«Поглощение»

Марианна Алферова Поглощение

Здесь царило запустение, как и всюду: развалины, поросшие травой, ржавое железо, кучи хлама прямо на улицах, а в центре поселка — яма с гнилой водой, из которой торчали черные обрубки фонарных столбов.

Мальчишка-подросток остановился и огляделся с беспокойством: он искал людей, одновременно бояеь их встретить. Он был грязен и одет в драную куртку с чужого плеча и джинсы, перемазанные в глине. Слишком большая шапка с козырьком постоянно сползала ему на нос, и ее приходилось поправлять.

Три месяца он блуждал по лесам и болотам. На его пути заросли мелкого вырождающегося леса сменялись такими же бесконечными заброшенными полями, изредка попадались пустые сараи или сгнившие стога сена. Долгие месяцы мальчишка не видел людей. Ему встречались лишь места Поглощения. Лето в этом году так и не наступило. Вслед за холодной весной сразу же пришла осень, и длилась она бесконечно. Тучи пыли, что поднимались в воздух во время Поглощения, закрывали небо и солнце. Мальчишка не помнил, какой теперь месяц.

Но он надеялся, что до зимы далеко…

Здесь тоже произошел обвал, хотя и давно. Быть может, еще в самом начале катастрофы. Мальчишка осторожно двинулся вдоль бывшей улицы мертвого поселка и, вздрогнув, замер… На столбе висел хомосенсор. Экрана не было видно — лишь толстый металлический бок и паутинка антенны. Мальчишка замер. Несмотря на холод, ему вдруг стало душно.

Он провел рукой по лицу и, подпрыгнув по-заячьи, бросился к столбу. Все внутри сжалось: вот-вот раздастся сирена, невыносимая, как вой собаки, и тогда придется бежать назад в пустой бесконечный лес без оглядки. Но прибор не издал ни звука.

Столб уже рядом. И вот он — синий маслянисто-блестящий бок счетчика рядом, можно дотянуться рукой.

Мальчишка остановился. Еще шаг, и он увидит экран.

Только один шаг. Мальчик стоял и не двигался.

«Господи, пусть там будет цифра пять или шесть, я очень тебя прошу»,пробормотал он и посмотрел в мутное небо, хотя никогда не верил, что там может кто-то пребывать.

Потом, глотнув воздуха, он сделал этот последний шаг и взглянул на счетчик. На экране светилась яркая веселенькая шестерка. Мальчишка радостно хрюкнул и провел кулаком по глазам — вдруг прибор не исправен?

Он дотронулся до стекла экрана, пальцы ощутили едва заметную вибрацию. Хомосенсор загудел громче, чуть рассерженно. Работает!

Мальчишка нетерпеливо завертел головой. Ну, где же те пятеро, что живут здесь? Хотелось поскорее их увидеть. Кто они? Такие же беглецы или?..

Тут он приметил двух толстобрюхих лошадей. Они переступали по лужайке и недовольно фыркали, хватая губами желтую вялую траву.

А потом он увидел незнакомца. Тот вытаскивал из полуразвалившегося дома мешок. Крыльцо с обрушенными столбиками напоминало упавшего на колени человека, и крыша сползла к земле, как козырек шапки. Пытаясь выбраться, незнакомец присел на корточки, и, выглянув из-под крыши-козырька, заметил гостя.

Странный это был взгляд — без тени неприязни или беспокойства.

Незнакомец вылез не торопясь и поставил мешок на землю. Он не побежал проверять, сработал счетчик или нет, даже не повернул головы в ту сторону.

— Куда ты идешь? — спросил он просто.

Казалось, природа больше не создает таких людей, предпочитая жир, тонкие кости и дряблую кожу; а этот возник из недр прошлого.

В древности с него лепили бы Геракла, а может быть, он сам был ожившей бронзой, и так неуместны были на нем старый, весь в дырках, свитер и хлопчатобумажные брюки.

Мальчишка смотрел на него снизу вверх и улыбался.

Он уже стал забывать, как это делается, и губам было непривычно.

— Куда идешь? — повторил гигант свой вопрос.

— Не знаю… то есть… я бы хотел… Я слышал, что нужно двигаться за перешеек, на север… Говорят, там не произошло очувствления структуры…

— Я иду туда же. Меня зовут Ситмах. — Гигант протянул руку. Пальцы мальчика утонули в его ладони.

— Алекс, — пробормотал паренек. — То есть Саша… Или Шура. Все равно… А вы… Вы знаете, куда ехать? — говорить тоже было непривычно — с трудом подыскивались нужные слова.

Ситмах кивнул и принялся складывать лежащее на крыльце барахло в мешок. Многое он отбрасывал, и в углу росла груда покрытых плесенью оберток, мутных пузырьков и бутылок.

— Эй, Ситмах, что это за гость пожаловал? — раздался сзади насмешливый и в то же время раздраженный голос.

Алекс обернулся, инстинктивно пригнув голову. Но опасался он зря — его не собирались бить. Человек, приблизившийся к ним, держал руки в карманах когда-то белого, а теперь серого от грязи полушубка, надетого прямо на голое тело. Из-под косматого меха торчали голые ноги в рыжем пуху. Человек сам чувствовал комичность своего наряда, и потому постоянно щурил в усмешке свои холодные без блеска глаза. — Это Алекс, — ответил Ситмах просто, будто уже давно знaл паренька.

— Он твой родственник? Сват? Брат? — тон был тот же, но вопрос серьезен.

— Никто он мне, — пожал плечами Ситмах.

Подошедший извлек из кармана полушубка мятую полупустую пачку сигарет, и долго щелкал зажигалкой, прикуривая, затянулся, выпустил струю дыма, аккуратно несколько раз сплюнул в сторону и спросил с непередаваемым оттенком издевки и недоумения в голосе: — Мы что же, уже берем посторонних? — и добавил укоризненно: — Ты забыл, что ли: я жду Алису.

— Алиса так Алиса, — пожал плечами Ситмах. — Разве я против, Гнейс?

— Но ты же знаешь: семь — это предел, а теперь нас шестеро, и появись здесь еще хотя бы один несчастненький, Алиса даже не сможет к нам подойти.

— Алиса — не подойдет? — переспросил Ситмах. Плохо ты ее знаешь. Она не из тех, кого отпугнет сирена.

— Послушай, Ситмах, если тебе нравится рисковать, то рискуй своей собственной шкурой, — огрызнулся Гнейс, но тут же сбавил тон и сказал почти заискивающе: — Я лично не хочу провалиться…

— Да ну… — Сигмах расхохотался и пошел прочь, не обращая на Гнейса никакого внимания.

— А ну, катись отсюда, — прошипел Гнейс, едва тот отошел.

— Не понимаю… — пробормотал Алекс, пятясь к крыльцу, и, пригнувшись, юркнул внутрь, в сырой полумрак.

Там мгновенно ослепнув, он наткнулся на лежащую на полу дверь, и растянулся, стукнувшись головой о стену. Сверху, будто только и дожидаясь толчка, посыпались опилки и труха, а по лестнице прогрохотал какой-то ящик и, уткнувшись носом в порог, замер.

Грохот отпугнул Гнейса. Алекс видел, как тот, едва возникнув в проходе, от. прянул назад — этот шум он принял за начало Поглощения. В Гнейсе угадывался человек пугливый. Алекс почувствовал себя смельчаком рядом с этим типом в полушубке. Он встал и прошелся по комнате, где стены были в плесени, а доски на полу криво выпирали. Потолок провисал, как брюхо старой лошади, и с него продолжала сыпаться тонкой струйкой труха. Да и сам дом вотвот готов был рухнуть.

Но все же это дом. Он не провалился, не ушел под землю. Здесь сохранился какой-то намек на прежнее благополучие, и ощущение жизни не мог вытравить даже запах плесени.

Алекс смахнул с подоконника осколки стекла, и сел.

Воспоминания вдруг нахлынули на него. Он как будто погрузился в сон, блуждая среди призраков близких людей и вещей, и беззвучно шевелил губами, призывая вернуться. Когда он очнулся, его поразила тишина. Ему вдруг показалось, что пока он прятался здесь среди сора и пыли, Ситмах ушел, и вместе с ним все остальные…Алекс перепугался и, не думая уже о Гнейсе, выпрыгнул в окно. Никого вокруг. Он метнулся в одну сторону, потом в другую… Увидел лошадей и успокоился немного. Потом заметил счетчик и облегченно вздохнул. Без хромосенсора они не уйдут. Куда бы он не приходил, всюду его встречал проклятый вой сирены. Но даже если хромосенсор молчал, все равно говорили, что он явился восьмым, а счетчик не сработал потому, что седьмой отошел на время. И так всюду он был десятым, одиннадцатым, двадцать седьмым, но никогда — седьмым.

Он знал, что ему лгут. Потому что нельзя быть десятым, одиннадцатым, двадцать седьмым. В этом случае произойдет Поглощение.

Алекс напился у колодца, сполоснул лицо и руки. От голода сводило живот. Алекс вернулся к крыльцу.

Мешок, собранный Ситмахом, все еще стоял здесь, неплотно завязанный. Сверху соблазнительно отсвечивали крышки мясных консервов. Алекс вытащил одну и вскрыл перочинным ножом. Под слоем белого жира притаился красный кусок мяса. Поддев его ножом, Алекс сунул кусок целиком в рот. Но проглотить не смог — кусок застрял в горле. Алекс задыхался, давился топал ногами, и слезы текли из глаз. Не в силах сдержать конвульсивных спазмов, он перегнулся пополам, и выплюнул полуизжеванный кусок в пыльную траву.

— Что, не вкусно? — раздался над ним голос Гнейса Алекс скорчился, не смея поднять головы, чувствуя что Гнейс через плечо смотрит на этот красный кусок тушенки, облепленный белыми кусочками жира. Из-за этого куска Алекс лишился всех прав. Гнейс мог схватить его, как паршивого котенка, выкинуть прочь, и Ситмах не стал бы за него заступаться.

Но Гнейс вдруг стал милостивым. Презрительно хмыкнув, он отошел и сел на валявшееся в траве бревно. Сидеть ему было неудобно — колени высоко выпирали. Он делал вид, что не смотрит в сторону Алекса и насвистывал что-то под нос.

Затем появился еще один. Но не Ситмах. Этот новый выглянул из разбитого окна в доме напротив У него было толстое мягкое лицо, нечесанные густые волосы и рыжая с проседью борода. Он потянулся выпятив грудь: в зевке рот, раскрывшись, поглотил лицо.

— Эй, жрать не пора? — крикнул человек в окно и полез наружу.

— Пора, раз ты проснулся, — отозвался Гнейс.

— А это что за тип? — белобрысый заметил Алекса.

— Новенький. Ситмах хочет взять его с собой… Он тебе нравится, Макс? — поинтересовался Гнейс.

— Мне-то что… — пожал плечами Макс. — Ситмаху виднее, кого брать.

— Ну, да, конечно.. — Гнейс хитро прищурил глаза, А если он тебя оставит а этого сопляка возьмет…

— Как это — меня оставит? — не понял Макс. — Я же знаю, что должен идти… — и он, хмурясь, поглядел на Алекса.

— Я ведь только шестой, — пробормотал Алекс противным заискивающим голосом. — У вас еще одно место в запасе…

— Ах, он нам позволяет, — засмеялся Гнейс. — Только этого мы и ждали. Премного благодарен. А если Поглощение теперь наступает при шести?

— Тогда бы мы уже совершили путешествие к центру Земли, ответил Ситмах. Он подошел и неслышно встал за Гейсом.

Алекс радостно ему улыбнулся.

Ситмах хотел еще что-то добавить, но в этот момент взвыла сирена. Все разом повернулись и помчались к счетчику.

— Это все ты, гаденыш, — на ходу крикнул Гнейс.

Но Алекс тут не мог быть причиной: по дороге, переваливаясь, ехала машина. Полуразвалившийся драндулет, покрытый толстым слоем грязи, остановился возле самого счетчика и из него вышла высокая блондинка неопределенных лет в пушистом свитре и брюках в обтяжку.

— Привет, ребята! — она театрально помахала рукою. — Вы, никак, получили пополнение и у вас наступило переполнение? — она первая хихикнула над своим каламбуром.

Гнейс подошел к ней.

— Алиса, милая, тут пристал к нам одим идиот…

— Так выгоните его, чего ждете? — Алиса пожала плечами и, обернувшись к Гнейсу, засмеялась. — Ну и наряд у тебя, дорогуша! Где ты его раздобыл? Обменял на свой костюм?

— Понимаешь, дорогуша, — передразнил Гнейс, — пошел я купаться, а костюм и поглотило…

Алиса громко расхохоталась, но тут же, переменившись в лице, повернулась к машине: — Эй, что вам надо? — крикнула она Ситмаху, ибо тот отворил заднюю дверцу и, запустив руку внутрь, шарил гдето под сиденьем.

— Контрабанду ищу, — ответил Ситмах и выволок наружу парня лет восемнадцати в черном смокинге, но только смокинг этот был женским.

Парень, едва высвободившись из железной хватки Ситмаха, пытался принять независимый вид и изо всех сил вытягивал свою тонкую шею. Но держался он подле Алисы и от машины тоже не отходил.

— Это кто? — спросил Гнейс. Обычная усмешка сползла с его лица, и губы глупо обвисли.

— Брат, — ответила Алиса, — Не бросать же мне его в лесу.

Макс громко захохотал и в восторге хлопнул себя по животу.

— Парень пусть убирается, — сказал он сквозь смех.

— Который? Этот или тот? — попыталась схитрить Алиса.

— Оба, — процедил сквозь зубы Гнейс.

— Я предлагаю разделиться на две группы, — сказал Ситмах, будто и не слышал всех предположений до, машина едет быстрее, чем идут лошади. Пусть двое сядут к вам, а остальные пойдут со мной.

— Вот еще! — возмутилась Алиса. — У меня нет бензина. Я надеялась дотащить машину лошадьми до границы Поглощения, а там уж наверняка с бензином попроще.

Ситмах насмешливо приподнял брови.

— Лошадьми? Этот дряхлый шарабан?

— Скорее, чего вы тянете? — Алиса начинала нервничать.

— Вот-вот начнется Поглощение… Пусть мальчишка уйдет.

— Перебьетесь, — отрезал Ситмах. — Разделимся на группы и пойдем на расстоянии друг от друга.

— Пусть мальчишка едет с Алисой, — предложил Макс.

— На кой он мне черт? — взвизгнула та. — Дайте мне лошадей!

— И не подумаю, — ответил Ситмах. — Берите Гнейса взамен.

— Но без лошади, — опять заржал Макс.

Гнейс посмотрел на него с ненавистью и отошел подальше от прекрасной блондинки и ее брата.

Глаза Алисы сузились, превратились в две узкие щелки.

— Ну ладно, дорогие дружки, я вам припомню, как вы выгнали женщину, бросили на произвол судьбы… Поехали, — обратилась она к своему брату.

Тот, колеблясь, осторожно сделал шаг в сторону Ситмаха.

— А нельзя ли… — начал он, но Гнейс вдруг истошно завопил: — Нет!

Когда машина уехала, осела пыль на дороге, смолкла сирена хромосенсора, а на экране его загорелась прежняя, радующая глаз зеленая шестерка, Алекс заметил, что к стоящим на дороге присоединились еще двое мужчина лет сорока, коротко остриженный, с обожженной, шелушащейся кожей на лице и руках, и женщина, такая же немолодая и бесцветная, как он.

— А, Родион, — усмехнулся Ситмах. — Ты, я смотрю, наконец проснулся, Да, — ответил тот и притворно зевнул, — Устал вчера очень.

— Поразительно, — засмеялся Макс, — его не разбудила даже сирена…

Женщина смотрела равнодушно, а Родион натянуто улыбался.

Алекс никогда прежде не ездил верхом. Машины, поезда, самолеты — все вдруг оказалось в прошлом, засыпанное землей и пылью, и ржавчина уничтожила неутомимые тела созданных человеком машин. А к человеку, прежде всемогущему, вернулась лошадь, косматая, неторопливая, с понимающими печальными глазами.

Алекс опасался, что лошадь начнет брыкаться и сбросит его.

Но старая кляча встала и не желала никуда идти, изредка лишь переступала с ноги на ногу. Ситмах подъехал и привязал повод лошади Алекса к своему седлу. Конь под Ситмахом был красивый — высокий, длинноногий и диковатый. Когда-то он был гордостью конного завода…

Всадники ехали друг за другом. Шаг, шаг, еще шаг… Седло — удобное и мягкое, удивительно смотреть на мир с его высоты — это тебе не автомобиль.

Едущий сзади Родион то и дело догонял Алекса — конь его тяжело вздыхал и фыркал в спину мальчишке.

Опередив остальных шагов на двадцать, ехал Макс.

Хомосенсор висел у него на шее.

Низкорослый кустарник поднимался на заброшенных полях, что тянулись по обеим сторонам дороги. Порой он сменялся камышами и осокой — наступали болота. Деревья еще не успели сюда добраться.

Но скоро появятся и они. Неожиданно на дорогу выскочил заяц и понесся вперед. Ситмах сдернул с плеча ружье, но стрелять не стал — позволил косому шмыгнуть в кусты.

— Зверье процветает, — заметил Родион.

Растения пробивались сквозь трещины в асфальте, корни поднимали целые пласты. Жизнь наступала на человека. Земля наступала.

Вдали показался лес. Зеленые и желтые кроны, темные стволы.

Макс первым подъехал к опушке.

Неожиданно деревья качнулись как пьяные, и повалились друг на друга, в листве замелькали светлые пятна серого неба. Тяжкий вздох пронесся над полем, а следом испуганно закричали птицы.

— Обвал… — ахнул Гнейс и нервно дернул поводья, пытаясь повернуть лошадь.

Ситмах остановился, встала и лошадь Алекса.

Ситмах вслушивался, но не в звуки — ловил само дыхание Земли, ее дрожь, колебание почвы, что другим еще не ощущалось. Гнедой конь под ним тревожился, всхрапывал, дергал шеей и отступал назад.

Так же, шаг в шаг, отступала и лошадь Алекса.

— Локальное Поглощение, — заметил Ситмах.

Остальные молчали. Лишь Родион нехотя кивнул, соглашаясь.

— Попробуем откопать?

— Что? — переспросил Гнейс.

— Кого… — поправил Ситмах. — Макса, конечно…

— Ты что, туда полезешь? — Гнейс мотнул головой в сторону обвала и недоверчиво усмехнулся.

Ситмах не стал отвечать ему, хлестнул коня, тот рванулся, повод натянулся, и лошадь Алекса припустила рысью. Алекса подкинуло в седле раз, другой… Он никак не мог попасть в такт, ноги выскакивали из стремян, а сам он летел по воздуху, изредка соприкасаясь со своим седлом, и всегда болезненно.

Наконец, конь Ситмаха перешел на шаг, тут же образумилась и лошадь Алекса. Мальчишка полулежал на шее своего «скакуна», вцепившись в гриву двумя руками, радуясь, что вновь едет шагом, и одновременно желая, чтобы «бешеная» скачка повторилась вновь.

Тут перед людьми открылся провал. Посреди ровной блеклой зелени образовался котлован метров двадцать в диаметре и метра два глубиной. Земля осела, все перемешалось — и песок и дерн; стволы сосен криво торчали среди рыхлой почвы. Алекс таких обвалов видел множество за последние два года. Только впервые встретил человека, который хотел копать в котловане.

А Ситмах спрыгнул на землю, достал из объемистого мешка лопату и веревки.

— Подержи поводья, — приказал он Алексу. — Да слезь с лошади, увалень!

Алекс спрыгнул вниз, но неудачно — одна нога застряла в стремени и он едва не упал. Тут же получил оплеуху, да такую, что искры посыпались из глаз.

— Кто ж так спрыгивает, идиот?! Жить надоело?

Так, зажмурившись, он и принял из рук Ситмаха поводья. Когда он открыл глаза, Ситмах был уже внизу и брел, проваливаясь по колено в рыхлый грунт. За ним змеею тянулась веревка страховки, пропущенная через карабин на поясе.

Родион стоял рядом с Алексом. Замешкавшись со своим снаряжением, он боязливо поглядывал через плечо — в обвал. Лезть вниз ему не хотелось.

Ситмах остановился. Чувство, шестое или седьмое — неизвестно подсказывало ему, что Макс погребен именно здесь. Ситмах всадил лопату в песок, затем оглянулся и крикнул: — Заснули вы там, что ли?

— Слышишь, шеф зовет, — насмешливо сказал Гнейс.

Он все еще сидел на лошади и не собирался слезать. Ну что же ты, никак боишься, Родион?

Родион вздохнул и как был, без страховки, вооружившись одной лишь лопатой, спрыгнул в котлован.

— Шефа боится больше Поглощения, — хихикнул Гнейс.

Ситмах копал, как заведенный. Свитер на его спине вымок, он сбросил его, и теперь кожа блестела от пота, будто смазанная маслом. Родион добрался до него, и они стали копать вдвоем.

Был полдень. Солнце силилось прорваться сквозь серую кашу облаков. Неожиданно просочился луч, ослепил. Алекс зажмурился.

Солнце! Может, все это кончится так же внезапно, как и началось?

Порыв ветра заставил парнишку вздрогнуть. Земля качнулась едва приметно… Или показалось?

Кони занервничали, стали переступать с ноги на ногу, трясти гривами. Позвякивали удила.

Жена Родиона подошла к самому краю обрыва.

Поначалу она смотрела молча, потом что-то прошептала и, наконец, закричала: — Чего вы там? Зачем?! Назад! Скорее! — она махала руками, и крик ее уносил ветер. — Провалитесь, дураки, провалитесь, — причитала она.

Ситмах уже отбросил лопату и разгребал песок руками. Алекс видел лишь его спину и спину Родиона.

Неожиданно между ними возникла голова, серая от пыли, руки взметнулись вверх и упали.

Ситмах отцепил от пояса флягу и стал поливать покрытое землею лицо Макса. Тот мотал головой, с жадностью глотая воздух, потом пил напополам с грязью и конвульсивно греб руками, будто хотел плыть по этому морю рыхлой земли и песка. Ситмах и Родион подхватили Макса под руки и потащили на твердую почву.

Тут Алекс заметил, что кусты дрожат мелкой знакомой дрожью.

Он отчаянно закричал и дернул за веревку.

Ситмах все понял, те трое внизу заспешили, даже откопанный стал торопливо переставлять ноги. Но они вязли в рыхлом песке.

Алекс видел, что Ситмах уже проваливается выше колен. Их засасывало, как в трясине, в ямах выступала вода, как испарина на лице больного.

Алекс повернулся в сторону Гнейса, но тот исчез вместе с конем, будто его поглотило.

Ситмах что-то крикнул, но крик его заглушил истошный плач женщины. Но Алекс и сам наконец сообразил.

Схватив палку, он изо всех сил огрел коня Ситмаха по крупу.

Тот гневно заржал, рванулся вперед и потянул за собой всех — лошадь Алекса, самого Алекса и тех троих в котловане. И почти сразу же земля ушла из-под ног, Алексу показалось, что он проваливается тоже. Но Поглощение произошло где-то рядом, а он просто споткнулся и упал, не выпуская из рук поводьев.

Алекс оглянулся. Новый обрыв был так близок. Женщина стояла возле самого края и протягивала руки вниз, в котлован, где, как вода, волнами двигался песок.

А конь Ситмаха все тянул и тянул вперед, упрямо согнув шею…

Костер догорал. Алекс лениво приподнялся л подбросил еще веток. Глаза слипались, и он против воли ткнулся головой в плечо Ситмаха.

— Не спи, замерзнешь, — засмеялся тот, и смех его был спокоен и весел.

Не верилось, что сегодня его едва не засыпало и он чудом выкарабкался. Лишь на шее и плечах виднелось несколько царапин. Да свитер его навсегда остался под землей, и вместо него Ситмах накинул на плечи тесную кургузую курточку, что нашлась в мешке с барахлом.

Ситмах наклонился и помешал в котелке, что исходил паром над тлеющим костром.

— Царский суп, — промычал он, отхлебывая не морщась кипящую жидкость.

Макс приподнялся на своем зверином ложе из веток, глянул на костер красными пьяными глазами и тут же повалился назад.

— Ну как там, в преисподней, черти есть? — полюбопытствовал Ситмах.

— Душно там… — пробормотал Макс.

— Неужели есть места, где обвалов не бывает? — спросил Алекс, наливая себе суп в пустую банку.

— Да. есть… И одно такое место я знаю… — сказал Ситмах. Неизвестно, в чем дело, может базальтовый щит спасает или… грабили там не так рьяно, копали не все подряд, оставляли кое-что несчастным потомкам…

— А там что же, город и свет… и все, как надо? — затаив дыхание, спросил Родион. — Все-все? Как до Поглощения?

— Все, — кивнул Ситмах. — Киношки бары, проститутки. Полный набор цивилизации.

Алекс, не отрываясь, смотрел на огонь. Плясали рыжие язычки, как пестрые всплески реклам, или это огни машин текли — целый поток рычащих железных зверей, прирученных людьми. И сами люди навстречу — толпой. Спешат, орут, не обращая внимания на крошечный заголовок среди новостей. Внизу газетной полосы притаился черный вопрос, пока еще похожий на очередную «уткy». К чему обращать внимание на то, что ты ежедневно топчешь ногами? Пусть себе корчится от боли, пусть задыхается под корою асфальта, пусть плачет тоскливо, запутавшись в сетях проводов. Плевать нам на все это. И бешенством своим, безумным отчаянием нас не испугаешь: толстые стены, как толстая кожа, от всего ограждают — от ураганов, гроз и бурь. Все это выдумки слюнтяев, пустая болтовня о том, что ей больно, когда вспарывают тело и внутренности. Нам так много нужно: уголь и газ, нефть, сланцы и воду, мы ни в чем не можем себе отказать. И какое нам дело до всех провалов, пустот, показаний сейсмографов.

Это не касается нас…

Но земля научилась мстить, она давила людей на своем теле, как клопов. Сначала там, где они скопились миллионами, затем — тысячами, потом сотнями и наконец взялась за десятки. Быть в группе меньше восьми пока считалось безопасным. Пока…

— А если заняться сельским хозяйством? — спросил Родион. Взять кусок земли, отгородиться…

— Нет, нет, надо идти в город… Надо как-то остановить. запротестовал Алекс и замолчал, сознавая, что ему еще рано говорить, и добавил совсем тихо, — надо отучить ее нас ненавидеть…

— Тише говори, — усмехнулся Ситмах, — а то услышит.

Алекс не понял шутки, испуганно огляделся по сторонам.

— Не туда, не туда, под ноги смотри, — захохотал Ситмах и толкнул его в бок. Алекс едва не упал. Суп из банки пролился на джинсы. Алекс, тонко взвизгнув, вскочил, затопал ногами, пытаясь стряхнуть горячую жидкость, что пропитала штаны.

Вдруг захихикал, будто залаял, Родион, и его жена впервые за все время улыбнулась. Даже Макс проснулся, и, взглянув бессмысленно, крикнул низким, похожим на пароходный гудок, голосом: — Тону, помогите!

За суматохой никто не заметил, что между деревьями кто-то шeл опасливо, перебежками. Вот шагнул вперед. Вот отпрянул.

Вновь побежал…

Его заметили лишь когда он приблизился вплотную и встал, освещенный красноватым первобытным светом.

— А, Гнейс, дружище! — первым воскликнул Ситмах, развеселясь еще больше. — Не ждал! А где же твоя лошадь?

Гнейс поморщился.

— Я вас искал…

— Да ну?! А я думал — ты напрямую в безопасную зону подался. Ошибся однако… Надо же…

Гнейс все сносил. Заискивающая жалкая улыбка на губах, что-то собачье в глазах. Теперь преданно он смотрел даже на Алекса.

— Трус! — крикнул Родион и швырнул в пришедшего консервной банкой с остатком супа.

Банка ударила Гнейса в грудь и обрызгала жирными каплями.

— Родион, — Ситмах нахмурился, и тот боязливо втянул голову в плечи.

— Так ты меня знаешь? — тихо спросил Гнейс и позволил себе взглянуть на Ситмаха.

Ситмах неожиданно посерьезнел и сказал: — Нет.

Такого ответа не ждали. Алекс вздрогнул и едва вновь не пролил суп на штаны.

— Но почему? — выдавил Гнейс. — Ведь я… я… это… раскаялся…

— Не могу я тебя взять с собой, — сказал Ситмах, хмурясь.

Решение это и ему самому было не по душе.

— Но… Но подожди… — Гнейс шагнул ближе: взмахнул руками, как большая птица крыльями. — Но ведь так… Ведь ты меня убиваешь!

— Нет, — оборвал его Ситмах. — Не хочу, чтобы ты шел со мной. А сам ты можешь идти, куда хочешь. Это даже безопаснее: ведь у нас нет больше хромосенсора…

— Ты лжешь! Ты знаешь, что я один не пойду! Ты знаешь это!

Ситмах не отвечал.

— А этих, этих зачем берешь с собой? — Гнейс ткнул пальцем в сторону Родиона и Алекса. — Зачем они тебе? Они же ничтожества. Что они могут?

— Не знаю, — ответил Ситмах. — Этого никто не знает.

Гнейс вдруг коротко, по-звериному взвыл, повалился на землю и, схватив руку Ситмаха, попытался поцеловать. Ситмах вырвал ладонь.

— Уходи, — сказал он тихо и поставил рядом с Гнейсом три банки консервов.

Гнейс сидел несколько минут не двигаясь. Костер вновь стал гаснуть, и тень, наползая, пыталась укрыть Гнейса. Наконец послышался сдавленный шепот: — Я сам пойду туда…Слышите… Слышите…

— Слышу… — ответил Ситмах. — Уходи.

На месте города образовалась трясина, нежная обманчивая зелень на тысячи метров затянула гибельное место. Ушла в землю и дорога. Теперь узкая тропинка между наполненными ржавой водой ямами вела путников вперед. Здесь, в болотах, где прежде стояли города, Поглощение могло наступить в любую минуту. Один короткий чавкающий звук — и новая лужа воды выступает на месте твердой почвы.

Алекс все так же ехал за Ситмахом. Сегодня поводья он держал в руках, кое-как научившись справляться со своей смирной лошадкой. Время от времени он оглядывался, ожидая, что Гнейс вотвот догонит их. Одному бродить в этих болотах, в чахлом желтеющем лесу невыносимо. Уж лучше с людьми, несмотря на все Поглощения. Но Гнейс не появлялся. Верно, потерял след или сгинул уже в этих гибельных местах.

Весь день путь пролегал среди камыша и осоки, и лишь когда свет стал меркнуть, отряд выехал на возвышенность. Замелькали среди сосен крытые железом крыши, и поселок выступил из мутной зелени.

— Как ты думаешь, здесь могут быть люди? — спросил Алекс, догоняя Ситмаха.

— Вполне, — ответил тот. — Будь осторожен. Хотя тут уже безопасно. Граница близка…

Апекс кивнул.

Поселок приближался. Алекс нетерпеливо хлестнул лошадь поводьями. Чего опасается Ситмах? У людей в поселке наверняка есть хромосенсор. В крайнем случае их встретит вой сирены. Похоже, что Поглощений здесь вообще не бывало. Возможно, еще до начала катастрофы дома опустели или… Бог его знает. Тишина. Лишь стук копыт по дороге. Меж домов старые развесистые яблони роняли желтые листья, умирая. Ни одной собаки.

Чудно. Нигде нет следов разгулявшейся стихии, но поселок стоит мертвый.

— Никого, — тихо сказал Алекс.

И тут же тоненький свист возле уха. Ветка на ближнем дереве, срезанная, упала на землю.

— Назад! — крикнул Ситмах.

Но Алекс, не разобравшись, ударил лошадь, и она понесла по улице, мимо заколоченных домов, мимо закрытых ставень.

Раздался второй выстрел, потом еще… Лошадь под Алексом стала куда-то проваливаться, а он, перекувыркнувшись через голову, шлепнулся на землю и минуту лежал, оглушенный. Лишь когда пуля ударила рядом, подняв фонтанчик песка, он вскочил и бросился в кусты смородины. Еще один выстрел раздался сзади.

Алекс упал меж камней и замер. Сердце бешено стучало в груди.

Минуты проходили… А может, только секунды? Ему показалось, что кто-то идет… Да, да, он слышал шаги.

Шаг, шаг, еще шаг…Они отдавались в приникшем к земле ухе, как набат.

Затем они остановились. Совсем близко. Слышно, как шуршат камешки под подошвами, как скрипят сапоги одного из них.

— Он где-то здесь, — сказал тот, кто был ближе.

— Сволочи, черт их принес. Ты не разглядел, сколько их было? Вдруг начнется Поглощение?

— Ерунда! Мы их раньше перестреляем.

Один ушел, а тот кто стоял, остался. Потом и он передвинулся немного. Алекс рискнул приподняться и выглянуть. Человек с охотничьим ружьем стоял на дороге. Алекс разглядел короткие кривые ноги в черных драных брюках и покрытые пылью сапоги. Неожиданно человек повернулся и вскинул ружье. Из-за угла дома выскочил Ситмах.

Два выстрела прозвучали одновременно. Тот, в черном, упал на дороге. Упал и Ситмах. Алекс ничего уже не соображая, вскочил и, не помня себя, бросился к нему.

Он был почти рядом, когда ощутил опасность. Он почувствовал знакомую дрожь земли. Поглощение? Он метнулся вперед, в кусты, но провалился в канаву. И тут вновь затрещали выстрелы. Все пули летели в него, все люди вокруг хотели, чтобы он больше не жил, не смел дышать, не мог ходить, чтобы остатки изуродованного мира принадлежали только им. Мальчишка лежал в жгучей крапиве, ожидая, когда же заряды ненависти долетят и уничтожат его. Что его защищало?

Желание жить? Или ружье Ситмаха, стреляющего неподалеку?

Он приподнялся и позвал своего спасителя. Стебли вокруг зашуршали, и Ситмах скатился к нему в полную воды, заросшую крапивой канаву, принеся с собой запах пота и пороховой гари.

— Алекс, живой, черт?

— Живой, — пробормотал Алекс. — А ты?

— Частично… Уходи, скорее…

Алекс и сам чувствовал, как в земле нарастает знакомая дрожь… Опротивели они ей. Надоели. Сейчас чавкнет — и сожрет.

Ситмах вскочил и, пригибаясь, побежал вперед, при каждом шаге заваливаясь на один бок.

— Ты ранен? — спросил Алекс. Не верилось, что с Ситмахом может что-то случиться.

— Да, зацепило, — отозвался тот.

Теперь Алекс заметил, что на серых грязных брюках чуть повыше колена расплывается бурое пятно.

— Скорее, скорее, — торопил Ситмах, — потом будешь выражать соболезнование…

Они выскочили на улицу и побежали, уже не скрываясь. Они очутились между двух огней — между ненавистью людей и ненавистью земли.

Им грозили ружья тех, кто в домах, их отторгала Земля.

Но выстрелов больше не было, и дрожь под ногами стихла. Они выбрались из поселка и остановились.

Никого. Ни Родиона, ни его жены, ни Макса. Даже конь Ситмаха исчез.

— Может, их поглотило? — тихо спросил Алекс.

— Поглотило, точно… — согласился Ситмах. — Только не отроешь уже.

Он сел на камень, поросший мхом, и, достав нож, разрезал штанину. Нога там, где вошла пуля, посинела.

Кровь, стекая, образовала темно-красную дорожку, и Алекс подумал, что в ботинке у Ситмаха чавкает не только вода из канавы… Ему стало не по себе…

— Может, вырезать пулю?

— Ты будешь?

— Я? Нет… — он даже отступил.

— Так не говори ерунды. Лучше возьми нож и срежь кору с дерева. Только не лапай изнутри руками.

Ситмах, приложив кору, завязал ногу куском драной подкладки.

Они остались вдвоем, без еды, без лошадей, а до границы Поглощения еще далеко…

— Ерунда, сказал Ситмах. — Все ерунда. Чем нас меньше, чем мы бессильнее, тем маловероятнее Поглощение. Земля просто-напросто боится и уничтожает из страха.

Он встал, опираясь на ружье, как на палку. И они двинулись дальше. Поначалу Ситмах шел довольно бодро, потом стал хромать все сильнее и сильнее. Возле каждого озерца или ручейка он останавливался попить и наполнял флягу водой, но хватало ее ненадолго. Алекс предложил опереться на него. Ситмах смерил его выразительным взглядом и ничего не ответил. Но вскоре тяжелая рука Ситмаха опустилась ему на плечи, и они побрели в обнимку, как пьяные…

Задолго до вечера оба путника повалились на землю и так лежали, не в силах сделать ни шага.

Превозмогая усталость, Алекс поднялся и отправился собирать сухостой. Костер разгорался плохо. С болота тянуло сыростью.

Ситмаха стало знобить.

Наконец, огонь разгорелся и стал согревать. Тепло обнадеживало.

Быть может, они доживут до рассвета, доберутся до границы, а там… Там будут люди… Они не станут стрелять. Они протянут руки.

Алекс лег на землю и стал гладить ее огромное тело.

— Господи, — шептал он, обращаясь к сырой и равнодушной массе под собою. — Господи, сделай доброе… Разве мы так уж плохи? Господи, не будь так жесток…

Все в голове у него спуталось: небо и преисподняя, песок и болота. Лишь от костра шло тепло, и горячечный бред Ситмаха оставался голосом человека.

Так Алекс и заснул, прижимаясь к земле, обнимая ее и шепча бесконечные, клятвы покорности всесильной разъяренной Гее.

Они дошли до границы. Ситмах снял руку с плеча Алекса и положил ладонь на белый, гладко обструганный столб, врытый в землю. Столб еще пах смолою. С одной стороны был луг и болота. С другой — дома, улицы. Стояли машины. Красная кирпичная труба дымила. Экскаваторы, наперебой рыча, вгрызались в землю. Яма была огромной, как котлован на месте Поглощения. В нее с тупым упорством светили прожектора.

— Ну вот… — Алекс в гримасе, означающей улыбку растянул рот. Дошли…

И он хотел переступить границу.

— Стой, — сказал Ситмах.

Алекс обернулся, не понимая.

— Я не пойду, — Ситмах оттолкнулся от свежеобструганного столба и сделал шаг назад. — Я не пойду туда.

— Да ты…как же… — Алекс выпучил глаза. — Ведь там безопасно.

— Я не пойду, — в третий раз повторил Ситмах.

— Тебе нужен врач, ты умрешь один, раненый, в лесу…пытался убедить Алекс, оглядываясь на дорогу и город за спиною. Там ходили люди, там была жизнь, как до начала Поглощения.

— Запомни, парень, из всех, кто еще топчется здесь, я умру самым последним, — хмуро произнес Ситмах и, повернувшись, пошел, не разбирая дороги — в лес Алекс сделал несколько шагов за ним следом и остановился, озираясь. Город за спиной манил…

— Ситмах! — завопил он от отчаяния и боли.

Тот шел не оборачиваясь и почти уже скрылся среди осинника и низких елочек. Алекс бросился за ним, потом резко повернулся и побежал обратно, потом вновь рванул за Ситмахом. И, наконец, в последний раз повернувшись к городу лицом, он увидел, как красная труба, что пятнала вечереющее небо рыжим дымом, вдруг разломилась пополам и, будто в замедленной съемке, стала оседать вниз…

Алекс бросился назад — в лес. Границы Поглощения больше не существовало…