«Неферт»

Н.Р.А.

и всему кошачьему племени.

I

В этот день Нeферт была глубоко несчастна с самого утра.

Всю ночь ей снилась любимая кошка Миура — с черно-рыжей короткой шерстью, длинной шеей и маленькой головой. Увидеть во сне священное животное, несомненно, было хорошей приметой, но, к сожалению, сон улетучился из памяти, едва Неферт проснулась. Кажется, в нем было что-то страшное. Некоторое время Неферт пыталась вспомнить хоть что-нибудь, лежа с закрытыми глазами. Но только когда луч солнца вынудил ее прикрыть веки ладонью, она поняла, что проспала сверкающий час.

Так и есть! Солнечный свет, проникая в ее беленую детскую спальню через решетчатое окно под самым потолком, походил на сноп золотой соломы. Попадая в его лучи, узор из голубых лотосов, нарисованный на покрывающих пол циновках, становился из блеклого ярким.

Неферт огорчилась: она так любила заставать сад еще окутанным в нежный покров тумана, таинственным и тихим, любила срезать для своих комнат цветы, когда в капельках росы сверкает первое отражение сияющего лика Ра.

Неферт любила не спеша обойти сад — касаясь рукою толстых стволов старых пальм, останавливаясь над черной в полумраке, зыбкой водой пруда…

И все потеряно из-за этой злой кошки, как ни в чем ни бывало свернувшейся на сандаловом ларце!

В саду уже, конечно, работают садовники!

Увы, огорчения только начинались.

Выйдя, Неферт ахнула от изумления: чей-то безжалостный нож прошелся по грядкам синих и голубых ирисов — из оставшихся цветов нечего было и выбрать для букета!

Были срезаны и желтые нарциссы, как, впрочем, и белые, но белых нарциссов Неферт не любила.

Кто разрешил так разорять сад?

С разгоревшимися от гнева щеками Неферт вбежала в свои покои.

— Нянька! Нянька! Ну няня же! — громко позвала она.

Из ближних комнат послышались привычные голоса: старая Хапшесут отдавала распоряжения двум служанкам-сириянкам, готовившим омовение и туалет.

— Ты поздно встала, мой цветочек, я уж хотела тебя будить, а то ты не успела бы поприветствовать отца.

— Кто срезал в саду столько цветов? — нетерпеливо спросила Неферт, усаживаясь в красном деревянном креслице и подставляя волосы рукам сириянки.

— Управитель дома распорядился, голубка, — отвечала старуха, смешивая притирания. — Только наших цветов не хватит — придется посылать к садовнику Уахебу.

— Зачем?! — Неферт сердито топнула ногой, поставленной на скамеечку для того, чтобы вторая служанка переплела ремешки сандалии.

— То есть как зачем, голубка? Разве ты не знаешь, что твой отец велел готовить сегодня пир? Ох и хватит с утра работы всем в доме…

— Пир? — изумилась Неферт. — Но ведь сейчас нет никакого праздника!

— Да ты и впрямь не слыхала новости, деточка! — всплеснула руками Хапшесут. — Гонец-то прибежал, когда ты уже спала! Великая радость пришла в дом твоих родителей! Скоро его порог переступит твой брат Нахт, который воюет в песках! Сколько лет молодой герой не был в Фивах! За львиную отвагу фараон пожаловал его правом первого выбора в военной добыче и званием сотника! Мои старые глаза станут лучше видеть от счастья! А ведь не прошло и десяти лет, как я собирала ему завтраки в школу! А уж каким он был мальчиком! Не капризничал даже совсем крошкой! А как хвалили его школьные учителя! Да поторапливайтесь вы, ленивицы, — ребенок так никогда не будет одет! Побольше краски, Ашта! Больше краски, больше краски, чтоб жара не съела глазки…

Но Неферт не слушала уже привычных приговорок няни. Ее брат Нахт вернулся из песков! Нельзя сказать, чтобы эта новость вызвала у девочки особый восторг. Нахта, почти все время проводящего в военных походах, Неферт почти не помнила, но зато с упоминаниями о его героической особе сталкивалась слишком часто — они неуклонно завершали любое обращенное к ней нравоучение. Все представления о брате сводились у Неферт к тому, что он: во-первых, все время совершает героические подвиги во славу Египта, во-вторых, не имеет решительно ни одного недостатка, а в-третьих, любая шалость или плохо выученный Неферт урок способны ввергнуть его в глубокую печаль.

Нет, Неферт не была очень обрадована. Какое ей дело до этого знаменитого брата? Зато вчера отец пообещал ей прочитать папирус о том, как двигаются по небу звезды. Неферт всегда думала, что звезды днем вообще исчезают — ведь исчезает же огонь, когда в плошке кончается масло? Но оказалось, что звезды существуют и днем — это даже можно увидеть, если залезть в очень глубокий колодец.

Ради всего этого стоило поспешить — и Неферт, торопливо позавтракав пшеничной лепешкой и финиками на небольшой веранде (глиняные ступени этой веранды спускались в рощицу сикомор), направилась прямо к отцу.

Начальник каменоломен фараона Имхотеп, отец Неферт, уже занимался делами в посвященном предкам крыле парадного зала. Неферт обратила внимание на то, что в знакомый аромат дымящихся в бронзовой курильнице благовоний вплетались какие-то новые запахи.

— Ну, здравствуй, цветочек, — отец привычным жестом заложил нужное место в папирусе зеленым бруском полированного камня. — Хорошо ли ты спала, и знаешь ли, какая сегодня радость в нашем доме?

— Знаю, отец, — ответила Неферт, пытаясь угадать, какой из лежавших на столе свитков был папирусом о звездах. — Сегодня приедет мой брат Нахт, боевые заслуги которого отмечены милостью фараона — да будет он жив, здрав и невредим!

— Воистину так. Твоя мать отправилась с утра в храм Нейт — вознести благодарность богине.

Это была неожиданность. Неферт обыкновенно завтракала второй раз в обществе госпожи Мерит — уже не лепешкой, а медовыми сластями и черным виноградом: по дворцовой моде мать Неферт вставала поздно. (Привычка эта приводила в неимоверный гнев женщин «старых правил» — к каким относила себя бабушка, никогда не упускавшая случая упомянуть, что встает раньше слуг и сама носит на поясе все ключи по хозяйству.) За завтраком мать и Неферт обычно говорили о новых песенках или изящных стихах, обсуждая украшения, которые надлежало заказать для Неферт к ближайшим праздникам. Этого удовольствия Неферт сегодня лишалась! Не говоря уже о том, что матери даже не пришло в голову, что Неферт было бы приятно прокатиться по утренней прохладе в ее просторных красивых носилках! Впрочем, читать папирус интереснее.

— А мы почитаем сейчас книгу, отец?

— Погоди… Ах да, о звездах! Не сегодня, дочка… Сейчас придет управитель: я очень занят из-за празднества. Не огорчайся — в другой раз непременно. Ступай, займись своими делами. Входи, Шедсу! Доставлены ли бараны?

Неферт вышла, не ответив на поклон управителя. Отец забыл о том, что она целые сутки дожидалась обещанной книги, и не нашел для нее даже получаса времени!

Во дворе под навесом молодые рабыни плели длинные гирлянды из цветов и зелени и пели песню «Празднуй радостный день». Радостный, как же!

Кошка Миура вышла из дому и, подумав с минутку, направилась в сад. Неферт последовала за ней.

Что же — до полуденной жары можно было поболтать с кошкой, выбравшей для своего отдыха перильца бело-голубой беседки над прудом.

— Какой сегодня противный день, Миура! — сказала Неферт. Кошка коротко зевнула: кажется, она была согласна.

— Давай поговорим о звездах хотя бы с тобой, — Неферт проглотила слезы. — Ведь ты, наверное, думаешь, что звезды — это огоньки, которые горят только ночью, как фитиль в плошке, а к утру гаснут? Ничего подобного! Звезды существуют даже днем!

Вид кошки выразил живейшее удивление.

— Ты не веришь? Я могу это тебе доказать. В глубоком колодце их видно. Мы можем залезть с тобой в тот колодец, что в нижнем конце сада, и тогда…

— Не надоедай священному животному, которое, быть может, погружено в благочестивое созерцание!

Неферт обернулась. Старший писец налогового управления, невысокий и плотный Суб-Ареф, уже, несомненно, приглашенный, прогуливался по саду без парика — на правах друга дома.

— Я не надоедаю ей, а только предлагаю залезть в колодец и посмотреть на звезды, — ответила Неферт, прекрасно понимая, что нет ничего более глупого, чем возражать Суб-Арефу, так как никто из взрослых не обладал способностью читать такие нудные нотации — при этом такие длинные. (К слову сказать, Неферт никогда не могла понять, откуда у Суб-Арефа берется столько времени на эти нотации: ведь старший писец, вне всякого сомнения, должен писать вдвое больше всяких бумаг, чем простые писцы, а то и втрое — иначе с чего бы взрослые говорили, что от него «очень многое зависит»?) Но Неферт не могла сдержаться, потому что была очень зла.

— Ребенок Неферт! — Суб-Ареф поднял кверху короткий указательный палец. — Во-первых, звезды — это астрономические тела, наблюдения за движением которых дают нам возможность в наши просвещенные времена правления божественного фараона Джафененры — да будет он жив, здрав и невредим! — определять точные сроки сельскохозяйственных работ, чем занимаются компетентные жрецы в специально отведенных для этого храмовых помещениях. Во-вторых, благовоспитанной девице из хорошего дома прилично кормить в саду рыбок или срезать цветы для букетов, но отнюдь не лазить по колодцам, что, кстати, способствует засорению водоемов, не говоря уже об опасности упасть в воду и утонуть. В-третьих, подумай о том, как опечален был бы твой прославленный брат, похвалу которого ты, несомненно, хочешь заслужить, узнав о твоем поведении.

Это было слишком! С минуту Неферт стояла, дрожа от злости, глядя вслед важно удаляющемуся под пальмовую тень Суб-Арефу, затем, схватив на руки кошку, бегом пустилась в дом. Только оказавшись в своей спальне, она дала волю чувствам: выпустила кошку на пол, упала на свое ложе и горько разревелась, изо всех сил колотя кулаками и сандалиями по покрывающей его шкуре антилопы.

Сколько несчастий в одно утро!.. И все несчастья имели одну и ту же причину!

Почему ее комнаты оказались сегодня не украшены цветами? Потому, что все цветы потребовались для пира в честь ее брата! Почему она не позавтракала с матерью? Потому, что та уехала из-за брата в храм богини. Почему отец не нашел времени читать с ней папирус? Потому, что приехал брат.

Всюду этот противный брат! Сидел бы он в своих песках!

— Они все помешались на этом брате, Миура! — рыдая обратилась она к кошке. — Они только о нем и говорят! Даже нянька! Мать и не подумала взять меня в носилки! Отец перестал со мной заниматься — стоило этому брату только появиться! Теперь я поняла, что в этом доме меня совсем не любят! Миура, милая Миура, только ты меня любишь! Но ты-то, по крайней мере, меня любишь, правда?!

— Что за нелепая мысль, — негромко произнес кто-то низким и мягким голосом.

Неферт в испуге вскочила на ноги.

В комнате никого не было, кроме кошки, которая как ни в чем не бывало сидела на циновке.

— Ой!

Неферт не поверила своим глазам: ее кошка Миура вдруг сделалась вдвое… нет! втрое больше обычного — почти с саму Неферт ростом!

— Миура, это… это ты со мной разговариваешь? — робко спросила Неферт.

— Мне кажется, других собеседников здесь нет, — ответила кошка. От этого красивого женского голоса Неферт стало не по себе. Впрочем, это был не совсем женский голос. Это был именно голос кошки: его плавные интонации скользили, как изгибы пушистого хвоста.

— Но раньше ты никогда не говорила!

— Я бы и теперь не стала с тобой разговаривать, но ты вывела меня из терпения своими глупыми словами.

— Я ведь только спросила, любишь ли ты меня. Разве это глупость?

— Еще какая!

— Но ведь я тебя люблю!

— И что с того?

— Я о тебе забочусь!

— Вот уж это не имеет никакого отношения к делу.

— Но все-таки я не понимаю, — насупилась Неферт, — почему мой вопрос так глуп?

— Поймешь со временем, — Миура потянулась. — Гор и Изида, сколько времени я на тебя потрачу, прежде чем ты хоть что-нибудь поймешь…

II

Час полуденного отдыха показался Неферт наиболее подходящим для того, чтобы осуществить ее планы относительно наблюдения за звездами. Сад будет безлюден. Суб-Ареф, если не уйдет, задремлет в какой-нибудь беседке, но ни в коем случае не отправится в малотенистый нижний конец, где находится старый колодец, облюбованный Неферт из-за неровных стен.

Наряду с удобной для лазанья кладкой этот колодец имел и существенный недостаток: он находился слишком близко к невысокой глинобитной стенке, служившей границей с соседним садом. А на этой стене мог в любой момент появиться мальчишка Инери — очень гадкий мальчишка с длинными кудрями и светло-серыми глазами, — только и знающий, что кривить свои пухлые губы в презрительных усмешках и очень метко кидаться камнями… Ох, как больно он запустил однажды камнем в Неферт, когда она вплетала в волосы лилово-желтый, только что сорванный ирис!

Нет, Неферт ни капельки не боялась Инери! Но все же она была рада, когда Миура, было собравшаяся дремать, передумала и вслед за ней выскользнула из дома. (Видимо, ленясь заниматься превращениями в такое все равно безлюдное время дня, кошка так и продолжала оставаться размером с небольшую пантеру…)

Однако опасения Неферт оказались напрасными: никакого Инери поблизости от колодца не оказалось и в помине.

Неферт наклонилась над каменным провалом. В колодце было темно, как ночью. Неферт подумалось, что Суб-Ареф отчасти прав: наблюдение за звездами — дело компетентных жрецов в специально отведенных для этого храмовых помещениях. Да и зачем ей нужны звезды днем, если их без всякого колодца можно увидеть вечером? Затем, что отец не читал ей папируса, а раз так — она может обойтись и без этого! Еще как может!

И решительно взглянув на невозмутимо расположившуюся в тени Миуру, Неферт подобрала подол и стянула его узлом около бедер. Снимать сандалии она не стала — их тонкая кожа почти не стесняла движения ноги.

Самым страшным оказалось только перебраться через край колодца и сделать первые несколько шагов вниз — цепляясь руками и ногами за выступы камней.

Темнота оказалась не такой уж черной, а холод был, несомненно, приятен после полуденной жары.

Вскоре стала видна вода. Пристроившись на широком уступе довольно высоко над ней, Неферт попыталась что-либо разглядеть. Увы, безуспешно! Никаких звезд не было в черном агатовом зеркале воды.

— Ничего не видно, Миура! — воскликнула Неферт, удивляясь тому, как раздвигает ее звонкий голос круглая стена колодца. — Совсем ничего, ни одной звездочки!

— А ты спустись на два выступа ниже, — отозвался сверху незнакомый и молодой мужской голос. — Только осторожнее — один камень шатается.

Неферт в изумлении взглянула вверх, но ничего не увидела, кроме слепящего глаза кружочка полуденного неба.

— Давай-давай, не бойся, — весело подбодрил голос сверху.

— А я и не боюсь, — тут же нашлась Неферт, ставя ногу на нижний уступ: камень действительно пошатывался.

— Ну как, теперь видно?

— Видно!! — громко закричала Неферт. Ей очень хотелось захлопать в ладоши, но одной рукой она, к сожалению, держалась за камень стены. — Звезды в воде, совсем как ночью, только не в черноте, а в серебряном тумане! Так они еще красивее! Одна, вторая, третья… А кто ты такой?

— Угадай, — предложил голос.

— Как же я могу угадать? — недоверчиво спросила Неферт.

— Боюсь, что никак, пока сидишь в колодце. Может быть, ты вылезешь? Кстати, вылезать вдвое труднее, чем спуститься. Постой-ка! Тут есть пальмовое ведерко с грузом и веревки. Я тебя вытащу! Раз, два…

Легкая бадья, ударившись о воду тяжелым окованным донцем, обдала Неферт брызгами.

— Садись на нее, пока она не начала погружаться!

— Только смотри не урони, — предупредила Неферт и, схватившись за веревку, прыгнула на бадью.

— Как-нибудь постараюсь, — со смехом ответил незнакомец.

И бадья поехала вверх с такой быстротой, что у Неферт закружилась голова.

— Так я и знал, что это маленькая змейка Неферт ползает тут по колодцам! — чьи-то руки подхватили зажмурившуюся на солнце Неферт, но вместо того, чтобы опустить на землю, подняли еще выше.

— Отпусти меня сейчас же! — воскликнула Неферт.

— И не подумаю, — ответил незнакомец, опуская Неферт на землю. — Змейка, а ты стала длиннее по меньшей мере в два раза!

Неферт поднесла ладошку к все еще незрячим глазам.

— Ну как, угадала?

— Подожди, я ничего не вижу! — Неферт взглянула на незнакомца из-под руки: очень снизу вверх, почти задирая голову. Гор и Изида! Cтоявший перед нею молодой воин походил на бога Монту — уж никак не меньше! У него было гордое и красивое лицо, черты которого, как заметила потом Неферт, были слишком неподвижны даже когда он разговаривал — свойство, всегда выдающее несокрушимую волю. Разделенный натрое парик спускался на широкие прямые плечи, покрытые поверх золотого ворота леопардовой шкурой. Его льняное одеяние было ослепительно белым. Стройный стан схватывал золотой пояс, на котором висело несколько ножей. Обнаженные выше локтя могучие руки в три ряда украшали золотые браслеты. Впрочем, и одежды, и парик были покрыты пылью.

— А вот я-так угадал, что это ты, как только услышал голос из колодца, — сказал воин.

— Нахт!! — на этот раз ничто не помешало Неферт захлопать в ладоши. — Ты мой брат Нахт, который воюет в песках!

Кошка Миура, по-прежнему располагавшаяся в тени под маленькой сикоморой, зевнула и плавно потянулась. Неферт заметила, что кошка опять сделалась небольшой.

— Кем же мне еще быть, — улыбнулся воин, показывая в очень красивой улыбке великолепные белые зубы. — А что, разве в доме не предупреждены о том, что я приехал?

— Предупреждены. — Неферт помрачнела.

— Тогда ты не так сообразительна, как кажешься, — воин улыбнулся еще шире.

— Я представляла тебя совсем другим, — ответила Неферт, смущаясь еще больше.

— А каким? — спросил Нахт довольно настойчиво.

— Очень гадким, — честно ответила Неферт, глядя прямо в лицо брату.

— Ну спасибо! — судя по тому, как расхохотался Нахт, это обстоятельство привило его в немалый восторг. — А если раскрыть это понятие, как говаривал в старших классах учитель?

— Тот, который не мог тобой нахвалиться?

— Не думаю, что у старикана были такие намерения.

— Но ведь ты всегда учил уроки, слушался старших, не дерзил, не капризничал, не брал ничего без спросу? Я думала, что ты станешь цитировать «Поучения Ахтоя», которые я терпеть не могу!

— Да я сроду не мог выучить ни одной цитаты! — воскликнул Нахт с искренним отвращением.

— Разве ты не был примерным учеником?

— Разве что на выходки и в отлынивании от уроков.

— Так получается — все они лгали?! — гневно сверкнув глазами, спросила Неферт. — И отец, и мать, и нянька — когда рассказывали о том, каким ты был примерным мальчиком?! И что ты только поэтому сделался таким знаменитым героем?!

На мгновение в лице молодого воина проступило озадаченное выражение, но тут же он вновь рассмеялся — на этот раз — одними глазами.

— Они забыли, — ответил он. — Они просто забыли, как все было на самом деле.

— Разве так бывает? — спросила Неферт негромко.

— Очень часто. — Нахт стал неожиданно серьезным. — Наше прошлое меняется в зависимости от настоящего. Ты понимаешь, змейка?

— Не совсем.

— Я сейчас знаменитый герой и все такое прочее. Значит, — если вспоминать через сейчас, — то тогда я был примерным мальчиком. Воспоминания никогда не бывают неизменными. Ни на что не похоже, о чем это я с тобой разболтался, змейка! Поехали-ка домой!

Нахт провел ладонью по лбу, словно стирая какую-то мысль. Затем он вновь подхватил Неферт на руки и, посадив на плечо, направился в сторону дома быстрым и легким шагом, словно шел без всякой ноши. Впрочем, Неферт, крепко ухватившаяся рукой за брата, каким-то образом почувствовала, что ее вес на самом деле был для него отсутствием ноши. Чувствовать это было довольно приятно.

— А где твоя колесница, и свита, и военная добыча, и все остальное? — спросила она.

— Добираются своим ходом по дороге, — ответил молодой военачальник небрежно. — Я шел напрямик. Вдруг захотелось увидеть старый сад, где я играл мальчишкой. Ну и глупости мне лезут сегодня в голову! Смотри, как раскинул свои лапы этот старый платан! Сколько раз я на него залезал!

— Я тоже! А откуда ты знал, что камень в колодце шатается?

— А я тоже забирался в этот колодец смотреть на звезды!

Неферт держалась за могучую шею брата и хохотала вместе с ним: ей очень хотелось, чтобы сад был вдвое длиннее, чем он был на самом деле.

— А ты убил много хеттов, Нахт?

— Да, порядком, хотя много больше просто подавил колесницей. А вот и наш пруд! Золотые рыбки все такие же прожорливые?

— Еще бы!

— Кстати, должен заметить, что ты совершенно не умеешь себя вести. Ты мне задала кучу вопросов — а дети не должны спрашивать старших.

— Ты очень опечален моим поведением? — Неферт никогда в жизни не смеялась так много.

— Ужасно. И вообще, слезай — мы приехали.

— Не слезу — еще только роща сикомор!

— Ты довольно наглая змейка.

— Воистину ли мой взор имеет удовольствие наполниться лицезрением героического образа нашего военачальника, отнюдь не обойденного высшими милостями, вдобавок обрадованного встречей с маленькой сестрой, чьи одежды, впрочем, неподобающе случаю мокры и запачканы какою-то тиной?

Надо же было Суб-Арефу проснуться именно сейчас и именно сейчас выйти из беседки!

— Если меня не обманывает память, слегка притупившаяся от лицезрения варварских физиономий, я имею возможность воочию видеть моего достопочтенного корреспондента? — вежливо осведомился Нахт, опуская Неферт на землю. Ее негодование умерило только то, что при этом брат успел шепнуть ей на ухо: — Все равно нам сегодня не дадут поболтать, змейка, а завтра я покатаю тебя на колеснице!

— Молодой герой не ошибся, — степенно отвечал между тем Суб-Ареф. — Он действительно говорит со своим скромным представителем в деловом мире Фив.

— Чьи достомудрые советы и неоценимые услуги вызывают самую горячую благодарность.

— Право, не стоит говорить о благодарности! Кстати, недавно мне довелось услышать, что в царскую канцелярию поступило высочайшее распоряжение художественно изложить и переписать в десяти копиях на лучшем папирусе донесение о Вашем поединке с хеттским князем Ам-Су. Об этом событии много и восхищенно говорили в столице. Надеюсь услышать подробности!

— Право, тут не о чем говорить. Репутация этого парня была сильно раздута и здорово на него работала. Хотя надо отдать ему должное — он превосходно клал палицей всплошную. Но дело стоило того: как Вы помните, отряд побежденного был обязан сдаться без сопротивления. Кстати, как пошли…

Конца фразы удаляющаяся Неферт не услышала. Да и какое ей было дело до того, о чем беседовал с Суб-Арефом ее брат!

Ей удалось проскользнуть в свои покои прежде, чем дом начал оглашаться со всех концов радостными воплями.

III

Неферт медленно бросала в курильницу зернышки благовоний. За окном комнаты, отведенной для занятий и рукоделья, уже темнело. Это была премилая комнатка с красным полом и светло-синими шелковыми занавесями, обставленная маленькой детской мебелью красного дерева.

Неферт была одна — ей очень о многом хотелось подумать наедине…

Как быстро, словно сон, пролетели пять дней, прошедших с приезда брата, с того дня, когда вдруг заговорила кошка Миура!

Заговорила? А может быть, как раз это и было сном: жутковатый голос, странные речи и огромный рост кошки?

Ведь за минувшие дни Миура не только не ответила ни разу на многочисленные попытки Неферт завязать разговор, но и не подала виду, что понимает ее.

Особенно Неферт пыталась поговорить с кошкой после праздничного пира. Пир не доставил Неферт большого удовольствия. Она сидела очень далеко от интересующего ее места — вместе с троюродными сестрами Шеш и Неми, девочками старше Неферт на три года, болтовня которых особенно злила ее потому, что все время порхала вокруг ее собственных тайных мыслей. Празднество было устроено в саду, ярко освещенном множеством светильников. Как обычно, гости сидели за маленькими столиками, черное небо над которыми было переплетено лентами цветочных гирлянд. Как обычно, слуги обносили всех бараниной с острыми пряностями, окороками газелей со спаржей, жареными гусями. Как обычно, разливались вина…

Негромкая музыка и рой голосов не давали Неферт прислушаться к разговорам почетных гостей, среди которых сидел Нахт — то смеющийся, то пьющий вино, то с удовольствием хлопающий танцовщицам, исполнявшим самый красивый на свете танец «ветер».

Неферт ушла с праздника раньше срока, до которого ей было разрешено оставаться…

На все попытки завязать разговор Миура изобразила полное непонимание. Неферт заснула в слезах.

Но следующий день… О, что это был за день! Неферт вышла в сад, не проспав сверкающего часа. Миновав неубранную после вчерашнего пира площадку перед домом, она побежала к дальнему концу пруда.

Как странно! Сад и в эту рань не принадлежал ей безраздельно, как обычно!

Радостная боль в груди стеснила дыхание Неферт. Занятый чем-то невидимым ей, на скамейке под финиковой пальмой сидел Нахт.

Прячась за жасминовыми кустами, Неферт бесшумно приблизилась к брату сзади и, одновременно сцепив руки на его шее и упершись в спину сандалией, с торжествующим воплем прыгнула ему на плечи.

— Так верещат только лучники шасу, — Нахт невозмутимо перетащил Неферт через плечо и усадил на колено. На другом его колене лежали непонятные тонкие ремешки с бронзовыми колечками. — Кроме того, я тебя видел.

— Правда? — разочарованно протянула Неферт. — Я же очень незаметно подкрадывалась.

— Змейка, если бы я мог не заметить, как ты подкрадываешься, я бы сейчас здесь с тобой не разговаривал.

— А почему ты так рано встал?

— Армейская привычка.

— И даже после пира? — Неферт стрельнула глазами.

— Хорошенького ты мнения о своем брате, если думаешь, что у меня может трещать голова после такой благопристойной тягомотины, как вчерашнее. Впрочем, это не твоего ума дело, — слегка обнимая Неферт рукой, Нахт снова взялся за свои ремешки.

— А это что?

— Так, надо перебрать сбрую. Не могу понять, что и где мне не нравится.

— А почему не приказать это сделать рабу? — удивилась Неферт.

— Рабу? — в свою очередь удивился Нахт. — Да ты с ума сошла, змейка. Может, я и в набег раба пошлю?

Неферт негромко рассмеялась и сильнее прижалась к Нахту: как все-таки здорово было то, что этот знаменитый воин, героические деяния которого отражены на папирусе в назидание потомкам, является ее родным братом и она может так славно валять с ним дурака и болтать в утреннем саду…

— Нет, змейка, — продолжал Нахт. — В своей колеснице надо знать крепление каждой спицы, подкову каждого коня. Впрочем, кони — это особая статья. Но и в колеснице надо знать, и не глазами, а пальцами, каждый вбитый гвоздик. Пусть рабы катятся к Сетху! А сбруя… Сбруя, змейка, это паутина, связывающая своенравных коней, легкую колесницу и тренированного воина в единое и великолепное целое! Да, кстати, ты поедешь со мной кататься?

— Ты серьезно?

— Вполне. Мне будет приятно тебя прокатить.

— А разве мне разрешат?

— Не думаю. Так что лучше, наверное, не спрашивать.

— А как же я тогда выберусь из дома?

— Сейчас сообразим… Проще простого: скажи матери, что пойдешь купаться в Ниле.

— Но ведь мне придется взять двух служанок! — огорченно воскликнула Неферт. — А они все расскажут матери!

— Не беспокойся, не расскажут. — Нахт слегка усмехнулся, и Неферт поняла, что служанки на самом деле ничего не расскажут.

— А коней мне надо сегодня хорошенько проездить с утра до жары. Так что беги одеваться и собираться — и побыстрее! Я буду ждать тебя у нижних ворот сада…

IV

Нахт ввел запряженных коней в поводу. Какие это были кони! Светло-золотые, с томной синевой вокруг глубоких черных глаз, с вытянутыми маленькими головами, с тонкими бабками, с гривами и хвостами нежнее ливийских шелков.

Не вынеся переполнявшего ее восторга, Неферт, поднявшись на цыпочки, обхватила шею ближнего к ней пристяжного и прижалась лицом к его лоснящейся шкуре.

— Осторожней, змейка! Они злы, как демоны.

— Стану я обнимать добрых лошадей…

— Ладно, погоди! — перекинув обе пары вожжей через лошадиные головы, Нахт прыгнул в колесницу.

— Теперь залезай! Достаешь до ступеньки? Хватайся за руку! Бело-золотая колесница Нахта оказалась изнутри обитой мягкой кожей

красивой выделки. Гладкий пол был из досок звонкого и сухого темно-розового дерева: Неферт не помнила его названия. Плавный вырез бортов напоминал изгибы лебединых крыльев.

— Ну что, нравится? Страшно вспомнить, во что мне обошлась эта штуковина, но лучшей нет и у фараона, да будет он жив, здрав и невредим. Впрочем, на что бы фараону такая колесница?

— Как это — на что?

— В обозримом будущем Сын Солнца вполне обойдется деревянной лошадкой, — ответил Нахт, разбирая на пальцах вожжи, но, заметив изумленный ужас в глазах сестры, поясняюще добавил: — Он же совсем сопляк, то ли помладше, то ли постарше тебя. Ты разве не знала?

— Царь Царей — мальчик? — это было настолько странной новостью, что Неферт на миг забыла о предстоящей поездке. Страшно интересно, каким мальчиком может быть бог? Знает ли он все уроки и так — потому что бог, или занимается с учителем — потому что мальчик? Если да, то как может учитель бранить бога и читать ему нотации? Или бог может быть только очень примерным мальчиком? Но ведь это так скучно, а какой же нормальный бог захочет скучать?

— Не мешай. — Все эти вопросы пронеслись в голове Неферт в одно мгновенье, за которое Нахт поднял голову и окинул внимательным взглядом пустынную улицу. — Слушай, змейка, у тебя цепкие пальчики?

— Я всегда щиплюсь до синяков, даже если чуть-чуть.

— Ладно. Видишь эти штуки? Сейчас цепляйся за них изо всей силы, потому что я хочу взять в карьер с четвертной свечки. Да, вот так. Не боишься?

— Ни чуточки!

—Тогда держись! Хай-е-е!

Неферт зажмурилась, вцепилась пальцами в обитые мягкой кожей ручки. Пол под ногами подпрыгнул. В следующий миг ее распахнувшемуся взгляду предстали четыре устремившихся к небу столпа золотого пламени — вздыбившиеся, с запрокинутыми вверх мордами, с передними ногами, прижатыми к груди — кони Нахта. Казалось, кони хотели улететь в небо.

— Хай-е-е!

Четыре пары передних ног одновременно вылетели вперед, шелковой волной заструились гривы — и все превратилось в ветер…

Ветер свистел в ушах, ветер подхватывал и отбрасывал назад все косички Неферт… Как быстро проносились мимо скучные глиняные стены нижней улицы, в сплошную полосу сливалась вздымающаяся над ними зелень садовых пальм… Вот уже — неуклонно увеличиваясь — приближались навстречу исполинские храмы центральных улиц…

Какими же сильными должны быть руки, повелевающие этим полетом! Неферт взглянула на Нахта, гордая поза которого была невозмутимо неподвижна, словно он стоял на ровной земле. Двигались только его пальцы… Ох! Он и не думал держать вожжи своими могучими руками! Ладони его были полураскрыты, а тонкие ремни свободно скользили между пальцами — казалось, ничто не мешает им в любую минуту выскользнуть из рук! И тогда… Неферт стало страшно.

Неужели на самом деле все это могучее движение направляется только ленивым перебором пальцев, едва-едва касающихся ремней?! Почему он их не держит? Ведь лошади вырвутся!

Но лошади почему-то не вырывались…

Колесница поехала медленнее.

— Тьфу ты, здесь придется ползти как черепаха — того и гляди собьешь носилки с каким-нибудь идиотом, — сквозь зубы процедил Нахт.

Они ехали по мощеной площади в центре города.

— Слушай, Нахт, — неуверенно спросила Неферт, косясь на руки брата. — А почему ты так держишь вожжи?

— Как это — так? — не поняв, переспросил он.

— Ну — так… Лошади не вырвутся? Разве их не надо сильно-сильно держать?

Нахт расхохотался.

— А еще говорила «не боюсь»… Знала бы ты, змейка, сколько новобранцев я как раз по рукам и отходил плеткой из гиппопотамовой кожи за то, что они пробовали это делать, не «сильно-сильно», а хотя бы чуть-чуть!

— А почему?

— Почему? Запомни, змейка, хотя я, право слово, понятия не имею, какой прок в таких знаниях девочке… — они ехали по главным кварталам Фив — быстро, но все-таки не очень. — Верхом ли, на колеснице ли — хорошим наездником будет только тот, кто ничем не цепляется за лошадь. Трус думает, что удержится в седле, если схватится покрепче… Мальчишке, который садится на лошадь, это можно простить один раз. Если это повторится — он может стать чиновником или кем угодно, но не тем, кто подчинен суду чести.

— Нахт, что такое «суд чести»?

— Ну, змейка, это я тебе расскажу как-нибудь в другой раз…

— А что же тогда не дает упасть хорошему наезднику?

— Равновесие и только равновесие, змейка. Его надо чувствовать, как чувствуешь холод и жару.

— Но ведь у наездника должны быть сильные ноги?

— Не то слово…

— И руки!

— Все должно быть сильным, змейка, вдобавок очень сильным. Но только, — лицо Нахта неуловимо изменилось, — сила не должна быть глупой и грубой. А вот струсила ты зря.

— Я не трусила!

— Рассказывай. Ладно, держись — здесь уже можно набрать скорость. Хай-е-е!

И колесница снова оторвалась от земли. Больше Неферт действительно ничего не боялась — хотя лошади мчались еще быстрее — так быстро, что уже ничего нельзя было различить по сторонам.

— Ну что, понравилось? — колесница опять стояла у нижних ворот.

— Да, очень-очень-очень! — взволнованно ответила Неферт. — Ведь самое лучшее на свете — это все, что опасно, правда, Нахт?

— Опасно? — Нахт с недоумением взглянул на Неферт. — Выкинь это из головы. Со мной в колеснице ты в такой же безопасности, как дома среди своих игрушек.

V

Неферт бросила в курильницу еще одно зернышко.

Какими странными были эти дни! Самым странным в них было то, что отец и мать, и подруги, и все люди, прежде дорогие Неферт, словно куда-то исчезли. На самом деле они никуда не исчезали: Неферт, как обычно, встречалась с ними каждый день, разговаривала и занималась повседневными делами — и все-таки их не было. А Нахт был — причем даже тогда, когда не был… Неферт словно переселилась в тот мир, который ворвался в дом с появлением Нахта: ворвался, как ветер Сетха, как дыхание войны… Это был очень страшный мир — и все же Неферт не хотела никакого другого.

«Нахт, а откуда у тебя эти шрамы на сгибе локтей?» — спросила она в одну из утренних встреч в саду (встречи эти, так же как и поездки на колеснице, сделались их тайным обыкновением).

«А, это… — с ленивым пренебрежением спросил Нахт, даже не бросив взгляда на отметины, белыми полосками выделяющиеся на его загорелых руках. — Да так, памятка об одной истории».

«Расскажи, ну расскажи, пожалуйста!»

«Было б о чем рассказывать, змейка… Был один князек шасу по имени Муталу, с которым у меня водились кое-какие счеты…»

«И что?!»

«Да ничего… Я попался, как дурак. Мы месяц сидели в лагере без дела, а тут я сторговал у кочевых арабов необъезженного жеребца-двухлетку. Ну и начал его объезжать от нечего делать. Вот и напоролся с утра на их шайку — довольно далеко от лагеря. Жеребенка подо мной тут же сняли из лука — пропала вся работа. А со мной так спешить им было не с руки…»

«И что?!»

«Да ничего. Я ж даже оружия с собой не взял, отбивался, конечно, как мог, поясным ножом — но их ведь человек двадцать… Скрутили, как миленького. Пальмовыми веревками. Особенно Муталу суетился на радостях».

«А ты?!»

«Что я? Только и мог, что мышцы напрячь, пока связывали. Ну чтоб потом ослабить. А эта компания давай спорить, что б со мной такое лучше сделать. Кто прикопать живьем предлагает, кто что… Наконец нашлись — отворили жилы и оставили загорать. Напоследок, понятно, обменялись мы любезностями не для твоих ушей».

«Нахт, как же ты остался жив?!»

«А очень хотелось, змейка. Конечно, положение было не блеск. Кровь в песок хлещет, солнце жарить начинает… Ну ничего. Подождал немного, чтобы веревки на руках от крови набухли — они мокрыми не такие крепкие… А потом дотянулся кое-как и перегрыз их зубами. А дальше уже проще пошло. До лагеря вот трудно было добраться — слабый был, как котенок. Очень много крови вышло, да еще жара…»

«Какая сволочь этот Муталу!»

«Во-первых, не ругайся, это не женственно, во-вторых, никакой уж особой сволочью он не был, а его претензии ко мне были в известном смысле обоснованы».

«А дальше, что было дальше…»

«Дальше? Приезжают они вечером с повозкой за своими покойниками — на коня-то покойника, понятно, не навьючишь…»

«Каким покойниками?»

«Как какими? Ясно, теми, что я ножом уложил… А тут сюрприз. Муталу, кретин, сперва решил, что меня духи уволокли, а веревочки оставили. Потом очухался — стал у шатра на ночь особо стражу выставлять».

«А ты?»

«Что я? Десять дней валялся в палатке и ел финики — лучше всего от потери крови. А через несколько дней нашего махора скорпион клюнул. И приходит приказ — пересчитать посты. Я и вызвался вместо него ползти — чтобы заодно и свои дела сделать. Сперва пересчитал, а потом и в центр лагеря пробрался. У входа в шатер впрямь двое стражей носами клюют. Умно придумал, нечего сказать! Я с другой стороны зашел да тонким ножичком еще вход прорезал. Специальный — для своего визита. Когда он проснулся, я уж ему кляп в глотку заколотил. Ему, конечно, не надо было особо объяснять, зачем это я на огонек заглянул».

«А зачем?»

«Да в общем, не за тем, чтобы ему медовую коврижку подарить. Ты очень странная маленькая змейка. У тебя ноздри дрожат и щеки разгорелись — взрослых девушек так волнуют любовные речи, как тебя такие рассказы. Кстати, не могу понять, как ты умудряешься из меня их вытягивать. Терпеть не могу болтать на эти темы, а уж с ребенком твоего возраста…»

Возраст… Неферт взяла зеркало и, пододвинув поближе алебастровый светильник, погрузилась в темную бронзовую глубину. Это зеркало было отполировано очень хорошо, но все же недостаточно хорошо для того, чтобы в нем можно было разглядеть будущее. Приходилось довольствоваться настоящим. Настоящее открывало ей внимательное лицо девочки с мягкими и черными, вытянутыми к вискам, но в то же время не узкими глазами египтянки. Тяжелая масса черных косичек спадала на ее плечи. Да, по длине это были именно косички, а не косы. Одна из них — совсем короткая и заплетенная вперед — сейчас обратила на себя особое внимание Неферт, ведь если бы ее не было… Но она есть. Правильный и нежный овал лица, но вот губы… Эти полураскрытые губы хранят забавное выражение, какого никогда не бывает у взрослых девушек. По-детски забавна и неопределившаяся линия носа.

Ей девять лет. До достижения брачного возраста остается, самое маленькое, три года. Три года! Треть от той жизни, которую она уже прожила!

Косичка наводила на более утешительные мысли. Когда-то такие косички носили только дочери фараонов. Теперь их носит всякая знатная девушка.

Неферт, к удивлению отца проявляющая уже два дня самое прилежное внимание к изучению истории собственного дома, знала, что ее род, не состоя ни в каком родстве с царствующей ныне династией, является боковым ответвлением предыдущей, следовательно, в ее жилах течет некоторое количество божественной крови.

А из этого неуклонно вытекало то, что она вполне может стать женой Нахта!

И уж в чем у нее нет никаких оснований сомневаться, так это в том, что ее брат должен не меньше, чем она сама, радоваться такой возможности!

Откуда она знает, что Нахту никогда и ни с кем не бывало так весело и хорошо, как с ней? Откуда она знает, что все остальные если и не совсем исчезли для него, то все же существуют по сравнению с ней только так, постольку-поскольку? Что по-настоящему и для него сейчас существует только она?

Непонятно откуда, но она знает это наверное.

Пройдет три года, и она выйдет замуж за Нахта.

Неферт выронила зеркало, услышав чей-то негромкий и не очень добрый смех.

Черно-рыжая кошка Миура снова стала огромной. На этот раз на полголовы выше Неферт.

VI

— Миура, — сказала Неферт, удивляясь про себя тому, что второе появление кошки значительно больше изумило и напугало ее, чем первое. — А я уже подумала, что ты больше никогда со мной не заговоришь.

— Верней сказать, ты подумала, что я вообще никогда с тобой не разговаривала, — насмешливо ответила кошка.

— Да, это правда, — ответила Неферт, опуская голову: ей отчего-то сделалось стыдно.

— Оставим это. Скажи-ка мне лучше вот что: ты ведь не хотела бы причинить своему брату очень большой вред?

— Ни в коем случае не хочу! Почему ты об этом спрашиваешь?

— Потому, что ты легко можешь это сделать.

— Я — могу причинить вред Нахту?!

— Именно так и обстоит дело.

— Но — чем?

— Если проболтаешься обо мне — хотя бы самую малость.

— Миура! Уверяю тебя, что если я расскажу о тебе Нахту, то он мне просто-напросто не поверит! Он не поверит ни одному моему слову! Он решит, что я придумываю сказки!

Кошка вновь рассмеялась.

— Миура, почему ты опять смеешься? — воскликнула Неферт с некоторой тревогой. — Скажи, ведь ты умеешь узнавать мои мысли?

— В известной мере — да.

— Ты засмеялась, — тревога Неферт становилась все сильнее, — когда я думала о том, что могу выйти замуж за Нахта! Неужели ты смеялась потому, что он меня не любит?!

— Любит, вне всякого сомнения, хотя это и повергло меня в глубокое изумление. Он очевидно потерял голову. Он тебя любит.

— О, Миура, я знаю, что он любит меня так, как никого и никогда не любил!

— Здесь ты ошибаешься. В том-то и дело, что твоему брату посчастливилось второй раз переживать любовь, какая очень мало кому выпадает единожды.

— Он любил кого-то так, как меня?!

— И так и не так, но на самом деле все же так.

— Я в это не верю!! Я никогда в это не поверю, Миура! — Неферт разрыдалась.

— Если ты не веришь, то отчего это тебя так печалит?

— А кого он любил, Миура?

— Со временем узнаешь.

— А почему не сейчас?

— Сейчас не время.

— А когда же будет это время?

— Полагаю, что скоро. Теперь мы с тобой будем разговаривать чаще. А на сегодня — довольно.

VII

— Нет, Амени, даже не уговаривай! Видно, я всем этим так объелся в свое время, что сейчас кусок нейдет в горло, — голос Нахта далеко разносился в вечерней тьме. Он шел навстречу Неферт вместе с каким-то незнакомым молодым человеком, одетым в красивый сирийский плащ. Самого молодого человека тоже можно было бы назвать красивым — если бы он не шел рядом с Нахтом.

— Сам чати Сенеб бегает за ней, как очумелый мальчишка! А она просто с ума сошла, как узнала, что ты приехал. Клянусь тебе, Нахт, я в жизни не слышал более страстной мольбы из более красивых уст — да только умоляли меня, к сожалению, о том, чтобы я непременно привел другого. Будет старая школьная компания, все свои…

— А, не хочу… Езжай без меня, — поравнявшись с Неферт, Нахт улыбнулся ей одними глазами, показывая этим, что должен проводить гостя. — А что касается Яхи, то пусть прохладится горным снежком, так ей можешь и передать. Я не люблю, чтобы женщины о себе напоминали.

— Положим, это я знаю. Но клянусь Бесом, такими женщинами, как танцовщица Яхи, все же не бросаются. Или ты нашел что-нибудь поинтереснее?

— А уж это не твоего ума дело, — в удаляющемся голосе Нахта неуловимо проскользнула такая нотка, что Неферт не позавидовала его собеседнику.

Вскоре со стороны верхних ворот послышался грохот отъезжающей колесницы.

Танцовщица Яхи… Неферт доводилось слышать это имя от взрослых, посещавших пиры в Великом Доме: это было имя исполнительницы главной роли в танце «ветер». «Врывающаяся, как огненное дыхание Сетха», «жгучая», «легкая, как языки пламени»… И сейчас эта женщина хочет танцевать не для иностранных послов, а для Нахта… Для Нахта!

— Эй, змейка, ты где?

— Нигде, — ответила Неферт, глубже отступая в темноту.

— Выползай и не шипи.

— А почему тебя так зовут на этот пир?

— Мало ли куда меня зовут. Так ты остаешься в этих кустах? Тогда я пошел.

— Погоди! — Неферт выбежала навстречу брату. Сердце ее, как всегда, радостно екнуло, когда знакомые сильные руки на мгновение подняли ее в воздух. В конце концов, он ведь не поехал к этой Яхи! И вообще ему нет никакого дела до нее вместе с ее танцами!

— А кто этот гость, который приезжал тебя звать? — спросила она еще чуть-чуть сердито.

— Амени? Разве ты его не знаешь? Он же приятель нашего соседа, казначея Сети, стало быть — двоюродный брат твоего приятеля Инери.

— Моего приятеля?! — Неферт в гневе топнула ногой. — Никакой он мне не приятель!

— Неужто? Вы довольно забавно играли вместе, когда вам было года по три. Раздружились?

— Очень мне нужно с ним дружить! Я его просто ненавижу, я его так ненавижу, что готова выцарапать ему глаза! И он меня — тоже! Он говорит мне всякие гадости и швыряется в меня камнями! Очень больно!

— Так я ему уши надеру. Завтра же, — жестко сказал Нахт.

Неферт на мгновение увидела перед собой смуглое лицо Инери — и невольно удивилась впервые подмеченной ей странности, которая была в этом лице. Его светло-серые глаза казались такими холодными, словно их подернула изнутри изморозь, а слишком пухлые для мальчика, капризно вырезанные губы словно источали темно-багряный жар. Холод и жар — черты лица Инери соединяли их в единое целое.

— Нет, Нахт, — сказала Неферт с удивившей ее самое уверенностью. — Инери невозможно надрать уши.

— Так уж и невозможно?

— Понимаешь… — Неферт задумчиво прочертила на песке дорожки полоску носком сандалии. — Ты такой могучий, а он всего лишь мальчишка. Но если ты схватишь его за ухо, он, несмотря на это, на тебя бросится. Изо всех сил. И тогда уж тебе придется очень сильно его ударить.

— Ну, это необязательно, — Нахт улыбнулся. — Но если так, ты права. Кстати, из него может выйти толк. Но тогда ты от него держись подальше, ладно?

— Уж в этом не сомневайся! А выйдет из него толк или нет — мне нет никакого дела. А этот Амени — твой друг?

— Да нет, школьный приятель.

— Твои друзья — в песках?

— Странная ты змейка, спрашиваешь вещи, над которыми я сроду не задумывался… У меня нет друзей.

— Нет друзей? Почему?

— Не знаю, змейка. Как-то они никогда, вероятно, мне не были нужны. Да, не были: если мне что-то бывает нужно, то я хочу это получить и получаю. У меня нет только того, в чем я не нуждаюсь.

— Нахт, но ведь тебя все любят.

— Да, все — кто не ненавидит.

— Но я же не про врагов! Тебя любят везде, где ты появляешься… Стоит тебе только появиться…

— Меня все любят, змейка. Но видишь ли — я никого не люблю.

— Никого?

— Змейка, до очень недавнего времени я вообще не знал, как это делается.

— Я не понимаю…

— Ты знаешь игру в нарды, змейка?

— Да.

— Люди для меня всегда были и будут пешками нард. Любить я не умею, как не умею летать. Глупая девочка, когда я встретил тебя, мне показалось, что я схожу с ума: боль, нежность, забота… Летать мне было бы проще.

— Ведь ты меня любишь, Нахт?

— Змейка, я хотел бы сейчас поцеловать ремешки твоих маленьких сандалий.

— Так почему ты этого не делаешь?

— Потому, что ты еще очень маленькая змейка.

VIII

— Миура!

Кошка, гревшаяся на солнце шагах в тридцати от Неферт, казалось, ничего не услышала и тут же шмыгнула в лиловые заросли ирисов.

— Миура, постой! Мне очень-очень нужно с тобой поговорить!

— Ребенок Неферт!

Ну конечно! Только у Суб-Арефа есть это препротивное свойство появляться как из-под земли в самых неподходящих обстоятельствах!

— Я с сожалением вижу, что ты вновь преследуешь священное животное, гоняясь за ним с несомненно предосудительной целью схватить его и таскать на руках, как если бы оно являлось твоей куклой!

— Я вовсе не собираюсь таскать Миуру на руках! — воскликнула Неферт. — И вообще, эта кошка говорит! — Неферт тут же пожалела о сказанных сгоряча словах: сейчас Суб-Ареф разразится длинным-длинным нравоучением о том, что ложь является худшим из пороков, а бессмысленная ложь вдобавок не приносит никакой пользы.

— Ну и что из этого? — с большими раздражением спросил старший писец. — Разумеется, говорит, и с моей точки зрения говорит много лишнего. Кроме того, когда мы учились вместе в школе, у этой кошки была отвратительная привычка нарочно опрокидывать хвостом мой кувшинчик с толченой сажей прямо на папирус.

С достоинством кивнув собственной тираде, Суб-Ареф плавно помахал в воздухе коротковатой рукой, приказывая удалиться рослым нубийцам, и не спеша направился к дому.

Неферт остолбенела от изумления: Суб-Ареф не только поверил в то, что Миура говорит с Неферт, не только (что еще страннее!) утверждает, что учился в школе вместе с кошкой, но не находит ни в том, ни в другом ничего особенного!

— Состояние недоумения, как правило, является следствием опрометчивых поступков, — эти слова углубляющаяся в грядки ирисов Миура лениво произнесла на ходу, не забывая при этом — тоже на ходу — увеличиваться в размере.

— Ты о чем, Миура? — неохотно спросила Неферт, следуя за ней.

— Кто тебя тянул за язык сказать «эта кошка разговаривает»?

— Клянусь, я не знаю сама. Это было глупо, ужасно глупо. Как-то случайно вышло.

— Вы оба абсолютно не умеете молчать — и это одна из причин, по которой я еще десять раз подумаю, насколько серьезно мне надлежит иметь с вами дело.

— Мы оба? Ты говоришь обо мне и Нахте?

Кошка остановилась и величественно уселась среди цветов.

— Миура, милая Миура, — взмолилась Неферт, подбирая подол столы и опускаясь на землю рядом с кошкой. Я непременно должна тебе рассказать…

— О том, что твой брат ничего не имеет против взять тебя в жены.

— Нахт меня любит, Миура! Он сам мне это сказал! Я не пойму, почему я сама не своя от радости — ведь я это знала и так! Потому, что я его знаю, знаю как саму себя!

— Хорошенькое сравнение. Если ты кого-либо не знаешь совсем, так это именно себя. Но опустим его. — Миура шевельнула хвостом. — Ты знаешь своего брата — это такая же правда, как то, что ты его не знаешь.

— Ты злая кошка, Миура! — Неферт ударила себя рукой по колену. — Разве можно знать и не знать одновременно?! И как я могу тебе поверить, когда нам с Нахтом даже не надо разговаривать — мы понимаем друг друга с одного взгляда, и этого довольно! Я тебе не верю!

— Я и не предлагаю тебе верить — это не имеет смысла. А вот подтвердить свое утверждение доказательствами я, пожалуй, намерена. Если ты не боишься их от меня получить.

— Я ничего не боюсь! Я люблю Нахта — доказывай все, что тебе хочется.

— Сегодня ночью, в беседке у пруда, у твоего брата будет довольно занятная тайная встреча.

— С танцовщицей Яхи?!

— Однако, ты отменно уверена в его чувствах.

— Нет, я знаю, что ему нет никакого дела до Яхи. И до всех других женщин.

— Да, эта встреча не с женщиной.

— Тогда что же это за встреча?

— Я полагаю, тебе лучше выяснить все самой.

— Но каким образом?

— Разумеется, подслушав.

— Миура, но ведь подслушивать скверно!

— Как когда.

— Кроме того, это невозможно! К Нахту нельзя приблизиться так, чтобы он этого не услышал! Хотя знаешь, Миура, — Неферт невольно приподнялась, — в беседке есть большая деревянная кадка для букетов. Она высокая и стоит в углу! Ведь я могу заранее в нее спрятаться!

— Ты недооцениваешь своего брата. Помимо острого зрения и тонкого слуха он, как всякий совершенный воин, наделен звериным чутьем присутствия. Он обнаружит тебя, даже если ты не будешь шевелиться и дышать. И не поблагодарит.

— Ты злая кошка! Зачем же ты предлагаешь мне то, что невозможно сделать?

— Вполне возможно, но только с моей помощью. — Неферт вздрогнула: Миура смотрела на нее в упор, и глаза ее оказались более жуткими, чем голос. Неферт вспомнила, как заглянула через край колодца — перед тем как в него залезть. Таким же холодом повеяло тогда на нее от черной глубины. Но глаза Миуры были страшнее колодезного провала — потому что они смеялись. — Я лишу тебя запаха и звука.

Неферт тихонько вздохнула от страха.

— Ты боишься?

— Нет!

Это тем не менее было правдой: едва ли не все, что исходило от Миуры, на самом деле было черным колодезным провалом. Но и в самый колодец — в день появления Нахта — Неферт не могла не шагнуть.

— Через два исхода твоих песочных часов после полуночи можешь отправляться к беседке. Нахт тебя не услышит.

— Неферт!

— Не-фе-ерт!!

— Неферт!!

Неферт в досаде закусила губу, услышав пронзительно разносившиеся по саду голоса няньки и служанок.

— Неферт, цветочек, где ты? Учитель уже пришел на урок!

— Кажется, тебя зовут? Прощай!

…Уже идя к дому, Неферт вспомнила о том, что так и не спросила Миуру о странном поведении Суб-Арефа.

IX

— Послушай, Нахт, — Неферт спускалась рядом с братом по белой песчаной дорожке, обрывающейся широкими, покрашенными голубой краской деревянными ступенями, нижние из которых уходили в заросшую лотосами воду. Как всегда, когда Нахт был рядом с ней, Неферт казалось, что ее с ног до головы окутывает исходящая от него сила. — А ты когда-нибудь сам видел Царя Царей, сына Амона — да будет он жив, здрав и невредим?

Вопрос этот действительно занимал Неферт, но все же сейчас она задала его с тем, чтобы скрыть смущение. Гуляя с братом, Неферт одинаково опасалась смотреть на беседку над прудом (ведь Нахт мог уловить выражение ее взгляда) и избегать смотреть на нее вообще (ведь это могло показаться Нахту странным)… Через несколько часов у Нахта была назначена в этой беседке тайная встреча. Неферт хотела только одного — чтобы ничто не помешало ей подслушать. Нахт шел рядом с ней — единственный существующий для нее человек, который был ее миром. Не знать чего-либо об этом мире было совершенно невыносимо.

— Видел, конечно.

— А когда?

— Да позавчера.

— Позавчера?

— Ну. Когда мне еще один Орден Льва вручали.

— Ой, Нахт, расскажи, какой он! — Неферт заинтересовалась уже по-настоящему. — Он ведь сияет, как солнце, да?

— Да нет, не особенно. Смазливый такой мальчишка, но уж очень хлипкий. По-моему, они заморили его этими церемониями.

— А он с тобой говорил?

— Говорил.

— А что он тебе сказал, Нахт?

— Да всю ту лабуду, какая в таких случаях говорится. Торжественные речи — как ругань: чем серьезнее повод, тем семиэтажнее.

— Как это — семиэтажнее?

— Башня такая есть в Бабилу, храмовая. Семь этажей в ней. Зиккурат называется.

— Но ты ничего не рассказал о Сыне Солнца!

— Да неинтересно все это, змейка. — Нахт казался чем-то озабоченным и даже — это совсем-совсем с ним не вязалось! — опечаленным. Может быть, его заботила предстоящая встреча? — Какой странный на тебе сегодня наряд.

Перехватив взгляд брата, Неферт скользнула глазами по своей бледнолиловой столе, отягощенной широким предплечьем, золотые нити которого соединяли ряды живой бирюзы и лазурита.

— Это очень старый убор, — Неферт опустилась на дерево мостков вслед за Нахтом. По обыкновению, сразу выдающему тренированного лучника, Нахт стоял, выдвигая вперед левое колено и упруго опираясь оземь носком согнутой правой ноги.

— Это очень старый убор, Нахт, — повторила Неферт негромко. — Ему лет триста.

— А вся бирюза жива.

— Еще бы! Знаешь, как его хранят. Не представляю, что бабка сделала бы со служанками, если б хоть камешек заболел. Я его для тебя надела.

— Странное сочетание: бирюза и лазурит. Никогда такого не видел.

— Нет, ни капельки не странное! Тут ведь особый смысл. Ты знаешь, что лазурит и бирюза — ненастоящие камни?

— Ну, здравствуй! Само собой — бирюза и лазурит бывают поддельными, как и все прочее. Но поддельная-то бирюза как раз никогда не умирает.

— Ты ничего не понял! Настоящие лазурит и бирюза все равно не настоящие!

— Змейка, болтаешь глупости.

— Ничего подобного! Послушай Нахт! Бирюза и лазурит — это день и ночь лемурийского неба. Ты слышал о Праматери Царств?

— Что-то слышал, когда был мальчишкой, — Нахт провел по лбу наружной стороной ладони. — Земля магов, которая погибла?

— Да! Только они знали, что погибнут! Потому что всемогущий всегда знает срок смерти. И еще они знали, что весь мир изменится. И они сделали камни, чтобы оставить память о цвете своего неба!

— Откуда ты знаешь такие сказки, змейка? — голос Нахта прозвучал приглушенно.

— Это не сказки! Мне об этом рассказывала… — Неферт в испуге поднесла ладонь к груди: имя Миуры все-таки не успело слететь с ее языка. — Мне рассказывала нянька Хапшесут.

— Что же, кроме сказок, может рассказывать нянька? — Нахт вздохнул с облегчением.

Некоторое время они молча сидели рядом, глядя, как над уходящими в воду ступенями смыкается трепещущая вечерняя вода.

— Сегодня все похоже на сон, — тихо прошептала Неферт. — Рыбки плывут, как тени, и лотосы такие печальные.

— Змейка, не говори мне о снах и тенях.

Неферт обернулась: Нахт по-прежнему касался ладонью середины лба — и в этом жесте была мука.

— Эта тень сгущалась во сне, — почти беззвучно произнес он. — Я не могу вспомнить…

— Нахт!

Нахт отвел руку от лица и взглянул на сестру: невеселая усмешка тронула его губы.

— Воспоминание уплывает, как тени рыб, — заговорил он. — Откуда я знаю, что тебя, маленькая змейка, не могут испугать мои слова?

— Это правда, Нахт!

— Тогда попробуем вместе открыть этот маленький ларец черного агата. Ты знаешь, что в пятнадцать лет я чуть не умер от лихорадки?

— Нет, мне об этом никогда не говорили.

— Ну правильно, с какой стати. Это было так давно, что мне кажется — не со мной… Яснее всего я помню это смешанное с жутью удивление: разлитый в теле свинец, который мне — поднимавшему любую ношу — не по силам было поднять. Я пытаюсь поднять руку — мою руку, останавливающую на скаку лошадь — и мне это не всегда удается, потому что пальцы налиты этим свинцом… Рука падает на полпути — и мне страшно. Змейка, ты не можешь понять, как страшно мужчине ощущать бессилие… Раны на войне совсем другое, чем болезнь… Я никогда не болел, ни до, ни после… Лица появлялись, склонялись надо мной и исчезали… Приходили ночи — и я оставался наедине с ужасом бессилия. Огонь плавал в светильнике… Стены комнаты поглощала темнота… И тогда ко мне стала приходить Она.

— Она, Нахт…

— Да, женщина, которую я любил. Если только все это не было бредом. От ее глаз исходила мягкая ночная прохлада… Мне становилось лучше от одного ее приближения.

— Ты был рад ей, Нахт?

— Нет! Она была красива. Это было — унизительно… Я ненавидел ее за то, что она смеет подойти ко мне, когда я так… жалок. «Убирайся», — сказал я, пытаясь приподняться… Она села на край моего ложа. Ее рыжие волосы спадали на черную столу. Огоньки светильника играли в ее глазах.

«Зачем ты пришла, уходи», — повторил я.

«Ты должен заснуть», — сказала она… и взяла мою руку в свою. И я понял, что бежавший от меня сон придет ко мне, если она будет сидеть рядом и держать меня за руку. Змейка, я заснул. Иногда я просыпался — она неподвижно сидела рядом, стройная и очень прямая… «Ты здесь?» — спрашивал я. «Здесь, мышь, спи», — отвечала она, и глаза ее улыбались. Я сильнее сжимал ее руку и засыпал опять.

На следующую ночь она пришла снова.

«Я тебя не звал, уходи! — сказал я. — Уходи, ты мне не нужна! Уходи, слышишь?!»

Так я встречал ее каждый раз. Я говорил и думал при этом, что если она не придет следующей ночью, то я как-нибудь донесу руки до рта и перегрызу жилы зубами. Я бы это сделал, змейка. Не потому, что мне было плохо. Я уже любил ее.

Потом начались разговоры. Я не помню их. Я не могу их вспомнить. Мне становилось лучше. Разум мой прояснялся — и я все отчетливее понимал, что ее не видит в этом доме никто, кроме меня.

Я не знал, кто она — дух ночи или воплощение богини… Я знал одно — она не была земной женщиной.

Но я любил ее так, как любят земных женщин.

Я знал, что ее нельзя так любить.

«Я выздоровлю, и ты уйдешь», — говорил я.

«Уйду».

«Тогда я не стану жить».

«Ты станешь жить и забудешь обо мне».

«Ни за что! Ты этого не дождешься!» Змейка, а ведь я ее все-таки забыл. Не могу понять, как это вышло. Забыл, как только начал выздоравливать.

— Кто она была, Нахт?

— А была ли она вообще? Много бы я дал, чтобы это понять, — Нахт легко поднялся. — Ладно, змейка. Я даже рад, что это все тебе рассказал. Теперь ты все обо мне знаешь.

«Не все», — подумала Неферт.

X

Шаги, ведущие к беседке, послышались, только когда озябшая даже в своей шерстяной накидке Неферт уже совсем потеряла надежду, что кто-нибудь придет. Лаковые листы черных кустов, обрамлявших перила беседки, в которых и спряталась Неферт, были так плотны, что она сидела, словно в маленьком шалаше… Окон в этом шалаше, естественно, не было, а выглядывать наружу, несмотря на обещание Миуры, Неферт побаивалась.

Оставалось только слушать.

— Здесь нам никто не помешает.

Шаги поднялись по ступенькам, что-то прошелестело, заскрипели деревянные оттоманки.

— Будем надеяться. Так вот я и говорю, — Неферт чуть не подпрыгнула от изумления: второй голос принадлежал Суб-Арефу. Так это с ним Нахт имел тайную встречу в такой час! — Пшеница, будем рассматривать хорошую белую полбу, по нынешнему курсу колеблется от трех до четырех серебряных колец мешок, причем при оптовой продаже съезжает к трем. Таких цен не бывало со времен фараона Хуфу! Рынок наводнен: вот что делает импорт как следствие перемирия с шасу. Они-то рады-радехоньки гонять караваны. Но, как Вы можете понять, этим не вполне довольна группировка влиятельных лиц, вкладывающих солидный капитал в наделы, отведенные под пшеницу.

— К этой группировке, вне сомнения, относится мой досточтимый собеседник?

— Вы смотрите в корень. Между тем как правительственная политика…

— Поощряет импорт. Почтенный Суб-Ареф, я прекрасно вижу направление Ваших помыслов. Однако получается неувязка. Предположим, мне ничего не стоит распотрошить в неофициальном порядке три-четыре каравана: если это не подорвет импорта, то, безусловно, взвинтит цены.

— Минимум — до пяти колец мешок!

— Положим. Но шила в мешке не утаишь. В таких случаях всегда кто-нибудь уносит ноги. Неужели Вы полагаете, что в Великом Доме на такое посмотрят сквозь пальцы?

— Мой юный герой, при несомненной львиной хватке Вам недостает еще некоторой житейской опытности. Что если, я говорю предположительно, напасть на шасу под видом хеттов?

— Клянусь Сетхом, превосходная идея!

— Я не сомневаюсь, что ее превзойдет практическая реализация.

— Но для начала, — в ровном голосе Нахта прозвучал металл, — оговорим конкретно мой процент в общей прибыли.

XI

— Быть может, довольно?

— Ничего не довольно! — Неферт захлебывалась слезами. — Гадкая, злая кошка!! Теперь я из-за тебя ничего не понимаю! Совсем ничего!

— Вот как? Значит, в твоем брате все же есть кое-что не совсем тебе понятное? Позволь спросить, что же именно?

— Ты сама знаешь, что! — Неферт заревела еще громче. — Ты затем все это и подстроила! Он же герой! Он страшен врагам, как Монту! Его колесница подобна огненному ветру Сетха! Зачем ему эти дурацкие деньги и этот дурацкий Суб-Ареф?! Он же герой!

— Совершенно верно, он герой. С чем, с чем, а с этим не поспоришь. Если вдруг — что маловероятно — нигде не случится войны, он положительно удавится от такой жизни. А еще вернее — сам эту войну развяжет. Колесница, битвы — все это так. Но помимо этого — он деловой человек. На редкость деловой для своих лет. Ты присутствовала всего лишь при одной незначительной сценке, относящейся к этой стороне жизни.

— Я не хочу об этом знать! Я хочу, чтобы он был только прекрасен! Только лил кровь! Только мчался на колеснице! Только любил меня!

— Он-то тебя любит, а вот ты его — нет.

— Я не люблю Нахта?! — Неферт смахнула кулаком слезы.

— Похоже на то. Нельзя любить половинку Нахта. Ту, которая больше нравится тебе… Он, видишь ли, не только из нее состоит.

— Он лазил в колодец. Он самый сильный. Он любил добрую черную богиню, когда был болен. Он зовет меня змейкой.

— Ты и есть змейка. Ты говоришь правду. Но не весь Нахт — это не Нахт вообще, как бы ты не знала все о колодце, конях и богине. Я нарочно подстроила это, не отрицаю. Любишь ли ты настоящего Нахта, маленькая змейка?

— Да, Миура, ты правильно это сделала, — Неферт всхлипнула. — В нем есть то, что мне совсем не близко и даже не интересно. Но, конечно, я его люблю. Только теперь я все понимаю.

— Маленькая змейка Неферт, — зареванных пылающих щек девочки на мгновение коснулась мягкая лапа кошки. — К сожалению, ты еще понимаешь очень мало.

XII

— «Посмотри на рыбака. Труд его ужасен: разве не работает он вперемежку с крокодилами?»

— Ты очень небрежна сегодня, Неферт. А ведь ты знаешь, что у меня редко выдается часок самому проверить твои уроки, — Имхотеп с некоторой обидой отложил книгу. — О чем ты все время думаешь?

— Право, не знаю, папочка. Я отвлеклась, потому что подумала… а кто этот человек?

— Какой человек, дочка?

— Вон тот, под навесом. Который отдыхает.

— Так это же армейский вестовой, который примчал вчера ту бумагу… Еще бы ему не отдыхать: бедняга скакал целую ночь, с тем чтобы Нахт смог выехать уже сегодня к вечеру.

— Нахт уедет?

— Доченька, мы с матерью и не надеялись, что Нахт пробудет дома так долго… Твой брат очень занятой человек. Хотя я понимаю, что ты огорчена.

XIII

— Нахт!

— Ничего не поделаешь, змейка, — обняв за плечи подбежавшую Неферт, Нахт вышел вместе с ней из низкой кладовой постройки, в которой несколько слуг под руководством Шедсу перекладывали какие-то ящики и запаковывали кожаные мешки. — Я не могу терять ни минуты: иначе там начнется такая заваруха…

— Нахт!

— Когда ты была маленькой, ты думала, что у мальчиков на самом деле растут на спине уши. А когда я притащил тебе маленького ежика, ты плакала, что он не хочет с тобой разговаривать. Змейка, когда ты выйдешь за меня замуж, я тоже буду то и дело уезжать в пески — и ничего страшного в этом нет.

Сильная рука брата обнимала Неферт, в его ласковом голосе было столько любви… А глаза… глаза смотрели так, как никогда прежде не смотрел на нее Нахт. Это был взгляд сквозь Неферт: глаза Нахта видели караваны шасу, отряды хеттов, трепещущие от огненного дыхания Сетха полотнища палаток…

— Нахт!

Нет, это не Неферт, это само ее отчаяние метнулось на грудь брату… И на мгновение — Неферт уже знала, что оно будет недолгим, Нахт снова увидел сестру… В его глазах появилась боль.

— Я и подумать не мог, возвращаясь в этот дом, — произнес он, — что ко мне на грудь заползет здесь маленькая черная змейка и свернется на самом сердце.

XIV

Это был камень красной яшмы — темно-красной, похожей на спекшуюся кровь. Солнце раскалило его до тонкого запаха тины, который был слышен, только когда Неферт, сложив ладони, подносила камень к лицу…

— Где ты нашла этот камень? — спросил рядом голос кошки, приближения которой Неферт не услышала.

— Ты меня пришла утешить, Миура? — лицо Неферт, устремленное через заросли камыша туда, где похожие на маленьких серебряных рыбок солнечные блики скользили по молочно-голубой воде бесконечного Нила, осталось неподвижным. Впервые в жизни Неферт уходила одна так далеко от дома. Но это тоже не имело никакого значения. — Не надо, наверное. Нахт уехал.

— Утешить? Напротив — чтобы сделать тебе еще больнее.

— Разве это получится? — Неферт тихо улыбнулась. — Разве за одну жизнь можно умереть больше, чем один раз?

— Можно. В одной телесной оболочке можно умирать и воскресать не единожды, а всякий раз, когда изменяется ее духовное содержимое.

— У всех?

— Нет, у очень немногих. Люди боятся изменения. Ты не знаешь, как сильно они этого боятся. Нахт всегда удивлял меня неведомой ему самому тонкостью догадок. Он назвал тебя змейкой — в тебе всегда будет жить неустрашимое стремление сбрасывать прежнюю кожу. А сбрасывать ее — это значит умирать и воскресать.

— Так чем же ты хочешь сделать мне больно?

— Отчего уехал Нахт?

— Оттого, что дела позвали его в пески.

— Дела делами, пески песками… Нахт сбежал от тебя.

— От меня?

— Да. И хвала Изиде, что он сделал это вовремя.

— Нет, — Неферт прижала к щеке темно-красный камень.

— Там должна быть чья-то лодка внизу. Видишь — на колышек накинута веревка. Покатаемся на ней немного?

— Давай. Только ведь там нет весла.

— Как знать. Ты не боишься — ведь это чужая лодка?

— Мне все равно.

— Вот уже и одно преимущество твоего нынешнего состояния, — насмешливо произнесла кошка. — Раньше ты стала бы об этом беспокоиться.

Неферт сбежала к берегу. В спрятанной соломенной лодке в самом деле оказалось весло, которым она оттолкнулась от земли, пока Миура с явным удовольствием устраивалась на носу. Узкая лодка заскользила в зеленом прохладном мраке прибрежных зарослей.

— Почему ты сказала, что Нахт сбежал от меня, и почему ты возносишь хвалу богине за то, что мне так плохо? — спокойно спросила Неферт, легко погружая весло в черно-зеленую воду.

— Хвалу богине я возношу не из-за твоих страданий, а за то, что твоему брату посчастливилось унести ноги живым и невредимым. Скажем прямо — шансов на это у него было несколько меньше, чем если бы он столкнулся в одиночку с армией хеттов. Ты опаснее для него, чем он для тебя — это так же верно, как то, что тебе сейчас больнее.

— Ты второй раз такое говоришь. Чем я опасна Нахту?

— Я показала тебе, что Нахт бывает не только таким, каков он с тобой. Неферт смотрела не на кошку, а в темную воду, струившую вслед лодке

черные пряди водорослей.

— Да, Нахт бывает разным — я знаю это.

— Но ты не знаешь, какая половина в нем сильнее.

— Конечно, та, что с мной!

— Глупая змейка. До встречи с тобой он превосходно обходился без этой половины. Ты разбудила в нем ту душу, которую он заставляет спать: этого я не хотела объяснять тебе раньше времени.

— Заставляет спать? Как это, Миура?

— Сам того не зная, естественно.

— Миура, почему он заставляет спать такую прекрасную душу?

— Потому, что в твоем прекрасном и могущественном брате нет той силы, которая могла бы эту душу подчинить.

— В Нахте — нет силы?!

— Этой нет. Здесь он настолько слабее тебя, насколько ребенок слабее его в рукопашной схватке. Тебе трудно это понять, потому что в тебе есть эта сила. Так же трудно понять Нахту, что можно не управлять конями. А вот что случится с неумелым наездником, который попробует объездить норовистую лошадь?

— Она его сбросит и расшибет насмерть.

— Сразу?

— Может быть, сразу, может быть — нет.

— В том-то и дело. Нахт и так слишком долго продержался на скаку. Пойми как следует: ты хочешь слиться с той его душой, которая не может бодрствовать слишком долго. Но пока ты с ним — ей не заснуть. Эта история могла кончиться очень плохо.

— Но послушай, Миура…

Неферт испуганно прижала руку к быстро-быстро забившемуся сердцу: в темной воде, над повторенным водой бортом лодки, возникло зыбкое отражение стройной рыжеволосой женщины, сидевшей очень прямо и неподвижно, со сложенными на коленях руками…

Лица невозможно было разглядеть.

Неферт вскинула глаза. На носу по-прежнему сидела кошка.

Отражение в воде исчезло.

— Теперь ты поняла, кто приходил к Нахту?

XV

Прибрежные заросли поредели и уплыли, крики потревоженных птиц сделались не такими громкими, и освобожденная вода стала голубой. Медленное течение подхватило соломенную лодку, на корме которой сидела девочка с короткими косичками и в белой льняной столе с перепачканным землей подолом, а на носу — черно-рыжая кошка.

— Я испугала тебя?

— Ничуточки! — сердце Неферт по-прежнему стучало. — Миура… это тебя любил Нахт.

— Теперь тебе ясно, почему я запрещала обо мне рассказывать? Что-то общее из моих разговоров с тобой и с ним… Случайная догадка… Если бы Нахт получил твердую уверенность в том, что я приходила не в бреду, — душа, с которой у него нет сил совладать, уже не могла бы уснуть.

— Если ему так опасно о тебе вспоминать, Миура, зачем ты тогда приходила к Нахту?

— Чтобы уязвить его болью.

— Я не понимаю тебя, — прошептала Неферт.

— Очень немногие из людей — живые.

— А какие же они? Мертвые?

— О, нет. Не живые и не мертвые, а просто — несуществующие.

— Как это?

— Да так. Даже убивать их не особое злодеяние. На земле живы только те, кто ощущает свое существование, те, в ком обитает дух жизни.

— А как вселяется дух жизни?

— Иногда — через боль. Но не всякая боль вызывает духа жизни. А Нахт к тому же был создан абсолютно защищенным от боли, которую способны причинить люди. Поэтому понадобилось волшебство.

— Но если он все равно почти об этом не помнит?

— Помнит всегда — только не знает об этом. Воспоминание спит, но дух жизни обитает в его глазах. Как-нибудь я научу тебя узнавать по глазам живых.

— Но Миура, — Неферт переплела пальцы рук. — Если нам невозможно быть вместе, зачем он полюбил меня, полюбил так сильно?!

— Вини в этом его бесстрашие.

— Миура, я так не хочу верить тому, что ты говоришь! — Неферт наконец заплакала. — И все-таки я в это верю! Хотя когда я в это верю, мне так больно, словно меня разрывают пополам. Да, мне и Нахту невозможно быть вместе! Но что делать, я же люблю его, Миура!

— Ты выскользнешь из этой кожи.

— Но я не хочу из нее выскальзывать!

— Не спеши. Пора плыть к берегу. Когда я пришла, ты решила, что я явилась тебя утешать. Что же, пожалуй, теперь я могу кое-что сказать тебе и в утешение. Всего одну вещь, которую ты, впрочем, знаешь и так. Изо всех девочек Та-Кемета только с тобой могла заговорить волшебная кошка.

XVI

Шероховатые светло-желтые камни были нагреты солнцем. Неферт коснулась сандалией края колодца. Черный проем, в котором жили днем звезды, поманил жутковатым холодом — как в далекий день появления Нахта. На этот раз Неферт не испугалась — напротив, ей захотелось оказаться внизу — на плоском выступе под шатающимся камнем, — там, где она увидела звезды, когда появился Нахт.

«Так я и знал, что это маленькая змейка Неферт ползает тут по колодцам!»

Какой это был счастливый, самый счастливый в жизни день!

Камень скользнул под тонкой кожей сандалии. Неферт крепче вцепилась в стену.

«Я представляла тебя другим».

«А каким?»

«Очень гадким».

Кружок солнечного неба наверху уменьшился. Глаза привыкли к темноте.

— Ми-у-ра!! — имя кошки, подхваченное каменным горлом колодца, сорвалось с губ Неферт само собой: не Нахт, а только Миура могла прийти на помощь в такую минуту.

В колодце кто-то был.

Этот кто-то расположился на том самом выступе, до которого добиралась Неферт.

— Бегаешь по колодцам за своим распрекрасным братцем, а ему на тебя вовсе и наплевать.

Весь испуг Неферт мгновенно исчез. Эта, не слишком приятная, встреча была, несомненно, встречей с существом из плоти и крови. Вдобавок — неплохо знакомым.

— Инери? — изумленно спросила она.

XVII

— Ну я, и что из этого? — ответил Инери не слишком приветливо. — Залезла, так спускайся, я подвинусь.

— Но что ты здесь делаешь? — недоверчиво спросила Неферт, минуя шатающийся камень. — Ты смотришь на звезды?

— Нужны мне твои звезды, — Инери сердито фыркнул в темноте. — Еще чего!

— Тогда зачем ты сюда залез? — спросила Неферт уже враждебно.

— А тебя ждал, — четко и раздельно проговорил Инери.

— Вот еще глупости! Откуда ты мог знать, что я сюда залезу?

— А ты уже четвертый раз сюда лезешь — каждый день, — по-прежнему неприязненно ответил Инери где-то совсем рядом. — С тех пор, как твой героический братец укатил. И воображаешь, что если он тебя один раз вытащил из колодца, то ты тут и до второго раза досидишься. Что, не так?

Неферт задрожала от ярости. Первая фраза Инери, на которую она от удивления не обратила внимания, словно вновь — вместе с только что сказанным — прозвучала в ее ушах.

— Как ты смеешь!! Ты — гадкий мальчишка… Нахт… Нахт бы тебе уши надрал! — Неферт задохнулась. — Вообще — откуда ты это знаешь?! Ты что — следил что ли за мной — как… как хеттский махор?!

Гневная тирада Неферт замолкла в каменном отзвуке. В колодце сделалось тихо. Только слабое ощущение тепла около левого плеча говорило Неферт о том, что Инери сидит рядом с ней на тесном выступе.

— Следил, — ответил наконец Инери очень тихо.

XVIII

— А пошли сохнуть ко мне.

— Не все ли равно, где сохнуть? — Неферт провела рукой по облепившему колени подолу.

— Да нет, я просто подумал, — уронил Инери небрежно, — ты-то у меня в саду не бываешь, а я у тебя — сто раз.

— И все сто — без приглашения? — ядовито поинтересовалась Неферт.

— Если я где хочу быть, мне плевать, приглашали меня или нет. Ну так что? — не дожидаясь ответа, Инери разбежался с двух шагов и, запрыгнув на невысокую стену, протянул руку Неферт.

Инери прекрасно понимал — и Неферт это видела, — что она полезет-таки вместе с ним: ее любопытство было задето.

Самым лучшим было молча повернуться и уйти домой: то-то бы злился этот дерзкий мальчишка!

Неферт ухватилась за руку Инери и через мгновение оказалась на стене.

— Теперь вниз? — серые глаза Инери сделались какими-то уж слишком веселыми. Неферт не понравилось, что она подчинилась Инери так легко.

— Нет, погоди, — заявила она насмешливо. — Лучше посидим здесь — не у меня, не у тебя.

— Как хочешь, — ответил Инери, безмятежно улыбаясь, и уселся поудобнее. Неферт подумала, что ошиблась: Инери вовсе не пытался брать над ней верх — ведь он не настаивал.

— А почему ты звала свою кошку, когда испугалась?

— Во-первых — нипочему, а во-вторых — я не пугалась.

— Ври больше, — Неферт не обиделась только потому, что Инери улыбнулся еще безобиднее. Казалось, он был в великолепном расположении духа: куда только делась его недавняя злоба?

Нет, что-то заставило Неферт быть с этим мальчишкой настороже.

Неферт смотрела на Инери, словно видела его в первый раз. Кладка стены была неровной — Инери расположился напротив Неферт чуть повыше, свесив одну ногу и сидя на другой. Его смуглое лицо было видно ей немного снизу: округлый подбородок, гордо очерченные багряные губы, крылья носа — и ярко-серые глаза, полузакрытые, затененные чересчур длинными для мальчика, похожими на опахала ресницами. Светлые пепельные волосы, унаследованные от бабки-моавитянки, крупными локонами спадали вдоль этого лица на еще не развернувшиеся, по-детски узкие плечи. Во всем теле Инери еще совсем не было мощи, но уже ощущалась разлитая в мышцах сила. И — гибкость. Гибкости пока было больше, чем силы.

На Инери была только полотняная набедренная повязка. Скользя по обнаженному темному телу и светлым волосам, яркие лучи солнца, казалось, окутывали всего Инери золотым облаком.

— А я в сто раз красивее, чем твой Нахт.

— Ты какой-то ненормальный! Разве мужчинам можно такое о себе говорить?!

— Правду можно говорить всем. Это даже добродетельно — спроси у взрослых.

— Так и побегу спрашивать. И Нахт гораздо красивее!

— Знаешь, ты, пожалуй, еще на меня посмотри.

— Кажется, я уже на всю жизнь на тебя насмотрелась! — Неферт хотела спрыгнуть со стены.

— Так почему ты звала кошку? — спросил Инери, быстро подавшись вперед и мягко схватив Неферт за руки.

— Зачем тебе это знать? — Неферт попыталась высвободиться.

— Затем же, зачем все остальное. Все, что относится к тебе.

— Почему ты кидался в меня камнями?

— Я скажу, — Инери еще сильнее обхватил руки Неферт. — Только все-таки спустимся ко мне в сад.

XIX

— Больше всего из-за того, что я на тебя злился… — они сидели в заброшенной части сада, на толстом белом корне платана.

— А почему ты на меня злился?

— Потому, что ужасно хотел бы совсем не обращать на тебя внимания — и не мог. Ты меня словно заставляла о тебе думать. Я тебя за это просто ненавидел иногда… — Инери стиснул зубы. — И самое обидное — я знал, что меня-то ты заставляешь думать о себе, а сама даже об этом не догадываешься! А я бы умер на месте, если бы ты догадалась! Ни за что бы к тебе первый не подошел! Если совсем честно — я боялся… Вдруг тебе это все равно… Я даже кидался в тебя нарочно, чтобы ты не подумала…

Над ними переплетались тенистые ветви, но Неферт отчего-то казалось, что окутывающее тело Инери золотое облако не исчезло вместе с солнцем. Оно переливалось в каждом плавном движении Инери — и к этому золотому теплу хотелось быть ближе.

По сбивчивой речи Инери было видно, что он волновался. Но в его серых глазах — и Миура не усомнилась бы в том, что это были живые глаза, смотревшие на Неферт честно и прямо, — иногда насмешливо вспыхивала дерзкая уверенность в своей силе. Но в чем была эта сила?

— Не говори ничего, Неферт, — Инери убеждающе переплел ее пальцы со своими. — Я ведь потом тебе всего не скажу… Я еще, может, и сейчас не все скажу, не знаю!

Словом, я не хотел к тебе подходить.

Как раз на этом дереве я и сидел, — Инери коротким кивком показал наверх. — И видел, как ты полезла в колодец. Я еще подумал — зачем? И хотел скорее слезть, вдруг ты в воду свалишься.

И тут, — пальцы Инери сделались железными, — я увидел, как к тебе подошел другой.

Я сам виноват! Так мне и надо — зачем я не подошел к тебе раньше, чем он!

А ты влюбилась в него с первого взгляда — не спрашивай, откуда я это знаю.

Ох, как я его ненавидел — хотя себя я ненавидел еще больше! А что я мог поделать?! Каждый раз, когда я его видел, я готов был тут же на него набросится, хоть бы и без оружия… Я бы его зубами грыз! Но ты ходила такая счастливая… Ведь ты бы меня возненавидела… Хотя мне иногда казалось, что лучше бы ты меня ненавидела — только бы обо мне думала… И все-таки — ну не мог я причинить ему никакого вреда! Ты его любила! А он уехал. Он уехал от тебя, он посмел от тебя уехать! За это я стал ненавидеть его еще сильнее. И знаешь — пусть только попробует к тебе вернуться. Я его к тебе не пущу! Я хотел, чтобы ты это знала.

Неферт смотрела на Инери, широко раскрыв глаза: как же так получилось, что всего этого она могла не видеть раньше!

— Но какое ты имеешь право вставать между мной и Нахтом? — спросила она.

— Никакого. Но ты мне дашь такое право. Потому, что иначе не может быть, — ответил Инери очень твердо.

Золотое тепло исходило от его пальцев. Неферт не хотелось высвобождать рук, уже обеих, потому что вторая рука тоже оказалась в руке Инери.

— Так почему же все-таки ты звала кошку?

— Что ты все время спрашиваешь о моей кошке? — что-то заставляло Неферт сопротивляться дальше. — Ты что, кошек не видел?

— Таких, которые, когда хотят, становятся ростом с человека, — не приходилось, — Инери улыбнулся торжествующей быстрой улыбкой.

— Ты… понял, какая это кошка?

— Да. Ты мне расскажешь, правда? Ты мне все расскажешь?

XX

— И ты рассказала?

— Да. Ведь тут ты мне ничего не запрещала, Миура!

— Собственно, ты не спрашивала. Но ты чего-то недоговариваешь. Ты ведь хотела привести его ко мне, не так ли?

— Хотела.

— …

— Говори, говори… И желательно — дословно.

— Я думала, что он страшно обрадуется… А он просто взвился от злости… А сказал он вот что: «Нет! Я знаю, зачем ты меня к ней потащишь, — чтобы спросить, надо ли тебе со мной знаться! А я не хочу, чтобы ты таскала меня к волшебным кошкам, чтобы с ними обсуждать! Я хочу, чтобы ты сама решила, нужен ли я тебе, ясно?»

— Яснее ясного. Он безумно в себе неуверен, и у него есть на то причины. Только проверки, против которой он устраивает весь этот боевой танец, все равно не избежать…

— Какой проверки?

— О, я и сама еще не знаю, в каком облике это придет. Не станем забегать вперед.

— Миура… А ты ведь не думаешь… Честное слово, я сама не знала! Мне казалось, что Нахт…

— Но у меня-то как раз было другое мнение.

— Понимаешь, Миура… Здесь все совсем по-другому. Ведь Инери я могла о тебе рассказать. А Нахт — даже если бы он не любил тебя раньше — все равно я ничего бы не рассказала ему! Потому, что он бы тогда ни слову не поверил! И я чувствую — было бы очень неправильно, если бы Нахт тебя увидел случайно, как Инери…

— Не увидел бы.

— Я так и думала. Инери мне ближе, Миура, он какой-то родной. Мы с ним больше похожи!

— Ты нашла довольно подходящее слово. Видишь ли, в определенном смысле Инери тоже доводится тебе братом.

XXI

— Да уж, новости так новости… Всем новостям… — Суб-Ареф сосредоточенно углубился в папирус.

— Но расскажите же, досточимый Суб-Ареф, — госпожа Мерит пальцем показала служанке подложить гостю гусятины. — Я сгораю от любопытства!

— Да и рассказывать не хочется, что говорят, — Суб-Ареф искоса глядел в папирус. — Как впечатляюще здесь построен этот нравоучительный оборот!

— Друг мой, одолжите меня любезностью взять эту книгу и спокойно прочесть ее дома, — вмешался Имхотеп, — но не лишайте последних новостей старого каменотеса, и без того вконец одичавшего в разъездах.

— Я не могу взять папирус с собой! — сварливо возопил Суб-Ареф. (Неферт заметила улыбку, тут же исчезнувшую в резких вертикальных складках отцовского рта.) — Как же я его возьму?! У меня весь дом набит папирусами, которые лежат безо всякого порядка, так, что я и без того в них путаюсь! А если я куда-нибудь заткну чужой? Как я его потом найду? Я попаду в крайне неловкое положение!

— Но все же, что нового Вы припасли? — мелодично спросила госпожа Мерит.

— Что нового, что нового? Фараона нашего травят, вот и вся новость!

— Что Вы такое говорите, Суб-Ареф?! — воскликнул Имхотеп в негодовании.

— Я говорю? Все Фивы говорят! Травят ядом фараона, да будет он жив, здрав и невредим — впрочем, боюсь, что недолго.

— Не может быть, кто?!

— Неферт, ты кончила есть?

— Нет! Папочка, а сегодня в саду так распустилась магнолия…

— Да кто как не наши носатые. Верховные жрецы Тота.

— Суб-Ареф, Вы утверждаете что-то немыслимое. Неужели такой знаток придворной жизни может не знать, что по основным ритуальным канонам Сын Амона не съест ни кусочка непроверенного блюда?

— Это отведыватели-то? Досточтимый Имхотеп, меня поражает Ваша наивность, впрочем свидетельствующая о редкой в наше развращенное время сердечной чистоте. Для чего же существуют яды длительного действия? Отведыватель съест в день по ложке, фараон — в день по тарелке. И если фараон через год отправится к блаженным нивам, то кто обратит внимание на то, что через пять лет помрет и отведыватель, вдобавок — отставной? А они, ходят слухи, уж другой год его притравливают.

— Но с какой стати — жрецы Тота?

— Да кому же еще? Вспомните только, как их прижимали при блаженной памяти покойнике! И вот ситуация: права по-прежнему птичьи — уж извините за каламбур! — а силки ослабли!

— Не могу согласиться! Безусловно, слуг Ибисоголового основательно прижимали… Но сын покойного фараона далеко не беззащитен: он унаследовал железно организованный административный аппарат божественного отца. Каким образом могут беспрепятственно подступаться к Царю Царей представители практически отстраненного от дел ведомства?..

— Ну, знаете, у них такие связи…

— Клянусь Бесом, почему я не сириянка? — спросила госпожа Мерит, перебирая тонкими пальцами длинное ожерелье, зеленые нефритовые зерна которого изящно чередовались с золотыми шариками. — Только в Египте мужчины способны свести к политике любой разговор…

XXII

— Можно тебя кое о чем спросить, Миура?

— Спрашивай, отчего же нет. Отвечу ли я — это несколько иное дело.

— Правда ли, что фараона — да будет он жив, здрав и невредим — отравляют ядом? Сегодня об этом говорили за обедом.

— Откуда мне это знать? Думаю, что болтовня, хотя меня не слишком заботит благополучие Сына Амона. — Кошка выпустила когти. — Кстати, кто это сказал?

— Суб-Ареф.

— А… ну этого полбой не корми — дай только разнести по всему городу самую нелепую сплетню…

— Ты думаешь, это неправда? — Неферт облегченно вздохнула.

— Скорее всего — глупости.

— Тогда еще вопрос… Миура, ты говорила, что я — единственная в Та-Кемете девочка, помнишь?

— Да, разумеется.

— Ведь это значит — надо быть кем-то совсем особенным, чтобы о тебе знать, так?

— Так.

— Но тогда почему о тебе знает Суб-Ареф?

— Суб-Ареф? — Миура замурлыкала. — Что за глупость пришла тебе в голову? Суб-Ареф обо мне не знает.

— Но я же своими ушами слышала! — в негодовании вскричала Неферт. — Он даже не удивился, что ты говоришь! Он сказал, что учился с тобой в школе!

— Это правда. Славные были денечки… — Миура мечтательно потянулась. — Суб-Ареф, конечно, изрядная скотина, но я отношусь к нему неплохо. Но не стану тебя запутывать дальше. Суб-Ареф в жизни не отдавал себе отчета в том, что в его приятельских отношениях со мной есть хоть что-то из ряда вон выходящее. Для него нет никакой разницы, имеет он дело со мной или врачом Юффу, тоже, кстати, нашим одноклассником. А теперь запомни: каждый видит в жизни только то, что способен заметить. Чудеса творятся средь бела дня и у всех на глазах — только вот зрение у людей очень различно. У большинства — глаза только способны скользить по волшебному, не выделяя его из обычного хода жизни. Так же и самый ход их жизни проходит мимо троп, ведущих в иные миры. Все устроено на редкость благоразумно.

— Ну, тут уж я наверное не такая! Я бы ни за что не миновала не заметив… Уж я бы вошла!

— Так ли? Скажи мне, сколько раз ты лазила в колодец, минуя шатающийся камень?

— При чем тут камень? — Камень был при чем еще до ответа Миуры: сидя на нагретой солнцем циновке, Неферт ощутила вдруг пробежавший по спине колодезный холод.

— Ты знаешь, почему звезды живут днем в колодцах?

— Нет.

— Потому что мир, в который можно попасть из них, всегда окутан ночью.

— А куда можно попасть из колодцев, Миура? В Царство Мертвых?

— Я сказала — близко. Мир, в который можно попасть из колодцев, — это вовсе не Царство Мертвых.

— Но что это за мир? Что там, Миура?

— Переходы. Только пустые переходы между Живым и Мертвым Царствами.

— Пустые каменные переходы?

— Да.

— Совсем пустые? Там нет ничьих духов?

— Нет. Там живет только пустота.

— Но тогда это не так страшно…

— Глупая змейка. Нет ничего более жуткого, чем жилища пустоты.

— Но… из колодца можно попасть в Царство Мертвых? Как-нибудь… случайно.

— Нет. Переходы все время вьются рядом с ним, но никогда в него не ведут.

— Миура… Но что произойдет со мной, если я там побываю?..

— А разве я предлагаю тебе туда отправляться?

— Предлагаешь! Хотя бы тем, что сказала о шатающемся камне! Ведь за ним — ход, да? И ты знаешь, что я туда непременно полезу!

— Коли так — тогда и посмотришь, что с тобой случится.

— А Инери… Он тоже со мной полезет! Мы туда попадем вместе!

— Инери? Ну что же — предложи ему эту прогулку. — Кошка зевнула.

XXIII

— Знаешь, Неферт… Я тогда сказал тебе: «если хочешь со мной дружить…» А потом сам здорово удивился.

— Чему?

— Да просто тому, что раньше не произносил этого слова.

— У тебя нет друзей? — Неферт невольно сжалась. — А другие мальчишки, с которыми ты все время водишься? Ты же любишь играть с ними в шары, и в камешки, и бегать к реке… Я знаю, что любишь, не ври.

— Люблю. Только понимаешь — мне всегда было все равно, с кем играть в шары и купаться. Я всегда знал, что я… ну, другой, не такой, как все мальчишки, — Инери усмехнулся. — Они думают, что я такой же, но я-то знаю, что нет. У меня нет друзей — мне они не нужны.

— Инери, а что такое — приятели?

— Приятели… — Инери задумался. — Приятели — это те, с кем ведешь себя как с друзьями, но при этом не бываешь настоящим. Но только они-то об этом не знают.

Как странно перекликаются слова Инери со словами Нахта! И при этом — как отличались от них! «Инери в определенном смысле тоже доводится тебе братом». Еще одна загадка Миуры! Как понять эти слова? Неферт знала одно: Инери был ей братом совсем по-другому, чем Нахт.

— Ты знаешь, что Миура — очень страшная кошка?

— Я думал об этом — когда ты все рассказала. Ты ведь не думаешь, что я поэтому к ней не захотел идти, нет?

— Конечно, не думаю. Есть другое — тоже очень страшное: я знаю, что туда-то ты со мной пойдешь. Потому что туда непременно надо пойти, не знаю зачем, но надо. Миура сказала, что это очень жутко.

— Что жутко?

— Пустые переходы между Живым и Мертвым Царствами.

— Я не люблю мертвых.

— Миура говорит, что это неправильно. Знаешь, в один из таких переходов можно пробраться через этот колодец. Ведь мы около него с тобой встретились, Инери!

— С Нахтом тоже, — глаза Инери подернулись изморозью. — А его эта твоя кошка отправила бы с тобой в колодец?

— Нет.

— Тогда я пойду… Слушай, а что нам для этого понадобится? Веревки?

— Нет, я думаю. Светильник, конечно. Знаешь, такой…

XXIV

— Может, там и нет никакого хода.

— Ну, знаешь…

Шатающийся камень, наконец поддавшийся усилиям четырех рук, бултыхнул в воду с такой силой, что окатил Инери и Неферт с головы до ног.

— Ну что, нету? Видишь, дыра!

— Погоди, не лезь! — Инери оттеснил Неферт. — Вдруг там змеи какие…

— Не может быть там никаких змей, там же ничего нет!

— Почем я знаю, — проворчал Инери, уже наполовину засунув голову в дыру.

— Зато я знаю, — Неферт тут же осеклась: слишком тихо стало вдруг молчание Инери, слишком спокойно он высвободил голову из дыры и слишком медленно повернулся в темноте к ней.

— Да… Там ничего нет.

— Ну да, я же говорила… Полезли?

— Нет, — Инери говорил совершенно спокойно, но голос его сделался каким-то неживым. — Мы туда не пойдем — ни ты, ни я.

— Что ты такое говоришь?!

— Ты не понимаешь… — Инери заговорил сбивчиво и быстро, как говорят в лихорадке. — Там пусто… Ты ничего не понимаешь… Там совсем пусто.

— Ты трус! Пусти меня, я полезу одна!

— Скорее мы оба помрем здесь в колодце… от старости, — Инери загородил спиной дыру. Неферт на какое-то мгновение поняла, что ему страшно ощущать эту дыру спиной…

— Ты все равно так долго не простоишь!.. Пусти!

— Простою, — Неферт слышала, что Инери начинает бить дрожь. — Простою столько, сколько надо, а тебя не пущу… Лезь наверх!

Ни за что! Если бы только не слышать того, как страшно Инери загораживать спиной пустоту… Ему очень страшно… Ну и что? Вот что — ей жаль его…

…Инери стоял перед Неферт около нагретого солнцем колодца. Неферт увидела, что у него белые, совсем белые губы.

— Скажи еще раз, что я трус, — Инери резко вздохнул. — Если ты еще раз это скажешь — я прыгну отсюда в воду! Не веришь? Тогда скажи!

Инери поставил ногу на камень. Неферт поняла, что Инери на самом деле прыгнет, если она еще раз назовет его трусом.

И все-таки что-то было кончено.

Может быть, даже не потому, что Инери так неожиданно испугался, а потому, что она испытала к нему жалость?

— Имей в виду — я тебя не пущу больше в этот колодец. Я буду смотреть. Я ненавижу твою кошку за то, что она тебя туда хотела отправить! Ненавижу! Я буду смотреть, чтобы ты туда больше не залезала!

«Как будто я не знаю, когда ты в школе», — подумала Неферт. Ей было больно оттого, что сейчас она теряла Инери, уже успевшего стать словно частью ее самой. Как ни странно, ее разбирал какой-то веселый, злой смех.

XXV

Пламя светильника выхватило из желтоватого камня черный проем в форме окна. Неферт заглянула в него: тьма по другую сторону была неожиданно просторна и глубока. Это Неферт каким-то непонятным образом почувствовала — разглядеть что-либо было невозможно, так как маленький огонь, позволявший видеть низкие и узкие стены хода, по которому она, то и дело нагибаясь, шла уже довольно долго, оказался в этом мраке беспомощным, словно светлячок.

Может быть, Царство Мертвых — там?

Неферт пошла дальше, ступая еще тише.

Слабые лучи света наткнулись на круглое соединение стен. Тупик! Неужели к нему вели все сплетения ходов?! Это было так невероятно, что Неферт невольно протянула вперед свободную руку, чтобы потрогать преградивший ей дорогу камень.

Слегка поскользнувшись одной ногой, она успела отпрянуть назад.

Прямо под ее ногами чернела круглая дыра.

Какой ужас! Она чуть не провалилась в эту яму! Хотя, пожалуй, она в нее бы не упала. Дыра такая узкая! Даже если нарочно в нее лезть, и то было бы довольно трудно протискиваться…

А ведь такая тесная дыра и есть единственный путь дальше!

Светильник качнулся в руке Неферт. Догадка не оставляла никаких сомнений.

Лезть туда, вниз? Но ведь в ней же можно застрять!

Нет, ни за что! Надо вернуться!

Вернуться… Встретить Миуру… И она скажет то, что сказала тогда об Инери! И она перестанет быть единственной девочкой Та-Кемета… Она сделается как все!

Нет, ни за что!

Неферт захотелось зареветь от отчаяния. Невозможно страшно было идти вперед. Невозможно стыдно было возвращаться назад…

А светильник?

Ведь с ним никак не протиснешься в эту щель!

Дальше придется пробираться в темноте.

Неферт решительно сделала несколько шагов назад и поставила огонек на каменное окно. Его очень не хотелось выпускать из рук.

Подумаешь, еще один колодец! Только yже первого, вот и вся разница!

Неферт села на край ямы. Опущенные вниз ноги не нашли опоры.

Неужели она уже такая широкая в бедрах? Змеи движутся, извиваясь всем телом. Ага, так-то! А плечи надо подтянуть друг к дружке под подбородком. Ох, какой холодный — все лицо будет исцарапано!

Страх куда-то исчез.

Ноги во что-то уперлись. Неферт продолжала двигаться вниз, постепенно приседая. Неожиданно стало свободнее. Каменная нора расширялась ко дну, в котором сидела теперь Неферт. А дальше? Привыкнув уже угадывать пустоты в камне, Неферт вытянула ноги вперед… Так и есть! Переламываясь в колене, нора шла дальше горизонтально… Теперь надо ползти вперед.

Но как же?.. Ведь это только мертвые совершают путь ногами вперед! Но ведь она — живая! Если она будет двигаться, как мертвая, из этого может получиться какая-нибудь нехорошая, совсем нехорошая путаница!

В таких местах ее явно не стоит допускать!

Ползти в горизонтальном положении можно только вперед головой!

Что если как-нибудь перевернуться в этом каменном колене?

Неферт прижала колени к подбородку. Сразу стало теснее — надо нагнуться вперед — чтобы колени коснулись пола… Как трудно двигаться! Вот лицо уже в двух ладонях от пола… Надо отвести ноги назад и чуть вверх… тогда лаз окажется прямо перед ее глазами! Двигаться стало медленнее и труднее… Почти невозможно… Невозможно!

В следующее мгновение ледяной ужас поглотил все существо Неферт: в сырых объятиях обхватившего ее камня невозможно было пошевелиться.

XXVI

Инери! Инери! «Я тебя никуда не пущу!» Как стоял он перед ней, с побелевшими губами, там, где везде солнце, яркое, как золото — и сквозь густую листву, и через узкое окошко в полумрак спальни, и в пруду, где играют рыбки!

Там, где жизнь!

Объятия камня — это смерть, страшнее которой нет ничего!

Ох, какие они тесные! Словно давят все сильнее… Они не разомкнутся, чтобы выпустить ее туда, где жизнь.

Откуда она это знает? Она знает это.

Если все-таки можно спастись — надо хотеть не назад, к жизни и солнцу, а вперед — прочь от них, туда, где ждет неизвестное!

Забыть о солнце и жизни, забыть сейчас сад!

Только то, что впереди, властно сейчас вырвать ее из каменных объятий!

Неферт рванулась изо всех сил.

Ее тело вошло в лаз, как пущенная из лука стрела.

Еще мгновение, и она стояла уже, выпрямившись в полный рост: ничто, совсем ничто не сковывало ее движений, даже не надо было пригибаться, даже можно было поднять руки над головой, вот только сначала утереть ладонью лицо, которое все измазано в чем-то вязком и теплом!..

Пространство, в котором очутилась Неферт, было очень большим.

XXVII

Неужели глаза приноровились к темноте после вызволения из каменного плена?

Очертания того, что окружало Неферт, стали поступать из мрака.

Она находилась в опоясанном колоннами круглом зале, высота которого вдвое превосходила ширину.

Ни в одном храме Неферт не приходилось видеть таких колонн: часть из них спускалась от скрытого во тьме свода, немного не доходя до полу заостренными концами… Вид этих колонн походил на пасть огромного чудовища.

Этого не могло быть — но Неферт показалось, что от гладких колонн исходило бледное голубоватое свечение лунного отблеска…

Как высок был этот зал! Но что это?

Глаза Неферт различили где-то наверху золотое пятнышко, которое шевелилось так, словно было живым!

На высоте, в несколько раз превышающей ее рост, чернел проем небольшого окна, на котором горел оставленный ею светильник!

Так вот куда она пыталась заглянуть!

Не так уж далеко от нее трепетал этот добрый живой огонек… И все же Неферт знала, что пребывает сейчас в совсем ином пространстве, чем то, где она оставила огонь… Это был другой этаж пустого мира, и, как ни странно, именно вид оставленного огня сказал ей, что этот зал отделен такой же тайной границей от места, где она наткнулась на узкий лаз, как начало лаза — от нагретого солнцем колодца…

Да, это было новое жилище пустоты! Прежде всего — в нем не было непроницаемого мрака! Луна не могла падать на колонны зала, но — Неферт видела это уже совсем ясно — колонны слабо светились сами по себе!

Слабый свет источали и камни под ногами…

Вот оно! Это пространство не было лишено звука: из-под камней, на которых стояла Неферт, доносился глухой отдаленный шум…

Подземная река!

Эта река должна где-нибудь выходить из-под камней!

Так вот зачем она спустилась сюда! Конечно же, она должна набрать в ладони этой воды — омыть ею лицо и утолить жажду!

Ведь это должна быть особая вода!

Переступая и перепрыгивая с камня на камень, Неферт прошла через кольцо колонн. Неровные, с глубокими нишами и неправильными выступами стены, казалось, были глухи…

Неужели отсюда нет пути дальше, нет выхода к подземной реке?

Неферт обходила зал уже второй раз…

Он есть! Скрытая за выступом щель, высотой с Неферт и достаточно широкая, чтобы протиснуться в нее боком, осталась ею не замечена с первого раза, потому что была поднята над полом на несколько образующих ступени камней.

Неферт проскользнула в нее, последний раз окинув взглядом лунный высокий зал.

XXVIII

Щель расширилась и оказалась новым ходом, таким же узким, как ходы верхнего этажа, но более холодным. Или так только казалось потому, что путь пролегал в темноте?

Открывающееся впереди пространство Неферт почувствовала прежде, чем разошлись в стороны стены. Как близок уже выход подземной реки!

Но почему не стало слышно ее шума?

Небольшой зал походил на шатер.

Он тоже слабо мерцал голубоватым светом, и в этом свечении Неферт увидела посередине каменный выступ, формой напоминающий алтарь.

Неферт подошла и коснулась камня рукой. Камень был покрыт обжигающей пальцы твердой водой, которая сияла, как хрусталь. Под кончиками пальцев твердая вода превратилась в обыкновенную и стекла, оставляя четыре еле заметных углубления. Неферт поспешно убрала руку.

Чей это алтарь?

Чьим бы он ни был, на нем не лежало ни одной жертвы.

Что бы на него положить? Кольцо? Нет, не кольцо и не скарабея.

Ах, вот он — в складках столы — камень цвета спекшейся крови. Как только он не помешал ей лезть сквозь нору?

Камешек пах солнцем и нильской тиной. Неферт положила его на алтарь. Как будто кусочек себя самой… Теперь ей всегда будет холодно

внутри… Самую чуточку, но все-таки…

Но ведь это не жертва. Алтарь пуст!

Как странно — пустой алтарь…

Но подземная река не выходит на поверхность и здесь!

Неферт прошла через зал и проскользнула в следующий ход.

XXIX

Переход, который должен был вывести Неферт к реке, медленно поднимался вверх. Привыкнув к запутанности подземного пространства, Неферт нисколько этому не удивилась.

Другое заставило ее насторожиться. Какое-то неуловимое дуновение, коснувшееся ее лица с первых шагов по новому ходу, подсказало ей, что все вокруг изменилось. Темнота сгустилась… Глаза вновь не могли ничего различить…

Но что это?!

Там, впереди, темноту рассеивал рыжеватый колеблющийся свет. Охваченная неясной тревогой, Неферт почти побежала. Крутой угол, о

который она в спешке ушибла локоть, заставлял ход резко поворачивать налево.

Неферт застыла на месте.

…Всего в нескольких шагах от нее, на каменном карнизе, ярко горел оставленный ею светильник.

XXX

— Но почему так вышло, Миура, почему так могло случиться?

— Почему ты не заметила этого выхода, когда шла туда?

— Да нет же!! Ты знаешь! Почему я не вышла к подземной реке?! Ведь я ничего не боялась! Я так ее искала! Я так хотела ее найти!

— Ты хотела невозможного. Переходы не могли тебя к ней вывести сейчас, потому что ты — живая.

— Потому что я — живая?!

— Ну разумеется. Глупая змейка, река, которую ты слышала, протекает в Царстве Мертвых…

Некоторое время Неферт тихо молчала.

— Миура… Так для чего я там все-таки побывала? — наконец спросила она. — Я не чувствую, что во мне что-то изменилось.

— Не чувствуешь потому, что еще не научилась этим пользоваться. Что ты увидела, когда вылезла из колодца?

— Как что? Сад.

— Какой он был? Такой, как обычно?

— Да… То есть нет. Не такой! Все было ярче, чем всегда, — и цветы, и солнце, и камни даже были ярче… И еще я никогда не замечала, какое над ним небо… Я словно другими глазами все это увидела.

— Вот ты и ответила на свой вопрос. Именно, что другими глазами. Со временем ты научишься всегда ими видеть… А еще… Ты не заметила, что снова сменила кожу. Ответь сама: от кого тебя увели эти переходы?

— От Инери.

— Да. Человеческое и нечеловеческое начала боролись в нем много яростнее, чем в тебе. Это, видишь ли, были равносильные противники. Он не выдержал испытания. Он останется человеком.

— Ты всегда непонятно говоришь? Как это — останется человеком? А я разве не человек?

— Об этом поболтаем как-нибудь в другой раз. Понимаешь ли ты хотя бы, чего он так испугался?

— Нет! Он же не трус! Он на самом деле утопился бы, я знаю! Но я не могу понять, отчего ему легче было утопиться, чем туда полезть?

— Когда-то я говорила тебе о том, как сильно люди боятся изменения. Плохо, что ты забыла. Здесь дело касалось одного из самых важных и самых необратимых изменений… Инери храбр — как человек. Но человеческой плоти недоступны пустые переходы. В нем заговорил страх перед нечеловеческим.

— Я тоже боялась.

— Но ты пошла. Не твоя заслуга, что в тебе меньше этого страха, а все же — жаль… Да, жаль… Я думала, что с тобой вместе… Теперь ему неоткуда взять силы победить этот страх.

— И теперь он никогда?..

— Да уж лучше на это не рассчитывать.

— Значит — нам не бывать вместе!

— Отчего же? Если, к примеру, ты захочешь уйти туда, куда ушел он…

— Ни за что!

— Так значит, пустые переходы дороже тебе, чем живой Инери? Инери, который окутывает тебя золотым облаком?

— Не делай мне больно! Я все равно не смогу этого объяснить!

— И не надо. Кстати, там с тобой случилась еще одна вещь. Но как раз о ней я тебе ничего не скажу.

XXXI

Носилки привычно плыли в бурном течении базарной толпы. Они казались Неферт не носилками, а ладьей, скользящей по волнам голов и плеч, выкрикивающих ртов и размахивающих рук — волны эти бурлили чуть повыше сандалий Неферт, иногда грозя опрокинуть или унести лодку…

«А все-таки ты грустишь, змейка. Я не могу тебя понять — ведь Инери за такое небольшое время не мог занять в твоей жизни столько же места, сколько занимал Нахт!»

«Но в том-то и беда, Миура!»

«Ну-ка, объясни…»

«Понимаешь, с Нахтом было очень много хорошего. А с Инери еще не успело ничего быть, как все кончилось. Я только поняла, что должно быть — как уже ничего не стало. Знаешь, Миура, потерять то, чего не было, оказывается, много больнее, чем то, что было…»

«А ты становишься не такой глупой…»

— Нильская вода, холодная нильская вода!

Неферт мельком взглянула на мальчишку с глиняным кувшином, чей звонкий голос отвлек ее от размышлений… Но мальчишку уже отвлекло в сторону, и на его месте возник высокий продавец в белом переднике, устало отирающий ладонью полное лицо. Сладкий горячий пар поднимался от его товара — ячменных, липко залитых медом лепешек… Почему простолюдинам всегда нужно что-то есть прямо на улицах? Смешно заревел осленок, не желающий куда-то идти… Ларь менялы — с разложенными по горкам серебряными и медными колечками…

— Украшения! Украшения!

Крупные гранаты, под нежной алой или розовой кожей которых таятся блестящие, темные, как кровь, зерна… Желтые большие тыквы, сложенные прямо на земле… Откуда-то доносятся флейта и удары бубна — а, это толпа обступила мимов.

— Смотрите, смотрите!

«А все-таки, Миура…»

— Ибисоголовые!!!

Неферт даже вздрогнула: так громко, перекрывая гул толпы, выкрикнул это слово какой-то бритый молодой человек, проворно вскочивший на камень. С этого четырехугольного камня, Неферт не раз слышала, выкрикивались объявления или просто торговые новости. Но молодой человек не походил на глашатая: одежда его была много хуже, а лицо — много сообразительнее.

— Да чем ты это докажешь?!

— С чего ты взял, парень?

— А не стану я доказывать! Кто хочет — слушай, а меня и так «глаза и уши» ловят!

— Да тише вы, парень, похоже, правду говорит…

— За правду в Египте всегда… Слышь, сказал — глаза-то и уши…

— И пусть ловят! А я все равно скажу! Ибисоголовые нас за нос водят! А сами втихую злодействуют: фараона нашего малолетнего — да будет он жив, здрав и невредим — травят медленными ядами!

— Быть не может!!

— Эй, ты, охальник, заткни глотку!

— Ну хватил!

— Стража!!

— Кто стражу кричал?

— Люди добрые!!

— Вот этот, лопоухий…

— Промеж ушей его!

— Ушел, скотина…

— Травят!!! Возвыситься хотят при новой династии!!

— А верно, храбрец, говоришь, — похожий на азиата торговец маслом так же громко возвысил голос, обращаясь к юноше. — Я-то диву давался — как носатого ни увидишь… Больно они травками увлекаются…

— То-то и есть, добрый человек! Неужели потерпим такое?!

— Держи смутьяна!

— Парень, беги, стража!

— Справа заходи, справа!

— Что он говорил, что?

— Фараона травят!

— Жрецы Тота, носатые, злодействуют!

— Люди!!

Неферт неожиданно заметила, что шкатулка только что купленного синего бисера, соскользнув на пол, рассыпалась по всему дну носилок.

XXXII

«Куда же пропала Миура?»

Неферт медленно отщипывала маленькие кусочки от лепешки, которую держала в руке, и бросала их золотым рыбкам.

«Мало ли какие глупости кричат бездельники на базаре?»

Но у того бритого юноши было вовсе не лицо бездельника… А вмешавшийся торговец маслом — и он отнюдь не казался глупцом!

— Да подождите вы, жадины!

Рыбки так и толпились у края водоема, давая понять Неферт, что она не слишком заботлива.

«А золотые рыбки все такие же прожорливые?» — вспомнилось ей.

Нахт… С Нахтом тоже можно было бы об этом поговорить. Он бы сразу объяснил ей, что никакие жрецы Тота не могут отравлять фараона!

Ведь Нахт даже разговаривал с ним!.. Конечно, он должен знать все получше базарных крикунов!

Что же он тогда говорил о Сыне Амона? Очень важно это вспомнить…

«Он ведь сияет как солнце, да?»

«Да нет, не особенно. Смазливый такой мальчишка, но уж очень хлипкий… По-моему, они его заморили этими церемониями…»

«Они его заморили…»

Глупость, ужасная глупость! Ведь Нахт сказал, сам сказал, что Сын Амона «очень хлипкий» только оттого, что…

Нахт заметил, что ему что-то во вред… только не придал этому значения потому, что не знал слухов…

«Они его заморили…»

Рыбки толклись у берега. Кажется, Неферт поговорила с Нахтом. Только в то, что он сам сказал ей, было никак, никак невозможно поверить…

XXXIII

— Я весь день тебя ждала, Миура! — Неферт, уже причесанная и одетая на ночь, соскочила с ложа навстречу кошке.

— Право? — кошка и не подумала стать больше ростом. — Ты мне что-то хотела сказать?

— Да, Миура… Я…

— Впрочем, кажется, сюда идут… — кошка плавно уселась на сандаловый ларец и начала умываться.

У порога действительно послышались шаркающие шаги няньки… Неферт торопливо вернулась на свою постель и притворилась спящей… Поведение Миуры вызвало у нее щемящее чувство недоумения и обиды… Ведь она не могла не заметить, что Неферт очень надо с ней поговорить!

В спальню вошли Ашта и старая Хапшесут.

— И как это ты днем позабыла, — ворчливо шептала нянька, — вот погоди, будет тебе от госпожи… Да тише ты! Выгреби на лопаточку все зерна — может, и впрямь от них у ребенка вчера болела головка!

Неферт крепче зажмурила глаза: скорее бы они уходили!

— А что вместо них зажечь, Хапшесут?

— Вот, алоэ зажигай. Не разбудить бы… Ну-ка я взгляну! Спит дитятко, спит наша голубка… Да и что бы ей не спать в любви да в холе! Никто цветочек работать не заставит, никто не обидит, никто со свету не сживет, как малютку царя!..

— Скажи, Хапшесут, а правду говорят, что изводят его злодеи?

— Тише, пошли… Зря, девушка, ничего не говорится… Не нашего рабьего ума это дело, да только как не пожалеть пресветлого бога — сиротка ведь он, заступиться-то некому… Мне Бакет-прядильщица сказывала… — шаги отдалились, и больше Неферт, как ни напрягала слух, не смогла расслышать ни слова…

— Миура! — Неферт уже не помнила о недавней обиде.

На сандаловом ларце никого не было.

XXXIV

Неферт заплакала. Как это гадко со стороны кошки — оставить ее одну сейчас, когда она все равно ни за что не уснет, когда ей так нехорошо, так тревожно!

Тревога звенела, как комар, которого никак, никак нельзя было отогнать!

Об этом говорят все — это не может не быть правдой…

Все, даже Суб-Ареф, даже народ на базаре, даже служанки…

Об этом знают все!

Но почему до сих пор никто не предостерег самого фараона?

Почему об этом не знает сам фараон?!

Он об этом знает.

Эта мысль с такой четкостью прозвучала в ушах Неферт, что ей показалось — ее произнес кто-то другой…

Он знает…

Неферт приподнялась на локте: ей показалось, что темную спальню слабо озарил золотистый свет…

У изножия ее ложа в темноту опустились золотые ступени…

Неферт поднялась по ним — не покидая своей постели, и ее ничуть не удивило это странное раздвоение.

Ступени вели в чертог с полом из черного дерева и кобальтовым потолком. Потолок поддерживали восемь темно-красных резных колонн. Неферт узнала его по рассказам — это был тронный зал Большого Дома.

Сколько людей в парадных одеяниях!.. И как много среди них пожилых — на первый взгляд кажется, что молоды в этом зале только слуги и стража вдоль стены… Красивые стражники похожи на статуи — так неподвижно они стоят!

Там, в другом конце зала…

Трон слоновой кости окружила толпа придворных… Некоторые — самые важные на вид — полукругом стояли за троном, а также по правую и левую стороны… Но спереди никто не подходил к трону ближе, чем на пятнадцать шагов… Нет, какой-то человек подошел — распростерся ниц — и облобызал ступеньку рядом с сандалией сидевшего на троне мальчика…

Мальчик был сверстником Неферт.

Он сидел неподвижно и прямо, держа в руке золотой жезл, увитый похожими на змей черными полосами… Его голова была увенчана двойной — красной и белой — короной Верхнего и Нижнего пределов Та-Кемета. У него были черные прямые волосы, спадавшие на хрупкие неширокие плечи. Худое, совсем детское лицо с тонким носом и острым подбородком было бледно, как алебастр. Может быть, именно из-за бледности и впалой линии щек глаза на этом лице казались такими большими.

Это были мягко-черные, широко раскрытые глаза.

Взгляд их был неподвижен.

Обращенный к говорившему перед ним сановнику, он на самом деле проходил куда-то сквозь него.

Куда? Ни на ком, находившемся в зале, этот неподвижный взгляд не останавливался.

Он был направлен внутрь.

Неферт поняла, что мальчик прислушивается к чему-то в себе самом.

Что он слушает, этот слабый мальчик, такой отчужденный от окружающих его людей?

Он слушает ток смерти в своем теле.

Через его тело струится отравленная ядом кровь…

Белое молоко! Более года назад вкус его показался необычен, вкус холодного белого молока!..

Потом этот вкус стал знакомым — он чудился то в меде, то в воде, то в вине…

Мальчик давно угадал его значение.

Он знает, что его убивают.

Он знает и другое — свое детское бессилие перед волей многочисленных могущественных врагов, оплетающих его существование сотнями глаз и рук.

Он знает, что сопротивляться так же бессмысленно, как молить о пощаде…

Он беззащитен и слаб.

Он слаб! О, нет!

С какой силой стискивают вдруг царский жезл его хрупкие пальцы!

Какой яростный и неукротимый огонь вспыхивает вдруг в глубине его черных глаз, какой гнев раздувает тонкие ноздри!

Он — сын божественного льва, вкусившего крови!

Он сразился бы за свою жизнь с тысячами врагов, если бы — огонь в глазах гаснет — если бы не было слишком поздно, если бы эта жизнь не была уже отнята у него!..

Он снова слышит, как по жилам струится смерть…

Слишком поздно!

Нежные губы мальчика искажает недетская усмешка…

Он умрет.

— Нет!!!

…К спальне, поднятые на ноги криком Неферт, торопливо сбегались служанки.

XXXV

Неферт не замечала ничего — даже заметного отдаления Миуры.

Она устроила свой небольшой алтарь Сына Амона — в комнате для занятий. На этот алтарь она каждое утро приносила белые лотосы, которые, казалось, самим слабым шелестом своих прохладных лепестков нашептывали ей о скорой смерти Царя Царей, Держателя Верхнего и Нижнего Египта, божественного фараона Джафененры…

XXXVI

— У меня скоро помрачится рассудок. Унеси это питье, Шерит! — госпожа Мерит передала служанке черный узкогорлый кувшинчик и снова наклонилась над ложем Неферт. — А врач Юффу еще говорил, что кориандр непременно поможет! Как он может помочь, если она не хочет его пить! Неферт, деточка…

— Да, мама, — Неферт отстраненно удивилась тому, как слабо прозвенел ее голос.

— Скажи, тебе чего-нибудь хотелось бы? Нет, я не могу — ребенок тает на глазах! Шерит, ее сглазили!

— Но, госпожа, девочка всегда носит от сглаза Око Ра из лучшего золота, а недавно Вы приказывали повесить знак покрупнее и над постелью, — рассудительно заметила ключница.

Не только Око Ра — над ложем висели скарабеи из лазурита и зеленого нефрита, а также другие амулеты, большая часть из них появилась недавно, в дни непонятной болезни Неферт.

Болезнь? Да, пожалуй, это была болезнь — ведь Неферт похудела и ослабла. Ей доставляло странное удовольствие чувствовать себя больной. Она тоже больна! Она не хочет быть здоровой!

Целыми часами Неферт лежала неподвижно, слушая течение крови в своем теле. Иногда ей казалось, что ее кровь тоже струит смертоносный яд.

— Я ничего не хочу.

— Совсем ничего? Бедная крошка! — госпожа Мерит решительно поднялась. — Шерит, Хапшесут! Пусть мне сейчас же готовят одежды — я еду в храм Изиды!

— Мамочка! — Неферт приподнялась вслед выходившей уже матери так стремительно, что почувствовала сильное головокружение. — Может быть, мне стало бы легче, если бы я сама поехала в храм?

— О, я уверена!

— Но ты позволишь мне ехать так, как мне хочется?

— Все, что ты захочешь, милая.

— Прежде всего, мне хотелось бы ехать не к Изиде, а к… Тоту. Ведь он покровительствует целительной магии, правда?

— Что же — поезжай к Тоту.

— И я хотела бы ехать одна. Чтобы только из-за меня и носильщики, и скороходы — как для взрослой.

— Хорошо, пусть, — с сомнением произнесла госпожа Мерит. — Но ты так слаба…

— Я тогда стану хорошо есть, — твердо пообещала Неферт. — И хочу ехать послезавтра.

— Хорошо, дитя мое, — госпожа Мерит вышла вместе со служанками.

Еще взволнованная так неожиданно пришедшей ей на ум мыслью, Неферт задумчиво посмотрела ей вслед…

Да, она должна их увидеть… Пока непонятно, что из этого может получиться. Может быть, дальше, там, ей подскажут, что делать, сами обстоятельства.

Если бы посоветоваться с Миурой!

С Миурой…

Неферт захотелось тихо-тихо заплакать. Она неожиданно почувствовала себя такой беззащитной, брошенной всеми, кого еще любила — и Миурой, и Инери, и Нахтом.

XXXVII

Два ряда сфинксов стерегли поднимающуюся от Нила мощеную дорогу. Облаченная в тончайшее пурпурное платье, в длинном парике,

переплетенном золотыми нитями, Неферт сидела в носилках прямо и неподвижно, сложив на коленях отягченные четырьмя рядами браслетов руки. Четверо рослых эфиопов несли носилки. Двое скороходов-нубийцев колыхали над ней опахала из переливающихся перьев павлина.

Темно-розовая кирпичная стена, окружающая территорию храма, была так высока, что из-за нее виднелись только верхушки пальм. Из ворот вышел привратник.

Надменным жестом госпожи Мерит Неферт опустила руку в мешочек с деньгами и бросила привратнику несколько колец серебра.

Дым очищающих благовоний не заставил ее даже пошевельнуться.

Она вообще не девочка, она юная дама из знатного дома! Главное, очень крепко помнить это самой — тогда остальные будут общаться с ней, как ей надо!

Неферт обвела взглядом обширный парк с виднеющимся вдали зданием храма. Куда ей идти сначала?

Около ворот, в стороне от ведущей к храму аллеи, тянулось низкое одноэтажное здание с плоской кровлей, сложенное из того же розового камня, что и прочие храмовые постройки… У невысокой двери, перед окруженным желтыми акациями прудиком, Неферт еще издали заметила стайку мальчишек. Рассевшись кто на скамье под деревьями, кто прямо на земле, они о чем-то увлеченно — судя по жестам — болтали, нимало не смущаясь тем, что находятся внутри ограды.

«Школа жрецов Тота!» — поняла Неферт: несколько мальчиков были одеты как обычные школьники, но на двоих или троих были длинные белые одеяния.

Что же, превосходно! Именно это ей и нужно!

Неферт сузила от ненависти глаза. Вон тот мальчишка с веселым лицом наверное простоват… Нет! Он одного с ней возраста — пусть играет в шарики! И не этот худой — у него слишком хитрый вид.

Этот, конечно!

Ближе всех к Неферт стоял, опираясь о край скамьи ногой, обутой в белую сандалию, мальчик лет двенадцати. Он был одет как маленький жрец. У него был высокий лоб и круглый овал лица, выражение которого было одновременно ленивым и высокомерным.

Мальчишки повскакали с мест. Неферт махнула рукой, останавливая эфиопов.

— Я Неферт из дома Имхотепа, — произнесла она, обращаясь в основном к отмеченному ей мальчику.

— Добрый день, госпожа, да будет милостив к тебе Тот, — вежливо поклонился мальчик, окинув Неферт сонным, но вместе с тем внимательным взглядом. — Ты в чем-нибудь имеешь необходимость?

— Я не бывала прежде в храме, — ответила Неферт, в свою очередь меряя собеседника взглядом — от бритой головы до краев подола. — Ты можешь сопровождать меня?

— Да, я свободен, — процедил мальчик без особой охоты. — Сойди на землю, дальше можно идти только пешком. А слуги твои лучше пусть дожидаются за воротами.

Неферт вылезла из носилок. Провожаемые взглядами остальных мальчишек, они вышли на главную аллею.

Ощущение странной, захватывающей игры все сильнее овладевало Неферт. Неужели пышный наряд изменил ее настолько, что она словно бы сделалась другим существом? Если бы настоящая Неферт, даже и в носилках, подъехала к школе, мальчишки должны были бы поднять жуткий шум — и на ее вопрос вместо ответа прокричали бы целую кучу вопросов, не говоря уже о дразнилках.

Настоящая Неферт, словно из тайного укрытия, не без восхищения наблюдала за поведением ненастоящей взрослой Неферт.

Мальчик молча шел с Неферт — вровень, но не рядом, на расстоянии нескольких локтей.

Мощенная розовым камнем аллея имела с каждой стороны по два ряда деревьев: более низкие сикоморы — поближе и очень высокие старые пальмы за ними. Впереди грозно поднималось над землей здание храма. В центре его, там, где обрывалась дорога, на фоне огромного здания четко вырисовывалось другое, небольшое, в точности повторяющее очертания первого.

— Как твое имя? — наконец обратилась к провожающему Неферт.

— Птахмес из Дома Тота, — ответил мальчик в уже знакомой Неферт сдержанной манере.

— Ты учишься, чтобы стать жрецом?

— Я и есть жрец и учусь в избранном классе.

— Ты уже жрец? — в голосе смутившейся ненастоящей Неферт прозвучало почтительное недоверие.

— Конечно. Уже почти год. Впрочем, учеников других классов посвящают позднее.

— А почему вас так… рано?

— Потому, что многие предметы нельзя изучать без посвящения, — лицо Птахмеса оставалось по-прежнему бесстрастным, но Неферт почему-то поняла, что ей тем не менее удается вызвать его на разговор.

— О, я понимаю, как я не догадалась сразу! Ведь вы изучаете такие опасные вещи, что их не должен знать никто, кроме жрецов… Такие, как Выход Днем…

— Это еще не самое секретное.

— И даже такие, как… яды?

Птахмес бросил на Неферт быстрый и недовольный взгляд.

— Да, и яды, — холодно произнес он. — Яды растений — и те, которые никакого отношения к растениям не имеют. Вторые у нас будет читать сам главный жрец Дома — достомудрый Себекхотеп.

— Какие же вы счастливые, что можете так часто видеть самого главного жреца, — заметила Неферт. — Простые верующие, вероятно, видят его только в Праздник Долины. Ведь он сам не принимает паломников и не беседует с ними?

— Отчего же? Принимает, и не так редко — хотя его занятость очень велика.

— А… когда можно увидеть главного жреца? — ложная и настоящая Неферт слились в единое существо, сердце которого отчаянно застучало в груди.

— Достомудрый Себекхотеп уехал по важному делу — он едва ли возвратится на этих десяти днях.

— Я хотела бы… рассказать сновидение главному жрецу. — Неферт вздохнула с невольным облегчением.

— Ты можешь это сделать, — Птахмес нахмурился. — Но ты много говоришь, госпожа, между тем как мы приблизились к преддверию храма. Обрати мысли к Дающему Советы.

Преддверие храма? Надвигающееся на детей четырехугольное здание еще было видно целиком — отделенное не одной сотней шагов. Неферт даже вздрогнула. Дорогу им преграждало здание, издали показавшееся примыкающим к храму, а на самом деле далеко от него отстоящее: только в напряжении разговора она могла не заметить, как оно выросло на пути.

Массивные ворота красного дерева, инкрустированные бронзой, занимали едва ли не всю его стену. Ворота были широко растворены. Внутри было темно — слишком темно для такого небольшого помещения.

Птахмес преклонил колени, жестом предлагая Неферт последовать его примеру.

— Смотри под ноги, госпожа, — шепнул он. — Дурной знак запнуться на этой лестнице.

В первое мгновение Неферт отшатнулась. То, что представлялось ей храмом, было лишь сводом, венчающим черные ступени подземного спуска.

XXXVIII

Куда она идет с этим мальчишкой?

Неферт вспомнила странный взгляд, брошенный на нее, когда она заговорила о ядах.

Неужели…

Дневной свет за спиной померк. Черная каменная лестница расширилась, бесконечно уходя в глубь земли… Так ли спускается душа к тем воротам, у которых стоит Тот?

На черный полированный камень внизу ложится неподвижный, холодно-розовый отблеск света.

Этот свет впереди был как лучи розовой небывалой луны. Так не светится живое пламя!

Он же все понял, этот мальчишка-жрец! Бежать обратно?! Нет, пожалуй, отсюда уже не убежать.

Ей остается идти вперед — делая вид, что она не понимает опасности… До тех пор, пока…

Мальчик шел впереди Неферт, словно указывая дорогу, хотя дорога была только одна.

Розовый свет стал ярче. Ступени кончились, и открылся низкий широкий коридор, также выложенный черными плитами. Взрослый человек мог бы достать здесь рукой до потолка.

Но что это за свет? В стенах коридора сияли овалы исполинских розовых опалов. Они непонятным образом светились — и при их холодном свечении из стен выступали барельефы. Один из них обратил на себя внимание Неферт. Он изображал трех сидящих павианов. Первый закрывал лапами глаза, второй зажимал уши, третий — рот. Неферт поняла его смысл — здесь начинались тайны Дома Тота.

Тяжесть низкого потолка заставляла невольно наклонить голову. Над барельефами тянулись столбцы священных изречений.

— Здесь обитает Тот, — произнес Птахмес негромко.

…Каким высоким оказался храм, мрак которого разрежало множество огней в светильниках из полупрозрачного розового камня!

Храм был вдвое выше, чем его видимая снаружи часть… Четыре ряда черных квадратных колонн, обращенные к статуе Ибиса, за которой открывался вход в тайную часть, терялись в высоте сводов…

Молодой человек лет шестнадцати — настолько можно было разглядеть в неровном свете розовых огней нес в обеих руках по большой связке книг.

— Птахмес, — негромко обратился он к провожатому Неферт, — кто сегодня дежурит?

— Мехи.

— А, этого никогда не найдешь, — проговорил юноша с досадой. — Мне нужны ключи от кабинета самого… Он же мне голову оторвет, если учебники не будут разобраны по-порядку.

— А там открыто, кажется, Усерехт, — шепнул Птахмес.

— Тогда ладно, — молодой человек скрылся в боковом приделе храма. Испытывая непонятное разочарование, Неферт сделала несколько шагов к

статуе бога.

Разве к божеству приближаются в смятении и злобе?

Какой ответ может дать ей бог, если она не знает толком сама, о чем хотела бы спрашивать Ибисоголового?

Она должна увидеть главного жреца его Дома.

Она увидит жреца. Но что дальше?

А еще сон, который надо придумать для этого разговора…

Сон?! Интересно посмотреть, какие глаза будут у этого отравителя, если Неферт попросит его истолковать сон, в значении которого жрецу будет весьма трудно усомниться?..

Сон о фараоне.

Неферт торжествующе улыбнулась.

— Да, — Неферт твердо посмотрела в глаза юному жрецу. — Он воистину дал мне благой совет.

XXXIX

Обратный путь показался короче. Птахмес, сделавшийся отчего-то чуть более дружелюбным, сам вызвался проводить Неферт до ворот. Неферт самым вежливым образом выразила признательность за руководство (перед тем, как покинуть храм, юный жрец, показывая и объясняя, обошел с ней все открытые для посетителей помещения). При этом Неферт с трудом превозмогла отвратительное ощущение неловкости, охватившее ее при ярком свете солнечного дня в обществе Птахмеса. Подумать только — как могла она так позорно испугаться там, внизу, этого мальчишки, который даже и не думал заманивать ее в западню!

Ох, как стыдно…

Но ничего! Зато она ни за что не испугается главного жреца, когда столкнется с ним лицом к лицу!

Неферт провела кончиками пальцев по пылающим щекам. По крайней мере этот Птахмес ничего не заметил.

— А твой сон наверное стоит того, чтобы идти с ним к самому Себекхотепу? — доброжелательно спросил он, выходя за ворота вместе с Неферт.

— Я уверена, что мой сон лучше всего поймет главный жрец, — Неферт усмехнулась. — Позволь мне еще раз поблагодарить тебя за время, которое ты мне уделил.

— Слугам бога не жаль времени для ищущих его милости, — Птахмес снова принял надменный вид. — Прощай, госпожа.

— Прощай!

— Ибис, чибис, долгонос! — закричал с другой стороны улицы мальчишка с письменным прибором за спиной, удлиняя при этом свой собственный нос растопыренными пальцами обеих рук. — Ибис, ибис!!

Птахмес, помогающий Неферт сесть в носилки, казалось, ничего не услышал. Но обернувшись через несколько мгновений, удаляющаяся Неферт увидела, как он, сохраняя невозмутимую мину, вытащил откуда-то из складок жреческого одеяния горсть камушков и начал бросаться в крикуна.

XL

— Боги да благословят тебя, дитя мое, — обратилась к Неферт мать, к которой она, не сняв еще нарядных одеяний и парика, зашла по возвращении из храма. — Попробуй угадать, какой сюрприз тебя дожидался дома?

— Отец прислал что-нибудь из Хенну? — спросила Неферт. (Имхотеп более месяца находился в каменоломнях.)

— Нет, не угадала! — что-то поискав среди флаконов и шкатулок на туалетном столике, госпожа Мерит взяла в руки небольшой свиточек папируса. — Это письмо для тебя.

— От… Нахта?

— Нет! — госпожа Мерит торжествующе улыбнулась. — Это приглашение во дворец!

— В Большой Дом? — Неферт побледнела. — На пир? Вместе с тобой и отцом?

— Да нет же. Это приглашение только тебе.

— Как же так может быть? — Неферт боялась поверить своим ушам.

— А при чем здесь мы с отцом? — лукаво улыбнулась госпожа Мерит. — Ведь фараон Джафененра — да будет он жив, здрав и невредим! — еще мальчик: разве он не может принимать своих гостей? Чтобы вместе играть, и бегать, и плавать и все прочее. Это очень большая честь для нашего дома — играть с фараоном приглашают только самых знатных детей, — госпожа Мерит улыбнулась. — Едва ли я ошибаюсь в причине этого приглашения…

Неферт уже не слушала — вне себя от волнения. Она встретится с Царем Царей!.. Она будет с ним разговаривать… Быть может, им удастся поговорить наедине!

И тогда… Тогда она наяву скажет ему те слова, которые сотни раз говорила в мечтах — во время недавней болезни:

«Я умру вместе с тобой».

XLI

— Вы будете с нами плавать?

Неферт менее всего была расположена развлекаться вместе с обступившими ее детьми. Тем не менее она вежливо улыбнулась мальчику, подбежавшему к ней первым.

— Меня зовут Йохи, — продолжал мальчик, — а это моя сестра Иффи, — он кивнул на одетую в розовую, как лепестки мальвы, столу девочку лет восьми, обнимавшую одной рукой шею газели. У Иффи и газели были очень похожи глаза.

Неферт улыбнулась уже с симпатией: этот подвижный, с веселыми светлокарими глазами мальчик и вправду походил на ежика — то ли чуть коротковатым носом, то ли очень короткой, под парик, стрижкой. Прозвище к нему шло.

— Меня зовут Неферт.

— А это Хеви, Тети и Камес. Хочешь посмотреть крокодила?

— Живого?

— Да, конечно. Священного.

— Хочу.

— Побежали!

Пробегая вместе с другими детьми по узорчатым дорожкам из разноцветного песка, Неферт успевала разглядывать дворцовый сад. Никогда в жизни ей не доводилось видеть такого великолепного сада! Деревья, растения и цветы были рассажены так искусно, что почти весь — огромный! — сад был окутан устойчивой и прохладной тенью. То там, то здесь, в особенно затененных уголках, взгляду неожиданно открывались деревянные или каменные площадки, на которых были расстелены пестрые циновки, расставлены столики и кресла… Эти уголки были словно комнаты с цветущими стенами — гранатовыми или жасминовыми… В одном из них Неферт мельком увидела двух сидевших в кресле взрослых девушек, занятых разговором.

Иногда дорожки пересекались узкими, змеящимися каналами с перекинутыми через них резными мостиками. Из-за густой тени вода в каналах казалась черно-зеленой. По ней плавали пестренькие коричневые уточки, изумрудноголовые селезни и огромные белые лебеди.

Павлины распускали свои мерцающие хвосты. Шелковистые газели высовывали пугливые морды из виноградной листвы…

…Заглядевшаяся по сторонам Неферт отстала было от остальных детей, которые мчались по саду, весело крича и перепрыгивая через цветочные грядки. Эти дети привыкли здесь играть — ведь в отличие от нее, они уже давно проводят время с фараоном.

Но когда же наконец появится сам Джафененра?! Когда она его увидит?

— Вот крокодил! Посмотрите, Неферт!

— Да где? — Неферт непонимающе посмотрела на большой бассейн, дно которого было выложено кобальтово-яркими плитами. Ничего похожего на огромную крокодилью тушу в бассейне не лежало. — Здесь нет никакого крокодила!

— Как это нет! — пару раз прыгнув на месте, Йохи без разбега слетел в воду. — А это разве не крокодил?

Пошарив в воде, он схватил и прижал к груди что-то, сквозь брызги сперва показавшееся Неферт большой рыбой.

— Давайте возьмем его на реку! — крикнул Камес.

— Возьмем, пусть поплавает! — не обращая никакого внимания на свои мокрые сандалии и одежду, Йохи подошел к Неферт с крокодилом на руках. Серый крокодил имел слегка недовольный вид и то и дело разевал длинную пасть со множеством крошечных зубов.

— Его зовут Джед-Амен-инф-анх, — застенчиво объяснила Иффи. — Он скоро вырастет, он уже очень вырос.

— А можно его погладить? — спросила Неферт.

— Осторожнее, он может прицапнуть. Он священный.

— Эй, вы, там уже учитель плаванья пришел, — крикнул, подходя, еще один мальчик.

— Тогда пошли плавать!

— Неферт, а Вы плавать умеете? — спросила девочка по имени Тети, одетая в красное и изящная, но какая-то вертлявая, с первого взгляда вызвавшая у Неферт раздражение.

— Умею, — холодно ответила она.

Дети поспешили вниз — с крокодилом, которого тащил Йохи.

…Нил за дворцовым садом выглядел очень необычно. Здесь не было прибрежных зарослей, да и самого берега, собственно говоря, тоже. Ступени и площадки деревянных террас, крашеных в темно-зеленый, красный и синий цвета, начинаясь задолго до воды, далеко нависали над голубым течением, образуя кое-где пристани для нарядных лодок. Над некоторыми площадками были натянуты разноцветные ткани, и здесь бросающие прохладную тень. Под ними стояли маленькие стульчики, скамейки и кресла.

Неферт с досадой поймала себя на том, что отвлеклась на какое-то время от своих тайных мыслей. Они, конечно, милы, все эти дети, особенно Иффи и Йохи, но они обыкновенные, самые обыкновенные, и Неферт не могло бы быть особенно интересно с ними, даже если бы ее не ждала встреча с фараоном. Судя по всему, все знают, когда он должен появиться, и спрашивать об этом значило бы попасть в глупое положение.

Хеви и Тети, на ходу разбрасывая по мосткам лишнюю одежду, уже прыгали в воду, где молодой пловец-нубиец показывал, как плыть с какими-то особенными взмахами рук. Две служанки расставляли на столиках под навесом тарелки с финиками и медовыми пирожками, кувшины с питьем. Третья, маленькая негритянка, проворно прибрала разбросанную детьми одежду.

— Сейчас будем нырять, — сообщил Неферт Йохи, надкусывая уже ухваченный им со столика сладкий пирожок. (Джед-Амен-инф-анх, которого он только что выпустил из рук, с трудом и неудовольствием полз к воде по дощатому полу.) — Видите, Сети вытащил палочки.

— А зачем?

— Кто больше соберет. Ну, со дна. Они каменные. Я один раз десять штук насобирал. Представляете?

Неферт вдруг ужасно захотелось в воду. По примеру остальных сбросив все, кроме короткой легкой рубашки, она подбежала к краю площадки и, вскинув руки над головой так, как только что показывал нубиец Сети, бросилась в Нил.

XLII

Захлопнувшись над Неферт, радостно-холодная голубая вода тут же сделалась мутно-зеленоватой. Неферт из всех сил устремилась вниз, развлекаясь подводной свободой тела и змеиным струением собственных волос…

Глаза привыкли к воде. Вот же они, палочки — там и здесь в темном иле дна среди водорослей…

Одна, вторая, третья! Все! Воздуха не хватает. Наверх! Как приятно вода выталкивает тело наружу — туда, где в первое мгновение ничего не видно, но зато такими громкими кажутся смех, плеск и крики!

Первым, что Неферт увидела вынырнув, была Иффи, печально сидевшая на темно-красном коврике.

— А почему ты не ныряешь? — крикнула ей Неферт, подплывая с зажатыми в кулаке палочками.

— Я боюсь, — ответила Иффи, взглянув на Неферт огромными, полными слез глазами. — Я боюсь нырять.

— Хочешь, я тебя научу?

— Не получится. Я знаю, как нужно, только у меня никак не получается оторваться от мостков. Я все за них держусь и держусь.

— Вот как? Тебе надо за что-то держаться, чтобы не бояться, — проговорила Неферт, вылезая на мостики. — Знаешь что, давай прыгнем вместе! Ты тогда будешь держаться за мою руку!

— Ну, если за руку, — Иффи еще колебалась.

— Ну давай же!

— Ладно… Ой!

На этот раз Неферт не удалось собрать ни одной палочки. С Иффи, отчаянно вцепившейся в руку Неферт и — даже в воде это было видно! — зажмурившейся, дна даже не удалось достигнуть.

И все же Неферт приятно было увидеть, какой сияющей улыбкой озарилось лицо Иффи, когда их выпустила вода.

— Как это у Вас вышло, Неферт? — крикнул прыгнувший в воду Йохи сквозь веер голубых брызгов. — Я ведь ее тоже столько раз звал вместе! А она боялась! А с Вами не испугалась!

— А я ничего с Неферт не боюсь, — заявила Иффи.

Неферт засмеялась и ударила ладонью по воде — окатив даже мостки.

XLIII

Как приятно было после купанья, сидя на циновке прямо над плывущей внизу водой, пить легкое вино и грызть золотистые финики.

— Йохи, видел? — Камес кивнул на человека в придворной одежде, делающего с берега какие-то знаки.

— Сейчас… Только пирожок доем, — проворчал Йохи, начиная жевать вдвое медленнее.

Смысл этого оставался непонятным для Неферт, которую, впрочем, отвлекла Тети.

— А Вы умеете играть на систре?

— Нет, я не училась. — Это было неправдой. Неферт училась играть на систре, но можно сказать — не научилась, во всяком случае, ее игра вызывала ужас у госпожи Мерит. Выбранная тема разговора отнюдь не увеличила симпатий Неферт к Тети.

— Ой, Джед-Амен-инф-анх уплывает! — испуганно закричала Иффи.

Хеви и Камес наперегонки бросились в воду.

— Как же можно не учиться играть на систре? — продолжила Тети несмотря на то, что Неферт очень заинтересовалась погоней за крокодилом. — Ведь это такой пробел в образовании девушки! А почему Вас не обучали? А на лютне Вас обучали? На лютне Вы играете?

— А где Йохи? — спросила Неферт, обращаясь к Иффи.

— Ушел во дворец.

— А зачем?

— Так ведь послы из Куша, — просто ответила та. — Джафененра даст им аудиенцию.

— А что там будет делать Йохи?

Иффи взглянула на Неферт растерянно. В расширившихся глазах Тети вспыхнул подозрительный восторг.

— А что Вам не понятно? — спросила она.

— Зачем Йохи быть на приеме, который дает Джафененра? — сказала Неферт, неприятно ощущая, что разговор подвел ее к какой-то ловушке.

— Эй, идите сюда! — закричала Тети Камесу и Хеви, втаскивающим крокодила на плот. — Слушайте же! Только послушайте! Неферт спросила: «Зачем Йохи быть на приеме, который дает Джафененра»!!

Мальчики покатились от смеху. Тети, хлопая в ладоши, залилась, как пронзительный колокольчик.

— Замолчите! Замолчите сейчас же! — гневно сверкнув глазами, воскликнула Иффи. — Ну и что, что Неферт перепутала! Она ведь могла не знать моего брата в лицо раньше! На нем ведь не написано, что он бог! А смеяться и радоваться чужой ошибке невоспитанно и стыдно! Ясно?

Под навесом сделалось очень тихо.

XLIV

— Может быть, не стоит бить весь туалетный прибор? — Кошка приблизилась к Неферт, с большой осторожностью выступая лапами между осколков.

— Миура… — вдруг устав от собственного бешенства, Неферт тихо опустилась в кресле. — Я тебя почти ненавидела все это время.

— Интересно, за что? Я хотела сказать — за что на сей раз?

— Ты меня бросила в беде.

— В беде? А разве она была?

— …Кажется… нет.

— Судя по твоему виду, тебя это огорчает. Бедняжка, подумать только! Живой и здоровый фараон вместо умирающего! Есть от чего прийти в неистовство!

— Лучше ты так не говори.

— Ну знаешь, змейка… Сначала ты вымещала разочарование на ни в чем не повинной стене, а теперь пробуешь шипеть на меня… Уж коли на то пошло, предъявляй свои претензии к Суб-Арефу.

— К Суб-Арефу?! При чем тут Суб-Ареф? Не хочешь же ты сказать, что это он мне все подстроил?!

— О, нет! Полагаю, что Суб-Ареф был бы немало удивлен, если б узнал, что твои интересы могут хоть как-то пересекаться с его интригами.

— И здесь интриги Суб-Арефа?! Как же так?

— Гор и Изида, Суб-Ареф еще в школе плел интриги, как пальмовую циновочку! Словно сейчас помню, как для того, чтобы вывести на чистую воду, что про мышь, которую принес в класс Яхмес, учителю донес Хени, он оговорил себя сам в порче прописного папируса, который на самом деле… Впрочем, неважно. Итак, твоего фараона вообще никто не травил, а уж если бы кто и стал это делать, то во всяком случае не жрецы Тота.

— Почему не жрецы Тота?

— А им это решительно ни к чему. Дела слуг Ибисоголового на самом деле сроду не обстояли так плохо, как это представляется такому далекому от закулисных дел наблюдателю, как твой отец… А последнее время они и вовсе пошли в гору. Именно поэтому, когда дело дошло до ирригационных подрядов, Суб-Ареф…

— До чего?

— До ирригационных подрядов. Как ты не понимаешь, писцы находятся в тесном экономическом взаимодействии со жрецами Тота… Одно ведомство! Сильные жрецы невыгодны писцам. То есть, разумеется, старшим писцам, мелочь как раз заинтересована…

— Но ведь об отравлении говорил не только Суб-Ареф! А люди на базаре, а служанки!..

— Те, кто кричал на базаре первыми, делали это не бесплатно. Вот вторые и третьи — те уже трудились на Суб-Арефа даром.

— Миура… И ты это знала?!

— Что же я, не знаю Суб-Арефа? Еще когда он только начал выделывать свои штуки за обедом, я поняла, куда все клонится.

— Ты все знала и ничего не сказала мне?! — Неферт рассвирепела. — Я плакала, я не спала по ночам, я так мучалась, что он умирает, что я не могу его спасти!!

— Если ты припоминаешь, я еще нарочно тебя запутывала.

— Зачем?

— Чтобы научить тебя творить. Ты видела, как работают служанки-ткачихи?

— Д-да…

— Так же работала эти недели ты. Челнок твоей мысли сновал по невидимой раме, и нити сплетались, создавая то, чего не было прежде.

— Я не понимаю.

— Чего же тут не понять? Его не было — божественного львенка, слушающего, как через сердце проходит ток смерти: могучего и беспомощного, бледного и прекрасного мальчика, готового до последнего вздоха сжимать знак власти… Он есть — его сотворила ты.

— Но если он есть — где он, Миура?

— Не знаю. Но рано или поздно это узнаешь ты. Удел творящих — встречать произведения своего духа. Как правило, врасплох. И можешь мне поверить — эта встреча будет для тебя не простым испытанием.

— Но… когда же я его встречу?

— Лет через тысячу, но я могу и ошибиться на несколько столетий в ту или иную сторону. Я ведь тоже не оракул.

— Так долго?

— Долго — если станешь ждать. Так что лучше забыть пока об этой истории.

XLV

«Единственная девочка в Та-Кемете»…

Неферт медленно шла по саду, казавшемуся таким милым и диким по сравнению с роскошью дворцовых садов, к которым она успела привыкнуть за те несколько раз, что была в гостях у фараона Джафененры…

Да, Йохи, он же — Царь Царей и сын Амона Джафененра, очень славный мальчик, совершенно не виноватый в том, что оказался не тем…

И маленькая царевна Иффи, так горячо полюбившая Неферт с первой встречи…

«С улыбкой вкуси их яств, что будут более горьки для тебя, чем дикий мед…»

Из какой это книги?

Единственная девочка… Как ликовала ее гордость над этими словами! А ведь единственная — это значит еще и одинокая…

Ей никогда не веселиться с другими детьми по-настоящему, только притворяться веселой! Нет, она все равно принимает свою судьбу… Тысячу раз принимает!

Но как все же жаль, что Инери…

Но зачем она опять вспоминает Инери?

И зачем ей сейчас гулять именно там, где их сад граничит с садом казначея?

— Неферт!

Неферт в испуге отступила назад: перед ней стоял Инери, так неожиданно спрыгнувший со стены.

XLVI

Неферт заметила, что Инери вытянулся и стал чуть шире в плечах. Кроме того, в нем изменилось еще что-то… Что? Но зато так не изменились светлые пепельные локоны, один из которых он таким знакомым плавным жестом правой руки (левая рука его была почему-то сжата в кулак) отбросил с плеча за спину. Не изменились и полураскрытые от волнения багряные губы… Инери не спешил заговорить. Он стоял всего в шаге от Неферт. Всего в одном шаге.

Это был шаг от Миуры. Это был шаг к людям.

«Он не выдержал испытания. Он останется человеком — теперь ему неоткуда взять силы победить этот страх…»

Шаг от Миуры, шаг от себя самой…

Лицо Инери стало расплываться, словно погруженное в воду — Неферт боялась шевельнуть ресницами, чтобы слезы не хлынули по щекам.

— Я только хотел отдать тебе одну вещь.

— …Какую вещь?

Инери молча разжал кулак. Не может быть!! Освобожденные слезы запрыгали по лицу Неферт: видимый так четко, знакомый до каждой слабой трещинки, на раскрытой ладони Инери лежал камешек красной яшмы.

— Инери… Ты там был?

— Ты оставила его на круглом столбике, похожем на алтарь.

— Ты там был… Но ведь это невозможно… Ведь это невозможно, ты не мог, просто не мог этого сделать… Я знаю, что не мог! — в смятении прокричала Неферт.

— Не мог, — Инери упрямо нагнул голову. — Я думал об этой дыре. Я ни за что бы не полез туда, ни за что!

— Но ты там был?..

— Да. Понимаешь… Не сразу… Через некоторое время после того, как мы расстались… Мне очень сложно это объяснить… Ведь я видел тебя в саду, я видел тебя в носилках на улице. И несмотря на это мне стало казаться… день ото дня все сильней… Что я бросил тебя одну там, в этих пустых переходах… Понимаешь, я тебя видел каждый день! Ты кормила рыбок — с тобой было все в порядке! И все-таки я все время думал, что оставил тебя там, что ты сейчас там, одна…

Я знал, что для меня ты всегда будешь там — пока я не приду за тобой. И не мог, чтобы ты была без меня там, где так жутко…

— И поэтому ты смог…

— Да. Я смог туда шагнуть потому, что шел за тобой. Только поэтому. И когда я спустился, что-то изменилось. Я стал холодным, как те камни, и сердце в груди сделалось из этого камня… И я шел спокойно. Я сам стал жутью и холодом, мраком и пустотой. Я вдруг стал свободным, очень свободным. Я видел твой камень — он лежал, как ты его оставила. Я сразу его узнал. Я обрадовался, словно встретил тебя. И я понял, что мысль о том, что ты плачешь одна в пустых переходах, никогда больше не станет меня мучить… Пусть я не буду с тобой — теперь я все равно навсегда останусь очень счастливым. Возьми свой камень.

Неферт засмеялась. Шаг навстречу Инери оказался странно коротким. Руки переплелись, как змеи.

XLVII

— Нечет!!

— Чет!!

— Ну знаешь, с тобой невозможно играть, просто невозможно!

В белом песке поблескивали шесть стеклянных шариков — пять красных и один синий.

— У меня как раз не было синего, — Инери, сидевший напротив Неферт на песке, хитро улыбнулся.

— Ты успеваешь подсмотреть, сколько я хочу бросить!

Неферт сердилась не очень серьезно — хотя ее мешочек с шариками терпел уже серьезный ущерб. Был десятый день, утро принадлежало им целиком — ведь Инери не надо было идти в школу.

Неферт почему-то казалось, что нынешнее утро — со стеклянными шариками на песке и нежной тенью пронизанных солнцем ветвей жасминовых деревьев — это только одно из сотен таких же утр, в которые они играли вдвоем с Инери…

Странно, очень странно… Прошлое изменилось.

Но еще страннее было другое: Неферт казалось, что разговоров с Миурой, путешествия по пустым переходам и всего остального — прекрасного и страшного — еще не было.

Они играют вдвоем с Инери в саду — как играли все эти годы, и Неферт ничего не знает о Миуре, и камень яшмы еще не побывал на пустом алтаре.

Все это будет, непременно будет!

Но разве прошлое и будущее могут меняться местами?

— Эй!

— Что «эй»! Я тоже буду подсматривать!

— Ха. Подсматривай на здоровье… если у тебя это получится.

— Я с тобой больше не играю!

— Какой-то сегодня обед у твоих.

— Откуда ты знаешь?

— А мои на него приглашены. И меня тоже берут.

— И ты молчал?!

— Сказал же.

— Инери, как здорово — мы же сможем болтать целый вечер!

— Так и даст нам старикашка целый вечер болтать.

— Какой еще старикашка?

— Ну, здравствуй, какой. Почему это я должен лучше тебя знать гостей твоих родителей? Благочестивейший и достомудрый Себекхотеп, великий понтифик Дома Тота.

— …Дома …Тота?.. — покраснев, переспросила Неферт.

— Ну да. На их месте я бы устроил обед в саду — в саду как-то песок уместнее.

— Какой еще песок?

— Который из него посыплется.

— Ты его видел?

— Как будто надо видеть, чтобы знать заранее, что он к нам будет цепляться весь обед. Меня заставит извлекать квадратные корни, а тебя начнет расспрашивать, как ты готовишься к празднику, вот посмотришь. — Инери сделался мрачен.

Неферт подумала, что готова целый вечер отвечать на самые нудные вопросы, лишь бы почтенный старец как-нибудь случайно не догадался о том, какого мнения о нем была Неферт всего месяц назад.

— Чет!

— Нечет!

— Надо же, я опять выиграл. Чет!

— Нечет!

— Игра в так называемые стеклянные шарики, на несомненную предосудительность которой мне уже доводилось обращать внимание воспитателей подрастающего поколения, является, по сути, видом вульгарной игры в мору, чрезвычайно популярной в простонародье…

Ох! Суб-Ареф, как всегда, словно из-под земли! И его нотации отнюдь не стали короче.

Но Неферт отчего-то совсем не злилась на Суб-Арефа. Ей даже захотелось улыбнуться его нотациям — как полузабытым старым друзьям.

Как хорошо быть просто детьми — братом и сестрой — и играть в полдень десятого дня в жасминовой тени!

— …не способствует приобретению приличных манер…

Инери зашипел, как змея перед прыжком, и Неферт пришлось тихонько пихнуть его локтем.

— …тратя время, долженствующее быть отведенным для прилежного повторения уроков или письменных упражнений — да, кстати, о письменных упражнениях! — Суб-Ареф неожиданно перестал помахивать небольшим папирусом, который держал в руке, и пристально взглянул на Инери. — Можешь ли ты сказать о себе, мой юный друг, что владеешь навыками ускоренного написания?

— Я хожу в четвертый класс, — вспыхнув, ответил Инери.

— Превосходно, — Суб-Ареф протянул Инери свой папирус. — Я тут продиктую тебе в прохладе кое-какие соображения, только что пришедшие мне на ум. Ценные мысли всегда надо записывать незамедлительно! С этой целью я всегда имею при себе небольшой письменный прибор. Возьми вот его — это занятие будет для тебя куда полезнее, чем глупые забавы.

Неферт едва не покатилась со смеху, поймав свирепый взгляд Инери. Делать ничего не оставалось — кроме того, чтобы покориться судьбе.

— Сверху — «к вопросу об ирригационном порядке», — расположившийся на скамейке Суб-Ареф полузакрыл глаза.

— Пиши… «Зона естественного распределения замутненных обильным содержанием чернозема вод весеннего разлива Нила…»

Инери заскрипел палочкой… Похоже, что Суб-Ареф не отстанет долго… Бедный Инери! Ведь только что говорил, что житья не даст Себекхотеп… Но надо сказать, что это довольно странно… Суб-Ареф явно приглашен. На одном обеде — верховный жрец Тота и Суб-Ареф?! Они же враждуют…

— «…а также несущих значительное количество водорослей, вызванных половодьем… гм… гм… которые сами по себе являются превосходным удобряющим средством…» Дай-ка я посмотрю, разборчивый ли у тебя почерк…

— У меня самый разборчивый почерк в классе, — благонравно ответил Инери, протягивая Суб-Арефу папирус.

— Похвально, весьма похваль… Что?! — Неферт никогда не доводилось видеть Суб-Арефа в такой оторопи. — Что ты такое написал, негодный мальчишка?!

— Только то, что Вы мне продиктовали, господин Суб-Ареф.

— Я еще не сошел с ума!! — завопил старший писец голосом, заставившим Неферт усомниться в таковом утверждении. — Ты мне в глаза заявляешь, что Я тебе ЭТО диктовал, негодник? Гор и Изида, что тут написано, читай!

— Стекает черная вода, — спокойно начал Инери, -

У жилок водорослей Нильских

Подрезал лунный серп края,

И кровь сочится илом мглистым.

Мне кажется, что я все записал правильно.

— Ему кажется! Превосходный, высокого качества папирус! — голос Суб-Арефа сделался зловещим. — Мне как раз надо было встречаться с почтенным Сети! Очень боюсь, что кое-кому сегодня покажется, что ухо мальчика на его спине!

XLVIII

— Не говори, пожалуйста, — тихо бурчал себе под нос Инери, выглядевший непривычно нарядно в голубой рубашке, лазурном плаще с бахромой, скрепленном на левом плече золотой фибулой, в сандалиях с синими ремешками. — Я наперед знаю, что этот старикашка разведет за обедом такую скукотищу, что все крокодилы в округе будут удоволены.

Неферт фыркнула.

— Вот он уже опаздывает — ведь без него за столы ни за что ни сядут… — Инери недовольно обвел взглядом зал: госпожа Мерит, судя по всему, продолжала рассказывать госпоже Таурт свой рецепт приготовления лавандовой мази, дальше — в низких креслах вдоль стены о чем-то неторопливо беседовали Имхотеп и казначей, а Суб-Ареф, остававшийся на ногах, иногда вмешивался в разговор, расхаживая взад-вперед мимо них с какой-то черезмерной живостью. У него был такой вид, словно он не находился в гостях, а очень спешил по важному делу.

Ах, вот оно что! Неферт тихонько засмеялась: кажется, не у нее одной есть основания испытывать не слишком приятное беспокойство из-за предстоящего визита старца.

— Ты чего?

— Смеюсь над Суб-Арефом, он из-за чего-то нервничает.

— Да, сегодня он не так пушит хвост, как обычно.

— А если бы у Суб-Арефа был хвост, то какой?

— Какой именно — не знаю, но округлый и очень холеный.

— Ну тебя!

— Слава Тоту, прибыл Себекхотеп, верховный жрец его Дома! — провозгласил вбежавший впереди храмовый глашатай. Все повставали с мест и засуетились.

Послышались тяжелые шаги — видимо, рабов, ведущих старца под руки.

— Ну и маета с этой жарищей! — произнес кто-то громовым басом. — Три раза велел в тени останавливать, пока доехал. Принимайте опоздавшего гостя — сказал бы «почтенная Мерит», да цветы почтенными не бывают!

Вот это старец! В дверях стоял очень высокий, широкий в плечах и могучий в грудной клетке человек в жреческом одеянии. Гордая посадка его обритой наголо головы и хищные черты лица наталкивали на мысль о сходстве с коршуном. Одного взгляда на руки Себекхотепа было достаточно, чтобы понять, что ему не составит труда согнуть ими подкову.

Но ведь странно — ведь он действительно был очень молод! Резкие морщины бороздили лицо, а под глазами лежали очень глубокие черные тени.

— Н-ничего себе, — шепнул Инери.

— Кое-кто сел мимо стула, — шепнула в ответ Неферт. — Мне почему-то кажется, что он как-нибудь дотянет и не рассыплется в песок до конца обеда. А почему, собственно, ты думал, что он такой дряхлый?

— Главный ведь, — Инери пожал плечами.

— Вторая встреча за нынешний день, почтенный! — Себекхотеп здоровался с Суб-Арефом.

— Воистину так — этот день я запомню как один из дней редкой удачи. Две встречи? Едва ли их было бы две, если бы Суб-Ареф очень хотел бы

их избежать… Значит… нет, пока непонятно, что это может значить!

Как хорошо, что за обедом не было других детей! Так приятно было сидеть вдвоем с Инери за столиком, уставленным всякими лакомствами!

— Да… дела, дела невпроворот, почтенный Имхотеп, — голос жреца был как-то особенно слышен в общем разговоре, — но, по счастью, иной раз, делая дело, составляешь приятное знакомство вроде нашего с Вами… Что и говорить, моя поездка в каменоломни оказалась крайне интересна!

— Судя по смете, в Доме Тота предстоят большие постройки, — заметил казначей.

— Несомненно, почтенный Сети. Одна облицовка большого храмового зала, не говоря уже о галереях… Кстати, не будет ли нескромным поинтересоваться, утверждена ли смета в Большом Доме?

— Еще со вчерашнего дня, — Неферт показалось, что при этих словах казначей покосился на Суб-Арефа. — Ирригационные подряды сами по себе дают обеспечение…

Суб-Ареф, видимо, подавился спаржей — так сильно он закашлялся.

— Верно ли я поняла, что досточтимый Себекхотеп подобрал подходящий камень для Дома Тота? — вмешалась госпожа Мерит.

— Великолепный! — Себекхотеп разбавил каэнкэмское вино водой больше, чем наполовину. — Какие яшмы для отделочных работ! Когда Имхотеп показал мне разлом, я просто не поверил своим глазам!

— Очень красивые рисунки в полированной яшме — словно их рисовали художники, — заметила госпожа Таурт.

— Да где же Вы возьмете художника, который бы с этим потягался?! — загремел Себекхотеп. — Рисунки в яшме! Сколько они расскажут внимательному взгляду! Только вообразите себе древние моря с вздымающимися над ними красными каменными островами! Вот что-то заколыхалось в их недрах — это рождение гор! Море мелеет, отступая. Гибнут живые крошечные существа — и кремнистые слои покрывают их хрупкие останки! Представьте только! — (Госпожа Таурт непонимающе, но польщенно закивала…) — Но вот чудовищные бездны огня извергаются под землей! Пузырящаяся лава спаивает то, что еще недавно было ветвями мшанок, хрупкими стеблями морских лилий, — и застывает, холодея! Вот оно — рождение яшмы из моря и огня! Кстати, для внутренней облицовки я выбрал красные оттенки.

— Я еще в ту нашу встречу был удивлен Вашими познаниями в каменном деле, досточтимый Себекхотеп. Не может быть, чтобы Вы не изучали его особо!

— Сугубо постольку-поскольку!

— Ты слышишь, Неферт, — Инери напрочь позабыл о миндальных орехах. — Наша яшма…

— Море и огонь, да…

— Даже не умею Вам сказать, в чем не разбирался бы досконально достомудрый Себекхотеп, — интонация Суб-Арефа была не совсем понятна для Неферт. — Со своей стороны я могу утверждать, что в деловых расчетах он едва ли менее тверд, чем в каменном деле.

— Польщен такой высокой оценкой моих скромных деловых дарований! — Неферт могла бы поклясться, что во взгляде серых глаз Себекхотепа загорелся смеющийся огонек. — Но Вы сегодня уже воздали им должное. Кстати, о нашей сегодняшней встрече, почтенный Суб-Ареф, — ведь я позабыл спросить его имя…

— Чье имя, я не помню? — Суб-Ареф как-то неожиданно пришел в отличное расположение духа.

— То есть как это чье?! Я уж хотел посылать слугу вдогонку, когда вспомнил… Потрясающая история, дорогой Имхотеп!

— Потрясающая история — это история яшмы, — сказал через столик Инери. Неферт кивнула. С Суб-Арефом все ясно; он, кажется, здорово проиграл Себекхотепу. Едва ли стоит так уж прислушиваться к взрослым разговорам дальше…

— …что какой-то негодный мальчишка испортил папирус…

Инери и Неферт окаменели.

XLIX

А Неферт только успокоилась мыслями о том, что уж если Себекхотеп не сердится на Суб-Арефа за то, что тот распустил слухи о том, что Себекхотеп является отравителем фараона, то уж во всяком случае он не рассердился бы, узнав, что Неферт этим слухам поверила…

А тут — ничего себе! Даже слугу вдогонку хотел послать, чтобы только узнать, как зовут мальчика, который испортил папирус! Папирус Суб-Арефа! А если бы кто испортил его папирус — поднял бы на ноги всю стражу Дома? Да он вреднее самого вредного старикашки! Ох, что же будет?! Кажется, Инери здорово достанется…

Инери ужасно побледнел. Еще бы — кому приятно, что тебя сейчас начнут бранить при всем честном народе!

— …И беру свиток, которым наш друг в пылу, разгорячась размахивает, дабы взглянуть и выразить свое нелицемерное сочувствие — еще бы мне не сочувствовать, если мои внуки ведут себя ничуть не лучше!

«Вот сейчас Суб-Ареф заявит, что это Инери…»

— Тот и Сешат! Вообразите мое изумление, почтенный Имхотеп, когда я увидел, что сделал этот щенок!

— Что-нибудь очень плохое?

— Плохое, почтенная?! — голос Себекхотепа стал совсем уж грозным. — Этот мерзавец сложил мантрам! Сам, в одну минуту, если верить Суб-Арефу!

— Мантрам?!

— Именно! Страшно подумать, что мне могли не показать этого папируса! Мне бы их так портили, да почаще! Нет, только послушайте! А лучше взгляните — такие слова не стоит и произносить впустую.

— Я ничего не понимаю, Неферт, — прошептал Инери в полном смятении. — Какой мантрам?

— Знаешь, ведь это он про те стихи… «У жилок водорослей Нильских…»

— Но я же валял дурака! Ты ведь знаешь! Я просто записал стихами то, что диктовал Суб-Ареф — и все! Я не понимаю, Неферт, я правда не понимаю!

— Да, удивительно!

— Разрешите взглянуть?

— Клянусь Сешат! Суб-Ареф, я просто не успокоюсь, пока наконец не узнаю его имя. Я уже договорился — жреческая школа Тота, конечно, переполнена, но его, вне сомнения, возьмут в класс избранных.

— В избранный класс! Но ведь туда просто невозможно устроить ребенка! Вот счастливые родители!

— Этими счастливыми родителями, госпожа Таурт, являетесь Вы и почтенный Сети, — переведя взгляд с изумленного лица супруги казначея на непонимающее лицо Себекхотепа, Суб-Ареф с брюзгливым выражением кивнул на Инери. — Вот сидит ваше сокровище.

— И Вы молчите целый вечер?! — взревел Себекхотеп. — Этот самый мальчишка!! Клянусь Сешат! А ну, иди сюда!

— Инери, немедленно подойди!

— Инери!

— Так этот кудрявый разбойник и есть тот негодяй, который мне нужен?! Инери, с полыхающим на щеках румянцем, смотрел на Себекхотепа исподлобья — словно готовый огрызнуться волчонок.

— Так тебя зовут…

— Инери.

— Ну что ж… — Себекхотеп посмотрел на мальчика очень долгим взглядом. Неферт показалось, что серые глаза верховного жреца стали вдруг глазами совсем другого человека. Веселое добродушие исчезло из них, словно его не бывало. Глаза стали спокойны и суровы. И еще — Неферт как-то вдруг поняла, что черных теней под этими глазами очень не одобрил бы врач Юффу.

— Ну что ж… Завтра, за час до полудня, приходи в Дом Тота. Тогда и поговорим.

Больше Себекхотеп за весь вечер не обратился к Инери ни единым словом.

L

— А знаешь, как устроены такие розовые светильники — словно горящие камни? Ну, где вход в храм! — Инери, сидящий на перилах беседки, болтал ногами. — Эти камни выдолблены внутри! И туда заливается масло, а в нем огонь плавает. А кажется, будто весь камень горит, да? Мне показывали, как их заправляют. А школу я сегодня прогулял — плевать. Я же в нее больше не буду ходить.

— Если ты и дальше будешь болтать ерунду, — Неферт сделала вид, что хочет подняться с оттоманки, — то я сейчас уйду!

— Ладно, чего ты? Я как раз хотел про Себекхотепа, а ты перебила. У него кабинет такой, прямо за алтарной частью…

«Знаю», — подумала Неферт.

— И там кучи книг, просто до потолка, и какие-то приборы бронзовые вроде труб и пауков, полки с запечатанными банками и камни — негде повернуться… Мы про мантрам говорили, ну, который я сочинил. Только он сперва спросил: «Ты хочешь быть жрецом?» А я сказал: «А чем избранные жрецы отличаются от обыкновенных? Просто тем, что лучше?» Он даже рассвирепел: «Ты мне это брось! Ничем не лучше. Есть два пути служения богам для жреца», — Инери сделался серьезен. — Исполнение и творение. Понимаешь, когда-то, страшно давно, не было ни царей, ни жрецов, ни поэтов. А людьми правил по божественному праву один человек, который всегда был и первым, и вторым, и третьим. Это потом власть над людьми разделили натрое. А божественное право давало Слово. Сила слова есть в заклинании. Вот и различие. Жрец, который произносит мантрам, силен не своей силой, а силой того, кто его сложил. А тот, кто слагает, силен своей. Тьфу ты, нет! Я неправильно объяснил! В том-то и дело, что не своей! Понимаешь, это как пловец играет с течением. Слово — это как течение. Но когда человек произносит готовое — значит, за него с этим уже играл другой. А когда складывает — он на себя это вызывает. Вот! Он сказал: «Слово может раздавить»… Это очень опасно, как битва!

— А дальше?

— А дальше хуже. Нельзя поэтому ввязываться в те битвы, к которым «не готов»… Не нельзя даже, а невозможно. А я спросил — а если жрец случайно услышит то, что ему еще рано знать? «Подслушает, ты хочешь сказать?» А я вообще этого не имел ввиду, ты-то знаешь! А он сказал — тайны жрецов невозможно подслушать. Я спросил — почему, о них в таких помещениях говорят? Он сказал — нет, хоть на базарной площади. Просто тот, кто услышит, ничего не поймет. Для того, чтобы понимать, надо годами учиться. Тоска, да?

— А про твой мантрам?

— Он спросил — знал ли я раньше, что разлив Нила зависит от луны? Ничего я этого не знал! Он сказал: «Ты связал нити в узел». И еще: «Жрец должен уметь приказать земле родить». Больше я не помню, честно! А там какие-то большие парни ждали, экзамен, что ли? Знаешь, они так обалдели, что со мной так долго верховный жрец разговаривал! Нет, там ужасно здорово! Мне ведь сразу туда захотелось, помнишь?

Неферт сдержала смех, вспомнив, какое количество предлогов отчаянно придумывал вечером Инери, чтобы не идти наутро в Дом Тота: «Ну чего я туда пойду, Неферт? Чего я там не видел! Подумаешь, осчастливил — так я и побежал сломя голову! Может, я и не хочу в этот дурацкий класс! Вдруг я там что-нибудь не то скажу, тогда как? И знаешь, у меня лихорадка начинается, я утром перекупался в Ниле, вот — потрогай лоб! Я скажу матери, чтобы она мне дала меда на горьких травах, а после него надо все утро спать, как же я смогу пойти?»

Эту бурю Неферт выдержала довольно хладнокровно, прекрасно понимая, что госпожа Таурт, вне всякого сомнения, отправит Инери в Дом Тота живым или мертвым, а уж потом все будет в порядке.

А теперь Инери готов клясться, что едва дождался утра, чтобы бежать в храм. И ведь при этом не врет!

В следующее мгновение произошло что-то странное. Инери, сидевший напротив на перилах, словно далеко-далеко отодвинулся. Неферт почувствовала сильную головную боль, и все затуманилось перед ее глазами… «Из одного куска камня», — сказал кто-то голосом, похожим на голос Инери. Неферт вдруг поняла, что камень красной яшмы бьется в ее груди вместо сердца. Ей стало непереносимо больно — это кривая трещина поползла по бьющемуся в груди камню.

Инери сидел напротив нее, накручивая на пальцы свой длинный пепельный локон. Нет, об этом не надо ему сейчас рассказывать. Рассказывать? О чем? Ей отчего-то стало вдруг больно. Что-то связано с красной яшмой. При чем тут яшма?

— А ведь правда, у меня очень красивые волосы, Неферт?

— Сколько раз ведь я тебе говорила, что мужчине стыдно такое говорить!

— Ты не понимаешь, — Инери глубоко вздохнул. — Мне ведь их больше никогда не носить.

— Да, ведь это же жертва! Я и забыла…

— В том-то и дело. Их придется срезать — все до единого, и потом всю жизнь брить голову.

«Поменьше будешь на себя любоваться», — подумала Неферт не без вредности.

— У всех черные или каштановые, а у меня вон какие…

— Дело того стоит.

— Да, — лицо Инери просияло какой-то решительной красотой. Он спрыгнул в беседку. — А знаешь, Неферт… Я что-то соскучился по Нахту.

— Что?

— Как ты думаешь, он бы поучил меня править колесницей? Так, как он, никто не умеет, я сколько раз смотрел. Куда там Амени…

— Конечно, поучит! — Неферт торжествующе улыбнулась.

— Ведь он приедет, да? Года через два непременно.

— Мне будет почти четырнадцать. Мы тогда сможем быть друзьями на равных, правда?

— Конечно, — Неферт бросила взгляд на солнечные часы, стоящие на окруженной магнолиями площадке, куда спускались ступеньки. — Ох, сейчас уже начнут кричать к обеду…

— Это у тебя-то кричат? Уж когда меня потеряют, так мать всех служанок на ноги поднимает, чтоб носились по саду как оглашенные, — Инери коснулся ладонью косичек Неферт. — До завтра, да?

— До завтра, — ответила Неферт, но почти тут же с непонятной для себя уверенностью произнесла про себя:

«Нет, не до завтра. Сегодня ночью что-то произойдет».

LI

Когда Неферт проснулась, вся спальня была залита потоком лунного света, льющегося через узкое окно под самым потолком.

Там, где ложились лунные полосы, все было различимо, как днем. Хотя голубые на самом деле лепестки лотосов на покрывавшей пол циновке казались пепельно-серыми, а лиловый контур узора — черным, можно было разглядеть каждый завиток.

Ни единого звука, ничьих шагов не было слышно во всем доме.

Неферт поняла, что проснулась вовремя.

Бесшумно спрыгнув с ложа, она еще раз внимательно прислушалась и прокралась к креслам, на которых с вечера была разложена ее одежда.

Здесь начались затруднения. Для того, чтобы когда-то — в очень далекие времена! — выбраться в сад подслушивать разговоры Нахта, достаточно было закутаться поверх рубашки шерстяной накидкой. Теперь же надо было одеваться. Поначалу Неферт пришла в отчаянье. Ни одна тесемка не находила своей пары, застежки немилосердно кололи руки, пальцы путались в ремешках… Наконец Неферт — уже сама не понимая, каким образом, — все же оказалась одетой.

Но волосы… Нечего было и думать о том, чтобы их заплести!

Кроме того — поблизости не нашлось ни одного плаща или накидки. Рисковать долгими поисками не стоило…

Бесшумно ступая, Неферт раздвинула занавеси входа. Через следующую комнату, смежную с каморками двух служанок, надо было идти еще тише. Неферт вышла в коридор. В нем было очень темно, только в самом дальнем конце шевелился в сердоликовой красной лампадке жертвенный огонек.

Еще десяток шагов — и Неферт выскользнула в ночь.

Снаружи казалось много светлее, чем в спальне. Здесь лунный свет заливал все — и в его серебристом сиянии одни травы казались белыми, а другие — черными, сплетаясь из-за этого в странные, не существующие днем узоры.

Спускаясь к нижним воротам, Неферт миновала сикоморовую рощицу, пруд и, улыбнувшись тогдашней своей храбрости, беседку в черных зарослях магнолий. Вообще вся древесная листва казалась в эту ночь особенно черной, а тени решеток и пальм неподвижно лежали, словно нарисованные краской.

Впрочем, одна тень — вытянувшаяся на особенно светлом открытом пространстве близ старого колодца — отнюдь не была неподвижна.

Неферт побежала навстречу этой тени.

— Какая ты без косичек… — произнес Инери вместо приветствия. — Никогда тебя такой не видел.

LII

— Ты легко выбрался?

— Х-мм… да, — тон Инери не оставлял сомнения в том, что ему пришлось столкнуться со сложностями, даже непредставимыми для Неферт. Они спускались пологим, с вытоптанной травой склоном к Нилу: тени их время от времени набегали друг на друга.

— Тебе не холодно? — Инери дернул фибулу своего короткого плаща.

— Пока нет… — внимательно вглядываясь в прибрежные заросли, Неферт не сразу догадалась, что ищет колышек, к которому когда-то была привязана чужая лодка. — Вот она!

— Кто?

Не ответив, Неферт бросилась вперед, раздвигая светлые колючие стебли тростников. Ноги ее даже не успели намокнуть, почти сразу нащупав плетеную дорожку мостков.

— Эх ты, ну и лодчонка, — усмехнулся Инери, наматывая на руку снятую с колышка веревку. — Я бы мог дома стянуть ключ от хорошей лодки.

— Неважно, — Неферт первая шагнула в соломенную лодку и прошла на нос. — Весло на дне.

— Вижу. Сейчас держись! — Инери прыгнул на корму и сильным ударом оттолкнулся от берега.

Лодка качнулась, заскользила среди стеблей и через несколько минут, подчиняясь сильным взмахам его весла, вышла в открытую воду.

— Ох!

Неферт никогда не приходилось видеть такого Нила. Усыпанная звездами сияющая чернота, насколько мог охватить глаз, сливалась с такой же сверкающей и такой же бесконечной чернотой неба.

Взгляд был бессилен отделить край неба от края вод…

Лицо Инери, выпрямившегося в полный рост, мерно опускающего весло в звонко-хрустальную упругую воду, было в лунном свете белым и почти чужим.

Неферт легла на носу, запрокинув лицо в черное небо. Пряди ее волос, перевесившись через низкий борт, заструились по воде. Небо было сверху и снизу. Или сверху и снизу была вода?

— Все яркое, как агат, правда?

Агат… Кто говорил ей про ларец черного агата, скрывающего тайну и смерть? Вот он — смысл этой ослепительной черноты…

— Неферт… — голос Инери неуловимо изменился. — Ведь мы плывем на Западный берег? Да?

— Послушай, — уверенно, но тоже перебарывая что-то неожиданно пробудившееся, заговорила Неферт, продолжая смотреть в плывущее небо. — Разве ты не понимаешь, что сначала нам кто-то очень помог?

— Кажется… понимаю.

— А сейчас помогает уже меньше. Я чувствую. А потом и совсем не станет помогать. Главное — не бояться, даже когда станет очень страшно. И тогда мы дойдем — хотя я ведь тоже не знаю, куда нам надо сегодня дойти.

— Какая ты сейчас красивая. И черный агат вокруг тебя. — Инери опустил в воду весло. — Не шевелись, ладно?

Волосы Неферт струились по воде, и черные воды Нила протекали над ее лицом.

Неферт казалось, что они плывут так долго — уже много, много столетий…

Неожиданно что-то похожее на свод ветхого шалаша загородило небо над ее лицом.

— Эй, входим в камыши!

Неферт села и, съежившись от того, что показалось ей прохладой, накрест обняла ладонями плечи. Черное, холодное скольжение длинной листвы по лицу и рукам было влажным и угрожающим. Где-то кричали камышовые коты.

Нос лодки ткнулся в берег.

— Погоди! — Инери положил весло, и обойдя Неферт, выскочил из лодки. Неферт кинула веревку.

— Тьфу ты, все-таки вляпался в грязь, — проворчал Инери, вытягивая лодку. — Теперь вылезай!

Неферт соскочила на берег.

— Ну… вот.

Западный берег лежал перед детьми: от белеющего в темноте щебня пологого подъема — до неровных очертаний гор вдали.

Выше прибрежных зарослей ничего не росло на этом берегу.

— Здесь луна как будто ярче, да?

— И больше. Совсем огромная. Идем?

— А куда?

— Не знаю.

— Значит — просто идем, и все.

Мелкие камешки захрустели под ногами. Казалось, это был единственный звук в ночи — так далеко он разносился.

— Даже котов не слышно.

— А тебе что, хочется их слушать? Просто они же низко — их вопли относит по воде.

Белый подъем стал круче, обтекая кое-где первые выступы скал.

— Здесь как-то все иначе, чем днем. Знаешь, Неферт, что-то я совсем не понимаю, где мы… Нас ведь здорово снесло по течению — и я как раз смотрел, где были храмовые огни. Значит, где-то здесь должна быть такая широкая тропа, помнишь? Где поднимаются шествия с плакальщиками. Но я ее не вижу.

— Я тоже.

Скалы надвигались, расщепляя дорогу.

— Интересно, — Инери присвистнул было, но свист тут же замер на его дрогнувших губах. — По какой же это тропинке нам идти?

— Давай по этой, справа!

Тропа, на которую они ступили, сразу пошла круто и запетляла между выступами камней. Да, не оставалось сомнения в том, что никакого погребального ложа здесь нельзя было пронести.

Щебень кончился, и твердые выбоины тропы сделались почти невидимы под ногами.

Сначала Неферт и Инери шли рядом, потом, когда тропа сузилась до ширины ступни, а по правую сторону неожиданно распахнулась пропасть, идти пришлось врозь, прижимаясь спиной к шершавой скале и раскинув в стороны руки. Камни иногда срывались из-под ног и, где-то стукаясь, очень долго падали вниз.

— Ну ты и выбрала… Здесь лет сто никто не ходил… Заметила? Она раньше была шире… Камни… — Инери неожиданно замолчал.

— Эй!

Инери впереди не ответил и остановился.

— Что с тобой?

— Н-ничего. Не знаю. Почему-то тошнит.

— Не смотри вниз, — самой Неферт было скорее приятно смотреть на ходу в бездонную черноту, начинающуюся прямо под ногами. Но по сдавленно отстраненному голосу Инери она сразу поняла, что все сказанное им очень серьезно.

— А впереди тоже глубоко, — ответил Инери все тем же чужим голосом.

— Закрой глаза совсем, — сказала Неферт очень спокойно. — Закрой и стой просто так. Ну вот, сейчас все пройдет. Тебе лучше?

— Лучше, — ответил Инери уже почти нормально.

— Тогда иди, но не открывай глаза. Щупай дорогу.

— А я сорвусь.

— Иначе ты еще вернее сорвешься.

— Пожалуй, — Инери двинулся дальше: вдвое медленнее, чем прежде.

Через десяток шагов Неферт с облегчением заметила, что по другую сторону расширившейся тропы начал подниматься каменный барьер.

— Все, открывай! — тропа была уже достаточно широка для двоих.

Инери прислонился к скале.

— Знаешь, мне ужасно жалко, что тебе придется срезать волосы. Таких, как у тебя, ни у кого ведь нет.

— Правда? — Инери улыбнулся и тряхнул головой, как вылезший из воды щенок. — Ладно, пошли!

— Скорее — полезли.

Тропа пошла почти вертикально — теперь, чтобы взбираться по ней, надо было цепляться руками за камни.

Неферт помедлила перед крутизной, превозмогая неожиданную слабость. Далекий протяжный звук, щемящий и холодный — не вой зверя и не

рыдание музыкального инструмента, — заставил ее вскрикнуть.

— Неферт!! — Инери, успевший вскарабкаться довольно высоко, кубарем скатился вниз вместе с доброй дюжиной камней.

— Ты… слышал?

— Это же гиена… Всего-навсего гиена… — тяжело дышавший Инери больно сжал в руках руки Неферт. — Смотри, вот у меня и нож есть, и чем огонь разводить… Пусть только сунутся, ты что! О, Монту, я подумал… мне показалось, ты оступилась куда-нибудь… Я бы тогда за тобой прыгнул. Ох, как я испугался.

— Я не думала, что она так жутко воет… Полезли?

— Ага!

Подъем оказался так крут, что они вконец выбились из сил, когда тропа неожиданно оборвалась, выведя их на округлую — не шире нескольких шагов — вершину скалы.

Сияющий лунный диск был совсем близок.

— У-фф… — Инери смахнул волосы со лба и бросил на камни плащ. — Садись.

Несколько минут они молча сидели рядом, переводя дыхание и слушая, как постепенно затихает стук в груди. Повернутое в профиль к Неферт лицо Инери, внимательно склонившееся над черной ссадиной на коленке, казалось отлитым из светлого серебра. Они сидели словно внутри яркого лунного облака, как шапка одетого на каменную вершину. Из-за этого казалась еще более черной окутывающая скалу тьма.

— Я так ничего не вижу внизу, — Инери дотянулся и лизнул ранку. — Попробуй посмотреть, ты же как кошка.

— Сейчас, — Неферт приподнялась на коленях. — Спереди и сзади просто скалы. А с этой стороны, знаешь… такая долина, вроде чаши. Там широкие тропы и входы. Как дома.

— Гробницы, — Инери хмыкнул. — Так это Долина Царей! Никогда в ней не был.

— И не будешь. Спуск-то в другую сторону.

— А там что?

— Тоже кровли и входы. Только ступенями. Ну что, лезем вниз?

— Ты отдохнула?

— Да! — Неферт легко вскочила и, застыв на мгновение, подставила лунному струению лицо и раскрытые ладони.

LIII

Спуск оказался короче подъема. Кое-где начали выступать выбитые в камне старые ступени, а еще на полсотни шагов ниже они миновали высеченную в скальной нише полустертую временем небольшую статую богини Таит.

Соединенные лестницами огромные террасы горного склона, неожиданно открывшегося их глазам, чернели повернутыми в полуночную сторону проемами дверей четырехугольных, лишенных окон домов с плоскими кровлями.

— Ох, сколько их тут настроено, Неферт… — Инери невольно убавил шаг, и Неферт последовала его примеру.

— О чем ты сейчас думаешь?

— О том же, что и ты.

— А все-таки?

— Как им нравится, что мы… здесь. Мы ведь одни здесь… такие. На всем берегу.

— Да нет, на берегу-то еще кто-нибудь есть. Даже живут некоторые.

— Живут… где им положено. А как ты думаешь, эти нас чуют?

— Еще бы… По-моему, я их тоже.

— Слушай, давай лучше молчать.

— Да разве они по голосу…

— Ну все-таки.

— Ладно.

Они взялись за руки и пошли дальше, и легкое движение ночного воздуха казалось им — или было на самом деле? — ощупывающим прикосновением незримых пальцев.

Они прошли более двух кварталов немощеной улицы мертвого города, на которую их вывела тропа.

— …Инери! Ты видишь там… слева?

В одной из гробниц был свет.

LIV

Свет был неярок. Его рыжеватые отблески падали сквозь дверной проем на ведущие вниз ступени.

— Это просто рабочие забыли огонь или припозднился художник, — шепнул Инери.

Неферт ничего не ответила, крепче сжав его руку. Живой огонь в яме пугал ее.

Очень медленно, мысленно отмечая каждую ступень, они спустились и вошли в гробницу.

…В простом глиняном светильнике, стоявшем прямо на полу, еще оставалось достаточно масла для того, чтобы разглядеть три голые стены и изображение двух девушек на четвертой. Одна девушка играла на лютне, другая забавлялась, лаская ручную газель. По другую сторону от двери в этой стене было нарисовано еще несколько газелей. Кусок стены выше двери оставался еще совсем не закрашен — только размечен клеткой. Таблички с образцами и связки кистей в беспорядке валялись около светильника.

— Точно, художник, вон даже передник на стремянке! Здесь никто не живет, Неферт! Это совсем новая гробница!

— Посмотрим другие комнаты, — неуверенно предложила Неферт, поднимая светильник.

— Так там вообще ничего нет, — Инери шагнул к внутренней двери. — Свети!

Огонь в руках Неферт неровно озарил завал битого камня на полу и неотделанный свод потолка.

— Даже каменщики не кончили. А это еще что такое?

В конце дальней стены чернела дыра, наполовину заложенная кирпичной кладкой.

— …Ход?

— Да нет, какое там. Просто рыли гробницу, да и наткнулись на старые каменоломни. Такое часто бывает. Видишь, закладывают, — Инери сердито заходил по гробнице. — Ничего не понимаю! С дороги мы сбились, что ли? Ну здесь-то нам что делать?..

— Ничего, — Неферт попробовала протиснуться в незаложенную часть проема. — Нам ведь есть куда идти дальше, так?

— В каменоломни?

— Да.

— Пошли!

LV

Огонь — как было когда-то в пустых переходах — сразу превратился в маленького желтого светлячка, бессильного перед простором окружающей тьмы.

Огромный коридор с медленным наклоном уходил вниз.

— Слушай, а почему это я несу огонь? Возьми светильник, пожалуйста.

— Ну нет, — Неферт услышала, как Инери нашаривает что-то в складках своей одежды. — Свети ты. Мои руки сейчас должны быть свободны.

— Это почему?

— А если наскочим на грабителей?

— С чего это мы вдруг на них наскочим?

— А они должны здесь шастать. Знаешь, куда мы идем?

— Нет. Не больше, чем ты.

— Меньше, — Инери отчего-то развеселился. — В Долину Царей.

— …В Долину Царей? Откуда ты знаешь?

— Я всегда чувствую направление. Ну так, как ты видишь в темноте. Вот будет весело, если нас стражники зацапают, — Инери замолчал, и Неферт поняла, что он думает не о стражниках.

— Знаешь… Иногда ни капельки не страшно, вот как сейчас… А иногда…

— Как волны.

— Да.

— Мы скоро придем. Я чувствую. Уже совсем скоро.

Поток воздуха неуловимо устремился вверх, показывая, что они проходят под высокой шахтой. Почти одновременно с этим что-то рассеянное по стенам закопошилось над головами с пронизывающим тьму многоголосым писком, соединясь в плещущее облако, устремившееся на Инери и Неферт.

Что-то голое и липкое, плашмя ударив Неферт по лицу, убило огонь. Прикосновение это было омерзительно. Копошащаяся, беснующаяся туча поглотила их в темноте.

— Неферт!

Неферт метнулась к Инери, находя его, как когда-то в колодце, по родному, золотистому ощущению тепла… Гибкие руки Инери обняли ее и прижали так крепко, что тепло его тела укрыло Неферт спасительным плащом.

Некоторое время они стояли, переплетая руки, изо всех сил прижимаясь друг к другу.

Влажное хлопанье крыльев смолкло, отдаляясь.

— Это были те демоны, что похожи на птиц с голыми крыльями, — дрожа, шепнула Неферт. — Я думала, они нас убьют.

— Я тоже, — руки Инери ослабли, но не выпустили Неферт. — Знаешь, я когда тебя обнимал, я тебе этим говорил — не бойся. Это будет недолго. А потом мы станем одно.

— А мы почти были одно. Совсем немножечко оставалось.

— Смерть для нас — тигль, я понял.

— И я.

— А у меня есть палочки для огня.

— Нет, пошли пока так. Масла ведь мало.

— Ты в порядке?

— Ага.

— Я тоже. Давай руку!

— Пошли!

Потолок постепенно снижался, это ощущалось даже в темноте. Воздух сделался сырым.

— Стена!

— Где?

— Впереди.

— Ох! Неужели тупик?

— Не знаю. Давай зажжем огонь.

— Сейчас…

Они стояли в огромном квадратном зале с очень низким, почти в рост человека, потолком.

— А ведь мы прямо под гробницей. Какая огромная!

…Узкая лестница, заложенная в кладке стены, вела вверх.

LVI

Лестница вилась в камне, словно змея. Ступени ее были непомерно круты.

— Неферт! Ты еще можешь идти? Хочешь, я тебя понесу?

— Не надо, — ответила Неферт, беззвучно плача. — Я же иду…

— Здесь до нас много-много столетий никто не ходил.

Бесконечные изгибы лестницы вызывали головокружение. Округлые стены тянулись друг к другу, словно желая сомкнуться. Еще немного — и так хорошо будет свернуться в комочек там, где пошире выбита ступень, и остаться там навсегда…

Нет, с ней Инери… Он все равно не даст ей остаться здесь… Надо идти. И откуда-то снова приходят силы…

Лестница неожиданно кончилась небольшой дверью, через которую они вошли в невысокую комнату, по двум стенам которой были расположены открытые входы в другие комнаты и помещения. Все выглядело здесь почти жилым: белый камень, из которого были сложены стены, напоминал домашнюю побелку; синим плиткам, обрамлявшим дверные проемы, был придан вид циновок из тростника. Единственным рисунком была тоже синяя закрытая дверь, изображенная на третьей стене.

— Он здесь живет? Покойник? — странно глотнув воздух, спросил Инери.

— Да нет же, что ты! — ответила Неферт, отчего-то уже совсем не испытывая ни страха, ни усталости, и не глядя протянула Инери руку: пальцы их, в который раз за эту ночь, тепло и надежно переплелись. — Разве ты не знаешь, что к тому, кто живет здесь, и к его сокровищам не может быть незамурованных входов? Покойник должен быть очень далеко отсюда. Это обиталище его Ка. Видишь нарисованную дверь? Он через нее входит.

— Через эту… Смотри, а тут тоже какие-то вещи стоят.

В правом углу комнаты стоял квадратный столик из непонятного, словно запылившегося изнутри дерева, с расположенным на нем ониксовым прибором из четырех бокалов и высокогорлого узкого кувшина. Посуда из гладкого и блестящего желтоватого камня с коричневыми разводами казалась совсем новой — будто кто-то пил из нее недавно.

В другом углу стояли несколько каменных ларцов разного размера — один на другом.

— Мне кажется, что мы когда-то пили с тобой вино из этих бокалов, и оно просвечивало через их камень, — сказал Инери: дыхание его сделалось ровным.

— И был яркий свет, и ночь вокруг. А мы были старше.

Светильник в руке Неферт неожиданно вспыхнул и разгорелся ярче, когда откуда-то из внутренних помещений послышался шорох сандалий, настолько легкий, что его можно было скорее угадать, чем услышать, и им навстречу вышла высокая стройная женщина в одеждах угодного Сетху рыжего цвета. Черные прямые волосы падали на ее плечи.

Нельзя было понять, старым или молодым было ее лицо. Оно двоилось — сквозь ветхие черты старухи проступал торжествующе юный лик девушки… Неизменным оставалось одно — бездонные, как колодец, глаза, во мраке которых мерцали далекие пляшущие огни.

Добро и Зло были одинаково чужды исходящей от нее силе.

— Вот вы и пришли, — сказала она голосом, черным и мягким, как ночь.

— Нам было страшно, — негромко ответил Инери.

— Я посылала на вас этот страх, — сказала женщина. — Но у вас уже не было выбора дороги. Сроки сбылись.

— Но какие сроки, Миу… — Неферт замолчала, поняв, что уже не знает имени той, которая стояла перед ними.

— Моего земного пребывания с вами, — женщина приблизилась еще на шаг. — Я — Бастет, богиня полной луны, воплощающаяся в священной кошке.

Ее ничем не украшенные руки накрест протянулись вперед. Левая рука легла на голову Неферт, правая — одновременно с ней — на голову Инери.

Дети преклонили колени.

— Вы держались за руки, идя ко мне, — вновь заговорила женщина. — Соедините ваши руки теперь.

Инери и Неферт взялись за руки — не чувствуя ни своего тела, ни тепла.

— Дети с темной кровью, вы по праву пришли этой ночью в мертвый город.

Человеческая жизнь осталась за черными водами реки.

За этими стенами — сон ночи.

Там, внизу, во мраке, спит царь в семи золотых саркофагах. Сон его глубок.

Так же глубок будет тысячелетний сон Египта.

Царства падут и поднимутся, но Египет пребудет Спящим Царем Миров.

Спите!

Сон и Смерть едины. Едины Смерть и Любовь. Ложе утомившихся влюбленных окутывает сон — трепетное подобие Смерти. Спите под этим пологом, пока он не станет плотнее!

Ваше грядущее пробуждение — холодная серая страна, каменную колыбель которой еще качают морские волны…

Любовь поведет вас дорогой тайны.

Я обручаю вас на теневое владычество.

Из детской памяти сотрется ночь мертвого города.

Но на челе моих детей начертаны золотые знаки.

Ваши руки найдут друг друга, ваши уста сольются, покоряясь этому начертанию.

Для моих детей невозможна любовь к чуждой плоти.

… Женщина сняла руки, и Инери и Неферт ощутили, как она провела над их склоненными головами линии невидимого им знака.

— Мы не можем забыть, мы ничего не забудем, — упрямо прошептал Инери.

— Ты придешь… ты еще придешь, скажи? — тихо спросила Неферт.

— Приду я или нет, вам все равно суждена встреча со мной, — сказала женщина, отступая к нарисованной двери. Пусть не иссякнет темная кровь, несущая в жилах тайное знание! Вам будут сниться царские сны. Спите!

…Неферт и Инери, не поднимаясь с колен, обернулись друг к другу, сливаясь взглядом. Лик Бастет, явственно увиденный каждым в распахнутой черноте зрачков другого, потерял четкость, убывая, как убывает в небе луна.

Небо стало безлунным.

май-ноябрь 1988

Оглавление

I

II

III

IV

V

VI

VII

VIII

IX

X

XI

XII

XIII

XIV

XV

XVI

XVII

XVIII

XIX

XX

XXI

XXII

XXIII

XXIV

XXV

XXVI

XXVII

XXVIII

XXIX

XXX

XXXI

XXXII

XXXIII

XXXIV

XXXV

XXXVI

XXXVII

XXXVIII

XXXIX

XL

XLI

XLII

XLIII

XLIV

XLV

XLVI

XLVII

XLVIII

XLIX

L

LI

LII

LIII

LIV

LV

LVI