«Предтечи Зверя. Книга первая. Максим»

Леонида Ивановна Подвойская Предтечи Зверя. Книга первая. Максим

Книга первая. Максим Глава 1

Максим пришел в себя, как будто проснулся от тяжёлого, изнуряющего сна. С удивлением рассмотрел плохо покрашенные стены и лежащего на железной койке забинтованного подростка. Понял, что находится в больнице. Не понял только -почему.

На всякий случай очень осторожно пошевелил руками – ногами. Убедился, что ничего не болит. Резко сев, посмотрел в высокое окно. Заглядывавшие в палату лучи весеннего солнца, казалось, впились в его лицо. Макс зажмурился от удовольствия, наслаждаясь этим теплом. Его движения не остались незамеченными. В палату буквально впорхнула втиснутая в белый халатик тетка (практикантке мединститута было всего-то двадцать два, но пятнадцатилетним такой возраст кажется едва ли не близким к старости).

– Ляг-ляг, тебе еще нельзя вставать, делать резкие движения, сейчас врача позову, -затараторила она, пытаясь теплыми полными руками уложить больного в горизонтальное положение.

– А что со мной? – ложась, испуганно поинтересовался Макс.

– Сейчас-сейчас, доктор всё расскажет, – продолжая тараторить, помчалась куда-то в коридор медсестричка.

Ожидая приговора, Макс повернулся на бок, и, рассматривая палату, попытался вспомнить, что же произошло. Две больничные койки пустовали, на одной тихо лежал ранее замеченный пацан с перебинтованной головой. Пощупав свою, Максим убедился в отсутствии бинтов, шишек или шрамов. Вновь пожав плечами, он уставился в окно.

Ветви каштанов уже украшали робкие листочки.

– Вот это да! -ахнул он. -Сколько же я здесь? Тогда только каникулы начинались.

Или листва рано попёрла, или я здесь подзалежался. Но почему?

Раздумья прервал ворвавшийся в палату солидный толстый доктор. Увидев недоуменный, но ясный, соображающий взгляд подростка, он как-то очень по-доброму улыбнулся.

– Ну-с, молодой человек, как самочувствие?

– Нормально, -односложно ответил пациент. Несмотря на то, что внешность и поведение врача располагали, подросток начал отвечать односложно, тем тоном, каким и разговаривают со взрослыми ребята его возраста.

– Это хорошо, что нормально. Где болит?

– Нигде, – пожал плечами больной.

– Так уж и нигде? Голова болит? Кружится? Тошнит? – последовало еще несколько вопросов, просьб вытянуть руки, достать кончик носа, посмотреть вправо-влево за докторским молоточком.

– Ну, молодцом, молодцом. Значит, дело на поправку, -заключил, наконец, эскулап.

– Но пока ты не усердствуй. Без нужды не вставай, резких движений не делай и ни о чем неприятном не думай.

– Но я не могу не думать о неприятном. Что со мной? Почему я здесь? Сколько?

– Хорошо, я скажу. Но, может, сначала ты скажешь, что с тобой случилось?

– Но я не помню!

– А что помнишь?

– Ничего. Нет… помню, что каникулы начались. А потом… -Макс вновь пожал плечами, что и делал на все последующий наводящие вопросы.

– Ну вот, сам видишь. Амнезия, то есть такая потеря памяти наблюдается или при травмах или при тяжёлом стрессе. Кстати, когда тебя последний раз били по голове?

– Неделю назад, – быстро ответил подросток. -То есть, за неделю до каникул.

– Что, подрались? -интимно понизил тон доктор.

– Да нет, на тренировке.

– Ах да, отец говорил, что ты боксируешь. Но, наверное, немодно уже.

– Не боксирую, только тренируюсь.

– Но по голове уже получаешь?

– А как же, – с готовностью отозвался больной. -В конце тренировки пробуем. Порой и перепадает. Но не сильно.

– Так вот, сынок. Или ты получил сотрясение на тренировке и сам того не заметил, или тебя что-то очень сильно напугало. Во всяком случае, ты был доставлен к нам без сознания и пробыл в таком состоянии вот уже… две недели. Вероятнее всего… но это потом.

– Что? Ну, скажите, что "вероятнее всего"?

– Скажем так, -осторожно сформулировал доктор. -Вероятнее всего, ты увидел что-то, что показалось тебе ужасным.

– Что? Что-то случилось?

– Случилось, но очень приятное.

– И из-за этого я был без сознания? -иронизировал беспокойный больной.

– Не дерзи. На самом деле все закончилось благополучно и даже, в какой-то, степени замечательно. Отчасти, -всё-таки уточнил врач.

– Но доктор…

– Всё-всё. В остальном тебе придется мне поверить. Лежи и выздоравливай. Перед сном поговорим еще.

– Отцу-то сообщите.

– Молодец, вспомнил. Значит, действительно, на поправку. Обязательно позвоню. А если что понадобиться, – обращайся к медсестре. -Доктор остановился около перебинтованного соседа Максима, вздохнул и ушел.

Разговор с толстым доктором успокоил, но и озадачил Максима. Две недели здесь…

Круто. Это что же, и каникулы провалялся и тренировки, и последняя четверть кончается? Попаду сразу на экзамены? Но что, чёрт побери, все-таки случилось?

Чтобы дали по голове на тренировке? Он вспомнил, как безуспешно гонялся по импровизированному рингу за противником. Таков уж попался – намного мельче, вертлявый, но нагловатый. Выпендривался под великого технаря, пока не получил плюху. Нет, по голове он ни разу не достал. По печени да, разок задел, когда я зазевался. Юноша поймал себя на том, что с точностью до мгновенья вспомнил те, уже почти месячной давности события. Тогда пойдем по цепочке, решил он, вновь подставляя лицо под лучи солнца. Так, это я помню. Хорошо. Последний урок? Он вспомнил выставление оценок. Еще бы не помнить! Это же так лажануться! По литературе его в четверти вызывали пять раз подряд. Все пять он отвечал на "отл." и посчитал, что хватит. Не выучил стишок, чтоб его! И на тебе, вызвала шестой раз, и влепила "неуд". А затем спохватилась и, чтобы исправить, вызывала еще четыре раза. В том числе и на последнем уроке. Образ главного героя романа.

Максу вспомнилось, как раскрывал этот образ. Даже самому понравилось. Почти весь урок. Ну, минут тридцать точно. Но ведь помню! Помню даже эту восхитительную картину в журнале – пять "отл.", одна "пара", снова пять "отл.", и "отл." за четверть. Но все-таки сучка, -подумалось ему. Ну что она ко мне пристала? Та-ак.

Потом мы шли домой. Потом пили коктейль в кафетерии. Потом дома читал книгу, пока не пришел отец. И он что-то сказал. Что? Ну? Что же он мог сказать такого страшного? Нет, не представляю, -мучился в догадках Максим. Но память отказывала именно здесь. Вот хлопнула дверь, и в коридоре снимает сапоги отец. Я откладываю книгу и показываю ему дневник. А что? Есть, чем похвалиться. Но как бы и не хвалюсь а так, типа расписаться надо. Доволен. Видно, что доволен, улыбается. И, улыбаясь, говорит…Что, что?

В это время тяжело застонал, а потом страшно закричал сосед по палате – подросток с забинтованной головой. Этот крик подбросил Макса и вынес его в коридор.

– Там, там…этот, -сбивчиво сообщил он сидящей за дежурным столом уже знакомой медсестре.

– Ничего, – успокоила юношу толстушка и кинулась в палату. -Это у него бывает.

После операции. Ты не бойся. Я ему обезболивающее уколю, и он опять спокойно ляжет…

Но Максим уже не слушал тараторку. Мимо на каталке провезли кого-то забинтованного.

– Девушку машина сбила. На операцию повезли. Тяжелая. Сам профессор будет оперировать, -также глядя вслед, объяснила вернувшаяся девушка.

– Это который? -рассеянно поинтересовался, занятый своими мыслями подросток.

– Который тебя лечит. Ну, сегодня приходил. Василий Иванович. Золотые руки!

Только здесь -вряд ли… хотя, загадывать не надо. Вон с тобой рядом лежит.

Василий Иванович с того света вернул. Вроде выздоравливает. Хотя и кричит от боли. Пока. Ну хорошо, иди в палату, отдыхай. Скоро отец приедет. Профессор позвонил.

Юноша кивнул и, оторвав взгляд от закрывшейся в операционную двери, неуверенными шагами поплелся к туалету. Там он долго и удивленно таращился в зеркало. Он и одновременно – не он. Те же карие глаза (от отца!), те же густые темно-коричневые волосы, порядком отросшие, те же широкие брови. Всё? Куда-то ушедшая детская припухлость щек сменилась всё той же нежной, покрытой пушком, но туго натянутой на скулах кожей. Глаза запали в глазницах, но теперь казались неестественно большими. Даже бывший предметом насмешек нос – "бульбиной" теперь заострился и приобрел более правильные нордические черты. И губы вот… -подросток вытянул их трубочкой, потом поджал, потом улыбнулся. Уже не "губки бантиком". Хотя…

Нижняя осталась такой же пухлой. Но в целом увиденное Максиму понравилось. Из зеркала на него смотрел тот, кем ему и хотелось быть, – по крайней мере, уже не ребенок. Объяснив это значительным похуданием, Максим принялся за гигиенические процедуры.

Появление отца в майорских погонах и новенькой Звездой Героя было исключительно эффективным.

– Сразу после службы. Да и профессор настаивал, говорит, положительные эмоции тебе нужны, -смущенно оправдывался он за свой вид, прижимая сына к пропахшему куревом кителю. -Ну а ты как здесь?

– Ничего, папуля, нормально. Но ты… ну ты… -Максим глупо широко улыбался, по-детски таращась на Звезду. -Ты молодец, папуля, – наконец нашел слова он. -Я всегда знал, что ты у меня герой. А как? За что?

– Так ты ничего не знаешь? Тебе ничего не говорили? – осторожно поинтересовался Белый-старший, садясь в ногах кровати и выкладывая на тумбочку всевозможную снедь.

– Нет, ничего. Рассказывай, рассказывай быстрее!

– Посадил аварийный самолет. На глазах у Главного.

– А подробнее?

– Вернешься домой, все подробно расскажу. Будет стимул быстрее выздоравливать. -Ну, хоть немножко.

– Нет, здесь не будем, -твердо оборвал клянченье отец. -Рассказывай, как ты здесь.

– А, секреты! – по-своему истолковал это Макс. -Тогда ладно. Чего ты там понавез?

Лучше бы книжку какую. Нормально я. Профессор осмотрел. Сказал, что поправляюсь.

Что случилось, допытывался. А я, честное слово, не помню. После его ухода вспоминал, вспоминал, до того, как ты пришел со службы вечером – помню, как показал дневник – помню, а дальше – провал.

– Не волнуйся, главное – спокойствие.

– Это Карлсон говорил.

– Это нам твой Василий Иванович говорил. Ты отъедайся. Это тоже профессор говорил.

Пока вот соки, пасты, шоколады. В школе все нормально. Директорша сказала, что помогут наверстать. Невеста твоя интересовалась, тоже обещала помочь.

– Ай, ну папа, -засмущался Макс. Невестой отец называл школьную подружку сына.

Когда-то они сидели за одной партой, потом всевозможные интересы охладили их отношения, сейчас же затаившаяся взаимная симпатия перерастала во что-то иное, о чем подросток вообще не хотел говорить с кем бы то ни было.

– Да ладно тебе. Какую книгу привезти?

– Мне Женька обещал. Еще до каникул. Может, свяжешься? Он знает.

– Найду. Ну, пора. Врач просил долго по первому разу не засиживаться.

– Да, езжай. Когда снова будешь?

– Теперь часто, -офицер крепко обнял сына и ушел, оставив радостное ощущение любви, тепла, заботы и твоей нужности на этом свете. Помахав ему в окно, больной развернул свертки и тут почувствовал, как он изголодался. Сытно и вкусно поев фруктовых кашек, подросток с какой-то хитрецой покосился на конфеты, а затем завалился в точности выполнять предписания тихого часа.

Разбудил его вечером мрачный Василий Иванович. Он был не в духе и не в силах скрывать этого. Сугубо по-деловому осмотрев юношу, он сказал: "Молодцом, продолжай в том же духе", -после чего повернулся к больному на соседней койке.

– Василий Иванович, когда меня выпишут? -жалобным голосом спросил Максим,

– А что, плохо здесь? Только очнулся, и уже надоело? Не нравится?

"А что здесь должно нравится?" -хотел, было, спросить Макс, но, взглянув в грустные уставшие глаза профессора, осекся.

– Четверть кончается. И год.

– Переведут без экзаменов. Выведут средний. Все равно напрягаться тебе долго нельзя будет. Так что отдыхай и выздоравливай. Мы еще с тобой обстоятельно поговорим на эту тему, -пообещал профессор, уже стуча по конечностям Максового соседа.

Глава 2

– Угощайтесь, угощайтесь. Мне все равно много пока нельзя. Да, а как меня кормили?

Кололи?

– Ну, первых несколько дней. А потом потихоньку, из ложечки. И ничего, глотательный рефлекс утрачен не был. Правда, только жидкое или пюре, тоже совсем жиденькое. Так что сейчас смотри, никаких там мясов раньше времени.

– Вот я и говорю, угощайтесь. Чего это Чапай такой злой? – поинтересовался Максим.

– Кто? – не поняла толстушка. Максим уже выяснил, что зовут ее Светлана и с целью кое-что выведать, пригласил на отцовские конфеты.

– Ну, Василий Иванович ваш.

– Не надо так, -серьезно упрекнула девушка собеседника и даже отложила конфету. -Он не злой. Он очень уставший и подавленный. Помнишь ту девушку? Шесть часов операции. Шесть часов, понимаешь? И не ногу, какую-то отрезать, а мозг оперировать. Ювелирная работа. Но не всегда и не всё подвластно. Даже ему.

Наверное, умрет. Хотя надеяться и бороться надо до последнего, -спохватилась она, но тяжело вздохнула. -А потом, после операции – разговор с родителями. Соври, успокой, что всё нормально, а тут раз и -всё. Как потом в глаза им смотреть?

Сказал, что сделали всё возможное, но ни за что ручаться нельзя. Мать – тотчас же с инсультом – уже тоже наш пациент, а отцу надо на службу. Он тоже офицер.

Какой-то большой начальник у вас. Пушкарев, его фамилия. Знаешь такого?

Представляешь. Завтра приедет, а дочь…

– Пушкарев… Значит, она… -ошарашенно прошептал Максим. Он хорошо знал эту девчонку – синеглазую красавицу из младшего класса. Анюта. "Анютины глазки – цветочек из сказки", сочинил он когда-то рифму и, понаписав её на бумажных самолетиках, забросал ими ее балкон (в их же доме, но через подъезд и этажом ниже). Обратила ли она внимание? Наверное. Она этого не сказала, но вскоре он здорово получил от более взрослых ухажеров. Но было это в детстве – три года назад -и теперь почти забылось. Они остались незнакомы, и, кажется, об этом не жалели. И теперь она… её… Почему-то навернулись слезы. Ну не почему-то, а от жалости, ну и что?

– И что с ней теперь?

– Профессор сказал, что травма тяжелая. Да оно и так было видно. Весь череп… но тебе ведь нельзя волноваться?

– Ну, расскажите, пожалуйста. Тем более, что уже всё и рассказали.

– Ладно. Теменная кость раздроблена. Мозги видны. Привезли, сразу -трепанация, а затем… – и студентка, гордясь своими знаниями, начала сыпать мудреными терминами.

– Но я не понимаю. Вы бы мне по-русски.

– А вся медицина по-латыни.

– И без шансов?

– Неизвестно. Травма мозга очень серьезная. Несовместимая с жизнью… почти.

– Но только "почти"?

– Все может быть. Но даже если выживет, будет инвалид. Паралитик.

– Зачем же тогда вообще жить? -выдохнул Макс.

– Не знаю, – вздохнула и медсестра. Ей было всего двадцать два, и она тоже не представляла себе, зачем жить не двигаясь.

– Ну всё, спать. Будет мешать сосед – позовешь, я на дежурстве.

– Спасибо, спокойной ночи.

– И тебе спасибо. Выздоравливай.

Сосед не мешал, но уснуть не удавалось. Хотя какое там не удавалось. Максим и не пытался. В окно светила Луна, и в открытую форточку прокрадывался волнующий запах рано цветущей сирени.

Это, наверное, специально, чтобы пациентам болеть не хотелось. И умирать тоже.

Гнетущая тоска хватанула за сердце. Хошь-не-хошь, а придется. Вот Анюта тоже не хотела. Не хочет. Он вспомнил ее на школьных вечерах. Отец – штурман полка -мог позволить для дочки больше, чем простой летчик. И если в школьной форме она была красива, то на вечерах или дискотеках была, как бы это точнее выразится…да черт его бери, как это называть! Что не с ним -она-то тут при чем? Он и не пытался. Кроме тех идиотских самолетиков. Юноша неожиданно покраснел. "И по делу меня тогда отходили. Подло, правда, втроем, ну она-то здесь при чем?". И вот теперь она здесь рядом умирает. И он не может помочь. Почему не может? И даже не пытается. А как? Да хоть как-нибудь.

Не осознавая, что он делает, Макс накинул халат и выскользнул в коридор.

Светлана сидела, склонившись над столом – то ли читала, то ли дремала. Парнишка тихонько прошмыгнул в реанимацию. Благо все эти требования о закрытых дверях здесь, как и во многих других знакомым нам больницах, успешно игнорировались.

Пушкарева лежала одна в холодной, страшной темноте, с зашторенными окнами. "Видимо, чтобы свет не мешал", – мелькнула мысль у визитера. Но как может мешать свет?

Особенно лунный? Он осторожно отодвинул штору – ровно настолько, чтобы Луна могла заглянуть в лицо девушки. Анюта, конечно, была без сознания. Свободное от бинтов лицо было бледным, измученным страданием. Было видно, насколько она ослаблена болью, операцией, наркозом. "Умирает", – с ужасом понял юноша и нащупал ее холодеющую ручку. Почти не осознавая, что делает, Максим представил, что его пульсирующая горячая кровь, его силы по пальцам переливаются в руку бедной девочки. Через несколько секунд он начал почти наяву ощущать это.

– Анюта, открой глаза, -неожиданно даже для себя попросил он. И словно два василька выглянули из-под снега.

– Слушай меня, -почему-то глухо, откуда-то из глубины души сами вырывались слова.

– Ты не умрешь. Ты не хочешь умирать. Ты будешь жить. Слушай и чувствуй. Бери мои силы и живи. Бери, бери, бери…

Теперь он ощутил, как горячая волна берет начало от его сердца, катится по руке, струйками просачивается через ее пальцы и такой же горячей волной разливается по телу девушки. И в это же время от нее чёрными струйками начала просачиваться боль. Вначале покалывало пальцы, затем стало жечь руки, потом волна боли захлестнула его всего. И на каждую волну переданного тепла приходила волна боли.

Пронзительной, ослепляющей, заставляющей струнами стонать каждый нерв.

– Бери и живи, бери и живи. У меня много. Бери… живи… -повторял он с каждой такой волной, окунаясь всё глубже и глубже в её взгляд и чуть сдерживая себя от крика боли.

Луна уже перестала заглядывать в щель между шторами, когда девушка, легко вздохнув, закрыла глаза и уснула. Максим почти физически почувствовал, что она больше не в силах ничего от него взять. А он – не может дать. Оставив уже потеплевшую руку, юноша подошел к окну и долго, собираясь с силами, смотрел на лунный диск. Боль медленно уходила, стекая с пальцев черными мелкими каплями и растворяясь в лунном свете. Затем он медленно, хватаясь за стены, вышел из палаты и незамеченным добрался до своей койки и провалился в глубокий сон.

– Подъем, подъем, подъем, -разбудил утром Максима радостный голос Василия Ивановича. -Я понимаю, что для выздоравливающих и сон – лекарство, но не да такой же степени. Уже осмотр, пора хотя бы глазоньки продрать.

Перед просыпающимся подростком сидел ликующий профессор. Сейчас он был очень похож на собирающегося взлететь майского жука – даже усы также распушались.

– Э-э-э, брат, да ты совсем ослаб. Ты чем ночью занимался?

– Спал, -хмуро ответил юноша, протирая глаза.

– Что-то не похоже, -сомневался врач, осматривая, ощупывая и простукивая пациента.

– Впрочем, ладно. Ничего страшного, только общая слабость. Кошмары не снились?

– Скорее всего, сказки, -вспомнил прошлую ночь Максим.

– Сказки, это ничего. С сегодняшнего дня – только общеукрепляющие, -обратился он к пришедшей с ним врачихе. -Но не усердствуйте. Больше покоя. И что-то мурлыча под нос, ушел в сопровождении бело-халатной свиты.

– Чего это он? – поинтересовался Макс у раскладывающей на его тумбочке порошки Светланы.

– Девочке лучше. Просто чудо. Думали, до утра не доживет, а она жива. И, видимо выкарабкается. Ее счастье, -с радостной улыбкой прокомментировала медсестра.

– Теперь когда появитесь?

– Во вторник. Мы сутки дежурим и полтора отдыхаем.

– Что бы я попросил, может, газет принесете? Ну, в которых про отца?

– Ой, не знаю, можно ли тебе?

– Но профессор сказал, что ничего страшного, то есть уже можно.

– Хорошо, если найду. Выздоравливай. Если что, ты Марины не стесняйся. Она только с виду строгая, – охарактеризовала она свою сменщицу.

"Ей, ровеснице, а может и подружке, хорошо говорить "не стесняйся". А тут такая красавица!" – подумалось Максу, когда новая медсестра пришла за пустой посудой.

Надо отметить, что, во-первых, белый цвет украшает любую девушку, а белый халат – любую стройную женщину. И, кроме того, не так много наяву видел девушек наш обитатель военного городка.

– Может, помочь чем? -попытался он вступить в контакт, когда эта красавица ворочала его бессознательного соседа.

– Себя обслуживай и это уже помощь, – довольно резко отклонила она его предложение, и подросток замолчал. Было о чем подумать и без этого. Он вдруг вспомнил, как начал свой смертельный крен самолет отца. Вот тут я бухнулся в обморок, -уверился Макс. Назвав себя тряпкой и успокоив, что все-таки отец -это отец, да и другие люди у него на глазах погибли, юноша задумался над тем, что же случилось с ним ночью. Может и это был некий полуобморочный бред? На почве переживаний и рассказанных на ночь страшилок? А улучшение состояния Анюты – совпадение? Ничего себе сон, содрогнулся он, вспомнив о бившейся в нем боли.

А если попробовать? Вот с соседом. Тоже или в беспамятстве, или кричит. Ну и что, что "тундра", тоже мучается. Следует отметить, что давным-давно полк прибыл сюда из Сибири, и местные ребята тут же окрестили пришлых "тайгой". Те не остались в долгу и назвали аборигенов "тундрой". Максим не разделял этой предвзятости и старался относиться к "тундре" объективно. Но стоит ли терпеть? – вновь вспомнил он боль.

В самом начале тихого часа Макс решился и подошел к соседу. На этот раз он легко коснулся руками забинтованной головы в месте, где сквозь бинты просочилось красное пятно. Он попробовал пустить сквозь пальцы ту же волну, но сейчас же вскрикнув, отдернул кисти. Боль пришла сразу, словно от прикосновения к раскаленному металлу.

– Да что это такое? – недоуменно прошептал он. -Значит, не снилось? Но раньше-то такого не было. Он посмотрел на свои руки, пожал плечами и вновь приблизил к голове больного. "Надо терпеть", -уговаривал он себя. "Если получается, надо помочь. Мучается же парень. Вон сколько времени в себя не приходит. Надо помочь…" И -странное дело – боль отступила, вместо нее нахлынула горячая волна здоровья, которой он щедро делился с безответным бедолагой. Настолько щедро, что вскоре пол поплыл под ногами. "Еще чуть-чуть, еще капельку", -уговаривал он себя, чувствуя, сколь нуждается в этом больной. Затем добрался до своей кровати, свалился и уснул.

– Ну и здоров ты, все-таки, спать, -вновь разбудил его голос профессора.?Как ни приду – он спит. Может, ты и раньше просто крепко дрых? – тормошил врач подростка. -Ну-ну, молодцом. Динамика замечательная. Хотя и не такая, как у соседа. Бурно выздоравливает. Пока ты спал, он вдруг встал и пошел в туалет.

Чудеса современной медицины. Мы думали, гарантированная обездвиженность, хотя бы очнулся, а тут… В общем, теперь у вас палата выздоравливающих.

– Скажите, а та девушка?

– А чего она тебя интересует? – нахмурился врач. Он уже взялся за "бурно выздоравливающего", который, правда, в это время не шевелился. То ли спал, то ли вновь был без сознания. -Ну, ничего, ничего, начало положено, рефлексы проявились. Завтра во время обхода обязательно показать…

– Да знакомая она моя…

– Медицина не всесильна. Наверняка будет жить, а вот всё остальное…

– Обездвиженность? – повторил Максим только что произнесенный Чапаем термин.

– Запомни, дорогой, врачи диагнозы и вероятности исхода лечения с другими больными не обсуждают. -Профессор тяжело вздохнул. -Всегда хочется большего.

Будем бороться! – с каким-то вызовом сказал врач, уже выходя из палаты.

Позже приехал отец, вновь привез свежих овощно-фруктовых кашек, устроил небольшую выволочку по поводу Максовой еды. Подросток оправдывался тем, что он сыт и вообще затрачивает сейчас немного сил.

– А ты затрачивай побольше на выздоровление, -посоветовал отец. Привет тебе от невесты.

– Ай, ну папа…

– Шучу. И от Женьки, и от других одноклассников. Собираются проведать.

– Ну, вот еще – застеснялся юноша. -Тоже мне тяжелобольного нашли. Кстати, ты знаешь о Пушкаревой?

– Да… Ее отец меня и подвез. Несчастные родители. Вначале молились, лишь бы выжила. А теперь…

– Профессор говорит, – будут бороться.

– Да, конечно, надо надеяться. Вот тебе твое чтиво, но не усердствуй, доктор сказал – в меру.

Затем они поговорили ни о чем, и старший Белый засобирался. Отец Анюты ехал домой, чтобы решить служебные дела и вновь разрываться здесь между женой и дочкой.

Сосед мирно похрапывал, на тумбочке уютно горела лампа, красивая медсестра не появлялась. Можно было почитать или просто подумать. Максим остановился на втором. Опыт с соседом показал, что в нём появилась или проявилась способность к целительству. Выросший в эпоху повального увлечения всевозможными параномальными явлениями, он скорее обрадовался, чем удивился этому обстоятельству. Но вот боль…

Он ранее нигде не читал, что целительство столь мучительно для самого врачевателя. Да и те, кого подняло на щит телевидение, не морщась, лечат целые толпы. А тут из-за одного. Или одной. Столько боли и столько сил.

Внезапно он порывисто сел. А что, если это временно? Вот завтра проснется, а этого уже нет. И он не успеет. Надо…Прямо сейчас, пока возле нее никого нет.

Максим поднялся и вышел в коридор.

– Я быстро, -ответил он на немой вопрос дежурившей красавицы Марины и направился в сторону туалета, а когда та склонилась над книгой, метнулся в реанимацию.

Здесь ничего не изменилось. Разве что шторы теперь были раздвинуты, и из капельницы в тонкую руку неподвижной девушки сочилась какая-то жидкость.

Непонятно откуда зная, что делать, Макс, даже не касаясь, поднес руки к голове несчастной и замер, ожидая боли. И она вновь пришла – на этот раз тупая, саднящая. ?Да что же это? – всхлипнул целитель, но тут же потрясенно замолчал, уставившись на пальцы рук. Какие-то маленькие искорки пробегали от запястий к кончикам пальцев и накапливались там, заставляя их светиться всё более ярким и ярким светом. И словно некий барьер мешал этому свету вырваться, политься далее.

– Бери, бери, – шептал он, как в прошлый раз, но отчётливо видел – он сам не давал той целительной силы, в которой так нуждалась девушка. Кончики пальцев уже светились настолько ярко, что освещали бледное лицо девушки, когда Максим вдруг понял – он просто боится этой боли и желает побыстрее от всего этого отделаться.

– Нет! Пускай! Она должна… Она не будет калекой. Ну же! Не боюсь. Давай!

Боль вновь ослепила его. Но зато таинственный свет ("Какое-то поле" – подсознательно решил юноша) двумя прямыми лучами коснулся висков девушки, затем растекся по ее голове и явно стал просачиваться сквозь бинты.

– Открой глаза, -теперь решительно и радостно сказал он, окунулся в их глубину.

– Бери это. Впитывай. Ты не будешь калекой. Будешь ходить, бегать прыгать… танцевать. – Пронзительная боль не давала возможности сосредоточиться, и Максим с трудом подбирал слова. -Ты будешь абсолютно здорова, -нашел он, наконец, правильную формулу и вдруг почувствовал сопротивление своим словам и мыслям.

Повторяя слова об абсолютном здоровье, он попробовал, как в прошлый раз, послать не эти ручейки, а волну своей неведомой силы. Что-то мешало, и юноша, мотая головой от мучительной боли, попробовал сосредоточиться на путях светящихся ручейков. Это удалось, и он вдруг ясно представил, как пульсирующие волны растекаются и, словно губкой, впитываются розовыми, похожими на мелкие цветочки, клеточками мозга. Дальше, дальше, а здесь. А здесь сияла пустота, пропасть. "Прооперированный участок", – понял Макс. -Надо соединять. Он попытался добавить силы светлым лучикам, и это отозвалось еще более жгучей болью.

– Ничего, -успокоил он испуганный взгляд девушки. -Ничего. Ты выздоровеешь. Ты скоро выздоровеешь.

Еще немного боли, и он уже не увидел, а почувствовал, что его флюиды всё же прорвали этот черный барьер, и он начал затягиваться.

– Вот так, вот так, -приговаривал он, отправляя этих таинственных посланцев здоровья все глубже и глубже в раненный исстрадавшийся мозг. И рана сдалась! Он увидел, как ярко чистым голубым огнем вспыхнули лучи его пальцев, как окуталась свечением вся голова девушки. А вскоре свечение погасло само собой. Угасла и боль.

– Или силы кончились, или больше не надо, -решил Максим. Он вновь был так опустошен и измучен болью, что, выходя, не обратил внимания на движение – Анюта повернула голову и посмотрела ему вслед. Кроме того, появились новые заботы. У двери стояла медсестра. Судя по расширенным до последней возможности зрачкам, она что-то видела, но пока не могла понять, что.

– Всё потом. И помогите, -попросил целитель, опираясь на стену.

С присущей медсестрам сноровкой Марина подхватила оседающего нарушителя режима под мышки и поволокла по коридору. Уже у палаты они столкнулись со спешившим в реанимацию Пушкарёвым.

– Как она? – строго спросил полковник медсестру.

– Ничего. Все также. Это мы. Это я вот, в туалет… помогала, -испуганно залепетала, оправдываясь, девушка, кивая на Максима.

Грозный офицер хотел, видимо, спросить еще что-то, но, вздохнув, грузно зашагал в реанимацию.

– А теперь я тебя спрошу, -затянув Макса в палату и бросив его на кровать, зловеще прошипела медкрасавица. -Что. Ты. Там. Делал? – с расстановкой произнесла она. -Ну? Что. Ты. Там. Делал? -повторила она, и, не дождавшись ответа, стала трясти Макса за лацканы халата. -Ты расскажешь мне, пока я не подняла верхол. Ну?

Максим молчал, засыпая. Ему совершенно не хотелось разговаривать, а тем более что-то объяснять. Дознание прекратилось самым неожиданным образом. Прогремели шаги и открывшийся дверной проем заполнила фигура Пушкарёва-отца.

– Сестра, сестричка, родненькая…быстрее, -пролепетал он и кинулся назад.

– Ну вот. Молись, гаденыш. Не дай Бог… Сама удавлю, – пообещала девушка дремавшему Максиму, бросаясь вслед за Анютиным отцом. Он успел еще ощутить удар ненависти ее зеленых глаз, после чего провалился в сон.

– Интересно, что она подумала? А что бы я подумал, увидев такое? И вообще, что она видела? – уже во сне поинтересовался юноша.

Глава 3

На следующее утро новоявленный целитель проснулся еще до обхода. Виной тому были лучи раннего весеннего солнца и мягкие нежные прикосновения. Кто-то тихонько гладил его по лбу и щекам. Касающиеся лица пальцы пахли ароматным мылом, духами и лекарствами. Еще не открыв глаза, он догадался кто это.

– Пришли душить? – улыбнулся он, встретив на этот раз мягкий задумчивый зеленый взгляд.

– Ты меня простишь? – сдавленным голосом попросила Марина.

– А что случилось?

– Ты же должен знать!

– Но откуда, я уснул.

Медсестра, прерываясь и волнуясь, принялась рассказывать. Когда она вбежала в палату, то увидела, что отец склонился над девушкой. Подозревая самое страшное, она кинулась к ним.

– Смотрите сестра, смотрите же, -не веря себе, шептал мужчина. -Она открыла глаза.

Она повернула голову! -А девушка улыбнулась и положила руку на руку отца.

– И тут, и тут…, -Марина стала запинаться.?И тут этот мужчина, этот мамонт просто упал на табуретку и разрыдался. Ты бы видел… И я… тоже. – Здесь медсестра не смогла больше сдерживаться и разрыдалась.

– Значит, он очень любит свою дочь. А вы?

– У меня нет дочери, -недоуменно ответила девушка.

– Нет, а вы что плакали? И вот теперь…

– Она же начала двигаться! И это ты. Ты! А я думала…

– Что? – аж привстал от любопытства Максим.

– Плохо думала, -покраснела и вновь взахлеб разрыдалась совестливая девушка.

– А дальше что? – пытался расшевелить ее улыбающийся юноша.

– Кто ты? – вдруг, перестав плакать, спросила Марина. – Я никому не скажу.

Клянусь. Ты хотя бы намекни. Ее отец сказал, что будет молиться за ангела-спасителя.

Это получается… за Вас? – уже со страхом спросила девушка. Она даже не заметила, как стала обращаться с этим вчера еще сопляком на "Вы" -Да что вы, пусть за профессора молится.

– Не надо "ля-ля". – Девушка заговорщески наклонилась к Максу и шепотом продолжила. – Когда я позвонила профессору домой, -а в случаях "ЧэПэ" надо его сразу вызывать, -он подумал, что "всё"… Я по голосу поняла. Потом говорю: "Она головой и руками двигает", -а он не верит. Ну, тут счастливый папаша трубку у меня вырвал, подтвердил. Когда В.И. примчался и посмотрел на то, что с ней творится, он сам чуть в обморок не упал. От удивления и от радости. Обследовал и все головой мотал… Вот… А Вы говорите: "Профессор". Он сам сказал: "Чудо".

Скоро увидите, какой он сегодня. Уже идут. Ладно, потом. Она легко вскочила и выпорхнула из палаты.

– Доброе утро, -ворвался в палату профессор. -О, уже проснувшиеся? Ну, молодцом, молодцом. Давайте посмотримся. Та-ак. Общая слабость, но не столь значительная.

Смотрим сюда… ножку на ножку… Та-ак. -Профессор с улыбкой уставился на пациента. -Выздоравливаем, мой друг, выздоравливаем. Если так пойдет дальше, то скоро… Но, не будем загадывать… кое-что я вам отменю. Из сильнодействующего.

А то тошнит, небось? – испытующе заглянул в глаза Максиму хитрован – профессор.

– Вроде нет, -пожал плечами пациент.

– Это меня тошнит, профессор, – раздался хриплый голос с соседней койки. Реакция профессора на эту простую жалобу была потрясающая. Он возмущенно повернулся к встрявшему в разговор больному, затем замер, всматриваясь в выглядывающие из повязки глаза. "Заговорил", – констатировал он и почему-то вышел из палаты.

Затем вернулся и, ощутимо сомневаясь в происходящем, обратился к Максимову соседу.

– Вы что-то сказали? – спросил он.

– Это меня от лекарств тошнит, – повторила "повязка".

– Он заговорил. Нет, он, правда, заговорил. Это неслыханно. Н е с л ы х а н н о – повторил он по буквам. -Просто поле чудес какое-то, -просиял он, наконец. -Голубчик, вас надо незамедлительно и самым тщательным образом исследовать. Вчера вы вдруг начали ходить. Ну, этого следовало ожидать…со временем. А сегодня он, пожалуйста, разговаривает! Готовьте на томографию, – распорядился он и вышел, что-то объясняя врачам и практикантам по-латыни.

И тут же в палату свежим весенним ветром впорхнула медсестра.

– Я сейчас сменяюсь. Но не уйду. Пока не скажете, кто Вы, – зашептала она. -Признавайтесь, признавайтесь. Ведь и его, – она кивнула головой в сторону соседа, -тоже Вы.

Признавайтесь, а то все профессору расскажу.

– Марина, я вас очень попрошу, – для убедительности Максим заглянул в самую глубь зеленых глаз и продолжил – Ну, не надо… Я и сам не знаю…

– Ну ладно. Я потерплю. Пока узнаете. Но за Вами должок тогда. Мое дежурство закончилось, -улыбнулась медсестра, забрала с тумбочек пустые склянки и вышла.

– Странная какая-то, -констатировал вдруг разговорившийся сосед.

– Это точно,?улыбнулся Макс новому собеседнику.

– Хома, -представился парень, протягивая руку.

– Максим, – автоматически ответил наш герой, отвечая рукопожатием. -Кто? – спохватился он.

– Ты плохо слышишь или я тихо говорю?

– Нет, извини. Просто редкое имя.

– Редкое, -самодовольно подтвердил Хома.

Знакомство было прервано санитарами, увезшими обладателя редкого имени на назначенные счастливым профессором обследования.

– Удалось, могу, – осознал, наконец, подросток последствия ночных событий. Он представил плачущего от счастья Анютиного отца, ее полупрозрачную руку на здоровенной мужской ручище и у самого навернулись слезы. А затем его захлестнула теплая волна счастья. Ради этого стоит терпеть эту жуткую боль и эту слабость. С этим радостным чувством Максим вновь уснул, подставив лицо пробивающемуся сквозь давно немытые окна солнцу…

– Опять, -тоскливо подумал Макс, просыпаясь от сдавленного стона. Он вспомнил боль последнего "сеанса" и поморщился. Но тогда было надо. Там, как бы то ни было – девушка с тяжелой травмой. А здесь? За что терпеть? Тем более, что уже идет на поправку. Уколют и -боль пройдет. Он вновь взялся за книгу.

– Чего они тебя сегодня не колют? -спросил он через некоторое время.

– Отменили. Говорят, хватит, а то привыкну к наркоте.

– И что теперь?

– Терпеть надо. Теперь – всю жизнь терпеть.

– Это как, – всю жизнь?

– Вот так.

– Ясно, -вздохнул Максим, пытаясь не замечать перекошенного лица соседа и не слышать его прерывистого дыхания. Вот еще одного вылечили. Калекой. Нет, оно бывает, чтобы после операций боль возвращалась. Но на всю жизнь? Он вновь тяжело вздохнул, представив этот ужас.

– Может всё-таки, попросить?

– А завтра? И послезавтра?

– Ну, утихнет понемногу.

– Там какое-то давление высокое. Надо терпеть, привыкать.

– Ясно, -вновь вздохнул Максим, решаясь.

Когда сердобольная санитарка уколола-таки Хому и тот уснул, юноша собрался с мужеством, уже знакомым жестом протянул к голове спящего руки и начал посылать к кончикам пальцев то самое, поднимающееся откуда-то из глубин, тепло. Вскоре пальцы засветились. Ожидая удара боли, юноша закрыл глаза и стиснул зубы. Она пришла -столь острая, что Макс отпрянул от больного. Боль, пульсируя, начала утихать.

– Не смогу. Ну и пусть. Это его боль. И кто он мне? Еще неизвестно, чем это для меня обернётся. Я что, нанимался? -оправдывал он себя. Максим вытер выступивший на лбу обильный пот. "Как в парилке", – подумалось ему. Взгляд упал на пальцы – только их кончики чуть светились.

– Но ты же можешь! – уговаривал он себя. -Можешь. Неизвестно почему и неизвестно сколько. А если завтра эти чудеса закончатся? Всю жизнь будешь жалеть. Ну, еще разок. Ну, потерпи. -Он вновь приблизился к спящему. И теперь боль оказалась терпимой.

"Вот что значит правильно настроиться", – решил подросток и стал посылать вновь появившиеся лучи из пальцев в голову больного соседа. Он заставлял себя не думать о боли и сосредоточиться на болезни. Вскоре он увидел ее – черное вспухшее пятно, пульсирующее при приближении струек света. Было видно, что, как и с Анютой, здесь не обойдется без борьбы и значит – без еще большей боли.

Целитель уже не произносил заклинания – понял, что прежде они были нужны, скорее всего ему самому. Теперь он мысленно видел, куда следовало направить эту исцеляющую силу. Он видел и то, как съеживается и напрягается черная опухоль. "Еще немного, еще чуть-чуть", -шептал Максим. И вот он увидел и почувствовал, что зло сдалось. Не отступило, а именно сдалось, распалось на мелкие комочки, которые рассыпались на песчинки, уносимые из мозга вон. В этот же миг утихла и боль, хотя лучи еще не померкли. Любуясь своей работой, юноша распылил лучами и несколько других темных пятнышек. Затем всё закончилось, словно сработал выключатель. Макс, шатаясь, дошел до своей кровати, упал на нее и немедленно уснул. Он не заметил, а если бы и заметил, то уже не смог бы обратить внимания на то, что его пациент раскрыл ранее прищуренные глаза. И теперь, когда один юноша спал, второй, повернувшись на бок, долго рассматривал своего таинственного соседа. Но исцеленный мозг тоже требовал отдыха, и вскоре крепким сном уже спали оба подростка.

– Ну, братец, ты, наверное, инфекционный, – вновь разбудил его голос профессора. ?Теперь и соседа заразил. Слышишь, какие рулады накручивает.

Максим проснулся и признал правоту "В.И." Действительно, невысокий хрупкий подросток храпел воистину по-богатырски.

– Я пробовала их будить. Обоих. Потом решила -пускай до обхода, -оправдывалась медсестра.

– Ничего-ничего, им обоим на пользу. Особенно малому. Он давно сладко не спал. И вряд ли это, к сожалению, надолго… Так что, пускай отоспится. А с вами, молодой человек, нам пора позаниматься серьезно. Так что, сразу после обхода – милости прошу в мой кабинет. С сим пока и расстанемся.

– А со мной? – произнес переставший храпеть Хома.

– Ну раз проснулся, давай посмотримся. Так… Смотрим сюда… А если сюда? Что за черт? – вдруг воскликнул эскулап, но взял себя в руки. -Так… -протянул он, всматриваясь в глаза больного. Та-ак… А если попробовать руки вперед? Та-ак…

А если ногу на ногу? Та-ак. Как самочувствие?

– Спасибо, как никогда, -и мальчишка вдруг широко улыбнулся.

– И голова не болит? – еще более внимательно присматриваясь, спросил Василий Иванович.

– Совсем.

– Ты мне признайся, куда свое косоглазие дел?

– И оно тоже?

– А ты не спрашивай, ты в зеркало погляди… Да-а. Тут осмотром не обойдешься. Ко мне в кабинет! Немедленно! А ты, -он обернулся ко второму подопечному, -ты, брат, извини, но подождешь. Здесь такие дела творятся. Боюсь сглазить, но…

– Еще чего, я сам пойду,- отпирался в это время Хома от санитарок, вознамерившихся отвезти его на каталке.

– Хорошо. Пусть пробует, -согласился врач. -Только, дружок, медленно, и если вдруг что…

– Не будет "вдруг", доктор, -уверенно заявил подросток. -Идемте, -и он в сопровождении белых халатов вышел.

Оставшись один, Максим попробовал разобраться в своих ощущениях. Не было никаких сомнений – в нем проснулась какая-то странная сила. И он может ею лечить. Но чем сильнее болезнь, тем больнее ему самому. Или чем больше надо отдавать сил, тем больнее? Но силы восстанавливались все быстрее. Вот и сейчас. Вчера чуть до койки доволокся, а сегодня даже врач не заметил. Или заметил? Максим потянулся за зеркальцем и внимательно рассмотрел свое отражение. Конечно, похудел – вон, скулы торчат. Конечно, побледнел. Но в остальном…

– Красавец, красавец, -перебил его размышления голос сестры-болтушки.?Хоть ты не изменился, а то, думала, не двое суток, а два месяца отдыхала.

– Не изменился? – уточнил Макс, решив не обижаться на "красавца".

– Ну, по сравнению с некоторыми. Эта знакомая твоя. Уже ест сидя. И собственными руками. Этот парнишка – как ракета понесся. А думали – на всю жизнь инвалид. Да и ты – сколько пластом лежал, отец здесь дневал и ночевал…

– Папа? – изумился он.

– Ну и что? Здесь многие так. И отец твой, когда из столицы вернулся.

– Из столицы?

– Да ты, мальчик, еще туго соображаешь. Героя-то только в столице вручают. Чем ты вообще здесь занимался? Ничего не знаешь. Или профессор тебя так оградил? На газеты, которые ты просил. Я взяла разные, там и пишут по-разному, но в главном – одинаково.

Продолжая тараторить, Светлана положила ему на тумбочку ворох газет, автоматически что-то поправила, что-то убрала, открыла форточку, раздвинула шторы и кинулась к выходу за завтраком.

– Ну, теперь ваша палата на самообслуживании. И есть пора ходить самостоятельно.

Побегу. Там новых тяжелых привезли в другую палату. Потом забегу.

Максим опять остался один и, потихоньку облизывая ложку с ненавистной манной кашей, взялся за газеты. Когда, наконец, врачи отпустили его соседа, юноша уже прочитал репортажи о подвиге отца. Он не соврал профессору – в памяти отчетливо всплыла картина авиакатастрофы. И воспринимал он это довольно спокойно.

"Неужели из-за этого?" -недоумевал он. "Ну если бы отцовский самолет рухнул, если бы уже в штопор ввалился. И то есть возможность катапультироваться. Вот когда надежды не осталось… Но такого не было. Судя по этим очеркам, батька не штопорил. Даже не пикировал. Неужели я такой хлюпик? А если бы на его месте был я?" Стало стыдно.

– Может, уколы уже не потребуются, -перебил его грустные размышления Хома. Врач сказал. А ты как думаешь? – он испытующе взглянул на соседа.

– Надо всегда надеяться на лучшее, -нейтрально ответил Максим.

– Ладно?, вздохнул выздоравливающий.?Слышь, а не пойти ли нам во двор, воздухом подышать?

– Пошли!

– Постой, -одернул этот порыв Хома. -Тебе сначала к профессору. Он ждет. Тебя проводить?

– Еще чего? – изумился Максим и вышел в длинный прохладный коридор. Сегодня днем здесь было оживленнее. Передвигались с процедур и на процедуры разной степени транспортабельные больные, сновали медсестры, повезли на каталках неподвижные тела.

Операционный день? Или срочные операции? Одну из каталок вывозили из реанимации, и Максим мельком увидел там действительно сидевшую Анюту, беседующую с отцом.

Точнее, что-то оживленно рассказывал офицер, а девушка улыбалась.

В кабинете профессора юноша пробыл довольно долго. Василия Ивановича мучил окончательный диагноз. Он боялся ошибиться. Теперь, на тридцатом году работы! А что прикажете делать? Выставляешь диагноз: "Безнадежна", а больная резко выздоравливает. Поправляешься, пишешь – полная обездвиженность, а больная тебе кукиши показывает. Ну, в переносном смысле слова. Уже надо из реанимации переводить, чтобы другие тяжелые ее не шокировали. У другого молодого человека на фоне травмы диагностируется опухоль мозга. Пора уже в онкологию переводить, а он нате вам – не только опухоль рассосал, но и от врожденного косоглазия избавился. Ладно бы только по томографии. Так ведь сам оперировал, сам! И все видел! И плакал от бессилия… А этого мальчика и не оперировал даже. Но тоже – столько времени без сознания. Думалось, вот-вот начнется… А он – пожалуйста.

Сидит и довольно толково на всё отвечает. И в себя пришел в один день с этими двумя. Или нет… До операции Пушкаревой. Значит, он первая ласточка в этих чудесах. Ему первому и двигаться. Значит – тяжелый шок? С сотрясением? Видимо, да.

– Вот что, Максимилиан, пора домой.

– Да? – искренне обрадовался мальчишка.

– Ну, ну, не сегодня. До конца следующей недели не отпущу. Пройдешь еще укрепляющие ванны, электрофорез, массаж. А там – и домой. Если, конечно, все будет хорошо.

– Будет, обязательно будет, Василий Иванович!

– Такой оптимизм – вещь хорошая. Ладно, иди. Родителю я сам позвоню.

– Ну что? – поинтересовался ожидающий его у двери Хома.

– Выпишут. Через недельку, -сообщил Макс, когда они по витой лестнице спускались во двор. -Странная лестница какая-то. Винтовая, как в замках.

– А это и был когда-то замок.

– Врешь!

– Еще чего. А ты не знал? Конечно, разве вас это интересует? – зло ответил Хома.

– Почему, меня очень интересует. Я люблю историю.

– Ты, наверное, да. – Мальчишка долгим взглядом впился в лицо своего нового знакомого, но тот, занятый переставлением ног по лестнице, не обратил на это внимания.

– Да ты еще слабый, -понял вдруг Хома, увидев, что Максим остановился, вцепившись в перила. Он крепко взял попутчика под руку и вывел, наконец, на свет.

– Просто давно далеко не ходил, -сконфуженно улыбаясь, объяснил юноша свою слабость, когда они устроились на скамейке.

– Ладно тебе… -начал, было, Хома и тут же прикусил язык, чтобы не вырвалось:

"Уж я то знаю". Он понял, что по какой-то причине его спаситель желает держать всё в тайне. А в голове сейчас было так ясно и на душе так легко, что он был готов исполнять любые желания таинственного соседа. Лишь бы не вернулась ужасающая боль.

Максим молчал, подставив солнечным лучам лицо. И, странное дело, казалось, что Солнце быстро возвращает ему силы. Он упивался весенними лучами, как жаждущий упивается родниковой водой. Измученный опытами по целительству юноша впал в состояние, похожее на купание в теплых ласковых волнах.

– Знаешь, -сказал он через несколько минут. -Вот идешь в школу, а кто-то свистит тебе. Посмотришь, -никого. А потом голову поднимешь – сидит вот такая мордашка и поет. – Макс, не открывая глаз, кивнул в сторону гигантского каштана. Хома тоже взглянул в ту сторону.

– Шпак, – констатировал он, продолжая хрустеть чипсами.

И, действительно, на ветке купался в солнце, распахивая навстречу ему крылья и распевая свою неповторимую песню, скворец.

– Да, птичка, -согласился Максим. -Иди сюда, птица, – погруженный в свои мысли рассеянно позвал он. "Птица", она же "мордашка", вдруг прервав свое выступление, спорхнула с ветки и приземлилась на плече у позвавшего.

– Ты видел? Наверное, ручная, – удивился юноша. -Дай ему своего чипса, -обратился он к Хоме. Тот в изумлении протянул пестренькой птичке хрустящий кусочек, но скворец, испуганный этим движением, взвился ввысь и скоро вновь угнездился на прежнем месте.

– Видишь, даже птицы не едят этой гадости, -всё также, не открывая глаз, прокомментировал Макс.

– А еще раз можешь? -не обращая внимания на антирекламу, спросил Хома.

– Что? – не понял собеседник.

– Ну, это -приказать, чтобы прилетела.

– Не-е, это она сама, -ответил подросток, вновь погружаясь в негу.

Хома ехидно покачал головой, типа "знаем-знаем", но спорить не стал и замолчал, пялясь по сторонам и хрустя так не понравившимся незнакомому скворцу угощением.

Максим же в это время впитывал солнечные лучи. Он чувствовал, что солнце быстрее всего восстанавливает его силы, что он здоров, что слабость вызвана только опытами по целительству, и что для быстрого восстановления ему необходимо вот это – солнечные лучи. Очень легко думалось, и подросток вновь попробовал сделать выводы. Во-первых, этот неожиданный дар. В принципе, он может сейчас пойти к профессору и продемонстрировать это на новых или старых безнадежных больных. Он представил себе эту картинку. Изумление, слава… Слава? Запрут, и будут исследовать. А потом толпы больных начнут приставать. Он вспомнил, как объявился в городе некий "святой" и как окружала его толпа больных и калек. "Им то всем хорошо исцелять", -обиженно подумал юноша. "А тут одного исцелить – такая боль.

Потом всё равно скажут, что самозванец. Или запрут особо приблатненных исцелять.

Нет. Не хочу! Буду молчать. А там -посмотрим", -принял он решение. Подросток открыл глаза и осмотрелся, наконец, вокруг. Действительно, больница была помещена в бывшем дворце. Или поместье. Или замке. Пышное, но запущенное здание летом наверняка утопало в зелени каштанов. Но сейчас на вековых деревьях только-только проклюнулись листочки. Поэтому старое здание, как и Максим, сейчас лениво грелось в весенних лучах. Юноша вдруг отчетливо понял, что выздоровел. Ему хотелось общаться с друзьями, читать интересные книги, болтаться по вечерам по городку, тайком пробираться на аэродром, и даже… пойти на уроки! Последнее желание было настолько удивительным, что он даже потряс головой. Может, он все-таки болен? Нет, его нестерпимо потянуло на занятия. Какое-то сладостное предчувствие новых чудес манило его, и юноша решительно поднялся со скамейки.

– Пора! – сообщил он сам себе, но был неправильно понят Хомой.

– Если боишься простудиться, то иди. Я еще посижу. Внутри такая вонища…

– Из-за нас и вонища. Что я, что ты – сколько под себя гадили?

– А пусть бы сразу же убирали. За это им и платят, – свернул второй подросток ответственность за запахи. Тебя проводить? – вдруг проявил он заботу.

– Да нет. Я сам.

Максим на одном дыхании поднялся по крученой лестнице на третий этаж и промелькнул по коридору, остановившись у дежурного стола.

– Светланочка, а когда меня выпишут? -спросил он спину болтающей по телефону медсестры.

Возмущенная таким обращением, Светланочка вскочила и резко обернулась. Но, увидев улыбающегося пациента, почему- то перекрестилась и тяжело осела на стул.

– Чудеса, – прошептала она.

– Что? Что? – пытался уточнить заинтригованный подросток.

– На себя посмотри, "что", -посоветовала медсестра. – Час назад я тебя отпустила во двор. Белый как смерть ("тьфу, тьфу, тьфу") был. А теперь? Кровь с молоком?

– Загар. Весеннее солнце, – даже не заглядывая в зеркало, оправдывался Максим. По собственному самочувствию он понял – девушка не врет.

– И ты туда же. Чудеса продолжаются, -констатировала она. -Когда выпишут? Пока полностью не исследуют ваши случаи – не выпишут.

– А сколько это – полностью? – озадаченно попытался уточнить юноша.

– Это у профессора спроси… Сейчас даже вахту сдавать не хочется, -продолжила она. -И Маринка молчит. Что не спрошу о той ночи – "Не помню", говорит. А ведь она-то всё помнит, язва эта.

Максим сел рядом на убогий стул и удивленно уставился на медсестру.

– Ну, чего зенки вылупил? Тоже влюбился? А я говорю – язва! – почему-то озлилась медсестра. -Послушай, парнишка, я знаю, что говорю. И если она молчит, значит…

"Я ее просил молчать", -вспомнил подросток. "И она молчит. Очень мило. Может, еще и гипноз? Или что?" Он вспомнил сегодняшнего странного скворца и решил провериться.

– Пора спать, – скомандовал он болтушке. Та вдруг прервала свою изобличительную речь, зевнула и стала расстегивать халат.

"Может, прикалывается?" – подумал Максим, когда толстушка расстегнула последнюю пуговицу. Но девушка аккуратно повесила халат на стул и стала стягивать свитер.

– Абы что, – прокомментировал происшедшее Максим, и, прикоснувшись к спящей, произнес: "Подъем! Быстро одеться!" Девушка стремительно вскочила и в пределах своей сноровки быстро накинула халатик.

– Проснуться!

Медсестра рванулась за стол и через минуту щебетала с кем-то по телефону. Судя по голосу, она ничего не помнила.

– Черт! Вот, черт побери! – полувосхищенно, полуозадаченно пробормотал Макс.- Значит могу? И профессора можно вот так попросить? И еще много чего, – мелькнула у него мысль. Это как Мессинг? Тоже неплохо.

Рассуждения были прерваны появившимся Хомой. Тот вновь был хмур и неразговорчив.

Впрочем, и Максиму было не до разговоров. Он открыл толстый том Дюма и погрузился в роман, разбавленный его же грезами. И только перед вечерним обходом он, узнав, что будет профессор, сказал Хоме, что, видимо, его очень скоро выпишут.

Глава 4

Вечером, заглянув в неожиданно ярко-голубые глаза добрейшего Василия Ивановича, он, не осмеливаясь командовать, попросил: "Выпишите меня, пожалуйста, завтра".

– Но мы же с вами, юноша, договорились… – начал профессор.

– Но доктор… Я уже почти здоров. Мне нечего здесь делать… Мне пора домой. Мне надо в школу, – просительно, но твердо ввинчивал он в глаза врачу свои желания.

– Нет, каков наглец! – прокомментировал мнение больного профессор, обращаясь одновременно и к молодым людям в халатах, и к Хоме.?А впрочем…

– Надо, профессор, надо, -подыскивая убедительные слова, продолжил Максим. -Вы завтра утром поймете, что надо.

– Вы наглец, молодой человек. Вот с каким контингентом приходится работать, – вновь обратился он к сопровождающим его. -Только-только очухаются, а уже командуют. Впрочем, динамика выздоровления очень впечатляющая. Да я вам потом в кабинете расскажу и об этом случае. А это – наш Хома, наша гордость, наш уникум.

Я его сейчас бегло осмотрю… Как вам известно, более тщательные у нас утренние обходы. А этот -больше всего ради вас. Прессу мы все уважаем.

"Журналисты", – похолодел Максим. Надо же было ему перед прессой… А если бы профессор… Или он бы не те слова нашел. Гоняйся потом за каждым, чтобы забыли.

Но всё-таки надо быть осторожным. А я и был. Довольный собой, подросток с улыбкой наблюдал, как доктор тормошит Хому, одновременно давая осторожные комментарии для прессы.

– Теперь ты звезда, – обратился он к Хоме, когда посетители ушли. -Будешь в газетах. Больше, конечно, о профессоре, но и о тебе не забудут.

– А о тебе?

– Мой случай не уникальный. Даже не вспомнят, – пожал плечами Максим.

– А тебя завтра выпишут?

– Хотелось бы.

– Значит, выпишут. Профессор, он, наверное, тебе, как тот шпак, -пробурчал Хома, гася свет и отворачиваясь к стене.

– Что-то понял, – решил Максим, сладко зевая. Но предчувствия новых встреч, новых возможностей и новой жизни были столь сладки, что он отогнал мыслишку о Хоме.

"Да ну его", – решил юноша, засыпая. Сейчас ему грезились таинственные подвиги, и всяческие романтические способы применения своих новых дарований. Очень некстати оказался под рукой "Монте-Кристо". А, может, и вовремя? Черт его знает, что натворил бы подросток, и какие скандалы разразились бы, если бы вместо этой книги кто-нибудь подсунул ему "Эммануэль".

– Ну что же, пора. Думаю, залеживаться тебе не следует. Динамика исключительно положительная. Пора, -профессор тяжело вздохнул. -Пора, -повторил он. -Отцу я позвонил, так что прощайся.

– До свидания, профессор, спасибо вам, – начал Максим.

– Да нет, – рассмеялся Василий Иванович. -Не со мной. С новыми знакомыми, с друзьями, так сказать, по несчастью, с обслуживающим персоналом. А мы с тобой попрощаемся попозже. Когда тебя забирать приедут. А вас, молодой человек, попрошу в кабинет, -кивнул Хоме профессор и, ссутулившись, вышел из палаты.

– Чего это он? – поинтересовался Макс, когда из палаты вышел и Хома.

– А, всё эта пресса. Вчера приходили, видел? Он перед ними бисер метал, а они…

Там, в четвертой палате, -очень тяжелый. Тоже профессор оперировал. Половину мозгов удалять пришлось. Так он – родственничек одного из этих журналистов. Ну вот тот и говорит в конце этого интервью: "По какой таксе Вы эти чудеса устраиваете? Вот за Богдановича Вам что, недоплатили? При одинаковых травмах одна уже ходит, а он – в сознание не приходит"? Ну что тут ответишь?

– Ну, что время не пришло.

– Нет, наш В.И. врать не будет, – с гордостью отвергла эти предложения Светлана, заканчивая утреннюю уборку. -А ты, вот, выписываешься.

– Ну…

– Счастливо тебе, – привычно пожелала медсестра и выскочила передавать смену.

"Не знает и ничего не помнит", – понял подросток. Это радовало, но и вызывало грусть. Он тут такое сделал… и никто не ценит. Не знают. Думают, профессор.

Сердце на мгновение обожгла ревность, но сейчас же уступила место здравому смыслу. Никто ничего не знает. Сам хотел этого. Профессор… хороший добрый старик. И такие операции! А сейчас – на тебе. Не верят. Он вспомнил согбенную спину профессора, вспомнил, каким счастливым майским жуком он влетал, когда дела больных шли на поправку.

"Отблагодарить?" – пришла вдруг мысль. "А почему бы и нет? Силенок хватает.

Напоследок? Один разочек", – уговаривал он себя, ежась от воспоминаний о боли. "Потом на солнышко… Ну, решайся". Обругав себя трусом и решившись, Макс быстро прошмыгнул в соседнюю палату. Она ничем не отличалась от его палаты номер три – разве что два тяжелых неподвижных тела с забинтованными головами издавали пренеприятнейшие запахи. Видимо, после ночи до них у медсестер все еще не дошли руки. Но думать о причинах и последствиях было некогда. Максим протянул ладони сразу над обоими. ("Дуплетом" -пронеслась и сразу где-то спряталась шальная мысль). Теперь он больше знал, что и как следует делать. Мысленно проник в мозги каждого и увидел похожие на ранее виденные повреждения – черную опухоль у одного и знакомую черную пропасть у другого. Вырезали у этого – понял он про несчастного с пропастью. Это он – родственничек. Но второй… Он же не виноват, что нет в родне журналистов. Ладно, обоих. Времени, конечно. для полного излечения мало. Ну, хоть полпути к выздоровлению. Но могу же помочь! Ну должен, если могу! И появились уже знакомые лучи, и пришла уже знакомая боль…

Возвращавшийся с осмотра Хома подхватил стоящего в коридоре соседа и заволок его в палату.

– Что с тобой? Опять? Где? – задавал он вопросы, тормоша соседа. Ты это… Не отрубайся. Чего тебе?

– Солнца. Во двор…

– Я помогу. Ты только не отрубайся, – повторил второй юноша, поднимая Макса с кровати.

– Ну вот, -тяжело отдуваясь, усадил Хома своего знакомого на скамейку. Последние два пролета лестницы он практически нес Максима на руках.

– Спасибо, – прошептал беспокойный сосед, подаваясь вперед и вверх, к лучам Солнца.

– "Спасибо", – пробурчал своему спасителю Хома. – Нашел время. Скоро батька приедет. А ты что вытворяешь?

– Пока приедет, я оклемаюсь. Мне главное – солнышко. И – покой, -попросил Макс, не вдаваясь в подробности.

– Ладно, отдыхай, я отойду, – обиженно ответил подросток и резко рванулся внутрь здания.

Макс не отреагировал. Он был измучен и опустошен. "И как они делают это с толпами? " – подумал он о великих целителях. "Может, какое обезболивающее принимают?" Он вдруг улыбнулся этой мысли, а затем оцепенел, впитывая в себя солнечные лучи. "Вот что чувствует аккумулятор при подзарядке", – решил он.

Хома в это время сидел в палате, ожидая развития событий. Но было тихо. Не выдержав, он пошел в соседнюю палату. Таинственный сосед выходил отсюда, выходил никакой, как тогда, когда лечил (лечил?) его. Значит, вот-вот начнется. Он еще брезгливо смотрел на этих "живых трупов", когда один из них зашевелился, попробовал приподняться, затем гнусным голосом заныл: "Сестра, утку!". После повторения этого призыва в палату вбежала медсестра – та самая красавица, с которой о чем-то шептался ее сосед. Она машинально подложила под больного заказанную посудину, затем всплеснула руками и выскочила вон. "Звать профессора", – понял Хома.

– Где я? – спросил вдруг второй больной.

"Ну, началось", -понял Хома и, ответив вопрошающему, что тот на поле чудес, решил ретироваться. В коридоре он столкнулся с офицером и его дочкой. И хотя подросток, как и все местные, недолюбливал "белую кость", мужик был такой счастливый, а идущая под руку девчонка так радостно улыбалась, что юноша широко улыбнулся им в ответ и кинулся во двор.

– Там началось, – начал он свое сообщение и осекся. Недавно расслабленный, бессильный мальчишка, теперь излучал здоровье и угощал невесть откуда взятыми червями чету скворцов. При появлении незнакомца птицы спорхнули с руки кормильца, и, умастившись на самой нижней ветке ближайшего каштана, стали ожидать продолжения трапезы.

– Круто! -односложно отозвался на увиденное Хома. -А черви откуда? Тоже позвал к себе? Как птичку?

– Да нет! После дождя повыползали. Сами. -Представив себе картинку, как он зовет червей, и они ползут на угощение к скворцам, подросток весело рассмеялся.

Неожиданно также рассеялся и Хома, но что он представил, осталось неизвестным.

– Там это. Началось. В соседней палате начали выздоравливать.

– Уже? -вырвалось у Максима.

– Да, а что? Пойдем, посмотрим, как профессор метаться будет.

– А, – сосед равнодушно махнул рукой. -Неинтересно. Только мешать будем.

– Я тебе помогу.

– Мне? Спасибо, не надо. Уже очухался. Это так, временная слабость была.?И, глядя на сомневающуюся физиономию Хомы предложил: "Хочешь на ручках"?

Через несколько минут, после того, как Максим трижды одолел противника, Хома наконец решился.

– Вот, возьми, -сказал он, снимая с шеи и протягивая своему спасителю довольно массивный золотой крест.

– Ты что, зачем? – отверг Макс этот подарок.

– Послушай. Я редко прошу. Тем более – у ваших. А сейчас, видишь, прошу. Возьми.

И носи на память. Можешь потом не носить, но хоть сейчас. Хоть немного. Нагнись.

Максим покорился каким-то жалобным нотам в этой просьбе и наклонился. Теплый крестик пощекотал грудь и мирно повис среди прорезающейся поросли. Подаривший его юноша пристально, чего-то ожидая, смотрел на крест, затем на товарища, затем – опять на крест.

– Значит, чистый, -облегченно вздохнул он.

– Ты о чем?

– Да так. Носи. Он твой.

– Но мне нечего подарить тебе в ответ.

– Ты мне уже подарил, -ответил Хома, обнял Макса и тотчас, устыдившись своей "немужской" слабости, кинулся назад в больницу.

"Знает", -подумал Макс, оставшись один. "Придется и ему в глаза заглянуть". Хотя проявленная благодарность и тронула, он испугался, что сосед все-таки разболтает о том, что узнал. Не по-детски озабоченно вздохнув, он докормил вновь умастившихся на руке скворцов. Посоветовал им пастись дальше самим и пошел паковаться.

Выписка прошла без особых эмоций. Профессор, растерянный из-за новых удач в лечении, рекомендовал душевного спокойствия и спокойствия вообще, сообщил, что в школу все-таки следует пойти, но если будет тяжело даваться, он сможет освободить Макса от посещений. "Все равно выведут по среднему". Выписав каких-то порошков и пилюль, он приказал быть под наблюдением своего участкового врача, рассеянно выслушал благодарность Белого-старшего, после чего распрощался с Белыми обоими. Больше их в больнице ничего не удерживало. Болтушку сменила строгая Марина, холодно принявшая от Максимова отца коробку конфет. Самому же подросту многозначительно шепнула, что "должничка" всё равно найдет. Хома куда-то исчез, с остальными Макс познакомиться не успел. Уже ничто не удерживало решительно. И только при переодевании в свою одежду возникла некоторая проблема.

Джинсы, рубашка, джемпер мало того, что свободно болтались, они были решительно коротки – руки и ноги выглядывали на добрую треть.

– Ну, ты, сынок, и дал! Вот это вытянулся, – с удивлением объяснил эту странность отец. И, действительно, стоя рядом с отцом, Максим с радостью осознал – вырос.

Если сейчас одеть комбез и -на аэродром, то ни у кого и вопросов не будет.

– А он у тебя длинный, – констатировал подошедший к машине Пушкарев. Теперь, когда Белый-старший стал Героем и ему, по мнению многих, светила генеральская должность в столице, начальствующий состав начал принимать вчерашнего рядового летчика за равного. Вот и сегодня, узнав о том, что Белому надо ехать забирать сына, Пушкарев вновь предложил ехать вместе на его машине – тому все равно надо было проведать семью.

Максим односложно поздоровался и устроился на заднем сидении. Мужчины сели спереди.

– Как Анюта? -поинтересовался Белый-отец.

– Спасибо. С каждым днем лучше. В школу, конечно, в отличие от твоего, не успеет.

Ну, за лето, думаю, наверстает.

– А Надюша?

– Тоже поправляется. Ей главное лекарство – Анютино самочувствие. Хотя, сам понимаешь, инсульт – не шутка.

– Да… -вздохнул пассажир. Они помолчали, а затем перешли к разговорам на служебные темы.

– Кстати, – обратился вдруг Пушкарев к юноше. -Ты не скажешь, кто с тобой в палате лежал?

– Парень один. Хома зовут.

– Хома? Мм-да… Странно. А фамилия? Он кто такой вообще и откуда?

– Не знаю. Он мало разговаривал. У него долго голова болела.

– А чего он тебя заинтересовал? – полюбопытствовал его отец.

– Да меня кроме моих сейчас ничего особенно не интересует. Сам понимаешь. Анюта почему-то заинтересовалась. Узнай, да узнай, кто здесь из мальчишек лежит. Я ей говорю, брось глупости, какие еще мальчишки, а она за свое. Про твоего рассказал, а она: "Кто еще?" Вот и узнаю. Да ладно, спрошу у врача.

Такое "неблагодарное" поведение девушки больно укололо Макса. В свое время он смалодушничал и не приказал Анюте забыть про его целительные посещения. И вот вам пожалуйста – чуть в себя пришла – и других пацанов ей подавай. Потом он вспомнил, что за всей этой кутерьмой не успел заглянуть в глаза Хоме, потом мысленно махнул на все рукой и уставился в окно.

В действительности всё было не так. Пушкарева не была неблагодарной. По крайней мере – не в этом случае. Она запомнила оба посещения какого-то юноши. Она не догадывалась – просто знала, что обязана жизнью далеко не профессору, а исцелением – не профессору вообще. Но помнила только невысокий силуэт, мягкий голос и яркие лучи, проникающие в самые глубины души ("мозгов – не так романтично"). И она, едва начав говорить, стала разузнавать у отца, кто из мальчиков здесь лечится.

– Видел сына Белого. Когда к тебе шел, ну, когда ты выздоравливать начала, столкнулся.

– И что? -напряглась Анюта.

– Ничего, пожал плечами отец. -Его как раз медсестра из туалета выволакивала.

– Выволакивала? – разочарованно переспросила девушка.

– Ну, вела. Слабый он совсем. ?А еще? – потеряла к Максиму всякий интерес Анюта.

– Не знаю. Да и зачем тебе? Уж здесь-то без них можно обойтись? И так вон, довели.

– Не надо, папочка. Я ничего не буду. Честное-пречестное. Ты только узнай.

Вот поэтому теперь Пушкарев мимоходом и наводил справки о Хоме. Не зная всего этого, Максим обиженно молчал, рассматривая здания и узенькие улочки древнего города.

– А правда, что на месте больницы раньше был замок? – спросил он, вспомнив разговор с Хомой и винтовые лестницы.

– Очень может быть. По архитектуре похоже. Только не замок, а дворец под замок, – ответил отец. -Вот у нас, на родине, Радзивиллов замок вообще под санаторий отвели. Очень интересно.

– В Питере на Каменном острове тоже чей-то дворец под наш санаторий заняли. Тоже очень интересно, – дополнил Пушкарев, и разговор перешел на достопримечательности Северной Пальмиры.

– Давай прорвемся в этом году? – обернулся к Максиму отец.

– Я вроде на море собирался.

– Ну, каникулы у тебя длинные, можешь и туда и туда.

– Счастливая пора, – прокомментировал Пушкарев. -Только сами дети не ценят. Мне тоже придется отправить своих в санаторий, -заметил он вздохнув. Они вырвались, наконец, с узеньких улиц, миновали дымные предместья и помчались по усаженной фруктовыми деревьями дороге. Весна решительно брала свое. На горизонте зеленели горы, уже полностью освободившиеся от снега. Украшались нежными листочками ветви деревьев. Вовсю отливала изумрудом на солнце первая травка на полях. Рассеянно глядя на мелькающую зелень, Максим думал о происшедшем. Если это не чудесный сон и не бред, то что же? И что его ждет впереди? И как пользоваться этим даром?

Дарами, – поправился он, вспомнив и гипнотические опыты.

"Будет день, будет и пища", -решил он, и когда сквозь стекло пробились солнечные лучи, подставил им лицо и блаженно задремал. Больничная эпопея закончилась.

Глава 5

– Следовательно, преобразуем вот это вот так, затем… Ты куда смотришь?

– Весна. Сирень цветет…

– Тебе надо алгебру…

– Да сто лет мне не нужна алгебра эта!

– Так мне уйти?

– Но я же про алгебру, а не про тебя.

– Макс, будь посерьезнее. Ты не передумал насчет лётного?

– Нет, конечно.

– А там математику сдавать придется.

– Да знаю я. Но мне это неинтересно. Понимаешь, – решился он приоткрыться – Я знаю алгебру. Прочитал этот учебник, потом тот, что ты мне давала, и все понял.

– Прочитал и понял? Молодец, -иронично похвалила девушка. -Но решать же все равно надо.

– Я и решаю. В уме.

– Это как?

– Ну, не знаю. Приходит ответ и всё.

– Не дурачься. Скажи, что не хочешь заниматься…

– А если это правда, пойдем гулять на дамбу? Там сейчас так соловьи поют…

– Ты мне зубы соловьями не заговаривай. На дамбу… Ну ладно… Вот эта задача.

Решай.

– Нет, ты скажи, пойдем?

Татьяна отложила сборник задач и внимательно, как-то по-новому, оценивающе взглянула на юношу. Для понимания сути разговора следует знать, что в неиспорченных нравов военном городке даже просто прогулка детей парой вызывала разговоры. Поэтому и гуляли в основном компаниями. А прогулка за пределы городка – на высокую дамбу горной реки с густо заросшей кустами поймой означала новое качество отношений. Хотя, к чести таких гуляющих, следует сказать, что в их возрасте и прогулки на речку были именно прогулками на речку без каких бы то ни было вольностей. Ну, почти без никаких. Поэтому и рассматривала сейчас Татьяна своего подопечного, позволившего предложить такое пари. Вообще-то он стал ничего.

Сейчас, когда похудел и вытянулся… Одна пигалица из их класса еще раньше признавалась в их кругу, что Максвелл "ей интересен". А что будет теперь…

Пожалуй, такое пари можно и заключить. Как очень вероятностное согласие при очень нереальных условиях.

Максим в это же время рассматривал девушку. Она тоже вытянулась за зиму, стала более стройной и гибкой, чем-то напоминающей тянущуюся к солнечному свету берёзку. Татарская кровь отца давала себя знать чуть раскосыми глазами и узким носом. но это только красило расцветающую девушку. Максу вдруг захотелось погладить её нереально волнистые волосы. Не осмелившись на такую фривольность, он мысленно погладил Рыжика – их домашнего жирнющего хомяка, сейчас почивающего на коленях у Татьяны. Соскучившийся по ласке зверёк умильно закатил свои глаза-бусинки.

Затем озабоченно осмотрелся. Максим успел ещё на расстоянии почувствовать пушистость его шерстки, когда испуганный невидимыми руками Рыжик съехал с коленей девушки и колобком покатился в свой спасительный домик.

– Хорошо, -решила Татьяна, провожая недоуменным взглядом удаляющийся меховой шарик. – Вот три задачи. Выбирай. Решишь в уме хотя бы одну -идем.

– Почему одну? -ухмыльнулся Максим. -Давай. Записывай. -Слегка нахмурив лоб, он с минуту смотрел на задачи, затем предложил девушке взять ручку и надиктовал все три решения.

– Какой-то фокус, -заявила спорщица, сверив ответы. -Признавайся, ты просто выучил ответы на задачи? – Она замолчала, сама поняв дикость предположения. В конце концов, зазубрить формулы ответов было, наверное, сложнее, чем понять логику решения этих задач.

– Да нет, я же сказал, в уме решаю.

– Ах в уме… Ну хорошо. Вот задача из другого учебника. Уже за десятый класс.

Тоже решишь?

Все повторилось. Максим посмотрел на задачу и продиктовал ответ.

– Вперед? – поинтересовался он, отпихивая учебники на край стола.

– Никуда не пойду, пока не признаешься, в чем тут фишка.

– Но так нечестно, -обиделся юноша. -Ты обещала…

– Что обещала? Это ты обещал, что решишь задачи. Решишь! А сам только надиктовал ответы.

– Но если я сказал ответы, значит я решил?

В этом была своя логика, и Татьяна, собираясь с мыслями, обвела взглядом комнату, в которой они занимались. Особого внимания почти ничего не привлекало. ДОСы, они и в Африке ДОСы. Добротный кирпичный теплый дом. Высокие потолки. Недорогая, неброская мебель. Разве что модели, модели и модели указывали на то, что здесь живет фанатик авиации. А модели "Востока" и "Мира", стоящие на самом видном месте – письменном столе, свидетельствовали, что не только авиации. В свое время Макс провел даже школьный вечер, посвященный космонавтике. Было занимательно, но не для всех. Кроме того, книги. Много книг. Интересно, что он читает? Когда-то, очень-очень давно (три года назад!) он выпросил у нее какую-то фантастику. Что там было? Не вспомнив, она, наконец, нашла, что возразить.

– В конце концов, не заявишь же ты нашей математичке, что ты вот так решаешь.

– Заявлю.

– Ну-ну, похохмишь. Но в контрольных требуется решение. Поэтому, будь добр.

– Ну ладно, попробую, -сдался юноша. -Но, знаешь, в мозгах это так быстро мелькает.

– А ты притормаживай.

– Ладно, записывай, – Максим начал диктовать.

– Интересно. Очень интересно. Я решала по-другому. И предлагают по-другому. Но, конечно, так лучше. А еще надиктуешь?

– Таня, я тебе надиктую целый учебник. Но потом. А пока, может, пойдем? – жалобно попросил Максим.

– Ловлю на слове. Ну что же проиграла, пойдем, -притворно вздохнула девушка.

До дамбы было совсем недалеко, по старому полуржавому пути, мимо гигантских емкостей нефтебазы, какого-то охраняемого злой шавкой склада – и вот дамба. В свое время она была выложена бетонными плитами, в стыках которых высадили кустики. Сейчас они бурно разрослись и стали приютом для многочисленных соловьев.

Эти птахи устраивали по весенним ночам неслыханные и непередаваемые концерты. И если в вашем сердце пробуждалась, цвела, или хотя бы тлела любовь… Макс был уверен в цветении этого чувства. В чем была уверена или не уверена идущая рядом девушка, он не знал, а она молчала, словно прислушивалась к чему-то.

– Как они поют, – прошептала Татьяна. -Особенно те, которые на речке.

И, действительно, в густых непроходимых кустах поймы соловьи прямо-таки захлебывались.

– Пойдем туда? – полупредложил, полуспросил Максим.

– Ты что? Там вон какая темень.

– Да ты не бойся. -Он решился и приобнял ее, положив руку на плечо девушки.

– Да я и не боюсь, но влезем в грязюку. -Девушка не сбросила руку, лишь, как-то неловко потерлась щекой о шевровый рукав летной куртки Белого-старшего. И этот жест, это принятие его ухаживания привело юношу в тот самый щенячий восторг, характерный для всех влюбленных при первом проявлении взаимности.

– Они сейчас сами сюда прилетят и тебе петь будут!

– Не надо хохмить. Красиво как, правда?

Кавалер уже не слушал. Вспомнив больничных скворцов, он мысленно предложил певцам корм. Отсутствие реакции развеселило его. Ну, конечно, ему бы сейчас предложили, к примеру, шашлык. Бросил бы он ради этого Татьяну? И он предложил им другое – красавицу-соловьиху. Он стал внушать невидимым певцам, что вот она – их самая желанная, идет по дамбе и все они, все-все-все хотят завоевать ее расположение.

– Сейчас они прилетят и будут петь для тебя, -шепотом сообщил Максим попутчице. И, действительно, через несколько мгновений чуть ли не из под ног, в уходящих вниз кустах защелкал первый ухажер, затем второй, пятый, десятый…

– Что это? – прошептала изумленная девушка. А серая певучая братия все прибывала и продолжала свой удивительный конкурс.

– Они поют тебе. Поют, как… любят тебя! -восторженно ответил попутчик.

Этими глупыми словами он разрушил то хрупкое очарование, которое сложилось из Луны, юности, весны и соловьиных трелей.

– Перестань. Они поют для своих подружек, -громко сказала Татьяна. Хор певцов испуганно притих, но вскоре соловьи снова зацтенькали на все лады.

– Нет, я не то хотел сказать, -оправдывался подросток. -Они поют о любви -это точно, и поют сейчас для тебя.

– Ладно, пошли, поздно уже, -повелела девушка, по-кошачьи мягко выскальзывая из-под его руки.

– Ладно, – разочарованно вздохнул Максим. -Ну, кыш, по домам, -уныло вслух скомандовал он, и шум десятков крылышек дал понять, что концерт окончен. Вскоре те же песни стали раздаваться на естественном расстоянии.

– "Кыш!" -рассмеялась девушка. -Как курей каких разогнал.

– Да это я так, вспугнул немного, -спохватился Макс. -Знаешь, -перевел он разговор на другую тему. -Однажды мы с отцом очень поздно возвращались здесь с рыбалки. И за нами бросилась псина с нефтебазы. Ну, не то чтобы псина, но я малой был, очень испугался. И сиганул через вон тот ров. И перепрыгнул.

Представляешь?

– Фантазер. Тут метров восемь.

– Ну и что?

– Что "что"? Я не дитя малое. Знаю, на сколько прыгают. Восемь метров – это международный класс. А ты – в детстве? Почему же ты здесь, а не на олимпиаде?

– Бимон раз в жизни прыгнул на восемь девяносто.

– Ну, за восемь прыгают не раз в жизни.

– Так то спортсмены, а я ребенок был.

– Врунишка ты, врунишка. Знаешь, Максимка, я тебя с первого класса помню. Ты все время до этой болезни…Нет, до этого класса пончиком был. Ну куда тебе было так прыгать?

– Но зачем мне врать?

– Если хочешь со мной ходить, переставай врать. Это не надо. Расскажи лучше что интересное. Отец тебе ничего поподробнее про аварию не рассказывал?

– Он не любит об этом говорить. Мрачный становится. Говорит, что люди погибли, это не комедия, которую на бис пересказывать можно.

– Он прав. Он вообще у тебя молодец. Нравится он мне.

– А я? – простодушно поинтересовался юноша.

– Если завираться не будешь. А так, конечно, – лукаво покосилась на него девушка.

Это вновь наполнило его восторгом и желанием сделать хоть что-то.

– Ты видела, как ведут себя ночью майские жуки? -спросил он вдруг, когда они проходили мимо огромного фонаря, освещающего ворота нефтебазы.

– Ну как… Летят, бьются о фонарь и падают. Мой отец их тоже на рыбалку собирает.

– А их танцы не видела?

– Что? – изумилась девушка, остановившись. -Танцы майских жуков?

– Ну да, -он взглянул на часы. -Сейчас как раз без десяти одиннадцать.

– Домой пора, – вздохнув, прокомментировала Татьяна.

– Ты послушай. Ровно без пяти одиннадцать вот здесь они устраивают воздушные танцы. Посмотрим?

– Ну, ты или фантазер или врунишка, или… Ну ладно, пять минут уже не спасут.

Проверим.

– Только надо тихо, -попросил Максим. Он попробовал перевести свое настроение в музыку – и она зазвучала. Он вспомнил вальс цветов из "Щелкунчика", вспомнил танец цветов из этого мультика и поднял его вверх, к фонарю, делясь свое радостью с кружащей вокруг фонаря живностью. И это началось. Неповоротливые майские жуки образовали круг, который, пульсируя, то расширялся, то сужался.

Затем он превращался в цветок, звезду, шар… А когда в воздушный вальс вступили и ночные бабочки, танец превратился в феерию. Но командовать примитивными существами было ужасно трудно – юноша ощущал недоумение каждого жука, выделывающего па вокруг фонаря. "Да, всё здорово, всё прекрасно, но вот это-то зачем?" – словно спрашивали они, выстраивая сложные фигуры. Наконец, обещанные пять минут прошло, и Макс, облегченно вздохнув, отпустил участников кордебалета с миром.

– Ну как? – спросил он у попутчицы. -Кто врет?

– Что это было? – спросила ошарашенная девушка.

– Ну я же тебе сказал.

– Нет, что это было? Это они всегда так? Надо будет заснять, -шептала Татьяна, приходя в себя. -Круто… Никогда бы не подумала! Ты часто видишь такое?

– Где там часто? – начал врать Максим. Он представил толпу знакомых с видео, снимающих ночью фонарь, и хмыкнул. -Это уж как повезет.

– Но ты сказал, в определенное время…

– Но не каждый же день! Только иногда. Очень редко. Нам просто повезло, – придумывал он оправдание на случай, если девушка действительно придет без него любоваться на хороводы майских жуков.

– Ты знаешь, с тобой очень интересно. Спасибо. До завтра. Ты же завтра на занятия идешь?

– Ну да, уже пора.

– Всё-всё. Вон там мои предки мелькают. Ищут. Разбежались до завтра, – метнулась к своему дому девушка.

Пожав плечами, ухажер тоже пошел домой. Бояться Татьяниных родителей было нечего – он ничего плохого не сделал. Но мама блюла дочку – примерную во всех отношениях девочку. Поэтому прогулка с ней после "комендантского часа" (после десяти часов вечера!), да еще за пределами городка – могла быть чревата. А может, и нет. Но проверять реакцию взрослых ему не хотелось, тем более, что в душе кто-то тепло и нежно играл на скрипке. Заснул Максим счастливым. Даже идиотские выходки с соловьями и насекомыми не показались ему чрезмерными. Он всего лишь проверил некоторые свои мысли и был довольно осторожен. "Осторожен!" Устроил цирк а потом навешал Таньке лапши на уши", -улыбаясь возразил себе влюбленный юноша.

Глава 6

– Когда помашемся? – поинтересовался первым делом Кот. Ссора была давняя и пустяковая. Возможно, Максим в своем сарказме был тогда и неправ. Но извиняться?

Думалось -забудется. Не забылось.

– Послушай, -примирительным тоном начал Максим.

– Головка ослабла? Это мы слышали. А как насчет всего остального? Если что – ты не скрывай, мы тебе памперсов, живо прикупим.

Таким злым Макс не видел Котова давно. Что-то произошло. Какая-то новая злость, прямо ненависть какая-то.

– Ну хорошо. Когда скажешь.

– На большой перемене.

– После уроков.

– А чего откладывать? Не успеешь за памперсами? Ну мы так зашлем кого-нибудь.

– Судя по карканью, махаться будем серьезно. Или хочешь, чтобы преподы нас растягивали?

– Думаю, я за перемену отправлю тебя отдыхать дальше. Ну да ладно. Ждал долго, подожду еще.

– Ждал. Чего же ты ждал? Надо было в больницу и зарулить. К лежачему. Ишь, осмелел сейчас. Ничего кот помойный, получишь.

Они схватились за грудки и если бы не звонок, разборка началась бы немедленно.

Оба петуха вернулись за свои парты, время от времени убивая противника взглядом.

– Здравствуйте, садитесь, – односложно поприветствовала вставших подростков учительница математики – "Стервоза" Ирина Сергеевна. Ее не любили ученики, и она платила им тем же. Еще довольно молодая и очень симпатичная даже по меркам пятнадцатилетних максималистов, она казалась им черствым представителем преподавательского племени. Из тех, кого никогда не называли учителями и тем более педагогами. Такие преподаватели сразу зачисляются в противники, и с ними с попеременным успехом ведется упорная битва за незнания. Ни интереса, ни уважения, ни тем более любви к своему предмету они привить не могут и не собираются. Они чувствуют отношение к ним ребят и рано или поздно отвечают им взаимностью – если не ненавистью, то упорной неприязнью. И особенно к тем, кого подсознательно невзлюбили. К таким, увы, относился и Максим Белый.

– Сегодня в порядке подготовки к экзаменам мы повторим с вами некоторые темы и порешаем наиболее сложные задачи, -сообщила Ирина Сергеевна. – Дежурный, кого нет? – впервые оторвала голову от журнала математичка.

– О, Белый вернулся! -радостно воскликнула она. -Наслышана, наслышана. И о тебе, и об отце.

– Причем здесь отец? – вспыхнул Макс.

– К доске, Белый, к доске.

– Но, Ирина Сергеевна, он сегодня первый день. Давайте уж я, -предложил себя в жертву Сергей.

– Ты, Огоньков свою "пару" успеешь получить. Сиди, борец за справедливость. Я же сказала – будем повторять. Вот такое повторение крайне полезно. Каждому. Ты сам как думаешь? – обратилась она с риторическим вопросом к уже вышедшему к доске ученику.

– Не знаю, -пожал плечами подросток. -Это, как таблицу умножения повторять.

Полезно, но нудно.

– Ладно, не будем спорить. Посмотрим, что полезно и что нудно. Это кто там? – обратилась она на хрюкающий звук. Это, предвкушая необычную забаву, фыркнула кое-что уже видевшая Татьяна.

– Итак, запишем условия задачи под номером… Или нет. -Она посмотрела на безмятежную жертву и, почувствовав какой-то подвох, изменила свои планы.

– Записывайте, а ты пока отойди пожалуйста, -и Стервоза, сверяясь с конспектом, вывела довольно длинное заковыристое уравнение.

– Приступим, -скомандовала экзекуторша. -А ты, Белый, пожалуйста, решай у доски.

– Но так нечестно! – взвилась сидевшая на передней парте Кнопка – самая младшая и самая маленькая из девчат, безнадежно и безответно влюбленная в Максима. -Белый только пришел. Мы при нем таких уравнений не решали.

– Если он хорошо помнит предыдущую тематику, то сможет решить и это. В математике все последовательно вытекает одно из другого, -с деланным спокойствием холодно ответила Стервоза. -А по поводу честности… Белый освобожден от экзаменов. Это вам известно. И получит среднюю оценку по итогам года и четверти. Поэтому будет как раз справедливо, если он будет все-таки стараться, как и вы. У нас нет и не будет скидок и поблажек сыновьям Героев.

– Что-то Герои ей не по душе. Вот заело, -намеренно громким шепотом прокомментировал это заявление все тот же Сергей.

– Встань. И выйди из класса, -вспыхнув, отреагировала учительница. -И дневник на стол.

– Пожалуйста. И напишите, что Вам не нравятся Герои. Не какие-нибудь литературные, а настоящие.

– Сядь и не пори глупостей, -поняв, что сказанула лишнее, примирительно повелела молодая женщина. – Ну с чего думаешь начать? -перевела она взгляд на доску. -Постой.

Это что?

– Это ответ, – стараясь выглядеть равнодушным, ответил Максим.

– Ответ, ответ, – ошарашенно пробормотала учительница, заглянув в конспект. – Но откуда он у тебя?

– Решил.

– Как? Где… где решение?

– В уме…

– Мал еще издеваться. Что за выходки? Подсмотрел, пока дружок твой меня отвлекал? – нашла она приемлемую разгадку.

– Но честное слово…

– Еще и врать вздумал? Цирк устраивать? Будет тебе цирк. До самых каникул. Будет тебе средняя.

– Но Ирина Сергеевна! Дайте еще задачу, проверьте.

– Хорошо, отойди, -не доверяя никому и чуть заглядывая в конспект, она начертала еще более зубодробительное уравнение.

– Ну, решай.

Ученик провел взглядом по выстроившимся рядам букв и цифр, смешно нахмурил не знающий морщин лоб.

– Скобка вот эта точно здесь? – спросил он.

Учительница заглянула в конспект и, вспыхнув, молча переставила злосчастную скобку.

– Тогда вот так, -Макс взял мел и вывел краткую формулу. Преподавательница уже знала ответ, но еще раз сверилась с конспектом и невольно кивнула головой. В классе захихикали. Действительно, начинался какой-то непонятный цирк.

– Еще? -предложила учительница.

– Давайте, -согласился ученик.

– Еще, -послышалось через несколько минут.

– Давайте.

– Еще…

– Как в "очко" дуются. Словно прикуп берут. "Еще, еще" -уже давно перебор, – сдерзил Максимов друг. Он понял, что сейчас можно, что "укрощение строптивой" на конечной стадии, и пантера никого растерзать уже не в состоянии. Кроме самого укротителя.

– Действительно, мы увлеклись, -пришла в себя Ирина Сергеевна. – Конечно, фокус очень забавный. Очень, -повторила она, собираясь с мыслями. – Но как ты понимаешь, задач ты не решил.

– То есть как не решил? – прикинулся обиженным Макс, посмотрев на Татьяну.

Повторялась та же история.

– Ты должен привести решение, а не ответ. А вот решения я не вижу.

– Ни в одной задаче не написано "приведите решение", написано "решите" или "преобразуйте", -повторил свою аргументацию юноша.

– Это так. Но все-таки, скажем, в целях помощи твоим одноклассникам, а заодно и для проверки правильности решения я порошу тебя привести решение ну хотя бы вот такой задачи, – и учительница вывела новое трехэтажное уравнение. -Постарайся до конца урока.

– Если скобки стоят правильно, – вновь съязвил со своей парты Сергей. Остальные сочувственно захихикали.

– С тобой у нас отдельная песня.

– Вот сначала ответ, – вывел краткую формулу ученик.

– Мог бы и не утруждать себя. В правильности ответов мы уже убедились. Непонятно, как они получаются. В чем сегодня фокус?

Максим не обижался. Он применял ранее столько уловок и проявлял такую изворотливость в передирании классных, домашних и контрольных работ, что вполне понимал недоумение своей визави. Он, стараясь притормозить бегущую строку, быстро выводил преобразования, которые последовательно проявлялись в его сознании.

– И, наконец, вот так, -подвел он итог, вновь выводя ответ. Воцарилась тишина.

Одни смотрели на учительницу, другие, кандидатки в медалистки, поспешно переписывали формулы с доски в тетрадь, третьи, не "въезжая" в происходящее, пялились на нового вундеркинда. Ирина Сергеевна завороженно смотрела на доску.

Да, она не любила учеников, не любила эту школу, не любила этот гарнизон. Но она обожала, боготворила математику. И то, что она видела сейчас на доске, было если не целой мелодией, то аккордом какой-то захватывающей, упоительной музыки.

Аккордом, который не то подобрал, не то сочинил, не то украл у настоящего композитора вот этот бездарь. Учительница вскочила, бросилась к доске, мазнула тряпкой по решению и выскочила из класса.

– Ну, ты молоток, -восхищенно отреагировал Сергей. -Здорово нашей фифе нос утер.

– Максим, я не совсем вьехала в последнее преобразование, а тут она стерла, – обратилась к проходящему мимо ее парты победителю Кнопка. -Подскажи.

Звонок оборвал математические искусы. Торжествующая весна звала на волю – благо двухэтажная школа позволяла почти не затрачивая драгоценного времени, вырываться на школьный двор каждую перемену. Конечно, на этот раз гвоздем программы был Максим.

– В чем фишка? – допытывались одноклассники.

– Просто Сергей конспект у Стервозы сдул и решения мне по рации диктовал, -хохмил Макс.

– Ну да, микрофон в ручке, а динамик прямо в доске. Не видели, как он к доске прислонялся? – подыгрывал Сергей.

Не видевшие этого фокуса наяву ребята соседних классов разнесли новость о новой хохме этого дуэта. Впрочем, наиболее трезвомыслящие сомневались. Слишком уж "Операцией Ы" попахивало. Но какие все-таки короткие весенние перемены!

На следующий урок – геометрии -Стервоза пришла с неожиданным гостем – директором школы. Класс затих. Большая, грузная женщина отличалась строгостью, твердыми принципами школьного поведения, но в то же время -добротой и всё-таки любовью к детям. Ученики чувствовали это, уважали свою "директрису", гордились своей "Грин" и тоже ее любили – в той степени, в которой школьник вообще может любить своего директора школы.

– Садитесь-садитесь, -пробурчала Инесса Григорьевна, пробираясь по тесному для нее проходу на "камчатку". Там она села на пустующую парту прогуливающего математику Нечипора, и, по словам наблюдавших исподтишка за ней соседей, "стала ждать разворота событий".

– Что же, продолжим, -словно ничего не случилось, обратилась к классу преподаватель. -Сегодня мы повторяем пройденное. Белый, так как тебе это особенно необходимо, будем вспоминать вместе. У доски. Иди сюда, пожалуйста.

Присутствие директора не давало возможности возмущаться этой экзекуцией. Да и без её ведома вряд ли посмела учительница такое самоволие.

– Посмотрим, не прорежется ли у тебя талант и к геометрии, -всё-таки сиронизировала она. -Давай попробуем решить вот эту задачу, -она протянула отдельный листок.

– Выдрала из конспекта заранее. Без решения, -догадались многие.

Максим вновь пожал плечами и начал вычерчивать пирамиду. Когда же он закончил чертеж, он под ним также молча написал цифровую комбинацию.

– Ответ, -однозначно сообщил он.

– Ну вот опять, -пожаловалась директрисе учительница. На этот раз пожала плечами Инесса Григорьевна.

– Попробуй решить вот это, – предложила она, протягивая какой-то лист из своего конспекта. -И не рисуй. Это, я вижу, у тебя больше времени отнимает, чем решение.

Давай, думай.

– Уже подумал, улыбнулся Макс. -Пятнадцать.

– Верно. Но это для старшего класса. Экзаменационная. На основе материала, который вы не проходили.

– Я же говорю, здесь какой-то фокус, -вмешалась учительница.

– Подожди, – отмахнулась от нее Грин. -Что скажешь? – спросила она ученика.

– Я просто прочитал весь учебник.

– "Прочитал"! -фыркнула учительница. -Я же говорю Вам, Инесса Григорьевна, что он паясничает.

– Да помолчите Вы! Прочитать мало. Мало даже запомнить. Надо понять. Вот саму теорему ты доказать можешь?

– Да это же аксиома. Разве ее надо доказывать?

– Она подлежит доказыванию при необходимости.

– Но, Инесса Григорьевна, разве надо доказывать девятью девять?

– Нет, но при необходимости можно выстроить девять столбиков по девять зарубок и посчитать. А можно…

– Понял. Извините. Вы, конечно правы. Можно, я попробую доказать?

– Дерзайте, молодой человек. Мы подождем. И вы, ребята, подумайте. Ничего, что это для старших. Надо иногда пытаться… -Она замолчала, глядя на то, что появлялось на доске. Ее младшая коллега тоже молчала и лихорадочно переписывала символы в конспект.

– Всё! -отошёл Максим в сторону.

– Что же, надо признать, скромненько и со вкусом. Нетрадиционно, но предельно рационально и логично. Талантливо, в конце концов. Где ты это вычитал?

– Честное слово, только что…

– Ладно-ладно, Лобачевский, -потрепала его по вихрам директорша. -Похвались. А мне потом по секрету шепнешь. А то и мы отстаем без новых публикаций. Ну что же, продолжайте. А ты пока особо не напрягайся больше, вундеркинд. До свидания! -обратилась она уже ко всем и больше, чем всегда, ссутулившись, вышла из класса.

– Сидеть тихо. Я на минутку, – выскочила вслед незадачливая учительница.

"Минутка" затянулась, и класс загудел, обсуждая новую сенсацию. Что это не хохма, а что-то из ряда вон выходящее, стало понятно всем. Максим пока пытался отшутиться тем, что после сотрясения мозги набекрень, вот они и считают, как калькулятор.

Наконец, пришла красная и опасно злая математичка. Какой разговор у них состоялся с директоршей, она не рассказала, кивком головы показав Максу на место за партой.

– Сейчас новая задача. Для всех, кроме Белого. Ему индивидуальное задание. Коль скоро ваши задачи ему решать очень просто, а значит, скучно, Инесса Григорьевна попросила его попробовать решить другие, посложнее. Только она ещё очень просила, если решишь, привести не только ответ, но и решение. Вот, передайте. А мы разберем решение типовой задачи, предлагаемой на экзаменах.

С этими словами побежденная, но не сломленная противница, встав у доски, начала вычерчивать очередную, осточертевшую всем пирамиду.

"Какая всё-таки гадость", -возмущенно думал Максим, глядя ей в спину. -"Ни одного доброго слова. "Директор передала"… Ну я тебе сейчас покажу". Он, наконец, решился и как в прошлый раз Рыжика, мысленно погладил молодую женщину.

Только не по спине, а по симпатичным впадинкам под стройными розовенькими коленками. Едва он успел ощутить тепло и нежность кожи в этих местах, как учительница уронила мел, подпрыгнула и резко обернулась. "Наверняка решила, что кто-то подкрался", – решил он.

– Смотри, ее кто-то укусил, -прошептал, глупо улыбаясь, Сергей.

– Вон из класса! – взвизгнула Стервоза, увидев эту улыбку.

– Опять вон. Но за что?

– Сам знаешь. И дневник на стол.

– Нет с собой дневника. Дома забыл, -привычно пробубнил ученик, хлопая дверью.

Теперь Максим просто обязан был продолжить. Чтобы наказать учительку и реабилитировать друга. И кроме того… ему было неловко признаться самому себе, но ему понравилось. Дождавшись, когда обладательница соблазнительных ног вновь взялась за задачу, он вновь коснулся мыслью запретных мест, только теперь повыше -по самому срезу платья. И вновь учительница шарахнулась в сторону, на этот раз хватаясь за подол и приседая. Ей явно показалось, что кто-то пытается задрать ее юбку. Класс насторожился, не понимая, что же происходит. Но с учетом солидарности с изгнанным товарищем, многие захихикали.

– Кто это сделал? Признавайтесь сразу, иначе будет очень плохо.

– Но что? – робко спросил кто- то.

– Кто сделал -знает, -она села за стол, вроде как случайно положила руки на платье и стала осматривать класс. Ведь действительно, как? Немного успокоившись, она, тем не менее, больше к доске не подходила, решив завершить урок заполнением журнала.

– Решайте самостоятельно, – заявила она. Но журнал вскоре пришлось отложить. Она вновь вскочила, осмотрелась, затем осторожно села, явно прислушиваясь к своим ощущениям. Максим, глядя в тетрадь с уже решенными задачами, тоже прислушивался к своим ощущениям. Кожа на ногах, особенно выше коленок, была нежненькой и бархатистой. Он чувствовал, как страшно она напряглась от неведомых прикосновений. Поняв, что достаточно проучил мучительницу, Максим решил оставить эти опыты. И звонок прозвучал вовремя, освободив его от искушения ощутить еще что-нибудь.

– Урок окончен, все свободны. Белый, тебе придется остаться.

Страшно покраснев, Максим подошел к всё ещё сидевшей учительнице. "Как она догадалась?" – стал впадать он в тихую панику.

– Директор школы попросила меня позаниматься с тобой самостоятельно. В порядке подготовки к олимпиадам и проверки действительного уровня твоих знаний. Поэтому я попрошу тебя прийти сегодня вечером ко мне. Ну, часов в семь. Идет?

– Конечно! – отлегло от сердца у нашкодившего подростка.

– А что "конечно"? Чему радуешься? Других дел нет? У меня есть. Но коль скоро сама Инесса Григорьевна… понимаешь?

– Конечно.

– Заладил, – вздохнула молодая женщина. – Ну ладно, в общем договорились. До свидания.

В это время в класс ворвался Сергей – ему еще предстояло передрать домашнюю по физике.

– Что она от тебя хотела?

– Домой приглашает. Позаниматься.

– Вот это да! – восхищенно прошептал дружок. – Сподобился! Ну, ты не теряйся там.

– Да нет. Директорша приказала. К олимпиаде готовиться.

– Сам высунулся. Но ты все равно там не теряйся.

– Да ладно тебе.

– А че, пора. Может, она только этого и хочет. Глядишь, и террор прекратится.

И на следующих уроках Серый шепотом предлагал то одни, то другие планы завоевания учительницы. В отличие от первых двух занятий, появление Максима встречалось учителями сдержанно, но доброжелательно. Они, видимо, уже были наслышаны о его неожиданных талантах, но к их предметам это не относилось, да и вообще… так что уроки прошли своим чередом, без потрясений.

Глава 7

Полковой стадион располагался на месте дореволюционного ипподрома, и еще с тех пор на месте лошадиных стойл, где теперь находились деревянные лавки, прорастали порой шампиньоны. В детстве Максим с друзьями обожал ковырять в земле полочкой и вытаскивать еще только взбугрившие почву ароматные грибки. На жареху порой хватало. А в остальном – обычный армейский стадион: беговая дорожка, обшарпанные ворота внутри, вытоптанная трава, яма для прыжков в длину и турники. Но в школе не было и такого, а утоптанная площадка с корзинами для баскетбола не давала возможности развернуться физруку. Да и порядком подросшим воспитанникам тоже.

Поэтому уже сложилась традиция – всевозможные нормы, бег, прыжки, метание сдавались старшими классами здесь – почти в настоящей спортивной обстановке.

"Физра" была последней, и Макс, хотя и освобожденный от этой канители с нормативами, пошел вместе с одноклассниками. По пути. Кроме того, следовало до конца решить с поединком. Так как нормативы приходилось все-таки сдавать, отговорок типа "забыл форму" сегодня не было и пока кто в шутку, а кто всерьез занимались физической культурой, Максим вспомнил детство и вскоре отыскал несколько изумительно пахнущих шампиньонов.

– Эй, грибник, иди к нам, – позвала его вдруг Танька.

– Может, прыгнешь? Пролетишься, как в детстве? На рекорд?

– А если надо, собаку мы мигом организуем, – добавил Кот, и его команда радостно заржала.

"Рассказала. Все рассказала. При всех". Краска стыда ударила в лицо юноше. Стыда и гнева. Ему-то казалось… А она… Да еще при этом…

– Хорошо, на спор! – почти выкрикнул он.

– Пари на что?

– Если я прыгаю… Сергей, сколько сейчас рекорд?

– По-моему, девять ноль один… нет, девять ноль пять.

– Нет, подожди, Бимон же сиганул на восемь девяносто.

– А через тридцать лет его рекорд побили.

– Но точно, больше, чем у Бимона?

– Мальчики, о чем спор? О десяти сантиметрах? Да ладно, пусть прыгнет, как этот ваш Бимон.

– Но так прыгало только три человека на планете. Ещё, помнится…

– Максим будет четвертым. С учетом его способностей в детстве, а? Ладно, – великодушно уступила девушка. – Пусть повторит свои детские достижения. Прыгнет на восемь…

– И ты меня поцелуешь. При всех, – вдруг вырвалось у Макса.

– Идет, – порозовев, согласилась спорщица. – А если не допрыгнешь, то…

– Я целую тебя, – попытался перевести всё в шутку спорщик.

– Беспроигрышная лотерея? Прыгнет он или не прыгнет, они все равно лижуться, – вмешался вдруг Кот. – Ну, нет. Предлагаю: не допрыгнешь, она целует меня. В губы.

– Ты хоть зубы сегодня чистил? – рванулся к нему Сергей.

– Отвали, холуй, – оттолкнул его Котов. – Нарвешься.

– Он мой, Серый. Деремся сегодня, здесь. При всех желающих.

– А потом, если уцелеешь, еще огребешь от меня за холуя.

– Напугали… Так ты пари принимаешь?

– Не от меня зависит.

– Интересная мысль, – начала кокетничать девушка. – Принимается. Будешь впредь меньше спорить.

– Ну, хорошо. Замеряйте.

– Ты прыгни, а мы померяем.

– Ну нет. Бимон так Бимон. Отметочку мне, флажок, докуда прыгнуть.

На зов от турника пришел физрук, который на просьбу отмерять восемь метров и восемь метров девяносто сантиметров, только покачал головой.

– С восемью метрами не здесь прыгать. На чемпионатах на пьедесталах стоять. Что за блажь? – ворчал он, прикладывая рулетку. Оказалось, что яма на такое расстояние не рассчитана.

– Перенесем доску, – предложил Максим. – Чтобы эта длина приходилась на центр ямы.

– Глупости, как ты ее перенесешь?

– Ладно, просто отметим место, откуда прыгать.

Когда все было готово, от реального расстояния захватило дух.

– Да, это действительно полеты, а не прыжки. Дохлый номер. Давай, подворачивай ногу при разминке или разбеге. Иначе хана, – шепотом посоветовал верный Серега.

– Прыгну! – коротко отрезал Максим. Он вдруг почувствовал – прыгнет! Уже внутри появилась волна, пока что плавно приподнимающая его вверх и словно нехотя опуская обратно. Оставалось только придержать ее до нужного момента, а затем отпустить.

– Вот что, – попросил он все того же Сергея. – Мне бы кроссовки. И форму. Не так же, всё-таки.

– Мы мигом, – и они рванули в соседнюю казарму.

Когда Макс вышел в форме Сергея, уже все убедились – подрос. Спортивная одежда только недавно бывшего на голову выше друга была теперь впору.

– Ну, принарядился, пора. Родина ждет рекордов, а я чего-то другого, – проявил нетерпение Кот.

– Николай Николаевич, а результат вы мне в ведомости поставите?

– На сколько прыгнешь, столько и поставлю. Это можешь не сомневаться. Ну, давай, заканчивай эту бодягу. Урок срываешь. Смотри, что творится.

И действительно, весь класс собрался у ямы. Кроме того, уже появились и зеваки из возвращающихся домой школьников и нескольких шедших с обеда офицеров.

Постоянно таскающий с собой фотоаппарат Ванька Погорельцев приготовился снимать.

– Во-во! – Одобрил Котов. – Ты, главное, потом сними. Меня кое с кем.

Максим уже не слышал. Отойдя на расстояние разбега (бежать до пика волны, когда поднимет – прыгать!), он, закрыв глаза, погрузился в себя, ощущая что-то еще более новое и необычное. Если исцелявшие лучи были частью какой-то его силы, то подкатывающая волна была им самим. Всем им! Это она – его новая сущность и она управляет телом, а не наоборот! Вот она вновь приподнимает эту оболочку. Вот она крепнет, она поднимается гигантской цунами, вон ее гребень, и она несется, несется. Это я – цунами! Это я несусь! И он рванулся. На месте нарисованной толчковой доски он упруго оторвался от земли… Это были мгновенья полета, мгновенья радости абсолютной свободы, радости единения с небом!

Но волна разбилась на брызги и осторожно вернула его к реальности – в заполненную грязноватым песком яму.

Юноша поднялся и, отряхнув песок, посмотрел на свой след. Стояла тишина. И в этот момент второй волной накатила боль. Крепясь не застонать и не скривиться, рекордсмен отошел от ямы и сел на скамейку.

– Ну-ка, ну-ка, – пришел в себя один из офицеров. – Рулетку, пожалуйста.

– Мы уже замеряли до флажков. Осталось только сплюсовать, – объяснил кто-то.

– Что тут плюсовать? Весь прыжок мерить надо. Да вы понимаете, что он сделал? – захлебывался мужчина, раскручивая блестящую ленту. Потом замолчал и он.

– Сколько? – сквозь боль поинтересовался Макс.

– Но так не бывает…

– Да сколько же? У нас спор.

– Восемь девяносто пять.

– Эх, пяти сантиметров не хватило для ровного счета! – посочувствовала одна из девчат, далекая от мирового спорта.

– Так у нас не прыгают. Это гипноз какой-то.

– Но я заснял! Весь прыжок заснял! – возмущенно закричал Ванятка. – Какой гипноз в аппарате? Вот бежит, а вот летит. Аж светится!

– Записывайте, Николай Николаевич.

– Если я запишу такое, меня завтра с работы выгонят. За пьянку. Ты мне лучше скажи, ты давно вот так?

– Э нет, вы подождите. Слушай, парень, как твоя фамилия? – ввязался офицер, оттесняя физрука.

– Белый он, – с готовностью ответили соратники рекордсмена.

– Сын нашего Белого? Это даже здорово! Вот что, скажи отцу, что ему следует явиться, и непременно с тобой завтра же, к подполковнику Лобешко. Запомнишь?

Хотя я лучше запишу. Это же надо! Такой самородок, – вырвалось у него.

– Самородок, да не ваш, – вдруг окрысился физрук. – Ишь, на готовенькое!

– Ах, это вы его отметили, приветили и натренировали. В яме с нарисованной доской.

– В вашей яме. Он наш и не перехватите.

– Отойдем! – они отошли и горячее заспорили.

– Предлагаю поделить, – вполголоса предложил им потрясенный, но еще более озлобленный Кот. – Ножовкой пополам. Как в цирке.

– Молчи, дурак, – вступилась Кнопка.

– А что, огребет наш чемпион за такой прыжок тысяч сто баксов, приедет и начнет вспоминать: "Эта со мной целовалась – на тебе десять кусков, эта за меня заступалась – на тебе пяток, эта со мной… гм…гм – забирай все, я еще прыгну".

– Деремся сейчас же. Только "на серьёз".

– Вот дяди уйдут, и начнем.

Как раз к этому времени красный как отваренная свекла Николай Николаевич объявил, что урок окончен и помчался со стадиона прочь.

– Во, побежал рапортовать о выдающемся прыгуне современности, – съязвил Кот вдогонку. – Ладно, ребята, у нас еще дела. По домам.

Однако ребята не расходились. Сегодняшний день принес несколько сюрпризов и обещал еще одно зрелище. Дело в том, что раньше Кот был выше и мощнее. Теперь он остался только мощнее. Хулиганистый, похоже, от рождения, он чем-то примагничивал к себе одноклассников. Максим был мягче, явно добрее и спокойнее.

Хотя в последнем показателе он в текущем году явно подрастерял.

– Тестостерон прет, – вздыхала классная руководительница, записывая очередное замечание в красном от них дневнике. Как и следовало ожидать, две группировки, две команды, в конце концов сцепились. Затем наступило перемирие, во время которого каждый из лидеров пытался уколоть другого. Сейчас по непонятной причине Кот этот порядок нарушил. Что-то случилось за время болезни. Но что, Максим пока не мог понять. А сейчас и не пытался. Боль затихающими толчками уходила, но теперь навалилась слабость. Но надо было вступать в бой. Как бы то ни было, никаких отговорок никто бы не принял. И не понял. Подросток, тяжело вздохнув, поднялся со скамейки.

– Где? – поинтересовался он.

– Вон там, – мотнул головой противник.

Судя по всему, он давно присмотрел этот заросший со всех сторон кустами пятачок на окраине стадиона.

Они встали в классическую для всех дерущихся петухов стойку. Макс хотел было применить "классику", но, увидев вольно опущенные руки противника, решил, что это будет как-то трусливо.

Некоторое время они примеривались. Затем Кот сделал выпад, целя кулаком в подбородок соперника. И… и время забуксовало! Это было смешно и удивительно – смотреть, как плавно, словно в замедленной съемке, движется тебе навстречу чужой кулак. Когда эта лапа с неумело сжатыми веснушчатыми пальцами уже приближалась к его лицу, Макс совсем немного шевельнул головой, и кулак все так же медленно двинулся в пустоту. Не понимая происходящего, юноша протянул к сопернику свою руку. Она двигалась нормально, без фокусов с замедлением. И пока Кот тянул свой кулак обратно, Максим хохмы ради потрогал его за нос, затем обернулся к зрителям.

Судя по их плавным движениям, и они находились в режиме "замедленной съемки".

Пока обозлившийся враг пытался провести сильнейший боковой удар в висок, а Максим приседал под плавно двигающийся кулак, затем – под второй, он понял – "необычайный ускоритель". Был такой дурашливый рассказ у Герберта Уэллса. То есть – не замедляется время у всех. Ускоряются реакции у одного. Почему? Черт его знает, почему. Надо этим просто воспользоваться. И опустив руки, подросток начал дурачиться – щипать бившегося "на серьёзе" соперника за нос, расстегивать пуговицы рубашки, подставлять физиономию под самый удар и уклоняться в последний момент, когда костяшки пальцев уже касались кожи. Это было упоительно, но, вскоре понял Максим, и утомительно. Не понимая, что происходит, слыша оскорбительный смех зрителей, Котов уже всем своим мощным телом кинулся на недосягаемого врага. Дождавшись первого прикосновения этого ревущего тепловозика, Белый резко отклонился, и соперник загремел куда-то в кусты. Оттуда он выскочил в колючках, красный от позора. Собравшиеся зеваки сначала засмеялись, затем примолкли. В руке Кота была зажата арматурина. Дальше события быстро приблизились к развязке. Потерявший от злобы и унижения всякое здравомыслие, подросток так быстро кинулся на Макса и так быстро нанес удар, что никто из присутствующих не успел ему помешать. Только взвизгнуло несколько оставшихся на драку одноклассниц, да подался вперед все тот же офицер, незаметно присоединившийся к болельщикам.

Но "быстро" было для всех, кроме Котиного соперника. Для него все окружающее продолжало течь в плавной замедленной съемке. Вот только железный прут поднялся и опустился немного быстрее. Это, однако, не помешало Максиму без труда уклониться от железяки, и, наконец, ударить соперника. Возмущенный подлостью Кота, он нанес удар куда и планировал – в печень, чтобы отбить дуэлянту всякую охоту драться дальше и не очень его травмировать. Но ударил несколько сильнее, чем думал ранее, – сказалось негодование таким нарушением неписаных правил. От удара нападавшего снесло в кусты вместе с его зловещим орудием. Странный бой закончился, и время вдруг вновь вернулось к своей обычной скорости. Котовы друзья кинулись к своему коноводу, остальные обступили Белого.

– Ну, ты даешь! – хлопнул победителя по плечу Сергей. – Это как в кино. Слушай, устрой меня к вам в секцию!

– У меня снимки мировые получились! Хоть сейчас в журнал! – восторгался Погорельцев.

– А ведь и убить мог. Когда с арматурой… Подло это, – прокомментировал Пенчо.

Максим молчал, вытирая обильный пот. "Как он там?" – заволновался Максим о силе своего удара, когда поверженного подростка вытащили из кустов. Тот был бледен, выпучив глаза, глотал широко открытым ртом воздух и не мог самостоятельно стоять на ногах.

– Очухается, – решил Сергей. – А счета не требуется. В этом бою нокаутом победил Белый! – сообщил он, подняв руку друга. Но аплодисментов не последовало. Все испуганно молчали, так как на плечо победителю легла твердая мужская рука.

Обернувшись, Макс увидел того же офицера, который уже вызывал его с отцом на завтра.

– Та-а-ак, – протянул он.

– Ну так он же с арматурой, – начал оправдываться Макс.

– Видел, всё видел. И все равно, надо осторожней. Мог и покалечить.

– А он не мог? – возмутился юноша.

– Судя по всему – не мог. Тебя не мог.

– Вот именно – меня. И сегодня. А если не меня завтра? Такой железкой не только покалечить, убить можно!

– Давно боксируешь? – поинтересовался офицер.

– Год без малого.

– На соревнованиях выступал?

– Да нет. Наш Синица к серьёзным боям не подпускает раньше времени. Чтобы не покалечили.

– О, у Синицы тренируешься! – почему-то обрадовался собеседник. – Отлично.

Значит, жду завтра. С отцом. Непременно жду.

Максим пообещал быть, и надоедливый дядька, наконец, ушел. Оставив Котова с приближенными приходить в себя, остальная школьная братва двинулась, наконец, домой.

– Ребята, а где Танька? Где в конце концов приз? – заволновался Сергей.

– Она еще до драки, сразу после прыжка ушла, – ехидно доложила Кнопка.

– Но так нечестно, – обидевшись за друга, заявил Сергей. – И потом, какая еще драка? Благородная дуэль – не драка, даже если кто-то сподличал.

– Проехали. Я уж сам как-нибудь разберусь. Нужен мне ее поцелуй. Пусть со своим Котом лижется, – мужественно и принародно отказался от награды победитель. По сверкнувшим глазам и тонкой улыбочке Кнопки он понял – завтра же, а может, и сегодня Татьяне донесут его реакцию. Особенно, в каких выражениях она прозвучала.

"Ну и пусть!" – решил он. Надо было отдохнуть и собраться с силами перед последним на сегодня испытанием – занятиями у математички.

– Завтра фотки принесу. Закачаетесь, – пообещал Ванятка, исчезая в своем подъезде.

– Ты обязательно прими ванну, можешь – просто душ. И захвати дэзик для рта. Могу дать, если у самого нет. Жвачка не так помогает, – напутствовал его напоследок Сергей.

– Ладно тебе, знаток, – попрощался с другом Максим. – Успокойся, ничего не будет.

– Но если будет, расскажешь, – уже не попросил, а констатировал Сергей. – Я ведь тебе все рассказываю.

– Врешь.

– Ну, почти всё. "Без мелких подробностей", как говорят Кролики.

– Такой же рассказ и получишь.

– Лады, – наконец, согласился Сергей.

На этом дневные хлопоты кончились.

Глава 8

Предположения и прожекты Серого дали о себе знать, и к квартире учительницы Максим подошел с замирающим сердцем. Ровно в 19 часов он нажал на кнопку звонка.

Пока в квартире раздавался мелодичный перезвон, юноша твердо решил, что сегодня на его долю приключений вполне хватило, так что – только заниматься, и никаких шуточек. Серьезно, выдержанно, равнодушно. Но чего дыхание-то так спирает? Он поймал себя на том, что долго держит руку на кнопке звонка, а в квартире – никакого движения. То ли разочарованно, то ли облегченно вздохнув, он вышел из дома и устроился на скамейке у подъезда. Вовсю буйствовала весна. Может, лучше прошвырнуться с Серым? Есть что обсудить. Над чем посмеяться. Да и девчата наверняка выйдут. Он увидел на балконе противоположного дома друга и развел руками. Тот скорчил разочарованную мину и жестами показал на часы – предложил подождать. Но ждать, да и заниматься не хотелось. И вообще торчать здесь у всех на виду. Макс вскочил, затем вновь сел.

"Буду ждать. Пусть ей будет стыдно. Хоть раз", – решил он. "И чем дольше, тем лучше".

И в это время из-за дома показалась быстро, но как-то понуро идущая учительница.

Было видно, что она устала и чем-то расстроена.

– Давно ждешь? Пошли, – кивнула она ученику, проходя вперед.

– Может не надо сегодня? – спросил юноша.

– Пошли, пошли, наверстаем, долго не засидимся, – по-своему поняла она его вопрос.

В квартире было уютно и тихо. Пахло духами, цветами и, конечно же, через раскрытую балконную дверь – весной.

– Устраивайся, я сейчас, – показала на кресло у журнального столика математичка, скрываясь в ванной.

"Переодеваться", – понял Максим и осмотрелся. Квартирка была однокомнатной, с небольшим, по ДОСовским меркам, коридором, но большой комнатой. В ней помещались и диван-кровать, и стенка, и телевизор на тумбочке, и столик с двумя креслами, на одном из которых он сидел. Среди книг господствовала, конечно, математика, но, кроме того, были здесь Есенин, и что вообще поразительно, Высоцкий, а также кое-какие фэнтези. Немного хрусталя, светлая картина на стене (спокойная летняя река утром), в трюмо еще портрет офицера в траурной рамке, еще что-то, чего гость не успел рассмотреть.

– Ну, освоился? – показалась в комнате хозяйка. – Сейчас начнем.

Макс повернулся на голос и слегка разочарованно вздохнул. Словно в известном фильме, он где-то в глубине души ожидал перевоплощения женщины из синего чулка в этакую фею. Этого не произошло. Волосы остались туго зачесаны в пучок, губы покрыты бледной, скорее всего бесцветной помадой, а брови и ресницы не подкрашены. Никакого намека на макияж. И только плотно облегающий фигуру домашний халатик очень легко намекал, что таится за этой непритязательной упаковкой.

"Не мечите бисер", – решил он. "Кто я для нее? Это Серый дурью мается и меня с толку сбивает. Будем заниматься".

– Ну, будем заниматься, – словно услышав его мысли, взялась за дело учительница, выкладывая на стол ворох учебников и конспектов. Попробуем порешать задачи нарастающей трудности.

– Можно в уме?

– Пока сможешь, будешь только диктовать ответы. – Но, пожалуйста, без фокусов, – как-то устало попросила она. – Нам надо знать уровень твоих возможностей, твоего… дарования, – подыскала она слово. – Это не зачет, не урок. Это опыт.

– В котором я подопытная обезьянка? А банан принесете?

– Неужели тебе самому не интересно знать свои возможности, их пределы?

– Ну… в математике, может и нет. Не задумывался. Для меня это не главное. Но, может, Вы и правы.

– Ну вот, первый шаг навстречу, – улыбнулась хозяйка. Очень доброй оказалась эта улыбка. И очень усталой. Максим вдруг увидел, что губы у его учительницы, хоть и не намазаны, но довольно розовенькие и очень даже ничего. И глаза потрясные – большие, серые и немного навыкате. И веснушки. Очень миленькие такие. Он вдруг улыбнулся своим наблюдениям. Вспомнив еще и запретную нежность кожи, подросток потряс головой, чтобы отогнать наваждение. Но собеседница больше не разделяла веселья. Почти заметно прошла по лицу волна какой-то отчаянной тоски, моментально его состарив. Однако учительница ровным, приветливым тоном предложила Максиму начинать.

– Банана не принесу, но кофе, чай со сладостями есть. Чего тебе?

– Нет-нет, спасибо, – привычно по-гостевому отказался Максим, уже вникая в задачи.

– Ладно, решай, я сама определюсь, – она вышла на кухню.

Уже стемнело, когда они отложили учебники. От выпитого кофе и постоянных решений гудела голова.

Спохватившись, учительница зажгла свет.

– Что можно сказать… Я не знаю, что сказать. Мы прошли все задачи, вплоть до вузовских. Аспирантских у меня нет. Но, судя по всему, ты решал бы и их. Тяжело? – поинтересовалась она.

– Знаете, вот эти, институтские, последние, больше времени занимают. Наверное, без записи, в уме уже и не решил бы. Точнее, решил бы и в уме, но уже подустал и еще не привык такие длинноты в уме держать.

– Опять хвалишься, – покачала головой учительница. В это время на аэродроме завыла турбина, и женщина, метнувшись к балкону, с грохотом захлопнула дверь.

– Да что же они с ней делают? Сколько же можно! Душу же выматывают! Ведь полетов нет сегодня, нет!

– Ресурсные испытания, – ухмыльнулся Максим. – Это на износ. Пока не развалится.

– И тебе весело?

– Я привык. Всю свою жизнь слышу. Наоборот, когда не ревет, вроде как чего-то не хватает. Так что решим с моим… дарованием? – съязвил он, сделав такую же паузу.

– Не знаю, что у тебя с головой случилось. Где-то замкнуло, мозги стали работать как мощный самопрограммирующийся комп. И гордиться тут нечем, – сделала вывод учительница. – Хотя, конечно, на всех олимпиадах ты победишь. Без труда. Будешь отслеживать свою "бегущую строку" и передирать решения. Пока другие будут действительно решать.

– Почему Вы ко мне так? Почему Вы меня ненавидите?

– А что прикажешь? Любить и уважать? Восхищаться? Так вот что я тебе скажу. Но это между нами, – почти шепотом произнесла хозяйка, машинально растирая виски.

Только никому не говори. – И когда заинтригованный гость подался вперед, заявила:

– Ты самовлюбленный эгоист. Самолюбующийся эгоист. Нарцисс. Лентяй и бездельник.

А теперь на фоне отца и вот этого… замыкания мозгов, начнешь раздуваться.

– Я… неправда! Как Вы можете? С чего взяли? Вы еще до этого, еще до сегодня меня ненавидели…

– Не кричи. Мне и турбины хватает. Иди уже.

– Хорошо, – попробовал взять себя в руки Максим. Дрожа от обиды, но спокойным голосом он спросил:

– Вы знаете, какая у вас в школе кличка? Нет? "Дневник на стол!" – это у девчат.

Вы других слов не знаете. А среди ребят вообще – "Стервоза". Вы всех ненавидите.

Всех, не меня одного. А я был по вашему предмету наиболее слабый. И Вы ездили, как могли. Да я и возненавидел математику именно из-за Вас! Кто еще додумался вытащить к доске человека, только из больницы? Ну, спросите остальных учителей.

Только Вы – "Стервоза". Юноша постепенно распалялся и выплескивал учительнице все обиды, которые накопились в классе за два года битвы с этим врагом, вспоминал все, даже самые мелочные, вспоминал последствия этих жестокостей.

– У Покровского умирал отец, а Вы: "Дневник на стол! Не готов! "Два!" – закончил он свою обличительную речь. Она сидела, низко склонив голову.

"Пробрало", – подумал Макс. – И после этого Вы еще в чем-то упрекаете меня?

Она вновь не ответила. Заподозрив неладное, Максим подошел к обвиняемой и, присев, заглянул в лицо. Учительница молча, закрыв глаза, плакала. Слезы маленькими ручейками текли по щекам и капали на журнальный столик, размывая чернила в конспектах и краску в учебниках.

– Ну что Вы, ну не надо, – вдруг осипшим жалким голосом пробормотал юноша. Слезы этой казавшейся жестокой и равнодушной учительницы потрясли его. Неожиданно навернулись собственные.

На его голос, женщина открыла глаза, увидев его лицо почти вплотную, отшатнулась, вскочила, попыталась улыбнуться, взять себя в руки.

– Уходи, маленькая дрянь. Вон!

– Но Вы первая… – оправдывался Максим, пятясь к двери.

– Что первая, что? – она схватила юношу за отвороты рубашки и в такт словам начала трясти.

– Да, я первая! Что ты, что вы обо мне знаете? Я пришла к вам, когда разбился мой жених. Вон портрет, – кивнула она головой.

– У нас уже пять лет никто не разбивался… и вообще давно… вот только сейчас… – ошарашенно возразил Максим, не замечая, как шкомотает его за рубаху хозяйка.

– У вас! У вас! А не у вас? Про "летающие гробы" знаешь?

Максим знал и кивнул головой. Отец рассказывал о "подарке Родине" – машине, на которой летчики уже отказывалась летать.

– Вот так! А вы, что устроили вы? Помнишь?

Он помнил. Когда в другие, младшие классы перевели их старую добрую учительницу, не справлявшуюся с новой программой, они устроили обструкцию новой – в наивной надежде, что выгонят эту и вернут любимую Зинаиду Владимировну.

– Ну, мы же не знали, мы же были совсем детьми, сосунками, – промямлил он.

– Не знали! – с горечью повторила она. – А что вы знаете? Кроме себя, любимых?

Вы знали, что… А, – она отпустила рубашку Максима, безнадежно махнула рукой и вновь села в кресло.

– Впрочем, ты прав. Ненавижу. Но не тебя, не вас. Ненавижу этот город с его слякотью и дождями, ненавижу самолеты, ненавижу эту турбину, ненавижу эту постоянную головную боль. Я жизнь ненавижу! – она отвернулась и опять разрыдалась, теперь не скрывая этого.

Растроганный подросток подошел к ней, неловко обнял за плечи и ткнулся губами в мокрую щеку.

– Извините. Но я же не знал, – прошептал он, чувствуя соленые слезы.

Плачущая резко повернула голову, и их губы случайно прикоснулись.

"Сейчас начнется", – с ужасом подумал Макс, отстраняясь. "Решит, что пристаю в такое время".

– Ничего, – не обратила она внимания на происшедшее. – Может, и к лучшему, что напоследок выяснили отношения.

– Напоследок? Почему напоследок? – удивился юноша, не замечая, что всё ещё держит руки у неё на плечах.

– Я сегодня почему опоздала? Была в нашей больнице. Может, и не надо говорить. А, все равно! – решилась она. Может, хоть поймете. Я долго терпела… в общем… онкология.

– Что? Чего? – Пересохшими вдруг губами спросил Макс.

– Легкие.

– Слышал, это лечится…

– Эх ты, – бледно улыбнулась женщина, потрепав его по шевелюре. – "Лечится!" – передразнила она его слова. – Ладно, успокоил, теперь уходи. Действительно, поздно, – она попыталась выскользнуть из его рук и встать.

– Нет! – прижал ее к креслу нахальный гость.

– Что "нет"? – изумилась учительница.

Максим решился. Он заглянул в эту бездонную, наполненную слезами отчаяния серость глаз и скомандовал:

– Спать! Тут же ощутив неверность тона, юноша стал говорить по-другому, словно уговаривая собеседницу.

– Вам очень хочется спать, и Вы сейчас уснете. Вы ляжете на диван… Вот так, – он приподнял расслабленное тело и помог ватным ногам перебраться на диван. – Вот так, – повторил он, когда Ирина уже лежала на диване. Теперь спать…спать… и выздоравливать…

Когда веки учительницы сомкнулись, а дыхание стало ровным, Макс провел руками над всей ладной фигуркой молодой женщины. И увидел.

– Черт побери! Боже мой, – прошептал растерянно он, садясь в кресло.

"Почему это называют раком?" – подумалось ему. – "Это паук. Беспощадный паук.

Вон какая паутина". Он отчетливо видел на фоне светло-розового, похожего на удивительный цветок тела черное пятно в районе правого легкого. От него отходило несколько щупальцев в нижнюю часть легкого, а также нити паутины к печени, почкам и почему-то к левому плечу.

"Не жилица", – промелькнула мыслишка, но Максим встал над несчастной женщиной и опустил над черным врагом руки. Неизвестно откуда, но вдруг пришла к нему уверенность, что здесь придется бороться с врагом по-другому – отсекая его щупальца. И эта битва началась. Словно кислотой, разъедал юноша своими лучами мелкие очаги и паутину в печени и почках раковой жертвы. И боль тут же полоснула его по нервам. Парень видел, как корчится от боли его враг – и сам испытывал неслыханную боль. Он уже понял, что не сможет, не в силах пока уничтожить эту гадость за один раз – просто не хватит сил. В том числе – сил терпеть эту боль.

Поэтому он, непроизвольно всхлипывая от боли, всё внимание сосредоточил на метастазах, обрубая их, словно щупальца злобного кракена.

– Вот так, вот так, гад, – начал говорить он, чувствуя, что находится на пределе терпения. Пытаясь ненавистью добавить себе сил, он обращался с болезнью, как с ненавистным живым существом.

– Долго ее жрал? Долго пробирался сюда? Думал, всё? Нет, скотина, – цедил он сквозь зубы. В отдельные моменты он возвращался к реальности и видел, что лучи его пальцев настолько яркие, что освещают комнату, словно лампы дневного света.

Да и не пальцев. Жгутами света казалась уже обе руки – аж до оголенных в безрукавке локтей.

"Да что же это такое?" – закрался недоуменный вопрос. "Потом", – был короткий ответ и всё внимание вновь переключилось на черного, корчащегося от света и награждающего целителя болью врага.

За окном наступила тишина поздней ночи, когда ранее страдавшие от миазмов паутины органы засветились спокойным розовым цветом. Ужасающая болезнь еще не была побеждена, главная битва была еще впереди. Максим это понимал, но большего сделать не мог.

– Слушайте, – прошептал он. – Спите и слушайте. Завтра Вы опять позовете меня заниматься. В семь часов откроете дверь и ляжете спать. Спать… Спать… Завтра в семь вечера… Открыть дверь, – несколько раз повторил он, после чего, шатаясь, вышел из квартиры. Макс боялся, что останься он еще на минуточку и – свалится здесь. Надолго. Что подумает она (он не мог теперь называть эту женщину ни по имени-отчеству, ни по прозвищу), трудно сказать. Поэтому подросток медленно вышел на пустынную, мягко освещенную аллею и добрел до своей квартиры.

Дома Максим долго не мог уснуть, – слишком много произошло за один день событий, и слишком он был обессилен. Раздевшись до пояса, он вышел на балкон – к лунному свету. И почувствовал, как этот свет проникает куда-то внутрь, медленно возвращая силы. Не раздумывая, парнишка подвинул к балкону кровать и теперь быстро уснул, купаясь в этих лунных лучах.

Глава 9

– Ирина Сергеевна, есть серьезный разговор. Попрошу Вас ко мне, – заглянула в уже пустеющую учительскую директорша. В своем тесноватом, но уютном кабинете она предложила учительнице присесть и некоторое время собиралась с мужеством.

– И какое Ваше мнение о Белом? Что выяснили?

– Это, конечно, уникум, – с готовностью ответила математичка. – В какой степени – не знаю. Все задачи школьной программы решает, не поморщившись. Задачи предыдущей республиканской олимпиады порешал в уме. Я предложила ему задачи с мехмата.

– Ну и? – подалась вперед директорша.

– Порешал до второго курса в уме. Затем попросил карандаш. Пятый курс тоже решил, но было видно – трудно.

– А в чем трудность?

– Он решал методами, исходными из школьной программы. Некоторые преобразования очень своеобразны, некоторые просты до гениальности, но незнание предмета…

Знаете, это как Маугли.

– Как Маугли? – изумилась директорша.

– Ну да. Ему приходится в муках… ну не в муках, но с затратами этой его энергии, открывать то, что уже давно открыто…

– И Ваши предложения?

– Он все заглатывает на ходу. Если с ним позаниматься, добавить знаний…

– Я рада, что Вы так объективно оценили этот феномен. Но теперь о другом, – решилась наконец пожилая женщина, тяжело вздохнув. – Мне звонили из поликлиники…

– Почему Вам? – тут же вскинулась учительница.

– В таких случаях сообщают родственникам, – глухо ответила собеседница. – У Вас их здесь нет, а решать вопрос о госпитализации необходимо безотлагательно.

– Но Вам сообщили и куда госпитализировать, ведь так?

– Так, – не поднимая глаз, согласилась несчастная директорша.

– Вы знаете, что оттуда выходит один из десяти?

– Да… Но один-то выходит! – в отчаянии вскричала Инесса Григорьевна.

– Я не уверена, что это буду я… Я не бравирую и не ищу сочувствия. У меня есть большая просьба. Дайте мне капельку времени. До конца недели. Или хотя бы три дня. И потом, я обещаю, я поеду. Мне бы только с Белым закончить…

Захлюпавшая директорша поднявшись, обняла учительницу.

– Настоящие профессионалы познаются в беде. Я никогда не забуду этого Вашего поступка. Но Вы не должны, не имеете права так рисковать…

– О чем вы говорите? – горько усмехнулась больная женщина. – Какой там уже риск?

– Так нельзя! Не сдавайтесь! Надо надеяться и бороться. До конца! Даже когда ни на что, кроме чуда, уже надежды нет!

– Спасибо, – всё также горько улыбнулась Ирина. – Если бы я хотела надеяться… – она вырвалась из объятий директорши и выбежала из кабинета.

В это время Сергей настойчиво допытывался у друга об обстоятельствах его визита.

– Ну как? Удалось? Ну, чего молчишь? Было?

– Да нет, – односложно ответил Максим. Хотя он отоспался и, казалось, набрался сил, но душевно был опустошен. – Ты мне лучше скажи, что ты про нее знаешь? – вдруг очень серьёзно спросил он Серого. – Что ты в ней видишь, кроме ножек и попки?

– Ну, в остальном, что и все: Стервоза еще та, – пытался отшутиться однокашник.

– Нет, подожди, – не принял тона друг. – Просто, как о человеке? О ее душе, ее проблемах, ее… ну, просто жизни?

– О-о-о… – озадаченно протянул Сергей. – Да ты влюбился!? – полувопросительно, полуутвердительно протянул он. – А ведь я знал, я догадывался! Я предчувствовал! – трагически завыл он. – Хотел предупредить: "Окрутит!" Увы мне, увы, не успел!

Ох, бедный, бедный мой дружище, пропащий ты теперь человек! – причитал Сергей, воспользовавшись отсутствием учительницы.

– Да брось ты, – не мог не заулыбаться пропащий человек. – Послушай! У нее, оказывается, жених разбился на "гробу". Три года назад.

– Точно, не вранье? – посерьезнел друг.

– Да кто такими вещами?.. – возмутился Максим.

– Да-а-а, другой расклад, – вздохнул Серый. Дело в том, что люди, ходящие под одной судьбой, относятся с исключительным вниманием к тем, кто попал в жернова этой судьбы. К семьям погибших летчиков относились с особым вниманием. Это было табу, которое не позволяло ни шуток, не пошлостей. Впрочем…

– Впрочем, – нашел лазейку для друга Сергей, – не жена ведь, невеста. А может, они бы еще и не поженились… Так что это не повод.

– А мы ее тогда травили. Помнишь, что придумывали? – продолжал друг.

– Да-а-а, – вновь протянул Сергей, вспомнив некоторые, казавшиеся вплоть до сегодняшнего разговора забавными, проделки.

– И, кроме того, она… наверное… тяжело больна, – осторожно подбирая слова, сообщил Макс.

– Ты что? "Это"? – почему-то шепотом спросил друг. Он опустил глаза, пытаясь понять новые реалии. Было гадко от своего поведения и ужасно стыдно.

– Врешь! – радостно нашел он выход. – Ох, врешь! Она больна, а ты, значит, ее лечил?

– С чего ты взял? – изумился Максим.

– Ты когда к ней вошел? – начал обличать его Серый. – Занимались, ладно. Потом когда свет зажегся? Подводили итоги. Ладно. Потом, когда свет погас? Ладно. А когда ты вышел? И какой вышел? – хитро вопрошал он.

– Ты что, дежурил? Время засекал? – покраснев, обозлился Макс.

– Но ты же знал, что я знаю, – пожал плечами Сергей. – И первый раз все-таки.

Простое человеческое любопытство…

В запале спора они не обратили внимания на ехидную улыбку сидевшего сзади и якобы сдувавшего домашнюю работу Кота. Прерван же неприятный разговор был появлением героини их пикировки.

– Здравствуйте, ребята. Садитесь, – как-то по-новому, по-доброму поприветствовала она школьников. Когда все расселись, Ирина Сергеевна долго рассматривала своих подопечных, переводя взгляд по очереди на каждое новое лицо.

Когда она также внимательно рассматривала Пенчо (он же просто Юрка Панков), тот, являясь дежурным, встал и решил доложиться.

– Садись, садись, – мягко улыбнулась учительница. – Я и так вижу, что нет только Мирзоевой. Что с ней?

– Наверное, заболела, – ответствовал Пенчо.

– Жаль, – вздохнула математичка. – Такая пора, такая погода, а она… Ну да ладно. Вчера мы с Вами повторяли некоторые темы. Сегодня продолжим. К доске пойдет…

Сергей подтолкнул соседа, и тот уже начал было выкарабкиваться из-за ставшей мелковатой парты…

– Покровский, – назвала учительница фамилию.

Женька покорно поплелся к доске, а Сергей уважительно взглянул на соседа и прошептал: "И ты врешь, что ничего не было?" Макс пожал плечами и стал ждать развития событий. Но они почти не развивались. "Патрик" потел у доски, остальные решали или делали вид, что решали заданное уравнение.

– А что Белый? – вдруг раздался дрожащий голос Татьяны.

– А что "Белый"? – рассеянно переспросила учительница. Она была явно смущена.

– Я вот что спрашиваю, – уже встав, начала девушка. И было слышно, что голос у нее дрожит от возмущения. – Он решил уравнение или нет?

– Решил, – озадаченно ответил Максим.

– И, конечно, в уме?

– Конечно, – пожал он плечами.

– Я к чему? – продолжала свою мысль его возлюбленная. – Вот мы здесь напрягаемся, а кто-то все уже сделал и посмеивается.

– Неправда! – взвился Белый.

– Еще какая правда! Вот я вчера, после того, как он прыгнул…

– Убежала, чтобы его не целовать, – вставил слово Сергей…

– Это к делу не относится, – пыталась перекричать грохнувший смехом класс девушка.

– Тише! Замолчали! Прекратить смех! – с прежним металлом в голосе поднялась и учительница. – Продолжай, Татьяна, – обратилась она к стоящей ученице, когда смех стих. – Итак, после того, как он прыгнул… Куда?

– Ну, на спор.

– Спор был на ее поцелуй, – вновь встрял в разговор Максимов дружок.

– Это сейчас ничего не значит, – покраснела девушка.

– Да, это сейчас ничего не значит, – согласилась, наоборот, побледнев, учительница. – Не встревай, Огоньков, – вновь жестко скомандовала она. Тот скорчил покорную мину: "Молчу-с", а одноклассница, наконец, продолжила.

– Так вот, я после этого прочитала и про этого Бимона, и про его прыжок, и про реакцию других прыгунов. Один из них сказал: "А стоит ли после этого вообще прыгать?" – Ты к тому, что уже ничего решать не надо? Двумя руками "за", – не удержался Сергей и вновь развел руками: "Молчу-с, молчу-с".

– А второй сказал: "Такое впечатление, словно этот парень перемахнул лужу, а мы, как ни топчемся, как ни пыжимся – все в самый ее центр!" – Ну и? – ждала выводов учительница, пристально глядя на ораторшу.

– Пока он сидит здесь, у меня… у нас такое же впечатление.

– У меня такого впечатления нет, – пожав плечами, заявил вдруг не отличавшийся разговорчивостью Панков.

– И у меня нет, – согласился Ванятка.

– И у меня, – вставила Кнопка. – Я просто им восхищаюсь, – добавила она, покраснев.

– О тебе и так всем известно, – запальчиво уколола ее спорщица.

– А знаешь, почему у нас нет такого ощущения, – вкрадчиво спросил Сергей. И не ожидая ответа, констатировал: – Мы за ним не прыгаем. По одежке, что называется, протягивай ножки.

– Но как ты можешь, Тань? – чуть ли не со слезами возразил, наконец, "виновник торжества". – А сколько до тебя вот так "не допрыгивают"? И теперь ты… ты… – у подростка перехватило дух и он сел.

– Садитесь, – закончила раунд учительница и стала подводить итоги.

– Я, конечно, не ваш классный руководитель и не гуманитарий. Я математик.

Поэтому такие вопросы не ко мне. Но если они заданы… Что же… Вчера мы, можно сказать, тестировали вашего новоявленного гения.

– Это когда же? – ехидно попросил уточнить Кот.

– Это уже после того, как он тебе морду начистил, – немедленно и уточнил Сергей.

– Вот как? – удивилась Ирина Сергеевна. – Действительно, на все руки мастер…

Но не об этом. Так вот, я уже могу прямо сказать, что Максим – уникум. Для того, чтобы полностью выяснить пределы этого… таланта, следует продолжить тестирование. Но уже можно твердо утверждать – его знания и возможности далеко за пределами школьной программы. Поэтому, конечно, ему на наших… на уроках математики будет скучно. Что же до нас… Татьяна, ты сама исключительно талантлива. Выгоним и тебя, чтобы других не смущать? Вот, горе мое – Сергей Огоньков, оказывается, лучший в школе спринтер и художник. Вон – его шаржи. Даже я похожа, – мимолетно улыбнулась она. (Сергей вдруг мучительно покраснел. Он действительно в классной дурашливой газете "Шедевр" нарисовал шарж на учительницу. Но она, как думалось раньше, не обратила внимания на это творчество вообще). Панков – талантливый хоккеист. Женя – она повернулась ко всё ещё топтавшемуся у доски Покровскому – будущий поэт. Точнее, он уже поэт, но будущий великий поэт. Выгоним с уроков по литературе? Читайте историю. Серость была всегда нетерпима. Всегда люто ненавидела таланты. И вместо того, чтобы стремиться к их уровню, пыталась уничтожить, унизить, растоптать сами таланты.

Так проще и спокойнее. Поэтому, я тебе скажу, Татьяна, – эти таланты, в том числе и Максим, будут здесь, среди вас. Для того, чтобы вы тянулись за ними, чтобы прыгали, прыгали и прыгали. Даже, раз за разом, попадая в эту самую лужу.

Только так рано или поздно её перепрыгнете и вы. Как перепрыгули всё- таки и Бимона, – обнаружила она некие познания в истории лёгкой атлетики. – Садись, Евгений, – закончила учительница свой монолог. – Мне действительно нравятся твои стихи. И… извини меня.

Еще один густо покрасневший подросток сел за свою парту, провожаемый тридцатью парами удивленных глаз. Никто не знал, что этот сирота пишет стихи. Которые, к тому же, могут нравиться этому синему чулку. Новая сенсация затмила даже таланты Максима. А тот, преисполненный светлого восхищения от добрых слов Ирины (так он вдруг ее назвал), не выдержал и мысленно погладил ее по руке. Словно понимая, кто это, она отозвалась теплой доброй волной, но затем, видимо, какая-то мысль уколола ее и она одернула руку.

"Такому человеку надо жить! Буду терпеть!" – утвердился в своих планах юноша.

После звонка Сергей продолжил доставать друга, но теперь в других, восхищенных тонах.

– Ну, признайся, что ты с ней сделал? Человеком становится! Он вскочил с парты, бросился к стене, сорвал и начал рвать на мелкие куски злополучный "Шедевр".

– Ты чувствуешь? Заметила, но виду не подала. Что ты с ней сделал? Тебя надо почаще к таким крокодилам запускать. Укротитель! И говоришь, ничего не было?

– Да перестань ты! Тоже, как дитя малое. Чуть похвалила, а ты растаял.

– Это ты не понял! Я же говорю: человеком становится.

– Она давно… То есть всегда человек. Просто обстоятельства.

– Ты думаешь… рак? – с придыханием спросил Сергей. – Значит, ты не врал? Жаль, – поник он и оставался угрюмо-серьезен весь день.

– Придешь сегодня? – поинтересовался Серый, когда они возвращались домой.

– Занят. Надо помыться… И вообще…, – соврал Макс. Он надеялся набраться сил перед продолжением мучительной схватки.

Но этого не удалось. Дома его ждал хмурый, сменившийся с дежурства отец.

– Дважды звонил зам. командира полка. Требует к себе. Вместе с тобой. Ну, говори сразу, что натворил?

Отец был уставший и грустный. Какие-то неизвестные сыну заботы явно угнетали его.

– Что с тобой, па? Неприятности? – забеспокоился юноша. Он очень любил своего отца и новое, угнетенное его состояние вызывало неясную тревогу.

– Ты мне зубы не заговаривай. Говори сразу. Это – не к твоей классной. Здесь – без шуточек.

– Да нет, папа, по хорошему поводу. Я просто прыгнул, а он увидел.

– Не говори загадками. Куда сиганул и что из этого получилось? При чем здесь наш зам?

– Просто далеко прыгнул. Так далеко, что и этому… вашему, и нашему физруку понравилось. На рекорд, – не удержался и похвастался он.

– Ну, слава Богу, хоть не натворил ничего, – пропустил мимо ушей сообщение о рекорде отец. – Больше ничего?

– Еще… Еще я подрался с Котярой, а он и это видел.

– Ну?

– Ему тоже понравилось. Спросил, сколько времени я занимаюсь боксом.

– Занимался, – поправил его отец, уже выходя из квартиры.

– Ну почему, папа? – просительно возразил Максим, пристраиваясь к шагу отца.

– У нас в роду дураков никогда не было и не будущее не надо. Хватит.

– Но это не от бокса.

– Может быть… А где гарантия, что теперь это не будет повторяться после каждой плюхи по голове? Так что забудь.

"Интересно, что ты скажешь после беседы с твоим начальством?" – подумал Максим, но вслух спрашивать не рискнул и задал другой, взволновавший его вопрос.

– А что всё-таки у тебя?

– У нас, – хмуро уточнил офицер. – У нас в полку. Кто-то пустил слушок… А может, и не слушок, что это… ну столкновение – диверсия была. Попытка теракта против "самого". Из центра комиссия душу выматывает. Меня особенно не трогают, но копают очень глубоко, – вздохнул отец, уже стучась в высокую дубовую дверь.

Глава10

Ровно в семь вечера Максим прошмыгнул в уже знакомый подъезд и с замиранием сердца нажал на ручку двери Ирины Сергеевны. Дверь открылась, и юноша перевел дух. Затем тихонько вошел в квартиру. Было темно и тихо, только на кухне хлопотливо тарахтел старенький холодильник. В комнате за задернутыми шторами было светлее – пробивалось заходящее весеннее солнце. На диване спала хозяйка.

Спала, как положено, расстелив постель и накрывшись одеялом. Незваный гость подвинул кресло, сел рядом, и, настраиваясь на муку, стал рассматривать спящую.

"Спящая красавица" – подумалось вдруг ему. "Странная какая-то. Днем как Золушка ходит, а на ночь – пожалуйста – и волосы распушила, и накрасилась, и макияж вон, и губы. Еще бы бальное платье одела." Для того, чтобы убедиться в своих мыслях, он осторожно убрал одеяло. Нет, бального платья не было – было хоть и облегающее, но довольно строгое трико.

"Это она днем от всех прячется, чтобы не приставали. А перед сном, бедолашка, хотя бы для себя прихорашивается", – сделал вывод Максим, еще раз охватывая простым человеческим взглядом прелестную фигурку молодой женщины. Но он знал, что затаилось там внутри, под этими формами и никакого желания, никакого вожделения не возникало. Только жалость, нежность к этому одинокому измученному человеку и ненависть к пожирающему ее чудовищу. Эти чувства дополнили его решимость и целитель, закрыв глаза, протянул руки. И словно не уходил он из этой комнаты, словно не было целого дня. Вернулось видение черного не то паука, не то осьминога. Только вместо паутины от его щупалец отходило несколько коротеньких ошметков. Один из них немного пророс.

– Не успеешь, тварь, – прошептал Максим и ударил по гадине лучами. И вместе с ней скорчился от боли. Но это сравнение болезни с живым злобным существом помогало юноше в его борьбе. Словно кто-то отвечал ему ударом на удар, словно кусал и жег его в ответ. Это озлобляло бойца и мобилизовывало силы. И вновь яркие лучи давали блики по всей комнате, и вновь переливались они голубыми и зеленоватыми цветами, и вновь Максим, не скрываясь, стонал и подвывал от боли.

Не было сейчас ничего. Ни этой квартиры, ни этой женщины, ни этой весны, ни этого времени. Была только сила, лучи, боль и черный извивающийся, словно от боли, спрут, которому подросток отсекал щупальца.

Когда от врага остался только один пульсирующий комок, Максим понял, что больше не может. Погас, словно выключившись, его целительный свет и он осел в кресло.

– Еще на раз! – с отчаянием всхлипнул он. Часы показывали полночь. Пять часов!

Пять часов этой боли! Этой борьбы. И еще не всё. Но если не завершить… Он представил злорадствующую тварь, вновь всё пожирающую и пропихивающую свои щупальца все дальше и дальше.

– Надо добивать! – вслух решил он.

– Слушайте… спите и слушайте, – тоном заклинания обратился Максим к пациентке.

– Вы спите и выздоравливаете. Ваш организм борется с болезнью. Вы хотите жить!

Вы будете жить! Завтра в семь вечера Вы откроете дверь и уснете. Глубоким спокойным сном… И сейчас – сон, сон, сон. – Он накрыл спящую одеялом и вышел, осторожно и бесшумно, до щелчка замка, притянув к себе дверь.

– Ну и где болтался? – хмуро поинтересовался явно ожидавший его отец.

– Гулял, папа, – односложно соврал сын. Белый-старший пристально взглянул на сына и увидел, насколько явственно он обессилевший и опустошенный.

– Тебе плохо? – уже другим тоном спросил он.

– Нормально. Немного устал. Но это пройдет.

– Я вижу, ты вообще перестал есть.

– По утрам я пью чай, а вечером нажираться вредно. Сам раньше говорил, когда я был толстяком. Вот я и ем в столовой на обед поплотнее, – ещё немного соврал Максим.

– Разве что так… – сомневаясь, покачал головой отец. – Ну что будем решать с предложениями?

– Прыгать не буду, – твердо отказался Максим.

– Но это чистый, уважаемый спорт. И потом, с такими результатами – уже в этом году на Олимпиаду.

– С какими результатами, папа? Ну, сиганул один раз.

– Два. Я помню, как ты в детстве…

– Я тоже помню, папа. Хоть Танька и не верит. Ну, два раза. За пятнадцать лет. А по заказу – не смогу. Это такая волна, как накатила – смог. А в другое время – кто знает?

– А ты пробовал? Ты попробуй. Не на рекорд, а так, для интереса.

– Но это очень больно, па, – признался, наконец, Максим. – Очень больно! И страшно… Уж лучше бокс.

– Ммм-да… Непонятно. А этот мордобой… Не одобряю. Это не больно?

– Ты же слышал, что он говорил! У меня исключительная реакция. Ну, папуля. Один раз на соревнования, а там, посмотрим, а?

– Если бы не этот наш… Но ты пойми, пока по боксу куда-нибудь выберешься, тебя совсем оболдуем сделают. А не дай Бог… Нет!

– Папа, давай я попробую и там и там. И вернемся к этому разговору, ну, через месячишко. На каникулах.

– Но соревнования твои уже через неделю!

– Вот после них и поговорим, а?

– Ладно, иди спать, – не приняв окончательного решения, прекратил препирательства Белый-старший. – Я прежде всего о твоем здоровье беспокоюсь. Ну ладно, спокойной ночи, – оставил одного Максима отец. Тот, как и в прошлую ночь, вышел на балкон и, приняв порцию лунного света, завалился спать. Уже проваливаясь в сон, он вспомнил еще о неприятностях отца и попытался подумать, можно ли применить к этому свои новые способности. Но уснул.

На следующее утро, проснувшись с рассветом, он понял, что устал. Не восстановился, как говорят спортсмены. Слишком много психических да и просто физических сил он затратил на всевозможные происшествия. И еще это лечение…

Привычно проверив дверь к Рыжику, юноша вышел на балкон, под упоительные лучи восходящего солнца. Вскоре на балкон вышел и отец, одетый только в брюки. Он обожал загорать по утрам, но устоявшиеся обычаи не позволяли загорать на балконе в одних плавках, а тем более, трусах. Но поскольку восходящее светило только-только начало согревать утреннюю свежесть, загорать было рановато.

"Что-то хочет спросить", – догадался Максим.

– Ты говорил, с Котовым подрался позавчера? – спросил Белый-отец, потягиваясь навстречу ласковым лучам утреннего солнца.

– Ну да, – однозначно ответил Макс, разглядывая стройную мускулистую фигуру отца.

"А он у меня действительно еще очень ничего", – с гордостью вспомнил он разговор с медсестрой.

– Странно. Чего не поделили? Невесту твою, небось?

– Ай ну, папа, ты опять, – насупился подросток.

– Ты брось по этим мелочам распыляться. Девушка полюбит того, кого полюбит. И никакие драки не помогут. А Котов, кстати, отличный мужик. Комэск еще тот. ("Это он о предке Кота", – понял Максим). И знаешь, именно у него сейчас большие неприятности. Ты в курсе, что меня вот, наградили, а его – арестовали?

– Н-нет, мне не сказали.

– Ну, конечно, у вас новости поважнее. Кто с кем и когда прогулялся!

– Ну, неправда, – вяло возразил юноша.

– Так что, потерпи, не лезь, если он зло за несправедливость на тебе срывает.

– За несправедливость? – возмущенно вскипел сын. – Тебя, значит, несправедливо наградили?

– Не о том речь, – тяжело вздохнул летчик. – Это его несправедливо арестовали…

Но ты подумай. Мне пора. Сегодня опять приду домой поздно.

Когда отец ушел, Макс подивился судьбам окружающих его людей, поймал себя на том, что тупо смотрит на солнце, пожал плечами и пошел совершать обычный утренний ритуал подготовки к школе. И когда он вновь вышел на балкон – по привычке махнуть рукой Ванятке, чтобы тот выходил, солнце уже вовсю взялось за исполнение своих обязанностей. И вдруг непреодолимое, таинственное и дикое по своей сути желание захватило подростка. Он поднял голову к светилу и широко открыл глаза.

Лучи немедленно ударили по сетчатке, и Макс на секунду ослеп. Преодолев резь и слезы, он вновь уставился на солнце. И кроме боли, почувствовал, как вливается в него необходимая сейчас энергия, что вновь восстанавливаются силы, что забурлила в венах не то кровь, не то сами солнечные лучи. Он вдоволь напился этого дара природы, и необычайно взбодренный, выскочил на улицу, где уже вовсю свистали скворцы, ворковали и гоняли друг друга голуби, начинали распускаться цветы, а в них деловито шныряли рыжие пчелы.

– Что я тебе скажу, – начал Ванятка. – Сделал я фотки. Непонятно. Вот, посмотри, – он протянул несколько фотографий. – Ой, что это с тобой? Что с глазами?

– А что? – глянул на него Максим.

– Красные. Буквально, как у кролика.

– Перезанимался, пройдет, – успокоил он друга, разглядывая на ходу фотографии.

– Это прыжок. Вот смотри, ты разбегаешься. Классно. Вот толчок, тоже классно – как ракета вверх. Кстати, знаешь, на какую высоту ты выпрыгнул?

– Метра на полтора-два?

– Около двух. Тебе бы еще и в высоту прыгать… Но вот смотри дальше… Видишь?

– М-да, – неопределенно протянул уже присоединившийся к ним по дороге Сергей.

– Непонятно. Может, брак?

– А здесь? И здесь? И почему здесь нет? Я на комп всё вывел. На мониторе тоже!

Там тоже брак? Чертовщина какая-то!

Это действительно попахивало чертовщиной. Четкие фотографии разбега и толчка. А дальше – расплывчатая, едва оконтуренная фигура. На двух снимках. Затем, уже в яме, – вновь четкие, вплоть до различимого на лице страдания, фотографии.

– Наверное, такой блик. Когда он высоко летел, попал под лучи солнца. Вот и размыло, – предположил Сергей.

– Может и так. Но теперь этими снимками ничего не докажешь.

– А никому ничего и не надо доказывать, – успокоил его Сергей. – Ты видел! Я видел! Наши видели!? Ну и хватит. А для регистрации рекорда и четких снимков не хватило бы.

– Может и так, – разочарованно повторил их внештатный фотокорреспондент. – Но жаль…

– Нечего жалеть. Тебя с этими снимками задрали бы, выискивая монтаж.

– Ну ладно, успокоился Погорельцев. – А здесь? Ты мне скажи, на какой выдержке твои бои снимать?

Действительно, на фотографиях четко проступил размахивающий кулаками Кот и какое-то размытое пятно на месте соперника. Несмотря на такую неудачу, ребята фыркнули – уж очень глупое было у Максимового визави выражение лица.

– Очень быстро ты там мелькал. То-то я заметил – весь мокрый был после драки.

Только вот здесь и получился, когда стоял. – Он протянул фотографию стоящего без движения Макса и устремившегося на него врага с зажатой в руке арматурой.

– А за вот эту спасибо! – Максим забрал фотографию и положил ее в сумку. – Алиби, – пояснил он.

– А вот эти под названием "Бой с тенью", повесим вместо "Шедевра". Ты как? – предложил Сергей.

Максим хотел было согласиться – уж очень потешные они были, но вспомнил рассказ отца и коротко довел ситуацию до друзей.

– Давайте не трогать.

– Пока сам не нарвется – согласен. Он мне ещё за "холуя" должен. А вторую щеку подставлять не намерен. Пусть свое зло на ком другом срывает, – пробурчал-таки Сергей. На том и порешили.

Но выяснять отношения с Котом не пришлось. Тот сидел смирно, только иногда едко улыбаясь. Занятия шли своим чередом. И, конечно, все ждали алгебру – после вчерашнего разговора по душам и слухов о смертельной болезни все ждали продолжения.

Но продолжения не получилось. Как вчера, учительница долгим взглядом обвела класс, как бы здороваясь с каждым, как вчера, сама отметила, кого нет, узнала, что Мирзоева действительно простудилась. Затем начали решать экзаменационные задачи.

– Кстати, Татьяна, ты всё-таки по-своему права. Белому надо трудиться в полную силу. – Учительница подошла к парте Максима и положила тому какой-то толстенный учебник.

– Попробуй позаниматься вот этим, – предложила она. – И если что, спрашивай, не стесняйся. Всем остальным внимание на доску.

Началась обычная школьная учеба, а Макс приготовился к погружению в новый мир математики. Но когда Татьяна, проходя от доски, всё-таки сунула нос в сторону его тетради, он не удержался – словно случайно пододвинул уличающую Кота фотографию. И, хотя девушка лишь на секунду замедлила шаг, лишь на мгновение бросила взгляд на глянцевый квадрат, по изменившемуся ее лицу провокатор понял – подействовало.

– Прожгло, – согласился Сергей, не упускавший ни одного происшествия на занятиях.

Особенно того, что касалось его друзей. А так как друзей была большая половина класса, конкретно на занятия времени оставалось мало. Впрочем, об этом он ничуть и не жалел.

– Проехали, – привычно ответил сосед и взялся за учебник.

Вскоре класс затих. Один за другим школьники, сначала исподтишка, затем откровенно поворачивались в сторону парты Белого и во все глаза смотрели, что он вытворяет с предложенным ему новым материалом. Создавалось впечатление, что он просто пожирал книгу, впитывал ее, сосредоточенно бегая глазами по строкам.

Впрочем, главное было не в этом. Зубрилы в классе были и раньше. Странной была скорость, с которой он прочитывал и переворачивал страницы.

"Опять хохмит", – решили некоторые и продолжили заниматься своими делами, другие же начали ждать, когда разразится гроза. Помимо прочего, учительница явно любила свой предмет и издевательств не потерпела бы. Наконец, и она подняла глаза от своих записей, отследила направление взглядов учеников и уперлась в шуршащего страницами Максима.

– Неинтересно? – участливо-иронично поинтересовалась она, когда этот странный ученик захлопнул книгу.

– Нет, почему, очень интересно, – устало, но убежденно ответил ученик.

– Белый, я тебе дала этот учебник не для того, чтобы ты по нему пробежался, как по "Мурзилке" или там "Веселым картинкам". Рада, что тебя все это заинтересовало, поэтому бери первую тему и начинай изучать.

– Но я уже всё… – начал, было, он, но осекся под укоризненным взглядом учительницы. – Хорошо, так и сделаю.

Когда до звонка оставалось несколько минут, Ирина Сергеевна встала.

– Минуточку внимания, ребята. Сегодня у нас с вами последнее занятие. Дальше готовить к экзамену вас будет другая учительница. До свидания. И… – она подавила поднимающийся к горлу ком. – И простите, если кого обидела.

– Да что вы, до свидания. Еще вернетесь, – загалдели ребята. В эту золотую пору юношеского максимализма чувств от ненависти к любви, от злорадства к сочувствию – действительно один шаг, одно событие. А такое, как у нее, чувствовалось и сопереживалось особенно остро.

– Медицина сейчас чудеса творит, – решилась успокоить учительницу Кнопка. – Вот из нашей школы Пушкарева, слышали – разбилась на мотоцикле. Парень, который ее вез – насмерть. Думали, она, тоже не жилец. А сделали операцию, не только живая, уже чуть ли не бегает. И еще несколько таких же случаев буквально за какой-то месяц. Вон, уже в областной газете писали. Да в то время там и Белый лежал – пусть подтвердит.

– Вот как? – переспросила Ирина Сергеевна, внимательно глядя на Максима.

– Ну, я не видел Пушкаревой…

– Совсем?

– Мельком видел. Действительно, то не двигалась, и вдруг ходить начала. И один из моей палаты. Он, правда, после операции дольше полежал. Не знаю сколько, до меня прооперировали. Нет… то есть до того, как я очухался. А ходить начал уже при мне. И там еще двое… До моей выписки поправляться резко после операции начали… Так что на самом деле медицина творит чудеса.

– Вот как, – задумчиво повторила учительница. – Я и не знала… Нет, читала, но внимания не обратила… Тем не менее, спасибо, ребята. Конечно, надеяться и не сдаваться. Чего и вам желаю на экзаменах, – пошутила она одновременно со звонком.

– Ты посмотри, – обратил Сергей внимание друга, когда они возвращались домой. На стадионе, в укромном местечке, почти в тех же зарослях, где происходила историческая дуэль, выясняли отношения Татьяна с Котом.

– Она ему ввалит, так ввалит! – злорадствовал Сергей. Было видно, как парень хмуро оправдывался, затем начал зло что-то говорить. Татьяна вскинулась, затем быстро пошла домой. Кот кинулся, было, за ней, но потом махнул рукой и понуро пошел своей дорогой.

– Д-а-а, сложно ему. По большому счету, ты у него девчонку отбил.

– Скажешь тоже, отбил, – обиделся друг. – Мы с ней с первого класса…

– Ладно заливать. "С первого класса"! Это так, детство. А всерьез она начала ходить только этой весной и не с тобой – с ним.

– Но я и не отбивал…Как-то само…

– Вот я и говорю, молоток, – ухмыльнулся Сергей. На том и расстались. От вечернего моциона Макс вновь отговорился, сославшись на презентованный ему математичкой учебник.

– Конечно-конечно, – согласился Сергей. – Только смотри, без тебя парочка опять снюхается, – предупредил на прощанье он своего товарища.

До самого вечера Максим бездельничал ("релаксировал"), таращась в телевизор и наблюдая за перемещениями рыжего хомячищи. Он чувствовал, он просто знал, что сегодня закончит борьбу с нынешним врагом, и набирался мужества вновь терпеть боль.

На этот раз пациентка спала в ночной рубашке, но целитель почти (почти, всё-таки!) не обратил внимания на прелести женского тела. Даже не присаживаясь, он принялся за зло пульсирующую черную опухоль в легких. Да, после двух дней борьбы болезнь уже не казалась непобедимым монстром. Этакий комочек зла, желающий, чтобы его оставили в покое.

– Не выйдет и не надейся, – сосредотачиваясь, пообещал своему врагу Максим. И на этот раз была боль, были яркие, порой вспыхивающие молниями лучи. И вновь юноша стонал от боли. Но сегодня всё закончилось. И на месте всей гигантской паутины с черной гадиной в центре, теперь ровным бледно-розовым цветом светились здоровые ткани. "Но почему бледно-розовым?" – спохватился юноша, уже вытирая пот и сидя в кресле. Он вспомнил свечение у людей, которым помог раньше. Правда, и Пушкарева, и Хома были моложе. Но возраста тех двоих, последних, он не знал. И Максим вновь протянул руки над больной. Без особого напряжения устранил некоторые темные точечки в голове (похоже, в сосудиках), немного задержался на мелких непонятных серых разрывах на запястьях, всхлипнув от болезненного укола, разгладил, срастил ткани и здесь. Больше ничего не было, но организм не светился струящимся светом.

Он вроде как тлел.

"Она просто не хочет жить. И нет у неё сил жить", – понял вдруг юноша. Он вздохнул, подошел к окну и, глядя на усеченный диск Луны, начал набираться новых сил.

"Куда ей сравниться с солнечными лучами", – подумал Макс, вспомнив, как встряхнуло и зарядило его сегодня утреннее светило. "Но спасибо и на этом. Но как же это так, а? Может, я лунатик какой. Или этот… солнцеед?" Но не сейчас, не в этой квартире и не в это время следовало раздумывать. Надо было заканчивать эту поднадоевшую возню. Не то, чтобы ему приелись такие чудеса. Но попробуйте сами их творить, если в это же время у вас, к примеру, будут вырывать без заморозки зубы. Представив такую картинку, подросток улыбнулся, затем вздохнул и вновь обратился к спящей. Закрыв глаза и подняв в себе волну силы и здоровья, волну захватывающего дух счастья (некстати вспомнив прогулку на речку), он стал делиться ей с молодой женщиной. И вдруг поймал себя на том, что не чувствует боли. Испугавшись, что ничего не получается, он открыл глаза. Нет, всё получалось, но по-новому. Его руки светились нежным, на этот раз золотистым свечением и оно мягко переходило к спящей, светящимся фонтаном пульсировало над ней и затем словно всасывалось в кожу. Максим вновь зажмурился и проследил путь этого чудесного света дальше. Он увидел, как золотистые лучи заструились по тканям, проникая все глубже и глубже, заставляя весь исцеленный организм светиться теперь уже радостным розовым светом. И это порождало чувство захватывающей радости у самого целителя. Вновь зазвучала мелодия танца цветов, и опять юноша упивался чувствами от творимого им добра.

"Всё!" – скомандовал, наконец, самому себе Максим. "Всё!" Он видел, что спящая женщина от мизинцев до кончиков волос наполнена светлой жизненной силой. Но ещё он чувствовал, что на исходе силы его. Он знал, что на солнце он быстро восстановится. Почему? – не было сил и желания думать. Как тогда, из реанимации, он вышел из квартиры, опираясь на стену. И как тогда, встретил девушку. Правда, теперь не у в хода в палату, а на углу своего дома. И не медсестру, а Татьяну. И она совсем не собиралась ему помогать. Наоборот, – бац-бац-бац! – прозвучали три неумелых, но звонких пощечины.

– Подлец! Подонок! Негодяй! Тварь! – кидала девушка оскорбительные слова, пока Максим машинально потирал щеки. По быстроте расправы и по скорострельности слов было ясно, что и действия и слова были подобраны заранее – во время медленного белого каления.

"Сергей сдал?" – тупо удивился про себя Макс.

– Но мы занимались, – вслух оправдывался он.

– Занимались! Пять часов! В темноте! – обозлившись на наглую ложь, Татьяна с каждым своим доводом продолжала хлестать ладонями по лицу негодяя, не утруждая себя даже посмотреть, куда приходятся эти оплеухи. – Да ты на себя посмотри! На тебе лица нет! Как пьяный идешь. Это "занимались". Ясно чем! – продолжила она экзекуцию.

– Да подожди ты! – вспылил, наконец, парнишка, перехватывая руку. – Перестань! У меня действительно нет сил сейчас спорить или оправдываться. Да и с какой стати? – вдруг осенило его.

– Действительно, с какой стати, – сразу притихла Татьяна. Гордая и самолюбивая девчонка представила, что мог подумать этот зазнайка и, не дай Бог, – одноклассники, если бы всё это увидели.

– Она смертельно больной человек. А ты… А ты… ты и ее не пожалеешь. Мерзавец!

Однако этот обличительный монолог был произнесен неубедительно, и девушка сама это почувствовала. Увидев у мерзавца кровь на разбитой ею губе, она быстро достала платок, промокнула им ранку и исчезла.

Максим пожал плечами, облизнул разбитую губу, и, пообещав себе придумать достойный ответ завтра, добрёл, наконец, до дома, где и рухнул, не раздеваясь, в родную кровать.

Глава 11

Сегодня эта уютная квартирка была наполнена запахами праздника – какой-то курицы, какого-то оливье, какой-то рыбы и какого-то торта. И хозяйка была праздничная – в потрясном в облипочку платьице, с довольно откровенными по случаю жары вырезами. Да, сегодня Золушка преобразилась. Но Максим был свидетелем этого постепенного преображения и, кроме того, видел хозяйку и в более интимном наряде, поэтому разительного эффекта она на него не произвела. Куда удивительнее и приятнее были ее искренняя широкая улыбка, естественный румянец на щечках и бесовские огоньки в глазах. Вот это действительно преобразило бывший синий чулок.

– Вот, порешал, – смущенно протянул он учебник, заметив вдруг, что и учительница разглядывает его с каким-то новым интересом.

– Верю-верю. Приходится. – Всё также улыбаясь, хозяйка забрала книгу и небрежно закинула ее на вешалку. – Пойдем, – она тронула гостя за локоть, показав в сторону зала.

Там действительно был накрыт праздничный стол.

– Вот, садись. Будем праздновать, – почему-то волнуясь, сказала Ирина Сергеевна.

Только послушно присев на краешек стула, Макс обратил внимание, что стол накрыт на двоих и удивленно поднял брови.

– Да, будем праздновать вдвоём. Мой день рождения.

– У Вас он зимой, – неосторожно брякнул гость.

– Спасибо, что помнишь такие мелочи про свою "Стервозу", – усмехнулась именинница.

– Ну зачем, ну я же извинился… Ну, простите еще раз, – засмущался подросток.

– Нет, это ты прости, – вдруг вспыхнула учительница. – Не хотела. Вырвалось. Ну, пускай. Я о другом. У меня две новости – хорошая и… тоже хорошая. Вот первую мы сегодня и отпразднуем. Ты вообще-то к спиртному как?

– Если вино, – потупился Максим. У него уже был небогатый опыт, дававший уверенность, что вино он переносит безболезненно.

– Родитель не заругает?

– Отец на маршруте. Это до утра. Слышите? – В приоткрытую дверь балкона действительно врывался надсадный рев взлетающих один за другим бомбёров.

– Словно прощаются. Будто на судьбу жалуются, – вздохнула женщина, прислушиваясь к удаляющемуся гулу очередного взлетевшего бомбовоза.

– Не говорите так! Не надо! – горячо возразил Максим. – Это они: "До встречи" говорят. Вы вслушайтесь. Это как богатырь, надел кольчугу, меч в ножны, булаву на плечо и говорит: "Ну, пора… Бывайте… Постараюсь не задерживаться", – пробасил он.

– Похоже, – улыбнулась собеседница, по-новому вслушиваясь в рев очередного квартета двигателей. – А ты, оказывается, тоже поэт, – констатировала она, разливая по бокалам рубиновое вино.

– Ну что же, – протянула хозяйка свой бокал к Максиму. И когда хрусталь зазвенел от прикосновения, произнесла тост.

– За мой второй день рождения и за моего ангела-хранителя! За тебя! Ты пей, пей, – попросила она, когда испуганный хранитель стал опускать бокал. – Нельзя ставить после тоста. Хоть пригуби.

Максим послушно пригубил и всё-таки поставил бокал. Машинально поморщившись от непривычной крепости ароматного напитка, он подался вперед с вопросом. Но хозяйка, выпив бокал до дна (к ее чести следует сказать, что и плеснула она вина на самое его донышко), быстрым, нежным движением накрыла его губы своей ладошкой.

– Молчи. Сегодня я именинница и сегодня я повелеваю. Я дам тебе слово. Но сейчас…

Прежде всего – область отвергла даже малейшее подозрение на онкологию. Нет, что я говорю – даже на болезнь. Говорят, с таким здоровьем – хоть в космос!

– Я рад за Вас! – вставил гость.

– У тебя было время порадоваться, – отмахнулась Ирина Сергеевна. – Что они со мной ни проделывали, какие анализы ни брали, как ни просвечивали – ноль! Решили, что здесь, на районе, анализы перепутали с чьими-то.

– Нет, это здорово, но почему Вы говорите, что у меня было время…

– Вот что, Максим, ты как хочешь, а я еще раз выпью за тебя, а потом открою тебе страшную тайну. – Не ожидая возражений бывшая "Стервоза" вновь чокнулась бокалами и заставила "пригубить" заинтригованного юношу. – Теперь ешь. Больше заставлять пить не буду. Кто тебя знает, на что ты способен пьяный, – она как-то странно рассмеялась.

– Ну а теперь, – она приблизила свои глаза к глазам Максима – А теперь вот тебе страшная тайна: ты очень плохой гипнотизер.

– Ч-ч-что? – запинаясь, прошептал юноша и стал заливаться краской стыда. – Зззначит, Вы… не спали?

– Нет. Ни разу. За все те три ночи – ни разу.

Максим вскочил. Со стола соскользнул бокал и, блеснув хрустальным боком, посыпался вниз. Машинально, не заметив, что делает, подросток мысленно подхватил его и поставил на место. Он уже рванулся, было, из-за стола, но хозяйка, также вскочив, положила ему на плечи свои теплые руки и мягко усадила назад.

– Дурачок, ну сядь, дурачок. Ну что случилось?

– Тогда зачем же Вы? Вы притворялись?

– Да, притворялась. Прости. В первый вечер притворилась, думала посмотреть, на какую подлость ты способен.

– Подлость? – вскричал юноша, попытавшись сбросить с плеч удерживавшие его руки.

То ли вино подействовало, то ли воспоминания о пережитой боли, но его глаза наполнились слезами.

– "Подлость", – дрожащим голосом повторил он.

– Да, да, но прости меня, прости! – Не зная, как успокоить расстроенного гостя, она почти машинально прижала его голову к себе и, гладя густую юношескую шевелюру, продолжала.

– А что, что я могла подумать? Только-только поругались, я выгоняю пацана из дома, а он мне:"Спать! Марш на диван!".

– Ну, не совсем так, – уже улыбаясь, возразил он.

Вроде спохватившись, хозяйка отстранилась от подростка и продолжала.

– А потом я увидела…

– Увидели? – машинально переспросил Максим.

– Да, и услышала.

– Но я почти не говорил!

– И почувствовала… И не знала, что думать. Но утопающий хватается за соломинку.

А когда я узнала, что в больнице, где ты лечился, неожиданно повыздоравливали смертельно больные, я поверила… И вот теперь… Я здорова! Я жива! И я хочу жить! И прости за низкие мысли, прости! – она вдруг порывисто встала перед не ожидавшим ничего подобного юношей на колени и прижалась губами к его руке.

– Да что Вы на самом деле! – подхватился ошеломленный таким поведением подросток, поднял женщину и усадил в ближайшее кресло.

– Я видела твои… чудеса, – попыталась она найти правильное слово. – Но ещё слышала и чувствовала твою боль. Мне до сих пор стыдно, что я так о тебе подумала вначале. А когда я видела, как ты смотришь на Луну, собираясь с силами, – она встала, выключила свет и раздвинула шторы – вот так! – она изобразила уставшую, поникшую, тянущуюся к лунному свету фигуру, – я чуть сдерживалась, чтобы не разрыдаться… От стыда, от жалости…

Она, видимо, долго сдерживалась, потому что теперь действительно разрыдалась.

Закрыв лицо руками, несчастная женщина вновь упала в кресло и залилась слезами.

Теперь пришла пора Макса успокаивать.

– Ну, ну проехали, а? Ну, все же хорошо кончилось. Не обижаюсь я. Действительно, черт знает, что можно было подумать, – бормотал он, неумело гладя хозяйку по пышной сегодня прическе.

– Давайте лучше выпьем, а? – нашел он способ прекратить рыдания.

Все еще всхлипывая, Ирина Сергеевна согласно кивнула головой, и Макс подал ей наполненный вновь бокал.

– Третий, за женщин, – поднял свое вино юноша.

– Сегодня и первый, и третий, и четвертый, – все за тебя, – возразила уже успокаивающаяся собеседница.

– Нет, за Вас, за Ваше здоровье.

– При одном условии. Ты ответишь мне на один вопрос, – согласилась хозяйка.

– Конечно! -легкомысленно согласился Максим.

Молодая женщина выпила довольно большую налитую им "для успокоения" порцию, поставила бокал и, сев вплотную к гостю, заглянула прямо в его блестевшие в лунном свете глаза.

– Кто ты? – задала она свой вопрос.

– Не знаю, – твердо, не отведя взгляда, ответил юноша. – Честное слово, не знаю.

– Ты хоть видел сам, что с тобой происходит, когда ты… ну этим занимаешься?

– Мне некогда любоваться. Мне больно. Понимаете, ужасно больно, – вспыльчиво сказал он, но женщина мягко положила ладони на руки юноши, и он успокоился.

– Понимаете, – продолжил Максим. – Во мне это проснулось, когда я пришел в себя в больнице. Привезли Пушкареву. Санитарка сказала типа: "Не жилец". Стало очень жаль. Я ее знал – она из нашего дома, нашей школы…

– Влюблен был? – с тихим смешком спросила учительница.

– Да нет… Совсем нет, – покраснел юноша.

– Ладно-ладно. И что?

– Вот, меня что-то и потянуло. Понял, что могу помочь. Вот с ней впервые. Потом парень один. Тоже жалко стало. Потом хирурга жалко стало, смеялись над ним… так я перед выпиской еще двоих… для количества удачных операций. Но все время было больно. Очень больно… – сбивчиво объяснял Максим заглядывающей ему в глаза женщине. А Луна… или Солнце… Они только силы придают…

– И меня – жалко? – спросила она охрипшим вдруг голосом.

– Больше всех. Нет, я же вначале не знал. А потом, когда увидел… – он осекся.

– С третьей на четвертую – это страшно выглядит?

– Страшно. И больно… Кстати, а Вам? Как вы терпели? Ну, те все – без сознания были. А Вы?

– Нет. Никакой боли.

– А что?

– Ты пил водку на пустой желудок? – И когда юноша неуверенно кивнул головой, рассказала: Вот также разливается тепло и некоторое жжение… Тепло пульсирующее, как пульсирует кровь из вен. – Она машинально взглянула на порезанные когда-то запястья и замолчала. – И это – тоже? – спросила она, показывая на гладкую, без всяких шрамов кожу.

– Это уже так, на всякий случай, типа общеукрепляющего, – поскромничал Максим.

– А те… золотые… лучи? – почему-то запинаясь, спросила исцеленная.

– Да это… ну, как… не знаю…- подбирал слова юноша. – Как стимул к жизни, что ли, как новые силы… как "живая вода", – нашел он, наконец образное сравнение.

– А эту… Одноклассницу… Тоже "живой водой" поил?

– Да, а что? – забеспокоился целитель.

– Бедная, бедная девушка, – полушутя посочувствовала школьнице учительница.

– Почему бедная?

– Не будет ей теперь покоя.

– Но почему? Больно?

– Нет, – с улыбкой Джоконды ответила Ирина Сергеевна. – Это совсем не боль.

– А что?

– Иди ко мне, – привлекла молодая женщина к себе своего спасителя, и уже осторожно целуя его глаза, прошептала – Попробую дать тебе хоть что-то похожее…

– Вот это только бледная тень того, что чувствуется от твоих золотых лучей, – пояснила хозяйка, прикоснувшись к плечу смотревшего на утреннее солнце Максима.

– У тебя нежная кожа, – она неловко, стесняясь, провела рукой по плечу юноши.

Ирина знала, что утреннее похмелье неизбежно, но ее длительное воздержание, неизмеримое чувство благодарности и тяга к необъяснимо-чудесному, находившемуся в этом юноше, толкнули ее на эту ночь. Она действительно хотела вернуть этому пареньку хоть частичку того чудесного, чем наделил ее он. Поэтому и дала ему все, что могла, что знала, о чем слышала. Теперь ее охватило чувство какой-то вины, неловкости, стыда.

– Нам надо поговорить, Максим, – обеспокоенная молчанием, заглянула она ему в глаза. – Ты что? – отшатнулась она. – Ты что с собой делаешь?

– Заряжаюсь. Я же говорил. А что глаза покраснели, – сейчас пройдет. – Он улыбался, и у Ирины отлегло от сердца.

– Кто ты? – вновь вырвалось у нее.

– Но я, честно, не знаю, Ирина, – (еще в постели она приказала ему прекратить "имя- отчество", так как теперь это смешно звучало), – Я ведь всё рассказал.

– Всё? А вчерашний бокал? – Скажем прямо: крутизна еще та!

– Заметила, – вздохнул Максим.

– Заметила и еще кое-что поняла. На уроке кто мои ноги трогал? Признавайся, шкодник! – она шутя схватила его за ухо.

– Но такие ноги! – покраснев, стал оправдываться шкодник.

– У своих одноклассниц, небось, тоже гладил? – полушутя, полуревниво уточняла женщина, продолжая тягать юношу за ухо.

– Какие там ноги! Спички. Никакого желания, – отпирался подросток.

– О, да ты покраснел? Ты все еще можешь краснеть? Ну, значит, точно, не дьяволенок. Но давай проверим. Крестом заклинаю тебя: "Изыди, сатана", – все также полушутя – полусерьезно заявила хозяйка, касаясь креста на юношеской груди.

– Вот те крест, никакой ни сатана, – шутливо перекрестился Максим. – Да и будет тебе сатана носить крест…

– Солидный. Откуда?

– Да тот, вылеченный подарил. В больнице. Кстати, а почему ты говоришь, что Пушкарева "бедная"?

– Ты так и не понял? – Ирина обняла своего ангела-хранителя и, стыдливо пряча глаза объяснила, – Всё, что ты чувствовал сего… ночью, что я чувствовала… – это сотая, нет, тысячная доля того, что чувствуешь от твоей… ну, "живой воды".

– И?

– И она, не понимая, что случилось, будет вновь и вновь ее искать… и сравнивать… Бедная девушка, – теперь искренне посочувствовала она.

– А ты?

– Очень кстати вопрос. Есть разговор, Максим. Максичек. Мальчичек, – ласково прикоснулась она пальчиком к его подпухшим за ночь губам. – Я тебе говорила про две новости. Но мы заболтались об одной.

– "Заболтались", – неточное слово, – усмехнулся юноша.

– Не надо пошлить. Тебе совсем не идёт… Так вот. Я уезжаю. Сегодня. Навсегда.

– К-к-как? Куда? Почему? Сегодня? – ожидаемо отреагировал он.

– Да, милый мальчик. Да, мой добрый ангел-хранитель. Уезжаю. Вечером.

– А я?

– Что ты? Ну что ты? – с навернувшимися вдруг слезами спросила Ирина.

– Но я же… Люблю тебя.

– Не надо, милый мой мальчик. Ты сам этому не веришь. Правда? – Она взмахом руки отвергла возражения и, сев на диван, продолжила.

– Выслушай меня. И не перебивай. Нет времени. У тебя… Тебе в школу пора. Ты понимаешь это – в школу! – с отчаянием всхлипнула она. – Да на меня пальцем весь мир показывать будет, если узнают! Даже если бы это было правдой. Ну… то, что ты сказал. – Ей самой было неловко говорить слово "любовь" этому юноше с едва пробивающимися усиками.

– Если бы даже это было правдой, – осевшим голосом повторила она. – Но это не так! Ты сам знаешь. Кроме того… я не знаю кто ты. Я боюсь и тебя, и за тебя. Я не знаю твоей судьбы. А мне надо жить! Ты сам, сам заставил меня жить и ты не представляешь, как я хочу этого! Полнокровной жизни! Смеяться и танцевать, загорать и купаться, влюбляться… да, да, не смотри на меня так! Влюбляться и рожать детей. Она подбежала к потерянно стоящему юноше, прижалась к нему и тихонько заплакала. – А у нас с тобой ничего этого не будет. Я – не твоя героиня.

Твоя – еще памперсы портит. Поэтому мне лучше уехать. Нам лучше. Пока не… пока не привязались друг к другу. Всё. Не возражай. Я никому ничего про тебя не скажу.

Под любой пыткой. Я… на тебя молиться буду, – вдруг вырвалось у нее. Затем Ирина вытолкнула подавленного этим монологом юношу и захлопнула дверь. Парень несколько мгновений собирался с мыслями, но осторожность взяла вверх, и он прошмыгнул домой. Обдумывая происшедшее, Максим выпустил порезвиться толстого хомяка и долго мысленно перебирал его шерстку. Тот некоторое время недоуменно вертел головой, затем лег, подставил неведомой ласковой силе брюшко и зажмурился от удовольствия.

– Вот! И понять не пытается. Приятно? Приятно. Чем-нибудь грозит? Пока нет.

Наслаждайся, чего думать? А тут – сплошные проблемы. Он ущипнул толстяка за жирок и когда тот замелькал задом в свое убежище, пошел под душ. Ирина права – надо в школу.

– Дурачок. Милый дурачок. Глупый добрый волшебник, – всхлипывая, прощалась в это время Ирина Сергеевна с этой внезапно нахлынувшей на нее любовью. Конечно, она соврала. Она влюбилась. Как девчонка. Как эта его одноклассница – Кнопка, что ли?

"Хорошо, что не призналась", – успокаивала она себя, вспоминая разговор. "Ну куда я ему. Старушка. Старушка?" – она посмотрела в зеркало на двадцатитрехлетнюю цветущую, но с зареванным фейсиком фигурку. "Для него – старушка. Извращенка. Как там правильно? Педофилка! А он и не возражал, что не любит… Всё… Не по Сеньке шапка. Ему нужна… Ему нужна… А черт его знает, кто ему нужна, чертенку этому. Тьфу-тьфу-тьфу", – сплюнула она. Затем, некстати вспомнив и о других, совсем не детских и не волшебных способностях, молодая женщина опять обозвала себя педофилкой и взялась за предотъездные хлопоты.

Квартиру она продала на корню, практически со всем содержимым и следовало до прихода контейнера сложить перевозной скарб, -всякие там постели и посуды.

Глава 12

– Ну, что ты там учудил? – сурово спросил тренер. Это был средних лет, крепко сбитый и крепко битый в свое время спортсмен. Впрочем, и он в свое время бил крепко. Поэтому, когда пошла волна о том, что секцию бокса в городе ведет Синица (для своих – "Син"), к живой полулегенде потянулись ребята со всех школ. Максим пришел в секцию в золотом для начинающих тогда возрасте. В течение года он был серым середнячком и прославился только тем, что однажды пришел на занятие после жестокого избиения, устроенного ему на тренировке "звездой" – тренирующимся по индивидуальной программе действующим кандидатом в мастера спорта. Тот бой был устроен Синицей не случайно. Уж слишком уверовал Белый в свои силы и успехи. И Николаев (в простонародье – "Никола") лупцевал зарвавшегося пацана, который сам напросился на такую схватку, нещадно. Макс падал, вставал, вновь падал и вновь вставал под удары мастера. Друзья-соперники кто смеялся, кто тихо злорадствовал, кто гудел, негодуя расправой. А Син не останавливал боя, задумчиво вглядываясь в упрямца. Последнее, что помнил подросток – это крик: "Стоп!" и мягкая вата небытия, в которую он окунулся. Когда Максим пришел на следующее занятие, скупой на похвалу тренер приказал выйти ему из строя.

– Будет настоящим боксером. Если только захочет, – всё также скупо похвалил его наставник.

И сейчас, вернувшись после долгой болезни в пропитанный знакомыми запахами пота и резины зал, Максим почти обиделся на холодную встречу.

– Ничего не натворил. Болел.

– Это я знаю. Видел. -???

– Ну да, когда ты там без памяти лежал.

"Значит, не забыл хмурый Син, значит, даже проведывать приезжал", – с теплотой подумалось подростку.

– Я о другом. Ты где и чем показался, что тебя переманивают?

– Меня? Кто?

– Что, и разговоров не было? В СКА, например? – смягчился тренер.

– Был разговор о том, что мне пора выступать. Или прыгать. Это в батькином полку.

Но вот так конкретно…

– А что ты?

– Сказал, что подумаю.

– А что тут думать? – резко возразил Синица. – "Спартак", он и есть "Спартак"!

– Да я не об этом. Прыгать или боксировать?

– Думать будешь? Я те дам "думать"! Ну-ка давай посмотрим, что там за таланты у нас прорезались? Живо переодевайся!

Видимо, опасаясь последствий болезни, Синица решил проверить подопечного сам.

После привычной традиционной разминки он вытащил Макса из общей компании прышающих-молотящих-скачущих-качающихся, велел одеть перчатки и принять стойку.

И вновь после первого же движения перчатки в его сторону, время для Максима замедлилось. Юноша легко уклонялся от всех серий ударов, даже от самых коварных,

" коронных", и не поддавался на ложные замахи и выпады. В отличие от поединка с котом, сегодня он славно пропитался солнцем и, хотя также обильно потел, не чувствовал слабости.

– Всё, – оставил, наконец, свои попытки озадаченный тренер. – Реакция отменная.

Не достать. – Но почему ты сам не бьешь? Надо бить!

– Но как же… – начал было, отдуваясь, подросток.

– Да, и дыхалка слабовата. Ты, случаем, курить не начал? Смотри! Что-то ты мокрый?

– С Вами вспотеешь! ?Есть еще порох в пороховницах, – самодовольно усмехнулся Син. – Вот что.

Поработай над ударом. А в конце тренировки… Кстати, как самочувствие?

– Нормально-нормально, – успокоил его Максим.

– Если нормально, в конце поработаешь с Валерой. Только там – не вертеться.

Боксировать! Бить!

Валера Николаев и был той самой жемчужиной районного бокса, в свое время посадивший на копчик зарвавшегося мальчишку. Максиму следовало бы благодарить за науку, что он и сделал, но не забыл жестокого злорадства в глазах "звезды".

Кроме того, говорили, что так он сломал не одного начинающего пацана. И теперь восходящий талант решил – пора. Даже если потом Син его выпрет навсегда.

С командой тренера "Бокс!" (он судил и рядил такие бои только сам), время уже привычно замедлилось. "Интересно", – промелькнуло вдруг у подростка: "Почему время не остановилось тогда, когда Татьяна надавала мне по мордасам?" От такой мысли он вдруг усмехнулся, и эта ухмылка стоящего как пень с опущенными руками соперника озадачила кандидата на высокое звание. Но ненадолго. Тотчас она его разозлила, и боксер, не мудрствуя лукаво, нанес свой коронный удар – правый хук в висок. Перчатка разрезала воздух с такой силой, что мастера развернуло вокруг своей оси. Синица усмехнулся. Он видел, с каким ехидством наблюдал его супер-ученик за потугами наставника достать этого пацаненка. "Понюхай и ты", – улыбался он.

Бой продолжался без перемен.

– Ты будешь бить? Ты умеешь бить? Ты трус? Боишься его разозлить? – привычно накручивал хвост Максу Синица в перерыве между раундами.

– Это же тренировка… – заглатывая воздух, оправдывался тот. – Хочу посмотреть насколько меня хватит…

– Если в этом раунде не начнешь боксировать, – не видать соревнований.

– Сами напросились, – пробурчал подросток.

– Ого! – Син даже перестал обмахивать своего протеже полотенцем. – Хорошо, предупредил, спасибо. Но и я предупредил. Бокс! – объявил он начало второго раунда. Максиму хотелось еще покуражиться – память о том позоре была еще довольно свежа. Но эти обвинения в трусости… Эти выпученные ненавидящие глаза соперника… Он сконцентрировал силу на правой руке – от плеча вперед, и когда Валера в очередной раз промахнулся и подставился, Макс сделал шаг вперед к медленно разворачивающемуся сопернику и, наконец, ударил. Тотчас прозвучал крик "Стоп!", время вновь пустилось вскачь, и наш герой увидел, как его визави в полете прогнул канаты, затем, словно тюк, повалился на пол.

– Я предупреждал, – пожал он плечами, глядя, как Син бросился к поверженному кумиру. Но тренер, уже не обращая внимания на победителя, начал делать Николе искусственное дыхание, заодно командуя и другими неотложными, обычными в таких случаях действиями.

– Да, ослаб наш чемпион, – прокомментировал возню на ринге один из Максовых знакомых.

– Убирайся! – предсказуемо распорядился посеревший наставник уже после того, как пострадавшего увезли-таки в больницу. – Разве можно так на тренировке?

– А как он меня тогда? – обожженный несправедливостью возразил юноша.

– "Он", "меня", – зло передразнил тренер. – Он что тебе сделал? На задницу посадил. А ты?

– Я тоже…

– Тоже? Ребра переломал, это "тоже"? Знаешь, сколько времени ребра срастаются?

Кто теперь выступать будет? Ты что ли?

– Ну, – неопределенно промычал Максим.

– Иди отсюда. Я когда злой – несправедливый. Перезлюсь – подумаю. – И Син неожиданно со всего маху огрел пацана лапой – плоской тренерской перчаткой, на которой отрабатываются удары. Точнее, хотел огреть. Рука со свистом рассекла воздух там, где только что находилась нахальная, хоть и огорченная физиономия нового дарования.

– Ладно, иди. И не показывайся здесь. До следующей тренировки, – добавил он, озадаченно покосившись на свою руку.

Глава 13

– Значит, "Повелитель мух"?

– Да ты не обижайся. Это по глупости и… ревности!

– Ревности? Глупость какая!

– Совсем не глупость! Почему ты думаешь, что тебя нельзя ревновать… И… любить? – запинаясь выдавила из себя Кнопка.

– "Повелитель мух". Ладно… Проехали… Ты мне лучше скажи, чего здесь не хватает?

– Здесь? – всё еще занятая своим признанием и разочарованная реакцией возлюбленного, переспросила девушка, рассматривая ночной пейзаж. Это была удивительнейшая залитая лунным светом поляна. Так пронзительно прозрачно и светло по ночам бывает здесь только весной. Еще немного – и начнутся туманы. А пока… Зелень первой травы и молоденьких листьев принимала под лунным светом темно-голубой оттенок. Окружающие поляну кусты бросали полупризрачную тень на окраинах и весь этот овал земли казался залитым серебром островом – восхитительным сказочным островом.

– По-моему, всё на месте. Разве что нет ветра? – попыталась догадаться девушка.

И действительно в безветрии все замерло каким то единым всплеском красоты.

– Нет… Цветов, – шепнул Максим.

– Цветов? – так же шепотом изумилась одноклассница.

– Да. И я не только Повелитель мух. Я друг цветов. Я знаю, что раз в году, ночью, цветы распускаются для Луны. Они как бы всю свою жизнь раскрываются навстречу солнечным лучам и только раз в жизни – Луне.

– Красиво, – вздохнула девушка. – И этот раз…

– Сегодня, сейчас. Вот смотри, – он закрыл глаза, сосредоточился, поймал тоненькие ручейки жизни дремлющих цветов (по большей части – одуванчиков) и приказал им раскрыться.

– Ну и что же? Когда? Может их нет? Или холодно? – шепотом спросила Кнопка.

Открыв глаза, Максим увидел, точнее не увидел ни одного раскрывшегося цветка. Он тяжело вздохнул.

– Еще не время, – прошептал он беспокойной подружке и вновь зажмурился. Он был неправ. Он придумал этот трюк в гневе и в обиде. Максим вспомнил, как жуки и ночные бабочки, кружась у фонаря, передавали его телячий восторг, как звучал в нем "танец цветов" и как комично пытались попасть в такт неповоротливые майские жуки. А что теперь? Ты приказываешь? Ты повелеваешь удивить? И называешь себя другом цветов?

– Простите, – вдруг прошептал он вслух.

– Что ты, не огорчайся, – приняла в свой адрес это извинение маленькая девушка.

– Ну, подожди, помолчи минутку, – поморщился подросток. Пока Ирина-младшая думала, обидеться и убежать или дождаться чего-то, он вновь, но на этот раз мягко прикоснулся к цветочному полю. Максим открыл им свою печаль и попробовал объяснить причины, посочувствовал их ощущению ночного холода, попытался передать ожидающую впереди радость – лето, поделился теплотой своей любви к прекрасному и только затем, мысленно обратившись в них самих, потянулся к лунному свету.

Маленькая девушка даже не ахнула – только как-то всхлипнула и прижалась к Максиму. На ее глазах поднимались, тянулись к Луне и распускались дневные цветы.

В серебряном свете их лепестки переливались невиданной и даже невоображаемой палитрой.

– Вот видишь, – прошептал, боясь спугнуть очарование, юноша своей спутнице. И она действительно была очарована. А цветы, словно поприветствовав ночное светило, показавшись перед ним во всей своей красе, тут же начали потихоньку, не теряя достоинства и красоты, закрываться и прятаться в ночной траве.

– Знаешь, на кого они были похожи? – прошептала девушка, провожая взглядом последний закрывающийся цветок.

– Подожди…

– Что с тобой? – забеспокоилась Кнопка после минутного молчания.

– Нет, ничего.

– Тебе не…плохо?

– Да что ты! – рассмеялся Максим и чистосердечно признался: – Просто спасибо им сказал. Они же живые. Это надо понимать. Так ты говоришь, они на кого-то похожи?

– Да. На Золушек. Показались на балу во всей красе и быстренько назад. В ничто…

– Неправильная ассоциация. Они вновь покажутся во всей своей красе. Но для своего принца – для Солнца. А Луна для них… не знаю. Наверное, как Золушкина мачеха. Можно и показаться во всей своей красе. Но не нужно. Уничтожит.

– Максимка, ты волшебник. Я никогда этого не забуду. Ты… Ты…Ты Принц цветов…

Я… я давно хотела сказать… – она по-детски зажмурилась и потянулась к нему сложенными в трубочку неумелыми и нецелованными губками. Кнопка явно ждала чего-то необычайного от этого первого поцелуя, и её принц решил не разочаровывать девушку – пустил по ее тоненьким жилкам золотистый тоненький лучик. Из тех, которыми восхищалась Ирина-учительница.

– Иринка, – начал Максим, когда та со слезами на зажмуренных глазах все еще переводила дух.

– Ничего не говори, – сдавленным голосом прервала она. – Всё, что ты скажешь, будет ложь. И я не скажу правду. Но я дождусь… Я дождусь, когда все они… И тогда ты поймешь. И тогда… Не провожай меня, – крикнула она уже во весь голос, метнувшись с дамбы в сторону нефтебазы – по единственной, кроме лунной, освещенной дорожке.

– Еще чего, – усмехнулся Максим и быстрым шагом стал неслышно сопровождать свою ночную протеже. И как оказалось, не зря. Словно тогда, тысячу лет назад, из-под забора вылезло косматое чудище и кинулось в сторону девушки. Опять сторожевая собака, только на этот раз – взбесившаяся. Совсем недавно она растерзала появившуюся невесть откуда лису. И вот…

Девушка завизжала каким-то зверюшкиным писком, но не сиганула, как когда-то Макс, через ров. Ужас привел к ступору, и она застыла, вытаращив свои и без того от природы круглые глазенки.

Максим успел поймать чувства псины. Ничего, кроме темной, даже черной ненависти и желания растерзать. Бешеная, – понял он, встал между ней и девушкой и мысленно сжал быстро бьющееся собачье сердце. Псина упала, словно ей подрубили лапы. Было противно и гадко – чувство, похожее на то, когда пальцами раздавливаешь живого таракана. Но то таракан. А здесь… Максим стерпел ударившие по нему чувства собачьей боли и все той же собачьей ненависти, по-прежнему мысленно сжимая задрожавший вдруг мелкой дрожью горячий псиновый мотор.

– Вот и всё, – прошептал он, поняв, что действительно "всё". Он разжал свой мысленный кулак, подошел к псине и присел возле нее. Оскалившаяся пасть и остывающая пена слюны придавали издохшей собаке отталкивающий вид. Но это было первое существо, которое убил Максим. Точнее, убил своими новыми возможностями.

– Извини, бобик, но сам напросился. Где это видано, – бросаться на людей? Ну, сидел бы на цепи, ну повыл бы… А так… А что, что, Боб, оставалось делать?

Прости, но ничего другого я не придумал. Да и некогда было. Ладно бы на меня. А то…

– Пошли, ну, пожалуйста, ну пошли отсюда, – теребила перепуганная девушка своего спасителя, извиняющегося перед мертвой собакой.

Макс согласно кивнул, и всё еще оглядываясь, они пошли к городку.

– Что это с ней? Чего это она? Я так испугалась, – тараторила, приходя в себя, Кнопка. – Что, что ты с ней сделал?

– Она взбесилась. И я ее убил, – морщась объяснил парнишка ситуацию.

– Но ты… Она же не добежала… Как ты…?

– Да нет, пошутил я. Сама издохла. От бешенства. Не успела покусать.

– Но ты же меня закрыл. И если бы она бросилась… То есть добежала…

– Ай! Ну не добежала же!

– Все равно, спасибо, – прошептала она уже у подъезда, встав на цыпочки, чмокнула спасителя в щеку и в восторге от собственной смелости, кинулась домой.

Максим почти всю ночь не спал. Убийство бешеного пса острой болью жгло душу. В отличие от целительства, лишение жизни вызывало иную, не физическую боль. Утром, заряжаясь солнечными лучами, он решил проверить этот тезис – мысленно ударил по болтающейся под люстрой мухе. Та немедленно упала замертво, и где-то в районе сердца вновь кольнуло.

"Вот так!" – понял юноша. – "Значит, и лечить – несладко и убивать – не мед? Ну и правильно", – решил он.

А спасенная им девушка, вихрем ворвавшись к себе в квартиру, кинулась к небольшому еще архиву фотографий в альбоме и на файлах. Где-то она это уже видела. Но где, где, где? Это выражение лица. Она последовательно пересмотрела фотографии первого, второго, третьего класса – времени золотой наивности, четвертого, пятого – времени первых симпатий. "Симпатий", – горько усмехнулась девушка. В симпатиях уже тогда купались вот эта…эта… эта – разглядывала она рано хорошевших одноклассниц. А я… Везде, как младшая подружка. Которой еще в куклы играть. Хотя, ну была же симпатичной! – вновь всматривалась она в мелкие, но пропорциональные черты своего личика. Но не об этом. Шестой. Седьмой.

Мальчики повытягивались. Восьмой. Он впервые пригласил на свой день рождение девчат. Без нее. Знал бы, сколько слёз она выплакала! Ай, не об этом сейчас – отогнала она старую обиду и новую слезу. Поход. Ну? Где-то здесь? Да, вот! Вот, конечно! Это наш фотомастер делал. Они в лесу натолкнулись на змею. Было много крика и визга. Макс тогда тоже шагнул вперед, чтобы прикрыть девчат. Выставил какую-то длинную хворостину и ждал броска гадины. Потом уже подоспели Кот, Серый, Пенчо со своими палками и опасности почти не было. Поэтому Ванятка и заснял этот героический эпизод – несколько одноклассников с увесистыми дрынами защищают девочек от гадючки. Но это потом было смешно. А первым все-таки кинулся вперед Макс. И вот этот взгляд. Да, он и тогда её пугал. Какой-то… Сегодня она его увидела вновь, когда Максим закрыл ее от бешеного пса. И поняла – нечеловеческий.

Взгляд, решающий, будешь ли ты жить. Или нет… Взгляд, убивающий! Вот! Вот именно – захватило дух у девушки. Ведь и тогда весь смех был в том, что гадюка оказалась мертвой. И хотя Галка клялась, что гад выполз и шипел, ей никто не поверил – "у страха глаза велики"!

Кнопка вздохнула и, вглядываясь в черты возлюбленного, вспомнила подаренное ей чудо с цветами, затем, смущаясь и краснея, – восторг первого поцелуя. Нет, она читала, что если сильно любишь…или там, в старых фильмах от поцелуев девушки задыхались. Но подружки рассказывали: "Так себе". Значит, смотря с кем. А вот с ним! Потом вспомнилось, как кинулся он наперерез псине. И как затем чуть не плакал над еще теплым, но бездыханным чуть не с теленка псом, оправдываясь и называя его Бобиком.

Значит… Значит… Нет, он хороший. Убил. Взглядом убил. Но меня-то спас! Что же это с ним? Кто он? После больницы. Всё после больницы – и математика, и эти…чудеса, и…и… – она опять покраснела. "Ну и пусть", – в конце концов решила она, выключая компьютер и укладываясь спать. "Всё равно я его люблю. Он с ними…всеми перебесится и все равно будет моим. Я подожду… подожду…" – улыбаясь, засыпала она, вновь переживая приятные моменты сегодняшнего свидания.

Глава 14

Максим проснулся от длинного тревожного звонка в дверь. Было уже довольно поздно, и он насторожился. Почему-то длительный сон зачастую предвещал хлопотный или просто неприятный день. Так случилось и на этот раз. В двери стоял встревоженный Патрик в неизменной военной рубашке, с закатанными по случаю жары рукавами.

– Дрыхнешь, – почему-то зло констатировал дружок.

– Да, заспался… Знаешь, вчера долго еще гуляли.

– Долго? С кем?

– Тебе-то какое дело? – удивился Макс. Он знал Женьку, как скромного и нелюбопытного парня.

– Мне никакого. Почти. Значит, не знаешь… Светку убили.

– Как?!!

– Задушили. Нашли возле нашей поляны. А Сергея замели. Он же ходил ее встречать, помнишь? Потом пришел, сказал, что не встретил…

Пока утренний вестник излагал эти страшные новости, потрясенный юноша втащил его в свою комнату, усадил на диван и стал расспрашивать, как можно быстрее одеваясь.

– Они решили, что это Сергей. У всех остальных алиби. Разве еще у тебя…

– Но я же был все время у костра! Это же все подтвердят. И Сергей… её? Бред какой- то. Послушай, – он взял Евгения за плечи. – Ты ведь тоже помнишь, что он был, как всегда. Ну не мог он убить и быть таким, а? А тем более – Светку.

Постой… Светку убили? – он опустился на диван рядом, начиная осознавать реальность происходящего.

– Я же тебе толкую. Я тоже сначала не поверил… То есть не понял. Но нашли ее утром. Возле нашего места. Понимаешь? Кто знал? Только мы и знали. И не шатался вроде никто вокруг.

– В темноте не видно.

– Но в лесу в темноте и не шатаются. Была бы еще компания, развели бы костер.

– Пойдем Серого выручать! Он отлучался на пару минут всего. А потом был с нами.

Мы вместе ушли. Пойдем скажем?

– Я "за", но…

– Ну, говори, я пока хоть слегка сполоснусь.

– У тебя есть кому подтвердить, когда ты пришел домой?

– Ты что, на меня? Ты меня…

– Да не я, – отмахнулся Женька. – Я всем нашим верю. А эти – всех трясти будут…

– Пошли-пошли, не бойся. Хотя… Пошли на место, а?

– Там еще не пустят. Осматривают. Говорят, – Патрик прогнал дурноту, – говорят, и она ещё там. Ждут шишек из области.

– А Серого уже зацапали? Лихо! Тем более пошли, а еще лучше – поехали, – и Максим метнулся за велосипедом.

– Подождешь!? – бросился за своим Евгений.

Ехали они молча. Патрик явно боялся встречи со смертью. Максим все еще пытался осознать происшедшее. Вчера они отпраздновали в леске окончание учебного года.

Вообще-то это называется "турпоход", хотя какое там. Дурачились, танцевали, пили кто что (но в большинстве – пиво), жарили, пока не спалили, шашлыки, время от времени уединялись по интересам. Хотя старомодная закваска офицерских семей давала о себе знать, – дольше нескольких минут и дальше шальных поцелуев не доходило. Боялись разговоров и сплетен, быстро достигающих родительских ушей.

Поэтому, не сговариваясь, оставили всё личное и нежное на потом – не для всеобщего обозрения. Действительно ждали Светку – красивую, рано сформировавшуюся одноклассницу, с которой последнее время "ходил" Сергей. По его прозрачным намекам можно было понять, что не только "ходил", но Максим уже по собственному опыту понял, – трепятся, когда ничего, или почти ничего, не было.

Цену набивают. А когда случится… В каждом мужчине просыпаются тогда и джентльмен и трус. И – догадывайся сам. Вот, судя по всему, и не было ничего у Серого. И настроился он хоть на что-то необязательное вчера вечером. Но девушка, уехавшая в областной центр, задерживалась. Сергей пел под гитару, попытался продемонстрировать балетное па, в очередь рассказывал анекдоты, но заметно мрачнел. Когда понял, что подходит последняя электричка, решил идти встречать ("поздно уже, мало ли что?"). "Сколько он отсутствовал?" – вспоминал Максим, налегая на педали. "Когда он вернулся, сказал, что она, видимо, не приехала, так как дошел до вокзала и не встретил. Дошел до вокзала. Даже если бегом бежал, то быстро…

Почему помню, что быстро? Когда он уходил, сказал что последняя электричка… вот-вот. Да! Юрка или Ванятка спросил, успеет ли? Так как оставалось… Да!

Оставалось пятнадцать минут. Он сказал, что если бегом… нет, сказал, "если перебежками", то успеет. А когда вернулся, спросили, почему запыхался. Сказал, что на вокзале не встретил, думал, что разминулись, пытался догнать. Да, отсюда мысль, что быстро. Кто-то сказал: "Пол часа в два конца -круто". Не мог он за пол часа убить и вернуться. Да что за глупости -просто не мог! Не он это. Зачем?

Да причем здесь "Зачем"? Просто не мог".

– Послушай, а с ней еще… что-нибудь делали, не знаешь?

– Нет, не знаю, – с содроганием ответил поэт.

Когда они приехали, место преступления найти было нетрудно – вокруг обтянутого бечевой участка леса собирался народ. Внутри огороженной зоны средних лет лобастый мужичок (конечно, следователь!) что-то записывал, сидя на пеньке и положив папку с бумагой на колено. И никаких тебе ноутбуков. Это было совсем недалеко от их поляны – метров сто по прямой. Даже по вон той дорожке. Девушка лежала у куста, опершись о тонкое ореховое деревце, опустив голову. Была она абсолютно голой, только колготки, перехватывающие горло, немного прикрывали одну из девичьих грудей. А одежда вон лежит. И вон. И вон. Разбросана. А дальше -сумочка.

Словно бежала и выбрасывала всё.

– Что же с тобой случилось? Что? И кто? – Максим подошел вплотную к импровизированному ограждению и остановил взгляд на, казалось, скорбно улыбающейся девушке. Он посылал в сторону тела мысленный, полный отчаяния, словно у тонущего крик, но он возвращался мертвым эхом. Да она была мертва. И вскоре юноша своим загадочным зрением увидел даже отвратительных червей, уже копошащихся внутри еще вчера прелестного молодого тела. Одной гневной вспышкой он убил эту мерзость и продолжил свои попытки. Теперь Максим понял – не поднять.

Не оживить. Даже если отдать всего себя. Слишком все разрушено. Но слабое свечение, почти невидимая даже для него аура от еще не погибших клеток всё-таки начала отзываться на его призывы. Осторожно, словно боясь расплескать драгоценную влагу, он начал будить память клеток – последнее, что остается до самого окончательного распада. Он присоединился к этой угасающей волне, ободрил ее добром и сочувствием, попросил о последнем – показать. И постепенно, все явственнее и явственнее увидел, услышал, ощутил. Погибающая жизнь не просто поделилась – сполна отдала память о последней своей ночи. Юношу скрутило и отбросило от протянутой веревки. Затем вырвало вчерашним шашлыком. В это же время завизжала какая-то из одноклассниц, и следователь с ментом в форме капитана спохватились – прикрыли тело уже принесенной простыней. Затем капитан многозначительно показал глазами на сидевшего на траве, вытирающегося подростка.

Когда привезли мать Светланы и она жутким голосом завыла, Максим зажал уши, и, покачиваясь, пошел прочь – по той самой лесной дорожке. Когда в одном месте он остановился, приглядываясь к кустам, на его плечо легла тяжелая ладонь.

– Пошли, поговорим, – предложил капитан.

– Зеленая краска, – показал Максим на куст.

– Да. Глазастый. Вот и поговорим. – Подъехал неизменный и незаменимый в таких случаях "козлик", и мент довольно настойчиво подтолкнул подростка под локоть.

В отделе милиции они зашли, точнее, новый собеседник завел его в прокуренный до вонючести кабинет. Погруженный в сопереживание ужаса юноша лишь мельком оглядел комнату. Решетки на окнах. Шкаф. Сейф. Два стола. Старинный шифоньер с какими-то бланками и желтыми бумагами на полках. Еще какая-то не заслуживающая внимания ерунда.

– Ну вот здесь и поговорим. Я – заместитель начальника уголовного розыска капитан Холеровский. Для всех зечар здесь – Холера. Для тебя… пока, – сделал он многозначительную паузу, – товарищ капитан. Как величать тебя?

– Белый Максим, – начал подросток.

– Отец, значит, тот самый Белый? – уточнил "товарищ капитан" и его глаза зло- торжествующе сверкнули. – Как же, как же, наслышаны. Только не о нем речь, правда?

– Да, конечно, – согласился Макс.

– Во, мы понимаем друг друга. Рассказывай.

– Сергей здесь ни при чем. Я тоже сначала не мог понять, – сбивчиво начал Макс.

– Но потом, когда увидел… – он осекся, пытаясь найти правдоподобное объяснение своего знания.

– Потом, когда ты увидел, ты ужаснулся, – подбодрил подростка розыскник.

– Ну да, конечно.

– А потом тебя вырвало…

– Вы и это заметили?

– Работа такая. Но не отвлекайся. Ты ужаснулся, тебя даже вырвало и ты решился рассказать все, как было.

– Да, верно. Только вот не знаю, как объяснить. Не знаю, поймете ли…

– Милый мой, я на своем веку столько всего этого видел, что если не прощу, то вполне пойму. Так что валяй. Были пьяные, захотелось попробовать. Но убивать сразу не хотели, – подсказывал, сочувственно улыбаясь, мент. Так?

– Почти. То есть не совсем. Мысль убить была сразу.

– Ну-ну, а у кого же?

– Этого я не знаю… Лица вижу, но кто они – не знаю.

– Нет… Это ты… Ты погоди… Что значит – не знаешь? На такие дела с незнакомыми не ходят.

– Да знакомые они между собой. По крайней мере, двое. И водила тоже сидел.

– Подожди, – глубоко вздохнул розыскник. – Ты о ком говоришь?

– Об этих… убийцах и насильниках.

– Нет, братец. Стоп. Мы с чего начали? С того, что ты осознал и раскаялся, глядя на дело рук своих.

– Своих? – ошарашенно переспросил подросток. – Как это – "своих"?

– Ну, не своих лично. Я же не говорю, что это ты колготы затягивал… А кто? – резко выкрикнул милиционер, наклоняясь к лицу побледневшего юноши.

– Да я же говорю – четверо их было на зеленом "Москвиче".

– На каком еще "Москвиче", мальчик? – начал заводиться Холера. – Быстро рассказывай, как было! – стукнул он кулаком по столу.

– Да я же рассказываю, – торопясь, вновь начал Максим. – Их было…

– Я тебе сейчас устрою "их", – прорычал сыщик. – "Нас! На-а-ас!" – проревел он.

– "Нас было"! Живо рассказывай, недоносок, кто из в-а-а-а-с что делал и кто убил.

Если хочешь дожить здоровеньким до суда, говори быстро и правду. Ну! – рявкнул он.

Теперь Максим наконец допетрил, кого подозревает мент и почему проявил такую заботу.

– Вы это что же, меня подозреваете? – изумленно уточнил он.

– Не подозреваю! Уверен! Твоих рук дело, дрянь! А если Холера, уверен – всё. Ну, быстро – кто, кто и кто. Ну, говори! – заорал он во всю глотку.

Холодная ярость поднялась в юноше.

– А ведь не брешут про вас, мусоров, – сдерживая себя констатировал подросток. – Я думал – это только в фильмах – Говори, сволочь! Не то измордую, и папочка не поможет.

– А что вы кричите? Кстати, на меня и мой отец не кричит, хоть и старше вас и по званию и по возрасту.

– Да я твоего отца… – и разошедшийся Холера, уже не стесняясь в выражениях рассказал, что он якобы делает и еще сделает с отцом Максима.

– А вот это уже зря, – срывающимся баском прорычал юноша, и как недавно у псины, стиснул ледяным холодом бурно бьющееся сердце зарвавшегося сыщика. Но полегче, не до остановки. Тем не менее, только что бывший багровым мужик разом побледнел, и, схватившись за левую половину груди, стал оседать на пол. Максим подскочил и заботливо подставил стул.

– Вот так, – заглянул в помертвевшие глаза буйного розыскника подозреваемый.

– Ну как, расколол? – ворвался на тишину в кабинете более моложавый, но такой же мордастик в штатском.

– У товарища капитана плохо с сердцем. Быстро вызовите врача, – ответил парнишка.

Штатский пожал плечами, но, взглянув на бледное лицо начальства, метнулся куда-то из кабинета вон.

– Пока врача нет, слушайте. Каждый раз… Я говорю – каждый, когда вы будете орать, у вас будет прихватывать сердце – вот так, – он сжал бьющееся сердце посильнее. – Каждый раз, когда вы будете кого-то оскорблять, будет ещё больнее, – он добавил боли. – А когда будете м-м-м-м творить беззаконие, – нашел он выражение, – ваше сердце будет просто разрываться от несправедливости, – он стиснул кровяной насос почти до полной остановки. – И вы быстро умрете. Или станете никому не страшным и не нужным парализованным калекой. Вам все ясно? – Не дождавшись ответа из чуть шевелящихся фиолетовых губ, он отпустил, наконец, капитанское сердце и снял боль. Мужчина тяжело дышал, не мигая глядя на устроившего ему такую пытку пацана. Затем он набрался сил вытереть холодный пот, а когда в кабинет ввалились с врачом, попытался послать всех матом, но застонал, вновь схватившись за сердце. Максим укоризненно (я, мол, не шутил), покачал головой.

– Григорий Григорьевич, вы не совсем здоровы. Может, я закончу?

– Пошел ты… – начал было начальник, но, вздрогнув, прервал привычную фразу, и покосившись на подростка, добавил – в баню.

– Д-а-а, – неопределенно протянул Холера, когда они опять остались одни. – Это же надо – впервые сердце прихватило. И так круто… Задело меня это убийство. За само сердце и зацепило. Совсем молодая девчонка. Красавица… была. А тут еще ты со своей реакцией. "Папенькин сынок – золотая наглая молодежь". Я закурю, ладно?

Ну, рассказывай, что ты там начинал про зеленый Москвич?

– Серого отпустите… пожалуйста.

– И мы останемся без подозреваемых?

– Ну не он это. Не он!

– Рассказывай, что знаешь, и забирай своего дружка.

– Их было четверо. На зеленом "Москвиче". Как я понимаю, знакомые между собой. У одного нет верхних передних зубов – под Шуру. У одного из них особая примета – "шары".

И кроме того, – они ее укололи.

– Чем?

– Не знаю, какой-то крутой дурью. И задушили – не там. Всё это – место происшествия, разбросанные вещи – для лохов.

– Ну а где?

– Она была в полубредовом состоянии, очень плохо ориентировалась, – пытался воссоздать увиденное Максим. – Какая-то полутемная комната. Пол… с ковром. Или…

В общем, что-то зеленое на полу. Нет, туман. Лица-то хорошо вижу… У вас, наверняка, есть картотека?

– Фильмов насмотрелся? Ну, есть, – ответил сыщик все также пуская колечки дыма и с прищуром, словно сквозь прицел рассматривая странного экстрасенса. – А где гарантия, что ты всё это не наплел для того, чтобы вытащить своего дружка? И как мне объяснять твою осведомленность? Эх, запереть бы тебя! Шучу, шучу, – тут же спохватился он, потирая грудь. – Ладно. Пошли. Что начальству-то говорить?

– Скажите, что я вчера вечером видел зеленый "Москвич" с подо… с неприятными мордами. А на кусте, помните, – зеленая краска.

– Ну, это мы видели и без тебя. Пошли в фильмотеку. Потом я туда твоего дружка пришлю.

– Нет, туда не надо. Пусть домой движется.

– Ну, как хочешь. Вот, – они зашли в длинный полутемный кабинет. – Здесь – фотографии наших клиентов. Садись и любуйся. Если найдешь – скажешь. Я пошел отбрехиваться.

Он нашел одного в этих фотожурналах среди сотен других гадких морд. Конечно, если бы всё это было в компе, сколько времени бы сэкономили! Но, чем богаты, тем и рады. Когда в кабинет ворвался Холера, Максим уже все обдумал.

– Ну?

– Один очень похож. Вероятнее всего – он.

– Показываешь, и мы тут же его закрываем. Кстати, твоего дружка уже выпустили и домой завезли. И матери "спасибо" сказали, мол, здорово помог. А теперь скажи, всё-таки – откуда знаешь? Я грешным делом подумал – плетешь, чтобы дружка выгородить. Потом, что и себя выгораживаешь. А теперь…

– Что теперь?

– Кто-то тебе трепанулся. Из тех. Или из очевидцев. А назвать боишься. Ну, начистоту, быстро!

– А что случилось теперь?

– Эксперт. Убили ее ближе к утру. И действительно не там. И действительно укололи. Это, если бы я не поинтересовался, и эксперт сразу не выяснил бы. И повреждения такие, что действительно, "шары" были. Да и вообще все телесные повреждения… и вообще все… прочее…подтверждает вроде, что была жуткая групповуха – как в порнушках или как у перебравших зечар. Поэтому, рассказывай.

– Я… просто все это представил, когда там стоял и на нее смотрел.

– Не очень-то я верю в такие россказни… Но что поделаешь, – он осторожно потер область сердца. – Алиби у тебя. Подтвердила твоя подружка ночную прогулку под луной. Но хватит. Ну, показывай.

– Вот, – отлистал Максим назад альбом, показав участника драмы.

– Эээ, брат… – протянул капитан. – Этого так просто не закинешь в работу.

Придется тебе всё-таки признаваться, откуда что знаешь.

– Но почему?

– Не твоего ума дело, вьюноша.

– Если я скажу, что видел его на зеленом "Москвиче", скажем, вчера вечером?

– Не пойдет… И не то дело, по которому можно врать.

– Значит…

– Значит, не все так быстро! Но за наводку спасибо.

– Может, подскажете, кто этот? Вдруг еще что всплывет?

– Этот? Ну что же. Прохоренко, он же "Прохор", он же "Прошка". Мелкая дрянь, но дрянь. Судим трижды, но реально сидел один раз. Живет на Залинейке, не работает, крышует его… знаешь такое понятие?

– Ну, читаю, смотрю…

– Крышует его евоный-же братец. Николай, или по аналогии с последним царем именуемый Ники.

– Царем?

– Да. Ты правильно подумал.

– Поэтому, выходит, что с ним вот так как со мной или с Серым, нельзя?

– Но-но-но! – полушутя погрозил пальцем сыщик. – Никто ничего с вами ужасного не сделал. И кто старое помянет… – Но, вздохнув, согласился: – Нельзя. И не во мне дело! Хватает заступников повыше. Ладно, если что выяснишь или надумаешь, приходи. Ко мне. Буду рад любым деталям, любым мелочам. Особенно – ощутимым.

– Это типа вещественных доказательств?

– Типа этого.

– Если бы найти ту комнату… Где убили… Или ту машину…

– А что в машине?

– Когда посадили… Её билет остался… На электричку. И еще… Они её прямо там и укололи. Шприц должен остаться.

– Но чья машина? Где найти? Номер?

– Не знаю. Она, когда садилась, внимания не обращала. А потом уже не в том состоянии была.

– Она?!

– Ну да…

– Как бы мне хотелось поговорить с тобой серьёзно. Ну да ладно… Хоть какая зацепка, а?

– Что толку, если руки коротки?

– Не говори так. Не надо. Если найдем убедительные доказательства, то закроем.

– Хорошо. Если что… вспомню, свяжусь с Вами.

– И если что узнаешь. В своем кругу люди говорят больше, чем нам.

– До свидания.

– Будь здоров.

Когда Максим вышел из милиции, часы на башне костела отзванивали полдень. В скверике, в конце похожей на тоннель улицы, его поджидал Евгений с велосипедом.

– Ну, что? Ну, как? Почему так долго? Ты знаешь, что Серого выпустили? Я уж подумал, что тебя – вместо него, – волновался дружок.

– Да нет, расспрашивали про вечер. Про тех, кто ушел раньше… или надолго отлучался, – покосился на поэта реабилитированный.

– А что я? Я… Да, я… ушел раньше. Но не один.

– Ай да тихоня! – восхитился Максим, хлопнув друга по плечу. Тихоня покраснел и подвинул велосипед. – Куда теперь?

– Ты дуй домой, собирай наших, а я к Серому.

Глава 15

Сергей встретил его угрюмо. Они молча устроились на вечном, с детских пор известном обоим диване.

– Видел? – коротко спросил Серый.

– Да, – также кратко ответил друг.

– Знаешь, что на меня повесить пытались?

– Холера?

– Он самый. А что, и на тебя тоже?

– Ну, мы же с тобой всё-таки корешуем. Это всем известно.

– Знаешь, почему от нас отстали?

– Время. Холера сказал – ранним утром.

– И всё-таки, кто? Кто этот гад?! Кто эти… – Сергей вдруг начал матерно кричать.

– Что делать? – откричавшись, спохватился он.

– Может, пойдем к её родителям? Хоть как-то…

– Что "хоть как-то", что? Успокоишь? Посочувствуешь? Там уже родственники, я заглядывал. Косятся… Выпить хошь?

– Нет, ты что? Нет, – удивленно отказался Макс.

– А я дерну немного, – он полез в холодильник и достал начатую бутылку вина.

– А маман?

– Что маман? Пусть только буркнет! Такую девчонку! – Серый налил стакан вина и начал неумело, редкими большими глотками, отпивать.

– А ты знаешь, – вдруг зашептал он. – У нас с ней ничего и не было. Это я так, трепался. А на самом деле я… то есть мы… так… Только целовались. Да и то, – он махнул рукой. Тут Максим заметил, что Серега пьян и с каждой минутой пьянеет всё больше.

– Я даже поцеловать ее стеснялся, – представляешь, я! – и стеснялся. Боялся ее обидеть. А они… ты же знаешь, что они с ней сделали? – Сергей вдруг взахлеб разревелся.

– Бедная, бедная, бедная, – пьяно повторял он, уткнувшись в диванную подушку.

Максим понял, что новых подробностей сейчас не узнает.

– Вечером надо будет ее проведать. Надо быть в нормальном состоянии, – сказал он, поднимаясь. – Мой тебе совет, – продолжил он, словно машинально коснувшись плеча.

– Тебе надо поспать. Поспать… Спать! Ты до семи часов вечера хорошо отдохнешь, протрезвеешь, и тебе совсем не захочется этим вечером спиртного.

С этим напутствием юноша вышел из квартиры уснувшего друга. Несколько маленьких опытов показали ему, почему ранее его внушения не действовали, и теперь он был уверен в эффективности своих "пожеланий".

Но до самого позднего вечера молодежь оставалась ни у дел. Все скорбные заботы взял на себя полк, а заботы о родителях и других родственниках – женсовет. Что бы кто ни говорил об армии в целом и об офицерстве в частности, но войсковое братство, единение офицерских семей в трудностях и в горе, исключительная отзывчивость и взаимовыручка – явления отрадные и неистребимые.

Весь городок гудел. На скамейках возле домов кучковались различные группки – то по возрастам, то по слухам, то по грустным функциональным обязанностям. Молодежь также кучковалась, но в основном по возрастам. Какими бы то ни было обязанностями их в эти жуткие часы не загружали. Потолкавшись в этом броуновском движении, одноклассники Светланы решили собраться отдельно. Свою квартиру предложила Косточка – дочь одного находившегося в командировке командира.

Постепенно собрали всех, кто был вчера в лесу. В том числе и уже проспавшегося Сергея.

– Вот что, ребята, – начала хозяйка, когда одноклассники угнездились в просторной гостиной – кто на диване, кто в креслах, кто на ковре. – Нам надо что-то делать. Надо помочь найти этих подонков. Прокуратура и ментовка вначале грешили на Серого.

Двадцать одна пара глаз повернулись к вскочившему Сергею.

– Да! – Возмутился парень. – Я с ней встречался. Ну и что? Как вы… как они могли подумать такое?

– Мы и не думали. Мы тебя все знаем. Ты не мог. Да и никто из нас просто не смог бы. А менты… Ну надо же им кого-то подозревать. Нас, наверное, всех уже как бы допросили. – Возникшая тишина подтвердила это предположение. – И там уже сложилась какая-то общая картина. Давайте и мы вместе повспоминаем. Может, что как бы подозрительное и вспомнится. И не обязательно за ту ночь. Может, удастся чем-то помочь следствию?

– Ты, Танюша, фильмов про следаков насмотрелась. Причем старых советских фильмов, где милиционерам с уставшими, но добрыми глазами помогает сознательная общественность. Даже нет, – старых детских фильмов, где плечом к плечу останавливают бандюганов участковые и пионеры, – зло возмутился Кот. – Мне больше о ментах нравится анекдот про Мойшу: "Вчера был в милиции, убедился в правоте Маркса – битие определяет сознание", – добавил он.

– Что ты предлагаешь?

– Нечего и предлагать. Без нас обойдутся. Найдут какого-нибудь бомжа и выколотят из него признание. Жаль только, что гусей выпустили – так же зло выплюнул Кот. ("Один Серый другой Белый два веселых гуся", – и так острили о Сергее с Максом).

– Подожди, – остановила рванувшегося к оратору Сергея Татьяна-Мышка, уставив на Кота свои зеленые глаза.

– Валера, скажи честно, это правда?

– Что? – уже не зло, но насупленно пробурчал подросток.

– Это правда, что тебе жаль? Что нашу подругу тебе не жаль. И даже не жаль, что всё еще не нашли этих подонков? Ты, правда, жалеешь, что твоего невиновного одноклассника, который, может, ее любил, не заставили в этом признаться? Тебе действительно имеено этого жаль?

– Ну, сейчас получит, – подумалось Максиму. Он вспомнил, как в гневе отвешивала эта девушка оплеухи ему. Но Татьяна сдержалась, ударив иначе.

– В таком случае мне тоже очень жаль… Я лучше о тебе думала…

"А ведь за Сергея заступилась, не за меня", – вдруг обратил внимание Макс.

– Ладно вам. Хотя ты, Танька, молодец. Кто еще разделяет точку зрения Кота? Ясно.

Так что, скатертью дорога, Котик, мы тебя со своими глупостями как бы не задерживаем.

– Зря мы так, – вступился за своего врага Максим, когда за тем хлопнула дверь. – Ему тоже сейчас… Да вы знаете, что с его отцом…

– Одно к другому не относится. И потом… по-моему, тут как бы личные разборки, – не приняла снисходительности хозяйка. При этих словах из квартиры, также хлопнув дверью, выскочила и Мышка.

– Том и Джерри, – прокомментировал Сергей и все невольно хохотнули.

– Давайте, ребята, всё-таки повспоминаем. Может, хоть кто-то что интересное припомнит?

Вспоминали много каких-то мелочей, каких-то забавных или грустных, но второстепенных эпизодов.

– Я не могу вспомнить, не знаю ничего, что могло бы помочь найти этих тварей, – однозначно промолвил Сергей, больше всех тронутый этими воспоминаниями.

– Серый, – вдруг подал голос молчавший до этого Патрик. – Ты знаешь, с кем она встречалась до тебя?

– Ну? – повернулся к нему Сергей. – Это все знают. С Немцем из "Б". Но это не он.

Точно!

Все согласно кивнули. Им была памятна эта история. "Немец" – высокий рыжий парень из параллельного класса был подающим надежды баскетболистом. И "немцем" – то он стал после того, как засветился в юниорском чемпионате в Германии. Когда Серый вдруг спохватился, что уводят их красавицу-одноклассницу, они дрались "смертным боем". Максим тогда дал своему другу несколько советов, как справиться с длинноруким соперником. Но вся вражда на этом и закончилась. К "звезде" липли и другие красавицы, так что Немец зла ни на Серого, ни на Светлану не держал.

– А когда ты с ней… встречался, она ничего такого…э…настораживающего не рассказывала? Может, какие неприятности? – спросил Патрик.

– Да нет. Мы при встречах больше на… ну, нейтральные темы. Хотя один раз… – запнулся Серый…

– Ну? – подогнала его уже хозяйка дома.

– Однажды говорила, что познакомилась с интересными людьми. На будущее. Ну, вы же знаете. Она в артистки хотела. Вот и познакомилась с каким-то режиссером.

– У нас? С режиссером?

– Да нет. Это ни к чему случившемуся не относится. Это еще прошлым летом. На море. Как я просёк, этот "интересный человек" больше за ее мамашей ухлестывал…

Ребята понимающе переглянулись. Да, там было за кем поухлестывать. Смуглая, как цыганка, с такими же черными волосами, немного полноватая, но с удивительно сохранившейся фигурой, кареглазая Любовь Николаевна была предметом воздыхания не одного поколения офицеров. Поэтому тот факт, что к ней "клеился" еще и некий режиссер, особой настороженности не вызвал.

Вдруг поняв полезность этого сборища именно для него, Максим, наконец сосредоточился, и тихонько прикоснулся к мыслям каждого из них.

– Я вот что думаю, – вставил и он свой пятак в импровизированное дознание. Как бы там мы ни говорили, но если кто что и знает… не надо это принародно-то.

Даже в фильмах так не делается. Все вместе мы можем вспомнить, кто и где вчера был. Но это, если подозреваем кого из наших. Если нет, то зачем? А по другим вопросам… Я думаю, пусть каждый сам расскажет нашей Кост… Татьяне. А она отберет самое важное и расскажет, кому надо… кто её об этом попросил.

На последних словах Татьяна вспыхнула, но возражать не стала.

– А вы, хлопчики, если вдруг вспомните такое, что мне сказать не можете, шепните Максиму, а он уже мне как-нибудь, – добавила она. – Ну и все, наверное. Пойдем "туда"?

Светлану к этому времени должны были привезти домой и все понимали, что означало " туда".

– Я тут… зайдем ко мне, – покраснел Патрик. – Насчет цветов. Вы у дома подождете. Я вынесу.

– Вот так, – констатировала Косточка. – Учитесь, ребята, сопереживать. – Было видно, что после смерти Светланы она пытается занять освободившуюся вакансию классной "первой леди". А может, просто, не пытаясь, заняла?

Патрик мигом, пока все толпились у его дома, вынес из квартиры и раздал всем понемногу где-то наломанной сирени, а Сергею – где-то добытых роз.

– Женька, я тебе… потом… всё, что хошь… – растроганно пробормотал Серый, когда они шли к погрузившемуся в траур ДОСу.

Она уже лежала в гробу – непривычно бледная, непривычно спокойная, непривычно неподвижная, с той же, что и в лесу, скорбной гримаской – вот, мол, как неожиданно все кончилось. Для многих одноклассников, впервые осознанно столкнувшихся вот так близко со смертью, это был шок. Во время, когда жизнь кажется вечной, когда только начинаешь понимать, какие еще неоткрытые прелести она хранит, когда узнаешь, что кроме всеобщего есть и твое, сокровенное, когда сердце посещают новые захватывающие чувства, столкнуться с ее величеством Смертью. Которая прошла рядом и забрала с собой вот эту, переполненную такими же, как и ты, чувствами девушку…

Ужас происшедшего подчеркивала и склонившаяся у скорбного ложа мать. Буквально в часы она превратилась из той самой красавицы в старуху с потухшим взором. Как закричала она страшно тогда, в лесу, так и кричала сейчас – больше всего молча, но порой этот крик прорывался из её мира в этот, общий-то стоном, то завыванием, то тем же страшным криком. Максим постоянно слышал этот невообразимый ужас растерзанной материнской души. И держался только ради одного – пытался "скачать" еще хоть немного информации из посмертной памяти все еще погибающих частичек этого тела. Он сел на один из табуретов в уже пропахшей елью и цветами комнате и, не глядя на тело, сосредоточился. Нет. Еще раз… Нет… И тогда он крикнул ей – как крикнул бы живому, уходящему навсегда другу. И вдруг получил ответ – горестный легкий вздох и что-то похожее на нежное прикосновение к его щеке. И "прощай", и "прости", и "спасибо". Словно далекое-далекое, почти неразличимое эхо его крика тронуло его сознание. Тронуло безнадежным отчаянием, мукой души, еще не распростившейся с этим миром. Она ничего не просила. Ничего не хотела. Просто откликнулась и попрощалась с еще одной душой, сумевшей в отчаянии докричаться до нее.

Максим, покачиваясь, пошел прочь. Найдя возле родственников погибшей девушки Сергея, он отвел его в сторону и спросил, дома ли будут его предки. Получив положительный ответ, вновь тяжело задумался. Затем отозвал в сторону Косточку.

– Давай соберемся у тебя, а? – охрипшим вдруг голосом предложил юноша. – Возьмем Серого, поэта, Ванятку…

– В общем, наших? – поняла Татьяна.

– Да… Ну да… Помянем…Проводим…

– Нельзя поминать непохороненного…

– Не то сказал… Проводим… Успокоим, – сбивчиво объяснил юноша.

– Ты что, уже? – начала, было, девушка, но тут же осеклась, почувствовав, что это – что-то другое. – Хорошо. Собираем. Я девчат, ты – парней. Но… – запнулась она.

– Да?

– Ты как бы будешь должен.

– Это не мне надо. Это – ей… Нет… Вру… Мне… Ладно… Всё, что пожелаешь.

– Макс, не думай плохо. Я на чужом горе…

Они разошлись. Найдя среди куривших на улице офицеров отца, Максим сказал, что дома ночевать не будет.

– Хорошо. Понимаю, сынуля, – неожиданно ласково произнес отец. – Только вот что.

Отец Светы хотел с тобой поговорить.

– Поговорим.

– Ты не понял. Сейчас.

Отец погибшей девушки по праву носил кличку Слон. Такой же здоровенный, кажущийся добродушным, но умный, порядочный и одновременно страшный в своем гневе слонище. Сейчас он, серый от сдерживаемой в душе боли и ярости, молча, крепко пожимая руки, принимал соболезнования товарищей. Положив руку на плечо подошедшему юноше, он отвел Максима в сторону.

– Мне сказали в милиции… ты знаешь, кто, что ты можешь помочь найти. Не знаю, что и как… не могу сейчас думать. Прошу тебя. Умоляю. Перед бедной доченькой моей заклинаю – он, не сдержавшись, всхлипнул, – помоги. Но! – глаза его сверкнули, – сначала мне. Мне скажешь! А уже потом этим законникам. Хорошо?

Когда Максим пришел в квартиру Костянко, там уже собрались "наши". Все были подавлены свалившимся горем.

– Ну и что теперь? – хмуро поинтересовался Патрик-поэт.

– Давайте проводим в последний путь, – предложил Максим.

– Ты что? Ты что? – возмутилась Косточка. – Похороны то только завтра.

– Она уже уходит. Уже далеко… Ей страшно и тоскливо… Мы можем только покричать вслед. И еще сегодня она услышит – сбивчиво, но как-то прочувственно и убедительно попытался объяснить юноша свои ощущения.

– Куда уходит? В рай? – уточнила Кнопка.

– Нет… Вообще уходит. Растворяется… Но мы еще можем докричаться. И если, – вдруг решился он, – если кто что-то недосказал… если просто хотите попрощаться, я… могу… передать. Только – немедля.

– Тогда я первый, – решился Сергей. Это как? – Тебе говорить, а ты, как медиум?

– Нет. Закрой глаза, вспомни… только живую и прощайся. А я – как антенна.

Давай, Серый.

Сергей закрыл глаза. Максим чувствовал, как он пытается сосредоточиться.

– Ты ей крикни. Будто она где-то в лесу. Кричи, чтобы услышать, – попросил он друга. А потом, когда услышишь ответ, говори всё доброе, что только можешь.

И Сергей докричался. Услышав эхо ответа, он подошел к другу, положил руки ему на плечи и, обращаясь куда-то к небу, шептал что-то ласковое. Из закрытых глаз его потекли слезы и, глядя на это, поверили, захотели поверить остальные.

– Ладно, Серенький, ладно, хватит, дай и мне, – попросила через некоторое время Костянко, мягко отодвигая его от медиума. Она с сомневающейся, в другое время – симпатично-смешной миной закрыла глаза и также положила руки на плечи Максиму, затем на мгновенье удивленно открыла свои серые глаза, но тут же закрыла их и что-то зашептала. Затем, не веря, но, повинуясь какому-то чувству, к "живой антенне" стали подходить и остальные…

Макс пришел в себя от покалывающих лучей утреннего солнца. Он привычно потянулся за ними и попытался встать, чтобы пройти на балкон. Чьи-то руки, упершись в его грудь, мягко, но решительно не пустили его.

– Куда- куда? – прозвучал знакомый голос.

Окончательно проснувшись, юноша увидел, что лежит на просторной кровати Костянкиных родителей, а в его голую (!) грудь упираются Косточкины ручки.

– Доброе утро! – поприветствовала хозяйка протирающего глаза постояльца. – Хоть в этом доброе, – поправилась она.

– Доброе, – машинально ответил юноша. – В чем "хоть в этом?" – поинтересовался он, озираясь по сторонам.

– Ну, я боялась, что ты опять как бы на месяц бухнулся. А я – отвечай. Хорошо, что Мышка еще не знает. А то бы мало не показалось, – она деланно засмеялась.

– Причем тут Мышка? – всё еще осматриваясь, возразил Макс. – Я вчера… не рассчитал. Просто вся энергия ушла. Ну, как ток в аккумуляторе. Надо было… Ну да ладно. Постой, – спохватился он вдруг, – а кто меня это… уложил?

– Неужели ты думаешь, что в постель моих родителей тебя мог как бы уложить кто-то другой, кроме меня?

– Нет… Уложить… Почему же… Это же не… Если оказать помощь, то могли и ребята…И вообще, – начал мямлить подросток.

– Конечно, помогли. Уложили на диван. А в кровать уже я, ночью.

– И… раздевала?

– Ну и что? – с деланным равнодушием ответила девушка. – Подумаешь! Во-первых, не догола же! Во-вторых – и не таких видала. В-третьих – всякие там как бы экстрасенсы, Повелители мух и Принцы цветов – не в моем вкусе.

– А кто в твоем? – обиделся Максим. – Если Сергей, то поспешай – место освободилось.

– Дурак! Ладно, потом, – спохватилась Татьяна, вспомнив о несчастье. – Вставай и одевайся. И имей в виду – ты меня оскорбил. И попозже… когда все утрясется, я потребую как бы сатисфакции, – заявила она отворачиваясь.

– Попозже – что угодно. Но всё-таки какие вы болтливые! – быстро одевался Максим.

– Даже Кнопка и та. "Принц цветов"!

– Кстати, – хозяйка явно подыскивала слова. – Мы все… как бы поклялись молчать о вчерашнем. Но… что, что, что это было? – быстро зашептала она, обернувшись к уже натянувшему брюки новоявленному экстрасенсу.

– Не знаю, -пожал он плечами. – Просто мне показалось, что она зовет всех нас, что ей страшно…

– Это все потом поняли. Но почему именно ты?

– Не знаю. Клянусь – не знаю. Не понимаю, что это со мной. – Юноша подошел к окну и привычно уставился на утреннее солнце.

– Спасибо, – попрощался он через несколько минут уже на площадке.

– Кофе бы хоть попил, – пыталась остановить заинтересовавшего ее одноклассника девушка.

– Нет, спасибо. Забегу домой, батьку успокою. Похороны когда?

– После двенадцати. Как бы в три. Ты еще раз туда пойдешь?

– Нет. Не смогу, – честно признался Макс. – Ни на отца, ни на мать ее смотреть не смогу.

– А на…нее? – почему-то шепотом спросила подружка.

– А что "на нее"? Мы с ней вчера попрощались. Не она уже это…

– Максик, я тебя умоляю, я просто заклинаю тебя, – взмолилась вдруг девушка – приходи после похорон. Я просто не смогу спать. Мне как бы страшно после вчерашнего. Я даже ужин сделаю. Уже умею кое-что. Даже вон – как бы курицу в гриле, а? У твоего отца тебя отпрошу, а? Даже у твоей Мышки Котовой.

– Так у моей или у Котовой? – усмехнулся юноша, заглядывая вниз сквозь лестничные пролеты.

– Все равно. И у Кнопки твоей…

– У моей?

– Я тебе много что смогу рассказать. Только приходи, а? И учти, – глаза её вдруг вспыхнули – я так никого и никогда не просила.

– Да ладно тебе. Будто я отказываюсь. Будет у тебя настроение – приду… Если ничего не случится.

– А что ещё может случиться? – уже вдогонку спросила девушка.

– Это так, к слову, – успокоил ее одноклассник.

Случилось. Уже во время процессии (а иначе все население городка, двигавшегося в сторону кладбища, назвать было нельзя) Максим почувствовал ухмылку. Среди волн горя, сочувствия или какого-то болезненного любопытства эта ухмылка липким холодным слизнем мазнула его по сердцу. И он нашел ухмылявшегося. В толпе любопытствующих стоял упомянутый Холерой Прохор. Без передних зубов, в простеньких джинсах и безрукавке, но со здоровенной желтой цепью на жирной шее.

По сравнению с фотографией он оказался поупитаннее, повыше, понаглее – этакий довольный жизнью бычила.

"Судьба", – радостно вздохнул Максим, отставая от кортежа.

Прохор, мысленно ухмыляясь и вспоминая картинки измывательств, прошел еще несколько шагов вместе с похоронной процессией. Ему просто было по пути – в небольшой уютный парк, ранее тоже носивший имя девушки-мученицы. Там он развалился на скамейке, явно кого-то поджидая. Дабы не светиться, Макс принял обычный у местной шпаны прикид – купил на входе бутылку пива и, взгромоздясь с ногами на скамейку напротив, начал пить его из горла. Здесь он слегка ошибся.

Бычила почему-то явно обратил на него внимание.

– Эй, малый! – крикнул он подростку после недолгого разглядывания – мигом сюда!

– Пиво свежее? – поинтересовался он, когда Макс обычной здесь походкой (а-ля горилла с руками в карманах на гениталиях) продефелировал к нему.

– Нормальное, – однозначно ответил Максим.

– Слетай, возьми мне одну… Нет, две. Такого же.

– Еще чё, как бы бармена нашел в натуре? – возмутился юноша.

– Э-э-э, да ты новенький, – всё также развалившись на скамейке, резюмировал Прохор. – На, слетай, – протянул он новенькому зеленую сотку. – Сдачи не надо.

Если поторопишься.

Решив не переигрывать, Макс принес крутому два пива за стольник баксов (а ведь действительно круто, да?) и вновь вскарабкался на избранный ранее насест.

Траурная музыка уже только глухо пробивалась в парк, когда на скамейку к Прохору плюхнулся еще один близнец-бычила. Впрочем – все они, словно из одного помёта – жирные, приплюснутые с лениво-наглым взглядом хозяев жизни.

Они поручкались, и Прохор протянул незнакомцу одну из принесенных юношей бутылок.

– Что за жмурика понесли? – поинтересовался Прохоров собеседник после хорошего глотка.

– Девку. Позавчерашнюю.

– Это про которую весь город базарит? Холера сказал, что пока не найдет…

– Да пошел он! Руки коротки.

– Да-а-а? – насмешливо удивился собеседник. – По-моему, разок они до тебя дотягивались.

– Хм, "разок"… Тогда знаешь, кто ему это дозволил? А сейчас – дело другое.

– И что же другое? По моему разумению, расклад у тебя совсем паршивый.

– Ты мне… – Прохор забористо выругался. – Здесь я как за каменной стеной.

– Ты хочешь сказать…

– Ничего я не хочу сказать. За такие слова, что ты подумал, могут язык вырвать конкретно. А пока я буду молчать… Да и так… Ты знаешь – не мой это профиль.

Этих шлюшек – на каждом углу. Была нужда на вот такие (он кивнул в сторону кладбища) концерты.

– Лады. Без базаров. Давай о деле. Товар будет завтра на прежнем месте. Весь.

– Бабки завтра тоже на прежнем на месте. И тоже все.

– Лады. Приятно иметь дело с деловыми людьми.

– Взаимно. Ну, бывай. Что еще передать?

– Что передать? – глумливо усмехнулся Прохор. – Скажи, пусть приезжает почаще, если опять придет охота развеяться…

– А что ты про язык говорил?

– Точно! Тогда просто: "Все нормалёк. Тип-топ".

Они разошлись. Незнакомец – в сторону вокзала, Прохор – в сторону центра. За ним модной шаркающей походкой бездельника направился и Максим.

Жизнь Прохора оказалась исключительно насыщенной – он зашел в гриль-бар, где под пивко постепенно умял целого цыпленка, затем завалил в номер "люкс" единственной в городе сауны, где безвылазно проторчал до раннего вечера. Дулся ли он там в карты или услаждался продажной любовью? Или просто, потягивая пиво, пялился в телевизор? Как бы то ни было, после этого еще более красный, чем ранее, Прохор перебрался в летний парковый ресторан, где засел накрепко. Только теперь юный сыщик смотался домой, написал записку, что сегодня будет с ребятами, затем вновь вернулся на пост в парке.

Его подопечный выбрался из ресторана в одиннадцатом часу в компании каких-то развеселых ребятушек и побрел по главной аллее полупустого сегодня места отдыха горожан.

Достопримечательность города – вековой, даже многовековой, парк являлся ареной многочисленных стычек военных с местными – как взрослых, так и молодежи. Здесь, немного левее от главной аллеи – вон там, у скульптуры лежащего лося летчик – отец знакомого Максу парня порнул местного служебным ножом. Ох, и поднялись тогда аборигены – справедливого суда требовали. А какой может быть справедливый суд, если он, летчик этот до рокового удара трижды бил ножом этого "несчастного", а он все лез и лез… И тоже с нехилым таким ножичком. Или вон там, возле черной пантеры на шаре… А в конце вон той аллеи до сих пор сохранился какой-то вросший в землю фрагмент замковой башни. Когда Максим с друзьями пытался очистить от мусора уходящую вниз винтовую лестницу, они вытянули в конце концов здоровенную кость в полуистлевшем сапоге, добежали без оглядки до гарнизона и раскопки прекратили. Даже, когда повзрослели. Слишком жутким чем-то повеяло.

Хотя и говорили о несметных богатствах, сохранившихся в подземельях бывшего замка.

Но сейчас всё это только мимолетно вспоминалось Максиму. Он шел мстить. И когда Прохор, недолго пошатавшись по примыкающей к парку улице, наконец, пожав пацанам руки, ввалился в одноэтажный особнячок, юный следопыт облегченно вздохнул, затем присел на скамейку и задумался. Сейчас? А как "товар"? Ведь наверняка – дурь, наркота. Может, отследить тайники? Но какое мне-то дело до них? Пусть этот…

Холера ими занимается! – юноша решительно встал и двинулся к аккуратному домику из красного кирпича.

На звонок дверь отворилась без задержек – словно позднего гостя с нетерпением ждали.

– Ну давай, заваливай, молодой человек. Чем, как говорилось когда-то, обязан? – Прохор говорил с тем самым непередаваемым акцентом, порожденным потугами соединить новомодный московский говорок с приевшимся акцентом уже вышедшего из моды блатняка новых русских.

– Погодь-погодь, – хозяин сгреб гостя за грудки и подтянул к своим наглым глазкам. – О, да это мой утренний гарсон! – удивленно-радостно воскликнул он. – Что, недоплатил, или наоборот? Так раньше надо было базарить. А то пацаны запугали: "Хвост, хвост!" Какой же это хвост, а, недоноски? – он резко толкнул Максима от себя и там его подхватили сильные руки.

– Но все равно, разберемся, как говорит наш друг Холера. Вяжите – и в гараж. Там мы узнаем причину столь болезненного любопытства этого юноши. Имей в виду, – Прохор вновь подтянул к себе уже скрученного и связанного подростка – Не люблю фуфла. Даже если скажешь, что у тебя, как это… нетрадиционная ориентация и я тебе очень понравился – не пройдет. Это только вон им говори, – он развернул юношу и тот увидел трех заржавших на шутку шефа холуев – откормленных, уверенных в своей силе и безнаказанности мужичков.

Глава 16

– Послушай, уважаемый, ну пожалей хотя бы меня, если себя не жалеешь. Пожалей моих ребят, а? Ну ведь три часа уже мучаемся. Ну, не поверю я, что ты болтался за мной только потому, что я тебе дал стольник на пиво.

– Но почему? – улыбнулся разбитыми губами Максим. – Я раньше сто баксов в глаза не видел. А тут – за два пива. Вот и решил – вдруг понадоблюсь?

– И поэтому зарулил ко мне вечерком? Типа – постельку постелить не желаете? – вновь не поверил хозяин дома.

– Нет… Конечно нет… Но если бы был хвостом – зачем бы в гости пришел?

Побежал бы стучать, – приводил логические доводы юноша, осторожно слизывая с губ сочащуюся кровь. Он намеренно терпел эти измывательства, зная, что очень быстро может прекратить жизненный путь всех этих четверых недоносков. В гараже, предвкушая первый акт представления, ожидая переодевавшегося шефа, гориллы, не скрываясь перед обреченным пацаном, планировали свои дальнейшие похождения.

Оказалось, что сегодня ночью следует перетянуть в тайник солидную сумму. И забрать из тайника солидную партию товара. И как всегда, шеф поедет на дело с одним особо доверенным – Бодей. По приосанившейся фигуре одного из ломовиков Максим определил этого "Бодю". Невольно заинтриговав юношу, "быки" продлили его пытки, но заодно – и свои жизни.

Уже после первых ударов Макс понял, как отключить болевой синдром. Он просто видел боль, словно текущую от места удара в центр красную волну. И останавливал её еще на периферии. Правда, это отнимало силы, но все равно было переносимей, чем боль при лечении или при… "Интересно, как будет больно, когда я покончу с этими?" – злорадно подумалось подростку, когда быки, пыхтя и хакая, лупцевали его ногами. – " Ну, ничего, ради такого дела потерплю", – решил он.

– Не можете, ну ничего не можете, – констатировал Прохор после трех часов утомившего всех дознания. – Времени мало, – вздохнул он. -Вот, смотрите и учитесь, – он схватил переноску и грохнул лампой об пол. Затем, ласково улыбаясь и заглядывая в глаза пленнику, оборвал патрон, ножом разделил и развел провода.

– Вот, щеночек, попробуем. – Он ткнул проводами в юношу. Тот машинально отпрянул.

Он помнил, как однажды "в детстве" менял лампочку, не выключив свет, и как крутило его электричество. Но сейчас произошло иное. Максим почувствовал, как этот ток, встряхнув нервы, ушел куда-то вглубь, наливая его силой.

– Вот так, пацан, – по-своему понял хозяин реакцию пленника. – Будем говорить правду или продолжим? Ладно, продолжай, – кинул он переноску одному из приспешников (Миколе -уже знал Максим), а сам вновь расположился в кресле, очень дико контрастирующим с общим убранством гаража.

Микола начал старательно тыкать переноской в пленника, всё дольше и дольше задерживая провода на теле. И, несмотря на электрическую подзарядку сил, это становилось неприятным. Прежде всего, из-за того, что начала обугливаться и вонять палёным кожа. Кроме того, неприятно, словно не в унисон дернутые струны, начинали звенеть нервы, не привыкшие еще к такому источнику энергии. Ну и, кроме того, неприятно было смотреть на эти морды, удовлетворяющие свои садистские наклонности.

– Ладно, – наконец решил шеф, глядя на дергающегося от каждого электроудара мальчишку. – Некогда. Богдан, нам пора. А ты, Микола, еще попробуй этими проводами, знаешь где? – Все знали где, поэтому захохотали.

– А потом, – отсмеявшись своей жуткой шутке дополнил шеф, – потом, если и это ничего не даст… Извинись за ошибку. Обязательно извинись, понял? И попробуй мне потом соврать!

– Да ладно, босс, впервой что ли, – обиженно пробурчал Микола.

– В том-то и дело, что не впервой. А мне потом в костеле грехи замаливай, – отрезал босс, уже садясь в машину с Богданом.

Время Максима пришло. И как только быки закрыли на внуренний засов гараж, он начал. Прежде всего, молча повалились два заплечных дел помощника Миколы. И пока тот тряс одного, затем – второго, юноша решал, какой болью одарить палача. Не из мести (ох, врешь!), а только с целью быстрее освободиться, пока Прохор не уехал далеко. Прохор? – спохватился Макс и мысленно слегка прижал сердце сидевшего за рулем Богдана. Слегка, настолько, чтобы тот, обливаясь холодным потом, не забормотал: "Минуточку, босс" и не нажал на тормоза.

Только теперь Максим взялся за Миколу. Он ударил по самым крепким, но и самым нежным нервам палача – зубным. Этот мужичина еще не знал, что такое зубная боль и даже не верил в нее. "Ну как может болеть кость"? – удивлялся он на жалобы своих дружков. Оказывается, может. И еще как! Это был рев смертельно раненного слона. А, может, бегемота. Макс не слышал ни того, ни другого. Но уточнять было некогда. Отпустив боль, он бросил приходящему в себя быку одно слово: "Развяжи"!

– Что? – взревнул обозлившийся негодяй.

– Развяжи или опять будет больно.

– Что? Да я тебя… – и опять рев от боли.

– Понял теперь? Развяжи.

Долго дрессировать не пришлось. Подросток получил первое наглядное подтверждение тому, что больше всего боятся боли вот эти – откормленные, наглые, почему- то уверенные в своей безнаказанности мужланы. Именно они, готовые причинять боль другим и даже убивать, оказываются самими мерзкими и трусливыми людишками, когда боль вдруг причиняется им. И, тем более, когда реальная смерть грозит им. И не случайно все эти шефы-боссы с одной стороны и "менты-омоны" с другой, уничтожают их при малейшей необходимости без всякого даже минутного сожаления. Разве что мелькнет на мгновение у босса досада: "И этот такое же дерьмо". Но это мимолетно – он и сам знает, что за навоз все эти быки.

Не оказался исключением и Микола. Завывая и всхлипывая, он подошел к Максу, упал на колени: "Пощади!". А затем вдруг выхватил пистолет и, не останавливаясь, всадил всю обойму в пленника.

О, это были абсолютно новые и неприятные ощущения. Было, прежде всего, больно.

Остановить этот сигнал он просто не успел. Хотя, может, и к лучшему. Боль осветила каким-то электросварочным светом весь организм. По тому, насколько стало светлее в сарае, Макс понял – не только организм.

Взвыл только что ухмыляющийся, уже вскочивший на ноги убийца. Взвыл и вновь упал на колени – увидев невероятное. Вначале, как и всегда, в таких случаях, из сделанных солидным калибром дыр брызнула кровь. Но потом… И он теперь скулил, завывал в сторону ярко светящегося облака одно: "Пощади, Господи!" – Слушай сюда, – почему-то по-одесски, а не по-ангельски произнесло облако, поднимаясь с кресла. – Тебе, подонок, жить незачем.

– Не я, не я сам… только по приказу, – плакался бандюган.

– Некогда мне… За твою подлость… Хочешь жить?

– Хочу, Господи!

– Какой я тебе к черту, "Господи"! Ну да ладно. Живи…

– Спасибо Госп… спасибо, Ваше… сиятельство, – бормотал начавший подванивать палач.

– Только вот что, – добавило "сиятельство", принимая вновь облик пацана и одеваясь. – Живи в муках, которые ты причинил другим. Начиная с меня.

И бывший пленник, открыв дверь гаража, оседлал шефов мотоцикл. Взревнув мощным двигателем, он исчез в темноте.

– Сейчас, сейчас, босс, – вытирая обильный пот, шептал Богдан.

– Э, да ты нанюхался, Бодя, – удивленно-разочарованно произнес Прохор, вглядываясь в побледневшего сподвижника.

– Нет, шеф! Ну, ты же меня знаешь, – перешел на неофициальный тон Бодя. – Я перед такими делами – никогда.

– На меня смотреть! – крикнул шеф, включив в машине свет и вглядываясь в зрачки водителя. – Да, – через некоторое время согласился он. – Это не дурь. А что?

Сердечко? – вкрадчиво поинтересовался Прохор, все еще сдерживая гнев. – Может, пора на пенсию? По инвалидности? На покой, а?

– Нет шеф, нет, – рассеянно проводив взглядом промелькнувшего в темноте мотоциклиста отверг заботу Прохора его помощник. Что такое "на покой" он знал.

– Вот, совсем отпустило, – радостно сообщил он.

– Да меня… твое здоровье, – взорвался, наконец, матом Прохор. – Мы едем или нет?

– Уже-уже, шеф. Тип-топ, нагоним, – срывая автомобиль с места пообещал Бодя, вновь вытирая пот, на этот раз выступивший от ужаса. Но он напрасно опасался неминуемой расправы. Вскоре внимание шефа переключилось на другое. Заиграл турецкий марш мобильник в автомобиле Прохора, и он, подняв трубку, услышал сначала: "Шеф!", а потом ужасный дикий крик оставшегося за старшого Миколы. Тот, видимо, уронил телефон, не выключив, и Прохор с Богданом ехали дальше под аккомпанемент холодящих душу воплей штатного палача.

– Что это с ним, шеф? – шепотом поинтересовался водитель.

– Не знаю, – облизнув пересохшие губы, также шепотом ответил Прохор.

– Может, вырубим? – попросил водитель, когда завывания стали невыносимыми.

– Молчи, идиот! Он не случайно позвонил. Может, что еще услышим. Узнаем, кто его…

Ты, давай, гони,мать твою!

Максим едва поспевал за несшимся Прохоровым джипищем. Не то чтобы мощный агрегат, которым управлял он, был помедленнее. Просто управлять таким зверюгой ранее не приходилось. Прагматичный Максов отец приобрел когда-то по случаю солидный раритетный "МТ" с коляской, который до сих пор верой и правдой служил рыбакам и грибникам. Белый-старший с гордостью говорил, что ни один "Джи-пи" не проедет там, где пролезет или протиснется его ветеран. И в прошлом году отец разрешил (первый раз – по проселочной дороге) проехать за рулем раритета сыну. Потом пошло-поехало и теперь вождение мотоцикла (а по секрету от ГИБДД – и отцовской "Самары") перестало быть для юноши неким таинством. Но эти славянские рабочие лошадки разительно отличались от скакуна, которым Макс пытался управлять сейчас. В отличие от тех, он все время рвался вперед и недовольно урчал, если наездник сбрасывал скорость. Общая логика конструкторов по обеспечению удобства доступа к необходимым рычагам помогла подростку быстро освоить в общем несложное управление, и только необходимость все время сдерживать рвущийся вперед болид отвлекала внимание от мчавшейся впереди машины. Свежий ночной воздух приятно обдувал вспухшие губы, потрескавшуюся в местах пыток кожу и саднящие от выстрелов дырки. Что с ним произошло, Макс пытался не думать – "Потом". Они выехали за город и промчались несколько километров, когда корма впереди идущего монстра озарилась красными огнями. Подросток тут же выключил свет и резко затормозил. Вообще-то он был никуда негодным филером, и при других обстоятельствах фара одинокого мотоцикла наверняка насторожила бы бандюганов. Но, подавленные продолжающимися криками по мобильнику Прохор и Бодя, потеряли всякую осторожность. Максим, пытаясь хоть как-то припрятать массивный мотоцикл в придорожных кустиках, увидел, что главный вражина вышел из джипа и двинулся в сторону здоровенного, овеянного преданиями (то ли Пушкин под ним ночевал, толи Мазепа сокровища зарыл) дуба. В обычных случаях его страховал Богдан. Но сейчас:

"Сиди, слушай, может хоть что-то прорежется", – бросил Прохор, метнувшись из машины. Да и то, кому в это время в такой темноте по проклятым местам лазить?

Поэтому Максим, подкравшись, смог увидеть и пакет в руках босса, и дупло, в которое он этот пакет запхал и кусок коры, которым босс это дупло вновь замаскировал. А когда Прохор направился к машине, успел этот пакет вытащить. Со стороны это могло показаться глупой игрой в шпионов, но в маленьких городках такие тайники все же считаются понадежнее камер хранения, где все на виду. И если курьеры не горели желанием светиться… В общем и здесь были свои резоны.

– Ну что? – поинтересовался шеф, вваливаясь в машину.

– Орет пуще прежнего. До визга дошло, – хмуро прокомментировал Богдан услышанное.

– Я думаю, шеф, пытают его.

– Но зачем? Вопросов-то не задают! И где Лютый с Чмырем?

– Я, думаю, шеф, они пытают его, чтобы нас заманить. Думают – примчишься выручать, а они тебя – тепленьким.

– Но кто "они"? Разве что эти щенки? Значит, и тот – от них? Славно… – Прохор на миг задумался, криво улыбаясь. "Щенки", они же " Шакалята" – молодая да ранняя поросль криминала уже начала наступать на пятки. Эти, вообще не имеющие ничего святого зверёныши, сколачивались в отдельную группировку. Цинизм и беспредел в их нравах вызывали восхищение и отвращение даже у видавших всякие виды волчар. Сейчас они схлестнулись на наркоте. Удачно посбывав дурь в школах и на дискотеках, щенки рассудили, что перекупка у стариков – дело невыгодное.

Точнее, выгодное, но не настолько. И решили эти ребятушки начать свой бизнес без "Прохора и Ко". И хотя получили жесткий отлуп (их главный шакаленыш три месяца провалялся в больнице с переломом черепа, а о рядовых и говорить нечего), но только затаили злобу и от своего не отступились. Поэтому догадка Прохора имела достаточные основания.

– Ну что же, – принял решение шеф. – Вызывай всех.

– Всех?

– Да, всех, бля, всех! Немедленно. Сбор… у тебя. И чтобы тихо. Как мыши. А то начнут съезжаться, как на свадьбу. Поворачивай. Товар заберем потом.

– Оружие?

– Да! А Микола… пусть помучается за благое дело, – решил Прохор, откинувшись на спинку сидения. Теперь, когда всё объяснилось, страх ушел. Пришла жестокая злоба.

Максим успел свернуть в переулок и скрыться от развернувшегося автомобиля.

Видимо, его подопечные поменяли планы и на всех парах понеслись домой. Нет, не домой – понял он, вновь увязавшись за внедорожником. На этот раз ехать было недалеко – автомобиль тормознул возле похожего на Прохоров, но более скромного особнячка. Водитель с пассажиром вошли внутрь, и твердо решившему закончить всё сегодня Максиму оставалось ждать. С сожалением, даже погладив его на прощание, он оставил в темном пролете мотоцикл и притаился, удобно устроившись на обвитой плющем или виноградом – в темноте не разберешь – скамейке. Какой-то поздний пьяница спросил прикурить, но, разглядев в свете выглянувшей на минутку Луны собеседника, всхлипнул, перекрестился и провалился в уличную темень. Максим же пересел на дальний конец скамейки – туда, где царила тьма даже для любопытного Месяца. Фосфоресцирующие стрелки показывали полвторого. "Это сколько же времени прошло"? – изумился Максим. Но события не дали развиться этому удивлению. Одна за другой в особняк стали продвигаться тени – в конце концов, наблюдатель насчитал их двадцать шесть. "Вся королевская рать", – понял юноша. Ночное совещание? Или ночной налет? Или бал у сатаны? Гадать долго не пришлось. Минут через пятнадцать вся эта свора несколькими группками двинулась к особняку Прохора, а затем – через главный, запасной ход и гараж – и в сам особняк.

"Поубивать бы их всех сейчас", – подумалось мстителю, но он тут же понял – не справится. Нет у него таких сил. Сейчас? Вообще? Неважно. Нет. А есть они на одного – Прохора. На него – уже сейчас есть. Или всё еще есть. Максим продолжал ждать финала, путаясь в своих чувствах и своих оставшихся силах. Сейчас бы хоть лунного света! Нельзя. А вот так, поливая лавку струйками крови – можно? Господи, спохватился он – кровь-то, кровь! И эти пули… Нет, юноша решительно подвинулся на скамейке и расстегнув рубашку, бесстыже подставил простреленные грудь и живот под удивленный лунный взгляд. "Впрочем, за свою вечность она и не такое видала", – успокоил себя Макс, наслаждаясь вливающимися в него серебристыми лунными лучиками.

Кодла расползлась назад по норам минут через тридцать также бесшумно, но как-то не так решительно, как ворвалась. По подсчетам подростка, в доме должны были остаться двое – Прохор со своим жлобом Богданом. И еще этот – палач Микола. Ну, этот – не в счет. Он меня боится. Или в счет? Но пора. Максим глубоко вздохнул наполненный ночным ароматом черемухи воздух и вторично направился в особняк, на этот раз через всё еще незакрытую дверь гаража.

– То ли мы не успели, то ли эти засранцы быстро слиняли.

– Это вряд ли. Разборка так разборка. Видимо, просто надоело. Замочили наших двоих, а Миколу повесили, типа: "Сколько можно ждать", – хмуро высказывал свои догадки Бодя. И хмурится было чему. Шеф-то облажался самым гадким образом. Как дешевка какая. Когда все собрались, он на полную громкость врубил свою мобилу.

– Это пытают Миколу. В моем же доме, – прокомментировал он рвущие динамик уже охрипшие вопли. – Это "щенки". В моем доме. Пора разобраться.

– Это давно? – поинтересовался один из лейтенантов – усатый "Гуцул".

– Минут сорок уже.

– Но шеф, чего базарим?

– Гуцул со своими – через гараж. Василь, бери своих и – через черный ход. Лось – твои со мной – через вход, – скомандовал Прохор и все рванулись к выходу из гаража Богданова дома.

– Опаньки, – прокомментировал Лось наступившую вдруг тишину сотовика. -Царствие небесное Миколе. Замордовали. И то дело – "минут сорок".

– Всё хлопцы, бегом. Не выпускать никого. У меня это шакалье взвоет, – прорычал Прохор, бросаясь вперед. Намек на упрек явно слышался в словах Лося, и это взъярило вожака. А дальше – больше. Все три группы, проникнув с разных сторон, соединились в гараже. Не потому, что все дорожки вели именно туда. Просто он оказался единственным местом, где можно было хоть что-то увидеть. И они молча разглядывали. Два трупа у гаражных дверей – без признаков насилия. Пустое кресло (приближенные Прохора называли его пыточным) с семью дырками от пуль и расплющенные о цементный пол сами пули. Лужа крови на месте отсутствующего мотоцикла. И, наконец, Микола, висящий на крюке в петле из собственного ремня.

– Кто-нибудь что-нибудь объяснит? – спросил, наконец, после долгого молчания все тот же Лось, разглядывая вынутого из петли, еще тепленького, но, безусловно, мёртвого штатного палача.

– Сбежали, сволочи. Закатовали и сбежали. Падаль. Ну ничего… Отбой пока. Все по домам. Разберемся, – объяснил происшедшее Прохор.

– Послушай, Прохор, а чем его пытали-то, а? – поинтересовался Гуцул, со знанием дела осматривая труп своего коллеги. – Ни одной ранки. Ничего. Я вначале думал, что вон тем, – он кивнул в сторону переноски, – но никаких следов.

– Нет, это мы с одним из шакалят здесь беседовали…

– Да-а… Есть у них, оказывается, мастер… Золотые руки. Никаких следов. И у тех двоих – словно от приступа сердца скончались. Слушай, Прохор, этого их мастера надо к нам. Ему цены нет. Вот вместо Миколы, а?

– Разумно. Если найдем – перекупим. А пока отбой.

– Может, пару хлопцев оставим? – поинтересовался уже на выходе Лось.

– А ну стой! – рявкнул Прохор. – Слушай меня, – оскалил он желтые лошадиные зубы со знаменитой щербиной. – Я, может быть, сегодня и лажанулся. Но не тебе судить.

Если за сявку трусливую меня надумал держать – выходи на ножах. Хоть сейчас. Ну?

– Брось, шеф, – буркнул Лось. – Разве я что? Просто, вдруг опять навалятся?

– Разберемся, – уже остывая, успокоил лейтенанта главарь. А этих (он кивнул на тела) убрать. И чтобы комар носа…

– Так что это было по-твоему, а? Кто за этот базар ответит? – поинтересовался Прохор, когда они с Бодей остались одни.

– Этот шакаленыш! Смотри, шеф, он вырвался, а Микола стал в него стрелять. Ранил.

А он грохнул наших, потом замордовал Миколу, перед самым нашим приходом повесил его, а сам на твоем мотоцикле – фьють.

– Но тогда он сам дьявол! А откуда он узнал, когда мы…

– Но, шеф, мобила же работала.

– Точно, бля! Я его… Где искать этого щенка?

– Вон, – побледнев, показал холоп куда-то за спину шефа. Резко обернувшись, Прохор замер. Да, это был всё тот же щенок, но в каком виде! Бледный, даже бледнее Богдана, в залитой кровью одежде, в распахнутой рубахе, с жуткими развороченными дырками в груди… Ни шеф, ни его напарник ничего подобного живым не видали, поэтому окаменели.

– Не ждали? – поинтересовался Максим чисто риторически. И так было видно, что нет. Он подошел к столу, взял оставленный там пистолет одного из уже унесенных охранников и направил на застывших собеседников.

– Почему вы так любите эту систему? Ну не практичная же… Только что калибр. дыры вон какие оставляет… А толку? Так… Ты! – он ткнул стволом в сторону шефа, – марш в то кресло. Вот так. Теперь ты, – кивнул он нукеру: – Привяжи его.

Покрепче, чтобы не вырвался. Ну, молодцом. Теперь присядь сам, – Максим, как мог, привязал к стулу Богдана его же ремнем и сел на табурете напротив.

– Поздно уже. И больно, – он не без умысла показал все семь дыр на теле. – Что же вы? Я ведь к вам, как к людям пришел, – вспомнил он праведное возмущение одного из героев старинного фильма. – А вы сразу за провода. – Он взял переноску, включил ее в розетку и стал приближаться к шефу, смотревшему на него выпученными глазами.

– Несколько вопросов и – живи. С кем и где ты был позавчера ночью. Ну? – вспомнив о теле девушки, он ткнул Прохора в жирное плечо. Тот дернулся, но промолчал. "Боится", – понял Макс. "Мои угрозы не такие страшные". А реально пытать он не смог. Он откинул переноску, вновь уселся на табуретку и тут вспомнил сюжет из того же фильма.

– Сейчас начнет действовать, – вслух произнёс он, поглядев на часы. – Ведь я не случайно вернулся. То пиво помнишь? Сейчас оно начнет разъедать тебе внутренности. Это очень больно. Очень. Но если ты вовремя мне все расскажешь, я дам тебе противоядие.

– Блефуешь, щенок, – просипел Прохор.

– Ну, что же, оно начинает пощипывать, да? – Максим мысленно послал сотни тонких, словно игольные кончики, болевых лучиков по крови шефа. Тот, удивленно вытаращив глаза, прислушался к ощущениям и застонал.

– А теперь – жжение во всем организме, – начал раздувать пожар в крови негодяя подросток. По перекосившейся физиономии бычилы было видно, что так оно и есть.

– И это жжение с каждым ударом сердца усиливается, правда? Говори, иначе сгоришь изнутри. Ведь скоро я просто ничего не смогу услышать, кроме твоего рева. Ну?

– Пощади… противоядие, – завыл Прохор, действительно корчась от боли.

– С кем и где?

– На хазе.

– Адрес?

– Зеленая…а…а…а… девять.

– Кто?

– Знаю только Игната. Двое – с ним.

– Кто такой? Быстро! – для большей сговорчивости Максим пустил в мозг собеседника волну боли по всем нервам.

– Игнат, это Василь Игнатенко. Он из "Водолазов". Смотрящий по области.

– Где искать?

– Где живет, – не знаю у..у…у…, пощади, – начал уже завывать Прохор.

– Где искать? – повторил юноша.

– Он по спорту интересуется. Мне на ипподроме встречу назначал. Другим, как я знаю – на разных соревнованиях. Тотализатор держит.

– Где "Москвич", кто владелец?

– Владелец не при делах. Я угнал, и я же вернул. Там же поставил.

– Почему "Москвич"?

– Чтобы села поспокойнее. Доверия больше.

– Адрес владельца?

– Московская, 6, частный дом.

– И последнее: за что?

– Я не убивал! – корчась и обливаясь потом, завизжал Прохор. – Спаси!

Противоядие!

– Он? – кивнул Макс в сторону вжавшегося в кресло Богдана.

– Не при делах. Никто из наших. Такое условие было Игната… Это они. Я только…

Я даже не знал поначалу… Только машина… И подвезти предложил…

– Врешь! Твоя рожа всё время мелькала…

– Ну, ну уколол её. И всё. Ну, видел, как они… её… А когда потом – я не при делах… – уже рыдая тоненьким, совсем несоответствующим габаритом туши голоском, оправдывался он. – Потом да, отвез. Выкинул… Там, где она рассказывала, её друзья ждали. Но уже мертвую! Это они, они, они! – забился в пыточном кресле Прохор.

"Вот как он Миколу-то", – по-своему понял происходящее Богдан. "Как-то влил свою отраву и любовался, пока тот в петлю не влез. Лихо, ох лихо пацан работает! Но о чем они базарят?" – думал он, теребя руками за спиной связавший их ремень.

Связан он был очень неумело, что порождало некоторые надежды.

– Быстрее отвечай, – морщась от захлебывающегося крика продолжал Максим, – кто и за что?

– Не знаю… Богом клянусь, не знаю. Такие дела – знать себе дороже. Но Игнат сболтнул – "самому" не угодила.

– Это кому? Ну? Последний ответ и избавление от боли. Ну?

– Червеню.

– Ну и молодец. А кто такой Червень?

– Не знаешь? Червеня, Червоного не знаешь? Ржавого не знаешь?

– Не знаю.

– Щенок… У-у-м-м, чёрт, да противоядие же!!!

– Помучься, тебе полезно, – Макс пошел на кухню, налил стакан воды и принес уже просто кричащему Прохору.

– Вот. И сразу все пройдет, – напоил он измученного шефа и пока тот глотал воду, освободил нервы от воображаемой боли.

Почувствовав неслыханное ранее облегчение, Прохор попробовал даже заулыбаться.

– Не соврал таки. Не дешевка. И на том спасибо, – пропыхтел он, косясь на своего мучителя-спасителя.

– Давай теперь немного об этом, Ржавом, а? – предложил новую тему для беседы.

– Не придется, – встрял в разговор Бодя. Он в отсутствие Макса успел развязаться, и теперь стоял, приткнув ствол пистолета вплотную к затылку подростка.

– Я не Микола, кишки выпускать не буду. Выпущу сразу мозги, – пообещал он. – Только пошевелись.

– Вяжи его, гада, Богдан. А лучше – пальни. Стой! Н-е-е-т. Теперь из него я душу достану.

– Ты хочешь знать, кто такой Ржавый? – продолжил он после некоторой паузы, когда юноша во второй раз был накрепко спеленован. – Ну, что же, можно и поведать. Что знаю, а там – не обессудь. Богдан, принеси из холодильника пивка. И сигареты там, на столе.

– Так вот, Прохор закурил и жадно вылакал банку пива. – Ржавый – смотрящий по республике. Живет в столице. Не нашего калибру. Мы для него – мелочь. Если не кашалот, то акула – точно. А эта девка, как я понял чем-то Ржавому на больной мозоляк наступила. Или дорожку перебежала. Они шустрые в этом возрасте, девочки-то.

В них такие сучки вызревают… Вот она – под морфием-то, только посвистывала.

Как в Эммануэли. Да что там, Эмма и рядом не стояла, что твоя подружка с ними троими разом выделывала.

– Врешь, тварь, – застонал Максим.

– Ну почему же. Рядом был, всё видел. Правда, сам не сподобился…

– Цыц! – крикнул, пытаясь вырваться, пленник.

– А потом Игнат на нее шейку колготки – р-раз, а те двое в разные стороны – ррраз! Сразу видно – сноровка…

– Всё, – не выдержал больше Макс. – Всё! Ничего больше, тварь, не увидишь – и юноша мысленно факелом полоснул разошедшемуся быку по глазам. Тот мгновенно согнулся пополам и дико заорал.

– А у тебя, холуй, руки отсохнут, – он направил мысль на потянувшуюся к "бульдогу" руку и порвал в ней нервы. Затем во второй. Тотчас страшно заорал и Богдан.

– Теперь иди сюда, – стараясь быть спокойным обратился Макс к Богдану. – Развязывай, если хочешь жить. Зубами развязывай, а то сам в петлю полезешь.

– Сейчас, Господи, – лепетал холуй, вгрызаясь в веревку. – Всё сделаю, Господи…

Вот так… вот так… Простите, не признал поначалу.

– Можно подумать, теперь признал, – растирая руки удивился юноша. – Ну да ладно.

Имей в виду – шефу твоему хана. Думай сам. Эй ты, тварь, ты слышишь меня?

В ответ сквозь завывания послышалось и грязное ругательство.

– Вот как? – взъярился юноша. – Еще мало? Тогда так. – Он мысленно из всех сил зажал голосовые связки шефа. Тот взвизгнул и затих.

– Ты… Вы что, его грохнули? Как тех? Я к тому… Мне что делать?

– Что хочешь. Но если только начнешь хоть что-то обо мне говорить, у тебя оторвется и вывалится язык.

– Буду молчать, век воли… – начал божиться Бодя.

– Вот вам и щенок, пробормотал он, когда страшный гость исчез в темноте. Толкнув дверь плечом, бандит выбрался на улицу и вскоре стал греметь ногами в дверь дома ближайшего из своих – Лося. После первых же сбивчивых слов лейтенант кинулся в дом шефа.

– Фу, да ты обделался, босс, – брезгливо оттолкнул Лось шефа. – Но это не смертельно. Порешаем с последней партией, ты расскажешь… ах да… тогда покажешь, где касса, и получишь уход, поводыря… пенсион, и Гаваи. Без базаров, шеф! – предлагал лейтенант шефу новые условия совместной деятельности. Тот только завывал.

– Ладно, ты сегодня хлебанул. Спать. В люлю, – он без былого почтения, но на всякий случай, аккуратно (вдруг вся эта немощь пройдет?) уложил Прохора в широченную постель, закрыл все входы-выходы и, схватив за шкирку Богдана, поволок его к себе домой.

– С шефом-то давно пора – зарвался. А вот с тобой… ты ведь теперь калека, а?

Потолкуем? Твое общее руководство, мое исполнение, а? Или в отставку? У нас убогих вообще-то эээ уважают, – еще на ходу предлагал новые условия Лось.

Глава 17

Выйдя из дома, Максим на секунду остановился, подумал, затем махнул рукой и пошел к брошенному мотоциклу. Ему крайне необходимы были покой и свет. Не было ни того, ни другого и юноша боялся, что до утра не добредет до дому. На двухколесном зверюге путь составил менее десяти минут. Да и то с учетом того, что мотоцикл пришлось всё же оставить не доезжая до ДОСов – у гарнизонных гаражей. Вытянув похищенный пакет, Максим похлопал скакуна по теплому боку и решительно направился к дому Косточки. Домой идти в таком виде было просто нельзя. А к ней… Ну что же. Забудет.

Заспанная девушка, увидев в глазок юношу, рывком открыла дверь, а затем рот в немом крике.

– Ну ничего-ничего. Всё нормально. Успокойся, – приняв безмятежный вид и тон, прошел в квартиру поздний гость. – Так, подрались немного. Мне бы в ванную, а? – он повернулся к двери ванной, но услышал тихий вздох и шуршание ночнушки.

– Ты что? – резко обернулся он. Но девушка, сползая по стене, только простонала:

"На спине".

– Да не обращай внимания. Это так. Царапины. Он подхватил теряющую сознание девушку, отвел ее в спальню.

– Ты ложись. Спи. Я всё сам.

В ванной, напуская горячую (до кипения!) воду, Макс взглянул в зеркало.

Отшатнулся. Потом тихонько вышел в прихожую, где в шкафу были вставлены зеркала в полный рост. М-да. Косточку можно понять. Рубаха и джинсы – какая-то сплошная окровавленная тряпка. Это что, столько крови вытекло? На голом пузе – две неприкрытые дырки с вывороченным мясом. Бррр. А сзади – он насколько смог повернулся, затем додумался открыть одну из дверок и посмотреться во вторую.

Пистолетные пули повырывали куски из рубахи и из тела. Спина напоминала клумбу из фильма ужасов – лепестками торчащие из дыр куски мяса были похожи на красные георгинчики.

"Но не помер ведь", -поморщившись, успокоил себя юноша и вернулся в ванную, где, спратав пакет, быстро скинул с себя неприятно затвердевшую одежду и со стоном блаженства погрузился в горячую воду. Но почти сразу ее пришлось спускать – в розовой воде мыться крайне неприятно.

– Надо было сразу под душ, – пробормотал Максим, отмываясь под горячими струями.

Уже затем, отмокая в более или менее прозрачной воде, он тщательно осмотрел свои повреждения. Судя по всему, все ранения были смертельными. Но так как он жил, становилось ясно… что же становилось ясно? Что с ним вообще происходит? Вот, кровь уже и не идет, даже какая- то пленочка на ранках. Только слабость… слабость… к Солнцу надо, или к Луне… К лучам надо… а здесь кожа обожжена, это откуда? Да… электричество… Измученный подросток еще успел свеситься с края ванной, после чего провалился в темноту.

Он очнулся от прилива энергии. Так чувствуют себя утром люди, когда выпивают традиционную чашку кофе или аккумуляторы на подзарядке. Он лежал вновь в кровати Косточкиных родителей, и утреннее Солнце гладило его выглядывающие из-под одеяла конечности. Макс рывком сорвал с себя одеяло и попытался подставить лучам главную сейчас заботу – раны. И с удивлением обнаружил, что забинтован – от самого среза трусов до горла.

"Танька", – понял он и начал сдирать с себя тугие бинты. Затем с удивлением и удовольствием рассмотрел семь круглых, по пятаку размером, пятен с уже довольно твердой коркой. Пожав плечами, юноша прошлепал босиком, открыл балкон и, притянув кресло, уселся в нем, подставив эти, похожие на следы от банок, пятна Солнцу. От чувства прибывающей силы он вновь блаженно задремал.

Татьяна ворвалась в квартиру уже после полудня.

– Я договорилась, – зашептала она. – Давай, вставай. Я помогу. Такси ждет. Врач тебя осмотрит тихонько, как бы не поднимая шума. Я ведь всё понимаю. Такие разборки как бы не для ментов, да?

– Ничего не надо, – сладко потягиваясь, возразил вновь отсыпавшийся в кровати после солнечных ванн Максим. – Уже все прошло. Почти. Домой надо. Ты бы мне… если можно… Рубашку и брюки батьковы, а? Я дома переоденусь и сразу верну, а?

– Брось хорохориться! Куда с такими дырками? – она сорвала одеяло, ожидая увидеть перебинтованное ею вдоль и поперек простреленное тело. Увидев же здоровую розоватую грудь с пробивающимся пушком, она молча села на кровать.

Уморительно пожевала губами. Затем провела раз-другой по гладкой коже. Затем стала разглядывать ее вплотную, почти касаясь своей щекой.

– Да ну тебя, щекотно, – рассмеялся, покраснев Максим. Вообще-то он соврал.

Дыхание девушки не так, чтобы именно щекотало его, но не скажешь же правду.

– Но я своими глазами видела, – прошептала, наконец, Косточка.

– Отпусти такси, потом поговорим, – попросил Макс.

– Ну, теперь говори, – строго и решительно скомандовала Косточка, метнувшись с четвертого этажа на первый и обратно.

– Да говорить-то и нечего. Пустяки. Знаешь, это царапины… Они просто воспалились, а теперь воспаление прошло. Вот и всё, – пожал плечами выздоравливающий.

– Девчата уже говорили, что ты необычный парень. Мышка с Кнопкой за тебя уже как бы дрались, – она усмехнулась. – Оказывается, ты еще и враль необычный. Ну зачем?

За кого ты меня принимаешь? Вообще как бы за дурочку? Ты знаешь, как я испугалась! – Она вдруг задрожала и всхлипнула. – Ты же не мертвецом пришел.

Гораздо хуже.

– Ну, не преувеличивай. Ну что может быть хуже мертвеца, – пробормотал Максим.

– А потом… в ванной… Блин, я решила, что ты умер. С такими дырками-то! Ты думаешь, я не знаю, что такое сквозное ранение?

– Это было только похоже, – все ещё пытался опровергать ее необычный враль. Он был очень тронут этими слезами.

– Да, похоже, – вдруг во весь голос разрыдалась Косточка. "Похоже"! На смерть это было похоже. А когда я услышала пульс, так обрадовалась! Я бинтовала тебя и … и… я же видела! Вот здесь… и здесь… А теперь, – она отодвинулась – ты мне как бы лапшу на уши вешаешь! "Похоже! Нарывчики!" – Ладно. Иди сюда. Открою тайну, – прошептал тронутый этими чувствами Максим. – Действительно, это были смертельные раны. Но от них есть одно волшебное средство, – продолжал он, притягивая девушку к себе. – Слезы феи. Вот ты поплакала – и они тотчас зажили. Но если это не закрепить, не поцеловать, тогда раны опять откроются и горе тому рыцарю, – добавил он шутливо-зловещим голосом.

– Врунишка, – усмехнулась между поцелуями Косточка. – Но я все равно дознаюсь…

Потом…

"Вряд ли", – решил Максим и, заглянув ей через глаза в самую душу, повелел спать, а затем рассказал, что ничего такого и не было – просто приснился ей странный и загадочный сон.

"Всё-таки, нечестно все это", – подумалось Максиму, когда он в чужой одежде быстро сыпался по лестнице вниз. "Действительно враль. А что и как я объясню, если сам ничего не понимаю? Но сейчас – другие проблемы. Хотя, оказывается, зря я тогда Пуха-то. Может, он был и прав? С другой стороны, правильно. Даже если правда – зачем трезвонить?" Еще год назад Пух – такой же, как и в мультяшке, хитрован-толстячок – Новиченко, разболтал им большой секрет. Оказывалось, по его словам, что на медосмотре была установлена горькая истина. Их девочки, их офицерские скромницы оказались ненамного лучше городских шлюшек – почти все оказались "не девочками". И это в четырнадцать-то лет! Особенно некоторые тихони, некоторые медалистки, – злорадствовал он, косясь на Максима. Тогда еще Кот не перебежал дорожку и все ребята поняли, какой булыжник забросил Пух в огород Белого. В принципе, это была подленькая месть за высмеянное в очередном "Шедевре" обжорство Пуха. Но разве можно так? И этим же вечером (у Максима хватило умишка вытерпеть) они случайно встретились. Ни слова не говоря Макс ударил Пуха вначале теннисной ракеткой по толстой ряшке, затем – кулаком в живот. Ударил зло, жестко, при тех же ребятах.

И потом, нарезая по городку привычные маршруты, они видели, как медленно, держась за толстенький бочек, добирался Пух до дома.

– А если ты ему что-нибудь того? – заволновался Сергей.

– Не волнуйся. Все учтено могучим ураганом, – по Бендеровски отшучивался всё- таки встревоженный мститель. – Просто его никогда не били.

– А если нажалуется?

– Тогда и я скажу, за что я его.

– Да знаю я его. Он – дешевка. Но никогда не сдаст. Не из благородства – из трусости, – поддержал Макса Пенчо. Помнишь "гаденыша"?

"Что бы я сделал с ним теперь?" – подумал юноша. Ну, Пух проявил то ли трусость, то ли мудрость, но никого, точнее, Максима не сдал. И постепенно стал если не нашим, то и не чужаком. А вот с "гаденышем"… Уже дома, переодеваясь, он вспоминал ещё одну стычку с одним юным подонком. "Потом", – отмахнулся он, метнулся к мирно спящей девушке, и повесил на место одежду её отца. Выскочив на улицу, он направился к единственному исправному таксофону. Уже начитавшись и насмотревшись, Макс не хотел звонить ни из квартиры, ни по мобиле.

Холера с раздражением схватил телефонную трубку. Хорошо начальству по радио и в прессе… гм… говорить о вежливости. Раз в год поотвечав на звонки. А каждый день, каждый час? И большинство – на звонки психов или неуёмных сутяг?

Вежливость им подавай! И он заученными фразами начал представляться.

– Это я, – перебил его знакомый ломающийся юношеский голос.

– А, экстрасенс, – перешел на неофициальный тон сыскарь. – Что новенького?

– Хочу поторговаться.

– Нет, братец. Нос у тебя хоть и искривленный, но не в ту сторону.

– Я скажу, где "Москвич", чей он, и где малина, на которой все произошло. Может, там что-то и осталось.

– Что, что, что ты хочешь? – облизывая вдруг пересохшие губы, зачастил капитан.

– Всего лишь адрес. И номер телефона.

– Ну?

– Василий Игнатенко. Алло! Алло! Не слышу! Алло? – кричал в трубку Максим, не понимая молчания на другой стороне провода.

– Жди на лавочке возле своего подъезда. Через полчаса буду, – уже другим, телеграфным тоном ответила трубка и разразилась гудками.

– Скажем прямо, обмен неравноценный, – признался Холера, дав интересующий юношу адрес и получив очень-очень интересные сведения. – И всё-таки, может, расскажешь все, что знаешь?

– Пожалуйста. Наш Прохор был на подхвате. Исполнитель – Игнат с какими-то дружками, заказчик вроде – Ржавый. И что теперь?

– Что теперь? А теперь я пойду по цепочке и не остановлюсь, пока всех не посажу.

– Да бросьте Вы!

– Ты, пацан, это брось, – обиделся Холера. – Ты меня не знаешь. Не будет мне теперь покоя. Да и им тоже. Вот что, эээ, Максим. Давай тандемом, а? Ты добываешь сведения, а я реализую.

– Нет… Простите, нет.

– Но почему? Мы вытянем их в суд и – справедливость восторжествует!

– Вы как-то говорите, как с маленьким. Она восторжествует без суда. Если не верите, подскочите к Прохору.

– А что?

– Мне пора. Спасибо за адрес.

– Но зачем тогда ты даешь мне эти наводки?

– Может потом, когда они уже будут… отвечать, вы объясните людям, за что они…

– Какие взрослые мысли!

– А изнасиловать и задушить, что вы нам с Серым приписывали, – это детские мысли?

– Подростковые, мой юный друг, подростковые. Это время того самого полового созревания, когда, как говорится, кое-что давит на мозги.

– Ничего у меня уже не давит, – отмахнулся Максим.

– Вот как? – искренне удивился Холера. – Ну что же, поздравляю. Я так потерял невинность в восемнадцать – перед уходом в армию.

– Акселерация, – нашелся покрасневший вдруг подросток.

– И не говори… Ну, тогда, как мужик мужику, – заговорщески зашептал Холера, – давай всё-таки если не тандемом, то просто заодно.

Глава 18

– Ну, привёз звездочек? Или так, просто жеребят из конюшни проветриться? – слегка обняв коллегу за талию, поинтересовался Фролов – некогда одноклубник Синицы, а нынче -средней руки спортивный функционер областного масштаба.

– Есть разговор, – не приняв полушутливого тона, взял быка за рога Синица.

– Ого! Сам Синица – и не улыбается. Значит, привёз! Ну что же. Через часок закончим оргвопросы и у меня в кабинете.

– Нет.

– У тебя в гостинице?

– Нет. Давай в нашем кафе.

– Заинтриговал. Договорились. Только ты всё же помягче. А то все поймут, что у тебя что-то эпохальное то ли намечается, то ли уже свершилось.

– Вот что, Максим, – с утра отвел в сторонку от делегации тренер свою фишку. – Есть серьезный разговор, но после боя. А пока – покажись. Заставь о себе говорить. Без этого сейчас в спорте – никуда.

– Вообще-то я никуда в спорте и не собирался…

– Об этом потом и поговорим. А пока послушай меня. Ты же знаешь, я зла своим не желаю. Покажись. И доставь удовольствие болельщикам.

– То есть, растянуть удовольствие?

– Можно сказать, и так.

– Хорошо, постараюсь. Но потом вы меня отпустите по делам, правда?

– Я же обещал!

Безусловно, драка – это одно, тренировочный бой – совсем другое, а официальный бой, да еще в присутствии зрителей – это совсем третье. Разницу Макс почувствовал сразу, как только вышел на освещенный ринг и диктор пока еще равнодушно объявил, кто находится в красном углу. Да и публика приняла это объявление пока что равнодушно.

– Ну ничего-ничего, – прошептал дебютант. Ему вдруг неожиданно захотелось рева трибун, аплодисментов, свиста… Как говаривал дед Щукарь – ажиотажа.

Противника – высоченного для этого веса, а потому худого до костлявости ровесника приняли повеселее. Видимо, тронул послужной список – три боя, три победы, все – за явным преимуществом.

– Всё его "явное преимущество" – в длинных руках. Не подпускает к себе, а сам – бьет с дистанции. Поэтому твоя задача – нырок под удар, сближение и – по печени.

В голову не выцеливай – если только снизу в подбородок. Но прошу тебя – поиграй, заведи и соперника и публику. А потом – не калечь. Видишь, какой скелет? – наставлял Син своего подопечного. Тренер был непонятно хмур и озабочен. Хотя четверо его подопечных уже выиграли свои бои. И еще столько же боев впереди. Но главным он считал этот. Тем более, что увидел, кого привел Фрол и видел, как эта яркая явно снизошедшая до не своего уровня женщина порывается встать и уйти.

Гонг почему-то не замедлил течения времени. Максим присмотрелся к противнику, приближающемуся к нему в классической стойке, и приглашающе опустил руки, открыв лицо. Публика впервые озабоченно загудела, ожидая быстрой концовки для этого не то наглеца, не то недотепы. Видимо, также решил и длинный, нанеся сильнейший удар правой в открытую скулу. И сейчас же время уняло свой бег, перейдя для Максима на "замедленную съемку". Он видел плавно приближающуюся руку и, вспомнив заклинания тренера, также плавно, чтобы было видно зрителям, нырнул под удар и сделал шаг в сторону. Время вновь ускорилось, и Макс под хохот зала наблюдал, как инерция поволокла соперника вслед за его же рукой – мимо цели, к канатам. И тогда юноша устроил благодарной публике представление. Опустив руки почти по швам, он в течение первого раунда только уклонялся, когда противник пытался ударить стоя на месте или уворачивался, когда тот пытался бить в движении, наезжая всем своим нескладным телом. Первые смешки переросли в хохот, затем в нескончаемые, хотя и жидкие по причине немногочисленности зрителей, аплодисменты.

Невольно подыгрывал и противник, не понимающий, что происходит и продолжающий бросаться на Максима.

– Ну, молоток. Просто молоток, – похвалил в перерыве тренер подопечного. Он расцвел и невольно бросал торжествующие взгляды куда-то в зал. – Но теперь смотри не заигрывайся. Пора бить. Это тоже надо показать. Ушел-ударил, ушел-ударил, – показал Син, одновременно обмахивая своего протеже полотенцем. – И смотри, ему наверняка посоветуют зажать тебя в угол, где простора поменьше. Не заигрывайся, – повторил Син уже вдогонку. Но Макс уже вошел во вкус. И представление продолжилось – на этот раз артист не только уклонялся от ударов, но и, едва не касаясь соперника, уходил из углов ринга, оставляя там незадачливого визави.

Может быть, он продолжил бы игру, но обозленный противник решился на грязные приемы – стал пробовать навалиться на Макса всем телом. Кроме того, попривыкнув к тому, что противник не наносит ударов, он тоже беззаботно опустил руки. Пришла пора наказывать. И Максим наказал – после очередного нырка под удар он не то чтобы сокрушительно, но крепко приложился в область печени. Это и окончило бой – бедняга рухнул и до десяти отдышаться не смог. Теперь произнесенная диктором фамилия Белый была встречена аплодисментами. И юноша глотнул первую малюсенькую порцию ядовитого напитка – славы.

– Ты видел, нет, ты видел, кого я заманил? И ты хорош – какой спектакль устроил!

Ты прав, дружище, это – фишка. Если, конечно… – Фрол не договорил и потянул солидный глоток темного пива. Они с Синицей вновь сидели в их излюбленном баре.

Только теперь, вечером, подвальчик был набит людьми, дымом, запахом спиртного и людским гомоном. Пить здесь и сейчас какие бы то ни было квасы или фанты было бы подозрительным. Да и не хотелось. От перспектив кружилась голова, и друзья собирались отпраздновать первый успех. Но без гусарства и без эйфории, чтобы не спугнуть фортуну. А фортуна вроде бы поворачивалась к ним лицом. Действительно, сегодня Фролу неслыханно повезло. Он сватал на эти, вроде бы заштатные соревнования пацанов, всего лишь мелкого клерка великой подпольной спортиндустрии. А приехала с ним (или наоборот?) сама Элен, она же Ленка – Итальянка, она же… гм..гм… Ну, это не при ней и лучше – не принародно. То ли в попытках разогнать очередную депрессию, то ли решив позаниматься селекцией, то ли из желания "побраконьерничать в заповеднике", но Ленка пришла на соревнования, поскучала и уже хотела уходить, когда на ринге начал вытворять свои чудеса Белый.

– Знаешь, у нее после первых же финтов просто глаза загорелись. Ты видел, как она хохотала? До слез! А потом свистеть начала! Видел?

– Мельком. Ты же мое правило знаешь: во время боя – только бой.

– Ну, много потерял. Хотя, наверстаешь. Завтра обязательно заявится, а куда конь с копытом… Завтра соберутся. За начало! – Фрол двинул бокалом в сторону бокала Сина.

– Да ты чего такой хмурый? Боишься, завтра он будет хуже?

– Да нет. – Синица воровато оглянулся по сторонам и закурил. – Да, опять начал, – ответил он на вопросительный взгляд коллеги. Эта борьба, наверное, на всю жизнь. Да ладно, – махнул он рукой. – Не об этом сейчас. Понимаешь, хлопец он уж больно самостоятельный. Упрямый. Как с ним будем говорить об этом – не знаю.

– А ты и не говори пока. Пусть на республике победит, а там и разговор поведем.

Это у нас когда, через месяц?

– Раньше. Но он может и не поехать. Он и сюда приехал какие-то свои дела улаживать. Сразу после боя привел себя в порядок и смотался. Ребята говорят – и сейчас его нет.

– И ты терпишь такие нарушения режима? – изумился Фрол.

– Я пообещал не соваться. И какой там режим? Этот дар у него не от тренировок – от Бога или от черта – не знаю. Знаешь, как он восстанавливается? – тренер наклонился к коллеге и почему-то шепотом рассказал – на Солнце смотрит.

– Ну, это юношеские психи. Интересничает. Или, по-нашему, выстебывается.

– Если бы, – вздохнул Син. Но с таким талантищем надо терпеть.

– Только не давай на себе ездить. А завтра скажи, чтобы себя показал бойцом.

Артистом он уже побыл.

– Если он раз по-бойцовски двинет, – бой закончится.

– Ничего, мы ему панчера подберем. Есть пару ребятишечек на примете. Вот пусть и покажется.

– Ладно, – вздохнул Син.

– Погодь-погодь. Ты чего вздыхаешь? Тебе что не нравится? Сам напросился. А в этих играх правила уже другие.

– Да нет, мне просто этих спаррингов жаль.

– Ну, это ваше дело. Дай нормальную установку, что калечить ребят негоже, что бокс – это не мордобой, а искусство, что это надо показать… В общем, действуй.

И расслабься. У нас все получится. Вздрогнем. Они выпили и вскоре ударились в богатые воспоминания.

Глава 19

Свободно владея языком аборигенов, Максим без труда узнал о том, как добираться до интересующей его улицы и вщемился в переполненный по поводу вечера трамвай.

Будучи притиснутым вплотную к окну, юноша с интересом рассматривал утопающий в каштанах город. Вскоре трамвай выбрался из узеньких закоулков центральной части старого города, появилась перспектива, уже видны крепко вросшие в землю старинные особняки, рвались в небо своими острыми шпилями костелы… Вдруг Макс почувствовал целенаправленное движение чужой руки к его карману. Движение было легким, профессиональным, но обостренное восприятие подростка сразу отметило это вторжение. Он сосредоточился на этой незванной гостье и вскоре почувствовал ее всю, а с ней и ее хозяина – темное, искрящееся наглостью и одновременно страхом биополе карманника. Недолго думая, юноша полоснул по нервам этой руки вселенским холодом, чтобы они перестали проводить через себя хоть какие сигналы. Он услышал сдавленный стон и почувствовал, как плетью повисла парализованная рука ворюги.

"Одним меньше", – мысленно констатировал он. "Надо и дальше калечить гадов. Вот так – карманнику по руке, грабителю – по глазам, хулигану -по ногам, насильнику -по этому самому. А убийце? Вот, хотя бы этому, к которому еду? Какую месть, кроме смерти? Имеют ли они право жить?" – Ничего не придумав, Максим в очередной раз решил, что "там видно будет".

"Там" оказалось не всё так и видно. Дом его новой жертвы оказался хорошо огороженным особняком на окраине аккуратной улочки с такими же аккуратными двухэтажными особнячками. Чужаков тут не ждали и встречам с ними не очень радовались. Едва юноша успел присесть на веселенькую скамеечку напротив вражьей крепости и всмотреться в ограду, на него отбросил тень здоровенный бычила.

– Ну что? – спросил он, пожевывая жвачку.

– Что? – уточнил Максим.

– Нет, это я спрашиваю, ну что? – недружелюбным тоном завязал разговор дылда.

Это был хам из качков, упивающийся своими мускулами и безнаказанностью. О том, что его держат за говорящую псину, он никогда не догадывался, полагая, что это он сам снизошел до службы очередному боссу.

– Я бы хотел к Игнату.

– Он тебе назначал?

– Да нет. Просто поговорить надо. По делу.

– Деловой? Вот так просто поговорить? Давай вали отсюда, цуценя. Босс просто так с детворой не разговаривает.

– О! Так он ваш шеф? – деланно восхитился Максим. Очень-очень рад. – Тогда передайте ему…

– Я тебе что, телеграф? "Передайте ему". Шефа нет, и долго не будет. А для тебя – не будет вообще.

– Да вы даже не знаете, кто я.

– Я и так вижу, что кусок дерьма. Кусочек. Вали отсюда, пока цел, – и за распальцовкой полезли изо рта так долго сдерживаемые ругательства.

– Плохо, очень плохо, дяденька, – вздохнул юный собеседник. – Грязный язык.

Ненужный. Будешь немым, – вздохнул он.

– Ммм? – замычал детина, схватив Макса за ворот.

– Не понял, – горестно покачал головой подросток, даже не пытаясь вырваться. Он вспомнил свой "подарок" карманнику и наградил тем же обе сжимающие его руки.

– Вот так. Теперь будешь сидеть в переходе, мычать за подаянием. Думаю, шефу ты больше не понадобишься.

Бычила, выкатив глаза и выпустив между толстенных губ жвачку, плюхнулся на скамейку и рассматривал висевшие без движения руки.

– Ммм!!! – страстно замычал он.

– Э нет, и не проси. Ничего ты языком толкового не делал. Руками тоже.

– Ммм, оооу, – завыл качек и бросился к особняку. Визит не удался. Хозяина нет, а связываться со всей охраной не хотелось. Максим быстро покинул негостеприимную улицу. В гостиницу он пришел злой и неразговорчивый, отмахнулся от приглашения расписать сотню и завалился спать.

– Этот уже попробовал вкус крови. Начинающий нокаутер. Стремиться закончить бой сразу, одним ударом. И пока это ему удавалось. Очень опасен для начинающих.

Многих искалечит, многим отобьет охоту от бокса. А сам – не боксер. Поэтому – отбей охоту у него. Но без инвалидности. И потом… – Син замялся, взвешивая, казалось, уже давно подобранные слова. – И потом… этот бой надо сделать красивым. Понимаешь, не смешным, как вчера, а красивым. Это очень важно. Для тебя и, врать не буду, для меня. Хорошо?

Максим перестал созерцать разминающегося юного панчера и удивленно взглянул на тренера.

– Ничего не спрашивай. Не думай. Сделай красивый бой. Я тебе зла не желаю.

– Какое же зло в красивом бою? – пожал плечами подопечный. – Красивый бой и отбить охоту. Постараюсь. Не нравится он мне, – подытожил он свои наблюдения и пошел в центр ринга, на извечный ритуал напутствий рефери.

– Ну молодчага! Красота! Просто поэма, – отозвался о действиях Макса тренер в перерыве. В результате этой поэмы начинающий панчер был изукрашен до неузнаваемости. Он уже что-то умел и перед своим ударом пытался обмануть Максима какими-то ложными замахами, движениями, наклонами довольно развитого торса. То есть пытался боксировать. Поэтому все действительно получалось красивее. Белый одним незаметным движением выскользал из угла, куда все время пытался загнать его противник, а затем несильно, но смачно бил его по лицу.

– Пацан! Покажи, что ты мужик! – кричали панчеру тренеры в противоположном углу.

– Догони, припри и убей!

– Ого! Слышал? – обратился Син к своему боксеру. – Понял? Так вот: теперь – не пятиться. Стань, как вкопанный в землю танк. Ни шагу назад. И все наскоки встречай ударами. Но смотри, оставь кусочек его на третий раунд.

Противник был очень уверен в своих силах и своей звезде. Трижды Максим опрокидывал на пол этот рвущийся к нему таран. И трижды соперник вставал еще до счета "шесть", мотал головой и вновь шел на стоящего в центре ринга Макса "убивать".

Такую настойчивость можно было бы приветствовать, если бы… Если бы не ненависть, уже фонтаном бившая из глаз подростка. Он действительно шел убивать, не понимал, почему это не удается и еще больше ненавидел соперника. Поэтому, когда до конца раунда оставались секунды, Макс, в очередной раз уклонившись от кувалды, ударил расчетливо и сильно. Панчер задохнулся и упал. И во взгляде наконец-то мелькнул страх.

– Ну, зачем? Я же тебя просил оставить немного на третий раунд!

– Отдышится. Зато теперь забоялся. В третьем охоту убивать отобью.

– Ну-ну. Обратил внимание на ноги? Здесь у него слабина. Попробуй сам погонять его, если он действительно замандражил.

Максим сломал-таки соперника и действительно погонял его по рингу под свист и улюлюкание зрителей. Секрет был прост – грозный панчер боялся боли. Об этом можно было догадаться и ранее. Жестокость – проявление трусости. Так было и здесь. Избивая других, начинающий нокаутер не познал настоящей боли. Не оглушающих до беспамятства ударов по защитному шлему, а жалящих, словно протыкающих печень. Ударов, от которых останавливается дыхание, подкашиваются ноги, а сознание ослепляет острая боль. Уже после первого же удара Макса в третьем раунде, соперник, отдышавшись на счете "восемь", наглухо прижал правый локоть к боку и начал резко отворачиваться от каждого замаха противника. Затем на ватных ногах начал отходить к углу ринга. Ненависть осталась во взгляде, желание убить тоже, но эти чувства уже были столь густо разбавлены элементарным страхом, что Максим понял – этот боксер кончился. И когда тот, понукаемый разъяренным рычанием тренера, вновь изобразил активность, Макс закончил бой, вновь ударив туда же, только сильнее и больнее. Встать несостоявшийся убийца уже не смог или не захотел.

– Ну вот и молоток. Какой же ты молодец! Об ошибках потом. В целом – молодчина.

И мы в финале! – ликовал Син, снимая с победителя перчатки. – Но и это еще не всё… – таинственно шепнул он. – Ладно, потом. Иди, – шутливо подтолкнул тренер своего ученика в центр ринга. На этот раз его фамилия была встречена восторженными аплодисментами довольно многочисленных зрителей.

– На тебя приходили. Специально. Видишь, к выходу потянулись? Но это так себе. С тобой хочет поговорить одна… гмм… очень… гмм важная дама. То есть, не то чтобы она сама важная, но важная как это, ну понимаешь? – сбивчиво говорил Син, ведя героя дня к выходу. – Вон в ту машину – показал он на вытянувшуюся во всю длину переулка белую "Вольво".

– Вот это да! Бабушка Пугачиха, что ли? – ахнул подросток и рванулся назад.

– Ты с ума сошел? – ну-ка марш туда.

– Да хотя бы под душ, переодеться… – объяснял Максим свой порыв к ретираде.

– Давай иди. Никакая не Пугачиха. Додумался! Но в нашем деле она – что примадонна на эстраде. Она любит поговорить именно вот так – сразу после боя.

Иди, не ломайся.

Невесть откуда появившаяся горилла в смокинге предупредительно открыла заднюю дверь этой подводной лодки на колесах, и юноша оказался в салоне. Дверь бесшумно закрылась, и пассажир, вглядываясь в тонированный полумрак, замотал головой.

– Ну, ну, ну, не волнуйся, воробышек, – проворковал гортанный женский голос, оторвав Максима от созерцания невиданной автороскоши. Он повернулся к говорившей и замер. Молодая женщина была удивительно красива. Таких или подобных красавиц гарнизонный юноша видел только в кино и на обложках журналов. Но вот так, почти вплотную… он поймал себя на том, что глупо таращится на незнакомку, а она в свою очередь осматривает его ядовито-зелеными глазами, едва улыбаясь краешками сочных губ.

– Вот ты какой, наш чемпион, – промурлыкала собеседница, видимо, удовлетворенная осмотром. Уже не воробушек. И не заинька. Козлик? Тоже нет. Знаешь, как я тебя буду называть? Орланчик? Как тебе?

– Пожалуйста, – промямлил оробевший вдруг подросток.

– Ты смотри, покладистый, – сверкнула улыбкой безупречных зубок незнакомка. – А на ринге так неуступчивый.

– Вы видели? – проглотив слюну, удивился Максим.

– Да что с тобой, Орланчик? Зачем бы я еще тебя сюда пригласила?

– Ну, не знаю…

– Ты всегда так туго соображаешь, или только после боя?

– Нет, почему после боя? То есть, почему туго? – обиделся Макс, уловив уже чисто издевательские нотки. – Ничего не туго. Только вот с Вами.

– А почему именно со мной?

– Я таких… красавиц раньше не видел, то есть не то, что не видел… Не разговаривал, да что там не разговаривал, не… встречал… живых.

Это было сказано так чистосердечно, так сбивчиво и наивно, что даже привыкшая к комплиментам красавица была приятно польщена.

– Глас младенца – глас Божий, так что ли? – улыбнулась она. – Объяснения принимаются. И ты, чемпион, ну, без пяти минут, чемпион, не знаешь, кто я?

Честно?

– Честно. Мне Син, ну, мой тренер, сказал залазить, то есть садится, в эту машину, и там меня ждет… то есть хочет увидеть… Ну вот я и сел, – все еще собирался с мыслями Макс. А собираться было тяжело. Рассматривать собеседницу было неловко, а глаз оторвать не получалось. Здесь было, как выразился бы друг Серый, "всё при всём". Всё пропорционально, в меру намакияжено, в меру оголено, в меру надушено. Только вот ноги… Это же дал Бог такое сокровище и умение его преподносить! Не оторвать взгляда.

– Ну так давай знакомиться, – вновь легко и снисходительно, словно все понимая (а почему бы и нет? – вдруг покраснел Макс), предложила красавица.

– Элен, – она протянула для рукопожатия теплую бархатную ладонь.

– Максим. Белый – представился юноша, осторожно пожимая протянутую ладонь и длинные гибкие пальцы.

– Ты тонко намекаешь на то, что я не назвала свою фамилию? – вновь заулыбалась женщина. – Тебе какая больше нравится?

– Это как?

– Ну, девичья или по мужу?

– А-а-а, – разочарованно протянул Макс. – Мне вообще-то всё равно.

– Попался, – рассмеялась Элен. – Ладно, Орланчик, приехали. Вечером приглашаю тебя в гости. Тогда и поговорим. Согласен?

– Неужели кто-то отказался бы? – вновь простодушно воскликнул юноша. И вновь неосознанно сделал правильный ход.

– Ну-ну, без телячьих восторгов, – притворно нахмурила бровки таинственная Элен.

Пока приглашаю тебя на деловой разговор.

– Деловой? – изумился ее новый знакомый.

– Ну, Орланчик, а какой еще? Думай сам. В общем, около 20.00 часов сюда подъедет авто. Не это. "Мерс". Вон с тем дядечкой – она показала на сидевшую где-то вдали возле водителя уже отмеченную Максом гориллу. – Тогда и поговорим. До вечера Орланчик.

Когда белый глист укатил, с трудом поворачивая на перекрестках, Максим шмыгнул в свою комнату общежития, к которому столь любезно его подвезли. Чтобы собраться с мыслями да и вообще по привычке, юноша залез под горячий душ, с удовольствием смывая уже успевший остыть и стать липкой пленкой боевой пот.

"Важная дама, важный бой… Для тебя и для меня… Сделай, я прошу", – вспоминал он слова Сина. Значит, важная в этом смысле. Спонсорша? Или? "Тебе фамилию по мужу?" Может жена кого из спортивных генералов? Нет, вспомнил он запах кожи в салоне. Те, так в открытую не шикуют. Жена олигарха? Ближе. Но зачем я ей? Зачем? – у него вдруг сжалось сердце. Вспомнил несколько историек о женах – сумасбродках и ревнивых олигархах. "Ай, глупости", – успокоил он сам себя. "Не похож я на тех, на которых клюют. Им шкафы вон какие нужны. А я, а мы – начинающие. Хотя, конечно…" – он поймал сам себя на мысли, что немного жаль, что… – и решил не додумывать. "Не с нашим рылом", – вконец успокоился он, уже причесываясь перед зеркалом.

– Ну что, ну как? – ворвался в номер Син.

– А что как? – взъершился Максим. – Ну что "как"? Запихиваете в машину, ни о чем не предупреждаете, не инструктируете, а потом: "Как?" Это не по-тренерски.

– Подожди. Чем закончилось… Ну как вообще? – взволнованно допытывался Синица, отмахиваясь от упреков своего протеже.

– Хорошо, все расскажу. Но вы скажите, в конце концов, кто это.

– Лады-лады. По хитрой физии вижу – всё нормально, но всё-таки?

– Не знаю. Назначила какую-то деловую встречу у нее дома. Сегодня вечером. А так, какая-то пустая болтовня про её девичью фамилию.

Услышав эти немудреные новости, старый боксер просиял, затем обнял Максима за плечи и, заглядывая в глаза, произнёс:

– Свершилось! Поздравляю!

– Спасибо, – удивленно поблагодарил юноша и, глядя на сияющего наставника, шепотом спросил: А все-таки, что свершилось?

Син уже пришел в себя и, развалившись в гостиничном кресле, начал просвещать подростка.

– Твоя новая знакомая, точнее, все еще незнакомка – Елена Стриж. Но это в девичестве. Вышла замуж за итальянца. Теперь Элен Франчини. В разводе. Говорят, начала свой бизнес с отсуженного у мужа миллиона. Сейчас в нашем боксерском бизнесе. Своей конюшни не имеет. Формально. Но с каждого устроенного к знаменитостям имеет гранд- кусок с каждого боя. Этакий селекционер.

– Ну а я при чём? Я против профи?

– А теперь слушай внимательно. В этом году. Именно в этом. Будет турнир. По правилам профи но для эээ кадетов, да? Но с вполне взрослыми призовыми и, говорят умопомрачительными ставками. Элемент новизны. Ну и запретный плод, сам понимаешь.

– Это типа боев без правил?

– Да что ты, Боже упаси. Я бы тебя… Да нет. Обычные профессиональные правила…

Так вот. Наших там нет, не было и не планировалось. Если бы не ты. Ну как, а?

Знаешь, какой первый приз? Миллион!

– А финалисту?

– Тебе-то зачем знать? Ты победишь!

– А тренеру?

– Как с ним договоришься.

– То есть…

– Конечно нет. Не мой уровень. И не подпустят. Если абсолютно честно, у меня только пятнадцать процентов от всех этих сделок, призовых, ну и ставки, конечно.

– Это тысяч двести?

– Да что ты! Тысяч пятьдесят. Да и то, если ты согласишься. Всё-таки, не совсем это законно, то есть, не совсем… официально, – нашел он слово. – Решать, конечно, тебе, но другого такого шанса может и не быть. А тут… Знаешь, даже из взрослых она приглашала вечером к себе только одного боксера, и то не из наших.

А из детворы, то есть, юношей… Это фарт, Максимилиан!

– Н-н-не знаю. Даже не думал о такой карьере.

– Не о карьере пока речь. О карьере потом. Пока об одном турнирчике и миллионе баксов. Ты себе такие деньги представляешь?

– Надо с батькой посоветоваться. Где, говорите, это будет?

– В Штатах.

– Ого! А как я туда…

– Ну это не твои трудности, – досадливо поморщился Син. – А батька… Давай, Макс, по- взрослому. Ему когда на пенсию?

– В смысле на дембель? Ну, лет через пять, а если повысят, – через десять.

– А дальше?

– А что дальше?

– Ну, жить как? Понимаю, за Героя доплата, за выслугу, ну и сколько? А так – устроишь ему действительно заслуженный отдых. Да и сам, если с головой, то при таких деньгах сможешь и не боксировать. Или – в свое удовольствие.

– Но я вообще-то хотел летчиком стать. Летать.

– И летай! Но тоже – в свое удовольствие. Покупай самолет и летай. Или тебе обязательно такой, как у батьки бомбовоз нужен? Но там уже – не полет. Ты на дельтаплане пробовал?

– Да нет, пока только на гражданских, как пассажир.

– И понравилось?

– Ну ничего… – односложно ответил Максим. Врать ему не хотелось, откровенничать – тоже. Он уже сам себе боялся признаться, что не получает удовольствия от таких полетов. Но за штурвалом, наверное, совсем другое дело…

– То-то же! А здесь – шанс. Беспроигрышный. Если хочешь – гарантия от всех неожиданностей. А если за дело взялась и Ленка…

– Кто?

– Ленка- итальянка. Ну, Элен. Она и своего не упустит и тебя не обидит.

– А Вас?

– И я в обиде не останусь. Решайся.

– Подумаю, – пообещал Максим, падая на кровать.

– Вот именно. Подумай. До вечера. А пока отдыхай, – Син вскочил с кресла и быстро вышел.

Юноша действительно добросовестно пытался подумать, но мысли путались. Здесь были и мысли про обворожительную красавицу, и про сегодняшний бой, и про таинственный турнир с неправдоподобным призом, и про свой самолет и про лишенного им сегодня рук карманника, и про онемевшего "быка", и вновь, дойдя до вопроса, что же с ним вообще творится, юноша крепко уснул. И снились ему удивительно красивые неонового цвета круги и треугольники на звездном ночном небе, и восторг свободного полета в этом же небе. "А ты говоришь, самолет", – продолжает спор Син, только это уже не Син, а парящий рядом отец…

Но каким бы не был замечательным сон, встречи с такой женщиной Максим проспать не мог. За час до назначенного времени он проснулся и стал готовиться – вновь полез в ванную.

Глава 20

Элен, она же Ленка-итальянка, в это же время тоже сидела в ванной. И хотя одно и тоже слово в данном случае объединяло совершенно разные предметы – гостиничную лохань для мытья сидя и чудо сантехнического искусства – многоместную джакузи со всевозможными прибабахами. Привычно расслабляясь подводным массажем, молодая женщина, тем не менее, нервно курила тонкую ароматную сигарету. Что-то с ней сегодня не так. Это было странно и даже смешно, но мысли об этом подросте, этом пацаненке, не выходили из головы. Она уже несколько раз ловила себя на том, что нетерпеливо поглядывает на часы. Для того, чтобы ускорить бег времени, она и полезла в ванну (О, только доля этого. Ничего другого!). Просто, пока теперь прическа, пока одежда, пока боевая раскраска, вот и время… Женщина легко выпорхнула из ванной и в очередной раз воззрилась в зеркало. Хороша! Конечно, хороша. Всё еще… Почему тогда?.. Говорят, это стареющих мадонн тянет к малолеткам. А я? То есть, меня почему? Накинув ласково-мягкий махровый халат, она отдала тело на откуп сначала массажистке, затем визажистке и, закрыв глаза, вспоминала, чем же так притянул ее этот Орланчик. Он, безусловно, талантлив. Это тот алмаз, который при правильной огранке превратится в потрясающий бриллиант. И при умненьком бизнесе можно вытащить несколько миллионов. Или даже больше, чем несколько. Но это не то. Были уже сделки. Но такого волнения они не вызывали.

Это они, её протеже, хотели её видеть. Впрочем, слово "видеть" здесь лишнее. А этот… мальчик. Он, впрочем, тоже… "Ох уж эта детвора" – улыбнулась она, вспомнив, как новый знакомый косился на ее ноги. Но не это… Тогда что же? Черт его знает, что! Вот хочется его видеть. Хочется поймать его взгляд. Вот! Взгляд!!! – поняла она. Один взгляд глаза в глаза и – что? Ну да, конечно, – отступила эта гнетущая боль. Сейчас она опять навалилась и даже сигареты не так притупляют. А тогда… Да, тогда, когда он был рядом… Поэтому и тянет к нему магнитом. А не из-за старческих плотских утех, – успокоила себя Элен и, улыбаясь, одела легкое, выгодно очерчивающее ее стройную фигуру темно-вишневое платье. Она еще успела понравиться самой себе до того, как сообщили, что гость прибыл.

Он был очень мил своей почти детской нескладностью, одетый в простенькие джинсы и безрукавку. Орланчик с удивлением осматривал просторный холл первого этажа, смахивающий на танцевальную площадку, выстеленный мозаичным полом и уходящим куда-то под четвертый этаж расписным потолком, с которого блестящим сталактитом тянулась вниз хрустальная люстра. Затем юноша увидел хозяйку и одарил её таким восхищенным взглядом, что у той защемило сердце.

– Это цветы необыкновенные, – сказал он, протягивая букет где-то добытых полевых цветочков. – Вот скажите, запах каких цветов Вам нравится больше всего?

– Больше всего? – Элен на секунду задумалась и вдруг вспомнила запах лесных фиалок – цветов ее юности.

– Вижу, вспомнили. А теперь не говорите. Просто понюхайте.

– Что это значит? – удивленно спросила хозяйка, вдыхая этот полузабытый аромат.

– Что за волшебство? Ведь это не фиалки!

– Не волшебство, просто… фокус, -нашелся Максим.

– Тем не менее, спасибо. Мне давно не доставляли такого удовольствия цветы. Ты меня уже заинтриговал. Но проходи. Теперь интриговать буду я.

Они прошли в столовую. Для Макса, привыкшего к коммунальной кухне, такой личный банкетный зал представлялся диковинкой, а накрытый стол – как минимум для семерых. Только увидев лишь два комплекта вилок-ложек-салфеток-бокалов он понял, -ужин будет действительно на двоих.

– Обычно я сажусь вон в том торце, – объясняла сервировку Элен. – Но у нас деловой и несколько секретный разговор. Поэтому садись здесь, а я – напротив.

Антруа тет-а-тет.

– В четыре глаза, – улыбнулся гость.

– Ты знаешь французский?

– Да нет, только Бендера.

– Там тоже было?

– Да, есть там такой оборот.

Когда они, обмениваясь необязательными фразами, устроились, появилась тень, открывшая бутылки, плеснувшая в бокалы и рюмки, и, пожелав приятного аппетита, исчезла.

– Что будем пить за знакомство? Я на правах хозяйки рекомендую… Кстати, совсем забыла, ты, может, еще не пьешь спиртного совсем?

Ударение на "еще" было намеренно издевательским намеком на возраст, и юноша попался на подначку.

– Нет, почему? Пью… иногда. Но только вино.

– Ну, тогда вот это. Марка тебе ничего не говорит, но поверь – вкусно. А я с твоего позволения сначала – коньячку. И не удивляйся. Для деловой женщины рюмка коньяку – панацея. Итак – за знакомство.

Рюмка с бокалом приветственно звякнули. Макс пригубил вина – оно оказалось действительно удивительно приятным, а хозяйка махнула рюмку до дна.

– Ну, вот, теперь давай икорку. Ты, Орланчик, не стесняйся. Хотя, конечно… понимаю. Ладно, хоть это и не по правилам, но я за тобой поухаживаю.

– Спасибо, но я не люблю икры.

– Вот как? Бывает. Тогда вот рыбку. "Курочка" называется. Знаешь почему? На вкус, действительно курочка. Ну как?

– Да, вкусно.

– Тогда ешь, и не стесняйся. А лучше, знаешь, я тебе сейчас всего положу… – Элен поднялась из-за стола, и, подойдя к гостю, начала накладывать ему в тарелку понемногу от всего этого рыбно-мясного-фруктового изобилия. Потянувшись за каким-то парадным блюдом, она (конечно, совершенно случайно) наклонилась прямо под взгляд юноши.

"Вот так!" – подумала искусительница, увидев, как тот задохнулся и мучительно покраснел.

– Вот так, – вслух сказала молодая женщина. – Теперь пробуй и слушай меня. – Элен вновь села напротив и налила себе еще рюмку коньяку. – Давай выпьем. За тобой должок. Твой тост.

Максим встал и, подняв бокал, произнес тривиальное – за счастье, здоровье и любовь в этом доме.

– Коротко и ясно, – протянула молодая женщина свою рюмку навстречу к бокалу. Ну, за такой тост до дна.

– Я так много… у меня же завтра финал.

– Ах да, да, да. Извини. Ну, тогда я одна. – Она выпила и уже собиралась что-то сказать, но побледнела и застыла.

– Что с Вами? Вам плохо? – взвился Максим. – Позвать кого?

– Подожди, не суетись. Замри, – процедила сквозь сжатые губы женщина. И когда мальчишка сел на место, начала бороться с болью. Да она опять пришла. Сначала заныла, затем запекла, затем обожгла правое легкое и отдалась где-то сзади. В отчаянии Элен посмотрела на гостя и встретила его взгляд. Совсем не тот, которым он коснулся тогда ее груди. Обеспокоенный, открытый, участливый. И какой-то еще.

Что-то в нем было, потому что боль сначала вновь стала тупой, затем пульсирующей с убывающей с каждым ударом силой.

– Ну вот и всё, – улыбнулась она, отводя взгляд от этих загадочных глаз. – Просто голова немного закружилась, – соврала Элен. – Устала. Понимаешь, Орланчик, всё приходится самой. Нет, не это, – она обвела рукой вокруг. Для этого есть прислуга. А чтобы все это содержать, надо крутиться. Ты ведь уже разузнал, кто я?

И чем занимаюсь? И откуда первоначальный капитал? Так вот, ты не думай.

Нормальная женщина своей красотой зарабатывает или, точнее, получает, только первоначальный капитал. Если она вообще живет этим, то она, знаешь сам, как называется. Для меня теперь мужчины – удовольствие, а не средство к существованию. Я что-то не так сказала? Да ты совсем еще… Ну да ладно.

Перейдем к делу. И к горячему. Ты почему не ешь? Невкусно?

– Очень вкусно. Я многого раньше и не пробовал такого. А Вы?

– Нельзя мне много. Разжирею. Обаблюсь.

– Вы? Да никогда! – Это вновь было сказано столь искренне и простодушно, что снова приятно сжалось сердце и забылась только что ушедшая боль.

– Ладно-ладно, Орланчик. А ты научился уже говорить комплименты. Ну, не хочешь, перейдем к горячему. И в прямом и в переносном смысле.

По невидимому знаку или сигналу та же тень в момент поменяла и сервировку и напитки. И вскоре на столе удивительным ароматом обволакивали кухню какие-то мясные горячие блюда.

– Это фазан, это куропатка, это – вепрь. То есть, сегодня день дичи. Бери уж лучше сам. А то, вижу, стесняешься, когда за тобой ухаживаю.

Максим не стал возражать, положил себе по ломтю каждого из блюд.

– А Вам?

– Тоже по кусочку. И вино. Под дичь – красное. Не хуже того. И мне тоже. Хватит коньяку. Теперь кушай и слушай, – Элен уже без тостов пригубила из нового бокала и начала вербовку неофита.

– Думаю, ты знаешь, что я пригласила тебя не за красивые глаза. – Она взглянула в глаза подростка, подумала, что они действительно красивые и, сбившись, замолчала.

– Да, Син говорил мне о турнире, – выручил её гость.

– Вот-вот, – подхватила Элен. – Кто говорил?

– Да тренер мой. Синица его фамилия. А "Син", – ну, мы его так зовём.

– Ну, не знаю, что он говорил, но объясню полнее. Подростковый турнир по взрослым правилам. В Штатах. Трудный, бои на вылет каждый день. До финала – шесть. Но и гонорар победителю – триста тысяч баксов. Представляешь?

– Син говорил о миллионе…

– Совсем дитя, – прокомментировала Элен. С кошачьей грациозностью она обогнула стол и села на свободный стул рядом с Максимом.

– Слушай меня, мальчик. Миллион – это приз за первое место. Всей нашей конюшне, или, если хочешь, команде. И плюс, если ты понимаешь, легализация доходов. Тебе объяснили, что турнир нелегальный? Ну, не совсем официальный, – смягчила она понятие.

– И, получается, тому, кто этот приз завоевал, только третья часть?

– Да, увы, именно так и получается. Ни я, ни мои помощники от своей доли не откажемсяся и даром для тебя работать не будем. Даже за красивые глаза, – вновь вырвалось у нёё. – Но ты не расстраивайся. Триста тысяч – большие деньги. И потом – это только начало. Ведь ты так молод, – она словно шутя потрепала юношу по короткой густой прическе. От этой шелковистости еще полудетских волос у хозяйки перехватило дыхание.

– И если ты будешь со мной, – приблизившись вплотную к Максиму, зашептала ему на ухо молодая женщина, ты станешь и великим, и знаменитым, и богатым…

Как она и рассчитывала, юноша повернулся на эти слова, и их губы почти случайно соприкоснулись. Элен ощутила их мягкую припухлость, утонула во взгляде так влекущих её глаз и, казалось, остановив сердце, была готова раствориться в фейерверке чувств.

– Вам лечиться надо! – словно ведром ледяной воды обдал её голос подростка.

– Ч-ч-то? – машинально переспросила хозяйка, отстранившись от Максима. Через мгновенье она, свалив стул, отпрыгнула от стола.

– Убирайся. Убирайся! Убирайся!!! Мелкая тварь!!! – Элен, принимая слова гостя, как хамский отказ от взаимности, перешла на визг. От ярости она то бледнела, то покрывалась густой краской.

– Мелкая дрянь! Это ты мне? Мне??? – она оглядывалась, прикидывая чем запустить в недавно обожаемого подростка, шваркнула в его направлении какое-то фарфоровое блюдо, затем изготовилась броситься на него и разорвать на части.

– Но Вам надо лечиться! – изумляясь реакции и отступая к дверям, повторил Максим.

– Что Вы так? У Вас же, правда, сильные боли в лёгких?

– Так ты о чём? – опустила вдруг руки молодая женщина. Кровь вновь резко схлынула с лица.

– Вы больны. Боюсь, что сильно больны, – с опаской приближаясь к этой пантере, начал объяснять подросток. – Я это в глазах увидел. Эта гадость иногда из глаз выглядывает.

– Ладно… Садись и рассказывай. И извини. Я плохо подумала. Да ты тоже хорош.

Нашел когда…

– Как только увидел… – начал, было, подросток. Потом вспомнил, в какой момент увидел и ляпнул. Ну, не дурак же он был. Понял. И поняв, что подумала о его фразе женщина, даже растерялся.

– Но Вы совсем не так!.. Разве я мог бы!.. – запальчиво, со слезами в голосе начал объясняться он.

– Ладно, мальчик. Проехали дальше. Теперь вижу – не мог, – извиняюще махнула рукой Элен. – Продолжим. Я выпью, а ты рассказывай, что и где ты там увидел.

Она вновь села на своё место напротив гостя и для успокоения залпом выпила рюмку коньяку. Короткий рассказ Максима о том, что с недавнего времени стал видеть серьёзные болезни, молодая женщина выслушала с напряженным недоверием.

– И у меня…

– Рак, – с жестокой непосредственностью подтвердил Максим. – И если бы вы мне разрешили…

– Ну?

– Эээ… присмотреться… – подыскал слово Максим.

– Ладно, давай, – так же недоверчиво позволила Элен.

Максим осторожно подошёл к "итальянке", протянул к ней ладони, и, убедившись, что та сидит тихо и не перечит, зажмурился. Через несколько мгновений он мысленно увидел то, что в самый неподходящий момент выглянул из женских глаз. Да, оно было здесь, это чудовище. Оно не только разбухло в правом лёгком, но протянуло щупальца к почкам и позвоночнику.

– У вас давно боли в лёгком, теперь побаливают спина и почки, – скорее констатировал, чем спросил юноша, открывая глаза и опуская руки.

– Да, ну да. Что, подтверждается?

– Да, – коротко сообщил Максим. – И знаете…

– Всё, молчи, – оборвала его Элен. Она лихорадочно обдумывала варианты. Всё это походило на какую-то клоунаду. Может, пацан, споров глупость, теперь вот так пытается выбраться сухим из воды? Могло быть. Но боли, боли… Может, "засланный казачок"? Не похож. Хотя, кто их сейчас знает. Прознали про боли, подпустили вот такого артиста, запугают, а потом "чудодейственный бальзам" толканут или какого экстрасенса? Хотя зачем экстрасенса "потом"? Вот он. Сидит и ухом не ведет.

Сообщил такую новость и абсолютно спокоен. Ну что же, маленький пройдоха…

– Ну что же, – вслух продолжила хозяйка. – Ты плохой гонец. В старину короли таким отрубали головы. Я здесь королева. Поэтому… Поэтому я пока тебя заточу в темницу. До утра останешься здесь. У меня. В твоём распоряжении эта столовая, гостевая – пошли покажу – и спальня. Если хочешь, могу организовать сауну. Но из дома – ни шагу. Договорились? Да и без всяких договоров тебя просто не выпустят.

– Только Сину позвоню, – безмятежно согласился пленник.

– Это сколько угодно, – дала "добро" Элен и взялась за сотовик. В течение четверти часа всё было договорено, и она кинулась к выходу, ещё раз предупредив подростка о его положении и о том, чтобы её не ждал.

После отъезда хозяйки Максим переговорил с Сином, связался с отцом, поболтал с Серым, затем, запустив навороченный комп, надолго застрял на сайте НАСА. Где-то в районе полуночи, с сожалением оторвавшись от материалов по Марсу, он приступил к гигиеническим процедурам в огромном, похожем на какую-то операционную санузле, после чего завалился спать в столь же огромной спальне, на гигантской по его меркам кровати.

Элен приехала значительно позже. С потухшим взором, сникшая и сразу постаревшая.

Экспресс-анализ подтвердил диагноз, с такой жестокой бесцеремонностью поставленный этим пареньком. Пряча глаза, профессор (а за такие бабки среди ночи поднимаются и профессора) выдавил из себя, что болезнь зашла очень далеко, что теперь и о химиотерапии речь не идет, только операция.

– Если хотите жить, лёгкое надо удалять… Это – прежде всего. А потом…

– Спасибо, профессор, наслышана про "потом".

– Нет, почему же… Бывают случаи…

– Давайте прямо. Чего уж там. Сколько мне осталось?

– Этого никто и никогда Вам не сможет сказать!

– Ну, хорошо. Какая стадия?

– Понимаете, по экспресс-анализам… Надо досконально исследовать…

– Профессор!

– С третьей на четвёртую, – сдался, наконец, эскулап.

– Но я не чувствую боли!

– Совсем?

– Нет, бывало. Но я думала…

– Почти все "думают". А надо сразу к нам. Ведь на начальных этапах…

– "Рак успешно лечится". Знаю, профессор. Мне-то что теперь на моём этапе делать?

"Думать о вечном", – хотел сказать правду невыспавшийся доктор, но предложил немедленно ложиться к ним в специализированную клинику.

– Нет, профессор. Немедленно не получится. Спасибо. Кстати, фамилия "Белый" Вам не о чём не говорит?

– Среди пациентов или коллег таких нет. А что?

– Нет, ничего. До свидания.

Дома она первым делом наполнила до краёв водкой здоровенный бокал и, не прерываясь, выпила. Затем села за уже убранный стол и начала собираться с мыслями. Через несколько минут приятно потеплело в желудке и вроде бы прояснилось в голове. Она приняла решение. Тихонько вошла в гостевую спальню и взглянула на безмятежно спящего юношу. Тяжело вздохнула: "Как всё хорошо начиналось" и пошла к себе. При современной фармакологии уснуть можно при любом стрессе.

Глава 21

Утром Максим проснулся от стука в дверь. Элен была уже в полной боевой готовности и, наверное, что-то надумала.

– Давай, бегом умываться, одеваться, жду тебя в столовой, – и она исчезла.

Максим постарался справиться побыстрее и уже через каких-то четверть часа сидел за знакомым столом. Только сегодня стол не ломился от яств. Фрукты. Какие-то соки, кофе – уже в чашке, пару вареных яиц в серебряных… этих… ну не скажешь же "подъяишниках".

– На завтрак много есть вредно, – объяснила она.

– Перед боем вообще не стоит.

– Как спалось?

– Спасибо, неплохо, но непривычно.

– Что непривычно?

– Ну, слишком все просторно. В спальне, как в музее, в туалете, как в поле, горизонта не видно.

– Ничего, со временем привыкается. Давай ешь, нам скоро в путь.

– Да. Вы меня отвезете?

– Ты едешь со мной.

– Но куда?

– Угадай с трех раз.

– Но у меня бой. Финал…

– Забудь. Не до мордобоя сейчас. В столицу. Для окончательного диагноза.

– Значит, этот…

– Да. Но я не верю. Как-то странно… Что-то здесь не так. Проверим. И пока не убежусь, тебя не отпущу.

– А когда убедитесь, что тогда?

– Ты жестокий мальчишка. Чего ты мне желаешь? – бледно улыбнулась Элен. – Если убежусь – катись на все четыре стороны. Не до тебя будет… Но пока – за мной.

Очень скоро Максим с интересом смотрел в иллюминатор. Деньги решали всё – и финал перенесли, и нашлись билеты в бизнес-класс на ближайший рейс, и документов у подростка никто не спросил. "А что если", – мелькнула у него одна мысль.

– Скажите, Элен, Вы в кабине пилотов бывали?

Оторванная от своих тягостных мыслей попутчица переварила вопрос, затем раздраженно помотала головой.

– Я тоже, – соврал юноша. – А хотелось бы. Давайте попросимся.

– Отстань. Какое-то детство.

– Так Вы меня дитем и считаете. Ну попросите, пожалуйста. Вы ведь для них – закон.

– Ладно, вздохнула она, нажав на кнопку вызова, и передав возникшему стюарду свою просьбу. Тот улыбнулся, исчез, вновь появился, и вновь исчез, уже с долларами в кулаке. Затем поманил за собой юношу.

В кабине было по-особому, по-самолетному уютно. Такую ауру умеют создавать опытные, притершиеся друг к другу и к лайнеру, экипажи.

– Что, тоже летчиком мечтаешь? – встретил его вопросом командир – уже пожилой по Максимовым меркам, довольно грузный летчик.

– Угу, – подтвердил юноша, не отрываясь от неба, распахнутого перед лобовыми стеклами пилотской кабины. – Это называется "миллион на миллион"? – кивнул он вперед.

– Да, такая видимость так и называется. Читал где-то?

– Да нет, батя рассказывал. Он тоже летчик.

– На чем летает?

– На девяностопятых.

– Серьезная машина. До отставки сам на ней… А как фамилия батьки-то? Может знакомый?

– Белый.

– Что, тот самый?

– Ну да. Знаете?

– Только читал. Но он у тебя молодец. И ты, значит, по его стопам хочешь?

– Угу, – вновь односложно ответил Макс, на этот раз разглядывая приборы. – Я думал, у пассажирских приборная доска поменьше. А здесь – вона.

– Был в военном? Ну, конечно, отец проводил. А ну, давай, садись, – командир встал и уступил просиявшему юноше место. – Борис, контролируй.

– Ну что Вы, я же не пацан, чтобы штурвал ворочать и автопилот отключать.

– Знаешь о той катастрофе? Совсем глупо вышло, конечно, – потемнел командир. – Теперь, если кого вот так сажаем, то один из нас обязательно контролирует… Ну как, где лучше? Да не стесняйся, я и сам того же мнения, -понял командир смущение подростка. Но это дело привычки. А, может, призвания. Вот Борис эту кабину на кабину "медведя" не поменяет. Правда?

– Конечно, – подтвердил второй пилот, не отрываясь от управления.

– Много ты понимаешь. Военная авиация – вольная птица. Сами маршрут начертили и сами поперли. Через Северный полюс, к Штатам, полюбовались на их "Кеннедей" и "Рейганов", себя показали и – назад. А здесь мы воздушные извозчики. От маяка к маяку, от диспетчера к диспетчеру.

– Вольные птицы, – пробурчал Борис. – Тундра, казарма, тревоги, и, как сами рассказывали, даже в выходные, куда не двинься – в течение двух часов после вызова чтобы был как штык. А здесь сутки рейса – три дома. Вот где вольная птица.

Ты, малый, подумай, чего хочешь – жить или служить.

– Ну-ну, не расхолаживай юношеский патриотизм. Да и сам он знает, получше тебя жизнь военных-то. Ладно, дружище, как тебя…

– Максим.

– Ладно, Макс. Посмотрел, сравнил. Насладился. Скоро посадка, так что не взыщи.

– Знаю. Спасибо Вам огромное. И Вам спасибо.

– Мне то за что? – удивился второй пилот.

– Буду думать.

– А-а-а. Давай. Говорят, иногда полезно.

Переполненный впечатлениями юноша вернулся на свое место. Попутчица то ли спала, то ли задумалась. Сидевший на соседнем кресле горилла и похожий на его брата второй бык рассматривали какие-то журналы. "Ведь оба правы" – подумал Макс о словах пилотов. "Но больше всего прав, конечно, Син. Вот если бы свой самолет.

Самолетик. Или, поначалу, дельтаплан. Интересно, сколько стоит дельтаплан?" – Почем дельтапланы, не знаете? – поинтересовался он у горилл.

– Что, какие планы? – наморщил лоб собеседник.

– Дельта-планы, – тут же прикололся Максим.

– Не знаю ни о каких таких планах, – отрезал горилла.

– Это самолетики такие, типа планеров, – пояснила горилла- брат.

– Шуточки шутить вздумал? – злобно покосился на подростка первый.

– Нет, я серьезно. Купить хочу.

– Подожди, настанет время моих шуток.

– Это вряд ли, дяденька.

Просьба пристегнуть ремни прервала эту содержательную беседу В действительности Элен не спала. Да и кто бы уснул? То, чего она панически боялась, вроде, случилось. Она до жути, до паники боялась этой проклятой болезни.

От нее умер в еще молодом возрасте отец. Бабка и тетка. И что, теперь ее черед?

Ладно бы, в каких пятьдесят. Но сейчас? Когда еще жить и жить? Когда уже есть возможность жить, а не существовать? Ну нет, она будет бороться! И тут же пришлось подавить тяжелый вздох. Практически у всех вот так начиналась агония.

Борьба, какие-то снадобья, какие-то травы, дикие "народные" рецепты. А потом затухание, затравленный взгляд, наркотики для обезбаливания и все равно – усыхание и смерть. Уж лучше было бы и не знать. Все этот пацан. Ишь, сидит, подначивает ее телохранителей. Ничего, я ему еще настроение подпорчу. И не только ему. Если подтвердится, я так хлопну дверью… А если не подтвердится, если это заговор мошенников, ну, тогда… тогда… Нет, слишком уж тонко. Да и не похожи они на пройдох – ни этот мальчик, ни тот доктор. Глупо. Ну, недолго осталось. Уже просят пристегнуть ремни. Господи, ну сделай это дурным сном, ну пусть диагноз не подтвердится!

Глава 22

– Подтвердился. Предлагают ложиться на излечение, – сообщила она юноше, входя в гостиничный номер. Все заняло лишь несколько часов сумасшедшей гонки после приземления. И вот – подтверждение. Светило онкологии, отведя глаза, предложил незамедлительно оперироваться. Может, еще не поздно. Может…

– Но я же знаю, – всхлипнула несчастная женщина, захрустев сжатыми пальцами. – Это – всё. Боже-Боже… Ладно, это уже не твое дело. Я передам тебя знающему человеку практически на тех же условиях. Теперь прощай. Ты принес мне дурную весть и тебя следовало бы посадить на кол. Но я великодушна. Сейчас тебя посадят на самолет и ты еще успеешь победить в финале. Прощай.

– Нет!

– Что – "нет"? – поморщилась уже занятая другими заботами больная.

– Если вы согласитесь… Если попробуете. Я уже лечил такое. Один раз, правда, но получилось.

– Ну-ну, рассказывай, – подхватилась она. В глазах вдруг вспыхнул огонек надежды.

– Ты же знаешь, в моем положении хватаются за соломинку. Но если врешь…

– Вы уже пугали. Ну, зачем мне врать? Улетел бы и всё, – оправдывался юноша.

– Да-да, конечно, – быстро согласилась она. – Рассказывай же, рассказывай!

– Я так вот тоже увидел. Нет, вначале узнал от других, а потом увидел… А потом попробовал. Потом оказалось, что ничего от этой гадости не осталось.

– Сбивчиво, но довольно оптимистично. И долго пробовал?

– Три дня.

– Что-о-о? – изумленно протянула Элен.

– Не получалось быстрее. А у Вас, наверное, на неделю растянется. Уж очень это… задавнено, – нашел он нейтральное слово.

– Ты хочешь сказать, что берешься или… пытаешься вылечить меня от… этого за неделю?

Подросток утвердительно кивнул.

– И что ты хочешь за это?

– Еще даже не думал, – улыбнулся вдруг Макс. – Всё это приходит неожиданно.

Просто жалко, такая… – он сконфузился и замолчал.

– А что ты получил в прошлый раз? – заглянула в его глаза женщина.

– Ничего, – ответил юноша и тут же покраснел.

– Понятно, – тонко и понимающе усмехнулась Элен. – Вот что, – решительно заявила она. – Торговаться ты не думаешь и условий не ставишь. Всё еще скромный и неиспорченный мальчичек. Но я свою жизнь ценю очень высоко. И если не врешь, если вытащишь меня с того света, получишь… ну, скажем, миллион зеленых. И то,

"ничего", что за прошлое лечение. Ну, последнее – уже по желанию, – теперь искренне улыбнулась женщина, наблюдая за повторной волной краски, заливающей лицо и уши юноши. – Когда думаешь начинать?

– Если Вы не против, то вечером.

– Сегодня? Ладно. Что нужно?

– Комната, кровать, ну… стул рядом и кресло у окна.

– И всё?

– Да, кажется…

– Ох, чувствую, связалась я с юным шарлатанчиком, – притворно-обеспокоенно вздохнула женщина. На самом деле она уже поверила в чудо.

Битва была тяжелой. Каждый миллиметр отсеченных щупалец, каждая оборванная паутинка метастаз били, били и били волнами пронзительной боли по нервам подростка. Решив не отвлекаться, Максим, не сдерживаясь, стонал и ругался.

Пациентка некоторое время в самом начале таращила свои глазищи на невиданные лучи, поникающие в нее из рук таинственного целителя, затем, привыкнув, лежала с закрытыми глазами, прислушиваясь к своим ощущениям. Максим решил не усыплять ее.

Пусть видит, что это за лечение. А то ни одному слову не верит. Потом скажет, что само прошло, а ты вовремя подсуетился. Было видно, как трудно она сдерживала поток рвущихся вопросов. Но они договорились сразу: потом, потом, все потом.

Максим уже после первой ночи понял – будет очень тяжело и больно.

– До вечера меня нет. Вечером и ночью меня тоже нет. Никаких вопросов, никаких комментариев. Боли не было? И не будет. А сейчас, извините. Занимайтесь своими делами. Лучше всего – настраивайтесь на борьбу. Помогайте мне. Лекарства? Думаю, не надо. Спиртное, сигареты? Вам не хочется и не захочется. Всё. Извините. – Он прошел в свои апартаменты, прикинул, где будет больше солнца, и завалился спать прямо на пушистом ковре.

Задремала, переживая заново ночные потрясения, и Максова пациентка. То, что она увидела, испугало ее своей необычностью. Но одновременно и обнадежило. Макс поступил не по-юношески умно, дав ей увидеть процесс исцеления. А, следовательно, – и поверить. Теперь "итальянка" готова была беспрекословно и не раздумывая исполнять любой приказ, любой жест таинственного подростка. И она исполняла.

– Меня не для кого нет. И не будет. Сама дам знать. Еда, напитки – в номер.

Только безалкогольные. Никакого шума. Никаких звонков. Даже если объявят атомную войну или конец света. Отвечаете головой, – проинструктировала Элен своих быков, после чего устроилась спать.

"Кто же он?" – вспыхнула мысль. – "Потом", – отмахнулась она. "Хоть ангел, хоть бес. Точнее, применительно к нему – хоть бесёнок", – улыбнулась молодая женщина.

"Лишь бы вылечил. А там, разберемся", – погружаясь в дрему, решила она.

Максим проснулся от грохота долбанутой кем-то двери.

– Я же сказал! – возмутился он, садясь и открывая глаза. Было уже довольно поздно – ближе к вечеру. Судя по всему, солнечные лучи довольно долго заряжали его энергией. Не чувствовалось ни боли, ни тяжести в голове. Еще бы часок. Он поднял взгляд на того, кто столь беспардонно нарушил его отдых. Это был ухоженный до лощености мужик в последнего писка прикиде, с неизбежными золотыми побрякушками и серьгой в ухе. Визитеру было на вид лет 23-25, но для пятнадцатилетнего подростка он был уже "мужиком". Тот разглядывал сидевшего на ковре юношу надменным взглядом прозрачно- голубых глаз и брезгливо кривился.

– Вот, значит, каков новый избранник Ленки. Молодой, да ранний?

– Вы кто? – решил уточнить личность гостя уже и сам догадывавшийся об этом Макс.

– Я кто? Это неважно, – отмахнулся визитер. – Ты кто? И что здесь делаешь?

– Живу я здесь, – вспомнил старый анекдот Максим. – А Вы кто Елене – бойфренд, мачо или просто содержанец? – поинтересовался он, легко вскакивая с ковра.

– Ч-ч-т-то? – начал заикаться от наглости шпанюка бойфренд-содержанец. – Наглец, ну наглец… То-то мне сказали, что заперлись и никого видеть не хотят. Она наглых любит. Ну, ничего, я тебя отучу, – кинулся на подростка соперник. Максим без труда уклонился от непрофессионального и даже немужского удара и вместо ответа схватил незванного гостя за нос. Бойфренд взвизгнул, но, почувствовав, что при каждом движении становится больнее, затих.

– Слушай меня, нарцисс, – зло процедил Максим. – Если будешь дрыгаться, переломаю твой шнобелек. Потом оборву уши. Некуда будет серьги цеплять. Потом порву пасть, – пугал он уже побледневшего мачо. – Отвечай быстро, пока я добрый.

Ты кто?

– Юрик. Юрий Говоров, – прогнусавил мачо.

– Фамилия хорошая. Но я не о том. Ты что, Ленин дружок?

– Ну да… Уже почти год.

– И это – основное занятие, или в нерабочее время?

– Вообще-то…

– Ясно. Содержанец. Ша! – он слегка крутанул нос пытавшемуся взбрыкнуть Юрику.

Теперь – кто сказал?

– Николаша.

– Это еще кто?

– Ну этот… один из ее быков. Заглавный.

– Ему какая печаль?

– Ну, корешуемся мы. Ему за это от меня перепадает. За информацию.

– Кому еще продает?

– Не знаю… А-а-а, не надо. Догадываюсь, что одному авторитету. Только кликуху и знаю. Молох.

– Ладно. Теперь слушай сюда. Ты пока что сладко жил за счет морды и… ммм… гениталиев. Теперь ни то, ни другое не поможет. В глаза смотри, – тихо но непреклонно повелел юноша. И передал незадачливому Юрику все то отвращение, которое вызывали у него эти холеные самцы, берущие все от жизни одним или двумя местами. И более всего вызывали у подростка омерзение вот такие – самовлюбленные, считавшие, что осчастливили мир своим появлением. Сидели бы в тени, как коты на хозяйкиной кухне. Нет, надо еще славы, уважения, почета. Бендер считал, что всё это дают деньги. Эти считают, что всё это дает…

– Теперь вон отсюда. И не приходи больше. Хотя завтра можешь к Элен заглянуть.

Но это уже на свой страх и риск. – Максим отпустил многострадальный нос, и его обладатель немедленно исчез.

"Не знаю, захочешь ли ты к ней завтра появляться", – усмехнулся юноша. "Но Николаша-то каков. Вот тебе и бык! Ведь горилла-гориллой, а что-то соображает.

Какие-то интриги плетет. А казалось бы инфузория. Какому-то Молоху продался. Да, Элен, не так всё безоблачно вокруг. Ладно, потом. Сейчас – не упустить Солнца и подготовиться к ночи". Подросток передернул плечами от предчувствия боли и вышел на балкон. Свежее, не уставшее в начале лета светило все еще одаривало всех желающих своим теплом и Макс привычно прильнул к ему своими глазами.

– А это еще что, Господи? – ахнула Элен, выходя на балкон. – Я тебе не помешала? – тут же спохватилась она. – Я просто пришла позвать тебя перекусить, смотрю, ты на балконе. Вот я и…

– Нет, ничего-ничего, – успокоил свою подопечную Макс. – А это… Ну, энергией заряжаюсь.

– И не опасно? Не ослепнешь?

– Вроде нет. Не первый раз. Но это для меня, – спохватился юноша, когда увидел, как женщина задрала голову вверх. Она сейчас же охнула, зажмурилась и начала тереть глаза.

– Не надо пробовать. Тем более, вот так сразу. – Максим взял "итальянку" под локоть и повел с балкона.

За ужином оба были немногословны. Макс почти не ел, потягивая апельсиновый сок и настраиваясь на борьбу. Елена, чувствуя его настроение, тоже ограничила себя в еде и разговорах.

– Вы на меня не смотрите. Вам надо есть. Организму надо бороться и восстанавливаться, – заметил ее воздержание подросток.

– Неудобно как-то одной.

– Удобно-удобно. Ешьте.

– Скажи мне правду. Ты ведь уже начал. Почувствовал. У тебя получится? Не поздно всё это? – наконец задала мучивший ее вопрос сотрапезница.

– Получится. Он уже уменьшился. Хотя, конечно… Поздновато.

– Ты хочешь сказать… – напряглась больная.

– Да, эта гадость здорово в Вас засела. Придется повозиться, – вздохнул Максим.

– И всё?

– Ну да. Еще дня четыре, а может, и все пять, – вновь вздохнул юноша.

– И ты только поэтому вздыхаешь? Нет, скажи честно, в чем дело-то? Ты обещаешь вылечить или, ну, не знаю, исцелить меня от смертельной болезни за какую-то неделю и вздыхаешь? Что здесь не так? Ну, признавайся.

– Да ничего я не скрываю. Просто очень больно всё это, – со всхлипом вырвалось у подростка.

– Ах, вот оно что, – просветлела пациентка. – Бедный, бедный мой мальчичек, – она одним движением оказалась возле целителя и обхватила ладонями его лицо. – То-то, я слышала, ты стонешь. Сильно болит? – посочувствовала она, заглядывая в эти удивительные таинственные глаза. – Ну потерпи, мой соколик, мой Орланчик.

Потерпи, спаси тетеньку, а она мальчика потом не обидит.

– Да ладно Вам, – улыбнулся, наконец, Максим. – Как маленького…

– А ты себя считаешь большим? Маленький, наивный птенчик. Желторотик. Ну, не обижайся, я же любя. Я же шучу. А насчет благодарности…

– Мне не нужны Ваши деньги. Но если уже поверили, то можно поговорить и серьёзно.

– Всё, что в моих силах.

– В области живет такой Игнат. Вы должны его знать. Он тоже имеет какой-то бизнес в боксе.

– Наслышана. Что тебе? Его самого? Его голову?

– Мне надо, чтобы он меня принял у себя дома.

– Договорились. Эту мелочь получишь как компенсацию за финал.

– Да, – спохватился Макс. – А что с финалом? Он же сегодня… был.

– В связи с отказом от участия твоего соперника, ты объявлен победителем. И сейчас ты здесь на сборах республиканской команды. Такая версия тебя устраивает?

– А чего он отказался?

– Какую-то мышцу потянул в полуфинале. Или на тренировке.

– Но зачем… это… нечестно!

– Мой милый правдолюб! Ты бы всё равно выиграл. Так?

– Ну, наверно.

– Наверняка. По регламенту в столицу приглашаются на смотрины только победители.

Вот ты сейчас вроде как на сборах. А что еще прикажешь твоему отцу говорить? Что ты занялся целительством одной из меценаток?

– Господи… Папа… Как же я…

– Ты просто взрослеешь. Не переживай. Все нормально. Занимайся главным… Хотя бы для меня главным. А я позанимаюсь всем второстепенным. Ну что, пора?

– Да. Только я бы еще попросил…

– Ну, не стесняйся.

– Для более тесного, более быстрого… в общем, мне было бы лучше, если бы…

– Ну, ну, ну, не тяни.

– В общем, надо бы… без одежды. До пояса, – поспешно добавил он.

– И надо было так долго мямлить? Ты сейчас врач. Твои пожелания – закон.

– Тут не в пожеланиях дело, – оправдывался Максим, когда они уже шли в спальню пациентки. – Просто эта волна, она тормозится одеждой. Хоть немного, но уходит не туда.

– Хватит объяснений. Другие и без них просто сдирают одежду и все ясно. А тут в лечебных целях, – она быстро сбросила одежду и легла на кровать в одних узеньких стрингах.

– Отвлекать будет? – якобы озабоченно спросила лукавая пациентка.

– Нет. Не будет. То есть… не должно, – осипшим, но решительным голосом опроверг измышления Максим и для укрощения соблазна обратил свое второе зрение на засевшего в этом стройном теле врага.

Утром он вновь уходил уставший, опустошенный и угрюмый. Говорить почти не было сил.

– Меня не трогать до… ммм пяти вечера. Кто опять ворвется, как этот Юрик- искалечу. Сами – отдыхайте. Сегодня гораздо лучше. Но надо поспать. А там – как хотите. Не пить. Не курить.

– Юрик? – изумленно подняла шнурки бровок пациентка.

– Потом.

– А правда, лучше?

– Гораздо, – однозначно ответил Максим, уже закрывая дверь. В действительности он соврал. Борьба только начиналась. И не потому, что он стал слабее. Просто…

Ну, не смел, не хотел он раньше заглядывать… туда. А сегодня ночью, частично спровоцированный пациенткой, заглянул. И ужаснулся. И там. Даже хуже, чем в легких. Какая же жуткая и уже скорая смерть ей была уготована!

"Вытащу. Конечно, вытащу", – успокаивал себя юноша, уже валясь на ковер. И всё- таки непроизвольно всхлипнул, вспомнив, какой болью мстил враг за каждый миллиметр оборванной Максом паутины.

"Ничего, на день-два дольше. Не ты, гадость, первая. Эх, если бы раньше. Если бы…" Засыпая, он смутно вспомнил, как держался за палец отца, а тот, глядя в большую яму плакал. И он, Максимка, плакал, потому что в этой яме закапывали маму. "Какая молодая", – говорил кто-то. – "Что поделаешь, рак", – отвечал тоже кто-то. А Макс тогда видел раков только на рыбалке. И на плакате с кружкой пива и тремя красными раками. И вот такой рак подкрался и съел маму? Маму… Что-то светлое, нежное и ласковое. Если бы раньше он мог… Или позже она бы заболела… Но теперь он мог. Пусть других. Или в других. Он будет бить эту тварь, где ни увидит. И пускай будет больно! Эти неожиданные воспоминания так накачали подростка, что ни сомнений, ни всхлипываний не осталось. Он уснул счастливым крепким сном сделавшего трудное, но нужное дело мужика.

Элен тоже собиралась уже уснуть счастливым сном обретшего надежду. Он сделает это. Мы сделаем это, – уверилась она, наблюдая за удивительным юношей.

Происходящее было страшно и восхитительно. Она начинала понимать, почему великие люди продавали свои души дьяволу. Но это так, аллегория, – спохватилась она.

Этот юноша вырывал ее не только из лап смерти, он вырывал ее из болота обыденного. Не просто вырывал. Из обыденного можно вырваться, заказав весь ресторан с цыганами и медведями. Можно вырваться, прорвавшись на Гаваи. Прыгнув с парашютом. Пощекотав под брюхом акулу. Поцеловав, в конце концов, крокодила.

Можно даже в космос. Но это доступно всем. Точнее, каждому. Теоретически, каждому. Были бы деньги. А вот с Максом… Он вырывает из обыденности на какой-то другой уровень. И не случайно человечество всегда тянулось к таким людям (людям? богам? дьяволам?). Другой уровень бытия. А этот мой (Мой! Мой! Только мой! Ну, будет только моим!) херувимчик, ангелочек, да черт его бери, даже если дьяволенок, похоже, и сам не понимает, кто он такой. Ну да ничего. В заботливых, умелых и ласковых (обязательно ласковых, – улыбнулась она, засыпая) руках он узнает себе цену. Сладкий, полный пленительных полетов и ароматов цветов сон поглотил сознание молодой женщины.

Однако и её сон был неожиданно прерван грохотом двери.

– Вот, полюбуйся, – ворвался в дрему знакомый голос. – Мне, по большому счету, наплевать, чем вы там занимаетесь, что на всю столицу искры летят, а сами потом дрыхаете сутками. Но вот как это?

Проснувшись, Элен уставилась на Юрика. Он стал почти неузнаваем из-за вулканических прыщей, покрывавших его еще вчера божественное лицо.

– Это ты что? Это зачем? – пыталась правильно сформулировать спросонья вопрос любовница.

– Это я!!! Это зачем!!! – заорал Юрик, восприняв вопросы за насмешку. – Это он!

Это – ты с ним!

– Это как и с кем?

– С твоим этим сосунком! Он вчера сказал… что я… только свой внешностью отличаюсь, но это, как бы, пройдет. И вот – прошло! Какой-то инфекцией заразил.

Слушай… Давай по-хорошему. Ты его попроси, чтобы он это…эээ… убрал, а я вам мешать не буду.

– Что же ты его не попросишь?

– Лучше бы ты, – машинально потирая нос, заскулил мачо. – Тебя он скорее послушает.

– Ну, хорошо. Я попрошу. Но, не ручаюсь, – чтобы отделаться от Юрика, пообещала бывшая любовница. – Теперь исчезни. Как тебя вообще сюда пустили?

– По старой памяти. Мы же с тобой не разбежались?

– Больше пока не появляйся, иначе выкинут. Я тебя наберу. Лечи свои…ммм… неприятности и ни о чем не думай. Так надо. И это совсем не то.

– Правда?

– Конечно, правда. Я с пионерами сексом не занимаюсь. Еще из ума не выжила, – попыталась искренне соврать "итальянка". В конце концов, Юрик был избалованной комнатной собачкой и не его вина, что хозяйка к нему остыла. Кроме того, не до скандалов сейчас.

Глава 23

– А он говорит: "Должен извиниться. Готовы нести ответственность за моральный ущерб, но ничего не понимаем. Никаких следов. Абсолютно здоровый организм". Ну, еще побазарили о том, о сем, он не выдержал, еще кровушки попросил на экспресс-анализ.

– У других докторов не были?

– Это у каких еще других? – настороженно потянулась к собеседнику Элен. Они сидели на открытой веранде одного из престижнейших ресторанов. Тихо играл невидимый оркестр. Вышколенные официанты появлялись и исчезали, словно призраки.

Блестел хрусталь и фарфор, в бокалах пенилось какое-то безумно дорогое шампанское. Все более и более равнодушный к еде Максим оставил выбор яств за напарницей и теперь дивился каким-то рыбам и дичи, а на горячее обещался некий последний писк моды.

– Понимаете… Как бы это правильно… Ну лечить, так лечить, правда? Поэтому, кроме онкологии следовало пройтись и по остальному…

– Ну, от чего ты меня еще исцелил, кудесник?

– В общем… если захотите… подбирал слова Максим, – то у Вас опять могут быть дети.

– Вот оно что… Что же ты краснеешь, моя скромница? Если захочу… – Она хорошо пригубила из бокала и, собираясь с мыслями, стала рассматривать сад, в котором располагались беседки этого ресторана. Умытая дождем листва переливалась изумрудными оттенками, в ветвях перекликались странными голосами какие-то птицы, а буйствующие всевозможными красками цветы на клумбах одурманивали своим ароматом.

– Зря стесняешься, бесенок. Я… я не могу пока ничего сказать. Это надо понять… прочувствовать. Как и само воскрешение. Эта ошибка молодости… Какая там еще несчастная любовь, – махнула она рукой. "Жениха хотела, вот и залетела!" – не про меня. Просто залетела, без жениховства. А потом, когда сказали, что детей не будет, не очень-то и переживала. Подумаешь – дети. Для себя живем. А потом – и усыновить можно. И только со временем, взрослея… – ладно, давай выпьем за тебя.

За моего бесенка.

– Ты не обижайся, что я тебя так называю, – орудуя вилкой, продолжила молодая женщина. Она уже слегка опьянела. Отвыкший от спиртного и отдавший много сил за эту неделю Максим тоже почувствовал симптомы легкого опьянения – легкость мысли, восторженность ("Я сделал это!"), симпатию к людям, в частности, конечно, к своей собеседнице.

– Давай всё-таки начистоту. Кто ты? Ангел или бес? По тому, что ты не только лечишь, ты далеко не ангел. Значит, ну?

– Не знаю я. Ну, не знаю. Не могу понять. Это так неожиданно началось… и всё как-то вприпрыжку, всё некогда даже разобраться, даже подумать.

– А давай вместе!

– Что вместе?

– Выпьем и подумаем, разберемся.

– Тогда – за Вас. Вы – удивительная женщина. И я за то, чтобы у Вас все было хорошо, чтобы исполнились все Ваши желания, чтобы…

– Этого хватит. За исполнение желаний – Элен, одарив Макса длинным сочным взглядом, до дна опустошила свой бокал. Макс, поймав себя на опьянении, только пригубил коварного напитка.

– А теперь, – заговорчески потянулась собеседница через столик, – расскажи, что ты еще можешь. И мы вместе подумаем, кто ты такой.

– Ну, я еще в больнице травмы… Черепно-мозговые…

– И крест там тебе подарили?

– Ну да, я же говорил.

– Очень странно. Но это пока к делу не относится. Что еще?

– Знаете, вот в боксе, когда я на ринге, реакция так ускоряется, что кажется, будто все в замедленной съемке.

– Это бывает. А еще?

– Еще, – усмехнулся Максим. – Вот, к примеру. Только не пугайтесь. – Он сосредоточился. Минута, две. Затем раздался шум крыльев и в беседку влетел обитатель сада – крупный синий попугай. Он сел на стол, вперевалку подошел к женщине и положил возле ее руки розу. Затем комично поклонился и был таков.

Почти сейчас же на его место приземлился его коллега и принес вторую розу -белую.

А затем третий ара вновь одарил молодую женщину алой розой.

– Вот так, – прокомментировал Максим.

– Браво, просто цирк какой-то, – захлопала в ладоши Элен. – Это и уморительно и умилительно. У тебя богатая и добрая фантазия.

– Да, вздохнул Максим. – И за это меня назвали "Повелителем мух".

– За это? – изумилась Элен.

– Да нет, не за это, конечно. Я по глупости заставил майских жуков и ночных бабочек танцевать вокруг ночного фонаря. Вот и…

– Обидели бедненького. Не оценили, – иронично пожалела Макса молодая женщина. – Ну да ладно, тебе, бесенок, губки-то надувать. А с людьми ты так можешь?

– Нет… не знаю… не пробовал. А зачем?

– Так уж и не пробовал. Кстати, что ты с моим Юриком сделал? Он просил за него заступиться.

– Он большая дрянь.

– Ого! И это не ревность?

– Нет, просто он…

– А жаль, – перебила Элен. – Но все-таки избавь его от прыщей. Как-то это мелко, ужастик из какой-то детской сказки.

– Из детской? Хорошо, избавлю. Вылечу. Но мне тогда его надо увидеть, а я не хочу.

– Ну, пожалуйста!

– Хорошо, придумаем что-нибудь потом.

– Вот и славно. А что еще можешь?

– Еще? – Максим хотел уже, было, рассказывать и показывать дальше, но вдруг случайно поймал взгляд собеседницы. Не тот, манящий и обещающий, не тот, молящий и надеющийся, даже не тот – восторженный, а оценивающий и прикидывающий, как использовать.

– Еще одну вещь покажу чуть-чуть попозже.

– И это все? – с сомнением поинтересовалась Стриж-Франчини.

– А этого мало? – в свою очередь изумился юноша.

– Ты не понял. Много, безумно много. Но для того, чтобы понять, кто ты, или, точнее, что с тобой твориться – мало. Ого, вот и обещанный деликатес. Давай под горячее коньячку, а?

– Не люблю я все эти коньяки. Врезал, словно укололся, и – готов. Уж лучше вино.

– Тогда белое. Сейчас, – она сказала фразу возникшему официанту. – А пока поговорим о деле. Тебе как лучше – наличными или счет открыть?

– Это о чем?

– Да ладно тебе. Можно подумать, что уже о гонораре забыл. Не поверю, что есть люди, забывающие о миллионе зеленых.

– Да не надо, я же сразу сказал. Куда мне с ними. Вы мне лучше всё-таки организуйте прием к этому Игнату.

– Я от своих слов тоже не отступаюсь. Ну, хорошо. Давай так. Твой миллион у меня в обороте. До твоего совершеннолетия. Это сколько – годика два?

– Два с половиной, – потупившись, уточнил Максим.

– Совсем дите, – вздохнула Елена. Ну, пусть два с половиной. Из расчета семи процентов годовых срочного вклада – это сколько с миллиона будет… сто семьдесят пять тысяч? Вот так и договоримся. А сколько тебе надо сейчас? Ведь, как я поняла, мы пока… расстаемся?

– Понимаете, у меня ведь всего лишь каникулы. Отец. Школа. Другие дела, – начал сбивчиво объяснять Максим. – Если этот турнир всё-таки состоится, то, конечно…

– Проехали, бесенок. Все понимаю. Куда мне, старой корове…

– Да что вы такое говорите! – даже всплеснул руками юноша. – Я же ничего такого…

Я правду говорю…

– Ладно тебе. Значит, до свидания. Давай тогда за следующую встречу, – она залпом выпила свой коньяк. – И скажи мне вот что – она вплотную (глаза в глаза) приблизилась к своему целителю. – Это твое лечение – оно как, надолго?

– Что? – не понял вначале Максим.

– Ну, это не вернется?

– Нет. Уверен, что нет. Я выжег эту тварь до последней точки. Другой на его место не захочется.

– Спасибо. Хотя пацан ты пацан. Другой на твоем месте мог на такую иглу подсадить! Типа: "Всё может быть, и тогда вновь только я…" И пришлось бы мне беречь тебя, как зеницу ока. Ну да ладно. Здесь, – она положила на стол зеленую пачку, – десять штук. На каникулы. Понадобится еще – мой телефон есть. А по поводу встречи, – она достала мобильник и с кем-то переговорила. – Ну вот, послезавтра Игнат будет в полдень ждать в своей резиденции. Завтра летим домой, просто не успеем – ни ты, ни он. Кстати, – вспомнила она, рассматривая поднявшуюся Луну, – ты не показал мне еще какого-то фокуса.

– Ах да, спохватился Макс. – Как раз вовремя. И под настроение. Идите сюда. И если можно, – улыбнулся он, что-то вспомнив, – закажите "Вальс цветов".

– Что?

– Ну, у оркестра – танец цветов из "Щелкунчика".

– А теперь смотрите на клумбы, – прошептал, сосредотачиваясь Максим…

– Вот за это меня одна девушка назвала Принцем цветов, – улыбнулся, вытирая пот, юноша, когда все закончилось.

– Но послушай, это же чудо, это феерия, – почему-то прошептала Элен, всё еще не отрывая глаз от вновь уснувших на клумбах цветов. И она была права, назвав происшедшее феерией. На этот раз просыпались и распускали свои замечательные бутоны не луговые цветы и по клумбам разливались все цвета радуги. Кроме того, Максиму не пришлось передавать проснувшимся созданиям музыку – она уже звучала.

А когда он настроил чувствительность лепестков в такт с вальсом, цветы сами начали раскрываться, сворачиваться и даже покачиваться так, как сами чувствовали звуки музыки. Оставалось только чуть-чуть поправлять эти движения. И появлялись вдруг на зелёном поле ярко- красные круги, растекаясь от центра концентрическими волнами. А вот зелёные круги на красном фоне. Или череда зелёных, жёлтых, красных и голубых волн. А вот… У Максима разыгралась фантазия, а цветы послушно выполняли его волю, сами купаясь в удивительной музыке и лунном свете.

По голосам из соседних беседок было понятно, что невиданное зрелище захватило и других посетителей. А когда кто-то из администраторов осветил происходящее прожектором, это вообще превратилось в сказку, в ту самую феерию. Затем цветы стали уставать, начал уставать и Максим. Дождавшись последнего такта музыки, он отпустил их на покой и сейчас сидел, вытирая пот и улыбаясь восторгу молодой женщины.

– Да, Принц цветов… Эта девушка, конечно, в тебя влюблена, если нашла такое сказочное сравнение. Да и та, которая Повелителем мух назвала, – с нервным смешком прокомментировала "итальянка". – Эта, вторая, просто тебя боится. И правильно делает. Ох, бесенок, бесенок, посводишь ты с ума этих девчушек. Да ладно. Не мое дело. Что же, вечер удался. Пора, наверное, а?

Гарсон, подавая счет, вдруг обрел дар речи и уточнил, не будут ли они так любезны принять буквально на несколько секунд хозяина этого заведения.

– Если самого Ираклия Самедовича, то конечно, – согласилась Элен. И вскоре тот ввалился к ним, сразу значительно уменьшив объем беседки.

– Здравствуйте, дорогие гости. Прошу прощения за то, что отнимаю ваше драгоценное время. Позвольте представиться, – хозяин этого ресторанчика Ираклий.

С Вашей, мадам, старшей сестрой, я немного знаком по спортивным увлечениям, а вот Вас и этого юношу вижу у нас впервые.

– Да ладно, тебе, Самедович. Конечно, ты мастер комплиментов, но тут ты уже переборщил.

– Элен? Не может быть! Или освещение такое, или… ну, не знаю, – подчеркивая свое изумление, широко развел он свои богатырские руки. Но так даже и лучше.

Когда всё это с цветами закончилось, мои гости пережили такое восхищение, что не находили слов. А знаешь, кто у меня сегодня? – он что-то прошептал на ухо Франчини. – Они сказали, завтра приведут специально, – он вновь прошептал что-то такое, что теперь вздрогнула и гостья.

– Вот я и мечусь, ищу, кто этот фокус придумал. Мне сказали, что музыку заказали вы. Вот я и примчался спросить, может это вы дорогая, или этот таинственный незнакомец? Один раз. Повторить. Завтра. За любые деньги. За меня самого. За пожизненное круглосуточное обслуживание?

– Нет, – поморщившись, ответил Максим.

– Нэт – это не Вы или не те условия? – насторожился хозяин. – Так называйте свои.

– Нет – это мы не готовы ответить, – вступила в разговор "итальянка". – Понимаешь, Самедович, это редко и трудно. И не профессия, а так – для души. А сделаешь тебе, другие привяжутся, да и сам не отстанешь.

– Честью своей клянусь, семьей своей клянусь, – полная анонимность и один раз.

Скажу им, что такое раз-два в сто лет бывает. Выручай, джигит, всю жизнь тебе верным кунаком буду.

– У меня послезавтра деловая встреча.

– Отвезем. Успеешь. Только если на Луне, не успеешь. Но тогда подождут. Я умею уговаривать подождать – вот Леночка знает.

– Да уж, и не только подождать, – многозначительно улыбнулась Элен.

– Юноша, поверь мне, я редко прошу. Если прошу, значит очень надо.

– Ладно, пойдем, – тронул женщину за руку все еще хмурый Максим.

– Ладно, это договорились? – уточнил Самедович.

– Договорились-договорились, – успокоила хозяина Елена.

– Вот и славно. Кто выполняет мои просьбы, юноша, тот никогда не жалеет.

– А кто не выполняет? – вдруг на полпути остановился Максим.

– Тот жалеет. Но только иногда. Когда самому помощь нужна.

– Хорошо, вздохнул подросток. – До завтра.

– Любые апартаменты, любой заказ, любая музыка. Всё, что пожелаете, что надо для этого…

– Фокуса, – обидчиво уточнил Максим.

– Извини, дорогой, что так у меня это слово вырвалось. Не надо быть джигиту обидчивым по мелочам. Всё, что надо для этого чуда. Так точнее? И за сегодняшнее чудо всё – за счет заведения.

– Подожди, да подожди же, Максим, – Элен впервые назвала юношу по имени и тот, осознав это, остановился. – Ну давай, не злись. Давай присядем и все обсудим. Ну что ты как ежик? – увещевала "итальянка" парнишку, садясь на садовую скамейку в парке того же ресторана.

– А что вы за меня решаете? Фокусника нашли. В ресторане клиентов забавлять. Не для этого у меня этот… эти… способности, – нашел он скромное слово.

– Конечно, дурачок, конечно, не для этого.

– Зачем же тогда Вы…

– Помолчи и серьезно послушай меня, хорошо? Побудь серьезным и взрослым мужчиной, а не молодым петушком. Ну вот и хорошо. Дуйся, только слушай. Вопрос, конечно, не в деньгах. С твоим миллионом они тебе не нужны. Так? И миллион не нужен? Ну-ну, допустим. Но тебе его никто сейчас и не предлагал. Предлагали другое – бесплатное и круглосуточное обслуживание. Это – так называемый "золотой абонемент". И это – не вход на кухню ресторана. Это – вход в элиту столичного бомонда. Понимаешь? Это сливки двойной сепарации – сливки сливок. У меня такого абонемента нет и не будет. Если только под тебя не одарит. Я не знаю и не спрашиваю, какие у тебя делишки с этим твоим Игнатом. Но если бы он знал, где ты вращаешься, если бы знал о "золотом абонементе" к Ираклию – он бы сам на карачках приполз. Это первое. Не убедила? Видимо, нет. Ладно, слушай дальше. Она наклонилась к юноше и начала шептать, щекоча его своим дыханием.

– Ираклий не тот человек, которому отказывают. Которому можно отказать. Он своего добьется. А если нет – страшно отомстит. Он умеет больно ударить. Не боишься? За себя не боишься. Зря. А за близких? За отца, например.

– Он не посмеет. Не посмел бы…

– Офицера, Героя? – не смеши меня, мальчик. Его нукерам плевать, и ему тоже.

Поэтому, уж очень это хлопотно и неблагодарно – идти поперек. А так он нам может пригодиться.

– Нам? Нам?

– Ну да. Нам. Уже появилась у меня одна мыслишка… Ладно-ладно, не вскакивай.

Это к слову. Ну и последнее… Это всё-таки еще один вечер. Если честно, не хочу с тобой расставаться. Я вернулась к жизни. Благодаря тебе вернулась. Поэтому… ну, не знаю, думай, что хочешь, – по-девчачьи вдруг всхлипнула она.

– Да ладно Вам, – смутился проявлению слабости этой "железной леди" Максим. – Убедили. Надо так надо. А он, правда, доставит нас к сроку?

– На его личном самолете. Или вертолете. Как уж быстрее будет.

– Ого!

– Макс, ресторан, даже такой – это крыша. Чем он ворочает – я не знаю, а догадки, слухи – меньше будешь знать… Скажи мне лучше вот что… все вот эти… ммм… чудеса, они ведь не новые, правда? Кому-то ты их уже показывал. Своим девушкам.

Скажи, а мог бы ты… хоть какое маленькое -для меня. Личное чудо, а?

Малюсенькое, но мое. Я понимаю, что я для тебя старая тетка, пациентка, и ты ничем не обязан, – быстро стала оправдываться Элен…

– Ну зачем Вы? – выдернул свои руки из ее ладоней юноша. – Я ведь не врач. Не лечу по заказу. Если взялся, значит… значит…

– Значит, что? – напряглась в ожидании молодая женщина.

– Значит… Ай, да сами Вы понимаете. Говорите, маленький фокус?

– Чудо. Малюсенькое такое, личное.

– Давайте попробуем. Знаете, мне снилось, что я пишу и рисую на звездном небе.

Попробуем?

– Не поняла. Но тебе виднее, Принц цветов.

– Помолчим. Смотрите вон туда, где потемнее – он показал на просвет в небе между несколькими яркими звездами. И смотрите внимательно. Наверное, это будет недолго.

Элен послушно кивнула и, положив голову на его плечо (не помешаю?), начала смотреть в указанную темень.

Вначале там появилась маленькая дрожащая звездочка, потом еще одна, потом еще…

Вскоре там, где была тьма, роился звездный шар. Он ярко заструился и вытянулся в курсив: Элен, подержался, попульсировал, затем вновь вспыхнул и брызгами рассыпался во все стороны.

– Это что же? Это как? – ошалело шептала Франчини.

– Красиво, правда? – улыбался в ответ Максим.

– И это – на небе? Это что, весь мир видел? Что теперь подумают?

– Нет, весь мир не видел. Вы же хотели маленькое личное чудо. Вот Вам на память.

– Но как это? Нет, я не успокоюсь, пока не объяснишь. Это уже…звёзды? Нет, мне просто страшно, – взмолилась обладательница личного чуда. – Умоляю, объясни…

– Ладно, чего там. Хотите пару звездочек из той надписи? – Он сосредоточился и вскоре на её платье сели один, потом другой, а затем и третий светлячок со своими капельками света.

– Вот, они. Я их попросил и они откликнулись. И были недалеко, так что весь мир не увидел.

– Ну, спасибо. А то я уж испугалась, – облегченно, но и несколько разочарованно рассмеялась Элен. – Ну что же, пора?

Мотор быстро довез их до гостиницы. Было еще довольно рано, когда они распрощались. Почти всю ночь "итальянка" прислушивалась к звукам из спальни юноши. Казалось вот-вот… Не дождалась. "Надо было самой, гордая дура", – вытерла она слезы обиды и, наконец, уснула.

Максим тоже долго не мог уснуть. Имея уже некоторый опыт общения с женщинами, он понимал суть взглядов, жестов своей прекрасной напарницы, понимал интонации ее голоса, знал – ждет. Но пойти к ней не мог. Что-то похожее на отвращение, нет, даже на брезгливость, просыпалось в нем при мыслях об интиме с этой Стриж-Франчини.

После того, как он видел всё её тело, обезображенное болезнью, опутанное паутиной метастаз, разорванное самопальным абортом. После того, как каждое мысленное продвижение по охваченному болезнью органу отвечало болью… Нет. Одно лишь тело, пусть теперь здоровое, сейчас его не влекло. А полюбить, – да не любил он её – чего перед собой-то ломаться. А потому и секса с ней не хотел.

Покончив с этим, Максим задумался над тем, что же они выяснили. "Ничего", – вздохнул он. "Еще и на этих мелочах попался. Нужен мне этот золотой билет, между этих бандюг и гомиков тусоваться! Пора домой. А то еще во что вляпаюсь…" – решил он, засыпая. Хотя посмотреть на всех этих "звезд" живьем…

Глава 24

Звонок мобильника разбудил злую и не выспавшуюся женщину довольно поздно утром.

– Нэ разбудил? Или так долго спишь?

– Что ты, Самедович, – тут же по ходу дела изменила намеченную, было, тональность Элен.

– Это хорошо. Потому что приглашаю через полчасика к себе. Есть тема. Одну. Идет?

– Конечно, Самедович, всегда рада.

– Слышу и тоже рад. А то, подумал, было, что от молодого своего нигилиста нахваталась.

– Брось, Самедович. Он просто молодой, а они все ершистые. Ну, вспомни свое детство.

– Ладно-ладно, пошутил. Жду.

Элен кинула сотовик и начала лихорадочно собираться. Через пятнадцать минут она, уже в боевой готовности ворвалась в комнату Макса. Тот уже тоже проснулся и валялся под солнечными лучами, перелистывая какую-то книгу.

– Доброе утро. Романчиками балуешься?

– Доброе. Это английский. Думаю приналечь.

– Давай. У меня дело. Ираклий зазывает.

– Из-за меня? – подхватился юноша.

– Вроде нет. Хотя, кто его знает… Но пока – меня одну. Вернусь – расскажу. Не скучай. Она подалась, было, вперед, потом зло поджала губы и выскочила из апартаментов.

"Обиделась", – вздохнул Максим, потом привычно пожал плечами, отложил книгу и задумался, пытаясь всё же осмыслить творящееся с ним и вокруг его.

Ираклий принял Франчини в просторном деловом кабинете, обшитым мореным дубом, с длинным столом заседаний. По стилю сталинского Политбюро. Но сам был одет в халат, курил сигару и отхлебывал виски. Это означало, что разговор будет хоть и деловым, но приватным. Любил Самедович такие клоунады со значением, а скудость воображения дальше смешения стилей не шла. Но кто попробовал бы улыбнуться?

– Здравствуй, здравствуй, дорогая. Нет, это не вчерашнее освещение. Чудесно, просто чудесно выглядишь. Выпьешь чего? – выбирай, – он кивнул в сторону открытого бара.

Чтобы сделать хозяину приятное, Элен соорудила и себе виски с содовой.

– Я тебе должен одну вещь сказать. Ты только не обижайся, но рановато. Очень рано. Потом придется и еще, и еще, и еще.

– Ты о чем? – удивилась гостья.

– О пластике, конечно. Не надо было в твои годы.

– Нет, я и не собиралась даже…

– Перестань! На себя посмотри. Больше девятнадцати – двадцати не дашь. А на самом деле-то, а? – он благодушно засмеялся. – Ты вправду сейчас не на себя, а на свою младшую сестричку похожа.

– Спасибо конечно. Ты мастер на комплименты. Но не делала я пластику. И сестры у меня нет, – на всякий случай добавила она.

– Ну, не хочешь признаваться – не надо. А насчет сестры – это образно. Нет сестры, есть братик. Найдёныш. Нахалёныш! – со сдерживаемой яростью добавил он.

– Кто такой? – гортанно выкрикнул восточный человек.

– Самедович, ты не так его понял, клянусь, – начала заступаться Элен за своего найдёныша. – Понимаешь, он никого не знает, стесняется, поэтому дичится. А таких великих людей как ты, он вообще никогда не видел. Тундра, одним словом.

– Нэ загибай, – чуть смягчился Самедович. – "Великих", – передразнил он. – Знал он, что ли кто я?

– Для него хозяин такого ресторана – уже великий человек, – на ходу импровизировала защитница. – И потом, великого, оно сразу… чувствуется.

– Ну хорошо. Пока поверим, что не хам. Теперь к делу. По технологии. Первое – пусть будет готов. Когда мы направим прожектор на клумбы и дадим эту вчерашнюю музыку, значит, пора.

– Но ему надо сосредоточится…

– Вот пусть и сосредотачивается. Не гулять зовем. Извини, что вот так разговариваю, но некогда. И пообещал. Такие люди у меня еще не были. Если всё состоится, если им понравится… ты сама должна понимать.

– Да, крыша знатная.

– Какая там крыша. Крыша у меня и без него… А это – имидж…

– Ну, имидж у тебя тоже, слава Богу.

– Ладно-ладно, – улыбнулся неравнодушный к лести Самедович. – Но это не помешает.

Ах, какой фарт! Теперь слушай дальше. Сама абонемент хочешь?

– Да кто бы отказался!

– Ну так вот. Они будут с женами. Мне гарсон рассказал, что вчера мои попки с клумбы срывали мои цветы и тебе преподносили. Тоже твоего найдёныша проделки?

– Ну да. Правда, понятия не имею, как он это…

– Мне тоже неинтересно. Пусть сделают это женам этих… "великих". Убеди – и ты желанная гостья.

– Не знаю, право. Он это так нервно воспринимает, – она осеклась и съежилась под острым, как клинок, взглядом хозяина.

– Ты знаешь, что я нэ люблю нэрвных. Хоть и сам такой. И думаю, что в моих делах одного нэрвного вполне хватает. Ты понимаешь?

– Конечно- конечно, – успокоила Франчини хозяина. – Сделаем. Только вот знаешь, этот твой золотой пропуск… Щедро, конечно, но…

– Ого! Уже торгуемся? Да, наглостью он тебя всё-таки заразил, – ресторатор даже сел в торец длинного стола и изумленно покачал головой.

– Не то. Не торгуюсь. Дело предлагаю. На миллиард.

Последнее слово, будто холодная вода в кипяток, осадила поднимавшуюся пену раздражения восточного человека.

– Миллиард? А не подавишься?

– Подавлюсь. Поэтому и предлагаю тому, кто не подавится.

– Таким куском всяк может. Ладно, садись, коли не шутишь. Рассказывай. Немножко времени есть.

– С тобой о таких делах шутить? Вот захочу помереть, – попробую и пошутить.

– Если захочешь помереть легко, то тоже не советую, – принял тон Ираклий.

– Этот юноша…

– Та-а-ак. Всё-таки он. Чувствовала моя душа, что не только фокусами он занимается. Ну-ну, уже заинтриговала.

– Ты, наверное, про меня слышал. Ну, про болезнь.

– Как же, как же, гуляют разговорчики. Рад, что слухи.

– Так вот – это были не слухи. Четвертая стадия…

– Неплохо ты выглядишь для четвертой стадии, – недоверчиво усмехнулся хозяин.

– Была. Была четвертая. Сейчас никакой. Вылечилась. Точнее – исцелилась.

– И целитель – этот пацан? Тогда понятно, почему он так раздувается.

– Ну, неправда. Он очень скромен.

– Очень?

– В некоторых вопросах даже излишне, – с горечью уточнила Элен.

– Которой такие как ты не прощают? Ладно. Не об этом речь. И что? Предложения?

– Ты прав. Не о личном.. Так вот эта гадость не щадит никого. Как ты думаешь, отдаст какой-либо больной шейх всего лишь миллиард?

– Или два, – понял Ираклий.

– Да. Или пять за свое выздоровление.

– И омоложение, ведь так? – испытующе посмотрел на собеседницу Ираклий.

– Ну, этого еще не знаю. А вот исцеление…

– Послушай, а ты не думала, что это какие-то мошенники? Как-то все ненормально.

– Я вначале так и подумала, когда он впервые сказал. С ним в областную клинику моталась. Там подтвердили. Ну, думала, точно в сговоре. Вся эта медбратия гроши получает, вот и перекупили. Кинулась сюда. Здесь тоже подтвердили.

– Кто? – по голосу и напряженному вниманию Элен поняла – клюнуло. И еще как. Как голавль кузнечика, в самое горло заглотал.

– Этот… ну, заглавный. Который обещает рак победить. Лет через сорок, – она криво усмехнулась.

– Это Михаил Николаевич который, – понял Ираклий. – Мордастый такой? Подожди-ка, – он нажал старомодную кнопку в полу и тут же возникшему лакею повелел, во-первых, принести им чего посерьёзнее, во-вторых, связаться с профессором Поповым.

– Дело есть дело. А пока давай перекусим, чем Бог послал.

Перекусывать не пришлось. Профессор был свободен от операций и незамедлительно вышел на связь.

– Михаил Николаевич, доброго Вам здоровья и всего наилучшего. Ираклий позволил себе оторвать Ваше драгоценное для нации время, – уже совсем другим тоном заговорил в трубку хозяин ресторана. – Нет, не преувеличиваю… Давно у нас не бывали. Время? Ну, выкроить, снять стресс – это даже необходимо. Будете? Буду ждать. Всё ваше любимое. Ну, конечно. Правда, сейчас совсем по пустякам. Даже неудобно. Нет, не устраивать. Скажите, Вы консультировали Леночку Франчини?

Почему нажаловалась? Вы клевещете на такую милую женщину. Просто похвалилась этим чудом, а я как-то не верю. Ошибка в диагнозе? Вообще-то я не совсем понимаю такие обороты русского языка. Ошибка в диагнозе или ошибка в диагнозе исключена?

Готовы подписаться под каждым из них? Ну и как это понимать? Не знаете?

Профессор, а, может, когда к нам заглянете, поговорим? Уж очень это непонятно и таинственно. Спасибо. До встречи! Может, в пятницу? Всегда рад слышать. Буду ждать.

Он повесил трубку и задумчиво посмотрел на гостью.

– Ну что же. Проверим еще по разным каналам. И если подтвердится… Откроем СП по эксплуатации чудес? Фифти-фифти?

– Тридцать – семьдесят. Без меня – никаких чудес.

– Сорок – шестьдесят. Без меня вам только старушек в богадельнях лечить. По рукам? Ну и славно. Проверю, решу – дам знать. А пока сама не суетись. Всё испортишь. И сегодняшний вечер не отменяется. Рад был достигнутому взаимопониманию, – распрощался Ираклий, ослепительно улыбаясь золотыми зубами.

"Взаимопонимание, как же", – уже сидя в такси думала Элен. "Сожрешь и не поморщишься. Зря я, наверное, с ним. Но других искать – вообще черт знает, на кого нарвешься. А с этим… Один раз сорвать куш. Конечно не сорок процентов, этого Ираклий ни в жизнь… Но из пяти миллиардов он на радостях один отстегнет.

И с миллиардом исчезнуть. И жить в свое удовольствие, навсегда забыв эти бизнесные трепыхания. Родить вот такого бесенка. Точнее, бесененка. Бесенок только один".

– Господи! – спохватилась мечтательница и так вскрикнула, что таксист испуганно оглянулся.

– Нет-нет, ничего. Это… так. Езжайте, – успокоила она водителя и вновь погрузилась в свои мысли. "О нем, о бесенке я же и не подумала. Смотаюсь с миллиардом, а он? Этот его не выпустит. Пока мой мальчик всех раковых миллионеров не вылечит. А потом заставит старух омолаживать. Ишь, заметил", – она покосилась в зеркало. "А ведь действительно на двадцать выгляжу. Да нет, я его никаким Ираклиям не отдам. Сбежим вместе. А потом", – она заулыбалась шальной мысли, – "А потом я упрошу его омолодить меня до его возраста, и он тогда никуда от меня не денется. Хотя особого старания и не потребуется. Мысли у меня уже от пятнадцатилетней пацанки", – вновь улыбнулвсь она.

Всё также улыбаясь, она вошла в гостиничные апартаменты.

– Ну ладно тебе дуться, бесенок. Все не так уж и плохо. Кстати, ты даже не спросил, перед кем будешь метать бисер.

– Наверняка, перед какими авторитетами.

– Да нет. Как ты относишься к нашему Президенту?

– Даже так? – Максим рывком поднялся с постели.

– Да, и знаешь, кто с ним? Не угадаешь – испанский принц. Оба с женами.

– Значит, и принцесса…

– Ну да. Так что… Что вы, мужики в ней находите? Все возрасты с ума посходили.

Даже вот такие сосунки. Ну да ладно. Сделаешь доброе дело своей богине?

– Надо. Просят же…

– Ну-ну, не красней. Только ещё вот что… А цветы?

– Что цветы?

– Смогут те вчерашние милые ары преподнести хотя бы цветочек твоей красавице, ну и заодно, нашей первой леди? Чтобы не обижать.

– Я думаю, смогут.

– Ну вот видишь, как хорошо складывается. А так как особы королевской крови подчиняются этикету, тут нам придётся потерпеть и ждать сигнала. Как только фонарь высветит клумбу и заиграет твоя музыка, – вперед.

– Попугаи уже уснут…

– Да нет, с птичками – когда угодно, – рассмеялась Элен. – Это с цветами – по команде.

– Скажите им, что, когда вручать цветы, я должен видеть, кому. А потом, когда музыка, я должен быть ближе к цветам. Ну, тогда можно будет и в той беседке.

– Ах, хитрец, хитрец, – женщина шутя потрепала юношу по волосам. Скажи, что принцессу хочешь поближе увидеть.

– Да нет, командовать же ими надо. Чтобы цветы куда в суп не бросили. Или еще куда.

– А была бы картинка, – вновь засмеялась "итальянка". – Подлетает такой попугаище и ни с того ни с сего этой красавице розу с шипами – в декольте. Та визжать, сдирать платье, а?

– Этого не будет, – холодно, не принимая шутки, ответил Максим.

– Ну, конечно-конечно, – деланно-серьезно сложила губки дудочкой Элен. – Сейчас будем утрясать, – потянулась она к мобильнику…

Глава 25

– Спасибо, дорогой, спасибо. Я твой должник. Устроить такое… как мы вчера говорили – такую феерию! – Ираклий сжимал в своих лопатообразных дланях юношескую ладошку и радостно ее потрясал. – Я сегодня понял твою вчерашнюю обиду.

Извини, джигит, ты не фокусник, ты волшебник. Это – тэбе, а это – тэбе, дорогая.

Ты сдэлал болше, чэм я просил, я тоже сдэлаю болше, – от волнения хозяин все гуще замешивал речь восточным акцентом. Ему было чему радоваться. Максим, очарованный близостью богини его юношеских грез, превзошел самого себя. Ары, принося этим двум женщинам цветы, не только вручали их, но под смех присутствующих, пытались и "приложиться к ручке" своими клювами. Принцесса вначале испугалась этого жеста, но кавалер был столь галантен и столь настойчив (подогнул лапки и упал перед ней), что та рассмеялась и протянула руку.

Аккуратно притронувшись к тонким пальчикам, нарядная птица попятилась и исчезла.

И тотчас все повторилось со вторым и третьим попугаем. Принцесса, смеясь, что-то сказала мужу. Тот тоже рассмеялся, и толмач перевел: "Некоторым нашим политикам и просто кавалерам следует поучиться галантности у этих птичек". В общем, удалось. И затем вновь был танец цветов. Но это была не вчерашняя демонстрация, это был подарок. "Чудо", – прошептала в наступившей затем тишине высокая гостья.

И, уже покидая ресторан, возжелала увидеть хозяина этих чудес. Ираклий сподобился благосклонной улыбки. "У нас в Барселоне есть поющие фонтаны. Но у нас нет танцующих, нет вальсирующих цветов. И нет таких галантных попугаев.

Говорить нежности некоторые из наших умеют. Но вот так – дарить цветы… Вы волшебник. Вы подарили нам чудесный вечер". А затем что-то восхищенное сказали и наша "Первая леди", и принц. А ещё крепко пожал руку Президент. Поэтому и цвел сейчас хозяин. Поэтому и рассыпался в благодарностях и обещаниях.

– Нэ хотите оставаться, так хоть заходите почаще. У нас здесь бывают все. С кем хотите познакомиться – сразу ко мнэ. Певицы, артистки…

– Даже самые-самые? – поинтересовался Максим.

– Только пожелайте. Хотя, как джигит джигиту скажу: Самые-самые, – он поцокал языком, – или избалованные или уже, увы, старые. А если захотите со вкусом провести время, то ррэкомендую тех, кто только-только на наш Олимп вскарабкался.

Вот, к примеру…

– Самедович, ну что же ты дитятко мне портишь? Чему учишь?

– Я ррэкомендую молодому джигиту познакомиться с интэрэсными дэвушками, чтобы приятно провести у меня время. Но ты тоже хороша. Как заботливая мама – шуток нэ понимаешь. Ничээго, джигит, как-нибудь вырвешься без опекунши, – проведем чудесный вечер. Чувствую, наша песня еще впереди. Элен, с джигитом я даже не говорю о компенсации беспокойства, а ты, вот, возьми. Это нэ тэбэ дорогой, нэ вспыхивай пока, это мы свои дэловые вопросы рэшаем…

– У меня всё-таки будет личная просьба, – спохватился Максим, рассматривая вручённый " золотой абонемент", – шикарную золочёную, похожую на визитку, карточку.

– Всё, что угодно.

– Встреча с Червенем. В его… м…м…м жилище.

– Ого! – вскинул косматые брови ресторатор. – А паренек твой не так уж прост, как ты мне рисовала, – обратился Ираклий к также вздрогнувшей от неожиданности "итальянке".

– И что тэбэ нужно от Ржавого? Может, я могу устроить тебе то же самое бэз такой встречи?

– Это вряд ли. Сугубо личные отношения.

– Личные!!??

– Заочные.

– Озадачил… Ну ни-чэ-го! Слово Ираклия это слово Ираклия. Устроим. Но надо время.

– Да пока и не к спеху.

– Тогда договорились. До встречи. Всэгда будешь желанным гостем, джигит. И ты, Элен, конечно, тоже. А тэпэрь – мой ковёр-самолёт к твоим услугам.

Гостиная Игната не очень впечатлила Максима. По сравнению с районным масштабом – да, шик. Но не после столицы. Напыжившееся убожество. Тоже можно было сказать и о хозяине. Этакое, карабкающееся вверх по стволу подлости и жестокости ничтожество. Но с цезарскими замашками. После столичных дельцов – шавка. Но здесь, здесь он, конечно, король. Как у них всё интересно! На каждом этаже свои царьки, свои повелители. А любой вышестоящий может растереть такого "повелителя" в пыль. Но на своих этажах… Вот и этот. Сейчас начнет.

– Юноша, я вас принял по убедительной просьбе госпожи Франчини, и только из исключительного уважения к ней. И у меня мало времени. Ваше изучение моей персоны, конечно, умиляет, но Вы, всё-таки, не в музее. Так что, к делу.

"Ничего-ничего, сейчас лоск-то сойдет. Ты в желчи мне всё быстрее расскажешь, чем в светской беседе" – вежливо улыбаясь, решил Максим.

– Извините, почему в музее? Я и не думал про музей. Точнее, в зоопарке.

– Вы это о чем? – не понял сразу хозяин.

– Ну, Вы говорили, что не в музее…

До хозяина начало доходить. Он приподнялся, но, подумав, что пацан неправильно выразился или он сам чего-то недослышал, вновь умастился в кожаное кресло.

– К делу, юноша.

– Ну, к делу, так к делу. Вы могли бы мне очень помочь.

– Благотворительностью не занимаюсь, молодой человек.

– Да нет, ну что Вы! Я бы и не принял от такого человека… – Игнат, поняв это как комплимент, расцвёл.

– И всё же, юноша, к делу.

– Да, действительно… Ты за что Светку убил, сволочь?

– Ч-ч-ч-то?

– Ты плохо слышишь, босс? Светлану за что убил?

– Ккакую?

– Ну, конечно, ты многих убивал, всех и не упомнить. Ну, самую недавнишнюю.

Школьницу. В Быстром.

Игнат уже стал приходить в себя от неожиданности и наглости юнца. Конечно, кто-то за ним стоит. Даже если из тех, кто звонил по поводу этого щегла. Но не в то дело они лезут. Не просчитали. С этой девкой он – за каменной стеной.

– Вы хамите, молодой человек. Ну и молодежь пошла, – вздохнул он, нажимая кнопку под крышкой стола.

Максим думал разозлить этого лощёного негодяя. В гневе они выбалтывают многое.

Но тот пока сдерживался.

– Зато старшее поколение воспитанное… девчонок скопом, как зечары облезлые, насилуют, потом душат тоже скопом, пидоры трусливые…

Он неожиданно для себя самого больно ударил по самолюбию хозяина. Да, были в том убийстве такие вот грязноватые, недостойные его положения нюансы. Да, таково было условие, но всё же… Всё же… Но кто болтанул? Кому язык вырвать? Кровь и желчь ударили в голову Игната. Он вскочил. В это же время из замаскированной под шкаф двери вышли два отвратительных существа и молча заломили Максиму руки.

– Наша песня впереди, щегол. Пока попоешь сам. Всё расскажешь. И кто за тобой стоит, и кто тебя послал, и чего кто хочет. А потом, может быть, и я успокою твоё любопытство. Напоследок. А вот эти…мг… воспитатели тебе объяснят, что старших надо уважать. Нет времени. Жду пятнадцать минут. Но оставить и для меня, – дал он команду, и Максима поволокли через ложный шкаф по винтовой лесенке вниз, в подвал.

– Ты, пацан, конечно, фартовый, но шефа разозлил зря. Придется теперь помучиться.

Кстати, за тобой должок. Не удивляйся. За кореша моего, Лёху. Это он точно с тобой поговорил, когда немым и парализованным вернулся? Шеф приказал его убрать за ненадобностью. А корешовали мы крепко. Поэтому уж не обессудь. Тут уж шеф порадуется.

– Шеф?

– Ну да, он обожает слушать по внутреннему вопли.

Ведя столь поучительную беседу, Максима втянули в подвал особняка. В отличие от районного уровня, для таких процедур было отведено отдельное помещение. Уж каких фильмов насмотрелись архитекторы – неизвестно, но здесь были и железная дверь, и серые бетонные стены, и железное кресло, и выложенные на видном месте очень неаппетитные приспособления – здоровенный шприц, ножницы, клещи, пилки, что-то ещё, также леденящее душу. В углу умастились что-то типа дыбы и испанского сапога. Пока юноша осматривал застенок и сравнивал его с оборудованием известного подвала, его сноровисто и быстро раздели. По тому, как аккуратно складывалась одежда, можно было понять – это компенсация палачам за вредность в работе. Попытки Максима оставить хотя бы "нижнее белье" были мягко, но решительно пресечены.

– Не стесняйся, сынок. Мы мужики правильные, не голубые. Это не для чего-то там срамного, это для работы. Доступ для нашей аппаратуры лучше.

– И часто это используется?

– Не простаивает.

– Гестапо.

– Где уж нам… Ну, будем устраиваться поудобнее.

Говорливый – сухой, но жилистый заплечных дел мастер усадил Максима на пыточный стул, а его антипод – здоровенный молчаливый ассистент начал привинчивать руки и ноги подростка зажимами.

– Говорят, что хорошо зафиксированному больному наркоз не нужен, – мрачно сострил худощавый. – Вот и у нас – без наркоза. Ну, я думаю, нам долго не придётся. Для начала пару пальчиков чик – и всё расскажешь. Эта такая острая, но быстро убеждающая боль.

– Скажите, маэстро, а вы сами не пробовали? Откуда вы знаете, какая боль?

– Из практики, сынок. По наблюдениям. По реакции. А самому – Бог миловал.

– А какая самая страшная?

– Ох, и любознательный же ты! Молодец. За это я тебе её подарю. Потом. Когда всё расскажешь. Или когда не расскажешь. Говорят, это когда вон теми тисками зажимают гениталии. Неправда. Предрассудки. Вон, видишь, – он наклонился к любознательной жертве и заговорщески показал на уже замеченный Максом здоровенный шприц.

– Ты думаешь, мы им бегемотам уколы от желтухи делаем? Нет, братец, наоборот. Не туда, а оттуда. Пункция. Прокалываем копчик и медленно высасываем спинной мозг.

Вот это – настоящая боль.

– Скажите, я знавал одного такого же романтика дыбы, в Быстром.

– Двоюродный брат мой, царствие ему небесное, – помрачнел палач. – Наши деды братанами были и оба этим же и занимались… А ты, значит оттедова? – В это время словоохотливый палач рассматривал снятый с Максимовой шеи крест. Замолчал, что-то припоминая, затем ахнул и рванулся к шефу. Вернулся он минут через десять, несколько озадаченный. Он каким-то странным долгим взглядом посмотрел на голого юношу, потом пожал плечами.

– Видит Бог, юноша, подчиняюсь принуждению и безо всякого личного желания, или упаси Бог, неприязни… – словно оправдывался он.

– А в других случаях, по собственному почину и в охотку?

– Базыль, начинай, – скомандовал пришедший в себя мучитель, а Максиму пояснил: – Вася у меня в учениках. Пока так, первоначальные мазки, простейшие движения.

Палец там отхватить, или за эти же самые гениталии потягать. Во, давай Базыль, без кровушки пока, за это, за самое. Хлопчик молодой, этим самым переполнен, так что должно подействовать.

Василий подошел к юноше, гнусно осклабился, показав желтые зубы, и потянулся клещами вниз. Пора было начинать, и Максим начал. Он мысленно сжал этими самыми клещами этот же объект пытки, но у ухмыляющегося ученика маэстро и еще усилил возникший болевой импульс. Заплечных дел подмастерье выронил инструмент, схватился за ширинку, выкатил глаза и с минуту, всхлипывая, втягивал в себя воздух, а затем заревел гудком торпедированного океанского лайнера.

– Что с тобой, Баз?.. – кинулся, было, к нему маэстро пытки, но тут же упал и в ужасе завизжал. Почувствовалось ему, как пробивает его копчик и отсасывает спинной мозг толстая игла. И то, что это орудие на самом деле лежало на месте добавляло к боли некий прервобытный ужас.

Глядя на них, Максим напрягся, чтобы почувствовать крепость фиксаторов и вдруг вскочил со стула. Металлические обручи безболезненно прошли сквозь руки, ноги, шею и живот. Или он прошел сквозь них? Ощущение было новое – словно ветерком обдало. Но разбираться в этом было некогда. Увидев такое, палачи замолкли, затем вновь взвыли. Первым сориентировался, конечно, старший.

– Дьявол! – вскричал он, поднимаясь с живота на колени. Пощади… а-а-а, – во время крика от боли он, видимо, соображал, как обращаться к дьяволу или бесу. – Ваше… ваше…- никак не мог придумать он. – Пощадите! Не знали же мы…

Что-то сквозь боль сообразив, рухнул на колени и подручный. Держась одной рукой за срамное место, он протягивал вторую к Максиму и умоляюще закатывал глаза.

Говорить он не мог, только гудел и гудел, как маяк в тумане.

– Повиновение, – вошел в роль, одеваясь, Максим. Палачи радостно закивали головами. – При первой же мыслишке боль вернется. Еще страшнее. – И хотя он говорил тихо, а инквизиторы продолжали гудеть и повизгивать, они услышали и вновь радостно закивали головами.

– Зови шефа, – сказал он старшему, отпуская боль у обоих. Тот еще несколько секунд прислушивался к ощущениям, затем осторожно встал, но, убедившись в том, что спинной мозг в целости, кинулся в затемненный угол пыточной.

– Шеф, он готов, пора, – дрожащим от потрясения голосом доложил он в припрятанный микрофон.

– Что там у вас творится? – раздался озадаченный голос шефа.

– Ничего, как всегда.

– Что ты там с ним сделал? Он еще может говорить?

– Может, шеф, еще как может, – хихикнул палач, угодливо подмигивая новому владыке.

– Смотри мне. А то как-то странно он орал… Я уж подумал…

– Всё в норме, шеф.

– Ладно, сейчас разберусь, какая у тебя там норма.

– Теперь вот что, – обратился Максим к мастеру и подмастерью, который всё еще проверял целость своего хозяйства. – Шефа, как войдет, сразу сюда, – он указал на стул. – По всем правилам. И без фокусов, – он заставил слабо попульсировать боль в тех же местах собеседников.

– Что Вы, как можно, Ваше… Ваше…

Умственные мучения палача по изобретению титула прервал ворвавшийся шеф.

– Ну, что тут? Что…

Всё произошло так быстро, что последний вопрос он задал, уже будучи раздетым и "хорошо зафиксированным".

– Извините шеф, плохой расклад, – объяснился маэстро.

– Да, шеф, это не мы. Это – он, – решил прояснить положение Василий.

– Вы что, совсем рехнулись, недоумки? – от безграничного изумления новый пленник даже перешел на спокойный тон.

– Ты, шеф, не ругайся. А то, видишь, как поворачивается. Чтобы не аукнулось.

– Всё, теперь поговорю я, – вмешался Максим. – Мне очень надо знать: а) за что? б) кто за этим стоит? в) как до них добраться? А теперь и г) появилось. Что ты знаешь про этот крест? Будешь рассказывать, или подождем? – И прерывая ответ допрашиваемого, констатировал: – Подождем. Вам, ребята, предоставляется случай продемонстрировать шефу всю программу, чтобы он сам убедился в ее эффективности.

А то:"Недоумки, недоумки", – подлил он масла в огонь выходя. – Я на связи. Он должен говорить. И говорить одну правду.

В кабинете шефа никого не было – то ли он ограничивал доступ лакеев к пыточной информации, то ли разослал по каким неотложным делам, то ли они просто толклись где-то неподалеку, ожидая сигнала. Максим сел в шефово кресло и стал слушать включенную громкую связь.

В начале, когда его переметнувшиеся холопы только примеривались, шеф ругался и объяснял, какую они совершают ошибку, продавшись "недоноску". Затем стал угрожать. Наконец, завизжал: "Не подходите ко мне с этим железом!".

"Совсем, как Паниковский", – подумал Максим. Затем визг стал почти непрерывным и захлебывающимся.

– Но, шеф, мы же еще почти ничего… Только показали, какая она бывает, боль-то.

Базыль, еще посильнее…

Неприятно было слушать какой-то поросячий визг от человека, только что упивавшегося своей властью, обещавшего убить, долго не мучая, слушавшего крики и стоны других. Максим крепился. Вспомнил, какой видел убитую. Но всё-таки не выдержал.

– Когда будет готов – сообщите, – бросил он в микрофон и отключил связь с подвалом. Он успел заглянуть в роскошный бювар, затем, подумав, переложил его к себе в карман. Разыскивая свои вещи, выдвинул ящики стола. Всё лежало в нижнем, самом глубоком. Юноша надел свой загадочный крест, разложил в карманы немудреное имущество, а затем замер. Его начатая пачка зеленых лежала сверху небольшой горки таких же пачек. Восемь. Видимо, так, на текущие расходы мелочишка… Ай, да не нужны они мне… С другой стороны, оставлять подонкам? Может, как Деточкин?

Почему бы и нет? – вдруг загорелся он этой идеей и начал рыться в столе дальше.

В верхнем ящике он нашел еще несколько футляров с удивительными по красоте перстнем и бусами (то ли колье, то ли ожерелье, в общем – женщине на шею – не совсем разбирался подросток в таких вещах). Удивляясь такой самоуверенности хозяина, Максим, уже не колеблясь, переложил эти драгоценности во внутренний карман куртки.

Он не знал, что дело тут не в беспечности. Что незадачливый шеф должен был срочно положить в определённую банковскую ячейку и даже не на свое имя эти драгоценности. Что в виду баснословной их стоимости сам шеф выступал перед заказчиками как простой курьер. Но отложил, на свою или чью-то другую беду, отложил он это дело на полчасика, чтобы решить вопрос с этим таинственным протеже влиятельных знакомцев.

Максим запихивал в свой, брошенный на стуле для посетителей кейс, свои и шефовы деньги, когда на столе замигала лампочка вызова.

– Уже? – удивился Максим.

– Да, хозяин. Он готов. Всего-то и пришлось…

– Хватит. Иду, – Максим вновь, теперь уже сам, двинулся по винтовой лестнице, ведущей из кабинета шефа в его частные застенки.

Было видно, что заплечных дел мастера уже посчитали себя на службе у нового шефа ("хозяин" – нашел нейтральную формулировку виртуоз пыток) и решили показать свое мастерство на шефе старом. Да и законы холуйства никто не отменял. Никто так смачно не топчет поверженного хозяина, как его самые ревностные слуги. И за эти десять минут хозяин застенка изменился до неузнаваемости. Этакий холеный, жесткий, невозмутимый "сильный мира сего" превратился в трясущееся, непрерывно воющее желе. Розовое желе.

– Да вы что? – невольно вскричал юноша. Он отвернулся, чтобы подавить подкатившую к горлу тошноту. Только вызванное воспоминание о погибшей девушке вновь вернуло ему мужество взглянуть на истерзанную плоть.

– Но Вы… хозяин, вроде дали команду побыстрее и чтобы не врал. Теперь он врать не будет. Сил не хватит. А? – крикнул он в сторону стула. Подопытный только взвизгнул.

Пытаясь сохранять строгий тон, Максим начал допрос.

– Итак, "а" – за что? Быстро!

Шеф вздрогнул, всхлипнул и быстро жалобным тоном, всхлипывая, запричитал:

– Мне это не надо было. Это он. А я…

– Кто он?

Шеф вновь вздрогнул и зажмурился, словно от удара. И так теперь вздрагивал и отворачивался при каждом вопросе.

– Но ты… Вы же знаете. Ржавый. Эта девка – это его интерес был. Из его слов понял – в науку другим.

– В какую науку? Чем она могла ему? И кому в науку?

– Не знаю, ну не знаю, – захныкал шеф, опасливо косясь на ассистентов. – У нас, сами знаете, расспрашивать не принято.

– Почему ты?

– Но я не убивал же! И не… это…

– Да?

– Держал… держал за второй конец, но тянул он. Сам Червень, – истерично разрыдался хозяин.

– Почему ты?

– Он не хотел, чтобы знали, что он сам. И мне вроде как предупреждение. За один грешок. Но не с этой… не с убитой… Но это не по делу.

– Ну?

– Там, в его гареме…

– Где?

– Как бы гарем у него. Я, когда у него по делам был, на одну глаз положил.

Только подумал. Только подкатил. Вот он и… И предупредил, и вышаком повязал…

– А Светлана, эта девушка, что, тоже в гареме была?

– Нет, думаю, нет. Не успела бы… не знаю.

– Ладно. Где его найти и как на него выйти?

– Экстренная связь… – он, поморщившись, назвал номер. – Это для избранных.

Если наберете, он пойдет на контакт. Но под его условия. По-другому с неизвестными не контачит.

– Кто за ним стоит?

Шеф зажмурился, но промолчал.

– А вы говорите, "мастера", – укоризненно обратился Максим к палачам. Только вот так колбасить и умеете.

– Сейчас-сейчас, хозяин, одно мгновенье, – подхватился скромно сидевший в дальнем углу мастер.

– Нет! – взвизгнул его подопечный. – За ним стоит Сам.

– Сам кто?

– Просто Сам. Не знаете такого? Да вы его действительно дебютант в наших играх, – он впервые улыбнулся окровавленными губами. – Сам – это Сам. Даже Ржавый для него – сявка. Там – он кивнул головой куда-то вдаль и тут же скривился от боли, – за бугром у него кликуха другая. А у нас – Сам. Ржавый лучше знает. Какой-то у них именно в этом деле был общий интерес.

– И последнее. Что за возня с моим крестом?

– На понт берете? Вроде, как не знаете, юноша? – захихикал вдруг шеф.

– Говори толком.

– Не знаю. Просто красивый крестик. Вот, ребятки мои, Ваши то есть, принесли и показали…

– Врет? – удивленно спросил Максим у подручных.

– Врет, – также удивленно согласился маэстро боли. – Это знаете, хозяин, у нас, местных, поверье, что такой крест – не в обиду будет сказано – только у архаровцев.

– Кого- кого? – изумился Максим.

– Не гневайтесь, Ваше… Видимо, неправда. Архаровцы, это… ну, ангел мщения такой был.

– Впервые… Архаил, что ли, какой?

– Может, и так. И только те, кто избранные, могут его носить… Господи! – вдруг, просияв, упал на колени палач. – Вот оно что! А я Вас, простите, за нечистого принял.

Теперь то все понятно… Радость-то какая! На колени, Базыль! – потянул он таращившего глаза подмастерья.

– Это правда? – поинтересовался у шефа Максим, не обращая больше внимания на верноподданнические позы палачей.

– Может, правда, может, наоборот, я в этих делах не мастак. Тебе лучше знать, кто ты. И не испытывай меня. Душу не продам.

– Душу? – вскрикнул юноша. – Скольких здесь замордовали? Быстро! – замахнулся Максим.

Остатки мужества тут же покинули Игната. Он вновь взвизгнул и зажмурился.

– Не помню. Не считал… И не всех же до конца…

– Я помню, хозяин, – вновь встрял палач. – Девятнадцать. Ты был бы двадцатым.

Теперь двадцатый – он. Но его правда – не всех здесь до конца. Некоторых уже потом… уже не мы.

– А ты говоришь, "душу". Всё, – озлобившись, решил Макс. – Идите сюда, – кивнул он палачам. – Встаньте!

Набираясь омерзения, он рассматривал их окровавленные руки и фартуки. Да это была кровь негодяя, как и большинства из тех, на ком они применяли свои таланты.

Но это была кровь. Эта была боль.

– Второй выход отсюда есть?

– Вот в том углу – дверь. Коридор, потом выход. Там скверик. По тропинке прямо – к аллее. Или проводить? – с готовностью предложил свои услуги продажный мастер.

Но "новый хозяин", собираясь с мыслями, отрицательно покачал головой.

– Так говорите, девятнадцать? Вся. Их. Боль. Вернется. К вам… Уйдет. Когда.

Передадите. Её. Шефу. Затем ты – ему. А ты – ему, – вбил он в подсознание палачам свои вводные.

Первым понял распоряжение Игнат и начал тоскливо завывать. Затем резко скрутило его мастеров. Вздрогнув, юноша быстро рванулся в указанную ему дверь и через несколько минут уже шел по аллее старинного парка. Он полной грудью вдыхал наполненный ароматами жизни воздух. Солнце радостно пробивалось сквозь развесистые каштаны, на скамейках сидела молодежь, судя по разговорам -студенты, захваченные пьянящими сессионными хлопотами.

Ворковали и урчали неистребимые сизари, где-то вверху угукали горлицы. "Че-куш-ку" -улыбнулся Максим, вспомнив шутку про крик этих птиц. Недалеко раздавался звон и скрежет трамваев, сигналы особенно сумасшедших в этом городе таксистов. В общем, жизнь кипела. А там, откуда он выбрался? Юношу передернуло от контраста. Сколько же мерзости вокруг этого светлого мира! Зло плюнув, Максим быстро вышел из парка, поймал очередного психа-таксиста, за пару минут добрался до вокзала и вскоре трясся в электричке в направлении своего родного городка. При всем своем достатке взять такси напрямую у него пока не хватило воображения.

"Сборы" кончились, но Макс чувствовал, какое осиное гнездо он растревожил, в какую банку со скорпионами влез. Почти машинально он отсёк нервные окончания на руках потянувшего его кейс ворюги и погрузился в тревожную тишину.

– Ну, папа.

– Ладно. Не до шуток. Он рассказал о… том турнире. Так вот: не пущу!

– Но, папа, почему?

– Я своего ребенка калечить не дам и его здоровьем не торгую. Ты очень мне дорог, сынок, -подбородок встал на место, черты смягчились. Гроза миновала, не разразившись, и вновь наступил период мягкосердечия. Максим вскочил и обнял отца.

– Папуля, ты мне тоже очень дорог. Но со мной ничего не случится. Ты же видел. А такие деньги…

– Нет.

– Мы бы могли летать вместе. Купили бы дельтаплан… Или даже какой-нибудь аппарат посерьезнее…

– Нет и нет, сынок. И не бей ниже пояса…

– Ниже пояса? Да что случилось?

– Давай закончим с твоим вопросом.

– Всё, папа, завязали. Так что случилось?

– Если это всё, -отец неопределенно кивнул в сторону Максима, -аванс, то возвратишь завтра же. И скажешь: "Нет". Пообещай.

– Хорошо, папа. Это не аванс. Обещаю, что без твоего согласия ни на какие турниры не поеду.

– Хитрец, -улыбнулся, наконец, офицер. -Оставляешь лазейку?

– Папуля, всё-таки, что случилось? Неприятности?

Белый Леонид помолчал, откинувшись выудил из холодильника бутылку пива, ловким движением открыл и стал рассматривать, как в стакане опускается пена.

– Новое – хорошо забытое старое, – сказал он, наконец.

– Ты о пиве? – поинтересовался Максим. Он знал, что его дед пил только "Жигулевское", что начинал с него и отец. Что потом оно пропало, растворилось во всевозможном разрекламированном пойле, и вот – вернулось опять.

– Да, конечно, о пиве, угадал, -усмехнулся отец, делая большой глоток и тут же закуривая. Максим поморщился, но смолчал. Отец готовился пооткровенничать, вспугнуть его было нельзя. Макс даже прижал взглядом хомяка, уже давно карабкавшегося то по его, то по отцовым брюкам. Рыжий толстяк присел от неожиданности, затем изобразил предельную обиду на своей пушистой мордашке.

Максим мысленно погладил его по толстому брюшку и ласун тут же упал на спину, закатив глаза.

– Понимаешь, Макс, сегодня аукнулось старое. Даже не сегодня… Ты же знаешь, и твой дед, и я… -начал Белый-старший.

Многое из рассказанного Максим знал. И о том, что здесь же летал его дед. Его он помнил плохо. Дед умер в пятьдесят шесть… или семь? Уже на пенсии. На рыбалку с собой брал… Фотографий много видел. Что отец пошел по его стопам и едва-едва не удалось им полетать в одном экипаже. Что мама рано умерла… "Ну зачем это-то вспоминать", – тяжело вздохнул Макс… Что они с отцом одни… Да, приезжала еще тетка из Севастополя. "Из Севастополя?" – мысленно спохватился Максим. "Туда же уехала Ирина Сергеевна. Ладно, потом". Как водил его отец время от времени в летную столовую -помню. Как с первого (или второго?) класса учился жарить яичницу -помню… Да, полеты. Да бортпайки. Да, страх оставаться одному… Да, были сердобольные женщины. Батька же был ничего. Ещё тот вдовец. Но молодец. Не привел мачеху. Это уже не помню, это уже знаю. А вот это – Максим навострил уши.

– Из нашего полка ушли в отряд двое. Один слетал. Дедов товарищ. Потом, после второй Звезды раздулся. А вначале -ничего. И других с собой приглашал. Ну, не к нам вообще -в полк. Хотя, бывали и у нас, к деду по старой памяти заглядывали.

Понимаешь, что для меня это значило?

– Понимаю, – охрипшим вдруг голосом ответил Максим. Он -и не понимает? Он, болевший и бредивший этим уже лет пять? Вот и отец, оказывается, с десяти лет, подслушав откровенные рассказы героев о подготовке, о полетах, о настоящих мужиках, начал бредить космосом.

"Поверьте, ребята. Я готов был туда", – кивнув в окно в сторону полной Луны, рассказывал уже тогда сильно полысевший герой – "хоть на метле, хоть в один конец. Да и сейчас бы не отказался", – махнул он безнадежно рукой.

– А потом, Максим, через много лет, мне поступило предложение. Другие сами подавали рапорта. Мне же предложили. А это, по-одесски, "две большие разницы".

– Ну? -напрягся Максим.

– Я отказался, -спокойно ответил отец.

– Но почему?! -вскричал Макс. – Да как же ты…

– Тогда никак не получалось, сынок. Мы с тобой вдвоем. Ни дедушек, ни бабушек.

Тетке за тридевять земель? И так редко виделись. А там…

– Так… ты… из-за меня? – понял Макс.

– Ну-ну, успокойся, -уже заметно трезвея, ответил старший Белый. -Это было правильно. И я никогда бы не пожалел. Дело в другом, -продолжил он рассказ.

Оказывается, на приеме в честь награждения было несколько новоиспеченных Героев, в том числе и экипаж космонавтов, по традиции сопровождаемый их всевозможными командирами -отряда, подготовки, полета и чего-то там еще. Президент, подойдя к ним во время фуршета, упрекнул, что чураются они других Героев, даже летчиков, указывал на Белого и подозвал его к звездной команде.

– Познакомить? – в шутку предложил глава государства Белому.

– Мы знакомы, -улыбаясь, нашелся Максов отец. -С экипажем – заочно, из газет, а с наставниками – даже очно. Когда брови начальства поднялись до максимальной отметки, он напомнил совсем уже лысому, но бодрому командиру отряда – Вы при мне все еще были готовы лететь на луну в один конец. А Вам – он обратился к необъятному "человеку – горе" я помогал вытянуть двойник из горла голавля. "Быстрый" – напомнил он обоим название города.

– Лёнька! – в один голос вскричали они. Ну точно, Лео! ?Александр Александрович, -обратился к хозяину фуршета звездный командир, -он же наш. И его отец летчиком был! Я его еще карапузом помнил. Потом забылось… сколько времени-то прошло? Постой-постой, -вдруг припомнил он. Это же ты, или какой другой Белый отказался от медкомиссии?

– Да, я, – помрачнел Леонид.

– Вот видите, Александр Александрович, а Вы говорите -чураемся, -тут же подхватил гражданский.

– Я вообще-то не могу понять человека, отказавшегося от высокого полета, – вдруг сухо произнес Президент. Глаза его гневно сощурились. Как можно наступать на горло собственной песне?

– Вспомнил, вспомнил, -заступился военный командир. Он один с сыном оставался. Не на кого было оставить. Не в детдом же на это время. Так, Лёнь?

– Это другое дело, -растрогался глава государства. Он часто менял гнев на милость, считая это высшим проявлением справедливости. – Да, дети – это свято. Я бы и сам, может… если бы не дети, -вздохнул он о чем-то своем. – Но теперь-то сын, небось, отрок самостоятельный? Так восстанавливайте справедливость, – полушутя-полусерьезно заявил главнокомандующий.

– Да стар я уже, -вставил свое слово герой этих переговоров.

– Но-но, – погрозил пальцем президент. -Если Вы старик, то кто же я? Так вот, – он поманил к себе пальцем космической руководство. -До конца моего президентского срока, первого – подчеркнул он, -этот Герой должен слетать.

Поможем исторической справедливости на местном уровне. Если, конечно, позволит здоровье, -уточнил он, уже удаляясь в сторону других лауреатов.

– Ну, ну, папуля, ну? – торопил захваченный такой перспективой Максим.

– Да что "ну", -махнул рукой отец. -Покривились, они, конечно. Там очередь на несколько лет вперёд расписана. А тут – "до конца срока". Но всё-таки – вот, -он протянул конверт. -Вызов. На медкомиссию. Хохма. Клоунада на старости лет.

– Но почему?

– Какое у меня здоровье с этим всем? Ай, знаешь. Да видишь сам, – отчаянно скривился Белый-старший. -Смалить-то давно начал. После маминой… Что там у меня осталось? Какая медкомиссия? Курам на смех. Вот так-то, сынок – закончил отец свое повествование. -Что скажешь?

– Папа, перестань! Конечно, вперед, -восторженно откликнулся Максим. – Это же здорово! Знаешь, я готов туда ехать даже площадку стартовую подметать!

– Хорошо сказано. Надо будет запомнить. Я бы так точно свои мысли не высказал.

Молодец.

– Ну, это не я, – покраснел Макс. -Это в одном старом фильме было.

Демобилизованный лётчик про аэродром говорил. Я перефразировал.

– Неважно. Но, говоришь, попытка -не пытка?

– Говорят, медкомиссия -пытка. Но не настоящая, -вспомнил вдруг Макс мрачную камеру. -Папуля, ты ее пройдешь, – глядя отцу в глаза уверенно заявил Максим.

– Ну что же. Значит, опять разлука. Мне сначала в область, потом в республику, если, конечно…

– Когда?

– Через три дня.

– Но это же здорово, я как раз…

– Никаких турниров. Я своего решения не изменю.

– Да нет. Через неделю областная олимпиада… Да по математике, папуля, ты уже забыл. А победители – на республику. Так что, будем встречаться.

– Ох, и самоуверенный же ты. В кого только? Ладно, договорились. Пойду отдыхать.

Ты не злись, что я сегодня такой. Теперь всё поменяется. А ты, конечно, к друзьям?

Глава 27

Это ученые еще спорят, есть или нет параллельные миры. На самом деле есть и параллельные миры с президентами, принцессами, глобальным потеплением и таким же терроризмом. А есть и параллельные маленькие мирки с вот такими уютными городками в десять ДОСов, прямыми узенькими дорожками между ними, с тянущимися к солнцу тополями, неспешными беседами оставшихся в городке пенсионеров, бушующими цветами на клумбах. Правда, собирает порой в одной громогласной крылатой машине майор из этого мирка неприметных капитанов и лейтенантов и врывается с большой мир. И рассматривает затем чужой президент фото их "медведя" над авианосцем. А эти скромные ребята вернутся в свой параллельный мирок, врежут в честь такого дела "шпаги" (слитого из агрегатов и очищенного хитроумным способом спирта) и идут в свои еще более мелкие семейные мирки мимо гоняющей мяч шантрапы, гуляющей или чинно сидящей в беседках молодежи.

Серый тоже сидел в одной из таких беседок. Но тихо – не обозначает "чинно". С незнакомыми, более старшими хлопцами он резался в "кинга". Проигравшие скидывались, и самый проигравший уходил на промысел – добывать вино. Судя по состоянию игравших, промышляли они довольно удачно.

– О, Максвелл! – обрадовался Серый появлению друга. – Присоединяйся! Давай за приезд! Там есть еще что? Наливай, Рост!

– "Постой, паровоз, не стучите, колеса", – отреагировал названный Ростом худощавый высокий пацан. – В долг играешь, в долг пьешь и еще угощаешь? – с мягкой угрозой упрекнул он Сергея.

– Да ладно, тебе. Это, действительно, мой кореш, – поняв, что зарвался, оправдывался Серый. – Ну, Белый, ну, тот самый…

– Тот самый? – деланно удивился Рост. – Послушай, Боб, по-моему, мелковат он для "того самого", а?

– Это тот самый сын Героя, – ядовито уточнил сидевший четвертым Кот. От выпитого или еще от чего он очень побледнел и исхудавшее белое, озлобленное на весь мир лицо мальчишки вызывало сострадание.

– Ну, такого звания я не знаю, чтобы за которое бесплатно наливать. Может, сбегаешь? – предложил Рост.

– Не официант и не лакей, – коротко отрезал Максим.

– Ух ты! – восхитился Боб, – Какие мы гордые!

– А ты как насчет гордости? Может, сбегаешь? Проплачу.

Было видно, как на уже пропитом лице что-то похожее на самоуважение боролось с алчностью.

– Тройной тариф, – продолжал ковать железо Максим. Или вот что, – он достал из кармана сотенную. – Чего торговаться. Чем вы тут лакомитесь? Н-е-е, протянул он, увидев жуткое дешевое пойло и неподдающийся временам и модам сырок. – Давай так.

М…м…м, что тут можно достать? Ну, хорошо. Водки, "Кадарки" и "Кагора".

Хороший коктейль получается. Шоколадку. Что прикусить?

– Вот только-только гриль открыли.

– Давай и гриль. И быстро. Остальное заберешь за труды. Поменять найдёшь где?

Боб уже в пути успокаивающе махнул рукой.

– А я бы не побежал. Ни за какие деньги не побежал, – процедил Кот.

– Да бегал же, успокойся, – отмахнулся Серый. Рост, что-то соображая, молчал.

– Там был уговор. Правила. А тут – действительно, лакейство. Здорово его "сын Героя" уделал, -возразил Котов.

– Молчи, если будешь пить, – отозвался скривившийся Рост.

– Ну, ты, Макс, молоток! Как говорил Балаганов, забурел! А говорят, любительский спорт теперь неприбыльный! Вот, полюбуйтесь! – восхитился Сергей.

– Так ты ещё и спортсмен? – нехорошо осклабился Рост.

– Почему "ещё"? – ответил за друга Серый. – Он у нас боксер.

– Ах, боксер, – ещё кривее и многозначительнее ухмыльнулся Рост. – Ладно, – добавил он. – Давай, боксер, выйдем, разговор есть.

– Не советую, – подал из своего угла ехидный голос Кота.

– Ша, котенок. Тебя не спросили. – Оскорбленный подросток было подхватился, но затем махнул рукой и вновь затих в своем углу.

– Подожди, чувак, что случилось? О чем базар? – заволновался Сергей.

– Серый, твой дружбан – не всегда твоя забота. Не суетись, – посоветовал ему уже выходя новый знакомый.

– Он прав, Серый, – подтвердил Максим.

Повинуясь неписаным правилам городка, парочка чинно, по дружески прошла от беседки и скрылась "за сараями" – извечном месте сведения счетов драчунов.

Правда, со временем сараи стали гаражами, драчуны – костоломами, но удачнее места так и не находилось.

– Ты оскорбил моего дружбана, – взялся за дело Рост, надвигаясь на подростка.

– Это как? – решил уточнить Максим.

– Ты купил его, как холуя.

– Но он же сам купился. Я же только предложил.

– Ты мне не сявкай, – в руках Роста щелкнул и холодно блеснул лезвием нож. – Хочешь уйти целым – выкладывай все из своих закромов.

– Да что же это за наглость такая? – возмутился Максим. – Уже и в городке! Да тебя же завтра загребут. Ты что, думаешь, я молчать буду?

– А придется! И я сейчас объясню почему, – он приставил лезвие вплотную к горлу подростка. – Кто против Роста вякнет, тот плохо, очень плохо кончает. А Рост выходит. За неимением улик. Знаешь, что это значит, вьюноша? – он вновь осклабился, демонстрируя отсутствие передних зубов.

– Ну, зубы тебе повыбивали и без милиции, – прокомментировал свои наблюдения Максим.

– Что?! – взревел щербатый, пытаясь уколоть собеседника ножом в шею. Он озадаченно посмотрел на место укола, не дождался крови, но, отмахнувшись от этой нелепицы, прошипел: – Да, не менты, ты прав. Но я их достал.

– Врёшь ты все, – ушел от соперника в сторону Максим. – Мелочь ты. Дешевка.

Мразь. Возиться не хочется.

– Что-о-о? – загудел Рост, бросаясь на наглеца. И тут же упал. Максиму действительно не хотелось возиться с этой зарвавшейся мелкотой. После тех акул и тигров-людоедов этот вызывал даже не отвращение, просто какую-то гадливость. Но это у него. А как другим ребятам, впервые столкнувшимся с криминалом? Ведь не врал, запугал здесь кого-то. Мразь. Зарвавшаяся от безнаказанности мразь.

– Мразь, – вслух повторил он. – Теперь будешь ползать.

– Погоди… Ты… погоди, – испуганно хрипел поверженный, руками цепляясь за стену гаража и пытаясь подняться на онемевшие ноги. – Ты что, всерьез что-ли. Не, давай побазарим. Я… того. Я же… не знал!!! – завопил он.

– Как только ещё заорёшь – онемеешь. Всё, твои гастроли кончились.

Максим вышел из темноты и пошел к беседке. Там Боб уже распаковывал покупки.

Видимо, ему рассказали, куда ушел его друг с новым спонсором. Но он наверняка ожидал другого исхода и искренне удивился, увидев Максима.

– А где?

– Там, – кивнул Максим головой. – Всё принёс?

– Ну да. Всё… А что он там?

– Понимаешь, у него некоторые проблемы… Поэтому, бери водку, гриль, и выпейте где-нибудь за его здоровье. Нам надо тут самим. Давно не виделись…

– Бо-о-об! – раздался из-за сарая и тут же смолк дикий крик.

– Что-то случилось! – озабоченно подсказал Максим. – И только что. До этого он так не орал. Правда? – обратился он к статистам. Сергей согласно закивал, а Кот притворно ахнул.

Боб схватил пакет с водкой и курицей и кинулся на замолкнувший зов.

– Это он, вообще-то зря, – прокомментировал Макс.

– Зря побежал? – поинтересовался Сергей.

– Зря взял покупки? – высказал свои догадку Кот.

– Зря закричал, – туманно для них ответил Максим. – Ну да ладно. Наливай, Серый.

За встречу. Ну, а ты куда? Может, останешься? Поговорим, а? – попросил Кота подросток. Может, трезвый Кот и не остался бы. Но юноша уже хлебнул бурды, и ему очень надо было выговориться.

Первый тост "с приездом" они выпили молча. Похрустели большой шоколадищей. ("Не поскупился", – съязвил насчет Боба Серый).

– Слушай, а кто они такие – эти бобы и росты?

– Боб из местных. Только закончил среднюю. А Рост – из пришлых. Примазался к Бобу, вот здесь и шастает. Из "шакалят".

– "Шастает"! Нашёл дружбанов, – уколол его Максим.

– Да кто ж их знает. Хлопцы как хлопцы. Я же только в картишки. Ну и винца.

Остальные же разъехались, – виновато бубнил Серый, разливая самодельный коктейль.

– А ведь вкусно, – прокомментировал он новые для него ощущения. – На сборах не только приёмчикам боксерским учили, а?

– Проехали тему. Какие здесь новости?

– Да так. Я же говорю – нет почти никого из наших… Этого, следователя, знакомого нашего, Холеру – из ментовки попёрли.

– Как?

– Не знаю, не интересовался. Так ему и надо, менту драному, – зло ответил Сергей.

Он, конечно, не забыл ни задержания, ни беседы с пристрастием. – А посадили хозяина какого-то зеленого "Москвича". В нём Светку перевозили – железно доказано. Хозяину уже за семьдесят, а его закрыли. Во, насильник, – захохотал было Серый, но тут же осекся.

– Но подожди, за что?

– А вот Кота отца за что? Что выжил из всего экипажа?

– Заткнись, – вдруг всхлипнул подросток.

– Не, погодь, – с пьяной настойчивостью начал уточнять Серый. – То есть как это "заткнись"? Я что, не прав? Нет, скажи, не прав? Тогда почему "заткнись"?

– Прав, прав, только что толку…

– А коли прав, давай выпппьем за твоего батьку. Чтобы все хорошо закончилось.

Тты только скажи, – уже заплетающимся языком, уговаривал Сергей, когда они выпили. – Ммы можем помочь?

– Можете. Если прекратите трындежь, – сказано это было покрепче, по-Котовски, и Сергей пьяно обиделся, насупился, и замолчал, подперев лобастую голову.

– Что ты с ним сделал? – поинтересовался Кот у Максима, кивая в сторону "сараев".

– Да ничего, поговорили… Потом он остался… По делам…

– Гады, – сообщил свое мнение Кот. – Это Серый подсуетился, а потом, когда в проигрыше, уходить стыдно. Ты извини, конечно, что я тогда… с арматурой.

Просто затмение какое-то. Накипело. И отец, и Танька.

– А что Танька? -уточнил Максим, разливая остатки "кагорки". – Сергею не нальем, хватит, – мимоходом прокомментировал он.

– Конечно… Кот несчастный, а я нет. У меня невесту убили… Мне еще и рога наставили… и мне, видите ли, хватит…

– Подожди, кто это тебе рога наставил? – изумился Максим речам Серого. – Когда?

– Это грустная история. Наливай – расскажу.

– Ну, – приготовился к новостям Максим, отливая вино из своего стаканчика. Краем глаза он отметил, что Кот делиться не стал.

– Ну, Серый, кто тебе рога наставил?

– Кто-кто? – новоявленный рогоносец залпом выпил и с пьяным отчаянием громким шёпотом произнес – Ты!

– Я? – поразился его друг. – Ты с ума сошел. Когда? С кем?

– Когда не знаю. А с кем, сам знаешь. С Косточкой…

– Ты с ума сошел, – повторил Максим, густо-густо краснея. К счастью, ночная темнота только слегка разбавлялась звездным светом. А Луна была еще где-то за ДОСами. Поэтому даже Кот не заметил этого проявления Максового смущения.

– Ну да, конечно, со мной встречаться не хочет, а про тебя все уши прожужжала.

– Постой-постой. Ты то здесь причем? – спохватился Макс. – Она же Пенчева подружка.

– Пенчу она дала отставку еще раньше, -объяснил Кот. – Теперь Сергей клинья подбивает.

– Но Серый, а как же…

– А я теперь вдовец, – пьяно захохотал вконец захмелевший подросток. И хотя Максима покоробил этот смех, он облегченно вздохнул и повернулся к Коту.

– Так что насчет Таньки?

– А, не стоит, – насупился Кот. Видимо, волна откровенности пошла на убыль.

– Нет, давай выясним. Мы же с первого класса вместе…

– Ну, давай… Отстань от неё. Слышишь, отстань. Ты же видишь, что твориться – они все скопом от тебя с ума посходили. Тебе мало? И её надо свести?

– Пусть решает сама.

– Н-е-е, Максвелл, так не пойдет. Ты отстань, а потом она пусть решает сама.

Трудно сказать, чем бы закончился разговор еще три недели назад. Но слишком много и сразу узнал в женской любви наш герой за это время, чтобы бросаться в бой за эту "кривляку".

– По рукам, – согласился он. – И если это единственная наша проблема…

– Единственная, – подтвердил Кот, всё-таки недоверчиво пожимая протянутую руку.

– А насчет твоего отца… я помогу, – вдруг вырвалось у Максима.

– Ты о чем говоришь? – насторожился одноклассник. – Ты хоть понимаешь, о чем говоришь? Брось трепаться. Не та тема.

– Слушай, Котище, – встрял очухавшийся от горестных раздумий Серый. – Если Максвелл сказал, – как отрезано. Сам знаешь… Поэтому никак… никакого трёпа…

На этом разговор прервался. Друзья отвели, поддерживая с двух сторон, Серого к его дому, дотянули по лестнице до квартиры и даже позвонили, рванувшись затем вниз, чтобы не получить от его мамаши. Возобновлению разговора на жгучую для Кота тему затем помешало новое явление. Между их домами они столкнулись с Танькой.

– Валер, тебя мама ищет. Здравствуй, – пальнула она дуплетом в обоих подростков.

И если взгляд на Кота был мягко осуждающим, то выстрел её глаз в Максима был бы смертельным. Еще месяц назад. Он пока не понимал, но чувствовал, насколько вдруг повзрослел за это время. И взгляды этой пятнадцатилетней девчонки уже не могли насквозь пронзить его сердце. Да и вообще вся эта местечковая возня не могла сравниться с масштабами той вселенской кучи зла, дерьма и интриг, из которых он только-только вынырнул.

– Здравствуй и ты, коли не шутишь, – витиевато поздоровался Максим. И пока Кот бурчал о том, что он не сосунок, чтобы его мамка в коляске возила, Макс новым, уже несколько искушенным взглядом оценил только-только начавшую формироваться девичью фигурку Мышки. Та, словно почувствовав этот взгляд, вдруг поежилась.

– Ну, чего пялишься? Давно не видел?

– Давно… Две недели… Даже соскучился.

– По Вал… по Коту тоже соскучился? Ишь, помирились… Ты угощал? Пьяницы! – с отвращением бросалась она словами.

– Помирились… И знаешь почему? Он доброе дело сделал, Роста уделал. Во, как наш Патрик начал стихами, – стал объяснять Кот. Максим увидел, что теперь развезло и этого. – И мы помирились, потому что решили всё по-джентльменски… – Говоря это, он вдруг стал оседать.

– Джентльмены, -скривила губки обличительница. – Зачем ты его напоил? – урезонивала они Максима, когда они волокли Кота домой.

– Да нет. Понимаешь, они с Серым играли с какими-то Бобом и Ростом на интерес и пили какую-то бурду. Ну, я, чтобы развалить эту шоблу…

– Напоил еще больше?

– Ну, Мышонок, он угостил только двумя пузырями красного вина, заступился за товарища Кот.

– Ого! "Мышонок"? – Максим покосился на пришвартованную с левого Котиного борта девушку. Та, словно не заметила этого удивления, но недовольно поджала нижнюю пухленькую губку. Макс невольно улыбнулся. Уж очень детским был этот жест. Он знал его с первого класса, когда Татьяна вот также недовольно кусала губу, если не решалась задача, если не получался рисунок, если он, тогда еще "пончик" – пухленький мальчик – опаздывал выскочить из дома по дороге в школу.

– Роста спровадил и вместо него постарался?

– Ай, ну не так было, – вновь стал на защиту Котов.

– А ты молчи. С тобой завтра поговорим. Там мать места не находит. Сейчас придет, подарочек.

– А со мной поговорим сегодня, – как между прочим заметил Максим.

– Очень надо! – заметила тоже как о чем-то постороннем девушка.

– Очень! – равнодушно подтвердил Белый, покосившись на Кота. Тот всё понял по-своему.

– Правильно! Очень надо! Вчера, сегодня… Ну что ты мне расскажешь, Мышонок?

Чего я не понимаю? Чем я сейчас помогу? Буду с кислым видом маман утешать? А что толку? Чем утешу? Что все будет хорошо? Что наш суд самый-самый? Да, Максвелл, ты не знаешь? Отцу-то все эти заговоры- терроризмы убрали…

– Ну и слава Богу! – вырвалось у Макса.

– Как бы не так! Халатность осталась. С особо тяжкими последствиями. Это – до семи. Уже просветили. И, говорят, постараются по максимуму. В назидание… Это к тому, что ты подряжался… Знаешь, Тань, он тоже жалеет, тоже говорит, "помогу".

Так что… – он помахал перед лицом девушки указательным пальцем, – не переживай.

Нам помогут. Кто нальет, кто пожалеет, кто поищет…

Уличный фонарь осветил лицо подростка. Стало видно, как по нему текут слезы. Кот понял это и озлобился на свидетелей его слабости.

– Пошли вы! Благодетели… Сам дойду, – вырвался он и шатаясь метнулся к уже недалекому своему подъезду.

– Дойдет, – оценивающе посмотрел вслед Максим. – Чтобы только дома…

– Дома он тихий… Ладно. Хотел поговорить? О чем?

– Татьяна, в чем дело? Как враг тебе. Ну ладно, Кот котом, Мышонок – мышонком, – не преминул он уколоть девушку, – но я то здесь причем?

– Ты считаешь это серьезной темой? Такой важной, что ее надо выяснять ночью? Ну, да ладно, поговорим. Давай здесь. – Они уместились, как и принято у воспитанной молодежи, на скамейке под фонарем, но, отдавая дань продвинутости, взгромоздясь на спинку и поставив ноги на саму скамейку.

– Да, майских жуков уже нет…, – начал издалека Максим.

– Макс, мы знаем друг друга уже тысячу лет. Ну? – подогнала его подружка.

– Хорошо. Что изменилось? Почему? Как ты относишься ко мне?

– Последний вопрос самый интересный. Ну, проясним. Может, потом и разговаривать не захочешь. Если коротко…, – девушка как будто собиралась с мыслями. – Боюсь и ненавижу! – выстрелила вдруг она.

– Почему?! -искренне вскричал Максим, ожидавший чего-нибудь совершенно другого.

– Т-с-с, – приложила девушка пальчик к его губам. – Разбудишь Дониху, огребем оба.

Макс знал характер "Донихи" -вдовы умершего уже при его осознанной памяти цыгана Дона. Сам он был ничего. По пьяни рассказывал, что его дед вместе с Егоровым и Кантария устанавливал флаг над Рейхстагом, а потом его из-за политических соображений вычеркнули из истории. Во времена перестройки в это кто-то даже верил. Но вот сама "Дониха" была исключительно склочной бабой. Сейчас подростки ворковали возле ее самой пышной в городке клумбы и именно ее окна глазницами черепа таращились на них. Девушка была права, и Макс снизил тон. Точнее, вообще подавленно замолчал.

– Бартер есть бартер, отвечай теперь ты на вопрос. Что с тобой случилось, Максим?

Ты же стал совсем другим.

– Не знаю, Танюша. Ну, не знаю. И посоветоваться не с кем. Нет, вообще-то начал советоваться, но, – он подавленно замолчал, вспомнив, с кем он советовался, и что из этого вышло.

– Ну, хорошо. Продолжим викторину – взмахнула волнистой челкой девушка.

– Тебе очень идет вот это… "Как волны волосы твои", – помнишь?

– Ну как же, как же, разве такое забудешь? Первый посвященный мне стих. Как там дальше? "А в них банты, как корабли"? Меткое сравнение.

– Ай, Танька, не вгоняй в краску.

– Первый вспомнил. Ладно. "Что случилось"? А ты что, не понял? Я лю… мне нравится другой, – быстро поправилась Татьяна.

– Ну, конечно, – съязвил Максим. – Если меня ты ненавидишь, то любишь другого.

Или, как Папандопало пел: "Ты мене не любишь, а его кусаешь"?

– Давай без комментариев. Вопрос – ответ. Почему ты изменился?

– Но я не знаю. Ну, не знаю, "Мышонок"!

– Имей в виду, – подхватилась со скамейки Татьяна. – Не потерплю!!!

– Ну, конечно, что позволено Юпитеру…

– Что ты говоришь? – вдруг резко успокоилась девушка. – Это он-то, Юпитер? Это же ты, какой-то… ну, если не Юпитер, то… Аполлон, – с вызовом высказала она сравнение.

– Я, Аполлон? Ты, Тань, не издевайся, а?

– Не обольщайся. Не для меня. Понял? Для других.

– Кого это других? – охрипшим вдруг голосом переспросил юноша.

– Без комментариев. Ты сам, как склеротик из анекдота – "не помню, не знаю"…

– Ты тоже не откровенничаешь. Ну, хорошо. В чем я виноват перед тобой?

Каким-то очень женским, взрослым, понимающим взглядом ответила девушка зарвавшемуся парню, а вслух добавила: -Если бы хотел, сам бы рассказал. Но ты же не хочешь, правда? Зачем спрашиваешь?

– Ты сама меня оттолкнула, – хмуро стал оправдываться Максим. – Ну зачем ты тогда? Я же с открытой душой. Вспомни, вспомни, как для тебя пели все соловьи, а?

А ты – "Повелитель мух!" – Макс. Максим. Максик, – пробрало, наконец, девушку. Она прижалась к плечу юноши. – Ну, страшно мне было. И неприятно. Ну что, эти соловьи слетелись…

Кстати, про них-то я никому не рассказала. Потом эти жуки. Красиво, но… Лучше бы поцеловал тогда… – она вдруг всхлипнула. – Вот когда ты лежал в больнице… такой несчастный… Мой простой и добрый мальчик. Тогда я тебя, кажется, любила…

– Ты что, приезжала?

Девушка молча кивнула головой и от смущения отвернулась. – А вернулся – "что вы, что вы". Новый Гарри Потер! Даже Кнопке такое придумал! Как же: "Принц цветов!".

– Но это же было потом, – вяло отбивался Максим.

– "Потом!" – передразнила его девушка. – И целовался тоже "потом"!

– Да ты откуда знаешь?

– Пойми, ты, дурачок, мы же такие болтливые, как и вы, парни.

– Так что, Кнопка сама…?

– Ну, это уже в ответ на мои воспоминания…

– Нет, подожди… какие воспоминания? – насторожился Максим.

– И ты не помнишь? Твой день рождения… – она вдруг прикрыла глаза и заулыбалась. А Кнопку ты не пригласил. Вот и похвалилась своим… А вообще ты уж очень многих с ума посводил. Даже Стервозу и ту…

– За что и получил по морде, – улыбнулся юноша.

– Могла бы – убила бы, – улыбнулась в ответ Татьяна. – Слушай, а холодает. Может, отложим, а?

Не хотелось, ну очень не хотелось Максу прерывать это сладостное выяснение отношений. И он совершил очередное безумство.

– Ничего, сейчас потеплеет, – пообещал он и укутал девушку воображаемым халатом.

Махровым, теплым, сладостным.

– В чем ты виноват? – вспомнила вопрос Татьяна, открывая через несколько секунд глаза. -Да, потеплело, спасибо… Помнишь, я рассказывала про то, как отзывались о прыжке Бимона. "А мы продолжали прыгать в ту же лужу". Ты ее перепрыгнул – грустно усмехнулась она. -А нам – плюх, плюх и плюх. Поэтому – флаг тебе в руки, но и скатертью дорога. Я думаю, скоро это поймут и остальные наши дурочки, тоже влюбленные в тебя.

Девушка спрыгнула со скамейки и исчезла в темноте.

– Тоже, тоже, тоже – повторял Макс, бредя домой. – "Тоже". Значит и ты? Юноша радостно набрал полную грудь прохладного, пропитанного зелеными ароматами воздуха.

Дома праздничное настроение испарилось. Неожиданно подкатил к горлу гадкий ком.

Максим едва успел шмыгануть в туалет. Рвота была тяжелой. Выворачивало наизнанку.

Максим несколько раз добирался до кухни, пил воду и его вновь и вновь выворачивало, последних два раза – чем-то едким, видимо – желчью. Придя в себя после такого потрясения, юноша перебрался в ванную умыться и замер перед зеркалом. На него изумленно пялилась его же, но красная, словно освежеванная физиономия.

– Это еще что такое, Господи? – испуганно прошептал Макс, проведя рукой по щекам.

Краснота, похожая на кровавый пот, легко стиралась и пахла спиртным.

– Вино, – с облегчением понял подросток и, быстро раздевшись, полез в душ.

Смываться пришлось несколько раз – странный пот все выступал и выступал. Наконец, все это закончилось, и донельзя ослабленный парнишка выбрался на балкон набираться сил. Мысли стали светлыми, и Максим понял – отторжение спиртного.

Этого рано или поздно следовало ожидать. Можно было и додуматься самому. Если уж заряжаешься чистыми лучами, то какой может быть спирт? Это, вообще-то, дискуссинное положение, нынешней ночью показалось юноше такой аксиомой, что он даже не продолжал ее обдумывать, а просто потянулся к лунному свету. И тут же почувствовал чей-то взгляд. Это была, конечно, Татьяна. "Мышонок" вышла на балкон, полагая, что после её признания не сможет, ну, просто не сможет ее Ромео спать и тоже выйдет. Она была права, но, увидев Максима и встретившись с ним взглядом, повертела пальцем у виска и метнулась с балкона. И, действительно, какой же Ромео показался бы на лунном рандеву своей Джульетте в плавках?

– И это когда-то придется объяснять, – вздохнул Макс-Ромео, потянувшись к Луне.

Вскоре эти мысли ушли. Странный юноша заряжался странной лучистой энергией. Он уже видел, как начинают светиться чистым серебряным лунным светом его нервы. Они, словно гитарные струны при настройке, натягивались и начинали подрагивать, потихоньку звуча какой-то удивительной мелодией. И когда все ноты слились в один звучный, восхитительный аккорд, Максим пошел в комнату отца. Белый-старший спал, положив голову на локоть правой руки – в позе, генетически присущей всем поколениям Белых. Максим вспомнил, что тоже устраивался в этой позе, отведав спиртного. Он вздрогнул, но о неприятном размышлять было некогда. Сын протянул руки над спящим отцом и начал. Точнее – началось. Это было не прежнее целительство. Юноша с удивлением, а затем – с упоением наблюдал, как светящееся серебро перетекает от него в такие же струны. И отцовские струны начинают также светиться, а затем – и звучать, сливаясь уже в единый аккорд двух инструментов.

"Так вот оно что, папуля", – с радостным удивлением начинал что-то понимать Максим. "Так вот оно откуда… У тебя просто это еще не проснулось? Бери, родной мой, бери". Он уже привычно прошелся по темным точкам в лунном серебре отцовского организма, затем с небывалом ранее восторгом послал мощную золотую волну. И она вдругрезонировала, вернулась назад мощным, восхитительным, непередаваемым чувством радости и восторга. После этого светящееся серебро начало рассеиваться, затухать, оставляя свежесть не то озона, не то цветущих яблонь. Ослабленный, но полный восторга юноша тихонько вернулся к себе и устроился на свою любимую кровать "Надо делать добро. Пока есть возможность, надо делать больше добра", – по-своему понял он происшедшее. "Добра ближним. А то месть, месть, турниры, фокусы…", -думал он, счастливо засыпая. -"Хотя", -вспомнил он грустное лицо убитой девушки, -"хотя и месть тоже". И настроение от этого не испортилось.

– Вставай, Максимилиан, -разбудил его радостный голос отца. -Здоров ты спать.

Видимо, заездили тебя на твоих сборах.

Максим открыл глаза. Словно веками не меняясь, над ним висела та же люстра, напротив, на стене уместился коврик с нацепленными еще в детстве (два года назад!) значками. В постели вместе с ним спал, развалившись на толстой спине и выставив в блаженной улыбке два передних зуба рыжий пушистик. Уж неизвестно, когда и как он пробрался к младшему хозяину, но сейчас блаженствовал, пожиная плоды своей пронырливости.

– Ишь, пройдоха, тоже по тебе соскучился. Вот что, сынок. Мы с ребятами собрались сегодня на рыбалку. Ты как?

– Не, папа. Готовиться надо к олимпиаде. К тренеру сходить, рассказать про сборы и… про вчерашнее решение. Здесь кое-какие вопросы порешать.

– Да уж, "подготовка". Твои девчата телефон оборвут. А про вчерашнее, -отец присел на кровать и улыбнулся. Хорошо улыбнулся, без годами таившейся за прежними улыбками боли. – Ты же у меня умница. Ну, во всём умница. А там… Ну, что с тобой сделают? Ну, не верю я, что каждый день получая по балде, можно стать или остаться интеллектуалом. Ты можешь добиться большего…

– А ты? – поймал отцовскую теплую руку Максим.

– Поеду. Будь, что будет, поеду.

– Правильно, папуля. Прорвешься.

– Есть такое подозрение, что да, -вновь улыбнулся Белый-отец. -Ну ладно.

Хозяйничай. Еда на месте. Если что понадобится, -может, невесту куда сводить, – деньги знаешь где.

– Ни пуха…

Отец исчез, а подросток, сладко потянувшись, добрался до пришедшей в его отсутствие прессы и углубился в ленивое расслабленное чтение. Хвалебные отчеты о его дебюте дочитать, к сожалению, не дали. Пришлось вставать и двигаться к требовательно достававшему телефону.

– Хоть ты и псих, но мы недоговорили, – вместо всякого приветствия взяла быка за рога Татьяна. – По поводу Кота, -что ты там ему обещал?

– Ну, тоже молодец. Кот ее интересует. А что я тебя люблю -не интересует? -Он улыбнулся зазвучавшим в трубке гудкам и пошел одеваться.

Второй звонок вытащил его из ванной.

– С приездом. Надо поговорить, – коротко и озабоченно сообщила Косточка.

– Что-то случилось? – насторожился Максим, вспомнив пьяные попреки Серого.

– Случилось? Может, и случилось… Не знаю. Ты придешь?

– Конечно. Когда?

– Давай вечером. После семи. У меня никого не будет.

Потом звонил Серый, хриплым голосом интересовавшийся, не натворил ли он чего вчера? С ним договорились встретиться через часок – пойдут вместе в город и заодно проветрятся. Позвонил, но уже во входную дверь Патрик. За кофе поэт рассказал о других новостях, которых только коснулись или вообще не касались вчерашние Максовы собеседники. Дело Котова-старшего раскручивают во всю, военный следователь или прокурор, черт их знает, эти их звания, уже давал интервью. А дело по убийству наоборот, заглохло. Закрыли пока хозяина "Москвича" – и всё.

Выгнали следака? Может быть. А вообще-то им сейчас – другой геморрой. Расчесали банду Прохора, а самого и его главного подручного как свиней прирезали. " Бритвой по горлу и -в колодец" -То есть как -прирезали? -удивился Максим. -Слухи, наверное.

– Да какие там слухи! Весь город гудит. На "шакалье" грешат.

Дальше Патрик рассказал, что Косточка разругалась с Пенчей вдрызг, тот сейчас уехал, кажется, в Серпухов; что Серый стал резко спиваться, днями шатается с Бобом или режется с такими же в карты. Что несколько дней уже нет житья от одной наглой твари – некоего Роста. На самом деле – Ростовцева. Это из местных, поселившихся в новом доме для "цивильных".

– Ничего, больше не будет, -легкомысленно успокоил друга Максим.

– Это еще почему?

– Поговорил с ним. Убедил, что нехорошо поступает…

– Ладно, не хочешь, не говори. Скажи мне лучше… Я очень тебя прошу… Раньше все времени не было… мне очень нужно… -запинался Патрик.

– Что, Женик? – просто подбодрил скромника Максим.

– Тогда, когда прощались. Когда ты… Ну, не знаю… Что ты тогда чувствовал? Я не спрашиваю, как ты это делал, – быстро стал оправдываться подросток. -Просто – что?

– А ты? Ты что чувствовал? – резко спросил Максим. Ты думаешь, я ломался перед девчатами нашими? На таком… такой беде выстебывался?

– Я почувствовал, -также серьёзно и тихо ответил поэт, не обращая внимания на горячность хозяина, -будто она грустно-грустно вздохнула и погладила меня по щеке. Поэтому и спрашиваю. Я, вот, уже написал… Почти… Если хочешь, -протянул он Максиму толстенную общую тетрадь. Правда, незаконченное. Поэтому и спрашиваю.

Вот здесь.

Максим, уже остыв, пробежал написанные столбиком строки. Потом еще раз. Потом вчитался. Затем молча протянул тетрадь назад.

– Понимаешь, когда я передавал ей ваши… чувства… -подбирал он слова, -я её…и ваши… ну, разговоры не слушал. Ну, к примеру, что чувствует телефонный кабель?

А когда сам… знаешь, я один раз, ну, еще только, когда мы были там, пробовал узнать – кто.

– И узнал? – подвинулся ближе друг. В прикрытых очками близоруких глазах мелькнул огонь мщения.

– Почти, -спохватился Максим. – А второй раз…

– Погодь-погодь, Макс. Ты узнал? Так почему же…

– Я же сказал – почти. Когда узнаю…

– Узнаешь – скажешь, – прорычал одноклассник.

– Хорошо, -вздохнул Максим. -А второй раз…

– Обязательно скажешь, – гнул свою линию поэт. – Я буду мстить.

– Жень, -впервые за многие годы обратился юноша к своему другу просто по имени. -Я всё понял, из твоего… твоей поэмы. Это, как признание. Ты талант. Талантище.

Но тут у тебя… у нас руки коротки. Но обещаю, -поспешно добавил он, -расскажу и вместе продумаем. Хотя, скажу тебе, настоящая месть, оказывается, занятие хлопотливое.

– Ты так просто говоришь! Какие же мы всё-таки циники. Что прошло? Дни? Часы прошли! А мы уже – вот так равнодушно…

– Что ты еще хотел узнать? У меня сегодня дел по горло, – обозлился на несправедливые упреки Максим.

– Да пошел ты, -громко топая, бросился к двери уже тоже закусивший удила дружок и выскочил из квартиры, громко хлопнув дверью.

"Даже тетрадь забыл" -отметил парнишка. Он еще заметил вдруг, что Патрик приходил тяжелых офицерских ботинках. Весной и осенью детей военных это не удивляло и не коробило – носить отцовскую обувь. Но летом… Максим тут же отозлился и, вздохнув, открыл оставленную тетрадь.

– Да, это тебе не "день – сирень" и "твои – корабли", " глазки – сказки", – вздохнул, вспомнив свои поэтические упражнения Максим. "Куда уж". – Надо отдать должное нашему герою, -он завидовал настоящим талантам. Но по-хорошему. О том, что Евгений Покровский, он же Пакрик, а теперь – Патрик, пишет стихи впервые рассказала классу при прощании Стервоза. Это была новость. Но не сенсация.

Максим тоже этим неуклюже баловался. Но то, что он прочитал, было откровением.

Тут же возникла соблазнительная идея, но продумать ее помешал очередной телефонный звонок. Это уже была не девушка. Звонил Холера. Они условились встретиться около пяти. В парке. Спохватившись, Максим рванулся на улицу -Серый, должно быть уже озверел, ожидая.

Тот, правда, уже поправил здоровье, хорошо отпив пива из баллона, и пришел в благодушное настроение.

– Послушай, Макс, что-то я про вчера смутно помню. Что ты с Ростом учудил? – начал он без всякого приветствия. -На, отхлебни, -протянул он своё "лекарство" другу. -Брезговать начал, -прокомментировал Серый отрицательный жест того. -Ну и черт с тобой, -приложился он вновь к бутле.

– Да нет, ты что, просто не хочу. А что тебе до Роста?

– Мне ничего, а вот Боб тобой интересовался. Ты, смотри, один не ходи. Сам знаешь.

Вдвоем-то отобьемся.

– Да, ты отобьешься. Слушай, Серый, не мое это дело, только завязывай, а? Тебе же бегать.

– А, – махнул рукой дружок. Задрали эти тренировки. Никакой динамики. Даже хуже результаты становятся.

– Ну, такой допинг не поможет.

– Да, точно. Вот завтра и завяжу. А сегодня, видишь, уже начал. Куда идем, кстати?

– Мне на секцию. К Сину.

– Ну, тогда я на бильярд. Потом подойдешь. Этот ваш Син, даже запаха не переносит…

Синица встретил своего протеже настороженно – радостно.

– Почему без формы? -поинтересовался он, улыбаясь.

– Только вчера вечером вернулся. Вот сразу к Вам.

– Да, шороху наделали… Иди сюда, – отозвал он Максима в незанятый инвентарем угол. – Ну, что?

– Нет, -односложно ответил юноша. Не поеду.

– Не пускает. А, может, уговорим? Время же есть…

– Нет. И не только в отце дело. Я больше… вообще… не буду заниматься.

– Чт-о-о?! -взревел Син так громко, что царившие в зале грохот, пыхтение, топот и прочие тренировочные звуки затихли.

– Продолжайте-продолжайте, -повел усами наставник, и шум вновь заполнил зал. -Ты что сказал? -угрожающе обратился Синицын к отказнику. – Ну, правду -куда переманили?

– Нет. Не то. Ну, что Вы, -приложил для убедительности руку к сердцу подросток.

Просто у меня… пропала та реакция.

– Ты серьезно? – облегченно вздохнул тренер. -Наверстаем. Это после соревнований бывает.

– Нет. Тут что-то другое, – подыскивал слова Максим. Но тренер помог преодолеть это затруднение. Он резко, не замахиваясь, огрел лапой подростка. И как в прошлый раз лапа просвистела в воздухе. Но теперь странный воспитанник даже не шелохнулся.

– Как ты это? – изумился Син. – А говоришь, -не та реакция. Я даже не заметил нырка.

– Да не нырял я, ну не нырял, -начал оправдываться Макс, но тут лапа просвистела вновь.

– Видели? И не надо больше, пожалуйста! Неприятно…

– Слушай, Максим, что это они с тобой там сделали, а? – по-своему понял Син. -Как это объяснить? -Конечно, какой бокс… но как же это?

– Не знаю… Но сказали молчать, -начал врать Максим. -И сказали передать…

– Кто? Ленка-итальянка?

– Да нет… Боссы… За труды… Хоть и не удалось. Но, чтобы молчали, -Максим вытянул из карманов три пачки и передал своему, уже бывшему тренеру. Тот резко стрельнув глазами по сторонам, быстро запихнул передачу свободной рукой за пазуху.

– Ну, молодец, -пробурчал он. -Вот так запросто носишь и передаешь тридцать штук?

– Это только аванс. Через полгодика передадут ещё, – продолжал врать подросток.

– Ах, Макс, Макс… -опустился на скамейку и кивнув юноше головой тренер. -Ну, что они с тобой сделали? Он осторожно потрогал парня за руку. – Теплая, – констатировал он. -Не понимаю. Ну, не моего ума дело. Всё, открою частную школу.

Так говоришь, через полгода?

– Может, и раньше. Уж как получится…

– Ну что же… Пока… Заглядывай, -он повернулся к юноше спиной и переключил внимание на занимающуюся своими спортивными делами молодежь. Умел, умел Синица держать удар. Сколько надежд, сколько планов рухнуло. Но, в накладе не остался.

Всё-таки тридцать кусков, когда за душой вообще, кроме медалей, ничего. Ну, и это пока тридцать. А добавят ли? Да даже тридцать! Люди серьезные, претензии не предъявишь… Что же все- таки они с мальцом то учудили? Чудовищная, неправдоподобная, незаметная глазу реакция. На кого же они его готовят? Впрочем, лучше и не вспоминать, -решил он, идя в свой убогий закуток зала, чтобы переложить в потрёпанный портфель три приятные пачки.

Глава 28

– Ты при бабках? – встретил Максима вопросом Серый. Он перекуривал на парковой скамейке возле бильярдной, с явным нетерпением поджидая товарища.

– Ну, так себе, -уклонился от прямого ответа дружок. – А что?

– При бабках, – констатировал Сергей. – Продулся я. Надо отдавать. А дома нет.

– Зачем играл?

– Ну, ладно. Ты же знаешь, как бывает. Не дашь -не надо, а нотаций – и без тебя.

– Да брось ты. Сколько? Ого… Послушай, -вдруг осенило Максима. А кому ты так продулся?

– Есть тут один. Болотный король.

– Какой-какой? – изумился Макс.

– Ну, просто местный король. Болотный – это за глаза. Нашего болота.

– А чего ты с королем-то? Да брось крыситься. Какая у него ставка?

– Десятка поначалу. А потом удваивает.

– Ладно, пошли.

– Ты что надумал? – тормознул Серый за рукав друга.

– Поиграю.

– Брось, Максвелл. Это тебе даже не Рост с Бобом. Эти за должок на ножи поднимут.

Ну, я продулся, мои проблемы. Не лезь, а? – как-то жалобно стал просить друг. Ты же слабак в "американке", а?

– Зато ты -большой мастер. Пошли.

В помещении с четырьмя зелеными столами было довольно пусто. Толпа играющих и глазеющих собиралась ближе к вечеру. За тремя столами шла игра, судя по репликам – так, баловство. Один стол пустовал.

– Что, уже? – с сомнением встретил их среднего роста толстощекий с цыганскими черными вихрами парень лет двадцати пяти. Это и был местный "король" бильярда.

На Сергееву беду он пришел сегодня пораньше – просто размяться, набить руку перед вечерним заработком. Серый зачал зарываться, удваивать ставки, и король безо всякого зла наказал пацана. Кроме того, это был верный приработок, так как выбивать должки было кому, и делать это умели.

– Он вернет. Или я. Но, может, вначале партию?

– Ты вернешь? – с сомнением осмотрел очередную жертву король. Чтобы "не мелькать" Максим сегодня был в обычной повседневной одежде представителей "тайги". В новых прикидах он решил в своем городке не появляться.

– Навару с вас, пацаны, никакого, а потом скажут, что Гриня насилует малолеток, -вздохнул он. Ставки хоть знаешь?

– Этого насколько хватит? – выложил на стол сотенную Маским.

– Первая партия десять, затем удваивается, -вот и посчитай, -блеснув глазами объяснил Гриня. Раз -десять, два -двадцать, три?сорок, четыре -восемдесят. Ну и для ровного счета, пять -сотня.

– Не-е-е, протянул Максим. Шесть, – уже сто шестьдесят, семь – триста двадцать…

– Хорошо считаешь, -перебил его король. Но играем на то, что есть. Хватит пока и одного должника. Ты может, за должком пойдешь, или как? – ласково посмотрел он своими черными, на выкате глазами, на Серого.

– Ну, подождет, пока сыграем, а? Может, и не понадобиться.

– Шутник. Как звать-то тебя, шутник? Я – Григорий. Грин. Может, слыхал?

– Впервые – вот от друга. А я вообще-то Макс.Ладно, Максик, начнем. -Было видно, что такое незнание пацаном знаменитости покоробило короля, и он решил поскорее объяснить молокососу, кто есть кто. Катавшие шары за соседними столами бросили это занятие и подошли на бесплатную демонстрацию мастерства.

Первая партия для Максима не сложилась. Не сразу удалось почувствовать тяжесть и инертность шаров, чтобы мысленно заставлять их катиться в нужном направлении. Во второй партии начало получаться, в третьей пошло так, что после некоторых ударов зрители начали невольно аплодировать, а соперник -всё внимательнее присматриваться к вундеркинду. Макса захватил азарт новых возможностей, точнее -нового их применения. Он как-то видел репортаж с чемпионата и тогда его поразило, что вытворяли виртуозы. Сейчас и он начал выкручивать шарами этакие кренделя…

Подросток вернулся к действительности, когда "король Грин" бросил кий и рванулся к выходу. Он не вынес зрелища, когда биток завернул на зеленом поле немыслимую восьмерку, по очереди вогнал в лузы три шара, а потом отправился туда и сам. Но к этому времени вокруг стола собралась плотная масса восхищенно гудящих зрителей.

– Нет, Гриня, погодь, -оттолкнули его от выхода. Как насчет рассчитаться? Сам всегда утверждаешь…

Если бы людей было поменьше, наглеца можно было не послушать. И не в деньгах-то дело. Не сумма для короля. Но вот так принародно умыли. И кто? Кто???

– Сколько? – сквозь зубы выдавил он.

– Серый, сколько партий?

– Тринадцать, – напомнил друг, тоже все еще находившийся под гипнозом случившегося чуда.

– Сколько? – вновь переспросил Григорий. Ему хотелось как можно быстрее спрятаться от позора.

– Сорок девятьсот шестьдесят, -подсчитал в уме победитель. В зале зависла жуткая настороженная тишина.

– Минус должок с моего приятеля за шесть партий… значит, сорок шестьсот сорок.

– Завтра с открытием деньги будут здесь, -собрался с мыслями "болотный король" и, раздвинув толпу, вышел.

– Вот вам и молодежь. За горло берет и плевать им на авторитеты, – то ли в шутку, то ли всерьез разорвал паузу один из зрителей. Теперь загалдели все, но приближаться к странному мастеру, развалившему непобедимого Гриню, как-то не решались.

– Пошли, -предложил Максим товарищу. -Задержались, зараза. Надо было отыграться -и всё. Меня человек заждался. И вообще…

– А ты азартен, Парамоша! – со смехом процитировал фразу из "Бега" Серый. – Жалко Гринчика? -скорчил он уморительную гримасу. -А он продувшихся жалеет? Знаешь, как выбивают долги? Это с нашими связываться не очень желают. Да и то… Помнишь, отец Жоры в госпиталь попал, вроде как с балкона свалился? С какого там балкона…

Слушай, а что ты с такими бабками делать будешь? Что батьке скажешь? Я бы…

– Ну?

– Не знаю. Айда лучше на пиво.

– У меня встреча, Серый. Ты сам.

– Ну, тогда покедова. Вечером прошвырнемся? – и, не дожидаясь ответа, спасенный дружок свернул на аллею, ведущую к пивбару.

Бывший сыскарь сидел в ленивой расслабленной позе на дальней аллейке. В конце ее начиналась тропинка, которая в свою очередь проходила возле того самого, выглядывающего из земли, осколка замковых развалин.

– Когда я был при деле, минута в минуту прибегал. Теперь со штатским оборзел? – хмуро упрекнул он за опоздание Максима, но тем не менее протянул руку.

– Дружка выручал.

– Это того же? Как его? Огнев? Или Огоньков? Опять куда-то влип?

– Да так, по мелочам…

– Влипнет он рано или поздно в большое дерьмо. Ну не об этом. Что меня поперли, уже знаешь. Но, не плакаться пришел. Мои заботы. Слушай. С первым, на кого ты указал, была разборка. Тоже уже знаешь? Молоток. Но вот его…ммм… "лейтенант" – Лось дал интереснейшие показания. Тебе интересно? Так вот, какая-то чертовщина происходила. Привалило к ним внаглую что-то очень напоминающее нечистого – тьфу, тьфу, тьфу, – рассказчик быстро сплюнул. – Запытало двоих быков до смерти, а третьего, был у них один садюга, так задрало, что тот сам в петлю влез. Ну, они хотели визитера должным образом приветить, тем более, что тот вроде пацаном обернулся. Пальнули в него. Впритык. Кишки выпустили. А тому хоть бы хрен – поднялся, выпытал у шефа всё об убийстве, выдрал глаза и язык, перерезал горло и Прохору и заму его… Как тебе такие кошмарики?

– Глюки. Наверное, передозировка. Это что, Лось сам видел?

– Это ему рассказали…

– Убитые?

– Хорошее объяснение. Ну, что было, быстро!

– Я… но послушайте, дяденька, – вдруг спохватился Максим. -Чего вы пристаете?

Вы кто?

– Я??? Кто??? – подхватился со скамейки экс-опер. -Да, -через мгновение успокоился и опустился он. -Просто еще не привык. А ты молодец, быстро нашелся.

Как-то изменился, – он изучающее, будто впервые увидел, рассмотрел юношу. – Не то, чтобы возмужал, а как- то… заматерел, -нашел он слово. -Тогда еще пришел телок телком, а теперь – этакая ходячая… самоуверенность.

– Нет, я просто теперь никого не боюсь.

– Случилось что? – почти по-товарищески забеспокоился экс-мент.

– Да… постоянно, -рассеянно, думая о чем-то своём, подтвердил Максим.

– Что ты и где всё-таки учудил?

– Ай, ерунда, – отмахнулся Максим. -Вы-то что теперь делать будете?

– Я их всё равно достану. Всех, -с озлоблением прорычал опер. -Я теперь человек свободный. Оторвусь пока от них, и из тенька непроцессуальным путем… Поможешь?

– Я опять уезжаю… На недельку. Приеду, позвоню. Дайте номер. Он достал свой сотовик и занес продиктованный номер. Собеседник, увидев навороченный аппарат только вскинул брови, но спрашивать ничего не стал. Это навело Макса еще на одну мысль.

– Тогда и вы мне помогите, ладно? Я тут у одного короля в бильярд выиграл.

– У Грини что ли? Ты? – изумился сыщик.

– Да. Он завтра обещал долг принести. Что-то мне… тревожно.

– А говоришь, что ничего не боишься, – усмехнулся собеседник. -Но здесь – дело чистое. Принесет и отдаст. Может, потом, через месячишко, тебя и прихлопнут, но уже вроде бы и не за выигрыш.

– Понимаете, мне некуда его девать. И домой нести, это – отцу рассказывать. А он у меня…

– Понял. И что?

– Вы не могли бы их забрать себе. Ну, половину вообще. Вам же жить, и на расходы по следствию. А вторую я бы как-то частями брал.

– Вроде банка? Но погодь, а сколько же там?

– Сорок с хвостиком.

– Сорок чего?

– Тысяч. Баксов.

Холера присвистнул, затем вновь посмотрел на подростка долгим взглядом.

– Твои масштабы действительно внушают некоторую… тревогу, -передразнил он Максима. -Это меняет дело. И вот что я тебе скажу. Он завтра придет и принесет всё, копейка в копейку. Ну, цент в цент, то есть. Но как ты его обул! Да.

Принесет. Но, во- первых, это не означает, что за этим выигрышем придешь ты. Все мы смертны, сам понимаешь. При меньших суммах проигрыш – долг чести, но при таких у этого дерьма мелкого масштаба всё может быть. Мой тебе совет – до завтрашнего дня из дома не высовывайся. Кто бы там какими голосками за дверями не распевал: "Ваша мама пришла, молочка принесла". Ну а дальше, уже утром, получив выигрыш, ты не обязательно донесешь его до дома. Или не обязательно сохранишь даже недельку. Поэтому… Поэтому… Так говоришь, фифти- фифти?

Хорошо, -решился он. -Отработаю. Приходим завтра вместе. Ты получаешь, вхожу я.

Отдаешь: "Вот товарищ капитан". Я исчезаю. Гриня сотоварищи уточняют у тебя мотивы, ты объясняешься, что я тебя запугал уголовной ответственностью за азартные игры, они объясняют тебе, что ты лох, Холеру уже из ментовки поперли. И всё. Мстить тебе не подумают – ты уже сам жертва, даже большее, чем они, посмешище. И, кроме того, не так… эээ… западло им забирать уже у меня свои бабки. Хотя и поопаснее, конечно, чем юнца пощипать. Как план?

– Это уже для Вас опасно.

– Надо же твои двадцать штук отрабатывать! Ну и, кроме того, может, выходы кое какие нащупаю… Ну, по рукам? А теперь, давай, провожу хотя бы из парка. Думаю, что еще рановато для них, но черт их знает. Кроме того, для этой нашей легенды полезно.

– Вот здесь, – кивнул Максим, проходя мимо старым зубом торчащей башенки, -мы клад искали. Вход в замок. Там всё мусором завалено. Начали расчищать, ногу нашли в сапоге. Здесь никого не убивали, не помните?

– На моей памяти нет. Но поинтересоваться могу. Хотя…

– Да, хотя зачем, -подхватил подросток, понимая, что совсем другое хотел сказать опальный мент.

У выхода они распрощались, условившись, что Макс придет получать должок точно к открытию, а опер будет действовать по обстоятельствам.

Когда юноша поднимался к насыпи, за поворотом загудел тепловоз. Максим вспомнил врезавшуюся в еще детскую память жутковатую историю, рассказанную детворе в назидание их первой учительницей. Вот здесь, возле этой стрелки, девочка перебегала дорогу. И вот в этих рельсах ей зажало ногу. А поезд уже шел, и ничего нельзя было изменить. И кто-то из взрослых накинул ей на голову свой пиджак. Чтобы не видела "последнего". Макс вздрогнул, вспомнив захолодивший тогда его детскую душу ужас. Потом остановился, решив переждать. Ну его к черту, с этой стрелкой. Сзади тоже кто-то, шумно сопя, остановился. Видимо, бежал, но тоже решил не рисковать. Из-за плавной дуги поворота выбрался и быстро стал увеличиваться работяга-тяжеловоз. Максим отступил, было, на шаг и в это время почувствовал сильнейший толчок в спину. И вновь, словно в замедленной съемке, мимо его проплыл на рельсы мужик с вылазящими из орбит глазами. Вот он еще раскрыл рот, блеснув передними золотыми зубами, вот взмахнул руками с почему-то зажатой в них Максимовой рубашкой. Он не успел ни упасть, ни даже закричать.

Лобовое железо многотонной махины ударило прежде всего в голову и отбросило несчастного вперед. В этой замедленной съемке Белый еще увидел, что модные, переходящие, в бородку усики стали красными. Затем тепловоз догнал падающее тело, и уже гораздо дальше от места наезда в стороны полетели какие-то обрывки плоти и одежды. Только теперь жутко взревел и заскрежетал тормозами локомотив. Макс, не дожидаясь остановки, скатился в разросшиеся под насыпью буйные кусты бузины. От увиденного его трясло и тянуло на рвоту. К счастью, после вчерашнего очищения он вообще ничего не ел.

Пока он приходил в себя и унимал нервную дрожь, начали сбегаться зеваки. Они, конечно, рванули вперед – туда, где теперь еще дымились в горячей крови куски человеческого тела. Не кинулся туда только один, – примчавшийся одним из первых Холера. Он нашел в кустах рубашку Максима, как-то потерянно ее рассмотрел, вдруг с каким-то отчаянием погрозил кулаком чуть ли не самому небу, и, по-стариковски сгорбившись, поплелся назад, в парк.

– Товарищ капитан, -позвал его из кустов Максим.

Опер остановился, явно не веря своим ушам.

– Я здесь, подойдите, пожалуйста.

– Ты… жив? Как… Ты же… -уже через мгновение обнимал юношу бывший мент.

– Как моя рубашка? Цела? А то с голым пузом…

– Да, браток. Цела. Я еще подумал… Но, в таких случаях всё бывает. Приходилось.

Насмотрелся… Но, подожди, как же… А кто там?

– Не знаю. Гомик какой-то, -уже одеваясь, объяснил Макс. -Такой, пучеглазый, с такими усами-бородкой, -показал он на себе форму растительности. -И полный рот золотых зубов. Хотел толкануть. Промахнулся. Вот, рубашку содрал, – а сам под тепловоз.

– Сыч. Наверняка. Сыч. Гринин холуй.

– Да, вроде видел его в бильярдной.

– Вот, братишка, я тебя не зря предупреждал. Пошли отсюда.

Когда они выходили через второй выход, тоже пересекающий эту же насыпь, зеваки ручейками тянулись к людскому морю, уже плескавшемуся вокруг места происшествия.

– Надеюсь, ты мне когда-нибудь объяснишь, как можно содрать с человека рубашку, застегнутую на все пуговицы и успеть после этого кинуться под поезд? – приходя в себя, мрачно пошутил Холера. -А пока -до завтра. Думаю, что на сегодня их программа закончилась. Будут приходить в себя. – И опер ушел, уже расправив плечи, но озадаченно покачивая головой.

Максим, привычно пожав плечами, взглянул на часы и ускорился в городок по дороге, усаженной благоухающими удивительным ароматом крушницами. На рандеву к девушкам он опаздывать не привык.

– Здравствуй, проходи, тапочки вон там, – встретила его Косточка. Они прошли в знакомый зал. Судя по тому, что девушка была одета в домашний халатик и обычно, без прибамбасов, причесана, можно было понять, что разговор должен состояться деловой. Ну, во всяком случае, не любовный.

– Чай, кофе, -собираясь с мыслями предложила хозяйка. -Как съездил? Говорят, как бы победил и в столицу на смотрины успел? – выстрелила она.

– Чай, кофе не надо, спасибо. Да, пару боёв выиграл, но, знаешь…

– Я вот почему тебя позвала, -перебила повествование одноклассница. -Ты мне должен кое-что объяснить. После того как бы сеанса спиритизма, думаю, можешь.

– Постараюсь, но, знаешь, тогда… такое редко бывает. Просто потрясло всех…

– Я не об этом, Макс. Тут совсем другое. Какая-то как бы чертовщина стала твориться.

– Но, Кост…, но Тань,… тот сеанс совсем не был связан с чертовщиной…

– Не оправдывайся. Сама знаю. Вот что ты мне скажи… Приснился мне жуткий сон.

Будто ввалился ты ко мне ночью весь как бы в крови. Простреленный. Из дырок как бы кишки выглядывают. И завалился у меня в ванной. Даже нет. Сначала в крови появился, потом в ванной как бы завалился, а там я кишки и увидела. Бррр, -передернуло ее. -А потом я тебя вытащила, перебинтовала, перетащила как бы в постель. А потом сутки ты был у меня. Вылечился… И… -запнулась она, -и как бы ушел.

– Да, странный сон. Ну, чего только не снится. Тебе что, этот сон истолковать?

Так я не…

Девушка гибкой лаской метнулась к нему и расстегнула рубашку. Затем отошла, вновь села в кресло и своими огромными глазами уставилась на гостя.

– Ну вот, видишь, -никаких шрамов, -смущенно прокомментировал Максим, вновь застегиваясь.

– Да, во сне я тоже удивилась… Но ответь мне, пожалуйста, – ее голос стал зловещим. У тебя на левом боку как бы родимое пятно. Как я могла это видеть во сне, если не знала бы об этом?

– А ты не знала? – облегченно вздохнул подозреваемый.

– Конечно нет, откуда?

– Да ты просто забыла. Когда еще малыми в бассейн ходили на плавание. Вы еще с Мышкой обе приставали – подбегали и нажимали: "Би-би!".

– Точно, всплеснула руками Косточка. -Забыла. Ну ладно… Выкрутился… Перейдем к более серьезным вопросам. Мне еще снилось, что… что… ну, что между нами как бы… было. Ну?

– Так было или "как бы было"?

– Ай, не цепляйся к словам-паразитам. Сам ещё недавно по делу и не по делу "конкретно" вставлял. Не отвиливай.

– А хорошо это снилось? Я, я только так… извиняться мне за сон или нет…

– Это неважно. Совсем неважно, -покрывшись краской, отрезала девушка. -Вот это как раз обсуждению не подлежит.

– Но почему же. Если приснилось, что это кое-что было невинно и чудесно, то какая в конце концов…

– Все. Проехали. Чем объяснишь?

– Может, перед этим… сном у тебя что-то с кем было, а потом наслоилось?

По тому, как вновь покраснела девушка, Максим понял – угадал. Бедный Пенчо…

– Ладно, проехали и эту тему. А то ты наобъясняешь. Ну хорошо. А теперь… Мне снилось, что я тебя тогда как-бы перебинтовывала. Говорила тебе, нет? И вот затеяла я уборку – ну, чем объяснить? – она вытянула из стоящего рядом пакета грязно-бурые бинты и сунула их под самый нос своему гостю. -Вот, под ванной лежали.

– Может, из семьи кто порезался? – пробормотал растерянно Максим.

– Не смеши меня и не держи за дурочку, – возмущенно вскрикнула девушка. – Тут несколько метров бинтов. Пальчик порезанный бинтовали? И крови, наверное, литра на два впиталось.

– Ну, я не знаю, как у вас бинтуют, -промямлил, собираясь с мыслями, подросток.

– Макс, -серьезно и очень прочувствованно попросила девушка. -Скажи правду, а? Я ведь места себе не нахожу. Я с Юркой как бы ни за что разругалась. Я боюсь дома оставаться. И ходить куда-нибудь боюсь. И в тоже время, как бы жду чего-то…

– Хорошо, скажу, -решился Максим. Только это – большой секрет. Только шепотом.

Даже здесь. Иди сюда. -И, когда она наклонилась, одарив его ароматом юной свежести, он окунулся в эти бездонные, ожидающие откровения, глаза.

– Ничего не было, -начал увещевать он. -Сна не было. Бинтов не было. Макса не было. Был Юрка. Ты любишь Юрку. -Сна с Максом не было. Бинтов не было, -вновь повторил он. -Теперь сон, сон, сон. Приходил Макс, просила помирить с Юркой.

Обещал, ушел. Спишь, крепко спишь до утра.

Он уложил девушку на диван, укрыл пледом. Хотел было для убедительности снять халат, но, покраснев, отказался от этой затеи.

– Бинты, -подумал он, сворачивая грязный ворох. -Больше ничего не найдет? Ах, черт побери! Как же забылось? Почему? Наверное, много сил ушло на восстановление, и потом какой-то сплошной галоп. Он взгромоздился на край ванной и, дотянувшись до решетки вентиляции, вытянул ее из пазов. Пакет, тот самый пакет, который он вытянул из тайника в ту ночь, лежал в вентиляции. Еще перед тем, как впасть в беспамятство в ванной, раненный Максим запихнул его сюда. Сейчас он уже знал то, о чем ранее догадывался, – деньги. Судя по тому, как расправились с владельцами или точнее, должниками – большие деньги. Интересно, нашла ли их Косточка? Не-ет, не хватило бы терпения уличать. Показала бы сразу после бинтов. Но береженого Бог бережет. Он ввел в подсознание спящей отрицательное знание о деньгах в вентиляции, не удержавшись, чмокнул ее в бархатистую щечку, после чего, осторожно закрыв дверь, выбрался из квартиры.

Домой он пришел еще до приезда отца. Развернув пакет, присвистнул. Толи должков накопилось, то ли крупная партия наркоты была, но пятьдесят пять тысяч евриков – еще та сумма для районного масштаба.

– А я тут за жался, тридцать тысяч только и отстегнул Сину. Да-а… Пора, пора идти по стопам Деточкина. Подумав, он распихал наличность в ящики своего письменного стола, полюбовавшись драгоценностями, спрятал колье или диадему между страницами здоровенных томов "Жизни животных" и поставил их назад в шкаф.

Повертев перстень, положил его пока в задний карман джинсов. Затем, запустив компьютер, сел перепечатывать из тетрадки стихи своего друга. Надо было спешить.

– Перезлится, придет истребовать. Не открутишься, – сам себе объяснял он. За этим занятием его и застал вернувшийся с рыбалки отец.

– Ну, и? – привычным для них вопросом встретил рыбака Белый-сын.

– Вот смотри, какие красавцы, – похвастался отец, сгружая в таз улов. Они действительно были хороши – длинные, сильные, словно торпеды, головастые рыбины.

Голавль, он и есть голавль. -А у тебя как? – поинтересовался отец, распаковываясь.

– Да ничего. С Сином поговорил. Передал наше решение,-по брошенному на него взгляду отца Максим понял, как приятно отозвалось в том слово "наше". -Ну с Серым повстречался, некоторые мелкие вопросы порешал, сейчас занимаюсь – почти ни в чем не соврал лукавый парнишка.

Отец, уже переодевшись, принялся за немудреный процесс подготовки рыбы к вялению.

Он был совершенно трезв и впервые за десятилетия от него не разило табаком.

Впрочем, после вчерашней ночи Максим удивился бы обратному.

– Сказал ребятам, что перед медкомиссией не хочу. Да и от курения надо пока воздержаться, – поняв взгляд сына, объяснил старший Белый.

– Ты сказал своим? – удивился Макс.

– Да нет. То есть сказал про медкомиссию, но не сказал зачем. У нас ведь медкомиссия перед любым назначением, если должность летная, -почему-то помрачнев, объяснил офицер.

– Ну и правильно, ну и умница. А что случилось, пап?

– Нет, ничего. У меня ничего. Просто был и Пушкарев… Он за ухой и рассказал немного. По Котову следствие заканчивают… и ничем не поможешь… Я, было, сунулся. Ну, Герой всё-таки. Сказали не лезь. Каждый, мол, в своем деле мастер.

Мастера, – горько усмехнулся отец.

– Говорят, только эта… халатность осталась?

– Кто говорит? Это родне и говорят. Представляешь, – понизил голос офицер – он же сознался! Знаешь, – вдруг озлобленно отодвинул очередную полувыпотрошенную рыбину летчик. -Я, если эту областную пройду, то в столице воспользуюсь – пойду на прием к "нему". "Самому". Думаю, послушает. Иначе не смогу…

– Правильно, папуля. Но это потом, да? Областную надо раньше пройти. Ведь его еще не скоро…?

– Пушкарь говорит, продлили еще на два месяца. Хотят докопать заговор. Кого-то наш полк жабой душит… Да, кстати, зайди ты к Анюте. Очень ты ей зачем-то нужен.

Уже и Пушкарь сам просил. Что у тебя с ней за дела?

– Никаких… Вообще… Уже давно и не видел…

– Завтра и загляни. Ты же знаешь их беду? Она выкарабкалась, так мать лежит.

Загнала доченька со своими рокерами и байкерами. Как друзья?

– Да ничего, каникулы. Серый бездельничает, Юрка уехал…

– Про Огоньковых говорят, что будут уезжать – огорошил сына Белый.

– К-как? Куда? – заикаясь уточнил Максим.

– На родину. Ты же знаешь, откуда он.

– Аж во Владивосток? Чего?

– Не складывается здесь у его матери… Но если он тебе ничего не говорил, -спохватился отец, -то, может, слухи.

Белый Леонид уже оставил выпотрошенный улов засаливаться и пошел в душ, а Максим все переваривал новость.

– Серый… Сергей Огоньков. Не разлей-вода с какого? С третьего класса. Твикс.

Сладкая парочка. Сергей, конечно, в простонародье стал "Серым", а Белый, до "Максвелла" – "Белым". Серый и Белый. "Два веселых гуся". Пять лет… И вот… Не сложилось у матери… А отца и не было. Хотя, может и есть, но не живет он с ними, а об остальном в их мире не расспрашивают. Лобастый, симпатичный, не по годам высокий, спортивно сложенный и какой-то добродушный, открытый мальчишка. С обостренным чувством справедливости. Хотя, и чувство шкодничества было обострено до передела.

Чего только они не удумывали, валяясь на расстеленной в зале шкуре белого медведя ("Сам убил", – врал поначалу Серый). Нынешнее поведение друга вообще-то настораживало. Но если можно любить (конечно, в хорошем смысле) друга, то Максим любил его. И вот теперь…

– По вашей однокласснице, говорят, дело уже раскрыто, -уже за ужином прервал грустные размышления сына Белов.

– Как, уже? – удивился Максим.

– По цепочке. Нашли владельца машины, тот вывел на исполнителей.

– И что?

– Неприятная и тяжелая история, сынок. Наркоманы. Искололись, потянуло на… подвиги. А тут она и подвернулась. Спешила на ваш слет, вот и проголосовала. Они ее насильно укололи, потом… ну, понимаешь. Затем убили и чтобы на вас навесить, отвезли на ваше место. Она под балдой рассказала. А потом, когда машину назад поставили, хозяина запугали, чтобы молчал. Но раскрутили.

– Складно, -ожесточенно отозвался Максим. -Небось, и про Котова вашего также складно врут.

Отец, было, возмущенно дернулся, затем, уловив что-то в тоне и глазах сына, примирительно произнес…

– Может быть, сынок. Не я вру. Передал то, что слышал. Думал, тебе надо знать.

Нет, -извини.

– Да что ты, папуля, -подхватился Макс, обняв отца. Это ты прости. Ляпнул.

– Ну ладно, – не привыкший к таким нежностям папуля в ответ боднул лбом сына и легонько оттолкнул. – Спать? Мне завтра рано вставать – предложил он.

– Так отпуск же!

– Знаешь, хочу попробовать… Запустил. Давненько на лоплинге не работал.

Побаиваюсь я вестибулярных проб. Один из тех корифеев очень емко их назвал – "вестиблюйные".

Ну, спокойной ночи.

– Спокойной ночи, папуля, все у тебя будет на ять.

– Твои бы слова… -пробормотал отец, выходя из кухни.

Максим привычно перемыл две холостяцкие тарелки и пошел к компьютеру – погрузиться в лучистый мир поэзии своего товарища. Только ближе к полночи он закончил распечатку, затем загрузил Патриков эпос на диск, и, раздевшись, вышел к лунному свету. Совсем другой казалась теперь Луна на ночном небе, – не источник энергии, а живое существо, наклонив свою лобастую голову, рассматривающее наш мир, в том числе и его, Максима. И мигающие звезды, если присмотреться и прислушаться к тишине, делились, оказывается между собой какими то тайнами. И ночные облака не закрывали нашу ночную соседку, а поглаживали ее своими косматыми кистями.

– Какой мир! Какой мир у него в мозгах, -восторгался юноша, повторяя строки неведомых ранее стихов. Затем он перевел взгляд на спящие квартиры и вновь увидел на балконе фигуру, крутившую пальцем у виска. Макс улыбнулся и пошел к кровати.

– Всё-таки добра больше, чем дерьма, -подумал он засыпая. -А мы сделаем дерьма еще меньше, – искоркой мелькнула мыслишка в уже дремлющем сознании.

Глава 29

День предстоял хлопотный. К десяти надо было в парк -получить от поверженного короля приз и разыграть из себя лоха. Потом звонили из школы – будет сбор и инструктаж перед поездкой на олимпиаду. Надо бы дать ход хотя бы перстню – пора помогать деткам. Надо бы помириться с Патриком – из-за ничего пособачились.

Макс занимался таким планированием, по привычке впитывая утренние солнечные лучи.

Они были самые приятные. Ну вроде борща – у горячего вкус не почувствуешь, у холодного его просто нет при одинаковой питательности. А здесь – всего в меру.

Закончив свою необычную трапезу, он почувствовал взгляд и обернулся в его направлении. На своем балконе стояла Анюта, рассматривая подростка. Взгляд этой совсем юной девушки был, тем не менее, настолько оценивающий, что Максим засмущался, рванулся в комнату и уже, накинув рубашку, вновь наклонился над перилами. Конечно, докричаться друг до друга было можно, но не принято. "Пушка", улыбаясь приложила руку к ушку и пошла в квартиру. Максим метнулся к телефону.

– Максим, здравствуй, -раздался в трубке мелодичный голосок. Чувствовалось, что девушка пока не решила, как себя держать с близким, но не совсем знакомым соседом.

– Доброе утро, – настороженно поприветствовал ее наш герой. Он помнил вчерашние отцовы слова, но не мог понять интерес девушки. Уж с ней-то он, вроде, анонимность обеспечил. Что тогда?

Именно в это время раздался протяжный звонок в дверь. Макс, попросив "минуточку" кинулся в прихожую. На лестнице стоял насупленный Патрик с какой-то книгой в руке. Не слушая никаких пререканий, Максим затащил его в квартиру, приложил палец к губам и вновь кинулся к телефону.

– Максим, ты слушаешь? – всё искала тональность общения девушка.

– Да-да, как здоровье, Анюта?

– Спасибо, поправляюсь, а… ты?

– Я? Ну, я уже очухался. Даже успел…

– Да я слышала…

– А ты уже совсем на прежнюю похожа. Даже лучше! – плел какие-то невнятные комплименты Максим. -А как мама?

– Максим, у меня просьба, -не ответила собеседница. Не мог бы ты прийти ко мне… ну, часа в три. Есть вопрос.

– Конечно, смогу. Если что вдруг, ну самое непредвиденное, – вспомнил он предстоящее утреннее рандеву, – звякну.

– Ну вот, еще и Пушка, – прокомментировал услышанное Патрик.

– Брось, это совсем не то.

– Да, не мое дело. Я тут тетрадь…

– Конечно. Держи. Тебе надо их издать.

– Ты читал? – почему-то смутился поэт. – А, -безнадежно махнул он рукой. -Знаешь, что такое сегодня издаваться?

– Не-а, -помотал головой, поднимая на колени хомяка, Маским.

– Приходишь в издательство. Там сидит такая голубая сволочь и повизгивает: "Дорогуша, мы не спонсоры. При всей симпатии к Вам, задаром никто издавать Вас не будет.

Проценты от прибыли? Какая, прибыль? Вы может, и гений, но сейчас без раскрутки даже Пушкина никто бы не купил".

– Женька, из всего этого одна правда -ты гений.

– Да брось ты, -отверг это утверждение поэт, и попытался переключиться на другую тему.

– Я тебе продолжение принес, – протянул он книгу.

– Жень, а если мы все- таки издадим, а? Ты не против?

– Вообще-то нет, конечно. Но не выгорит… Даже в Самиздате… Вначале "на-ура" пошло. Там такой рейтинг из оценок… Ну, среднюю выводят. Долго десятки были.

А потом пару сволочей единицы выставили – и всё, вниз. И вся охота пропала. А, -вновь безнадёжно махнул поэт рукой. -Для кого-то баловство, а тут… Знаешь, каждый такой плевок…, каждая подлость… какие мерзкие людишки гадят исподтишка! В общем, ушёл я оттуда.

– Ладно, держи твою тетрадь. Слушай, а вот как ты думаешь, почему… -и они стали болтать о прочитанном, пока Макс не спохватился, вспомнив о предстоящем криминальном рандеву.

– Ты бы перечитал Стругацких, а? Особенно про люденов, -посоветовал, уже уходя, поэт.

Зевак в бильярдной было немного. Или не хотели мелькать, рискуя попасть под горячую руку, или успела их отвадить весть о страшной смерти Сыча, но ажиотажа особенного не было. Да и сам король кия выглядел как-то потерянно.

– Должок, – с деланным спокойствием протянул он пацану объемный сверток. -Или реванш? – попытался пошутить он.

– Да нет. Играю раз в год, -произнес задуманную фразу Максим. По тому, как сверкнули цыганские глаза, понял – не зря.

– Что так? Такой фарт -и раз в год?

– Чаще вдохновения нет. Не получается.

– Это же надо – раз в год и именно мне нарваться! – заулыбался король.

– Просто не надо было дружка-то моего… Ну зачем вам пацанов-то, -с просительной укоризной объяснял юноша, сжимая в руках пакет и стреляя глазами в сторону дверей.

– Да, опекся… Впредь наука. Так что? Больше играть не будешь? – не веря своему счастью, вновь уточнил Грин.

– Не… Не по мне это – палкой шары катать…

Мент появился эффектно.

– Всем стоять! Лицом к стене, -заорал он. Холеру знали, поэтому повиновались.-Давай сюда! – опер выхватил пакет и беззвучно исчез в дверном проеме.

Самые выдержанные пришли в себя через минуту. Пошел шепот, затем кто-то обернулся. -Да нет никого, -констатировал он вслух свои наблюдения и после этого от стены оторвались все.

– Что за фокусы? – зло прошипел Гриня. -У него что, совсем крыша на гражданке поехала? Какой-то неуловимый Джо?

– Почему неуловимый? – подал голос Максим.

– Потому, что теперь он никому не нужен. Поперли его из ментовки.

– Как, поперли? А деньги? Ваши… мои деньги? – закричал юноша. Он изобразил столь естественное возмущение и обиду, что обманутый король захохотал, повалившись на зеленый стол. Он был искренне рад, что посрамивший его пацан, во-первых, не угрожает его королевству, и, во-вторых, сам оказался в неслыханной заднице.

– Как он тебя? -хохотал во все горло Грин. -Салака ты, салака. А говорила, наверное, мамка: "Не играй во взрослые игры!" -Но как с деньгами?

– Вот что, пацан, – стал серьезным Грин. -Своими деньгами ты уже распорядился.

Теперь они уже не твои. Хочешь отнять – иди, попробуй. Но я в помощники к молокососам не подряжался. Не мешай, -и он взялся за кий.

– Он же говорил… Говорил…, -бормотал уже у выхода юноша. ?Эй, стой! Что он говорил? Когда?

– Ну вчера. После игры…

– Так вы с ним снюхались?

– Я же тебе говорил, что их видел, – довольно отчетливо просипел стоявший у дальнего стола мужик.

– Да-да. Так о чем толковали?

– Говорил, что за азартные игры посадит. Спрашивал, сколько я выиграл. Требовал, чтобы отдал.

– Ну и?

– Сказал, что ничего не выиграл. Показал даже карманы. Когда он забрал мою сотку, я подумал, что он поверил. А он – пожалуйста.

– Да, набрался Холера хитрости. Теперь на хлеб с маслом хватит. А ты не горюй, салака. Приходи через годик. А я тебе под процент такого лоха организую! – уже под общий хохот пожалел его Грин. Макс понял, что фокус удался – эта мелкая тварь не будут гоняться за ним и путаться под ногами. Облегченно вздохнув, Максим рванулся в сторону школы. Это было не близко, а опаздывать даже на каникулах не хотелось.

Здесь царила совсем другая атмосфера – чистоты юных душ, доброты преподавателей, какой-то ауры взрослеющего детства. Конечно, еще не закрашенные рисунки и надписи на партах разрушали торжественность храма знаний, но здесь не молились – здесь впитывали знания, и не фанатики, а обычная шаловливая детвора.

Грузная директорша встретила их приветливо, вкратце напомнила о чести и ответственности выступления на олимпиадах, рассказала о перспективах для победителей, предупредила о страшной каре для нарушителей режима в гостинице.

Впрочем, последнее, учитывая контингент одаренной детворы, было почти излишним.

Затем она представила руководительницу районной команды – миловидную, но немолодую по школьным меркам (двадцать девять лет!) учительницу. Та познакомилась со всеми пятнадцатью талантами, вызывая их по списку, представилась Валентиной Викторовной и показалась человеком добрым, молодежь понимающим. Автобус будет завтра в десять, просьба не опаздывать.

– Ты обещал помочь Коту? -задала вопрос Татьяна, когда они возвращались в городок.

Что ты придумал? Или очередной треп?

– Обещал. Но пока не придумал. Надо будет узнать…

– Если можешь, помоги. Я знаю – можешь. Чувствую. Это несправедливо! – с запалом выкрикнула она.

– Но я пока почти ничего не знаю – оправдывался Максим.

– Зато я знаю – его отец ни в чем не виноват! Бред какой-то!

– Да не про это я. Кто следователь? Где они сидят? Ну работают? Кто над ними начальство?

Они пришли к стадиончику и сели на излюбленную скамейку.

– Ну, это я еще сегодня узнаю. А что ты удумал?- опять сощурила глаза Мышка. -Учти, если какая-глупость, -только навредишь.

– Будешь прощаться с Котом, уточни еще время их работы и кто там главный.

– Хорошо-хорошо… А как у тебя тогда получилось так прыгнуть?

– Не хотел Коту твоего поцелуя уступать, -мрачно отшутился Макс. -Так значит, прощаетесь?

– Послушай, Беленький… Ему сейчас тяжело. Даже очень. А некоторые шкуры уже слиняли. Друзья называются.

– Но холуи никогда не бывают друзьями…

– Не об этом. Он один. Понимаешь? И, кроме того, как я поняла, -она кокетливо покосилась, – у вас рыцарское соглашение и выбираю я?

– Ну да, но…

– И никаких мне "но". А мне при выборе надо присмотреться. К каждому.

– Ну, меня ты давно знаешь,-ляпнул, не подумавши, подросток и тут же прикусил язык.

– Верно, -поймала его на слове Татьяна. -Поэтому теперь надо побольше с ним общаться. Ну и… мы с тобой сейчас трое суток вместе будем. В одной гостинице.

А если победим, то и в столицу вместе. Его это, знаешь, как бесит.

– А потом я уеду, и он всё компенсирует.

– Куда это? – встревожилась девушка.

– Ну, наверное в Питер, давно собирались, а потом на море.

– Ах, на каникулы, – перевела дух Татьяна.

– Ну да. А он за это время…

– Да перестань же, дурачок. Что он за это время? – она вплотную приблизила чуть раскосые глаза. -Что он?.. Ладно, пошли. А ты ни с кем не прощаешься? – шутя поинтересовалась девушка, когда сквозь зелень каштанов проступила желтизна ДОСов.

– Постой-постой, -спохватилась она, глядя на замявшегося попутчика. – Ну-ка, в глаза смотреть! Быстро правду! – тоном злодея-следователя выкрикнула она.

– Нет, да нет. Так, деловая встреча, -почти не соврал он. -Да и то в три часа.

– Дня, надеюсь, – съязвила девушка. -Смотри у меня! Ну ладно, до завтра тогда.

Разговор с Пушкаревой не клеился. Почти как светские люди, они поговорили о здоровье. Оба сошлись во мнении, что собеседник выглядит гораздо лучше, чем тогда, в больнице. Максим не без самодовольства разглядывал украдкой дело своих рук, а девушка, перехватывая эти взгляды, ничего не понимала и начинала злиться.

"Он что, подумал, что я в него…? И затем домой пригласила? Козел! Был и остался козлом! Мало ему тогда мальчики накостыляли. Уже забыл. Надо бы напомнить. Повторить". Она вздохнула и перешла к делу.

– Максим, ты бы мог мне очень-очень помочь.

– Всё, что могу.

– С тобой в больнице лежал парень. Из местных.

– Ну да, Хома. Имя запоминающееся. С черепно-мозговой, -с готовностью вспомнил Максим. -А что?

– Мне надо его разыскать. Очень. Ты мог бы помочь?

– Ну, не знаю… Можно спросить адрес в больнице…

– Он ненастоящий. Я уже пробовала.

– Ну, тогда не знаю…

– Может, вспомнишь, что он говорил, может, где живет, кто у него в семье, где учится, ну что-нибудь, а?

– Он долго лежал без сознания… очухался только за день или два до моей выписки, ходить и связно разговаривать, наверное, за сутки… Поэтому много не рассказывал. Да и знаешь, как мы с ними…

– Ты не врешь? -вдруг резко побледнела девушка.

– Честное слово. Да зачем мне врать-то?

– Он пришел в себя… подожди. Не соображу. Когда я поступила, он что, без сознания был?

– Я же говорю… А за сутки до моей выписки он много и не рассказал.

– То есть он еще без сознания был, когда я… когда меня… и после моей операции?

– Поэтому я и узнать от него ничего не смог. Да и не стремился. Но если что вспомню…Тебе что, плохо? Да не огорчайся так. Ну, найдем его. Сам поищу, у медсестричек порасспрашиваю, – пытался успокоить Максим безвольно откинувшуюся на кожаный диван девушку. Та молча покачала головой и остановила на Максиме взгляд тех самых "анютиных глазок", за рифмование которых так крепко досталось однажды Максиму.

– Но я обещаю! – В ответ молчаливое отрицательное кивание головой.

– Ну, я пойду? – в ответ утвердительное кивание.

Максим озадаченно пожал плечами и вышел. Все рандеву длилось максимум четверть часа. "Что такого в этом Хоме, чтобы так с ума сходить? Чем они там после моей выписки занимались? А, их дело. И как я понял – не горит", -махнул рукой на проблему юноша, уже заходя к себе в квартиру. Загудевший мобильник напомнил о других неотложных делах.

– Ну, как прошло? -поинтересовался голос опера.

– Гриня смеялся до упаду. Даже пообещал через год еще большего, чем я, лоха мне предоставить.

– Почему через год?

– Я сказал, что только раз в году у меня получается.

– Молоток. Значит, он король, ты лох, а я – дичь?

– Как дичь?

– Ну, охота-то теперь только на меня?

– Тоже мне дичь, извините. Скорее какой-нибудь… волчище.

– И на том спасибо. Что ты дальше?

– Завтра в область. На олимпиаду. По математике. На три дня.

– Ты, смотрю, и жнец, и какой- то там спец, и на дуде игрец? Ладно, отдыхай. Я тоже пока на дно лягу. Приедешь, -звони.

"В область… в область", бормотал подросток, собираясь с мыслями. Затем набрал номер.

– Бесенок, ты? – услышал он знакомый, и кажется, искренне радостный голос.

Случилось что? Или, может, уже соскучился?

– Завтра буду в области. На три дня с олимпиадой.

– Отлично, буду очень ждать! Позвонишь. Пришлю машину.

– Нет, я сам – испуганно отверг этот план юноша. Он представил глаза школьных товарищей, провожающих его на "членовозе" Франчини. -Я сам, -повторил он. Но есть несколько вопросов. Деловых.

– Например?

– У вас есть знакомые издатели?

– Не мой профиль, но найдем. Что еще?

– Если мне понадобиться продать… ну, просто, к примеру, какой-нибудь… подаренный перстенек? – осторожничал по телефону Максим.

– Тяни сюда, и если тебе не всучили подделку, оформим все что угодно наилучшим, и конечно, законным, образом, – Макс почти увидел, в какой ядовитой улыбке скривились женские губы при последних словах. – И имей в виду, – продолжила собеседница. -У меня для тебя тоже новости. Думаю, тебе понравятся. До встречи, Орланчик.

Максим взял с собой перстень. Ожерелье он, хорошенько подумав, упрятал в камеру давно спущенного колеса старого велосипеда. Деньги решил взять все. В конце концов, у опера остается хорошенькая заначка, а Син – подождет. Упаковав остальной нехитрый скарб, он выскочил на вечерний променад, который, к удивлению, прошел, как в старые добрые времена, без потрясений.

Вечером, за ужином, отец скупо похвалился, что, "есть еще порох в пороховницах", рассказал о программе медкомиссии, уточнил, чем будут заниматься в свободное время участники соревнований, выделил деньги "на мороженое". Если бы знал, святая простота, что его сынок может и без его денег скупить весь месячный запас мороженого областного центра, и наверное, осталось бы на кое-что еще. Вечер закончился тоже без потрясений и впервые за долгое время Максим смог перед сном подремать с книжкой. Затем он задумался над происходящими с ним метаморфозами, вспомнил Женькин намек на люденов (а ведь что-то есть) и как всегда, на этом уснул. Он не догадывался, что это даже не затишье перед бурей. Она уже грянула, то только в провинциальном городке еще не ощущались её первые отголоски.

Глава 30

– А ты уверена, что это всё же не блеф и не очень тонкая афера? Не за лохов ли нас держат? – всё еще сомневался Ираклий. Они с Элен полулежали в шезлонгах возле бассейна его дачи. Он очень любил такие вот деловые встречи "без пиджаков".

И прослушку особенно не схоронишь, и приятно, когда есть на что посмотреть.

– Но он ничего за это не взял. Ничего, понимаешь? И даже не намекал. Это мне мыслишка пришла.

– Так он что, из меркантильных соображений? Или из любви, а? – подмигнул хозяин, вновь окинув взглядом ладную фигурку.

– Да ладно тебе. Стара я для него.

– Тоже мне старушенция. Кстати, я правду говорю, – ты очень похорошела за последнее время. Помолодела. Это, честно, не пластика?

– Я думаю, это тоже он.

– Послушай, может он и меня омолодит лет на двадцать, а? И зачем нам эти онкобольные? Если он такой волшебник, наши звезды любые деньги выложат.

– Но Ираклий, смерти боятся больше старости!

– Это мудро… Хорошо. Я проверю твою историю болезни по своим каналам. Может, молодой паскудник просто загипнотизировал врачей?

– Он же их и не видел.

– На расстоянии.

– Хорошо, а цветы? А эти попугаи? ?Это нам казалось. Я же говорю – сильнейший гипноз.

– А камера Ты же все заснял!

– Это нам кажется, что мы смотрим видео, -не сдавался Ираклий.

– Проще было бы так тебя загипнотизировать, чтобы ты поверил, и все. Тем более, он тебя видел.

– Да и это мудро. Но провэрить надо. Это моя забота. А клиэнт… Клиэнт уже есть.

Скажи чэстно, дорогая, сколько ты хочэшь? – вновь прорезался выдающий некоторое волнение акцент.

– Но я же говорила…, -молодая женщина даже не находила мужества в слух назвать эту цифру.

– Значит, одын тэбэ достаточно? – оказывается, и эта акула не настроилась пока называть эту восхитительную цифру. -А ему?

– Ну, я не знаю. Наверное…

– Половину твоей, да? Молод еще, захлебнется в таких-то баксах. И потом, если покажется мало -павтарым.

– А ты? Сколько думаешь получить ты?

Глаза южного человека вдруг сверкнули грозным огнем.

– Элен! Ты просто нэ вэла со мной дэл, поэтому пока прощаю. У мэня свой прынцып.

Мы договариваемся, сколько получает мой… коллэга по бизнэсу. Всё! Остальное – мои заботы. Ты хочешь полтора? Ты их получаешь. Чистэнькими. На любой счет в любом банке. Что остается в моем кармане – нэ надо там лазить. Я, знаешь, нэмножко брэзглив.

– Ладно-ладно, извини, Самедович. Женское любопытство, -попыталась скрыть испуг "итальянка".

– Канэчно, извиняю. Такую женщину – и нэ извинить? Тем более – по пэрвому разу.

По единственному, правда? – и он с многозначительной улыбкой поднял бокал с любимым коктейлем.

В другом месте – тесноватом для масштаба говорившего кабинете огромный, мощный, словно из камня высеченный человечище гремел соответствующим басом.

– Из-под земли достать! Выпотрошить всех, кто там был, кто рядом стоял, кто хотя бы этим воздухом дышал, поняли? Выпотрошить всех! У вас птички и рыбки заговорить должны, не то что людишки! Ты что мне плетешь за байки, а? Я за тобой это повторять буду? Не-ет, пока меня за такой бред на кол посадят, я из тебя Лазо сделаю. Или Христа. Ну, выбирай, -огромной лапищей он сгреб за лацканы пиджака тоже довольно нехилого сподручного и поднял к своим грозным очам.

– Лучше Карбышева, босс.

– Это почему же? – озадаченно уточнил тот.

– Так его, это… Поливали во дворе из шланга, пока не замерз. Сейчас не получится – лето. Хотя бы до зимы пожить…

– Ну, пройдоха – хмыкнул босс, отшвыривая жертву в сторону. -Ладно… Будь по-твоему.

Но имей в виду – неделя. Не найдешь – устрою тебе зиму. В рефрижераторе. Теперь докладывай самым подробным образом. Со всеми деталями. Всем включить мозги на полную. Ну?

– Поскольку предыдущий канал контролировался, мы решили в этот раз доставить эээ изделия запасным, еще не вскрытым.

– Не те детали, о которых я говорил. Детали случившегося, – перебил грозный босс.

– На областном этапе наш… посредник или передатчик…

– Не мудрствуй, удавлю! -вновь начал злиться босс.

– В общем, эээ ценности были получены вовремя, но по цепи не переданы. Разбежка времени на всевозможные мелкие случайности давалась в час. Затем объявлялась тревога. Через час пятнадцать минут наши люди уже примчались…

– Сколько времени у него вообще могли находиться ценности? – поинтересовался один из присутствующих.

– От их получения в аэропорту и до передачи – два часа. И еще – час до объявления тревоги. Итого – три часа.

– Зачем так много? Ведь проще непрерывное движение…

– Для безопасности. После каждой передачи ценностей мы проверяли практически всю цепь. И только потом говорили, где и кому передавать дальше. Это идея, и я думаю, абсолютно верная, самого босса, -пресекая дискуссию, пояснил докладчик.

Оппонентов, естественно, не нашлось.

– Когда мы примчались, вокруг все было спокойно. Но в доме… В кабинете его не было. По включенному динамику раздавались дикие крики…

– Ты опять увлекаешься, Пол. Тебе бы романы писать. Но, думаю, не доживешь…

– Босс, вы же сказали: "Со всеми деталями", -развел руками докладчик.

– Подробности, но без эпитетов.

– Есть, сэр! По скрытой лестнице наши ребята спустились в комнату, ну, типа камеры. И там…, -Пол сдержался от "эпитетов" и попытался перейти на сухой деловой тон. -Там нашего…эээ… в данном случае -курьера, пытали его же подчиненные. Раздели догола, прикрутили к стулу и пытали по полной программе.

Судя по всему, они уже перепробовали весь арсенал, так как обсуждали, что они еще не делали с ним, что раньше делали с другими. При этом сами время от времени корчились и орали.

– Местные разборки? – уточнил кто-то из присутствующих. -Или обкурились? У этих ребят крыша едет довольно часто.

– Черт его знает. Когда мы вытащили их шефа, они продолжали орать, и рвались продолжить свое дело. От них толку не добились. Кто и как смог их перекупить – неизвестно.

– Ну а сам? Сам-то? – осознавая кульминацию зашелестели присутствующие.

– Сам прожил недолго. Успел сказать, что ценности в столе – на минутку оставил, что эти разборки – месть за одно дело Ржавого. Что этот мститель – сам сатана.

– Так и сказал?

– Да… По тому, как с него была содрана кожа и раздавлено все, что можно раздавить – он имел право так высказаться. Но отношения с сатаной, это личное дело каждого. А вот ценностей – не было. В столе мы нашли футляры – вот они. Но и всё! Пока мы искали, эти два местных эээ… специалиста как-то развязались, прикончили сначала нашего оставленного там человека, затем домучили своего бывшего хозяина.

– В смысле добили?

– Нет, именно домучили. Быстренько растянули на самодельной дыбе и по всем правилам казнили. А потом взялись друг за друга. Психи!

– Получил, урод, что заслужил. Додуматься – такие вещи в столе держать! – буркнул босс. Однако, было видно, что и его проняла такая кончина коллеги по криминальному бизнесу.

– Да-да, -быстро согласился докладчик. С пристрастием опрошенная охрана и обслуга по большому счету, доказала свою непричастность. Но…

– Теперь слушать внимательно. Присказка окончена, -распорядился хозяин.

– Удалось установить, что почти сразу после приезда покойного (можно с уверенностью полагать – с ценностями), он, ожидая нашего звонка, принял какого-то пацана. Да да, коллеги, пацана пятнадцати- шестнадцати лет.

– Это он тот самый сатана? Ну и смена растет. В таком возрасте такие дела проворачивать? -не то восхищенно, не то озадаченно пробормотал кто-то.

– Без комментариев, – рявкнул босс. -Начинается дело.

– Его провели в кабинет, и оставили их одних. Такие вот привычки были у усопшего.

Ну, на самом деле не одних, – было еще два тех самых… специалиста. Выходы из кабинета – только через прихожую – то есть назад, и – запасной – через то самое помещение в подвальчике. Наша методика опроса охранников позволяет доверять их словам – пацан не выходил через главный вход. Значит – только через подвал. И чтобы вас, господа не интриговать, – на футлярах наши спецы нашли пальчики. По размерам – действительно ребенок.

– Это что же получается? Неизвестно кто, пронюхав про наши дела, подсылает какого-то шпанюка, тот свободно заруливает в дом местного авторитета, сдирает с того кожу, забирает наши вещички – и адъю? – возмутился кто-то.

– Почти так, – развел руками докладчик. -От себя могу на это замечание сказать…

– Всё. Пол. Доклад окончен, -прервал босс. -Всем понятно, в какой заднице мы оказались? Теперь слушайте сюда. Пальчики по картотекам – ты, ты и ты. Сведения о способной шпане – ты. Узнать о таких вундеркиндах у лягашей – Влад, ты. Это не все. Мы узнали, что незадолго до этого какой-то пацан крутился у этой хазы.

Далее – первый раз выгнали, во второй – вдруг хозяин принимает. Наверняка, протеже. Поэтому, Малыш – все распечатки сотового с фамилиями, адресами и так далее. Проверяй, прежде всего, входящие. Адам, за тобой – наша паутина. Пусть хоть кто-то намекнет о продаже больших ценностей, – мы должны знать. Всем всё ясно? Свободны.

Глава 31

Наскоро устроившись в гостинице, Максим рванулся в город. Дел было невпроворот, а завтра и послезавтра – олимпиада. Его очень просили не "выпендриваться" -пусть приводит любые решения заданий, но приводит полностью, и честно высиживает отведенное время. При возможности, "помогая команде". Поэтому многое следовало решить сегодня. От всполошившейся, было, наседки-руководительницы он отоврался тем, что поедет к отцу, позвонил при ней Белому-старшему и пообещав прибыть через полчаса. Вырвавшись таким образом на волю, он, естественно, перезвонил отцу и, отложив встречу на вечер, направился в издательство. Встретили его с настороженным равнодушием, но прикид помог – к редактору его пропустили.

Грузный, хмурый дядя, несмотря на летнюю теплынь, был одет в довольно потертую тройку при галстуке. Было понятно, что это литератор "из прошлых" с трудом перековавшийся в бизнесмены.

– Молодой человек, не будем терять попусту время. Если вы хотите издать свои гениальные стихи, – у нас не получится.

– Но Вы даже не…

– Молодой человек, Вы далеко не первый и не единственный. Ваш возраст – это восторженная пора стихосложений. Сам переболел.

– И тоже ходили в издательства?

– Ну, в мои времена мы такой…эээ… нескромностью не страдали. Посылали кое-что в журналы и, затаив дыхание, ждали результата. А теперь… – он махнул рукой.

– Это моего друга стихи. Он в Самиздате… потом ушёл и никому не давал. Мне случайно попались… И моему… старшему товарищу очень понравились. Вот он и решил, что надо публиковать.

– Пусть бы и публиковал Ваш… старший товарищ, – намеренно повторил запинку редактор. -А мы не можем. Нас не дотируют. Только рентабельность. А стихи сейчас… – он вновь, как а Патрик, безнадежно махнул рукой.

– Так вот он и хочет опубликовать. Сколько это будет стоить?

– В зависимости от тиража, от художественного оформления…

– Ну, по максимуму?

– По максимуму… для первого сигнального тиража… покажите, сколько там… мг… мг… Ну что же, тысяч в двадцать обойдется.

– Хорошо, -подросток вытащил из кейса две пачки. Вот. Давайте прямо сейчас все оформим. Ну, и еще там, правка, орфографические и грамматические ошибки… Как это, редактирование, да? Найдете кого? Или сами? -Когда редактор, уставившись на зеленеющие стодолларовыми купюрами пачки, молча кивнул, Максим добавил.

– Неизвестно, как они пойдут. А нашему поэту надо помочь. Он гордый, подачек просто так не примет. Поэтому вот еще. Пять за работу Вам, а пять – передадите ему, как гонорар.

Издатель, давно не получавший таких лихих личных гонораров, взвился и вскоре они заключили стандартный договор об опубликовании сборника стихов Евгения Покровского под псевдонимом Ежи Патрика. С учетом всех договоренностей и возраста заказчика, договор заверили у нотариуса.

– Я, безусловно, немедленно примусь за редактирование. Позвоните мне через недельку, -протянул визитку редактор. Думаю, через пару недель мы представим вашему товарищу макет, а там и…

– А можно без звонков и без представлений -Ну, если такое доверие…

– Да, такое. И через месяц -книжка в магазине, а гонорар – у автора.

– Нет, с гонораром надо будет подождать. Сделать хотя бы видимость продаж…

– Он в этом ничего не понимает. А деньги ему нужны срочно. И смотрите, Ираклий Самедович шутить не любит – припугнул на всякий случай Максим редактора. Просто не до этого ему сейчас лично.

Знал ли подрядчик, не знал ли Ираклия, но понял, что спонсоры – ребята серьезные и шутить действительно не будут. В принципе, это снимало вопросы такой щедрости и возраста заказчика. Многие из них страдают меценатством. И для этой братии такие суммы – так себе, мелочь, которую можно поручить сопляку. Пока наберется опыта для более крупных дел. Ну что же, если стихи не блатные и не матерные, пусть эти деньги послужат искусству. Приняв такое решение, мужчина согласно закивал головой и уверил, что никаких шуток не будет и заказчик останется доволен. Более того, как они посмотрят на то, чтобы оставшиеся вдруг суммы от издания пустить на раскрутку поэта?

– Это здорово! – обрадовался Максим. -Я обязательно передам это предложение. Я даже думаю, что удастся упросить еще добавить на эту раскрутку.

На том они и расстались, весьма довольные друг другом. Дальнейший путь нашего героя лежал в сторону детского дома, адрес которого он заранее узнал в справочном бюро. В трамвае разговор пенсионерок шел о том, что стало поспокойнее, что против щипачей- карманников изобрели какой-то "ренген", от которого у них отсыхают руки. Сразу нескольких ворюг так облучило. Почему-то именно в трамваях.

Теперь другие перебрались орудовать в троллейбусах и на рынках. Ну, еще в магазинах в часы пик. А в трамваях теперь ни-ни. Слушая эти новости, Максим тут же решил покататься на троллейбусах завтра утром до олимпиады, а если удастся, -то и сегодня вечерком.

Детский дом занимал старинное тяжеловесное здание, угрюмо глядящее на узенькую улочку похожими на бойницы окнами трех этажей фасада. Внутри всё было… нет, не грязно и не запущено. Просто убого. Как у человека, еще не деградировавшего от нищеты и тщательно ее скрывающего. Вспомнилась инспекция Бендера по дому собеса, и Максим уже приготовился встретиться с застенчивым ворюгой-завхозом. Но этого не случилось. На первом этаже чистенького коридора, на простой, даже не обитой всякими там кожами двери висела табличка, оповещающая о том, что за ней, за дверью то есть, "Зав. детским домом- интернатом Коломиец М.М." Мария Мироновна оказалась хрупкой и очень уставшей женщиной. Версию Максима она выслушала доброжелательно, но недоверчиво.

– Что же, мы рады любой помощи, особенно от бывших наших воспитанников. Знаете, я здесь работаю уже пятнадцать лет и это – первый случай… Как Вы говорите, его фамилия?

– Я не говорил фамилии. Он запретил. Не хочет, чтобы имя мелькало.

– Это, конечно, право каждого из нас. Хотя, чего здесь стыдиться? Хорошо.

Передайте, что наш интернат с благодарностью примет любую помощь. Пускай переводят на отдел образования, а они…

– Мария Мироновна, а нельзя напрямую? Ну… зачем через какие-то отделы?

– Мне же потом объясняться, молодой человек. Вы не представляете, что такое отчетность… Ну да ладно… Не украли же… Наоборот. Хорошо, запишите наш расчетный счет…

– И еще, Мария Мироновна, он просил меня посмотреть, что да как, чтобы я рассказал.

– Что же он сам-то… Да и что смотреть-то. Ничего особенно не меняется, -тяжело вздохнула заведующая. Ну да ладно. Идемте, молодой человек…

– Ну вот. Вы все видели и можете рассказать нашему выпускнику.

– Да-а-а.

– Что, молодой человек, что-то не понравилось? – с ноткой оскорбленного самолюбия поинтересовалась заведующая.

– Нет, почему же…

– А ну-ка, давай начистоту, – перешла вдруг на "ты" Мария Мироновна. -Чужой глаз, он лучше видит. Ну?

– Просто дом скорби какой-то, -вырвалось у юноши, когда он вспоминал затравленные взгляды ребятни.

– Ну, тут ты неправ. У нас, скорее, реанимация. -Ты думаешь, они по дому грустят?

Ты извини…

– Максим.

– Ты, Максим, наверное, в хорошей семье живешь. С мамочкой- папочкой?

– Мамы нет. Давно. А отец – да, хороший.

– Извини… Но я о другом. Большинство из этих деток – брошенные или отобранные.

У пьяниц, которым эти дети не нужны. Они любят таких папу- маму и скучают по ним?

Они их избивали, морили голодом, одевали в жуткие лохмотья. Да Маугли в мультике куда лучше досмотрен волчьей стаей, чем эти детишки. У нас плохое питание?

Видела, поморщился. Дома они неделями не видели даже хлеба. Видел двух девчушек -близняток? Золотые такие, с бантиками? Когда приехали их отбирать, родители валялись пьяные. А девочки – голышом на земляном полу в крайнем истощении. Ещё день – два…

– Так как вы допустили? – крикнул, представивший эту жуткую картину, Максим.-"Родители", – горько усмехнулась женщина. "Родительские права". Пока их не лишат… Да и кому они нужны, чужие дети? Поэтому, Макс, большинство из наших деток – израненные души. Понимаешь? До нас. Да, у каждого в глазах кричит боль. Но, поверь, не от того, что мы… У меня здесь никто, не для похвальбы, никто сироту не обидит и не обворует. И так бедные. Не нищие, конечно…

– Вы говорите: "У Вас". А есть, где обворовывают, обижают?

– Инспекторскую проверку устроишь? Расправу над злом? -улыбнулась Мария Мироновна в ответ на зловещий блеск юношеских глаз.

– Да нет, что Вы. Но вы можете назвать детские дома, куда пока не стоит переводить… спонсорскую помощь.

– Этот наш выпускник так богат? Так передайте ему, что помогать надо всем нашим учреждениям. Всё, ведь, не разворуют. Хоть что-то перепадет. Но… конечно… следует воздержаться пока… -и она назвала четыре адреса. -И наоборот, -быстро добавила заведующая. -При возможности было бы очень неплохо помочь детишкам из шестнадцатого. Старое, почти аварийное здание. Сыро. Инвентарь не обновляется годами. Прежняя заведующая разворовала всё что могла. Новая девушка – подвижница, но… -женщина развела руками.

– А сколько всё-таки надо, чтобы ну…

– Для достойного содержания? -подсказала заведующая. -Я было подсчитывала. Для выступления. Вот – это по самым скромным подсчетам, – она протянула листок. А по максимуму – ну, нет предела совершенству. И всё-таки, – она склонилась над юношей, изучавшим смету, -всё-таки, поговорите с ним. Мы можем подождать. Ты же видел. Съездите с ним, со спонсором, в шестнадцатый. Я туда позвоню.

Из детского дома Макс двинулся в обменник, где нисколько не удивляясь, обменяли одну его пачку на десять с довеском родных. Ту же операцию он провел и во втором обменнике, после чего направился к банку – перевести всё это на счет детского дома. Правда, уже заканчивая заполнение ордера, он споткнулся на сведениях о паспорте. Чертыхнувшись, выскочил из банка. К счастью для деток, прямо напротив поблескивал стеклами специализированный магазин, и Макс вспомнил, как Серый добывал вино, которое тоже не продавалось малолеткам.

– Как насчет заработать? – спросил он у наиболее интеллигентно выглядевшего из ошивавшихся в поисках хотя бы тары, алкашей.

– А что, принести, молодой человек? – с готовностью отозвался один из красноносых.

– Есть другое дельце. И не только на бутылку, – заинтриговал алкаша Макс.

– Да всё, что угодно. Там, на стройке, или вещи переносить…

– Нет. Вы мне скажите, у Вас паспорт есть?

– Ну а как же, -обиделся собеседник. А что?

– С собой?

– Ну, вообще-то с собой не ношу, но сегодня, молодой человек, Вам повезло. С паспортом я.

"Наверное, в ментовку вызывали", -подумал Максим, но проверять свою догадку не стал.

– Мы зайдем в банк, я оформлю на Ваше имя перевод, Вы его подпишете и при мне отправите.

– И всего-то делов? – легкомысленно воскликнул обладатель паспорта, но, поняв, что так можно продешевить, нахмурился.

– Откуда мне знать. Может, краденные переводишь? А я потом погорю. Не-е-т, парень, не пойдет.

– Перевод в детский дом. Это будет написано в ордере. И ничего криминального.

Просто за паспортом идти неохота. Ваше дело – подойти к окну, взять деньги у меня и передать в окошко с паспортом и ордером. Всё. При нормальном раскладе получаете сотню.

– Тьфу!

– Баксов.

– Пошли. И не в баксах дело. Это благородно – помогать детям. Ты что – юный Деточкин? Хвалю?

– За каждое лишнее слово буду отнимать от гонорара по баксу.

– Могила.

Следует отдать должное – в неизвестном алкаше (по паспорту – Зеленый Владимир Николаевич) когда-то умер артист. Правда, прочитав сумму в ордере, он присвистнул и укоризненно покачал головой, – мол, зажал, пацан. Затем он действовал безупречно. Преисполненный чувствами исполняемого гражданского долга и врожденной скромности, Владимир Николаевич протянул в окошко ордер и паспорт.

На взгляд вытаращенных глаз молоденькой кассирши, он утвердительно покивал головой.

– Оформляйте, девушка, оформляйте. А ты, сынок (это уже Максу) не задерживай, передавай денежку.

Когда же кассирша с уже другим, лучистым от уважения к такому человеку взглядом протянула великодушному дарителю паспорт и квитанцию, он добавил:

– Последнее ради сирот надо отдавать. Вот, мне и так хватит, – кивнул он на свою потрепанную рубаху и джинсы. И тебе, сынок, хватит форсить, когда детки плачут – кивнул он теперь на прикид Макса.

– Да, папа, – нашелся подросток. – Сбудем и это и придем еще раз.

Так, мирно переговариваясь и обуреваемые возвышенными чувствами самопожертвования, они покинули банк.

– Ну как? – поинтересовался "папочка", получая от "сыночка" оговоренный гонорар.

За артистизм добавить бы надо, а?

– Владимир Николаевич, по-моему, Вы интеллигентный человек. Сыграли Вы, конечно, замечательно. Но сотка за две минуты игры? Переведите в рабочий день и согласитесь, что никакой Мадонне такие гонорары и не снились.

– Постой- постой, -подхватил шутку артист. -Две минуты – сто. Двадцать – тысяча.

Час – три тысячи. Восемь часов – двадцать четыре тысячи. Не-е, это не только с Мадонной, это даже с Кобзоном несравнимо…

– Ну, извините. Станете народным или там, всемирным, ставки повысим. А пока…

Слушайте, вы всё время здесь? Я попрошу, погуляйте еще несколько дней с паспортом. Может…

– Понял-понял, – радостно подхватил артист. -Если вдруг меня не будет, значит я, – дома. Звони. Обязательно звони! – и в предвкушении новых заработков Зеленый тщательно проконтролировал правильность записи работодателем своего телефонного номера.

Дела, как ноги у пьяного танцора, цеплялись одно за другое, порождая нехватку времени и какие-то новые проблемы. Теперь надо сходить в шестнадцатый детдом и разобраться с теми тремя. Максим в целях соединения полезного с приятным втиснулся в троллейбус. Видимо, его кожаный прикид сыграл роль приманки. И если раньше он ощущал руки и настороженное поле одного щипача, то теперь его окружили трое. Двое изображали давку. Третий молниеносно запустил руку в карман. Но поживиться все трое не успели. "Если они думают, что дело в трамвае, а не в их занятиях, – пусть получают", – ожесточенно подумал Макс, посылая всем троим свой гневный привет.

Заведующая шестнадцатого – светящаяся от фанатизма, худобы и неисчислимых забот девушка, приняла Максима настороженно. По сравнению с ее кабинетиком, даже довольно скромный кабинет Марии Мироновны показался бы дворцом.

– Меня просили Вам все показать и рассказать. Или не Вам? – уточнила она, вглядываясь в столь юного визитера.

– Мне-мне, Светлана Афанасьевна (имя и отчество он уже знал от той заведующей).

– Ну что же, пойдемте, – вздохнула заведующая.

Через час они вновь сидели в именуемой кабинетом каморке.

– Почему, ну почему они здесь живут? – тихо спросил Максим.

– А что… А что делать? Разве выкинешь?

– Но как можно вот так? – бессвязно спрашивал юноша.

– Вам… тебе еще и упрекать? Я здесь только месяц! Это – прежние! Знаешь, она всё выносила. Всё! А её муженек еще и "непослушных" наказывал. Порол. Голодом морил. У самих – особняк. Псы жирные. А я… А я… Это мне – в отместку. Я добивалась-добивалась – и вот… -девушка вдруг расплакалась.

– Ну что Вы, что Вы – смущенно пробормотал Макс. Я же не… Я только -чем помочь?

– Чем? Да всем! Всему буду рада. Да что я говорю – "я". Детки. Вы… ты же видел.

Тут эти… ихние… продолжают. От поваров до воспитателей. И это неистребимо…

– Неистребимо? – подхватился юноша. -А давайте истребим. Враз!

– Это если только, как волшебник крыс – вывести и утопить.

– Именно так! Когда у Вас там какие-нибудь собрания? -загорелся идеей Макс.

– Ну… я могу… чтобы все собрались… Завтра вечером. А что ты надумал?

– Собирайте. Часов в шесть, да? Договорились? И еще…, -осторожно начал Максим.

Там у Вас девчушка. Глазастая такая. Грустная. Ну, они все невеселые, но эта – ну, болеет сейчас которая.

– А, -уже вытирая слезы, поняла заведующая. -Это – особый разговор. Из хорошей семьи. Единственный ребенок. Родители погибли в автокатастрофе. Никого из родственников. Редко, но бывает – никого. Вот она и у нас.

– Как ее зовут? – взволнованно спросил Макс.

– Наташа. Наташа Белая.

– Что? Как это? – ошарашено переспросил подросток.

– И ничего особенного. Довольно распространенная фамилия. Вот недавно и в газетах…

– Да-да, я читал, -быстро согласился Максим. Вопрос был не в удивительном совпадении. В принципе, он и ждал чего-то такого. Потому что, когда он наклонился над больным ребёнком с впалыми но обжигающими глазками, он увидел своим уникальным зрением не только узелки на гландах. Он увидел еще и такие же самые струны. Как у себя, как у отца. Он слегка тронул их… Боже, какой был звон! С чем сравнить? Видимо, с высокими тонами арфы! В непонятном волнении юноша почти выбежал из полутемной комнаты. И только сейчас осмелился поинтересоваться этой девочкой. И на тебе – Белая!

– Скажите. А… как его… усыновление, то есть что я говорю, -удочерение, это как, долго?

– Для иностранцев – долго. "Мы не вправе раздавать кому не попадя наших детей", -горько усмехаясь процитировала она кого-то. -Тем, кто так вещает, только потемкинские деревни и показывают. Ну да ладно. Для наших – попроще. То есть, для усыновления надо повозиться с документами, а забрать, это – хоть сразу. Для адаптации. Если в порядочные семьи, конечно.

– В порядочную, в порядочную, -быстро подтвердил гость. – И еще, если вдруг кто- то еще захочет – никому не отдавайте. Я… мы первые.

– Это так тебе девочка запала? Ты, видно, славный юноша. Худенькая заведующая улыбнулась, и только сейчас Максим увидел, какие же у нее черносмороденные, как у Наташи Ростовой глаза. – Но ты не волнуйся, – продолжала она уже с горькой гримаской на худеньком личике, -это только в рекламах мчатся к нам родители и забирают, забирают, забирают. На самом деле, – она безнадежно махнула рукой.

– Значит, договорились? – еще раз уточнил Максим, протягивая руку.

– Договорились, опять улыбнулась девушка, ставшая сразу же похожей на симпатичную стрекозу.

– Я завтра буду, -легко пожал он ручку с пробивающимися в запястьях жилками. – И поверьте, предложения по пожертво… нет, по помощи, будут очень… эээ… серьезными.

Глава 32

Теперь он твердо знал, куда пойдут эти перстни, бусы, колье и прочее добро. Тем, у кого оно фактически украдено. Этим деткам. А пока – он двинулся по названному ему адресу предыдущей заведующей с муженьком. Да, их судили. Его за издевательства над сиротами – к пяти годам колонии. Условно. Её, за то, что этих обездоленных созданий обворовывала и объедала – к штрафу. "Значительное количество эпизодов исключено из обвинения за недоказанностью? Ничего. Сейчас докажется", -решил Макс, нажимая раз за разом кнопку звонка перед калиткой краснокирпичного забора. По переговорному устройству хриплый мужской голос поинтересовался причинами визита. Мститель решил не скрывать и объяснил, что пришел поговорить по поводу детского дома. Ему ответили, что для его визита оснований не имеется и если он будет дальше буянить, то на это и существует милиция, чтобы охранять покой граждан.

– Вам же хуже, – решил Максим и в гневе решил именно сейчас проверить свою догадку. Значит, так… Если бьют меня, то кулак или там рука или что иное проскакивает насквозь. А если я ударюсь об эту же руку или стенку, то она должна также пройти насквозь меня. Как с поездом? Тот, толкавший, проскочил же сквозь меня. Кроме одежды. Ну хорошо, что вспомнил. А то прорвался бы… Тогда смогли бы хозяева точно заявлять, что сексуальный маньяк. -Размышляя таким образом, юноша быстро разделся, перекинул ком через ограду, а затем, зажмурившись, кинулся на кирпичи. И ничего не произошло. То есть, конечно, произошло – он не почувствовал удара, а, когда открыл глаза, увидел ухоженную полянку, на которой две действительно разжиревшие псины уже обнюхивали его одежду.

– Э нет, ребятки, мне еще в гостиницу возвращаться, – крикнул им Макс. Оба изолированные от мира, а поэтому самоуверенные животные решили, что одежда – "на второе" и кинулись к непрошенному визитеру. Это были гадкие, агрессивные и бесполезные создания, считавшие своим призванием рвать, жрать, спать, ну и дальше в рифму. Поэтому Максим, вспомнив свой опыт, но на этот раз без сожаления, наградил обоих псов вечным покоем. Затем оделся и двинулся к ажурным дверям мини-дворца.

Видимо, хозяева все надежды возлагали на первую линию обороны, и открыть входную дверь не составило труда.

Неизвестно, что решили хозяева, о чем подумали, но оба сидели в зале, в раздраконенных креслах, держа в руках оружие. Он – довольно мощный охотничий карабин, она – древний, видимо, музейный, но тоже довольно серьезный пистолет – что-то вроде ТТ.

– Ни с места, юноша, – прогундосил хозяин. -Еще шаг – и стреляем.

– Стреляйте, – просто ответил Макс. Он уже не боялся. Но хозяева поняли это по- своему.

– Ты от кого? – поинтересовался муж заведующей, слегка опустив карабин.

– От Ираклия, – коротко ответил Максим. Всё-таки стрельбу надо бы предотвратить.

Жаль было бы пиджака. В конце концов, по нескольким визитам он уже понял – этот прикид ему идет.

– Это какого? – все еще зло поинтересовался хозяин. – Садись! -Повел он карабином на напротив стоящее кресло.

– Самедовича, -картинно потягиваясь в кресле, пояснил юноша.

– Не знаю такого… Нет, слышали, -поправился он на возмущенное движение жены, -но, не знаем. Не знакомы. Дел не вели… Ну да ладно. Что желает передать твой босс?

И как ты всё-таки прорвался?

– Мой босс желает… мой босс… -рассматривая хозяев и их жилище, протянул Максим. Оба были ему очень несимпатичны. Бывшая заведующая – мордастая, с выпуклыми с рождения наглыми глазами, тонкими злыми губками, теряющимися в отвислых щеках и короткой деловой стрижкой. В общем – облик полубазарной, полубизнес-бабы. И каким же надо быть самому неприятным человеком, чтобы вот такие морды назначать на работу с детьми! Да и муж. Ну, это понятно. Стал бы симпатичный мужик официально брать к себе в постель вот такое… Сейчас он, видимо, от волнений, вызванных борьбой с правосудием, обрюзг и заматерел.

Стремящийся к коленкам живот указывал на склонность к пиву. Склонность к жестокости была видна во взгляде, в неконтролируемых движениях волосатых пальцев, поглаживающих винтовку. С каким бы наслаждением от выпустил кишки этому юнцу! И всё списали бы на вооруженное вторжение… Но… Ираклий… может, это серьезно…

– Мой босс хочет, – повторился юноша, вспоминая несчастных детей и наливаясь злобой, – да плевать на вас обоих хочет мой босс!

– К-к-как? – заикаясь переспросил ошеломленный хозяин.

– Слюной, – повторил известную остроту Макс. -А теперь слушайте меня, – и он ударил по подонкам всей силой своей ненависти. Грохнулось на пол оружие. Более мягко сползли с кресел тушки. А затем начался жуткий крик.

– До завтра, до шести вечера вы продадите это дворец и переведете деньги в детский дом. Пока этого не сделаете, будете вот так… А, ну да…Так ничего не подпишешь. Хорошо… полчаса боли – полчаса спокойствия. Чтобы сторговаться успели. Не успеете, будет вот так! – и крики перешли в хрипы, затем блестящие золотом пасти распахнулись в беззвучном вопле.

– Наверное, всё ясно, – уже вставая, подвел итог Макс. Причинение боли этим существам было все-таки неприятно, но не более, чем убийство их псин. Он вышел из домовладения уже нормальным путем и направился к троллейбусной остановке. На автобусе, а там более – в такси, было бы быстрее, но Макс ожесточился. На беду карманникам…

Действующий заведующий одного из названных детских домов – дородное красное мурло с заплывшими глазками и прической бобриком, с навсегда прилипшим надменным выражением лица… Нет-нет, только почти всегда. Оно иногда изменяется на восторженное – когда владелец вылизывает одно место начальству. В остальное время – то, что ранее называли " харя" или "жаба".

– Молодой человек, Вы кто? По какому вопросу? Почему без родителей?

Все еще кипевший гневом мститель не стал вдаваться в объяснения, поставил свои условия и ушел, оставив заведующего корчиться на полу. Так же он поступил и с двумя остальными.

– Ну здравствуй, здравствуй, мой бесенок! – метнулась навстречу к гостю Элен. – И прошло всего ничего, а я уже соскучилась. Как-то пусто без тебя и твоих загадок.

Как- то ты повзрослел. Случилось что? – забеспокоилась молодая женщина.

– Да нет, некоторые заботы. Зато вы помолодели, – тыкаясь губами в щеки Элен, ответил Максим. Он уже познал обряд элиты – христосоваться при каждой встрече и считал его очень даже ничего.

– Да, все говорят, что я сделала не то пластику, не то подтяжку, не то эти… уколы молодости. Я сама вижу, что ты со мной сделал. Мне только страшно – этот процесс остановится? Ты не будешь потом меня на горшок носить и памперсы подкладывать?

– Не знаю, -уже улыбаясь успокоил "итальянку" гость. -Поживем – увидим.

– Я бы хотела стать лишь на годик моложе тебя. А затем тебя окрутить и держать до совершеннолетия. А потом… -мечтательно вздохнула Элен. -Ну да ладно. Вижу – по делу. Устраивайся и рассказывай.

– Рассказывать особо нечего. Вот. Надо сбыть. Наверное, очень ценное, и у меня не купят. Но деньги нужны срочно.

Хозяйка, взяв в руки перстень, долго зачарованно разглядывала его.

– Ты взялся за музеи? Или подземные клады? Возьми меня в компаньоны. Я буду усердно копать. Даже рыть, где покажешь. Какая красота, – она примерила перстень на свой точеный пальчик. -Слушай, а давай я у тебя ее куплю. Он как, чистый?

– Это как? – не понял сразу юноша.

– Ну, за ними ничего такого не тянется?

– Наверное, тянется, – признался Максим. -Поэтому, поосторожнее.

– Ну, конечно, – беспечно рассмеялась Франчини. -Чтобы за такой красотой да ничего не тянулось! Ладно. Вся эта красота должна стоить – она вновь полюбовалась блеском камня. Ну, тысяч…, -колебалась она в оценке… ну, в четыре, нет… в шесть… слушай, Орланчик, я завтра выкладываю тебе за твое добро двести тысяч евриков. Налом. Чистенькими. А за сколько продам – моя забота.

Как?

– Так много? – обрадовался юноша.

– Господи, да ты такое дитя, что мне просто стыдно тебя обманывать. Скажем так – такая сумма за срочность и анонимность. Хорошо?

– Ну, тогда еще за… В общем, мне бы было желательно половину в наших.

– Вагон и маленькая тележка? Ладно. Это будет тебе стоить…

– Сколько?

– Лишнего поцелуя, мой наивный бесенок, – рассмеялась Элен и тут же чмокнула юношу в щеку. – Вот и в расчете за ченж. Но за тобой еще один должок.

– Да? – удивился Максим, машинально вытирая яркую помаду со щеки.

– Тебе ещё к девушке? – заметила этот жест хозяйка.

– К отцу, – почти не соврал гость.

– Так вот, достает меня мой бывший. Он уже смирился с отставкой, но прыщи не дают покоя. Всю красоту уничтожили.

– Хорошо. У меня к нему тоже должок. Пусть приходит, – зловеще пригласил Максим страдальца.

– Да что с тобой, бесенок? Ты какой-то дерганный сегодня.

– Просто устал. Насмотрелся сегодня. Ладно. Поеду. Еще к отцу.

– Давай на моей.

– Нет, я на троллейбусике, – вновь зловеще улыбаясь, отказался юноша.

– Как хочешь. Завтра вечером жду.

До окружного госпиталя Максим добирался с тремя пересадками. Трудно сказать почему, но вечерний час пик был сегодня не только для честных граждан, но и для карманников. Максим научился вычислять их поля не только, когда ворье касалось его, но и когда пытались тянуть кровные у других пассажиров. Поэтому к отцу он приехал почти умиротворенным. Белый-старший сидел на скамейке в тенистом госпитальном парке и что-то втолковывал одетому в такую-же пижаму молодому парню.

Тот недовольно мотал головой, затем встал и быстро зашагал в сторону главного корпуса.

– Вот видишь, – еще один претендент, – после сдержанных приветствий пояснил отец.

– Ценный кадр. Летчик и врач одновременно. При орбитальных-то полетах врачи, если помнишь, больше исследовательской работой занимались. Когда однажды командир заболел, экспедицию просто-напросто прекратили. А с "Мира" заболевшего эвакуировали. А если дальше? Ну, с лунной базы тоже, положим, успеть в отдельных случаях можно. А если еще дальше?

– Папа… А что, уже отбирают… для полёта…туда? – с замиранием и шепотом спросил Максим.

– Не знаю, -улыбнулся отец. -Ну, не секречу, честное слово, не знаю. Так, делаю некоторые выводы из наблюдений.

– А ты, ты-то как? Прошел?

– Ну, то что проходил, прошел. Причем тьфу-тьфу-тьфу, -он ещё и постучал по скамейке, – как говорится, "на ура". Сам не думал… Но еще все впереди. Хотя уже намекают, что отсюда домой не вернусь.

– Это как? – оторопел сын от таких слов родителя. -?Вот так. Отсюда – и сразу в столицу, в центрокомиссию.

– А-а-а. Ну, пап, так больше не пугай. А то также и у меня может получиться – отсюда домой не вернусь.

– То есть и у вас?

– Ну да. Что-то они заволокитили, а столичные ждать не будут. Поэтому победители – сразу туда. Ну, наверное, домой на денек всё же дадут съездить.

– То же самое. Значит, летим параллельными курсами, сынок?

– Значит. А что ты проходил?

Далее разговор шел о передрягах, поджидающих на медкомиссии каждого, мечтающего стартовать в космос.

Уже перед самым расставанием юноша коснулся волнующей него темы.

– Пап, а как ты смотришь на удочерение?

– На что? -опешил, не ожидавший ничего подобного Белый-старший.

– Ну, взять из детдома девочку?

– Какая-то новая блажь? – нахмурился отец. -Лет через пять – десять ты и так приведешь в дом девочку. А потом – внученьку… Ладно, выкладывай.

– Понимаешь, пап, она там такая несчастная… И тоже Белая.

– Нет, не понимаю. Где "там", почему белая, и кто такая. Давай, по порядку.

О причинах посещения детдома Максим конечно соврал, но об остальном рассказал подробно. Отец выслушал хмуро и сосредоточенно.

– Есть такое понятие -сострадание, сынок, -подытожил он хмуро. -И хорошо, что оно в тебе проснулось. Но всем не поможешь.

– А ей, конкретно ей? – с мольбой перебил подросток.

– Пойми, Максим, это же не зверюшка, не наш с тобой хомяк. Вот его сбыли соседке – и голова не болит. Да и то скучает там без нас, поди… А девчушку кто смотреть будет? Да что я говорю "смотреть", -поправился Белый Леонид. -Кто вообще с ней все время находиться будет?

– Но па, она уже не маленькая. Ты не понял. Она с виду маленькая, а так с осени ей в первый класс, -умолял Макс. -Ну, конечно же, я. У нас многие ребята опекают своих младших. И потом, – вдруг озарило его. -Я же через два годика в училище.

Совсем один останешься. А так – дочка.

Это сработало. Может, по наитию, задел он самое больное место отцовой души.

Может, страшился он такой судьбы? А здесь выход – продление твоей прямой жизненной необходимости. И сломал, сломал сын Белого-старшего.

– Надо подумать. И потом – мы же с тобой сейчас как на распутье. Куда судьба потянет? А если туда, – он показал на загорающиеся в еще голубом небе звезды. -И надолго? Что тогда?

– Я справлюсь. Ну, справлюсь же, папуля. А потом мы тебя дождемся и вместе гордиться будем.

– А если во время, когда ты будешь уже в училище?

– Но ведь все равно, папа, она уже будет наша, а не сирота какая-то. Ну не будет ей хуже, не будет.

– Ладно. Давай адрес. Будет время – подскочу, посмотрю на твою протеже. Надо же!

Другие сыновья внуками награждают, дедами делают, а этот – мне мою же дочь дарит, -бурчал, слегка уворачиваясь он бурных объятий сына, побежденный летчик.

Глава 33

В гостиницу Максим приехал достаточно поздно по меркам воспитательницы. Правда, звонок отца из госпиталя ее немного успокоил, и подросток отделался выслушиванием ворчания о том, что не так следовало бы готовиться к завтрашнему испытанию.

И уже поздно ночью, когда спала наседка, спали отличники и отличницы, Максим стоял на узеньком гостиничном балкончике с Татьяной и рассматривал звезды.

Балкон выходил на обратную от центра города сторону, и всевозможная реклама не мельтешила в небе. Балкон был восхитительно тесноват для двоих, и поэтому беседа получалась откровенной, как в давно позабытые времена.

– И всё-таки признайся, псих, ну чего ты среди ночи голый на балкон вылазишь и на Луну таращишься? Может, еще и воешь? Мне с моего балкона не слышно. Ты что, лунатик?

– Ну, не совсем же и голый, -пошутил Максим. -Просто… люблю. Очень люблю небо, звезды. Луну. И от них заряжаюсь какой-то энергией.

– Чудак, – повела девушка плечиком.

– "Чудак", -горько передразнил ее юноша. – Теперь "чудак". А помнишь, как я первый раз отвел тебя своей тайной тропкой к аэродрому? И потом мы лежали на траве, смотрели в небо… И оно было голубым-голубым… А я рассказывал тебе о тех красавцах, которые откинув крылья, отдыхали перед полетами? И о тех, кто их проектировал. Испытывал. Летал. И ты сказала… ты сказала, – он осторожно положил руки на узенькие девичьи плечи.

– Да, помню. Конечно помню, Макс. Я сказала, что никогда так не видела неба. Не видела так этих унявшихся, наконец, самолетов. Что теперь тоже люблю. И отдам этому жизнь… Ничего не изменилось, Макс. Ничего…

– Тогда почему? – повернул он девушку к себе лицом.

– Изменился ты. С Котом это – так. В конце концов, я свободная девушка, – усмехнулась она. -Не обручена и даже не помолвлена. А тебя, -она пристально смотрела Максу прямо в глаза – тебя я вправду боюсь. Эти странные танцы жуков и цветов, эти невероятные прыжки, эти жуткие переговоры с покойницей… И это ведь не всё Макс. Не всё, правда? Я боюсь, что и Косточкин "сон" – тоже правда.

Максим неопределенно пожал плечами и покивал головой. Что она успела разболтать подружкам?

– Вот видишь, правда. И мне просто страшно. И пока ты мне всего не объяснишь, между нами ничего не будет. А я имею право спросить. Потому что… – она притянула юношу за ворот рубахи к себе и крепко поцеловала, после чего метнулась с балкона.

– Подумай до завтра, – шепнула она уже в дверном проеме.

Но завтра думать об этом разговоре не пришлось до самого вечера. С утра Максим, выполняя данное себе же обещание, покатался в троллейбусах, потом – и в автобусах. К началу олимпиады он примчался в приподнятом и даже озорном настроении. И когда ему надоело слушать приветственные разглагольствования весьма упитанного дяденьки – начальника, подросток вспомнил ощущения, которые испытывал после клизмы, и щедро поделился ими с выступающим. Тот немедленно схватился за выдающееся во всех смыслах брюшко и колобком выкатился из аудитории.

– Ребята, не показывайте своего хамства, – попыталась потушить в зале смешок боевая замша "колобка". Это может случиться с каждым.

"Ого! Хамства? С каждым? Ладно", -решил Макс, и женщина, тонко заверещав, кинулась вслед за своим патроном.

– Ну, всё, ребята. По местам и за работу, -сдерживая улыбку, сказала оставшаяся из руководительниц. Сказано это было так просто, что ее Максим решил этими острыми ощущениями не награждать.

Дальше всё шло, как при обычной контрольной работе. Правда, поражало то, что никто не пытался что-то списывать. Это были в большинстве своем действительно старательные, увлеченные ребята. Максим решил задание, как всегда, в уме, затем привел решение. Подумав, привел второй вариант с очень интересным и неожиданным преобразованием, которое наполовину сокращало решение. Также он расправился с задачей по геометрии – привел классический и нестандартный варианты ответа. И хотя ему было строго указано руководительницей соблюдать приличия – сидеть до окончания отведенного времени, он поднялся и, положив на учительский стол свои записи, отправился к выходу.

– Что случилось? – шепотом поинтересовалась та самая ассистентка, унявшая смех в самом начале олимпиады.

– Всё, – также шепотом ответил Макс.

– Что "всё"?

– Ну, решил. Двумя способами. Мне надо бежать.

– Постой-постой, – взялась за листки учительница. Та-а-к, та-а-к, -она забавно морщила наполовину скрытый чубчиком лобик, "въезжая" в смысл альтернативных вариантов. -Ну, хорошо, иди, -отпустила она школьника, озадаченно рассматривая его и вновь косо заглядывая в его работу. -Обед в два, подведение итогов тура – в пять, напомнила она уже вдогонку юному математическому дарованию. Затем вновь углубилась в нетривиальный способ решения задач.

– Всё. Мы её заберём, -даже без приветствия заявил Макс, ворвавшись в каморку заведующей. -Только до нас – никому.

– Здравствуйте, Максим, – ненавязчиво поучила вежливости подростка худенькая заведующая. -Рада за вас с отцом. Очень рада. И у нас интересные новости. Деньги на наш счет поступили…

– Нет. Не должны. Я же не оставлял счета… -не понял сразу юноша, полагая, что это Элен реализовала драгоценности и перевела их садику.

– Да знают они сами счет. И на собрание придут непременно. Очень интересовались, будет ли на нашей сходке один молодой человек. Когда я сказала, что не знаю, – она лукаво покосилась на Макса, -супруги очень просили передать о выполненном поручении.

– Ах, вот кто! – вырвалось у юноши.

– Это ваши убеждения так подействовали? Они вот… за пол дня продали свой дом, автомобиль и всё перевели на счет нашего детдома.

– Да, мы вчера поговорили с ними по душам о том, что обкрадывать сирот – смертельный грех. Сегодня поговорим об этом и с остальными…

– Кстати, мне звонили из других интернатов. Там та же картина. То же неслыханное повальное раскаяние. У вас, молодой человек, поразительный дар убеждения.

– Просто слова надо подбирать соответствующие. Давайте, и Вы попробуйте на собрании, а? А я тихонько посижу, чтобы не видно было, и послушаю. Вы согласны?

– Если бы не факты, ни за что бы не согласилась… Попробуем, молодой человек.

Обо всем договорившись, молодой человек кинулся к Элен.

– Прежде, чем начнем решать наши личные дела, давай порешаем коллективные, -предложила "итальянка", указав на сидевшего в напряженно-выжидательной позе отставного бойфренда.

– Да, конечно, -согласился гость, рассматривая несчастного мачо. Было видно, что действующие вулканические прыщи отпугивали он него даже непритязательных проституток. А чтобы еще и содержать такого…

– Значит, кроме внешности, для успеха в жизни ничего не надо? – наивно поинтересовался подросток. – Говорят там, мозги, талант, еще…

– Не дури, пожалуйста, – прервал его разглагольствования прыщавый. -Сам же знаешь.

– Значит, только обаяние, шарм?

– Не тяни, -при своей бывшей возлюбленной всё же хорохорился жигало. -Всё вроде сказано. Снимай порчу… Пожалуйста, – на всякий случай добавил он.

– Ловлю на слове. Больше – ничего, – резюмировал Максим, отправляясь в ванную.

Там он, не долго думая, схватил какой-то шампунь, постоял для виду, затем вышел и протянул флакон страждущему исцеления.

– Вот. И сидите, не вставайте, а запоминайте. Придете домой, наполните ванную, вылейте все это… заряженное средство и мойтесь в течение… -он машинально нес какой- то бред, а сам, своим полем исцелял им же посланную болезнь. Но только эти прыщи, как и просил красавчик. Теперь прыщи должны пройти быстро, поэтому Максим прекратил инструктаж, добавив: -Средство заряжено в течение двадцати минут. Не успеете – повторять не буду.

– Что же вы раньше?.. – раздался упрекающий вой уже из прихожей.

– Да, ну и хитрый, ты бесёнок, -хохотала хозяйка. -Меня-то без мазей. Чтобы знала, что не в лекарствах суть и ценила, да?

– Ну что Вы, -обиделся Максим такому объяснению. -Наоборот, чтобы этот меньше правды знал. -Кстати, – вдруг вспомнил он. -А кто такой Молох?

Смех разом замолк. ?Тебе лучше не знать, – коротко отрезала молодая женщина.

– Мне то ни к чему, но вот твой, как его… ну главный держиморда этот, он ему на тебя капает.

– Удушу… А откуда ты знаешь? Почему он мной заинтересовался? Я же, вроде не в его бизненсе. Или… -она мрачно задумалась.

– Знаете, я этих шпионских романов начитался. Там умные мысли попадаются. Если уберешь одного такого стукача, то появится другой. Но кто? Опять вычисляй. А через этого теперь можно сливать дезу.

– Да, Орланчик, ты не по годам мудр. Хотя и не всегда. К примеру, ну на кой тебе вот это всё? – Она метнулась в спальную комнату и вытянула оттуда здоровенный, плотно набитый чемодан. -А это в евро -протянула она кейс. Ну что за детство?

– Понимаете… с этими валютными счетами… Хотя, не долго возится. Вы мне поможете? А то неохота вновь с алкашами связываться.

Узнав, что эту кучу денег следует положить на расчетные счета трех детских домов (одному -пятьдесят и двум другим – по двадцать пять тысяч в пересчете на евро), Элен озабоченно приложила руку ко лбу подростка, а потом, когда он недовольно крутанул головой, как-то горько улыбнулась.

– Идеалист. Да разворуют все эти деньги и там. Так что от одних ворюг они перейдут к другим.

– Не думаю. Понаблюдаю…

– Ну, деньги твои. Давай счета. А эти – она кивнула в сторону кейса – надеюсь не в Африку голодающим или там больным СПИДом?

– Разберусь, – хмуро ответил Максим.

– Ну, не злись, не злись. Повзрослеешь, увидишь, что ты не прав. Воровскую породу наших чинуш веками не вывели.

– Только чинуш? – зло переспросил Максим?

– Я не воровка. Да и ты эти деньги не честным трудом, а?

Максим, подхватив кейс, хлопнул дверью. На нарядном, окружающем коттеджи газоне здоровенный мордоворот выгуливал на безразмерном поводке накую же здоровенную надменную псину. Может, они оба были и хорошими существами. Но если одно существо, зная, что его любимец внушает страх окружающим, прогуливается с этим любимцем без намордника… Ну сам-то ладно. Привыкли мы к таким мордам. А псина – без намордника и на таком поводке… Макс сосредоточился, и волкодав, или как его там, тотчас вцепился в ногу хозяину. Тот тонко, по-поросячьи взвизгнул, оттолкнув своего любимца. Тот вновь, без всякой агрессии, словно исполняя привычную работу, хватанул хозяина за вторую толстую икру.

– Теперь будут сами бояться. Как карманники, – зло решил подросток, садясь в троллейбус.

На собрание он приехал всё еще злой. Не дали сорвать на себе настроение и карманники -на этот раз их просто не было. Поэтому производственное совещание могло перерасти в жестокие разборки.

– Уважаемые коллеги, мы собрались для того, чтобы обсудить, как нам жить, да, даже не работать, а жить дальше… Ведь так дальше нельзя.

– А чего там нельзя, – тут же хмуро и развязно возразила уборщица. -За такие деньги я что, языком буду вылизывать полы у этих… этих…

– А не мешало бы. Знали, что сегодня соберемся, так хотя бы…

– Ну вот ещё, -поднялась грузная неопрятная баба и вышла, хлопнув дверью.

– И вы, Маргарита Львовона, у вас же на кухне вообще антисанитария. Удивительно, что детишки еще дизентерию не подхватили.

– Не нравиться – ищите другую, – тоже с вызовом подхватилась такая же дородная, но чуть поопрятнее женщина бальзаковского возраста. Я тоже за ними, за этими… посуду вылизывать не буду.

– Кроме того, ну хватит уже обворовывать детишек. Вы же и себе, и внуку своему и ещё коту тащите. Ну станут, станут же поперек горла эти куски..

– Брешешь! Не поймана -не вор! А за оскорбление и такую клевету при свидетелях… – и эта дама, потрясая телесами, бросилась к выходу.

– Дядя Володя, вот Вы у нас и дворник и рабочий. Ну почему во дворике грязища, пустые бутылки и вообще… И почему Вы ничего не чините? Даже лампочку новую ввернуть – пока вас допросишься, самой проще.

– Когда считаю нужным, тогда и делаю. А если тебе не терпится – карты в руки, -тоже развязно объяснил свои взгляды работяга с испитым лицом. – А бутылки – собираются у нас здесь компании ночами.

– Но вы же еще и сторож!

– Ладно, девка, морали читать. Я думал, чё новое расскажешь. А так – как ни прыгай, на одно и тоже место грохнешься.

– Какая я вам еще девка! – вспыхнула заведующая.

– Девка и есть. Ничего, станешь бабой – успокоишься. -Он хохотнул и тоже вышел.

– Теперь можно поговорить наедине с воспитательским составом. Давайте вместе подумаем, что же произошло? Почему мы относимся к детям, как, ну, как к каким… крысенятам?

– Как государство, там и мы.

– Ну это же неправда, неправда! Государство! А сами тянете всё. Дошло – горшок новый домой, а сюда – старый, еще, наверное, со своего детства завалявшийся. Это у младших. А у старших… -она безнадежно махнула рукой. -А эта озлобленность, эта жестокость… Я думаю, что тем, кто не любит детей, лучше вернуть наворованное и уйти.

Небольшой, но крепко спаянный коллектив загудел растревоженным ульем. Но в это время грязную комнату, именуемую актовым залом, посетило неожиданное явление.

Поддерживаемые под руки санитарами, шатаясь и поглядывая на часы, не здороваясь с бывшими коллегами, вплыли "бывшая" со своим муженьком.

– Он здесь. Он должен быть здесь. Как нет? Он же обещал! Он точно был здесь – я же видела, что творится! Найдите, найдите его и передайте, -глядя на часы, она начала подвывать, -что мы всё. Рассчитались. До копейки! Дом продали, авто продали, золото, хрусталь, ковры – да всё! Всё! Он должен знать. Должен простить!

Муж, разительно поубавивший с лица спеси и наглости, тоже хотел что-то сказать, но они оба вдруг скорчились и заорали, словно пожираемые изнутри каким-то свирепым огнём изнутри.

Медработники уже вкололи своим пациентам что-то сильнодействующее, и они постепенно повисли на крепких руках.

– Что тут у вас происходит? – озадаченно спросила низенькая моложавая женщина в строгом, даже не брючном костюме. Она пришла вместе с санитарами и, было видно, руководила ими.

– У нас собрание работников детского дома. А Вы?..

– Врач-психиатр нашего областного психдиспансера. Вот привезла пациентов. Дети сдали их после того, как они действительно продали много чего и перевели всё вашему учреждению.

Зале весело оживился.

– Вы считаете, что так могут поступать только сумасшедшие? – с негодованием воскликнула девушка.

– Нет, конечно, нет, -примирительно пояснила психиатр. -Очень чистые и добрые души так поступают. Изредка. Но мои пациенты такими порывами отмечены не были.

Кроме того, у них со странным чередованием наступает сильнейший болевой синдром.

Через полчаса отпускает. И опять. Но они здоровы! А в перерывах всё рвались сюда – сообщить кому-то о своем поступке. Уверяли, что отпустит. А его, этого кого-то здесь нет. Может, опоздал кто?

– Может, это наш дядя Володя? – пошутил кто-то. -Он был, но вышел.

– Мы пока шли, одного мужчину видели. Нет, точно не он. И вообще, -психиатр дала команду транспортировать больных на выход, а сама поинтересовалась: – И давно это у них? Не надо скрывать. Это наш контингент.

– Да нет. Они, когда увольнялись, здоровы были.

– Я не об этих. О ваших технических работниках.

– А что технические? – с беспокойством спросила заведующая. Они нормальные.

– Ах, нормальные. Одна ползет и языком вылизывает лестницу, другая тоже вылизывает, только тарелки, и тут же давиться рвотой. И кота научила тоже делать.

А этот Ваш дядя Вася?

– Володя.

– Все равно. Прыгает. Со всяких возвышений. И все – копчиком о землю. Пока мы шли, прыгнул со стула, с подоконника, с лестницы начал. Ну, мои ребята ему пока успокоительную инъекцию. А то инвалидом останется. А тех не трогали – на самом деле грязновато.

Собрание грохнуло смехом, но тут же настороженно умолкло. Что-то здесь было не так. Не те люди, чтобы заставить их языками-то. Да и не заставляли же.

– Ну ладно. Разбирайтесь сами. Но имейте в виду, если с ними что произойдет, отравятся чем несъедобным, я ваши методы покрывать не стану, – психиатр направилась к выходу.

Не менее других взволнованная какими-то дикими повадками техперсонала заведующая, тем не менее, повела собраннее далее, чтобы высказать новую мысль.

– Думаю, что всех виноватых скрутит также как и эту супружескую пару. Очень боюсь за вас всех. Давайте поговорим обо всем послезавтра. С теми, кто останется.

– Вы нас, уважаемая, не пугайте, пуганые, – буркнул, выражая общее мнение завхоз, когда участники совещания расходились. Уйти сразу не удалось – все со страхом и отвращением смотрели, как уборщица, выставив здоровенную корму и причитая, вылизывала уже черным от грязи языком лестницу. Двум наиболее впечатлительным сотрудницам стало плохо и они, борясь с рвотой, кинулись к выходу. Остальные пошли смотреть в кухонный блок. Здесь не сдержались еще пару брезгливых и пулей вылетели из детдома. Дородная повариха вылизывала тарелки с оставшимися от ужина объедками и тут же давилась дурнотой. Потом бралась за следующую тарелку, и -всё повторялось. Толстый закормленный котище, растопырив лапы, словно через силу тыкался мордой в лежащую в миске кашу, делал судорожный глоток и тоже задыхался от рвоты. По тому, как он закатывал глаза, было видно, что и этот выкормыш переживает самые ужасные минуты в своей жизни.

– Ничего, зато потом его сюда никакими коврижками не заманишь, -прокомментировал кто-то кошачьи муки.

– Нет, эти рехнулись, а кот? Разве все эти… психрасстройства заразные? – поинтересовался кто-то, и пока заведующая набирала телефон "Скорой", сотрудники начали растворяться. Дяди Володи не было. Видимо, увезли всё-таки.

– Ну, будет, будет, – пытались отговорить от самоуничижения уборщицу самые стойкие. -Хватит.

– Не могу, -простонала она между двумя лизаниями. -Пробую встать – током бьет.

Перестаю лизать -тоже самое. За что мне такое… Это все она! Ведьма! – закричала вдруг озлобившаяся женщина, но тут же страдальчески скривилась и замычала.

– Кота. Кота-то за что? – плакала повариха, продолжая свою неаппетитную деятельность. -Он же не воровал. Он же не понимает. Я подкармливала. А он сам ни разу даже со стола…

Кто-то сердобольный попробовал оттянуть кота от его мучительной трапезы, но тот так ощерился, что решили лучше не связываться.

– Что Вы, что ты наделал? Как ты можешь, мальчишка так над людьми издеваться? -набросилась заведующая на скрытого в закутке под выцвевшим плакатом Максима.

– А они сами… -начал, было, юноша.

– Что они сами? Что они?

– Сами знаете…

– Знаю. Но так нельзя. Нельзя!

– Расскажите, как можно? Вот сегодня, сейчас, как можно? Все попродавались и проворовались, гады! – запальчиво вскричал обиженный юноша.

– Об этом – потом. Немедленно иди и разгипнотизируй, -по-своему поняла она Максовы фокусы.

– Пойдемте. Только без посторонних.

– Какие там посторонние? Рванули все как от прокаженных.

Максим хмуро подошел к лизальщице лестницы. -Встаньте, – скомандовал он.

– Каждый раз, когда Вы будете оставлять грязь, Вы будете ее вылизывать языком.

Поэтому уж лучше сразу – чистой тряпкой.

– Да, да, маль… юноша, конечно, – лучше тряпкой, – испуганно бормотала уборщица глядя кроличьими глазами на Макса.

– Уволитесь – будете на улице грязь вылизывать, – пригрозил Максим. -Проболтаетесь обо мне – тоже.

– Да, да, конечно. Тоже…

– Будете оскорблять заведующую – отнимется язык.

– Ох!

– Всё, бегите домой, пока в дурдом не забрали.

На кухне повторилось тоже самое. Плачущая женщина согласилась со всем – внести деньги за ворованные продукты (Как же я посчитаю, сколько? – Кусок в горло не полезет, пока не рассчитаетесь), впредь не тянуть ни крошки (всем, кто съест, поперек горла встанет), держать все в идеальной чистоте, иначе будет, как сегодня, и никаких здесь животных.

– Котика, котика… Он же не вор, – начала она опять. -Он ни разу не стянул.

Только что я давала.

– Так ты под горячую руку попал, – улыбаясь, потянулся он к рыжему мученику, когда тот, наконец, смог оторваться от ненавистной каши и обессилено свалился на пол. Но переживший невиданную и, оказывается, незаслуженную экзекуцию кот, вдруг зашипел и со всего размаху царапнул Максима когтистой лапой.

– Ладно, договорились, -вновь помрачнел Максим, выходя из кухонного блока.

– Давайте зайдем ко мне в кабинет, если представление окончено, – предложила Светлана. В кабинете они некоторое время посидели тихо. Заведующая собиралась со словами, а Максим, насупившись, ожидал выволочки. Он всегда чувствовал это намерение взрослых.

– Кстати, – начал он первым. – Завтра, или даже уже сегодня на счет садика должны поступить солидные деньги. Около ста тысяч, если в евро. В нашей валюте, конечно.

Кроме того, эти ворюги уже внесли и еще добавят, ну и остальные. Так что сможете устроить здесь не богадельню, а действительно… интернат. Да и в других садиках…

– Ты очень жестокий, Максим, -тихо сказала девушка. -Нельзя так с людьми.

– А как по-другому? -вновь вскричал Максим. -Они теперь бояться будут! Не на совесть, так хоть на страх!

– Но лучше на совесть.

– Они не понимают совести. То есть доводов о совести. У нелюдей, обкрадывающих сирот, нет совести, нет! Они понимают только страх и боль.

– Признайся, ты много общаешься с уголовщиной?

– Ну почему? Я вообще – то на олимпиаду по математике приехал.

– Я бы скорее подумала – по каким-нибудь боям без правил, -улыбнулась заведующая.

Вконец разобиженный непониманием и неблагодарностью подросток не прощаясь, вылетел из кабинетика.

Глава 34

Руководительница сообщила, что в следующий тур из их района вышло четверо, в том числе двое из их школы – он и Татьяна. Поэтому остальных она отвезет, а утром вновь приедет. За ними же присмотрит Эльвира Николаевна – та женщина, которая была ассистенткой на сегодняшнем туре.

Эльвира разрешила им погулять в пригостиничном сквере – под "честное слово", что только до одиннадцати и только в сквере. Поэтому первые звезды они встретили в уютной аллейке под каштанами в аромате буйствующей зелени.

– Вечером не только Солнце, но и небо пропадает, -поделилась своими наблюдениями Татьяна, глядя не зажигающиеся звезды.

– Нет, всё-таки оно вечером только появляется, – решил поспорить Максим.

– Ну, конечно, ты редко со мной соглашался, – вздохнула девушка. -Но ты же любил это голубое небо.

– Не знаю, Тань, но что-то меняется во мне. Я всё больше люблю эту ночную звёздную бесконечность.

– Ты романтик… Кстати, романтик, ты же обещал помочь Коту. Я узнала всё, что ты просил.

Напротив угнездилась продвинутая компания из четырех пацанов с одной девчонкой.

То ли уже с диско, то ли еще до неё. Пацанва была из временного отрезка, когда вдруг ощущаешь себя хозяином жизни, девушка -когда чувствуешь себя владыкой чужих судеб. Правда, ума таким владыкам и хозяевам хватает только на хамство и мелкопакостную уголовщину. Шпана взгромоздилась на парковую скамейку, как и положено в подобных стадах – с ногами и затянулась пивом, о чем-то толкуя, гогоча, и щедро пересыпая диалоги довольно гадостным матом. Татьяна уже порывалась уйти, но Максим, все еще не остывший он сегодняшних экзекуций, упрямо оставался, ожидая. Ну, должны, ну, не могут они вот так. Надо же поизголяться. И он оказался прав.

– Что-то эти молодые люди напротив мне как бы не нравятся, – заявила предводительша, выплевывая жвачку. – Эй, ану сюда! – скомандовала она.

Татьяна, было, дернулась подниматься, но Максим, положа ладонь ей на руку, заставил сидеть.

– Я кому там говорю! – повысила голос местная микрокоролева.

– Думаю, завтра после обеда я этот вопрос попробую решить, -завершил с Татьяной тему разговора Максим.

– Они что? – искренне удивилась королева. -Пацаны, это же хамство. Будем учить.

Ну-ка, сюда их.

В предвкушении спектакля двое из четырех оруженосцев подошли к наглеющей у них на глазах парочке.

– Ну-ка быстренько прыгнули к Марго, – предложил один из них, выпячивающий плечи типа качка. – Она желает с вами познакомиться.

– Это к той курице на насесте? – уточнил Максим. -Рад бы, но я с девушкой.

– Ты не понял? – замахнулся качек. Но тут же безвольно отпустил руку и замолчал.

Второй зазывала, покосившись на дружка, пожал плечами и, схватив незнакомца за ворот рубахи, попытался поднять. Для этого пришлось согнуться, и в таком положении он, взвыв, плюхнулся на скамейку.

– Да что они там возятся? Двух гнид притянуть не могут? Ну-ка подойдем! – компания спрыгнула со скамейки и приблизилась к парочке.

– Когда я говорю идти, надо идти! – еще не разобравшись в происходящем, властно объясняла она свое мировоззрение. -А кто не понимает, тому как бы объясняют самыми эффективными методами.

– Это какими? – поинтересовался всё еще сидевший на скамейке Максим.

– Болевыми, дружок, болевыми. Тебе -по зубам, ей -она кивнула на Татьяну – по заднице. Хотя какая там… А вы…что? – наконец, обратила она внимание на двух своих слуг.

– Что-то им поплохело, – объяснил Максим.

– Гриб, ты что? Валет, а ты? – теребила она "поплохевших". -Ну, вы пока этих вежливости поучите! – кивнула она двум оставшимся, продолжая теребить выбывших из строя. Те уже оба сидели на скамейке – Гриб-качок, что-то шепча и разглядывая повисшие плетями руки, Валет – все также согнувшись и тоже что-то шлепая губами.

– Ну что? Хамишь? – здоровый бугай из оставшихся решил разом сломать нахала и изо всех сил врезал сидящему ногой, нацеливаясь в лицо. Черт его знает почему, но удар пришелся совсем в другое место – между ног дружку, схватившему за руку Татьяну. После этого из исполнителей остался дееспособным только бугай. Но и он, охнув, схватился за ногу и осел возле скамейки.

– Вот теперь можно и познакомиться, – поднялся Максим.

– Да пошел ты, козел – рванулась было бежать Марго. Но через несколько шагов тоже уселась на землю, недоуменно разглядывая отказавшие ноги.

– А говорите, "Марго", "Марго". Обыкновенная… ладно. Говоришь, лучше всего доходит боль? Хорошо… Так, хлопцы. Поучите вежливости вашу королеву. Тем самым доходчивым методом. Вот у тебя, Гриб, ремень хороший. Ударов по пять. Каждый. По этому самому месту. По голенькому. У нее как раз оно для этого созрело. Когда выполните -все пройдет. Но воспитывать от души. Иначе останетесь, как сейчас.

Вопросы есть? Что? Говори, – разрешил он дергающему головой Грибу.

– Как же я… Если у меня руки…

– Ах, да. Ладно. Действуй. Левой. – И тотчас же качек начал левой рукой потирать правую.

– Теперь всем, – продолжал внушать юноша. – После каждого мата или оскорбления – неделя немоты. До гроба. То, что с вами сейчас, будет каждый раз, когда на людей бросаться будете. Руки – ноги отсохнут! И языки поганые отгниют. И тебя, Марго, касается, если натравливать шпану будешь.

– А как же её?… Эти не ходят, она тоже, у меня – только одна рука?

– Ваши проблемы. Или ты качался только зубы выбивать? А ты – обратился Макс к перекосившейся от страха Марго – хорошенько всё прочувствуешь. Потом ноги пройдут. До того, пока опять не станешь… плохо себя вести. Теперь пошли, – подал он руку обмершей Татьяне. – На балконе все- таки привычнее.

На балконе он вновь любовался Луной, впитывая ее холодные струи лучей, а девушка приходила в себя.

– Двадцать ударов ремнем. Она же может не выдержать, – нарушила, наконец, молчание девушка.

– Выдержит. У нее этот…как Райкин говорил, "объект воспитания" ого-го. Как раз дефицит родительского внимания пополнят.

– Ты, оказывается, жестокий.

– Жизнь такая, Таньюша…

– Не говори так. Какая я тебе "Танюша"!-вспылила вдруг одноклассница.

– Ну, не Мышонком же мне тебя называть, -поддел он подружку Котовым обращением.

– Ладно, – вдруг снизила тон девушка. -Скажи, как тебе это удалось? Гипноз?

– Наверное, -пожал плечами юноша. Я просто очень ненавижу это хамло. Этих уверенных в своём превосходстве скотов. И еще вчера я бы их, наверное, поубивал.

Просто поубивал. Знаешь, -вдруг взволнованным шепотом добавил он, – я давно понял – могу. Вот смотри – он показал на ползающего в дверном проеме на границе света и тени таракана. Татьяна едва успела передернуться от отвращения, как тот свалился на спину. Быстро и мелко пошевелил усами и замер.

– А ведь между человеком и тараканом разница в этом смысле несущественная. Больше или меньше энергетики. И знаешь, -признался Максим, -убивать, почему-то, проще, чем лечить. Не больно.

– Ты что… пробовал? – с замиранием спросила девушка.

– Ну муху, таракана сейчас… Да псину бешеную… И двух не бешеных сегодня. А людей нет, только лечил, -соврал почему-то Максим. -Ну, тогда в больнице… и вообще. А это почему- то больно.

– Так… это…всё… ты…? – выдохнула Татьяна. -И скрывал? Но почему?

– Ай, -махнул рукой Максим. -Одни неприятности с этим. Всех же не вылечишь. А узнают – жизни не будет. Лечи и лечи. А это очень больно. Да и жить же надо. А тут – не выпустят. То лечи кого, то самого исследовать начнут.

– Ты не только скромен, но еще и мудр! – полушутя похвалила Мышка подростка. – Но всё-таки не убивай. Никогда не убивай!

– Да что ты. Теперь – нет. Пусть сами в петлю лезут.

– Почему "теперь – нет"?

– Мне как-то скучно становится.

– Интересничаешь? Со мной не надо, – улыбнулась Татьяна.

– Да нет. Просто всё больше и больше ненавижу этот мир. Одну гадость вроде вытравливаешь, другая вылазит, как эти тараканы.

– Ты бы мог здорово зарабатывать на этом.

– На чем "этом"?

– Ну, в санслужбе, уничтожая тараканов.

– Смеешься? – уже всерьез обиделся Макс.

– Шучу, ну, конечно, шучу, прости. Давай завтра пойдем на здешнюю диско?

Оторвёмся по полной программе. А там, может, еще кого воспитаешь? Но с моего согласия -тут же спохватилась она. Спокойной ночи…, рыцарь печального образа, – девушка, как вчера, поцеловала своего рыцаря и упорхнула.

Утром был завтрак в поредевшей компании соискателей, затем – маловразумительная беседа с испуганной "Эльвиркой" насчет Максового таланта, "который нельзя зарывать в землю", и какие-то таинственные посулы насчет стажировки в Гарварде, если он победит на республиканской олимпиаде.

Задания сегодня были посложнее, но Максим все это уже проходил ещё во время восхитительных занятий со "Стервозой". Правда, при решении одной из них ему открылось одно элегантнейшее преобразование, которое он смаковал некоторое время.

Верный своему правилу, он привел два варианта решения, а затем с удовольствием написал и третье. "В чем-то математики правы: иногда удовольствие получаешь не от результата, а от оптимальности его достижения", – подумалось юноше. Он поискал взглядом свою подружку. Та сидела, бессмысленно глядя в тетрадь и шевеля губами. "Замкнуло" – понял подросток. Может, слишком много впечатлений было вчера? Теперь по его вине не решит. По отчаянному лицу девушки можно было понять – не решается вообще. Замкнуло, так замкнуло. Из-за него. Еще Коту обещал. А она переживает. "Попробую помочь", – решил он. В конце концов, мог же он уже внушать на расстоянии, не говоря не слова, боль, страх, и даже – саму смерть. И он попробовал. Среди океана забитых формулами мыслей он нашёл её -мелькание перекошенных вчерашних рыл, предсмертное дергание усами таракана и даже тепло своих губ. Последнее вызывало у девушки более приятные эмоции, чем предыдущие.

"И на том спасибо", -улыбнулся Максим и начал ненавязчиво передавать Татьяне образы формул, уже выведенных в своей тетрадке. По тому, как она начала лихорадочно писать, понял – проняло. И замедлил свою бегущую строку до возможного конспектирования. Правда, третьего варианта решения задачи не привёл – пожадничал. "Нет времени, еще задача по геометрии", – попытался он слукавить сам себе. Хотя, почему слукавить? И так, по геометрии он всё "надиктовал" впритык со звонком.

– Сегодня было посложнее, или просто не хотел отрываться от своих? – поинтересовалась ассистентка, когда Максим сдавал свою работу вместе со всеми.

– Да, посложнее, – вздохнул Максим.

– Тебе не плохо? -забеспокоилась воспитательница, прикладывая руку ко лбу школьника.

– Да нет, всё нормально, – успокоил ее подросток, вытирая пот. Не скажешь же ей, что передача конкретных образов, тем более – цифр, оказалось сложнее передачи чувств, какими бы острыми они ни были. Да и вот так – "узконаправленно".

– Ну иди, иди отдыхай. У нас все по прежнему распорядку.

В парке Максим присел на вчерашнюю скамейку и по привычке уставился на Солнце, поглощая его лучи.

– Псих! Ну псих же! Чего удумал! Прекрати! – взволнованно закричала подружка, схватив его за лицо и наклоняя голову Макса вниз.

– Да что ты? Да всё нормально, -мягко вырывался Максим из ароматных девичьих рук.

– Да ты что удумал? Ну, посмотри, посмотри на меня, -верещала обеспокоенная одноклассница. – Странно, -увидев чистый взгляд, прокомментировала она уже спокойным тоном. – Очень странно, – добавила она, попробовав также взглянуть на светило и тут же зажмурившись. -Ладно. Когда-нибудь я заставлю тебя объяснить и это. Знаешь, сегодня долго не решалось. Вообще, кроме твоего таракана ничего в голову не лезло. Точнее, не вылезало.

– Дался тебе этот таракан, -попытался нахмуриться Максим. "Ох, не только таракан" – вспомнил он подсмотренные образы.

– Да, такой мерзкий… Ненавижу… Бррр… Думала -всё, лажанулась, так лажанулась. А потом, – словно озарение. Писала, писала и писала. И успела-таки.

Ну, а у тебя, как всегда, – без проблем? Тогда почему так долго?

– Еще одно решение нашел. Второго задания, -соврал Максим.

– А чего тогда тебя эта Эльвира гладила?

– Всё ты видишь… Влюбилась.

– Ха, принц. У тебя быстропрогрессирующий нарциссов комплекс. Хотя, с тебя станется. Достаточно вспомнить "Стервозу" -Ладно, пойду я, – тут же обиделся Максим.

– Иди, – сухо отправила его девушка, демонстративно оставаясь сидеть на скамейке.

Глава 35

Военная прокуратура располагалась в приплюснутом добротном здании. Даже веселенькая желтая покраска и новая ярко-красная черепица крыши не скрашивали его какой-то злобной угрюмости. Говорили, что при фашистах здесь было гестапо.

Но это сказки. Гестапо помещалось в уцелевшем на тот момент здании НКВД, затем там же опять прочно обосновались прежние хозяева, время от времени меняя вывески.

В здании же военной прокуратуры в те далекие времена обосновалось особое подразделение СД. То же что-то карательное и также объясняющее своё предназначение уничтожением врагов народа. Ну, рейха. Символично, но не более того. "В.П." в отличие от грозных преемников томилась бездельем и отсутствием четко поставленных задач. "Изжить дедовщину? Гы-гы, конечно! Безусловно!

Всенепременнейше! Доложим-с". Докладывать научились лихо. И ревниво оберегали от посторонних секреты своего цеха. Как, впрочем, и другие силовики. Поэтому Максим с трудом попал в здание, охваченное ленивой послеобеденной одурью. После утомительных препирательств с постовым сержантом, дежурным старлеем и неким майором, заведующим приемом, он зашагал по мрачным, тянущимся вверх коридорам к кабинету следователя, расследующего дело Котова-старшего.

– Имейте в виду, молодой человек, я согласился Вас принять только потому, что Вы заявили о неких важных сведениях о причинах катастрофы. Даю вам пять минут.

Времени в обрез. Слушаю.

Максим не любил таких людей. Были такие и в гарнизоне. Даже не служаки. Просто… ну, рыбы-прилипалы, что ли. Прилипли к службе. Вон, пузо у подполковника – хоть в руках носи. Морда красная. Лысина на полголовы. Шея в воротничок не влазит. "Занятой".

Кроссворд разгадывал. Это из тех, кого "замполитами" в гарнизоне называли.

Летать не может, строевым ходить не может, когда бегал – забыл. Но значимость…

Значимость… Гонор… Этот точно Котова сожрет, лишь бы выслужиться.

– Я был очевидцем, – начал Максим, подавляя в себе раздражение.

– Нет, подождите, юноша. Давайте по порядку. Представьтесь, а уж потом…

– Но вы же дали мне пять минут! Может, если будет важно…

– Ну ладно, продолжайте, -величественно махнул рукой следователь.

– Когда они шли строем над гарнизоном, у верхнего самолета вдруг вывалилось шасси.

Одно. Правое. Поэтому его перекрутило и швырнуло вниз. Всё так быстро получилось.

Оно и понятно – дополнительное сопротивление. А уже потом, при столкновении – взрыв.

– Ну, молодцом, молодцом. Даже не в пять, в две минуты уложился, -похвалил следователь. Что еще?

– Разве этого мало? Вы же держите в тюрьме невиновного человека!

– Да, невиновного. У нас виновными признает только суд. Обвиняемого. И не в тюрьме, а в изоляторе. Но это тонкости. Понимаешь, юноша… как тебя звать-то?

Ну так вот, Максим. У нас здесь очень солидная организация. Если человека арестовали, значит, серьезные люди серьезно подумали. Собрали доказательства. И вдруг приходит вот такой… Максим и заявляет: "Я видел! Он невиновен!", – начинал злиться следователь. Но, всё еще сдерживаясь, он продолжил.

– На какой высоте проходил полет, знаешь?

– Ну, на семи тысячах.

– Верхний самолет летел на семи с половиной, нижние -на семи. Ты на каком летел?

– Я… Нет, я с земли видел.

– Ты видел, как на расстоянии семи километров от тебя у самолета вывалилось шасси?

– Ну и что?

– Иди-ка сюда, – подвел он юношу к окну. -Вон на соседней улице стоит автомобиль.

Прочитай номер. Та-а-ак. А вон там, дальше? Угу. Да. Это серьезно, но недоказуемо. Всё-таки это близко.

– Так можно же проверить. Ну, давайте на аэродром съездим, когда полеты. Или в аэропорт…

– Юноша, никто этим заниматься не будет. Всё равно это бред, – сначала лысина, а затем и щеки военного начали наливаться краской. -Всё. Я выслушал вашу информацию и приму ее к сведению. Вы свободны. Давайте пропуск.

– А записать?

– Идите-идите, -уже начал подписывать листок следователь. -А-а-а, Белый, вроде как обрадовался следователь. Сын Героя! Сначала папочка в ходатаях, потом сыночек? Папочка научил? Так и передай – не выйдет! Ишь, возомнили о себе! Будет сидеть ваш протеже. И долго. Это слово Ситника! А будете вмешиваться в следствие -и на Героев находим укорот. Выметайся!

Теперь злоба застучала в висках юноши. Мысленно он наотмашь ударил по жирной трясущейся щеке. Следователь, испуганно ахнув, прервал свою гневную тираду и плюхнулся на стул.

– Вам нельзя волноваться, у Вас может случиться удар, -сдерживаясь, процедил Максим. -Но это не страшно. Смерть от удара – без мучений. А вот когда болезнь изнутри выжигает кишки в толстом брюхе – ну вот так, хотя бы, – прошелся подросток огнем по заполненному сытной едой чреву. И тут же его хозяин, выпучив глаза, зашелся в немом крике.

– Вот это больно и страшно, правда? – снял синдром Максим. -Но она будет вас жрать всякий раз при несправедливых решениях, вранье и подлости.

– Я не принимаю несправедливых…, -и вновь скорчился подполковник.

– В самолете Котова вывалилось шасси. Усталость замков. Это понятно всем. И только вы, ваша контора вроде как не знает. Я теперь верю, что вы еще сегодня выпустите Котова.

– Сегодня уже никак. Если только завтра, – уже испуганно, ничего не понимая, начал юлить следчий.

– Ну, тогда ночь, я думаю, перемучаетесь. Для офицера терпеть боль – дело привычное…

– Нет-нет! Но… ведь прокурор санкционировал… Как же я…

– Вы позвоните ему, скажете, что важный свидетель появился. Пусть меня примет…

– Да-да, хорошо, -рванул трубку подполковник. -Я всё сделаю, прямо сейчас сажусь.

А у меня больше этого… не будет?

– Честно вы проживете сто лет. А так, как сейчас, – Маским с сомнением покачал головой.?И еще, дяденька, у вас через полчаса опять боль начнется, и закончится только тогда, когда вы Котова выпустите. И при любой подлости так будет. До свидания.

– До… до… -пробормотал, вытирая потную лысину следователь. Но я за полчаса не успею! – вскричал он.

– Раньше думать надо было, -уже закрывая дверь, посоветовал юноша.

Прокурор – нагловатый, чувствовавший, что схватил Бога за бороду генерал-майор, выслушал юношу довольно рассеянно. Так как о раскрытии чудовищного заговора уже было доложено на самый верх и даже были заготовлены наградные листы, этот бред подростка и испуганное бормотание Ситника никак, ну никак не могли повлиять на результаты расследования дела.

– Молодой человек, следствие уже почти закончено, всё доказано и дело пойдет в суд. Если очень хотите – можете заявляться в суд и рассказывать там о своих наблюдениях. Но вот я вам посоветую – не суйтесь. Не туда суётесь. Здесь не детские и даже не юношеские тусовочки. Здесь серьезные дела делаются.

– А в суде можно всё рассказывать? – наивно поинтересовался Максим.

– Всё, конечно, всё, -со смехом подтвердил генерал.

– И про Вас?

– И про… что? Что ты сказал? – тут же перешел на "ты" прокурор.

– К примеру, в столице, в ресторане Ираклия, – вспомнил эту рожу, но в "гражданке", в одной из беседок Максим.

– Цыц! – взревел генерал. Куда только испарилось благодушие. Холеный полугосударственный деятель обратился в ощерившегося взъерошенного дикого кабана.

– Ты… ты это бля… Цыц!

– Чего вы кричите? В приемной слышно. А если я начну кричать? И еще про укольчики, а? – почувствовал юноша пагубную страстишку вояки.

– Кто тебя послал? – беря себя в руки, почти прошептал прокурор. -Ну?

– Да я сам по себе. По делу Котова.

– Я догадываюсь, кто. Не зря ты про ресторан, да?

– Я же Вам говорю…

– Передай, что будет сделано. Сегодня же. Что-нибудь придумаем.

– Хорошо, спасибо. Я верил, -начал Максим.

– Убирайся, не ёрничай. Не твоего ума дело. Если больше нечего передать… И нашли же с кем…

– До свидания, – закрыл дверь юноша. Конечно, и этого негодяя надо бы крепко проучить. Но, наверное, не моя забота, да и некогда, – пожал плечами Максим.

Скоро сам засветится, наркоман чертов, -решил посетитель, выходя из неуютного здания.

С отцом поговорили по сотовику. Тот сказал, что у него всё пока нормально, тоже прошел очередной тур.

– В обед съездил, посмотрел на твою протеже, – как-то смущенно сказал Белый- старший. -Ты прав, надо забирать. Эта… заведующая… Светлана Афанасьевна, что ли, просила тебе спасибо передать…

– Так пусть бы и передавала, – обиженно пробурчал сын.

– Ты не злись. Я ей твой номер дал. Она сама позвонит, скажет. Но просила передать, что не права. Что ты там?..

– Да так, поспорили о воспитании…

– Детей?

– Взрослых, папуля.

– Ну ты даешь. Тему нашел, – хохотнул отец в трубку. – Ну ладно, сынок. Завтра встретимся, тогда и расскажешь о вашем диспуте.

– Так что, берем, пап? – на всякий случай уточнил Макс.

– "Берем", -передразнил отец. -Как хомяка на птичьем рынке.

– Ну… это… будешь… удочерять?

– Попытаемся, – почему-то вздохнул Белый Леонид. -Ну, до встречи. Удачи тебе в финале.

Глава 36

Разрывая наплывающую тишину, под балконом зло взревел ублюдок харлеевской династии. Что-то горланя друг другу его владелец в коже и шлеме, больше похожем на немецкую каску, и такая же кожаная пассажирка угнездились на седлах. Байкер добавил реву и "Харлей" рванулся с места. Максим поморщился – романтику лунного свидания словно ветром сдуло.

– Ну, погоди, -прошипел он, направляя вдогонку две волны. От первой, ударившей по электропроводке, заглох мотоцикл. От второй, направленной уже непосредственно по его владельцу, незадачливый байкер согнулся в три погибели, затем, всё так же согнувшись и странно раскорячившись, бросился домой, не обращая внимания на матюки подруги.

– Это ты? Что ты с ним сделал? – забеспокоилась Татьяна.

– Да ничего страшного, -успокоил ее Макс. -Он просто… Ну, не сдержал своего желания.

– Какого еще желания? – недопоняла девушка.

– Неожиданно возникшего. В общем, обделал он свою кожу, – более конкретно объяснил Максим. Девушка сначала фыркнула, затем расхохоталась.

– Самое интересное, -продолжил поощренный этим смехом юноша, что теперь у него этот синдром навсегда – как только загрохочет своей железякой, так сразу и…

– А мотоцикл? -уже отсмеявшись, поинтересовалась девушка.

– Нет, он – не навсегда. Я не знаю как, но просто подавил в нем искру. Что-то с проводкой.

– Ты уверен? – настороженно уточнила Татьяна. – Попробуй еще.

Недолго думая, Максим сосредоточился на проезжающем внизу такси, и -оно остановилось. Через некоторое время водитель вышел и, озадаченно покачивая головой, поднял капот.

– Ну вот, видишь? – прошептал юноша. – А теперь отпустим. – Таксист, во что-то потыкав, вернулся в кабину, и двигатель ровно загудел.

– А ведь ты очень опасный тип, -полушутя, полусерьезно сказала подружка, провожая задумчивым взглядом удаляющуюся машину. – Ты ведь так не только с мопедиками расправляться можешь? А если придет блажь с самолетиком поиграться? – сощурилась она.

– Ты что? Я и не думал даже. И не подумаю… Это всё-таки… -испуганно стал оправдываться Максим.

– Ладно-ладно. И всё же осторожнее. А пока – выведи, пожалуйста, тараканов из моей комнаты. Боюсь я их до смерти. Спать не буду.

– Куда вывести? – озадаченно уточнил Максим, занятый совсем другими мыслями.

– Ну, хотя бы на пятый этаж. Там всё равно до утра гуляют. Пусть и прусаки порезвятся.

– Может, и мы до утра, а? Ну неужели ты хочешь спать? – спросил Макс.

– Ты же видел, не удалась наша "гулянка".

Девушка была права. Во-первых, она не прошла в финал и еще сегодня порывалась уехать. Только данное обещание (а может и собственное желание) сходить на областную, продвинутую по сравнению с их болотцем, дискотеку, удержало ее. Но она разочаровала. То же, только большего масштаба. Да, некоторые па были неожиданны, и девушка уже предвкушала, какой произведет эффект в своих кругах. А так, никто не обратил внимания на двух скромных провинциалов. Но и не это главное. Было страшно от количества стеклянных или бешеных глаз.

– Пойдем отсюда, – потянула Татьяна на улицу своего кавалера.

– Треть пьяных, треть обкурившихся, – констатировал на обратном пути Максим.

– А последняя треть?

– Сексуально озабоченных неудачников.

– Почему неудачников?

– Удачники уже разбрелись. По квартирам, по кустам…

– Дурак, -вспыхнула девушка.

– Ай, да брось ты. Это жизнь. Всё просто, как во всей природе, -философствовал Макс. -Встретились. Захотелось. Трахнулись. А если одному не захотелось, то другой, вон, обкурился или укололся и -все дела.

– А ты что, тоже в таких случаях обкуриваешься?

– У меня таких случаев не было.

– Каких таких? Каких таких? – даже остановилась от возмущения девушка.

– Во, уже пришли. Еще пройдемся?

– Нет охоты. Так ты о каких случаях намекал? ?Давай поговорим на нашем балконе, а?

– О всяческих "траханиях" говорить не расположена – мотнула длинной гривой девушка и исчезла в своем номере.

Конечно, она пришла, и вот сейчас также не клеился разговор.

– Ты же приедешь. Вас же всё-таки отпустят до столицы? – Перешла от чудес на более приземленные темы девушка. Вот там и…

– Как же, опять твои старики начнут полицию нравов разыгрывать.

– Не говори так. После Светки они сами не свои. Как-то мы быстро про нее забыли…

Один только Патрик. Красиво написал, правда?

Не тронет время облика Светланы,

И тысячи свечей

В помин любви моей Зажгли сегодня старые каштаны, – продекламировала она. -Красиво… Знаешь, возвращаясь к теме. Секс сексом, но любая девушка вначале хочет любви. Любви! А секса, как… как… кульминации любви.

– Ну, ты про всех-то не расписывайся.

– А что Стервоза только секса хотела?

– Ты про Ирину так не говори, – вспыхнул Максим.

– Ого? Ирину? Ирину… Вот тебе "Ирину!" – вдруг сорвалась она на истерику. -Вот!

Вот! Вот! – и как в прошлый раз девушка наградила Макса увесистыми оплеухами. Но на теперь во дворе с засыпающими звуками они прозвучали уж очень звонко, а с соседнего балкончика крикнули: "Круто!" и зааплодировали. Татьяна моментально испарилась, а менее стеснительный юноша, уже привычно пожав плечами, для солидности еще некоторое время подышал ночной свежестью. Он знал – ложиться спать рано…

– На тебе, как… Вроде бы вчера губу тебе чуть не разорвала. Чувствовала, полночи вкус крови чувствовала. А теперь -словно ничего и не было, – провела утром Татьяна губами по губам Максима. – А насчет…ночи – ты не зазнавайся.

Просто я очень-очень тебя люблю. И боюсь… И тебя боюсь и что без тебя останусь, боюсь. Вот и решила, чтобы именно ты… -мучительно подбирала она слова. -Чтобы никогда не жалеть о том, что могло быть и не случилось… Ты чего ухмыляешься, зазнайка, а? – соскочила с патетики она.

– Просто счастлив.

– Брось. Глупо. "Счастлив"! Будешь хвалиться дружкам? Серому?

– А ты? Сама говорила, что хвалитесь друг другу!

– Ну, не этим же! Скажи… всё-таки. Тогда, со Стервозой…

– Когда ты меня встретила? Клянусь, тогда её лечил, – с легким сердцем поклялся Максим. Действительно, лечил же. В ту ночь.

– А что у тебя с Котом? – перехватил он инициативу.

– Кот… Котище… Вредный Котяра… -заулыбалась девушка, с неожиданной нежностью произнося вариации клички. – Знаешь, – решилась она: – Кот – это моя любовь… лежи-лежи, -мягко толкнула она назад в постель подхватившегося юношу.

– Это та любовь, которая и должна у меня быть. И будет, когда ты уйдешь.

– Куда это я?..

– Ты уйдешь, мой милый Максимушка. Ты уже уходишь. Куда? Не знаю. К своим. Богам, ангелам, чертям, -не знаю. Ты не признаешься, а я не знаю. Но уходишь. Мы же вместе никогда не будем!

– Ну почему же? – слабо возразил потрясенный юноша. – И зачем тогда…

– Просто потому, что мы уже разные. Тебе со мной уже почти и неинтересно… И если серьёзно – ты прослушал главное. Я очень тебя люблю. И давно-давно. Помнишь, в первом классе мы собрали грибов там, на стадионе? Сами наварили и съели. А потом решили, что это бледные поганки. Обнялись и легли умирать. Я ведь…

Максим, думала, что всё предрешено. Ты в училище, я – в авиационный. А потом – вся жизнь – друг другу и небу. Ну, разве плохая судьба, скажи? А теперь ты уходишь. И времени не остается. Точнее, почти не осталось. Я хотела, чтобы ты был у меня первый. И стал. И я, вот я – счастлива… Почти.

– Тогда иди сюда, если "почти" – потянул ее к себе Максим. -Ещё только шесть утра.

– Ты не так понял мое "почти", -попыталась уточнить девушка. -А может, и так, -вздохнула она, все еще неумело обнимая возлюбленного.

Расстались они второпях, уверенные, что ненадолго. Из окна электрички она по- новому, по-женски рассматривала юношу, время от времени краснея от своих потаенных мыслей. И что дальше? Как дальше? – мучили ее вопросы. И кто он, всё-таки?

Мой Макс. Мой? Она вдруг погрозила ему пальцем, затем кулаком, затем показала, что награждает его оплеухами. Он, конечно, понял, за что, но настолько сконфузился, что у Татьяны защемило сердце. А когда электричка рванулась, и он замахал рукой, почувствовала – всё. Он не уходит. Уже ушел.

Вечером ликующий Кот рассказывал, как неожиданно появился дома отец. Что с него сняты все обвинения. Так что, и без помощи нашего "Электроника" обошлись.

"Сделал, значит. И не сказал. И там вылечил, – и не сказал. Скромняга. Да, конечно, скромняга. И если бы я ночью сама не… ", – думала Татьяна.

– Ай, ну зачем это? – отстранилась она от Кота. – Не надо! Знаешь, -начала, было, девушка исповедь, но, вспомнив удаляющуюся фигуру с машущей рукой, вновь почувствовала – Максим ушел.

– Потом расскажешь, – опять потянулся к ней парень.

"Подло это… и я же Максу не рассказала, что мы с Валерой уже целовались. А теперь ему не расскажу про Макса", – укоряла себя святая простота, чувствуя совсем другие, но очень реальные юношеские губы.

"Ну и пусть. Прощай, волшебник. Не судьба", – сделала окончательный выбор девушка. И где-то не близко, на знакомом ей балкончике другой юноша вдруг скривился, словно от боли. "Вот как?" – прошептал он. "Наверное, так и надо.

Спасибо тогда за всё", – попытался он дотянуться тоскливыми мыслями до своей девчонки.

Три дня, предоставленные победителю для сборов в столицу, она избегала появляться на улице. Только когда по утрам Максим выходил "на подзарядку", девушка тоже выходила на балкон. После всего происшедшего и сказанного, Макс не навязывался, понимал – выбор сделан. Посылал голубя с цветком, и Татьяна этот подарок принимала. И вся романтика. Наверное, если бы не уже полученный опыт, Максим не быстро бы перебесился. Но права же она, права! Кто я? Что же со мной?

На второй день он, собираясь с мыслями, пошел на речку, на свое заветное место.

Быстрое течение постоянно углубляло русло. И в отдельных местах после обрывистого берега следовал низкий каменный бережок, а в излучинах в таких случаях намывался и песок. Со стороны реки такая излучина скрадывалась каменными наносами, со стороны дороги – обрывистым берегом. Здесь их компания проводила выходные в купаниях и ловле рыбы. Здоровенные подусты с маленькими ротиками клевали на малюсеньких водяных рачков, которых на самый маленький крючок надо штук шесть. Но зато если клюнет!

Максим пришел без удочки. Он просто сел на любимую их коряжищу и засмотрелся на хрустально чистый сегодня поток. "Что же это со мной на самом деле, а?" – пытался разобраться он. Но разбираться было страшно, словно угадывать у себя симптомы неизлечимой болезни. И он облегченно вздохнул, услышав радостные приветствия своих друзей.

– Что нам не звякнул? Решил сам всё захапать? Э, да ты и без снасти? – пожимая ему руку, тараторил Ванятка.

– Мы и не знали, что ты объявился. Вот, порыбачить собрались, -объяснял очевидное Пенчо. – Ну и как там? Всех надрал?

– Да нормально. Всех. Послезавтра в столицу на республиканские.

– Ну и молоток. А Мышка? Не прошла? Ну да, у нее другое на уме. А Котиного батьку выпустили. Говорят, все обвинения сняли. А ты знаешь, моя-то уезжает. Косточка то есть. Батька за папахой едет, -делился новостями Юрка. А Серый уже. С мамашей.

– Ни хрена себе новости, – прокомментировал Макс услышанное. И пока ребята рассказывали о новостях помельче, переваривал сказанное. Серый. Лучший друг. И вот так просто, даже ничего не сказав. Даже не звякнул.

– А что Серый, будто драпанул? – поинтересовался он.

– Влез в дерьмо по уши. Продулся Гриню, а тот, знаешь, с ножом к горлу. Вот мамаша и дернула с сыночком на край света. Точнее, она и раньше собиралась, а теперь – припекло.

"Что я с ним сделаю? Что я с ним сделаю?" – раздумывал Макс, пока ему рассказывали о других гарнизонных новостях..

– А твоя… Скоро? – хрипло спросил он.

– Ну, она другое дело. Отец на полковничью должность едет. Пока здесь дела сдаст, пока там примет, Косточка ещё побудет. Прощальный вечер закатывает. Ты в доле?

Мы хотим ей на память мобилу. Знаешь, с видео. Соскучилась, вызвонила, посмотрела.

– На того, у кого такой же, -подначил Пенчо Ванятка.

– Куплю. Напрягусь и куплю!

Так переговариваясь, друзья принялись за подготовку наживки – ловлю обожаемых голавлями кузнечиков.

– А если серьёзно, ты что без удочки? – поинтересовался Ванятка, насаживая зеленых попрыгунчиков на двойник. Проколотые вдоль нежного брюшца, бедолаги только дергали лапками и усами. И Максим вдруг услышал их не воспринимаемый обычным человеческим ухом писк мучительной боли.

– Не надо, ребята, а? Я руками вам наловлю.

– Круто! Очередной прикол, -ухмыльнулся Пенчо, когда Макс решительно разделся и двинулся к заводи.

– Тихо! Не распугайте! – уже по пояс в воде шикнул на развеселившихся друзей странный рыбак. Он сосредоточился и начал улавливать… нет, не мысли и не чувства, а что- то похожее на дуновение чувств, как чувствуется в душной комнате слабый сквознячок. Они были здесь, рядом, на своем излюбленном месте – за перекатом. Настроиться на волну этих красивых хищных рыб было даже труднее, чем на волну майских жуков. Уж очень большие отличия в жизни нашего и подводного миров. Но вскоре Максим вник в их несложные чувства и, подчиняясь его командам… нет, точнее, парализованные его волей, рыбины замерли на месте, лишь пошевеливая плавниками. Максим аккуратно брал их под жабры и выбрасывал на берег. Четыре, шесть, восемь…двенадцать. Все. Здесь все. Вся стайка.

– Я думаю, на сегодня хватит? – поинтересовался у оторопевших друзей выбравшийся из реки одноклассник.

– Ну… Ты даешь. Действительно, круто. Расскажу -не поверят, – первым прокомментировал увиденное Пенчо.

– Жаль, аппарата не взял. На первую страницу "Охоты и рыбалки"!

– Да ладно вам, -заулыбался Максим. -Это такое место попалось.

– Что-то тут нечисто. Они не того… Не травленные какие-нибудь? – сосредоточенно рассматривал улов недоверчивый Пенчо.

Бьющаяся на зеленой траве рыба начала задыхаться и замирать. И опять, но более явственно, услышал Максим тоскливый стон – на этот раз стон смерти этих красивых живых существ. Не выдержав, он начал хватать голавлей и быстро бросать в их родную стихию.

– Ты что? Ты что? – попытался остановить подростка более крупный и крепкий Пенчо, но Макс оттолкнул его и зашвырнул в быстрое течение последнего красавца. Только тогда отпустил душу ледянящий тоскливый стон.

– Извини, Юрка. Ты прав. Наверное, травленные. Боялся, что не послушаешь. Не дай Бог какая зараза. А я потом отвечай. Извини.

– Проехали, – принял друг его извинения. -Может, сегодня вообще не стоит рыбачить?

Они растянулись на песке и, загорая, продолжали делиться новостями. Максим с присущим ему юморком расписал олимпиаду, Погорелов и Пенчо рассказали не менее занятные новости и слухи.

– Рост теперь только руками шевелит. И мычит. А Боб исчез… Да, ты в курсе, что нашли тех, кто Светку? Наркота хренова. Кстати, обоим уже хана. Не в курсе? В камере повесился. А водила, ну, тот хозяин тачки, который помогал – от инфаркта.

Так что, всё – подвел итог Юрка.

– Да, и ментовский начальник по радио выступал. Всё, говорит. Не бойтесь теперь.

"Спи спокойно, страна!".

– Даже так? А эти, наши местные зечары никак не вяжутся?

– Забудь! Троих порезали, половина куда-то испарилась, остальные тише воды ниже травы. Они, вроде, бабки за наркоту заныкали, вот серьезные дяди их и пощипали.

И "шакалят" заодно. Так что, тишь и гладь и Божья благодать, -подытожил Ванятка, переворачиваясь на другой бок. – Тебя, кстати, Пушка опять искала, -сменил он тему.

– Да ну его, -вскоре решили ребята. Они уже несколько раз искупались во всегда прохладной здесь стремительной воде. А валяться на песке более получаса казалось в их возрасте скучным и никчемным занятием. Тем более, что сегодня назревало событие – районная футбольная команда наконец-то могла прорваться в первую лигу.

И некоторые фанаты с горящими глазами уже доказывали на площади, что команда областного центра вот-вот станет чемпионом республики, а районная – призером. И находились раззявы, покорно выслушивавшие эти пространные разглагольствования.

Наши ребята к таким не относились, но пофанатничать, почти как в большом мире, – это было что-то. Поорать, повыстебываться на стадион собиралась вся молодежь города. И только здесь приходило временное единение городских и гарнизонных подростков. Если не единение, то по крайней мере перемирие. Здесь завязывались знакомства с самыми продвинутыми девчатами, влекущие впоследствии новые драки, здесь заявляли о себе новые группки созревающего шакалья, здесь в драках после матчей они пробовали вкус чужой крови. Не пойти на решающую игру сезона было просто невозможно. Поэтому было решено после обеда встретиться в парке, посмотреть, как Патрик поучаствует в сеансе одновременной игры в шахматы со знаменитым гроссмейстером, заглянуть в "Ветерок", и -на футбол. У Максима, оторванного друзьями от самокопания, появились и другие планы.

Глава 37

Анюта встретила юношу по-деловому. Видимо, решила, что такое поведение наиболее соответствующим между спасенной и непрошенным спасителем. Ни к чему пока не обязывающим и не унижающим гордости и самолюбия четырнадцатилетней девушки.

– Я теперь знаю, что это ты. Я тебе, конечно, благодарна и всё такое. Но знаешь, ты же сам вызвался, правда? Я же не напрашивалась.

– Ну ты тогда вообще не могла разговаривать. Ты и дышать-то не очень могла…

– Помню. То есть, знаю теперь. Но не просила, правда? И не прошу ничего ни у кого.

Для себя. А вот… Если сможешь… А ты сможешь, знаю. Мою маму. Я… я никогда себе не прощу и просто не смогу жить, если всё так останется. Это же из-за меня.

Хотя это не я за рулём. Но всё равно. Я не могу. И отец, вон, совсем… -у гордой девушки навернулись слёзы. – Помоги, а? Я думала, это тот парень, Хома.

Но оказалось – нет.

– Ты поэтому о нём у меня и спрашивала?

– Ну конечно, за чем же ещё? – искренне изумилась девушка.

– Пошли, – решился Максим.

– Куда?

– К маме твоей, куда же ещё.

Удар обезобразил ещё молодую женщину, перекривил миловидное от природы лицо, парализовал правую сторону, резко посеребрил волосы. Тронутый страданием, Максим немедленно протянул над больной руки, закрыл глаза, сосредоточился. Картина болезни была нерадостная. Но обнадеживающая. Были черные пропасти разрывов, какие-то плотные, словно наросты на дереве, уплотнения спекшейся крови и начинающие умирать от кислородного голодания клеточки. Но не было опухолей, не было переродившихся, враждебно настроенных клеток, не было врага с его паутиной.

Поэтому боль должна быть средненькой, терпимой. Макс приготовился терпеть и взялся за кропотливую работу, расчищая в первую очередь канальчики питания клеток мозга.

– Вот так, -под вечер закончил он первый сеанс. – Я, правда, привык ночью, ничто не отвлекает.

– Завтра как раз ночные полёты… А "медведи" не отвлекают?

– Да нет, -улыбнулся Масим. – Пока.

– А…поможет? – уже напоследок поинтересовалась девушка.

– Должно… То есть, наверняка.

Так и произошло. Уже под утро следующей ночи Макс видел, что справился. Из жалости, сочувствия к этой женщине, так исстрадавшейся и вдруг постаревшей, он даже позанимался над её внешностью, вспомнив "побочный эффект" излечения Элен.

Для закрепления достигнутого он обдал женщину своей золотой волной, затем, вспомнив вдруг что говорила об этой волне Ирина-"Стервоза", засмущался.

– Ну вот и всё, Марина Станиславовна. Вы здоровы. Вставайте. И потихоньку начинайте двигаться. У вас всё-всё прошло. Думаю, что, может, даже эта седина пройдёт. Всё закончилось. Езжайте на моря, как говорил Дмитрий… ну, дядя Дима, -забыл он отчество Анютиного отца.

Макс и девушка помогли исцеленной встать и сделать первые шаги.

– Не бойтесь, идите смело. Медленно, но уверенно, -подбадривал он Анютину мать. – Ну вот, теперь без меня… А чего вы молчите? – вдруг насторожился он.

Немедленно скажите что-нибудь!

– Ч-чудо, – робко и хрипло выдавила из себя Марина Станиславовна, садясь в кресло напротив юноши. – Я… же…знаю, что такое инсульт, -всё более уверенно начала говорить женщина. – И когда всё это случилось, понимала – "всё". И тут…

Не верится. Я ещё пройдусь, можно? Думала… Доченька, как же это? Это он? Вот отец-то порадуется… Нет, не то… Что мы можем для тебя, Максим?

"Ну, сейчас надумается бухнуться на колени", – решил Макс, предупредительно вскакивая. Но ошибся. Женщина притянула его к себе и как-то по-хорошему, по-доброму, словно мать сына, обняла.

– Как мы можем тебя отблагодарить? – заглянула она юноше в глаза.

– Пообещайте молчать обо мне, – высказал Макс заранее обдуманную просьбу. – Ведь если узнают, житья мне не будет.

– Это почему? – встряла в разговор Пушкарева-младшая.

– Сколько больных на свете? А я ещё жить хочу. И в горы, и на рыбалку, и на танцы…

– На танцы обещаю. Завтра же. И весь вечер с тобой. И молчать -тоже. А ты, мама?

– На танцы, не обещаю, а вот молчать навсегда. Только… -она выпустила Макса из своих объятий.

– Что? – насторожился целитель.

– Ну, мужу то я должна рассказать, правда?

– Пусть даст слово офицера, что будет молчать.

– Ну, Максим, это уже театральщина какая-то. Будь проще, -вновь вмешалась Анюта.

– Он даст слово, – пообещала более серьёзная Марина Станиславовна.

– А ты знаешь, что того парня, ну, Хому, убили? Растерзали? – уже на лестничной площадке поинтересовалась Анюта.

Макс, спускаясь по лестнице, только помотал отрицательно головой. Уже выйдя и переварив сказанное, опустился на знакомую скамейку у пышной клумбы Донихи.

Эта новость потрясла его. Юноша вновь столкнулся со звериной жестокостью, царящей в этом мире, за пределами уютного, заповедных нравов военного городка.

– Ну я им… Ну я им… -цедил сквозь зубы Макс, сжимая подарок теперь уже мертвого Хомы. Не верилось, что тот, спасенный им парнишка так страшно был убит.

"Растерзали", -вспомнил Макс слова Анюты и набрал номер Холеры.

– Слушаю Максим, -тотчас отозвался экс- мент.

– Григорий Григорьевич, недавно убили парня. Хома его зовут. Фамилии не знаю. Но убили как- то страшно, а это у нас редко бывает.

– Узнаю.

– И ёще…

– Деньги?

– Да.

– Хорошо, передам. Где встретимся?

– Нет, это я Вам. Еще. На хранение.

– Ты, парень, увлекся накопительством. Шучу. Давай там, где впервые встретились.

– Там??? Ну, хорошо.

Лес встретил юношу тишиной и свежестью. Максим вдруг осознал его, как одно огромное, доброе живое существо. Прикоснувшись к одной из сосен, он почувствовал медленное течение её жизни – соков от корней к кроне и тепла от листьев кроны вниз по стволу. Это была удивительная, непохожая на нашу жизнь, со своими горестями и радостями, проблемами и болью.

"Почему я не думал об этом раньше? Почему никто не думает и сейчас? Наверное, просто невыгодно считать деревья живыми, потому что тогда их вырубку можно считать убийством? Ну и что? В конце концов, животных-то мы считаем живыми, но строим мясокомбинаты или там птицефабрики – целые конвейеры смерти. Но если так задуматься, дальше, то и любая травинка живая. Вон -радуются солнцу и теплу.

Любой кочан капусты или там картофелина живые. Значит, чтобы не убивать, надо… не есть вообще? Как я после своих… сеансов – только светом питаться? А почему бы и нет? В конце концов, те же деревья или трава – никого не убивают и живут. И вообще", – вдруг осенило его. – "Может, на Земле существуют две формы жизни – своя, "лучевая", получающая энергию от Солнца, и вторая, хищная, пожирающая первую. Эта, вторая, появилась позже, из какой-то мировой тьмы, где не было такой лучевой энергии. И теперь пожирает и "лучевую" жизнь и себе подобных. Но эта первая, древнейшая, не сможет долго с этим мириться и… и что? Ну, к примеру, ядовитые растения… А почему не все ядовитые? Может, они жертвуют собой для того, чтобы приспособиться? Через гены более подвижных хищников создать новый, более продвинутый вид "лучевой" жизни? Как сейчас говорят, "полевой"?

Может и я…?" -Загрустил? – прервал на самом интересном месте его размышления Холера.

– Добрый день. Нет, задумался. Она погибла не здесь, поэтому само это место… просто неприятные воспоминания.

– А некоторые из твоих приходят довольно часто. Вон -цветы не успевают завянуть, – кивнул Холера в сторону места, где обнаружили мертвую девушку. Там действительно лежали две довольно свежие розы.

– Убивать одних, чтобы чтить память других, -вздохнул Максим.

– Что? Это кого ещё? – насторожился бывший опер.

– Да нет. Я про цветы. Так, навеяло. Тоже ведь трупы.

– Не задумывался. Получается, что и ёлка? Значит, Новый год мы встречаем с трупом?

– С разлагающимся трупом. Даже нет. Знаете, деревья умирают медленнее. Сначала с умирающим, потом – с трупом.

– Да ну тебя. И Новый год не встретить?

– Ну, почему? Фаршированный поросенок на столе Вас не смущает? Ну еще один труп в углу. Наряженный. Подумаешь!

– Всё, покупаю искусственную. Давай о деле.

– Вот это, -тоже перешел на деловой тон Максим, – Вам на хранение. Двадцать процентов – Ваши. За "банковские услуги" и информацию.

– Щедро. Ну да ладно. Придет время, сочтемся. Я думаю, вся эта продажная сволочь скоро ляснет и я еще вернусь. Кто их крышует?

– Ого! Поверьте, отсюда не видать. Не знаю, когда всё с этими местными и не местными буграми кончится. Лучше займитесь своим делом. Откройте какую-нибудь сыскную контору. И не здесь, а в столице. Я спонсирую. Да и вообще мы могли бы там здорово помогать друг другу.

– Подумаю, о многомудрый юноша. Ладно, к делу. У меня там ребята остались. Твой Хома, его фамилия Кисленко, пропал практически сразу после выписки. Обнаружен мертвым на пригородной свалке. То есть до дома и не доехал. Когда исследовали то, что осталось… Ты же понимаешь, столько времени… Такое впечатление, что растерзал какой-то здоровенный хищник. Типа медведя, – Холера инстинктивно оглянулся. Но в лесу было тихо.

– Нет здесь никого, -успокоил розыскника Максим. – Дальше.

– Ты откуда знаешь? Ну да ладно. Так вот, списали на то, что на свалке труп пораздирали псы. Но по заключению эксперта, эти, самые жуткие повреждения прижизненные.

– Какие "жуткие"?

– Не надо. Не уснешь. Просто поверь. К примеру, когда человека грохает поезд, ну как тогда, помнишь? Он сначала свою жертву раздевает. Потом отрывает руки – ноги.

Потом голову. Потом раздирает живот и наматывает на рельсы кишки…

– Хватит! – подкатила тошнота к горлу Макса.

– Так вот, юноша, это по сравнению с тем, что сделали с Хомой, – цветочки. Или к примеру… Понимаю, твою реакцию, но это тебе будет интересно. Знаешь, чем наш король бильярда Гриня закончил? Сварился в холодец.

– Это как? – изумился Макс.

– Сидел в ванной, говорил по телефону, и вдруг замыкание. Двести двадцать по шнуру. Ну, он, правда, долго не мучился. А трубка упала в воду и как кипятильник работала. Они же мнительные, наши нувориши. "Мой дом -моя крепость." Даже б…гм…ну, девиц лёгкого поведения на ночь у себя не оставляют. К утру быки сломали дверь, а в ванной – холодец. Потом, когда наши и прокурорские приехали, быков, которые своего шефа вычерпывали, по несколько раз повыворачивало. Хотя, свинье – свинячья смерть. Ты что?

– Ничего-ничего, сейчас пройдет, -давился подступающей тошнотой подросток. -Но я же не знал, что он в ванной. Я и не думал, -бормотал он.

– Э-э-э, братец, да ты и здесь руку приложил? Ты когда приехал-то?

– Перестаньте, -уже справившись со слабостью, попросил Макс. – Что известно ещё о Хоме? Есть подозрения?

– Подозревают, конечно, "шакалят". Что-то они не поделили. Он же и в больнице с криминальной травмой лежал. Кто-то по голове здорово двинул. Ходят смутные разговоры, что он с дружками где-то что-то раскопал. Может, даже из того места, где вы чей-то сапог нашли. Помнишь, рассказывал? Какой-то клад. И не поделились.

Кстати, сейчас в розыске ещё два его сотоварища. С учетом того, что случилось с Хомой, прогнозы самые мрачные… А тебе он там, в больнице, ничего не рассказывал? Или… не показывал?

– Не-е-ет, – протянул Максим. – И вообще, вам-то зачем?

– Ребята дают информацию мне, я – им. И просто, ну любя, что ли, хочу предупредить, -если замешан, берегись. Это не Прохора бандюганы и не шакалята.

Кстати, о Прохоре. Его братан, ну, Ники, помнишь, я рассказывал, обещался жутко отомстить за братца. Скоро он возьмется за шакалят, так что эти пауки друг друга сожрут. Но с этим парнем, с Хомой, что-то пострашнее. Берегись, -повторил бывший мент.

– Спасибо. Я сам его найду. Или вот что, -вдруг осенило юношу. -Скажите вашим друзьям, что я с Хомой общался и даже… Нет… Только, что я с ним в больнице подружился. Но не для того, чтобы они меня как вы тогда, расколоть пытались.

Чтобы информация пошла.

– На живца?

– На ловца.

– Опасно, парень, очень опасно.

– Да не боюсь я, – отмахнулся Максим.

– А как со Светланой? Точнее, с теми, кто убил? Про местную возню наслышан?

– Рассказали. На самом деле – Прохор, Игнат, Ржавый с каким-то зеком. Но кто за ними -не знаю. Хочу узнать у Ржавого.

К этому времени они вышли на опушку.

– Я скоро уезжаю в столицу на олимпиаду. Потом, наверное, будем вообще перебираться в столицу. Там и узнаю. Потом созвонимся.

– Ну что же. Успехов, юноша. И всё равно, берегись. Страшно мне за тебя почему-то.

И вдруг Максиму тоже стало страшно. На мгновеньие. Страшно тем детским безотчетным ужасом, когда кажется, что за спиной крадётся какое-то жуткое чудовище.

– Да ладно Вам, -упокоил он и себя и Холеру, пожимая напоследок сильную руку. – Это Вам просто от тоски по работе страшки приходят. Вот возьметесь за дело…

– Твои слова, да Богу в уши… Хорошо. Уляжется, переговорим.

А вечером после танцев, Анюта решительно направилась к подъезду Максима. О том, что парень сейчас один, она знала.

– Я никогда и не перед кем не собираюсь оставаться в долгу! – объяснила она своё поведение, входя в квартиру.

Наверное, это было подвигом со стороны пятнадцатилетнего пацана. Он мягко отстранил девушку: " Я… из благодарности…" Продвинутая девушка поняла и не дослушала. Не то негодующе, не то насмешливо фыркнув, Анюта исчезла, громко хлопнув дверью. Отался только запах тонких, волнующих духов. Волнующих… Эх! Но это было бы подлостью по отношению к другой девушке, в окнах которой сейчас горел свет. И которая завтра вновь выйдет на балкон за цветком. Хотя она же его уже бросила.

Максим уехал ранним утром. Даже не выйдя на балкон. Всё же перед Танькой было почему-то стыдно.

Глава 38

Столичная олимпиада отличалась от областной уровнем участников и уровнем сервиса.

Всех разместили если не в престижной, то довольно уютной и добротной гостинице, в двухместных номерах. Не пожалели денег на питание и экскурсионное обслуживание.

Говорили, что такие форумы патронирует сам Президент, установлены весьма солидные награды и, может быть, он их и будет вручать.

– Мы, к сожалению, не физики, не генетики и не электронщики. К этим наверняка пожалует. А мы, как всегда, в загоне, – вздохнул Максимов сосед – высокий очкастый доходяга из мультика про отличников.

– Это почему? – поинтересовался Максим.

– Гуманитариям никогда не понять математиков, -махнул рукой парнишка. -Даже атомную бомбу в свое время рассчитали математики. А слава – физикам. Да и вся эта электроника на программировании. А это – опять же математика. Ай, ты сам всё понимаешь!

Они познакомились. Сосед отрекомендовался Николаем, но сказал, что отзывается на "Ник", "Николь" и просто "Коля".

Устремленная ввысь красота храма науки пришлась провинциалу по душе.

Любознательный мозг юноши к этому времени впитал множество хроник, эпических баллад и откровенных баек о великих ученых, приложивших свою руку, точнее свои мозги к славе этого университета. И всё-таки, и всё-таки…

– Скажите, а в музей авиации экскурсий не будет? А в музей космонавтики? – поинтересовался он.

– Программой не предусмотрено, -ответил старший группы, неприязненно покосившийся на неспокойного подростка. Вероятнее всего, Максим нарвался на представителя чистой "неприкладной" математики. Юноша разочарованно вздохнул и уже не с таким энтузиазмом рассматривал портреты великих и места, где они творили. Самим олимпийцам творить предстояло в одной их просторных кафедр. Макс впервые увидел зал с амфитеатром расположенными столами.

– Лучше бы наоборот – шепнул он соседу. И на недоуменный взгляд пояснил: "Преподаватель вверху, все остальные вот также, но вниз. И его всем видно и он видит, кто пишет, а кто в морской бой режется. И списать снизу вверх труднее".

– Интересно. Ты давай, запатентуй это предложение, -отозвался Ник.

– Дарю.

На этот раз состязание умов решено было провести обстоятельно. В три этапа. С выбыванием. С суточными перерывами между раундами. С экскурсиями для желающих. С дипломами… Да что с дипломами! С президентскими стипендиями. А занявший первое место, абсолютный победитель направлялся для месячной, ознакомительной практики что ли, аж в Кембридж! А занявший второе место – на две недели на отдых в… Не угадали, не в какой-либо "Артек". В Испанию! Занявший третье место – на десять дней в Турцию. Ну и дальше, по убывающей ("Представляю, что для программистов и физиков понаворочено", -вздохнул Ник).

Призы были аховые, и атмосфера математического братства немедленно улетучилась.

Гомонящие автобусы, отвозившие ребят туда, возвращались назад с сосредоточенно-задумчивыми соискателями призов.

– Есть за что мозги посушить, – подвел итог Николай, плюхаясь на застеленную кровать. – Всё-таки, стипендия, и Испания или Турция, а? – пригласил он к обсуждению соседа.

– А Кембридж -слабо? – подначил Максим.

– Э, брат, на этот счет губозакаточную машинку выдадут незамедлительно.

– Это почему же?

– Занято, Макс, уже забито. Не понимаешь? Уже и билеты заказаны. Есть один гений.

Ну, не гений, но с большой головой и еще большим папой. Ну, не "самого" детка, а где-то рядом.

– Но это нечестно!

– Да брось ты. Как маленький, – сладко потянулся Ник. – Он, действительно, молодчина. У него уже международные публикации. Так что не он под первое место планируется, а первое место, то есть приз – под него.

– Ну, это посмотрим.

– Ого! – прокомментировал Николай. – Молодец. Еще не обломали?

– А тебя уже?

– Брось, не ерепенься. Я же так, для сведения, – примирительно пробурчал юноша и потянулся за толстенным математическим фолиантом. Гостиница погрузилась в предэкзаменационную тишину. Максим, и не собиравшийся готовиться, вышел в коридор и набрал врезавшийся в память номер. Пора.

– Слушаю, -гулко и зловеще, словно из преисподней, прогудел страшный по своей силе голос. Но и Максим уже был уверен в своей странной, пугающей его самого силе.

– Есть дело, Ржавый, – твердо проговорил юноша в трубку.

– Это ты, милое дитя, -протеже Ираклия? Добро пожаловать, -зловеще завибрировала трубка.

– Зови меня Архаил – представился подросток, вспомнив разговор в пыточной.

– Сегодня в восемнадцать, в Углах, устроит? – что-то дрогнуло в трубке.

– Вполне. Только Червень, будь сам. Вопрос исключительной важности.

– Догадываюсь, юный мститель.

На этом связь прервалась, и Макс пошел уточнять, что же это за Углы такие и как до них добираться.

Углы оказались одной из новых узаконенных свалок, сразу же облюбованных боевиками разного калибра для разборок. Подкупала безотходность процесса – все погибшие здесь же зарывались и здесь же сгнивали вместе с остальными отбросами человеческой жизнедеятельности. Здоровенные, выписанные откуда-то из-за бугра бульдозеры, ежедневно разравнивали все эти кучи, огороженные похожими на крепостные стенами, затем загружали все это в бездонные баки, где всё и перегнивало. Выделяющийся метан помогал столице обогреваться в лютые зимние стужи. Не Бог весть какая помощь, но во-первых, почти даром, а во-вторых, и от всей этой гнили хоть какая-то польза.

Максим приехал сюда на такси – иной транспорт на свалку не ходил. М-да, нашел босс местечко для свиданьица. Мало того, что вонь, так еще целый лабиринт стен, груд мусора, какие-то золотари копошатся, грейдеры стоят…

– Эй, Архаил, давай сюда, – приглашающе помахала ему фигура в черной коже. Когда Макс подошел к черному, тот ловко увернулся и скрылся за гигантским ковшом тут – же взревевшего монстра. До противоположной стены грязно-серого бетона было метров восемь. Несколько секунд для приготовления очередной порции гниющего компоста. Пятясь, Макс оглянулся. На стене выстроились те самые золотари.

Шестеро. Только держали в руках они не отрытые бутылки или какой картон, а крупнокалиберные "бульдоги". На серьёз принял "юного мстителя" Ржавый. И, конечно, не явился. Ладненько. Можно остановить трактор. Можно парализовать всех.

Хотя, – Макс вспомнил таракана. Это – та же мразь. И в момент, когда до ковша осталось около метра, юноша заставил всю эту мусорную гвардию спрыгнуть сюда, к нему. Когда раздался вой и хруст раздавливаемой плоти, Макс двинулся сквозь железного монстра. До этого он не проводил таких опытов. Разыве только – сквозь стену, когда прорывался к ворюге – заведующей детдомом. Одежда, правда, осталась на месте и с ним не последовала. Значит, и сейчас с прикидом придется распрощаться – мелькнула запоздалая мысль. Голый по свалке, затем – по городу?

Но новые ощущения на минуту затмили все рассуждения. Справа-слева промелькнуло толстое железо ковша, затем серый алюминий картера двигателя, его обдало жаром масла поддона, перед глазами винтом прокрутился коленчатый вал, маховик, и голова юноши вынырнула из движка. Последующие впечатления были не столь захватывающими, за исключением постепенно пронизывающей его грудь трансмиссии.

Но вот и всё. Гигантский трактор зло грохотал уже позади. Макс развернулся и легко вспорхнул наверх железного чудовища. После пережитого всё казалось легко.

В просторной, шикарной для этого вида транспорта кабине сидел тот самый "чернокожанный".

В этот момент он сдавал назад, рассматривая плоды своих усилий. Когда пространство между ковшом и стеной открылось, он резко заглушил машину. Затем выругался. Максиму показалось, что у его визави даже зашевелились редкие волосы на вдруг покрывшейся потом лысине. Тракторист схватил сотовик.

– Червень, дело сделано. В лепешку. Одно месиво.

– Без эксцессов? – уточнил знакомый Максу гулкий голос.

– Какое там без… Всех наших с собой утащил.

– Это как? – дрогнул голос.

– Вот так. К себе под ковш. Все вместе с ним в одном коме, -вздрогнул лысый, вглядываясь в останки.

– Следовало ожидать чего-то такого. Не зря предупреждали. Всё, приезжай.

Остальное -не твоя забота.

Тракторист, вырубив связь, потянулся к ручке двери. Затем, что-то почувствовав, повернулся и, увидев торчащую из задней стенки голову убитого им юноши, дико заорал.

– Аааадрееес, -добавив страху завыл Максим, -Аааадреесс бооосса? Тыыы или ооон? – потянуло свежеиспеченное привидение руки к шее лысого.

– Вон! Прочь! Изыди! Иди к нему! Это всё он! -теперь уже визжала жертва. -На Коломенской. Дом пять! Изыди!

– Отдай свое черное сердце…, -Макс протянул руку к груди жертвы и тут понял, что переиграл: тракторист потерял сознание и сполз с сидения. Только теперь юноша взглянул вперед – туда, за ковш. И чуть сдержался от подкатившей к горлу рвоты. Возможно, коллеги киллера-тракториста собирались палить в воздух, предупреждая шефа, возможно, в последний момент вопияли к небесам, кто знает? Но из двенадцати рук восемь или девять с растопыренными пальцами торчали вверх из красного кома тряпья, костей, кишок, зубов и вывороченных глаз. Ужаса добавляла пульсация и предсмертное шевеление этой протоплазмы. И совсем жутко было видеть сжимающиеся-разжимающиеся пальцы на некоторых из рук. А этот, лежащий в кабине, чьих рук дело, – ничего. Не ужаснулся. Нормально хозяину доложил. Вот привидения забоялся, а вот такого – нет. "Конченный человек", -решил юноша и стал вытаскивать лысого из грейдера. Бежать бы отсюда, но голый не побежишь. Макс вздохнул и стал стягивать с бесчувственного тела его черную кожу. Она оказалась почти впору. Подросток брезгливо поморщился, но выхода не было. Посмотрел права лысого, узнал, что того зовут Михаил Стеклов (наверняка среди своих – Майкл Стек или Гласс), нащупал в одном из карманов автомобильные ключи. И то, не на такси приехали. Где-то недалеко и припарковались. Максим нажал на кнопку брелка и действительно, недалеко, в примыкающем к свалке кустарнике что-то пискливо отозвалось. Мучительно на что-то решаясь, юноша медлил, рассматривая синевшее от наколок тело Майкла. Сидел. И не раз. Тот же бешеный пес. И если не остановить…

Ведь так просто – сжать сердце… Максим встряхнул головой, отгоняя искус. Нет.

Не могу. Вот так просто, беспомощное тело? Нет… А ведь он и не сомневался.

Раздавил бы в лепешку. Ну что ты, Макс, что? Ведь придет в себя – заложит.

Предупредит… И будет убивать дальше. Хорошо, если своих или себе подобных…

Ну? Время не ждет!

Максим, злясь на себя за слюнтяйство, ударил полем по лысому, парализовав ему ноги и речь. "Пусть теперь поживет в аду. Не убивать. Калечить. Лишать возможности убивать и жировать", -думал Белый, подходя к довольно солидному бумеру. – "Но ведь тех шестерых ты под ковш закинул?" – Он сглотнул, вспомнив ком растерзанной плоти. – "Но это в борьбе, при самообороне" – оправдывался сам перед собой парень, усаживаясь за руль автомобиля. "Да ладно тебе "самообороне",- ехидничал внутренний оппонент. – "Кто тебе что может сделать, а?" -Не знаю, но нападающих быков и убийц буду уничтожать. Именно как бешенных псов.

Даже хуже. Без сожаления. Слишком уж много их развелось, – уже вслух решил Макс.

Видимо, ужас кровавого зрелища несколько поутих. Помня отцовские уроки автодела, он завел автомобиль и после нескольких прыжков, всё-таки поехал.

"До какой-нибудь остановки, а там брошу. Или до первого такси. Некогда. Завтра олимпиада. Кончить надо сегодня", – решил Макс, нажимая на газ…

Таксист поинтересовался наличием у клиента денег и Макс, спохватившись, пошарил по карманам, заглянул в барсетку, взятую из уже брошенного в придорожных зарослях бумера. Все его сбережения остались там, на свалке, в той жуткой куче.

К счастью, главный киллер был запасливым малым, и пассажир передал несколько довольно крупных купюр бдительному таксисту. Тот молча кивнул и, казалось бы, перестал обращать внимание на затянутого в кожу юнца. Максим же, рассеянно глядя на столичные пригороды, думал, что он сделает со Ржавым. Конечно, кара должна быть страшной и мучительной… И долгой. В конце концов, смерть – всё-таки избавление от мук. Хоть страшное своей неизвестностью, но избавление. Надо, чтобы подольше помучился. Или… или сделать с ним то, чего он больше всего боится! – решил юноша. И обобрать. До нитки. И всё – опять же сиротам. Или?..

Ага, приехали. Спасибо.

"Юный мститель". Кто-то всё-таки настучал. Или вычислили? Не удастся теперь внезапно. Хотя, я, вроде, уже уничтожен? А чего он боится? Некогда, некогда, некогда фантазировать, -собирался Макс с мыслями, осматривая довольно солидную крепостную стену, отделяющую логово Ржавого от остального мира. По периметру нескончаемой ограды зло, словно сквозь оптический прицел, присматривались к внешнему космосу камеры наблюдения. Незамеченным не пройдешь. Хотя… Юноша закрыл глаза и попытался увидеть течение тока в подключенных к камерам кабелям.

То, что вдруг открылось ему, ошеломляло. Словно кровь по организму, разливалось электричество по особняку. Вон там мощный, ослепительно-красный поток вливается в этот организм от центрального провода. Он бьется, пульсирует, меняет оттенки цвета. А дальше разливается на розовые, голубые, сиреневые струи, те -на небольшие ручейки, а они разветвляются на светящиеся ниточки. Та-а-ак. Потрясно, но некогда. Сейчас – в обратную сторону. От камер – куда? Так. Там и пульт. А рядом, в том же пульте – переключатель. Этакая перемычка между потоками. Если убрать? То есть, соединить потоки? Макс сфокусировал свое таинственное поле на промежутке между двумя мощными потоками электричества, как он полагал, на пульте управления.

Что это было? В ослепительный миг все потоки соединились в один, бьющий во все стороны фонтан. Одна из его струй пронзительно-зеленой змеей кинулась в сторону Максима и наполнила его бурлящей энергией. Юноша еще не привык к такой зарядке, и сознание его на мгновение отключилось. Правда, очнулся он быстро. Ощущения? Ну, кто пробовал воткнуть в розетку изогнутый гвоздь или просто по глупости хватался за провода -знают. Макс вспомнил, как получил такой "заряд бодрости", вкручивая лампочку во включенный патрон. Хотя здесь – он оглушенно покачал головой – здесь что-то было не так. Ну да ладно. Главное, теперь волны электроэнергии бушевали вдали – не доходя до крепости Ржавого. Пора. Не теряя времени на раздевания (по опыту он знал, что одежда останется здесь, у места, где он войдет в стену), мститель проткнулся сквозь ограду и оказался в просторном дворе. Нет, скорее поместье. По всем правилам фортификации за стеной периметром простиралась мертвая зона – гладкая бетонированная дорожка метра в четыре шириной. Подросток проскочил ее одним прыжком – пока охрана, наверняка, ошалело переключает тумблеры. Ага, вот и они, родные. Как без них? Огромнейшие, омерзительные в своей бессистемной и безнаказанной агрессии псины. Это уже не ново, и Максим знал, что уничтожение этих уродов не составляет для него труда, не приносит боли и душевных мук. Даже убийство той первой, бешеной собаки вызвало более серьезные терзания. Через долю секунды, уже в прыжке на жертву, их сердца оборвались и на землю тяжело упали три агонизирующих сгустка мышц. Откуда-то издали приближался лай еще трех или четырех псин. Максим раздосадованно поморщился – эти трупы укажут на место проникновения незваного гостя. А убивать на расстоянии, по голосу, не чувствуя нападения… Нет! Подросток присел за кустом начинающегося лесопарка и сосредоточился, вылавливая волну собачьих чувств. Да, тоже самое.

Ярость, азарт, черная ненависть. А если? – И он попытался внушить псинам безотчетный ужас. Ну, должны же они хоть чего-то бояться? На генетическом уровне?

А если? – вспомнив дурашливый рассказ Шекли, он полыхнул в собачьи морды стеной огня. Дикий испуганный визг, перешедший в завывания, стал быстро удаляться.

Максим, счастливо улыбаясь, пустил этот воображаемый таежный пожар следом, и поставил стеной у самых поджатых хвостов животных. Всё! Они обезврежены.

Навсегда. И убивать не пришлось! С этими мыслями юноша двинулся дальше -напрямую к особняку "а-ля дворянское гнездо". Он успел пронырнуть через заднюю стену и оказаться в кладовой, когда охрана, рванувшаяся сначала на лай, потом -на визг собак, вновь стала по постам.

Кладовая должна ассоциироваться с какими-то старыми валенками, сушеными вениками, древней рухлядью и пылью. Ничего подобного здесь не было. Или Ржавый, или его дворецкий любили порядок. Всё было аккуратно сложено в стоящих на стеллажах солидных армейских зеленых ящиках и ящичках всевозможных размеров и вместимости.

Все закрыты на замки, а некоторые даже опломбированы. Но особо интриговали оцинкованные ящики, строгой шеренгой стоявшие на отдельном стеллаже. Впрочем, сейчас было не до этого. Максим очень осторожно выглянул через стены. Справа оказалась кухня, слева – бильярдная. Значит, значит… Кабинет, конечно, на втором этаже. Выше, под крышей, всякие там спальни, курильни, прочие прибамбасы.

Ниже -гараж, сауна, ну что там еще? Фитнес, массажная и так далее. Столовая парадная -на втором. Но кухня -на первом. Значит… В кино видел. Этакий маленький лифтик для подачи пищи. Этакий штришок особого шика. То что надо. Он кинулся на кухню и быстро втиснулся в это устройство. Подняться по канату проблем не составило, и вскоре Максим уже слышал голоса – резкий, грубый и бубнящий. Ему повезло. Не желая осквернять свой кабинет многочисленными быками из охраны, Ржавый на этот раз инструктировал свое воинство в столовой. Видимо, сразу после напутствия намеревался пересидеть опасность в более надежном кабинете, но спускаться вниз, под открытое небо, не хватило духу. А конференц-зал – это уж слишком. Поэтому вот так, почти рутинно…

– Ну что там? Ты что оторопел? Дай сюда, – вырвал сотовик из рук действительно оторопелого мужика рыжий живчик. Максим из своего укрытия во все глаза смотрел на Ржавого. Маленький. Лобастый. Крепко сбитый. Тонкие поджатые губы.

Действительно огненно-рыжая шевелюра. Порывистые движения. И жутко контрастирующий с этим всем обликом бас. Ну, словно речному трамвайчику присобачили гудок океанского лайнера.

– Да… Как? Короче. Что мямлишь? Никого? А собаки – просто так? Испугались? Чего?

Кого испугались? Они на медведя, на крокодила… Ладно. Хватит. Стрелять во всё, что пошевелится. Да. На поражение. Сейчас появится.

– Вот такая получается лажа, братаны. Или господа, кому что ближе. Появился некий неуловимый мститель. Юноша нежного возраста со странными способностями и повадками. Мои коллеги – ваш, ваш и ваш боссы любезно согласились прикомандировать вас на сегодняшний день ко мне. Еще минут пятнадцать назад я думал, что мы справились сами. Но увы.

Хозяин, расхаживая вдоль подобия шеренги, вдруг вызверился на одного из громил.

– Чего лыбишься, дружок? Думаешь, в игрушки играем? – Одним ударом Ржавый свалил гориллу на пол, и, не обращая больше внимания на незадачливого слушателя, продолжил.

– Этот вьюноша ухайдокал Прохора и его ребят. Так, что один сам в петлю влез.

Вот, его брателло Ники даже оттуда своих ребят прислал. Я не гоню пургу? – Посланцы Ники отрицательно покачали головами. – Он уходил Игната и его профи так, что те рехнулись и замордовали своего босса. Есть все основания думать – это для тех, кто умеет, -что эпидемия параличей у наших коллег-щипачей – тоже его работа.

Да и другие мелкие проказы. Сегодня на гм… рандеву с моими ребятами он сначала, не знаю как, киданул под грейдер шестерых моих ребят, а потом, как я понимаю, уделал и моего лучшего киллера. Теперь он идет сюда. Или, судя по фокусам с электричеством и собаками, – уже пришел. А посему, -подвел Ржавый итог повествованию – ваша группа, на периметр к Ревелю, вы все – на все входы в дом, вы – первый этаж, вы -на лестницах между этажами. Вы здесь. Осип, Ларик, Морж, – со мной. Вновь всем. В доме, кроме вас никого нет. Во все шевелящееся стрелять на поражение, – дополнил босс, растворяясь в анфиладах, ведущих в кабинет.

"Во всё, что шевелится"? – хмыкнул про себя Максим. -"Сейчас устроим", -и он мысленно сосредоточился на волнах, царящих в подземном, подвальном царстве этой домины. Вскоре он нащупал поля спящих сейчас ночных пройдох и стал мягко понуждать их к действиям.

Когда напряжение достигло апогея, раздалась первая очередь из безотказного, испытанного и любимого многими "узи". Тут же кто-то громыхнул из пистолета.

Затем в разных местах дома раздались крики и выстрелы.

– Что, что происходит? – выскочил из кабинета приближенный к Ржавому Морж. – Прекратить! -загремел он. -Ну, чего палил? – встряхнул он владельца "узи".

– Зашевелилось. Как приказал босс -очередь. А там – крысища. Вызверилась – и на меня. Защищался. Вон, – показал он стволом на гигантскую, откормленную на царских объедках Ржавого шушеру.

– Везде то же самое. Я уже выяснил. Крысы. Почему-то кидаются на людей, -сообщил Родя, – поставленный над всей этой разношерстной братией кэп боевиков Ржавого.

– Прекратить! Тир здесь устроили.

– Но Морж, они действительно кидаются, -возразил Родя. – Вон, смотри, – почему- то прошептал он, кивком головы показывая в сторону наполненного хрусталем стеклянного буфета. Из-под него действительно вылез здоровенный экземпляр серого племени, поблескивая глазками, и к чему-то принюхиваясь.

– Выцеливает, – вновь шепотом объяснил кэп. Крысище, видимо, "выцелила" жертву, потому что с яростным писком бросилась к Моржу. Это произошло столь быстро, а приказ: "Не стрелять!" был столь свеж, что все только наблюдали, как крыса, мелькнув по паркету серым пунктиром, поднырнула в штанину боссова клеврета.

Ужасающий, холодящий душу рев до отказа наполнил довольно просторный дом, вырвался из окон и вернулся эхом откуда-то из сада. Судя по лихорадочным жестам орущего Моржа, агрессор, лихо поднявшись по ноге, прочно обосновался несколько выше и вцепился в добычу намертво. Морж, продолжая реветь, попробовал оглушить противника своими пудовыми кулаками. Переливы, ворвавшиеся в ранее однотонный вой, давали понять, что попадал он не в крысу. Ну, не совсем, и не только в нее.

Додумавшись, наконец, жертва крысиной атаки рванул с себя брюки. Так, что разорвал пополам. Затем также в куски разодрал пестрые просторные трусы.

То, что увидели развеселившиеся, было, коллеги, обдало их холодным потом. Зверек, в своей безрассудной и бессмысленной ярости, продолжал рвать плоть на самом интимном мужском месте, и из раны уже фонтаном хлестала кровь. Длинное, красное теперь, тельце крысы, словно порождение кошмарного сна, свисало каким-то дьявольским сгустком зла. Морж оторвал крысу от себя с куском своей плоти и отбросил далеко в сторону. Всё-же оглушенный здоровенными кулаками жертвы, странный враг хрипло, уже похоже на рык, зашипел, и, покачиваясь, вновь двинулся к Моржу. Тот, уже оседая от потери крови, выхватил своего "Макара" и расстрелял всю обойму в безумца. Когда все стихло и оба участника поединка замерли в неподвижности, стало слышно, как требовательно завывают сотовики у командиров.

Первый ответил боссу Родя.

– Нет, босс. Не он. Если только не превратился в крысу. Стрельба? Я же говорю – крыса. Какие шуточки, босс? Да разве я когда… Крыса кинулась на Моржа и начисто отгрызла ему… ну это. Да, это он орал. Кто? Мы? Сейчас принесу к Вам на перевязку, убедитесь. Никто бы не посмел колоться в такое время. Куда? Но там никого. Что? Так… Принято.

– Крыс бить подручными средствами. Стрельбу прекратить. Лихой, бери троих и Моржа в подвал. Окажете там помощь. ТАК СКАЗАНО ШЕФОМ, – выделил он каждое слово, увидев недоумение в глазах братвы. Все знали, что такое "оказать помощь" раненому. Но Моржа? Правда, мозгов для раздумывания не хватало, и, теперь уже бывшего, шефова любимца поволокли в буквальном смысле в последний путь. И эта картина не прибавила оптимизма защитникам.

– Я думаю, шеф, может, они перебесились? Нормальные крысы на людей не нападают.

Особенно днём. Но если что, будем отбиваться без стрельбы. Нет, во дворе тихо.

Почему не отвечают? Пойти проверить? Понял. Заметано. – Родя запихнул мобильник в карман куртки и кинулся к выходу.

– Вон, еще одна выцеливает. И еще… И вон, – шепталась охрана, глядя под мебель.

Действительно, то тут, то там выглядывали ощерившиеся крысиные морды.

– Да какими там, блин, "подручными средствами"? -вслух высказал сомнение один из быков. -Да еще, как сказал Родя, бешеных. Пока я ее задушу, она меня сколько раз цапнет? Или как Моржу в штаны влезет. Какими там, блин, "подручными"? Бросится, – буду стрелять, -и тут же пальнул в действительно кинувшуюся на него крысищу. – Вот так, блин, -довольно прокомментировал он свое попадание.

– Следующего, кто бабахнет в крысу, пристрелю лично, – выскочил из кабинета еще один царедворец – Осип. Кончай базар! Дело есть дело.

Зная безграничную и неуправляемую жестокость этого клеврета, возражать никто не посмел.

Максим вдруг почувствовал, что устал натравливать серую братию на защитников Ржавого. В конце концов, для крысиного племени это было противоестественно. Да и не сделали эти громилы крысам ничего такого, чтобы те превратились в камикадзе.

Максим понял, что неправ, что ужастик получается впечатляющий, но какой-то несправедливый в отношении ни в чем не повинных животных. К этому времени он уже настроился на мыслительные волны Ржавого воинства. Инстинкты голода, размножения, удовольствий, а сейчас – и страха были более выражены, чем инстинкты крыс, у которых всё-таки превалировали любовь к детенышам, братство стаи, какое-то самопожертвование и даже отвага. Да и многие из особей оказывались просто развитее этих человекоподобных примитивов с пистолетами-пулеметами разных калибров. И тогда, вспомнив недавний эпизод с псинами и уже давний – с Прохором, Макс полыхнул по глазам бычил пожирающим пламенем. Казалось, дом просто чудом не развалился от дикого рева и грохота выстрелов. Стрельба, правда, вскоре стихла.

В первый момент, ощутив вспышку и ослепляющую боль в глазах, почти каждый из незадачливых охранников тотчас нажал на спуск в сторону пламени – то есть прямо перед собой. Потом наступила жуткая боль в глазах и -темнота. Куда уж тут стрелять? И тридцать луженых глоток, привыкших ржать, жрать, храпеть и гоготать, вдруг заверещали, захныкали, завыли, взывая к помощи. Максим выбрался из своего убежища и все-таки кривясь от раздирающих дом криков, вошел в кабинет к Ржавому.

– Ну, милости просим, юноша, – хватило все-таки духу рыжему хозяину поприветствовать гостя. – Хотя, в таком виде… Нет, просто непривычно… – добавил он, во все глаза таращась на Максима. Гость действительно выглядел несолидно для мстителя – абсолютно голый, только что с массивным золотым крестиком.

– Моя одежда осталась там, в настоящем мире. Да ты не смущайся, Ржавый. Ты же нормальной ориентации, а? – Максим устроился в кресле напротив Ржавого, но всё же, содрав с соседнего кресла какую-то дорогую шкуру, прикрылся.

– Что ты сделал с моими ребятами?

– Они никогда не смогут больше убивать.

– Жаль. Они больше ничего не умеют.

– Сердобольный. О себе-то подумал?

– Чего ты хочешь? Кто ты? Чего привязался?

– Смерти твоей хочу, Ржавый. И всё. Мелочи вот такой.

– Но почему?

– Жила одна девчонка. А четверо подонков ее изнасиловали и задушила. Двое уже сдохли. Два осталось.

– Вот оно что… Надо было допетрить… Но…

В разгар беседы всё это время сидевший неподвижно Ларик – последний из приблатненных Ржавого -выхватил, наконец, свою "пушку" и разрядил всю её обойму в непрошенного гостя. Яркая вспышка на месте сидящего юноши на миг ослепила стрелявшего и его шефа. А затем – ничего. Гость осмотрел шкуру, которой укрывался, затем – спинку кресла, пожал плечами и попросил шефа продолжать.

– Да, надо было допетрить, -враз осипшим голосом продолжил Ржавый, глядя, как катается по полу, затихая, его последний из телохранителей. -А Ларик всегда был лохом. Ничего, козел, так и не понял… Не моя идея с этой девкой. Меня с ней познакомил один киношник. Мне она не показалась. Другое дело мамаша. Но, не о ней базар, да? А глаз на нее положил Сам.

– Сам кто?

– Сам САМ. Тебе, юноша, еще многое неизвестно. А я бы мог быть полезным, – начал вербоваться Ржавый. -У меня же соображалка варит. Не моя карта… Но я могу быть полезен. И на Сама выход есть и на многих-многих. Мы бы… То есть вы бы со мной…

С моими сведениями…

– Что со Светланой? – перебил его Максим. Перспектива разборок со "многими- многими" его не прельщала.

– С этой… Ну, в общем на югах представил я ее Саму. Она ему и показалась. У него вроде гарема. Хотел и ее туда. Она по дуроте вначале не понимала. Он тоже каким-то из этих, ну киношных, прикидывался. Потом в какой-то тусовке от нее по морде получил. Не знаю, то ли раскололся по дури – у него бывает при "приступах страстей" – это он сам так выражается, то ли события форсировал… Ну, в общем, плюха была принародная. Вот принародно надо было и… ммм… наказать. Да так, чтобы и в прессе помелькало. Чтобы другим неповадно было. А так как я сосватал, то с меня был и спрос. А мне Игнат подсуетил. Так что и он… Ну… и… Но ничего личного. Вот такой расклад… Ну так как, я тебе Сама, ты мне – амнистию.

А за… ммм… моральный вред, я готов, – лихорадочно зашептал Ржавый. – У меня только здесь бриллиантов на пять. Потом, если выпустишь, – еще пять. Там тебе, ее родне, решай сам, а? – Уже снизу вверх заглядывал в глаза юноше Ржавый.

– Врешь насчет пяти. Мелковат ты для таких сумм.

– Я? Мелковат? Они же здесь! Вот! -хозяин метнулся к стене, содрал картину и, лихорадочно набирая цифры, открыл достаточно вместительный сейф.

– Вот, вот, вот! – вытаскивал и рассыпал на журнальном столике бриллианты. – Здесь больше, чем на пять миллионов. А этот! Он один тянет на сколько! Ну, так как? А здесь – он положил на стол флэшки – выходы и на Сама, и на кое кого еще…

– Возмещать, конечно, надо. Ты мне вот что скажи… Ты ее оживить можешь? ?Я? Ее? Что?

– Ну, а все остальное – уже не возмещение. Пошли.

– Никуда не пойду! – завизжал вдруг хозяин.-Сейчас менты заявятся. Ты только тронь меня! Не знаешь, с кем связался! Не знаешь, кто у меня кормится! Никуда не пойду!

– Ладно. Можно и здесь. Ну, какой смерти ты больше боишься? – и Макс заглянул глубоко в глаза Ржавому…

Максим без помех вышел из домовладения бандита. Ослепленные телохранители, пытаясь выйти из дома, хватались друг за друга, а наружная охрана, еще ранее удостоенная Максового внимания, крепко спала. Здесь были менее испытанные, менее замазанные кровью хлопцы, и ни убивать, ни калечить их в массовом порядке юноше не хотелось. А на индивидуальные разборки с каждым времени не было. Если не врал Ржавый, их вот-вот повяжут с оружием, а там – пускай разбираются. Вот только…

Он остановился около двоих "кэпов" -Ревеля, командира внешней охраны – "периметра" и Роди, отдавшего на растерзание Моржа, а затем кинувшегося проверять внешнюю охрану. Оба были отталкивающе неприятны даже в спящем виде. И оба были по ноздри замазаны кровью. Оно и естественно – среди безмозглой братвы такие же безмозглые ничем другим и не поднимутся. Не долго раздумывая, Максим поднял их, еще троих наиболее гнусных подручных и, не разбудив, дал несколько команд, после чего вышел через будку охраны. Пройти сквозь стену не давали сложенные в графин алмазы и прихваченные заодно флэшки с так расхваленными Ржавым "выходами".

Пройдя вдоль стены к оставленной одежде, юноша вновь облачился в неё, распихал по карманам добычу и двинулся к остановке.

"Но что же получается? Прохор, Игнат, Ржавый, теперь этот странный Сам. Может, наврал авторитет, чтобы свою шкуру спасти? Ну, пока хватит. Итак, наверное, засветился. Хотя никто меня особо и не видел. Только Ржавый да этот… Ларик. Но они уже не расскажут. Что же с этим держимордой получилось? Он выстрелил, а я в ответ волной? Вроде не собирался. Или это так, рефлекторно? Ведь когда стреляли там, в гараже Прохора, были дырки. Теперь нет. Ну, тогда и проходить сквозь стены получалось с трудом. Или не пробовал? И вот еще что…". Какой-то недопонятый, даже неосознанный вопрос мучил юношу. Что-то еще было непонятно.

Хотя, что тут вообще было понятного? Может, это какой-то сон? Вот, проснусь сейчас в больнице… Или даже дома на весенних каникулах… Здорово было бы…

Здорово? И не было бы ничего этого? Шла бы размеренная серая жизнь? Уже "серая"?

Да, по сравнению с тем, что творится сейчас, – серая. Сейчас калейдоскоп какой-то.

И всё вприпрыжку, всё без оглядки. А когда минута задуматься выпадет, так сразу и засыпаешь. Жаль же будет, если вдруг это сон…

– Просыпайтесь, молодой человек. Прибыли.

Такси остановилось у гостиницы, и Макс, рассчитавшись найденными в киллеровой кожанке деньгами, выбрался наружу. Хлопотный день заканчивался.

– Тебе под крутого не идет. Фейсом не вышел, -прокомментировал Ник появление затянутого в кожу соседа.

– Это я одолжил до завтра.

– Ааа… на вечер? Куда намылился?

– Уже отмылился. Сейчас спать завалюсь.

– Послушай, давай протянемся на шестой этаж. Там девчата совсем одни. Побеседуем на ночь. О математике там… или еще о чем, а?

Опустошенному сегодняшней расправой Максиму совсем не хотелось бесед. Хотя…

Почему бы и нет? Как раз развеяться.

– Давай. Только за набором крутанись сам. Я честное слово, запарился сегодня.

– За каким?

– Ну, это… тортик, конфеты, что там им еще можно? Шампанского или вина хорошего?

– Да ну… я… -замялся математик.

– Вот, возьми, -протянул ему Макс часть киллеровых денег. – Бери-бери, не стесняйся. Шаленые. Выиграл.

– У однорукого бандита?

– У бандита. Точно. Давай. Я пока подремлю.

Глава 39

Луна сегодня была какая-то неприятная, багрово-красная, и ее лучи не заряжали Максима. Стоявшая рядом девушка-ровесница курила, и это тоже было неприятно.

Стряхивая пепел через перила балкона вниз, она следила за падением маленького уголька и философствовала.

– Мы, по большому счету, вот такие же маленькие угольки. Также тлеем на ветру жизни, также иногда вспыхиваем, и неизвестно куда мчимся, падаем, превращаемся в пепел.

– Лариса, ты стихов не пишешь? – поинтересовался юноша. У него разболелась голова, и такая заумная болтовня не приносила удовольствия.

– Пишу. Но не очень чтобы…

– У меня друг хорошо пишет. Знаешь, вот что думает, то и пишет. Скажи, у вас речка какая? Правда, что другого берега не видно? И пароходы, наверное, как океанские, а? А рыба какая водится? Ты сама ловила? – шевелил он девушку, пытаясь сбить это интересничание на обычный треп.

Смутившись, девушка потянулась за новой сигаретой. Увещевать ее было неудобно, и Макс решился на еще одно деяние. Поймав мимолетный взгляд собеседницы, он окунулся в ее поле, затем – "просканировал" мозг. Вздохнув, поднял руки к вискам девушки и начал растворять своими лучами малюсенькие черные пятнышки, прятавшиеся за ярко-розовым свечением здоровых клеточек. Когда зловещие пятнышки исчезли, Макс привычно направил по нервам новой знакомой свою золотую укрепляющую волну. Может, и не надо было. Но уж очень хороша была эта девушка с волнистыми русыми волосами и вздернутым носиком. Не хотелось, чтобы превратилась она из-за головных болей в обычную шлёндру.

– Ч…ч…что это было? – через несколько долгих минут вымолвила девушка, во все глаза глядя на склонившегося через перила нового знакомого.

– Не знаю, – глухо ответил Максим. Сейчас он боролся с ударившей болью, и чтобы ее облегчить и скрыть гримасу, скорчившись, перекосился через перила, якобы рассматривая что-то внизу.

– Нет, что это было? – вновь, но уже настойчивей прошептала девушка. – Что ты со мной сделал. Ну? -потянула она юношу за шиворот к себе. – Я же всё видела. Что это было, ну?

– У тебя были головные боли. И ты курила, чтобы их снять. Теперь голова не болит.

Правда?

– Правда! – как-то задумчиво, прислушиваясь к своим ощущениям, пролепетала Лариса.

– Ну вот. И не будет. И курить незачем. Н-е-з-а-ч-е-м, – раздельно повторил он, вновь поймав ее взгляд. И ничего не было. Н-и-ч-е-г-о. Просто всё вдруг прошло.

Лариса вдруг счастливо рассмеялась. – Знаешь, -ответила она на взгляд юноши, -мне давно так хорошо не было. Всё время давила какая-то головная боль. И вдруг, сейчас, – прошла. У тебя зубы болели?

– Нет, Бог миловал.

– Ну хоть что-то болело?

– Это бывает.

– И когда пройдет, хорошо, правда? Вот и у меня сейчас. Ну, берегитесь, завтра я горы сверну!

– Да, пожалуй, пора. Завтра, то есть, уже сегодня начнется… Или продолжится…-цедил, сдерживая стон Максим.

– Да, конечно. Спасибо тебе за компанию. И… ты что, меня даже и не поцелуешь? – искренне удивилась она.

– А это что, обряд такой?

– Дурак, это я так пошутила. Ну, до завтра!

Когда разбитый и недовольный вечером юноша пришел в номер, соседа еще не было.

Махнув на всё рукой, Макс наконец-то завалился спать. "Надо было ее поцеловать…

Но после всего этого… сегодняшнего… да и зачем? Бриллианты спрятать… А в чем завтра на олимпиаду идти…" -путались засыпающие мысли.

Задания, действительно, были посложнее. Больше на соображалку. Но, как и прежде, Максим старательно переписывал в экзаменационные листы формулы и преобразования из своей "бегущей строки" -в нескольких вариантах, классическом и "авторском", более рациональном и неисследованном. Разговор о предрешенности вопроса с победителем его завёл. "Посмотрим, как покрутятся", -ехидничал он, выдавая элегантные, даже самому нравившиеся решения. Учеба в Кембридже его не прельщала, но вот так западло из ребят лохов делать?

В следующий этап вышла половина участников. После оглашения фамилий оставшихся, Максима вдруг пригласили к ректору университета.

– Ого, сподобился, -прокомментировал вызов цветущий Максов сосед по номеру. Он тоже прошел в следующий тур и был необычайно доволен таким раскладом.

– А что тут такого?

– Да это же ректор. Р-е-к-т-о-р! Светило! Мировой ученый! Легенда! И мужик, говорят, мировой. Глянешься ему – дело в шляпе. Без всяких конкурсов зачислит.

Даже прямо сейчас, еще до окончания школы.

– Да не надо мне это!

– Что вы, что вы! Мы не такие! Ладно. Не надо, тогда за меня попроси. Я не откажусь, -шутя напутствовал Николай, провожая Макса до административного корпуса.

Крепко сбитый, лобастый, угрюмый с виду, чем-то очень похожий на легендарного Королева, ректор с таким же угрюмым интересом рассматривал сидящего напротив юношу. Несколько поморщившись, оценил джинсы и легкомысленную майку Максима. Тот не решился объяснять, что и это – слава Богу. И еще хорошо, что утром смотался в ближайший бутик. А то пришел бы в кожаном прикиде покойного киллера – вот тогда – да. Но по одежке только встречают, не так ли?

Ректору не понравился и открытый, до нахальности прямой взгляд подростка. Этакая самоуверенность. Ученый вдруг поймал себя на мысли, что в этом кабинете давно так на него не смотрели. На равных что ли? Нет, не на равных, а без пиетета. Все изображали заинтересованность, трепет, глубочайшую преданность, ожидание руководящих откровений и много еще чего, подхалимажного. В зависимости от того, по какому вопросу приходили. А в верхах – наоборот, ему приходилось… Он тяжело вздохнул и поморщился.

– Молодой человек, я попросил Вас зайти, чтобы лично познакомиться с новой восходящей звездой математики. -Он вновь поморщился, – очень выспренно получалось и как-то не проходило с этим парнишкой. Взгляд, какой-то взрослый, проникающий в самую душу взгляд, мешал словоблудствовать.

– В общем, Максим, ты большой молодец. Я просмотрел твои решения. Пока просмотрел.

Вечером, в свободное время поизучаю. Особенно здорово решаешь задачи на логику мышления. Нестандартно. Некомпьютерно. Как ты смотришь на то, чтобы учиться у нас? Поверь, будет очень интересно.

– А правда, что Вы еще студентом, участвовали в расчетах полетов станций к Марсу?

– Правда, -улыбнулся ректор. Наивный личностный вопрос как-то скинул с глаз ученого пелену неприязни.

– Вот это было действительно интересно, -мечтательно вздохнул школьник. – А что сейчас интересного? Всё компы рассчитают.

– Ну, ты неправ. И, кроме того, научить комп не считать, а думать? А? Логически думать. Не найти где-то там, в космосе, братьев по разуму, а создать их здесь, на земле, самим. Не механических рабов, не электронных протезов человечества, а носителей разума, -увлекся ученый. -Новый вид существа разумного. Совершенный, неуязвимый, бессмертный разум, а? Фантастика? Это уже близко к реальности, молодой человек. Как вы на это смотрите?

Максим сидел, глубоко задумавшись. Сказанные слова потрясли его. "Новый вид существа разумного". "Совершенный, неуязвимый разум".

– Скажите, а… вы думали о… носителе этого разума? Какой он будет? И… и… как он сможет… жить среди… обыкновенных людей?

– О, дорогой, до этого еще далеко. И это больше философские вопросы. Некоторые вообще предлагают обкатать все эти взаимоотношения в виртуальном мире.

– То есть, он будет только…воображать, что он существует? "Матрица" всерьёз?

– Ну, киношники уж слишком утрировали. Хотя, кое- какие зерна истины там есть. Ну так как, молодой человек?

– А правда, что первое место уже забито? – напрямую поинтересовалось юное дарование вместо ответа. И теперь ректор отчетливо понял причину своей неприязни.

Этот парнишка поставил его перед нелегким выбором между принципиальностью и рациональностью поступка.

– Понимаешь, Максим, ну, не совсем так, -начал оправдываться он. -До твоего появления у нас была одна восходящая звезда. В хорошем смысле. Он, действительно, талантище. А что его отец… Бывает, что талант передается генетически. Редко, но бывает… И когда Кембридж предложил победителю… никто и не сомневался. Да и теперь вот только- только с твоими решениями забегали. И еще финальный тур…

Но там, в Кембридже, в принципе, уже всё решено. И их руководитель Владимира хорошо знает. И вообще… Ты понимаешь? Поэтому твой талант – некоторые проблемы.

Но только сейчас. Потом мы с тобой наверстаем, а? Ну, что скажешь?

– Да не горю я в этот Кембридж мозги сушить. Вот в Испанию – это да! С детства мечтал.

– С детства! – хмыкнул ректор. – Ну так как? По рукам? Мы даже готовы компенсировать… ммм… моральный ущерб – продлим тебе за счет университета путевку. Ну, что скажешь?

– Что мне делать? – занятый какими-то своими мыслями, уточнил подросток.

– А ничего. В финальном туре просто не реши одну задачу.

– Да, а потом меня еще кто обойдет?

– Не переживай. Порешай всё, в том числе повышенной сложности, а простенькую оставь.

– Чему вы меня учите! – вздохнул Максим. – Хорошо… Скажите, -спросил он у облегченно вздохнувшего ректора, – а вот…ну, этот новый разум… если он в виртуале. Он может это как-то проверить?

– Вижу, увлекся. Похвально. На, почитай, -он достал из гигантского, во всю длинную стену кабинета, книжного шкафа толстенную монографию и вручил юноше. – До встречи!

Когда закрылась дверь, ученый-администратор вновь тяжело вздохнул. "Чему вы меня учите?" – переспросил он и уже вдогонку ответил: "Учу быть гибче. Для твоей же пользы". Хотя… Дальше думать не хотелось. К счастью, позвонила вертушка, и не менее важные вопросы позволили отвлечься от проявленной мелкой нечистоплотности.

А Максим, словно в лихорадке, добрался до номера и, отмахнувшись от соседа, пообещав всё рассказать позже, набросился на книгу. Может, всё с ним вот так просто и объясняется? Может, и нет его с этими его сверхвозможностями. Может, создали искусственный разум и дают ему порезвиться в виртуале? От такого предположения бросало в дрожь. Он лихорадочно перелистывал страницы, отыскивая ответ на вопрос, можно ли это вычислить и как?

О первых выводах он рассказывал вечером новой знакомой – Лариске. Та жаловалась на трудности этого тура и отвращение к сигаретам.

– Вылечу на следующем туре. Это уже запредел какой-то. Будто не для школьников, а для академиков.

– Соревнования. Олимпиада. Как в прыжках в высоту. Перепрыгнули – подняли планку.

Кто и эту перепрыгнул – выше. А ты чего хотела? Вообще вся житуха такая. Кстати, о жизни. Ты не думала, что всё это – виртуал? Ну, вообще -всё?

– И ты "Матриц" насмотрелся.

– Ну, у меня другое. Вот, кажется иногда, что всё… неестественно как-то. А выяснить можно, оказывается, только при выявлении сбоев программы. На мелочах или нелогичном поведении. Вот, к примеру, ты мне только кажешься, да? Виртуал. Я сейчас беру и… – он притянул девушку и крепко поцеловал.

– И что теперь по логике я должна делать? – выдохнула девушка.

– По логике программы ты, как отличница и правильная девушка должна дать малознакомому нахалу по морде.

– Ну, на! – не заставила себя ждать Лариса. -А дальше? -поинтересовалась она, когда Максим потер щеку.

– А потом – убежать, что ли, – задумчиво высказал предположение Максим.

– Ну, значит, действительно, виртуал. Сбой в программе, -усмехнулась девушка, обхватив экспериментатора за шею и потянувшись к нему губами. "Ну и пусть. Если программа, то неплохая. Даже в мелочах", -решил пока не отвлекаться Макс.

– Всё, хватит. Ну, пожалуйста, -задыхаясь, попросилась Лариса и гибко выскользнула из объятий юноши. Некоторое время они стояли, переводя дыхание.

– Ты слышал про сегодняшние разборки? – словно ничего не произошло, начала нейтральный разговор девушка.

– Нет, не смотрел ничего. Зачитался.

– Смотри, доучишься. Как я. До мигреней.

– Ничего у тебя уже нет. Так что за разборки?

– Нет? Уже? Ну да, я вчера говорила… Разборки… Да, представляешь, авторитета со всей бандой кончили. Самого главаря свои же замордовали по полной программе -в "Новостях" конкретизировать даже постеснялись. А остальные, представь себе – ослепли! Чем их там таким траванули – непонятно. Но порезвились конкретно.

Тридцать два мордоворота слепых и с оружием. Ну, оружие им теперь до фонаря. Ну, там еще ужастики какие-то. А потом на свалке нашли мертвого киллера, который передавил нескольких бандюганов этого же авторитета. А часть в бессознательном состоянии у него же дома повязали, они сейчас показания дают… жуть, правда?

– Да, конечно. Я, наверное, не смог бы здесь жить.

– Зато какие тусовки! – мечтательно вздохнула девушка…

– О, кстати! Давай завтра проскочим?

– Куда?

– Ну, на такую тусовку, -он схватил сотовик и набрал один из заветных номеров.

Выслушав витиеватое приветствие Ираклия, он спросил, может ли он заглянуть в гости с девушкой и когда лучше, чтобы кого застать.

– С кем, дорогой, познакомиться хочешь?

– Это не я. Больше девушка.

– Тогда имею смелость попросить подождать всего ничего – до пятницы. Тут день рождения у знаешь кого? Ого, не знаешь? Ну, скажешь девушке, она догадается.

Всех покажу. А за маленькую услугу и со всеми познакомлю. Учти, нэ представлю, а хорошо познакомлю.

– Я так и думал, что одним разом не кончится.

– Конэчно, дорогой. Я хочу дарить людям радость. Красоту, чудеса. Но не могу. А ты можешь. Вот я и прошу. Ну, подаришь своей девушке удовольствие, а остальные посмотрят. Даже птиц нэ надо, а?

– Договорились. Но тогда и место…

– Лучшее. Королевское. Самое престижное и самое удобное. Жду. Куда и когда прислать машину? ?Я перезвоню.

– Слушай, дорогой, есть еще предложение. Ираклий на слове не ловит и не мелочится.

Давай так, моя машина, моя визажистка для дамы и прикид для обоих за мой счет, -брал быка за рога хозяин ресторана. -Ну, дорогой, скажи да прямо сейчас. И я разнесу эту весть, а?

– Не знаю, как девушка…

– Согласится. Скажи кто -согласится. А если нэт, скажи, кого бы ты хотэл за столик?

– Ладно. Уговорили. О времени позвонимся.

– Молодэц, кунак. Обрадовал!

Максим убрал сотовик и покосился на Ларису. Та смотрела на Луну и хрустальное серебро плескалось в ее серых глазах. Может, ради неё и стоило?

– Слушай, -решился он. -Знаешь, у кого из звезд в пятницу именины?

– Ну конечно!

– Поехали на тусовку в пятницу. Там тебя познакомят со всей этой братией.

– Шутишь?

– Да нет, знакомый есть. Он мне кое-что должен. Кстати, он организует тебе и прикид и боевую раскраску.

– Чем же он так тебе задолжался?

– Я его сыну школьные задачки решаю, – пошутил Максим, вновь подвигаясь к девушке.

– Ну-ну. Правильная девушка должна давно убежать. А я, ты говорил, правильная. Ну, почти. Поэтому, пока, до завтра, – увернулась Лариса.

Максим ещё постоял в одиночестве, пытаясь сосредоточиться на происходящем. Еще совсем недавно он вот так же стоял с девушкой на балконе. В другом городе и с другой девушкой. И искренне считал, что влюблен в нее. И тогда захватывало дух от поцелуев. И сегодня -словно в первый раз. Или всегда так? И кто я? Плейбой, кролик, или потаскун? Он вспомнил Стервозу… Нет, это была… ммм… первая серьезная… страсть, да? Или похоть? Вспомнил Косточку. Ну, это вообще минутное влечение. Элен? Не было и нет ни страсти, ни похоти. Так. А Танька… Да… Но что тут поделаешь? Первая влюбленность, – вспомнил он восторг первого объятия на дамбе. А Анюта? Она вон даже сама… Обиделась потом, наверное. И всё же я правильно тогда… Отец бы не одобрил.

Он был довольно отсталым во взглядах морали, этот юноша. Ну, судя по поведению, не так уж, чтобы совсем, но некоторые угрызения совести он иногда испытывал.

– В конце концов, она сама ещё раньше выбрала Кота! – оправдался Макс и пошел в ванную.

Уже перед самым сном позвонил Белый-старший. Он сообщил, что дела идут нормально и на выходные он уже сможет вырваться в город.

– Есть возможность прорваться в Монино. Ты как?

– Конечно, па! – обрадовался Макс.

– И можешь даже не один. Можешь взять кого за компанию, – каким-то странным голосом предложил отец. -У тебя до субботы не решится?

– Н-е-е, у нас тоже крутой отбор. Может, покруче, чем у некоторых.

– Ну, не болтай, не болтай. – Вымуштрованный в старой школе секретности офицер не терпел по телефону даже намеков на его занятия. – Как с деньгами? Хватает?

– На мороженное хватает, кормят бесплатно, а больше ничего и не надо. (Слышавший этот разговор сосед Ник осуждающе покачал головой на эту ложь. "Мороженое", – полным сарказма голосом прошептал он).

– Я тебе о времени перезвоню. Но это где-то в субботу часа в два. Сойдет?

– Но папа, что мы там посмотрим за четыре часа. Давай в двенадцать, а?

– Ладно, переговорю, -туманно пообещал отец, и они распрощались.

Уже в темноте соседи по номеру обменялись мнениями насчет предложения ректора поработать над искусственным разумом (о другом предложении Макс скромно умолчал) и о виртуальной реальности.

– Понимаешь, Макс, даже если это так… даже если это так, то это технологии не нашего века и не нашего тысячелетия. Ты представляешь такую программку? Со всей Вселенной? Она же должна и быть нескончаема, как Вселенная. Поэтому… Поэтому если кто её и создал, то не для того, чтобы посмотреть, как мы в этом виртуале барахтаемся. Ну тоже самое, что создать, например, искусственное море со всем содержимым, только для того, чтобы потом бросить туда щенка и глядеть что будет – выплывет, утонет, сожрет его акула или он кого сожрет… Нет. Не верю в такую дуроту!

– Ну, спасибо! Успокоил. Спокойной ночи.

– Спокойной. Я смотрю, здорово тебя ректор окрутил. С этими матрицами у тебя вот- вот крыша поедет. Наплюй и спи. Приятных снов!

Глава 40

Лариса, как и предвидела, в финал не попала. При всём деланном равнодушии, огорчение сквозило во взглядах и словах и только сегодняшний вечер обещал сгладить неприятные столичные ощущения. Финал планировалось проводить в понедельник, дав мозгам ребят, туда пробившихся, отдохнуть. От поездки в художественный музей Макс отбился, прикрывшись посещением Монино, экскурсионные планы на воскресение не оспаривал, а сегодняшний вечер был их с Ларисой.

Чудеса для девушки начались, когда Макс предложил ей собираться -сейчас ее отвезут к визажисту, а затем – к известному модельеру. Он, конечно, уже не скроит, но готовое кое-где поправит. Объясняя процедуру, юноша вывел ее к крыльцу гостиницы, где предупредительно распахнув дверь, ее ожидала шикарная "тачка".

Пожав плечами и, скрывая смущение, вызывающе вскинув голову, девушка юркнула в салон.

– Послушай, а тебе особое приглашение надо? – возмутился через пол-часа по мобильнику Ираклий.

– Но мне же только прикид…

– Нэт, дорогой. Сегодня ты-мой протеже. Даже нэ так. Мой кунак, хорошо? Поэтому, извини, я за тэбя, как за родного, испереживаюсь, если что нэ так. И у тебя это премьера. Поэтому, давай тоже. Нэ стесняйся. Красота джигита нэ портит.

Лариса была исключительно хороша. Вся эта визо-парикмахерско-костюмерная братия знала свое дело. Легкие тени и строгая помада скрали детскую припухлость щек и губок. Выщипанные в ниточку брови и непонятным для юноши способом разлохмаченные ресницы сделали и без того большие глаза просто огромными, властно влекущими и насмешливыми одновременно. Высокая, но пышная прическа открыла высокий лоб, подчеркнула высоту и стройность шеи. Перехватывающий прическу золотой обруч с бриллиантами восхитительно гармонировал с новым цветом волос – пшеничным, но с заметной рыжинкой. И платье в тон – нежно-голубое. Вырез сбоку показывал стройность уже сформировавшихся ножек, а совсем небольшое декольте позволяло только строить догадки обо всем остальном.

– Знаешь, на кого ты сейчас похожа? – защемило сердце у Макса.

– Знаю. Под нее и делали. Я была против. Но сказали, что я – двойник и не воспользоваться этим грех.

– Я видел ее. Действительно, похоже. Даже очень. На свой лад, конечно.

– Испанскую принцессу? Вживую? Где?

– В этом же ресторане и видел, – вздохнул Максим.

– Э, да ты в нее втюрился! Что же, тем выше мои шансы. А ты знаешь, на кого похож?

– Видел старую гравюру, вроде "Театр" называется. Там среди прочих воришка- карманник такой – мелочь, но во фраке с цилиндром.

– Ну, ну, ну. Не напрашивайся на комплименты. Вот специально не скажу. Но не переживай, вид еще тот…

С таким трепом они подкатили на здоровенном престижном авто к уже знакомому Максиму ресторану. Вышколенные швейцары приняли их по тачке и по одежке. Но когда Макс показал еще свой редкостный абонемент…

Столик, действительно, был хорош. Находясь на приподнятой площадке, он и выделялся среди остальных, и позволял видеть практически весь центральный зал, был недалеко от эстрады, но и не мешал другим посетителям.

– А почему без цен? – удивилась Лариса, разглядывая роскошно переплетенное меню.

– Для личных гостей хозяина, – в свою очередь удивился наивняку официант. Затем лукаво покосился на Максима, типа: " Ну ты, брат, на простушек горазд!".

– Ну, я и не знаю, как-то ничего не хочется, – капризно надула губки девушка, отодвигая меню.

– Тогда передайте, пожалуйста, Ираклию Самедовичу, что мы полностью полагаемся сегодня на его вкус, -нашелся Максим.

– Ну, спасибо, а то я в их изысках ни черта не петрю, – заговорщески зашептала Лариса, уже оглядываясь по сторонам. – Нет, там в этих, как их, лобстерах и де-воляях немного разбираюсь, не из тайги сегодня, но что, когда и с чем…

– Кстати, я так действительно, из "тайги". И на недоуменный взгляд девушки немного рассказал о себе. Но девушка слушала рассеянно и отвечала односложно, стреляя глазами по залу. В отличие от показушных телеюбилеев, здесь был выдержан обычный банкетный стиль. Именинник сидел в центре, приглашенная тусовка – за одним, точнее, двумя столами, сдвинутыми традиционной буквой "П". Небольшая сцена была пуста, но судя по инструментам, кто-то всё же собирался выступать.

Неприглашенные сидели за несколькими столиками – судя по мордасам ребята, заплатившие немалые деньги Ираклию, чтобы влиться в эту тусовку. Пока что шел процесс разогрева – тосты были выдержанные, дружеские, похоже, искренние. Лариса во все глаза разглядывала "звезд", то и дело толкала юношу под столиком, уточняя, не ошиблась ли она, и действительно ли вон там, третий от конца правого стола…

Следующее действие этой сцены началось с явления Ираклия. Когда стол был заполнен первой переменой, лукавый хозяин лично принес шампанское и, приняв его от открывшего бутылку официанта, наполнил бокалы юных гостей. О, это было эффектно! Наверное, ворвавшиеся ваххабиты не наделали бы столько шороху. Правда, Максим не знал этих тонкостей. Но тусовка! Все с изумлением смотрели, как всевласный Ираклий, человек, зажигающий и гасящий "звезды", склонился и внимательно слушает высказывания этого странного гостя, а его спутница уже, при Ираклии! отпила из бокала и что-то ковыряет в тарелке. И только когда Ираклий, выслушав до конца тираду посетителя, засмеялся, и уважительно-снисходительно похлопал того по плечу, тусовка перевела дух. Не Бог. И не черт. Других Ираклий вроде не боялся. И тем не менее…

– Слушай, я вот не помню, это у Президента доченька уже выросла? – по-своему понял происходящее уже слегка захмелевший юморист из тусовки.

– Не помню, кого хозяин обслуживал лично. Говорят, испанского принца с женой, ну, когда они с нашим сюда приезжали, да и то…

Версии рождались, расцветали и опровергались. О виновнике торжества на некоторое время забыли, и он обиженно поджал свои красивые чувственные губы. Его-то хозяин не обслужил. Ну, если надо было бы, то за дополнительную плату. Хватает. И он решился на поступок. Наполнив в очередной раз бокал, он направился к таинственным посетителям.

– Прошу прощения, господа, – хорошо поставленным голосом почти пропел он, обращаясь в основном к девушке. -Не хотел бы быть нескромным, но, сегодня мне позволено немного больше, чем всегда. День рождения… И хотелось бы поделиться радостью со всеми. "Поделись улыбкою своей", -пропел он. Разрешите представиться.

– Не надо, – прошептала побледневшая девушка. – Кто же не знает… Кто же не знает…

– Тогда, может, ваш кавалер представит Вас?

– Имею честь представить, – появился вновь Ираклий. – И рекомендовать. Максим и Лариса. Мои личные друзья, -с нажимом на личностные отношения представил молодую парочку Ираклий.

– Друзья моих друзей – мои друзья. Милости прошу за наш стол. Поверьте, и среди моих друзей очень много достойных… ммм… личностей. Ираклий Самедович, если твои гости не возражают (Вы не возражаете? – запоздало поинтересовался певец у уже почти сомлевшей поклонницы) организуйте как-нибудь стыковку столика с нашими.

– Вообще-то мы думали провести вечер вдвоем, -начал, было, хмуро отпираться Максим.

– Молодой человек, ну не будем. Ну, не получится у вас за этим столиком вдвоем.

По меткому выражению одного киногероя, вы здесь, как два волоска на лысине.

Посмотрите, -наклонился именинник к уху юноши. -Все глаза сейчас на вас. И так будет весь вечер. Вам это надо? И потом, поклянитесь здоровьем вашей матушки, -вы не знали, кто здесь соберется?

– Да ладно Вам, -невольно улыбнулся Макс. И, подчиняясь обаянию героя вокала, также прошептал: "Я только так ее сюда и затащил".

– О! Тогда Вы мой должник. Будете отрабатывать. Смотрите, вон сидит… сейчас…

За три стула от моего столбового места. Видите. Дуется… Поможете помирить… -заговорщески шептал артист, уже ведя под руку молодежь к своему столу.

– Но это же… Но это же, – захватило дух у юноши.

– Вынырните, мой юный друг, из эйфории. Отдышитесь и осмотритесь.

– Рекомендую, -уже громко ко всем обратился именинник. -Макс и Лора. Личные друзья нами уважаемого Ираклия. И вот, -озаренный идеей, он снял довольно симпатичный перстенек. – Кто узнает об этой девушке больше всех, получает этот приз.

– А кто узнает побольше об этом Ди-Каприо, получает вот это приз, – под общий смех сняла свои серьги крупная молодящаяся певица. Застолье вновь радостно загудело…

– Слушай, Максим, но так принято. Ну творческая элита. Ну нельзя так. Все или поют, или танцуют, или еще что, – уговаривал именинник юношу. После братания прошло уже часа полтора. Незаметно после нескольких танцев Лариса оказалась возле именинника, а Макс – возле поругавшейся с ним пассии. Та молчала, хапала водку одним махом до дна, косилась на новую поклонницу и с гримасой отвращения встречала любые попытки завязать разговор. Первые попытки контактов любопытствующих прекратились. Лорка пила шампанское и преглупо хохотала, Максим уклонялся от спиртного, и по большей части не встревая, слушал пустой треп.

Несколько раз после танцев именинник выходил с Лариской на веранду – "подышать воздухом". Что там происходило, можно было догадываться. И вот теперь именинник вспомнил о попутчике своей новой симпатии. Так часто бывает: одна победа – не победа. Теперь бы высмеять соперника. И поэтому уговаривал он Максима что-нибудь спеть, станцевать и так далее.

– Ну, хорошо, – решился Максим. Нежданная ревность жгла его изнутри. – Хорошо.

Как там музыка, еще не перепилась?

– Ну, зачем так. Всё, что пожелаешь.

Максим подошел к седому, уже смотрящему глазами в разные стороны руководителю оркестрика и что-то прошептал на ухо. Тот вздрогнул, внимательно посмотрел на юношу и, несколько протрезвев, пошел озадачивать музыкантов.

А теперь нам споет наш таинственный гость! – объявил именинник. -Не судите, да не судимы будете! – заранее попросил он.

– Хорошо. Но, может… Там песня лучше с танцем. Кто со мной станцует? – женщины сконфуженно начали отворачиваться. Нет, потанцевать с юношей они были и не против. Но на сцене… Дело пахло какой-то буффонадой, участвовать в которой еще не позволял набранный градус.

– Ладно, -пожал плечами Максим и, закрыв глаза, сосредоточился. Он вспомнил образ легендарного певца, вспомнил записи его концертов, вспомнил трагическую его жизнь и смерть. "Помоги!" – мысленно попросил он легенду и словно почувствовал его рукопожатие. И под первые аккорды юноша узнаваемо наклонил голову, взглянул на гостей и вдруг…

– Эти глаза напротив… -это прозвучало так похоже, нет – так неправдоподобно идентично, что вначале споткнулся оркестр. Затем затихли гости. Но вот вновь зазвучала эта мелодия и юноша, поймав такт, запел тем самым, полузыбытым голосом с тем самым, сводящим женщин с ума тембром. Поверив в свершившееся, Максим продолжил, спустился со сцены и, подошёл к Ларис:

– Эти глаза напротив, кто это кто это?

– Это я, – зашептала потрясённая девушка, потянувшись к Максиму.

– Вот и свела судьба, вот и свела судьба…, -они уже кружились в танце…

– Только не подведи, только не подведи, ?Только не отведи глаз, -умолял певец, кружа девушку по залу.

– Не подведу. Не отведу, -шептала Лариса, уставившись на нового кумира восхищенным покорным взглядом.

Он подвел девушку к ее стулу и посадил в какой-то характерной для больших залов гулкой, недоуменной тишине. В такой же тишине он сел на свое место и успел отпить какого-то сока. И тут началось…

А в специальном закутке, профессионально укрытом зеленью вьющегося винограда, отчаянно и молча злыми слезами плакала Элен. Ираклий утроил весь этот спектакль для неё – пора было ей решаться использовать юнца. Но такого эффекта не ожидал даже он.

– Он ее любит. Да? – провоцировал молодую женщину интриган.

– Мне не пел… Пацан. Да что в ней такого? Неоперившийся цыпленок. Даже не курочка.

– Молодость, дорогая, молодость. Ты, конечно, тоже помолодела. Но! Им обоим по пятнадцать.

– Нет! Она старше!

– Это издали. Это так специально. Я знаю.

– Как он пел! Правильно, теперь начнется, – прокомментировала она начавшийся женский ажиотаж. Вот и она, эта сучка. Уже и "звезда" не нужна…

И действительно. Первой инстинктивно к Максиму метнулась Лариса, заняв место пассии именинника. Затем, срываясь с места, в едином порыве, к нему кинулись с выражением восторга остальные женщины. Макс, краснея, бормотал что-то типа: "Спасибо, очень тронут…". Дело в том, что в свое время он смотрел передачу об этом артисте и кто-то на полном серьезе доказывал, что тембр его голоса идеально совпадал с амплитудой, порождающей или активизирующей чувственность женщин. Вы поняли, да? И на всякий случай Максим добавил этой волны. И сейчас, краснея, ощущал эту… гм… чувственность.

– Серьги остаются у меня. Все мы, бабы измельчали. Такого таланта не унюхали, а?

Кто это не хотел там к нему на подтанцовку? – подначила лучшую половину та самая рельефная певица. – А ты, дружок, берегись. Если мальчик еще где запоет, будет тебе, наконец, конкуренция, -обратилась она к имениннику.

– Молодец, ну просто молодец! Ты где это прятался, а, -продирался именинник к новому гвоздю программы. – Не боюсь, – отмахнулся он от пророчества. – А еще слабо? На бис?

Когда гости взревели (вернее, "взвизжали", так как активничали больше женщины), Максим вновь вышел на сцену. Но только, чтобы озадачить оркестр и взять микрофон.

Он сел напротив Лариски и глядя на нее, тем же чарующим голосом запел -Идет ли теплый дождь…

И девушка радостно-послушно кивала, когда он утверждал:

– Ты поймешь, поймешь, конечно, что я сказать хотел…

Кивали, радостно глядя на юношу и другие женщины. Это был праздник. Праздник молодой, чистой любви. Праздник светлого голоса, светлых чувств и таких же светлых желаний…

Лишь там, в укромном уголке, отчаянно плакала влюбленная женщина. Плакала, уже не скрываясь. – Негодяй. Пацан. Я ему всё… А он… На кого? Что, ну что в ней, Ираклий?

– Нэ скажи. Очень хороша. Знаешь, на ту испанку похожа, -продолжал провоцировать Ираклий.

– Испанка. Испанка! Неблагодарный негодяй! Теленок! Вот такие сучки для него дороже. Кроме смазливой мордашки… Сейчас пойду и расскажу, перед кем мечет бисер. Как она с этим… всемирным любимцем на балконе только что тискалась…

– Брось дурить, – уже силой усадил Ираклий экспансивную женщину. -Нэ переживай.

Он того нэ стоит.

– Стоит, Самедович, стоит, – всхлипывала Элен.

– Ну так что? Решайся. Мы и его от этой симпатии оторвем, и о тебе вспомнить заставим, и бизнес провернем, а ты еще и отомстишь.

Как раз к этому времени объект ревности закончил петь, и молоденькая спутница неосознанно потянулась к его губам. И хотя поцелуй получился легкий, почти сценический, это прожгло Элен.

– Отомщу. Согласна. Проводи меня, – осипшим голосом согласилась женщина.

А в это время настроение компании поднималось. Хотя таинственный незнакомец и оказался сверхталантом, но их братии, поэтому стесняться или комплексовать было нечего, и веселье полилось дальше.

Вскоре появился Ираклий. Он уже отвел Элен в знакомую нам беседку и пришел поинтересоваться у Максима, не пора ли?

– Вы собственник, Ираклий Самедович, -полушутя, полусерьезно обратился к нему уже подвыпивший продюсер одного из ТВ-каналов. Вы такой талант от нас зарываете… прячете то есть. Ему же, другу вашему, цены нет!

– Это я знаю. О его цене, дорогой, не только ты, он сам не догадывается. Но он говорит: "Недостойно джигита песни петь, когда нужно шашкой махать!". Может, не говорит, но так думает. Правда ведь, уважаемый? Потехе -час? – Многозначительно спросил он. И после кивка юноши объявил: -Кстати, о потехе. Сегодня вы увидите чудо, которое произошло здесь, у нас, только однажды во время посещения… да вы знаете. И только ради вас, нашей духовной элиты, ради искусства цветы согласились… Пожалуйте на веранду. Максим, уважаемый. Можно тебя задержать?

Скажи, а другой музыки нэльзя? Что нибудь попродвинутей, а?

– Это же цветы. У них лепестки, бутоны, а не ноги-руки. Они ими быстро дрыгать не могут, – запальчиво стал объяснять Макс.

– Ну ладно, ладно. Давай, как лучше. Ты откуда будешь… руководить?

– Может, из старой беседки?

– Нэт! Извини. Там… Ну, не надо. С веранды же лучше видно. Или вон – с балкона – осенило Ираклия.

– Нет, я тогда у самой клумбы. Поближе к цветам, – попросился Максим.

Эта скамейка находилась не только рядом с клумбой. Она была в двух шагах от той самой беседки. И когда фонари залили гигантскую клумбу ярким светом, Элен смогла тщательно рассмотреть тонкий профиль соперницы, ее хрупкую талию, по-женки угадать формирующийся бюст. Эта молоденькая девчонка сидела рядом с ее Бесенком и бесстыже его обнимала. Обнимала так естественно, словно давно имела на это право. А он… Даже не поморщится. Конечно, занят. Сейчас начнется. И что, эти наглые объятья не мешают? Да сбросил бы с себя эту липучку! Нет… Вот и началось. Всё также. Нет, красивее. Захватывающе, чем в прошлый раз. Вон и наверху, на веранде завизжали от восторга. Теперь затихли. Красивее. Конечно, красивее. Чувственнее, что ли. Тренировка? Или любовь? Вот и вся феерия.

Захватывающе, конечно. Но теперь идите уже. На свет. К гостям. Нет. Целуются.

Дурак! Дубинище! Она же полчаса назад с этим… Ну смотри! Если ты еще сейчас напишешь на небе ее имя… Не жить! Обоих удушу! Нет. Бог миловал. Ушли.

Когда в беседку пришел Ираклий, ревнивица уже почти успокоилась и только какие-то нервные движения пальцев, похожие на то, как порода кошачьих хищников точит о дерево когти, выдавали ее истинное настроение.

– Ты это специально подстроил?

– Он сам попросился поближе к цветам.

– Врешь!

– Ты забываешься? Или мозги набекрень? Имей в виду, с истеричками дэл нэ имэю.

– Прости Самедович, прости. Просто как-то… не по себе. Когда начнем?

– Умница. Скоро. Терпи. И не подавай вида. Все должно быть правдоподобно. А может эту, а?

– Нет уж, – зло процедила женщина. Пусть меня спасает. Для этой шлюшки много чести.

Глава 41

Утром по дороге в авиамузей они вдруг -слово за слово -разругались. Вроде бы и по пустякам. Лариса рассказала, как восприняли ее прикид подружки по общежитию.

– А помаду хоть стерла? – ядовито уточнил Максим. Ну, этого, мегазвезданутого?

– У него не было помады! – горячо опровергла такие измышления девушка.

– Ты распробовала?

– Да хоть бы и так! В конце концов, если бы твоя эта, как ее… Ну, эта испанская кукла, тебя в коридоре прижала, ты бы отпирался?

– Гы-гы, – невольно хохотнул юноша, представив себе такую картинку. – Придумаешь тоже!

– Нет, ты скажи, скажи.

– Отцепись, чего пристала?

– Я пристала? Я? К тебе? Пристала?! – по словам выкрикнула девушка и змейкой выскользнула из автобуса. Она рассчитала всё почти точно. Двери закрылись перед носом обидчика и автобус тронулся. Но у Максима уже был некоторый опыт. Через несколько мгновений движок заглох, а еще через несколько – двери безвольно открылись. -Ну, извини, ну чего ты, -догнал Макс девушку.

– Знаешь, ты зазнайка. Много о себе мнишь. И много позволяешь. Кто ты такой?

– Не знаю… -растерянно ответил Максим.

– Да нет. Не в общем. Кто ты такой, чтобы вычитывать мне морали? Да и сам, если на то пошло. Нашел себе вчера. Ну, – она обдала дружка негодующим взглядом. – У тебя что, вчера с той… ну… шпенькой ничего не было? Чего прятался?

– Я по делам…

– Врешь, врешь, врешь. Всё. Хватит. Пока! – рванулась от Максима девушка. Он, было, кинулся за ней, но, обидевшись на несправедливость, развернулся в обратную сторону. Одно время он срывал свою обиду на мордастых собачниках, натравливая на них таких же мордастых псин. В областном центре он таким образом немного сбил спесь этих любителей четвероногих друзей человека и мало кто рисковал выводить своих откормленных чад на прогулки без намордников. Здесь же в этой части был непочатый край работы. Наблюдая за прогнозируемой гаммой чувств – от первоначальной спеси к недоумению, затем испугу, затем – первобытному ужасу человека, съедаемого хищником, Максим вспоминал вчерашний вечер. Действительно, после феерии цветов, когда улеглись восторги и вновь началась тусовка, он позволил себе пригласить на танец довольно известную тележурналистку. Маленькая, фигуркой похожая на его одноклассницу Кнопку, с мелкими чертами лица, она очень напоминала синичку. Сходство добавлял остренький носик и кругленькие черные глазки. Женщина прославилась несколькими довольно глубокими раскопами коррупции.

Мелкие пакости о мелких грешках бомонда принципиально в газетах не размазывала, за что была принята в различных сферах – и высоких и широких. И хотя все эти служители искусству были не ее специальностью, эта новая, только что вспыхнувшая звездочка журналистку заинтересовала. Это пение было неожиданным, талантливым и, если хотите, просто красивым. В конце концов, и она была женщиной. Поэтому приглашение на танец она приняла с удовольствием. Правда, наблюдавшие за этой парой увидели, как нейтральная улыбка партнёрши вдруг исчезла, и журналистка вновь превратилась в синичку – птичку, которая может убить другую птицу и выдолбить у жертвы мозг.

– Всё это сейчас у меня, -донеслось досужим наблюдателям по окончании танца.

– Тогда давайте выйдем, подышим воздухом.

В самом дальнем, затемненном закутке ресторанной террасы юноша передал журналистке несколько флэшек.

– Я сам не успел просмотреть, но, насколько понял, это – компромат, которым Ржавый-Червень крепко держал кого-то.

– Я привыкла, что журналистка не должна спрашивать об источниках информации. И спрошу просто как женщина: "Кто вы, таинственный юноша?" -Максим… Просто Макс. Если что, звоните по мобиле, вот номер.

– Спасибо. Не доверяете… Ничего, Максим, чувствую, что наше знакомство еще впереди. А пока я для Вас Елена Петровна. Просто Елена Петровна, – передразнила она Макса. Вот Вам мой номер. Это – для "особо приближенных".

– Но я…

– Будете, чувствую, наверняка, будете. А пока всё-таки, авансом – кто Вы? Я же все равно узнаю. Просто жаль времени.

– По большому счету, я уже и сам не знаю, кто я. Когда-нибудь, может, расскажу, и Вы сами мне объясните, кто я, хорошо?

– Да, "просто Макс", Вы талантливый провокатор. Так меня не могли заинтриговать уже давно. Не исчезайте далеко и надолго. Я Вас все равно найду, но это время, время, время.

Перебросившись этими словами, они вернулись в зал, а вскоре молодая парочка удалилась. Поэтому выслушивать какие-то подозрения от Лариски Максиму было обидно. Хотя, следовало бы признаться, что танцевать с журналисткой, ощущая ее удивительно гибкое тело и вдыхая умопомрачительный запах каких-то особых духов, было приятно. Но не более того. "Почти не более", – пошел на компромисс с совестью юноша. Поэтому он, махнув на все рукой, поехал на встречу своей самой первой любви – авиации.

Отец преподнес Максиму очень большой сюрприз – и прямо у входа. Рядом с ним, сияющим всеми регалиями своего геройского прикида, стояла… Светлана Афанасьевна! Да, та самая заведующая детским домом, где так жестко проводил воспитательную работу Максим, и где обреталась Наташа Белая. Пока проходило естественное изумление, все трое успели поздороваться и переброситься несколькими ничего не значащими фразами.

– А ты чего один? – приступил к проблемному разговору отец. -Мы думали, ты с подружкой придешь…

– МЫ? ДУМАЛИ? – тотчас наставил иголки юноша. – Папа, папулечка, ты же недослышал или неправильно меня понял. Я же просил тебя удочерить девочку, а не девушку.

– Ну-ну, остряк, -смущенно усмехнулся отец, а Светлана залилась мучительной, цвета заходящего солнца краской. – Не придумывай. Просто Афанасьевна приехала сюда по делам своего интерната, вот мы и встретились… переговорить о нашем деле… ну, об удочерении.

– Врешь, папуля, ох врешь! По глазам обоих вижу – врешь! – настаивал на своем юноша. "Афанасьевна" – передразнил он батьку. -Она для тебя такая же Афанасьевна, как я для нее Леонидович.

– Ну хватит, не дерзи, -уже жестким, с металлическими нотками голосом прервал Белый-старший язвившего юнца. – Идешь или нет?

– Так точно, товарищ майор! – саркастически вытянулся в струнку юноша. Посещение такого музея Максим не отложил бы даже в случае, если бы отец привел с собой целый гарем. Дальше все пошло так, как, наверное, планировал умудренный жизнью офицер. Максим увлекся техникой до такой степени, что стал даже несколько благосклонно выслушивать реплики попутчицы, вставляемые в их мужской разговор.

Когда же "Афанасьевна" со знанием дела рассказала о некоторых моментах испытания одного из навечно застывших здесь крылатых красавцев, юноша поинтересовался источниками ее осведомленности.

– Её испытывал мой отец, – просто, без рисовки, ответила девушка. – И я с детства люблю авиацию.

– У нее двенадцать прыжков, -с ноткой какой-то гордости сообщил Белый-старший.

– Ну, это сейчас не редкость, – тут же взревновал подросток. -Сейчас за деньги…

– Прыгнешь, тогда поговорим.

– Завтра же!

– Ну, ну, не дури, – примирительно обнял его отец. -Я же в другом смысле. Просто поймешь, что за деньги смелости-то не купишь. И любви к небу – тоже.

– Ладно, извините, – прочувствовал отцовскую правоту Максим. – Но чего же вы тогда там работаете?

– В интернате? Ну, как вам… тебе… сказать. Кому что. Кому в небе парить, кому…вот, деток беспризорных воспитывать. Знаете… знаешь, когда меня из-за зрения признали негодной к полетам, я думала, что удавлюсь. Но отец… покойный… сказал тогда, что очень много дел и на земле. Больше, чем в небе. И мужества порой надо гораздо больше. Вот и… -запинаясь и очень трогательно смущаясь, объяснила девушка. – А вот на испытаниях этой – Светлана указала на другую стремительную птицу, – мой отец погиб.

Это был удар ниже пояса. Ни злиться на отцовую пассию, ни язвить в отношении ее он теперь не мог, поэтому мысленно пожал плечами и, решив разобраться во всем потом, окунулся в застывшее отражение мира авиации. Самолеты – это не просто перкаль-фанера-железо-титан. Каждый из них – произведение искусства. Наиболее удачные – красивы своей гармонией, своей стремительностью или мощью -в зависимости от цели своего появления на свет. И за каждым из них – история талантливых или гениальных творцов, мужественных испытателей, преданных своему призванию и долгу рядовых летчиков. Сколько страстей, сколько драм, сколько радости свершений или боли неудач хранит в себе каждый из отдыхающих здесь теперь экспонатов! Максим не мог удержаться и, несмотря на все запреты, тихонько касался многих из этих ветеранов. И ему казалось, что он прикасается к самой Истории, что самолеты передают ему частичку сохраненного тепла, вложенного в них многими-многими прекрасными людьми.

Юноша так увлекся, что вздрогнул, когда сотовик заулюлюкал модный мотивчик.

– Это я. Привет. Просмотрела твои диски. Послушай "просто Макс", ты хоть сам понимаешь, какую бомбу ты мне передал?

– Не-а. Но Ржавый перед смертью намекал… -Максим запнулся, поняв, что сболтнул лишнее.

– Вот как? – Тут же подхватилась журналистка. -Да ты просто кладезь информации.

Расскажешь? Ну да ладно… Скажи, а тебе эта компра не повредит?

– Я не из их команды, – сухо ответил подросток.

– Ну, ну, не обижайся. Смотри сегодня новости по первому. Я твой должник. Проси, требуй что хочешь.

– Так уж и всё… Ну да ладно. Есть один человек. Бывший мент. Его поперли за расследование блатного дела. Сейчас он скрывается. Если бы вы его вытащили и смогли надежно укрыть… Деньгами он обеспечен. И у него тоже есть некоторая компра.

– Давай телефон. Как его величать? Кстати, на кого сослаться?

– Я ему позвоню и предупрежу. Звать его… -запнулся Максим, вспоминая имя- отчество Холеры. – Григорий Григорьевич Холеровский.

– Ладно, загадочный юноша. Думаю, сделаем.

– Какие-то странные у тебя разговоры, – прокомментировал отец услышанное.

– Это у тебя странные разговоры, – вспылил подросток. -Всё это очень странно. И вы странная – кинул он Светлане. -Нашлась "сладкая парочка". А ты… про маму уже забыл? У тебя дочка такая быть могла, как эта! -Воспоминание о матери очень больно укололо сердце мальчишки, и он рванулся из музея. "Сладкая парочка" его не остановила, да и не пыталась.

Максим вновь остановился в каком-то небольшом уютном парке. В каменных берегах как-то спокойно, тихо текла почему-то зеленая вода, которую рассекали дикие утки.

На земле и в деревьях мелькали рыжие пройдохи-белки. Тихое шуршание листвы, свежий воздух, неспешность обстановки, читающие пенсионеры -всё это умиротворяло, и юноша стал успокаиваться. Потом вновь вспомнил мать. Что помнилось? Нежные мягкие руки. Конечно, тепло. Тепло любви и нежности. Тепло заботы. Радость. Он вдруг отчетливо вспомнил, как впервые пошел. Вот сидел, ползал, а потом взял и пошел. И как ходил от отца к матери, а она, радостно улыбаясь, протягивала к нему руки. А потом вспомнилось, как горячо целовала она его тогда… в последний раз, страшно иссохшая, не похожая на себя, через силу улыбаясь и сдерживая слезы.

А он… это сколько ему было? Пять? Четыре… Пятый. А он от жалости ревел, своих слез не скрывая. И несчастная, скорбная улыбка уже мертвой, когда его подвели прощаться уже там, на кладбище. Он ведь уже тогда… Да, точно, уже тогда мог чувствовать. И как в случае со Светкой, он уже тогда, малым чувствовал тоску уходящей души матери. Мама, мама. Отец тогда счернел от горя. И столько лет… столько лет… И вот теперь. Седина в бороду! И эта сучка! Лезет! Нашла себе завидного женишка! – вновь стал ожесточаться Макс.

– Да, -рявкнул он в мобильник на вновь некстати ворвавшийся звонок.

– Я уже собралась и уезжаю. Прощай, -раздался Ларискин голос.

– Скатертью дорога! – под настроение отрезал Максим. Девушка прервала связь. "Все вы такие!" – неопределенно констатировал юноша и набрал номер Холеры.

После короткого разговора – предупреждения о звонке журналистки, Максим некоторое время развлекался тем, что натравливал белок на мирно пасшихся здесь же серых ворон. Было уморительно смотреть, как рыжие зверюшки, выставляя пушистыми мачтами хвосты, идут на абордаж. Более здоровые, всегда степенные вороны, не въезжая в причины агрессивности соседей, возмущенно каркая, спасались вприпрыжку, не улетая, однако, с излюбленных мест. Искусственно спровоцированный и никому не нужный конфликт прервал завибрировавший сотовик.

– Да, -односложно ответил Максим, отпуская рыжее воинство восвояси.

– Это я, "просто Макс", необходимо встретится.

– Что-то случилось? – по какому-то омертвевшему голосу догадался юноша.

– Эфира сегодня не будет. Об остальном – потом. Там же, где и вчера вечером.

– Но мне надо готовиться… В общем, вечером я занят.

– О, малыш! Обещаю, что это не займет много времени. И будем только вдвоем.

Приходи.

Глава 42

Вечером они сидели в знакомой Максиму кабинке-беседке Ираклиевого заведения. Но на этот раз, словно сговорившись, и Макс, и Елена Петровна были одеты буднично – оба в вечно демократичных джинсовых костюмах – Как Вы думаете, Максим, здесь есть прослушка?

– Ну что Вы, Ираклий Самедович человек чести и никогда не позволит себе ничего столь низкого, – выспренно вещал Макс, одновременно применяя уже имеющийся опыт.

Он довольно быстро переключился и увидел новым зрением сразу три пульсирующие жилки, ведущие от беседки к целому электрическому узлу. Видимо, там, словно в центре паутины, сплетались сигналы от всех микрофонов всех беседок.

– Вы так верите этому кавказцу? – присматриваясь к странному поведению юноши, поинтересовалась журналистка.

– Конечно и безусловно, – подтвердил собеседник, приложив в тоже время палец к губам. Он сосредоточился на центре выявленного узла, нашел наиболее близкие соединения и не секундочку перекинул между ними мостик через изоляцию.

– Ну вот, теперь можете говорить свободно, – сообщил он соседке, любуясь пульсирующим и разбрызгивающим электрические фонтанчики шаром, распухающим в центре прослушки.

– Почему теперь?

– У них там замыкание.

– У Ржавого тоже вначале замкнуло… Только не "прослушка", а "наружка", да?

– Не знаю… Но рассказывайте, что случилось.

– Давай сначала выпьем, – вновь перешла на "ты" журналистка.

– У меня завтра дела. Надо ясную голову иметь. Да и не люблю я, – отнекивался Максим.

– Завтра? Дела? – "Синичка" залпом выпила здоровенный бокал виски и надкусила дежурный бутерброд с икрой. – Я тебе открою одну тайну… Если выпьешь, – продолжила она, вновь наливая себе и подвигая рюмку юноше. По тому, как быстро она пьянела, Макс начинал понимать – или она не умеет пить, или всё-таки…

– Да что всё-таки такого ужасного случилось? Эфира не будет? Да черт с ним!

– Да! – махом выпив и второй бокал, подтвердила журналистка. – Эфира не будет – это я уже тебе и по телефону сказала. – А теперь… Нет, ты не выпил. Так не пойдет. Ну, хоть третий, хоть на брудершафт. Поверь, информация того стоит.

Давай, а? – И она вновь наполнила свой бокал. Вздохнув, поднял рюмку и Максим. – Ну вот и умница! – женщина вновь выпила до дна и, дождавшись, пока Макс выпил свою рюмку, крепко его поцеловала. – Поцелуй Иуды, – пьяно рассмеялась она. – Так вот, юноша. Теперь слушай. Из этих трех слов "Эфира не будет" – одно лишнее.

И лишнее – "эфира". Ничего не будет. Вообще ничего. – Она, покачиваясь, приложила точеный пальчик к губам, смешно их выпятив, якобы призывая к молчанию, а потом по слогам повторила: "Ни-че-го".

– Да-да, мой милый Простомакс. В твоих флэшках информация о делишках и людишках, то есть о делишках людишек, в общем, там замазаны ребята, пользующиеся абсолютным доверием Президента. Въехал? И… и ты этот… третий лишний.

Разборок не будет. То есть – уже были. Информация у них, а тебя пришлось сдать.

Ты молчи. И не смотри так! Да, пришлось! Ты мне кто? – женщина, уже не предлагая Максу, выпила еще и продолжила.

– Меня уже давно сломали. Я боюсь. Но ты пойми, не за себя боюсь. Когда я раскопала информацию про поставки оружия… А, ты еще тогда пешком под стол ходил… тебе сколько? Впрочем, уже неважно. Почему уже? – Пытаясь сосредоточиться, журналистка закурила. – Почему уже? – ухватила она оборванную нить. – Да потому, что по выходу отсюда тебя… как тебе мягче сказать? В общем, жизнь твоя трагически оборвется. Молчи, грусть Киса, молчи! – Повторила она слова Бендера. – Время уходит, а я еще должна объяснить. Должна! – отчаянно закричала она. Но именно в это время заиграла музыка, и её крик утонул в мелодии очередного шлягера.

– Ну, не пялься так, не пялься, – поймала журналистка пристальный взгляд приговоренного. – Думаешь, продалась дешевка? Ну и пусть. Продалась! Но цену ты знать должен. Так вот, мой таинственный юноша. Тогда, ну, во время того скандала с ракетами я была несгибаема. Убили моего мужа. Меня на восьмом месяце сбила машина. Ребенок родился калекой. Не ходит. Да и вообще… – всхлипнула она. – А вот теперь я боюсь. У Леши я да моя сестричка. Они пообещали убить нас обоих, если не сдам тебя. И тогда… дом для детей-инвалидов. Ты знаешь, что это такое?

Молчи! Не знаешь! Не можешь знать! Те, кто знают, закрашивают седые волосы. Или вырывают, – пьяно уточнила она. Я не представляю, как бы он там… Поэтому… Но я не… Я не знаю, кто я "не". Но я должна была отдать флэшки. Вытащить сюда тебя и потом уйти. Такая вот цена. Но я не… В общем, мы пойдем вместе. И тогда все станет на свои места. Точнее, ляжет. А о Леше Татьяна позаботится. Так что давай на посошок. Пусть легким окажется путь! – пьяно пропела она.

– Значит, без меня меня женили? – подал, наконец, голос Максим.

– Ну, женить не женили, а сосватали. К костлявой. Никем нелюбимой, но всеобщей.

И не говори ничего. Я тебя продала, но я с тобой. И не жалей ни о чем. Поверь.

Этот мир настолько загажен, что чем раньше из него уйдешь, тем меньше замажешься.

– А о своем сыне Вы тоже так скажете?

– Верно, мальчик. Я продала тебя ради его. Но я это искуплю. Я иду с тобой.

Разве этого мало?

– Мне надо увидеть Вашего ребёнка.

– Что? – откинулась в кресле журналистка. – Юноша, Вы не поняли? Сейчас мы с вами идем умирать. И ничего не поделаешь. Здесь как в мешке у пеликана – чем больше трепыхаешься, тем мучительнее умираешь.

– Елена Петровна, Вы покажете мне Вашего ребенка, – настойчиво повторил Максим.

– Идите сейчас же домой. Нет, оставьте мне адрес. И ждите меня. Если мальчик заснет, даже лучше.

– Но я с тобой… – начала трезветь женщина от странной реакции и твердого тона собеседника.

– Выходите, берите такси и – домой. Вы вроде так договаривались?

– Да, но пойми же, пойми! Всё повязано. Если думаешь к ментам или этим из всяких спецслужб – бесполезно. Нет, позвонить дадут. Отсюда. Но не заявятся. Не дождёшься. А вот они – дождутся. Они очень терпеливые, эти сволочи. В прошлый раз… А! Бесполезно. Только узнают, что я… тебе…

– Никто ничего о нашем разговоре не узнает. Езжайте домой и ждите меня. Поверьте, всё обойдется.

"Синичка" недоверчиво повертела клювиком, покосилась одним – другим глазом, но, всё-таки, упорхнула.

"Вот так. Продают, потом каются. Эта – готова вместе на смерть. Крутая. Но особо не настаивала", – размышлял Макс, потягивая приятно освежающий сок. В своем лихорадочном волнении журналистка не заметила, что юноша не сделал ни глотка спиртного. Зато теперь голова работала ясно, и Максим составлял план, чтобы женщину с ее ребенком оставили в покое. Всё продумав, он снял куртку и побрел к выходу, показав на всякий случай гарсону свою платиновую карту.

Журналистка, выйдя из ресторана, взяла такси, но, отъехав квартал, рассчиталась и, скрываясь в длинный вечерних тенях, вернулась, гадая, что придумал этот странный юноша. К ее ужасу оказалось – ничего. Развязка наступила почти мгновенно после его выхода. Поразмыслив о чём-то, "Простомакс" направился по стартующей от ресторана алее в самую темную её часть. Когда он отошел на расстояние, не угрожающее реноме заведения Ираклия, взревел мощный движок – к жертве рванулось чудовище мотоциклового племени. Затем Затем раздались две кашляющие очереди и освещенный фарой Максим, отбросив куртку, упал. К нему метнулась тень и еще два хлопка дополнили аккорд заказного убийства.

"Контрольные", -поняла окаменевшая от ужаса женщина и только теперь, завизжав, бросилась к месту происшествия. Киллеры, быстро справившись, уже завернули за угол и рев их мотоцикла постепенно затихал.

– Что же ты? Ты же обещал… Что же ты?.. -невнятно бормотала "Синичка", переворачивая лежавшего на спине юношу и ожидая увидеть жуткие раны на растерзанном автоматными очередями теле и лице.

– Кричите: "Убили, милиция!" и бежите отсюда, – раздался вдруг шепот Максима.

– Как? Ты жив? Ранен? Тяжело? Скорую? – затараторила журналистка, не зная, что делать.

– Бегите. Бегите и кричите. Я скоро к вам приду. Ну? – уже зло прошипел Макс, перекатываясь в еще более темную сторону. Не понимая ни происходящего, ни игры юноши, журналистка, тем не менее, кинулась к освещенному месту – переливающемуся неоновыми огнями входу Ираклиевого ресторана.

– Убили, убили, убили! – Закричала она. -Звоните в милицию! Немедленно! Убили!

– Может "Скорую"? Как он там? То есть, кого? – поинтересовался страж, хватая мобильник. – Я сейчас шефу…

– Да, Самедовичу, конечно… Какая там "Скорая"… Но если положено…

– Вы тоже все видели, придется остаться.

– Нет уж, с ментами связываться, -она махнула рукой и кинулась к ближайшему такси.

Уже через пятнадцать минут держиморда отдувался перед опергруппой.

– Какой там ложный вызов! У нас солидное заведение. Я бы не посмел. Да и женщина видела. При необходимости… -он прикусил язык. Самедович не любил без особой надобности сдавать своих клиентов. – Да что женщина. Я своими глазами видел. Он пошел вон туда. Потом мотоцикл, какие-то тени, две очереди, два отдельных выстрела. Потом туда женщина кинулась. Что делала – не знаю. Может, перевернула.

Потом прибежала, милицию, говорит, надо. А скорая уже не нужна.

Для уже много повидавших ребят из опергруппы все это было не ново. Мотоцикл, автоматы, контрольные выстрелы, визжащие очевидцы. Только вот жертвы не было. По гильзам понятно – стреляли отсюда. По сплющенным пулям – стреляли сюда. По двум дыркам в земле – вот здесь добивали контрольными. Но тела нет. Мистификация?

Прикол какой-то? Не похоже. Допустим, забрали труп дружбаны из другой банды.

Бывает. Но этому мордовороту-очевидцу скрывать незачем. Или есть зачем? По тому, что на месте убийства не обнаружено крови, тело мгновенно перетащили… Ну, конечно, в ресторан!

– Будем говорить с хозяином. Ну, кто его крышует?

– Ираклий Самедович в курсе. Вам еще не звонили?

Именно в это время загудел сотовик майора. Выслушав краткое, но веское указание от высокого начальства, старший группы смачно плюнул и дал команду сворачиваться.

В это время Максим уже входил в квартиру журналистки. Он вовремя отшвырнул куртку и пули, порвавшие в лохмотья рубашку, ее не повредили. Откатившись в густую тень, юноша вновь оделся, застегнулся наглухо и ещё до появления толпы зевак, потихоньку удалился. Найти такси труда не доставило. Сейчас, входя в квартиру, Максим думал, как всё это объяснить и что он сможет сделать для маленькой жертвы больших разборок.

– Как же ты уцелел? Это же просто чудо какое-то. Эти ублюдки не промахиваются.

Разве что обкурились…

– С них станется, -подхватил Макс такую версию случившегося. Теперь вот что…

Позвоните Вашему…ну, заказчику, подтвердите, что видели меня мертвым. И что сказали об этом вышибале. Пусть думают, что меня уволокли в ресторан.

– Да Вы действительно не по годам большой интриган, – впервые за этот вечер улыбнулась хозяйка. -Ну, проходите, знакомьтесь… – от пережитого она уже протрезвела, но не могла сосредоточиться и обращалась то на "ты", то на "Вы". – Вот, это моя младшая сестренка. Танюша.

Сидевшая в комнате девушка встала и неловко протянула Максиму узенькую ладошку.

"Везет мне на Тань", -успел еще подумать Максим до того, как его захлестнула хмельная волна нового чувства. Затем он попросил показать ребёнка. Мальчик спал, и во сне его лицо было мягким, спокойным, светло-нежным. Только чуть опущенные уголки губ выдавали переживаемые им ежедневно страдания.

– Выйдите, – решился, наконец, Максим.

– Нет! – отвергла это предложение мать Леши. Взглянув на нее, Максим понял – не выйдут. Слишком дорог для них обоих был этот несчастный искалеченный ребенок. Но юноша не настаивал и по другой причине – из-за этих лучистых глаз Татьяны.

Хотелось, чтобы она видела.

– Пообещайте, что никогда и никому.

– Клянусь, -вполне серьезно ответила журналистка, а сестричка согласно кивнула головой. Тогда целитель осторожно снял одеяло, протянул над ребенком руки и, сосредотачиваясь, закрыл глаза. В принципе, это было редкое для него публичное действо, что смущало. Но вот второе зрение начало проявляться, и из туманного светлого облачка, окутывающего покалеченное тельце, стали проявляться все более и более четкие очертания. Каждая клеточка организма светилась мощным розовым цветом, каждая билась и боролась за жизнь. Но цвет этот уже стал меркнуть – ребёнок устал бороться и побеждать недуги, устал даже просто от боли. Глядя на то, что делала с маленьким страдальцем медицина, юноша вдруг всхлипнул – настолько исполосована и затем стянута рубцами шрамов оказалась эта нежная плоть.

Кое-что уже и удалили, но нестрашно, нарастет. Сложнее всего здесь, здесь и здесь, – вглядывался он в пропасти порванных спинных нервов. Да, это главное. Но сейчас надо, как и тогда, забрать боль и дать организму энергию для восстановления. Без нее ничего не получится. И убрать мелкие точечки в мозгу.

Вот тут и тут. Ладно. Он вздохнул, и, готовясь к схватке, машинально снял куртку, кинув ее в сторону. Уже поглощенный процессом, он не обратил внимания на тихий сдавленный стон со стороны наблюдателей. Это обе сестрички одинаково ахнули, но тут же зажали себе рты, увидев изорванную выходными отверстиями рубаху. Но вопросов не осмелилась задавать ни одна из них. Какая-то загадочная мощная сила уже исходила от этого гостя.

Боль не была пронзительной, как в борьбе с недугами. Подобное уже было. Золотой поток лучей стекал с рук и растворялся в спящем ребенке, а в ответ приходила, пронизывала насквозь и уходила куда-то в пол тупая ноющая боль. Журналистка, увидев свечение рук коснувшееся мальчика, рванулась, было, к постельке, но сестра молча положила руку ей на плечо и глянула с такой верой в чудо, что несчастная мать решила тоже поверить. Силы Максима начали неожиданно быстро иссякать. "Вероятно, что-то уходит и на такую защиту", – вяло подумал он, отходя от кроватки и глядя на рубашку. "При законе сохранения энергии…" -путались мысли. "Надо к свету". Он молча поволок стул на открытый балкон. Надо было набираться лунных лучей. Он еще не всё сделал за сегодня. И чувствовал – надо, надо, надо. Пока есть возможность восстановить. Всё. Полностью. Потом… Потом тоже можно, но долго… А время… -мысли путались.

– Я минут пятнадцать. Или полчаса… Не мешайте. Всё будет хорошо… Просто замечательно. – Он содрал и бросил на пол лохмотья от рубахи, откинулся на стуле в лунных лучах и, наконец, отрубился.

– Ты что-нибудь понимаешь? – шепотом спросила старшая сестра младшую.

– Не-а, -также шёпотом ответила та, продолжая смотреть на спящего юношу.

– Ты посмотри… Идём в комнату, что-то покажу, – журналистка потрясала перед девушкой рубашкой гостя. Сестра, с видимым усилием оторвав взгляд от спящего, пошла в комнату.

– Этот парень… Тут всё из-за него. Это он…

– Это он пел и дал компру? – вспомнила девушка слова сестры. -Такой молодой?

– Его сегодня расстреляли. Киллеры. Вот входные отверстия, а вот – выходные. А на нем – ничего. Как будем понимать? Какой-то фокус? Но у меня на глазах.

– А с Алешей -тоже фокус? И тоже у тебя на глазах. И у меня. Это какая-то уж очень крутая афера. Возможно, -начала развивать свою догадку Татьяна, -они все заодно. Подъехали, пальнули холостыми, он упал, а когда ты уже ушла, расстреляли рубашку.

– Глупо! Уж проще было сказать, что промахнулись. Вот спрошу его о рубашке, что ответит? И зачем все это?

– Чтобы ты раскрутила очередного афериста – экстрасенса. И пули его не берут, и детей исцеляет, и песенки поет.

– Информация была очень серьезной. И люди за этим стоят очень серьезные, Танюша.

И вообще, если он хоть чем-то поможет Алеше…

– Только бы не навредил!

– Ты ему не веришь? – Забеспокоилась старшая сестра. -Тогда давай скажем, что не надо? Когда проснется?

– Решай сама.

– Тогда… тогда пускай продолжает. Я видела его глаза. Не однажды. Они вообще-то добрые. Он добрый мальчик.

– Мальчик! – фыркнула младшая.

– Конечно, мальчик, твой ровесник, наверное…

Этот тревожный шепот был прерван вошедшим с балкона "мальчиком". Он был бодр и сосредоточен. Пожав мимоходом плечами в знак то ли извинения, то ли объяснения за свой оголенный торс и за свою рубашку, он прошел в детскую и вновь склонился над ребенком.

Уже к рассвету вновь изнемогший от боли и слабости юноша прекратил свою загадочную терапию и вышел на балкон встречать солнечные лучи.

– Ну, что скаже…те? – поинтересовалась также всю ночь не сомкнувшая глаз мать.

– Надо продолжать. Ну, хотя бы еще пару ночей. Боль я снял. И некоторые мелкие повреждения. А с позвоночником… Только сегодня вечером можно начинать. Он у вас был очень уже слабенький. От боли… и от всего. Потом надо будет…

– Давайте не будем о "потом". Вот то, что сейчас, это не опасно? И что это такое?

– Я не знаю… Не могу объяснить… Какое- то поле…

– А если не знаешь, то как ты можешь вот так, запросто, на чужих детях? – по праву ровесницы, более откровенно выразила свои сомнения девушка.

– Таня, ну что ты, перестань, -как-то неубедительно прервала ее журналистка.

– Нет, пусть все объяснит. И эту клоунаду тоже, – Татьяна ткнула пальцем в голый, покрытый первым юношеским пушком живот Максима. – Мы всё-таки не на болоте живем, чтобы всяким шарлатанам верить…

– Извините, -прервал обличительницу юноша, одел на голое тело свою джинсовую куртку и кинулся к двери. Просительный вскрик хозяйки его не остановил.

"Вот так", -по-детски всхлипывая, думал Максим, бредя по еще пустынным улицам. "Я к ним со всей душой. Она меня продала, я спасаю ее ребенка, а она… А они…" По большому счету, его, конечно, обидело недоверие сестры журналистки – нового объекта воздыханий. Кроме того, он не успел восстановиться и находился в подавленном состоянии. Но вот выглянуло Солнышко, подвернулся "нонстоповый" бутик, Макс купил себе рубаху, уселся на скамейке скверика и, уставившись на восходящее солнце, стал наслаждаться вливающейся в него энергией. Но "подзарядка" была прервана самым бесцеремонным образом.

– Прикалываешься? Или отъезжаешь? – поинтересовался грубый голос. Макс отвел взгляд от поднимающегося светила и увидел двух неприятных милиционеров. Из тех, в честь которых и пошли клички "мусора" и "волки позорные". Сытые, самоуверенные до наглости, в лихо заломленных на стриженных затылках беретах, с откормленными холками, эти менты создавали эффект поддержания правопорядка, прохаживаясь утром по маршруту проезда высших должностных лиц. А вот вечерами их здесь – в месте тусовки наркоманов и прочей шушеры -нельзя было даже учуять.

– Отдыхаю, -односложно ответил тотчас же озлившийся юноша.

– Отдыхать надо дома. Живо марш отсюда.

– А что здесь тогда делают?

– Объясним. Сейчас. В другом месте. А ну встал! – рявкнул старший, протягивая к воротнику Максимовой куртки здоровенную волосатую лапищу. Еще совсем недавно Макс стал бы оправдываться перед этими власти предержащими хамами, но теперь он слишком много повидал, чтобы кого бы то ни было бояться и был расстроен для того, чтобы оставить это хамство безнаказанным. Уже через минуту оба шкафа, что-то гундося и подвывая сидели на той же скамейке, а юноша шел к ближайшему метро – следовало поторапливаться на олимпиаду. (Через пару дней обоих держиморд отпустило – вернулись и гибкость членов и речь, но пережитый страх сказался – оба уволились из органов).

Глава 43

Задачи в финале были действительно трудными. Не восстановившийся из-за блюстителей порядка Максим с трудом сосредотачивался на некоторое время, списывал с "бегущей строки", затем рассеянно разглядывал финалистов, пока в мозгах вновь не появлялись преобразования. Задач было почему-то не четыре, а пять. Не решив, как договаривались, первую, Макс застрял и на последней. Не понимая, в чем дело, он закрыл глаза и заставил себя полностью отрешиться от других проблем. Постепенно это удалось и бегущая, точнее, сейчас – "ползущая", строка, начала медленно приводить странные и неожиданные преобразования. Списав это решение, юноша вдруг понял, что он уже просто и не сможет физически решить первую задачку – настолько он был опустошен. Вскоре и время истекло. Собрав работы, жюри торжественно объявило, что оглашение итогов и награждение победителей состоится завтра, в актовом зале университета, в пятнадцать часов.

– Ну как? – поинтересовалась одна из финалисток, пухленькая вундеркиндша из престижной столичной школы.

– Не решил. Первую, -односложно ответил Максим.

– Ты хочешь сказать, последнюю? – уточнила девушка.

– Да нет. Первую. Просто на последней немного замкнуло, вот времени на первую и не хватило.

– Ну ты даешь, – прыснула коллега по финалу. -Ребята, вы слышали? – обратилась она к остальным финалистам. – Макс утверждает, что как бы решил последнюю задачу!

Ну, ты приколист!

– Не, ребята, не понял. Во-первых, не как бы, а решил. А потом… что, никто другой не решил?

– Ты всерьез ее пытался решить? – уточнил "первый претендент на трон".

– Я же говорю, что решил! А ты что, нет?

– Это ты всерьез такая тундра? – изумился парнишка. -Да это же всем известное уравнение. Его шутки ради написали. За его решение установлена специальная премия. За сто с лишним лет уже за миллион баксов зашкаливает! А ты – "решил".

Это как на олимпиаде по физике расчет вечного двигателя сделать.

– Но я решил!

– Ну, тогда премия за тобой. И первое место, естественно. Поедешь запад учить уму разуму. Может, покажешь решение?

– Не помню, устал. Может, потом? – не уловил иронии Максим.

– Ну, тогда после вердикта жюри, -согласился подросток, пряча ехидную улыбку.

Пожав плечами и махнув на всё рукой, Максим двинулся в гостиницу – место, где можно было спокойно отдохнуть и, не вызывая вопросов, наконец-то зарядиться по полной программе. Он проспал почти до вечера и, проснувшись, удивился обилию пропущенных им вызовов.

Звонил отец, и Максим, перезвонив, сухо рассказал о результатах, о завтрашнем мероприятии.

– Может, удастся вырваться – пообещал отец.

– Если не будет других мероприятий?

– Именно так, -отрезал отец. Мандатная комиссия. С утра.

– Так ты всё-таки прошел всех? Молодец! Я же говорил! – не смог таки скрыть своей радости подросток.

– Ну-ну, режут и на мандатной, -осторожничал Белый-старший.

– Как пройдешь, обязательно позвони.

Затем звонила Лорка. Максим решил не набирать. Был обижен и, кажется, уже серьёзно влюбился в другую. На которую, впрочем, был обижен еще больше. Звонила Элен. Ну, не сегодня. Звонила… Да, звонила Синичка. Макс нетерпеливо нажал клавишу вызова.

– Вы где? Говорить можете? Почему не отвечали? Я уж думала, с Вами что опять… – быстро и очень виновато затараторила журналистка. И после паузы, не ожидаясь ответов добавила: "Вы нас с Танькой простите? Да? Ну ведь правда "да"! Приходите, приезжайте немедленно!" – Что случилось? – забеспокоился Максим, уже одеваясь.

– Случилось… Но Вы же сами говорили, что надо продолжать?

– Но Вы, столичные штучки, в шарлатанов не верите?

– Мы же договорились, что Вы прощаете. Или перед Вами надо на колени встать? Я встану!

– Уже еду, – устыдился Максим.

Еще в пути его настигла СМС-ка Ларисы "Как дела?" и звонок самого ректора.

Странным срывающимся голосом он попросил Макса прийти завтра пораньше "часиков так в двенадцать" и заглянуть к нему в кабинет. Девушке он не ответил, приглашение ученого принял.

– Вы знаете, он давно таким не был. Такой радостный, светлый, как утреннее солнышко. Я смотрю-смотрю, что не так? Потом поняла и ахнула – косоглазие пропало! И весь день, весь день, как заводной. И говорит, говорит. То молчун был…

Сейчас уже спит. Умаялся, – рассказывала Синичка, проводя юношу на кухню. – Если это не помешает, давайте поужинаем.

Макс вдруг вспомнил, что давно не ел и согласился. Про себя отметил, что ест всё реже. Но, видимо, тело, в отличие от духа, требовало не только солнечной, но иногда и пищевой подзарядки. Стол был накрыт на троих, но Татьяна не появилась.

На вопрос о сестричке журналистка сказала, что та, разругавшись, ушла со своим кавалером на служение.

– Ну, не верит, не верит она пока Вам. Вы уж ее простите, она по жизни ещё тот скептик.

Настроение испортилось. Даже не из-за такого "воинствующего недоверия", а вследствие упоминания про "своего кавалера". "Впрочем", – мысленно пожал плечами Макс, Что тут такого? У такой симпатяги должен быть кавалер. И не один. И не на танцы же, на "служение" какое-то". Вздохнув, он наскоро перекусил и направился в детскую.

– Я буду, как вчера, выходить на балкон. Мне надо м-м-м отдыхать под лунным светом, – нашелся он. – И, ну как вчера, без рубашки.

– Пожалуйста-пожалуйста, – согласилась Синичка. – Вид мальчикового торса меня не шокирует. Это Татьяне непривычно.

Максим хотел было обидеться на "мальчикового", но решил, что не время мелочиться и сосредоточился на пациенте. Через несколько мгновений он своим вторым зрением уже с радостью рассматривал результаты вчерашних трудов. Весь организм мальчика светился радостным розовым цветом. Теперь оставалось соединить черные разрывы спинного мозга и поправить атрофированные окончания ниточек-нервов на ногах… И вообще в нижней части. И здесь, в мозгах, пройтись по вот этим тёмным областям – наверное, отвечают за ноги, вот от безделья и потемнели… Вчера я убрал здесь, здесь и здесь. У Хомы тоже было здесь потемнение и у него тоже прошло косоглазие.

Запомним. На всякий случай…

– Ну что же, начнём, – вздохнул он.

Елена Петровна тихонько сидела в кресле в самом дальнем уголке детской и со всё возрастающей надеждой смотрела, как из рук этого удивительного юноши вновь появились лучи – на этот раз не золотые, а ярко-голубые, похожие не то на застывшие молнии, не то на пламя газосварочного аппарата.

Здесь она была права. Максим действительно сваривал, сращивал и восстанавливал оборванные или потрепанные нервные окончания. В отличие от прежних пациентов – тех, что в больнице, – здесь травма была уж очень задавненная, и все его манипуляции вызывали у мальчика острую боль. Её приходилось снимать и проводить через себя. Время от времени Макс, не сдерживаясь, тихо стонал. От напряжения стали светиться, словно две яркие лампы, ладони рук. Осветилась странным, каким-то нереальным светом и вся комната.

Когда Максим прервался и поплелся на балкон, раздался звонок в дверь.

– Видела иллюминацию, не хотела отвлекать, ждала, пока погаснет, – объяснилась Татьяна, врываясь в квартиру. – Здрасть, – коротко бросила она отдыхающему юноше.

– Угадай, что соседи подумают, а? Но не про меня. У тебя какая-то цветомузыка, а время от времени на балкон выбирается передохнуть вот этот.

– Помолчи!

– Еще чего!

– Она помолчит, – поймав взгляд этих красивых, но сейчас вздорных глаз, прекратил полемику юноша. – До моего ухода помолчит. Слова не скажет. И вообще сейчас завалится спать до утра. Спать! – не ожидая реакции, Максим вновь подставил лицо лунному свету.

Девушка явно хотела сдерзить, но зевнула, уже на ходу раздеваясь, ушла в другую комнату и, как убедилась старшая сестра, тут же завалилась спать.

– Гипноз? – возвратившись, поинтересовалась Синичка.

– Не знаю, – вздохнул Макс. – Понимаете, на меня всё это так неожиданно свалилось и всё так вскачь несется, что нет времени самому себе что-то объяснить.

А когда появляется время, чаще всего по вечерам, я начинаю думать и тут же засыпаю. Это вы обещались объяснить.

– Но я о тебе ничего не знаю, добрый мальчик, – вновь перейдя на "ты" возразила журналистка. – Я за сегодняшний день перерыла всю прессу, но никаких упоминаний об неожиданно одаренных юношах не нашла. Только вскользь о той вечеринке. Да и то переврали. Читал?

– Да нет. Некогда было. Да и… вообще.

– Я тебе потом покажу. Но чтобы что-то объяснить, нужно что-то проанализировать.

Вот расскажешь поподробнее.

– Хорошо. Потом. Продолжим, – прервал беседу Макс и со вздохом направился к кроватке.

– И еще, – положила руку на его голое плечо Синичка. – Ты все время вздыхаешь и даже стонешь. Что, с Алешей так плохо? Только честно.

– Что Вы! Все идет хорошо. Просто больно.

– Алеше?!

– Да нет же. Мне. Немного. Но всё-всё. Не мешайте.

Накануне Макс не растрачивал силы на другие чудеса, поэтому целительство давалось проще. Ну, не проще, а просто сил было побольше. Реже приходилось отдыхать, эффективнее было воздействие на организм ребёнка, легче переносилась боль. К утру он практически всё закончил.

– Неплохо было бы ещё один сеанс. Общеукрепляющий. Именно по всем этим новым соединениям пройтись, – туманно объяснял он, собираясь. – Но у меня сегодня в три церемония подведения итогов, а потом из гостиницы наверняка выселят. Ехать надо.

– Тебе что, оплатить гостиницу? И вообще, можешь остаться здесь, сколько надо.

– Ну да, сестричка Ваша загрызет.

– Тебя загрызешь! Не прибедняйся. И потом, я ее знаю. Она дерзит тем, кто ей понравился. Этакая рефлекторная самозащита.

– Ясно, – расцвел сразу Максим. – В общем, если сегодня начнет ходить, много не давайте. Ножки слабенькие, не тренированные. И кости еще хрупкие. Поэтому очень осторожно. А потом…

– Что ты сказал? Нет, что ты сказал? – начала вдруг трясти Макса за куртку журналистка.

– А что я сказал? – испугался такой реакции юноша.

– Повтори, что ты сказал, – с ненормальной настойчивостью повторила молодая женщина.

– Я говорю…что пока надо очень осторожно. Ножки слабые… хрупкие. Поэтому, когда он сегодня пойдет…

– Вот! Ты действительно это сказал! Пойдет. Сегодня пойдет! Госспоодии, -протянула, чуть ли не причитая, Синичка. -Если это случится… Если это случится! Всё отдам.

Душу свою отдам!

– Да пойдет, пойдет, – обнимая разрыдавшуюся женщину и осторожно вытирая ей слезы, уверил Максим. – Если не лентяй, конечно.

– Он? Лентяй? – уже улыбнулась журналистка. – Да за ним, когда он ползает, не угонишься.

– Доброе утро, Алексей, – увидел Максим открытые глаза ребёнка. – Сегодня начнёшь ходить. Только потихоньку. Не бегать, не прыгать, не скакать. Всё это успеешь.

– Это дядя Макс, Алёша. Он тебя лечит, – пояснила, всё ещё находясь в объятиях юноши, счастливая мать.

– Та-а-ак! Ну, я что-то такое подозревала! – прокомментировала увиденное Татьяна.

– А ты еще спрашивала: "Зачем ему это, зачем ему это?". Вот, оказывается зачем!

– Молчать! Пока. Не пойдет Алексей. Молчать! – скомадовал обличительнице Максим.

– До свидания! – обратился он уже к журналистке. И как случиться – сразу позвоните.

– До вечера! Обязательно позвоню!

Татьяна не прощалась, озабоченно ощупывая губы, подбородок и щёки.

А Максим, выйдя на еще пустынную улицу и вновь присев на знакомой скамье скверика, вдруг почувствовал прилив счастья. Такого светлого и пронзительного, что аж зажмурился, словно от вспышки. Вспоминая радостно-изумленный взгляд несчастной матери, ее светлые слезы, Макс еще раз убедился, что всё-таки лечить радостнее и светлее, чем убивать и калечить. Хотя и почему-то больнее. Но стоит, стоит, стоит. Даже ради вот таких ослепляющих мгновений счастья стоит. Он перевел дух, сполна насладился своей радостью, затем, пошатываясь, побрел к метро. Следовало отоспаться перед всеми этими беседами и церемониями.

Журналистка сегодня в редакцию не пошла. Ждала чуда и шастала по Интернету – искала сведения о предстоящих сегодня в три часа церемониях. Когда проснулся Алешка, она прервала это занятие, привычно посадила подвижного, как ртуть, ребенка на пол и с трепетом стала ждать. Видя и чувствуя напряженно-нервное состояние сестры, села рядом и обняла ее Татьяна. Мальчик озадаченно посмотрел на почему-то молча глазеющих на него родных людей, по привычке ползком направился к ним, но затем вдруг встал, сделал пять – шесть робких, но быстрых шажков. Плюхнувшись на мягкое место, Алеша переосмыслил происшедшее и возобновил передвижение новым способом, добравшись на этот раз до матери.

– Свершилось! Свершилось! Свершилось! – шептала та, сжимая сына в объятиях и давясь слезами.

– Звони. Звони немедленно, – прорезался голос у тоже всхлипывающей Татьяны.

Глядя на рюмзающих взрослых, скривился, собираясь заплакать, и ребенок.

– Ну-ну, Лешок! – всё хорошо! – подхватилась и бросилась к телефону журналистка.

– Не отвечает. Пошлю сообщение. Так и напишу: "Свершилось!".

– Он еще сегодня придет?

– Да, обещал. Надо будет закрепить. Только давай смотреть. Он сказал, чтобы Лешка не усердствовал пока.

– "Он", – кисло усмехнулась девушка. – Скоро с большой буквы будешь говорить – "ОН".

Как о святом.

– Не ерепенься, -ответила старшая сестра, счастливыми глазами наблюдая за следующей попыткой ребенка по освоению нового способа передвижения. – Ты сама уже видишь, что не права, что плохо думала о человеке и что просто его оскорбила.

А "он" – потому, что знаю только имя. Давай лучше потеребим в Интернет. Может, найдем что? Где-то что-то в три часа. Какая-то церемония.

– Ну, одну я сама знаю. Сегодня подведение итогов математической олимпиады. Это всем известно. Призы шикарные. Ну, это не про твоего героя. Судя по всему, он у тебя больше гуманитарий. И вообще, судя по поведению, он хлопчик продвинутый.

Поёт, танцует, компру достает, лечит, обнимает…, -бурчала девушка, вытаскивая, тем не менее, на своём компе сайт университета.

– Среди финалистов один Максим. Некий Белый, -вскоре сообщила она. Но кто он и откуда – ничего. Только фамилии.

– Белый… Белый… Что-то было… Даже у нас. Не по моему профилю, но… Да, вот.

Летчик. Герой. Вот его фото.

– Совсем не он, – фыркнула девушка.

– Но что-то похожее есть. Может, отец? – наметанным взглядом догадалась журналистка. Посмотрим биографию. Так… Откуда? Т-а-а-к. А если областную прессу? Ну конечно! Вот -победитель областных соревнований… по боксу. Странно…

И вот, ну конечно, он! Победитель областной математической олимпиады. Он. Белый Максим. Покопаюсь я пока еще. Ты посматривай за Лешкой, чтобы не переусердствовал.

Татьяна, что-то надумав, покорилась и взялась приструнивать непоседу, явно старавшегося наверстать упущенное. На некоторое время эту активность удалось нейтрализовать путем кормления. Да и то, пережевывая бутерброд, непоседа беспрестанно болтал ногами и по-новому осматривал комнату, явно прокладывая в уме новые маршруты. В это время напряженный журналистский поиск давал все новые результаты. Синичка раскопала публикации о чудесах медицины в областной больнице, об убийстве девушки в том самом городке, о страшных бандитских разборках в районном и областном центрах, перечитала столичную хронику о конце банды Червеня.

Что еще аномального? Да, неслыханное увлечение меценатством – значительные анонимные пожертвования детским домам в том же областном центре. "Личный гость Ираклия", – вспомнила она рекомендацию. Что-то было и в ресторане. Ну конечно – же эти чудеса! При Президенте, и на именинах, и даже в последний раз. И еще -что видела собственными глазами. И эта убийственная компра… Значит… значит… -напряженно думала журналистка. Действительно, объяснить трудно. "Пусть уляжется", – решила она и радостно окунулась в новые родительские заботы. Татьяна же, освободившись от надзорных обязанностей, тихонько собралась и исчезла.

Глава 44

Всласть отоспавшись, Максим прочитал СМС-ку, остался доволен и взялся за свой внешний вид. За время столичных приключений он еще больше похудел. Больше стали выдаваться скулы. Ранее кругленький подбородок стал овальным, удлиняющим, а не округляющим лицо. Исстрадавшийся от полноты и "немужественных" округлостей подросток остался доволен своей внешностью. Но презентованный Ираклием прикид был слишком крутым, а ежедневная джинсовка – слишком обыденной. Вздохнув, Максим выбрался в очередной бутик, чтобы приобрести приличный, но не навороченный костюм. После того, как в парикмахерской за немыслимую сумму ему соорудили обычную короткую прическу, он почти бегом направился на встречу к ректору.

Ученый встретил юношу как-то испуганно. Протянул руку, усадил в кресло, поблагодарил за то, что тот сдержал слово. Пообещал сдержать и свое, поинтересовался, надумал ли Максим перебираться к нему. Ответы юноши слушал рассеяно. Когда же принесли кофе, маститый профессор приступил, как понял Макс, к главному.

– Всё это, как мы и договаривались, вопросы решенные. Месяц отдыха в Испании со всеми оплачиваемыми приложениями мы тебе устраиваем. Теперь вот о чем… Ты привел решение последней задачи… Ты ее что, вот так, впервые увидел и решил?

– Да, но было трудно…

– Еще бы… Ты хоть знаешь, что ты решил?

– Да, более продвинутые ребята меня посвятили. И насчет премии тоже. Это всё правда?

– Правда, юноша, правда. Только вот что… Когда сумма премии перевалила за миллион, комитет перестал принимать к рассмотрению решения от посторонних лиц.

Ну, от кого попало. Слишком много случайных желающих. Или просто психов. И от тебя заявки…скорее всего…просто не примут, – выдавливал из себя ректор. – А решение… когда оно есть…то его довольно часто находят почти одновременно.

Поэтому…чтобы побыстрее застолбить приоритет… Как ты насчет соавторства?

– Это с кем? С вашим протеже что ли?

– Ну что ты, что ты! Он тоже в мире математиков пока никакого веса. Нужен авторитетный ученый… Со мной, а? – решился, наконец, ректор. – А премия, честное слово, – тебе. Разве что… процентов десять за проталкивание? Или даже пять? И мы сразу объявляем сегодня – и в работу! – Самое неприятное было сказано, и профессор перевел дух. Всё-таки предлагать такое, напрашиваться в соавторство всегда стыдновато, а тем более к юнцу… Но стыд глаза не выест. Да и больше для державы. Своей славы уже и так хватает, -лукавил сам перед собой ректор, ожидая ответа юноши. Тот вдруг взглянул на ученого мужа таким пронизывающим, таким понимающим взглядом, что профессор отвел глаза и даже поежился.

– Если Вы считаете, что нужно именно так, то конечно… И, знаете, давайте, может, не делиться, а отдадим эту премию в какой-нибудь детский дом инвалидов.

Ну, за исключением какой-то доли на расходы, – добавил Максим, увидев пробежавшую по лицу ректора тень.

– Идея интересная… А почему не на науку?

– Наука выживет. А детки…

– Ты все-таки не по годам мудр, Максим. Или, наоборот, всё ещё по детски наивен?

Но согласен. Значит, сегодня и объявим?

– Знаете, мы с Вами так мало знакомы. И уже – совместная работа?

– Ты прав! Не подумал. Понимаешь, главное было – твое принципиальное согласие.

Ну и чтобы правильно понял. Об остальном не подумал. Тогда я займусь оформлением, а после твоего отдыха и объявим. Значит, сегодня не объявляем?

Затем поговорили о перспективах работы по искусственному разуму, о порядке поступления в университет, о каких-то мелочах, после чего Максим покинул ректоровские апартаменты. Чувство осталось всё же гадковатое. За оставшееся время юноша успел еще переодеться, пообедать и поболтать с другими финалистами в университетском парке.

Церемония оглашения итогов и награждения победителей была обставлена по первому классу. Длинный стол жюри и почетных гостей – маститых академиков, корзины с цветами на сцене, кинохроника и полный зал болельщиков. Председатель – знаменитейший математик в третьем поколении легендарной династии – явно волновался, затягивал открытие, поглядывая на широкие входные двери. И не зря.

Бывший сосед Максима не ошибся. Когда зажглись мощные юпитеры, в зал стремительно вошел Президент. Жестом отвергая аплодисменты, он сел на пустующее место в президиуме и кивком головы разрешил начинать.

От волнения Максим плохо слушал вступительное слово академика. Затем, когда началось оглашение результатов, сосредоточился, но, увидев, что даже третью лауреатскую премию вручает сам глава государства, разволновался еще больше.

– Первая премия присуждается открытию нашей Олимпиады, несомненному таланту Белому Максиму! – и юноша взлетел на сцену. Президент, вручая диплом, по своему обыкновению глубоко заглянул в юношеские глаза, начал говорить дежурную фразу, потом осёкся.

– Постой-постой! Белый? Знакомая фамилия. Очень знакомая. Да! – вновь блеснул он своей феноменальной памятью. – Награждал такого. Да, у меня на глазах развалившийся самолет посадил. Родственник?

– Отец, – однозначно пролепетал Макс.

– Молодец! Оба молодцы! Как он сейчас?

– Сегодня… мандатную комиссию проходит… как я догадываюсь, – добавил Макс на всякий случай, чтобы отца не упрекнули в болтливости.

– Догадливый – усмехнулся Президент. – Подожди. После окончания подойдешь ко мне, узнаем.

Максим стал приходить в себя только присев на отведенное для лауреатов место на сцене. Председатель, косясь то на президента, то на Максима, не решался назвать победителя. Странная беседа юноши с Президентом, обнаружившая какоето знакомство, выбивала из колеи. А если пацан нажаловался? Но ректор заверил, что все утряс и этот не в обиде. Да и по виду…

– Гран-при завоевал уже известный, подающий большие надежды и их уже оправдывающий…

В это время лауреат первой премии, уже уняв волнение, более трезвым взглядом изучал Президента. Ранее он видел того у Ираклия, когда творил представление для высоких гостей. Сейчас Макс разглядывал главу государства при свете дня. И ничего особенного, – вдруг понял он. Встретишь на улице – не оглянешься. Вот аура властности – да, сильная. Как это, харизма? И, наверное, гипноз власти. Вот он вручает Гран-при сыночку своего закадычного друга-соратника. Также улыбается, тоже что-то говорит. Видимо, поздравляет. За аплодисментами не слышно.

На дальнейшие торжества президент не остался. Уже уходя, подозвал к себе Максима, а на выходе, возле машины, скомандовал дать связь с кем-то Максу неизвестным.

– Скажи, там у тебя что, мандатная комиссия сегодня? Еще идет? Белый как?

Проходит? По медицине как? Ну и что еще? Ничего? Тогда дай ему трубку.

– Добрый день Леонид Константинович, – продемонстрировал он вновь свою феноменальную память. – Поздравляю Вас с новым этапом. С новой ступенькой.

Теперь все зависит от Вас. Я своё обещание сдержу. Вот, кстати, рядом Ваш сын, тоже поздравляет. Не удивляйтесь, я ему здесь премию вручал. За олимпиаду. Вот и разговорились. Ну, здоровья Вам и успехов. И тебе здоровья и успехов, – пожал он руку юноше, после чего укатил. Растерянный Максим остался на растерзание нескольких журналистов, последовавших на всякий случай за Президентом и оказавшихся свидетелями какого-то разговора.

Вернувшись в зал, Макс моментально ощутил резко изменившееся к нему отношение.

Торжества уже закончились и сейчас предстоял небольшой концерт звезд эстрады – университет немного раскошелился. Жюри, победители и финалисты переместились в первый ряд. Стесняясь проталкиваться туда, Макс устроился на первом попавшемся свободном месте. Но, оказывается, его уже высматривали. Сам ректор довольно быстро, но не превышая скорости, соответствующей его авторитету, метнулся к подростку, и обняв за талию, потянул в первый ряд – на место возле себя.

– А ты не такой уж и простачок, – тихим тоном, с полушутливой укоризной констатировал профессор. – Засланный казачок, да? Президентов ревизор? Все о конкурсе доложил?

– Ай да что Вы! Просто…

– Шучу, шучу и не допытываюсь. Но теперь наши начинания окажутся тем более эффективными, правда?

– Конечно, – однозначно согласился Максим. "Теперь уж ты меня облапошить побоишься, даже если вдруг надумаешь", – злорадно подумал он. Видимо, та же мысль пришла и академику – он вдруг взглянул на юное дарование зло и настороженно. Но начался концерт, и каждый задумался о своем.

– Завтра подходите часиков в десять. Покончим со всеми формальностями, – прощаясь, пригласил к себе председатель жюри. Он тоже был под впечатлением обнаружившегося знакомства этого провинциала с "Самим" и всё еще опасался скандала с засуживанием. Хотя все прошло как по маслу, но, может, Президент, как всегда осторожный политик, решил не поднимать публичного скандала? А завтра – всех на почетные пенсии? А ведь не хочется же! Поэтому надо максимально ублажить этого Макса (прости Господи, за каламбур) и сплавить его на заслуженные каникулы.

А финалисты еще зарулили на организованный для них праздничный обед. Ничего не чуждо и ребятам с математическими вывертами. Поэтому оторвались по полной программе. С шутками, хохотом, танцами и неофициально – с вином. Отсутствовал только главный победитель. И он сам, и его папа были не от мира сего и положение не позволяло. Но ничего, обошлись и без него.

Уже вечерело, когда все, обменявшись напоследок номерами мобильников, вывалились из кафе. Только теперь Максим включил сотовик и набрал отца.

– Ну как у тебя?

– Порядок! А после того звонка, вообще пошло-поехало. До этого сказали – ехать, ждать окончательного решения и вызова. А теперь – всё. Перебираемся.

– Как уже? Прямо сейчас? – заволновался Максим.

– Ну, еще отгуляем отпуск, а в школу пойдешь уже…ну, знаешь где. Так что с невестой попрощаться успеешь, -сболтнул отец и тут же, не дожидаясь язвительных замечаний, добавил, – а что Президент?

– Как и тебе – вручал награду. Кстати, папуль, я завоевал путевку в Испанию.

Недельки на три-четыре. Поэтому надо задержаться на пару деньков, порешать формальности. По деньгам не волнуйся, всё финансируют.

– Ну, у меня тоже некоторые формальности…

– Врешь, ох, врешь, папуля…

– Ну ладно, потом, – даже по телефону засмущался летчик и прервал разговор.

Макс переоделся и продлил проживание в гостинице, после чего залез в ванную и набрал номер Синички.

– Видела, поздравляю. Тебя сегодня ждать? Или празднуешь? Приходи, пожалуйста.

Сам говорил, что надо закрепить! – умоляюще зачастила счастливая мать.

– Конечно, приду. Через часок. Тут… некоторые вопросы надо решить, – соврал Макс, нежась в ванной. Ему просто хотелось остановиться, передохнуть, немного подумать.

Одеваясь, он принял решение, вытянул из импровизированного тайника экспроприированные у Ржавового бриллианты, затем набрал номер Холеры, а через некоторое время – номер Элен.

Когда Максим вошел в квартиру журналистки, уставший от новых впечатлений, да и просто от физической нагрузки ребенок уже засыпал. О чем и сообщила его счастливая мама.

– Сегодня мы завершим. Но мальчику надо срочно догонять. Надо укреплять ноги.

Очень хрупкие косточки. Ему надо наращивать мышцы, а ноги сейчас начнут быстро расти. Поэтому лучше всего сейчас двигаться в воде. Вам надо уехать. На юга. К морю. Желательно – не к нашему. Да и вообще вам надо пока исчезнуть. Давайте сделку? Вы отдаёте мне копию информации и забираете с собой Холеру, а я за это плачу.

– Но я не…

– Не верю. Вы не могли не снять копии, правда? Ну, тысяч сто баксов? Можно вполне прилично поправить здоровье Алешки и пожить в тишине, пока закончится разборка по этой информации.

– Зачем это тебе? И кто тебе платит?

– Никто. Я сам по себе. А зачем? Убили одну девушку. И я должен пройти по цепочке. Подумайте. А пока займёмся Алешкой… Давай, Алекс, засыпай, а я тебя немножко полечу, хорошо? Оно не больно. Засыпай…

Ночь пролетела незаметно. Максим подвинул кресло к дверному проему балкона, где уже высветились утренние лучи Солнца. Он уже закончил ночной сеанс с ребенком и вел беседу с Синичкой. Вдруг вспомнил, как та постоянно одевается во всякие прикиды, закрывающие шею. Вот и сейчас она выглядела довольно нелепо в халатике и каком-то платочке.

– Вас тогда сбила машина. Давайте посмотрим, что с Вами?

– О нет, нет, – отшатнулась молодая женщина, инстинктивно прикрываясь руками. – Со мной все в порядке. Только шрамы. Но это уж, увы.

– Поедете на юга и будете вот так же?

– Есть и закрытые купальники. А шея, – она безразлично махнула рукой.

– Ну давайте попробуем! Это даже проще, чем с Вашим сыном, а?

– А ты не испугаешься? – с нервным смешком спросила журналистка. – Это… неприятно видеть, – подобрала она слово.

– Я же сейчас не кавалер, а как бы врач.

– Сейчас? – поймала Синичка его на слове. – А когда был кавалером?

– Да нет… Я вообще… – засмущался юноша. Ну, попробуем, а?

– Ладушки, попробуем. Теперь, после Алешки, я во все верю. Но тратить силы на такое… Что мне делать?

– Ложитесь на кровать и снимайте с себя все… что можно.

– Тогда я сейчас… – женщина кинулась в спальню, повозилась там, и через несколько минут позвала целителя. Когда Макс вошел, женщина лежала в кровати, накрывшись простыней до подбородка.

– Это чтобы не сразу шокировать, – объяснила она. – Опускай потихоньку.

Привыкнешь и – дальше…

Это было действительно ужасно. И для женщины – особенно. Рваный косой шрам начинался на шее, пересекал правую грудь, в настоящее время прикрытую купальным бюстгальтером, резко поворачивал налево вниз и оканчивался внизу живота. Шрам был похож на чуть повернутую по часовой стрелке букву Z. На мелкой фигурке Синички всё тело спереди казалось одним сплошным шрамом. Максим представил, как выглядела рана и его передернуло.

– Страшно, правда? – чтобы побороть свое смущение заговорила журналистка, увидев реакцию юноши. – Привезли в ближайшую районную больницу, а там как смогли, так и заштопали. Да и не до меня было. Ребенка спасали. Но это еще нечего. Те же бравые ребята по заказу того же урода позже одной девушке кислоту в лицо плеснули. До сих пор мучается… Не дал Бог смерти. Так что у меня – ерунда.

Женщина начала тянуть простыню на себя.

– Но мы же договорились, – Макс вновь отбросил простыню и, протянув руки, сосредоточился. После всенощной было трудновато, но он решил уже сегодня закрыть вопрос с Синичкой. Поэтому вскоре появилось свечение, и юноша начал наводить мостики между живыми клетками, разделенными сейчас рубцами соединительной ткани.

Боль у женщины уже давно ушла, организм был сильный и без существенных изъянов, поэтому неприятных ощущений Макс не испытывал. Где-то на середине пути он почувствовал головокружение и побрел к уже залитому солнечными лучами креслу.

– Может, не надо мучиться? – подойдя сзади, погладила юношу по голове журналистка. – Ты и так уже сотворил чудо. А я…

– Мы скоро закончим. Вот сейчас отдохну и закончим… Только… там… у Вас… – осторожно подбирал слова Максим, начиная краснеть. – Там, ну, под купальником… повреждена не только кожа. Чтобы быстрее было, давайте снимем, а?

– Ты так мило покраснел, что мне ничего не остается, как выполнить эту просьбу.

Иначе получилось бы, что я плохо о тебе подумала, – улыбнулась журналистка.

Уже после второго сеанса, практически закончив целительство, Максим спохватился и поинтересовался, где находится младшая сестричка пациентки. Оказалось, что, убедившись в чудесных способностях Макса, девушка больше дома не появлялась.

– Звонит, говорит, очень занята, спрашивает, где ты. Думаю, просто стыдится приходить. Но она девочка правильная, признает свою неправоту – извинится.

Максим усмехнулся, вспомнив, как называла себя "правильной девочкой" Лариска. Но, вспомнив о делах, отогнал эту мысль и поинтересовался адресом девушки, которую обезобразили кислотой.

– Думаешь, сможешь ей помочь? – догадалась Синичка. – Боже, какой же ты молодец! – кинулась к компьютеру журналистка.

– Вы совсем не интересуетесь, что получилось у Вас?

– Нет! Просто я тебе верю. И кроме того… Кроме того… Эти волны напоследок…

Эти золотые лучи… Лучше не вспоминать. Ты же женщин с ума сводишь, правда? – она оторвалась от монитора и лукаво взглянула на юношу.

– Я думаю, через недельку все м-м-м рассосется. Шрамов не будет вообще. А на восстановление…груди, ну, недели две. Это уже сам организм. Если бы еще пару сеансов, то, конечно, быстрее бы… – не принял тона Максим. Уж больно ему понравилась младшая сестра, чтобы хоть немного фривольничать со старшей.

– Вот, нашла, – перешла на деловой тон журналистка. Она сейчас в центральной ожоговой. И если бы ты смог…

– Смогу! – решительно ответил Максим. – Только и Вы… Всё-таки я кое-что для Вас сделал, чтобы Вы меня послушались, а? Исчезайте. Вот деньги – придвинул он принесенный накануне кейс. – И давайте мне флёшки. Я должен разобраться с этими ребятами, а без Вас будет спокойнее.

– Хорошо, "Простомакс" Белый. Я возьму деньги. Я возьму твоего этого Холеру. Мы уедем. Вот копии. Забирай. Я много узнала о тебе. Всё-таки журналисты – ребята ушлые. Но всё же, всё же, всё же, – молодая женщина обняла юношу и заглянула ему в глаза. – Всё же, кто ты?

– Не знаю. Вы сами обещали ответить мне на этот вопрос, -не отвел взгляда юноша.

Глава 45

Распрощавшись с журналисткой и уже проснувшимся малышом, Макс устроился на уже знакомой скамейке и набрал номер отца. Надо было задержаться – уж очень запала в душу история с изуродованной кислотой девушкой. Отец только поинтересовался, есть ли у него деньги и "не какая ли столичная штучка" так вскружила ему голову.

– Уж насчет "штучек" лучше помолчал бы, – тут же окрысился сын.

– Не надо так, сынуля. Не надо. Наш разговор впереди и я имею право быть выслушанным, – очень серьезно, на равных ответил отец. Это понравилось Белому-младшему, он, вздохнув, сменил тон и поинтересовался, когда, всё-таки переезжать. Отец ответил, что сразу после отпуска, а отпуск начался вчера. Так что, банкетаж по случаю отъезда еще организовать успеем, но всё же задерживаться в столице не стоит.

– Это, как получится, – решительно заявил подросток.

– Надо, чтобы получилось, – также решительно и веско ответил Белый-старший.

В университете всё утряслось как нельзя лучше – поездка была запланирована через месяц – хватит времени для переезда, а потом, когда отцу на службу, до занятий – море и отдых. И сейчас есть время. Получив все документы, удостоверяющие этот приятный факт, выслушав наставления об особенностях выезда несовершеннолеток за рубеж, Максим заглянул к ректору.

– О чем всё-таки секретничали с Президентом? – заглянул в глаза подростку академик.

– Так, об общих знакомых, – туманно объяснил Максим.

– Даже так? Ну что же… Я уже запустил решение в работу и надеюсь на наше джентльменское соглашение?

Максим уверил ректора в незыблемости договора и, выслушав пожелания приятного заслуженного отдыха, распрощался.

Татьяна встретила его на выходе и, кратко поздоровавшись, попросила "присесть для разговора в "тачку". Это действительно была старинная "тачка" – легендарных времен "тройка". Правда, с любовью ухоженная. И это сразу породило симпатию юноши к сидевшему за рулём мужичку пенсионного возраста. Правда, молодые пацаны, между которыми оказался на заднем сидении Максим, симпатии вот так сразу не вызывали. Какие-то они были хмурые, неразговорчивые, глядели на него странными глазами – не то с испугом, не то с отвращением. Максим еще разглядывал их, когда "тройка" рванулась и вскоре набрала максимально разрешенную в столице скорость.

– Ну и? – не выдержал странного молчания и взглядов новый пассажир.

– Приедем, расскажу, хорошо? – предложила с переднего сидения девушка.

– Но, подожди, куда и зачем? Здесь что, нельзя?

– Можно и здесь, но это будет не так…убедительно. Не так наглядно… Да ты не бойся, мы вреда не причиним.

Макс ухмыльнулся. Они? Вреда? Вот взять и пройти сейчас сквозь машину! Был и нет.

Это было бы для них наглядно и убедительно. Но зачем? Девушка ему определенно нравилась. Даже не то слово. Поэтому покоримся.

– А как далеко? – всё-таки уточнил он, когда машина помчалась по кольцу.

– Еще часика два, – успокоила его девушка. Максим принял и это, попробовал завести беседу о мелькающей природе, потом сообщил водителю о своём мнении насчет "тройки", как об одной из самых удачных моделей совкового периода. Но все молчали. Даже водитель, явно расцветший от комплимента, промолчал – все были настороженно напряжены.

Автомобиль несколько раз сворачивал на все худшие и худшие дороги и, в конце концов, загромыхал старыми амортизаторами, подпрыгивая на ухабах. Проехали несколько всё более заброшенных деревенек, углубились в лесок и уже здесь остановились возле полуразвалившегося "дворянского гнезда".

– Пойдём, – пригласила девушка внутрь этого особнячка. Ребята встали по бокам, но, глядя на послушание гостя, несколько отошли. Так, просто сопровождающие.

Теперь Максим увидел, что оба они были выше и мощнее его. Водитель с ними не пошел – открыл капот и погрузился в привычное всем автолюбителям прежних времен занятие.

Солнце начинало цеплять наиболее высокие деревья. Вечер был тихий, теплый, какой-то прозрачно-чистый. Максим сидел на старой скамейке и пытался сдержаться.

– Мммма, мммма, умммм, – мычал он, сдерживая душившие его рыдания. Несмотря на просьбы оставить его одного "подумать", рядом сидела Татьяна и успокаивающе гладила юношу по плечу. – Ну что ты? Ну что ты? Ну, успокойся, – испуганно шептала она. – Как же так? Господи, как же так? И за что? Их за что? – срывающимся голосом, всхлипывая, обращался к самому себе подросток. – Как же мы можем? Как же мы можем, жрать, веселиться… Как же мы можем вообще жить спокойно, когда рядом вот такое? Как? – повернул он мокрое от слез лицо к девушке.

– А что я? А что мы? – начала тоже всхлипывать, но от несправедливого обвинения Татьяна. – Я узнала, когда Алешку негде было оставить. Хотела на время. Вот, увидела. Теперь мы помогаем. Чем можем. А ты, ты поможешь?

– Сделаю всё. Всё, что смогу. Всё, что в моих силах, -уже твердым голосом заявил Максим. – Начнем прямо сейчас, – подхватился он.

– А дежурный? А медсестра?

– Будут спать, – отмахнулся юноша. – И вот что… – остановился он. Твоего эскорта не надо. Охраны тоже. Не сбегу. А зеваки или контролёры мне не нужны. Не цирк. И не балаган.

– Хорошо. А мне можно?

– Ну, ты уже видела…

– Да, как вы с сестрой… – не удержалась девушка.

– Это было совсем не то, что ты подумала. Но… оставайся.

Они вновь вошли в обитель, столь потрясшую подростка. Точнее, даже не она. Как понял Максим, стараниями этих ребят здесь было чисто, хоть и бедно. Но в самих комнатах… Это был детский дом, точнее даже – приют, для маленьких калек, от которых отказались родители. Или у которых не было родителей. И если в детских домах, где раньше побывал Максим, царила тоска, то здесь – боль и отчаяние.

Часть детей не понимало, что они калеки. Они терпели боль, как непременный атрибут жизни. Но боль остается болью, и как не сильно было детское начало в этих малышах, как бы ни баловались, как бы ни проказничали они иногда, в глазах постоянно оставались невыплаканные слезы и ужас ожидания очередного прилива недуга. Но были и другие, уже осознавшие когда-то счастье здорового существования. А кто-то, – и счастье родительского тепла. Теперь эти маленькие люди просто излучали не только красные волны боли, но и черные волны отчаяния.

Слезы навернулись у Макса уже через несколько минут. Самое ужасное для восприятия было смотреть в эти глаза. А загадочная чувствительность нашего героя к биополям просто захлестнула его черными волнами. Когда же он увидел, как эти изгои нашего мира пытаются играться, двигаться, услышал их детские, все-таки звонкие, но какие-то обреченные голоса, а затем, когда к одному из несчастных пришла боль – и покорный, и от этого ещё более несчастный плач, – юноша, захлебываясь жалостью и состраданием, кинулся вон.

– Ты понял? Ты сможешь? – бросилась за ним Татьяна.

– Мне надо…подумать… одному, – давясь слезами, простонал он. Ребята послушно ушли, повернулась и девушка. Но, увидев, как дрожат плечи юноши, осталась, тихонько присев рядом.

Сейчас Максим вошел в приют безнадёги с другим настроением, -с озлобленной на весь свет решительностью. Двумя жесткими взглядами уложив почивать до утра дежурного врача и медсестру, он, проходя по комнатам, оглядывал уже устроенных на ночлег ребятишек.

– Здесь их двадцать один. Я не смогу пробыть здесь три недели. Нет, смогу, если понадобиться. Сколько надо, останусь! Но есть другие… Вот что, – решил он. – Тань, давай их разместим по болезням. Вот этого, этого и этого. И вот этого. Да, четверых. У них одно и тоже. Попробую сразу. Однажды пробовал, – объяснял он, вместе с девушкой перенося сонных деток.

Так началась битва с судьбой, с роком или дьяволом, искалечившими этих несчастных, Богом забытых его же созданий. Или не забытых? Ведь появился здесь таинственный целитель. Каждую ночь в одном из окон приюта были видны сполохи – то ярко-голубого, то золотого цвета. Недоверчивые Татьянины друзья всё-таки понаблюдали за странным процессом и теперь знали: голубые сполохи – лечит, золотистые – закрепляет достигнутое. Макс отдавал свои силы без остатка, отрубался над больными и по негласному соглашению, Татьяна в этот момент звала парней. Те переносили юношу в кресло к лунному свету и затем вновь удалялись в ночную темноту. Отправить их вообще было немыслимо – на их глазах свершалось великое по доброте своей чудо. Поверить пришлось, когда первая четверка начала бурно выздоравливать. Неизлечимая, врожденная болезнь мозга вдруг оставила их.

Столь неожиданное исцеление безнадежных не прошло незамеченным и для медперсонала – всех четверых увезли на исследования.

– Надо будет проследить, чтобы в нормальный детский дом определили. Или к этим… итальянцам для оздоровления, – прокомментировал произошедшее Максим. Радоваться он не мог. Не было сил. Прежде всего, психических. Въевшаяся в детей боль покидала эти тельца неохотно, мстительно бичуя целителя. Заряд- разряд до потери сознания, несколько раз за ночь, рваный дневной сон с тяжелыми видениями внутренних проявлений детских недугов просто изводили. А одновременное лечение сразу нескольких маленьких организмиков требовало исключительной концентрации.

Следующую после первой тройку лечить пришлось труднее – две ночи и ночь укрепляющих лучей или волн. И результаты проявились позже – на третий день. Но тем большее было потрясение врачей. Такие позвоночные травмы или врожденные дефекты не только не лечились – они даже не оперировались. А тут – на тебе!

Увезли и этих. Следующую четверку Максим поставил на ноги за двое суток – оказалось, что нервные клетки под воздействием его полей соединяются всё быстрее и охотнее. Отрадным бальзамом на измученную психику юноши оказалось посещение одного из этой тройки матерью. Женщина, увидев идущего к ней, ранее парализованного ребенка, перекрестилась, затем сгребла в охапку и, осыпая малыша поцелуями, отбиваясь от санитарки, кинулась с ним к машине.

– Потом навестите, скажете ей, что надо пока поосторожнее. А врачей пусть не боится, – впервые после долгого времени улыбнулся Максим, после чего вновь побрел в свое дневное убежище отдыхать. Ребята по просьбе чудотворца на ближайшей полянке натянули ему гамак и соорудили небольшой шалашик.

Подзарядившись всласть солнечными лучами, Максим одевался и брел в шалаш отсыпаться.

– Поешь вот хоть немного, – уже на второй день начала упрашивать его Татьяна.

– Не хочу. Не могу. Потом, односложно отказывался юноша, заваливаясь после ночи спать или "загорать". И только когда первая четверка пошла на поправку, съел какой-то суп, привезенный Татьяной из дома. Когда на пятый день такой изнуряющей нагрузки и отупляющей боли Максим погрузился в сумеречное состояние, Татьяна начала ухаживать за ним, как за слабоумным. Приходя в себя ближе к ночи, юноша давал указания, каких конкретно деток будет лечить, созванивался с отцом, довольно бодро разговаривал с Татьяной и ее товарищами, интересуясь, что нового в "большом мире" и целеустремленно двигался к детям. А утром девушка выводила какую-то тряпичную куклу с трясущимися руками и головой. За первую неделю юноша "поправил", как он сам начал выражаться, одиннадцать ребятишек. Но надо было торопиться – бурное выздоровление детей следовало объяснить, запахло сенсацией, и, судя по всему – наездом всевозможных исследователей нового феномена. Не было, не было, не было времени. Да и желания останавливаться не было. Еще десять отверженных судьбой деток ждали своего избавителя. Шестеро сложных – с повреждениями или врожденными дефектами позвоночника. И четверо, с рождения погруженных в вечную мглу слепоглухих – девочка и три мальчика. Следовало ожидать, что наибольший ажиотаж вызовет исцеление этих детей. И Максим оставил их напоследок. Три тяжелых, изматывающих ночи ушло на восстановление костных тканей, благо детские позвоночки оказались податливыми к целительному воздействию загадочных лучей юноши. Но еще две ночи ушли на одаривание исцеленных ребят золотыми укрепляющими лучами. Последними, за одну ночь, Максим "поправил", как и планировал, слепоглухих.

– Смотрите за ними особенно. Я не знаю, как быстро получится. Но, наверное, быстро. Чтобы не было шока, оставьте на день в темной комнате. И будьте рядом.

Пусть привыкают постепенно, -заплетающимся от усталости языком бормотал Макс, когда верная девушка выводила его последний раз из впоследствии ставшего знаменитым приюта. – Я сделал это. Но я сделал это! – счастливо прошептал юноша, заваливаясь в свой гамак.

Максим проснулся, как уже повелось, ближе к обеду, чтобы перебраться в шалаш и всласть отоспаться. Но уснуть на ароматных свежих еловых лапах не удалось – помешало странное попискивание снаружи. "Кто-то мышонка мучает. Или бельчонка", – решил Макс, когда писк стал более протяжным. – Нашли занятие! – юноша выглянул из своего убежища.

Он ошибся. Никто никого не мучил и никто не пищал. Так, оказывается, всхлипывала Татьяна.

– Что ещё? – по-своему понял подросток. – Что-то не так? Кто-то не поправился?

– Они начали видеть. И слышать. Уже! – сквозь слёзы прохлюпала девушка.

– Ну и слава Богу!

– Но я не верила! До самого-самого… Нет, верила, иначе бы… Нет, не верила, но надеялась… Думала… Плохо думала. А ты… Ты вот так… Прости! – девушка уткнулась в плечо Максима и вновь заплакала.

– Ну ладно тебе, – осторожно коснулся девичьих локонов Макс.

– Прости меня! – вскинула свои огромные, совсем не похожие на Синичкины глаза девушка.

– Да ладно тебе! – повторил Максим, осторожно потянувшись губами к этим глазам.

Но девушка, положив на эти губы ладошку, вроде как поймав ею поцелуй, мягко отстранилась.

– Но я думал, что заслужил… – обиделся юноша.

– Заслужил? Разве ты заслужил это? – светло, по-доброму улыбаясь, возразила Татьяна. – Ты… ты даже не представляешь, что ты сделал! И я тоже… Ты… ты…Я не знаю…?-сбивчиво пыталась объясниться девушка, не ускользая, тем не менее, из объятий Максима. – И вообще у нас…у меня…ну, без любви… а я…, я даже не знаю, кто ты. Кто ты?

– Действительно, кто ты? – раздался рядом голос Татьяниного кавалера.

– Не знаю, – со вздохом ответил Макс, опуская руки с Татьяниных плеч.

" Везет на Тань", – вспомнил он свои недавние мысли. "Вот как раз и не везет на Тань".

– Пора мне, – встретился он со взглядом соперника. Это была немая просьба, немая мольба уйти с их дороги. Мольба, обращенная к милосердию более сильного. "Пусть сама выбирает" – вспомнил Максим отца и ответил парнишке твердым холодным взглядом. Тот понял и, развернувшись, медленно пошел в сторону приюта.

– Ванюша! – кинулась за ним девушка.

"Ну вот, и эта выбрала!" – понял Максим, став собирать свои нехитрые пожитки. Но он ошибся. Однако, юноша был все ещё настолько измучен, что только тупо удивился, когда Татьяна вновь оказалась рядом – на этот раз со своим рюкзачком.

– Я иду с тобой, -твердо заявила она. – Я иду за тобой, как Мария Магдалина!

Это заявление было настолько неожиданным, что Макс, уже закончивший сворачивать свой бивак, сел на пенёк и уставился на девушку. Та, поймав его внимательный взгляд, начала густо краснеть.

– Совсем не то, что ты думаешь. Это уже потом наврали, что она блудница. Она была верной спутницей и ученицей Христа!

– Ну ты даешь! Я же не…

– Молчи! Я все понимаю. Нельзя тебе до срока открывать имя своё, да? Ведь и Он начал проповедовать в тридцать три года.

– Нет, ты подожди…

– Решено! Я с тобой. Я буду твоей первой помощницей и ученицей. А Иван и Владимир – учениками. Мы оставим нашу церковь, наши дома…

– Но глупости же! Ты думаешь, я буду шататься по стране вместе с вами и проповедовать? Пока меня не распнут? Постой-постой. Какую это церковь вы оставите? -Нашу. Истинную. Или не истинную, – вдруг задумалась девушка. – Ведь Христос должен вернуться только…

– Вот видишь! А я сейчас вернусь в столицу, порешаю некоторые дела, потом поеду домой, потом – в Испанию на отдых.

– Но ты же исцеляешь! И, как говорила сестра, тебя не берут пули. Я сама видела ту рубашку.

– Да, исцеляю. Но еще я убиваю. Подонков, которые вот так калечат детей, как Алешку, которые обливают девушек кислотой, которые душат и насилуют…

– Не мир я принес, но меч! – говорил Христос, – в восторге прокомментировала девушка.

– Ну, хорошо. Еще я… – он с коварной неожиданностью притянул девушку к себе и крепко прижался к сочным, еще нецелованным губам. И столь же коварно нахлынул на нее своими золотыми лучами.

Девушка вначале замерла, затем неумело попробовала отвечать, затем, словно очнувшись, резко, как от огня, отпрыгнула.

– Ты что? – возмущенно крикнула она. У меня… У нас…

– Ну, я же говорю, что я не Христос и не апостол, – ухмыльнулся Максим. – Теперь убедилась?

– Дурак! Мог и по другому…

– Но ведь так приятней, правда?

– Неправда! Просто противно!

– Врешь. Но ведь врешь! – развеселился юноша, глядя на смущение Татьяны.

– Дурак! – вновь рассерженной кошкой фыркнула девушка и рванулась с полянки.

– Ну вот, то Христос, то дурак, – улыбнулся вслед Максим. Уходя, он долгим взглядом попрощался с приютом. Вспомнил, как душили его слёзы жалости к этим бывшим отверженными человечкам. И вновь, как с Алешкой, захлестнуло юношу чувство счастья. Столь же пронзительное, как две недели назад терзавшее его чувство жалости. "Сейчас персонал наверняка мечется вокруг прозревших", -решил он. Более эффектное выздоровление, чем все остальные. Скоро примчатся журналисты.

Ничего, эта известность малышам на пользу. Может, и Синичка появится. Хотя…- он спохватился, что за это время ни разу не позвонил ни журналистке, ни Холере, ни Элен, ни Ларисе, вообще, кроме отца – никому. Выбираясь через лесок на трассу, Макс стал набирать непринятые вызовы.

– Я не дождалась окончания. Ты был прав, надо было срочно выезжать. Григорий Григорьевич здорово нам помогает ("Холера" – понял Максим). Сестрёнка рассказала, чем ты там занимаешься. Восхищаюсь тобой, мальчик. Алеша поправляется, точнее, меняется на глазах. Устроимся, расскажу подробнее.

– О, бесенок, привет! Где пропадаешь? На своих копях? Если найдешь ещё такие камушки, приноси, клиенты найдутся. А вообще ты как-то стал забывать свою пациентку. Только по делам, по делам… Приезжай просто так, а?

– Наконец-то изволил. Слушай, если я тебе не нужна или ты так уж смертельно обиделся, то так и скажи, а не отвечать, – это даже не культурно. Видела тебя на награждении. Хорошо смотрелся. Особенно с Президентом. Горжусь, что участвовала вместе с тобой в одной олимпиаде. А потом, наверняка, у этой журналистки пропадал?

– Но честное слово, Лорка…

– Опять "честное слово"? – и трубка замолчала.

Затем позвонил отец и в приказном порядке потребовал приезжать – возникали какие- то вопросы его личного присутствия при переводе из школы. У подростка тоскливо защемило сердце – а ведь придётся расставаться с друзьями, горами, рекой, каштанами, старым парком и многими- многими ставшими родными мелочами. Надо ехать. Прощаться, запоминать.

– Но, папа, у меня здесь еще одно неотложное дело.

– Такое, как у Пушкаревых? – дрогнул голос Белого-старшего.

– Разболтала таки?

– Она только отцу. Ну а он меня поблагодарил. А я ни сном, ни духом. Нельзя так.

И чего ты это скрываешь?

– Да не отцепятся же!

– Хм, есть резон. Ну, приезжай… А всё-таки, по такому же делу? Или как в детском доме?

– А об этом уже твоя…Афанасьевна разболтала?

– Просто рассказала отцу, какой замечательный у него сын и какими удивительными делами он, то есть ты, занимаешься. Ничего дурного в этом не вижу, – отчеканил Белый Леонид. – Ну, какой из вариантов?

– Первый, папа.

– Ладно. Жду. Звони. Тебе денег куда переслать?

– Не надо, пока хватает.

– Ну, смотри. Звони каждый день.

Максим вышел на дорогу и через несколько минут уже мчался на попутке в сторону столицы.

Глава 46

И ещё в одном кабинете с длинным столом, за которым сидели серые личности в серых костюмах, шел разговор о нашем герое. Председательствовал сидящий в торце хмурый моложавый человек с выступающими вперед челюстями, широким ртом и мелкими глазками. Чем-то он напоминал серьезную донную рыбку – морского черта. Президент, считающий себя физиономистом, приметил этого сравнительно молодого сотрудника среди многих других и быстро выдвинул на руководящую должность в соответствующем физиономии заведении.

– Такая расправа с боевиками трёх банд, конечно, благо. Но…

Несанкционированная расправа! И вообще, сплошные аномалии. Какие-то крысы, какой-то пацан. И эта какая-то средневековая казнь. Что это всё значит? – Во время тягостного молчания руководитель просверлил взглядом своих маленьких глазок практически всех двенадцать участников совещания.

– Да… Я уже докладывал Главе государства, – он кивнул в сторону огромного портрета, – об отсутствии у многих из нас сообразительности и умения анализировать информацию. Неожиданный всплеск какого-то "травматизма" карманников. Мелькает какой-то "пацан". Очень странные "разборки" у Ржавого, – опять "пацан". Нам удалось предотвратить слив в СМИ сверхважной информации, – и там "пацан". Кто-нибудь додумался отследить эти ниточки? Или совсем мозги не работают? Всё! Неделя сроку. Делу "Пацан" – приоритет. По карманникам – ты, по Ржавому – ты, по всевозможным киндерсюрпризовским аномалиям – ты. Всё сдать Сергею Сергеевичу. От Вас жду доклада в понедельник. Все свободны. Тимофеев, останьтесь.

– Мне этот "вундеркиндер" очень и очень не нравится. Если это один и тот же, -начал он уже наедине с верным, "из одной грязи в князи", соратником и заместителем Тимофеевым. Этот отличался высохшим, как у мумии, лицом и ввалившимися куда-то к затылку глазами.

– Один и тот же. Такая информация могла быть только у Ржавого. – Ты уверен, что этот "пацан" нейтрализован?

– Нет! Всё сделано абсолютно надёжно. Но от этого уникума всего можно ожидать.

– А не нагадила ли нам эта наша журналистка?

– Нет. Она всё сделала по уговору. Я сам прослушал всё, о чём они говорили у Самеда. Правда, микрофоны почему-то погорели. Но по дистанционной аппаратуре практически всё расслышали. Нет, конечно, поломала из себя. Решила даже пойти вместе с ним. Но он отговорил.

– Ах, отговорил! И она, конечно же, глотая слёзы, согласилась? Интеллигенция!

Продаст, но повыстёбывается. И где она теперь?

– На югах.

– Зализывает душевные раны. Верю. Ладно. Давай так. До первой аномалии.

Объявится. Ну не утерпит, обязательно объявится. Но не трогать! Отслеживать! Эти наши… чудаки на букву "М" теперь откопают, кто он такой, а мы подумаем, как его использовать. Но не трогать до поры, пока не попытается вновь скинуть информацию. В таком случае – не медлить! За это спрошу с тебя!

– Всё понял.

– Понятливый. Иди.

Теперь к Максу подбиралось учреждение, уже почти столетие наводившее ужас на целый народ.

По новому адресу его встретили неприветливо. Худощавый парень лет двадцати, приоткрыв дверь, поинтересовался, чего именно незванному посетителю надо от Людмилы.

– Я мог бы помочь в её… в вашем… несчастье.

– Ты? Помочь? – искренне удивился парень, подняв лохматые брови. Из-под них пронзительно блеснули сталью серые переполненные несчастьем глаза.

– Да и… ну… конкретно помочь.

– Заходи, коли не шутишь, – закончил осмотр хозяин и провел Максима на кухню.

– Для журналиста или шарлатана ты, вроде, возрастом не вышел, на дурака или психа не похож. Извини, что не приглашаю в комнату, Люда, пока действует лекарство, спит, будить не буду. Недавно из больницы… Пусть отдыхает. Ну, чай, кофе, и рассказывай, чем можешь помочь.

– Спасибо, пока ничего не надо. Я мог бы…ну… вылечить.

– Та-ак. Вылечить? Всё-таки, псих, – вздохнул парень. – Ты знаешь, что у неё? Ты внимательно газету-то прочёл? Или там постеснялись всё написать?

Нелёгкое объяснение намерений было прервано мучительным стоном, раздавшимся из комнаты.

– Разбудили таки, – скрипнул зубами хозяин квартиры. – Ладно, дуй отсюда, – он рванулся в комнату.

Когда Максим, набравшись наглости, вошел туда же, негостеприимный парень сидел возле кровати, держа в руке бледную, тонкую до прозрачности ладонь девушки и гладя пальцы, уговаривал.

– Ну, поспи, поспи милая. Больно? А подумай о приятном, боль уймется и поспи ещё.

– Кто там, Саша? – глухо сквозь повязку, закрывающую всё лицо, поинтересовалась девушка, прислушиваясь к шагам Максима.

Не теряя время на препирательства, подросток простер над ней руки.

– Говорите, что чувствуете! – скомандовал он, уже касаясь своим полем измученной болью девушки.

– Ты что себе… – подхватился Саша, намериваясь обойтись с нахалом самым крутым образом.

– Хорошо… – прошептала вдруг девушка. – Боль уходит… Хорошо… – Сказанного оказалось достаточно, чтобы хозяин вновь сел возле любимой девушки. Он всё ёщё с явным недоверием всматривался в манипуляции странного юноши, но теперь не мешал.

Этого и добивался Максим на первых порах, забирая у девушки и растворяя, проводя через себя ужасающую, нестерпимую боль. Выдержать он смог лишь около четверти часа. Но и этого оказалось достаточно, чтобы девушка впервые за долгие месяцы спокойно заснула.

– Вот теперь можно и кофе, – вытирая холодный пот, уже на кухне обратился к Александру целитель.

– Ты снял боль? – пристально вглядываясь в подростка, уточнил хозяин. – Ты можешь вот так обезболивать? И надолго?

– Я думаю, что навсегда.

– Что, что навсегда? – притянул к себе Максима парень.

– Я же говорил, вылечим. Только без рук и прочих эффектов, ладно?

– Если ты это сможешь…я…я не знаю…Хотя…не верю.

– Вот что, – начал диктовать условия подросток. Мне надо будет… – и он рассказал об особенностях своего поведения в таких случаях.

Когда условия были приняты, Максим, не прерывая теперь сон девушки, принялся за исцеление. Организм девушки уже начали подтачивать ужасная боль и непрекращающееся отравление отмирающими клетками. Очень сильно были повреждены глаза. Кожа лица представляла собой один ужасающий ожоговый рубец. Практически не было губ. И боль, боль, боль. Максим не знал, просто чувствовал, что и когда следует делать, куда в первую очередь направлять свои целительные лучи, а когда, стиснув зубы, впитывать в себя боль и затем выводить чёрными струями боль.

Максимальная самоотдача требовала тишины, и юноша попросил молодую пару не разговаривать во время его сеансов. Только когда Александр отволакивал в очередной раз обессилевшего подростка к свету – солнечному или лунному, они шёпотом беседовали. По тому, сколь бережно и предупредительно стал относиться к нему хозяин, Максим понял – уверовал. Да и кто бы не уверовал, если девушка всё реже стала ощущать боль, начала есть, вставать, и даже изредка смеяться.

– И всё же признайтесь, я смогу когда-нибудь Вас увидеть, мой таинственный спаситель? – набралась она мужества спросить перед началом очередного сеанса.

– Конечно, но позже.

– А пока я тебе его опишу, – вмешался Саша. – Это подросток лет пятнадцати, роста для его возраста нормального, телосложения… теперь хрупкого. Он ничего не ест, только загорает, попьет чего-нибудь, поспит, и опять к тебе…

– А какого цвета у него глаза? – включилась в игру девушка.

– Не присматривался… Я же не девушка…

– Ну вот, "опишу, опишу". Не надо. Сама увижу, раз Максим обещает.

Когда окончательно отпустила боль, девушка очень много спала. Теперь её восстановление, хоть и требовало от юноши много сил, было не столь изнуряющим, и ребята постепенно разговорились. Александр скупо поведал о том, что пришлось пережить им обоим с момента, когда "неизвестный" плеснул в лицо девушке кислотой.

Сколько физических мук перенесла она при операциях и после них, сколько психических и моральных – он, выхаживая любимую и участвуя в издевательски-муторном следствии. Как оказалось вдруг у исполнителя "железное" алиби и он, нагло глядя в глаза Александру "прощал" тому его настойчивые показания. "Ну, обознался с великого горя. Бывает". И как выходил этот гад из суда под ручку с раздувающимся от гордости адвокатом, как давали они интервью. А заказчика в суд даже не вытащили. Ещё на следствии замяли. На догадках обвинения не построишь.

– Я бы и сам. Своим судом. Только вот видишь. Людика одного оставить не мог. Ну, в магазин на несколько минут. Работу на дом беру. Переводы. Может теперь, когда на поправку пошло.

– Не надо. Влезешь в разборки, будет хуже. Какой смерти им хочешь?

– Смерти? – воскликнул Александр. – Н-е-е-т. Пусть вот так помучается.

– У тебя есть его адрес или другие выходы?

– Ты? – пристально вгляделся в подростка Александр. – Ты?

– Да, я. Не только лечу.

Разговор был прерван. Наступали решающие минуты. Максим попросил снять повязку с глаз.

– Ну, открывайте.

– Боюсь… – всхлипнула девушка.

– Не бойтесь. Вы пока ничего не увидите. Наверное. А может, и увидите. Сейчас ночь и надо увидеть не Вам, а мне, -успокаивал Максим свою подопечную.

– В конце концов, хуже не будет, – решилась Людмила… – Вижу! Но вижу же! – закричала она. – Вижу, Алекс!

– Хорошо-хорошо, – скрывал свой восторг Максим. Ему хотелось прыгать от радости.

Он сделал это! В глубине души он сомневался, что сможет восстановить эти выеденные кислотой глаза. Нет, точнее, в самой глубине души, на уровне подсознания он знал, что может. Но на уровне здравого смысла… "Впрочем, всё это потом", – привычно прервал он попытки самоанализа. Глаза девушки были красивые – большие, чуть навыкате, с сочно- карими зрачками. Но белки глаз всё еще были красными. Сегодня их следовало привести в окончательную норму и подросток, уняв восторги молодой пары, вновь взялся за дело.

– Завтра снимем навсегда, -успокаивал он девушку ближе к утру, когда Алекс вновь её бинтовал.

– Теперь терпеть будет трудно… Когда надежды не было, было легче, – вздохнула она. – А как ресницы? – прорезалось в ней женское начало.

– Выросли. Длинные, пушистые, – успокоил ее возлюбленный.

– Хотя, что ресницы при всём другом, – вздохнула девушка.

– Завтра. Завтра увидите "другое" – обнадёжил ее Макс, уже погружаясь в сон. – Глаза-то было посложнее…

Свершилось и это чудо. На следующий вечер Алекс, чтобы свет не раздражал ещё слабые глаза, зашторил окна и зажег свечу. И начал снимать бинты. Они тихонько договорились с Максимом, что снимать повязку с глаз будут в последнюю очередь, на случай, если Макс чего-нибудь "недосмотрел" или вообще получилось "не так".

Но всё оказалось "так". Открылся высокий чистый лоб, аккуратный, чуть вздернутый носик, несколько впалые от болезни щеки и нежные пухлые губки. Наконец, сняли повязку и с глаз. Да, было от чего авторитету или там олигарху потерять голову.

Она была очень красива, эта девушка. Нет, почему же была? Она сейчас красива!

Сейчас!!!

– Ну как, ну как? – настороженно спрашивала она, переводя взгляд с одного на другого парня. Александр молча протянул ей зеркало.

"Сейчас начнется", – понял Макс и выскользнул на кухню. И действительно вскоре начались всхлипывания, затем рыдания и успокаивающее бубнение Алекса. Дело было сделано. Но такой радости, такого счастья, как от исцеления детей Максим почему-то не испытал. Вдруг навалилась тоска. Подросток подошел к окну и начал всматриваться в ночное светило, дававшее ему столько раз силы для этого странного целительства. И откуда-то издали, чуть ли не с самой Луны пришел длинный тоскливый звук, какой-то безнадежный вой одинокого волка.

"Домой. К отцу. К ребятам. Надоело. Устал", – понял он. В это время на кухню вошла вновь обретшая счастье пара.

– Что мы можем для тебя сделать? – решительно взял быка за рога Алекс. – Ты только не стесняйся. Все, что в наших силах. Хотя, мы понимаем, что не сможем в полной мере… Ведь то, что ты сделал…

Девушка молчала, но взгляд ее спасенных глаз был столь лучист, столь благодарен, столь переполнен счастьем, что у Макса отлегло от сердца.

– Ты мне обещал выход. На того. А так… – подросток пожал плечами. – Или вот что, – осенила его мысль. – Я принесу тебе заказ на перевод книги стихов.

Гонорар хороший. И задаток. Людмиле надо окрепнуть где-нибудь на морях. Даже позагорать. Постепенно. Вот поедете, будешь там переводить не спеша.

– Конечно. Всё, что угодно.

– Ну, тогда мне пора. Загостился я у вас.

– Вот так сразу?

– Пора. Я завтра заскочу, принесу заказ и аванс, – направился к выходу Максим. И только теперь девушка порывисто бросилась к своему спасителю, обняв и прижав его к себе. Она была выше Максима и эти объятия были несколько комичны, но трогательны в своей простоте и искренности.

– Я за тебя молиться буду. Я…я не знаю, что буду… Я пока еще не поняла… А ты уже уходишь… – глухо, от сердца говорила она, жадно, глаза в глаза, вглядываясь в таинственного спасителя. – Я… мы… мы твои… Алекс правду сказал – все, что тебе нужно… в любое время…

– Ну хорошо, ну что Вы, начал выкручиваться из объятий Максим, когда девушка вновь разревелась. – Ну, до завтра!

И они не задержали его. Хотя на улице хозяйничала ночь. Шныряли одинокие коты, такие же серые бомжи, на некоторых скамейках ржали неприятные подвыпившие компании. Одинокий подросток с рюкзаком привлек внимание одной из них. Но Макс был опустошен длительной созидательной работой, и разрушать сейчас ничего не хотел. Вспомнив опыт с хамоватыми ментами, он просто парализовал до утра эту шушеру и поймал такси до гостиницы. Еще когда его похитили Татьянины соратники, за определенную мзду номер оставили за Максом, несмотря на его отсутствие. И теперь, не теряя времени, юноша завалился отсыпаться.

Турецкий марш мобильника разбудил его довольно поздно.

– Привет. Ящик рядом есть? Врубай немедленно. Первый столичный. Только имей в виду, я здесь ни при чём. Мы вообще уже далеко – заинтриговал его голос Синички.

И пока Максим тискал кнопки на пульте, журналистка рассказала, что уже трижды прошёл анонс хроники журналистского расследования и вот-вот начнётся. Но она к этому никакого отношения не имеет, вновь повторила женщина.

К счастью, журналисты шли только по следам исцелений. Крупным планом показали приют. Затем – "вдруг" прозревших детей, всё ещё находившихся там. Персонал, клятвенно заверявший факт выздоровления маленьких пациентов. Столичных врачей, пожимающих плечами, цитирующих истории неизлечимых недугов резвящейся детворы.

Затем интервью дала Татьяна. О нём, Максиме, как неизвестном пророке..

Рассказала, кто такие были пророки.

– В боги или ангелы повадками не вышел, так хоть пророком побуду, -улыбнулся подросток. Девушка знала и его имя, и фамилию. Не продала. На вопрос, куда направился новоявленный пророк, Татьяна с умилительной непосредственностью пожала плечами, а о том, как Макс выглядит, нашла столь восхитительные эпитеты, что подросток покраснел от смущения.

Затем её место занял "Ванюша" – Татьянин бойфренд по вере. Он рассказал то, что видел и о чём догадывался при исцелениях.

– Мы будем ждать тебя. Мы придём к тебе. Ты только не гони. Нельзя одному, – обратился он в объектив, и глаза парня вспыхнули фанатичным блеском.

– Ещё один попутчик. Ученик. Они что, не прикалываются? Всё на полном серьёзе? – прокомментировал Максим. Но журналист не прикалывался точно. Он рассказал о трагедии своей коллеги – Синички. Затем показал Алёшу – искалеченного (вероятно из архивной съёмки), затем – куда-то вприпрыжку направляющегося, чисто символически держась за руку мамаши. С сообщением о том, что журналистка взяла "длительный отпуск" и куда-то съехала. И, наконец, совсем свежая хроника – красавица Людмила с Алексом на скамейке в сквере. И короткий рассказ о том, что с ней произошло до этого.

– Никаких комментариев, – сказала она в камеру.

– Оставьте нас хоть теперь в покое – дополнил Александр.

Затем было журналистское резюме. Некая таинственная сила исцелила неизлечимых детей и искалеченную девушку. Судя по историям болезней, это действительно не лечение, а исцеление. К примеру, у детишек от рождения не хватало одного или двух позвонков. Теперь они есть. Раньше это называли чудом. Но сегодня это – факт, который нуждается в объяснении. Журналистское расследование будет продолжаться.

После передачи начались звонки. Синичка вновь подтвердила, что не имеет к этому никакого отношения. Иначе, как он понимает, информация была бы полнее. Сообщила, что сейчас с ребёнком и Холерой "на морях".

– Как Алёша сейчас наслаждается жизнью, ты не представляешь! Носится, как ракета.

Плавает, загорает. Я, кстати, тоже… Раньше-то не могла. Ну, ты знаешь. Кстати, посылаю фото. Мы твои вечные должники… Пока.

На табло высветилось изображение ладной миниатюрной женщины и явно только на мгновение замершего ребёнка на фоне моря.

– Мне бы тоже на море… С папулей, – вздохнул Максим, разглядывая фото.

Наверняка, Холера снимал. И ведь ничего о нём не сказала… Наверное, неспроста.

И чувство какой-то ревности, нет даже не ревности, а жалости к самому себе охватило подростка.

– Всё, всё, всё. Ещё одно дельце – и домой, решил он, набирая номер Алекса.

Договорившись о встрече, Макс быстренько привёл себя в порядок и пошел вниз, выписываться. Забрав из камеры хранения свой кейс, он в укромном уголке переложил из него в карман несколько пачек, подумал, пробормотал: "А моральный вред?" и добавил ещё. Затем купил в книжном магазине книжку стихов Патрика. Судя по всему, редактор был прав – не до стихов сейчас.

Как и договаривались, Алекс в скверике был один.

– Они сейчас больше Людку пасут, -сообщил парень о журналистах. – Во племя лихое!

Когда это случилось, отбою не было. Потом, когда…ни одна сволочь не показывалась. Затем, когда этого прихватили, когда следствие шло, вновь тут как тут. Потом два года – никого. Теперь – снова. А, ну их!

– Вот эту книжку надо перевести на все языки, какие знаешь. Но это стихи. Это, конечно, труднее. Поэтому не торопись. Заказчик не спешит. Вот здесь пятьдесят тысяч.

– Таких гонораров не бывает, – быстро отреагировал переводчик.

– Как видишь, бывает. И мне можно верить, правда?

– Но я не беру ни подачек, ни милостыни!

– Это заказ! Отработаешь. И потом, надо Людмилу отвезти отдохнуть. Ведь сколько пережила! Ты можешь за свои?

– Нет. Конечно нет… Но столько…

– Алекс, у меня много дел. Давай выход на этого, и я пошёл.

– Стой-стой. А расписку?

– Ты же у меня расписку не требовал, когда Людку доверил?

– Ладно… Держи, – он протянул Максу дискету, затем стиснул руку. – Нужна будет моя помощь, моя кровь, моя жизнь – только свистни!

– Договорились. Привет Людмиле. И не жадничай с деньгами. Ей сейчас необходимо оттянуться по полной программе. Тебе, кстати, тоже.

– Ну, это мы уже как-нибудь устроим. Ребята разжали рукопожатие и разошлись.

В ближайшем компьютерном кафе Максим из переданного диска узнал адрес и номера телефонов исполнителя. Потом вгляделся в его фотографию. Морда как морда. В меру наглая, в меру откормленная. Выродок, как выродок. Ничего такого, от чего бы шевельнулась жалость. Вот только светиться больше в столице не хотелось. А с этим без пальбы не обойдется. Тоже, небось, в сигнализации всё. Юноша вспомнил первый опыт телефонной казни бильярдного королька и решил попробовать усовершенствовать этот способ возмездия. Выйдя на улицу, он набрал из таксофона домашний номер киллера.

– Только бы, только бы, только бы, – повторял он. И его желание исполнилось.

– Ну? – раздалось в трубке.

– Извините, я туда попал? Мне Потапов нужен, – завязывал разговор Максим, мысленно двигаясь по соединившему его с абонентом кабелю.

– И зачем он тебе?

– Разговор пойдёт о ста тысячах баксов, – продолжал Макс, пытаясь затянуть диалог.

– О таких вещах по телефону не трепятся.

– Ну да, ну да, просто… Ну, понимаете, встретится надо… – юноша уже выдел всю длинную пульсирующую ленту, на обратном конце которой находилось ухо Потапова.

– И что ты мне расскажешь про сто тысяч при встрече?

– Вообще-то… – настроился Макс. – Вообще-то получи за Людмилу! – он пустил по этой ленте волну ненависти, волну, разъедающую плоть, волну такой же боли, которую впитал в себя и растворил затем, исцеляя искалеченную этим подонком девушку. Он еще увидел, как эта жуткая черная волна обдала лицо киллера, услышал его рёв, после чего связь прервалась.

– Ну, вот и все дела. Пора домой, – вздохнул юноша, вешая трубку.

Глава 47

На вокзале он купил билет в мягкий вагон (ну не ездил никогда раньше, надо попробовать!) и, ожидая отправления, двинулся по книжным киоскам. Максим приобрел толстенный том космических изысканий и уже предвкушал приятность этого чтива в пути, когда кто-то осторожно тронул его за рукав.

– Надо всё же поговорить.

– Да? Хорошо. Поехали со мной. В дороге и поговорим.

– Но…

– Ты же собиралась за мной как там… следовать?

– Не я. Мы…

– Ну, "я" "мы". Едешь? Имей в виду – ни на минуту не останусь. Домой хочу.

Надоело. Устал.

– Поехали, – решилась Татьяна. – Только я не готова. И с деньгами у меня как бы напряженка.

– Да ладно тебе, – оглядел девушку Максим. Та была одета в нормальную джинсовку, подходящую и на диско, и в дорогу. Что-то лежало в рюкзаке, что-то в сумочке.

Максим рванулся к кассам и вскоре докупил билет на второе место этого же купе.

– Всё остальное тоже докупим, – успокоил он девушку. – А своих предупреди. Это ненадолго. Хотя… как захочешь. Места у нас замечательные…

– Я не затем согласилась. Пойдём, скажем Ване и Володе. Они тут, недалеко.

– Ага, а там скрутите и ещё куда повезёте?

– Нет… Хотя, хорошо бы…

– Всё. Я пошел к вагону, а ты объясняйся сама.

Неизвестно, что и как объяснила Татьяна своим единоверцам, но провожать они под окна вагона не пришли, а девушка явилась насупившаяся.

– Кто взревновал? Или оба?

– Глупости! У нас другие отношения.

– Ну, конечно! Этакая духовная, платоническая любовь!

– Не веришь, не надо, спорить не буду.

Они замолчали, провожая глазами перрон, затем – какие-то депо и новостройки.

Когда понимающая по-своему проводница принесла постели и предложила широкий выбор вин и шампанского, девушка страшно покраснела, всё отвергнув, даже чай.

– Нет, почему же, чай принесите, – поправил её Максим, забавляясь таким смущением.

– Ты понимаешь, что она о нас подумала? – зашипела Татьяна, когда проводница вышла.

– Ну и что? – пожал плечами попутчик. – А что будут думать, если ты будешь за мной повсюду волочиться, как намеревалась?

– Не я, а мы, я уже говорила! И потом, я не имела в виду мягкие вагоны!

– А что ты имела в виду? Что я буду бродить пешком с посохом в руках по всяким палестинам? Ну, вы начитались святых книг!

– А ты? Ты читал? Ты хоть Библию-то, хоть мельком просмотрел?

– Нет… – перешёл на серьёзный тон подросток. – Как-то в запале после одного фильма взялся, но быстро бросил. Нудновато.

– Конечно! Книгу, которой десятки тысяч лет, читать "нудновато". А вот похабщину разную, это – занимательно! Мудрость Божью познавать – нудно! А всякую…

– Ну-ну. Не обижай. Вот, к примеру, книжка стихов моего друга. Хочешь, прочту? А вот эту я купил только что. О всяческих тайнах других планет и миров. А еще у меня отец собирает мемуары лётчиков. Или, к примеру…

– Но я тоже не фанатичка! Одно другому не должно мешать. Пойми же, Максим, нельзя обкрадывать себя! Может, почитаешь? – она вытащила из рюкзака компактное издание Евангелия. – Может, поймешь, кто ты?

– Ты же уже прочла? Изучила? Так скажи ты мне, кто я?

– Ты почитай, хотя бы немного, а потом поговорим. Вот отсюда…

– Ну, хорошо. А ты почитай эти стихи. Вот отсюда, – передразнил девушку Максим, и они на некоторое время замолчали.

– Но я же просила читать, а не листать! Это тебе не комиксы! – с негодованием вскричала Татьяна, когда попутчик, закрыв, отложил её книгу.

– Уже всё! – ответил юноша. – Ты не злись, у меня способности такие. Проверь!

– С тебя станется. Ну, хорошо. О родословии Иисуса Христа? От Матфея?

– "Родословие Иисуса Христа, Сына Давидова, Сына Авраамова…" – начал процитировать наизусть юноша, а Татьяна, схватив книгу и соответствующий текст, начала сверять с тем, что говорил Макс.

– "… и от переселения в Вавилон до Христа четырнадцать родов". Уф, всё!

– Ты что, всю её только что… наизусть?

– Ну да.

– Не может быть! А на выборку? Что в пункте 36 от Луки?

– "Итак, будьте милосердны, как и Отец Ваш милосерден".

– Д-а-а – протянула девушка, во все глаза глядя не Макса. – У тебя действительно дар Божий!

– Но, Танюша, это же смешно! То, что, я вылечил деток, это тебя не поражает, что твою сестру и её сына, – не удивляет, что… да ладно…

– А что ещё, чего я не знаю? – затаив дыхание, подалась вперёд девушка.

– Да ладно, мало ли что! А вот, что я цитирую наизусть библию, тебя потрясло.

– Но ты не понимаешь! Вот ты взял и поехал домой! По папочке соскучился! А ты знаешь, что там в том приюте творится?

– Ну, видел, журналист там… телевидение.

– А до, а после этого? Там сейчас не протолкнуться! Со всей страны детей напривозили изувеченных! Чуда ждут! Исцеления! А ты: "устал"! "Соскучился"! Да я бы на твоём месте! Да если бы я могла! А ты! Мы думали, ты… А потом, когда ты полез… И потом, когда ушёл…

– Я не ушёл! – чуть не всхлипнул от несправедливого обвинения подросток. – Вы хоть новости слушаете? Что после было, а? Слышали? Ай, знаешь, иначе бы не встретила меня вот так "случайно" на вокзале. Думаешь, облитую кислотой девушку легко вылечить? Всю ихнюю боль через себя пропускаешь! Через себя! Не видела разве? Когда там, в приюте? Да, она проходит, но когда? Вот, у Людмилы…ну, у этой девушки, которой кислотой лицо, глаз и кожи почти не было… представляешь, как это болело? А мне – через себя! А теперь какая- то соплячка упрекает!

От острой обиды у подростка перехватило горло и он, махнув рукой, замолчал, открыл купленную книжку и будто бы погрузился в чтение.

Татьяна, некоторое время сидела молча – переваривала сказанное, в том числе и "соплячку".

Затем легонько, словно дыханием, коснулась своей лапкой руки Максима.

– Не дуйся, тебе не идёт. Когда ты лечишь, когда ты мучаешься от боли, даже когда…пристаёшь, – покраснела она, – ты гораздо интереснее. А сейчас, как надутый обиженный индюк.

В "обиженном надутом индюке" было что-то комичное и Максим, не сдержавшись, фыркнул.

– Ты хоть индюка в жизни видела?

– Вообще-то нет. В столице они не водятся. А у вас, что, прямо по дворам и гуляют?

– Нет, но у дальних родственников в деревне…

Дальше разговор пошел о всякой всячине, но был прерван бесцеремонным вторжением.

– Вот с кем! – радостно возопил пьяный мужик средних лет. Это был типичный представитель "среднего класса" – уже ушедший от пролетариата, но ещё не дотянувшийся до крупных воротил предприниматель. Именно такие, неудовлетворенные собой и своим положением мужланы становятся головной болью во всех поездах, самолетах, автобусных турах и всевозможных круизах. Страстное желание прыгнуть выше своего статуса реализуется у них во хмелю в этакую удаль русского купчины – приставание к обслуживающему персоналу на уровне: "Эй, человек", и к соседям с никчемными, но кажущимися ему значительными разговорами. Свою значительность такие хамы подчеркивают эпатажем – криками и нецензурщиной. Трезвые они еще ничего. Но не нажраться в дорогу, а тем более – в дороге они просто не могут. В большинстве своём эти люди не злые, и даже не храбрые – просто дураки. Правда, окружающим от этого не легче.

– А я вот сижу-сижу один… Контракт как бы заключил… На сто тысяч. Да, такие дела, – плюхнулся он на мягкий купейный диван. – А попутчика нет. А один пить не привык. У меня как бы коньячок здесь. А это икра какая-то. И лимончик. Как царь – батюшка. Эй, официантка! То есть, стюардесса! Тьфу!.. – выругался он. – Всё перемешалось. Это был недавно в Дубаях. Пока летел, стюардесса достала. В бизнес классе летел, а они обнаглели, – ноль внимания! За что бабки… А, вот и ты!

Долго движешься. Вот что… Нам как бы рюмочки, там, что из напитков… И быстро!

Проводница ушла, а гость начал рассказывать о своём деле. Получалось плохо и путано. Кроме того, он постоянно срывался на матюки.

– Да ты не корчись, не корчись, пацанка, – вдруг рассвирепел он, увидев презрительную мину на лице Татьяны. – Я тебе как бы в отцы гожусь!

– Нет! – твёрдо возразила девушка.

– Что нет? – не понял незванный гость.

– Не годитесь вы мне в отцы.

– Ха-ха-ха, молодец, сострила! – пьяно захохотал он. – Люблю таких – молодых да ранних, – полез к Татьяне с объятиями предприниматель.

Это переполнило чашу терпения Макса. Гость вдруг согнулся пополам и, страшно побледнев, покрылся холодным потом.

– Сердце… врача, – синеющими губами прошептал он.

– Танюша, позови проводницу, – попросил Макс, укладывая незадачливого посетителя на полку. Та пулей рванулась к купе проводницы и, сообщив новость, той же пулей примчалась обратно. Ковровая дорожка приглушала её шаги и, приблизившись к своему купе, она услышала:

– Каждый раз, как нажрёшься, будет тебе вот так. Всякий раз, как нахамишь, будет вот так. Всякий раз, как заматеришься, будет вот так!

– Но я сдохну! Я после армии по-другому как бы не могу! Ты сопляк! Пройдешь с моё! – уже начал хорохориться хворый.

– Да ты не понял! – удивился Максим. – Понюхай ещё и задумайся, герой! А не сможешь по-людски, так, действительно, сдохнешь! – И предпринимателя вновь скрутило от боли.

Через пару мгновений примчалась проводница и участливо попросила держаться – через несколько минут на станции будет ждать "Скорая".

– С поезда снимут? Да ты понимаешь… – подхватился, было, больной, но вновь ахнул и закатил глаза.

Когда на станции в вагон ворвались люди с носилками и при толпе перронных зевак вынесли и загрузили болящего, проводница облегчённо вздохнула и заулыбалась.

– Ненавижу это хамло, – сообщила она ребятам. – Но приходится терпеть.

– Заберите всё это, – кивнул Макс на расставленное на столике угощение. Мы не пьем, а этот…господин уже, наверняка, не спохватится.

Когда вновь оставшиеся наедине подростки отхлёбывали чай, Татьяна поинтересовалась, давно ли Макс вот так дрессирует хамов.

– Ну, просто вот таких – нет, первый… А вообще-то приходится. Ты видела? – вдруг спохватился он.

– Видела и слышала. Это жестоко. Он задыхался от боли!

– Это – жестоко? Это – как условный рефлекс. Только отрицательный. Тронул провод – ударило током. Так и здесь. Человеком станет.

– А если нет?

– Тогда пусть не портит жизнь другим.

– Пусть умрет, да? Подохнет, как ты ему сказал?

– Пускай. И это он сам про себя так сказал.

– Не много ли ты на себя берешь?

– Может, и много, но кому-то же надо, наконец…

– Надо? Тебе Бог дал дар исцелять.

– Но мне Он же дал и дар убивать! – в запале вырвалось у подростка. Мстить! Мне отмщение и аз воздам, так что ли?

– И ты…убивал? – отшатнулась от него Татьяна.

– Приходилось. Но ты не ахай так. Ты выслушай Дорога была долгой, никто Максима не прерывал, и он, подробно осмысливая происходящее с ним и вокруг него, рассказал всё. Ну, почти всё, конечно. О личностных взаимоотношениях с девушками он распространяться не стал – Вот такая фишка. Ну, что скажешь? – поздно ночью прервался, наконец, он. – Так кто же я?

– Илия?

– Или ты? – изумился подросток.

– Да нет же. Был такой пророк. А может, Елисей? По жестокости ближе к тебе. Того дети дразнили плешивым, и он натравил на них медведей. Сорок два ребёнка разорвали.

– Но я же, наоборот, спасаю детей! А эти… Они ещё не то заслужили!

– А чем они теперь занимаются?

– Кто?

– Ну, все эти слепые, хромые, однорукие, парализованные и прочие тобой изувеченные?

– Н-н-не знаю, – озадаченно ответил Макс. – Не задумывался.

– Они же живые люди. Им хочется и есть, и пить, по крайней мере. Ну, потратят, что накрали, а дальше?

– Но это их проблемы. Раньше надо было думать.

– Кто воровал по карманам, будут теперь, как это… стоять на шухере, кто ослеп, будет какой-нибудь притон держать, эти, безногие… ну тоже на что-нибудь сгодятся. А самые подлые и хитрые будут планировать преступления. Ты же их этим не исправил.

– Да, ты права. Надо их всех убивать. Сразу. Как бешеных псов.

– Но ты же говорил, что тебе было жаль того бешеного пса! Или наврал?

– Нет. Было жаль. Но убил же. Чтобы девушку не порвал! И этих, буду жалеть, но убивать. Всё равно всех этих, как ты говоришь, мной изувеченных их же дружки, наверное, угробили. За ненадобностью. Это уже неизлечимые.

– Лучше бы ты исцелял! Чем на такое время тратить!

– Исцелял? Даже вот с детками, по конвейерному методу, где-то по одному в день в среднем получилось. За год, значит, триста шестьдесят пять? Ну, четыреста. Но я без отдыха сдохну!

– А я бы за счастье посчитала, – исцелить триста детей и за это умереть. И не только я.

– А сколько их всего? Сколько такими рождаются? Сколько калечится?

– Ну, всех же не обязательно. То есть… ну, не всех сразу. Надо самых… нуждающихся, – осторожно подбирала слова девушка.

– А кто будет решать? Вы? Ваша церковь? – догадался он по вспыхнувшему лицу попутчицы.

– Ну, мы могли бы изучать, помогать тебе определять самых…

– Достойных? И по каким критериям?

– Ну, хотя бы по талантам. Или… – запнулась она.

– Или что?

– Ничего. Ты мне скажи, принимаешь наше предложение? Что нам говорить этим новым паломникам?

– Мне надо отдохнуть. Танюш, но я на самом деле устал. От всего устал. И от бандюганов, которых калечу, и от калек, которых лечу. У меня своих проблем по горло. Вот, отец, наверняка, надумал жениться. Твоя сестричка…

– Что "моя сестричка"? – напряглась девушка.

– Да так…

– Что у тебя с ней?

– Да ты что?

– Но я же видела!

– Да ну тебя! Я ей наоборот, одного достойного кавалера сосватал!

– Ладно… Давай утром. Спать хочется, – соврала девушка, прерывая разговор.

– Ну, зачем мне старшая, когда младшая такая красавица, – обнял её Максим. Та не вырывалась, пытливо вглядываясь в лицо попутчика.

– Так ты… с нами?

– Только если ты будешь Марией Магдалиной, – потянулся к её губам юноша.

– Нет… пусти… хватит! Ну хватит же, прошу… – через какое-то время прошептала, переводя дух, Татьяна. – Ты… Я… Не сегодня… Я… Ну перестань же… Не могу я так… Я… Ну не надо, прошу, – прошептала уже со слезами на глазах девушка. Потом вдруг замолчала, прекратив всякое сопротивление.

"Действительно, не надо. В жертву себя приносит. На алтарь своей церкви", – понял Максим и тут же прекратил свой штурм. Стало даже как-то гадковато. Словно урод какой своей властью пользуется. И обидно – это она его за такого принимает?

– Ты права. Не будем. Но это… это для меня не просто так… Я сразу, как тебя увидел… Ничего, время будет, поверишь. И, может, тоже… Извини, конечно.

Обидеть не хотел. Действительно, давай спатиньки.

Максим, забравшись на верхнюю полку, очень скоро уснул, – хроническая усталость всё равно давала о себе знать. А попутчица долго рассматривала его спокойное во сне лицо, затем, на ночной станции быстро собрала свой немудрёный скарб и вышла.

Вернулась, потрясла головой, чтобы отогнать наваждение, но не удержалась.

Тихонько, боясь разбудить, прикоснулась губами к губам юноши и уже после этого быстро выскочила из вагона. Проводив поезд, она набрала по сотовику короткое сообщение и пошла к кассам за билетом в обратном направлении.

– И где она сошла? – допытывался утром у проводницы Максим.

– Еще ночью. В Бобрах. Есть такая станция.

– Она ничего не сказала?

– Нет. Да я ни не спрашивала. Думала, так и надо. Дело молодое… А что?

– Нет, ничего, – вздохнул Максим. Наконец, он додумался взглянуть в мобилу. В СМС от девушки было одно слово: "Прощай".

– Ну вот, – неопределённо констатировал Максим и стал собираться, – поезд приближался к конечной станции. На столике Татьяна, наверняка, намеренно оставила Евангелие, и Макс прочитал отмеченное место.

– Это уже чересчур, – усмехнулся он.

Глава 48

– Кстати, уж коли ты там. Через три дня в известном тебе ресторане, в парке сходка шакалят с авторитетами. Будут делить зоны влияния. Зная норов… эээ… коллег, обе стороны берут с собой самых крутых боевиков. Сходка закрытая, из посторонних – никого. Даже обслугой будут заниматься быки с обоих сторон. Наши ребята здесь бессильны, уж очень солидные силы эту мразь крышуют. Это тебе так, для информации. Кто конкретно будет, хочешь знать?

– Нет. Мне это неинтересно. Пока. Но, конечно, спасибо.

– Пожалуйста-пожалуйста. Понимаю, не твой уже масштаб.

– Неправильно поняли, – вздохнул Максим. В действительности ему было неинтересны личности. А сам факт такого сборища… Посмотрим, посмотрим. Раздумывая об услышанном, Максим прогулочным шагом направился в знакомую квартиру Косточки.

Обое они уезжали из гарнизона, поэтому, созвонившись, решили обсудить "прощальный банкетаж".

– Может, скооперируемся? И проще, и вообще… И где-нибудь на природе. Погода вроде ничего… С ночёвкой? У костра попоём. Всё-таки, кто его знает, когда опять сюда попадём, – предложил Макс.

– Боюсь, что после… того уже не отпустят.

– Но это же не там! Не с нами!

– Не отпустят.

– Ну, тогда на день. А потом – к тебе или ко мне. Мой старик тоже отходную друзьям устраивает в ресторане. С этой своей…Так что, без помех и без проблем.

– Да-а, – не то соглашаясь, не то раздумывая, протянула девушка, глядя на зеленеющие на горизонте горы.

– Я вот думаю, – и ругались, и обижались, а уезжать, прощаться, как бы всё равно тоскливо, правда? Ты бы к Кнопке зашел, она совсем извелась.

– Это еще почему, – заволновался Максим. – Заболела?

– Да. И давно… А теперь обострение, когда узнала, что ты уезжаешь. как бы влюблена она в тебя, Максуля.

– Да ладно тебе…

– Загляни-загляни. Она девушка как бы честная, чистая. Не то, что я, а?

– Да ладно тебе, – вновь повторил Макс. – Не напрашивайся на откровенность. А то, знаешь, в тихом омуте…

– Это ты, тихий омут? Не щекочи мои пятки!

– Ну вот. Так что? Всё-таки у меня?

– Нет, всё-таки в горы! Будем как бы уламывать предков, – решила Косточка.

Максиму "уламывать предков" не пришлось. После того, как отец встретил его на вокзале вместе со своей Светланой, Макс понял – скоро. И не ошибся. Разговор начался сейчас, после его прихода от Косточки.

– Есть разговор, Макс, – начал отец, входя на кухню вместе с девушкой.

– Угу, – согласился сын, мысленно гладя сидящего рядом хомку. Тот уже привык к таким бесконтактным ласкам, не пугался, как раньше и с удовольствием подставлял свое жирненькое брюшцо. Взволнованная пара пока не обращала внимания на эти телепатические извращения.

– Понимаешь, нам… надо определиться. И мне и вот… Да и для удочерения… В общем, мы решили пожениться, – выпалил, наконец, несчастный отец.

– Угу, – согласился Максим, продолжая щекотать хомяка, который уже лег на спину и зажмурился от удовольствия.

– В конце концов мы взрослые люди… Да и новое положение обязывает… Сам понимаешь, там, анкеты, пресса… Да отстань ты, наконец, от хомяка!

– Да я ничего… Ты думаешь, писать в анкете "вдовец" стыдно? В наши дни не поймут? Немодно?

– Ну, я не об этом, – смутился Белый-старший.

– Понимаешь, Максим, мы просто любим друг друга, а без официальной регистрации не поймут. Именно это хотел сказать… твой папа, – пришла на помощь невеста.

– "Любим"? – деланно удивился Макс. – Это так быстро? Ну, батька, ладно, он здесь в гарнизоне безвылазно, вот вырвался и… А Вы? Вы что в нем нашли? Он же Вам в отцы годится! Посмешище строите?

– Не смей! Не смей так говорить об отце! – искренне негодуя, закричала девушка.

– Он у тебя добрый, умный, мужественный. Он у тебя святой – столько лет! Один тебя вырастил!

– Да знаю я, какой он. Лучше Вас знаю. Был. До Вас. А Вы…- смущенно пробормотал Макс.

– Не пара? А кто ему пара? Было бы лучше, чтобы он домой здоровенную старую тётку привел, типа Спиридоновны?

Максим не сдержался и фыркнул. Сравнение было уморительное. Спиридоновна -их соседка по подъезду -была многопудовой неопрятной клушей с большим трудом поднимающейся иногда на свой третий этаж. Представить такую мачеху…

– Но я же лучше, Максим, – наивно, полудетски протянула невеста, чем еще больше купила подростка. Хотя, честно говоря, Макс уже раньше смирился, где-то одобрял такой выбор (ай да батька!), и только какая-то тоска время от времени холодной иголкой колола сердце. "Мама" – вдруг понял он, и на глазах навернулись слёзы.

Скрывая их, юноша отвернулся от парочки и все-таки не сдержался, расплакался. И офицер, и его избранница ожидали всего, но не этого. Не зная, что же это с сыном, Белый стоял, пожимая плечами. Но девушка порывисто кинулась к давящемуся рыданиями подростку, обняла, прижала к себе, как малыша.

– Ну что ты, ну что ты, – шептала она. – Ну, не надо так… Ну не будем, если это вот так… тяжело. Ну, честное слово, ну успокойся, ну, пожалуйста, – начала всхлипывать и она.

– Нет… я… я так… Не поэтому… Не от этого… Вспомнил…их вдвоем…

Жалко…

– Понимаю, понимаю… тогда не выплакался, да? Жалко, конечно…У меня тоже, когда отец… – созревала для рёва и девушка.

– Всё-всё-всё, – глубоко вздохнул, успокаиваясь, юноша. – И Вы тоже… Ладно.

Женитесь! Что я…

– Нет, без твоего согласия… – продолжила невеста.

– Ай ну перестаньте Вы. "Согласия"! Может, еще на колени станете за благословением?

– Размечтался, – подал, наконец, голос отец.

– Ладно тебе хорохориться, – оборвала его Светлана. – Дрожал перед разговором, как осиновый лист, – продала она его сыну.

– Ну, вы столкуетесь! Как ради такого дела шампанского?

– Давай, папа, только с условием. Расскажи, наконец, как всё получилось?

– Всё? – брови отца поднялись вверх, а девушка вдруг стала густо краснеть.

– Ну, вы только друг о друге и думаете, – улыбнулся недоразумению Максим. – Я про ту катастрофу. Ты же обещал.

– Да, и мне обещал, – подхватила потенциальная мачеха.

– Ладно, – согласился довольный исходом лётчик, разливая пенистый напиток…

С Лысой горы открывалась поразительная панорама. Сама гора, или, скорее, высоченный, метров в двести, утёс, обрывался вниз, в бурлящую воду горной реки.

Справа и слева от него горы были покрыты зеленью. Но этот, словно голова лысого великана, был гол и выдавался вперед перед начинавшимися отрогами гор. Поэтому обзору вперёд с высоты птичьего полёта ничто не мешало. Лишь бы хватило смелости пройти несколько десятков метров по голой скале и заглянуть вниз. Ну, этого добра, а если не смелости, то бравады, хватало у всех, и вскоре ребята оказались на темени гигантского черепа.

От увиденного захватывало дух. Внизу бурлила, зажатая скалами река, а дальше расстилался пейзаж предгорий – летнее буйство зелёных красок различных оттенков.

Вдоль реки, повторяя её изгибы, лентами тянулись миниатюрная авто и железная дороги. С высоты всё казалось столь чистым, светлым, радостным, что восторг не мог не опьянить юные души. И – началось.

– Вот так бы подпрыгнуть и, обнявшись, полететь. Как птицы. А? – первой поинтересовалась Мышка, взяв за локоть Кота и потянув его ближе бездне.

– Ну, где ты видела полёты в обнимку? – пробурчал Кот.

– Правильно, – подзудил Пенчо. – Тем более, что есть летучие мыши и нет летучих котов!

Эта осторожная рассудительность Кота с соответствующими комментариями очень не понравились девушке.

– Давай, Котик, пошли, полетаем, – шутя, но более сильно попыталась она подтолкнуть своего напарника. Но тот повернулся к Пенчо ответить что-то колкое и девушка, не встретив сопротивления, по инерции проделала три роковых шага.

Они кинулись оба, но Макс успел первым. Почти успел, схватив сползавшую по краю бездны Татьяну за руку. Вторым успел Кот, уже схватив за другую руку Макса.

Втроём они ухнули на несколько метров вниз и теперь каждый за что-то цеплялся свободной рукой и ногами, понимая, что катастрофа всё-таки неминуема. Труднее всех приходилось Коту, державшему на руке вес двух одноклассников, страшнее всех – заглядывающей в ад девушке. Собрав все свои необычные силы, Максим вдруг одним рывком закинул Татьяну куда-то далеко вверх – к свету и жизни. И тут же, по изменяющемуся цвету глаз Кота понял – ВСЁ. Ужас неизбежного расширил зрачки подростка так, что голубые глаза превратились в чёрные. Нет, хватка рук не ослабела. Начала слабеть вторая рука, которой Кот держался черт его знает за что – не то за камень, не то за корень.

– Пусти, – простонал Максим. И только теперь вихрь мыслей пронёсся в голове. "Вот и всё? Вот так? Но я же только начал! Но я же еще не всё сделал! Я же еще нужен!

Я могу спасти…" – Пусти – прорычал он вновь. "А отец? Он же не переживёт! Жить! Почему я? Почему вот так? Скольких я могу ещё спасти! Одного? Одного!!!" – Живи, Котище, – прошептал он и разжал руку.

Одного Котова, вцепившегося в скалу, одноклассники вытащили довольно быстро. Он остался сидеть там, где его посадили, – на бревне возле также неподвижно сидящей Татьяны. После судорожных спасательных метаний наступил ступор и страшная тишина.

Первым пришёл в себя Пенчо, имевший навыки альпинизма и вытащивший Кота.

Шатающимися шагами, Юрка дошел до рюкзака, вытащил бутылку вина и отбив о скалу пробку, сделал несколько гигантских глотков. Затем подошёл к Коту и протянул бутылку ему. Спасённый, не понимая, некоторое время разглядывал бутылку, потом словно измученный жаждой, захлёбываясь и проливая, жадно выпил весь остаток.

– Он сам… Сказал: "Живи!" и… Он сам… Сказал: "Живи" и… – У подростка хлынули слёзы и он, размазывая их по щекам повторял одно и то же…

– "Он са-а-ам!" – раздался вдруг пронзительный истерический визг. С криком смертельно раненного зверёныша Кнопка кинулась к Татьяне, коготками располосовала ей лицо и вцепилась в шею.

– Он сам! – визжала она. – Задушу! Загрызу, сучка – и она впрямь вцепилась в шею одноклассницы не только руками, но и зубами.

– Вы! Вы!!! Вы оба его мизинца не стоите! Завистники! Он к тебе! Да другая бы Бога молила…! А ты!!! Сука! "Он сам!" Что он вам сделал плохого? Что?

Завистники! Мелкие душонки!!! Подстроили! А теперь "Он сам"? Да пустите меня – отбивалась маленькая девушка от оттянувших её одноклассников. Пустите, я их поубиваю!

Теперь медленно дошло до Котова. И так бледный, он побледнел ещё больше, до страшного неестественного цвета. Встав, он подошёл к обличительнице.

– Ты что же, не веришь, что он сам? – уточнил он обвинение, отмахнувшись от остальной шелухи. – Ты думаешь, я отпустил руку? – сделал он ударение на "я". – И вы? Вы все тоже так думаете? – обратился он к одноклассникам и, не дождавшись ответа, направился к пропасти.

– Да держите же вы и этого психа, – кинулся к Коту Пенчо. – Слушай. Слушай же! – уговаривал он юношу, оттягивая от бездны. – Я видел. Всё видел. Меня уже к вам ребята спускали. Это сделал он. Сам. Потому, что иначе бы загремели вместе. Так?

– Так, – опять всхлипывая, подтвердил Кот. – А чего она? – Она же не видела. И потом, сам понимаешь, что у кого… Опять! Два оттяните же! Кнопка, ну, без истерик! – попросил он, когда девушку вновь оттянули от неподвижной и безответной Татьяны. За два нападения мстительница серьёзно исполосовала лицо девушки, но та пока ничего не замечала и даже не вытирала сочащуюся из глубоких царапин кровь.

– Пока что все марш отсюда, а не то, точно ещё что случится. На нашу поляну. Там обмозгуем, – скомандовал Пенчо. Становилось понятно, что теперь, после Сергея и … после Макса, заводилой будет это парень.

На поляне немедленно начали пить, – самым доступным методом снимать стресс.

– Ребята, сейчас идём вниз… искать. И сообщим в милицию. Пока не пошли, договоримся, – он заглянул вниз и поскользнулся. Чтобы потом вопросов не было.

Ни к Таньке, ни к Коту.

– Он меня вытащил, – впервые подала голос Татьяна. – Он. Меня. Вытащил. А мог бы и отпустить… Одного Кот тогда ещё удержал бы. А ты теперь… Нет, Пенчо. Он…

Он… – запнулась девушка. Вероятно, от совсем свежих переживаний её начало трясти. Завыла Кнопка, начали реветь и другие девушки.

– Ну вот, началось. Пойдём, ребята… Да кому там неймётся?! – включил он, наконец, разрывающийся сотовик.

– Что?.. Ребята, – прошептал он через несколько секунд, а ещё через несколько заорал: Рееебяяятаааа!!!

Глава 49

Когда медленно, словно в замедленной съемке руки всё-таки разжались, у Максима захватило дух. Он знал – это от падения. Отец рассказывал, да и начитался он о прыжках с парашютом. Знал и сколько падать – на выдох уже не хватит. Знал даже, что получается из тех, кто вот так падает. Внешне без повреждений, а внутри – фарш. Отец и это рассказывал. О тех, кому не повезло с парашютами.

Но здесь случилось иное. Максим увидел, а может быть почувствовал яркую вспышку – и весь мир изменился.

"Вот так умирают", – решил он. Но не было ни потёмок, ни забвения. Наоборот, мир заиграл удивительными, невиданными красками. Уже ушедшее от зенита Солнце одаривало мир целым букетом цветов – от яростных ультра, до спокойных инфра.

Земля отражала эти лучи, награждая их всевозможными, немыслимыми оттенками. При этом каждый кустик, каждый камешек, каждая травинка старались по-своему.

– Вот это да! – вновь захватило дух, но на этот раз от восхищения, у юноши. Он вдруг ощутил, что не упал и не падает, не летит и не парит – просто находится где-то на полпути от вершины Лысой горы к земле. Он взглянул вверх, на небо. – Да какое же оно голубое? И облака, разве они белые? – ему захотелось подняться к ним поближе и это желание исполнилось. Восхитительное чувство свободы охватило Максима. Это не полёт, – это просто движение по небу. Как рыба в воде? Нет, наверное, как вода в воде – искал он сравнение этой свободе. Или как облака? Но они могут лететь только по ветру. А я? Решив развернуться, Максим попытался, словно пловец, "подгрести" одной из рук – и не увидел руки. Затем не увидел ничего – только легко светящейся шар.

– Это что? Это я? Значит, правда? Это душа такая? И сейчас куда-то вверх? Но не хочу! Ещё рано! Назад! На землю! – в панике подумал он. И земля тотчас начала приближаться, точнее – он начал приближаться к месту, на которое смотрел, – небольшую полянку рядом с основанием злосчастной горы. Там не было его изломанного тела, но лежали кроссовки, майка, даже трусы. Рядом, зацепившись за нижнюю ветвь сосны, висели брюки. Максим, почувствовав этим странным светящимся телом тепло и биотоки поверхности, остановился. Его самого, то есть оболочки, не было. "Хочу тело, хочу тело, хочу тело", – в отчаянии думал юноша (или уже не юноша?). И тогда началось. Он увидел, как этот светящийся шар начал изменяться – вытянулся, уплотнился, побледнел. Затем появились абрисы рук, ног, туловища.

Вначале прозрачные, они уплотнялись, стали видны очертания костей, затем мускулов, артерий. С появлением или проявлением нервов пришла боль. Жуткая, нестерпимая. Видимо, каждый из них сигнализировал о своей работоспособности.

Максим обвёл взглядом уже "проявившихся" глаз полянку – никого не было. И тогда, не в силах сдерживаться, громко закричал. К счастью, это длилось недолго – минуты три. Больше Максим, наверное, и не выдержал бы. По крайней мере, он так считал. Откричавшись и откачавшись по земле, Макс вытер холодный пот и сел, внимательно себя рассматривая. Это был он – опять во плоти.

– Невероятно, невероятно, мистика какая-то, – бормотал он, оглядываясь вокруг.

Но всё было реально, обыденно, шло своим путём. Зелёная травка мягко щекотала голое тело, ветерок пошатывал ели и обдувал липкую от пота кожу. Макс попытался встать и сделал это без труда. Быстро одел трусы и майку. Какой-то палкой содрал с еловой лапы джинсы. Не пострадал даже сотовик. "Надо позвонить ребятам.

Успокоить. А то сейчас отцу сообщат. Дров наломают", – набирал он номер Юрки Пенчо и выслушивая длинные гудки… Потом надо одеть кроссовки и искать крест, – он машинально коснулся груди и оторопел. Крест был на месте, то есть – на шее.

– Постой-постой. Это как? Он что же, как и я? А ведь правда! И раньше, когда сквозь стены, а? Одежда оставалась, а крест – всегда со мной. Это как понимать?

Чертовщина какая-то всё это!

– Да! – подтвердил голос из мобильника.

– Да нет, что-то не так, – машинально-растерянно возразил Макс.

– Что?!!!

– Это я не тебе. Всё в норме. Жив здоров. За ель штанами зацепился. Скоро приду.

Было слышно, каким потрясённым и радостным голосом заорал Пенчо: "Ребята!".

Затем, пока он поднимался, сотовик работал непрерывно. Просто физически ощущалось, как рвут одноклассники друг и друга телефон, как хотят односложными выкриками выразить свою радость. Макс не прошёл ещё и трети тропы, когда сверху визжащим вихрем свалилась на него Кнопка, беззастенчиво и столь же бесхитростно расцеловав и, конечно, "оросив слезами". Затем появился Кот. Он протянул руку, а когда Макс ответил, резко потянул на себя и крепко обнял. Затем, застеснявшись такой, нехарактерной для мужиков нежности, полушутя толкнул в бок кулаком.

– Живой! – констатировал он, получив такой же тумак в ответ.

– Размечтался! Я тебе ещё кровушки попорчу! – отшутился Макс.

– Нет! Нет!!! Завязано! Навек! Мы теперь с тобой вот так, правда? – он тесно сжал два пальца. – Ты только подтверди…что… тогда… – вспомнив пережитое парень стал запинаться, – сам… разжал…

– А что, не верят? – изумился Макс.

– Ну, не все, – покосился Котов на рядом идущую Кнопку, но некоторые…

– Ты что же, серьёзно думаешь, что я потащил бы за собой и Кота? Что я такой трус и подлюга?

– Нет! Что ты! Да не так! Не так же! Все же видели, как ты… Я о том, что он…

А не ты… – начала было объяснять девушка, не поняв полушутливого тона, затем, разобиженная несправедливым упрёком своего воскресшего героя, вновь кинулась вверх, к поляне.

– Она Татьяне всю физию расцарапала, – пояснил Кот.

– А как она?

– Сидит, не шевелится.

– Шок. Придём, будем снимать.

– Послушай, Макс, а ты? Ты же ненастоящий, а? После такого… Хотя я видел твой взгляд. Чёрный. Зрачки от страха – с тарелку. Во всё лицо…

– У тебя было тоже самое.

– Но я не упал. А ты сейчас, словно ничего не случилось, а?

– Ну да. Вы не слышали, как я там, на полянке орал? Нет? И знаешь, наверное, больше всего -от пережитого. Может, от страха, а может, такой отходняк был. Так что…

Они вышли на полянку, где уже организованные Ваняткой ребята встретили обоих героев тушем на губах, и конечно, затем гурьбой бросились к Максиму.

– Всё нормально, ну, всё нормально, – односложно повторял он на такие же односложные вопросы: "Ну как, ну как"?

Звякнули кружками в честь такого события. Выпили кто сколько мог и кто сколько хотел. Уставший от потрясений и от боли Макс выпил почти полную армейскую кружку терпкого вина и вдруг почувствовал, что опьянел. То ли его странный организм еще не перестроился, то ли взяли верх его обычные, человеческие корни, но с алкоголем он бороться на этот раз не захотел. По телу разлилось приятное тепло, мысли начали неспешное движение только по приятным темам. Юноша, глядя в уже начинавший разгораться костёр, с умилением рассматривал своих друзей, вот таких добрых, хороших красивых. Рядом сидела Кнопка. Сразу, как только Макс устроился на этом бревне, она незаметно и ненавязчиво, как кошка к хозяину, пристроилась к нему и теперь не собиралась без боя уступать это место никому. Об этом красноречиво свидетельствовали ее поблескивающие в свете костра глаза.

Воспитанная девчушка позволяла себе лишь иногда коснуться своего героя то плечиком, то рукой, но и этого ей хватало для счастья, и уж его она бы не уступила никому.

Правда, никому оно и не надо было. Так уж получалось. Косточка обсуждала случившееся с Пенчо, Кот пытался расшевелить все еще пребывавшую в ступоре Мышку, среди других девчат их ватаги "серьезного интереса" никто к Максу не проявлял.

Ну, большего, по мнению Кнопки, чем она.

– Я же говорю. Падаю, какая-то вспышка, и меня относит на ель. И уже по ней, как на санках с горки. Точнее, как без санок с горки, – бессовестно врал Максим. – И давайте о чем другом. Я вот что думаю. Мы разъезжаемся. Когда уже встретимся.

Может, скажем все по очереди тост?

– Упьёмся!

– Можно и не до дна. Только пригубить. Но послушать каждого? Запомнить? Разве плохо?

С этим согласились, и началось. К счастью, вокруг струилась удивительная ночь.

То, что не мог осветить костер, освещала Луна. На небе высыпали неправдоподобно яркие звезды. Ребята и девушки были молоды и немного пьяны. Поэтому митинговщины не случилось. Тосты говорили как-то между песнями, между перекурами, между вдруг вспыхивавшими спорами по различным вопросам. Грустинки нагнал Женька-Патрик.

Осмелев от вина, он прочитал свой стих на смерть одноклассницы.

А в том месте, где ты умерла

Мы цветы положили – розы.

И сидели всю ночь до утра.Пили водку. Глотали слезы, – закончил он.

Кто-то попробовал аплодировать, кто-то всхлипнул.

– А ведь, ребята, мы тогда у Макса и не спросили…ну, когда как бы прощались…

Что это было? – задала вопрос настырная Косточка.

– Да, действительно. Как-то неспокойно… Недоговорено… Объясни, Макс, – поддержал девушку Пенчо.

– Но я не знаю, – попытался рассказать правду Максим. – Это как поле какое-то.

Ну, вроде электромагнитного. Оно еще сохраняется после… смерти некоторое время.

А потом вроде как растворяется среди других полей. Ну как…как рафинад в чае. И здесь остался и уже нет его, как куска. Ну, не знаю, не могу объяснить по-другому…

Вот… И пока не растворилось, до него, этого поля, можно иногда… ну, докричаться. Вот у меня и получилось.

– А… все эти…поля… растворяются?

– Н-н-не знаю… – протянул Максим. – Но думаю, что не все…

– То есть, существует таки бессмертие?

– Думаю, что да. Да! – утвердительно вырвалось у него. Он сам почувствовал – ДА!

Но вместе с осознанием этого вдруг навалилась какая-то тоска и вновь откуда-то из бессмертия послышался тоскливый вой одинокого хищника.

– Спасибо, успокоил. Значит, за бессмертие! – поднял свою кружку Погорельцев.

Беседа то разваливалась на мелкие частички, то вновь объединялась. Но Макс заметил, что он перестал быть их центром. Где-то на уровне подсознания он ощущал – ребята перестали считать его своим. Слишком много произошло с их товарищем странного, выдающегося, а вот теперь – и героического. Всё правильно. Максим вспомнил, как начали завистливо сторониться год назад Немца из соседнего класса – вдруг вытянувшегося к двум метрам и начавшего выступать за юношеские клуб и республиканскую сборную по баскетболу.

– Ну, конечно, с таким ростом, – комментировали его успехи и зарубежные поездки злопыхатели. И ведь не изменился Немец, не зазнался (ну, чуть-чуть и поначалу), но вот так воспринимаются успехи ближних. Девчат это, конечно, не касалось – липли к знаменитости, что не добавляло ему популярности у ребят. "И со мной тоже", вздохнул Максим и повернулся с каким-то вопросом к Кнопке. Но та давно ждала его внимания и опередила своим вопросом.

– Мы, может, нескоро встретимся… Признайся, с Пушкаревой и её мамой – это ты?

– Разболтали-таки.

– Скажи, а почему – их? Подвернулись под руку или очень просили?

– Зачем ты так? В больнице, когда увидел умирающую, просто не мог…нет, ну, получилось так. Впервые, понимаешь? А её мать…ну да, просили. А что тут такого?

– Нет… просто… вон, к примеру, Наташка. Красивая девушка, а эта губа… Вот и несчастье на всю жизнь. Или наша Анастасия. И умница и красавица. А жизни из-за ноги нет. И не с нами, и не на танцы, и вообще…даже в школе. Ты ведь мог бы…а?

Ведь уедешь и всё… Пока здесь, а? – Кнопка умоляюще смотрела на своего кумира большими, полными мольбы и надежды глазами. Максим отвел свой взгляд и отыскал глазами Наташку. Шустрая девчонка, участница всех детских игр и проказ, однажды, перелезая через забор, сорвалась и зацепилась верхней губой за торчащий гвоздь.

Рванувшись от страха и боли изо всех сил, она сорвалась с него, но губу изуродовала. Наложенные швы этого увечья особенно не скрасили. С тех пор Наташка воспринималась ребятами, как верный друг и не больше. Даже напарника у нее не было. Вот и сейчас, когда опьяневшая молодежь начинала кучковаться, девушка осталась одна, сидя у костра и тихо перебирая гитарные струны.

Максим вновь посмотрел на Кнопку.

– Понимаешь… Это им надо объяснять… И согласятся ли они? Поверят? И потом… больно это.

– Потерпят.

– Мне. Мне больно! И я еще не отошел…Вот недавно…, – он осекся. – Ладно, -поднялся он и пошел к Наталье.

– Наташ, есть разговор.

– Садись, – улыбнулась она.

– Нет, давай прямо к делу. Я могу тебе помочь… Ну, с губой, – искал он слова.

Встала, отложив гитару, и девушка.

– Если можешь, помоги, – просто ответила она.

– Понимаешь, у меня…ну, как-то получается, что…

– Максимка, да весь гарнизон уже знает, что у тебя "что-то получается". Что от меня надо?

– Ничего, только…где? И когда?

– А давай сейчас, в палатке? – предложила та.

– Не боишься, что подумают?

– Не-а. Это ты бойся, что Кнопка подумает.

– Она же и подсказала.

– Золотое сердечко! Ну, тогда пойдем.

Макс все-таки подошел к маленькой поклоннице, сказал, что пойдет "попробует".

Кнопка искренне прошептала: "Спасибо!". Видимо, не считала свою протеже соперницей.

В палатке юноша своим вторым зрением рассмотрел лицо девушки. Затем облегченно вздохнул. По сравнению с исцелением изъеденной кислотой плоти, этот случай был для него почти мелочным. Почти. Но времени было мало. И мешал гуляющий в крови алкоголь.

– Через полчасика начнем, – пообещал он подружке, выходя из палатки.

Максим обошел поляну и по залитой лунным светом тропинке вернулся к Лысой горе.

Пейзаж был фантастический. Сосны на окружающих горах в зависимости от освещенности их лунным светом казались и черными, и серыми, и голубыми, и зелеными. Россыпи звезд украшали безоблачное небо. А внизу, под скалой, в темноту спокойной воды вливалось серебро воды перекатной.

Юноша снял майку и, купаясь в лунных лучах, сосредоточился на выведении из себя алкоголя. Он вспомнил, как выходила из него боль обожженной кислотой девушки, и представил, что также капает с его пальцев опьянение. Уже через несколько минут он почувствовал себя в "полной боевой форме", как говаривал его тренер Син. Как он там, кстати?

– Тоже любуешься, – прервал его медитацию Патрик, без приглашений присаживаясь рядом.

– Да, красиво. Но знаешь, – вдруг посчитал необходимым рассказать Максим. – Это так себе. Нам природа приоткрыла во-о-от такусенькую щелочку в этот мир. Мы же не видим ни инфра, ни ультра, ни магнитных полей, ни электрических. Ты не представляешь, что это за феерия!

– Ты видел, правда? Знаешь, сегодня, когда ты упал, я думал, что… если сегодня должно кончиться, то именно так. Падение, вспышка и всё. Но, видимо, еще не всё, правда?

– Наверное, если я живой.

– И всё же, кто ты? Люден?

– Нет. Наверное, нет…Не знаю. У Стругацких как-то проще. Или сложнее, не знаю.

Но как только узнаю, тебе по секрету расскажу. Ну а сейчас пойдем. Ты чего здесь один, кстати? Чего Валюшу кинул?

– Ай, чего пристает:"Прочитай еще да прочитай еще?" Как попка какой, все читаю и читаю.

– Ну, а если ты ничего другого не предпринимаешь!

– Ты что, она не такая…

– Приведи сюда, покажи эту красоту и хотя бы обними. Может, и найдутся другие темы.

– Знаток! А если по фейсу в ответ?

– Ну, это как в том анекдоте: "Иногда случается и по мордасам".

В палатке Максим решительно взялся за дело. Очень скоро его лучи стали пронзительно-яркими. Но лечил он сейчас небольшой участок девичьего лица, поэтому всё остальное в палатке оставалось в полумраке, ну, словно кто-то светил фонариком в одну точку. И боль исцеления была не столь обширной, не достававшей до мозгов – остро жгло пальцы и до локтей ломило руки.

– Ну, до утра справимся, – обнадежил Макс девушку, выходя на "подзарядку" и отдых. – Если хочешь, можешь заснуть – мне не помешает.

– Придумал! Я и сейчас с тобой…

– Нет, побудь здесь. Надо спокойствие. Пусть закрепляется…

Конечно, он соврал. Просто не хотел. Да и чувствовал, знал – у входа сидела Кнопка.

– Ну что? Ну как? – шепотом поинтересовалась она.

– Всё путем, – также шепотом сообщил Максим, вновь направляясь скале.

– Так что, уже всё? – семенила рядом девушка.

– Нет, сейчас передохну и – опять. До утра. Но вылечу.

– Совсем-совсем?

– Ну да. Только оно как сказать…ну, совсем разгладится, еще денька через два.

Нерву привыкнуть надо будет, чтобы не тянул.

На скале, обнявшись сидела парочка, вставшая и двинувшаяся им навстречу. По сконфуженно-ликующему взгляду Патрика Макс понял, что его шутливый совет пошел на пользу.

– Мне надо немного "подзарядится". Извини, – стянул с себя майку Максим и закрыл глаза.

– Нет, ничего, что я тебя раньше… – и вдруг замолчала девушка.

Уже когда он поднялся, кнопка задала неожиданный вопрос.

– Макс, скажи, ты помнишь ту нашу прогулку?

– А, "танец цветов"? Конечно.

– А потом?

– Потом я убил пса, – помрачнел юноша. А что?

– А потом?

– Потом я провел тебя, и мы разошлись.

– Нет, а до этого?

– До этого… А, ну я попросил у псины прощения.

– Да, вздохнула девушка. – Скажи, а помнишь, как мы первый раз готовили яичницу?

Ну, когда нас оставили одних?

– А, это когда боялись газ зажигать и спички привязывали к карандашу, чтобы не обжечься? Да, а что?

– Нет, ничего. Это всё-таки ты. А то я вдруг подумала, что это не ты.

– Это почему же?

– У тебя на спине шрам был. Я же помню. Потом нос… Помнишь?

Ещё бы не помнить того яркого впечатления. По гарнизону бродила большая добрая дворняга. Ребятня любила ее гладить, чесать, в общем, делать то, что во все века делали дети с собаками. И эта псина безропотно сносила все, иногда и не совсем приятные проявления детского дружелюбия. Максим в детстве обожал возню со всякими четвероногими друзьями. И вот однажды, в порыве добрых чувств, он притянул голову псины вплотную (нос к носу) к своему лицу. Ну, как для поцелуя.

Стоявший рядом небольшого тогда ума дружок Борька взял да наступил в это время псине на хвост. Болевая реакция того была предсказуемой и Макс с рёвом, держась за нос, кинулся домой. К счастью, всё обошлось – пес куснул не со зла и несильно.

Но мелкий шрамик на правой ноздре оставался.

– И вот здесь был шрамик, – легонько провела по левой щеке юноши Кнопка.

– Иринка, успокойся. Неужели ты не понимаешь, что если я могу вот такое, как у Наташки, поправить, то себе такие мелочи не смог бы?

– Не подумала, – облегченно улыбнулась девушка. – Ладно, иди, чудотворец. Я буду ждать здесь – не терпящим возражений тоном заявила она, оставшись у входа в палатку.

Перед продолжением Максим попытался обдумать слова Кнопки. Затем, вспомнив, сколько других шрамов и отметин бесследно исчезли, махнул рукой. Может, при полном восстановлении все эти… дефекты и исчезли, – догадался он и вновь взялся за врачевание.

– Теперь спать, спать, спать, – убеждал Максим девушку, когда за палаткой начало светлеть. – За сегодня-завтра пройдет совсем. Ты только не обращай пока особого внимания. Пусть проходит. Я уезжаю послезавтра, забегу посмотреть. Подаришь фотку, хорошо?

– А ты? – уже засыпая, поинтересовалась Наталья. – Тоже спать?

– Я возвращаюсь. У меня еще одно дело. По дороге отосплюсь. Скажи ребятам, чтобы не переживали. Спи!

Выйдя из палатки, Максим чуть не споткнулся о свернувшуюся клубочком Кнопку, уснувшую на своем посту. Осторожно взяв на руки, он занес маленькую девушку в палатку к уже спящей исцеленной, укрыл и благодарно поцеловал в прохладную от утреннего горного воздуха щечку. Не как маг и волшебник, а как юноша, может даже, как мальчишка.

Глава 50

– Я почему-то думала, что ты придешь, – улыбнулась с порога Анастасия. Заходи- заходи. Когда пошли эти разговоры, что это ты, ну с Пушкой, с её мамой, со Стервозой, я подумала: "А почему и нет? Если такое может, обязательно придёт".

Но ты не приходил, и я решила, что ты просто такие… болезни не лечишь.

Присаживайся, сейчас будем пить чай.

– Некогда, честно, некогда, – осматривался Максим. Ему было стыдно и неуютно.

Серая жизнь девушки отложила и серый отпечаток на квартирку. Жила она со старшим братцем – прапорщиком, пропадающим дни и ночи в казарме. Фотографии рано умерших родителей стояли в стекле старого буфета. Маленький шкафчик, узкая девичья кроватка с распятием у изголовья, книжные полки. Столик, рядом – старинный торшер, мягкий стул. Скудность обстановки делала ДОСовскую комнату намного просторнее.

– Телевизор и комп в комнате брата. У нас там вроде зала. А это у меня типа как спальня – пояснила девушка, садясь на кровать. – Ну, как я поняла, к делу? Что от меня надо? Имей в виду – душу не продам. Лучше такой останусь.

– Дались вам эти души! Уже третья или четвёртая о том же. Не надо мне. Не чёрт я.

Вот, смотри, – он сверкнул своим крестом.

– Знатно. А перекреститься на распятие можешь? Ну, убедил. Так что надо от меня, чтобы ты смог… вылечить?

– Ложись и посмотрим. Надо молчать. И потом, время от времени мне выходить на балкон, к лунному свету.

– Романтика!

– Ну перестань. Я, конечно, виноват, но я же, всё-таки, пришел! Бросил всё, оставил ребят и – к тебе.

– Да что ты! Ты и не думай! Я совсем не о том. Необычно как-то. И если честно…страшновато.

Поэтому… Не обращай внимания. Мне ложиться?

– Да и ногу открой. А лучше вообще… до плавок.

– Хорошо, я сейчас переоденусь.

Максим успел перезвонить отцу. После решающего разговора всё вроде наладилось и благодарность Белого-старшего пока не имела границ.

– Не будешь ночевать и сегодня? Понимаю. Ладно. Мы тут в принципе и без тебя нормально пакуемся. Но кое-что придётся из хлама выбросить. Ну, твой старый велосипед, к примеру.

– Что? – подпрыгнул Максим.

– А что, музей организуешь?

– Н-н-нет, конечно…но, папуля, давай без меня ничего не выбрасывать. Я днём забегу.

– Забежишь днём? Ну, у тебя, видимо крутое прощание. Ну, шучу, давай.

Случай Анастасии оказался довольно серьезным. Правда, после исцеления деток всё было понятно – куда и как направить целительные поля. Самым сложным была задавненность болезни и то, что это была болезнь. Травмы или врожденные недуги исцелялись проще – организм сам старался помочь. Болезни же, как живые существа, защищались, огрызаясь болью. С такой тварью Макс ещё не сталкивался и, направляя свое поле на первый из очагов, приготовился терпеть. И не вытерпел. Вскрикнул, напугав пациентку.

– Лежи-лежи. Это ничего. Это так надо. Это будет, но это пройдёт, – сбивчиво объяснял он девушке, собираясь с мужеством. Затем вновь протянул над девушкой руки. Боль была новой. Не острой, не пронзительной, а прожигающей, словно раскаленным металлом. "Каждая болезнь, как каждый зверь, кусает по-своему", – сделал вывод Макс, отвечая на эти удары боли ударами своих лучей.

– Бедный-бедный, – пожалела его Настя, когда юноша, прервавшись, вышел на балкон.

– У тебя со всеми так?

– По-разному. Но бывало и хуже.

– Это ты поэтому такой злой пришёл? Но тогда, может, не надо?

– Я некоторых других усыплял. Могу и тебя. Не глупи. Знал, куда и зачем. И что будет… – односложно предупредил Максим, впитывая лунный свет.

Когда утром Максим приволокся домой, отец со своей невестой с удивлением осмотрели его измочаленную фигуру.

– Ну ты даешь, – начал, было, отец, но встретившись с опустошенным взглядом Макса, вдруг понял.

– Ты опять? – спросил он каким- то глухим тоном. – Кого?

– Настю. Только, папа, потом. Спать. Всё потом.

– Умница, сынок. Какая же ты умница! Мне всегда было её жаль… Ладно, потом.

Но Макс оказался немногословен и потом. Проспав почти до вечера, он вышел на уже полупустую кухню и сказал, что, может, уедет позже – не успевает.

– Но контейнер будет завтра! Всё! Сдаём квартиру! Да если и не сдавать, что, на полу будешь?

– Папуля, мне надо ещё две ночи. Эту и следующую. Я найду, где переночевать. И мне уже надо эти…разрешения на поездку. Ты бы лучше здесь их сделал.

– Это всё уже оформлено. И распакуемся без тебя. Вот только мы… – он взглянул на молчавшую избранницу – мы думали, что… регистрацию хоть вместе отметим, а?

Скромно, по-семейному?

– Нет, это как раз без меня. Где ночевать – найду, – он выскочил из квартиры.

"Ну, нахалка, ну хитрованка! Мало того, что я согласился, я ещё на их свадьбе гулять должен! Это точно – она! Показать всем, что и я одобряю! Что и меня, как батьку, окрутила! А совсем недавно, в детском доме, такой серой мышкой была!

Заведующая! Все на ней ездили и на неё же плевали. А теперь на нас ездить надумала!". Это был рецидив недавней боли, эхо тоски по матери, и Макс понимал, что не прав, но от этого распалял себя ещё больше. Словно почувствовав его настроение, Анастасия встретила его тихо, сразу прошла в спальню и приготовилась к сеансу. Зато болезни досталось крепко. Вчера Макс всё-таки не был настроен на борьбу и обострённо воспринимал каждый укус. А может, просто устал от боли? Зато сегодня, отмахиваясь от ожогов, как от мух, он яростно избивал болезнь своими лучами. И уже к первому перерыву недуг был сломлен – блистающие черные пятна костей ноги стали стремительно растворяться розовым цветом здорового тела.

– Теперь мы быстро справимся, – пообещал он девушке, облокачиваясь на перила балкона. Балкон был ниже, всего лишь на втором этаже. Совсем рядом мягко шелестели листики берёзы. Он дотянулся и погладил их, словно волосы девушки.

Берёза отозвалась невидимыми волнами ответной ласки и едва слышным шелестом.

Справа вверху была Луна. А еще правее, на балконе стояла Мышка, глядя в его сторону. Вроде как полжизни прошло после неё? Что она должна подумать теперь?

Знает, наверное… Даже "спасибо" не сказала. Всё-таки спас. Ну, спасли вместе с Котом. Его, наверное, отблагодарила… А кто меня? Кнопка? Да и та послала править губы, ноги… Ладно, – вздохнул он, возвращаясь в квартиру.

За ночь они действительно здорово продвинулись по пути к исцелению. И Макс не так вымучился. Поэтому рано утром он пришел домой терпимым и в меру покладистым.

Вспомнив, что давно не ел, позавтракал по-семейному. Решили, что взрослые всё-таки сегодня съедут. Он переночует один, вон на той раскладушке. Все документы здесь.

Вот деньги. В общем, дерзай! И Макс вновь завалился спать, но на этот раз с более светлыми чувствами.

Проснулся он вечером с сознанием какой-то гулкой пустоты. Он лежал на своей кровати среди пустой комнаты. Рядом, на старинной армейской табуретке лежала записка.

"Сынок, мы решили тебя не тревожить. Всё обговорено. Ты, выходя, только захлопни дверь, всё оставшееся, кому надо, заберут. Не забудь документы и деньги. До встречи. Отец".

Вот так. "Уходя, только захлопни дверь…". Максим включил везде свет и прошелся по действительно гулкой квартире. Ввернутые в патроны лампы светили холодно и неуютно. "Только захлопни" А пятнадцать лет куда? Куда, папа? Вот здесь, за этими батареями, ты по дедовой традиции прятал от нас домашнюю колбасу, чтобы высохла. А вот здесь, в это углу… В этом, да? Вы с мамой поставили меня и заболтались. А я стоял-стоял и уснул. А вот здесь… А здесь… И теперь "только захлопни"? Неужели всё это ты так спешишь вычеркнуть, папа? Или уже вычеркнул?

Максим прикоснулся к выглядывавшему куску старинных обоев – тех, которые должны были помнить еще тепло маминых рук. Мама… А ведь я даже к ней не зашел, – остановился вдруг он. Вытерев слёзы стыда, Максим выскочил из квартиры.

Он закончил своё лечение с рассветом. Даже раньше, но до первых утренних зарниц, уже по традиции, одарил девушку своими золотыми лучами.

– Всё. Вставай, – предложил он. – Вот так, сама. Смелее. И распрямись. Нет уже боли. И не будет. И нога, как у всех. Даже лучше, чем у многих. Давай, пройдись.

Потренируйся.

Девушка послушно, с напряженным лицом распрямилась, прислушалась к новым ощущениям. Сделала шаг, с непривычки оперлась на стену. Сделала другой.

Заулыбалась. Затем порывисто, всё еще смешно передвигая ногами, бросилась к Максу.

– Что, что, что я могу для тебя? Что? Ты хоть сам понимаешь что ты для меня сделал? А это надолго? – вдруг спохватилась она.

– Думаю, навсегда. Пойду я. Знаешь, что я попрошу? Ты, вы все… хоть вспоминайте. Не надо, как старую квартиру. Захлопнул и -всё.

– Я, наверное, тебя понимаю. Макс, Максимчик, разве такое можно забыть? Но ты куда? После такого – и уходишь?

– Есть ещё одно дельце. Должок. Мусор выгрести.

– Как знаешь. Ни просить, ни, тем более, приказывать не могу. Тогда… тогда… – девушка метнулась к постели, сорвала со стены распятие и протянула своему спасителю. – Вот, самое дорогое, что у меня есть. От матери осталось. Не хочу сейчас рассказывать. Возьми. Когда тяжело будет, прикоснешься и вспомнишь.

– Куда же мне оно, Стана? А тем более – такое. Нельзя же… Давай, как определюсь, приедешь и подаришь что-нибудь другое, хорошо?

Юноша прошел по знакомой с детства аллее. Парк сдавал – старел и дурнел на глазах. Вековые деревья – свидетели знаменитого прошлого этого края – величественно угасали, постепенно теряя листву, ветви и кору. Новая дикая неухоженная поросль вылазила где попало. И если центральные аллейки ещё хоть как-то поддерживались в порядке, то в глубине парка царило какое-то мрачное запустение.

Не вызывал больших симпатий и парковый ресторан. Со времени встречи с Прохором он, конечно, мало изменился. Но тогда была поздняя весна. Или раннее лето?

Сейчас, в жару, среди деревьев с пожухлой листвой, здание казалось неказистым и вообще заброшенным. Если бы не тусовка всевозможных авто. Несколько, наиболее престижных, стояли у входа. Другие, многофункциональные внедорожники умастились и на центральной, примыкающей к ресторану аллее, и на боковых аллейках.

Пара громил в излюбленном прикиде – коже, очках и при жвачке, не пустила Макса даже к двери с табличкой "Спецобслуживание", посоветовав юноше "быстро уносить отсюда свою задницу". Макс почти послушался – присел на дальней скамейке, в пределах видимости здания. На этой же скамье он ожидал тогда Прохора. Как давно это было! Давно? Он вспомнил ту первую разборку, своё первое убийство. Всё-таки тем двоим сердца он оборвал сам. Ну и что? – мысленно продолжил он спор с Татьяной. – Вон, стоят две гориллы. Нет. Противней. Павианы. Убьют, не поморщившись. Или те, кто собрался там, внутри. Заматерелые. Какое там раскаяние или исправление. Смешно! Ты в другом права, Танюша. Сейчас ослеплю я их или покалечу, и что? Ещё больше обозлятся. Ещё безжалостнее, ещё подлее. Нет!

Выжигать! Как жгу метастазы раковой опухоли! Но как конкретно? Устраивать мелодраму, как у Ржавого, незачем. Нечего выяснять. А на расстоянии… Он вдруг вспомнил, как прихватило сердце у Прохорового подручного, когда тот сидел в машине. Сам Макс тогда был в гараже, а Прохор с этим (Бодей что ли?) уже выехали на своем джипе. Да. Тогда смог. Но знал, видел этого человека, представлял его.

А сейчас? И не одного. Ну, это не главное. Если полем можно лечить сразу нескольких, то убить – подавно. Полем. Электричеством? Он вспомнил рассказ Холеры про короля бильярда и вздрогнул. Это же надо – такой шик. В ванной – и с телефоном. И даже не с сотовым. Нет, здесь так не пойдет. Не дотянусь. Или дотянусь, но на таком расстоянии рассеется. Это как свет. Или звук. Звук? А что если? Он вспомнил публикации об инфразвуковых волнах-убийцах. Типа органных, только еще ниже. Если попробовать?

Максим представил себе длинный тоскливый звук органной трубы. Ниже. Еще ниже.

Теперь она не слышна и не видна, но она есть, эта волна. Он закрыл глаза и почувствовал рождение в себе этой новой силы. Как тогда, перед прыжком на спор, эта волна поднималась откуда-то из глубины, словно лава вулкана бурлила и закипала в нём, приливала и опускалась, словно ждала сигнала вырваться наружу.

Не хватало зла, того самого гнева, который помог проявиться его первым убойным качествам. И в этом ему помогли стоявшие на крыльце павианы. Связавшись с кем-то внутри и, видимо, получив инструкции, они оба вразвалку направились к нагло развалившемуся на скамейке юнцу.

– Слушай, урод, тебе каким языком сказано убираться? Ты не понимаешь, или помочь? – протянул один из них лапу к Максу. Созерцание этой наглой откормленной морды очередного "хозяина жизни" явилось катализатором. Макс почувствовал, как вырвалась из него невидимая смерть и рванулась в здание, к собравшимся там вражинам.

Видимо, инфразвук лишь слегка зацепил находившихся рядом с Максом часовых. Они остались живы, но, одинаково схватившись за головы, рванулись прочь – каждый в свою сторону.

– Вот и всё, – прошептал Максим. Он понял, почувствовал, что там действительно "всё".

Мститель встал и медленно побрёл по аллейке, а затем – по полуприметной тропке к выходу. Возле тех самых зубцов вросшей в землю башни Максим остановился, собираясь с мыслями. Хома с друзьями всё-таки пробрались туда? И он вытащил этот мой крест оттуда? Мой? И за это его растерзали? Эти, которых я сейчас…? Ну, тогда, мой странный товарищ, ты отомщен. Хотя, нет. Не те. Да. За этот крест, но не те. Кто-то пострашнее, – вновь почувствовал юноша, но бояться не было сил. Он был сейчас опустошён этим массовым убийством. Вот так, скопом, не видя, не чувствуя… Правильно ли это? Можно ли? Макс плюхнулся на заброшенную скамейку в глухой части парка и тяжело задумался. Он вспомнил рассказ отца про рассказ деда.

Да-да рассказ про рассказ.

– Когда я был в твоем возрасте и рвался в училище, отец, твой дед, рассказал мне про Карибский кризис, и как это было страшно. Когда впервые под их самолёты подвесили атомные бомбы, и лётчики в кабинах ждали сигнала. И знаешь, что было самое страшное? Нет, не погибнуть, к этому он был готов. Сбросить эту смерть.

Цель у них была – портовый город в Италии. Вроде, как по базе натовского флота.

Но ты же знаешь, что такое термояд. Города бы не осталось. А там в кроватках спали такие же малые дети, как у наших лётчиков, и такие же женщины, и такие же старики, в общем, миллион мирных жителей. Вот это был ужас! И было понятно, что также ударят по нам. И уцелеть, вернуться сюда, на такое же атомное пепелище, тоже было ужасно Поэтому, когда всё обошлось, ох и напились же они!

– А ты бы смог, папа? – поинтересовался Максим у отца после такого рассказа.

– Если бы не смог, пошёл бы в гражданскую авиацию. А ты подумай.

– Это же война, правда? И в ней всегда случайно гибло гражданское население.

– Знаешь, твой дед застал ещё пикировщиков – ну которые на пикирующих бомбёрах воевали. Вот кто бил только по военным целям. По конкретным врагам. Хотя в глаза их не видели и личной вражды к ним не имели. Вот кому можно позавидовать. Хотя и они порой ошибались.

"Вот и я сегодня, папа. По конкретным врагам", – начал успокаиваться Максим.

Враги же. И никого из посторонних не зацепил. Холера говорил, там никого из "чужих " не должно быть. А вдруг? Нет. Не должно.

Немного придя в себя, подросток медленно побрёл домой, добрался до пустой гулкой квартиры и завалился спать на оставленной кровати. Больше его здесь решительно ничего не удерживало. "Загляну к маме и уезжаю", – решил он, проваливаясь в сон, больше похожий на беспамятство.

Глава 51

А потом был удивительный вечер. Настя организовала и привела всех. Ну, почти всех на своё, как она выразилась, воскресение. "Анастасия – "воскресшая". Вот и я дождалась". Одноклассники быстро организовали всё – от стульев до рюмок и магнитофона. Максим лишь метнулся в магазин за хорошим вином и фруктами. Он был неправ – прощались с ним ребята хорошо, искренне. Трогательно было смотреть и на смущающуюся теперь от всеобщего внимания Наталью, – губка встала на место, и лицо стало прехорошеньким. Одной ей теперь оставаться не приходилось. За накрытым всем миром столом говорили хорошие слова и вроде, никто не кривил душой.

Вспоминали интересные, трогательные или смешные эпизоды из школьной жизни.

– Ты молодец, что вылечил Стервозу, – как всем известный факт прокомментировал Ванятка. – Хоть и попила она нам кровушки, но мы тоже были хороши, а?

– Ребята, дайте сказать, – ворвался в разговор Кот. – Мы долго с Максом враждовали. По ерунде всё-таки. Но знаете что? Он мировой парень. Ты мировой парень. Тогда в походе… – Он протянул Максиму руку и крепко пожал протянутую навстречу.

– Жаль, Серого нет, – вырвалось у Максима.

– Да, разваливается наш восьмой – боевой. Серый, ты, вот, Косточка… Ребята, за всех нас, – поднял рюмку Пенчо.

– Я тоже скажу – поднялась долго молчавшая Мышка. – Я, Макс, знаю, наверное, о твоих чудесах больше всех остальных. С начала. С больницы, да? Вы знаете, что те, кто убил нашу Светку уже почти все на том свете?

– Не надо, Тань, рано! – попросил Макс.

– Хорошо, не буду. А вы знаете, что кроме вот Наташки и Станы и ещё…гарнизонных… чем он ещё занимался? Вы что, ни газет ни читаете, ни новостей не смотрите?

– Тань, ну, не о том сегодня.

– Тогда просто спасибо. За жизнь. И за всё, что было раньше, – спасибо.

– Ребята, а может, потанцуем? – растворил официоз Кот.

– Я буду ждать тебя, буду ждать, буду ждать. Я тебя найду, найду, найду – как заклинание повторяла в танце Кнопка.

– Так говоришь, как бы сон? – прищурив свои чудесные глаза, спросила Косточка.

– О чём ты? – деланно удивился Максим.

– Ладно, пусть будет сон, – вздохнула девушка.

С Натальей потанцевать не пришлось. Было видно, что в школе после каникул появятся две новые звезды и обе – бывшие Максимовы пациентки.

– Ну вот, а ты говорил: "Не хлопайте дверью"… или что-то такое. Уже обижался на весь неблагодарный мир, – попрекнула Анастасия Макса, когда ватага разбрелась.

– Ты представляешь, как я была на весь этот мир озлоблена? И вдруг появился ты – и вот. Слушай, я ни разу ещё с парнем не ходила ночью на речку. Пошли, а?

– Ну, теперь находишься. Отбою в желающих не будет.

– Но с тобой-то уже вряд ли. Пошли-пошли, – потянула она Макса из квартиры.

И была та же дамба. И те же соловьи. И те же цветы спали под лунным светом. И рядом шла красивая девушка. Им по большому счету действительно воскрешенная к полноценной жизни девушка. Но на душе было только тепло. И немного грустно. Всё-таки "уходя, захлопни дверь"?

– Красота-то какая… Знаешь, что мне было уготовано? Где-то через годик начали бы резать. Сначала немножко – ступню. Потом еще немножко… И так, пока не достали бы ногу из этого… тазобедренного сустава… Максим, родненький, скажи, это правда – навсегда? Это не вернётся? – прижалась девушка щекой к его плечу..

– Нет-нет, что ты, – поспешил успокоить её Макс. – Хотя…- вдруг остановился он.

– Что, что "хотя"? Ну, честно!

– Хотя, понимаешь, сколько времени-то прошло с первого случая? Всего ничего.

– Это с Пушкарихой?

– Но во втором случае делали анализы, и ничего, понимаешь, ничего от болезни не осталось.

– Это со Стервозой?

– А в третий раз анализы и обследование делали в столице… И тоже – никаких следов болезни. Поэтому, думаю, что…

– Ты становишься таким, важным, таким рассудительным… "Думаю", "Хотя", – улыбнулась девушка. Нет, чтобы… Одной тут танец жуков устраивал, другой – танец цветов, а мне – успокоительное?

– Просто тоскливо. Уезжаю…

– И привык ко мне, как к калечке, правда?

– Ну, зачем ты так?

– Я всё понимаю, Макс. Ладно, пошли домой. Ничего, там, вдали, отвыкнешь. Я подожду…

Могилка была недавно прибрана и усыпана цветами.

"Папа", – понял Макс, усаживаясь на низенькую скамеечку. Он долго всматривался в дорогие черты, растворяемые в памяти временем и событиями. Затем осторожно, словно по лицу спящей, провел пальцами по камню. Но в отличие от живого лица гранит был холодным и этот холод ледышкой воткнулся в душу подростка. Он прижался к камню щекой и расплакался. Ещё более откровенно, чем тогда, на кухне.

– Ушла, ушла, ушла, – повторял он сквозь плач непонятное сейчас слово. Но он чувствовал своими странными, необъяснимыми им самим струнами – ушла. Было что-то теплое, что-то родное, мамкино вот здесь, на этом старом кладбище. Может, частичка её души? Или какой-то неведомый канал, соединяющий этот и тот мир? И по этой запретной лазейке удавалось маме передавать свое тепло, свою нерастраченную любовь? Или наоборот, нуждалась она там в любви и памяти отца и сына? А теперь – ушла. Не вынесла предательства отца? А заодно – и сына?

– Она была красивая, я её немножко помню, – прервал истерику подростка голос Кнопки. – Не надо, Макс. Она бы не одобрила.

– Понимаешь, она ушла. Совсем, – вытирая слёзы, объяснил Максим.

– Тем более не надо так… Случилось. Ушла. Значит, так надо, да?

Простые нескладные слова вдруг успокоили Максима.

– Может, мы… я уезжаю, поэтому и она?

– Тебе же лучше знать, Макс.

– А ты что здесь?

– Вчера толком не попрощалась, решила проводить, догадалась, что ты зайдешь сюда.

У тебя когда поезд?

– Да, пора.

Уже на вокзале и уже перед самым отправлением поезда девушка решилась, и привстав на цыпочки, потянулась к возлюбленному.

– Спасибо за вчера, – пролепетала она после поцелуя. -???

– Я… следила… Прости. Спасибо, что там, на речке с Настей ничего не было…

Лучше бы…лучше бы ты оставался, как все. Но я всё равно буду ждать – и она вновь потянулась к юноше.

Затем, как в старом кино, она махала вслед рукой Максиму, его вагону, его поезду, следу его поезда.

Максим ехал в столицу. Он не послушал отцовского совета и "уходя не захлопнул дверь". В переносном, конечно, смысле. Но ничуть об этом не жалел. А сейчас его ждала сказка – встреча со Средиземным морем. Неужели это правда и это будет?

Глава 52

Карие глаза излучали боль, страдание и мужественную решимость. Максиму вдруг понравился этот взгляд. Было в нем еще и любопытство, и мудрость, и надежда, затаенная от всех, как признак недостойной настоящего мужчины и правителя слабости. Юноша ответил на немой вопрос своим взглядом таких же карих глаз. "Пока не знаю", – попытался передать он. "Немного доверия и терпения – и я Вам отвечу".

– Оставьте нас двоих, – повелительным, воистину королевским жестом отправил он присутствующих.

– А как же он?.. – поинтересовался Максим у выходивших.

– Никогда не обсуждайте и не вопрошайте, а только исполняйте, – ответил ему один из придворных.

Когда все ушли, больной владыка таким же величественным жестом повелел Максиму приблизиться.

– Я говорю на твоем языке. Поэтому можем объясниться без лишних ушей. Не потому, что разговор выйдет из этих стен. Двоим объясниться легче. Итак, юноша, ты можешь меня исцелить? Или только подаришь надежду? Имей в виду – весь… гонорар ваша команда получит только по исходу. И в зависимости от исхода. Теперь отвечай.

Но взвешивай свои слова.

– Мне надо Вас посмотреть. Потом попробовать… полечить. Потом скажу, смогу ли.

– Мне говорили, сможешь.

– Я этого не говорил.

– Ты – нет. Но разве те, кто обратились ко мне, кто назначил эту цену не с тобой?

– Это – цена выкупа одной… одного… близкого мне человека. Мне ничего от Вас не надо. Я вообще не знаю…

– Вот как… Это кардинально меняет дело. Но поговорим о твоих проблемах потом, да? Когда ты сможешь это – "посмотреть", "попробовать".

– А можно сейчас? Если вы не заняты, конечно.

– Да, это меняет дело. Ну что же. Что для этого надо?

– Да ничего. Если только вот, окна завесить. Мне в темноте как-то привычнее.

Лучше видно – все еще объяснялся Максим, но властелин уже хлопнул в ладоши, гортанным голосом сказал одну фразу, и жалюзи преградили путь в помещение свирепым лучам июльского солнца.

Не без волнения юный целитель подошел к постели властелина. Но затем отвлекся от мыслей о власти и богатстве этого человека, протянул руки и прикрыл глаза. Затем попробовал отщипнуть одну из многочисленных паутин.

– Ну что, ну что? – обеспокоено и почему-то шепотом спросил шейх, увидев, как подросток корчился и застонал. – Безнадежно, да?

– Нет, почему же? – озлобленно процедил юноша. – Вытравим гада. Только…

– Ну, дешево? Трудное лечение – большая плата?

– Зачем Вы так? – обиделся Максим. Я же совсем не про то. Случай… трудный.

Очень много паутин. Почти уже повсюду. И сам гад уже здорово разросся. Поэтому придется… лечить долго. Недели две. Я не смогу каждый день. Он… больно… огрызается, – подыскивал слова юноша. – И Вы, извините, очень… ослабели.

Поэтому придется день бороться с ним, день укреплять Вас.

– Вот что… Тогда извини. Шейхи редко извиняются, но извини. Всё еще не верю.

Думал, начнешь поднимать цену. Что же, рад, что ошибся. Что тебе надо? Для лечения, для отдыха от него? Впрочем, любые твои желания будут исполняться беспрекословно. Что делать с твоими… сопровождающими?

– Можно, пока ничего? Давайте думать об одном?

– Мне не удастся. Я пока жив – хозяин или(по-русски как?) самодержец этой страны и отвечаю за свой народ перед аллахом и историей. Но в пределах возможного, – будем думать об одном.

– Вам придется немедленно прекратить другое лечение.

– Какое лечение, юноша? – горько усмехнулся бледно лиловыми губами самодержец. – Из всего лечения, ты должен понимать, мне только осталось – обезболивающий наркотик. Это против Корана, но терпеть уже невозможно. Вот, скоро опять…

Когда же мы начнем?

– А давайте прямо сейчас, – чувствуя всё большую симпатию к пациенту, предложил Максим. Для начала уберем боль и укрепим Ваше тело. А потом укрепимся каждый духом и завтра вечером начнем битву. И, получив согласие шейха, он вновь протянул над ним руки.

Целитель закончил первый сеанс ближе к утру. Ранее, в одном из перерывов он раздвинул жалюзи и впитывал в себя лучи удивительно крупной и яркой восточной Луны. Сейчас же черневшие на востоке безобразные головешки похожих на терриконы гор начали окрашиваться розовым цветом.

Шейх встал и тоже подошел к окну. С удивлением посмотрел, как таинственный целитель, словно глотая лучи, не мигая, смотрит на Солнце.

– Я не вставал уже месяц. И давно не чувствовал себя так бодро. И давно не отдыхала эта плоть от боли. Боль высасывает разум. Теперь я верю тебе. Он хлопнул в ладоши, и в помещение стремительно ворвались явно не спавшие и крайне обеспокоенные приближенные. У них однообразно, словно по команде, вытянулись лица и округлившиеся глаза впились в фигуру стоявшего у окна, рядом с подростком, властителя. А тот, не давая времени для разрастания изумления начал своим гортанным голосом повелевать. То один, то другой из челяди, низко кланяясь, исчезал. Наконец, когда в зале остались двое, шейх обратился к Максиму.

– Тебя будут содержать… нет, не то слово… обслуживать… окружать вниманием как самого дорогого гостя. Как члена нашей семьи. Все желания. Любой отдых.

Абсолютная недоступность и покой. Что с твоим… эээ… попутчиком?

– Его нельзя сейчас насторожить.

– Хорошо. Еще поговорим. Я поручаю… попечение над тобой своему сыну. Моему наследнику, – он кивнул в сторону высокого худощавого и уже в годах (по Максимовым меркам, конечно) мужчине. – А теперь, извини. У нас с визирем, – кивнул он на второго из оставшихся, – очень много забот. Давно у меня не было такой ясной головы. Когда предложишь начать второй сеанс?

– Сегодня вечером. Ну, часов в восемь. Только и Вам следует перед этим отдохнуть.

Я вообще- то ранее… и со спящими, но так – быстрее.

– Непременно. Твои предложения в этой части будут исполняться без этого? Как по-русски?

Безукоснительно. Правильно? Тогда до вечера.

Шейх еще что-то сказал своему сыну, тот поклонился и знаком предложил Максиму следовать за ним. Сразу же за дверью к ним присоединился переводчик.

Наследник был хмур и чем-то озабочен. Видимо, уж много тревог выпало на его долю за время болезни отца-владыки. Чтобы его немного успокоить, Максим попросил переводчика передать, что шейху сегодня гораздо лучше и он, Максим, поможет тому совершенно поправиться. Услышав первые же слова, араб остановился и с недоумением выслушал низко кланявшегося толмача. Потом недоумение сменилось маской абсолютного спокойствия. Глядя в другую от юноши сторону, наследный принц произнес несколько фраз, после чего двинулся дальше и перевод подросток выслушал уже на ходу.

– Его высочество наследный принц выражает восхищение искусству врачевания дорогого гостя. Он вместе со всем народом радуется улучшению самочувствия Его величества. Если дорогой гость действительно излечит Его величество, то благодарность народа будет безграничной.

Максим выслушал этот официоз и вначале покраснел. Вроде он напрашивался на благодарность? Потом переспросил толмача, правильно ли он перевел?

– Дословно, – ответил тот кланяясь. Тотчас же гортанный, похожий на отцовский голос наследника, что-то спросил у переводчика, который незамедлительно ответил и пояснил юноше: "Его высочество спросил, не удостоился ли он чести ответить еще на ваше обращение. Я ответил, что вы теперь общаетесь со мной".

"Это сарказм какой-то", – догадался Максим. Но они уже пришли. Это была уже не гостиница. Огромный комплекс залов, холлов, покоев, примыкавший к королевскому дворцу, утопал в зелени и неге. Наследный принц, первым войдя в более похожие на золотые ворота двери, по-отцовски трижды хлопнул в ладоши. Тотчас же появился и низко, почти до пола, склонился не в пример ранее встречавшимся, довольно полный араб. Наследник что-то повелел толстяку, который, в свою очередь, уже склонился перед Максимом. Затем сказал несколько слов переводчику.

– Его высочество передает эти… палаты в Ваше полное распоряжение. Главному распорядителю дана команда полного повиновения и максимальной предупредительности. По указанию Его величества шейха для вас установлена прямая связь с Его величеством и Его высочеством. Приятного вам времяпровождения и отдохновения.

Выслушав краткую благодарность озадаченного подростка, араб величественно склонил голову и удалился, оставив того наедине с согбенным толстяком и толмачем.

– Скажите мне… как звать-то Вас?

– Сахиб, и лучше на "ты". Привычнее.

– Скажи, Сахиб, чего он так вдруг окрысился?

– Вдруг что?

– Ну, обозлился, явно обиделся… когда я об отце, об шейхе то есть сказал.

– Вы, наверное, неправильно поняли шейха. Он возложил на наследника попечение над Вами. И все. Не дружбу. Не товарищество.

– Ну и что?

– Кто Вы, чтобы первым заговаривать со вторым или даже почти первым лицом этого государства? Будущим наместником Аллаха? Принцем королевской крови? Вы можете или отвечать или с его разрешения спрашивать. Конечно, он был потрясен Вашим нетактичным поведением. Да и вообще…

– Что вообще?

– Потом. Прикажите дворецкому показать Вам палаты.

– Палаты?

– Может, неправильный перевод. В общем, это… по европейски, гостевая вилла, что ли. Но для гостей королевский кровей. Из простых смертных вы здесь первый.

Прикажете осмотреться?

– Приказываю, – улыбнувшись, согласился юноша.

Это была удивительная экскурсия по россыпям роскоши. Но в отличие от вопящего богатства наших новых "хозяев жизни", всё окружающее было продумано утонченно, стильно, взаимнодополняюще. Даже золотые ванная и унитаз не казались чем-то диким. И павлины, прогуливающиеся во внутреннем дворике, и фонтан в просторном холле, и пушистые ковры, и мраморный пол в гигантской столовой – всё здесь казалось к месту.

Дворецкий, постоянно кланяясь, давал пояснения, переходя из комнаты в комнату.

Точнее – из зала в зал, настолько безразмерными являлись хоромы.

– В таком туалете и… это самое… страшно. Сидишь, как в центре площади, – пошутил Максим. Переводчик принял шутку и, отсмеявшись, видимо, по-своему перевел ее дворецкому. Тот улыбнулся, что-то спросил, а, услышав ответ толмача, вновь низко склонился.

– Он поинтересовался вашим… эээ… рангом. Только для надлежащего уровня обращения. Я сказал, что Вы – наследник канадского царя.

– Кого-кого? – изумился Максим.

– Ну, что в России теперь царя нет, он, может, и знает. А где Канада, что там – и не слыхал. А наследник королевской крови у нас – это наследник королевской крови. Второй по рангу после шейхов и королей. Не случайно и Вас сюда проводил тоже принц.

– Значит, я принц?

– Ну да. А так как он не знает, какой Вы веры, он и спрашивает, какое обслуживание Вам предложить? Восточное или… иное?

– Наверное, иное. Европейское, – спохватился он, вспомнив, как ненавидят здесь все штатовское.

– Значит, женщины. Но покорны они у нас по-нашему, по-восточному, – лукаво улыбнулся Сахиб. А кухня?

– Что, тоже восточная или… иная? – передразнил переводчика юноша, утопая в невероятно мягком кресле на балконе, выходящем во внутренний дворик.

– Для гостей этого… этой виллы в части еды нет ничего невыполнимого.

Заказывайте.

– Ну, хорошо, подумаю. Да присаживайся же.

– Да Вы что? За такую дерзость… Вот этот первым донесет и мне просто поотрубают ноги.

– Ладно. Тогда на ужин – украинская окрошка, вареные раки, куропатка с трюфелями, – выдумал Максим для проверки всемогущества кухни. В обед я не ем. Завтра утром – кофе и два вареных яйца всмятку. Как чьих? Куриных. На обед – закажу потом.

Теперь я бы хотел отдохнуть. К семи вечера отведешь меня к шейху.

– Да что Вы! – изумился толмач. Он перевел все пожелания дворецкому и, когда тот, откланявшись, удалился, пояснил. – К Его величеству Вас может проводить только Его высочество. Кстати, пока мы наедине. Вы спрашивали о его поведении. Наш нынешний повелитель был наследным принцем до пятидесяти лет. Нынешнему принцу тридцать пять. И по состоянию здоровья отца он еще лет двадцать ни на что рассчитывать не мог. И тут эта ужасная болезнь. Было от чего закружиться голове.

Недели оставались. Ну, месяцы. И вдруг Вы – со своим лечением. Вот и изменился наследник. От вновь вспыхнувшей надежды, – многозначительно закончил лукавый Сахиб.

– Понятно. Но это же отец, – возмущенно воскликнул юноша.

– Вы юноша грамотный. Много книжек, наверное, прочитали? – также многозначительно ответил толмач. – Вон идет наш дворецкий, видимо, всё готово.

– Да, и переведите ему, чтобы разбудили в шесть. Вообще-то я и сам, но на всякий случай.

– Передам, разбудит. А пока, желаю здравствовать, – Сахиб церемонно поклонился и, пятясь, исчез в анфиладах комнат. Подросток, следуя за толстяком, дошел до двери в спальню, возле которой араб низко склонился, пропустил его вперед и прикрыл дверь снаружи.

– Добрый день, – поприветствовала его роскошная девушка, одетая в какую-то невообразимую смесь прозрачного пеньюара с формой гостиничной горничной.

– Добрый день, – вытаращившись, машинально поздоровался юноша.

– Я, говоря по-русски, постельничная, правильно?

– Ннет. По-моему, постельничие были когда-то из бояр, но это не совсем то.

– В общем, я здесь… помогаю… отойти ко сну, – она быстро и ловко разобрала необъятную постель под балдахином, затем подошла к юноше и начала проворно расстегивать пуговицы на рубахе, а затем – и на брюках. Не ожидавший такой прыти Максим довольно грубо оттолкнул нежданную помощницу и отпрыгнул в сторону, держа падающие брюки в руках.

– Я сам, сам, – быстро пролепетал он. Испуганная вначале такой грубостью девушка вдруг заулыбалась.

– Я помогаю отойти ко сну, – вновь объяснила она. – Если господин желает сам и не желает ничего больше…

– Нет-нет, спасибо.

– В каком часу господина следует разбудить?

– В шесть. Вечера. Ну, в восемнадцать.

– Приятного сна, – вновь улыбнулась "постельничная", выходя.

"Помогаю отойти ко сну", – пробормотал юноша, залезая в удивительно мягкую, дарящую невесомость постель. "Ты поможешь. С тобой отойдешь", – улыбнулся он, уже засыпая. "Потом, потом", – прогнал Макс впечатления от проворных женских ручек. Сейчас необходимо было отдохнуть и переварить все свалившиеся на него события.

Словно не желая дать времени юноше остановиться и оглядеться, все вокруг неслось ускоряющимся галопом. А может, аллюром? Еще вчера он в диком восторге наслаждался поющими фонтанами Барселоны. А три дня назад поднапряг вестибулярный аппарат на аттракционах Порт-Авентуры. И планировал… Да много что он планировал на подаренные ему судьбой недели в Испании. И вот – на тебе. Во дворце у одного из богатейших людей планеты он лечит этого набоба от той же смертельной болезни, от ненавистной вражины. А как всё хорошо начиналось!

Вернувшись из Барселоны, он отмахнулся от оставленного им сухого пайка и, переполненный впечатлениями, рванулся к залитому светом бассейну. Уже пристроившись у неправдоподобно ультрамариновой воды, он соединился с кем-то, настойчиво вызывающим его по сотовику. Испуганный, неестественный голос Элен предложил внимательно выслушать говоривших и не горячиться. Затем, как в дурном фильме, грубый хамский голос предложил переговорить серьезно и без базаров прямо сейчас. К его гостинице подъедет красная тачка с испанцем за рулем. При взаимном интересе столкуемся.

Максима привезли в довольно уютный, наверняка, престижный ресторанчик с кондиционерами и стриптизом. Возраст нового посетителя внушил некоторое беспокойство обслуживающему персоналу, но к вящей их радости, юношу провели на второй этаж, в отдельный кабинет. Разговор с неизвестными и неприятными собеседниками был откровенен и тягостен.

– Ленка-"итальянка" у нас. В качестве выкупа предлагаем исцеление одного больного. Здесь, недалеко. Через Средиземное море. Вполне реальная цена за такую женщину. И не прерывать! Условия диктуем мы. Можешь отказаться. Посмотришь, что мы с ней сделаем. Мимо? Не тронуло? Но следующим будет твой старик. Поверь, мы сделаем это. Сидеть! Ты все равно сделаешь это. И мы отпустим национального героя. Но путь дальше ему будет заказан. А ей… Ты же не простишь себе смерти женщины и изломанной судьбы отца, а? Сидеть! Тебе придется поверить, что мы сделаем это. Или другие, если с нами что случится. От твоих м…м…м… способностей мы себя несколько обезопасили. Ну, думать некогда, у тебя ведь тоже со временем не очень?

Дальше разговор шел о гарантиях и деталях. На отце Максима сломали быстро.

Впрочем, он знал, что это только запев. "Найду и уничтожу!". Но это потом. А пока… И уже на следующий день прямым рейсом небольшого, но чрезвычайно уютного самолета он был доставлен сюда – в страну пустынь и оазисов.

– Мы не отключаем тебя от мира сего. Тарабань кому вздумается. В том числе и "итальянке".

Но давай так – для всех ты дальше отдыхаешь в Ллорете.

– А мое отсутствие в гостинице? И среди наших?

– Увлекся дайвингом. Руководитель группы подтвердит. С тобой остается вот он, – переговорщик кивнул на угрюмо-молчаливого молодчика явно не испанского происхождения. – Но это так, для проформы. Думаю, ты юноша исключительно разумный.

И теперь Максим отсыпался в гостевом дворце своего нового пациента.

Глава 53

Окрошка была почти настоящей, правда, не на квасе, а на кислом молоке. Вместо раков подали здоровенных омаров. Перепелка, возможно, была и настоящей.

Справедливости ради следует сказать, что до этого Максим никогда не ел перепелов.

Как и не ел из золотой посуды. На инкрустированном какими-то драгоценными камнями (может – изумруды?) столе. Золотыми ложками-вилками. Один, при безмолвных тенях – официантах. По большому счету он все реже хотел есть. Но попробовать всего недоступного, о чем только мечтал, он решил.

– Моя вина. Неправильный перевод. Казните за причиненное вам неудовольствие, неправильный перевод, когда, ожидая приходя принца, Максим высказал пришедшему толмачу претензию насчет раков. – Но по тому, как лукаво прищурились глаза Сахиба, юноша понял – так спасалась гастрономическая репутация кухни гостевого дворца.

– Ладно, какая там казнь. В следующий раз закажу что-нибудь попроще. К примеру, салат с лобстерами и отбивную из акулы, а?

По тому, как уверенно кивнул переводчик, Максим понял – на этот раз не удивил.

Беседа была прервана быстрыми шагами наследника. Памятуя о допущенном вопиющем нарушении этикета, Макс кивнул головой (но не смог заставить себя склониться) и поблагодарил за оказанную заботу и гостеприимство. Араб отрицательно покивал головой.

– Его высочество не принимает благодарности, поскольку она не заслужена им.

Гостеприимство оказал его отец, да продлит Аллах его годы, кому и должна быть адресована эта благодарность. Вместе с тем, Его высочество надеется, что и он сможет заслужить благодарность дорогого гостя.

После обмена любезностями небольшой эскорт направился во дворец, где их ждал властелин. Он уже не лежал, а сидел в просторном кресле какой-то безумно дорогой редкостной кожи. Максим не мог не полюбоваться на результаты своего ночного труда. С лица его ушла мертвящая бледность. Почти рассосались страдальческие синюшные круги под глазами. И хотя встал шейх еще довольно тяжело, в его движениях, и главное – во взгляде исчезла обреченность смертельно больного человека. Наследник, поклонившись отцу, что-то сказал, тот, улыбнувшись пока бесцветными, но уже не синюшными губами, что-то ответил. Сын, вновь поклонившись, пятясь, подошел к двери и, уже распрямившись в проеме, ударил подростка взглядом.

Максим почувствовал этот удар затылком и спиной – он уже давно научился ощущать такие, опасные для него взгляды ненависти или агрессии.

– Сын восхищен твоим искусством, уже поднявшим меня с постели. Я ответил ему, что мы надеемся на более радикальные результаты. Я правильно сказал? – шейх быстро подошел вплотную к подростку. Араб был почти одного роста с юношей и смог напрямую заглянуть ему в глаза. – Но ты чем-то озабочен? – понял он.

– Ваше величество, – чуть поморщился Максим, – давайте продолжим? Если можно – всё остальное потом. Сегодня надо настроиться… И, пожалуйста, не удивляйтесь моему… ммм… поведению.

– Должен подчиниться, – шутливо покачал головой Его величество. – Это редко и непривычно, но… – он снял одежду и устроился на кровати. Максим, уже заранее содрогаясь, протянул над ним руки.

Можно привыкнуть к ожиданию боли, к осознанию ее неизбежности, порой – необходимости, но никак – к самой боли. Считавшая окончательно своей добычей тело шейха болезнь слепящей болью отбивалась от юноши. Словно не паутины метастаз выдирал Максим, а хватался за оголенные высоковольтные провода, -настолько сильно его било, трясло и корежило.

– Мне это напоминает ваши христианские описания изгнания бесов, – прокомментировал происходящее шейх в одном из перерывов, когда целитель, тяжело дыша, сидел в кресле и впитывал лунный свет. – Правда, там корчился всё-таки одержимый, а священник так не светился и не мучился… Если тебе действительно так мучительно больно, может, прервемся?

– Бесполезно ждать. Так будет все время. Пока не кончу с ним… С… ним, – вновь повторил юноша, явно овеянный какой-то мыслью.

– Но ведь вчера…

– Вчера мы не лечили болезнь. Вчера просто… ну, обезболили и укрепили здоровье.

Сегодня боремся с ним… С ним… давайте продолжим…

Какие-то слова шейха дали новый толчок для размышлений. Болезнь – не бес, но словно живое существо. И борется с врагом. Порождая боль. Поэтому эту боль сейчас не чувствует пациент. Не он сейчас враг. Я. Вот он и бьет по мне. Тем же оружием – полем. И это не сегодняшний обеденный лангуст. Это скорее -кракен.

Пока будешь бороться со щупальцем, насквозь прокусит клювом. Значит… Значит, надо убить его, а только затем выдирать щупальца. Наоборот – при более ранних случаях, пока он так… так не заматерел. Или, когда сами щупальца уже угрожают жизни. Ну что же, ну что же… -настраивался целитель. Попробую.

– Теперь я Вас умоляю, Ваше величество, что бы ни случилось – лежите спокойно. И вот что, – предчувствуя недоброе, попросил он, – дайте команду сюда не врываться ни при каких обстоятельствах.

После того, как больной в динамик (не все же время хлопать в ладоши) передал такое повеление, Максим вновь ударил полем по врагу. И тот незамедлительно ответил. Но на этот раз юноша бил, бил и бил по пульсирующему черному пятну в позвоночнике – самому злу. Оно корчилось и отвечало. Макс тоже корчился, кричал, ругался матом, но вновь бил. От напряжения исходящие от юноши лучи становились все более, до нестерпимости яркими, а контуры рук начали размываться. Протяжным, похожим уже на вой криком, целитель встретил угасание своих сил, потемнение, а затем и исчезновение видимой части поля. Он, качаясь, отошел от больного и упал в кресло – под лучи ночного светила. Шорох заставил его обернуться.

– Кто ты? – пересохшими от пережитого потрясения губами спросил подошедший шейх.

– Заклинаю тебя ответить. Если ты посланец Аллаха – так и скажи, дабы не гневил я Его, недостойно обращаясь с его воинством. Если посланец шайтана – уходи. Мне не нужна такая помощь.

– Но мы же договорились, – простонал юноша. – Все вопросы – потом. Вот – он расстегнул рубаху. – Крест на мне. Думаю, креста боятся и наш сатана, и ваш шайтан.

Неизвестно почему, но увиденный крест заставил еще больше побледнеть властителя.

Правда, он покорно вернулся на свое ложе и стал безропотно ждать.

Еще трижды в течение этой ночи пробивался Максим к центру зла и прожигал его своим таинственным полем. И трижды в перерывах ставший вдруг словоохотливым шейх рассказывал почти обезумевшему от боли и напряжения юноше историю своего царствования. И сколько сделал, и сколько еще хотелось бы свершить во благо народа, и как скорбел он о том, что приходится уходить…

– Сомневаюсь я, что сын мой в полной мере унаследует мои думы, мои стремления.

Он тверд, и перед лицом агрессии янки это плюс. Но он жесток. И я боюсь – неправильно понимает цели нашего властвования…

К утру утомились оба. Правда, довольно вялые ответные импульсы и замедленное пульсирование центра зла дали основания Максиму пообещать:

– Этой ночью мы убьем гада. Надо было бы передохнуть, но и он придет в себя.

Вновь растянется канитель…

– Ты… Вы хотите сказать, что завтра я буду здоров? – с нескрываемым удивлением переспросил пациент. А как же – две недели?

– Да нет, Ваше величество, – набрался терпения для разъяснения Максим. Ночью мы его убьем. Но это, как, ну… – искал он сравнение. – Мы убьем дракона. Поразим в сердце. Но он уже отложил яйца. И если их не уничтожить, из каждого может вылупиться новый дракон. Кроме того, мы не отсекли головы, а каждая из них может вновь вырасти в нового дракона. Поэтому нам надо будет выжечь и дракона и его яйца… или икру… как вам нравится. А потом – очиститься от яда, которым он вас отравил.

– Доступное объяснение, – улыбнулся шейх. Теперь – отдыхать! Ты, Вы… только скажите, что еще необходимо для восстановления… этих… сил.

– Нет-нет, всего хватает. Спасибо. Отдохните и Вы. Выглядите хуже, еще подумают…

– Пусть думают что хотят, – резко оборвал подростка властитель, на этот раз вызывая свою дворню традиционными хлопками. Вновь обеспокоенно ворвавшийся клир оценил перемены в виде обоих всенощников и сделал явно неутешительные для Макса выводы. Видимо, только наследник оценил, как легко встал с постели отец, как повелительно он раздавал команды, как светились его глаза. И в отличие от остальных, он нахмурился совсем по другому поводу. Как и вчера, шейх дал несколько распоряжений, после чего все поклонились Максиму, и наследник, злобно сверкнув глазами, сделал приглашающий за ним жест. По прохладным анфиладам, соединяющим оба дворца, шли молча. Только в дверях, при расставании принц, улыбнувшись, через толмача поздравил Максима с монаршей милостью и попросил принять от него сегодня к ужину небольшой подарок в знак признательности. Макс недоуменно пожал плечами и, конечно же, согласился.

– А что за монаршья милость? – поинтересовался он у переводчика.

– Его величество объявил Вас желанным гостем. Более высокого статуса гостя у нас не существует. Не все монархи и президенты, именуемые почетными гостями, естественно, не являются желанными.

– Да что мне от этого, – отмахнулся Максим. – Мне бы сейчас отоспаться…

– Не желает ли господин для отдохновения посетить турецкую баню?

– Турецкую?

– Здесь есть и сауна для наиболее…эээ… продвинутых, правильно? – гостей. Но я бы рекомендовал турецкую. Особенно, если еще не бывали.

– Ну хорошо. Только, пока натопите, я уже усну.

– Вы всё-таки плохо думаете о нашем гостеприимстве. Вам стоит только повелеть.

– Хорошо, повелеваю, – улыбнулся "желанный гость".

Сахиб передал повеление давно уже ожидавшему в поклоне дворецкому и тот, вновь поклонившись, растворился.

– Сразу после Вашей трапезы все будет готово.

– Послушай, Сахиб, может и ты со мной, а? Хоть объяснять будешь.

– Я не удостоин чести являться Вашим личным переводчиком. Но не волнуйтесь, вся прислуга во всех этих помещениях сейчас только русскоговорящая. Можете общаться… в пределах исполнения их обязанностей, – многозначительно добавил он.

– То есть если я захочу поговорить "за жизнь"…

– Они будут обязаны отвечать, но потом их ждет увольнение.

– А откуда кто узнает?

– Я не говорил, что узнают, – скороговоркой ответил Сахиб, но взглядом повел вокруг потолка. – Ну, вот и дворецкий, приятного вам отдохновения, – поклонившись, переводчик вышел, а юноша направился вначале в известную ему уже столовую, затем – в неизведанную турецкую баню…

– Не желаете ли еще чего? – спросила "постельничная", когда Максим блаженно растянулся на бескрайнем ложе. Проинформированный Сахибом юноша сегодня уже не шарахался от девушки, да и та не проявила вчерашнего рвения по раздеванию высокопоставленного пацана.

– Разбудите как вчера, пожалуйста. И потом, ну, чтобы знать. Чего еще можно желать, уже завалившись в кровать?

– О, совсем-совсем не то, о чем вы, наверное подумали, – рассмеялась девушка. – К примеру, задвинуть балдахин или жалюзи. Подать прессу или любимую книгу.

Положить где-то рядом сотовик. Да и много-много других мелочей.

– Понятно, – улыбаясь и окунаясь в дрему, пробормотал Максим. Турецкая баня с ее мягким, но потогонным паром, с теплым столом, улыбающимися банщиками, пилингом и, наконец, массажем и массажистками, действительно, дали измученным болевыми токами нервам целительный отдых. Юноша заснул легко и бездумно.

Заказанные блюда оказались настоящими, без "неправильного перевода" и довольно вкусными. Единственное, что удивило, это бутылка какого-то вина. Максим рассмотрел этикетку. Арабская вязь названия ничего ему не говорила. Официант, вскрыв бутылку, дал ему понюхать пробку, а когда юноша пожал плечами, начал наливать янтарный напиток в хрустальный бокал.

– Я не заказывал. И мне не надо, – объяснил Макс, отодвигая бокал. Официант исчез. Тотчас появился управляющий со вторым гарсоном и что-то взволнованно заговорил.

– Они говорят, – начал переводить гарсон, что это – подарок их высочества. И они должны быть подтвердить, что подарок принять Вы с благодарностью. От… отказание… – это большая, нет? – ужасная кровавая… обижаться.

– Кровная обида? – понял Максим. – Но мне через полчаса к шейху. Я что, из-за наследника должен пьяный во дворец являться? Это не будет кровной обидой?

Гарсон перевел управляющему. Они оба с явным облегчением заулыбались, о чем-то переговорив.

– Принять, – не есть все… скушать. Пробовать, благодарить. Сколько… можется, но принять.

– Это другое дело, – согласился юноша. Однако, вспомнив последнюю реакцию организма на вино, он сделал один очень осторожный глоток. Да, это был королевский подарок и, видимо, королевское вино.

"Надо будет попросить толмача перевести название", – подумал Максим, а вслух попросил дворецкого передать восхищение подарком и глубокую благодарность.

– Их высочество говорили сами про подарок. Вы сами – благодарить. Они – неловкий переводчик поклонился управляющему – только… подтвердить… подтвердят.

– Договорились, – закончил переговоры Максим, принимаясь, наконец, за поздний обед.

Когда он по дороге к шейху передал через переводчика благодарность наследнику, тот довольно широко, но как-то мерзко улыбнулся, ответствуя, что рад оказать желанному гостю "небольшую приятность" (так перевел толмач). "Берегитесь! " – добавил он вдруг, якобы продолжая перевод. Макс хотел, было, уточнить значение последнего слова, но лицо Сахиба было настолько невозмутимо, что юноша понял – не сейчас.

Шейх уже был готов. Был готов и отлично отдохнувший целитель. И они вновь схватились – жизнь и смерть. Хотя, почему смерть? Ведь доказано, вроде, что раковые клетки бессмертны? Значит, схватились две разных жизни – созидающая и разрушающая. Полночи наш герой добивал черное зло и оно, корчась, всё еще отбивалось ударами, затем – уколами боли. Но, наконец, черная опухоль перестала пульсировать, замерла, растворила свою черноту в серой массе щупалец и тянущихся ко всем органам паутин. Максим, радостно всхлипнув, привычно рухнул в кресло и подставил мокрое от пота лицо лунным лучам.

– Солнышка бы сейчас, – вслух помечтал он.

– Ну что, ну как? – настороженно поинтересовался царственный пациент, услышав что-то новое в интонациях юноши.

– Убили мы гада, – сообщил, поворачиваясь к шейху, Макс. – Теперь, до утра, выдерем еще пару щупалец… А завтра… Можно было бы передохнуть, позаниматься общеукрепляющими, но боюсь – вдруг очухается…

– Что это с Вами? -встревожено перебил говорившего шейх. – Это в порядке вещей? – показал он на лицо. Макс провел ладонью по лбу и увидел, что заливший лицо пот был кроваво-красным. Он мазанул рукой под рубахой – тоже.

– Нет, не всегда, – растерянно ответил он. Точнее – никогда. Нет, никогда при этом. А один раз было. Да, было, – облегченно вздохнул он. – Ничего страшного, – у меня так алкоголь выходил. Но сегодня я же… пожал он плечами, вытирая с лица красноту протянутым шейхом махровым пушистым полотенцем. – Сегодня я только один глоток от подарка Вашего сына.

– Наследник преподнес в подарок вино? – странным голосом уточнил шейх.

– Ну да. Отказываться, говорят, обида, вот я один глоток и попробовал. Очень даже ничего. Но мне, видимо, нельзя. Видите, как вышло. Ну да ладно. Может, продолжим?

И они продолжили. В следующем перерыве шейх, вспомнив про тоску гостя по Солнцу, предложил завтра, точнее, уже сегодня днем отдохнуть на море, на одном из его пляжей.

– Я, Вы, охрана, персонал. Больше никого. Долетим на вертолете. Заодно посмотрите и на мою страну. А то, только пустыня и эти горы на горизонте. Я тоже давно не был на Солнце, не дышал морским воздухом. Мне не повредит?

– Теперь только поможет.

– Решено.

И утром он распорядился. Практически все присутствующие заулыбались. Дело явно шло на поправку. Улыбку выдавил даже наследник. Взглянув на молодого гостя, улыбнулся искренней и двинулся из дворца, но шейх остановил его. Своим гортанным голосом он размеренно высказал несколько фраз, только после чего мановением руки отпустил сына.

– Я поручил ему выполнение некоторых… деликатных задач, требующих его немедленного отъезда. Поэтому передаю Вас на попечение…

– Ваше величество, а можно без попечителей? – перебил шейха Макс и тут же замолчал, пораженный своей наглостью и ожидая вспышки гнева властителя. Но тот спокойно ждал продолжения.

– Я осмелюсь попросить у Вас, Ваше величество, милости остаться без попечителей.

Я уже немного узнал Ваши… порядки. И если ничего особенно меняться не будет, вместо попечителя осмелюсь просить милости – назначить мне Сахиба личным переводчиком. Я не достоин отвлекать на свою персону внимание великих людей.

Максим остался горд своей попыткой придворной вежливости, шейх в ответ снисходительно улыбнулся и отдал соответствующие распоряжения.

В свои апартаменты – помыться и позавтракать перед полетом к морю – юношу сопровождал теперь уже личный переводчик.

– Что ты имел в виду? – поинтересовался Макс, когда они шли по анфиладам.

– Я думаю, ты уже понял, – улыбаясь, ответил Сахиб.

– Но почему?

– Я думаю, ты и это уже понял.

– Я спрашиваю, почему ты…?

– Я верный слуга своего господина. Что хорошо ему, хорошо мне. Что плохо ему – плохо мне. Для нового господина может и не понадобиться моя служба. Думаю, точно не понадобится. А теперь только слепой не видит – ты исцеляешь нашего владыку.

Вот поэтому. Но слуги этого… дворца для гостей – глаза и уши Его высочества наследника. Поэтому я буду вас просить не вести со мной разговоров, которые могут вызвать неудовольствие Его высочества.

Максим хорошенько смыл кровавый пот в турецкой бане. Не удержавшись от соблазна, вновь принял все банные процедуры и вовлёк в этот же процесс Сахиба. "Я повелеваю", – заявил он на отнекивания переводчика. "В конце концов, мне нужна компания и беседа. А что за разговор, когда одного драят и мнут, а второй на это любуется?".

Затем они, укрывшись простынями, благоухающими неизвестными ранее Максу ароматами, лежали в шезлонгах на краю бассейна и толмач рассказывал юноше о традициях и достоинствах турецких бань.

– И за столом тоже будешь со мной. Не могу за таким… аэродромом и в такой пустыне один сидеть.

– Можно накрывать и в малой столовой…

– Пусть накрывают в малой, но на двоих.

– Боюсь, это не будет приветствоваться… хозяином.

– Скажешь, что втираешься в доверие.

Дальнейшие препирательства были прекращены вестью о том, что шейх приглашает желанного гостя к себе.

Глава 54

– Как Вам наше море? – поинтересовался во время полуденной трапезы шейх. Максим, зарядившийся энергией от щедрого здесь Солнца и эмоциями от обитателей кораллового рифа, только из вежливости клевал по чуть-чуть какую-то, надо отдать должное, исключительно вкусную рыбу.

– Прекрасно, нет других слов. Оно просто прекрасно, – действительно, не находя слов, ответил юноша.

– Я думаю, вам есть с чем сравнивать? – осторожно поинтересовался властелин, косясь на крест Максима.

– Да нет вообще-то, – чистосердечно признался Макс. Я и бывал-то только на Азовском море. А в этом году собирался с отцом на Черное. В Севастополь. С Средиземным еще толком не познакомился… Не знаю теперь…

– Все будет хорошо, – успокоил его шейх. – Теперь и я верю – всё будет хорошо.

Если пожелаете, после отдыха я покажу вам жемчужину этого рифа.

– Вы сами?

– В мире складывается плохое впечатление о шейхах, да и вообще, владыках Востока, как о средневековых монстрах, только и сидящих в гаремах. Я, к примеру, свободно говорю на шести языках, управляю не только автомобилем или катером, но и, как Вы сегодня видели, – вертолетом. Поэтому умение шейха плавать или там, нырять не должно Вас шокировать.

– Нет, просто Вы лично – это большая честь для меня, – нашелся юноша, и по тому, как тот согласно кивнул, понял – попал в точку. Всё-таки кое-какие "мухи" у них от средневековых остались. Впрочем, как и у наших "шейхов".

Солнце пронизывало изумительно чистую воду очень глубоко и в глазах рябило от мелькания красок, которыми природа одарила коралловую рыбную братию. Впрочем, и формами она наградила их весьма разнообразными – от комичных, до устрашающих. Но почему только рыб? Все живое и неживое было ярко-нарядно раскрашено. Розовые, неоновые, переливчато-оранжевые, салатовые слизняки и улитки, завораживающие морские звезды, странные но тоже пестрые каракатицы… да кого тут только не было! Удручало только одно – вся эта, словно на праздник разодетая публика, жрала, жрала и жрала друг друга.

Шейх тронул зачарованно глазевшего по сторонам юношу и, показав пальцем в направлении нижних этажей этой морской коммуналки, потянулся туда длинным багром с рыбиной на конце. Через некоторое время из неприметной коралловой норы медленно, словно нехотя, показалась громадная уродливая голова на длиннющей шее.

Голова была плоской, с тупо вытаращенными глазами. Ощущение этой же тупости придавал приоткрытый зубастый рот. Да и окрас был пренеприятный – что-то типа лежалого в воде булыжника или коряги. Такая же плоская шея все неправдоподобнее тянулась за головой. "Мурена", – дошло до юноши, когда змея выбралась из убежища во всей своей трехметровой красе. Та, наконец, сорвала с крюка угощение и скрылась. Шейх обернулся к Максиму с горделивой улыбкой. Но недолгой. Лицо властелина перекосилось, и он показал рукой за спину своего гостя – в сторону открытого моря. Шейх резко развернулся и, схватив Макса за руку, дернул к берегу.

Жест был однозначным – надо драпать. Увидев, что понят, аквалангист рванулся от коралла. Макс всё-таки решил вначале убедиться в этой опасности. Долго убеждаться не пришлось – длинное обтекаемое тело акулы спутать с кем-либо другим было довольно трудно.

"Не успеем", – мелькнуло в мозгу. -"Но как же? Шейх же говорил – специально огорожено. Абсолютно безопасно…" Людоедка, нисколько не озаботясь причинами провала мер безопасности, мчалась вперед, на уже избранную жертву. Макс попробовал ударить по хищнику страхом – но голод был, видимо, сильнее страха. Вспомнил, что акулы якобы боятся… чего же они боятся, черт возьми? В это время гигантские челюсти с многорядными зубами сомкнулись где-то на уровне его таза. Максим был перекушен пополам и зверюга, привычно тряся головой, дабы оторвать надкусанное, проскочила мимо. Юноша захлебнулся от крика, выпустив мундштук, закашлялся, но не почувствовав боли и не видя крови, взглянул вниз. Ноги и все остальное было на месте. Макс вернул шланги на место, глотнул воздуха и счастливо рассмеялся. Как же он мог забыть?

Это же, как удар? Насквозь, как через туман. Как через голограмму. Одними только плавками и полакомилась. Ну что же, тогда позабавимся. Главное – шейх. Отвлечь внимание.

Но отвлекать внимание и не пришлось. Акульи мозги не собирались заниматься анализом. Не почувствовав желанной плоти, она резко развернулась и вновь пошла в атаку. И вновь ее привлекло голое тело – она хватанула за туже часть. Сейчас подросток был спокойнее, но всё-таки с замиранием сердца прислушивался к ощущениям. Словно более холодное течение ударило по ногам. И прошло. Акула проскочила, но на этот раз делала круг – присматривалась к жертве. "Что-то тут не так", – явственно читалось на тупой морде с приоткрытым ртом.

"Интересно, какие бы были ощущения, если бы она задумала куснуть за голову?" – дурашливо подумал Максим. "Остался бы без акваланга, как сейчас без плавок", – вдруг понял он. Да, надо было как-то кончать. А то еще хуже, поймет несъедобность одного и кинется на другого. Как он там кстати? Но в воде так далеко не видно… Ну вот, опять.

На этот раз голодный зверь приближался с решительно пренеприятными намерениями – не то зажевать эту странную добычу целиком, не то раскусить не поперек, а вдоль.

Да, надо было кончать. Макс вспомнил, как убил (убил-убил, другого слова не подберешь) того бешеного пса. Удастся ли? Он закрыл глаза и сосредоточился на биении сердца этого гиганта. Да вот оно. Огромное, зло бьющееся, приближающееся.

Макс сжал его, словно двумя руками, но этот мышечный мотор продолжал упруго сопротивляться. Тогда аквалангист изо всех сил рванул его вниз – куда-то к брюшине. И явственно почувствовал, как оборвал одну из артерий, затем – еще одну.

Всё… Когда он открыл глаза, незадачливая охотница лежала на недалеком дне, лишь немного извиваясь в конвульсиях. Было вообще-то гадко, но, правда, не так, как тогда, с псиной. Затем, как всегда с опозданием, прибыли спасатели – отряд рослых и довольно бойких аквалангистов. Вернулся с ними и шейх.

– Напугал её. До разрыва сердца, – отшучивался уже на суше Макс. Как спаситель шейха, он сейчас имел права на такой тон. Но когда аквалангисты-телохранители вытащили покойницу, и подросток увидел, с каким чудовищем он играл в свои игры, его поневоле затрясло. Всё понимающий шейх предложил пойти в беседку – успокоится "знаменитым на весь мир" каркадэ из лепестков роз. Там, уже уместившись в легких кресле, Его величество скупо, но торжественно поблагодарил Макса за героизм и самоотверженность, а Максим из привычной скромности заявил, что оно само так получилось.

– Но вы же говорили, что специально для таких случаев, точнее, специально от таких случаев натянуты сети. Это какая же должна быть дырочка в сеточке! – возмутился Максим. Его вновь передернуло, когда он представил, что должно было произойти, если бы не… это…

– Я понимаю негодование моего спасителя. Через несколько минут мне все доложат.

Максим хотел, было, попросить, чтобы доклад шел и в синхронном переводе, но вовремя спохватился. Одно дело добрая воля владыки и великая честь – разговор шейха с ним на родном языке гостя. Но предложить шейху побыть толмачом своих же подчиненных? "Что посчитает нужным – скажет", – решил юноша. Он не ошибся.

Длинные доклады и торопливые ответы на гневные вопросы спасенного он же резюмировал кратко на языке спасителя.

– Сеть была проверена утром. Никаких повреждений. И сейчас – никаких. Просто снята одна секция. И какое совпадение – тут же появилась эта акула. Так что, явное покушение. Хотя и очень… своеобразное. И я догадываюсь, кто, – посерело вдруг лицо властелина. – Но в такой спешке… У акулы оборвано сердце… Ради безопасности, на будущее, поделитесь секретом, как вы это делаете? – явно через силу улыбаясь, пошутил шейх. Видя довольно подавленное состояние юноши, он предложил "пройтись" на катере, подышать настоящим морским воздухом и снять стресс. Максим не видел оснований отказываться и вскоре они переместились на довольно просторную палубу катера, по меркам смертных, лишь немного уступающего какому-нибудь крейсеру. По крайней мере, с крейсером "Аврора", на котором был с экскурсией Максим, сравнивать было можно. Но только размерами. Правда, весь этот шик с красным деревом, персидскими коврами и тигровыми шкурами, уже не изумлял и не восхищал подростка. А, может, еще не восхищал. Во всяком случае, он с большим удовольствием вернулся с обхода кают на корму, откуда любовался действительно сказочным пейзажем. Неправдоподобно лазурного цвета вода граничила с яркой желтизной пляжного песка, этот цвет прерывался зеленью поднимающегося над пляжем оазиса, над которым в свою очередь возвышались черные, острые, как развалины старых зубов, горы. А над ними высилось бледно – голубое, выцветшее от солнца и жары небо.

– Небо у нас сочнее, – вздохнул вдруг подросток.

– Что Вы сказали? – оторвался от очередного рапорта шейх.

– Я говорю, небо у нас ярче, сочнее, живее, если можно так сказать. – Хозяин согласно кивнул и вновь обратился с какими-то повелениями к подчиненным.

На большем расстоянии от берега дно перестало просматриваться – глубина всё-таки была порядочная. Потемнел и окрас самого моря. На темной синеве четко выделялись кормовые буруны. И появилось новое чудо. Сначала один, затем еще двое, затем целая стайка грациозных созданий с лобастыми улыбающимися мордочками стали конвоировать яхту шаха. На них нельзя было смотреть без улыбки. Господи, как ты мог допустить порождение людей, убивающих дельфинов? Это же все равно, что убивать детей! Какая-то непреодолимая сила тянула юношу к афалинам.

– Можно остановиться? – попросил Макс и после соответствующей команды сверзился в море. Страшно закричал шейх, заорал капитан, кто-то прыгнул вдогонку, стали спускать шлюпку. А Максим плыл навстречу к друзьям. Он пытался прочитать их мысли и передать свои, но вначале почувствовал лишь испуганное любопытство.

Слишком много шума подняли из-за его прыжка. Но он попробовал передать свое чувство – радость от встречи с ними. Любопытство усилилось, и вскоре стая окружила пловца. Гибкие стройные тела подплывали почти вплотную и ловко изворачивались, не касаясь юноши. Он впитывал их чувства и образы, растворялся в их сознании и, наконец, понял. И уже на языке этих удивительных созданий, на волне их образов и ощущений передал им свою симпатию, свое восхищение, свою радость от встречи с ними. Бесхитростные, как первоклашки, дельфины ответили ему тем же. И вскоре они стали касаться юноши, шутливо поддевать своими улыбчивыми рыльцами, давали погладить по выпуклым лбам… Но вдруг полыхнула боль. Это был раненный. Видимо, лодочный мотор порвал связки у одного из этих "ребят". Теперь он с трудом догонял стаю, и очень страдал. Макс обнял несчастного и попросил потерпеть, а остальных – помочь. И пока он, обняв потерпевшего, собирался с мыслями, стая поддерживала обоих на плаву. Подросток понимал, что времени мало, понимал, что человеческие слова, мысли, команды не помогут. Он вызвал поле, но не как всегда – на руки, а на всего себя, и, обнимая симпатягу, послал целительную волну от плавника к хвосту. И она отозвалась таким доверием, радостью и благодарностью, что юноша всхлипнул и его генератор заработал на невиданной ранее мощности. Где-то через четверть часа Максим разнял объятия, и стайка приняла выздоравливающего. Тот вначале робко, сомневаясь, нырнул. Затем все мощнее и мощнее заработал хвостом. Затем… Ну, это надо было видеть, какие номера под одобрительный радостный, слышимый теперь и Максимом смех соплеменников он откалывал! Максим, опершись о двоих новых друзей, тоже смеялся.

Смеялись и в шлюпке, и на палубе. Ещё было феерическое движение всей стаи вокруг юноши, а затем, слегка притопив его, стая поделилась с этим странным человеком такой волной благодарности, подарила столько положительных эмоций и психической энергетики, что Максим почувствовал себя всемогущим. Уже удаляясь, дельфины передали подростку еще один секрет. Они отплывали, и, посылая ему нежное серебристое звучание, возвращались. Пока человек не понял и не послал им вдогонку такой же мысленный звук. И они вернулись. Так их можно будет позвать, если понадобиться.

Когда счастливый юноша вновь поднялся на борт катера-крейсера, его встретила настороженная тишина. Только что он продемонстрировал всем окружающим свои новые способности.

– Кто Вы всё-таки? – за всех спросил шейх.

– Я просто очень-очень люблю дельфинов и давно мечтал с ними встретиться, – объяснил свое поведение Максим.

– Знаете, такое впечатление, что они тоже вас любят и давно-давно мечтали с Вами встретиться, – пробормотал озадаченный шейх. – Но владыка держит свое слово: "До конца лечения – никаких вопросов", -торжественно произнес властелин. Однако на словах "до конца лечения" было сделано такое ударение, что целитель озадаченно взглянул на больного. Но уточнять, что тот надумал "после конца", юноша не стал.

Глава 55

– Вы сами-то как себя в общем чувствуете? – поинтересовался шейх, когда Максим в очередной раз завалился в кресло впитывать лунные лучи.

– Исключительно хорошо. Хоть и устал, но как-то на душе комфортно. Эта поездка меня здорово подкрепила. Спасибо Вам. И еще, конечно, дельфины. Вы не представляете, какая энергетика у этих ребят. Просто чудо.

– И никаких… недомоганий? – допытывался пациент.

– Только слабость. Усталость. Мы с Вами столько за сегодня сделали! И еще успеем.

Мы закончим не за две недели, а за десять дней. И это с… общеукрепляющими. А что, плохо выгляжу? – обратил внимание на настойчивое беспокойство Максим.

– Нет. Хорошо. Вот вчера – плохо.

– Нну, вчера-то и работенка у нас с Вами была потяжелее.

– Я говорю про тот пот.

– А, вино вышло. Не пугайтесь.

– Хорошо, – почему-то тяжело вздохнул шейх. И они продолжили.

А затем наступил упоительный момент, когда каждая клеточка доверенного юноше организма светилась радостным розовым цветом. И еще две ночи он делился с властелином золотым полем вливая здоровье и молодость (да, теперь он знал – и молодость).

– Вот и всё, – однажды пришла пора сказать Максиму. – Вы абсолютно здоровы. Хоть в космос, – горько улыбнулся он.

– Но Вы, кажется, не рады этому результату? – насторожился шейх.

– Нет, почему-же, рад, конечно, – спохватился подросток. – Очень-очень рад, честное слово. Это я просто об отце вспомнил. Когда проверяться то будете?

– Я полностью Вам доверяю. Хотя, анализы брались и проводились каждый день. Это поразительная динамика! И не обижайтесь. Уж слишком много мировых светил брались меня исцелять. А здесь… Вы должны понимать. Свои обязательства я уже выполнил.

Ваш… эээ…опекун с выкупом уже отправился к похитителям. Вас я бы с радостью оставил погостить, но… всё понимаю. Вы ничего не просили лично. Это делает Вам честь и многое объясняет. Поэтому примите в знак благодарности вот это, – он подал исключительно тонкой работы ларец красного дерева. Увидев, что подросток нерешительно поворачивает дар так и этак, шейх открыл его сам. На синем бархате лежала миниатюрная иконка с ликом Богоматери с Младенцем. С обратной стороны в оклад была впаяна красная стеклянная капля.

– Это к Вашему кресту. То, чего не хватает, – объяснял шейх, пытливо всматриваясь в лицо гостя. Вон там, спереди сверху этакие зажимчики. Туда верхней частью. Вот так, одобрил он, услышав щелчок.

– Спасибо, – озадаченно произнес Максим, рассматривая результат. – Но зачем?

– В знак благодарности и признательности.

– Еще раз благодарю, но…

– Никаких "но". Вам же объясняли про кровную обиду. Вино-то пить пришлось? – мимоходом вновь уточнил шейх.

– Ну, это всё же… Да и один глоток всего.

– Всего… Анализ Вашего тогдашнего пота показал – смертельный яд. И с акулой – его же рук дело. Я думаю, мой сын получит по заслугам. Можете быть спокойны, – решительно, но горько поджав губы, произнес владыка.

– Но Ваше величество. Он… Его высочество всего-то и хотел – устранить меня. Не верил и боялся за Вас.

– Вы сами этому не верите, – с какой-то надеждой произнес шейх. Максим чувствовал, как хотелось этому властелину и этому отцу быть разубежденным в величайшей подлости сына.

– Нет, подумайте сами, если бы это было не так. Ну, не думал же он этим ядом отравить еще и Вас. Не знал же он моей реакции. Не мог знать. Я сам не знал. И акула эта. Ну, не добралась бы она до Вас. Недалеко были ваши эти… телохранители. Вас бы и охраняли, поэтому должна она была наброситься на меня. А Вас… Если бы он замыслил что против Вас, что ему мешало еще до меня?

– Тогда зачем Вас? Только, чтобы не вылечили. Другого объяснения не вижу. А Ваше мнение?

– Может, боялся, что, вылечив, буду лезть к власти, может, не знал, какая сумма положена, – в конце концов, не копейки. В смысле – не центы. Да, может, просто неприятен я ему. Принцы такие капризные бывают.

– Вы их много видели? – улыбнулся, наконец, шейх. Горькие морщины разгладились, и явно ощущалось, что он скинул с себя давящую ношу. – Но благодарю за заступничество. И закончим об этом. Вот это – магнитная карта с кодом одного из банков. Швейцарских. И запомните код – ШБМ 1861.

– Ну, легко. В этом году у нас крепостное право отменили, а еще через сто лет Гагарин в космос полетел. А буквы…

– Шейх -Белому. Максиму.

– А цифры на самом деле?

– Со временем узнаете. Хотя, зачем, если у Вас и так свои ассоциации есть. В любом швейцарском банке Вы представляете эту карточку, Вас отвозят в нужный банк, где Вы набираете код.

– И?

– И получаете.

– Что? Надеюсь, не по фейсу?

– Для этого не надо таких премудростей, – рассмеялся шейх. – Получаете мою благодарность. Пусть пока останется сюрпризом. Кроме того, за спасение моей жизни Вы награждены высшим орденом нашего государства. Ранее он вручался только отцом сыну- наследнику. Это – исключение. Но, понимая ваше инкогнито, все сделано конфиденциально. Награда и документы там же, в банке. Моим самолетом Вас доставят назад, там вас должна ждать Ваша девушка. Вот это – шейх протянул кейс – на дорогу. А это, – он протянул второй, – некоторые сувениры. На память. Что я могу еще для Вас сделать?

– Вы и так осыпали меня своими милостями.

– Это мелочи. Для меня нет… почти нет неисполнимого. Ну, дерзайте!

– Даже если попрошусь в космос?

– Куплю и билет, и всю медкомиссию. Только дождемся восемнадцати. Ну, не будем подрывать авторитет этих мужественных людей. А то скажут:"Уже дети летают!" – Тогда… тогда… – спасибо за всё.

Властитель подсел вплотную к юноше и, обняв его за плечи, тихо спросил:

– Кто же Вы всё- таки?

Глава 56

Бббабам!

– Где ты был, бесенок? Где же ты был, Орланчик? Разве ты не мой ангел- хранитель?

Для чего же ты спас меня? Для чего исцелил?

– Бббабам!!

– Холодно, холодно, холодно… Кто это там, на том берегу?

– Бббабам!!

– Мамочка, это ты? Как давно… Виновата, мамуля, все хлопоты, хлопоты. Отец, и ты здесь? Не ожидала. Сам знаешь, почему.

– Бббабам!!!

– Подождите, дорогие. Дайте оглянуться напоследок. Да, он там. В тумане. Холодно, холодно, холодно. Поэтому и туман? Некогда. Надо сказать, надо успеть.

– Ббабам!!!

– Да, это ты, мой бесенок. Что же ты теперь протягиваешь руки? Где ты был? Зачем исцелял? Вот за этим? Бесенок…

– Ббабам!!!

– А ведь я думала, бесенок… Я надеялась. Когда ты сказал, что излечил… от всего…

– Ббабам!!!

– Да что же это за звон! Дайте же попрощаться. Главного, главного не успею… Да, я же надеялась. Я же старая для тебя… думала, рожу такого же бесенка и буду любить. До смерти… только поэтому и решилась. Не продала тебя, нет! Так, разыграла… И долю твою тебе отдала бы…

– Ббабамь!!!

– Да перестанет или нет громыхать этот колокол? Или это ты? Протянул руки… И мать там протянула руки. Мама, подожди еще… И любила бы я того бесеночка… ведь я и рождена, чтобы любить… правда, мама? Ты в тумане… А ты? бесенок? Ты что говоришь?

– Бстаммь!!!

– Все этот колокол… бесенок, ты что, не можешь даже попрощаться без этих вывертов?

– Встамьмь!!!

– Господи! Почему так больно? Ведь не было боли… Бесенок, ты и вправду Бес? Ты провожаешь меня болью?

– Встаньнь!!!

– Этот колокол… Он заглушает всё. Или это не он? Или это тебе что-то надо?

Тогда говори, мой милый мальчик, пока я не умерла. ПОКА НЕ УМЕРЛА?

– ВОССТАНЬ!!!

– Вот оно что? Восстань? Ты хочешь? Ты возвращаешь? Ты воскрешаешь? Меня?

Поэтому и боль? Бесенок, милый, я стерплю всё! Я вдохну воздух? Я увижу… Боже мой, я увижу свет? Я увижу тебя, бесенок? Я поцелую тебя, мой мальчик? Я… Я уже дышу! Я… Я… Я!!!

– Ну, ну, ну. Не дергаться. Я тоже рад Вас видеть. Но пока – покой. Слушайте меня…

– Слышала… "Восстань…". Христос?

– Его… обращение показалось самым подходящим…

– Не Христос?

– Конечно, нет. Это же я.

– Ты… не… Христос… Бесенок?

– Я это, я. Некогда. Слушайте…

– Потом… секунду… Бесенок… Поцелуй…

И, ощутив прикосновение пухлых, почему-то соленых сейчас губ, она поняла – жива!

Радость молнией поразила ее измученную душу и воскресшая вновь потеряла сознание.

– Ты уже и мертвых воскрешаешь? – задумчиво рассматривала своего спасителя молодая женщина, через некоторое время придя в себя. Он казался ей стремительно повзрослевшим во всем. Во всё еще юношеском полудетском теле исчезла еще, казалось, вчера заметная угловатость, а во взгляде…

– Так вот какой чертенок сидит в тебе! – вырвалась у нее запомнившаяся фраза Достоевского. – И мёртвых воскрешаешь?

– Да нет, что Вы, – просто и как-то очень устало ответил юноша. – Просто Вас, после… того бросили в море. Концы в воду, что называется. И так получилось, что в холодную. Ну, холодное течение здесь. А в холодной воде мозг не погибает очень долго… Ну, сравнительно, конечно.

– А ты?

– А я услышал его… Ваши биотоки… они очень сильны, когда… когда… ну, в общем…

– К примеру, умираешь? – подсказала Элен и вновь, как, казалось, тысячу лет назад, взяла в ладони это милое лицо.

– Ну да… А потом вот, вытащил, то есть… достал… А потом думал, как вернуть… вспомнил… и… воззвал… Никаких воскрешений.

– Ну, хорошо… А вот это? – она показала на заживляющиеся рубцы на груди – прямо напротив сердца, на розовеющую молодую кожу на местах ожогов, на прорезавшиеся пленочки молодых ногтей.

– Это уже попроще было…

– Скажи бесенок, больно?

– Когда звал… Когда не хотели… возвращаться – очень.

– Я? Я не хотела? Мой маленький дурачок! Это я не хотела? Знаешь, о чем я жалела? – она перевела дух и призналась – Что не родила от тебя такого же бесенка и не спряталась с ним где-нибудь в джунглях от всего света. А теперь… – она прижала его голову к груди. – А теперь ты никуда не денешься. Не знаю, какое у тебя там табу, но ты сделаешь мне бесеночка!

– Да нет, никаких табу, с чего вы взяли, – бормотал Максим, дивясь, но уступая столь бурному воскрешению.

Он отдал очень много сил – моральных и психических – на спасение этой женщины.

Ей просто повезло, что юноша появился в отеле в день похищения – часа на три позже. Наблюдательная испаночка на рецепшн запомнила эту развеселую компанию (тут ребятушки переиграли) и даже номер машины. Здесь похитители тоже перестарались, полагая, что чем солиднее авто, тем меньше подозрений. Такие "Мерсы" к этому довольно средненькому отелю подъезжали редко, что и вызвало любопытство.

Выяснить остальное было делом техники и нескольких сотенных из кейса, врученного шейхом "на дорожку". Максим успел к развязке, даже увидел с берега, как мелькнула с верхней палубы и исчезла в море женская фигурка. А хоть и несопоставимая с шейховой, но тоже нескромная по размерам яхта, стала удаляться в открытое море. Не раздумывая, юноша бросился в воду. Но через волны плылось медленно. "Быстрее, быстрее" – уговаривал он сам себя. Но, выросший на горной речке с быстрым течением, он не научился быстрому плаванию. Да и как быстро можно проплыть любым стилем эти километр или полтора? Сам не понимая, что творит, подросток сильным гребком вытолкнул тело на поверхность, встал на воду и…побежал по воде! Это были неслыханные и непередаваемые ощущения. Но оценивать их было некогда. Максим поддал ходу и довольно быстро оказался приблизительно там, где упала в воду его злополучная знакомая. Стоять было труднее, чем бежать и юноша вновь погрузился в воду. Холодное течение приятно остудило разогретые бегом и солнцем тело и голову. Максим быстро собрался с мыслями. Если она еще жива, он услышит. Вон, Светлану он слышал даже мертвую! Правда, тут вода… – думал он, посылая мысленный крик. И тут же услышал сильнейший ответный зов о помощи. Это было немножко дальше и на самом дне. Жива! Это не умирающий затихающий стон.

Жива! Он нырнул. Нет, не дотянуться. Макс чувствовал, что может задержать дыхание надолго. Очень надолго. Но донырнуть до нее… Вода выталкивала тело юноши. Если представить, что это стенка… Как я сквозь неё тогда, у Ржавого? Он мгновенно оказался возле несчастной, но в этом полупризрачном состоянии не мог взяться за нее. Вынырнув на поверхность и приняв обычный вид, Макс в отчаянии решил мчаться за помощью. Только вот сколько времени уйдет. Ах, если бы! Максим решил попробовать и послал в море подаренный ему новыми друзьями призыв о помощи.

Элен повезло и здесь – скоро юноша услышал ответ, а затем, выскакивая из волн, к нему примчалась стайка лобастых улыбчивых созданий. Дельфины один раз нырнули с юношей и все поняли. Бесчувственное тело оказалось на поверхности, поддерживаемое бочками и рыльцами сразу нескольких симпатичных спасителей. Вся команда довольно быстро направилась к берегу. Вынеся девушку на горячий песок, Максим не удержался – бросился назад и как мог, как сумел, передал спасителям волну нежной благодарности. Видимо, смог, потому что стайка ответила ему волной симпатии и доброты, а затем удалилась заниматься своими дельфиньими делами.

Запускать сердце он еще не умел. Останавливать приходилось, а вот запускать…

Но надо было торопиться – на жаре мозг мог быстро погибнуть. Послать сердцу импульс вроде электрического заряда он боялся – вдруг повредит? Не придумав ничего лучшего, юноша положил руку на простреленную грудь женщины и мысленно стал передавать удары своего сердца сердцу остановившемуся. Не помогало. "Ты убил уже столько живого! И не воскресил никого!" – казнил себя подросток. "Убивать, калечить, -пожалуйста. А вот вернуть к жизни…". В отчаянии он уже забыл, что и спас все же нескольких людей от смертельных болезней и травм.

– Ну, бейся, ну, ну же! – взывал он к мертвеющему сердцу. Наконец, отчаявшись, он во весь голос закричал: "Восстань!" и послал мощнейший импульс своего поля в тело женщины. От такой потери энергии у Максима подкосились ноги, и он тяжело сел рядом с Элен. Резанула знакомая по исцелениям боль. Но и ровное угасающее поле мозга женщины вдруг всколыхнулось.

– Услышала! Почувствовала! – вслух возликовал спаситель и тотчас послал вторую до вспышки концентрированную волну своего таинственного поля. Вновь боль и нахлынувшая слабость, но и теперь мозг умиравшей откликнулся даже более явственным эхом. Максим почти реально почувствовал, как нерешительно шевельнулось неподвижное до этого сердце.

– Восстань! Восстань! Восстань! – кричал он, раз за разом отдавая женщине свои жизненные силы. И теперь боялся одного – что не хватит, что опустошится его запас в самый решающий момент. В паузах Макс глазами буквально пожирал солнце, чтобы хоть как-то подзарядится своей странной энергией.

Когда сердце женщины забилось ровными полными толчками, когда подросток понял, что оттащил умиравшую далеко от роковой черты, он тут же взялся за страшные пулевые раны. Получалось плохо, и как только они перестали грозить смертью, совершенно обессиленный юноша поплелся к морю – снять боль и смыть липкий пот.

Откинувшись на спину, он качался на волнах, въедаясь в солнечные лучи и тупо вдумываясь в происходящее.

Отдохнув, он вернулся ко всё еще лежавшей без сознания женщине и продолжил мучительное исцеление. Уже подкрадывалась южная ночь, когда пулевые дыры в легких и желудке наконец, затянулись. За ночь затянулись и покрылись свежей кожей следы пыток. Уже к утру на заживающих пальцах появились нежно-розовые пластиночки новых ногтей. Целитель как в бреду, заряжаясь теперь от лунных лучей, всхлипывая от иссушающей душу боли, продолжал восстанавливать так жестоко разрушенное тело. Время от времени он бросался в ласковую ночную воду и почти сейчас же возвращался – отдавать исцеляющую энергию.

Когда откуда-то из-за горизонта начали пробиваться первые краски грядущего утра, Максим посчитал, что воскрешенной ничего серьезного уже не грозит, и позволил себе слабость отрубиться. Щедрое южное солнце довольно быстро зарядило его, и Максим успел очнуться до того, как Элен пришла в сознание. И в восторге от сотворённого им доброго чуда Максим разделил порыв спасённой женщины…

– Ну, теперь я знаю, почему ты так бережешься, – мурлыкала немного погодя молодая женщина, прижимаясь к дремлющему юноше. – Просто жалеешь нас, смертных.

После тебя уже никто не понадобиться. Кто же ты всё-таки? Бог или бес?

– Не знаю, – откровенно признался Максим, осторожно касаясь рассасывающихся рубцов, оставленных пулями. Он был расстроен. Вновь в порыве любовного восторга он наделил женщину золотыми лучами. Оно и надо было бы после таких ранений. Но теперь она будет связывать это только с сексом. И искать… В других? – уколола его маленькая стрелочка ревности.

– В смертных такого нет, – словно подслушав мысли возлюбленного, продолжала Элен.

– Кто же ты? Но мне все равно. Я люблю тебя, бесенок. Я старше тебя и это смешно – она всхлипнула. – Даже тебе, наверное, смешно. Но я, умирая, хотела… и сейчас хочу… я уже говорила – бесеночка от бесенка, а? Он будет? Ты мне только скажи – будет? Я ведь… Я ведь для всех умерла. Я уеду. Спрячусь и буду жить только с ним. Или еще с тобой, а? – робко спросила она.

Макс привстал и заглянул в глаза говорившей. Куда же делась та нагловатая хозяйка жизни? Сломали? Он окунулся в бездну молящих глаз. Нет, не сломали.

Разбудили. Бесконечная усталость и ужас пережитого разбудили простые общечеловеческие чувства – любовь, материнство, доброту. Они на время подавили притаившихся чертенят гордости, свободы и самолюбия. Но только на время.

– Будет бесененок. Со временем. Сейчас ты очень устала. А насчет втроем – посмотрим. Я уже сказал – я не Христос. Вторую щеку подставлять не намерен. Ты со мной, или помочь уехать?

Вспышка глаз, казалось бы, осветивших грот, более порадовала Максима, больше чем признания в любви.

– Ну, если бесененок будет только "со временем", то чего же мне прятаться? Я с тобой, мой бес. Продаю тебе душу. Как с договором?

– Перестаньте шутить с этим… Я же честное слово, не знаю…

– Все. Ша. Принято. Только вот еще что, бесенок. Мне нравится французский анекдот: "Разве одна ночь в постели дает Вам право перейти на ты?", но тут все же несколько не так. Пока ты будешь обращаться ко мне на Вы, я буду чувствовать себя твоей бабушкой или тетенькой. А если одной ночи мало… – Элен потянула юношу к себе.

– По гамбургскому счету она, конечно, права, – сдаваясь, решил Максим.

Глава 57

– А я ведь продала тебя, Макс, – призналась вдруг Элен, глядя на розовый краешек тонущего в море Солнца. – Продала, – всхлипнула она. – Хотя и ты меня подставил, так подставил. Нет, ты не вскакивай, ты послушай.

Они взяли "итальянку" профессионально – тихо и без шума. Без этих выдумок с пластырями на губах, пистолетами под бок и других эффектных трюков. Тихо, словно просочившись, оказались в номере, зажали руки и рот, укололи, подождали. А потом в открытую, веселою гурьбой "поехали кататься". Ну и что с того, что подвыпившую женщину поддерживали под руки? Впервой здесь такая картина? Автомобиль – катер – яхта. Но там началось другое "катание". Элен пришла в себя в какой-то совсем миниатюрной каютке – клетке с таким же миниатюрным подслеповатым иллюминатором.

Ее пробуждения, видимо, нетерпеливо ждали – тут же заявилась пара качков, грубо вытащивших ее на палубу.

Сидевший под шезлонгом человек-гора густым басом предложил сесть.

– Приношу извинения за несколько не джентльменское поведение. Но время не ждет.

Поэтому вот так, без церемоний. И давайте коротко: где колье?

– Какое колье? – искренне изумилась Элен.

– Ну, не надо, не надо. Я же сказал – нет времени. Ладно, говорю я и потом даю вам минуту подумать. Перстень уже у нас. И вот мое предложение. Вы отдаете нам колье, а мы,… эээ в порядке компенсации за нашу сегодняшнюю нескромность даже оставляем вашу прибыль от этих сделок. В принципе, вы со своим пацаном ненамеренно перебежали нам дорожку, а в таких случаях я зла не держу.

– Но я честное слово не знаю ни про какое колье…

– Всё. Очень сожалею, но цейтнот мешает продолжать дальнейшую светскую беседу.

Уведите, – кивнул он тем же гориллам. И они отвели. И не только отвели.

– Было очень-очень больно, Орланчик. А я не этот, не партизан на допросе. И я рассказала всё, о чем спрашивали. Про колье, конечно, не выпытали, -грустно улыбнулась она. – Не знаю, куда ты его… А вот про тебя – почти всё…

– Подожди, – изумленно переспросил Макс, пропустив мимо ушей последние слова. – Про эти бусы? А разве не для выкупа? А что тогда… с этим выкупом?

– Нет-нет, – быстро ответила Элен. Те, что с выкупом – вежливо освободили и вежливо распрощались. А тебя, как и условились, я ждала в той гостинице.

– Что-то, как в кино, – недоверчиво покачал головой Максим. – Только одни похитители выпустили, тут же другие похищают.

– Бесенок, а что с тобой не как в кино? С тобой всё – то как в кино, то как в сказке.

– Вообще- то да, – вынужден был согласиться юноша. – Ну и дальше?

– Ну, когда меня выпотрошили, выволокли опять на палубу к этому, грозному, – продолжила "итальянка" свое повествование.

Он действительно куда-то торопился. Поэтому больше не расспрашивал и сесть не предлагал. Сам подошел вплотную к поддерживаемой катами с двух сторон девушке, с брезгливой миной рассмотрел истерзанную плоть.

– Мои ребята дело знают. Значит, про колье не соврала. Ладно. Как ты думаешь, если он послушает твои крики, он притянет колье к нам? Эту безделушку в обмен на твою жизнь? Думаю, да, – ответил он сам. Да и с этим одаренным юношей пора познакомиться поближе. Где он сейчас, кстати?

Элен поняла, что теперь живой она с этого корабля не выйдет. Это не в правилах таких серьезных людей. И решилась на ПОСТУПОК -собравшись с силами, плюнула в грозного босса. Причем не в глаза, а в открывающийся для нового вопроса рот. И попала. Дальнейшую реакцию Элен просчитала точно – босс выхватил из плечевухи одного из горилл наган и начал стрелять в нахалку. Его страшно мутило и все еще разряжая пистолет, он заорал: "Вон"! всем присутствующим. Поэтому и упала начиненная свинцом жертва за борт.

– Ну, а остальное уже ты знаешь, – закончила молодая женщина.

Они оба не знали, что убийцу таки вырвало и он расстрелял обойму уже в следы крови и рвоты на воде.

– У меня всегда такие суки вызывают тошноту, – попробовал всё-таки сохранить реноме босс перед не успевшим, да и не собиравшимся рвать когти с палубы Полом.

– Ну, что будем делать дальше? – спросил он, полоща рот холодным пивом и продолжая брезгливо кривиться.

– Как вы и сказали, надо брать в оборот вундеркинда. Может, теперь выслушаете сведения о нем? Очень занимательные, босс.

– Некогда занимательные россказни слушать. Только факты. Где, где его искать.

Сначала – всем на розыск. Потом – твои сведения.

– Хорошо. Он проживает в военном городке с отцом. Отец – Герой. Может, помните, на маневрах…

– Проехали. Кстати, дома проверили?

– Пересмотрели всё. Даже хомячиный домик.

– Не полощи мне мозги всяким дерьмом. Нет, значит, нет. Дальше.

– Поддерживает контакты с друзьями. Шпана нам неинтересная.

– Зачем тогда ты это плетешь. Ну почему я все еще тебя терплю?

– Привычка, босс. Кроме того, может, я в систематизации что упущу. У вас внимание цепче, – польстил шефу докладчик. Из криминального мира главная связь – только с этой "итальянкой"… покойной. Кроме того, какие-то непонятные контакты были с мелкотой районного и областного масштаба. Ну, это разборки по поводу его девки или одноклассницы. За что ее грохнули – дело темное, докапываться не было времени, но наш вундеркинд побывал у троих. Все отдали концы в страшных мучениях.

– Неуловимый мститель?

– Напрасная ирония, шеф. Третьим был Ржавый.

– Ого! Думаешь, он?

– За ним просто тянется шлейф каких-то жуткостей. К примеру, задрался один из городских, хотел пощипать, – его парализовало. Один из быков областного за неделю до того залупился с пацаном – отняло язык и руки. Или вот карманники.

– Ну-ну, – заинтересовался босс. Об этом он уже слышал – просто мор среди представителей этого уважаемого ремесла. И у всех одинаковая болезнь – парализуются руки. Ни один под страхом смерти не желает работать в общественном транспорте. Зато на рынках теперь – перебор.

– Ты что, думаешь, и это его работа?

– Очень похоже…

– Гипнотизер?

– Не знаю. Но самое серьёзное – внезапная кончина троих авторитетов и их ребятушек в ресторане. Более 60 человечков. Это было во всех новостях, вплоть до Евро.

– Наслышан. Тоже он?

– Очень похоже на то. В его же родном городке. А ещё были какие-то неясные слухи о его контактах с Ираклием.

– Ого! А что рассказала эта сучка?

– Не успели раскрутить. Больше про колье…

– Ладно. Ираклия пока трогать не будем. Оставим на потом. Но телефон на всякий случай…

– Ираклий сейчас на коне. Какой-то большой куш сорвал. Говорят, очень большой…

– Не до него пока. Только в той части, в которой это касается нашего мстителя.

– Ясно… Ну и все, наверное. Кстати, та эпидемия с раскаяниями жуликов из детдомов.

– А, этой мрази… Ну?

– Это тоже было во время пребывания там нашего героя. Был на олимпиаде.

– Ты думаешь?

– А что, в конце концов сила гипноза очень разная бывает. Говорят, один к Сталину через всю охрану проходил. Внушал, что он товарищ Берия и те- под козырек.

– Миф. Хотя, нам бы такого, а? Его бы энергию, да в мирных целях. А то мелко пацан плавает… Где он сейчас?

– Он победил на олимпиаде в столице и получил путевку… сюда!

– Не надо мне эффектов. Где он?

– Из Ллорета исчез. Старший группы говорил – на дайвинге, но похоже – нет.

– Значит, эта сучка ждала его? Что же ты сразу?

– Босс, все под контролем. Ждем. И в номере, и на рецепшене, и на пляже.

– Много на себя берешь?

– Извините, босс. Не хотел отрывать по мелочам. Просто еще одно – два наблюдения.

– Давай.

– Когда он лежал в больнице, выздоравливали безнадеги. И эта… покойная – он кивнул за борт – смертельно больной сказалась. Потом вдруг излечилась. Я думал – какая-то пурга. Теперь полагаю, это он…

– Да, все- таки рано я эту потаскуху… Ну да ладно… Что из этого следует?

– Она еще откупиться хотела, любые деньги предлагала.

– Ты же знаешь, нам нужно колье. При чем здесь деньги?

– Но босс. Она не девочка. Она же загнала те две вещички и могла догадываться, о цене вопроса, так?

– И предлагала оплатить, – нагнул лобастую голову босс. – Значит, поимела где-то? – понял босс.

– Вот именно. Думаю, начала она бизнес на этом пацане.

– Лечение? – догнал его мысль босс. – Да, вполне… Молодец. Значит?

– Надо вычислить, кто из смертельно больных поправляется – где-то там и наш клиент.

– Пока у всех на слуху один такой – очухался и как бы здоровее прежнего.

– Да. Шейх. Но эта "итальянка" мелко плавала. Здесь куш был бы миллиардный. Ей не по зубам… Но ты говорил, что Ираклий…

– Да, босс. Сошлось. Кстати, наш вундеркинд имел какую-то связь с этим Самедовичем именно через нашу сегодняшнюю… клиентку.

Но босс уже слушал невнимательно. От таких перспектив захватывало дух. Какой чистый бизнес! Какие суммы! С того же шейха. Да последние они лохи, если с десяток миллиардов не содрали. Д-а-а. А тут за колье сраное жилы по одной вытягивают.

– Всё. Пацана – любыми путями. Колье само собой, но ты представляешь перспективы?

Ираклия – в сторону. Тоже – любыми путями. Любой ценой. В конце концов – сколько ему надо? Хапнул, так отойди от этих дел. Смотреть за друзьями, за подругами – как я понял, он пацан – не промах?

– Сделаем, босс. Пацан наверняка вот-вот вернется. Если только не остался погостить.

Разговорчивый Пол был прав. Их новый клиент уже не только приехал, но и был рядом.

Элен вновь посмотрела на новые младенческие ногти, на нежно-розовую кожу, затянувшую места пыток, и мелко задрожала.

– Бесенок, они не отстанут. Это страшные люди. Ты, конечно, сильнее их, но я второй раз не выдержу. Верни им это колье, и давай исчезнем. Ну, давай! – она придвинулась к лежащему с закрытыми глазами юноше и лихорадочно зашептала: – Они же не знают. Они думают, что меня убили. Если ты отдашь колье, они отстанут и от тебя. И мы с тобой заживем. Ты даже не представляешь, как мы заживем! На полтора миллиарда можно…

– Что? – резко подхватываясь, прервал ее Максим. – На каких полтора миллиарда?

Элен поняла, что попалась и замолчала.

– Какие полтора миллиарда? Откуда? – настаивал юноша.

– Может, так и лучше, – решилась Элен, не поднимая глаз. – Может, и лучше…сразу…

Это была не моя идея. Ну, не совсем моя… То есть… Ну, тебе это… Не то, чтобы легко… Но за такие деньги… А Ираклий…

– Ираклий?

– Ну да, это он… Я только… Он на полном серьезе предлагал твоего отца. Или эту… Лариску… Тогда я и предложила, будто это меня. Он же мог… – отчаянно врала молодая женщина.

Гнусная действительность открылась перед подростком. Никого он в действительности и не спасал. Так, заработали на нем и на болезни шейха. И неплохо заработали.

– Да, поимела ты меня. По полной программе. Как это там, группой лиц и с особым цинизмом? – подвел он итог.

– Но я не хотела! Это Ираклий. И…и неправда. Я же и тебе половину!

– Подавись ими!

– Но я же… но все же хорошо закончилось. И…и, в конце концов, я уже за это огребла. По полной программе огребла за твои делишки с этим… антиквариатом.

– Да… В расчете. Теперь уходи.

– Но бесенок…

– Уходи…

– Никуда. Слышишь! Никуда я от тебя не уйду!

– Тогда уйду я, – Максим пошел к морю. Элен кинулась, было, за ним, но когда тот ступил на воду и пошел по ней, переступая через мелкую волну, остолбенела. Затем перекрестилась, упала на колени, и зашептала какую-то импровизированную молитву.

Так она осеняла себя крестным знамением и шептала какие-то слова о Боге, пока понурая, идущая по волнам фигура преданного ею возлюбленного не стала неразличимой. Только тогда она в полубезумии рванулась от моря прочь – на шум проезжающих где-то неподалеку автомобилей.

Поскольку эту женщину Макс надолго вычеркнул из своей жизни, есть смысл немного заглянуть в её будущее. Она, действительно, неплохо устроилась. Полагая свое прошлое несовместимым со статусом миллиардерши, помолодевшая до неприличия (если мерить на пластические операции), Элен быстро захомутала какого-то мелкотравчатого не то князя, не то герцога и теперь с достоинством носит древний титул. Роскошь, купленный почет и зависть – шампанское, в котором она теперь упоительно купается. Но есть у нее два секрета, две тайны. Два раза в год – весной и летом, в дни, которые она считает днями своего воскрешения, она сбрасывает на заветный номер СМСку "Прости". И всё-таки ждет ответа. Потому что, когда адресат простит, она откроет ему еще одну свою тайну.

Глава 58

– Эй, на палубе, разговор есть!

– Человек за бортом!

Эти две фразы прозвучали во время послеобеденной неги и неприятно нарушили покой владельца яхты. А когда крик: "Человек за бортом!" стал истерически повторяться без пауз, это вообще вызвало гнев.

– Они там что, охренели? – рявкнул босс в переговорник незаменимому Полу. – Выкиньте ублюдка туда же или заткните ему пасть! Нет! Заткнуть, а потом – вышвырнуть!

– Но босс! Вам надо… Нет, это необходимо видеть! Это он!

– Ну? Кто "он" и что видеть?

– Этот самый пацан.

– Такая пруха? Иду. Вылавливайте немедленно.

– Вылавливать? Умоляю, босс, быстрее сюда.

Когда глыба появилась на палубе, правый борт был облеплен командой. В немом изумлении они смотрели вниз. Кто-то вроде даже читал молитвы. Да и было чему изумляться. Внизу параллельным дрейфу яхты курсом прогуливался, переступая через мелкие волны, подросток с поблескивающим на груди крестом. Ну, крест, это так себе, не диковинка. А вот так – по волнам? Босые ноги не давали никаких надежд объяснить всё новыми технологиями. Да и какие могут быть спрятаны в плавках технологии?

– Да, это действительно круто, – согласился с общим немым мнением босс, всматриваясь в подростка.

– Как я понимаю это Вы – босс? – разглядел юноша крупную фигуру, вокруг которой расступалась команда. -Я повторяю, разговор есть!

– Нам не о чем говорить, – вдруг ужаснулся от происходящего хозяин яхты. – Полный вперед! – заорал он на команду. Та брызнула по местам.

– Но босс, а как насчет колье?

– Дарю!

– Но остается еще Элен.

– Нет у нас никакой Элен.

– Но была же, а, Сам? И Светлана из Быстрого была, а?

– Стрелять! Всем стрелять! И полный вперед! – уже психовал босс.

Взревели, захлебываясь мощью, дизели, и яхта рванулась прочь. И в тот же миг все стихло. Механики и мотористы с ужасом наблюдали, как расплавилась и вязко потекла изоляция, не выдержавшая температур замкнувших электропроводов. Команда мигом вновь оказалась на палубе и начала деловито спускать на воду спасательные лодки.

– Прекратить! Пол! Всех сюда. Уничтожить этого фокусника! Всеми стволами – огонь! – и сам подал пример, начав палить в что-то ожидающего юношу. Но стрельба продолжалась недолго. Во-первых, как-то не удавалось попасть. Хотя старались далеко не новички. А во-вторых… Перезаряжая винчестер, один из стрелков случайно посмотрел на палубу и закричал. Затем наступила тишина. Люди с ужасом наблюдали, как из люков и щелей выбираются крысы и бросаются в воду. Их было не так уж и много. Все-таки яхта. Но одновременность и решительность эвакуации ошеломили команду.

– Босс, пора, – прокомментировал Пол. Яхте хана. Крысы врать не будут. Пока тут представление, давай с левого борта?

Босс согласно кивнул, и нечистая парочка метнулась к противоположному борту, где уже ждал спущенный на воду быстроходный катер. Еще через несколько секунд он мощно взревел и рванулся, оставляя за кормой хлопья белой пены.

– Лихой мальчик, – прокомментировал Пол происшедшее, глядя на уменьшающуюся в размерах яхту. – А чего он, босс, тебя самым называл, – пытался он перекричать шум двух моторов.

– Я обязательно тебе расскажу. Потом… – пообещал босс. В другой обстановке этот тон заставил бы похолодеть любознательного помощника. Но сейчас…

– Смотри, босс, смотри! – прокричал клеврет, показывая на движки. Они еще ревели, но начали дымиться. Потом, как и на яхте, ударил запах горящего пластика, еще через мгновенье оба двигателя, словно от петард, осветились многочисленными вспышками, что-то громыхнуло, и наступила тишина.

– Увидел, – прорычал босс. Страх уже прошел. Остались любопытство и злоба. – Говорят, Ржавого посадили на кол. Что он нам уготовил, а?

– Почему "нам"? Ты, босс сам с "итальянкой" разделался. И по той девке я не при делах. Впервые слышу.

– Сейчас разберемся. Вон он, на подходе. Под Христа косит. Круто. Не был бы атеистом, на колени бы упал.

– Босс, а вдруг он… ну не Христос, а… ну, из его команды? Видишь же, что творит! – задрожал вдруг Пол, глядя не спокойно вышагивающего по воде юношу.

– Сейчас и проверим, – процедил босс, откладывая свой верный тупорылый бульдог и доставая из палубного "НЗ" несколько гранат. Как и многие другие, уже столкнувшиеся с Максимом, он свято верил в абсолютную власть денег и оружия.

Дождавшись верного расстояния, босс шагнул к корме, одну за другой кинул в преследователя все четыре гранаты и кинулся на дно катера. И там их достал грохот взрывов, фонтан брызг, звон дырявящих обшивку осколков. Когда беглецы выглянули, море еще не успокоилось – продолжали расходиться и схлестываться волны, до этого почти гладкая спокойная вода на большом расстоянии покрылась рябью, начали всплывать какие-то рыбины. Загадочный мститель стоял на том же месте и к чему-то прислушивался. Затем быстро подошел к катеру. И босс вновь начал дрожать.

– Если ты хотя бы поранил хотя бы одного из моих друзей…, – угрюмо пригрозил он, все еще к чему-то прислушиваясь. Вместо ответа Сам начал стрелять. Но уже после первого выстрела от подростка к руке стрелявшего метнулась тонкая зеленая молния, и босс взвыл, выронив "бульдога".

– Никакой фантазии, Сам. Других как-то разнообразнее убивал. У меня к тебе один вопрос. Некогда. Как умереть боишься?

– Так… это… Ржавый…кола… боялся? – шершавым языком высказал свою догадку босс.

– Да. В детстве "Пана Володыевского" читал. Там есть описание… Вот его и впечатлило.

– А я не дурак признаваться. Я вообще не хочу… Ты слушай… Там, на яхте… В сейфе… коды и счета. А то колье… Если по нужным людям передашь… Сведу.

Даже с Тьмой сведу. Я не Ираклий… А хочешь, найдем клиента на миллиарды… Не один такой. Ты бы… мы бы… А Светка… Ну, компенсируем же. Ну, сама же нарвалась…

– Что произошло на самом деле?

– Авансы принимала. А я, как мальчишка. Ну, ничего, там чтобы её на иглу или в бордель даже в мыслях не было. Вообще ничего. А когда до дела дошло… Я ей душу раскрыл. А она… При гостях. И при каких! Вот так. А наши законы – знаешь, – оправдывался босс. Голос его не стал глухим и вся эта скороговорка сливалась в какой-то бубнящий гул.

– Кто с вами был четвертый?

– Один из авторитетов. Но его уже и так. И без тебя. Сразу планировалось.

– Еще ты вот только что покалечил моего друга, – он кивнул на появившихся вдруг дельфинов. Двое из них поддерживали находящегося между ними третьего товарища.

– Поэтому некогда. А Светлана, она не первая, да? И той девушке, раньше, в лицо кислотой, тоже по закону? Ты знаешь, что это за мучительная боль? Сейчас узнаешь.

Думаю, почувствуешь. Ну, прощай. А ты, когда всё здесь кончится, подгребешь к яхте, потолкуем, что с тобой делать, -кивнул юноша Полу и, отвернувшись, пошел к беспокойно выпрыгивающим из воды афалинам. Подойдя к раненному, юноша погрузился в воду и, обняв его, прислонил свою голову к лобастой голове пострадавшего.

Дальше Полу наблюдать за действиями парня не пришлось. Страшно заорал босс.

Окаменевший от ужаса подручный увидел, как вдруг запузырилась на боссовом лице кожа, затем жутким цветом кровавой слизи потекли глаза, пропал нос и брови. Еще через несколько секунд вместо упитанного холеного лица Пол видел кровавое месиво.

Затем пропали щеки и губы и уже какое-то чудовище орало, скаля зубы и прикусывая вываливающийся язык.

Умирал бывший босс довольно долго, и его верный слуга, парализованный ужасом, не смел пошевелиться. В конце концов, прекратились крики, но уже открывшаяся взору гортань засасывала воздух и с шумом, уже каким-то нутряным стоном ее выдыхала. В конце концов, этот сгусток боли рванулся и вывалился за борт. Напарник еще увидел, как в горло втягивается вода, как выходят из него пузыри последнего выдоха. В чистой воде было видно, как повернулся кверху уже почти голый череп, как сверкнул оскал зубов и помоталась вверх- вниз правая рука. То ли прощался, то ли грозился, то ли… крестился? И, глядя вслед исчезающему в пучине шефу, верный помощник совершил первое после оцепенения движение – истово перекрестился.

Посмотрев в сторону мстителя и увидев, как дельфинья стая торжественно эскортирует его, плывущего на двух дельфинах к яхте, он перекрестился еще раз, на миг о чем-то задумался и, покосившись на место упокоения бывшего шефа, стал с натугой, срывая кожу с рук, грести прочь.

Максим уже забрался на яхту, и облокотившись на край кормы, смотрел, как клеврет Сама рвет от него когти почти в буквальном смысле слова. Ничего, и в этом море есть акулы. Правда, не людоеды… пока, – криво усмехнулся юноша. Или нет. Что за Тьма такая?

Вот и всё. Возмездие настигло всех. Можно будет прямо смотреть в глаза Слону – несчастному отцу Светланы. Можно будет и рассказать, какой смертью они… "Можно будет", – спохватился Макс. Где же? Всё. Теперь в столицу. Поступать в универ, создавать искусственный интеллект, ждать отцовского полета, получать вместе с ректором премию… Макс вдруг поймал себя на мысли, что все это – невыносимо скучно после того, что произошло за лето. Какая череда лиц, событий, испытаний и чудес! Куда-то в сторону ночи загудел лайнер, увозя из рая в суровые будни очередную партию туристов. Макс вспомнил, как всё начиналось, вспомнил рассказ отца – тогда, на кухне, при "обручинах".

– Мы строем шли. Я тебе говорил, ты сказал, что будешь смотреть с балкона.

Вообще- то наши "медведи" не для строевых упражнений. Такая махина. Но тут Президент. Вот и показались. Всё бы ничего, но по закону подлости именно тогда у машины Котова шасси вывалилась. А на такой скорости это как тормоз на одном крыле. Вот и посыпался. Держал штурвал до последнего. Но въехали. Ты видел, – вздохнул лётчик. – А у нас, смотрю – пол крыла, как не было. Фёдоров, командир мой, крикнул катапультироваться и рванул шторку. А штурвал вперед не отдал. Так ему штурвалом ноги и оторвало. В кабине остались. Я как поглядел, дурно стало. А тут еще Мельников, ну знаешь его, штурман наш, толстый такой, вылазит. У него что-то там с катапультой. В общем, прыгнуть не может. Я баранку – до упора. Да куда там, – пол крыла нет. Вот-вот посыпемся. Но нет. Держимся. Потом смотрю, выравниваться начал. Это с одним крылом-то. Невероятно, но факт! Ну ладно, а дальше что? Аэродром, правда, прямо по курсу, а толку? С другой стороны, катапультироваться, а Мельник как? В общем, попробовал я потихоньку опускаться.

Ухнул вниз. Остановился. Опять ухнул. Словно кто поочередно придерживал и отпускал. Ну, я руководителю полётов говорю: "Сажусь! Глиссаду давай!" Вот так, с Божьей и с его помощью и сел. Потом Президент приехал, пресса. В общем, раздули. "Героизм", "Мастерство". А я и сейчас не пойму, как эта махина летела, а тем более – садилась.

– Ты герой, папа, и мастер! Ты мог прыгнуть?

– Мог вообще-то.

– Почему не прыгнул? Ведь в любой момент мог рухнуть.

– Конечно…

– Для непосвященных, – обратился Максим к девушке. – Во-первых, если бы папа прыгнул, то тот, второй, штурман который, погиб бы неминуемо. Во-вторых, в тот момент этот летающий медвежище находился над городом, куда и рухнул бы. Так?

Отец смущенно кивнул, а невеста одарила его таким влюбленным лучистым взглядом, что юноше стало даже завидно. А уже вечером он вспомнил. Всё вспомнил. И как стоял на балконе, и как столкнулись два гиганта, и как третий, отцовский, с обломанным крылом начал сваливаться в смертельный крен. "Не-е-ет" – закричал он тогда и мысленно подставил под машину свое плечо. Как, поднапрягшись, выровнял самолет, как медленно, чувствуя движения штурвалом отца, опускал израненную металлическую птицу. Как почувствовал её на земле и как потом свалился без сил и без сознания.

"Вот с чего началось и вот что я тогда смог", – понял он. А потом была больница и сумасшедший калейдоскоп событий. И теперь, когда он свободен, неуязвим, независим и богат – в эту серость? И вновь откуда-то издалека раздался тоскливый вой.

– Одиночество – мой удел? – задумался юноша, глядя на медленно тонущее в море солнце. Он завел сотовик на принятые сообщения. "Прости", – уже успела набрать Элен. "Молимся и ждем", – это Татьяна. " Ждем в новой квартире" – отец. "Все равно буду ждать" – Кнопка. "Есть новости, звони ждём" – Синичка с Холерой. И даже "Где пропал?" от Лорки. Ждем, ждем, ждем. Какое же одиночество? Да и с теми, кто не ждёт, не мешало бы встретиться. С Самедовичем, например.

Он не знал еще, что в его отсутствие его вычислил и настырный журналист, и Ники – брат Прохора, и одна серьёзнейшая организация. Журналист, предугадав неминуемость возврата феномена к страдающим детишкам, затаился в ожидании сенсации. Его сенсации. Ники уже надумал способ мести. А скуластый начальник государственного учреждения, захлопнув толстенный том материалов, заявил подчинённому:

– Думается, найдётся у нас на него короткий поводок. Даже при всех его талантах.

А ещё к юноше приближалась та самая Тьма.

Но Макс всего этого не знал и строил свои планы.

– Вот сейчас взломаю коды и перекачаю всю информацию – себе, а всю валюту – в какой-нибудь дом престарелых артистов! А потом к детям, а потом туда, где ждут.

Да и разборки ещё не все. Я очень нужен и меня очень ждут. И всё же, всё же… Я – уже не их. Не одной крови с этой стаей. Но кто, кто, кто я?

– Ты действительно хочешь знать, кто ты? – услышал Максим и обернулся на девичий голос.

Комментарии: 30, последний от 15/10/2008. © Copyright Подвойская Леонида Ивановна (korgol@tut.by) Обновлено: 19/09/2008. 1011k. Статистика.

Роман: Детектив, Фэнтези Оценка: 9.35*38 Ваша оценка: шедеврзамечательноочень хорошохорошонормальноНе читалтерпимопосредственноплохоочень плохоне читать Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:

Л.Астахова, Я.Горшкова "НЧЧК-2. Командировка" С.Панарин "Очарованный дембель.

Сила басурманская" А.Погудин "Русский маг" В.Филоненко "Гонка на выживание" В.Горъ (В.Гозалишвили) "Понять пророка" Ю.Набокова "VIP значит вампир" Вер.Иванова "Узкие улочки жизни" Т.Устименко "Лицо для Сумасшедшей принцессы" Л.Федорова "Путешествие на север" Э.Катлас "Экзо" П.Миротворцев "Возвышение Хиспа" А.Просвирнов "Доброе имя"(историч.) В.Зыков "Конклав Бессмертных. Проба сил" Е.Белякова "Приключения Гринера и Тео" С.Малицкий "Оправа для бездны" М.Высоцкий "Восточный путь, или книга паладина" А.Сухов "Техномаг" О.Верещагин "Воля павших" Беркем аль Атоми "Другой Урал" И.Эльтеррус "Мы – будем! Выбор" Е.Красницкий "Отрок. Бешеный лис" А.Лекс "Третий глаз дракона" Р.Витич "Кандагарский излом" М.Митлина "Кем быть"(детск.) Сайт – "Художники" Доска об'явлений "Книги"

This file was created

with BookDesigner program

bookdesigner@the-ebook.org

24.10.2008

Оглавление

Книга первая. Максим . Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 43

Глава 44

Глава 45

Глава 46

Глава 47

Глава 48

Глава 49

Глава 50

Глава 51

Глава 52

Глава 53

Глава 54

Глава 55

Глава 56

Глава 57

Глава 58

Реклама на сайте