«Знак Моря»

Пол Кирни Знак Моря

Часть первая БАШНЯ

Глава 1 С солью в крови

– Был некогда Бог. Конечно, был… Всеобщий Отец, который сотворил все и каждое племя, дабы они обитали на земле. Но он оставил нас давнымдавно, разгневанный своеволием своего творения и неумеренной жадностью тех, кем он населил мир. Теперь мы покинуты, мы дети, отвергнутые своим Отцом. И когда Бог удалился от мира, чтобы наказать нас, он забрал с собой всякую надежду на жизнь после смерти. И поэтому ничто не ожидает нас, кроме червей. Ни справедливости для гонимых, ни кары для злых. И так движется наш мир, вращаясь вокруг своей оси ненасытными мечтами людей.

– Но, конечно, есть и другие боги, – проворчал Рол. – Есть Усса и Ран, ее супруг. И Гибниу при своей Наковальне…

– Малые божества связаны с землей, как и мы, мой мальчик. Они могущественны, да и бессмертны, но неспособны творить. Они могут лишь разрушать. Или искажать то, что уже сотворено Единым Богом, покинувшим нас.

– А Уэрены, они что?

Дед Рола помедлил с ответом, нахмурившись. Не скоро прозвучал его ответ.

– Некоторые говорят, что Уэрены – это падшие ангелы, изгнанные сюда на землю в наказание за древний грех. Другие считают, что они есть прообразы Человека до грехопадения, Человека, каковым ему надлежит быть. Но Малые Боги из ревности сокрушили их, лишили силы и произвели род людской, который мы знаем ныне. В любом случае народы мира лишь тени ангелов, как и Пралюди, Незавершенные, жалкая насмешка над людьми. По крайней мере это справедливо в отношении Умера, вращающейся земли, где мы обитаем. Все ныне в упадке – все, что оставил нам Бог. Мир все медленней вращается вокруг своей оси, а солнце охлаждается год за годом, столетие за столетием. Однажды Умер станет шаром промерзшей грязи. Вращение его остановится, и он поплывет мимо пепельного солнца, в котором угаснет всякий свет.

Мальчик по имени Рол задумался. Вечерний свет с Моря Неверных Ветров озарил его золотисторыжие волосы, заставив их на миг вспыхнуть. Глаза у него были зеленые, как аметисты, бледные, как отмели тропической лагуны. Недавно ему исполнилось девять лет. Он застыл, охватив грязные разбитые колени руками. Сорванец с лицом архангела.

– Когда Бог покинул мир? – спросил он старика.

– Много эонов назад. До того, как первый из Малых Людей отверз очи, в дни Старого Мира до того, как родился Новый.

– Откуда ты все это узнал, дедушка?

Старик вновь позволил себе погрузиться в молчание. Ороговелым большим пальцем, давно утратившим чувствительность, он поворошил тлеющую белынь в черной трубке. Позади него на западе уходящее солнце запалило котел буйного пламени у самой кромки, разделяющей землю и небо. В тени, отбрасываемой мысом, волны лениво накатывали на черные скалы у подножия суши, лаская камень, тот самый, о который зимой станут биться в белой ярости.

– Наш народ всегда знал это, – наконец с неохотой проговорил старик и улыбнулся. Возможно, в юности он тоже был недурен собой.

– А деннифрейцы? Почему земледельцы и рыбаки держат всю свою мудрость в тайне? Почему…

– В последний раз говорю: Рол, ты и я, Морин и Айд, что за тобой смотрит, мы не с Деннифрея. Мы… из другого места.

– Так ты говоришь. Но откуда мы, дедушка? – Лицо мальчика помрачнело от упрямства, как у любого ребенка, желающего, чтобы ему открыли тайну.

Дед задумчиво пустил дымок из трубки и воззрился на первые звезды, явившиеся вдогонку за уходящим солнцем. Казалось, старик высматривает чтото в наливающемся пурпуром небе. И вот, найдя какуюто точку, он указал на нее жилистой загорелой рукой.

– Видишь вон ту звезду?

– Ту, что полыхает голубым? Это Квинтиллиан. Ее также называют Страж Бьонара. По ней сверяют курс и, в конце концов, приходят к Урбонетто на Причалах, Вольному Городу.

Дед улыбнулся.

– Неплохо. Но когдато ее называли иначе. Для меня это был ОрДезир, когда я был таким, как ты теперь. Смотри, никому ни слова об этом. Имя нашей звезды – тайна, только мы должны его знать.

Мальчик торжественно кивнул, малость приуныв оттого, что тайна оказалась всегонавсего именем, ничего для него не значащим. Да и кому он мог бы сказать?

– Ты сказал, что мы не с Деннифрея, – угрюмо пробурчал мальчик. – Но при чем здесь эта звезда?

– Звезда указывает, где наш дом, – с терпением отозвался старик.

– Значит, мы из Урбонетто?

– Нет. Мы из несравненно более дальних краев. Далее могучего Бьонара и Перилара, и даже прославленного Шелкового Урубана. Запомни это: ОрДезир, или Страж, как его зовут, указывает на Оронтское море на краю Тетис. Говорят, по нему можно проследовать до места, где ктолибо вроде нас может оказаться в безопасности, хотя бы ненадолго. Но довольно об этом. Это разговор для иного дня. Взгляника, ночь застигла нас врасплох.

Действительно, уже совсем стемнело, и позади их Морин и Айд зажгли лампы. Добрый желтый свет, трепеща, лился из дверей хижины, где они жили. Дед с внуком слышали постукивание деревянных тарелок и резкий голос Айд, отчитывавшей Морина за какоето хозяйственное упущение. Желтый прямоугольник света становился все ярче по мере того, как ночь сгущалась вокруг, и береговые кируиты затянули свою скрипучую ночную песнь.

– Тетис спит, – пробормотал старик, вглядываясь в спокойное море. – Видишь, как вздымается? Усса расчесывает ей волосы.

Они полюбовались, как блещет звездный свет на череде небольших волн, шлепающих о скалы.

– Однажды я уплыву в море, – исступленно прошептал Рол. – Я посещу все земли и королевства на свете. И буду управлять лучшим кораблем.

– Вполне возможно, – мягко ответил Ролу дедушка. – В конце концов, это у тебя в крови. И все вышло из моря в Начале. Даже горы были некогда грязью в темном Чреве Уссы. И в море все возвратится в конце времен. Но лишь тогда, когда солнце остынет, умрет сама Усса, и поверхность земли узнает наконец покой.

Он встал, ухватив мальчика за плечо, и простонал. Чашечка его трубки ало светилась.

– Идем, Рол. Усса подождет тебя и твой корабль, но сейчас пора ужинать, а наша Айд нетерпелива.

Деннифрей, остров Сетей, самый восточный из Семи Островов, был отрезан от внешнего мира. Неглубокие воды Моря Неверных Ветров плескались о его неприветливые берега, славившиеся туманами и коварными Внезапными Отмелями, никогда не объявлявшимися дважды на одной долготе. Деннифрейцы состояли с морем в сучьем браке. Народец этот ловко управлялся с небольшими лодочками, сердечно привечал путников, нехотя выказывал повиновение Уссе Приливов, принося порой в жертву козленка ее супругу, злобному Рану, чтобы тот унял зимние бури. Они словно ненавидели море, которое бороздили их суда. Плавали с осторожностью, с какой наездник правит не в меру резвой лошадкой. Но их рыболовецкие угодья были богатейшими в северном крае, и деннифрейцы получали немалую выгоду от этого нечестивого союза. Они достигли процветания, однако богатство не сделало их скольконибудь восприимчивыми к делам большого мира. Они почти упивались своим невежеством и взирали на заморских торговцев, приобретавших отборную соленую рыбу из их улова, с нескрываемым презрением.

Небольшая плата за процветание – ничтожный ручеек утекающих жизней, вылавливаемый год за годом сетями богов моря, кровавый оброк за их право на морские богатства. Возможно, это и сделало их упрямыми торговцами, умело стоящими на своем. Но с богами не поспоришь. И островитяне проклинали море, когда не находились на его груди, приношения делали с явным неудовольствием…

Семья Рола, ибо он считал их семьей, хотя Морин и Айд не состояли с ним в родстве, жила на Деннифрее много лет. И всетаки они считались чужаками. И люди в битком набитой таверне в Дриоле замолкали, стоило деду Рола заглянуть через порог.

– Мы плавучие обломки древней ненависти, – говаривал он внуку. – Нас пустили по волнам страх и невежество людей… – Он много говорил всякого в таком роде, настолько много, что даже Рол теперь едва ли прислушивался. У деда был рокочущий, мерный голос, густой, как гул из бочонка, и певучий, как трель жаворонка. Он с таким удовольствием слушал себя, делая звучные заявления о вещах, которые Рол не надеялся когдалибо понять. Вот Рол и сидел у стены домишки, чиня сети, и кивал, не больно задумываясь, чему именно, ибо любил старика.

Они жили отдельно, особняком, странная четверка, в доме, выстроенном Морином из местного камня на далеко выдающемся мысе, откуда суда, бороздящие Двенадцать Морей, казались стаями парусов на бирюзовой окраине неба. «Эйри», так дед давнымдавно назвал их малое жилище, ибо твердо полагал, что дому имя нужно не меньше, чем кораблю. И дом платил им добром, признательный за такую мысль. Крытый дерном, прямой, как военное укрепление, дом Эйри равно отводил от них зимние шквалы и немилосердный летний зной. То был единственный дом, который помнил Рол.

Под самым домом раскинулась небольшая бухта в виде месяца, где зимовал на берегу их гуари. А чуть в глубину суши Айд неустанными трудами возделала один руд доброй землицы, примешав к ней тонну водорослей. Так что у них были свежие овощи, за которыми не требовалось таскаться в город. Еще дальше на краю леса рылись, ища корм, две свиньи. Они ведать не ведали о своей грядущей участи, а их чернополосатые отпрыски пищали, подступаясь к сосцам.

На осыпающейся оконечности мыса маячил агролит, холодный даже в самый жаркий из дней, в летнее солнцестояние, и не отбрасывавший тени на закате. Местный народ не смел и приближаться к нему, а семья Рола жила неподалеку. Иногда Рол думал о камне, как о дальнем родиче, с которым редко встречаются, не добром и не злом, как о привычной части своего окружения. Дед часто сиживал, прислонившись к камню спиной, даже в зимнюю пору, и наблюдал за бесконечным движением морских валов, что один за другим прокатывались по морю.

Знакомый клочок земли ограничивала высокая однообразная пустошь за мысом. Там только и было, что вереск, папоротник и мелкий кустарник. Почва там мягко пружинила под ногой, а во влажную пору грозила бедой любому, кто не знал о таящихся здесь бочажках и топях. Здесь никто не жил. Разве что олени, кролики и канюки.

С местными жителями их семейство общалось лишь от случая к случаю. Сериок, Старейшина Дриола, заглядывал раз в год для Проверки. И, хотя он при этом не заходил в дом, он охотно распивал с дедом фляжку ячменного пива, отдавая дань обычаю, и задавал все те же вежливые вопросы, а затем покидал их, вытирая холодный пот со лба, со светящимся облегчением взглядом. Но он знал, что ему прибавит чести, если народ станет говорить, что он посмел вкушать угощение с обитателями мыса, и тогда его наверняка вновь выберут старейшиной.

Еще Айд раз в несколько месяцев тащилась, отмеряя мили по грязи, в Дриол, дабы выменять то да се из того, что они не могли сделать, вырастить или поймать сами. Пряжу для сетей, белынь для дедушкиной трубки, новое лезвие для топора или кухонного ножа, дабы заменить вконец истершееся старое, и непременный мешок желтой муки для выпекавшихся раз в две недели хлебцев. По возвращении ремень наспинной корзины оставлял на лбу Айд красную продольную полосу, не сходившую несколько дней, как память о путешествии, и Айд становилась чуть менее раздражительна и упряма, чем обычно, то ли оттого, что любила посещать городок, то ли от радости, что покончила с делом. После каждого такого похода она неизменно проводила ближайшую ночь на пустоши, чтобы «прояснилось в голове», как она утверждала, и всякий раз возвращалась утром, грязная, исцарапанная, но со связкой кроликов, свисающих с руки, или, реже, с олененком, у которого была переломлена шея.

Както ясным осенним днем Рол забежал дальше обычного от дома, собирая ягоды на западных склонах мыса, и наткнулся на стайку местных мальчишек, занимавшихся тем же. Он был рослым и широкоплечим для своего возраста, но ничего не смог поделать, когда ребята навалились на него скопом и, опрокинув, принялись вбивать его головой в упругий, покрытый зеленой щетиной дерн. Его растерянность вскоре сменилась яростью, и ему удалось двинуть кулаком меж глаз их вожаку с песчаными волосами. Это лишь еще пуще завело противников, и те стали искать подходящий камень, чтобы размозжить ему череп, но тут неведомо откуда возник Морин. Рол поднял окровавленную голову с травы и увидел, как посерели от ужаса лица его врагов, как они бросили корзины с ягодами и помчались наутек, спеша к городку, ревя в один голос и не смея оглянуться. Но когда Рол посмотрел на своего спасителя, Морин всегонавсего улыбался с отсутствующим взглядом, точно дружелюбный медведь. Лишь один миг, как показалось Ролу, он увидел чтото другое на лице здоровяка, изумрудный блеск в глазах… Мальчик отнес это за счет головокружения. А потом он все забыл, утешившись обилием приготовленного из ягод джема.

С тех пор деревенские ребята избегали его. Часто, когда он бродил по увядшим верхним пустошам над мысом с луком для стрельбы по птицам и сумкой для дичи, он заставал их за игрой, но тут же испытывал болезненное содрогание, когда они задавали деру, едва его заметив. Он не отличался от природы склонностью к одиночеству. Когда он стал старше, его начали утомлять брюзжание Айд, простодушное миролюбие Морина, нелепые россказни и загадочное бормотание деда. Он испытал большую радость, когда его объявили достаточно взрослым, чтобы выйти в гуари с Морином и попытать удачи во владениях прихотливых Уссы и Рана. «Нырок» был лодкой, рассчитанной на прибрежное мелководье с единственной мачтой, несущей один широкий снизу гафельный парус. Широкая, точно бедра старой шлюхи (по выражению деда), лодка изрядно отклонялась от курса, но зато держалась на плаву, точно уточка. Она не отличалась особой красотой, но обладала простым и добрым сердцем, и дед тщательно подрисовывал каждую весну глаза близ ее носа, бормоча при этом нечто невнятное. Вначале Рол не мог поднять парус без помощи Морина, как ни налегал на фал, но, по словам Морина, у Рола был нюх на ветер, и он скоро и ловко обращался с рулем.

Осенью с юговостока, с Абора, одно за другим являлись, бойко скользя, суденышки. С легкостью достигали они отдаленных рыбных угодий, но прорываться обратно оказалось для них тяжким трудом. Тому, кто стоял у руля, требовалась большая сноровка, чтобы держаться левым бортом к ветру.

Работа на лодке сделала плечи Рола шире, а мышцы крепче. И вот через год он мог один управиться с «Нырком», хотя это ему еще не дозволялось. Улов состоял большей частью из абларони – длинной, с серебряными боками рыбы, главной добычи на Семи Островах. Но рыбаки вылавливали также кальмаров, сельдь и Прибрежных Монахов – жуткого вида изысканное яство, за которое в Бьонаре, как говорил дедушка, отваливали столько серебряных минимов, сколько весила сама тварь.

Коечто из улова они включали в свое ежедневное питание. Больше уходило на корм свиньям, порядочную часть сушили, солили, коптили или мариновали, запасая на зиму, мрачную пору, когда лишь немногие из рыбаков дерзали бросить вызов гневному Рану. Под полом хижины был вырыт погреб, к зимнему солнцестоянию на его полках красовалось блистательное воинство банок, горшков и упаковочных клетей с филе абларони, просоленным до крепости древесины. Вскоре приносили положенную дань и две свиньи, и по вечерам после их забоя появлялся кровавый пудинг, столь любимый дедом, а заодно колбасы, вяленые окорока, заливные ножки и большие копченые свиные бока, которые коптили за домом. Вдоволь имелось сушеных водорослей. Их можно было жевать, когда заканчивалась белынь. Отправлялись в большие плетеные корзины репа, морковь и свекла, собранные неутомимой Айд до того, как земля трескалась от первых морозов. Были также горшки орехов, сбитых с ветвей орешин в свиной роще, и, редкая удача, медовые соты, добытые Морином из дупла в могучем дубе дальше в глубь суши, запечатанные воском из них же в глиняном горшке и хранимые Айд, словно драконьи сокровища.

Итак, когда в мире воцарялась поздняя осень, все четверо садились вокруг очага, где горел плавник. Пламя брызгало, искрясь то и дело синевой, а за прочными стенами Эйри Ран, впав в неистовство, гулко отплясывал ежегодный танец на прибрежных камнях.

Для Рола обременительней, чем в предыдущие годы, оказалась эта осень и последовавшая за ней долгая северная зима. После того как они втянули гуари на берег и крепко привязали, а дед благословил ее труды возлиянием ячменного эля, весь внешний мир, то есть море, оказался утрачен до нового пробуждения природы. Рол ощутимо приуныл. Ему только и осталось, что созерцать до каждой пяди знакомый мыс и поблекшие пустоши за ним и над ним, огоньки, мерцающие в ранней темноте вечеров, освещенные лампами окна Дриола, где он никогда не бывал и куда ему не разрешалось бегать. Пока что. Вот он и разгуливал по пустошам с луком, точно изгнанник, каковым и называл его дед, охотясь на всякую дичь, какая только не скрылась в земле. Или сидел с Морином в доме да чинил сети, если погода выдавалась неподходящая для охоты на птиц. Он без конца сучил веревку, а если ветер ненадолго умерял силу, взбирался на окрестные скалы и возвращался с корзинами поздних яиц морской птицы… А затем все сидели за столом над омлетом, слушая рассказы деда о большом мире. Дед говорил о взлете Бьонара, величайшего царства на земле, проклятого, увы, бессчетными войнами изза участи пустынного Голиада, где, согласно преданию, пробудился род людской и сделал первые свои шаги под бдительными взглядами последних ангелов. Сощурив глаза, дед вспоминал белые просторы Зимнего Ледовитого Моря, где плоский лед трещал у носа корабля, а против края небес ослепительно сверкали пики Кресира, куда ни разу не взбирался человек. А затем, пуская дымок, дед отвлекался на другое и почти нараспев нежно описывал кассийские сауки, тяжелые и пряные в жарком воздухе над конюшнями, облаченных в шелк джеремдаров калифа, вышагивающих с золотыми яблоками на тупых концах копий, и раскинувшийся за охристыми стенами древнего Касоса необозримый мерцающий Гокран – место рождения скорпионов.

Дед свободно говорил о любой стране, королевстве или морском проливе на свете. Но когда Рол задавал вопросы, ответов на которые особенно жаждал, дед резко замыкался в себе. О собственном происхождении Рол только и знал, что родители его мертвы, родился он в море и, таким образом, не принадлежит ни к одной на свете стране. Все прочее: намеки да загадки, и даже избыток ячменного пива не мог выманить из старика правды.

Так прошла первая половина мрачной зимы, пятнадцатой в жизни Рола.

Глава 2 Нрав Рана

Скверные бури бушевали в тот год. Обезумев вконец, проносились они над морем и обрушивались на иззубренные берега, точно решив во что бы то ни стало затопить их навеки. По всем Семи Островам жители приносили жертвы Уссе, моля ее сдержать буйного супруга, и даже дед перерезал глотку поросенку, дабы почтить Владыку Бурь, правда, столь же неохотно, сколь деннифрейцы, и с мрачным неудовольствием сбросил маленькую тушку со скал в море. Так высоко вздымались валы, что Ролу и Морину пришлось втянуть «Нырка» дальше на берег и устроить на новом месте, много выше черты прилива. Там лодка лежала, пришвартованная за нос и корму к огромным валунам, а море тем временем пенилось в четырех фатомах за кормой в бессильной ярости, и северозападный шквал ревел у скал в море. «Нырок» был суденышком не из легких, и Рол впервые постиг, до чего силен Морин. Здоровяк схватился за булинь и потянул лодку по галечнику со всей силы. Ролу пришлось крикнуть, чтобы тот двигался помедленней, а не то камни начали откалывать щепки от киля и днища, обнажая белую древесину. Рол осмотрел ущерб, меж тем как Морин стоял, в огорчении потирая ладони.

– Я причинил вред «Нырку».

– Думаю, невелика беда. Мазок варом там да тут, и все дела. Ступайка домой. Все равно темнеет. Горшок с варом внизу, в трюме. Я его сам принесу. Мы никогда не станем разводить здесь огонь.

Морин послушно кивнул. Он провел громадной лапищей по планширу «Нырка», как бы прося прощения, затем повернул спину к воющему ветру и принялся взбираться из бухты обратно к Эйри.

Трюм был темен, там скверно пахло, и Рол отыскал горшок с липким варом на ощупь. Краб вдруг выскочил изпод ищущих пальцев. Зловоние, скопившееся от великого множества уловов, сдавило горло паренька. Он с облегчением вылез обратно на терзаемый бурей берег, радуясь чистоте исступленно стонущего ветра.

И замер. Ибо на глаза ему попался незнакомец, небрежно опершийся о кормовой стояк «Нырка». Наглец вырядился в чудную мерцающую серую одежку. Ничего подобного Рол Доселе не видел. Впрочем, дед описывал такую ткань. Или подобную ей. Рыбья кожа, оболочка полусказочных обитателей морских глубей. Незнакомец был смугл, бородат и глядел на море, словно лодка, о которую он опирался, принадлежала ему и он изучает стихию, в которой ей самое место. Рол прирос к месту. Горшок с варом тяжело качнулся в его руке.

– Утром течение повернет вспять, – заметил незнакомец. Голос его звучал без натуги и всетаки отлично доходил до слушателя, словно ветер отступал перед этим звуком. – Отмели в движении. К восходу солнца быть утопленникам. – Он повернул голову и улыбнулся. И Рол увидел, что глаза у него цвета гонимых ветром валов, за которыми он наблюдал, холодные, как ночь над Зимним Ледовитым Морем. – Вы своевременно подняли ваше судно. Поздравляю.

Рол вновь обрел дар речи. Он выпрямился, так что теперь взирал на неизвестного с высоты накрененной палубы «Нырка».

– Ран жаден до кораблей. Это его игрушки. Нужно держать их подальше от воды.

Одна темная бровь незнакомца озорно поднялась.

– И кто же тебе это сказал?

– Мой дедушка. Он всю жизнь провел в море.

– Тяжело добытая мудрость. Он прав, твой дедушка. Но Ран не злой бог. А лишь своенравный.

Рол соскочил с лодки на влажную гальку. Он был выше незнакомца и значительно шире в плечах, но чтото в этом человеке нагоняло страх.

– Ты из Дриола, там, дальше по берегу? – учтиво спросил мальчик.

– Нет. – Незнакомец не стал уточнять, откуда он, а вместо этого с явным одобрением пристально оглядел Рола. – Ты в дальней дали от дома, юный Ордисейн, и я вижу десять миллионов волн, что еще должны перекатиться под твоим килем. Множество зеленых вод морских ты пройдешь, и в конце концов множество зеленых вод морских пройдет над тобой, но не теперь.

– Меня зовут Кортишейн, – возразил Рол, несколько встревоженный тем, что вступил в беседу с безумцем. Он попятился, крепко сжав в руке горшок и прикидывая расстояние до головы незнакомца. Неожиданно он вспомнил о кинжале, заткнутом за голенище. Однако незваный гость улыбнулся, и лицо его преобразилось, став светлым и естественным.

– Старый Ардисан был благоразумен, – произнес он негромко, буря непременно должна была бы заглушить такой голос. – Возможно, даже чересчур. Послушайка. Есть мертвый город в дельте Воска. Его назвали в твою честь, и однажды ты отправишься туда. И, когда прибудешь туда, я буду ждать. – Он запрокинул голову, чтобы посмотреть на черную тучу, громоздившуюся над мысом. – Буря идет сушей, равно как и морем, и ты будешь в самом ее сердце. Лучше бы эта скорлупка была настоящим морским судном.

– Мне нужно идти, – натянуто произнес Рол. – Не то в доме меня хватятся.

Незнакомец кивнул и, заметно оживившись, стал держаться насмешливо.

– Еще одно, мой мальчик. Безмятежное житье Ардисана закончилось. Судьба явилась и стучит в дверь. У меня есть для тебя дар, который может облегчить твои странствия по миру. Протяни руку.

Рол немедленно сомкнул пальцы свободной руки в кулак и вновь попятился.

– Не подходи или я оболью твое лицо варом.

– Сомневаюсь. Содержимое твоего горшка холодное, точно козни ведьмы. – Неожиданно незнакомец метнулся вперед, точно прянувшая в воду цапля, и в следующий миг схватил свободную руку Рола. Его пальцы были холодны, как железо, и обжигали. Рол закричал и рухнул на колени среди галечника. Незнакомец склонился над ним, заставил разомкнуть кулак и приложил ладонь к ладони. Плоть Рола словно опалило до самой кости, нет, до костного мозга. Мальчик закричал, но звук пропал во всепожирающем вое ветра. Когда же неизвестный отпустил мальчика, тот упал плашмя, пенистая волна с грохотом обрушилась на него, соленая вода хлынула в глаза, уши и рот. Рол перекатился на бок, коекак поднялся на ноги, следующая волна ударила его сзади по бедрам и вновь опрокинула. Незнакомец исчез, но Рол был уверен, что видел, как нечто гладкое, черное и блестящее прянуло в неистовые волны и пропало, прежде чем его вновь ослепили соленые брызги. Он бился по пояс в воде. Какимто образом, и сам того не заметив, он скатился по пляжу в самые что ни на есть буруны. Он не пожалел сил, чтобы выпрямиться. Весь мир стал белым и черным: ветер, вода и пена. Волны словно пытались уволочь его в море, и в их громыхании слышался холодный смех. Наконец он обнаружил, что опять вернулся к «Нырку», обвил рукой кормовой стояк лодки. Взирая на пораженную болью руку, он подумал, что различает на ладони некий рисунок, вроде зубчатого шрама. Но свет быстро угасал, а глаза жгло солью. Рол заковылял в глубь суши, карабкаясь по склону бухточки, и не остановился, пока под ногами вновь не оказалась трава, а рев моря внизу не заглушили неприветливые скалы.

Молния вспыхнула над мысом, и небо озарилось яркоалым, вконец ошеломив мальчика. Затем он услышал крики, перекрывающие шум ветра. Хлынул проливной дождь. Рол со всех ног устремился к Эйри.

Там собралась толпа с факелами, наверное, сотня человек пеших и не менее двадцати конных. Кирасы сияли под неистовым ливнем. Люди окружили дом с запертыми ставнями, и с десяток кулачищ молотили по двери. Рол увидел среди них Сериока, старейшину Дриола, вооруженного полупикой и сгорбившегося под тяжестью старинной кольчуги. Он выглядел исполненным важности и в то же время смущенным, как если бы его застигли за раздачей милостыни. Несомненным предводителем этого воинства был некто в полной броне на грозном вороном, с лицом, почти невидимым изза свисающих с верхушки шлема перьев, которые он пытался с раздражением отбросить. То и дело он наклонялся с седла и чтото говорил тому или другому всаднику из почтительно обступавших его, а те торжественно кивали.

Рол подумал, а не впал ли он в некое лихорадочное безумие. Прижав к груди раненую руку, он нырнул в мокрый вереск неподалеку от дома, следя за тем, как, визжа, удирают прочь свиньи. Огород Айд оказался весь истоптан. Крепкие ставни Эйри трещали и содрогались под ударами пик и бердышей. Самые предприимчивые из толпы взлезли на крышу хижины и неистово кололи пиками дерн. Однако все они поспешно вернулись на землю, когда древко одной из пик в момент бурного удара вырвалось из хватки владельца и пропало, но миг спустя вынырнуло острием вперед, едва не ударив простофилю в спину.

– Выходи, и мы проявим снисхождение, Кортишейн, – прокричал всадник в перьях, и недовольный ропот толпы затих. – Таков закон. Ты подозреваешься в колдовстве и должен предстать перед местным судьей, чтобы ответить. Сопротивляясь задержанию, ты только делаешь себе хуже.

Тишина. Только ветер выл да дождь гремел по броне. В сторону моря прокатился гром, точно в раздражении пробурчал чтото некий подземный бог. Затем толпа подалась назад, когда отворились внутренние засовы единственной двери Эйри и под дождь вышел дедушка Рола. Немедленно десятка два арбалетчиков поставили стопы в стремена своего оружия и оттянули тетиву, готовые стрелять.

– Васст, твоя милость. Странно, что ты покидаешь свой кров в такую ночь изза столь мелкого недоразумения, – и дед Рола подобающе улыбнулся. Изза его спины лился свет лампы и огня. Дед тяжело опирался на терновый посох, а в свободной руке только и держал, что нераскуренную трубку. Тем не менее орава попятилась от него, бормоча.

– Сплетни и кривотолки зовут к правосудию глупца, мой господин. Я прожил здесь двадцать лет, и ни одна душа от меня не пострадала. И не пострадает, если я удалюсь с миром.

– Твой великан, похожий на гориллу, напугал моего мальчика до полусмерти, – гневно выкрикнул голос из толпы. – И, как ты думаешь, мы не видим, что эта женщина шастает по пустошам в ночи, выпучив жуткие глазищи?

Сердитый единодушный рык прокатился по рядам вооруженных людей. Его Милость Васст воздел руку в боевой перчатке.

– Если ты невиновен, Кортишейн, то тебе и твоей семье нечего бояться деннифрейского правосудия. Но мы здесь для того, чтобы забрать тебя силой, если понадобится. Не вынуждай нас проливать кровь.

Толпа расступилась, очистив место перед цепочкой одетых в ливреи арбалетчиков. Теперь их оружие было взведено и готово к стрельбе. Лежа на своем месте, Рол не мог разглядеть выражения лица дедушки, но нисколько не сомневался, что на мгновение старик поглядел прямо на него, дрожащего в вереске, и морщины вокруг глаз старика обозначились резче. Дед выпрямился. Больше он не опирался о посох. Когда он заговорил, голос его звучал твердо и отчетливо и казался голосом когото много моложе.

– Вы невежественный и дикий сброд. Я встречался с тем, что вы зовете правосудием на половине земель этого мира. Оно всегда завершалось веревкой или горой просмоленных дров. Оставьте немедленно это место или, клянусь кровью Рана, я предам вас смерти.

С этими словами он воздел руки к небу, словно в попытке схватить молнию. Позади него встал Морин. Его глаза – два жадных зеленых огня, в которых не осталось ничего человеческого, полыхали в ночи.

– Пристрелите его! – завопил Его Милость Васст, и конь заходил под ездоком. – Он нас всех околдует!

Ролу оказалось тяжело проследить все, что случилось дальше. Вспышка изумрудного света, столь краткая, что лишь цвет отличал ее от молнии. Отчетливо послышалось краткое пение тетивы арбалетов. Люди завопили, заревели и поспешили прочь от Эйри, толкая и опрокидывая друг дружку. Кони ржали и вставали на дыбы. И надо всеми ими высокий, как дерево, поднялся Морин с лицом, превратившимся в маску свирепого хищника. А сзади еще ктото, поменьше, вырвался из домишки с таким же нечеловеческим свечением в глазах. Острые уши, кошка кошкой, с подергивающимся хвостом, но на двух лапах, эта тварь взвыла, как безумная, прежде чем броситься на людей Его Милости Васста.

Всадники справились со своими скакунами и ринулись на этих двоих, взмахнув саблями. Арбалетчики остановились в пятидесяти ярдах от укрытия Рола и принялись заряжать по новой. Сериок кричал односельчанам, чтобы держались. Свободная фаланга более решительных из них выровняла пики, но лица их побелели от страха в свете вспыхнувшей разветвленной молнии.

Не могло такого быть наяву. Никак не могло. Рол вскочил было на ноги, но тут крепкая рука ухватила его за шиворот и вновь повергла лицом в жесткий и намокший вереск. Голос деда хрипло произнес: «Тихо». Они оба наблюдали, как сельчане и всадники окружают создания, которыми стали Морин и Айд. Тела и части тел взлетели в воздух. Арбалетные стрелы дождем посыпались на задыхающееся, корчащееся, вопящее месиво того, что недавно было людьми и конями, а наверху зловеще полыхнула еще одна молния. Арбалетчики вновь и вновь заряжали свое оружие, подбираясь все ближе к дому, чтобы верней целиться внутрь. Дед схватил мальчика за руку. – Идем.

И припустил как молодой, волоча за собой внука. Они удалились незамеченными в полыхании, тьме и сияющей завесе дождя. И не останавливались, пока не очутились у подножия арголита, высившегося над мысом, примерно в четверти мили от дома. Эйри пылал. Яркое пламя вырывалось языками из передней двери и пробиралось вверх по дерну крыши. На гребне крыши существо, подобное кошке, когдато бывшее Айд, щелкало зубами и шипело, меж тем как на нее сыпался дождь арбалетных стрел. Морин громадой лежал перед домом, точно выброшенный на берег кит. Люди рубили его мечами, пиками и бердышами. Темная кровь плескалась под их ногами.

Дед прислонился спиной к арголиту, в его хриплом дыхании чувствовалась боль. Он тронул рукой бок, и Рол увидел, что в боку у старика засела отвратительная арбалетная стрела с запачканным чернеющей кровью белым оперением. Рол думал взяться за нее, но старик в раздражении хлопнул его по руке.

– Не стоит. Пусть останется.

Они наблюдали, как яркое пламя с ревом взметнулось в ночи, когда не выдержали стропила и верхние балки Эйри. Испустив стон, дом содрогнулся в предсмертных муках, меж тем как уцелевшие деннифрейцы лупили по вереску своим оружием. Горстка их подняла на колья, вырезанные из молодых сеянцев, два темных, роняющих брызги крови трофея. Некоторые из всадников еще оставались в седле, хотя большинство лошадей лежали, разодранные и безжизненные, вокруг дома. Одна из кобыл неистово билась, запутавшись в собственных внутренностях, но удар меча избавил ее от мучений.

– Они нас найдут, – прошептал внук. Он промок до нитки и продрог до костей. – Надо бежать.

– Нет. Она нас защитит. Она укроет нас от них, – и дед поднял взгляд к вершине замшелого камня, улыбнувшись вопреки боли. – Двадцать лет она не подпускала их к нашему порогу. Но времена, похоже, меняются? – Он закрыл глаза на миг, и некая лихорадочная сила оставила его. Теперь это был старый раненый человек. Жизнь по капле уходила из него вместе с кровью.

– Возьми «Нырок», Рол. Покинь это место и никогда не возвращайся.

– Куда мы отправимся? – Рола изумило, что он может вот так спокойно сидеть и говорить, меж тем как вся его жизнь сгорает дотла у него на глазах и все, что он знал, либо умирает, либо уже умерло. Но разум его казался поразительно ясным. В ладони левой руки прекратилось жжение.

– Я останусь здесь. Ты отправишься в путь один… – Рука поднялась, не позволив мальчику возразить. – И немедленно. Ты отправишься в Гаскар. Это в шести днях плавания при попутном ветре. Буря не могла выбрать лучшее направление. Она будет бить тебе в левый борт. Правь на западсеверозапад… – Дед кашлянул, и чтото черное, точно раздавленные ягоды, потекло по его бороде. Рол вытер кровь, глядя на старика сухими глазами.

– В столице, Аскари, спросишь у причалов человека по имени Михал Пселлос. Скажешь ему, что ты Кортишейн. Он… он друг.

– Почему? – спросил Рол. – Почему все это случилось? Морин и Айд…

– Ты не человек, – резко произнес старик. – Морин и Айд были твоими стражами. Я призвал их с этой целью.

– Но что я? Взгляд старика угасал.

– Боль проходит, – прошептал он. – Это недобрый знак. Оставь меня, Рол. – Он отпихнул мальчика с поразительной силой. Рол, опустившись на колени, наблюдал, как старик борется за каждый вздох, хотя кровь заполняет его легкие. Внезапно он отчетливо произнес: «Эмилия». И улыбнулся молнии.

Когда Бог удалился от мира, чтобы наказать нас, Он забрал с собой всякую надежду на жизнь после смерти. И поэтому ничто не ожидает нас, кроме червей. Ни справедливости для гонимых, ни кары для злых.

Он умер с открытыми глазами, и по земле вокруг арголита пробежала ощутимая дрожь. Рол стиснул кулаки, а дождь смыл слезы с его глаз. Позади себя он слышал крики людей, доносящиеся сквозь нарастающий рев бури. Это они уничтожили его семью. Рол обернулся. В миг, когда старик скончался, они наконец увидели его, и самое меньшее две дюжины уже пробирались по колено в мокром вереске к оконечности мыса. Когда Рол захотел опять взглянуть на деда, тело исчезло. На месте его оказался большой наклонный камень, второй арголит, выступивший из земли близ первого. Теперь два камня соприкасались наверху, точно обмениваясь поцелуем. Рол вскочил и побежал.

Он не мог взять «Нырка». Они затащили лодку слишком высоко, и та была слишком тяжела, чтобы он один дотащил ее до воды. Он бежал без скольконибудь ясного понятия куда и зачем, разве что желал убраться подальше от людей с обагренными кровью мечами, найти какойнибудь темный угол, где можно будет собраться с мыслями. Но преследователи рассыпались, точно загонщики, направляющие дичь на копья охотников, а позади них появилось с полдюжины всадников. Скакуны спотыкались о корни вереска, но всетаки развивали хороший шаг. Рол остановился. Бежать некуда. Разве что броситься в море.

Ветер ревел еще утробней, минуя кромку более высокого участка суши и несясь в сторону бухты, где приютился «Нырок». Холодные порывы со злобным весельем били в лицо мальчику и гнали дождь ему в глаза. Прилив предстоял высокий. Нынче ночью в небе была лишь черная луна, но вода все же изрядно поднимется. Молния ударила в дерн в десяти ярдах впереди, дабы озарить ему путь, одновременно он ощутил, что ветер подталкивает его, и непроизвольно посвященной мореходству частью разума оценил перемену направления. Рол карабкался вниз по крутому скалистому берегу, где летом гнездились стрижи, и скользил по гладкой траве к черным камням у воды. Море раскинулось впереди, оно плясало под музыку Рана, разносимую ветром. Черное с белым, разъяренное, неистовое. Никогда еще Рол не видел таких высоких бурунов. Волны заходили так далеко, что «Нырок» кренился и покачивался на своем месте, норовя сорваться с якоря. Судно уже было на плаву, киль его не задевая гальку, что же, хотя бы одну услугу оказала Ролу нынешняя буря.

Рол услышал крики сверху на склоне позади себя, обернулся и увидел человека в броне, обозначившегося против неба и указывающего вниз. Больше Рол ждать не стал. Он вступил в воду, резкий холод очистил его мозг от всяких мыслей. Волны лупили по нему и раскачивали «Нырок». Рол ухватился за борт суденышка и подтянулся, чтобы перевалиться внутрь. Гуари подпрыгивала и подскакивала, точно дикое живое существо. Он прополз на нос и принялся перепиливать кинжалом мокрый якорный канат. Канат был толстым и неподатливым. Раздирать его удавалось лишь прядь за прядью. Толпа возникла у кромки бурунов, пена взмывала вверх, окутывая людей брызгами. Они колебались перед столь исступленным неистовством волн, но вот один набрался храбрости и зашагал вперед, повыше подняв копье. А канат был перерезан лишь наполовину. Рол стер соленую воду с глаз и уставился на приближающегося вояку с нескрываемой ненавистью. Оставив канат, он потянулся к гафелю и тут же поднял его из прорези. Человек приблизился со стороны, в которую кренилась лодка. Рол безупречно оценил движение и, едва борт опять пошел вниз, всадил острый конец, гафеля в макушку вояки. Острие пробило череп и застряло. Вояка, не издав ни звука, скрылся под водой, увлекая с собой гафель. Никто другой не отважился войти в воду, чтобы задержать Рола. Правда, объявились два арбалетчика. Они выстрелили, но ветер пустил прахом их усилия. Рол наконец перерезал якорный канат, развернул парус и потянул сперва горловой фал, а затем верхний. Парус встал как положено, «Нырок» прекратил бессмысленно колыхаться и стал двигаться более целенаправленно. Ветер дул с юга, и громада Деннифрея смягчала его порывы. А в море валы должны подниматься в невообразимую высь. Рол, насквозь промокший, сидел у руля и разворачивал гуари носом в сторону левого борта. Возможно, западсеверозапад, он не был уверен. Он знал только, что ветер теперь бьет по судну откудато изза его левого уха. Суденышко несколько поколебалось, но вот парус до отказа наполнился и резко затрещал, а мачта застонала. Тошнотворная качка прекратилась, и корпус «Нырка» стал вести себя как разумное существо. Судно двигалось мимо гибельных камней, о которые разбивалась пена, к открытому морю. Рол сидел у руля словно каменное изваяние. Ты не человек.

Глава 3 Суровая дева

Черные волны с белыми гребнями ярились в воющей ночи. Рол обогнул нависающий над водами мыс глубоко изрезанного северного побережья Деннифрея и оказался в открытом море. Водяные горы, видневшиеся за кормой, пробегающие по Морю Неверных Ветров, были истинными чудовищами. Или так ему казалось. Однако ему не с чем было сравнивать их, разве что с пляской вод в пору береговых шквалов. Оцепенение охватило разум Рола. Он наблюдал за беснующимся морем с равнодушным упрямством, крепко зажав румпель под мышкой. Следовало бы убавить парус, но оцепенение не давало ему покинуть скамью рулевого, и его «Нырок» безоглядно мчался вперед. Во впадине меж великих водяных гор было почти спокойно, но Рол знал: когда гуари станет храбро взбираться по склону ближайшей возвышенности, ветер опять напомнит о себе, и лодка закачается, нырнет кормой, зачерпнет воду, и та, хлынув на палубу, попадет в трюм. Гуари уже сидит в воде ниже, чем полагается, мучительно приплясывает и малопомалу начинает дергаться, точно неумело ведомая кукламарионетка. Настал миг, когда Рол окончательно понял: или он позаботится о судне, или погибнет в этой жуткой ночи. Он с усилием поднялся и закрепил руль тормозными ремнями, чтобы судно держалось курса, после чего занялся парусом, убавляя его. Когда он освободил фалы, гафель воспротивился, стал лупить по мачте, но в конце концов юноше удалось спустить его на палубу и он начал подбирать парусину. Та хлестала морехода по лицу и ускользала из рук, но ему удалось закрепить ткань на гафеле, а затем убрать рей. И все это время «Нырок» скакал и прыгал, точно неукрощенный конь. Наконец Рол поставил небольшой кливер для бури, который они хранили в переднем рундуке на такие случаи. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы гуари не потеряла хода и двигалась куда положено. Усилия вконец измотали Рона. Он был весь в синяках и кровоподтеках. Спотыкаясь, он заковылял на корму, точно после здоровой трепки, и принялся задраивать главный люк обрывками просмоленного полотна. Покончив с этим, он без сил рухнул на скамью рулевого и привязал себя к ней отрезком веревки.

Западсеверозапад, ветер в левый борт.

Рол понятия не имел, какую скорость развивает «Нырок». Но даже со спущенным гротом лодка неслась быстрее, чем Ролу доводилось перемещаться по водам прежде. Гуари, широкая, словно уточка, уверенно скользила поперек огромных водяных гор. Теперь движение ее стало более осмысленным и целенаправленным. Рол наклонился и поцеловал гладкое дерево румпеля, исполнившись любви к этому крепкому кораблику. Он не был рассчитан на дальнее плавание, но тем не менее с ликованием принял вызов. Оцепенение, затуманившее мозг, начало малопомалу отступать, мозг возобновил привычную работу. Мальчик поднял взгляд и увидел, что звезды блещут над ним, холодные и белые, нашел Морехода и пять точек Кулака Габриеля. Он все еще держит курс. Новая жизнь ждала его впереди на мерцающих тропах ночного неба, и он знал теперь, что готов к ней. Буря выдохлась в предрассветные часы, солнце взошло над чередой долгих синих валов.

Если глядеть с суши, даже бурное море кажется плоским, лишенным примет до самого горизонта. Но для того, кто плывет по морю в небольшой лодчонке, море – это непрерывно меняющаяся картина холмов и долин, гор и ущелий. Когда «Нырок» взмывал вверх по крутому водному склону, Рол мог глядеть прямо в глаза проплывающим рыбам, как если бы те обитали в огромном стеклянном сосуде. Затем гуари переваливала через хребет, и начиналось скольжение с такого же крутого склона в безветренную долину у подножия.

Глиняный кувшин воды и несколько связок сушеной рыбы всегда хранились в кормовом рундуке лодки. Вода простояла здесь уже несколько недель, но оказалась нежной на вкус и прохладной после того, как Рол вымыл соль изо рта и пожевал немного филе абларони. Если его беречь, то хватит на несколько дней. Долгожданное солнце высушило его намокшие одежды. Любопытные чайки закружили над судном. То и дело та или другая усаживалась на мачте, беззаботно чистя перышки. Зрелище окружающего успокаивало, большой мир не сгинул в хаосе ночи. Он уснул, как всегда, спрятался среди безмерных звездных россыпей. Но он вновь пробудился, стоило отступить хаосу бури и тьме ночи.

Дважды Рол замечал другие суда. То были корабли, предназначенные для морских просторов, высокие карраки с развевающимися на ветру шелковыми флажками. Одно прошло достаточно близко, чтобы обозначиться на горизонте в полный рост, и мальчик даже разглядел крохотных моряков на палубе. Он смотрел на них с непривычной для себя смесью страха и тоски. Однако теперь он никому из людей не доверял. Каково бы ни было его происхождение, люди явно ненавидели и боялись его. А может, они чуяли в нем чужака, как лошадь запах гари? И все же он многое отдал бы за то, чтобы стать одним из этих моряков, избавиться от одиночества, стать частью морского братства, оказаться на борту каррака, бороздящего морские просторы. Стать нужным комуто…

Каррак прошел мимо. Вот уже и мачты пропали за изгибом высоких волн. Никто не заметил крохотный кливер, единственный парус, поднятый на «Нырке». Кругом вновь стало пусто. То были часто посещаемые воды, по ним шла обильная торговля Семи Островов, и за порядком здесь следили военные морские суда, которым платил Купеческий Союз. Так что здесь хотя бы не стоило бояться пиратов. Те бороздили более теплые воды Западного Спокойного Моря и Внутренний Предел за ним. Так рассказывал дедушка в былые мирные дни.

Рол осмотрел левую ладонь в ясном утреннем свете. Белаябелая, точно изнанка раковины, разрисованная гребенчатыми уступами. Путаница тончайших прожилок, заметно темней кожи, пробегала над первым рисунком, обвивая шрам, точно следы морских червей. Он решил, что в этом рисунке есть смысл. Существо, которое с ним это сотворило, нет, не человек, в этом он был уверен, чтото говорило ему, назвало его именем, которого он теперь не мог вспомнить. Столь многое случилось сразу же за этим. Столь многое.

Он в досаде топал по палубе «Нырка», крича в пустое небо, проклиная загадки и тайны деда. В конце концов он уронил голову и стал оплакивать конец мира, который знал. Гневными жгучесолеными слезами.

Четыре дня он плыл вперед, не отклоняясь от курса. Он вновь поставил грот, когда ветер стал тише, и «Нырок» начал спотыкаться. По ночам он дремал, дрожа, на твердой скамье у руля с надежно закрепленным румпелем. Одежду он снял и развесил на мачте в попытке окончательно высушить. На его обнаженной коже накапливалась пепельносерая мелкая соль. Волосы от соли сделались жесткими, точно конская грива. Глаза покрыли красные прожилки, их жгло. И Рол не мог больше выносить вида сушеной рыбы.

Небеса оставались ясными, ветер слегка менялся время от времени, но вновь возвращался, словно получил приказ хранить постоянство. Он был холодным и бодрил, будто на море раньше положенного явилась весна. Водяные горы ни разу не поднялись выше полуфатома, и «Нырок» ровно шествовал вперед, как будто его построили для подобных морских переходов. На пятое утро мальчик увидел землю у самого носа по левому борту. Синюю череду высоких холмов, а посреди нее гору с белой вершиной. Теперь он шел прибрежными водами Гаскара, среднего из Семи Островов. Он одолел около восьмидесяти лиг. Осталось еще немного. Рол изучал озаренные солнцем холмы, как будто их склоны таили поддающиеся разгадке ответы на все его вопросы.

Ветер упал до умеренного бриза, и, когда «Нырок» приблизился к холмам Гаскара, мальчику повстречалось несколько запоздалых прибрежных рыбачьих судов, владельцы которых решили воспользоваться не по времени мягкой погодой. Они остановились, и рыбаки воззрились на необычный парус, прежде чем вернуться к выбиранию сетей. В такую позднюю пору в прибрежных угодьях оставалось достаточно мало добычи, но последний улов мог избавить людей от голода в самом конце зимы.

Рол обогнул долгий мыс, поросший высокой зеленой сосной и елью, опоясанный серым камнем. Каравелла с прямыми парусами прошла мимо, лавируя против ветра. Ее команда пела на вантах. Из бесконечных рассказов деда Рол знал, что позолоченный дикобраз на форштевне означает, что она с Корсо на югозападе. Корсане, приземистые и смуглые, похожие на тюленей, славились как прирожденные покорители глубоких вод. На них был огромный спрос по всем Двенадцати Морям. Мальчик испытал на миг бурный трепет. Все эти длинные байки деда были своего рода образованием. Возможно, дед готовил его к дням вроде нынешних.

Аскари, столица Гаскара. Она так и сияла, озаренная солнцем на краю длинной бухты. Белые дома с красными черепичными крышами, нависшая над ними сизая дымка и гавань у подножия расположенного уступами города с полусотней судов из всяких портов и повсякому построенных, скопившихся у беленного известью мола из прямоугольных каменных глыб, рассекающего искрящиеся воды залива и дающего кораблям защиту. Рол хорошо справился с лодкой в бурю, а указания деда, пусть и весьма краткие, оказались точны.

Холмы, обступавшие гавань, задерживали ветер, и вода в бухте оказалась спокойной, как стекло. Рол взялся за тяжелые кормовые весла «Нырка» и добрых два часа потел, берясь то за одно, то за другое, словно толкая вперед чрезмерно большой гребной челнок. Скорое одномачтовое суденышко с шестью матросами на борту вышло ему навстречу, парни дружно приветствовали его. Рулевой добродушно улыбался через просоленную седую бороду.

– Горячая работенка даже для такого холодного дня, малыш! Мы возьмем тебя на буксир, если ты согласен, и подведем к самому причалу ровно и гладко. Что скажешь?

Рол вытер лоб, тяжело дыша.

– Сколько?

Моряки в лодке переглянулись. Улыбка рулевого стала шире.

– Не больше, чем ты можешь себе позволить с такой, как у тебя, славной мордашкой. Дайка мне, Арадасу, моток, что в трюме, и мы введем тебя в порт наилучшим образом.

Рол оскалил зубы и сплюнул за борт.

– Для меня это слишком дорого. Я лучше попотею. Арадас рассмеялся.

– Ну, справляйся как знаешь, гордец! – И кораблик стремительно унесся прочь, матросы на нем улюлюкали и выкрикивали насмешки.

Был поздний вечер, когда Рол пришвартовал «Нырка» носом и кормой к каменным тумбам, установленным на молу. К этому времени он порядком измучился. Ныла спина, ладони покрылись волдырями. Они не выскочили только там, где необычный шрам какимто образом защищал кожу. В небе замерцали первые звезды. Дыхание Рола белым туманом стелилось перед его лицом. Он посидел некоторое время на молу у «Нырка», чувствуя, как холод лишает подвижности ноющие мышцы и леденит пропитанную потом одежду. С основания мола Аскари казался лабиринтом желтых огней. Путешественник слышал грубый смех, крики, стук тележных колес. Из отворенной двери таверны грянула песня. Воды залива у ног мальчика плескались и шипели. «Нырок» едва покачивался с легким скрипом. Был отлив.

Никогда еще Рол не чувствовал себя таким одиноким.

Незнакомец с фонарем возник из ночи. От него веяло белынью. Бородач с короткой трубкой во рту. Глаза черные, точно пузырьки смолы в свете его фонаря. Бородач извлек трубку изо рта и сплюнул на камень мола.

– Когда ты уберешься отсюда, юнец?

– Прямо сейчас. В один миг.

– За стоянку положено платить. Пять минимов в день, если ты только не в родстве с кемто из рыбаков. Как зватьто?

Рол потер лицо.

– Я друг Михала Пселлоса. Ты не знаешь, где его найти? Трубка бородача задержалась на обратном пути к пахучему отверстию в бороде. Он рассерженно буркнул:

– Десять минимов в день для такого, как ты. И поспеши, или я доложу Страже Гавани, чтобы забрали твою скорлупку.

Рол воззрился на него, впитывая его неприязнь. Какихто несколько дней назад ктонибудь такой мог бы запугать его, но не теперь. Рол встал, держа руку на кинжале у пояса.

– Ты получишь свои деньги и больше того, если скажешь мне, где я найду Пселлоса.

Бородач прищурился.

– Ты не из Гаскара. Твоя речь отдает деннифрейским говором. А возможно, и еще чемто. Что тебе нужно от такого чудаюда? Ты вообще знаешь Пселлоса?

– Мне нужно его найти.

Бородач с фонарем стал изучать Рола еще пристальней.

– Вряд ли ты приплыл с самого Деннифрея на этом утлом суденышке. А?

Рол пожал плечами, слишком усталый, чтобы вдаваться в подробности.

– Если хочешь моего совета, плыви обратно, откуда бы ни приплыл. Не стоит связываться со всяким сбродом вроде Пселлоса. Ты всегонавсего мальчик, теперь я вижу. Аскари не место для одинокого парнишки.

– Мне некуда плыть.

Бородач поколебался, потом, все же решив чтото для себя, заговорил:

– Поднимешься по улочкам на самый верх. Увидишь серую башню на краю леса. Пселлос там.

– А как насчет десяти минимов?

– Заплатишь мне завтра, если явишься. Если нет, я заберу твою лодку.

Рол был слишком усталым, чтобы спорить. Он молча кивнул. Бородач уставился на него в последний раз, плюнул с мола в воду и побрел прочь, качая головой.

Жизнь Аскари даже зимой, казалось, происходила большей частью на улицах. Везде вдоль узких булыжных мостовых перед открытыми лавками светились жаровни, и мужчины сидели у огонька с питьем. Какойто выпивоха бросился на Рола, и тот с пылающими глазами выхватил кинжал. Спутники забулдыги оттащили того обратно с хохотом и насмешливыми поклонами. Женщины окликали Рола из верхних окон, посылали ему воздушные поцелуи, они обещали ему ублажение плоти. Местные сорванцы хватали его за пояс, глаза сверкали на их осунувшихся лицах. Рол отталкивал их, одновременно испытывая отвращение и жалость. Он проходил мимо буйных сладострастных свалок в мокрых переулках, а один раз мимо кучки мужчин в шапках с перьями, склонившихся над простертым на булыжниках телом. Музыка лилась в ночь, запахи стряпни наполняли слюной просоленный рот. Рол изнывал от голода и жажды, но знал, что не стоит вступать ни в одну из темных таверен, мимо которых он проходил. Шел он медленно, с трудом поднимаясь по склону, на котором раскинулся Аскари, чувствуя, что на него ливнем обрушивается совершенно новый опыт, невиданный и неведомый мир, с трудом усваиваемый его сознанием. Человеческий муравейник одновременно привораживал и отталкивал. Рол ломал голову, как живут здесь эти люди, прямо друг на дружке, и не сходят с ума. Выше город стал не таким скученным. Дома были крупнее и лучшей постройки. Горделивыми рядами тянулись вдоль аллей деревья. Знамена плескались на шпилях высоких башен. Улицы стали шире, теперь Ролу легче дышалось, хотя в своей изношенной в пути одежде он здесь верней обращал на себя внимание лучше одетых прогуливающихся горожан. Остановившись, он поглядел назад и разглядел огни порта, протянувшиеся у подножия холма и вдоль берега на северозапад и юговосток. Он понял, что холм и гавань представляют собой лишь часть города, что город беспорядочно раскинулся на тысячи ярдов вдоль берега, и в основе его не лежат никакие чертежи. Никто не следил, как он строился. Аскари был лишен стен, как и все города Семи Островов. Для защиты от захватчиков они полагались лишь на свои корабли. Дед говорил, что хотя Острова и воюют время от времени меж собой, если только чужаки станут угрожать любому из Семи, все они объединятся и обрушатся на незваного гостя. Даже Бьонар никогда не чувствовал себя достаточно сильным, чтобы напасть на Острова с моря, хотя некогда Арбьонар и считался его владением.

Последним зданием перед поросшими лесом вершинами новых холмов оказалась каменная башня. Хотя слово «башня» не вполне подходило к суровой громаде строения. В отличие от прочих городских строений она не была ни раскрашена, ни украшена. Сложенная из огромных и темных каменных глыб, она, казалось, вырастала из самого холма. Низкие крылья протянулись от круглого основания, собственно самой башни. Не столько жилище, сколько крепость. Свет горел в высоком окне, а под самой конической крышей Ролу померещилось нечто вроде открытой галереи. Огромная двойная железная дверь темнела в фатоме от земли, к ней вела крутая деревянная лестница. В ее металл были вделаны небольшие деревянные воротца. Взобравшись по лестнице, Рол постучал по дереву кулаком, не дав себе времени на раздумья или колебания. И стал ждать. Ничего. Он стоял в неуверенности и страхе, держа руку на рукояти кинжала. Башня казалась мертвой и пустой, несмотря на свет, который горел в окнах наверху.

За этимто он и тащился в такую даль? Но если окажется, что все зря, что ему делать? Ночь казалась ему безмерной, пустой и чуждой. Он не знал, куда еще мог бы податься.

Внезапно дверца заскрежетала, подавшись вглубь. Некто в капюшоне, держа фонарь со свечой, появился перед Ролом. Рол отступил и едва не свалился с лестницы.

Женщина. Нет, девушка. И не было на ней никакого капюшона, просто тяжелая грива черных волос падала по обе стороны от белого лица. Глаза казались бледными, почти бесцветными, без всякой теплоты, которая бы смягчила их взгляд. Девушка стояла молча, суровая в своей красоте, точно мраморное изваяние.

– Я пришел, чтобы увидеть Михала Пселлоса, – запинаясь проговорил Рол.

Холодные глаза окинули его с макушки до пят, затем дверь резко захлопнулась прямо перед ним. Он стоял с мгновение разинув рот, а затем забарабанил по двери кулаком.

– Откройте!

Это не помогло. Тогда он достал кинжал и стал колотить по крепкому дереву шариком на рукояти, внезапно впав в ярость. Дверь вновь отворилась. Суровое белое лицо ничуть не изменилось, но чтото блестело у пояса девушки. Прежде чем Рол определил, что это, он почувствовал резкий толчок под ребра, ноги его обмякли, и он упал на колени. Никакой боли, лишь полная утрата сил. Он не мог понять, что случилось, даже после того, как наклонил голову и увидел темное пятно у себя на рубашке. Он вновь поднял взгляд. Казалось, девушка изучает его. Затем ее нога поднялась и лягнула его в грудь. Опрокинувшись, он кубарем покатился вниз по деревянной лестнице и ударился оземь в шести футах внизу. Лежа на спине, он всматривался в сияние далеких звезд, пока те одна за другой не угасли.

Глава 4 Дом Михала Пселлоса

– Ну и редкое ты создание, мой юный друг. Жизнь, которую не пресек удар клинка Рауэн… Не иначе как ты ей нравишься. – Последовал откровенно неприятный смех. Рол открыл глаза. Над ним навис бородатый мужчина. Волосы черные и блестящие как смоль, борода намаслена и плавно сужается к острому витому кончику. Глаза цвета груди поморника, меняющиеся, если за ними даже малость понаблюдать. Глазные зубы из серебра, острые, как клыки зверя. От мужчины исходил аромат…

Вот мужчина чуть отодвинулся, и Рол попытался сесть. Тогда он обнаружил, что раздет донага и привязан за руки и за ноги к столбикам тяжелой железной кровати. Да еще эта тупая боль гдето внизу под ребрами. Было душно. Пот, затекавший в глаза, сделал все вокруг расплывчатым. Рол находился в озаренном пламенем свечи каменном помещении, круглом, лишенном окон. Над головой нависали тяжелые балки потолка. Рол не мог поднять голову, чтобы увидеть больше, но краешком глаза он уловил нечто темное, вроде сидящего недалеко от кровати человека. Девушка? Когда он попытался вывернуть шею, чтобы поглядеть, от боли свело все внутренности, а во рту стало еще суше. Он закрыл глаза, дожидаясь, когда пройдет боль.

– Мне нужно идти работать, – раздался тихий голос. Женский.

– Очень хорошо, – это говорил бородатый мужчина. – Но вернись после среднего часа. За этим дурачком ктото должен присматривать, а у меня есть договоренности о встречах.

Никакого ответа, лишь звук осторожно прикрытой двери.

– Погляди на меня, – резко приказал мужчина. Рол повиновался. Знакомое лицо опять нависло над ним. Цвета переливались в глазах незнакомца, точно разлитое по воде масло.

– Ты родич Ардисана. Я повсюду узнал бы такого, как ты. Возможно, оттогото Рауэн и отвела клинок. Она тоже чует подобное. Лежи тихо.

Чтото горячее и влажное надавило на его грудину. От места прикосновения распространилось щекотание. Вот теплота добралась до головы Рола, хлынула в мозг и вызвала головокружение, точно попавший в ноздри дымок.

– Ты будешь жить, что подтверждает мою правоту. Кровь течет в твоих жилах, но хотел бы я знать, насколько истинная. – Тут мужчина поднял склянку с красной жидкостью к пламени свечи и стал ее пристально изучать. Заметив удивление Рола, он улыбнулся. – Зови это платой, если тебе угодно. Если твоя кровь такая чистая, как я думаю, она поддержит нас много дней.

– Пселлос? – прохрипел Рол. Мужчина склонил голову.

– В самом деле. Ардисан наконецто мертв, как я понимаю. Что же, в свое время он был достойным малым, но только глупец хоронит себя заживо, как поступил он. Мы способны скрыться тем легче, чем больше быдла вокруг. – Мужчина склонился над самым лицом Рола, прослеживая его черты. – Да. Я вижу в тебе твою мать… – Тут он бросил поспешный взгляд на дверь позади. – Она тоже была красавицей.

– Ты знал мою мать?

– Некоторым образом.

– Как? Как мог… – Рол попытался поднять руку, но ничего не вышло. – Почему я привязан? – спросил он.

– Осторожность никогда не повредит. Ты мог оказаться кем угодно: духомдвойником только что с Кулла, стучащим в мою дверь, – и он указал рукой с длинными пальцами на полку под самым потолком. Полка была уставлена банками, и в каждой плавало лицо: отсеченная голова с ярко полыхающими глазами. Глаза на одном лице моргнули, а рот разверзся в беззвучном рыке. Рол содрогнулся.

– Но, думаю, теперь я могу тебя освободить. Не пытайся сесть. Необходимо, чтобы припарка сделала свою работу. – Он начал развязывать узлы на веревках, удерживавших Рола. – За ним в конце концов явились? Понаперло местное быдло?

– Наш дом сожгли. И убили Морина и Айд. Пселлос не оченьто обеспокоился.

– Я бы не стал сильно расстраиваться изза големов, хоть они и полезны. Твой дед умел с ними обращаться, что правда, то правда. Мои дарования лежат в иной области.

Припарка все сильнее жгла грудь Рола. Ему казалось, что его ребра прилипли к спинному хребту. Рол скорчил рожу.

– Дарования? Понятия не имею, о чем ты. За что его убили? Почему они нас так ненавидели? Чем мы отличаемся от других?

Странные глаза Пселлоса потемнели.

– Думаю, мы поговорим об этом в другой раз, когда твои кишки не будут торчать из живота. Пока отдохни. И не пытайся встать или хотя бы поднять голову. Не касайся припарки.

– Я хочу пить.

– Тебе нельзя пить. Пока что.

– Почему она на меня напала? Эта девушка? Пселлос запрокинул голову и рассмеялся. И Рол мог бы поклясться, что в это время на миг острый и тонкий, как нож, язык вылетел изо рта. Совсем черный.

– Спроси ее, если осмелишься. Но если бы она обрекла тебя на смерть, ты бы уже несомненно был мертв, есть в тебе кровь Орра или нет. А теперь спи и будь благодарен, что я вовремя явился домой. – Он с треском щелкнул пальцами, и Рол уснул.

Юношу разбудило прикосновение к его груди. Там скользило чтото теплое и тяжелое. Оцепенев от страха, он почувствовал, как нечто сползает с него, шлепается на кровать, а затем так же мягко спрыгивает на пол. Дрожащей рукой Рол ощупал место, куда его поразила девушка. Грудь покрывало нечто вроде слизи. На коже остался неровный шрам, но рана закрылась. Он почувствовал, что голова у него ясная и что его мучает невероятная жажда. В комнате было темно, только у кровати светился жалкий огарок сальной свечи.

Рол сел, и немедленно тень вынырнула из угла, и прохладная рука резко пихнула его в грудину, вновь заставив принять лежачее положение. Это была девушка, Рауэн. Рол чувствовал, как глухо заколотилось его сердце под ее ладонью, пока она его удерживала. Ее темные волосы вороновым крылом нависали над одним глазом, другой, казалось, вобрал в себя все желтое сияние, идущее от свечи. Девушка оказалась старше, чем он думал, уже не девочка, а взрослая женщина, старше его лет на десять, не меньше. Под глазами у нее залегли тени, тонкие линии пробежали от уголков носа ко рту. Губы были темные, точно синяки, а на тыльной стороне ладони, которая удерживала Рола, заметно выдавались над поверхностью белой кожи синие вены. Рол был силен для своих лет, его мышцы окрепли от работы в море и на суше, но он понял, что силы в изящной руке Рауэн больше, чем у него. И тем не менее она казалась ему одним из самых прекрасных созданий, какие он встречал.

Она медленно убрала руку, как если бы ожидала, что он опять вскочит. Ни на миг не сводила она с него взгляда. Но вот она потянулась в сторону от кровати и, не глядя, взяла глиняную чашку. Затем поднесла чашку к его губам, наклонив. Рол жадно выпил прохладой воды. Часть ее тонкой струйкой стекла по его подбородку и шее.

– Спасибо, – выдохнул он.

Девушка ничего не сказала, а лишь, поставив чашку, склонилась над его грудью и осмотрела место, куда его ранила. Ее волосы коснулись ребер Рола, его живота и далее скользнули через его пупок. С мгновение он чувствовал у себя на животе прохладные пальцы, но вскоре Рауэн вновь выпрямилась.

– Вставай, – произнесла она, отворачиваясь. – Одевайся.

Пока она его осматривала, Рол испытал невероятное возбуждение, но Рауэн даже знака не подала, что заметила это. Юноша повернулся к ней спиной и с пылающими щеками стал натягивать одежду. Та лежала на табурете близ постели, отстиранная, с тщательно залатанными прорехами. Рядом он заметил иглу и нить. И подумал, что, наверное, эту тщательную работу проделала его сиделка, но предпочел не спрашивать.

Теперь он смог осмотреть комнату и с удивлением обнаружил, что она больше, чем он полагал. В ее стенах темнело несколько дверей и ниш. Вдоль стен выстроилось множество полок и шкафов, полных рукописей, банок, горшков и переплетенных в кожу рукописных книг, толстых, как бицепсы мужчины. Несколько маленьких круглых столиков стояло здесь и там, вдали мерцала жаровня в ярд высотой. Тлеющие в ней угли нагревали помещение достаточно сильно, чтобы на лбу у Рола выступили капли пота. На свободном участке стены в камень были вделаны тяжелые железные кольца. С них свисали кандалы.

Женщина отодвинула стул от одного из столиков и указала на него Ролу, мол, садись. На столе высился полный воды кувшин и лежали хлеб, яблоки, холодная баранина и маринованные овощи. Рол поволчьи набросился на еду и питье. Он едва ли помнил, когда в последний раз как следует ел. Айд устроила бы ему выговор за такое поведение за столом, но Айд мертва. Да и чем она была, в сущности?

Он поглядел на женщину, Рауэн, с новой решимостью. И подумал, что если есть на свете королевы и принцессы, то они должны походить на нее. Но он не забыл холодную силу ее рук, от которой уже пострадал.

– Кто ты? – спросил он, расхрабрившись от доброй пищи в желудке.

– А ты кто? – спросила она в свой черед, подняв бровь.

– Я? – Рол заколебался. – Похоже, я этого не знаю и сам. Теперь не знаю.

Она передернула плечами, как если бы ее устроил такой ответ, и, достав кинжал из ножен, висящий на поясе, принялась нарочито точить его о маленький оселок.

– Почему ты на меня напала? Она указала лезвием на его лицо.

– У тебя был нож в руке, и ты колотил в двери Пселлоса. Обычно одного моего удара достаточно. В Аскари вначале наносят удар, а потом задают вопросы.

– Ты пыталась меня убить? Рауэн приостановила работу.

– Пселлос так не думает.

– Пусть думает что ему угодно.

– Ты его дочь или жена?

Ее переменчивые глаза наградили Рола взглядом холодным и враждебным, точно у недовольной кошки.

– Не жена. И не родня. Я работаю на него.

– И что ты делаешь?

Она улыбнулась, но без добродушия, а скорее с горечью.

– Все, что нужно.

– Ну а Пселлос? – В голосе Рола решимость боролась с отчаянием. – Что он за человек? Там, на причалах, один моряк предостерег меня насчет него. Откуда Пселлос знает моего деда, мою мать? – При последних словах Рол едва не сбился на рыдание.

Рауэн разглядывала его с кротким любопытством.

– Скажу одно: в свое время ты сам узнаешь.

После чего Рол оставил ее в покое. Он поднялся изза стола и приступил к обследованию помещения. Его отнюдь не удивило, когда он обнаружил, что все двери заперты. Своего кинжала он тоже не нашел, равно как и ничего, что мог бы использовать как оружие. А мысль вступить в схватку с этой женщиной с голыми руками его мало воодушевляла. Потирая грудь, он принялся рыться в потрепанных книгах на полках. Он, собственно, умел читать, но слова в этих книгах были на языках, которых он не знал, и сопровождали их темные и загадочные гравюры. Некоторые тома вызывали чувство нечистоты, побуждая Рола вытереть пальцы о штаны после того, как он возвращал том на место.

Шли часы. Рауэн сидела, наблюдая за Ролом, терпеливая и неутомимая, словно камень. Юноша подумал, а сколько времени прошло? Конечно, до зимней зари не должно быть далеко. Он чувствовал себя изнуренным. Наконец, метнув последний сердитый взгляд на свою сиделку, он уснул, привалившись к стене спиной. Ему не нравилась самая мысль о кровати с веревками.

Тем не менее, пробудившись, он обнаружил, что лежит на кровати. Солнечный свет вливался в его спальню через окна, которые минувшей ночью надежно скрывали занавеси. Уголья в жаровне прогорели и рассыпались золой. Пселлос и Рауэн стояли у жаровни спиной к Ролу.

– Он чистокровный, – говорил Пселлос. – Не знаю, как это может быть, но старина Грейвен не ошибается. Я знал, что Амери наверняка наставила рога своему дурню, несмотря на все ее заверения в любви.

– Так кто же тогда был отец? – спросила Рауэн.

– Ничего не могу сказать. Но я намерен выяснить это, так или иначе. А пока что он остается здесь.

– Еще один ручеек, который иссякнет?

– Нет. Он не таков. – Тут Пселлос поднял руку к черной гриве Рауэн. Ухватив прядь, он резко запрокинул ее голову и приложился губами к ее губам. Когда он отпустил ее, на ее темных губах остались красные отметины зубов. Он протянул другую руку, и, не говоря ни слова, она чтото туда вложила. Звякнула монета. Пселлос улыбнулся, глядя на ее бледное лицо, сжимая ее дар в ладони. – Добрая ночь. Книга у тебя?

– Да. Теперь мне надо переодеться. От меня воняет.

– Мне нравится, когда от тебя воняет, – заметил он, ухмыляясь. Роуэн высвободилась, оставив несколько черных волос в его пальцах. Лицо Пселлоса скривилось в насмешливом раскаянии. – Все имеет свою цену, Рауэн. Так устроен мир.

– Знаю. Ты меня хорошо этому научил. – Она покинула комнату, ни разу не оглянувшись.

Пселлос стоял, покачивая головой. И все еще улыбался. Затем он убрал монету в карман и, повернувшись, лягнул ногой кровать.

– Вставай.

Рол сел в постели.

– Вылезай! Если ты остаешься здесь, надо приносить пользу.

Башня была еще обширней, чем казалась снаружи. Рол следовал за хозяином по множеству винтовых лестниц, пока они не выбрались на широкое открытое пространство: на галерею, которую Рол заметил в ночь прибытия. Настало утро. Они находились в нескольких сотнях футов над уровнем моря и в зимнем, но ярком солнечном свете отлично видели весь Аскари, раскинувшийся внизу, а за ним протянувшийся до горизонта синий простор Моря Неверных Ветров. Они глядели на восток в сторону Деннифрея и жизни, которая уже казалась частицей исчезнувшего прошлого.

– Значит, Рол? – небрежно спросил Пселлос. – Подойди. Теперь я твой учитель и хозяин, Рол. Ты остаешься здесь под моим покровительством, как и Рауэн, но взамен я жду полного повиновения.

– Моя лодка…

– Продана нынче утром. Деньги не помешают. Тебе предстоят расходы.

С трудом сдерживая ярость, Рол с минуту молчал, пытаясь обуздать свой голос.

– А что, если я не пожелаю остаться?

– Тогда ты никогда не получишь ответов на свои вопросы. Рол бросил на Пселлоса гневный взгляд. И тот рассмеялся.

– Я тебе не нравлюсь. Хорошо. Достаточно недурно для начала.

Началось учение. Хорошо то, что прекратилось бегство. Сознание Рола приняло опекунство Пселлоса с большей легкостью изза того, что у юноши никого не осталось на всем белом свете. Ни одного знакомого лица рядом. Так проще было убедить себя, что другого выхода нет. И Рол смирился.

Но ему не дозволялась близость. В сущности, сперва его положение было лишь немногим лучше, чем у поваренка. Ему поручалась работа в Башне, какую только мог выдумать Пселлос. Возможно, Ролу хотели указать его место, но он рос, учась принимать тяжелую работу без ропота. Так что он скоблил полы, потрошил рыбу и выметал очаги с достаточным рвением и все это время наблюдал, слушал и вникал в то, как ведется хозяйство в Башне. А оно было не маленьким, ибо, хотя Башня являла внешнему миру суровый лик, Пселлос, как вскоре открыл Рол, был человеком богатым и влиятельным, а посему держался определенных правил. Для чего ему требовалось окружить себя небольшим воинством служителей и подчиненных.

Здесь был повар Джиббл, кругленький коротышка с лысой башкой и кустистыми бровями. Он был полным властелином в подземельях, где размещались кухни, но трепетал от страха перед своим работодателем. При нем состоял отряд бойких уличных сорванцов, которые делали для него покупки или воровали, смотря что требовалось к столу в тот или иной день. По вечерам, когда последнее блюдо подавалось в покои Господина, Джиббл нырял в свои бездонные владения и прикладывался к бутылке с преданностью, внушавшей благоговение наблюдателю, меж тем как его ошеломленные подданные насыщались остатками пиршества, вознаграждая себя за дневные труды.

Был здесь также слуга, тощий, как рыба. Его звали Куаре, у него были длинные белые пальцы, оставлявшие влажный след на всем, чего ни касались. Его черные волосы были зачесаны прочь ото лба и намазаны. В своих черных чулках он ступал по лестницам Башни бесшумно, точно паук. Рол быстро научился избегать встреч с ним наедине после того, как однажды внезапно наткнулся на него в винном погребе. Куаре занимал почетное положение, дававшее ему доступ к Господину в любое время дня и ночи. Он был глазами и ушами Пселлоса среди подвластного ему люда, и любой здесь от всей души его ненавидел.

Были и другие слуги, число которых непрерывно менялось. Лакеи, конюхи, швеи. Горничные, по прибытии очаровательные и веселые, со временем казались изнуренными, с затравленными взглядами. Но прежде чем они исчезали, их сменяли новые. И каждую неделю являлись и удалялись товарищи Пселлоса (так они сами себя называли), все на один лад заискивающие перед ним и презрительно взиравшие на любого другого. В Башне Пселлоса существовала жесткая иерархия, и хотя Рол был во всех отношениях в самом ее низу (спал на груде тряпья поверх жарких плит буфетной), его тем не менее выделяли среди прочих. Внимание к нему Куаре внезапно прекратилось после нескольких первых дней, и теперь тот поглядывал на Рола со смесью настороженности и ненависти.

Какое место занимала в этом хозяйстве Рауэн, Рол никак не мог себе уяснить. Все выказывали ей почтение, если не из чего другого, то из страха. Но в то же время создавалось впечатление, что ее презирают. Только Джиббл вел себя иначе. Он обращался с ней почти как с дочерью и всегда бодрствовал, если и не был вполне трезв, когда она возвращалась с ночных сборищ. Он заботился, чтобы ее всегда ждали пища и горячая вода, и удостоверялся, что она получила все что нужно, прежде чем припустить вперевалочку к своей постели. Что до Рауэн, в ее распоряжении была вереница богато обставленных комнат в верхней трети Башни, и ее часто звали за стол к Пселлосу, особенно когда он принимал гостей, но она ела на кухне всякий раз, когда это ей удавалось, и частенько бралась за какоенибудь низменное занятие, как если бы на нее чтото находило, и выполняла эту работу за длинным дубовым столом, меж тем как Джиббл гремел кастрюлями и болтал, оборачиваясь к Рауэн от пылающего очага. Казалось, жаркая полутьма кухонь смягчает ее тяжелые настроения, и порой она оставалась там до зари, точа ножи и вертелы для Джиббла, очищая сочленения с ловкостью хирурга или просто глядя в огонь. Никто, кроме Джиббла, никогда не смел к ней обращаться.

Впрочем както ночью, когда все в доме спали, Рол наблюдал за ней через дверь буфетной и видел, как она стоит и пьет вино в свете кухонного пламени. Она только что вернулась после одной из своих обычных вылазок и была одета помужски, в облегающие штаны, камзол и короткий плащ. Ее волосы были убраны, и она выглядела почти как прехорошенький парнишка. Но какаято одеревенелость сменила ее обычно столь гибкие движения, она держалась с осторожностью, свидетельствовавшей о некоей скрытой боли.

У Рола перехватило дыхание, когда она вдруг прямо на месте принялась раздеваться, не догадываясь, что он наблюдает за ней расширенными глазами. Первым делом она высвободила из тугой прически свои волосы цвета воронова крыла, и те упали ей на плечи. Затем сбросила одежду почти что с отвращением. Ее белая кожа, омытая светом угасающего пламени, сделалась алой, крепкие мышцы двигались на ее бедрах и голенях, а также вдоль изгиба спины, когда она себя осматривала. Множество ярких ранок и чегото, неприятно похожего на следы укусов, сбегало по ее бокам. Она омыла их дышащей паром водой Джиббла, подергиваясь с натянутым лицом. Это зрелище неделями представало перед Ролом во сне.

Башня уходила под землю почти столь же глубоко, сколь высоко поднималась к небу. Проходили дни, когда Рол ни на миг не видел солнечного света, ибо работа удерживала его в кухнях и погребах, бесконечных кладовых, буфетных и мастерских, основательно врытых в холм. Он помогал разгружать повозки с высокими бортами, подкатывавшие в положенное время и груженные самыми разными плодами, овощами, дичью, а также бочонком на бочонке вина, бренди или пива. Все это, как он узнал, производилось в поместьях самого Пселлоса, на обширных пашнях, пастбищах и в охотничьих угодьях, раскинувшихся дальше в глубь суши за Эллидонскими холмами, где трудились арендаторы и егеря. Целое королевство, где Михал Пселлос был единовластным правителем.

Если выдавалась спокойная минутка, Рол расспрашивал Джиббла и горничных, прослуживших дольше других, об их Господине и Башне, но они не оченьто охотно отвечали. Все они до единого испытывали ужас перед хозяином, и всетаки чтото удерживало их на этой рабской службе, не давая ее покинуть. Рол открыл, что Пселлос не благородных кровей. И, хотя он торговал всякого рода добром и отправлял грузы на множестве больших кораблей туда и сюда по Двенадцати Морям, он не принадлежал к Купечеству. Откуда же взялось его безмерное богатство?

Рол часто подумывал, а что, если просто уйти, спуститься на оживленные причалы Аскари и наняться на какоенибудь судно, где нужны рабочие руки. Теперь он обрел некое новое равновесие, коечему научился в большом мире, это будет нетрудно. Но его удерживали две вещи.

Пселлос знал его семью. И знал, возможно, больше, чем просто о происхождении Рола. Если Рол уйдет, он, может, так ничего и не узнает сам, сколько бы ни скитался по свету. И Рауэн. Было в ней чтото, что его притягивало. Не просто ее красота, но печаль, чувствовавшаяся под холодной наружностью. Если Ролу требовалось узнать о себе самом, то он просто отчаянно жаждал узнать и о ней.

В течение нескольких первых дней Рол явно недостаточно познакомился с Господином. Он часто видел его, но ни разу с ним не говорил, да и тот к нему не обращался. Оба, Пселлос и Рауэн, казалось, начисто забыли о его существовании, и первые несколько месяцев своей новой жизни Рол не особенно на это досадовал. Он многое видел, многому учился, знакомился с другими людьми. Требовалось войти в здешние обыденные дела, вникнуть в отношения всех со всеми, обдумывая подлинные и мнимые обиды, догадки, оброненные шепотом намеки и ставящие в тупик мелкие правила. В ходе стычкидругой с прочими поварятами вскоре определилось его превосходство в силе.

Хоть они и были старше его, Рол опрокидывал большинство из них, не особенно себя утруждая, и мог бы разбить им головы, даже если бы на него одновременно напустились трое. Самый маленький и угрюмый из них, Ратцо, предложил ему после этого перемирие.

– Мы все в одной лодке, – заметил он, шепелявя, ибо у него недоставало передних зубов. – Коекто вполне мог бы выпустить тебе кишки, пока ты спишь, но ходят слухи, у Господина к тебе особое отношение, так что мы воздержимся. Пока у тебя испытательный срок, Рыбий Глаз.

Они поплевали друг другу на ладони и обменялись рукопожатием, после чего Рола более или менее приняли как своего. Прозвище прилипло, и, хотя оно изрядно раздражало Рола, он в конце концов стал откликаться. Он понял, что у него общего с Пселлосом и Рауэн: нечто в глазах, что тревожит всех остальных. Некая необычность.

Как и другие поварята, Рол пытался подружиться с Джибблом, но в отличие от остальных достиг некоторого успеха, равно как потому, что его ничуть не волновала возможность получить больше объедков (жизнь в Эйри не отличалась большей надежностью), так и потому, что он не боялся тяжелой работы, не жаловался и все, что ему поручали, выполнял проворно, испытывая особую гордость за то, что самое низменное дело выполнял безупречно.

Както вечером, гдето два с половиной месяца спустя после того, как он попал в этот дом, он сидел с Джибблом, и здоровякповар откупорил свою неизменную бутыль агуарпуты, дешевого, но крепкого пойла из трущоб Аскари, а Рол терпеливо выслушивал привычные жалобы Джиббла на никчемность и неумелость его подчиненных, жадность торгашей в верхнем городе, ухудшение качества привозных мускатов. Рол слушал только наполовину. Снаружи под звездным небом шелестела весенняя ночь. Даже здесь в пределах кухонь, похожих на темницы, можно было ощутить перемены в природе. Рол думал о «Нырке», ходит ли тот попрежнему в море, подкрасил ли ему глаза новый владелец, смазал ли ему нос, как проделывал дед каждый год, едва расцветали примулы. И он рассеянно ворошил кочергой в алой преисподней внутри громадной черной железной пасти, протянувшейся вдоль целой кухонной стены, поддерживая жар в угольях, чтобы нагреть воду для Рауэн. По мере того как шли часы, Джиббл все заметней пьянел, и его громогласные разговоры перешли на дела, отличные от кухонных. Он описывал с немалым упоением, что делал с Миной, старшей из служанок, в ночь накануне в обмен на роскошное кушанье из жареной дичи. Обычно добродушный, Джиббл тем не менее нетнет да чувствовал потребность измерить пределы своей власти. Недовольная, но голодная служанка уступила ему, и этого пока было достаточно, его веря, что он занимает положенное ему в мире место, укрепилась, и теперь в течение нескольких недель ему для полного счастья не понадобится приставать ни к чему более живому, чем бутылка. По правде говоря, служанки не были особенно против заигрываний Джиббла, хотя бы если сравнить его с Куаре. Если тот уделял им внимание, они целыми днями потом ходили в синяках и рыдали, неспособные рассказать о том, что он с ними вытворял, но неспособные также это забыть. Джиббл по меньшей мере пытался не делать им больно. От Рола все они падали в обморок с самого начала, и ему тоже был предоставлен недурной выбор. Он утратил невинность в первую неделю, прижав настойчивую девицу к темной стене в погребе и накачав ее. Его поразило, как мало это для него значило. Время от времени к нему снова липли, и он уступал. Но всякий раз, всаживая член в визжащую счастливицу, он видел Рауэн в кухне перед огнем в ту ночь и почти чувствовал, как ее темные губы жадно приникают к его рту.

Джиббл оставил свои похотливые воспоминания. Чем больше он пьянел, тем горестней становился. Вот он проверил водяные часы и, кажется, встревожился. Рол вздремнул ненадолго, уже не час и не два, как минула полночь, а его день начался еще до зари. Когда толчок вывел его из сна, Джиббл все еще бормотал себе под нос.

– Ничего хорошего в том, что он заставляет ее делать. Ведь не то чтобы Господин нуждался в деньгах. Нет, он так поступает, чтобы ей было стыдно, чтобы знала свое место. И все эти создания, ведь он ее… – Повар осекся, воззрившись на зевающего Рола. – И ты тоже. Ясно как день, у тебя все на лице написано, но он думает, что только он замечает. Он стал беспечным, вот что. – Джиббл основательно глотнул из горлышка своей початой бутыли и вытер рот мясистым предплечьем.

– Что у меня на лице написано? – еле слышно спросил Рол.

– Я здесь дольше, чем кто угодно, восемнадцать лет. Я все это видел. Еще два, и выйдет мое времечко, так он мне сказал. Еще два, и я опять вольная птица. И не то чтобы дело того не стоило, видеть этих сукиных сынов, удавленных их собственными кишками. – Тут Джиббл не в меру расчувствовался и начал плакать. – Она была такая красивая. Вот в чем дело. Говорят, они не могут страдать после смерти. Боги над нами, надеюсь, что это правда. Правда для нее. Но Господин помнит о своем праве. И всегда держит слово. Он пообещал, что они будут умирать медленно, так и вышло. Двадцать лет. Полжизни. Ей было девятнадцать, когда она умерла. – И повар начал негромко всхлипывать.

Кухонная дверь распахнулась, хлопнув о стену. Оба, Джиббл и Рол, вскочили. Бутыль выскользнула из толстых пальцев повара и разбилась о скользкие плиты пола.

То был сам Господин в сопровождении Куаре. Пселлос оглядел комнату и, чуть его взгляд задержался на Роле, нахмурился, как если бы присутствие мальчика напомнило ему о чемто, что он предпочел бы забыть.

– Где Рауэн? – спросил Пселлос. – Еще не вернулась? Джиббл попытался встать прямо, но безуспешно. Пселлос подошел совсем близко.

– Нет, твоя милость. Ни слуху ни духу, на несколько часов припозднилась. У меня здесь наготове вода для нее. Сижу вот, жду…

– Вижу. Куаре, ступай принеси Вертел. И фонарь. Поторопись.

Доверенный слуга мгновенно и бесшумно скрылся. Пселлос стоял и глядел на свет пламени, льющийся через распахнутую дверь. Снял пару перчаток с пояса, в задумчивости натянул их, тщательно облекая в телячью кожу каждую костяшку. Опасный огонек появился в его переменчивых глазах. Рол сидел молча и неподвижно, вдыхая пары расплесканной вокруг агуарпуты, и наблюдал.

– У моего прелестного юного ученика засалены волосы. Какова ему жизнь в Башне Пселлоса? – При этих словах Господин не отвел взгляд от огня.

– Не хуже и не лучше, чем в других местах, – ответил мальчик и тут же получил хлопок по плечу от Джиббла. Пселлос улыбнулся и, повернувшись, стал рассматривать Рола.

– По моей воле шкуру спускали с людей, задевших меня словом, мальчик.

– Зачем задавать вопрос, если не желаешь услышать честный ответ?

– Люди редко задают вопросы из чистого любопытства. Им нужно подтверждение того, что они уже знают. Или им нужен ответ на вопрос, которого они не задавали. Хорошо, что ты крепок духом, мальчик, но будь внимателен и смотри, перед кем это обнаруживаешь. Не все люди моего положения так снисходительны с теми, кто ниже их.

Рол готов был огрызнуться, но глаза Пселлоса остановили его. Темный человек вновь улыбнулся, серебро блеснуло в уголках его рта.

– Такто лучше.

Куаре вернулся с сияющим высоким лбом.

– Твоя милость.

Пселлос принял у него длинный тонкий меч с гардой у рукояти. Ножны были отделаны серебром и обсидианом. Господин неспешно пристегнул оружие к поясу.

– Идем со мной, – приказал он Ролу.

Пселлос, Куаре и Рол вступили на винтовую лестницу, ведущую на наземный уровень. По ней они выбрались в обширный круглый вестибюль, занимавший почти весь этот этаж Башни. Здесь Куаре зажег фонарь от свечи в стенном подсвечнике. Пселлос заговорил с Ролом. Голос его был холоден и грозен:

– Ты останешься здесь у двери и станешь ждать нашего возвращения. Если ктолибо другой попытается войти, ты должен запереть засов у него перед носом. Не открывай никому, кроме меня. Даже Куаре не впускай. Понял?

Рол немо кивнул, думая, а что же случилось. Господин и его доверенный слуга выскользнули в воротца, которые некогда Рауэн отворила Ролу, и быстро двинулись по извилистой дороге к нижнему городу. Фонарь бросал к их ногам полосы света и тонкие лучи. Как раз перед тем как эти двое исчезли.

Рол сам выбрался за воротца. Движимый неведомо чем, он вернул дверь на место, но позаботился, чтобы не защелкнулся, запирая ее, большой замок с язычком. И затем побежал, стараясь не упустить из виду Пселлоса и Куаре.

Глава 5 Король воров

Как это было восхитительно: выбраться из Башни, бежать под яркими звездами теплой весенней ночью, и пятки Рола так и мелькали над булыжником. Он следовал за неверными сполохами, фонарем Куаре, ныряя за угол или за дождевую бочку, когда ему казалось, что они оглядываются. Чем заметней они углублялись в город, тем ощутимей наполнялись народом улицы, и теперь приходилось держаться ближе к Пселлосу, чтобы не потерять его в ночной толпе.

Аскари, в который вступила весна, походил на не в меру яркий беспокойный цветок. Казалось, каждый дом в городе изверг на улицы некий скачущий образчик буйной жизни. Как если бы ночью настал час прогулки в некоей серой тюрьме, когда ее обитатели жадными смеющимися ртами хватают и заглатывают вольный воздух. Беспорядочная толпа, добродушная, но опасная, влекущая, но отталкивающая. Впрочем, некоторое время спустя Рол устал от остановок и возвращений к движению, от необходимости проталкиваться, едва дыша, через оравы гуляющих, нищих, пьяниц и торговцев вразнос. Улицы пропахли пролитым вином, пряной стряпней, навозом и потом бессчетных тел. Рол начал задумываться, а с чего это ему взбрело в голову податься сюда. Пселлос и Куаре не выказывали готовности остановиться, пока наконец Рол не увидел впереди мачты и реи кораблей, пришвартованных у причалов. Они вышли к самомусамому морю в доброй полулиге от Башни. В полулиге птичьего полета, а ноги их протопали вдвое больше.

Наконец Господин и его спутник остановились перед чередой высоких складов прямо у причалов. Здесь разгуливало меньше народу – коекакие пьяные портовые грузчики и вконец пропащие девки. Пселлос обнажил клинок и распахнул ударом ноги боковую дверцу в одном из зданий. Внутри был тусклый свет. Пселлос и Куаре вошли, затворив за собой дверь.

У Рола опять взыграло любопытство. Он не дерзнул соваться в ту же дверь, но обогнул склад сзади и вскарабкался на гору всякого старья: пустых бочек, упаковочных клетей, свертков размокшего полотна, пришедшего в негодность рангоута. Всякой всячины, что лежала и гнила. Ему удалось подтянуться на подоконник и заглянуть в годами не мытое окно. Тут же он волейневолей плюнул на стекло и стер грязь, чтобы хоть чтото внутри увидеть. Но там царила тьма. Он чуть слышно выругался, поколебался и наконец толкнул окно. После двух отчаянных попыток оно отворилось внутрь, причем от него брызнули гнилые щепки и, жужжа, устремились прочь насекомые. Глотнув при этом шуме, Рол пробрался внутрь и осторожно спустился.

Теперь он боялся и все же не мог противиться тому безжалостному упрямству, которое его охватило. Он был уверен, что все это имеет какоето отношение к опозданию Рауэн.

Похоже, какието толстые балки поднимались над ним. Под ногами камень, в воздухе висит пыль. Он подавил побуждение чихнуть. Склад казался заброшенным, запустелым, начавшим разрушаться. Рол видел звезды в разрывах крыши.

И всякого рода старый хлам был разбросан по полу и громоздился вдоль стен. Рол принялся карабкаться через мусор, потревожил мышей в норке, затем спугнул большой отряд тараканов, и вот наконец пальцы его охватили деревяшку, которую, кажется, не источили черви. Кофельнагель. Тяжестью не уступит дубинке. Рол взял деревяшку поудобнее одной рукой и почувствовал чуть больше уверенности в себе.

Теперь он явно различал повышенные голоса и стал пробираться на свет вдоль стены по длинному узкому проходу. Помимо источника света, там чтото дымилось, судя по запаху. Он крался так же бесшумно, как на охоте на мысу Деннифрея. Остановка. Глаза уловили стальной блеск, ноги сами замерли, прежде чем Рол чтото понял сознанием. Он присел на корточки и принялся внимательно изучать второй отблеск, который его насторожил. Две проволоки были натянуты через проход, на высоте голени и шеи. Он проследил их взглядом до стены, обе оказались намотаны на железные крюки, всаженные в осыпающуюся каменную кладку. Не доходя до крюков, на стальных нитях висели двумя рядками серебряные колокольчики. Рол медленно подался вперед. Миг спустя ему удалось набраться храбрости, пробраться меж проволок и продолжить путь. Теперь медленнее, прочесывая взглядом самый воздух перед собой. Проход вывел его на галерею, со всех сторон окружающую длинную палату, примерно в десяти футах над землей. Дерево галереи было погнуто и изъедено червями. Рол лег на брюхо и осторожно пополз. Наконец он смог поглядеть вниз. Там на каменном полу горел огонь, единственный в помещении источник света. Дым от него ел Ролу глаза. Вокруг собралась орава пречудного вида оборванцев, они грели над пламенем руки и передавали друг дружке глиняный кувшин. В какое только тряпье они не вырядились, вплоть до бывших женских юбок, не говоря уже о давно отслуживших кожаных панцирях и кожаных, изрядно протертых плащах. Некоторые носили шапки, другие повязали поверх бород замызганные шарфы, но все украсили свои головные уборы перьями. Лица были черны от грязи, глаза на них казались белыми, рты виднелись как хохочущие алые кратеры. Они лопотали друг с дружкой на языке, которого Рол не понимал, но, вслушавшись, он подумал, что время от времени улавливает чтото осмысленное, пожалуй, это не полностью чужеземный язык, а чтото знакомое, но сильно искаженное и испорченное. Гаскарийский был общим языком Семи Островов, и здесь звучала лишь дикая и грубая его разновидность. Беседа затихла, как только в дверь на уровне земли вступили Пселлос и Куаре. Рол отпрянул в тень, и гнилое дерево галереи затрещало под ним. Пселлос воздел пустую руку в знак приветствия, впрочем, в другой руке он держал обнаженный клинок. Фонарь дрожал в кулаке Куаре, лицо верного слуги было бледно, как слоновая кость, и на нем блестел пот. Пселлос казался спокойным и непринужденным, разве что глаза его сосредоточенно блестели. Вырядившиеся кто во что горазд оборванцы у костра тут же рассыпались, достав из тайников в одежде ножи и молоты. Пселлос ухмыльнулся.

– Язва! Неужели так приветствуют старого друга? Один из оборванцев вышел вперед. Рот его был полон желтых зубов, а шляпу с перьями он залихватски сдвинул на затылок. В руке он держал длинный тонкий нож.

– Нуну, – выдал он на своем безобразном гаскарийском, – его милость самолично. Чем мы обязаны такой честью?

– У вас тут есть коечто мое, Язва. На всю ночь мы не договаривались.

Язва улыбнулся и распростер руки, мол, что тут поделаешь.

– Что я могу сказать, твоя милость? Мы зачарованы, порабощены. И не все из нас еще обернулись.

Пселлос оглядел помещение, словно считая головы. Облачко неприязни пробежало по его лицу и развеялось. Он вложил клинок в ножны.

– Скажи мне, есть у вас в этой дыре достойной питье? Язва рассмеялся. Все прочие, кажется, испытали облегчение, их оружие опустилось.

– Король Воров может быть чем угодно, но он не варвар. Здесь есть бьонийское для тех, кто разбирается. Если ктолибо столь великий снизойдет до выпивки с отребьем этого мира.

– Я пил и с худшими, – сказал Пселлос и шагнул вперед.

Откудато возник серебряный кубок, украшенный золотом и ляпислазурью. Язва махнул грязной рукой, и один из его подчиненных наполнил кубок из тугого меха. Пселлос изучил предложенный ему кубок глазами знатока, затем сделал глубокий глоток.

– Изысканно, – произнес он. – Сбор позапрошлого года, и кожа бурдюка отменно на него воздействовала. Поздравляю тебя, Язва. Понятия не имел, что твой погреб так хорош.

– Не мой погреб, твоя милость Пселлос, но его милости Перриваля. Поздравь его, если нужны поздравления.

Пселлос поднял бровь.

– Я вдвойне поражен, если так. Добро Перриваля не самая легкая добыча. Говорят, его дом истинная крепость.

– Даже у неприступной крепости есть вход.

– Твоя правда. Полагаю, среди краж тонких вин и семейных драгоценностей ты нашел время позаботиться о моем поручении. Я обычно вперед не плачу.

Язва отдал поклон. Изза пазухи своего потрепанного наряда он достал свиток на деревянной рукояти, запечатанный черным воском. И вручил его Пселлосу с новым замысловатым поклоном. Лицо Пселлоса не изменилось. Но чтото новое появилось в глазах, вспышка жадного торжества. Он взял свиток так, как если бы тот был из тысячелетнего стекла.

– Ах, Язва, – пробормотал он, – ты художник.

– Не худо было бы полностью выплатить вознаграждение, пока мы беседуем, – заметил Язва. – Когда я получу оставшееся?

Глаза Пселлоса не отрывались от свитка.

– Куаре, – рявкнул он. Слуга подошел, роясь в кошеле у пояса. И достал оттуда листок бумаги.

– Ремиус и Мидд на Пандреддинской улице. Можешь получить кредитками или золотом. Тебя там ждут.

Язва не снизошел до того, чтобы прочесть бумагу. Он небрежно засунул ее под свои тряпки.

– Как всегда, удовольствие иметь дело с мастером, – заметил он. Пселлос заворачивал свиток в кружевной платок.

– Когда будет уместна оплата новой работы? Язва пожал плечами.

– Мои помощники – душевный народ под этим тряпьем. Ты доволен их работой, почему бы не дозволить ей остаться с нами еще на денек? Считай это бонусом.

Пселлос прижимал свиток к груди, как если бы то была святейшая из реликвий.

– Почему бы и нет? Но не угробь ее, Язва. Она принесла мне немало радостей.

Язва расплылся в улыбке.

– Возможно, она несколько подустала, но и близко не подошло к тому, чтобы ее угробить, не бойся. Выпей еще вина, твоя милость. Может, мы еще обсудим одно маленькое дельце.

Рол отползал по деревянной галерее один мучительный дюйм за другим. Скрип и стон гнилого дерева заглушали невнятная хриплая болтовня и смех собравшихся внизу. Наконец мальчик вернулся к узкому проходу и был способен подняться на ноги. Он расслышал хохот Пселлоса, и почемуто вдруг в его сердце вспыхнула жгучая ненависть. Он с ловкостью избежал соприкосновения с натянутыми проволоками и, крепче сжимая свою дубину, побрел назад во тьму заброшенного склада с сознанием, полным того, что он видел и слышал. Он не допускал в свои мысли и не облекал в слова то, что намеревался сделать. Сердце знало и без этого.

Он обогнул освещенную пламенем палату, где Король Воров угощал Пселлоса. Склад был разделен разрушающимися деревянными перегородками на отдельные помещения и завален горами всякой дряни. Там и сям на камне лежали соломенные тюфяки, кучки чьихто пожиток, огонь догорал в грубо выложенном каменном очаге. Но никакого движения, не считая торопливой суеты полузамеченных паразитов. Казалось, все, кому это место служило домом, пили со своим королем и его гостем. Почти все. В тишине и во тьме Рол попрежнему слышал гул разговоров из палаты, освещенной костром. Но к этому он уже привык. А теперь возник какойто шум совсем близко. Бормотание людей, насмешливое фырканье, хрюканье и кряканье. Кругом было чернымчерно, но Ролу и в голову не пришло удивляться, почему он все так ясно различает. Он последовал на звук, сворачивая из прохода в проход, и его опять заставил замереть блеск проволок. На этот раз три. Рол задержал дыхание, пробираясь через них, затем двинулся дальше. Огонек свечи трепетал в отверстии слева дальше по проходу. Странно пахло, как если бы жгли прелую траву. Рол скользнул вперед, глубоко втянув воздух, а затем отважился на крохотное мгновение заглянуть за угол.

И опять привалился к грубой стене, мощно выдохнув. Картина в его сознании была яркой, резкой и отчетливой. Опять тело его знало, что делать, без подсказки воли. Он закрыл глаза на мгновение, заставил себя дышать ровно, кивнул самому себе и обогнул угол.

Три человека. Один на постели, другой у изножья, третий у изголовья. Дубина треснула о череп ближайшего, прежде чем он успел обернуться, звук вышел резким и пугающим. Не вся сила мальчика ушла в удар, он помнил, как дед учил его забивать свиней. Важнее направление удара, чем его сила. Когда разящая рука завершила дугу, а дубина нарушила цельность мужского черепа, Рол шагнул вперед вдоль постели. Второй мужчина был наг ниже пояса, его член торчал изпод рваной рубахи. Рол потянулся ниже его, нашел яйца в мягком мешочке кожи и стиснул пальцами, с силой сжимая кулак. И почувствовал, как они хлопают. Рот мужчины открылся, изобразив мучительноизумленное «О», но, прежде чем глотка издала хоть какойто звук, Рол тупым концом дубинки двинул ему в зубы, сломав их, и ткнул дубиной в заднюю стенку горла. Затем настал черед третьего мужчины. Тот выбирался из возни, которой только что был поглощен в постели, держа в руке обнаженный клинок. Этому хватило мгновения, чтобы собраться с мыслями. Нож нацелился в бок Ролу, но Рол уже поворачивался, и лезвие попало ему в предплечье. Дубинка взлетела и заехала этому типу под левое ухо. Удар достаточно надолго выбил из колеи противника чтобы Рол успел нанести новый и последний по лбу. И на этот удар он потратил все оставшиеся силы. Лоб вмялся внутрь, нос и глаза прекратили существование, и крепкое дерево прошло через мозг. Раздался гортанный визг с пола, его издал бедняга, лежавший и обхвативший руками свои половые органы. Рол наступил сапогом на его шею сбоку, с ощутимым щелчком сломав позвонки, и тот затих.

Мальчик стоял, ровно дыша. Боль в предплечье дала о себе знать. Возможно, восемь секунд прошло с тех пор, как он вступил в комнату, а шум вышел не больше, чем стоны и кряканье, которые ему предшествовали. Никакого внезапного взрыва. Рол поглядел вниз на постель, на Рауэн, и чтото исторглось из него, какоето холодное возбуждение. Он склонился, резко дыша, и его вырвало в угол этой грязной комнатушки.

Ее тело было белымбело в неясном мерцании свечи, и оттого синяки и ранки еще резче выделялись на коже. Она наблюдала за ним, но с тупым безразличием во взгляде, какого он никогда еще не видел. Ему неделями грезилась ее нагота, но, когда он увидел ее здесь и такой, это возбудило в нем лишь жалость и гнев. Он развязал ее руки и сомкнул ноги, дабы скрыть блестящее темное место меж ними, вытер грязь с ее кожи уголком менее грязного одеяла. Она лежала, обмякшая, неспособная чемулибо противиться, и он подумал, а что еще они с ней делали, помимо очевидного.

Этот запах в воздухе. По запаху он нашел небольшое латунное блюдо у постели. В нем лежало несколько крохотных черных кубиков. От его прикосновения часть кубика рассыпалась в прах, и Рол кашлянул от возникшего при этом душистого облачка. Голова у него мигом поплыла, и он сплюнул, чтобы избавиться от вкуса во рту. Он перешагнул через тела на полу. Предплечье кровоточило и онемело, левая рука стала почти бесполезной. Он оторвал полосы от покрывала и крепко перевязал рану. Глаза Рауэн следили за ним, но она не издавала ни звука. Он нашел ее одежду справа от постели и положил ей на живот.

– Одевайся. Нам надо идти… – Еле слышно прошептал он. Страх поднимался в его горле при мысли о том, что он только что сделал, начало приходить жуткое понимание возможных последствий. Руки женщины подергивались. Рот открылся, но оттуда вырвался лишь невнятный стон. Рол склонился над ее лицом и взял ее тревожные пальцы в свои.

– Что это? Что? Скажи мне.

Слеза выкатилась из внешнего уголка ее глаза и потекла вниз к шее. Рол склонился дальше, и вот уже дыхание их слилось, и он чувствовал, как его щеку, словно крылья бабочки, задевают ее ресницы.

– Дурак! – сказала она и оттолкнула его. Он выпрямился, глядя на нее в изумлении.

– Оденься, – машинально повторил он.

– Уходи, – велела она, оскалив зубы.

– Я пришел сюда, чтобы… чтобы тебе помочь, – прошептал он. – Подумай, что они с тобой делали. Он собирался позволить им оставить тебя еще на целый день.

Это заставило ее призадуматься. Они глядели друг другу в глаза, начищенная сталь, встретившая морскую бурю. Наконец ее пальцы обхватили одежду, которую он положил поверх ее живота.

– Помоги.

Одной рукой поддержав ее под распухшей шеей, он поднял ее и начал одевать. Когда они возились с ее рубашкой, кровь из его раненой руки капнула ей на живот, струйка стекла на спутанные волосы меж ее ног. Когда рубашка была надета, Рол подставил руку под колени Рауэн и сбросил ее стопы с края постели. Женщина смогла сесть сама, хотя голова ее тут же качнулась вперед и великолепная черная грива упала вниз на истерзанную грудь. Рол остановился и прислушался. Гул голосов и смех попрежнему доносились из главной палаты. Но немного времени пройдет, прежде чем другие явятся сюда, чтобы в свой черед приступить к ночным забавам. Рол нагнулся и поднял нож, которым ранили его предплечье. Слегка изогнутый толстый клинок, рукоять слоновой кости, хорошая работа и превосходно заточен. Сунув его за пояс, Рол взял руку женщины и потянул, подняв ее на ноги.

– Пошли. Надо уйти немедленно. Сейчас же.

Она невнятно зароптала, но он выволок ее из комнаты, как сравнительно трезвый гуляка вконец захмелевшего товарища. Она была не тяжелой, и он взял ее на руки, часть его блаженствовала даже в этот миг от острого ощущения ее плоти в его руках. От нее разило мужчинами, которые посвински здесь с нею обращались, и дурманом из блюда у постели. На миг она забилась в его хватке, пытаясь добиться, чтобы он поставил ее на пол. Затем сдалась и обвила белыми руками его шею, скрыв лицо во впадине у его плеча, словно боящееся темноты дитя. И тут к нему отчасти вернулись его прежняя бесстрастность и спокойствие. Биение сердца замедлилось, казалось, он теперь лучше видит в утробной тьме за кругом неверного света. Он двинулся по проходу с уверенностью кошки, согнулся под одной проволокой и перешагнул через другую, как если бы исполнял медленный танец, а затем набрал скорость.

Склад был высоким, полным эха и протух от мусора, скапливавшегося в нем десятилетиями. Рол, точно плясун, выбирал дорогу, в крови его все еще пело возбуждение. Но немного погодя он все же начал утомляться. Вдали от голосов в углу, полном зловонной черноты, он опустился на одно колено и перенес вес Рауэн на другое, чтобы отдохнула раненая рука, сердце его неистово билось, отдаваясь в горле. Рауэн подняла голову, ее губы щекотнули ему ухо.

– Отпусти меня. Я могу идти.

Он со странным нежеланием позволил ей выскользнуть из его объятий.

– Ты знаешь дорогу наружу? – Казалось, ее глаза, рассматривающие его, слабо светятся во тьме. Речь ее была медленной, но ясной, как если бы четко произнести каждое слово стоило ей усилий.

– Да. Окно. До него недалеко.

Встав на колени, она покачнулась и оперлась о него. Затем отвернулась, и ее вырвало. Он почувствовал, как теплая жидкость попала ему на сапоги. Она вытерла рот о плечо рубашки с коротким рукавом, которую он на нее надел. Только три или четыре пуговицы удерживали рубашку на груди, остальные оказались сорваны. Рауэн сплюнула, затем выпрямилась и принялась убирать с лица свои длинные волосы.

– Тогда идем.

Он поднялся на ноги. Она вскарабкалась по нему, как по лесенке, все еще нетвердо. Он обвил ее рукой и повлек, иногда, если ее колени подгибались, принимая на себя весь ее вес. Она не произносила ни слова, но положила левую руку ему на плечи, а правую на его руку, державшую ее бедра.

Он помнил дорогу, которой пришел, и они побрели туда в кромешной тьме, вынуждая крыс спасаться бегством прямо изпод их ног. Наконец Рол увидел звездный свет в окнах под стрехой и понял, что они попали в заваленное хламом помещение, куда он влез с улицы.

Тут возник шум. Крики в ночи, отдававшиеся эхом позади них. Рауэн поглядела на него. Они беззвучно кивнули друг другу и принялись карабкаться к грязным окнам. Рол здоровой рукой подталкивал ее вперед. В нарастающей тревоге он не мог сообразить, через какое же окно проник сюда. Рауэн заколотила кулаком по неподатливой раме ближайшего, тут же резко звякнуло бьющееся стекло. Он услышал, как она выругалась, совсем тихо. А затем увидел ее бледные ноги, меж тем как она пролезала головой вперед в разбитое окно. Он последовал за ней, зубья разбитого стекла разорвали на животе его рубаху и вцепились в штаны. Но вот он выбрался наружу и упал с высоты в несколько футов на плечо и бок. С мгновение он лежал, пытаясь отдышаться, пока она не схватила его за шиворот и не потянула, поднимая. Они полусбежалиполускатились с горы всякой дребедени, наваленной у высокой стены склада, и вот наконец босые стопы Рауэн шлепнули по булыжнику. Шел дождь, ночной воздух казался им легким, свежим, душистым и прохладным. Рол повернул в глубь суши, туда, где поднимался над бухтой Аскари с беспорядочной россыпью ламп. Но Рауэн взяла Рола за руку.

– Нет, не туда. Они туда побегут первым делом. За мной.

Битое стекло до крови изрезало ей живот и бедра, но она потянула за собой мальчика с силой, напоминавшей прежнюю, и вот они уже стоят на краю причала и глядят в черную воду. Рол прыгнул с причала без колебаний. И увидел, как мелькнула белая пена, когда Рауэн скрылась под водой. Он с недоверием таращился на это место и лишь через несколько мгновений заставил себя нырнуть. Вода была горькой, ледяной и нечистой, волны уносили всякие отбросы из порта. Рол вынырнул на поверхность и огляделся.

– Сюда.

Она была под причалом, среди поддерживавших настил мощных деревянных столбов. Он поплыл к ней, стуча зубами и пробираясь сквозь слизь и казарок, пока не ощутил под ногами дерево. Лицо Рауэн было бледным до синевы, глаза – как черные провалы. Он чувствовал, как она дрожит рядом с ним в воде, но едва он попытался заговорить, ее ладонь шлепнула по его рту. Они как один подняли головы. Сапоги топали по деревянному настилу наверху, чтото коротко роняли резкие голоса. Затем сапоги разразились частой дробью, как если бы их обладатели припустили бегом кто куда. Рауэн сняла с пояса Рола недавно присвоенный им нож.

Среди свай спускалась безмолвная тень, быстрая и уверенная, как обезьяна. Кулак Рауэн с рукоятью ножа меж пальцев отошел назад. Ее дрожь унялась. Она оттолкнулась одной стопой от деревянной сваи, и оба они поплыли рядом. Тень подтянулась ближе. Рука женщины белой молнией метнулась вперед. Чтото основательно и звучно хрястнуло, и тень, попрежнему не издавая ни звука, опрокинулась в воду. Когда она скрылась, всплеск показался очень громким в ночи, и Рол с Рауэн тесно прижались друг к другу, ожидая возгласов или поисков. Но ничего не случилось, не раздалось ни звука и не явилась новая любопытствующая тень. Рауэн опять принялась дрожать.

– Влезть сможешь? – шепнул Рол. Она покачала головой.

– Надо еще проплыть. Здесь слишком близко.

Они вместе устремились дальше. Рол сбросил сапоги. Ощущение было такое, словно он плыл через суп. Все тело дрожало от холода и запоздалого потрясения от событий этой ночи. В левой руке трепетала боль, рука распухла и стала неловкой. Подняв голову, он увидел, что небо над морем светлеет. Близилась заря. Он понятия не имел, что принесет ему настающий день, но жалел, и еще как, что последовал из Башни за Пселлосом и Куаре, а не поступил, как ему было велено. Им не владела больше та спокойная уверенность, которая позволила ему без колебаний прикончить троих. И Рауэн, казалось, не испытывала пылкой благодарности за избавление.

Они добрались до основания Аскарского мола. Здесь находились каменные ступени, спускающиеся к морю, и повсюду вокруг них покачивались пришвартованные рыбачьи скорлупки. Пловцы из последних сил дотянули до нижней ступени и выбрались на холодный камень, где лежали, тяжело дыша, точно рыба, попавшая на сушу. С каждым мигом делалось все светлее, у воды начали появляться люди.

– Пробеги вдоль причалов и найди конную повозку, – сказала Рауэн. – Нам надо вернуться в Башню.

Рол вытаращился на нее.

– Почему? С чего нам возвращаться к нему?

Она метнула на мальчика взгляд, полный раздражения. Затем ее глаза упали на его окровавленную руку. Чтото необычное пробежало по ее лицу, подобие смущения.

– А куда нам еще податься?

Глава 6 Достойный вознаграждения

– Вставай, Рыбий Глаз. Господин хочет тебя видеть, а он не из терпеливых.

Рол открыл глаза и увидел Ратцо, склонившегося над ним и отвратительно ухмыляющегося, но исполненного необычного уважения.

– Кухонные мальчишки делают ставки, не быть ли тебе к ночи падалью. Хочешь участвовать?

Он со стоном сел на своей тряпичной постели. Весь вчерашний день он этого ожидал, а ночью невидящим взглядом таращился на кухонный огонь, готовый услышать призыв, и проклинал себя за то, что не хватило духу убраться подальше от Пселлоса и Рауэн, что бы там ни таилось из истории его семьи. По его возвращении сутки назад Джиббл зашил ему руку и выдал новую одежду, но не задал ни единого вопроса. Правду сказать, он держался с Ролом несколько благоговейно. Молва разнеслась по всем помещениям для слуг: поваренок пренебрег точным приказом Господина, и это какимто образом связано с Госпожой из Башни.

Когда Рол уходил, все на кухне отвели глаза, точно он был разносчиком опасной заразы. Только Джиббл заговорил:

– Не задирай его. Будь мягок и кроток и, ради всего святого, держи язык за зубами.

– А Рауэн…

– Тихо, паренек. Ни слова. – Повартолстяк положил руку на плечо мальчику. – Ей это несвойственно. Выпутываться придется самому.

Куаре ждал его у подножия главной лестницы. Он улыбался.

– Мой юный красавец. Господин ждет тебя. Я отведу тебя к нему.

Но не сделал ни шагу. А вместо этого подался вперед и сказал:

– Рауэн предстоит исполнить то, что осталось ей по договору с Королем Воров, в течение недели. Как ты думаешь, хорошо ли ее примут его ребята? Они из тех, кто легко сносит обиды?

И он выдал откровенно девчачий смешок. Рол ничего не сказал. Доверенный слуга небрежно пожал плечами и повел мальчика по крутой вьющейся лестнице на верхние уровни.

– Оставь нас, Куаре, – приказал Пселлос. И Рол услышал, как позади него осторожно затворяется дверь. Он был в палате, которой никогда прежде не видел, хотя день за днем ему доводилось бегать по делу почти в каждый закоулок Башни. Одна стена прямая, другая идет большим полукругом, и в ней рядом тянутся застекленные окна. Столько окон в одной стене Рол еще не встречал. Достаточно большие, чтобы прошел взрослый мужчина, и глядят не на Аскари вниз по склону, а прочь от моря, предстает громада Эллидонских холмов вся в ряби солнца и теней. Перед ними стоит изящный силуэт. И много чего еще. Между каждой парой окон по столику повергающей в тревогу работы. Ножки у всех перекручены, точно от изнурительной хвори. На столиках большие плетеные бутыли. В каждой чтото неясно мерцает и плавает.

– Рауэн рассказала мне все, – сказал Пселлос. Он подошел к другому столу и налил себе вина из хрустального графина с горлышком в виде улыбающейся лягушачьей пасти. – Ты поразил меня, юный Кортишейн, поразил и, должен признаться, произвел впечатление. Я знал, что в тебе сидит готовность к убийству, иначе не стал бы тратить на тебя время, но порешить одним махом трех Перьеносцев Короля Воров… Это кое о чем мне говорит.

Вернувшись к полукруглой стене с окнами, он стал потягивать вино, держа кубок одной рукой, а другую положил на один из загадочных стеклянных сосудов. Сразу же в глубине возник зеленоватый свет, явив взгляду содержимое. Голова бородатого мужчины. Глаза моргнули, рот шевельнулся.

– Фрейдиус из Оксьерре, мой старый друг, взгляни на моего нового ученика и поведай мне, что видишь.

От голоса, изошедшего из сосуда, у Рола встали дыбом волосы. То было мучительное бульканье.

– Пселлос, освободи меня, пресеки эту чудовищную полужизнь, молю тебя…

– Не теперь. Исполни мою просьбу или я опять принесу нашу подругу крысу.

Лишенная тела голова передернулась.

– Он дитя Крови. Я вижу это в его глазах.

– Такое увидит любой дурак с улицы. Используй свой мозг или ему от меня еще пуще достанется. Таково было твое поприще, когда ты был человеком.

Голова в сосуде закрыла остекленелые глаза, и у Рола в голове немедленно возникло жуткое чувство, как если бы таракан ползал у него под черепом. Он попятился на шаг, но грозный взгляд Пселлоса остановил его.

– Он… Он более чистокровен, чем я думал. Где ты его нашел, Пселлос? Что сказал Грайвен? Ты послал ему образец?

– Да. Но мне нужно еще одно мнение. Его порошки и трубочки не всегда так точны, как мне хотелось бы.

– Он от Орра. Вне сомнений. Но если бы я не был достаточно умен, сказал бы, что он порождение Древних.

– Невозможно.

– Знаю, но… Разве в нем есть порча?

– Я осмотрел его сам. Ни малейшей.

– Иметь столько крови и всетаки быть безупречным. Я ничего подобного не чувствовал, не считая одного раза. И так молод. Где ты его нашел?

– Он нашел меня, – ответил Пселлос и ухмыльнулся, обнажив серебряные клыки.

– Если в нем нет порока… Не знаю, как кровь могла оставаться такой чистой… ты хоть понимаешь…

– Достаточно, – сказал Пселлос, и зеленый свет в сосуде стал угасать. Лицо обрело неподвижность мертвой плоти. В великолепно освещенной комнате воцарилось молчание.

– Что ты за человек? – спросил Рол, с отвращением глядя на предмет в сосуде.

– А? Если говорить точно, я вовсе не человек. Но больше человек, чем ты, мой нетерпеливый юный друг. – Пселлос держался игриво, но глаза его были лишены радости, точно у палача.

– Ты чародей.

– Нет, я куда больше этого. – Пселлос опять поднял свой кубок и, обнаружив, что тот пуст, вернулся к графину. Хрустальное горлышко дважды звякнуло о кубок, и Рол был потрясен открытием, что руки Господина дрожат.

– Садись, юнец. Настало нам время поговорить. Как мужчина с мужчиной, настолько, насколько мы с тобой люди.

Они сели в тридцати футах друг от друга, блистательный вид на горы позади Пселлоса погружал его лицо в непроницаемую тень.

– Ты не человек, я тебе это уже говорил. Кровь, что течет в твоих жилах, которую твое сердце разгоняет по твоему телу, принадлежит племени, которое древнее людей. – Пселлос переплел пальцы, оперев локти о мягкие подлокотники своего кресла. – Что ты знаешь об истории мира? – И, прежде чем Рол успел бы ответить, рассмеялся. – Прости меня, возможно, я коечего не учитываю. Ардисан никогда не говорил с тобой об Уэренах?

– Мой дед рассказывал мне о Старшем Племени, которое существовало в Древности, прежде чем возник Новый Мир. Он сказал, что они были Человеком до его Падения. Некоторые принимали их за ангелов.

– Твой дед лишь повторял то, о чем болтают погрязшие в предрассудках невежды. Полагаю, у него были причины. В любом случае он ввел тебя в заблуждение. Древний Мир и Новый сосуществуют. Они занимают одно и то же место на этой земле. Но они принадлежат к различным эрам и редко соприкасаются меж собой.

– Я не понимаю.

– Есть мир за пределами того, который мы видим и которого касаемся в повседневности. Не каждому существу дарован доступ в него. Но некоторые могут существовать в двух одновременно. Ты, Рол, создание Древнего Мира, как и я. И Рауэн. – Пселлос помедлил и, кажется, собирался во чтото углубиться, но внезапно сменил тему. – Как ты убил этих трех Перьеносцев?

– Не знаю. Все случилось очень быстро. Я достал их, прежде чем они успели шевельнуться.

– Приближенные Короля Воров избираются за быстроту, за чутье, за ловкость. Предположим, они в тот миг были заняты, но ты в одиночку одолел троих. Если это была удача, то такая, какой я прежде не видывал. Скажика, ты можешь видеть в темноте?

Рол вздрогнул.

– Иногда.

– Ты всегда был способен видеть в темноте?

– Нет. Послушай, почему ты заставляешь Рауэн всем этим заниматься? Почему ты ее мучаешь?

– Она платит.

– За что?

– За Великое Знание.

– Где ты получил все то знание, которое таишь? Что дает тебе право таить его?

Пселлос махнул рукой.

– Человек идет в поле, собирает свой урожай, отвозит его на рынок. Ты хотел бы, чтобы он раздал плоды своих трудов бесплатно? Работник, как говорится, достоин вознаграждения.

– Твои цены губят людские жизни.

– Я не заставляю людей вступать со мной в сделку. Я называю цену. И они или платят мне, или нет.

Рол прижал к глазу одну из ладоней. То оказалась ладонь со шрамом, и она приятно охладила его разгоряченный, клокочущий мозг.

– Что мы такое? – прошептал он.

– А, опять все тот же вопрос. Я, кажется, тебе сказал.

– Нет, я просто человек, как и ты. Я не верю в… – Рол запнулся, поняв, что его слова нелепы после всего, что он видел и делал в своей такой короткой предшествующей жизни. Он больше не чувствовал уверенности даже в том, что у него под ногами твердь.

– Мир не таков, как ты думаешь, – произнес Пселлос. И в его голосе даже послышался намек на сочувствие. Может, он тоже был когдато изумленным мальчиком, столкнувшимся с необычностью своей собственной природы?

– Чего ты хочешь от меня? – устало спросил Рол.

– Трудно сказать, – ответил Пселлос. – Вот что я скажу тебе, юный Кортишейн, по доброй воле я дам тебе бесплатно коечто из моего драгоценного знания. Это может помочь твоей ноющей голове. Слушай внимательно.

Когдато этот наш мир был совершенно иным. Боги в открытую разгуливали среди нас, и Уэрены беседовали с ними, учась у них мудрости, которую вручил им Сам Творец. То был Мир Божий, если тебе угодно. Но в природе всех разумных созданий быть недовольными своим жребием, и как бы ни было могуче и благородно Старшее Племя, оно всегда жаждало большего знания и чувствовало, что его сковывает мир яви, доступный ему. Боги отказали им в дружбе, и тем самым вращение мира было ускорено, и все в нем острее ощутило свою смертность. – Пселлос помедлил. – На что оно должно быть похоже, Древнее Время, когда камни все еще помнили поступь богов. Это было так давно, что с тех пор едва ли можно исчислить годы. Какой мир, и каково в нем жить! – Он улыбнулся, взирая в пустоту. – Но, конечно, он минул, как и все прочее. – Голос его изменился, зазвучал суровей. – Человек пришел в мир в эпоху упадка. Последний дар Творца, как говорят некоторые. Другие верят, что он проклятие, присланное, чтобы завершить уничтожение Уэренов, и, хотя он коротко живущий, он плодовит, любопытен и нетерпелив. Сперва Старшее Племя наставляло ранних людей, но с течением времени между ними возрастало соперничество. Человек стал завидовать Уэренам, как сами они завидовали богам. Такова природа вещей. Но многие из Уэренов, когда они клонились к упадку, вступали в брак с людьми. Два племени достаточно близки телесно, разве что Уэрены крепче, дольше живут и не подвержены болезням. Во всем превосходят малое племя, которое явилось позже. Не считая одного. Их было мало, а род людской стал поразительно многочисленным. И они думали, что, сплавив два племени, смогут получить лучшее от обоих. Но возникло затруднение… с такими союзами. Они увеличивали численность потомков убывающего Старшего Племени, но таили новые опасности. Некоторые из первых их потомков не удались. Они выходили из чрева матерей страшными уродами, здравыми умом, но ущербные телом. Предполагалось уничтожать таких Падших по рождении, но родительская любовь – странная вещь. Многие Уэрены, породившие такое ущербное потомство, бежали из родных городов, чтобы спасти от гибели своих безобразных детенышей. Они обратились к морю и воззвали к состраданию Уссы Валов, и та сжалилась над ними. И увела их в такое место – далеко, на юг мира, где они начали новую жизнь, где их бедные отпрыски могли расти, не вызывая ни страха, ни насмешек. У этих Уэренов имелся предводитель, серый чародей, все дети которого оказались Падшими, но который их тем не менее любил. И звали его Камбриус Орр.

Чтото в Роле шевельнулось при этом имени. Он, нахмурившись, поднял взгляд. Пселлос кивнул.

– Это имя всегда вызывает тень в памяти людей, даже если они не знают почему. Он миф, позабытая детская сказка. Старая байка, не более того. Я искал упоминания о нем в полусотне библиотек и хранилищ по всему ведомому миру свыше сорока лет и могу сказать тебе, что он действительно существовал, как и основанное им королевство там, в просторах безграничного моря. Королевство Орра существовало, и боги знают великие дворцы и обсерватории Камбриуса, и танцевальные залы. Возможно, камень на камне лежит в их стенах и поныне в какихнибудь зарослях, где не ступала нога человека.

Пселлос налил себе еще вина и зашагал взадвперед перед окнами, ни разу не пригубив его. Охваченный страстью, поистине одержимый, таким еще Рол его не видел, словно тот, кто наугад доверился незнакомцу, разделяющему нечто тайное, что его гложет.

– Орриане выпали из письменной истории свыше десяти тысяч лет назад, а прочие их родичи Уэрены попрежнему убывали, и вступали в браки с детьми человеческими, и приходили в упадок, и сами превращались всегонавсего в предание. Одно за другим погрузились в небытие великие королевства Уэренов, их землями стали править князьки и вождишки из племени людей. Поднялись новые королевства, и мир, который мы знаем, малопомалу стал явью. Нам остались только лишь развалины их великих городов, теперь груды древнего мрамора и прочего камня разбирали и применяли для нового строительства те, кто пришел позже. Но это был еще не конец. Король Чародей взошел на престол в стране Кулл, и его окружили создания, которых люди назвали Властителями Проклятия. Некоторые говорят, что они последние из Уэренов, другие считают их жутким Третьим Племенем, впущенным в мир людей ревностью богов. – Пселлос опять помедлил. – Они борются меж собой, Малые Боги, после того как Создатель их оставил. У них своих распри, свои тайные заговоры, их помощники носятся по миру и вершат свои дела. Но Король Чародей не один из них. Ни один смертный ни разу не ступал на земли Кулла, а Властители Проклятия снуют по делам своего господина большей частью не в открытую. Что они? Какое тайное знание собирает Король Чародей в Бронзовых Чертогах? Я считаю, что он Уэре, последний великий отпрыск древнего племени, кровь которого течет в тебе и во мне. Но он и его подданные с неудовольствием взирают на применение чародейства чемлибо и кемлибо не из Кулла. И им не по нраву те, кто задает вопросы, кто ищет истину за древними мифами. Так мне удавалось идти на один шаг впереди них все эти годы. Но мое время близится к концу. – Тут Пселлос остановился на полушаге, пронзительно глядя Ролу в глаза. – Кровь Старшего Племени все еще течет в жилах немногих, кто ходит по нашему миру яви. В некоторых она сильнее, чем в других. Наши глаза выдают нас, как говорится. – Он улыбнулся. – Это было в человеке, который звал себя твоим дедом, в Эмилии, его прекрасной жене. Младшие Люди готовы убить тебя изза жидкости, которая бьется в твоем сердце, Рол.

– Почему?

– Она продлевает жизнь.

– Продлевает? Сколько тебе лет?

– Я видел течение двух столетий. Надеюсь увидеть третье, если боги будут благосклонны.

Рол был ошеломлен.

– Откуда ты?

Лицо Пселлоса стало замкнутым.

– Не из особенно важного места. Я не наследник звания или престола, ждущий своего часа. Я не благородных кровей, если исходить из того, что считают благородством в эти дни. Я начинал как ты, бесприютным мальчишкой. Мне повезло, я нашел наставников, которые обучили меня, как я буду… как уже начал обучать тебя.

– А мои дедушка и бабушка?

– Эмилия и Ардисан. Да. Эмилия погибла от рук толпы на Периларе. Они собрали ее кровь в горшки. Ее тело Ардисан отыскал и похоронил. На Деннифрее, где выстроил себе последнее прибежище. Он всегда был мечтателем. Я скорблю о его кончине, но она меня не удивляет. Так что видишь, Рол, мы братья, если отбросить шелуху, ты и я.

Рола отталкивала самая эта мысль.

– Ты взял у меня кровь несколько недель назад, но не для исследования или лечения. Ее продали тому, кто выше других предложил. – Он вспомнил зрелище Рауэн, привязанной к кровати на складе в гавани. – Не пытайся уверить меня, будто подобрал меня из милосердия. Ты всему назначаешь цену. Ту, которую я больше не стану платить.

Пселлос замер и за одно биение сердца одолел десять ярдов, разделявших их, и вот уже заглядывал Ролу в лицо. Глаза его зловеще светились, а губы отступили от зубов.

– Ах ты, неблагодарный негодник. Что ты о себе думаешь? Я устанавливаю здесь правила. Другие им повинуются. Включая и тебя. Да, ты в первую очередь.

Он не испугал Рола.

– А если я скажу, что ты со своим знанием и обучением можешь провалиться сквозь землю?

– Это будет ложь. И ты уже слишком вырос для такого пустого бахвальства. Теперь я вижу, что пора возвести на новую ступень твое образование.

Рол поколебался.

– Не посылай Рауэн опять к этим зверям.

– А почему бы нет? Ты втюрился в нее, Кортишейн? Лучше переметнись на служанок. Она недостаточно хороша для тебя.

– Если ты ее опять туда пошлешь, я покину Башню. Пселлос различимо рыкнул.

– Ты простофиля. Понимаю, это нелепые мечтания, которые тебе вбил в голову Ардисан. Будет лучше, если ты станешь делать, что тебе велят. – Язык, похожий на черную змею, выскочил в промежуток меж зубов и вновь пропал. Глаза гневно засветились.

– Нет. Тебе нужно от меня нечто большее, чем кровь, иначе я был бы уже мертв. Думаю, если бы ты закупорил мою голову в сосуд, то не получил бы желаемого. Значит, такова моя цена. Оставь ее в покое. Не посылай ее туда больше.

Пселлос выпрямился. Его лицо обрело спокойствие.

– Очень хорошо. Безусловно. Упивайся своим нелепым великодушием. Но еще один небольшой совет. Невозможно успешно торговаться, не зная ценности того, что продаешь. – Он отступил, вновь превратившись в тень, обозначившуюся на свету из окон.

– Я рассказал тебе немного о твоем прошлом…

– Кто были мои родители?

– Всему свое время. Мы должны коечто приберечь и на потом.

– Когда я убил этих людей в гавани… я смог сделать это, потому что… потому что я то, что есть?

– Будь ты обычный сорванец, они бы перерезали тебе горло, прежде чем ты сделал бы к ним один шаг. Но не думай, что ты великий воитель. Здесь также вмешалась и удача. Тебе повезло, что ты жив. И вышло так, что твой долг мне возрос.

– Почему? – рассерженно спросил Рол.

– А потому, молодой дурак, что я должен теперь найти какието другие способы платить, раз уж Рауэн вне игры. А если они заподозрят, что я както причастен к убийству, что со временем случится, мне придется отвалить выкуп, чтобы Король Воров не появился у моих дверей.

– Что у них есть такого, ради чего ты не стоишь за ценой? – Рол и не заикнулся о свитке, который привел в такой восторг Пселлоса две ночи назад.

– Не твое дело. – Пселлос задумчиво уставился на мальчика, потягивая вино. Наконец вздохнул и произнес: – Рауэн.

Она бесшумно вышла из занавешенной ниши позади Рола. Мальчик повернулся, чтобы взглянуть на нее в изумлении и печали. Она была в облегающем наряде из черной кожи, длинные ножи висели у ее бедер, волосы были завязаны сзади. Лицо все еще в синяках, под глазами и вовсе преизрядные фонари. Она не взглянула на Рола.

– Твой блистательный защитник счел уместным сберечь отрепья твоей добродетели от ребят Короля Воров. Теперь ты за него отвечаешь. Учи его как следует.

– Чему я буду его учить? – Ее голос прозвучал тихо, словно биение крыла лебедя в полете.

– Всему, Рауэн. Учи его всему.

Глава 7 Сабли и швеи

Их потные тела схлестнулись, болезненно ударив друг друга. Его босые пальцы ног вошли в земляной пол и прорыли борозды. Они напряглись грудь к груди, пытаясь одолеть друг друга чистой силой, на полсекунды, но, поняв, что толку не выйдет, немедленно начали изворачиваться, ища преимущества, цепко держа друг друга за руки, смешав свое жаркое дыхание, пытаясь каждый стопой подцепить щиколотки другого. Она поскользнулась. Самую малость. Ее хватка вокруг его гладкого от пота бицепса ничтожно ослабла. Он немедленно сместился, перенося свой вес. Она поддалась плавно и умышленно, и тут же его равновесие опасно нарушилось. Какимто образом она крутанулась в его хватке. Ее бедро толкнуло его меж ног, и на миг одна из его стоп оторвалась от земли. Ее напряженная рука обвила его, трицепс ударил по его шее сбоку. Он рухнул в грязь лицом вниз и почувствовал тяжесть ее стопы у себя на загривке. В ответ на это он обмяк, давление стопы стало легче. Тогда он быстро перевернулся на спину, сбив ее ногу левым локтем. Его правый кулак ровно взлетел: едва мелькнув, со всей вложенной в него силой. И, достигнув ее живота, болезненно въехал в него, так что дыхание вылетело из ее легких, ибо диафрагма выгнулась в сторону грудной клетки. Она зашаталась, отступая, и он неторопливо поднялся. Она не сводила глаз с его глаз, пытаясь отдышаться, начав густо краснеть выше ключиц. Возопив, она рухнула на колени, а он бесстрастно наблюдал за ней.

– Сдавайся, – сказал он.

Она покачала головой и стала подниматься на ноги, все еще пытаясь набрать в грудь воздуху. Он поколебался лишь с мгновение, а затем шлепнул ее тыльной стороной ладони по лбу. Она опрокинулась на спину. Ее тело немедленно выгнулось дугой, кулаки принялись рыть землю. Затем распрямились в ладони, и она затихла. Рол стоял, ровно дыша.

– Рауэн? – И затем более нетерпеливо: – Рауэн? Он метнулся вперед, ее левая пятка взлетела с ястребиной скоростью, неся всю ее тяжесть, и поразила его в грудину. Он рухнул назад, красная тьма застила его глаза, в легких стало отчаянно пусто, и он даже не почувствовал поцелуя земли, когда коснулся ее плашмя.

Воздух… жизнь вливалась ему в рот, грудь его поднималась, наполняясь. Он чувствовал, как ее зубы кусают его рот, открыл глаза и затем перевернулся набок, кашляя и тяжко вздыхая. Ее рука прошла по его волосам, спустилась по щеке, а затем удалилась. Когда он отдышался благодаря воздуху, что влила ему в грудь она, то взглянул на нее, невозмутимо, кариатида и только, стоящую перед ним, сияющебелокожую, нагую, если не считать набедренной повязки. Несколько влажных прядей волос обрамляли треугольное совершенство ее лица, а на лбу вздувался холмик. Она осторожно улыбнулась, показав белые кошачьи зубы.

– Опять причина твоего поражения нетерпеливость. Излишняя уверенность в себе навлечет на тебя гибель, Рыбий Глаз.

Он терпеть не мог это прозвище, и она это знала, потомуто она никогда и не звала его иначе.

– Я подумал на миг, что пришиб тебя насмерть.

– Это не такто просто. – Она протянула ему руку и помогла подняться. Да, она была рослой, но теперь он над ней возвышался. Ее маленькие груди, тугие и блестящие, задели его. Он и она стояли с мгновение, точно двое влюбленных, шепчущихся друг с дружкой. Затем она повернулась и покинула площадку для упражнений, чтобы взять полотенце.

Они стояли в липкой мгле под сводами в недрах Башни Пселлоса и молча глядели друг на друга, счищая грязь с тел. Рол заработал царапину над левым глазом, и та кровоточила, а на лбу Рауэн вздувалась багровая шишка.

Бойцы из числа обычных людей, обрушься на них удары, какими только что обменялись эти двое, уже отправились бы к праотцам, у одного был бы проломлен череп, у другого сокрушена грудная клетка. Для Рола и Рауэн, однако, дело кончилось лишь синяками и царапинами. Если что и окончательно убедило Рола, что он не человек, то этот последний год в доме Пселлоса. Он не принадлежал к быдлу, как Пселлос непринужденно именовал людей из толпы, разгуливавших по улицам. Он был чемто иным. Часть его ликовала от чувства превосходства, и Пселлос это поощрял, а часть скорбела о том, что он отделен от повседневного течения жизни не меньше, чем уродец в бродячем цирке.

Впрочем, главное – он наконецто это принял. Эти потайные своды у основания Башни служили главным местом боевой подготовки Рола. Они с Рауэн покинули учебную арену, не обменявшись более ни словом, и потащились по озаренному свечами коридору к бассейну. Сбросив провонявшие от пота набедренники, они нырнули с промежутком в считанные секунды, как когдато прыгали с причалов Аскари. Вода была обжигающехолодной, бассейн питал некий подземный источник, берущий начало у корней гор. От холода у Рола перехватило дыхание, но теперь он к такому привык. Это было хорошо для его натруженных мышц и ноющего черепа. Он плавал, взирая на голый камень потолка, и чувствовал, как благодатная прохлада заглушает боль там и сям. Он стер грязь с конечностей, опустошив сознание, как его учили, выбросив из головы все свои заботы. Наконец, по кивку Рауэн, он с тяжким усилием выволок себя из воды. И парочка нагишом зашлепала по голому камню к парной. Там внутри нагретые камни испускали жар, который едва можно было вынести. Двое плеснули водой на эти камни и сели рядышком в обжигающем пару, который вызвали. Однаединственная масляная лампа едва горела, слезясь и разбрасывая вокруг тревожно мечущиеся тени. Воздух был достаточно горяч, чтобы опалить легкие, но Рол глубоко дышал в облаке пара, меж тем как каждый участок его тела покрывался свежим потом. Рауэн убирала бегущую по его телу влагу изогнутой щеткой, ее умелые руки обследовали места, где она особенно сильно задела его, как сельский хозяин ощупывает лошадь, которую собирается отвести на продажу. Прикосновение ее рук действовало успокаивающе. Ее занятием было убивать, но не даром исцелять. Казалось, она уносила боль прочь, и его тело становилось обмякшим и податливым, точно водоросли, оставшиеся, когда отступит прилив.

– Ты хорошо сражался сегодня, – спокойно заметила Рауэн. – Нетерпение в тебе от молодости, и время тебя от него излечит. – Ее крепкие пальцы мяли ему плечи, и он оперся о нее, закрыв глаза. Для него боль, полученная при упражнениях, стоила того, ибо следовала почти полная темнота парной, сокровенная близость двух тел в жаркой духоте. Возможно, Рауэн чувствовала нечто подобное, ибо всегда делалась чуть менее замкнутой после их состязаний. Она говорила с ним если не вполне как с равным, то все же как с любимцем из младших. Возможно, как с товарищемпутешественником.

– Я сломал больше костей в минувший год, чем за пятнадцать лет до того, – сухо проронил он. – Если время меня не излечит, в один прекрасный день я сломаю шею. – Он вывернулся, чтобы встретиться с ней взглядом, и на один бесценный миг она улыбнулась ему в ответ. Затем она отвернула прочь от себя его лицо и опять принялась разминать его страждущие мышцы.

Пселлос не принимал гостей в тот вечер, и они явились к нему на обед на уровень башенной наружной галереи. Рол насчитал одиннадцать уровней над землей и семь под, но знал, что внизу их гораздо больше, там лежат редко посещаемые пещеры, которые ему, вероятно, не суждено увидеть. У Пселлоса имелась лаборатория гдето глубже арен для упражнений, где он порой исчезал на несколько дней подряд, а среди слуг Башни ходили толки о потайных кладовых, набитых самоцветами, о погребенных в каменных склепах страдальцах демонах, о забытых пленниках, едва живых от голода в глубоких и мрачных темницах. Большей частью откровенные выдумки, но половина того, что рассказывали, вполне могла оказаться правдой, и это не удивило бы Рола. Он повидал и сделал достаточно за этот год в Башне, чтобы знать: все возможно. Пселлос был в ударе. Он велел Ролу и Рауэн облечься в их лучшие наряды, а длинный стол загромождали хрусталь и серебро с невероятно точным изображением карака с полной парусной оснасткой, изготовленной из тончайших золотых пластин, в центре. Главный трюм этой игрушки наполняла соль, а серебряные бочонки, выставленные на палубе, содержали прочие приправы и соусы. Большая разница по сравнению с сушеной рыбой и солоноватой водой на «Нырке».

Молчаливые слуги впляс обслуживали троих за столом, их приходами и уходами управлял, кратко кивая или взмахивая рукой, Куаре. Обедающие запивали армидийским яблочным вином филе Прибрежного Монаха, фаршированное анчоусами и каперсами, извлекали креветочных улиток из их витых раковин серебряными щипчиками и поглощали кусок за куском ягнячьи котлеты, нежные, с кровью, тающие во рту, сдобренные чесноком и тимьяном. Наконец они отодвинули стулья, отпустили слуг и устроились поудобнее. Пселлос откупорил бутыль кавайллийского бренди из древнего инкрустированного стекла. Джиббл превзошел себя. В таких яствах не нашел бы упущения и король. Пселлос был много в чем суров, но не в том, что касалось желудка.

– Год и день ты провел под моим кровом, – сказал Пселлос мальчику. – Несомненно, в твои юные годы это кажется долгим сроком. И все же твое учение едва ли началось. Рол, твоя наставница говорит мне, что ты вотвот превзойдешь ее в бою, а ты понятия не имеешь, сколь высока эта похвала. – Он помедлил и внимательно оглядел Рола и Рауэн. Казалось, он упивается неким тайным знанием, точно скряга, млеющий над накопленным в сокровищнице золотом.

– Но искусство боя – это еще не все. Есть и другие премудрости, которыми не так просто овладеть. Я хочу, чтобы ты изучил их все. Я хочу увидеть, что ты можешь делать.

Возможно, он был несколько пьян, но не только от вина. Пселлос часто впадал в настроения вроде нынешнего. Он сидел и рисовал им их будущее, туманно, но тем не менее явно, доставляя себе немало удовольствия сколь угодно смутными картинами блеска и славы. Порой Ролу казалось, будто в Пселлосе борются две сущности, одна та, что с гордостью учит, а другая, замкнутая и безобразная, ревниво оберегает свои знания. И не угадаешь, что сильнее. Пока чтото одно не победит.

– Да, какая вы славная парочка. Что за красота сидит за моим столом. Рол, у тебя княжеское чело. Рауэн, ты безупречна, без единого пятна. Останешься со мной. Я желаю насладиться тобой нынче ночью.

Рауэн наклонила голову, не выразив никаких чувств. Теперь Рол хорошо знал ее и заметил мимолетный огонек в ее глазах. Давненько Пселлос не призывал ее к себе в постель и не посылал возлечь с другими. И Рол втайне надеялся, что Пселлос сдержит слово и больше так не поступит. Он тоже наклонил голову. А что сказать, если ни слова не произнесла Рауэн?

От Пселлоса тоже не укрылось слабое и мгновенное изменение во взгляде Рауэн. И, кажется, это еще больше подняло ему настроение.

– Рол, несомненно, какаянибудь хорошенькая служанка с кухни ждет тебя внизу, но, прежде чем ты нас покинешь, я хотел бы тебе коечто преподнести. – Отодвинув свой стул, Пселлос поднялся и достал с ближайшего шкафа длинный и гладкий деревянный футляр. Отпер и поднял крышку. То, что содержал футляр, вспыхнуло, отражая пламя свечей, и бросило отблеск на лицо Господина. Сабля. Она взлетела в руке Пселлоса, точно серебристоголубая водная струя. Чуть поведя запястьем, Пселлос послал вертящийся кубарем клинок к лицу Рола. Рол подался в сторону и подхватил оружие в воздухе, точно бумажную птичку. Пселлос рассмеялся.

– Хорошо, хорошо. Рауэн не зря тратила время, как я вижу. Имя… впрочем, не важно, какое имя носила эта сабля. Теперь ты должен дать ей новое. Она твоя, по меньшей мере на некоторое время.

Поверхность клинка посвечивала, точно спокойное море на отмелях по вечерам. Посвечивание было недобрым, точно холодный смешок дрогнул в хватке Рола. Рол почти чувствовал, что у оружия есть голос, что оно шепотом изливает тоску по бойне. Голос этот напоминал стенания голодной крысы. Но, безупречно, уравновешенная сталь вызывала и восторг. Казалось, она обрела единство с сухожилиями его руки, став ее чуть изогнутым и сверкающим продолжением. Легкая сабля. Рукоять ее была простой, рабочей, лишенной украшений, но дивный блестящий клинок не уступал красотой ограненному самоцвету.

– Ты думаешь, он к этому готов? – спросила Рауэн Господина, в ее голосе послышалась странная сдерживаемая настойчивость.

– Поглядим. Что ты думаешь о подарке, Рол?

– Думаю, я мог бы изрубить им северный ветер. Спасибо, мой повелитель.

Заговорила Рауэн:

– Это древний клинок, он хранит много воспоминаний. Он умножит возможности твоей правой руки, но есть коечто…

– Не порти удовольствие, моя дорогая, – с заметной веселостью произнес Пселлос. – Пусть мальчик получит игрушку. – Из мягко обитого ящичка он достал простые деревянные с кожей ножны, отделанные позеленевшей бронзой, и метнул Ролу. – Теперь ступай. – И, когда Рол поднялся и поклонился, добавил: – Держи это при себе постоянно. И не извлекай из ножен, если только не намерен пролить кровь.

– Но мне понадобится узнать его. Поупражняться…

– Нет. Ты вскоре обнаружишь, что этот клинок прилаживается к тебе. И тебе нет нужды к нему привыкать. Сабля сама об этом позаботится.

Рол ощутил покалывание тревоги.

– Что это за оружие?

– Древнее и неповторимое. Требующее к себе уважения. Теперь ступай.

Рол повиновался. На краткий миг он встретил взгляд Рауэн, прежде чем повернуться к двери, и заметил, что огонек, недавно в нем появившийся, вновь потушен. Это открытие омрачило простую и бурную радость от дрожания в руке сверкающей сабли, и Рол тяжелой поступью спускался по бессчетным ступеням Башни, часть его осталась с Рауэн у стола Пселлоса.

В ту ночь он лег с Арексой, темноволосой девушкой с внутренней части Гаскара, работавшей на средних уровнях Башни, у нее были умелые руки швеи. Юная швея дышала под ним скоро и легко, прижимаясь к нему бедрами. Он не сводил глаз с меча, висевшего перед ним на стене, думая о подобной стальной пружине силе Рауэн, противостоявшей ему. Почемуто эти два образа оказались связаны в его мыслях. Как бы то ни было нелепо и безнадежно, он знал, что любит Рауэн. Любит ее нечастые улыбки, ее молчание, ощущение цельности и спокойствия, которое дает ему ее присутствие.

Он с остервенением занимался девушкой, белая спина которой протянулась под ним. Недавно Пселлос ввел в дом большой набор новых служанок, и все они были высокими, рослыми и темноволосыми. Господин знал о страсти Рола, и это его забавляло. Рол откатил девушку в сторону и вытер лоб наружной стороной руки. Арекса начала невозмутимо одеваться. Она была тихоней с быстрой улыбкой, то и дело озарявшей ее лицо. Как она сюда попала себе на беду? Но Рол знал ответ на вопрос, даже когда только задавал его. Плата. Ее отец, дядя или брат должны Пселлосу, они получили от него деньги, услугу или для них ловко провернули какоенибудь дельце, и Арексе пришлось отправиться в Башню, чтобы исполнять здесь любые прихоти. Внезапно Рол испытал стыд, он ведь часть хитрой механики Пселлоса. Он вручил Арексе ее юбку. Простую и домотканную, но расшитую по подолу переплетающимися листьями, явно работа владелицы. Как и сама она, ткань пахла лавандой. Рол сидел на постели, попрежнему ощущая ее упругость, пока она одевалась и подбирала волосы. Закончив, она пробежала проворными пальцами по его щеке.

– Ты сегодня грустный. Что творится у тебя в голове? Он вскочил, подхватил ее в объятия, как если бы она была перьевой подушкой, и звучно поцеловал.

«Яблочное вино, лаванда и бедра хорошенькой девушки. Не обращай внимания. И забери с собой чтонибудь, чтобы удалось вышить новые цветы вокруг твоих лодыжек». – Он поставил ее, порылся в сундуке у постели и достал серебряный миним. Недельное жалованье служанки. Пселлос бросал ему кошелек минимов ежемесячно, как хозяин бросает кость собаке, и ему было велено тратить это, как благородному. Рол уронил монету меж кремовых грудей Арексы, там, где они выступали в vобразном вырезе ее блузы. Затем он шлепнул по ее тугому огузку и с улыбкой велел идти. Улыбка, затрепетав, угасла, точно задутая спичка, как только за девушкой затворилась дверь. Взгляд Рола неудержимо притягивала сабля на стене. Рол пересек небольшую спаленку двумя шагами и снял оружие со стены. Изогнутый клинок был длиной с его руку от кончиков пальцев до ключицы. Он не мог поверить в подобную легкость. Казалось, оружие готово плясать в его руке.

– Как же я тебя назову? – спросил он у него. Как полагается называть саблю? Он подумал, каково было бы всадить ее в издевательски ухмыляющееся лицо Пселлоса, отсечь благородный нос, вырубить глаза. Мысль об убийстве вызвала у него на миг головокружение. Он, хмурясь, метнул клинок на постель. И, поняв, что ему не придумать самому имя для клинка, решил, что имя надо открыть.

Он вышел на улицы, одетый как путешественник. Рубаха из небеленой шерсти, парусиновые штаны, высокие сапоги и удобная безрукавка из мягкой кожи с большими карманами. С пояса свисал увесистый кожаный кошелек, обоюдоострый кинжал и сабля в ее древних на вид ножнах. Поверх всего он накинул кожаный плащ, почерневший за годы, что его носили. Что же, потратим минимы Пселлоса, как благородный. Напьемся, ввяжемся в драку и заставим девку стонать. Или хотя бы заплатим ей, чтобы стонала. Надо бы… Надо бы выкинуть что угодно, чтобы только прекратить думать о том, как Пселлос и Рауэн изображают зверя о двух спинах. И он охотно прислушается к утешительному шепоту своего нового оружия. Нет. Или он уже пьян? О, недостаточно. «Железо не говорит», – произнес он вслух. И по какойто причине эта мысль доставила ему удовольствие. Он зашагал бегущими вниз улицами освещенного лампами Аскари проворной походкой удачливого в любви человека.

Глава 8 Имя для клинка

Его учили вести себя осторожно в Аскари, сливаться с окружающим. Это было частью его образования. Они с Рауэн пробирались не в один десяток таверен и распивочных по всему городу, отрабатывая задание сливаться, оставаться настолько незамеченными, что прочие посетители даже не удостаивали их замечания о погоде. Рол думал об этом, как о невозможном деянии, ибо Рауэн была самой прекрасной женщиной, какую он встречал, да и сам он не отличался особой неприметностью.

– Значит, надо как следует переодеться, – сказал он тогда Рауэн. – Плащи с капюшонами, поддельные бороды и прочее.

– Нет, войдем такими, как есть.

– Это невозможно.

– Сперва понаблюдай за мной.

И она скользнула в «Прокаженного Весельчака» быстро и уверенно, точно выдра, охотящаяся на угрей. Он двинулся следом, и головы, не шелохнувшиеся, когда проходила она, теперь подались на вывернутых шеях, и множество лиц поглядело на него с подозрением, а то и враждебностью. В этом заведении не пил никто, кроме моряков и портовых грузчиков.

– Как это делается? – спросил он у нее позднее, когда она помогла ему выпутаться из того, что последовало, и они ушли.

– Это в сознании, как ограда, которой ты себя окружаешь, или, еще точнее, теньпелена. Она заставляет твой образ расплываться в их сознании, отводит от тебя их мысли, как щит отбивает клинок.

– Да. Но как это делается? Одна из ее бесценных улыбок.

– Это нечто такое, что ты должен обрести сам. Достаточно знать, что это можно сделать, что это в тебе и только ждет твоего решения.

Что же, он это делал порой случайно, или ему казалось, что делал. Требовалось сперва хорошо представить себе теньпелену, а затем он видел, как яркие копья людского любопытства устремляются к ней. Едва это происходило, тень сгущалась, отражала копья и они отскакивали. Легче было, если наблюдатели успевали набраться. Или если они подходили по одному, по двое. Чего он пока еще не достиг, так это охват сосредоточенным вниманием всех присутствующих, оборачивающихся взглянуть на последнего, кто вошел. Все люди так поступают, это вполне естественная привычка. Единственное, как Рол мог защититься от такого множества глаз, это войти следом за кемто другим, чтобы тот принял на себя всю тяжесть удара.

Но нынче ночью его ничуть не тревожило, как много мужчин и женщин заметят его приход и уход. Сабля успокаивающе отягощала его бедро, в стали клинка ощущались нетерпение, жгучее желание покинуть ножны. Рол рассмеялся вслух, сам не зная чему, меж тем народ на улице вопросительно смотрел на высокого юношу с необычными глазами в волочащемся по мостовой черном плаще. С моря принесло легкий дождик, и теперь булыжник у ног Рола сиял, но уличные торговцы лишь двигались под своими полосатыми да клетчатыми полотнищами, а прохожие да проезжие и вовсе не обращали внимания на нечастые капли. Тележный Путь, главная здешняя дорога, вился среди холмов, точно шелковый кушак, брошенный на неубранной постели. На больших перекрестках полыхали уголья в железных жаровнях, а Городские Стражи стояли, зевая, да чтото бурчали друг дружке. Стража только что сменилась, заступила Ночная. Ей платили больше, чем Дневной, но служили в ней также более прожженные малые, и от нее имело смысл держаться подальше. Ее капитан получал вознаграждение от Пселлоса, но ему не всегда удавалось удержать в узде своих подчиненных. Они знали Рола. Пселлос подробно описал им нового ученика шесть месяцев назад. Они следили, как он проходит, и краешком глаза Рол заметил, что они сплевывают. Он улыбнулся, ибо все еще пребывал в странном игривом настроении.

Он свернул с Тележного Пути, когда дождь усилился. Толпы закутанных в плащи дурно пахнущих горожан толкались и бранили друг друга на узких улицах, все пытались держаться подальше от канав посередине дороги, откуда исходило зловоние и где водились крысы. Настала весна, и в лесу в предгорьях расцветали примулы, но здесь в городе меньше давали о себе знать времена года. Можно было без забот пить пиво на улице, если стояло лето, а в самые холодные зимние ночи во многих тавернах взимали входную плату для тех, кто отчаянно жаждал тепла, вот и все.

Нищий с глазамиизюминками на сморщенном лице протянул руку с желтыми ногтями в слепой надежде. Рол уронил туда миним, и попрошайка разинул рот, ощутив редкостный вес серебра.

– Спасибо твоей чести! Будь благословен твой дом! – Он счастливо отделается, если его не убьют за это, прежде чем подойдет к концу ночь.

Восточный Конец, самая нижняя часть города, обращенная к Деннифрею. Рауэн водила его сюда несколько раз, чтобы он привыкал к бурной уличной жизни с настойчивыми лоточниками, грозными шайками, хитрыми мошенниками. Порой казалось поразительным, что обычные честные торговцы и предприниматели могут заниматься своим делом в Аскари, но, конечно, все зависело от Короля Воров и их готовности платить за покровительство. Перо, прибитое над входом в лавку, означало, что ни разбойнику, ни мелкому воришке не стоит тревожить это место. Если он это делал, в скором времени его находили с перерезанным горлом. Некоторые из старых заведений, например гостиницы, так долго находились под защитой Короля Воров, что перо вырезалось на камне или дереве и помещалось над входом как знак отличия, обещая, что никого внутри не удушат в постели. Перьеносцы, как простой люд часто называл парней из Гильдии Воров, могли пить всю дорогу от вершины холма до гавани, не платя ни гроша, такова была их власть в городе. Знай Рол тогда то, что знает теперь, ни за что не осмелился бы последовать за Пселлосом и Куаре в ту ночку. Но тогда, пожалуй, он попрежнему служил бы поваренком, которого держали бы лишь, дабы время от времени брать его кровь. Оба они с Рауэн давали Пселлосу кровь раз в месяц. Господин называл это платой за постель и стол. Он относил ее к аптекарю Грейвену, державшему лавку здесь, в Восточном Конце, и здесь ее тайно выставляли на аукцион. Так богачи и знать Аскари продлевали свою жизнь, попивая кровь тех, кого в душе считали чудовищами. То был странный мир, куда более странный, чем мог когдато себе представить Рол, какие бы диковинные байки ни рассказывал дед. Заметив уличную драку, он приблизился и стал с некоторым любопытством изучать участников. Три разбойника насели на сухопарого мужчину средних лет, на лысине которого уже запеклась коегде его никчемная кровь. Разбойники носили синие тряпки вокруг шей, это означало, что они имеют лицензию и Стража не должна их беспокоить, впрочем, в здешних окрестностях Стражи после темноты не имелось. Разбойники пытались вести себя разумно.

– Просто отдай нам кошелек и отделаешься шишкой на черепе, приятель.

– Ты только делаешь себе хуже, – со скорбным видом заметил второй.

Маленький лысый человечек прижимал кошелек к груди, словно дитя. Глаза его были крепко сомкнуты, а редкие зубы стиснуты. Один из нападавших вытащил длинный нож.

– Ах так, паршивец, тогда получай.

– Отвалите, ребятки, – вмешался Рол, подначиваемый неведомо чем. Рукоять сабли дрожала под его ладонью. Казалось, оружие надо удержать, чтобы само не вылетело из ножен. Четверо прекратили борьбу и воззрились на него. И увидели рослого мужчину, нет, едва ли больше, чем мальчика, если взглянуть повнимательней, но крупного для своих лет и с до странности непостоянными глазами. Поношенный плащ лишь отчасти скрывал, что вся остальная одежда вполне добротна. И на поясе висел тугой кошелек. Три разбойника выпустили лысого невеличку, и тот шлепнулся в грязь. Лента крови непрерывно исходила из его макушки, плотно запечатав один глаз и капая на небритый подбородок. Парень с обнаженным ножом осклабился.

– Прогуливаемся по трущобам, юный петушок? Охота взглянуть, как живется внизу? Бьюсь об заклад, чистое серебро распирает твой кошелек. Такие, как ты, медяков при себе не носят. А может, и золотой риал отыщется. Ах, как давно Щелчок в последний раз видел золото!

Двое других тоже обнажили ножи. Впрочем, «нож» – это слишком мирное слово для остро заточенного отрезка железа длиной в фут. Сердце Рола заколотилось, отдаваясь в глотке. Он не боялся, напротив, его охватила своего рода радость. Он обнажил меч, и тот взлетел, точно среди улицы взмахнуло сияющее крыло. Черный плащ Рол намотал на левую руку. И понял, что искал как раз чегото такого.

Случайные прохожие вокруг останавливались, чтобы поглядеть, народ начал скапливаться у стен ближайших домов. То было древнейшее развлечение, бесплатное для тех, кто сам не участвовал. Новый народ высовывался из верхних окон, вопя, хлопая в ладоши и сзывая детей, чтобы посмотрели.

Глаза Щелчка на один миг сосредоточились на клинке. Мимолетное сомнение уступило откровенному удовольствию. Они с Ролом улыбнулись друг другу с безупречным взаимопониманием. Затем разбойники пришли в движение. Двое пошли на него спереди, третий стал огибать, заходя в тыл. Без какоголибо вмешательства сознания Рол отразил два стремительных и прямых ножевых удара, лязгнув железом о железо и вызвав небольшую россыпь искр. И без промедления двинулся вперед. Его левый локоть задел главаря под носом, разбив зубы и вызвав треск хряща. Рука, двигаясь дальше, обошла разящее лезвие второго и поймала его запястье. Одновременно Рол следил и за третьим, сзади, замахнувшимся для смертельного удара, его присутствие ощущалось как облако за плечом. Рол, не оглядываясь, развернул саблю и почувствовал, как она разрезает нечто податливое, словно глина. Внимание вернулось ко второму. Рол вывернул ему запястье, сломал его с громким треском и выпустил исступленно вопящего бандита, тут же отведя новый колющий удар третьего сзади. Рол вышел из круга. Главарь закрывал руками лицо, кровь текла сквозь его пальцы. Второй подбирал свой нож, одна его рука висела, обмякшая и ни на что не годная. Третий хватал воздух ртом, сжимая ладонями красную прореху там, где Рол взрезал ему брюхо. Кругом послышались нестройные и насмешливые рукоплескания. Ктото бросил полкочана капусты в главаря, раздалось ехидное улюлюканье. Двое, которые держались на ногах, помогали друг дружке убраться прочь, меж тем как зеваки освистывали их и забрасывали мусором. Третий свалился, сжимая в кулаках израненные кишки. Ноги он поджал, как ребенок, улегшийся спать, и вскоре издох в грязи. Рол взглянул на свой клинок. Ни пятна крови. Для этого сталь слишком быстро рубила. Рол подумал о сверкающем орудии, которое использовал Пселлос, чтобы каждый месяц брать у него кровь.

– Да будет тебе имя Ланцет, – сказал он, и оружие, казалось, колыхнулось в его руке в ответ. Он убрал его в ножны, освободил от плаща левую руку, заметив, что в плаще появилась прореха, и огляделся, словно пробуждаясь ото сна.

Кучки любопытных уже разбредались, спеша по своим делам. Хотя улица была многолюдной, вокруг Рола образовалось свободное пространство, как будто его окружала незримая стена. Он потер ладонью лицо и склонился над лысым невеличкой, лежащим с окровавленным лицом и сжимающим кошелек. Тот ухмылялся.

– Ты дерешься играючи, паренек. Помогика мне встать. – Очутившись на ногах, он подал Ролу руку, точно качая воду насосом. – Идем, я угощу тебя выпивкой. Хотя бы это я могу. Никогда не видел, чтобы так владели клинком. Идем, меня ждут друзья.

Рол хотел было отказаться. Его лихость уже улетучилась, и ее начало сменять холодное и тяжкое похмелье. Но он подумал о Башне, о том, что в ней сейчас происходит, и кивнул. Теперь он был доволен, что за кемто следует, вялый и безразличный.

Невеличку звали Вудрином, он был казначеем и совладельцем анделисийского брига, следующего к Осмеру, далеко на югозападе мира, за пределами Семи Островов. По пути бриг причалил к Гаскару, чтобы оставить здесь половину груза моржового клыка и дать матросам немного повеселиться в прославленных тавернах Аскари. Кошелек, который он так отчаянно защищал, содержал выручку за продажу на аукционе груза, а та, в свой черед, представляла собой большую часть жалованья морякам за плавание в один конец.

– Уверен, я не единственный из команды, кто с радостью закажет тебе выпить. – Невеличка смеялся, вытирая кровь с глаза покрытым пятнами платком.

«Прокаженный Весельчак». Рол заставил себя улыбнуться, когда Вудрин хлопнул его по спине и препроводил внутрь. Помещение с низкими балками заполнял дым белыни, здесь было тесно и жарко, как в парилке, пованивало пролитым пивом, немытыми телами и тухлой жратвой. Рев пестрой толпы ударил по Ролу, точно волна, когда они вошли, но стало немного тише, когда Рола принялись внимательно изучать те, чьи носы не погрузились слишком глубоко в пивные кружки. Никакой тенипелены. Он стоял, как обычный человек среди людей, настороженно отвечая на их взгляды. Могучий и жуткий на вид детина поднялся от очага, где поворачивал на вертеле свинью.

– Вудрин, что это ты в крови и вообще скверно выглядишь. Говорил же я тебе, идем вместе.

Никогда еще Рол не видал такого, как говорящий. Добрых полтора фатома в высоту, он вынужден был передвигаться на корточках под балками заведения, костяшки его пальцев покоились на плитах пола. Два зеленых огня горели в его голове и то и дело исчезали под нахмуренной костной скалой, тупые клыки дугами выступали над нижней губой. Тело его было пестрооливковым, светлее на груди, темнее на предплечьях и лице. Одет он был в свободные штаны из коровьей шкуры с оставшимися на ней волосками и кожаный жилет. Огромные косолапые стопы этого создания были босы, каждый палец на них толщиной с запястье Рола.

– Не бойся, Галлико. При мне ангелхранитель. А именно житель этого города, который счел уместным уберечь меня от коекаких излишне дружелюбных грабителей.

Существо, которое он назвал Галлико, неуклюже подалось вперед, покачиваясь на кулаках, точно судно, пробирающееся через морские валы. Хоть оно и согнулось в три погибели, глаза его оказались на одном уровне с глазами Рола. Свет в них стал несколько умеренней. Теперь Рол видел в зеленых радужных оболочках золотые крапинки, а посередине черные зрачки, но не круглые, а ромбообразные. Глаза окружало массивное сращение костей, оливковая кожа туго обтягивала их, а ее усеивали крохотные золотистые волоски. Голова чудища была полностью лысая, но редкая козья бородка пробивалась на подбородке, в ушных мочках висели золотые кольца, достаточно крупные, чтобы человек спокойно просунул большой палец. Чудище подняло руку (толще бедра Рола) и положило лапу ему на плечо.

– Итак, – прогудело оно низко, точно басовая лютня. – Как могут звать этого жителя города?

– Меня зовут Рол. Рол Кортишейн.

– Рол Кортишейн, я Пеор Галлико, – и тварь жутко ухмыльнулась. – Пожалуй, я закажу тебе пиво.

Уличное побоище превратилось теперь в рассказ, и вполне достойным его повествователем оказался Вудрин после того, как его товарищи подлечили малость его разбитую голову и устранили с одежды самую скверную грязь. Рол пил доброе пиво, которое поступало, пенясь, в высоких деревянных кувшинах из погреба под ногами. В Башне Пселлоса сам Господин, Рол и Рауэн пили вино, а пиво, порядком разбавленное водой, предназначалось для нижестоящих. И по вкусу даже не напоминало здешнее.

Галлико наблюдал за Ролом, одной лапой поворачивая свинью на вертеле так легко, как если бы то был цыпленок.

– Вудрин, но ведь он еще совсем мальчик. Ты уверен, что то были три отчаянных грабителя, а не просто какойнибудь сорванецзамухрышка застиг тебя врасплох?

В ответ на эту колкость грянул дружный смех. Вудрин пришел в негодование:

– Говорю тебе, это были три настоящих грабителя с лицензией. Мальчик спокойно вступил с ними в схватку, будь уверен, прикончил одного, а двух других вынудил ковылять прочь со сломанными костями и разбитыми носами.

– Он несколько молод для того, чтобы ловко убивать, – произнес Галлико, но теперь добродушие пропало из его голоса. Зеленый блеск в его глазах стал резче. – Но да, понимаю, понимаю… – Он осекся и как следует отхлебнул из деревянного жбана, который в его лапище казался не более наперстка. – Мне бы надо подышать воздухом и вытянуть хребет, чтобы отошел. А нука, наш доблестный спаситель, дай мне руку и помоги отсюда выползти.

Разговоры и смех затихли, и Галлико, оглядевшись, улыбнулся.

– Что вы скисли? Я его не укушу. Идем, Рол Кортишейн. Прогуляйся со мной.

Впервые в жизни Ролу не хотелось покидать таверну. Есть чтото в том, чтобы прослыть героем, или по меньшей мере это нечто такое, что можно принять, и это приводит в границы некоего братства. Это было ново для него и понравилось ему.

Улицы были черны и полны бегущей воды. Но дождь прекратился, и в этом лишенном света уголке города оказалось возможным поднять голову и увидеть звезды. Галлико выпрямился в полный рост, покинув таверну, и Рол отступил на шаг, пораженный зрелищем такой громадины. Его рука двинулась к рукояти Ланцета, дали себе знать обретенные навыки.

– Нуну, – ровно произнес Галлико, – тебе незачем меня бояться. Мы все перед тобой в долгу, а моряки не страдают забывчивостью. Держи свой клинок в ножнах. – Его ноздри расширились, и он внюхался в воздух. – Ветер меняется. К утру он задует с другой стороны, точнехонько с востока. И будет бить нам в левый борт.

– Вы отплываете завтра?

– Сегодня, парнишка. На заре.

– К Осмеру?

– Да, к солнечному Осмеру Певцов. Двенадцать дней ходу, если Ран смилуется.

– А затем куда?

– А туда, куда нас поведет новый груз и куда забросит ветер. Ветер, груз и крепкие ребята на борту, вот и все, что нужно доброму кораблю, чтобы получить прибыль в этом нашем безбожном мире.

Рола внезапно охватила болезненная тоска, жажда взойти на борт вместе с этим чудищем и его спутниками, дружба которых таким теплом наполнила покинутую таверну. Бороздить морские просторы и навсегда покинуть Башню Михала Пселлоса с бесконечным обучением для неведомой цели. Рауэн. Стать чистым и свободным и снова попасть в море.

– Ты когдато сам был чемто вроде моряка, – уверенно предположил Галлико.

– Откуда ты знаешь?

– Есть чтото в том, как ты глядишь на звезды. Большинство людей бегло взглянут на них, и все. А ты изучаешь их как тот, кто их знает.

– Я ходил под парусом с их помощью. Немного. Больше вдоль берега.

– Стало быть, ты знаком с морем.

– Я когдато целую жизнь прожил у него и за его счет. Теперь кажется, то было давнымдавно, но лишь кажется.

– Время движется медленней, пока мы молоды. Я прожил сотню лет и вырос лишь наполовину.

– Так ты… прости меня, но что ты такое? Галлико рассмеялся, могуче, гулко и потоварищески.

– Обломок прошлого, гонимый волнами. Люди зовут нашего брата полутроллями, но это лишь имя. Во мне есть Древняя Кровь. – Галлико остановился, призадумавшись. – Как и в тебе, мой юный друг.

Они воззрились друг на друга, Рол в забрезжившем удивлении, Галлико спокойно кивнув.

– Старшее Племя, о котором лучше не говорить. Древняя Кровь являет себя самыми разными способами, самым чудным обликом. Демон или ангел, это во всех нас.

– Стало быть, ты знаешь, как мне удалось сберечь ваше жалованье.

– Ты сберег Вудрина, что значит для нас куда больше. Но да, я не слишком удивлен. Люди неспроста нас боятся.

– Твои товарищи по судну, кажется, не боятся тебя.

– Это потому, что мы как одна семья. Нас объединяет «Морской Ястреб».

– «Морской Ястреб»?

– Так называется наш бриг, хотя по моему разумению голубок, да и только. Мы из дюжины разных народов и племен, но для нас главное – верность кораблю и друг другу.

Опять необычная боль шевельнулась в Роле, чувство, что ему чегото недостает, чегото такого, что разделяет Галлико со своими товарищами.

– Мне пора идти, – произнес он.

– Ты действительно житель этого города, Рол?

– Я ниоткуда.

– Тогда для тебя возможно чтото похуже, чем искать дом в море. Нам не хватает нескольких матросов. Я знаю, ребята примут тебя с радостью.

Рол склонил голову, осознав, как это просто. Завтра в это же время он будет далеко в море с людьми, способными его оценить. Он будет чист.

– Я не могу. У меня есть коекакие дела здесь, в Аскари. Незаконченные.

Лапа Галлико поразительно легко чувствовалась на его плече.

– Так я и думал. Но если окажется, что дело дрянь, держи путь в Спицегавань на Осмере. Каждый год в пору листопада капитаны со всего Моря Неверных Ветров являются туда чинить свои посудины.

Рол поднял взгляд. Его лицо стало очень юным в свете звезд.

– И «Морской Ястреб» тоже?

– И мы. Прощай, мой друг. – Галлико повернулся, склонился и вернулся в таверну, дверь закрылась за ним, отрезав от улицы плеснувшие на миг свет лампы, смех, дух пива и людского пота. Рол подобрал вокруг себя плащ и зашагал в гору, покидая Восточный Конец. Прочь от моря.

Глава 9 Праздник урожая

Шли дни, времена года сменяли одно другое, как им и положено. Пришло и ушло лето, снега Элидонских холмов отступили, а затем опять начали ползти к вспыхнувшим огненными красками прибрежным лесам. Местные рыбаки втянули на сушу свои гуари и поставили их подальше от Гнева Рана. На аскарских рынках яблоки, орехи и с полсотни прочих плодов земли разноцветным изобилием громоздились на прилавках. Был собран новый урожай, завершился новый период на море. По всему городу затевались благодарственные пирушки с выпивкой, горожане, едва ли знавшие, каково это – посадить чтото в землю, следить за его ростом и собрать урожай, сидели вместе с земледельцами и рыбаками и от всей души возносили хвалу. То был обычай столь же древний, сколь и род людской.

Пселлос задавал великий пир в лучших покоях Башни, как делал ежегодно, и столь ревностны были приготовления, что, казалось, на мили вокруг будут опустошены все кладовые со съестным. Вереницы возков доставляли один за другим грузы пищи и питья, так что нижние уровни оказались полнымполны бочек и клетей, мешков и глиняных кринок. Сборы с множества виноградников за несколько лет извлекались из погребов, с сосудов смахивалась пыль, и далее их выстраивали, точно ряды солдат. Целой пекарне заплатили за выпечку пирогов, пирожных и булочек самого разного рода: а когда покинули море рыбаки, полусотню оленей отобрали в поместьях в глубине суши вместе с фазанами, куропатками, зайцами и огромными плетеными корзинами жаворонков и скворцов. Эти основательные приготовления порядочно угнетали Рола. Как и откровенно напускное дружелюбие, не покидавшее Пселлоса. За последние несколько месяцев Рауэн обучила Рола верховой езде, и он пользовался любым предлогом, чтобы оседлать старого холощеного гнедого, предоставленного ему для учения, и пуститься вскачь среди холмов за пределами города в нарастающем зеленом свете и шелесте умирающих листьев. Попав туда, он останавливал коня и рассматривал всю неглубокую дугу Аскарской бухты, мыс за ней и мир, в котором даже кишевшие народом улицы Аскари казались малым неряшливым пятном на необозримом просторе спокойной земли и колышущегося моря.

Море, море. Он немало читал о том, как Уэрены влюбились в молодой мир, в который их привели, и как некоторые из них предпочли серый камень гор, другие надежную глубь лесов, а третьи подвижные и переменчивые могучие воды. Многие создания, странствовавшие в мире, что нынче так уменьшился, обязаны были самим существованием давним трудам Старшего Племени. Дельфины, как говорилось, вели происхождение из грез Рана. Лошади были доблестной силой земли, облекшейся плотью. А соколов породил дух западного ветра.

Лишь старые сказки. Но была в них некая убежденность, дарившая Ролу надежду, что они правдивы. Какойто другой всадник ехал по лесу в его сторону, переходя из света в тень и обратно на свет, весь испещренный рисунками спящих деревьев. Рауэн на своей черной кобыле. Он подал своего коня назад за широкий в обхвате серый бук и стал наблюдать, как Рауэн ласково направляет свою кобылу по склону, как шафрановые листья, словно искорки, с треском взлетают от копыт ее лошади. Рауэн думала, что ее никто не видит, и ее лицо было открытым и живым, она любила свою лошадь, всех лошадей, и Рол слышал, как она говорит с молодой кобылой, успокаивая, увещевая, восхваляя куда теплей, чем разговаривала когдалибо с кемто из людей. В нем вдруг взыграла безотчетная тоска, он невольно лягнул своего коня и выехал из своего укрытия. Ее голова резко повернулась, длинный метательный нож возник в руке. Кобыла привстала на дыбы и навострила уши, встревоженная переменой настроения ездока. Но вот Рауэн увидела, кто это, убрала нож в ножны и направила коня вперед.

– Тебя хватились в Башне, – холодно произнесла она. – Меня послали за тобой.

– Какая от меня там польза?

– Может, нужен еще один виночерпий. Откуда мне знать? Возвращайся. Господин ждет. Гости вотвот прибудут.

– Гости? И кто они, хотел бы я знать. Великие и добрые из прекрасного Аскари, придите и вкусите от щедрот Чудовища из Башни.

Рауэн поглядела на него.

– Возвращайся, Рыбий Глаз. Пора.

Он положил ладонь на рукоять меча, чуть услышал старое прозвище. Казалось, в голосе его взыграло нечто белое, холодное и безобразное:

– А ты, Рауэн? Каковы твои обязанности в этих увеселениях? Будешь принимать гостей по двое в постели Господина? Или кухня достаточно хороша для тебя с ее твердым мощеным полом? Сколь многих ты обслужишь нынче ночью, Рауэн? Позволить им себя колотить, или они для такого слишком благовоспитанны?

Ее бледное лицо посерело.

– Когда будешь готов, загляни к себе. Перемена одежды ждет тебя в твоей спальне. Оружия сегодня при себе иметь не положено. Даже нам с тобой. Гости начнут собираться в сумерках.

Она повернула кобылу и, побуждая пятками, пустила ее рысью вниз по склону к городу. Рол наблюдал, как она скачет, черное отчаяние выжгло дыру в его сердце.

В его комнате обнаружилась бутыль кавайллийского, отменного ароматного бренди. Подарок Пселлоса. Напиток старее, чем половина Аскари. Рол сломал печать на бутыли и глотнул крепкую жидкость прямо из горлышка, чувствуя жжение там, где она скатывалась по пищеводу, согревая его изнутри. От Рола пахло конем, ибо он основательно погонял свое животное, чтобы вовремя успеть к Башне. Краткое погружение в серебряную ванну, которую наполнила для него одна из служанок, избавило его от этого запаха, по крайней мере он надеялся, что да. Он опять сделал глубокий глоток бренди, затем переключил внимание на одежду, бережно разложенную на постели.

Шелковая рубашка цвета спины ворона, шерстяные штаны и безрукавка. У горловины безрукавки вышивка, черным по черному, шелковой нитью. Две соединенные лошади, повторяющиеся, но всякий раз чуть иначе, обвивают друг друга шеями, иногда бок о бок, в других местах скачут друг на друга. Он пришел в восхищение, вновь отпил из бутылки и еще заметней восхитился. За это имеет смысл купить Арексе какоенибудь украшеньице, работа отменная. Он поспешно оделся, вернул саблю на место над изголовьем постели и глубоко вздохнул.

Твое время близится.

Это сказал ему клинок.

Правильно и уместно, что ты здесь. Можешь последовать любой стезе в жизни, какой ни пожелаешь, но в конце ты неизбежно придешь к полноте самого себя. Ты можешь стать господином в месте вроде этого. Только прикажи мне.

Это бренди. Рол ухмыльнулся немым стенам, еще раз отпил кавайллийского, нежно погладил сталь и покинул спальню, при выходе задев плечом о косяк.

Они являлись по двое в собственных каретах, в наемных колясках, верхом, сопровождаемые слугами в ливреях и вооруженными телохранителями, скользящими за ними как тени по изнурительному Тележному пути. Великие и могущественные послушно являлись к дверям Пселлоса. Они избегали его смеющихся глаз и с неохотой пожимали ему руку, но всетаки они прибыли, влекомые сюда примером друг друга, точно мотыльки, неспособные противиться зову огня. И не исключено, что темная слава Пселлоса только прибавляла привлекательности случаю. Перьеносцы затаились в каждом проулочке, вызывая легкий трепет у тех, кто проезжал в повозках. Проезжавшие не знали, что Королю Воров заплачено, чтобы нынче вечером обошлось без насилия. Ни один нищий не высовывался на улицу в городе без его дозволения, а его вознаградили, чтобы ни с кем ничего не случилось по дороге к Башне.

На Рауэн был туго зашнурованный лиф, подчеркивавший достоинства ее сложения и делавший ее особенно манящей и влекущей. Ее черные как смоль волосы образовывали на голове башню, их удерживали серебряные заколки, руки и плечи ее остались обнаженными. Шрамы на плечах она припудрила до невидимости, а черный бархат ее юбки скрывал ноги до самых носков туфель с железными пряжками. Они с Ролом не глядели друг на друга, когда стояли с Пселлосом в громоздком вестибюле Башни и приветствовали подходящих гостей.

Аскари, да и весь Гаскар, представлял собой олигархию, управляли им главы полудюжины благородных семейств, имевших влияние в городе с незапамятных времен. Они терпели Пселлоса во многом так же, как Короля Воров, ибо он определенным образом приносил пользу, а истребление его обошлось бы слишком во много крови и золота, чтобы о таком подумать. Башня, где собиралось общество, существовала задолго до основания города, который знали люди. Как уже узнал Рол, она изначально принадлежала Старшему Племени, оно соорудило ее как полое внутри укрепление в те минувшие эпохи, когда приобретал свой облик нынешний мир. Пселлос отыскал его, заброшенное и забытое полустолетием ранее, и присвоил. Даже тогда он обладал средствами достаточными, чтобы в столице закрыли глаза. Теперь только седобородые старцы помнили, что Башня не всегда принадлежала Пселлосу. Рол не мог удержаться от мысли, а не нашел ли Пселлос больше, чем утверждал на засыпанных мусором и обломками нижних уровнях сооружения. Когдато у Башни было имя, в чем он был уверен, но никакие сохранившиеся поныне записи его не открывали. Это так, между прочим. А нынче ночью древнее сооружение стало всегонавсего великолепным местом для большого приема, повергавшим гостей в блаженную дрожь по поводу чегото жуткого и полузабытого, но не более. Пселлос в свое время сообщил Ролу, что даже самые избранные среди путников по жизни должны испытывать страх или то, что считают страхом, снова и снова. Никого не удовлетворяют мир, изобилие и досуг, даже самых распущенных ловцов удовольствий. И последних в особенности. Потомуто некоторые из них выкладывали безумные деньги за то, чтобы лечь в постель с Рауэн. Потому что она повергала их в страх.

Рол подумал, что многое стало ему понятным с тех пор, как он ел сушеную рыбу на борту «Нырок». Но кое без каких знаний он предпочел бы обойтись. Он улыбался, наклонял голову и пожимал руки мягкотелым богачам, касался губами костяшек пальцев их напыщенных жен (многие из которых откровенно похотливо поедали его глазами) и ломал себе голову, с чего бы Пселлосу вздумалось выказывать столь пылкую любезность бесконечному потоку быдла.

Великолепная палата с окнами, которую Рол до того видел только один раз, оказалась очищена от самого жуткого своего содержимого, и теперь в ней стоял стол покоем, концом упиравшийся в стену с окнами. Там легко могли разместиться шестью двадцать пирующих, и оставалось место для самых невероятных украшений стола из цветов и серебра, а свечи горели в нескольких рядах серебряных подсвечников. Очага были открыты и разожжены вдоль всей прямой стены, между ними висели ярко украшенные занавеси с золотыми листьями. Слуги сновали тудасюда, словно вестовые на поле боя, управляемые все нарастающими воплями Куаре. Десятки людей задвигались вокруг, беря лакомства с протягиваемых им подносов, упиваясь самыми выдержанными винами хозяина, обегая глазами выставленную на обозрение роскошь с некоторым удивлением и не без зависти. Рол поймал себя на мысли, а сколь многие из присутствующих покупали и пробовали его кровь. Или кровь Рауэн. Причащаясь к чудовищу. Едва заметная мрачная улыбка изогнула его губы. Точно у кота в теплом местечке. Затем он поймал взгляд Рауэн, и ее безразличие изгнало всякое выражение с его лица. Он покинул зал, поклонившись тем, кто корчил из себя достаточно важную особу, чтобы стоило тратить на них силы, и направился по главной лестнице Башни вниз к кухням. Бренди пел в его жилах, а вино, которое он испил позже, не помогло его разуму скольконибудь проясниться. Они еще долго не сядут за еду, и ему требовалось чемто насытить брюхо. Деятельность на кухне напоминала ту, что происходит в главной ставке в разгар крупного сражения. Джиббл, то был, возможно, его последний Праздник Урожая, выкрикивал приказы, сверялся со списками, драл за уши поварят и погружал немытый палец в самые разные кипящие горшки, меж тем как его подчиненные вокруг щипали, потрошили, резали ломтиками, колечками и кубиками, мяли и размешивали, да так, словно от этого зависела их жизнь. Однако имелся здесь и один островок спокойствия. В самом дальнем от огня углу оборванец в потертой шапке, сдвинутой на затылок, невозмутимо ел и пил, сидя за маленьким столиком. С шапки свисало жалкое на вид перышко. И без конца ктолибо из нанятых Пселлосом на нынешний вечер бессчетных слуг обоего пола подходил к нему и чтото шептал на ухо. Оборванец задумчиво кивал, как если бы запоминал услышанное на случай, если впредь понадобится. Он поднял голову, как будто ощутил вес оценивающего взгляда Рола, и его лицо оживила желчная улыбка. Он махнул рукой.

– Да это никак новый ученик. Садись, паренек, стряхни лишнюю тяжесть с подошв. У тебя такой вид, словно ты встретил привидение. Выпей винца, уверен, еще по рюмочке нам не повредит.

Рол послушался. Ему и впрямь требовалось вино. Король Воров обглодал куриную ножку и откинулся на спинку стула. Глаза его были черны, радужная оболочка неотличима от зрачка, а небритый подбородок лоснился от жира. Он небрежно оглядел Рола с головы до пят. У Рола возникло чувство, будто от черных глаз не укрылась ни одна складка или нить в его одежде.

– Меня называют Язвой. Думаю, ты меня знаешь.

– Знаю.

– Отменная работа. Я о том дельце, что ты провернул в доме нашей гильдии. Даже если бы Пселлос не выкупил твою жизнь, я охотно позволил бы тебе жить из чистого любопытства.

– Я… я не думал, – запинаясь, выговорил Рол. – Если бы я знал…

– Да, да. Теперь все это водой унесло. Однако, – здесь он несколько отступил от образа любящего дядюшки, – было бы неразумно вновь затеять чтолибо такое. Надо в конце концов подумать и о моем добром имени.

Рол кивнул и отпил из рюмки с жирным ободком.

– Но ты преподнес нам более чем ценное возмещение, так что мы не будем поминать старое, а? – Он заметил растерянность на лице Рола и прыснул. – Твоя кровь, мой мальчик. Мы ее отведали. Выкуп что надо. Жизнь за жизнь, можно сказать.

У Рола вывернуло желудок, казалось, вино мигом скисло там внутри.

– Хотя нам не хватает Рауэн. Такую породистую кобылку еще поискать надо. Пселлос, конечно, старался как мог в последнее время. На нынешнюю ночку он пообещал темноволосую швею. Полагаю, она уже в пути к гавани.

Чтото в глазах Рола вынудило Короля Воров содрогнуться и оттолкнуть стул. Одна из вымазанных грязью ладоней полезла под лохмотья.

– Да, Пселлос прав. С тобой еще много что надо сделать. Прикрывай глаза колпаком, мой мальчик, или ктонибудь тебя их лишит.

Рол медленно поднялся, стараясь не касаться ладонями боков.

– Ешь в свое удовольствие, – сказал он Королю Воров и попятился, черный взгляд не упускал его, точно змеиный. Наконец он повернулся и покинул кухню, не обратив внимания на призывный взмах руки Джиббла и на то, как расступились перед ним служанки и поварята, словно боясь, что соприкосновение с ним обожжет его. Некоторым образом так и есть, подумалось ему.

Пселлос посадил Рола слева от себя, а Рауэн справа. Наряды всех троих, пусть богаты и превосходной работы, были чернымчерны и умышленно противостояли пестрому оперению гостей. Перед Ролом длинные рукава стола убегали в дымку, где трепетали свечи и поблескивало золото да серебро. Небольшое войско прислуги порхало вокруг присутствующих, заботясь, чтобы ни один бокал скольконибудь долго не пустовал, а перемены блюд прибывали одно за другим без задержек. Оленина, обычная и редкая, дикий вепрь, всякого рода птица, а также целые лодки соусов, изобилие овощей и плодов. По левую руку от Рола сидел один из местных старейшин, который то и дело перегибался через колени Рола, чтобы поговорить с Пселлосом. Наконец Господин представил их друг другу.

– Советник Пачидон, позволь мне представить моего… гм… подопечного, Рола с Деннифрея.

– Так это он! Он еще совсем молод, Пселлос. И уже готов к делу? – Советник был увесистым дядькой с налитыми кровью глазами навыкате, которые, казалось, того гляди выскочат из орбит. Пселлос воззрился на Пачидона в ледяном молчании. Наконец он произнес:

– Здесь не место обсуждать дела, советник.

– То был законный вопрос.

– Ты скоро обнаружишь, что Рол способен все исполнить совершенно удовлетворительно. А теперь, пожалуйста, надеюсь, ты обнаружишь, что следующее блюдо молит о твоем полном и нераздельном внимании.

Рол с негодованием уставился на Господина. Он готов был покинуть стол, но Пселлос железной рукой придавил его колено к сиденью. И нога ниже колена онемела.

– Не теперь, мой юный друг, нам надо продолжать представление, – пробормотал Пселлос. – Не забывай о приличиях.

– Никак настал черед преподнести гостям меня? – прошипел Рол.

– Закрой рот, молодой дурень. Я поговорю с тобой, когда поднимемся изза стола, но не раньше. А до того либо разговаривай со всеми любезно, либо будь нем.

Долгая выдалась ночь. Пришлось сидеть, выслушивая речи, восхваляющие хозяина и его гостеприимство. Некоторые выступавшие выказывали благочестие и взывали к богам, другие стали вести себя шумно и развязно под действием выпитого. Несколько молодых нахалов послали записочки Рауэн через слуг с подносами. Ко времени, когда убрали скатерть, перед Рауэн, сидящей за своим бокалом, их скопилась целая гора, и все непрочитанные. Пселлос сгреб их себе в карман.

В конце концов Господин поднялся и предложил выпить за здоровье, успешную торговлю и нескончаемое процветание всех в Аскари. Слушатели учтиво хлопали в ладоши или стучали по столу, но казалось, им больше нравится, как звучат их собственные голоса, нежели его голос. Наконец пирующие поднялись и потянулись к ярко пылающим очагам у задней стены палаты, некоторые трезвее прочих, а со столов убирали пролитое и разбитое и зажигали новые свечи. Появилось множество скамеечек, на них уселись дамы, обмахивая веерами накрашенные лица, ибо в зале стояла духота, а многие из мужчин закурили трубки с белынью. Служители расхаживали с освежающими напитками и собирали стаканы. Некоторые из них больше походили на бойцов, выступающих за вознаграждение, чем на прислугу на пиру, они задерживались близ кучек, где велись разговоры, без надобности возясь с содержимым своих подносов. Пселлос заметил, как Рол хмурится, следя за их поведением, и улыбнулся.

– Перьеносцы умеют подлаживаться под обстоятельства, не так ли? Мы с Язвой собираем больше ценных сведений в эту ночь, чем за весь остальной год.

Конечно. Ничто никогда не делается просто так, всегда используется некое преимущество.

Рауэн избавилась от внимания полудюжины знатных молодых людей и присоединилась к Ролу и Пселлосу. Они стояли втроем отдельно от щебечущей толпы и наблюдали за ней, как пастух за своими овцами. Не без собственнического чувства. «И я тоже, – подумал Рол, – я стал как они».

– Даже введение в должность нового состава Совета не собирает такую породистую толпу, как эта, – произнес Пселлос с удовольствием. – Короче, славная ночь. – Затем он повернулся к Ролу, холодный и совершенно деловитый. – Пачидон один из богатейших купцов Гаскара. А для нас сейчас важно, что ему надо, чтобы убили одного человечка. Завтра ночью.

Рол ощутил, как у него напрягаются мышцы лица.

– И я должен это сделать.

– Ты должен это сделать. Считай это чемто вроде заключительного испытания. Ступень школы, которую ты проходил с Рауэн, почти завершена. Скоро у тебя будет новый наставник.

– Кто?

– Наш общий друг, Король Воров. Он наведет на тебя последний глянец.

Рол бросил взгляд на Рауэн. Она смотрела ему в глаза с мгновение, и чтото проступило в ее глазах, похожее на жалость.

– Кто человек, которого я должен убить?

– Его зовут Кановал. Для таких, как ты и я, Его Милость Кановал.

– Почему?

– Ах, Рол, это тот самый вопрос, который тебе никогда не следует задавать. Как, безусловно, когда, разумеется, но не почему. Этого нам знать не надо.

– Где он живет? Как я узнаю его?

– Вот это уже лучше. Что до узнавания, он нынче здесь, и я позабочусь о вашем знакомстве. О где побеспокоится Язва. Он наблюдал за перемещениями Его Милости несколько недель, хотя эти аристократы порядком непредсказуемы. Язва будет здесь твоим наставником, он направит твою руку. Это испытание убийством, но не пошлая мясницкая работа. Ты должен нам показать, что способен действовать тонко. – Пселлос ни разу не поглядел на Рола, пока говорил. Его глаза прочесывали палату, то и дело оживленно вспыхивая, когда подмечали то или иное лицо.

– А если я откажусь?

Пселлос вздохнул.

– Рол, ну до чего ты упрям! Пора бы тебе избавиться от этой вздорности. Рауэн, скажи ему. Я удаляюсь, чтобы потереться среди великих и могучих. Будьте со мной у двери, когда придет время их провожать, вы оба. – И он двинулся прочь, поджарый, изящный, весь в черном, с сияющими волчьими зубами.

– Итак? – спросил Рол Рауэн.

– Есть два рода людей в мире, – сказала она. – Те, кто ценит свою шкуру превыше всего, и те, кто… – она помедлила, словно подбирая слова, – те, что ценят то, что любят, выше своей жизни.

– Я не понимаю.

– Он знает, что ты относишься не к первым. И поэтому сказал, что, если ты не сделаешь дело, мне придется на месяц стать игрушкой Короля Воров. – Она прочистила горло. – Вполне вероятно, что я живой не вернусь.

– Он до этого не дойдет.

– Он способен дойти до чего угодно.

– Значит, я люблю тебя больше своей жизни, это так?

– Он думает, что это так.

– А ты что думаешь?

– Это не важно.

– Я и впрямь люблю тебя, Рауэн. Ты это знаешь. Ты давно уже это узнала.

Наконецто она поглядела ему в глаза.

– Да.

– Значит, больше нечего говорить. Я должен отдать свою жизнь, чтобы сберечь твою.

– Можешь смотреть на это как тебе угодно.

– Проклятие! В тебе вообще есть плоть и кровь?

Она двинулась прочь, и он схватил ее за руку. Рука ее поддалась, вялая, точно полностью покинутая волей.

– Нет, – спокойно сказала Рауэн. – Не здесь.

Она позволила вывести себя из палаты сквозь потоки входивших и выходивших слуг. Наконец Рол нашел спокойное место несколькими уровнями ниже. Шум завершающейся вечеринки наверху едва слышался. Рол взял Рауэн за плечи.

– Послушай меня. Я…

Боль в животе. Он опустил взгляд и увидел ее кинжал, тронувший шелк его рубашки.

– Не делай этого, – и ее голос оборвался.

Он ничего не сказал, но упрямо притянул ее ближе, глядя ей в лицо. Боль усилилась на долю секунды. Затем прошла. Металл лязгнул об пол, а Рол ощутил, как стекает кровь по телу под его рубашкой. Эти глаза, взирающие на него, серостальные, безмерные. Он хотел заставить их измениться, увидеть, как в них появляется нечто новое. Он взял ее лицо в ладони и поцеловал ее закрытые глаза. И ощутил соленый вкус. Да, лицо выдало ее, слезы обнаружились на этом лице статуи. Он поднял ее подбородок и поцеловал прекрасный рот. Тот ожил под его губами на миг, который он никогда не забудет. Они зарылись лицами друг в дружку и стояли долгое время, забыв обо всем, кроме нежданного мира, который друг другу принесли. Ролу показалось, что он обрел нечто, подобное дому, нечто постоянное в черном мировом вихре.

Он поднял голову и взглянул в ее мокрое от слез лицо.

– Не надо больше прикидываться. Это ты и я, Рауэн. И что бы ни случилось, так и будем ты и я вместе, отныне и впредь.

Она кивнула и ответила на его пылкий взгляд таким же пылким взглядом. Но ее теплые пальцы переплелись с его пальцами.

– Да будет так. С меня достаточно. Я устала. Рыбий Глаз, ты и знать не знаешь, как я устала.

– Я люблю тебя, – произнес он, как будто в этих словах было исцеляющее волшебство.

– Знаю. Думаю, я всегда знала.

– Ты это хорошо скрываешь.

– Недостаточно хорошо. Теперь послушай меня…

– Нет, ты мне скажи, кто этот Его Милость Кановал?

– Его только что избрали Главой Совета. Он предлагает прикрыть деятельность Перьеносцев.

– А это возможно?

– Это вопрос больших денег. Если их достаточно, все возможно. Язва и Пселлос трудились рука об руку много месяцев, но их одолела жадность.

– Насколько большой поддержкой в совете пользуется Кановал?

– Они овцы, а он их пастух. Было одно тайное голосование. Когда они будут готовы, они объявят итоги. Ходят слухи, что флотилия наемников уже стоит у Анделиса в ожидании приказа к отплытию.

– Боги! Будет война! И убийство Кановала ее предотвратит?

Рауэн пожала плечами.

– Вполне вероятно. Ни у кого другого не хватит духу противостоять одновременно Пселлосу и Королю Воров. И среди них есть коекто, полагающий, что Кановалу это тоже слабо. Один из них Пачидон. Он предан Пселлосу телом и душой. – Она отвела взгляд от Рола. – Он служит прикрытием и в случае неудачи возьмет все на себя. А в случае удачи станет Главой Совета.

– Как его купили? – резко спросил Рол. Хотя и знал ответ.

– Ему подсунули меня, – ответила она. Она пыталась отстраниться, но Рол ее не выпускал, а он теперь стал сильнее. Она уронила голову ему на грудь. – Эту мою оболочку под кого только не подкладывали, Рол. Ты уверен, что она нужна тебе?

– Ты назвала меня Рол.

– В самом деле? – Такая редкая робкая улыбка преобразила ее лицо. – Это легче выговаривается.

Он снова поцеловал ее, зная, что он ничего не отказался бы сделать для этой женщины, и нет преступления, какого он ради нее не совершил бы. Но ему требовалось задать еще один вопрос.

– Почему это поручение доверили мне? – спросил он. – Я неопытен, а для Пселлоса убить этого человека – вопрос жизни и смерти. У Короля Воров есть опытные убийцы, и в изобилии. Ну и, конечно… – Он умолк, и подготовка помогла ему совершить прыжок непроизвольно.

– И есть я. – Она выбралась из его объятий, теперь ее глаза высохли. – Я лучшая в городе. Перьеносцы и близко к тому не подошли.

– Он хочет, чтобы делом занялись оба его убийцы.

– Да, я тоже буду занята в эту ночь. Король Воров и Кановал умрут вместе. Пселлос возглавит Перьеносцев, а его тень Пачидон возьмет на себя совет. Наш господин станет правителем Аскари и соответственно Гаскара. Ему охота сделаться одним из великих мира сего.

– Если мы поступим как нам велено.

– Если мы поступим как нам велено.

– В чем его власть над тобой, Рауэн?

– Это теперь двойная власть. И она в том же, что и его власть над тобой. Он утверждает, что знает, кто мои родители. Историю некоей семьи, породившей меня. И он угрожает мне гибелью того, кого я люблю.

Губы Рола сжались, и одновременно понимание охватило его цветением и озарило ему сердце.

– Как давно…

– Очень. Понятия не имею как, но, думаю, Пселлос предвидел, что это случится. Он с удовольствием наблюдал за происходящим и играл каждым из нас. У него всегда был вкус к таким шуткам. – Она протянула руку и коснулась расшитого ворота его безрукавки.

– Я тоже несколько искусна в работе иглой.

Он вновь привлек ее к себе. Чтото пробудилось в его глубине и начало рычать. Все, что еще оставалось в нем от мальчишки, улетучилось.

– Пселлос должен умереть. Давай убьем его. – Его голос переполняло желание.

Она положила пальцы ему на губы.

– Подожди, сперва подумай. Пселлос чародей и убийца великой силы. Возможно, что вдвоем мы одолеем его, если застигнем врасплох. Но можно придумать и чтото получше.

– Я хочу почувствовать, как он испускает дух от моей руки.

– А я, думаешь, нет? Но я хочу жить. И хочу, чтобы ты был жив. Это важнее. Поверь мне.

Он поцеловал ее лоб.

– Я буду тебе верить. Но он должен умереть.

Глава 10 Наследник

Кановал, вызвавший всю последовавшую резню, был невысоким, похожим на терьера человечком с живой улыбкой. Покидая Башню в череде прочих гостей, он небрежно пожал руку Ролу, с чуть большей силой, нежели необходимо, Пселлосу, а руку Рауэн поцеловал одновременно с упоением и почтительно. Судя по водяным часам, они час простояли втроем, говоря «прощайте» и «как приятно было вас видеть» толпе мужчин и женщин, которые одновременно страшились их, презирали и жаждали их общества. Когда наконец по знаку сурового Куаре два лакея с шумом захлопнули большие дубовые двери вестибюля, даже Пселлос испытал явное облегчение. Он потянул себя за ворот рубахи и воздел обе руки к потолку.

– О боги, как они утомляют, да еще и такой оравой, эти важные господа. Они что, едят свое золото, что делаются такими тяжелыми в общении? Рол, идем со мной, потолкуем на сон грядущий. Рауэн, ты восхитительна и совершенна, как всегда. Мы с тобой увидимся утром, Куаре, а сейчас запри и пригляди, чтобы о наших временных работниках позаботились.

Куаре и Рауэн поклонились. Когда Рауэн вновь выпрямилась, ее пальцы коснулись пальцев Рола. Тепло этого ничтожного знака внимания не покидало его, когда он входил в личные покои Пселлоса на верху Башни. Подъем по лестнице и открытия этой ночи прочистили ему мозги, и он наблюдал с полной невозмутимостью, как Господин наливает им обоим кавайллийское.

– Утомительно, как всегда в таких случаях. Но это необходимо, – заметил Пселлос, вручая Ролу бокал и падая в удобное мягкое кресло. Одна из служанок развела огонь, зная, что Господин терпеть не может холода в помещении, и пламя бросало бьющие крылья теней по стенам. Стены были уставлены книгами, но Рол уже бывал здесь прежде и знал, что эти тома можно купить у любого антиквара. Истинное знание, важные сочинения хранились в другом месте, в потайном покое, которого Рол ни разу не видел.

– Боги, мальчик, ты стал совсем высоким. Садись. Я растяну себе шею, если буду ее еще больше до тебя вытягивать.

Рол сел, думая, что, пожалуй, ненависть можно чуять нюхом, у нее вполне может иметься особый запах. Эта комната явно ею насквозь пропахла.

Пселлос катал бокал в ладонях, глядя в огонь. Впервые Рол заметил седину в пряди, свешивавшейся на его узкое лицо.

– Завтра ночью ты найдешь Язву на улице Сретения. Нет, полагаю, это уже нынче ночью. Он отведет тебя к заднему входу в дом Кановала. Там не будет стражи. Хозяин спит на третьем этаже в помещении с красной дверью, на которой вывешен его герб, вот оселто. Жена будет с ним. Она тоже должна умереть.

– Сегодня он был здесь один.

– Она страдает от увечья. Упала с лошади несколько лет назад. – Он самодовольно ухмыльнулся. – В любом случае она не бросится звать на помощь.

– А слуги? Телохранители?

– Будет коекто. Но не столько, чтобы ты не управился. Можешь убить их, можешь обойти, мне все равно. Но Кановал должен умереть насколько возможно быстро и бесшумно. Это вопрос искусства. Уверен, ты понимаешь.

– Выглядит так, словно предстоит детская забава.

– Именно. – Пселлос в раздумье потягивал свой бренди, оглядывая Рола, как женщина оглядывает свое отражение в зеркале, если на ней непривычный наряд. Наконец он заговорил с ощутимым напором:

– Амери, твоя мать, гордилась бы тобой, Рол. После этого последнего испытания ты будешь с полным правом считать себя мужчиной.

Рол, точно громом пораженный, лишь уставился на него. Казалось, Пселлосу было лучшей наградой выражение его лица.

– Мне нужны верные помощники, а родных сыновей у меня нет. Я всегда считал, что такие вещи лучше всего держать в семье.

– В семье? – только и удалось выговорить Ролу.

– Амери была моей сестрой. Мы одной крови, ты и я, не только потому, что разделяем наследие Старшего Племени, но потому, что состоим в близком родстве. А как ты думаешь, почему старый Ардисан послал тебя ко мне, умирая, племянник мой? Он знал, что пришла пора. Он скрывал тебя сколько мог, но знал, что однажды тебе предстоит направиться сюда. То был единственный способ, каким ты мог бы приблизиться к своим истинным возможностям.

– Мой отец… Кто он был? Пселлос нахмурился.

– Буду с тобой честен, не знаю.

– Лжешь.

– Нет, как раз теперь я говорю правду. Я бы ничего не выиграл, если бы скрыл это от тебя сейчас. Ты согласился стать здесь учеником, ибо тебе обещали знания и потому что ты был слишком юн, отчего боялся полагаться на себя самого. И здесь, конечно, есть Рауэн. Но ты больше не мальчик, и настало время сказать тебе то, что я знаю.

Огонь затрещал и ярко брызнул. Рол не мог глядеть на этого человека, который только что объявил себя его дядюшкой.

– Супругом Амери в жизни был Бар Хетрун, один из величайших в Бьонаре. Кровь была в нем, но та, что он унаследовал от самого Бьона. Коекто думал, что он стал бы королем, если бы не влюбился в черноволосую чародейку из Голиада, места рождения Человека. Бьонарцам не понравилась мысль о том, что отродье колдуньи будет сидеть у подножия трона, возникли заговоры с целью опорочить имя Хетруна и его дома, случилось несколько покушений на убийство. Он покинул свое владение и пустился по морю с твоей матерью и многими домочадцами, помышляя зажить в мире гденибудь, куда не доберутся сплетни, указующие персты и ножи во тьме. Опять Камбриус Орр, да и только, можно сказать. Но небольшой флот, который он собрал, одолели бури в Бьюнийском Море, почти все корабли потерпели крушение, моряки с них утонули или оказались выброшены на берег везде – от Перилара до Оски. Амери пропала во время бедствия. И Хетрун потратил годы на ее поиски, став смиренным капитаном приватиров. Он нашел ее или она его, и она отказывалась говорить о времени, что они провели в разлуке. Остаток своей жизни эта пара провела в море, но бьонарцы узнали, что они не сгинули, и послали боевые корабли на их поиски, ибо на престол в Бьонаре взошел новый король – Бар Асфал, и он недостаточно крепко удерживал власть, чтобы позволить тому, у кого есть право на престол, спокойно странствовать мимо своих берегов. Сына своего Бар Хетрун и Амери послали к родителям Амери и ее брату, чтобы вырастили мальчика гденибудь в безопасности и безвестности. Затем Амери и ее супруг ушли из жизни. Их в конце концов настигли и умертвили посланцы Бьонарской короны. Сын их исчез, и обо всем этом сочинили горестную балладу, которую исполняли на постоялых дворах по всему Бьонару. Король, Которого Не Было. Пропавший Наследник. Бар Асфал уже правит свыше двадцати лет и заключил договор с Королем Чародеем Кулла, у которого сейчас, когда мы об этом говорим, есть известные подозрения насчет того, кто на самом деле некий Пселлос с Гаскара. Пока что эти подозрения не стали убежденностью, но рано или поздно станут, и тогда нигде на земле не найдется надежного убежища от лазутчиков с Кулла.

Рол некоторое время хранил молчание. Наконец он произнес:

– Ты их бросил. Пселлос улыбнулся.

– Твоих бабушку и дедушку? У меня было намерение жить посвоему, вот и все. Но я выполняю свой долг сейчас по отношению к тебе, Рол. Главное, – тут он подался вперед, глаза его горели шафрановожелтым огнем, – это то, что я не верю, что ты и есть сын Бара Хетруна, Пропавший Наследник Бьонара. Так что можешь выкинуть из головы дерзкие мечтания. Нет, ты родился вскоре после того, как Амери вернулась к Хетруну, слишком скоро, чтобы быть ребенком от него. – Он откинулся на спинку кресла, принюхавшись к душистому бренди. – И кровь в тебе слишком чистая, чтобы туда могла попасть его кровь. Она даже чище моей. Нет, ты незаконнорожденный, твой отец из другой семьи.

– Моя… наша семья. Кто они? Родители моей матери и твои. Где все это началось?

– В Голиаде, как я сказал. Теперь там безотрадная пустыня, ибо войны прокатывались через те края столетиями, но все же там уцелело несколько кочевых родов с Древней Кровью. Сам Голгос лежит в развалинах, в нем располагается бьонарский гарнизон, это всегонавсего стоянка для боевых кораблей, следующих вдоль берега к Оронтиру. Казалось бы, не за что больше биться в тех поросших камышом руслах и высохших речных долинах разгромленного рая, но могущество мифов велико. Сказано, что из Голиала явится могущественнейший из людских королей, и народы истекают кровью, дабы завладеть Голиадом, из поколения в поколение.

– Если мой отец не был знатным бьонарцем, кто он был?

– Я тебе сказал, не знаю. Это вопрос, которые не дает мне покоя. Сущая головоломка. Мы с Грайвеном бились над ней вдвоем, а толку вышло мало. В Амери была крепкая кровь, крепче, быть может, чем во мне. Даже если бы она возлегла с обычным человеком, их потомство уродилось бы могущественным. Но судя по твоей крови, твой отец, Рол, мог быть только Уэре, чистокровный Древний из Старшего Племени. – Тут Пселлос уставился в свой бокал, точно тот, кто вынужден смириться с заведомой нелепостью. – И, конечно, это невозможно. Ни одно такое создание не ступало по земле тысячелетиями.

Рол в нетерпении спросил:

– А Рауэн? Как она очутилась здесь?

Пселлос попрежнему таращился на дно пустого бокала.

– Рауэн найденыш, я случайно встретил ее, когда она попрошайничала на улице, у нее едва хватало сил стоять, и я взял ее к себе, потому что увидел в ней кровь.

– И уложил ее в свою постель. Пселлос вздохнул.

– Да. А почему бы и нет? Не уверяй меня, будто тебе не хотелось бы упасть меж ее белых ляжек, Рол.

– Но предполагается, что ты знаешь о ее происхождении.

– Я солгал. Я знаю только, что нашел ее на улице в Аскари однажды утром, однуодинешеньку.

– Если ты не сможешь рассказать ей то, что она хочет знать, она покинет тебя.

– Не думаю.

– Я скажу ей правду.

– Не сомневаюсь. Но отныне она останется здесь не для того, чтобы открыть какоенибудь нелепое родословное древо. Она не уйдет изза тебя.

Если он рассчитывал произвести впечатление, то просчитался. Торжествующая улыбка заколебалась на его лице, ибо он начал понимать, что события, очевидно, развиваются быстрее, нежели он рассчитывал. Он торопливо моргнул.

– Она любит тебя, не спрашивай почему. Думаю, никогда за всю свою жизнь она не любила ничто двуногое. Она королева среди женщин. И она любит тебя. Подумай об этом.

Вся отменная ненависть Рола сгорела и стала золой. Он знал, что Пселлос не говорит ему всей правды, но знал также, что правда в его словах есть.

– Почему ты с ней так обошелся? – устало спросил он. Пселлос, вновь овладев собой, махнул рукой.

– Почему меч выковывают на наковальне? Я сделал Рауэн прекрасным и безжалостным оружием. Она мое творение и никогда этого не забудет.

– И это доставляло тебе удовольствие.

– Да. За свою долгую жизнь я приобрел много пристрастий, некоторые за пределами понимания краткоживущих людишек. Постоянно нужно на чтото отвлекаться. – Тут Пселлос поднялся из кресла, он стоял не сводя глаз с огня, положив руки на горячую полку.

– Ненавидь меня, если тебе угодно, Рол, но смотри дальше этой ночи, дальше твоей любви к Рауэн и гнева на меня за такое с ней обращение. Тебе тоже предстоит долгая жизнь, если боги благосклонны, дольше моей, ибо твоя кровь чище. Я обнаружил по мере того, как шли десятилетия, что все, что когдато казалось важным – богатство, женщина, признание других, – исчезает бесследно. В конце концов удовлетворяются все желания, кроме одного. Мы жаждем знания. Откуда мы явились, навстречу какой черной ночи бредем? Я полвека посвятил себя поиску знания, и плоды моих поисков здесь, в этой древней башне.

– Для такого аскета ты весьма ловко разыгрываешь охотника за наслаждениями.

Пселлос рассмеялся.

– Мне нужна власть, признаю. Если мне предстоит в ходе моих поисков бросить вызов Королю Чародею, я не могу бросать его как босоногий мудрец. Мне нужны люди, которые бы за меня бились. Однажды я стану править Гаскаром, и даже Король Чародей поколеблется, прежде чем посягнуть на жизнь властителя одного из Семи Островов. У меня будет щит, которого я взыскую. Я хочу, чтобы ты властвовал со мной, Рол, и после меня. То, что я прошу тебя исполнить нынче ночью, начало пути к власти. Рауэн уже твоя, а с завтрашнего дня и впредь ты мой наследник. – Он отвернулся от огня и достал из кармана длинный блестящий ключ. – И как таковой ты получишь это, дабы использовать по своему усмотрению.

– Что это?

– Ключ от моих библиотеки и лаборатории. Последняя тайна.

Пальцы Рола упали на подлокотники его кресла. Он не мог шевельнуться, в таком смятении были его мысли.

– Я не знаю…

– Убей нынче ночью Кановала, и утром я стану правителем Гаскара, пусть безымянным, ты будешь моей правой рукой – и Рауэн твоя.

– Так просто?

– Да, так просто. – Внезапно Пселлос вернул ключ в карман и отвернулся. – Тебе бы стоило немного поспать, пока есть время. У нас был тяжелый день.

Рол дрожа поднялся на ноги.

– Почему я должен тебе верить? Все это может быть ложью.

Теперь прозвучал устало голос Пселлоса:

– Может, но это не ложь. Теперь ты уже должен быть способен такое чуять. Иди, Рол. Займись любовью с Рауэн, ты ее заслужил. Расскажи ей все это, если тебе угодно, это не имеет значения. Но будь готов нынче вечером явиться на улицу Сретения.

По какойто причине Ролу захотелось положить ладонь на плечо Пселлосу, настолько тот казался потерявшим все. Но тем не менее Рол покинул комнату, не говоря больше ни слова, и вслепую заковылял вниз по бесконечным ступеням Башни к своей спальне.

– Он знает, – произнесла Рауэн. – Он знает, что мы собираемся его предать. – Она оперлась на Рола, обнимавшего ее, пот стекла с его лица по ее плечу. Он поцеловал ее солоноватый загривок и стал держать еще крепче, меж тем как вокруг в полутьме пар, двигаясь волнами, принимал диковинные образы. Только здесь из всего бессчетного множества помещений Башни они были уверены, что их не подслушают, и они чувствовали себя спокойней во тьме и влажном жаре.

– Думаешь, он говорит правду? Обо всем?

– Не знаю… Впрочем, он лжет о моей семье. Он знает чтото такое, чего не желает говорить. Что до остального…

– Это совершенно невероятно.

– У Пселлоса даже правда не так уж далека от лжи.

– Что ты хочешь сделать?

Она повернулась, влажно скользнув в его руках, и теперь их лица были достаточно близко одно к другому, чтобы чувствовать дыхание друг друга. Эти пугающие глаза, холодные, как лезвие ножа. Она поцеловала его в рот, и ее язык метнулся за его зубы. Сильная рука спустилась и цепко охватила его член, так что у него воздух забулькал в горле. Тот напрягся в ее хватке, наливаясь кровью. Рол чувствовал, как биение его сердца отдается под ее пальцами.

– Я хочу прекратить думать и составлять заговоры ненадолго, совсем ненадолго. – Она толкнула его на спину и стала окутанной туманом тенью, озаренной пламенем свечи. Ее глаза заблестели. Проворным мимолетным движением она оседлала его, и он скользнул в нее. Жаркое, текучее, блаженное упоение. Он глубоко вдохнул, и она подалась вперед, переставляя плоские ладони, как шагающие стопы, по его груди. Она пришла в движение, сперва незначительно, а затем набирая силу. Рол положил руки ей на бедра и закрыл глаза. Его, покачивая, несло в некое место, которого он прежде не посещал.

Глава 11 Убийство

Улица Сретения была широким, в три пути, проездом, находившимся к югозападу от гавани. Здесь Эллидонские холмы сбегали на равнину, и по ней были рассыпаны отдельные гряды и бугры, на которых местные вождишки в древние дни понастроили свои крепостишкиколечки. Теперь здесь находился весьма благоустроенный городской округ, улицы образовывали правильную решетку, а дома отличались высотой и хорошей кладкой. Заходящее солнце позолотило их прямоугольники и рассыпало искры по ромбикам стекол в частых свинцовых переплетах, полускрытых плющом. Близ улицы Сретения не жил никто, кто не имел давнего и прочного положения в обществе Аскари. Как бы ни заискивала перед Пселлосом местная знать, здесь никто не потерпел бы его соседства.

Еще одна ночь, ревущая дождем. Рол основательней окутал плечи непромокаемым плащом и опустил капюшон на лицо как можно ниже. Все к лучшему. Он просто еще одна тень среди множества, спешащих по домам из буйства ливня. В пятидесяти ярдах позади него некто, следовавший за ним, остановился с ним одновременно и растаял в увитой плющом стене. Он медлил. Дом Кановала стоял среди сада, а тот, в свой черед, окружала отштукатуренная стена в двенадцать футов, утыканная поверху железными шипами. Единственным местом, обеспечивавшим вход и выход, были тяжелые железные ворота, они стояли чуть приоткрытыми.

Рол скинул капюшон и снял плащ, крепко свернул их и привязал скатку к поясу. Он пощупал рукой за правым плечом и ощутил успокаивающий холодок рукояти меча в спинных ножнах. Затем вплотную приблизился к воротам. Подошвы сапог были достаточно тонки, чтобы чувствовать каждую щель между плитами улицы, а облегающий черный костюм сидел на теле с головы до пят как вторая кожа.

За самыми воротами терпеливо ждал Язва, перо на его шапке поникло и намокло, глаза сияли, как отблески на море. Рол двигался мягко, покошачьи, сосредоточенно представляя себе окутывающую его теньпелену, но Язва лишь кивнул.

– Ты вовремя. Хорошо. Перестань красться, точно взломщик низкого пошиба, и следуй за мной. Грязная ночка, но и дельце грязное. – Он сверкнул щедрой улыбкой в кромешной тьме.

Сжавшись, Рол последовал за Королем Воров в сад Кановала. Зрелые деревья окаймляли лужайки, а обильно и ровно усеянные гравием дорожки яркими линиями рассекали траву. Парочка задержалась под могучим буком в пяти фатомах от заднего хода.

– Вот и все, паренек. Я не мог бы сделать больше, если бы довел тебя до конца за руку. Я буду здесь, когда ты вернешься. Если не поднимется тревога. Устроишь переполох, и я смоюсь.

– Мне надо с тобой поговорить, Язва, – произнес Рол, пытаясь перекрыть шум дождя. Он с раздражением вытирал воду с глаз.

– Разговоры дешевы, время дорого. За дело.

– Ты умрешь нынче ночью.

Язва молча взглянул на него. Похоже, это не было для него полной неожиданностью, но он словно стал выше ростом от напряжения в каждой мышце и жилке.

– Понятно. Почему выбрана именно эта ночь?

– Ты и Кановал. Оба. Он оберегает Перьеносцев от погибели и берет над ними власть. Все в одну ночь.

– Либо это, либо у его юного подопечного есть свои причины тратить мое время.

Рол кивнул за левое плечо Язвы.

– Спроси ее.

Король Воров развернулся в мгновение ока, в одной его руке сверкнул обнаженный нож, но стилет из черного металла уже касался кончиком его яремной вены, а второй покалывал под краем его верхней рубахи. Этот второй медленно двинулся внутрь, пока Король Воров резко не втянул воздух сквозь зубы, а каблуки его сапог не оторвались от земли. Рауэн улыбнулась, но ее холодные глаза сулили погибель.

– Брось нож.

Он повиновался, вновь со спокойным лицом.

– Прекрасная Рауэн. Сколько воды утекло. Я отлично помню эти упоительные губы. Последний раз, когда я видел их вблизи, они усердно обрабатывали мой уд.

Рауэн улыбнулась.

– Теперь твоего уда касается нечто иное. Одно движение, и ты ослепнешь на это глаз.

Язва не сводил взгляда с ее лица.

– Стоит мне только поднять голос, и на вас накинется полдюжины Перьеносцев.

– Ты испустишь дух, прежде чем они подступят к нам на десять футов, и ты это знаешь, Язва, – вмешался Рол. Он тщательно осматривал темный, поливаемый дождем сад, но ничего не видел.

– Он не лжет, – проговорила Рауэн. – Я насчитала пятерых и, может, не нашла одногодвух. Наш друг Король Воров явился подготовленным. Но он желает поговорить, или мы оба были бы уже трупами, а его мужская сила стекала бы по его ноге.

– Я предпочту ее сохранить, – признал Язва. – Убери оружие, я согласен вас выслушать.

Рауэн отступила на шаг, но на случай чего все же поигрывала стилетами.

– Он говорит правду. Я должна была прикончить тебя нынче ночью в то самое время, когда Рол убьет Кановала.

Язва наклонился, чтобы поднять свой брошенный нож. Когда он выпрямился, лицо его было сурово и безобразно.

– Какая жалость. Я надеялся, что мы будем действовать заодно, мы двое с Пселлсом. Но вы оба его найденыши, его сиротки, почему вы предпочли мне это сказать?

– Мы предпочли не служить ему больше, – невозмутимо произнесла Рауэн.

– Кому тогда вы будете служить?

– Никому и ничему. Мы покидаем Аскари.

– Аскари без чар прекрасной Рауэн будет много скучнее прежнего. Если вы не будете служить, то, конечно, должны чтонибудь возглавить.

– Это не стоит обсуждать. Мы честны настолько, насколько дело касается тебя. Чего бы ты от нас хотел?

– Что это? Или вы теперь мои и я вправе вами распоряжаться?

– Нынче. До утра. Мы пока что в одной гнилой лодчонке. Язва разглядывал Рауэн, как показалось, бесконечно долго без всякого выражения на лице. Наконец он изрек:

– Хорошо. По моему разумению, Кановал должен умереть, если нам не нужна война. И Пселлос тоже, конечно.

– Так мы и думали, – отозвалась Рауэн. – Рол убьет Кановала нынче ночью, как и замысливалось.

– Но не его жену, – поспешно вставил Рол. – Я не убийца увечных женщин.

Рауэн и Язва уставились на него с одинаковой растерянностью. Язва пожал плечами.

– Как тебе угодно. А другой?

– Пселлос – это совершенно иная дичь, – заметила Рауэн. – Здесь нам понадобится твоя помощь, и сделать это надо быстро, нынче же ночью. Такова цена убийства Кановала.

– А одни вы не управитесь? Рауэн покачала головой.

– Он слишком силен.

Чтото мелькнуло на миг в черных глазах Язвы и пропало.

– Если я это сделаю, то в течение часа меня самого прикончат. Мои ребятки вроде бы надежны, но если Пселлос уверен, что может возглавить Перьеносцев после меня, значит, он скорее всего многих подкупил, включая и когото из моих заместителей. Если разлетится слух о моей смерти, весь город встанет на уши. Но тут ничего не поделаешь. Нужно убедить Пселлоса и предателей. Затем вы должны впустить меня и моих ребят в Башню. Мы совершим это вместе, и да не оставят нас боги. – Он протянул руку. Рауэн пожала ее, не отпуская его взгляд.

– Да будет так.

Все началось в точности так, как говорил Язва. И если бы Рол сам этого не увидел, не поверил бы, что такое возможно. Кучка Перьеносцев приступила к заданию разнести сплетню с поразительной быстротой. Каждый из них мчался из таверны в бордель, а оттуда в игорный притон, все ниже и ниже по склону, к самым жутким трущобам у моря. Новость распространялась как лесной пожар. Язва мертв, его престол свободен.

Когда умирает Кроль Воров, отменяются все договоры. Обычные купцы, лавочники и владельцы таверен должны были полагаться лишь на себя перед лицом лишенных предводителя грозных хищников. Или им требовалось выложить достаточно звонкой монеты, чтобы расположить к себе Стражу и побудить ее заниматься своим делом. Но едва ли Стража уступала прожорливостью шайкам, которые ей полагалось одолевать. Создалась возможность для сведения старых счетов, для безнаказанных грабежей и убийств, и немногие в Аскари воспротивились бы такому искушению. Рол подумал, что Язву повергает в мрачное удовольствие мысль о его мнимой кончине.

– Посмотрим, как без меня обойдутся в Аскари, – проронил он.

Смерть Кановала была настолько скорой и тихой, насколько могла это обеспечить выучка у Рауэн. Рука на рот спящему, нож в сердце. Рол наблюдал, как распахиваются белые глаза, и его бросило в дрожь, всего, кроме пальцев. Поднялись руки, но им не хватило сил чтолибо сделать, чтолибо изменить. Жизнь исторглась из губ, зашевелившихся под чуждой ладонью в попытке закричать. И руки опять упали. Жена убитого задвигалась, улыбаясь во сне, и положила руку на плечо мертвому мужу. Рол убрал нож, всегда нужно первым делом остановить биение сердце, если хочешь избежать большой крови, как наставляла его Рауэн, и молча простоял с мгновение в роскошной спальне. Он все еще чувствовал, как шевелятся под его ладонью губы умирающего Кановала. Последние слова.

Стукнув по голове наемного телохранителя, Рол несколькими минутами позднее вернулся в сад. Рауэн взглянула в его белое лицо и коснулась руки у плеча.

– Хорошо.

– Хорошо убивать спящих?

– Хорошо исполнено. На тебе ни капли крови, и не раздалось ни звука. Любой дурак может отнять жизнь.

– Где Язва?

– Пошел к Башне с отборными из своих молодцев. Идем, нам тоже пора туда.

Рол не шелохнулся. Ливень все еще бушевал, но густые деревья защищали от самого его напора. Двое стояли в тени под редкими каплями, а струи вокруг образовывали занавес.

– Рауэн, давай не пойдем.

– Что?

– Пусть Язва и Пселлос прикончат друг дружку. Мы свободны. Мы можем еще до утра сесть на корабль, все это останется за кормой, а перед носом – весь белый свет.

Ее лицо было бело как мрамор, и на нем блестела дождевая вода. Она коснулась пальцами его щеки.

– Я не могу.

Он этого ожидал, разумеется. Возможно, это было справедливо и для него. Если есть некая симметрия, некое чувство завершенности, но его следует искать в Башне.

– Знаю. – Он поцеловал ее холодное лицо.

Они вместе постучали в малые воротца Башни, им отворил Куаре. Явно заведенный молчаливый Куаре, который не иначе как чтото учуял в ночном ветре. Он принял их мокрые плащи и неуверенно произнес:

– Господин ожидает вас обоих в своем кабинете.

Они кивнули, но, как только слуга повернулся, чтобы идти, Рол задержал его, улыбаясь.

– Почти забыл. У меня для тебя коечто есть. Ланцет сверкнул, покинув ножны на спине, и направился к горлу Куаре. Кадык, беспокойно метавшийся вверхвниз, оказался оцарапан.

– Господин, госпожа. Я не знаю, что…

Легкий толчок, и необычного цвета сталь разъяла его кожу, рассекла пищевод и задержалась, коснувшись шейных позвонков. Слуга в недоверии уставился на полосу яркого металла под своим подбородком, затем тяжесть его налегла на клинок, и в конце концов Рол повернул меч в руке, и Куаре осел и скорчился на полу.

– Больше некому бить служанок, – заметил Рол с удовлетворением, впрочем, несколько излишне бодрым. Он поймал взгляд Рауэн и похолодел под ним. Прежде чем он успел произнести чтото еще, она подалась к воротцам и вновь их отворила. Тихий свист, и вот она отступает с дороги, пропуская внутрь Язву и еще шестерых с перьями на шапках. Король Воров и его приспешники облачились в панцири твердой кожи с металлическими бляхами. Трое вооружились небольшими арбалетцами, прочие того или иного рода клинками, и тела их увешивало множество ножен с ножами на ремнях.

– Рада видеть вас столь хорошо подготовившимися, – сухо обратилась она к главарю. – Следуй за нами, но оставайся перед дверью, пока я не позову.

Король Воров кивнул, губы его раздались, а зубы блеснули в подобии улыбки.

Рол с Рауэн пошли впереди всех по лестнице, на ходу проверяя оружие. Рукоять Ланцета дрожала совершенно поособому, предвкушая нечто важное. Рол только и мог, что удивляться собранности Рауэн. Она держалась так невозмутимо, словно шла на обед.

– Как ты думаешь, он знает? – спросил Рол.

– Он знает, что один готов. Иначе не пообещал бы тебе этот ключ. Он уже успел получить весть о смерти Кановала, а Язва, как я надеюсь, убедит его, что мы научились думать подобно ему. Это единственное, что у нас есть.

– Это и семеро с перьями, – проронил Язва позади них.

– Едва ли мы с ним на равных, – осадила Короля Воров Рауэн. После того Язва и его парни помалкивали. Повстречав на лестнице служанку, Рауэн лишила ее чувств рукоятью кинжала и бережно уложила. Они продолжали путь, пока наконец перед ними не возникла нужная дверь. Рауэн резко постучала.

– Входите.

Рол с Рауэн переглянулись, лица их ничего не выражали, но в глазах горел свет. Дверь отворила Рауэн, а Рол закрыл за ними.

Знакомая освещенная пламенем очага комната, вся в мечущихся тенях, с книжными полками вдоль стен, креслами с крылатыми спинками и мерцающими графинами. Пселлос сидел, глядя в огонь, держа в руках развернутый свиток.

– Король умер. Да здравствует Король. Я слышал молву, что ночь прошла хорошо.

– Она еще не кончилась, – напомнила ему Рауэн. Тут он поднял глаза и улыбнулся.

– Садитесь со мной у огня, дети. Рол, налей нам вина. Нам есть, что обсудить.

Ни он, ни она не шевельнулись. Немного погодя Пселлос оторвал взгляд от свитка. Губы его не колебались, но чтото изменилось в глазах.

– Вот оно что? Этогото я и боялся. Ах, какая жалость, вы, двое. Мы могли бы получить столько удовольствия сообща, играя с этим миром. – Он опять склонился к свитку, и Рол увидел, как шевелятся его губы. Затем Пселлос встал, бросив свиток в кресло. Он был безоружен и, как обычно, одет в черные чулки и бархат.

– Тогда уж убейте меня, и покончим с этим. Нелепейшее нежелание действовать охватило Рола, все вдруг показалось тщетным. У него было так много вопросов к этому человеку. И, правду сказать, Пселлос не причинил ему никакого вреда. Он распутничал с Рауэн и унижал ее, да, но с Ролом был поистине великодушен. Даже добр. Меч у бедра Рола – подарок Пселлоса.

– Рауэн, – хрипло произнес Рол. Она извлекла из ножен стилеты.

– Он околдовывает нас. – И громче: – Язва? – Она двигалась в тот самый миг, когда Король Воров влетел в дверь позади нее. Белые руки мелькнули двумя размытыми дугами, стилеты просвистели в воздухе. И застряли в корешках книг над каминной полкой. Пселлос с невероятной скоростью сместился сперва в одну сторону, затем в другую. Кресло, в котором он сидел, пронеслось через комнату. Рауэн бросилась на пол, и кресло врезалось в стену над ней. Неистовый смех наполнил помещение, ветер взвихрил золу и дым из очага. Пселлос, черный, словно тень, двигался так быстро, что за ним едва мог проследить глаз.

Перьеносцы, которые последовали за своим Королем внутрь, казалось, отбивались от жгучих искр, бранясь и отскакивая в сторону. Один из них завопил, когда раскаленный уголек влетел ему в глаз и полностью выжег глазницу. Он упал, сжав лицо ладонями. Арбалетные стрелы проносились, точно безумные летучие мыши, и трепетали, попав в обитые деревом стены.

– Держаться! – прокричал Язва. – Не выпускать его в дверь!

Все звуки заглушил смех, словно испускаемый самими стенами. Рол стоял с обнаженным мечом в руке, поворачиваясь туда и сюда, отбивая от лица клинком летящие по воздуху уголья. Чтото побудило его взглянуть вверх, на него взирало оттуда лицо Пселлоса, злорадно ухмыляющееся. Маг держался на потолке легко, точно паук.

– Рауэн! – прокричал Рол. И непроизвольно бросился назад. Язык Пселлоса выстрелил, точно черный хлыст, и рассек воздух там, где только что была голова Рола.

– Уэрен! – в тревоге проревел Язва. – Великие боги над нами, он Уэрен! Выбираемся отсюда, парни, выбираемся!

– Нет! – воскликнула Рауэн. Ее руки шевельнулись, и из них вылетел залп сияющих стальных звезд. Пселлос вскричал в боли и гневе и прыгнул. Он пронесся через все помещение, перевернувшись в воздухе. Мимоходом он задел Перьеносца, и тот кубарем покатился назад с рассеченным горлом. Пселлос приземлился на четвереньки у двери и вновь вскочил, легко, точно, ударившись об пол, подпрыгнул мяч. И сразу же набросился на Рола. Ланцет взлетел в воздух между ними, словно живое существо из стали. Металл едва ли коснулся его, но кровь обрызгала лицо Рола, когда он, рыча, вновь отскочил.

Они пятились к двери, нацелив оружие вовне. Язык Пселлоса вновь метнулся и поймал одного из Перьеносцев за икру. Тот проехался по полу и вдруг, ударившись, оказался растерзан, куски плоти взлетели и запятнали стены. Господин носился по комнате, рассеивая книги, его серебряные клыки потемнели от крови. Он прыгал наискось через потолок на четвереньках и все смеялся. Затем схитрил. Ливень ножей вошел в штукатурку там, где он только что был. А сам он явился вдруг сбоку, бескостный, попаучьи проворный. Пал еще один Перьеносец, ему рассекло сухожилия под коленями. Язва уронил меч, сжимая рану в боку с воплем потрясения и ярости. Черная кожа одежды Рауэн на спине распалась множеством лент. Рауэн крутанулась, и ее пальцы словно превратились в стальные лезвия. Крик боли. И Пселлос опять на той стороне комнаты с кровавыми ранами, а позади него в воздухе темный туман. Уголья частым градом вылетели из очага, поразив плоть, войдя в нее и прожигая. Люди вопили и пытались вырывать уголья из своих дымящихся тел. Жуткое зловоние наполнило воздух, дым стал густым, как туман. Безумный смех Пселлоса бил по ушам. Уцелевшие Перьеносцы затеяли свалку в дверях, пытаясь выбраться. Язва упал на колено и держал длинный нож в одной руке, меж тем как другая держалась за пронзенную грудь. Волосы Рауэн летели мимо ее лица, точно знамя, руки ее были полны крохотных металлических звезд, подобных тем, что усеивали теперь потолок.

– Как, вы так скоро уходите? – произнес голос Пселлоса. Книги, занимавшие одну из полок, проплыли по воздуху и попадали на бегущих Перьеносцев, раскрываясь и походя от этого на бледнокрылых птиц, хлопая разбойников по головам. Тяжелые тома в переплетах сбивали бегущих с ног и падали вокруг на пол, открываясь и вяло закрываясь. Дверь захлопнулась с невероятной силой, когда в нее проходил последний из воров, и защемила ему ноги у лодыжек. Было слышно, как тот вопит на площадке снаружи. Пселлос легко спрыгнул на пол перед Ролом.

– Я заберу этот меч обратно, – сказал он, и его пальцы неимоверно цепко охватили руку Рола. Ланцет дергался тудасюда между ними. Язык Пселлоса вылетел наружу на глазах у Рола. Рол резко повернул голову вбок. Ему опалило кожу вдоль виска. Свет плеснул в лицо Ролу, яростный и до отвращения яркий. Рол выпустил рукоять меча, лишив Пселлоса равновесия, и отмеченной шрамом левой рукой схватил изогнутую сталь близ оконечности. Ему должно было рассечь кисть надвое, но шрам на ладони отразил заточенный край. Одним уверенным движением Рол потянул клинок в сторону, и металл разрезал змеиный язык Господина. Ярд черной плоти, корчась, упал на пол. Пселлос издал мощный клекот. Ланцет звякнул об пол меж ними. Кровь хлынула из губ Господина, он, пошатываясь, стал отступать, обрубок языка бился в воздухе.

Рауэн пришла на помощь Ролу. Вдвоем они схватили брыкающегося Пселлоса под мышки и, выставив его перед собой, разогнались, как будто хотели вышибить дверь его головой. Но вместо этого пихнули его в пламя очага и удержали, до боли в пальцах вцепившись в его чулки у ягодиц, и проталкивая все дальше в огонь. Он бился и брыкался в их руках, но они не давали ему оторвать лица от пылающих угольев. Едкий тошнотворный дым повалил из очага. Волосы его загорелись, кожа почернела и сморщилась вокруг костей черепа. Он дергался. Длинные пальцы щелкали и судорожно изгибались, пытаясь поймать их ноги. Наконец он рухнул на пол. Содрогание пробежало по его телу, и он затих.

Рол выпрямился, подобрал меч и двумя руками всадил сверкающий клинок меж плеч Пселлоса. Наружу вырвалась черная дымящаяся кровь, Ланцет задрожал в руках Рола. Нечто вроде заряда пробежало по оружию, вызвав в чреслах Рола мгновенную бурную вспышку. Он простонал, закрыв глаза.

Когда он вновь их открыл, огонь в очаге был нестерпимо ярким, и там лежало нечто, казавшееся грубым бревном. Рауэн простерлась на полу, ее спутанные волосы облекли плечи. Позади усеивавших комнату тел сидел Язва, опершись спиной о дверь, с бескровным и сияющим лицом.

Рол выпрямился. Его нога задела рукоять свитка, который читал Пселлос. Он подобрал пергамент, но на том не было ни строчки. Чтото свернулось у носка его сапога. Язык Пселлоса, все еще слабо подергивающийся. С отвращением Рол пронзил эту дрянь запятнанным острием меча и отправил в огонь следом за телом Господина. Во рту у Рола оказалась кровь. Его столь драгоценная, особенная кровушка. Он сплюнул ее в огонь. Попрежнему саднило там, где язык Пселлоса содрал кожу с его виска. Рауэн подняла голову, и он увидел, едва она села, что кровь собралась лужицей за ее спиной. Но ее глаза были ясными. Она посмотрела на Рола и одарила его сияющей, ничем не омраченной улыбкой чистой радости. Он жалел, и тогда, и позднее, что не может улыбнуться в ответ.

Глава 12 Ключ

Им пришлось лечиться старым способом, полагаясь на время и собственную живучесть. Башня опустела, из всех, кто здесь служил, остался лишь Джиббл, наотрез отказавшийся их покидать, когда увидел, в каком они состоянии. Маленький толстякповар ухаживал за Ролом, Рауэн и Королем Воров, когда их, одного за другим, охватила жестокая лихорадка. Какойто яд попал в их кровь через раны, он терзал и тревожил их дух день за днем, а тем временем за стенами в Аскари воцарился хаос. Рол дольше прочих оставался в сознании и помогал Джибблу привязывать двух других к кроватям, глядя, как пот струится по их изможденным лицам, а глаза невидяще полыхают, и слыша, как они во всю мощь своих охрипших голосов вопят какуюто околесицу. Он чувствовал, что и в нем, точно тошнота от скверных воспоминаний, нарастает лихорадка, но оказался в состоянии надежно запереть вход от рыщущих снаружи шаек и отдать Джибблу распоряжение, чтобы верхние уровни остались непотревоженными. Они свалили тела в кабинете Пселлоса и заколотили дверь, но не раньше, чем Рол извлек ключ из черной растаявшей плоти Господина. Ключ этот был зажат в его кулаке следующие одиннадцать дней, когда Рол боролся с лихорадкой, которую вызвал у него яд Пселлоса. Он вопил, неистовствовал и рыдал и был, в свой черед, привязан к кровати, когда разум полностью покинул его и сознание опустело и одичало. Усталое и перепуганное лицо повара было единственным неизменно возвращающимся образом в последовательности жутких видений, которые наводнили его мозг. Наконец, однако, появилось еще одно лицо, и, похоже, не одно из тех, что до крика страшили и обманывали, но утешающее и дарующее любовь. Белое, обрамленное темными волосами, похожими на крыло ворона. И прохладная рука лежала на его лбу. Она вытирала липкий пот с его глаз. Он хотел пить, она давала ему воду, и вот в конце концов он уснул настоящим сном без мучительных грез.

В его руке возникла боль. Он приблизил ее к лицу и разжал неподатливый кулак. Выпал ключ. Ключ оставил в ладони пурпурную вмятину.

Рол сел. Высокое пламя свеч, озарявших комнату, болью ударило в ноющую голову.

– Добро пожаловать обратно, – произнес чейто голос. Он обернулся и увидел Рауэн, сидящую у изножья его кровати и завернутую в коврик. У дальней стены в другой кровати ктото мощно храпел под целой горой одеял.

– Язва?

– Его лихорадка спала вчера, моя днем раньше. Но все мы слабы, как полуутопленные котята. Я отослала Джиббла отдохнуть. За последние две недели он спал не более нескольких часов.

– Это так долго тянется?

– Мы чуть не умерли. Пселлос был чистым ядом. Или его сделали таким заклинания, которые он прочел.

– Свиток, конечно. Но то, чем он стал…

– То были не заклинания, а явившая себя суть его Крови. – Она встала, нагая под ковриком, который на себя набросила, и легла к нему в промокшую постель.

– Как твои раны? – спросил он. Тогда пролилось много крови, и он лишь весьма смутно помнил, как она пострадала.

– Джиббл зашил их. У него большой опыт. – Она взяла ладонь Рола холодными и уверенными пальцами. Долгая лихорадка изнурила все ее тело, лицо ее было осунувшимся, сухожилия выступали на шее, точно узлы. Он поцеловал ее губы в ссадинах.

– Все прошло.

– Худшее позади, это так. Но Аскари без Короля Воров поистине непредсказуем. Язвы слишком долго не было на улицах. Думаю, для него окажется не такто легко воскреснуть из мертвых. Грозная слава Пселлоса – это единственное, что удерживало снаружи оравы мародеров.

– Не может быть, чтобы только Перьеносцы и сохраняли город как единое целое.

– Они были действенней всего прочего. Стража прекратила существовать, разве что тут да там купцы побогаче наняли отряддругой. Ополчение изгнали из нижнего города, точно вооружившихся пиками кроликов. Уже пора было бы избрать нового Короля Воров, но Перьеносцы, которых подкупил Пселлос, не догадываются о его смерти, а они немалая сила. Вот теперь, как и весь прочий сброд, преступное сообщество города погрязло в междоусобной войне. Джиббл раз или два выбирался за припасами. Ходят слухи, что наемнический флот Кановала уже в море и скоро будет здесь, чтобы восстановить порядок, а совет тем временем заседает и набирает войска из мелких держателей земли. Аскари вотвот станет полем битвы.

– Значит, все зря.

– Увы.

Он убил человека в постели без веской причины, оставив спящую жену близ трупа ее мужа.

– Хватит упражнений, Рауэн. Никаких ножей во тьме и лезвий в спину. Если когдалибо я стану сражаться, то лицом к лицу с противником, честно и справедливо.

Ее рот подернулся.

– Весьма похвально. Ты, видать, считаешь мир простым и понятным.

– Меня мутит от убийств. Боги, как жутко умер Пселлос! Был ли он хоть скольконибудь человек?

– Он был осквернен. Я и не подозревала, насколько сильно. Ты знаешь, что это означает?

– Я знаю, что здесь чтото не так. Взять хотя бы этот его черный язык. – И, увидав растерянность на ее лице, спросил: – То есть ты никогда прежде этого не замечала?

– Никогда.

Они поглядели друг на друга, оба ошеломленные.

– То, каким он представился нам в конце, – продолжала Рауэн, – означало, что он мог быть только из народа Камбриуса Орра, из Павших. Если его рассказы о твоем происхождении правдивы, то…

– То это в семье. И во мне тоже сидит чудовище. Ты это хочешь сказать?

– Нет, дурак, подумай. Скверна, вызвавшая к жизни Павших, произошла от сочетаний с Человеком, но твоя кровь поразительно чиста. Ты почти чистый Уэре.

– И значит?.. – Рол помрачнел. Он не хотел новых откровений.

– Значит, у тебя с Пселлосом должно быть совершенно различное родословие.

– Он был мне дядей, а не отцом.

– Дядей по крови, как он говорил, а не через брак. Гдето и в чемто в ходе рассказа Пселлос солгал тебе. Или по меньшей мере не поведал всей правды.

– Ты меня удивляешь.

Она отстранилась почти что с былой надменностью.

– Я знаю, сейчас не время. Но мы должны воспользоваться этим твоим ключом, чтобы раскрыть коекакие тайны.

– Очень хорошо. Но после этого мы садимся на корабль. И пусть с Аскари творится что угодно, мне все равно.

Приняв ванну и переодевшись, Язва стал почти неузнаваем. Его громоздкое тело сохранило недурные мышцы, несмотря на всю жестокость лихорадки, и втиснулось в одну из верхних рубах Господина, так что она едва не лопнула. Когда грязь была счищена с его лица, представилось возможным увидеть, что ему не минуло четырех десятков. Только черный блеск его глаз не изменился, оставшись позмеиному холодным.

– Чем скорее я поправлюсь, тем лучше для города, – сказал он с набитым пряной рыбой ртом. Он потянулся за новой закуской и содрогнулся. Рол без единого слова передал ему блюдо. Не иначе как у Язвы задето легкое.

Рол, Рауэн и Джиббл сидели с бывшим Королем Воров у кухонного стола, набрасываясь на самые лакомые кусочки из буфетной и запивая их отборным вином Господина. С тех пор как выздоравливающие встали на ноги, они уплетали безмерно много.

– Там снаружи сущее бедствие, – заметил Джиббл. – Горят коекакие большие дома на Тележном Пути, а на углу Гресконской улицы, где прежде торговали рыбой, расправляются со знатными людьми.

Рауэн тоже уже дерзнула пройтись по улицам.

– Знать забрала тех из ополчения, кто остался под знаменами, и заперлась в верхних округах. Нижний Город предоставлен сам себе.

– Пристойное общежитие висит на более тонкой нити, нежели мы подозревали, – высказался Язва. Казалось, ему прямо маслом по сердцу то, что слух о его смерти вызвал подобный хаос.

– Горожане сдирают перья со всех дверей, – сообщила ему Рауэн. – Твои сподвижники слишком заняты перерезанием друг другу глоток, чтобы обратить внимание.

– А что о наемниках? – спросил Рол.

– В нескольких днях пути. Или так говорят, а это повторяют вот уже неделю.

– Гаскар всегда легко сносил свое правительство, – проговорил Язва. – Со временем все успокоится.

– Когда город будет разграблен дочиста, возможно, – огрызнулся повар. – Прошу прощения, но лучше бы твоей милости чтонибудь сделать. Может, нам здесь в нашей крепости безопасно и уютно, но простонародье жестоко страдает. Люди толпами покидают город по Северной Дороге. Еще несколько недель, и от Аскари только и останется, что горстка бандитов, затаившихся в развалинах.

– Тогда все вернется к началу, – резко заметил Язва. И Джиббл закрыл рот.

На следующее утро Язва простился.

– Проберусь в город, – сказал он с ухмылкой и склонился, чтобы поцеловать руку Рауэн. – Вы действительно бросите Башню и все это любителям рыться в хламе?

– Сперва нам нужно самим кое в чем порыться, – сказал ему Рол.

– Тогда удачи. – Он поколебался с мгновение, редкость для него, а затем заговорил до странного формально: – Поскольку вполне возможно, что я обязан вам своей шкурой или некоей ее частью, обещаю, что эта Башня останется нетронутой на случай, если вы однажды вернетесь.

– Мы никогда не вернемся, – торопливо заявил Рол.

– Никогда – это долгий срок, парнишка, даже для тебе подобных. Я возьму тем не менее это место под свою защиту. – И он покинул их, не оглядываясь.

Они собрали постели, огнива, запас одежды, оружие, все легкое, что могло быть полезно в дороге. Отважившись сунуться вновь в вонючий склеп, бывший прежде кабинетом Пселлоса, они открыли тайник с золотыми риалами и серебряными минимами. Достаточно, чтобы король путешествовал, как ему подобает. Башня отзывалась мрачным эхом, когда они усердно обследовали ее внутренности при свете факелов. Она уже казалась заброшенной, не считая кухонь, где они ели и пили у веселого огня и пробовали вина лучших сборов Семи Островов и иных земель, которые извлекал из глубин погреба Джиббл с гордостью повитухи, принявшей близнецов.

– Спору нет, хорошо, что у нас есть ключ, – заметил Рол. – Но что за дверь он отпирает?

– Она должна быть гдето на этом уровне, – уверила его Рауэн. – Либо здесь, либо есть еще один уровень ниже.

– Сколько же уровней может быть?

Она не ответила ему, а лишь подняла фонарь и вновь обследовала каменную стену прохода. Каменная кладка здесь, на такой глубине от поверхности, была иной. Обычная мешанина, неизбежный итог починок и дополнений, совершающихся в течение веков, уступила единообразию крепких продолговатых блоков, безупречно подогнанных друг к другу и уложенных без строительного раствора, на них не виднелось даже отметин долота. Выглядел этот камень так, как если бы его уложили неделей ранее, а края были острыми и чистыми, как будто эти блоки вырезали из глины, а не вырубили из гаскарийского базальта.

– Основания этой постройки очень древние, – произнесла Рауэн не без благоговения в голосе.

– Уэрены построили Башню Пселлоса или так говорится, – напомнил ей Рол.

– Да, но я думала, что это просто рыночные сплетни, старушечьи басни. Я думала… Постой. Здесь чтото есть. Поднеси фонарь ближе. – Она извлекла кинжал и легонько провела острием по желобу меж двух огромных блоков.

– Здесь разрыв, но он заделан. Я чтото чувствую под кинжалом.

Раздался вполне слышимый щелчок, и камни перед ними, казалось, задрожали на миг. Оба поспешили отступить, но больше ничего не происходило. Рауэн опять вставила меж камней острие кинжала. Без всякой пользы. Просто отверстие меж двух блоков.

– Дай мне ключ.

По виду казалось, что он изготовлен из почерневшего от возраста белого металла, тяжелее серебра. Рауэн ввела его в крохотное отверстие, и опять раздался щелчок. Теперь громче. Рауэн повернула ключ и вызвала стремительную последовательность новых щелчков, как если бы проволакивала палку по ограде. Невероятно тяжелые камни перед ними пришли в движение, на головы им дождем посыпался крупный песок, пол задрожал под сапогами.

– Дверь, – выдохнул Рол и разразился необъяснимым смехом.

– Работа Уэренов, – произнесла Рауэн. – Хотела бы я знать, какие безвестные ремесленники Старшего Племени это сделали и с какой целью. Все это время Пселлос сидел в уэренской башне и разнюхивал ее тайны. Неудивительно, что он не хотел ее покинуть. – Она, кажется, собралась, когда коснулась плеча Рола. – А мы?

Он кивнул. Каменная дверь двинулась внутрь на девяносто градусов, скрипя по пыльному полу. Рауэн попыталась вынуть из скважины ключ, но когда достала его, дверь опять начала закрываться, и Рауэн оставила его там. Оба пялились на ключ, думая одно и то же. Если ключ покинет скважину, пока они внутри, они окажутся замурованы.

Проход перед ними был в два роста высокого мужчины и достаточно широк, чтобы возок проехал и не задел о стену втулкой. Каменная кладка была той же совершенной работы. Пол шел под уклон, возможно, снижаясь на фут каждые два фатома.

– Значит, здесь всетаки есть еще уровень, – заметила Рауэн.

Они все шли и шли, неуклонно спускаясь. И разве что капающая вода или пятно плесени нарушали порой однообразие обработанного камня. Воздух был сухим и здоровым.

– Не иначе, как гдето есть вентиляционные шахты, ведущие на поверхность, – заметил Рол. – Воздух такой же свежий, как в винном погребе, а тот в восьмидесяти или ста футах над нами.

– Древним требовалось дышать, как и нам. Я слышала, они умели создавать пузыри воздуха вокруг себя и шагать по дну морскому, – сказала Рауэн.

Внезапно проход кончился каменной аркой. Внутри арки имелась ветхая деревянная дверь, она стояла приоткрытой. Она держалась на бронзовых петлях, и бронзой же была укреплена, но само дерево осыпалось. Рол коснулся ее, древесина стала рассыпаться в прах под его пальцами.

– Ее можно проткнуть пальцем, – поразился он.

– Лучше не пытайся. Та дверь навешена позднее, чем уложен камень. Видишь? Петли врезаны в камень. Более грубая работа.

Свет фонаря покачивался вокруг них, кокон безопасности в полных эха пространствах. За дверью проход превращался в обширную палату с высоким сводчатым потолком. Кронштейны поддерживали стропила из цельного гранита. В стене напротив виднелась новая дверь, закрытая. Также деревянная, но сделанная недавно. Рол зашагал было в эту огромную каменную палату, но Рауэн положила ему руку на плечо.

– Взгляни, – прошептала она. Она направила свет фонаря вверх под углом, и Рол увидел нечто, усевшееся высоко на кронштейне. На изогнутый потолок оттуда падала грозная тень.

– Что это?

На первый взгляд некто, усевшийся пособачьи с телом человека и сложенными за спиной крыльями летучей мыши. Гребенчатая голова ящерицы, длинный хвост, вьющийся за спиной у существа по кронштейну. Но это создание было изваяно из мертвого серого камня.

– Гаргулья?

Рауэн покачала головой и провела фонарем по всей палате. На дальнем конце ее обнаружилось второе изваяние.

– Хонхим, – прошептала Рауэн. – Демоныстражи, вызванные и порабощенные Пселлосом, чтобы хранить его святую святых. Если мы попытаемся приблизиться к дальней двери, они раздерут нас в клочья.

Рол, завороженный, изучал чудовищные образы.

– Они в самом деле из камня?

– Тела из камня дал им Пселлос, туда вселились их души. Если камень можно разбить, они бы отправились туда, откуда явились. Но камень не разбивают стальными клинками.

Рол начал разматывать веревку, притороченную к поясу.

– Ты говоришь, они стерегут подступы к дальней двери?

– Я так думаю.

– Хоть бы ты оказалась права. – Он осторожно вступил в палату, держась ближе к стене. И на ходу завязал петлю на конце своей веревки. И ввел в нее другой конец веревки, соорудив, таким образом, бегучую петлю, которой начал размахивать над головой.

– Что ты делаешь?

– Я именно с помощью такого приема привязал «Нырка» к скале после того, как мы потеряли якорь и лодку захватил прилив. – Он легко метнул бегучую петлю в воздух, и та охватила шею и крыло хонхима. Тут Рол и Рауэн непроизвольно присели на корточки. Но тварь в петле оставалась неподвижной, как и положено изваяниям.

Рол взял другой конец веревки и сделал новую петлю. Метнул ее, и она охватила вторую тварь. Он крепко стянул веревку вокруг задних лап и хвоста изваяния. Затем взялся за провисшую часть между ними и вновь подошел к Рауэн у двери.

– Теперь давай отобьем отсюда гнилую древесину и обовьем веревкой дверные петли. Они кажутся достаточно прочными.

Они кашляли и чихали, когда дряхлое дерево рассыпалось щепками и пылью под их кулаками. Затем они обернули веревкой введенную в камень бронзу дверных петель, затянули как следует и завязали основательным узлом. Рол обнажил меч и поцеловал Рауэн в плотно сжатые губы.

– Попробуем?

Они осторожно зашлепали по камню палаты, глядя вверх. Оказавшись на полпути к дальней двери, они услыхали скрежет, как когда передвигают тяжелую мебель по полу из каменных плит. В глазницах чудовищ загорелся яркий зеленый свет. Вопреки себе Рол остановился, и Рауэн поволокла его вперед.

– Поздно. Пошли.

Они бегом одолели последние десять ярдов, а позади себя они услышали шум, напоминающий звук непрерывного скольжения щебня. Затем высокую палату наполнило биение крыльев.

У двери не имелось ни скважины, ни ручки, она была гладкой и ровной. Рол бросился на нее. Тяжелое дерево ничтожно сдвинулось. Шквал взметнул волосы юноши, фонарь отбросил безумный хоровод скачущих теней.

– Рол!

Он обернулся от двери в самое время: одно из чудовищ летело на него сверху, широко раскрыв каменные челюсти. Ланцет прыганул в его руке вперед острием. Металл проскрежетал по задней стенке горла чудовища, и отдача пробежала по всей длине руки юноши. Он выругался, ибо рука онемела и уронила саблю. Хонхим бился и щелкал челюстями перед лицом Рола, могучие крылья бросали на Рола порывы сухого воздуха. Веревка запуталась вокруг каменных стоп и хлестала по хвосту, удерживая его менее чем в ярде от глаз Рола.

Второе существо стало скачущей и хлопающей тенью на полу. Одно из его крыльев обвивала веревка, притискивая к боку, другое же безумно било по полу, вызывая в плитах низкий гул.

– Справься с дверью, прежде чем подведет веревка! – вскричала Рауэн. Она поставила фонарь, и теперь оба они налегли на упрямое дерево изо всех своих сил. Дверь со стоном отворилась на шесть дюймов, на десять, на фут. Достаточно.

Рауэн прошла первой. Рол подобрал с пола меч, но, когда он тянулся за фонарем, ближайшее из чудовищ освободилось от опутывавшей его веревки и рухнуло всей своей тяжестью на дверь. Та отворилась еще на фут. Фонарь разлетелся осколками и кусками металлической проволоки и вспыхнул в ярде в воздухе. Пламя задело рукав Рола и зажгло его. Рол бросился назад, воздел саблю, и рыло хонхима громыхнуло по стали, скользнуло вдоль нее и содрало плоть с костяшек Рола. Он стал бить чудовище по голове, но клинок лишь безобидно звякал. Затем его втянули в дверь за шиворот.

– Ты горишь, – спокойно сказала Рауэн, переступая через него и колотя по разъяренному хонхиму рукоятями своих стилетов. Ее руки так и мелькали, полупрозрачные от быстроты, железо бурной дробью стучало по щелкающей челюстями уродливой голове в проеме двери. Казалось, твари ничего не делается, но она растеряна, она щелкала челюстями направо и налево, на считанные дюймы не доставая до кулаков. Пылающее масло капало к ногам. Стопа Рауэн взлетела и попала твари в плечо, опрокинув ее назад. Рауэн быстро отступила и одним ловким движением захлопнула дверь. Они оказались в кромешной тьме, ноздри и самые их мозги наполнил запах горящей одежды Рола.

Глава 13 Прощальный дар

Пропали все и всяческие звуки, кроме их резкого дыхания. Вокруг чувствовалось немалое пространство, где дремало эхо.

– Хорошо, что эта дверь закрылась легче, чем открывалась, – заметил Рол.

– Полагаю, ее нарочно такой сделали, чтобы Пселлос мог захлопнуть ее перед носом преследователя и оставить его хонхимам.

– Но как мы пойдем мимо них обратно?

– Об этом побеспокоимся потом. Где ты? Протяни руку.

Он послушался. И почувствовал, как ее холодные пальцы сплетаются с его пальцами.

– Нам нужен свет, – произнесла она. И помогла Ролу подняться на ноги. Его правая рука болела и плохо слушалась, но, кажется, действовала.

– Рауэн, – в изумлении проговорил он. – Я вижу. Они были в обширной палате, размерами не уступающей сводчатому пространству в соборе. Контрфорсы цельного камня поддерживали потолок и разливались сотнями каменных нитей над головой, подобных ветвям дерева. Рол понял, что деревья и послужили прообразом древним строителям. Помещение было вырублено в природной подземной скале так, что воспроизводило участок леса. Каждый возносящийся к потолку столб обработали, придав ему сходство с древесной корой, а самый потолок представлял собой тонкое и сложное переплетение ветвей и веточек с листьями. И все из твердого камня.

– Боги, какая красота, – вырвалось у него.

– Я ничего не вижу, – призналась Рауэн. – Здесь чернымчерно.

– Как? Но ты должна видеть. Свет даже вполне яркий. Не знаю уж, откуда он исходит, но…

Пселлос спрашивал его, может ли он видеть в темноте. Он воззрился на лицо Рауэн. Она поворачивалась тудасюда, точно собака, ищущая запах. Рол махнул свободной рукой перед ее глазами. Никакого отклика. Казалось, этот дар есть только у него.

– Останься здесь, – велел он. – Я посмотрю, нельзя ли раздобыть свечку или что еще.

На миг ее пальцы сомкнулись, но затем она выпустила его.

– Очень хорошо.

Он поцеловал ее. Тяжело было от нее отходить.

Пол пещеры, палаты или зала был совершенно гладок в одних местах и шершав в других. Его обработали точно так же, как и потолок. Мощеная дорожка вела вдоль грубо вырубленного русла, выглядевшего так, как если бы его предназначали для текучей воды. Большие камни лежали у корней каменных столбовдеревьев. Галька скрипела под ногами. Когда Рол склонился и взял немного в горсть, оказалось, что это просохшая до невероятия грязь, не видевшая ни капли воды бессчетные века. Он подумал, а не росло ли здесь чтонибудь когданибудь в лучшие дни Старшего Племени. Никакая мысль не может быть слишком смела для места вроде этого.

Наконец он дошел до дальней стены пещеры. Она была гигантской, наверное, в триста ярдов вдоль более короткой стены, а длинная исчезала во тьме, в которую не смогли проникнуть даже его глаза. Окна и дверные проемы были вырезаны в стене в три и в четыре этажа. Подоконники и крылечки. Но ни оконных стекол, ни дверей.

Рол держался тропы с древней грязью, и та привела его к дверному проему с несколькими плоскими ступенями. Небольшая пустая прихожая, а за ней длинная комната с каменной галереей на уровне двух третей высоты стены. И там оказалось тесно от всякой всячины. Столы, стулья, книжные шкафы, сундуки, сосуды, полки, комоды. Все перепутано, стоит как попало. Запах гниющего сыра привел Рола к буфету, поставленному на попа, или, наверное, Пселлос использовал его как таковой. Не считая маринадов и соленой рыбы, все здесь было тухлым и порченым, очевидно, перед смертью хозяин не спускался сюда порядочное время.

Книги, свитки, непереплетенные рукописи громоздились в хаотическом изобилии. Коегде бумага начинала осыпаться от прикосновения пальцев Рола. Другие были изготовлены из более прочного вещества. Писчая бумага, перья, чернила дюжины цветов, воск для печатей. Сосуды с чемто, напоминающим кровь, образчики, хранимые в банках, полусобранные скелеты неведомых зверей. И наконец, лампа, в которой осталось немного масла. Рол зажег ее несколькими ударами огнива, робкое пламя прикоснулось, трепеща, плетеного фитиля и удержалось на нем. Когда свет стал сильней и Рол вернул на место прозрачный колпачок лампы, его сверхъестественное ночное видение покинуло его, теперь возможности его глаз были такими же ограниченными, как у Рауэн.

– Вот оно, хранилище тайн, – прошептала Рауэн. Кажется, она была разочарована. – Похоже на кладовую в доме старика.

Они зажгли с полдюжины ламп и свеч, и помещение с галереей осветилось во всю длину. И распили они полграфина приличного портвейна, передавая друг другу единственный хрустальный стакан, который держал здесь Пселлос. Осушив его в последний раз, Рауэн разбила стекло об пол и затоптала обломки пяткой. Затем настояла на том, чтобы смазать обожженную руку Рола оливковым маслом и перевязать ее полотном, оторванным от ее рубахи. И вот, отдохнув и подкрепившись, парочка принялась перерывать содержимое комнаты.

– Я даже не знаю, что здесь ищу, – посетовал Рол. – Боги! Какой он был свиньей там, где не имелось служанок, чтобы за ним прибирать.

– Древний Уорик, – сообщила ему Рауэн. – Я не умею это читать, но узнаю, когда вижу. Взгляни, эти знаки напоминают руны, но их надо читать с севера на юг, а не с запада на восток. Можно принять это просто за красивый узор.

– Пселлос знал язык Старшего Племени? – спросил Рол.

– Отчасти. В любом случае он так говорил. Он был из Голиада, не забывай. А говорят, есть скалы в пустынях, где до сих пор сохранились его следы. Будь то на пергаменте, как здесь, или на грифельных досках. Если бы Древние писали на бумаге, все давнымдавно пропало бы.

– Зачем искать написанное на языке, который у нас нет надежды понять?

– Ктонибудь и гденибудь поймет, и если мы найдем десять строк первоначального Уорика, это бесценно. Сомневаюсь, что в мире сохранилось достаточно, чтобы составить торговый каталог.

Груды книг падали, когда они продвигались. Немногие на гаскарийском: «Грамматика древних символов», «Алхимия крови» и даже «Указания по плаванию в Северном Море Неверных Ветров. Но большая часть на языках, которых Рол не знал. Он устал задолго до Рауэн и начал шарить по шкафам, оценивая содержимое банок. Постучав по стенке одной из них, он уловил внутри внезапное движение и закричал:

– Рауэн!

На освещенном лампой столе жидкость смотрелась как яркий кармин, вроде артериальной крови. Но она не была непрозрачной, и чтото извивалось внутри, то и дело постукивая по стеклу. Рауэн осторожно подняла крышку и слишком быстро даже для нее с ее ловкостью нечто блестящее выскочило наружу и с влажным шлепком приземлилось на столешнице. Рол обнажил саблю и попытался ударить, но сверкающее острие вошло в дерево, а неведомое существо успело отпрянуть.

– Нет, оставь в покое, – велела Рауэн. И положила руку на рукоять сабли Рола.

– Значит, ты меня убил, – произнесло неведомо что. Вполне узнаваемым голосом: голосом Михала Пселлоса.

Они попятились с разинутыми ртами.

– Ах, мои отважные убийцы, моя славная парочка забияк. Какая картина.

Существо было самое меньшее в фут высотой, пучащийся мешок блестящих мышц и крепких сухожилий, дышащий и подергивающийся жизнью. В его сокращениях был неуклонный ритм, и в полной эха тьме они услышали мерное движение жидкости под этой оболочкой.

– Пселлос? – хрипло спросил Рол.

– Часть его. – Создание выпускало шарики крови из крохотных отверстий, и вместе с ними наружу исходил глубокий и хриплый голос, похожий на голос человека, набравшего воды в легкие.

– Я его сердце, то, которое некогда разгоняло по его телу кровь, пока он не нашел способ поместить меня сюда. Так сказать, ради безопасности. И пока я существую, жив в той или иной форме Михал Пселлос. – Дрожащие усики выступили из плоти, точно обрубленные концы потрохов, и осторожно постучали по столешнице. Рол боролся с нарастающим в нем омерзением, с жаждой немедленно уничтожить эту отвратную вещь.

– Вы нашли ключ и миновали часовых. Поздравляю. Возможно, вы готовы выйти в мир. – Недолгое молчание. – А теперь вы находитесь в истинной мусорной куче мудрости. Вы поражены? Вы думали, что у Пселлоса здесь хранятся тщательно упорядоченные и каталогизированные описания тайн? У вас такие скрупулезные умишки.

– Думаю, Пселлос хотел, чтобы мы сюда попали, – произнесла Рауэн.

Существо лопотало и сокращалось, неестественное, ужасное, окруженное беспорядочно разбросанным хламом, попадавшим сюда в течение десятилетий. Оно явно учуяло их отвращение и досаду.

– Есть в мире люди, которые отдали бы сказочное богатство за то, чтобы собрать кости в этом помещении, а для вас это ничто, старый хлам. Этого и следовало ожидать, ни один из вас не завершил обучение. И ни у одного из вас нет побуждения его завершить. На вас не стоило тратить время. Когданибудь вы и сами это поймете.

– Почему он хотел, чтобы мы попали сюда? – спросил Рол.

– Чтобы услышать правду о себе. Прощальный дар. Это по меньше мере он… я… могу сделать.

Рол внезапно понял, что не хочет, чтобы эта дрянь говорила дальше.

– Давай убьем это, Рауэн, – предложил он.

– Нет, пусть говорит.

– Ах, Рауэн, у тебя есть роковой порок, – булькнула дрянь. – В глубине твоей души живет хорошо скрытое сострадание. Жажда любви. Там, где в этом мальчике суровость, ты совсем иная. В конечном счете он не отдаст ничего такого, чего не может позволить.

– Отвратительный маленький лживый ублюдок, – пылко заявил Рол.

– И все же оба вы сходны во многих отношениях, что едва ли неожиданность. В конце концов, вы брат и сестра.

Рол и Рауэн оцепенели. Казалось, эти слова обратили в лед их кровь. А дрянь опять разразилась булькающим смехом.

– Амери была матерью вам обоим. Она отдала Рауэн Пселлосу, мне, чтобы присматривал за ней, а Рола своему отцу Ардисану, ибо надеялась, что, разлучив вас, облегчит вам возможность уцелеть. Ты должна простить меня, Рауэн, хотя я и был тебе опекуном, ты была слишком прекрасна, чтобы я устоял. Еще ребенком. Но знай также: в тебе течет истинная кровь Бьона. Ты законная наследница престола Бьонара, дочь самого Бара Хетруна. Можешь радоваться тому, что узнала. Мне известно, ты пыталась открыть это долгое время. Рол, твой отец был кемто или чемто, мне неизвестным. Я был близок к тому, чтобы это установить, но мне помешала моя неожиданная смерть. Можешь навеки оставаться в неведенье, неблагодарный маленький негодяй.

Мягкая плоть дряни слегка сморщилась, словно от усталости. Но зловещее торжество прозвучало в ее ужасном голосе.

– А теперь можете меня убить.

Рауэн обнажила кинжал, словно в трансе, но на этот раз Рол ее остановил.

– Нет. Он лжет. Он был лжив во всем, и сейчас соответственно тоже.

– Она распознает правду, когда услышит, Рол Кортишейн. Я не лгу. Не у самых врат смерти. На Уорике слово «раурен» означает «королева». Ее неспроста так назвали.

– А что означает его имя? – спросила Рауэн, ее голос был холоден и безжизнен, как стекло. Последовало колебание.

– Оно означает «король».

Рол подхватил дрянь. Его пальцы погрузились в липкую плоть, а губы в отвращении, растянувшись, отстранились от зубов.

– Убей это, – сказала Рауэн.

– Нет. Должно быть чтото лучшее.

Поняв его намерения, дрянь начала корчиться и выть в его руке. Он запихнул дрянь обратно в банку, расплескав отвратно пахнущую жидкость по столу. Затем отыскал крышку и снова завинтил ее. Дрянь, называвшая себя сердцем Пселлоса, извивалась и расплющивалась о стекло без всякой пользы, темные отверстия в ее плоти отворялись и затворялись.

– Пусть пропадает здесь целую вечность, – заявил Рол. Они долго сидели в молчании, зная, что стали жертвой последней из множества хитростей Пселлоса. Больше у них не было желания рыться в грудах книг и рукописей, ища утраченное знание. Они и так знали уже слишком много. Когда Рол собрался взять Рауэн за руку, она отстранилась, качая головой.

– Оставь меня.

Наконец свечи стали догорать, и последнее масло зашипело в лампах. Рола охватил внезапный страх, что, когда вернется темнота, они останутся здесь и будут сидеть, пока плоть не иссохнет на их костях, но он не мог придумать, как им пройти обратно мимо стерегущих хонхимов. Он встал. Дрянь все еще билась в банке. Он убрал банку в шкаф и закрыл дверцу.

– Нам надо идти.

Рауэн не откликнулась. Оставив ее, Рол опять непроизвольно начал обследовать помещение. Тяжелое молчание недр казалось его ушам громким, как собачий скулеж. Но слышался и некий иной звук.

Рол покинул покой Пселлоса и опять прошелся по пещере, глаза его настроились на темноту, как только остался позади свет лампы. Шум усиливался, то был отдаленный ропот текучей воды. Он двинулся на звук, точно пес на запах, и проследил его до отверстия в стене пещеры. Внутри отверстия шло яркое и стремительное движение. Он проник туда и тут же оказался весь в мельчайших брызгах влаги, невероятно освежающих после сухости пещеры. Река бежала через скалу, подземный поток с быстро мелькающими гребнями пены. А о каменный выступ, на котором стоял Рол, постукивала, качаясь на воде, плоскодонка с перекатывающимся на дне деревянным шестом. Она была пришвартована к каменному столбу отрезком веревки. Рол от души рассмеялся, и эхо неприятно отдалось в его ушах. Кажется, Пселлос всегда и везде предусматривал другой выход.

Погасла последняя свеча, и Рауэн сидела во тьме, снова и снова поворачивая нож в ладонях. Когда Рол положил руку ей на плечо, она вскочила, и нож поцеловал его горло. Рол осторожно оттолкнул лезвие.

– Отсюда есть другой выход. Река, и на ней лодка. Думаю, река вынесет нас на поверхность. В любом случае я предпочту довериться ей, лишь бы не возвращаться той дорогой, которой мы пришли.

– Иди. Я останусь здесь с прочими трофеями и образчиками.

– Рауэн…

– Не касайся меня.

– Он лгал.

– Нет. Все сходится. Тысяча мелочей внезапно обрела для меня смысл. Он с удовольствием наблюдал, как нас тянет друг к другу, зная, что он держит в руке нашу погибель.

– Я люблю тебя, Рауэн.

– У меня нет ничего, что не было бы осквернено, запачкано и унижено. Я думала, он позволит мне получить тебя, но мне следовало быть умней.

– Рауэн, послушай меня…

– Не касайся меня, а не то я тебя убью.

Они покинули пещеру, только и забрав с собой, что разбитый фонарь и груз своего наследия. Рол отвязал швартовочный канат, и плоскодонку немедленно подхватило течение и повлекло вперед. Ролу и Рауэн приходилось приникать к самым банкам, чтобы не удариться головами о каменный потолок, а лодчонка вновь и вновь ударялась о скальную стену, и дерево трещало, пока Рол не наловчился правильно отталкиваться от стен шестом. Друг с другом Рол и Рауэн больше не говорили, долгое подземное плавание прошло в молчании. И вдруг они выплыли изпод ветвей нависшей над водой ивы и оказались на широкой реке, текущей к морю, а над рекой ярко сияло голубое осеннее небо.

Дым поднимался над Аскари. Путники вытащили на берег плоскодонку и стали подниматься на небольшой холм в желтом утреннем свете, и вся местность вокруг них звенела птичьими песнями, а деревья пламенели, как всегда в эту пору.

Рауэн всмотрелась на северозапад, на дым, омрачавший небо.

– Надеюсь, все сгорит дотла, ничего не останется.

Не испытывая охоты говорить, Рол все же наконец произнес:

– Надо вернуться назад. Нам нужны деньги и вещи в дорогу. Все в Башне.

– Ты и возвращайся. А я лучше стану просить милостыню у обочины, чем опять вступлю в этот дом.

В нем взыграло отчаяние, как если бы он стоял на самом обрыве скалы, и не было способа удержаться от падения. А оставалось только ждать толчка.

– Тогда я вернусь один, а ты жди меня здесь.

– Нет, хватит с меня и ожиданий. Пора уходить.

– Тогда куда мы пойдем?

Она поглядела на него, и он почувствовал, что его надежда погружается на самое дно.

– Я пойду одна.

То была девушка, сбросившая его со ступеней Башни Пселлоса многие месяцы назад, холодная и непостижимая, как изваяние.

– Рауэн, что бы ни сказала о нас эта дрянь, мне все равно.

– Но мне не все равно, Рыбий Глаз. Отнюдь не все равно. Я не могу тебя любить, ибо наши чувства так же порочны и грязны, как было все прочее в моей жизни. С меня достаточно грязи. Я хочу чистоты. Вот и конец.

– Ты сама не знаешь, что говоришь.

Она поглядела мимо его недоверчивых мальчишеских глаз.

– Нас свели ему на потеху, и только. Тебе повезло, ты прожил у него только год. Он отнял мою жизнь, вылепил из нее, как из глины, что хотел, водрузил на пьедестальчик и насмехался над ней. Да еще и взимал входную плату с других за то же самое. Я терпела, когда мужчины срали на меня для развлечения. Меня передавали от зверюги к зверюге, они насиловали меня по трое одновременно, а затем я, наряженная, как важная госпожа, сидела против него за обедом. Во мне ничего не осталось, что не покрывала бы грязь. Ну ладно. Я попытаю счастью в другом месте. Одна.

Она пошла прочь вниз по склону к рыбачьим деревням на берегу. Рол в недоверии наблюдал за ней. Он пустился вдогонку, схватил ее за руку. Она мигом развернулась, обнаженный нож возник в белой руке. Они поглядели друг на друга, и он понял, что она убьет его, если он скажет еще одно слово. Он выпустил ее руку. Нож взлетел и тронул его лицо сбоку. Приласкав. Затем она повернулась и продолжила свой путь вниз по склону. Она становилась для него все меньше и меньше, пока не исчезла наконец за рыжими пятнами листвы. Он не увидел ни слез, которые текли по ее суровому лицу, ни кровавых полос, которые она, почти не замечая этого, прорезала на своем предплечье острым концом ножа.

Через какоето время, показавшееся ему вечностью, Рол вынудил себя сделать шаг, другой… затем, спотыкаясь, побрел, бодро зашагал и, наконец, побежал стремглав через лес на северозапад к дыму на горизонте. И вот он уже летит не чуя ног, одна рука на рукояти меча в подпрыгивающих ножнах, другая колотит по воздуху впереди, как если бы это помогло увеличить скорость. Он несся, как преследуемый, как преступник, спешащий покинуть место преступления, и не останавливался, пока не охрип и не лишился дыхания, пока не пришлось согнуться, поддаваясь рвоте, и вытереть пот и слезы с лица. Затем он опять бежал, пока не очутился на безликих окраинах Аскари, и грязная дорога не стала булыжной мостовой, а большое небо не превратилось в прорезь меж крыш, и его не окружили запахи отбросов и дыма. Он обнажил саблю, ибо шайки отребья рыскали в переулках, взламывали двери и забирали ценное имущество и женщин. Рол видел, как уличные сорванцы бегают, завернувшись в стенные ковры, как разбойники держат руки мужчины в алом шипении жаровни, а тот вопит, заверяя их, что в его лавке хоть шаром покати. Орава нищих нагнула полунагую женщину над бочкой, а тем временем ее мужа избивали с ней рядом до кровавого месива. Рол затыкал уши, чтобы не слышать воплей и хохота, и пробирался улицами, полными буйства и безумия, все вверх и вверх по склону, к Башне. Какието двое имели глупость заорать ему, чтобы стоял и отдал им свой кошелек. Они изрядно набрались и двигались медленно, но он испытал злобное удовольствие, когда отсекал им кисти рук, одну за другой, а затем покинул их, вопящих и истекающих кровью. Он опять побежал, подгоняемый чувством, что надо спешить, хотя и не понимал почему.

Тут и там горстки ополченцев несли охрану домов богачей, но в целом улицы были отданы во власть бесчинства.

Перед Башней обнаружилась толпа. Воротца были уже взломаны, и коекто проник внутрь. На земле среди толпы лежали тела двух Перьеносцев, кровь их смешалась с дорожной грязью. Язва по меньшей мере попытался сдержать слово. Рядом с ними лежал и до неузнаваемости избитый мертвый Джиббл с кухонным ножом, все еще зажатым в окровавленном кулаке. Тут Рола покинули последние остатки сдержанности. Он позволил тому, чему его учили, полностью овладеть им, и ослепительно белое солнце скорби и гнева внутри него довело его до грани безумия. Сабля в его руке преисполнилась чистой звериной радости, и, налетев на толпу с тыла, точно ангел мщения, он услышал, как поет боевая сталь.

Те, кто намеревался прорваться в загадочную Башню, увидели позади себя яркий свет, а затем стальная буря обрушилась на них и стала сокрушать тела справа и слева, рассекая людей пополам, отсекая им конечности, обезглавливая, вспарывая животы, ослепляя. Они в ужасе бросились прочь от Башни, но неведомо что пустилось в погоню, поражая насмерть, устроив на улице бойню, плеща кровью до уровня стрех соседних домов. Тела, конечности и размотанные внутренности усеяли покрасневшую дорогу на сотню ярдов, и уцелевшие в отчаянном страхе бежали вниз, перебираясь друг через друга, лишь бы скорее убраться подальше от света, поющего клинка и жутких глаз.

Свет угас так же быстро, как вспыхнул. И остался мальчик, опирающийся на окровавленную саблю, один на улице, с искаженным болью и залитым чужой кровью лицом, в пропитанной кровью одежде. Он уронил оружие, пал на колени в грязь и разрыдался.

Толпы горожан собрались на причалах, повсюду напирая на корабельные сходни. Любой судовладелец, приставший в Аскари, выбрасывал на набережную груз и набирал пассажиров, требуя целое состояние за каждый квадратный фут в своем трюме. Предприимчивые портовые грузчики набирали народ на катера и баркасы и перевозили его вдоль берега в более спокойные места на Гаскаре.

Рол вошел в Башню и выгнал оттуда мародеров. Больше не нужно было проливать кровь. Стоило комуто встретиться с ним взглядом, и тот пускался наутек, бросая добычу. Рол прошел по разоренным коридорам, наступая на бесценные рукописи и жалкие обрывки древних картин и занавесей, отбрасывая с дороги ногой пустые бутылки, хрустя разбитым стеклом. Мало что осталось от вещей, которые они с Рауэн собрали в дорогу. Мешок с деньгами тоже пропал.

Тем не менее он собрал, что удалось. Непромокаемый плащ, огниво, смена одежды, буханка хлеба, деревянная фляга, которую он наполнил кавайллийским; глоток он отпил в память о Джиббле. Затем он поднялся на самый верх. Туда мародеры не добрались. Там ему удалось набрать в личных покоях Господина кошель медных минимов и немного серебра.

Он зашел в спальню Рауэн, порог которой ни разу прежде не переступал. Голо, как в келье отшельника. Узкая кровать, стол, стул, стойка для оружия. Шкаф для одежды, Рол открыл его. Внутри висели все дивные наряды, которые Пселлос ей настойчиво покупал. Рол зарылся в них лицом, вдыхая запах любимой, не желая отстраниться от боли, как собака, которая сразу начинает зализывать свежие раны. Сердце его сгорело до пепла. Ничего не осталось даже, дабы ненавидеть.

Рол смог попасть на «Морского Коня», ненадежную переполненную каравеллу, державшую путь в Борхол на югозападе. Его только потому и взяли, что им не хватало рабочих рук, а он сумел убедить капитана, что знаком с работой на корабле. Когда они отчалили, толпа на набережной испустила дружный вой. Рол сам подобрал концы. Он слегка пошатывался, когда ветер подхватил судно и оторвал от пристани. Южный. Свежий, верный, гнавший корабль весь день. Повезло. Ибо все вспомогательные суденышки в гавани были заняты перевозками людей и не могли тянуть когонибудь на буксире за мол.

– Почему они так отчаянно рвутся на корабль? – спросил Рол капитана, высокого и худощавого седого врайхедца по имени Кайл Гавриол. – Ведь можно просто отойти подальше от города. На всем остальном Гаскаре достаточно спокойно, не так ли?

Гавриол сплюнул за борт.

– Кое для кого спокойно. Не для всех. На запад прибыло войско, наемники с Анделиса, призванные Советом. Ходит молва, что им велено очистить Аскари ото всех, кого Совет не любит или боится, а таких здесь длинный список. Бежать в горы бесполезно. Если чье имя в списке, ради него прочешут весь остров. И вот половина бедолаг в городе свихнулась, а другая половина пытается попасть в море в любой посудине. Скверные дела. А где ты был, мой мальчик, если не слышал об этом, под камнем сидел?

Рол повернулся и взглянул в сторону берега, туда, где маячили холмы Аскари и стояла в полулиге от причалов Башня Пселлоса, монолит против чистого неба.

– Да. Именно там.

«Морской Конь» вышел из Аскарской гавани мимо беленого каменного мола, южный ветер задул крепче и вынудил каравеллу пуститься в пляс у них под ногами. Ко времени, когда Рол, занятый работой на реях, смог перевести дух, Аскари стал белым пятнышком, тронутым сверху более темным, а Гаскар виднелся, как и положено острову, занимая лишь малую часть горизонта.

Они шли пятнадцать дней до Борхола и Порта Борра, ибо южный ветер в конце концов сник, а прочие, пусть и крепкие, непрерывно менялись добрые две недели, а каравелла Гавриола была не самым управляемым судном, ее то и дело сносило, и продвижение выходило незначительным. Один раз их чуть не бросило на скалы на западе Деннифрея, но той черной, полной пены и брызг ночью они, лавируя, удержались на безопасном расстоянии и вырвались обратно в море. Пассажиров в трюме мутило, они выли и умоляли капитана позволить кораблю утонуть. Гавриол смеялся, похваливал Рола за его морскую сноровку и нес вахту за вахтой у руля с воспаленными красными глазами, меж тем как корабль не жалел сил, чтобы послать их всех на дно.

И вот наконец Порт Борр. Вечером, когда развеялись последние остатки непогоды, и закат вспыхнул в спокойном бешенстве пламенеющих облаков, занявших полнеба. Убогое местечко после Аскари, рыбачий порт, оглашаемый воплями чаек и густо усеянный их белым пометом. Каменные набережные с ящиками для рыбы, высоко нагроможденными, ощутимо воняющими, тридцать или сорок рыбачьих яликов и баркасов, надежно и крепко пришвартованных, меж тем как сами рыбаки договаривались с местными торговцами рыбой и покуривали белынь в отделанных серебром трубках. Гавриола здесь знали. Он расхвалил навыки Рола владельцу небольшой бригантины, «Ястреб Запада». И вот, прежде чем его ноги опять привыкли к неподвижности суши, Рол опять был в море. Они держали путь на Корсо с грузом овечьих шкур и нескольких бочек борхолского пива. Оттуда Рол попал на гафельный кеч, направляющийся на Арбьонн, и ему доверили старшинство на вахте. А затем древний каррак с гнилыми реями и головокружительный переход к Оске по белому, разъяренному Западному Спокойному Морю, и Рол командовал кораблем после того, как их капитан вконец упился на шестой день пути, а первого помощника смыло за борт. На Оске, земле Белых Коней, Рол задержался немного и прогулялся в глубь суши через овечьи пастбища туда, где Древние вырезали из дерна холмов огромные картины, и лежавший под дерном белый мел позволял любоваться ими с изрядного расстояния. И впрямь кони. Но также крылатые ящеры, морские змеи, моржи и медведи, обитатели изначальных людских грез. Рол спал, ничем не накрываясь, на мягкой траве меловых увалов, не тревожимый осенними дождями, омывающими мир. Серым утром он поднимался, шагал, обсыхая на ходу, и встречал гостеприимство в лачугах пастухов. Как и все, кто живет просто и по старинке, они верили, что надо ничего не жалеть для гостя. Он все же оставлял им немного медяков и покидал их, кивая без единого слова.

Он шел на запад, потому что его влекли пронзительно яркие закаты уходящего года. И вот он попал в место, где усеянные камнями заливчики глубоко вгрызались в грубую неподатливую сушу. Перед ним лежало Бьонское море, последнее из нанесенных на карты морей мира. За горизонтом была великая горная страна Гидиор, славная рудниками, плавильнями и работниками по металлу. А дальше раскинулся Тетис, безбрежный океан, опоясывающий мир людей, неведомый, неописанный, непроходимый. Рол долго сидел на берегу, а море билось о скалы в исступленной ярости, и чайки пронзительно верещали, кружа над головой. Он, зевая, потер лицо рукой и нащупал щетину на подбородке, и тогда почесал ее в изумлении. Наконец он поднялся в ночной тьме, подставил спину ветру и начал обратный путь к рыбачьим деревням восточного берега, где можно будет в обмен на работу получить право вновь посещать людные места этого мира.

Часть вторая МОРЕ

Глава 14 Грива Уссы

В дверь колотили, и это вырвало его из теплого сна. Его душистая ночная подружка простонала и попыталась свернуться поуютней, но сам он уже был на ногах. Сперва он схватил саблю наголо и лишь затем сказал:

– Открыто.

– Кого ты ждал? – спросил Протеро, подняв бровь. Остановившись в дверях, посетитель оперся о косяк, резвый, темный, с треугольной мордочкой горностая. Глаза его на миг оценивающе задержались на подружке в постели, которая нехотя начала просыпаться.

– Никогда не знаешь, – вздохнул Рол.

Он убрал оружие в ножны и принялся одеваться. А девушке бросил:

– Вставай. Деньги на сундуке у окна.

Сидя на постели, красотка надула губки и гневно взглянула на улыбчивого Протеро, который с удовольствием стал наблюдать, как она одевается. Она подобрала свои минимы с крышки сундука и прошла мимо гостя, высоко подняв голову.

– Ты дурно воспитан, – прошипела она, покидая комнату. Протеро рассмеялся.

– Вот и я, малыш.

Рол, зевая, защелкнул пряжку ремня.

– Сколько времени?

– Час после начала отлива. Самое время для нас. Рипариец рвет на себе волосы, изумляясь и досадуя на отсутствие первого помощника.

– Не стоит так беспокоиться. Мог бы и знать, что я здесь.

– Если это Мамертос, то, конечно, Дом Фламинго. Да, у тебя твердые привычки. А кто она?

– Новенькая. Месяц, как начала. Если ты не против, думаю, у тебя есть время для…

– Не теперь. Я выложился сполна вечером после того, как мы расстались.

– Ага. И где ты преклонил голову? – Рол запихивал всякое добро в свой полотняный моряцкий мешок и наскоро причесался. Затем сунул лицо в кувшин у постели и поднял его со стекающей по бороде водой.

– У матушки Аббе.

– В этой дыре? Тебе повезло, что тебя не задушили.

– Там была девчонка, и она ловко…

– Ладно, ладно, расскажешь по пути. А сейчас поспешим, не то как бы рипариец без нас не отплыл.

Мамертос был бойким портом, примерно с четвертью миллиона жителей, и служил столицей прекрасного Оксьерре. Этот город, поднимающийся белостенными ярусами над гаванью, ничто так не напоминал, как луковицу, из которой нарезали колец и рассыпали их рядом с оставшейся половиной. Город выстроили из камня, ибо скалы высились почти у самого моря, и обширные каменоломни существовали здесь испокон веков.

Мамертинский мрамор пользовался спросом по всему свету, и правители Оксьерре охотно пользовались им для украшения своей столицы. Красная глиняная черепица покрывала крыши всех строений – от лачуги до дворца, и войско подметальщиков не допускало грязь на приличные городские уровни. Город был упорядочен, здесь имелись трехпутные проезжие дороги и общественные сады. Даже гавань была прибрана к рукам, все тамошние гостиницы и бордели имели лицензию Короны. Имелось, однако, несколько независимых предпринимателей, и как Протеро, так и Рол всегда предпочитали их заведения более пристойным домам держателей лицензий.

– Не сравнить с Урбонетто, – заметил Протеро, оглядываясь. Они находились на дальности броска камня от причалов, и впереди, куда ни взгляни, поднимались густым колышущимся лесом мачты кораблей с бессчетными линиями такелажа.

– Я никогда так далеко не забирался, – признался Рол.

– Нет? А, верно, ты примкнул к нам сразу же по нашем возвращении из бьонского плавания. Повезло тебе. Мы тогда прорывались через все Западное Спокойное и не видели ни клочка суши между Перигором и Бьонаром, разве что черный, как дым, Кулл на горизонте. С тех пор как рипариец добился своего договора с Купеческим Союзом, мы наслаждаемся прибрежным плаванием, и да будет так и впредь.

– Не знаю, – признался Рол. – Не думаю, что меня так уж не влечет открытое море.

– Отмели Армидона достаточно открыты для меня, – фыркнул Протеро. – Ты молод, вот и все.

– Ты старше меня на какихто три года, Косоглазик. Не пытайся корчить передо мной бывалого морехода.

Протеро разразился смехом. Он был уроженцем Лаугро на юге Кавайллиона. Того самого Виноградного Кавайллиона, где изготовляют лучший бренди. Он появился на свет в глухом углу в глубине суши, среди крутых гор, где виноград растили на террасах, вырезанных в склонах. Женщины там отличались густой смуглотой и черными волосами, мужчины носили длинные ножи, известные как саброны, и следовали столь загадочным правилам чести, что распри меж соседствующими семьями тянулись сотни лет. Одна из таких распрей вызывала столь бурное неприятие у юного Джайме Протеро, что он сбежал в море и больше домой не возвращался. Напиваясь, он пел скорбные песни родных гор и со слезами гадал о судьбе своих братьев и сестер, старой матери и сурового отца. А затем сплевывал на пол, чтобы отвести от них неудачу. Был он невысок, костляв, невероятно скор в работе саброном, который держал за поясом, бесстрашен и неспособен предать друга. Вот уже семь лет, как они с Ролом плавали вместе.

Семь лет. За это время Рол вырос от простого матроса до первого помощника и теперь знал моря от Корсо до Аринджии как свои пять пальцев. Он бороздил Западное Спокойное море, Каверрийское, Армидонские Отмели, Внутренний Предел, Южное Море Неверных Ветров, знал злачные места полусотни портов по их берегам. За это время он достиг невероятных размеров, мышцы его развились, любому встречному он представал ступающим враскачку бородатым моряком с паутинками, бегущими вовне от глаз, свидетелями лет, проведенных на ветру. О детстве своем он думал как можно меньше, гоня прочь воспоминания, радостные и мрачные. Боль разрыва с Рауэн, когдато всепоглощающая, стала лишь едва уловимым нытьем. Он все еще испытывал слабость к рослым темноволосым девицам со спокойной улыбкой, но за семь лет ни разу не провел более одной ночи с любой из них.

– Где ты пропадал, во имя богов Двенадцати Морей, гнусный верзила с холодными глазами? – Рипариец был разъярен. Он перегнулся через поручень на шканцах «Большого Баклана» и пригрозил Ролу и Протеро жилистым кулаком.

– Прощался с твоей мамашей, – огрызнулся в ответ Рол и зашагал по сходням. – Что это?

Несколько жалкого вида оборванцев стояли на шкафуте брига, меж тем как здешние матросы сновали, обходя их, по своим делам. Рипариец пожал плечами.

– Новые матросы. У нас не хватает людей.

– Не отличишь от осужденных.

– Они и есть. Приватиры, извольте представить. Мне передали их из тюрьмы. Им предложен выбор, и они предпочли отбывать наказание у нас на борту, а не дохнуть в каменоломнях.

– Пираты? – Протеро хмурился. – Ты надеешься, что эти сукины сыны не перережут нам глотки в собачью вахту и не захватят судно? Нам довелось схватываться с мерзавцами вроде этих по всему Западному Спокойному, и, попадись мы им, они бы выбросили нас за борт без задней мысли. А теперь мы уступаем им место у мачты и будем делиться с ними грогом?

– Да, – ровно ответил рипариец.

– Ну ладно, – ухмыльнулся Протеро.

– Эй, вы, – обратился Рол к оборванцам. – Кем вы были? Умелые моряки?

Один коснулся пряди на лбу.

– Я плотник, твоя честь. Рипариец хлопнул в ладоши.

– Превосходно. Я назначу его помощником плотника. Гастин как раз ноет, что ему нужен ктото таких лет.

– А остальные? – спросил Рол. Не понравились ему эти парни. Отвергнутые землей и носимые морем убийцы и грабители, выкинуть бы их за борт, чтобы не оскверняли палубу его корабля.

– Я был старшинарулевой.

– Я боцман.

– Я помощник капитана.

Рол сурово поглядел на последнего.

– Офицер? На каком корабле?

Тот поколебался. На вид ему было сорок с чемто, волосы и борода черные с проседью, как бобровый мех. Глаза черные, как плоды терна, одна бровь разбита надвое шрамом. Неизлеченные раны виднелись на его запястьях, босые стопы почернели от впитавшейся в них грязи.

– Иди сюда, не прячься за спины. Все это в прошлом. Теперь ты служишь у нас на «Большом Баклане». Но на каком корабле ты ходил, пока не попался?

– Я был помощником капитана «Барракуды». Протеро негромко присвистнул.

– Корабль Матуу Крида. Я думал, армидийцы распяли прорву его ребят.

– Так и было. Но мне тогда стукнуло всего четырнадцать, и мне заменили казнь каменоломнями Кеутты. Затем Купечество Оксьерре перехватило договор, и я стал трудиться здесь, на местных, а не на армидийцев.

– Четырнадцать? Это слишком мало для помощника капитана. Сколько же ты работал в каменоломнях?

Тот запрокинул голову к верхушкам мачт, и его грудь раздулась, так что Рол подумал, что он вотвот заголосит. Но он лишь спокойно произнес:

– Одиннадцать лет.

Рол с Протеро переглянулись.

– Мы запишем тебя как умелого моряка на вахту правого борта, – сказал Рол. – Отдохни денекдругой, и пусть подлечат твои раны. – Он взглянул на рипарийца, тот кивнул.

Каменоломни Мамертийской Лиги повсеместно слыли приговором к медленной смерти. Большинство там держались дватри года, прежде чем поддаться болезням, голоду или просто не вынести дикости такого существования.

– Как зовут? – спросил Рол этого человека.

– Элиас Крид.

– Брат Матуу?

– Его сын.

– Тогда странно, почему тебя не распяли, хоть ты и был мальчишкой.

– Они не заподозрили, кто я. Те, кто уцелел и попал в плен, сказали, будто я юнга.

Рол изучил этого человека. Ему понравилась спокойная целеустремленность, но он слышал, что Кридстарший был самым кровожадным из пиратских капитанов в течение полувека и ограбил по меньшей мере шесть десятков судов, прежде чем армидийцы не снарядили флотилию и не начали большую охоту. Если в сыне есть чтото от отца, за ним нужен глаз да глаз.

Они отчалили, и их отбуксировала из гавани Мамертоса пара двенадцативеселок. Как только реи затрещали от ветра, рипариец велел убрать топсели. Те были спущены и свернуты с безупречным проворством бывалого экипажа. Буксиры отсоединились, их проводили обычными едкими шуточками, какие покорители открытых морей приберегают для береговых трудяг. Корабль сладил с ветром, точно охотничий пес берет след, и его форштевень, рассекая воду, отбрасывал большие клочья пены справа и слева вдоль носа, килевая качка малопомалу усиливалась, могучие валы Армидонских Отмелей прокатывались под днищем. Море. Грива Уссы. Так его порой называют. Есть еще полтысячи имен. Ролу пришло в голову, что всецело сухопутная жизнь – это жизнь лишь наполовину. Море самой своей необозримостью, самим своим неуемным колыханием и духом запредельной древности равно успокаивает душу и возжигает в ней желание стремиться вперед, к неизведанному, снова и снова пускаться по зыбким водам к новым горизонтам. Рипариец основательно занялся парусами. Бриг вздрагивал, как только разворачивался каждый новый отрезок полотна, и скорость тут же увеличивалась. Капитан непрерывно смотрел на бизаньмачту. Дул северовосточный, попутный ветер, и бизань была взята на гитовы, чтобы воздух доходил до грота и до фока. Глаза капитана и помощника встретились, и они улыбнулись друг другу. Трех дней в тавернах и борделях Мамертоса хватило по горло. А здесь и теперь началась настоящая жизнь. «Большой Баклан» был проворным пакетбригом, низкопалубным, остроносым, смахивающим на птицу, имя которой носил. Груз был нетяжкий: ответы на письма тысячи благоденствующих обитателей Осмера, пересланные через мамертийцев. Земельные сделки, кредитные и торговые счета, отчеты шпионов, купцов, солдат, пререкания дипломатов, все в водонепроницаемых мешках в запечатанной камере ниже ватерлинии, плывущее к жадным читателям Оронтира. «Большой Баклан» ходил под флагом Купеческого Союза, всемирной сети хитрых и скрытных предпринимателей, которые, по слухам, могли бы, если бы сочли нужным, продавать и покупать целые королевства. Они заключили договор с рипарийцем о безопасной доставке их переписки и гонцов, за что он получал порядочный куш, вдобавок ему охотней, чем прочим, содействовали заправилы гаваней по всем мамертийским владениям, они всегда знали, какой стороны держаться, у кого больше денег и влияния. Отсюда скорый отклик на заявление рипарийца, что ему не хватает рабочих рук на борту. Рол готов был поспорить, что местные тюремщики высматривали в своих списках любого, кто имел какойто морской опыт, и не утруждали себя рассмотрением того, как этот опыт приобретался.

Как только «Большой Баклан» очутился в открытом море, установленный порядок жизни на борту с головой поглотил всех и каждого. Рипариец служил когдато старшинойрулевым на Армидийском военном флоте, и любил, чтобы все шло, как на военных судах. Команда делилась на две вахты, а не на три, и каждый работал четыре часа подряд, а затем четыре часа отдыхал. Круглые сутки. Медь небольших четырехфунтовых пушек на вертлюгах должна была блестеть как зеркало. То же касалось судового колокола. И старшие на вахтах справлялись, к своему облегчению, с положенными докладами о курсе корабля, его скорости и поведении ветра. Да, корабль мало чем отличался от военного, хотя судно не несло ничего, тяжелей своих легких пушечек, и Протеро, например, считал все это вздорной прихотью капитана. А Ролу это нравилось, ведь на этом корабле было легче управиться с матросами, чем на иных, на которых он прежде служил, и все приказы исполнялись без обсуждения. Они с Протеро ходили на «Большом Баклане» уже почти два года, а до того бороздили моря на разных судах, порой под началом капитанов, являвшихся истинным испытанием. При всех своих слабостях рипариец был отменным моряком и ценил своих старшего и первого помощников достаточно, чтобы простить им случайное опоздание из отпуска на берег.

Их судно водоизмещением в двести тонн было крупным для брига, двухмачтовик с прямой оснасткой. Как правило, на кораблях Купеческого Союза полагалось служить по человеку на десять тонн водоизмещения. У рипарийца было тридцать человек, включая и осужденных. Большая численность экипажа означала, впрочем, что парусное вооружение может быстрей изменяться, а это улучшало мореходные качества корабля.

Порой скорость становилась крайне важной в игре, ибо полагалось дополнительное вознаграждение, и немалое, за переход в определенное число дней. Но, как правило, после большинства переходов оставалось время для денькадругого на берегу. Если вся команда возвращалась на бриг вовремя, дабы он мог воспользоваться отливом.

Их курс проходил на западюгозапад вдоль зеленых берегов Оксьерре. Они держались от берега в добрых десяти лигах, и поэтому суша представала им лишь как голубая дымка Мамертийских холмов, тянущихся с северовостока на югозапад, спинной хребет королевства. Стояла весна, и ялики ловцов сельди вышли в море в больших количествах, волоча за собой сети со стеклянными поплавками, сопровождаемые тучами крикливых чаек. «Большой Баклан» двигался мимо них, точно скаковой конь мимо овечьей отары, и рипариец изменил курс, взяв строго на запад, так что теперь ветер ударял в правый борт и мог наполнять бизань. Суша здесь сворачивала к северу медленно и плавно, низкие берега поросли лесом, рифы показались по левому борту, так что требовался человек на носу и другой на формарс, дабы, пристально изучая волнующуюся поверхность, вовремя заметить подозрительный выброс пены или темное пятно, признак подводного камня, который может повредить им киль. Рипариец сам становился к рулю в случаях вроде этого, и когда дозорные выкрикивали чтото важное, он быстро поворачивая руль, полузакрыв глаза, чувствуя движение судна под руками и оценивая, как оно ему ответило.

К позднему вечеру первого дня пути из Мамертоса они миновали все рифы и скалы и попали в зеленые воды. Они покрыли тридцать пять лиг, таким стремительным был северовосточный ветер и так внимательно вел корабль рипариец. Теперь они отступили от побережья Оксьерре и находились собственно на Армидонских Отмелях, судно шло на югозапад, и ветер опять дул в корму, а нос нацелился на Каверрийские Проливы, отделявшие северную оконечность Кавайллона от южного края Армидона. В течение столетий Проливы оказывались местом морских сражений, ибо армидийцы, умелые мореходы, вновь и вновь порывались вторгнуться на Кавайллион. Порой это им удавалось, порой нет, но они так ни разу и не смогли завоевать и присоединить к своим владениям соседний остров. Вернее всего дело упиралось в нрав кавайллийцев, людей вроде Протеро, не склонных прощать оскорбление или забывать ущерб. За Проливами раскинулся Внутренний Предел, одно из Великих Морей мира и с незапамятных времён прибежище пиратов. В зависимости от ветров, рипариец либо следовал краем моря вдоль кавайллийских берегов, либо срезал открытым морем до Ордоса Оронтирского, их цели. Первое происходило чаще, ибо означало, что не нужно так растягивать припасы, ведь по всему побережью в рыбачьих деревнях они могли получить свежую пищу и воду. Так или иначе, «Большому Баклану» предстояло добрых четыре недели плавания, если смилостивятся ветра. Корабельные офицеры в тот вечер обедали вместе в капитанской каюте, а за кормовыми окнами в лунном свете мерцал кильватер брига. Рипариец не был чревоугодником, но был не прочь держать на борту несколько кур и коз ради яиц и молока, а они редко настолько отдалялись от суши, чтобы приходилось переходить на соленую конину и галеты, основу питания матросов у фокмачты. Не был он, впрочем, и любителем вина, стаканы наполнялись кассийским ромом, хорошо разбавленным водой и сдобренным лимоном. Обедающие отодвинули тарелки, рипариец раскурил трубку, и общество завязало беседу, обычную на борту в море, обсуждая команду, припасы, погоду. Здесь не было ничего особенного, и Рол больше слушал, чем высказывался. Но, наряду с делами на судне, Протеро и рипариец также охотно толковали о том, что творится в мире, полагая, что им есть, что об этом сказать.

– Это мир людей, – утверждал рипариец. – Для меня мало что значат эти россказни о Старшем Племени и всем прочем. Где это племя теперь, хотел бы я знать? Такое впору рассказывать малышам перед сном. Рол, выпей еще рому.

Рол и Протеро улыбались друг другу. Рипариец был человеком простым и прямым, в жизни у него не было ничего, кроме корабля, грузов, на нем перевозимых, и людей, делавших это возможным. В этом он вызывал почти восхищение. Порой Рол завидовал его уверенности.

– Мир таков, каким его сделали люди, это ясно, – подхватил Протеро. – Но кто знает, что творилось во времена, когда люди еще не ходили по земле? История Умера длинней, чем мы привыкли считать.

– Это ты о чем, провидец? – спросил капитан с презрительным фырканьем.

– Ты бы назвал Кулл примером досужего вымысла? – возразил Протеро.

– КорольЧародей явил себя в пробуждающемся мире, спору нет. Но кто скажет нам, кто он? Кто когдалибо видел его и дожил до того, чтобы нам рассказать? Вполне возможно, что это просто безумный отшельник с такими же безумцамипоследователями. В истории тьма примеров никчемных выскочек, гораздых морочить простаков, провозглашая себя королем того или наследником сего. А теперь взять Бьонар. Я услыхал от Гилкома с Омера до того, как мы отплыли, что там опять война.

– Бьонар воюет, – усмехнулся Протеро. – Это столь же примечательно, сколь свет солнца летом.

– Но на этот раз другое. Не Бьонар вновь вторгся на Оронтир. Там внутренняя распря. Бьонарцы тысячами убивают друг друга, войска переходят Миконийские Горы, а Урбонетто закрыл свои ворота на сушу.

– И по какому все это поводу? – спросил Протеро, вопреки себе исполнившись любопытства.

– Какаято девица объявилась в королевстве и стала утверждать, что она законная наследница престола, а Бар Асфал незаконно захватил власть, убив своих родичей.

Рол поднял взгляд от стакана. Его лицо словно внезапно похолодело.

– Говорят, она красавица. И тоже лиха убивать. Она шагает впереди своих сторонников и режет самых доблестных бойцов Бьонара точно овец. Очевидно, это зрело годами. Она привлекла на свою сторону с полдюжины городов в горах. А они там, где Бьонар добывает железо и где расположены королевские заводы. Так что она вооружила свои силы лучшим, что производится в королевстве. И я слышал, что она даже взяла с собой с гор несколько артиллерийских орудий, чтобы сокрушить ими стены Миконна.

– Полагаю, сумасшедших хватает на все случаи, – произнес Протеро, осушая стакан. – Если она не даст бьонарцам угрожать половине Умера, я, к примеру, буду доволен и пожелаю ей удачи. А теперь, господа, мне заступать на вахту.

– Смотри, с ног не свались, – предостерег капитан, ибо Протеро ощутимо покачивался.

– Мои ноги сами о себе позаботятся, старик.

Каверрийское море уходило за корму в череде чистых восходов. Ролу нравилась утренняя вахта, с четвертого часа по восьмой, он с удовольствием следил, как во тьме на востоке возникает намек на нечто серое, а затем облака начинают красно светиться, и красный свет поднимается все выше, пока не делается желтым и не настает день. И тогда тело словно сбрасывает усталость темных часов. Как будто восходящее солнце – это некоего рода бодрящий напиток.

Ум его был занят все темные часы, его глодали воспоминания, одолевала давняя боль. Рауэн пытается стать правителем самого могущественного на свете королевства. Ведь именно о Рауэн говорил рипариец, в этом у Рола не возникло ни малейших сомнений. Пропавший Наследник Бьонара. Как нечто из старого сказания. Как нередко за последние семь лет, Рол подумал, каково ей теперь, ведом ли ей покой по ночам, мелькает ли какаянибудь добрая мысль о нем. Воспоминание о ней опалило самый его дух, ее лицо, ее упругое тело, прикасающееся к нему. Ее улыбка, редчайший на свете дар. И, как всегда, когда он не мог больше этого выносить, он отбросил бесплодные гадания и праздные домыслы, глядя, как занимается утро над поверхностью вод, и находя в этом успокоение.

Элиасу Криду полагалось драить палубу, но он встал с колен и принялся, слабо постанывая, растирать натруженную поясницу. На год или два старше Рола по большому счету, а по лицу мужчина средних лет, и весьма потертый. Тело его, хоть и поджарое, отличалось невероятно крепкими мышцами, итог нескольких лет работы в каменоломнях Кеутты. Осужденным выдали полотно, и они сами изготовляли себе одежду с помощью немногих прочих на борту, что были ловки с иголкой. Они хорошо себя проявляли, несмотря на пристрастие к жутким россказням о своих былых бесчинствах. Однако те, перед кем они бахвалились, уже слышали все это прежде, и их не такто просто было поразить. Крид оказался особенно ценным работником, не склонным жаловаться и частенько предвосхищающим приказы корабельного начальства. Теперь он любовался зарождающимся утром подобно Ролу.

– Я никогда толком не знал Каверрийские воды, – заметил он. – Мы ходили по Внутреннему Пределу, по Западному Спокойному. Но и за Щель никогда не забирались. Моря моей юности. Скоро я опять их увижу. – И он испытующе поглядел на Рола.

– Через несколько дней, если мы без неприятностей одолеем Проливы и Ран будет милостив. – Рол помолчал. – А что, когда мы достигнем Ордоса, ты останешься на корабле?

Крид, улыбаясь, покачал головой.

– На Оронтире у Купеческого Союза тоже есть каменоломни. Твой капитан под расписку передаст меня и моих товарищей начальнику гавани в Ордосе, и мы вновь станем в кандалах ломать камень. И всетаки это было нечто, опять почувствовать под ногами палубу, хотя бы совсем ненадолго.

Рол, хмурясь, отвернулся.

– Ты думаешь, я убийца и вор, а, начальник?

– Ты был приватиром. А я слышал, что они этим занимаются.

– Да. Занимаются. Но они вовсе не сплошь чудовища. А всегонавсего люди. И большинству из них не осталось выбора в том, как устраивать свою жизнь.

– Как – так?

– Я знаю, что костяк экипажа «Барракуды», ветераны моего отца, были беженцами с оронтийских границ, коекто из Голиада. Они не выбирали море. Но любого иного выбора их лишили. Бьонийские войска разорили их города, увели их жен и дочерей, обрекли на голодную смерть их отцов. Возможно, наш корабль малость отличался от прочих, но мы охотились лишь на суда Бьонара и его союзников. Мы убивали и насиловали, в свой черед, но лишь подданных Бьонара и тех, кто с ними.

– Весьма благоразумно с вашей стороны, – сухо ответил Рол. Он повернулся и впервые пристально оглядел Элиаса Крида. Элиас казался исполненным той же спокойной уверенности в себе, которую Рол заметил при первой встрече. Он не утратил ее тогда, хотя и стоял в оковах. С тех пор он подстриг волосы и бороду и оделся в моряцкое полотно, а раны его заживали. Но глаза не изменились. Какимто образом Крид не утратил веру в доброту чужих даже после одиннадцати лет в Кеутте.

– Если бы тебя не вернули в каменоломни, что бы ты сделал?

Крид не колебался.

– Подался бы в море.

– Как пират?

Тут Крид поглядел в сторону. Он обернулся к корабельному поручню и оперся о него, мышцы вздулись вокруг лопаток.

– Не знаю. – И далее: – Ты слыхал когданибудь о Ганеше?

Рол пошарил в уме.

– Это стародавнее имя, не так ли? Так назывался юговосточный берег Бьонара.

– Да. Миконины там спускаются к морю крутыми лесистыми склонами и высокими гранитными скалами. Там тысяча бухт и заливов, и хотя бьонарцы считают то место своим, они ни разу туда не ступали. – Он опять повернулся к Ролу и взглянул ему в лицо. – Туда я и отправился бы, где ни одно войско не могло бы до меня добраться. Говорят, в Ганеше есть город, тайный город, куда не ведут дороги. Ганеш Ка.

– Слышал. Это легенда у моряков.

– Да. – Крид подступил к нему ближе, словно собираясь доверить тайну. Он понизил голос так, чтобы его слов не смог разобрать рулевой у руля: – Отец рассказывал мне, что бывал в Ганеш Ка в юности. Он утверждал, что город существует на самом деле. Пиратский город, где живут свободные люди, которые не могут выносить власть Бьонара. У них есть боевой флот, они управляют своими делами и приветствуют всех пропащих и беглецов, которые являются к ним в горе и отчаянии, дают им поддержку и новый дом.

– И ты в это поверил? Ноздри Крида расширились.

– Он был моим отцом. И взошел на эшафот, не сказав за всю жизнь ни слова лжи.

Рол спросил осторожней:

– Ты веришь, что город все еще существует? Бьонарцы оставили следы своих окровавленных сапог на большей части материка в то или иное время, а это место не может быть более чем в ста пятидесяти лигах от самого Миконна.

– Миконины защитили его, и непроходимые леса на их склонах. Ганеш не место для войск. Город там, поверь мне.

Рол кивнул. Не стоило здесь и сейчас убеждать Крида в нелепости его веры. У осужденного было лицо человека, не утратившего последнюю надежду, несмотря на то что не на что было надеяться.

Глава 15 Пролив

– Что предстоит осужденным, когда мы пристанем в Ордосе? – спросил Рол рипарийца в ту ночь на вахте. Оба стояли у гакаборта, наблюдая, как звезды вращаются над головой и слушая ночные скрипы, всплески и ропоты живого корабля под их стопами. Капитан зевнул и одной рукой поскреб бороду.

– Я передам их старине Харемну в порту. А он назначит их таскать грузы или что еще вплоть до решения Купечества.

– И они вернутся в каменоломни?

– Вероятнее всего. Пиратство – не то занятие, на которое Союз взирает снисходительно. А жаль. Одиндва из этих ребят так славно нам подошли, и послушны будто ягнята.

– Старина, они теперь наши товарищи. Нельзя чтото придумать?

Капитан сурово поглядел на первого помощника.

– Не пытайся меня ни на что подначивать. Признаю, отчаянно стыдно, что таким парням придется подыхать в рудниках и каменоломнях, куда их будут водить из острогов, но они сделали к этому первый шаг, когда начали резать глотки и жечь корабли по всем Двенадцати Морям. С этим ничего не поделаешь. И всяко не нам решать.

Рол кивнул и взглянул в небо на безразлично сияющие звезды. Каждая отсвечивала красным или синим в ясной морской ночи.

– Я так и думал.

Они провели в море две с половиной недели, двигаясь медленней обычного, и приближались к Каверрийским Проливам, когда Ран отвернул от них свое лицо и начал громоздить в небе черные тучи над южным Армидоном. Рол, рипариец и Протеро стояли на шканцах и молча наблюдали за ухудшением погоды. Остальные на судне занимались своими делами, как обычно, но несколько старых морских волков тоже прервали работу, оценивая взглядом нарастающую в небе угрозу. Элиас Крид тоже изучал горизонт на северовостоке, а затем перевел взгляд на троих на шканцах. Онто чуял, что зреет.

– Как ты думаешь, скоро? – спросил капитана Протеро. – У нас несколько часов, не больше. И стоит задраить люки, парни, скоро нас тряхнет или я земледелец.

Рипариец свистнул всех наверх, сонливая и брюзжащая вахта левого борта выползла из гамаков внизу и разошлась по рабочим местам. Две лодки на гиках были обвязаны дополнительными витками каната, вертлюги орудий закреплены, мешки уложены на все отверстия для канатов. Каждый люк был запечатан и накрыт сверху полотном, и, к величайшему неудовольствию всех на борту, был отдан приказ убавить паруса. Вскоре «Большой Баклан» шел дальше с одними только гротом и кливером. Ветер резко переменился на восточныйсеверовосточный, теперь он бил в правый борт брига близ кормы. Корабль начал глубже врезаться в серые валы. Узкие горловины Каверрийских Проливов были менее чем в пяти лигах впереди. Их и в лучшие времена суда проходили с трудом, ибо здесь воды Каверрийского моря с грохотом врывались в тесные русла, лоб в лоб встречаясь с течениями Внутреннего Предела. В спокойные дни на десять квадратных миль вокруг бурлила белая пена. А сегодня ветер с таким исступлением взбивал эти могучие воды, что «Большой Баклан» начал подпрыгивать и качаться, взлетая на высоты и падая в бездну, едва первые белопенные буруны ударили о киль. Ветер нарастал, пронзительно вопя в снастях. К мачтам присоединили добавочные поддерживающие тросы, руль закрепили намертво. Уже четверо находились у его рукоятей и противостояли ударам вод по рулю, не давая сбить бриг с курса.

– Ран сегодня тревожен, – с ухмылкой заметил рипариец.

Кавайллон по левому борту, Армидон по правому, две темные скалистые громады, а между них серое с белым море. Тучи собрались и сгустились над головой со скоростью, которую Рол когдато не счел бы возможной, но ему доводилось видеть бури, обрушивавшиеся на корабль быстрей нынешней. Черные шквалы, способные пронестись над судном, точно бешено скачущий конь, поставить набок и опрокинуть. Ран, придя в гнев, стремительно гонит суда к дальнему берегу, где разбивает их, подкидывает, точно игрушки.

Вспыхнула разветвленная молния, и отростков у нее было не меньше, чем корней у дерева. Несколько мгновений спустя последовал громовой раскат. Над проливами вздутые кулачищи бури остановились и воспарили, а затем что есть силы обрушились на клокочущие белые воды. Дождь еще не начался, он еще только обещал разразиться. Вновь воссияла разветвленная молния, свет превосходил солнечный, изгнанный с неба. Рол видел матросов за работой на палубе в коротких вспышках белого света, разделяемых ревущей чернотой. Он ощупал бакштаг. Тверд как дерево. Нужно бежать по ветру в надежде на лучшее. Возможности продвигаться против ветра в такую непогоду не было бы. Слава богам, дул восточносеверовосточный. Сохранялась вероятность, что он прогонит их на тот конец пролива, точно пробку через горлышко бутылки.

– Спасательные леера на нос и на корму! – проревел капитан, перекрывая вой ветра. Корабль подскочил в воздух, и рипариец согнул ноги в коленях с непроизвольной готовностью человека, привычного к морю. Двое из осужденных оказались не так проворны и покинули палубу. Один, точно мяч, закатился в шпигат, другой перелетел через поручень наружу, слишком изумленный, чтобы всегонавсего вскрикнуть.

– Человек за бортом! – заорал Рол больше для порядку. Способа прийти на помощь не было. Не в такой круговерти.

– В часы вроде этого, – прокричал Протеро в ухо другу, – я жажду, чтобы у нас была славная высокая кормовая надстройка, прикрывающая задницы.

Рол поглядел в сторону кормы. Волны, следующие за кораблем, преобразились в огромные гибельные горы, серые и видом походящие на цельный и твердый камень, с перелетающими через их вершины венчиками мелких брызг, оторвавшихся от пенных гребней более дальних гор. Если «Большой Баклан» не сможет держаться строго по ветру, волны мигом заглотят его и завертят с конца на конец в темных глубинах. Двухсоттонный корабль – это сущая щепка по сравнению с грубой мощью таких водяных гор.

– Как по твоим подсчетам, какая у нас скорость? – спросил Рол Протеро. Некоторое время назад они бросили лаглинь.

– Если менее четырнадцати узлов, то я Кассийский доставщик провизии.

– Значит, мы превзошли себя.

– Да. Какое удовольствие. Когда мы погрузимся на дно, я накатаю письмишко мамочке. – Протеро разразился буйным смехом, и Рол улыбнулся в ответ. В конце концов, было великолепие в доблестной битве отважного духом корабля со стихией, в противостоянии их бренных тел могуществу богов и ярости вод. Если бы человек такого никогда не чувствовал, никогда не вышел бы в море. Глядя вниз, на шкафут, где команда орудовала леерами, Рол увидел, как Элиас Крид поднимает к нему свое изможденное костлявое лицо, озаренное той же радостью.

– Так держать! – проревел рипариец рулевым. Корабль круто повернулся, заколебавшись: дало о себе знать противотечение в проливе. Началась самая опасная часть пути. Ветер стойко дул в прежнем направлении, но море внизу бесновалось и клокотало от столкновения нескольких различных потоков в месте, где встречались и бросали друг другу вызов два моря. «Большой Баклан» стонал как живой, когда вода барабанила в его обшивку, бросая в штопор. Штурвал неистово завертелся, отбросив рулевых, ломая ребра и разрывая тормозные тросы.

– Рол! Протеро! – крикнул рипариец. И все трое бросились на вращающееся колесо. Протеро возвопил, когда одна из рукоятей стукнула его по запястью и расколола кость. Рол с капитаном сообща принялись разворачивать корабль. Через румпельные тросы ощущалось, какие могучие силы давят на рабочую часть руля, тросы напряглись и трепетали, скользя вокруг барабана у них под ногами. Капитан и Рол все же подчинили себе штурвал и опять развернули бриг по ветру. Протеро помогал им здоровой рукой. На корму взбежал по сходному трапу Элиас Крид и тоже всем весом навалился на штурвал. А он был еще как силен. С его помощью они смогли приладить к рукоятям новые канаты. Брызги с ревом и треском взлетали над кормой брига и ливнем рушились на них, пока не смыли с ног и не погнали по скользкой опалубке к поручню шканцев. Рол первым встал на ноги и подхватил Протеро, прежде чем тот исчез в пенном хаосе за бортом.

– Я бы накатал письмишко на твоем месте.

Протеро казался ничуть не приунывшим, хотя кисть руки свисала с запястья, точно тряпка.

– Думаю, мне придется его диктовать.

«Большой Баклан» был теперь под огромными скалами Горловины. Те взмывали вверх на двести фатомов, и морские птицы изо всех сил пытались удержаться в воздухе близ вершин, белые против темного неба. У подножия скал море остервенело колотилось в берег, и буруны рассыпались в полукабельтове вверх по скале, такие белые во мраке, что казалось, они светятся собственным светом.

Капитан смахнул воду с глаз и крикнул рулевым, чтобы возвращались к штурвалу. Крид помогал им, ибо двое из их числа оказались с переломами костей и кровью на лицах. «Большой Баклан» мчал со скоростью, какой Рол еще не видел и не испытывал прежде на море, а их словно преследовали волны, гремя, летящие вперед, с ударяющими в их гребни молниями. Пятифатомные горы, громоздящиеся ряд за рядом, точно идущие на приступ батальоны, а там, где проливы доходили до забитой былой пеной Горловины, разгоралась истинная битва стен воды, ливней, смерчей и противотечений. При взгляде на такое столпотворение за бортом даже Протеро утратил свое остроумие. Матросы привязали себя к основаниям мачт, витки мокрого каната обвивали их груди. Одни сидели молча, опустив голову, другие оставались с открытыми глазами, вглядываясь раздираемое молниями небо. Под ними их отважный «Большой Баклан» бежал вперед, его измученная обшивка стонала и скрипела, напряжение в реях исторгалось воплями. Раздался пронзительный треск, отчетливый даже в неистовстве бури, и вот груда деревянных обломков с обрывками каната с шумом низверглась на палубу. Под этими обломками погибли трое из вахты правого борта, обрывки такелажа яростно летели по ветру. Гротмачта свалилась за борт, а с ней и сам грот. Его сорвало, и он пропал далеко впереди. Бриг содрогался и рыскал, все и каждый на шканцах навалились на штурвал, чтобы удержать курс. Полмили до Горловины. Тысяча артбатарей не могла бы дать огня большей силы, чем та, что подстерегала впереди.

Рол привязал Протеро к поручню шканцев. Лицо старшего помощника побелело. Изза падения его сломанная кость вышла концом через разодранную кожу, и оттуда стекала кровь. Когда Рол попытался наложить другу жгут, тот грубо отпихнул его.

– Оставь меня, займись проклятым кораблем, ты, дубина разэдакая!

Форштевень взвился в воздух на сто футов, ибо вода, по которой они двигались, бросалась на скальную стену Горловины, «Большой Баклан» очутился в воздухе, его тряхнуло, а затем несколько секунд он падал навстречу воде. Ступни Рола оторвались от палубы, но ему удалось схватиться за бакштаг, и он закачался, как на ветке. Тошнотворный толчок, вопль раздираемой древесины. Фокмачта рухнула поперек носа, повертелась и легла, бесполезная, на носовой надстройке. Бриг опять коснулся воды и тут же погрузился в нее. Вода клокотала на шкафуте и кидалась на лестницы шканцев. Корабль полностью потерял управление, волны обрушивались на палубу и образовывали бурлящий водоворот. Затем, все еще вертя корабль, море вновь исторгло его из своей пасти, на этот раз бросив набок, так что правый борт оказался под водой, а обломки мачт отходили под прямым углом. Люди срывались с лееров и пропадали в белой пене.

Медленно, очень медленно корабль начал выправляться. Будь он военным, борта оказались бы повреждены у орудий и судно уже очутилось бы на дне. Но то был легкий корабль без значительного груза, а балласт представлял собой не обычные камни и песок, а чугунные полосы, присоединенные болтами к шпангоутам, чтобы судно тверже держалось под парусами. Вот оно и начало возвращаться в правильное положение, там где любое другое окончательно перевернулось бы. Из жесткого рангоута остались только нижняя часть гротмачты и десятифутовый обломок фокмачты, все прочее отправилось за борт. От парусов не сохранилось и обрывка. Корабль несся вперед по неистовствующему морю, точно прутик в потоке, вращающем колесо мельницы, то и дело вертясь, когда к этому побуждала буйная вода под килем. Рол оглядел палубу. Протеро, привязанный к поручню, все еще не пришел в сознание. Крид и еще двое запутались в канате, удерживавшем штурвал. Еще с дюжину человек обнаружились на шкафуте. Но многих смыло за борт.

– Рипариец! – вскричал он. – Капитан!

Ответа под взрезаемым молниями небом не послышалось. Капитан исчез. Наконецто зарядил дождь, злобный, шипящий, обильный, отскакивающий от разбитой палубы. Безумное движение «Большого Баклана» начало униматься, ибо дождь, лупя по волнам, несколько умерял их отчаянное буйство. Рол поднял голову, не в силах поверить, что они все еще на плаву, и увидел, что Горловина осталась за кормой. Они прошли ее. Море опять начинало вести себя несколько разумней, а ветер сменился на восточноюговосточный, сейчас он попадал по левому уху, а не по правому. Волны, впрочем, все еще вздымались, как горы, и если только они не хотели, чтобы залило корму и судно затонуло, надо было поставить какойникакой парус и бежать по ветру. Одним богам ведомо, сколько воды в трюме. Борта лишь на считанные футы поднимались над морской поверхностью, значит, они набрали тонны и тонны.

– Крид, Аркин, развяжитесь. Надо ставить временный парус или нам каюк.

Аркин был рулевым и ходил по морям лет двадцать. Но он всегонавсего отвернул лицо и не шевельнулся. Сдался. Один Крид поспешил, спотыкаясь, к Ролу.

– Обрубок фокмачты?

– Да. Если мы присобачим это дело к гротмачте, будет давить на корму, а это последнее, что нам нужно. Мы должны… – Он умолк на полуслове и оглядел корабль во всю длину. Груды ломаного дерева и горы такелажа усеивали палубу, но бушприт на носу был целехонек. Если бы ктото мог пробраться на самый край этого тонкого куска дерева, ныряющего в волны, и закрепить один конец временной снасти.

– Я иду на бушприт. Ты укрепляешь другой конец на том, что осталось от фокмачты.

– Нет, позволь мне…

– Это приказ, Элиас. За дело.

Они уговорили еще одного ошалелого матроса спуститься вниз и достать стаксель из парусного рундука, а Рол тем временем выбрался на бушприт. Ему вновь и вновь приходилось стискивать зубы и наклонять голову, меж тем как мимо него и над ним проносился бешеный водопад, грозя оторвать его от дерева. Но вот опять пронесло, и он хватает ртом воздух, и трос все еще обвязывает его запястье. Медленная работа, но в конце концов он все же закрепил снасть двух дюймов толщиной в двух третях пути от носа по бушприту. Когда он вернулся на бак, он ощутил изнурение, какого еще никогда не испытывал, и морская вода изливалась из его ушей. Он склонился, и около пинты ее выплеснулось на палубу.

Они подняли потрепанный стаксель, и этого оказалось достаточно, чтобы развернуть нос корабля и направить его по ветру. Безумная боковая качка начала успокаиваться, а килевая стала ровнее. Теперь «Большой Баклан» вновь двигался как корабль, а не как игрушка, влекомая стремниной.

– Становится светлей, – заметил Крид, и Рол, подняв глаза, обнаружил, что это правда. Но до чего сжимается сердце, когда, поглядев вверх, не видишь над головой ничего из прекрасного хитрого узора мачт, рей и такелажа. «Большой Баклан» стал бедным убогим калекой. И медленно умирал под их стопами. Но хотя бы отступала грозовая тьма с молниями. Опять был день. Только ветер не менялся, а попрежнему злобно вопил у них в ушах, безжалостно гоня их вперед. И дождь. Рол открыл рот, и дождевая вода наполнила его в считанные мгновения, смывая соль. Громадные капли ударяли по коже, точно градины.

Рол подтянулся. Кучка моряков собралась вокруг него, ибо теперь им замаячила надежда.

– Становитесь к помпам, – распорядился он. – Нам ни к чему губить корабль и себя.

Ветер замедлил скорость, но не отступал и не менял направления пять суток. Все это время никто из оставшихся на «Большом Баклане» моряков не спал более пяти минут подряд. Они двигались на западсеверозапад, единственным курсом, который удавалось держать, чтобы идти по ветру. Они поставили рей на гротмачту, но любой поднятый там парус давил на корму, та опускалась к воде, и вот уже волны начинали плескать через гакаборт. Днем и ночью люди стояли у помп, пытаясь облегчить вес. Матросы засыпали прямо под барабанящим по мокрым спинам дождем, а поднимать их и вновь ставить на работу приходилось пинками и затрещинами.

Кисть руки Протеро почернела и омертвела. Рол отсек ее жаждущей крови саблей и прижег обрубок кипящей смолой. Только тогда единственный раз они смогли попытаться развести огонь в камбузе, ибо вода стояла по колено. Матросы пили солоноватую дождевую воду из привязанных на шканцах бочонков и жевали серую солонину. Все припасы лежали в трюме под семью футами воды. Медленно и мучительно они начали брать верх в битве у помп, и потоки воды, низвергающиеся наружу за правый и левый борта, становились тоньше и прерывистей. На пятый вечер, когда сперва одна, а затем другая помпа принялись чавкать, Рол созвал всех, а в живых остались елееле два десятка, и угостил капитанскими ромом. Затем отправил их в их размокшие гамаки, а сам с Протеро и Кридом встал к рулю. Смуглое лицо Протеро теперь стало белым, точно вырезанным из слоновой кости, но обрубок был чист, и Крид зашил ему под смолой рассеченную плоть у кости. С ясными глазами лучший друг Рола стоял у компаса и вглядывался вперед.

– Счисление пути? – спросил он.

– А ты как думаешь? – огрызнулся Рол.

– Восемь узлов.

– Ты уверен?

– В первые два дня, согласен, – сказал Крид. – Но в недавнее время скорость немного замедлилась. Я бы сказал, что теперь шесть.

– Очень хорошо, – протянул Рол. – Восемь узлов – это шестьдесят четыре лиги в сутки двое суток, а шесть – это сорок восемь лиг в сутки трое суток. То есть…

– Двести семьдесят две лиги, – сказал ему Крид.

– А от Горловины до побережья Бьонара этим курсом двести семьдесят пять. Господа, мы пересекли Внутренний Предел. Полагаю, вотвот наскочим на сушу.

– Или она на нас наскочит и раздолбает, – огрызнулся Протеро. – Если бы облака развеялись, мы бы ее уже видели. В любом случае нам предстоит высадка через часдругой вслепую на неведомом берегу. Надо бы лечь в дрейф и послать к берегу шлюпку, чтобы отыскать стоянку. А не то корабль гробанется с концами.

– Согласен, – ответил Рол и вытер лицо ладонью со шрамом. – Хотя лечь в дрейф, когда у нас только и есть, что клок стакселя, может быть не самой легкой на свете задачкой.

– Тогда бросим якорь, – предложил Крид. – Даже если здесь слишком глубоко, он замедлит движение, а когда мы доберемся до отмелей, есть надежда, и немалая, что он зацепится и удержит нас.

Рол поглядел на Протеро. Смугляк пожал плечами.

– Ты теперь старший. Последнее слово за тобой.

– Великолепно, – и Рол кисло улыбнулся. – Очень хорошо, ребятки, бросаем якорь, и молитесь этому паршивцу Рану, чтобы нам подвернулся хороший грунт.

Они бросили оба якоря: носовой и кормовой, а затем вся команда оставалась без движения на палубе, помогая определить, замедлилась ли скорость. Наконец Рол кивнул.

– Мы сбросили добрых три узла. Протеро, пусть лотовой возьмется за цепи, посмотрим, что у нас под килем. Остальные – за работу. Чините лодку.

Пока экипаж латал единственную уцелевшую шлюпку, Рол спустился в капитанскую каюту, чтобы попытаться определить их положение. Астролябия рипарийца наряду с большинством его карт погибла или была смыта за борт. Не осталось ничего, достаточно подробного для такой работы, только одна крупномасштабная карта Внутреннего Предела и окружающих берегов. Взяв измерительный циркуль, Рол набросал их курс как можно точнее на сморщенной бумаге. И то, что обнаружилось, заставило его поджать губы и молча присвистнуть. Незримый берег перед их носом был не чем иным, как Голиадом.

Он откинулся на спинку любимого стула рипарийца, желая, чтобы старик был здесь, брал на себя всю ответственность и отдавал приказы. Голиад – это пустыня, служившая, как говорят, амфитеатром, где ставились бессчетные битвы между Бьонаром и Оронтиром и их союзниками, главное место решающих схваток в Умере. Но он менее чем в трехстах милях по берегу от Ордоса, места их назначения. Надо найти хоть чтонибудь на бесплодном берегу Голиада, чтобы починить корабль.

Рол принялся изучать старый шрам на ладони. Знак Моря, как назвал его рипариец. Он считал, что это добрая примета, оберег, не дающий утонуть. Рол думал о нем как о проклятии.

Бог бури любил играть с теми, кого отметил, и на этот раз ему попался Рол.

В дверь каюты забарабанили. Тут же без приглашения вошел Крид с сияющими глазами.

– Земля. – А затем добавил: – Капитан.

– Где именно?

– Чуть левее носа, может, в лиге.

Рол выбежал на палубу. Облака развеялись, изза них вышло жаркое солнце. Оно было истинным благословением для пропитанной водой одежды и мокрой кожи. Взглянув вперед, Рол увидел впереди горчичнотусклую береговую линию, лишенную намека на жизнь.

– Что скажет лотовой? – спросил он. Лотовой в передних цепях сматывал свою веревку.

– Четыре фатома, капитан, и все мелеет. Песок и галька. Ветер прекратился, и Рол, поглядев за левый борт, увидел длинную косу, дугой выступавшую на много миль в море. Корабль был с ее подветренной стороны, в защищенном месте. Протеро кивнул.

– Усса улыбнулась нам сегодня. Поллиги на югозапад, и мы разлетелись бы в щепы вон о тот мыс.

Корабль остановился, и все они малость пошатнулись. Якоря наконец задели дно, вошли в грунт и держали корабль по носу и корме. «Большой Баклан» находился в миле от берега.

– Три фатома! – прокричал лотовой. Восемнадцать футов глубины. Глядя через поручень, Рол ясно видел дно сквозь прозрачную воду с темной тенью корабля на зеленоголубом. Крохотные рыбешки серебрились в резвых косяках, и Рол заметил черепаху, медленно прокладывающую себе дорогу через них.

Глава 16 Высадка на берег

– Отвратительный риф, примерно в двух кабельтовых от берега вокруг всей бухты, – сообщил Крид. – И всюду близ него мощный прибой. Мы едва оторвались. Правда, есть расселина на северовостоке.

– Вы прошли через нее? – спросил Рол.

– Да. Пляж в виде молодого месяца длиной лиг эдак в пять. Но за ним высокие скалы. Тридцать фатомов, самое меньшее. Только с южного края они болееменее осыпаются. Там могут пройти люди. Во всех прочих местах даже горная коза не проберется.

– А если опять на веслах?

– Опасно. У нас ловкая лодочка, но и то мы оцарапали днище. Загруженная, она может и подвести.

В каюте повисло молчание, пока его не нарушил Рол.

– Молодчина, Элиас. Выпей рому.

Осужденный улыбнулся.

– Умелый матрос пьет в капитанской каюте?

– Считай себя старшим помощником, как Протеро. И выпей ради Бога.

– А я бы влез в бутылку через горло и погостил там подольше, – произнес Протеро, поглаживая обрубок руки. – Мы в ловушке.

– Ветер не поднимается? – спросил его Рол.

– Если бы не мыс, посудину разнесло бы о те рифы, как мы говорим. За пределами бухты он опять нарастает, и грядет шквал. Слыхал пословицу: «Ветер к берегу – друг утопленника».

– Кажется, Ран с нами еще не покончил, – сказал Рол. Он, не видя, поглядел на карту, которой не позволяли свернуться их стаканы, стоявшие поверх нее. Вот уже три дня, как они стоят на якоре в бухте, трудясь по двадцать часов в сутки. Но погода опять меняется, и не к лучшему.

– У нас есть временные мачты с реем на каждой, гротмачта со снастями для латинского паруса, и это хорошо. Но нам не выбраться из бухты при шквале, рвущемся к берегу. Переждем. Припасы есть, для соленой конины невелика разница, что она промокла. Меня тревожит вода. Здесь так отчаянно сухо, и в воздухе песок. Надо бы отправить к берегу добытчиков воды. Любой ценой.

– При попутном ветре мы дойдем вдоль берега до Ордоса за четырепять дней, – возразил Протеро.

– Да, при попутном. А учитывая, как нам везло до сих пор в этом плавании, мы не больното вправе на него надеяться. Нет. С тех пор как бочонки дали течь в бурю, у нас воды еще на два дня. И все. Я могу урезать воду, но предпочел бы попытаться найти источник на суше.

– Для такого свирепого кровожадного верзилы ты сама предусмотрительность, – с раздражением проронил Протеро. – Я бы…

– Парус! – раздалось с палубы. Все трое мигом вскочили на ноги и вывалились из двери на шкафут. Рол первым взлетел по шканцевой лесенке.

– Где?

– По левому борту, капитан, – ответил Михал, молодой боцман. – Идет сюда вокруг мыса. И только бы им это удалось.

Вся команда стояла на палубе, напряженно всматриваясь в точку к югу от оконечности косы, защищавшей их бухту. Гдето в полулиге отсюда двухмачтовик с латинскими парусами пытался удержаться в безопасности от скалистого берега, прорываясь против ветра. Матросы на палубе задержали дыхание, болея за экипаж чужого корабля и желая, чтобы он прошел.

– Сюда, сюда, – шептал ктото.

Корабль ударился правым бортом, через борт немедленно хлынули волны. На глазах у матросов «Большого Баклана» упала сперва одна мачта, затем другая. Неистовый прибой поднял судно и что есть силы бросил на скалы. Это был конец. Возможно, еще с полминуты в белом прибое виден был темный вращающийся образ, затем исчез.

– Божья Кровь, – процедил сквозь стиснутые зубы Протеро. – Этот сукин сын, отродье дурных ветров. Будь ты проклят, Ран, ты… – Крид положил ладонь на плечо его здоровой руки, он сдержался и кивнул.

– Ктонибудь может уцелеть, – сказал Рол с исступленно пылающими глазами. Ни один прирожденный моряк не может с равнодушием наблюдать за гибелью корабля. – Отправляемся немедленно. Протеро, остаешься здесь с гаванской вахтой. Мы с Элиасом отберем полдюжины лучших парней, двинемся к мысу и поищем живых. А заодно попробуем разведать, есть ли где вода.

– День близится к вечеру, – дерзнул напомнить Крид.

– Тем больше причин торопиться. Готовь треклятую шлюпку – и в путь.

Кругом смерилось ко времени, когда Рол, Крид и шестеро самых крепких и стойких из спасшихся матросов гребли прочь от «Большого Баклана». Все захватили кортики, а Рол свою саблю и пистолет с длинным дулом и колесным замком, найденный в каюте капитана. Сухого пороху и пуль у него хватало только для нескольких выстрелов, но Рол думал, что может удастся подстрелить какуюнибудь птицу. А то солонина уже начинает всем стоять поперек горла. Элиас сидел у руля, он ловко провел суденышко через расселину в рифе, которую одолел сегодня ранее. Бывший пират проявлял себя как весьма ценный член экипажа, и Рол дал себе клятву, что Крид никогда не вернется к подневольному труду в каменоломне. Его место в море.

Днище лодки проехалось по песку. Рол ощутил, как лицо его овеяло ровным жаром, то дышала близкая пустынная суша. После пребывания в море мертвенность воздуха казалась нелепой и одуряющей. Они втащили лодку на берег и встали на песке в пурпурном свете, порядком смятенные. Ничто под ногами не шевелилось. Каждый шаг точно приходился на отсутствующую ступень. Казалось странным, что земля такая твердая.

– Матью и Хайм, оставайтесь у лодки, – велел Рол. – Может, понадобится, чтобы вы достали бочки и покатили их вверх по берегу. Мы идем по косе посмотреть, не спасся ли кто при крушении. А затем вернемся, если найдем воду.

Одолевать мягкий песок оказалось непросто, и они тащились по изгибу пляжа в молчании, а вокруг сгущалась ночь. Глядя в море, они видели зажженные на борту «Большого Баклана» фонари, но никаких других признаков живой души на всем огромном протяжении песка, моря и звездного неба. Высокие скалы поднимались с одной стороны, точно крепостная стена, множество каменных обломков и голышей рассыпалось у их ног, там, докуда поднимался прилив. Элиас без колебаний вел отряд к месту, где оползень сотворил опасный путь наверх.

Они начали карабкаться на четвереньках, напрягая глаза в звездном свете, камни осыпались и шевелились под ногами. Один раз Рол не удержался и проехал пять ярдов вниз по крутому склону, но остановился, наткнувшись на твердый выступ скалы. Тяжело дыша, он вновь полез наверх.

Ушло больше часа, как прикинул Рол, чтобы подняться к вершинам скал. Они стояли, вытирая потные лица и поглаживая ссадины, глядя на мерцающее под звездами море и «Большого Баклана», хорошенькую игрушечку, лучшую здесь драгоценность. Здесь ощущался ветер, он быстро охладил их горячие спины и поверг в дрожь. С открытого моря били крепкие порывы, при которых убирают топсель. Дальше в бухте они видели блестящий белый прибой у рифа. Если бы не защищающая бухту коса, этот ветер сокрушил бы «Большого Баклана», как то незадачливое судно. По словам Протеро, чистое везение, что они подошли к берегу с подветренной, а не с наветренной стороны.

Ролу почудилось, будто он видит чтото еще на самом краю своего поля зрения. Огни на море. Целую череду. От ветра глаза его заслезились, а когда он их протер, все пропало. Может, две низкие звезды, поднимающиеся выше в небо от морской кромки. Обратив взгляды на сушу, они увидели широкое бледное плато, разрезанное посиневшими в ночи овражками и усеянное россыпью выветренных камней. Оно неуклонно поднималось, и далее они разглядели очертания темных гор против звездного неба на северозападе. Голиад представлял собой обширную чашу высокой пустыни, обрамленной Голоронскими и Миконинскими горами. За этими горами лежал Бьонар, могущественнейшее и самое ненавистное для чужеземцев людское королевство.

– Ничего себе работенка, искать здесь воду, – пробурчал Джуд Мохран, один из матросов. – Сухо, точно мертвецкий кашель.

Они пошли вдоль пляжа. Другие спотыкались о камни и приглушенно ругались, но Рол видел не хуже, чем днем. В годы после того, как он покинул Башню Пселлоса, он пренебрегал упражнениями, от его подготовки осталось чуть больше, чем воспоминания, но по ночам давало о себе знать кошачье зрение. В отличие от прочих он разглядел даже то, что это обилие камней, о которые ударялись ноги моряков, когдато составляло часть не дикой скалы, а рукотворных стен. Моряки шли через развалины древнего поселения, столь стародавнего, что даже вода из этих камней не остались один на другом, и все их округлил за много веков ветер пустыни, лишив острых краев, которыми они соединялись в кладке.

Ветер был крепче на косе, выдававшейся, наверное, на пол-лиги в море, а шириной не превышавшей четыре кабельтовых. Скорчившиеся деревца росли тут и там в более защищенных местах, их ветви рвались прочь от моря, словно в ужасе перед ним. Кора их была серой и чешуйчатой, листья узкими и жесткими, точно хвоя.

Еще полчаса, и вот они на самой оконечности косы. Под ними прибой гремел не слабей, чем пушки в морском бою, и мелькание белой пены просматривалось чередой к югозападу отсюда, где бежал вдоль берега второй риф. Здесь пытался пробиться погибший корабль, ища укрытия от ветра, но ветер успел этому помешать.

– Веревку, – проговорил Рол. – Кто захватил веревку? Один из высадившихся стал развивать моток однодюймовой веревки, который нес вокруг плеча.

– Уж не собираешься ли ты спускаться? – спросил Крид.

– Собираюсь. Спустите меня, и я осмотрюсь.

– Ничто не могло спастись у этих скал.

– Если бы мой корабль разбился и моих матросов унесло в море, я надеялся бы, что любые, такие же, как мы, моряки сделают больше, чем станут ломать надо мной руки с безопасного расстояния.

Крепко обвязанного под мышками, его принялись спускать мимо скального обрыва. Не такого уж гладкого, Ролу удалось найти опору для ног. По мере спуска буруны ревели все громче. Когда он спустился примерно на десять фатомов, оказалось, что веревки больше не хватает. Он развязал свой конец, обвил им тяжелый камень и начал карабкаться последние несколько ярдов, получая в лицо залпы холодных соленых брызг. Элиас был прав. Ничего. Ни щепочки. Жестокие волны очистили камень от любых останков кораблекрушения. Он зря тратил время.

Но нет, чтото едва шевелится в белизне бурунов. Большое и блестящее. Если бы не ночное зрение, Рол этого не разглядел бы. Не человек. Наверное, выбросило какуюнибудь большую рыбу. Рол подвигался все ближе, пока волны не промочили насквозь его одежду, а пена не заклокотала вокруг колен.

Моргнули два зеленых огонька, наблюдая за ним. Ему показалось, что в реве моря он разобрал голос. Вздрогнув, он стал карабкаться и скользить по черным камням, смахивая морскую воду с глаз. Не человек, но нечто, подобное человеку, крупнее, чем мог бы быть любой из людей. Неведомо что воздело руку, белопенный водоворот окружил его, пытаясь оторвать от скалы. На глазах Рола зеленые огоньки исчезли, скрытые бурунами. Он двинулся дальше, вода ударила его по голове и плечам, бросив навзничь на камни. Он прильнул к ним, дожидаясь, пока волна не отступит, ощущая вкус крови. Когда он смог взглянуть, неведомо что опять выбралось из воды. Оно было в фатоме отсюда, не более, на его лице, ибо у него, правду сказать, имелось лицо, поблескивали два огромных клыка, а изумрудный свет в глазах то вспыхивал, то пропадал, как обычно при мигании.

– Дай мне твою проклятущую руку, ну дай же! – Голос прозвучал хрипло и надсадно, но глубоко, точно из колодца.

Рол протянул руку, и ее немедленно охватила чудовищная лапища. Затем оба опустили головы, ибо на них налетела новая волна. Когда она ушла, неведомо что судорожно скакнуло вверх по скале, и Рол что есть мочи упер подошвы в камень, таща диковинную тварь. Ее ноги пружинили, и слышно было, как скребут скользкий камень когти. Когда Рол испугался, что сейчас его руку вырвет из плеча, одна нога спасаемого нашла опору, и жуткая хватка ослабела. Неведомо что с удовольствием выпрямилось в полный рост и шлепнулось спиной о склизкий камень. Они лежали рядышком и наблюдали, как гигантский бурун несется на них, белогривый и щедрый яростью. Затем как один вскочили и полезли вверх. Волна бессильно зачавкала у их ног и удалилась, гремя по гальке и камням. Спасенная Ролом тварь села, тяжело дыша. По всему ее громадному телу виднелись ссадины и признаки переломов, кровь темно сияла в звездном свете.

– Спасибо, – сказало спасенное. – Я держался здесь достаточно долго.

– Ты с корабля?

– А откуда еще? – Оно закрыло жуткие глаза, и сухой черный язык облизал его клыки. Тут Рола наконец осенило. Ночь в Аскари, нечаянный кусочек чужой жизни.

– Я знаю тебя. Ты полутролль. Тебя зовут Галлико.

Голова чудища резко повернулась, свет в глазах запылал ярче.

– Ну и дела! Откуда ты знаешь?

– Мы както встречались. Давнымдавно. Я спас вашего казначея от грабителей в Аскари. Я забыл его имя.

– Вудрин. Боже мой, тот самый ужасный юнец, в котором есть Кровь! А ты вырос, мой мальчик. А зовут тебя, да, зовут тебя, кажется, Рол.

– Так и есть.

Галлико рассмеялся, гулко, как из бочки, рокоча, перекрывая даже грохот бурунов.

– Вот мы и встретились столько лет спустя, случайно, на самом пустынном берегу на свете из нанесенных на карту. Если только здесь о чемто не позаботилась судьба, я на всю жизнь оставлю пиво. Мальчик, какая славная встреча, я тебе рад.

– Там был ктото еще?

Галлико заметно приуныл.

– Были, но не сумели удержаться. Их забрало море. Вудрина в том числе. Он совсем не умел плавать.

– Прости.

– Потом, потом. А сейчас надо бы залезть туда, где посуше. Я чувствую себя, как если бы заглотал половину треклятого Внутреннего Предела. Меня просолило по гроб жизни. Как ты спустился?

– Моя команда там, наверху, с веревкой. Они нас вытянут.

Время близилось к полуночи, когда все они стояли на вершине скалы. И когда моряки разглядели наконец того, кого, потея и стеная, тащили наверх, они утратили дар речи, как тот, кто отправился удить форель и вытащил кита. Придя в себя, они уделили Галлико немного драгоценной воды, и Крид, кажется, меньше прочих потрясенный встречей с полутроллем, помог тому перевязать раны. Галлико ободрали казарки, он заработал тьму синяков и кровоподтеков, когда его било о камни, а затем трясло и кидало несколько часов, пока он противился волнам, но он был бодр и весел. Как только ему это удалось, он заковылял к краю скалы и взглянул в море.

– А это ваш корабль там, в бухте?

– Да, – ответил ему Рол. – Нам в бурю снесло мачты, но мы уже поставили временные. Как только ветер, дующий на сушу, немного поутихнет, мы выйдем в море. Но нам нужна вода.

Галлико мрачно кивнул. Он все еще таращился на горизонт.

– Вам не повредит осторожность. Два бьонийских военных судна рыщут здесь в жажде крови. Это они загнали нас навстречу ветру, а когда сами пошли прочь от него, было слишком поздно, чтобы удержаться подальше от скал.

– Мы служим Купеческому Союзу. Сомневаюсь, что они нас побеспокоят, – сказал Рол, вспомнив померещившуюся ему в морской дали череду огней. Ему хотелось узнать, почему судно Галлико бежало от бьонийцев, но он не был уверен, как спросить. Полутролль доброжелательно оглядел его.

– Наш корабль, «Гадюка», был приватиром, Рол Кортишейн. Лучше тебе прямо сейчас это узнать.

– Ты пират?

Галлико жутко ухмыльнулся.

– За мои грехи.

– И был пиратом в Аскари?

– Строго говоря, нет. Но времена меняются. А теперь что ты предпочтешь: чтобы я ушел в глубь Голиада, или согласен терпеть такого, как я, в своей команде? Ты ничем мне не обязан, а я обязан тебе жизнью. Я уберусь прочь, если ты не хочешь дружбы с мне подобными, и не буду изза этого думать о тебе дурно.

Рол поглядел на Крида, но лицо бывшего приватира было непроницаемо.

– Оставайся с нами. Если что, найдется место под палубой, чтобы тебя спрятать. Я не брошу никого в такой беде, как у тебя.

Галлико положил лапу на плечо Ролу.

– Тогда еще раз благодарю тебя. Я этого не забуду. Теперь я твой по гроб жизни.

Несмотря на раны, Галлико смог не отставать от остальных. Они вернулись к основанию косы и двинулись в глубь суши. Ночное небо было совершенно ясным, сияющим созвездиями. Луны не было, но звездного света хватало, чтобы падали слабые тени. Поисковый отряд упорно шагал все дальше, навострив уши, дабы уловить шум самой тонкой водной струйки. Во рту у всех пересохло, а в бурдюках оставалось лишь с чашку. Дневной жар испарился, теперь на плато стало жгуче холодно. Дыхание густым паром плыло по воздуху от их лиц.

– Пустыня и холод, – произнес Рол. – Вот уж не думал, что такое бывает.

– Только ночью, – ответил Галлико. – Жара ушла к небу, ее впитали звезды, чтобы поддерживать свое сияние.

– Ты бывал в Голиаде раньше?

– Вообщето, нет. Но я бродил по Тукелару и Падрассу и полагаю, что все пустыни подобны друг другу.

– Почему ты стал пиратом?

Галлико долго медлил с ответом, рассматривая свои огромные косолапые стопы, шлепающие в пыли.

– Купеческий Союз становится не в меру жадным. Ему нужно полное господство на главных торговых путях этого мира. Тебе знакомы Вольные Города?

– Некоторые.

– Они независимы, отсюда и название. Городагосударства, существующие только с целью торговать, стало быть, лучшее прибежище для Купечества. Но я узнал, что Купеческий Союз, по сути дела, держит под пятой Вольные Города. Омер, Спицегавань, Перигор, Грайллор, даже Великий Урбонетто на Причалах. В любом случае Урбонетто и Спицегавань отказали в приеме грузов у своих пристаней кораблям, которые не поступили на службу к Купечеству, и ходят слухи, что скоро их примеру последуют другие.

– Они разорятся.

– Ты недооцениваешь объем торговли по бумагам Купеческого Союза, друг мой. Нет, вот что происходит: по всем Двенадцати Морям капитаны борются за красный флажок и платят недурные денежки за милость под ним ходить. Получив его, они ведут корабль куда им велено и берут любой груз, который для них приготовлен. Нет больше никакой свободы, даже для владельца судна. Он просто наемный служащий Купечества. А что оно такое, чтобы прибирать к рукам всю торговлю в этом мире? Ктонибудь знает?

– Я встречал их представителей. Люди как люди большей частью.

– Да, но кто их вожаки? Никто не может их назвать, и, пока все и каждый богатели, никому и в голову не приходило спрашивать, непохоже, чтобы у них имелись постоянные войска или защищаемые границы. Они в них не нуждаются. Другие государства станут воевать за них, если до этого дойдет. Бьонарцы ничего так не любят, как обрушиться на какуюнибудь маленькую страну под предлогом удовлетворения жалоб Купеческого Союза.

– Ты так и не объяснил мне, почему стал пиратом.

Галлико кивнул, и его костистые надбровные дуги опустились, почти коснувшись выпирающих скул, и зеленые глаза полыхали теперь как из глубин пещер.

– Мы торговали без разрешения в Спицегавани и нарвались на взыскание. Корабль отобрали прямо у причала и задержали команду. Вудрин и еще несколько, включая и меня, бежали сушей и проделали на своих двоих весь путь до южной оконечности Осмера. Там мы несколько месяцев трудились как рыбаки, пока однажды в те воды не зашла стремительная, как чайка, шебека под Черным Флагом. Рыбаки бежали, а мы остались. То была «Гадюка», и ее капитан Гарун Сехарис согласился нас взять. Сперва мы только хотели морем покинуть Осмер, но приватиры поведали нам, что мы занесены в черный список по всему Западному Спокойному Морю. Ни один капитан не возьмет нас на службу. А надо сказать, что для меня по крайней мере это не просто вопрос о перемене имени. – Тут Галлико горестно усмехнулся. – У меня есть склонность выделяться в толпе. Прочие решили попытать удачи в других местах, но я остался на «Гадюке» за неимением лучшего выбора, а Вудрин остался со мной. Так я и стал пиратом.

– И ты учинял насилие, грабеж и убийство, как поется в песнях? – спросил Рол. Галлико поглядел на него.

– Да. Да. Я убивал и грабил. «Гадюка» захватила четырнадцать кораблей, прежде чем нас загнали на скалы здесь, в Голиаде, и все четырнадцать принадлежали Купечеству. Мы убивали только тех, кто оказывал сопротивление, высаживали экипаж в корабельных шлюпках, забирали груз, а корабли сжигали. Так приватиры делают свою работу.

– Где вы избавлялись от своих грузов?

Галлико помолчал, глядя в сторону.

– Везде, где могли. Может быть, Купеческий Союз и прибрал к рукам всю торговлю, но всегда будет не вполне законная собственность, которую нужно продавать и покупать. В некоторых городах есть черные рынки для Черных Кораблей.

Дальше они шли в молчании. Товарищи Рола держались подальше от полутролля, особенно теперь, когда знали, что он пират. Один Крид не казался смущенным, как можно было ожидать. Один раз Рол заметил, что Элиас пристально глядит на него, словно, желая чтото сказать. Но что бы то ни было, бывший каторжник подумал как следует. И они тащились дальше без новых разговоров, крепко держа языки за зубами, холодный воздух обжигал опаленные солнцем лица.

Вдруг Галлико остановился. И все остальные тоже. Они шагали свыше двух часов и, наверное, углубились внутрь суши лиги на две. Голиад представлял собой бесплодную равнину, продуваемую песчаными бурями и усеянную образованиями из пестрого камня, единственной здешней растительностью были низкие кусты с листьями, подобными ножам. Здесь и там груды загадочных обломков образовывали длинные вереницы, а овражки свидетельствовали о том, что здесь шли в незапамятные времена обильные дожди, способные пробивать пересохшую корку этой земли.

– Вода, – объявил Галлико, проскрежетав языком по губам.

– Где?

– Близко. – Его ноздри раздулись. Он фыркнул. – Я ее чую.

Он двинулся на неуловимый запах и остановился у края одного из овражков, более густого лезвия тени под звездами. Пока другие с недоверием переглядывались, Галлико опустился на колени и громадными когтистыми лапами начал копать. Рол с Кридом взобрались на гребень лощины и посмотрели на север, туда, где против неба поднимались темныетемные горы. Миконины, высочайшая гряда северного мира. Некое могучее содрогание сердца земли нагромоздило их скользящими каменными уступами на пятнадцать тысяч футов от основания до вершин. Здесь они стояли круто, как стена, но Рол знал, что они становятся менее ужасными, если двинуться дальше на северозапад. Миконн, имперский город, расположен посреди них в высокогорной долине, попасть туда можно лишь несколькими перевалами, слывущими столь неприступными, что в течение столетий город даже не строил стен, чтобы себя защитить. И Рауэн гдето там на этих высотах, на миг он подумал, что может почти коснуться ее спящего разума. Рауэн, сражающаяся за то, чтобы стать одной из властителей этого мира, и она победит или погибнет. Демоны, терзающие ее сердце, никогда не позволят ей поступить иначе.

У бедра Рола возникла дрожь, и он положил ладонь на рукоять сабли. Сон оружия был неспокоен. Быть может, оно чуяло новые предстоящие схватки. Сабля жила своей жизнью. Рол уже успел к этому привыкнуть. Она алчная, дикая, и у нее есть голос, наполовину ему понятный. Какое чародейство сотворило этот клинок, он и гадать не пытался. Но оно давно покинуло мир людей.

– Говорят, Голиад был когдато раем земным, – тихо заметил Крид, взирая на горы, но видя нечто совсем иное. – Сад древнего мира, вылепленный руками самого Творца. И здесь Он поместил праотцов людей, сон которых стерегли ангелы. – Непроницаемые глаза Крида в упор устремились на Рола. – Говорят, коекто из тех, в ком есть кровь ангелов, и поныне ступает по земле.

– Я не догадывался, что ты чтото заметил.

– Это в глазах. Они не вполне человеческие.

– Мы с Галлико одно под нашими шкурами. Это тебя беспокоит?

Крид с улыбкой пожал плечами.

– У каждого из нас свое бремя. Что до меня, то думаю, я до конца моих дней буду чувствовать оковы на запястьях и удары бича надсмотрщика.

Крик, нестройный взрыв общего смеха сзади и снизу. Рон с Кридом бегом соскочили по склону оврага и нашли своих товарищей тесно обступившими коленопреклоненного Галлико. Полутролль все еще выбрасывал землю из порядочной величины ямы. Но теперь его лапы черно блестели, и еле слышный звон раздавался у его колен, там текла тонкая струйка.

– Вода, милостью всех богов, – вздохнул Элиас. – Галлико, я отдаю честь твоему носу.

– Да пропади он, мой нос. Идите сюда и помогите рыть. Еще четверть часа, и вот уже яма с водой блестит на дне оврага, и все они по очереди складывают горстью ладони и жадно заглатывают влагу. Вода была грязной, с песком, но на вкус пресная и прохладная. Они наполнили свои дряблые бурдюки и пили пинту за пинтой. У одногодвух вода изверглась обратно, но они снова стали пить. Вода касалась их желудков, точно подвижный лед, но тем не менее казалась благодатью. Наконец Рол велел остановиться.

– Пора обратно к берегу. Нам надо наполнить бочки. Вся остальная команда жаждет не меньше нас, а скоро уже заря.

Путь обратно казался короче, ибо добрая вода наполнила иссохшие тела. Галлико вскинул голову и вновь принюхался к воздуху.

– Ветер, дующий к берегу, стих. Сейчас его сменит другой, северовосточный или северосеверовосточный.

– Попутный для плавания к Ордосу, – заметил Михал, один из молодых моряков.

Они были еще в миле от берега, когда заметили необычное свечение у горизонта, шафрановое, вроде того, какое пролило бы крохотное садящееся солнышко. Они в недоумении изучали его на ходу.

– Может быть, люди у лодки развели огонь, чтобы согреться, – предположил Элиас.

– Что они жгут? Песок? – огрызнулся полутролль. Он опять помрачнел и ушел в себя. И тогда заговорил Михал:

– Это корабль. «Большой Баклан» горит.

Какая отчаянная чушь. Корабли ходят под парусами, садятся на мель, переворачиваются, разбиваются, тонут. Но не горят. Сами. Их жгут люди. Рол припустил со всех ног.

– Стой! – возвопил Галлико, точно труба в ночи. Рол бежал. Земля отскакивала от его стоп, он пронесся через впадину, заросшую искалеченными черными деревьями. Острые листья резали ему лоб, но он не замедлил бега. Он летел вперед со скоростью, какую давала нарастающая в нем ярость. Вот он достиг тропы среди скал, полез вниз и полупокатился по ней. Мелкие камни и пыль тучей мчались впереди него, взметываясь изпод ног. Сапоги его ударили по мягкому песку, и он побежал дальше. Он бежал мимо тел моряков, которых оставил на пляже, мимо разломанной в щепы судовой шлюпки. Он ринулся в воду, разбрызгав белую пену, и поплыл столь же уверенно, сколь и бежал, мигом сроднившись со стихией, не думая, все его сознание наполнила ослепительная белизна.

Протеро.

«Большой Баклан» был охвачен пламенем от клотика до ватерлинии. А на борту были распяты Протеро и те из их товарищей, которых Рол оставил глядеть за судном. Дюжина моряков корчились в пламени, меж тем как их мышцы и сухожилия рассыпались пеплом, кожа уже вся почернела, волосы пылали. Смола на конце обрубка Протеро полыхала ярким факелом, так что казалось, он истекает огнем, точно кровью. Глаза его уже иссохли, а лицо сморщилось до величины детского.

Рол подплыл к корабельному борту и вытянулся на воде, взирая на пожар. «Большой Баклан» стонал и трещал в предсмертных муках, горящие обломки сыпались с временных рей, точно кометы, с шипением погружаясь в воду повсюду вокруг. На борту раздался резкий грохот, бриг содрогнулся, в воздух взлетел настоящий фейерверк. Это взорвался, вспыхнув, небольшой заряд для вертлюжной пушечки. Корабль стал крениться, огонь злобно шипел у ватерлинии, бросая вызов прохладной тьме моря.

Рол с усилием отвел взгляд от сморщившегося лица Протеро и поплыл вокруг кормы «Большого Баклана». Стекла кормовых окон лопались с пронзительным треском, пламя жадно вырывалось оттуда и лизало гакаборт. Ярость Рола остыла, осталась лишь холодная зола. Он уставился в сторону горизонта, где небо светлело, предвещая утро. Но ничего не увидел. Он был слишком низко в воде, сказывались тяжесть сабли и капитанского пистолета у пояса. Он лежал на плаву у гибнущего корабля, который был его домом, не обращая внимания на мольбы и крики поискового отряда, уже успевшего добраться до пляжа. Наконец, когда на восходе ревущее пламя побледнело, он повернулся в воде и опять поплыл к берегу, смертельно измученный.

Глава 17 Место рождения человека

– Мы их видели со скал. У самого горизонта, – сказал Элиас Крид, бледный под краснотой солнечных ожогов. – Два бьонийских крейсера, идущих на югоюгозапад. Не иначе как посылали лодки за риф в течение ночи.

– Мы были судном Купеческого Союза, – вознегодовал молодой Михал. – О чем они думали?

– Флажка нет. Унесло в бурю, – ровным голосом сказал ему Рол. – Они приняли нас за спутник приватира и послали своих, не задавая особых вопросов. Они распинают пиратов, а нас они как раз за таковых и приняли. – Говоря, он поглядел на Крида и Галлико, а затем опять отвел взгляд, устыдившись своих низких мыслей.

– Я тебя не корю, у тебя горе, – сказал Галлико. – Беду на вас навлекла «Гадюка», и за это от всего сердца прошу прощения.

– Прощения! – вскричал Джуд Мохран с красными глазами. – Мой брат был на этом корабле. Он провел его сквозь бурю, когда не справлялись многие другие, и с ним расправились, как с гнусным разбойником! – Мохран был невеличкой, но стиснул кулаки так, как если бы собирался обрушить их на Галлико.

– Достаточно! – резко произнес Рол. – Нам надо похоронить двух товарищей и спасти все, что можем из имущества.

– Мы на берегу пустыни в сотнях миль от чего бы то ни было, – заметил Бартоломео Гейган, молодой моряк с Корсо, тихо и холодно. – Какой в этом смысл?

– Можешь сидеть и ронять слезы в Предел, если угодно, – огрызнулся Рол. – Но я намерен жить дальше. Теперь на ноги, все вы.

– Ты не можешь нам приказывать, – сказал Мохран. – Твои полномочия сгинули с кораблем. Теперь ты для нас ничто.

– Тогда ступай своей дорогой, Джуд, – спокойно предложил Рол. – Я тебя не держу. – Он встал на колени в песке и принялся рыть руками. Галлико и Элиас мигом присоединились к нему, а немного погодя и еще четверо баклановцев. Слезы бежали по лицу Мохрана, швырявшего песок прочь от себя, но больше он ничего не сказал.

Два года Рол ходил на «Большом Баклане», и многие из тех, кто погиб пригвожденными к горящей обшивке, все это время были его товарищами. Вместе с Протеро он плавал втрое дольше. По какойто причине, преклонив колени в жарком песке, меж тем как восходящее солнце яростно и безжалостно било ему в спину, он чувствовал, что это его прошлое опять настигло его. Было в его жизни нечто, не желавшее от него отставать, неподдающееся и неискоренимое, как отметина на его ладони. Оно спало целых семь лет, но теперь опять пробуждается. И вот он глубоко рыл песок, готовя могилу для большего, чем два трупа. Перед ним встали новые задачи, и охватившая его белая ярость поможет их выполнить.

Несколько досок было вырублено из обшивки лодки, а скамьи были разбиты в щепки. Даже если бы у отряда Рола имелся полный набор плотницких орудий, маловероятно, что удалось бы опять сделать суденышко годным к плаванию. Большинство бочек также было пробито, но одна оказалась целой, и ее Галлико привязал себе на спину, после чего распрямился так же легко, как если бы нес скатанное одеяло. Им удалось также найти несколько пластов сушеной рыбы, которая хранилась в рундуках всех лодок «Большого Баклана» на крайний случай. Подумав о своем «Нырке», Рол мрачно улыбнулся и, завернув рыбу в кус полотна, повесил себе через плечо. У моряков имелись ножи и кортики. У Рола пистолет капитана, не говоря о сабле, отряд располагал двумя полными воды бурдюками и несколькими огнивами, но, помимо всего этого, у них были только надетые на них лохмотья. Когда они набросали песчаные холмики над своими убитыми товарищами, какоето время все стояли у могил точно в изумлении, затем головы поднялись, и все, кроме Галлико, посмотрели на Рола, ища вдохновения.

– Мы идем в Ордос, как я полагаю, – сказал он. – Это три сотни миль по прямой. – Но ему не показалось, что он сказал то, что надо. Поход в Ордос не подводил его ближе к отмщению.

– Может, коечто подвернется и ближе, – прогремел Галлико. – На север по берегу отсюда есть место, где, как я знаю, нам будут рады. Но если мы туда попадем, не будет пути назад. Вам всем это следует знать.

– Что это за место? – спросил Крид с сияющими глазами.

– Люди называют его Ганеш Ка, Пиратский Город. Я бывал там в прошлом. Тяжелая дорога, если посуху, но короче пути в Ордос.

– Пиратский Город! Сказка для детей и сухопутных пьяниц в портовых тавернах, – съязвил Мохран.

– Нет, он существует, поверьте мне. Но если кто вступит в город, он не может вернуться назад. С этого самого мгновения он должен стать приватиром или погибнуть, ибо никому не дозволено покинуть город, если только он не вступит в команду одного из Черных Кораблей.

– Значит, нам всем придется стать пиратами? – спросил Сайед Русаф. Самый старший из уцелевших бакланцев, опытный старшина, который запросто мог найти работу где угодно на Двенадцати Морях.

– Таков тамошний закон, – сказал Галлико. Он внимательно смотрел на Рола.

– Я пойду, – заявил Михал. Он был достаточно молод, чтобы эта мысль его прельщала.

– И я, – подхватил Мохран. – Чтобы свести счеты с убийцами брата.

– А я нет, – произнес Русаф. – Бьонарцы ошиблись, это верно, и наши товарищи заплатили за это, но мы еще живы. И нет нужды отвергать обычную жизнь.

Последним из четверых изначальных бакланцев был Бартоломео, горячий юнец с Корсо.

– Откуда мы знаем, что это чудище говорит нам правду? – спросил он со сверкнувшими под растрепанной щеткой черных волос глазами. – Не исключено, что он нас заведет в какуюнибудь засаду, где подстерегают несколько его дружков.

Впервые Галлико вышел из себя:

– Ты маленький дурень… да что у тебя такое есть, что стоило бы отнять? Я предлагаю путь к обретению новой жизни. Одолевай горы, идя в Ордос, если тебе угодно. Орлы выклюют тебе глаза, прежде чем истечет неделя.

– А что скажет шкипер? – вмешался Русаф. – Рол, что ты думаешь?

Рол оглядел их всех, глаза его задержались на миг на преображенном лице Крида.

– Я верю Галлико. В отличие от вас всех я встречал его раньше. Если есть потайной город, он нас туда отведет. Для меня больше нет ничего ни в Ордосе, ни гделибо еще. «Большой Баклан» был единственным моим домом, а теперь его нет. Я хочу отомстить. Я доверю свой жребий Черным Кораблям.

– Значит, у нас нет выбора, – с горечью проронил Бартоломео. – Мы все должны стать пиратами или умереть здесь, в пустыне.

– Но это больше выбор, чем то, что досталось нашим товарищам, – сказал ему Рол. Он искоса взглянул на Галлико. – Наверное, можно чтото придумать, когда мы попадем в Ганеш Ка, какойто мощный удар. Не надо отчаиваться. Мы живы, в конце концов, там, где многие другие погибли.

После этого все уступили и нехотя согласились идти за Галлико. Не требовалось спрашивать Элиаса, его чувства ясно читались в его глазах. Небольшой отряд еще раз пересек пляж, поднялся на скалы и вернулся на плато. Теперь моряки устали, ведь они были на ногах всю ночь, но Галлико настоял, чтобы они сразу поспешили отдалиться от обугленных и затонувших останков «Большого Баклана».

– Отдохнем в полдень, – объявил он. – В самую жаркую пору дня. А затем продолжим путь после темноты. Сперва нужно вернуться к роднику, который я вырыл, и наполнить эту бочку. Невозможно выкапывать воду каждый раз, как она понадобится.

И они побрели в глубь суши. Рол и Галлико впереди, затем Крид и позади него Михал и Мохран. Замыкали шествие Русаф и Бартоломео. Они шли по своим следам под жарким утренним солнцем, сощурив глаза на отсвечивающую бледную нагую землю. Русаф, уроженец Тукелара, сорвал сухой лист с деревца и держал меж зубов, чтобы защитить нижнюю губу от волдырей. Другие сорвали с себя потрепанные рубахи и накрыли ими головы и плечи от пялящих лучей солнца.

На месте родника они нашли потрескавшуюся грязь, но Галлико опять выкопал его и подставил отверстие бочки под клокочущую воду. Дело шло неважно, пока они не наткнулись на решение вылить в бочку воду из бурдюков, вновь наполнить их из родника и так далее. Ко времени, когда бочка была полна, и бурдюки тоже, и все выпили столько, сколько могло удержаться в раздутом брюхе, солнце поднялось в небо на полвысоты. Галлико прикрыл глаза рукой и всмотрелся на север вдоль берега. Большое плато вдавалось в море на десять или пятнадцать лиг, а затем внезапно обрывалось отвесными приморскими скалами. По другую его сторону, и это было ясно видно даже сквозь нарастающее знойное марево, Внутренний Предел вновь врезался в сушу широким синим заливом.

– Мы к северу от Голгоса, и это хорошо, потому что там бьонийский гарнизон, – сказал Галлико. – Готов спорить, те два крейсера собираются заглянуть туда, чтобы их починили, наши кормовые стрелки нанесли им коекакой ущерб, прежде чем они загнали нас на скалы. Эта равнина впереди называется Горторов Стол. Четырнадцать лиг в глубь нее, и не будет воды, и это надо учитывать. За ней Залив Рингилла. Мы должны следовать его берегом на северозапад, к горам. На том конце излучины Ганеш, древняя земля, которая, если верить сказаниям, была когдато ленным владением Голиада, а теперь стала пустыней. Нам предстоит путешествие самое малое на две недели, ибо Ганеш Ка много дальше к северу.

Рол оглядел безнадежно пустынную землю вокруг, протяженность мерцающей охры, где только и было движения, что взметываемые ветром тучи пыли.

– Да как могли войска сражаться в месте вроде этого?

– Теряя столько же бойцов изза жары, сколько от рук противника, – ответил Галлико. – Голиад единственное место, где можно высадить военные силы между Ордосом и Урбонетто. В любом другом месте берег слишком горист для военного имущества или осадного обоза. Вдобавок, если направиться в глубь суши, есть перевалы через Миконины, которые ведут в сам Миконн. Бои велись за обладание этими перевалами в незапамятные времена воинствами Оронтира, и Кавайллона, и Армидона, и Мамеррийской Лиги, и все стремились через Миконн вторгнуться с тыла в Бьонар. Никому это не удалось. Даже сотню лет назад Голиад не был местом, которое вы видите теперь. То была холмистая саванна со стадами оленей, диких быков и ослов. Но здесь паслись кони бессчетных воинств и ступали сапоги множества солдат, они вытоптали траву на этой земле, а ветер довершил разорение. В этой части света дождь усердно льет осенью, а весь остальной год сухо. При отсутствии растительности, которая защитила бы добрую почву, дожди смывают ее, и теперь пора дождей не приносит жизнь в это место, потому что здесь не осталось зародышей жизни.

Рол разглядывал своего спутника не без изумления.

– Ты кажешься весьма недурно просвещенным для пирата.

Галлико ухмыльнулся.

– Я люблю читать.

После этого они шли в молчании, шаг их был тверд, но медленен. Галлико посоветовал им дышать с закрытыми ртами, чтобы защитить от пересыхания язык, а когда они пили, следил, чтобы делали по нескольку глотков, но не больше.

Земля пошла под уклон, затем опять стала подниматься, шагать в гору по такой жаре было нелегкой работой. Очутившись наверху, Рол оглянулся на ослепительное сияние Горторова Стола, и ему почудились там какието движущиеся в мареве черные существа. Он указал на них Галлико, и тот кивнул.

– Пралюди. Они охотятся на Столе стаями.

При этом названии чтото шевельнулось в памяти у Рола, но и только.

– Кто они?

– Дети пустынь. В некоторых отношениях подобны человеку, но даже отдаленно не люди. Коекто считает, что они итог неудачного опыта. Они опасны для одиночки или для небольшого невооруженного отряда. Но пока мы бдительны, мы способны их к себе не подпустить.

Стол начался, точно белое море, бьющееся в брега скалистых холмов. Здесь широкими плоскостями блестела соль, с безжалостной яростью отражая жар и сияние солнца.

– Натрите глазницы грязью, поможет от света, – посоветовал бакланцам Галлико. И они использовали немного драгоценной воды, чтобы покрыть лица грязной коркой, это сделали все, кроме полутролля.

– Есть развалины в нескольких лигах дальше, – продолжал тот. – Мы подойдем к ним и там заляжем до темноты. Только пралюди далеко заходят по Столу при свете дня. Любой человек, который попытается, ослепнет за несколько дней.

– И нет способа обойти Стол? – спросил Крид.

– Есть. Но это привело бы нас в предгорья, и мы сделали бы лишние пятьдесят или шестьдесят лиг пути. Надеюсь, нам удастся добраться до залива в два перехода. Земля станет добрей после того, как мы оставим позади Голиад, там есть леса и реки, мы даже, наверное, сможем добыть чтонибудь охотой.

Жара обрушилась на них волной, как только они ступили на Стол. Они зажмурили глаза от резкого света, грязь на их лицах потрескалась и пошла чешуями, несмотря на пот, который она впитывала. Ладонь Рола случайно задела замок пистолета, и кожу обожгло точно о ручку сковороды, оставленной на огне. Землю дробило множество трещин, образовывавших неровные четырехугольники, точно отряд ступал по разбитому зеркалу, в течение веков покрывавшемуся пылью.

– Здесь когдато было озеро, – заметил Рол. – Больно похоже на озерное дно.

– Так и было. Во времена, когда люди еще не пришли сюда, чтобы его увидеть, – подтвердил Галлико. Он двигался несколько неловко, и Рол заметил, как свежая кровь проступает на его повязках. И поразился выносливости полутролля.

– Много таких, как ты, ходит ныне по свету? – спросил он.

– Немного. Есть небольшие общины здесь и там, в которых у всех подобные отклонения. Я не вхожу в особый вид, я человек, но из тех, чей костяк исказило могущество Крови. Мои родители не были на меня похожи, хотя их тоже многие не сочли бы людьми. – Он бросил взгляд на Рола и, увидав его глаза, добавил: – Я родом из деревни в Миконинах со стороны Перилара.

– И оттуда твои познания в голиадской истории.

– Говорят, что однажды Голиад вновь станет садом, и когда это произойдет, Творец вернется на оставленную им землю и даст каждому из людей жизнь после смерти. Славная сказочка, но сказки недорого стоят. Мне хотелось бы добраться до истины. Я уйму дней потратил в Турмийской Библиотеке в самом Миконне в те времена, когда мне подобных там привечали. Но говорят, вся ученость на свете ничто по сравнению с архивами Кулла, острова Короля Чародея.

– Кто такой Король Чародей?

– Ты с тем же успехом мог бы спросить Имя Божие или как Он сотворил мир. Что до меня, я думаю, король Кулла Уэре, последний из Древних. Последний на земле ангел, можно сказать.

– Он зло?

– Не знаю, Рол. Никто не знает, чего он хочет от мира. Его подручные приходят и уходят, они незаметны среди нас. У него нет войска, он не ведет войн, и все же народы содрогаются при упоминании его имени. Я слышал утверждения одного старика в Миконинах, что он всего лишь ждет, когда некая перемена снизойдет на мир, после чего покинет свой остров и снова явится среди людей, но тот старик был полупомешан и полупьян. Как я уже говорил, сказки недорого стоят.

– Почему ты покинул свою деревню в горах?

– Бьонарцы спалили ее во время одного из своих грабительских набегов на Перилар и всех перебили. Впрочем, они дорого заплатили за свое бесчинство, мы, Народ Крови, знаем, как нужно драться, если на чтото годимся. Думаю, периларцы рады были видеть, что мы уходим. По мере того как наше число убывало, возрастал людской страх перед нами. – Галлико умолк и поглядел через плечо на остальной отряд. Низкий гул беспредметных бесед затих, и бакланцы бесстыдно подслушивали.

– Бьонарцы много что на себя берут, – мрачно изрек Рол, коечто забыв.

– Они всегда были забияками, это верно. Но сейчас они вовсю заняты собой.

– Это как?

– Да я об этой их междоусобице. Арбион и Фидон приняли сторону мятежной королевы, и могучие битвы прокатываются по самой Долине Миконна. Последнее, что я слышал: Бар Афал бежал из столицы, чтобы собрать новые войска на севере.

Рол немо шел вперед. Его потрясенный ум охватило безмолвие.

– У нее есть постельничий, он также один из ее полководцев. Он говорит побьюнийски с гаскарским призвуком. Его называют Язвой, говорят, он опытный убийца. В любом случае нескольких из наиболее одаренных военачальников Бар Афала убили при загадочных обстоятельствах.

– Что ты знаешь об этой мятежной королеве?

– Рауэн Бар Хетрун, так ее зовут. Она красавица, но холодна как лед и безжалостно разит клинком. Она привлекла к себе многих знатных людей, используя равно страх и похоть. Ходит молва, будто половина благородного сословия Бьонара испытала на себе ее чары в то или иное время в последние пять лет. Именно так она обрела своих первых сторонников для начала: в спальне. Но самое странное то, что в ней есть Кровь. Или так болтают. Представь себе, Бьонар под властью государя с кровью Уэрена. Богу ведомо, это может обернуться к лучшему.

– Может, да, а может, нет. – У Рола защемило сердце.

– Там впереди чтото есть, – объявил Крид. – Прямо на Столе.

Галлико прикрыл лапой глаза и кивнул.

– Похоже на развалины.

В мареве впереди и впрямь показались осыпающиеся останки большого строения. Несколько приблизившись, путники разглядели, что это было некогда чемто вроде башни. Еще ближе, и Рол не без содрогания осознал, что вид сооружения ему знаком, изначально то, что здесь осталось, было точным воспроизведением Башни Пселлоса в Аскари. Здесь такую возвели на равнине, а не на склоне холма, и Рол видел теперь у основания громадные, соединенные без раствора, безупречно отесанные камни. Они казались нетронутыми временем, неповрежденными, но стоило поднять глаза, и могучие ряды расстраивались и разбивались, словно башню разрушила, упав на нее сверху, ладонь великана. И повсюду вокруг опрокинутые блоки лежали россыпью и грудами, полупогребенные в пыли и песке.

– Это было уэренское строение, – сказал он.

– Да, – согласился Галлико. – Туррин Ра, так, я слыхал, это называют. То есть всегонавсего «Высокая Башня» на старинном наречии.

Они подходили ближе шаг за шагом, изрядно усталые, моряки изучали развалины с недоверчивым любопытством. Пот высох белыми солеными кольцами на их одежде, легкие сапоги и башмаки, которые они носили, уже шлепали на их ногах, эта обувь была рассчитана на деревянную палубу, а не на грубый песок тропы через пустыню.

Когда они вступили в пустой воротный проем башни, солнце оказалось отрезано стеной, и они вздохнули с облегчением в благодатной тени. Камень развалин был холоден на ощупь, несмотря на дневную жару, и, положив на него ладони, они забыли свои мучения. Галлико повел их по уцелевшей лестнице, и обнаружилось, что половина одного из верхних уровней сохранилась болееменее нетронутой. Здесь их проводник предложил им растянуться и отдохнуть. Путники бросились на пол, точно деревянные куклы, у которых обрезали нити, слишком усталые даже для взаимных пререканий. До темноты оставалось пятьшесть часов, все почти мигом уснули, распростершись на камне, но Рол сидел, глядя сквозь безупречную арку проема одного из огромных пустых окон, и взгляд его двигался через опаленный солнцем Стол к синим горным высотам позади, бледно обозначенным против пустого неба. Галлико сидел рядом, вытирая с ран свежую кровь и изучая его лицо.

– Ты бы поспал. Нам идти всю ночь.

– Со мной все в порядке.

Они отпили по несколько небольших глотков тепловатой водицы из одного из бурдюков, и Рол помог полутроллю снова перевязать раны. Израненная кожа уже смыкалась, глубокие порезы, нанесенные прибрежными камнями, напоминали рты с бурыми губами.

– Ты быстро исцеляешься.

– Оба мы: я и ты. И все, в ком есть Кровь.

Впав неведомо почему в раздражение, Рол упал на спину.

– Кровь. Хотел бы я никогда о ней не слышать. Я был когдато рыбаком и жил тихой жизнью на тихом островке.

– На Деннифрее. Я слышу тамошний отголосок в твоем говоре. Но ты бы не мог всю жизнь рыбачить, Рол, уж чточто, а это я в тебе чую. Ты здесь по некоей причине. Вот почему я предложил идти в Ганеш Ка. Как ты думаешь, повел бы я туда других, если бы не ты?

– Значит, это такое особенное место?

– Это прибежище, и одно из последних, для всякого народа вроде нас с тобой. Моя деревня была другим таким местом, и ее сожгли. Эти люди не будут счастливы, пока мы не станем преданием, и Малое Племя не получит мир в полное свое распоряжение. Человек всегда боялся того, чего не мог понять. Можешь попытаться затеряться среди них, но ничего у тебя не получится.

– Достаточно хорошо получалось эти последние семь лет.

– Столько минуло с тех пор, как мы пили пиво в Аскари? Доброе товарищество, озаренное огнем в продымленной таверне. Густой смех.

– Да, кажется, целая жизнь прошла.

– Значит, с тех пор ты коечто видел в большом мире.

– Я… Да я был моряком, и только. Это все, чего я в жизни хотел.

– А теперь нет? Что же, кто знает, может, ты найдешь для себя какоето другое занятие в Ганеш Ка. Он тоже стар, и там есть люди, которые много знают о мире в прошлом и настоящем.

– Город пиратов и одновременно – ученых?

– Если тебе угодно. А теперь я буду спать, даже если тебе не хочется. Разбуди меня, если начнешь клевать носом. Ктото должен бодрствовать. – Тут могучая голова Галлико упала ему на грудь. В считанные мгновения он мягко захрапел.

Дыхание спящих было единственным звуком, который слышал Рол. Стол в действительности представлял собой плоское блюдце, хотя, проходя по нему мили, это трудно было заметить. Ветер мог дуть гдето высоко в чистом небе, но здесь было мертво и тихо, точно в погребе.

Рол вытер пот с лица, противясь побуждению выпить еще воды и кляня себя за то, что не предоставил сторожить Галлико. Он был крайне утомлен, более того, едва жив, так что мысли в его голове едва шевелились. Он принялся счищать песок и пыль с пистолета рипарийца. Достав из кармана свернутый фитиль, Рол обнаружил, что тот почти сух, несмотря на предутреннее погружение в воду. Рол зарядил оружие, в его распоряжении имелись всего четыре свинцовые пули. Далее, заметив, что трут отсырел, он разложил волокна шерсти и коры на камне, чтобы просушить. После чего обнажил саблю и осмотрел сверкающий клинок. На нем виднелась та же тень бури, что и в глазах Рола, и нигде ни пятна ржавчины. Он провел пальцем по желобу с пылкой нежностью, затем наклонился вперед и поцеловал металл. Тот был освежающе холоден, и, касаясь его губами, Рол испытал трепет в чреслах вроде того, какой случается у мальчика, впервые случайно увидевшего наготу красивой женщины.

– Что ты, – пробормотал он, но оружие оставалось холодным и молчаливым. Он убрал клинок в ножны и ощутил через рукоять острую досаду.

Какаято часть его мозга продолжала работать, и, когда он снова открыл глаза, кругом была тьма. Воздух вокруг был прохладным и синим, но камень башни сохранил тепло, которое собрал в течение дня, и прикосновение к нему было приятным. Все остальные еще спали. Но двигалось нечто иное. Гдето рядом.

Вот опять. Едва слышный скрип на ступенях, точно ктото переставил ногу. Рол поднялся настолько осторожно, насколько позволяло то, что осталось от выучки Пселлоса, и бесшумно прокрался к лестничной площадке. Чернымчерно. Впрочем, если выглянуть в уцелевшее высокое окно, была различима бледная земля внизу, а в вышине сурово светились звезды.

Светлый краешек земной тверди обещал скорый восход луны, ожидался лишь совсем тонкий серп молодого месяца. В воздухе ни дуновения, чтобы прочистить запыленное горло, и когда Рол глотнул, язык оказался словно весь в оболочке песка.

Рол взглянул вниз по лестнице. Его ночное видение пронизало черноту, и та перестала быть глухой. Ктото стоял у подножия лестницы. Даже сверхъестественное зрение могло определить только то, что внизу человек или некто, ему подобный, с короткими ногами и длинными руками, очень изящными. Грубое бесформенное тулово и странно запавшая в плечи голова, почти как купол. Никакой шеи и ничего, намекающего на лицо. Но он знал, что существо за ним наблюдает. Он не боялся и, более того, испытывал нечто вроде сострадания.

– Кто ты? – спросил он. Существо исчезло так быстро, что он его почти потерял. Рол обнажил саблю, мгновенное спокойствие оборвалось и он ринулся вниз по лестнице. Выбежал наружу из проема с отсутствующими воротами и не останавливался, пока обширный и яркий свод ночного неба не оказался над ним повсюду, света оттуда лилось куда больше, чем по его представлениям могли дать звезды, хвосты кобыл и тонкие алмазные узоры по черному. Горторов Стол лежал вокруг него, пустынный, лишенный примет, а ближе неровными рядами и грудами рассыпались каменные обломки башни. Никаких признаков пришельца, ночной воздух холоден и тих.

У плеча Рола появился Галлико, скорый и бесшумный, несмотря на размеры.

– Что это было?

– Не знаю. Может быть, прачеловек. Никогда не видал ничего подобного.

Полутролль принюхался, и воздух вновь вышел из его ноздрей двумя серыми струйками.

– Да, они здесь были. Пора уходить. Может, они еще будут собираться какоето время.

– Галлико, от него не исходило угрозы. И он бежал от меня.

– Чтобы привести своих собратьев по стае, можешь не сомневаться. Они никогда не охотятся в одиночку. Идем, поднимем остальных. В башне больше не безопасно.

Отряд двинулся вперед через Стол, ворча изза того, что пришлось второпях прервать отдых, и дрожа от холода пустынной ночи. Все, кроме Рола и Галлико, спотыкались и попадали ногами в глубокие трещины, спеша на север. Было жгуче холодно, да и голод начал подрывать их силы, несмотря на то что они перекусили наскоро соленой рыбой прямо на ходу. Глоток воды каждый тоже получил, когда они неловко топали следом за Галлико.

– Что за спешка? – с досадой спросил Бартоломео. – У нас с кемто состязание?

– Да, – коротко ответил Галлико. – Не зевайте и держите наготове оружие.

– Кто на нас здесь нападет? – удивился Русаф. – Ящерицы? Жуки?

– Вон они, – произнес Рол, указывая. Галлико проследил за его рукой. Движение обнаружилось столь мимолетно, что впору было принять его за обман зрения, но полутролль кивнул.

– Подходят по левому борту.

– Я бы предпочел остановиться и подождать их, а на драться на бегу, – заметил Рол.

– Как раз этого им и надо от небольшой кучки вроде нас. Остановись всего на несколько минут, и они воспользуются этим, чтобы собраться сотнями. Нет, они вроде волков. Остановившаяся добыча их только распаляет.

– Да о чем вы двое болтаете? – зашипел Русаф.

– О местных жителях, – с тонкой улыбкой ответил ему Рол. – Они намерены нас посетить.

В десяти ярдах впереди потрескавшаяся грязная корка вздыбилась, точно отверзся люк, и оттуда высыпал рой теней, бесшумных и скорых, как змеи. Краткое мгновение ушло у Рола на то, чтобы вобрать в себя их черты, прежде чем он обнажил саблю. И та метнулась вперед в его хватке с различимым свистом, прозвучавшим, точно женский смех.

Головы у этих тварей были, точно у кротов, безглазые, с нежными рыльцами и часто шевелящимися ноздрями на самых кончиках. Ниже обозначались влажные отверстия, которые могли быть ртами. А в целом они оставались безликими. Тонкие руки завершались четырьмя пальцами и на каждом по длинному когтю. Тела их были серыми, брюхо светлей, а спина темней. Плечи и спины покрывала тонкая шерсть вроде щетины на небритом мужском подбородке.

Они явились со всех сторон, в целом около тридцати или сорока. Бакланцы обнажили кортики, лица их во тьме белели, точно кость.

– Держитесь, – велел Галлико, – образуйте кольцо и не пускайте их внутрь.

Пралюди кружили, испуская пронзительное улюлюканье, которое резало слух. Все новые их собратья мчались, рысили и косолапили через равнину десятками.

– Мы бы вполне могли остаться в башне! – И Галлико сплюнул. – Это чтото новое, такая численность. Никогда не видел.

Черное кольцо осады сомкнулось. Они сражались молча, отчаянно, отбивая тянущиеся к ним когти, вновь и вновь выбрасывая вперед сверкающие острые лезвия. Укол здесь, тычок там, резкий, полный ужаса вздох, когда Русаф увидел, что его рука разодрана от запястья до локтя. Рол подался влево, чтобы замкнуть кольцо. Это походило на схватку с кустом терна, который мечет буря. Пралюди подступали, отскакивали, подпрыгивали и ныряли, кидались вперед, пытаясь достать моряков когтями, затем рассеивались, пропуская задних. Рол бил по ним с нарастающим отчаянием, вновь и вновь попадая в пустоту. Уголком глаза он видел громоздящегося над всеми Галлико, стремительно молотящего кулаками. Бочка с водой соскользнула с его спины и упала наземь позади него. Он повернулся на миг, и твари пустыни, воя, повскакивали ему на спину. Другие пробрались у него под ногами и стали лупить по бочке, проламывая доски с треском и всплесками. Крид пригвоздил одного к земле, его кортик согнулся, достав позвоночник. Сабля Рола обрубила когтистую лапу, устремившуюся к его лицу, обладатель лапы пронзительно и жутко возвопил. Подняв рыло, он выплюнул ком жидкости, которая разбрызгалась по плечу Рола. Рол обезглавил существо одним долгим взмахом изогнутого лезвия Ланцета. Жидкость взметнулась двумя дымящимися струями из плеч, лишившихся головы. Едкий запах горелого вынудил Рола задержаться. Дым вился от плеча верхней рубахи. Пока он еще глядел, изумленный, боль ударила его, когда ихор прожег одежду и опалил кожу. Он громко вскричал. Точьвточь как если бы на плечо попал раскаленный уголь. Теперь твари пустыни стояли вокруг них плотно, точно живая изгородь, и отряд бился отчаянно, спина к спине, кортики так и мелькали. Галлико находился снаружи кольца, один из противников все еще удерживался на его спине, вновь и вновь всаживая когти в крепкие мышцы, так что кровь текла по спине, а затем прикладываясь к ранам влажным ртом и в блаженстве всасывая кровь. Полутролль дернулся, заметался и принялся крушить пралюдей, падавших искалеченными справа и слева. По всей его необъятной груди вились, потрескивая, ручейки дыма, и он ревел от боли и гнева, продолжая сражаться.

Рол нырнул под пролетевшие в размахе когти нового прачеловека и двинул концом сабли вверх, в нежное рыло. Сталь, блестя, выступила из головы твари, Рол сбросил жертву с клинка и отшвырнул в сторону. Мучительная боль в плече одолевала его, его плоть словно пылала все глубже и глубже, огонь двигался к его сердцу. Он в отчаянии развернул саблю, схватился за клинок оцарапанной кистью и всадил кончик в свое тело, погружая все глубже, ища жгучую каплю, что его глодала. Затем извлек сталь обратно вместе с комком дымящейся плоти. Теперь боль опять стала переносимой, как при обычном ранении.

Он метнулся вперед из кольца моряков и обрушился на тех противников, что обступили Галлико. Сабля радостно пела в его руке, она казалась легче, чем когдалибо прежде. Он рубил, резал и рассекал, его собственная кровь напитала одежду от плеча до бедра. Он возвопил, увидев Галлико, рухнувшего на колени и раздирающего в мучениях собственную плоть, вырывая из нее горящие клочья и отбрасывая их. Кольцо моряков распалось. Рол видел, как Михал свалился и пропал под оравой пралюдей, безуспешно лягаясь. Крид и Мохран мрачно продолжали биться. Бартоломео стоял над телом Русафа с окровавленным кортиком в каждой руке. Галлико оказался погребен под верещащими пралюдьми, повсюду на земле виднелись лужицы его крови.

Свет забрезжил в глубине стали Ланцета и в глазах Рола. И вот они бело запылали и, казалось, дымятся без жара. Глухая ночь в пустыне преобразилась, став сумятицей скачущих теней. Рол закричал, но звук послышался пречудной: слишком глубокий для любой людской грудной клетки. Глаза его стали двумя окнами, сквозь которые лилось невыносимо яркое солнце иного мира. Пралюди заколебались и стали пятиться. Крик Рола возрастал, и вот уже в нем не осталось и следа человеческого. Отвратительно воняло горелой плотью. По клинку сабли проносились яркие волны серебра, один миг он стоял вертикально, и казалось, что это более не клинок вовсе, он обрел очертания женского тела, испуская иступленный женский смех. А затем вернулся в хватку Рола и принялся косить пралюдей, точно колосья в пору жатвы. Элиасу Криду и другим свидетелям, на миг забывшим о кортиках в обмякших пальцах, привиделось, будто Рол вдруг вырос и лицо его полностью переменилось. Сабля слилась воедино с его рукой и стала живым белым пламенем пяти футов длины, которым управляли обе его кисти, он возвышался над полем битвы, а белое пламя обрушивалось на врага, проходя сквозь плоть, кость и жилы, рассеивая останки убитых повсюду вокруг, повергая в ужас нападающих. Моряки видели жуткое, безрадостное, искаженное и застывшее лицо воителя, все тело которого теперь изливало свет, и вот им уже почудились за спиной этого огромного создания сияющие крылья, которые распростерлись и, за взмахом взмах, принялись оглушительно бить в воздухе над их головами. Все, кроме Крида, скорчились на земле, закрывая руками глаза. Пралюди возвопили в один голос, и те, кто мог, побежали со всей быстротой, на какую были способны их утомленные ноги. Но яростный крылатый свет преследовал их и умерщвлял слева и справа, паря над землей, выслеживая, не давая никому укрыться от огненных глаз.

Глава 18 Горторов стол

Крид нашел его в полумиле от поля битвы, двигаясь по следу крови и останков, по темной дороге убийства. Близилась заря, небо на востоке понемногу светлело. Вскоре поднимется солнце, чтобы начать дневное избиение иссохшей земли.

Рол лежал ничком, а меч под ним. Перевернув Рола, Крид увидел на плече прожегшее одежду отверстие, но никаких других отметин не оказалось. Элиас оттянул от кожи обугленную ткань и обнаружил под ней всегонавсего розовый шрам. Бок был весь в крови, теперь почерневшей, высохшей и потрескавшейся, но больше ничего. И казалось, что Рол спит.

Крид потер ему лицо грязными ладонями, а затем по нескольку раз капнул водой из бурдюка в оба глаза Рола. Они сразу открылись, моргнув, а сабля взметнулась оборонительным движением, остановившись в пяди от носа осужденного.

– Добро пожаловать обратно в мир, – спокойно произнес тот.

Рол сел и схватил бурдюк, выдавив оттуда струйку воды себе в рот. Затем вновь закрыл глаза и попросил:

– Скажи мне, что случилось.

– Михала нет, наверное, мертв. Русаф ранен, но будет жить, если рана не нагноится. Галлико… – Он заколебался. – Не думаю, что он доживет до вечера.

Глаза вновь открылись. В этот самый миг первый луч зари вылетел точно стрела изза горизонта над плоской местностью. И, попав в эти глаза, возжег в них сияние, в котором не было ничего человеческого. Затем край солнца показался над горизонтом, и глаза вновь стали просто глазами Рола Кортишейна, примечательными глазами усталого человека, и только. Крид забрал бурдюк, заткнул пробкой и выпрямился. Его собственные небольшие царапины повсюду на руках и плечах тоже требовали внимания.

– Мы вырезали у Галлико горящий комок и перевязали его как смогли, но они изрезали ему спину в клочья. Он потерял больше крови, чем какоелибо существо когдалибо на моих глазах. И жив. А они ее еще из него высасывали.

– Отведи меня к нему, – потребовал Рол. И встал, убрав в ножны дивную саблю. Он положил руку на плечо Элиасу, и тому пришлось сделать усилие, чтобы не съежиться от прикосновения.

– Ты помнишь, что ты совершил нынче ночью?

– Отчасти. Такое уже случалось прежде. Или нечто подобное. – Затем он слабо улыбнулся выражению лица Крида. – Я не дух, Элиас, и не демон. Тебе незачем меня бояться.

– Что же, в любом случае ты спас нам жизнь. Они нас всех умертвили бы, если бы ты не… Если бы этого не случилось.

Они пошли обратно к темной кучке людей, сбившейся на белой сияющей поверхности Стола.

– Бартоломео и Русаф хотят повернуть обратно к берегу и двинуться в Ордос. Они говорят, это место проклято.

– Они правы, – кротко заметил Рол, – но никто не повернет обратно.

Крид изучал его настолько тщательно, насколько мог. Это был тот самый Кортишейн, которого он узнал и научился ценить в последние несколько недель, но в нем появилось теперь и нечто иное. Нечто в первом помощнике с «Большого Баклана» стало тверже. Что бы ни случилось ночью, оно может повториться, и скорее всего повторится. Всегда ли белый крылатый свет отличит друга от врага, когда запылает, исторгаясь из людских глаз?

Они зароптали и попятились от него, когда он стал приближаться. Русаф, Бартоломео и даже Джуд Мохран. Галлико лежал у их ног, павший великан. Он повернул голову, и его глаза моргнули.

– Думаю, мы обязаны тебе жизнью.

Рол встал перед ним на колени, не обращая больше внимания на остальных.

– Можешь идти?

– Думаю, да. Другой вопрос, как далеко уйду.

– Мы тебе поможем.

– Оставим его здесь, мы не в состоянии поддерживать эдакий вес, – заявил Бартоломео. – Нам надо на юг. Эта пустыня проклята. Он нарочно нас сюда завел.

– Нет, – спокойно возразил Рол, не поднимая головы. Русаф, Бартоломео и Мохран попятились от Рола на шаг. На два. В глазах у всех троих виднелся отчаянный страх. Белая пена собралась в уголках их потрескавшихся ртов. Они походили на коней, готовых пуститься вскачь.

– Оставайся с ним, если хочешь, вы два сапога пара, оба чудища. – Это дрожащим голосом произнес темнолицый Русаф. – Мы не хотим больше иметь дела ни с одним из вас, равно как и с вашим проклятым пиратским городом. Мы люди. Достойные люди, а не пираты или… или… Воду мы разделим. Честно. – И провел сбитыми костяшками по нижней губе. Рол встал. Он был само спокойствие.

– Вы все будете делать то, что я велю. Мы двинемся дальше на север, и Галлико с нами. Мы идем в Ганеш Ка.

– Да кто или что ты, чтобы нам указывать? – взорвался Бартоломео. – Ты даже не капитан, ты только и был, что первым помощником. Мы не твоя собственность, и нечего нам говорить, куда идти и когда.

Рол шагнул вперед со стремительностью, поразившей их всех. И схватил Бартоломео за шиворот. Глаза у юнца ярко сверкнули, точно у теленка, пойманного мясником.

– Может, и так, Гейган, но вот что я тебе обещаю: если откажешься мне повиноваться, я тебя убью. Понимаешь? Я тебя убью. – Последние слова прозвучали с таким напором, что даже Крид попятился с рукой на рукояти кортика. – А теперь поможем Галлико встать. Ночь прошла, придется идти днем. Элиас, ты впереди. Курс строго на север. Бартоломео и Мохран помогают Галлико. Русаф, ты следующий. Понесешь бурдюки. Я замыкаю.

И больше ни слова. Галлико тяжело поднялся, земля осталась темной там, где он лежал. Джуд Мохран и Бартоломео Гейган поддержали его с обеих сторон. Отряд снова вышел в путь. Трупы пралюдей уже начали вонять, стеклянистосиние мухи размером с ноготь большого пальца человека тучами садились на них.

Они ковыляли через пекло, подобное чистилищу. С безоблачного неба немилосердно лил солнечный жар и, ударяя оземь, отражался волнами. Повсюду у горизонта задрожали и поплыли миражи. Крид внезапно отступил в конец шествия.

– Смотрите, – произнес он, указывая.

Черные создания, подобно жукам, двигались по равнине. Невозможно определить, как далеко, ибо между ними и наблюдателями дрожало пустынное марево.

– Думаю, на какоето время они оставят нас в покое, – сказал Рол. Голова у него кружилась, его слегка покачивало на ходу. Язык Крида казался слишком большим для его рта. Его губы потемнели и потрескались.

– У нас два наполовину полных бурдюка.

– Четырнадцать лиг поперек Стола, как сказал Галлико. Мы должны одолеть их не более чем еще в два перехода.

Крид поглядел на троицу из Мохрана, Бартоломео и Галлико. Полутролль нес большую часть своего веса, но его помощники быстро утомлялись.

– Нам повезет, – сказал он.

Они останавливались отдохнуть каждый час, и Рол надзирал за распределением воды на каждом привале: по глотку на человека и вдвое больше для Галлико. Затем они с Кридом сменили Мохрана и Бартоломео, и отряд продолжил путь. Казалось невероятным, что полутролль все еще жив. Выше пояса каждый дюйм его тулова казался так или иначе истерзанным или разодранным. Ранки подсыхали на солнце, но самые глубокие все еще истекали чистой жидкостью. Он мало говорил, его лицо застыло, как гранитное, в страдальческой решимости. Порой он спотыкался, и на Рола с Кридом точно обрушивалась гора.

Солнце совершало свой путь по небу и наконец приблизилось к унылому горизонту на западе. И тутто в его лучах обозначились вдруг твердые очертания Миконской цепи с ее крутыми вершинами. Они явились из пыли и марева, как будто сей же миг выскочив изза края мира, только что гдето и кемто для него изваянные. Затем в считанные минуты солнце упало за них, оставив розоватый отсвет на западе, и замерцали первые звезды. Быстро холодало. Сперва холод освежал, затем стал мучить. Они шли все дальше. Рол с Кридом считали шаги в первую половину дня, но сбились со счета вскоре после полудня, ведя под руки могучего Галлико. Крид считал, что они одолели около пяти лиг, но это была лишь желанная догадка, не больше.

Рол позволил отряду поспать часа два, и они легли, сгрудившись, на голой равнине, дрожа с сомкнутыми глазами. Крид пробудился к концу этого времени и нашел Рола стоящим с обнаженной саблей и глядящим на юг через Стол. Элиас тоже поднялся на ноги.

– Что ты видишь? – Он уже успел понять, что Кортишейн способен видеть в темноте. И Галлико тоже.

– Они движутся, но стараются не приближаться. Маленькие стаи, не более полудюжины в каждой. Теперь они нас боятся.

– Нехудо, – пробормотал Крид. И зевнул. Он думал, что, возможно, недостаток воды беспокоит его меньше, чем остальных. В каменоломнях Кеутты ее всегда не хватало. – Разбудим их?

Прочие на вид мало чем отличались от трупов в своем тяжком сне, разве что время от времени изумрудный свет мигал изпод век Галлико, и чувствовалось, как движутся под кожей его зрачки.

– Дадим им еще минуту.

– Ты бы убил его?

– Кого? Бартоломео? – Рол с неудовольствием улыбнулся. – Я не думал об этом. Надо было чтото сказать.

Крид изучил его лицо. Все еще лицо того молодого бородатого первого помощника на «Большом Баклане», но глаза стали на ничтожную долю холоднее. Элиас отвел взгляд.

– Они покинут тебя при первой возможности. Если и не Джуд Мохран, но эти двое как пить дать.

– А ты, Элиас Крид, осужденный за пиратство, как насчет тебя?

– Я пойду за тобой. Ты держишь путь в место, которое я хочу увидеть пуще любого иного. И мне нечего терять, разве что жизнь. – Он с достоинством встретил холодный взгляд. Рол кивнул.

– Значит, ты вроде меня. Хорошо, поднимаем их. Нам надо одолеть немало миль до зари.

Моряки пожевали немного рыбы и выпили свою скудную долю воды, не говоря ни слова, хотя и посматривали на Кортишейна как на зверя некоей опасной породы, вторгшегося в их середину. Галлико стало, кажется, существенно лучше. Он отказался от их поддержки с одной из своих прежних ухмылок и заковылял дальше, полагаясь на свои силы. В итоге они много лучше использовали время. Крид всмотрелся в небо и нашел Кулак Габриэля, затем повел взгляд налево, пока не отыскал Звезду Компас. И они последовали за ней на север, точно паломники, влекомые безумной целью. Никто не говорил, и Кортишейн шагал замыкающим, безмолвно, как призрак, его загадочные глаза сияли, словно уловили свет восходящей луны.

– Ты когданибудь прежде пересекал этот Стол? – спросил Крид полутролля.

– Не полностью. В сердце его я ни разу не побывал. И сомневаюсь, что побывал хоть ктонибудь. Но забредал туда на порядочное расстояние и с севера, и с юга.

– Почему? С чего бы комуто сюда стремиться? Каменоломни Кеутты по сравнению с этим сад.

– Бьонарцы загоняли меня сюда время от времени. Или я их заводил. Хорошее место, чтобы дать людям здесь заблудиться, если ты можешь развить хорошую скорость и у тебя приличный запас воды. Не каждый умеет поморскому определить страны света. Даже по звездам.

Отряд шагал всю ночь. Ближе к ее концу Галлико вновь сник, и пришлось опять поддерживать его по очереди. Рол объявил привал перед самой зарей. И все рухнули наземь как подкошенные.

– Мне надо поспать, – тихо сказал он Криду. – Посторожишь?

Но Крид тоже выбился из сил. Он то проваливался в сон, то возвращался к яви, точно лихорадящий, и уснул окончательно перед самым наступлением дня. Проснулся он некоторое время спустя, когда солнце выскочило в небо над плоским горизонтом на востоке и ударило его в лоб, заставив отомкнуть слипшиеся веки и ослепив его разум, как с перепоя. Он выругался и рывком поднялся, точно неискусно сработанная марионетка.

– Рол, Галлико, – прохрипел он. Те пробудились медленно, с трудом.

– Они ушли. И забрали воду.

Бурдюки были привязаны к запястью Кортишейна. Шнуры оказались перерезаны в темноте. На твердой земле не осталось никаких примет, не считая нескольких нечетких следов сапог.

– И Мохран? – спросил Рол, одурело мигая.

– Все. И забрали воду.

Трое стояли и, щурясь, осматривали местность во всех направлениях в белом сиянии утра. Ни малейшего признака недавних товарищей.

– Они подались на юг, – устало проронил Кортишейн.

– Значит, они болваны. Мы уже на полпути. Как они думают пройти мимо пралюдей?

– Может, они думают, что те запуганы. Может, меня они боятся больше. Жаль Джуда Мохрана. Хороший был человек. Боги Небесные, я спал как убитый. И ничего не чувствовал.

– Не стоит теперь сокрушаться, – заметил Галлико. – Они попытали счастья посвоему, а теперь мы посвоему. Еще два дня без воды нам не протянуть. Надо убраться со Стола к ночи.

Они стояли, на миг оцепенев. Впору бы броситься наземь и зарыть лица в сплетенные руки.

– Пошли, – сказал наконец Рол.

Крид еще ночью пометил выверенный по звездам путь, выцарапав в земле стрелку. Они двинулись вперед, теперь все трое рядом. В краткие минуты, прежде чем знойное марево заплясало у края небес, им померещилась синяя тень высоких гор впереди. А затем лишь снова являлись дразнящие миражи с несуществующей водой, и вокруг молчала безнадежная пустыня. Ни ветерка. Самый воздух словно был устрашен полыхающим солнцем. Они едва тащились весь этот день, в глотках пересохло так, что невозможно стало говорить. Крид спотыкался, точно пьяный, на порядочные расстояния плотно закрывая глаза от свирепого солнца, с одной ладонью на предплечье Галлико. Они не останавливались на отдых, казалось, молча согласившись, что будут шагать, пока не свалятся.

И Крид свалился. Ему почудилось, что он летит, словно его закружило в жаре печи. Он смутно почувствовал, как его лицо ударилось оземь, и понял, что у него песок на зубах, но пребывал в полной отрешенности, безразличный к судьбе своего тела. Открыв глаза, он не увидел ничего, кроме белизны. Чейто голос сказал: «Пей», – и он почувствовал, что его поднимают. Губы его коснулись горячей плоти, она была влажной, с нее капало, и он сознательным усилием втянул влагу. Это была не вода. Но язык вновь обрел способность двигаться вдоль зубов. И было чтото еще в этой медной жидкости. Она походила на хороший бренди, но была прохладна, как вода из источника летним днем. Белая слепота отступила, унялись и толчки боли в голове. Он увидел склонившегося над ним Кортишейна. Тот поддерживал его, как младенца, из предплечья Кортишейна капала кровь, и теперь Крид понял, что это за вкус. Его слегка затошнило, но у него даже не было сил для рвоты.

– Что, во имя Божие…

– Не говори. Галлико понесет тебя немного. Осталось недолго, Элиас.

Его подняли на израненные плечи полутролля, ему не хватило воли воспротивиться. Он словно лежал на движущейся горе. Теперь он видел яснее. Кровь Кортишейна словно охладила клокотанье жара в его сосудах, дав разуму успокоиться и вновь заработать.

Их тени, вытянутые и причудливые, падали справа от них, когда солнце начало спускаться к горам. Пляшущее марево впереди стало тоньше на исходе дня, и Крид, тупо кивая, увидел коечто, чего не было прежде. Иные цвета вступили на знойную белизну Стола и на темнеющее небо над ними. Он глазел долгие минуты, покачиваясь на плече полутролля.

– Земля, – прохрипел он наконец. – Может, в двух лигах. Боже мой, я вижу… вижу деревья.

– Радуйся этому зрелищу, друг мой, – прогремел Галлико почти шутливо. – Там, где есть деревья, есть и вода. Мы скоро туда попадем.

Они покинули Горторов Стол, когда упали сумерки. Белая иссушенная земля кончилась каменными бурунами и грудами грязи, дальше земля поднималась, становясь бурой, местами показалась зелень. Там росли пучки травы с острыми краями, чахлая акация, дубки и колючий кустарник. Трое ковыляли вверх по склону, словно существа, неспособные остановиться. Новая земля то уходила изпод ног, то опять взлетала. Камни пронизывали ее здесь и там, они крошились, образуя проходы, и громоздились холмиками. Трое путников нашли первые цветы у подножия скал, а затем услышали нежный, не сравнимый ни с какой музыкой звон бегущей воды. И вот она переливчатой чистой лентой блеснула в берегах серого камня. Они упали на колени и пили на четвереньках, точно звери.

Глава 19 Потайной город

Высоты Ганеша были к ним добры. Нетронутые, ненаселенные, они изобиловали дичью, столь не пугливой, что казалось позором убивать такую. Из неуклюжего капитанского пистолета Рол ранил двух юных оленят достаточно, чтобы Галлико смог загнать их и свернуть им шеи. Они выпотрошили и освежевали добычу, а теплую печень съели сырой, пока полутролль расчленял остальное. Затем троица улеглась и проспала всю ночь стопами к теплу огромного костра, слишком изнуренная, чтобы беспокоиться, не заметит ли кто или что во тьме этой дикой глуши разведенный людьми огонь. Здесь ночи были не так холодны, как в пустыне, но достаточно прохладны, чтобы побудить собирать траву и вереск для постели и дерево для костра. Они заночевали на немалой высоте, и когда зарумянилась заря, смогли полюбоваться широко раскинувшимся внизу Внутренним Пределом, чувствуя себя поистине королями.

– Я вижу корабли, – сказал Крид, глядя в яркое полыхание на востоке.

– Где? – спросил Рол.

– Востокюговосток. Три. Нет, четыре. С полным парусным вооружением. Идут колонной.

– Военные, – мрачно проронил Галлико. – Вероятно, часть флотилии, что преследовала «Гадюку». Бьонарцы вдруг ни с того ни с сего помешались на внимании к этому побережью. Хотел бы я знать, имеет ли это отношение к их междоусобице.

– Лучше бы для твоего города, чтобы он был как следует спрятан, – сказал ему Рол.

Они шагали на север берегом тринадцать дней и все это время не встречали ни признака человека или его деяний. Справа от них Внутренний Предел катил свои белогривые волны до горизонта, а слева холмы возносились где мягкими складками, где скалистыми откосами к высотам Миконин, покрытые темными лесами из сосны и тополя, благоухающими тимьяном. Рол закопал пистолет капитана, так как пули кончились, и Галлико соорудил пращу, вырезав ремень из оленьей кожи, чтобы сбивать кроликов и птиц для вечерних трапез. Они забирали яйца из птичьих гнезд, глодали щавель и побеги папоротников и пили из каждого ручья, который им попадался, избавляясь от застарелой жажды. Раны их заживали, а постоянная ходьба с недолгими перерывами на еду заставила их исхудать, но укрепила мышцы, сделав их неутомимыми и бодрыми, и они освоились здесь, точно всегда бродили по горным лесам с окутанными туманом скалами.

Они вышли к Ганеш Ка вечером, обогнув утес на конце горного отрога, возвышавшийся над прямыми словно копья тополями. В этом высоком гранитном выступе имелась щель, ровная и отвесная, точно прорезанная ножом, а за ней земля круто сбегала к морю, лежавшему больше чем на милю внизу. Последние лучи солнца исчезали за Миконинами, а внизу лежал пурпурный и синий от вечерних теней безупречный круг глубокой заводи, со всех сторон обрамленной светломедовыми скалами, над которой вилось и кричало бессчетное множество морских птиц. С открытым морем ее связывал только пролив в ущелье на востоке, едва ли в полкабельтова шириной.

Со стороны суши скалы были менее круты и, казалось, скоро кончались. При взгляде на них мало кому удалось бы решить, работа человека или прихоть стихий придали им их нынешний облик. На уровне моря они изобиловали входами в пещеры, но в темных отверстиях отсутствовали какиелибо признаки жизни. Стройные башни в виде лезвий из более темного камня поднимались над скальным гребнем, точно каменные изваяния тополей. Самая высокая башня возносилась на двадцать или тридцать фатомов от основания до острой вершины. Они стояли беспорядочными скоплениями, которые, впрочем, все в целом радовали взгляд полуугаданной симметрией. Посмотрев пристальней, Рол увидел у оснований башен скат, скрытый в тени, где угадывались более темные и более светлые углы, точно там шли улицы. Если здесь имелся некий общий образец, то деревья, которые там росли, мешали его определить. В целом от этого места веяло чемто загадочным и тревожным, точно от святыни, где поклонялись забытым богам. И пусть в башнях не горели огни, а на затененных деревьями улицах не наблюдалось движения, Рол улавливал дым от горящих поленьев, который нес мимо них дующий на берег ветер.

– Ганеш Ка, – произнес Галлико с облегчением и немалой усталостью.

– Он выглядит покинутым. – Рол нахмурился. Правду сказать, ему отнюдь не понравился вид этого города, смахивающего на прихотливую выдумку Творца, опробованную им на здешних прибрежных горах.

– Когда как следует стемнеет, увидишь, как он оживает и сияет огнями, но только со стороны суши. Скалы глубоко прорыты ходами, там с легкостью могут разместиться тысячи жильцов. Большинство предпочитают жить в башнях.

– Сколько их здесь живет? – спросил Крид. Говоря, он увидел, как замигали зажигающиеся ламы далеко внизу вдоль позвоночников башен, желтые огоньки казались совсем крохотными по сравнению с громадами из камня. Свет был неопределенным, точно движение под каменной шкурой. Не иначе как окна прорублены глубоко и почти невидимы.

– Несколько тысяч, – ответил Галлико. – И число меняется, смотря по тому, как много кораблей в море. Ходы у основания скал ведут к сводчатой подземной гавани с причалами из цельного камня. Там с легкостью могут пришвартоваться пятьдесят боевых кораблей. Весь город выстроен внутри кольца полузатопленного кратера, образованного неким стихийным бедствием седой древности.

Восходила луна, почти полная. К востоку над морем виднелась лента прозрачных розовых облаков, и красные отсветы взбирались по шпилям Ганеш Ка, а море внизу становилось все темнее, там уже настала ночь. Новые огоньки загорелись внутри каменных стрел, и по мере того как день угасал, они все уверенней светились в надвигающейся тьме – яркий узор, воспаривший над морем.

– Красиво, – вздохнул Крид. Он глядел на город точно изгнанник, приблизившийся к родным краям, лицо его преобразилось. – Я мечтал об этом дне. – Его голос оборвался, и он склонил голову. Галлико легко положил мощную лапищу на его плечо.

– Опять работа Древних, – отрешенно проговорил Рол. – Кажется, судьба обрекла меня странствовать от одного уэренского памятника к другому. – Он повернулся к своим спутникам, недосягаемый, с холодным взглядом. – Что же, давайте спускаться.

Когдато здесь высилась стена, больше обозначавшая границу, чем защищавшая. Но она давно осыпалась и стала всего лишь каменным прибежищем для густых зарослей лаванды и можжевельника, да немногих низкорослых олив. Они перебрались через нее без трудностей и оказались среди городских развалин. Стены без крыш выстроились вдоль узких с канавами улиц. Дверные проемы и окна были темны и пусты. Рол немедленно вопреки себе вспомнил о пещере под основанием Башни Пселлоса, где рухнула его прежняя жизнь. Та самая безупречная кладка, полностью лишенная всякой жизни или следов применения.

Гдето залаяла собака, поколебав безмолвие погруженных в тень улиц. Рол чуял запах гниющей пищи, мусора, горящего дерева с обилием смолы. Трое брели по улице точно призраки по миру, который не могли видеть, но лишь слышать и обонять. И остановились, когда кучка теней на глазах у них обрела твердость, возникнув из боковых переулков почти без сопровождающих звуков, разве звякнул металл и кожа прошуршала по камню.

– Кто идет?

Галлико ухмыльнулся, сияя зелеными глазами.

– А как ты сама думаешь, Мириам?

– Рожа вроде этой только однажды и могла быть сотворена. Бог своих ошибок не повторяет. – Говорящая шагнула вперед. Высокая худощавая женщина с длинным лицом, увенчанным кровлей растрепанных ярких волос. Она улыбнулась, явив широкую щербину меж передних зубов. Изза щербины она несколько шепелявила, хотя голос ее был звучен, как перебор струн арфы. В руках она держала долгоствольный мушкет, оружие, которое прежде, во время своих плаваний, Рол видел раз или два. Одета Мириам была в поношенную оленью кожу, как и ее спутники. Они все теперь подались вперед, держась позади нее, и в их руках блеснули новые мушкетные стволы.

– Постойка немного, – сказала Мириам, воздев одну костлявую ладонь. – Тебя мы знаем, Галлико, но кто с тобой? Что за бродяг ты подобрал в пути? Где старина Вудрин и прочие с «Гадюки»?

Лицо Галлико замкнулось.

– Все мертвы. Эти двое мои друзья. Один сынок Матуу Крида, другой мореход с Деннифрея. Они спасли меня, когда «Гадюка» разбилась. Но бьонарцы спалили их корабль, вот мы и пошли через Горторов Стол, чтобы попасть сюда.

Люди позади Мириам загомонили. Ее глаза расширились.

– Вот как? Бьонарцы весьма оживились в последнее время. Слова Галлико для меня достаточно. Идемте, добро пожаловать в Ганеш Ка.

Мириам оставила прочих у стены и повела путников вниз по склону в собственно город. Теперь повсюду вокруг Рол слышал несметное множество голосов, но, кроме Мириам и ее ребят, не увидел и признака местных жителей. Подняв голову, он увидел, что в башнях над ними горят бесчисленные огни, но только со стороны суши. На восток смотрел лишь гладкий камень. Сами улицы были пустующим лабиринтом, особенно оттого, что окружавшие их здания устремлялись в небо. Ближайшие к ним сооружения возвели позднее, кладка их и в сравнение не шла с великолепной кладкой башен, и все вокруг завалило рассыпавшимися камнями, большими и малыми, цельными и разбитыми. Рол заметил, что Мириам пристально сморит на него, когда опустил глаза от башен. Она с мгновение холодно смотрела глаза в глаза, затем отвела взгляд.

– Пойдем на площадь. Там сегодня большое сборище, ибо «Проспер» Артимиона только что объявился и выглядит так, словно Ран воспользовался им вместо зубочистки. Могу добавить, вы не единственные, кому недавно досталось от имперцев. У наших причалов сейчас «Альбатрос» и «Ласточка». Прибыли сюда с разодранными парусами, поджав хвосты, двенадцатифунтовые ядра катаются по шпигатам. Они не будут годны для выхода в море ранее летнего солнцестояния.

– У этого побережья становится людно, – заметил Галлико.

– Ага. Нынче ночью самые слабые духом и немощные телом встанут на дыбы, помяните мои слова. Чтото затевается во дворцах этого мира. И коекто хотел бы выместить на нас свои обиды, им это проще.

– Как давно вы здесь? – спросил Рол Мириам.

– С тех пор как корабль моего капитана захватил Артимион на «Морском Змее». Десять лет назад. Благослови Господь этот старый бриг, он теперь на дне.

– Я обо всех. Как давно Ганеш Ка стал пиратской гаванью?

Мириам резко остановилась и оглядела Рола сверху вниз.

– Этот твой друг с холодными глазами горазд на оскорбления, Галлико. – Поднялся мушкетный ствол. Ее глаза были ореховые, жаркие и сверкающие.

– Он еще учится, Мириам, – успокоил ее полутролль, мягко отводя дуло мушкета. А Ролу объяснил: – Здесь, в Ка, не любят словечко «пират». Мы приватиры, если нас надо както называть.

– Прости, я ошибся. – Он выдержал взгляд Мириам, недолгий поединок воль завершился примирением. Она улыбнулась.

– Что бы ты о нас ни думал, дружок, ты теперь один из нас, по нраву тебе это или нет.

Они двинулись дальше под гору.

– Лет эдак двадцать пять прошло, – пояснила Мириам, – с тех пор, как мы, пираты, наткнулись на этот древний памятник. Насмешка судьбы в том, что, как я слышала, основал все это бьонарец, имперец, бежавший от соперников.

Перед ними возник вход в подземелье, каменные ступени вели вниз, огонь горел гдето на темном дне. Мириам простерла руку и оперлась о мушкет.

– Входите.

Рол насчитал шестьдесят ступеней. У подножия лестницы начиналась широкая пещера под резным сводом не менее пятидесяти фатомов ширины и тридцати футов высоты. Огонь горел в очагах на возвышениях посреди этого пространства. И повсюду вокруг двигались сотни людей. Воздух был душным и теплым, полным духа скученных людских тел и очажного дыма, а еще жарящегося мяса. Ролу защипало глаза, дышать оказалось почти невозможно после холодного чистого воздуха окрестных высот.

– Площадь, – торжественно объявила Мириам. – Или так мы ее зовем. Боги ведают, для чего ее использовали Древние. Кажется, тем нравилось, когда у них камень над головой, в любом случае. Ешьте и пейте в свое удовольствие: «Проспер» приволок сюда барку с вином Купеческого Союза, прежде чем самого его покалечили имперцы. И у нас сейчас пятьдесят тонн этого добра, лучшее оксьеррское, какого можно пожелать. Я скажу Артимиону, что вы здесь.

Она зашагала прочь, гибкая, с рыжей гривой и с важным видом прибрежного обитателя.

– Это город? – спросил Рол. – Больше похоже на лагерь беженцев. Кто здесь правит?

– Капитаны кораблей, – ответил ему Галлико, не встречаясь с ним взглядом. – Без них мы скатились бы до кремневых топоров и луков. Не суди нас слишком сурово, мальчик, большей частью здесь живет смиренный народ, многие вольноотпущенники или осужденные вроде Элиаса. Мы не корчим из себя одну из мировых держав. – Глаза его опасно засветились.

Рол положил ладонь на мускулистое и жилистое предплечье полутролля.

– Знаю. Прости. – Возможно, от выучки Пселлоса в нем осталось больше, чем он думал. Или, наверное, он ожидал чегото иного. Это был не сказочный город, а всего лишь приют беглецов.

Они присоединились к толпе у одного из очагов. Их угостили олениной и жареной зайчатиной и дали пухлый бурдюк вина. Полутролля хлопали по спине, шумно приветствовали и одаривали радостными возгласами, и число народу вокруг троих потерпевших кораблекрушение росло по мере того, как распространялась новость об их присутствии. Вскоре уже несколько десятков, тесно их обступив, сидели на корточках и обгрызали мясо с костей, передавая друг другу кубки темного вина, смеясь и болтая. Галлико не упоминал о выпавших им испытаниях и все же создал некий рассказ о своих приключениях с тех пор, как покинул город – яркий многоцветный ковер, только свет и ни одной тени. Это была откровенная сказка, но как раз такое требовалось слушателям, как понял Рол.

Жизнь их была слишком отчаянна, чтобы позволить себе иное. Наблюдя за ними, он ни о чем так не вспоминал, как о кухнях в Башне Пселлоса, где поварята дрались изза объедков после одного из блистательных пиров хозяина. Эти люди были самого разного возраста. Одевались они в пестрые лохмотья и полувыделанные звериные шкуры, хотя коекто красовался в богатых нарядах, отделанных кружевом или расшитых жемчугом, без сомнения, доставшихся им среди морской добычи. Какаято девочка пробилась сквозь тяжко пахнущую толпу и уселась близ Рола. Не более десятиодиннадцати лет, но тревожаще взрослые глаза. Он мягко убрал ее ладонь из своей промежности и с мольбой уставился на Галлико.

– Нет, Дженра, не трогай его. Поцелуй его, и хватит. Она притянула к себе лицо Рола и поцеловала его в губы, затем улыбнулась блаженно и отсутствующе и, свернувшись с ним рядом, тут же уснула.

Звериная морда Галлико плохо подходила для выражения сочувствия, но глаза его пылали. Он погладил золотую голову спящей, точно собачью.

– Дженра пробыла какоето время игрушкой бьонийских пехотинцев. Ее продали работорговцу Купеческого Союза, а освободил ее Артимион. Он распял капитана того корабля, а команду скормил акулам. Думаю, он был милосерден.

Девочка захныкала во сне, женщина средних лет с иссушенным горем лицом подняла ее и унесла, негромко напевая.

– Все здесь могли бы порассказать о себе нечто подобное, – неумолимо продолжал полутролль. – Мы сейчас на материке Бьон, а не на Семи Островах и не на Мамертинах. Здесь человек сделал свои первые шаги, и говорят, делая последние, тоже приковыляет сюда.

– Когда ктото в большом мире думает о Бьоне, это вызывает картину старой империи, великих воинств и прославленных битв, – сказал Рол. – Я понятия не имел, что бьонарцы все еще вроде этого.

– Когда находят время, – крякнул полутролль. И подтолкнул Крида: – Эй, господин осужденный, не увлекайся вином, ночь еще только начинается.

Крид вытер губы. С тех пор как они вступили в город, он не произнес ни слова.

– Элиас, – сказал Рол. – С тобой все как надо?

Крид кивнул, но глаза его были подозрительно яркими.

– Я не пил оксьеррского свыше одиннадцати лет. Я нашел путь в единственное место на свете, где я свободен и могу не оглядываться через плечо, на бич надсмотрщика. И нынче ночью выпью, сколько смогу удержать. – Но это звучало не как у человека, намеренного праздновать, а скорее как у того, кто стремится к забвению.

Явилась Мириам, распихивая локтями толпу и воздев над головой мушкет. Рядом с ней держался некто черный, бочкообразный в запятнанной солью коже, шагавший враскачку, как тот, кто недавно сошел на берег. Толпа расступалась перед этой парочкой, задорно ее приветствуя. Парочка остановилась перед Ролом.

Спутник Мириам в упор уставился на него. Лицо темное, как влажная сырая шкура, нос широкий и полный, губы складчатые, но глаза льдистоголубые, казалось, вбиравшие свет огня и удерживавшие его, пляшущий в зрачках. Вздрогнув, Рол понял, что в этом человеке тоже есть Кровь. Его глаза напоминали глаза Рауэн. И глядели с той же холодной неумолимостью.

– Я Артимион. Галлико, пошли куданибудь отсюда, – сказал он. Его взгляд ни на миг не отпускал взгляд Рола. – Нужно поговорить кое о чем таком, чего не стоит говорить здесь. – Одна его кисть покоилась на гнутой рукояти короткого меча у пояса, пальцы были толстыми, как сосиски.

– Проводи своих друзей.

Артимион занимал комнату дальше в глубь выдолбленных скал, выдававшихся в бухту. Там имелось широкое окно, без стекол, но во всех прочих отношениях безупречное, вырубленное среди резного камня. Такое, как если бы его проделали нынче утром. Огонь горел в столь же широком очаге, поленья были из безграничных лесов Ганеша. Из мебели здесь оказались стол, на котором горели заправленные оливковым маслом лампы, и несколько трехногих табуретов. Развернутый поверх груды вереска и прочих веток морской плащ служил постелью, да еще в угол была задвинута астролябия. Луна, высокая и белая, отбрасывала дорожку из серебристых пятен на поверхность воды за окном. Рол воззрился туда, на заводь и на почти непрерывное кольцо скал вокруг кратера. Он чуял в ветре морскую соль. Казалось, это дыхание иного мира. Здесь по меньшей мере он ощущал морской воздух на лице.

– Прекрасный вид, впору королям, – заметил он.

Артимион не ответил. Он выставил несколько глиняных кружек на стол и наливал в них вино. Среди них затесался серебряный кубок превосходной работы. Его хозяин дал Галлико, хотя вещица выглядела слишком хрупкой для когтистой лапы полутролля. Галлико уселся на пол, скрестив ноги, но к вину не притронулся. Крид сидел, тупо таращась в огонь, а Мириам стояла у дверей, опираясь на дуло своего мушкета. Рол отступил от окна. По какойто причине он чуял в комнате опасность, и его рука непроизвольно упала на холодную рукоять сабли.

– Выпьемка, – сказал Артимион и поднял две до края полные глиняные кружки. Они выпили вдвоем, ни разу не отпустив взгляды друг друга. Рол понял, что этот человек правитель Ганеш Ка так же верно, как Язва правил Аскари.

– Я знал Матуу Крида, – небрежно проронил Артимион, не глядя на Элиаса. – Это был отпетый бродяга, сводник и лжец. Он плутовал в кости и похищал чужих женщин. Рвался к дешевой роскоши и не знал меры в питии. – Когда Элиас вскинул голову и стало видно, что кровь бросилась ему в лицо, Артимион улыбнулся ему. – Он был моим другом. Как его сына, тебя здесь от всей души приветствуют. Я пью в его память. – Что и сделал. После короткого смятения Элиас последовал его примеру. То и дело вино текло на его черную с серым бороду. – А теперь о тебе, – сказал Артимион, и холодный свет в его глазах стал еще жестче. Он опять улыбнулся, но на этот раз без всякого добродушия. – О тебе, у которого Кровь так и смотрит из глаз. Что же мне делать с тобой?

– Артимион… – начал Галлико.

– Тише, Галлико. Я должен сам принять решение. У меня нет сомнений, что этот человек твой друг, что он себя восхитительно вел, что он истинный товарищ. Но он здесь, в нашем доме, и некая туча висит над его головой. Это так же верно, как то, что я здесь, перед вами. Из нас пятерых в этой комнате в троих есть Кровь, но в этом парне она едва ли не чистая. Я это чую.

Мириам небрежно провела рукой по дулу мушкета, издав неприятный хриплый звук. Рол расслабился, свободно повесив руки по бокам. И начал глубоко дышать, прислушиваясь к голосу голодной сабли. Его разум непроизвольно подметил расположение всего и всех в комнате. И это доставило почти радость.

– Ты прошел выучку, – заметил Артимион. – У кого, хотел бы я знать.

– Я моряк, – ответил ему Рол. – Как и ты. – Откуда это чувство опасности? Стены как будто украдкой смыкаются вокруг, слишком много людей, слишком ярок огонь? Он начал потеть. Артимион кивнул. И поставил вино.

– Все, кто приходит в Ганеш Ка, чтото оставили или от чегото бегут. Порой одно от другого трудно отличить. И в этом нет стыда. Но ты, Рол Кортишейн, принес с собой то, что пытался оставить.

– И что это может быть?

– Да хотя бы кровь в твоих жилах. Тебя нельзя за это корить, многие и со Старым Миром во плоти хотели бы отмахнуться от него или изгнать его из себя тем или иным могучим средством. Но таковы дела, я говорил с одним человеком, тем, что носит перо на шляпе, и он предложил мне кучу денег, целое состояние в риалах, если я всего лишь сообщу ему чтонибудь о молодом человеке по имени Рол, в котором Кровь чиста и сильна и за которым тянется прошлое, темное, как его тень. Этот человек называл себя Язва, и он правая рука той, которая провозгласила себя королевой Бьонара. Я вижу, это имя знакомо тебе, и ты тот самый Рол, которого он назвал.

Сабля выскользнула из ножен, издав скрип льда по дереву. В ней вспыхнул свет, бледный, ничего не озаряющий. Клинок зашипел покошачьи. Замок мушкета Мириам щелкнул, и судя по звуку, его хорошо смазали. Длинный ствол указывал теперь точнехонько на сердце Рола. Галлкио встал, серебряный кубок со звоном откатился в сторону.

– Эй, что творится?

Крид вскочил на ноги и, стоя рядом с полутроллем, покачиваясь, обнажил кортик. Артимион не обратил внимания ни на одного из них.

– Откуда ты знаешь Язву? – спросил Рол, чтобы выиграть время, вдобавок ему и впрямь хотелось это узнать.

– Одно время мы вместе были в Гильдии Воров на Корсо. Да, я был в юности Перьеносцем, прежде чем попал в море.

– В юности мы все делаем вещи, о которых потом сожалеем.

Артимион рассмеялся, странно рявкая.

– Ейбогу здесь ты прав. А я больше не юноша. – Теперь он рассчитанными движениями взял свою кружку и основательно отпил. – И я также не предатель. Убери саблю, Рол Кортишейн. Выпей со мной и ничего не бойся. Здесь ты в безопасности. По меньшей мере от нас. – Он мотнул головой. – Мириам, положи это треклятое устройство, пока никого не задело.

Рол с мгновение стоял в нерешительности. Его сабля дрожала в пылкой жажде боя, затем он поглядел на Галлико и Крида и убрал в ножны недовольный клинок.

– Я все еще не понимаю, – признался он, не притронувшись к вину.

– Враг моего врага мой друг, как говорится. Я завязывал сношения с мятежниками во время этого последнего плавания и, Рану ведомо, я был поражен, обнаружив, что мой старый кореш Язва теперь состоит при женщине, которая вполне может покорить Бьонар. Я заключил с ними союз, а почему бы и нет? Но силы короля об этом прослышали, и теперь боевые корабли собираются у берегов Ганеша. – Лицо Артимиона стало трезвым. – Я примкнул к побеждающей стороне, в этом я уверен. Но побеждающая сторона высоко в горах и срединных землях Бьонара. А проигрывающая здесь, в Пределе на своих посудинах. И жаждет крови.

Несмотря на заверения Артимиона, Рол знал, тот еще не выбрал окончательно. Лицо черного человека улыбалось, но чтото в нем говорило о скрытых соображениях. Он нарочито спокойно потягивал вино из кружки. Мириам поставила свой мушкет, но ее длинные пальцы гладили рукоять ножа у пояса. Рол улыбнулся. Если он что и знал хорошо, это то, как мечут такой нож. И если Язва желает вестей о нем, то это потому, что попросила Рауэн.

– Достаточно прямо. Но каково тогда мое место в игре? – ровным голосом спросил Рол. – Если ты не сдашь меня за гору риалов, то должен предусмотреть для меня чтото другое.

Артимион испытующе поглядел на него.

– Повидимому, так. Я предлагаю тебе возможность остаться здесь и стать капитаном. Ты будешь помогать людям, что вокруг. Будешь охранять Ганеш Ка, как делал я эти двадцать лет. Кортишейн, тебе здесь рады. – Он вновь улыбнулся, но без малейшего следа теплоты. – Это так трудно понять?

Конечно, трудно. Кто даст чтолибо, ничего не попросив взамен? Особенно когда у него власть. Но Рол всетаки кивнул.

– Превосходно, я принимаю предложение.

Глава 20 Возрожденный

«Я опять живу в башне, – думал Рол, – не иначе как такова моя судьба».

В городе было достаточно свободного жилья, и Рол выбирал свое основательно. Близ подземной гавани, но достаточно высоко в одной из чудных башен Ганеш Ка, чтобы мало кому вздумалось даже прогуляться мимо его двери. Дверь, впрочем, отсутствовала. Покои, быть может, поражали величиной, в них обитало гулкое эхо, но внутри хоть шаром покати. Занавес из оленьей кожи отделял это новое жилище от темного прохода, а деревянная подставка с охапкой вереска служила кроватью. На полке над огромным очагом горела, чадя, глиняная лампа, и тени носились по голым каменным стенам. И пока больше ничего. Крид обзавелся комнатой уровнем ниже, но Галлико жил у самых причалов под землей.

– Есть общественный склад топлива у подножия следующей башни, – сообщил Крид, входя с охапкой хвороста. – Но огонь можно разводить только ночью, чтобы дым не заметили с бьонийских судов. В любом случае дело идет к лету. – Он уронил ношу близ громадной пасти очага и огляделся. – Я все еще думаю, что гденибудь ниже близ жилища Галлико было бы лучше. Здесь эхо, точно в высокой гробнице.

– Внизу слишком людно, словно по рынку пробираешься, – с раздражением ответил Рол, один за другим стягивая сапоги.

– Ктонибудь, пожалуй, счел бы, что ты избегаешь презренной толпы, Кортишейн, – с лукавыми искорками в глазах заметил Крид.

– Я стараюсь как могу, а за мной так и ходят люди с охапками дров.

– Ах, но мы все тут помогаем друг другу, разве не знаешь? Есть охотники, есть дровосеки и водоносы, но на самой вершине дерева мореходы, которые порой привозят славные мелочи, делающие жизнь сносной.

– Ты так себе это представлял, Элиас?

Крид отщипнул кору от букового поленца.

– Пожалуй, нет. Но здесь лучше, чем в Кеутте.

– Мне кажется, что слово нашего друга Артимиона здесь закон, и более того, он начинает считать себя одним из сильных мира сего. И здесь как раз ошибается.

– Откуда ты знаешь?

– Если я чтото и знаю, то что эта мятежная королева только использует его как средство отвлечь своих врагов. А насколько основательно их можно отвлечь? Несколько приватиров с легкими орудиями, которые не смеют даже и надеяться захватить военное судно у себя на задворках. Нет, Артимион подставляет этих людей, Элиас.

Крид, нахмурившись, вылупился на него.

– Возможно, он подумывает о сделке.

– Очень возможно.

– Насчет чего?

Рол невесело улыбнулся.

– Насчет моей шкуры. Она нужна мятежникам, и она у Артимиона.

– Думаешь, он на это пойдет?

– Никогда не доверяй никому, на ком ответственность больше, чем за себя. Все можно оправдать во имя общего блага.

– Он сказал, что дает тебе корабль.

– Мой дед однажды обещал мне лошадку. Я поверил ему, но я был еще ребенком.

Крид взмахнул руками.

– Итак, что мы делаем?

– Мы? Элиас, твое путешествие кончилось. Я не требую от тебя верности или чегото еще.

– Тем не менее я твой.

– А если я не хочу?

Криду помешал ответить стук снаружи в проходе, и тут же, отбросив занавес, в дверь, нырнув, ввалился Галлико.

– Боже мой, ну ты и спрятался, Кортишейн. Ты что, не выносишь общества? – Полутролль держал в лапах большой и потрепанный полотняный моряцкий мешок. Он бросил его на пол и стал разминать руки в шрамах.

– Что это?

– Товарищи по кораблю должны держаться вместе. Я переезжаю, поселюсь против Элиаса.

Рол встал.

– Это что? Заговор? Да будь я проклят, Галлико, если мне нужны соседи. Уж тогда я бы забрался в какуюнибудь уютную нору там внизу. И с каких это пор мы товарищи по кораблю?

– Я говорю образно. Я, как и ты, сейчас без корабля. И я хочу с умом выбрать себе капитана. – Он понизил голос. – Артимион хороший человек, но у него слишком много забот, недоступных нашему пониманию. Я буду спокойней, если мы с Элиасом станем соседями уровнем ниже. Тогда любому, кто зайдет проведать тебя, придется сперва пройти мимо нас.

Рол пристально смотрел в глаза полутроллю.

– Очень хорошо. Кажется, мне не избавиться от обузы в виде такой парочки. Решим это позднее. – Он наклонился и вновь стал натягивать сапоги. – Галлико, проводи нас в здешнюю хваленую гавань. Хочу взглянуть, что здесь на плаву.

– Прямо сейчас ничтожно мало.

– И всетаки пошли. Я намерен так или иначе подыскать нам корабль.

Из скал было вырублено нечто наподобие садка, но порядочных размеров. Несколько пандусов вело вниз со слабым уклоном, и дорога была гладкой, как обеденный стол. Они проходили мимо множества людей, движущихся тудасюда, некоторые толкали ручные тележки, груженные деревом, другие катили пустые бочки, от грохота которых дребезжало в висках. Рол увидел и ораву потных и бранящихся мужчин, спускавших вниз легкую кульверину на станине. И Галлико задержался, чтобы подсобить им, ибо орудие так и норовило сорваться.

Проход вывел их в невероятных размеров пещеру, такую, что в ней имелись свои воздушные течения. Свет попадал сюда через ряд морских ворот, громадных арок, вырубленных в камне на дальней стороне, каждая достаточно высокая, чтобы пропустить судно с полной оснасткой. Длинные каменные молы вдавались в воду, а у них оказалось пришвартовано с полудюжины судов различного образца. Эти молы и набережные, от которых они отходили, были загромождены самым разным грузом и набиты мужчинами и женщинами, занятыми погрузкой и разгрузкой, носившими припасы, работавшими на портовых кранах, поднимавшими мешки и бочки, и в целом создающими картину беспорядочной деятельности. Позади набережных находились сухие доки с каменными дверями на пружинах, похоже, еще действующими. Их облепляло множество неприхотливых лачуг из дерева и кожи, обогреваемых высокими кострами. Тут стоял тяжелый запах дыма, и Рол увидел женщин, орудовавших длинными шестами, на которых висело бурое и ломкое филе абларони. Другие натягивали оленьи кожи на деревянные рамы и скребли их. Но еще больше было тех, кто чинил сети и потрошил рыбу. Слой мусора покрывал безупречную каменную кладку. Рыбьи кости, обрывки веревки, обломки дерева, отвергнутые куски сырой кожи. Короче, в целом это место представляло собой портовые мастерские.

– Что тут сейчас пришвартовано, Галлико? – спросил Рол. – У тебя голова выше, тебе видно лучше, чем мне.

– Несколько рыбачьих скорлупок. Они разгружаются. «Проспер» Артимиона. Бригантина. А еще «Альбатрос» и «Ласточка», два больших полубаркаса, оснащенных как шхуны.

– А в море много больше?

– Я знаю, что там еще «Колпица» Яна Тимиана и «Поморник» Марвейюса Гана. Может, коечто еще, я не помню их.

– Вы сжигаете корабли, которые захватываете, не так ли?

– Большей частью. Но если они нам подходят, мы ставим на них свою команду и приводим сюда. В среднем торговые суда слишком медленны для наших целей и требуют слишком больших усилий, чтобы подтянуть их к нашим причалам. А снаружи мы суда не ставим. Это опасно.

– И всетаки есть надежда на корабль, который никому не нужен. Пройдемсяка еще, раз мы здесь. Никогда еще не видел столько занятых людей одновременно.

Они продвигались в толпе медленно, ибо все знали Галлико и считали своим долгом с ним поздороваться. Полутролль показал друзьям склад, где содержались порох и ядра. Рол с любопытством изучал набор из двенадцати двенадцатифунтовых фальконетов, длинноствольных бронзовых красавцев, взятых из трюма снабженческого бьонийского корабля. Склад охраняли пара вооруженных мушкетами собратьев Мириам, более всех в Ганеш Ка похожих на подлинных солдат. Те от души приветствовали Галлико, но весьма холодно посмотрели на Рола и Крида.

– Недружелюбные парни, – заметил Рол, когда они ушли.

– Мириам любит выбирать трезвых для своего ополчения, и есть целый список желающих.

– Откуда берутся мушкеты?

– Оттуда же, откуда и пушки. Бьонар недурно вооружил нас за эти последние несколько лет, хотя в городе недостаток хорошего пороху. Мы пытались изготовлять свой. Но у нас получался неважнецкий. Впрочем, в горах есть древние свинцовые рудники, так что пулито мы выплавляем.

Они прошли, все так же задерживаясь на каждом шагу, в тыл пещеры с сухими доками. В одном из них судно без мачт покачивалось на пенной воде, а крысы сновали по палубе. Рол, охваченный любопытством, взобрался туда по узким сходням, чтобы внимательней взглянуть.

– Что это?

– Старый бьонийский корабльгонец. При захвате здорово пострадал гдето пять лет тому назад. Хотя не так здорово, как повредил наши три судна. И с тех самых пор гниет здесь. Мы берем с него дерево. Он построен из кассийского тика, черного дерева, твердого, как железо, и тяжелого для обработки, но зато долговечного.

Рол провел руками вдоль борта. Шрам на его ладони странно покалывало, на миг он ощутил трепет. Но лицо его не изменилось.

– Как ты думаешь, на сколько он потянет?

– По водоизмещению? Ну, он больше многих наших судов. Я бы сказал, триста тонн.

– Поглядимка внизу.

– Рол, его вновь и вновь обдирают. То, что осталось, наверняка сгнило и изъедено червями.

– Уступи мне, Галлико.

Лесенки давно рухнули, и трое друзей простонапросто свалились через зияющий главный люк и двинулись в сторону кормы. Крид шел во тьме на ощупь и еле слышно ругался.

– Не все из нас видят точно кошки.

– Впереди свет, – сказал ему Рол. – Здесь начисто сняли кубрик, и видны кормовые окна.

Они подошли к кормовому рундуку и заглянули за тяжелые оконные рамы. Обернувшись, Рол увидел обозначившиеся перед ним во тьме благородные очертания корабля во всю длину. Все внутренние перегородки были давно убраны, и он мог оценить изящество всего сооружения и крепость его шпангоутов.

– Как он был оснащен?

– А? Понял, ты о корабельной оснастке. Латинский парус на бизаньмачте. Проклятие, крыса! – Полутролль пинком отбросил не в меру дружелюбного грызуна. Рол кивнул с сияющими глазами.

– Господа, мы нашли свой корабль.

– Ты шутишь, – с недоверием промолвил Галлико.

– А ты видел, как здесь пригнаны доски, ты поглядел на кницы? Нож невозможно вогнать, настолько все плотно. С корабля чего только не снято, да. Но то, что осталось, превосходно. Я бы отдал за него золотые горы. Заглянемка в трюм.

Они собрались у люка и вгляделись в черноту внизу. Там стояла вода и плавали крысы.

– Видишь? Если сейчас здесь дюйм, то будет фатом, – произнес Галлико.

– Поставим помпы и откачаем. – Рол топнул сапогом по доскам нижней палубы. – Поспорю на что угодно, это не больше, чем бывает обычно. Настоящей течи нет, или палубы давнымдавно залило бы. Говоришь, корабльгонец? Но построенто как боевой.

– Он стар. Самое меньшее шестьдесят – семьдесят лет. В те дни строили более тяжелые суда, и кассийские тиковые леса давно сведены.

– Насчет этих фальконетов на складе. Их ктонибудь просил?

– Они слишком тяжелы для любого судна Ка. Артимион подумывал, не поставить ли их на скалы как береговую батарею. Но втаскивать их туда – все на свете проклянешь.

– Этот корабль мог бы их нести, – с улыбкой произнес Рол. – Галлико, дружище, да ведь это то, что нам нужно.

Полутролль почесал подбородок.

– Работа предстоит неимоверная.

– У тебя есть чтото более срочное?

– А как насчет команды? – спросил Крид. – Судну вроде этого с двенадцатью такими орудиями понадобится… скажем, семью двадцать человек, если ходить на нем, как на военном.

– Меньше, – уточнил Рол. – Если обеспечить людьми только орудия одного борта одновременно. Нет, я взялся бы на нем ходить с сотней человек, если только это настоящие моряки.

– С сотней человек, – задумчиво повторил Галлико. – Что же, здесь, в Ка, полно моряков, но тебе понадобятся пушкари, плотники, кузнецы. Да и корабел, если в корпусе есть большая неисправность.

– Найдем. Сегодня. Галлико, ты здесь знаешь каждую собаку. Будешь нашим вербовщиком. Прежде всего мне нужны ремесленники. Плотники, как ты говоришь. Но и много просто крепких малых, согласных на грубую работу. Все, кто пойдет работать, получат преимущество при выборе экипажа.

– Ты настроишь против себя других капитанов, если станешь сманивать опытных людей с причалов.

– Худо.

Сперва люди явились из любопытства и потому, что их звал Галлико. Немало более опытных моряков бросили один взгляд на корпус и отвернулись, покачивая головами и смеясь. Но достаточно народу маялось без работы, и желание поглядеть, что получится, побудило многих остаться. Рол распределил их по бригадам и стал давать указания. Он добывал, откуда удавалось, припасы и снаряжение. Мало кто решился бы спорить с Галлико, когда тот вдруг объявлялся с дюжиной спутников и требовал смолу, паклю, помпы с кожаными кишками, канат, парусину, пилы и тесла, молоты и десятидюймовые гвозди. Невиданное обилие всяких запасов выросло близ корпуса в доке, и через три дня здесь работали тридцать человек. Но то были простые матросы и любопытствующие из порта, не более. Многие оказались ловки с пилой или у рычагов, но Ролу требовались мастера, особенно кузнец. Сперва они убрали воду из сухого дока, так что тот стал соответствовать своему названию, и весьма неприятно провели время, подпирая корпус с бортов, чтобы тот не опрокинулся в дурнопахнущую грязь, обнажившуюся, когда ушла вода. Рулевая лопасть отсутствовала, и судно встало на киль с отчаянным стоном, от которого у Рола сжалось сердце. Он опасался, что днище даст перегиб. Или хуже, сломается. Но кассийский тик выдержал. А вскоре корпус плотно охватили ряды особых, изготовленных для такого случая подпорок. И он стоял прямо, точно у игрушечного кораблика, который предстояло ввести в бутылку.

Ушло одиннадцать часов, вахта за вахтой, на откачку воды из трюма. И на днище они нашли скелет высокого мужчины в ржавеющей на костях броне. Находка возбудила суеверия рабочих, пошли разговоры, и тогда Рол привязал ее к колышку у дока, так что пустые глазницы взирали на людей, работавших вокруг корпуса. Скелет сделался оберегом корабля, невеселым воплощением духа товарищества среди тех, кто здесь трудился.

Доски обшивки оказались примечательно здоровыми. Что бы ни содержала вода в доке, а она отогнала тередо, древесного червя, губителя кораблей. Крид обшаривал городские склады древесины в поисках досок для палуб и рангоутного дерева. Одновременно он посылал опытных людей в горы высматривать самые высокие и прямые деревья, ибо ни одна мачта на складах не была достаточно велика для такого судна.

Мириам посетила док на четвертый день в сопровождении двух своих ополченцев. Она оглядела рой трудящихся там мужчин и женщин, подняв брови, и спросила, где она может найти Кортишейна.

Рол находился под палубой у кормы, где извлекал из транца ржавые гвозди, меж тем как Крид и еще несколько человек, навалившись на рычаг, освобождали поврежденные солью рулевые оси. Ржавое железо повредило корпусу. При строительстве не было применено достаточно меди, части его держались больше вследствие удачи и упорства, нежели благодаря чемуто еще. Рол выдвинулся из тесного пространства у транца, вытирая рыжие от ржавчины ладони и хмурясь, и тут увидел Мириам, сидящую на корточках, с покачивающимся за спиной начищенным мушкетом.

– Артимион желает коечто узнать.

– Я занят.

Она моргнула.

– Ты присваиваешь много всякого добра, на которое не имеешь права, Кортишейн. И должен хотя бы ответить перед Артимионом за свои действия.

– А я думал, у нас здесь все общее, – с непринужденной улыбкой ответил ей Рол. Она отступила на фут, затем остановилась.

– У тебя глаза чудовища.

– Да. Это разбило сердце моей матери. Где он?

– Снаружи. – И, когда Крид приготовился сопровождать Рола, она уточнила: – Один Кортишейн.

– Не тревожься, Элиас, – сказал Рол и последовал за Мириам наверх на палубу, распрямившись со стоном и разминая поясницу.

Артимион отрывисто кивнул в знак приветствия.

– Кажется, ты придумал себе занятие.

– Само подвернулось. Впрочем, мне все еще коечего не хватает. И прежде всего людей.

– Чего ты, собственно, надеешься достичь, Кортишейн?

– Я возвращаю к жизни корабль. Хороший корабль. Лучший, чем когдалибо швартовался у этих причалов.

Глаза Артимиона холодно блеснули.

– Много на себя берешь. Без году неделя в городе, а уже выдаешь капитанские замашки.

– Я думал, меня здесь приняли как капитана.

– И давно ты в море?

– Достаточно давно. – Рол встретил пылающий взгляд Артимиона таким же.

– И командовал боевым кораблем?

– Я понюхал пороху, если ты об этом. И стрелял в свое время из больших орудий.

– Едва ли это одно и то же.

– Этого довольно.

Артимион оглядел рабочих вокруг, те прислушивались, одни украдкой, другие в открытую.

– Идем со мной, – сказал он. Они подались прочь от сухих доков к оживленной набережной и ослепительно белым аркам морских ворот. Встречные кивали Артимиону, когда тот проходил, без единого слова. Рол видел в их глазах уважение, но не видел особой привязанности. Небо и земля по сравнению с тем, как встречали Галлико, всеобщего любимца. Артимион словно прочел его мысли.

– Без поддержки Галлико ты не получил бы и пары рук для работы с этой посудиной.

– Знаю. Я всегда был удачлив в дружбе.

– Я не хочу быть тебе врагом.

– А для этого нет причин.

Артимион улыбнулся.

– Если поместить двух псов в одну конуру, один всегда пытается писать выше другого. Ты разгуливаешь по Ганеш Ка словно король. Это вызывает разброд в нестойких умах среди нас. Тебя воспитывали как важную особу?

Рол от всей души рассмеялся.

– Меня обучали пониманию прекрасного и возвышенного, это верно.

– Не меть слишком высоко, Кортишейн.

– Все, на что я мечу, – спокойно ответил Рол, – это восстановить хороший корабль.

– А тебе этого не сделать без моего расположения. Рол остановился, и они воззрились друг на друга. Вновь произошло мимолетное состязание воль. И опять оно было прекращено, отложено. Но не навсегда.

– Хорошо, я не усвоил местных обычаев, – уступил ему Рол. – Но если я чтото знаю, это то, что твоему маленькому владению предстоят тяжелые дни. Бьонарцы шастают вдоль побережья и все вынюхивают вот уже несколько месяцев, судя по тому, что я слышал. Рано или поздно они найдут это место.

– Они искали его почти четверть века, и все впустую. С чего бы им повезло теперь?

– А с того, что ты связал свой жребий с мятежниками. И стал беспокоить их сильнее, чем прежде. Они не могут от этого отмахнуться.

– Мы всегда их сильно беспокоили. Сам Бар Хетрун основал это поселение, прежде чем покинуть его и погибнуть от рук изменников. А теперь женщина, объявившая себя его дочерью, желает, чтобы тебя передали ей. Так что нельзя утверждать, что ты никого не беспокоишь.

Рол в изумлении уставился на Артимиона, и наконец ему удалось сдавленно усмехнуться.

– Борода Рана, да ты ничего не понимаешь.

– Что занесло тебя к берегам Ганеша?

– Ветер, что же еще?

Артимион окинул его задумчивым взглядом.

– Тень нависла над тобой, Кортишейн. Я слышал разговоры, что, когда некто со Знаком Моря придет в Ганеш Ка, это будет предвестник жребия для нашего города. Старые морские байки, не более. Но даже в подобных байках может содержаться доля правды. Думаю, не стоит тебе здесь оставаться.

– Ты собираешься меня вышвырнуть?

– Я обязан тебе за спасение Галлико, если не за что еще. Нет, я позволю тебе остаться, пока ты не сделаешь эту старую посудину скольконибудь мореходной. А затем хорошо бы, чтобы ты нас покинул. Ты приносишь неудачу.

– Может, и так, – сухо ответил Рол. – Но ты поможешь мне спустить этот корабль на воду?

– Да. Можешь заполучить любого плотника или кузнеца, какого желаешь. И все, что найдешь на складах. До тех пор, пока это не мешает обеспечению наших судов, ходящих в море.

– Полагаю, ты не мог бы сделать для меня больше. – Рол протянул руку, и Артимион без улыбки пожал ее.

Он оказался человеком слова. Два отменных судовых плотника, Джон Лорриби и Кир Айзерне, были освобождены от другой работы, чтобы помогать Ролу. И, прослышав, что сам Артимион благословил это начинание, больше старых морских умельцев потянулось к сухому доку предлагать свои услуги. Ибо в Ганеш Ка обитали сотни дельных моряков, а кораблей, чтобы дать место им всем, не хватало. Рол поручил Галлико и Криду отбор настоящих мастеров и отсев пустых бахвалов, и в две недели у него появилось шестьдесят знатоков своего дела, требуемых по списку, и переносная кузница, установленная у дока, дабы изготовлять рымболты, цепи, рулевые крюки и оси. Плотники изготовили дубовые станины для фальконетов, те подкатили к складам и подняли на них орудия. Затем все их покатили обратно, и деревянные колеса по молодости и глупости негодующе пищали. Но самой ответственной работой оказалось воздвигать мачты. То были могучие столбы из тяжелого дерева, лучшее, что могли предложить горы Ганеша. Гротмачта достигала у основания почти ярд в поперечнике. Подъемные устройства были установлены у края дока, и потребовалось восемьдесят человек, чтобы тянуть тросы полиспастов, которые подняли на место этих древесных великанов. Одно неверное движение, и мачты рухнули бы, пробив корпус точно копья. Пришлось потеть, ругаться и кричать три дня, чтобы их поставить. Но как только они и бушприт оказались на месте, посудина и впрямь начала смахивать на корабль. Еще два дня на место устанавливались ванты, фор и бакштаги, и ворота сухого дока были открыты. Команда корабля (ибо она уже таковой стала) стояла в толпе и ликовала, когда киль оторвался от камня и подпорки одна за другой были вышиблены Галлико, по пояс погруженным в неистовую пенистую воду. Корабль держался на плаву, он опять жил. Корабль из черного дерева, длинный и прекрасный, точно чистокровный скакун, больше любого другого в Ганеш Ка. Истинный боевой корабль.

– Ты уже думал, как назвать его? – спросил Рола Элиас, когда они стояли в ликующей толчее и наблюдали, как Галлико подтягивается, поднимаясь на борт, сияя во все свое уродливое лицо.

– Да. – Рол оглянулся на скелет воина в его ржавых доспехах, охранявший их труд. – Мы вернули его из мертвых, и единственное подходящее для него имя – «Возрожденный».

Семь недель спустя после того, как Ролу впервые попался на глаза старый корпус, «Возрожденный» был готов к выходу в море. Стеньги стояли на месте, к рулю присоединен новый штурвал, две шлюпки были закреплены на стрелах поперек шкафута. Судно вывели из наполненного водой сухого дока к причалам, и свыше тысячи человек собрались, чтобы взглянуть, как с помощью подъемных устройств водружают брамстеньги. В кормовых окнах блестели стекла, имелся становой якорь и два верпа, и полный балласт: битый камень из наиболее разрушенных галерей подземелий Ганеш Ка. Рол, Галлико и Крид выпрашивали, одалживали, а в некоторых случаях и воровали все, что им требовалось, дабы снарядить судно. И всетаки коечего существенного у них было недостаточно. Например, парусины. Ее хватало для полного вооружения, но не очень много лежало в запасе. Да и то, что они укрепили на реях, на взгляд Рола, было несколько поношено. Канатов также имелся лишь небольшой запас. И много где в такелаже отыскивались места, уязвимые для хорошего шквала. Но хуже всего обстояло с порохом. Здесь Артимион не проявил щедрости. Им выделили всего шесть бочонков. Достаточно для одного скромного сражения.

– Нам не худо бы выйти в пробное плавание, – заметил Галлико, – на неделькудругую. И предпочтительно встретить бурю, дабы поглядеть, как парни справятся. И упражнения для пушкарей. Всем им уже приходилось палить из корабельных орудий, но люди в расчетах еще не знакомы ни друг с другом, ни с кораблем. А наши фальконеты девяти футов длины, весят по полторы тонны, это тяжелей, чем то, к чему привыкло большинство, если только не довелось служить на боевом корабле.

– Нам до сих пор не хватает тридцати человек, – напомнил ему Рол. – Едва ли мы сможем одновременно палить с одного борта и управлять парусами.

– Да какая там пальба? Зубы Рана, Рол, нам не до боев, пробраться бы вдоль побережья и как следует поводить судно по Пределу, в глубоких водах. Пищи и воды у нас на борту по меньшей мере на две недели.

– Если угодим в бурю, нам солоно придется. Бегучий такелаж у нас курам на смех, а брамстеньги – дыхни и свалятся.

Полутролль ухмыльнулся.

– Крид прав, ты ноешь как старуха.

Они сидели в капитанской каюте, нарядной, окрашенной в белое, с резьбой по дереву, шум с причалов долетал в открытые кормовые окошки. В нескольких из них стояло потрескавшееся стекло, прилаженное к рамам с помощью обильного количества замазки. Первая же добрая волна прорвется в них и зальет кормовую каюту. Их кораблю опасно чтолибо, кроме самого кроткого ветра.

Койка и фонарь свисали на веревках с потолка и сейчас едва заметно покачивались, вторя беспокойному движению воды под килем, ибо в заводи за пределами пещеры происходил отлив, вода бежала оттуда в море. Рол и Галлико чувствовали это ничтожное колебание под стопами и улыбались друг другу. Какникак вновь под ними живая вода.

– Давненько подо мной не шевелилась палуба, – вздохнул Галлико. Рол готов был подхватить, но тут Крид распахнул дверь каюты.

– Чтото творится на пристани. Артимион вроде как собирается произносить речь, и собрались все экипажи.

Они вышли на палубу, где собрался близ носа их собственный экипаж. Рол окликнул плотника:

– Кир, что случилось?

– Дурные новости, шкипер. Бьонарцы здесь.

Глава 21 Военный корабль

Народ все еще собирался сотнями на причалах. Артимион навалил одну на другую упаковочные клети и стоял наверху. У его ног виднелась Мириам с несколькими из своих мушкетеров. Всякая работа прекратилась, реи кораблей в доках облепили матросы, каждый само внимание.

– Это всегонавсего суда по перевозке войск. И сопровождает их всего два брига, – говорил Артимион, его баритон эхом разносился в неестественном молчании гаванипещеры. – Но если им удастся высадить на берег солдат, мы пропали. Надо встретить и уничтожить их в море.

– Два бьонийских боевых корабля? «Ласточка», «Альбатрос» и «Проспер» втроем с ними не справятся, – прокричал ктото, и толпа загомонила.

– Эй, дурень, как ты думаешь, откуда мы о них знаем? Тимиан и Ган в море на своих кораблях и следуют за флотилией. На «Колпице» и «Поморнике» девятифунтовые. С их помощью мы захватим бриги и потопим суда для перевозки.

– Сколько там солдат?

– В колонне восемь кораблей с солдатами, значит, считай, целый полк, тысяча шестьсот человек.

Новый гомон, более тревожный и шире разнесшийся. Коекто из женщин зарыдал. Артимион поднял руки.

– Они пока что в тридцати милях в море, так что, если мы поспешим, сможем встретить их на порядочном расстоянии от Ка. Нет причин считать, что они знают, где мы. Пока что.

– Тогда зачем они погрузили на корабли целый полк? – выкрикнул дюжий мореход. – Вряд ли их повезли на прогулку для поправки здоровья.

Лицо Артимиона омрачилось и замкнулось.

– Мы должны всех потопить. Всех до одного из наглецов, сунувшихся в Предел. Никто не должен вернуться в Бьонар, ни одна живая душа. Мы это сделаем, и расположение Ганеш Ка останется тайной.

Эти слова вызвали дружный рев одобрения.

– Но мы должны также предвидеть худшее. Мы очищаем трюмы и палубы каждой рыбачьей лодчонки в Ка. И я хочу, чтобы все, кто не в экипажах, приготовились покинуть город.

Тысяча голосов вознеслись в бессловесном страхе и гневе. Артимион опять поднял руки над вопящей толпой, и самые рассудительные стали сурово призывать к молчанию и бранить своих не в меру переполошившихся соседей.

– Те, кто не сможет или не захочет сесть в лодки, должны унести все, что смогут, в глубь суши в горы. Когда враг будет уничтожен, мы незамедлительно дадим вам знать. Вы вернетесь домой, клянусь вам. Я потоплю наших недругов в Пределе, всех до единого, или погибну.

Тишина охватила сомкнутую толпу мужчин и женщин. Одни решительно кивали, другие уступили чувству обреченности. Заголосил малыш, которого тут же уняла его мать.

– Это все. Выступаем. Матросы, займите свои места. Да будет к нам милостив Ран и да не оставит нас Усса Волн. – Артимион соскочил со своего возвышения, и толпа начала нехотя расходиться. Не было никакой суеты, лишь мерное и целенаправленное движение. Мореходы потянулись к своим кораблям, и палубы «Проспера», «Ласточки» и «Альбатроса» в один миг наполнились деловитыми людьми. Рол, Галлико и Крид переглянулись, а затем как один покинули «Возрожденный» и стали проталкиваться сквозь толпу к бригантине Артимиона. Они добрались до негласного правителя Ганеш Ка как раз перед тем, как он ступил на сходни.

– А где пригодимся мы? – спросил Рол.

Артимион обернулся, глаза сверкали на его темном лице.

– Вы вольны покинуть Ка и ничего не должны нам, как мы договорились. Я не требую от вас участия в обороне.

– Артимион, будь ты проклят, – начал Галлико.

– Обратись к своему капитану, Галлико. Ты теперь его человек, а не мой.

– Мы займем свое место в бою со всеми остальными, – пылко произнес Элиас.

– Нет, вы мне там не нужны.

– Почему? – спросил Рол. – Сейчас всяко не время позволить личной неприязни влиять на суждения.

– Мое суждение здраво. – И Артимион вспыхнул. – Ваш корабль даже не прошел морских испытаний. У вас не хватает людей, а те, кто есть, еще не работали вместе под вашим началом. Вы нам скорее помешаете, чем поможете. Это не твоя битва, Кортишейн. Не ввязывайся.

– Это твое последнее слово?

– Если хочешь принести пользу, возьми как можно больше простого народу и помоги ему покинуть город, пока дело не сделано. Или ты зря отнимаешь у меня время. Иди и трать свое где хочешь.

Он отвернулся и взошел по сходням, сопровождаемый по пятам Мириам и шестерыми ее мушкетерами. Рол с побелевшим лицом наблюдал за ними, но протянул руку, останавливая Галлико.

– Бесполезно.

– Никогда еще не думал, что Артимион так близорук.

– Возможно, он прав. Мы не готовы встречаться с бьонийскими боевыми судами в открытом бою. Пока.

– У нас есть и корабль, и команда, чтобы его вести.

– О, мы его поведем, не бойся.

Небольшая флотилия покинула Ка, ведомая от причалов на буксире и сопровождаемая прощальными криками почти всего населения города. Экипаж Рола стоял, наблюдая, на палубе «Возрожденного», мрачный и упавший духом. Галлико сжимал и разжимал могучие кулаки, словно в жажде на когото наброситься. Элиас примчался по людной набережной и взлетел по сходням, как если бы за ним гнались.

– Ну что? – спросил Рол, все еще наблюдая за реями уходящих кораблей, резко обозначившихся в ослепительном свете солнца за морскими воротами.

– Я говорил с одним из здешних старших помощников. Противник на югоюговостоке от нас, в девяти лигах. Ветер западносеверозападный, довольно свежий. Они пробиваются против него, лавируя.

– Так вот почему он уверен в победе, – усмехнулся Галлико. – Погода на его стороне. Он набросится на них, выбрав лучшее время и место.

Рол призадумался.

– Тем не менее мы выходим в море. Несколько отступим от берега и двинемся широко в обход их справа, дабы убедиться, что все идет как задумано.

– Не худо бы и нам приложить коекакие усилия, – вставил Галлико с лукавыми глазами.

– Если сможем. Будем играть по слуху. Элиас, сгоняйка к дальним докам и добудь нам еще один буксир. Без него нам, как и Артимиону, отсюда не выйти. Но мы покинем гавань не раньше, чем те обогнут скалы. Не имеет смысла задирать его. Он и без того держит камень за пазухой.

Ганеш Ка еще не впал в безумие, но к тому близилось. Население разделилось на тех, кто искал безопасности в лодках, которые готовили у причалов, и тех, кто поспешно бежал в горы. Опытные моряки распределяли народ по всем рыбачим шаландам, катерам, баркасам, буксирам и челнокам, имевшимся в наличии. Соблюдался строгий порядок, но в длинных очередях нарастало тревожное нетерпение. Рол не сомневался, что не за горами взрыв.

Стайка мужчин и женщин вышла на пристань близ «Возрожденного» и стала пронзительно окликать тех, что на борту.

Сходни были подняты, дабы отчалить без лишних задержек. Но теперь эти бедолаги дружно выли, взывая к команде.

– Возьмите нас с собой!

– Я три недели работал на этом корабле!

– Сжальтесь над нами, у вас достаточно места в трюме, пустите нас на борт.

– Спустить сходни, – велел Рол Криду, держа руку на рукояти сабли. – Галлико, сколько мы можем поместить ниже ватерлинии?

– Если набить до упора между канатами и бочками с водой, я бы сказал, пятьдесят.

– Отсчитаем первых пятьдесят, затем уберем сходни.

Люди на пристани стали выкрикивать слова благодарности и потянулись на борт гуськом, держа в охапках свой убогий скарб. Мужчины, женщины, изумленные дети, некоторые, всходя на корабль, горько рыдали. Крид провел их вниз, неся в руке фонарь, и распределил в брюхе корабля, где они улеглись, плача и тараторя почти в сплошной тьме. Когда сходни были подняты за пятидесятым, те, кто остался на причале, некоторое время безнадежно взирали на корабль, затем взвалили на плечи свою ношу и тихо удалились. Рол ощутил нечто вроде стыда, глядя им вслед.

– Огня внизу не разводить, – рявкнул он, едва Крид со своим фонарем вернулся на палубу. – У нас там вполне мог рассыпаться порох. Галлико, как долго мы сможем драться?

Полутролль поскреб подбородок.

– У нас хватит боеприпасов для восемнадцати-двадцати полных залпов с одного борта. Орудия обоих бортов заряжены, и фитилей вдоволь.

– Если мы не победим двадцатью залпами, нас всяко побьют, – сказал Рол. – Личное оружие?

– Несколько пистолетов в твоей каюте, дар со склада. Для всех и каждого есть кортики, пики и топоры, и мы надеемся, что они нам не понадобятся.

Подошел буксир, двенадцать человек его команды опустили весла. Их мешки с морским имуществом лежали у скамей. Ясное дело, выведя «Возрожденного» в море, они намеревались идти дальше.

– Отдать швартовы на носу и на корме! – прокричал Рол. Сердце его колотилось как безумное. – Подать вперед буксирный трос! Рулевой, к штурвалу!

Приказы были почти излишними, ибо каждый здесь был опытным моряком и назубок знал свои обязанности. Корабль под их ногами пришел в движение. Сперва медленно и кряхтя, он понемногу набрал скорость в воде, когда экипаж буксира налег на весла. Они двигались от пристани к слепящему сиянию морских ворот, к широкому синему кругу заводи за ними. Выбравшись изпод каменного свода на солнце, все они невольно заморгали, как совы. Рол почти забыл, что стоит раннее лето и день еще далек до вечера. Он велел поставить топсели. Легкий ветерок трепетал над окруженной скалами заводью, пуская рябь по воде, и буксиру лучше удавалось их тянуть, если помогали паруса. Они правили прямо к расселине среди скал.

– Мы захватили конец отлива, – сказал Крид, прикрыв глаза ладонью. – Повезло. Еще час, и им пришлось бы тянуть нас против прилива.

«Возрожденный» прошел в расселину. Тень скал на несколько минут сменила яркий блеск солнца. Но вот расселина осталась позади. Теперь движения корабля изменились, стали живей. Резкий западосеверозападный ветер дул с суши, ударяя в корабль строго по левому борту. Топсели наполнились до предела, а скрип снастей стал тоньше и протяжней. Команда буксира отдала трос, их загребной приподнялся и помахал шапкой, когда корабль отходил от малого судна. Загребной чтото прокричал, но слова его унес ветер. Рол глубоко дышал. Он четко видел корабли Артимиона у носа по правому борту в трех или четырех лигах впереди. На таком расстоянии и надо держаться.

– Кливер и прямые… но зарифьте бизань, ребята! – выкрикнул он. И матросы взбежали по вантам, их угрюмость как рукой сняло. Теперь они улыбались и смеялись, двигаясь по реям, огромные складки кремового полотна падали, словно тучи, чтобы их тут же развернули и закрепили, натянув, почти без суеты. Рол встретил взгляд Галлико и кивнул.

– Да, они истинные моряки. – И повернулся к старшинерулевому у штурвала: – Востокюговосток.

– Есть, капитан. Востокюговосток. – Он весь сиял, точно услышал, что его жена благополучно родила.

– Теперь посмотрим, на что способно наше детище, – сказал Рол Галлико. – Лаглинь на передние цепи.

«Возрожденный» рассекал волны, скатываясь и взлетая, там где ветер с берега встречал бегущие на восток волны Внутреннего Предела. Судно вело себя благородно, тяжесть костяка была его преимуществом. Рол стоял на шканцах, ухватившись за бакштаг, что вошло у него в привычку, блаженствуя от живого движения судна под ногами, оценивая давление, приходящееся на корпус и мачты. Брызги, поднятые носом, долетали до шкафута, а в белом хвосте кильватера расцвела крохотная радуга. Здесь, на солнце, обшивка судна казалась еще темней, чем во мраке пещерыгавани, уж больно яркими были синее море и безоблачное небо. Воистину черный корабль. Его корабль. Первый, который он по большому счету принял в сердце, попотев и помучившись над его возрождением, точно повитуха, принимая здорового карапуза. Рол закрыл глаза и еще острей почувствовал, как судно под ним движется. Вобрал в себя протяжный скрип и стон, падение и взлет. Как если бы он ложился в постель с незнакомой женщиной и предстояло обследовать новое тело.

– Боже правый, у него есть сердце, – заметил Галлико. Рол немедленно открыл глаза.

– Да, он удивительно крепок. Знали, что делали, те корабелы, что трудились над тиком его ребер. Эй, с лаглинем как дела?

Безбородый юнец взялся за узловатый лаглинь и прокричал:

– Семь узлов и один фатом!

Галлико от радости затопал по палубе.

– Нам бы убавить паруса, – сказал Рол с рассчитанной небрежностью. – Или чего доброго нагоним Артимиона. – И оба рассмеялись точно простаки.

Рол выставил дозорных на мачты. В день вроде нынешнего им был доступен обзор на двадцать миль. Он оглянулся через правый борт на Ганеш Ка и увидел причудливые образования из могучего камня, башни казались порождением игры стихий, а расселина в скалах была почти невидима. Он осознал в этот миг, что Ганеш Ка всегда служил убежищем, даже в отдаленные времена, когда его строили. У Древних имелись окна и очаги, они нуждались в улицах и дорогах, но что побуждало их к действию, что заботило, теперь забыто, никому не понятно. Каков возраст Ганеш Ка? Десять тысяч лет? Двадцать? Никто не знает. Мысли эти тревожили до безумия. Не потому, что Древняя Кровь текла и в его жилах, но просто потому, что утрата знания, в важность которого он верил, казалась почти преступной. Что за мир, думалось ему, что за отчаянно безумный мир мог обладать такими сооружениями и не задаваться вопросом о разуме, что их сотворил. Он вновь взглянул вперед, корабль взлетал и падал под его ногами. Таково уж море с его неизменным за века мерным дыханием, что всякий из людей вслушивается в него, пусть даже никто не понимает. Он не знал, отметина морского бога вложила в его сердце тоску по морю или она всегда там обитала. Но он знал здесь и сейчас в этот миг, что он счастлив, как никогда в жизни.

Он взглянул в небо, и сверкающий океан представился ему огромной доской для игры, по которой движутся фигурки, повинуясь прихотям ветра. Вот Ганешский берег, глубоко изрезанный, усеянный скалами, погибель для судов, которые его толком не знают. Вот Артимион и его корабли, летящие на восемь других судов, Бьонийский полк и его защитники. Рол медленно вдохнул, вспоминая, что говорил ему Пселлос.

Мысли большинства людей выстраиваются по прямой. Они видят свои действия как одну разматывающуюся нить, а посягательства других на их жизнь всегонавсего как случайные узелки на этой нити. Великим благом для тебя станет, если ты научишься смотреть на свое положение глазами другого. Это не тяжело и не слишком сложно. Но это необходимо, если хочешь уцелеть.

На миг Рол подумал о Рауэн, ныне мятежной королеве, бьющейся за королевскую власть. Его сестре. Для чего он понадобился ей теперь, через семь лет после того, как она его покинула? Он не верил, что дело в любви. Чем бы она теперь ни стала, она не та женщина, которой бы могла быть, останься они вместе. Он откудато знал, что она ему враг. Это знание разбило сердце мальчика Рола, но мужчина, которого выучил Пселлос, задумчиво кивнул и приберег знание для дальнейшего применения. Затем эта выучка побудила его сосредоточиться на ближайшей задаче. Собрать сведения и спросить себя, как все это произошло? Почему это творится? Грубые вопросы. Пирамиды устремлений людей и вещей в ответах.

Бьонарцы пробиваются вдоль берега против ветра, и это означает, что они пришли с юга. Что там, на юге? У них есть гарнизон в Голгосе, и… Вот оно что. Рол распахнул глаза. Полк на судах – это и есть голгосский гарнизон. И отплыли они оттуда, ибо получили сведения о местности, в которой можно отыскать таинственный пиратский город. Откуда к ним могли попасть такие сведения?

И он знал. Знание ворвалось в его мозг, и в тот же миг сердце упало под его тяжестью. Не иначе как его бывших товарищей по кораблю подобрали имперцы. Впервые бьонарцы узнали, в каких краях находится потайной город. И вот плывут вдоль берега, ища его. «Да, прав Артимион. Я приношу неудачу. Я навлек это на их головы». И его радость в солнечный синий день на корабле, резвившемся под его ногами, убавилась.

– Парус! – крикнул дозорный с фокмачты. Все мысли покинули его ум. Он в один миг взбодрился.

– Где?

– Строго по левому борту, шкипер. Поставить топсели. Похоже, у них подняты все паруса.

Рол уже бежал в сторону кормы. Он взлетел по вантам гротмачты, подтянулся по стеньге, а затем перебрался на брамстеньгу. Очутившись близ клотика, он обвил рукой мачтовые бугели и стал смотреть на восток.

Да. Вот оно, трехмачтовое судно, но не под всеми парусами. Барка. Прямые паруса на фок и гротмачтах, а на бизаньмачте косые. Больше пока ничего не разглядеть. Он проорал вниз на шканцы:

– Эй, рулевой! Забери на три к левому борту! Курс строго на восток!

«Возрожденный» плавно повернул под ним. Его высокий насест то наклонялся, то выпрямлялся, то тянулся вверх. Чужой корабль мог принадлежать Купеческому Союзу и идти по своему делу, но почемуто Рол в этом сомневался. И в любом случае погода ему благоприятствует, как и крохотному флоту Артимиона. Ролу нелишне бы перехватить чужаков, чтобы те не подошли к другим кораблям из Ка с тыла. «Ран, – молил он, – только бы это было не военное судно. Не сейчас».

Да, выдался великолепный день, лучше не придумаешь для выхода в море. После тесных пределов Ганеш Ка мрачный камень внешнего мира казался обширным без меры. Вращающаяся земля, беспредельная, как воображение безумца. Рол видел на пять лиг во всех направлениях. Если поглядеть на восток, весь мир всего лишь пузырь синего пространства. Бирюзовое море, ветер, ласково поднимающий морщинистые валы, улавливающие свет солнца и отражающие его мириадами искр. А небо над головой темное, почти пурпурное, малопомалу светлеет, скатываясь к горизонту и, встречаясь с океаном, почти сливается с ним на пределе видимости. Синий мир, лишенный всего, кроме воздуха и воды. И у самого края зарубка – чужой корабль, который может оказаться безобидным, а может навлечь на себя грозный жребий.

Сердце его так и подскочило. Он поглядел вниз. Там, далеко под его насестом, бурлил крохотный людный деревянный мирок. На палубе полно людей, канатов, орудия приникли к палубе у самого фальшборта, точно бронзовые звери, настороженные перед схваткой. Люди внизу остановились, не одно и не два лица запрокинулись к нему, а затем повернулись к горизонту. Нет, нельзя пренебрегать случайностью. Рол закрыл на миг глаза и проревел: «Все по местам!»

Миг тишины. Затем жестко застучал барабан, и толпа на палубе оказалась охвачена бурной деятельностью. Хвост кильватера начал плавно изгибаться, когда судно повиновалось рулю, меняя курс, дабы сблизиться с тем, чужим. Нос резко нырнул с гремучим шипением, и по баку рассыпалась водяная пыль. Снасти внизу скрипели и стонали, дерево вытягивалось и напрягалось, как будто корабль был пробуждающимся титаном, в котором нарастал гнев. Теперь ветер бил ему в левый борт. Бизань взяли на гитовы, топсели наполнились до предела. Команда подбирала грот и косые. Если вскоре возможна схватка, лучше, чтобы полотнища не вздувались слишком близко к дулам орудий. Рол схватился за бакштаг и соскользнул на палубу. Знак Моря уберег его ладонь от жжения. Немедленно бурная жизнь плотно окружила его, мир его стал маленьким и насыщенным.

– Не выкатывайте их, парни, – прокричал он орудийным расчетам. Он хотел, чтобы отверстия оставались закрытыми до последнего мгновения, когда «Возрожденный» обнажит зубы, выкатив шесть двенадцатифунтовых фальконетов по левому борту. Корабль под его ногами с охотой отвечал на властные требования ветра.

Вот оно. Топсели чужого судна поднялись над горизонтом достаточно, чтобы их видели с палубы. На гротмачте развевался флажок, подобный шафрановой искре с черной каймой. Боевой флаг Бьонара.

– Борода Рана, – негромко пробормотал Галлико. – Корабльто военный.

– Значит, нам всетаки пригодятся твои двадцать залпов, – улыбаясь, сказал ему Рол. И понюхал воздух. Ветер попрежнему был северосеверозападный, и «Возрожденный», идя по ветру, делал добрых семь узлов, меж тем как барка уступала ему в скорости, ибо шла к ветру под углом, реи перекашивало, и вот они уже стали как на шхуне. Рол следил за ее продвижением.

– Медленно у них выходит, надо сказать. Сомневаюсь, что они делают три узла.

Галлико кивнул. На его лице была натянутая улыбка, полностью лишенная добродушия.

– Эй, на палубе! – прогремел дозорный. – Они меняют курс. Похоже, хотят сблизиться.

– Боевая готовность по левому борту. Элиас, подними наш флаг. Галлико, ступай на бак и посмотри, как там с абордажными крючьями.

– Есть, капитан, – рявкнул полутролль, подмигнув. И затопал прочь с быстротой, поразительной для такого верзилы.

Флаг «Возрожденного» бежал вверх по гарделям гротмачты, и ветер подхватил его, заставив биться, точно исступленного змея. То был неровный кусок черного как смоль полотна без всяких обозначений. Черный Флаг. Теперь, если их ждет неудача в бою, не будет ни просьб о пощаде, ни ее самой.

– Расчеты левого борта, выкатить орудия!

Люки отверстий вдоль левого борта были подняты, и потеющие расчеты, по шесть человек на орудие, потянули своих неподатливых смертоносных подопечных вовне, канаты испускали стон, дерево и железо оглушительно гремели. Общий вес шести полуторатонных двенадцатифунтовок вызвал крен корабля при перемещении. По палубе предусмотрительно рассыпали песок, чтобы босоногие матросы не поскользнулись, если на струганные доски прольется кровь когото из них. У оснований мачт расставили кадушки с водой, а мотки фитиля, который предстояло подносить к пушкам, уже тлели в железных ведерках близ каждого расчета. Едкий запах колебался, усиливаясь и ослабевая, у корабельного шкафута. Рол вдыхал его как тонкий аромат, занимая свое место в конце шканцев близ штурвала. За штурвал, удерживая корабль на курсе, ухватилась вся четверка рулевых. У поручня шканцев стояли еще два матроса, ответственных за две маленькие злобные вертлюжные пушечки.

– Могут и эти пригодиться, – сказал Крид, с кривой улыбкой протянув два пистолета с кремневыми замками. – Заряжены и готовы к стрельбе. Мной лично.

Рол кивнул и засунул оба себе за кушак. У всех прочих было по кортику у бедра, но у Рола его сабля. Пока два корабля сближались, он неосознанно теребил стянутые кожей кремни своих пистолетов, благодаря судьбу за все, чему выучился у Пселлоса.

– Так держать. – Это рулевым. Они славно справлялись, но ведь все были прирожденными моряками. И многим уже довелось побывать в бою. Рол оглядел палубу и увидел, что все стоят в полной готовности. И никаких разговоров. Галлико с умом их отбирал.

– Элиас, люди в трюме…

– Их предупредили, чтобы оставались внизу. Сидят тихо как мыши. Они взяли детей в трюм, не слишком приятно, но безопасно.

Теперь приближающаяся барка была менее чем в трех кабельтовых. В последний миг он повернет «Возрожденного» и явит противнику его борт с орудиями во всей красе. Тогда бьонарцам придется лечь в дрейф, дабы снизить ущерб от огня. И как только парни Рола зададут неприятелю взбучку, Галлико поймает барку за нос абордажным крюком, ворвется на ее бак, и вся команда как один…

– Шкипер, они не останавливаются, – предостерег один из рулевых.

– Курс прежний.

Экипаж барки сбегался на ее бак. Рол увидел, как блестит металл клинков, а затем вдоль борта отворились люки и показались зловещие стволы тяжелых орудий. Бьонарцы решили продолжить сближение и встать рей в рей.

– Лево руля! – возвопил он, надеясь, что не слишком опоздал. Рулевые отчаянно потянули штурвал, и «Возрожденный» стал поворачивать, ворча и отбрасывая волну. Но выкаченные орудия левого борта замедлили поворот. Палуба накренилась, и орудия до предела натянули тросы, удерживавшие их на месте. Ведерко с водой скользнуло в шпигат и перевернулось. Один неловкий детина потерял опору на усеянной песком палубе и покатился следом. Слишком медленно.

– Не получится. Орудийные расчеты, лечь на палубу! После первого их залпа стрелять как выйдет!

– Ран, смилуйся над нами, – пробормотал один из рулевых. Ему и его товарищам требовалось оставаться на месте, чтобы корабль не сбился с курса. Барка сделала поворот, едва ли в полукабельтове от носа «Возрожденного», а затем весь ее борт исчез в густом и буйном желтом дыму. Полуударом сердца позднее раздавался жуткий рев ее полного бортового залпа. Воздух заверещал и ожил, наполнясь железом, деревом и разодранной плотью. Ядра попали в «Возрожденный» близ носа и прокатились почти во всю длину корабля. Рассекая снасти, ломая в щепы шлюпки, пробивая корпус и оставляя мокрое место от матросов. Одно из этих ядер, прошипев вдоль шканцев, угробило двух из рулевых и раскололо корабельный штурвал. Двое уцелевших рулевых в отчаянии попытались воспользоваться тем, что осталось от деревянного колеса. Рол отступил с палубы и, тяжело дыша, выдернул у себя из бедра острую и плоскую дубовую щепку.

– Огонь! – приказал он, одурев от боли и ярости. Корабль все еще слушался руля и завершил свой поворот вправо почти без запинки. Кровь лилась из шпигатов, словно ею истекал сам корабль, орудия его грохотали с ничтожными перерывами. Гора дыма высотой до марсарея, густая и клубящаяся, с проглядывающим изнутри пламенем. У середины тяжелые фальконеты отскочили назад один за другим, когда расчеты вставили дымящиеся фитили в отверстия.

– Бей их, парни! – заорал Рол. И спросил уцелевших рулевых: – Как он слушается?

– Отменно, шкипер.

– Тогда на три влево. Чтобы прямо в глотку этой гадине. По всему его кораблю царил хаос. Орудие перевернулось у середины борта, тела его расчета размазало по нему. Матросы выплескивали воду на горящую груду каната, другие выбрасывали за борт тела. Бизаньмачту наполовину отстрелило, и до самого бака рассыпались в беспорядке дерево и снасть. Галлико и его помощники пытались освободить пространство для погонных орудий. Рол поднял взгляд. Форбрамстеньга ухнула за борт. Матросы уже поднялись на ванты с топорами, дабы обрубить обломки, мешавшие кораблю. Проклятие. Его кораблькрасавец.

– Шкипер, у нас полдюжины пробоин на самой ватерлинии. Мне нужно больше людей на помпы. – Это сказал плотник Айзерне.

– Ты их получишь, Кир. Отбери шестерых из расчетов правого борта. Но смотри, не больше. Можешь заткнуть пробоины?

– Могу. Это нетрудно. Но внизу жуткий беспорядок. Задело коекого из пассажиров.

– Главное, мы на плаву. Теперь ступай. – Рол хлопнул Кира по плечу, и тот поспешил вниз.

Новый залп с барки. Он был менее сокрушителен, ибо теперь корабли стояли борт к борту и обстреливали друг друга на равных. Свалился еще один фальконет, три орудийных отверстия по левому борту превратились в одну иззубренную дырищу, щепки, точно дротики, разлетелись по палубе, раненные ими моряки валились точно кегли. Противник стрелял низко, по корпусу. Когда ищут добычи, целятся высоко, в такелаж, дабы с меньшей вероятностью затопить ценное судно. Эти бьонарцы настроились не на захват, а на уничтожение.

Рол увидел, как вдоль палубы катится ядро, судя по виду, восемнадцать фунтов. Враги опасней любых, каких он рассчитывал встретить. У них преимущество в орудиях. Но ребята, что служили на «Возрожденном», не были новичками. И кровь в них закипела. Один залп гремел за другим. Пушкари бросались к орудиям, пот стекал по нагим спинам, лица почернели от пороха, мелкие раны кровоточили. Но теперь залпы стали слабей. Лишь четыре орудия еще действовали по левому борту, и людей при них не хватало. Отряды по наблюдению за ущербом работали четко. Они подавляли огонь, заделывали пробоины, сращивали снасти, перебрасывали тела или то, что от них осталось, через поручни. Долго это продолжаться не могло. Барка неминуемо должна была покончить с ними. Два корабля все еще двигались борт о борт, разделенные одним кабельтовым, вместо чистого воздуха пространство между ними заполняли густой дым и летящее железо. Ветер бил «Возрожденному» точно в правый борт, то есть погода ему благоприятствовала. Вроде бы он мог сблизиться с противником в любой миг, когда предпочтет.

Рол обернулся к двум уцелевшим рулевым, попрежнему твердо удерживавшим разбитый штурвал.

– Право руля! – вскричал он. Корабль послушно повернул налево, теперь ветер ударял справа от кормы, и судно набирало скорость, стремительно одолевая двести ярдов, разделявших его и барку.

– А ну, держись! – провыл Рол за миг до столкновения кораблей.

Бушприт «Возрожденного» протаранил фальшборт барки сразу же за баком и разлетелся, брызнув во все стороны древесной щепой и клочьями каната. «Возрожденный» продолжил движение вперед, раздался мощный удар корпуса по корпусу, все на борту обоих судов свалились с ног. Рола метнуло к поручням шканцев, точно брошенную малышом игрушку. Он угодил в груду полотна и тел. Последовал оглушительный треск. Форстеньга «Возрожденного» целиком рухнула на шкафут барки, крепконакрепко связав два судна и образовав мост, по которому теперь, вопя, полезли Галлико и его абордажный отряд.

Пальба ядрами временно прекратилась: обе команды приходили в себя, пытаясь понять, что дальше. Рол вытер с глаз кровь и обнажил саблю. Та дрожала в его руке.

– Эй, парни, продолжить огонь! Не спать!

Ошалелые расчеты вновь заковыляли к своим орудиям и бесстрастно начали заряжать. На барке шло отчаянное сражение: ее матросы пытались изгнать с палубы Галлико и его отряд. Пронзительные вопли вознеслись из корпуса. Рол пробрался через хлам на шкафуте и взошел на бак. Все равно что двигаться через поваленный бурей лес. Позади Рола вновь заговорили орудия «Возрожденного». Борцы с ущербом рубили упавшую стеньгу. В самой середине выкрикивал приказы Крид, выглядевший как очумелый.

– Бросай, Элиас. Ко мне. Галлико нужна помощь.

Собрав человек двадцать, кто подвернулся, Рол повел их по упавшей форстеньге на вражеское судно. Один оступился и упал в темное, мелко взбитое море между корпусами. Прочие не медлили, но следом за Ролом ворвались на барку, потрясая топорами, кортиками и пиками, дико вопя.

Галлико сразу же бросался в глаза. Он возвышался надо всеми, кто участвовал в схватке, лицо его преобразилось, став маской одержимого боем демона. Он укладывал недругов здоровенной дубиной из обломка рангоута, люди падали точно колосья налево и направо. Он находился во главе плотного клина моряков «Возрожденного», прорывавшихся в глубь палубы барки. Противостояло им скопление людей, часть которых носила обычную морскую одежду, а часть – кирасы и шлемы солдат. Местами представители обеих сторон были настолько притиснуты один к другому, что не могли даже поднять оружие для удара, Вражеский командир стоял на шканцах барки у поручня и криками воодушевлял своих людей. На нем были алые облегающие штаны с черной отделкой, а его кираса сияла как зеркало. Его красивое лицо с бородкой обрамляли черные локоны, на манжетах у него белели кружева.

Рол выхватил один из своих пистолетов, взвел и выстрелил командиру в горло. Тот кубарем покатился в самую гущу драки. Вознесся крик. Экипаж барки как будто дрогнул. Галлико мгновенно продвинулся вперед, те, что ему противостояли, поспешно отступили. Похоже, у моряков «Возрожденного» появилось преимущество в боевом духе. Бой развернулся шире. Рол повел своих парней на освободившийся участок, пристрелил из второго пистолета особенно лихого солдата, всадил клинок в отверстую пасть другого и ударом ноги отбросил в сторону третьего, высвобождая саблю. Он очутился бок о бок с Галлико. Верзилаполутролль жутко ухмылялся, его глаза стали двумя зелеными окнами преисподней.

– Привет, Рол. Жаркая у нас нынче работка.

– Да, слишком жаркая. – Рол полоснул вражеского матроса, выпустив тому кишки. Тот в отчаянии завопил, когда внутренности, дымясь, покатились вдоль ног. Галлико сокрушил его череп одним ударом узловатого кулачища.

В дикой исступленной драке стороны рубили и молотили одна другую, перемещаясь по скользкой и алой от их крови палубе. Рол, Галлико и Крид были впереди возрожденцев и пробивали себе путь на корму. Матросы противника спасались бегством, но солдаты в доспехах показали, что способны за себя постоять. То была бьонарская морская пехота, одни из лучших бойцов в мире. Они не просили пощады и не отступали, но сплачивались кучками и стояли насмерть. Не морякам Рола было с ними тягаться. «Возрожденцев» опять стали теснить, и они начали колебаться. Рол, Галлико и Крид держались вплотную и не отступали ни на шаг, но остальные малопомалу опять откатывались к носу. Тут вражеские бойцы дружно возвопили и насели, закрепляя свое преимущество, поскальзываясь на окровавленной палубе, перескакивая через тела, спеша рубануть по незащищенным спинам «возрожденцев». Рол повернул голову, чтобы подбодрить своих, и тут чейто клинок ударил его плашмя над левым глазом. Он упал на колено. Ликующий вражеский боец отсек бы ему голову в следующий миг, если бы того не отбросил кулак Галлико. Рол зашатался. Все расплылось в глазах, голова шла кругом. Но, собираясь с силами, он ощутил, как нечто шевелится внутри. Ужасающее и радостное одновременно. Он громко рассмеялся, когда грубая бычья сила хлынула в его конечности, и белый гнев стал нарастать в глубине его глаз. Серп молодой луны в его пальцах затрепетал, сияя, хотя кровь и залила его до рукояти.

– За мной! – вскричал он голосом, ничего общего не имеющим с обычным для него, и, поднявшись на ноги, устремился вперед. Один. Взмах острого лезвия сабли рассек кирасу и ребра бьонийского бойца, обнажив сердце. Добравшись до него, Рол вырвал еще бьющееся сердце из груди и бросил своим товарищам. Исступленный смех продолжал исторгаться из его глотки, а из глаз лилось белое сияние, клинок в руке тоже изливал теперь белый свет, кровь кипела на раскаленной стали. Сподвижникам Рола привиделось, что их капитан вырос и крылья белого пламени обозначились у него за плечами. Сабля его взлетала вновь и вновь, так ярко, что больно было смотреть, настигнутые ею бьонийские бойцы оказывались мигом изрублены, не успевая даже вскрикнуть. Морская пехота пришла в смятение, бойцы перебирались друг через дружку, чтобы убраться прочь от грозного света. Даже «возрожденцы», оторопев, начали перелезать через завалы на вражеской палубе, дабы вернуться на свой корабль. Только Галлико и Крид остались рядом с Ролом. Он преследовал бегущего противника до поручня шканцев, до штурвала и, наконец, до самого гакаборта, где бойцы сбились в кучу, точно овцы, которых настиг волк. Одни бросали оружие и прыгали за корму. Другие стояли, онемев от ужаса, пока их не настигал белый клинок. Сабля обрушилась на спину последнего, когда тот перебирался через корму, и, пройдя через тело насквозь, врезалась в дерево гакаборта. Рассеченный пополам боец рухнул в воду.

Один миг казалось, что белый крылатый свет сейчас поднимется над кормой и взлетит. Образы крыльев, слишком яркие, чтобы на них смотреть, казалось, изгибались и пускали тонкие серебряные дымки, перья в них были резки, точно иней. Но затем крылья вновь начали убывать. Свет угас. Рол Кортишейн стоял, тяжело дыша, глазея на саблю, по самую рукоять ушедшую в твердый дуб. Он попытался высвободить ее и не справился, удалось это ему лишь с третьей попытки. Сияние в его глазах унялось. Он заспотыкался и упал бы, если бы его не поддержала здоровенная лапища Галлико.

– Дело сделано, шкипер, – спокойно произнес Элиас и положил ладонь ему на плечо. «Возрожденцы» скопились на носу барки с лицами, серыми от страха и потрясения. Рол, сделав немалое усилие, привел себя в чувство. Моргая, он с недоверием таращился на следы бойни у своих ног. Тут опять с грохотом выстрелил один из фальконетов «Возрожденного», и ядро взметнуло щепу, угодив в барку на ватерлинии.

– «Возрожденный»! Оставить огонь! – проорал Галлико с барки расчетам своего корабля. Орудия умолкли. Внезапно пропали все звуки, кроме сбивчивого лепета немногих раненых и скрипа двух связанных судов да шлепанья волн в их истерзанную обшивку. В ушах Рола шипело и громыхало эхо недавнего боя. В глазах плыли цветные образы, как после того, когда посмотришь в упор на солнце. Галлико воззрился ему в лицо, ища человека, которого знал.

– Рол, Рол, очнись.

Кортишейн ошалело моргнул. Его сабля выскользнула из пальцев на палубу. Глаза закатились.

– Галлико, надо спешить. Корабль тонет, – сказал Элиас Крид. И полутролль подхватил тело капитана окровавленными ручищами.

Глава 22 Кто рыл другому яму

Мельтешение образов, такое едва ли назовешь памятью. В какойто миг он понял, что его несут, и услышал, как множество топоров неистово ударяет по дереву. Мужчины и женщины кричали от боли. Но вот он уже не слышит их криков. Он знал, что на него пристально смотрят, что вокруг шепчутся. И услышал, как поднялся в гневе голос Галлико.

Он был на своей койке, она покачивалась от движений корабля. Рядом с ним сидел Элиас Крид и деловито перезаряжал пистолеты. «Возрожденный» шел, рассекая воду неловкими бросками раненой птицы. Все вокруг вновь угасло. И вот уже нет никакого «Возрожденного». С Ролом была женщина. Они существовали вместе в неопределимом пространстве. Она была прекрасной, темноволосой, округлой, ее белая плоть таяла, касаясь его плоти. Глаза у нее были серозеленоватые, как сталь его сабли. А глазные зубы казались длинными клыками сияющего серебра. Она шевельнулась, ее атласная кожа нежно скользнула по нему. Она была нужна ему больше, чем что угодно на свете. Он поднес рот к ее рту, охватил ее темные губы белыми клыками. Когда он перевел дух, их рты разъединились, точно расклеиваясь. И он увидел кровь повсюду на ее губах и зубах, во рту у себя он тоже ее чувствовал.

– Все хорошо, ОррДисейн, – произнесла она, – князь Орра, Властитель Демонов. Ты обрел свое достояние день в день, и я всегда буду здесь, чтобы наблюдать за тобой.

– Рауэн? – тихо спросил Рол.

Лицо женщины изменилось, стало суровым, и он разглядел кости под ее плотью, череп внутри ее прекрасной головы. На мгновение она перестала быть тем, чем казалась, и Рол увидел ее как костлявого зверя. Затем она полностью исчезла.

Он стоял на высокой горе и ощущал, какой здесь разреженный воздух, когда тот нехотя входил в его легкие и выходил. Но тем не менее кругом было жарко и ослепительно, и он взирал на зеленые края внизу, на буйный лес неведомых ему растений. Под этим пологом скрывался некий мир. Неистовая зелень леса разделялась прихотливо извивающейся могучей рекой, бурой и медленной. Глаза его стали прослеживать все ее хитрые повороты. И гдето на самом краю, как ему показалось, он заметил мерцание того, что могло быть морем, великой Тетис. Он знал, что это земля Орра.

Нечто стояло с ним рядом. Похожее на человека во многих отношениях, но не человек ни в каком смысле слова. Закутанный в темный плащ, в высоком стальном шлеме, а под шлемом два мигающих зеленых огня.

– Ты бороздил древние воды, – сказало нечто. – Первые люди спустили свои каноэ на волны Внутреннего Предела, и по морю они попали в самые дальние страны. Но не одолели гор. Ибо то, что осталось от Единого Бога, есть море. И поэтому люди прислушиваются к Тетис, движимы ею, и не знают почему. Море было здесь в Начале и будет здесь в Конце, когда все и вся вернется в него.

Стальной шлем повернулся, огни загорелись ярче.

– Теперь насыть свои глаза яркостью джунглей Орра. Однажды ты найдешь здесь убежище. Ты сын моей крови, но не дитя моего сердца. Для нее слишком поздно, но для тебя еще сохранилась возможность.

Рол отпрянул от холода во взгляде своего спутника. Все равно как если бы смотрел в бездонную пропасть.

– Тебе не нужно меня бояться. Бойся уж скорей того, что обитает в твоем костном мозгу. ОррДиссейн, ты не чувствуешь, как оно делает свое дело внутри тебя? – Нечто широко обвело рукой скрытую джунглями землю внизу. – Ты не знаешь, что найдешь здесь? Нет. Конечно, нет. Ты еще юн, сущий мальчишка. Десять тысяч морских лиг еще должны будут пройти под твоим килем. – Он помедлил. – Ты хорошо назвал свое судно. Он далеко тебя понесет, твой «Возрожденный».

– Парус! – прокричал ктото. Рол открыл глаза, с хрипом втянув в себя воздух.

– С возвращением, – улыбаясь, приветствовал его Крид. – Не знаю, что с тобой творилось, но ты уходил далеко.

Вновь нахлынули воспоминания, больше не пестрые обрывки, но единый и мощный поток.

– Корабль, Элиас…

– На плаву. Казалось бы…

Рол соскочил с подвесной койки и побежал по проходу. Выбрался на залитые солнцем шканцы, и перед глазами у него оказался невообразимый беспорядок: изодранная палуба, обломки дерева, наспех из чего попало сооруженные паруса, натянутые между фокмачтой и уродливым огрызком бушприта. А у корабельных орудий собралось множество народу, оробевшего при его появлении.

«Этот корабль. Мой корабль. Вот он, мой мир. Мне не нужен другой».

– Галлико! – «Мне ничто больше не нужно».

– Здесь, шкипер! – Полутролль воздел лапу. Рол стоял пошатываясь, с пустыми глазами. Ему казалось, что мир стал не таким, как прежде. Как если бы нечто иное безмятежно плыло позади солнца, и теперь он это осознавал. Он протер глаза.

– Что за парус? Где?

– Строго по левому борту, небольшая лодка с временной оснасткой. – И много тише Галлико спросил: – Ты здоров?

– Здоров, – огрызнулся Рол, внезапно обнаружив, что вся команда пялится на него, забыв о своей работе. На палубе оказались дети с грязными личиками, жующие корабельные галеты, и вся та толпа народу, которая умолила его взять их на борт в Ганеш Ка.

– Галлико, – вновь произнес Рол, на этот раз слабее. Он попытался тверже держаться на ногах, добрался до шпигата с подветренной стороны и там согнулся. Рвота была кровавокрасной. Он оперся о поручень.

– Скажи мне, Галлико… – Его голос окреп. – Каков ущерб?

– Мы поправили бизаньмачту и приколотили временное устройство к фокмачте. То, что осталось от форстеньги, служит бушпритом, хотя дерево слишком тяжелое и нос ныряет. Мы потеряли двадцать три человека убитыми и ранеными. Барка затонула через полвахты после того, как мы с нее убрались. Пороху не осталось, и мы быстро набираем воду, но помпы справляются. Внизу по щиколотку. Поэтому я привел пассажиров сюда. Я задал курс обратно на Ганеш Ка, западсеверозапад, ветер в правый борт у носа. – Он умолк, казалось, подбирая слова. – Рол, мы только что потопили бьонийский боевой корабль.

– Я так и понял.

– Ты не понял. Ни разу приватир еще не одолел боевой корабль в бою один на один. Ни разу. Да еще на новом корабле и с неиспытанным экипажем.

Ролу удалось улыбнуться.

– У тебя вид как у нахального кота, добравшегося до сливок.

– Они нас покалечили, да. Но боже мой… – Он ухнул лапой о поручень, как у него это, похоже, вошло в привычку. – Подожди, вот услышит об этом Артимион. Прямо как в песне, разрази меня гром.

– Судно приближается! – выкрикнул дозорный. – Это баркас. Люди скопились у левого борта, машут руками. Полагаю, настроены дружественно.

– Лечь в дрейф! – велел Рол. Выпрямился и вытер рот. Многие из команды все еще глазели на него. Но то, что он сперва принял за страх, теперь показалось скорее благоговением. Он покачал гудящей головой. – Повторяю, лечь в дрейф. И спустить шлюпку.

– Их разнесло в щепы, – сообщил ему Галлико. Рол вздохнул.

– Галлико, давай сблизимся с треклятой посудиной и возьмем их на борт, идет?

Полутролль просиял.

– Есть, капитан.

На суденышке оказалась Мириам с дюжиной других, онемевших от изнурения, ибо им пришлось прорываться против ветра двадцать пять миль. Артимион лежал в лодке, его окровавленная голова покоилась у Мириам на коленях.

– Флот разгромлен, – сказала она, глотнув мутной воды бачка. Черная полоса от пороха проходила от уголка ее рта до подбородка. Глаза ее покраснели, как вишни. – Ян Тимиан гнался за ними. Другие вставали рея к рее. Бриги потоплены, суда по перевозке войск рассеяны. Думаю, однодва налетели на мель в прибое. Но нам от них здорово досталось. «Альбатрос» и «Ласточка» лишились мачт, и им пришлось идти лишь по ветру. Они уходят на юг, пытаясь поставить новые мачты. Наш «Проспер» затонул. Мы перешли через борт на баркас и взяли туда Артимиона. Не знаю, будет ли он жить. Где «Поморник», понятия не имею. Было слишком много дыма и смятения. Но мы их побили. Ка в безопасности.

Когда разразилось неуверенное ликование, она, кажется, впервые обратила внимание на окружающее.

– Вы слушаете меня? – И далее: – Что с вами случилось? – Ее голос едва не сорвался.

– Мы тоже попали в передрягу, Мириам, – мягко сказал Галлико и, склонившись, поднял Артимиона в могучих руках.

– Он еще жив? – спросила Мириам. Голос ее, хотя и суровый, дрожал. Она была близка к утрате самообладания. Галлико сомкнул лапищу вокруг горла Артимиона.

– Жив, дышит. Надо бы отнести его вниз. – Они с Мириам исчезли в проходе под палубой. Остальные спутники Мириам расселись на шкафуте, склонив головы. «Возрожденцы» затихли. Даже пассажиры не решались говорить.

– Полагаю, всем трудно переварить случившееся, – заметил Крид.

– Верни их к работе, Элиас, – резко проговорил Рол. – Корабль сам собой держаться не будет. – Он оглядел людную палубу, и сердце у него содрогнулось при виде такого разорения. Его красавец корабль. Что же, корабль можно починить. Но сперва надо вернуться на нем в Ганеш Ка. Он далеко тебя понесет, твой «Возрожденный».

Галлико и Мириам склонились над Артимионом в свете кормовых окошек. Они положили раненого на койку Рола и разматывали слой за слоем грязные повязки.

– Как он? – спросил Рол.

– Пробито легкое, – огрызнулась Мириам. – Вдобавок осколком содрало кожу на виске.

Темное лицо Артимиона приобрело синеватый оттенок, на виске блестела белая кость. Рол коснулся собственной головы, вспомнив, что у него ее тоже задело, но там не оказалось следов. Рана на бедре тоже исчезла.

– Галлико?

– Я уже заткнул эту дыру, из нее выходил воздух. И висок ему я заштопаю. А остальное зависит от него.

– От Крови в нем, – уточнила Мириам. – Он легко не уйдет.

Артимион открыл глаза, и Мириам подавила возглас. Черный человек оглядел каждого из них по очереди, и наконец его взгляд остановился на лице Рола.

– Так я и думал. Мириам, мы…

– Победа. – Она взяла его руку и стиснула в своих белых пальцах. – Бьонарцы потоплены или рассеяны.

Глаза вновь закрылись. Напряженное блестящее лицо малость расслабилось, хотя тут же вновь напряглось от боли, которую причиняло дыхание раненому легкому.

– О благодарение богам. – Артимион улыбнулся. Опять встретился взглядом с яркозелеными глазами Галлико. – Я так и думал, что вы какимто образом очутитесь в самой гуще.

– Конечно.

Артимион воззрился на потолок. Его лицо стало растерянным.

– Это не «Проспер». Что это за корабль?

– «Возрожденный», – спокойно ответил Рол. – Мой корабль.

– Кортишейн. Значит, ты его всетаки вывел.

– Вывел. И оказалось, что от него есть толк.

– Он потопил боевой бьонарский корабль, – спокойно заметил Галлико. Но глаза Артимиона уже закрылись.

Они оставили его, спящего, и вернулись на палубу, радуясь чистому воздуху и брызгам после пропахшей порохом и бойней тесноты меж тиковых переборок.

– Он будет жить, – пылко воскликнула Мириам. – Должен. Без него Ганеш Ка пропадет.

– Бьонарцы не прекратят поисков, – спокойно напомнил ей Рол. – Теперь они имеют представление о том, где мы.

Мириам холодно оглядела его.

– Мы?

Галлико водил лапой тудасюда вдоль поручня шканцев.

– Этот корабль впитал нашу кровь. Теперь он воистину наш.

– Можно и так смотреть на вещи, – согласился Рол. Он был очень утомлен.

– Починка займет тричетыре недели, и это самое меньшее.

– Я так и прикинул.

– Мы единственный корабль, на который пока что может рассчитывать город, Рол. Все остальные затонули или ушли.

– Мы и сами того гляди потонем, брат. – Но шутка у Рола вышла неудачная. Галлико поглядел на него в упор.

– Надо возвращаться домой. Мы должны объединить наш народ.

Рол не смотрел на полутролля, а оглядывал пеструю толпу, разместившуюся на разоренной палубе его корабля. Мужчины, женщины, дети на корточках среди подсыхающей крови и обломков. Мириам, прожигающая его взглядом, с тонкокостным лицом, полным недоброго сомнения. Элиас Крид с сияющей на солнце проседью в бороде. Так много лиц, и все обращены к нему.

– Полагаю, должны, – согласился он.

Оглавление

Часть первая БАШНЯ

  Глава 1 С солью в крови

  Глава 2 Нрав Рана

  Глава 3 Суровая дева

  Глава 4 Дом Михала Пселлоса

  Глава 5 Король воров

  Глава 6 Достойный вознаграждения

  Глава 7 Сабли и швеи

  Глава 8 Имя для клинка

  Глава 9 Праздник урожая

  Глава 10 Наследник

  Глава 11 Убийство

  Глава 12 Ключ

  Глава 13 Прощальный дар

Часть вторая МОРЕ

  Глава 14 Грива Уссы

  Глава 15 Пролив

  Глава 16 Высадка на берег

  Глава 17 Место рождения человека

  Глава 18 Горторов стол

  Глава 19 Потайной город

  Глава 20 Возрожденный

  Глава 21 Военный корабль

  Глава 22 Кто рыл другому яму

Реклама на сайте