«Животный уровень»

Андрей Плеханов Животный уровень

Каждый из них имеет свои подуровни – например, на уровне ада восемь холодных и восемь горячих адов.

Господи, да когда же они в конце концов взломают эту проклятую дверь?! Вонь стояла ужасная – трупный запах терзал мое обострившееся обоняние, кружил голову, сводил с ума. Надо было открыть окно, да вот не успел. Или просто побоялся?

Шипение с той стороны – что они там делают? Применяют какую-нибудь гидравлику? Дверь у меня хорошая – простым пинком не вышибешь. Непростым тоже. Человек я не самый богатый, но пару тысяч баксов на приличную дверь найти могу.

Хрясть! Деформированная, сплющенная дверь распахнулась, едва не съездив мне по носу. Я не успел даже подумать – тело сообразило за меня, прыгнуло на тумбочку, и через секунду я оказался под самым потолком – на шкафу в прихожей.

Они ввалились всей толпой – милиционеры, спасатели, понятые. Человек десять. Вонища осадила их резвый скок, отбросила назад.

– Фу! – с отвращением произнес усатый мент в погонах капитана, снял фуражку, вытер пот с лысины. – Тут, наверное, не один жмур, а как минимум полтора. Петя, ты молодой, иди познакомься с покойником. Спроси, как он там себя чувствует…

Сверху я прекрасно видел всех. Меня – никто. Молодой милиционер кашлянул в кулак, сделал последний глоток относительно чистого воздуха и шагнул в комнату. И сразу же вылетел обратно.

– Труп один, – сообщил он, откашлявшись. – Чувствует себя, судя по всему, очень плохо. Распух на всю кровать, черный весь.

– Может, негр? – предположил один из спасателей.

– Шуточки… – проворчал усатый. – Вы сейчас поедете дальше двери ломать, а нам возись с этим негром. Сами как негры пашем…

Все это было уже неинтересно. Пора сматываться. Только как это сделать? Запрудили, идиоты, весь проход. Трупа они не видели, что ли…

Ага. Двери у меня высокие – полметра пространства между головами зевак и верхним косяком. Вполне достаточно.

Я прыгнул, ухватился одной рукой за лосиные рога, торчавшие из стены. С рогов что-то посыпалось. Дотянулся другой рукой до верхней перекладины двери и пролетел над головами, оттолкнувшись пятками от высокой прически Эльвиры Федоровны – взбалмошной дуры из двадцать шестой квартиры. Прическа соскользнула на пол, Эльвира заорала. Я приземлился на четвереньки, оглянулся на оцепеневшую толпу и оскалился. Пожалуй, это был самый эффектный выход на публику в моей жизни. Сегодня я был неотразим.

Глянь-ка ты, и телевизионщики здесь, везде поспели. Значит, покажут меня сегодня вечером по телевизору. Полный триумф!

Я молнией пронесся вверх по лестнице, прыгнул в полуоткрытую дверь, ведущую в лифтовую и выскочил на крышу.

И тут же наткнулся на людей. За бетонной коробкой лифтовой двое тинейджеров самозабвенно смолили «Мальборо». Я вспомнил, что не курил три дня. Я сделал серьезное лицо, насупил брови, подошел к юным губителям здоровья и требовательно протянул открытую ладонь Заканчивайте, мол, братцы-кролики, с табачным счастьем. Отдайте дяде эту бяку.

Они не спорили. Отдали мне всю пачку с зажигалкой впридачу и свалили в темный проем двери, отпихивая друг друга плечами.

Я открыл пачку. Одна сигарета, черт возьми – хилый трофей. И зажигалка какая-то корявая – пальцы с ней не справляются. С десятого раза я прикурил и мучительно закашлялся.

Вот что значит не курить три дня. Хотя сейчас мне показалось, что я не курил никогда.

Наверное, за мной уже организована погоня. А может быть, и не организована. В любом случае, уходить с крыши надо. Я перегнулся через бордюр и посмотрел в провал улицы. Хм… Оказывается, совсем невысоко – метров тридцать. И вереница удобных балконов сверху донизу.

Скатившись по ним, как по ступеням, я пересек двор и взлетел на высокое дерево. Только здесь, в густой кроне, я смог наконец отдышаться, расслабиться, а заодно и обдумать ситуацию.

В моей квартире труп. И боюсь, что не последний в этой истории. Я даже знаю, чей труп будет следующим – Володьки Нартова.

Володька, друг мой преданный, мой компаньон со студенческих времен. Как же мы вляпались в эту ситуацию?.. Угораздило меня… Три дня прошло…

Три дня. А может, еще не поздно? Очень даже может быть. А чего же я здесь тогда сижу? К Володьке соваться бессмысленно – он гарантированно лег на дно, а дна его даже я не знаю.

Единственное место, где можно получить информацию – избушка Книжника. Прогуляюсь-ка я до него, нанесу визит вежливости.

Я сел на маршрутку. Поскольку денег я с собой не прихватил, сесть пришлось на крышу. Точнее – лечь, чтобы не вызывать лишнего ажиотажа у трудящихся. Впрочем, трудящихся было не так много, практически не было совсем. Смеркалось.

Избушка Книжника располагалась в зоне престижных коттеджей в пятнадцати километрах от города. Пришлось пересесть на попутку. Я не стал терять время на голосование у обочины – воспользовался ближайшим перекрестком и перескочил в кузов грузовика, поворачивающего в нужном мне направлении.

Спустя полчаса я подошел к высокому забору из красного кирпича, окружающему территорию в полтора гектара. Территория фазенды принадлежала Книжнику. Трехэтажная избушка, стоящая в двадцати метрах от забора, также принадлежала Книжнику. В этом городе многое принадлежало Книжнику, слишком многое.

В правой руке я тащил кошку – хорошую, породистую, сиамскую. Я прихватил ее по пути – видно, вышла киска погулять перед сном, на свою беду. Говорят, сиамцы отличаются дурным характером. Эта животина тоже пробовала громко предъявить претензии, но я быстро охладил ее пыл, пару раз стукнув о дерево, и теперь она вела себя более чем скромно. Люблю скромных кисок.

Я выбрал подходящее дерево, стоящее ближе всего к краснокирпичному забору. Вскарабкался на него и осмотрелся. Кошка не доставила мне особых хлопот, потому что я держал ее подмышкой за горлышко.

Было тихо и спокойно. Сейчас будет не так.

Выдохнув, я четко переметнулся на гребень стены, в одно касание скакнул на высмотренное дерево за оградой. И тут началось…

Черными жилистыми молниями к дереву метнулись три добермана. Ах, красавцы! А голосистые какие…

А вот и ребятки с «береттами» выскочили. Реакция вымуштрованных бойцов – у Книжника шушера не водится. Загорелись фонари по всему периметру. Для полного абзаца не хватало только сирены.

Ни свет, ни суета меня не волновали. Я схватил кошку пальцами ног и полетел. Маленький стратегический бомбардировщик, несущий маленькую бомбочку. Перехват длинных рук, еще перехват, еще… Ветка за веткой, дерево за деревом. Моя цель – черепичная крыша коттеджа – приближалась с каждым прыжком.

Мешало одно: кошка умудрилась вырваться и начала карабкаться вверх по ноге. Ее цепкие когти медленно, но верно приближались к… Врешь, сука. Я перехватил ее второй ногой и продолжил свой путь.

Вот она, крыша.

Настала пора бомбометания. Я цапнул кошку за шкирку и что есть сил швырнул в сторону забора. Прощай и прости, киса.

С оглушительным мявом кошка пролетела по прекрасной баллистической дуге, изящно балансируя хвостом, и приземлилась точно на ноги. Мир праху ее… «А может тот облезлый кот был в прошлом негодяем», – пришло на ум из Высоцкого. Может… теперь не так уж и важно. На крышу никто уже не смотрел, охрана и рассвирепевшие псы кучей толпились у забора, разбираясь с тем, что осталось от мелкого домашнего животного. Осталось, вероятно, не так уж и много.

Вперед, вперед… Несколько быстрых шагов по крыше, отблеск в стекле мансардного окна – и я, мягко спружинив, приземлился на пол.

Замер, отдышался. Вспомнил планировку коттеджа. Я бывал здесь не раз. Главное – не засветиться, что не так уж и трудно в таком огромном доме.

Дверь открылась бесшумно. Мягко переступая босыми ногами, я спустился по крутой лестнице.

Звук шагов в коридоре… Я нырнул в темную нишу и слился со стеной.

Молодой человек, напоминающий сложением бронированный сейф, вывернул из-за угла. На квадратной его голове сидели наушники, ствол пистолета пританцовывал в такт неслышимой музыке. Хорош охранничек, из пушки пали – не услышит. Меломан…

Я выскользнул из своего убежища и пристроился в кильватер. Мой проводник добрался до конца коридора, пробежался пальцами по сенсорным кнопкам кодового замка. Я присел сзади него.

Дверь открылась. Я не раздумывал – доля секунды, и вот я уже в комнате. Точнее, в узком пространстве между стеной и задней стенкой полукруглого дивана.

Моего появления никто не заметил. Бог милостив… Я огляделся. Зеркальный шкаф-купе напротив давал неплохой обзор комнаты. Камин, пара диванов, несколько кресел, бар, большой стол – круглый и стеклянный. Кают-компания – вот как называлось это место. Здесь принимали гостей, расслаблялись и обсуждали новости. Идеальное место для сбора информации.

– Что там за шум? – спросил у вошедшего Книжник. Это был он, собственной персоной. Я видел только его ноги, но обознаться не мог – неповторимые туфли из желтой крокодиловой кожи были таким же аксессуаром босса, как и родинка на правой щеке.

– Все в порядке, шеф, – пробасил охранник. – Ложная тревога, псы котяру подрали. Ребята там прибирают.

– Ладно, иди, – отослал охранника незнакомый голос. Дверь мягко закрылась. – Вот мы к нему подходим, а он… – человек продолжил прерванный разговор.

– Стоп! – резко оборвал его Книжник. – Смотри, Толик, что показывают!

Бубнивший фоном телевизор заговорил громче. Я передвинулся вправо – мерцающий экран стал виден как на ладони. Ага, что-то знакомое. "Вечер трудного дня" – криминальная хроника.

– …В двадцать восьмой квартире дома номер семь по улице Чернявского обнаружен труп мужчины. Судя по состоянию трупа, смерть наступила не менее трех суток назад. Отметим один необычный момент – когда служба МЧС, вызванная соседями, вскрыла дверь, из квартиры выскочило странное животное. Судя по описанию свидетелей, это была небольшая человекообразная обезьяна.

Я смотрел на экран. Замедленная съемка: над головами сгрудившихся на площадке людей проносится узкое черное тело, снабженное непомерно длинными руками. Испуганные вопли, дикий визг Эльвиры, топот ног и прочее. Наконец – последний смазанный кадр – ухмыляющийся гиббон на четвереньках. Чао! Всем привет из лесов Суматры!

Теперь на экране замелькали кадры панорамы моей квартиры. Крупно, со смаком, оператор демонстрировал мою растерзанную кровать с распухшим, полуодетым трупом. Страшное почерневшее лицо – тоже мое.

– Как установлено, труп принадлежит хозяину квартиры, тридцатилетнему Андрееву Сергею Вадимовичу, в недавнем прошлом программисту скандально известной фирмы "Стелла", а ныне безработному. В связи с криминальными событиями, широко освещавшимися в прессе, правоохранительные органы давно интересовались погибшим, и поэтому же одной из версий гибели можно считать разборки между преступными группировками. Впрочем, не исключена и причастность к случившемуся животного, находившегося в квартире, – тонко намекнул ведущий. – Мы просим всех, кто владеет какой-либо информацией о произошедшем, оказать содействие следствию…

Звук телевизора смолк.

– Чернявского, семь, двадцать восемь… – напряженно произнес Книжник – Он?

– Он, – мрачно ответил тот, кого назвали Толиком. – Ушел, сука. Интересно, сам или кто помог? Может его дружок того, оприходовал? Дознался, что его заложили – и замочил гада…

– Нет, это вряд ли. Не та они публика, интеллигенты вшивые. Заложить – это да, запросто. А замочить – кишка тонка.

– Не сам, – откликнулся Толик. – Нанял кого…

– Да черт с ним! – прекратил дискуссию Книжник. – Замочили его или сам откинулся – не наши проблемы. Сдох и ладно, меньше мараться. Мразь! – произнес он с чувством.

Мразь – это я. В общем-то он прав. Неделю назад я осознал это окончательно и бесповоротно. Оттого и запил по-черному, оттого и сдох, отравившись уксусной эссенцией, не в силах больше переносить мерзость окружающего мира и мерзость самого себя.

– Не пора нам двигаться? – осведомился Толик.

– Самое время, – сказал босс. – Сколько машин подготовили?

– Четыре. Три на основное шоссе, и еще одну на Кузьминский тракт. Так, на всякий случай.

– Еще одну машину надо, – сухо произнес Книжник. – Про Ольгинскую дорогу забыл, Толик? Мышей не ловишь.

– Так она ж… Типа как совсем заброшена.

– Перекрыть, – приказал босс. – Возьмешь «Паджеро». И сам туда поедешь.

– Думаете, что он там попрется?

– Ничего я не думаю. Это твое дело – думать, чтоб эта тварь сегодня в аэропорт не проскочила.

– Ладно, все сделаем. Бабу, кстати, тоже мочить?

Я замер.

– Мочить, не хрена тут думать. Нартова живым забрать и привезти сюда. Тут мы с ним про все и побеседуем. Все он нам все расскажет – и как кинули нас, и где бабки схоронены. А остальных мочить – всех, пусть их там хоть полная тачка будет. Обычная процедура – труп за руль, и бензином облить…

Я с трудом удержался от того, чтоб не взвыть в полный голос.

Марина! Милая Маринка! Ее-то за что?! Вовку я, конечно, подставил по полной программе. Он, сволочь, сам виноват. Был у нас с ним честный договор: пусть Маринка сама выбирает – Вовку или меня. Не провоцировать, не соблазнять. А он втихаря, за спиной… Раньше за такое на дуэль вызывали, сейчас вот бандитам закладывают. Ну да – мерзавец я, заложил его – спьяну, в отместку. Но о Марине я тогда не думал.

Думал. Конечно, думал. И пил, чтобы не думать. Допился до самоубийства. И через три дня воскрес рядом с собственным трупом – в теле обезьяны.

Читал я о таком: карма, реинкарнация и все такое… Верил? Вряд ли. Как и большинство современных преуспевающих людей, верил я лишь в то, что видел собственными глазами.

Теперь мне представилась великолепная возможность поверить в реинкарнацию и Круг Перерождений. Не могу сказать, что воскрешение сильно меня обрадовало. Как-то неправильно было выполнено переселение моей души – наспех, не по правилам. А где же Срединный (он же Восьмеричный) Путь, Майтри-Карума и Анатман?

Видимо, тот, кто отправил меня сюда, сильно торопился. Не стоило большого труда догадаться, почему. Похоже, мне предоставили возможность исправить ошибки прошлой жизни. Искупай, мол, свою карму, обезьяна вонючая.

Есть ли у меня выбор? Есть, как ни странно. Можно смело умыть лапы, плюнуть на все и идти сдаваться в зоопарк. Жизнь – она дороже. Жизнь – это жизнь, хоть и обезьянья. Глядишь, выкину из головы человечьи заботы, обзаведусь симпатичной самочкой, даже улучшу породу. Кормежки будет завались – бананы, апельсины, ананасы. Все бесплатно. А скучно станет – в цирк подамся. Никакой дрессировщик мне не нужен – развит не по годам, сам себе Дуров…

Я уже твердо знал, что буду делать. Ольгинская дорога – вот где поедет Володька. И я поеду туда. Транспорт мне обеспечен, только не опоздать на него.

Пискнула рация.

– По коням, – скомандовал Толик, поднимаясь с дивана.

– Ну вы там разбирайтесь, я пошел к себе, – сказал Книжник.

Я остался в одиночестве. Тенью выскользнув из своего укрытия, я покинул избушку уже привычным маршрутом – через крышу. И занял наблюдательную позицию на ветке дерева.

Крутые люди предпочитают крутые тачки. Толик садился в «Мицубиси-Паджеро» серо-стального цвета. Вздутые колесные арки, скошенное заднее окно. Дорогая игрушка. И главное – дуги на крыше. Есть за что держаться.

Тот, кого я прозвал Меломаном, сел за руль. Два крепыша и Толик загрузились вслед за ним. Я прыгнул на крышу только тогда, когда автомобиль тронулся с места. Собаки коротко взлаяли, но опоздали – под визг покрышек мы вылетели через ворота. Меломан, судя по всему, любил быструю езду.

Джип несся по шоссе, приближаясь к развилке. До наступления полной темноты оставалось всего ничего. Наверное, я был неплохо виден в свете фар проходящих машин. Виден всем, но только не тем, кто сидел в джипе. Пока я был в относительной безопасности. Пока.

«Мицубиси» сбросил скорость и повернул на Ольгинскую дорогу. Я тут же ощутил это на собственных костях. М-м-мать тво-йю! Приходилось мне в прошлой жизни ездить по этим колдобинам – лучшего места для того, чтобы угробить машину, не придумаешь.

Приближаемся, пора что-то предпринимать. Я глянул вправо и вниз и обнаружил чуть ли не перед своим гиббоньим носом черный лапоть мобильного телефона.

Ребята в салоне маялись от духоты, стекла в машине были опущены. Из правого переднего окна торчала веснушчатая ручища, сжимающая мобилу. Возможно, обладатель аппарата охлаждал электронику потоком встречного воздуха. Хотя более вероятно, что он просто не совсем умещался в салоне – у людей определенного типа принято ездить с высунутыми на улицу руками и демонстрировать окружающему миру отточенную, умелую распальцовку.

С этого и начнем, – решил я и выхватил телефон из расслабленной руки. Несколько секунд рука перебирала пальцами в пространстве, выражая недоумение. Потом, очевидно, сигнал, пробившись сквозь заросли нервов, достиг мозга. Рука исчезла, и появилась голова с изумленно округлившимися глазами. Что, собственно говоря, мне и требовалось.

Я врезал мобилой прямо в переносицу, вложив в удар всю гиббонью силу. Японская электроника брызнула деталями. Переносица – тоже.

Выражение глаз головы почти не изменилось. Несколько разочарованный, я размазал по лицу то, что еще оставалось от телефона, и, уже ни на что не надеясь, ткнул растопыренными пальцами в глаза. Подействовало – очевидно, обладателю головы это ощущение было знакомо больше. Акустический удар едва не смел меня с крыши машины. Давненько я не слыхал такого отменного вопля! Рев саблезубого тигра на приеме у дантиста показался бы по сравнению с этим звуком цыплячьим писком.

Голова скрылась, машина резко вильнула, но выровнялась.

Надо было закреплять успех. Я перекинул тело вперед по крыше, не глядя запустил руку по самое плечо в водительское окошко и, ощутив мягкость пухлой щеки Меломана, выдернул руку обратно, не забыв согнуть пальцы. Ногти в новой жизни у меня были крепкие и острые.

Этот кричал потише, зато музыкально. Меццо-сопрано, Майкл Джексон пятьдесят шестого размера. Джексон не Джексон, а пластическую операцию ему делать придется.

Машина резко затормозила, едва удержавшись на обочине. Зато не удержался я. Кратковременная радость свободного полета закончилась болезненным ударом о матушку-сыру-землю. Суматранские гиббоны дружно посмеялись бы над моим неуклюжим падением, мне же было не до веселья. Медленно поднявшись на четыре конечности, я помотал головой. В глазах двоилось.

– Вон он, сволочь! – заорали из машины. – Кончай его, гада!

– Да это же обезьяна!

– Зверюга из квартиры трупа! Та самая! Зуб даю – она!!!

Последняя реплика могла принадлежать только Толику. Узнал. Я становлюсь кинозвездой. Как и всякой кинозвезде, мне следовало избегать плотной встречи с поклонниками, особенно возбужденными.

Сзади уже хлопали открываемые дверцы, пора было заняться спасением собственной шкуры.

Такого матерного ора я не слыхивал отродясь. Братва вывалила из джипа, на ходу передергивая затворы всего, что было под рукой. Я рванул к ближайшим деревьям.

Шквальный огонь… Шишки, щепки, кора и прочие дары леса сыпались вокруг словно дождь, я же скакал по ветвям в свое удовольствие и готов был заниматься этим бесконечно. Я наконец-то по-настоящему мог оценить возможности своего нового тела. Можно попасть в стоящую бутылку, можно – в бегущую собаку, но попробуйте подстрелить порхающего между ветвями гиббона! «Брахиация» – вот как назывались мои выкрутасы на научном языке.

Время работало на меня. Пока эти олухи опомнятся, пока охотничий азарт уступит место чувству долга и запоздалой мысли о полученном приказе, пройдет немало драгоценных минут.

Они тупо стреляли по деревьям, никак не могли остановиться, а меня там уже не было. Промчавшись полста метров вперед, я спрыгнул на землю, в два прыжка пересек дорогу и, крадучись, вернулся к машине по другой обочине. В правой руке я тащил тряпку, найденную по пути. Олухи стояли ко мне спиной, продолжали палить в белый свет как в копеечку, уничтожая живую природу.

Я зашел к джипу с тыла и занялся делом. Не могу назвать его простым: руки гиббона – не человечьи. Но через полминуты все было сделано.

Первым опомнился Толик. Опустив ствол, он заорал:

– Хватит, мать вашу! Машину пропустим!

Ребята по инерции продолжали сафари, и ему пришлось еще раз помянуть их матерей всуе. С явным неудовольствием братва вернулась к джипу.

В это время я уютно расположился в развилке ветвей старой осины и наблюдал за процессом. Все что мог, я уже совершил. Или не все? Посмотрим…

Вовка Нартов, гад ты этакий. Лучший мой друг. Вместе учились в институте, вместе осваивали искусство программирования и неплохо преуспели в этом деле. Признаюсь: губительное решение предложить свои услуги Книжнику пришла именно в мою голову. Но ты оказался в моей компании уже через несколько месяцев. И вот финальный аккорд: вместе с тобой мы нагрели фирму «Стелла». Грех было не нагреть. Само шло в руки.

Ты предал меня – я ответил тем же. Какой глупой, смешной кажется наша размолвка теперь. Единственное, чего я хочу сейчас – чтобы ты выжил. Чтобы Маринка выжила. Чтобы ваша «Нива» проскочила. Я знаю, что если вы доберетесь до аэропорта, никто уже не сможет вас достать.

Вы уедете. Черт с вами, будьте счастливы.

В джипе тем временем что-то происходило. Из заднего правого окна высунулся толстый раструб. Не оружие – радар. Значит, мои близко.

Джип с потушенными огнями пришипился на обочине, мотор молчал. В тишине отчетливо послышался гул приближающейся машины, кто-то гнал отечественный автомобиль, не считаясь с дорогой.

Они. Кто еще мог лететь по разбитой трассе с бешеной скоростью в такой час? Только они.

Я приподнялся на своем насесте.

Вдали забрезжил свет фар.

Едут.

– Он! – крикнул Толик. – Заводи!

Я знал, что должно случиться дальше. Танк-Паджеро рванет с обочины и перекроет дорогу маленькой «Ниве». Все очень просто.

Двигатель джипа взвыл надсадно и обиженно. «Мицубиси», достойный потомок японских самураев, рванулся вперед, вырулил на дорогу, почти уже завершил поворот поперек… И заглох.

Надсадный звук стартера. Еще, и еще раз. Бесполезно. Гул приближающейся Нивы – совсем близко…

Все произошло в несколько секунд. Бок «Паджеро» засветился серебром в свете фар. «Нива», почти не снижая скорости, юзом обошла джип по обочине, брызнула из-под задних колес россыпью гравия и, выровнявшись, скрылась в темноте.

Из джипа горохом посыпались боевики. Окрестности озарились вспышками, огласились сухим треском выстрелов и отчаянным матом.

Поздно.

Я знал это место. Там, в трехстах метрах впереди, раздолбанный асфальт делал резкий вираж, уходя вправо. «Нива» с Володькой и Мариной ушла в зону недосягаемости еще до того, как эти лохи выскочили из своего обездвиженного японца.

Все, свершилось. Тряпка, наглухо забившая выхлопную трубу джипа, сделала свое дело.

Ребята еще пытались шевелиться. Покарябанный Меломан открыл капот и, нагнувшись, копался в кишках мертвого самурая. Кто-то прыгал рядом – то ли торопил, то ли давал советы. Другой, хлюпая разбитым носом, водил стволом помповика, все еще надеясь, бедняга, что добыча вернется, что удастся поквитаться за разбитую морду.

Из всех присутствовавших только я и Толик понимали, что все кончилось. Понимали по-разному. Я со своей осины удовлетворенно обозревал поле несостоявшейся битвы – гордился делом рук своих. Толик, присев на подножку джипа, качал в руках свою голову, и тонко, почти на ультразвуке, стонал.

Один из четверых – тот, что с разбитой мордой, подошел к Толику, опустил руку ему на плечо.

– Толян, – произнес он, – Нормально все, не гробься.

– С-суки… – прошипел Толик, невидяще уставясь на него. – Козлы… Вам-то что? Шестерки, сявки, ни хрена сделать не можете. Погонят вас… А меня он убьет!

– Ты чо, Толян? – удивился битомордый. – Отмажемся.

Толик тупо, не говоря ни слова, вырвал у него помповик и передернул затвор.

– Ну, где эта сука?! А-а-а!!!

О ком это он, успел подумать я. Куда теперь, думал я. В цирк? В зоопарк? Не все ли равно, думал я, куда. Я сделал свое дело, и теперь могу идти на все четыре стороны, могу идти к чертовой бабушке и устраивать свою личную гиббонью жизнь. Главное – свалить отсюда до наступления холодов. Суматра, Ява, Борнео… Тропики… Курорт…

Я не успел среагировать. В момент выстрела мои лапы уже оторвались от ветки. Когда мое тело грянулось оземь, я еще не понял, что произошло. Что пуля продырявила мою грудную клетку.

Я упал.

Звездное небо кружится надо мной в прорехах усталой осенней листвы.

Я лежу на спине. Мне тепло. Мне хорошо.

Я умираю.

Я понял, что у этой истории два счастливых конца. Первый – для Вовки и Марины. Они будут жить. Второй – для меня. Я умру.

Никто так и не узнал, что я человек. И не узнает.

Но я был человеком. В теле обезьяны. Человеком больше, чем когда действительно считал себя Гомо Сапиенсом.

Больше…

Теперь я знаю – жизнь существует. Жизнь прошлая, жизнь настоящая, жизнь будущая. И я надеюсь, что в следующем воплощении я буду человеком.

Настоящим человеком.

Просто человеком.