

После завтрака, так правдоподобно притворившегося обедом (или это обед притворился завтраком?), Шарц объявил, что ему пора. Утренний осмотр больных — дело святое.

— Пойдем, Эрик, — промолвил он. — Для начала просто поприсутствуешь, присмотришься, что к чему.

— Эй, а как же мы?! — возопила бесшабашная троица. — Нечестно!

— Мама обещала! — восклицала Кэт.

— После завтрака, — в один голос вторили Роджер и Джон.

— Эрик с нами играет! — закончили все трое. — Ну пожа-алуйста…

— Так то ж после завтрака, — хитро прищурился глава семейства. — А у нас был обед. Послеобеденное время никак не оговаривалось… боюсь, что…

— Ну папа, ну пожалуйста, ну-так-не-честно… — проныла Кэт.

— Почему же нечестно? — удивился сэр доктор.

— Это был не настоящий обед, — решительно заявил Джон.

— Не настоящий? — с улыбкой переспросил Шарц. — Быть того не может! Если бы он был игрушечным, я бы это своим желудком почувствовал.

— На самом-то деле никакого обеда не было! — добавил Роджер.

— Серьезно? — огорчился Шарц. — Ты хочешь сказать, что остался голодным? Полли, ты слышала? Дети остались голодными…

— Ну па-а-па, ты вредный! — Кэт скорчила очаровательную гримаску. — Нам говоришь, что маму слушаться надо, а сам?

— Ну, если кто-то перестанет капризничать за столом, то, я думаю… вопрос можно будет решить положительно! — вновь улыбнулся Шарц.

— Я не буду! — комкая салфетку, тотчас пообещала Кэт.

— Тогда ладно, — кивнул Шарц.

А Кэт тихонько шепнула:

— Иногда не буду.

— Что ж, Эрик, — сказал Шарц. — Задание усложняется. Первое впечатление о работе лекаря ты будешь получать на слух. Через стену. Думаю, при твоей подготовке это не станет большой проблемой.

— Я постараюсь, наставник, — кивнул Эрик.

— Играть будете в мастерской, — объявил Шарц своему потомству. — И не шуметь. А то у меня больные разбегутся.

— А мы их обратно наловим! — восхищенно воскликнул Роджер.

— Упакуем, ленточкой перевяжем и подарим тебе на Рождество! — обрадованно добавил Джон.

— Попробуйте только, — пробурчал Шарц, обнимая и целуя жену. — Полли, милая, у меня после утреннего осмотра обход. Так что раньше обеда нас с Эриком не ждите.

— Обеда?! — Брови леди Полли смешно поползли вверх. — Какого еще обеда, милый? Мы ведь уже изволили отобедать!

Шарц ухмыльнулся.

— Ну разумеется, я имел в виду второй обед, любимая. — Он еще раз поцеловал жену и вышел, сопровождаемый детьми.

Эрик последовал за ними.

Меня учили жить среди монахов, и, видит бог, я неплохо справлялся! Осталось понять, как выжить среди шутов…

* * *

Играть с детьми? С детьми наставника? Во что я должен с ними играть? Да еще так, чтобы тихо было. Чтобы наставника слышать. Это уже не снежки. Людей лечить — для него это серьезно, а значит, и спрашивать будет как следует. Тут шутками не отделаешься.

Что ж, как ни странно, для меня это тоже серьезно. Когда б не парочка ледгундских докторов, меня бы сейчас и в живых не было. Другое дело, что сам становиться доктором я не собирался, но… против судьбы не попрешь. Надо — значит, надо. Если б еще не странная идея, будто я могу во что-то играть с детьми… Кажется, в подготовку лекаря это все-таки не уходит.

Так во что же с ними играть? Во что-то тихое? Показать им разве, как часовых бесшумно снимают? Ага, наставник небось спасибо скажет. Счастлив будет безмерно.

— Ровно через минуту у меня первый больной, — промолвил Шарц. — Не шуметь. Играть тихонько. Эрик, я надеюсь, что ты будешь внимателен и все услышишь.

— Да, наставник, — кивнул Эрик, привычно раздваивая сознание. Лазутчику часто приходится говорить с кем-то одним, а внимательно слушать при этом кого-то совсем другого. Ничего особенного, если разобраться. Задача не сложней прочих.

— Удачи, — бросил наставник, и дверь за ним закрылась. Удаляющиеся шаги, легкий скрип двери лекарского кабинета, опять шаги, скрип стула, выдвижной ящик письменного стола, шелест бумаг… так, еще чьи-то шаги… «добрый день, доктор!» Это там. А здесь… Три пары любопытных глаз уставились на него.

«Так во что же все-таки с ними играть? А может, пусть сами решают?»

— Ну, во что играть будем? — напрямик спросил он.

— Кто громче орет, — каверзно ухмыляясь, предложил Джон.

— Тут и играть нечего, — пренебрежительно фыркнул Эрик. — И так ясно, что громче всех будет орать ваш папа, едва мы рты откроем. На нас, между прочим.

— А Джон всегда всякие глупости выдумывает и другим советует, — наябедничала Кэт.

— Так, уважаемый, — говорил меж тем Шарц за стенкой, — как поживает наша спина?

— Не знаю, как ваша, доктор, — отшучивался пациент, — а моя благодаря вам много лучше.

— Что ж, давайте посмотрим…

— Ну, тогда в догонялки сыграем, — предложил Джон.

— Для догонялок места нет, — заметил Роджер.

— Скучища, — буркнул Джон. — Давайте лучше тихонько вылезем в окно и…

— Мы-то вылезем, — возразил Роджер. — А Эрик? Ему краем уха надо слушать, чем там папа занимается. Ты как, Эрик, слушаешь?

— Конечно, — кивнул Эрик.

— Ну… давайте в рыцарей сыграем! — вновь предложил Джон. — Эрик, будешь в рыцарей?

— Объяснишь как — буду, — ответил Эрик, продолжая старательно прислушиваться. «Ох, как у этого, со спиной, кости-то хрустят!»

— А очень просто, — сказал Джон. — Кэт будет королевой, мы с Роджером…

— Почему это я буду королевой?! — возмутилась она. — Чуть что, сразу я! Сам будь королевой, раз такой умный!

— Потому что ты девчонка! — попробовал настоять Джон.

— Сам девчонка! — фыркнула Кэт. — Вот как дам в глаз, тогда узнаешь, кто здесь девчонка!

— Ну… э-э-э… ты самая красивая, — попробовал подольститься Джон. — А королева должна быть красивой, правда, Роджер?

— Вот я тебя и разукрашу сейчас, — непримиримо посулила она. — Сразу все вопросы отпадут!

— Кэт, ты чего? — миролюбиво поинтересовался Роджер.

— А он чего? — обиделась она. — Почему вам, мальчишкам, всегда все самое интересное? Так нечестно! Я тоже хочу быть рыцарем! А королевой я уже в прошлый раз была!

— Давайте бросим жребий, — предложил Роджер. — И не шумите так, а то Эрику, наверное, ничего не слыхать.

— Давайте, я буду королевой, — неожиданно для себя предложил Эрик. — Я еще ни разу в эту игру не играл, так что мне все равно, кем быть.

Ходить, обмахиваясь незримым веером. Горделиво носить увенчанную короной голову, зная, что там, где твои ноги касаются земли, тотчас распускаются удивительные цветы. С высоты королевской башни взирать на подвиги неустрашимых рыцарей, сражающихся с ужасными драконами. Выслушивать шепотом спетые серенады и благосклонно ронять коленопреклоненным рыцарям невидимые цветы.

Эрик и сам не заметил, как эта детская игра увлекла его. Увлекла настолько, что даже голос наставника отошел на второй план. Нет, конечно, он не упустил ни слова! Как можно! Его не для того столько лет готовили, чтоб он в два дня все позабыл и растерял навыки, но… Если бы сейчас кто спросил бывшего ледгундского лазутчика, что для него важнее… высокомерная королева бросила бы на наглеца презрительный взгляд… и отвернулась к своим бесстрашным рыцарям. О, разумеется, он все услышал и запомнил, кое-что даже понял, вот только… ну какое это все имеет значение? У нас тут турнир с драконами, чтоб вы понимали!

«Эти малолетние мерзавцы подарили мне задание! — с тихим ужасом осознал Эрик. — Они дали мне „легенду“! Вот отчего мне так легко дышится!»

«Но если я могу жить и дышать, только имея задание, если я существую лишь тогда, когда с ног до головы одет в легенду… не значит ли это, что меня самого и вовсе нет?»

Ослабевшая рука выпустила занавесь, и страхи толпой кинулись на Эрика. И он бы погиб, но величественная королева взмахнула веером… и вернула занавесь на прежнее место. Вновь стало можно дышать. Жить.

И никто ничего не заметил.

— Эрик, ты самая здоровская королева, которую я видел! — восхищенно прошептал Роджер.

— Кто такой Эрик? — презрительно спросила королева.

— Простите, ваше величество… — склонился бесстрашный рыцарь. — Оговорился. Дракон… по шлему задел. В голове малость того… смешалось.

— Я дарую вам свое прощение, рыцарь, — милостиво кивнула королева.

— Благодарю вас, уважаемый сэр… — послышался из-за стены голос больного.

— Сэр я для других сэров, — ответил голос наставника. — А для больных я просто доктор…

— Ну, во что теперь поиграем? — спросил Джон, когда все драконы были сражены, а все прекрасные дамы завоеваны.

— Кто кого первым за нос поймает, — предложила Кэт.

— Шумно получится, — покачал головой Роджер. — Потом, на наши носы никто не смотрит, кроме папы с мамой, а над Эриком смеяться станут, если у него нос покраснеет.

— А давайте, я вам лучше покажу, как сделать, чтобы тебя никто и никогда за нос не поймал, — предложил Эрик, припомнив, чему его обучил еще прежний наставник, — давно, когда он был куда меньше этих детишек.

— А что? Есть такой способ? — обрадовался Джон. — Давай, показывай, а то Кэт знаешь как больно за нос хватает?!

— Что ж, хватай тогда меня за нос сам, — предложил Эрик. — А я покажу. Только медленно хватай. А то непонятно будет.

— Непонятно? — переспросил Джон.

— Увидеть не успеешь, — пояснил Эрик. — И пальцы можешь отбить.

Как хорошо, что он еще не забыл эти детские упражнения! А ребятишки у наставника какие славные! А смышленые! С одного раза запоминают! Он показал одно, другое, третье… и замер, сообразив, что пойдет следующим номером… как убить взрослого, если ты еще маленький… Нет уж! Наставник шкуру спустит и правильно сделает!

— Ну вот, собственно, и все, что я знаю, — промолвил он. Очередной по счету пациент здоровался с наставником, жалуясь на ломоту в костях и боли в груди.

— Здорово! — сказал Роджер. — Вот научусь, и никто больше не ухватит меня за нос. И за ухо!

— А давай Эрика напугаем! — вдруг с ухмылкой предложил Джон.

«Нет уж, не выйдет! — усмехнулся в душе бывший ледгундский агент. — Сами мне задание подарили, сами „легендой“ прикрыли… стану я теперь чего-то бояться! Ждите! Разве что самого себя, так это от вас не зависит…»

— А давай напугаем, — неожиданно согласился Роджер.

— Они всех так пугают, — пояснила Кэт. — Это совсем не страшно. Просто неожиданно…

— Кэт, — с укоризной промолвил Роджер. — Ну кто тебя просил все портить?

Джон тем временем ухватил стоявший на столе серебряный поднос с алхимической посудой и, небрежно размахнувшись, швырнул его в Роджера. Эрик так и застыл с раскрытым ртом, ожидая неминуемого звона бьющегося стекла. «Что ему наставник скажет!»

И не дождался.

Роджер каким-то чудом успел выхватить поднос из-под всей этой груды летящего в него стекла. Эрик замер, восхищенно созерцая, как ловкие маленькие руки быстро-быстро выхватывают из воздуха чашу за чашей, колбу за колбой, пробирку за пробиркой. Выхватывают и ставят на лежащий на коленях поднос. Последние пробирки Роджер ловил уже лежа.

— Выпендриваешься, — буркнул он брату. — Не мог аккуратней кинуть? Я последнюю едва поймал…

Он сердито фыркнул и раздраженно отбросил поднос с аккуратно расставленными колбами… туда, где стояла Кэт.

И все повторилось.

Когда Кэт тем же способом вернула пробирки Джону, Эрик просто не знал, что ему думать.

— Здорово! — потрясенно сказал он.

— Ну? Ты испугался? — с надеждой спросил Джон.

— Конечно, — искренне ответил Эрик. — До сих пор вне себя.

Он и в самом деле вне себя, вот только совсем по другой причине.

«Это ты их простейшей самозащите учил, самонадеянный болван? Да они сами тебя чему хочешь научат! Нет, ты скажи, ты сам поймал бы эдакую кучу всякой стеклянной дряни?! Да чтоб ничего не разбить. Да чтоб сильно не нашуметь. Так, легкий мелодичный звон… Ах, не можешь? Ну то-то… Учитель выискался!»

«Ай да детишки у наставника! Вот почему он не побоялся меня с ними знакомить. Таким мастерам попробуй что-нибудь сделай! Видать, с пеленок натаскивал. А я-то… „Как он может такое чудовище, как я, со своими близкими знакомить?“ Очень даже может. Еще неизвестно, кто большее чудовище, я или эти милые детки».

Эрик внимательно посмотрел на всех троих. Их лица показались ему какими-то хитрыми и многозначительными. Впрочем, кто знает, быть может, это всего лишь игра воображения?

«Уж если у него дети на такое способны, страшно даже представить, что его жена может! Она, конечно, на лазутчика и вовсе не похожа, но ведь это и есть самое оно… настоящий мастер ничем не отличается от обычного человека, пока он не начал действовать… великий мастер, даже начав действовать, продолжает казаться обычным человеком. Он словно бы и вовсе ничего не делает, все вокруг него происходит само. Случайно, разумеется. А он всего лишь обычный человек, до глубины души потрясенный случившимся…»

— Во что теперь поиграем? — спросил он.

— В конюшню, — решительно ответила Кэт.

— В конюшню? — переспросил Эрик.

— В лошадиного доктора, — уточнила Кэт. — Я буду доктором и Четыре Джона, а вы будете кони.

— По-моему, это нечестно, захватывать себе сразу две роли, — заспорил Джон.

— А по-моему, честно, — ответила Кэт. — Все равно никто из вас ничего не понимает в лечении лошадей. И потом, какая же это конюшня, если в ней меньше трех коней?

— Значит, сначала вот это снадобье, а после — это? Три раза в день? Спасибо, доктор. Запомню, как не запомнить…

— А что должны делать кони? — спросил Эрик.

— Ржать, — хихикнул Джон.

— Подвергаться медицинскому осмотру, — сказала Кэт. — Джон, ты первый.

— Почему я? — удивился Джон.

— Ржешь слишком много, — ответила Кэт и показала язык. — Ретивость повышена.

— Так это же хорошо! — возмутился Джон.

— До определенного предела, — строго сказала Кэт. — А ты его перешел.

— Не переходил я! — заспорил Джон. — Это только видимость!

— Я доктор, мне виднее, видимость это или серьезное заболевание, — неумолимо бросила Кэт, решительным жестом раскрывая незримую медицинскую сумку. — А будешь спорить, твой случай станет трудным и к тому же запущенным.

Вот и еще одно задание. Сыграть коня! Ничего себе «легенда»! Достоверно сыграть коня… стать конем… выглядеть как конь… думать как конь… чувствовать… Так, чтоб никто не усомнился, надевая седло…

— Боже, какая у тебя красивая грива! — И пальцы Кэт пробежались по волосам.

Великолепный фаласский скакун раздул ноздри и гордо встряхнул красивой гривой.

«Маленькие чудовища шутя дарят мне задания. Интересно, они сами или наставник приказал? Что это, проверка, не начну ли я трясти перед наставником гривой? А если они сами, то… на кого они работают? И какая „легенда“ у них самих? Кого они играют? Детей? Не важно. Важно, что у меня теперь есть на чем стоять, есть за что держаться! Я больше не вишу в пустоте. Я опять знаю, где верх и где низ. Знаю! Знаю! Знаю!»

— До свидания, доктор. Дай вам бог здоровья!

— Спасибо. И вам так же!

— А теперь во что поиграем? — спросил Джон, которому изрядно надоело быть олбарийским тяжеловозом, особенно рядом с роскошным фалассцем.

— Сейчас узнаете, — ответил Эрик, который вдруг почувствовал себя таким счастливым, что просто не мог немного не поделиться.

У него опять есть все! Все! Земля под ногами, небо над головой, посох, за который можно держаться! Эти «легенды» — они ненадолго. Вернется наставник, и они растают, разобьются, разлетятся звенящими осколками, не выдержав столкновения с его невероятной мощью. Одной улыбки чудовища достаточно, чтоб этот призрачный детский мир растаял в мгновение ока, но пока он есть… есть… а значит, можно дышать и ловить мгновения счастья.

— Идите сюда, к столу, — позвал он.

Он утащил у наставника из стопки лист бумаги, взял карандаш, которым доктор, верно, записывал что-нибудь медицинское, и по нетронутой белизне бумаги ветром понеслись фаласские кони…

— Это было давно. Фаластымским царством правил тогда один старый тан. И не было у него детей…

Эрик ухватил еще один лист бумаги, и на нем тотчас возник загадочный город с тысячей башен. На самой высокой башне, горестно сгорбившись, стоял старый тан, печалясь на свою судьбу.

— А почему у него детей не было? — робким шепотом спросил Джон. — Он жениться забыл, да?

— У него было сто жен, — трагически поведал Эрик. — И ни одного сына…

Еще один лист бумаги, тоненькие большеглазые фаласские красавицы закутались в полупрозрачные шелка. Они были ужасно печальные. Им не удалось выполнить задание.

— Ой… — тихонько выдохнула Кэт. — Какие они все…

— Целых сто, — покачал головой Роджер. — Как же он справлялся?

— Он был могуч и мудр, — поведал Эрик. — Но счастья в жизни у него не было. И ведь ему не на кого было оставить свое царство…

Плакали фаласские красавицы, жены старого тана, плакал и сам старый тан. В Фалассе не стыдятся слез. Ты слаб, если не умеешь плакать.

— И вот тогда во дворец старого тана неведомо откуда явился мудрец, — продолжал Эрик. — У него была такая длинная борода, что сам он уже приветствовал тана, а борода еще не втянулась в ворота города.

На следующем листе бумаги Эрик изобразил потешно перепуганного стражника, который едва не прищемил бороду мудреца в воротах.

Все трое хихикнули.

— Как вы тут? — спросил заглянувший Шарц.

— Подожди, папа, не мешай, — откликнулись дети. Шарц поглядел на свою бумагу для заметок, усмехнулся чему-то и спросил:

— Эрик, в полчаса управишься?

— Конечно, наставник, — ответил тот, пририсовывая дракону самый огромный хвост, который только мог поместиться на очередном листе, не задев ни прекрасную принцессу, ни очаровательного юношу, будущего рыцаря…

* * *

— Ну бегите, играйте, — напутствовал наставник своих детей. — Нам с Эриком работать надо.

— А еще сказку?! — нахально потребовала Кэт.

— Вечером, — твердо ответил сэр доктор.

— Ладно, — вздохнула Кэт. — Но вечером обязательно, ладно?

Троица умчалась.

— Ты позволишь? — спросил Шарц, глядя на разбросанные листы.

— Конечно, наставник, — машинально ответил Эрик, приходя в себя, возвращаясь в реальный мир… и мучительно краснея. Боже, с ним опять случилось это… Потерять контроль над собой, полностью потерять… забыть про все, не осознавать времени, пространства… не слышать голоса наставника там, за стеной… ничего не соображать. Ничего, кроме этой постыдной и тайной страсти, которая вновь взяла над ним верх. То, с чем так упорно сражался его первый наставник, то, что день за днем, час за часом гасила фаласская храмовая дисциплина, то, что должно было служить исключительно делу, идти на пользу заданию… оно вновь прорвалось, выплеснулось наружу и захватило власть. Тайное уродство… неумение владеть собой… вспышка безумия…

— Простите, наставник, — жалко пролепетал он. — Мне… мне так стыдно. Это… этого больше не повторится.

Шарц оторвал взгляд от рисунков. Восхищенный, потрясенный взгляд. Перевел его на ученика.

— Не понимаю, — молвил он. — За что тебе стыдно?

Эрик молчал.

Не понимает? Он? Он не понимает?

— Эрик, у нас есть еще полчаса. До обхода больных. Можно и мне ту же самую сказку? Пожалуйста…

— Можно, — дрогнувшими губами ответил Эрик. Жуткие призраки замка Олдвик черными когтями теней рванули спину.

Вот теперь ему стало ясно все. Абсолютно все. Наставник не вырвет у него сердца. Наставник не станет его жарить и есть. И убивать не станет. Это слишком примитивно. Он приберег для него куда более утонченную казнь. Он позволит его безумию развиться. Попросил же он тогда, в Марлеции, нарисовать его. Да. Так и будет. Он не станет унижать себя убийством недостойного, пачкать свои руки кровью. Он поступит так, как поступают агенты его ранга. Тонко, умно, изящно. Так, чтобы было чем потом гордиться. Он будет всячески поощрять эту ползучую мерзость, эту отраву мозгов, это лишающее воли безумие. Он будет намекать и просить, подсказывать и требовать… до самого конца. Враг не будет убит, он просто превратится в слабоумного идиота, полностью утратившего контроль над собой, истекающего слюнями, картинками и историями. Зачем о такого руки пачкать? Он сам умрет.

— Это было давно. Фаластымским царством правил тогда один старый тан. И не было у него детей…

«Чего он так испугался и… застыдился? — раздумывал Шарц. — Не того же, что стопку бумаги изрисовал?»

Впрочем, раздумывал он недолго. Сказка была так хороша, что… Шарц очень любил хорошие сказки. Он до того заслушался, что едва время обхода не прозевал. Впрочем, не прозевал, конечно. Его внутренний лекарь быстро навел порядок.

* * *

— Так, а теперь обход, — встряхнувшись, сказал Шарц. — Пошли, Эрик.

— Да, наставник, — кивнул тот, откладывая карандаш.

Это только так называется — обход. На самом деле они шли пешком только до конюшни.

Лекарь ведь не только в замке надобен. И не только поблизости от него. Когда Шарц назвал все места, в которых ему приходится бывать в качестве лекаря, Эрик удивленно вытаращился.

— И… вы везде успеваете, наставник? — потрясение спросил он.

— Приходится, — ответил Шарц. — Сейчас чуть полегче, несколько очень неплохих лекарей по соседству практикуют. А раньше…

Он только рукой махнул.

— Когда кто-то оказывается в очень тяжелом состоянии только из-за того, что я не успел… когда кто-то, не надеясь, что я приеду, лечится самостоятельно или доверяет свое здоровье шарлатану… когда я приезжаю лишь для того, чтобы констатировать смерть или поприсутствовать на похоронах… знаешь, больше всего меня мучит то, что никто меня ни разу так и не обвинил… никто не сказал мне, что, если б я приехал раньше…

Шарц вздохнул и поторопил коня.

Эрик невольно сравнил своего нового наставника с прежним.

«Тот потрясающе умел притворяться человеком, этот — неотличим, хоть и не человек вовсе. Во всех смыслах не человек. Такое мастерство… Вот только — зачем? Я же все равно знаю, как оно на самом деле. И ты знаешь, что я знаю… Зачем ты притворяешься передо мной, мастер?»

Кони несли от дома к дому, от болезни к болезни.

От битвы к битве.

— Добрый день, доктор!

— И вам доброго дня!

— Проходите, пожалуйста…

— Идем, Эрик.

Половики и ковры, вытертые половицы и блестящий паркет, роскошное ложе и бедная постель…

— Здравствуйте! Ну, как вы себя сегодня чувствуете? Все еще не очень? Ничего, сейчас мы вас посмотрим, сменим компресс…

Больные перелистывались, как страницы книг. Как переплеты, открывались и закрывались двери.

— Смотри, Эрик, это делается так… а потом вот так… придержи-ка… запомнил натяжение?

— Да, наставник.

— Вот и отлично, — коротко кивнул гном. — Узел.

— Вот так? — осторожно спросил Эрик.

— Чуть крепче. Да. Хорошо.

Когда знаешь, что ищешь, что хочешь заметить, обычно раньше или позже замечаешь. Когда смотришь в глаза человека, зная, что это — чудовище, чутко прислушиваешься к его дыханию, к шороху незримых когтей, ловишь даже самые малейшие движения его тени… если знать, где прячется чудовище, раньше или позже его увидишь. Едва заметные движения рук, губ, выражение лица, внезапный блеск полуприкрытых веками глаз… и вот на короткий миг мелькнула чешуя, блеснула в свете луны и тотчас скрылась…

«Я знаю, что ты чудовище, я так хорошо это знаю, почему же я этого не вижу?!»

Больные перелистывались, как страницы книг. Как переплеты, открывались и закрывались двери. Больные были такими разными, но у них у всех было нечто общее. Они все нуждались в помощи улыбчивого коротышки с решительным взглядом.

«А и большая же у наставника библиотека!»

* * *

«Правильно ли я поступил, когда притащил его сюда?» — думал Шарц, доставая красивую деревянную шкатулку, в которой хранились копии нарисованных Эриком картин. Теперь к ним прибавились новые, нарисованные просто карандашом, но оттого не менее прекрасные.

«Смогу ли я помочь этому несчастному мальчишке или только хуже сделаю?»

«Мне так хочется, чтобы он наконец осознал свой дар. Потому что это неправильно, когда человек, коему богом дано быть потрясающим сказителем и художником, занимается разведыванием чужих секретов. Грешно заставлять копаться в чужих грязных тайнах того, кто может создавать свои бесконечно прекрасные тайны. Создавать и дарить их людям».

«Пока я, похоже, достиг лишь того, что он боится меня пуще всех своих начальников, вместе взятых. Да еще и сумасшедшим считает. Хорошо это или плохо? И что он предпримет, чтобы вернуть то, что у него было отнято? То, что у него отнял я».

«Жаль, что он не понимает, сколько у него было отнято До меня. И уж тем более не поверит, что я хочу ему это вернуть. Я разрушил его жизнь, он видит лишь это…»

«Как бы ему объяснить, что я ломаю кости лишь потому, что они криво срослись после первого перелома, и лишь затем, чтоб наложить лубки и срастить их вновь, уже правильно?»

«Знаю ли я сам, как правильно? Ох, я бы хотел верить в это!»

«Странно, что он так стыдится своих картин и сказок. Он, конечно, может и не знать, насколько они хороши. Но не может же быть, чтобы ему внушили, будто его дарование — это нечто постыдное! Бред. Ни одна сволочь не могла… А если все-таки… если все-таки такая сволочь нашлась… что ж, мне придется кого-то убить. Медленно и с особой жестокостью. Чтоб другим неповадно было».

«Поговорить бы с ним по душам. Честно. Откровенно…»

Вот только он вряд ли поверит, что такое возможно.

«Или… просто не трогать его. Пусть живет, на лекаря учится… Олдвик такое замечательное место, в нем так много по-настоящему хороших людей… вряд ли есть лучшее лекарство, чем хорошие люди. Правда, действует оно медленно, зато наверняка».

— Полли, как ты думаешь, ничего, если Эрик поселится рядом с нами.?

— Рядом с нами? — переспросила Полли, отрываясь от прекрасного рыцаря на вздыбленном коне, которого она вышивала вот уже вторую неделю, скопировав его с картинки Эрика.

— В соседней комнате, — кивнул Шарц.

— А твоя библиотека? — удивилась Полли.

— Пока переедет в пристройку при докторской.

«Чем только не приходится жертвовать! Даже вот книгами. Никогда бы не подумал, что решусь на такое. Мои любимые… обожаемые… после жены и детей самые-самые… я не кладу их под подушку только потому, что Полли ругается, и потому что их слишком много, чтобы под ней поместиться… Но попытка врачевания душевных ран одного несчастного лазутчика не должна подвергать опасности окружающих. Ни в чем не повинных, неосведомленных окружающих. То, что этот тощий растерянный юноша в свои восемнадцать выглядит на пятнадцать, кого угодно введет в заблуждение, а ведь он способен в считаные мгновения лишить жизни какого-нибудь опытного воина, да так, что тот даже и понять не успеет, что же с ним случилось».

Шарц вздохнул.

— Я думаю, это великолепная идея, — улыбнулась Полли.

— Именно великолепная? — усмехнулся Шарц.

— А разве у моего мужа бывают другие?

* * *

«Один день, а какие перемены…» — думал Эрик.

Он уже не ночует в мастерской, ему отвели комнату рядом со спальней самого Шарца. Что ж, на месте наставника он бы с собой поступил именно так. Всегда под рукой — раз, всегда под контролем — два.

Эрик вошел в свою комнату и закрыл дверь.

Да уж, такой богато обставленной комнаты у него никогда не было. Потрясающий камин, весь изукрашенный, как у знатного лорда. Два кресла возле него. Это, верно, чтоб с наставником посиживать, важным наставлениям внимая. Удобный стол. Стул. На столе стопка чистой бумаги, перо и чернильница. Узкое, но удобное ложе — это вам не циновка в храмовой келье. Одеяло, подушки… У него даже ковер на полу есть. Эрик подавил глупое детское желание плюхнуться на ковер и всласть по нему покататься.

«Ученик лекаря должен держаться солиднее».

Не успел Эрик как следует освоиться с внезапно свалившимся на него богатством, как все семейство почтенного доктора пожаловало на вечернюю сказку. С рисунками, а как же иначе?

— Сказка-сказка-сказка! — радостно верещала Кэт.

Сэр доктор зажег аж две масляные лампы, чтобы все-все было видно, а леди Полли принесла разных вкусностей для рассказчика.

— Джон, как тебе не стыдно, ты уже получил свою долю! — возмущенно сказала она сыну, попытавшемуся утащить с подноса пирожное.

— Я все равно не смогу есть и рассказывать, — улыбнулся Эрик. — Пусть мне оставят вон то пирожное, если можно.

— Ура! — возликовал Джон, совершая стремительный фланговый прорыв и нависая над лакомствами, словно справедливое возмездие над злоумышленниками.

— Одно-единственное? — возмутилась леди Полли. — А все остальное достанется этим маленьким чудовищам?

— Ура! Мы чудовища! — развеселилась Кэт. — Чур, мне вон то! Р-р-р! Я ужасный призрак этого замка!

— А призраки не едят пирожных! — обрадовался Джон.

— А вот и едят! — возмутилась Кэт. — Сначала пирожные, потом глупых дурацких братьев!

— Ну-ка, тихо! — шикнул на них Роджер. — Взяли оба по пирожному и заткнулись. Вы Эрику еще за ту, первую, сказку спасибо не сказали, а теперь пирожные отбираете!

— Спасибо, — в один голос сказали Джон и Кэт, вгрызаясь в сладости.

— Да пожалуйста, — улыбнулся Эрик.

Подумаешь, пирожные. В Храме он зачастую ничего, кроме сушеной саранчи, не видел…

«Ты теперь так и будешь этот Храм без конца вспоминать? Научился ведь уже на подушке спать? Вот и пирожные трескать научишься».

— Ладно, дети, цыц! — скомандовала леди Полли.

— Эрик, мы тебя слушаем, — промолвил наставник. И сказка началась.

Это тогда, днем, в мастерской, фаласские горячие скакуны сотрясали золотистую степь, а старый тан получал неожиданную волшебную помощь. Сейчас был вечер, а вечером все по-другому… Фаласских скакунов сменили ледгундские гномы. Не было ледгундских гномов? Вот еще! Да как же не было, когда вот они, смотрите, какие бородатые! Каких нарисовал, такие и были. Вот-вот. Как они себе на бороды не наступали? А это особое такое гномское искусство. Тут с детства тренироваться надо, иначе ничего не выйдет. А сколько всего интересного у них тогда было! И гномские заговоренные молоты! И зачарованные наковальни! А вот и Совет старейшин, как и положено… Почему они друг друга за бороды держат? Так ведь старенькие уже. В таком почтенном возрасте, если ни за что не держаться, упадешь обязательно. Вот они друг за друга таким способом и держатся. Да. Такие вот гномы. И вот когда главный вождь гномьего клана Серебряная Секира…

Ужасные драконы и сказочные сокровища рисовались сами собой. История возникала на ходу, не слишком заботясь о том, куда двинуться дальше, как вышедшая из берегов река меньше всего заботится о том, куда кинуть новое русло. Оно образуется само, там, где нравится течь воде.

Получившее власть безумие плясало так, как ему хотелось. Получившее власть безумие было таким приятным… От него было так хорошо, что просто не хотелось верить, что оно — безумие, что все это — зло. Слова легко цеплялись друг за друга, из-под пальцев сами собой выстреливали фантастические гномьи пещеры, драконы и сокровища сменяли друг друга в феерическом танце, и над всем этим царил главный герой. Смелый и справедливый, добрый и мудрый…

Когда Серебряная Секира отыскал Затерянный Рудник, расколдовал Запретный Город, убил самого ужасного из всех драконов и в награду получил любовь прекрасной гномки, наставник вновь попросил повторить ту, первую, сказку.

— Леди Полли еще не слышала, — извиняющимся тоном проговорил он.

— Это было давно, — с улыбкой откликнулся Эрик, и по листу бумаги вновь побежали фаласские кони.

Когда сказка подошла к концу и наставник с семейством удалился, пожелав доброй ночи и выразив искреннюю благодарность, Эрик проверил, на месте ли нож, который ему удалось утащить с кухни. Нож был не слишком хорош, но… случалось ему работать и более скверным оружием.

«Взрослый человек, а ведешь себя как маленький? Можно и по-другому, наставник…»

Кто-то внутри недовольно ворочался и бурчал. Кажется, ему не совсем нравилась последняя идея.

Совсем не нравилась.

Но если очень хочешь остаться в живых и не сойти с ума… если само существование этого чудовища разрушает тебя как личность… если все сильней и сильней хочется поверить, что он настоящий… рухнуть перед ним на колени и, рыдая в голос, рассказать ему все… говорить и говорить, захлебываясь искренностью и слезами… до самого последнего предела, когда слов уже не остается, когда их уже просто недостаточно… тогда все-таки проще поступить по-другому. Ибо «нет чудовища, нет и проблемы», верно?

* * *

Тихо, нежно, тоненько поют угли в камине. Сквозь большое окно в спальню смотрят звезды. Окно в этой спальне никогда не завешивается шторами. Бывший петрийский лазутчик навсегда сохранил свою первую искреннюю любовь, любовь к звездам. Ему хочется смотреть на них всегда, когда это только возможно. А когда он спит или еще чем другим приятным занят, чем нормальные семейные люди и гномы в спальнях-то занимаются, — что ж, тогда пусть звезды на него смотрят.

— Милый, не кажется ли тебе, что двух побед на нашем маленьком рыцарском турнире на сегодня вполне достаточно? — с улыбкой шепнула леди Полли, ускользая от очередных объятий своего супруга. — У тебя завтра с утра больные, а мне с Ее Светлостью в город ехать…

— И то правда, — шепнул в ответ сэр Хьюго. — Давай я тебя поцелую… но только нежно… и долго… и страстно… и будем спать.

— Нет уж, — хихикнула Полли. — Если ты меня поцелуешь так, как грозишься, тогда нам, пожалуй что, и до утра не уснуть. Ее Светлость, положим, простит мне круги под глазами, а вот по отношению к твоим больным это будет просто нечестно.

— Ага, — жалобно вздохнул Шарц. — И я так и останусь непоцелованный…

— Не грусти, бедняжка, я тебя поцелую, — утешила Полли.

И тотчас сдержала свое обещание.

— Спи, сэр доктор…

— Сплю, — выдохнул он, зевая так, что мог бы при желании подушку проглотить.

Шарц старательно изображал спящего, прислушиваясь к дыханию жены. Когда оно стало ровным и легким, он бесшумно сел. Перекликались часовые на стенах замка, потрескивая, догорали последние угольки в камине, Полли спала, положив ладошку под щеку и улыбаясь во сне. Поборов желание обнять ее, Шарц свесил ноги с кровати, и… Полли открыла глаза.

— Будь осторожен, любимый, — сказала она.

«Вот так вот, сэр лучший петрийский лазутчик! Не обмануть вам жену! Ни одного разу не обмануть! Ни единого разочка!»

— Так ты знаешь, куда я собрался? — потрясенно выдохнул Шарц.

— Твои ученики жили в гостевых комнатах, в комнатах прислуги, помнится, один даже в караулке для стражников ночевал, пока ему место не нашли, — ответила Полли. — Эрика ты на вторую же ночь забрал к нам. В соседней комнате положил. Пожертвовал своей персональной библиотекой, над которой так трясешься, все книги стащил в докторскую…

Шарц вздохнул.

«Нет, вот если кого и нужно было делать лазутчиком…»

— …а значит, он такой же лазутчик, как и ты, любимый. И ты хочешь за ним присматривать, чтоб чего не вышло, — продолжила Полли. — Это первое. Второе: если бы кто-то был болен и ему требовалась помощь, ты собирался бы открыто. И я в жизни не поверю, что ты тайком от меня стал бы пробираться к какой-то другой женщине. А ты — пробираешься. Тайком. Значит, ты идешь к нему. Я не знаю, зачем это тебе. Но… наверное, так надо, раз ты это делаешь. Вот я и прошу тебя: будь осторожен, любимый…

— Буду, — пообещал Шарц. — А ты спи, любимая. Все будет хорошо, я тебе обещаю…

Он наклонился и поцеловал ее. Она улыбнулась, закрыла глаза и довернулась на другой бок. Вздохнула тихонько. Он постоял еще мгновение и вышел, тихо прикрыв дверь.

В соседней комнате Эрик привычным движением сунул нож в рукав и лег на застеленную постель.

* * *

— Не спишь? — входя, спросил Шарц.

— Нет, наставник, — спокойно ответил Эрик.

«Ты знаешь, что я не сплю. Знаешь. Тебе известно даже, что я все слышал. И как вы с женой любовью занимались, и как потом обо мне беседовали… все я слышал. Ты страшный человек, наставник. Очень страшный. Послушать тебя — и начинаешь верить, что ты и в самом деле ее любишь… ее, меня, своих пациентов, всех остальных, вот только это не так. Такие, как ты, не умеют любить».

«Я надеюсь, что ты не знаешь, что у меня нож в рукаве. Я очень на это надеюсь…»

— Правильно делаешь, что не спишь, — сказал Шарц. — Поднимайся, и пойдем.

— Куда? — спросил Эрик, послушно вставая.

— Как куда? Гулять, конечно, — усмехнулся Шарц. — Ночь — лучшее время для бесед и наставлений. Наставник я или нет, в конце-то концов?

«Вот оно», — подумал Эрик. И нож в рукаве сделался теплым и тяжелым. Куда теплее и тяжелее, чем до того.

«Если бы я мог… если бы я мог поверить, что ты и в самом деле живой… что ты настоящий… что ты есть… что вся эта реальность вокруг меня не рассыплется вдруг на бессмысленные осколки… Здесь нет ничего настоящего, Эрик. Все, что притворяется белым и пушистым, на самом деле тусклое и острое. Или бесполезное».

— Ну, пошли, — сказал наставник, открывая дверь. — Сейчас только оденемся потеплее…

Лестница уютно поскрипывала под ногами. Как кошка мурлыкала. Лестница была настоящей, но от этого было только грустнее.

«Если бы я мог…»

* * *

Едва за двумя бывшими лазутчиками тихо закрылась уличная дверь, Полли встала. На ощупь нашла трут, огниво и кремень, зажгла свечу и опустилась на колени. Она будет молиться, пока не услышит тихий скрип входной двери и шаги мужа вверх по лестнице. Тогда она поблагодарит боженьку и всех святых заступников, погасит свечу и быстро-быстро юркнет в постель.

Он, конечно, поймет, что она делала. Он всегда все понимает. Но ведь поэтому она за него и молится. За это и любит. Он понимает ее, она — его. Нельзя любить того, кого не понимаешь. Можно понимать кого-то и ненавидеть, а вот не понимать и любить нельзя. Тем, кого не понимаешь, можно восхищаться, это другое. А любовь… любовь требует понимания с той же силой, с какой дети и больные требуют заботы.

* * *

Это хорошо, что наставник такой низенький. Ударить в основание черепа будет легко. Легко и наверняка. Повернуться и ответить наставник уже не успеет.

Именно так он убил двух жрецов в фаласском Храме. Первый беспечно повернулся спиной к тщедушному юнцу. Он так ничего и не понял. Осталось испуганно позвать второго. Второй в ужасе уставился на мертвое тело. Шаг за спину. Короткий взмах рукой. Еще один удар в основание черепа…

Так все и будет.

Еще несколько шагов по скрипящему снегу… тропа здесь узкая, наставник идет впереди так беспечно, словно за спиной у него и вовсе никого нет…

Еще несколько шагов по скрипящему снегу… заученный взмах, удар… то, с чем не справились две разведки, то, что показалось невозможным, свершится сегодня? Это даже странно, что все так просто…

Еще несколько шагов по скрипящему снегу…

«Ты же всемогущий… ты же чудовище… ну так останови меня… предвосхити…»

Короткий замах, и рука пошла вниз, неотвратимо вниз. За миг до удара Шарц вдруг задрал голову, уставившись на что-то в ночном небе, и нож, направленный точно в основание черепа, безвредно скользнул по широкой и твердой затылочной кости гнома. Гномья голова странно, противоестественно дернулась — кисть и пальцы, сжимавшие нож, свело жуткой болью. Эрик все-таки удержал оружие. Что толку! Противно щелкнув, лезвие сломалось у самой рукояти. Эрик уронил бесполезный обломок, с ужасом глядя в спину наставника. Вот сейчас он повернется и…

— Эрик, ты только посмотри, какие сегодня звезды! — негромко воскликнул гном, продолжая таращиться в небо.

В его голосе прозвучало такое восхищение, такая неодолимая властная сила, что Эрик, позабыв обо всем — о том, что он натворил, о том, что с ним сейчас что-то будет, и вряд ли хорошее, — посмотрел в небо. Туда, где его ждали совершенно невероятные звезды. Виденные тысячу раз, такие же, как всегда… да что там, он в Фалассе и покрупней видал! И все-таки не такие. Совсем-совсем другие, небывалые. Прекрасные как никогда… Ведь их окрашивало восхищение учителя.

— Нигде в Олбарии больше нет таких звезд! — сказал Шарц. — Только здесь. Я проверял.

— Да, наставник… — завороженно отозвался Эрик и тотчас опомнился.

Таращась эдак в небо, он представлял собой идеальную мишень для атаки. Для атаки в любую точку тела. Лучше и не придумаешь. Вот сейчас… сейчас… сейчас последует возмездие… не может не последовать. Мелькнуло запоздалое сожаление, что наставник взял его на такую вот примитивную хитрость. Это не делало чести ни ему, так глупо попавшемуся, ни наставнику… зачем великому мастеру столь мелкие хитрости, чтоб одолеть всего лишь какого-то ученика? Тело судорожно дернулось, совершая привычные с детства движения, прикрывая наиболее уязвимые места, необходимые для дальнейшего выполнения задания.

«Никакого задания нет!» — одернул себя бывший ледгундский лазутчик, а ныне — ученик лекаря, поднявший руку на своего учителя.

«Никакого задания нет…» — от этой ледяным лезвием промелькнувшей мысли стало совсем пусто. Нет никакого задания. Совсем нет. И жить дальше незачем. И прикрывать наиболее уязвимые места — незачем. Они не нужны, ведь и сам ты больше не нужен. Незачем… незачем… незачем… Ты выполнил свое предназначение. Ты — мертв.

— Потрясающие звезды, — промолвил учитель, все еще не оборачиваясь, и тем же тоном спросил: — Нож на кухне украл?

— Да… наставник… — помертвевшими губами ответил Эрик.

«Вот и все. Звезды звездами, а…»

— Зря. Нужно было взять один из моих скальпелей. Для такого удара они подошли бы намного лучше.

У Эрика отвисла челюсть. Чего угодно он мог ожидать, но такого ответа…

И проклятый гном все еще стоял к нему спиной! Это было… унизительно. Так, словно гном совсем ничего не опасался, словно за его спиной не стоял один из лучших агентов ледгундской секретной службы… ну и что, что бывший? Агенты «бывшими» не бывают!

«Он просто не хочет меня пугать!» — внезапно понял Эрик.

— Все никак не могу уговорить замкового эконома покупать для кухни нормальные гномские ножи, — пожаловался учитель, наконец поворачиваясь. — Дорого ему, видите ли… да к тому же поварята пальчики порезать могут. И ведь говорил я ему, что гномы давно наловчились делать ножи необходимой людям остроты, да все без толку. Как брал у одного здешнего кузнеца, так и берет. А ими ни морковку толком почистить, ни человека заколоть… Безобразие, одним словом!

Эрик, вытаращив глаза, пялился на учителя, которого только что пытался убить.

— Одним словом, ты применил негодное оружие, Эрик, — добавил гном. — Я уж не говорю о том, что этот кусок ржавчины завтра может кому-нибудь понадобиться на кухне.

Эрик молчал. Он просто не знал, что можно на такое ответить. Каждая последующая реплика учителя сбивала с толку все сильнее и сильнее. Да что ж это такое делается? Он что, вообще ничего всерьез не принимает? Я его убиваю, а он мне выговаривает, что я неправильно это делаю?! Оружие, видите ли, негодное! А было бы годное, он что, остался бы доволен?! Поблагодарил бы меня за правильно проведенный прием и умер?! Единственное, что его, видите ли, беспокоит, — это что на кухне завтра ножа не хватит!

Когда Эрику уже стало казаться, что больше его ничем не шокировать, очередная реплика Шарца ввергла юношу в состояние, близкое к трансу.

— Хорошо, что я взял с собой свою медицинскую сумку, — сказал Шарц. — Еще лучше, что я научил тебя простейшим приемам оказания первой помощи. Вот сейчас на мне и отработаешь. А то, знаешь ли, неприятно, когда кровь течет за шиворот. Да и от жены нахлобучка выйдет за испорченную одежду. Так что давай, потрудись.

Уставившись на учителя с почти суеверным ужасом, Эрик принял от него медицинскую сумку и деревянными от изумления пальцами начал в ней рыться.

— Хорошо, что луна сильная, — говорил меж тем учитель. — Света будет достаточно. Впрочем, такой, как ты, должен уметь действовать и вовсе с закрытыми глазами…

Проговорив все это, Шарц преспокойно повернулся к нему спиной.

— Да, наставник, — покорно согласился Эрик.

Ему и в самом деле нетрудно. И с закрытыми глазами… и вовсе без глаз. И совсем не Шарц впервые научил его останавливать кровь. Он хоть и не лекарь, как этот сумасшедший гном, но знает немало. Его хорошо готовили. Наставник бы удивился, наверное, но…

Но разве в этом дело?! Разве дело в том, что сейчас луна и нетрудно будет оказать эту самую первую помощь, будь она проклята!

Дать ему в руки медицинскую сумку… всю медицинскую сумку!!! Где тех самых скальпелей полным-полно… и после всего, что случилось, вновь спокойно подставить затылок!

Эрик чуть не закричал от отчаяния и непонимания. Ему хотелось ударить проклятого гнома. Вот просто изо всех сил и от души ударить. Кулаком. По носу. Рука сама собой коснулась скальпеля. Глаза нашли необходимую точку. Хорошо, что луна сильная. Света будет достаточно… Эрик задержал дыхание… проглотил трудный комок… и стал оказывать простейшую первую помощь.

— Молодец! — похвалил гном, и Эрик вздрогнул всем телом.

«Он знал! Знал! Знал!»

«Сволочь! Зараза! Гад!»

— Между прочим, я мог бы и не подставляться, — продолжило это невероятное чудовище. — Просто мне захотелось проверить сразу и твою боевую подготовку, и умение оказывать первую помощь заодно. Понимаю, что тебя всему этому когда-то учили, но, увы… нахожу твои умения недостаточными. Что касается боевой подготовки — ты выбрал неверное оружие, неверное место для атаки и неверный объект для нападения. Снег под твоей ногой скрипнул слишком сильно для обычного шага. Твое дыхание слегка сбилось. Ты должен был действовать или гораздо быстрее, или куда тише. Мне ничего не стоило, слегка дернув головой, лишить тебя твоего оружия. Не будь оно столь удручающе плохим, ты рисковал бы своими пальцами. Ну а что касается умения оказывать первую помощь… я распинаюсь уже достаточно долго, а ты все еще возишься…

— Да, наставник, — вздохнул Эрик, заканчивая перевязку.

Я никогда не убивал на снегу, меня не учили убивать гномов, меня и вообще учили другому… меня не учили возражать учителю!

Эрик молчал, стиснув зубы и старательно дыша носом, все равно он не знал, что тут можно сказать, разве только завопить в голос. Вот только зачем? Разве это что-то решает? Разве это чему-то поможет?

— Когда мы вернемся обратно, я дам тебе другой нож. Хороший, гномский, — сказал Шарц.

«И предложишь попробовать еще раз, да?!» — истерически хихикнул кто-то внутри Эрика.

— Отнесешь его на кухню, — продолжил Шарц. — Тайком, разумеется. Никто ни о чем не должен узнать. Кстати, у меня появилась мысль: что, если мы украдем у них все плохие ножи и взамен положим хорошие? Надо обдумать…

«Мой учитель — сумасшедший!» — в очередной раз подумал Эрик.

Он старался не думать о том, куда они могут идти ночью, увязая по колено в снегу… замковой страже наставник просто небрежно бросил: по делу! И все тут. Ворота открылись. У лекаря ведь и днем, и ночью дела, это всякий знает. Какие еще вопросы? А уж у такого лекаря, как сэр Хьюго Одделл… которого сам герцог другом называет… которого замковая стража просто обожает… они просто не понимают, кто он такой, вот и обожают… уж если я сам готов… если я самому себе должен постоянно напоминать, что он такое на самом деле…

«А ты сам-то уверен, что понимаешь, Эрик? Правда уверен?»

«Неправда, — сам себе отвечает Эрик. — Ни в чем я не уверен. Именно поэтому мне и страшно».

«Если мне когда-нибудь все же приснится кошмар, это будешь ты, учитель…»

«Если я, конечно, переживу эту ночь… А за это никто не может поручиться… ты ведь не обещал мне этого, учитель… ты ничего не сказал мне о том, переживу ли я твои наставления…»

— Ну вот мы и пришли, — беспечно объявил Шарц, и Эрик вздрогнул.

— Да, наставник, — чуть слышно промолвил он.

— Сейчас я разожгу огонь, — пообещал гном, нагибаясь над сугробом.

«Нет, я не такой идиот, чтобы попытаться проделать все еще раз!» — в панике подумал Эрик, делая шаг в сторону.

Шарц заметил и насмешливо на него покосился. Но ничего не сказал. И на том спасибо.

В сугробе оказались сухие дрова, аккуратно завернутые в кусок мешковины. Сложить костер и разжечь огонь для наставника оказалось делом одного мгновения.

«Он заранее тут все приготовил. Знал, что понадобится. Что же он такое все-таки задумал?»

Эрик не знал ответа. Он мог только ждать, положившись на судьбу. Или напасть на учителя еще раз. Вот только… даже тот, первый раз был бессмысленным. Ошибочным. А ведь тогда наставник не мог знать. Теперь же… Да нет, что это я… он и в тот, первый раз все-все знал… «Нож на кухне украл?» Он не мог видеть, чем я его ударил, и все-таки знал это… Глупо нападать. Глупо не нападать. Стоять, ждать невесть чего, уйти прочь, сбежать к чертям — все глупо. Даже умереть и то глупо. Что делать, когда нет никаких правильных решений?

«Если нет никаких правильных решений, значит, я неверно сформулировал задачу. Значит, ошибка в самом условии. Вот только где? Не может же быть, чтобы…»

Языки огня радостно плясали на морозном воздухе. Из небесных глубин безразлично смотрели столь почитаемые наставником звезды. Длинные тени лежали на белом снегу.

— Эрик, — сказал наставник. — Я хочу посмотреть, как ты убиваешь.

Бывший ледгундский лазутчик поднял на своего учителя недоверчивый взгляд.

— Плохо, наставник, — мрачно ответил он. — Вы уже могли в этом убедиться. Или вы решили, что я шутил?

«Как ты убиваешь», надо же! Посмотреть ему захотелось! Кроме них двоих, здесь никого нет, а убить учителя он уже пробовал. Так что же от него требуется? Зарезаться самому? Сломанным кухонным ножом? Да нет, наставник бы тогда так и сказал, но… наставник сказал совсем другое. Так кого требуется убить здесь, где никого больше нет? Или… ему нужны способы, приемы, секретные техники ледгундской школы лазутчиков?

— Мне не нужны способы, приемы и секретные техники ледгундских лазутчиков, Эрик, — сказал гном.

«Вот гад, опять мысли читает! Это, верно, какая-нибудь ихняя гномская техника!»

— Я просто хочу посмотреть, как это делаешь ты, — добавил Шарц.

— А зачем? — спросил Эрик.

Глаза наставника — такие обманчиво-мирные, человеку с такими глазами хочется верить. Человеку с такими глазами нельзя верить. Даже если он гном. Человека с такими глазами нужно побыстрей убить.

— Я должен знать, что ты умеешь, чтобы не делать ошибок, продолжая твое обучение, — сказал Шарц. — Я должен видеть, как ты это умеешь.

— Я понимаю, но… — пробормотал Эрик.

Да, его предали, продали, обменяли на вещь… словно другую такую же вещь! Вот только он — не вещь. И вторая клятва не отменяет первой.

— Когда я сказал, что мне не нужны способы, приемы и секретные техники ледгундской школы, я имел в виду, что уже знаю их, — промолвил наставник. — И раз ты не хочешь ничего мне показывать, придется мне начать самому.

Он быстро скинул теплый кафтан, и его тень стремительно заплясала на белом снегу.

— Кто-то нас предал, — одними губами прошелестел Эрик.

— Кто-то вас предал, — останавливаясь посреди молниеносного разворота, сказал Шарц. Он так и замер, словно застыл в стремительном движении. Его левая рука окаменела, сжавшись на горле незримого врага.

— Учитель, отпустите его, он уже умер, — потрясенный столь ярким видением, выдавил из себя Эрик.

Шарц с легким удивлением воззрился на свою руку.

— Действительно… уже умер, — констатировал он. Рука разжалась, и незримый труп беззвучно упал на снег. Эрик, будто зачарованный, проводил его взглядом. — Впрочем, сейчас проверим. — Наставник присел рядом с трупом, взял его невидимую руку и попытался нащупать пульс. — Да. И в самом деле умер, — наконец сказал он. Пальцы разжались, призрачная мертвая рука упала на снег.

Эрик шумно выдохнул и помотал головой, стремясь рассеять видение мертвого тела. И наткнулся на внимательно изучающие его глаза Шарца. Смешался, опустил взгляд.

— Так вот, — продолжил наставник. — Кто-то вас предал, и было это давно. Эта техника среди прочих входила в мою подготовку. А теперь смотри дальше, этого не видел никто из людей, а если и видел, то обычно в последний раз, перед смертью. Этот тайный стиль ведения боя когда-то назывался «сердцем камня», и если бы ты побольше знал о гномах, то смекнул бы, что это может значить.

То, что показывал наставник, было… непривычным, чуждым… завораживающим и красивым… непонятным… или нет, понятным. Вот только… если все это действительно работает так, как выглядит… есть ли от этого хоть какая-то защита?

— Я тоже должен умереть, раз я это увидел? — безразлично спросил Эрик.

— Ты?! — удивился Шарц. — Ты должен это освоить И передать своим детям и внукам! Потом можешь умирать. Разрешаю.

«Детям и внукам? Да ты никак врешь, наставник? Ведь не может же быть, чтобы… или все-таки…»

— Ну, что тебе еще показать? — спросил наставник. — Олбарийскую школу? Марлецийскую? Фаласскую?

— Столько сразу я не запомню, — запротестовал Эрик.

— И не освоишь, — кивнул Шарц. — На один «алмазный кулак» у нас с тобой уйдет с полгода, а то и год, если все как следует делать. А кое-как гномы никогда не делают.

— Я понял, наставник, — промолвил Эрик. — Я не совершу предательства, показав вам то, что вы и без меня знаете.

— Давай, Эрик. — Шарц поднял со снега кафтан и, отряхнув, надел его.

Сбросив свой кафтан, Эрик встал в основную стойку. И хотя вокруг был снег, ночь глядела звездами, бросал жаркие багровые блики зажженный наставником костер — под ногами словно бы вновь оказались теплые вытертые доски маленького тренировочного зала, где когда-то давным-давно, тысячу лет назад, его рука впервые провела кинжалом незримую черту, перечеркивая чье-то чужое дыхание, обрывая жизнь…

Пространства не было, а время… время текло вспять. Грохотало могучей весенней рекой, ломающей лед.

Он нападал и защищался, атаковал и переходил к обороне, дразнил противника ложными слабостями своей защиты, искушал притворными ошибками, изводил хитроумными выпадами, а потом завершал дело стремительной атакой из какого-нибудь сложного положения. Он был словно клинок в умелых, опытных руках. Это ничего, что те руки в конце концов его продали. Ведь это было потом. Позже. А сейчас, когда никакого «потом» еще нет, легкое серебристое пламя смерти пляшет среди пустоты, и его незримые противники погибают один за другим.

Один… другой… третий… незримые трупы валились под ноги, главное — не забывать их перешагивать, а то ведь споткнешься и вражья сталь найдет твое сердце. Впрочем, это ведь невозможно — споткнуться. Никто не учил тебя спотыкаться. Ты просто не знаешь, как это делается…

Так было до тех пор, пока он не представил своим противником проклятого гнома, своего нового учителя. Он так и не понял, как тот оказался у его левого локтя — так внезапно, так невозможно близко. Он шатнулся прочь, выгибаясь в невероятном движении, силясь уберечься от неминуемого удара, но чудовищный гном был уже там, куда рвалось в жажде спасения тело. Плечо занемело от жуткого удара о незримую вражескую плоть.

— Остановись! — тотчас велел голос Шарца.

— Да, наставник. — Эрик покорно замер, вернувшись в основную стойку.

— Это ты меня противником представил? — спросил наставник.

— Да, наставник. — Боль мало-помалу утекала, ведь ее в не было на самом-то деле.

— У тебя потрясающая память, Эрик, — промолвил наставник. — Я тебе потом покажу способы защиты от этого стиля ведения боя. Пока хватит. Надевай кафтан, замерзнешь. Сейчас моя очередь показывать.

— Да, наставник… — в очередной раз пробормотал Эрик, натягивая одежду.

Гном вновь скинул уже побывавший на снегу кафтан и замер неподвижно. Он простоял так довольно долго. То ли ожидал чего-то, то ли к чему-то прислушивался. Эрик уже начал было недоумевать, когда Шарц внезапно рванул с места и подхватил падающего человека. Видение было таким ярким, что Эрик даже разглядел рыжие волосы этого незримого бедолаги. Незнакомец скрючился от боли, на лбу его выступили капли пота. Шарц вдвоем еще с кем-то («Да это же я, я ему помогаю!» — вдруг озарило Эрика) поднял больного на стол. В руках его щелкнули ножницы, разрезая одежду. Блеснули склянки с медицинскими препаратами и эликсирами. Движения наставника, быстрые и плавные… обезболивающий эликсир… снотворный… Больной расслабился, закрыв глаза; Эрик почувствовал свою руку на его пульсе, губы больного медленно бормотали молитву о ниспослании помощи страждущим и болящим… все медленнее и медленнее… медленнее и медленнее… наконец он заснул. И тогда в руках Шарца маленькой молнией сверкнул скальпель. Скальпель коснулся кожи, и та открылась. Распахнулась навстречу спасению. Эрик затаил дыхание, словно губка, впитывая движение за движением. Такие простые. Такие невозможно прекрасные.

Смерть мрачно глядела из открытой раны. Она не собиралась сдаваться. Она отрастила чудовищные жвала, щупальца и клешни. Она встала в боевую стойку и сделала первый выпад. Умелые руки врача встретили ее холодным блеском скальпеля. Смерть заплела в фантастических пируэтах тысячу своих конечностей, оскалила тысячу зубастых пастей и прыгнула сразу со всех сторон. Но лекарь встретил ее с яростным спокойствием и терпеливой отвагой. И ей пришлось отступить. Пядь за пядью она сдавала свои позиции. Все ее контратаки оказались бесплодны, все поползновения тотчас пресекались. Наконец ее загнали в угол и немедленно ампутировали. Ледяной высверк склянки с обеззараживающим эликсиром… Незримую лекарскую сумку покинули иглы с нитками. Шарц начал шить. Вдох, выдох, языки костра на краю восприятия, еще вдох…

Шарц вытер блестящее от пота лицо окровавленной ладонью и улыбнулся.

— Он… будет жить? — жарко прошептал Эрик.

— Обязательно, — устало ответил учитель.

И тогда Эрик вдруг разрыдался. Он и сам не мог понять, отчего плачет, но и остановиться он тоже не мог.

— Ну-ну… — Рука учителя ласково похлопала по плечу, и Эрик не выдержал. Уткнувшись Шарцу куда-то в макушку, он дал волю слезам.

— У него рыжие волосы, учитель… — давясь слезами, шептал он. — Рыжие, понимаешь?! И лицо… ему больно было… На самом деле больно! У тех, кого я убивал, не было никаких лиц! И волос не было! Никогда не было! Никогда! То есть они, конечно, были, это я, дурак, думал, что их нет! А они были! Были! Я убивал людей с волосами, с лицами… я и тебя убить пытался… дурак я!

Он замолк, внезапно сообразив, что кричит. Громко, в голос, совершенно не думая о том, что его могут услышать.

«Один волос тебе до безумия остался, один волос… — сказал некто в глубине его сути. — Этот проклятый гном заставил тебя все забыть. Все навыки, все умения. Ты рыдаешь и орешь, как истеричный мальчишка! Осталось совсем немного — научиться пускать слюни и молоть всякую чушь».

«Почему же я вижу цвет волос больного, которого он лечит, даже если этого больного и вовсе не существует? Почему я чувствую эту несуществующую боль? — сам с собой заспорил Эрик. — Почему я никогда не видел лиц тех, кого убивал? Не видел, даже если это происходило на самом деле? Почему им никогда не было больно? Почему я не чувствовал этой боли?!»

«Проклятый гном хитер, — послышался ответ. — Кто знает, какие цели он на самом деле преследует? А ты раскис, растаял… еще поцелуйся с ним, размазня!»

Ледяное спокойствие затопило Эрика. Он отодвинулся от наставника и медленно-медленно выдохнул.

— Простите меня, наставник, — сухо промолвил он. — Я виноват. Этого больше не повторится.

Наставник смотрел на него хитрыми глазами и молчал.

— Что? Человечек покою не дает? — вдруг спросил он и подмигнул.

Эрик чуть не подпрыгнул от неожиданности.

— Ка-какой человечек?! — растерянно выдохнул он.

— У каждого из нас, что у меня, что у тебя, в голове сидит ма-а-аленький такой человечек. — Шарц пальцами показал, насколько маленький. — Не знаю, как ты зовешь своего, а я своего зову попросту — лазутчик. Или — петрийский шпион. Как у меня настроение выпадет, так и зову. Они — это все, чему нас наши наставники научили, а также все, что в процессе этой работы усвоили мы сами. Они — это очень большая наша часть. Подчас слишком большая. Ну а им самим кажется, что они — это и все, что в нас есть. А остального просто не существует. Или оно лишнее, и его убрать следует. И вот мой человечек прямо-таки слышит, как твой говорит тебе: «Не доверяй этому проходимцу гному, он нарочно все это с тобой делает, а потом все равно предаст и бросит на корм псам!»

Эрик замер. Застыл с открытым ртом.

— Твой человечек не дает тебе свободно творить, хватает тебя за руку, — продолжал меж тем Шарц.

«Не даю тебе свихнуться», — пробормотал голос в голове.

«Человечек?»

«Сам ты человечек, я и есть ты! Не слушай этого болтуна гнома. Он и сам, должно быть, спятил, и тебя с ума сведет».

— А сейчас он тебе советует заткнуть уши! — рассмеялся Шарц. — Но я тебя, знаешь ли, не для того сюда привел, чтоб ругаться с коллегой. Костер догорает. Сейчас я вновь стану делать разные операции на отсутствующих больных, а ты… на меня ты еще насмотришься, следи пока, что делает моя тень…

И пока не погас огонь, на снегу плясала тень лекаря, черная на белом, словно безумная ожившая гравюра, исцеляя, спасая, сражаясь со смертью.

В немом восхищении Эрик смотрел на этот пронзительный танец, зная, что никогда его не забудет.

Потому что такое не забывается.

* * *

Обратный путь не занял много времени. Караульные при замковых воротах встретили их бодрым приветствием и улыбками. Меньше одной стражи прошло с момента, когда сэр доктор заглянул к своему ученику с предложением прогуляться. Меньше одной стражи и куда больше одной жизни. Замковая калитка со скрипом закрылась.

— По делу, разумеется, — шутливо отвечал наставник на расспросы караульных. — Или вы думаете, что мне по ночам заняться нечем, что я почем зря по сугробам шастаю?

— Есть, конечно, — улыбаясь, соглашались стражники. — С такой женой, да чтоб ночью заняться было нечем…

— Вот-вот, — кивал наставник. — А уж какая замечательная у меня дома подушка, вы просто не поверите! Впрочем, ночной страже о подушках рассказывать — грех великий. С меня пиво, ребята!

— Штрафное! — довольно басил начальник караула. — Так и запишем! Сэр доктор угощает всю нашу смену!

В шутливом ужасе Шарц схватился за голову. А с неба опять пошел снег.

* * *

— Пойдем, Эрик, — наконец сказал наставник, и они направились к дому.

К дому… это место надолго теперь станет его домом.

Дом. Это слово так странно ощущалось на языке, так свербело в мыслях… У Эрика никогда не было своего дома. Он спал, где положат, и ел, что дадут. Его учили, что это правильно. Что так и нужно. Что у того, кто защищает свою страну и свой народ, не может быть ничего собственного, ничего личного. Собственностью воина являются его меч и его честь. У лазутчика нет даже этого. У него нет ничего, и поэтому он непобедим.

Пока другие трясутся за свое добро, он наносит удар и побеждает. Пока воин нагибается за оброненным мечом, он наносит удар и побеждает. Там, где воин отворачивается в страхе за свою драгоценную честь, там, где воин предпочитает умереть, лишь бы не быть запятнанным, лазутчик наносит удар и побеждает.

«Обрастание собственностью равносильно обрастанию жиром — может, и солидно смотрится, но что ты станешь делать в бою?»

Однако… его новый наставник — такой же лазутчик, как и он сам! — бесстыдно обладал этой самой собственностью. Сэр Хьюго Одделл, Шварцштайн Винтерхальтер, лазутчик, лекарь, шут, рыцарь и много еще кто, уже одного этого достаточно, все эти имена и звания сами по себе — тяжкий груз, сами по себе — собственность. Это не маски, которые так легко сбросить, заменив их какими-то другими. Это лица. Он многолик и тяжек, страшно тяжек. Грузен. Он должен быть неподъемным. Он должен быть переваливающимся с боку на бок чудовищем, у которого крысы отъедают хвост, пока оно поворачивается, чтобы оскалить громадные зубы. Так что же позволяет ему парить, словно птице?

А ведь есть еще дом наставника, жена наставника, дети наставника… жена и дети — самая ужасная собственность для лазутчика. Даже такая жена и такие дети. То, что хуже любых кандалов. Она вяжет руки и тянет на дно.

У тебя слишком много своего, чтобы принадлежать чему-то большему…

Так как же он побеждает, имея все это? Таща на себе столь тяжкий груз? Как он умудряется со всем этим летать? Проклятье, как он победил меня?!

Эрик знал, что побежден. Он признал поражение, еще когда увидел цвет волос незримого больного, о котором заботился учитель, когда ощутил его незримую боль. Когда почувствовал свои руки на несуществующем пульсе.

А потом был волшебный полет… нечто невероятное… и пока не погас огонь, на снегу плясала тень лекаря, черная на белом, словно безумная ожившая гравюра, исцеляя, спасая, сражаясь со смертью…

Наставник взял его в этот невероятный полет. В это сводящее с ума безумие. Эрик не знал, как ему удалось такое, он и вообще ничего не понимал. Но не мог не признать главное. Он был побежден. Полностью и бесповоротно. По всем статьям. Побежден тем, кто нарушал все законы и правила. Кто просто не мог быть победителем. Тем, кто сознательно обрекал себя на поражение и все же каким-то немыслимым чудом выигрывал.

«Наверное, я чего-то просто не знаю, — сам себе сказал Эрик. — Есть какие-то более высокие ступени этой игры, мне дотоле неведомые. Возможно, то, что запрещено на первой ступени, на более высоких, напротив, приветствуется?»

Эрик смотрел на дом лекаря, к которому они приближались.

«Вот, Эрик, это наш дом», — сказал ему наставник в самом начале.

Дом. Собственность. Камень. Якорь. Могила.

Наш дом.

Наш камень? Наш якорь? Наша могила?

Когда у Хьюго Одделла, который к тому моменту не был еще сэром, наконец появились свои больные, образовалась своя, так сказать, практика, а его старый наставник Грегори Спетт еще не отошел от дел, Его Светлость приказал освободить для молодого лекаря некоторое количество подсобных помещений, чтобы оборудовать там еще один лекарский кабинет, дабы, с одной стороны, не стеснять своего старого врача, а с другой — дать место молодому. Когда новый доктор совершил подвиг, стал сэром и женился, над этими помещениями надстроили второй этаж. Так в замке. получился еще один дом.

Дом.

Дом был для Эрика чем-то из очень далеких сказок. Из тех времен, что ему едва-едва помнились.

«Это твой дом, — сказал ему новый наставник. — Это твоя комната».

«И все, что в ней, — тоже мое?»

«Конечно».

«Совсем-совсем мое?»

Нет, он не стал задавать таких детских вопросов. Он промолчал, разумеется. Его все же не один год готовили. Вот только… вся его подготовка теряла смысл под всевидящим взором наставника.

Этот проклятый гном! Этот сводящий с ума, меняющий все правила гнусный коротышка! Было что-то удивительно уютное в его потрясающем умении обладать вещами. Это казалось грехом, бедой, болезнью, а оказалось — силой, мощью, подвижностью… крыльями…

«Если ты по-настоящему владеешь своей собственностью, она не владеет тобой! — мелькнула мысль. — У тебя не остается власти над ней лишь тогда, когда ты даешь ей власть над собой. Вот тогда она завладевает всем, делая тебя неподвижным и, как все неподвижное, мертвым!»

— Подожди меня здесь, — бросил наставник, когда они подошли к дому, и Эрик послушно замер. Дверь за наставником неслышно закрылась.

«Вот так вот, — подумал Эрик. — Живешь, живешь, а потом жизнь — раз! — и переворачивается с ног на голову. А то, что тебя никогда не учили ходить на голове, никого не волнует. Изволь приспосабливаться».

— Держи! — Вновь появившийся наставник протянул ему нож.

Точно такой же, как тот, сломанный. Вот только… Эрик взвесил его в руке. Проверил лезвие на прочность. «Этот и метнуть получится, и сломать не удастся. Отличный нож!»

— Гномский? — спросил он.

— Гномский, — ответил наставник. — Положишь, где взял. И чтоб тебя никто не видел.

— Слушаюсь, наставник, — промолвил мальчишка и исчез.

Шарц аж вздрогнул.

— Что ж, — пробормотал он. — По крайней мере, вторая часть задания исполнена буквально. Если даже я его не вижу…

* * *

«Какое счастье, что он напал на меня! На меня, а не на кого-то другого. Нет, правильно я все сделал! Тысячу раз правильно! Притащил его сюда — правильно! Рядом с нашей спальней устроил — правильно! На прогулку эту вытащил — правильно! Даже под нож подставился — и то правильно».

«Теперь он немного приутихнет, попробует все проанализировать, как его учили, а я… а я завтра с утра отправлю его колоть дрова, причем не абы куда, а на конюшню, Четыре Джона помогать. Да. Так и сделаю».

Шарц подмигнул самому себе и, задрав голову, уставился в ночное небо, откуда на него смотрели звезды. Конечно, из-за снега их сейчас не разглядеть, но ведь они все равно есть, правда?

Проскользнуть на замковую кухню совсем не трудно. Особенно если тебя нет, если ты легкая тень, заблудившаяся на задворках чужого сна, если ты равносилен снегу за окном, снегу, который идет так медленно, так степенно… и от него так хочется спать… спать… спать… вот и спите. Мне того и надо, чтоб вы спали. Или хотя бы глаза терли.

Кучка поварят играла в кости. Старая повариха дремала на лавке, во сне означенных поварят отчитывая.

На кухне ночует немало людей. И вовсе не потому, что им негде больше спать. Просто где еще им позволят так засидеться? К тому же на кухне тепло. Да и завтрак кому-то готовить надо. Вот и кипят огромные котлы, за которыми вполглаза присматривают игроки, а если что, они и повариху разбудят.

— Что-то мне спать захотелось, — пробурчал один.

— И мне, — пожаловался второй.

— Я вам усну! Вы у меня так уснете! — не просыпаясь, пробурчала старая повариха, повернулась на другой бок и захрапела.

— Вот же карга старая, — восхищенно промолвил один из игроков. — Не просыпаясь, ругаться наловчилась!

— Ничего, доживешь до ее лет — и ты научишься, — последовал ответ.

Нож занял свое законное место легко. Уйти оказалось еще легче.

— Да вы уши друг другу как следует потрите, вот сон и соскочит, — услышал ускользающий из кухни Эрик.

— Ага! Если этот медведь мне уши потрет, я, пожалуй, и вовсе без них останусь! — долетел чей-то ответ, чуть слышный, занавешенный снегом. Замечательным снегом, прячущим все следы.

Когда нож лег на то место, откуда так недавно, так смертельно недавно Эрик позаимствовал другой… когда нож занял свое место… что-то внезапно закончилось. Завершился какой-то круг, начатый не здесь, не сейчас. Завершился. Эрик не мог бы сказать, откуда взялось это чувство и что означает, он только знал, что оно верное.

Что-то и в самом деле завершилось. Закончилось.

Наставник по-прежнему стоял на крыльце, ожидая его.

— Порядок? — спросил он.

— Порядок, — кивнул Эрик.

Гном посмотрел на него долгим-долгим внимательным взглядом.

Он тоже это почувствовал, понял Эрик. Да нет, какое там «почувствовал», он это знал. Знал с самого начала.

— Что ж, доброй тебе ночи, — промолвил наставник.

«Я пытался убить его, в ответ он подарил мне чудо».

«Ну, если не считать того, что он собирается свести тебя с ума…»

«Отстань, дрянной человечек из головы, может, так надо!»

— Доброй ночи, наставник… — ответил Эрик.

И впервые подумал, что никаких призраков и чудовищ вокруг них нет, да и сами они — вполне себе обычные. Ну, со странностями, конечно, так кто ж без них?

Они вошли в дом — их собственный дом! — и стали подыматься по лестнице. Лестница равномерно поскрипывала. Слышать это было очень приятно.

* * *

В воздухе пахло свечами… и молитвами за любимого. Тихий облегченный вздох сказал больше, чем тысячи страниц самых умных книг. Все-таки замечательная у него жена. Самая лучшая. Лучше просто не бывает. Шарц улыбнулся, подходя к постели и зная, что жена тоже улыбается, Сейчас одна улыбка найдет другую…

— Боже! Милый, ты ранен? — вдруг воскликнула Полли.

— Ранен? — Шарц только сейчас вспомнил, что у него голова перебинтована. Ну не до того ему было! Правда не до того. — Это не рана, это Эрик на мне бинтовать учился, — на ходу сочинил он.

«А что, разве не правдоподобно? Мог же я его наставлять в высоком искусстве наложения повязок? Да и вообще это почти правда, он ведь и в самом деле меня перевязывал. Так что это мы с ним практической медициной занимались, вот!»

«Ага! А ночь — лучшее время для начала таких занятий! Ты что, забыл, что мудрее и проницательнее твоей жены нет никого на свете?»

— Врешь! — возмутилась самая мудрая и проницательная.

— Вру, — покорно согласился Шарц.

«Что я, дурак — с женой спорить?!»

— Сильно он тебя? — тотчас спросила Полли.

— Царапина, — отмахнулся Шарц. — Я ж говорил тебе, что все ледгундские агенты сплошные недотепы.

— Так он оттуда? — чуть нахмурилась она.

— Ну да, — вздохнул он.

— Бедненький. Нет, какие же у них там в Ледгунде сволочи сидят! Из такого потрясающего художника и сказителя агента делать!

— Из кого их только не делают…

— Гады, — добавила Полли.

— Вот поэтому я его оттуда и забрал.

— А он тебя вместо благодарности — ножом? — обеспокоенно уточнила она.

— По недомыслию, Полли. Исключительно по недомыслию. Когда кошку или собаку лечишь, они ведь бывает, что и царапаются, порой кусаются, ну так то — разумные животные. А что ты хочешь с несчастного агента? — грустно усмехнулся Шарц.

— Хочешь сказать, что агенты разумностью не отличаются? — улыбнулась Полли.

— Абсолютно, — кивнул Шарц. — Им ее иметь не положено. У них вместо разумности протез. Такой, чтоб посторонние отсутствие оной разумности не заметили. Чтоб считали, что все нормально. А на самом деле там, где у обычного человека разумность помещается, у этих несчастных, как гвозди из головы, торчат разные «задания», «приказы», «легенды» и прочие издевательства над здравым смыслом. Мне это, увы, хорошо знакомо. Сам таким был… какое-то время.

— Так что же нам с ним дальше делать? — озабоченно спросила Полли.

— Ты знаешь, я много думал об этом, — ответил Шарц. — И решил не делать с ним ничего. С ним и без нас столько всего сделали… Пусть сам живет. Может, получится.

— Но… он же может быть опасен?

— И это мне говорит женщина, сразившая в единоборстве фаласского храмового стража? — усмехнулся Шарц. — Разумеется, я буду за ним присматривать, а как же иначе?

В соседней комнате ворочался, устраиваясь на новом, непривычном месте, Эрик.

«Бедный парень, — подумал Шарц. — Что за жуткие чудовища бродят в твоей душе? Как же страшно тебя ломает Что ж, такой нарыв за один раз и впрямь не вскрыть».

— Мы справимся, — прошептал Шарц, отыскивая губами губы жены. — Все вместе мы обязательно справимся.

* * *

Видит бог, неприлично опытному секретному агенту, что ни день, разевать рот от удивления! Неприлично, стыдно даже… а приходится. Вот и это утро застало Эрика с разинутым ртом. А что делать, раз у него сумасшедший наставник? Да любой другой на его бы месте, раз уж вчера убивать не стал… а он… он…

Колоть дрова для конюшни? Колоть дрова под присмотром Четыре Джона? И в самом деле, достаточное наказание за попытку убить наставника! Как его еще варенье есть не заставили! Большими такими олбарийскими ложками, с узором по краю. А ведь могли.

Этот здоровенный дядька (Четыре Джона, вот уж точно, что не три!), такой наивный и доверчивый, что его прямо усыновить хочется, все искал ему топор полегче, а то ведь надорвется бедняжка. Эрик и правда надорвался бы — от хохота. Впрочем, учитель не велел. Учитель велел колоть дрова. Значит, будем колоть. И топора полегче нам не надо. Что? Уже нашелся? Ладно, скажем спасибо и будем колоть тем, что полегче. Сказано — значит, надо делать.

— Спасибо, — вымолвил Эрик и взмахнул топором.

— Отлично; — довольно сказал Четыре Джона, глядя, как ловко новый ученик Хьюго разваливает пополам здоровенные чурбаны. — С таким верным глазом и точной рукой из тебя справный лекарь выйдет. И очень быстро. Ты хоть и не гном, а парень правильный.

«Ну, положим, ты и сам на гнома не похож», — хотелось ответить Эрику, но разве ученик может сказать такое другу своего учителя? Или все-таки может?

Вообще странно тут у них все. Обыкновенный конюх, пусть даже и старший, запросто дружит с сэром Хьюго Одделлом, и это никого не удивляет. Мало того, к этому самому Четыре Джона даже герцог, говорят, на кружку пива порой заходит. Когда-то Эрику казалось, что нет людей более сумасшедших, чем фаласские монахи, но там у него хотя бы было задание, была легенда… Он должен был притворяться таким же сумасшедшим, как все, да еще и желающим сойти с ума как можно сильнее, а пока все верят в его безумие, спокойно делать свое дело. Теперь легенды нет, и задания нет, а его вновь окружают сумасшедшие. Только свихнулись они малость по-другому. Они все-все друг другу доверяют. Все-все! Они говорят то, что думают, совершенно не думая, что говорят!

И как себя среди них вести? Спросить учителя? Черта с два! Он такой же сумасшедший, как и все, только еще хуже… Он же знает, знает, что я слышу все, что говорится в его спальне! И тем не менее оно продолжает говориться…

— Достаточно, — сказал Четыре Джона. — Отдохни, парень…

— Отдохни? — удивился Эрик. — Зачем?

— Но я же вижу, что ты устал, — сказал Четыре Джона и провел широченной ладонью по его мокрой спине.

— Устал?! — поразился Эрик.

«И это называется — устал? Я привык называть этим словом совсем другое, господин старший конюх… ты даже представить себе не можешь, насколько другое…»

— Я не устал, господин старший конюх, — возразил Эрик.

— Зови меня просто — Четыре Джона, — напомнил старший конюх милорда герцога. — Мы же договаривались.

— Я не устал… Четыре Джона, — промолвил Эрик.

Разумеется, он прекрасно помнил, о чем они «договаривались», вот только мало ли что… иногда то, о чем договаривался вчера, перестает существовать на следующий день — так, словно его и не было никогда.

— А я говорю, устал, — настаивал Четыре Джона. — Мне лучше знать, недаром меня старшим конюхом назначили. Так что сядь и отдохни.

Огромная, как лопата, ладонь мягко усадила Эрика на чурбачок. Широким жестом Четыре Джона набросил на него свой огромный, будто шатер какого-нибудь фаласского вельможи, кафтан. Сам же старший конюх устроился на соседнем чурбачке и, вооружившись ужасающих размеров топором, принялся колоть дрова сидя. Ему даже замахиваться особо не приходилось. Едва соприкасаясь с его топором, поленья раскалывались сами, словно бы устрашенные той непомерной силищей, что заключалась в этом невероятном человеке.

«Такого я бы никогда не взялся убивать! — мелькнуло в голове у Эрика. — Такого разве что отравить… и то непонятно, сколько же яда нужно на такую прорву?!»

— Дяденька Четыре Джона! — раздался внезапно голос Кэт. — Я вам пирожка принесла…

— О! Здравствуй, красавица! — расплылся в улыбке великан-конюх.

«Кому другому она бы за „красавицу“ голову оторвала, — подумал Эрик. — Уж родным-то братьям точно. Но Четыре Джона есть Четыре Джона, это даже мне понятно».

— Здравствуйте, дяденька! — откликнулась Кэт, улыбаясь до ушей. — Эрик, здравствуй! Сказки у тебя просто потрясающие! Мне твои кони и гномы потом аж во сне снились.

— Так ты, Эрик, еще и рассказчик? — подивился Четыре Джона.

— Еще какой! — воскликнула Кэт. — Я и то уже говорю: зачем ему на доктора учиться, пусть лучше учится на сказочника!

— Так ремесла, наверное, такого нету, — заметил Четыре Джона.

— Как нету? — возмутилась Кэт. — Должно быть! Я скажу папе, пусть съездит к королю и скажет ему, чтоб сделал так, чтобы было!

— Ну разве что к королю, — улыбнулся Четыре Джона, разворачивая сверток с пирогом. — Ого! Тут на нас на всех хватит! А ну-ка, пошли в мою пристроечку!

Горячий грушевый взвар, сладкий до изумления, отлично сочетался с олбарийским пирогом с изюмом.

— Пожалуй, надо и мне у тебя сказку попросить, — сказал Эрику Четыре Джона. — Не сейчас, конечно, а как настроение у тебя будет. Захочешь — расскажешь.

«Эдак скоро весь замок будет за мной гоняться и сказок требовать!» — с ужасом подумал Эрик.

— У него такие сказки, просто ух! — поведала Кэт. — Ладно, я к лошадям пошла. Надо же наконец и делом заняться.

Она запихнула устрашающих размеров кусок пирога прямо в рот и вышла решительным шагом.

— Куда это она? — спросил Эрик.

— На конюшню, — ответил Четыре Джона. — Дела у нее там. Кони стоят необследованные, от самых ужасных болезней не леченные. И вообще все ужасно, того и гляди — крыша рухнет.

Он улыбнулся и подмигнул Эрику. И тот понял, что младшая докторова дочка играет в «лечение коней» куда серьезнее, чем ему показалось. Куда уж серьезнее, когда ее «игрушками» становятся сами кони. Коням от ее игрушечного лечения, конечно, ничего не сделается. А вот ей самой от коней…

— Это не опасно? — встревоженно спросил Эрик.

— Кому другому — опасно, — ответил Четыре Джона. — Боевые кони шутить не любят. Но эта маленькая мерзавка обаяла всю конюшню. Не иначе как «лошадиное слово» знает. Кони в ней души не чают, все до единого. Сами никогда не обидят и другим не позволят.

Эрик чуть слышно вздохнул.

— А у тебя дома небось тоже сестренка есть, — вновь улыбнулся Четыре Джона, глядя на Эрика проницательными и мудрыми глазами младенца.

— Есть, — ответил Эрик, припоминая Карающих из фаласского Храма. — Даже несколько.

* * *

Когда Эрик вошел в лекарский кабинет, сэр Хьюго как раз провожал последнего пациента.

— Благодарю вас, доктор, — кланяясь, говорил тот.

— Главное, не забудьте, после еды, — отвечал наставник. — После, а не до. А благодарить станете, когда поможет.

— До свидания, доктор, — еще раз кланялся пациент.

— И вам до свидания, — кланялся Шарц.

— С дровами закончил? — только и спросил наставник.

— Закончил, — кивнул Эрик, глядя в глаза наставнику и ожидая, что тот хоть словом помянет вчерашнее. Не дождался.

«Может, дрова — это и вовсе не наказание? Уж больно нелепо это наказание выглядит. А если учесть изюмный пирог с грушевым отваром… это небось леди Полли придумала. И кусок такой здоровенный недаром прислала. Так, чтобы уж точно всем перепало. И когда успела? Она ж с утра сегодня в город уехала. Или Кэт сама кусок пирога на кухне выпросила? С такой станется. Она кого угодно уговорит и что угодно выпросит».

Так что, выходит, когда я вернул другой нож на место украденного…

— Что ж, отлично, — сказал Шарц. — Займемся делами.

«Займемся делами, и все?! И ты ничего, совсем ничего мне не скажешь?!»

— Наставник, — не выдержал Эрик.

— Да? — откликнулся сэр Хьюго.

— Я украл нож и сломал его, пытаясь вас убить, — сказал Эрик.

«Вот так. Теперь ты уже не сможешь промолчать!» — подумал он.

— Да, — кивнул Шарц, безмятежно поглядев на Эрика.

«Да? И это все?!! — возмутился Эрик. — Нет уж!»

— Вы дали мне другой, лучший нож и велели отнести на место, — продолжил Эрик.

«Ты мне скажешь! Я должен знать!»

— Да, — вновь кивнул Шарц.

«Проклятый гном! Ты это нарочно? Или ты это меня так наказываешь?»

— Когда я его положил, все кончилось? — терпеливо спросил Эрик. — Вы ведь за этим и сказали мне его положить?

— За этим, — ответил наставник. — Ты все правильно понял.

— Вы… не станете меня наказывать? — спросил Эрик.

— Не стану, — сказал Шарц. — Ты далеко не все тогда сделал неправильно. Кое-что ты сделал очень даже верно. Я сказал тогда, что ты выбрал неверный объект для нападения? Я был не прав. Напротив, ты выбрал удивительно верный объект для нападения. Можно сказать, наилучший!

— Почему, наставник? — ошеломленно выдохнул Эрик. «Ну вот, опять проклятый гном ошарашивает меня своими невероятными парадоксами!»

«От которых ты очень скоро тронешься и станешь совсем как он!» — пробурчал голос в голове.

«Заткнись, подстрекатель!»

— Почему, наставник? — еще раз повторил Эрик.

— Да потому что тебе вовсе не нужно было убивать меня, — ответил гном. — Ну вот скажи, что бы ты сделал, добившись цели?

Эрик ощутил странную пустоту. Он уставился на наставника со смесью ужаса и надежды.

«Я даже не попытался подумать, что стану делать потом… Неужто потому, что никакого „потом“ просто не могло быть? Неужто я уже тогда это предчувствовал?»

— У тебя вышло. Ты добился цели. Гном мертв, — продолжал Шарц. — Что дальше?

Эрик выдохнул, начиная понимать.

«Так вот почему я промедлил! Так вот почему мне хотелось, чтоб меня остановили!»

Это только кажется, что лазутчики мыслят быстрее, точнее и правильнее обыкновенных людей. Их способности и правда потрясают воображение, но сосредоточены эти способности в узких рамках их профессиональной деятельности. Во всем, что ее не касается, они мыслят с обычной скоростью или даже медленнее прочих смертных. Тело силача, способное подымать большие тяжести, не приучено к быстрому бегу, а бегун просто переломится под изрядным грузом. Так и лазутчик, превосходящий прочих в чем-то одном, тем самым обречен проигрывать в чем-то другом. Идеальный исполнитель, способный на виртуозные тактические решения, далеко не всегда является гениальны стратегом. Чаще всего не является.

Ужасное чудовище убито, победа одержана — что дальше? Что?!

Его не учили планировать операции, его учили выполнять спланированное другими. Он может импровизировать, если известна конечная цель. Его не учили находить конечные цели. Его вообще не учили ничему такому. Не учили… не учили… не учили…

«Интересно, а почему?»

— Я стал бы свободен от клятвы и мог умереть… покончить с собой, — неуверенно пробормотал Эрик.

— Ерунда какая! — воскликнул гном. — Тебя учили выживать, тебя учили быть эффективным, тебя учили побеждать и возвращаться домой! Какого черта ты решил все это порушить? Тебя так старательно готовили — неужто для того, чтоб ты тупо перерезал себе горло? Да ты и не стал бы… Как следует подумав — не стал бы…

«Не стал бы?! Правда?»

— Ну… я мог бы вернуться к себе… в Ледгунд… — еще более неуверенно пробормотал бывший ледгундский лазутчик.

— И тебе пришлось бы рассказать твоему бывшему наставнику все, — кивнул Шарц. — Как ты убил человека, которому принес клятву верности. Сам подумай, стали бы тебе доверять? Тебе, один раз уже нарушившему клятву и убившему наставника?

Эрик молчал. Он и подумать не мог, что… А ведь верно… Эта дорога вела в пустоту. Хорошо, что она оказалась непроходимой. Хорошо, что у наставника столь крепкий затылок и такая потрясающая реакция. Хорошо…

— Так что я был не прав тогда, — продолжал Шарц. — Ты выбрал как раз самый правильный объект для нападения. Тебе нужно было сбросить, выплеснуть из себя то, что накопилось. А заодно убедиться, что я сильнее, что я достоин того, чтобы быть твоим наставником, твоим мастером. Что ж, я постарался доказать тебе это. Надеюсь, у меня вышло.

— Да, наставник, — кивнул Эрик.

«Интересно, а что бы было, не промедли я ту долю мгновения? Ты и тогда бы успел?»

— Что ж, займемся нашими делами, — вновь сказал Шарц. — Некоторое количество грязной алхимической посуды требует твоего самого пристального…

И вновь Эрик перебил его.

— Наставник, — робко, но упрямо проговорил он.

— Ну? — недовольно откликнулся Шарц.

— У меня просьба. Я не знаю, может, у гномов по-другому… — Эрик запнулся. «Только бы он не отказал! Только бы согласился!»

— Я слушаю, Эрик. — Нетерпеливо нахмурившийся гном мигом подобрел и обратился в слух.

«Понял, что для меня это важно. Так важно, что попросить боюсь… Как же хорошо ты все понимаешь! Так хорошо, что страшно делается!»

— Мне очень нужна одна вещь, — тихо сказал Эрик. — То есть не вещь, а… я не могу без этого… не привык… Слишком долго я был «фаласским храмовым послушником»… если бы у меня тогда не было стержня, я бы и в самом деле стал фаласским монахом…

— Тебе нужна «легенда»? — догадался Шарц.

— Да! — счастливо выдохнул Эрик. — Вы не поверите, наставник, я так изголодался без нее, что вчера полдня был конем и королевой! До самого вечера, пока вас убивать не собрался!

— Кем-кем ты был? — потрясенно вопросил Шарц.

— Конем и королевой, — ответил Эрик.

— Как у тебя это вышло? — изумился Шарц. — Насколько мне известно, гибрида коня и королевы даже в сказках не существует. Уже хотя бы потому, что за подобную сказку даже добрый король Джеральд под горячую руку голову оторвет самолично и лишь потом поинтересуется, как звали идиота-сказочника.

— Так то в сказках, — вздохнул Эрик. — А в жизни, припрет, и не такое случается…

Он вздохнул и рассказал все как было.

Шарц улыбался.

— Подумать только.

— Ага, — усмехнулся Эрик.

— Значит, так, — закончив улыбаться, сказал Шарц. — Детей своих я кой-чему обучил, но всерьез лазутчиков из них делать не намерен. И тебе запрещаю. В Олбарии, да и Ледгунде, этого добра и без нас достаточно. Хороших лекарей куда меньше. И не выдумывай, что они на кого-то там якобы «работают», это в тебе профессиональная подозрительность пляшет. Еще бы, столько лет прожить в месте, где подозревать приходилось всех, а потом вдруг без перехода оказаться там, где подозревать почти что и некого. Разве что нас с тобой, так и то ведь понапрасну. Не беда, пройдет… Здесь такое место, что любую душевную хворь как рукой снимает. А «легенду» тебе…

Эрик глубоко вдохнул и с наслаждением выдохнул. На губах его засияла мечтательная улыбка.

«Легенду! Легенду! Легенду!» — вопил лазутчик у него в голове.

«Белого и пушистого не бывает, да?! — ехидно поинтересовался у него Эрик. — Бывает только тусклое и острое?! Что, действительно только такое? На самом деле?!»

«Ну…» — замялся лазутчик.

«Ты, кажется, собираешься что-то взять из рук этого проклятого гнома? — продолжал издеваться Эрик. — Того самого проклятого гнома, который собирается „свести нас с ума“? Ты не забыл об этом?»

Лазутчик окончательно стушевался. Его жалкое бормотание перестало Эрика интересовать.

Если наставник даст ему «легенду», он простит ему попытки свести его с ума. Если у него будет «легенда», он согласен сойти с ума. Он на все согласен!

Шарц бросил на него быстрый тревожный взгляд.

— «Легенду», значит, — повторил он. — Что ж, вот тебе «легенда»: ты ученик олбарийского лекаря, который на самом деле является секретным агентом. Днем ты старательно моешь пробирки и помогаешь наставнику ставить приварки с притирками, а по ночам осваиваешь высокое искусство «сердца камня» и другие устрашающие и таинственные вещи. Пойдет?

— Пойдет. — Эрик улыбался.

«Что-то не похоже, чтобы мир собирался рассыпаться на осколки!»

«Может, просто еще не время?» — хмуро спросил счастливый лазутчик. Да разве это можно, показать кому-то, что ты счастлив? Да это почти то же самое, что показать, как ты несчастлив. Или даже хуже. Нельзя, нельзя демонстрировать свою слабость.

«А может, ты наконец заткнешься?»

Эрик улыбался.

— Боже, у меня такое ощущение, что солнце взошло прямо здесь! — ответно заулыбался Шарц.

— Так оно и есть, учитель, — выдохнул Эрик. — Где там ваши пробирки с колбами?

Шарц вновь бросил на него короткий тревожный взгляд.

— Эрик, я оказал тебе услугу, — промолвил он. — На мой взгляд, дурную. Тебе нужно учиться жить, а не играть кем-то придуманные роли. Ладно, обезболивание не всегда идет на пользу организму, но порой без него и вовсе не выжить. Мне бы хотелось, чтобы ты ответил мне встречной услугой.

— Если только это в моих силах, наставник, — все еще лучезарно улыбаясь, ответил Эрик. — Вы же знаете, я для вас все сделаю…

— В твоих, Эрик. Сделай милость, прекрати именовать меня на «вы» и переходи на «ты», будь добр!

— Э-э-э… конечно. Ну что, учитель, я пошел мыть эти самые пробирки?

— Пошел, — кивнул Шарц. — Еще как пошел. И поторопись, есть и еще дела.

— А мне лишнее пирожное будет за старательность и прилежание?

— Подзатыльник тебе будет, за болтовню, — посулил Шарц.

— Злой ты человек, учитель, — сокрушенно покачал головой Эрик и отправился выполнять распоряжение учителя.

— Пустячок, а приятно, — вслед ему ухмыльнулся Шарц.

А помолчав, добавил:

— Надо с ним что-то делать…

И поспешил по своим докторским делам, которых у него и впрямь было немало.

* * *

В Марлецийском университете Эрик, конечно, не учился. Но кое-какие алхимические познания у него все же были. Лазутчик должен уметь много всякого, вдруг пригодится? Вот он и умеет. Например, обращаться с диссольвентом, именуемым в просторечии «драконьей кровью». А то ведь без него пробирки как следует не помоешь. Простой водой далеко не всякие реактивы отмываются. А если не знать, как с ним обращаться, так и без глаз остаться недолго.

Эрик старательно мыл пробирки, когда был внезапно захвачен в плен зловещими пиратами.

— Я занят! — пробовал объяснить он.

Но пираты были очень злыми и пленных не брали. Они размахивали ужасными черными флагами с черепом и костями и решительно шли на абордаж.

— Сказку-сказку-сказку!!! — скандировали пираты, и черные флаги гордо реяли над бушующими морскими просторами.

— Наставник мне голову оторвет, если я все пробирки с колбами не перемою, — пробовал защищаться Эрик.

— Мы сами их пере… моем, — ответили Джон, Роджер и Кэт. — А ты — сказку!

Четвертый пират был самым ужасным и неумолимым из всех пиратов. Он вошел позже остальных и произвел такое ошеломительное впечатление, что Эрику пришлось признать свое поражение.

— Эрик, у тебя большие неприятности, — сказала Ее Светлость герцогиня Олдвик. — Дело в том, что я тоже хочу сказку.

— На абордаж! — закричали остальные пираты, выхватывая из рук Эрика колбы с пробирками.

— Осторожнее с «драконьей кровью»! — испуганно выдохнул Эрик.

— Диссольвент, — назидательно заметил Джон, — стоял у меня рядом с бутылочкой с молоком, когда я еще и ходить-то не умел. И, честное пиратское, я ни разу эти две бутылочки не перепутал!

— Врешь ты все, Красноглазый Череп, — осадил ere Роджер. — Никогда наш папа не стал бы диссольвент где попало бросать.

— Сказку! — заглушая братьев, вскричала Кэт.

— Сказку! — поддержала ее миледи герцогиня. — но сначала — пробирки. Мы ведь благородные разбойники, правда? Если из-за нас Эрику попадет, будет ли это справедливо?

Взяла самую здоровенную колбу и преспокойно принялась ее отмывать.

— Миледи… — ошарашенно выдохнул Эрик.

— Да? — Герцогиня подняла на него смеющиеся глаза.

— Вы не должны… — Он запнулся, не зная, как закончить, как выразить то, что ему хочется сказать. «Ведь не бывает, чтоб герцогини пробирки мыли!» Но герцогиня поняла его и так.

— Это мой замок! А значит, и пробирки в нем — мои! Что хочу, то и делаю! — голосом «зловещего» сказочного пирата продекламировала она.

И что на такое скажешь? Если, к примеру, герцогиня возьмется мыть полы, кто посмеет ей запретить? Разве что герцог. Вот только его здесь нет.

Видя, как ловко его добровольные помощники справляются с порученным ему делом, Эрик только руками развел. А потом присоединился.

— Вот. А теперь — сказку! — торжественно объявила миледи герцогиня, когда все колбы с пробирками, сияя первозданной чистотой, выстроились, как на параде.

— Сказку, — кивнул Эрик, закрывая сосуд с диссольвентом и ставя его на место. — Итак, в некотором царстве, в Марлецийском государстве жил да был…

Лист бумаги сам собой лег в руки, и первые линии уже соскочили с карандаша…

* * *

— Все, Эрик, до вечера ты свободен, — сказал Шарц, оглядывая до блеска выдраенную лабораторию. — На ужин смотри не опаздывай, а то мои чертенята все пирожные съедят!

— А как же «другие дела», наставник? — спросил Эрик. — Ты же сам сказал, что они есть.

— Разумеется, есть, — ухмыльнулся наставник. — Вот, смотри: первое дело — дрова, его ты уже сделал; второе, пробирки, тоже; а дальше, как я и сказал, — твое свободное время.

— Но разве «свободное время» — это дело? — запротестовал Эрик.

— А как же? — прищурился наставник. — Свободное время — очень, даже серьезное дело. И только попробуй сделать его кое-как! Ты меня понял?

— Да, наставник, — поклонился Эрик и вышел.

«А жаль, что наставник не застал герцогиню, моющую пробирки. Интересно было бы посмотреть на его ошарашенную физиономию. Не все ж ему меня ошарашивать!»

Свободное время. Вот и еще одна собственность, которая появилась у него с легкой руки наставника. Свободное время! Свободное время до самого вечера. Делай что хочешь, хоть с ума сходи. Эрик поначалу так и решил, будто все, что ему остается, — с ума сойти.

Свободное время… время, принадлежащее ему одному, время, которое он может потратить так, как ему вздумается, подарить его кому или чему угодно.

«А что я должен делать в это ваше „свободное время“, сэр?»

«Твое, а не ваше!» — тотчас напомнил он самому себе.

«У лазутчика нет ни мгновения своего времени, именно поэтому время всего мира принадлежит ему!» — так его учили. А теперь… а теперь ему вручают свободу, так почему же у него такое чувство, будто его ограбили, сковали по рукам и по ногам? Почему эта самая «свобода» превращается в кандалы, почему кажется, что она безжалостно и бессмысленно отнимает время, то самое время, которое он мог бы с толком потратить, воплощая замыслы наставника, тренируя свои старые умения или отрабатывая новые? Почему кажется, что свобода равносильна пустоте? Что в ней ничего нет?

Эх, легко решать, куда идти, когда дорога одна…

«Так что же мне все-таки делать со своей свободой?!»

Эрик не стал задавать наставнику этот дурацкий, детский вопрос. Раз наставник не сказал, значит, ученик сам должен это знать. А раз не знает — догадаться. Может, это задание такое? Маленькая такая проверка сообразительности. В общем, думать надо, а не наставника почем зря глупыми вопросами дергать. Выпросил «легенду» — и будь доволен. Сам подумай, чем бы стал на твоем месте заниматься ученик лекаря? Куда бы он пошел, что бы его заинтересовало?

Для начала Эрик решил обойти замок, посмотреть все, что получится, познакомиться с кем придется, а там видно будет.

Он шел, сворачивая в разные уголки и закоулки, запоминая, что где находится, здороваясь со всеми, кого встречал, вежливо представляясь и запоминая имена и лица тех, с кем ему довелось встретиться.

Так он забрался на задний двор, где нос к носу столкнулся со здоровенным детиной в драном кафтане. В руках детины был потрясающей красоты огромный вязаный платок, в котором что-то попискивало. Глаза детины сияли.

— Дилли ощенилась, — поведал он счастливым голосом.

— Здорово! — подыграл ему Эрик.

— Еще бы не здорово! — откликнулся детина. — Ведь она лучшая, понимаешь? Лучшая!

— Понимаю, — в том же тоне откликнулся Эрик.

Чего ж тут, в самом деле, не понять? Лучшая, она и есть лучшая…

Из платка вдруг высунулся большой влажный нос, и Эрик понял, что детина несет мать вместе со щенками. Что ж, оно и правильно, наверное. Отчего не тащить собаку вместе со щенками, раз сил достаточно и желание есть?

— Кстати, меня Эрик зовут, я ученик здешнего доктора, — представился Эрик.

— Кстати, меня Руперт зовут, я здешний герцог, — ухмыльнулся детина. — И, кстати, мы уже виделись, мельком, правда. Тогда, у ворот.

Две невероятные, невозможные для состыковки картинки завертелись друг вокруг друга и столкнулись со страшным грохотом. Красавец герцог в роскошном зимнем плаще и этот красноносый здоровяк в драненьком кафтане.

«Болван! Шляпа! Растяпа несчастный! Это и есть твоя хваленая подготовка?! Не узнать герцога! Самого милорда герцога!»

«Вот-вот, а пообщаешься еще с этим твоим „наставником“ — вообще людей различать перестанешь, — посулил голос в голове. — Зато тебя самого тогда уж никто ни с кем не перепутает, можешь не сомневаться».

Эрик застыл с отвисшей челюстью.

— Прости, Эрик, малышей в тепло отнести надо, — промолвил Руперт Эджертон, герцог Олдвик. — Эта дурочка отчего-то решила, что ей в старой бочке удобней всего родить. Потом поговорим.

Он прикрыл куском платка любопытный собачий нос: зашагал дальше. А Эрик так и остался стоять, подавленный собственной некомпетентностью.

«Об этом нужно рассказать наставнику. Непременно нужно! — решил он. — Есть же какие-то способы с этим бороться. Или это случайность? Ничего не значащий промах? Вот еще. У агента моего уровня не бывает, не может быть промахов. Тем более таких. А раз таковой все же случился, значит, что-то пошло не так. Что-то пошло не так, и наставнику необходимо сообщить об этом».

«С другой стороны, я ведь сейчас и не лазутчик вовсе, сам себе возразил он. — Я сейчас ученик лекаря. То есть совсем другой человек. Мало ли что этот невнимательный тип проморгать способен? Он ведь с утра до ночи только о порошках с пробирками думает! Где ему по сторонам глазеть, да еще и запоминать увиденное. Он и мыслить-то должен по-другому: это не лечат, этим не лечат? Тогда это неинтересно — примерно вот так вот!»

Повеселевший Эрик облегченно вздохнул и пошел дальше, похрустывая снегом.

«Герцогиня моет пробирки и играет в пиратов, а герцог, одетый хуже огородного пугала, самолично занимается переноской собачьих семейств с места на место. Может, все не так страшно, как мне спервоначалу показалось? Может, я просто попал в обыкновенный дурдом, да не понял этого? Интересно, кого я еще сегодня встречу?»

«Что, нашел для себя оправдание и успокоился?» — пробурчал лазутчик в его голове, но Эрик его гордо проигнорировал.

* * *

Эрик лежал, слушая, как потрескивают дрова в камине, и глядя, как пляшут по потолку отсветы каминного пламени.

Там, на потолке, мчалась фаласская конница, извивались в страстном танце смуглые большеглазые танцовщицы, спешили вдаль к незнакомым волшебным городам караваны, ведомые высохшими от зноя жилистыми проводниками, мастерами боя на мечах и знатоками удивительных историй. Таинственно улыбались прекрасные принцессы и волшебные девы, рычали тигры и львы да хмурились великие воины, приглядываясь к очередному дракону. Драконы ревели, извергая пламя, седобородые мудрецы плели интриги и высказывали пророчества, а великие полководцы вели в битву несметные армии.

Там, на потолке, рождались мириады волшебных сказок и удивительных историй, и если суметь хоть некоторые из них услышать, увидеть и запомнить…

Эрик и сам не знал, чему улыбается, но прогнать с губ улыбку не получалось. Ну и ладно, все равно темно и никто не видит. А если бы и видел… мало ли чему может улыбаться ученик лекаря?

«Все хорошо, но что, если ты все-таки свихнешься от этих своих сказок?»

«Заткнись!»

«Заткнись? И это все, что ты мне ответишь?!»

«Заткнись. Это все. Не мешай мне чувствовать себя счастливым».

За окном опять идет снег. Скругляя, сглаживая все звуки. Так хорошо лежать здесь, прислушиваясь к потрескиванию пламени, к снежному шепоту за окном, так хорошо иметь «легенду» и быть счастливым. Ученику лекаря приятно лежать здесь, где он и в самом деле ощущает себя дома, где ему хорошо, где его не обидят, где о нем позаботятся, а лазутчику… лазутчику хорошо и приятно внутри «легенды». «Легенда»… так вот что является домом лазутчика!

А еще говорят, что у лазутчика ничего нет, что он лишен собственности! Ничего себе — нет! Ничего себе — лишен! Да любой дом, даже такой вот замок, уничтожить проще, чем крепко сколоченную легенду! Да и защищает хорошая легенда получше иных стен. Так что не стоит спорить что реально, а что нет. Кажется, это и так ясно.

Ученик лекаря и лазутчик… нет, не так… ученик лекаря и ученик лазутчика, так будет правильно. До уровня моего нового наставника мне еще тянуться и тянуться. И не только как лекаря, как лазутчика — тоже.

«Нам будет трудно, но вместе… вместе мы справимся», — вдруг подумал Эрик, и его губы вновь сами собой сложились в улыбку.

Он и сам не мог бы сказать, кого имел в виду под этим своим «мы». Себя и Шарца? Обе свои ипостаси? Себя, своего наставника и всю его семью? А может, просто весь Олдвик, начиная с герцога и герцогини?

Ему было все равно. Радость не требует объяснений.

* * *

Идет время, и ты привыкаешь к новой жизни. Привыкаешь, осваиваешься, пока в один прекрасный момент не понимаешь, что счастлив. Прошлое кажется навсегда прошедшим, похороненным, забытым. Прошлое кажется смутным сном, от которого поутру ничего не осталось. Жуткие призраки рассеялись навсегда.

Наставник так ни разу и не спросил у тебя больше о, том, что столь заинтересовало его в самом начале, о том, что, похоже, вовсе не интересует его теперь. А ведь тогда, когда он задал свой вопрос, ты был просто в ужасе. Одного этого вопроса с лихвой хватало, чтобы погубить тебя. Но он так ни разу и не спросил вновь: «Почему же ты просто не переписал им эту проклятую книгу, ведь ты наизусть ее помнить должен?» Он и вообще охотнее наставляет в медицинских познаниях, чем в ремесле лазутчика. И не потому, что жалеет свои какие-то особенные секреты, просто ему самому это не так уж и интересно.

Против воли ты и сам начинаешь всерьез интересоваться медициной. И если вначале ты полагал ее всего лишь дополнением к прочим знаниям, то постепенно, поддаваясь искренней увлеченности наставника, ты начинаешь считать ее основным своим делом.

Она тебе нравится — вот что поразительно!

«Убить человека куда легче, чем спасти его! — не устает повторять Шарц. — Украсть какой-то секрет куда легче, чем открыть секрет, доселе никому не ведомый. А где же и совершать эти открытия, если не в медицине, единственной науке, занимающейся спасением самого важного из чудес и даров Господних, человеческой жизни!»

Все реже и реже ты вспоминаешь о прошлом. Ты наконец понимаешь, что, даже если бы мог, не хотел бы туда вернуться. Но прошлое иногда напоминает о себе само. Оно возвращается, не спрашивая твоего желания. Его чудовища всплывают из глубин забытых снов и оказываются действительно чудовищами.

Эрик беспечно прогуливался по замку в ожидании ужина. Он уже свыкся с мыслью, что у него есть свободное время, вот только пока не очень научился им распоряжаться.

И все равно свободное время иметь приятно. Вообще приятно, когда есть что-то свое. Только твое и ничье больше. И ты можешь подарить его кому захочешь. Поиграть с детишками наставника. Отправиться на конюшню к Четыре Джона, с которым очень интересно и занятно беседовать. Поболтать с самим наставником. Отправиться бродить по замку, знакомясь с новыми людьми. Да мало ли что…

Эрик вздрогнул, ибо чья-то незримая рука внезапно выдернула у него ту занавесь, которую нужно все время держать отодвинутой. Держать, чтобы видеть небо, и солнце, и весь остальной мир. Занавесь, на которой гнездятся все его кошмары. Те самые, которых он никогда не видит во сне. Те самые, что всегда посещают исключительно въяве. Занавесь хлопнула на призрачном ветру и упала на лицо. Упала, и он задохнулся от ужаса. Задохнулся от ужаса и увидел.

Он не знает… не может… никогда не сможет сказать, почему это так страшно… эти шевелящиеся губы… одни губы, без лица… он отлично читает по губам, но ему никогда не удавалось что-нибудь прочесть по этим… шевелящиеся губы и ужас… ужас… нескончаемый ужас…

Жуткие призраки ожили и с яростным клекотом закружились над ним.

Он знал, что сейчас произойдет, знал, что придет вслед за этим. В Ледгунде после выполнения задания с ним это случалось дважды. И оба раза тогда, когда он попытался сделать то, что так заинтересовало его нового наставника. «Почему ты просто не переписал им эту проклятую книгу? Ведь ты должен помнить ее слово в слово».

Вот потому и не переписал.

Фаласский Храм Смерти, как оказалось, неплохо умел охранять свои страшные тайны. Очень даже хорошо умел.

Но сегодня… сейчас… да он даже и не думал о проклятой Книге!

Почему?

Отчего?

За что?!

Шевелящиеся губы приблизились, заслоняя собой весь остальной мир. Вот сейчас… сейчас… тело взорвется немыслимой болью, и он тихо сползет по этой стене. Это не та боль, от которой громко кричат. Эта та боль, от которой тихо умирают. Тихо, потому что нет силы на крик. Потому что эта боль мгновенно выпивает силы. Хорошо еще, если его вовремя заметят. Наставник, наверное, сможет его вылечить.

— Эрик! Эрик, ты чего? Тебе плохо, да?!

Кто-то что-то кричит. Или шепчет?

Где-то далеко. Совсем далеко. В какой-нибудь Олбарии. Или Марлеции. Из Фалассы ничего не слышно.

Это из Ледгунда слушать надо. А еще лучше послать агента, и пусть он все подслушает как следует…

Кажется, он упал. Ну да, он лежит на спине, а кто-то маленький и шустрый растирает ему снегом лицо и уши. И боль отступает. Уходит. Губы… ужасные шевелящиеся губы бледнеют и выцветают.

— Кэт, — чуть слышно шепчет Эрик, узнавая суетящегося над ним спасителя.

— Да здесь я, здесь, — откликается эта малявка. — Сейчас помогу тебе встать…

— Лучше… позови папу, — шепчет Эрик. — Скажи ему… скажи…

— Думаешь, я тебя не подыму? — решительно откликается она. — Я ж наполовину гномка как-никак. Мы, гномки, знаешь какие сильные?

Она подхватывает его под плечи, но он уже может встать сам. Проклятые шевелящиеся губы исчезли. Их решительно стерла маленькая ладошка Кэт.

— Не знаю насчет других гномок, Кэт, но ты и правда очень сильная, — отвечает ей Эрик. — Ты даже сама не знаешь насколько.

Двое лучших ледгундских лекарей сутками спасали его от этой боли, от этих жутких шевелящихся губ. Он умирал, он думал, что умрет, он выжил чудом. Оба лекаря пожимали плечами: не знаем, дескать, что за болезнь. А один, помолчав, добавил: «Конечно, с научной точки зрения колдовства не существует. Однако это, несомненно, колдовство».

Долгие дни и ночи невыносимой боли всего лишь за попытку вспомнить запретное, примочки, припарки и притирания, нюхательные соли самого разного состава, кровопускания и лекарства, лекари и лекари, целые консилиумы лекарей и два медицинских светила при нем неотлучно… и всего лишь ладошка маленькой Кэт, погладившая его по волосам, потершая ему физиономию снегом, всего лишь ее решительная попытка поднять его на ноги.

— Пойдем домой, — сказала Кэт. — На ужин знаешь какое вкусное? Ух!

— Пойдем, — сказал Эрик.

Он все ждал, не вернутся ли ужасные губы.

Губы не возвращались.

Призраки отступили во тьму.

* * *

— Мне кажется, тебе нужно мне что-то рассказать, Эрик, — промолвил Шарц, выслушав сбивчивое повествование Кэт.

— Мне тоже кажется, что нужно, — вздохнул Эрик. — Вот только я не могу этого сделать.

— Почему? — спросил наставник.

— Умирать начинаю, — ответил Эрик.

— Когда рассказываешь или когда вспоминаешь? — настороженно поинтересовался Шарц.

— Иногда даже вспомнить бывает достаточно. А так, как в этот раз… я ведь и не вспоминал вовсе… не знаю почему…

— То есть приступ случился сам по себе, — нахмурился Шарц.

— Вроде как да… — растерянно ответил Эрик. — Если я только ничего не… но я бы помнил, если бы что-то… я и правда не знаю… — Он окончательно смешался и замолк.

— Ладно, оставим эту тему, — важно кивнул Шарц. — А сегодня я хочу продолжить свои лекции по мастерству лекаря. Хочу обратить твое внимание: эта лекция будет несколько необычной. Я бы попросил тебя проявить крайнее прилежание и внимательно следить за каждым моим словом. За каждым, Эрик. Это очень важно. Итак, приступим Встречаются заболевания, при которых наилучшим лекарственным средством оказывается состояние покоя, настоятельно необходимое для многих врачебных манипуляций. Обычно для достижения такого состояния больному предлагают расслабиться и думать о чем-нибудь приятном. Иногда ему даже предлагают задремать и представить себе какой-нибудь чудесный сказочный замок или волшебную страну фей. Больного просят сосредоточиться на своих руках. Представить себе, что руки — это все, что у него есть. Такие большие… теплые… тяжелые… медленные… они подымаются и опускаются… подымаются и опускаются… нет ничего, кроме вечного подымания и опускания… вечного покачивания…

Шарц внимательно следил за своим невольным пациентом, голосом подстраиваясь под ритм его дыхания. Так. А теперь осторожно взять его за руку, нащупать пульс и продолжать. Продолжать, постепенно замедляясь. Замедляясь и переходя ко второму этапу. Чтобы все получилось как должно, нужно насытить агрессивное, вечно жаждущее пищи внимание лазутчика. Итак…

— Впрочем, бывают и другие случаи, — продолжал Шарц. — Иногда больного, напротив, просят сосредоточиться… быть таким бдительным, как это только возможно… и внимательно следить… следить за вот этим качающимся и блестящим шариком… качающимся и блестящим… только очень внимательно… не отрывая взгляда и продолжая слышать мой голос… не отрывая взгляда и сохраняя способность отвечать… не отрывая взгляда и вспоминая все, что когда-то заставили забыть… не отрывая взгляда и отказываясь умирать… не отрывая взгляда и не подчиняясь чужой воле, заставляющей умереть… не отрывая взгляда и не подчиняясь чужой воле, приказавшей молчать…

Шарц опустил блестящий хрустальный шарик и выдохнул.

«Профессор Брессак, что бы я без вас делал? Не будь вас, я бы до сих пор считал, что все без исключения пациенты поддаются гипнотической магнетизации совершения одинаково. А те, которые не поддаются, просто лишены этого столь полезного для исцеления свойства».

Эрик сидел, положив руки на колени, и смотрел на него.

— Рассказывай, — сказал Шарц.

И Эрик начал рассказывать. Он ничего не боялся. В том странном месте, где находились они с наставником, умереть было нельзя. А значит, можно было рассказать — рассказать все. Эрик чувствовал свою смерть, она никуда не делась, он ощущал ее как повязку на лбу, но здесь это не имело никакого значения. У нее не было ни малейшего шанса соскользнуть вниз, растечься по телу невесомой смертью, впитаться незримым ядом… И он мог говорить с наставником обо всем…

— Губы, — говорил Эрик. — Я вспомнил, это было в день посвящения… да… это было там… в Храме…

Шарц затаил дыхание. Как же давно ему хотелось услышать всю эту историю. Но если ученик не может ее рассказать… и ведь действительно не мог.

— Я все-все могу рассказать, — медленно говорил Эрик. — Все-все…. ведь я не умру здесь… я не могу умереть здесь, потому что умру там… Я умру только потом, правда? После того как расскажу… А тогда это будет уже не важно. Задание будет выполнено.

— Не надо мне все-все рассказывать, — вмешался Шарц, и Эрик остановился.

— Не надо? — с обидой спросил он. — Но как же так?

— Потом расскажешь, — сказал Шарц.

— А! Потом, — довольно кивнул Эрик, сразу успокоившись.

— Расскажи, как тебя… заколдовали и что нужно сделать, чтоб расколдовать, — сказал Шарц.

— А… это просто… — ответил Эрик. — Он шевелит губами, а слов нет… слов нет, потому что он говорит не слова… он говорит мою смерть… с каждым движением губ она сплетается в незримую ткань… эта ткань прохладно ложится на лоб, охватывает голову, словно повязка. Такая есть у любого послушника, у любого посвященного. Даже у старших жрецов есть, чтоб никто не мог разгласить тайны Храма. Если попытаться это сделать, повязка соскальзывает вниз и тает, становясь смертью, впитываясь в тело…

— Она и сейчас у тебя на лбу? — спросил Шарц.

— Конечно, — ответил Эрик. — Я же говорю, она есть у любого…

— А снять ты ее не можешь?

— Рука не подымается, — вздохнул Эрик.

«Так. С этим все ясно, — подумал Шарц. — Снимать повязку, будь она проклята вместе с тем, кто ее придумал, придется мне. Эрик не может… и не сможет. А я не вижу. Для меня ведь ее не существует. Хорошенькое дело. Снимать на ощупь? Снимать, интересуясь у Эрика, снялась или нет? Скорее всего ничего не выйдет. А если этот неведомый фаласский мерзавец предусмотрел и такой вариант? Если она убьет его, пока я буду ее снимать? Нет уж! Снимать ее придется не здесь и не сейчас! Снимать ее нужно там и тогда. А если еще точнее — просто не дать ее надеть».

Чтобы погрузиться в кратковременное гипнотическое состояние, Шарцу блестящий шарик не требовался. Гномы издавна использовали разные степени транса в качестве обезболивающего.

«Я должен вернуться через пять минут. Чтобы не дать надеть повязку, этого достаточно!»

* * *

В огромном зале стоял полумрак. Тени зловещих богов бродили по темным углам. Ледяным сквозняком по полу стелились странные шепоты.

Безгласное бормотание Шарц почуял почти сразу. И тотчас его горло начала охватывать некая незримая субстанция.

«Ах вот ты как? Ну погоди же!» — яростно подумал он.

Бежать трудно. Полированные плиты каменного пола скользят под ногами. И удавка на горле все явственнее. Не повязка на лбу — удавка на горле!

«Ну да, я же не послушник! Я — враг!»

Глаза заволакивает туман, поверх тумана медленно скользят чьи-то шевелящиеся губы. Все еще бесплотные, они с каждым следующим мгновением наливаются жизнью, становятся реальнее, плотнее.

«С врагами здесь не церемонятся, а я — враг».

«Вот именно. Враг. Опасный. Яростный. Неостановимый. А уж что я делаю с засранцами вроде тебя…» — думать на бегу трудно, думать с удавкой на горле — страшновато. Она ведь не просто так, для красоты, висит. Она затягивается потихоньку. Ну да ничего. Мне бы только до него добраться… он у меня узнает!

«Тебе еще ни разу не доводилось иметь дело с гномами, мразь? Могу порадовать, тебя ждет масса самых разнообразных… ощущений… мы, гномы, любим убивать таких засранцев, как ты! Убивать, жарить и есть…»

Безгласное бормотание сбилось на миг и зачастило с удвоенной силой. Удавка ослабла. Бежать сразу стало легче. «Струсил, сволочь?!» — обрадовался Шарц и припустил еще быстрей.

Худенький подросток стоял на коленях перед оплывшим от жира жрецом в черной шелковой рясе.

— Эрик! — крикнул Шарц, и мальчишка поднял глаза.

Жрец вздрогнул, дернулся и развернулся навстречу Шарцу. Как раз вовремя! Шарц ударил сразу рукой и ногой. В промежность и в горло. Жрец захрипел, согнулся, Шарц ухватил его за подбородок, рванул голову вверх и широкой, привычной к молоту рукой запечатал все еще шевелящиеся губы.

— Эрик! — выдохнул он, отшвыривая от себя жреца.

— Да, наставник… — ответил мальчишка.

— Бежим отсюда! — рявкнул Шарц.

— Но я же еще не выполнил… задания… — почти прошептал мальчишка.

— Прежнее задание отменяется! — рявкнул Шарц.

— А… какое новое? — дрогнул мальчишеский голос.

— Жить и получать от этого удовольствие! — рявкнул Шарц и рванул ученика за руку, подымая его с колен. — Этот гад ничего не успел на тебя навесить?

— Кажется, нет.

— Тогда бежим! — И Шарц потащил за собой ученика, выходя из транса.

Где-то за их спинами корчился, харкая кровью, фаласский монах-магнетизер. Где-то там, в далеком фаласском храме, сколько-то лет назад…

«Вот и все», — подумал Шарц.

Пришедший в себя, очнувшийся от транса Эрик удивленно щупал лоб.

— Ее нет! — наконец счастливым голосом поведал он окружающему мирозданью. — Ее совсем нет!

Он помолчал. Посмотрел на наставника удивленно.

— Я все помню, — сказал он.

— Я не отдавал приказания забыть, — ответил Шарц.

— Ты не стал меня ни о чем расспрашивать, — сказал Эрик.

— Вдруг ты по-прежнему не хочешь этого рассказывать, — ответил Шарц.

— Но… любой другой на твоем месте… — начал Эрик.

— Ну что ты, — усмехнулся Шарц. — Совсем не любой. Хороших людей на свете куда больше, чем плохих. Никто из них не стал бы без спросу совать свой нос в твою жизнь. Мне, конечно, интересно, как все вышло с этой окаянной книгой, но не до такой степени, чтобы заставлять тебя делиться теми воспоминаниями, которыми ты делиться не хочешь.

— О, учитель! — ехидно возгласил счастливый Эрик. — Твое невероятное, невозможное, немыслимое благородство вгоняет меня в краску и заставляет благоговеть изо всех сил!

— А по уху? — поинтересовался означенный учитель.

— Да хоть по двум! — откликнулся Эрик. — Ну разумеется, я все тебе расскажу! Почему бы и не рассказать? Теперь-то меня ничто не держит.

Эрик блаженно вздохнул, наслаждаясь новой, неведомой для себя свободой. Его и правда ничего не держало. Совсем-совсем ничего. И если он откроет наставнику парочку страшных тайн… Их обладатели могут грызть свои локти хоть до посинения, ему они не страшны. Ничего они ему не сделают.

И Шарц наконец услышал историю странной книги, которая заставила его оторваться от дел, кои он почитал действительно важными, и вспомнить свои прежние навыки, кои он к тому моменту полагал абсолютно ненужными. Кроме того, благодаря содержащейся в книге информации было совершено несколько открытий в области алхимии и фармакологии, а секретные службы почти всех стран обзавелись мощным тайным оружием и противоядиями от оного.

«В конечном итоге равновесие мира не сместилось, оно просто поменяло свои свойства», — сказал по этому поводу граф Эмиль де Буа-Конте, известный марлецийский политик, дипломат и вообще большой интеллектуал.

Конечно, Шарцу было интересно, как и из-за чего все произошло. Из-за чего он сам оказался вовлеченным в «игры разведок» и стал куда более заметной фигурой, чем ему хотелось бы.

— Меня с самого начала готовили для этого дела, — рассказывал Эрик. — Я вызубрил кучу языков, тот же фаласский знал просто в совершенстве, эльфийский до восьмого слоя значений, со всеми диалектными формами и обратными рифмовками, и прочее в том же духе. То, что моя мать родом из Фалассы, также играло роль, поскольку я внешне удался в нее и был не слишком отличен от коренных фалассцев. На это и был расчет.

Поскольку проникнуть в Храм Смерти каким-либо другим способом еще никому не удалось, в конце концов было решено использовать для этой цели прямое внедрение агента. Оно требовало значительного времени на подготовку, зато почти наверняка приводило к успеху. Один из наших тамошних агентов, коренной фалассец, представил меня как дальнего родственника, у которого якобы умерли родители, а самому возиться с мальчишкой ему неохота. Он и отдал меня в Храм в качестве послушника. Я хорошо рисую, знаю много языков, красиво пишу — жрецы решили, что я окажусь ценным приобретением для Храма.

Так оно, по-видимому, и было. Я старался вовсю и быстро пошел вверх по иерархической лестнице. В Храме Смерти особо не развлечешься, но я отказывался даже от тех малостей, которые могли себе позволить послушники. Вместо этого я усердно занимался переписыванием храмовых рукописей и перерисовыванием иллюстраций к ним. Не чурался и черной работы. Пока прочие послушники лакомились тайком пронесенными сластями и втихомолку пересказывали друг другу свежие базарные сплетни, я драил грязные котлы, мыл полы, протирал статуи богов и полировал стелы с изречениями великих жрецов прошлого. Однажды я попался на глаза Главному переписчику Храма. Как раз перед тем он просматривал переписанную мной рукопись и остался весьма доволен. Застав меня за мытьем полов, он исполнился возмущения и вызвал жреца, надзирающего за мной.

С тех пор я полов не мыл. С тех пор я занимался исключительно переписыванием книг и копированием иллюстраций к ним. Я истово проникался верой и усердно молился богам. Я понимал, что это грех, но так нужно было для выполнения задания. Был момент, когда грань, отделяющая меня от полного перехода в их веру, стала настолько призрачна, что я всерьез испугался. Забыть истинную веру значило потерять себя. Я стал лишать себя сна. Внешне соблюдая их обряды, по ночам я молился Господу о даровании мне прощения. В итоге мое искреннее рвение было замечено. Никто ведь не знал, что оно не имело никакого отношения к Храму.

Наставник сделал мне строгое внушение. Сказал, что я слишком еще молод для такого самоотречения, приказал снизить требовательность к себе и отправил на тайную вечеринку послушников — это послушники считали, что она тайная! — где я вместе с остальными обжирался сладостями. С этого момента мне стали доверять, и я получил доступ в святая святых — закрытые архивы храмовой библиотеки. Так я добрался наконец до того, ради чего, собственно, все и затевалось. До того, чем так славится Храм Смерти.

Яды. Фаласские яды. Кстати, это для нас они фаласские. В самой же Фалассе они именуются храмовыми, и рядовой фалассец знает о них не больше, чем рядовой олбариец. Яды считаются чем-то вроде кары Богов. Субстанцией их ярости и гнева. Я сотни раз переписывал все эти смертоносные тайны. У Храма много отделений в других городах Фалассы, копии нужны всем. Я переписывал и переписывал, пока они не начали сниться мне во сне. Я помнил их наизусть, я лишь не знал, как передать свои знания наружу. Я собирался бежать из Храма, однако опасался, что, если меня все же поймают и убьют, мои бесценные знания погибнут вместе со мной. Повторить такое внедрение будет не так просто, а самое главное — впустую будет потрачено время. Ведь нового агента потребуется готовить еще очень долго, и ему будет куда тяжелее, чем мне, потому что жрецы станут учитывать возможность проникновения в Храм под видом послушника и будут настороже. Одним словом, я хорошо понимал, насколько ужасные последствия будет иметь мой провал и как мало шансов у следующего агента… — Эрик замолк и вздохнул.

— Шансов действительно мало, — кивнул Шарц. — Такая закрытая организация, как этот Храм… да и мальчишек с твоей внешностью в Ледгунде, думаю, немного.

— Если вообще есть, — кивнул Эрик. — Ледгундский моряк, привезший себе женщину из дальних стран, а потом еще и женившийся на ней, был большой оригинал. Так что… у меня не было права на ошибку. Это было бы больше, чем моя смерть. Это был бы провал, а нас всегда учили, что провал хуже смерти. Так вот, тут-то и подвернулась эта самая книга. Фаласскому султану для чего-то нужно было сделать подарок марлецийскому монарху. Кто и почему решил, что это должна быть книга, причем книга фаласских сказок с иллюстрациями, да еще и в переводе на марлецийский, я не знаю. Но раз решение было принято, стали искать, где лучшие переписчики, да еще и такие, чтоб на марлецийский перевести могли.

Знающие люди подсказали султану, что таковых нужно искать в Храме Смерти. Там и переводчики хороши, и переписчики отличные. Что ж, он так и поступил. А лучшим переводчиком и переписчиком был я. Конечно, Храм Смерти не та организация, на которую можно давить, но и султан не та фигура, которой стоит почем зря отказывать. Как уж они там договорились, не знаю, но меня призвал Главный храмовый жрец и отдал повеление, наделив соответствующими полномочиями. Отныне я не подчинялся никому, кроме него и Карающих, и ни перед кем не держал ответа, кроме него и Совета высших посвященных. Я понял, что это — шанс. Наилучший из возможных. Я тогда и представить не мог, что смерть сидит у меня на голове и ждет малейшего повода…

Я отыскивал красивейшие фаласские сказки, я даже представить себе не мог, что в Храме Смерти такое большое собрание этих самых сказок, но, как оказалось, высшим посвященным позволительно куда большее, нежели рядовым жрецам. Теперь и я был допущен до этих тайн. Оставаясь по-прежнему послушником, я возвысился почти надо всеми жрецами. Думаю, если бы я остался, если бы все не вскрылось, я бы сейчас уже был жрецом, а может, даже входил в Совет посвященных. Я переписывал эти самые сказки как только мог красиво, а потом потрясающими фаласскими красками рисовал иллюстрации. Некоторые и в самом деле вышли почти как живые… а когда я засел за марлецийский перевод… я хорошо владею эльфийскими ключами и кодировками… я не просто переводил, я прятал в этом самом переводе все те тайны, которые мне удалось добыть. Это было нелегким делом. Некоторые сказки пришлось расширить, дописать, кое-где поменять ход сюжета…

— И никто ничего не заподозрил? — спросил Шарц.

— Никто из моих наставников не знал марлецийский настолько хорошо, чтобы поймать меня за руку, — ответил Эрик. — Закончив книгу, я отпросился в гости к тому человеку, который привел меня в Храм. Я передал ему все, что знал о книге и о пути, по которому ее повезут. Книга отправилась к фаласскому султану, от него — к марлецийскому королю, а я почувствовал, что заболел. Легкое недомогание я начал испытывать уже во время перевода. Когда я закончил книгу, приступы усилились. Мое тело жгло как в огне. Я решил обратиться к храмовому лекарю. Когда я рассказал ему о своих приступах, он пришел в ужас. Он вытаращился на меня, силясь закричать, но от волнения у него пропал голос. «Изменник… предатель… кому ты рассказал наши тайны?!» — в ужасе хрипел он. Его пришлось убить. Я понял, что моя болезнь как-то связана со спрятанными в книге тайнами, и решил бежать немедля. Мне пришлось убить еще двоих, прежде чем я выбрался из Храма. Эти двое были моими наставниками и не сделали мне ничего плохого. Я до сих пор жалею об их смерти.

Я бежал, спрятался в пригороде столицы, скрылся среди тамошнего отребья, бандитов, воров, подонков… я был белой вороной среди них, мне пришлось убить довольно многих, пока от меня не отвязались. Я постоянно испытывал мучительную боль… все сильней и сильней… были моменты, когда мне казалось, что уже все, сердце не выдержит… И тогда на мой след напала храмовая стража. Я все ждал, когда на меня выйдут свои, и утратил осторожность. Впрочем, в том состоянии, в котором я находился, мне было не до осторожности. Они захватили меня практически врасплох. Мне чудом удалось бежать, убив еще одного человека… его смерть — это все, что я тогда запомнил, кинжал в моей руке… кровь… много крови… я неаккуратно его убил, еще успел подумать, что наставник будет недоволен, а потом все… ничего не помню, не знаю, как мне удалось убить его и как потом удалось сбежать, вообще не знаю, как я тогда выжил… просто не помню…

— А ты и не выжил, — сказал Шарц. — Точней, выжил не ты… выжило твое хорошо тренированное тело. И… как бы сказать… подобрало тебя на обратной дороге, что ли?

— Не знаю, — помотал головой Эрик. — Наверное. Мне казалось, что я умираю, так оно, наверное, и было. И вот тогда… я случайно познакомился с одним стариком… он был нищий… он сразу увидел, что со мной происходит. Он знал. Я сидел рядом с ним, в грязи, на обочине, не в силах подняться, не в силах закричать, застонать… я и дышал-то с трудом. И тогда он сказал мне: «У тебя на лице занавесь! Подыми ее!»

Он так это сказал, что я и в самом деле почувствовал. И поднял. И смог наконец дышать. «Тебе придется держать ее так всю твою жизнь, — сказал он. — Зато со смертью проблем не будет. Захочешь помереть — просто отпустишь». Я только смотрел на него и дышал. Смотрел и дышал. И держал занавесь. А когда надышался и убедился, что держу крепко и нипочем не отпущу, спросил, откуда он все это знает. «Я сам бывший храмовый послушник», — ответил он и отказался дальше говорить на эту тему.

После этого довольно скоро на меня вышли наши тамошние агенты. Быстроходный корабль привез меня в Ледгунд. Домой. Я вздохнул с облегчением. Задание было выполнено. Я почти с ума сходил от гордости. И тут выяснилось, что книга пропала. Наши агенты под видом разбойников собирались ограбить караван, который вез дары марлецийскому монарху, но вышло так, что настоящие разбойники их опередили…

— Разбойники, говоришь… задумчиво протянул Шарц. — Мне вот интересно, на кого они работали, эти самые разбойники… Они так удачно вклинились между вами и храмовой стражей, что это наводит на самые серьезные размышления. Так вот почему на эту книгу претендовали все кому не лень. Фалассцы после твоего исчезновения хватились своих страшных тайн, сообразили, где ты работал и чем мог воспользоваться, ледгундцы считали ее своей, потому что для них ты ее, собственно, и делал, а марлецийцам ее пообещали в подарок… в результате книгу подарили мне, что не могло не вызвать возмущения всех заинтересованных лиц.

— Да, — сказал Эрик. — Так и было. Когда у нас поняли, что обещанная государю книга утрачена… учитель пришел ко мне и потребовал вспомнить. Я пытался… я дважды пытался… оба раза меня чудом возвращали с того света. Лучшие ледгундские лекари… один из них и решил, что это колдовство такое… Он так и сказал, что колдовства, конечно, не бывает, но это, несомненно, колдовство.

— Ну, тогда и я колдун! — развеселился Шарц.

— А что, разве нет? — слабо улыбнулся Эрик. — Как ты тому гаду врезал! И почему я его не помнил?

— Потому что он запретил тебе помнить о нем, — ответил Шарц. — А «колдовство» это имеет вполне научную основу и называется «гипнотический магнетизм». Он просто усыпил тебя и внушил все, что хотел. Очень талантливый магнетизер. Я проделал то же самое, что и он, — усыпил тебя и отменил его приказы.

— Так почему же тогда наши лекари ничего не могли?

— Ваши лекари! — возмущенно фыркнул Шарц. — Колдовство у них, видите ли! У страха глаза велики — вот и все колдовство! Раз Храм Смерти, там на каждом углу демонов понатыкано! Они небось еще и лечить тебя боялись! Ведь мало ли что? Лечить такого — еще проклятие подцепишь! Да и стоит ли возиться с оскверненным демонами? Лекари! — Шарц явно проглотил какое-то непечатное ругательство, которое счел непедагогичным произносить при ученике, и грозно закончил: — Никакой научной дисциплины. Да и совести тоже…

— Понятно, — кивнул Эрик.

— Ох, прости, — вскинулся Шарц. — Тебе только что плохо было, а я тут ору… черт с ними, с вашими лекарями, я у них зачет не принимал. Получше стало?

— Да, — кивнул Эрик и с облегчением вздохнул. — Мне не получше, мне просто хорошо. Занавесь держать не нужно. Одно это… — Он помотал головой от восторга. — Нет, правда здорово!

— Тогда пошли ужинать, там наверняка все остыло, — сказал гном, вставая со стула. — Успокоим остальных, а то они за тебя здорово перепугались.

— Так на кого все-таки работали те самые разбойники? — поднимаясь по скрипучей лестнице, спросил Эрик.

— Не знаю, — честно ответил гном. — Одно могу сказать: арсалийская разведка так и не объявилась. Странно, да?

— Странно, — кивнул Эрик, думая, могли ли арсалийцы быть теми самыми разбойниками, которые всех провели, а потом подкинули книгу тому единственному в мире гному, который действительно был в состоянии правильно ею распорядиться, но куда больше его занимало почти непреодолимое желание как следует разогнаться и взбежать на потолок. И это действительно было странно.

* * *

Эрик проснулся рано. Наставник и его жена тихо сопели у себя в комнате, звезды только-только начали подумывать о том, чтобы малость прогуляться за край горизонта, а ранняя зорька еще последний сон досматривала. Юношу разбудило какое-то невероятное, почти болезненное ощущение счастья. Это было так необычно, что он даже слегка испугался.

«Что вдруг такого случилось, что я испытываю настоятельную необходимость задыхаться от счастья? Не сошел ли я и в самом деле с ума?»

Впрочем, счастье подобными проблемами не интересовалось. Самовольно захватив губы Эрика, оно решительно улыбнулось, а потом, проникнув в мышцы, с наслаждением потянулось всем его телом. Эрик глубоко вздохнул и сел на краю постели. Счастливый и перепуганный собственным счастьем одновременно.

«Ладно, — сказал он сам себе. — Давай порассуждаем. Или я еще не свихнулся, или уже успел. В первом случае пугаться рано, во втором — бесполезно».

«А я предупреждал! — донесся откуда-то из глубин сознания глухой голос лазутчика. — Я говорил, что этим все кончится!»

«Чем „этим“, счастьем?» — ехидно поинтересовался Эрик.

«Это тебе кажется, что счастье, болван, — пробурчал лазутчик. — Тогда как на самом деле… Достукался на свою голову…»

«Разве что на твою», — огрызнулся Эрик.

«У нас с тобой одна голова на двоих — или ты уже и этого не помнишь, несчастный?» — трагически вопросил лазутчик.

«Не помню, — беспечно отмахнулся Эрик. — Это тебе нужно помнить, это ты всего боишься, а мне и так хорошо!»

«Хорошо ему, видите ли…» — зашипел лазутчик и затих. То ли аргументы кончились, то ли спрятался от греха подальше.

Эрик же чем дальше, тем больше чувствовал, что сейчас просто взорвется от переполняющей его тело легкости, от неземного ощущения счастья. Нужно было что-то делать, причем немедленно!

Продолжая удивляться и не понимать, что с ним происходит, Эрик встал, распахнул окно, выскользнул наружу и ловко полез по стене наверх. Оказавшись на крыше, он быстро пробежал по ней, перепрыгнул на другую, с нее на соседнее строение, с него на высокую стену башни… и вверх, вверх… Опомнился он, лишь оказавшись на крыше самой высокой башни Олдвика. Выше было только темнеющее небо. Уходящие звезды удивленно таращились на него. Он ухмыльнулся и подмигнул им. Было так хорошо, что хотелось немедля спрыгнуть вниз. Не для того, чтобы разбиться, конечно, а для того, чтоб стремглав взлететь вверх, промчаться под звездами и рухнуть в глубокую темноту небес, оставив землю где-то там, бесконечно высоко… нестись все дальше и дальше, раскинув руки… пьянея от невероятного простора и бесконечной свободы.

Эрик, конечно, не стал прыгать. Крыльями он пока не обзавелся. Он сидел так невероятно высоко, наслаждаясь чем-то дотоле неведомым, чем-то, что для него даже названия не имело…

«Так что же все-таки со мной произошло?» — в очередной раз спросил он у себя самого. И вдруг понял: «Наставник снял с меня проклятую повязку смерти! Точнее, он сделал так, что ее и не было никогда. А раз не было, значит, и нет. А раз нет, то и занавеси, на которой дремали все мои фаласские кошмары, — тоже нет! А ведь я на нее и все прочие свои кошмары выселил. Все в одну горсть собрал. А она… исчезла. И похоже, что вместе с ними!»

«Ага. Выходит, это наставник виноват, что я, как лоботряс какой, почем зря по крышам ношусь! — сообразил Эрик. — Ничего. Вот он сейчас до меня доберется — не может же быть, чтоб я его этим грохотом не разбудил! — и попробует мне что-то сказать. А я ему и отвечу…»

Краешек неба медленно теплился зарей. Было так несказанно хорошо, что плакать хотелось. Или петь. Или…

«Так вот как себя всю жизнь чувствуют обычные-то люди! — ошеломленно мыслил Эрик. — Так вот чего я все это время был лишен!»

Заря мало-помалу набирала сил. Разгоралась все ярче и ярче. С утра пораньше, наверное, должно было быть основательно холодно. Да и было, вот только Эрик сейчас холода напрочь не чувствовал. Не было ему холодно. Не могло быть. Не может быть холодно, когда каждая клеточка тела поет от счастья.

«Ну и где наставник? — весело подумал Эрик. — Неужели проспал? Не услышал? Я так старательно шумел… или нет?»

Недалеко от него со скрипом открылся люк.

— Пиво будешь? — поинтересовался заспанный голос из люка.

— Буду… — На глаза Эрика навернулись слезы.

— Тогда лезь сюда, — пробурчал гном.

— Неужто ты боишься высоты, наставник? — потрясенно вопросил Эрик.

— Я боюсь, что меня заметят маленькие бандиты, — ворчливо отозвался гном. — И как я им тогда смогу запретить?

— А… им нужно запрещать? — спросил Эрик.

— Нужно, — ответил Шарц. — Если им разрешить, они ведь не просто залезут, что еще полбеды. Они же захотят тут поиграть. А тогда кто-нибудь неминуемо сверзится.

— Понял, — виновато кивнул Эрик. Еще раз с наслаждением оглядел зарождающийся рассвет и полез в люк. Виноватость тотчас рассеялась.

— А что, жуткие призраки замка уже проснулись? — довольно спросил он, принимая из рук гнома кувшин пива. Ну вот не получалось у него сегодня быть виноватым. Не получалось — и все!

— А что, ты старался уйти потихоньку? — в тон ему ехидно переспросил Шарц. — Я надеюсь, у Полли хватило сил не выпустить их поглядеть, что же там такое грохочет. Что с тобой вообще приключилось, можешь ты мне объяснить?

Эрик с наслаждением вздохнул, подавил острое желание немедленно взбежать на потолок и наконец сформулировал ответ:

— Как это что? Мне всего восемнадцать! У меня все впереди, и я счастлив! — улыбаясь, как полный идиот, сообщил он.

— Ах вот оно что! Да, это, конечно, серьезный повод! — фыркнул Шарц.

— Еще какой, — выдохнул Эрик, отхлебывая густого гномского пива. — Странно, что мне до сих пор не холодно, — добавил он.

— Странно? Да нет, не думаю, — откликнулся Шарц. — Счастье — серьезный повод, чтобы не замерзать.

И добавил тоном, от которого на глаза Эрика вновь навернулись слезы:

— Пойдем завтракать, балбес ты эдакий…

* * *

Эрик продолжал жить будто бы в восхитительном сне. Хотя какой уж тут сон? Это раньше он жил как во сне, а теперь… Он просто не знал, как вместить всю ту необыкновенную легкость, которая наполняла его, раскрашивая мир потрясающими красками. Он продолжал старательно трудиться, осваивая все то, чему учил его Шарц, и выполняя все прочие работы и поручения, которые ему давались, но мир вокруг него бесповоротно поменялся, и это не могло никак не отозваться в нем самом.

На исповеди, вместо того чтобы каяться в грехах, он вдруг спросил замкового священника:

— Святой отец, скажите, а вот если прямо сейчас так хорошо и замечательно, как же оно в раю-то будет?

Ошарашенный священник отпустил его. прочитав небольшую лекцию о благодати божией и помолившись вместе с ним за то, чтобы и дальше все шло так же хорошо, как ныне.

Эрик поймал себя на том, что на него смотрят как на исполненного той самой благодати.

Увы, благочестивым надеждам священника не суждено было сбыться. Ибо мысли, бродившие в Эриковой голове, были самого что ни на есть хулиганского и проказливого свойства.

«В детство впадаю», — оценив собственные идеи, подумал Эрик. Но удержаться никаких сил не было.

Что стоит, например, незаметно сыпануть щепоть сажи на полотенце сквайра Энтони, начальника замковой стражи? Этот седоусый ветеран всегда встает ни свет ни заря и в любой холод, хоть зимой, хоть летом, хоть в град, хоть в снег, хоть под проливным дождем голый до пояса умывается у колодца. А потом, взбодрившись, устраивает утреннее построение караула, безжалостно распекая любого, чье лицо кажется ему более сонным, чем его собственное. Интересно, заметят ли отстоявшие предрассветный караул стражники, что их бравый начальник несколько переменился в лице? Сам-то он вряд ли что заметит, у колодца не слишком светло, да и зеркало там не предусмотрено.

Спрятавшийся за колодезным срубом Эрик слышал скрип ворота, стук ведра о стенки колодца… наконец ведро было поднято, и начальник стражи принялся плескаться, отфыркиваясь и урча от удовольствия. Эрик тенью скользнул к его полотенцу — раз, два, три! — и все было сделано. Тонкие лепестки сажи засели в своей недолгой засаде. Эрик замер на прежнем месте. Сердце его отчаянно стучало, но не от страха, а от восторга. Умом он понимал, что это не слишком хорошо, а сам поступок вполне идиотский, но удержать себя в руках просто не получалось. Словно кто-то другой, все эти годы скованный необходимостью удерживать незримую занавесь, кишащую кошмарами, наконец получил свободу… И тут же захватил власть, пытаясь любой ценой наверстать то, что было упущено.

Начальник замковой стражи закончил умывание, растерся полотенцем, накинул куртку прямо на голое тело и, бодро насвистывая, направился в караульное помещение стражи.

Тонкие лепестки сажи сделали свое черное дело. С точки зрения Эрика, сквайр Энтони был прекрасен. Оставалось узнать, что решат по этому поводу его подчиненные.

Эрик незаметно крался следом. Каждая жилочка его тела пела от совершенно неземного восторга.

«Обидней всего будет, если учитель именно сейчас поймает меня за шкирку, — подумал Эрик. — Я так и не узнаю, чем все кончилось!»

Однако этого не случилось. То ли наставник был чем-то занят, то ли одобрил придумку ученика, то ли и правда не заметил. Кто знает?

Дверь караульного помещения гулко хлопнула, знаменуя начало действа. Кулисы раскрылись, зрители затаили дыхание, и главный герой шагнул на сцену.

— Что вы на меня так уставились? — донеслось до Эрика, и он прибавил шагу. Обидно было пропускать самое главное.

— У меня что, рог на лбу вырос? — продолжал меж тем начальник стражи.

— Никак нет, сквайр Энтони, — донесся чей-то сдавленный голос. — Не вырос.

Эрик не выдержал и, рискуя быть обнаруженным, заглянул в окно.

Караульные стояли навытяжку, красные от судорожных попыток сдержать подступающий хохот, а бравый начальник стражи грозно возвышался над ними, красуясь перепачканной рожей. Эрик заткнул себе рот, чтобы не заржать. Караульные мечтали о том же, но, стоя навытяжку; рта себе не заткнешь.

— Так что случилось, черт вас всех побери? — прорычал выведенный из себя сквайр Энтони.

— Ну… э-э-э… — попробовал один из караульных. — Ваша новая форма одежды…

— Что ты несешь? — возмутился ветеран. — Какая еще новая форма одежды? Может, ты пьян?

— Ваш непревзойденный загар, — попытался исправить положение другой.

— Какой еще загар?! — взвыл выведенный из себя начальник стражи. — Вы что, поголовно все напились? Какой еще, к чертовой матери, загар посреди зимы, я вас спрашиваю?!

«Солнечный», — чуть было не брякнул Эрик, но тут дверь караулки хлопнула еще раз.

— Что за шум? — негромко спросил появившийся герцог. — Энтони, у тебя все лицо в саже…

Сквайр Энтони, вздрогнув, схватился за лицо, провел по нему ладонью и посмотрел на руку. На вытянувшихся по струнке, красных от мучительных попыток сдержать хохот караульных и вновь на руку. На караульных и опять на руку. На перемазанную сажей руку.

— Вольно! — грозно рявкнул он.

И караульные не выдержали. Грянул такой дружный хохот, что Эрику на миг показалось, что крыша несчастной караулки все-таки рухнет.

— Ах, черт! — ошарашенно проговорил сквайр Энтони. — Да как же это! Да я же только что умывался!

— Похоже, процедуру придется повторить, — улыбнулся герцог.

— Да какая ж это зараза устроила? — воскликнул сквайр Энтони. — Ну я ему покажу, если поймаю! Уж он у меня попляшет! Пусть теперь заранее прячется, засранец!

А потом рассмеялся вместе со всеми, потому что плох тот воин, который не может посмеяться сам над собой. Сквайр Энтони был хорошим воином.

«Занавес!» — подумал Эрик, удаляясь от окна.

Замковый священник легко отпустил этот грех. И Эрик был почти уверен, что он там у себя тихонько хихикает в рукав рясы.

* * *

«Я был прав! — думал Шарц, глядя на своего ученика и кусая губы, чтоб не улыбнуться. — С самого начала я был прав! Святая Джейн, значит, дело ограничится перемазанными рожами, треснувшими штанами и приклеенными ботинками! Ну, может, на уголек кто-то сядет. Или лягушку в кармане найдет. Таких глупостей и без Эрика хватает — не он первый, не он последний. Так вот как вскрылся этот нарыв! Всего-то и надо было снять с него ту несуществующую повязку, а дальше… а дальше замок Олдвик сам его воспитает. Он и не таких обтесывал. Это какой же надо быть сволочью, чтоб Олдвик не справился! А Эрик — не сволочь. Не может быть сволочью мальчишка, попавший в беду, мальчишка, с которым все самое страшное уже случилось, мальчишка, который никогда не был мальчишкой, а потому и взрослым стать не может.

Не может повзрослеть тот, у кого никогда не было детства. И если его совсем-совсем туда не пускают, если дорога закрыта навсегда, если он сам начинает в это верить… Такие стареют не взрослея и умирают детьми. Умирают, до слез огорчаясь, что не успели доиграть в очередную игру. А Эрик… ему надо вернуться в детство и как следует пошалить, чтобы потом спокойно и с чистой совестью отправиться дальше».

Шарц с наслаждением расправил плечи и строго посмотрел на своего ученика.

— Эрик, — сказал он, — зови следующего пациента.

— Да, наставник, — откликнулся тот.

* * *

Эрик теперь и дня не мог прожить без какой-нибудь проделки. Ну вот не получалось, и все тут! Единственное, чего он так и не смог понять, — замечает ли наставник, каким именно образом он теперь проводит почти все свое свободное время. Не может быть, чтобы не замечал, но… молчит же! А ведь ему как наставнику давно положено взять ученика за шкирку. Иногда Эрик даже надеялся на это. Уж слишком легко все удается. Это даже неинтересно, когда реальность совсем не сопротивляется тому, что ты с ней делаешь. Это даже несколько обидно. Вот и сейчас…

Эта проделка пришла в голову Эрика всего-то вчера. Лазая, как обычно, по крышам, он углядел, как помощник главного повара, весь такой надутый и важный, грозно звеня увесистой связкой ключей, отпирает какую-то дверцу. «Так-так!» — подумал Эрик.

Ему представилась ожившая связка ключей, со всех ног удирающая от надутого хозяина. Представив, как господин помощник главного повара гонится за сбежавшими ключами, Эрик окончательно развеселился. Устроить такую погоню не составляло никакого труда.

«Ему даже полезно побегать. Похудеет малость, — рассудил Эрик. — И поудивляться тоже не помешает. Ишь он какой важный, небось поглавней герцога себя мыслит, а ведь священник говорил, что гордыня — страшный грех».

«В конце концов, удивление разрушает гордыню, тот, кто удивляется, не может считать себя центром мира, а уж тот, от кого ключи сбежали, и подавно, так что мой долг как христианина — это устроить!» — торжественно решил для себя Эрик. Но со священником делиться этой идеей все-таки не стал, потому как не был уверен, сочтет ли тот это христианским долгом или все-таки очередным грехом. Эри решил сначала сделать, а уж потом отчитываться.

Дело было за немногим. Утащить у кузнеца — того самого, у которого замковый эконом плохие ножи покупал, — заготовки для ключей и соорудить из них похожую связку.

Назавтра, когда помощник главного повара вновь важно шествовал к заветной дверце, Эрик уже поджидал его, сидя в засаде.

Когда рука помощника главного повара потянулась к поясу, Эрик швырнул свою связку ключей ему под ноги. Услышав звон у себя под ногами, помощник главного повара и впрямь удивился.

«Что ж, первый шаг на пути спасения его бессмертной души сделан!» — улыбался Эрик.

Разглядев связку ключей у себя под ногами, помощник главного повара удивился еще больше. У Эрика было небольшое опасение, что сейчас помощник главного повара попросту ощупает свой собственный пояс. Ощупает, убедится, что его связка ключей на положенном месте, и все старания пойдут насмарку. Такое вполне могло быть с менее уверенным в себе человеком, но господин помощник главного повара был не таков. Ему, вероятно, просто в голову не пришло, что могут существовать две таких связки и что кто-то захочет подшутить над ним, подбросив ему другую.

Он озадаченно нахмурился, а потом нагнулся и попытался поднять ключи.

«Если бы у него и впрямь пояс лопнул и ключи упали, он сейчас еще бы и штаны потерял!» — ухмыльнулся Эрик и потянул за тонкую нить, к которой была привязана фальшивая связка.

Тут главное было — не торопиться. Ключи убегали от господина помощника главного повара почти с той же скоростью, с которой он за ними тянулся. Ну разве что самую малость быстрей. Он нагнулся, присел на корточки, встал на колени, он тянулся, тянулся, смешно выпятив верхнюю губу… Эрик резко дернул за нить, и связка отпрыгнула на пару шагов.

— Куда? — возмущенно выдохнул господин помощник главного повара.

Вскочил, прошел эти пару шагов и вновь нагнулся за связкой.

Ключи опять заскользили по снегу.

Господин помощник главного повара сердито засопел и попытался резко наступить на них ногой.

— Что за дьявол?! — возопил он.

Ключи выскользнули из-под ноги и взлетели в воздух, ярко сверкнув на солнце.

— Стой! — рявкнул господин помощник главного повара, и ключи, словно испугавшись его грозного окрика, замерли неподвижно.

Они висели над самой его головой. Висели, слегка покачиваясь, сверкая на ярком солнце.

Господин помощник главного повара нахмурился, глядя на внезапно сошедшую с ума связку. Трижды перекрестился и попробовал, подпрыгнув, достать ее. Раз, другой третий… Каждый раз он не доставал самую малость. Связка, почти незаметно для глаз, подлетала вверх…

— Да что за дьявольщина тут происходит?! — взвыл окончательно выведенный из себя господин помощник главного повара. Он ошеломленно огляделся, но вокруг никого не было.

«Пожалуй, хватит с него физических упражнений», — милосердно решил Эрик, глядя на свою запыхавшуюся жертву.

И услышал чьи-то шаги. Пора было прекращать развлечение.

— Эй, Мэтью, — услышал Эрик голос главного повара Олдвика. — Что ты там прыгаешь?

Главный повар уже шел по расчищенной от снега тропинке.

— Что случилось? — спросил он.

Короткий рывок за тонкую прочную нить, и фальшивая связка ключей оказалась в руках Эрика.

— Ключи, — несчастным голосом выдохнул помощник главного повара, указывая в ясное небо над своей головой.

— Ключи? — удивился главный повар. И посмотрел в небо над головой своего помощника. — Мэтью, там нет никаких ключей. Что с тобой? Ты плохо выглядишь. Может, тебе стоит обратиться к сэру Одделлу?

— Ключи, — повторил помощник главного повара. — Сначала упали. Потом убежали. Потом улетели…

Главный повар странно посмотрел на него.

— Мэтью, да они же у тебя на поясе! — воскликнул он.

— Не может быть! — завопил помощник главного повара, схватился за пояс и обнаружил там свою собственную связку ключей. — Да какая же это зараза так надо мной издевается?! — возмущенно выпалил он.

— Кажется, я догадываюсь какая… — протянул главный повар Олдвика, оглядывая крыши.

Эрик аж съежился. Он и подумать не мог, что какой-то там повар… Взгляд главного повара был внимательным и ясным.

— Ничего, Мэтью, ты будешь достойно отомщен, — посулил главный повар, повернулся и отправился восвояси.

Эрик также предпочел оказаться как можно дальше от этого места. Впрочем, он довольно быстро успокоил себя. Ну что может сделать ему, высококлассному агенту, какой-то там повар?! Вероятно, именно поэтому он ничего не заподозрил, когда, задержавшись вечером в лаборатории, получил свой ужин прямо в докторскую. Блюда были одно превосходнее другого. Он уже начал было со стыдом размышлять, что грех издеваться над людьми, которые его так вкусно кормят. Взять хоть вот эти кексы, куда уж там марлецийским пирожным! Да разве может быть что-то лучше этих кексов? Лучше, должно быть, только в раю кормят. И рядом нет ни одного маленького бандита, чтобы попытаться его ограбить, так что все эти чудеса достанутся только ему одному…

Он решительно откусил кусок кекса и взвыл от нахлынувших на него непередаваемых ощущений. Такой смеси мяты, меда, жира, перца и соли не могло выдержать ни живое существо! Хорошо, что ему удалось немедля все выплюнуть! Хорошо, что графин с водой оказался рядом!

Хорошо?!

Хорошо ему стало минут через пять, когда слезы перестали течь из глаз. Он облегченно вздохнул и расхохотался, Окружающая реальность сопротивлялась, и это было прекрасно! Место, где даже повар вполне способен усадить в лужу зарвавшегося секретного агента, было прекрасным местом! Здесь так интересно, так необыкновенно интересно играть!

Эрик осторожно проверил остальные кексы, но они были в полном порядке. Под самым нижним обнаружилась написанная изящным почерком записка:

«Тебе понравилось, приятель? Приятного аппетита!»

— Спасибо! — искренне ответил Эрик, подняв глаза к потолку. — Вы даже представить себе не можете, как мне понравилось!

Эрик ничуть не удивился, услышав осторожный скрип шагов за окном. Шаги удалялись.

«Меня подслушивали! — смекнул он, прислушиваясь к удаляющейся поступи за окном. — Что ж, должен же был господин помощник главного повара убедиться, что отомщен!»

— Эрик, ты поужинал? — В докторскую заглянул наставник, уже в ночном халате.

— Еще как! — радостно отозвался Эрик. — Такая вкуснятина!

— Вот и отлично, — кивнул Шарц. — Ложись-ка спать, завтра дел полно.

— Конечно, наставник, — с умным видом кивнул Эрик, уже прикидывая, что бы такого учудить завтрашним днем.

Карнавал должен продолжаться!

По крайней мере, в этом был уверен некто, живущий в самых темных, самых потаенных глубинах, некто, до кого даже внутренний лазутчик, «человечек из головы», не мог добраться по собственному желанию.

«Если бы я, подобно наставнику, решил давать имена всему, что во мне обитает, я бы назвал этого „человечка“ игроком или актером», — думал Эрик.

«Ну, так возьми да назови! — подмигнул актер. — А то чего это мы, в самом деле, безымянными шляемся? Словно и не люди вовсе».

«Да пожалуйста, жалко мне, что ли?»

Эрик удивленно покачал головой и отправился спать. Тому, кто, помимо обычной жизни, еще и проказничает, сил требуется вдвое больше. Это дети с легкостью справляются, а взрослым, да еще и подготовленным секретным агентам, на подобное мероприятие требуются все их силы. Так что пренебрегать возможностью выспаться перед очередной проделкой никак нельзя.

Эрик медленно подымался по уютно поскрипывающей лестнице, каждой клеточкой своего тела ощущая огромный засыпающий вокруг него Олдвик, восхитительное место, словно созданное для шалостей и проделок.

* * *

Очередная проделка началась совсем не так, как он предполагал. Началась она с позорного провала. Его вычислили и схватили за руку. Точнее, за обе руки и за шкирку — Джон держал его за правую руку, Роджер за левую, а Кэт, запрыгнув ему на плечи, ухватила его за шиворот.

— Попался?! — вскричали «ужасные призраки замка». — Бросай оружие!

— Попался, — вздохнул Эрик, бросая оружие. Связка ночных горшков жалобно задребезжала вниз по лестнице.

— Мы за тобой уже несколько дней следим! — поведал Джон.

— Вот-вот, следим и все видим! — добавил Роджер.

— И мы теперь точно знаем, чем ты занимаешься! — присовокупила Кэт.

— Будешь отпираться?! — грозно рявкнули все трое.

— Не буду, — решил Эрик. — Просто сдамся на милость победителей. Чего изволят ваши кошмарные ужасности?

— А мы пленных не берем! — решительно объявила Кэт, И тотчас повернулась к братьям. — Или… берем?

— Берем, — решительно объявил Роджер. — Так интереснее.

— А что мы с ним тогда будем делать? — поинтересовалась Кэт.

— Сбросим с крыши самой высокой башни? — предложил Джон.

— Не годится, — покачал головой Роджер. — Мама запрещает нам туда лазить.

— Тогда посадим в самый глубокий подвал, — вновь предложил Джон.

— Ты что, совсем озверел? — возмутилась Кэт. — Забыл, какие там пауки здоровенные? Вдруг он пауков боится? Я еще понимаю — с башни сбросить, но пауками пытать… это жестоко, вот!

— Да… что-то я это… того… — смущенно кашлянул Джон. — Может, тогда просто отпустим? Будем просто считать, что он наш боевой трофей, и ладно?

— Просто отпустим? — Кэт аж подскочила. — Вот еще! Как это мы можем его отпустить, если я собираюсь выпить всю его кровь? И тогда в полнолуние он обрастет шерстью и станет призраком…

— Боже… — помотал головой Эрик. — Что я вам такого сделал?!

— Как это что? — Кэт уставилась на него, уперев руки в бока. — Сам шалить ходишь, а нас с собой не берешь! Разве друзья так поступают?!

— Да… что-то я это… того… — слово в слово повторил Эрик фразу Джона, чувствуя, что начинает заливаться краской.

Заниматься чем-то столь увлекательным и не позвать друзей! Даже не подумать о них!

— Простите, братцы… — промолвил Эрик, виновато опуская голову. — Больше этого не повторится.

Кэт уже завладела связкой ночных горшков.

— Что ты собирался с ними делать? — требовательно спросила она.

— Слушайте сюда, — откликнулся Эрик, наклоняясь к своим сообщникам.

В замке Олдвик нарождалось тайное общество. Можно даже сказать, в нем зрел ужасный заговор.

* * *

Следующая тайная операция планировалась куда более тщательно. Тем более что участвовали в ней целых четыре заговорщика. И у каждого из них было не меньше четырех гениальных идей насчет того, как именно должны развиваться события.

Объектом «справедливого возмездия» была выбрана старшая служанка замка. Старую Магду недаром за глаза называли злой феей, а то и попросту ведьмой. Миледи герцогине она досталась от недавно умершей двоюродной тетушки и, не успев явиться в Олдвик, тотчас начала наводить в нем свои собственные порядки, пребывая в твердом убеждении, что по-другому просто не бывает, что «иначе нормальные люди не делают».

Герцог и герцогиня, с ее точки зрения, пребывали «на грани разорения» из-за «нерадивости и воровства слуг». То, что ей пока не удалось поймать ни одного вора, доказывало лишь, что «они хорошо прячутся». Конечно, с герцогом, герцогиней, замковым экономом, главным поваром, Четыре Джона, Полли, Шарцем и прочими «видными людьми» она держалась почтительно, зато со всеми остальными… Даже детишки «почтенного сэра доктора» могли быть безжалостно остановлены посреди самой интересной игры и отправлены сметать снег с дорожек.

«Играли в догонялки? Вот и молодцы, мои милые. А теперь поиграем в подметание. Эта игра гораздо интереснее. От нее польза есть. Как это — в догонялки не доиграли? А я говорю, доиграли. Вы же не хотите, чтоб ваш бедный папочка споткнулся, увязнув в каком-нибудь сугробе, и сломал ногу. Представьте, как будет рыдать ваша бедная мамочка!»

— Самое противное, что на нее даже Их Светлостям не пожалуешься! — возмущенно сказала Кэт. — Она ведь ничего плохого не делает. Даже наоборот. Она о чистоте и порядке заботится.

— С утра до вечера заботится, — кивнул Джон.

— Вот только она так противно это делает, — добавил Роджер. — Мы ведь не против снег покидать, но… можно ж подождать, пока мы не доиграем?

— И так каждый раз, — промолвила Кэт.

— От нее уже все слуги шарахаются, — сказал Джон.

— А служанки просто стонут, — присовокупила Кэт.

— В результате все то, за чем она так старательно следит, делается куда хуже, чем то, за чем ей следить не дозволяется, — сделал вывод Роджер.

— Точно, — кивнул Джон, хлопнув брата по плечу. — И в кого ты такой умный, неужели в меня?

— Разумеется, — ухмыльнулся тот. — Когда я родился, ты почти тут же попался мне на глаза. И все то время, пока я лежал в своей колыбельке, я глядел на тебя и повторял себе одно и то же: «Смотри, Роджер! Смотри и учись! И когда вырастешь, никогда так не делай!» Результат налицо!

— Обормот, — добродушно проворчал Джон.

— Серьезно? — удивился Роджер. — Так ты решил сменить имя? Думаешь, тебе это пойдет? Решил назваться Обормотом? Тебе не кажется, что это немного слишком? Искренность, конечно, вещь похвальная, но люди и так видят. Знаешь, назовись-ка ты лучше Обалдуем, на мой вкус, тебе это больше подходит.

— По уху дам, — пригрозил Джон.

— Мальчишки! — возмутилась Кэт. — Вы удалились от темы… то есть от Магды… то есть, тьфу ты! Одним словом, если заговорщики станут ссориться между собой, их заговор провалится, не успев начаться!

— Так разве ж мы ссорились? — ухмыльнулся Роджер. — Мы с Джоном советовались. Он решил сменить имя, я по-братски давал ему ценные советы, что тут такого?

— Цыц! — сказала Кэт, погрозив ему пальцем.

— Как ты сейчас похожа на нашу маму, — умилился Джон.

— Я думаю, ты помнишь, что бывает с теми, кто ее не слушается? — медово осведомилась Кэт.

— Ты не сможешь лишить нас сладкого, — почти испуганно заметил Роджер.

— Ты в этом так уверен? — прищурилась она.

— Э-э-э… Кэт… мы сдаемся, — поднял руки Джон. — Замок открыл ворота и просит пощады!

— То-то же, — пробурчала Кэт. — Внутри любого заговора должна быть железная дисциплина.

— И то правда, — кивнул Эрик.

— Думаю, будет только справедливо, если мы немного повеселимся за счет Магды, — сказала Кэт. — Уж она-то непрерывно веселится за счет окружающих. Ходит везде, следит… я уж сколько раз слышала, как люди жалуются, что невозможно нормально работать, когда кто-то на тебя смотрит для того, чтобы отругать.

— Мы остановились на том, что есть нечто, за чем ей следить не дозволяется, — напомнил Эрик. — Любопытно бы узнать, что это.

— Ну как же? — ухмыльнулся Джон. — На рыцарскую дружину Его Светлости она, конечно, может глядеть только снизу вверх, это и так ясно, а вот караульная служба… И так она до них докапывалась, и эдак. Ну ясно же, что ей лучше всех ведомо, как именно Олдвик охранять требуется. Только она одна обо всем печется. А больше никто ничего не делает. И ведь не лень было раз за разом на стену тащиться, да еще и ночью.

— А то ведь ночные караулы вообще ничем не заняты, — подхватил Роджер. — Таращатся себе в темноту почем зря и никакой охраны не несут. И девок молодых к себе на стену таскают. Она, конечно, не видела, но ведь ясно же, что таскают! Точно-точно. Эти караульные такие охальники! По глазам видать, что виноваты!

— Сквайр Энтони терпел-терпел, а один раз не выдержал и пинками ее из своего хозяйства выставил, — продолжил Джон. — Она, разумеется, побежала жаловаться к миледи, миледи пришлось обратиться к милорду, и сквайра Энтони вызвали пред ясные очи герцога и герцогини. Там-то все и разъяснилось. Говорят, она разорялась, пока герцогиня самолично на нее не рявкнула. Герцогу неудобно было кричать на пожилую женщину. Вот с тех пор она всех караульных и не любит. Только сделать ничего не может.

— Так почему же ее не прогонят? — спросил Эрик. Сам он с Ужасной Магдой сталкивался не так уж часто, хотя один раз даже помыл стену по ее непререкаемому распоряжению, но ему-то это было почти безразлично. Помыл и помыл, он просто не придал этому значения.

— Герцог жалование всем слугам повысил, — ответил Джон. — Потому что Магду терпеть — страшно вредная работа.

— А герцогиня время от времени на нее рычит, — сказала Кэт. — Вот только это плохо помогает, Магда уже привыкла. Выйдет от герцогини и сама на кого-нибудь нарычит.

— А выгонять ее герцогу с герцогиней жалко, — добавил Роджер. — Ну куда она пойдет? Кому такое сокровище надо? Вот. так с ней все и мучаются. Кроме караульных, конечно. Но это уж совсем другое дело. Охрана замка — дело серьезное.

— Караульные, значит, — понимающе улыбнулся Эрик.

— Ты уже что-то придумал? — Лицо Кэт озарилось предвкушающей улыбкой.

— Придумываю, — кивнул Эрик. — До завтра точно что-нибудь придумаю. А пока расходимся.

— Нет, так нельзя! — запротестовал Джон. — Что значит — расходимся? А пароль?

— Что еще за пароль? — спросил Эрик.

— Балда, — добродушно промолвил Джон. — Пароль — это у секретных агентов так принято, чтобы друг друга узнавать.

— А без пароля они не могут? — удивился Эрик. — Ну там… в лицо запомнить… или по голосу?

— Что они тебе, олухи безграмотные, в лицо друг друга узнавать? — фыркнул Роджер. — Секретная служба — дело такое. Там без пароля никак нельзя.

— Ну раз так… — развел руками Эрик. — И какой у нас будет пароль?

— Череп и Смерть, — предложил Джон.

— Отлично! — вдохновился Роджер. — В самую точку! Нет, быть твоим братом все ж таки не самое безнадежное занятие на свете!

— А то, — ухмыльнулся Джон. — Кэт, ты как?

— Годится, — откликнулась та. — А отзыв?

— Кровь и Могила, — рискнул угадать Эрик.

— В точку! — вновь обрадовался Роджер.

— Сойдет для первого раза… — снисходительно одобрил Джон. — Итак, когда встречаемся?

— Завтра. Ровно в полночь, — замогильным голосом провещала Кэт. — Для дальнейшего обсуждения наших зловещих планов.

— Нет, — возразил Джон. — Через полчаса после полуночи.

— А почему? — спросила Кэт.

— А потому что так гораздо страшнее! — пояснил Джон. — Вот представь, замковый колокол бьет полночь, и ты медленно исчезаешь в ночи…

— Ура! А где собираемся?! — вопросил Роджер.

— На заброшенной кузнице, естественно! — ответствовала Кэт. — Самое то место!

— На заброшенной кузнице? — удивился Эрик. — А почему именно там?

— Потому что это самое зловещее место, — зловещим шепотом поведал Джон.

— По ночам там черти сковородки куют, чтоб грешников жарить, — не менее зловеще добавил Роджер.

— А где она, эта ваша кузница?

— Столько времени живешь и не знаешь, — укорил Эрика Джон. — Как можно не знать таких важных вещей?

— Так меня ж ни разу еще на тех сковородках не жарили, — подмигнул Эрик, и все рассмеялись.

— А ну, цыц, — зажимая улыбающийся рот рукой, промолвила Кэт. — Не сметь нарушать торжественность сего кровавого момента. Итак, чтобы добраться до заброшенной кузницы, нужно сперва выбраться из замка…

* * *

Замковый колокол пробил ровно полночь.

— Я уверена, что это совершенно безопасно, — сказала Полли, наблюдая за тремя силуэтами, исчезающими в ночи.

— Вот только я не уверен, что это правильно, — задумчиво проговорил стоящий рядом с ней Шарц. — Если они все-таки зарвутся… придется показать им, что бывает, когда шутка обращается против того, кто шутит.

— Тебе что, так жаль эту мымру? — фыркнула Полли. — От нее, между прочим, и впрямь весь замок стонет. А миледи не знает, куда ее девать. Она даже как-то сказала, что эта грымза небось и довела до могилы ее бедную тетушку.

— Нападать на кого-то, кто настолько слабее, да еще и вчетвером? — упрямо покачал головой Шарц. — Посмотрим, догадаются ли они об этом.

— Вчетвером, — усмехнулась Полли. — Одного твоего Эрика хватило бы!

— Эрику я и не стал бы запрещать, — ответил Шарц. — Да. Эрика я не стал бы останавливать. Но он и не выбрал бы для себя такую жертву. Он просто пошел у них на поводу, любимая. Ведь с его точки зрения она и вовсе ничего плохого не делает. На него беспрестанные попреки и чрезмерные требования просто не действуют. Он просто слушается и не обращает внимания. Его приучили, что все самое важное все равно нужно делать тайком. Думаю, с его точки зрения, Магда — образец любящего учителя.

— Вот как? — удивилась Полли. — А ты?

— А я, мерзавец, постоянно обманываю его ожидания, — ухмыльнулся Шарц. — Не бью, не ругаю, кожу живьем не снимаю, задания даю посильные… сволочь, одним словом. Сейчас-то он уже, конечно, не тот, что раньше. Кое-что до него вполне стало доходить. Особенно после того, как я избавил его от фаласской повязки, но… думаю, что Магда для него — приятное воспоминание о прошлом. Знаешь ведь, как порой ветераны о тяжелых боях вспоминают? Когда кровь, страх и смерть уже забылись… вот и рассказываются эти истории так, словно там, кроме отваги и веселья, ничего не было. Недаром ведь опытные воины не любят, когда мальчишки их подслушивают. С тех ведь станется поверить, что все так и было.

— Все равно Магда противная, — упрямо сказала Полли. — И ты меня своими рассказами о ветеранах не сбивай. Я твои шпионские штучки уже изучила! Тебе не удастся увести разговор в сторону.

Шарц комично вздохнул, воздев глаза к потолку.

— Тебе просто не приходилось драить полы под ее руководством, — сказала Полли. — Не то ты бы не относился к ней столь трепетно.

— Вообще-то у меня хватает других дел, — усмехнулся Шарц.

— Не у одного тебя, можешь себе представить, — фыркнула Полли. — У других тоже. Вот только их мнение почему-то не принимается в расчет. Это ведь ты у нас сэр рыцарь, другим повезло меньше. А я постоянно думаю о том, что, если бы не вышла за тебя замуж, эта противная тетка могла бы и мной командовать.

— Хм, — сказал Шарц. — Об этом я как-то…

— Вот-вот, — кивнула Полли. — Вот и подумай, что бы с тобой было, если б тебя во время какой-нибудь сложной операции вдруг ухватили за шкирку и потащили наводить порядок… ну хоть в твоей лаборатории.

— Я бы все равно спас того, кто бы на это отважился, — помолчав, промолвил Шарц.

— Да, но сначала ты бы попытался его убить, верно? — настаивала Полли.

— Разумеется, — вынужден был признать Шарц.

— Ну вот, — вздохнула Полли. — Можешь мне поверить, что наши дети ничего подобного делать не собираются. Так, может, доверимся их чести? Это же мы их воспитывали.

— Я вот и думаю, не допустили ли мы ошибку, — вздохнул Шарц. — Только не понимаю, какую именно и где… напасть кучей на старуху… как-то это все…

— Им просто нравится играть вместе, — возразила Полли. — И ни на что действительно плохое они не способны. А если Ужасную Магду немного проучат, я буду только рада. Может, она поутихнет. И уж тогда всем точно станет легче. Кстати, ты заметил, как легко Эрик идет у остальных на поводу?

— Так ему сейчас, после того как я с него эту проклятую повязку снял, лет семь, не больше, — вздохнул Шарц. — С этой самой повязкой снялось столь многое… я даже не предполагал, что так выйдет. Это снаружи он взрослый, а внутри… Даже Кэт — старше. Я надеюсь, что он быстро наверстает упущенное. И я рад, что все свое опасное мастерство он обратил на такие вот безопасные шалости. Иногда я думал, что мне все же придется его убить.

— Тело профессионального агента, руководимое рассудком семилетнего ребенка?

— Нет, — покачал головой Шарц. — Это-то как раз с ним и происходит сейчас. И в этом нет ничего страшного, как видишь. Я боялся худшего. Боялся, что тело захватит власть. Рассудок семилетнего ребенка, полностью подавленный инстинктами профессионального агента. Вот это было бы и в самом деле страшно.

— Ужас какой, — вздохнула Полли. — Того, кто придумал делать секретных агентов из детей, в аду, верно, ждет самая большая сковородка…

— Пойдем спать, что ли? — ответно вздохнул Шарц.

— Спать? Вот еще! В кои-то веки никого нет дома! Пока они еще со своей кузницы вернутся.

— Что ты хочешь этим сказать, любимая? — широко ухмыльнулся гном.

— А то ты сам не догадываешься! — подмигнула Полли. — Сегодня я могу визжать и стонать в свое удовольствие, не опасаясь разбудить детей. Да и ты тоже!

— О! У нас большие планы?!

— А ты как думал?!

— Думать — ваша обязанность, леди… а наша — повиноваться вашим возвышенным думам!

* * *

Над старой заброшенной кузницей стояла ночь. Где-то совсем рядом жутко ухал филин да звонил в отдалении какой-то колокол.

— Пароль… — прозвучал глухой замогильный голос. Казалось, он доносился из-под самой земли.

— Череп и Смерть… — донесся еще более глухой, еще более зловещий голос, казалось, исторгшийся из глубин преисподней. — Отзыв!

— Кровь и Могила… — вновь прозвучал первый голос. — Проходи…

Черные тени прокололи темноту, надвинулись… послышался душераздирающий, словно стон загубленной души, скрип двери…

— Второе секретное собрание заговорщиков будем считать открытым, — торжественно сказал Джон, зажигая огарок свечи. — Главой этого собрания, а значит, и всего заговора назначаю…

— Вот только попробуй назначить себя! — промолвила Кэт, привычно уперев руки в бока.

— Ввиду сложности обстановки и абсолютной секретности происходящего главу назначать не будем, — тотчас пошел на попятную Джон. — Итак, главным вопросом сегодняшнего дня…

— Главным вопросом сегодняшней ночи, — поправил его Роджер. — Джон, слезай с коня, приехали. Давай послушаем, что Эрик придумал.

— Именно это я и хотел сказать! — раздраженно фыркнул Джон. — Вечно ты перебиваешь.

— Ты бы до завтра говорил, — заметил Роджер. — А после восхода солнца тут уже не будет так романтично и страшно.

— Я бы до завтра говорил, если бы ты заткнулся, — ехидно откликнулся Джон. — Просто чтоб успеть наговориться, пока ты вновь рот не откроешь.

— А ну, цыц оба! — прикрикнула на них Кэт. — Романтичность нарушаете! Давай, Эрик, рассказывай, что придумал про старую грымзу…

— Просто посмеяться над ней легко, — сказал Эрик. — Тут что угодно подойдет, и лучше всего — какой-нибудь запоминающийся мусор, который будет постоянно попадаться на ее пути. Так, чтоб она все время велела кому-то его убирать, а он вновь оказывался на ее дороге. Раз за разом, раз за разом…

— Какая-нибудь дохлая кошка, — хихикнул Джон. — Она будет приказывать ее выбросить, а та будет постоянно возвращаться. Старой дуре покажется, что кошка ее преследует.

— Где ты в замке видел дохлых кошек? — возразил Роджер. — И вообще это как-то гадко… дохлую кошку похоронить надо.

— Ну ладно, тогда грязное блюдо, — сказал Джон. — Его же хоронить не требуется?

— Представляешь, как влетит посудомойкам? — вновь возразил Роджер.

— Сойдет и обычный мятый бумажный лист, — примирительно сказал Эрик. — Обычный бумажный лист даже лучше. Потому что проще и естественнее. Главное, чтобы он был запоминающимся. Никто другой и внимания не обратит, а вот она, особенно когда найдет его раз пять подряд…

— Отлично, — кивнул Джон. — Как говорится, простенько и со вкусом…

— Тут действительно нет никаких трудностей. А вот сделать так, чтоб она и вовсе на людей не бросалась, куда сложней, — задумчиво сказал Эрик.

— А может, не станем этого делать? — неожиданно спросила Кэт. — Вообще не станем?

Как-то очень печально вдруг прозвучал ее голос. Эрик удивился, до чего печально.

— Почему это не станем? — спросил Роджер.

— Да так… жалко ее стало, — вздохнула Кэт.

— Жалко?! Эту старую грымзу? Нашла кого жалеть! — возмутился Джон. — Действительно… жалко, — вдруг добавил он дрогнувшим голосом. — И правда, давайте не будем Я вдруг подумал, что мы-то — большие и сильные. И нас аж четверо. А она маленькая и слабая. И одна. И… Да она, если разобраться, настоящий герой. Маленькая, слабенькая, старенькая… и весь замок в страхе держит. Это же уметь надо!

— Значит, планы номер один и номер два отменяются, — кивнул Эрик. — Остается план номер три.

«А ведь я сам так и не понял бы, что ее пожалеть следует, — сообразил Эрик. — Я даже и не подумал бы об этом. Чего ее жалеть, раз она ходит и на всех, как собака, бросается? Что ж выходит, нужно быть ребенком, чтоб понимать такие вещи? Или напротив — взрослым? Получается, эти трое — старше меня, так, что ли?»

«Если они способны давать тебе задания и дарить легенды? — произнес внутри его чей-то голос, кажется, лазутчика, а может, и нет. Эрик не был уверен, чей это голос. Уж больно странные у него интонации. — И ты еще сомневаешься, кто из вас старше? Или то, что ты прожил больше лет, и впрямь что-нибудь меняет?»

«Нет, — вынужден был ответить этому странному голосу Эрик. — Это ничего не меняет. Конечно, они старше. Особенно сейчас».

«Да, — сказал голос. — Особенно сейчас, ты правильно почувствовал. Впрочем, это не освобождает тебя от необходимости самому искать ответы на все вопросы. Ты не можешь требовать, чтоб они решали за тебя все то, что для тебя действительно важно. Да они и не станут, они действительно уже взрослые. Они понимают, что можно, а чего нельзя».

— Что за план номер три? — спросил Джон.

— План сложный, — сказал Эрик. — Нам понадобится много дополнительного инвентаря: одна грязная стена, одна тряпка, одно ведро с водой, одна шахматная доска, два одинаковых плаща и один герцог Олдвик.

— Ой, — сказал Роджер.

— Ух! — восхитился Джон.

— Да, что-то такое я и предполагала, — кивнула Кэт. — Последний пункт я беру на себя. Об остальном позаботитесь вы, ладно?

— А сам план? — спросил Роджер.

— А ты еще не понял? — ухмыльнулась Кэт. — Эрик, расскажи мальчишкам!

— А ты… неужто все поняла? — удивился Эрик.

— Могу вместо тебя рассказать, — предложила Кэт. — Поправишь, если что.

Эрик только головой покачал.

«Нет, ну надо же! Поправишь ее, видите ли!»

— Итак, рассказываю, — промолвила Кэт. И рассказала. И не ошиблась ни разу.

— Ну как? — подмигнула она Эрику.

— Здорово, — искренне сказал он. — Знаешь, и правда поговори с герцогом. Если кому-то и удастся его уговорить, то тебе.

— Кэт такая, это точно, — довольно сказал Джон. — Она кого хочешь уговорит.

— Если уж у меня даже с тобой это как-то выходит, — усмехнулась Кэт.

— Ну так! — горделиво кивнул Джон. — Моя школа.

— Что бы я без тебя делала? — ехидно вздохнула она.

— Вряд ли что-нибудь путное, — не остался в долгу Джон.

— Погоди, посмотрю я на тебя, когда тебе самому надо будет решить такую задачу!

— Ну, разумеется, я обращусь к тебе, зря я тебя, что ли, учил?

— Нахал, — буркнула Кэт.

— Я? — искренне обрадовался Джон. — Вот здорово!

— Ладно, раз мы все обсудили, можно и домой, — сказал Роджер и задул свечу.

Над старой заброшенной кузницей стояла угрюмая ночь. Где-то вновь ухал филин да звонил колокол. А что касается чертей, они этой ночью так и не явились. То есть, может, они, конечно, и попробовали было сунуться, но, увидев, какие грозные заговорщики захватили их кузню, предпочли ковать свои сковородки в каком-то другом месте.

* * *

Сидя в небольшой уютной комнате, герцог Олдвик играл в шахматы сам с собой. Скрипнувшая дверь впустила улыбающуюся Кэт. Герцог Олдвик тотчас улыбнулся в ответ. Он и вообще обожал все семейство своего друга сэра Хьюго Одделла, но Кэт… недаром ведь про нее говорят, что, если она улыбнется каменной стене, та непременно улыбнется в ответ. Ох уж это ее обаяние! А что будет, когда она вырастет! Одно хорошо, Кэт — добрая девочка, прекрасные юноши, павшие к ее ногам, не подвергнутся каким-нибудь уж слишком зверским издевательствам.

Он почти на полном серьезе как-то попросил ее не улыбаться стенам Олдвика, не то ведь страшно подумать, что может случиться, если стены улыбаться начнут. Замок придется перестраивать — это определенно.

— Ваша Светлость?

— Да, Кэт, — промолвил герцог Олдвик.

— Вы любите шутки? — спросила она.

— Разумеется, — кивнул герцог. — А что, ты придумала какую-нибудь новую?

— Ну, в общем, да. То есть придумала не совсем я… придумали мы все вместе. А потом решили, что для того, чтобы все получилось как следует, мы должны пригласить в эту нашу шутку еще и вас.

— Меня? — удивился герцог.

— Да, Ваша Светлость, мы решили пригласить вас, — решительно кивнула Кэт.

— Что ж, спасибо, — польщенно улыбнулся герцог. — Не знаю, справлюсь ли… а что за шутка?

— А подставьте ухо, я вам все по секрету и выложу, — предложила Кэт.

— Как скажете, леди. — Герцог церемонно поклонился и присел, подставив ухо.

Кэт зашептала.

— Что? Магда? — через миг возмущенно выдохнул Его Светлость. — Слышать о ней не хочу! У меня от нее головная боль уже!

— Да погодите же! — Кэт решительно ухватилась за герцогское ухо, рывком вернула его на место и зашептала дальше.

— Хм, — озадаченно качнул головой герцог. — Ты считаешь, что, если она заставит мыть полы меня, это будет смешно? Очень может быть, что ты права, вот только вряд ли я справлюсь. Я ведь, собственно, и пошел работать герцогом, поскольку ни на что другое оказался совершенно не способен.

— Не все так плохо, — утешила его Кэт. — Папа говорит, вы еще в шахматы здорово играете.

— Ну, раз папа говорит… — улыбнулся герцог.

— Так мы можем на вас рассчитывать, Ваша Светлость? — спросила Кэт.

— А… ты уверена, что это сработает?

— По правде говоря, не совсем, но… — развела руками Кэт. — Надо же что-то делать.

— Твоя правда, — вздохнул герцог Олдвик. — Надо. Моя супруга такой виноватой себя перед всеми чувствует. А выгнать эту старую ведьму и впрямь рука не подымается.

* * *

— Все, любимая, — притворно вздохнул Шарц. — Твоя взяла.

— О чем это ты? — изогнула бровь леди Полли.

— Да все о том же. Об этом их дурацком заговоре.

— И что? — Полли даже отложила вязание.

— Я же говорю, что ты победила. Все будет так, как тебе хотелось. Эту несчастную старую женщину…

— Несчастную старую грымзу, которая не дает никому покоя, — поправила леди Полли. — Так что с ней?

— Эту несчастную старую грымзу, которая не дает никому покоя, — поправился Шарц, — все-таки проучат, как тебе того и хотелось. Я ничего не могу сделать. Эти маленькие мерзавцы, наши с тобой дети, каким-то образом уговорили герцога Олдвика… околдовали они его, что ли? Или запугали?

— Ты хочешь сказать, что они уговорили герцога встать на их сторону? Могу сказать, что я вполне понимаю Его Светлость. Думаешь, ему не надоело все это безобразие?

— Если бы, — усмехнулся Шарц. — Если бы они всего лишь уговорили герцога встать на их сторону и позволить… Нет! Эти кошмарные призраки замка Олдвик, эти жуткие создания каким-то образом заставили герцога принять участие во всем этом безобразии!

— Что?! — Полли от изумления прикрыла рот рукой. — Ты хочешь сказать, что герцог сам примет участие во всем этом безобразии? Уй! Полжизни бы отдала, чтоб посмотреть!

— Подсмотреть, — поправил ее Шарц. — Не знаю, можно, конечно, попробовать…

— Нужно, — загорелась Полли. — Такое дважды нипочем не покажут!

* * *

Ужасная Магда совершала свой ежечасный обход замка. Словно кровавый стервятник, кружила она над слугами, выискивая очередную печень. И всегда находила. Трудно ли найти, если как следует стараться?

— Готовы? — спросил Джон, пристально наблюдая за ней через замочную скважину.

— Готовы, — дружно отозвались заговорщики.

— Время, — решительно объявил Джон, и шутка началась.

Правда, не совсем так, как им хотелось. Ужасная Магда вдруг свернула со своего привычного пути и открыла именно ту дверь, за которой прятались заговорщики. Эрик, Роджер и Кэт успели отступить, а зазевавшийся Джон получил ручкой двери по лбу.

— Вы что это здесь, юноша? — строго спросила Ужасная Магда.

— Я… э-э-э… собирался протереть дверную ручку, — лихо соврал Джон.

— Вот как? — Взгляд Ужасной Магды насквозь пронизал несчастного, но Джон держался как настоящий герой.

— Да, разумеется, именно это я и хотел сделать, а то эту несчастную ручку уже совсем заляпали. Хватаются, кому не лень…

— Что ж, похвально, юноша… — чуть подобрела Магда. — Но вам следовало открыть дверь, прежде чем приступать, ваша голова была бы целее. И потом… чем же вы собирались ее протирать?

Ее взгляд вновь пронизал его насквозь. Джон поежился. Слава богу, он не успел отдать Эрику тряпку!

— Вот! — радостно ответил он, выхватывая тряпку из кармана и демонстрируя ее, словно сокровище. Впрочем, в Этот миг он бы ее ни на одно сокровище не поменял.

— Простите, юноша, мою подозрительность, — недоверчиво глядя на него, вымолвила Ужасная Магда. — В современной молодежи так мало добродетели. И учтите, я проверю, как вы выполнили свою работу.

Она развернулась и вышла через злополучную дверь.

Джон тоскливо поглядел на ручку.

— И не забудьте вернуть тряпку после окончания работы, молодой человек.

Шаги Магды затихли.

— Черт, я влип! — пожаловался Джон прочим заговорщикам. — Давайте пока без меня!

— Без тебя теряется темп! — сердито заметила Кэт. — Ты что, не мог вовремя спрятаться?

— Растерялся, — виновато пробурчал Джон.

— А теперь твое появление не создаст нужного эффекта, — сказал Роджер. — Магда сразу же вспомнит о ручке… и спросит…

— А быстро надраить проклятую ручку до такого состояния, чтоб она осталась довольна, я просто не сумею… — вздохнул Джон. — И никто не сумеет. Чудес не бывает.

— Ты не прав, — заметил молчавший дотоле герцог Олдвик. Он вышагнул из густой тени, в которой стоял, и ere плащ на миг всплеснулся продолжением этой самой тени. — Чудеса бывают, — сказал герцог. — Я вам это докажу.

— Как, Ваша Светлость? — удивленно приподняла брови Кэт. — Как докажете?

— Очень просто. Я последнее звено в вашей цепочке, — сказал Его Светлость герцог Олдвик. — И, кажется, не совсем забыл еще те времена, когда, будучи оруженосцем, должен был надраивать все, что надраивается. И, разумеется, я должен был делать это быстро. А как же еще? Думается, именно мне надлежит заняться вашей ручкой, а все остальные могут приступать к исполнению отведенных им ролей.

— Ваша Светлость, — округлил глаза Джон. — Вы — герцог. Вы не можете…

— На данный момент я не герцог, а рядовой участник заговора, — возразил Его Светлость. — А в этом качестве я могу что угодно. Не хотите же вы, чтобы весь наш заговор провалился из-за такой мелочи, как какая-то несчастная ручка! Так что давай мне эту свою тряпку, Джон, и… по местам, господа!

— А вы не опоздаете, Ваша Светлость? — строго спросила Кэт. — Если вас не окажется на месте вовремя…

— Я буду точно с первым ударом колокола, леди, — клятвенно заверил герцог.

— И ручку натрете как следует? — не отставала Кэт.

— Она будет сиять, точно солнце, — пообещал герцог Олдвик, прижимая тряпку к сердцу.

— Вперед! — скомандовала Кэт, и заговорщики бросились по заранее оговоренным местам.

* * *

Герцог Олдвик с осуждением поглядел на дверную ручку, словно это она была виновата в том, что ему пришлось осквернить свои рыцарственные конечности черной работой, а потом взмахнул тряпкой, будто мечом, и приступил к трудовой деятельности.

Не так-то это оказалось легко! То ли тряпка попалась неподходящая, то ли герцог все-таки забыл, как это правильно делать, а только дверная ручка очень неохотно приобретала тот внешний вид, который Его Светлость пообещал Кэт.

«Старею, — думал герцог, сердито сопя. — В пятнадцать мне такое удавалось играючи!»

Меж тем время не стояло на месте. Герцог наддал что было сил, и необходимый блеск наконец появился.

— То-то же! — все еще несколько сердито, но уже вполне торжествующе бросил он.

И услышал за спиной удивленный возглас.

Обернулся.

Шедший мимо слуга застыл неподвижно и таращился на него в таком невероятном изумлении, что это уже граничило с нахальством.

— Ну? Чего уставился?! — вновь начал сердиться герцог.

— Ваша Светлость… — потрясенно пролепетал слуга. — Вы… это… с тряпкой?

Несчастный выглядел столь комично, что герцогу враз расхотелось сердиться.

— Ты понимаешь, — прошептал он, оглядываясь через плечо и делая страшные глаза. — Тут это… Магда проходила…

При звуках этого имени слуга невольно вздрогнул в втянул голову в плечи.

— Так она меня, значит, того… вот… работать заставила… — шепнул герцог. — Ходишь тут, говорит… ничего не делаешь… а дверные ручки — грязные…

Слуга еще сильнее вытаращил глаза, соображая, что мир, должно быть, окончательно перевернулся, раз Магда приказывает самому герцогу и тот слушается. С другой стороны, попробуй такую не послушайся! Даже если ты герцог! Страшно же!

— Ты лучше спрячься куда-нибудь, — прошептал ему герцог. — А то она где-то неподалеку ходит…

Слугу словно ветром сдуло.

Герцог Олдвик сунул тряпку в карман плаща и поспешил на отведенное ему заговором место. Все шло строго по разработанному плану. За исключением мелочей, конечно, но ведь всего предусмотреть нельзя.

* * *

Эрик стоит у заранее выбранной, подготовленной для предстоящего действа, то есть чуть-чуть запачканной, стены. Он стоит и ждет. Вот-вот должна показаться Ужасная Магда. Ее триумфальное шествие сопровождается трепетом и разбеганием в разные стороны прочих слуг замка. Трепет и разбегание расходятся, как круги по воде, по их истошному прибою нетрудно определить скорость самого устрашающего существа в замке. Те, кто по разным причинам не имеет права сбежать, трепещут, оставаясь на месте. Эрик подпирает спиной стену, беспечно позевывая, словно его и впрямь все это не касается.

Те, кто еще может куда-то коситься, косятся на него с хмурым удивлением: «Ты, кажется, счел себя неуязвимым, мальчишка? Вот ужо погоди, старая Магда покажет тебе, какой ты неуязвимый!»

«Беги, несчастный, беги! — молча смотрят другие. — Беги! Ты что, приклеился к этой стенке? Беги, пока не поздно, быть может, еще успеешь! Нам-то все одно пропадать…»

Вслух, разумеется, никто ничего не говорил. Как можно, когда Магда близко?!

Ужасная Магда вывернула из-за угла, и взгляд ее тотчас уперся — так и было задумано! — в Эрика. В Эрика, одетого точно в такой же плащ, как и герцог. В Эрика, беспечно подпирающего стену. Ужасная Магда грозно нахмурилась. Юноша явно бездельничал. Преступно отлынивал от работы. Да-да, вот именно — преступно. А за его спиной — о ужас! — за его спиной была грязная стена. Грязная!

Надо было срочно спасать замок от зарастания грязью, а юношу — от греха безделья. И ладно бы поблизости никакой работы не было! Ведь есть же! Наличие грязной стены многократно усиливало грех. Это даже походило на вызов всем честным людям. Не иначе как тут сам дьявол постарался! Магда решительно нахмурилась. Отступать перед нечистым она не собиралась.

Грянул бой.

— Так, — строго сказала она. — Ты чего это тут бездельничаешь?

Нечистый не собирался сразу сдаваться и оставлять позиции. Видать, его когти крепко вцепились в душу этого несчастного юноши.

— Как это бездельничаю? — возмущенно ответил Эрик. — Я занят невероятно важным делом! Вы что, не видите?

Удар был нанесен неожиданно. Хитроумный дьявол, верно, пытался ввести ее в заблуждение. Но старую Магду не проведешь!

— Каким еще делом? — Ужасная Магда уперла руки в бока.

По всем законам битвы сатана должен был сейчас трусливо поджать хвост и сбежать, но вместо этого он…

— А вот, стену подпираю, — пояснил Эрик. — А то ведь упадет, что тогда делать будем?

Сатана издевался! «Ну погоди же!»

— Если бы милорду герцогу приходилось подпирать стены глупыми мальчишками, он бы казнил каменщика, — ледяным тоном процедила Ужасная Магда. — Отвечай, почему бездельничаешь?

Она не сомневалась в успехе, но проклятый сатана ввел в бой подкрепления.

— А я уже все сделал, — солнечно улыбнулся Эрик. — Всю свою работу, что мне наставник поручил.

«И ты уже решил, что победил? Атакуешь по центру, прорываешься, и все? Дорогой сатана, ты дурак. Атакуя, нельзя забывать про тыл. Короче говоря, хвост подбирав нужно, не то наступишь!»

— Все сделал? — возмутилась Магда. — Повернись и посмотри на стену за своей спиной.

«Вот так, не получишь ты этого юношу, мерзкий!»

Эрик медленно, лениво повернулся и посмотрел на стену.

— Ну, смотрю… — зевнул он. — Стена. Что тут такого?

— Когда зеваешь, рот прикрывать надо, — послышалось из-за спины. — Ты что, ослеп? Не видишь, стена грязная!

— Ну, грязная, — так же лениво промолвил Эрик. — И что тут такого? Это же не моя работа…

Сатана упорствовал из одного уже чистого принципа Ход сражения был переломлен, и он знал об этом.

— Немедленно марш за водой и тряпкой! — рявкнула Ужасная Магда.

Эрик аж подпрыгнул от неожиданности.

— И чтоб через полчаса стена блестела! — продолжала та.

Эрик бросился за водой и тряпкой.

— Смотри, проверю! — гремела грозная старуха. — Не будет блестеть, я с твоим наставником поговорю! Ишь ты — не моя работа!

Сатанинские полчища позорно бежали. Душа молодого человека была спасена от безделья — ужаснейшего среди грехов. По крайней мере, Ужасная Магда думала именно так. А она не умела ошибаться.

Эрику не потребовалось далеко бежать за ведром с водой и тряпками. Все было готово и припрятано заранее. Он подхватил означенные принадлежности и вернулся. Магде понравилась его скорость.

— Молодец, — похвалила она. — Если помоешь так же быстро, как прибежал, награжу. Позволю вымыть все полы в Большом зале.

— Да, благодарю… — испуганно пролепетал Эрик, и сатана с ужасным воем провалился обратно в свою преисподнюю.

Ужасная Магда гордо выпрямилась, краем глаза поглядела на приступившего к работе молодого человека и двинулась дальше. В замке хватало мест, где могла притаиться лень.

Она прошла уже два зала и три галереи, когда к ней вдруг подскочил Роджер.

— Там! Там! — выдохнул он.

— Не шуми! — строго одернула она его. — Что ты хочешь сказать этим своим «там»?

— Там — Эрик! — выпалил Роджер.

— Ну? И что? — нахмурилась она. — Правильно. Эрик. Я оставила его мыть стену. Ты хочешь ему помочь?

— Я подоконники протираю, — заглядывая ей глаза, искренне солгал Роджер. — А Эрик, он… недостаточно хорошо работает, вот!

— Быть того не может, — задумчиво протянула она. — Когда я уходила, он трудился вполне исправно.

Но сомнения уже закрались в ее душу. «Быть может, сатана вновь выбрался из своей преисподней и, пока я отсутствую, опять запустил когти в податливую юную душу?»

— Он всегда хорошо работает, когда на него смотрят, — наябедничал Роджер. — А когда отворачиваются…

Ужасная Магда нахмурилась еще сильней. Эта молодежь так падка на все дурное. Ее так легко сбить с истинного пути…

«Может, он и впрямь пользуется тем, что остался без присмотра?» — подумала она об Эрике.

— Передай ему, что я вскоре вернусь и, если все действительно так, как ты описываешь, ему не поздоровится.

«Я не могу посвятить все свое время одному несносному мальчишке, — подумала она. — Мне нужно контролировать всех. Всех».

Она решительно двинулась дальше, но в следующем же коридоре налетела на Кэт.

— Там Эрик! Эрик! — выпалила та, глядя на нее своими чудесными глазами.

Даже Ужасная Магда таяла под взглядом очаровательной Кэт, но долг есть долг, долг всегда был превыше всего. Магда криво улыбнулась в ответ и спросила:

— Так что там Эрик?

— Он не работает! — возмущенно выпалила Кэт. — Совсем!

Нет, сатана заинтересовался-таки этим юношей всерьез. Хорошо, что у юноши такие понимающие друзья. Хоть и меньше его, а как заботятся, чтоб он человеком вырос.

— Как это не работает? — возмутилась Магда. — Передай ему, деточка, что я ему голову откручу, если к моему приходу стена чистой не будет! Такому лентяю голова все одно без надобности!

«Надо бы сходить, навести порядок», — подумала она. Но ведь и впереди вполне могло твориться черт знает что. Она обошла еще далеко не весь замок. Сколько еще мест, где могут угнездиться лень и порок! Сердце тянуло ее обратно, но разум упорно влек вперед. Она вздохнула, постояла в сомнении и все же решила закончить обход, прежде чем вернуться к окаянному Эрику. Остается надеяться, что за это время он не успеет окончательно загубить душу ленью и прочими пороками.

«Как жаль, что нельзя присматривать за всем сразу!» — печально думала она. И еще о том, что давно пора испросить позволения миледи завести помощницу. «Вот только кому из этих вертихвосток можно доверять?» — кручинилась она.

В следующем же коридоре ее поджидал Джон.

— Дверная ручка? — строго спросила она, едва завидев его. — Сделал?

— Блестит! — искренне выдохнул тот, надеясь на герцога. — Как солнышко! А Эрик…

— Я этому вашему Эрику… — пробормотала Ужасная Магда и остановилась.

— Он эту стену сперва мыл, а теперь снова пачкает! — решительно выпалил Джон.

Магда вздрогнула. Представившаяся ей картина была столь ужасна, что требовала немедленного вмешательства. И грозного возмездия.

Чаша терпения переполнилась. «Видать, этому обормоту я нужна больше, чем кому-либо другому в замке. Если я не вмешаюсь, он и впрямь вступит на гибельный путь».

Ужасная Магда решительным шагом следовала обратно. Заговор вступал в завершающую фазу.

* * *

Если добавить в воду немного грязи, ею можно довольно успешно рисовать на стене. Только не сообщайте об этом кому-нибудь вроде Магды, если не хотите быть немедленно четвертованными.

К приходу Магды Эрик как раз успел нарисовать фаласского ослика. Ослик задумчиво мочился в ночной гор шок. Завидев сие невероятное изображение, Магда вскрикнула, подобно раненой птице, всплеснула руками и яростной львицей бросилась вперед.

Эрик театрально схватился за голову и пустился бежать.

— Вот я тебе покажу, дрянной мальчишка! — рычала Ужасная Магда, гонясь за ним. — Узнаешь у меня, как стену пачкать!

— Так значит, дело в том, что Эрик просто перепачкал ее неправильно! — восхищенно хихикнул подглядывающий из-за портьеры Роджер. — А если бы правильно, то и вопросов бы не было!

— Слышишь же, что она орет? — улыбнулся подглядывающий с другой стороны Джон. — Надо было у нее спросить, как именно следует пачкать, и она бы объяснила.

— Так вот почему она всех чистоту наводить заставляет! — продолжал Роджер. — Потому что пачкают неправильно!

Эрик удирал не торопясь. В его задачу вовсе не входило загнать пожилую женщину до смерти. Равно как и сбежать от нее. Нет, она должна была следовать за ним. Следовать за ним, никуда не сворачивая и не отставая. Следовать за ним, одетым в плащ, не отличимый от плаща милорда герцога. Так. Этот коридор. И этот. Не торопиться. Только не спешить. Ага. Вот и колокол. Время. Значит, милорд герцог уже переступил порог заранее выбранной комнаты. Сел за стол, спиной к двери. Открыл шахматную коробку. Начал выставлять фигуры. Сперва белые. Потом черные. Герцог часто играет в шахматы сам с собой. Ему так легче думается. А то, что он выбрал именно эту комнату, так на то он и герцог, чтоб решать, где ему сегодня в шахматы играть хочется. То ли у себя в кабинете, то ли еще где… В конце концов, это его замок. Где хочет, там и сидит. А что у них с Эриком плащи похожие… мало ли что? Совпало так. Нужно дать его светлости сделать пару ходов. Всего пару ходов, а потом… Эрик оглянулся. Ужасная Магда слегка подустала.

— Стой! — тяжко выдохнула она, держась за бок. — Ты чего как маленький бегаешь? Думаешь, я на тебя управу не найду? Все равно ведь поймаю, и тогда хуже будет!

Эрик сделал вид, что рисует пальцем на стене какую-то закорючку. Это мигом придало Магде новых сил. Она зарычала от гнева и бросилась на него. Эрик вновь схватился за голову и бросился прочь… по коридору, в котором располагалась та самая комната, где спиной к двери сидел Его Светлость милорд герцог, одетый в точно такой же, как у Эрика, плащ. Фурия гналась за ним по пятам. Он влетел внутрь и захлопнул дверь за собой. А потом мигом нырнул под стол.

И едва успел. Дверь вновь распахнулась. На пороге, тяжело дыша, стояла Ужасная Магда. А человек, который от нее убегал, наглец, перепачкавший стену, преспокойно сидел за столом, повернувшись к ней спиной. Он даже не вздрогнул.

Герцог усмехнулся, натянул капюшон на самый нос и передвинул шахматного коня с одного поля на другое.

— Да как ты смеешь! — Ужасная Магда решительно бросилась в атаку. — Расселся здесь! Весь замок перемазал, а теперь сидит! — Она ухватила сидящего за шкирку и принялась яростно его трясти. — Я из тебя всю душу вытрясу, обормот! Ты у меня пол и стены языком вылизывать будешь, мерзавец!

— И вам добрый вечер, — поворачиваясь к ней, сказал Герцог Олдвик. — Будьте так добры, отпустите мой плащ. Воротник помнется.

* * *

— Пойдем отсюда, — шепнул Шарц. — Больше здесь ничего уже не покажут.

Он потянул Полли за руку, и они тихонько покинули свой наблюдательный пункт. Кроме Эрика, их никто не услышал.

— Боже, — благоговейно прошептала Полли через некоторое время. — Это и в самом деле стоило того! Более чем! Это просто необходимо было увидеть.

— Зрелище и впрямь занимательное, — пожал плечами Шарц. — Впрочем, скорее непристойное.

— Просто ты всегда был сильным, — вздохнула Полли. — Тобой никогда не командовало… такое… Но… Я думала, она умрет, такое у нее лицо сделалось!

— Я тоже этого опасался, — кивнул Шарц. — Сердечного приступа или спазма сосудов головного мозга. Потому и согласился удовлетворить твое любопытство. Вдруг ее пришлось бы спасать?

— Как видишь, она крепкая, — фыркнула Полли. — «Простите, Ваша Светлость, я обозналась!» И все.

— Положим, не все, — качнул головой Шарц. — У Его Светлости наконец-то появился повод провести с ней воспитательную беседу. А он в отличие от миледи когда-то командовал воинами. И добивался повиновения. Так что, думаю, жизнь в замке переменится к лучшему.

— Хотелось бы надеяться, — сказала Полли. — А то знаешь, как всех жалко?

— Моя вина, — вздохнул Шарц. — Кому, как не шуту, нужно было поставить ее на место? Вот только… гномом я родился, гномом и помру, кем бы меня там еще ни числили. Любая женщина — святыня, а уж пожилая… Поднять руку на Мудрую Старуху? Да проще под вагонетку броситься!

* * *

— Здорово развлеклись, — сказал Джон.

— Да, замечательно, — улыбнулся Роджер. — И Его Светлость доволен.

— А уж как Ее Светлость довольна, — добавила Кэт. — и все служанки и слуги тоже. Они — в первую очередь.

— Одна Магда недовольна, — хихикнул Джон.

— Она уехать хотела, — сказала Кэт.

— Ну и пусть бы себе ехала, — фыркнул Роджер.

— А герцог ее не отпустил, — сообщила Кэт. — Но это еще не самое интересное.

— А что — самое? — спросил Джон.

— Эрик с ней помирился.

— Как? — потрясенно выдохнули мальчишки.

— Не знаю, — покачала головой Кэт. — Как-то. Знаю лишь, что он выпросил у герцога бутылку самого крепкого вина и пошел к ней. И они всю ночь его пили. А к утру помирились.

— Она пьет вино? — удивился Роджер. — Никогда бы не подумал.

— Так ведь и Эрик не пьет, — сказал Джон.

— Мне почему-то кажется, что нам всем троим есть над чем подумать, — сказала Кэт. — Во всяком случае, папа сказал бы именно так.

— Мало того, что ты маму постоянно заменять пытаешься, — проворчал Джон. — Так теперь еще и папу?

— А разве я не права?

— Права, конечно, — пробурчал Джон. — Хочешь сказать, нам перед ней тоже извиниться надо?

— Не извиниться, а помириться, — возразила Кэт. — Это не одно и то же, сам подумай.

— Верно, — кивнул Роджер. — Вот только крепкого вина нам никто не даст.

— Да ты и без него вечно слегка дурноватый, — ухмыльнулся Джон.

— Сам ты дурень, каких свет не видывал! — огрызнулся Роджер.

— Я не сказал «дурень», я сказал, малость дурноватый, — пояснил Джон. — Важно различать такие оттенки смысла.

— Цыц, — сказала Кэт. — Вы же знаете, как вредно влияет крепкое вино на подростков. От него даже умереть можно. Эрику хорошо, он уже большой, а Магда и подавно.

— Что бы еще такое учудить? — мечтательно протянул Джон.

* * *

— Эрик, — сказал наставник, отрывая глаза от какой-то медицинской рукописи, — поросенок в спальне эконома — это уже слишком. Я, конечно, понимаю твое справедливое возмущение продолжающимися закупками дешевых плохих ножей, но все же изволь вернуть поросенка на его законное место.

— Да, наставник.

— Кстати, если не секрет, как ты затащил его по отвесной стене? — полюбопытствовал Шарц. — Ты что, к себе его привязывал? И почему он при этом не визжал?

— А вы никому не скажете? — улыбнулся Эрик.

— Никому, — поклялся наставник.

— Я напоил его вином.

— Так вот почему он себя так вел, когда его попытались увести! — воскликнул гном. — Он просто был пьян и буянил. Так значит, ты его напоил, привязал к спине…

— Все куда проще, наставник, — улыбнулся Эрик. — Там есть еще и черная лестница, если помните.

— Но ключи от той двери только у самого эконома и… — Шарц непонимающе поглядел на Эрика.

— И Магды, — закончил за него Эрик. — Старой леди тоже захотелось малость развлечься.

* * *

— Разве ему можно помочь? — печально спросил Эрик когда они вышли из маленького домика и худая сухонькая старушка, похожая на сушеную мышь, закрыла за ними дверь. — Он ведь не потому умирает, что болен. Он умирает, потому что жить не хочет.

— Мы не можем ему помочь, — ответил Шарц. — По крайней мере, я не знаю лекарства, способного вернуть человеку интерес к жизни. Но… мы будем туда ходить. Будем, пока нас пускают. А если не пустят… проберемся тайком.

— Но… зачем? — Эрик ошеломленно посмотрел в глаза гному.

— Затем, что всякое в жизни случается, — ответил Шарц. — И если сегодня мы не видим никакого способа помочь, это не значит, что его и вовсе нет. Вдруг мы его просто не видим… не видим… — повторил Шарц и остановился. Постоял и с размаху хлопнул себя ладонью по лбу: — Я идиот! Я идиот, Эрик! А ты — ученик идиота, следовательно, в будущем тоже идиот, но ведь только в будущем! Значит, у тебя еще есть шанс! Как же я не сообразил…

— Что, наставник? — удивился Эрик. — Что ты хочешь этим сказать?

— Только то, что завтра мы прихватим сюда бумагу, карандаш и твои сказки! Я прописываю этому несчастному не меньше трех твоих сказок за один раз! Ты должен рисовать и рассказывать, рисовать и рассказывать, даже если он не станет слушать. Придумывай самые яркие сюжеты! Не скупись на леденящие душу подробности, драки, погони, приключения, тайны, любовь, кровь, принцев с принцессами… не скупись на краски, загадывай загадки, интригуй… и каждый раз не досказывай последнюю сказку! Оставляй на самом интересном месте.

— И… что?

— Если он дней через десять не будет с нетерпением ждать твоего прихода… я первый скажу, что его нужно хоронить, — решительно сказал гном. — Впрочем… мы и тогда будем продолжать пробовать. Единственное, что может заставить лекаря отступить, — это безусловная и окончательная смерть пациента, Эрик. Запомни это.

— Да, наставник… — кивнул Эрик.

— Медицина пока бессильна, — вздохнул Шарц. — Но я верю в твоих коней, Эрик. Они сломя голову несутся вскачь. Они способны атаковать там, где мое ремесло позорно складывает оружие. Кто знает…

* * *

Когда не на десятый, а всего лишь на четвертый день больной оторвал голову от подушки и слабым голосом поинтересовался, а что же было дальше, Эрик вдруг почувствовал такое счастье, что аж слезы на глазах выступили.

«Наставник был прав! Прав!»

Молча сидевший рядышком и барабанивший пальцами по колену гном удовлетворенно кивнул и встал.

— А дальше… — таинственным голосом профессионального сказителя поведал Эрик, — дальше будет завтра!

И вслед за Шарцем стал прощаться.

— До свидания, сэр! До завтра!

— А, чтоб тебя… на самом интересном месте! До завтра ему! Попробуй только не приди завтра! — все еще слабым голосом, но уже вполне скандальным тоном попрощался больной.

— Вот видишь, Эрик… — В голосе наставника прозвучало настолько торжествующее счастье, что Эрику аж неудобно стало.

«Да что же это… да я же ничего… да я ж ничего такого не сделал!»

— Вот это и значит… быть лекарем? — схватив наставника за руку, спросил Эрик.

— Вот это и значит быть лекарем, коллега, — гордо кивнул Шарц. — Я рад, что у тебя получается.

СПАСТИ КРАСАВИЦУ

Весна пришла неожиданно. Весна не спрашивала ничьих разрешений. Она просто распахнула дверь, и белоснежные сугробы поблекли, а изморозь исчезла со стекол. Всю ночь теперь вместо падающего снега звенела неумолчная капель, и даже дневные размашистые звуки не всегда заглушали ее переливчатые трели и барабанную дробь.

— Эрик, — как-то утром промолвил Шарц. — Придется тебе поехать в город. В аптеку зайти. Мне крайне необходимы некоторые снадобья, список я составил, но сам с тобой поехать не могу. Буду занят.

— Конечно, наставник, — ответил Эрик. — О чем разговор? Давай сюда твой список.

Шарц протянул ему бумажный лист.

— Вот, смотри… вот это вот все можно купить в аптеке у Джона Пэгготта. Вот это и это пусть смешает на месте, остальное не смешивать, надо же и тебе чем-то на досуге заняться, верно? А вот это и это купишь на рынке, у старой Мэри, помнишь ее? У нее травы, даже сушеные, лучше, чем в аптеке. Все понял?

— Да, — кивнул Эрик, забирая у Шарца список и сворачивая его в трубку.

Замечательный чудак аптекарь обязательно напросится на сказку, в ответ вывалив на собеседника кучу городских новостей и сплетен, а старая Мэри обязательно угостит чем-нибудь необычным и вкусным. Уж таких пирожков, как у нее, точно нигде нет!

Кожаный кошель Шарца лег на его ладонь.

— Дуй на конюшню, седлай коня и вперед! — сказал гном.

— А пирожка на дорожку? — ухмыльнулся Эрик.

— Разве что с подзатыльником, — ответно ухмыльнулся Шарц. — Ты такое блюдо, как пирожки с подзатыльниками, когда-нибудь пробовал?

— Нет, — скорчив похоронную мину, удрученно вздохнул Эрик. — Не доводилось как-то… Но я, как примерный ученик, разумеется, уступлю тебе честь отведать от этого блюда первым!

И стремглав выскочил за дверь, чтоб не отведать подзатыльника и вовсе без пирожка.

* * *

Дверь отворилась бесшумно. Вошедший славился своим умением бесшумно открывать даже самые скрипучие двери. Он быстро обшарил глазами комнату и склонился над сундуком.

«Это должно быть тут. Если, конечно, пройдоха не таскает их постоянно с собой».

Рука коснулась крышки…

— Что вы здесь делаете? — внезапно прозвучал голос у него за спиной.

Девушка.

«Она так быстро вернулась? Что ж, сама виновата. Могла бы побродить и подольше».

— Кто вы, сударыня? — спокойно спросил он, отрываясь от сундука.

«Не заперт. Это хорошо. Возни меньше».

— Вообще-то я здесь живу.

— Этого не может быть, — насмешливо возразил он. — Я снял эту комнату только вчера. И, между прочим, на неделю. Стоило ненадолго отлучиться, и…

— Но нам сказали, что эта комната свободна… — растерялась девушка. — Мы заплатили за нее…

— В этих маленьких городках вечно все путают. — Он старательно изобразил возмущение. — Ничего, сейчас мы спустимся и отыщем хозяина, пусть отвечает за то, что устроил. Кстати, вы не в курсе, где все мои вещи?

— Не знаю, — покачала головой девушка. — Когда мы с отцом сюда въехали, здесь ничего, кроме мебели, не было. То есть я имею в виду… Мы бы сразу заметили, что…

Он двигался медленно, плавно и спокойно. Его задача — отрезать ее от двери. И не напугать. Если девушка поднимет крик, все пропало.

«Вот так-то, красавица… Я возмущен не меньше тебя. Мне даже хуже — у меня вещи пропали! Мерзавец хозяин! Ничего, мы с ним сейчас разберемся! Ты так растерялась, что даже не выставила меня вон. Не выскочила сама. Не подняла крик. Одна, наедине с мужчиной. Какая компрометирующая ситуация… Впрочем, ты ведь росла с отцом, на корабле, там вокруг сплошные мужчины… Там, верно, трудно сберечь девичью честь… Или тебе уже нечего беречь? Жаль, что у меня так мало времени. Ты ведь и в самом деле красавица. Я был бы рад познакомиться с тобой совсем в другой ситуации. Жаль, что ты так не вовремя вернулась. Ну да тут уж ничего не поделаешь».

— Идемте, сударыня, — промолвил он, подходя к открытой двери.

Левая рука взялась за дверную ручку и… захлопнула дверь, а правая — одновременно! — нанесла резкий удар в солнечное сплетение. Девушка даже застонать не смогла. Беззвучно согнулась, скорчилась от мучительной боли. «Эх, жаль, времени нет…» Еще один резкий удар, на сей раз по затылку, и она рухнула на пол. В двери повернулся ключ.

Незнакомец с сожалением посмотрел на скорчившееся у его ног тело. «Нет времени! Нет времени! Почему в такие минуты всегда нет времени?! Может, плюнуть на все инструкции и все-таки… нет! Чертов капитан может вернуться в любую минуту! Экие они торопливые, что он, что его дочь… Ладно. Это не последняя женщина на свете! К черту все!»

Он переступил через тело и рывком распахнул сундук.

«Так. Это не то, это не то, это тоже не то! Сколько же у них всего! Кроме того, что мне нужно… Неужто капитан всюду таскает это с собой? Подождать его здесь? Опасно. Капитан, по слухам, не последний боец. Угрожать жизнью дочери? А вдруг не сработает? Он же фанатик. Сумасшедший. Жену в могилу свел и дочери не пожалеет. Жаль, что время поджимает, такую красавицу грех не пожалеть. Чертовы тряпки! Сколько всего понапихано в этом сундуке! Ага! Вот! Все-таки здесь! Вот они… самые настоящие, капитанской рукой вычерченные, честь честью подписанные. И лежали на самом дне! Это они… сомнений быть не может!»

Он выхватил из сундука и спрятал за пазуху несколько морских карт. С сожалением оглянулся на лежащую на полу девушку, вынул ключ из двери, вышел и закрыл ее снаружи.

«Упокой, господи, ее душу!»

Быстро оглянулся по сторонам. В коридоре никого не было. И тогда влево и вправо по коридору полетели два стеклянных шара. Раздался звон, и фаластымское пламя покинуло место своего заточения. Оно было очень голодным, и доски пола пришлись ему весьма по вкусу. Никуда не торопясь, словно он только что сытно отобедал и теперь прогуливается в собственном саду, человек спустился по лестнице, толкнул наружную дверь и вышел на улицу. Первые крики застигли его, когда он завернул за угол.

— Пожар! Горим! — надрывался кто-то.

Человек поудобнее устроил карты у себя за пазухой и сморгнул видение скрючившегося на полу великолепного тела.

«Надеюсь, она не слишком грешила и Господь ее не отвергнет».

«Ее больше нет. Аминь».

* * *

Эрик шел по городской улице, на ходу дожевывая пирожок с чем-то невероятно вкусным, вел в поводу коня, нес корзинку с травами и порошками и припоминал рассказанные аптекарем истории. Вот эту и эту нужно будет рассказать наставнику. Вот эти три — всем, кто попросит, а эти — Роджеру, Джону и Кэт. Про обледеневшие ступеньки ратуши и бургомистра, задницей плюхнувшегося в лужу… Эрик улыбнулся и проглотил остатки пирожка. С наслаждением вздохнул и… Запах дыма ему не понравился.

— Горит где-то? — пробормотал он.

Еще раз потянул носом и кивнул:

— Горит.

Ноги сами понесли его туда, откуда струился тонкий аромат беды. Это еще не она сама… это еще лишь ее предвестье… дымная горечь… это еще не пожар… это его отблески… два-три вздоха до…

— Пожар! Горим! — услышал Эрик.

Он кивнул самому себе и вскочил в седло. «Вдруг там понадобится лекарь!»

— Воду, люди добрые! Воду! — неслось навстречу ему. — Живей, миленькие!

Эрик поторопил коня, но пожар рванул с места куда быстрей, чем лекарский конь.

— Топоры неси! — ревел кто-то дурным голосом, и эхо вторило ему, раскатываясь мелким бисером, дробясь по подворотням.

— Ведра давай! — откликалось дурным голосом рассыпанное эхо.

— Песку сыпь! — кричали с той стороны. — Пожарные! Где пожарные?!

Сразу за поворотом конь встал. Впереди была толпа. Эрик спешился, пытаясь выяснить, где и что горит. Еще миг… еще толчок сердца… вон тот высокий дом… гостиница, что ли? Из дома один за другим выбегали люди. Некоторые тащили вещи. Другие выбрасывали вещи из окон, а уж потом выбегали сами. Ну точно, гостиница.

Толпа дружно ахнула и отшатнулась, когда чудовищный цветок пожара с громовым треском раскрыл свои лепестки.

— Горим, люди добрые! Горим!

— Воду тащи! Воду! — истошно надрывался кто-то.

«Ты лучше б так старался, как орешь!»

С десяток человек передавали по цепочке ведра с водой от ближайшего колодца. Рядом спешно выстраивалась вторая цепочка.

Радостно ревело пламя, пило воду, отдуваясь дымом, отфыркиваясь паром и, казалось, только входя во вкус.

— В соседнем дворе еще один колодец!

— Быстрей, горожане! Быстрей! Не потушим — дальше рванет!

— Песком! Песком давай!

— Забор вали! И вон тот тоже!

— Да где ж эти пожарные?!

Эрик оказался позади всех, среди зевак. Впрочем, и потерпевших пока не было.

Пламя плясало по стенам, выплескивалось в окна и двери, резкие порывы ветра подхлестывали его, и пламя радостно взрыкивало. Вспыхнувшие занавески трепал ветер, и казалось, что дом машет на прощание десятком огненных платков.

Высокое деревянное строение корчилось в пламени, а в открытом окне верхнего этажа… Эрик мог бы поклясться, что мгновение назад ее не было…

В открытом окне верхнего этажа, напряженно глядя вниз, застыла девушка.

«Только прыгать! — мелькнуло в голове. — По лестнице не прорваться. Поздно уже по лестнице!»

— Эй, смотрите! — заорал он. — Там девчонка! Полотнище тащите!

Он посмотрел на пламя, вырывающееся из входной двери, и кивнул.

«Прыгать!»

Толпа загомонила, заревела на разные голоса. Девушку заметили. Кто-то и впрямь куда-то побежал. Эрик от души пожелал ему поторопиться, а девчонке — дождаться.

— Эй! Ты там, наверху, держись! — орал кто-то.

Эрик криво усмехнулся. Жаль, далеко от него этот идиот стоит. Далеко.

— Воду! — продолжали надсаживаться рядом. — Больше воды, черт вас всех заешь!

Пламя с треском перескочило на ближайший сарай.

— Разбирай! Разбирай, к дьяволу! — вопили сразу несколько глоток. — Руби!

— Да где ж эти… которые за полотнищем побежали? — не выдержал Эрик.

— Бегут… где-то… — невразумительно откликнулся голос из толпы. — Вон и пожарные едут…

Монотонно звенел пожарный колокол.

— А ну, пусти! Пусть девчонка прыгает! — крикнул кто-то, мощным рывком пробивая толпу и расталкивая людей с ведрами.

«Ну слава богу! Принесли!»

— Разойдись! Раздайся! Брысь, я сказал! — поддержали его сразу несколько голосов. — Разворачивай, братцы!

С хлопком распахнулась здоровенная лошадиная попона.

— Держи! — рычал черноволосый бородач. — Держи крепче! А ты, кучерявый, отойди! Отойди, я сказал! И ты, курносый, тоже! Каши мало ели, не удержите! Эй, вы двое, сюда! Вот сюда, на их места! Схватились, как за святой истинный крест, как за руку спасителя, и держим! Прыгай, Девчонка! Прыгай живей!

Эрик с надеждой посмотрел вверх. Вот сейчас она запрыгнет на подоконник и шагнет… шагнет вниз… эти удержат, сильные мужики, правильные, такие скорей пальцы себе переломают, чем отпустят.

«Да что ж она медлит?»

«Боится?»

Лицо девушки было спокойным. Слишком спокойным.

«Пьяна? Чем-то одурманена? Ранена?»

— Р-разойдись!!! — орали наконец-то подоспевшие пожарные. Они тащили полотнище втрое больше лошадиной попоны, мелькали пожарные багры с топорами, четверо пожарных волокли к колодцу грозно сияющий медью пожарный насос.

«Она не прыгнет, — понял Эрик. — Просто не сможет».

Все спешило и неслось, вертелось бешеным колесом, все, кроме неподвижно застывшей девушки в окне. Эрик ощущал себя второй точкой неподвижности. Словно бы незримая нить протянулась между ними. Тонкая до невероятия, тающая на ходу. Слишком мало ей было отпущено, странной незнакомке из окна, еще несколько ударов сердца, и…

«Они не успеют, — холодно констатировал лазутчик в его голове. — Не успеют ее спасти. Дом, может, и потушат, а девчонка сгорит. Она и на ногах-то еле стоит. Вот отпустит подоконник и упадет. В огонь».

— Да прыгай же, дуреха! Сгоришь! — кричали ей из толпы.

«Она не прыгнет, — вновь подумал Эрик. — А к ней туда никто не сунется. Да если и сунется, ничего не сможет».

«Однако есть я…»

У него не было ни малейших сомнений, как поступил бы на его месте учитель.

Рука Эрика метнулась молнией и наугад выдернула из толпы невысокого, щуплого на вид парнишку.

— Ты кто? — спросил Эрик.

— Вор, — вздрогнув, ответил тот.

И вздрогнул еще раз, испуганно воззрившись на Эрика. Потому что не собирался говорить правды. Потому что сказал ее помимо воли. Потому что само так вышло.

— Подержи, пожалуйста, — попросил Эрик, протягивая корзинку с лекарствами и поводья коня.

В следующий момент он сорвался с места и, разбросав толпу, подлетел ко входу в горящий дом.

— Куда? — грозно рявкнул усач-пожарный, заступая дорогу. — Сдурел?

— Туда! — ответил Эрик, срывая с себя куртку и закутывая голову.

— Уйди, чума! Мигом сгоришь! — продолжал наседать на него пожарный. — Девка все одно пропадет, так нам еще и твоего трупа недостает для полного счастья!

Он хотел еще что-то сказать, но палец Эрика угодил ему под дых. Следующим движением юноша выхватил из рук пробегающего водоноса ведро, выхватил и вылил на себя. Еще несколько ведер выплеснулись на него со всех сторон. Оттолкнув в сторону пытающегося вздохнуть пожарного, Эрик нырнул в ликующее пламя, краем уха успев услышать, как кто-то затянул молитву. Правильные, четкие, хорошо поставленные периоды.

«Священник!»

«Хорошо, когда спину прикрывает профессионал!»

Ревущая бездна сомкнулась со всех сторон.

Быстрей… быстрей… быстрей… ледяное пламя жрет плечи… кусает за спину… хватает за пятки… быстрей… голова замотана полностью, от куртки идет пар, она раскаляется все сильней и сильней… глаза закрыты… они мне еще понадобятся… все равно в огне ни черта не видать… быстрей… Рев огня мягкий и оглушительный… как хорошо, что я умею ориентироваться на слух… что-то падает., я отшатываюсь… быстрей… лестница… где же она… эхо моих шагов — единственная свеча, освещающая эту кромешную мглу… быстрей… хорошо, когда кто-то молится… вот и лестница… его молитвы услышаны… вперед!

Дышать… так охота дышать… сделать вдох, хоть один-единственный вдох… нельзя, Эрик, нельзя… этот вдох окажется последним… кашель бросит тебя на колени… уронит в огонь… и ты уже не встанешь, никогда не встанешь… быстрей, Эрик, быстрей… не могу быстрей… да когда же кончится проклятая лестница? Ага. Вот. Теперь до конца коридора… дверь. Закрытая дверь. Закрытая! Ключ в двери! Ключ торчит снаружи двери!

«Да какая же сволочь?!»

Повернув ключ в замке, плечом отшвырнув дверь, срывая с головы начинающую тлеть куртку, Эрик ворвался в комнату.

Вдох! Господи, боже ты мой! Вдох!

— Эй! — хрипло каркнул он и тотчас захлебнулся кашлем. — Эй ты! Тебе плохо?

Девушка медленно обернулась. Мгновение она глядела на него. Губы шевельнулись в попытке что-то сказать. Потом она упала ничком.

— Проклятье! — прохрипел Эрик. Любопытное пламя заглядывало в дверь. «Еще немного — и оно пожалует в гости!»

Эрик решительно подхватил девушку на руки («Потом разберемся, что с ней такое…») и одним движением оказался на подоконнике.

«Так. Отлично!»

Внизу растянули пожарное полотнище. Эрик поудобнее устроил девицу, дабы ничего ей дополнительно не повредить при падении, облегченно вздохнул, и… гостиничная вывеска вместе с куском стены пролетела прямо у него перед носом.

— Берегись! — запоздало заорал кто-то внизу.

Эрик коротко выругался по-фаласски. Посреди оброненного наземь полотнища возлежала куча горящего мусора.

«Успей я прыгнуть, нас бы уже в живых не было!»

— Попону давай! — заорал Эрик.

— Попона! — откликнулся голос снизу. — Где попона? Куда попону дели, черти немазаные?!

— Попона… попона… — эхом откликнулась толпа.

Попоны нигде не было.

Ухватившись за край полотнища, пожарные выдернули его из-под горящего мусора и растянули вновь.

— Прыгай! нерешительно выкрикнул кто-то из них. — Только смотри…

Эрик смотрел. В полотнище зияли прорехи. Прорванные, прожженные, они делали полотнище крайне ненадежным. Да что там, оно треснет, не успеют они коснуться его! Эрик оглянулся на дверь. Из-за его плеча в окошко выглядывал огонь.

Выхода нет?

Что ж, будь он обычным человеком, так бы оно и было. Будь он обычным человеком… впрочем, будь он обычным человеком, его самого бы здесь не было! Из комнаты никуда не деться. Ни через окно, ни через дверь… а через потолок? Крыша пока не горит. Может быть, и чердак тоже. Достаточно проломить потолок…

Здоровенный сундук дымился, но еще не горел. Уложив девушку на пол возле подоконника, Эрик метнулся к сундуку и выдернул его из пламени. Так. Ставим его на бок. Отлично. Теперь стул. Хорошо, что он стоял тут, у окна. Эрик одним движением взлетел на сундук, на стул и замер. Так. Как там наставник учил? «Алмазный кулак»… и еще… и еще… куски дерева с треском разлетались в разные стороны. Эрик повис на обломках и обрушил их вниз. Кусок дерева, падая, рассек девушке губу. Эрик на миг ощутил невесть откуда взявшийся острый укол стыда. Бред! При чем здесь стыд? Ноги пора уносить, ноги! Пожар, нагнувшись, похлопывал его по спине, гладил по плечу. Подхватив девушку, Эрик вскарабкался на сундук, на стул, пропихнул бесчувственное тело наверх и выбрался сам.

На чердаке было темно. Сквозь щели сочился едкий дым, но огня пока не было. Темнота. Тишина. Ни звука. Лишь ужасающий рев пламени под ногами. Лестница на крышу… где она? Эрик закрыл глаза, отдаваясь слуху. Так. Ну вот. Чердачный люк распахнулся, впуская свежий воздух, сладкий как… нет таких слов, чтоб описать его сладость, те, которые слова придумывали, небось не задыхались от гари. Вернуться, подхватить бесчувственное тело на руки, и бегом.

Крыша.

Эрик побежал по краю. Лестница… может, тут есть лестница вниз? Я знаю, тут обязательно должна быть такая лестница… правда ведь, должна?

Лестницы не было.

Зато была соседняя крыша. Обманчиво близкая соседняя крыша. Сможет ли он перескочить туда с девушкой на руках?

Да?

Нет?

Сможет? Не сможет? Есть лишь один способ проверить.

Ему никогда не доводилось совершать таких подвигов, Впрочем, похоже, что это единственный путь. Хорошо, что эта крыша такая пологая, хорошо, что та тоже не слишком крутая. Он перебросил девушку через плечо. Теперь у него есть одна свободная рука. Она должна выдержать, равно как и все остальное.

— Эй! — вновь заорал он, обращаясь к пожарным. — Натягивайте свою рванину тут!

Внизу зашевелились.

«Если все-таки упаду…»

«Что за ерунда? С какой это стати ты собираешься падать? А ну, соберись!»

Эрик вдохнул, выдохнул, и с его губ ударом бича слетело ледгундское слово. То, которое он никогда не употреблял в обыденной жизни, то, что давало доступ к скрытым возможностям его тела, то, овладение которым превратилось для него в два года, полных мучительной боли. «Каждое его применение забирает у тебя год жизни, Эрик, — сказал ему прежний наставник. — Береги его. Не пользуйся им слишком часто».

Он замер на миг, дожидаясь, когда в его теле натянутся незримые струны; дыхание сделалось более медленным и отчетливым, рев огня и крики людей доносились теперь куда явственней, тени стали резче, а предметы обвело светящимся контуром. «Молись за нас, святой отец! Молись, будь ты проклят!»

Вдох, выдох, толчок сердца… Эрик побежал по крыше.

Ноги отрываются от края крыши. Дружно вскрикивает толпа.

Ни с чем не сравнимый миг полета!

Полета?

Хорош полет — самого себя запустить, как булыжник, и чувствовать, что проваливаешься… проваливаешься сквозь воздух… промахиваешься к чертям… недотягиваешь… вязнешь в проклятой пустоте… интересно, эти внизу, они хорошо держат?

Рука вцепляется в край соседней крыши. Вмертвую. Я так и умру, не разжимая пальцев. Вранье… они уже скользят… а девушка на плече весит не меньше мирозданья… как я ее не уронил? Так, теперь все просто. Поднять девушку одной рукой и закинуть ее на крышу. Нет проблем. С утра до вечера только тем и занимаюсь, что девушек на крышу закидываю. Черт, как тяжело. Кто, интересно, решил, что из этого слабака секретный агент выйдет? Тоже мне — один из лучших! Черт… Неужто не смогу? Кто сказал, не смогу? Изволь справиться, раз уж взялся. Вот так! Готово. Толпа внизу вновь дружно взвизгивает. Было бы чего… вы что, девушек на крыше не видели, что ли? Боже, как же хорошо наконец держаться двумя руками! Кажется, так бы всю жизнь и висел. И не тяжело совсем. Правда — не тяжело. Сущие пустяки остались. Аккуратно подтягиваемся и… переваливаемся, перекатываемся, живем!!!

Эрик на четвереньках подполз к спасенной им девушке, вновь подхватил ее на руки и побрел по крыше искать дорогу вниз. Его слегка качало, а по губам то и дело пробегала кривая ухмылка.

* * *

— Эй! — услышал Эрик и оглянулся.

Парнишка, которому он поручил коня и корзинку с лекарствами, ждал у распахнутого люка.

— Конь и корзинка? — коротко спросил Эрик.

— В надежных руках, — так же коротко ответил тот.

Эрик кивнул.

— Тебе помочь?

— Позже, — ответил Эрик, глядя на девушку. — Мне нужна ровная и чистая поверхность. Я должен ее осмотреть.

— Ровная и чистая — это в смысле кровать, что ли? — ухмыльнулся парнишка. — Нет проблем. А девчонка и в самом деле хороша. Особенно если ее отмыть от копоти. Ничего. Я тут знаю одно место… идем!

Эрик наконец сообразил, что имеет в виду его невольный помощник. И, хотя предметы еще не утратили золотистое свечение по краю, густо покраснел.

— Тебя как зовут? — спросил он.

— Джек.

— А меня Эрик. Так вот, Джек, тебе твои зубы нужны?

— Нужны, во рту, — отступая на шаг, быстро ответил парнишка. — И, сделай одолжение, не вынимай их, чтобы отдать. Жизнь раньше или позже сама вынет.

Он ухмыльнулся.

«Вор, — подумал Эрик. — Что с него взять?»

— А ты что-то другое имел в виду? — кивая на девушку продолжал Джек. — Ну так чего сразу злиться? Мало ли, не понял я. А для чего еще нужны девушки?

— Она больна, ранена, или ее опоили, — сказал Эрик. — Ключ в двери торчал снаружи.

Взгляд вора потемнел.

— Найду — зарежу, — посулил он. — Или скажу, чтоб зарезали. Значит, нам не укромный уголок нужен, а лекарь?

— Я лекарь, — вздохнул Эрик.

— Ты — лекарь?! — выпалил вор. Восхищение, недоверие, гремучая смесь какого-то темного восторга и еще чего-то, что Эрик не успел разобрать, прозвучали в его голосе. — Ну пошли, лекарь… будет тебе ровная чистая поверхность. Все, что захочешь, будет…

* * *

Пожар все еще тушили. Эрик шагал следом за Джеком, поражаясь, как тому удается раздвигать толпу. Еще через мгновение он заметил то, что должен был увидеть с самого начала, если бы не устал до такой степени. Группа неприметных людей скользила вокруг них, аккуратно прокладывая дорогу.

Незнакомые люди достали откуда-то носилки. Незнакомые люди вели коня и несли корзинку с лекарствами. Незнакомые люди подхватили его под руки. Они были опасны, но ему нужно было отдохнуть. В конце концов, ученику лекаря, да еще только что совершившему подвиг, вовсе не обязательно знать о том, что есть какая-то опасность. А лазутчик подумает об этом позже. Нет смысла думать о том, с чем прямо сейчас все равно ничего сделать не удастся. Ведут, и хорошо.

Лучшая гостиница города распахнула свои двери. Разлетевшийся возражать хозяин ткнулся носом в предъявленный Джеком перстень и с поклонами отступил.

— Какие комнаты? — краем уха услышал Эрик. — Вот если бы к вам король приехал, где бы вы его разместили? Про коня не забудьте, лежебоки!

«Какой интересный спутник мне достался, — мельком подумал Эрик. — Вор, да?»

Мысль мелькнула и ушла.

«Девушка!» — подумал он и посмотрел на свои сбитые, обожженные, перепачканные руки.

В самый раз пациента осматривать!

И почему ему не пришло в голову просто приказать позвать другого лекаря?

— Горячую воду мне! — приказал он.

И потерял сознание.

«Наставник никогда бы так не поступил!» — мелькнула угасающая мысль.

* * *

Ему показалось, что он пришел в себя почти тут же.

Это было не так, потому что он лежал на чем-то мягком. Если бы он очнулся сразу же, то лежал бы на полу, а Джек пытался бы его поднять.

Джек.

Девушка.

Ревущее пламя.

Нет. Не так.

Пожар. Девушка. Лестница наверх. Молитва за спиной.

Запертая дверь. Девушка. Чердак. Крыша. Прыжок с крыши на крышу…

Калейдоскоп воспоминаний вертелся в голове Эрика, а во рту стоял странный, смутно знакомый привкус.

Эрик вдохнул, выдохнул и открыл глаза.

— Воды? — тотчас спросили у него два голоса.

— Воды, — улыбнулся Эрик. — Но одного стакана будет достаточно.

— Я же говорил, что он быстро придет в себя, — произнес третий голос.

Эрик приподнялся на локте и принял стакан из рук Джека. Обожженные руки были забинтованы, но все-таки слушались. Сидящая неподалеку девушка — та самая! — выглядела слегка обиженно, видать, ей самой хотелось подать воду. «Ну да, я же ее спаситель! — смекнул Эрик. — А Джек у нее наверняка стакан выхватил! Вор есть вор! И чего он ко мне прилепился? Коня подержать — одно дело, но чтобы так…»

Он перевел взгляд на третьего и слегка напрягся. Этого человека он не знал.

Решительный сильный человек с аккуратной бородкой и седыми висками. «Может быть опасен!» — подумал лазутчик в его голове.

— Этот фаласский бальзам и мертвого подымет, — проговорил меж тем незнакомец.

«Так вот что за привкус у меня во рту!» — сообразил Эрик.

Вода была прохладной, замечательной…

— Еще, — попросил Эрик, протягивая стакан девушке. Та аж просияла, повернулась к кувшину. Джеку Эрик показал язык. Тот ухмыльнулся.

— Держи.

Эрик принял стакан. Улыбнулся. Посмотрел девушке в глаза. И вновь ему показалось, что их связывает какая-то незримая нить, вот только на сей раз ей ничто больше не угрожает.

— Как же нам благодарить тебя, юноша? — негромко спросил мужчина.

— Вам? — удивился Эрик.

— Ты спас мою дочь, — ответил он, и до Эрика наконец дошло.

— Ну… я просто подумал, что на моем месте сделал бы наставник.

— У тебя замечательный наставник, юноша.

— Меня зовут Эрик.

— Дэвид Мэлчетт, — представился мужчина.

— Энни, — улыбнулась девушка.

Она произнесла свое имя так, словно еще один стакан воды протянула. Эрик не мог не улыбнуться в ответ.

А потом присмотрелся к девушке и чуть не выпрыгнул из постели.

— Да что ж вы делаете? — возмущенно выдохнул он. ^-Энни самой лежать надо, а она мне воду подает!

— Э-э-э… как бы это повежливее… здесь только одна кровать, — ухмыльнулся вор.

— Вот и замечательно, — кивнул Эрик, выбираясь из-под одеяла. — Мне все равно пора вставать. А Энни пусть ложится, холодный компресс на голову и…

— Папа уже напоил меня бальзамом, — сообщила Энни. — Мне сразу стало легче. Этот бальзам помогает от всего на свете.

— На самом деле просто обезболивает и бодрит, — возразил Эрик, поднимаясь на ноги.

— Не скажи, — покачал головой Дэвид Мэлчетт. — Это питье спасало меня от приступов лихорадки. Да ты не рано ли вскочил, Эрик?

— Со мной ничего особенного не произошло, — отмахнулся он. — Поверхностные ожоги и перерасход сил. Я уже в порядке. Этот ваш бальзам — то самое, что было нужно. А вот Энни меня беспокоит. Что с тобой случилось тогда, наверху? Почему ты не прыгнула? Почему дверь была закрыта снаружи?

Энни нерешительно посмотрела на отца. Тот кивнул. Подвинул Эрику стул.

— Присаживайся, раз уж вскочил. А ты, Энни, рассказывай.

— Ничего со мной не случилось, кроме удара по голове, — чуть заметно поморщилась она.

— На тебя напали? Кто? Ты можешь его описать?

— Могу, — кивнула девушка. — Здоровенный такой тип. По виду вроде как из благородных, а глаза бегают, и складка у рта такая… брюзгливая. Мне он сразу не понравился.

— Но… почему ты его впустила? — удивился Эрик.

— А он раньше ее вошел, — ответил за девушку вор.

«Ну да, пока я валялся, они успели все обсудить!» — подумал Эрик.

— Мы только сегодня приехали в город, — рассказал Дэвид Мэлчетт. — Я отлучился по делам, а Энни отправилась погулять по городу.

— Когда я вернулась, этот тип был у нас в комнате, — вступила Энни. — И он тянулся к нашему сундуку. Я спросила его, какого черта он у нас делает. Я думала, что это может быть грабитель, и была готова выскочить за дверь и поднять шум, но он ответил, что это его комната и что он раньше нас сюда вселился. Он стал спрашивать, где его вещи, собирался пойти к хозяину, выяснять, почему так вышло, что в его комнату кто-то въехал. Он меня обманул. Я растерялась и позволила ему приблизиться. А он вдруг захлопнул дверь и ударил меня в живот и по голове. Это все, что я помню. Когда я очнулась, в комнате было полно дыма, голова кружилась и просто раскалывалась на части. Я кое-как встала, но дверь была закрыта снаружи. Я решила открыть окно, чтобы впустить воздух. Подошла к нему, и тут голова закружилась просто со страшной силой. Я вцепилась в подоконник и застыла, понимая, что еще чуть-чуть — и я упаду. На пол. Открыть окно в конце концов получилось, и я увидела толпу. Я стояла и смотрела вниз, не осознавая, что там происходит. А потом пришел ты… Это последнее, что я помню. Очнулась я от того, что Джек тряс меня за плечи и ругал на все корки.

— Я испугался, что вы оба помираете, — ухмыльнулся вор. — Бегал от одного к другому и тряс обоих.

— А потом прибежал мой папа и принялся трясти Джека, — улыбнулась Энни.

— Я был просто не в себе, — объяснил Дэвид Мэлчетт. — Когда мне сказали, что моя дочь… — Он замолчал, сжимая кулаки. — Когда мне потом сказали, что она жива, но неизвестные люди утащили ее невесть куда… когда потом кто-то указал мне куда и даже вызвался проводить…

«Этот последний наверняка был из тех услужливых незнакомцев, которые несли носилки и корзинку с лекарствами, вели коня и меня самого, которые проводили нас к гостинице и растворились, словно их и не было. Интересный ты все-таки человек, Джек… вор, говоришь? И какое же место ты занимаешь в воровской иерархии?»

— Ну вот, — подытожила Энни, — а у папы с собой оказался этот бальзам. Он напоил и меня, и тебя, как только сообразил, что Джека нужно не трясти, а благодарить и хвалить.

— Да ладно, что там я, — застенчиво потупился вор. — Вещи подержать всякий дурак может. Вот Эрик… это действительно да…

— Эрик… — повторила Энни и посмотрела.

И Эрику вновь показалось, что он теряет сознание. Когда девушка вдруг поднимает на тебя глаза, а в них такое… такое… Он чувствовал… нет, он не знал, как называется то, что он чувствовал. Он давно подозревал, что в его подготовке имеются серьезные пробелы, но никогда еще не ощущал этого так остро. Желание завернуться в «легенду» вдруг охватило его с невероятной силой. Завернуться, укрыться, спрятаться… эти новые чувства, которые означают непонятно что… они могут быть опасны.

«Это еще хуже твоих сказок, — пробурчал лазутчик у него в голове. — От этого точно свихнешься. И потеряешь боеспособность!»

Это и решило дело. Эрик давно уже не доверял маленькому человечку у себя в голове. Правильно говорил наставник, «они — это очень большая наша часть, а им самим кажется, что они — это и все, что у нас есть».

«Завернуться в „легенду“? — сам себе возразил Эрик. — Делать мне нечего — прятаться. Когда на меня так смотрят. Когда на меня такая девушка так смотрит».

Он тонул в ее лучистых глазах, смотрел и не мог насмотреться. Где-то там, в голове, лазутчик громко вопил об опасности, но его никто не слышал.

«Надо будет научиться играть на лютне, — подумал Эрик. — Нарисовать то, что я чувствую, просто невозможно. Только сыграть».

Громко и решительно откашлялся Джек.

— Что? — очнулся Эрик.

— Ничего, — с ухмылкой ответил вор. — Просто вы уже полчаса друг на друга смотрите и молчите, я начал опасаться, что вам опять плохо.

«Полчаса? Не может быть, чтоб целых полчаса!», Дэвид Мэлчетт улыбался.

— Мне пора, — собравшись с мыслями, выдавил Эрик. — Наставник волноваться будет.

— Я провожу тебя, — заявил Джек. — А то мало ли, вдруг опять в обморок грохнешься.

— Когда поправишься, приезжай в гости, парень, — сказал Дэвид Мэлчетт. — Мы с Энни будем очень рады.

И он назвал адрес.

— Я знаю, где это. Покажу Эрику, — пообещал Джек.

— Приезжай, Эрик, — одними губами промолвила Энни.

— Обязательно, — кивнул он, вставая и делая шаг к двери. — Джек, конь и корзинка с лекарствами?

— Все на месте. Можешь не беспокоиться.

Они попрощались с отцом и дочерью и вышли.

— Джек! — вдруг потрясенно проговорил Эрик. — Я полчаса смотрел ей в глаза! Полчаса смотрел… и не запомнил, какого они цвета!

— Да понял я уже, что ты влюбился, — усмехнулся вор. — Пошли, чего встал?

Влюбился? Так вот как это бывает. Полчаса смотреть в глаза, обо всем забыть, обо всем на свете, раствориться в созерцании, исчезнуть в переливах неведомого чувства… Он, лазутчик, человек с идеально тренированной памятью, полчаса смотрел в глаза и не помнит, какого они цвета! Так это и есть любовь?

— Если ты что-нибудь скажешь, я вырву тебе язык, — сказал он Джеку.

— Какая жестокость, — фыркнул тот. — И глупость тому же. Если ты вырвешь мне язык, кто станет давать тебе мудрые советы?

* * *

— На кой я тебе вообще сдался? — покачиваясь в седле, то и дело морщась от боли — многочисленные ожоги давали о себе знать, — поинтересовался Эрик.

— Да как тебе сказать, — откликнулся шагающий рядом с корзинкой в руках Джек. — Мне вот интересно, чего ты еще учудишь.

— А если серьезно?

— Ты в самом начале, когда меня вдруг схватил, помнишь, спросил: «Ты кто?» — медленно проговорил вор.

— Помню, — кивнул Эрик. — Я спросил, а ты ответил.

— Думаешь, вор первому встречному так и представляется, вот, мол, я вор, держите меня, люди добрые?

— Думаю, что нет, — ответил Эрик.

— Вот, — сказал Джек. — А ты каким-то образом заставил меня это сделать. В единый миг заставил. Мне стало интересно. Когда ты доверил мне коня и корзинку свою, стало еще интереснее. Я тебе говорю, что я — вор, а ты мне — подержи, пожалуйста. Такое, знаешь ли, не каждый день встречается. Ну а потом, когда ты в дом бросился, когда на подоконнике стоял, а мимо тебя эта чертова вывеска пролетела, когда исчез в дыму и вылез на крыше… Эрик, я за тебя как за родного переживал, хочешь — верь, хочешь — нет! А потом, когда ты прыгнул… вот тогда я и решил.

Он замолчал, словно собираясь с духом, одернул на себе одежду и изрек:

— Эрик, ты прости, не знаю, как к тебе полным именем обращаться, а только… Эрик, возьми меня в ученики! Я буду очень стараться!

Эрик ожидал чего угодно, но это…

— Э-э-э… вообще-то я сам еще ученик, — напомнил он.

— Я думал, ты это просто так сказал, про наставника! — воскликнул Джек. — У тебя, такого, — наставник?!

— Да, — улыбнулся Эрик.

— Представить не могу, — потряс головой Джек. — Если ты сам мастер не из последних, то каков же наставник?!

— Боюсь, это неведомо даже мне, — честно ответил Эрик.

— А… чему он тебя учит? — восхитился Джек.

— В основном медицине.

— Медицине! Так ты и правда лекарь?

— Правда, — кивнул Эрик. — Только не лекарь, а ученик лекаря.

— Слушай, веди меня к своему наставнику! — заявил Джек. — Я тоже хочу быть таким лекарем!

— Хорошо. Отведу. Кстати, а что ты мне можешь про Энни рассказать? Вы о чем-то говорили, пока я без сознания валялся? Ведь говорили же!

— Девчонка отличная! — отрекомендовал вор. — В самый раз для тебя. Красивая, фигуристая, умная… Кстати, Эрик, ты дворянин?

— Нет, — удивленно отозвался Эрик. — А что, похож?

— Жалость какая, — вздохнул парнишка. — Папа в тебе души не чает, как же, геройский спаситель, все такое… а может и не отдать…

— Что ты имеешь в виду?

— Да замуж ее за тебя может не отдать, — пояснил Джек. — Он знаешь кто? Капитан. Да не абы какой. Поднялся из мелких купцов, чуть ли не из приказчиков, разбогател, на все деньги купил себе корабль, плавал, стал настоящим морским волком, а кроме того, составил точнейшую карту морских течений, за что был пожалован дворянским титулом из рук самого короля. Так что отдавать дочь за простолюдина… Эрик, а твой наставник дворянин?

— Рыцарь, — ответил Эрик.

Рассуждения Джека его расстроили. Не то чтобы он прямо сейчас уже начал помышлять о женитьбе, но… Он раз за разом заново переживал испытанные им доселе неведомые чувства, а тут Джек со своей болтовней… Да еще такой банальной. Кто только на этом свете не женится! А вот любовь… Молчал бы, если сказать нечего. А лучше — про девушку рассказал чего-нибудь…

— Рыцарь? Так это же отлично! — возликовал Джек. — Попросишь наставника, чтоб тебя посвятил, — всего и делов!

— Для того чтоб посвятили, подвиг совершить нужно, — заметил Эрик.

— А ты сегодня что делал?! По карманам лазил? Да я тебе скажу, далеко не каждый рыцарь на такое способен!

Настырные попытки Джека решить все одним махом несколько раздражали. Эрик вздохнул.

«И когда это я сделался таким нетерпеливым?»

«А ты еще сказок порассказывай, с гномом пообщайся в девушек повлюбляйся, сам посмотришь, что с тобой станет!» — вновь вылез лазутчик.

«Молчал бы ты!»

— Джек, а что за люди тебе помогали? — пытаясь сменить тему, спросил Эрик.

— Какие люди? — удивился Джек.

— Которые несли носилки, корзинку, вели коня.

— Обычные люди, — пожал плечами вор.

— Да, но у меня создалось впечатление, что они слушались именно тебя, — настаивал Эрик. — Причем долго объяснять и упрашивать их не приходилось, тебе достаточно было мизинцем шевельнуть.

— Ну, видишь ли… — ухмыльнулся Джек. — Возможно дело в том, что я — вор. Не слыхал разве приговорку «ворам счастье»? Там, где простому человеку трижды просить приходится, да потом еще десять раз объяснять, что ему, несчастному, требуется, вору достаточно подмигнуть, и все уже идет так, как ему нужно.

— Джек, — с вкрадчивой улыбкой промолвил Эрик, — а что у тебя на пальце за перстень? Перстень, которым можно открыть двери любой гостиницы, да притом еще и за постой не платить… Весьма необычная вещь, не находишь?

— Перстень? — удивился вор. — Какой еще перстень? Эрик, тебе почудилось, должно быть.

И Джек показал руки, на которых не было ни единого кольца.

— А за гостиницу капитан заплатит. Обещал, — добавил он.

«Что ж, каждый имеет право на свои тайны, — подумал Эрик. — Я вот тоже не стремлюсь рассказать ему всю правду. Всей правды даже наставник не знает. И хорошо, что не знает. Жить все-таки хочется. Особенно теперь».

— Джек, как тебе кажется, какой у нее характер? — вне всякой связи с предыдущим спросил Эрик. Впрочем, для него-то связь была. Вполне себе зримая. Для него теперь все на свете так или иначе связывалось с ней.

«И как я мог прожить столько времени, не замечая очевидного? — сам у себя спросил он. — Как я мог не понять, что она где-то есть, даже ничего еще не зная о ней?»

«Молчи, лазутчик! Этот вопрос не к тебе».

— Она мужественная, решительная и бесстрашная, — ответил вор. — Если б тот гад ее не оглушил, она б ему сама так врезала!

— Ничего, еще врежет, — пообещал Эрик. — А я подержу.

— Мы подержим, — добавил вор. — Ты ведь не лишишь этой чести своего товарища?

— Подержим, — кивнул Эрик, и лицо вора просияло искренней улыбкой.

«Черт с ним, с его перстнем, — подумал Эрик. — Захочет, сам расскажет. А не захочет — значит, не было никакого перстня. И точка».

* * *

День постепенно клонился к вечеру. Солнцу надоело пригревать, и оно спряталось за тучи.

— Что-то долго его нет, — вполголоса сказал Шарц.

От него только что ушел последний больной, а ученик должен был объявиться где-то пару часов назад. Тревога подкрадывалась исподволь, мелкими шажками кружила рядышком, а потом вдруг без предупреждения навалилась с неистовой силой.

— Даже если он съел все пирожные в каком-нибудь несчастном трактире… даже если он на все наплевал и напился вдребезги… даже если у него после всех этих гипотетических подвигов брюхо прихватило…

«Что может случиться с таким опытным агентом?»

«Вот именно с опытными обычно и случается».

«Лучше бы он был растяпой и просто заблудился по дороге, заплутал в городских переулках. Мы бы вместе потом посмеялись. Он не растяпа, следовательно…»

«Сбежал? Убил кого-нибудь? Схвачен стражей? Что осталось от тех стражников, которым не повезло его захватить? А от него?»

«Торопитесь, сэр доктор!» — завопил какой-то паникер внутри его головы.

Сэр доктор отложил в сторону тетрадь с медицинскими записями, отодвинул стул и, сорвавшись с места, бросился на конюшню.

Попадавшиеся на пути без слов уступали ему дорогу Все знали, что если сэр Хьюго куда-то так спешит, значит, беда стряслась, не иначе. Даже герцог отпрыгнул в сторону, угодив при этом в лужу, даже важный замковый эконом, чье неторопливое шествие, казалось, не посмеет прервать даже Всевышний, откачнулся к краю дорожки.

— Коня, быстрее! — влетая на конюшню, выпалил Шарц.

— Больной? — воздвигаясь во весь свой громадный рост, испуганно вопросил Четыре Джона.

— Надеюсь! — выдохнул Шарц.

Во весь опор они неслись к денникам.

«Надеюсь, что больной, раненый… что живой, надеюсь… лишь бы ты ничего непоправимого не натворил, что с собой, что с другими! Старый я дурак! Рано тебя еще одного было выпускать! Рано!»

«Или поздно, или рано, — педантично поправил петрийский шпион. — Он уже не лазутчик, но еще не человек. Нечто среднее. И лазутчика, и человека ты мог бы посылать совершенно спокойно».

— Которого? — Шарц оглядел коней.

— Бери этого! — Четыре Джона хлопнул по спине серого жеребца. — Этот самый резвый! Ты, главное, удержись на нем.

— Удержусь! — пообещал Шарц, а Четыре Джона уже выводил и седлал коня.

— Подсадить? — спросил он.

Но Шарц уже вскочил в седло.

Четыре Джона только головой покачал.

— Удачи тебе, Хью! — крикнул он.

Ответом ему был топот.

* * *

С Эриком и сопровождающим его Джеком Шарц в буквальном смысле столкнулся в воротах замка.

Эрик, весь забинтованный, восседал на коне. Джек шел пешком и нес корзинку с лекарствами.

— Оруженосцем обзавелся?! — осаживая жеребца, облегченно осведомился Шарц.

— Ну, раз мой наставник — сэр, пора и мне в сэры выбираться, — криво ухмыльнулся Эрик. — А у каждого сэра должен быть оруженосец, это же ясно.

Шарц прищурился и пристально посмотрел на ученика Тот аж сжался, а когда взгляд Шарца упал на его руки Эрик ощутил неумолимое желание спрятать их за спину.

«Что толку, — обреченно подумалось ему. — Он же насквозь видит. Да и обожженную морду куда спрячешь? Под мышку?»

Спешившись, Шарц подбежал к Эрику.

— С коня! — приказал он, и Эрик спрыгнул.

— Показывай! — велел Шарц.

— Что показывай? — удивился Эрик.

— Руки свои показывай, — поторопил Шарц. — На рожу я уже насмотрелся!

Эрик вытянул руки перед собой, и Шарц, ловко их разбинтовав, уставился на ожоги.

— Так, — наконец произнес он. — Еще ожоги есть?

— Нет, — ответил Эрик. — Разве что пальцы ног самую малость, но… мой «оруженосец» уже все обработал и смазал.

Наставник быстро и аккуратно вернул бинты в исходное состояние.

— Так, — вновь повторил он и вдруг взорвался: — Что ты такое с собой сотворил?! Ты ученик лекаря! Тебе руки для дела нужны! Что ты с ними сделал, ответь? Чем ты вообще занимался?!

— Профилактикой, — ответил Эрик.

— Какой еще профилактикой?! — взвыл Шарц.

— Профилактикой тяжелых ожогов, множественных переломов и других телесных повреждений, — ответил Эрик.

— Девушку он из огня спас, — пояснил вор. — Красивую.

— Девушку? — переспросил Шарц. — Из огня? Спас??

И его лицо на миг осветилось невероятным счастьем.

— Эрик, я не давал тебе этого задания, — мгновение спустя произнес он скучным голосом. И лицо другое сделалось. Тусклое. Ничего не выражающее.

— Простите, учитель! — вздрогнув, ответил Эрик. — Я… виноват. Простите…

— Простить?! — воскликнул Шарц, вновь засветившись. — И не подумаю! Я немедля иду на кухню заказывать самый большой пирог в твою честь!

Гном круто повернулся и направился обратно в замок.

— Да, чуть не забыл, ты никого не убил в городе? — внезапно бросил он через плечо.

— Никого, — ответил Эрик.

— Ну вот и отлично, — подытожил наставник и ускорил шаги. Он шагал так быстро, что его конь, которого он по-прежнему вел в поводу, вынужден был перейти на рысь.

— Твой учитель… псих? — шепотом спросил окончательно растерявшийся Джек.

— Еще какой! — гордо ответил Эрик. — Он единственный в своем роде! Других таких просто не бывает!

У самых ворот Джек нерешительно остановился.

— Эрик, а меня пропустят? — спросил он. — Или мне лучше тут тебя подождать?

— Пропустят, — ответил вместо Эрика старший воротного караула. — Сэр Хьюго сказал, чтоб пропустили. А ты никак его новый ученик, парень?

— Надеюсь, — вздохнул вор.

— А ты не надейся, ты старайся, — подмигнул один из караульных. — Это, брат, главное.

— Сэр доктор знаешь какой мастак? — поддержал другой. — да он из кого угодно лекаря сделает, если желание есть!

— Желание и старание, — поправил его первый.

— Ну, проходите, — кивнул старший караула. — Нечего тут торчать.

СРАЗИТЬ ЧУДОВИЩЕ

— …Я забрал требуемое, вышел, закрыл дверь на ключ и поджег гостиницу, — закончил человек. — Девушку… оставил там. Очень хотелось воспользоваться случаем, но… дело прежде всего.

На столе лежали морские карты.

— Вы отлично справились с заданием, — проговорил сидящий напротив собеседник. — Мы также в долгу не останемся. Кажется, вы упоминали, что предпочитаете золотые монеты?

— Предпочитаю.

Тяжелый мешочек с золотом лег на его ладонь, и глаза наемника полезли на лоб.

— Это и впрямь золото? — вырвалось у него.

— Убедитесь сами, — ответил другой. — Мы бы никогда не стали обманывать исполнителя вашего уровня.

Первый развязал мешочек, сунул в него нос… и умер от мгновенного удара. Узкий, словно шило, нож… удар в основание черепа… опытная рука… осознать свою смерть он не успел.

— «Попользоваться»! — презрительно выплюнул второй. — «Дело прежде всего»!

Первый безжизненно ткнулся лбом в столешницу… И развязанного мешочка на пол хлынули олбарийские золотые монеты.

— Денег пожалел? — вопросил третий, появляясь из-за незаметной дверцы в стене. — А с кем дальше работать станем?

— Сами, — отрубил второй.

— А чем он тебе не угодил? Вроде бы вполне сносный подонок…

— Дурак он и сволочь, — процедил второй. — «Дело прежде всего!» Это не те карты! Не те, понимаешь?

— Не те, за которыми мы охотимся?

— Вот именно! Распинался тут, понимаешь, как ему девчонку хотелось, но он всем пренебрег во имя дела! Хвастался тем, как «чисто» ушел, дескать, пожар все следы скроет! Кто поймет, сгорели карты или были похищены? И вот результат! Это не те карты! Совершенно, ну никак не те!

— Проклятье!.. — выругался третий. — Да с нас за такое…

— Шкуру снимут. Одна надежда, что эти проклятые карты были у капитана с собой. Мне страшно даже представить, что они могли попросту сгореть, что этот болван их не нашел, не заметил! А девушку как жаль…

— Становишься сентиментальным? Стареешь? — ухмыльнулся третий.

— Болван ты, — коротко сказал его собеседник. — Такие вопросы задаешь… Потому ты и рядовой исполнитель, а я — старший группы.

— Не понял?

— Вот и я о том же… Не понял. Представь на миг — карты сгорели, их больше нет. Что нам остается?

— Выжать информацию из капитана, — не задумываясь ответил третий.

— Верно, а как его лучше всего прижать? — спросил второй.

— Девушка? — догадался третий.

— Дочь, — подтвердил второй. — А теперь… если карт все-таки нет… если они погибли в огне… я даже не знаю, как нам заставить капитана говорить. Особенно если он свяжет нас с гибелью дочери.

— А вот эту работу предоставь мне, — обронил третий. — у меня все говорят. Даже немые от рождения. Люди обычно даже представить себе не могут, до какой степени они разговорчивы… и сколько всего, оказывается, помнят.

— Боюсь, это не тот случай, — покачал головой второй. — Я уж не говорю, что этот его пожар… — Он с ненавистью покосился на мертвое тело. — Эти его фаластымские склянки… секретная служба Олбарии недаром ест свой хлеб, они мигом окажутся поблизости.

— Значит, нанимать местного исполнителя было ошибкой, — подытожил третий.

— Распоряжение сверху не может быть ошибкой, — поморщился второй. — Это значит, что я совершил промашку, выбрал не того.

— И каков же выход?

— По уму, надо бы сообщить наверх о провале миссии. Тогда с нас снимут шкуру, а взамен пришлют более квалифицированных специалистов, которые и закончат операцию, если ее вообще еще можно закончить. Капитан, если помнишь, нездоров, заморская лихорадка — дело нешуточное. Что, если он уже не знает свои карты на память? Что, если они сгорели в этой проклятой гостинице? Что, если это окончательный провал?

— А не может быть так, что люди сэра Роберта перехватили их раньше нашего? — спросил третий. — Что у капитана и вовсе не было этих карт с собой?

— Я думаю, ты и сам понимаешь, что исключить такую возможность нельзя, — протянул второй. — Но… за капитаном следили очень плотно. Карты должны быть у него. Конечно, если тот подонок их не сжег!

— Так что же нам делать? Жаль как-то расставаться со шкурой. Я к ней, признаться, привык.

— Управиться самим, — ответил второй. — И аккуратно. Очень аккуратно. Беседовать с капитаном ты станешь не раньше, чем выяснится, что все остальные способы не работают.

— Понял, — кивнул третий.

— Тогда разберись с трупом и приступим, — приказал второй. — Времени у нас в обрез. Дня три-четыре, не больше.

— А потом?

— А потом прибудет связной, и если к тому моменту у нас все еще не будет карты…

— Понял, — вздохнул третий.

— Тогда пошевеливайся!

* * *

— Наставник, я не запомнил, какого цвета у нее глаза! — потрясенно признался Эрик, заканчивая свое повествование.

— Знаешь, Эрик, это, пожалуй, самое приятное, что я слышу за сегодняшний день, — сказал Шарц, самолично угощая Эрика очередным куском пирога.

— Я перестаю быть профессионалом, утрачиваю навыки мастерства… и это — приятное? — тихо спросил юноша.

— Это — приятное, — кивнул Шарц, пристально глядя на ученика. — Ты представить себе не можешь, насколько приятное… да ты кушай пирог, кушай…

Дрогнувшей рукой Эрик поднес кусок ко рту и остановился… Усилием воли заставил руку опуститься. Мышцы напряглись. «Взять и запустить этим куском в наглую морду гнома!»

— Эрик, если ты бросишь пирог в меня, я поймаю, — заметил Шарц. — Если в Джека — он не поймает, но он и не виноват.

Медленно выдохнув, Эрик опустил пирог обратно на блюдо. И посмотрел в глаза наставнику.

— Хорошо, Эрик, очень хорошо, — кивнул Шарц.

— Что… хорошо? — охрипшим голосом спросил юноша.

— Все, что с тобой происходит, — хорошо, — ответил Шарц. — Знаешь, наверное, я должен бы был предоставить тебе право самому разобраться, что тут к чему. Увы… ты можешь бросить не только пирог, и не только в меня… кто-то другой может и не поймать. Поэтому придется поторопить события. Ты согласен услышать то, что я тебе скажу?

— Да… — медленно ответил Эрик. — Я согласен.

И, вздрогнув, сообразил, что, пожалуй, впервые не назвал Шарца ни «учителем», ни «наставником».

«Бунт?! — взвыл лазутчик в его голове. — Бунтовать против учителя?»

«Ты же сам всегда подговаривал его убить, — устало откликнулся Эрик. — Сам всегда говорил, что он меня с ума сводит, что он и не учитель вовсе, а самый настоящий враг. Разберись-ка с собой, сделай одолжение. А до той поры заткнись».

Шарц молчал, выжидающе глядя на ученика. Он то ли не заметил, то ли не пожелал прокомментировать его внутреннюю борьбу.

«Не заметил? Он? Вот еще!»

— Я слушаю, — молвил Эрик.

— Возможно, дело в том, что гномы более упрямы, нежели люди, — задумчиво начал Шарц. — Или в том, что мне повезло… я все-таки помню своего отца…

Шарц медленно вздохнул и посмотрел на Эрика как-то очень понимающе. Не проницательно, а именно что понимающе.

— Моя мать умерла, рожая меня, — промолвил он. — У гномов тогда это случалось часто, слишком часто, чтобы кто-то особенно горевал. Это было в порядке вещей. Считалось, что так и должно быть. Мой отец… он был другим. Он… он и в самом деле любил ее, понимаешь? Он довольно быстро умер, не пережив разлуки, а я был усыновлен одним из лучших наших наставников, тайным главой петрийской секретной службы. Я слушал речи наставника о величии гномов, об их исторической миссии и вспоминал заплаканное лицо отца. Я был слишком мал, чтобы понять, слишком мал, чтобы запомнить, но я запомнил и понял. Не сразу, это случилось не вдруг, я приходил к этому постепенно, вот только… загораясь восхищением от речей наставника, я всегда помнил заплаканное лицо отца. Оно мешало мне поверить в абсолютность возвещаемых им истин Ни одна из его речей не отменяла смерти моей матери, и одна из них не могла утешить моего отца. Он, мертвый, продолжал плакать в моем сердце. Я смог утереть его слезы, когда спас первую в своей лекарской практике роженицу. Когда же у меня самого родился первый сын, а жена осталась в живых, он улыбнулся. Когда родилась дочь, я услышал, как он смеется от счастья.

Шарц отхлебнул пива. Его руки чуть заметно дрожали.

Эрик сидел напряженный, как струна. Он еще не знал, в чем дело, но был убежден: творится нечто очень важное. Джек молчал как покойник, кажется, даже не дышал, а ведь давно должен был что-нибудь эдакое ляпнуть. Джек — он такой. Джек, да чтобы не ляпнул? И ведь ничего еще не сказано. Совершенно ничего. Это всего лишь начало. Только подготовка.

Так что же случится, когда наставник наконец скажет? И что такое он скажет?

Я стал старше, быстро учился, я был лучшим во всем; — наставник передавал мне все, что знал и умел сам. Все, кроме искусства самому принимать решения. Ведь оно сделало бы меня личностью, мастером, или, как у вас здесь наверху говорят, человеком… а ему нужен был исполнитель.

Последнее слово задрожало и повисло в воздухе. Наставник произнес его иначе, чем прочие слова. Настолько иначе, что от этого даже больно сделалось. Эрик дернулся, словно его пырнули ножом. Что-то в глубине его сути истошно завопило от ужаса. Он как-то вдруг, вне всякой связи с тем, что говорил учитель, понял, что больше всего на свете всегда боялся сломать позвоночник. Остаться совсем беспомощным, недееспособным, навсегда прикованным к чьей-то чужой жалости и помощи. Быть неспособным выполнить задание. Неспособным… неспособным… неспособным…

Перестать быть исполнителем!

«Да у тебя и не было никогда никакого позвоночника, — безразлично произнес в голове чужой голос. — Твоим позвоночником был приказ, твоей оболочкой — легенда».

Голос был равнодушным, безжалостным и пустым. Он не возвещал истину, он просто повторял нечто всем известное, давно набившее оскомину, скучное, что-то такое, что и повторять-то не хочется, но раз до некоторых не доходит… Эрик так и не смог понять, кто же это был такой.

— Почему я победил и вашу разведку, и фаласских храмовых стражей? — спросил учитель. И сам себе ответил: — Да потому что против меня действовали исполнители.

Вновь та же чудовищная вибрация. Вновь это слово словно бы висит в воздухе, нависая над Эриком, угрожая раздавить. Вновь что-то внутри его истошно вопит от ужаса.

Исполнители… исполнители… исполнители…

— Послушные исполнители чужой воли, — продолжил Шарц. — Очень хорошие специалисты, профессионалы, но… У меня было невероятное преимущество перед ними. Я стал предателем, еще покидая Петрию.

Слово «предатель» металлически прозвенело и со свистом вспороло воздух над головой Эрика. Он даже втянул голову в плечи, привычно уходя от удара, почти ожидая, что слово вот-вот материализуется сталью, прольется клинком. Вновь оно было сказано не так, как прочее, но и не так, как «исполнители».

«Интересно, а убить словом он может? — подумал Эрик. И сам себе ответил, не задумавшись ни на минуту: — Этот? Этот все может!»

— Я овладевал секретами мастерства, но не превращался при этом в инструмент, — сказал Шарц. — Я оставался собой. А те навыки, которым обучал меня наставник, помогали это скрыть от него же. Даже удивительно, насколько наивным может быть профессионал, сколь многое он не замечает, не может заметить… Мой наставник так и не понял, что посылает на задание предателя.

— Я… мне говорили, что ты предал гномов… — пробормотал Эрик, весь съеживаясь от того, что посмел сказать наставнику такое.

«Обвинить наставника в предательстве?»

— Я не предавал гномов, Эрик, — ответил Шарц. — Я предал идею гномьего царства, построенного на развалинах Олбарии, на крови и человечьих костях, я предал гордыню стариков, их непомерную жадность и приверженность отжившим традициям. Я встал на сторону жизни и предал все, что вело к смерти. К бессмысленной гибели, какой бы красивой и благородной она ни казалась. Мне, видишь ли, очень не хотелось, чтобы гномки и дальше умирали родами, а гномы гибли под копытами человечьих коней. Я предал смерть, чтобы не предавать жизни, Эрик. Все дело в том, что я никогда не был исполнителем… я всегда помнил заплаканное лицо своего отца.

— А я… — задохнулся Эрик. — Я всегда… я на коленях готов выпрашивать «легенду», молиться на того, кто отдал приказ… именно поэтому я всегда проигрываю тебе?

В глубине души вопили, выли и орали тысячи глоток. Не от ужаса, от смертных мук, потому что внезапное понимание с хрустом ломало их призрачные хребты.

Шарц яростно оскалился, надвигая призрачное забрало. Он глядел в глубину сути своего ученика. Оттуда страшно ухмылялась омерзительная харя смерти. «Сдохни, сволочь! Сдохни! — шептал Шарц. — Я не отдам тебе мальчика!»

Эрик не мог не увидеть этот оскал, этот взгляд, не услышать этот шепот. Многоголосый вопль в глубине души перешел в хриплый захлебывающийся визг и стих.

— Я не приказывал тебе спасать девушку из огня, — отчеканил наставник.

Не приказывал. Наставник действительно ничего такого не приказывал.

Я посмел совершить это сам!

И Эрик умер. Он сразу почувствовал это. Сердце перестало биться, дыхание прервалось, мысли исчезли, и воцарился покой.

И в то же самое время он был жив, продолжал дышать, да и сердце работало ровно, как всегда.

«Интересно, как это — умереть и жить дальше?» — подумалось ему.

Вот так и убивают ученика. Быстро и абсолютно безжалостно. Одним коротким движением. Или словом.

— А то, что ты не запомнил цвет ее глаз… ты перестаешь быть инструментом, коллега, — уважительно добавил Шарц. — Это вещь никогда не ошибается, она или ломается, или исправно служит, а человек… человек способен ошибаться, но — запомни! — человек всегда сильней вещи, какой бы качественной она ни была. Ты становишься человеком, коллега, так почему же я не должен этому радоваться? Почему мне должно быть неприятно? Однако предупреждаю, что путь этот труден и долог. Что ты стоишь у начала и только от тебя зависит, продолжишь ли ты путь… или вернешься назад.

Эрик немного посидел, оглушенный пониманием и всем, что ему сопутствовало, а потом взял с блюда свой кусок пирога и с аппетитом в него вгрызся.

Призрачный гном, наверное, тот самый, отец наставника, ухмыльнулся ему и подмигнул.

Джек облегченно вздохнул. Эрик посмотрел на него с удивлением. Он почти забыл о своем приятеле. Он вообще обо всем забыл.

— Но… как же мне удалось сделать с собой это? — прожевав пирог, спросил он. — У меня нет никаких таких воспоминаний, и вообще…

— Тебя перестали использовать в качестве инструмента и поместили среди людей, — ответил Шарц. — Человеку свойственно быть человеком. Свойственно к этому стремиться. А кроме того, в тебе есть одна потрясающая способность, которую не стали глушить ввиду ее явной полезности для твоего фаласского задания. Это твои рисунки и твои сказки, Эрик. Именно они помогали тебе все это время, именно они поднимают тебя на ноги.

Эрик кивнул, откусывая очередной кусок пирога. Джек толкнул его под столом ногой. Эрик спохватился и кивнул еще раз.

Похоже, он не просто становится человеком, а превращается в полную противоположность себя прежнего — из идеального лазутчика-исполнителя в рассеянного профессора-мыслителя. Надо же! Совсем забыл, о чем они с Джеком договаривались!

Или он вправду влюбился и это любовь так действует?

Последнюю мысль Эрик предпочел оставить на потом. И без нее хватало о чем подумать.

Он прожевал пирог и сообщил наставнику просьбу своего приятеля.

— В ученики? Ко мне? — Шарц посмотрел на Джека долгим-долгим взглядом. — Однако… — протянул он удивленно. — Что ж, давай попробуем в ученики… клятву я с тебя покамест требовать не стану, позанимаешься за компанию с Эриком, посмотришь, что и как, сам решишь, надо ли тебе это.

— Да я хоть сейчас готов… — начал было Джек.

— Спорить с наставником по поводу и без, — закончил за него Шарц. — Я как-то в этом и не сомневался. Будешь продолжать в том же духе — в лоб дам!

Джек покосился на руки гнома и сглотнул.

— Виноват. Исправлюсь, — быстро сказал он.

— Приятно иметь дело с понимающим человеком, — Улыбнулся Шарц. — Значит, так пока и договоримся…

— Что я вижу! — донесся от двери возмущенный голосок Кэт. — Они тут без нас пироги лопают!

Неугомонная троица влетела в докторский кабинет, где происходило торжественное празднование свершенного Эриком подвига.

— Сдавайтесь и отдавайте пироги! — надвинув черную тряпицу на самые глаза, потребовал Джон.

— А вы — пираты? — осведомился Шарц.

— Нет, — мрачно отозвался Роджер. — Мы ужасные вампиры… призраки кладбищ! Мы обожаем теплую кровь и вкусные пироги…

— Придется делиться, — развел руками Шарц. — Со столь ужасными существами нам нипочем не справиться. Да, кстати, ребята, знакомьтесь, это — Джек, мой новый ученик.

— О! — обрадовались «ужасные призраки кладбищ». — А он тоже сказки умеет рассказывать?

— Джек, а это мои призра… тьфу ты! Я хотел сказать, это мои дети: Джон, Роджер и Кэт, — продолжил Шарц.

— Мы призраки! Мы призраки! — обрадованно загалдели дети. — Даже папа признает нашу несомненную призрачность!

— Очень приятно, уважаемые призраки, — галантно поклонился Джек. — Надеюсь провести в вашем обществе немало воистину призрачных, леденящих душу мгновений…

— Он понимает! — восхищенно прошептал Роджер, толкая Джона локтем в бок.

— Ничего, пройдет проверку, принесет ужасную кровавую клятву… и мы примем его в наши замогильные ряды, — шепнул в ответ Джон.

— А по какому поводу столько пирогов? — спросила Кэт.

— По поводу подвига, — ответил Шарц.

— Подвига? — удивленно переспросил Джон. — Какого еще подвига? Разве был какой-то подвиг? А почему нас не позвали?

— Да я тут послал Эрика в аптеку, — ответил Шарц. — А он по дороге подвиг совершил.

— Без нас?! — возмутился Джон. — Так нечестно!

— Да ладно, какой там подвиг, — смутился Эрик.

— Самый настоящий, — твердо ответил Шарц.

— Ух ты! — восхитился Роджер. — Эрик, расскажи, пожалуйста!

Пришлось Эрику рассказывать все еще раз. С красочными подробностями. Он чуть было не начал сочинять, оказавшись в кругу своих привычных слушателей. Руки уже искали лист бумаги и карандаш, а на язык уже готова была вскочить потасовка с великанами, которых он якобы встретил на втором этаже гостиницы. Удержался. Великаны так и не попали в историю. Ничего, подождут до следующего раза, а пока…

История так и не превратилась в сказку, не обросла фантастическими подробностями, но все равно воспринималась юными слушателями как загадочное происшествие, будоражащее воображение. Они точно так же затаивали дыхание и сжимали кулаки в самых напряженных местах. Точно так же вопили от восторга, когда все закончилось хорошо. Эрик не стал им рассказывать о таинственном незнакомце, нападении и запертой двери, но их живое воображение почти восстановило картину.

— Тут не обошлось без разбойников, — мрачно заметил Роджер.

— Да-да, и без вампиров! — добавил Джон.

— Ужасных призраков затерянных кладбищ, — сказала Кэт, старательно тараща глаза. Так делают все призраки, если вы не в курсе.

— Гостиницы сами собой не загораются, — подытожил Джон. — Это всегда чьи-нибудь происки.

«Какой-нибудь разведки. Например, нашей, ледгундской», — подумал Эрик.

И хотя работа была грубая, ниже обычного уровня ледгундских лазутчиков… мало ли что?

У Эрика противно заныло в животе.

«Что, если это наши?»

«Или еще какие-то?»

«Что такого могло быть у капитана, чтоб их заинтересовать? Заинтересовать до такой степени, что они потеряли осторожность?»

«Да нет, не может этого быть», — сам себе сказал он, а противное чувство не проходило. Эрику пришлось потрудиться, чтоб избавиться от него.

— Здорово! — наконец сказала Кэт. — Вот вы с Энни поженитесь, у вас родятся дети, а я буду их воспитывать!

Эрик только рот разинул от удивления. Он еще влюбиться как следует не успел, а тут уже о воспитании его будущих детей заботятся!

— Ты? Воспитывать?! — пренебрежительно фыркнул Джон. — Ты сама еще малявка! Тебя саму воспитывать надо!

— Я малявка?! Меня воспитывать надо?! — возмутилась Кэт. — Да я тебя сейчас так воспитаю! Думаешь, если на две головы выше, так уже и взрослый?

— Воспитатели! — покачал головой Роджер. — Вы дождитесь, когда у Эрика дети появятся! У него покамест еще и жены нет!

— Нет, так будет, — изрекла Кэт. — Эрик, ты же женишься на Энни, правда?

«Ну вот, теперь еще и эти трое, — почти в панике подумал Эрик. — Мало мне Джека было…»

— Э-э-э… я еще не думал об этом, — наконец выдавил он. — Все это случилось слишком внезапно. Я ведь почти незнаком с Энни, понимаешь?

— Все это ерунда, — решительно отрезала Кэт. — Юноша, спасший девушку, просто обязан на ней жениться. Разумеется, если она красавица. Она — красавица?

— Красавица, — вынужден был признать Эрик.

— Ну вот, — удовлетворенно кивнула Кэт. — Значит, дело решенное. Начинаешь за ней ухаживать, петь серенады, вздыхать, глядя на луну, писать стихи — и все будет как надо. Ты умеешь писать стихи?

— Не знаю, — неуверенно пробормотал Эрик. — Никогда не пробовал.

— Значит, умеешь, — решила Кэт. — Ты просто растерялся, Ничего, мы тебе поможем! Все будет в лучшем виде!

Эрик почти с ужасом смотрел на неугомонную троицу.

«Если эти за что-то берутся…»

— Все едят что-то вкусное, а меня не зовут… — Улыбающаяся леди Полли стояла на пороге докторской.

— Мама! — радостно завопила Кэт. — Ты представляешь, Эрик женится!

Эрик схватился за голову и тихо сполз под стол.

* * *

Шарц сидел у себя в спальне, бессмысленно вглядываясь в какой-то медицинский трактат. Мысли его бродили далеко от лекарских воззрений автора.

«Наконец-то все идет как надо! — думалось бывшему петрийскому шпиону, предавшему своих старейшин, чтобы не предавать весь гномий род. — Вот и вторая стадия. Ребенком он уже побывал, наигрался вволю — один этот его поросенок чего стоит, а уж что они все вместе натворили, еще и герцога втянули! — ну так самое время становиться старше, влюбляться, жениться и жить счастливо!»

«Да, но как бы не было рецидива! — беспокоился лекарь. — Превращаться в человека — это такая рискованная операция! И ведь никакой анестезии…»

«Главное — не допускать его до контактов с бывшими коллегами», — наставительно замечал лазутчик.

«То есть с зараженной средой?» — уточнял лекарь.

«Именно», — кивал лазутчик.

«И пусть побольше бывает на людях, они смешные!» — добавлял шут.

«Главное — это рука друга!» — говорил сэр рыцарь.

«Главное — это не прозевать кинжал врага! — возразил лазутчик. — Кстати, не нравится мне этот пожар…»

Шарц захлопнул книгу и встал.

* * *

Ночь. Эрик лежит, глядя в потолок открытыми глаза-. Сна нет. Почему нет? А вы сами попробуйте заснуть после такого.

Эрику казалось, что он жонглирует двумя огромными мирами. Ему хотелось бы всласть налюбоваться каждым из них, но страшно тогда уронить второй, страшно прервать это невероятное действо, когда руки медленно и плавно подбрасывают шары вверх и вновь находят их в воздухе, а глаза все пытаются рассмотреть, что же там в них такое.

Одним из миров был он сам, начинающий превращаться во что-то иное. Перестающий быть тем, кем был всегда. Изменяющий свою суть. Это ему только казалось, что он сходит с ума и умирает, тогда как на самом деле он становился сильнее. Но нельзя… нельзя сосредотачиваться на этом шаре, страшно тогда позабыть и уронить второй, центром которого является девушка с чудесными лучистыми глазами, чей цвет он так позорно не запомнил. Энни… Энни… Энни… Она, ее отец и тайна… тайна, которая не выглядит чем-то невинным. Простой грабитель не стал бы поджигать гостиницу, чтобы замести следы. В крайнем случае он убил бы девушку ножом или еще чем. Что-то здесь не так. Что-то угрожающее стоит за всем этим. Понять бы что…

Надо наведаться к ним, разузнать поточнее. Вдруг им все еще что-нибудь угрожает? Но нельзя, нельзя, и на этом нельзя сосредоточиться… упустить первый шар, упустить себя, кто знает, что из этого выйдет? Вдруг шагнешь назад, вновь превращаясь в исполнителя, в орудие… орудию нет дела до каких-то там девушек. Разве что ему прикажут. Энни… Энни… Энни… Энни сама по себе… сама по себе тайна… просто повторять ее имя… бормотать его как молитву… словно тайное имя неведомого божества…

Окно отворилось беззвучно. Стремительная тень метнулась из ночной темноты. Рука Эрика выхватила из-под подушки утащенный у наставника скальпель и не задумываясь метнула его.

— Неплохо, — похвалил наставник, перехватывая скальпель в воздухе.

Эрик тихо выругался.

«Из-за этих проклятых ожогов и бинтов на руках ничего не метнешь как следует!»

— Я к тебе, учитель, тоже как-нибудь в окошко залезу, — посулил он.

— Только не тогда, когда я с женой любовью занимаюсь, ладно? — примирительно поднял руки Шарц.

— Ладно, — буркнул Эрик. — Исключительно из уважения к твоим сединам… так что стряслось-то?

— Эрик, — наставник восседал на подоконнике, смешно болтая ногами, — ты мне рассказал о пожаре. Я думал. Просчитывал. Так вот, у меня к тебе один вопрос: что там все-таки случилось на самом деле?

— Если бы у меня был ответ, — вздохнул Эрик.

— Давай вместе прикинем. Вот, допустим, могла эта чертова гостиница загореться сама по себе? Мог этот пожар быть никак не связан со странным незнакомцем, побывавшим у спасенной тобой девушки?

— Мог, — сказал Эрик. — Но…

— Вот, — кивнул Шарц. — У меня получается то же самое «но»… чутье лазутчика мне подсказывает, что здесь что-то крепко не так.

Говорили долго. Так ни до чего и не договорились.

— Мало данных для выводов, — сказал Эрик.

— Мало, — кивнул Шарц. — Завтра я наведаюсь в город. Загляну к пожарным, навещу городскую стражу, посмотрю на то, что осталось от гостиницы.

— А как же прием больных и обход?

— Разумеется, я сделаю это не раньше, чем покончу с основными делами, — ответил Шарц. — А ты… выбери время и сходи в гости, раз тебя приглашали. Потом снова поговорим…

Наставник спрыгнул с подоконника, подошел к двери. Остановился, сунул руку за пазуху и вытащил новенький набор гномских скальпелей.

— Это тебе, чтоб мои не таскал…

Дверь за ним закрылась. Эрик положил скальпели под подушку и улыбнулся.

Так и провалился в сон, улыбаясь.

* * *

— Это хорошо, что он девушку спас, — уже засыпая, шепнула Шарцу Полли.

Шарц и сам так думал, но мнение жены… ясно же, кто из них двоих умнее.

— Почему? — шепнул он.

— Потому что его собственная жизнь теперь вне опасности, — сонно ответила Полли.

Шарц и сам на это надеялся, но мнение жены…

— Почему? — снова шепнул он, но Полли уже спала, улыбаясь во сне.

Шарц вздохнул. Что ж, он обязательно об этом спросит. Завтра.

* * *

— Девчонка капитана жива! — довольно сообщил один из лазутчиков другому.

— Рассказывай, — оживленно откликнулся тот, переставая точить устрашающего вида кинжал.

— Капитан купил дом на окраине, — проговорил первый. — Я его нашел. И побывал там. Я их видел — его и девчонку.

— Выходит, то, о чем болтают по городу, и в самом деле про нее, — промолвил второй, любуясь игрой света на клинке. — Какой-то псих пробежал сквозь огонь и вынес ее из горящей гостиницы.

— Чем оказал нам величайшую услугу, — ухмыльнулся первый. — У нас опять есть инструмент давления на капитана. Кстати, капитан не выглядит убитым горем. Думаю, карта до сих пор при нем.

— Повезло, — облегченно кивнул второй, отправляя кинжал в ножны. — Раз при нем, значит, будет у нас.

— Только очень и очень осторожно, — добавил первый. — Никаких резких жестов.

— Ну что ты, какие могут быть резкие жесты? Я свой нож вообще только на посмотреть достаю…

* * *

Наставник, как нарочно, говорил о всякой ерунде. Мелкие порезы, царапины, ушибы… ясное дело, что и они требуют лекарского внимания, но… так долго, нудно, подробно… Конечно, большинство людей и вовсе оставляют все эти мелкие повреждения кожи без должного внимания, зачастую расплачиваясь потом куда более серьезными неприятностями, но… так долго, нудно, подробно… Эрику что, он еще и не такое в своей жизни видал. А уж послушать ему доводилось… Фаласские храмовые наставники не отличались краткостью и точностью изложения. Так что он привык. Он не только внимательно слушает, он еще и запоминает каждое слово учителя, а вот Джек… Эрику было немного жаль приятеля. Тот, конечно, сам напросился, но…

Джек томился. Скучал несказанно. То, что вначале казалось забавным приключением, а потом — возможностью научиться чему-то новому, полезному, оборачивалось тупой тягомотиной. Видит бог, он не хуже этого коротышки умеет порезы бинтовать! И не для того он сюда явился, чтоб все эти глупости выслушивать.

Ай да коротышка! Секретный агент — как же! Бывший петрийский шпион — да-да, рассказывайте, мы вас внимательно слушаем! А потом сами что-нибудь такое расскажем. И как он Эрику голову задурил? И до сих пор дурит, между прочим. Неужто тот и в самом деле верит, что именно этот болтун его всему-всему обучил?

Джек с недоумением глядел на Эрика. Такая скорость… такая ловкость… такое совершенное владение своим телом… нет, не мог он у этого болтливого коротышки такому выучиться… Или это его так проверяют? Вытерпит ли? Н сбежит ли?

Проверяют? А что, если устроить ответную проверку? Вот мы и посмотрим, на что ты годен, болтливый сэр доктор! Вот прямо сейчас и проверим.

Джек состроил серьезную мину, уставил на наставника самые что ни на есть внимательные глаза и занялся тем, что умел на этом свете лучше всего. Он боялся, что его поймают, боялся, что выгонят, боялся, что рассвирепевший гном его попросту пришибет, вон у него кулаки какие, небось если как следует приложит, то и сам потом не вылечит, боялся… всего он боялся, но и остановиться уже не мог. Хмельной азарт гнал его вперед, и, когда пальцы коснулись намеченной цели, он испытал смесь ужаса и восторга, а потом… потом пришло разочарование, потому что гном ничего не заметил. То есть совсем ничего. Как сидел, так и сидит, продолжая важно вещать о порезах с ушибами.

«Вот тебе и наставник…» — разочарованно подумал Джек.

— Перерыв! — объявил Шарц. — Можно выйти и подышать!

А Джек с ухмылкой ощупал собственный карман. «Да-а-а… сэр доктор, похоже, что мне у вас учиться нечему — разве что тому, как сказки о секретных агентах рассказывать».

— Эрик, — подходя к приятелю, объявил Джек. — Я не понимаю, как этот лопух может быть твоим наставником! Чему он может тебя учить? Пока он свои докторские байки рассказывал, я у него кошелек украл.

— Только потому, что наставник тебе это позволил улыбнулся Эрик.

— Позволил?! — возмутился вор. — Да он и ухом не повел! Я мог бы у него штаны утащить, а он и не чихнул бы!

— То есть ты и в самом деле считаешь, что наставник ничего не заметил? — спросил Эрик. — Что ж, тогда открой кошелек и прочти письмо, которое он написал тебе.

— Написал? — фыркнул вор, доставая кошелек. — Хочешь сказать, что он нарочно что-то написал и спрятал в кошельке?

— Я слышал шелест бумаги, скрип пера и шорох развязываемого и завязываемого кошелька, — ответил Эрик. — Логично предположить, что нечто было написано и спрятано в кошелек. Достань и прочти.

Джек вытащил кошелек и с недоумением уставился на сложенный в несколько раз лист бумаги.

— Могу поклясться, когда я его брал, в нем деньги звякали, — ошеломленно выдохнул он.

— Разверни и прочти, — предложил Эрик. — Мне, между прочим, тоже интересно.

Зашелестела разворачиваемая бумага.

— «Воровство… занятие крайне бесполезное, — запинаясь, начал читать вор. — Имеющий знания — владеет всем. Не имеющий знаний — гол и нищ, сколько бы разных вещей у него ни было. Украсть же можно лишь вещи. Знание украсть невозможно. Так к чему красть нищету?»

— Ну? Понял теперь? — с торжеством спросил Эрик.

— Эй, ребята! — окликнул их Шарц.

— Да, наставник, — откликнулся Эрик.

— Чей это кошелек, не скажете? — Шарц держал в руках новенький кожаный кошель.

— Мой… — потрясение выдохнул вор.

— Ума не приложу, как это он в мой карман попал! — с ухмылкой поведал Шарц. — Держи!

И запустил в Джека кошелем.

* * *

— Это здесь, — сказал Джек, и Эрик вдруг испугался. Глупо, как маленький. Невесть чего испугался.

А что? Разве он что плохое делает? Он в гости пришел. Его приглашали. Его ждут.

Эрик смотрел на домик с зеленой крышей, небольшой уютный домик на горке, смотрел, запоминая каждую деталь, каждую мелочь, опытным взглядом лазутчика оценивая степень защищенности капитанского жилища от проникновения извне… насколько вообще может служить защитой эта хрупкая скорлупка… с какой стороны наиболее вероятно проникновение противника… как свести к минимуму возможный риск для обитателей подобного места… да никак его не сведешь… никак… и защиты никакой, приходи и бери голыми руками…

— Привет! — На пороге появилась радостная смущенная Энни, и все профессиональные мысли тотчас вылетели у Эрика из головы.

Да что там профессиональные! У него вообще все мысли из головы вымело! Он рухнул в ее взгляд как в омут, как вниз головой с колокольни. Если бы не основательный толчок локтем в бок от Джека, так бы и утонул, вдребезги бы разбился. Даже поздороваться бы не сообразил.

— Привет, Энни… — шевельнул губами Эрик, чувствуя, что краснеет, и ничего не умея с этим поделать.

Голова кружилась, сердце стучало как сумасшедшее.

«Где мое хладнокровие и мастерство?! Меня же учили правильно дышать и владеть своим лицом! Почему же я ничего не помню?!»

— Привет, Энни, — поздоровался и Джек.

— Пойдемте, папа ждет, — пригласила она.

Входная дверь отворилась бесшумно.

«Точно так же ее любой убийца откроет! — с ужасом подумал Эрик. — Вообще любой враг!»

В гостиной пылал камин, у камина стояли невероятно удобные кресла, и в одном из них уже располагался Дэвид Мэлчетт.

— Прошу, проходите! — привстал он, приглашающе указывая на соседние кресла. — Энни, будь добра, приготовь гостям горячего вина.

Сам капитан уже потягивал вино из большой глиняной кружки.

— Сейчас, папа, — кивнула Энни.

Эрик с Джеком устроились в креслах возле капитана.

За всю свою жизнь Эрик пережил всего один шторм. Это случилось давно, когда быстроходный ледгундский корабль нес будущего храмового послушника к фаласским берегам. Второй он переживал прямо сейчас. Стоило ему ненароком обмолвиться о море — ну как же без этого, раз собеседник капитан? — того будто подменили…

…и вот уже веселая вода плещется за бортом, жара, солнце в зените, от нагретой палубы тянет горячим смоляным запахом, свежим ветром надуваются лебедино-белые паруса, напруживаются горделивые мачты, и в лицо несет свежую пену из-за борта… поет такелаж, весело перекрикиваются матросы, и что-то неведомое скрывается где-то там, там… за горизонтом…

Капитан говорил, а Джек ему поддакивал, задавал вопросы и вскоре уже полностью завладел вниманием собеседника. Он достал из кармана какую-то бечевку, и они вдвоем с капитаном пустились наперебой вязать морские узлы. Эрик попытался было вступить в разговор, но был вежливо остановлен.

— Погоди, Эрик, — улыбаясь, сказал Дэвид Мэлчетт. — Мы тут выясняем сейчас один вопрос… так вот, Джек, если ты завяжешь этот узел таким образом, то… — Капитан вновь повернулся к Джеку.

Вернулась Энни с подогретым вином, но капитан и Джек взяли свои кружки не глядя — видно было, что мыслями они где-то далеко.

— Кажется, мы остались одни, — смущенно сказал Эрик. — Этот наглый корсар, мой приятель, взял твоего папу на абордаж…

— Ничего, мой папа — опытный моряк, ему никакие корсары не страшны, — улыбнулась она. — А потом… разве мы остались одни? Мне почему-то думается, что мы остались вдвоем…

«Вдвоем…»

«Такое короткое слово… а сколько всего оно значит!»

Эрик не нашелся что ответить. А если бы и нашелся… как ответить, когда сказать нечем? Когда голова кружится и горло перехватывает?

Энни с минуту смотрела на него, напряженно чего-то ожидая, а потом, вздохнув, принялась рассказывать о себе. О том, как отец взял ее на корабль, как это здорово — ходить под парусами, какое оно прекрасное — море и сколько там всего неведомого и неизученного…

— Я все-все могу, что матросу делать положено, — сказала она. — А еще умею определяться по звездам и компасу, прокладывать курс, чертить карты, отмечать на них всякое, что раньше отмечено не было. Меня папа постоянно учит…

Энни рассказывала разные приключения из своей жизни. Как страшно было впервые залезть на мачту и как девушку чуть не съела акула, какая однажды разыгралась буря — корабль чуть было не пошел ко дну, и как в один из суровых штормов их почти выбросило на скалы… как боцман разбил себе нос, поскользнувшись на медузе, а коку за шиворот угодила летучая рыба, которую он тотчас же почистил и добавил в суп, какие огромные бывают киты и как лоцману удалось углядеть самого Морского Змея!

— Здорово! г — восхищенно выдохнул Эрик.

— Еще бы не здорово, — кивнула Энни. — Ну, теперь твоя очередь.

Как хорошо, что у него великолепная память! Как хорошо, что она никуда не делась вместе с прочими профессиональными навыками! Как здорово, что наставник так много рассказывал ему разных забавных случаев из своей медицинской практики… Эрик говорил, стараясь не увлечься. Пальцы уже начали искать карандаш, а это было опасным признаком. Энни вовсе не дурочка, и если он расскажет ей сказку о себе, она, конечно, оценит мастерство рассказчика, но вряд ли станет ему доверять… а рассказать ей правду…

— Эрик, а как вышло, что ты, ученик лекаря, сумел меня из огня вытащить? — спросила девушка. — Говорят, пламя было такое, что даже пожарные сунуться боялись, а ты сунулся и сумел до меня добраться. А потом… этот прыжок… разве лекарей такому учат?

«Попался, — обреченно подумал Эрик. — Она еще умнее и наблюдательнее, чем я думал…»

— Повезло, наверное, — ответил он, стараясь вложить в голос побольше искренности.

Энни посмотрела на него с обидой.

— Эрик, все, что я тебе рассказывала, — правда, — тихо сказала она. — Я надеялась услышать правду в ответ. Или ты, как некоторые, считаешь, что правда — не женского ума дело? Что правды достойны только мужчины, а женщина все равно не поймет…

Ничего такого не считавший Эрик испуганно на нее воззрился.

«Что делать? Продолжать врать? Она знать его не захочет и будет права! Сказать правду? А как ее скажешь… такую? Да и не знает он правды о самом себе. Ведь та, старая правда уже умерла, наставник убил ее так качественно, что и не захочешь — умрешь, а новая… новая еще только рождается…»

«Вот об этом ты ей и расскажешь, — прозвучал голос в его голове. — Расскажешь, если хочешь и дальше иметь смотреть в эти чудесные глаза…»

— А ты способна поверить в то, что я тебе расскажу?

— Если ты расскажешь правду — конечно, — чуть удивленно ответила она.

— Видишь ли, правда обо мне гораздо менее правдоподобна, чем любая ложь, которую я в состоянии придумать, — сказал Эрик. — Начать, наверное, следует с того, что совсем недавно я умер и теперь медленно рождаюсь вновь.

Он смотрел ей в глаза и говорил. Так ему было легче. Ее взгляд, как брошенный утопающему канат, поддерживал его, не давая обрушиться в прошлое, погрузиться в него с головой.

— …так что я и правда был единственным учеником лекаря, способным это сделать, — закончил он.

И вздрогнул. Энни медленно, осторожно погладила его по руке.

— Ты прости… я знаю, многие мужчины не переносят чужой жалости, но мне действительно тебя жалко… В каком же аду ты жил!

— Это уже прошло, — ответил Эрик. От прикосновения ее ладони у него просто дух захватывало, он шевельнуться не смел, мечтая, чтобы этот миг продлился вечно и Энни никогда не убирала руку. — Я жил в аду, не зная, что это был ад, в нем я и умер, а теперь… теперь я родился здесь…

Он прикусил губу и вместе со словом «здесь» положил свою ладонь поверх ее ладони. И опустил взгляд, потому что продолжать смотреть в ее глаза означало решиться на большее, а он не смел.

— А теперь приступим к обеду и пирогам, — услышал он голос капитана. — Энни, милая, займись нашим столом, а то молодые люди наверняка проголодались.

— Сейчас, папа. — Она медленно встала, высвободила руку и… склонив голову, лукаво глянула на Эрика.

Если бы он мог провалиться сквозь кресло, он бы так и сделал. Увы, такому даже лазутчиков не учат.

Эрик не запомнил, что они ели; он машинально что-то пережевывал, пока капитан не остановил его Удивленным вопросом:

— Эрик, ты всегда ешь жаркое вместе с вареньем?

— Нет. Только по четвергам, — брякнул он.

«Вот бы наставник порадовался. Я тут в ремесле шута упражняюсь…»

«Они же все видят, все замечают и все может быть, чтобы два таких опытных человека, как Джек и капитан, ничего вокруг себя не видели!»

«Джек и без того все знает с самого начала! Недаром о этот разговор с капитаном затеял. Ты ему еще спасибо за это скажешь!»

«А капитан? Неужто он и впрямь ничего не видит? Или… поощряет? Все то, что с нами происходит… „с нами“, вот как я уже заговорил. Не я и она. Мы».

«Он не может не видеть. Или… может? разговоры о море так сильно приковывают его внимание, что… Есть люди, увлеченные какой-то одной идеей настолько, что остального мира вокруг себя уже попросту не замечают. Капитан из таких? Вздор! Он уже не был бы капитаном. Да он бы просто никогда им не стал. Такие не становятся капитанами. Капитан ведь о команде должен заботиться, а не только о парусах над головой!»

Капитан меж тем принялся рассказывать о своем последнем плаванье, о том, как ему захотелось выяснить наконец, почему же у некоторых морских течений такой странный норов… почему они не текут так, как должны бы течь согласно законам природы и естества.

Эрик что-то жевал, привычно запоминая сказанное, и украдкой любовался Энни. Когда он отворачивался, чтобы вновь наполнить тарелку, Энни украдкой любовалась им.

Все хорошее когда-нибудь заканчивается. И когда это за окнами так стемнело?

— Эрик, пора! — шепнул Джек.

Они встали и принялись прощаться. Энни на миг куда-то ускользнула и вернулась с масляным фонарем.

— Я посвечу, — сказала она, — а то у нас такие ступеньки на крыльце — споткнуться можно.

Входная дверь вновь открылась без скрипа.

— Вы на ночь ее обязательно запирайте, — вслед за Джеком выходя на крыльцо, сказал Эрик. — А то ведь войдет кто чужой, так и не услышать будет…

— Запрем, — пообещала Энни, прикрывая дверь за собой, и внезапно погасила фонарь.

— Энни, ты чего? — спросил Эрик.

Вместо ответа она вдруг крепко схватила его за руку.

— Эрик, мне что, дом поджечь?! — услышал он сердитый шепот.

— Зачем?! — потрясенно выдохнул он — уже понимая, но даже помыслить об этом не смея и на сотни замков запирая свое понимание. Энни стояла неподвижно, но ему казалось, что она надвигается на него, как огромная приливная волна. — Зачем? — повторил он, глядя на нее с ужасом и восторгом.

— Чтоб ты стал немного посмелей, — ответила девушка, делая шаг вперед, и все его хитроумные замки и засовы рухнули, разлетелись вдребезги.

Эрик хотел отшатнуться… какое там отшатнуться, да он сбежал бы!

Он хотел броситься к ней, как к последней на этом свете надежде, но не знал, удержит ли его земля… не рухнет ли он куда-нибудь в беспросветный мрак.

«Слишком хорошо мне объясняли, что чудес не бывает Слишком хорошо. Слишком долго, — подумал он. — Все врали. Вот оно — чудо!»

Шагнув вперед, он очень осторожно обнял девушку и прикоснулся губами к ее губам.

— Крепче! — шепнула она. — Мы на крыше! Вокруг — пламя! Крепче обнимай, не то уронишь!

И пламя вспыхнуло с неистовой силой!

* * *

— Эрик, ты правда целоваться не умеешь? — спросил Джек по дороге в замок. — Или нарочно перед девушкой притворялся?

— А ты подглядывал?! — возмутился Эрик.

— А ты прятался? — фыркнул парнишка. — Ну извини, я не понял… Если двое целуются прямо на крыльце, знаешь, такому, как я, просто в голову не приходит, что здесь есть нечто секретное. Так ты правда целоваться не умеешь?

— Не умею, — признался Эрик.

— А почему? — простодушно удивился Джек. — Разве в этом есть что-то такое уж сложное?

— Дел много было, — ответил Эрик. — На поцелуи времени не осталось.

— Понятно. Она тоже не умеет, так что это ничего. Видать, и у нее времени не было. Значит, пока и так сойдет, а когда я тебя научу…

— Хочешь сказать, что ты и в этом мастер? — усомнился Эрик.

— Разумеется, я же вор! Какая разница, воровать кошельки или поцелуи?

— Не буду я с тобой целоваться, — буркнул Эрик. — Еще не хватало!

— А я и не предлагал — со мной, — ухмыльнулся вор. — Хотя идея, конечно, интересная. Попросим на кухне репу пареную, вырежем на ней губы, и будешь целоваться…

— С репой? — потрясенно переспросил Эрик.

— Ну не с морковкой же!

— Джек, — покачал головой Эрик, — если я узнаю, что ты надо мной издеваешься…

— Что я, самоубийца, что ли? — еще шире ухмыльнулся вор. — Мне, знаешь ли, тоже нравится с девчонками целоваться… а для этого нужно оставаться живым. Покойники да еще и убитые каким-нибудь зверским образом, их не привлекают. Я спрашивал.

— Ты спрашивал девчонок о таком? — потрясенно выдохнул Эрик.

— Нужно же было чем-то заполнять паузы между поцелуями.

— Но не покойниками же! — простонал Эрик.

— А что? Разве плохая тема для светской беседы?

* * *

— Ну что, идем за репой? — спросил Джек, когда они миновали ворота замка.

— Вот ты и иди, — смущенно буркнул Эрик.

— Я?! — возмутился Джек. — Тебе надо, а я — иди?!

— Надо было сделаться твоим наставником, — вздохнул Эрик. — Тогда б ты не посмел возражать…

— Упустил момент, — ухмыльнулся вор. — Надо было брать, пока предлагают.

— Ты это все придумал, тебе и идти, — гнул свою линию Эрик.

— Думаешь, мне одному дадут? — покачал головой Джек. — Как бы по шее вместо репы не дали! Ты тут уже прижился, вроде как свой, а я — новенький. Не красть же мне эту проклятую репу?

— Ни в коем случае! — испугался Эрик. — Представь себе, что о наставнике подумают, если ты попадешься с этой дурацкой репой!

— Ну, я просто расскажу, для кого я ее крал и зачем, — хихикнул Джек.

— Вот тогда я тебя точно убью, можешь заранее копать могилу, — посулил Эрик.

— Представь, что о наставнике подумают, если ты меня убьешь, — отпарировал парнишка. — Можешь начинать копать могилу по соседству с моей. А еще лучше просто сходи со мной на кухню, трудно тебе, что ли?

— Ладно, — обреченно вздохнул Эрик, понимая, что проще с Джеком согласиться, чем от него отвязаться.

«Вот ведь бывают же на белом свете такие, как Джек!»

* * *

На кухне было шумно и весело. Повара, поварихи и поварята собрались потрепаться и посплетничать после работы.

Эрик сразу почувствовал: сейчас что-то случится. Будь он один, он придумал бы какой-нибудь повод, ради которого забрел сюда, повернулся бы и ушел. Но Джек решительно тащил его за собой. Избавиться от него можно было единственным способом — убить.

— Репа? — спросила бойкая смешливая повариха. — А зачем вам репа? Вы что, на ужин опоздали?

— Мы… — начал Эрик, соображая, что бы такое половчей соврать, но Джек внезапно перебил его.

— Вот этому, — гордо сказал он, уставив палец на Эрика, — нужно срочно научиться целоваться. А то у него девушка, а он не умеет. А так как со мной он целоваться не хочет, мы решили выпросить на кухне репу, вырезать на ней губки, и пусть этот красавец целуется сколько влезет.

Эрик замер как громом пораженный. Такого предательства он от Джека не ожидал.

«Самое время куда-нибудь провалиться! И почему меня ничему такому не обучали?!»

— Ре-е-епа?! — предвкушающе протянула повариха. — Зачем репа, если есть мы?

Эрик и сам не заметил, как молодые поварихи окружили его со всех сторон. Он попытался вывернуться, сбежать, ускользнуть к двери — и замер, ткнувшись носом в чью-то решительно выставленную грудь. В следующий миг его уже целовали. Девичьи руки обнимали его со всех сторон. Его целовали в шею, в губы, в щеки, в глаза и даже в уши.

«Если я начну убивать, я прорвусь…»

«Заткнись, лазутчик!»

— Девочки, дайте и мне тоже! — прозвенел чей-то радостный голос.

— И мне!

— И мне!

— Я тоже хочу!

— Сейчас все покажем, всему научим, — смачно впиваясь в губы, говорила очередная красотка. — Вот смотри… можно та-а-ак… и вот та-а-ак тоже… запоминаешь?

— А еще лучше, если ты подойдешь к своей девушке сзади, — добавляла другая, — это к лошади нельзя, а к девушке можно…

— Смотря к какой девушке! — со смехом перебивала третья.

— Само собой, — соглашалась вторая. — Смотря к какой девушке, смотря какому парню, но у тебя же хорошая девушка, верно? И сам ты красавчик…

— Еще какой красавчик, — шептала еще одна красотка, не выпуская изо рта Эриково ухо.

— …так вот, — продолжала вторая, — подходишь к ней сзади, опускаешь руки на плечи… а потом целуешь вот сюда, запомни, сюда и ни в какое другое место… если твоя девушка не дура, она тебе сразу по морде треснет, особенно если и правда любит, но поцелуя этого нипочем не забудет, а со временем и еще захочет, понял?

— Понял, — кивнул Эрик и, выскользнув из многочисленных объятий, кинулся к выходу.

— Держи его! — радостно завизжали поварята, стеной вставая у дверей.

Эрик тоскливо оглянулся на окна, но его уже настигли.

— Куда?

— А ну, стой!

— От нас не убежишь! — хохотали поварихи. — Мы тебя еще не всему обучили!

— А я?! А мне?! — вопил Джек, бегая вокруг и целуя тех поварих, которые ему подворачивались. Его отпихивали и лупили чем попало, продолжая бегать за Эриком.

— Так нечестно! Я тоже хочу! — вопил Джек, нарочно промахиваясь и целуя старого повара. Тот только сплюнул, но его богатырская ругань потонула в общем хохоте.

— Девицы! Красавицы! Смилуйтесь! Это у него девушка, а у меня никого нет! — надрывался Джек. — Сударыни! Один поцелуй! Только один — и я умру от разрыва сердца!

— На язык, смотри, наступишь! — с хохотом кричали ему в ответ.

Моргнув звездами, открылась входная дверь. Кто-то шагнул внутрь.

— Что здесь происходит? — удивленно спросил герцог Олдвик.

— Целуются, Ваша Светлость, — ответил Джек.

— А почему тогда драка? — улыбнулся герцог.

— Не знаю, — развел руками Джек. — Не знаю, Ваша Светлость, но думаю, что от избытка чувств.

* * *

— Джек! — выдохнул Эрик, наконец вываливаясь с кухни.

— Что? — прыснул тот. — Я доживаю последние минуты? Сейчас ужасная длань возмездия схватит меня за шкирку и…

— Мерзавец! — проворчал Эрик.

— Скажи еще, что тебе не понравилось! — шире колеса ухмыльнулся Джек. — Такие страстные красотки! Кто бы мог подумать, что на здешней кухне…

— Мерзавец, — повторил Эрик уже менее экспрессивно.

— И ведь подумать только, почти все одному тебе досталось, — огорченно добавил вор. — А мне какой-то десяток поцелуев всего. И те красть пришлось… Вот она, воровская доля… — тщательно пригорюнился он.

— Мерзавец, — повторил Эрик в третий раз. Уже вполне мирным тоном.

— Ну, мерзавец, — развел руками вор. — Уж какой есть. Зато теперь ты точно целоваться умеешь.

* * *

— Вы поздно, — заметил стоящий на крыльце Шарц.

— Мы не виноваты! Мы на кухню ходили, репу просить, — весело откликнулся Джек.

— И от того столько шуму было? — спросил Шарц.

— Нет, — вновь отозвался Джек. — Шумели, когда Эрика целоваться учили.

— Что вы делали?! — вытаращился Шарц.

Эрик повернулся и выразительно глянул на Джека. Тот, заверещав перепуганным зайцем, стремглав взлетел на крыльцо и спрятался Шарцу за спину.

— Наставник, смилуйтесь! Спасите! Он меня убьет! — верещал вор. — Уже дважды сегодня грозился… или трижды… я со страху не помню! А ведь я ему только хорошего… о нем, проклятом, заботясь… одного лишь блага желая…

Шарц протянул руку за спину, цапнул Джека за шкирку и, приподняв над землей, внимательно осмотрел.

— Не убивай его, Эрик, он тебе пригодится, — без улыбки промолвил он.

— Вот! Слышишь, что тебе наставник говорит! — покачиваясь в могучей руке, простонал вор. — Не убивай меня! Я полезный!

— Попробую, — ответил Эрик и улыбнулся.

— Целоваться, значит, учили, — сказал Шарц. — Научили?

— Научили.

— Отлично, — усмехнулся гном. — Джек, иди спать, на сегодня все! Эрик, у меня к тебе разговор будет.

Шарц повернулся и пошел в докторскую. Эрик отправился следом. А юный вор, оглянувшись по сторонам, засеменил в направлении кухни. Вдруг удастся о чем-то более серьезном договориться? Ну, нет так нет, но вдруг?

* * *

Лекарский кабинет гнома преобразился совершенно.

Да нет, ничего в нем не изменилось. Совсем ничего. Все осталось как было. Вот только почему вошедшему следом за Шарцем Эрику на миг показалось, что он попал в совершенно незнакомое место?

Показалось.

И продолжает казаться.

Все было тем же самым, все… Знакомые предметы подмигивали с привычных мест. Мудро и чуточку высокомерно смотрели толстенные медицинские тома, ехидно поглядывали книжные полки, тянулась по стойке «смирно» отстраненно-сухая кушетка для осмотра пациентов, дружелюбно морщились скрипучие кожаные кресла, приятно улыбалась масляная лампа, бросая блики на оконное стекло, через которое с улицы заглядывали звезды. Все было как всегда, вот только… на столе сэра доктора возлежал предмет, которого там просто не могло быть.

Так вот отчего вся комната показалась чужой, незнакомой… оплавленный, закопченный кусок стекла лежал на столе поверх медицинских записей! Поверх аккуратнейшим почерком Шарца выведенных историй болезни — грязный кусок оплавленного стекла!

— Присаживайся, Эрик, — сказал Шарц, занимая свое «докторское» кресло.

Эрик сел, не отрывая глаз от уродливо скомканного стекла.

«Что это было? Бокал? Бутыль?»

— Это оттуда? — севшим голосом спросил Эрик.

— Оттуда, — ответил Шарц. — Знаешь, что это было?

— Не знаю, — сказал Эрик, — но…

— Что «но»?

— Это как-то связано с тем, что случилось с Энни, — сказал Эрик, устремляя на Шарца умоляющий взгляд.

— Я побывал в том обугленном безобразии, которое осталось от гостиницы, и нашел две такие штуки. — Шарц вынул из-за пазухи еще один оплавленный кусок стекла и положил рядом с первым.

— Что это?

— Остатки стеклянных сосудов, в которых находилось то, что везде называют «фалестрийским огнем» и «фаластымской смесью», а сами фалассцы — «кровью дьявола», — ответил наставник.

— А стража? — спросил Эрик. — Городская стража? Разве они…

— Они не знали, что искать, — ответил Шарц. — По их версии, поджог осуществил какой-то сумасшедший.

— Тот, который приходил к Энни… он не показался ей сумасшедшим.

— Безумие бывает разным, — в ответ заметил Шарц. — Порой оно принимает самые причудливые формы. Иногда безумца не так-то просто отличить от нормального; бывает, что его заболевание годами не дает о себе знать и он выглядит вполне вменяемым, зачастую более вменяемым, чем прочие. Не так легко различить пожар, тлеющий в укромном уголке души, незримый пожар, который однажды вырвется на волю. Странно другое…

— Что? — спросил Эрик.

— Фаласскую смесь в обычной лавке не купишь, — ответил Шарц. — В Олбарии, Марлеции, Ледгунде, Троанне, да и в самой Фалассе она запрещена. В мирное время изготавливать, хранить и применять ее имеют право особые люди, состоящие на государственной службе, причем лишь по разрешению короля. То есть вещь эта редкая, дорогая и противозаконная. Ни один нормальный алхимик не возьмется за ее изготовление, зная, что это грозит ему смертной казнью, а те, что все-таки берутся, дерут за свое опасное ремесло вдесятеро. Вот и вопрос: зачем нужно было впустую тратить столько денег? За две таких склянки с фаласским пламенем половину этой гостиницы можно было просто купить. Вместо этого ее поджигают. Зачем?

— Ни вор, ни грабитель никогда бы так не поступил, — сказал Эрик.

— Ни в коем случае, — согласно наклонил голову Шарц. — Оглушить кого — сколько угодно, убить — да, пожалуйста. Вор на это, конечно, не решится, он другой карман поищет, а вот грабитель на то и грабитель, чтобы крови не страшиться. Однако никто из них не стал бы поджигать гостиницу, да еще и фаласской смесью. Фаласская смесь сама по себе — смертный приговор, а поджог… это ведь чудо, что никто не пострадал! Могли ведь десятки людей погибнуть. А если бы пожар не удалось погасить? Если бы он перекинулся на соседние дома? Тогда счет уже не на десятки, а на сотни жизней… Ведь полгорода сгорело бы… Вот и вопрос, Эрик… — сказал Шарц и замолчал.

— Да? — спросил Эрик, когда молчание очень уж затянулось.

— Что же он такое хотел скрыть, этот таинственный поджигатель, что ему на все эти угрозы наплевать было? Что такого он надеялся найти в комнате капитана? И нашел ли?

— Я тут подумал, может, это просто совпадение? — спросил Эрик. — Один что-то искал в комнате капитана, а поджег совсем другой… может ведь так случиться?

— Я тоже думал о совпадении, — ответил Шарц. — Думал, пока не разыскал в городе очевидца.

— Очевидца?!

— Ну, очевидец — это, наверное, громко сказано, — вздохнул Шарц. — Ничего он толком не видел. Просто человек остановился в той же гостинице, на том же этаже, что и капитан с дочерью. Его разбудил звон бьющегося стекла, Когда он выглянул за дверь, там уже вовсю полыхало пламя, а по коридору, от комнаты, где поселился капитан, удалялся высокий человек в добротном дорожном плаще. Время совпадает. Если бы в комнате капитана был еще кто-то, наш очевидец увидел бы двоих, верно?

— Наверное… — растерянно кивнул Эрик.

«Или он промолчал, потому что ему пригрозили… или он сам и был этим вторым… или даже первым… наставник и без меня, должно быть, об этом подумал…»

— Значит, высокий… в добротном дорожном плаще, — сказал Эрик.

— Что же он такое хотел скрыть, что не побоялся эдакий грех на душу взять? — повторил Шарц.

— И при чем здесь Энни и капитан? — добавил Эрик.

А сердце уже ныло, ныло… противно ныло, как перед падением в бездну.

«У них даже дверь не скрипнет, если что…»

«Они даже крикнуть не успеют…»

«Им даже проснуться не дадут…»

— Учитель! — хрипло выдохнул Эрик. — Я вспомнил…

Он ведь капитана и не слушал вовсе! Он на Энни смотрел. Удовольствие получал, засранец! А надо, надо было слушать, черт тебя возьми! И думать! Тогда думать, а не теперь!

Эрик прикрыл глаза, вспоминая…

…старинные легенды… морские узлы… необъяснимое поведение морских течений… да, течений, именно с них все и началось… птицы, рыбы и прочие приметы берега… нехватка воды и припасов, заставившая повернуть назад, и твердая уверенность в том, что где-то там, там, за горизонтом… земля! Новая земля! Там, где на всех картах сплошной океан и никакой суши, — берег. Большой. Далекий. Новая земля. Неизвестная. Неведомая.

— Новая земля, — сказал Эрик, растерянно глядя на Шарца.

— Что? — переспросил тот.

— Этот гад, который чуть не убил Энни и сжег гостиницу, искал новую землю, — не слишком внятно объяснил Эрик.

— Где? — так же непонятно откликнулся Шарц. — Где он ее искал?

— В сундуке капитана, — холодея, ответил Эрик, и глаза Шарца блеснули пониманием.

— Карта? — хрипло выдохнул он.

— Карта, — одними губами ответил Эрик. — Капитан нашел, а этот гад… захотел присвоить!

— Такое не присвоишь… — покачал головой Шарц. — Так значит, капитан открыл новую землю?

— Он же сегодня об этом рассказывал! — с отчаяньем откликнулся Эрик. — А я не обратил внимания, идиот!

Учитель и ученик смотрели друг другу в глаза. Слов не требовалось.

Новая земля! Новая! Совсем неведомая! Да кто ж от такого лакомого куска откажется? Только тот, кто проглотить не способен! А из тех, кто способен… да любая разведка любого крупного государства кому угодно глотку порвет, кого угодно наизнанку вывернет ради такой тайны! И первая среди прочих…

— Эрик, твои бывшие коллеги, — сказал Шарц.

— Слишком грубая работа, — покачал головой Эрик. — Это не они. Но если они только узнают… фаласское пламя грибным дождиком покажется…

— Безумно и бессмысленно держать такое открытие для одного себя, — сказал Шарц. — Почему же капитан промолчал? Не объявил о своем путешествии открыто?

— Потому что не доплыл, — ответил Эрик. — Воды и пищи не хватило. Кто поверит пустым словам? Ему хотелось привезти серьезные доказательства. Он собирается на следующий год повторить попытку и вот тогда уж…

— Год, — грустно усмехнулся Шарц. — У него нет этого года. Как только о его открытии станет известно, счет пойдет на месяцы, дни, быть может, даже на часы… а потом кровь, Эрик. Много крови.

— Только потом? — изменившимся тоном прошептал Эрик, внезапно осознавая все и полностью. Лазутчики переглянулись и встали.

— Идем на конюшню, — сказал Шарц.

— Бежим, — поправил его Эрик.

Быть может, их прямо сейчас пытают. Или — убивают.

— Нет! — вдруг резко воскликнул Шарц. — Беги один! Выводи коней для нас обоих! А я — к герцогу! Он обязан знать!

— Его Светлость примет тебя среди ночи? — поразился Эрик.

Да какая, к черту, разница?! Быстрей!

— Можешь не сомневаться, — бросил в ответ гном и рванул бегом, опрокинув свое любимое кресло.

«А ведь капитан рассказал о своем открытии только мне и Джеку», — вдруг подумал Эрик.

«Учимся предавать, по примеру наставника? Ну-ну… — хихикнул голос в голове. — Все отлично. Вот только… отдаст ли капитан свою дочь за того, кто его предал?»

«Заткнись, сволочь! Главное, чтоб они выжили!»

— Кони! — выдохнул Эрик и бросился на конюшню.

* * *

— Надо вам с Хьюго отдельную конюшню заводить, — бурчал Четыре Джона, отпирая дверь. — Думаешь, если я не сплю, так мне и заняться ночью нечем?

Краем глаза разглядевший аж троих красоток в огромной кровати Четыре Джона, Эрик нипочем не мог бы так подумать. Впрочем, он и вообще не мог ни о чем думать. Только о том, что от Олдвика до города еще скакать и скакать, а проклятая дверь не скрипит… не скрипит… не скрипит… Он словно бы видел, как она открывается, кожей чувствовал холодноватый ночной ветерок… за дверью стояла тьма.

— И куда эти младшие конюхи вечно деваются? — ворчал старший конюх, заканчивая седлать второго коня. — Целый день под ногами путаются, а как только какая нужда возникла — ни одного проходимца на месте нет!

— Четыре Джона! — выдохнул подбежавший Шарц. — Седлай еще с десяток коней!

— На вас двоих? — оторопел Четыре Джона.

— Нет, — выдохнул сэр доктор. — Сейчас еще прибегут! Герцогского тоже седлай!

— Да что случилось-то? — изумленно воскликнул великан.

— Олбария в опасности, — вскарабкиваясь в седло, ответил Хью. — Потом! Эрик, держи!

Вскакивая в седло, Эрик ловко поймал что-то продолговатое и тяжелое.

«Пояс с метательными ножами!» — тотчас сообразил он.

— Вперед! — воскликнул гном.

* * *

Глухой торопливый стук копыт кажется невыносимо медленным, кони словно бы во сне перебирают ногами, и нет ничего реального, только ужас, ужас от того, что там… там, далеко… медленно открывается дверь. И ничего не сделать.

Сделать!

Проносящиеся мимо ветви деревьев смахивают с неба звезды, лошади мчат вперед, расхлестывая лужи, наставник скорчился на спине своего коня, луна, черные тени на дороге, стальной блеск луж, быстрей… быстрей…

Усилием воли Эрик вернул себя в реальность.

«Энни… капитан… их не убьют сразу! Тем, которые придут… которые откроют дверь… им ведь нужна тайна, кто бы они ни были… значит, они будут спрашивать капитана, угрожать ему… мы успеем! Успеем!»

Черные тени пляшут со светлыми пятнами, скачет луна, прыгают звезды, встречный ветер плещет в лицо, да взмахами меча высверкивают придорожные лужи. Быстрей… быстрей… быстрей… вот и городская стена, черная на черном, и звезды лежат на ее плечах…

— Стоп! — выдохнул гном, поспешно соскакивая с коня. — Дальше бегом!

Вслед за наставником взлетая по городской стене, Эрик кое-что сообразил.

— А герцог?

— Я сказал, куда ехать, — шепотом отозвался Шарц. — А нам нельзя ждать…

Бесшумные как тени, они перелезли через городскую стену, спустились и вновь припустили бегом. Эрику все казалось, что наставник еле шевелится. Он понимал, что это не так, что коротконогий гном старается изо всех сил. И все же…

— Наставник, — выдохнул он.

— Ну? — отозвался Шарц.

— Можно, я побегу быстрей? — умоляюще выпалил Эрик.

— Нельзя, — откликнулся Шарц.

— Уже ведь рядом, — не отставал Эрик. — Рядом…

Где-то в самой глубине его сути тихо, без скрипа открывалась дверь…

За дверью стояла мгла.

— Именно потому… и нельзя… что рядом, — задыхаясь просипел гном. — Стоп!

Эрик послушно остановился.

— Наша задача… спасти… а не наскочить на нож… — выдохнул Шарц. — Шагом!

Они шли, стелились вдоль живых изгородей, высоких и колючих. Это летом те зазеленеют, а пока… впрочем, через них все одно ни черта не видать… разве что если вплотную… и то не очень.

«У капитана тоже живая изгородь вокруг дома, — подумал Эрик. — Значит, любой, кто захочет подобраться к дому незамеченным…»

— Они сделают проход в изгороди, прошептал Эрик. — Или подкоп под нее.

— Или перепрыгнут с шестом, — откликнулся наставник. — Или воспользуются лестницей… это все не важно. Приметы их присутствия или отсутствия мы поищем потом. У нас нет времени на это. Мы войдем через калитку. Очень осторожно, но через калитку.

— Нас заметят, — сказал Эрик.

— Но не придадут такого значения, как если бы мы отыскали их вход, — сказал Шарц.

Знакомый пригорок приближался ужасающе медленно. Сердце Эрика тоскливо ныло, словно бы предчувствуя то, что он увидит… открытая дверь… и никого в доме… просто никого, и все… он даже не узнает, как они умерли… не узнает, кто их убил… ему даже мстить некому…

— Внимание! — шепнул наставник, и тотчас Эрик почуял это.

Нечто незримое, бесплотное, неуловимое и все же явственное… присутствие таких же чудовищ, как он и его наставник.

Под рукой Шарца скрипнула калитка.

Уютная дорожка, совсем короткая и… дверь… дверь….. Эрик сжал зубы и заставил себя посмотреть.

Дверь была закрыта!

Это еще ничего не значило. Ее могли закрыть и чужие руки, закрыть после всего ужасного, что были в состоянии натворить, и все же Эрик вздохнул с облегчением. Его жуткие предчувствия не сбывались. Была еще надежда. Была, легким ветерком ласкала кожу, обещая крылья.

Эрику не нужны крылья, ему нужна легкость. Легкость уверенность, безмятежность… чтобы танцующей походкой подойти к дому, чтобы взять из воздуха все ножи, которые в него бросят, чтобы увернуться от любой другой смерти, если ей приспичит явиться по его душу, чтобы самому нести смерть тем, кто ее достоин, чтобы ни один из метательных ножей наставника не пропал даром.

— Умница! — услышал он шепот наставника, и эта похвала легонько подтолкнула в спину… «Иди!» Легкой танцующей походкой Эрик шел к двери. На заднем дворе хрустнули кусты изгороди, и Шарц метнулся в обход дома. Краем глаза проследив его движение, Эрик толкнул дверь. Закрыта. Метнулся к окнам. Одно, другое… капитан… убит?!! Даже сквозь двойное стекло Эрик отчетливо услышал густой капитанский храп. Спит… Спит капитан. Храпит, Живой, значит. Мертвые не храпят. А Энни?!! Энни!!!

Борясь с диким желанием заорать имя любимой во все горло, он шагнул в сторону. Ее комната? Где она?

Окно в ее спальню было завешено. Что, если ее унесли? Похитили? Эрик ловко поддел ножом раму, отодвинул сторону, открыл окно, отодвинул плотную ткань… И зажмурился, ослепленный тем, что увидел. «Вот я вором и стал…» — подумал Эрик, тихонько задергивая занавесь и закрывая окно.

«Я обязательно на ней женюсь. И может быть, когда-нибудь, через несколько лет нашей семейной жизни, я посмею признаться, что нагло подглядывал за ней, когда она спит. Она добрая, она простит меня… я же не нарочно…»

«Не нарочно? — ехидно усмехнулся голос в голове. А твой знаменитый слух? Ты что, не мог просто услышать ее дыхание? Не нарочно! Хочешь быть честным, так и скажи — охота было на голую девку полюбоваться!»

«Врешь! Я ни о чем таком не думал!»

«Уж что не думал, точно. В последнее время это любимое твое занятие!»

«Молчи!»

— Бежали так, будто их демоны за пятки хватали. — Из-за угла дома появился Шарц. — Как я понимаю, внутри все в порядке? Капитан и его дочь…

— Спят, — ответил Эрик. — Те, которые приходили… они не успели…

— Чуть было не успели, — кивнул Шарц. — Кстати, ты оказался прав, они действительно проделали проход в изгороди.

— Что дальше?

— Я покараулю тот крысиный ход, что остался после них. А ты иди к калитке, встретишь герцога и его людей.

— Да, учитель, — кивнул Эрик, чувствуя, как от облегчения ноги подкашиваются.

«Мы все-таки успели! Успели! Успели!»

«Теперь все-все будет хорошо, правда?»

«Если тебе кажется, что все-все хорошо, значит, ты чего-то просто не замечаешь, — пробурчал лазутчик. — Что ты всякие детские глупости выдумываешь? Все-все хорошо, видите ли!»

«Заткнись. Я не желаю тебя слушать! — отрезал влюбленный. — Раз я хочу, чтобы все было хорошо, значит, так оно и будет!»

* * *

Коней Эрик заслышал издалека. Невелик труд. «Как же я дыхания Энни-то не услышал?» — недоумевал он.

«А ты прислушивался?»

«Прислушивался?! Да я с ума сходил от страха!»

«Вот страх тебе уши и заложил!»

«Не было у меня времени прислушиваться! Я…»

«А окно открывать, занавесь отодвигать, собой рискуя, у тебя время нашлось? Ведь внутри вполне могла быть засада!»

«Вот оно, — подумал Эрик. — Вот ты и проговорился, лазутчик! Собой рискуя, значит? Засада, значит? Да ты ведь самый обыкновенный трус!»

«Я трус?!»

«Да, ты! И заткнись отныне! Навеки заткнись!»

«Ты меня еще позовешь!»

Копыта мерно постукивали все ближе и ближе.

— Стой! — воскликнул Эрик, когда высокий герцогский конь поравнялся с калиткой.

— Ну? — спросил герцог, спешиваясь.

— Спят, Ваша Светлость, — ответил Эрик. — Мы успели вовремя.

— Слава богу!

— Будить? — спросил кто-то, вслед за герцогом соскакивая с коня.

— С какой стати? — нахмурился герцог.

— А как тогда? — удивился воин.

— Подождем утра, — ответил герцог. — Это не разбойники, а честные люди, коих мы обязаны от разбойников защищать. Дождемся утра, постучимся, в гости попросимся.

— Понял, Ваша Светлость, — поклонился воин и отошел к своему коню.

— А сэр Хьюго где? — спросил у Эрика герцог Олдвик.

— На той стороне дома, милорд. Стережет проход в изгороди…

— Какой еще проход?

— Мы едва не опоздали, Ваша Светлость, — вздохнул Эрик. — Эти… я не знаю, кто они… они приходили… мы успели буквально в последний миг… еще немного, и… я не хочу знать, что случилось бы…

Истерические нотки тоненько задребезжали в голосе Эрика.

— Ну-ну, парень. — Герцог похлопал его по плечу. — Все ведь хорошо. И дальше будет так же. Хью мне все рассказал. Коротко, конечно, а только я не самый глупый герцог на свете. Твоя девушка и ее отец… Я, знаешь ли, не даю в обиду своих людей. Нет у меня такой дурной привычки. Пойдем лучше посмотрим, что там за проход. Оцепить дом! — скомандовал он своим людям. — Да так, чтоб мышь внутрь не проскочила!

— Да, Ваша Светлость, — откликнулся старшина отряда, и конники поскакали в разные стороны, окружая дом.

— Эрик, если можно, я бы попросил тебя взять меня за руку и отвести на место, — извиняющимся тоном промолвил герцог Олдвик. — Чертовски плохо вижу в темноте. Старость, знаешь ли…

Эрик послушно ухватил огромную, как лопата, руку герцога и повел того к дому.

— Ну вот, — внезапно сказал герцог. — Тут вроде посветлей. Дальше я и сам могу. Спасибо тебе, Эрик.

«Посветлей? — ошарашенно сообразил Эрик. — Здесь? Где кусты погуще? Где изгородь над самой головой нависает? Врет герцог как сивый мерин, все он отлично видит!»

И тотчас сообразил, зачем герцогу понадобилась его рука.

«Да это не ему, это мне понадобилась!»

Могучая рука герцога, такая надежная и властная… отличное успокоительное для взвинченного мальчишки…

— Так, господа лазутчики, — сказал герцог, едва завидев Шарца.

— Охране на городских воротах что-нибудь сказали? — перебил тот.

— Сказал. Чтоб посторонились, — ответил герцог. — Так я хотел спросить…

— А по дороге кого-нибудь встретили? — как ни в чем не бывало продолжал гном, вновь перебивая сюзерена.

— Несколько гуляк да влюбленную парочку, — ответил герцог. — Ничего подозрительного. Так я…

— Наши противники могут выглядеть как угодно, — сказал Шарц. — Доспехов они не носят, это точно.

— Ну, извини, я мыслей читать не умею, — фыркнул герцог. — Может, у этих влюбленных и зрел в голове какой-нибудь дьявольский план, но тут я бессилен.

— А жаль, — сказал Шарц. — Если бы герцоги еще и мысли читать могли…

— Ну, в твоей-то голове я бы ничего путного не прочел, — ухмыльнулся герцог. — Так я хотел у тебя…

— Моей жене кто-нибудь сообщил? — спросил Шарц. — Я ведь ничего не успел.

— Моя к ней пошла сразу, как ты от нас убежал, — отозвался герцог.

— Хорошо, — довольно кивнул Шарц.

— Хорошо?! — возмутился герцог. — Сэр Хьюго Одделл, вы соизволите когда-нибудь заткнуться и дать своему повелителю возможность задать хоть один вопрос?

— Хм, — сказал Шарц. — Ладно.

— Ладно? — грозно нахмурился Его Светлость. — Хорошо же… Я тебе еще это припомню! Итак, господа лазутчики, я жду от вас подробного и четкого рассказа. Всю эту историю с самого начала. Все, что знаете и о чем догадываетесь. И все, о чем не догадываетесь, — тоже. В конце концов, именно мне уговаривать капитана и давать пояснения сэру Роберту. Так что я хотел бы очень четко представлять себе…

— А гонец уже послан? — вновь перебил герцога Шарц.

— Даже два. Разными дорогами и с хорошей охраной. А теперь я перестаю отвечать на вопросы и жду ответа на свой! И поживей, мерзавцы!

— Так и тянет пошутить, — ухмыльнулся Шарц. — Но… ладно. В следующий раз. Начинай, Эрик!

— С пожара? — спросил Эрик.

— С пожара, — кивнул наставник. — И поподробнее.

Эрик рассказывал, а небо светлело. Время от времени наставник добавлял свои мысли.

— Значит, новая земля? — задумчиво промолвил герцог, когда рассказ подошел к концу.

— Точно так, Ваша Светлость, — ответил Шарц.

— А девчонка хороша? — Было уже достаточно светло, чтобы заметить, как улыбается герцог.

Покрасневшие уши Эрика служили достаточным ответом.

— Ты для нее целоваться учился? — спросил герцог.

— Для нее, — ответил Эрик и покраснел еще пуще.

Герцог подтолкнул Шарца локтем в бок. Тот в ответ подмигнул. Оба смотрели на Эрика и улыбались.

— Ну и чего тут смешного? — наконец не выдержал Эрик. — Или у вас не так было?

— Потому и смеемся, — сентиментально вздохнул герцог. — Именно потому, что все было так… а теперь показывайте ваш проход в изгороди!

Медленно занималась заря.

— Эрик, — сказал герцог. — В замке только и говорят, что о твоих сказках, а я до сих пор ни одной не слышал… обидно.

— Но здесь нет ни бумаги, ни карандаша, — растерялся Эрик.

— А ты просто расскажи.

— Хорошо, — кивнул юноша и начал: — Давным-давно, когда людей и гномов еще не было, а эльфы воевали с великанами…

— Дурни были твои эльфы, — наконец не выдержал герцог. — На правом фланге вдарить надо было!

— Дурни, — согласился Эрик. — А только все так и было, как я рассказываю.

— Хочешь сказать, ты не придумал эту историю, она и в самом деле была? — удивился герцог.

— Придумал, — ответил Эрик. — Она и в самом деле была. Там, где я ее придумал.

— Однако, — качнул головой герцог. — Почему же ты ее сразу правильно не придумал?

— Потому что если б сразу все правильно вышло, тогда бы и истории никакой не случилось, — ответил Эрик. — Все бы сразу хорошо кончилось, даже не успев начаться.

— Наверное, мы к тебе всем семейством как-нибудь на сказки напросимся, — сказал герцог. — Здорово. Нет, правда здорово!

Рассвет выползал неторопливо, потягивался во всю небесную ширь и зевал ветерками.

— Что ж, можно, пожалуй, и постучать, — решил герцог Олдвик.

* * *

— Какого морского дьявола в такую рань? — послышался сонный голос.

Глазок на двери открылся.

— Эрик? — удивился Дэвид Мэлчетт. — Что случилось?

Дверь распахнулась, капитан шагнул вперед и тут заметил остальных.

— Эрик, кто это с тобой?

Герцог Олдвик шагнул вперед.

— Боюсь, Эрику трудно будет все объяснить, — сказал он. — Лучше, если это сделаю я. В конце концов, почти всю свою жизнь я занимаюсь именно этим. Объясняю. При помощи слов, приказов, меча… говорят, у меня неплохо выходит.

— Кто вы, сэр? — чуть нахмурившись, спросил капитан.

— Сэр Руперт Эджертон, герцог Олдвик, властитель здешних земель, — ответил герцог.

— Дэвид Мэлчетт, эсквайр, — поклонился капитан.

Кланяясь, он метнул быстрый как молния взгляд на Эрика. Эрик так и не понял, что за чувство блеснуло в этом взгляде. Тревога? Удивление? Досада? Гнев?

— Разве я… сделал… что-нибудь предосудительное? — тихо спросил капитан.

— Ни в коей мере, — покачал головой герцог. — Я не хожу в гости к тем, кто ведет себя предосудительно.

В глазах капитана последовательно промелькнули удивление, облегчение… и паника.

— Так вы пришли… в гости?! — уже в открытую испугался капитан. У него аж глаза на лоб вылезли.

— Неофициально, — поспешил успокоить его герцог. — Исключительно неофициально. Давайте так: вы живете здесь, а я — неподалеку. Вот и заехал, так сказать, по-соседски.

— У нас не убрано, Ваша Светлость, — простонал несчастный капитан. — Мы же не знали… не могли знать… мы…

— Когда я встаю с утра пораньше, у меня тоже не убрано, — ответил герцог. — Все же я попросил бы напоить нас всех чем-нибудь горячим. Думаю, что люди, которые всю ночь защищали ваш кров, заслужили по стакану чего-нибудь теплого.

— Защищали? Нас? Всю ночь?! — поразился Дэвид Мэлчетт. — Нам что-то угрожало?

— Пригласите нас в дом, капитан, — попросил герцог. — Мы все вам расскажем.

— О! Какой же я невежа! — хлопнул себя по лбу капитан. — Проходите, Ваша Светлость, проходите все, кто здесь есть, и прошу простить мою неучтивость!

— Папа? У нас гости? — Энни вовсе не выглядела заспанной. — Ой, Эрик! — обрадовалась она. — С кем это ты?

— Аврал, Энни, — сказал капитан дочери. — Свистать всех наверх! Быстренько подогрей вина, да смотри, самого лучшего!

— Идет шторм, папа? — спросила она.

— Не знаю, — откликнулся он. — Но на всякий случай крепи все по-штормовому…

* * *

— Так значит, тот пожар не был случайностью? — спросил капитан после долгого молчания.

— Склянки с «фаластымским огнем» случайно на пол не падают, — ответил герцог.

— А этот проход в изгороди? Они собирались повторить попытку?

— Они собирались добыть у вас карту, капитан, — негромко сказал Шарц. — Добыть любой ценой.

— Из-за этого моего несчастного недооткрытого открытия… — пробормотал капитан. — Выходит, это я виноват… кому нужны открытия, достающиеся такой ценой?

Он посмотрел на дочь.

— Вот еще, папа! — вспыхнула та. — Ты великий капитан, открыватель и ученый! А то, что какие-то мерзавцы…

— Почему вы сразу не обратились в ведомство лорд-канцлера? — спросил герцог.

— Но ведь я же не мог знать наверняка, — виновато вздохнул капитан. — Вдруг там ничего нет? Вдруг я ошибся?

— Есть, — уверенно сказал Шарц. — Раз за вами такая охота, значит, есть.

— Я хотел отдохнуть, подлечиться и повторить путешествие, — сказал капитан. — Взять побольше воды и продовольствия.

— Вот и надо было прийти со всем этим к лорд-канцлеру или даже королю, — сказал герцог. — Думаете, они бы не дали вам отдохнуть? Еще как дали бы! Вот только отдыхали бы вы под надежной охраной людей сэра Роберта. Это ведь счастье, что Эрик проходил мимо, когда гостиница горела, и сообразил, что к чему, сейчас, этой ночью. Счастье, что мы успели. Можно даже сказать — чудо Господне.

— Не устаю благодарить Господа, — отозвался капитан.

— Но и загружать его излишней работой не стоит, верно? — с мягкой улыбкой спросил герцог.

— Верно, — вздохнул капитан. — Видать, и впрямь нельзя такие вещи на полдороге бросать. Ничего. Доплыву, открою, привезу это открытие домой, а там уж и отдохнуть можно.

— Так, да не так, — возразил герцог. — Во-первых, отдохнуть вам все-таки нужно. Во-вторых, я уже послал гонцов к лорд-канцлеру, так что нам волей-неволей нужно дождаться его прибытия. Прибудет — доложим ему все как следует, тогда и об остальном подумать можно, а пока… — Герцог отхлебнул подогретого вина. — А пока я приглашаю вас с дочерью в гости, должен же я как-то ответить на ваше гостеприимство? Олдвик неплохо защищен, отдохнете, с лорд-канцлером переговорите, а там поглядим. Согласны?

— Благодарю вас, Ваша Светлость.

— Есть и еще одно соображение, капитан, — добавил герцог. — Если вдруг с вами что случится… как вы думаете, у кого больше шансов открыть вашу неведомую землю?

Капитан замер на миг, а потом хлопнул себя ладонью по лбу.

— Вот-вот, — сказал герцог. — Как вы думаете, если эти новые земли сделают их сильнее, они отстанут от нас?

— Вряд ли, — сказал капитан.

— Вот и я думаю так же, — подытожил герцог. — Не отстанут. Чем больше они получают, тем больше им хочется. А что из всего этого следует?

— Нельзя такое открытие в одних руках держать, — понурив голову, сказал капитан. — Я вел себя как безумец. Я ведь не хотел его… для одного себя. Просто… хотелось, чтоб наверняка… чтоб сомнений быть не могло. Хоть травинку, хоть цветочек, хоть камешек оттуда привезти.

— Если кто и должен отправиться туда первым, то это вы, капитан, — сказал герцог Олдвик. — Никто не смеет отбирать у вас радость открытия. Вот только… раз вы делаете это для всей Олбарии, почему же вы делаете это в одиночку? Вы вправе просить — да что я! — требовать помощи хоть у меня, хоть у сэра Роберта, хоть у самого короля! Никто не может отказать тому, кто действует ради всех остальных!

— Спасибо, Ваша Светлость, — прошептал капитан.

А дальше было подогретое вино и дружеская застольная беседа. Герцог послал одного из своих воинов в город, подыскать людей, чтобы перевезти вещи капитана, а пока все ждали возчиков, капитан рассказывал морские истории. Другой воин еще раньше съездил, поймал и привел коней Шарца и Эрика, брошенных у городской стены.

Энни и Эрик выскользнули на крыльцо и целовались как сумасшедшие.

Именно они первыми заметили прибывшую повозку.

— Пойдем, скажем, — толкнула Эрика Энни.

— Пойдем… — с сожалением отрываясь от нее, сказал он.

— Возчики приехали, — входя, сообщила Энни.

— Вот как? — спросил капитан. — А что вы там вдвоем делали?

— Как что? — возмутилась Энни. — Возчиков ждали. Должен же был кто-то этим заниматься?

— Эрик, сынок, чем вы там на крыльце занимались? — повторил вопрос капитан.

— Целовались, сэр, — честно ответил Эрик.

— Вот как? — усмехнулся капитан. — А кто вам это позволил?

— Осмелюсь доложить, сэр, — вытянулся Эрик, — У нас не было другого выхода! Вокруг была горящая крыша. Повсюду бушевал огонь!

— Ну и как? Потушили?

— Так точно, сэр, — отрапортовал Эрик. — Но боюсь, это временно! Пожар может вспыхнуть в любую минуту!

— Об этом я и сам как-то догадываюсь, сынок, — вздохнул капитан. — Ладно, пора носить вещи…

И чуть не упал от удивления, неожиданности и смущения, когда герцог, подхватив здоровенный капитанский сундук, первым поволок его к выходу.

* * *

Ворота Олдвика распахнулись.

Скрипучий возок с капитанским имуществом, сопровождаемый почетным караулом из герцогских воинов, равно как и самим милордом герцогом, въехал внутрь. Капитан сидел с возчиками. Энни настояла на том, чтобы ехать с Эриком. Причем села не спереди, а позади него.

— Я не помешаю тебе править конем, не помешаю выхватить оружие, — сказала она. — Я всегда хочу сидеть в седле позади тебя, держась за твои плечи.

— Смотри, какая девка правильная, — сказал кто-то из воинов герцога.

— Так это только вертихвостки спереди садятся, чтоб задницей вертеть сподручнее, — согласно откликнулся другой. — А жены садятся сзади. Им ничего своим мужьям доказывать не нужно.

Ворота Олдвика распахнулись. Караульные дружно приветствовали своего герцога. И не только караульные. Ее Светлость миледи герцогиня и леди Полли также были тут. Со свитой, разумеется. А куда ж от этих сорванцов денешься? На сей раз свита разрослась. Оба сына милорда герцога были тут как тут. Один из них болтал с Джоном и Роджером, другого Кэт наставляла в лечении коней. Нельзя сказать, чтобы он был особо счастлив, но если Кэт чего-то захотела…

— Ура! — закричала свита, бросаясь в атаку. — Мы бешеные призраки горных равнин! Мы дикие собаки вересковых пустошей! Эрик, мы сказку хотим!

— Эрик, ты сказки умеешь рассказывать? — на ухо шепнула Энни.

— Умею, — ответил он.

— Тогда я присоединяюсь к призракам, — улыбнулась любимая девушка.

— Так, Эрик, — сказал Шарц, — быстренько завтракаем. У нас через полчаса прием.

— Да, наставник, — кивнул Эрик, не в силах оторвать от Энни глаз.

Глубоко вздохнул и все-таки оторвал.

— Эрик, я обо всем позабочусь, — с улыбкой пообещала герцогиня.

Энни, капитан, герцог и герцогиня отправились в одну сторону, а леди Полли, Шарц и Эрик в другую. Призрачная свита, малость поразмыслив, отправилась вслед за гостями.

* * *

Эрик шел вслед за Шарцем. У него было такое чувство, что если он сейчас как следует оттолкнется, то обязательно взлетит. Вот только у него нет времени на полеты. Да, он счастлив, но кто сказал, что это отменяет утренний прием? То, что тебе хорошо, еще не повод делать так, чтобы другим было плохо. А если, окунувшись в собственное счастье, позабыть о больных, им будет плохо, в этом можно даже не сомневаться. Так что полеты откладываются. Но они будут. Обязательно будут. Достаточно только подумать об Энни, и удержаться на грешной земле становится почти невозможно. Эрик идет, улыбаясь как полный кретин, и смотрит на мир сияющими от восхищения глазами. Мир прекрасен как никогда, мир полон радости, мир улыбается в ответ…

Мир, в котором есть Энни… это совсем другой мир!

Завтракают быстро. Наставник торопит. Леди Полли ворчит, что есть нужно как следует, а то как других учить старательно пережевывать, так он доктор, а как сам полпирога в рот запихивать, так ничего.

— Опаздываем, — с набитым ртом ворчит наставник. — Эрик, жуй скорее!

— Я уже, — с улыбкой отвечает Эрик.

— Смотри мне, — ворчит Шарц. — Не жалуйся потом, что голодный.

— Идите, — улыбается леди Полли, глядя в окно. — Ваш первый пациент уже в воротах замка. Скоро сюда пожалует.

— Потом доедим. — Шарц опрокидывает в себя кружку пива и встает.

Быстро целует жену и шагает к выходу. Эрик следует за ним. Лестница мелодично скрипит под тяжелой гномьей поступью. Кабинет. Сэр доктор садится за свой стол и велит ученику сделать умное лицо. На крыльце слышатся шаги.

— Здравствуйте, господин доктор, — говорит первый пациент.

— Здравствуйте, — отвечает наставник. — Проходите.

— Здравствуйте, господин, — стараясь подавить идиотскую улыбку, говорит Эрик.

— Так, ну что там у нас? — говорит Шарц, приступая к осмотру.

«У кого что, — пляшет в голове Эрика. — У меня — Энни».

Он послушно выполняет распоряжения Шарца, помогает, придерживает, подает, забирает, здоровается с приходящими пациентами, провожает уходящих… второй… третий… десятый пациент…

— Я сегодня вечером лампу зажигать не стану, — смеется Шарц.

— Почему? — попадается на удочку Эрик.

— Зачем зря масло жечь, когда ты светишься? — отзывается наставник.

Последний пациент, рассыпаясь в благодарностях, откланивается. Эрик закрывает за ним дверь и блаженно потягивается.

— Сейчас взлетишь, — сообщает ему Шарц.

— Обязательно, — выдыхает Эрик.

— Обедать пора, — возвещает появившаяся Кэт.

— Сейчас, — кивает наставник. — Сейчас пойдем.

— Миледи нас пригласила, — сообщает Кэт. — Обедаем у светлостей.

— Вот как? — говорит наставник.

— Энни и капитан тоже приглашены, — глядя на Эрика, сообщает Кэт.

И тот вновь не может справиться со своим лицом.

— Вот так, значит, влюбленные мужчины и выглядят? — задумчиво спрашивает Кэт, с любопытством уставившись на Эрика.

Шарц хмыкает.

«Удивлен? Не ожидал?»

— Папа… а ты тоже так выглядел, когда в маму влюбился? — коварно улыбаясь, продолжает допрос Кэт.

— Э-э-э… у мамы спроси, — находится наставник. — она на меня со стороны смотрела. А я, знаешь ли, на нее любовался. Мне как-то не до своей физиономии было. И вообще пошли обедать. Некрасиво заставлять себя ждать, да еще герцога.

«Выкрутился».

* * *

За герцогским столом подавали то же самое, что Эрик обычно ел за столом своего наставника. Разве что блюда были малость пороскошнее. Серебряные. Одно даже, кажется, золоченое. А вот прислуги собралось ну просто непомерно много. Когда одно блюдо подают аж три человека сразу… это, мягко говоря, удивляет.

Поймав озадаченный взгляд Эрика, Его Светлость подмигнул:

— Просто мы всем семейством собирались попросить у тебя сказку, — сказал он. — Так что все, кто об этом прослышал и смог найти повод здесь оказаться, так и сделали. И прогонять их рука не подымается.

Служанки и слуги опустили головы, сделали сосредоточенные лица и задвигались еще проворнее.

— Понятно, — сказал Эрик.

— Здорово, — шепнула Энни. — Я уже столько об этих твоих сказках успела услышать. Роджер даже пытался их пересказывать, но он рисовать не умеет, а Кэт уверяла, что это очень важно. Кстати, а почему?

— Увидишь, — в ответ шепнул Эрик. — Вот тот кусочек жаркого… очень аппетитный… тебе положить?

А потом была сказка. Рычали драконы, звенела сталь, пели струны, прекрасные принцы спасали прекрасных принцесс, мчались неостановимым галопом фаласские скакуны, а с ночного неба смотрели удивительные звезды.

Рука с карандашом скользила по бумаге, на которой один за другим расцветали невероятные цветы и встречались влюбленные.

Слуги давно уже ничего не подносили, они сгрудились за спиной Эрика, а один молодой парень до того заслушался, что даже присел на подлокотник герцогского кресла. И чуть не упал, когда сообразил, что, собственно, натворил. Да в любом другом замке его бы за это… но даже и здесь — как можно?!

— Не дергайся. Сел, так сиди, — шепотом пробурчал сэр Руперт, и могучая герцогская длань поймала парня, обняв его за плечи. — Не мешай слушать…

Юноша на мгновение застыл, пойманный рукой Его Светлости, ошарашенный как собственным проступком, так и ответной реакцией. Он бы, пожалуй, успел как следует перепугаться, но в этот момент главный герой как раз лез по канату в горящий замок, где злодеи бросили его связанную возлюбленную, а главный злодей, летая на драконе, стрелял в означенного героя колдовскими стрелами, превращающими живого человека в ходячего покойника. Слуга быстро забыл о том, чья именно рука лежит у него на плече. Какая разница чья, если в главного героя едва не попали! Вскоре его собственная рука уже лежала на плече герцога — ведь так же удобнее сидеть, разве нет? А когда главный герой и девушку спас, и врага победил, он даже хлопнул герцога по плечу от избытка чувств. И поглощенный сказкой герцог отреагировал на столь явное непочтение ответным дружеским хлопком.

Эрик рассказывал и смотрел в глаза Энни. Это не мешало рисовать. Что вы! Нисколько не мешало! Разве любимые глаза могут помешать? Особенно когда в них такой восторг. Эрик был так увлечен, что даже не заметил, что, сочинив горящий замок и спасаемую из него красавицу, невольно поставил себя на место главного героя. Ну а то, что его возлюбленная была как две капли воды похожа на реальную Энни, так что ж тут удивительного, правда? Так же ведь оно все и было?

«В конце концов ты сойдешь от этого с ума», — напомнил голос в голове.

«Если я сойду с ума, делая ее счастливой, значит, так тому и быть, — отозвался Эрик. — И знаешь, что? Я буду счастлив!»

«Ты окажешься недееспособным, — пригрозил голос. — Полностью недееспособным!»

«Ты хочешь сказать, неспособным выполнить задание? — ехидно уточнил Эрик. — Так я и не собираюсь их больше выполнять!»

Прекрасный принц поцеловал прекрасную принцессу. Где-то на заднем плане догорал убитый дракон. Сказка кончилась.

Подхватившись со своего места, Энни подбежала к Эрику и с размаху поцеловала его при всех. Поцеловала так, как он нарисовал. Эрик уронил карандаш и ответил на поцелуй.

Герцогский обеденный зал затопило торжественное молчание. Прервал его тихий всхлип. Еще один. Капитан Дэвид Мэлчетт поднялся со своего места, утирая слезы:

— Эрик… Энни… дети… венчайтесь хоть сегодня… я не против… женитесь и будьте счастливы!

— Ура! — с восторгом завопила Кэт, подбегая к обнявшимся влюбленным и повисая сразу на обоих. — Эрик, а что ты потом с тем драконом сделал? — спросила она.

— С каким драконом? — улыбаясь, спросил Эрик.

Кэт ткнула пальцем в лист бумаги.

— С этим. Ты же про себя рассказывал, да? Про себя и про Энни, — убежденно сказала она. — Так что ты с тем драконом сделал?

— Съел, — ответил Эрик. — Ам — и порядок! Он к тому моменту уже достаточно прожарился, а я был страшно голодный. Представляешь, сколько сил отнимает такая битва?

— В следующий раз, когда пойдешь на дракона, возьмешь нас с собой, — сказал подошедший Роджер.

— Обязательно, — пообещал Эрик.

— Дети, а ну-ка, обратно за стол, — скомандовала леди Полли. — А то на битву с драконом не отпущу.

Герцог посмотрел в глаза сидящего на его подлокотнике парня долгим внимательным взглядом.

— В оруженосцы ко мне пойдешь? — ворчливо спросил он.

— А у меня получится? — дрогнув, ответил тот.

— Должно, — кивнул сэр Руперт. — Герцога своего не боишься, сказки правильные любишь… должно получиться.

— Я согласен, Ваша Светлость.

* * *

— На сегодня все, — объявил Шарц.

Резные ворота богатого купеческого дома со скрипом закрылись за ними, оставив по ту сторону благодарное семейство, учтивых слуг и пошедшего на поправку хозяина.

— Визитов больше нет. Домой. Отдыхать, ужинать и прочее, — сказал гном. — Рекомендую лечь спать пораньше, хватит и того, что прошлую ночь не спали.

— Да, наставник, — ответил Эрик, закидывая на плечо медицинскую сумку и вскакивая в седло.

«Да, конечно! У меня там любимая девушка, а я спать ложись? Вот еще!»

— Пока мы будем добираться домой, расскажи-ка мне о переломах, — забираясь на коня, проговорил наставник. — Ты видел, помогал и даже самостоятельно действовал вполне достаточно. Что касается сегодняшнего случая, мне тебя даже и поправлять было не в чем. Исключительно профессионально сработано. Так что… Пора обобщить, проанализировать… а дальше сам. Все переломы отныне твои, даже самые сложные…

— Переломы бывают открытые и закрытые, — начал Эрик и невольно отвлекся, посмотрел влево, туда, где многоголосо шумела рыночная площадь.

— Помогите! Помогите! — вдруг послышалось ему.

— Что это там? — проворчал Шарц, настороженно глядя в ту же сторону.

— Лекаря! Позовите кто-нибудь лекаря! — голосил на весь рынок испуганный мужской голос.

— Лекаря! Лекаря! — откликалось многоголосое эхо.

— Переломы потом! Туда! — приказал Шарц, пришпоривая коня.

— Почтеннейший, лошадей подержите, — уже кричал он наблюдающему за порядком городскому стражнику.

— Сэр Хьюго? — выпалил тот, подхватывая поводья. — Не извольте беспокоиться! Подержу.

— Эрик, за мной! — Шарц, словно скальпель, рассекал толпу. Эрик едва поспевал за коротконогим гномом.

— Разойдитесь, господа! Разойдитесь! — словно колокол, гудел голос Шарца. — Дайте дорогу доктору!

Толпа раздавалась в стороны.

— Эрик, сумку! — выкрикнул Шарц, падая на колени перед лежащим на земле человеком. Эрик опустился рядом, расстегивая сумку, следя за невероятно быстрыми, изящными движениями наставника. Шарц, казалось, ни мгновения не потратил на определение причины заболевания, ему словно с самого начала было ясно, что именно случилось.

И как он всегда это угадывает, да еще так быстро?

Поди сообрази…

Эрику оставалось удивляться и выполнять распоряжения. Быстро выполнять. Наставник многое способен понять и простить, но только не промедление, когда чьей-то чужой жизни угрожает опасность. Промедли хоть самую малость — и опасность будет угрожать уже твоей жизни. Причем нешуточная. Впрочем, Эрик никогда не опаздывает. Мягкие, аккуратные, быстрые движения наставника… Эрику не видно, что его собственные движения такие же. Ему много чего не видно, да и времени у него нет приглядываться. Он занят.

Есть ли у оруженосца время на всякие глупости, когда его рыцарь за чью-то жизнь сражается?

Лежащий перед ними человек при всей своей несомненной старости выглядел странно молодо. Эрик не сразу, но сообразил, что на этом землистом лице маловато морщин, да и выражение почти детское, обиженное. Просто состарившийся ребенок какой-то. Ничего, наставник его поправит. Главное — делать все четко и быстро.

А где-то на краю сознания бьется испуганный и виноватый мужской голос. Эрик не пускает его в себя, но и вовсе не слышать не может.

— …а я ж не виноват, что он такой квелый… а я ему сказал, чтоб он руками не трогал… чего ж руками-то хватать, глаз нет, что ли… ежели каждый хватать будет, так что это тогда вообще будет… а я ж не знал, что он такой, я думал, он украсть хочет… а ежели ты больной, так дома сиди, а не шляйся где попало… да еще и руками машет… я таких хитрецов… а он теперь упал и умирает… так и что выходит, я виноват, что ли?! Я же только разок сказал…

— Ну все, жить будет, — выдохнул Шарц. — Эрик, скажи этому дураку, чтоб заткнулся и проваливал обратно к своему прилавку, а то у него и впрямь что-нибудь украдут.

Эрик отложил медицинскую сумку и встал.

— Сэр Хьюго Одделл, мой наставник, велит тебе проваливать обратно за свой прилавок, — сказал он трясущемуся от страха торговцу в синей шляпе. — Хватит тут орать, народ пугаешь.

— А этот… он умер?

— Живой, — ответил Эрик. — Мой наставник его спас.

— Слава Богу и твоему наставнику, — прошептал торговец. — Сколько я ему должен?

— Не сколько, а что, — сварливо отозвался Шарц, не поворачивая головы.

— Что? — переспросил торговец.

— Немедля прекратить панику и отправляться на свое место, — ответил Шарц. — А то люди подумают, что здесь пожар или убивают кого…

Торговец молча кивнул и удалился на цыпочках. Эрик облегченно вздохнул и тотчас вздрогнул от неожиданности. Спасенный все еще лежал неподвижно, глаза его были закрыты… а правая рука ловко скользнула в карман наставника! Обратно она выскользнула с хорошо знакомым Эрику кошелем.

«Наставник не видит? Не замечает? Или этого старого вора ожидает такой же урок, как и Джека?»

«Вот только вряд ли этот проходимец чему-то научится. Нет, это надо же! Его, можно сказать, с того света вернули, а он, отдышаться не успев, у своего спасителя кошелек тянет!»

Эрик собрался уже вмешаться — вдруг наставник и в самом деле не заметил, может же быть такое? Устал ведь, — когда углядел, что Шарц с другой стороны запихивает вору еще один кошелек.

Эрик так и замер.

«Что это? Агентурная встреча? Ловкий спектакль, за которым скрывается нечто по-настоящему серьезное? Передача секретной информации?»

По-любому нужно молчать. Молчать и прикрывать спину наставника.

— Ты, ты и ты! — проговорил Шарц, указывая пальцем на зевак, которые показались ему наиболее достойными доверия. — Отнесите его в гостиницу. Ту, которая рядом. Вот деньги. — Он протянул одному из зевак горсть мелочи. — Больному нужно отлежаться. Когда придет в себя, пусть ему дадут куриного бульону и разведенного горячего вина.

— Да, доктор, — откликнулись зеваки.

— Я завтра заеду, проведаю его, — сказал Шарц.

— Спасибо, доктор, — одними губами прошептал спасенный.

Его подняли и осторожно понесли в гостиницу.

— Пошли, Эрик, — сказал Шарц.

— Пошли, — ошарашенно кивнул Эрик.

— Ты видел? — спросил Шарц.

— Как он к вам в карман лез — видел, — ответил Эрик.

— А как я к нему? — спросил Шарц.

— Тоже, — кивнул Эрик. — А… что это было, если не секрет?

— Не секрет, — вздохнул Шарц и вдруг рассмеялся. — Ты небось подумал, что это какая-то тайная встреча секретных агентов?

— А разве нет? — подыграл ему Эрик.

— Нет, — усмехнулся Шарц.

— Но почему тогда… — начал Эрик и замолк.

— Почему я у него кошелек не отобрал и даже второй сунул?

— Да, — кивнул Эрик.

— Жалко мне его стало, — ответил гном. — Он ведь сегодня попытался украсть, да чуть было не помер. И когда еще сможет за свое ремесло приняться… Раз он у меня украсть рискнул, хотя руки еще никакие, значит, плохи его дела. Совсем плохи.

— Но… может быть, можно было как-то… — пробормотал Эрик.

— Поговорить с ним? — печально усмехнулся наставник. — К делу его пристроить?

— Ну… да, — кивнул Эрик.

— Чтобы до него под конец жизни дошло, что он всю ее впустую растратил? — грустно вымолвил наставник. — Что жил неправильно и умрет напрасно? Это тебе и Джеку есть смысл что-то объяснять. А ему… пусть радуется своей удаче, раз ничему другому радоваться не умеет… Не так уж велики его грехи. Пошли, Эрик.

— Пойдем, — вздохнул тот. — Так я продолжу о переломах?

— Разумеется, продолжай, — кивнул Шарц. — На чем мы там остановились?

* * *

— Эрик, я все-таки рекомендую тебе сейчас лечь поспать, — завидев встречающую их Энни, сказал наставник. — Как врач рекомендую, понимаешь?

— А как один мужчина другому? — спросил Эрик.

— Да плюнь ты на этот сон! — тотчас фыркнул Шарц. — Тебя такая девушка ждет!

— Вот, — сказал Эрик, спрыгивая наземь и спеша в объятия любимой девушки.

Шарц усмехнулся и, подхватив брошенные Эриком поводья, повел обоих коней на конюшню.

— Эрик… — восторженно прошептала Энни.

— Энни… — восторженно прошептал Эрик.

Впрочем, надолго их вдвоем не оставили. Кэт возникла словно из-под земли. Неумолимая, как рок, неотвратимая, как подзатыльник, и своевременная, как званый обед в три часа ночи. Эрик вначале обрадовался, что не явилась вся неугомонная троица, потом сообразил, что Кэт сама по себе достаточный повод схватиться за голову. Вы только послушайте, что она несет! И все-то она наперед решила, где когда и что влюбленным делать надлежит… хорошо хоть поцелуи считать не догадалась, но во всем остальном…

— Эрик, ты обязательно должен спеть Энни хотя бы одну серенаду! — наставляла Кэт.

— Зачем? — спросил он. — Нам и без того хорошо, а когда мы поженимся…

— Эрик! — в отчаянье воскликнула Кэт. — Ты что, хочешь все испортить?! Какая же свадьба без серенады?!

— На свадьбах серенады не поют, — вмешалась Энни. — Там другая музыка, свадебная. А потом все кричат: «Горько!» — и жених с невестой целуются.

— Вам и кричать не требуется, сами справляетесь, — хихикнула Кэт. — Я хотела сказать, что серенада должна быть еще раньше, чем свадьба. А то так нечестно. Я еще ни одной серенады не видела, и вы что, хотите сказать, так и не увижу?

— Вот будет у тебя самой парень, его и заставишь, — посоветовал Эрик.

— Так это когда еще будет, — пригорюнилась Кэт. — Я же еще маленькая… а кроме того, я и вообще не собираюсь замуж. Чтоб какой-то глупый мальчишка потом мной командовал? Вот еще! Я лучше коней лечить буду.

Кэт повздыхала и принялась обрабатывать Энни.

— Энни… ты представь… Вот ты стоишь на высоком-высоком балконе… ночь… луна… звезды… где-то далеко-далеко внизу у твоих ног вдруг раздается чарующая музыка лютни… нежная, пламенная и страстная… это твой прекрасный возлюбленный, он поет… поет… и в восторженном томленье ты роняешь восхищенные слезы… и веревочную лестницу… только лестницу ты не роняешь, а сбрасываешь, предварительно как следует закрепив один ее конец… и вот он, продолжая играть, подымается к тебе, все выше и выше… все ближе и ближе… он поет, и его голос будит в тебе все самое сокровенное… и вот вы уже рядом, он обнимает тебя, целует… по-моему, так гораздо интереснее, чем просто целоваться во дворе? Разве нет?

— Ах, Кэт… — с мечтательной улыбкой вздохнула Энни. — Ты так красиво все рассказываешь. Но у меня нет комнаты с высоким балконом… и веревочной лестницы тоже нет. А у Эрика нет лютни.

— Ну вот что, — решительным голосом леди Полли объявила Кэт. — Я договорилась с миледи герцогиней. Будет тебе комната с балконом, Энни. Лестницу я выпросила у эконома. Лютню пообещал милорд герцог.

— Кэт, я тебе очень благодарен, но я не умею играть на лютне, — сказал Эрик.

— Я тебе принесу, сядешь и научишься, — отмахнулась Кэт. — Ради такой красавицы, как Энни, можно научиться играть на чем угодно. Даже на огромной трубе.

И Эрик в очередной раз схватился за голову.

— Ну ладно я, — шепнул он любимой. — А что будет чувствовать тот несчастный, которому это сокровище в жены достанется? И ведь она тогда будет старше, опытнее…

— Это у нее пройдет, — шепнула в ответ Энни. — Я тоже была такая… ну, может, не совсем такая, но похоже… от меня друзья отца знаешь как шарахались?

* * *

Отсветы камина пляшут на потолке, прыгают по стенам. Точно такой же камин, должно быть, горит и в комнате Энни. Такой же или очень похожий. А уж огонь в нем, безусловно, тот же самый…

«Все огни мира — один огонь, учат наставники в фаласском Храме, достаточно смотреть в пламя, чтобы увидеть лицо наставника…»

Вот только Эрик видит в пламени совсем другое лицо.

Энни…

Если бы кто-нибудь спросил, что же значит для него это ласкающее губы имя, он бы ответил, что так звучит вселенная…

Ночь. Дождь. Любимых учителем звезд не видно.

«Эрик, ты поплывешь с нами?»

Так хорошо лежать, вспоминая… Господи, какая же она чудесная… какое это счастье — просто слышать ее голос…

«Конечно, любимая, я с ума сойду, если останусь один… без тебя…»

«А твой наставник?» — говорит она.

«Я попрошу его отпустить меня. Он поймет».

«Ты мог бы стать корабельным лекарем».

Ее глаза… такие внимательные и строгие.

«Я слишком мало знаю для этого. Я еще не готов».

«Ну так мы ведь не завтра отплываем, — говорит она. — Готовься».

«Готовься? Так ты уже говорила об этом с отцом?»

«Это не я, это он говорил со мной», — отвечает она.

«Значит, он согласен?»

«Ну, если он сам предложил…» — Она улыбается.

«Вот здорово».

«Еще бы. Мы поженимся и поплывем далеко-далеко… До самой новой земли… там никто еще не был, а мы будем…»

Ночь. Дождь. Новая земля.

Новая земля, которую они откроют. Для Олбарии.

Для Олбарии. Приятные мысли внезапно обрываются. В теплой комнате было так хорошо, так замечательно… пока кто-то не открыл дверь и ледяной ветер не вцепился в душу.

«Так ты забыл, кто дал тебе первый кусок хлеба?» вкрадчиво поинтересовался лазутчик.

Эрик вздрогнул.

Ледяной ветер протяжно выл, рвал одежду, высасывал тепло, отнимал силы…

Это было не здесь, это происходило не с ним. И в то же самое время — здесь. С ним. А с кем же еще?

«Хорошо устроился, да? Тепло тебе? Ласково? — бормотал лазутчик. — Угрелся? А имеешь ли ты право быть счастливым?»

Ты не имеешь права на счастье…

«Олбария и без того богата землей… той самой землей, которую столь остервенело отстаивает, — продолжал лазутчик. — А на твоей родине люди скоро начнут умирать от голода».

Эрик вытянулся как струна и лежал совершенно неподвижно. Он больше не смотрел в огонь. Голос возлюбленной испуганно смолк. Остался только этот… тяжкий, как каторжные колодки, страшный, как узник, умерший под пытками, голос из прошлого. Голос вины и совести. Ибо что может быть тяжелее совести и страшнее вины?

Бедная скудная земля Ледгунда, скупо одаряющая своими плодами тех, кто на ней трудится. Замерзающая. Умирающая земля.

«Пройдет еще три столетия, и здесь вовсе ничего не вырастет, Эрик, — говорит прежний наставник. — У нас, конечно, могущественный флот, вот только одними кораблями сыт не будешь. Если нам придется все ввозить… мы так долго не протянем! И справедливо ли, что рядом лежит богатая страна, которая даже не использует все имеющиеся у нее земли? Разве возможно терпеть, когда кто-то один доедает последние крошки хлеба, а его богатый и чванливый сосед ходит по этому самому хлебу ногами исключительно оттого, что у него хлеба в избытке? Возможно ли терпеть сытую икоту, слыша, как наши дети плачут от голода? Ты знаешь, что такое голод, Эрик. Но даже в те жуткие дни разве не находилось людей, кто уделял тебе кусок хлеба и медную монету? Так можно ли не думать о них? Можно ли забыть их доброту?»

«Война с Олбарией неизбежна, — говорит он. — И дело не только в морских границах и побережье. У нас нет выхода, понимаешь?»

«Если мы не отберем у Олбарии солидный кусок, мы обречены, Эрик, — продолжает он. — Те люди, которые с утра до ночи тяжко трудятся, чтобы мы с тобой могли есть, пить, одеваться, все они умрут. Они, понадеявшиеся на нас, освободившие наши руки для битвы… так неужели мы предадим их?»

«Тебе поручается тяжкая миссия, — говорит наставник. — Вот только без нее нам не выжить. Сердце нашей родины стучит все слабее. Оно замерзает. И никто не протянет нам руку помощи… никто, кроме нас самих, Эрик».

Эрик помнит все эти разговоры. Их было много. Один за другим, с самого начала подготовки. Они и есть часть подготовки.

Вот только… все это правда. Ледгунд замерзает. Медленно. Так медленно, что это почти незаметно. И неотвратимо. Это тоже правда. Эрик знает. Он видел доказательство. Страшное доказательство.

Олбарийские гномы раскопали свою Петрию, и она обрушилась им на головы. В Ледгунде тоже была своя Петрия, только называлась она по-другому. Она замерзла. Совсем замерзла. Наставник водил его, показывал промозглые ледяные залы.

Гномы, не вытерпев, поднялись на поверхность. И столкнулись с людьми. Столкнулись в жаркой битве за тот самый кусок хлеба. Тощий, постный кусок. Люди выстояли. Гномов загнали обратно в пещеры, из которых те уже не выбрались. Эрик не знает, не хочет знать, как они умирали.

Вот только холоду скучно в пустых подземных хоромах. Он ползет наверх. Все выше и выше. С каждым годом он делает крошечный, почти незаметный шажок. Если не жить здесь, если не приглядываться, можно и не заметить. Не заметить промерзшую насквозь землю, которая еще недавно кормила людей. А теперь уже не накормит. Ей не суждено больше рожать. Холод забрал ее и обратно уже не отдаст. Холод никогда и ничего не отдает обратно.

С каждым годом кусок хлеба все меньше… с каждым годом все слабей надежда…

«Так ты все забыл?» — спрашивает внутренний лазутчик, проклятый маленький человечек, и Эрик впервые за долгое время не знает, что ему ответить. Потому что он прав. Можно не смотреть в глаза тем, кто снаружи, но как отвернуться, как спрятать глаза от того, кто внутри тебя?!

«И вот я отправлюсь добывать для Олбарии новую землю, чтоб она жила еще богаче… а те люди, которым действительно нужна эта земля, те люди, которым я обязан всем: едой, одеждой, кровом, мастерством… те люди просто умрут с голода… а я даже не посмотрю в их сторону… такая помеха для моего личного счастья, все эти голодающие…»

«Господи, не может же быть, чтоб так было правильно?!»

«Ты уже предал их, когда перетащил свою девушку в Олдвик», — безжалостно поведал лазутчик.

«Как?!» — ахнул Эрик.

«Ты должен был оставить ее там, где она была, — заявил лазутчик. — Тогда твоим коллегам легче было бы до нее добраться. До нее и до капитана».

«Как ты смеешь?!» — гневно вопросил Эрик.

«Что значит жизнь какой-то ничтожной девчонки, когда на другой чаше весов судьба целого государства? — вопросил лазутчик. — Твоей родины, Эрик… твоей родины.»

Эрик встал, оделся и вышел из комнаты. Подошел к двери наставника и уже собрался постучать, когда услышал чуть сонный голос гнома.

— Да, Эрик, заходи… что случилось?

Помня, что наставник не один, что они с женой наверняка раздеты, Эрик вошел с закрытыми глазами.

— Эрик, — сказала леди Полли, — раз уж ты наш ученик, то мне ты все равно что родной сын, так что не стесняйся. Открой глаза, садись в кресло и рассказывай.

«Не может же быть, чтоб они не поняли… они такие хорошие…»

— Мне… нужно наставление, — запинаясь, проговорил Эрик. — Я… перестал, наверное, быть инструментом… мне хотелось бы научиться предательству.

— Вот как? — вопросил Шарц и сел в постели. — А у тебя есть причины для оного?

— Есть, — сказал Эрик.

— Что ж, как справедливо заметила моя жена — рассказывай, — промолвил гном. — Предательство — штука непростая. Тут надо действовать с умом.

Эрик вздохнул и приступил к рассказу о замерзающей родине, умирающих с голоду людях и ледяных пещерах под землей.

Эрик говорил, а Шарц думал.

Что ж, это даже не очень сложно. Подобрать нищего мальчишку и всучить ему вместе с куском хлеба эту печальную историю. Аж слезы на глазах.

Мальчишка тебе должен, благодарен, вместе с куском хлеба, теплом и сытостью еще и не такую чушь можно проглотить… особенно если знать мало или совсем ничего. Знания ему, конечно, дают, нельзя подготовить агента, не дав ему при этом совершенно никаких знаний, вот только все эти знания выстроены таким хитрым образом, чтоб до правды он не докопался никогда… чтоб у него даже мысли не возникло докапываться, чтоб даже подумать не смел, что все, что ему скормили вместе с тем несчастным куском хлеба, — ложь. Талантливая, яркая, тщательно перемешанная с правдой ложь. Идеальная отрава для мозгов. Абсолютная, несомненная, самая что ни на есть подлинная истина… подлинней не бывает и быть не может! И она останется навсегда. А если он и услышит где-то что-то другое, так ведь это происки врагов, не больше. Тот, кто накормил, обогрел и защитил, не может лгать, не может быть плохим, в детстве это совершенно очевидно.

А потом бывает поздно что-то менять.

— Вот… и буду я жить сытно и счастливо вместе с Энни, а они там… от голода умирать… — тихо закончил Эрик.

— Боже… — сказал Шарц. — Это и в самом деле было частью твоей подготовки? Рыло бы начистить твоему наставнику!

— За что? — одними губами спросил Эрик.

— За ложь, — ответил Шарц. — За то, что подарил тебе такие страшные сны…

— Но… это не ложь! — вскинулся Эрик. — Это правда!

— Правда, — скривился Шарц. — Давай-ка сначала разберемся, что из того, что ты сейчас рассказал, правда… и какие выводы из этой самой правды следуют на самом деле…

Эрик. молча кивнул.

— Сначала о ледяных пещерах. Кажется, этот пример произвел на тебя наибольшее впечатление. А между тем все это чистой воды вранье. Уж поверь ты гному. О чем о чем, а об этих ваших ледяных пещерах я побольше твоего наставника знаю. У нас о них не одна древняя баллада сложена. И поскольку моему наставнику, в отличие от твоего, эти пещеры для показательного примера нужны не были, я в курсе реальной истории.

— А как все было на самом деле? — бесцветным тоном спросил Эрик.

«Да уж, когда два наставника, прошлый и нынешний спорят между собой о чем-то очень для тебя важном, лучше оставаться нейтральным. Безопаснее для рассудка».

— На самом деле все было куда более прозаично, — усмехнулся наставник. — Таких стран, как Олбария и Ледгунд, тогда еще просто не было. Более того, на олбарийских землях тогда и вовсе обитали кочевники, землю они не обрабатывали. Предки же ледгундцев жили в основном морским промыслом. Ни тем, ни другим тогда и в голову бы не пришло сражаться за землю. Вряд ли они вообще особо интересовались друг другом. Разве что обменивали рыбу на мясо и шерсть. Что же касается гномов… да, гномы тогда жили в Ледгунде. Это были те самые гномы, которые позже основали Петрийское царство. Смекаешь? Основали новое царство взамен прежнего, а вовсе не перемерзли в остывающих пещерах, как тебе твой прежний наставник поведал. Я — потомок тех самых «перемерзших от холода гномов»!

— А почему тогда они ушли? — спросил Эрик. — Из-за холода?

— Под землей никогда не бывает по-настоящему тепло, — ответил Шарц. — Нужно очень постараться, чтобы согреть хотя бы жилища и мастерские. Нет, гномы ушли не из-за холода. Ты что-нибудь слышал о «дрожании земли», или, как его еще иногда называют, «землетрясении»?

— Слышал, — кивнул Эрик.

— А теперь представь, насколько это страшнее под землей, — предложил Шарц.

Эрик на миг вообразил обрушивающуюся кровлю шахт, погребающую бесчисленных рабочих, засыпанные жилища, в которых задыхаются их жены и дети, рушащиеся на головы подземным владыкам потолки роскошных гномских дворцов… кровь… ужас… смерть…

— Я представил, — тихо сказал он.

— У гномов издавна были мастера, умеющие подобное «дрожание» предсказывать, — сказал наставник. — Отдельная гильдия. Великие мастера. Так вот, представь, что они вдруг все как один предсказали такое «дрожание», причем усиливающееся от раза к разу, в течение чуть ли не сотни лет подряд! Этого было достаточно, чтобы гномы снялись с места. Ваши собственные предки-мореходы переправили их в Олбарию, где они и обосновались. А пещеры остались — не все, конечно, нижние наверняка завалены… и, разумеется, в них зверски холодно, раз там никто не живет.

— А как же битва между людьми и гномами? — спросил Эрик.

— Была, — ответил Шарц. — И даже не одна. Гномы всегда любили повоевать. Твои далекие предки, впрочем, тоже. Итак, с пещерами мы, я думаю, покончили. Идем дальше. Возьмем самое трудное и самое страшное… твою замерзающую родину. От чего зависит климат, Эрик?

— Течения… ветры… влажность… — начал перечислять Эрик. — Наличие или отсутствие горных массивов. Близость или удаленность от пустынь и крупных водоемов. Соленость оных водоемов…

— Достаточно, — кивнул Шарц. — На данный момент учеными совершенно точно установлено — идет похолодание. Общее похолодание, понимаешь? Это связано с морскими течениями и много еще с чем. Замерзает не только Ледгунд. Весь мир становится холоднее. Олбария не так уж далеко от Ледгунда. Подумай! Она следующая на очереди. Всего лишь отсрочка. Не такая уж и большая. Ну захватим мы ее, вырежем сопротивляющихся местных, соберем с десяток урожаев, а дальше? Что будем захватывать потом? Марлецию? Троанн? А когда настанет их черед, тогда что? Двинемся дальше? Убьем одних, чтобы накормить других?

— Но… что же… так и оставить их умирать? — непослушными губами пролепетал Эрик.

— А вот это мне бы у вашего ледгундского монарха хотелось спросить, жаль, руки коротки! — резко сказал Шарц. — Неужто он так и оставит своих людей умирать?

— Но разве он не пытался делать все, что в его силах?

— Эрик, ты, когда тебе есть хотелось, что делал? — вздохнул Шарц.

— Просил, — ответил Эрик.

— Вот, — кивнул гном. — Просил. А он что делает? А его отец что делал?

— Но он же король! Он не может просить! — отчаянно воскликнул Эрик.

— Не может?! — страшно выдохнул Шарц. — Он… король… тот, который за всех отвечает… не может?

— Он должен беречь свое королевское достоинство, — ответил Эрик и сам услышал, как глупо это прозвучало.

— Достоинство? — тяжко уронил Шарц. — Или свой народ?!

— Но короли не могут просить! — понимая, что тонет, что сейчас его накроет с головой, выпалил Эрик. — Кто станет уважать страну, чей король унизил себя просьбой?!

— Вот как? А договариваться? — ехидно поинтересовался наставник. — Договариваться тоже унизительно? Возможен только силовой вариант? Ну так Олбария сильнее, можешь мне поверить. Его величество Джеральд разбил отца нынешнего ледгундского монарха даже тогда, когда того поддерживали гномы, каррийцы и куиллендцы. И знаешь, Эрик, если кому-то действительно плохо, он не вламывается к соседу с оружием в руках. Ведь лучше-то ему от этого все одно не станет.

— Если бы Ледгунд получил эту новую землю… — сказал Эрик.

— Это если она пустая, — ответил наставник. — А если там тоже люди живут? Думаешь, его величество король Вильгельм удержится от войны? Думаешь, он попробует с ними договориться? Сумеет попросить? Я уж не говорю, что в результате любой войны становится гораздо меньше людей, способных обрабатывать ту самую землю, ради которой идет война. Вот и выходит, что земли вроде стало больше, а хлеба меньше. И стоит эта захваченная новая земля совсем пустая, да и кое-какая из старой пустует. А потом… даже получив эту новую землю, Ледгунд не откажется от войны с Олбарией.

— Почему? — тихо спросил Эрик, уже понимая, что наставник прав. И в самом деле — не откажется.

— Побоится удара в спину, — ответил наставник. — Так что новая земля — лишь отсрочка перед грядущими войнами и бедствиями. Я уж не говорю о войне за эту самую новую землю…

— Так что же делать? — несчастным голосом спросил Эрик.

— Предавать, — решительно ответил наставник. — Однозначно предавать.

— А… кого? — проговорил Эрик и посмотрел в глаза наставнику.

Он догадывался кого, но ему даже подумать об этом было страшно. Да, его продали как вещь, а до того он чуть не умер. Да, с тех пор многое изменилось, он перестал быть исполнителем, научился принимать решения, влюбился и даже безумия больше не боится, но… если ты когда-нибудь клялся… если твоя клятва не пустой звук и что-то для тебя значит…

— А вот тут ты не спеши, — веско проговорил Шарц. — Мне в моем предательстве очень сильно один человек помог. Думаю, тебе тоже стоит с ним посоветоваться.

— Да? И как его найти? — ломким голосом спросил Эрик.

— Через пару дней он сам сюда приедет. Думаю, столько времени твое предательство потерпит.

— Так, значит, это…

— Да, — сказал Шарц.

— Но у него же совсем другие цели! — возмутился Эрик.

— Это тебе так кажется, что другие, — сказал наставник. — Поверь уж опытному предателю. Мне в свое время тоже так казалось, пока он со мной не поговорил.

— Но разве у Ледгунда и Олбарии не разные цели?

— А разве выживать можно, лишь убивая кого-то другого? — вопросом на вопрос ответил наставник. — Разве не легче выживать вместе?

— Но разве Олбария пойдет навстречу своему давнему врагу? — мрачно поинтересовался Эрик.

— Вот и задашь этот вопрос тому, кто приедет, — ответил наставник. — Гномьи старейшины тоже, знаешь ли, отказывались в это поверить…

— Но… как я могу решать… за весь Ледгунд? — жалобно спросил Эрик.

— Так же, как я мог решать за всю Петрию! — оскалился наставник. — Кто-то все равно должен это сделать!

— Но… как я посмею… разве я достоин? — срывающимся голосом пролепетал Эрик.

— У тебя, по крайней мере, есть совесть и честь, — ответил гном. — Ни твой бывший наставник, лжец, каких свет не видывал, ни Его Величество Вильгельм этим похвастаться не могут. Ты хоть знаешь, за что твоему королю парламент твоей же собственной страны не дает ни армии, ни флота? Ты хоть в курсе, почему он вынужден обходиться секретными службами?

— У Его Величества много врагов, — ответил Эрик. — Есть информация об их связях с Арсалией, Олбарией и Троанном.

— Кругом враги, — кивнул Шарц. — Все так ужасно, что несчастный ледгундский король вынужден просить денег у фаласского султана. Обещая тому союз против всех остальных, разумеется. Кстати, просить у кого-то денег, другой рукой обворовывая его, — это, видимо, и есть образчик королевской чести и столь старательно лелеемого монаршего достоинства… Я имею в виду твою миссию, Эрик.

— Королю очень нужны были эти яды, — пробормотал. — У него просто не было другого выхода.

— Ну, конечно, — хмыкнул Шарц. — Когда повоевать охота, а ни флота, ни армии не дают, остаются только наемники, спецслужбы и яды. Кстати, ты так и не ответил на мой вопрос: в курсе ли ты, за что твоему королю не дают войска?

— Вроде бы за то, что он был тогда вместе с прежним королем, своим отцом. В том самом сражении, когда Джеральд Олбарийский разбил ледгундское войско и захватил наши корабли. За то, что был там и проиграл.

— Знаешь, если бы у каждого проигравшего короля отбирали армию, а потом еще и его сыну ее не давали, войн пожалуй что и вовсе бы не было, — усмехнулся Шарц.

— То есть на самом деле было что-то еще?

— На самом деле было что-то еще, — кивнул Шарц. — Очень даже было. Нечто настолько мерзкое, что я бы на месте парламента лишением армии и флота не ограничился. Уже проиграв битву на побережье, принц Вильгельм со своим папашей додумались снять экипажи с кораблей и бросить их в бой на суше. Это была бойня, Эрик. Даже военные моряки не обучены драться на суше, а ведь большинство кораблей было просто транспортами, перевозившими солдат. Их экипажи вообще не имели никакого понятия о сражениях, да и вооружения у них толком не было. Это были мирные граждане, Эрик. Те самые, защищать коих поклялись тогдашний ледгундский монарх и его сын. Король Джеральд захватил корабли просто потому, что их некому было увести от берегов Олбарии. А большая часть прижатой к берегу армии погибла или сдалась в плен, поскольку их некому было вывезти после неизбежного поражения. Одним махом были уничтожены и армия, и флот. Ни один враг не мог бы достичь этого с такой похвальной скоростью. Так ты всерьез считаешь, что эти люди лучше тебя, Эрик? Что у них есть какое-то особое право решать судьбу твоей родины? Что оно, это право, больше твоего?

Эрик молчал.

— Иди, подумай, — привычно бросил Шарц. — Вряд ли ты заснешь после такого разговора, так что… завтра с утра ты свободен. Маленькие бандиты принесут тебе завтрак. Я рассчитываю, что ты присоединишься к нам во время обеда.

— Спасибо, учитель…

Эрик и в самом деле не знал, сможет ли он заснуть после всего, что было сказано, но…

— Я в порядке. Необязательно меня освобождать от работы.

— Ну, если ты считаешь, что сможешь… я не настаиваю на отдыхе, — улыбнулся Шарц. — Смотри сам. Тогда мы ждем тебя к завтраку. А теперь и впрямь не мешает немного поспать. Спокойной ночи, Эрик!

— Спокойной ночи, наставник. Спокойной ночи, леди Полли. — Эрик поклонился и вышел.

Дверь закрылась.

— Ты сам-то сумеешь теперь заснуть? — озабоченно спросила леди Полли.

— Рядом с такой красавицей? — ухмыльнулся муж. — Вот еще! Разве что вечным сном, но это случится еще не скоро! А пока…

— Сумасшедший… тебе завтра вставать рано! — попыталась отбиваться она.

— Так ведь все равно заснуть не получится, — ухмыльнулся гном. — Чем не аргумент?

— Ну еще бы! Да чтоб знаменитый марлецийский доктор медицины, весь из себя такой грамотный и образованный, не смог аргументировать любую свою прихоть! — хихикнула Полли.

— Вот видишь, — важно кивнул Шарц. — Сопротивление бесполезно.

— Сопротивление? — повела бровью прекрасная леди. — О чем это ты?

* * *

Эрик смотрел на лютню. Лютня смотрела на Эрика, стрела, ухмылялась, нагло блестя полированными боками. Эрик осторожно коснулся самой толстой струны. Прижал… отпустил… Струна презрительно звякнула и затихла. «Хорошо Кэт говорить: левой рукой держишься за гриф, правой дергаешь за струны, и все! А как держаться? Как дергать?»

Эрик набрался храбрости и попробовал дернуть за несколько струн сразу. Лютня рявкнула в ответ. Эрик глубоко вздохнул и рванул посильнее. Лютня заорала. Эрик ее чуть не уронил.

«Нет. Так дело не пойдет. Чего-то я в этом не понимаю. Тут какой-то секрет».

Эрик убрал лютню в чехол и решительно встал. Кэт говорила, что выпросила лютню у герцога? Вот и отлично. В конце концов, любой подданный может умолять своего повелителя о милости. И он, Эрик, не исключение. И почему это герцогской милостью не может быть урок музыки?

* * *

— Нет! Только не это! — Его Светлость сэр Руперт Эджертон, герцог Олдвик, с ужасом смотрел на собственную лютню.

— Эрик, я согласился ее одолжить… — трагическим тоном начал он.

— Ваша Светлость…

— А не давать уроки музыки!

— Ну Ваша Светлость…

— Я сказал, нет! — делая шаг назад, с ужасом воскликнул герцог.

— Ну, пожалуйста… ну я очень прошу… — проскулил Эрик.

— Этого я и боялся, — мрачно пробурчал сэр Руперт. — И в кого я такой добрый уродился? Кажется, предки были вполне приличными людьми… душегуб на душегубе… а я? В зеркало смотреть противно… Знаешь, когда я в последний раз держал в руках эту дребезжалку?

— Когда? — с восторгом выдохнул Эрик.

«Согласился! Согласился! Согласился!»

— Когда-когда… — ворчливо промолвил герцог. — Давно, вот когда…

— Ваша Светлость, спасибо! — Эрик поклонился чуть не до земли и благодарно уставился на герцога.

— Думаешь, я еще что-то помню? — продолжал ворчать тот. — Ладно. Давай ее сюда, и можешь гордиться. Не каждому оболтусу Его Светлость музыку преподает.

Лютня тихо звякнула.

— Так, — сказал сэр Руперт, с интересом в нее вглядываясь. — Как же это там было?

В здоровенных ручищах герцога лютня скрывалась почти полностью.

— И как я ухитрялся дергать по одной струне? — сам себя спросил Его Светлость. — Может, мне тебя казнить, чтоб не мучиться?

Он неуклюже зажал какой-то аккорд и решительно дернул струны. Эрик подумал, что звук выходит не намного лучше, чем у него самого.

— Нет, — сказал герцог, переставляя пальцы на грифе. — Не так. Кажется, было как раз наоборот.

Он дернул еще раз. Звук вышел несколько стройнее.

— Да. Так, — довольно сказал герцог и дернул еще раз. — А потом так. И вот так!

Он посмотрел на Эрика. Глаза его горели, как у мальчишки.

— Вспомнил! — с торжеством сказал Его Светлость. — Сколько уж лет прошло, а вспомнил!

«Сейчас он мне язык покажет! — подумалось Эрику. — Как старший младшему, как знающий незнающему! Он куда старше меня, он просто старик, если подумать, но сколько же в нем мальчишеского!»

Его Светлость сэр Руперт Эджертон, герцог Олдвик, не стал показывать язык. Вместо этого он начал показывать аккорды.

— Смотри, Эрик… ничего хитрого тут нет… лютню держат вот так… запомнил? Возьми лютню, повтори… хорошо. Сильно к брюху не прижимай. Теперь дальше… правую руку вот так… пальцы пусть пока свободно болтаются… левую руку на гриф… во-от так… запомнил? Возьми лютню, повтори… хорошо. Кисть округляем так, словно ты яблоко в руке держишь, большой палец под гриф… да, вот так, правильно… остальные пальцы нависают над струнами… хорошо. Идем дальше. Вот этим и этим пальцем прижимаешь вот здесь и здесь. Прижимай. А теперь правой аккуратно погладь струны. Да. Видишь, уже что-то получается!

— Надо почаще у вас что-нибудь просить, Ваша Светлость, — не выдержал Эрик.

— Это еще почему? — возмутился герцог. — Что привело тебя к столь дерзостным мыслям?

— Ну… это доставляет вам такое удовольствие, — ухмыльнулся Эрик.

— Тебя я шутом не назначал, — пробурчал герцог.

— Верно, — кивнул Эрик. — Но ведь я все же ученик своего учителя… Во всем. И в этом тоже… Нельзя же ограничиваться только теорией. Разве можно обойтись без практических занятий?

— Дерзишь, — пожаловался герцог. — Может, тебе голову отрубить?

— Не по чину выйдет, Ваша Светлость, — улыбнулся Эрик.

— Ну тогда повесить, — с надеждой предложил герцог.

— Это ж сколько лишней возни выйдет. Лучше показывайте следующий аккорд.

— Смотри, — пробурчал герцог. — Смотри, мерзавец. Смерти ты моей хочешь… Этот палец сюда, этот сюда, а эти два — здесь. Запомнил? Вот эту струну не трогаем… эту — тоже. Зацепляй пальцами вот эти четыре и дергай… только аккуратно. Пальцы должны как бы сами соскользнуть. Еще раз так дернешь — по шее дам. Нежно, я сказал! Ласково. Представь себе, что это твоя девушка. Да. Вот так. Молодец. Идем дальше.

Когда урок музыки подошел к концу, Эрик стал богаче на четыре лютневых аккорда, один перебор и короткий мелодический фрагмент, который герцог вспомнил под самый конец.

— Ничего больше не помню, — искренне признался Его Светлость. — Да я и тогда большего не знал, если честно…

— Спасибо, Ваша Светлость. — Эрик склонился в низком благодарном поклоне.

— Ты ведь для девушки своей играть учишься?

— Для нее, — признался Эрик.

— Тогда не учись слишком уж хорошо, — подмигнув, посоветовал герцог.

— Почему?

— Мне жена после свадьбы знаешь что сказала? — усмехнулся Его Светлость. — Что вышла за меня, лишь бы только серенады мои больше не слушать. Мужу ведь серенады петь не положено. А влюбленному, напротив, запретить нельзя. Ни слуха, ни голоса у меня отродясь не было, да и лютня эта… одним словом, мои серенады действовали неотразимо. Моя неприступная красавица сдалась куда раньше, чем я рассчитывал. А что я хороший парень, она уже потом поняла. Поначалу ее обрадовало уже хотя бы то, что я прекратил петь.

Герцог лукаво смотрел на Эрика.

— Так что не учись играть и петь очень уж хорошо. Иначе твоя красавица заслушается и навсегда оставит тебя под своим балконом.

Герцог улыбался.

— Спасибо, Ваша Светлость, — опять поклонился Эрик. — За научение и наставление спасибо.

* * *

— Лютня? — удивленно вытаращился Джек, едва завидев шагающего с урока музыки Эрика. — Ты что, играть умеешь?

— Умею, — гордо ответил Эрик и взял несколько аккордов. — Вот. А потом еще вот… и вот.

— Понятно, — ухмыльнулся Джек. — А позволь спросить, кто преподал тебе «науку нежных созвучий»?

— Его Светлость.

— Герцог?! — воскликнул потрясенный Джек. — Тебе?! Быть того не может.

— Герцог, — ответил Эрик. — Мне. Может.

— Герцог? Сам? Тебе? Преподавал? — почти благоговейно выдохнул вор. — Ну ты даешь! — И тотчас добавил: — Плохо преподавал. Он сам, должно быть, толком играть не умеет.

— Да что ты в этом понимаешь? — возмутился Эрик.

— Я? — фыркнул Джек. — Ты хотя бы знаешь, что у твоей лютни лады сбиты?

— Что значит — лады сбиты? — недоверчиво нахмурился Эрик.

— Понятно. Давай ее сюда!

Джек протянул руку за лютней.

— Вот еще! — возразил Эрик. — Ты что, играть умеешь?

— Как бог, — ухмыльнулся вор. Потом подумал и добавил: — Нет. Все-таки похуже бога. Но самую малость.

— Смотри мне… если испортишь… — Эрик протянул ему лютню.

Джек подхватил инструмент, присел на корточки и стал один за другим крутить колки, отпуская струны.

— Эй, ты что делаешь?! — возмутился Эрик. — Его Светлость ее едва настроил!

— Не боись! — ухмыльнулся Джек. — У меня папа был музыкант. Можно сказать, гений. Поэтому, когда я делал что-то не то, он порол меня исключительно своей лютней. Так что я всю эту музыку вроде как задницей чую.

Одна за другой жалобно повисали струны. Скоро лютня уже напоминала недоуменно-вытянутое лицо с обвисшими редкими усами.

— Так, — бормотал Джек, возясь с ладами. — Этот сюда… этот чуть сюда… закрепим…

Жильные лады под его пальцами легко находили свое место. По тому, как уверенно двигались его руки, Эрик понял, что вор знает, что делает. И успокоился. Конечно, никто бы не казнил его за испорченную лютню, вот только… к чему делать гадость хорошему человеку? А раз Джек дело знает, то и отлично.

— Для Энни стараешься? — спросил Джек.

— Для Энни.

— Это правильно, — кивнул Джек. — Вот только… ты ж не менестрелем заделаться хочешь, верно? Тебе всего-то и надо — серенаду любимой девушке спеть. Впечатление на нее произвести.

— Ну… да, — сказал Эрик.

— Так и к чему тебе все эти сложности?

— Что ты имеешь в виду?

— Аккорды, — ответил Джек. — К чему тебе пальцы выворачивать? Тебе ж на одну серенаду, верно?

— А разве можно по-другому? — спросил Эрик. — Есть еще какой-то способ?

— Давай так, — сказал вор. — Я все струны настрою на один красивый аккорд. Его ты и будешь аккуратно брать.

— А ты можешь? — спросил Эрик.

— Спрашиваешь! Конечно, могу.

Ловкие пальцы Джека принялись подкручивать колки.

— А мелодию будешь играть на этой струне, — продолжал говорить он. — Она самая тонкая. Ее дергают отдельно от остальных. Видишь, как все просто? По крайней мере, дребезжать ничего не будет.

Эрик попробовал метод, предложенный Джеком, и пришел в восторг. Красивый и мощный аккорд, казалось, возникал сам собой. Он не требовал дополнительных усилий. Нужно было только лишь коснуться… А мелодия… в отличие от герцога у него никогда не было проблем со слухом. Подобрать мелодию на одной струне нее должно быть очень уж сложным делом.

— Что петь собираешься? — спросил Джек.

— Придумать надо.

— Чего тут думать? — удивился Джек. — Пой «Возлюбленную» или «Жестокую красотку»…

— Я хочу сам придумать.

— Мыслитель, — фыркнул Джек. — Ты хоть стихи-то сочинять умеешь?

— Представь себе, умею, — усмехнулся Эрик. — Знаешь что, иди-ка ты погуляй, за лютню тебе спасибо огромное, но сейчас ты мне просто мешаешь. Я должен сосредоточиться, чтобы…

— Вдохновение, говоришь, накатило? — ехидно ухмыльнулся Джек и скрылся.

Эрик вздохнул и задумчиво уставился в стену.

Как описать, что он чувствует? Как?! Нет, он умеет сплетать слова, ничего трудного нет в том, чтобы написать нечто вроде «Жестокой красотки», но… это совсем не то, что ему нужно. Потому что неправда. А ему нужна правда. Нужны те самые единственно возможные слова… Ему нужна настоящая, единственно возможная, сказочная правда. Такая, которая, пересотворясь в звучании струн, превратится в чудо.

* * *

Ближе к ночи подморозило. Не самая подходящая для серенады погода, что петь, что слушать… Однако разве холод когда-нибудь служил помехой любви? Разве мог ее остановить? Конечно, нет. А если мог…. значит, и любви не было.

— Миледи, я не смею, оно такое красивое… — потрясенно выдохнула Энни.

— Оно и должно быть красивое, — решительно объявила герцогиня. — А кроме того, оно теплое, и ты не замерзнешь на этом балконе даже в такую погоду. Надевай, я сказала!

— Но как я могу? — защищалась Энни. — Это же платье для знатной дамы. Мне просто не положено… как может простая девушка надеть его?

— Простая девушка может надеть его в двух случаях, — ответила миледи герцогиня. — Во-первых, если ей его подарили. Во-вторых, если она довольно скоро сама станет знатной дамой. В данном случае присутствуют оба варианта. Я дарю тебе это платье — раз, и ты сама скоро будешь весьма знатной особой — два. Так что привыкай.

— Я? Знатной особой? — потрясение пробормотала Энни.

— А как же иначе? — откликнулась миледи герцогиня. — Когда твой отец откроет новую землю, он наверняка будет назначен тамошним олбарийским представителем и комендантом форта, если таковой удастся там построить. А представлять Олбарию в совершенно чужом мире может только влиятельный и знатный человек. Так что надевай и не смущайся. Кроме всего прочего, оно тебе очень к лицу. А мне — нет. Что ж ему, так и висеть в шкафу, пока моль не съест?

— Ох, миледи, спасибо! — выдохнула Энни, и ее руки робко коснулись чудесного платья.

— Давай, одевайся! — подзадорила ее герцогиня. — Эрик вот-вот запоет, а мы все еще не готовы.

Энни быстро скинула собственное платье и остановить, испуганная.

— Ой, миледи, как же я все это застегну?

— Я помогу, — ответила Ее Светлость. — Надевай.

— Но… как же это можно, чтобы вы сами…

— Хороша бы я была, если б таких простых вещей не умела, — откликнулась герцогиня. — И вообще это мой замок, я в нем что пожелаю, то и делаю. Одевайся, а не то пропустим начало серенады.

— Ой, миледи… а вы тоже пойдете?

— Что за глупости ты говоришь? — фыркнула Ее Светлость. — Это твоя серенада, ты и пойдешь, но никто же не мешает мне сесть у окошка и послушать песню… если мы только не провозимся лишнего. Хватит уже стесняться!

Герцогиня быстро и ловко помогла Энни надеть платье.

— Веер еще нужен, — отметила она, удовлетворенно оглядывая переодевшуюся девушку.

— Веер? Зачем? — удивилась Энни. — И так ведь холодно.

— По традиции, — наставительно поведала Ее Светлость, — выслушивая серенаду от своего кавалера, красавица должна прикрывать губы веером.

— Ой, правда? — огорчилась Энни. — А мой веер на корабле остался…

Миледи улыбнулась.

— Держи.

* * *

— Во время пения главное — слюной не подавиться, — с ухмылкой наставлял Эрика Джек. — Если что, аккуратно сплевывай через левое плечо и делай вид, что так и надо.

— Может, мне в ухо тебе плюнуть? — невинно поинтересовался Эрик.

— В ухо? — задумался вор. — Нет. Не стоит. Это будет бессмысленно. И жестоко.

— А говорить мне всякие глупости под руку — нормально? — хмуро поинтересовался Эрик.

— Вообще-то я просто пытаюсь тебя подбодрить и развеселить, — вздохнул Джек. — Может, мне Энни позвать? Ее вид почему-то сразу вызывает у тебя улыбку. Правда, кретинскую, но…

— Если ты не забыл, она будет стоять на балконе.

— Ах да, что это я. — Джек хлопнул себя ладошкой по лбу. — Какой-то я сегодня рассеянный… прямо удивительно.

Он озабоченно посмотрел за окно и поморщился:

— Погодка, прямо скажем, не для серенады. Сорвешь голос по такому холоду.

— Одну серенаду как-нибудь спою, — сказал Эрик.

— А ты хоть придумал, что петь будешь, горе мое? — вдруг встрепенулся Джек.

— Сам ты свое горе, — буркнул Эрик. — Разумеется, придумал, что ж я, дурак совсем, отправляться петь без единой серенады в голове?

— А кто тебя знает? Влюбленные иногда еще и не такие фортеля выкидывают!

Эрик в последний раз провел пальцем по струнам лютни, и та отозвалась переливчато и мощно.

— Джек, спасибо тебе за настройку… за моральную поддержку… и за то, что я теперь совершенно точно знаю, через какое именно плечо плевать в случае чего. — Эрик решительно встал.

— Удачи, — напутствовал его Джек. — И не смей фальшивить! А то я ведь буду подслушивать, а у меня весьма изысканный слух.

— Как бы тебе не лишиться его вместе с ушами, — посулил Эрик и вышел в морозный вечер.

* * *

Полнозвучный переливчатый аккорд прозвучал торжественно и строго, а древние стены замка, многократно его усилив, швырнули вверх красочное яркое эхо.

Энни огладила ладонями платье и шагнула вперед.

— Стой! — решительно остановила ее герцогиня. — Девушка не должна выбегать на балкон с первым же аккордом. Даже если ей этого очень хочется.

— А… когда же? — спросила Энни.

— Дождись хотя бы первого слова, — ответила миледи герцогиня. Подмигнула и вышла.

Эрик еще раз провел пальцем по струнам, подождал, пока не отзвенит аккорд, и нащупал ту самую ноту, с которой должна была начинаться песня.

Нет, хорошо все же Джек придумал. Куда как проще всего одну струну зажимать, а звук какой красивый!

Эрик собрался с духом, вдохнул побольше воздуху и запел.

Он пел о том, каким темным может быть ночное небо, но жизнь человека может быть куда темней, если он один. И если по черному ночному небу бог рассыпал звезды, то жизнь он наполнил хорошими людьми. Он пел о моряках, что ищут путь по звездам, и хороших людях, которые, как те же звезды, помогают заплутавшим отыскать путь во мраке. И это не страшно, если приходится пройти сквозь огонь, важно видеть протянутую тебе руку. Он пел о том, как человек, покидая мрак, ищет дорогу к свету. Ищет, пока не находит любовь. Тогда ему становится светло, и он понимает, что никакого мрака вокруг никогда не было. Это он был мраком, нес его на себе и наполнял им все вокруг себя. А теперь, когда пришедшая любовь умыла его серебряным дождем, мрак кончился, и ему светло даже самой темной ночью. Потому что он не один.

Энни появилась на балконе с первыми словами серенады. А когда он запел о любви, вниз скользнула веревочная лестница. Не прерывая пения, не сбиваясь ни на миг, Эрик стал подниматься.

Когда Кэт, красочно описывая свои романтические фантазии, сказала: «И вот он, продолжая играть, подымается к тебе», — она малость не подумала о том, что невозможно подниматься по веревочной лестнице и одновременно играть. В самом деле — невозможно. Руки у человека одни, даже если он прекрасный романтичный возлюбленный, и этими самыми руками он должен держаться за лестницу, чтоб вместо романтичного свидания на балконе не приключился банальный перелом конечностей в результате падения с чего-то высокого на что-то твердое. Ни одна красавица такого завершения серенады не одобрит. Даже если она очень романтичная.

Эрик был одним из немногих, кто мог совершить это невозможное и опасное для здоровья деяние и сохранить свои конечности и прочие детали анатомии в целости и сохранности. Его когда-то и не такому обучали.

Так что забравшаяся в укромный уголок и затаившая дыхание Кэт и в самом деле наблюдала это невероятное событие.

Находящаяся же на балконе Энни закусила губу от ужаса и даже дышать боялась. Ей в отличие от Кэт доводилось видеть людей, сверзившихся с самой верхушки мачты.

Поэтому стоило Эрику наконец добраться до балкона, как она ухватила его обеими руками и одним рывком втащила на балкон, после чего закатила увесистую оплеуху. Эрик подавился последним слогом и замолк. Нестройно звякнула лютня.

— Я что-то не так спел? — горестно спросил он. И Энни разрыдалась, бросившись ему на шею.

— Как ты мог… как ты мог… сумасшедший… ты же мог убиться…

— Убиться? — удивился Эрик.

— Почему ты не держался за эту проклятую лестницу?! — со слезами в голосе выкрикнула Энни.

Эрик попытался ответить, но ему закрыли рот поцелуем. Он хотел было объяснить, что никакой опасности для него в таком подъеме не было, но его продолжали целовать, и вскоре он вовсе позабыл о каких-то там объяснениях.

И если подглядывающая Кэт довольно-таки быстро замерзла, то влюбленным до самого утра холодно не было.

Ночь, звезды… невероятная, немыслимая огромность мира и двое… одни на всем свете… и этот балкон, словно корабль, плывет куда-то сквозь звездные дали, и так о многом нужно поговорить с самым близким на свете человеком… так много значит каждый взгляд, каждый слог, каждое касание ладони… вот о лютне за всю ночь так никто и не вспомнил.

Когда на башнях замка заалел рассвет, Эрик спустился по той же веревочной лестнице и направился к себе.

— Иди-ка ты спать, — полюбовавшись на сияющие восторженным безумием глаза ученика, сказал Шарц.

— Я не могу спать! — с самым идиотским выражением лица поведал Эрик. — Я никогда больше не усну!

Шарц быстро отжал на его теле несколько точек.

— Две минуты добраться до кровати и раздеться, не то стоя уснешь, — посулил он.

И Эрик бросился в свою комнату. Проснулся он только вечером.

* * *

— Эрик, у меня срочный вызов! — Шарц влетел в комнату ученика, на ходу застегивая плащ. В руках у него мелькнула сарделька, которую он тотчас запихал в рот и проглотил, почти не жуя.

— Мне с тобой, наставник? — вскинулся Эрик.

— Нет, — мотнул головой Шарц. — Со мной поедет Джек. Ланцеты с иглами подавать дело нехитрое. А ты примешь вместо меня больных.

— Но, наставник… я же еще ни разу… — растерялся Эрик.

— Сегодня ничего сложного, справишься, — ответил Шарц. — Надо же когда-то начинать. Все, Эрик. Завтракай спокойно, и за работу. Я ни секунды не сомневаюсь, что ты справишься..

Хлопнула дверь, простучали шаги, проскрипела лестница… хлопнула еще одна дверь — наружная.

— Живей, Джек! — услышал Эрик удаляющийся наставника.

— Бегу, бегу, — отозвался заспанный Джек.

Заскрипели двери конюшни… заржала лошадь…

Вот так. Когда-то все случается впервые. И как ни старайся его укараулить, оно все равно случается неожиданно. И его абсолютно не интересует, готов ли ты к его приходу. И ты можешь сколько угодно вопить: «Пожалуйста, подождите!» — но оно все равно наступит тогда, когда захочет. А значит, изволь справиться.

Это агент имеет право на ошибку. Если он не справится — просто пошлют другого. Если не справится лекарь… позвать второго лекаря могут и не успеть.

Агент рискует своей жизнью и жизнями других таких же, как он, профессионалов, каждый из которых, во-первых, знает, что его жизнь может оборваться в любую минуту, а во-вторых, должен быть готов к любым неожиданностям, в том числе и к тому, что коллега допустит промах.

Лекарь рисковать не смеет. У него нет права на ошибку. Ведь за свои ошибки он платит жизнями обычных людей. Людей, которые доверяются ему полностью. Которые верят в то, что он им поможет, защитит, спасет…

За завтраком Эрик был рассеян. На вопросы отвечал невпопад, а когда к нему пристали со сказкой, поразил слушателей диковинным сюжетом: принцесса в честном бою победила прекрасного принца, съела его и вышла замуж за дракона.

— Как же она смогла его съесть? — поразился Роджер. — Он же был в доспехах.

— Доспехи были из печенья, — думая о своем, брякнул Эрик.

— Из печенья? — возмущенно воскликнул Джон. — А принц?

— Из варенья, — безмятежно отозвался Эрик.

— Так он был не настоящий? — фыркнула Кэт.

— Настоящий, — ответил Эрик. — Разве можно съесть что-нибудь ненастоящее?

— Какой же он настоящий, если он из варенья сделанный? — возмутился Джон.

— Раз варенье настоящее, значит, и он тоже, — ответил Эрик.

— А дракон? — продолжила Кэт.

— Дракон был настоящий… — сказал Эрик.

— А из чего он был сделан? — спросил Роджер.

— Из дракона, — ответил Эрик.

— И как же принцесса вышла за него замуж? — не отставала Кэт. — Она же христианка!

— Ну и что? — не понял Эрик, с трудом отвлекаясь от своих дум.

— Она же не могла с ним обвенчаться, — пояснила Кэт. — Дракон же не христианин.

— Могла, — гнул свое Эрик. — Дракон принял христианство.

— Врешь, его бы в церковь не пустили, — сказал Джон.

— Он бы в нее не пролез, — добавил Роджер.

— Это была большая церковь, — ответил Эрик. — Очень большая. Больше дракона. И его в нее пустили, потому что он покаялся в своих грехах…

— А нарисуй такую церковь, — предложила Кэт.

— Не могу, — покачал головой Эрик. — Она слишком большая. Ни на один лист бумаги не поместится.

— Дети, дайте же Эрику поесть! — возмутилась леди Полли. — У него сегодня трудный день. Он сегодня один, без папы, работает.

— Ой! Точно! Папу же вызвали! — воскликнул Роджер.

— А мы придем и поможем, — пообещала Кэт.

— Еще бы! — загорелся Джон. — Ух, и повеселимся!

— Я вам повеселюсь! — пригрозила леди Полли. — Только посмейте мешать Эрику!

— Ну, ма-а-ма… — Джон тотчас сменил радостный тон на просительный. — Мы же ничего. Мы только там побудем. Вдруг ему чего помочь надо будет?

— Помогать хотите? — улыбнулась леди Полли. — Похвально. Вот мне и поможете.

— Ну, ма-а-ма… — Теперь уже канючили все трое.

— Никаких мам! Если Эрику потребуется помощь, он сам позовет, верно, Эрик? — решительно сказала леди Полли.

— Верно, — с облегчением кивнул Эрик. — Обязательно позову.

Быстро проглотил завтрак и сбежал, пока ужасные призраки замка Олдвик не увязались за ним следом.

«Леди Полли понимает. Она не отпустит их. Не разрешит».

«Ага. Таких не отпустишь, как же!»

И все ж таки леди Полли каким-то образом сотворила это чудо. Ужасные призраки так и не напали на лекарскую.

Эрик вошел в кабинет наставника и сел в его кресло. Сегодня он как никогда явственно ощущал, что этот кабинет принадлежит именно его наставнику. Сидя в его кресле, просматривая его записи, Эрик чувствовал себя нагло вторгшимся захватчиком, и в то же время незримое присутствие учителя давало силы, поддерживало его уверенность в себе.

Шаги первого пациента Эрик услышал задолго до того, как тот подошел к крыльцу.

— Добрый день, а где доктор Одделл?

— Срочный вызов, — озабоченно ответил Эрик. — Я его замещаю.

— А-а-а… понятно… — пробормотал огорченный пациент. — Может, мне в другой раз зайти?

— Нет, что вы… — спохватился Эрик и как мог спокойно добавил: — Проходите, садитесь.

— А вы справитесь, молодой человек? — недоверчиво вздернул брови пациент.

— Не сомневайтесь, — бодрым тоном отозвался юноша.

«Мне б еще самому перестать сомневаться. Перестать сходить с ума от страха».

Страх продержался недолго. До того, как Эрик начал действовать. А там бояться просто не осталось времени. Знай себе поворачивайся.

Один больной… второй… третий…

«Справляюсь?» — сам себе не верил Эрик.

«Справляюсь».

«Справляюсь!!!»

«Что ж, наставник и тут оказался прав. Справляюсь».

— Добрый день, доктор!

«А этот даже и не удивлен. Или ему все равно, кто на докторском месте? Раз назвался лекарем, сел в это кресло, значит — можешь. А раз можешь — лечи, и все тут».

Хорошо, что у наставника все четко записано: кто, когда, по какому поводу, кому какой порошок, кому какую припарку, кому какую процедуру — четко и ясно, не перепутаешь.

— Здравствуйте, доктор…

«Кажется, этот последний на сегодня».

— Добрый день, господин Джон, как ваше колено?

«Нет, хорошо, когда все расписано. Вроде и нет наставника, а вроде он и рядом. Так и слышишь его голос, поправляющий, наставляющий, расписывающий любые действия до мелочей, чтоб даже случайно никакой ошибки не вышло».

— Спасибо, господин доктор!

— На здоровье, господин Джон!

— И вам того же, господин Эрик. Вы уж не хуже вашего наставника становитесь, так ему от меня и передайте! Мол, старый Джон сказал, что ваш, сэр Хьюго, ученик — молодец и совсем-совсем настоящий лекарь. Вот.

— Спасибо на добром слове, господин Джон.

Вот и все. Справился. И только двое отказались лечиться, решив подождать наставника. А все остальные вполне довольны, и вообще все хорошо.

Эрик вытер вспотевший лоб и вздрогнул, услышав новый стук в дверь.

«Еще кто-то?»

— Прошу вас, — бросил он, еще раз просматривая записи Шарца.

«Вроде никого больше быть не должно? Неужто я что-то упустил?»

«Что-то внезапное?»

«Вдруг мне наставник этого еще не показывал? Вдруг не справлюсь?»

— Здравствуйте, доктор. — Невысокий пожилой человек сразу чем-то Эрику не понравился. Была в нем едва уловимая странность, нечто, не свойственное ни этому росту, ни этому возрасту, ни этому телосложению.

«Но, быть может, это от болезни?»

— Здравствуйте. Проходите, присаживайтесь. — Эрик встал и поклонился незнакомцу. Жестом указал ему на кресло.

«У лекаря не бывает приятных или неприятных, знатных или не знатных, богатых или бедных пациентов, — припомнились слова наставника. — Все равны перед врачебной помощью».

— Благодарю. — Незнакомец опустился в кресло быстрым текучим движением, от которого у Эрика нехорошо заныло в животе.

«Обычные люди так не двигаются. Кто это?»

— На что жалуемся? — спросил Эрик, силясь подавить растущую тревогу.

— На головную боль.

— Есть прекрасный порошок! — обрадовался Эрик.

«Может, мне просто померещилось? Ведь не может же быть, чтобы…»

— Порошок не годится, — с едва заметной усмешкой ответил незнакомец. — Моя головная боль вызвана совершенно конкретной проблемой, и, пока та не решена, никакие порошки мне не помогут.

— Я слушаю, — кивнул Эрик, а комната нехорошо кружилась, покачивалась из стороны в сторону.

«Ведь не может же быть такого… ведь не может же быть…»

— Сегодня, совсем скоро, сюда приедет лорд-канцлер Олбарии, сэр Роберт де Бофорт. Его нужно убить. Способ не имеет значения.

— Что?! — хрипло выдохнул Эрик, с замершим сердцем вглядываясь в собеседника.

На него смотрели глаза его первого учителя.

— Что-то ты, Эрик, совсем ворон не ловишь, — ухмыльнулся ледгундский агент высшего класса. — Немного грима, чуть другая походка… я полагал, что ты меня узнаешь, едва я войду… Ну и как, понравилось тебе быть доктором?

Эрик молчал, судорожно комкая медицинские записи и даже не замечая этого. Прошлое внезапно просунуло свою голову в настоящее, и оказалось, что голова эта уродлива и страшна.

«Я столько раз с умилением вспоминал наставника и школу агентов… почему же меня это так пугает?»

— Оставь бумаги в покое, — приказал агент.

Усилием воли Эрик заставил себя прекратить тихую истерику.

«Я должен отказаться сразу. Меня отдали. Продали. Предали. Я больше не агент. Я не имею к этому никакого отношения».

— Я не стану никого убивать, — сглотнув трудный комок, наконец сказал Эрик. — Вы можете убить меня, если вам угодно, но я никого убивать не стану.

— Ты давал клятву, Эрик, — тихо напомнил его бывший наставник.

«Вторая клятва не отменяет первой!» — добавили его глаза.

— Но я… — пробормотал Эрик. — Вы сами меня отдали. Продали. Предали. Я больше не ваш человек…

«Проклятье! Почему мой голос звучит столь слабо и неубедительно?»

— Ты все сделаешь как надо. У тебя получится.

— Вы сами меня продали, — повторил Эрик. — И все это время я учился другому. Я лекарь, а не убийца. Я больше не умею убивать.

— Вздор! Ты даже в лучшей форме, чем прежде. Я знаю, что у тебя все получится.

— Вы меня обманывали… — тихо сказал Эрик. — Всегда обманывали. Всю жизнь.

— Вот как? — улыбнулся ледгундский агент. — Твой новый наставник сказал тебе это? Открыл тебе глаза? Весьма разумно с его стороны. Вот только… с чего это ты решил, что, поведав тебе о моей лжи, он сам станет говорить правду? Он тоже лжет. Все всегда лгут, разве ты еще этого не понял? Правда — слишком опасное оружие, чтобы ею без толку размахивать. Устанавливать относительную достоверность событий я тебя учил. Почему ты ни разу не попытался проделать этого со мной? С моими словами? Впрочем, нет никакой разницы, кто из нас лжет, я или гном… Твоя клятва, Эрик… ты давал ее сам. Никто не смеет лгать, давая клятву. Именно поэтому она столь ценится. Крошечная искорка правды в океане лжи. Именно поэтому она столь священна. Капелька живого пламени среди вечного льда. Или ты тогда тоже лгал?

— Нет, — покачал головой Эрик. — Не лгал. Я вообще не умею лгать наставнику. Вы позабыли научить меня этому.

Голова продолжала кружиться. Мерзко, противно крутиться.

Вокруг не было ничего реального. Только голос. Голос, который… которому… когда-то Эрик повиновался ему радостно и без рассуждений. Нет, он все же солгал, когда сам себе заявил, что никогда не верил своему первому наставнику. Верил. Еще как верил.

Можно ли не верить тому, кто накормил умирающего от голода? Тому, кто приютил, обогрел. Тому, кто научил защищаться от врагов. Тому, кому было до тебя дело. Тому, кто научил тебя всему, что ты умеешь. Тому, кто научил тебя уважать самого себя. Можно ли не любить его?!

«Ты нищ, у тебя нет ничего своего. Ни дома, ни друзей, ни родных, и даже та одежда, что на тебе, получена здесь, в школе лазутчиков. И все же… у тебя есть мастерство, которого не отобрать. И твоя жизнь, которую ты готов отдать за родину и короля. Ты не боишься смерти, этим не каждый вельможа способен похвастать. И никто из них не имеет твоих способностей, твоей выучки… у тебя нет ничего, и именно поэтому ты владеешь всем миром. Только тот владеет всем миром, у кого и вправду нет ничего».

Так можно ли не любить человека, который подарил тебе все это? Можно ли не верить ему?!

«Он делал из меня урода. Ни на кого не похожего, гениального урода! Он научил меня уважать свою выучку, свою уникальность, свое уродство. А Шарц вправил мне кости на место и дал шанс стать человеком. Таким, как все».

«Он делал из тебя мастера. И разве любое другое мастерство не такое же уродство? Разве лекарь не такой же урод, как секретный агент?»

«Да при чем здесь это! Он учил меня уважать всего лишь выучку, всего лишь одаренность, а Шарц научил меня уважать себя самого!»

«Но разве твое мастерство и твоя одаренность не часть тебя самого?»

«В том-то и дело. Всего лишь часть. И она не должна становиться целым!»

— Клятва дается прежде всего самому себе, Эрик, — сказал бывший наставник. — Это ученика сапожника можно принудить к повиновению, пару раз двинув сапожной колодкой по голове. Тут главное — не перестараться, чтобы вовсе не убить. Лазутчика принудить к повиновению нельзя. Я и пытаться не стану. Клятва дается прежде всего самому себе и исполняется ради самого себя. Так что я не стану утруждать себя такими пустяками, как мучительная смерть твоей любимой девушки или доказуемая гибель детишек этого гнома от твоей руки. Это недостойно нас, профессионалов. Ты просто пойдешь и сделаешь то, что должен, верно?

«Не станешь?! В самом деле — не станешь?!»

Эрик молчал.

— Да, кстати, твой нынешний наставник не вернется раньше завтрашнего утра. И как бы ему других лекарей звать на помощь не пришлось. Больно уж случай сложный… такие ножевые ранения… в таких неудобных местах… — мягко сказал ледгундский агент. — Так что помешать тебе некому. У сэра Роберта в охране почти что одни рыцари. Агентов он предпочитает использовать для дела, а не для собственной охраны. Это, конечно, правильно, но… тем легче для нас. Для тебя.

Эрик молчал.

— Молчишь, потому что не знаешь, что сказать? — прищурился бывший наставник. — Пригрелся тут, у гнома за пазухой? Понравилось? Ничего, сделаешь все чисто — можешь оставаться. Вряд ли ты нам еще понадобишься. Разве что сам захочешь, по работе соскучишься…

Эрик продолжал молчать. Молчать неистово, истошно. Всем своим молчанием голося: нет, нет, нет! Он не будет! Не станет! Его не смеют заставить!

Но он уже знал, что это бесполезно. Будет. Станет. Смеют. Тоскливая обреченность развернула свои пыльные крылья, угрюмая неизбежность наклонила рога…

— Не провожай. — Ледгундский агент поднялся. — Если все же засветишься, но сумеешь сбежать, я тебя найду и возьму обратно. Обещаю. Сделай это! Убей чудовище! Срази его! — бросил он и исчез за дверью.

Та захлопнулась, как крышка гроба.

Эрик медленно вдохнул, затем выдохнул, рука сама собой нащупала ланцет и крутанула его в пальцах.

«Надо было его убить… убить… как же, его убьешь… самого себя и то проще… или сэра Роберта… сэр Роберт не агент, он рыцарь… он, конечно, кой-чего нахватался от своих людей, но все равно рыцарь есть рыцарь. Убить его будет нетрудно. Не трудней, чем серенаду сложить».

«Вот только сможешь ли ты потом сложить хоть одну серенаду? Убить человека, а потом улыбаться его друзьям. Да. Ты умеешь это. Тебя хорошо этому научили. Вот только… Ты никому еще не лгал здесь, в Олдвике, именно поэтому ты и был здесь счастлив, а если начнешь… это будет тот же самый фаласский храм! И никакого Олдвика для тебя больше не будет. Никогда».

«Но я же не собираюсь этого делать! — истерически взвыл кто-то в его голове. — Ведь не собираюсь же…»

Эрик заметался по кабинету.

«А что ты еще можешь сделать? Разве что покончить с собой. Но это не спасет ни твою девушку, ни детишек наставника. Это никого не спасет. А лорд-канцлера все равно убьют. Раз он сказал, значит, убьют».

Эрик остановился. Приказал себе остановиться. Заставил себя.

«Я не смогу лгать Энни. Кому угодно, даже наставнику, но не ей…»

Несколько имевшихся в наличии грязных пробирок были немедленно замечены и тотчас вымыты. Доведены до немыслимой чистоты. До сияющего совершенства.

«Тогда убей сэра Роберта и покончи с собой».

«И бросить ее одну?!»

Дрогнув, Эрик взялся за чистые пробирки. Их не требовалось мыть. С ними и вообще ничего не нужно было делать. Вот только ему какие-то действия требовались как воздух. Просто чтобы не сойти с ума. Когда-то его учили оставаться спокойным в любой ситуации. Плохо, видать, учили. Или… для того, чтобы как следует прятать душу за пустотой, лучше всего вовсе не иметь души? Тогда это не к нему. У него так никогда не получится.

«Я не могу ее бросить!»

«А у тебя есть выход? Или ты хочешь, чтобы она умирала в руках палачей секретной службы?»

— Нет выхода… нет выхода… — белыми губами шептал Эрик, не замечая, что ланцет глубоко пропорол его руку и кровь хлещет на докторский стол.

Мне так хотелось предать, чтобы спасти… предать немногих заблуждающихся, чтобы спасти всех остальных. И что же? Исполняя клятву, я должен убить того единственного человека, который способен мне помочь. Научить меня предавать правильно.

Я должен сжечь единственный мост, ведущий к спасению?

Должен. Я давал клятву.

А не пошла бы она, такая клятва?

А не пошла бы. Клятва есть клятва. Давший ее обратного пути не имеет.

Эрик тяжко вздохнул. Выхода не было. Выбора тоже. Данная когда-то клятва нависла могильной плитой. Нависла и придавила. Бейся не бейся — на белый свет не выберешься.

«Лорд-канцлера, потом себя», — решил лазутчик в его голове. И вздрогнул. Кто-то безымянный смотрел на него из мрака нескончаемой ночи. Кто-то, кого раньше не было. Лазутчик не знал, чего от него ждать.

Это он, пытаясь успокоиться, методично перемыл все имеющиеся в наличии пробирки. Это он словно молитву бормотал сейчас «О свойствах лекарственных трав». Он был неведомым, словно новая земля. Совсем новым. Чужим. Лазутчик прикинул, не удастся ли его ликвидировать, оставшись в живых. И не нашел способа. Чужак был неотъемлем и при этом мешал, как третья нога или вторая голова. Лазутчик озабоченно нахмурился. Чужак мог помещать выполнению задания.

Эрик встал, перевязал руку и вытер залитый кровью стол.

— Обедать пора, — чужим голосом сказал он.

«Никто не должен заподозрить. Никто. Значит, с Энни видеться нельзя, да и с остальными лучше поменьше сталкиваться. Скажем, у меня от перенапряжения голова разболелась. Может же быть такое? Еще как может».

«Сделай это! Убей чудовище! Срази его!»

* * *

Земля была черная, а день светло-пасмурный.

В городе снег уже стаял, а здесь, в Олдвике, в тени стен еще притаились снежные кротовые горки. Из них еще может вылезти зима. Вылезти, нахмурить густые брови, грозно подбочениться и… залезть обратно. Слишком уж вокруг тепло и солнечно, чтобы развернуться как следует. Всласть зима погуляла, без счета швыряя снежное богатство, истощила силушку, опустошила кошель, куда ж ей теперь с таким похмельем да пустой мошной на белый свет выбираться? Нет уж, лучше сидеть в тени, отдыхать да силы копить. Ничего, в следующем году она себя покажет.

Эрик собирался идти обедать, когда услышал стук копыт скачущих во весь опор коней.

«Вот и все», — подумалось ему.

Он стоял и смотрел на нежащийся в солнечных лучах весенний Олдвик.

«Всего этого для меня скоро не будет».

«А для него?»

«И для него тоже».

«Вот только он об этом не знает. Он не сможет ни с чем попрощаться».

«А я не имею права ему сказать, что он должен это сделать…»

Замковые ворота распахнулись. Десятка два конной свиты, и во главе…

«Да, это он», — подумалось Эрику.

Сэр Роберт отличный наездник, это любой скажет, кто его в седле хоть раз видел. Вот Эрик и смотрит. А что ему еще остается? Стоять и смотреть, а потом подойти и убить.

Объезжать больных Шарц ему не поручал. Верно, попросил кого-нибудь другого. Того же Дженкинса. Вот и остается стоять и смотреть на того, кого вскорости надлежит убить.

Любит лорд-канцлер крупных, сильных, очень быстрых скакунов и обращаться с ними умеет, по всему видать. Вот только никуда тебя эти кони не унесут, бедняга. От смерти не ускачешь. Это в открытом бою ты чего-то стоишь, на горячем коне, с копьем или мечом в руке. Это на стене осажденного замка ты незаменим. Это во главе королевских рыцарей ты способен хватать удачу за горло и совершать немыслимое. Это во главе своих агентов ты так хорош, что тебя решили убить, во главе секретных агентов, которые сделают за тебя то, чему тебе уже поздно учиться. Но не в качестве агента, не пытаясь противостоять другому агенту. Потому что агенты не бросают вызов и не вступают в поединки, они просто убивают. Быстро. Безжалостно. Эффективно.

О да, ты осторожен. Твоя служба научила тебя этому и еще много чему другому. Вот только всего этого мало для поединка со мной. Ты следишь за каждой тенью, но ты не чувствуешь их вкуса и запаха, ты никогда не научишься читать их тайнопись… твой наставник был мудр, но он не был секретным агентом. Ты умрешь.

Сэр Роберт соскочил с коня, и Эрик заметил, что он слегка хромает. Эрик это знал и раньше, но это знание не соотносилось с лорд-канцлером. Сэр Роберт де Бофорт, лорд-канцлер, — это совсем не то же самое, что сэр Роберт де Бофорт, который скачет во весь опор на бешеных жеребцах и который прихрамывает. Это были два разных человека. А теперь они соединились в одного. Стали единым целым. Ключ вошел в замок.

«Он двигается как рыцарь, а не как агент, — в очередной раз подумалось Эрику. — Лорд-канцлер — воин, а не убийца…»

«Он умрет. У него нет шанса остаться в живых. А значит, и у меня нет шанса. И у всего остального…»

Эрик подумал, что по-дурацки все складывается. Ему совсем не хочется убивать этого человека. Единственного человека, способного дать правильный совет. Нет, как же все-таки глупо все вышло…

Глупо… глупо… глупо… проклятая клятва! Тоже мне «искорка правды в океане лжи»!

Можно сколько угодно дергаться в стальных оковах; если ты не умеешь их ломать — не вырвешься. А если это гномские оковы, тогда и умея ломать — не вырвешься.

Что ж ты не сковал для меня гномские оковы, сэр лекарь? Прочные такие… чтоб и в самом деле не вырваться. Я бы сейчас знал, что делать. Что ж ты так, а? Решил, что одной медицины будет достаточно? Вот и надели на меня другие оковы. И поведут, куда захотят; что скажут, то и делать буду. А мне ведь у вас здесь понравилось. Правда понравилось. Я и в самом деле не хотел никого убивать. Мне понравилось жить и быть человеком. Мне понравилось счастье.

«Остановите меня кто-нибудь! Сделайте так, чтобы я не мог! Чтобы оказался не способен!»

Вот только кто в состоянии остановить подготовленного агента, выполняющего приказ? Только другой такой же агент.

«Вот потому тебя и вызвали к раненому, учитель…»

Эрик напрягся, прислушиваясь, стараясь вычленить голос лорд-канцлера. Мерзко кружилась голова, еще немного — она и впрямь разболится, ничего придумывать не надо будет. Однако слух не подвел.

— Сначала обед или сперва позвать капитана? — спросил герцог Олдвик.

— Капитана, — ответил сэр Роберт. — Обед подождет.

— Да. Верно, — кивнул герцог Олдвик. — Дело не терпит отлагательства. Я велю подать подогретое вино прямо в библиотеку и немедля позвать капитана.

— И всех остальных, кто имел причастность к этому делу, тоже, — сказал сэр Роберт.

«И всех остальных», — подумал Эрик.

«Сделай это! Убей чудовище! Срази его!»

* * *

— Эрик, лорд-канцлер и тебя требует, — сказал один из оруженосцев герцога Олдвика.

«Ну да, это ведь мы с наставником догадались, что к чему, и выдернули Энни и капитана из-под носа у секретной службы… ледгундской секретной службы, увы, можно в этом больше не сомневаться! Грязно же они стали работать… или это нарочно так сделано? Сэр Роберт наверняка хочет узнать, как все было, из первых рук. А раз наставника сейчас нет…»

— Да, я сейчас приду, — кивнул Эрик. — Только приведу себя в порядок и приду.

«Я не стану убивать его прямо сейчас, при свидетелях… не стану. Глупо. Никто и не требует от меня этого. Не требует. Премного благодарен, что не требуют. Зато от меня требуют в сто раз худшего. Пойти туда и посмотреть в глаза Энни. Смотреть ей в глаза и лгать. Лгать каждым вдохом и каждым выдохом. Лгать каждым словом, жестом и взглядом. И все ради чего? Ради того, чтоб убить того единственного, кто мог быть дать верный совет».

«Никакие советы уже ничему не помогут. Поздно».

«Поздно? Для всех? Для всего Ледгунда?! Для Энни?! Для сэра Роберта?! Для Шарца?! Из-за того, что один идиот не может отказаться исполнить бессмысленный приказ?!»

«Приказы не бывают бессмысленными. Приказы не бывают плохими или хорошими, добрыми или злыми. Приказы — это приказы. Они не подлежат обсуждению. Приказы отдаются, чтобы их выполнять».

Эрик медленно направился к себе. Переодеться и успокоиться.

Натягивая подаренные Шарцем праздничные штаны и куртку, он горько и зло усмехнулся:

«Новый наставник меня тоже кормит и одевает. Я должен и ему. Что, если он отдаст другой приказ?»

«Вторая клятва не отменяет первой…»

А первая вторую отменяет?

«Кто мне дороже, тот, кто накормил и защитил, или тот, кто помог стать собой, помог стать счастливым?»

«Какая разница? Энни… Кэт… Роджер… Джон… если с ними что-то случится…»

«Сделай это! Убей чудовище! Срази его!»

«Диагностика пораженных участков…»

Большая герцогская библиотека словно бы полна воды, знакомые лица проплывают, медленно покачиваясь, мешаясь с незнакомыми. Энни… капитан… герцог… какие-то незнакомые рыцари из свиты сэра Роберта… сам сэр Роберт… все рассаживаются, слуги приносят подогретое вино, сэр Роберт говорит, капитан отвечает, волнуется… что-то чертит, озабоченно покусывая губу… Энни улыбается, подмигивает…

Господи, дай мне сил… улыбаюсь и подмигиваю в ответ…

Энни что-то рассказывает… что это со мной, я же совсем ничего не слышу… не слышу… не чувствую… так и в обморок упасть можно. Собраться. Любой ценой собраться. Рано еще умирать. Сэр Роберт еще жив. Нельзя умирать, покуда задание не выполнено. Вдох. Выдох.

— Эрик, что с тобой? — озабоченно спросил сэр Роберт.

— Да, сэр? — Эрик испуганно вздрогнул, выплывая из мрака отчаянья и безнадежности. По крошкам собирая рассыпающийся мир.

— Мне казалось, что бывший ледгундский агент должен быть более собранным и внимательным, — заметил лорд-канцлер.

— Простите, сэр… — пробормотал Эрик. — Я… у меня сегодня был трудный день… наставника вызвали на срочную операцию, и мне в первый раз пришлось самому принимать всех его пациентов.

— Устал? — сочувственно улыбнулся сэр Роберт.

— Голова болит, — пожаловался Эрик. — Порошок не помогает.

— Да? — задумчиво хмыкнул сэр Роберт. — Впрочем, у меня тоже. Ну да ладно. Дело — прежде всего. Я тебя надолго не задержу. Ты же сможешь сделать быстрый и четкий доклад по существу данного дела?

— Конечно, сэр, — ответил Эрик.

— Отлично, — кивнул лорд-канцлер. — Приступай.

Делать доклад, глядя ему в глаза… только в глаза… в глаза, которые погаснут, когда ты воткнешь в него клинок… У тебя достаточно хороших клинков, их не придется красть на кухне… глядеть в глаза и говорить… и не щадить собственную службу… тебе же приказали убить лорд-канцлера… О том, что нельзя упоминать ледгундскую разведку, речи не было… а раз не было… да, это они подожгли гостиницу и чуть не убили Энни… ты просто уверен в том, что это они. Да, работа слишком грубая, но у тебя есть чутье, которое ни разу тебя не подводило. Ты и жив-то лишь благодаря ему. Ах, сэр Роберт и сам так думает? Что, кроме Ледгунда, никто другой не был бы так уж заинтересован? Никто не стал бы так истошно торопиться? Делать такие грубые ошибки? Верно, милорд, все верно. Это мы довоевались до того, что на все готовы, лишь бы ухватить этот кусок. Это мы довели собственную страну до того, что у нас, можно сказать, нет выхода. Это мы, сэр Роберт. Мы. Больше некому. Подумай еще немного. Быть может, ты догадаешься… Я почти хочу, чтоб ты догадался, потому что сам я тебе не скажу… потому что если ты не догадаешься, ты умрешь… а вслед за тобой умру и я, потому что не останется никакого смысла оставаться в живых… потому что, останься я в живых, Энни в мою сторону даже и не посмотрит… и наставник… и его жена… и дети… и герцог… и герцогиня… и Четыре Джона… и… и…

— Эрик, у тебя нет ко мне каких-нибудь просьб или вопросов? — спросил сэр Роберт.

«Поздно, милорд… Эх, поздно… они успели раньше…»

— Нет, милорд, благодарю вас, — поклонился Эрик.

— Странно, — сказал лорд-канцлер. — Впрочем, ладно, я все равно пробуду здесь несколько дней. Мы успеем поговорить, когда ты будешь в лучшей форме, да и я тоже.

— Э… да, милорд. — Эрик вновь поклонился, чтобы скрыть замешательство.

— Спасибо, Эрик. Ты свободен. Иди, отдыхай, — промолвил лорд-канцлер.

И поморщился, потирая рукой лоб. Видать, голова у него и впрямь болела.

— Сэр Роберт? Может, вам порошок от головной боли? Может, хоть у вас пройдет? — вырвалось у Эрика.

«Да ведь я уже почти стал лекарем! Что ж этот гад пришел и все испортил?» — подумалось ему. Он и сам не знал, кого имеет в виду. Первого наставника, отдавшего приказ об убийстве лорд-канцлера, или самого сэра Роберта, который взял да и приехал, нет бы заместителя прислать!

— Неси, — вздохнул сэр Роберт. — Вдруг и правда полегчает…

Подогретое вино уже остыло, но Эрик все равно допил остаток. А потом встал, поклонился и вышел.

Пересек двор, взбежал на крыльцо, зашел в лекарскую… вот и порошки… так, где он тут? Ага… Толстый коричневый бумажный пакетик лег в ладонь. Нет, сэру Роберту столько не понадобится. Тут на неделю, не меньше, а он не доживет до завтрашнего утра.

«Вот поэтому и нужно отнести целый пакетик. Он, конечно, рыцарь, но забывать, какое именно ведомство он возглавляет, все же не стоит. Мало ли, догадается еще…»

Ноги сами несли Эрика обратно. А голова… голова была бог знает где…

Давая лорд-канцлеру снадобье, Эрик отметил, что у того и впрямь нездоровый вид, причем он явно старается этого не замечать, бодрится, борется с собой. Слишком уж важную информацию он получил. Вот сейчас он со всем разберется, приготовит доклад королю, а тогда уж…

«Он явно чем-то болен, и болен всерьез, — подумалось Эрику. — Надо бы его осмотреть, но… как-то глупо в обед заниматься лечением того, кого собираешься заколоть после ужина…»

«Мое лечение ему уже ни к чему».

И все-таки странно он выглядит. Где-то я уже читал про такие симптомы. Или слышал. Или наставник рассказывал. Если бы так не кружилась голова, я бы вспомнил. Я бы вспомнил, если бы обрывки мыслей и осколки предметов хоть на миг прекратили танец в моих мозгах.

Я не хочу убивать! Правда не хочу!

Вот только убить все равно придется, а значит, и вспоминать нет никакого смысла. Ну какая разница, какой там У него диагноз, какие такие симптомы?

Сославшись на плохое самочувствие, Эрик отказался идти на ужин. Леди Полли, Кэт, Роджер и Джон принесли ему кучу всяких вкусностей прямо в комнату и тихо вышли, разговаривая едва не шепотом.

Когда дверь за ними закрылась, Эрик беззвучно разрыдался.

«Дерьмо! Сволочь! Подонок! Вот кто я такой! Ну почему? Почему же нет никакого выхода?!»

«Сделай это! Убей чудовище! Срази его!»

* * *

Эрик яростно драил полы в лекарском кабинете и лаборатории. Лазутчик в нем истошно верещал, что его приводят в нерабочее состояние. Что эти полы и без того чистые. Что незачем их так отдраивать.

«Не могу же я бросить кабинет и лабораторию неубранными…» — усмехался лекарь.

Нет. Я не стану его убивать. Не стану.

Вечер.

Безумный, колдовской весенний вечер. Вечер, когда нужно искать губами губы любимой, пить вино, смеяться и петь с друзьями. Играть на лютне, сидеть у огня, рассказывать и слушать чудесные истории.

А вместо всего этого нужно пойти и убить. Просто убить. Такого же, как и ты, человека. Который тоже имеет право пить вино, смеяться и петь. У которого тоже есть любимая.

Не хочу. Не буду. Будь оно все проклято! Я лекарь, а не убийца!

Сумерки. Еще немного, и пора. Встать, собраться, тенью проскользнуть среди живых. И нанести удар. Короткий. Точный. Смертельный. Он ничего не почувствует. Он не издаст ни звука. И это будет конец. Конец всему.

Так хочется повидать Энни. Посмотреть на нее еще хоть раз. Но я не смогу. Просто не смогу. Она же сразу почувствует. А лгать ей я не в силах. Нет, все-таки в силах, если недолго. Смог же я солгать ей, что у меня болит голова и я иду спать.

Нет. Я не стану его убивать. Не стану.

Но что же делать? Будь здесь наставник, я бы рассказал ему все. Он бы придумал что-нибудь. Однако его нет. Нет. Непоправимо нет. Когда он явится, будет уже поздно. А сам я не в силах сделать правильный выбор. Я заблудился, запутался… да помогите же мне кто-нибудь!

Не к кому мне обратиться за помощью…

Как выбрать между клятвой и клятвой, между долгом и долгом, между любовью и любовью? Как?! Кто лжет — первый наставник или второй? Кому верить? Какой клятвой руководствоваться? Кого предпочесть — родину или любимую девушку? И если все-таки родину, то как это сделать? Убить лорд-канцлера Олбарии, заклятого врага Ледгунда, или просить у него совета, кого и как предать в самом Ледгунде, чтобы спасти свою страну, свое государство, своего короля? Прав ли мой первый наставник? Знает ли он, что делает, отдавая приказ убить? Или тоже введен в заблуждение? Или у него тоже… приказ?! Или он втайне надеется, что я не стану? Или не справлюсь…

Какая разница? Правды все равно не узнать, а убить… убить я должен. Должен же я заплатить за тот кусок хлеба, что когда-то протянули умирающему от голода мальчишке?

Нет выхода. Нет. Я знаю, что убивать неправильно, но я не могу поступить по-другому. Ведь если бы не мой первый наставник, меня и в живых бы не было. Я же в долг живу.

Жил.

До сего дня. А сегодня мне приказано расплатиться.

Что ж, долги надо отдавать. А счастье… Счастье — это для людей побогаче. Мне нечем расплатиться за все то, что для меня когда-то сделали. У меня нет ничего, кроме моей жизни, и раз в уплату потребовали именно ее… То есть никто ее, конечно, не требовал, но ведь наставник знает меня… хорошо знает… он не мог не знать, как я поступлю в сложившихся условиях после выполнения приказа. Значит, именно этого он и хочет.

Что ж, это верный ход. Убийца покончил с собой. Неуравновешенный был парнишка. Убил ни с того ни с сего и сам зарезался. И никаких вопросов. А кому их задавать? Убийца — вот он. Рядом с убитым валяется. Кого еще искать? Зачем?

— Нет. Я не стану его убивать! — в который раз прошептал Эрик, до боли в руке сжимая рукоять ножа.

«Все сказал? А теперь бери нож, и пошли!» — скомандовал лазутчик в голове. Маленький гнусный человечек, который все еще владел его душой.

«Я продал душу дьяволу? Воистину так! Но осознание не меняет факта. Душа продана».

И некому встать на пути у той гнусной твари, что сейчас медленно распрямляется в его теле, сладострастно потягивается всеми мышцами, отправляет в рукав добротный нож, открывает дверь и делает шаг в сумерки. Туда, где в окошке герцогской библиотеки все еще мерцает огонек свечи. Туда, где глава секретной службы Олбарии продолжает свой нелегкий труд.

Эта тварь… ее никто не увидит и не остановит… ее ведет клятва… ею управляет приказ… все прочее не имеет значения, и некому встать у нее на пути, некому преградить ей дорогу. Она ничего не знает о путях и не пользуется дорогами. У нее нет ни путей, ни дорог. Именно этим она и опасна. Не сильна, а именно что опасна. Смертельна.

Остановите меня кто-нибудь! Сам я не смогу этого сделать!

Убейте меня поскорее! Когда я сделаю это сам, будет слишком поздно!

«Сделай это! Убей чудовище! Срази его!»

* * *

Эй, лорд-канцлер! Я иду тебя убивать!

Оконная рама противно скрипит, но ты не слышишь. Ты слишком увлечен новой землей, перспективами, возможностями, планами, количеством кораблей, отправляемых на такое дело, ты ведь с самого начала решил, что это будет небольшой флот, ты слишком занят политическими раскладами, сменой правил игры, последствиями для Олбарии и сопредельных стран, играми разведок и прочим в том же духе, ты слишком увлечен всем этим, внезапно свалившимся на тебя… ты не слышишь противного скрипа оконной рамы. Ты и представить себе не можешь, что игры разведок уже явились по твою душу.

Я почти отодвинул оконную раму. Еще миг — и тебя уже ничто не спасет, а пришедшие с утра в библиотеку застанут два мертвых тела, твое и мое. Ты уж не обижайся, что я, простолюдин, посмею лечь рядом с тобой. Смерть, знаешь ли, всех равняет. Впрочем, что это я? Наверняка ты знаешь это. Раз уж Шарц советовал обратиться именно к тебе… мне жаль, что все так вышло. В самом деле жаль.

Твои подчиненные кое-чему научили тебя, ты никогда не садишься спиной к двери. Всегда лицом. Вот только лицом к двери в данном случае означает спиной к окну.

Рама отодвинута. Вперед!

Эрик скользнул внутрь, стремительный и бесшумный, словно тень стрелы. Рукоять ножа в считаные мгновения оказалась в ладони.

Замах!

Эрик так и замер — с занесенным ножом в руке.

Сэр Роберт не сидел развалившись в кресле, просматривая бумаги и беспечно подставляясь под удар. Лорд-канцлер не поджидал его с оружием в руках, чтобы сразить, помешав выполнению приказа. Он лежал ничком на полу, тело скрутила судорога, скрюченные пальцы скребли ковер, дыхание с хрипом вырывалось из груди.

«Отлично, — довольно констатировал лазутчик. — Добить его не составит труда. А еще лучше просто… не трогать. Он сам умрет. Нужно лишь постоять и посмотреть. Убедиться в смерти и доложить. А потом жить как ни в чем не бывало. Великолепно».

Лазутчик хотел еще что-то сказать и вздрогнул. Кто-то безымянный вновь смотрел на него из мрака нескончаемой ночи, и этот кто-то…

«Мразь. Подонок. Трус, — тихо произнес недавно народившийся лекарь. — Пошел прочь… инфекция!»

И лазутчик с воплем шарахнулся прочь, ибо огромен и страшен был новорожденный лекарь. А знаменем его была та самая ярость, которой столь славился доктор-гном. Где уж тут обычному лазутчику выстоять? Успеть бы ноги унести. Впрочем, с этого корабля все равно никуда не денешься…

Эрик зажал рот, чтобы не заорать. Зажал изо всех сил.

«Так значит, лорд-канцлер всего лишь чем-то болен?! Ах ты, проклятый болван! Как ты посмел в этом не разобраться?! Не сообразить сразу?! Как ты вообще посмел об этом забыть?! Так вот почему симптомы показались такими знакомыми! Они и есть знакомые. И не просто знакомые, а…»

«Отравление».

«Фаласские яды».

Пальцы сами разжались, уронив нож.

А в следующий миг он стремительной птицей сиганул обратно в окно. Быстрей… быстрей… еще быстрее… крыльцо… дверь… лекарская… да где же они? Ага, вот!

Хорошо, что наставник показал ему этот ящичек… противоядия… лекарства от фаласских ядов… спасение от длинных и черных щупалец той самой книги, будь она проклята… да, именно этот пузырек!

Рывок обратно, сжигающий все силы стремительный рывок… ночь хлещет в лицо холодным ветром, но ей не охладить страшный жар фаласской пустыни, не заглушить дикий визг бросающихся в битву бешеных фаласских скакунов… быстрей… быстрей… еще быстрей…

Эрик почти взбежал по стене к библиотечному окну, ввалился внутрь и на четвереньках рванул к умирающему.

— Да подожди же! Не уходи! — сорванным в молчаливом крике голосом бормотал Эрик. — Я же знаю, знаю, как это лечится!

Флакон противоядия к губам. Рука под голову. Вот так, чтоб не захлебнулся. Лишь бы он смог глотать! Так. Отжать эти три точки. Должно подействовать…

— Нет, ты у меня выпьешь! До капли выпьешь! — гневно рычал Эрик. — Я тебе морду разобью, если не выпьешь! На том свете найду и ка-ак врежу!

Губы сэра Роберта дрогнули. Лекарство попало внутрь.

— Ну какая же ты сволочь! — уже почти рыдая, шептал Эрик. — Все было так просто. Убить тебя! Умереть самому! Как ты посмел отравиться?! Да еще такой гадостью! Где ты ее взял?!

— Да… — открывая мутные, лихорадочно блестящие глаза, прохрипел сэр Роберт. — Вот такая я сволочь. Попить дай…

— По морде я тебе дам! — обрадованно взвыл Эрик.

— Сначала… попить, — прошептал сэр Роберт. — А… потом… можно и…

— Живой, зараза! — во все горло вскричал Эрик. — Успел я! Успел!

И лекарь в нем разогнулся и горделиво посмотрел вокруг. А потом бросился за водой.

Жизнь невероятно странная штука. Быть может, даже чудовищно странная. Недаром на белом свете столько чудовищ. Их даже еще больше, просто остальные хорошо маскируются.

Кто знает, что случилось бы, если бы спешащий в Олдвик сэр Роберт де Бофорт не остановился в придорожном трактире? Кто знает, как бы все обернулось, если бы трактирщик, разумеется, мигом узнавший высокого гостя, не налил для него вина в особый, празднично изукрашенный бокал? Кто знает, что бы сталось, если бы он поменьше таращился на сэра Роберта и его свиту, а вместо этого повнимательней следил за руками разных подозрительных личностей? Впрочем, этих самых личностей в трактире всегда хоть отбавляй, уследишь за всеми, как же! Кто знает, как бы все вышло, если б сэр Роберт отказался пить подогретое вино?

То, что тогда бы он нипочем не отравился, совершенно точно, а вот остался бы он в живых или нет… кто знает? Ведь тогда лазутчик в Эрике не столкнулся бы с лекарем. Смог бы он удержаться от убийства? Не выполнить приказ? Задумался бы хоть на миг? Или чужая воля швырнула бы его вперед, а потом уже поздно было бы что-то менять?

— Все прочь! — грозно рявкнул Эрик на вбежавших людей сэра Роберта. — Мне сюда побольше света и пару служанок потолковее!

— Что с ним? — осипшим голосом спросил один из рыцарей.

— Отравление. Сильное. Жить будет, особенно если поторопитесь, — отрезал Эрик.

— А это что такое? — Другой рыцарь поднял валявшийся на полу Эриков нож.

— А это я его убить хотел, но не успел, он раньше отравился. Пришлось спасать, — бездумно ответил юноша. — Да принесет мне кто-нибудь нормальный свет или нет?! Я вам всем сейчас головы поотрываю!

— Шуточки у вас, сэр доктор, — ошарашенно пробормотал рыцарь и аккуратно положил Эриков нож на стол.

— Отличные шуточки… — одними губами прошептал лорд-канцлер. — Я оценил…

— Еще что-нибудь скажете — на самом деле тресну, — строго поглядев на него, посулил Эрик. — Ваша задача — лежать и старательно дышать.

— Вот прикажу тебя казнить, будешь тогда знать, — слабо улыбнулся сэр Роберт.

— Рано, — в тон ему откликнулся Эрик. — Я вас еще не спас. Вот спасу, тогда и казните.

Одна за другой загорались свечи. Одна за другой, словно зарево победы. Эрик не уточнил, сколько свечей ему нужно, и перепуганные рыцари продолжали носить и зажигать все новые и новые.

«Сделай это! Убей чудовище! Срази его!» — вновь прозвучал в голове голос первого наставника.

— Я это сделал! — прошептал Эрик. — Слышите, учитель?! Я сделал это! Я убил чудовище! Я его сразил!

Он не мог бы сказать, кому из наставников адресует этот яростный шепот. Обоим, наверное. А пуще того — самому себе.

Что ж, ему так и не удалось убить учителя. Ни того, ни другого. Зато он совершил нечто куда более важное. Он убил чудовище… убил ученика. Ибо нет худшего чудовища, чем безупречный, старательный, бездумно выполняющий задания ученик. И если этот ученик — ты сам, что ж, значит, туда тебе и дорога. Это противоядие насмерть тебя отравило. А ненанесенный удар кинжала прикончил на месте. Так что тебя больше нет, сэр ученик, а тот, кто выжил… это кто-то совсем другой. А то, что его зовут так же, как тебя, — совпадение, не более. Так-то вот.

Одна за другой загорались свечи, а за окном медленно светлело небо, предвещая рассвет. Знаменуя победу.

— Так… — открывая глаза, внезапно молвил сэр Роберт. — Изображать панику уже не надо. Она и так есть.

— Изображать панику? — переспросил Эрик.

— Ты, ты и ты… и вы двое… — приказал лорд-канцлер своим людям. — Быстро на стены! Подмените часовых. Их сейчас снимать начнут.

Эрик замер.

Люди сэра Роберта бросились выполнять приказание. Так четко и толково, словно их никогда не посвящали в рыцари, словно они и впрямь были секретными агентами.

«Рыцари? — подумалось удивленному Эрику. — Что ж может, и так. Вот только это самые странные рыцари, какие только есть на свете».

А следующая мысль, пришедшая ему в голову… следующая мысль, пришедшая ему в голову, пронзила его раскаленной иглой…

…Жуткие призраки перелезут через стены… жуткие призраки пересекут замковый двор… жуткие призраки проскользнут в двери… жуткие призраки просочатся в окна… Энни… капитан… Энни… Энни… Энни…

— Милорд… — выдохнул он. — Вы считаете, что…

Неотвратимая жуть мчалась к самому сердцу. Неотвратимая жуть замахивалась для смертельного удара…

— Немедля разбудите и приведите сюда капитана Мэлчетта и его дочь, — отдал новое распоряжение сэр Роберт. — Разбудите герцога Олдвика, скажите ему, что на территории замка могут находиться враги.

— Я здесь, милорд, — донеслось от двери. — Люди уже посланы. А Энни и капитан со мной…

В библиотеку шагнул герцог Олдвик. Энни и капитан вошли вслед за ним.

— Великолепно, герцог, — прошептал лорд-канцлер, — Как вы догадались?

— Услышал шум и сразу подумал о наших гостях. Вернее, о том, сколь многие хотели бы их заполучить, — ответил сэр Руперт. — Кстати… что это с вами?

Он удивленно воззрился на лежащего на полу лорд-канцлера Олбарии.

— Уже ничего. Эрик меня спас.

— Эрик… — Энни в момент оказалась рядом с ним.

Чудовищное напряжение понемногу отпустило бывшего ледгундского лазутчика. Он облегченно вздохнул и зарылся лицом в волосы любимой.

— Все хорошо… — услышал он свой собственный шепот. — Ты жива. Ты со мной. Это — главное.

И тотчас пришел в себя.

«Все хорошо? Хочешь сказать, что твой пациент уже вне опасности? Что ты можешь расслабиться и почивать на лаврах? Ах нет? Тогда какого черта ты остановился, болван?!»

— Энни, помоги мне, ладно? — попросил он.

— Разумеется, любимый.

— Тогда и меня принимайте в свою компанию, господа. — Герцог Олдвик присел рядом с ними на корточки. — Я твоему наставнику, Эрик, несколько раз помогал, и, помнится, он меня не слишком бранил за это.

Голоса за дверью, шаги, скрип открываемой двери…

— Ну? — приподымаясь на локте, осведомился сэр Роберт.

— Взяли, милорд. Тепленькими.

— Я не разрешал вставать! — рявкнул Эрик, пытаясь уложить неугомонного лорд-канцлера обратно.

— Безобразие, — пожаловался тот. — Я привык арестовывать других, а не сидеть под арестом самому.

— Ничего, всякое новое знание полезно, милорд, — утешил его Эрик.

— Может статься, и так… — с сомнением протянул лорд-канцлер Олбарии. — Кстати, а за что ты меня арестовал?

— За распитие подозрительных напитков в неподобающих местах, — пробурчал Эрик. — Думаю, этого достаточно.

Сэр Роберт дернул краешком рта.

— Я что, так и буду лежать на полу? — уныло спросил он.

— Мы вас перенесем, как только я сочту это возможным, — ответил Эрик.

— Я проверил здешнее питье и еду, все, что нам подавали. — сообщил один из людей лорд-канцлера. — Все чисто.

— Да я как-то и не сомневался, — кивнул сэр Роберт.

И Эрик услышал, как герцог Олдвик едва слышно выдохнул.

— Если бы вас отравили в моем доме, милорд, — проговорил он почти спокойно, — это стало бы для меня большим ударом.

Лорд-канцлер кивнул.

— А что делать с задержанными? — спросил кто-то из рыцарей.

— А сколько их? — что-то прикидывая, отозвался сэр Роберт.

— Шестеро. Один сумел уйти.

Теперь уже облегченно выдохнул сам Эрик. Он не был уверен, что сумеет посмотреть в глаза человеку, который его вырастил и научил всему. Даже если учесть, что случилось потом. Он не знал, что ему скажет, сможет ли что-то сказать. Посмотреть в глаза плененному, связанному по рукам и ногам наставнику, оставаясь свободным. Находясь по другую сторону.

«Хорошо, что он сбежал!»

— Плохо, — констатировал сэр Роберт. — Плохо, что он сбежал. Ну, да ладно… остальных в железо. В подвал. Завтра разберемся.

* * *

Шарц появился внезапно. Стремительно всунулся между Эриком и герцогом в тот самый момент, когда лекарь в Эрике устало разогнул спину.

— Порядок, — сосредоточенно сказал Эрик. — Можно переносить на постель. Покой… отдых… много пить…

— Действительно, порядок, — кивнул всунувшийся гном. — Покой… отдых… много пить… все правильно.

— Наставник… — расплылся в нервной улыбке Эрик.

— Какое счастье, что я тебя заместо себя оставил! — возликовал Шарц. — Страшно подумать, что бы случилось, возьми я тебя с собой!

— А у вас как? — спросил Эрик.

— Справились, — ответил Шарц. — Джек сразу спать пошел. Ноги, говорит, подгибаются. Весь базар, говорит, обокрасть проще, чем одного человека спасти.

— Он прав, — сказал Эрик. — Вот только… понять, кого именно следует спасать… а кого убивать, подчас куда трудней.

— Тут произошло еще что-то, кроме того, что я вижу? — нахмурился Шарц.

— Произошло, — ответил Эрик. — Я наконец-то убил того, кого следовало.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Да так, ничего особенного, — глядя на как-то вдруг, в единый миг, задремавшего сэра Роберта, беспечно отозвался Эрик. — Просто я всю дорогу пытался убить учителя, а убивать нужно было ученика.

— А! Вон ты о чем, — усмехнулся гном. — И как?

— Труп, — коротко ответил Эрик.

— Пульс проверил? — вопросил дотошный гном.

— Само собой. А как же иначе?

— Тогда можешь хоронить, коллега, — кивнул Шарц.

— Я так и сделаю… коллега, — сказал Эрик и повторил непривычное слово, словно пытаясь распробовать его на вкус: — Коллега… коллега… коллега…

Гном улыбался. Энни гладила по голове, что-то шептала. Сэр Роберт спал. Герцог молчал. Что делали остальные, Эрик не запомнил. Ему было так хорошо сейчас… так хорошо… и он был свободен… наконец-то свободен. Жуткое чудовище умирало в страшных конвульсиях. Оно чуть не прихватило его с собой. Да разве только его? А сэр Роберт? А Энни? А капитан? Оно собиралось прихватить их всех. Собиралось, но все-таки не сумело. И никогда больше не сумеет. Потому что не оживет.

Великое и почетное дело — стать учеником какого-либо мастера. Освоить все его знания, умения, опыт. Большое дело. Вот только оставаться учеником нельзя. Потому что навсегда остаться учеником — значит предать учителя. Ученик должен стать мастером. А потом шагнуть дальше, стать больше своего учителя, стать учителем самому. А если он этого не делает… вот это и есть самое настоящее непростительное предательство…

«Если бы я послушался своего первого наставника, я предал бы и его! — понял ошеломленный Эрик. — А предавать нужно кого-то совсем другого».

* * *

— Так почему же ты меня не убил, Эрик? — открыв глаза, негромко спросил сэр Роберт. — Агент твоего уровня уж если берет в руки оружие, то решений обычно не меняет. А тебе меня даже и убивать не нужно было. Просто немного подождать… Так почему же ты меня спасать бросился?

— Потому что перестал быть агентом своего уровня, — ответил Эрик. — Вообще перестал им быть.

— Интересно. А кем же ты стал? — спросил лорд-канцлер.

— Человеком, — ответил Эрик. — Лекарем.

— А! — кивнул сэр Роберт. — Шарц продолжает творить свои маленькие чудеса…

— Я не хотел убивать, — сказал Эрик. — Правда не хотел. Мне приказали. Напомнили о клятве. Много о чем напомнили. А я ведь совсем другого хотел…

— Чего же?

— Мне совет нужен, — ответил Эрик. — Я обращался к наставнику, он велел обратиться к вам. Я ждал вас, сэр. Не для того, чтобы убить, ждал…

— Так что же за совет тебе требуется?

— Наставник сказал, что вы в свое время помогли ему правильно предать — так, чтобы всем в результате хорошо стало…

— Ах, это… — улыбнулся сэр Роберт.

— Я хочу научиться предавать, — выпалил Эрик. — Вот только… я не знаю… тогда, у Олбарии и у гномов… у них… ну, как бы общие интересы нашлись… а теперь… у вас и у нас… у нас и у них… — Он начал запинаться, смешался и замолчал.

«Проклятье! Ну почему так получается? Почему чертов язык подводит меня именно тогда, когда он больше всего нужен? Где моя хваленая подготовка? Что за косноязычие? И как это сэр Роберт должен меня понимать, если я сам не понимаю, что сказал?»

Однако сэр Роберт понял.

— Олбария. Ледгунд. Новая земля. Так? — коротко спросил он.

Эрик только кивнул. Говорить он был не в силах. Тот, кто вот так, из невнятного бормотания, сумел все понять… Он и решит так же. Одной фразой. Вот только какой она будет?

Ждать. Затаиться и ждать, боясь спугнуть удачу. Страшась другого исхода. Делая вид, что его не бывает, и все равно страшась.

Сэр Роберт молчал. Молчал, глядя Эрику прямо в глаза. И чем дольше он молчал, тем страшнее делалось.

«Да скажи же ты, наконец, хоть что-нибудь! — мысленно взмолился Эрик. — Что угодно лучше, чем это жуткое молчание и спокойный задумчивый взгляд!»

— Эрик, я же не сумасшедший, чтобы считать, будто одно-единственное государство, каким бы большим и мощным оно ни было, в состоянии полностью присвоить себе такое открытие, — наконец сказал сэр Роберт.

Стон облегчения Эрику сдержать удалось.

— Что ж, а я именно такой сумасшедший, — признался Эрик. — Я хотел этого… для Ледгунда. И боялся, что Олбария успеет первой.

— Ну разумеется, Олбария успеет первой. Но из этого не следует, что остальные навсегда опоздают.

— Вы так считаете, милорд?

— Ты хоть капитана-то слушал? Или все продумывал как меня резать станешь? — хмыкнул сэр Роберт.

— А что? — К ужасу своему, Эрик обнаружил, что оба раза был занят другим. В первый раз любовался красотой Энни, во второй — целиком погрузился в свои переживания. У него нет этой информации. Только обрывки. А ведь она здесь — самая важная. Это из-за нее все происходит. Как же он так оплошал? И даже не понял, что оплошал.

— А то! — недовольно откликнулся сэр Роберт. — Капитан говорит, что, по его расчетам, там целый материк! Материк, понимаешь? Неужто ты считаешь, что одному государству под силу проглотить такое? Что оно не умрет от несварения желудка?

— Но земли ведь чем больше, тем лучше, разве нет?

— Ошибаешься, существует некий предел, дальше которого заходить нельзя, — ответил сэр Роберт. — После этого предела количество уже не переходит в качество. Скорее наоборот.

— А у нас считают по-другому… — пробормотал Эрик.

— Многие, к несчастью, считают по-другому. Вот только те, кто так считает, в конечном счете просчитываются. Причем происходит это довольно быстро, и результаты оказываются самые плачевные, — заметил лорд-канцлер. — Я тебе сейчас скажу одну вещь, которая тебя, возможно, удивит: мне не хочется, чтобы с Ледгундом случилось какое-то несчастье. И не потому, что я такой уж добрый и хороший. А потому, что мы соседи. Потому что Ледгунд и Олбария рядом. Потому что, если в одной стране происходит какое-то безобразие, это не может не отражаться на другой.

— Но если у соседей беда, они становятся слабее, и их можно… захватить? — предположил Эрик.

— И потратить кучу средств и сил, чтобы справиться с тем, что натворила эта самая беда, да еще и держать на захваченной территории большую армию? — усмехнулся сэр Роберт.

— Но можно же просто все забрать и уйти, — сказал Эрик.

— В случае Ледгунда «все» означает флот, верно?

— Ну, — кивнул Эрик. — Наверное.

— А как же олбарийские корабельные верфи? Они что, разориться должны из-за того, что я приведу чужие корабли? Или ты считаешь, что кораблей может быть бесконечно много? Да и окупит ли ваш флот наши военные потери, даже если его продать?

— То есть война вообще невыгодна? — спросил Эрик.

— Воюют не ради выгоды, воюют, когда нет другого выхода, — ответил лорд-канцлер. — А у нас с тобой выход есть. Если мы, конечно, сможем договориться, и если тот, о ком я думаю, действительно достоин того, что я собираюсь ему предложить.

— А… о ком вы думаете, милорд? — тихо спросил Эрик.

— О том, кто ни разу не вступал на олбарийскую землю с мечом в руке. О том, кто никогда не видел в своих соседях врагов. О том, кто не имеет никакого понятия о фаластымской отраве. О том, кому парламент даст денег и корабли, если только ему немного повезет… — ответил сэр Роберт, лорд-канцлер Олбарии.

— Но… это же… — Эрик осекся.

— Олбария с радостью предложит Ледгунду, равно как и прочим заинтересованным державам, принять участие во второй исследовательской экспедиции к новой земле, — сказал сэр Роберт. — Просто должен быть кто-то, с кем мы могли бы об этом договориться. Кто-то, кто пожелает договариваться с нами. Договариваться, а не воевать. Кто-то, кому доверяет ваш парламент, понимаешь, Эрик?

Эрик понимал.

— Значит… чтобы что-то сделать для Ледгунда… нужно что-то сделать с королем Вильгельмом, милорд? — спросил он.

— Без тебя сделают, — буркнул сэр Роберт. — Короля, к твоему сведению, можно законодательно сместить. Особенно когда есть повод и есть в чью пользу.

Эрик заметно расслабился, а лорд-канцлер невесело рассмеялся.

— Ты полагал, что я тебя пошлю за его головой? — спросил он.

Эрик кивнул.

— Хватит с тебя уже, — с толикой сочувствия в голосе сказал лорд-канцлер Олбарии. — Может, я в сто раз худший секретный агент, чем ты, но ты в сто раз хуже меня подходишь для этой работы.

— Почему это? — вскинулся Эрик.

— Вот поэтому, — ответил сэр Роберт и достал из-под одеяла, коим был накрыт, стопку карандашных рисунков Эрика. — Мне сказали, что к этому прилагаются еще и сказки, это правда?

— Да, милорд… — Эрик окончательно растерялся.

— Тебя нужно показать Якшу, — решил сэр Роберт. — Да-да, тому самому Якшу. У него просто талант раскрывать миру чужие дарования.

— Но я же не придумал ничего особенного, — запротестовал Эрик. — Подумаешь — сказки с картинками…

— На мой взгляд, твоих сказок и картинок достаточно, чтобы тобой всерьез заинтересовалась олбарийская гильдия бардов, — сказал сэр Роберт. — А там — Троанн, Марлеция, Арсалия… выставки… концерты… ту самую книгу, на которую тебя выменяли, ты ведь в цвете рисовал?

— Да, милорд, — кивнул Эрик.

— А теперь почему одним карандашом пользуешься?

Эрик замялся, не зная, как ответить. Не зная, как объяснить свой невероятный ужас перед всем этим. Перед рисунками и сказками, которые приходят сами собой, стучатся в дверь памяти, ломятся в нее, гремят хитроумными отмычками и вскоре помнятся так, словно происходили въяве, словно все это случилось с ним самим, а не с какими-то придуманными героями, которых и на белом свете-то никогда не было.

— Мне страшновато рисовать в цвете, — сказал он наконец. — Мне вообще страшно этим заниматься. От этого ведь с ума сходят.

— Кто тебе сказал? — удивился лорд-канцлер. — Я лично знаю кучу бардов, художников, поэтов, сказителей и прочих представителей этого мира… сумасшедших среди них не больше, чем среди прочих.

Эрик чуть помедлил и рассказал все, что ему когда-то говорил по этому поводу его первый наставник.

— Чушь, — отрезал сэр Роберт.

Он как-то так это сказал, что Эрик ему сразу поверил.

— Он тебе солгал. Не знаю, правда, с какой целью… Думаю, он боялся, что эти способности, если их не контролировать, помешают тебе сделаться секретным агентом. А ему был нужен секретный агент с такой внешностью и такими способностями, как у тебя. Ему даже художник и сказитель был нужен, только в определенных рамках. Вот он эти рамки для тебя и установил. Все, что для дела, — хорошо. Все, что сверх того, — ведет к безумию.

— Я больше не секретный агент.

— Вот и рисуй, — откликнулся сэр Роберт. — Грех это, такой божий дар впустую растрачивать.

Эрик вздохнул.

— Кроме того, я хотел бы тебе подбросить тему для размышления, — сказал сэр Роберт. — Я как раз об этом и думал, когда отрава подействовала. И теперь думаю. Присоединяйся — будем вместе думать. Можешь наставнику рассказать, тут лишние мозги не помешают. Особенно такие, как у него. Вот мы собираемся плыть куда-то туда в расчете на новые территории и прочие полезные в хозяйстве открытия. Что, если там уже живут люди? Что, если эти земли не пустуют? Что, если на них расположены неведомые нам могучие государства, которые так же, как и мы, озабочены поиском новых земель? Что, если эти государства мощнее наших? Что, если их флот сильнее? Что, если они пожелают расширить свои владения за счет нас?

Сэр Роберт вперил в Эрика пронзительный взгляд. Каждый его вопрос буквально взрывался в мозгу.

— Мы можем принести войну в свой дом, Эрик, — тихо добавил лорд-канцлер Олбарии.

«А король Вильгельм только обрадуется такому повороту событий! — самостоятельно додумал недосказанное Эрик. — Уж тогда-то он точно вырвет у парламента армию. И навоюется всласть. Кажется, все понятно».

— Я рад, что ты понял.

И сэр Роберт умолк. Эрик поймал себя на том, что и ему сказать-то вроде бы больше нечего. То есть болтать-то можно до бесконечности, вот только это ничего не изменит. Потому что все, что можно и нужно было сказать, уже сказано. А значит, остается немногое, главное… то, ради чего пришел.

— Милорд, научите меня предавать… — попросил Эрик. Сэр Роберт посмотрел на него прищуренными глазами.

Потом вздохнул.

— Безобразие все-таки, когда секретными агентами становятся в столь юном возрасте, — пробурчал он. — Эрик!

— Да, милорд! — тотчас отозвался Эрик.

— Очнись! — приказал лорд-канцлер. — Ты все сделал. Уже сделал. Сам. Безо всяких подсказок с моей стороны. Никуда бежать больше не нужно. Никаких свершений и подвигов уже не требуется. Мне не нужны явки, пароли и прочая ерунда, которой наверняка набита твоя голова. Ты хотел совершить правильное предательство? Ты его совершил. Ты спас девушку и ее отца. Этого довольно.

— Довольно, милорд?

— Ее отец спас те самые бесценные сведения, из-за которых столько шума, — продолжил лорд-канцлер. — Этого и в самом деле довольно. То, что ты меня не стал убивать, а вместо этого исцелил, будем расценивать как светскую любезность с твоей стороны. К делу это не относится. Даже если бы ты меня убил, это бы ничего не изменило. Если только для самого тебя. Добавлю, что и для меня тут остается не слишком много работы. Разве что отдать несколько распоряжений. И поделиться информацией с теми, кто ее заслуживает. Все остальное произойдет само собой. И, полагаю, довольно скоро… когда ты вернешься из первой экспедиции, будешь сильно удивлен.

— Я… я понял, милорд…

— В таком случае, — он слегка усмехнулся, — как там говорят гномы? «Иди и подумай»?

— Да, милорд, — наклонил голову Эрик.

— Что ж, в таком случае… «иди и подумай», — молвил сэр Роберт де Бофорт, лорд-канцлер Олбарии.

* * *

— Так вот, значит, как оно все вышло, коллега, — задумчиво протянул Шарц.

— Именно так, коллега, — кивнул Эрик.

— Ты все-таки как-нибудь выдели время на университет, — промолвил Шарц. — А то наставничество наставничеством, практика практикой, но базовыми научными знаниями пренебрегать ни в коем случае не следует… коллега.

— Обязательно, коллега, — кивнул Эрик. — И… учитель, спасибо тебе за все!

— И тебе спасибо, Эрик, — улыбнулся Шарц.

— Мне-то за что? — удивился Эрик.

— За то, что не обманул моих ожиданий, — ответил Шарц. — Кстати, нам пора на ужин. Так как вы скоро отчаливаете и об этом уже прослышали все, кто только мог прослышать, ужин состоится в большом зале.

— В большом зале? — чуть испугался Эрик.

— Его Светлость внял мольбам своих подданных, которые просто жаждут услышать еще хоть одну твою сказку, — пояснил Шарц. — А то пока ты еще снова у нас объявишься… Боюсь, там соберется не меньше половины замка.

— Ох…

— Вот тебе и ох, — подмигнул Шарц. — Когда вы с Энни венчаетесь?

— Через два дня. Миледи подарила ей свое платье, но его нужно немного переделать. Как только с этим разберутся…

* * *

— Эрик, а мне сказку можно? — спросил сэр Роберт.

— Нужно, — ответил Эрик. — Только мне понадобятся бумага и карандаш.

— Я в курсе, — кивнул лорд-канцлер, пододвигая к Эрику стопку бумаги и карандаш, которые поспешно выложил на стол один из его помощников.

— Жил да был один лорд-канцлер, который часто пренебрегал собственной безопасностью ради блага государства, — глядя в глаза сэру Роберту, промолвил Эрик. — И его постоянно убивали, самыми разными способами, в самых разных местах. То так убьют, то этак…

Один из рыцарей сэра Роберта со свистом втянул в себя воздух.

— Но лорд-канцлер постоянно оживал, — добавил Эрик, продолжая пристально глядеть лорд-канцлеру в глаза. — Оживал, потому что у него был сосуд со святой водой и достаточно было одной капли, чтобы его оживить… у вас есть сосуд со святой водой, милорд?

— Нет, — ответил сэр Роберт, очень внимательно глядя на Эрика.

— Мне продолжать?

— Продолжай, — кивнул он.

* * *

В скромном гостиничном номере у пыльного зеркала сидел усталый одинокий человек. Таким усталым и одиноким он никогда в жизни себя не чувствовал. Он сидел так уже несколько часов и был столь неподвижен, что любому невнимательному наблюдателю показался бы мертвым. А он сам, спроси его кто об этом, сказал бы, что так оно и есть. Вот только спросить его было некому.

Агент высшего класса ледгундской секретной службы, первый наставник Эрика, молча смотрел в глаза себе самому.

Полностью проваленная операция его уже не заботила.

«Я вновь предал своего ученика. Я сделал это еще раз».

Раз за разом ему представлялись внимательные детские глаза. Очень серьезные глаза. И собственная речь: «Подлый наемник продает свое мастерство за деньги. Ради денег он способен на все. На любое преступление, на любую низость. Лазутчик может — а иногда просто обязан! — быть подлее и преступнее любого наемника. Так почему же наемник — ремесло гнусное и низкое, а лазутчик — нет?»

«Почему?» — спрашивали детские глаза.

«Лазутчик знает свой долг. Знает, кому и во имя чего он служит», — горделиво вещал наставник.

«Так кому и во имя чего?!» — в который раз спрашивал он нынешний у пыльного зеркала.

И зеркало отвечало ему пустым равнодушным взглядом его собственных глаз.

«Так кому и во имя чего ты служишь? Ради кого вновь и вновь предаешь своего ученика?»

Он вяло подивился тому, насколько пусто и равнодушно звучат наболевшие мысли. Да. Вот так вот. Пусто и равнодушно. Для того чтобы не выдавать своих эмоций, лучше всего вовсе их не иметь. И тогда на эту равнодушную маску можно повесить какие угодно чувства. Все верно. А если не иметь своих мыслей, можно с легкостью выполнять чужие приказы, даже не задумываясь об их истинной сущности. Наплевав на то, куда они в конечном итоге ведут. Есть такие замечательные слова. Долг. Клятва. Приказ. Ими можно прикрыть что угодно. Любую глупость. Любую мерзость. Любое преступление.

Что ж, к счастью, он — плохой наставник. Ему не удалось сотворить этого с мальчишкой до конца. Проклятый гном одной левой все поправил. Ему не удалось сотворить этого даже с самим собой, иначе он не сидел бы сейчас тут, а готовился к ликвидации предателя, отказавшегося выполнить приказ.

Итак, Эрик свободен. А скоро будет свободен и он. Он не станет дожидаться, когда за ним придут люди его собственной службы.

Он достал крохотную пилюльку и взвесил ее на ладони. Поглядел на себя в зеркало, усмехнулся и покачал головой.

«Говорят, ты убил в себе ученика, Эрик? Это похвально. А учителя, говоришь, не вышло? Вот тут ты ошибся, коллега. Просто это оказался не тот учитель, которого следовало… Но ведь все эти фаласские яды добыл ты, верно? Значит, ты все-таки убьешь учителя, пусть и не своими руками! Должен же я хоть что-то для тебя сделать, мальчик мой?»

Он решительно поднес пилюльку ко рту и… получил такой удар по руке, что та мигом повисла!

— Ты что это удумал? — взревел над ухом громовой бас. — Всякую дрянь в рот тянешь! Ты ее хотя бы мыл?

— Что?! — разворачиваясь, ошалело выдохнул он. Мало того что этот проклятый крикун невесть как оказался у него за спиной, так у него еще и вопросы дивные!

— Да так, к слову пришлось… — широко улыбнулся пожилой гном в рясе священника, разводя могучими руками. — Мой ученик очень настаивает на том, чтобы все-все было по науке. А спорить с ним я не намерен. Один раз уже проспорил.

— Хм. И ты теперь всегда моешь яд, перед тем как отравиться? — вежливо спросил ледгундский агент у пожилого степенного гнома.

— Ну, разумеется, — ухмыльнулся тот. — Ты что, не знаешь, что, если жрать немытое, желудок к чертям испортить можно? Ничего, вот с Шарцем поближе познакомишься, он тебе подробненько все это объяснит. И как это мне удалось воспитать такого зануду? Сам удивляюсь…

— Я арестован? — поглядев на гнома в упор, спросил агент.

— А ты где-то видишь кандалы и стражу? Мне вот почему-то кажется, что ты спасен. Мной.

Гномский башмак наступил на валявшуюся на полу пилюльку и раздавил ее.

— Ты собираешься убить меня самолично? — без особого интереса бросил ледгундский агент.

— А что, разве где-то есть гномье царство, ради которого бы стоило тебя убивать? — желчно отозвался гном. — Разве есть владыка, который мог бы приказать мне свернуть тебе шею?

«Владыкой мог бы стать ты сам, а насчет царства можно договориться!» — мелькнули в голове ледгундского агента привычные мысли. Он прежний произнес бы их не задумываясь. Он нынешний вообще не открыл рта. Хватит уже громоздить предательство на предательство.

— Пойдем, — сказал гном. — С тобой хочет поговорить один человек.

— Сэр Роберт де Бофорт? — устало поинтересовался ледгундский агент.

— Сэр Роберт де Бофорт — мальчишка, — пренебрежительно отмахнулся гном. — О чем с ним говорить? О том, как Олбария с Ледгундом прибрежный песочек поделить не могут? Пусть дети возятся в своей песочнице… Пойдем, с тобой хочет поговорить его наставник.

— О чем? — спросил ледгундец. — О чем он хочет со мной говорить?

— О новой земле, разумеется, — откликнулся гном. — О чем же еще могут говорить серьезные люди и гномы?

Дверь гостиничного номера захлопнулась. Двое, человек и гном, спустились вниз по лестнице.

* * *

— Эрик, мы тебе подарок приготовили, — сообщил Роджер.

— Здоровский, — добавил Джон.

— Тебе понравится, — пообещала Кэт, доставая стопку бумаги.

— Речь о том, чтобы я рассказал вам напоследок сказку? — улыбнулся Эрик.

Все трое решительно помотали головами.

— Речь о том… — важно начал Джон.

— …чтобы мы рассказали тебе сказку, — закончил за него Роджер.

— Тебе понравится, — повторила Кэт, раздавая братьям бумагу и карандаши.

— Далеко-далеко, за синими морями, за высокими горами, в стране Арсалии жил да был марлецийский король, — начал Джон.

— Что это он в Арсалии делал, если он марлецийский? — возмутился Роджер.

— Он еще не знал, что он марлецийский, он думал, что арсалийский, — ответил Джон. — Отстань, рассказывать мешаешь!

На листе бумаги возникла коронованная закорючка, долженствующая изображать неосведомленного короля.

— Ладно, — кивнул Роджер. — Рассказывай про своего дурацкого короля. А я вот что расскажу. Тысячу тысяч лет назад на неведомом острове жил огромный тысячеглавый дракон. Можно, я не буду рисовать все его головы?

— Можно, — с растерянной улыбкой кивнул Эрик.

— Давным-давно в холодном и снежном Ледгунде родился фаласский скакун, — начала Кэт. — Он не знал, что он фаласский. Он считал, что его подкинули и что он самый обыкновенный ледгундский тяжеловоз…

Эрик оторопел. Мало того что ему рассказывают аж три сказки одновременно и нужно быть не последним лазутчиком, чтобы во всем этом разобраться, все это успеть увидеть и запомнить, так еще и Кэт… как она узнала? Поняла? Почувствовала? Эта ее сумасшедшая сказка о коне, который ищет свой дом… как она догадалась?

— Значит, король царствовал долго и счастливо? — спросил Эрик, когда все три сказки закончились.

— Разумеется, — ответил довольный Джон.

— А дракону понравилось гномское пиво? — продолжил Эрик.

— Еще как! — сияя, поведал Роджер.

— Кэт, спасибо тебе, — тихо добавил Эрик.

— Ищи свой дом, — так же тихо ответила она.

— Спасибо, ребята, вы даже не представляете, что вы для меня сделали, — искренне сказал он.

— Зато мы представляем, что ты сделал для нас, — ответил Роджер.

— А когда немного подрастем, возьмешь нас в плаванье, — добавил Джон.

* * *

— За Святую Деву и попутный ветер!

— За удачу!

Огромные пивные кружки с треском столкнулись, и выплеснувшееся через край пиво полилось по столешнице, словно набегающая на берег волна.

— Эй! Пива сюда!

В портовом кабаке «Старый причал» прощались с берегом олбарийские моряки.

* * *

Стоя на корме корабля и глядя на удаляющийся берег, Эрик обнимал свою жену. Проходящий мимо него здоровенный моряк, сын священника Сэм, с умилением посмотрел на юную парочку.

Сначала, по правде говоря, этот новый доктор ему не приглянулся. Мелкий какой-то, смазливый… и чего только Энни в нем нашла? Не его, конечно, дело, однако… Однако когда означенный доктор тремя ударами и одним окриком остановил начавшуюся в «Старом причале» драку, а потом так толково руководил погрузкой… одним словом, зауважал его Сэм.

Стоит ли упоминать, что одним из драчунов, коих пришлось разнимать юному доктору, был Сэм собственной персоной. И это был первый и единственный случай, когда кому-то удалось уложить Сэма с одного удара. Надо же! Даром что маленький и доктор, а как вмажет, так добавки и не проси. Сам уложил, сам потом и первую помощь оказал, честь по чести. Мужчина! Энни с таким не пропадет. Правильного зятя капитан выбрал. А что до роста… Энни и сама невысокая, да и сэр Дэвид… рост, в конце концов, не самое в жизни главное.

Сэм еще раз с должным умилением посмотрел на обнимающуюся парочку и поспешил по своим делам. Он и знать не знал, что его неосторожная болтовня в кабаке чуть было не стоила жизни капитану и его дочери, едва не послужила причиной серьезных межгосударственных осложнений, а заодно поспособствовала встрече влюбленных. Жизнь, господа, удивительная штука! Чего в ней только не случается!

С берега на удаляющуюся олбарийскую флотилию с бессильной злобой смотрел тот самый секретный агент, который подслушал упомянутую беседу моряков. Столько сил потрачено… и все впустую… Олбария выиграла этот раунд.

Ну ничего! Мы еще посмотрим!

* * *

Негромко пели угли в камине. В открытое окно заглядывали звезды. Весенний ветерок играл пламенем свечи, при свете которой Полли читала толстую книгу, а Шарц, старательно сопя, вывязывал здоровенный серый шерстяной носок.

— Безобразие, — пробурчал он. — Кто, интересно, выдумал, что это занятие успокаивает нервы?

— Не знаю, — хихикнула Полли. — Но смотришься ты с этим носком весьма забавно.

— Рад, что тебе нравится, — усмехнулся гном. — А что, правда забавно?

— Очень, — подтвердила Полли. — Ты с ним такой смешной!

Шарц ухмыльнулся.

— Я с этим твоим «Трактатом о физиологии» тоже небось смешно выгляжу? — поинтересовалась Полли.

— Ты, как всегда, прекрасна, — прищурился Шарц. — Если бы мне не нужно было вязать этот окаянный носок, мы бы уже целовались.

— Вяжи, вяжи, не отлынивай! — обрадовалась Полли. — Усадил меня за эту свою «Физиологию» — значит, вяжи, а то нечестно получится! Ты меня целовать будешь, а я эту твою «Физиологию» читай?!

— Словно бы так, как сейчас, — честно, — проворчал гном. — Я тебе вручил, можно сказать, детскую книжку, а ты на меня навалила работу такой сложности, что с ней далеко не всякий академик справится.

— Вообще-то с ней любая женщина справляется, — ухмыльнулась Полли.

— Так то — женщина, — возразил Шарц. — Всякому ведь известно, что мудрее, добрее и прекрасней, чем женщина, Господь ничего не создал. Есть ли в этом мире что-то, с чем не справится женщина?

— Подхалим, — проворчала улыбающаяся леди Полли. — Все равно вяжи носок! Должен же ты хоть чему-то на этом свете научиться. А то ведь так и помрешь неучем. Даром что марлецийский профессор, а даже носка связать не можешь. Твой профессор Брессак, между прочим, отлично вяжет.

— Он еще и вышивает, — вздохнул Шарц. — Ну так ведь он все-таки гений. Не можешь же ты требовать от простого гнома такой же невероятной одаренности?

— От простого я и не требую. Только от тебя, — ответила Полли. — Вяжи давай, не мешай читать.

Шарц вздохнул и замолк. Некоторое время оба работали молча. Полли шевелила губами, разбирая какое-то трудное место в книге, Шарц упрямо тащил в нужную сторону очередную неподатливую петлю. На сей раз Полли нарушила молчание первой.

— Я все думаю, — тихо сказала она. — А ты не рано его отпустил?

— Эрика? — поднял голову от чулка Шарц.

— Ну да. Энни, конечно, очень хорошая и будет ему замечательной женой, но… успел ли ты научить его всему, что хотел? Всему, что должно?

— Я чуть было не опоздал его отпустить, — ответил Шарц и отложил недовязанный чулок. — Не будь Энни… и сэра Роберта… боюсь даже представить, что могло бы быть. Так что все правильно. Вместе они научатся всему, чему захотят. И ошибок не сделают. Мы же с тобой научились. Я уже заметил, что двое с легкостью способны научиться тому, чему один нипочем не научится. Разумеется, если эти двое любят друг друга.

— Неправда! — развеселилась Полли. — Ты так и не научился вязать!

Она отложила книгу и показала мужу язык.

— Зато я научился кое-чему другому! — радостно взревел гном, бросая недовязанный носок на открытую книгу, хватая жену в охапку и шагая в сторону супружеского ложа.

— Окно закрой, обормот! — радостно барахтаясь в его объятиях, выдохнула Полли.

— Окно? — изумился Шарц. — Зачем?

— Затем, что я теперь леди и мне не положено на весь двор визжать от восторга, — рассмеялась Полли. — Ну, так закроешь или мне ухо тебе откусить?

— Сама закроешь, у меня руки заняты, — ответил Шарц, с Полли на руках направляясь к окну.

— А оставить меня на постели ты, конечно, не мог! — прошептала Полли ему на ухо.

— Ну, разумеется, нет, — шепнул он ей. — Мало ли что ты способна натворить за это время!

— Страсти какие! — хихикнула она.

— Еще какие! Закрывай скорей, не то я не выдержу и тебе придется уронить свое положение в обществе недостойным радостным визгом!

Оконная рама, скрипнув, задвинулась. Погасла свеча. Теплые отсветы камина плясали по стенам. А где-то далеко, в открытом море, олбарийская эскадра шла к неведомым берегам. Шарц подумал о двоих влюбленных, которые сейчас наверняка сплелись в точно таком же тесном объятии где-нибудь у себя в каюте, а потом он не думал уже ни о чем, отдаваясь вечному ритму прибоя, покоряясь древнему океану, бесконечно катящему свои волны в каждом из нас.

Лишь мудрые звезды пели свою вечную песнь над его головой. Бесконечные, неизмеримые, навсегдашние звезды, которые и были ответом на любой вопрос, если только уметь правильно спрашивать и чутко прислушиваться к ответам.

* * *

«Я так и не узнал, кто такой на самом деле Джек!» — подумал Эрик, глядя на улыбающуюся во сне Энни, вслушиваясь в пение корабельных снастей и гудение волн за бортом.

«Я тоже этого не знаю, коллега: ну и что?» — ответно подумал Шарц, спящий за много дней пути от него. Вздохнул, все так же не просыпаясь поправил одеяло на плечах Полли и перевернулся на другой бок.

«Было бы чего там знать», — ухмыльнулся крепко спящий Джек и нежно прижал к себе спящую рядом с ним симпатичную повариху.

Олдвик медленно плыл в ночи, словно огромный, увенчанный зубчатыми башнями корабль. Он плыл сквозь звездную ночь в завтрашний рассвет. А где-то далеко, в океане, другой корабль резал волны, стремясь в неведомое. Они разошлись, эти корабли, разошлись в разные стороны, как то и положено кораблям. Разошлись для того, чтобы обязательно встретиться. Ведь для того моряки и стремятся в море, чтобы потом обязательно вернуться.

* * *

Ну? Кому-то все еще кажется, что так не бывает?

РАССКАЗЫ

Маленький комендант большого острова

Собрание Совета торговых и рыбацких старшин ледгундского рыбного торгового Дома «Бриньон и сын» протекало вяло. Кроме самого начала, когда господин Бриньон, грохнув кулаком по дубовому столу, взревел: «Надо наконец решать, что делать с проклятыми гномами!»

Имелась в виду, разумеется, олбарийская гномья рыболовная артель, которая в последнее время то и дело переходила дорогу означенному торговому Дому.

Торговый Дом «Бриньон и сын» торговал по преимуществу треской, великолепной крупной рыбой, которая в изобилии водилась на ледгундских тресковых банках. Гномы ловили мелкую неперспективную сельдь, по качеству значительно уступающую треске, и как конкуренты даже не рассматривались. До той поры, пока кому-то из них не пришла в голову гениальная идея засаливать сельдь прямо во время лова. Новый продукт был… вкусным. И дешевым. Торговый Дом «Бриньон и сын» далеко не сразу понял, что обрел серьезного конкурента, а когда понял, что-либо сделать было уже невозможно. Новая селедка стремительно завоевывала рынки. Олбария, Марлеция, Троанн, Арсалия, Соана, по последним сведениям, даже Фаласса…

Торговые старшины один за другим вставали и озабоченными унылыми голосами перечисляли, какой именно ущерб им нанесли окаянные гномы. Нанесли, сволочи, как есть нанесли, а закона при этом ни одного не нарушили!

— Как только на рынке появляется эта сельдь — не продашь и трескового хвоста! — с досадой воскликнул один из торговых старшин.

Господин Бриньон, и до того не отличавшийся сегодня лучезарным настроением, окончательно помрачнел.

Вставали и старшины рыбаков. Нет, гномы и на море ведут себя вполне прилично, говорили они. Не к чему придраться. Не к чему! В сторону ледгундских тресковых банок даже и не смотрят, ловят себе свою окаянную сельдь, границ никаких не нарушают. Нужно что-то делать, говорили они, ведь если упадет прибыль, то все их люди заработают куда меньше. И вряд ли это кому понравится. А кроме того — на что чинить лодки, корабли, сети? Нужно попробовать как-то договориться с гномами, предлагали они.

«С этими договоришься, как же, — возражали старшины торговцев. — Пробовали уже». Ох и далеко летали те, кто посмел предложить коротконогим мерзавцам разделить сферы влияния. Гномам с людьми не с руки драться, опасаются они этого, мало ли, вдруг Их олбарийское Величество рассердится, решит, что гномы за старое принялись. Ну, так они просто пошвыряли парламентеров в воду. А когда те вылезли и рискнули повторить свои предложения, зашвырнули еще раз. Так и будем купать, пока не уйдете, посулили гадкие гномы.

Одно счастье, что король Вильгельм закрыл собственную страну для ввоза проклятой гномьей сельди, равно как и для самих коротышек. По крайней мере, ледгундский рыбный рынок останется за самими ледгундскими рыбниками. Что делать с остальными рынками, непонятно. Попытка угробить гномью торговлю снижением цен, увы, ни к чему не привела. Гномью сельдь покупают уже не только потому, что она дешевле трески, ее покупают просто потому, что она вкусная. Гномы не стали снижать свои цены вслед за ледгундскими рыбниками — и все равно продали свою проклятую селедку.

— Так что все это было зря, — с досадой говорил торговый старшина. — И даже хуже того вышло — ты попробуй теперь подыми цены там, где ты их уже снизил! Еще и себе в ущерб выйдет…

— А так и получилось, — поддакивал другой. — Нет, правда! Как убедить людей, что то, что вчера подешевело, сегодня опять подорожало? Как доказать им, что это — нормально? Они не верят. И не покупают. И я ничего не могу сказать, потому что они правы! Они идут к гномам и покупают ихнюю трижды проклятую селедку!

Собрание совета торговых и рыбацких старейшин ледгундского торгового Дома «Бриньон и сын» протекало вяло. Вероятно, потому, что ни один из присутствующих не мог предложить ничего дельного.

В конце концов господин Бриньон вздохнул и распустил людей, наказав всем как следует подумать.

Один за другим понурые старшины покидали залу совета. Господин Бриньон продолжал сидеть, хмуро глядя перед собой. Перед его невидящим взором стояли золотые и серебряные монеты. Те, которые ему так и не удалось заполучить. Те, которые отняли у него проходимцы-гномы.

Из-за плеча господина Бриньона появился его личный секретарь, господин Пино.

— Господин Бриньон, — негромко промолвил он.

— А? — Господин Бриньон оторвался от своих невеселых размышлений и недоуменно уставился на своего секретаря. — Что вам, Пино?

— У меня есть к вам, господин Бриньон, одно небольшое… предложение, — промолвил секретарь.

— Предложение? — переспросил глава торгового Дома. И недвусмысленно посмотрел на своего секретаря. Его взгляд означал: «Берегись, если я сейчас услышу какую-то глупость!» Он смотрел, словно разъяренный бык, на соанском празднике Быка решивший наконец покончить с надоедливым вертлявым человечком, размахивающим дурацкой тряпкой у него под носом.

Но личный секретарь господина Бриньона, господин Пино, был не тот человек, которого можно испугать подобным взглядом. Он даже не дрогнул.

— Да. У меня есть к вам предложение, господин Бриньон, — повторил он.

Их взгляды встретились. Если бы они были рыцарями, то можно было бы сказать, что их взгляды столкнулись, как клинки. Будь они моряками, можно было бы сказать, что их взгляды столкнулись, словно два корабля. Но они были деловыми людьми, поэтому придется сказать, что их взгляды столкнулись, словно монеты в кошеле или даже костяшки счетов под пальцами опытного продавца.

Господин Бриньон понял, что его секретарь не шутит, не выжил из ума и даже не решил таким образом покончить счеты с жизнью, у него действительно есть что сказать.

— Я слушаю вас, Пино, — промолвил он.

— Я насчет этих гномов, — промолвил господин Пино.

— Да? — чуть оживился господин Бриньон. — Слушаю еще внимательнее, чем раньше.

Он и впрямь готов был выслушать совет от кого угодно. Хоть от самого дьявола. Слишком уж плохо все складывалось. Старшины просто пока не видят — насколько. А кто видит — молчит. Себе дороже такое вслух высказывать.

— Речь ведь идет не просто о деньгах. Речь идет о выживании всего Дома, — сказал Пино, и господин Бриньон вздрогнул. Пино только что озвучил его собственные тайные страхи. Произнесенные вслух, они получили плоть и тотчас вгрызлись в сердце. Черт! Прав Пино! Прав, проклятый мерзавец! Речь и впрямь идет о выживании. Не сегодня-завтра их окончательно вытеснят с олбарийского рынка, и это будет только начало, а там придет черед Троанна, потом Марлеции… Арсалийский и соанский рынки, возможно, удастся удержать. Какое-то время — удастся, а потом…

— Да. Вы правы, господин Пино, — дрогнувшим голосом произнес он. — Речь действительно идет о выживании…

— Мы — или они, — сказал секретарь.

— Предлагаете напасть на Петрийский остров? — Господин Бриньон с ужасом уловил в своем голосе истерические нотки. И ведь хотел-то сказать в шутку, а сказалось почти всерьез. Еще немного, и он будет готов на любую авантюру и глупость. Потому что отступать и в самом деле некуда. Гномы со своей селедкой приперли его к стене. Почти приперли.

— Напасть на Петрийский остров? Ни в коем случае, — поморщился секретарь. — Я предлагаю действовать тоньше.

— Тоньше? — переспросил господин Бриньон. — А почему вы промолчали на Совете? Кажется, я никому не затыкал рта. В том числе и собственному секретарю.

— Рук вы тоже никому не связывали, господин Бриньон, — заметил секретарь.

— Рук? — непонимающе нахмурился глава торгового Дома.

— Вот именно — рук, — кивнул его секретарь. — А они у ваших старшин, особенно у рыбацких, весьма тяжелые. Мне не хотелось бы, чтоб меня убили прямо на Совете за то, что мне приходится вам предложить. Мы-то с вами — деловые люди и понимаем, что иногда бывают случаи, когда такие слова, как «добродетель», «честь», «достоинство» и прочие в том же роде, приходится снять, как праздничную одежду, и спрятать в сундук, потому что пришло время для грязной работы…

Господин Бриньон вновь тяжело посмотрел на своего секретаря — и тот вновь не отвел взгляд.

— Ну? — буркнул господин Бриньон. — Начали, так договаривайте.

— Не раньше, чем вы мне кое-что пообещаете, господин Бриньон, — негромко и твердо промолвил секретарь.

— Пообещаю? — Взгляд господина Бриньона весил не меньше, чем вселенная.

— Я собираюсь спасти ваш Дом, — так же тихо сказал секретарь. — Вы сами стали бы делать такую вещь… даром?

— Ясно. — Господин Бриньон отвел взгляд.

— Так вы согласны? — спросил секретарь.

— Смотря сколько вы попросите, Пино, — ответил господин Бриньон.

— Куда меньше, чем вы опасаетесь, — ответил секретарь. — Я хочу, чтобы вы пообещали мне, что в случае успеха того предприятия, которое я собираюсь вам сейчас предложить, вы отдаете мне…

Секретарь сглотнул, словно то, что он хотел сказать, все же пугало его самого.

— Ну?! — рявкнул не выдержавший господин Бриньон. — Сколько?! Сколько ты хочешь?! Половину не отдам! Подавишься половиной! Насмерть подавишься!

Он побагровел и трясся, словно припадочный.

— …руку вашей племянницы Беттины, — закончил секретарь и удивленно вытаращился на взбешенного господина Бриньона. — Боже мой, неужели я мог претендовать на треть?

— На четверть! — отрезал господин Бриньон, его лицо постепенно приобретало прежний оттенок. — На четверть, не более! Но ты прав, так даже лучше! Получишь руку этой дурочки, будете жить долго и счастливо, не знаю, зачем она тебе, но заранее поздравляю! Если ты, конечно, сейчас предложишь что-либо дельное, а потом и вправду сможешь это осуществить, — закончил он, с внезапным подозрением вглядываясь в своего секретаря. — Итак, я слушаю.

— Поскольку речь и впрямь идет о выживании, — начал господин Пино. — Поскольку выжить и впрямь может только один из противников, я решил: пусть они не выживут. Но мы не будем штурмовать Петрийский остров, мы поступим, как я уже сказал, тоньше.

— Говори, — прошептал господин Бриньон, и в глазах его зажглись огоньки. Эти глаза уже не были глазами солидного дельца и почтенного отца семейства. Это были глаза человека, сколотившего свое немаленькое состояние деяниями, за которые в свое время придется держать строгий ответ перед Господом.

— Нужно нанять людей, — прошептал секретарь. — Не у нас, в других местах… пусть они будут олбарийцами, троаннцами, марлецийцами… не важно, лишь бы на нас ничего не указывало… это должны быть отчаянные ребята, тем не менее не теряющие головы…

— Продолжай… — шепнул господин Бриньон.

— Они должны проникнуть на остров под предлогом обучения каким-нибудь гномским ремеслам. Туда ведь многие для этого ездят. Ночью, когда все уснут… они должны пробраться на берег. К лодкам. Они должны продырявить…

— Ты никак решил, что гномы слепые? — гневно поинтересовался господин Бриньон.

— Не перебивайте, ладно? — досадливо поморщился секретарь. — Они продырявят не днища… борта… высоко, так, чтобы пока в лодке нет рыбы… они должны продырявить их очень аккуратно, под скамьями гребцов, тогда это и впрямь будет незаметно… продырявить, заткнуть ветошью и залить лаком. Таким, чтоб он был неотличим по цвету от бортов и не сразу растворялся в воде. Нужно, чтоб он растворялся постепенно…

— Хм, интересно, — пробормотал господин Бриньон. — Продолжай.

— Ничего не случится до тех пор, пока первая лодка не наполнится рыбой, — продолжил секретарь. — Как только это произойдет, лак растает, ветошь вымоет, и лодка станет быстро наполняться водой. Гномы не умеют плавать.

— Я в курсе, — кивнул господин Бриньон. — К твоему сведению, в море почти безразлично, умеет человек плавать или нет. Дальше.

— Гномы не умеют не только плавать, — промолвил секретарь. — Еще они не умеют бросать товарищей. Как только первая лодка начнет погружаться, к ней на помощь тотчас поспешит вторая. Как только гномы с первой лодки перейдут во вторую…

— Она тоже погрузится, — довольно кивнул господин Бриньон. — И тогда им на помощь поспешит третья!

Он облегченно вздохнул и улыбнулся.

— Они сами друг друга утопят, — закончил его секретарь, господин Пино.

— Пино, а ведь ты — мерзавец, — заметил господин Бриньон.

— А что поделать? — развел руками господин Пино. — Добродетельные люди слишком мало зарабатывают. А потом, чтобы спасти все и всех, кто-то должен забыть о добродетели.

— Ты хоть знаешь, что Беттина тебя терпеть не может? — спросил господин Бриньон.

— Тем интереснее, — скромно заметил секретарь. — Наш брак не будет скучным, я полагаю.

— Ну, хорошо. — Господин Бриньон вновь довольно кивнул. — Утопим гномов, точней, они сами себя утопят своей взаимовыручкой, а дальше? Сельдь останется, секрет засолки никуда не денется, долго ли гномам вновь организовать артель? А если гномы не догадаются, то и просто людям?

— Разве я сказал, что изложил уже весь свой план? — вопросом на вопрос ответил господин Пино.

— Слушаю продолжение, проговорил господин Бриньон.

— Во-первых, чтобы обучить новых рыбаков-гномов, потребуется немалое время, — сказал господин Пино. — Во-вторых, гномы вряд ли захотят отдавать секрет своей засолки каким-то другим рыбакам. Потом, этих других рыбаков еще нужно найти, собрать, уговорить переселиться на остров. И не сказано, что прочие гномы примут их с распростертыми объятиями. Что ж, даже если Олбария на это решится, пройдет некоторое время, пока все это, наконец, будет сделано. Тем временем рыночные позиции сельди будут здорово ослаблены. Можно будет самим, дополнительно к треске, затеять отлов сельди и через подставных лиц выбрасывать ее на рынки как можно дороже и в самом негодном состоянии. Или же, напротив, перенять гномский секрет, еще сильней сбавить цены и окончательно занять их места на рынках…

— Об этом я как-нибудь и без тебя подумаю, — оборвал его размышления господин Бриньон. — О том, что будет делать Дом, у меня будет время поразмышлять самостоятельно. Я хочу услышать, что собираешься делать ты. Что станешь делать ты, если возрожденная гномская артель вновь возьмет нас за горло?

— То же самое, — промолвил секретарь.

— Что значит — то же самое? — нахмурился господин Бриньон.

— То же, что и раньше, — ответил секретарь. — Вновь найму людей и…

— А если настанет… третий раз? — еще сильней нахмурился господин Бриньон.

— И в третий, — ответил господин Пино.

— А если их поймают?

— Это было бы самое лучшее, — кивнул секретарь. — Если бы в третий раз их поймали, это было бы самое лучшее.

— Не понимаю, — почти с угрозой вымолвил господин Бриньон.

— А ведь просто, — вздохнул секретарь. — Одни гномы утонули… другие гномы утонули… горе-то какое! Жены-дети плачут, друзья-приятели сморкаются в рукояти молотов… и тут третья по счету артель… или даже вторая… но лучше все-таки третья… ловит гадов-злоумышленников, которые принесли столько горя их народу.

— Их моментом допрашивает олбарийская секретная служба и путем нехитрых манипуляций выходит на нас? — грозно нахмурился господин Бриньон. — Надеешься все свалить на меня и под шумок занять мое место?

— Никакая секретная служба этих несчастных не допросит, — покачал головой секретарь.

— Это почему это? — не отставал господин Бриньон.

— А потому что трупы не отвечают на вопросы, — усмехнулся секретарь. — Даже под пытками.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Только то, что до встречи с сотрудниками олбарийской секретной службы эти несчастные не доживут, — ответил господин Пино.

— Думаешь, гномы их прикончат? — требовательно поинтересовался господин Бриньон.

— Знаю, что прикончат, — сказал секретарь.

— Так, — прихлопнул ладонью по столу господин Бриньон. — Допустим. И что потом?

— Не потом, а гораздо раньше, — поправил его секретарь. — Задолго до того, как это случится, мы должны внедрить своего человека… ну, не в окружение короля Джеральда, конечно… было бы наивно на это надеяться, а в окружение его окружения… Внедрить своего человека, который ужаснется неслыханному смертоубийству несчастных заблудившихся рыбаков, ненароком забредших в темноте на гномскую территорию. Ужаснется в нужное время и в нужном месте. Перед нужным человеком, разумеется. Так, чтоб это достигло ушей олбарийского монарха. Король Джеральд гномов не любит. Он их всего лишь терпит, он с ними мирится, потому что они для него полезные. Король Джеральд гномов боится. Думаю, будет не слишком трудно уговорить его на всякий случай запретить этим злым, гадким, агрессивным гномам лодки и корабли. Мало ли куда они могут доплыть и чего натворить? Вон, на людей уже бросаются!

— Так, — кивнул господин Бриньон. А потом надолго задумался. Он даже спрятал лицо в ладони. И молчал. Секретарь замер, выжидая, чем разразится это молчание. Наконец господин Бриньон поднял голову и уставился на своего секретаря.

— Все правильно, — промолвил он. — Выхода и вправду другого нет. Но… грех-то какой!

— Замолим, — тихо промолвил господин Пино.

— Замолим, — так же тихо повторил господин Бриньон. И облегченно вздохнул.

— А все-таки ты дурак, — добавил он мгновение спустя. — Надо было требовать четверть… Женщина — что! Женщину можно найти любую. А кроме того… человеку, отобравшему у меня четверть дела, я и дочь бы отдал, не задумываясь.

— Думаю, это не последняя услуга, которую я вам оказываю, — с ухмылкой ответил секретарь. — Зато теперь я точно знаю, сколько в случае чего могу потребовать.

— И дочь — в придачу? — подмигнул господин Бриньон.

— Ну, конечно, — ответил господин Пино.

— А как же племянница? — спросил господин Бриньон.

— К тому моменту она успеет меня разочаровать.

— И что? С нею, как с гномами? — прищурился глава Дома.

— Неужто я злодей какой? — светло улыбнулся господин Пино. — Есть же монастыри…

Господин Пино смотрел на своего хозяина и думал, что со временем он получит куда больше, чем племянницу, куда больше, чем четверть и дочь в придачу. Со временем он получит все. Сыну господина Бриньона придется заняться чем-то другим.

Господин Бриньон смотрел на своего секретаря и думал, что со временем от него придется избавиться. Слишком неожиданной и пугающей стороной он вдруг повернулся. С этой стороны господин Бриньон своего помощника еще ни разу не видел. То, что ему открылось, пугало его. Господин Бриньон боялся своего секретаря. А те, кого он боялся, обычно жили очень недолго. С ними обязательно случалось что-нибудь нехорошее.

* * *

Ленивые волны, щурясь от яркого солнца, терлись боками о пристань. Вокруг парома суетился народ. Все куда-то спешили, кричали, тащили какие-то вещи. Два солидных гнома сердитой скороговоркой что-то друг другу доказывали. Поскольку оба говорили одновременно, было ясно, что они вряд ли придут к согласию. Разве что кто-нибудь третий даст себе труд обратить внимание достопочтенных гномов, что утверждают они одно и то же, почти одними и теми же словами, так что и спорить не о чем. Впрочем, тогда скорей всего достанется этому самому третьему. И поделом. Нечего в чужой спор встревать.

— Присматривай тут за всем, малыш! — Папа улыбнулся и подмигнул.

Рагнар улыбнулся в ответ. Он не глупый какой, понимает, что папа шутит. Разве маленькому можно за чем-то присматривать? Это за ним присматривают, а ему самому нипочем не позволят.

— А вы долго? — Нет, огорчения скрыть не удалось. Но он же не виноват, что ему грустно, что мама с папой уезжают. Могли бы и его с собой взять, между прочим.

— Всего на два дня, сынок. — Мама ласково гладит по голове, целует. — Терпи. Будущему Владыке всех гномов не к лицу плакать. Особенно если ему уже десять лет.

— Ладно, — вздыхает сын Гуннхильд Эренхафт и Тэда Фицджеральда. — Я не буду. Только вы побыстрей возвращайтесь, хорошо?

— Непременно, — кивает мама.

Они еще раз обнимают его и спешат к парому. Вся остальная свита уже там. Это Торди-пасечник так говорит — свита, а мама с папой смеются и говорят, что это не свита, а сплошное безобразие. Однако это самое безобразие почему-то берут с собой, а его оставляют. И так всегда.

Скорей бы уж вырасти, а то эти условности, связанные с возрастом, просто доводят. Вот просто бесят. Ну почему ему нельзя поехать тоже? Кто сказал, что в десять лет нельзя посещать всякие там балы и прочие важные встречи? Тот, кто такое придумал, наверное, сам никогда не был маленьким, а так сразу и родился тощим бородатым занудой преклонных лет. Сначала небось самому себе все приятное и интересное запретил, а потом и за других принялся.

А как было бы здорово сегодня поплавать и пострелять вместе с папой, пройтись вместе с мамой по мастерским и артелям, завернуть на пасеку к Торди, навестить Эрнста Хумперфенкеля, поглядеть, что он еще изобрел… да мало ли чего еще можно придумать? И, честное слово, с родителями это делать куда веселей, чем одному! Эх…

Ну что тут поделать, раз лорд-протектора Петрийского острова пригласил к себе Его Светлость милорд Эсташ, герцог Побережья?

Лорд-протектор — это так мамина с папиной должность называется. Она — владыка гномов, он — комендант Острова, а вместе получается — один лорд-протектор. Это папа так объяснил. А мама при этом почему-то хихикала, но так и не объяснила — почему. Сказала: вырастешь — поймешь. И вот всегда так! Чуть что интересное, сразу требуется быть взрослым. А как побыстрей вырасти, при этом никто не говорит. Просто безобразие какое-то!

А если так уж обязательно было ехать на какой-то там дурацкий бал, почему бы не взять его с собой? Подумаешь — маленький! Зато — наследник. А то когда еще будет этот самый следующий раз? Надо же ему в качестве наследника лорд-протектора представиться герцогу? Эти взрослые всегда все задом наперед делают, а потом удивляются, почему все не так вышло.

Рагнар смотрел, как папа с мамой машут руками. Как отчаливает паром. Как суетятся взад и вперед по парому прочие люди с гномами. Как плещут веселые волны… А потом вздохнул, отвернулся и побрел в глубь острова. Он и правда уже взрослый. Реветь? Вот еще! Да у него и на грусть времени нет. Надо же проследить, чтоб все шло как должно. А то мало ли чего за время отсутствия лорд-протектора стрястись может? И что он тогда маме с папой скажет, когда они вернутся?

— Эй, Рагнар, идем играть в прятки! — радостно вопят Том, Элвин и Линни, выскакивая из-за кустов.

«Вот всегда так… как только соберешься совершить что-нибудь важное, стать, наконец, взрослым — тотчас отвлекают. Так и вовек не повзрослеешь».

«А в прятки-то как поиграть хочется!»

«Может, сначала все-таки поиграть, а уж потом взрослым делаться?»

«Я тебе дам — „потом“!» — мысленно рычит Рагнар сам на себя.

— Не могу, — со вздохом говорит он.

— Не можешь? Почему? — искренне удивляется Том.

— Ты заболел? — предполагает Элвин.

— Да нет, тебе просто грустно, что мама и папа уехали, — добавляет Линии. — Ну так они вернутся. Глупо из-за этого в прятки не играть.

— Как вы не понимаете? — вздыхает Рагнар. — Раз они уехали, то за них теперь остался я.

— Ты хочешь сказать, что остался вместо них? — удивляется Том.

— Брось, взрослые этому все равно не поверят, — замечает Элвин.

— А мне и не надо, чтоб они верили, — отвечает Рагнар. — Важно, что я об этом знаю.

— Так ты из-за этого теперь в прятки играть не хочешь? — говорит Том.

— Я хочу, — вздыхает Рагнар. — Очень хочу. Но — не могу, понимаете? Не должен.

«Везучие. От них-то не требуется взрослеть немедля. — Рагнар начинает понимать, что взвалил на себя не слишком-то веселую ношу. — И как только мама с папой ее несут? И ведь действительно… я никогда не видел, чтоб они играли в прятки… разве что со мной… и то — недолго. У них постоянно какие-нибудь дела…»

— Так ты теперь что — вообще играть не будешь? — с искренним ужасом спрашивает Линии. — Все два дня?

«Хоть ты меня понимаешь», — благодарно думает Рагнар.

— Наверное, — пожимает плечами он. «А что делать, если я не должен?»

— И купаться? — в том же тоне продолжает Линии.

— Не знаю, — отвечает Рагнар и обводит глазами друзей.

«Это даже хуже, чем остаться без сладкого, можете мне поверить».

— Брось, — решительно говорит Том. — Твой папа купается — и ничего. Если бы они сейчас не уехали, то он с тобой уже пошел бы купаться.

— А может, и твоя мама пошла бы, — добавляет Элвин.

— Я подумаю об этом, — обещает Рагнар. — А пока… мне надо идти.

— Куда это? — в один голос удивляются все трое.

— У меня дела, — серьезно отвечает Рагнар, только что сам назначивший себя на должность временно исполняющего обязанности лорд-протектора острова.

И уходит. Приятели растерянно смотрят ему вслед. А потом идут заниматься своими делами, которых у детей не меньше, чем у взрослых.

Временно исполняющий обязанности лорд-протектора острова отправляется обходить свои владения. Остров еще не знает, что он под надежной охраной и защитой.

Остров еще узнает.

* * *

Первое, что должен сделать временно исполняющий обязанности лорд-протектора, — это… все-все проверить, чтобы чего не вышло? Горделиво воссесть на возвышение и дожидаться просителей? Пойти и потребовать себе на обед одно только сладкое?

А вот и нет.

Первое, что должен сделать временно исполняющий обязанности лорд-протектора, — это проверить, подчинится ли ему в случае чего военный гарнизон острова. Потому что если — нет… тогда это и будет первой — и самой главной! — проблемой. И ее придется решать. Два дня — это не тот срок, на который остров может остаться совсем без лорда. Ведь что-нибудь случиться может в любую минуту. То есть… в обычные-то минуты и впрямь ничего не случается, но ведь никто не может сказать, какая из всех этих минут — та самая, любая… Та, в которую и случаются всякие неприятности. А когда она приходит и все случается, тогда уже бывает поздно. Так что мудрый правитель все делает заранее. Ну, или старается делать. По крайней мере, мама с папой рассказывали именно так, а ведь у них все получается, Значит, если следовать их советам — получится и у него.

— Мартин! — окликнул Рагнар одного из проходивших мимо лучников. — Где папин заместитель, не знаешь?

— Командир на той стороне, — лучник махнул рукой, указывая направление, — в рыбацкой артели. Ты же помнишь, что у рыбаков сегодня вечером праздник?

— Конечно, помню, — степенно кивнул Рагнар.

— Ну, так не забудь поздравить, — подмигнул стражник. — Им приятно будет. Кроме всего прочего, они опять натянули нос ледгундским рыбникам. Оставили тех без барыша, что всегда радует.

— Значит, у них не один, а два праздника, — кивнул Рагнар.

Он знал эту историю. Много раз ее слышал. О том, как гномы привезли на олбарийский рынок свой первый улов, а ледгундские рыбаки посмеялись над ними. И рыба-де плоха, и рыбаки из гномов никакие. О том, как гномы обиделись, но смолчали. Задираться с людьми, да еще и чужими, они не хотели. О том, как ледгундцы, продолжая издеваться, предложили гномам продавать селедку по совсем уж смешным ценам, потому как она с ледгундской же треской ни в какое сравнение не идет. О том, как гномы обиделись еще пуще, но опять смолчали, потому как никто ведь не виноват, что треска водится по большей части в ледгундских водах, а поблизости от гномьего острова как раз селедка, которая и хранится хуже, и внешний вид у нее совсем не такой королевский, как у проклятой трески. О том, как гномы скрепя сердце установили ту самую цену, которую, издеваясь, предложили ледгундцы. О том, как вдруг перестала продаваться все еще дорогая треска и в ход пошла вовсе уж дешевая селедка. О том, как это не понравилось заносчивым ледгундцам и они вновь полезли с оскорблениями, а один, явно желая затеять драку, вскочил прямо в открытую бочку с сельдью и принялся отплясывать ледгундский танец. Перескочил во вторую, третью… О том, как гномы Дружно шагнули вперед, не снеся издевательства над своим трудом. О том, как чуть не случилась беда. О том, как заступил им дорогу человек, их наставник, Мастер Шон. О том, как они остановились по слову наставника. О том, как хохотали ледгундские рыбаки. О том, как один из них толкнул старика, а другой запустил в гнома селедкой… Они хохотали до тех пор, пока не добралась до них олбарийская рыночная стража и не швырнула их всех мордами в землю. До тех пор, пока остаток трески не был арестован, а всю оставшуюся гномскую сельдь, помятую ледгундскими сапогами, купил сэр Роберт де Бофорт, лорд-канцлер Олбарии, для стола Его Королевского Величества Джеральда. Гномы, после этого случая еще пуще зауважавшие своего короля, поклялись отмстить своим конкурентам-ледгундцам. Тем более что Мастер Шон вскоре после этой поездки умер. Он все бегал, утешая своих рыбаков, что ничего, все образуется, что они ни в чем не виноваты, а селедка все равно свое возьмет, а потом как-то раз уснул и не проснулся. Он, конечно, был уже очень старый. Особенно по человеческим меркам. Вот только гномы в это так и не поверили. Они обвинили в его смерти проклятых лягушатников. Когда Мастера Шона похоронили, над его могилой гномы-рыбаки дали страшную клятву. «Мы отомстим! — поклялись они. — Чертовы лягушатники даже у себя дома не смогут продать ни одной рыбины! Ни единой проклятой трески!»

И вскоре после этого Мастер Герд, жена Мастера Керца, придумала новый способ засолки сельди. Гномы начали засаливать ее прямо в море, во время промысла. Теперь она уже не портилась, пока ее везли на рынок, и стала серьезным конкурентом ледгундской треске, а Мастер Герд получила три насечки на мастерский обруч.

То-то было воплей среди гномских старейшин. Женщина и вообще не должна быть Мастером! Только Мудрой Старухой! А Мастер — это мужское! Для мужчин! А уж три насечки ей! Да еще такой молодой! Да скорей небеса наземь упадут! Но небеса никуда не упали, а рыбаки плевать хотели на дурацкие вопли стариков.

День, когда ледгундцы увезли свою треску обратно, не продав ни единой рыбины даже кошкам на корм, стал праздником. Днем исполнения клятвы. Вскоре более дешевая и почти такая же вкусная сельдь здорово потеснила треску. А кое-кто считает, что селедка и вовсе более вкусная, но тут уж, как говорится, у каждого свой вкус.

«Так значит, сегодня они вновь прищемили хвост ледгундцам», — подумал Рагнар.

— Обязательно зайду и поздравлю, — кивнул он и отправился дальше.

Лишь лейтенант олбарийских лучников, эсквайр Патрик Доггерти, заместитель отца, сможет дать ответ на занимающий Рагнара вопрос. Если, конечно, захочет. Вопрос повиновения отцовского командира занимал Рагнара впервые в жизни. Он даже представить себе не мог, что думает об этом сам Патрик. Если вообще думает.

«Что, если он просто не сможет мне ответить? Клятву он мне не давал, это понятно. Он и не может дать вторую клятву, пока отец с матерью живы. Но ведь сейчас на острове другого лорда нет. Так что же он мне ответит, если я потребую его верности? И что мне делать, если он ответит: „нет“? Молиться о том, чтобы ничего не стряслось?»

Разумеется, Рагнару и в голову не могло прийти, что Патрик Доггерти, опытный командир и отличный воин, как-нибудь справится и без его приказов. В десять лет такие мысли просто не возникают.

Справится?

Без него?

Вот еще!

* * *

Лейтенант лучников Патрик Доггерти как раз покинул Рыбачью артель и направлялся куда-то по своим делам. Рагнар подошел к нему по возможности степенным шагом, собрался с духом и задал свой вопрос.

Эсквайр Патрик Доггерти был несколько ошарашен. Ну разумеется, он получил от господина коменданта все надлежащие инструкции. И разумеется, про Рагнара в них не было ни единого слова. Сэру Фицджеральду просто в голову не могло прийти, что его сын… а делать-то теперь что?

Командир олбарийских лучников принял решение. Оно было простым и ясным, словно полет стрелы.

Эсквайр Патрик Доггерти, к чести своей, даже не улыбнулся. И не отправил Рагнара заниматься тем, что пристало его возрасту. Мальчишка ощутил себя лордом? Вот и отлично. Ведь это значит, что он ощутил себя ответственным. А такое, знаете ли, чем раньше — тем лучше…

— Ну, разумеется, малыш, — ответил он. — Я выполню любое твое приказание.

— Что, правда — любое? — восхитился Рагнар, радуясь, что все так легко прошло и никто не стал над ним смеяться.

Он был очень рад, что все обернулось именно таким образом, потому что, по правде говоря, не очень понимал, как он сможет справиться со взрослым, опытным воином. Да ведь не просто справиться, а заставить его повиноваться. Выполнять приказы. Мальчишка в нем не знал, как выиграть этот поединок, но лорд не имел права отступать. Лорд не имел права на поражение. Только победа. Лорды всегда побеждают. Именно поэтому они — лорды.

— Так значит — любое, — повторил он, вполне счастливый.

— Любое разумное приказание, — поспешно поправился Патрик. — То есть бесполезно приказывать мне начать экспедицию на край света или требовать себе вторую порцию десерта. Но неразумных приказов я и от твоего отца не стал бы слушать.

«Если бы, конечно, успел сообразить, что они неразумны. Хорошо, что мальчишка слишком мал, чтоб додуматься до таких вещей!» — с надеждой подумал Патрик.

— Я понял, — кивнул Рагнар. — Но я и не собирался… — Он с обидой посмотрел на Патрика, на дядю Патрика, как он его еще совсем недавно называл. Впрочем, лорд не должен обижаться на своих подчиненных, если они что-то делают не так — это его вина. — Я не собираюсь начинать экспедицию… и не стану есть сладкого.

— Совсем? — испугался Патрик. Он уже представил себе, что скажет ему не сдержанная на язык владыка гномов и как на него посмотрит его собственный командир. «Вот черт, кажется, я влип с этим сладким!»

— Пока отец с матерью не вернутся, — ответил Рагнар. — Раз я беру на себя обязанности взрослого лорда… мне не к лицу эти детские забавы.

«Слава богу!» — успел подумать Патрик, а потом Рагнар огорошил его очередным вопросом.

— А почему ты назвал меня малышом? — спросил он. — Раз ты признаешь меня временно исполняющим обязанности лорд-протектора, ты должен соответственно меня приветствовать.

Это был удар ниже пояса. И опытный воин Патрик Доггерти его пропустил. А ведь действительно… мальчишка абсолютно прав!

Патрик Доггерти мигом вытянулся в струнку.

— Виноват, сэр. Простите, сэр, — ошеломленно пробормотал он. — Слушаюсь, сэр…

— Да, Патрик. Вот так уже значительно лучше, — милостиво кивнул маленький лорд-протектор острова. — Так ты пошли кого передать, чтоб мне сегодня сладкое не носили. И завтра — тоже. Пусть лучше принесут вторую порцию жаркого… Если что случится — я тебя извещу. А если что случится у тебя — докладывай немедля. В любое время дня и ночи.

— Слушаюсь, сэр, — повторил Патрик Доггерти. «Какой из пацана со временем командир выйдет, бог ты мой!» — восхищенно подумал он.

Юный лорд решительно повернулся и широким спокойным шагом направился в сторону гномьей рыболовной артели.

Патрик Доггерти с уважением посмотрел вслед десятилетнему мальчишке, а потом дал основательный подзатыльник вертевшемуся неподалеку собственному сыну.

— Ты чего, а? — возмущенно проныл тот.

— Видал? — Вместо ответа Патрик кивнул вслед уходящему Рагнару.

— Видал. Ну и что? — проворчал тот. — Бить-то за что?

— А ему, между прочим, — десять, — проворчал Патрик. — А тебе, между прочим, — двенадцать.

— Он лорд, ему положено, — обиженно ответил сын. — А будешь меня эдак по башке бить, я и вообще дурачком вырасту.

— Можно подумать, я крепко тебя треснул, — слегка виновато пробурчал Патрик. — Ладно уж, иди, бегай…

Он вздохнул.

«Ну почему чужие дети всегда кажутся умней собственных?»

* * *

— …И все гномы утонут, — закончил старший группы наемников.

— Здорово! — восхитился тощий чернявый тип. — Это какая же зараза так хитро все придумала?!

— Не знаю какая, но платит здорово, — усмехнулся старший группы. — Значит, запомнили, что кому делать?

— Запомнили-то запомнили, а если вдруг заметят? — пробурчал широкоскулый рыжеволосый здоровяк.

— А ты не мелькай где не надо, вот и не заметят, — ответил старший группы.

— Верно, — довольно кивнул еще один наемник, седоволосый, с лицом монаха или священника. — Если все сделать тихо, то никто ничего никогда не узнает. Разве что сами гномы-рыбаки что-то понять успеют. Вот только никому не расскажут. Утопленники — ребята молчаливые.

— На наше счастье, герцог Эсташ дает бал, — добавил старший группы. — Гномская владыка и комендант острова будут в отъезде. Остальные, как это водится, слегка расслабятся, пока господа в отлучке, ну там, пиво, вино, кости, девочки… так что, сами понимаете… лучшего времени не будет.

— С богом! — весело кивнул еще один наемник. Больше всего он походил на учителя музыки и танцев. Вот только если ему и пришлось бы когда-либо танцевать под этим небом, то первый и единственный раз — в петле.

— Расходимся, — приказал старший группы. — Собираемся к началу гномьего праздника. Как запоют и запляшут — так, значит, пора.

* * *

Старшина рыбной артели, Мастер Керц, с обожанием и гордостью смотрел на свою жену. На мастерский обруч у нее на голове. На мастерский обруч с тремя насечками. У него самого такого нет.

Даже у владыки такого нет!

— Столы поставим здесь! — Мастер Герд решительно ткнула пальцем.

— Хорошо, любимая, — кивнул Керц. — Это и в самом деле подходящее место.

А началось все так…

Герд была одной из самых ярых сторонниц владыки Гуннхильд. Одной из тех, кто с легкостью хватал упертых старейшин за длинные бороды. Керц же был самым жадным до всего нового молодым гномом. Вот она его и заприметила. Заприметила и взяла в мужья. Извечный гномский патриархат тогда перевернулся вверх тормашками. Невесты заправляли всем. Это сейчас ситуация более или менее выровнялась благодаря усилиям здешнего священника, которому удалось кое-как утишить расходившихся гномок, а тогда, в самом начале…

Впрочем, Керц не имел ничего против. Герд — потрясающая. То, что она его выбрала, — невероятная удача для него. Так и почему он должен протестовать? Только потому, что не он сам все решил? Так это же глупо. Протестовать против собственного счастья? Вот еще! Это вам к какому-нибудь старейшине, они и без того с утра до вечера ругают новое. А Керц подобными глупостями заниматься не намерен.

Да. Так это все и началось. Выбрала его самая красивая на свете девушка, и зажили они в построенном самим Керцем деревянном домике. Можно было, конечно, и готовый домик занять, но очень уж хотелось Керцу привести молодую жену в собственный дом. Да притом чтоб он был собственным не только по названию. Керц ходил на рыбную ловлю, осваивая это невероятное ремесло, а Герд училась хозяйствовать по дому на людской манер. Вскоре ей этого показалась мало. И тогда она решила…

Герд часто провожала его в море, и Керц был страшно этим доволен. Он гордился красавицей-женой и не упускал случая лишний раз поцеловать ее при всех. «Пусть завидуют!» Так продолжалось довольно долго, пока в один прекрасный день она не забралась в лодку и не отказалась вылезать.

— Герд, нам плыть нужно, — целуя ее, виновато сказал Керц.

— Плывите, — милостиво кивнула она, отвечая на поцелуй, но даже и не пытаясь сдвинуться с места.

— Герд, вылезай! Ты нас всех задерживаешь, — уже более решительно потребовал Керц. Он, конечно, ее слушается — дома. Но в ремесле всегда старший тот, у кого молот в руках. Так что… — Герд, пожалуйста, ты нас всех задерживаешь!

— Я? — Она поглядела на него с веселой иронией.

— Герд, если ты сейчас не вылезешь, то потом уже не сможешь, дальше глубоко будет, — попробовал объяснить Керц.

— А я и не собираюсь вылезать, — решительно отрезала его жена.

— Но… ты хочешь посмотреть, как мы работаем? — наконец догадался он.

— Нет, — усмехнулась она. — Не посмотреть. Я хочу принять участие в том, что вы делаете.

— Принять участие?! — пораженный, воскликнул он.

Мало кто из гномок раньше владел каким-нибудь серьезным ремеслом. Слишком рано они умирали. А Мудрые Старухи занимались в основном интригами да воспитанием детей. Но ведь теперь все по-другому. Так что…

— Как это пришло тебе в голову?! — выдохнул он.

— Сама не знаю. — Она поглядела ему в глаза. — Но оно пришло… и не уходит.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, — раздельно и медленно произнесла она, — что если одна гномка может стать владыкой, то другая вполне способна стать рыбаком. Почему нет?

— Отчаливай! — решительно выдохнул Керц.

— Действительно, почему бы и нет… — задумчиво промолвил их тогдашний наставник, старый рыбак из людей. — Иди сюда, детка, я покажу тебе, как это делается. Ничего хитрого тут нету. Работа как работа.

Да, именно так все и началось.

Притащили столы, Герд принялась распоряжаться. В такой праздник, как сегодня, все должно быть сделано как следует. Отдавая какие-то распоряжения, Мастер Керц продолжал вспоминать. Обо всем. О том, к примеру, как возник сегодняшний праздник. Его ведь и праздником-то однозначно не назовешь. Уже хотя бы потому, что в самом его основании лежит глубокая обида. А продолжает ее столь же глубокая боль. И только потом — радость. Или все-таки нет? Ведь началось-то все как раз с радости… да и потом…

Мастер Керц хорошо помнит их первый настоящий улов. Груду живого трепещущего серебра, ярко сверкающую на солнце, и громкий радостный смех своих товарищей. Улыбку Мастера Шона и других наставников-людей. Мастер Шон довольно вздыхает, надвигает на глаза соломенную шляпу и говорит:

— Вот теперь и на рынок не стыдно показаться. Молодцы, ребятки…

Гномы радостно вопят, потрясая веслами, стучат кулаками по воде и бортам лодок, подымая тучу водяной пыли… кажется, даже волнение усилилось.

— Ну тише-тише… — увещевает Мастер Шон. — Лодки опрокинете.

Гномы смолкают, но продолжают тихо светиться изнутри. «Они победили! Смогли! Справились!» Уж теперь-то все, кто говорил, что им только на собственные бороды рыбу удить, наконец заткнутся!

Эта дурацкая шутка так надоела, что среди гномов-рыбаков почти что и нет бородатых. Лишь безбородый вначале Мастер Шон отпустил себе небольшую элегантную бородку. «Для лучшего взаимопонимания», — как посмеивался он сам.

Гномы смеясь вспоминают самое начало — о том, как путались в сетях и веслах, о том, как ужасна с непривычки неумолимая качка, о том, как страшна беспрестанно колышущаяся непроглядная вода, о том, как болит все тело — и даже почему-то задница! — от этой изматывающей гребли, о том, как собственная неумелость приводит в отчаянье… это только казалось, что люди слабей гномов, тогда как на самом деле — он все еще гребет, этот неугомонный старик! Так почему же мы, молодые, здоровые гномы, — не можем, а он — человек, да еще и старый, все еще может? Он даже не вспотел, вот что обидно! У него еще сил хватает утешать всех. С непривычки это, видите ли! А проклятые сети, в которых то и дело путаешься, а стертые в кровь руки…

И вот, наконец, после всех этих мучений — первый улов, который не кошке на корм, настоящий улов, взаправдашний, большой…

Сверкающая груда серебра, словно знамя победы, горит на солнце.

Берег.

Рыбные корзины.

Бочки.

Соль.

Рыбу требуется обработать и засолить. А также развесить на просушку сети. Работы более чем достаточно. Одним рыбакам тут не справиться. На помощь приходят их подруги и жены, возглавляемые, разумеется, Герд — а кем же еще?

И вот, наконец, рынок. Олбарийский рыбный рынок, на котором они волей случая оказались рядом с приехавшими туда же ледгундскими рыбаками.

Они везли на рынок не просто сельдь, они везли живое серебристое чудо, они везли свою надежду на будущее, свою радость и гордость от первого улова, свое все…

Да. Все началось именно там. Там и тогда.

Потому что их собственное серебристое чудо выглядело таковым, пока они не глянули на ледгундский товар. Глянули — и ослепли.

Что ж, того, кто никогда не видел, как сверкает ограненный подлинным мастером бриллиант, можно и крашеным стеклом обмануть. Еще как можно. Вот и они обманывались. Глядели на свой собственный улов и восторгались. А восторгаться-то… нечему!

Стоит только посмотреть на ледгундскую треску…

Да уж… один раз посмотрев на треску, на селедку потом и вовсе не глянешь…

— Вы мне эти глупости бросьте! — решительно сказал тогда Мастер Шон. — Товар у них, говорите, лучше? Да Лучше. Ну и что? Это не значит, что из вас — рыбаки плохие. Это значит всего лишь, что там, где они ловят, живет та самая рыбка, что вас так потрясла. Треска, само собой, лучше сельди. И дороже. Ну и что? Селедку тоже едят. И покупают. И «спасибо» говорят. Кто сказал «позориться приехали»? Кто еще раз такое скажет — будет полировать якорь. До зеркального блеска!

Превозмогая огорчение, гномы улыбаются. Они знают, что это шутка. Мастер Шон повторяет ее просто по привычке. Он уже знает, что один гном, один напильник плюс три часа упорного труда равняются якорю, отполированному так, что, глядя в него, можно бриться.

— Какую цену ставить? — переспрашивает Мастер Шон. — Ну, вровень с ихней треской наша селедка никогда не встанет. Ставьте пока половину, а там — посмотрим.

Горделивые заносчивые ледгундцы с откровенной насмешкой взирают на своих невольных соседей. Хороша, конечно, гномская селедка. Была бы хороша, когда б трески не было. А так — селедка треске не ровня. В одном хороводе им не плясать.

Впрочем, гномам-рыбакам такие взгляды не впервой. Они еще и не к такому привыкли. Кто только над ними не насмехался, начиная с собственных старейшин, которые первое время, пока весла, сети и лодки были для гномов тайной за семью замками, ходили на отплытие и прибытие рыболовной артели просто как на бесплатный спектакль — посмеяться. Гномы почти не замечают чужие насмешливые взгляды. Гораздо обиднее, что треску покупают, а селедку — почти нет. Большинство даже не подходят, а те, что все-таки подходят, спрашивают: почему так дорого?

— Да разве же это дорого? — удивляются гномы.

— Конечно, дорого, — отвечают им.

— Да почему же? Вон треска — куда дороже! — пытаются возражать гномы.

— Так то ж — треска, понимать надо, — просвещают их покупатели и отходят прочь. Купить немножко трески.

Ледгундские рыбаки щурятся от яркого солнца. Ледгундские рыбаки улыбаются. Они всем довольны. Торговля идет хорошо. Погода — отличная. Одно раздражает — эти недотепы рядом. То есть что они рядом — это даже неплохо, их дурацкая селедка выгодно оттеняет треску, а вот то, что они стоят себе как ни в чем не бывало, даже не осознавая степени своего позора… не ощущая глубины своего падения… Они что, не понимают, что над ними смеются? Что они достойны осмеяния? Надо же, выставить свою вонючую селедку рядом с нашей красавицей-треской! Да еще и половинную цену поставить. Эти недомерки что, совсем ничего не понимают? Или обнаглели до крайности?

Надо объяснить.

Вот просто надо — и все тут.

Причем немедля.

Похвальное человеческое желание — не проходить мимо ближнего. Ткнуть его носом в то, что он дурак. Как следует ткнуть. Так, чтоб кровь из носу пошла. Так, чтоб на всю жизнь запомнил разницу меж собой и своим более удачливым собратом. Так, чтоб никогда не поднялся. Не дотянулся. Не смог.

Да как он смеет не замечать своего убожества, гад эдакий?

Надо, чтоб заметил. Чтоб как следует прочувствовал! До самого донышка!

А если это к тому же не человек, а какой-то там гном… А если подумать, то и не просто «какой-то там гном», а очень даже известно — какой… из-за этих самых предателей-гномов мы войну Олбарии проиграли! Почти что весь флот потеряли. А сколько наших моряков погибло! И все из-за того, что эти гады струсили и сдались! А они теперь, видите ли, рыбку ловить вздумали! Кому что, а с них как с гуся вода! Ишь, стоят тут! Мало того что они кузнецы лучшие в мире, так им еще и лучшими рыбаками сделаться захотелось? А нам тогда что? Вовсе по миру идти? Нет уж, любезные коротышки, тут вам не кузня! Рыбная ловля — дело тонкое, это вам не молотом над головой размахивать!

Часть ледгундских рыбаков, те, что помоложе, покидают свой прилавок и направляются в сторону гномов. Неторопливым таким, прогулочным шагом. Шаг у рыбаков размашистый, одежда нарядная, праздничная — одно загляденье. Весь рынок любуется. Не то что у этих коротышек. А уж их рыба! Такую только кошке на корм. Да нет, какое там, ни одна уважающая себя кошка такое есть не станет!

Ледгундцы подходят все ближе, подмигивая друг другу, подталкивая друг друга локтями, все громче и громче обсуждая сомнительные достоинства гномской селедки.

— Да я б со стыда сгорел, если бы мне пришлось такую; рыбу поймать!

— Да я б скорей утопился, чем этакое посмешище на рынок везти!

— Так может, ее и привезли для смеху, эту селедку вонючую?

— Да, правда, может, это балаган?!

— Эй, бородатые! Вы здесь театр представляете?!

— Да нет, это они отраву крысиную продают, ты что, не видишь?

— То-то она у них такая дорогая…

Гномы молчат. Нельзя отвечать. Просто нельзя. Что ни скажи — хуже выйдет.

Вот и Мастер Шон то же самое говорит:

— Тишина, ребята… поболтают и уйдут. Негоже гномам с людьми задираться. Тем более с чужими. А цену и правда надо бы снизить. Немного.

Но ледгундцы не уходят. Они подходят все ближе. Их ехидные улыбочки не предвещают ничего хорошего. Да и вообще это не улыбочки, скорей уж ухмылочки. Их подначки становятся все более злыми, а хуже всего то, что они в какой-то степени имеют право так говорить. Рыба-то у них и впрямь лучше.

Да и вообще они лучшие рыболовы, чем гномы. Куда как лучшие. Мастера. Все как один — Мастера. И товар у них — первый сорт. Это любому видно. Гномы в растерянности. Ледгундцы, бесспорно, Мастера — но то, что они сейчас пытаются преподать гномам, ничуть не похоже на урок. Что ж, ученики должны приветствовать Мастеров с величайшим почтением. Мастера младшего ранга должны точно так же приветствовать Мастеров более старшего. Так разве они не выказали почтения? Ведь выказали. Сразу по приезде и выказали. Поклонились как должно. Приветствовали. А что слова доброго о ледгундской треске не сказали, так ведь не может младший хвалить старшего. Не по рангу ему это. И так ведь ясно, что у старшего все самое что ни на есть отличное. Потому как он — Мастер. Подмастерью работу Мастера хвалить — все равно что заявлять, что у Мастера обычно-то все плохо и вот в кои веки наконец-то хорошо вышло. А это уже оскорбление. Никто его, младшего, мнения не спрашивает. Старший сам знает, что у него и как. А если что-то и не совсем так — другие старшие подскажут.

Вот только и старшие не должны насмехаться над младшими. Это почти то же самое, как младшему старшего хвалить. Это очень плохо. Ведь и так ясно, что младшие потому и младшие, что пока вровень со старшими не могут. Так и чего тут смеяться?

А эти… они насмехаются. Почти как старейшины. Ну, так те, известное дело, можно сказать, из ума выжили. Верхний мир из них последние мозги вышиб. Но эти-то… эти…

Гномы переглядываются и начинают дерзить.

— Боже, какую гниль вы сюда притащили! — восклицает молодой ледгундский рыбак в блестящих новеньких сапогах. — Небось все море обшарили, стараясь найти, что похуже?

— А у вас зато какая треска отличная! — почти хором отвечают гномы.

— От ваших корзин и бочек так смердит, что того и гляди, весь рынок разбежится, — подхватывает другой ледгундец.

— А ваша треска просто несравненно прекрасна, — продолжают гномы. — Никогда столь замечательный рыбы не видели!

Ледгундцы удивленно смотрят на гномов. Они ничего не понимают. Проклятые коротышки отказываются ругаться и скандалить. Проклятые коротышки их хвалят.

— Я бы, наверное, умер, когда б мне пришлось так позориться, — пытается устроить ссору еще один из ледгундцев.

— Зато вам воистину есть чем гордиться! — без тени насмешки в голосе откликаются гномы. — Ваша треска сияет, как солнышко!

Ледгундцы окончательно сбиты с толку.

— Вы бы хоть цену нормальную на вашу селедку выставили, — подобрев, советует один из них.

— Если Мастер даст нам верное наставление — мы сменим цену немедля! — восторгаются гномы.

Растерянный «Мастер» дает — и гномы тотчас переписывают ценник. Приятели с досадой поглядывают на самозванного «Мастера». И кто его за язык тянул? По такой-то цене селедку все-таки начнут покупать, не столь уж она и плоха, если по правде, а значит, меньше купят их собственной трески. Как бы самим еще цену сбрасывать не пришлось. А все из-за этого болтуна, чтоб ему селедочным хвостом подавиться!

— Вам только бородами своими рыбу ловить, селедочники! — с досадой бросает один из ледгундцев. — Небось хорошая сеть бы вышла!

Какое-то мгновение гномы, вытаращив глаза, смотрят на него, а потом, не выдержав, разражаются оглушительным хохотом. Несчастный потрясенно глядит на хохочущих над ним безбородых коротышек, не в силах уразуметь причину их столь бурного веселья, а потом плюет с досады и, махнув рукой, отходит прочь. Ну, откуда ему знать, что он слово в слово повторил фразу одного из самых надоедливых гномских старейшин! Гномы просто не смогли удержаться от хохота. Это было выше их сил. Они бы просто лопнули. Ледгундцы удаляются под громовой хохот. На смену им приходят покупатели, привлеченные кто шумом, а кто и новой ценой.

У ледгундских прилавков легкая паника. Рыбаки постарше сурово отчитывают незадачливого советчика.

Первая атака отбита.

Тем временем селедка бойко расходится по новой цене. Слишком бойко, чтоб это могло радовать ледгундцев. Они вынуждены также сбросить цену.

— Ничего, недомерки, — громко и злобно говорит один из них. — Если мы еще сбавим, вам свою гниль придется даром раздавать, да еще умолять, чтоб взяли!

— Спокойно, ребятки, спокойно… — шепчет Мастер Шон. — Это они от бессилия. Им самим потом стыдно будет, вот увидите. Привыкнут к тому, что гномы тоже рыбу ловят, — так придут мириться и прощения просить. Где ж это видано, чтоб рыбаки друг другу такое почем зря говорили? Безобразие!

Ледгундцы и правда еще сбавляют, гномам сбавлять некуда, но селедку все равно понемногу берут. Каждый подошедший к гномам покупатель вызывает яростный протест у ледгундских рыбаков.

— Да куда вы смотрите! — во весь голос орут они.

Мастер Шон удрученно качает головой.

— Вы что, не видите, что берете? — не унимаются ледгундцы.

Мастер Шон сурово хмурится.

— Вы только посмотрите, какую гниль они вам подсовывают! — голосят ледгундские рыболовы.

Мастер Шон подзывает какого-то мальчишку, что-то шепчет ему на ухо, сует монетку и отпускает. Мальчишка скрывается в толпе.

— Да эта ихняя селедка мало того, что вонючая, так она еще и червивая! — гаркает самый горластый из ледгундцев.

— Гнать таких в три шеи с рынка! — поддерживает его другой.

Покупатели испуганно вздрагивают, но селедку все равно покупают. К самим же крикунам перестают подходить вовсе. Мало ли что? Вдруг они еще и кусаются?

Это окончательно выводит из себя грозных ледгундских рыболовов. Они выскакивают из-за своего прилавка и, словно девятый вал, надвигаются на гномов.

— Сейчас мы этим селедочникам…

Гномы вскакивают на ноги.

— Спокойно, ребята… спокойно… — хлопает их по плечам Мастер Шон. — Только не драться. А то запрут вас опять на острове. Его Величество, дай ему Господь, он очень справедливый, но ведь он всего этого своими глазами не видит. Скажут ему, что гномы людей побили, — и суши весла! Только не драться, ребята! На каждом рынке есть стража. Я за ней уже послал. Что-то эти тресочники совсем обнаглели! Такие — тонуть будешь, так и весла не протянут! Тоже мне, рыбаки!

Ледгундцы придвигаются почти вплотную. Только шаг отделяет их от гномьего прилавка. Всего один шаг. Мастер Шон встревоженно оглядывается, но стражи все еще нет.

— Вам здесь не место, — тем временем говорит кто-то из ледгундцев.

— Простите, — твердо возражает Керц. — Но вообще-то здесь — Олбария. Наш дом. Так что если уж рассуждать подобным образом, то именно вам здесь не место.

— Здесь не Олбария, здесь рыбный рынок, ты, коротконогий бритый щенок, — рычит кто-то из ледгундцев.

— А на рыбном рынке — где бы он ни был! — королями всегда — мы! — подхватывает второй. — И скорей уж море высохнет, чем какие-то гномы будут нас жизни учить!

— Отчего ж не поучить жизни тех, кто в ней ровным счетом ни черта не понимает? — холодно интересуется Керц.

Он и сам не заметил, как сжал кулаки. Зато ледгундцы заметили. Заметили и обрадовались. Им и впрямь охота подраться. Они не знают еще, что такое гномский кулак.

Их счастье, они так и не узнают этого. Слишком дорогой ценой досталась гномам эта их свобода, чтобы обменять ее на возможность разбить пару-тройку глупых голов. После акушеров они — первые, кому было дозволено покинуть остров. Пусть на время, а все же…

— Керц, замолчи! — приказал наставник Шон, и Керц замолчал. — Эй, вы, прекратите немедленно! — потребовал Мастер Шон, обращаясь к ледгундским рыболовам. — Как вам не стыдно! Мы — такие же рыбаки, как и вы. Как вы можете так обращаться с товарищами?!

— Вы?! Рыбаки?! — услышал он в ответ. — Да вам только отхожие ямы выгребать!

— Спокойно ребята, сейчас подоспеет стража, — обращаясь к гномам, добавил наставник.

Кто-то из ледгундцев выхватил из бочки селедку и запустил ею в Керца. Селедка попала в лоб, отскочила и шлепнулась на землю. Керц даже бровью не повел. Стоял, глядя на ледгундцев. Молча стоял. Селедочный сок стекал по лицу. Ледгундцы захохотали. Шутка понравилась. Вот уже несколько рыбин полетели в гномов. Те продолжали стоять неподвижно.

— Ко всему прочему, они еще и трусы! — заорал какой-то храбрец.

— Это оттого, что селедку ели! — тотчас подхватил второй.

Восторженно завопив, он запрыгнул в открытую бочку сельди и принялся там отплясывать какой-то дикий танец. Из одной бочки перескочил в другую, третью, пнул ногой полную рыбы корзину…

И гномы не выдержали. Они и сами не заметили, как, опрокинув прилавок, шагнули вперед.

— Стойте! — возопил Мастер Шон, бросаясь наперерез. Встав перед ледгундцами, он заслонил их собой.

— Стойте! — повторил он. — Не пачкайте руки об это дерьмо!

— Как ты сказал, старый пердун? — рявкнул здоровенный ледгундец. — Это мы — дерьмо?!

Подхватив Мастера Шона, он швырнул его в гномов. Ледгундцы двинулись вперед.

— Стража! — вдруг крикнул один из них, но было поздно.

Рыночную стражу в этом прибрежном городке нанимали из бывшей пограничной, так что ни убежать, ни оказать сопротивления ледгундцы не смогли. Их скрутили и увели, а остаток трески конфисковали.

Гномы принялись наводить порядок. Улыбались и даже пытались шутить, но… На душе было гадко. Смотреть на рыбу, потоптанную вражескими сапогами, было больно. Кто-то, не выдержав, всхлипнул. К нему тотчас присоединился другой. Керц держал в руках растоптанную селедку и чувствовал, как непрошеные слезы текут по щеке. Вот ведь и не хочешь плакать, а плачется…

— Да вы что, ребятки! — воскликнул Мастер Шон. — Да плюньте вы на них! Из-за каких-то засранцев… им сейчас стражники так насуют, добавки никто не попросит!

Вместо ответа Керц протянул ему раздавленную рыбину.

— Это не потому, что они — лучше… и не потому, что — злые… — дрожащим голосом попробовал объяснить он. — И не потому, что нам рыбы жалко, хотя жалко… такую красоту — ногами… но… дело не в этом… просто…

Он замолчал, не в силах подобрать слова. Тому, что он пытался выразить, требовались какие-то совершенно особенные слова. У него таких не было. Он глубоко вздохнул и решил все-таки попробовать. Потому что если наставник Шон не поймет, тогда и вовсе кому-то что-то объяснять бесполезно.

— Можно, конечно, жить на королевскую пенсию, — бессвязно начал он. — Получать вдосталь хлеба, мяса и пива, втихомолку проклиная руку, дающую весь этот бесплатный и унизительный в своей бесплатности кусок. Маяться от безделья, придираться ко всем, кто хоть чем-то занят, с какими-то бессмысленными претензиями, плести идиотские, никуда не ведущие заговоры, жаловаться на несчастную жизнь и проклинать всех, кто попадается на глаза. Так до сих пор поступают многие старейшины. И у них еще хватает наглости обзывать всех прочих лентяями, а короля Джеральда обвинять в том, что он наживается на гномском труде! Когда б он и вправду на их труде наживался — давно бы по миру пошел! Можно, как большинство гномов и гномок среднего возраста, избрать для себя традиционные ремесла, благо, среди людей они весьма высоко ценятся, а особо удачные изделия просто за чудеса почитаются. Ковать мечи и топоры, закалять щиты, ладить броню, вязать кольчуги, делать ножи и ножницы, молотки и молоты, серпы и плуги, придумывать потрясающие ювелирные изделия, цепочки, кулоны, броши, подвески, сеточки для волос, пряжки ремней, сапог и туфель… да мало ли что еще можно украсить драгоценными камнями либо сделать так, чтоб оно и без драгоценных камней выглядело роскошным, а то и прекрасным… Можно даже назваться наставником и обучать приезжающих на остров людей тому, что обыденно для любого гнома, тому, что зачастую кажется фантастическим для его учеников-людей. А можно… а можно отринуть прошлое и храбро шагнуть в новое. Разводить овец и коней, выращивать брюкву и репу, мастерить лютни, ухаживать за пчелами, шить, вязать, ткать, делать горшки и миски из глины, мебель из дерева… все то, что традиционно гномами покупалось у людей. Можно пойти еще дальше. Бросить вызов той самой стихии, которая пугала гномов — а многих до сих пор пугает! — больше всего. Можно смело посмотреть в глаза набегающей волне и сделать шаг вперед. Стать моряком. Рыбаком. Оседлать гребень волны… — Керц задохнулся и замолчал.

Наставник Шон пристально глядел на него.

— И вот, когда ты вроде бы уже выгребся… то самое будущее, куда ты так старательно плыл… вдруг плюет тебе в морду… — проговорил Керц, и рыбина задрожала в его руке.

А в следующий миг наставник Шон уже обнимал его.

— Да что ты! — шептал он. — Да не так же все! Это же не будущее, а всего-то-навсего мерзкие хамы! Остолопы и сволочи! Вот посмотришь, когда об этом гадстве в Ледгунде узнают, их другие рыбаки так обработают, что наша стража им медом покажется!

Наставник похлопал Керца по плечу и пошел к другим гномам, ободряя и утешая всех.

— Ничего, ребята! Селедка свое все равно возьмет! А проклятые ледгундцы еще будут драить якорь до зеркального блеска. Вот только гномского напильника мы им не дадим!

Гномы старательно раскладывали свой помятый товар. К ним подходили, утешали, даже покупали что-то… но настроение было безнадежно испорчено. Проклятые ледгундцы украли у них победу! Украли. И с этим ничего нельзя было поделать. Наставник Шон так и не смог вернуть своим подопечным душевное равновесие. День тянулся нескончаемо долго. Солнце висело в воздухе, словно прикованное к небосводу. Гномы до того были огорчены случившимся, что внезапно и громко прозвучавший голос показался им почти что гласом с небес.

— От имени и по поручению лорд-канцлера Олбарии, я покупаю весь ваш товар для стола Его Величества короля Джеральда! — промолвил потрясающе красивый всадник, восседающий на совершенно восхитительном коне.

Гномы застыли, боясь пошевелиться или моргнуть, страшась, что сие дивное видение исчезнет.

— А что… разве лорд-канцлер занимается закупками продуктов? — наконец осмелился спросить Керц.

— Такими, как эти, — да, — ответил всадник.

— А… сколько… — осмелел один из гномов.

— Его Светлость порекомендовал мне заплатить за вашу селедку ту же цену, которую требовали ледгундцы за свою треску, — улыбнулся всадник. — Я надеюсь, вы не откажетесь погрузить ваш товар на подводу?

И Мастер Шон первым закричал «ура». Эх, они и обрадовались! В один миг погрузили всю рыбу на подводу. И проводили, конечно.

Они еще с полчаса радовались, пока кто-то не спросил:

— А он ее будет есть, эту рыбу, король-то?

— Король? — встрепенулся Мастер Шон. — Обязательно будет. Можешь мне поверить!

— Мятую? Давленую? — не мог успокоиться огорченный гном.

— Мятую, — кивнул Мастер Шон. — Давленую.

— Почему, наставник? Почему будет?!

— Потому что король, — ответил наставник Шон. — Потому и будет. Можете в этом даже не сомневаться, ребятки. Король своих не выдает и не бросает. Именно поэтому он и король, а не потому, что у него на голове корона…

И слезы опять сами собой наворачивались на глаза…

— …Керц!!!

Керц встряхивается, приходя в себя, поражаясь, как далеко и глубоко унесли его волны памяти.

— Керц, очнись! — повторяет Герд. — Ты чего? Я к тебе уже в пятый раз обращаюсь, а ты не слышишь! Таращишься куда-то и молчишь…

— Задумался, — виновато отвечает он.

— О чем? — тотчас спрашивает она.

— Да так, — ухмыляется он. — Вспомнил, как мы с тобой в первый раз кровать сломали…

— О! Ты решил повторить?! — в ответ ухмыляется она.

— Ну… надо же нам наконец купить себе какую-то обновку, — подмигивает он. — Все время пользоваться одной и той же кроватью — это так консервативно…

Керц, улыбаясь, смотрит на любимую, когда очередная волна вновь уносит его в прошлое…

… Наставник Шон умер через три дня после этой истории. Он уже немолод был. По человеческим меркам — так и вовсе старик. Вот только собравшимся у его тела юным гномам этого не объяснишь.

— Это они виноваты! — тяжело бросает чей-то голос.

И тотчас, многоголосым эхо:

— Точно — они!

— Он все нас утешал, а самому небось как обидно было!

— Они не нашу рыбу, они его мечту ногами растоптали!

— А он еще заступаться за них, сволочей, пытался!

На похороны старого рыбака собрался весь Гномий остров. А над его могилой все до единого рыбаки поклялись: «Чертовы лягушатники даже у себя дома не смогут продать ни одной рыбины! Ни единой проклятой трески!» Что ж, у себя дома они ее по-прежнему продают. Уже хотя бы потому, что олбарийская селедка запрещена ко ввозу в Ледгунд. Зато на всех остальных рынках треска терпит сокрушительное поражение от селедки. А все Герд!

Керц вновь с нежностью и гордостью посмотрел на супругу. Они все тогда ломали головы, как победить треску. Выходило, что нужно научиться лучше сохранять селедку. Селедка — не в пример треске — рыба нежная. Пока добирается до засолки — успевает испортиться. Мнется, аромат теряет, вкус уже не тот… Герд первая сказала — а что, если… и когда он насмешливо спросил, как она себе все это представляет, на лодке ведь попросту места не хватит, чтоб все как следует оборудовать, она спокойно, как о чем-то само собой разумеющемся, сказала: «Корабль!»

— Думаешь, нам кто-нибудь даст корабль? — фыркнул тогда, помнится, Керц.

— Даст, — сказала Герд. — Тот, кто купил мятую селедку, тот и корабль даст.

Керц недоверчиво покачал головой, а Герд отправилась к владыке. Через десять дней у них появился первый собственный корабль. А через месяц ледгундцы увезли всю свою треску туда, откуда привезли. Дешевая, отличного качества селедка покорила всех.

— Эти горлопаны даже кошке на корм не продали! — радовались гномы.

А вернувшись на остров, устроили пир. И пригласили всех желающих. Так и образовался этот праздник. Так или почти так…

— Керц!!!

— Да, любимая?

— Может, ты пойдешь и немного поспишь? А то когда ты спишь стоя, да еще и с открытыми глазами… Я-то — ничего, а вот другие пугаются… — насмешливо проговорила любимая женщина.

— У нас же праздник, — виновато возразил Керц. — Я могу его проспать. Это будет обидно.

— Не проспишь, — целуя мужа, ответила Герд. — Я тебя разбужу к самому началу.

— Как скажешь, любимая…

И Керц отправился к себе домой, с легким сердцем возложив все хлопоты по дальнейшей организации праздника на плечи любимой женщины. Все равно от него, с его воспоминаниями, толку мало. Лучше и в самом деле немного поспать…

…Керц лежал, закинув руки за голову, закрыв глаза, слушал, как волны мерно накатываются на берег.

Мягко шумит прибой. Пахнет солью и водорослями. Великое море продолжает свою извечную непостижимую работу. Медленно и мягко стачивая берег в одном месте, оно тотчас наращивает его в каком-то другом.

Сколь завидна участь Мастера, впереди у которого вечность и ничто не отвлекает его от работы! Сколь совершенное произведение выйдет в конце концов из-под его мерно шумящего резца!

И ведь подумать только! Когда-то, еще не так давно, это самое море вызывало у гномов безотчетный ужас! Многие даже смотреть на него не могли. И если бы не мужество Владыки Гуннхильд… кто знает, чем бы все кончилось? Гномы просто отказались бы садиться на корабли и плыть к месту, которое приняло их, стало их домом. Вот к этому самому месту. Ведь подумать только — они могли бы никогда всего вот этого не увидеть! Этой красоты, этого покоя, этой свободы… А вместо всего этого был бы омерзительный и бессмысленный бунт, сметающий все живое. А потом люди взялись бы за оружие всерьез.

Владыка тогда спасла всех. Весь народ, хоть многие этого так и не поняли. Она просто вошла в воду и показала, что ничего страшного в море нет. Что это всего лишь много воды, а вовсе не конец света.

Что ж, теперь-то любой дурак на это способен. Вот только теперь это никто подвигом и не назовет, а тогда, впервые… она-то ведь и сама не знала, что такое эта небывалая вода… она шагнула в неизвестность, в бесконечность, в бездну…

Она всех спасла, а ее окрестили предательницей. Ее чуть не погубили в награду за ее самоотверженный подвиг. Теперь все, кто это бормотал, выкрикивал и нашептывал, все, кто принимал участие в том мерзком заговоре, при встрече с ней кланяются до полу, величая ее не иначе как «милостивая владыка». И не потому, что они сменили свое мнение, а потому что по их логике победивший предатель — уже и не предатель вовсе. Победивший предатель — это властелин. И раз он настолько сильней, то ему все можно.

Тьфу на них! Пришли же на ум, мерзость такая! Еще приснятся!

Керц перевернулся на другой бок и вновь стал думать про море.

Гномы давно уже не боятся моря. Море кормит. Оно — доброе. В нем, конечно, можно погибнуть, но такова уж участь живущих — время от времени с некоторыми из них это случается. Особенно если твое мастерство недостаточно совершенно. Море доброе, но оно — строгий наставник и не любит прощать ошибки.

Гномы не умеют плавать. Впрочем, среди людей тоже далеко не все владеют этим сложным искусством. И еще никто не слышал, чтоб оно кому-то сильно помогло, если недостаточное мастерство обрекало его на падение с корабля или лодки. Море — это не речка и не озеро, тут уж если упал да сразу же не вытащили — пиши пропало. Море, как и подземные глубины, редко что отдает обратно. Зато и собственными дарами делится так же щедро.

«Гномы — не рыбы, в воде им делать нечего, — поговаривают сами гномы-рыбаки. А потом добавляют: — Надо, чтобы мы рыбу из воды вытаскивали, а не чтобы она нас под воду затаскивала».

А Керц при этом всегда вспоминал то, что сказала ему как-то раз Герд:

— Раз море и вправду так похоже на подземные глубины, то гномам, наверное, стоит там побывать. Или даже обжиться. Придумать бы как…

Керц даже не сомневается, его жена в конце концов что-нибудь придумает. Недаром же она — «творец вещей». И гномы еще посмотрят на море изнутри. Какое оно там, на глубине. А пока…

Керц вздохнул, как следует потянулся и, наконец, заснул. Во сне ему снились гномы, словно рыбы, плывущие под водой.

* * *

Рагнар уже протянул руку, чтобы постучать в маленькую железную дверь позади сторожевой башни, когда она вдруг медленно отворилась сама.

Конечно, в обычных сторожевых башнях никаких таких дверей снаружи нет. Снабжены они, как правило, подземным ходом, и если о нем не знать, то взять такую башню очень и очень сложно, разве что осадные машины подкатишь. Ну, или голодом защитников уморишь. Здесь, на Петрийском острове, наружные двери все-таки были. То есть изначально тут и башен-то никаких не было. Олбарийские лучники выстроили для себя наблюдательные вышки — ледгундских рыбаков отслеживать. Те по старой памяти считали здешние воды чуть ли не своей собственностью. Их очень возмущало, что у острова нашлись другие хозяева. Да еще гномы. Да ладно бы гномы, лишь бы они в море не лезли. Так ведь лезут, черти бородатые! Раз-другой приняв участие в отлове ледгундских рыбаков, которые теперь считались браконьерами, а потом и шпионов, которых добрые соседи заслали с целью помочь гномьему самосознанию понять, что с Олбарией им не по дороге, гномы всерьез задумались, а потом, недолго посовещавшись, постановили и взялись за дело. Результатом этого постановления стали четыре мощных приземистых каменных башни, сменившие деревянные вышки. Каждая башня — сама по себе почти крепость. А дверцы за ней… это не потому, что подземных ходов нет, есть они, как не быть! А дверцы… если их вам изнутри не откроют — снаружи лучше даже не пробовать открывать… Во-первых, ничего не выйдет. Уж если гномы хотят смастерить дверь, которая открывается с одной стороны, то они так и делают. А во-вторых, больно уж не поздоровится незваным открывателям. Лучше уж по стене попробовать взобраться. Авось уцелеешь.

Столь быстро открывшаяся дверь весьма порадовала Рагнара. Потому что это означало, что, во-первых, часовые действительно несут свою службу как следует, причем следят не только за морем, но и за самим островом. И это правильно. Мало ли что? А во-вторых, раз ему открывают дверь, значит, по крайней мере, считают своим. А что до остального… если лорд не может убедить остальных, что он лорд, — значит, он и не лорд никакой. И нечего было руками размахивать, мог бы спокойно идти играть в прятки. А если все-таки может… если может, то должен.

Вот только у него нет выхода. Он должен смочь. Просто потому, что другого лорда на острове нет.

Рагнар быстро взбежал вверх по лестницам.

— Ну, привет… — поздоровался с ним один из часовых.

— Как дела, Рагнар? — тотчас прибавил другой.

— Кто к нам пожаловал! — воскликнул третий.

«Ты еще погремушку мне предложи…» — мрачно покосился в его сторону Рагнар, но ничего не сказал.

Он ведь собирается убедить этих людей в своем праве ими командовать, а вовсе не ссориться с ними. Да и Сэм еще молод, что с него взять. Всего-то двадцать три года. Своих детей еще нет. Он даже любовь еще ни с кем всерьез закрутить не успел. Так, перемигивается с разными дурочками, по кустам с ними лазит, в прятки только играть мешают. Откуда ему знать, как следует обходиться со взрослыми десятилетними мальчишками, если он сам еще ребенок?

— Как там дела у рыбаков? — спросил четвертый.

— На эти два дня я — ваш лорд-протектор, — ответил Рагнар.

Часовые удивленно смолкли.

— Ваш командир лейтенант Доггерти признал меня, — добавил Рагнар.

Часовые недоуменно переглянулись.

— Рагнар, такими вещами вообще-то не шутят, — наконец сказал старший смены. — Тебе папа разве не говорил, что…

Старший смены замялся, подыскивая наилучшую и наименее обидную для юного собеседника формулировку.

И Рагнар этой заминкой тотчас воспользовался.

— Я и не шучу, — промолвил юный лорд. — А ты, Питер?

Старший смены дрогнул и посмотрел в глаза мальчишки.

Северная башня пала.

Несомненное старшинство десятилетнего мальчугана было признано без единого выстрела. Быть может, потому что у него были глаза отца. Человека, единому жесту и взгляду которого эти люди подчинялись беспрекословно. А быть может, потому, что он и сам чего-то стоил.

Рагнар очень на это надеялся. В своих попытках установления власти он вдруг наткнулся на один мучительный вопрос: «А почему это они должны тебе подчиняться и верить? Кто ты такой, кроме того что ты сын своих родителей? Что ты собой представляешь? Что в тебе есть, кроме крови?» Рагнар не знал, что ему ответить на пришедшую в голову жестокую истину. Однако, если бы он догадался задать этот вопрос хоть тому же Патрику Доггерти, тот бы очень обрадовался. Хотя бы тому, что сын его командира в свои десять до такого додумался. Он бы несомненно обрадовался. И, быть может, отвесил еще один подзатыльник собственному сыну. А тот, в конце концов, не вытерпел бы и побил своего будущего лорда. Что ж, Рагнар все равно не догадался спросить.

Северная башня подчинилась с теми же оговорками, что и Патрик Доггерти. Ну, так и что с того? Очень ему нужно всякие глупости приказывать. Зато если случится настоящая беда…

Он уже спускался по лестнице, когда услышал шепот часовых.

— Во дает, ребята! — сказал старший смены. — А ведь десять лет всего…

— Это в нем гномья кровь играет, — добавил кто-то из часовых. — Гномы — ребята такие… ответственные — жуть.

— Просто у них у всех шило в заднице, — промолвил еще кто-то. — Взять хоть мою жену… пять раз дом перестраивали! Так нет же, ей все неймется! Опять перестраивать затеяла! Вот и в нем это же самое… играет…

— Ну так подыграем ему, от нас не убудет, — решил старший смены.

И Рагнар едва не бросился обратно. Наверх.

«Они его обманули!»

«Измена!»

«Стоять, Рагнар, стоять!!!»

«Точней, не стоять, а идти. Вниз. Не то они поймут, что ты их подслушивал».

«Никто тебя, дурака, не обманывал. Они просто не поверили, что ты всерьез. Решили, что ты играешь. Как вчера это делал. Как позавчера. Они ведь не в курсе, что уже сегодня. Откуда им знать, что ты уже другой? Им просто не хотелось тебя огорчать попусту. Вот и все. Так и что в этом плохого? Они согласны подчиняться понарошку? В шутку? Ладно, пусть так. У них действительно нет никаких оснований мне верить».

Рагнар решительно покинул Северную Башню. И направился в Южную.

* * *

— Ну, ясное дело, — кивнул Эрнст Хумперфенкель. Он оторвался от каких-то хитрых расчетов, коими был исчеркан здоровенный бумажный лист, и посмотрел на Рагнара с удивлением. — Неужели ты решил, что я в этом сомневаюсь?

Рагнар посмотрел на Хумперфенкеля с не меньшим удивлением. Он обошел уже почти весь остров и был весьма обескуражен тем, как большинство жителей принимали известие о том, что на эти два дня он является их лорд-протектором.

Мирное население оказалось куда хуже воинов. Никто, конечно, не отказался считать его своим лордом. Но и всерьез его почти никто не принял. «Да-да, разумеется, ты наш лорд, никто в этом не сомневается. А теперь беги играй! А то работать мешаешь…» И так раз за разом. Немного утешило лишь отсутствие сладкого на обед и две порции жаркого, присланные вместо него. Если, конечно, отсутствие сладкого можно всерьез считать утешением. Особенно когда тебе всего лишь десять. Обидно — идешь на такие жертвы, а тебя все равно всерьез не воспринимают.

Впрочем, лорд не имеет права на обиду. Если его не принимают всерьез, значит, он где-то ошибся, что-то сделал не так. Значит, нужно понять, где совершена ошибка, и поторопиться ее поправить.

Заявление Хумперфенкеля было как бальзам на рану.

— Разумеется, ты — мой лорд, а как же может быть иначе? — сказал он.

— Остальным почему-то так не кажется, — против воли вырвалось у Рагнара. — Им кажется, что я еще маленький. Они даже не спорят. Они просто не принимают меня всерьез.

— Им кажется, что ты еще маленький, — повторил Эрнст Хумперфенкель. И коснулся мастерского обруча с тремя насечками. — Со мной, знаешь ли, было то же самое. Им казалось, что я еще маленький. Они просто не принимали меня всерьез. Если бы не твоя мама, я бы до сих пор не имел мастерского ранга. Но, видишь ли… я бы все равно делал то, что я делаю. Мастерство ведь не заключено в этом самом обруче, хотя иметь его и приятно. Мастерство — это то, что ты есть сам. Так что нет никакой разницы, принимают тебя всерьез или нет, ты просто делаешь свое дело. То, ради которого на белый свет родился. Делаешь — и все. А что они там скажут или подумают… какая, в сущности, разница? Ты — лорд не потому, что родился у своих папы с мамой, ты лорд, потому что ощущаешь себя таковым. И ты будешь действовать как лорд вне зависимости от того, кто и что о тебе скажет или подумает. Даже вне зависимости от того, что об этом думаешь ты сам.

— Вот так, да? — завороженно промолвил Рагнар.

— Вот так, мой лорд, — ответил Эрнст Хумперфенкель. — А теперь посмотри лучше, какую штуку я придумал…

Одним движением он сдернул полотно с рабочего стола. На столе лежали два толстых деревянных бруска. Их пересекали металлические пластины разной длины и ширины.

— Ой! Что это? — спросил Рагнар, который никогда ничего подобного не видел.

— Колокола! — гордо поведал Эрнст Хумперфенкель. — Кроме тебя, пока только Жаннет видела. И слышала, конечно…

— Какие же это колокола? — удивленно поинтересовался Рагнар. — Колокола совсем другие. Вот хоть наш церковный колокол взять…

— Так в том-то все и дело, — широко улыбнулся мастер. — Наш церковный колокол… Слушал я его, слушал и подумал: а что, если научить его издавать разные звуки? Ну, чтоб он, к примеру, сам мог мессу выпевать, а не только созывать на нее. А то — ну что это такое, все «бум» да «бум»?

— Чтобы колокол сам пел? Да еще и мессу? — потрясенно прошептал Рагнар.

— Жаннет тоже сперва не поверила, — улыбнулся Эрнст Хумперфенкель. — Она даже не хотела верить, что эти железяки способны звучать. Дребезжанье и звяканье, говорит, получится.

— Я тоже не верю, — кивнул Рагнар, во все глаза глядя на Эрнста, зная, что тот, как всегда, сейчас совершит чудо и проклятые железяки каким-то образом запоют. С Хумперфенкелем ведь всегда так. Его заявлениям просто невозможно поверить, пока все не увидишь своими глазами. А некоторые не верят и после. Видят — и все равно не верят.

— И правильно делаешь, что не веришь, — сказал Эрнст Хумперфенкель. — Зачем верить, если послушать можно? В конце концов, колокола для того и создаются, чтобы петь.

Он взял со стола два маленьких блестящих металлических молоточка и ударил по странным железякам. И железяки запели. Ох, как они запели!

Пронзительно! Завораживающе! И вместе с тем весело.

— Это как если бы у колоколов случился праздник и они бы плясали! — восторженно выдохнул Рагнар, когда музыка оборвалась.

— Наверное, — улыбнулся Эрнст Хумперфенкель.

— Но это не месса, — добавил Рагнар.

— Разумеется, нет, — кивнул создатель чудесных плоских колоколов, которые умели петь. — Эту песенку я сам придумал. А месса… разве ж можно ее когда попало играть? Да и вообще надо все это дело священнику показать. Вдруг он скажет, что нельзя?

— Как это нельзя? — возмутился Рагнар. — Такая здоровская музыка!

— Так музыку у нас никто и не отнимает, — ответил Эрнст Хумперфенкель. — А вот можно ли на этом играть в церкви, да еще и мессу — этого мы сами решить не можем. Даже ты не можешь, хоть и лорд. Это дело церкви, знаешь ли.

— Верно, — кивнул Рагнар. — Действительно, спроси у священника. Пусть он скажет. А пока… сыграй еще что-нибудь.

— Я тут попытался подобрать гномскую плясовую, — промолвил Эрнст Хумперфенкель. — Вот и послушай, что вышло…

* * *

— Странные мне сегодня какие-то ученики достались, — проворчал гном-кузнец Готлиб своей жене из людей.

— Странные? — накрывая на стол, переспросила она.

— Такое ощущение, что они вообще молот в первый раз увидели, а в руках и вовсе не держали, — буркнул кузнец.

— Так может быть, так оно и было? — наливая пиво из большого запотевшего кувшина, спросила его жена.

— Тогда какого черта они ко мне приперлись? — продолжал ворчать кузнец.

— Ну, им захотелось научиться, — предположила жена. — Что тут такого? Тебе грибы класть?

— Клади, — вздохнул кузнец. — Тут, понимаешь ли, Марта, какая загадка… я учу мастеров. Ну, тех, кого люди мастерами считают. Они мне как раз в подмастерья годятся со всей их ученостью. Так вот, я за свое научение беру неплохие деньги. Очень даже неплохие. Вот и подумай, какой смысл учиться у меня молот в руках держать, когда этому любой кузнец-человек обучить может. И за гораздо меньшую сумму!

— Действительно, странно, — сказала его жена. — Впрочем, какие только странные типы не ходят по этой земле. Чего только не приходит им в голову!

— Да, — кивнул кузнец. — Это верно. Вот только… странно мне как-то. Подозрительно. И больше того скажу: руки мне их не понравились. Очень не понравились. Нехорошие руки.

— Нехорошие руки? — переспросила жена. — Слабые, что ли? Или неумелые?

— Да нет, — поморщился Готлиб. — Не слабые. А только… я в этих руках, хоть убей, молот представить не могу! Ни молот, ни лопату, ни плуг, ни весло, ни меч, ни кисть, ни скрипку… А вот нож… такой, каким глотки режут…

Кузнец замолчал.

— Надо сказать об этом господину коменданту! — обеспокоилась Марта. — А то ведь если они и правда душегубы какие, то как бы чего тут у нас не натворили!

— Так ведь уехали наши владыки, — пробурчал кузнец и, подумав, добавил: — Надо будет завтра к господину лейтенанту обратиться. Пусть приглядит. За такими глаз да глаз нужен. Тоже мне… кузнецы!

* * *

Днем море шире, а ночью больше. Оно не распахивается сияющей далью, не убегает прочь, маня за собой, оно растет вверх и придвигается ближе.

Нечто огромное вздыхало и ворочалось в наступающей темноте.

«Отец всегда сам проверял вечерние и ночные посты», — думает Рагнар, шагая по берегу моря.

Разумеется, под вечер явился Торди-пасечник и заявил, что Рагнару пора спать и что чихать он хотел на то, лорд тот или нет. Раз лорд, то тем более должен слушаться. С Торди совершенно невозможно спорить. Случись что, так он бы и короля Джеральда спать уложил. И ничего бы Его Величество не сумел сделать. Лег бы спать как миленький. Пришлось лечь и Рагнару. Лечь, сделать вид, что спит, и только потом потихоньку сбежать.

«Король Джеральд бы тоже небось сбежал», — думает Рагнар, шагая во тьме.

Он идет проверять остров.

Если бы он сейчас не был временно исполняющим обязанности лорд-протектора, ему было бы очень страшно. Так и кажется, что там, в темноте, среди этого колыхания и плеска что-то есть… что-то живое…

Оно приближается… приближается… оно набросится и уволочет за собой, в колышущуюся бездну, которая только притворяется морем, на самом деле это что-то другое… Оно сомкнется над головой, сомкнется и не отпустит…

Если бы он все еще оставался десятилетним мальчиком, он бы сейчас со всех ног припустил домой, задыхаясь от страха. Вот только лорду бояться не положено. Лорды ничего не боятся. У них нет права остаться в уютной темноте собственной спальни, а потом заявить: «Да, я бы стал героем, вот только меня Торди-пасечник на подвиги не отпустил». Им приходится шагать в неуютную внешнюю тьму. И совершать те самые подвиги. Просто потому что кто-то должен этим заниматься.

Сумерки сменяются темнотой, гаснут огоньки в домах, все ложатся спать. Все, кроме рыбаков и тех, кто пришел на их праздник. Там огни, веселье, смех, там звонко поют удивительные плоские колокола Эрнста Хумперфенкеля. Рагнар с удовольствием отправился бы туда, но его долг в другом. Он зашел, поздравил всех, как должно, даже успел услышать, как кто-то окрестил изобретение Хумперфенкеля «небесными лесенками», а потом отправился дальше. Он н лорд. Чтобы они все могли спокойно праздновать, он должен быть на страже. Есть, конечно, часовые. Часовые на Сторожевых башнях. Те, кто тоже не спит в эту ночь. Но часовые — всего лишь часовые, а он — лорд. Его долг не спать с теми, кто хранит покой этого острова. Каждый из часовых отвечает лишь за свой участок. Один лишь лорд отвечает за все. За все и за всех. И если кто-то, сохрани бог, заснет на посту, то он, конечно, будет виноват, но вместе с ним будет виноват и лорд, который этого не предотвратил.

Временно исполняющий обязанности лорд-протектора Петрийского острова идет по берегу у самой кромки воды. Он идет, и ему кажется, что на берегу все еще вечер — вон как гномы голосят, какая уж там ночь! — а вся без исключения ночь собралась над морем, это она клубится, плещется, ворочается… она собралась над морем и медленно просачивается на берег.

Рагнар идет по берегу ночи, и ленивые волны время от; времени пытаются добраться до его сапог.

С моря ползет туман, начинает накрапывать мелкий дождь. Рагнар вздыхает. Потом зевает. Мало того что страшно, так еще и спать охота. Он вспоминает, как раньше вечно ругался, когда его спать укладывали. Как завидовал отцу, идущему проверять ночные посты, да и вообще всем взрослым — им ведь можно ложиться спать, когда захотят! Что ж, теперь он понимает, что есть большая разница, не спишь ты, потому что тебе так хочется, зная, что в любую минуту можешь лечь, или же ты не спишь, потому что должен не спать, и никого не волнует, чего тебе там на самом деле хочется.

Ночь.

Ночь стоит над морем в плаще дождя и тумана. Стоит и смотрит на Рагнара.

Он едва не наткнулся… он почти дошел уже… почти дошел —.и вдруг остановился. Какое-то смутное чувство заставило его замереть, задержать дыхание и вслушаться.

На берегу кто-то был.

Рагнар замер, страшась опустить ногу.

«Мало ли что здесь кому-то понадобилось», — пытаясь успокоить самого себя, подумал он. И сам себе не поверил. В глубине души что-то вопило об опасности.

«Я — лорд, — напомнил он сам себе. — Сейчас я храбро подойду к ним и…»

«И они меня убьют!» — внезапно закончил какой-то паникер, совершенно не похожий на лорда.

«А как бы поступил отец? — вдруг подумал он. — Дельная мысль. Лучше поздно, чем никогда. Отец бы, разумеется за всем проследил, все разузнал и кликнул стражу».

Рагнар опустился на четвереньки и стал осторожно красться в ту сторону, где ему что-то почудилось. Ночь шла следом за ним, ночь наклонялась все ниже, но это было даже хорошо… те… они его не увидят… не услышат… не… Он уже различал контуры гномьих лодок. Это возле них копошились неведомые пришельцы. Слышалось шуршание, чем-то тихо скребли по дереву…

— Ты где сверлить наладился, придурок? — услышал он вдруг тихий гневный шепот.

— Здесь, а что? — тотчас донесся ответ.

— Совсем идиот? Заметят — пиши пропало! Вся работа насмарку! Вон там сверли!

— А я закончил.

— Тогда дай мне свое сверло. Мое уже тупое.

Так, значит. Трое… четверо… пятеро…. восемь человек копаются в лодках гномской рыболовной артели, и по крайней мере четверых из них Рагнар не может узнать по голосу.

Враги?

Во всяком случае — чужие!

Да нет, не просто чужие…

Что можно сверлить в лодке? Да еще и ночью?

К какой башне спешить? К Северной? Южной? Западной? Восточная — далеко… а остальные…

«Они сверлят дыры в днище! — с внезапным ужасом понял Рагнар. — Враги! Враги! Враги!»

Рагнар отполз, развернулся и что есть духу припустил к празднующим гномам. Ближе них никого не было, а уж постоять за себя и свои лодки рыбаки завсегда смогут.

* * *

Лорд не может позволить себе куда-то вбежать задыхающимся от быстрого бега и с вытаращенными глазами. Лорд и вообще не должен никуда вбегать, разве что случай уж совсем крайний. Лорд не смеет пугать своих подданных.

Отдышаться. Успокоиться. Пригладить волосы. Вот так… Рагнар медленно вдохнул, выдохнул и взошел на крыльцо. Нажал на ручку двери и шагнул вперед. В радость, песни и смех, которые он сейчас оборвет своими словами. А что делать?

Его встретил веселый гомон множества голосов, звон пивных кружек, женский смех и радостный вопль:

— О! Кто к нам пожаловал! Сам юный Владыка!

И гораздо более тихий голос, поинтересовавшийся непонятно у кого:

— А ему еще не пора спать?

И столь же тихий ответ:

— Вот сам у него и спрашивай, а то он сегодня лорд.

— Так он для того, никак, лордом и сделался, чтоб по ночам не спать? — прозвучала еще чья-то реплика.

Эрнст Хумперфенкель опустил блестящие молоточки на свои чудесные колокола и поднял глаза на Рагнара.

— Эрнст, — промолвил Рагнар. Горло перехватило от обиды, Но он справился с собой и продолжил, глядя в глаза того, кто в него верил: — Эрнст, может, я и не настоящий лорд, но… скажи, ты веришь, что я не слепой?!

— Рагнар? — встревоженно отозвался Хумперфенкель. — Рагнар, что случилось?

— Лодки! — ответил Рагнар. — Какие-то незнакомцы ковыряются в артельных лодках! И я услышал слово «сверлить»!

— В лодках, говоришь, ковыряются?! — Старшина артели Керц возник рядом, словно из-под земли.

— Да! — в отчаянии, что ему сейчас не поверят, выпалил Рагнар.

Но ему поверили. Слово «лодки» обрушилось тяжелым камнем, и круги от него пошли такие, что веселье и смех стихли сами собой. Громко и противно звякнула пивная кружка. А потом в единый миг все гномы вскочили на ноги.

— Всем взять весла! — командовал Керц. — Факелы приготовить, но не зажигать! Подберемся тихо, а там посмотрим!

Рагнар почувствовал, как его увлекает общее движение. Он бежал, бежал вслед за всеми, крался, стараясь ступать как можно тише…

«Это я должен командовать! Я, а не Керц!» — возмущенно прыгали мысли.

«А я смог бы так же четко отдать необходимые распоряжения?» — тотчас задумался Рагнар.

«А меня послушались бы так же, как его, с одного слова?» — усомнился он десять шагов спустя.

«Такое доверие еще заслужить нужно!» — сообразил он.

«Но ведь лорд — я! Разве нет?» — заспорил он сам с собой.

«Вот и приноси пользу, раз лорд! Быстрота и тишина сейчас важнее споров о главенстве».

Со стороны лодок донесся отчетливый скрип сверла.

— Мой лорд, вы были правы, — прошептал оказавшийся рядом Керц. Удивление и уважение смешались в его голосе.

«Так вот как становятся лордами!» — мельком подумал Рагнар.

И тотчас забыл об этом. Где-то там, впереди, в густой темноте скрывались враги. Враги, замыслившие зло.

* * *

— Живей! Живей, ребята! — поторапливал наемников старший группы. — Продырявили, заткнули, замазали! Продырявили, заткнули, замазали! И дальше! Дальше! Если хоть одна лодка останется целой — все насмарку!

— Я что-то слышал… — вдруг прошептал рыжеволосый наемник.

— Что? — напряженно вопросил его напарник. — Чт ты слышал?!

— Вроде… вроде бежал кто-то… и дверь хлопнула… неуверенно ответил тот.

— Кто-нибудь по нужде на задний двор вышел, — фыркнул старший группы. — Шевелись давай, а то и впрямь кто-нибудь припрется! Уж десять минут лишних тут возимся, а еще две лодки остались…

— Бог в помощь! — внезапно и зловеще, словно труба судного дня, прозвучало из темноты.

Наемники застыли как громом пораженные. Еще миг — и, побросав сверла, ветошь и бутыли с составом для замазки, они схватились за ножи. Из темноты и тумана на них со всех сторон надвигались смутные тени.

— Бежим! — испуганно выдохнул старший группы, но ночная мгла вдруг налилась движением, и тяжелое рыбачье весло, взявшееся словно бы ниоткуда, ударило его по голове. Он рухнул, так и не выпустив из руки длинную полосу остро отточенной гномьей стали, обмотанную по рукояти узким шершавым ремешком.

— Факелы! — раздался из темноты все тот же неумолимый голос.

И стало светло как днем.

Увидев, какое количество сердитых гномов с веслами в руках их окружает, наемники сразу же бросили оружие. Все равно сопротивляться было бесполезно.

* * *

— Та-ак… — зловеще протянул Керц, нагнулся и поднял сверло. — И чем мы тут таким занимались? А?!

Гномы уже осматривали лодки.

— Вроде все цело, — нерешительно промолвил один из них.

— Это только вроде. — Керц угрожающе приблизился к одному из наемников. — Ну? Кто вас послал и чем вы тут занимались?

— Просто шли мимо! — с притворной растерянностью ответил тот. — Утомились, решили отдохнуть. Присели возле ваших лодок. Что тут такого? Что вы на нас так набросились? Приятеля нашего по голове ударили. Надеюсь, хоть не убили… А мне говорили, что гномы к людям хорошо относятся. Врали небось. Вижу, как вы к людям относитесь. Чуть что — сразу веслом по голове.

— Так это смотря к каким людям… — ответил Керц. — Нам, видишь ли, не нравятся люди, которые по ночам со сверлами лазят по нашим лодкам. Настолько не нравятся, что мы готовы сделать с ними что-нибудь нехорошее, лишь бы они ответили на наши вопросы…

— На какие еще вопросы? — притворяясь возмущенным, проговорил другой наемник. — Говорят же вам, мы просто шли мимо!

— А это что? — с угрозой в голосе поинтересовался Керц, делая шаг вперед и подсовывая сверло под самый нос наемника.

— Пусть кто-нибудь факел поближе поднесет, а то я в темноте не разгляжу, — сердито пробурчал тот.

— Поднесите ему факел, — приказал Керц.

— Сверло это, — раздраженно проговорил наемник, когда рядом со сверлом оказался еще и факел. — Ну и что?

— А что вы здесь делали с этими сверлами? — спросил Керц.

— Вы простите, конечно, уважаемый гном, но вы только что подняли это сверло с земли, — сварливо отозвался наемник. — Подняли с земли, а не отобрали его у меня. Как вы можете утверждать, что оно — мое? Да я его впервые в жизни вижу!

— Вот-вот! — обрадованно поддакнул другой наемник.

— Впервые в жизни? — свирепо переспросил Керц.

— Вот именно! — обиженно отозвался наемник. — Говорят же вам, мы просто шли мимо и присели отдохнуть. Откуда нам знать, что тут у вас валяется и зачем оно надо? Знали бы, обошли бы ваши чертовы лодки десятой дорогой…

— Бросаются на людей ни за что ни про что! — подхватил еще один. — Совсем с ума посходили!

— Ни стыда ни совести у этих гномов! — Наемники повеселели, чувствуя, что выбираются из западни.

Рагнар стоял чуть позади гномов, с ужасом слушая Керца. Что-то было неправильно в том, как он вел допрос. Он раз за разом упускал инициативу, предоставляя злоумышленникам возможность не только оставаться невиновными, но и самих гномов обвинять в злоумышлении.

«Перехватить инициативу? А как ее перехватишь?!»

— Осмотреть лодки как следует! — велел Керц.

«Я знаю, что они портили лодки! — в ужасе подумал Рагнар. — Знаю! Но если Керц и дальше будет делать то, что он делает… ему придется их отпустить, а потом… кто знает, каких бед они еще натворят?»

«Что бы на моем месте сделал отец? Ясно, что сделал бы! Арестовал бы всех чужаков до выяснения. А что бы он сделал до того, как стал комендантом? Ага! Вот оно!»

Он проскользнул меж гномов, плотным кольцом окружавших наемников, и нагнулся над лежащим без чувств главарем.

— Рагнар! — резко окрикнул его Керц.

— Не мешай, — откликнулся юный лорд, ощупывая тело.

Увы! Догадка не сработала. У главного мерзавца не оказалось при себе сверла! А он так надеялся, что тот просто не успел его выбросить!

Рагнар виновато выпрямился.

— Рагнар, отойди назад! — тотчас рявкнул Керц.

«Что ж, отец тоже мог бы так ошибиться… Вот только что он стал бы делать потом?» — подумал Рагнар.

— Я нашла! — донесся до них голос из лодки.

— Что там, Герд? — спросил Керц.

— Отверстия высверлены под скамьями, — ответила она. — И заделаны каким-то составом.

— Который наверняка растворяется в воде, — кивнул Керц. — Ну, правильно, если просто продырявить лодки, это будет заметно сразу, а если чем-то замазать… если эта замазка растворится только тогда, когда лодки как следует отойдут от берега…

Он вдруг ухватил за грудки ближайшего наемника и одним движением швырнул его наземь.

— Так вы что, утопить нас хотели?! — рявкнул он.

— Да мы тут вообще ни при чем! — взвыл тот. — Не слышал, что ли? Мы просто шли мимо! А тебе еще достанется за то, как ты с нами обращаешься! Вот мы пожалуемся лорд-протектору, будешь тогда знать, как обижать ни в чем не повинных людей!

— А лорд-протектора нет на острове. — Герд вылезла из лодки и, подойдя к наемнику, наклонилась над ним. — Есть только мы, понимаешь? — В ее руке сверкнул нож. Тот самый, с которым она когда-то поддерживала владыку, тот самый, которым грозила старейшинам. — Так вот… сейчас я начну резать глотки… и перестану только тогда, когда услышу правду… хоть от кого-то из вас. Причем мне все равно, от кого, понимаешь?

Наемник в ужасе попытался отползти, но Керц держал его крепко.

— Что ж, с тебя и начнем, — промолвила Герд, подмигивая наемнику.

— Нет! Нет! — в ужасе взвыл тот.

— Да почему же нет? — улыбнулась ему Герд. — Какой стеснительный мальчик. Да притом какой красавчик… я никогда не поверю, что ты не хочешь, чтобы тебя немного приласкали… вот этим ножичком… Керц, любимый, приподними ему подбородок… итак, юноша, или ты открываешь свой чудесный ротик и начинаешь говорить слова, в которые я поверю… или ты обзаводишься еще одним чудесным ротиком… чуть пониже первого…

— Нет!!! — еще раз взвизгнул наемник. — Я все скажу! Все!

— Серье-езно? — томно протянула Герд. — Смотри, Керц, какой разговорчивый юноша. Что ж, говори, так и быть, разрешаю…

Наемник и не собирался кого-то там покрывать. Он просто хотел жить.

Когда так спрашивают — лучше говорить. Лучше говорить все и сразу. Для здоровья полезнее. Это только казалось, что гномов можно обвести вокруг пальца как маленьких. Ага, как же! Выяснилось, что гномы шутить не собираются. А если и начинают шутить — другим от этого не смешно. Только самим гномам.

Он рассказал все.

Беда в том, что знал он немного. Однако и того, что он знал, хватило с лихвой. Когда гномы узнали, как именно их собирались убивать…

— Это что же получается? — тихо и страшно промолвил кто-то из них. — Нас должна была погубить верность друзьям? Нас должно было убить то, что своих не бросаем? Да какая же сволочь все это придумала?!

— Боже, какой ты все-таки дурак… — выдохнул наконец-то пришедший в себя старший группы наемников, обращаясь к своему подчиненному. — Ты что же, думаешь, что они нас помилуют после всего, что ты им рассказал?

— Помилуют. — Рагнар и сам не понял, как у него вырвались эти слова. Он ведь не собирался ничего говорить. Герд так отлично их напугала, что они все выложили, и это было прекрасно. Вот только… он вдруг засомневался, что она их всего лишь пугала. Нет уж! Это было чем угодно, только не блефом. Таких мерзавцев, как эти, пустыми угрозами не запугаешь, а раз они все-таки испугались… черт, она действительно сделала бы это… а он — лорд! — стоял бы и смотрел. Просто смотрел? — Помилуют, — повторил он и вышел вперед. — Потому что Мастер Герд все-таки ошиблась. Лорд-протектор на острове есть. Я — лорд-протектор.

— И ты предлагаешь их отпустить? — Герд гневно обернулась к Рагнару.

— Я не предлагаю, я — приказываю, — негромко поправил ее Рагнар. — Приказываю заключить их под стражу. Повесят их в Олбарии. После того как с ними побеседуют люди сэра Роберта.

— Утопить они собирались нас, а не сэра Роберта! — рявкнула Герд. — Кому, как не нам, решать, что с ними делать?

— Давай начнем с того, что, если бы не я, вы бы до сих пор смеялись и танцевали, — предложил Рагнар.

— Именно поэтому я и не отсылаю тебя спать, как это и приличествует твоему возрасту, — проворчала Герд.

— А что делала ты в своем возрасте Невесты? Ножом размахивала? — огрызнулся Рагнар.

— Спроси об этом у своей матери, — фыркнула Герд.

— Если бы я не спрашивал, я бы сейчас спокойно спал в своей постели! — ответил Рагнар. — Итак, решено. Под Северной башней есть подвал. Отведем их туда, запрем и приставим стражу.

— Нет, — сказал Керц. — У меня идея получше. Мы дадим им лодку. Одну из тех, что они обработали. И пусть плывут на все четыре стороны.

— А если доплывут? — спросил кто-то из рыбаков.

И тут наемники, подхватив брошенные ножи, внезапно ринулись вперед. Терять им было нечего, поэтому сражались они с отчаянием обреченных. Никто из гномов не погиб лишь потому, что убивать наемникам тоже было некогда. Им нужно было вырваться, спастись. Что ж, у них почти получилось. Ошарашенные гномы отпрянули в стороны, и наемники бросились в образовавшийся проход.

«Так вот что казалось таким неправильным! — с отчаянием понял Рагнар. — Мы начали их допрашивать, не озаботившись связать!»

Но самым страшным было даже не это. Он знал, что наемников догонят. Коротконогие гномы не всегда бегают медленнее людей. А если так, как сейчас, когда ноги наемников тяжелит страх, а сердца гномов сжигает гнев… Наемников догонят, Рагнар знал это. Догонят и…

— Святая Джейн! Помоги… — прошептал мальчишка. — Помоги, пожалуйста…

«Если я в спокойной обстановке с трудом их удерживал, то сейчас…»

«Присматривай тут за всем, малыш!» — словно бы наяву услышал он голос отца.

«Присматривай! Присмотришь тут, как же!» — злые слезы навернулись на глаза.

«Терпи! Будущему владыке гномов не к лицу плакать!» — добавила мать.

Рагнар выпрямился.

Наемников догнали.

Догнали, швырнули наземь. Тяжелые рыбачьи весла взметнулись в ночное небо, расписанное факелами. Рагнар охнул и припустил что есть духу.

«Этих гадов сейчас просто убьют, и тогда…»

— Стойте! — взвыл он что есть силы. — Стойте!

Его не слышали. Или все-таки слышали? Взметнувшиеся весла нерешительно замедлились. Или это время растянулось, позволяя ему добежать, проскользнуть меж разъяренных гномов и упасть на брошенных наземь наемников, закрывая их своим телом.

— Стойте! — прошептал он, задыхаясь от бега. — Стойте…

Гномы замерли.

— Рагнар, ты что? — яростно рявкнул Керц. — Защищаешь этих убийц?!

— Нет… — помотал головой мальчишка. — Я просто не хочу, чтоб убийцами сделались вы! Потому что если вы их убьете… вот тогда они вас и утопят. Как камень на дно потянут!

— Рагнар! — Дружный рев множества глоток.

— Нет! — Яростный ответный крик, почти клич. Клич, без всяких «почти». Боевой клич. То, с чем бросаются в бездну не чтобы погибнуть, а чтобы вернуться с победой.

— Рагнар! — Могучая, темная, страшная толпа с веслами, толпа, не ведающая пощады и разума. То, во что порой превращаются даже лучшие из лучших, когда они одержимы гневом.

«Прочь! — глухо гудит толпа. — Отдай нам этих мерзавцев! Они наши! Мы хотим их растерзать и растерзаем! Не становись у нас на дороге! Растопчем!»

И так хочется сдаться и уползти. Ведь это и впрямь не в силах человеческих. Даже взрослому такое не под силу, а ты… а ты лорд. А лорды не отступают. Никогда. Даже если их топчут и разрывают на части. Лорды всегда побеждают. Именно поэтому они и лорды. Ты можешь только умереть. Права проиграть у тебя нет.

«Присматривай тут за всем!» — вновь слышится голос отца, и тебе вдруг становится хорошо и спокойно. Ты чуть было не ошибся, но еще не поздно все поправить…

— По Праву Крови и Закону я — ваш будущий лорд, — с мягкой улыбкой произнес Рагнар. — И я требую от вас соблюдения Закона. Эти мерзавцы будут арестованы, допрошены и препровождены в руки олбарийского правосудия. Кажется, я не требую ничего сложного или непонятного, верно?

И то, чего не смог сделать яростный крик, то, что оказался не в состоянии совершить истошный надрыв, сотворила улыбка. Она была такой невероятной, такой невозможной в кипящем котле ненависти и гнева, что гномы остановились. Занесенные в яростном замахе весла опустились.

— Молодцы! — искренне хвалишь ты своих подданных и вдруг ощущаешь холодное лезвие, плашмя прижатое к твоему горлу.

И мигом соображаешь, что наемник, на которого ты плюхнулся, чтоб защитить его жизнь, прикрыть его от гномьих весел, решил перехватить инициативу.

— А что, если я перережу горло вашему маленькому лорду? — негромко, но звучно интересуется он.

— А тогда… — Герд мигом оказывается рядом, и ты понимаешь, что свихнувшаяся от ярости толпа — это еще не самое страшное. Глаза этой женщины, когда она смотрит так, куда страшнее. — Тогда, глупый маленький гаденыш, мы тебя замуруем… в стену… или в пол… и оставим маленькое отверстие, чтоб ты мог дышать… ты будешь умирать очень долго…

Ты чувствуешь, как дрожит рука с ножом на твоем горле, ты лежишь очень тихо, потому что умереть просто так, ради ничего, из-за неосторожного движения тебе не хочется. Наконец наемник отбрасывает нож в сторону, и ты медленно встаешь.

— Спасибо, Герд, — говоришь ты.

— Испугался? — спрашивает она.

— Вас — да, — честно отвечаешь ты. — Их — нет.

В сторону наемников ты даже не смотришь. Ты и так знаешь, что все будет хорошо. Уже слышны голоса спешащих по тревоге часовых.

Все уже кончилось. И кончилось хорошо. Победа.

Никто не скажет, что гномы убили людей. Никто не переврет эту историю. Рыбаки не превратятся в гнусных убийц. Они останутся рыбаками. Ради этого ты и сражался. Сражался и победил.

— От Северной башни досюда не больше пяти минут, — тихо сказал Рагнар. — Так сколько же длился этот бой?

— Минуты три, мой лорд, — промолвил Керц. Его лицо уже не искажала гримаса ярости. — Да, никак не больше трех минут.

— Всего три, — удивленно промолвил Рагнар.

— Три минуты и целую вечность, мой лорд, — добавил Керц и низко-низко поклонился.

— Да, наверное… — Теперь, когда все кончилось, Рагнар вдруг почувствовал такую усталость, что с радостью бы уснул прямо тут.

Усталость, отчаяние… почему-то очень хотелось заплакать, но ничего не выходило. Ему уже наплевать было, что лорды не плачут. Но все равно как-то не плакалось.

— А теперь… отругайте меня кто-нибудь, — жалобно попросил он. — Отругайте и уложите спать…

Его умоляющий взгляд наткнулся на Керца, все еще растерянно стоящего рядом.

— Мой лорд… я, наверное, не смогу… — виновато отозвался тот. — Герд?

Та отрицательно покачала головой.

— Ты сам отнял у нас это право, малыш, — тихо промолвила она. — Ты сегодня дважды спас нас всех. Для нас ты теперь — лорд. На самом деле — лорд. Как мы можем отругать тебя?

Ты опускаешь голову. Да. Все правильно. Так и должно быть. Тяжеленный камень медленно ложится на твое сердце.

Так что, это и значит стать старше!

— Рагнар?! Ты что тут делаешь, маленький мерзавец?! А ну-ка, живо в постель, пока я за хворостину не взялся! — вдруг раздается громкий, как из другой жизни, голос.

Ты подымаешь голову. Торди! Его сердитое бурчание — как солнышко среди беспросветной ночи.

«Он же ничего не знает! — думаешь ты. И тут же понимаешь: — Даже если он узнает, ничего не переменится. Умудряется же он время от времени ругать и отчитывать твоих родителей. Причем иногда — совершенно ни за что!»

— А ну-ка, пойдем со мной! — возмущенно ворчит Торди. — Вот я твоим родителям все расскажу про твои проделки! Тут, понимаешь, каких-то разбойников ловят, а ты почем зря рядом слоняешься! А ну как что-нибудь случилось бы! Нет, надо же такое! Стоило мне отвернуться… да как тебе вообще не стыдно?!

Олбарийские лучники уводят связанных наемников.

Ворчливый гном-пасечник уводит временно исполняющего обязанности лорд-протектора острова. Э, нет! Он уводит всего лишь Рагнара. Рагнара, за которым его попросили присмотреть отлучившиеся по делам родители.

А временно исполняющий обязанности лорд-протектора? Куда же он в таком случае делся?

«Куда-то делся, — подумал Рагнар. — Просто потому, что сейчас он больше не нужен. Да и устал я от него, если честно».

«Завтра с утра обязательно поиграю в прятки! И как следует искупаюсь!»

Он шел рядом со стариком, слушал его бурчание и улыбался.

* * *

— Ну что ж, нас можно поздравить. — Господин Бриньон улыбался так ядовито, что сразу становилось ясно: поздравлять не с чем, а сам глава рыбного торгового Дома «Бриньон и сын» просто разрывается от едва сдерживаемой злости.

— Поздравить? — переспросил господин Пино, его личный секретарь, проходя в кабинет своего хозяина.

— Вот именно — поздравить. — Помимо воли руки господина Бриньона сжались в кулаки. — Торговлю на Хэмфордском рынке можно сворачивать хоть сегодня. Мы не можем столько времени подряд торговать себе в убыток. А все гномы со своей селедкой!

— Ужасно! Просто ужасно! — сочувственно покачал головой господин Пино.

— Это те самые гномы, которые должны были утонуть! — наконец заорал господин Бриньон. — Ты обещал мне это! Обещал!

Господин Пино виновато развел руками.

— Где твои проклятые наемники?! — продолжал бушевать господин Бриньон.

— Насколько я смог узнать — они захвачены, — огорченно проговорил господин Пино. — Причем самими гномами.

— И гномы их не убили?! — рявкнул господин Бриньон.

— Нет, — как можно более безличным тоном ответил господин Пино.

— А ты говорил — убьют! — Палец господина Бриньона обвиняюще ткнулся в его секретаря.

Господин Пино вздохнул. Пожал плечами.

— Увы, я переоценил их темперамент.

— Ты хоть сумел замести следы? — угрожающе поинтересовался господин Бриньон. — Или нам ждать в гости олбарийскую секретную службу?

— По вашу душу уж точно никто не явится, — ответил господин Пино.

— А по твою? — спросил хозяин.

— И по мою — никто, — равнодушно ответил секретарь.

— Разве что сатана, — буркнул господин Бриньон, немного успокаиваясь.

— Все в руках Господа, — набожно вздохнул господин Пино.

Господин Бриньон язвительно усмехнулся. И в самом деле, чего он боялся этого человечишки? Избавляться от него? Убивать? Вот еще!

— Ты не справился! — сказал он своему секретарю.

— Я всего лишь человек, — пожал плечами господин Пино. — С людьми это время от времени случается.

— Человек? Этого недостаточно, чтоб оставаться моим секретарем! — с наслаждением выговорил господин Бриньон.

— Что поделаешь… — усмехнулся господин Пино. — Ни ангелом, ни демоном я пока не стал. Придется вам подыскать более подходящую кандидатуру. Боюсь только, что и тот и другой сразу затребуют себе половину. И ваше счастье, если не большую.

— И руку моей племянницы ты тоже не получишь! — взъярился господин Бриньон, почувствовав насмешку в голосе своего секретаря.

— Насколько мне известно, я все равно опоздал, — пожал плечами господин Пино.

— Что?! — вскинулся господин Бриньон. — Что ты хочешь этим сказать?

— Только то, что она вчера сбежала. — Его секретарь уже не скрывал насмешки.

— Как — сбежала? Куда?! — Господин Бриньон не слишком-то заботился о судьбе своей племянницы. Гораздо больше его занимали ее деньги. Если он перестанет быть опекуном этой дурочки, если она выйдет замуж за кого попало, а ее муж решит, что вкладывать деньги в терпящее серьезные убытки предприятие «Бриньон и сын» опасно…

— Как и куда — не знаю, — ухмыльнулся секретарь. — Знаю лишь — с кем.

— С кем?! — почти простонал господин Бриньон.

— Говорят, с каким-то капитаном… — Господин Пино с наслаждением посмотрел на окончательно выведенного из себя господина Бриньона и пошел к выходу.

Дверь за ним негромко закрылась.

* * *

— …Вот такая вышла история, — наконец закончил свой рассказ Рагнар и улыбнулся родителям. — Я справился?

— Ты как-то просил меня, чтоб я тебе разрешил пострелять из боевого лука, — потрясенно глядя на сына, промолвил Тэд Фицджеральд. — Я тогда сказал, что тебе еще рано. Так вот, теперь…

— Теперь я и сам знаю, что мне еще рано, — с улыбкой перебил отца Рагнар. — Папа! Мама! Пойдем купаться?

— Вот теперь, когда ты понял, что рано, — улыбнулся в ответ Тэд Фицджеральд, — тебе и в самом деле пора.

Рагнар немного подумал и серьезно кивнул.

— А теперь — купаться! — заключил Тэд.

* * *

На Петрийском острове часто бывают гости.

Петрийский остров всегда рад гостям..

Случаются они и в рыбацкой артели. Тогда, разумеется, зовут Мастера Керца. Если нужно о чем-то поговорить, что-то рассказать или объяснить — лучше его никого нет. Трудно даже сказать, что он больше всего любит: свое ремесло, свою жену или возможность поговорить. Герд уверяет, что третье. «Ты просто старейшина какой-то!» — шутят его друзья. Но Мастер Керц не обижается. В конце концов, разговор — такое же мастерство, как и все прочее, и уж если он чего умеет, почему он должен от этого отказываться? Или стесняться? Вот еще! А друзья… пусть смеются! Это же хорошо, когда гномам и людям весело.

Так что если кому-то интересно про олбарийскую селедку…

— Гномья рыболовная артель — предприятие мощное, — степенно повествует Мастер Керц., - В ней не только рыбаки и лодки. Есть и корабли. Небольшие, конечно. Пока небольшие. Есть собственные торговые места на трех олбарийских, двух марлецийских и одном троаннском рынке. Есть торговые посредники в Арсалии и Соане. Идут переговоры о доставке нашей селедки в Фалассу, ко двору султана, правда, пока не ясно, что из всего этого выйдет. Видимо, султан еще не решил, нравится ли ему наша селедка. Есть арсалийский банк, который работает почти исключительно с гномьей рыболовной артелью, и некоторое количество прочих банков, готовых участвовать в наших денежных операциях. Есть, наконец, те, кто доставляет готовую продукцию на рынки. Есть и небольшой секрет. А как же без него? У каждой уважающей себя артели такой секрет имеется. Что ж, гномы хуже других, что ли?

— Именно поэтому ваша селедка самая вкусная? — спрашивает седой ледгундский старшина рыболовов, недавно отколовшийся со своей артелью от одного из ледгундских рыбных торговых Домов.

— Именно поэтому, — скромно отвечает Мастер Керц.

И он, без сомнения, прав.

Искусство приходить вовремя

Чудеса иногда все-таки случаются. Идешь ты себе по небольшой весенней улочке города Реймена, гуляешь, можно сказать. Собираешься зайти в кабачок, опрокинуть с приятелями по кружке пива. Почти случайно кидаешь взгляд на музыкальную лавку, каких в этом городе больше, чем булочных и трактиров, вместе взятых, — все ж таки Реймен — город музыки и музыкантов… Смотришь ты эдак рассеянным взором на витрину означенной лавчонки и вдруг понимаешь, что чудо уже случилось. Что оно — перед тобой. И ни в какой кабачок, ни к каким приятелям ты уже не пойдешь, потому что…

«Да быть того не может, чтобы это была она!» — изумленно подумал Якш, глядя на немыслимую, чудесную, дивной красоты лютню.

Он почти бегом бросился в лавку.

— Господин Якш! — восторженно воскликнул торговец.

Как было не узнать знаменитого гнома-музыканта?!

Якш слегка поморщился. Человека с его уровнем владения инструментом всего лишь уважали бы как хорошего мастера. Гном, так хорошо играющий на скрипке, пока один. А значит, как ни крути, — знаменитость. Якшу хотелось, чтобы к нему относились как к музыканту, а не как к гному, здорово играющему на скрипке. Поэтому он с большим подозрением относился к незнакомым почитателям, доверяя восторгам только самых близких друзей.

— Господин Якш! — в том же тоне повторил торговец.

— И вам здравствуйте, — холодно отозвался гном.

Впрочем, он быстро забыл про восторженного торговца.

Перед ним была она. Лютня.

Лютня лежала на маленькой бархатной подушечке. На маленькой подушечке винно-красного бархата.

Это в Олбарии музыкальные инструменты висят на стене — что в мастерской, что в музыкальной лавке, это в Марлеции их, в тех же музыкальных лавках, на специальные подставки выставляют. В Троанне же, равно как и в Арсалии, музыкальные инструменты, будь они новыми или уже сменившими множество рук, кладут на специальные бархатные подушечки. Изготовлением таких подушечек уже почти двести лет занимается одно и то же семейство Рамо.

«Это виолы с лютнями да арфы с флейтами кто угодно делает, а то, на чем они будут храниться, — только мы!» — с заслуженной гордостью говорят они о своем ремесле.

Им и правда есть чем гордиться. Ни одна лавка, торгующая музыкальными инструментами, ни одна мастерская по изготовлению либо починке оных даже и не подумает купить подушечки чьей-то еще работы. Можно даже и не предлагать. И цены тут ни при чем. Просто Рамо — они и в самом деле лучшие. Таких подушечек под музыкальные инструменты, как у них, вы нигде не найдете! Подушечки всевозможных форм, цветов и оттенков, любой толщины, мягкости или, напротив, жесткости. Да при этом не как бог на душу положит, а согласно точным научным расчетам и безупречно соблюдаемой двухвековой традиции. Для каждой конкретной разновидности инструмента существует свой тип подушечки для хранения. Свой, и никакой другой. И на подушечку для восьмихордовой лютни одиннадцатихордовую нипочем не положат, даже под страхом смертной казни.

А для инструментов такого качества, как эта лютня… для инструментов такого качества подушечки шьются индивидуально. Да. Так. Именно эта подушечка лучше всего приспособлена для того, чтоб на ней возлежала именно эта лютня.

Эта лютня.

Якш вздохнул и протянул руку. Коснулся пальцами верхней деки. Погладил. Да. Все правильно. Это действительно она. Этот лак, дивным шелком струящийся под пальцами, ни с чем не перепутаешь. Эти грациозные формы… а уж как звучит, должно быть! Якш бережно, словно новорожденного, взял ее в руки и легонько коснулся струн. Дивный благоухающий ветер словно бы снизошел с неба, фантастической красоты веер открылся с поистине царственным величием.

— Духи огня! — одними губами прошептал Якш. — Как жаль, что со мной нет Катрин! Как жаль, что я не умею играть на лютне! Как жаль, что эта красавица не умеет петь сама, это было бы лучше всего!

Это действительно была она. Именно она.

Об этом, кроме всего прочего, неопровержимо свидетельствовали надпись внутри корпуса, клятвенные заверения хозяина музыкальной лавки и непомерная цена, запрошенная оным. И это несмотря на неумеренный восторг по поводу явления в его лавке самого Якша! Что ж, почитание музыкальных кумиров — дело одно, а торговля — совсем другое. Да. Большая цена. Очень даже большая. А только скинуть никак нельзя.

Якш вновь поглядел на лютню.

Что ж, именно столько она и стоит. Можно не сомневаться. Ни медяка лишнего торговец не требует.

Мастера, изготовившего эту лютню, Якш знал даже лично. Мастер Кинтана. Кто не слышал этого имени!

И лишь он один ставит на подобные лютни на один бас меньше, утверждая, что этот самый бас искажает ни много ни мало — тембр всего инструмента. Якш с подобным утверждением согласен не был, но поди переспорь мастера Кинтану. Такое даже гному не под силу! Вот и выбирай — обыкновенный инструмент с означенным басом или необыкновенный, но без него. Потому как уговорить мастера Кинтану «испортить инструмент» и все-таки поставить на него пресловутый бас нет никакой возможности. Ох уж этот Кинтана!

Их знакомство началось с того, что мастер попытался оторвать Якшу бороду. А когда не вышло, очень обиделся и полез в драку. Обычно Якш легко справлялся с подобными проблемами — собственно, он их и проблемами-то не считал. Так, развлечение на сон грядущий. Но тут пришлось повозиться. Мастер Кинтана, конечно, не был потомственным воином и здорово уступал гному в силе, зато по части неистовости мог бы посоревноваться с бешеными фаласскими жеребцами. Когда драчунов растащила подоспевшая стража, они уже вовсю уважали друг друга. За сим, естественно, последовало предложение выпить. Совместно распитое пиво, равно как и общая любовь к музыке, окончательно их сдружили. Жаль только, что живет мастер аж в Соане — далеко для частого общения. Хотя его инструменты тоже можно рассматривать как дружеские реплики. Не слишком частые, но Кинтана и вообще не слишком разговорчив. Пока не выпьет, конечно.

Якш оторвался от созерцания грациозных форм лютни и пересчитал в уме все деньги, которые они с Катрин заработали за этот сезон. Да-а-а… если немного занять, на лютню должно хватить…

Якш со вздохом вернул лютню на бархатную подушечку и, вглядевшись в мигом поскучневшее лицо торговца, разом переставшего нахваливать силу и окраску звука, благородство форм и прочие несравненные качества данной лютни, коротко приказал:

— Подберите для нее футляр. Я вернусь через час.

— Берете?! — просиял торговец.

— Обязательно. И берегитесь, если кто-то купит ее у вас до меня. Лучше вообще уберите ее с витрины.

— Конечно, господин Якш, — восторженно закивал торговец. — Что продано, то продано… какие могут быть разговоры?

* * *

Якш как на крыльях летел в гостиницу, где они с Катрин снимали комнату. Очень уж давно ему хотелось купить жене какую-нибудь невероятную лютню. А то несправедливо получается. Лютня у нее, конечно, очень даже ничего. Мастера Морелли работа. Хорошая работа — не пожалуешься. Все честь по чести. Добротно сделана. И звук достойный. А все ж таки… Взять хоть его скрипку… Ну никакого сравнения ведь! Эльфийская работа — она эльфийская и есть. Никто лучше эльфов скрипки не делал, не делает и… ну, остается надеяться, что все ж таки когда-нибудь научатся. А то ведь творения эльфов долговечны, но отнюдь не бессмертны. Так-то.

А когда они с Кэти начинают одновременно играть… Она-то, конечно, говорит, что все правильно. Что так и должно быть. Что его скрипка — инструмент солирующий, а лютня — всего лишь аккомпанемент, что скрипка и должна звучать ярче, богаче и все такое прочее… если б только ярче и богаче, это еще ничего… а что поделать, когда звук его скрипки несравнимо прекраснее?! И ничегошеньки тут от музыканта не зависит. То есть зависит, конечно, но до определенного предела, а дальше…

А дальше хоть в лепешку разбейся, а его скрипка во равно звучит так, что ее лютня кажется нестройным шорохом и дребезжанием. Просто музыкальным недоразумением каким-то! Может, и не совсем так, но… Сама по себе она очень даже ничего, а вот вместе с его скрипкой…

А ему так нравится играть дуэтом. Так нравится! И все время приходится придерживать руку. Играть чуть хуже, чтобы не так слышна была разница. А Кэти… она же музыкант! Мастер! Она все замечает. Все. Она его вчера по лбу за это дело треснула.

Понятное дело, ей обидно. Она ведь не маленькая, чтоб ее утешать подобным образом. Тоже мне утешение! Додумался, дурень старый…

Якшу давно хотелось купить жене что-нибудь столь же потрясающее, как и его собственный инструмент. Уж лютни, хвала Духам Подземного Пламени, люди наловчились делать не хуже эльфов. Вот только стоят такие лютни… Ну никак не получалось устроить так, чтоб и денег хватало, и нужный инструмент в продаже был! Такие инструменты ведь по лавкам не валяются. Появляются редко и, несмотря на цену, исчезают со своих подушечек в мгновение ока. А у бардов опять же деньги в доме долго не держатся. Даже если у них есть дом. А если так, как у них с Катрин, сегодня здесь, завтра там… Какие там деньги, какие сбережения… кто их видел? Банк, говорите? Банк и бард только начинаются на одну букву, а на самом деле суть вещи несовместные. Нет, случалось, конечно, зарабатывать и такие деньги, и даже за один раз, вот только подобных лютен на тот момент в продаже не оказывалось.

Это просто удача! Невероятная удача, что и деньги есть, и лютня — вот она! Это просто чудо, что она в этой лавке оказалась и никто до сих пор о ней не прослышал, не увел из-под носа!

«Кэти беспременно станет возражать, — думал Якш, шагая такими широкими шагами, что на него оглядывались. — Скажет, что мы не можем потратить все наши деньги. Скажет, что это прихоть и каприз. Скажет, что мне моя прежняя корона в голову ударила. Что королевские замашки наружу прут. Скажет, что нельзя занимать столько денег без уверенности, что мы их отдадим, и все такое прочее. И она, конечно, будет права, но… Вот это и будет тот самый единственный случай, когда я вновь усядусь на свой незримый трон, надвину на лоб незримую корону и повелительно молвлю: „Молчи, женщина! Я лучше знаю, как надо!“ Это будет тот единственный случай, когда я не стану слушать никаких возражений. Я просто сделаю то, что мне хочется. Почему? Да потому что, когда она примет из моих рук эту лютню и возьмет на ней первый аккорд, она будет плакать от счастья. Я знаю это. Я и сам заплачу вместе с ней».

Он распахнул парадную дверь гостиницы, где они поселились вместе с Катрин, и взбежал вверх по лестнице. Открыл дверь…

— Кэти! — воскликнул он и, удивленно оглядев пустую комнату, заметил второпях написанную на обрывке нотной бумаги записку:

«Пригласили петь в „Хрустальную флейту“. Буду через два часа».

Якш вздохнул. Обвел глазами комнату и озадаченно хмыкнул. Покупать инструмент без музыканта, который на нем играть будет, строго говоря, не принято. Мастер должен сам, всегда сам, своими руками попробовать, своими ушами послушать и только потом… но кто сказал, что торговец станет ждать эти два часа? С ним-то ведь об одном часе уславливались. Можно, конечно, пойти передоговориться, вот только выглядеть это будет несколько… подозрительно. И если кто с большими деньгами пожалует — перекупит запросто. А потом… кто поручится, что два часа выступления не превратятся в три или даже четыре? Кэти все любят. Кэти просто так со сцены не отпустят. А лютня тем временем…

Якш решительно подошел к денежной шкатулке, выгреб всю имевшуюся там наличность и задумался, в какой же банк ему обратиться с просьбой о предоставлении долгосрочного кредита. Кто поверит на слово пусть и знаменитому, но все ж таки барду, который сегодня здесь, завтра там, и заработки его столь ненадежны, что любому уважающему себя банкиру об этом даже подумать больно.

Наконец, решительно тряхнув головой, Якш вышел из комнаты, закрыл дверь и покинул гостиницу. Не может быть, чтобы банк, ведущий все дела, связанные с гномьими рыбными промыслами, отказал в небольшом кредите бывшему гномскому Владыке! Конечно, это почти то же самое, что напрямую попросить денег у Джеральда, и для себя он никогда бы не стал этого делать, но ради Кэти… лютня ждать не будет! Ее просто купят, и все!

Якш шагал едва ли не шире прежнего, представляя себе, как Кэти явится после концерта, вся такая веселая, довольная, любимая… а он поцелует ее и посмотрит эдак таинственно и со значением. А она спросит его:

— Что, милый?

А он ответит:

— Да так, ничего…

И опять посмотрит со значением. Лукаво эдак посмотрит. Дескать, я тут знаю одну штуку, но тебе пока не скажу. Разве что если очень попросишь…

А она… разумеется, она не выдержит, подойдет, скорчит умильную мордочку и скажет:

— Ну во-о-от… ну так нече-естно… хихикаешь тут над бедной девушкой…

Или весело блеснет глазами и выдохнет задорно:

— Ишь ты хитрый! Я же знаю: ты что-то задумал! Ну-ка, признавайся!

Она способна так это сказать, что язык сам собой развязывается!

Он еще немного ее помучает, по крайней мере, постарается помучить, потому как трудно же такое в секрете держать, самого ведь распирает, а потом одним движением сдернет неприметное покрывало, и она увидит… увидит, увидит…

Она даже испугается спервоначалу. Это будет потрясающая смесь восторга, ужаса, неверия…

— Я сошла с ума? — жалобно спросит она, глядя на невероятное чудо, возлежащее на должным образом расшитой подушечке.

— Нет, — безжалостно ответит он, кусая губы, чтоб не улыбаться, словно полный идиот, коим, без сомнения, является.

— Тогда… тогда с ума сошел ты, верно? — испуганно продолжит она. — У кого ты украл ее, псих ненормальный?

— Я сошел с ума гораздо круче, чем тебе кажется, — гордо ответит он. — Я ее не украл. Я ее купил. — Он выждет еще миг, крохотный миг, и добавит почти шепотом: — Она твоя!

Она взвизгнет от восторга и повиснет у него на шее. Ей это удается, несмотря на то что она куда выше ростом. Ей все удается! Она расцелует его, еще раз скажет, что он окончательно спятил, а потом подойдет к своей новой лютне и осторожно коснется верхней деки указательным пальцем, словно пробуя согревающееся молоко или воду. Она не сразу поверит, что это чудо и в самом деле — ее. Что оно принадлежит ей, и только ей. А когда поверит… и сыграет… и еще сыграет… и еще… нет, так и нужно все сделать! Это! хорошо, что ее сейчас нет. Судьба правильно распорядилась.

Она даже не слишком огорчится, узнав, что те деньги что она заработала в «Хрустальной флейте», — единственное, что у них осталось. В конце концов — заработать всегда можно, а такие лютни на дороге не валяются.

Якш шел вперед такими широкими шагами, что штаны грозились немедля треснуть по швам, а городские зеваки, ранее расступавшиеся перед ним, теперь поворачивали и шли следом, интересуясь, куда это можно так торопиться? Там ведь наверняка что-то необыкновенно интересное, раз этот чудак так торопится!

Они промаршировали за ним два квартала и в недоумении остановились, когда за широкой гномьей спиной захлопнулись двери одного из троаннских отделений Арсалийского Рыбного банка. Троаннцы переглянулись и пожали плечами.

Так спешить всего лишь за какими-то деньгами? Ладно бы вслед за прекрасной женщиной! Или тем паче на концерт! На репетицию! Даже на развеселую пирушку! Но за деньгами?! Ох уж эти гномы… что за эксцентричный народ!

* * *

Гордо похрустывая банковским векселем, Якш вновь переступил порог музыкальной лавки. Лютни на прилавке не было. Якш дрогнул.

«Опоздал!» — В его голове что-то пронеслось и обрушилось, разбившись на куски.

«Заткнись, идиот! Ты же сам приказал убрать ее с прилавка!» — прикрикнул он сам на себя.

Торговец тоже куда-то исчез; вместо него был другой — плотный низенький господин, едва выше самого Якша.

— А куда делся господин Дидье? — спросил Якш.

— Обедать пошел, — ответил тот.

— Обедать? — возмутился Якш. — Мы с ним договорились, что через час я прихожу, плачу и забираю лютню работы мастера Кинтаны! Он что, подождать не мог?

«Вот тебе и поклонник! Даже странно как-то. Рейменцы почти все обожают музыку. Даже больше, чем прочие троаннцы. Это у них наследственное — город такой. И чтобы кто-то из них не задержался на десять минут и предпочел какой-то жалкий обед возможности обсудить красоты лютневого тембра…»

Якш только головой покачал.

«Бывает же…»

— Он оставил мне все распоряжения, господин Якш, — поклонился низенький господин.

Он порылся под прилавком, достал добротный, искусно изукрашенный футляр из светлого дерева и протянул Якшу.

— Пожалуйте! Можете убедиться сами…

Якш принял футляр, открыл его и уставился на лютню. Да. Это она. Все правильно. Осталось заплатить, а потом… а потом он принесет эту лютню в гостиницу и дождется Катрин… и… есть ли что прекраснее, чем глаза любимой, сияющие от счастья?

Он успел почуять неладное. Заметить движение в полированной поверхности лютни. Невероятное движение. Непредставимое в таком месте. Меньше всего он ожидал, что подобное может случиться здесь… в музыкальной лавке… в Троанне… в Реймене…

«Из него такой же торговец, как из меня кавалерист!» запоздало сообразил Якш, глядя, как увесистая дубина в руках крепыша опускается ему на голову.

Он успел бы ее перехватить — да хоть заслониться! — если бы не держал в руках футляр с лютней. Прежний Якш бросил бы футляр с лютней не задумываясь и, пожалуй, сумел бы прикрыть голову. Нынешний даже не подумал о такой возможности. Единственное, чего он испугался, — проклятая дубина повредит инструмент! Удара он не почувствовал. Просто сознание померкло, и мир заволокла мягкая беззвучная тьма. Он уже не увидел, как его руки аккуратно поставили футляр с лютней обратно на прилавок. Он упал только потом.

Упал, получив от ошарашенного крепыша еще один удар — на всякий случай.

* * *

Катрин взяла последний аккорд и решительно раскланялась. Восьмой раз она уходила с возвышения, и восьмой раз ее просили вернуться.

— Все, господа, все! — наконец сказала она. — Меня муж дома ждет. А у вас впереди и без меня достаточно интересных бардов. Надо же и другим дать возможность выступить.

— Ка-ти! Ка-ти! Ка-а-ати!!! — возражали слушатели.

— Нет-нет! На сегодня все! — покачала головой она и отпустила несколько колков на лютне.

В Троанне это означало, что музыкант действительно сегодня больше не играет. Это было то же самое, что поставить точку. Окончательную и бесповоротную.

Публика проводила ее разочарованными умоляющими стонами, но Катрин была непреклонна. Ей и в самом деле пора. Тем, кто за ней, тоже необходимо выступить.

— Нет-нет, благодарю! Не надо меня провожать, — откликалась она, проталкиваясь к выходу и отбиваясь от самых назойливых поклонников. — Нет, ни в какой кабак я с вами не пойду. В гостиницу? Если вы повторите это предложение при моем муже, я, так и быть, подумаю. Куда же вы? Что ж, как хотите…

Гонорар был очень даже неплох. Катрин всерьез задумалась о том, что бы такое подарить Якшу с этого незапланированного заработка.

Изукрашенная дверь «Хрустальной флейты» захлопнулась за ее спиной, отсекая переливчатые звуки флейт, бархатные аккорды лютен, разудалые взвизги волынок, мерные вздохи барабанов и бубнов да певучие голоса скрипок. Вечерний город подмигнул Катрин желтым глазом фонаря.

«Отлично!» — подумала она, с наслаждением вдыхая прохладный воздух.

«Ой, мама!» — была следующая мысль, потому что ее внезапно, выскользнув из каких-то темных углов, окружили черные тени.

«Лучше бы я согласилась, чтоб меня тот доставучий придурок провожал!» — подумала она напоследок, а потом к ее лицу прижали омерзительно пахнущую тряпку, и звезды с фонарями завертелись перед ее глазами. Она даже вскрикнуть не успела.

— Бери ее! — прошептала одна из теней.

— Лютню осторожно! — добавила другая.

— И тихо! — добавила третья. — Уходим!

Еще миг — и перед «Хрустальной флейтой» не осталось никого.

* * *

Сознание вернулось рука об руку с головной болью. Якш застонал, сжал зубы и оторвал голову от пола.

Нет уж! Если кто-то решил, что одного удара по голове достаточно, чтобы его угробить, он явно просчитался!

Выдав несколько гномских ругательств, Якш медленно сел. В лавке было почти темно.

«Лютня! — в панике подумал он. — Я же мог ее разбить!»

В ужасе оглядевшись, гном нигде не обнаружил искалеченных обломков инструмента. С трудом встав, он перегнулся через прилавок, но там ее тоже не было. Или ее просто не видно в этой проклятущей темноте? Изрыгая самые грязные гномьи ругательства вперемежку с человечьими богохульствами, Якш осмотрел все вокруг, нашел и зажег масляную лампу, после чего опять все осмотрел.

Лютня исчезла.

— Я убью эту сволочь! — жалобно поведал Якш, ставя лампу на прилавок. — Найду и голыми руками кишки выдеру…

Его и не собирались угробить. Только ограбить.

Якш пошарил по карманам, но банковский вексель тоже исчез, равно как и поясной кошель.

«Все деньги. Все, сколько было…»

— Понятно… — пробурчал Якш. — Отличный подарок жене… муж с пробитой башкой, дома ни гроша, да еще и банковский долг… здорово!

Из дальнего угла лавки послышался тихий, но отчетливый стон.

«А там, кажется, „обедает“ несчастный хозяин этого заведения!»

Якш поднял лампу и побрел на звук.

* * *

Катрин пришла в себя на огромном роскошном ложе. Над головой нависал изукрашенный аляповатыми звездами балдахин. Тошнить — не тошнило, голова не кружилась, не то что тогда. На сей раз похитители использовали более щадящее средство. А цель наверняка та же самая…

«Мне так понравилось твое пение, что я захотел послушать, как ты мурлыкаешь в постели…» — тотчас припомнилось ей.

Голоса из прошлого. Такие разные и такие одинаковые.

Тому придурку она без долгих размышлений разбила голову и сбежала. Он почему-то решил, что раз женщина зарабатывает себе на жизнь пением, то сопротивляться не умеет, да и не посмеет. Мало того — сама этого хочет. Певички все такие. А что отказывается, так это она цену себе набивает. Надо просто поставить строптивицу на место, и дело с концом.

«Что, еще один такой же идиот выискался?» — зло подумала Катрин и села, привычно окидывая взглядом окружающее пространство в поисках возможных орудий защиты.

Впрочем, нет, не защиты — с какой стати она-то защищаться будет?! Пусть он защищается. Если сможет. И пусть молит всех святых, чтобы она разбила ему голову самолично, потому как если до него доберется Якш…

Итак, ищем орудия нападения.

В каждой такой комнате что-нибудь да есть. Нужно только поискать как следует. То, что ее и не подумали связать, наводило на мысль, что нынешний похититель такой же высокомерный недалекий наглец, как и предыдущий. Впрочем, какому нормальному мужчине придет в голову похищать женщину? Особенно если она сказала «нет». Да и похищать-то не самолично, а пользуясь чужими, наемными руками.

Катрин соскользнула со стоявшего посреди комнаты ложа и медленно пошла вдоль стены.

Так. Столик. Вазочка. Замечательная такая вазочка. Дальше. Камин. Отлично! Каминные щипцы, кочерга! Ух ты! Еще один столик. Хрустальные бокалы на высоких ножках. Бутылка дорогого вина. Отличная штука, горлышко так и просится в руку. Вазочка с фруктами. Кресла. Табурет. Удобный такой табурет — не слишком большой, в самый раз за ножку ухватиться. Платяной шкаф, если ему немного помочь, упадет. Просто великолепно обставленная комната!

Удовлетворенная своими наблюдениями Катрин вернулась на ложе и притворилась лежащей без чувств.

«Якш, должно быть, с ума сходит!» — мрачно подумала она.

Однако ломиться наружу, даже не попытавшись предварительно выяснить, куда ее привезли и как отсюда выбраться, — непростительная глупость. Придется любимому мужу немного поволноваться. А что поделаешь? Ведь показать сразу, на что способна, — значит утратить внезапность. Ни один вменяемый полководец из хорошей, достойной доверия баллады нипочем бы так не поступил. Вот и ей не след. В прошлый раз она именно потому и сумела вырваться, что никто от нее ничего такого не ожидал. А она к тому моменту уже знала, куда ей бежать после того, как ускользнет из парчовой клетки.

Что ж, судя по тому, как темно за окном, ждать осталось недолго. Очень скоро охотник придет, чтобы насладиться своей добычей. А раз на столе вино и фрукты, значит, ужин все-таки подразумевается. Ужин, беседа, попытка обольстить пойманную дичь… если малость подыграть… если казаться вполне очарованной… сдающейся… узнать можно многое. Главное — вопросы задавать правильно. Осторожно. Не спрашивать напрямик: «Куда вы меня притащили, черт вас побери?! Где мы находимся, чтоб вас скособочило?!» — а вежливенько поинтересоваться: «Милый… ты наверняка утащил меня в ужасную глушь… как же ты сумеешь подарить мне достойный утренний подарок? Я ж тебе не какая-нибудь белошвейка. С моей популярностью и мастерским рангом я не менее чем дворянка!»

И послушать, что он ответит. И сделать выводы. И опять спросить:

«Эти великолепные драпировки, наверное, очень дорого стоят. Откуда они?»

«Да? Правда? А это вино… потрясающее! Просто потрясающее! Я уже почти не сержусь на тебя! Откуда, говоришь, его доставили? Это, должно быть, страшно далеко».

«Что? Совсем не далеко? Вот здорово. Знаешь, что? Бери только такое».

«Не может быть, чтобы ты меня украл на одну ночь! Я этого не переживу, слышишь!»

«Не на одну? Что ж… рада. А с кем я буду тут общаться? Только с тобой? Нет? А кто тут еще живет по соседству?»

Если похититель не совсем идиот, на большинство таких вопросов он постарается ответить уклончиво. Ни к чему похищенной птичке слишком много знать об устройстве золоченой клетки. Вот только информацию можно извлекать из всяких ответов, любому барду это ведомо.

Хорошо смазанная дверь отворилась бесшумно.

* * *

Свет масляной лампы выхватил из темноты связанного по рукам и ногам хозяина музыкальной лавки. Его рот был заткнут ветошью для протирки дек. Глаза умоляюще смотрели на Якша.

Добавив к уже произнесенным парочку новых гномьих ругательств, Якш выдернул кляп изо рта несчастного.

— Умоляю… развяжите меня!

Якш не замедлил исполнить просьбу.

— О боже! — простонал хозяин, растирая затекшие руки. — О господи, боже мой!

Якш напоил его вином из подвернувшегося под руку графина, помог добраться до уютного кресла, а сам расположился рядом, просто на полу. Другого кресла все равно не было, а ноги все еще слушались плохо.

— Что за чертовщина здесь творится? — вопросил Якш, когда взгляд торговца стал хоть сколько-нибудь осмысленным. — Кто был тот омерзительный тип?

— Ох, господи… — выдохнул торговец. — Он негодяй! Подонок!

— Это я как-то и сам понял, — пробурчал Якш.

— Он меня ограбил! Моя чудесная лютня! — Торговец умоляюще уставился на Якша.

— Если бы он хотел просто вас ограбить, то не стал бы, дожидаться меня, — резонно заметил тот. Голова болела, но уже работала. Отлично. — Хотя… деньги и вексель он у меня тоже забрал, сволочь… вексель на предъявителя… сегодня банки уже закрыты… если успеть завтра с утра опротестовать… то есть… он меня и ждал, чтоб ограбить? Вы сказали ему, что за лютней придет клиент?

— Как можно?! — возмутился торговец. — У меня еще совесть есть! Я просто сказал, что лютня продана, и все тут. Но он… он откуда-то сам все знал! Он сказал… он сказал, что я — письмо…

— Что?!

— Он сказал, что я — письмо. Вам. От него… — Торговец жалко скривился. — Я, знаете ли, не рыцарь. Мне страшно, когда у меня под носом размахивают ножом! — В его глазах блеснули слезы.

— Ну, тихо-тихо… — Якш успокаивающе коснулся его руки. — Этого мерзавца здесь нет. А когда я его найду… клянусь, он за все заплатит!

— Лишь бы я его больше никогда не видел, — всхлипнул торговец. — Такая лютня! Он же ее разобьет, мерзавец! Искалечит! Разве он понимает, как с ней должно обращаться? Бандит проклятый…

— Так что же было в письме? — тихо спросил Якш, а мерзкий призрак страха уже подходил на цыпочках, крался на мягких лапах…

— Он сказал, что вы меня убьете, если я скажу…

— Он ошибся, — коротко сказал Якш. — Я тебя убью, если ты не скажешь…

— Он сказал… он сказал… что вы должны слушаться… если не хотите… — Торговец задрожал, снова бросил на Якша умоляющий взгляд и наконец разрыдался.

— Если я не хочу, чтобы с моей женой что-то случилось, да?! — страшным свистящим шепотом выдохнул Якш, и мерзкий призрак страха обрел плоть, оделся броней ужаса и прыгнул на плечи. — Они ее захватили?! Похитили?!

— Да! — трясясь словно припадочный, выкрикнул хозяин музыкальной лавки. — Я не виноват, клянусь…

Усилием воли Якш подавил рвущуюся наружу ярость. Обхватил обеими руками торговца, прижал к себе, успокаивая.

— Я и так знаю, что ты не виноват, бедняга, — негромко сказал он. В голове черти со святыми хоровод плясали, но нельзя, нельзя сходить с ума! Времени на это нет. Якш медленно вдохнул и еще медленнее выдохнул. — Что этот гад еще передавал? Чего хотел?

— Сказал… чтоб вы шли к себе… — пролепетал торговец. — Что вас там ждут. И все скажут. Я правда не виноват!

— Ну что вы, коллега… разве ж я вас виню?

Якш быстро поднялся и, церемонно поклонившись, направился к выходу.

— Я обязательно верну вам деньги… или инструмент, если не выйдет иначе, — бросил он и, закрыв дверь лавки, что есть духу припустил в гостиницу.

«Сволочи! Гады! Мерзавцы! За что?!» — надрывался голос у него внутри, а насевший на плечи страх огромными когтями драл спину.

Он знал, за что.

Ему и вообще нельзя было жениться. И любовницу брать нельзя. И друзей заводить. И приятелей. По большому счету, ему и со шлюхами связываться не стоило. Они ведь тоже люди. И жить хотят не меньше прочих.

Любой, кто посмеет с ним связаться, — заложник. Любой, кто окажется достаточно глуп, чтобы этого захотеть, — кандидат в покойники.

Как он посмел думать, что выброшенная в кусты гномская корона от чего-то его избавляет? Или что она его от чего-то избавит, будучи возложена на прекрасные кудри великолепной Гуннхильд Эренхафт? Или что от него отвяжутся, если он убьет нескольких мерзавцев? От него самого, может, и отвязались бы, если бы он оставался один и по-прежнему убивал любого, кто подойдет и предложит, но он ведь не остался… Не остался один. Он посмел влюбиться. А потом жениться на любимой женщине.

Сволочь! Гад! Скотина! Это из-за него все! Из-за него самого! Это он, он сам подверг опасности любимую!

Якш уже бежал. Тяжело, как свихнувшаяся, потерявшая управление вагонетка. Он бежал, и решившие было его ограбить ночные разбойники вдруг передумали и резко свернули за угол. Он бежал, задыхаясь и сопя, а в голове остервенело грохотали гномские молоты.

Ему было очень страшно.

* * *

Дверь отворилась, и вошел немолодой уже красавчик с лицом сутенера.

«Да нет, нормальное у него лицо, — подумалось Катрин. — Наверное, нормальное. Просто, когда знаешь о нем то, что знаешь…»

— Я позволил себе пригласить вас сюда столь необычным образом, уважаемая, потому что у меня не было надежды, что вы примете приглашение в какой-либо иной форме, — чопорно промолвил он.

«Ну разумеется, не было, сволочь ты эдакая! — гневно подумала Катрин. — У тебя и сейчас нет никакой надежды, просто ты об этом пока не знаешь!»

— Отчего же, уважаемый господин? — промурлыкала она. — Мы, барды, народ, знаете ли, экстравагантный… нам чего только не взбредает порой в голову…

«Например, восемь… нет, десять разных способов разделаться с тобой!»

— Я все же подумал, что должен принести свои извинения, — продолжил красавчик. — Эй! Внести извинения! — приказал он куда-то в сторону открытой двери.

И пока Катрин размышляла, что может означать фраза «внести извинения», их действительно внесли.

«Что? Лютневый футляр?» — с изумлением подумала она.

«Хорошо знакомый футляр. Потому что мой собственный».

«Эй, в качестве извинений вы мне предлагаете мою же лютню?!»

«Еще один… Хм».

— Мы сохранили вашу лютню, уважаемая. Обращались как умели бережно, — промолвил красавчик, и широкоплечий здоровяк с поклоном поставил перед ней на пол один из футляров.

— А кроме того… — Красавчик взял из рук второго здоровяка другой футляр и отпустил обоих: — Свободны. Дверь закройте!

«Ага. Начинается соблазнение, — подумала Катрин. — Ну-ка, ну-ка, что за неотразимый дар ты там приготовил? Лютню, усыпанную самоцветами? Так она звучит хуже, как ни старайся!»

— А кроме того, я взял на себя смелость преподнести вам этот скромный дар. — Он опустился на одно колено и открыл футляр.

Сдержать потрясенный вдох Катрин не удалось.

«Боже мой! Если бы кто-то влюбленный в меня подарил мне такую лютню, я в ответ подарила бы ему ночь любви. Обязательно. Якш бы понял… Если бы кто-то предложил мне отдаться за такую лютню… я бы тоже согласилась… наверное. Это не одно и то же, хотя ты вряд ли понимаешь, раз тебе приходит в голову, что женщину можно просто похитить, а потом отделаться дорогим подарком. Таким подарком, как этот… Я скорей предпочту, чтоб меня сто раз изнасиловали, чем позволю тебе и дальше касаться этого благородного дерева своими погаными грязными лапами!»

«Я не могу не взять ее… ей не место в твоих руках… просто не место, подонок, понимаешь?»

Катрин протянула руки и бережно взяла лютню. Такую чудесную… такую замечательную… ее ни в коем случае нельзя оставлять у этого похитителя и проходимца!

— Вижу, что подарок понравился, следовательно, извинения приняты. Сейчас мы коротко обговорим условия нашего с вами договора…

«Если подарок понравился, значит, извинения приняты? Понятно, какого ты мнения об окружающем тебя мире. Что ж, значит, и тебе самому цена такая же. Я еще посмотрю, переспать с тобой или просто прикончить».

— Какого еще договора?! — выдохнула она, страстно глядя на потрясающую лютню. — Быстренько тащи меня в постель. Вино сам потом выпьешь! Давай поскорей покончим с этим, чтоб я могла наконец…

— Э… видимо, произошла ошибка… — растерянно проговорил «коварный соблазнитель». — То есть… если вы настаиваете на постели…

«А это уже интересно…»

— Я настаиваю?! — возмутилась Катрин. — Я, что ли, тебя похищала?! А если тебе не это от меня нужно, зачем здесь эта чертова кровать?!

Катрин раздраженно ткнула пальцем в роскошное ложе.

— Мы просто выбрали для вас апартаменты получше… — пробормотал он. — Если вас не устраивает кровать, мы можем ее заменить, но…

— К делу, — перебила Катрин. — Если ты не собираешься со мной спать, какого черта тебе вообще надо?

«Мне почему-то казалось, что я стала жертвой похитителя и насильника, но, похоже, он просто полный идиот».

— Вы должны дать слово чести не покидать это помещение без наших на то распоряжений. А также подтверждать, письменно или в форме устной просьбы, все наши пожелания, кои будут высказаны вашему мужу. В этом случае ни с ним, ни с вами ничего не случится, а ваше общественное положение только упрочится.

— Мое общественное положение меня вполне устраивает, — огрызнулась Катрин, но ее уверенность в своих силах несколько поколебалась.

«А идиотка-то, похоже, я…»

— Ну… быть любовницей владыки все же несколько лучше, чем уличной певичкой, разве нет? — подмигнул красавчик.

«Что?!»

«Так вот в чем дело…»

«Вот почему такой дорогой подарок! Это не подарок, нет. Это предложение накинуть петлю на шею любимого. Заставить его разрываться между своим народом и любимой женщиной. А потом война. Кровь. Смерть. И всему этому я должна аккомпанировать на лютне? Вот на этой потрясающей лютне?! Может, еще и спеть что-нибудь?!!»

— Вы собираетесь возродить гномское царство? — напрямик спросила она.

— Отрадно, что у вас столь острый ум, госпожа, — слегка поклонился мерзавец. — Поскольку ваше участие в наших планах только приветствуется, я не могу не порадоваться столь обнадеживающему положению дел.

«Ого… Ты впервые за все это время назвал меня „госпожой“ — не просто „уважаемой“, что всего лишь дань вежливости, но „госпожой“. Выходит, ты готов признать меня равной себе? Тебе так нужно, чтоб я вам помогала? Чтоб Якш сговорчивей стал, да? А мой острый ум вряд ли вызывает в тебе что-нибудь, кроме досады. Тебе ведь не нужно, чтобы я слишком хорошо все понимала, верно? Ну-ну, продолжим. Что еще интересного я услышу?»

— У меня есть шанс стать королевой, а не только королевской любовницей? — Она вздернула брови. «Какая женщина не мечтает об этом! По крайней мере, почти каждому мужчине так кажется. Я надеюсь, ты поверишь, что я такая дура. Поверишь, потому что и сам такой дурак».

— Так вы согласны? — просиял красавчик.

— Какая женщина откажется стать королевой? — кокетливо заулыбалась Катрин. — Так я могу надеяться?

— Не сразу, госпожа. Сперва вашему супругу придется выйти замуж…

— Жениться, — поправила она. — Мужчина не может выйти замуж.

— Простите, оговорился, — рассмеялся красавчик. — Впрочем, в данном случае это почти правда. На данный момент именно Гуннхильд Эренхафт является сильной стороной, поскольку имеет реальную власть среди гномов. О возможностях ее устранения мы с вами можем побеседовать позднее, когда наш план получит некоторое развитие.

— Иными словами, я должна уговорить своего мужа поддержать этот ваш план. И помочь ему выйти замуж за… сильную сторону. За Гуннхильд. И за это вы мне дарите эту замечательную лютню. И надежду на дальнейшее.

— Все так, уважаемая госпожа, — кивнул он.

— Поскольку речь идет о том, что в конце концов я могу стать королевой… — раздумчиво протянула Катрин. — Похоже, это я должна вам лютню… и не одну. Вот только пока у меня нет такой возможности.

— Станете королевой — расплатитесь. — Можно было не сомневаться, что именно это он и скажет!

— А вы-то сами что с этого получаете?

— Если я скажу, что действую во имя торжества справедливости, вас это устроит?

— Ни в коем случае, — усмехнулась она. — Ни одну королеву не устроит столь наглая ложь.

— Хорошо. Вот вам правда. Из-за Петрийского острова, такого, какой он сейчас есть, страдают наши экономические интересы. Мы надеемся, что владыка Якш в благодарность за нашу поддержку и помощь обратит гномов к их традиционным искусствам и ремеслам. И, можете мне поверить, это более чем убедительная причина. Государства возникали и распадались из-за куда меньшего.

— «Треска и селедка»? — прищурившись, спросила Катрин.

— Из вас получится замечательный союзник, Ваше будущее Королевское Величество.

— Вы и правда не хотите со мной переспать? — осведомилась она, призывно блеснув глазами.

— Не раньше, чем вы станете королевой, — довольно, как сытый наглый кот, отозвался мерзавец. — Я рад, что мы нашли общий язык. Ужин сейчас принесут.

Он повернулся и вышел. Катрин опустилась на роскошное ложе, устроила лютню поудобнее и взяла на ней пробный аккорд.

Так. Дело не просто плохо, дело очень плохо. И проломить этой смазливой скотине голову бутылкой или кочергой, увы, не получится. Хотя бы потому, что это не свихнувшийся от желания ублюдок и не самовлюбленный богатенький подонок, привыкший получать то, что ему захотелось, любой ценой. С ней работают профессионалы.

«Треска и селедка!»

Они даже не считают нужным это скрывать. А значит, ее отсюда просто не выпустят. До тех пор, пока авантюра с Петрийским островом окончательно не провалится. Потому что она провалится. Это даже барду понятно. Им не нужно, чтобы она закончилась победой гномов. Кто им тогда помешает и дальше торговать селедкой? Заручиться благодарностью и честным словом владыки гномов? Смешно. Такие, как они, не верят никаким словам.

Нет, они и надеются, что все закончится плохо. И Олбария сама, собственноручно прижмет бунтовщиков-гномов, которые слишком хорошо жить стали, оттого, видать, с жиру и бесятся. Какие им рыбные промыслы? Так они, чего доброго, на кораблях-то да на лодках на олбарийский берег высадятся, шарт свой знаменитый выстроят! Под землю их, с тачками, на рудники! Уж кто-нибудь королю Джеральду такое да присоветует. Наверняка есть кто-нибудь рядом, кто подскажет вовремя, причем то, что этим мерзавцам нужно. Такие люди почти у любого монарха имеются.

Вот и нет никакой «селедки». Тогда Якш станет уже не нужен, а ее… ее, видимо, тихо убьют. Подушкой во сне задушат. Королевой сделают! Да стоит Якшу лишь заявиться с предложением о браке к тамошней владыке, и смута среди гномов обеспечена. Хотя бы потому, что она и так замужем, а гномы к таким вещам относятся очень серьезно. А если его принудят пойти дальше…

Да. Вот об этом и стоит подумать.

Его принудят.

При помощи меня.

Только это и имеет сейчас значение.

Какая-то мразь станет ему указывать. Указывать, угрожая моей жизнью. И он будет выполнять. А меня все равно не отпустят. Меня все равно убьют.

Не только меня. Еще очень много людей и гномов.

А значит…

А значит, нужно быть честной. Еще несколько дней или даже недель жизни ничего не меняют. И лучше уж умереть самой, чем утянуть за собой многих. Это, конечно, грех, но…

Остаться жить, помогать всему этому — еще больший грех. И если уж из двух грехов не получается выбрать средний…

Катрин посмотрела на окна.

«Кажется, здесь довольно высоко…»

И заиграла. Одну за другой она играла и пела свои самые любимые песни. Боже, что это была за лютня!

«Наверное, это правильно, что мне так везет! Перед смертью и должно хоть немного везти, верно? Такая лютня…»

В дверь постучали.

Прибыл ужин.

* * *

В комнате стоял полумрак. В дальнем кресле, у окна, кто-то сидел.

— Не делайте резких движений — и никто не пострадает, — объявил незнакомец.

На миг слепящая ярость затопила собой все сущее.

— Вот как?! — прорычал Якш. — А мне почему-то кажется, что пострадает! И немедленно!

Он бросился вперед, ухватил непрошеного гостя за горло и яростно встряхнул его.

— Где Кэти?! Ты, подонок, отвечай!

— Там… откуда ее… можем достать… только мы… — полузадушенно прохрипел тот, болтаясь в могучих руках гнома. — Так что… полегче…

Руки Якша разжались.

— Что вы с ней сделали? — почти прошептал он.

— Ничего, — растирая пострадавшее горло, ответил «гость». — Она даже… лютню получит… уже получила… Нам нужно договориться… клянусь, ей не сделают ничего плохого… Нам просто… нужно было заручиться вашим согласием… владыка…

— Для этого не нужно было похищать мою жену! — одними губами промолвил Якш, с ужасом понимая, что на самом деле это его схватили за горло. Схватили и не отпускают.

— Нужно, — покачал головой незнакомец. — Нужно было похищать… Всех… кто этого не сделал… вы почему-то убивали, владыка. А наши разумные предложения отвергали… в грубой форме. Мы решили сделать вам предложение, от которого вы не сможете отказаться, для этого и похитили вашу жену. У нас просто не было другого выхода, правда не было. Вы сами нам его не оставили, владыка…

Якш вздохнул. Он понял, какого рода предложение ему сделают. Он уже несколько раз отвечал на него. Вот только… что он ответит теперь, когда у них в руках Кэти?

— Я должен ее увидеть!

— Кто вам тогда помешает ее освободить, владыка? — усмехнулся незнакомец. — Мы всего лишь секретные агенты, среди нас нет столь могучих воинов, как вы. Достаточно вам ее увидеть, и вы перехватите инициативу, станете диктовать свои условия. А нам хотелось бы и дальше сохранять это право за собой.

— Пусть она напишет мне письмо, — помолчав, сказал Якш. — Подробное. Лучше всего, если она сделает это в стихах.

— В стихах? — удивился агент. — А если она не сможет?

— Для вас лучше, если бы она смогла. — Якш поглядел на секретного агента так, что тот побелел как простыня. — Потому что, если она не сможет, это будет означать, что ее у вас нет. А тогда я на всякий случай предположу худшее… чтобы вас потом по белу свету не разыскивать. Вы меня поняли?

Секретный агент судорожно кивнул.

* * *

Покончив с восхитительным ужином, поблагодарив и отпустив прислуживавшего ей за столом жилистого юношу с цепким неприятным взглядом и невероятно гибкими нервными пальцами, Катрин подошла к окну и, распахнув его, выглянула наружу.

Высоко. Вот и отлично, что высоко. И даже как-то совсем не страшно. Быть может, потому что ночь. И звезды. Когда звезды — не страшно.

«Ничего. Якш поймет. Он все поймет».

Непрошеные слезы навернулись на глаза.

«Якш… Связался на свою голову с такой дурой…»

Минуточку… А кто вообще сказал, что он узнает о ее смерти? Кто помешает этим мерзавцам и дальше говорить от ее имени? Приказывать ему. А он будет выполнять. Или не будет?

«Боже, я надеюсь, что не будет!»

Земля покачнулась и приблизилась. Катрин отшатнулась от окна.

«Нет. Такой способ явно исключается. А значит, нужно отсюда выбраться. И побыстрей, пока не случилось чего-нибудь непоправимого».

Катрин вновь выглянула из окна.

«Похоже, далеко меня не увезли. Какой-то особняк на краю города… А если подумать… если подумать, я даже знаю какой! Да отсюда пешком дойти можно! Если, конечно, выбраться наружу. Это, правда, и есть самое сложное».

«Это та проблема, над которой мы работаем».

Катрин подошла к ложу и кончиками пальцев коснулась лютни.

«Легко сказать — выбраться, а как?»

Катрин вновь вернулась к окну и внимательно вгляделась в ночь. Затем перевесилась через подоконник и пристально оглядела двор.

«А внизу-то, похоже, никого… Никто не верит, что женщина сможет уйти этим путем? Или просто не подумали?»

«А может, в отличие от меня они знают, что этим путем уйти нельзя. Разве что на тот свет».

«Нужно что-то придумать, и быстро. И почему в голове всегда образуется каша, когда требуется придумать нечто действительно важное?»

Разорвать занавески и простыни, связать веревки и спуститься?

Катрин на цыпочках подошла к двери и прислушалась. За дверью негромко переговаривались.

«Услышат. Если рвать на тряпки простыни и занавески — точно услышат».

Катрин влезла коленями на подоконник и снова высунулась наружу.

«Если бы здесь были какие-нибудь вьющиеся растения, я бы точно выбралась».

Вьющихся растений не было.

«Если бы здесь были вьющиеся растения, меня бы здесь не поселили».

«Думай же, идиотка проклятая! Думай!» — сама себе приказала Катрин, схватила лютню и заиграла бравурную мелодию.

«Пусть думают, что у меня муки творчества, что это из-за них я мечусь туда-сюда по комнате!»

Муки творчества? А что, это идея!

Она решительно подошла к двери и постучала.

— Да, госпожа? — откликнулись с той стороны.

Мелодично прозвенели ключи. Дверь приоткрылась.

«Двое! — подумала Катрин. — Если все остальные спят…»

— Мне нужна нотная бумага. И побольше! — не терпящим возражений тоном приказала она.

— Сию минуту, госпожа, — тотчас поклонился один из ее стражей, повернулся и заспешил прочь, кивнув напарнику.

Тот кинул на Катрин пренебрежительно-оценивающий взгляд и продолжил сосредоточенно бдеть.

«Отлично, — подумала она. — Вот ты мне и проиграешь. Ты слишком профессионал, слишком безупречен, чтобы выиграть».

— Ну где он там? — нетерпеливо процедила Катрин, когда ей надоело молчать. — У меня вдохновение! Если мне его испортят, я откажусь иметь с вами дело!

— Подождите еще немного, госпожа, — равнодушно отозвался охранник. — Сейчас все-таки ночь. Сколько я помню, нотная бумага для вас покупалась, но никому и в голову не могло прийти, что вы пожелаете получить ее уже сегодня. Да еще немедленно.

— Охламоны, — проворчала Катрин. — Я подожгу эту чертову дыру, если мне в ближайшее время не принесут бумагу!

— Я бы не советовал вам что-то поджигать, госпожа, — все так же равнодушно ответил он. — На крайний случай у меня есть приказ вас связать. А это неприятно. И даже больно. На руках потом остаются ужасные синяки, которые никак не украсят столь важную даму.

— Связать… изнасиловать… — томно протянула Катрин, бросая на охранника страстный взгляд.

— Что вы, госпожа… никто не отдавал приказа вас насиловать.

— Мы ж не разбойники какие. Скорей уж тайная дипломатическая миссия, — ехидно подхватила Катрин.

Охранник промолчал. Похоже, ему было наплевать, что эта дура здесь несет. Он лишь бросил короткий недовольный взгляд в ту сторону, откуда должен был появиться его напарник.

«Он на меня смотрит, как на табуретку, — разозлилась Катрин. — Вот ледышка!»

— А если я попытаюсь вас изнасиловать? — Она уперла руки в бока и яростно сверкнула глазами.

— У вас не получится, госпожа. — В его голосе впервые появилось нечто похожее на эмоцию. Улыбка?

— Да? Откуда вам это известно? — Катрин шагнула вперед.

— Вернитесь назад, госпожа… или мне и в самом деле придется вас связать, — нахмурился он.

— Ну-ну… какой сердитый мальчик. Я пошутила! — Катрин попятилась. — Просто эту чертову бумагу все не несут, и я начинаю беситься! Я ведь могу забыть ту замечательную композицию, что пришла мне в голову!

— Без всякого сомнения, бумага сейчас будет, — ответил страж и бросил еще один недовольный взгляд в ту же сторону.

— А может, мы пойдем в кроватку? — манерно растягивая слова, предложила она. — В такой большой кроватке бедной девушке холодно одной. Вот если бы большой и сильный мужчина согрел бедную девушку в своих могучих объятиях… Вы же можете меня охранять, находясь со мной в одной постели, разве нет?

— У меня нет подобных инструкций. Лучше просто подождем, пока не принесут вашу бумагу.

«Я похожа на взбесившуюся кобылу! — подумала Катрин. — Зато он уже зубами готов скрипеть от злости».

Охранник в очередной раз поглядел в дальний конец коридора. Когда оттуда наконец послышались шаги и его, так сказать, коллега появился с кипой нотной бумаги в руках, он даже позволил себе тихий облегченный вздох.

— И это все?! — уставясь на принесенную бумагу, возмущенно вскричала Катрин. — Да мне и на полчаса не хватит! Вы что, рехнулись?!

Она вырвала бумагу и ткнула в первого охранника пальцем.

— Немедля несите еще! Причем вдвое больше! Что вы вообще себе позволяете?!

— Э-э-э… сейчас, госпожа… — растерянно пробормотал бедолага. — Сию минуту…

— Нет уж! — жарко выдохнул его уже не столь похожий на ледышку, как раньше, напарник. — Это я пойду за бумагой. И принесу все, что там есть! А ты покараулишь… прелестную госпожу.

Последние два слова он почти выплюнул. Второй охранник чуть приметно пожал плечами и кивнул.

— И правда, принеси все, что есть, — сказал он. — Прошу прощения, госпожа, мы же не знали, сколько именно бумаги вам требуется.

Как только упрямец, не желающий войти в положение «несчастной, изнывающей от неутоленной страсти девушки», скрылся, Катрин ухватила за руку того, что показался ей более сговорчивым, и решительно притянула его к себе.

— А еще мне нужен мужчина! Я так одинока…

Бедняга отшатнулся с таким видом, словно она была змеей. Очень красивой, но ядовитой.

— Не могу, госпожа. Не имею таких полномочий. — А вот жадный взгляд его выдавал… Не прочь, ой, не прочь он «скрасить ее одиночество». Катрин ободряюще завздыхала. Охранник торопливо поправился: — Рад бы, но… служба! Вам нужно было сказать об этом командиру. Мы — всего лишь охрана, мы не можем сами принимать такие решения. Но если вы выберете меня, я буду счастлив! — Он расплылся в улыбке и даже прижал руку к сердцу.

«Значит, это будешь ты? Тебя мне предстоит победить? Даже немного жаль… Ты здесь, пожалуй, больше всех прочих похож на человека. Впрочем, это наверняка всего лишь маска, иначе как бы ты оказался в такой отвратительной компании?»

— Ладно, — с видимым разочарованием пробурчала Катрин. — Видно, с любовью сегодня ничего не выйдет. Но завтра-то я могу на тебя рассчитывать?

— Если я получу соответствующие инструкции — с радостью! — расцвел охранник.

Улыбаясь, он казался моложе и добрее.

«Он не всегда будет улыбаться!» — напомнила себе Катрин и закрыла дверь.

Теперь следовало торопиться, она должна все сделать до возвращения второго. С двумя ей не управиться, это точно. На самом деле она даже и с одним скорее всего не справится, но… надо же что-то делать?! И почему она пропустила мимо ушей все, что Якш рассказывал про гномские боевые искусства? Вот бы когда пригодилось!

«Нет уж, коль родилась дурой, дурой и помрешь!»

Катрин схватила лютню и, беспорядочно дергая струны, на цыпочках добралась до ложа. Продолжая одной рукой вызванивать бессмысленные созвучия, она сдернула с ложа все простыни и аккуратно расположила их перед дверью. Туда же отправилась вся нотная бумага. Подойдя к камину, Катрин взяла совок для выгребания прогоревших углей, аккуратно подцепила горящую головню и положила ее поверх нотной бумаги. Задернула занавеси и задула все свечи. Закрыть одной рукой каминную заслонку с большим трудом, но все же удалось. Густой дым повалил в комнату.

«Отлично. Или я сейчас выберусь, или…»

«Никаких „или“! Я выберусь!»

Взяв в левую руку нож для разрезания фруктов, а правой продолжая извлекать из бедной лютни нестройные звуки, она встала сбоку от открываемой двери. Дождавшись, когда все затянет дымом, а пламя перед дверью как следует разгорится, она дико, пронзительно завизжала. Вкладывая в этот визг все свое мастерство, всю свою выучку, а также все те чувства, которые и в самом деле испытывала.

«Ну же, любовь моя… иди ко мне… у меня здесь красиво… Дым… копоть… огонь прямо перед дверью… а еще острый ножик и тяжелая лютня из красного дерева, за которую я подарила бы тебе ночь любви, если бы ты был обыкновенным парнем и сам подарил мне эту лютню, вместо того чтобы сторожить меня, подобно вышколенному цепному псу, которому даже для любви требуются разрешения и инструкции. Что ж, кто виноват, что у нас совсем другая любовь получается? Иди же ко мне… иди…»

Звякнули ключи, распахнулась дверь. Охранник заглянул внутрь и отшатнулся. Катрин вновь дико взвыла, посылая голос в другую сторону.

Если ты бард, если ты мастер — твой голос прозвучит из любой точки, откуда ты захочешь, и это вовсе не колдовские чары. Даже святейший папа в конце концов признал, что нет ничего колдовского в том, чтобы разговаривать с человеком, глядя ему в глаза, и в то же время слышать его голос у себя за спиной. Это так же, как с фокусами. Если глядеть с одной точки, кажется, что волшебство, а если с другой — обыкновенная ловкость рук.

Охранник явно разрывался между желанием дождаться напарника и необходимостью войти. Ведь если с госпожой что-то случится… Еще один протяжный стонущий вопль, и он не выдержал. Всунулся внутрь и посмотрел именно туда, куда и требовалось Катрин.

И она обрушила на него все, что у нее было. Нож он все-таки перехватил. Аккуратно так перехватил, стараясь, видать, чтоб синяков не было. Впрочем, на нож она и не рассчитывала. Зато лютня… Тяжелая многострунная лютня опустилась на голову улыбчивого парня. С хрустом треснула верхняя дека, лопнувшими струнами огладило лицо. Охранник взвыл, хватаясь за глаз. Завизжав изо всех сил, Катрин толкнула его в огонь и бросилась в открытую дверь.

Снизу уже раздавались поспешные шаги.

«Что?! Все это зря?! Все-все — зря?! Нет уж!»

Катрин бросилась бежать по темному коридору.

Еще одна лестница.

Вниз? Голоса.

Вверх?!

Катрин бесшумно скользнула вверх по темной лестнице.

«Хорошо, что я босиком!»

«Это сейчас хорошо, а как на улицу выберусь…»

«Туда еще выбраться надо».

Комнаты и комнаты. Запертые, пустые комнаты. А внизу — голоса, свет, топот множества ног.

«Найдут».

«Ну? И куда теперь? Искать дорогу на крышу? А дальше что?»

«Найдут».

— Воду! — донесся снизу яростный рев. — Воду тащите скорей!

Звон пожарного колокола ласкал душу, словно райские арфы, словно хорошо подобранные инструменты оркестра. Пожар, значит. Это хорошо, что пожар. Пожар — это люди. Свидетели. Они не дадут утащить невесть куда несчастную беззащитную девушку… Катрин страшно ухмыльнулась и поглядела на вдребезги разбитую лютню, все еще зажатую в судорожно сведенной руке. А потом решительно свернула в первую попавшуюся комнату. И дверь оказалась открытой, а комната — маленькой кладовкой. Окошко в ней тоже было маленькое. И все-все оплетенное вьющимися растениями, как и положено в романтической истории.

Катрин едва сумела пролезть в узкий проем. Останки лютни она просто скинула вниз. Вряд ли с ними могло случиться что-то еще более печальное. Задыхаясь от страха и ярости, она спустилась вниз где-то во внутреннем дворе, подобрала лютню и пошла к забору. Выскочившая откуда-то собака, поглядев ей в глаза, сочла за благо поджать хвост и куда-то убраться. А перелезть высокую ограду после всего, что произошло, не показалось Катрин таким уж трудным.

Нагнувшись над ближайшей лужей, она оглядела себя с головы до ног. Растрепанная, грязная, закопченная, босиком… очень хочется реветь, физиономия отвратительно красная и вся в саже…

Заявиться в таком виде к Якшу? Когда у него наверняка сейчас эти… Напугать его? Ослабить его решимость? Ну нет уж!

Придется старшине местной гильдии музыкантов проснуться среди ночи!

Она решительно шагнула в темноту.

И пусть только кто-нибудь попробует заступить ей дорогу!

* * *

Старшина, хоть и выглядел заспанным, узнал ее мгновенно.

— Боже мой! Катрин! Какая сволочь посмела?! — взвыл он, бросаясь к ней.

— Ламбер… выдохнула Катрин. — Все потом… Умыться. Причесаться. Духи. Смену платья. Обувь. Футляр для лютни.

— И вызвать стражу? — подсказал старшина Ламбер.

— И заложить повозку, — отрезала Катрин. — Пешком я просто не дойду. Хоть и рядом.

— А стражу? — настаивал старшина.

— Ламбер, хочешь ценный совет? — вздохнула она.

— Ну? — недоверчиво поглядел он.

«Угу, — с иронией подумала Катрин. — Вид сейчас у меня — в самый раз советы раздавать!»

— Не лезь в политику.

— А ты? — напрямик спросил старшина.

— А я вылезаю, — неприятно усмехнулась Катрин. — Так что… просто не мешай. Лучше сделай то, о чем тебя просят. И побыстрей…

— Понял, — кивнул он и почти бегом отправился отдавать распоряжения. Будить прислугу и все такое прочее.

Катрин покрутила в руках то, что осталось от потрясающей лютни, и, вздохнув, положила на стол. Когда все закончится, она оплачет погибший инструмент. Но разве был другой выход?

«Ты могла бы взять кочергу», — сама себе сказала она. И сама себе возразила; «Кочергой я могла бы и промазать. Это лютневый гриф лежит в моей ладони так, словно является прямым ее продолжением, а не дурацкая железяка для ворошения углей».

* * *

Полыхали дрова в камине. Якш уютно устроился в удобном кресле. Все бы хорошо, вот только вместо Катрин, которая сейчас сидела бы у него на коленях, вокруг четверо ледгундских агентов. Их не хочется сажать на колени, их хочется убить. Вот только… нельзя. Приходится слушать. И делать вид, что веришь всему, что они говорят. А если и сомневаться, то очень, очень осторожно…

— По правде говоря, я не уверен, что обладаю прежней властью над душами и умами гномов, — промолвил Якш, глядя в глаза тому из своих собеседников, который взял на себя труд с ним говорить.

«Ты знаешь, что я не обладаю. Знаешь, гад… Тебе не гномье государство, тебе смута в Олбарии нужна. А гномьего государства ты боишься пуще Джеральда».

— А мы считаем, что обладаете. По нашим агентурным данным…

«Ага. Ваши агентурные данные! Станут гномы о таком с людьми трепаться! В особенности те из них, которые и впрямь мечтают о возрождении Петрийского царства».

— …во всяком случае, мы надеемся, что вы постараетесь, владыка, — заявил агент. — По правде говоря, у вас нет другого выхода. Если вам дорога жизнь вашей любовницы…

— Она мне жена. — Якш посмотрел на агента с такой ненавистью, что тот отступил на шаг.

Но тотчас спохватился, взял себя в руки и вернулся на место.

— Не говорите глупостей. Владыка не может опуститься до брака с какой-то уличной певичкой.

«Спокойно, — сам себе сказал Якш. — К несчастью, его нельзя убить немедля. Пока Кэти у них в руках…»

— Разумеется, вашей женой должна стать высокорожденная Гуннхильд Эренхафт, — продолжал агент. — Она, и только она.

«Ага. Много ты понимаешь в гномьей знатности и родовитости! — с издевкой подумал Якш. — Высокорожденная Гуннхильд Эренхафт! Эх, мальчики… как бы я развлекся с вами и вашими глупостями… если бы не Кэти в ваших руках!»

— Брак между владыками не может не способствовать возрастанию вашей популярности среди гномьей молодежи, — увещевал агент.

«Ага, популярности, как же… Они моментально оторвут мне то, при помощи чего означенный брак осуществляется. А потом и голову».

— Владыка Гуннхильд замужем, — напомнил Якш.

— Всего лишь за капитаном! — скривился агент. — Да еще и полукровкой. Точно такой же мезальянс, как и в вашем случае, владыка. Что поделать, в тяжелые времена гномам нужно было выживать любым способом. Даже ценой неравных браков. Ценой унижения благородной крови. На наш взгляд, пришло время все это поправить. Одним словом, не извольте беспокоиться, капитана мы берем на себя. А ваша певичка, раз уж она вам так дорога, может оставаться при вас в качестве любовницы. В конце концов, все короли их имеют.

«На самом деле вы мне ее не отдадите. Даже если я все сделаю, как вы требуете. Даже если получится — не отдадите. Запрете куда-нибудь, в самый надежный подвал, и будете держать при себе, дабы обеспечить мое повиновение. Впрочем, и это будет продолжаться очень недолго…»

— И все ж таки затея очень рискованная, — заметил Якш.

«Что бы такого придумать? Я, конечно, смогу переговорить с гномами без помех. Даже если кто-то из этих будет постоянно крутиться рядом — смогу. Хвала Духам Огня и Всевышнему, есть еще и старогномий язык, но… что это мне даст?»

— При известной удаче у вас должно получиться, владыка. У вас не может не получиться. Помните, чем вы рискуете. Бойтесь подвести нас. Тем самым вы подведете и самого себя.

«Поторговаться, что ли? Заодно посмотрим, на что я могу рассчитывать, если вдруг сойду с ума и соглашусь».

— А… если что… могу я рассчитывать на помощь? — спросил Якш. — Оружие, наемники, золото?

— Разумеется, владыка, — быстро ответил агент.

«Слишком быстро, — отметил Якш. — Помогать не станут. Вообще. Вот и ответ на все вопросы…»

— Итак, ваше слово, владыка, — промолвил агент.

Якш вздохнул. Время вышло. Он так ничего толком и не придумал. Он по-прежнему не знал, как спасти любимую женщину.

Выхода нет.

Выхода нет?!

Он просто не нашел его. Не успел. Не смог.

Выхода с самого начала не было.

«Я тебе покажу, не было! Изволь найти!»

— Я не могу отказаться, — тяжело промолвил бывший подгорный король, на которого вновь, силком, пытались напялить корону.

«Но и соглашаться не стану», — добавил он мысленно, потому как вслух такие вещи говорят только тем, кого уже считают покойниками.

У Якша не было надежды на столь резкое ухудшение состояния здоровья своих оппонентов. А значит, придется молчать. Потому как помочь этим людям разобраться с их здоровьем он не вправе. Пока не вправе.

Молчать.

Терпеть.

Ждать.

Тянуть время.

Сначала здесь, а потом, если сильно не повезет, на острове. Среди своих. Среди тех, кем он правил долгие годы. Они это еще помнят. А кое-кто на все пойдет, лишь бы вновь увидеть его на троне. Даже если этот трон будет картонным. Даже если усевшийся на него владыка будет ледгундской марионеткой. Даже если Джеральд в союзе с соседними странами уничтожит всех гномов до единого. Есть еще такие дурни, которые сочтут это благом. Даже это. Даже если будут в точности знать, чем все кончится. Страшно трудно окажется удерживать их от немедленных действий, а молодежь — от бунта и попыток сообщить все немедля Джеральду. Сумеет ли он найти нужные слова? Утихомирить и тех, и других и все-таки найти выход? Или же на острове построятся два гномьих шарта и разорвут друг друга на куски? Смеет ли он так рисковать своим народом ради одного-единственного человека, даже если это — любимая женщина?

Якш знал ответ.

«Нет, я не удержу гномов. Я давно уже не владыка, а власть всегда основывается на уверенности окружающих, что ты этой самой властью обладаешь».

«Даже те, кто с радостью примет меня обратно, в мою прежнюю власть уже не поверят. А остальные…»

«Джеральд не поймет. Не поймет и свой гнев удерживать не станет. На свой лад он до сих пор боится гномов не меньше, чем гномы его».

«Все, чего добились Гуннхильд с Тэдом, будет уничтожено».

Нет, он не отправится на гномий остров. Он сбежит по дороге. И пусть его ищут. Пока его не найдут, у них не будет причин убивать Кэти, ведь в противном случае они потеряют свой единственный инструмент давления на него. А тогда им не только в Троанне, им в Ледгунде станет тесно! На всей земле не найдется места, где бы они от него скрылись.

Значит, решено. Якш будет соглашаться со всем, что ему скажут, и ждать до момента отплытия. Его нога не ступит на корабль. Он сбежит раньше. А пока — ждать. И соглашаться.

Якш умел ждать. Ждать того единственного верного момента, когда противник допустит ошибку. Люди, как и гномы, небезупречны. Все ошибаются. А когда между собой приходится взаимодействовать нескольким людям, ошибок тем более не избежать. Даже если эти люди — секретные агенты.

«Ибо нет ничего непогрешимого, кроме Всевышнего!» — говорят люди.

Якш и в этом сомневался. Натворил же этот ихний Всевышний подобных уродов. Якш поглядел на окружающих его четверых ледгундских агентов. И чего он хотел добиться, этот самый бог, создавая таких, как эти? Просто зря материал потратил!

— Я не опоздала, милый? — Катрин стояла на пороге, как всегда восхитительно прекрасная, с легкой улыбкой на губах и лютневым футляром в руках.

«Нет. Не все у этого ихнего бога так уж плохо, — подумал Якш. — Вот она получилась просто отлично!»

— Ты как всегда вовремя, любимая! Разве я не говорил тебе, что ты обладаешь особым искусством всегда приходить вовремя? — откликнулся Якш и встал. А стоявшие возле него ледгундские агенты легли. Мертвецам, как правило, очень трудно сохранять вертикальное положение.

— Занавес! — облегченно выдохнул Якш.

— Занавес, — прошептала Катрин.

Она мельком глянула на трупы и бросилась Якшу на шею.

— Я успела! Успела! Успела! — вся дрожа, частила она. — Я так боялась опоздать… так боялась… я лютню разбила…

— Черт с ней, с лютней, главное — ты жива! — счастливо отмахнулся Якш.

— Да-а?.. Знаешь, какая лютня здоровская… — чуть не плача протянула Катрин, повиснув на нем. — Не хуже твоей скрипки…

— Не может быть… — прошептал потрясенный Якш. — Ты хочешь сказать, что это та самая…

— Какая еще «та самая»?

Он погладил ее по плечам.

— Похоже, нам нужно многое друг другу рассказать. Как ты сумела освободиться?

— О! Об этом действительно стоит рассказать! — Если в ее голосе и звучали истерические нотки, то совсем-совсем незаметные. — А лютня… я забрала то, что от нее осталось. Может, ее еще можно починить.

Выскользнув из супружеских объятий, она открыла футляр, и Якш ошарашенно выругался.

— И правда та самая… — пробормотал он.

— Что все это значит? — спросила Катрин.

— Только то, что я купил ее для тебя, — вздохнул Якш. — Точнее, хотел купить. Меня захватили врасплох. Я как раз держал ее в руках и просто не сумел отразить удар. Для этого пришлось бы бросить ее на пол, а я не смог. Когда я очнулся, ее уже не было. И всех денег, что со мной были, — тоже. А со мной были все наши деньги, потому что именно столько эта лютня и стоила.

— Черт с ними, с деньгами. — Катрин решительно сдвинула брови. — Главное — ты жив. А вот лютню жалко. Но если б не она, я бы не сумела сбежать и тебя по-прежнему держали бы за горло.

Она быстро пересказала свои приключения.

— Бедненькая, — Якш вновь обнимал ее, — достался же тебе муж…

— Это тебе жена досталась… себя защитить не умеет…

— Всем бы так не уметь!..

В дверь тихо постучали.

— Так, — сказал Якш. — Гостей мы вроде бы не ждем?

Катрин покачала головой.

— Разве что старшина решил на всякий случай зайти. Но он, по-моему, спать поехал.

— Старшина?

— Здешний гильдейский, — ответила Катрин. — Я, когда сбежала, к нему сначала зашла. Я была в таком виде, что… одним словом, мне требовалась чистая одежда, хоть какая-нибудь обувь и повозка… пешком я бы до нас не добралась. Он меня довез, но зайти отказался. В его возрасте по ночам спать надо. Так что это вряд ли он…

— Понятно, — кивнул Якш и куда громче прибавил: — Входите!

Появившийся в проеме двери чем-то неуловимо напоминал всех тех, кого Катрин уже сегодня встречала. И кого больше не хотела бы видеть. Никогда.

— Чего вам? — нелюбезно спросил Якш.

Гость виновато вздохнул.

— Вы пришли сюда помолчать? — ядовито поинтересовался гном.

Гость кашлянул.

— Лекарство от кашля дать? — тотчас предложил Якш.

— Троаннская секретная служба, — вместо ответа представился тот.

— А то я не догадался! — фыркнул Якш, а Катрин подумала, что подобного язвительного бешенства свет еще не видывал. И что, если ее любимому удастся запомнить сие состояние, это здорово поможет ему как барду.

— Ну? Где вы раньше-то были? И чего теперь от нас хотите? — продолжал гном. — Может, в тюрьму меня за четыре убийства посадите? Так я ее в три минуты разберу по камешку, можете не сомневаться!

— Вообще-то я пришел принести вам свои извинения за допущенный недосмотр. А также помочь избавиться от трупов и… хоть отчасти компенсировать вам все то, что случилось по нашей вине.

— Трупы забирайте, — бросил Якш. — Нам они ни к чему. Я коллекцию не собираю… А «компенсировать» — это вы как себе представляете?

— Да никак, в общем, — хмуро буркнул агент. — Какая уж тут компенсация… но все же.

Он выудил из-за пазухи и протянул Якшу небольшой пакет.

— Что это?

— Компенсация за разбитую лютню, — ответил агент и пожал плечами: дескать, я тут ни при чем, так начальство решило.

Повернулся и вышел, закрыв за собой дверь. В конверте был банковский чек.

— Ну что ж, — просмотрев его, сказал Якш. — Можно сказать, что у нас столько же денег, сколько было до начала этих событий, плюс то, что я умудрился одолжить в банке, Минус лютня.

— Минус обе лютни, — вздохнула Катрин. — Моя ведь тоже где-то там осталась. А если учесть, что именно в этой комнате я и устроила пожар…

Раздался стук.

— Да! — сердито рявкнул Якш.

— Мы за трупами, — донеслось из-за двери.

— Забирайте.

Какие-то люди унесли тела ледгундских агентов. Извинились… Якш только раздраженно поморщился. А потом решительно закрыл дверь изнутри.

Когда через полчаса — Катрин уже сидела у него на коленях — вновь раздался стук в дверь, гном аж подскочил.

— Трупы кончились! — возмущенно крикнул он. — Вы что, не в состоянии подождать, пока я опять кого-нибудь не убью?!

— Это я, видать, дверью ошибся… — проговорил чей-то растерянный голос. — Я трупами не занимаюсь, господин убийца. А где господин Якш проживает, не подскажете?

Якш вздохнул.

Катрин хихикнула. А потом соскользнула с его колен и открыла дверь.

За дверью обнаружился совсем еще юный гном с лютневым футляром в руках.

— Так где господин Якш… — начал он и осекся.

— Здесь, здесь господин Якш. Чего изволите, господин как-вас-там?

— Я, если кто не знает, по лютням мастер, — горделиво откликнулся тот. — Тут ко мне как-то маэстро Джерри наведался, слыхали небось про такого?

— Слыхали, конечно! — удивленно подтвердил Якш.

— Еще бы, — усмехнулся юный гном. — Вот он мне, значит, и сказал, что тут у вас лютню починить требуется.

— Эту лютню уже вряд ли кто-то починит, — покачал головой Якш. — Куда проще будет сделать новую.

— Почему? — возразил гномик. — Очень даже починит. Точнее, уже починил.

— Как это починил? — пролепетала Катрин. — Ведь лютня… она же еще…

— Работа, конечно, не самая простая, — степенно кивнул юноша. — Но чтоб гном за месяц с работой не управился? Это уже из разряда сказок, госпожа! Вот господин Якш вам подтвердит: уж если гном взялся — гном делает.

— За месяц? — переспросил Якш. — Тогда это, должно быть, какая-то другая лютня. Эту только что разбили.

— Вы хотите сказать, что маэстро Джерри ошибся? — ухмыльнулся гном. — Вы посмотрите сперва, а потом спорьте.

Он открыл принесенный футляр.

Там была лютня. Та самая.

— Бред! — выдохнул Якш и вскочил.

Открыл футляр, с которым пришла Катрин. Тот, в котором лежала разбитая.

Из футляра нахально ухмылялась пустота.

Лютни там не было.

Ни обломочка. Ни кусочка. Ни щепочки.

«Так!»

Якш перевел взгляд на ту лютню, что принес гном.

«Этого не может быть, но…»

— Верхнюю деку, конечно, пришлось заменить, — промолвил юный гном, доставая инструмент. — Она теперь малость бархатистее петь будет. Недостающую струну я тоже поставил. Не понимаю я это соанское безобразие — лютню без нижней струны оставлять.

Якш в упор уставился на лютню в руках юноши. Это была она. Она! Невозможно, невероятно — но правда! Якш потряс головой, пытаясь проснуться, но это очень трудно сделать, если не спишь. Даже если ты бард.

— То есть… — тихо промолвила Катрин. — Та лютня… которую я разбила сегодня ночью… ее, значит, после этого починили… месяц назад починили… и… и… привезли сегодня утром… так?

— Так, — тихо сказал Якш, пытаясь собрать в кучку расползающиеся мозги. — Сколько мы вам должны, мастер?

— Маэстро Джерри уже расплатился от вашего имени, — ответил юноша. — А я дважды плату с клиентов не беру. Вы бы, чем пустяками заниматься, лучше инструмент проверили, вдруг какие претензии? А то у меня дел полно.

— Кэти, — сказал Якш. — Сыграй что-нибудь… пожалуйста.

— Боже! — выдохнула Катрин после первого аккорда, счастливо зажмуривая глаза. — Так еще лучше!

Верхние ноты не рассыпались серебром; скорей уж они звучали так, словно кто-то умудрился натянуть вместо струн искристую весеннюю капель, сыграть на струях дождя и облаках. Могучие медовые басы густой поступью дополняли верха. Это походило на грозу и могучий рокот прибоя. Это было прекрасно.

— Теперь мы и в самом деле сможем играть вместе! — захлопала в ладоши Катрин.

— Еще бы! — подтвердил Якш.

— Нравится? — довольно поинтересовался мастер.

Оба кивнули с такими радостными лицами, что заподозрить их в неискренности было просто невозможно.

— Ну то-то же, — важно молвил юный гном. — Если еще что понадобится, спрашивайте мастера Торвальда! Моя работа уж не хуже соанской выйдет.

Он с достоинством поклонился и вышел. Дверь закрылась.

— И все-таки… — жалобно пробормотала Катрин. — Как же так вышло, что я ее вот только что разбила о чужую голову, а ее уже починили… аж месяц назад починили… Как же это может быть?

— А так, — задумчиво сказал Якш. — Маэстро Джерри в своем репертуаре…

— А что у него за репертуар? — тотчас полюбопытствовала Катрин.

— О-о-о… — протянул Якш. — Это нечто особенное!

— Расскажешь? — Глаза Катрин заискрились неуемным любопытством.

— Спою.

— Уй, здорово!

— А ты подыграешь? — подмигнул Якш.

— Спрашиваешь! Я тебе еще и подпою, — ответила она.

Весь мир замирает, когда лютня и скрипка поют в два голоса.

* * *

Вот так оно как-то все и случилось.

Или не так?

Ну, разумеется, всего этого просто не могло произойти!

«Конечно, не могло, ведь чудес не бывает!» — сказал мне важный профессор металловеденья сквайр Бромберг, оглаживая густую гномью бороду. А потом подмигнул и добавил, что иногда они все-таки случаются.

Просто так.

Ни с того ни с сего.

На всякий случай.

Долго и счастливо

В Соане зимы не бывает. То есть бывает, конечно, но ни один олбариец зимой это не назовет. В Соане зимой жарче, чем в Олбарии летом. А уж в середине дня… Только в Фалассе жарче, но Фаласса — вообще отдельный случай, в тамошние пески, говорят, чертей из ада ссылают, ежели кто из них набедокурит. А из всех нормальных стран Соана — самая жаркая. В середине дня здесь никто не работает. И не потому, что соанцы все поголовно лентяи, а потому что жаркое солнце и самого трудолюбивого под крышу загонит. Загонит и до самого вечера обратно не выпустит.

В Соане по утрам и по вечерам трудятся. Встают раньше, ложатся позже, чем в той же Олбарии или, к примеру, Марлеции. А днем здесь зачастую попросту спят. Кому спать неохота, те отправляются в трактир скоротать жару за чашей вина и приятной беседой. Стены соанских трактиров — толстые, зачастую двойные — берегут посетителей от жарких объятий здешнего солнца.

Шарц сидел за столиком в каком-то трактире, где оказался, спасаясь от совершенно оглашенной жары, и, прихлебывая легкое соанское вино, смотрел на собеседника.

«Что ж, вот мы и встретились, коллега. Надо же… никогда бы не подумал, что это случится здесь».

— Так как же закончилась эта история? — полюбопытствовал Шарц.

Его собеседник, седеющий мужчина с остренькой фаласской бородкой, улыбнулся и отхлебнул вина из чаши.

— А она не закончилась, — сказал он. — Как она может закончиться, раз мы все до сих пор живы? И я, и моя жена, и наш первенец, и мой названый сын…

— Не может быть! — ошарашенно выдохнул Шарц. — Я и правда услышал то, что услышал?

— Слушайте, — улыбнулся седеющий фалассец. — Слушайте и не говорите, что не слышали…

* * *

— Однако местечко она для себя выбрала. Сюда не то что фонари, сюда луна не заглядывает, — пробурчал человек в зимнем плаще, разглядывая грязную гостиницу, ютящуюся в самых что ни на есть трущобах.

— Как сказали, так и сделаете, учитель? — спросил бывший при нем мальчишка.

— Как сказал, так и сделаю, — усмехнулся тот. — Неужто ты сомневался?

— А если она вас… того… — пролепетал мальчишка. — Она ж — Карающая…

— Тогда ты отомстишь за меня или умрешь героем, — подмигнул человек. — А если честно… тогда ты отправишься в Соану. Таков мой тебе приказ. Не может быть, чтоб мой ученик не сумел в Соане устроиться! Понял меня? В Соану, и никаких глупостей насчет мести!

— И что я буду делать в этой самой Соане? — хмуро поинтересовался мальчишка.

— Жить, — ответил учитель. — И постараться стать счастливым. Это мой последний приказ, если погибну: живи и будь счастлив!

Он вытащил из кармана флакон, смочил тряпицу, мазнул себя по губам, после чего отдал флакон и тряпицу мальчишке и быстро шагнул в дом. Грязная входная дверь противно заскрипела.

Мальчишка тщательно закрыл флакон, спрятал его вместе с тряпицей в карман, вытащил и быстро взвел маленький арбалет, а потом шагнул следом.

Он еще успел увидеть, как за учителем закрылась дверь комнаты, после чего ловко, как белка, взобрался по выступам стены на потолочную балку и притаился там.

Стало тихо.

* * *

Омерзительно болела голова. Казалось, боль вознамерилась выйти наружу и посмотреть, что делается вокруг, а любое неосторожное движение ее еще и усиливало. Странный жар подымался по всему телу, и одновременно его сотрясала дрожь, словно под теплым одеялом ни с того ни с сего становилось холодно. Что-то странное происходило в носу и в горле. Глаза жгло так, что из них время от времени текли слезы. В груди хрипело и клокотало.

Карающая фаласского Храма Смерти удрученно вздохнула. Она должна, просто обязана как можно скорей ехать дальше. Все сроки кончаются. Но как ехать, если головы не поднять от подушки? Хорошо, что удалось найти эту гостиницу.

Здесь грязно, зато никто не задает лишних вопросов. Заплатил — живи. Хочешь болеть — твое дело. Умирать — милости просим. Даже закопаем. Правда, без священника, по-тихому, но ты ж святой, разве нет? Раз у нас поселился, значит, святой, тут другие не останавливаются. Так что без священников и церемоний как-нибудь обойдешься. Зачем святому — священник? Господь — он все видит и уж своих завсегда признает.

Что ж, Карающей такой подход даже нравился. Умирать она не собирается, а уж если такое и случится, то к своим Господам она направится сама, и местные нечестивые жрецы, поклоняющиеся невесть кому, ей в том не помощники.

Карающая фаласского Храма Смерти вздохнула еще раз — слишком глубоко — и зашлась в отвратительном лающем кашле. Походить хоть немного на нечестивое животное — собаку — было унизительно, а не иметь возможности с этим хоть как-то справиться — унизительно вдвойне.

Когда надежно запертая наружная дверь отворилась, даже не скрипнув, Карающая сперва подумала, что это ей просто снится. А потом вошел… он. Тот самый командир отряда стражи, посланной в Марлецию со специальным заданием. Единственный посмевший посмотреть ей в глаза перед смертью. Он шагнул внутрь и прикрыл за собой дверь. Карающая мигом села на постели, позабыв про головную боль и даже про то, что ее лицо не скрыто от посторонних взоров, а этот мерзавец опять смотрит! Он вошел и закрыл дверь! Но призраки дверьми не пользуются, призраки просто просачиваются сквозь них.

Заплеванный пол тяжко скрипнул под сапогом… Нет, он не может быть мертвым! Он каким-то чудовищным образом противоестественно жив. Он пришел к ней во плоти. Или… это пришла мертвая плоть?

Очередной приступ дурноты и жара накатил на Карающую, где-то в груди таился мерзкий собачий лай, но она заставила себя вскочить. Недаром Карающие проходили строгий отбор, а потом многолетнюю подготовку. Что бы там ни было, как бы омерзительно Карающая себя ни чувствовала — она распрямилась навстречу неведомой опасности, словно дорогой фаласский клинок.

— Откуда ты взялся?! — борясь с подступающим лаем, выдохнула она.

— Оттуда, откуда не возвращаются, — донеслось до нее, и это было по-настоящему страшно. Те, кого она отправляла к своим Господам, всегда достигали назначенной цели. И никогда не возвращались обратно. А этот — вернулся.

«Как он посмел?! И как… как у него это вышло?»

Он не сделал ни шагу, но как-то вдруг весь придвинулся, почти продавливая собой зыбкую, ускользающую из пальцев реальность.

— Для чего ты пришел? — помертвевшими губами спросила она.

Реальность текла волнами жара, реальность осыпалась сухим песком, реальность исчезала с каждой минутой, оплавляясь, словно восковая свеча… Реальность? Не было ничего, кроме тошнотворного верчения пустоты и утомительного жара, затеявшего пляску с ознобным холодом. Не было ничего реального, кроме этого невозможного человека, который стоял совсем близко от нее и молча глядел жаркими страшными глазами.

— Зачем ты пришел? — повторила она, и собственный голос показался ей сухим и бесцветным.

— Чтобы вернуть тебе поцелуй, — ответил он, становясь еще более живым, если только такое было возможно. Так много жизни рядом… это почти невыносимо. По реальности во все стороны бежали круги, камень, запущенный в этот пруд, оказался достаточно тяжелым.

«Что же это? Ведь только что никакой реальности вовсе не было. И вот… достаточно ему было сказать…»

— Вернуть мне мой поцелуй? — удивилась она, стараясь удержаться на тонкой грани и не сверзиться в откровенное безумие. Ведь не может же быть, чтобы этот казненный был тут на самом деле. Все это сон, чудовищный бред… в этих варварских странах, верно, хватает злобных колдунов, нападающих на одиноких путников, особенно на чужестранцев, ведь за них заступиться некому.

— Вернуть мне мой поцелуй… — повторила она, цепляясь за звук собственного голоса как за единственную надежную вещь в этом мире мороков.

— Обязательно, — кивнул он.

— Я умру? — вырвалось у нее.

Вот отчего она себя так чувствует! Значит, это и есть Священная Лестница? А он — Проводник? Но почему тогда он имеет этот облик?

— Нет, я не Проводник, — ответил вошедший, каким-то образом подслушав ее мысли. Или она сказала это вслух? Сказала и не заметила? — Я не Проводник, и ты не на Священной Лестнице. Я тот, кого ты недавно поцеловала. Однако мне показалось невежливым оставить твой подарок без ответа. А еще мне показалось, что одного поцелуя недостаточно.

— Так ты выжил? — Ей почти удалось справиться с дурнотой, в глазах и голове прояснилось.

— Выжил.

— Но… это невозможно!

— Невозможно.

— Ты должен был умереть! — почти потребовала она. — Должен!

— Ты можешь попробовать еще раз, — улыбнулся он и шагнул к ней. — Я даже настаиваю на второй попытке. Умирать от твоего поцелуя — невероятно приятное занятие.

Она привычно мазнула себя по губам смертоносным зельем — чудовищным ядом, убивающим всех, кроме самих Карающих. Ощутив знакомое покалывание, она решительно шагнула вперед.

Незримые Господа получат долгожданную жертву. Это ее вина, что все так вышло. Ее вина, что Священное Соитие Бога и Богини до сих пор не породило неотвратимую смерть. Вину надлежит исправлять. И немедля.

— Как ты прекрасна… — прошептал он, осторожно кладя руки ей на плечи.

Ей хотелось привычным жестом ухватить его за подбородок, но она почему-то не посмела. Ее руки сами собой вцепились в его запястья.

Ухватить покрепче?

Притянуть?

Оттолкнуть?

Она и сама не знала…

Что-то похожее на ужас всплеснулось в ее груди, но она удавила новорожденную тварь, пока та не обзавелась когтями. Она смело посмотрела в его глаза, которые тот и не подумал закрывать. Все шло не так. Все. Ей потребовалась смелость, чтобы посмотреть в его глаза! Это ей не смели смотреть в глаза. Ей! Даже самые храбрые. А он… он…

Их губы встретились.

Божественная пара содрогнулась в очередном пароксизме страсти. Смерть обнажила свое жало, слетая на землю.

— Подумать только, какие у тебя приятные губы, — прошептал он.

И не умер. И поцеловал ее еще раз. В шею. И еще раз. Божественная пара наверху разразилась разочарованным стоном. Неуязвимая смерть вдребезги разбилась о несокрушимую броню. Карающая замерла, лишь вздрагивая под его поцелуями.

— Ну что же ты? — шепнул он. — Не останавливайся! Не смей останавливаться! Если ты остановишься, я и в самом деле умру…

— Так я и хочу… чтоб ты умер! — пролепетала она.

— Ну так целуй меня… Зацелуй меня до смерти…

Она взвизгнула от неожиданности, вдруг оказавшись в могучих объятиях. Это было… приятно. Божественная пара смотрела на нее с раздраженным недоумением.

«Бессмертный он, что ли?» — раздраженно подумала Карающая и потянулась к потайным ножнам, в которых таилась не столь почетная, зато вполне надежная, остро отточенная смерть.

Удар был нанесен опытной, не ведающей жалости рукой. И перехвачен. Рукой, столь же безжалостной и куда более опытной. Он даже не прервал поцелуя, а кинжал, отравленный храмовый кинжал, почти что часть тела любой Карающей, исчез неведомо куда. Она даже боли не почувствовала. Словно кинжал не вырвали из руки, а он просто растаял.

— Какая ты сердитая… — прошептал он ей прямо в губы.

Мироздание сладострастно изогнулось и взорвалось ослепительными искрами.

Она еще помнила, как нежные руки с размаху швырнули ее на ложе… мимоходом подумала о том, куда девались ее головная боль, хрипы в груди и прочее, — а потом ничего больше не было. То есть что-то, конечно, было, но…

К смерти оно не имело никакого отношения.

* * *

Короткий условный сигнал.

Тихий свист, который ни с чем не перепутаешь.

Он проснулся. Открыл глаза. Взял из воздуха метательный нож, брошенный в Карающую, и вернул его. Туда, откуда бросили. Тьма, породившая сталь, жалобно всхлипнула и затихла. Чье-то тело медленно осело на пол. Он заботливо укрыл Карающую теплым одеялом, перехватил вражескую руку с занесенным кинжалом и коротким ударом отправил его обладателя в Мир Теней. Еще одно тело легло на пол. Он соскользнул с постели и пригнулся, готовясь к схватке.

Напавших было много. Слишком много для такой маленькой комнаты.

Что ж, надо отдать должное тому, кто их готовил, — обучены они неплохо. Однако у них не было бы никаких шансов, сражайся он сам за себя, а так… а так шансы все-таки были.

Карающая всхлипнула во сне, перевернулась на другой бок и тяжело закашлялась. Он поймал еще два брошенных в нее ножа и отбил третий; четвертый вонзился в его левое плечо. Ему удалось уложить еще одного противника, после чего те ринулись все разом. Он отскочил, уклоняясь, и сразу три клинка столкнулись над его головой. Резко присев и крутанувшись на пятках, он вспорол чье-то брюхо и отскочил, ненароком сорвав оконную занавесь.

…Отскочил, чтобы увидеть, как кинжал, тускло выблеснувший в лунном свете, опускается на Карающую. Он прыгнул. Прыгнул, почти не надеясь успеть, и все-таки успел. Успел схватить руку с кинжалом, дернуть на себя взвывшего от боли в вывихнутой кисти противника, развернуть его руку и нанизать на чужой клинок еще чью-то жизнь. Добить раненого было делом одного мгновения.

«Бледные Господа, взирающие на наши смерти, вам ведь без разницы?!»

Сталь прошла в волосе от тела Карающей, но он опять успел.

Бледные Господа улыбались. Им нравилось.

Хрипящее тело свалилось на пол. Командир стражей озабоченно поглядел на свою женщину. Ему вовсе не хотелось ее разбудить. После того как Карающая приняла порошок от простуды вместе со снотворным, следовало спать до утра. Проснется — кашлять будет, чихать, сморкаться. А она этого не умеет. Ни разу в своем Храме не болела. Тяжело ей. То ли дело он… До того как в Храм поступить, где только не побывал, чего только не повидал. Какой только дрянью не болел. Его-то ничем не удивишь.

И таким вот дурацким нападением — тоже.

Еще кто-то упал замертво. Прочие нерешительно отступили, переглядываясь между собой. Похоже, до нападающих только сейчас дошло, что они вляпались во что-то слишком для них сложное.

Их замешательство следовало использовать немедленно. Подхватив два валяющихся на полу кинжала, он совершил стремительный кувырок вперед; две узких полосы стали сверкнули в лунном свете, расходясь в стороны, словно два полумесяца на воде. Темные берега обагрились кровью. Еще один кувырок и вновь двойной взмах… Оставшиеся опрометью бросились наружу. Один рухнул, не добежав двух шагов до двери, с кинжалом в спине. Тех, кто успел выскочить, догнала и упокоила незримая тень. Ей даже оружия не требовалось. Голыми руками тоже можно свернуть шею, особенно если противник перепуган и бежит, не разбирая дороги.

— Все в порядке, учитель? — Мальчишка возник словно из-под земли.

— Ну, конечно, — ответил он. И усмехнулся. Чем дальше, тем больше мальчишка его опекает. Вот из кого со временем наставник вырастет!

— Сколько на твоем счету?

— Трое, учитель.

— А внутрь почему не пошел?

— Не хотел вам мешать, учитель, — почтительно отозвался мальчишка.

— Молодец.

— Но… ваше плечо…

— Плечо? — Он только тут вспомнил про угодивший в него метательный нож. — Ерунда, неглубоко совсем.

— Все равно обработать надо. Потерпите, сейчас я его достану и…

Рана была промыта, обработана и как следует перевязана.

— Порядок.

— Не совсем, — поморщился он. — Трупы остались.

— Трупы? Это мы быстро, — отмахнулся мальчишка. — Сейчас подыщу место, куда их можно свалить, и…

— Подыщи, — кивнул он, направляясь к дому.

— А что это вы тут шумите? — невесть откуда вылез заспанный человечек.

— А ты кто таков, что вопросы задаешь? — откликнулся он, подхватывая за ноги одного из убитых и направляясь к выходу.

— Я хозяин гостиницы, вот и задаю, — ответил человечек. — Имею право.

— Имеешь, — кивнул он. — Отвечаю. Мы здесь, значит, трупы таскаем… трупы, они тяжелые, вот шумно и выходит. Не переживай, как все вытащим, так сразу тихо станет.

— Ах, трупы… — сразу успокоился хозяин. — Тогда ладно. Но как все вытащите, сразу чтобы тихо было. У меня приличное заведение.

Когда все трупы благополучно упокоились в ближайшей глубокой канаве, где и следовало изначально находиться людям, не умеющим обращаться с оружием и все-таки за него хватающимся, а хозяин гостиницы, успокоенный парой золотых монет, вернулся в свой закуток, бывший командир отряда фаласских храмовых стражей вновь открыл заветную дверь, подошел к постели и заботливо поправил одеяло на Карающей. Потом вздохнул и занялся прочей неизбежной уборкой. Следовало стереть кровь с пола, стен, потолка и мебели, умыться, привести себя в порядок — а там и ложиться можно.

* * *

Карающая пробудилась внезапно. Резко села, уставившись на него дикими глазами.

— Ты победил моих Господ! Как ты посмел?! — яростно выпалила она, вскакивая с постели. — И… как у тебя это получилось? — На этот раз ее тон был почти жалобным.

— Не думаю, что победил их, — добродушно улыбнулся он, отрывая голову от подушки. — Твои Господа непобедимы. Мне ли не знать — я столько лет служил им верой и правдой… Нет, что ты, я бы никогда не смог их победить. Просто не посмел бы бросить им вызов. Я победил… тебя, наверное.

— Но… я — Карающая! — воскликнула она. — И сил мне дают мои Господа! Если ты победил меня…

— Не думаю, что всесильные Боги Смерти действительно так уж хотели моей гибели, — возразил он, садясь на постели. — Я хорошо им служу. Не так легко будет отыскать столь же способного и достойного слугу.

— Но Боги повелели… — ошеломленно промолвила она и, не договорив, замолчала.

— Разве Боги отдали тебе приказ? Ты получила его от жрецов. Так ведь?

— Но жрецы говорят от имени Богов… — Ее недоумение росло.

— Говорят, — саркастически усмехнулся он.

— Ты хочешь сказать, что они выдают свою волю за волю Богов? — гневно вопросила Карающая.

— Не обязательно. Выдавать одно за другое… это если кто-то вовсе в Богов не верит. А вот неверно истолковывать… сколько угодно. Ошибки случаются не только из-за злого умысла. Кстати, та самая Книга, из-за которой столько шума… Она ведь тоже несет смерть, верно?

— Ну, — буркнула Карающая, в очередной раз подумав, что вряд ли стоило тащить окаянную книгу с собой. Нужно было уничтожить ее на месте.

— Так зачем же за ней охотиться? Для чего уничтожать? — промолвил бывший командир отряда храмовой стражи. — Пусть берут и пользуются, у кого ума хватит.

— Тайное знание всегда принадлежало Храму!.. И будет принадлежать, — уже не столь уверенно добавила Карающая.

— Но ведь твоим Господам нравится смерть. Так разве плохо, если им начнет служить кто-то еще? Если еще кто-то принесет кровавые жертвы на их алтарь?

— Никто, кроме посвященных, не смеет…

— Вот, — прервал он. — Это и есть главное. Боги хотят жертв, а жрецы присвоили себе право их приносить.

— Но жрецы… — Карающая почувствовала себя глупо, объясняя очевидное. Ведь это же само собой разумеется! Небо — вверху, земля — внизу, жрецы выносят приговор, а Карающие его исполняют.

— Ни с кем не хотят делиться, — кивнул он. — Именно это я и хочу до тебя донести. Но люди все равно умирают. Сами по себе, в бою, зарезанные из-за угла. Есть места, где нет ни одного жреца или жрицы Храма Смерти. Есть места, где нет ни одной Карающей. А люди все равно умирают, когда наши соединяющиеся Господа рождают очередной комок темноты. Выбирай, кому ты служишь, Карающая: Храму или Богам?

— Я служу своим Господам, — не задумываясь, ответила Карающая. Потому что так оно и было.

— А твои Господа явно мне благоволят, — усмехнулся он. — Придется и тебе послужить мне.

— Ты хочешь, чтобы я кого-то для тебя убила? — удивилась она.

— Я хочу, чтобы ты пребывала в моей постели. Ночь за ночью. Год за годом. Пока мы не научимся жить долго и счастливо или пока один из нас не найдет способ убить другого.

— Это значит, что я не вернусь в Храм? — потрясение спросила она.

— Разумеется, не вернешься. Видишь ли, твои собратья по Храму уже приходили сегодня ночью. Поскольку меня здесь быть не могло, искали, по всей видимости, тебя. Мне не понравились их намерения. Глупо убивать одну-единственную Карающую. Зато их самих было… кажется, одиннадцать… или тринадцать… я уже не помню.

— Было? — выдохнула она.

— Было. Мы посовещались с твоими Богами и решили, что незваные гости слишком плохо владеют оружием, чтобы жить дальше. Так что этой ночью я досыта накормил твоих Господ. Полагаю, они остались довольны.

— А… почему я не проснулась?

— Ты приняла лекарство. Кроме всего прочего, оно вызывает еще и сон.

— Лекарство? — подозрительно переспросила она. — Какое еще лекарство? Никакого лекарства я…

Ее глаза округлились.

— Как ты это сделал, ну?!

— Просто. Так же, как и ты.

— Губы? — резко спросила она.

— Губы, — покладисто подтвердил он. — И не только.

— Что значит «и не только»?!

— Демоны преисподней! — с усмешкой проворчал он. — Да я весь вывалялся в этом чертовом порошке, женщина! А ты… ты довольно страстная, когда забываешь о своей основной профессии… когда вообще обо всем забываешь…

— Хм, — пробурчала Карающая. — Страстная… Так это было лекарство? От чего?

— От того, что у тебя болело. Правда, одного раза, боюсь, окажется недостаточно. Кашель и насморк скоро вернутся. Вот температуру, похоже, удалось сбить.

— Температура… это жар?

— Да.

— Его нет, — сообщила она. — И голова не болит. Зато я вспотела так, словно выпила ведро воды, а потом целый день носилась кругами под палящим солнцем, словно свихнувшаяся кобыла.

— Так и должно быть.

— А насморк — это то, что происходит в груди и в горле?

— Нет, насморк — это то, что происходит в носу. А то, что происходит в груди и в горле, называется кашель. У тебя он достаточно глубокий, так что сегодня надо бы горчичные припарки поставить. По крайней мере, именно так посоветовал бы некий сэр доктор, которого ты чуть было не уморила…

* * *

— А что случилось с фаласской копией книги? — спросил Шарц.

— Она утонула, — беспечно зевнул собеседник.

— Утонула?!

— Когда мы плыли в Соану, я ненароком уронил ее за борт, — невинно поведал фалассец. — Вот и вся история. Мы поженились, купили трактир. У нас родился сын. Я усыновил своего ученика. Он также подумывает жениться. Вот, собственно, и все.

— И Карающая так легко отказалась от того, что составляло суть ее прежней жизни?

— Вовсе не легко, — покачал головой фалассец. — Потребовались длительные… медицинские процедуры. И беседы. И путешествия. И много чего еще — столь многое, что я не решусь поведать тебе. И целая жизнь в придачу… В такое трудно поверить, но я совершил это чудо и ни о чем не жалею. Наверное, я ничем не горжусь так же сильно, как своей женой, коллега. Ну, может быть, стану гордиться сыном, когда он подрастет и совершит нечто, чем стоило бы гордиться.

— Неужели все так и было? — восхитился Шарц. — И вы так до сих пор и не поубивали друг друга?

— У нас не получилось, — улыбнулся фалассец. — Мы очень старались, но ничего не вышло. Пришлось научиться жить долго и счастливо. Чего и тебе желаем. Кстати, если ты не побоишься зайти к нам в гости…

— Не побоюсь, — усмехнулся Шарц. — Насколько я знаю, соанские обычаи запрещают целоваться с чужими женами!

Оглавление

ВТОРАЯ КЛЯТВА . Роман

  ПРОЛОГ

  УБИТЬ УЧИТЕЛЯ

  СПАСТИ КРАСАВИЦУ

  СРАЗИТЬ ЧУДОВИЩЕ

РАССКАЗЫ

  Маленький комендант большого острова

  Искусство приходить вовремя

  Долго и счастливо

Реклама на сайте