«Ловушка для снов»

ЛОВУШКА ДЛЯ СНОВ

Сватовство Нэнквисса

Что сделал великий воин Нэнквисс из племени Нэнкикоок, когда ему исполнилось двадцать шесть лет? Нетрудно сказать. Он понял, что должен жениться, и отправился за три дня пути в селение Кагакешши, чтобы посвататься там к первой же девушке, которая согласится на него взглянуть. Как совершилось это сватовство? Ещё того проще сказать.

Это было так. Солнце ещё не успело взойти из-за Слиав Куах, когда Нэнквисс, поистине великолепный в своей праздничной одежде из оленьей кожи, — его единственной одежде, правду сказать, — уже шагал по болотной тропинке с луком за плечами, колчаном на боку и ножом у пояса, направляясь на север. Зачем, спрашивается, было ходить так далеко? Но это же знает каждый ребёнок! Правда, это знает каждый ребёнок в Мэшакквате, а если вы не из Мэшакквата, — а кстати, откуда же вы? — тогда вам, ясное дело, потруднее. Вся загвоздка в том, что Нэнквисс был из народа Выдры, а выдра не может жениться на выдре, потому что выйдет кровосмешение, а кровосмешение — ужасная штука. Поэтому все мужчины-выдры и ходят за тридевять земель в селение Воронов, Кагакешши, когда им придёт желание жениться, и там на коленях умоляют местных девушек, а те воротят от них нос. Но Нэнквисс был так хорош собой, что и описать нельзя, одна его улыбка стоила десяти ниток бус из чёрных раковин и трёх одеял из кроличьих шкурок впридачу, а прямые чёрные волосы, спадавшие ниже лопаток, он заплетал иногда в две косы, а иногда даже и не заплетал. Словом, вы никогда не видели ничего подобного, если, конечно, не видели его самого.

Но являться с пустыми руками к девушке неудобно, а если идёшь свататься, то трижды неудобно, и поэтому, увидев пятнистого оленя, Нэнквисс со всех ног бросился за ним. Это был какой-то странный олень: бежал он вроде не быстро, но догнать его не было никакой возможности. Нэнквисс три раза провалился в болото, пока гнался за этим оленем, однако он был великий герой и не успел ещё весь выпачкаться, когда всё-таки подстрелил его. Взвалив оленя на плечи, Нэнквисс продолжал свой путь и вскоре наткнулся на саму матушку выдру, которая только что поймала в ручье форель и теперь держала её в зубах, и капли стекали у неё по усатой морде. А если матушка выдра полощет в воде свои усы на утренней заре, то это хорошая примета. И Нэнквисс низко поклонился матушке и пожелал ей удачи, а матушка, выронив от неожиданности форель, злобно покосилась на него своими маленькими глазками и нырнула в воду. После этого Нэнквисс подстрелил ещё фазана, но и тут ему пришлось сперва продраться через колючие кусты, отчего он так исцарапался, будто побывал в логове диких кошек. Поимка пары больших лососей с красным брюхом тоже стоила Нэнквиссу немалой доли его нарядного вида. Когда, наконец, он подошёл к Кагакешши, нагруженный подарками, — а можете не сомневаться, что ожерелье, шкурки бобров и гребень из спины черепахи он прихватил с собой, — он выглядел так, словно все три дня пути за ним гнались злые духи.

Собрав сок нужных ягод и нанеся на лицо боевую раскраску, он прошёл через селение Воронов, сложил подарки у входа в выбранный им вигвам и занял ритуальную позу, — десять шагов слева от входа, сидя на пятках, руки крест-накрест, глаза опущены, большой и указательный пальцы левой руки на ремешке колчана, на два пальца ниже правого плеча. Приняв это положение и убедившись, что оно безупречно, он пропел нужное обращение и стал ждать. И я не я буду, если вскоре он не услышал хлопанья полога, который откинулся, и, надо думать, девушка вышла на порог вигвама, а с нею и её родители. Не меняя позы, Нэнквисс назвал себя, своего отца, отца своего отца, отца отца своего отца и дядю по матери и начал нараспев речь, обращённую к девушке и завещанную нам ещё нашими великими предками, ушедшими за Белые Горы настолько давно, что никто и не помнит уже, где эти горы. В этой речи он заверял девушку в своей горячей любви и глубочайшем почтении, и речь эта была хороша вся, и начало её было так же хорошо, как середина, а заканчивалась она так:

«Я никогда не оскорблю тебя, — сказал он. — Я буду защищать твоих детей, твой дом и тебя саму, — сказал он. — Каждый день я буду приносить оленя с охоты; каждую ночь я буду достойно отрабатывать своё дневное отсутствие, — сказал он. — Если же, кроме меня, к тебе сватается кто-то другой, я готов драться за тебя с одним ножом против копья и томагавка. Если ты откажешь мне, прими всё же мои подарки; но если так случится, невесёлым будет мой путь обратно в Мэшаккват, на Слиав Куах».

— А ты купишь мне кожаную юбку и торквес? — спросила девушка.

— Я куплю тебе столько кожаных юбок, сколько ты пожелаешь, и торквес из чистого серебра с сапфирами в сорок каратов, — без запинки отвечал Нэнквисс. Ни одна из девушек обоих племён не носила ничего похожего на кожаную юбку, не говоря уже о торквесе, про который никто не знал, что это такое, но во времена наших предков, ушедших за Белые Горы, этот разговор, безусловно, имел свой смысл.

Всё это время Нэнквисс оставался в ритуальной позе, согласно которой он не должен был поднимать глаз, поэтому видел только башмачки девушки, переступавшей с ноги на ногу, а по башмачкам даже самой красивой в мире девушки, как вы сами понимаете, нипочём не догадаешься, как она выглядит, смотри ты на них хоть год и ещё один день.

Тут родители невесты стали обсуждать гостя.

— Он совершенно правильно раскрашен, — сказал отец.

— Да, я знала его отца, — это тоже был очень достойный воин, и его боевая раскраска никогда не оставляла желать лучшего, никогда.

— Я вижу, что и бахрома на его плаще правильной длины.

— И когда он пел свою речь, он вовремя повышал и понижал свой голос, а это многого стоит. Да, это хороший воин.

Обсуждение окончилось в пользу Нэнквисса.

Тогда, видя, что обряд окончен, Нэнквисс с облегчением полоснул себя ножом по руке и показал всем выступившую кровь, чтобы доказать, что он не злой дух-манито, свой собственный двойник, а живой человек. Теперь он мог встать и поднять глаза.

…Ну, ничего. В конце концов, могло быть хуже. Девушка была, быть может, и не совсем в его вкусе, но если ты настолько разборчив, что носишься везде со своим вкусом, то и сиди один в своём вигваме, и просыпайся каждое утро один под своим облысевшим кроличьим одеялом, если тебе так угодно, пожалуйста. Здесь заканчивается рассказ о том, как Кекиик из рода Воронов согласилась взять в мужья Нэнквисса со Слиав Куах из племени Нэнкикоок.

Плавание Нэнквисса

Кекиик частенько ходила за водой. Как-то раз, когда она вышла из вигвама, перед ней ни с того ни с сего приземлился большой белый аист и всучил ей узелок, который он нёс в своём длинном клюве. На Кекиик от неожиданности напал столбняк, и она стояла с разинутым ртом полчаса, а может, и больше, так что уже даже Нэнквисс, сидевший в вигваме и делавший свои стрелы, начал беспокоиться, не случилось ли чего, и высунулся наружу. Аист щёлкнул клювом, игриво подмигнул Нэнквиссу своим круглым глазом, почистился и улетел. Кекиик с Нэнквиссом заглянули в узелок. Там был совсем маленький мальчик, да ещё какой хорошенький! Неизвестно откуда, но Кекиик почему-то прекрасно знала, что обычно делают с такими маленькими детьми, и, едва принеся сына в вигвам, сейчас же принялась его кормить, купать и пеленать и ни за что не хотела дать подержать его Нэнквиссу, говоря, что у того грязные руки. Нэнквисс только диву давался, заглядывая ей через плечо.

Говорили ещё, что тот аист угнездился с тех пор неподалёку, и что у Нэнквисса и Кекиик было много хлопот с этим аистом, потому что он таскал и таскал к ним всё, что ни вздумает, не считаясь даже со временем суток.

Нечего и говорить о том, сколько дел у женщины по дому, когда четверо детишек, мал мала меньше, ползают по полу вигвама и тащат всё в рот. И как же невовремя случилось, что у Кекиик начала отсыхать правая рука. Рука была очень нехороша, — висела всё время, как перешибленная, — а всё из-за того договора, который был заключён у Кекиик с её названным братом Мескви из Кагакешши, по прозвищу Ветер в Голове. Дело в том, что в наших краях есть один обычай. Любые двое людей, если им хочется, могут пойти на Круг Богов, — это у нас посреди деревни, — и заключить между собой договор: если один из них когда-нибудь оказывается в смертельной опасности, ему на короткое время передаётся сила другого. Например, на одного в лесу нападают волки, и он преспокойно от них отбивается, имея при этом двойную силу удара, — а второй, который как раз сидит у себя дома, тут же роняет горшок с горячей похлёбкой, поскольку ему в эту самую минуту отказывает правая рука. Очень удобный обычай.

Если же говорить о Мескви из Кагакешши, то он в шестнадцать лет ушёл из дома неизвестно куда, и никто больше ни разу не видел его, да и не слышал о нём. Но судя по состоянию руки Кекиик, он теперь находился в смертельной опасности непрерывно, по пятнадцать раз кряду за день. И тут неизвестно было, сражается ли он в большой битве за какое-нибудь хорошее дело или просто шляется по кабакам, ввязываясь во все пьяные драки, а только Кекиик никак не могла искупать своих детей.

Другие женщины заходили помогать ей с детьми и с обедом, и вот что они говорили:

— Да сходи ты на Круг Богов и расторгни ты этот договор! Ну что ты мучаешься? Ведь твой Мескви всегда был оторви да брось.

Но Кекиик, поглядывая на свою руку, отвечала:

— Может, я и давно не видела Мескви, но я хорошо помню, что он был не простым человеком. Сказать по правде, не думаю, что наша деревня запомнится людям чем-нибудь, кроме того, что там жил Мескви. И хоть у него и ветер в голове, но головой этой он соображает покрепче вашего.

Однако хвалёный Мескви как раз меньше всего интересовал Нэнквисса. Его интересовала её рука. Поэтому на седьмую ночь Нэнквисс отправился за советом к шаману. В сумерках он спустился по тропинке со Слиав Куах, Кукушачьей горы, неся с собой подарки для великого Куви.

Великий Куви был настолько стар, что, в общем-то, врос в землю. Однако он сохранил живой ум, что бы там о нём ни говорили.

— Ясное дело, — начал он загробным голосом, деловито подгребая клюкой принесённые Нэнквиссом шкуры бобров. — Ты хочешь знать, куда подевался Мескви из Кагакешши, по прозвищу Ветер в Голове? Так это долгая история, — проскрипел великий Куви, подталкивая к Нэнквиссу кувшин с хорошо перебродившим кленовым соком. — И тебе нужно сперва хорошенечко прочистить мозги, чтобы ты понял её. Выпей-ка вот этого.

Нэнквисс отпил из кувшина, и у него закружилась голова, и ему было показалось, что стены вигвама зашевелились.

— Скажи мне, — спрашивал между тем великий Куви. — Куда, по-твоему, делись наши великие предки?

— Они ушли за Белые Горы, — отвечал Нэнквисс, держась покрепче за свою голову.

— Так говорят. А ты задумывался когда-нибудь, где эти горы? Вот Мескви с детства только об этом и думал. Он спрашивал у всех, что такое Белые Горы. Он таскался за всеми и спрашивал об этом. Одна старуха сказала ему, что Белые Горы — это облака и наши предки просто ушли на небо. Но будь я проклят, если он ей поверил. Он копался в этой истории, как чайка в отбросах, он вцепился в неё хуже койота. И наконец, в один прекрасный день он исчез. Яснее ясного было, что он отчалил на поиски наших великих предков.

— Отчалил? — переспросил Нэнквисс. — Он переплыл Великое Море?

— Уж не знаю, переплыл он его или не переплыл, но что отчалил — это точно.

— Так он отправился искать Страну Мёртвых, — покачал головой Нэнквисс. — Хуже глупости и не придумаешь.

Тут он с надеждой посмотрел на великого Куви.

— А как бы мне найти эту страну?

— Глупость заразительна, — вздохнул великий Куви. — Ну, если ты поплывёшь вслед за ним, рано или поздно ты, очевидно, увидишь Белые Горы. Ну, и потом — в той стране все поголовно будут говорить на языке наших предков.

— Но я не знаю языка наших предков! — воскликнул Нэнквисс.

— А когда дождливой осенней ночью гость приходит в твой вигвам, что ты говоришь ему?

— Фольте ис фихе роот.[1]

— Может быть, ты знаешь, что это значит? Да нет, куда тебе. Но ты говоришь то, что сказали бы и наши великие предки. Вообще-то это значит «добро пожаловать», но это так, к слову. Короче, все слова, которых ты не понимаешь, тебе в той стране очень пригодятся. Там все до единого будут понимать только эти слова, а свой обычный язык ты можешь засунуть в свой левый мокасин, — он тебе вообще не понадобится. Кстати, Мескви из Кагакешши в этой стране должны звать Фланн Мак Фиах, — по крайней мере, именно так на этом языке звучит его имя. А теперь скажи мне: что за дерево растёт у нас, в Мэшакквате, посреди Круга Богов?

— Великий Орех Мудрости, — живо отозвался Нэнквисс.

— Да, но что это за дерево?

— Это сосна, — не задумываясь отвечал Нэнквисс. Как бы там ни было, он родился и вырос в Мэшакквате и безошибочно отличал сосны от других деревьев.

— Так вот: до твоего рождения на том же месте рос здоровенный дуб. И не покажется ли тебе странным, что его тоже называли Орехом Мудрости?

— Это дело шаманов, — с почтением отвечал Нэнквисс.

— Нечего всё валить на шаманов, — заёрзал великий Куви. — Это остатки традиции. Во всей нашей культуре присутствуют реликты более высокоразвитой цивилизации. Автохтонный субстрат…

Тут Нэнквисс перестал понимать слова. Из тумана, заполнившего вдруг вигвам, сплошным тёмным потоком полились заклинания. Сырая хвоя Ореха Мудрости потрескивала в костре, заволакивая дымкой всё вокруг. Нэнквисс догадался, что великий Куви, должно быть, беседует с духами, и не годится мешать ему в этом деле. Поэтому, медленно пятясь, он с почтением покинул вигвам великого шамана.

Добравшись к середине ночи до своего вигвама, Нэнквисс заполз к Кекиик под меховое одеяло и потрогал её правую руку. Рука была ничуть не теплее гремучей змеи, и потому на утро следующего дня, захватив с собой немного еды и побольше оружия, Нэнквисс отчалил в своём каноэ в сторону восходящего солнца с тем, чтобы привезти домой скальп Мескви из Кагакешши. Пусть даже тот забрался на край света и вдобавок стал зваться там Фланном Мак Фиахом, — всё это никак не могло спасти его от справедливого возмездия. В конце концов, Нэнквисс обещал Кекиик защищать её, когда сватался к ней, а он редко бросал слова на ветер.

Ветер же крепчал по мере того, как Нэнквисс отплывал всё дальше в океан, и вскоре возле каноэ Нэнквисса стали нырять тюлени, выпрашивая маисовую лепёшку. По пути Нэнквиссу стали попадаться огромные белые горы, которые он тщательно огибал на своём каноэ, недовольно цокая языком. Солнце каждый день вставало впереди и освещало призрачные острова, однако Нэнквисс и не думал попадаться на эту удочку, а грёб и грёб себе вперёд до тех пор, пока наконец вдали не показался твёрдый и надёжный берег Страны Мёртвых.

Приключение Нэнквисса в Стране Мёртвых

Эта история начинается с того, что берёзовое каноэ Нэнквисса с размаху ткнулось носом в меловые утёсы Страны Мёртвых и развалилось. Недолго думая, Нэнквисс выловил из воды кое-что из вещей, навьючил это на себя и пошёл пешком.

В первые же два дня в Стране Мёртвых Нэнквисс перевидал столько народу в юбках и торквесах, что у него не осталось никаких сомнений, что он в той самой стране, куда ушли в своё время его великие предки. Правда, во всех этих юбках и украшениях ходили почему-то мужчины, но, поразмыслив, Нэнквисс решил, что если их самих не угнетает это обстоятельство, то ему и подавно нечего за них переживать.

Первые же люди, встретившиеся Нэнквиссу, были все сильно навеселе, поэтому обрадовались ему, как родному. Они угостили его каким-то крепким напитком, похлопали по плечу и долго напутствовали на местном наречии, в котором Нэнквисс, понятно, был не силён.

Другие четверо людей, встретившиеся Нэнквиссу на дороге, сперва и не думали причинять ему вреда и хотели даже пройти мимо, но у одного из них Нэнквисс увидел сумку, сшитую из шкурки матушки выдры. У него помутилось в глазах от такого святотатства, и с пронзительным боевым кличем, подобным крику раненой птицы, он, как молния, метнулся к нему с ножом, но вчетвером его, конечно, тут же обезоружили и сильно избили. Вот так Нэнквисс узнал, что в этой стране из матушки выдры может быть сделано очень многое: из матушки шили сумки, колчаны, чехлы для музыкальных инструментов, матушкой оторачивали плащи и даже переплетали в матушку священные книги. Через несколько дней Нэнквисс нашёл в себе силы не нападать немедленно на каждого обладателя таких вещей, и ещё через пару недель у него окончательно прошли все фингалы под глазами. Но ещё до этого он повстречал кое-кого в этих странных краях, и вот как это случилось.

В один прекрасный день, незадолго до заката, Нэнквисс, немного в стороне от дороги, зашивал очередную рваную рану у себя на ноге оленьим сухожилием при помощи иглы дикобраза. Хотя он и закусил при этом одну из своих чёрных кос, он всё же шипел, как дикая кошка, и поминал своих великих предков в самых разных контекстах. И пока он это делал, какой-то прохожий случайно заметил, чем занят Нэнквисс, и видно было, что он пришёл в ужас. Это был небольшого роста человек в кое-как накинутом клетчатом пледе. Он сошёл с дороги, нарочно развёл в стороны мешавшую ему чёлку и присмотрелся к Нэнквиссу и его ноге. Потом он присел рядом на корточки, развязал сумку, протёр края раны прозрачной жидкостью, которая сильно жглась, и зашил рану очень хорошей иглой, даже слишком хорошей для такого случая, как подумалось Нэнквиссу.

— Файтви-ап-Родри из Уэльса, — представился он, закончив дело и перекусывая нитку.

— Я никому этого не скажу, — в недоумении пообещал Нэнквисс, подкрепляя свою клятву знаками.

Нэнквисс никогда раньше не слышал, чтобы человек ни с того ни с сего открывал другому собственное имя, но отчётливо понимал, что если уж с кем случилась такая оплошность, то единственное, чем можно ему помочь, — это сохранить всё в тайне.

Файтви-ап-Родри захохотал. Сам-то Нэнквисс и не думал открывать никому своё имя, уж будьте уверены, и не открыл бы ни за что, но Файтви, отсмеявшись, с ходу наделил его именем Игла Дикобраза, и как ни объяснял Нэнквисс, что это женское имя, ничто не помогало. Пришлось и ему назвать своё имя, чтобы только избежать такого ужасного позора. В конце концов, это стоило хорошо зашитой раны на ноге.

Тогда Файтви-ап-Родри снова развёл руками свою чёлку, чтобы получше рассмотреть Нэнквисса, и взгляд у него был такой, как будто, помимо Нэнквисса и ближних гор, он видел ещё много чего вдали.

— Что-то не нравится мне твой язык, — сказал он Нэнквиссу полчаса спустя.

Нэнквисс немедленно высунул язык и посмотрелся в лужу.

— Да нет, — сказал Файтви, чиркая кремешком, чтобы разжечь костёр. — Я говорю, знание местного языка у тебя хромает.

Таким образом Файтви мягко выразил мысль о том, что Нэнквиссу были известны одни только слова вежливости. После этого Файтви отыскал рядом ручей, поймал там большого лосося и велел Нэнквиссу съесть его. Потом он пошарил в зарослях орешника и принёс ещё горстку орехов. От этой еды у Нэнквисса как-то прояснилось в голове, и он начал лучше понимать происходящее, потом его осветило вдохновение, и он сказал стихи, которых сам не понял, потом его немножко перекосило, но зато потом всё вернулось на свои места, и Нэнквисс обнаружил, что знает местный язык так, что ему показался смешным валлийский акцент Файтви.

— Что это было? — спросил Нэнквисс.

— Лосось мудрости, орехи мудрости, — коротко сказал Файтви. — В больших дозах делают человека поэтом и провидцем, но с тобой я вроде не перестарался.

— Вон оно что, — сказал Нэнквисс, и ему тут же представилась большая разлапистая сосна.

…У Файтви-ап-Родри была одна особенность. Для него все его сны мало чем отличались от яви, потому что все они были связаны между собой, и следующий начинался там же, где заканчивался предыдущий. Из-за этого он не отдавал предпочтения ни сну, ни яви, и обе свои жизни рассматривал одинаково серьёзно. Ведь случись ему во сне повздорить с кем-нибудь, он отнюдь не избавлялся от собеседника навсегда при пробуждении, а мог быть уверен, что на другую ночь тот всё ему припомнит. «Если во сне, перед тем, как проснуться, я вымыл горшок и поставил его на полку, — усмехаясь, объяснял Файтви, — то на другую ночь, если мне вздумается варить кашу, я знаю, где горшок. Но зато если уж я во сне задолжал кому пару монет, то через сон-два отдавать всё равно придётся». Конечно, всё это удивительное положение вещей имело свои слабые места: например, поскольку Файтви жил одновременно в обоих мирах, его, естественно, можно было убить и там, и там. Вдобавок к этому он имел обыкновение неожиданно засыпать в самый неподходящий момент. Бывало это тогда, когда люди из сна резко его будили, отчего он проваливался в сон прямо на ходу. Случись такое в разгар битвы, Файтви пришёл бы конец, но, к счастью, Файтви-ап-Родри не владел ни одним видом оружия, и все случавшиеся на его веку битвы легко обходились без него.

Во всём остальном Файтви-ап-Родри был абсолютно нормален. Было в нём и ещё кое-что, отчего он сразу понравился Нэнквиссу: у Файтви тоже был зуб на человека по имени Фланн Мак Фиах, с которым он учился вместе в магической школе в Уэльсе и которого теперь разыскивал. В деле была, надо думать, замешана женщина, так как Файтви не любил много говорить об этом, а если и говорил что-нибудь, то так, будто зашивал себе при этом свежую рану иглой дикобраза.

Перед сном, устроившись поплотней у огня и завернувшись в плед, Файтви решил просветить Нэнквисса и поведать ему Четвёртую ветвь Мабиногион, старинного валлийского предания, слушать которое, по мнению всякого валлийца, было величайшим наслаждением.

— Мат, сын Матонви, правил тогда в Гвинедде, — начал Файтви. — А Придери, сын Пуйла, был правителем двадцати и одной части юга. Это были семь частей Диведа, семь частей Морганнога, четыре части Кередигиона и три — Истрад-Тиви…

Когда Файтви дошёл до того места, как Гвидион, сын Дон, избежал погони, посланной за ним Придери, он неожиданно для себя заснул, но признаться вам откровенно, Нэнквисс заснул ещё гораздо раньше него. Уснув, Файтви сразу же увидел, что за окном выпал снег и какой-то чужой корабль подходит к фьорду, поэтому он спустил ноги с постели и натянул башмаки, чтобы выйти из дома. Словом, Файтви-ап-Родри спал.

C этого дня Нэнквисс знал, что он попал в Ирландию, — именно так называлась эта страна, продуваемая всеми ветрами, а напротив неё через море лежал Уэльс, откуда родом был Файтви, — по крайней мере тогда, когда не спал.

Выкуп Фланна Мак Фиаха

На Рори О'Хара лежал такой гейс:[2] никогда не отказываться от хорошей выпивки. И ещё были у него гейсы: если он видит драку, непременно ввязываться в неё, будь то до или после захода солнца, а если драки нету, то дать кому-нибудь в зубы, чтобы она началась, и ещё не пропускать ни одной хорошенькой девушки без того, чтобы не ущипнуть её. Вот такие гейсы были у Рори О'Хара. И соблюдение этих гейсов сильно осложняло ему жизнь.

В то утро Рори проснулся там же, где и заснул, — в кабаке. Не без труда оторвав голову от стола, — не то чтобы голова была тяжёлой, нет, просто стол был какой-то липкий, — он уставился в дверной проём. То, что Рори там увидел, могло объясняться только одним: тем, что он с вечера слишком хорошо выпил. К кабаку подходил странноватого вида валлиец с пледом, перекинутым через плечо, а рядом с ним шагал воин, от вида которого Рори сделалось нехорошо, так что ему даже захотелось нарушить свой гейс и поклясться больше не пить. Чёрные волосы, частично заплетённые в косы, лежали у воина по плечам, его одежду украшала бахрома, вышивка и птичьи перья, лицо было совершенно невозмутимо, и весь он, с ног до головы, был увешан таким оружием, какого Рори прежде видеть не доводилось. Судя по всему, воин этот приплыл из земель настолько далёких, что легендарная страна Тир Тайрнгире по сравнению с ними была просто соседним гумном.

— Спросим здесь, — сказал валлиец, указывая на дверь пивной.

Рори почесал в своей рыжей голове.

— Вот уж ни за что не стал бы связываться с этими двоими, о чём бы они там ни спрашивали, — подумал он, — пообещай мне хоть все сокровища Тары.[3]

Валлиец, едва войдя, с порога обратился к хозяину:

— Не видели ли в ваших краях человека по имени Фланн Мак Фиах?

— А на что он вам? — лениво полюбопытствовал хозяин пивной, дабы поддержать разговор и исключительно из вежливости, как сделал бы на его месте всякий истинный ирландец, поскольку Фланна Мак Фиаха в этих краях никто не видел, но не поговорить на эту тему хотя бы полчаса в глазах ирландца было бы верхом негостеприимства.

Тут заговорил Нэнквисс.

— Не то чтобы он был нам сильно нужен, но мы хотели бы убить его, — сказал он.

Когда Рори опомнился, он обнаружил, что вовсю хлопает по плечу воина в перьях и радостно пожимает руки сумасшедшему валлийцу.

— Ребята, — услышал он свой собственный голос, — поистине, вы находка для меня, потому что кто, как не я, цвет и краса ирландских фенниев,[4] ищу этого подонка вот уже третий месяц, не будь я Рори О'Хара.

Тут они все трое сели за стол, и за кружкой пива Рори поведал им историю о том, как Фланн Мак Фиах заплатил за себя выкуп вождю ирландских фенниев, мудрому Финну, сыну Кумалла, чем нажил себе заклятых врагов в лице пяти сотен ирландских фенниев и самого благородного и светлого Финна.

— Тринадцать серебряных чаш искусной работы дал он Финну в качестве выкупа за себя, — рассказывал Рори, — доску и фигуры для игры в фидхелл, всё из чистого золота, три раза по двадцать коров, почти совсем белых, не считая ушей, и золотую арфу, от звона которой на Финна нападала бессонница, поднёс он Финну, прежде чем покинуть Альмайн Лагенский.

— Так, — сказал Файтви. — И всё это, абсолютно всё сделал он из грибов-поганок.

— Откуда ты знаешь? — поразился ирландец.

— Хэй, — усмехнулся валлиец. — Это древний обычай нашей земли. У нас обычно, если кто-нибудь делает что-нибудь приличное с виду, то на поверку всегда оказывается оно сделанным из грибов-поганок.

И Файтви-ап-Родри с усмешкой тряхнул своей великолепной чёлкой, так как очень гордился своей страной, но Рори О'Хара было не до шуток.

— Ровно через сутки чары потеряли силу, — сказал он, — и этот миг застал Финна за игрой в фидхелл с одним из сыновей Морны, в окружении всех ирландских фенниев. Как раз тогда Финн ещё собрался сделать удачный ход и решил перед этим отхлебнуть мёда из серебряной чаши. И этот миг не был самым приятным в жизни Финна. Уж во всяком случае, он был не более приятным, чем тот день, когда Донн, сын Мидира, сватал Финну свою сестру Скатах, которую запросто можно было спутать издалека с пивным котлом, настолько она походила на него своим видом.

Нечего и говорить о том, что когда всё это случилось, все до единого сыновья Морны тут же вызвали Финна на поединок, а Финн, выбросив те поганки, что были у него в руках, и выплюнув ту поганку, что была у него во рту, принял их вызов, как то подобает вождю ирландских фенниев и истинному герою.

Перебив сыновей Морны, Финн хотел сам идти разыскивать Фланна Мак Фиаха, но случилось так, что верховный король Ирландии пригласил его в Тару на пир, по всему обещавший закончиться большим и кровавым побоищем, так что Финн никак не мог отказаться, потому что если сам по себе пир и не редкость в Ирландии, то хорошее, настоящее побоище выпадает на долю не так уж часто. Вот как вышло, что в погоню за Фланном Мак Фиахом был послан именно он, Рори, сын Финтана, ибо он был единственным, кому друиды не предсказали гибели во время этого пира, отчего он мог туда не ходить.

Файтви с Нэнквиссом внимательно выслушали рассказ Рори и переглянулись.

— А прежде чем Мак Фиах попал к вам в плен, долго ли он от вас отбивался? — поинтересовался как бы между прочим Нэнквисс.

— Да порядком, — честно сказал Рори. — Часа три отбивался.

— Вот когда Кекиик уронила корзину с горячими углями на нашего младшего сына, — холодно заметил Нэнквисс. — Может, я и не мастак делать выводы, — сказал он, — но сдаётся мне почему-то, что дальше мы пойдём вместе.

И они поднялись и втроём покинули постоялый двор через один из его шести выходов, к которым не была в то время приставлена дверь, потому что ветер дул с седьмой стороны. Выходя, они слышали за собой какой-то шум, но не стали оборачиваться.

Дальше они пошли вместе и повсюду расспрашивали про Фланна Мак Фиаха, — в каждой харчевне и в каждом кабаке, — но проку от этого было не больше, чем если бы они вместо этого сидели у себя дома и перебрасывались в картишки.

В таверне с названием «Приют лепрехона»[5] хозяин был таким же истинным ирландцем, как и все ирландцы, и от души стремился помочь им в их поисках. Перемыв косточки всем соседям на семь миль в округе и подробно рассказав, как у младшенького сына его третьей дочери резались зубки, он наконец развёл руками и откровенно сообщил, что никогда даже не слышал о Фланне Мак Фиахе. Вот тут-то Рори и съездил ему по уху.

На выходе Рори подёргал за полу какой-то замызганного вида пьянчужка.

— Вот что, ребята, — просипел он, — вам крепко повезёт, если вы встретите О'Кэролана. О'Кэролан знает всё.

— А как его найти-то? — спросил Рори, попадая в вывеску кабака метким плевком.

— А найти его нельзя. Но если вы вдруг случайно на него натолкнётесь, сразу хватайтесь за него обеими руками и выспрашивайте у него всё, что можно. И вот что я ещё скажу вам, ребята: вам крепко повезёт, если он вам ответит.

С такими словами этот славный человек завалился, как был, назад за лавку, и захрапел.

В следующей таверне, попавшейся на их пути, хозяином был Падди О'Шамрок, самый что ни на есть ирландский из всех ирландцев. На вопрос о Фланне Мак Фиахе, который тусклым голосом задал уставший Файтви, Падди немедля поманил их пальцем за стойку и таинственным шёпотом начал рассказывать:

— Не далее как вчера вечером подсчитываю я, значит, выручку, как вдруг кто-то стучится в дверь. Я открываю и вижу на пороге странного человека. Более странного человека не видели мои глаза ни до, ни после. Ярко-красный мохнатый плащ был на том человеке. Зелёная шёлковая туника с серебряной нитью была у него под плащом, а рубашка была застёгнута у горла золотой фибулой с красными камешками. Звериными головками заканчивались концы той фибулы. Тяжёлые кожаные сапоги были на ногах у того человека, и настолько тяжёлые, что, думаю, если тем сапогом дать кому по морде, сломаешь челюсть. Дивный вышитый пояс был на том человеке. И был при нём меч без ржавчинки, без изъяна и топор нездешней работы. В волосах его…

— Хватит, — прервал его Рори. — Мы поняли. И что?

— А то, — понизил голос Падди. — Попросил тот человек попить воды. Ну, вынес я ему воды. Выпил тот человек воды и ушёл. И никто его больше не видел.

— Рори, — поспешно проговорил Файтви, — я знаю, что ты сейчас хочешь сделать. Умоляю тебя, не делай этого.

— Ладно, — буркнул Рори и убрал в складки плаща свой кулак, на который он уже перед тем успел поплевать. — Бить я его не буду. Но если после этого рассказа он сейчас же не выставит нам бесплатное пиво, то, клянусь, во всей Ирландии не хватит денег нанять столько плакальщиц, сколько понадобится для того, чтобы его оплакать.

— Я надеюсь, что этот ярко одетый человек, которого он описывал, — это не Мескви? — спокойно спросил Нэнквисс, прихлёбывая пиво.

— То, что он описал, имеет примерно столько же отношения к внешности Фланна, сколько к моей, — заверил его Файтви. — Разве что Фланн спятил, но я не замечал к тому никаких предпосылок.

Когда они уже выходили, из толпы завсегдатаев пивной в углу раздался не вполне трезвый голос:

— Говорю вам, О'Кэролан — вот кто вам нужен. О'Кэролан знает всё.

К глубокому вечеру они добрели до таверны «Фонарь под глазом», двери которой были гостеприимно распахнуты для всех днём и ночью. На этот раз за стойкой возвышалась мрачного вида женщина, которая резала окорок огромным ножом, и на лице её не было написано ничего хорошего. Расспросы поручили Файтви. Красотка за стойкой стояла неподвижно, как столб, засунув себе за щеку кусок окорока и мрачно жуя его. Все попытки Файтви разговорить её ни к чему не привели. Но когда он, утирая пот со лба, повернулся было уходить, женщина вдруг широко разинула свой рот и громко завопила.

— А куда подевался этот пьянчужка О'Кэролан? — вопросила она, обводя взглядом углы таверны. — Ведь только что был здесь! Три пинты пива и всё это задаром, или он думает, что я должна быть счастлива, слушая его поганую арфу?..

Файтви немедленно всем своим видом выразил недоумение, сожаление и свою полную непричастность к странному поведению легендарного О'Кэролана.

— Вот кто нужен вам, с вашими дурацкими вопросами! — бушевала женщина, засучивая рукава. — Этот пройдоха О'Кэролан! О'Кэролан знает кучу всякой чепухи! Все вы одна компания!

Тут Файтви посторонился, дав пролететь мимо тяжёлому чугунку, и поспешно выскочил за дверь, заодно вытолкав перед собой Нэнквисса и Рори.

Полчаса спустя они устраивались на ночлег под большим кустом бузины.

— Лучше места во всей Ирландии не нашлось, — хмыкнул Рори.

— Слушай, у нас было что-то из еды, — Нэнквисс потряс Файтви за плечо. — Остатки грудинки. Ты не лежишь на них?

— Откуда мне знать, где эти ваши объедки? — сонно бормотал удобно улёгшийся Файтви. — Ищите сами. Что вы пристали с ножом к горлу? — возмутился он сквозь сон и потёр глаза. Хорошенько их протерев, он увидел у своего горла нож. Он внимательно осмотрел лезвие и поднял взгляд. Кругом стояли мрачные, плотно сколоченные викинги, стояли они крепко и уходить не собирались. Наконец-то, впервые за эти трудные сутки, Файтви-ап-Родри спал.

Шутка О'Кэролана

…Вот так они прошли чуть ли не пол-Ирландии, и однажды ночь застала их в дороге. Это случалось и прежде, но тут Рори отчего-то бегло оглядел обочину и прибавил шагу. Потом он сбавил шаг, но зато попросил у Нэнквисса его лук. Нэнквисс одолжил ему лук и поудобнее перехватил томагавк. Рори попробовал тетиву, вернул лук, попросил копьё, потом достал из заначки нож и как-то хитро зажал его между двух пальцев. Глядя на них, и Файтви вытащил из-под пледа одну руку, чтобы почесать нос. Становилось прохладно.

Налетел ветерок, и в темноте мимо них вдруг понеслись какие-то шорохи, шёпот и шелест, стук копыт и клочья тумана. Что-то белое проносилось в стороне от дороги, и очертаний было не разобрать. Потом стало затихать.

— Прошло стороной, — с облегчением сказал Рори.

— По-моему, мимо нас гонят коров, — удивлённо сказал Файтви. — Чего ты всполошился?

— Могу поклясться, — сказал Рори, прислушиваясь, — что если кто и гонит этих коров, то это точно не человек. И даже если это действительно коровы, то я без ошибки скажу вам и какого цвета они сами, и какого цвета их уши. Только что-то я по сей день не встречал коров, которые звенели бы подковами. Словом, чего скрывать: по-моему, мимо нас сейчас прошло воинство сидов.

Файтви хотел было что-то возразить, но замер: впереди на дороге послышались шаги.

— А сейчас мимо вас пройдёт сам Ларри О'Лири, — донёсся из темноты пьяный голос. — Собственно, он и рад бы пройти стороной, но что-то его так заносит… Не обессудьте, — сказал прохожий, повисая на Нэнквиссе и цепляясь за него обеими руками, чтобы не упасть. В глазах его, видно, порядком двоилось, и всмотревшись в Нэнквисса, он растерянно заморгал. Лицо его совершенно переменилось.

— Королевна! — возопил он вдруг. — Королевна!

Тут он сделал попытку встать на колени. То ли волосы Нэнквисса сбили его с толку, то ли украшения.

— Ты чего, мужик? — рассудительно говорил Нэнквисс, отрывая от себя Ларри. — Какая я тебе королевна?

— Свет очей моих, королевна…, - не унимался бедняга.

В конце концов Ларри так и остался сидеть посреди дороги и заплетающимся языком заклинать свою королевну.

— Дивный всё-таки народ — ирландцы, — осторожно заметил Файтви.

— Бьюсь об заклад, что завтра этот Ларри О'Лири проспится и загнёт такую историю о событиях этой ночи, что все странствующие барды просто удавятся от зависти, — сказал Рори.

— Невероятно оживлённая это дорога, — сказал Файтви, когда впереди послышался скрип колёс.

— Провались я на этом месте, это Нэнси Ни Конниган! — воскликнул Рори, едва они поравнялись с телегой.

— Ты что, её знаешь?

— Кто же не знает Нэнси Ни Конниган? Она тут одна на всю округу. Вечер добрый, Нэнси, куда тебя понесло среди ночи?

— Наше дело такое, — отвечала Нэнси с телеги. — Побудь ты повитухой, так я, пожалуй, отосплюсь. А так меня вроде как вызвали к роженице.

— Что значит «вроде как вызвали»? — не понял Рори.

— В полночь появился всадник на белом коне, стукнул мне в окошко, крикнул: «Тебя ждут в Кнок-на-Кайли!» — и ускакал. Я так подумала, что меня зовут помогать при родах, не иначе.

— А хорошо ли ты знакома с жителями этого холма? — осторожно спросил Рори. — Кнок-на-Кайли, — пояснил он остальным, — это волшебный холм. Из числа тех, что иногда раскрываются по ночам. Оттуда виден свет и слышна музыка, но из людей, что заходят туда, вовсе не все выходят назад. Что скажешь, Нэнси?

— Странному народу тоже иногда может быть нужна моя помощь, — упорствовала Нэнси.

— А что, если слова «тебя ждут в Кнок-на-Кайли» надо было понимать как «зажилась ты, мол, голубушка, на этом свете»?

Нэнси мрачно призадумалась.

— Ну уж, поеду, — она перехватила вожжи. — Не впервой.

— Тебя, может, проводить до этого Кнок-на-Кайли? — тряхнул головой Рори. — Благо не далеко.

— Ближе не бывает, — махнула вожжами Нэнси. — Забирайтесь.

Рори и Файтви забрались наверх, а Нэнквисс с сомнением оглядел повозку и лошадь и пошёл с ними рядом.

— Если там речь и вправду о родах, я, может, пригожусь, — от души предложил Файтви. — Я врач.

— Но вот если сидам вздумалось пошутить, то я беру всё на себя, — веско сказал Рори, похлопывая по ножнам.

— Идёт, — согласилась Нэнси, подпрыгивая на ухабе. — Врач тут лишним не будет, а то ведь какие случаи нехорошие бывают, — прорвало вдруг её. — Взять хоть три дня назад, — позвали меня среди ночи в соседнюю деревню, — я пошла. До того роды были тяжёлые! Так и умерла женщина, прямо у меня на руках.

— Что, и ребёнка не родила? — посочувствовал Файтви.

— Никакого совсем, — пригорюнилась Нэнси.

— А корень бальзама пробовали? — спросил Файтви.

— Ещё бы не пробовали, — живо отозвалась Нэнси, и они вдвоём углубились в тонкости своего ремесла.

Когда перед ними вырос чёрный холм, закрывший полнеба, Рори прервал их милую беседу, мрачно сообщив:

— Кнок-на-Кайли. Приехали.

— Ну, значит, я пойду, — бодро сказала Нэнси, накидывая платок, — а вы держитесь позади.

Когда они прошли малозаметной тропинкой между высокими зарослями дрока, впереди показалась полоска света. Это отворилась дверь в холме. За дверью была обычная комната, какие бывают в домах. На постели у очага лежала роженица, всё без обмана. Выглянули какие-то люди, с шутками и прибаутками зазвали Нэнси внутрь.

— Проходи, Нэнси, — разрешил Рори и присел на пороге.

Файтви просочился вслед за повитухой, чувствуя, что от него может быть прок. Рори с Нэнквиссом остались снаружи, у освещённого проёма двери. Долго они коротали там время игрой в ножички.

На рассвете дверь распахнулась, и оттуда вышел оживлённый Файтви и донельзя довольная Нэнси.

— Такого мальчика родила! — всплеснула руками повитуха. — Здоровенький, крепенький, — загляденье!

С этими словами Нэнси вдруг нахмурилась и сильно помрачнела.

— Только вот одно меня смущает…, - оглядываясь, сказала она.

— Думаете, горячка начнётся? — отозвался Файтви. — Нет, не должно быть.

— Да что там горячка, — отмахнулась Нэнси. — Я о другом. Помните, я рассказывала про женщину, что померла-то три дня назад?

— Ну? — сказал Файтви.

— Так вот, — сказала Нэнси ему на ухо. — Женщина-то была та же самая.

— Так я рад за неё, — сказал, не подумав, Файтви.

Потом он подумал. После этого они с Нэнси долго молча смотрели друг на друга, потом успокаивающе похлопали друг друга по плечу и разошлись. Нэнси вспрыгнула на телегу и подстегнула свою пегую, а Файтви ускорил шаг, чтобы нагнать Нэнквисса и Рори, ушедших далеко вперёд, подальше от холма Кнок-на-Кайли.

И до того этот холм как-то всем приелся, что они шли бы и шли, пожалуй, не останавливаясь, до самой Долины Лососей, если бы вдруг, когда они меньше всего этого ожидали, они не наткнулись прямо на О'Кэролана: тот сидел при дороге как ни в чём не бывало, и, отставив в сторонку арфу, чинил свой дырявый башмак. Неизвестно почему, но как-то они сразу поняли, что это О'Кэролан. Однако как ни изворачивался Файтви, пытаясь вызвать его на разговор, старикашка оставался непробиваем, как скала, если не что похуже. Он ковырял корявым пальцем свой башмак, изредка отпуская замечания вроде:

— Небо ясное, — это не иначе как к дождю.

Наконец уже и у Файтви кончилось терпение, и у Нэнквисса кончилось терпение, ну, а про Рори и говорить нечего, — он давно еле сдерживался, — и, словом, все собрались уходить. Тогда-то О'Кэролан пошире приоткрыл один глаз, пристально поглядел на каждого из них, поскрёб подбородок и, наконец, подозвал к себе Файтви, поманив его скрюченным пальцем.

— Мозгов бы вам немножко в голову, — с сожалением начал О'Кэролан, — глядишь, и разошлись бы по домам.

— Ни за что, — сказал Файтви.

— Ладно, — заскрипел О'Кэролан, — слушай: вы тут неровён час встретитесь кое с кем. Так ты спроси у них про три вещи…

— У кого? — не понял Файтви.

— Увидишь, — усмехнулся О'Кэролан. — Кто много по ночам шляется, тот их увидит. Значит, три вещи: отчего люди говорят на разных языках? Какая дорога длиннее, — туда или обратно? И сколько шагов до горизонта? Да выспроси у них про это хорошенько, не забудь.

И О'Кэролан тихо захихикал.

— У вас в Ирландии все так шутят? — обеспокоенно спросил Файтви, оглядываясь через плечо, когда они уже порядком отошли от того дерева, под которым сидел О'Кэролан.

— У нас в Коннемаре, может, и нет, — сказал Рори, — а вот ближе к Донеголу — там ещё и не так шутят.

Файтви-ап-Родри и воинство сидов

Проснувшись на другой день, Нэнквисс нарисовал на своей левой щеке знак луны, на своей правой пятке — знак молнии, пересчитал стрелы в колчане и приветливо улыбнулся Рори, который сворачивал их стоянку.

Где же был ты ночью, Файтви, Где же ты был ночью? —

слышалось с ручья вперемежку с плеском воды.

Я был на рыбалке, Гвен, Я был на рыбалке, Фидл-адди-атти-о, я был на рыбалке.

Там умывался Файтви, скрашивая себе это занятие какими-то валлийскими куплетами.

Что же ты поймал там, Файтви, Что же ты поймал там? — Дохлого лосося, Гвен, Дохлого лосося, Фидл-адди-атти-о, дохлого лосося.

— Я не я буду, если эта песенка поётся так, как он её поёт, — мрачно сказал Рори Нэнквиссу. — Я слышал её по меньшей мере сто раз.

Где же ты промок так, Файтви, Где же ты промок так? —

долетало с ручья.

В мельничной запруде, Гвен, В мельничной запруде, Фидл-адди-атти-о, в мельничной запруде. Ой, а вдруг умрёшь ты, Файтви, Вдруг теперь умрёшь ты? — Закопаешь меня, Гвен, Просто закопаешь, Фидл-адди-атти-о, просто закопаешь.

— В этой песне, — сказал Рори, ковыряя в зубах, — и в помине нет никакой Гвен. Это уж Файтви приплёл туда какую-то Гвен и ещё себя самого впридачу.

— Ну и что? — сказал Нэнквисс.

— Да ничего. Я просто говорю, — сказал ирландец с неопределённым жестом, — что мы ещё услышим об этой Гвен.

Но никто ничего особенного и не услышал.

Только поздно вечером, устроившись под деревом и накрывшись с головой, валлиец спросил у Нэнквисса из-под пледа:

— Послушай, что бы ты сделал, если бы тебе отказала женщина?

— Нетрудно сказать. Я распустил бы волосы, расцарапал бы себе лицо и спел бы песнь Южного Ветра, вождя Народа Лососей, — не задумываясь отвечал Нэнквисс. — А что?

— Нетрудно это тебе, — поморщившись, сказал Файтви, и больше не услышали от него ни слова, пока не минула треть ночи.

— Я имею в виду, — если бы она ушла с другим? — спросил он тогда.

— Я распустил бы волосы, расцарапал бы себе лицо и воззвал бы к Духу Чёрного Бизона, поднявшись на высокую скалу в ожерелье из раковин макомы, — отвечал Нэнквисс. — И когда я уже спел бы Песнь Двух Лун, и Песнь Охотника, Вышедшего на Тропу, и Песнь Возвращения Белой Черепахи, и Песнь Тростника под Сильным Ветром, и Песнь Сильного Ветра над Тростником, я пошёл бы в свой вигвам. И я думаю, что к этому времени я бы уже чувствовал сильный голод.

Больше из-под пледа не раздавалось никаких звуков.

Тогда Нэнквисс подумал и решил развеселить Файтви.

— Послушай, — начал он, улыбаясь, — я кое-что тебе расскажу. Как-то раз Скунс поспорил с Койотом…

— Оставьте меня с вашими непристойностями! — сказал Файтви таким голосом, что Нэнквисс прикусил язык.

— Во как прихватило! — сказал Рори. — А что, не говорил я?

— Послушайте, вы, Скунс с Койотом, — застонал Файтви. — Поймите вы, я люблю Гвен больше жизни…

— Совсем плох, — сказал Рори.

— Послушай, Файтви, — поддержал его Нэнквисс, — если ты хочешь найти её, ну и вообще чего-нибудь добиться, любовь пока что можешь засунуть в свой левый мокасин, — эти дела лучше делаются на трезвую голову.

И в эту самую минуту все они услышали отдалённый стук копыт. Это было бы ещё ничего, если бы поблизости была хоть какая-нибудь дорога, по которой могли бы ехать всадники, но такой дороги не было. А тут ещё такой холод пробрал до костей, что все они не сговариваясь вскочили, предчувствуя что-то недоброе.

И тогда перед ними появилось воинство сидов.

Файтви одной рукой поспешно подобрал волочившийся по земле плед, а другой, щурясь, заслонил глаза от страшного зрелища. Кони сидов то вырастали до неба, то снова уменьшались, меняясь, как туман на болотах. Сами сиды были пронзительно красивы, и трудно было бы ожидать от них другого, но было, было что-то ужасное в их лицах. В этот миг поднялся страшный ветер, налетели клочья тумана, и Рори уже шагнул вперёд, чтобы уйти вместе с воинством сидов туда, куда зовёт их охотничий рог. Конечно, человека, ушедшего с воинством сидов, вряд ли кто после увидит в живых. Однако Рори был ирландцем, так что сиды были его родным потусторонним миром, и почему бы ему и не уйти туда, коли уж на то пошло? Но уйти оказалось непросто хотя бы потому, что на локте у него тут же повис сумасшедший валлиец, который совершенно не понимал ирландской души, ни в зуб ни в чём не смыслил, но, с усилием пройдя три шага против ветра, вцепился в локоть Рори мёртвой хваткой. Мало того: представитель племени Выдры, зайдя с другой стороны, снял со своей собственной шеи какой-то амулет, а попросту говоря — связку чьих-то зубов, втиснул его Рори в руку и сказал:

— Держи. Это здорово помогает против злых духов.

Попробуйте как-нибудь в таком сопровождении покинуть мир живых, и я не я буду, если минуты через две вы не плюнете на эту затею.

Но сиды тоже не молчали.

— Привет тебе, Рори О'Хара! — сказали сиды. — Мы отлично знаем тебя и всех твоих родных!

— Замуж возьмёшь меня? — издевалась Ниав Кинн Орь, задевая Рори по лицу полой своего ярко-красного плаща.

— А может, меня? — перегибалась с седла Айне Руа. — Вот было бы счастье!

И она потрепала Рори по волосам.

— Мы не доиграли с тобой в фидхелл, Рори О'Хара, — подхватил Донн, сын Мидира. — Твой ход за тобой!

— Почему бы тебе не пойти с нами, Рори, сын Финтана? — неслось со всех сторон. — Ну почему?

Рори хотел уже что-то сказать и даже раскрыл рот, но вместо этого раздался другой голос:

— Эй, рыжая, уж не ты ли по ошибке выплеснула помои в лицо доблестному Финну, когда он заглянул к вам в гости?

Сиды уставились на говорившего.

— Кто это? — спросили все они друг у друга, — и почему мы не знаем его?

— Поистине, было бы странно, если бы вы меня знали, — отвечал Файтви. — Я родом не из Ирландии, и когда придёт моё время, отправлюсь в Аннуин,[6] но вас-то уж я не встречу ни там, ни по дороге, и это радует моё сердце.

— Ты уже встретил нас. Здесь и сейчас, — сказали сиды. — И это радует наше сердце.

— Я слышал, вы почему-то боитесь рябины? — сказал Файтви, делая шаг в сторону и хватаясь за рябиновую ветку.

— Не так сильно, как ты думаешь, — засмеялись сиды.

— Что же проку вам в смерти Рори? — спросил Файтви, не выпуская, однако, ветки и вдобавок обводя ею в воздухе восьмёрку.

— А мы так забавляемся, — засмеялись сиды, и холодом с их стороны потянуло совсем уж каким-то нехорошим.

— Да, чувствуется, что ты слыхал краем уха о какой-то магии, но, видно, очень давно, — хохотали сиды, и от их хохота у Файтви стыли руки и дрожали коленки. — Присмотрись хорошенько: разве мы не нравимся тебе? Неужто мы не прекраснее всего, что ты видел в своей убогой жизни?

— Отнюдь, — сказал Файтви и до крови прикусил нижнюю губу.

— Может, и я тебе нехороша? — наклонилась к нему с седла сида с волосами до пят и глазами как лесные озёра.

Файтви умел быть вежливым при любых обстоятельствах.

— Ничего особенного я в тебе не вижу, — отвечал он, крепко зажмурив глаза. — Словом, вы не нравитесь мне ни вместе, ни по отдельности, ни внешне, ни по сути, ни на земле, ни под землёй, ни сейчас и никогда потом.

«Что бы с ними такого сделать? — думал он тем временем. — Их же ничто не берёт! Попробовать, что ли, загадки О'Кэролана? Не зря же он так настырно про них бубнил. Может, сиды испарятся, если задать им эти три вопроса?»

— В общем, так, — сказал он вслух, делая весёлый вид. — Рори вы утащите в свои холмы не раньше, чем отгадаете три моих загадки.

— Ух ты, загадки! — оживились сиды. — Вы слышите? Нам будут загадывать загадки!.. Мы очень это любим.

Тут сиды столпились вокруг Файтви, толкаясь и шикая друг на друга, а иные даже спешились, чтобы лучше слышать.

— Отчего люди говорят на разных языках? — спросил Файтви, на всякий случай задвигая Рори себе за спину.

— От сотворения мира, — сказали сиды, подмигивая друг другу. — Это очень лёгкая загадка.

И они придвинулись поближе.

— Какая дорога длиннее — туда или обратно? — с опаской спросил Файтви, и вот тут его тихо прошиб холодный пот: он понял, что напрочь забыл третью загадку. А третья загадка в таком деле — всё: только она одна не имеет ответа.

— Дорога туда всегда короче: забредёшь, бывало, в какие-нибудь дебри, а выбраться-то оттуда и не можешь, — и от хохота сидов у Файтви потемнело в глазах и зазвенело в ушах. В голову ничего не лезло, но и молчать было нельзя. Сиды мигом заметили бы накладку. И, махнув на всё рукой, Файтви в досаде спросил первое, что подвернулось ему на язык:

— Кем приходится Фланну Мак Фиаху Мескви из Кагакешши?

Сидов перекосило, они раздражённо пошептались между собой, хлестнули коней и растаяли в воздухе. Правда, людям долго ещё задувало ветром в уши крики и стук копыт, но, как бы там ни было, воинство сидов исчезло.

— Представляю себе, как бы мой учитель Мерлин пропесочил меня сейчас за такую работу, — сказал Файтви и потерял сознание.

Рори с ошеломлённым видом сидел на земле, прижав руки к вискам. Нэнквисс со вздохом отобрал у него свой амулет, надел его себе на шею и пошёл к озеру за водой, чтобы вылить её на Файтви.

Кальте, сын Рори

— Больше жилья на нашем пути долго не встретится, — как бы невзначай заметил Файтви, когда их вышвырнули из таверны «Тёплый вечерок» за то, что Рори, самоотверженно соблюдая свои гейсы, приставал там ко всем девушкам одновременно.

— Я не допил своё пиво, — возмущался Рори.

— А я не закончил бинтовать голову тому парню, которому ты разбил рожу, — сказал Файтви, спотыкаясь на скользкой грязи и подбирая в луже свои медицинские инструменты, которые выпали из сумки, когда она полетела Файтви вслед. — Ну, они и раньше у меня были не особенно стерильны, — сказал он откровенно, — но я всё же следил, чтобы не было ржавчины.

— Ты кого-нибудь ими оперировал? — подозрительно спросил Рори.

— Сто раз, — заверил его Файтви, — сто раз. Ирландцы — крепкий народ.

Файтви почистил свой плед, закутался в него и двинулся вперёд под дождём, ни слова ни говоря в упрёк Рори, хотя ему, наверное, было бы что сказать: только по милости Рори они не сидели сейчас у тёплого очага. Рори, чувствуя себя отчасти виноватым, глянул через плечо на мокрого насквозь Файтви — а это было жалкое зрелище, — и обнадёживающе сказал:

— Это не единственное жильё в этих краях. В двух шагах к северо-западу отсюда есть холм. Это сид Донна, сына Мидира. Мы запросто можем туда толкнуться.

Файтви выпростал из-под пледа посиневшую руку, отвёл мокрую чёлку и, стуча зубами, высказал всё, что он думает по поводу сидов, их волшебных холмов и таких людей, которые вечно лезут в эти холмы, словно их что тянет на тот свет раньше времени.

Тогда Рори воззвал к Нэнквиссу.

— Слушай, ну помоги мне обработать этого тупого валлийца, — ведь через полчаса будем сидеть пить вино и заедать куропатками!

Нэнквисс сжал руку в кулак, приложил её ко лбу и молча обвёл круг против часовой стрелки. Не знаю, где как, а в Мэшакквате именно так обозначают самое безнадёжное сумасшествие.

— Я видел воинство сидов, — сказал он. — Их вигвам не представляется мне приятным местом.

— Чума на ваши головы! — взвыл Рори. — И зачем я с вами связался! Ирландцу тут и объяснять нечего, а эти два… гостя из далёких стран! Видели один раз воинство сидов, уже и с сердцем плохо. Вы поймите, с сидами раз на раз не приходится.

— Это уж точно, — заметил Файтви. — Когда-нибудь да уделают.

— Да вы поймите, что натолкнуться на воинство сидов ночью, на пустыре, — это вроде как встретить их на тропе войны. Во всё остальное время сиды — чудесный народ. Ну, в смысле, с ними можно договориться, — поправился он под внимательным взглядом Файтви. — Вдобавок с вами Рори О'Хара, а меня знают все сиды Ирландии, и особенно хорошо меня знают в холме у Донна, сына Мидира. Однажды я торчал у него в сиде целый год, — сидел у них в заложниках, пока Финн выплачивал цену чести Мидира по частям. В конце концов, мы запасёмся там сыром и вяленым лососем на месяц вперёд — это уж как пить дать.

— Пока что мне понятно только одно, — медленно проговорил Файтви, с интересом глядя на Рори. — Что ты хочешь, чтобы мы зашли в этот холм во что бы то ни стало. С чего бы это? Сид — это последнее место, где я стал бы запасаться морошкой и печёными яблоками. Что-то ты темнишь, Рори О'Хара. Что ты там забыл?

— Там у меня всё, — сказал вдруг Рори, неожиданно для себя самого.

— Что это — всё? — простодушно спросил Нэнквисс.

— Я тебе скажу, что такое всё, — не замедлил с ответом Файтви. — Рори, давно ты сидел у них в заложниках?

— Четыре года назад, — бросил Рори.

— Ага. Так вот, всё — это хорошенькая сида и, — Файтви прикинул что-то в уме, — и рыжий полукровка лет трёх с половиной.

— Четырёх, — простенько поправил его Рори, — четырёх.

— Клянусь богами, которыми клянётся мой народ, — сказал изумлённый валлиец, но не стал развивать свою мысль.

— Чтобы увидеть моего старшего сына, Чёрное Солнце, — с безразличным видом сказал Нэнквисс, — я бы не только свернул в сторону, но и вернулся бы назад на три дневных перехода.

— А ты, Файтви? — обернулся Рори.

— Ну, и я тоже не из камня. Чего уставился? — сказал Файтви, выжимая край своего пледа.

Больше обсуждать было нечего, и взгляни кто-нибудь сейчас из окна таверны «Тёплый вечерок», он увидел бы, как воин Финна Мак Кумалла сошёл с тропинки и зашагал без дороги примерно на северо-запад, за ним заспешил маленький промокший валлиец, а воин из непонятно каких земель двинулся за валлийцем шаг в шаг, снисходительно раздвигая перед ним копьём заросли вереска.

* * *

— Этот холм, — сказал Файтви, шмыгая носом, — производит какое-то нежилое впечатление.

— Это только снаружи, — сказал Рори, перебираясь через валуны и путаясь в ежевике. — Уверяю тебя, что внутри там жизнь кипит.

И Рори трижды обошёл холм против солнца, которого было не видать, не переставая бормотать что-то себе под нос. Файтви плёлся за ним, сморкаясь на ходу и не теряя надежды, что что-нибудь из этого выйдет. Действительно, после третьего круга в холме появилась огромная дубовая дверь, которая немедленно распахнулась, оттуда вышла женщина с ведром в руках и размахнулась, чтобы подальше выплеснуть грязную воду. Файтви еле успел отскочить.

— Здравствуй, Скатах, дорогая, — завопил Рори. — Как твой ревматизм?

— Рори, сын Финтана, подумать только!

— Как моя Эле?

— С утра прихорашивается. У Донна давно готов пир и сварено пиво, все ждут тебя, не дождутся, здорово же ты запоздал! — затараторила Скатах.

— Как ждут? А откуда…? — Рори разинул рот.

— Связался с сидами, так уж не удивляйся, — шепнул ему Файтви, за руку втаскивая за собою в холм озирающегося Нэнквисса. Дверь за ними с щелчком закрылась, и Файтви мог бы поклясться, что всякий след той двери снаружи пропал, и тот, кто стал бы искать её теперь, даром попортил бы себе немало крови.

С того конца коридора, раскинув руки и улыбаясь, уже шёл им навстречу сам Донн, сын Мидира, и вид его заставил Рори с сожалением оглядеть свои башмаки и лихорадочно пригладить волосы, слегка поплевав в ладонь. Донн, сын Мидира, одной своею внешностью сражал наповал. Его шёлковые волосы ниспадали до пояса, пурпурный плащ лежал хорошо продуманными складками, и вообще весь его вид ясно говорил о том, что ему нечего больше делать, кроме как полировать ногти.

— Привет тебе, Рори, сын Финтана, сына Фиахры, сына Эохайда, сына Эогайна, сына Бриана О'Хара, — Донн всегда начинал издалека. — Поистине, ты загадочен, как все люди. То ты наотрез отказываешься идти с нами, когда мы зовём тебя, то вдруг сам приходишь без зова.

— Э-э, видишь ли, — смущённо объяснил Рори, — дело в том, что мне как-то приятнее было очутиться здесь живым, нежели мёртвым.

— Ах, эти людские капризы! — с пониманием улыбнулся Донн. — Нет, не подумай, я уважаю ваши обычаи, но всё же согласись, что это сплошные условности. Смею заверить тебя, со своей стороны, что мы, сиды, всегда одинаково рады видеть тебя — как живого, так и мёртвого.

В зале у Донна за длинным столом сидела добрая половина давешнего воинства. У Рори на шее сразу же повисла, оглушительно визжа, какая-то сида, и трудно было решить, кто из них двоих более рыжий. Файтви изысканно поклонился, попутно ужаснувшись тому, какая грязь покрывает его ноги. Нэнквисс, в знак величайшего уважения, поднёс королю холма свою трубку, которую тот и выкурил, умело скрывая отвращение. Веселье началось.

— Не будет ли нескромностью, о Донн, — сказал Рори, собравшись с духом и отводя короля сида в сторонку, — если я спрошу тебя сразу, где мой сын, что должен был родиться на Самайн[7] четыре года назад, да тогда же и родился, я надеюсь? А то его мать только хихикает, когда я спрашиваю её об этом, так, словно я сказал что-то смешное, и ничего не говорит мне.

— Как же, — сказал Донн с тонкой улыбкой. — Немного проку в разговорах с женщинами. Его имя Кальте, — Кальте, сын Рори, — и это доблестный воин.

— Как? — Рори поперхнулся. — Как доблестный воин?

— Поистине великий в сражении, в делах и речах…

— Постой, постой, — поспешно перебил Рори. — Но ведь ему четыре года, всего только четыре! В это время дети соску сосут!

— Я думаю, его сильно оскорбило бы предположение о том, что он всё ещё сосёт соску, — холодно заметил Донн. — Я не советовал бы тебе говорить ему этого.

Тут у Рори за спиной громко фыркнул Файтви, которого наконец разобрало. Он вдруг понял, куда клонит Донн.

— Время, — простонал Файтви между двумя приступами смеха. — Время в сиде течёт по-другому.

Ему стало как-то жаль Рори. В общем-то, прохлопать всё детство своего сына — не самая весёлая штука. Рори же стоял с видом настолько обалдевшим, что его поистине можно было пожалеть.

— Как же так? — ошарашенно бормотал он, в то время как уже не только Файтви у него за спиной покатывался со смеха, но и вообще со всех сторон неслось какое-то подозрительное бульканье и всхлипы.

И совсем уже плохо сделалось всем, когда Кальте, на голову выше Рори, подошёл и приветственно хлопнул его по плечу.

Пир у Донна, сына Мидира

Когда в холме у Донна, сына Мидира, варили пиво, запах его чуять было по всему Донеголу, а поднимающийся дымок виден был от самого Керри. Вдобавок на сей раз Донн раздобыл винца из Испании, так что когда все выпили за гостей, — за всех вместе и каждого по отдельности, — и за каждый волшебный холм в Ирландии, а их немало, то многим стало казаться, будто щитов, развешанных в зале у Донна по стенам, куда больше, чем их было на самом деле.

После этого за столом поднялся большой шум, все стали хвалиться своими военными победами, а один из сидов, туманным взглядом уставившись на Нэнквисса, сказал не совсем твёрдым голосом:

— Ты страшно напоминаешь мне одного человека. Он был тут у нас на днях. Вы с ним похожи, как две капли воды.

Файтви, тихо икавший неподалёку от них, встрепенулся.

— Ты можешь напомнить им только одного человека, — шепнул он, пиная Нэнквисса ногой под столом, — Фланна Мак Фиаха. Похоже, он здесь был. Надо выспросить у них всё.

— Но моя жена никогда не говорила мне, чтобы мы с Мескви были особенно похожи, — медленно отвечал Нэнквисс, задумчиво глядя перед собой.

— А я и не говорю, что вы похожи, — втолковывал Файтви. — Просто для здешних вы с ним на одно лицо. Ну, у Мак Фиаха тоже чёрные волосы, смуглая кожа, и — ты извини, конечно, — но и нос у него мало чем отличается от твоего.

— Да ведь Мескви из племени Воронов, а я Выдра, — невозмутимо возражал Нэнквисс. — Как можно нас спутать?

— Да хоть тушканчик! — заорал выведенный из терпения Файтви. — Как можно вас не спутать, ты лучше спроси! Да если Фланн действительно был здесь, — это удача, какой свет не видывал. Надо вытянуть из них всё!

Но пока Файтви излагал эту дельную мысль, Нэнквисс перешёл на наречие родного Мэшакквата и уже не мог выдавить из себя решительно ни слова по-ирландски. Тогда Файтви сам пересел поближе к упомянутому сиду и взял дело в свои руки. Сид, прислонившись к столбу, поддерживающему потолочные балки, не спеша допивал своё вино и с блуждающей улыбкой на лице вырезал ножом на столешнице какую-то не совсем пристойную надпись.

— Уж не Фланна ли Мак Фиаха ты имел в виду? — начал Файтви настолько вкрадчиво, насколько позволяла икота.

— Фланна, да-да, — защебетал сид, окидывая Файтви туманным взором.

— А как он попал к вам?

— А мы заманили его, — тихо и напевно отвечал сид, заслушиваясь собственным голосом. — Болотными огоньками, волшебными голосами, кое-где пришлось и рукой подтолкнуть.

— Да на что он вам сдался?

— Дело в том, что Мидир строил замок для защиты от фоморов. Только что-то этот замок не стоял. Заваливался к чёртовой матери. Каждую третью ночь вся постройка рушилась со страшным шумом. Мидир призвал друидов, и те, как водится, посоветовали ему прирезать кого-нибудь и побрызгать кровью фундамент. Ну, у нас, сидов, с кровью, сами знаете, негусто: даже кончика булавки не хватит намочить, оттого и называют нас ещё бескровным народцем.

— Решили прирезать Мак Фиаха, — уточнил Файтви.

— Любой человек подошёл бы нам, клянусь, — хладнокровно возразил сид, — но Мак Фиах! Мак Фиах разгадал тайну замка с лёту, прежде, чем мы успели глазом моргнуть, и необходимость закладывать кого бы то ни было в основание разом отпала. Вы знаете, что было под землёй, ниже основания замка?

— Спящий дракон? — сочувственно спросил Файтви.

— Как бы не так! Вот и мы тоже: дракон, дракон!.. Грунтовые воды — вот что у нас там было! Мак Фиах разложил нам всё это на пальцах. Мы были потрясены. Ты думаешь, мы предлагали ему только лишь место наследника Мидира? Какое там! Мы предлагали ему бессмертие, власть над четырьмя ветрами, дар предвидения… что ещё, не помню… словом, кучу всего. Мы сватали ему жену из нашего народа взамен той невзрачной девушки, что была с ним.

— Что значит «невзрачной»? — вскинулся Файтви, но сид пропустил этот вопрос мимо ушей.

— Однако Фланн ничего не хотел и всё порывался уйти. Он был слишком нетерпелив, ну, и нам пришлось сделать так, чтобы он… — сид щёлкнул пальцами, — ну, позабыл обо всём. Знаешь, человек суетится, спешит куда-то, и вдруг — раз! — позабывает, кто он, куда он шёл, и жизнь его становится сплошным праздником.

Файтви подался вперёд и слушал во все уши.

— И что же? — спросил он.

— Он проводил с нами все дни, перестал торопиться, и его взгляд сделался обычным, таким же, как у нас.

При этих словах Файтви заглянул сиду в глаза и убедился, что взгляд у того действительно отсутствует.

— Но наше любопытство всё сгубило, — вздохнул сид. — Как-то на пиру, где мы веселились вовсю и Мак Фиах веселился за троих, мы вспомнили твою третью загадку, век бы нам её не слыхать, и нам до смерти захотелось узнать, кем же всё-таки приходится Фланну Мак Фиаху этот Мескви из Кагакешши. Вот эта загадка и провалила всё дело. Услышав её, Мак Фиах вдруг замолчал, посмотрел на нас безо всякой симпатии и засобирался в дорогу. И по тому, как быстро он собирался, стало ясно, что он вспомнил всё подчистую — и кто он, и куда идёт, и зачем. Но ради его благополучия на всякий случай я скрою, куда лежал его путь от нашего порога.

Тут Файтви закрыл лицо руками и зарыдал. Сид не на шутку обеспокоился и склонился к Файтви с сердобольностью, присущей его племени.

— О, неужели я не увижу его! Ведь я не видел его столько лет! — Файтви всхлипывал безостановочно, и сид, потрясённый его горем, немедленно стал вспоминать подробности.

— Он ушёл отсюда на север, сразу после праздника Белтайна,[8] когда на небе был тонкий серп от той самой луны, что вчера была полной. Теперь, когда он несёт с собой наш подарок, тебе будет несложно его догнать, ведь серебряное блюдо Мананнана, сына Лера, — это не пушинка.

Файтви всхлипывал в полном отчаянии, но сквозь слёзы как-то очень метко спросил:

— А что за блюдо?

— Мы предложили ему подарок, — объяснил сид, — и он сам выбрал его. Мананнан, бог всех морей, когда-то создал такую вещицу: круглое блюдо размером почти с боевой щит, и на нём вертится серебряная рыбка, всегда указывая носом точно на север. Забавная штучка, но, если вдуматься, совершенно бесполезная. А за это скажи мне теперь: кем же всё-таки приходится нашему Фланну этот Мескви из Кагакешши?

— Им самим, — чётко ответил Файтви. Когда он убрал локоть от лица и откинул назад спутанные волосы, оказалось, что никаких следов слёз на его лице и нет.

— Эй, Выдра! — отчаянно затормошил он Нэнквисса, который спал, мирно уткнувшись в бок жареного кабана. — Вставай! Нам пора!

Потом Файтви встал и быстро прошёл вдоль лавок, отыскивая Рори среди пирующих.

— Рори! Мы уходим, — сказал он, с трудом отрывая Рори от очередной хорошенькой сиды. — Уходим, ты слышишь?

— Слушай, оставь меня в покое, — возмущённо отмахнулся Рори. — Не видишь, у меня ещё дела здесь?

— Можешь засунуть их в свой левый мокасин, — ликующе сказал Файтви. В последнее время он перенял немало сочных оборотов от Нэнквисса. — Я знаю, куда идёт Фланн Мак Фиах!

Рори оторвался от своего занятия и сел, утирая губы.

— Я знаю, куда идёт Фланн Мак Фиах, и если только мы не будем целоваться со всеми встречными девушками подряд, мы ещё успеем его догнать. В общем, если я всё правильно понял, Мак Фиах был здесь две недели назад и ушёл на север, забрав отсюда корабельный компас! — выпалил Файтви в тишине, нарушаемой только храпом воинства Донна, сына Мидира.

* * *

Когда они выбрались наконец из холма и громадная дверь за ними захлопнулась, причём на её месте тут же оказался ровный зелёный склон, все трое вздохнули свободнее и огляделись. Рядом с бывшей дверью на камушке, как будто так и надо, сидел О'Кэролан и, прикрыв глаза, настраивал арфу.

— Уф-ф… По крайней мере, ясно, что мы не проторчали в этом холме триста лет, — с облегчением вздохнул Рори. — О'Кэролан жив и ничуть не изменился.

— То, что О'Кэролан жив, ещё ничего не доказывает, — возразил Файтви. — Возможно, О'Кэролан вечен. Надёжнее посмотреть расположение звёзд. Но это я смогу сделать только ночью.

О'Кэролан, как будто бы речь шла вовсе не о нём, грелся себе на солнышке и улыбался.

— А куда мы идём? — протирая глаза, спросил Нэнквисс.

— На север, к дому корабельного мастера О'Киффи, — отвечал Файтви. — Мак Фиах хочет плыть куда-то. Знать бы ещё куда!..

Но О'Кэролан помалкивал и делал вид, что его здесь нет.

Мелкий народец

Рори О'Хара проснулся, когда было так темно, что нельзя было отличить листьев орешника от листьев дуба, так что невозможно было понять, утро это или вечер. Он вспомнил своего повелителя и вождя, Финна, сына Кумалла, который никогда не терялся при таких обстоятельствах, а немедленно ложился и снова засыпал. Но сон что-то не шёл.

Отойдя за ближайшие кусты, Рори не пробыл там и минуты, когда вылетел оттуда молнией и принялся лихорадочно будить своих спутников. Сперва он толкнул в бок Нэнквисса, и к чести Нэнквисса надо сказать, что ещё до того, как он проснулся, он уже принял боевую позицию и натянул лук, готовый выпустить семь стрел с колена за три секунды. Рори одобрительно посмотрел на Нэнквисса с тремя стрелами в зубах и двумя за ухом, похлопал его по плечу и принялся за Файтви. Файтви-ап-Родри спал с такой улыбкой на лице, что жалко было будить. Но два-три хороших пинка сделали своё дело.

— Да ты что, шутишь, — забормотал спросонок Файтви. — У меня тут сейчас каша убежит!

— А здесь нас вот-вот разрежут на сто двадцать кусков и разбросают по полям, а это похуже, чем убежавшая каша, — заверил его Рори.

Файтви вскочил, протирая глаза.

— Слушайте: вон за теми кустами, на расстоянии трёх бросков копья, два десятка каких-то тёмных человечков, ростом мне по пояс, возятся с какой-то дрянью.

— Как выглядит то, с чем они возятся? — трезво уточнил Файтви, окончательно просыпаясь.

— По-моему, они развешивают на ветвях два десятка плетёных качелей.

— Ты уверен, что действительно это видел?

— Да такое и захочешь — не соврёшь, — пожал плечами Рори. — Пойди сам посмотри.

— Тогда я поздравляю тебя, — вдруг торжественно сказал Файтви. — Думаю, тебе первому из всех людей на земле удалось увидеть энков.

— Чего? — cпросил Рори.

— Ну, энки — это такой загадочный народ. Их никто никогда не видел. Вообще-то они живут к северу отсюда, под землёй, в горах. Но это, видно, какой-нибудь их дозор, передовая стража или что-нибудь такое.

— Ты хочешь сказать, что это передовая стража таскает с собой два десятка плетёных качелей, размером с них самих? — с сомнением спросил Рори. — Они что ж, по-твоему, — спятили?

— А энки вообще имеют две особенности, — отвечал Файтви. — Первая — что они везде таскают с собой свои плетёные качели. Они в них живут.

— А вторая?

— Вторая особенность в том, — вздохнул Файтви, — что энки совсем не понимают слов.

— А, дело ясное, — понимающе сказал Рори, — бывает. Сколько я сам знаю народу, — вообще не понимают слов! Только палку, только палку!..

— Да я не о том, — неохотно сказал Файтви, озираясь кругом и примериваясь, как бы ему снова лечь. — Энки не понимают речи. Только пение. Они не говорят, а поют. Я даже язык их знаю чёртов, будь он неладен. В школе вдолбили.

— А-а, так ты же кладезь премудрости! — присвистнул Рори.

— Я — нет, — поспешно сказал Файтви, укладываясь обратно на землю. — Я простой, замученный человек, который хочет спать.

— Какое спать! — завопил Рори. — Сам же говоришь, что эти энки пришли с севера. Это же какая находка для нас, ты смекаешь? Слушай, я всё беру на себя. Тебе надо будет задать на их языке один-единственный вопрос.

— Какой? — слабо спросил Файтви, которого рывком поставили на ноги и повесили ему на одно плечо его сумку, а на другое — свёрнутый плед.

— А такой, — выразительно сказал Рори, подталкивая Файтви в сторону зарослей, — «Не знаете ли вы, где находится человек по имени Фланн Мак Фиах?»

— С какой стати они будут это знать? — в сердцах сказал Файтви. — Какого чёрта вам под каждым кустом мерещится Фланн Мак Фиах?

Но Рори упорно подталкивал его к зарослям шиповника.

Продравшись через шиповник, которым очень густо заросло всё вокруг, они увидели небольшой костерок, огоньки масляных плошек между деревьев и висящие на деревьях качели, похожие на большую ореховую скорлупку. Кое-кто из энков ещё сидел вокруг костерка, но большинство уже спало в качелях, и оттуда свешивались их ноги.

— Теперь хоть не мешайте, — сказал Файтви. — И так тошно. После этого он вышел на середину поляны и поздоровался с энками. Звучало это как немыслимая трель со сложнейшей мелодией. Энки обрадовались и столпились вокруг Файтви, наперебой заливаясь на разные голоса. Иные даже повылезали из качелей. Рори с Нэнквиссом подошли поближе.

— Ты к делу давай, — подтолкнул Рори валлийца.

Файтви обречённо вздохнул, тряхнул головой и сосредоточился.

— Ольке лахке, палун, кас тээ, эйнант туттавот инимест кута тэма ними Фланн Мак Фиах?[9] — пропел он, порядком при этом скривившись.

После громкого пересвиста по всей поляне наступила полнейшая тишина. Энки обступили Файтви со всех сторон и уставились на него во все глаза.

— Они не уверены, можно ли нам доверять, — перевёл Файтви.

— Да ясное дело, нельзя, — сказал Рори. — Но ты убеди их, что можно.

Файтви улыбнулся самой своей очаровательной улыбкой, сел на землю и принялся убеждать энков в том, что он заслуживает доверия. Это была песнь, которую не совестно было бы заслушать в собрании бардов Уэльса.

Пока суд да дело, Нэнквисс успел набить и раскурить свою трубку и держал её наготове. Рори прислонился к дереву и с интересом разглядывал не столько энков в их пёстрых гетрах и остроконечных шляпах, сколько самого Файтви. Весь сонный и несчастный вид Файтви мигом куда-то улетучился, и теперь он с огоньком в глазах выкладывался на полную катушку. Наконец лица энков просветлели, они стали улыбаться, хлопать Файтви по плечу и вообще выражать бурное одобрение.

— Что ты им такое сказал? — не выдержал Рори.

— Да пришлось соврать, что я тоже очень чту их Священный Камень и в восторге от Священной Птицы, которая громко ухает по ночам, отгоняя зло от их народа, — усмехнулся Файтви через головы энков.

— Не очень-то это красиво, — задумчиво протянул Рори, — так притворяться.

Тут энки в знак признательности поднесли Файтви кусок какой-то тухлой рыбы, которую непременно нужно было съесть и не поморщиться.

— Ведь тебе же начхать на их дурацкую Священную Птицу, — гнул своё Рори. — Уж лучше бы ты им прямо в глаза наплевал!

— Будь проще, — посоветовал Файтви, облизывая пальцы после тухлой рыбы с видом величайшего удовлетворения на лице. — Когда я давал клятву Гиппократа, я клялся целой кучей каких-то греческих богов, которых я и в глаза никогда не видел, но это же не означает, что я её нарушу!

— Вот барды и друиды — все такие сволочи, — сказал, распаляясь, Рори. — Все соврать недорого возьмут.

— Зато великие воины, вроде тебя, Рори, обычно смотрят на вещи в узкую щёлку между шлемом и верхним краем щита, что редко способствует широте взгляда, — не смолчал Файтви, который не был ни бардом, ни друидом и тем сильнее оскорбился. — Ты лучше подумай своей рыжей головой: как бы мы иначе их разговорили? Ведь они видели Фланна Мак Фиаха! Клянусь Священной Птицей, они видели его!

— Ну, чтобы узнать что-нибудь про Мак Фиаха, я бы даже сам притворился этой Священной Птицей, если надо, — признал Рори.

На этом их перебранка закончилась, все уселись в кружок, самый старший энк с достоинством взял из рук Нэнквисса трубку и, затянувшись, начал рассказывать.

— Он пришёл к нашему королю и выглядел скверно, — переводил Файтви. — Несколько стрел торчало из его одежды, прочно там застряв. Концы волос были опалены. Вдобавок за ним тащилась маленькая растрёпанная светловолосая женщина, которая всё время ругала на чём свет стоит какого-то Файтви, и казалось, что, кроме этого Файтви, её не интересует ничто.

— Что же ей не нравилось в этом Файтви? — осведомился Файтви как ни в чём не бывало.

— Ей не нравилось в нём всё: от макушки до пят. Она только и говорила, что об этом Файтви, она не закрывая рта поносила его, и по её словам выходило, что хуже этого Файтви нет человека на свете.

— Это моя Гвен, — немного смущённо, но обрадованно пояснил Файтви.

— Много было шуму от этой женщины, однако Фланн Мак Фиах немного обращал внимания на этот шум. Он проследил, чтобы этой женщине дали ужин и не оставили спать под открытым небом, и сразу ушёл на переговоры с королём. Он попросил у нашего короля разрешения войти в гору и пройти под землёй через его владения. Наш король потребовал у него плату, но ему нечем было заплатить.

— В ваших краях не растут грибы-поганки? — перебил Файтви.

— В наших краях ничего не растёт. В конце концов король условился с ним так: Мак Фиах любым способом убирает войско наших врагов, которые как раз должны были напасть со дня на день, и это будет вместо платы. На этом они согласились. Утром Мак Фиах набрал в лавчонках наших ремесленников не меньше сотни дюжин хрустальных колокольчиков, отправился за день пути в берёзовый лес, который враги должны были проходить по дороге, и там подвесил колокольчики повыше на деревьях, спрятав их в листве. Ему помогали все, кто мог. Потом он отправил всех назад, а сам остался и стал ждать. Как только в лесу показалось вражеское войско, Мак Фиах сделал руками вот так, — поднялся ветерок, колокольчики зазвенели, и этот звон слышался отовсюду. Враги запрокинули головы и стали озираться, ища, откуда исходит этот звон. В конце концов все они сошли с ума и разбрелись по лесу. После этого Мак Фиах вздохнул, отряхнул руки и вернулся в город энков. Там все столпились вокруг него и просили у него что-нибудь на память, хоть лоскуток его плаща. «Я вам не святая Бригита, чтобы рвать мою одежду на части», — с отвращением сказал Мак Фиах, забрал свои вещи и девушку и ушёл, направляясь сквозь наши горы под землёй прямёхонько на север. А наши дети ещё долго после того лазили на деревья за хрустальными колокольчиками.

— Что же касается той девушки, что сопровождает Фланна Мак Фиаха, — добавил энк, склоняя голову набок, — то сдаётся мне, неплохо было бы, если бы она сама встретилась наконец со своим Файтви и высказала бы прямо ему всё, что она о нём думает. А то тут вся Ирландия скоро треснет от её любви к нему. По всему видно, он крепко запал ей в сердце.

* * *

— Ну что, — Мак Фиах идёт на север самой короткой дорогой. Он думает пройти королевство энков насквозь, — подытожил Файтви, когда они вернулись на свою стоянку, церемонно распрощавшись с энками. Тут он, нимало не медля, сунул два пальца в рот, чтобы распрощаться с тухлой рыбой и предать этот эпизод забвению, после чего примостился под кустом шиповника, подстелив плед, и вскоре уже спал крепким сном, да и Нэнквисс с Рори тоже стали укладываться. Файтви же тем временем у себя во сне, соскребая с камней очага убежавшую кашу, раздумывал, не принять ли ему, в самом деле, предложение Ингьяльда, сына Хёгни, и Бьярни, сына Сёльмунда, и не отплыть ли вместе с викингами в те края, где, как говорят, на серебряных ветвях растут золотые яблоки, в ручьях прыгают жирные ирландские лососи, и где, по словам самых что ни на есть достойных и уважаемых людей, есть много чего пограбить.

Клятва Гиппократа

— Вот скука-то, даже подраться не с кем! — пожаловался Рори, проснувшись с утра и потягиваясь. — Полгода всё никак не подвернётся настоящего дела!

При этих словах в щит, стоявший у него в изголовье, со свистом вонзилось несколько стрел.

— Э! — подскочил Рори и огляделся. Он сгоряча принял было это за шутку Нэнквисса, но когда с десяток каких-то одноглазых тварей, с виду пострашнее смерти, вооружённых чем попало, вылетел на него из-за ближайших деревьев, Рори как-то сразу вдруг понял, что Нэнквисс тут ни при чём.

— Это фоморы! — ахнул Файтви.

С этими словами он упал и крепко заснул. Нэнквисс, завидев врага, занялся своей боевой раскраской. Когда фоморы были уже в десятке шагов, Нэнквисс как раз успел развести сок ягод до нужного цвета, а Файтви-ап-Родри спал как убитый, поэтому один только Рори схватился за свой меч и приготовился защищаться.

Следующие четверть часа Рори, обливаясь потом, в одиночку отбивался от фоморов. И нету саги с описанием этой схватки, ибо настолько яростными и блистательными были атаки Рори, и настолько опасным и быстрым — сверкание его меча, что никакой язык и ничьё перо не в состоянии грамотно описать его боевые приёмы, за исключением удара с разворота в три четверти ногой в зубы. В тот день Рори раз и навсегда доказал, что воины Финна Мак Кумалла умеют быстро поворачиваться не только когда ухлёстывают за девушками.

Тем временем Нэнквисс во всём следовал обычаю. Он покрыл своё лицо красной краской и затем провёл поверх неё белые полосы, стоя на одной ноге и обернувшись лицом к востоку. Потом он подумал и добавил чёрные крапинки.

— Ну, скоро ты там? — окликнул его Рори, улучив мгновенье и тяжело переводя дыхание.

— Сейчас, сейчас, — спокойно сказал Нэнквисс, обводя чёрной краской глаза, затем втыкая в волосы орлиное перо и укрепляя его, чтобы получше сидело. После этого он не спеша расправил бахрому по всей одежде, сверху донизу. А потом он взял томагавк и раскидал всех не сходя с места, так что когда Файтви проснулся, кругом было так чисто, словно метлой подмели.

И всё бы ничего, но, на беду, Файтви попался на глаза единственный фомор, который не успел унести ноги и корчился в отдалении на земле с обломком меча Рори в ране.

— А это ещё что такое? — спросил Файтви у своих спутников, с трудом переводивших дух после сражения.

— Сейчас добьём, — пообещал Рори и направился к фомору, поигрывая мечом с обломанным концом клинка и загадочно улыбаясь.

У фоморов, как известно, только один глаз, на лбу, и в этом глазу при виде Рори отразилось сожаление о том, что он, фомор, всё-таки как-нибудь не уполз.

— Отойди, не видишь, — он тебя боится? — раздражённо сказал Файтви, усаживаясь на корточки возле фомора.

— И правильно делает, — сказал Рори, несколько сбитый с толку.

— Фоморы — это же совсем маленький народ. Вымирающий. Может быть, эти даже последние. Ты хоть понимаешь, что обломал свой меч об одного из последних фоморов, а, Рори? — скорбно спросил Файтви.

— Какая мне разница, об кого, если факт, что он теперь обломан? — пожал плечами Рори.

Файтви сплюнул и некоторое время молчал, прощупывая пальцами участок вокруг раны. Фомор жалко моргал своим единственным глазом, уставившись на Файтви, но терпел.

— Пора исчезать отсюда, — торопил Рори. — А то они сейчас вернутся и ещё не так нам насажают. Слышь, Файтви? — он потряс Файтви за плечо. — Хорошенького понемножку. Я тебе потом ещё парочку поймаю.

— Так, — сказал Файтви.

— Вот что, Нэнквисс, ты не смывай свою краску! — заметил Рори, видя, что Нэнквисс собирается уже сполоснуть лицо. — А то, если что, будешь её потом опять три часа размазывать!

Тем временем Файтви уже развязывал свою сумку.

— Как сказал Гиппократ, жизнь коротка, учёба много дольше, случай мимолётен, эксперимент рискован, судить трудно, — сказал Файтви, закатывая рукава.

— Ты что это собираешься делать? — с подозрением спросил Рори.

— Извлекать обломок меча, конечно, — не задумываясь отвечал Файтви, прокаливая на огне свои медицинские инструменты.

— Да ладно, — польщённо сказал Рори. — Оставь. Обойдусь я без этого обломка. Мне любой кузнец и так перекуёт. Э, — тут только до него начал доходить смысл сказанного. — Ты станешь с ним возиться? Да если мы останемся здесь хоть три минуты, мы покойники!

Но Файтви и ухом не вёл.

— Твой Гиппократ, — сказал Рори в приступе отчаяния, — уже давно улепётывал бы отсюда сломя голову. Если бы он хоть раз в жизни издалека увидел фомора, у него бы его клятва поперёк горла застряла!..

— Подай-ка мне вон тот флакон, — сосредоточенно сказал Файтви и принялся за дело, не выказывая ни малейшей спешки.

— Н* тебе твой обломок меча, — сказал он наконец, подавая Рори зажатый в щипцах кусочек металла. — И чтобы в этом фоморе я его больше не видел!

И он начал зашивать разрез, приговаривая что-то утешительное для фомора.

— Ну что? — с гордостью сказал он, кончив накладывать шов. — Как? Это операция очень высокого класса. Узнай кто-нибудь, что я сумел провести её в таких условиях, и у меня от пациентов отбою не будет.

— Он хочет сказать, — пояснил Рори, — что если они сейчас вернутся с подмогой, нам от них будет уже не отбиться. И это верно, как никогда.

— Меня-то беспокоит другое, — сказал Файтви, с сожалением оглядываясь кругом. — Я вот всё думаю: а вдруг вы ещё кому-нибудь из них что-нибудь повредили?..

Рори так и взвыл.

— Ладно, ладно. Вот теперь я готов бежать, — сказал Файтви, вытирая ланцет о штанину.

— Теперь ты полезешь на дерево, быстро-быстро, — сказал Нэнквисс, подавая Файтви его сумку, — потому что бежать уже некуда.

Действительно, едва они все трое успели забраться на ближайший дуб, фоморы в большом количестве заполонили всю поляну, так что теперь в самом деле только и оставалось, что пересидеть на дереве. Тогда они устроились повыше, в развилках ветвей, и повели мирный разговор.

— Как это тебя угораздило вляпаться в это дерьмо? — спросил Рори у Файтви.

— Где? — обеспокоенно спросил Файтви, оглядывая себя.

— Я имею в виду, как это ты заделался врачом? — пояснил Рори, свешиваясь и глядя вниз на фоморов, снующих по поляне и принюхивающихся.

И поскольку любимцы Файтви рыскали по поляне ещё добрых полчаса, то, чтобы как-то скоротать время, валлиец и в самом деле рассказал, как это вышло, раскачиваясь вместе с веткой, на которой сидел.

* * *

Файтви-ап-Родри пришёл поступать в школу в Кармартене, ибо он хотел учиться там, только там и больше нигде. Но прежде чем он протолкался через городской рынок, чтобы позвонить в замысловатый медный колокольчик у дверей школы, которые обычно выходили куда им вздумается и в тот день как раз выходили на рыночную площадь, ему случилось трижды задержаться на этом пути. Первый раз, когда на него налетел горшечник со своей тележкой с криком: «Куда прёшь? Глаза, что ль, дома оставил?», на что Файтви рассеянно отвечал с сильным северным акцентом: «Спасибо, и вам того же, ваша милость». Второй раз он остановился на минутку возле астролога, который за умеренную плату предсказывал какую хочешь судьбу. Бегло оглядев Файтви с ног до головы и подбрасывая на ладони монетку, астролог, особо не чинясь, предсказал, что Файтви суждено стать могущественным друидом. В третий же раз Файтви углядел какие-то ножки в чулочках и повёл за ними глазами, да, на свою беду, ещё и поднял взгляд. После этого не надо было и астролога, чтобы предсказать его судьбу. Файтви ухнул в этот омут немедленно, с головой, и дальше болезнь его протекала в самой острой форме. Пока Гвен, дочь аптекаря, сновала между лотками туда и сюда, Файтви держался в двух шагах и отчаянно размышлял, с чего начать разговор. Он прикинул, что у него есть ровно пять минут на то, чтобы покорить её сердце, всего пять минут и не больше, потому что больше её мамаша никак не проторчит возле вон того лотка с овощами. Файтви успел уже бросить взгляд на эти овощи и убедился, что они все как есть несвежие, и стоит только мамаше протолкаться к лотку сквозь толпу, как она мигом почует тухлятину и повернёт назад.

— У нас в Гвинедде, — начал Файтви ненавязчиво, стряхивая, по совету Овидия, с юбки Гвен невидимую пылинку, — бывает всякое. Но чтобы я даже не знал имени девушки, которую приглашаю в кабачок, такое со мной впервые.

— А наглости тебе не занимать, — восхищённо сказала Гвен.

И оставшиеся четыре минуты Файтви нёс такое, что Овидий просто спрятался бы куда-нибудь от смущения и оттуда подавал бы ему знаки заканчивать.

Следующие три дня Файтви то и дело появлялся в аптеке, жалуясь на разные недомогания: его донимала то головная боль, то зубная, то кашель, то колики. За углом он исправно сливал в водосток все купленные снадобья и, весело насвистывая, разворачивал записочку, которую, под видом правил приёма лекарства, черкнула ему Гвен. На четвёртый день, когда они с Гвен обмывали поступление Файтви в школу Мерлина в кабачке «Красный дракон», Файтви был уже совершенно здоров.

— Всё-таки моё призвание — медицина, — говорил он между третьим и четвёртым танцем, радостно поглядывая на Гвен. — Никакой магии. Сушёные жабы, толчёные гадюки, беганье ночью в раздетом виде по полям — это всё не моё.

— Но друиды знают будущее наперёд! — возражала Гвен. — Говорят такими словами, каких простой человек и нарочно не придумает. Выбирают королей, проклинают кого им вздумается, напускают чёрный туман…

— Да ладно, людей не обморочишь, — сказал Файтви. — Тумана напускать они сколько угодно могут, а вот жениться-то друидам нельзя, и всякий это знает, — усмехнулся он, позванивая кружкой о баклажку и трогая Гвен за коленку.

Так Файтви-ап-Родри отказался от пути друида.

Ловушка для снов

Денёк начинался так славно, что Рори как истинный ирландец сразу же уверенно предсказал, что произойдёт куча неприятностей. Однако даже он не предполагал такого ужасного несчастья, какое случилось.

Пока они безмятежно закусывали чем попало у вчерашнего костерка, всё было хорошо. Пока Файтви и Рори завязывали свои башмаки, а Нэнквисс вытряхивал песок из мокасин перед долгой дорогой, всё было неплохо. Рори, деликатная душа, старался даже не упоминать Фланна Мак Фиаха, чтобы не напомнить Файтви о Гвен. Долго он крепился и наконец брякнул:

— А что, этот Фланн Мак Фиах имел успех у девушек?

Нэнквисс немедля стукнул его между лопаток тупым концом копья совсем несильно, так что если Рори чуть не упал в костёр, это его дело, и оба посмотрели на Файтви. Но оказалось, что Файтви нимало не обиделся и даже вовсе ничего не слышал, потому что в это самое время весело насвистывавший Файтви вдруг совершенно побелел, схватился за ту сторону груди, где сердце, и упал, как подкошенный. Дышать он дышал, но так, что лучше об этом не упоминать. Нэнквисс с Рори подскочили к нему.

— Что это может быть?

— Я вроде знаю, — сказал Нэнквисс, осмотрев Файтви. — Помнишь, он говорил, что его можно убить во сне? Раз можно убить, значит, можно и тяжело ранить. Вот это оно и есть. Здесь-то он по виду совершенно здоров, а там, во сне, у него, надо думать, страшная рана вот здесь, пониже сердца. Лёгкое, кажется, пробито.

— Проклятье, — сказал Рори. — То есть наш Файтви того и гляди помрёт при том, что он здоров?

— Спокойно, Файтви, — сказал Нэнквисс, глянув в открывшиеся глаза Файтви. — Пусть меня зовут помесью гремучей змеи и дикобраза, если я не вылечу тебя.

— Нет смысла лечить меня здесь, — простонал Файтви. — Умираю-то я не здесь, а во сне. Это у меня в мозгу.

— Пусть меня зовут пищей койота, если я не могу сделать ловушку для снов, — сказал Нэнквисс. — Мне нужны перья, немного глины, кожаные ремешки и ивовый прут.

— Если мне там не сделают перевязку, я здесь умру от простой потери крови, хотя бы вы притащили сюда всю королевскую медицинскую школу. А честно говоря, непохоже, чтобы кого-нибудь там заботила моя перевязка.

Тут глаза Файтви закрылись, а пальцы заскребли по земле.

— Посиди-ка с ним, — сказал Нэнквисс Рори. — Я пойду подстрелю какую-нибудь хищную птицу. Нужны перья для ловушки.

Он подхватил с земли свой лук и быстро скрылся за деревьями.

Рори сел рядом с Файтви. Дышал Файтви хуже некуда.

— Знаешь что? Расскажу-ка я тебе пару историй, пока там Нэнквисс обернётся. Нет лучшего обезболивающего, чем хорошо рассказанная история.

— Нет уж, спасибо, — выдавил Файтви.

— Я лучший шаннахи[10] на всём побережье Коннемары, — сказал Рори.

— Не понимаю, — с огромным трудом начал Файтви, — почему я перед смертью должен слушать про то, как доблестный Финн изрубил в кашу очередное войско, стоя по колено в чьих-то мозгах? Или как ваш излюбленный Кухулин в состоянии своей боевой ярости, которое я не могу назвать иначе как патологическим, крошил всех в куски и выплёвывал кишки врага? Почему я не могу умереть спокойно? Где мой Северный Уэльс с его вересковыми холмами и водопадами? Там я умер бы как человек, и не одинокая банши[11] выла бы надо мной, а рыдали бы, как и полагается, порядочные люди.

Больше Файтви не мог говорить и полностью перешёл на язык жестов, но и на нём он ещё наговорил Рори немало гадостей.

Тем временем Нэнквисс вернулся и уже ощипывал кого-то в кустах, и никто не поручится, что это не была Священная Птица энков, — та самая, что так громко ухает в лесу по ночам.

— Ну как он? — спросил Нэнквисс, подходя.

— Да бредит, — сказал Рори.

Нэнквисс сел мастерить ловушку. Он связал из ивового прута обруч, натянул на него паутину из кожаных ремешков и закрепил на ней перья с помощью глиняных бусин.

— Надо, чтобы он заснул, — сказал Нэнквисс. — Ловушка сможет поймать его сон, только если он будет спать.

— Поистине трудно это сделать, — сказал Рори. — Там, у себя во сне, он наверняка валяется без сознания, с такой-то раной, поэтому здесь он в сознании.

— Так стукни его хорошенько по башке, — посоветовал Нэнквисс, затягивая последний ремешок. Потом он отряхнул руки и повесил ловушку на дубе над самой головой Файтви.

Чего скрывать, Рори не без удовольствия стукнул Файтви после всего, что тот ему наговорил, и они сели ждать. Прошло добрых полчаса. Вдруг Файтви улыбнулся во сне и удобно подложил под голову правую руку, до этого судорожно прижатую к сердцу.

— Есть, — прошептал Нэнквисс, хлопнув себя по коленям. — Сон в ловушке.

Он осторожно отцепил ловушку от дерева и понёс к костру. Но прежде чем вытряхнуть её над огнём, он раздвинул перья и, прикрывая ладонью глаза, заглянул внутрь. Там он увидел каких-то обросших людей, залитых кровью с ног до головы, которые со свистом метали друг в друга длинные ножи или старались засадить в противника здоровенный топор и страшно при этом сквернословили. Под ногами у них всё шаталось, и, вглядевшись, Нэнквисс понял, что драка идёт в открытом море, на палубе корабля с высоким деревянным носом. Нэнквисс неодобрительно покачал головой и вытряхнул ловушку в костёр.

— Что это за штука? — спросил Файтви, подходя.

— Спрячь поглубже, может пригодиться, — сказал Нэнквисс и наскоро объяснил принцип действия ловушки. — Как голова?

— Как будто поленом огрели, — деловито сказал Файтви, с живым интересом разглядывая незнакомую вещь.

— С тобой такое в первый раз?

— В шестой. В школе Мерлина за этим делом присматривал Фланн Мак Фиах. По ночам вскакивал проверить, не помер ли я ненароком. Случалось, что я уже был на пути в Аннуин. Тогда он шёл, стаскивал с постели Мерлина, тот приходил, чертыхаясь, в туфлях и ночном колпаке, поносил всех крепкими словами, за полминуты возвращал меня в наш несовершенный мир и уходил досыпать.

— Вы с Мескви были друзьями, — сказал удивлённый Нэнквисс.

— О да, — сказал Файтви.

Разрушение сарая О'Флинна

Кузница кузнеца О'Флинна стояла в долине Гленн-на-Бо-Финне, в самой её середине, и приходилась единственной кузницей на четыре деревни. Каждое утро О'Флинн начинал с препирательств из-за того, за чьё дело он возьмётся сперва, и так, ругаясь, он ковал топор, редкостными словами приправлял обычную цепь для котла, а уж какой смачной руганью он сдабривал, бывало, тонкую работу, — любо-дорого послушать. Словом, мастер был что надо и подковать мог кого хочешь, с одним только ничего не мог поделать: с собственной дочерью.

Дочь кузнеца О'Флинна, — не про нас с вами будь сказано — была с большими странностями и больше напоминала чёрт знает что, чем девушку на выданье. Достаточно сказать, что когда трое усталых путников подошли к дому кузнеца, чтобы остановиться там на полдня и отдать меч Рори в перековку, дочь кузнеца О'Флинна взяла да и упала на них с крыши. Нэнквисс-то, правда, сразу смекнул, что что-то летит на него сверху; он поймал её на руки и поставил на землю, и выражение его лица при этом как было, так и осталось совершенно невозмутимым. Пока вёлся разговор с кузнецом о деле, дочь О'Флинна, выбрав самого хитрого и коварного жеребца, попробовала проскакать на нём без седла. Въехав в створку ворот и описав в воздухе дугу, она снова очутилась в объятиях Нэнквисса, который поймал её и поставил на землю с самым что ни на есть каменным видом. Вскоре Нэнквиссу захотелось попить воды, и он направился к колодцу во дворе, откуда вместе с ведром он первым делом вытащил дочь кузнеца О'Флинна, которая весело раскачивалась там на цепи, распевая: «Пошёл я на ярмарку третьего дня». Нэнквисс молча ссадил её с ведра, со второй попытки зачерпнул себе воды и напился, и ни один мускул на его лице не дрогнул. Однако отделаться от дочери О'Флинна, коли уж ей кто приглянулся, было непросто. А Нэнквисс, как вскоре стало ясно, приглянулся ей необычайно. Проще говоря, она втрескалась в него по самые уши.

— Как у вас принято говорить с девушкой, если не уверен, что вы с ней хотите одного и того же? — тихонько спросил Нэнквисс у Рори.

— Предварительно расцарапав себе лицо, — быстро ответил за Рори валлиец. — Потому что так или иначе, она тебе его всё равно расцарапает.

— Я не хотел бы обижать эту девушку, — сказал Нэнквисс, — и если только можно как-нибудь успокоить её, я сделал бы это, даже если ради этого нужно добыть ожерелье из зубов десяти медведей гризли.

— Эта девушка сама стоит десяти медведей гризли, — насмехался над ним Файтви, — и ожерельем её не задобришь. Ты ничем не сможешь угодить ей, что бы ты ни делал, кроме одного.

Но беда не приходит одна: О'Флинн объявил, что работы у него и без них по горло, так что им придётся обождать и заночевать при кузнице.

— Мы не привыкли ждать! — вскинулся Рори.

— Ничего, подождёте пару дней — привыкнете, — невозмутимо отвечал кузнец. — А то, может, вы тоже предпочитаете без меня всё сделать?

— Нет, что вы, — заверил его Файтви, — мы без вас как без рук.

— Ну то-то же, — буркнул кузнец. — А то был тут один. Выставил меня из моей же кузницы, заперся на засов и целый день тут колдовал: дым стоял столбом. И добро бы ещё выковал что-нибудь путное! А то сделал не пойми что: длинную узкую трубку какую-то, со стекляшками внутри…

— Скажите, — встрепенулся вдруг Файтви, — а когда он сделал эту трубку…

— Ну? — сказал кузнец.

— Я имею в виду, закончил и вставил туда все стекляшки?..

— Ну? — сказал кузнец.

— Он случайно не приложил ли её к глазу и не посмотрел ли в неё?

— Именно это он и сделал, разрази меня на этом месте! — сказал кузнец. — Смотрел он в неё, смотрел, а потом и говорит: «Плохо уложен дёрн на крыше дома Мак Гиллахи». А Мак Гиллахи этот живёт за три долины и три холма к югу отсюда, и к чему он вдруг про него вспомнил, я так и не понял. Ну, я уж вижу, что парень сбрендил, — даже и денег с него ни за что не взял.

— Скажите, — разволновался вдруг Файтви, — а не было ли с ним светленькой такой девушки — самой красивой во всём Уэльсе, Ирландии и Шотландии?

— Да, была какая-то замухрышка, — буркнул кузнец, возвращаясь к работе.

— Ну, пожалуйста, и здесь был Фланн Мак Фиах, — обернулся Файтви к Рори. — И даже умудрился отлить себе тут подзорную трубу, — уж не знаю, каким чудом.

— Чего? — спросил Рори.

— Трубу, в которую видно на расстоянии. Помню, в школе, в библиотеке, — он откопал чертёж этой трубы в «Плаваниях Пифея», — всё мне под нос подсовывал. А я как раз сидел над «Искусством врачевания» Ктесия, две ночи не спал перед экзаменом, весь опух, — я и двинул его в бок третьим томом «Поэтики» Аристотеля, чтобы отвязался от меня со своей ерундой.

Тем временем Нэнквисс сидел в молчаливом раздумье, принарядившись и даже надев на себя ожерелье из раковин макомы, и запрашивал у небес священное видение. Но духи не помогали.

* * *

Их уложили всех троих на полу в сарае, что рядом с домом, и Файтви с Рори обошли с вечера этот сарай, критически оглядывая запоры, балки и стропила.

— По-моему, его ничего не стоит развалить, — невзначай заметил Файтви.

— Да уж, раскатать такой сарайчик по брёвнышку — легче лёгкого, — сплюнул Рори.

Они молча переглянулись и улеглись поближе к двери.

— Что-то мне не спится, — сказал в самом начале ночи Файтви. — Пойду немного пройдусь.

И он поспешно вышел из сарайчика, прихватив с собой свой плед и охапку сена.

— Да, в общем, и я лучше лягу на свежем воздухе, — заторопился Рори и выскочил следом. Нэнквисс ничего не ответил, поскольку спал крепким сном.

Наутро он таинственно улыбался, заново заплёл косы, разрисовал всё лицо красной краской и повесил себе на шею ещё один амулет. Ну, от сарайчика, конечно, остались одни щепки, и оно и понятно: уж больно он хлипкий был, этот сарайчик. Зато меч Рори весь сиял и был как новенький: дочь кузнеца О'Флинна сама, своими руками перековала его, чтобы сделать приятное Нэнквиссу. Но вот что там в ту ночь произошло, никто так никогда и не узнал, потому что ежели кто не знает обычаев Мэшакквата, то ему так всегда и будет невдомёк, что где произошло.

Несколько слов правды

— Вон за тем холмом начинаются дурные места, — радостно сообщил Рори, вытаскивая до половины меч и с треском загоняя его обратно в ножны. Ирландец заметно оживился и стал весело поглядывать по сторонам. Учёная беседа Файтви, видно, давно уж его угнетала. Великое валлийское предание Мабиногион тоже как-то навязло в зубах.

Перо на голове Нэнквисса покачалось при этом известии.

— Будет большая драка? — деловито спросил он.

— Нет, в ущелье как раз обитают по большей части злые духи, — не без ехидцы поведал Рори. — Обычным мордобоем их не удивишь. Вот если только великий потомок Придейна снизойдёт и покажет там какой-нибудь трюк ради славы Уэльса.

— А нельзя ли как-нибудь обойти это привлекательное место? — обеспокоенно спросил Файтви и почесал за ухом подобранной где-то веточкой.

По лицу Рори было понятно, что никак нельзя. Файтви с опаской оглядел какие-то корявые дубы, столпившиеся вокруг.

— А как называется это место? — спросил он, поёживаясь.

— Оно называется Ущелье Скорби и Слёз, — обрадовал его Рори, — и я слышал про эти края одно: что здесь следует опасаться лягушек.

Нэнквисс прыснул в кулак.

— А что, они здесь нападают на людей? — развеселился он.

— Нет. Они подслушивают.

— А не пошёл бы ты, — беспечно сказал Нэнквисс.

Но Файтви неожиданно призадумался, как будто вспоминал что-то неприятное.

— Тогда это не лягушки. Ты не о варлах ли говоришь? Так варлы — это очень особенные лягушки. Они размером с твою голову. У них толстая каменная шкура, и спинка вся усыпана драгоценными камнями, так что если варла сидит на камне, её не разглядеть, — проявив эти недюжинные познания, Файтви смолк и потёр лоб.

— Это почему? — сказал Нэнквисс. — Что-что, но толстую лягушку, усыпанную драгоценными камнями, я лично разгляжу издалека.

— Всё дно ущелья усыпано драгоценными камнями, — раздражённо объяснил Рори.

— О, это и впрямь плохо, — согласился Нэнквисс.

— Я, как всегда, не помню только главного, — остановился Файтви. — Что и зачем варлы подслушивают?

— Каждое слово правды, которое им удаётся подслушать, — сказал Рори, — варлы подхватывают, нанизывают и варят себе из них суп. Всё, попавшее в суп, перестаёт быть правдой. Так я слышал.

— Хэй, — воскликнул Файтви, — пойдёмте вперёд. Нет ничего плохого в том, если варлы и подслушают пару сальных шуток из тех, что обычно отпускает Рори. Ни слова правды они от меня не услышат.

— Я тоже не скажу ничего дельного, — пообещал Нэнквисс.

С этими словами они протиснулись в щель между двумя обломками скал и вступили в ущелье.

«Подумать только, стоит мне сказать сейчас вслух, что я люблю Гвен, — размышлял про себя Файтви, — как это тут же попадёт к варлам на обед, и я забуду даже, как она выглядит. Страшное место».

Когда они одолели расстояние примерно в три полёта копья, Файтви, идя своей тихой поступью, поманил пальцем Нэнквисса и указал ему на ближайший камень. Сначала Нэнквисс не заметил там ничего. Но потом, всмотревшись, понял, что там сидит немалых размеров варла, из-за драгоценных камней на шкуре почти незаметная, потому что и весь кусок скалы, на котором она расположилась, был во вкраплениях таких же камней. Рядышком он углядел ещё пять-шесть варл, уставившихся на него янтарными глазами, скрывающими глубокий подвох.

— Хорошая сегодня погода, — начал шёпотом Нэнквисс.

— Помолчи, — в ту же минуту отозвался Файтви, уже представив себе тот штормовой ветер, который встретит их на выходе из ущелья. Варлы не шевелились. «Может, не расслышали?» — понадеялся Файтви. Не тут-то было. «Хорошая погода…» — зашептало по всему ущелью эхо, и одна из варл самодовольно причмокнула и поскакала в глубину ущелья большими прыжками.

«Не нравятся мне эти варлы», — хотел было сказать Нэнквисс, но вовремя прикусил язык.

Всюду, всюду сидели варлы. Иногда какая-нибудь из них, лениво шаркая, перебиралась на другое место. Файтви шёл впереди, тихо постукивая ореховым посошком, который вырезал себе ещё в лесу, и прикрыв голову от солнца листом лопуха. Он смотрел, чтобы не поскользнуться о какой-нибудь изумруд и не подвернуть себе ногу. «Интересно, может это место делать добро, — раздумывал он про себя, — или нет? Похоже, что нет. Если человек придёт сюда и скажет: «Мой сын болен», — его сын выздоровеет? Нет, скорее всего, по возвращении домой окажется, что у него вообще нет сына».

Рори не умолкал ни на минуту.

— Король Конхобар возвращается из похода домой, к жене, и натыкается прямо на друида Катбада в дверях, — грязно усмехаясь, выдавал Рори. — «Пришёл сказать, что сегодня по звёздам удачный день?» А Катбад ему: «Да нет, день-то так себе. А вот ночка была — это да!..»

Файтви морщился от этих историй, как от кислого пива.

В самом широком месте ущелья, в сторонке, на валуне, сидела большущая варла, широко расставив лапы, и поглядывала на них масляными глазками. В стороне три варлы собрались в кружок вокруг большого котла на ножках и помешивали в нём поварёшкой с видом знатоков. Они варили суп. «Боже, храни Ирландию!» — чуть было не брякнул Рори, но вовремя опомнился.

На выходе из ущелья Файтви обернулся и вскинул ладони, показывая, что просит полной тишины. Нэнквисс давно помалкивал, постигнув коварство этого места, а Рори прервался на полуслове. Файтви огляделся, чтобы удостовериться, что его слова не пропадут впустую. Две дюжины варл с разинутыми ртами сидели на камнях и выступах скал. Файтви улыбнулся.

— Каждое слово правды, которое им удаётся подслушать, варлы подхватывают, нанизывают и варят себе из них суп. Всё попавшее в суп перестаёт быть правдой, — торжествующе сказал он, повернулся и вышел из ущелья.

* * *

— Вот что я вам скажу: Мак Фиах здесь не проходил, — с уверенностью сказал Рори, когда они уже забрались на гребень холма. — Он делал вместо этого большой крюк, а мы сейчас здорово срезали дорогу.

— А откуда ты знаешь, как он шёл? — с уважением посмотрел на него Файтви, который сам ни в зуб не разбирался в следах и приметах и оттого ценил этот дар в других.

— Потому что только последний идиот решился бы идти через это ущелье в сопровождении женщины, — буркнул Рори, и Файтви вынужден был с ним согласиться.

Ветер крепчал.

Кружева Мерлина

— Ух ты, какая гора! — Рори задрал голову кверху и присвистнул. Гора была вся тёмно-зелёная, розовая и фиолетовая, она заросла вереском, зверобоем и дикой малиной и громоздилась всё выше и выше, до самого неба.

— Хорошо бы нам найти под Горой такой путь, — деловито сказал Рори, — чтобы, во-первых, сразу отрезать дорогу Фланну Мак Фиаху и перехватить его на выходе, во-вторых, не напороться ни на чью стражу, а в-третьих…

— А в-третьих, — перебил его голос из-под скалы, и, клянусь сладчайшей в мире арфой, то был голос О'Кэролана, — хорошо бы вам выйти оттуда живыми, из этой Горы.

У скалы, прислонившись к нагретому солнцем камню, сидел О'Кэролан и только что не поплёвывал со скуки. Файтви поспешно сорвал с головы лист лопуха и склонился в глубоком поклоне, заметая лопухом дорожную пыль. Нэнквисс и Рори, давно махнувшие рукой на О'Кэролана, с достоинством занялись поиском входа в Гору. Входа не было.

— Отчего же нам не выйти оттуда живыми? — вежливо сказал Файтви. — Я всё-таки учил песни энков.

— Какие ещё песни? — развязно вклинился Рори.

— Песни энков, — оглядываясь на О'Кэролана, объяснил Файтви, — сильно отличаются от наших. Все они содержат описание какого-нибудь пути: куда лучше ступить, где можно срезать дорогу, в каком месте свернуть и так далее. Песня-путеводитель.

— Вот из-за песен энков вы и будете блуждать в поисках могилы, — голосом прорицателя сказал О'Кэролан, подняв кверху палец. — Остерегайтесь чужих знаний.

— Берегитесь темноволосой женщины о полуночи, когда трижды проблеет козёл, — вдохновенно-пророчески заголосил Рори. — Она выхлещет весь виски из вашей фляжки и не оставит вам ни капли!..

О'Кэролан обиделся и накрепко замолчал.

— Самое интересное, что я не вижу никакого входа! — распинался Рори. — Единственное, что я вижу совершенно ясно и отчётливо, так это О'Кэролана.

— Наконец-то ты удосужился разглядеть то единственное, что здесь стоит внимания, — пробурчал О'Кэролан.

С этими словами он слегка отодвинулся и перестал загораживать дверь в скале, которую до этого загораживал. Собственно, из-за О'Кэролана не было видно бронзового кольца на двери, а всё остальное было увито плющом. Файтви двумя руками потянул за кольцо, и дверь приоткрылась ровно на ширину ладони.

Непосредственно за дверью сидел взлохмаченный энк на перевёрнутых качелях, с ручной совой на сгибе локтя, и уныло играл на дудочке. Видя, что дверь отворяется, и нисколько не интересуясь подошедшими, он, не глядя, безразлично подставил сложенную лодочкой руку.

— Чего надо? — недобро сказал Рори.

— Спокойно, — лихорадочно зашептал Файтви. — С нас требуют пошлину за пересечение границы.

— Это что, их внешняя стража? — спросил Рори с нехорошим смешком.

— Дальше вы не пройдёте, или я применю оружие, — медленно переводил Файтви. — Если вам нечем заплатить, вас отведут к королю… Это значит, что мы застрянем у них, как Фланн Мак Фиах, и потеряем уйму времени, — пояснил он от себя.

— А нам что, есть чем заплатить? — поинтересовался Нэнквисс.

— Не знаю, — потерянно сказал Файтви. — Лично мне что-то мешает в башмаке.

Он разулся и вытряхнул обувь. На землю посыпались мелкие драгоценные камешки из ущелья Скорби и Слёз.

— Ребята, если вы просто вытряхнете свои мокасины, — задумчиво сказал он, — мы, пожалуй, наберём на пошлину.

Пошлину от них приняли, дверь открылась настежь, и они стали спускаться вниз по ступенькам, рассчитанным на размер ноги среднего энка, так что Файтви перешагивал через три, а Рори с Нэнквиссом — через четыре. При повороте лестницы открылся зал с полом из разноцветных плит, но не доходя до него, Файтви резко свернул вбок и без лишних слов спрыгнул вниз, в какую-то тёмную дыру под стеной. Рори с Нэнквиссом, переглянувшись, нырнули за ним, повисли на руках и, отпустив руки, рухнули с большой высоты на битый кирпич.

— Чего нас сюда понесло? — заорал Рори.

— Спокойно, мы пошли в обход, — раздался из темноты голос Файтви. — Видели зал с полом из плит? Так вот, на одну из этих плит нельзя наступать, потому что улетишь сразу в подземелье, но я не помню, на какую.

— Безнадёжный недоучка, — вздохнул Рори, закатывая глаза. — Ну, так и что теперь?

— А теперь мы уже улетели в подземелье, — безмятежно сообщил Файтви. — Так что теперь нам всё равно. Зато так мы обойдёмся без встречи с городской стражей и выяснения личностей. Мы выйдем наверх уже за воротами и замешаемся в толпу.

— Хотел бы я знать, — сплюнул Рори, — как это мы замешаемся в толпу, если вся эта толпа ростом мне по пояс?

— Как бы не так, — сказал Файтви. — У них мощная торговля, и там полно приезжих. А среди народов, живущих под Горой, кое-кто есть и повыше тебя.

— Это кто же? — заносчиво спросил Рори.

— А каменный тролль, например, — с готовностью отвечал Файтви. — Он тебя раза в полтора повыше.

От неожиданности Рори даже ненадолго присмирел.

— Под Горой вообще скапливаются те народы, — пояснял Файтви для Нэнквисса, — которых доблестные ирландцы в своё время выдавили из Ирландии. Они все как забились в Гору, так там и сидят. После энков нам предстоит пройти через королевство пиктов.

При входе в город, у самых ворот, два живописных энка с огромными глиняными кувшинами, которые они волочили за собой по земле, спорили по поводу того, кто из них сочинил лучшую элегию, поскольку, как уловил из их перебранки Файтви, тот, чья элегия хуже, по уговору должен был идти за водой. Заметив Файтви, они живо попросили его, как человека стороннего, рассудить их. Файтви присел на один из кувшинов, с интересом выслушал обе элегии, после чего обнаружил, что и Рори, и Нэнквисс бесследно исчезли. Сделав это открытие, он подхватил полы своего пледа и бросился в город, совершенно позабыв вынести вердикт. Энки остались и продолжали браниться между собой.

На главной торговой площади народ прямо кишмя кишел. Время от времени с достоинством проходили каменные тролли, волоча за собой свои длинные хвосты. Всюду торговали полосатыми леденцами и глиняными свистульками, энки, усевшись в кружок на земле, самозабвенно резались в «сливовую косточку», словом, протолкаться там можно было только с большим трудом. Файтви вертел головой, как тюлень, и клял самого себя в полузабытых старинных выражениях, однако ни белого пера в волосах Нэнквисса, ни рыжей головы вздорного ирландца нигде не было видно.

Зато в какое же изумление пришёл Файтви, когда возле одного из лотков заметил он небольшого человечка в чёрном балахоне, в отрепьях и дорогих кружевах, по-птичьи подпрыгивающего и склоняющего голову набок, копающегося в товаре длинными пальцами и принюхивающегося к нему крючковатым носом, едва видным из-за длинных пепельных волос, падающих на кружевной воротник не первой свежести. Его учитель Мерлин каким-то чудом оказался здесь, видно, по делам, и, брезгливо напевая, торговался с энком возле лотка под навесом. Когда Файтви пробрался к нему сквозь толпу, он увидел, что Мерлин выбирает кружева. Учитель Файтви был непрост в обращении. Когда ему кто-то сильно не нравился, он сразу же становился весёлым и бесконечно обаятельным. Однако Файтви-ап-Родри он знал как толкового парня и потому не стал размениваться на приветствия и прочую ерунду. Вместо этого Файтви услышал следующее:

— Люди в наше время совершенно не умеют выбирать кружева. Вот вы, например, где покупаете кружева, милейший? Что это на вас надето? Безобразие какое.

Файтви, онемевший от радости при виде учителя, покорно выслушивал всю эту белиберду, глядя наставнику в рот.

— Я вас научу покупать настоящие кружева, — ворчливо продолжал тот, поддевая на палец розовый с золотом воротничок. — К вашему сведению, есть всего два места в мире, куда имеет смысл наведаться, если вам нужны хорошие кружева. Настоящая, старинная работа — это вам не фунт… этого самого… инжира. — Мерлин выцарапал откуда-то из складок балахона монету неправильной формы и теперь пробовал её на зуб. — Пуйл, король Диведа, однажды весь поседел, когда я появился перед ним в грамотно подобранных кружевах. Поседел как лунь, уверяю вас, а всё отчего?..

— Вероятно, вы появились перед ним прямо из воздуха, учитель, и это было ему непривычно? — предположил Файтви.

— Гм… да, может быть, — Мерлин почесал нос. — Действительно, это очень вероятно. Ну да это всё неважно. А вы, собственно, что тут делаете?

Файтви вкратце изложил, в ходе рассказа подбирая монеты, оброненные Мерлином, подавая ему посох, поддерживая его под руку и неся под мышкой шкатулку с отобранными им кружевами. Учитель слушал его, кивая головой.

— Да, я и сам подумываю жениться, — заметил он вскользь, почему-то как раз после трагических слов Файтви о том, что ему вряд ли удастся вернуть теперь Гвен. — Ну, дурацкое дело нехитрое, — закончил он ни с того ни с сего.

— Учитель, — безнадёжным голосом спросил Файтви, — вы, может быть, знаете, куда направляется Фланн Мак Фиах?

— Да что вы со своим Фланном Мак Фиахом! Ничего вокруг не замечаете. Надо внимательнее быть к людям! Вот идёте вы, к примеру, мимо мусорной кучи, а это в действительности я… отдыхаю. Ох уж мне эта молодёжь! Думают чёрт знает о чём, а нужнейшие, необходимейшие вещи у них из головы вон!..

После этого запоминающегося наставления Мерлин как сквозь землю провалился. Файтви некоторое время озирался в поисках учителя, но так и не сумел больше разглядеть его в толпе.

* * *

Нэнквисс, который из вежливости старался не наступать троллям на хвосты, шёл в силу этого медленно, глядя под ноги.

— Ну, ты видишь Файтви? — поминутно спрашивал он у Рори.

— Да, вижу, — сказал наконец Рори. — Вон этот недомерок подпрыгивает, чтобы осмотреться, — вон за тем большим троллем. Ему из-за тролля не видно ничего.

Тогда они подкрались к Файтви сзади и шумно напугали его. Файтви, как обычно, сильно испугался, — шутка эта проделывалась над ним уже не впервые, — и, чтобы скрыть испуг, принялся торопливо пересказывать им свою встречу с учителем, стараясь не упустить ни слова.

— Во! Теперь ты понимаешь, почему Файтви может спокойно выслушивать бред О'Кэролана? — спросил Рори.

— Потому что у него такой же учитель, и он уже привык, — вздохнул Нэнквисс.

— А что это у тебя под мышкой? — поинтересовался Рори.

Файтви обалдело перевёл взгляд на шкатулку Мерлина, которую он забыл ему отдать.

— Что там, в шкатулке? — нетерпеливо спрашивал Рори.

— Там кружева, — отвечал Файтви, размышляя, как же так он оставил любимого учителя без кружев, которыми тот столь дорожил.

— Да брось ты, какие кружева! — не поверил Рори.

Файтви открыл шкатулку. Сверху лежал пожелтевший свиток с рисунком столетней давности. Нэнквисс первым догадался, что это.

— Да это же большая-большая солёная вода, которую я переплыл, чтобы попасть сюда! А это Мэшаккват, — обрадованно ткнул он в левый край карты. — Кто-то очень правильно нанёс здесь изображение матушки выдры.

— Ну, гор с названием Слиав Куах, положим, и в Ирландии полно, — заметил Рори, заглядывая ему через плечо.

— У вас их потому и полно, — с достоинством окоротил его Нэнквисс, — что Ирландия была заселена нашими предками, переплывшими большую солёную воду.

Файтви тем временем пошарил в шкатулке и извлёк оттуда детскую соску и золотое колечко. «Кажется, это будет впору Гвен», — прикинул он, и это заставило его сильно задуматься. Кружев в шкатулке не было.

* * *

Ночью Нэнквисса робко разбудил Файтви, который был в совершеннейшей панике.

— Слушай, Нэнквисс, что я ей скажу, когда найду?

— Кому? — спросонья не понял Нэнквисс.

— Да Гвен же!

— Ну, извинишься за всё. Скажешь, что больше не будешь.

— А что я сделал?

— А из-за чего она от тебя ушла?

— Ох, не знаю, честное слово, не знаю, — паниковал Файтви. — Может, я приволокнулся за кем-то?

— Если ты за кем-то приволокнулся, ты должен об этом помнить. Напряги память.

— Нет, вроде бы нет, — в ужасе сказал Файтви. — Я не помню. Знаешь что? Я скажу ей, что я, один я во всём виноват, неважно, в чём, что я последняя свинья и недостоин называться этим… как её?.. пищей койота.

— Пищей койота достоин называться любой, — резонно заметил Нэнквисс. — Койот жрёт что попало.

— Я упаду на колени, в любую грязь, куда придётся, и скажу ей, как я люблю её…

— Ты лучше не делай этого. Если она тебе поверит, ей придётся отстирывать от грязи твои штаны, — рассудительно заметил Нэнквисс.

* * *

У Фланна Мак Фиаха всё время расплеталась левая коса, и он плёл её на ходу. Приглушённая ругань, долетавшая сзади, говорила о том, что Гвен не потерялась и не отстаёт. Щит Мананнана, сына Лера, весил немало.

«Надо было вместо него взять из холма годовой запас выпивки, — думал Мак Фиах. — Сейчас было бы легче».

— Да Файтви потерял последнюю совесть! — неслось сзади. — Когда я уходила от него, он не только не удосужился устроить мне скандал, он даже не взглянул в мою сторону! Спал себе, как бревно.

— Насколько я знаю Файтви, — мягко заметил Мак Фиах, — он не из тех людей, которые устраивают скандалы. Но если бы тебя можно было удержать только скандалом, клянусь, он устроил бы его, и это был бы первоклассный скандал. Но как, по-твоему, станет тебя удерживать человек, который спит?

— Вот именно! — подтвердила Гвен. — Тут ты попал в точку. Спит как сурок. Вот это меня и гложет.

— Всем людям свойственно время от времени спать, — заметил Мак Фиах, поправляя ремень щита. — Мне тоже случается иногда вздремнуть. Тебя от этого не коробит?

— Да Файтви не просто спит, — захлебнулась Гвен. — Это он нарочно, чтобы мне досадить! — тут тонкие брови Мак Фиаха поползли вверх, и он стал подумывать, не перегрелась ли Гвен на солнце, когда они пересекали Кум-ан-Рэх, Долину Вереска. — Ты не понял. У Файтви во сне, чтоб ты знал, — Гвен понизила голос, — есть какая-то другая женщина.

Мак Фиах представил себе, как Файтви, прикорнувший на полчаса на лавке в чумной больнице в Кармартене, в действительности предаётся мрачнейшему разврату, и мысль эта пришлась ему по душе.

— Я не могу спокойно смотреть, как он спит и сладко улыбается во сне! — тут Гвен изобразила такую улыбку, за которую человек вспыльчивый мог бы убить на месте. — Хотела бы я знать, кому это он так улыбается!

— У Файтви во сне, — сказал Мак Фиах, тщательно подбирая слова, — много чего есть. У него там голубые глаза, целая толпа родственников, кровная месть в наследство, хутор на склоне холма, две коровы, и я не удивлюсь, если есть и другая женщина. А здесь у него только и есть, что отчим, который бил его, и, кажется, больше никого.

— Как никого, — а я? — всполошилась Гвен.

Мак Фиах улыбнулся каверзной улыбкой и перевесил щит Мананнана, сына Лера, на другое плечо.

— Откровенно говоря, я не знаю, есть ли у него отчим, — я сам только что придумал этот убедительный образ. Но думаю, что если отчима и нет, Файтви по нему не заплачет.

— Когда-нибудь ты дошутишься, Мак Фиах, — с запозданием спохватилась Гвен. — Однажды тебя вздёрнут за твои шуточки на первом же дереве.

Полководец Круитне

Крошечное королевство потихоньку вырождающегося народа пиктов было в странном оживлении. Вокруг сновали пикты и недобро посматривали на Рори, узнав в нём ирландца.

— Ни во что не ввязывайся, — торопливо шепнул ему Файтви.

— Ну, в драку-то можно? — протянул Рори, хищно поглядывая по сторонам.

— Особенно в драку, — отрезал Файтви.

Он довольно бодро, весело посвистывая, завёл всех в гробницы пиктских королей, и там радость его постепенно угасла. Розовые скалы с выбитыми в них гробницами, разбросанными, как ласточкины гнёзда, и так-то не располагали к бурному веселью, а тут ещё он сообразил, что не знает, куда дальше идти.

— Пришли, — сказал Файтви, озираясь. — Дальше я умываю руки. В песне энков на этом месте такое накручено, что легче удавиться. «За могилой сына того, кто правил перед тем, кто правит теперь»…

— А что там, за этой могилой? — спросил Нэнквисс.

— Нужный нам проход в скале, ведущий в северные туннели, — откликнулся Файтви, тихо, но яростно дёргая себя за прядь волос, намотанную на палец.

— Ты погоди рвать на себе волосы, — сказал Нэнквисс. — Как у них передаётся власть? Не от брата к брату?

— От отца к сыну, — убитым голосом отозвался Файтви. — Я уже думал. Безнадёжно.

— Погоди… Значит, «могила сына того, кто правил перед тем, кто правит теперь…» Да, это фуфло какое-то, — согласился Нэнквисс. — Получается, мы должны искать могилу ныне живущего короля!

— Может, пристукнуть этого короля? — предложил Рори. — Вот и могила будет.

— Тебе бы только кого-нибудь пристукнуть, — вздохнул Файтви.

— А ты хорошо понял-то? — подал голос Нэнквисс. — Может, надо не могилу искать, а чего другое?

— Сказано: могила. Хотя, если подумать… энки-то сами не умирают. Они перевоплощаются. Поэтому сути явления взять в толк они не могут. Путают со сном. С обмороком. С тяжёлым опьянением. Тогда что они могли бы назвать могилой?

— Кровать, — бездумно предположил Рори.

— Как ты это себе представляешь? Что выход в горные туннели находится прямо за кроватью у пиктского короля? И весь поток переселенцев и странников валит, не стесняясь, через королевскую спальню?

— Спросить надо у местных, — подкинул мысль Нэнквисс.

— «Хотелось бы мне увидеть могилу ныне правящего короля», — холодно прикинул Файтви. — Да тебя на части разорвут. Вот прямо на месте и растерзают.

— Про выход в туннели надо спрашивать, а не про короля! — завопил Рори. — Что ты нам голову морочишь!

— Пустое это дело, — вздохнул Файтви. — Попробуй сам, если хочешь.

Нэнквисс и Рори, не поверив ему ни на грош, пустились по улочкам расспрашивать прохожих. Но Файтви знал, что говорил. Через час расспросов про выход в северные туннели они уже валились с ног от усталости и наизусть знали фразу «пикты умрут с проклятьем на устах и с этой тайной в сердце». На втором часу беготни Рори сказал, что он, пожалуй, пойдёт промочить горло.

Файтви остался с Нэнквиссом и все полчаса заливал ему про то, какие необыкновенно устойчивые у пиктов обычаи. Нэнквисс слушал очень внимательно и дал себе слово ни за что не попасть впросак с этими обычаями, а повторять всё в точности за местными. Поэтому, когда из ближайшего проулка на него вылетел какой-то пикт и, ни слова не говоря, с размаху врезал ему по лицу, то Нэнквисс, дабы не показаться невеждой и деревенщиной, исправно съездил его в ответ по морде с неменьшей силой, подумав про себя: «Какой-то обычай». Пока пикт приходил в себя, из-за угла появился Рори с заманчивым предложением для Файтви.

— Там сложный какой-то случай, — сказал он, кивнув на дверь кабака, откуда только что вышел. — Сильное кровотечение, кровь никак не останавливается. Может, тебе интересно будет взглянуть?

— Ты, что ли, устроил это кровотечение? — спросил Файтви с нехорошим предчувствием.

— Ну, я, — хмыкнул Рори. — А что?

Файтви хотел было объяснить, что, но дальше случилось совсем уж непредвиденное. Пикты, выбежавшие из кабака вслед за Рори, увидев Файтви, осеклись и замедлили шаг. Они мгновенно сделали вид, что ни за кем не гнались, и поспешно отряхнули от пыли свои накидки. Подойдя к ошарашенному Файтви, они за два шага сделали какое-то военное приветствие и один из них, набравшись храбрости, сказал:

— Мы рады, что ты вернулся, о Круитне.

— Какой ещё Круитне? — спросил озадаченный Файтви.

— Наш великий полководец Круитне, которого мы считали пропавшим без вести после последних боёв, — спокойно сказали пикты. — Мы верили, что ты не погиб и вновь поведёшь нас на битву с Ирландией.

— Стоп, стоп, стоп, — сказал Файтви, одной рукой удерживая Рори, который при этих словах рванулся было вперёд, а другой отмахиваясь от назойливых пиктов. — Я бы рад, ребята, повести вас на битву с Ирландией, но я совершенно не Круитне и ничего не знаю о нём.

— Ты — это Круитне, — торжественно сказали пикты, — и любой пикт подтвердит это, и любой пикт принесёт тебе присягу на верность.

— Что, так похож? — обеспокоился Файтви. — Вот скверное дело. Постойте, — ухватился он за последнюю соломинку, — а какими чертами обладал этот ваш Круитне?

— Круитне, — забубнили пикты, — всегда обладал и обладает чертами величайшего полководца: он абсолютно беспощаден, всему предпочитает короткий меч, ездит верхом без седла, со ста шагов попадает дротиком в сливовую косточку, может исцелять наложением рук…

— Хватит, хватит, — радостно сказал Файтви. — Так вот, слушайте внимательно, — пикты придвинулись поближе для конспирации. — Я не знаю, каким концом вперёд бросают дротик, два раза в жизни ездил на кусачем пони и больше не хочу, и я НЕ исцеляю наложением рук, и это я готов доказать всегда и везде столько раз, сколько это потребуется. Я не способен исцелить наложением рук даже самый обычный фурункул, не говоря уже о чём-то более серьёзном. Достаточно?

— О Круитне, — сказали тут пикты. — Ты уже выиграл семьдесят семь сражений, так не отказывайся же от борьбы.

Файтви с ужасом представил себе, как возвращение Круитне обмывается во всех тавернах и пикты стаскивают изо всех углов и оттирают какое-то ржавое оружие.

— Я вспомнил, — подскочил Рори. — Точно, у них действительно есть такой Круитне, он обычно возглавляет всякие мелкие вылазки из Горы, а сейчас куда-то делся. Ну, и поскольку им неохота признать, что их национальный герой увязался за какой-нибудь юбкой в Ирландии, то они и развезли всю эту легенду, что он якобы чуть ли уже не погиб.

— Послушайте, — сказал Файтви. — Откуда на Круитне может быть одежда валлийца?

— Конспирация — первое дело, — сказали пикты.

Файтви утёр рукавом пот со лба. Ему до слёз было жалко маленький и затравленный народ пиктов, он готов был на самое ужасное враньё, лишь бы не лишать их надежды, но повести их на Ирландию он был как-то не готов. Изо всех щелей выбирались потрёпанные пикты с паутиной в волосах, и уже десятка два их стояло вокруг и смотрело на него с обожанием. Дело было плохо. Пикты уже тащили какой-то грязный лоскут, который и развернули у ног Файтви.

— Это что? — сквозь зубы поинтересовался валлиец. — Моё боевое знамя?

— Это план захвата Тары, — шёпотом отвечали пикты.

План захвата Тары стал последней каплей. Файтви так и сел на землю.

— Может быть, — осенило тут его, — у Круитне есть какая-нибудь женщина? Я вдруг подумал.

— Конечно, у тебя есть женщина, — с достоинством напомнили ему пикты. — Ты любишь её и каждый раз, возвращаясь из битвы, складываешь у её порога…, - тут пикты покосились на Рори, — ну, неважно что.

— Говорите прямо, — безнадёжно махнул рукой Файтви.

— Головы ирландцев, — смущённо закончили пикты.

— И она это терпит? — заинтересовался Файтви. — Впрочем, это неважно, — спохватился он. — Приведите её. Приведите, говорю, и вы узнаете многое о своём полководце.

— Этот? — с презрением говорила вскоре вынырнувшая из какой-то харчевни невеста Круитне, вытирая руки о передник. — Да будь я проклята, если это Круитне, — тут она присмотрелась к Файтви. — Да он похож на Круитне не больше, чем манная каша на копьё короля Конайре… — дальше последовали другие нелестные для Файтви сравнения. — Поэтому я его не трону, — победоносно завершила она. — А вот если здесь и впрямь покажется Круитне, зовите меня, и я засажу ему этой поварёшкой так, что он у меня с той стороны Горы вылетит!

— Йехха! — сказал, просияв, Нэнквисс. — Это очень правильная женщина.

— Пусть только помрёт, — злорадно пообещала невеста Круитне, — и я буду ходить к нему на могилу не чаще, чем бываю там сейчас!

На этом дверь за ней захлопнулась. Файтви, которого, по счастью, никто больше не считал душой пиктского сопротивления, неожиданно расхохотался.

— Клянусь богами, которыми клянётся мой народ! — радостно воскликнул он. — Ну, конечно, могила короля Конайре существует, только он в ней не лежит!

— На что это ты намекаешь? — подозрительно спросил Рори.

— В некоторых местах могилы надо рыть, — радовался Файтви, — а здесь их надо высекать. В розовом базальте. Крепчайшая штука. Это занимает пару лет. Понимаешь, если твой друг только ещё слегка прихворнул, а ты вместо лекарств мигом хватаешься за кайло, это как-то нехорошо выглядит. Значит, они готовят себе гробницы в скале заранее. Пребывая в добром здравии, я хочу сказать.

— Ты хочешь сказать, что мы недоумки? — сузив глаза, поинтересовался Рори.

— Именно об этом и ни о чём ином всё время говорил нам О'Кэролан, — заключил Нэнквисс.

* * *

На перекрёстке двух пещерных ходов они застали уже разведённый костёр. Четверо пиктских воинов, возвращавшихся из какой-то вылазки, с отрешёнными лицами сидели вокруг и наскоро закусывали. Среди вещей, которые они побросали на землю, было много оружия и стояли плетёные качели, явно позаимствованные у энков. Качели на сей раз служили детской колыбелью: оттуда высовывалась маленькая ручка, хватавшаяся за края.

Разводить здесь же второй костёр, конечно, было ни к чему, поэтому Файтви с Нэнквиссом, недолго думая, подсели к пиктам, развернули всё, что у них было с собой из еды, и радушно всех угощали. Рори чуть помедлил в надежде на хорошую драку, но, ничего не дождавшись, присоединился к компании.

Как обычно бывает с пиктами, беседа их не отличалась оживлённостью до тех пор, пока речь не зашла об изгнании пиктов с их исконных земель. Тут очнулся и самый молчаливый из них.

— Другие племена вытеснили отовсюду наш великий народ, — пикт поднял сумрачные глаза. — Нас загнали под землю. Но весь север Ирландии содрогнётся, когда мы начнём борьбу за освобождение. Мы не все ещё сдались. И некоторые из нас станут сражаться до последней капли крови, чтобы не исчез наш народ!

— А некоторые крадут чужих детей ради улучшения этой крови, — заметил Файтви, как бы невзначай заглянув в колыбельку, где лежал ребёнок, разительно непохожий на всех пиктов, вместе взятых, и на каждого из них в отдельности.

Пикты в гневе вскочили, но как-то не нашлись, что сказать.

— Я прибыл издалека и много чего здесь не понимаю, — проговорил Нэнквисс. — Но я точно знаю, что со мной вам встречаться не стоило, — закончил он, поднимаясь во весь свой рост.

Рори медленно переводил взгляд с ребёнка на пиктов и с пиктов на ребёнка. Сравнение выходило не в пользу пиктов.

— Я понимаю ваши затруднения, — мягко продолжал Файтви, краем башмака потихоньку пододвигая колыбельку к себе. — Но если вы хотите обзавестись детьми, всё это не так делается! Я вам сейчас обрисую в двух словах, — торопливо говорил он, чувствуя, что обстановка накаляется. — Пойдите посватайтесь к любой ирландке, предложите хороший свадебный выкуп, займитесь, наконец, обычным честным флиртом, сразите ирландских девушек своим обаянием, в конце-то концов, — тут Файтви на полуслове выхватил ребёнка из колыбели, упал вместе с ним ничком, перекатился вбок и залёг за ближайшим камнем. И это было сделано вовремя, потому что в ту же минуту началась такая свалка, в какую не побрезговал бы ввязаться и сам Финн Мак Кумалл. Рори, облизываясь, ринулся в бой, и даже Нэнквисс на сей раз счёл следы прошлой боевой раскраски на своём лице вполне достаточными. Пикты заслонились было своими круглыми щитами, но быстро заметили, что щиты не помогают, а потом и вовсе тихо отползли в туннель, навсегда лишив ребёнка возможности вырасти среди них и стать легендарным пиктским воином.

— Легче отбить, чем вернуть по назначению, — вздохнул Файтви, отнимая у ребёнка свой палец. — Что-то я сомневаюсь, что на выходе из Горы мы первым делом наткнёмся на женщину, громко сокрушающуюся о своём пропавшем сокровище. Придётся ещё побегать и поискать.

Но эти опасения рассеялись сами собой, когда в первой же деревеньке к Файтви бегом подбежала маленькая зарёванная женщина, издалека завидев у него знакомый свёрток. Ничего не разбирая, она с размаху съездила Файтви в челюсть, вырвала у него ребёнка и ушла.

— До чего трогательны эти материнские чувства, — сказал задумчиво Файтви, глядя ей вслед и пробуя языком, в порядке ли зубы.

* * *

Стараниями Файтви они вышли из-под земли в таком месте, откуда до подножия было полдня пути; деревня, куда они попали, лепилась на склоне Горы; внизу, на следующем уступе, была ещё одна деревушка, а ниже — ещё, и всё это вместе напоминало ступени гигантской лестницы. С той высоты, где они стояли под нависающими корнями древнего ясеня, было ясно видно место, где заканчивается Ирландия: северная оконечность острова, линия залива и Скала Лосося, торчащая из моря напротив мыса Срон-Шинны. Светящиеся пальцы Мананнана, сына Лера, были погружены в океан; Мананнан был очень древним богом, и пальцы у него были длинные, так что иные простодушные люди могли принять их за солнечные лучи, просачивающиеся сквозь тучи. Сзади, с юга, надвигалась гроза, раскинувшая высоко над вершиной Горы крылья, подобно огромной тёмной птице.

В деревне на следующем уступе Горы их ждала милая сердцу Рори ирландская таверна, крытая соломой, с семью входами, колодцем во дворе и шумной дракой внутри.

— Скажи мне, Файтви, а почему те трое воинов, которых мы прогнали, не приняли тебя за Круитне? — спросил Нэнквисс.

— Да, правда, почему эта кучка недоносков не приняла тебя за Круитне? — оживился Рори. — Темно, что ли, было?

— Нет, — сказал Файтви. — Потому что они знали, где настоящий Круитне.

Рты у его приятелей раскрылись сами собой.

— И где же?

— Вон он, — указал Файтви в угол постоялого двора на солому, где происходила возня и слышалось сдавленное женское хихиканье. Потом из этой свалки действительно поднялся очаровательный пикт, откинул назад волосы и отряхнул одежду. На лице его играла придурочная улыбка. Сходство с валлийцем было разительное.

— Видимо, это и есть великий полководец Круитне, — заключил Файтви.

— Вот не думал, что тебе так пошла бы одежда из драконьей кожи, — сказал Рори, толкая Файтви под локоть.

— Главное достоинство доспехов из шкуры дракона в том, что они не прокусываются зубом дракона, — задумчиво заметил Файтви. — При моём образе жизни это роскошь.

— Надо с ним поговорить, — решительно сказал Нэнквисс. — Его народ ищет его, а он тут валяется на соломе.

Тем временем Круитне снова утянули в свалку.

— Лично у меня нет к нему дела, — быстро сказал Файтви. — Но ты, конечно, иди, если хочешь. Не забудь, что он исцеляет наложением рук. Можешь сослаться на то, что страдаешь от какой-нибудь застарелой болезни…

— От слабоумия, — подсказал Рори.

— Учти, что он кидает дротик на большие расстояния, — закончил Файтви. — Удачи.

После этого Нэнквисс решительно подошёл к Круитне, присел возле него на корточки и постучал ему по спине согнутым указательным пальцем.

— Твой народ ищет тебя, — сообщил он.

— Опять! — простонал Круитне.

— Они тебя обожествили, а ты дерьмо, — проникновенно сказал Нэнквисс.

Круитне повернул голову.

— Клянусь своей загубленной жизнью! — вскричал он. — Я, может, не меньше думаю о счастье своего народа, лёжа здесь, на соломе. Дайте мне отдохнуть немножко от моего народа, пока не ухайдокал меня этот народ… уже совсем.

И Нэнквисс вдруг понял его и поверил ему сразу и безоговорочно.

— У меня впечатление, — сказал Рори валлийцу, — что Круитне лично слышал твой совет насчёт хорошего флирта с ирландками, и отчаянно ему следует. Причём давно и совершенно самостоятельно.

— Лучшие люди нации первыми находят нужные решения, — откликнулся Файтви.

Пир в доме О'Киффи

Поужинав, они вышли из дымной таверны на двор.

— Дай мне только дорваться до этого Фланна Мак Фиаха, — пообещал Рори со светлой улыбкой, — и я превращу его в ирландское рагу. Воистину, у Финна и раньше не было недостатка в рагу в изобильном Альмайне Лагенском, но уж Мак Фиаха я разделаю так, что тебе и во сне не снилось!

— Давайте не будем о том, что мне снилось во сне, — со вздохом попросил Файтви.

— Ни одна поганка больше не заткнёт по его вине уста доблестного Финна, — нараспев сказал Рори, — ни один меч во время схватки не обратится у Финна в руках в поганки, и ни одна чаша на пиру отныне не будет наполнена вместо крепкого мёда, который так любит Финн, поганками, которых Финн так не любит.

Рори перевёл дух.

— Я помню, — сказал Файтви задумчиво, — как семь лет назад Фланн Мак Фиах добрался до школы в Кармартене. Он подгрёб по реке на своём каноэ, весь оборванный, говорящий на каком-то скверном ирландском, — словом, совершенно одичавший.

— Он, небось, не знал великого валлийского предания Мабиногион, — хмыкнул Рори.

— Не в этом дело, — сказал Файтви, — хотя, конечно, это было так. В разговоре с Мерлином он с блуждающим взглядом повторял какое-то слово и тыкал рукой куда-то за горизонт. Всё это выглядело душераздирающе. Мерлин убедил его, что лучше всего пустить каноэ на растопку и засесть за книги, ибо пока он не выучил наизусть Мабиногион, говорить с ним трудно, и Фланн послушался этого совета, но всё же после каждой новой заученной ветви Мабиногион он порывался в дорогу. Наконец Фланн сумел рассказать, куда он намерен попасть, но шёпотом и не мне, а одному только Мерлину. Семь лет я прожил с ним в одной комнате и так и не добился от него, куда он собрался.

— В Мэшакквате, — пояснил Нэнквисс, — считается, что если всё время громко рассказывать о том, куда ты собрался, тебя услышат злые духи, и ты уж точно никуда не поедешь. Южный Ветер, вождь народа Лососей, тому примером.

Ни у кого из его друзей не возникло желания расспрашивать, что именно случилось с этим опрометчивым вождём.

— Я только надеюсь, — вздохнул Файтви, — что если он собрался в Страну Вечной юности, у него хватит ума распрощаться с Гвен на берегу.

Пока они стояли так на окраине деревушки, на их глазах от мыса Срон-Брин отчалил корабль, обогнул отмель, где кружили чайки, и на всех парусах прямым курсом ушёл туда, где полоскал в океане свои пальцы Мананнан, сын Лера.

— Что, если это корабль Фланна? — спокойно спросил Нэнквисс, который даже со своим прекрасным зрением не мог разглядеть, кто стоит у руля.

Файтви сел на первый попавшийся камень и сидел очень тихо. Потом он поднял на них взгляд, и в этом взгляде было что-то нехорошее.

— Лепёшки с чесноком, — сказал он.

— Какие лепёшки? — спросил Рори.

— С каким чесноком? — спросил Нэнквисс.

— Я вспомнил, что я наделал, — сказал Файтви в немалом ужасе. — Отчего от меня ушла Гвен. Я срав… сравнил её с Ингерд.

— Ингерд — это мерзопакостная великанша, которая сидит в горах, точит зубы о камни и ест летучих мышей? — спросил Рори.

— Да нет, — сказал Файтви. — Ингерд — это моя жена.

— По-моему, ты запутался в женщинах, — сказал Рори.

* * *

Фланн Мак Фиах сидел на перевёрнутой лодке-курахе и, водя пальцем по пергаменту с чертежом корабля и потряхивая косами, объяснял мастеру О'Киффи, что именно нужно построить.

— Построить это можно, — сказал О'Киффи.

Мастер О'Киффи никогда не вступал в споры. Какой бы корабль ни заказывали ему, он всегда отвечал: «Построить это можно». Вся соль была в уточнениях. Помолчав, он добавлял или что корабль этот будет отлично выглядеть на суше, но вот насчёт держаться на воде — не взыщите, или что нужной для него древесины в Ирландии никто не видал, или что проще сразу навязать себе на шею мельничный жёрнов и прыгнуть со скалы туда, где поглубже.

Итак, О'Киффи сказал:

— Построить это можно.

Его работники, столпившиеся вокруг, затаив дыхание, ждали окончательного приговора иноземной посудине. Ничего, кроме ирландских курахов, строить они не умели.

— Одно плохо: таким кораблём в одиночку управлять невозможно, — заметил О'Киффи, почёсывая подбородок.

Поразмыслив над этим, выпускник школы в Кармартене, светоч учёности и магистр многих наук, без дальних слов распустил волосы и расцарапал себе лицо.

* * *

Слушать бесхитростную историю Файтви становилось всё труднее. Он только что еле-еле выпутался из какой-то длиннейшей родословной на том, что седьмым сыном Альвдис, дочери Эйрика, и Торкеля, сына Агни, владельца хутора Большая Дыра и брата того самого Бьёрка, что убил Торгрима Серебряную Серьгу, был Хельги.

— Хельги из Тюленьего Фьорда женился на Ингерд, дочери Хёгни. Женившись на ней, Хельги быстро понял, что она была ведьмой. Ингерд часто отлучалась куда-то по ночам. Один раз, спрятавшись глубокой ночью за кадкой с простоквашей, он с интересом наблюдал, как она вылетела в трубу. Ингерд хорошо готовила, особенно яды. Она отравила всю родню Торгрима Тряпки, прозванного так в честь тряпки, о которой нет нужды рассказывать в этой саге.

— К чему ты рассказываешь нам о таком огромном множестве неизвестных нам людей? — спросил Нэнквисс.

— Потому что когда Хельги из Тюленьего Фьорда засыпал, тот, кого он видел перед собой в зеркале, был Файтви-ап-Родри, но обо мне больше не будет речи в этой саге, — тем же скучным тоном сказителя пояснил Файтви и хотел продолжать, но тут Нэнквисс с Рори сами поняли, что к чему, и попросили быть покороче.

— Однажды Гвен напекла просяных лепёшек. Я вспомнил, что Ингерд обыкновенно добавляла в эти лепёшки чеснок, и сказал об этом Гвен. Откровенно говоря, с чесноком они вкуснее.

— Нужно было об этом молчать, — твёрдо сказал Нэнквисс.

— Сам теперь понимаю, — убито отозвался Файтви. — Но если они и впрямь были на том корабле, который мы видели сверху, то я остаюсь один на один с этим пониманием, без Гвен, без лепёшек и без малейшей надежды.

— Тогда за четыре дня я строю каноэ, — сказал неунывающий Нэнквисс, — и мы…

— …плывём, подробно расспрашивая встречных тюленей, — горько подхватил Файтви, — и идём ко дну где-нибудь в Северном море.

* * *

Прежде чем увидеть дом О'Киффи, они услышали плеск моря, лай собаки и пронзительные звуки флейты.

— У нас в Мэшакквате, — начал Нэнквисс, — флейту используют только для одного: чтобы охмурить девушку, которая держится от тебя подальше. Редкая девушка держится настолько далеко, чтобы дотуда не долетали звуки флейты. Больше флейту не используют никак и никогда.

— Ах, вот как, — сказал Файтви, всматриваясь в то, что впереди. — А знаете, что эта флейта играет? Думаете, «Зелёные рукава»? Нет, ошиблись. Она играет «Когда из таверны приду я домой», а это валлийская песня, и я догадываюсь, кто может так изгадить её своим исполнением, — быстро добавил он и ускорил шаг.

Тут тропинка завернула, и они оказались перед домом О'Киффи. Здесь, на перевёрнутом курахе, сидел человек с флейтой. По узору на мокасинах его безошибочно можно было бы отнести к племени Воронов, если бы не чисто ирландский плащ, почему-то расшитый понизу иглами дикобраза. Чёрные спутанные волосы падали ему на лицо.

— Фланн, — сказал, улыбаясь, Файтви, — у тебя в каждой строчке первая нота фальшивая, последняя нота фальшивая, все ноты между ними фальшивые, и ещё одну фальшивую ноту ты прибавляешь от себя.

Человек встал ему навстречу.

— Из-за твоих любовных историй, Файтви, сын Родри, — отвечал он, также улыбаясь, — мне пришлось прихватить с собой в дорогу Гвен, с тем, чтобы она примирилась с твоими недостатками, узнав мои, да ещё играть ей в угоду валлийские мелодии, в которых я не нахожу ничего завлекательного.

И никто не успел понять, как так вышло, а только тихий и кроткий Файтви неожиданно тряхнул головой и с хрустом врезал Мак Фиаху в челюсть.

— Ого! — сказал Рори.

После этого все помолчали. И тут заговорил Нэнквисс.

— Мескви, — сказал он отнюдь не по-ирландски, — мало того, что твоё место в Совете Племени занимает теперь Хвост Койота, так ты ещё позоришь свой народ, используя флейту для флирта не по назначению.

Фланн Мак Фиах подскочил, схватил Нэнквисса за плечи и стал вглядываться ему в глаза. На лице у него отображалась отчаянная попытка что-то вспомнить.

— Ты меня не знаешь, — подсказал Нэнквисс. — Я тот, за кого вышла замуж Кекиик из Кагакешши, а вышла она за Нэнквисса из Мэшакквата.

— Так. А с каких это пор Хвост Койота занимает моё место в Совете Племени? — запальчиво спросил Фланн Мак Фиах.

— Где Гвен? — спросил, в свою очередь, Файтви, крепко ухватив его за рукав.

— Там, в доме, — нетерпеливо отмахнулся Мак Фиах и снова повернулся к Нэнквиссу.

* * *

Файтви остановился на пороге дома, и, придерживаясь рукой за притолоку, всмотрелся в полумрак. Гвен лежала на лавке, свесив одну ногу и укрывшись лучшей шерстяной туникой Мак Фиаха, и лавка была достаточно широка, чтобы Файтви мог присесть рядом.

— Конечно, я лишён того блеска, который присущ Мак Фиаху, — начал он. — Но и у меня есть кое-какие достоинства, и если ты дашь мне время собраться с мыслями, я, быть может, сумею вспомнить одно-два.

Гвен промолчала, и Файтви набрался храбрости, чтобы продолжить.

— У меня в доме, в Гвинедде, есть одна скрипящая половица; но, честное слово, я заменю её, если только ты озаришь мой дом своим присутствием, а что камин слегка обвалился и кирпичи сыплются прямо в овсянку, так это не беда. Я починю все ступени лестницы, которые вызовут у тебя сомнение, и повыбью бурьян за домом, так что ты сможешь прекрасно пройти к овечьему загончику и утром, и вечером.

Говоря так, Файтви взялся за тунику Мак Фиаха и отпихнул её подальше. Потом он стащил с себя плед.

— Три вещи, которые приятно слышать, — продолжал он. — Кипящая овсянка, жужжание прялки, вопли троих-четверых детей, в точности похожих на тебя.

Тут Гвен проснулась, зевнула и остолбенело уставилась на Файтви. Она не слышала ни слова из того, что было сказано раньше, и не уловила ничего, кроме риторической фигуры, которой Файтви заключил свою речь:

— Гвен, дорогая, а не случится ли так, что этого пледа хватит укрыться нам обоим? — только и спросил он.

* * *

— Ты выглядишь так, Мескви, как будто тебя покусали злые духи, — качал головой Нэнквисс, с жалостью разглядывая Фланна. — Весь ты какой-то бледный, и у тебя появился скверный акцент в твоём родном языке. Тебе нужно проводить обряд очищения неделю, а может быть, и две. Куда ещё ты собрался плыть?

— Все десять лет, что я здесь, я собираюсь плыть только в одном направлении — домой, — сказал Мак Фиах.

— Чтобы отплыть домой, совсем не нужно семь лет учиться магии, — заметил Нэнквисс. — Я могу построить каноэ за четыре дня и ещё за четыре часа вырезать весло к нему.

— Да? — горько усмехнулся Мак Фиах. — А ты пробовал отплыть от здешнего побережья? Я посвятил этому несколько лун. И несколько лун подряд меня прибивало обратно. Это называется северо-атлантическое течение, Нэнквисс, и оно будет относить тебя назад столько раз, сколько ты отплывёшь. Нужно очень большое каноэ, с парусом, нужна вот эта штука, — он кивнул на щит Мананнана, — и вот эта, — он извлёк из заплечного мешка подзорную трубу и помахал ею у Нэнквисса перед носом.

— Можно? — попросил Нэнквисс.

Он взял трубу, приложил к глазу и посмотрел в неё; и недолго он в неё смотрел, как вдруг спросил, что это за человек с волосами цвета светлого золота, с охотничьим рогом, большими серыми собаками и отрядом отборных воинов вместе с ним. Тогда Рори О'Хара схватился за голову и вырвал у него трубу, ибо описание Нэнквисса навело его на мысли и он хотел удостовериться сам. От волнения он долго не мог понять, куда смотреть, а когда Нэнквисс навёл ему трубу, Рори только сдавленно крякнул.

По тропинке со стороны зелёных холмов к ним подходил сам Финн, сын Кумалла, в сопровождении всех ирландских фенниев, и солнце сверкало на их щитах. Ослепительно было вооружение Финна, и ослепителен был сам Финн, мудрый и неизъяснимый вождь ирландских фенниев, который никогда ещё не отказывал никому в хорошем ударе, даже если его об этом и не просили. И если Финн обещал кому-нибудь с утра, что померяется с ним силами, то всегда размазывал его по стенке тем же вечером, а если обещал кому-нибудь с вечера сразиться с ним, то того можно было соскребать со стены уже утром. Финн не гнушался выпивкой и славными обычаями, и с тех пор, как Садб, мать его сына Ойсина, покинула его, он в своей скорби не обошёл вниманием ни одну женщину в Лагене. Словом, не было другого человека, кроме Финна, во всей Ирландии и Шотландии, перед кем опустил бы взгляд Рори О'Хара.

— Ну, как я объясню теперь Финну, почему Мак Фиах ещё жив, при том, что сам я тоже вроде не мёртв и могу держать в руках меч? — прошипел Рори. — Увидите, Финн первым делом спросит меня об этом.

— Рори, сын Финтана, — загремел Финн, подходя, — ты не похож на мёртвого и, сдаётся мне, можешь держать в руках меч. Хотелось бы знать, отчего ты так спокойно сидишь здесь на перевёрнутом курахе в то время, как косматые воины Лохланна[12] готовы высадиться на наш берег у Каррайг-Эо, и мы пришли дать им бой, чтобы их нога не оскверняла зелёные холмы Ирландии?

Ибо такова была мудрость Финна. Стоило ему положить большой палец правой руки в рот, коснуться им крайнего зуба с правой стороны и пропеть заклинание тэйнм лайда, как ему тут же открывалось всё, что происходит на земле и на море. Вот как поступал Финн О'Байсгне.

* * *

Как и предвидел Финн, на рассвете следующего дня в залив у дома корабельного мастера О'Киффи вошёл драккар викингов. Воины Лохланна высадились на берег, где их поджидали феннии во главе с непобедимым Финном, и развернулась страшная резня. Мак Фиах метнул с крыши дома свой томагавк, и тот, просвистев мимо конунга викингов, искусно подровнял ему бороду. До того дня на конунге лежал зарок не подравнивать бороды, покуда не сгинет последний ирландец, но после броска Мак Фиаха зарок этот снялся сам собой. Увидев, что здесь не шутки шутить собрались, викинги переглянулись и начали прорубаться к дому О'Киффи. К самому дому из них прорвались немногие, потому что, когда двор наполнился людьми, Нэнквисс, который никогда не боялся женской работы, вырвал с корнями дуб, росший посреди двора, и вымел им врагов за ограду, и вымел чисто.

Однако нескольких викингов метла Нэнквисса миновала, и был среди них Хельги, сын Торкеля, по прозвищу Дырявый Башмак. Хельги взял топор наперевес, с разбега вышиб ногой дверь и ввалился внутрь. В другом конце дома, на лавке, с безмятежным видом спал какой-то человек. Спал он прямо в одежде, накрывшись собственным пледом. «Надо же, — мрачно удивился Хельги. — Спать в то время, как мы захватили их берег, и даже не пытаться защищаться! Правду говорили, что люди этой страны женственны и беспомощны, как дети!» И он со смаком замахнулся топором, чтобы раскроить голову спящему. Из-за двери послышался топот подбегающих Ингьяльда, сына Хёгни, и Бьярни, сына Сёльмунда. С медвежьим рёвом ворвались они вслед за Хельги, а за ними набежали и другие. Спящий шевельнулся. Он проснулся от шума и лязга, обвёл взглядом комнату и вскочил. И очень вовремя для того, чтобы подхватить Хельги, сына Торкеля, который тут же, как зачарованный, выронил топор и тяжело рухнул Файтви на руки. «Обморок?» — предположил Файтви. Он оттащил Хельги в сторонку, осторожно уложил на полу, мало обращая внимания на вбежавших викингов, стащил кольчугу и осмотрел его. Медицина всегда была его коньком. «Он здоров, — с удивлением проговорил Файтви, послушав сердце и посмотрев зрачки. — Он просто спит. Похоже на проявление крайней усталости… Интересно, кто это?» Ворвавшиеся с разбега в дверь люди Ингьяльда остановились в нерешительности: с Хельги было неладно, и над ним склонился какой-то местный, по всему видно, лекарь.

— Прочь от Хельги, ты! — прохрипел Ингьяльд, отшвыривая Файтви к стене. — Хельги всегда был здоров, как каменный тролль, клянусь Фрейром, и даже когда ему копьём пробили лёгкое, рана затянулась в один миг, я сам это видел. Если Хельги от чего и подохнет, то не от снадобий здешних колдунов!

Вопли Ингьяльда разбудили Хельги. Он рванулся встать, рукой нащупывая свой топор. Тем временем Файтви медленно сползал по стене на пол. Но он не потерял сознания. Он спал. Хельги повнимательней взглянул на валлийца, про себя поражаясь тому, что этот человек может спать в такой обстановке. Чёлка упала у того на глаза, он был весь растрёпан со сна и сползал по стене с детской полуулыбкой, призрачно отражавшей скверную ухмылку на роже самого Хельги. Зарубить его было бы разумнее всего, он явно на это напрашивался, но Хельги вдруг сказал: «Оставьте-ка его!» И он оттащил от него Ингьяльда, и отодвинул Бьярни, сына Сёльмунда, и двинул ещё кое-кому, чтобы показать, что его слова — не пустые слова.

— А ну, отойдите все от него. Он мне нужен.

Викинги не стали задавать вопросов. Мало ли зачем пленник понадобился Хельги живым. Вернее всего, для того, чтобы как-нибудь по-доброму подшутить над ним, прежде чем прикончить. Это было всем понятно, по-человечески близко. И, с сожалением отходя от пленника, Ингьяльд напоследок легонько ткнул его остриём копья снизу в подбородок. Напрасно он это сделал, потому что валлиец от этого проснулся, и немедленно с грохотом рухнул на пол Хельги, сын Торкеля. Файтви по долгу медика снова бросился к нему и подхватил на руки, а тем временем лица у викингов стали вытягиваться, и тёмные мысли замелькали в головах, и руки сами потянулись к молоточкам Тора, висящим на шеях.

— Вот что: не трогать здесь никого, — угрюмо распорядился Ингьяльд, сын Хёгни. — Тут какое-то колдовство.

Как вышло, что обе дружины, бившиеся во дворе дома, перестали драться между собой? Нетрудно сказать. Из дома выскочил Ингьяльд, а за ним Бьярни, а за ними и вновь проснувшийся Хельги, сын Торкеля, и все они с воплями принялись останавливать и отзывать своих людей. Тогда ирландцы тоже опустили оружие, и благородный Финн первым бросил свой меч.

— Что произошло? — спросили все друг у друга, и все они повторили друг другу этот вопрос от первого человека до последнего.

— Не знаю, а только что-то произошло, — сказал Рори, сын Финтана. — Быть может, тебе, о Финн, стоит сунуть палец в рот и пропеть заклинание тэйнм лайда, чтобы узнать, победа это или поражение?

Однако случилось так, что пальцы Финна были в ту пору выпачканы какой-то дрянью, а Финн с детства питал отвращение к грязным рукам и магическим практикам.

Тогда груда тряпья, сложенная у порога дома, зашевелилась, оказавшись оборванным старикашкой в шапчонке, похожей на блин, со свисающими космами, из-под которых выглядывал хитрый глаз, одетым в несусветные обноски, в заплатах с головы до пят, однако же с золотой арфой, — и сомнительный старикашка, ничуть не растерявшись посреди общего смятения, произнёс знаменательные слова:

— Тащите пару бочек пива, сейчас разберёмся, что тут за дело.

* * *

…Хельги, сын Торкеля, много пил на пиру в доме корабельного мастера О'Киффи в тот вечер, и покровительственно поглядывал на Файтви, который незаметно прикорнул в углу, да так и проспал весь пир. «Слабаки они всё-таки, эти валлийцы, — с жалостью думал Хельги. — Пить не умеют. После одной кружки с копыт долой». Сам же он перепил всех на этом пиру, и на другое утро у Файтви сильно болела голова.

Говорят, будто в ту ночь конунг викингов Бьярни щедрым жестом подарил Фланну Мак Фиаху свой драккар, доблесть многих присутствующих воспета была О'Кэроланом, воины Лохланна побратались с ирландцами, и когда к концу пира, по обыкновению, завязалась ужаснейшая драка, то дерущиеся разделились по принципу не викинги против местных, а приверженцы тёмного пива против сторонников светлого.

Наутро, похмелившись, лучшие из фенниев последовали за светлым Финном в Альмайн Лагенский, а был среди них и такой человек, который тихо дошёл до ближайшего холма, вошёл туда и закрыл дверь за собою. И мы не заглянем туда вслед за ним, ибо нам там нечего делать, но если когда-нибудь вас вдруг спросят, где найти Рори О'Хара, вы знаете, что сказать.

Файтви и Гвен месяц оставались у О'Киффи, ожидая попутного корабля до Уэльса, и говорят, что по возвращении в Гвинедд Файтви будто бы пригодились оба предмета, которые всучил ему Мерлин.

* * *

Всё это время большое-пребольшое каноэ рассекало носом волны, и Мескви с Нэнквиссом поднимали парус, осматривали горизонт и сменялись у штурвала. Под глазом Нэнквисса заживал последний фингал, и от него оставался совсем уже слабый след.

— Как ты пропустил этот удар, Нэнквисс? — лениво поинтересовался Мескви, прислонившись к мачте и равнодушно оглядывая проплывавшие справа золотые острова. — Я же видел: ты пять раз успел бы свалить этого викинга, пока он собирался размахнуться.

— Видишь ли, Мескви, — медленно отвечал Нэнквисс, следя за стрелкой компаса и стараясь, чтобы каноэ шло ровно. — Эти викинги для меня все на одно лицо. Ну, рожи-то у них все одинаковые, — ты понимаешь меня, Мескви?

— Я понимаю тебя, как никто, Нэнквисс. Продолжай, — отозвался Мескви, приподнимаясь на локте.

— Так вот, — сказал Нэнквисс. — Я не различаю проклятых викингов даже при полном свете дня, и вся штука в том, что меньше всего на свете я хотел бы заехать со всего маху в глаз Файтви-ап-Родри.

Примечания

1

Fáilte is fiche romhat (ирл.) — добро пожаловать.

(обратно)

2

Гейс (ирл. geis) — индивидуальный запрет, табу.

(обратно)

3

Тара (ирл. Teamhra) — древняя столица Ирландии.

(обратно)

4

Феннии (ирл. na Fianna) — легендарное братство древнеирландских воинов, подчинявшихся Финну Мак Кумаллу.

(обратно)

5

Лепрехон (ирл. leipreachán) — в ирландском фольклоре: злобный карлик, охраняющий горшок с золотом.

(обратно)

6

Аннуин (валл. Annwyn) — царство мёртвых в валлийской традиции.

(обратно)

7

Самайн (ирл. Samhain) — 1 ноября, праздник начала зимы у древних кельтов.

(обратно)

8

Белтайн (ирл. Bealtaine) — 1 мая, праздник костров, первый день лета у древних кельтов.

(обратно)

9

Будьте так любезны, скажите, пожалуйста, не встречался ли вам человек по имени Фланн Мак Фиах? (искаж. энк.)

(обратно)

10

Шаннахи (ирл. seanchaí) — рассказчик

(обратно)

11

Банши (ирл. bean sí) — в ирландском фольклоре: дух в женском обличье, издающий своеобразный плач или стон и предвещающий смерть своим появлением.

(обратно)

12

Лохланн (ирл. Lochlann) — ирландское название древней Скандинавии.

(обратно)

Оглавление

Сватовство Нэнквисса

Плавание Нэнквисса

Приключение Нэнквисса в Стране Мёртвых

Выкуп Фланна Мак Фиаха

Шутка О'Кэролана

Файтви-ап-Родри и воинство сидов

Кальте, сын Рори

Пир у Донна, сына Мидира

Мелкий народец

Клятва Гиппократа

Ловушка для снов

Разрушение сарая О'Флинна

Несколько слов правды

Кружева Мерлина

Полководец Круитне

Пир в доме О'Киффи . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте