«Возвращение в Форност»

Дмитрий Володихин, Сергей Петров Возвращение в Форност

Неважно, с какой целью Вы решили посетить Средиземье. Ни при каких обстоятельствах не оставляйте там консервные банки!

Лорд Лан, архивариус Нуин.

Множество творений, дивных и странных, оставалось еще в мире; но немало было и лихого, жуткого: орки, тролли, драконы и хищные твари; в лесах бродили неведомые и мудрые создания; гномы трудились в горах, терпеливым искусством творя из металла и камня вещи, которым не было равных. Но близилось владычество Людей, и все менялось…

«Сильмариллион»

Вороток на баллисте никак не хотел отпустить тетиву. Заело. Беатор в отчаянии ковырял его ножом, впрочем, безо всякого успеха. Эльф опустошил половину колчана и ни разу не промахнулся. Но его стрелы одна за другой отскакивали от гоблинских доспехов. Кое-что, кажется, застряло во вражьей шкуре, но что им, исчадью Ангмара, эльфийские стрелы? Не страшнее шильных тычков.

– Заговоренные, что ли? – с суеверным ужасом бормочет Кэбидж. Свинцовые шарики из его пращи отлетают от громадин-гоблинов, не причиняя им ни малейшего вреда. Жуть какая: гоблины-переростки, они же не бывают такими здоровыми, просто не бывают… никогда… Никогда?

– Агдалон! Мы все ждем тебя…

– Сейчас, капитан!

Сейчас… Сейчас… В сырую погоду магический посох не работает. Один из гоблинов на равных рубился с дунаданом Торном. Оба рослые, медлительные и могучие, обрабатывали друг друга, точь-в-точь два добрых кузнеца, лупящих по наковальне: те-тень! Бам! Те-тень! Бам! Те-тень! Бам!

Кто кого возьмет измором?

Данно Акайн, черноволосый красавчик, получил удар гоблинским кулаком в грудь, и был бы кулак голым – полбеды, а то ведь на нем перчатка с медными нашивками… Лежит арнорец в кустах, стонет, подняться пробует, и толку от него ровным счетом никакого.

Толк если и есть, то исключительно от двух бойцов. Сам капитан Хаддар молча отбивается от второго гоблина, раза в два выше его ростом и раза в полтора шире.

Щит его расколот, левая рука висит плетью, из предплечья хлещет кровь. Дела капитана совсем нехороши. Смерть глядит ему в самые очи и ухмыляется. Гном Табарин, отчаянно сквернословя, рассерженным петушком наскакивает на третьего гоблина.

– Агдалон!

– Сейчас! Во-от…

Громкий шип, и от верхушки его посоха отрывается легкое облачко пара. По обличию своему пар этот – кровная родня банному… Третий гоблин ловким ударом сбивает с Табарина шлем, но тот ничуть не замедляет бешеных наскоков. Наконец Беатор, призвав Илуватара и все его небесное воинство на помощь, бьет деревянным молотком по непослушному воротку. Тот разлетается на части, содрогается станина баллисты, и с верхнего самострела сходит тяжелое метательное копье. Зато на нижнем заедает пусковой крюк…

Копье летит, кажется, прямо в лоб гоблину, сражающемуся с Хаддаром. Но потом оно попадает почему-то совсем не в лоб, а в огромное гоблинское ухо. Брызги уха разлетаются во все стороны, гоблин завывает дурным басом, подпрыгивает, долбит каменной палицей по земле, поминая Мелькора, драконий навоз и блудливую Шелоб. О капитане он ненадолго забыл. Хаддар подлетает к повозке и кричит:

– Спрыгивайте!

Все они втроем – Беатор, хоббит и эльф – мигом исполняют его приказ. Хаддар в одиночку, сверкая в сумеречной темени белками глаз, ворочает станину баллисты, пытаясь прицелиться получше, а потом разрубает мечом непослушный крюк. Копье сходит с левого самострела, устремляется к цели, пробивает гоблинский доспех и входит в живот до середины острия.

– Мертв… – меланхолично замечает эльф.

– Во-от… во-от… во-от… – принимается кудахтать Агдалон. Что-то у него, кажется, получилось. Маг направляет посох на противника Табарина. На кончике вяло загорается пламя, затем хлопает шутиха, неведомо откуда раздается бодрое «кукареку!», пламя превращается в белку, та, разумеется, прыгает и приземляется точнехонько на макушку гоблину.

Гоблин заходится истеричным хохотом, не переставая тем не менее вовсю махать шипастой дубиной. Он чуть не лопается от хохота…

* * *

Гонец из Форноста застал зеленый отряд в Эрегионе.

Шел дождь. Наследник вчерашнего дождя и предок завтрашнего. Ручьи и канавы наполнились холодной водой, черное небо отражалось в них с утра до вечера. Трава подчинилась естественному закону смены сезонов, трава смешалась с мокрой землей и превратилась в бурую кашицу. Но деревья не желали признавать ненастья, они будто бы и знать не знали поздней осени и уж тем более не чаяли прихода зимы. Ни один лист не упал еще на землю… Беатор, починявший баллисту, размышлял о странностях здешних мест. Когда-то, после победы над прошлой Тенью, эльфов, почти покинувших этот благословенный край, попросили вернуться. Чуть ли не сам Кирдан Корабел. То ли, может быть, Элессар – теперь об этом знают немногие. Мол, не должно очищенное лежать впусте… Эльфы вернулись – понимая, что от них ждут защиты всего края от разбойных шаек и опасной нечисти с севера. Уж очень хорош Эрегион, преступно бросать такую красоту. Лет пятьдесят назад, говорят, Эрегион был полон эльфийскими селениями, и лето длилось тут по полгода, а зимы обходили стороной эту землю. Потом времена обмелели, и эльфы вновь потекли то легчайшими струйками, а то полноводными ручьями к западным гаваням. Тонкое устройство погоды сломалось, но леса и сады, воспитанные перворожденными, еще не привыкли к этому.

С тех пор как Беатор присоединился к отряду Хаддара, он дважды побывал в Эрегионе, и жило тут сейчас всего пять эльфийских семейств, упрямо державшихся за прекрасные древние леса и за юные сады. Еще здесь был Остров, основанный двадцать или двадцать пять лет назад, когда с севера потянулась мутными потоками остаточная нечисть, почуяв новый исход эльфов.

Деревянная крепостица: частокол, окружавший несколько дворов на опушке Эрегиона, там, где обрывистый берег возвышался на бешеным потоком реки Бруинен; три больших деревянных же дома для зеленых отрядов (один из них сейчас и занимали люди Хаддара); кузница, конюшня, амбары, погреба, пивоварня, оружейная. Беатор видел острова Ожерелья, из которых вырастали настоящие города. Но здешние места – глушь, людей мало, эльфов почти нет, гномов совсем нет. Жизнь едва-едва теплилась в острове, величаво названном Адангорд…

Если бы наместник государя Соединенного королевства, сидевший в северном оплоте Форносте, не присылал сюда припасы, люди скоро покинули бы остров.

Года три назад Беатор был тут в первый раз. Тогда какой-то дунаданский князек объявил себя королем Энедвайта, и рать с юга с большим трудом вразумила его, обильно полив кровью вересковые пустоши Дунланда.

Повсюду шла какая-то странная война, вчерашние друзья резались не на жизнь, а на смерть, и Беатору сделалось тоскливо: то, от чего он убежал, оставив теплое и сытое морское побережье, настигло его здесь, на севере… Рыцари четырех отрядов стояли тогда в Адангорде и готовы были двинуться на помощь гондорской рати. Но приказ от Первого Звена Братства, Кирдана Корабела, все не шел и не шел, связь по Великому Западному тракту надолго прервалась. Пропитание кончилось, ели раз в два дня, и того б не было, если бы местные эльфы не помогали им тогда. Один эльфийский отряд, один роханский, один гондорский и один – Хаддаров – смешанный, всего тридцать пять крепких, опытных бойцов. Кирдан тогда медлил, все никак не мог решиться. Потом от него пришло краткое послание: «Пролитие крови в междоусобных сварах – не дело рыцарей Ожерелья…» Тогда у Беатора, всего несколько месяцев как попавшего в Братство, появилось счастливое чувство: он оказался там, где ему и надлежит быть. Благодарение Илуватару.

Маленькие твердыньки Братства рассыпаны по всему Западу Средиземья, от бывшего Мордора до Голубых гор, но в этих местах острова можно пересчитать по пальцам. Ну, Адангорд. Еще один остров Ожерелья был в Раздоле, и, попадая туда, Беатор испытывал беспричинное счастье. Еще один – у самого нагорья Эттенблат, но там ему не пришлось быть ни разу. Туда, к темным ангмарским землям, рассаднику колдунов и орков, посылают лучшие отряды, самые сильные. А Хаддаровы рыцари, по правде говоря, лучшими не считались никогда. Средними. Да, пожалуй. Именно средними. Или чуть хуже средних. Самую малость. Табарин, а он тут с самого начала, как-то рассказал, мол, прежде в Братстве было восемьдесят зеленых отрядов, и Хаддару достался чуть ли не худший. Уж в последнем десятке – точно. Теперь отрядов всего сорок три. Нет, конечно, никакого особого счета, кто сильнее, а кто слабее и за кем заслуг числится больше. Нет, это одна пустая болтовня. Нет, старики глупости говорят. Но если послушать эти глупости, то теперь люди капитана Хаддара вроде бы стали двадцать пятыми по какому-то странному, никем не утвержденному счету. Главным образом потому, что ухитрились выжить…

Шел дождь. Данно Акайн, как водится, не закрывал рта. Он развешивал мокрую одежду над очагом, но все никак не мог сосредоточиться, – слишком занимал его разговор, – и дело у него не ладилось. То плащ сползал на пол, то штаны оказывались чуть ли не в самом пламени. Арнорец поправлял одной рукой, глядя не на одежду, а на собеседников, другой рукой все поглаживал несчастные свои ребра, обласканные гоблином. Сейчас же опять что-нибудь сползало, подгорало, падало, и он вновь пытался делать два дела одновременно.

– …А я говорю, бесполезный он тип. Ни на что не годный. Даже вредный. Надеешься на него, надеешься, а как до дела дойдет, один пшик!

– Говорили бы вы потише, сударь, я насилу уговорил нашего мага сходить за водой, хотя очередь как раз его, заметьте, я сразу скажу, чья когда очередь… а ну как вернется быстрее, чем вы ожидаете? Уж он-то вам не спустит. Хотите заполучить какую-нибудь магическую гадость?

– Не боюсь я его, сударь хоббит. Да и отчего бы одному из нас бояться другого?

– Я и не говорю вот так прямо… чтобы, мол, бояться. Я говорю, может быть, стоит чуть поостеречься?

– Признаться, надоело мне остерегаться его. Если взять, к примеру, нынешний наш поход. Вышли мы из Форноста, и было у нас четыре задания. Первое – это сумасшедший меч, который взялся невесть откуда и повадился резать скотину у твоих сородичей в Шире…

– Экая погань.

– Меч-то? Известное дело…

– Да нет, родня моя тамошняя. Жуткие оборванцы и транжиры, даже за скотиной как следует приглядеть не умеют.

– Второе – это, я напомню вам, истребление двоицы гоблинов, злодеев и кровопийц. Третье – фальшивый волк-оборотень на Великом Западном тракте. Четвертое, до чего, стало быть, мы еще не добрались, – это Компания Семи, славная разбойничья шайка.

– Правду сказать, с мечом у Агдалона вышла известная неловкость…

Беатор хмыкнул. Ему не хотелось влезать в бесконечную говорильню двух записных болтунов, но к их беседе он тем не менее прислушивался. В другом углу захихикал Табарин. И захихикал, надо сказать, очень противно.

– О чем это ты говоришь, Кэбидж?

– О нашем маге, сударь Акайн, о ком же еще?

– Нет, положительно я ослышался. Кажется, речь шла о какой-то неловкости… Друзья мои, не стряслась ли злая беда с моими бедными ушами? Не стал ли я глохнуть? Ужели я старею? Годы мои, как видно, совсем уже не те… Беатор, ты чистая, не замутненная корыстью и всяческими мыслями душа, скажи, боевой друг, ведь кто-то говорил об… «известной неловкости»?

– Сам ты глупец. А говорил Кэбидж.

– О да! И мне так показалось… А ты, славный Табарин…

– Да хоббит, хоббит говорил!

– А вы, молчаливый рыцарь лесов и мудрейший перворожденный, вы что скажете?

Дэлагунд ничего ему не ответил, слишком занят был: второй день, почти не прерываясь, работал над флейтой. Эльфы из Эрегиона даровали ему кусок дерева, к которому он по каким-то тайным перворожденным причинам отнесся с благоговением. Беатор, глянув на эту вещицу, ничего не понял: деревяшка и деревяшка. А Дэлагунд сначала пошептал едва слышно то ли стихи, то ли одному ему ведомые эльфийские моления да и принялся за работу – извлекать волшебный, по его словам, инструмент простым ножом из непростой, по его же словам, деревяшки… Ничего не ответил арнорцу Дэлагунд. Зато живо откликнулся Торн:

– Давно бы пора тебе захлопнуть клюв, сорока трепливая…

– Спасибо, мои боевые друзья. Иного я от вас и не ждал. Итак, двое свидетелей подтвердили: слова «известная неловкость» действительно прозвучали при всем честном народе.

– Да я… – заикнулся было хоббит.

– О, я знаю, славный невысоклик, по доброте сердечной ты пожалел этого балбеса, который в одиночку вызвался укротить сбрендивший меч, а потом бежал от него добрых полторы мили, взывая ко всем магическим и детородным силам Средиземья. Кажется, меч этот проклятый легче было располовинить, чем отыскать в чащобе и успокоить славного бойца Агдалона…

Теперь хихикал Беатор, а гном уже хохотал во всю глотку.

– Но! – сделал паузу Акайн. – Разве есть предел истинному геройству? Эта смертоносная кукарекающая белка… магическое существо высочайшей пробы…

Беатор хохотал, а гном визжал и хрюкал, катаясь по полу. Кэбидж попытался было вступиться за мага:

– Да ты и сам там был… вроде смертоносного ползателя по кустам…

– Я? Я бился геройски! Но иногда даже лучшим бойцам чуть-чуть не везет. Зато на фальшивого оборотня я первым накинул сеть! А этот магических дел мастер, с позволения сказать, что сделал он? Он громовым голосом, словно какой-нибудь маг седой древности, произнес заклинание обез… обес… обесхвощивания? А? Обез… чего, Кэбидж?

– Обездвиживания, сударь Акайн. Но, кажется, самую малость перепутал…

– Точно. Самую малость. Обездвижить никого не удалось. Зато с первого же раза у бедного волчины отпал хвост. Со второго выпало два зуба, наверное, больных… Потом на месте старого доброго волчьего хвоста вырос петушиный. Если бы капитан не велел Агдалону заткнуться – очень вовремя, кстати, – что бы выросло на месте старых добрых волчьих зубов? А? Назгулья пищалка? Знатного, говорят, шороху наводила…

Беатор перешел к визгу и похрюкиванию, гном же только и мог, что натужно сипеть.

– Ох, сударь Акайн, злы вы на язык! И, пожалуй, не дам я вам меду, положенного всему отряду на ужин. Стоит ли услаждать такой язык? Хотя, правду сказать, от этой магии разве приходится ожидать чего-нибудь путного? Одна сплошная ненадежность и пакостность. Так еще мой батюшка говорил, да и батюшка батюшки так тоже говорил, а он был зятем самого хоббитана, и не взял бы его хоббитан в зятья, не будь он почтенным и разумным хоббитом.

– До сих пор мы с нашими железяками управлялись складнее. Кто как думает? Я не смеюсь, мне интересно, кто как думает. Вот ты, Торн, ты не шуми тут на меня, ты скажи…

– Меч вернее.

Гном в сомнении покачал головой:

– Видали мы таких страшилищ, что без магии их, кажется, никак не взять. Агдалон же с нами в первый раз, надо бы переждать его неудачи. Как знать, не пригодится ли он нам потом? Хаддар вот не хотел его брать…

– Не хотел? Правда не хотел? – изумленно воскликнул Беатор.

– Точно. Слышал я один разговор… пересказывать его было бы нехорошо… это чужой секрет, и мне он достался случайно. Одним словом, нашего капитана обязали сходить в один или два похода с Агдалоном. Да только я не о том. Еще мы как следует не рассмотрели его в деле, клянусь бородой, рано судить.

Дэлагунд и тут ничего не сказал.

– Вы все знаете… я… до того как попал сюда… я… был младшим архивариусом в Минас-Аноре… вы знаете… так вот, мне попалась запись одной древней легенды… древней легенды… а записали совсем недавно, при государе Элессаре Телконтаре… всего… лет пятьдесят назад… но я… я… не с того начал… нужно было начать с другого…

– Дружище Беа разговорился, – с приличествующим случаю удивлением в голосе отметил арнорец.

– Да не мешай ты ему! Пусть скажет. Ты только не волнуйся… Отчего ты волнуешься так сильно, Беатор? Клянусь бородой, это не прибавляет ясности твоему рассказу.

– Да, Табарин, да. Просто… я ужасно не люблю всю эту магию. В этом мире каждая былинка возникла по воле Илуватара, и каждое живое существо обязано ему своим существованием. Следовательно, все магическое имеет тот же источник. Посланец Илуватара может зачерпнуть силы его и пролить немного в мир… я… уверен, если очень попросить Его, то Он может снизойти к просьбе самого ничтожного существа. Но чаще всего маг, наловчившийся брать силу там, где брать ее не надо бы, бросает вызов этому миру. Магу хочется нарушить запрет, он спать спокойно не будет, если не станет нарушителем запретов… Зачем ему нужна магия? Чтобы преодолеть законы мира, созданного Илуватаром, изувечить его гармонию, надругаться над повседневным добром, наполняющем его…

– Если память мне не изменяет, кое-кто обещал нам историю. То есть легенду. В смысле, корм для архивных червей.

– Сейчас, Акайн. Сейчас. Я… помню ее почти наизусть. Я прочитал ее восемь или девять раз и помню ее…

– Долго ли ты собираешься томить нас? – с укоризной сказал гном.

– Все. Вот. История об Итрин Луин. В сказании об Истари рассказывается, что Итрин Луин, Синие Волшебники, пошли на Восток с Куруниром, но так и не вернулись. И неведомо было людям Запада, остались ли они на Востоке ради каких-то лишь им ведомых целей, или погибли, или попали в лапы к Саурону и стали его слугами. Известно об этих двух Истарах лишь то, что на Западе они звались Алатар и Палландо. Алатар был в числе первых Майар, внявших призыву Манвэ отправиться в Средиземье. А Палландо был ему другом и пошел по зову дружбы. Одни считают, что оба они служили в Валиноре Оромэ Охотнику. Но другие говорят, что Алатар служил Мандосу, а Палландо – Ниэнне. Истина здесь неведома, ибо многое, связанное с Истарами, по сей день окутано тайной.

Когда Война Кольца завершилась и мощь Королевства продвинулась на Восток, кое-кто вспомнил о двух сгинувших там волшебниках. Но много выяснить не удалось. Ученые мужи пришли лишь к тому печальному выводу, что Итрин Луин потерпели поражение в своем великом деле. А кое-кто заподозрил, что именно от них пошла магия восточных земель, – та, которую, как вскоре выяснилось, Саурон не создавал и которая жила после его падения, ничуть не умалившись в силе. Так идут годы, и никто не ведает правды о Синих Волшебниках. Но есть одно сказание, неверный слух, дошедший от дальних пределов Востока – передаваемое у истерлингов сказание о Двоих, пришедших с Запада. Говорят, будто те Двое пришли примерно в начале второго тысячелетия Третьей Эпохи. Саурон в то время скрывался в Темном Лесу, и восточные племена забывали о нем, хотя кое-кто еще и поклонялся ему. Мощь же Двоих ужасала. Ибо им были подвластны звери и небесные птицы, и в сердцах людей и даже Диких Эльфов читали они с легкостью, как темные боги. И чем дальше шли они по землям Востока, тем сильнее являли свою мощь. Сперва, как говорят, они пытались прикинуться обычными людьми и выказывали силу, лишь защищая себя. Но когда слух о них разошелся, то племена стали являться к ним, и приносить дары, и просить защиты от темных богов и злых соседей. Двое дары сперва отвергали и откликались на просьбы из одной своей благости. Светлыми Богами – Ах-Тангир – звали их истерлинги, ибо одежды их были цвета небесной лазури, и сила их была силой Света, отгоняющего Тьму. И со временем они привыкли к почтению и признались, что они подлинно боги, явившиеся в мир, и дары приходились им теперь по душе, ибо подлинно подобали их достоинству. И говорили они так: «Да, если вам так угодно, мы Боги Света. И мы пришли избавить вас от власти Богов Тьмы. Пока вы – дети, и вам нужны боги. Пусть же боги ваши живут в Свете, а не во Тьме. Чтобы вырасти и самим стать для себя богами, вы должны встать с нами против Тьмы».

Тогда многие племена откликнулись на их призыв и стали изгонять слуг Саурона. А Ах-Тангир примиряли эти племена с эльфами-авари из рассеянных по Востоку колен Морвэ и Нурвэ, хотя немало труда пришлось им к этому приложить, ибо люди и эльфы ненавидели друг друга с давних времен. И, собрав великое войско, пошли они на Восток, к древней родине эльфов и людей. Тот гористый край в то время находился под властью Фанкила, прежнего наместника Моргота на Востоке, соперничавшего в мощи с Сауроном. Многие людские племена поклонялись Фанкилу, и Ах-Тангир отняли у него жертвы и поклонение. Потому сам он начал собирать войско, и у подножия высокой горы на западе своих владений встретил своих врагов. Великий страх овладел войском Ах-Тангир, эльфами и людьми, и они разбежались. Подлинно ужасным было войско Фанкила. Были в нем и люди, и орки, и гномы, и даже отступники-авари, служившие Тьме со времен гибели короля своего Нурвэ. И драконов вызвал Фанкил, живших в опоганенных Тьмой реках и озерах Востока. Но Ах-Тангир не дрогнули и вступили в битву. Нашлись у них и воины для брани. Ибо по их слову слетелись со всех окрестных краев птицы, и сбежались звери, и стали биться насмерть с чудовищным войском Фанкила. А с самим вождем вступили в битву Светлые Боги, и чары их оказались сильнее. Своими жезлами поразили они могучего темного бога, и сковали его мощь, и запечатали его в горе, под сенью которой происходила битва. Тогда все его воинство простерлось ниц перед победителями. Ах-Тангир пощадили гномов и людей, а драконов сковали чарами – так что все эти побежденные стали им верно служить. Лишь отступников-авари перебили без пощады. Что же до орков, то долго совещались новые боги, и наконец старший из них сказал: «Лютый вы народ, и мало надежд на добро от вас. Но нам нужны воины, чтобы биться под небом, ибо Саурон могуч, а на степных людей и диких эльфов надежды мало. Потому сами вы убьете каждого второго из своей среды, а после соединитесь в один народ с людьми, которые бились вместе с вами. И для тех, и для других будет это достаточной карой. Но нам принесите клятву верности».

Малой карой это показалось оркам, а людям приходилось выполнять и худшие веления Фанкила. Но кое-кто из авари тогда решил, что и в сердца Двоих закралась Тьма. Не все, однако, – ибо авари стыдились своей трусости и потому готовы были к преданной службе Двоим, да и сами суровы нравом. В глубинах той горы, где был запечатан Фанкил, сотворили Двое великолепный чертог и назвали его на языке эльфов Запада Сам-Бал, то есть Палаты Власти. Там воссели они на каменных тронах под защитою гномов, и драконов, и эльфов, и нового многочисленного племени, происшедшего из смешения людей и орков. Из этого племени и взяли они себе первых учеников. «Ибо, – говорили они, – должны вы быть сильны, обладать хотя бы частицею нашей силы, чтобы противостоять Тьме, если мы потерпим поражение».

Впрочем, не хотели они более воевать с Тьмой в открытую. Тайные посланцы, несущие тайное знание Двоих Учителей из Мира Света, разбредались по разным краям Востока. До самого Кханда и Ближнего Харада донесли они это знание, и Саурон забеспокоился. Когда пришел он сам на Восток, изгнанный из Темного Леса (было это в начале третьего тысячелетия Третьей Эпохи), то послал против Сам-Бала могучее войско из вновь порабощенных степняков. Но все они пали в боях, и тела их были скормлены драконам гномами или растерзаны свирепыми воителями из Горного Племени, унаследовавшими орочий нрав. Иных, впрочем, как говорят, увели в подземелья Сам-Бала, пред очи Двоих, и страшна была их судьба. Ибо Свет, исходивший от Двоих, затмился, и Светлые Боги стали более жестоки и менее милосердны, чем прежде. Говорят, что дух Фанкила витал в подземельях и к нему направляли Двое своих учеников. «Ибо, – говорили они, – в борьбе с Тьмой надо познать самое Тьму. Оба рода дел должны испробовать вы, чтобы сделать выбор».

В честь того духа, чтобы задобрить его и получить от него наставления, вершились ужасные деяния. Но и сами Боги сурово мстили за любое неповиновение и требовали от всех подданных и учеников щедрых даров. Саурон больше не посылал войск на Восток, и мощь Двоих возросла. Но тайная война не прекращалась – до самого падения Барад-Дура. Тогда внезапно ослабла сила Двоих, и за несколько месяцев на глазах изумленных рабов превратились они из полных сил величественных старцев в высохшие мумии. В ужасе многие тогда бежали из Сам-Бала, и власть Палат Власти ослабла. Тогда многие ученики, рассеянные по странам Востока и Юга, стали чародействовать и призывать темных духов без оглядки на Учителей и творить немало зла себе и другим. Но говорят, что доселе возвышается в Восточных Горах Чертог Власти, Сам-Бал Ах-Тангир, и туда сходятся для ученичества и посвящения чародеи со всех концов Средиземья. И говорят также, что в самых глубоких глубинах Сам-Бала, в зале Ах-Гилта, где мощнее всего ощущается дух Фанкила, восседают на черных престолах в светлых одеждах два мертвых тела с живою душою, сжимая в костлявых руках потемневшие от времени посохи. Пред их вечно живые очи, глаголющие без слов, являются алчущие высшего посвящения, и познают там тайну Единства Света и Тьмы, и выходят из темного зала, оставив свой человеческий жребий… Так говорят на Востоке.

Теперь молчали все, кто слушал Беатора. Плащ Данно Акайна беззвучно подгорал, Кэбидж помешивал деревянной ложкой с длинной ручкой мясное варево в котле, Табарин шумно чесал в бороде, но никто не посмел вставить хотя бы словечко.

Тогда прозвучал меланхоличный голос эльфа:

– Я не знал этой легенды, сударь Беатор.

– Для меня это лучшая похвала… – начал было гондорец, но его сейчас же прервали:

– А я вот знал.

Оказывается, Агдалон успел войти, поставить ведра и услышать… сколько он слышал? Половину? Треть? Неважно. Узкое смуглое лицо мага излучало гнев. Смотрелся он жалко: хламида из тонкого полотна с разноцветными ленточками и таинственными серебряными бляшками, нашитыми тут и там, промокла насквозь, у ног Агдалона накапала порядочная лужа. Черная бородка усеяна была крупными росинками. Красные руны, начертанные на белом тюрбане, медленно расползались – как видно, нет такой магии, которая была бы способна превратить неводоотталкивающие чернила в водоотталкивающие… Ноздри нервно трепетали над тонкими губами, но впечатление смазывалось огромной каплей воды, повисшей на самом кончике носа. И только глаза, мраморно-серые глаза Агдалона, еще способны были внушить кое-кому ощущение грядущих неприятностей. Но и мажьим глазам не дали как следует развернуться. Домовитый Кэбидж запричитал:

– Ай-яй-яй! Что ж вы плащик-то не надели, сударь маг? Дело ли это – шляться под дождем в таком невразумительном виде! А? Очень исправный плащик, сносу ему нет, спасибо Кирдану Корабелу!

– Я знаю эту легенду!

– А не хотите ли табачку, сударь маг? Живее согреетесь…

Агдалоновы глаза несколько притухли, но гнев его все еще жаждал пищи:

– …И я знаю, как гондорские школяры и профаны исказили ее! Потому что был в тех местах и поклонился Двум. И в тело мое вошел неземной восторг, и ладони мои сверкали молниями, и чистый свет исходил от моих глаз. Это была радость, святая и древняя, благороднейшее золото древности. Кто, как не сам творец Арды, мог оставить неисчерпаемый кладезь силы в дикой глуши? Кому, как не ему, подвластно умение доставлять любому существу моментальное счастье? Истина в том, что Двое были подлинными посланцами его, не понятыми и не принятыми землею, погрязшей в невежестве. Я знаю, я испытал!

И хотел было Беатор возразить магу: мол, и Тень, царствовавшая в Мордоре, способна была на многое. Да и прислужники ее не лыком шиты. А до нее была еще тень пострашнее и помогущественнее… Да только заколебался гондорец. Нет, он не боялся мага. Но нужно ли затевать ссоры и споры внутри отряда? Хаддар за это по головке не погладит. И пока Беатор колебался, дело решилось само собой.

В дверь постучали. Табарин:

– Кто б ты ни был, можешь войти.

Староста деревни, жившей в Острове и поддерживающей его в должном состоянии, когда там не стоял на постое ни один зеленый отряд, привел человека с бледным, измученным лицом, в плаще, отяжелевшем от воды, и сапогах, искупавшихся в жидкой грязи по самые отвороты. На поясе у него красовалась маленькая медная пряжка в форме восьмилучевой звезды. Такие же, только серебряные, носили все Хаддаровы люди, да и вообще все бойцы зеленых отрядов. А золотая была у одного человека – Первого Звена.

– Откуда ты, гонец? – осведомился Табарин, поправляя одежду и пытаясь придать лицу серьезный вид.

– Из Форноста. Мне нужен капитан двадцать второго зеленого отряда. Немедленно.

– Так уже и двадцать второго? Месяц назад мы были двадцать пятым… – удивился Табарин. Впрочем, гном не мешкая сходил в соседнюю комнату, где отсыпался Хаддар. Тот вскоре вышел, весь в повязках, представился, сонно щуря глаза, и пригласил гонца к себе. Их беседа длилась недолго. Как видно, вестник привез только устный приказ, короткий и ясный…

Гонец не пожелал остаться, просушить одежду над очагом, поесть и отдохнуть. Он лишь сообщил Хаддару волю Первого Звена, выпил вина и вновь вышел на дождь. Вскоре снаружи послышалось шлепанье копыт по глубоким лужам.

– Ишь ты, торопится…

– Точно, Кэбидж. Как видно, не мы у него последние, – ответил Акайн. Руки его тем временем уже поправляли одежду, руки знали: не одному гонцу придется сегодня вдоволь нарадоваться дождю.

Хаддар:

– Собирайтесь, срочно возвращаемся в Форност.

– А как же Компания Семи?..

– Либо потом, либо не нам достанется, Беатор. Собирайся.

* * *

Двенадцать рослых светловолосых всадников обгоняли повозки зеленого отряда. Все в длинных плащах неприметных оттенков: серые, буроватые, цве@@та опавшей и подгнившей листвы. Все на тонконогих лошадях, каждая из которых была по роду своему знатнее гондорских владык. Все в кольчугах, посверкивавших живым серебром. Если не мифрил, то нечто необыкновенно похожее на него. Все дивно красивы, как могут быть красивы только перворожденные, и никогда – люди. Как бывают красивы перстни или броши, сделанные на пару искусным ювелиром и не менее искусным магом.

– Добрые коньки, – негромко произнес Кэбидж, обращаясь к Данно. – Да и сбруя у них справная. У нас, конечно, получше бы сделали, так то у нас… А больше нигде, пожалуй, сбруи лучше этой не сыщешь.

– Что ты шепчешь?

Хоббит не ответил. В другое время Данно пошутил бы, наверное, приободрил бы друга-товарища, только сейчас ныла у него грудь, болели сокрушенные ребра, а от чужаков несло неясной угрозой… или, может быть, силой, от которой хотелось приглушить голос, а лучше того – лишний раз не открывать рта…

Моросило. Мелкое дождевое сеево никого и ничто не оставило сухим. Лошадиные копыта сочно разбрызгивали грязь безымянной боковины Западного тракта. Перворожденные обогнали первую и вторую повозки молча, не произнеся ни слова, не поворачивая даже голов. В присутствии неутомимых эльфов Хаддаровы бойцы сильнее почувствовали собственную усталость. Чистые точеные лица, ровный шаг, прямые спины… Лишь дунадан, широкоплечий и тяжелый, на своем чудовищном жеребце и с Молчаливым Другом на боку, казалось, был им под стать, – такой же величественный воин древности, неприступный и надежный, словно башня из крепчайшего камня.

Но вот предводитель дюжины поравнялся с повозкой Хаддара. Миг – и зазвучала звонкая эльфийская команда. Перворожденные придержали коней. Тот, первый из них, спешился, по щиколотку в грязи шагнул к повозке. Капитан спрыгнул и пошел ему навстречу. Высокий, светловолосый витязь и кряжистый человек обнялись. Человеческая кровь с промокшей повязки на предплечье капитана испачкала эльфийский плащ.

– Здравствуй, Хаддар.

Когда говорит перворожденный, кажется, будто каждый куст в лесу, каждая травинка в поле, каждая птица в небе и каждый зверь в норе вторят ему. Перворожденный печально улыбается. Капитан ответил эльфу севшим голосом:

– Здравствуй, Элладан. Я очень устал, друг.

* * *

Зеленый отряд Хаддара можно разделить на группы разными способами. Так, например, были в отряде любители поговорить и любители помолчать. К числу первых относились друзья-неразлейвода Кэбидж и Данно Акайн. К числу вторых – сам капитан, Агдалон, дунадан Торн и Дэлагунд. Посередке оказывались гном и Беатор.

Можно было поделить всех на хороших бойцов и на бойцов так себе. И тут первыми бы числились как раз молчуны (кроме Агдалона), да еще, пожалуй, неутомимый Табарин. А вот из болтунов… что вышло, то вышло. Из болтунов вообще редко получаются приличные бойцы. Зато Агдалон, хоть и был молчуном, пока особой ретивости и прыти не проявил. Что в остатке? Да все тот же Беатор, знатный драчун на дубинках и на ножах, да еще умелец делать всяческие боевые механизмы, но никудышный лучник и еще того хуже – мечник. Он было высказался как-то с досады, мол, талант и для меча, и для дубинки нужен. На это Хаддар ему возразил: «Талант нужен для всего. Но биться на мечах – искусство, а драться дубьем – забава». Для поднятия духа капитан в тот же день показал Беатору три особенных финта в дубинном бою, и синяки болели потом с полмесяца…

Еще в отряде были ветераны и новички. Матерыми считались сам Хаддар, Табарин, Дэлагунд, Торн и Кэбидж. Из новых людей числились арнорец да все тот же маг. Кто остался в серединке? Опять Беатор.

Если же делить отряд на персон, смыслящих в словесной премудрости и древних знаниях, то первыми оказывались Дэлагунд, Агдалон и Торн. О Хаддаре никто никогда не мог сказать, что ему известно, а о чем капитан не имеет понятия. Такой уж это был человек – закрытый ото всех, и от своих людей в том числе. Гном и хоббит наукам не навычны, больше им нравился эль; арнорец же всяческие премудрости древних времен презирал, не умел читать и тем гордился. Точнехонько между первыми и вторыми попадал… Беатор. Все-таки бывший архивариус и большой книжного слова любитель. Жаль, читал он когда-то бессистемно и беспорядочно и теперь мог иногда вытащить из памяти своей какую-нибудь диковинную подробность, но привязать ее ни к чему не мог. Вот, например, был когда-то могущественный царь Тар-Анкалимон, сын Атанамира. А уж чего ради оный царь запомнился и что он, царь этот, делал, Беатор, сколько ни бился, припомнить не умел.

Красавцев в отряде хватало… Первым изо всех, конечно, был Дэлагунд. Человек никогда не превзойдет в красоте рассвет, или, скажем, ручей, или ветер в листве старого клена; перворожденный тоже не превзойдет, но эльф хотя бы способен сравняться с ручьем, и кленом, и с рассветом, а человек – нет. Хотя некоторые и способны уподобляться дубу, свинье, крысе… Хаддар и Торн – оба хороши тяжкой и смертоносной красой мастерски откованного клинка. Тощий черноволосый Данно Акайн – воплощенное шальное веселье, вечная ярмарка, а она крепко жжет женские сердца. Агдалон столь похож на мудрецов древности, как рисуют их нынешние живописцы Средиземья, что поневоле хочется поклониться ему. Хотя бы и чувствовалось, что красота мудрости разбавлена в нем сладкой водицей текущего века. Табарин и Кэбидж, кажется, даже среди своих красавчиками не слывут. Впрочем, говорят, хоббиты такого понятия между собой до сих пор не завели, а гнома-красавчика свет не видывал со времен царя Балина. И тут Беатор попадал в серединку! Он был не хорош собой, но и не дурен. Высокий, широкий в плечах, с крепкими руками, телом он напоминал деревенского здоровяка. Тонкие губы, высокий лоб и особенный разрез глаз придавали его лицу налет задумчивой мечтательности. Да только скулы для столь умственной физиономии выходили широковаты. Беатора на улицах Минас-Тирита принимали за сущую деревенщину…

Если бы пришло кому-нибудь в голову посчитать, кто в отряде считается старшим, а кто младшим, кто повыше, а кто пониже, повторилась бы та же история. Младшими считались прежде всего новички: арнорец и маг. Главным был, разумеется, сам капитан Хаддар, и во всех делах при отсутствии Хаддара замещал его Табарин. За Кэбиджем оставалась незыблемая власть над продуктами и иными припасами. А за Торном – право первого совета Хаддару. Когда-то, по слухам, сам Кирдан Корабел, Первое Звено Братства, долго колебался, выбирая, кого из двоих поставить командиром нового зеленого отряда: Торна или Хаддара. Один был опытным следопытом и непобедимым бойцом на мечах, а другой славился холодной отвагой и хитроумием… В конце концов Кирдан обратился к ним с вопросом, не желает ли кто-нибудь уступить. Дунадану старинное благородство помешало требовать старшинства. Он сказал, что подчинится Хаддару, если того назначат капитаном. Хаддар ответил: «Благодарю тебя, Торн», – и сейчас же выгнал из отряда двоих лишних, по его мнению, хоббитов (оставил лишь Кэбиджа), попросил найти ему мастера машин (отыскали, хоть и не сразу, Беатора), потребовал, чтобы кое-кто сменил оружие на более исправное… словом, и мига не прошло, как он обрел над отрядом власть, словно командовал им уже не один год. Словно мать родила его двадцать пять лет назад на далеком Харадском пограничье только для того, чтобы он сделался капитаном зеленого отряда…

Торн как-то сказал Беатору: «Все случилось в точности так, как и должно было случиться. Быть человеком власти – редкий талант, и нет его ни у кого в отряде, помимо Хаддара. Можно учиться власти, можно искать совершенства в обладании ею, но природный талант все равно всегда будет выше и сильнее. Возможно, такие вещи разумным существам дарит сам Илуватар». Торн и Хаддар никогда не спорили между собой и отлично понимали друг друга. Дунадан не был ни заместителем капитана, ни его помощником. Но если в трудных обстоятельствах он подавал Хаддару совет, чаще всего выходило по слову его… Кто в остатке? Эльф Дэлагунд, никогда не интересовавшийся даже крупицею власти и влияния на человеческие дела, да круглый середняк Беатор.

Именно поэтому Беатор несказанно удивился, когда капитан Хаддар, добравшись до Форноста и отведя отряд на ночлег, поискал глазами нужного человека и назвал его имя:

– Беатор! Завтра утром я иду к Первому Звену. Ты со мной. Приведи одежду в порядок.

Не Торн, не Кэбидж, не Табарин, прежде не раз ходившие с капитаном на разные важные встречи, а именно он, простой человек и круглый середняк. Почему?

* * *

Они шли по улицам Форноста от Зеленого дома у восточных ворот, где жили бойцы десятка отрядов, возвращавшихся из походов в Форност, к Дому Братства в самом центре. Там их ожидал Кирдан Корабел.

Беатор был без памяти влюблен в этот город. Гуляя по его улицам, он испытывал желание гладить камень мостовых и домов, гладить нежно и успокоительно, как гладят родного человека, когда ему отчего-то нехорошо. Форност, отстроенный еще при Арагорне, прежнем государе Соединенного королевства, иногда называли Белой Звездой Севера. Город был чудо как хорош. Выстроили его из белого камня с тонкими прожилками эльфийского-неведомо-чего, отсвечивавшего золотом. А мостовые выложили черными квадратными плитами с такими же прожилками, но только искрившимися не золотом, а серебром. На одну лишь цитадель гондорского наместника пошел грубый бурый камень с Северного нагорья. Впрочем, на то она и цитадель, чтобы выглядеть неласково… Рядом с главными ее воротами – в назидание потомкам – оставлены были в целости и сохранности руины старого Форноста, познавшего славу в дни цветения Арнорского княжества, а впоследствии покинутого и заросшего лесом.

Туда-то и свернул Хаддар с прямой дороги к Дому Братства. Капитан уселся на мшистый валун, выпавший когда-то из нижней части крепостной башни, и жестом пригласил гондорца устроиться рядом.

– Послушай меня, Беатор. Ты знаешь, как родилось Ожерелье островов?

– Приблизительно.

– Значит, ты ничего не знаешь. А мне давным-давно рассказал Элладан. Когда я ему спас жизнь. Дважды. И он мне – один раз… Так вот, это его затея.

– Элладана? Теперь он всего-навсего капитан одного из отрядов…

– Не перебивай. Это теперь… А в целом его судьба совершенна; нам бы всем такую судьбу. Элладан – сын Элронда, государя эльфов Раздола, и сам прямой наследник престола. Он дрался на Пеленнорском поле, когда прежняя Тень грозила Средиземью. А потом перворожденные, почти все, кто еще оставался на этой земле, отправились в гавани крайнего запада и пустились в плавание к заветной счастливой стране, Блаженному Краю. Здесь им вроде бы больше нечего было делать. Ладно, уплыли они. Тут их осталось всего ничего… Но у острова Тол Эрессэа Элладан и брат его Элрохир почувствовали беспокойство. Это мы с тобой, Беатор, побеспокоимся-побеспокоимся, но если явной причины никакой не видно, то и забываем обо всем. Эльфы устроены иначе. Когда кто-то из них чувствует неладное, значит, в мире появилась трещина. Элладановы корабли спустили паруса, и они с братом принялись держать совет. Говорит, совещались три дня. Вышло так, как мы бы с тобой ни за что не додумались, мы по-другому думаем. Они решили, будто здесь, в Средиземье, осталась еще малая часть эльфийской судьбы. Может быть, на один глоток. Но если так, части народа перворожденных следует вернуться и выпить этот глоток. Оба они считали, что наша земля нечиста. Есть одно слово в эльфийском… у него два значения: «искаженный» и «оскверненный». А в общем, скорее всего – «нечистый». Здесь бушевали войны и осталось полным-полно смертоносной магии, опасных вещей, хищных тварей… Это он мне так говорил. Они решили: кому-то надо вернуться и очистить Средиземье, чтобы потом даровать его людям как идеально ограненный драгоценный камень. Вот он, последний глоток эльфийской судьбы…

– И как, вернулись?

– Вернулся Элладан и его корабль. А Элрохира он отпустил, обещав, что встретится с ним, если не погибнет, если выполнит свою задачу и если доплывет до сокровенной счастливой страны запредельного запада… Здесь он повстречал Кирдана Корабела в Серебристой гавани. А тот призвал еще самого Элессара, старого хоббитана Перегрина Тукка из хоббитского Шира, кое-кого из гномьих князей. Элладан отказался от своих прав на Раздол, да и от всякой власти вообще, разве только исключая власть над маленьким отрядом. Кирдан стал Первым Звеном. Арагорн отвел на своих землях места для островов Ожерелья и велел наместникам и вождям всех народов, населяющих его державу, оказывать помощь нашему Братству. Хотя командир у нас один – Первое Звено, а над ним никого нет, и даже король над Братством не властен. Кирдан поселился тут, в Форносте, и к нему потекли сначала одни только эльфы.

Пойми ты, важная вещь: в первое время Братство было делом эльфов, и только эльфов. Потом туда стали допускать хоббитов и людей, а в последнюю очередь – гномов. Их объединяли в зеленые отряды. И сейчас-то эльфийских, в смысле чисто эльфийских, двадцать шесть отрядов, человеческих – одиннадцать, гномьих – три, гномьих пополам с хоббитами – два, а смешанный только один. Наш. Ну или вроде того, последних новостей я не знаю. Всего без малого пять сотен бойцов, из них эльфов целых три сотни. Да такую силищу их государи не всякий раз собирали. И вот я думаю, Беатор, давно и крепко думаю: а не слишком ли они привыкли к Средиземью? В последнее время нам все больше мелочь попадается, разбойничье семя, ведьмы да шайки орков. Наверное, мы бы и сами – люди, я имею в виду – управились бы. И эльфы должны это понимать. Понимают, но не уходят. Почему? Может быть, не нужна им там, за морем, бесконечная жизнь? Может, нужно им здесь красиво умереть? Подумай, триста перворожденных чувствуют себя единым ювелирных дел мастером, собравшимся вырастить кристалл невиданной чистоты… За это стоило бы умереть. Или я все-таки ошибаюсь? Или им еще… рано?

– Зачем ты взял меня с собой, капитан? Ты знаешь их давно, их порядки, обычаи, их мысли…

– Да! В том-то и дело. Я знаю эльфов слишком давно. Я ловлю себя на том, что иногда начинаю думать как эльф. Ты– другое дело. Сегодня слушай Кирдана, смотри на Кирдана. Он – соль Братства. Сам же он эльф, в нем бродит настроение перворожденных, и Кирдан склонен выговорить вслух то, чего другой эльф не произнесет. Он… вроде меня, выходит. Я поэльфел, а он малость очеловечился. Слушай. Твои уши… посвежее моих. Слушай. Потом скажешь мне, до каких мыслей дослушался.

…Кирдан встретил их в зале Утренних Ирисов. Хаддар и Первое Звено учтиво приветствовали друг друга, а Беатор молча поклонился. Затем все трое уселись в резные дубовые кресла.

– Благородный капитан Хаддар! Ты давно в Братстве, и я позволю себе опустить все приличествующие случаю предисловия. Отряд перворожденного Араглина погиб в Ангмаре, отыскав один очень опасный предмет. На поиски его отправлен был отряд Дайна Клевца, лучший из гномьих. От Дайна нет вестей, и я полагаю, что он тоже погиб. Наши неудачи на севере – знак чего-то более значительного и опасного, быть может… Ангмар и Харад – вот главная боль нашего Братства. В Форносте и тяготеющих к нему областях – двадцать отрядов, да еще набирается несколько новых. В Минас-Тирите – еще шестнадцать. Восток давно замирен и тих, в Лесной Крепости Галадон всего пять отрядов. О Хараде ты знаешь более меня, и речь между нами пойдет об Ангмаре. Несколько месяцев назад ко мне стали приходить печальные известия: там собирается нечисть всякого рода и поднимается тьма. Поговаривают, будто там объявился старинный злодей и предатель Логран. Нашего передового отряда в Эттенблатских горах уже не хватает, он слишком слаб, и я намерен в самом скором времени отозвать его оттуда; мне предстоит общий совет с наместником гондорским в Форносте, ближайшими князьями арнорскими и хоббитаном о судьбе Ангмара. Стоит ли туда отправить большую общую рать Севера, дабы в очередной раз очистить эту землю от скверны, или же мудрее укрепить границу и приготовиться к набегам – ведь удержать и населить Ангмар мы не в состоянии…

– Позволь мне задать вопрос, сиятельный Кирдан! Почему все же не заселить его?

– Нет сил защищать.

– Те, кто отправится туда жить, сами защитят его.

Беатор взглянул на эту пару и восхитился: сколь сильно они отличаются друг от друга! Оба в простых одеждах, но у Первого Звена плащ заколот золотой фибулой, а на правой руке – точная копия кольца Нарья с рубином. Само кольцо прежде обладало великой магической силой, теперь же сила иссякла, но осталась необыкновенная тонкость древней эльфийской работы, точно переданная в копии. Гэндальф подарил ее Кирдану в Серебристой гавани. Значительнее этого предмета мало что есть в пределах Арнора.

Хаддар не носит никаких украшений. Никогда. Кирдан Корабел сохранил породистую стать и величавую красу древней крови; он ходит, говорит и даже думает, наверное, как государь тысячелетней давности. Высокий, тонкий в кости, светловолосый – но без единой сединки. Длинные изящные пальцы эльфа. И Хаддар: среднего роста, коренастый, широкоплечий, тело его, налитое силой, способно к грации ратоборца и ни к какой иной. Кареглазый, русоволосый, смугловатая обветренная кожа лица. Капитан родился в Харондоре, как раз на Харадском пограничье, и в его медлительную, упрямую гондорскую кровь невесть как затекла капелька стремительной и жестокой варварской крови харадцев. Говорит и думает, будто бьет, скупо отсчитывая силу, необходимую для правильного нанесения удара.

– Такая мысль не приходила мне в голову. Я обещаю подумать об этом. Но сейчас я хотел бы вернуться к делам более насущным. Араглину дано было задание разведать, почему стая черного воронья вновь ищет себе гнездовище именно в Ангмаре. От него прилетел почтовый голубь с посланием, там говорилось, что в развалинах Карн-Дума отыскался некий Проклятый венец; что вокруг него и роится тьма; что сам Араглин попытается выбраться, но надежды мало. Это все. Я взялся за поиски объяснения: откуда взялся этот Проклятый венец, чем он так притягателен. В «Тайной хронике Артедаина, Рудаура и Нового Форноста» отыскалось несколько важных мест… Их выписали по моей просьбе специально для тебя, благородный Хаддар.

Он протянул свиток. Хаддар пробежал написанное глазами и передал Беатору. Гондорец углубился в чтение.

«…Говорят, будто именно в Ангмаре вывел Моргот древнюю расу великанов – вернейших и могущественнейших своих слуг. Самыми первыми из них были облеченные его волей в исполинскую плоть духи, сошедшие с ним из заоблачных высей. Старейший же и высочайший из всего великанского рода был Гилим Длинная Шея. „Зима“ означает имя его на древнем языке, и властвовал он над холодом и снегом. После бегства Моргота от Валаров Гилим убрался из-за моря, из Эрумана, где долго жил, и воздвиг себе ледяной чертог на севере Мглистых Гор. Так говорят, и думается, что был этот чертог на востоке Ангмара, где по сей день немало живет великанского отродья. Саурону великаны уже не служили, но все равно Гилимово племя – немалое зло. К тому же им сродни и тролли, а эти-то были первейшими слугами и Второго Врага.

Куда сгинул Гилим, и сгинул ли вообще – неведомо. Во Вторую Эпоху о нем уже не слыхали. Зато появились орки, разбежавшиеся после осады Ангбанда, и с тех-то пор Гундабад стал столицей всех гоблинов Мглистых Гор. Но, вопреки лиху, поселились в тех краях и люди, истерлинги из колена Бора, что находятся в родстве с лоссохами залива Форохел. Они-то и заложили основания Карн-Дума. А потом пришли нуменорцы. В пору своего величия нуменорцы селились далеко в глубине Средиземья. В Карн-Думе царствовал нуменорский наместник, родич короля. И соплеменники, и покоренные туземцы боготворили властительного принца, звавшегося Амрунахором – Владыкой Востока. Но за долгие годы жизни возросла и его гордыня, и он стал алкать больших богатств и большей власти и отказался повиноваться Нуменору. В довершение же всего увлекся он моргулом – черным знанием Моргота, и напитал заклинаниями все переходы и залы Карн-Дума. Немногие нуменорцы, оставшиеся Верными, покинули его – или погибли. Все же прочие только склонялись перед его силой, и сами творили не меньшее лихо. А потом, прожив изрядно даже по нуменорскому счету, ушел он на юг, и долгое время не видел его тот край. Уже после узнали, как глубоко и по какой причине пал Амрунахор. Ибо он принял дар Саурона – Кольцо, и оно растлило и развоплотило его, так что обернулся он призраком-назгулом, но не простым, а первым и сильнейшим среди них. Лишь как Короля-Чародея помнит его теперь история, и ужас навевает это имя на то племя, что дало жизнь отступнику.

Король вернулся в Карн-Дум спустя не одну тысячу лет – примерно в 1300 году Третьей Эпохи это было. К тому времени немало бурь пронеслось над Средиземьем, но Ангмар оставался все таким же – глухим заснеженным краем под сенью холодных гор, кишащим орками и лиходеями. Все здешние обитатели склонились перед вернувшимся владыкой и снова воздвигли по его велению залы Карн-Дума. Хорошо известно, что было дальше – многолетняя война Арнора с Ангмаром. Силы Северного Королевства были разобщены. Претендовавший на корону правитель Рудаура заключил союз с Ангмаром. В 1356 году погиб правитель Артедаина Аргелеб, а в 1409-м – сын его Арвелег. Рудаур отошел к Ангмару, и был истреблен княжеский дом Кардолана. Но тогда эльфы из Лориэна, Раздола и Линдона отразили натиск Чародея. Война, однако, не затихала, и в 1974 году Король-Чародей нанес Арнору последний, смертельный удар. Тогда погибло Северное Королевство, а Назгул обосновался в Форносте и объявил себя королем дунаданов – давно был ему вожделен этот титул.

Однако недолго наслаждался он им. Арнора было уже не вернуть, но гондорское войско, прибыв по морю, объединилось с остатками арнорцев и эльфами Кирдана и выбило врага из нуменорских земель. На подходах к Карн-Думу узурпатора перехватила гондорская конница и отряд Глорфиндела из Раздола. Тут пришел конец королевству Ангмар, и сам Король-Чародей показал спину Глорфинделу. На юг, в Мордор бежал он, чтобы уже никогда не вернуться в свое королевство. Многие ангмарцы тогда ушли на восточные рубежи королевства, в верховья Андуина. Но в 1977 году на них обрушился Фрумгар, вождь Эотеода, искавший для своего рода новых мест, – и остатки злосчастного племени разбежались по северным горам. Но не выкорчеваны остались корни ангмарского лиха. В руинах легло Северное Королевство, а эльфам не хватало сил, да и желания, разорить весь лихой край. Орки продолжали плодиться под Гундабадом, и скоро уже весь горный край до самого Исенгарда познал их злобу. Тролли и великаны бродили по холодным пустошам. Шайки уцелевших ангмарцев ютились в жалких хижинах под склонами гор и лелеяли злобу на всех Верных, отвергая всякую мысль об обращении к Свету. Да и некому было обратить их – до прихода Короля. Когда же Король вернулся, Ангмар был покорен, и нечисть скрылась в горах. Люди же начали перенимать лучшие обычаи, и даже в Карн-Думе одно время сидел королевский наместник. Но Карн-Дум остался лихим местом, и по-прежнему край этот – средоточие всякого лиха. Слишком уж буйно взошли семена, посеянные Королем-Чародеем во владениях Гилима».

Пока гондорец читал, капитан и Первое Звено продолжали беседу.

– О венце здесь ничего нет, сиятельный Кирдан.

– Кое-что я не решился доверить писцам и перескажу на словах. Проклятый венец откован был по приказу Короля-Чародея, разорившего старый Форност. Он наполнил венец темной магией. Всякий, кто наденет его на голову, будет видеть глазами и слышать ушами любого человека, имя которого назовет. Это будет очень сведущее существо.

– Как выглядит?

– Серебряная диадема с пятью зубцами спереди – в форме пяти крепостных башен. Еще к нему прикреплена серебряная же черненая маска, закрывающая половину лица.

– Увезти или уничтожить на месте?

– Послушай меня, благороднейший Хаддар. Никакая сила не позволит тебе уничтожить это на месте. Кроме того, венец не зря называют Проклятым. На нем лежит простое и злое проклятие: он притягивает со всех сторон врагов своего хозяина и наполняет их, а заодно и прочих окружающих страстным желанием завладеть такой сильной вещью.

– Иными словами,взять венец нетрудно, а вот удержать его сколько-нибудь долго почти невозможно.

– Именно так. Вам следует захватить его и бежать, бежать, бежать. Одновременно придется приглядывать друг за другом: всегда отыщется нестойкая душа, способная соблазниться голой силой.

– Это я понимаю. Дайн?

– За ним я отправлю другой отряд. Братство постарается спасти его, но не вам надлежит думать об этом. Для вас главное – вернуться в Форност.

– У кого сейчас венец?

Кирдан сделал паузу, но потом честно признался:

– Я не знаю.

По выражению его лица гондорец понял: человеку власти трудно признаться в неведении.

– Сиятельный Кирдан! Я, разумеется, отправлюсь в Ангмар и постараюсь сделать дело. Но я был бы рад, если бы кто-нибудь рассеял мое недоумение. За последнее время… года два или три… не было ничего значительнее этого самого Проклятого венца. Отчего ж на поиски его отправляется отряд, который никогда не считали лучшим?

– Изволь же, благородный Хаддар, я отвечу тебе. Лучший гномий отряд пропал. Лучший эльфийский отряд погиб. Второй лучший эльфийский отряд сейчас сидит в Эттенблатских горах и ожидает смены. Его сменит лучший отряд из воинов-людей. Третий лучший эльфийский отряд будет искать Дайна…

– Я не слышу ответа.

Кирдан помолчал, то ли примиряя себя с дерзостью капитана, то ли печалясь о чем-то.

– Да. Истинный ответ звучит иначе. Древние символы и знаки еще живы; одни вы во всем Ожерелье можете быть уподоблены иному братству, некогда спасшему Средиземье от великой беды. Я полагаю, вы отмечены для напоминания о том, что существует нечто неизменное в мире Предвечного Властителя.

– Древние символы и знаки мертвы. Земля преобразилась. То время ушло. Я уверен, сиятельный Кирдан, древние символы и знаки утратили силу и смысл. Они мертвы.

– Нет.

– Хорошо. Мой долг – повиноваться, и я не испытываю желания отступиться от дела. Когда нам следует покинуть Форност?

– Не позднее завтрашнего полудня.

– Значит, сегодня вечером от меня придет список всего того, что мне необходимо.

Выйдя из чертогов Кирдана Корабела, Хаддар спросил:

– Ну, удалось ли тебе расслышать что-нибудь?

– Мне кажется, он очень холоден. Но все-таки ведет себя, как друг людей, тут ничего не скажешь.

– Еще хоть что-нибудь?

– Кирдан… искренне уверен в необходимости того, что делает. Да. Ему надо довершить дело, а тяги к смерти я никакой не вижу.

– Ты прав, – задумчиво ответил Хаддар. – Я тоже ее не увидел. И все же…

* * *

Большой Пограничный перекресток встретил их неласково. Дул пронизывающий ветер, голые по осенней поре деревья недружелюбно раскинули ветви, вот уже день, как отряд не встречал по дороге никаких следов человеческого жилья. Вся эта глухая арнорская окраина выполнена была в двух цветах: грязно-белым по серо-бурому. Бурая влажная земля, светло-серые стволы деревьев, тускло-серое небо, темно-серая приграничная речушка без названия; белые червяки снега, недавно выпавшего и еще не полностью растаявшего на таком холоде, слепое беловатое пятно солнца. У моста в землю была врыта гранитная глыба с простой надписью: «На этом берегу заканчивается земля северного княжества Арнор. Наместник Суламир». Мощный кедр простер над рубежным камнем темную лапу.

Отряд миновал обветшавший мост через речушку.

– Хотелось бы видеть здесь хотя бы подобие дозора или стражи… – проворчал Табарин.

– Эту реку в дюжине мест курица перейдет, не замочив перьев, – откликнулся Данно Акайн.

– Ты знаешь эти места?

– Я родился тут, неподалеку.

Сразу за рекой дорога разделялась на три. Основной тракт с глубокими колеями, правда сильно попорченный паводками и размытый дождями, уходил на северо-восток, прямо к старинной твердыне Ангмара, Карн-Думу. Старая крепость была разрушена еще в давние времена, когда гондорские и эльфийские дружины очищали северный край от полчищ Короля-Чародея. Но сейчас там, по слухам, одно за другим появлялись новые селения, а в пределах древнего Карн-Дума, на высокой скале, невесть кто выстроил сторожевую башню. Налево уходила от основного тракта совсем заколодевшая, едва различимая дорога, скорее даже тропа. Когда-то, как написано в дорожных трактатах, она огибала Северное нагорье и устремлялась к морю. А теперь, наверное, пропадала в болотах и чащобах на полдороге. Направо вела хорошо наезженная колея, и ее в Братстве знали как нельзя лучше, поскольку заканчивалась она точнехонько перед воротами маленькой крепости Амонбарад в Эттенблатских горах. Это был самый северный остров Ожерелья, и отправляли туда лучших из лучших. Сейчас там должен был стоять гарнизоном отряд эльфа Тураниэля из двадцати бойцов.

У самого моста, слева, из земли торчал четырехгранный столб черного камня. На нем красовалась надпись на всеобщем языке: «Дети королевства Ангмар ждут возрождения. Это наша земля». В специально вытесанный паз вставлен был лисий череп, выкрашенный в черный цвет.

Хаддар приказал:

– Повозкам остановиться. Агдалон, это твоя работа. – Капитан указал на столб. – Акайн и Торн, подойдите ко мне.

Маг подошел поближе к ангмарской меже, направил на нее посох и прошептал заветные слова. Бледная звездочка сорвалась с кончика посоха и заплясала вокруг столба сумасшедшим светляком.

Тем временем Хаддар совещался с дунаданом и арнорцем.

– Левое… ответвление… Акайн, как долго оно еще продолжает быть дорогой, а не просто частью пустоши?

– Миль на двадцать-тридцать, капитан.

– Торн?

– Двадцать шесть гондорских миль по равнине и еще семь по горам. Дальше не осталось даже козьей тропы.

– Дальше эти дороги как-нибудь соединяются?

– Да есть тут одна просека…

– Торн?

– С Эттенблатского тракта можно свернуть где угодно, а с основного… с основного – точно, в одном месте.

– И там не больно-то пройдешь, капитан.

– Хорошо. Агдалон, что?

– У всякой магии есть свои цвета, оттенки, масти, школы…

– Да? – по голосу Хаддара чувствовалось, как хотел бы он утопить разом все масти и оттенки в каком-нибудь гнилом море Рун. На худой конец, в реке Андуин.

– Здесь нет цветов, благоприятных для нас. Ничего благожелательного…

– Вот новость-то, – пробормотал арнорец.

– Но и значительной силы, столкнувшись с которой нам неизбежно пришлось бы отступить, я не чувствую, – продолжил маг, не удостоив его ответом. – Здешняя магия темна и слаба. Правда, боюсь, теперь некто знает о нас.

– Некто?

– Маг, или магическое существо, или группа магических существ…

– Или группа магов… – добавил арнорец. – Или группа магов и магических существ.

– Иными словами, ты не знаешь?

– Нет магических приемов, способных дать прямой и ясный ответ на этот вопрос, капитан. Главное же состоит в том, что я не вижу угрозы подавляющего свойства.

– Что ж, отлично. Акайн, Торн, Табарин, Беатор, – столб срыть и отправить в реку.

…Фонтан брызг.

– Повозкам: как договаривались, по основному тракту!

Они тронулись с места, и сейчас же снежные мухи вновь закружились в воздухе.

* * *

На ночлег встали в лесистой низине, так, чтобы холмы прикрывали от ветра. Беатор мысленно возблагодарил Предвечного Властителя за доброе здравомыслие капитана Хаддара. Почти все отряды Братства были конными, в то время как Хаддаровы люди передвигались на трех крытых повозках и тащили за собой маленький табун запасных лошадей. При этом двое-трое бойцов, сменяя друг друга, ездили верхом. Они составляли маленькую разведку отряда. В такую погоду ночевать у костра в поле, до утра подтягивая одеяло и одежду то так, то эдак, чтобы змейка холода не ужалила лишний раз, – развлечение для сумасшедших. А в повозке, рядышком с жаровней, за стенами из плотной ткани, все-таки жить можно…

Лошадей привязали к деревьям, покормили и напоили. Развели костер. Кэбидж, поколдовав положенное время, выдал королевский ужин: по миске горячей просяной каши с кусками солонины.

Хаддар велел до утра дежурить посменно. Первым сторожить прочих выпало Беатору и дунадану. Агдалон громко, стараясь привлечь к себе всеобщее внимание, предложил:

– Доверьтесь моей силе. Полагаю, не столь уж трудно поставить вокруг нас и лошадей наших такого рода охранные заклинания, чтобы ни одна тварь не посмела сунуться. Есть приемы магической защиты, годные для любого случая, поверьте, нет ни малейшей надобности отрывать ото сна…

– Отлично, – угрюмо ответил Хаддар. – Пусть будут еще и заклинания. Торна и Беатора сменят Дэлагунд и Табарин. А теперь давайте-ка, расходитесь по лежанкам.

Агдалон очертил концом посоха непрерывную линию вокруг их маленького лагеря, а потом принялся высоким голосом, чуть завывая, речитативить на абсолютно незнакомом Беатору языке. В тех местах, где проходил маг, взрытая посохом линия начинала малиново поблескивать, совершенно как угольки в костре, когда все способное пылать уже прогорело. Замкнув кольцо, Агдалон наконец влез в повозку и угомонился.

…Беатор вертелся у костра, стараясь отогреть все тело сразу и притом не влезть в самое пламя. Тело отогревалось местами: один бок зарумянился, чуть-чуть, и корочкой покроется, а другой подло мерзнет. Хорошо ногам – плохо спине. Хорошо рукам – плохо тому, что пониже спины.

Дунадан сидел, не шевелясь, словно холод и тепло были ему безразличны. Гондорец завистливо бросил:

– Дунадану мороз не в новинку…

– Мороз? – непонимающе откликнулся Торн. И Беатор махнул рукой.

Так сидели они довольно долго в молчании, поглядывая в черноту леса. Потом дунадан усмехнулся и сказал:

– Видишь ли, друг Беатор, нам всем помогает король-Следопыт, лучший изо всех следопытов, вечный, как лес. Мой народ уходит в прошлое. Дунаданы – вроде эльфов, нам нет на этой земле достойного пристанища. Когда мы все… сойдем на нет, друг, останется одинокий король, последний дунадан. Лесной скиталец. Да и сейчас он оберегает каждого из нас в дальнем походе. От холода, от голода, от нелепой случайной смерти.

– Последний дунадан? Никогда не слышал.

– Мне когда-то рассказал о нем отец. И я передам историю короля-следопыта своему сыну… если он у меня будет.

– Я… хочу знать. Это можно?

– Отчего ж нельзя? Отец говорил, будто двух сыновей оставил после геройской своей кончины Халбарад Следопыт, прославленный в Пеленнорской битве. Второй звался Халлатан, и о нем довольно известно всем – о Наместнике Северного Королевства, восстановителе Форноста и самого Аннуминаса Королевского. Первым же был Халлакар, и о нем, должно быть, вы знаете гораздо меньше. Ибо о нем, кроме самого имени, может быть, не рассказывается в летописях. А предания передаются лишь тихим шепотком среди тех, кто способен понять их душой.

Когда Серый Отряд, вернее, выжившие из него, вернулся на Север вместе с Митрандиром и принес весть о воцарении Короля, иные дунаданы вздохнули с облегчением, но иные были опечалены, ибо жизнь изменилась и со многим приходилось прощаться. Вскоре Халлатан, сопровождавший отца в походе, а отряд в возвращении, получил от первого же гондорского гонца королевскую грамоту и послал своего брата на Север, обустраивать Форност к приезду Короля. Но Халлакар отказался: «К иной жизни привык я, и не по мне стоять одесную владыки в блистающих палатах, хотя бы и питал я к нему великую любовь». Так он ответил, и многие тогда решили, что он обезумел от смерти отца. Но думается мне, и не мне одному, что вовсе не в том было дело. И когда уже многие дунаданы Севера обрели надежный дом и королевское жалование, Халлакар так и оставался странником-следопытом. Едва ли не один зимовал он в укрытом лесными дебрями отцовском доме. А в остальное время бродил по краю, от Бри до подножий Хитаэглира, добывая еду охотой и сражаясь с уцелевшим его злом. Не все сородичи понимали его – все меньше и меньше было таких, – но все уважали, и Королевство ценило его помощь. Но пришло время, и люди распахали Дикий Край, и города и селения покрыли землю Арнора, и мало места осталось на ней для таких, как Халлакар. Тогда лишь явился он в Форност, – чтоб тепло попрощаться с братом и уйти затем далеко на юг, в леса Минхириата. Там прожил он еще долго – среди тамошнего скрытного племени, не знающего ни письма, ни металла, живущего охотой и не помнящего, есть ли нуменорская кровь в их жилах…

Однако прошли годы – и Халлакар вернулся. Был он стар и сед, и годы уже клонили его к земле. И многие решили, что пришел он, чтобы умереть на родине. Тогда пришел к нему в лес Халлатан, тоже уже состарившийся и не чаявший увидеть брата живым, и передал приглашение Короля: погостить у него в Форносте. «Не будет он неволить тебя службой и житьем за каменными стенами, раз она столь тягостна. Однако всем нам больно от разлуки с тобой. Ему же, быть может, стократ больнее, ибо ты, кажется, единственный, кому не принесло радости его воцарение».

Не было на самом деле в этих словах упрека, но Халлакару они принесли боль, и он склонился перед Наместником и братом, признавая вину. Но ответил так: «Пойми, однако, и ты меня. Не из отвращения не пришел я в сияющие залы королевского города. Просто боюсь я, что соблазны их перевесят память об этих лесах. А потеряв их, зачахну я быстрее, чем старюсь сейчас. Ибо, потеряв леса эти, – потеряю себя. Но ныне времени остается мало, как ни смотри. Поэтому, может, через день ты услышишь иной ответ, если Силы не рассудят иначе».

Но через день не нашел Халлакар брата на прежнем привале, и не было о нем более никаких вестей, и никто не видел его тела или могилы. И Великий Король был опечален. Говорят, однако, что не мог последний из Вольных Следопытов Севера покинуть страну, которую так любил. Не мог, говорят, и через тысячу лет. Для того и вернулся он в наши края, чтобы не покидать их никогда. Ты думаешь, это ручей журчит в ночной тишине? Как знать, может, это его голос напевает нам песнь о древних временах, что позабыты ныне. Прислушайся и внемли словам, не смущаясь! Ты думаешь, это ветерок пригнул траву между дерев? А может, это он прошел по лесу, невидимый неверящим взорам? Но те, кто помнят, – видят и слышат…

– Печальная история, но красивая. Вот и половина нашей смены миновала… Кругом, кажется, мирно, а я уж было забеспокоился из-за того столба… у реки.

– Кругом не мирно. Пока я болтал, к Агдалонову кругу подходил сначала орк, потом вооруженный человек. Оба они старались не наделать шума, и оба не сумели пройти магическую стену, друг Беатор. Еще раньше совсем недалеко отсюда медведь точил когти, но прошел стороной и не заинтересовался нами. Зверью-то мажьи заклинания нипочем, этот гость добрался бы до наших коней…

– Но я ничего не слышал!

– Я слышал.

– Следует разбудить капитана…

– Он не спит. Уже давно. И правильно делает.

– Правильно?

– Слишком много желающих навестить нас. И шум. Вон там. И запах псины. Как там твои вертушки? Принеси-ка сюда две пары.

Беатор повиновался. Он вез из Форноста восемь прекрасно отлаженных самострелов с тетивами столь тугими, что натянуть их он мог лишь с помощью специального крючка. Кто-то назвал их вертушками, и название прижилось.

Гондорец уже сунулся в повозку и нащупал одну из вертушек, но тут снаружи послышался жуткий рев.

«Что за зверь такой?»

Он выскочил, лихорадочно пытаясь натянуть тетиву, выронил крючок, поднял крючок, выронил стрелу… У границы, начертанной Агдалоном, видны были пять или шесть человеческих фигур. Ба! Вся компания чужаков стояла голышом. Торн вытащил меч из ножен, Хаддар дунул в писклявую тревожную дудку и тоже встал рядом, обнажив клинок. В повозках заворочались, вскакивая и подбирая оружие. Беатор опустился на корточки, пытаясь нащупать стрелу. Нашел. Вставил в специальный желобок. Поднял глаза. О!

За малиновой линией, порыкивая, по земле катались две твари. Да что за… Шерсть, уши, хвосты. Наконец, из травы поднялись два огромных волка. Остальные оборотни тоже пали на землю, покатились, обрастая шерстью. Все это происходило невероятно быстро, слишком быстро для Беатора. Вожак, матерый волчище, перешагнул линию Агдалона безо всяких для себя неудобств. «Зверью… нипочем…» Гондорец вскинул самострел, прицеливаясь. Шипнула стрела. Дэлагунд. Для него-то нет ничего слишком быстрого… Волк-оборотень взвизгнул, и в этом звуке Беатору почудилась чисто человеческая интонация: «Как же так? Обидно!» Зверь повернул назад и затрусил в чащобу на трех лапах. Беатор выстрелил ему вслед, но, кажется, промахнулся. Оборотни, сбившись в стаю, устремились за вожаком.

– …ни одна тварь, говоришь…

– …бывают… исключения…

– …вот задрал бы лошадь…

– …не предусмотришь… мелочей…

До рассвета больше никто не пытался попробовать их на зуб.

* * *

Минула ночь, а потом еще день. Развиднелось. Выглянуло солнышко.

– …Время покатилось под гору, – завел обычную волынку Беатор. Гондорцы, видя, как утекает из их королевства древняя слава, склонны брюзжать о худых временах, наставших после ухода Арагорна. Скоро десять лет, как государем гондорским стал его сын Элдарион, и все эти десять лет гондорцы брюзжат.

Впрочем, дела и впрямь не ладятся у добрых людей.

– Даже погода испортилась. Разве раньше когда-нибудь шли такие ливни в осеннюю пору? Разве зимы бывали такими холодными? Когда мне шла шестая весна, выпал снег. Я думал, так и должно быть, но отец мой испугался, и дед мой испугался еще того пуще. Откуда, говорили они, такая напасть? Прежде не шел в Гондоре снег…

– А дерево? – ласковым голосом спросил его Акайн.

– Что – дерево? В каком смысле – дерево? Отпрыск Древнейшего из Дерев цел и невредим. Посреди Фонтанного двора, в величайшей цитадели Средиземья, оно…

– Я говорю, – перебил его арнорец, – дерево, наверное, было деревяннее, когда тебе шла шестая весна?

Выдержав обидное хихиканье гнома и хоббита, сидевших здесь же, рядышком, Беатор с укоризной произнес:

– Откуда тебе знать историю нашей державы, грубый северянин? Зачем тебе ее тонкости и ее потаенный смысл?

– Ну, вершину успехов светлых сил не то что в твоем Гондоре, а и по всему Средиземью я знаю очень хорошо. Этого мне, поверь, достаточно.

– Что же за вершина, сударь Акайн? – осведомился гном. И арнорец ответил ему совершенно серьезно, притом очень печально:

– Вчера вечером преславный брат мой по оружию, сын доблести, господин Кэбидж вместо разваренной крупы, как обычно, расщедрился на вяленую свинину из своих запасов…

Теперь захихикал и сам Беатор.

– Нет проку в болтунах, так мне батюшка говаривал. Не тот пес хорош, который лает, а тот, который кусает… – пробурчал хоббит.

– Впрочем, времена и впрямь хуже некуда, – продолжил Акайн. – Где, в каком древнем сказании писано, чтобы истинные герои, мужи, исполненные отваги, искусные в воинском деле и служащие свету, чистили рыбу?

Тут он как раз расправился со своей. Плюх! – ушла на дно котла его рыбина.

– Если бы кое-кто мог ее ловить, как я, или уж хотя бы как господин Торн, то он уж, верно, не потрошил бы ее… – мстительно заявил Кэбидж.

– В одном ты прав, сударь мой Беатор, – вмешался эльф, сидевший поодаль. – Наша Эпоха – в трех шагах от полуночи. Наслаждаться миром затененным, исковерканным войнами и овеваемым ветрами древней, нерассеивающейся злобы, может лишь тот, чей век короток. Я родился позже того утра Арды, когда…

– …Эльдар тулиэр, – тихо произнес дунадан.

– Да, когда народ перворожденных пробудился. Я не видел многих чудес древности. Но я слышал песни Лутиэн, я знал свет на ладонях владычицы Галадриэль, я помню Белый Город Осгилиат во дни его величия. И ныне такой красоты почти нет, остались жалкие ее клочки. Поэтому в последние два века столь много кораблей уходит из Серебристой гавани в Блаженный Край запредельного запада. Мы чувствуем, что иссякла наша судьба на равнинах Средиземья.

Воцарилось молчание. Его нарушал один только шум ветра в кронах деревьев да еще журчание ручья, распластавшегося на перекатах в десятке шагов от костра.

– Откуда вы ожидаете Новую Тень, уважаемый Дэлагунд?

– Не могу ответить вам точно, уважаемый Табарин. Для этого нужны истинные мудрецы, обладающие способностью проницать умом своим дела будущего. Но когда-то я присутствовал при поединке Эктелиона, великого воина Гондолина, с ужасающим Готмогом, старшим среди балрогов, духов огня. Оба она пали. Но участь эльфов была столь ужасна в тот день, в день разгрома славного Гондолина, что никто из нас, чудом спасшихся из кровавой бойни, не мог убедиться, вполне ли мертв Готмог. До меня доходили странные известия… – Дэлагунд замолчал, не желая больше говорить о Новой Тени. Видно было, сколь неприятен ему этот разговор. Он предпочел лечь на дорожный плащ, разложенный поверх сырой травы, и любоваться тусклым северным солнцем.

– А я думаю, проще время – проще и Тень, – ответил на его предположение арнорец. – На востоке, говорят, собирает уцелевших орков, да беглецов харадримских, да разного рода низменный сброд некто Гшах Рунский Разбойник. Я слышал, на его сторону перекинулся какой-то князек из моих мест. Князьков много нынче, согласия в них нет, видно, не досталось этому выродку доли в семейных владениях…

– А еще есть некий Логран Смуглолицый Маг, – добавил Беатор. – Всегда сыщется кто-нибудь.

– Или, например, мой сосед Бо Норкинс. Отъявленный мерзавец и любитель очищать чужие огороды!

– Кэбидж, не будь я Табарином, сыном Барахана, сына Били Широкозуба, ты серьезно это или шутишь?

– Да уж куда серьезнее, сударь мой гном.

– Чем же ты еще докажешь, что именно твой сосед, огородный воришка, и есть Новая Тень, угрожающая всему Средиземью? Давай выкладывай свои доказательства. Изволь говорить всерьез!

Все заулыбались. Даже Хаддар.

– Разве вы, сударь гном, видели хотя бы одного хоббита, способного разговаривать с почтенными людьми не всерьез?

– Я и видел-то всего одного хоббита, да и тот – ты.

– Желаете доказательств, сударь Табарин? Так вот они: кто еще, кроме Черного Властелина, мог выбрать себе в жены первейшую стерву и сплетницу во всем Уделе, Глаксинью Кроттон? Что ответите мне на это, милейший господин гном? – И хоббит победно посмотрел на Табарина.

Тот и растерялся перед неотразимой силой такого аргумента. Тогда поднялся со своего места дунадан, подошел поближе и молча протянул Беатору тонкую серебряную пластинку, прямоугольную по форме.

– Тут какое-то клеймо, Торн. Знак новой Тени?

– Всего лишь надпись на моем родном языке, адунаике. Здесь написано: «Я, князь Гимилзор Молодой, подтверждаю: здесь четыре дангаба доброго арнорского серебра».

– И что же, тут есть какая-то ловушка? Серебра меньше? Этот Гимилзор… разбойник или хитрец? Интересуется темной властью?

– Князь Гимилзор, потомок Охтара, оруженосца короля Исилдура, и мой дальний родственник – честнейший, притом безобиднейший человек во всех землях севера.

Акайн забрал пластинку у гондорца и передал ее магу:

– Посмотри-ка, Агдалон, какая тут магия.

Агдалон подошел к делу серьезно. Он внимательно осмотрел вещицу со всех сторон, прикоснулся к ней посохом, поднес к уху, едва слышно произнес несколько слов, от которых по всей полянке прошел зябкий ветерок…

– Чем я заслужил ваши насмешки?

– Насмешки? Не было тут никаких насмешек.

– Не могу поверить в это. Серебро не содержит следов какой-либо магии.

– Может быть, есть разновидность магии, которая тебе неизвестна?

Агдалон, если б мог, – так и заморозил бы арнорца взглядом. Но тому самые ужасные мажьи взгляды не страшнее петушиного крика.

– Вряд ли. Я не принадлежу к числу невежд вроде тебя. Если бы у меня была хотя бы капля сомнения, я сообщил бы об этом. Да и к чему было кому-то затевать работу над столь бессмысленной вещью? Не знаю человека, способного найти ей применение. Для украшения она слишком грубо сделана. Для…

– Она для обмена, – перебил его Торн.

– Для обмена? – переспросил арнорец. – Для какого обмена?

– Пищу и одежды нам дает земля через руки земледельца и городского ремесленника. Оружие дает гора – через руки горного мастера и кузнеца. Коней дает вольный ветер – руками пастуха. Воду и огонь мы получаем даром. Тот, кто не работает на земле, все равно сыт, одет и всегда может заночевать в своем доме. Но откуда мы берем все необходимое? От государей наших или от верховных людей Ожерелья Островов…

– Да нет, все больше от скупердяя Кэбиджа… – пробормотал Акайн.

Словно не заметив его слов, дунадан продолжил:

– …А им, в свою очередь, отдают часть добытого своим трудом земледельцы, пастухи, искусники горного дела. Для чего знаменитые мастера наши делали самые красивые предметы? Либо кому-нибудь в дар, либо же как святыню. А если пищи, руды или, скажем, строительного камня не хватало одному народу, он мог выменять это у другого народа, отдав то, чем заинтересуются соседи. Так было испокон веков. И даже какой-нибудь трактир или постоялый двор не имел хозяина, но только содержателя, поставленного следить за расходами от государя или общины. Теперь другое дело. Власть правителей ослабла, не могут они уследить за всеми нуждами своих подданных, иные заботы умножились… Земля родит скуднее, чем прежде. Каждый старается сам позаботиться о себе. Все меняются со всеми. Не во всяком трактире нальют тебе пива просто так, чаще спросят, что можешь дать взамен. Серебро и золото пригодятся каждому, вот и ходят клейменые пластины по южному Арнору от края до края и добираются даже до северного Гондора. Правда, пока мало пластин, подобной этой, но число их растет скорее новорожденной кошки. И люди берут их – ведь за внутреннюю доброту металла поручился самый добросовестный князь арнорского корня, а для обмена лучшей вещи не придумаешь…

Табарин воскликнул:

– Клянусь бородой! У нашего народа, особенно у синегорских гномов, да еще у морийцев были такие штучки, от них, наверное, и люди переняли обычай… Но прежде никто из человеческих князей не чеканил такого.

Вещица пошла по кругу. Наконец пластинку забрал капитан Хаддар, повертел ее в руках и спросил:

– Торн, при чем тут Новая Тень? Где здесь Новая Тень?

– Ты держишь ее в руках.

* * *

Отряд спешил на северо-восток. После той ночной стычки с оборотнями никто не тревожил людей Хаддара. Кто-то приглядывал за ними, это чувствовали Торн, Агдалон, эльф, да и сам Хаддар. Приглядывали, но не совались с предложениями близкого знакомства. Погода сходила с ума: то шел снег, то лил дождь, то появлялось солнце и нещадно жарило пожухшую траву – совершенно как летом.

Утром четвертого дня зеленый отряд наткнулся на место последней стоянки другого зеленого отряда. Дайн Клевец и пять его гномов были убиты, обобраны, обглоданы. Торн, побродив по поляне, сказал:

– Всего дня три назад, зверье не успело растащить. Тело Дайна волочили по земле, увечили, чуть ли не рвали на куски… А раздели и ограбили только потом, когда успокоились… Даже у орков для такого бессмысленного зверства должна была иметься особенная причина. Понимаешь ли ты, Хаддар, о чем я говорю?

– Взял, но не смог уйти?

– Именно так.

За кустами обнаружился свежий могильный холмик. Капитан, глядя на него, задумчиво произнес:

– Значит, в том числе и люди. Уже понятнее. Агдалон?

– Ни одного мага, капитан. Ни даже капельки магии.

Они задержались еще на полдня, предав земле тела рыцарей Братства.

* * *

Не доезжая до Карн-Дума, отряд свернул в лес и там расположился на маленькой полянке. По сведениям, которые получало Братство из Амонбарада, стоявшего всего в нескольких днях пути от Карн-Дума, бывшая ангмарская столица стала оживленным местом. Рядом с ней выросло несколько человеческих и орочьих деревень. В развалинах видели целые семьи гоблинов.

Беатор понимал, чего опасается Хаддар: рано или поздно зеленый отряд обязательно найдут и вряд ли обрадуются незваным гостям. Чем позже это произойдет, тем лучше.

В Карн-Дум отправились на разведку дунадан, арнорец и маг. Особые надежды возлагались на последнего: Проклятый венец – вещь, по определению излучающая магию, и Агдалон должен был почувствовать эти эманации издалека. Перед самым выходом в Карн-Дум маг придал внешности всей троицы иллюзорное сходство с орочьей.

Разведчики вернулись до странности быстро, еще до заката. Агдалон и арнорец выглядели ошарашенными. Особенно маг. Так что суть дела рассказал Торн.

– В развалинах полно вооруженных людей, орков, есть тролли, гоблины и какие-то редкие страшилища. Как только мы зашли внутрь, вся Агдалонова ворожба рассеялась. Мы стали… кем мы есть. Но это не вызвало ничего, кроме смеха.

– Смеха? – переспросил озадаченный Хаддар.

– Именно так. Вот, мол, и этих принесло. Что ж, мол, имеют право попробовать свои силы. Нас проводили к Проклятому венцу. Он там лежит на краю развалин, посреди коридора, открытого с обоих концов. Просто лежит на земле, а вокруг полным-полно трупов.

– Свеженькие есть и не очень. Один совсем истлел… – вставил свое слово Данно Акайн.

– …И кто-то вас туда тоже приглашал. Кто-то из наших провожатых, там была целая толпа. Мол, остальных, которые в лесу спрятались, тоже сюда ведите…

– Толпа? Начинаю понимать. Претенденты на венец?

– Да. Взять его нетрудно, только вот уйти с ним – задача не из легких. Они друг друга сторожат. И всех пришлых.

– Ясно. Нарисуй-ка мне, Торн, как там что расположено, откуда и на чем можно подойти или, скажем, подъехать.

Торн принялся чертить палочкой по земле. Арнорец и маг иногда поправляли его. Капитан задавал вопросы, стараясь как можно лучше представить себе тот участок Карн-Дума.

– Агдалон, что-нибудь по твоей части?

– Там есть маг. Сильный. И я уже когда-то чувствовал присутствие этого существа. Должно быть, кто-то известный.

– Дело усложняется. Дайте мне подумать.

Чуть погодя капитан подошел к гондорцу.

– Придется нам с тобой поработать. А остальные помогут.

Работали они полночи.

* * *

Это и впрямь был коридор, выложенный из больших блоков дикого горного камня. Некоторые выпали из стен и потолка, образовав бреши, через которые скудно сочился солнечный свет. Ничего особенного. Старая цитадель, мрачная и неуютная, как все заброшенные крепости.

Беатор ехал на первой повозке. Когда они подобрались вплотную к коридору и развернулись, как уговорено, у ближнего конца стояли Хаддар и Агдалон. В середине коридора шумела толпа претендентов, но никто из них даже не глядел на этих двоих, да и на повозки не обратили особого внимания. Капитан и маг подошли первыми, потом с дальнего конца коридора прямо к Проклятому венцу ринулись два всадника – Торн и Данно Акайн. Толпа развернулась к ним, послышались ехидные крики: «Неглупо! Хорошая попытка! Правда, уже было, пробовали!»

В этот момент Дэлагунд наложил на лук стрелу, к которой была привязана тончайшая эльфийская веревка, почти невесомая. Перворожденный спустил тетиву, кажется, не целясь. Беатор не видел никакого венца на расстоянии двух сотен шагов, да еще в сумраке коридора. Но негромкий звяк услышал. Попал! Острие Дэлагундовой стрелы только что стало частью венца. Есть у эльфов редкие металлы, неведомые людям. И есть своя магия, о которой от начала времен никто не мог с точностью сказать, то ли это действительно магия, то ли дар Предвечного Властителя, – видеть и делать то, к чему не способно естество других существ. Одним словом, металл эльфийской стрелы сросся с металлом венца. Дэлагунд быстро обрезал веревку и конец ее привязал к деревянному воротку, приделанному Беатором к баллисте специально для такого случая.

«Тэнг!» – поет тетива верхнего самострела баллисты. Копье сходит с желоба, и за ним тянется такая же тончайшая веревка, намотанная на вороток. Вороток стремительно вращается и утягивает венец прямо из-под носа у претендентов. Толпа замечает неладное, кое-кто поворачивается назад, пытается догнать венец, подпрыгивающий от ударов о землю и о мертвые тела. Догнать невозможно. Толпа разражается оскорбленными воплями.

И тогда откуда-то из бокового коридора выходит человек в темной мантии, высокий, величественный, вооруженный посохом мага.

– Логран!.. – с отчаянием восклицает Дэлагунд.

Чужой маг направляет посох в направлении веревки. Кто знает, хотел он просто перерубить веревку каким-нибудь магическим лучом или же завладеть венцом… Ошибка его состояла в том, что он пренебрег Агдалоном. Когда-то владетельный князь и редкий злодей, Логран считался чуть ли не самым опасным магом на всем Севере. Ему ли бояться волшебника-середняка, недоучку Агдалона!

Тот не стал оказывать какое-либо магическое противодействие. То ли от природной сообразительности, то ли от растерянности Агдалон избрал самый эффективный образ действий, то есть попросту изо всех сил врезал Лограну собственным посохом по темени. Логран качнулся и рухнул как подкошенный.

– Вот тебе и магический поединок… – вякнул Беатор.

– А по-моему, все вышло очень достойно, – возразил хоббит.

Толпа ахнула и на несколько драгоценных мгновений потеряла интерес к венцу. Гибель Лограна Смуглолицего как громом поразила претендентов. Тем временем Хаддар и Агдалон вскочили на коней и с места взяли в галоп; венец добрался до первой повозки, перелетел было через нее, но тут его схватил Кэбидж. Беатор моментально обрезал обе веревки.

– Ну, готово дело живо-два, – прокомментировал хоббит.

Повозки понеслись к условленному месту. Там их уже ждали дунадан и арнорец. Что ж, унести и впрямь оказалось нетрудно…

* * *

– Хорошая работа! Клянусь секирой Торина, отличная работа! Да не будь мои предки лучшими ювелирами Серогорья, великолепная работа! – восхищался Табарин, поворачивая венец так и эдак, приглядываясь ко всяческим деталям, чуть только не принюхиваясь. – Чернение! А? Какое чернение! Наша, гномская работа! И маску тоже делал гном, да. Да! Так больше не умеют делать!

Беатор подергал его за локоть:

– Э-э, сударь Табарин, лучше бы вам не допускать… э-э… приятных мыслей по поводу этой штуки. Как знать, не схватит ли она тебя?..

– Да не-ет! Впрочем… – Гном насторожился. – Клянусь бородой… Но кто же ее тогда понесет?

– Э! А? Что вы все уставились на меня? Что, второго Фродо нашли? А? А? Не будет вам никакого второго Фродо, никакой я вам не Фродо! Не желаю совершенно… – тут хоббит запнулся, глядя на лица друзей, потупил взор и тихонько добавил: – Ну что вы так смотрите? Если для дела очень нужно, то… хотя… конечно… я… мог бы…

– Оставьте Кэбиджа в покое, – голос Хаддара звенел от напряжения. – Некогда рассусоливать! Табарин, приторочь венец к оглобле у второй повозки. Намертво. Эта тупая деревяшка и будет нашим Фродо.

* * *

Отряд гнал днями и ночами, не разводя костров, останавливаясь только для того, чтобы поменять лошадей в упряжках и накормить их. Слева и справа от Эттенблатского тракта тянулись каменистые пустоши. Ни деревни, ни одинокой хибары, ни даже овечьего стада. Один раз вдалеке заметили смолокурню, вонючий дым стелился от нее по всей равнине. Другой раз проехали каменоломню, покинутую вроде бы совсем недавно.

По ночам над их головами кружились огромные летучие мыши. Позади мелькали группы конников. Кто-то из претендентов – а может быть, и вся банда – знал о передвижениях отряда. Впрочем, посреди пустошей их никто не пытался задрать. Чуть только Хаддаровы люди въехали в полосу лесистых предгорий, нападения пошли одно за другим. Их загоняли, словно сильного и опасного зверя. Помогало только то, что претенденты никак не могли сговориться между собой. Атаковали по одному, по двое, по трое, бросались среди бела дня, потеряв здравое разумение, к заветной оглобле. Потом организовались и атаковали уже целыми дюжинами. Беатор держал все восемь вертушек заряженными. В одном из ночных боев чужой дротик прошил бедро Дэлагунда, и тот, обливаясь кровью, упал под копыта коню. Дальше его везли на повозке.

Выбрав открытое место, где никто не сумел бы незамеченным подобраться к повозкам, Хаддар остановил отряд и велел перевязать Дэлагунда. Перевязать, промыть и… сделать… все, что нужно.

Капитан никогда ничего не понимал в искусстве врачевания. Дар целителя был только у самого эльфа, но сейчас он метался в бреду, терял кровь и постанывал. Беатор припомнил пару лечебных трактатов, когда-то проглоченных им впопыхах.

– Я… попробую, раз больше некому.

Хаддар взглядом спросил у Агдалона, мол, ты можешь что-нибудь сделать? Маг отвернулся.

– Освободите Беатору место!

Все расступились.

Гондорец разорвал на эльфе одежду, велел согреть воду, промыл рану, как умел, отворачивая лицо от кровавых брызг, потом плюнул и перестал отстраняться. Он с отчаянием копался в мешочках Дэлагунда, отыскивая траву, которая способна остановить кровь, потом другую траву, которая способна не допустить к ране чужую вредоносную магию, потом искал порошок, выгоняющий гной и гниль. То ли он нашел? Или ошибся? Взывал к Илуватару, орал Торну, чтобы тот поближе поднес факел, ночь, собственных рук не видно… Потом занялся повязкой, но все выходила какая-то ерунда, то повязка сползала, то опять начинала сочиться кровь. Колени дрожали у Беатора. Дэлагунд пришел в себя и, едва шевеля бескровными губами, подал ему пару советов. Дело пошло на лад.

Наконец, Беатор, совершенно обессиленный, опустился рядом с перворожденным и тяжко вздохнул. Гондорец сделал все от него зависевшее.

– Накрой меня… одеялом. Мне… ужасно… холодно.

«Совсем как человек», – подумал Беатор, повинуясь.

– Благодарю… тебя. Я… так не хочу… умирать.

– Тебе больно? Потерпи, должно полегчать.

– Мы… умеем избавлять себя от боли, но… платить приходится… слабостью. Я… сейчас… как младенец.

Они помолчали.

– Беатор… мы много веков учились… распоряжаться… своей жизнью… так же легко, как смертные… не бояться… потерять ее, поставив на кон… из-за пустячного дела… как мы сейчас… Да. Да. Музыка… пронизывающая мир… изменилась… в ней… нет прежней величавости и благородства… но… она не стала хуже… просто… стала другой… Да. Так. Как будто… играли… многие существа… и первая партия была… за нами… вот… мы… ушли… уходим… и арфа замолкает… теперь… первая партия за людьми… мне… нравится волынка и пастушья свирель… диковато… но… есть своя краса… надо… просто вчувствоваться… я… прирос к миру человеческого Средиземья… я… отучился презирать смерть… к сожалению. Это ведь… видишь ли… считается у нас позорным…

– Ничего, ничего. Утешься, нет неуязвимых, всесильных существ. Все мы бываем то сильными, то слабыми. Всем нам нужно сочувствие. Я вот… признаться… родился в деревне. Только никому не надо рассказывать об этом, слышишь?

– Слышу.

– В маленькой рыбацкой деревне у самых развалин Осгилиата. Там, конечно, отстроили кое-что, но развалины так огромны, а восстановили только самую серединку. Мы играли там… мы, тамошние мальчишки… И мне представлялось нечто высокое… Я мечтал совершить что-нибудь достойное державной древности.

– Осгилиат? Да мы с тобой… земляки. Я… родился там же… правда… несколько раньше… самого города. Среди перворожденных я считаюсь молодым, хотя…

Дэлагунда прервал шум драки. Табарин отчаянно поливал кого-то отборной бранью на языке серогорских гномов.

– Прости, Дэлагунд!

Гондорец выскочил и увидел, как Табарин и Хаддар безо всякой жалости лупят Агдалона, Кэбидж схватил мага за руки и держит мертвой хваткой, а Данно Акайн пытается кушаком заткнуть ему рот. Агдалон выл и отбивался. На несколько мгновений он освободился из цепких объятий арнорца.

– Я только хотел посмотреть, что делают наши вра…

Капитан сокрушил ему скулу нещадным прямым ударом. Акайн вновь занялся кушачной борьбой. Дунадан отыскал на земле Проклятый венец и принялся заново прилаживать его к оглобле.

– Помощь нужна? – поинтересовался Беатор.

– Руки ему вяжи! Быстрее! – крикнул капитан.

– И крепче, – добавил хоббит.

Наконец мага связали по рукам и ногам. Хаддар в сердцах бросил его посох в костер.

– Попался же один мерзавец! Не зря Кирдан предупреждал: «Отыщется нестойкая душа…»

– И кто! – вторил ему арнорец. – Ото всей его магии пользы было только одно: другому магу деревяшкой проломил череп!

Захохотал гном, потом Беатор, к ним присоединились сам капитан и даже Торн. Они смеялись в полный голос, и вместе со смехом из них выходили ужас и усталость последних дней. А устали они смертно. Наконец Хаддар жестом остановил всеобщий хохот. Не сразу, но остановил все-таки.

– Руки и ноги ему не освобождать ни при каких обстоятельствах. Рук ему хватит, чтобы наколдовать семь смертей, – мы и глазом моргнуть не успеем. Кормить его будут трое. Табарин подносит ложку, Торн держит руки на горле, а Беатор – заряженную вертушку у самого уха. Существуют очень короткие заклятия, но от того не менее смертоносные. Не давать ему лишней руны сболтнуть! В туалет сходить запросится… с ним двое: Табарин и Беатор. И смотри, Беатор, болт на твоей вертушке не должен опоздать ни на миг! Агдалон! Если у тебя сохранилась еще капля разума, не рыпайся и доживешь до суда в Форносте.

На следующий день отряд вошел в горы. Дорога петляла, разветвлялась, упиралась в развалины старых селений. Арнорец и Торн знали потаенные пути, и благодаря этому отряд сумел оторваться от погони. Поздно вечером три повозки въехали в ворота крепости Амонбарад. Беатор камнем повалился на соломенный тюфяк…

Утром он проснулся раньше прочих, встал, отправился к лошадям. Во дворе гондорец случайно услышал беседу, не предназначенную для чужих ушей. Некий эльф, наверное, старший в амонбарадском гарнизоне, горячился и никак не хотел позорно оставлять крепость на разграбление «этим тварям». Да, их тут осталось всего пятеро из двадцати двух ратников, зато они положили немало врагов под стенами крепости, навели страх на орков и могут продержаться до подхода смены. А уж с помощью Хаддарова отряда… тут и беспокоиться не о чем. Хаддар ему резонно отвечал: во-первых, не пятеро, а четверо. Капитан ваш, Тураниэль, ранен и валяется в беспамятстве, надо бы его срочно отсюда увозить, иначе умрет. Во-вторых, отряд здесь не останется. На этот предмет (наверное, руку протянул в сторону венца) претенденты собираются, как пчелы на мед. Сейчас их тут, поблизости, не менее полутора десятков, а завтра будет, допустим, сорок, а послезавтра – полторы сотни… Двигаться надо, двигаться, спасение наше в бегстве. А ваше спасение – держаться от нас подальше. В-третьих, сможете и нас выручить, и самих себя, и Тураниэля, если тайно выйдете отсюда, найдете отряд – он должен идти за нами по тракту от Большого Пограничного перекрестка на Карн-Дум – и скажете, мол, те, кого они ищут, уже погребены, а Хаддар с игрушкой резво бежит вот сюда и вот так (наверное, чертит носком сапога на земле). В-четвертых, нам сильно полегчает, если вы заберете с собой одну магическую куклу по имени Агдалон… Эльф возражал: дней через десять-двенадцать здесь будет смена. Лучше отсидеться в Амонбараде. Хаддар: ни нам не поможете, ни крепость вчетвером не удержите… Эльф: нет, и все тут! Тогда капитан ему напомнил, что во всей округе есть только один живой, пребывающий в здравом уме и твердой памяти офицер Братства. Он сам. И эльф обязан подчиниться его приказу. Тот помолчал немного и ответил, мол, хорошо. Мол, трое уйдут с Тураниэлем и Агдалоном во вьюках. Нетрудно отсюда выбраться по тайному ходу, там высоко, можно пройти и с лошадями; но он, перворожденный Вингиант, останется. Крепость не будет сдана оркам, покуда он жив. И никакой приказ не сдвинет его с места. Хаддар коротко заключил их беседу: «Хорошо. Ты в своем праве».

Все вышло по слову Хаддара. Отряд успел как следует отоспаться, поесть, позаботиться о лошадях. Еще до полудня его вывели по тайному ходу за пределы острова Амонбарад. Торн отыскал на изгибчивом тракте едва заметный поворот и назвал его: «Украденная тропа. Лучший путь, самый короткий».

Хаддар пояснил:

– Мы не пойдем по Эттенблатскому тракту, здесь нас догонят и перебьют. Мы не пойдем по основной дороге, здесь произойдет то же самое. Попробуем ускользнуть по Украденной тропе, а там, дальше, по заросшему Морскому тракту. И вот что: если вам дорога жизнь, не щадите ни себя, ни коней.

…Они мчались как угорелые на ровных местах. Они толкали повозки на подъемах. Они забывали о высоте, проезжая по узким карнизам. Они не знали отдыха. Через день петляющая тропа вывела их на основной тракт. Отряд пересек его и углубился в болотистую равнину, двигаясь почти без дороги. Еще через день его заметили оборотни в облике летучих мышей.

Два дня бойцы Хаддара выбивались из сил и не видели за собой погони. Шли так, как никогда прежде не ходили. У одной из повозок колесо сошло с оси, пришлось ее бросить. Остальные две держались на честном слове.

Но повозка слишком сильно проигрывает в скорости всаднику, особенно если всадник рехнулся от желания заполучить магическую вещичку ценой в город. К тому же зеленый отряд подводила местность. На третий день шайка претендентов была тут как тут. Хаддар с отрядом как раз добрался до Морского тракта, повернул по нему на юг и уперся в горы. Здесь они были обречены проиграть во времени… До сумерек отряд успел пройти миль пять. Ночью двигаться капитан запретил.

– Встанем здесь и завтра сразимся с ними. Надо как следует отдохнуть. Ночью к нам никто не сунется.

Беатор огляделся. Хаддар был прав. Даже сумасшедший не рискнул бы карабкаться сюда в ночную пору. Дорога забирала резко кверху, затем делала перерыв, образуя широкую горизонтальную площадку. Здесь-то Хаддар и поставил свои повозки. Дальше дорога шла по еще более крутому уклону вверх. С одной стороны – отвесная скала, с другой – обрыв. Правда, как раз к площадке примыкал участок более или менее преодолимого откоса, но для тяжеловооруженного воина это было худшее направление атаки изо всех, какие только можно себе представить. Если бы нашелся обезумевший от алчности лучник или пращник, которому вздумалось бы обойти отряд сверху, по кручам, и безнаказанно обстрелять его оттуда, то старания пропали бы даром: скальный козырек большим каменным щитом загораживал площадку от нападения с этой стороны.

Уже в полусонном состоянии гондорец сменил Дэлагунду повязки…

* * *

С утра Хаддар отдал три распоряжения: во-первых, закопать проклятый венец под повозками, на тот случай, если отряд перестанет существовать. Во-вторых, отпустить лошадей: либо не выживут, либо все равно достанутся неприятелю. В-третьих, подняться засветло и как следует поесть, но не набивать брюхо. Капитан сказал своим ратникам следующее:

– Я надеюсь выжить и победить. Сейчас не те времена, чтобы героическая смерть стоила хотя бы миску жидкой похлебки. Их больше, но и бойцы они – с бору по сосенке. Если мы будем тверды, они дрогнут.

Чуть только круглое пятно серебристой мути, которое в Ангмаре называют солнцем, поднялось из-за гор, претенденты пошли на приступ. Они шли по дороге, и там их скоро настигли стрелы Беаторовых вертушек. Кэбидж перезаряжал, гондорец стрелял, и, после того как белесую придорожную пыль поцеловало четвертое тело, атакующие сменили тактику. Они полезли по каменистому откосу горы, прямо по осыпям, цепляясь за редкие кустики и хоронясь за валунами. Беатор расстреливал их как птиц. Дэлагунд, едва справлявшийся с собственным луком, послал несколько стрел. Еще четыре тела…

Претенденты откатились. Время от времени снизу, от самой подошвы, прилетали вражеские стрелы. Но оттуда до позиции зеленого отряда было никак не меньше трех сотен шагов. Жала обессиленно лупили в горный камень, тенькали по доспехам, царапали борта повозок.

– Напрасный, однако, расход… Зачем так злиться? – пробормотал Кэбидж и принялся собирать чужие стрелы.

Чуть погодя снизу послышалось: «Урукхай! Урукхай!»

– Этого еще не хватало… – заворчал арнорец.

Рослые орки шли по дороге, закрывшись высокими деревянными щитами.

– Специально, что ли, для таких случаев припасли? – ни к кому не обращаясь, пробормотал Беатор. Его услышал Торн и объяснил:

– У них была целая ночь.

Гондорец и эльф опять принялись за работу. Однако теперь их стрелы застревали в щитах и не наносили врагам особенного урона. Двоих орков им удалось поразить в лодыжки, но и все. Это нисколько не остановило стремление копейщиков. Торн и Хаддар совместными усилиями раскачали большой камень… Урукхай расступились, повинуясь команде старшего, и глыба пролетела мимо, не причинив им ни малейшего вреда. То же произошло и со вторым камнем. Наконец Табарин, подняв с земли тяжелый булыжник, метнул его вниз обеими руками. Орк, принявший удар на щит, не удержал равновесия, рухнул и покатился по склону. Однако на смену ему моментально встал другой боец из второй шеренги.

– Беатор… надо… выше…

– Что? Что? Я не слышу тебя.

Дэлагунд повторил:

– Поднимись выше…

А куда тут выше-то карабкаться? На скалу? Она почти отвесная.

– Повозки, Беатор…

Он вскочил на повозку. Ничего не дает. Поднялся на борт, поставив ступни на деревянные щиты, сходившиеся под прямым углом, – левую на один, правую на второй. Это была очень удобная позиция… для перворожденного. У эльфов врожденное чувство равновесия. Жаль, людям оно не досталось от Создателя… Точно, отсюда было отлично видно, как поднимается вслед за урукхай вся остальная толпа, поругиваясь и потрясая оружием. До них, пожалуй, можно было достать, стреляя поверх орочьих голов. Беатор подстрелил двоих – как минимум двоих, отсюда плохо видно, – пока урукхай не добрались до верха. После каждого выстрела гондорцу приходилось соскакивать вниз и вновь подниматься. Теперь, когда оркам совсем немного оставалось до боя на мечах, эта забава потеряла смысл.

Из рядов урукхай вышел старший, огромный пегий орк, одна глазница пустая, в руке шипастая дубина. Он обратился к Хаддару:

– Отдай венец, червяк, и будешь жить. Мое слово – закон.

Капитан шагнул к нему с явным намерением зарубить. Старший орк так и не успел понять это.

– У нас осталось больше тридцати бойцов против твоих сопля…

На этот раз баллиста сработала идеально. Беатор не стал экономить метательные копья: еще не успело распластаться на дороге тело одноглазого, а первый ряд урукхай недосчитался еще одного рослого воина. Копье пробило щит и пришило его к ребрам орка. Акайн повернул голову и крикнул гондорцу:

– Беа, это в духе отряда!

Урукхай, лишившиеся вожака, нерешительно топтались.

Из-за спин орков вышли два существа. Во-первых, старый, весь в трещинах и пятнах лишайников тролль. «И свет ему не во вред, надо же, заклятие какое-то, вернее всего, наложено…» У Беатора было оружие против тролля, но только одноразовое. Не дай, Илуватар, промахнуться! Этакую образину не берет ни стрела, ни меч, ни копье, ни секира… И отсюда, из этой позиции гондорец никак не мог поразить тролля. Надо подождать. Зато у Табарина нашлось чем пощекотать нервы ходячей скале. Он положил неизменную свою секиру наземь, пошарил в повозке и достал тяжелый молоток или, скорее, молот, заостренный с одной стороны. Ни слова не говоря, гном подскочил к троллю и принялся охаживать его молотком, да так, что посыпалась каменная крошка. Кулаки тролля молотили воздух, а Табарин наскакивал и уходил в сторону, не задерживаясь ни на миг, заходил сбоку, сзади, пригибался, прыгал… О тролле можно было не беспокоиться. Пока. Во-вторых, сразу же за троллем на площадку перед повозками вышел эльф. Судя по одежде – из народа авари.

И при его появлении вся орочья шваль притихла. Как видно, кое-кого тут хорошо знали и побаивались… Походка и особенная соразмерная плавность движений выдавали в эльфе опытного бойца. Высокий, лицо белое – подобно мякоти наливного яблока, черные кудри. Нечеловеческую красоту его портил шрам, изуродовавший подбородок и нелепо раздвоивший нижнюю губу эльфа. Он назвал свое имя, и Беатор нахмурился: это имя гремело по всему северу. От хоббитского Шира до Мории и от Ангмара до Сирых равнин не сыскалось бы более искусного мечника… Почему такой мастер прибился к шайке двуногой грязи?

– Я не ищу пользы от венца Короля-Чародея, мне это не нужно. Меня интересует лишь одно: совершенство. Моими учителями становятся лучшие бойцы, приходящие сюда. Моя плата за урок – скорая и милосердная смерть. Итак, я хочу убить лучшего из вас. Пусть он выйдет.

У Беатора чесались руки угостить мерзавца стрелой. И почему до их пор не спустил тетиву Дэлагунд? Гондорец было потянулся к болту, но тут сообразил: такому воину нетрудно будет уклониться от любого выстрела. Впрочем, пока мастер меча вещал, гондорец все-таки взвел вертушку и убил еще одного орка. Какое ему дело до того, почему они уступили место эльфу и смотрят на него, раззявив пасти? Подставился – получай!

Копейщики урукхай разом встали на одно колено и прикрылись щитами. Сколько их там осталось – десять? двенадцать? Беатор зарядил болт в толпу, стоявшую за урукхай. Промахнуться было невозможно.

Тем временем Хаддар и Торн обменялись несколькими словами. Совсем не громко, никто не услышал, о чем они говорят. Капитан вышел к эльфу.

– Я Хаддар. Если хочешь убить кого-нибудь, начни с меня.

У кого-то в толпе претендентов не выдержали нервы, и стрела полетела в Хаддара. Тот без труда уклонился.

– Не мешать! – приказал эльф ледяным голосом. И неведомый лучник не посмел ослушаться его. Впрочем, при всем желании он и не смог бы: Дэлагунду понадобилось несколько мгновений, чтобы выцелить его и убить…

Эльф и Хаддар с невероятной быстротой принялись работать мечами. Простой смертный ни за что не сумел бы уследить за их выпадами, замахами и финтами; Беатор, например, хотя и пытался, но не смог. Дуэт мастеров быстро удалился с площадки на склон, и вскоре гондорец уже не видел обоих.

Дэлагунд свалил еще одну жертву. И сейчас же в вороненый орочий шлем ударил свинцовый шарик, отправленный пращой Кэбиджа. Бойцам урукхай не хватало вожака, чтобы подняться в атаку. Толпа швали, стоявшая за ним, могла с равной вероятностью побежать и броситься вперед. И то и другое было бы спасительным: от стрел пострадала уже добрая дюжина бойцов, и, если бы претенденты продолжали топтаться на дороге, у самой площадки, Беатор и Дэлагунд со спокойной совестью положили бы всех. Обычная разбойная шайка, прикинул гондорец, разряжая вертушку в очередной раз, давно бы отступила. «Вот и вам пора бы…» Но он не угадал. Наверное, венец притягивал их к себе. Претенденты начали лупить орков ногами и древками копий, подзуживая к драке. Те рассвирепели и действительно бросились вперед, а вслед за ними все остальные. Тех и других вместе было с четверть сотни…

Но численное превосходство не очень-то помогло нападающим. Дорога у самого верха сужалась, а там как раз сцепились Табарин и тролль. Этих бойцов опасливо обходили. Претенденты все-таки не настолько обезумели, чтобы сунуться под молот гнома или, еще того хуже, под кулак тролля. Наверху их встретили Торн и Данно Акайн. Им приходилось драться против двух-трех бойцов одновременно, но не более того.

– Кэбидж, берись с другой стороны!

Гондорец и хоббит вдвоем сдернули попону со странного сооружения из дерева, кожаных ремней и воловьих жил. Оно чуть-чуть напоминало гигантского паука, из внутренностей которого торчала колоссальная деревянная ложка. Ею, наверное, мог бы зачерпывать похлебку какой-нибудь древний великан. Беатор осмотрелся, подобрал камень потяжелее и положил его прямо на великанскую ложку.

– Думаешь, поможет?

Гондорец закрыл глаза и мысленно взмолился: «О, Илуватар, не оставь без помощи своей в этом проклятом краю…»

– Будем надеяться, Кэбидж.

Специальным воротком Беатор натянул ремни. Переложил станину немного правее… потом немного левее… потом опять правее… опять левее… Прицелиться как следует все никак не удавалось – тролль вертелся, не стоял на месте. Тогда гондорец плюнул и воскликнул в сердцах:

– Не тебе, урод, так другим достанется!

С этими словами он отпустил вороток.

Попал? Не попал?

Голова тролля со страшным грохотом разлетелась на добрую сотню кусков. Табарин оторопело застыл на месте, обломки каменного черепа забарабанили по его шлему.

Впрочем, претендентов это не устрашило. Сразу трое или четверо из них кинулись на гнома.

– Все, сударь хоббит, пора нам лезть в общую свалку…

– Только тебя и жду, сударь Беатор!

Они спрыгнули с повозки и ринулись навстречу претендентам.

Некоторое время гондорцу казалось, что рядом с ним происходит настоящее чудо. Пять бойцов сдерживали натиск двух с лишним десятков. Мерно работал тяжелым мечом Торн, и усталость будто не знала, как уязвить его. Столь же неутомимо крушил орков молотом Табарин. Арнорец беспрестанно сквернословил, уходя от чужих ударов и угрожая ловкими выпадами. Кэбидж сцепился со смуглокожим харадцем на равных. Сам Беатор тяжкой шипастой палицей держал неприятеля на расстоянии. Отряд жил. Отряд противостоял натиску ангмарской ходячей грязи. Отряд не собирался уступать. Три или четыре тела претендентов легли под ноги сражающимся…

Беатор потерял ощущение времени. Кажется, их рубка продолжалась бесконечно долго. Устали нападающие, устали обороняющиеся. Устали даже урукхай… И тут чье-то тяжелое копье вошло в горло Данно Акайну, острие его вышло с другой стороны, разбрызгивая кровь и ломая хребет арнорца. Тот выронил оружие, но все еще стоял – упасть ему не давало копье, покуда поразивший Акайна претендент не нажал мертвецу ногой на грудь. Арнорец упал наземь, и по его телу прошли пять или шесть претендентов, заходя в тыл к Торну и всем прочим. Беатор не успел увернуться и получил чудовищный удар в левое плечо. Похоже, не один он предпочитал палицу мечу… Гондорец явственно услышал хруст собственных костей, и пыльная дорога отвесила ему пощечину.

«Все. Мертвец. Хорошо хоть пытать не будут, чтобы дознаться, куда мы дели венец…»

Ощутимый пинок в больное плечо. Гномья ругань.

Табарин стоял над ним, как несокрушимый утес, принимая на себя удары за двоих и раздавая их за троих.

– Вставай же ты, гондорская немощь бледная!

Левая рука… считай, сегодня не понадобится. Правая рука… жива. Улучив удобный момент, Беатор вскочил и хорошенько вмазал кому-то палицей, безо всяких финтов и хитростей, как вмазала бы истинная деревенщина, мстя за причиненную боль. Кто-то, кому досталось, завыл по-орочьи и выпал из схватки.

Гондорец с гномом спина к спине отбивались от врагов, обступивших со всех сторон. И так же чуть поодаль хоббит и дунадан вдвоем резались с целой толпой. Жизни всей четверки оставалось настолько, насколько смогут они откладывать неизбежный шаг чужака и удар чужого оружия, направленный в незащищенное место. Скоро их прикончит немощь, приходящая с усталостью… Дело времени. Но пока они дрались, пока они намеревались выжить и победить.

И тогда над местом гибельной схватки запела флейта Дэлагунда. Этот звук заставил всех на несколько мгновений опустить оружие. Этот звук оторвался от земли, от крови и металла. Этот звук полетел к тусклому небу Ангмара, к нищему солнцу севера…

Флейта Дэлагунда пела о прекрасных днях юной земли, об ослепительно белых песках Альквалондэ, о чудесных садах Аваллонэ, о шелковых парусах на кораблях Нуменора, о божественном голосе Лутиэн, о старинных и совсем недавних героях, честью считавших отдать жизнь за светлый дом Средиземья, о серебряных нитях благородства, скреплявших народы перед лицом очередной Тени. Флейта Дэлагунда напоминала погибающим бойцам: нет равновесия, но смысл есть… Флейта Дэлагунда пела о том великом смысле, ради которого умирал сейчас в неуютном северном краю маленький отряд. Флейта Дэлагунда пела о том, что не исчезли древние символы и знаки и не напрасно поход капитана Хаддара уподоблен был подвигам Братства Кольца. Флейта Дэлагунда пела о неумирающей красоте Творения, о великой незаконченной мелодии, звучавшей и звучащей во всех живых существах этого мира. Флейта Дэлагунда пела о звенящем рае неискаженного. Флейта Дэлагунда писала невидимыми рунами судьбу зеленого отряда – одной маленькой строкой в великую хронику Противостояния. Флейта Дэлагунда пела узор из трав и шорохов леса, из шагов лисицы и запаха свежеиспеченного хлеба, из городских башен и легчайших крыльев мотылька, из доброго вина и пения птиц, из счастья и лесных троп, из стрекоз над прудом и милосердия… Узор этот ткался над головами сражающихся, принимая очертания истины, которую можно выбрать.

Флейта пела.

Флейта пела. Но бой возобновился, и вскоре песня ее захлебнулась. Лишь последние несколько звуков отчаянно рванулись ввысь из деревянной трубочки в руках убиваемого Дэлагунда.

Но едва смолкла флейта, как ей ответил гневный голос рыцарского рога. Полумертвый от боли и усталости Беатор сумел бросить взгляд на дорогу. Снизу, от самой подошвы горы, поднимался конный отряд. Светловолосые всадники в серебристых кольчугах.

– Ну, теперь держись, гондорец, – прохрипел Табарин, – это рог Элладана.

Им пришлось отразить еще по два-три удара. После этого претенденты посыпались вниз, по откосу, бросая оружие и падая на осыпях. Их скопище быстро редело под гибельным дождиком из эльфийских стрел…

* * *

Рано утром его разбудил Хаддар.

– Одевайся. Нам опять назначил свидание Первое Звено. Сходи подними Табарина. Пусть среди нас будет хотя бы один целенький.

Беатор все никак не мог привыкнуть к эльфийскому саду, разбитому в самом центре Белой Звезды Севера – города Форноста. Здесь все было устроено так, как прежде в Эрегионе. С той лишь разницей, что сад в Форносте до сих пор не узнал ни холодных ливней поздней осени, ни зимнего снега. Во всем городе могла заметать улицы вьюга, мог хлестать ледяной дождь, да хоть град, буря, ураган, право же… Невидимая стена отделяла сад от внешних неприятностей. Здесь солнце всегда бывало ласковым, здесь всегда цвели цветы и пели птицы.

Посреди сада стоял Дом Братства в виде большой каменной ладьи. Покои Первого Звена занимали место капитанской каюты. Гостевые палаты – по соседству, на корме. Идти – всего ничего, но троица собиралась долго. Табарин помог гондорцу облачиться в парадное рыцарское одеяние. Тот закусил губу и старался ничего не задеть сломанной рукой. Получалось не очень… Лучшие лекари Форноста, в том числе перворожденные и один древний премудрый гном, немало времени потратили на Беатора, но пообещали твердо лишь одно: срастется как надо. Вот только боль уйдет не скоро, а потом еще будет возвращаться, возвращаться и возвращаться… Хаддар, чеканно-белый, как добротное полнолуние, путался в повязках, путался, путался, но от помощи гнома отказался. «Надо привыкать быть здоровым, иначе станешь себя жалеть, а это совсем ни к чему».

Хаддару досталось крепко. Еще не зажила как следует рана, полученная в стычке с гоблинами, а эльф-отступник продырявил его тело еще в трех местах. Чудом не убил. И удалился очень огорченным: надо же, противник стоит на ногах, кровь хлещет из него во все стороны, а добить все никак не получается, живуч капитан Хаддар… Дэлагунд, исполосованный мечами и ножами, казалось, был обречен. Однако тело перворожденного – не чета человеческому. «Там, за гранью, я видел холм, весь поросший лиловыми колокольчиками. И я лег лицом к небу, ожидая, что меня заберут. Но тут мне в голову пришла странная мысль: есть в колокольчиковом холме какая-то незавершенность. Вот если бы здесь росли еще лютики или какие-нибудь другие желтые цветы, тогда… тогда, значит, узор моей судьбы сложился до последней черточки. Но нет, пока нет…» Кэбиджу рассекли щеку и снесли верхушечку правого уха. «Ужасно обидно, сударь Беатор. Ни одна приличная хоббитиха теперь… простите… не взглянет на меня… разве что какая-нибудь вдовушка…» Торн, когда его извлекли из доспехов, был иссиня-черным: железо не дает другому железу разрубить тебя, но от тяжести ударов не спасает. Плюс сломанное ребро. «Синяком больше, синяком меньше… Не о чем говорить». Табарин, бившийся в самой гуще, не получил ни единой царапины. «Почему это по мне не попадали? Обязательно попадали, клянусь бородой. Но крепка, знать, гномья шкура…» И только арнорец был непоправимо мертв. И только Агдалон оказался непоправимо чужим.

…Кирдан не постеснялся обнять их всех по очереди.

– Благодарю… – начал было он, однако Хаддар перебил его:

– Где венец?

– Его уже не существует, капитан. Огненная гора не понадобилась, хватило гномьей кузницы и эльфийских знаний. Сейчас это превратилось в несколько дюжин серебряных бусин.

– Несказанно рад такому известию. И прости, что перебил тебя, мне хотелось сразу узнать суть.

Кирдан покачал головой, показывая, что он понимает и не осуждает. Однако после этого лицо Первого Звена приобрело более суровое и торжественное выражение.

– Я позвал вас, рыцари Братства, дабы сообщить о милости покоя. Ожерелье островов оказывало ее не раз и не два. Людям, гномам или иным существам, отважно служившим Братству и пролившим за него кровь, из снисхождения к их ранам и заслугам нередко предлагается эта милость. Вы можете оставить службу меча отныне и навсегда. Братство поселит вас на одном из островов, где пожелаете, и дарует средства к существованию до самой смерти. Иных наград Ожерелье не знает, и вам должно быть известно об этом. Вы можете не торопиться с ответом.

Хаддар взглянул на своих спутников.

Табарин пожал плечами:

– Мне это не требуется, Торну и подавно. А старина Кэбидж не далее как вчера сказал мне, мол, сударь гном, пора бы нам опять отправляться в дорогу, сидим без дела всего-то несколько дней, а уже тоскливо…

– Беатор?

– Я своей жизнью доволен, капитан. Именно такой она мне и нужна.

Хаддар обратился к Первому Звену:

– Ты видишь ответ. Мы пробудем здесь ровно столько, сколько нужно для окончательного выздоровления. А потом мне понадобятся новые бойцы. И новое дело.

– Что ж, мелодия жизни подсказывала мне: иным ваше решение быть не может. Во всяком случае, пока… Но и слова свои я не могу и не желаю забрать и отменить. Возьмете обещанное, когда потребуется. Вы ведь теперь легенда. Еще одна маленькая легенда Братства.

– Одна строка… – пробормотал Беатор те слова, которые услышал двадцать дней назад в пении Дэлагундовой флейты.

– Что? – переспросил Кирдан Корабел.

– Одна строка из хроник Средиземья.

Москва – Севастополь, 2002–2003.

Реклама на сайте