«Затмение луны»

Пэт Ходжилл Затмение луны

Глава 1 ОГОНЬ И ЛЕД

Хмарь, седьмой день зимы

Тай-Тестигон полыхал.

– Просыпайтесь, просыпайтесь, вставайте! – кричали городские стражники под затворенными на ночь окнами. Кулаки стучали в двери. Затрезвонили колокола. С крыши Зала Консулата раздалось внезапное гудение – все пять глашатаев трубили об опасности.

Горожане пробудились, протерли заспанные глаза, выглянули на улицы – небо над головой уже пламенело. С севера доносились пронзительные крики и грохот рушащихся зданий. Нечеловеческий вопль потряс Округ Храмов – боги, обитающие в тесных молельнях, почувствовали, как раскаляются камни вокруг них. Огненные искры плясали в воздухе. Там, куда они падали, загоралось все: крыши, одежда, тело. Паника ширилась. Люди бежали, некоторые уже охваченные пламенем, – по скрещивающимся и раздваивающимся улочкам туда, где между темных домов несла свои волны Поющая река. Быстрей к воде. Кинувшихся в желанную прохладу течение увлекало на дно, проносило под изящно вздымающимися мостиками, разбивало тела о нос Корабельного острова или об отвесные берега.

А на острове, во Дворце Гильдии Воров, старый человек сидел в увешанной гобеленами комнате. На его коленях лежала книга, обтянутая белой кожей младенца. Голова старика откинулась назад. Провал рта и зияющая пустота глазниц были открыты навстречу вечной тьме.

Дверь в покои распахнулась. На пороге стоял человек, одетый в голубое, его золотистые волосы мягко светились во мраке. Он увидел старика. Неприятная ухмылка исказила его мужественные черты, но когда он обернулся к темным фигурам, толпящимся в коридоре за его спиной, на лице его читались лишь гнев и горе.

– Талисман сделала это, – сказал. – Схватить ее. Ответом ему был возмущенный гул. Зал опустел. Через секунду тени скользнули на улицы и с рычанием помчались вперед, не обращая внимания на пожар и руины. Но как ни быстры они были, молва опередила их: «Правитель Гильдии Воров мертв, мертв безвозвратно. Талисман убила его. Братья воры, охота началась!»

Талисман бежала, спасая свою жизнь, она мчалась домой. Последний поворот – и за ним полыхает «Рес-аб-Тирр». Темные фигуры надвигались на нее, силуэты на фоне ослепительного света.

– Огонь может пощадить, Талисман. Мы – нет. Они приближались. Из таверны донесся истошный крик.

Девушка боролась с взявшими ее в плен руками, зовя друзей: Клепетти, Гилли, Танишент… Но вот же сама Танис, крепко вцепилась в нее.

– Вечеринка, Талисман, веселая вечеринка, ты на ней желанный гость! Посмотри, друзья пришли проводить тебя.

Разбойник Бортис, ухмыляясь, неуклюже шагнул из тьмы. Кровь, текущая из его глаз, казалась черной в огне горящей гостиницы. Он взял ее за руку. Вдоль улицы выстроились бесконечной цепочкой безмолвные фигуры, укоризненно глядящие на нее: Висельник, Непуть, Огрызь с веревкой на шее, Марплет… Мертвые, все мертвые, безвозвратно. Площадь Правосудия. Трон Милости.

Санни сидел в каменном кресле. Он поднял глаза, улыбнулся и учтиво подвинулся, освобождая ей место. Кожа его болталась лохмотьями вокруг тела.

– Я любил тебя, Талисман. Гляди, что твоя любовь сделала со мной.

С улыбкой он привязал ее к Трону обрывками своей кожи.

Они все пришли за ней. Блики играли на обнаженных ножах, коротких, раскаленных добела клинках. Она вжалась в спинку Трона Милости, но они подходили все ближе, ближе…

– Нет!

Джейм проснулась от собственного крика. Спина ее упиралась в камень, но где же ножи? Было холодно, так холодно, что воздух обжег легкие, когда она глубоко вдохнула, пытаясь унять дрожь. Где она? Ветер хлестал по лицу, снег жалил щеки до онемения. Нет, совсем не в Тай-Тестигоне, а много-много выше, где-то на закрытых бураном перевалах Хмари. Она сбежала из города прежде, чем воры успели схватить ее. Зато теперь до нее добралась пурга, она потерялась в метели. Но почему так темно? Девушка ощупала камни вокруг себя, скалу, давшую ей пристанище, борясь с первыми ростками паники.

– Марк, где ты?

Рядом поскуливал Жур. Слепой от рождения барс мог видеть ее глазами – конечно, когда она сама видела хоть что-то.

– Марк? – От страха ее голос стал резче и моложе – словно ей не девятнадцать, а девять. – Почему темно? Ты позволил мне спать до захода луны? Марк?

Захрустел снег под тяжелыми шагами.

– Женщина? Погоди, погоди. Дай я посмотрю.

Она почувствовала, как большие руки кендара бережно прикасаются к ее лицу.

– У м-меня снежная слепота?

– О, вовсе нет. У тебя просто смерзлись веки. «Слезы? Но я никогда не плачу». Потом она вспомнила гостиницу.

– Они все сгорели заживо, – неуверенно проговорила девушка. – Клепетти, Тубан, все. Даже Танис, хотя она и так уже была мертва.

– Что ж, такое могло случиться, – медленно ответил Марк. – Добрая половина города пылала, когда мы ушли, но это было три дня тому назад, худшее уже миновало, и таверна тогда была в безопасности. Но если ты ясновидица…

– Да избавлюсь ли я, наконец, от этого? – Голос Джейм звучал странно даже для нее самой, искаженный тьмой, ночными кошмарами и памятью. – Можешь не напоминать мне, что я шанир. Старая кровь, старые силы – отродье, нечисть…

Марк тряхнул ее. Он сделал это очень аккуратно, но огромная сила мощных рук вырвала ее из воспоминаний о криках отца, выгоняющего ее из замка, бывшего ее домом, в Гиблые Земли. Но это было давным-давно, до тех лет за Темным Порогом, которые она так и не вспомнила, до того, как она вернулась в Ратиллен, чтобы играть двойную роль – Талисман, ученицы величайшего вора Тай-Тестигона, и Абтирр, трактирной и храмовой танцовщицы.

Жур озабоченно потерся носом о ее нос. Потом она почувствовала его горячий шершавый язык на своих замерзших веках. Во тьме, когда сны ближе, чем явь, так непросто отличить одно от другого.

– Значит, «Рес-аб-Тирр», возможно, и выстоял, но Санни и Отрава… Санни вправду умер?

– Да.

Джейм содрогнулась.

– А Отрава? Он тоже?

– На это мы можем только надеяться.

Что ж, вот как все в конце концов закончилось. Отрава, Санни, Танис, Огрызь… Она горько рассмеялась:

– Мне тут пришло на ум – правда, поздновато – слишком дорого обходится людям моя дружба.

В этот момент лед, сковывающий веки, наконец-то растаял. Жур, мурлыча, потерся своей теплой щекой о ее щеку. Его усы приятно щекотали. Джейм увидела, что Марк позволил ей спать почти до утра. Буран немного стих, снег медленно кружился над землей, а не падал стеной, и низкая луна проглядывала сквозь рваный покров туч.

При ее блеклом свете Джейм озабоченно оглядела своего друга. Самая большая горная куртка, которую они нашли в лавке, чуть не лопалась на его широких плечах и едва закрывала сильные руки. Открытые холоду кисти были обветрены и шелушились, борода стала белой не только от прожитых лет, но и от покрывшего ее инея. Девяносто четыре, для кендаров это поздний средний возраст, но все-таки он слишком стар, чтобы пускаться в такие отчаянные путешествия.

– И зачем ты разрешил мне уговорить себя? – спросила девушка.

– Насколько я помню, – спокойно ответил Марк, – меня не пришлось уговаривать, и тему беседы считаю исчерпанной. Мы еще задолго до беспорядков решили, что надо уходить. Ты должна найти своего брата, – Тори, да? – а мне не терпится повидать старых приятелей в Заречье. Мы идем домой, ты и я. А это кратчайший путь.

– Правильно. Как прыгать из окна третьего этажа, чтобы скорее добраться до земли.

– Ох, через это я тоже проходил, – безмятежно отозвался великан.

Джейм рассмеялась, но тут же осеклась. Одновременно вскинулась и голова Жура. Барс прекрасно видел ее глазами, но она могла только частично использовать его обоняние и слух. И вот теперь она слышала то, что слышал он, – сперва неясно, потом все отчетливее.

– Волки. – Она хотела вскочить, но с трудом разогнула закоченевшие ноги.

Усталые колени Марка тоже не слушались, он со скрипом поднялся и привалился к скале.

– Нет, нет, – отстранил он Джейм, когда та бросилась помогать ему. – Я пока еще в силах стоять, но ты лучше держись поодаль, а то в один прекрасный день я действительно шлепнусь и раздавлю тебя в лепешку. – Он распрямился во все семь футов своего роста. – Волки, говоришь? Это если нам повезет.

– О Трое. А если нет?

Вой раздался снова, куда ближе, громче, пронзительнее.

– Вирсаны, – определил Марк. – Судя по звуку – очень голодные, идут сюда. Они, может, и поменьше волков, но проворнее и свирепее. Эти скалы не защитят нас, если они нападут на наш след. Лучше укрыться у Голубого перевала.

Он шагнул на открытый воздух. Преодолевая ветер, кендар бесстрастно продирался сквозь сугробы, выросшие на почти невидимой тропинке, ломая корку льда и заслоняя собой Джейм от леденящих порывов. Она тащилась за ним, а позади по их следам в снегу трусил Жур. Самый сильный буран, может, и миновал, но ветер все еще лютовал, а летящий снег слепил глаза. Джейм не видела ни гор Тимор и Тиннабин, которые должны были вздыматься над ними, ни Голубого перевала, разрезающего горы.

Ситуация была не из лучших даже без бегущих по пятам вирсанов. Об этих зверях знали мало – во время короткого сезона путешествий, когда открывались горные пути, они обычно скрывались в снегах на вершинах. Суеверные утверждали, что в них входят души неотомщенных мертвецов. Более осторожные говорили, что они убивают своим безумием и могут рыть туннели подо льдом так же быстро, как и передвигаться по его поверхности.

Двое кенциров рискнули забраться сюда зимой, потому что рассчитывали найти совсем другое создание среди этих зазубренных пиков. Давным-давно, две тысячи лет назад, первые из Троих, аррин-кены, почувствовали такое отвращение к остаткам кенциров, что удалились в дебри Ратиллена, чтобы в тиши и спокойствии обдумать все. Они так и не вернулись. Одно из этих почти бессмертных, похожих на котов существ обосновалось в Хмари, и Джейм уже три дня безуспешно мысленно взывала к нему. Похоже, они с Марком брошены на произвол судьбы.

Внезапно кендар остановился, и Джейм поспешила к нему. Он что-то крикнул, потом развернулся и полез на снежную насыпь справа. Джейм стала карабкаться следом. Перед ними раскинулось покатое поле, ветер злился, не в силах пролезть сюда – сбоку пространство защищала гора Тимор. Снег, сдуваемый с хребта, мчался над головами. Ледяной наст был достаточно толст, чтобы выдержать вес не только Джейм и Жура, но и Марка.

Джейм поравнялась с кендаром:

– Что ты сказал?

– Думаю, здесь мы сможем найти кое-что полезное. Лучшего места для стоянки, чем вершина этого кургана, и не придумаешь.

Неподалеку Джейм увидела прямоугольное возвышение из сложенных камней с наклонными стенками и плоской вершиной. Вдруг стало отчетливо ясно, что это. На этом поле банда Бортиса подкараулила первый караван и устроила кровавую бойню. К этому каравану хотела присоединиться и Джейм, но ей помешало нежданное прибытие в Тай-Тестигон Марка. Эта штука впереди – погребальная пирамида жертвам.

Ветер стонал, бился о черные бока кургана, будил снежных духов. Проходящие мимо караваны не только воздвигли монумент, но, чтобы умилостивить мертвых, вложили в стены вещи, пропущенные разбойниками. Вот разбитое зеркало невесты бросает на снег отражение луны, вот деревянная кукла протянула ручки наружу из щели между камнями. Джейм, онемев, молчала. Ее народ верил, что если хоть одна кость останется несожженной, душа не освободится, а здесь были сотни, тысячи костей.

Марк тоже подошел к пирамиде.

– Идем, женщина, – сказал он, протягивая руку. – Ты первая. Нам бы только дождаться рассвета.

Джейм не двигалась. Это было нелепо и постыдно. Ей приходилось раньше иметь дело с костями, да и с мертвецами, если уж на то пошло. Они следовали своим собственным правилам. С ними обычно можно справиться, но иногда без неприятностей дело не обходится. Но ведь они с Отравой уже отомстили за этих несчастных еще до резни – он выколол Бортису один глаз, защищая ее, а после она выцарапала разбойнику другой, спасая Жура. С тех пор никто не видел Бортиса в Тай-Тестигоне. Мелькнула мимолетная мысль – что же сталось с ним, потом она выкинула ее из головы и решительно полезла по наклонной стене пирамиды.

Обледеневшие камни скользили под руками. Джейм показалось, что она чувствует вибрацию внутри памятника. Вдруг камень поддался под ее весом, и правая нога по колено провалилась в дыру. Кто-то внутри схватил девушку за лодыжку. Она приглушенно вскрикнула, но рука Марка обхватила ее за талию и вытянула назад. Что-то белое, пушистое и грязное обмоталось вокруг ноги, потом отцепилось и плюхнулось обратно в щель. Марк поставил пытающуюся отдышаться Джейм на плоскую крышу. Ее сапог превратился в лохмотья.

– Именем Порога, что это было?

– Детеныш вирсана. Похоже, что они превратили насыпь в уютное гнездышко.

– А разве курган полый?

– Теперь, когда они сожрали все тела внутри, – да. Жур! Барс тревожно обнюхивал края дырки и отскочил, когда снизу раздался жалобный, дребезжащий вой, подхваченный и удесятеренный эхом.

– Дело сделано, – сказал Марк. – Через минуту здесь будут взрослые. Бежим.

И они побежали. Невдалеке был крутой склон, на который, возможно, вирсаны не смогут взобраться. Внезапно Марк споткнулся. Джейм едва успела ухватить его за руку – перед ними разверзлась бездонная пропасть, в темноту полетели комья сорвавшегося с краев снега. В смятении стояли они перед гигантской расселиной, а тявканье и подвывание становились все ближе.

– И что теперь?

– Возвращаться назад слишком поздно. Я мог бы перебросить тебя на ту сторону.

– А сам останешься здесь и повеселишься всласть? Нет уж, уволь.

– Как хочешь. Но на будущее давай договоримся: там, где ты не возьмешь хитростью, я возьму силой. Это поможет нам выпутываться из непредвиденных обстоятельств… Или не впутываться в них вовсе.

– Особенно меня радует то, что ты полагаешь, что у нас еще есть будущее, – заметила Джейм, глядя, как Марк сбрасывает свой мешок и отцепляет обоюдоострую боевую секиру. – Но, кстати, ты не забыл, что я тоже предпочитаю бить, а не увиливать?

– Не вирсанов, – кратко ответил великан.

Теперь вой раздался совсем рядом. Этот звук, будто острый нож, отделил мысли от поступков. Сейчас хотелось лишь бежать. И тут из заунывного хора, истерически хохоча, выделился один голос.

– Это не вирсан.

– Мерлог?

– Так далеко на юг от Барьера? Ну, может быть, но я еще не встречала того, кто бы считал, что быть мертвым – смешно.

– Это не мерлог, – сказал Марк. – Встань позади меня.

Джейм отступила на шаг, приблизившись к пропасти, и потянулась к ножу, всегда заткнутому за голенище правого сапога. Пальцы прикоснулись к обрывкам кожи. Проклятие. Клинок, должно быть, выпал во время нападения детеныша. Она стащила лоскутья вовсе, чтобы не наступить на них, и в одном чулке встала на снег. Мороз тут же до боли пронзил ступню.

Вершина пирамиды пришла в движение – стая вирсанов добралась до нее. Луну опять закрыли набежавшие тучи, выплюнув новую порцию снега, и Джейм больше не видела холма. Жур прижался к колену, возражая против потери их общего зрения.

– Плохо, что тут нечего поджечь. – Марк вглядывался во тьму. – Немножко огня, вот что нам нужно.

Джейм замерла, потом упала на колени и принялась яростно рыться в обоих мешках. В своем она нащупала сломанный меч с полустершейся эмблемой на эфесе, кольцо и нечто теплое, но не обратила на эти вещи внимания в поисках чего-то более пригодного для нынешних нужд.

– Мои запасные штаны – это не совсем то, что я имел в виду. – Кендар скептически осмотрел тряпки, которые Джейм лихорадочно раскладывала полукругом вокруг них. – Все это не будет гореть долго.

– Лишь бы добыть немного золы. Я попробую разжигающее заклинание.

– Осторожнее. Вспомни, что случилось, когда ты последний раз имела дело с тестигонской магией.

Джейм передернуло. В начале ее пребывания в «Рес-аб-Тирре» Клепетти испытывала ее кулинарное мастерство, вручив кусок сырого теста и книгу домашних заклинаний. Да, хлеб поднялся и зарумянился, но, когда Клепетти разрезала буханку, они обнаружили, что корочка поднялась оттого, что внутри выросли какие-то недоразвитые внутренние органы. После этого Джейм не связывалась с колдовством. И сейчас, волнуясь, она вызвала в уме заклинание, которое вдова твердила каждое утро, чтобы разжечь из старой золы новый огонь.

– Слушай, – внезапно сказал Марк.

– Я ничего не слышу.

– Они подбираются молча. Сейчас или никогда, женщина.

Джейм поспешно выбила из кремня искру. Одежда разгоралась отвратительно. «Кажется, я никогда еще не делала ничего настолько глупого», – подумала Джейм и произнесла магическую формулу.

Тотчас же их окружило облако дыма. Кашляя, ничего не видя, Джейм услышала возглас Марка, затем что-то шмякнулось оземь. Из мрака вылетел вирсан и тяжело приземлился у ног. Он зарычал, подобрался для прыжка, но тут из ужасной раны, нанесенной секирой Марка, хлынула кровь и вывалились кишки. Джейм смотрела на тварь. Жесткая белая шерсть на спине зверя тлела.

В дыму, казалось, барахтается неисчислимое множество сталкивающихся тел. Секира свистела где-то над головой, оставляя за собой сверкающие дуги, в ней самой отражалось что-то вроде факелов. Колдовской круг, несомненно, воспламенял все, что в него попадало. Джейм отступила от горящего вирсана. Неужели эти существа настолько примитивны, что даже не осознают, что они в огне?

Впереди хрустнул снег. В течение бесконечно долгого мига – сердце успело только раз стукнуть в груди – наблюдала Джейм разинутую глотку бросившейся на нее твари. Потом в воздух взметнулся Жур. Барс и вирсан, вцепившись друг в друга, кувыркаясь, скрылись в дыму. Джейм побежала за ними.

– Ложись! – грохнул голос Марка чуть ли не у самого уха.

Она плашмя упала на землю. Вирсан и секира с хрустом встретились над ней, окропив снег фонтаном крови.

– Девятнадцать, – прогудел кендар, сгребая Джейм. – Стой тут, а то испачкаешься. – И он оттолкнул ее в сторону.

Девушка слышала, как Жур и вирсан грызлись где-то поблизости, но не могла найти их. Барс умел сражаться и вслепую, но она сама, несмотря на отличное ночное зрение кенцира, почти ничего не видела в этом хаосе дыма, снега и тьмы. Где же расселина? Милостивые Трое, в таком мраке не мудрено оказаться на самом краю…

Вирсан набросился на Джейм, шерсть у него на спине полыхала. На бегство не было времени. Она отклонилась назад, поймала зверя за ноги посреди прыжка и перебросила через голову. Вой постепенно удалялся, прежде чем резко оборваться. Так вот, значит, где была пропасть.

Джейм только подумала, что для уличного драчуна она не так уж и плоха, когда снег перед ней взорвался. Вирсан приземлился прямо на нее, под его весом голова и плечи Джейм ушли под утончившуюся ледяную корку. Рыхлый снег залепил глаза и забил рот. Изогнувшись под тяжестью пятидесяти фунтов обезумевшего вирсана, усевшегося на грудь, вскинув дико зудящие руки в попытке защитить горло, Джейм погрузилась в сумасшествие боя, лязга когтей, хруста вспарываемой плоти. Ночь стала красной – красной и липкой от крови.

Она остановилась, только когда полностью изнемогла. Тело вирсана неуклюже растянулось на ней, его зубы намертво вцепились в рукав ее боевой куртки, защищенный кольчугой от ударов ножей, морда превратилась в чудовищно исполосованную безглазую маску. Зверь не дышал. Секунду девушка лежала, тяжело дыша, потом с трудом спихнула с себя тварь и села. Перчатки превратились в окровавленные лохмотья. Она молча смотрела на свои руки, на кончики пальцев, на острые как бритва когти, все еще полностью выпущенные. «О, мой бог, я снова использовала их».

Никто в ее старом доме не осознавал, что она такое, до тех пор, пока ей не стукнуло семь. Все находили странным, что у девочки нет ногтей, но никто не был подготовлен к тому, что однажды кожу на кончиках ее пальцев пробьют способные втягиваться и вытягиваться когти. Тогда отец и узнал, как назвать дочь, выгоняя из дома: «Шанир, выродок, нечисть, нечисть…»

Под когтями была кровь. Джейм погрузила руки в снег, опять и опять, она терла их, пока не остановилась от знакомого чувства. Никогда не смыть проклятие крови, текущей в ее жилах, делающей ее тем, что она есть.

Кто-то задышал в ухо. Она обернулась и обхватила шею Жура. Барс тыкался носом в ее лицо, а она оглаживала его, ища серьезные раны, – и не находила. Хвала предкам.

Тут она впервые заметила, как тихо стало вокруг. Полукруг все еще тлел, но ветер отнес дым в сторону, открыв поле битвы, усеянное горящими телами трех десятков вирсанов – все они были зарублены.

Может, Марк и ненавидит убивать, но при необходимости он великолепен. Но где же он?

Шатаясь, она встала на ноги, дрожь пробрала до костей – теперь от страха. На кровавом снегу остались только его следы – вот здесь он отступил на несколько шагов под натиском нападающих… След обрывался у края пропасти.

Джейм бросилась на снег и вгляделась в бездну. Слишком темно, она не видит дальше нескольких футов, и на зов отвечает лишь эхо, отскакивающее от ледяных стен, уходящее глубже и глубже. Милостивые Трое, если он пролетел весь этот путь вниз…

За спиной, по ту сторону огней, кто-то тихо хихикнул.

– Джеймсиль, – позвал сиплый, но сладкий голос из мрака. – Детка, я пришел за тобой.

Жур прижался к Джейм, шерсть на его спине встала дыбом, да и ее собственные волосы будто приподнялись. Кто бы там ни был, он знает ее истинное имя, и она почти догадывалась, чувствовала, кто это. Где она слышала этот вкрадчивый тошнотворный голосок прежде? Не в Тай-Тестигоне, не в замке…

– Плетущая Мечты, Жница Душ, Яд Жрецов… Голос перечислял прозвища мягко, насмешливо. Только одним из них когда-то воспользовалась Джейм, остальные принадлежали той, первой Джеймсиль, ее тезке, которая три тысячи лет назад танцем забрала души у двух третей жителей Кенцирата по приказу своего брата и мужа, Геридона, Мастера из Норфа.

– Скоро, скоро колдовской круг ослабеет. Смотри, как умирает костер. Помнишь Дом Мастера, огонь и ночь, когда он призвал тебя в свою постель?

… Она поднимается по витым ступеням, обнаженная под плащом из шуршащих гадючьих кож, скрепленных друг с другом серебряной нитью. Головы змей при каждом шаге бьют по пяткам. За пологом ждет человек… Кто? Его лицо как ободранный череп, пальцы холодны, так холодны, когда он втискивает в ее руку нож, а она все взбирается, все выше, к двери, занавешенной красными лентами, к ждущей за ней тьме…

Джейм вздрогнула и отшатнулась от осколков памяти, от того, что сокрыто за многими утерянными годами. Постель Мастера? Но ведь это та Джеймсиль была, да и остается женой изменника. Ничто земное не коснется ее.

«Но ты была за Темным Порогом», – мысль пронзила ее холодом. Она попыталась остановить ее, но в голове вертелось по-прежнему: «У тебя Книга в Бледном Переплете, которую Мастер забрал с собой в темноту во время падения. Ты не могла взять ее нигде больше, кроме как в Доме Мастера, Доме, скрытом тенями».

Проклятие. Круг заклятия действительно ослабел. Сквозь невысокие язычки пламени мерцали глаза, и вкрадчивый злорадный голосок снова хихикнул:

– Скоро, Джеймсиль, скоро.

За костром во мраке притаилось словно бы ее прошлое, готовое наброситься и вонзить беспощадные когти. Что может задержать его? Только огонь… и Книга. О Трое, так вот оно что! Она бросилась к своему мешку и залезла в него. Замерзшие пальцы девушки наткнулись на что-то теплое. Она достала сверток, быстро развернула его и извлекла на свет Книгу в Бледном Переплете. Вещь подергивалась в ее руках, словно внутри медленно билось живое сердце. Потом по ее поверхности пробежала дрожь, Книга покрылась мурашками, когда обложки коснулся морозный воздух.

За дымящимся полукругом что-то задвигалось. Кто-то бледный и смехотворно кривобокий, неуклюже шаркая, шагнул вперед, точные очертания его тела скрывал оседающий снег.

– Ты что творишь? – резко воскликнул он. – Остановись, дурочка!

Джейм отвела от него взгляд и вновь уставилась на Книгу. На странице перед ней были нужные руны. От них-то взгляд отвести было невозможно, они манили, притягивали, их страшная сила начала проникать в сознание. Алые линии, золотые линии… Нарастал жар, и вместе с ним – боль. Джейм захлопнула Книгу, но руны словно отпечатались в зрачках. Потом они стали размываться, расти, выходить из-под контроля. Джейм беспощадно вернула рунам их первоначальную форму. И, почувствовав, что ее мозг почти плавится, она произнесла на языке Мастера Рун:

– Гори.

Слово обожгло горло. Кашляя, задыхаясь, девушка упала на колени, когда над ней прокатилась волна жара. Ошеломленная, глядела она, как перед жалким полукругом золы поднялась ревущая стена пламени, тянущаяся вверх и в стороны. Искры жалили обращенное вверх лицо. Казалось, что горит само небо. На миг Джейм показалось, что она вновь падает в пасть своих кошмаров, но затем…

«Предки да защитят меня, – подумала она. Я разожгла огонь в пурге!»

В центре огненного столба кто-то закричал. Горящая фигура пробилась сквозь уже исчерпавший себя магический круг. Существо кувыркнулось разок в тающем снегу, чтобы потушить пламя, потом прыгнуло вперед. Джейм вскочила, чтобы встретить его. Тварь выглядела как искаженная пародия на вирсана, только больше, и вся шкура – в подпалинах и ожогах. Пляшущая тень, безобразно увеличенная языками пожара, летела впереди хозяина.

Они встретились в воздухе, и Джейм рухнула под весом нападавшего, упала на спину, над ее лицом нависла морда, состоящая словно из одних глаз и клыков. Это же переврат с Темного Порога, ужаснувшись, осознала она, один из павших кенцирских слуг Мастера. Когда-то это существо, может, и было похоже на человека, но это было очень, очень давно.

Тварь усмехнулась:

– Как в старые добрые времена, а? Я всегда говорил Тирандису, что он только портит удовольствие другим, обучая тебя обороняться.

– О чем ты говоришь? – Она с трудом узнала собственный голос, задыхающийся, срывающийся от страха. – Чего ты хочешь?

Он вновь рассмеялся – жуткий, полубезумный звук.

– Хочу? Я? Хотеть – дело нашего хозяина, и желает он тебя. Непослушная девчонка, взять и сбежать из его дома, после того как мы так хлопотали вокруг тебя. Нам было так скучно, мы так долго ждали в этих горах, когда ты покинешь чертов город, наводненный богами. Но Мастер Геридон может подождать. Теперь моя очередь.

Джейм пыталась оттолкнуть его, но переврат со злорадно-торжествующим видом лишь слегка изогнулся – его тело, как вязкая тина, подалось под ее руками. Между его зубов застряли куски гнилого мяса, дыхание оглушало зловонием.

Внезапно что-то заслонило полыхающее небо. Переврат отлетел в сторону. Джейм слышала, как хрустнули его кости, когда он упал на землю в дюжине футов от нее. Над перевратом склонилась огромная, темная фигура, пахнуло острым мускусным ароматом. Аррин-кен все-таки появился.

– Итак, Мразаль, вот мы и встретились вновь, – промурлыкал низкий голос в сознании Джейм. – Немало же времени прошло.

– Но и не так уж много, – огрызнулся переврат. – Кстати, ты, кажется, сломал мне ноги.

– Неужто? – Аррин-кен легонько похлопал по одной из скрещенных конечностей твари. – Да, наверное. Какой я неловкий. Я ведь хотел переломить тебе хребет.

– Ты не осмелишься! Я любимец самого Мастера! Только тронь меня, и он повесит твою шелудивую шкуру на стену среди таких же!

– Глупышка. Я уже тронул тебя. Да, тело у таких, как ты, заживает быстро, но какая жалость, что кости так не могут.

Мурлыканье перешло в рычание. Оно становилось все глубже, в нем слилось множество голосов – словно ручейки, впадающие в море.

– А эту стену все мы прекрасно помним, и тот кровавый зал, в котором было столько убитых в ту ночь, когда Геридон предал всех нас Темному Порогу и Тени поглотили луну. А еще мы помним, скольких аррин-кенов ты ослепил, забавляясь горячими угольками, пока твой брат Тирандис не остановил игру. Знаешь, Мразаль, мы предвидели, что наша встреча состоится.

Переврат затрясся.

– Думаешь, ты такой мудрый, такой благородный, – прошипел он, – а я дурак, перешедший на сторону победителя, выигравший бессмертие? Пусть ваш разлюбезный бог сколько угодно морочит вам головы, а я тебе скажу, что мой лорд ценит меня, а Тьма ценит его, и они оба за меня отомстят!

– Пожиратель Миров не ценит того, что уже нельзя использовать, а твой хозяин, подозреваем, тоже будет счастлив увидеть твой конец. Посмотри на себя, Мразаль.

Гигантский кот широко раскрыл светящиеся глаза. В их глубине переврат увидел себя и передернулся от отвращения.

– Таким, как вы, зеркала больше не нужны, не так ли? Мы помним, когда было по-другому, но это было много тысячелетий назад. Говоришь, ты тогда получил бессмертие. Госпожа забрала многие души, чтобы Геридон из Норфа оставался молод; но ты заработал «бессмертие», связавшись с самыми грязными тенями, которые приползли в дальнюю комнату Дома Мастера через пороги сотен павших миров. Теперь ты тянешься к ним обратно, когда к этому вынуждают серьезные раны. И обновляешься в их руках. Но они изменяют тебя, Мразаль, калечат тело и душу, с каждым разом все больше. Скоро ты будешь ползать на брюхе, как слизняк, потому что кости твои размягчатся. И это цена бессмертия? Будет намного милосерднее предать тебя этому огню, даровать быструю смерть.

Переврат заскулил и попытался отодвинуться, но аррин-кен не глядя пригвоздил его к земле тяжелой лапой.

– Да, но разве мы расположены быть милосердными? Нет, думаем, нет. Прощай, Мразаль. И живи долго.

С этими словами громадный зверь поднялся во весь рост. Как кот, играющий с пойманной мышью, подхватил он переврата, подбросил в воздух – и тот полетел прямиком в ледяную расселину. Крик Мразаля все удалялся, пока резко не оборвался. Потом гигантский кот повернулся к пламени и негромким голосом, сотканным из множества голосов, произнес одно только слово. Огонь увял. И буря вокруг утихла, ночное небо мерцало тысячами разбросанных по нему звезд, и полная луна выставила краешек из-за плеча горы Тимор, озаряя раскинувшиеся внизу скалы, играя в струях водопадов. Здесь и там над остывающими камнями со свистом поднимался пар. Аррин-кен обернулся к Джейм:

– А теперь, как сказал наш друг: «Ты вернулась, Джеймсиль».

Джейм попыталась говорить, но из груди ее вырвался лишь хрип.

– Думай, дитя, – раздался в ее мозгу холодный, глубокий голос. Сейчас он говорил один.

Поверх него, но не сливаясь с ним, тек мерный гул других голосов, которые, как внезапно поняла Джейм, принадлежали другим аррин-кенам, скрывающимся в своих одиноких убежищах. Один сопровождался шорохом листвы, другой – звоном горного ручья, в третий вплетался грохот морского прибоя. И все они говорили о ней.

– М-мы уже встречались однажды в холмах Тай-Тестигона, – безмолвно обратилась она к огромному зверю. – Ты учил Жура охотиться… И, кажется, не питал ко мне вражды. Но сейчас я почему-то не чувствую себя спасенной.

– Возможно. К тому же, видишь ли, я тогда не знал твоего имени.

– Я не… – начала она, но остановилась, закашлявшись. – Я не Джеймсиль, Плетущая Мечты. Это мое несчастье – то, что меня назвали так же, как и ее, но наверняка не моя вина.

– И это может быть. Итак, ты не Госпожа, но у тебя то, что принадлежит Мастеру, – или то, на что он предъявляет права, – так же, как на Костяной Нож и Плащ из Гадючьих Кож, которые он забрал с собой за Темный Порог, когда рушился старый мир. И вот Книга здесь. Ты бежала из Мрака?

Джейм взглянула вверх, на него:

– Я была за Барьером, да, но я не из Тьмы. Милостивые Трое, неужели ты не можешь отличить?

– Это не так просто. Темные чары не только коснулись тебя. Ты украла Книгу?

Вопрос застал Джейм врасплох. Естественно, Мастер не мог отдать ей Книгу. И она подозревала, что Геридон убил всех обитателей ее старого замка, вернувшись в этот мир в поисках их обеих. Иштаром, жрецом их бога в Тай-Тестигоне, ей было дано разрешение сделаться учеником вора, с условием, что она ничего не будет воровать у своих. Ее честь зависела от этого. Но неужели она уже лишилась ее, украв вещь Мастера? Прошлое было сокрыто в недосягаемой пучине, куда попадал лишь случайный луч света. Что она делала за Темным Порогом и что там делали с ней?

Луна скользнула за перевал. Тени от пиков Хмари потянулись к тому, что было когда-то заснеженной поляной. Аррин-кен сидел неподвижно, уставившись на Джейм немигающими светящимися глазами, голова его на три фута возвышалась над ней. Контуры его тела размылись в сумерках, опустившихся на землю с заходом луны, но девушка чувствовала его присутствие – гигантская непоколебимая глыба в ночи.

«Я на суде, – подумала она и содрогнулась нежданно, – и это – мой судья».

Да, она наверняка украла Книгу, но принадлежит ли еще Мастер к ее народу, народу Троих? Если так, то он все еще полноправный владыка Кенцирата. Но аррин-кен лишил его этого титула и передал его младшему сводному брату Геридона, Глендару, который и возглавил отступление в Ратиллен. Значит, Геридон из Норфа признан предателем и лишен всяких прав, таким образом, она не похищала Книгу, а лишь вернула ее.

– Согласен.

Одно лишь немое слово – но оно вывело Джейм из себя. Аррин-кен читал ее мысли так легко, словно она выкрикнула их вслух. И без того натянутые нервы не выдержали.

– Если ты уже все знал, зачем спрашивал? Проклятие, прекрати играть в эти игры!

Ответом ей был легкий прохладный ветерок удивления.

– Ах, нет. Я могу дразнить, но я и проверяю. Не знающим Закон делается скидка. Но ты не невежда, значит, должна держать ответ.

Трое!

– За что?

– Возможно, за все.

Внезапно Джейм ощутила, как чужой разум проникает в мозг. И хотя она пыталась защититься, постороннее присутствие распространилось в ее сознании. Мягко перебирая бархатными лапами, нечто разворачивало перед Джейм картины прошлого.

Она танцует в «Рес-аб-Тирре». Карьера плясуньи Абтирр началась, когда соперник-трактирщик подослал громил разнести гостиницу, которая стала для нее домом. Чтобы выиграть время, Клепетти упросила ее станцевать для толпы. Она нехотя согласилась, не уверенная даже, что знает, куда ставить ноги. Но она смогла. Где она научилась этому странному, завораживающему танцу, поглощающему тех, кто видит его? Что он делал с ними? А с ней? Это иногда беспокоило ее, но не сейчас, когда она танцует. Сейчас есть только ликование и растущий голод.

Она стоит в храме своего бога. Одержимый, сошедший с ума жрец бормочет невразумительные пророчества, а из внешних коридоров в зал рвется безумная, неконтролируемая сила. Надо танцевать, чтобы усмирить ее, или они все умрут здесь, и она танцует.

Она стоит на коленях в снегах Хмари, держа перед собой раскрытую Книгу, и произносит: «Гори».

– Нет! – вскрикнула Джейм и диким рывком освободила сознание и память. Она опять оказалась в настоящем.

Безжалостный, безмолвный голос аррин-кена, сплетенный из хруста ветвей на морозе, звуков моря, пустыни и леса, пронесся над ней.

– Дитя, ты исказила Великий Танец, как это сделала твоя предшественница. Ты незаконно лишила жреца власти и злоупотребила Рунами. Мы заключаем, что ты – создание Тьмы, если не по крови, то по воспитанию. Намерения у тебя были добрые, но ты вела себя безрассудно, на грани безумия, ты обладаешь силой, она зарождается в тебе, но ты не можешь ее контролировать. Три дня назад ты чуть не уничтожила город. Так можем ли мы отпустить такую, как ты, к нашему несчастному, измученному народу? Отвечай, дитя.

Джейм смотрела на огромную кошку. Она должна сказать хоть что-нибудь – да или нет, – но ее разум пуст.

Тут сзади что-то послышалось. Из трещины показалась рука, шарящая вокруг в поисках опоры. Прежде чем появилась другая, так и не выпустившая обоюдоострой секиры, Джейм уже была рядом, крепко вцепившись в рукав Марка.

– Прости, что задержался, – смущенно сказал он, подтягиваясь. – Я слышал, как ты кричала, но приземлился на такой малюсенький уступ, да еще такой жесткий, что и вздохнуть не мог, не то что отозваться. Потом начался огненный дождь. Потом на меня свалился вирсан – ну, мне кажется, что это был он. Но что происходит здесь?

– Гости, – выдавила Джейм, показывая на молчащего гигантского кота.

Марк оглядел аррин-кена с благоговением. Как и большинство кенциров, он прежде ни одного не видел.

– Мой лорд, я ваш слуга, – произнес он условную формулу. – Значит, все в конце концов устроилось хорошо.

– Не совсем, – сказала Джейм, борясь со словами. – Думаю… вот он… хочет меня убить.

– Убить? Почему?

– Потому… что я – это я.

Великан-кендар был сбит с толку. Однако хоть он и не понял, что же она имеет в виду, но не переспросил. Вместо этого он будто невзначай приподнял свое оружие.

– Лорд он или нет, я не посмотрю и ничего такого не допущу.

Джейм ужаснулась. Может быть, зимней ночью и приятно сидеть у камина, споря, одолеет ли человек весом в триста пятьдесят фунтов, возрастом девяносто четыре года, вооруженный секирой, шестисотфунтового, почти бессмертного кота, но сейчас она не желала это проверять.

– Идиот! – прохрипела девушка, вставая между ними. – Прежде чем я тебе… позволю… я… я сама брошусь в эту треклятую пропасть.

Внезапно – невероятно! – она почувствовала, что падает. Навстречу ей летела, кружась, тьма. Ни неба, ни скал, ни каменного уступа – ничего. Но обрыв не был бесконечным, усеянный камнями склон прервал падение. Сломав несколько ребер, она катилась по нему. Еще один миг в воздухе – и сокрушительный удар. Она лежит на дне расселины, уткнувшись лицом в полурасстаявший снег. Кровь клокочет в горле. Джейм пытается сдвинуться – и не может, понимая, что сломана спина.

Неподалеку что-то зашевелилось. Острые камни заскрежетали – по ним к девушке медленно ползет, превозмогая мучительную боль, тяжелое тело. А она даже не может повернуть головы. Свистящее хриплое дыхание эхом мечется между стен расселины, оно все ближе, ближе, за ним – пронзительный, дребезжащий смех.

– Я тут… снова, Джеймсиль.

– Довольно, – раздался резкий знакомый голос – будто издалека. – Останови это.

Они были на самом краю пропасти, она прижималась к Марку, а он стоял перед Джейм на коленях, ее худенькие плечи утонули в его больших руках.

– Ты меня слышишь? – он обращался не к ней, а через ее голову, она никогда не слышала, чтобы Марк так сердился. – Я сказал: «Останови!»

Аррин-кен застыл, как громадный валун, наблюдая за ними. Сейчас он влез не в память, а в возможное будущее: вот так она будет чувствовать себя, когда прыгнет и будет умирать там, внизу, беспомощная, в компании злобной твари.

– Твой выбор, Джеймсиль.

Внезапно Джейм овладела безумная ярость. Она сбросила с плеч руки кендара и вскочила. Горный воздух все еще вибрировал от силы, вызванной словами Мастера Рун – такие надписи подолгу не стираются. Дерзким взмахом руки, движением темного танца, собрала она рассеянную энергию, и та влилась в ее измученное тело, как крепкое вино – в пустой желудок, так же ударив в голову и пощипывая каждую жилку.

– Мой выбор! – Голос Джейм стал таким же сильным, как и раньше, в нем появились мурлыкающие нотки аррин-кена, но тон был куда холоднее. – Мой выбор! Значит, я могу прыгнуть или смотреть, как ты будешь сражаться и, наверное, убьешь моего друга. Не вижу третьего варианта? Кот, ты же любишь игрушки, да? Что ж, может быть, твоя очередь побыть «мышкой».

– Женщина, не надо…

Марк дотронулся до нее и с резким вскриком отдернул руку – девушку всю трясло, но она не обратила на это внимания. Ночь, казалось, отступила. Джейм чувствовала, как сила плетет свой узор: змеиные узлы на востоке, там, где остался Тай-Тестигон, даже через три дня все еще бурлящий; лихорадочное биение сердца переврата, лежащего в глубокой, холодной, открытой могиле; а впереди сидит аррин-кен, как нерушимая скала, которую огибают все течения. Но когда она попыталась нащупать источник его жизни, разум ее соскользнул, как соскальзывало тело с обледеневшей горки. Его равнодушие взбесило ее. Она будет плести свой танец вокруг него. Она вытянет его из этой его внутренней крепости, и… и… и что?

Странные мысли промелькнули в глубине сознания Джейм, внутри нее вырос незнакомый, чужой голод – словно полустершееся воспоминание об улетевшем сне. Забрать душу аррин-кена – это очень приятно и вкусно.

Но что это там? Сама ночь покачнулась, затряслась, зарябила. Мощная голова аррин-кена поднялась. Он тоже чувствует. Северные горы скрыли почти все небо, но между ними поднималось сияние. Оно становилось ярче и ярче, а вот и его источник, сверкающий, как комета. Джейм показалось, что в центре свечения она видит фигуру, танцующую в ночи. И тут она заметила, что аррин-кен стоит рядом.

– Я ошибся. Мастер все-таки хочет вернуть любимца переврата. Опасайся ее прикосновения.

Ее?

Свет вспыхнул над головой. Он очертил круг и начал снижаться. На секунду сияние зависло над расселиной, но затем приземлилось. К Джейм, словно во сне, скользила самая прекрасная женщина, которую она когда-либо видела, – а ведь и вправду, они уже где-то с ней встречались. Но разум сейчас отказывался работать. Она не могла думать, не могла даже пошевелиться, когда незнакомка подошла вплотную. Тонкие бледные пальцы нежно дотронулись до щеки. Женщина мечтательно улыбнулась, прошептала что-то, но в ушах Джейм раздавалось только неистовое жужжание. Энергия, которую она набрала для себя, вылилась из нее, как кровь из свежей раны, и за ней чуть не улетела и душа. Нечеловечески огромные серебристые глаза женщины были холодны, зрачки плавали в самой их глубине, словно за пределами задумчивого лица. И там, на границе черного хаоса, отчаянно танцевала белая фигура, будто страшась остановиться. Джейм бросилась навстречу. Женщина приподняла голову… и Джейм обнаружила, что лежит на земле, а между ней и блистающей женщиной стоит аррин-кен.

– Госпожа, возьми то, за чем пришла, и уходи. Больше тебе здесь ничего не принадлежит – пока что.

Улыбка женщины дрогнула и вновь застыла. Она поклонилась и, как падающая звезда, нырнула в пропасть, чтобы через мгновение взмыть в воздух с изломанным телом переврата на руках. Он пронзительно визжал, боль стала сильнее, чем даже тогда, когда он только упал. Крик и свет слабели, удаляясь, пока темнота на севере не поглотила их вовсе.

Джейм приподнялась на локте. Она чувствовала себя опустошенной. Если бы не накопленная лишняя энергия, эта женщина выпила бы ее душу до дна своим холодным прикосновением, и не потому, что хотела этого, а потому, что такова была ее природа. Но как назвал ее аррин-кен?

Кот, по-прежнему не мигая, смотрел на девушку.

– Да, это была она, Плетущая Мечты, хотя сейчас ее удел скорее – ночные кошмары.

– О Трое, – выдохнула Джейм почти благоговейно. – Но почему она так заинтересовалась мной?

– Ты не так уж много времени проводишь перед зеркалом, не так ли?

– С моей-то физиономией? Конечно нет. Но что…

Ее прервали. К ней спотыкаясь брел Жур, даже его слепые мутно-опаловые глаза, казалось, смотрят недоуменно. Джейм радостно обняла его. Рядом бухнулся Марк, он был бледен, но его руки, обхватившие их обоих, были так же крепки, как и всегда.

– Ну, теперь все в порядке? Джейм взглянула на аррин-кена. – Все в порядке?

– Возможно. Ты все еще хочешь поиграть в кошки-мышки?

– О черт. – Джейм покраснела. О чем она только думала? – Конечно же, я не буду сражаться с тобой, лорд, и мой друг не станет, даже если мне все-таки придется кинуться в пропасть, чтобы предотвратить бой. – Она вздрогнула, вспомнив холодную, одинокую смерть, поджидающую ее внизу. Теперь там нет даже переврата – все было бы хоть какое-то разнообразие.

– Это все еще твой выбор, так было и будет всегда, – голоса вернулись, мурлыкая хором. – Ты сама вынесла приговор, дитя. Ты выбрала яму. Мы знали, что ты сильна и безрассудна, но не до такой же степени. Нам кажется, ты способна нести ответственность за свои поступки. Непавшая Темная. Прежде мы не верили в подобное. Это значит, на свете есть еще вещи, которые лежат за пределами даже нашего понимания.

Марк легонько толкнул Джейм локтем в бок:

– Что говорит лорд? Я слышу только какое-то урчание.

– Не уверена, но, кажется, мне только что даровали помилование.

– Да, – теперь ответил только голос большого кота, сидящего рядом. – Мудрость – это знать, когда лучше не вмешиваться. К тому же кто-то хочет, чтобы эта проклятая Книга возвратилась в Кенцират, и он вроде бы выбрал тебя.

«К счастью, что не кого-то более здравомыслящего», – подумала Джейм.

– Может быть. Их вкусы всегда были несколько… эксцентричными, но я прекратил всякие споры тысячу лет назад. Предметы, обладающие великой силой, выбирают собственный путь, и Книга вернется домой не слишком скоро. Грозовые тучи скопились над Заречьем и над всем Ратилленом, предвещая страшные шторма. Я слышу гром и вижу молнии. Я чувствую тьму, вставшую на твоем пути, дитя. Тай-Тестигон был защищенным местом. Здесь же тебя может подкарауливать не только Мразаль. Опасайся их, но больше всего берегись себя.

– Я не понимаю.

– Нет? Тогда смотри.

Кот широко раскрыл свои мерцающие глаза. Джейм вгляделась в свое отражение: в острые скулы, резкие линии носа и подбородка, в большие серебристо-серые глаза, не отрывающие от нее взгляда. Она так редко смотрелась в зеркало, что собственное лицо казалось незнакомым, но сейчас оно странным образом кого-то напоминало. Сейчас, вот под этим углом, можно было бы подумать, что на нее вновь глядит Госпожа.

– Я в-все еще не понимаю…

– Тогда ты в самом деле невинна, чиста и ничего не знаешь… Но наивность и благие намерения иногда плохая защита. Помни о своей тезке. Джеймсиль, Плетущая Мечты, не понимала, что по приказу Геридона вершит зло – пока не стало уже слишком поздно. Она никогда бы не согласилась. И, тем не менее, она злоупотребила своей силой, открыла всю глубину души той пустоте за Цепью Сотворений, в которой зародился сам Темный Порог. Вначале брешь была мала, но со временем становилась все шире и шире. Теперь души засасывает в нее, как в водоворот, и она должна танцевать снова и снова на краю воронки, чтобы не упасть туда самой.

– Н-но только что она улыбнулась мне…

– Ты для нее не больше чем сон, да и весь внешний мир тоже. Она танцует и не рискует остановиться, а тело ее перемещается в это время по воле Мастера. Будь осторожна, дитя. То же может случиться и с тобой – если не худшее. Плетущая Мечты действует бессознательно, поэтому несет лишь частичную ответственность. Ты можешь оставаться наивной, но не невежественной, и ты играешь в ту же смертельную игру, которая погубила первую Джеймсиль. Если, в конце концов, ты все-таки сорвешься, то твое падение будет падением Мастера – он сознавал зло и приветствовал его. Неправильное обращение с силой подтолкнет тебя к этому пути. С другой стороны, использование ее в чистоте может привести тебя к нашему богу. Вот что значит быть шаниром – гулять по лезвию ножа.

Джейм вздрогнула:

– Но я не хочу падать ни на одну сторону!

В ответ громыхнул хохот:

– А кто из нас хочет? Для нас, увы, добро не менее ужасно, чем зло. Мы полагаемся только на нашу честь и стараемся балансировать, и тебе советуем поступать так же. А теперь я провожу тебя через перевал и дальше, вниз, к Пештару – докуда смогу. Там ты сможешь подкрепиться, и, кто знает, быть может, найдешь новую пару сапог.

– Сапог? – повторил Марк, неожиданно выловив из ниоткуда последнее слово. Только сейчас он заметил, что Джейм полуобута. – И когда же это случилось? Ты же потеряешь ногу. Отморозишь напрочь!

Джейм пошевелила пальцами в мокром чулке:

– Странно. Ничуточки не холодно. А тебе?

– Нет.

Над головой маячила гора Тимор – бесснежная, но покрытая коркой льда после огненной оттепели. Хотя с вершины дул сильный ветер, он не достигал низины. Джейм и Марк переглянулись, потом посмотрели на аррин-кена. Жур приковылял к сородичу (чей же он сородич, барса или людей?) и разлегся перед ним, блаженно зажмурившись, а тот наклонился и облизывал барса, как котенка. У их ног распростерся белый ковер только что распустившихся навстречу рассвету хрупких весенних звездочек-цветов.

Глава 2 ДИКАЯ ОХОТА

Тагмет и Киторн: шестой – седьмой дни зимы

Висящий на дубовом суку человек безостановочно кружился, подталкиваемый слабым ветерком, его ноги едва не касались высоких сорняков, пробившихся между камней Речной Дороги. Тело было туго обернуто выделанной кожей, руки спеленаты, на путах кляксами лежали восковые печати. Лишь разинутый рот и раздутые ноздри оставались открытыми и жадно ловили холодный ночной воздух. Вот он обратился к северу, лицом к горам своего народа. Но неумолимый ветер развернул тело на восток, потом на юг – стянутые кожаным бинтом глаза уставились вниз, на дорогу, петляющую по долине Заречья.

Двое верхом на лошадях смотрели на повешенного.

– Заговоренный сторож, – сказал тот, что помоложе. – Значит, вот почему нам пришлось оставить оружие в Тагмете. И что, сильно он шумит, когда чует кенцирские мечи?

– Да уж не стоит того, чтобы слышать. – Бородатый кендар, нахмурившись, подозрительно вглядывался в переплетение теней на дороге. – Здесь граница нашей территории, лорд. Заречье-то принадлежит Кенцирату, но эти холмы – не наши, с тех пор как Киторн слился с Мерикитом – вот уже лет восемьдесят. Еще шаг – и эта штука унюхает железо в конской упряжи. Повернем, лорд Торисен. Пожалуйста.

– Пожалуйста? – Верховный Лорд взглянул на кендара, изумление мелькнуло в его усталых серых глазах. – Ты не произносил этого слова со времен Уракарна. И где бы ты был сейчас, послушай я тебя тогда? – Он спешился и привязал к кусту Урагана, вороного жеребца с примесью крови винохиров. Конь всхрапнул, его дыхание поднялось в морозный воздух белым облачком, и попятился от висящего тела, которое ветер в этот момент со скрипом повернул лицом к животному. Торисен ласково потрепал коня по холке.

– Ты забыл, – обратился он к Буру так же успокаивающе. – Я совершаю объезд северных замков, и Киторн – последний и самый дальний из них. Конечно, не считая тех немногих, что стоят у самого Барьера, как мой старый дом. Оставайся с лошадьми, если хочешь, а я ненадолго.

Он развернулся и зашагал по заросшей бурьяном дороге. Бур помотал головой:

– Оставайся. Ха! – Он привязал серую кобылу рядом с вороным Торисена и отправился за своим лордом.

Сухие листья шуршали под ногами, замерзшие камни звенели. Стоял тот мрачный промежуток времени между осенью и зимой, когда голые ветви деревьев паутиной вырисовываются на фоне полной луны, а мокрый снег нехотя падает из низко нависших тяжелых туч. Уже почти полночь – и очень холодно.

Там, в Тагмете, кендары Торисена сейчас спят, завернувшись в одеяла, в разрушенном дворике у горящих сторожевых огней. Бур вспомнил, как их уютный свет скрылся за спиной, когда они проскользнули мимо, подобно парочке ночных воров. Торисен всегда был зябкий, вряд ли ему сейчас тепло, но не время спрашивать. А ему самому больше недоставало привычного короткого меча, чем тепла костра. Если на лорда кто-нибудь нападет сейчас, когда помощи ждать неоткуда…

Тагмет, откуда пришли эти двое, пустовал уже давно. Как все сдвоенные замки, стоящие лицом друг к другу на разных берегах Серебряной с промежутком двадцать – двадцать пять миль по всему Заречью, он был построен около тысячи лет назад для охраны северной границы между древними королевствами Башти и Хатиром. Позднее и Заречье, и замки влились в Кенцират, образовав своеобразный северный буфер. Тагмет потребовался однажды, когда кровавые междоусобицы и войны пошатнули положение высокорожденных и сильнейшие дома стали объединяться в замках дальше к югу. А теперь черные примороженные побеги шиповника пробивались сквозь разрушающиеся стены, а совы устроили себе насест на древних балках Тагмета.

Полуразвалившийся дом пробуждал любопытство мальчиков-высокорожденных, прибывших сюда вместе с Торисеном. Они излазили каждый уголок с риском свернуть шеи, разыскивая мелочи, которые могли рассказать о прошлой жизни дома, распугивая лис и летучих мышей. А тем вечером они все сидели вокруг огня, разведенного в главном зале с рухнувшей крышей, прихлебывали маленькими глоточками сладкое горячее вино, пытаясь почувствовать себя воинами на привале. Они почти забыли о Верховном Лорде Кенцирата, хотя он находился здесь же. Торисен в одиночестве сидел на подоконнике, молчал, грел руки о чашу с вином и вглядывался в разгоряченные мальчишеские лица.

Каждые шесть месяцев он отбирал младших из высокорожденных девяти домов к себе на службу. Кто-то из них когда-нибудь может стать главой влиятельной семьи, кто-то – погибнуть в схватке: вражда еще терзала высокорожденных даже после трех лет относительно спокойного правления Торисена. Он хотел, чтобы эти мальчики узнали его и друг друга. Если их дома будут так же связаны дружбой, как кровью, то, может быть, убийства в конце концов прекратятся. Но до этого еще годы и годы.

Хотя, напомнил он себе, когда они впервые собрались месяц назад в Готрегоре, он думал о десятилетиях, если не о веках. Эти мальчики – высокорожденные по природе, но в миниатюре. Четверо – из крупных сильных домов, пятеро – из слабых; в большинстве своем они чужие или очень дальние родственники, кроме сводных братьев Морина и Бринни; и во всех прорастают всходы кровной вражды, отравляющей их дома. Здесь был даже один из многочисленных внуков лорда Каинрона, Донкерри, застенчивый, бледный мальчуган, которого наверняка учили думать, что Торисен – величайший враг дедушки, а уж тот ему – и подавно. Верховный Лорд взял их всех с собой в инспекционную поездку, чтобы уберечь и не позволить вцепиться друг другу в горло. И это сработало. Неспешное двухнедельное путешествие вверх по Серебряной, с охотами и привалами – если не считать всех заездов в замки к северу от Готрегора, сплотило мальчиков даже больше, чем он мог надеяться, хотя они все еще немного сторонились его. А теперь, когда они сидели у костра, пили вино и болтали, Торисен разглядывал их всех по очереди, вспоминая всех добрых людей, павших в кровопролитных междоусобицах, и думая, долго ли эти мальчики будут дорожить своей походной дружбой.

Голоса начали расплываться. Торисен вскинул голову, встряхнулся, вырываясь из оков подкрадывающегося сна. Бур же смотрит. Он постарался сконцентрироваться на разговорах ребят.

– Мы сейчас неподалеку от Киторна, – сказал Морин. – Бринни, помнишь, как мы с тобой отправились туда поохотиться за костями четыре года назад вот такой же зимней ночью и чуть не угодили в лапы мерикитам?

Бринни рассмеялся:

– Помню. Неплохую штуку мы тогда притащили на погребальный костер, а то бы отцу пришлось доделывать за мерикитов их работу.

Брови Торисена невольно поднялись.

– Объясни, – тихо сказал он Буру, когда кендар приблизился, чтобы вновь наполнить кубок лорда.

Мальчики замерли при звуке его голоса и обменялись взглядами. Бур покачал головой.

– Лорд, он не может знать об этом, – сказал Бринни. – Это, ну, такая тайна среди нас, мальчишек. Видишь ли, Киторн пал из-за предательства. Однажды ночью гость дома отпер ворота своим родичам, и все кенциры, высокорожденные и кендары, были жестоко убиты.

– Это не секрет.

– Нет, милорд, конечно нет. Ты, наверное, слышал, что о большинстве тел позаботились следующей весной, когда слух о бойне долетел до юга. Но некоторых найти не смогли. И мальчишки стали пробираться в холмы на охоту за костями. Наш дед ходил туда, и наш отец тоже. Теперь ходим мы, хотя там уже мало чего осталось, и дома нас ждет взбучка, если это откроется. Эти походы стали вроде как ритуалом, и да помогут Трое тому, кто не был в Киторне до того, как ему исполнилось пятнадцать.

И ребята принялись спорить. У каждого была собственная история поисков, находок, успеха или бегства – холмы хорошо охранялись. Молчал лишь Донкерри. И только когда кто-то спросил его, какой у него был случай, он вместо ответа повернулся к темной фигуре, сидящей на подоконнике:

– А сколько лет было тебе, Верховный Лорд, когда ты отправился на холмы? – требовательно поинтересовался он.

Остальные уставились на Донкерри.

– Донки, ты осел, – прошипел Бринни.

– Так сколько?

В пятнадцать лет, полжизни назад, он бежал от кошмара отцовского замка через Гиблые Земли, в Заречье, в замок Ардета… «Сэр, я сын Серого Лорда Ганса». – «Если ты останешься здесь, парень, другие высокорожденные убьют тебя. Вступай в Южное Войско под моим именем. Все подумают, что ты мой незаконнорожденный сын, от которого я решил избавиться, – ну и пускай. А вот тебе сопровождающий и слуга – Бур». В пятнадцать на кровавых развалинах Уракарна он учился сражаться, командовать и выживать.

Мальчики все еще смотрели на него, Донкерри совсем побледнел и так вцепился в стул, словно боялся упасть с него.

– Я рос не в Заречье, – медленно произнес Торисен. – Твой дедушка, должно быть, говорил тебе.

«Дети, – подумал он, глядя на них. – Они все дети. Ты не должен держать их тут всю ночь только потому, что боишься спать».

Он встал и потянулся.

– Что ж, на сегодня довольно. Знаю, знаю, еще очень рано, но помните, что завтра мы отправляемся обратно на рассвете. А теперь всем спать.

Они покорно вышли. Бур собрал чаши.

– Надо отослать этого надоедливого мальчишку домой, – сказал он через плечо.

– Донкерри? Он просто не хотел признаться, что никогда не был в Киторне.

Кёндар хмыкнул:

– Замок его отца совсем рядом, от Рестомира до Киторна четыре часа верхом.

– Отдохни, Бур. – Торисен потер воспаленные глаза. – У каждого из нас свои обычаи.

– Это тебе нужно отдохнуть. Сегодня уже четвертая ночь.

– А ты, значит, подсчитываешь. Бур застыл, не донеся руку до кубка.

– И кому же ты передаешь информацию теперь, когда Ардет больше не твой хозяин? Бедняга Бур, столько лет шпионил за мной, а теперь его отчеты никому не нужны. Ох, черт. – Торисен прервал сам себя и продолжил совсем другим голосом: – Извини. Правда, иди поспи. А у меня еще есть работа.

Кендар молча поклонился и покинул комнату.

Торисен присел у огня, протянув к пламени дрожащие исцарапанные руки. «Ты слаб, мальчик, – услышал он отцовский голос – Слаб, как и твоя сестра». Но Джейм никогда не была слабой, даже в детстве. «Они не хотят учить меня сражаться, Тори, но ты же можешь. Я тебя одолею». И она попыталась, налетая тогда, когда он совсем не ожидал, схватывая науку Сенеты после считанных движений. Трое, в какую же он приходил ярость. Сколько же лет назад это было… И почему он вспомнил об этом сейчас? «Забудь прошлое, – твердил он себе. – Нет времени для мертвых. За работу».

Он вытащил связку бумаг из переметной сумы. Первая – официальное письмо от принца Одалиана из Каркинора, древнего княжества далеко на юге, рядом с Водопадами. Принц поздравляет Верховного Лорда с трехлетием успешного правления. Торисен фыркнул. Успешного, вероятно, потому, что он еще не позволил себя уничтожить? Нет, Одалиан совсем не это имел в виду. Его семья всегда была тесно связана с Кенциратом, потому что столица Агонтиров, да и сам дворец были выстроены вокруг кенцирского храма.

Странно, почему это остальных людей так тянет к этим девяти домам Трехликого бога в Ратиллене. Кенциры же, наоборот, избегают их, остерегаясь всего, что связано с ненавистным богом. Храмы недоступны пониманию даже жрецов, и строили их не кенциры. Каждый раз, когда Три Народа вынужденно отступают в новый пороговый мир, храмы просто стоят там ждут их. Во всех мирах храмы совершенно одинаковы, поэтому летописцы сделали вывод, что их бог завладел четвертым народом или даже выбрал его и послал вперед готовить путь. Не зная истинного имени, этот народ нарекли просто Строителями. Работа их, безусловно, впечатляла, но лишала присутствия духа – по крайней мере, кенциров.

Жрецы, вынужденные служить в храме Каркинарота, были почетными гостями у Агонтиров. Недавно Одалиан сделал решительный шаг, женившись на высокорожденной леди, чтобы упрочить связи с Кенциратом. Торисен полагал, что принц был бы счастлив стать кенциром, если бы это было возможно. Что ж, о вкусах не спорят. А на письмо можно ответить и вернувшись в Готрегор.

Следующая на очереди – целая пачка заявлений и встречных требований. Это куда более серьезное дело. Лорд Коман из Замка Крага недавно скончался, не назначив преемника. Обычно в таких случаях главой Дома становился старший сын, и это вполне устроило бы Торисена, поскольку Демот, старший, был наполовину Ардет, многообещающий, верный, поддерживаемый Высшим Советом. Но есть и сомнения – а способен ли Демот руководить? Тот же вопрос тревожит и семью самого Демота, которая поддерживает младшего сына Комана Кори. К несчастью, мать Кори из Каинронов, а дать этой семье еще больше власти – значит пошатнуть положение самого Верховного Лорда.

От этих разбирательств у Торисена разболелась голова. Сейчас он обязан сделать честный выбор между интересами Комана и своими собственными, которые, может быть, означают и интересы всего Кенцирата в целом, а как? Здесь не помешало бы вмешательство беспристрастного и справедливого аррин-кена, но больших кошек нет здесь, а высокорожденные избрали его судьей в таких вопросах. Придется ему решать самому, да так, чтобы предотвратить гражданскую войну. Достаточно одной искры, чтобы она разгорелась, и этот пожар уже не погасят потоки льющейся крови. Каинрон наверняка взбешен возникшим на пути к его цели препятствием, или, может, он думает, что легко избавится от Торисена, когда придет время. Все лорды должны были чувствовать себя в опасности, доверившись одному его слову, не подкрепленному Кольцом и Мечом, что он – сын Серого Лорда. Даже Ардет сперва сомневался. Конечно, он хотел знать все, что делает Торисен, сражаясь под его именем в рядах Южного Войска, и Бур ему докладывал. Это нечестно – упрекать в этом Бура, но он все еще иногда не может сдержаться.

Торисен содрогнулся, поймав себя на этих мыслях. Так вот как это происходит, медленное соскальзывание в сумасшествие. Оно бежит вместе с кровью по жилам Норфов. Ганс умер безумным, выкрикивая проклятия немым воинам Темного Порога, ворвавшимся в замок и сеющим вокруг себя смерть и разрушение. Торисен не спал уже почти две недели, пытаясь избежать страшных снов о смерти отца. Они начались, как только он достиг совершеннолетия – как раз три года назад, когда он решал, стоит ли притязать на трон Верховного Лорда. Невыносимое беспокойство вырвало его наконец из Южного Войска и привело в Пустоши, где он и нашел убежище в одном из многих заброшенных городов, на улицах которого белели кости. Но кошмары все равно продолжали приходить, как всегда. Верил ли он им? Нет, конечно. Ясновидение, толкование снов – это сфера шаниров, а он – хвала предкам – не шанир. Но именно сны подтолкнули его потребовать для себя власть отца, и остальные высокорожденные отдали ее.

Языки пламени сливались перед глазами, они ближе, ближе… Огонь лизнул бумаги. Торисен сбросил их на пол, ругаясь, прижал сапогом, потушил. Нет, ему не продержаться, если просто сидеть тут и думать. Может, все-таки заснуть, впасть в двар? Шесть часов будет достаточно для исцеления, но если сны пролезут и туда? Оказаться в ловушке, без возможности пробудиться… Он вскочил и нервно зашагал по комнате.

Бур растянулся на полу перед дверьми в покои. Когда кто-то переступил через него, он немедленно проснулся и, не задумываясь, схватил проходящего за ногу.

– Бур, – раздался из темноты мягкий голос Торисена, – ты и вправду хочешь, чтобы я полетел вниз головой с этой лестницы?

Бур отпустил ногу и встал:

– Мой лорд, куда ты?

– Наружу.

Что ж, этим Бура было не удивить. Он слишком хорошо знал обыкновение своего лорда, не желающего спать, прогуливаться ночью без сопровождения. Собственно, поэтому-то Бур и здесь.

– Эти негодники-мальчишки с их охотничьими историями…

– Киторн? А это идея. Очень тебе обязан, Бур. Ты спи, спи.

– Нет уж. Я не могу остановить тебя, лорд, но если я закричу – сбегутся другие, и они-то смогут.

– И ты больше не будешь у меня в услужении – а жаль. Ладно, давай договоримся. Как ты относишься к верховой прогулке до Киторна при лунном свете?

– Я иду запрягать лошадей, милорд, – вздохнул кендар.

И вот они почти прибыли. Над головой нависали отвесные стены крепости, угрюмо глядящие во тьму гор. Внешний двор замка окружал колючий кустарник, ягоды свисали, как капли темной крови, с веток, утыканных трехдюймовыми шипами. На одном из кустов Бур заметил что-то черное. Это была летучая мышь с раскинутыми крыльями, наколотая вниз головой на шип. А вот еще одна на следующем кусте, и еще, и еще, все в изящных бисерных ошейниках, все в разной стадии разложения. Бур непроизвольно замедлил шаг, чувствуя, как волосы на голове поднимаются дыбом. Что они делают тут? Эта земля больше не принадлежит Кенцирату – если вообще когда-то принадлежала. Она не принимает чужаков.

А это что? Он резко остановился, прислушиваясь.

Барабаны? Ближайшее селение мерикитов всего в полумиле вверх по реке. Потом ветер изменил направление, унося с собой далекие звуки.

Если Торисен и слышал что-то, то не подал вида. Бур поспешил за ним. Они прошли через обрушившиеся ворота, увитые виноградными лозами. Листья дикого винограда зашелестели, когда двое пробрались под их сенью и стали взбираться по крутой дорожке к стене замка. Увы – то была лишь пустая оболочка.

Их глазам предстали одни руины.

Они стояли в центре внутреннего двора, рядом с колодцем, и оглядывались. Всюду валялись обломки того, что когда-то было кузницей, пекарней, амбаром. В вышине маячила башня замка. Здесь была цитадель старого, но не влиятельного рода, уже начавшего угасать, когда мерикиты уничтожили его.

Торисен представлял все слишком отчетливо: гость дома в ночи подползает к стражнику, перерезает ему горло, открывает главные ворота, его молчаливые сородичи заполняют двор… Одна искра – и занялась солома, ночь оглашается криками. Кендары пытаются выбраться, но дверь не поддается. Тогда они обертывают детей мокрыми одеялами и начинают рубить каменные стены. Некоторым удается пробить себе проход – только затем, чтобы умереть на открытом воздухе, сражаясь, под эхо пронзительных воплей из башни…

А теперь опавшие лозы обвивают стены, и между закопченными камнями пробились молодые деревца. Торисен потряс головой, отгоняя видение. На миг он погрузился в полусон-полуявь падения собственного дома и почти услышал шлепанье бегущих босых ножек, за которыми гнались огонь и смерть. Джейм? Нет, конечно нет. Ее выставили из отцовского замка задолго до конца; и ему тоже пришлось покинуть дом, пока безумие старика не перекинулось на него.

– Итак, все они умерли, – произнес он, сам не поняв, о каком замке говорит.

– Не все, лорд. Один выживший остался, мальчик-кендар по имени Маркарн, когда все случилось, он охотился где-то в горах. Потом он выследил этого мерикита и убил его, чтобы тот кровью расплатился за смерть его семьи и семьи его лорда. Конечно, он сделал то, что должен был сделать, но из-за него холмы с тех пор для нас закрыты.

– Он, должно быть, великий воин, – почти рассеянно заметил Торисен.

– О да, и великан к тому же. Эдакая ходячая башня. Но несмотря ни на что, не думаю, что ему нравится кровопролитие, – улыбнулся Бур. – В бою он притворялся берсерком, распугивая врагов. Это неплохо срабатывало – поначалу даже наши парни запрыгивали на ближайшее дерево, лишь только увидят его. Да и я сам чуть-чуть не бросился за ними. Но это было лет тридцать назад, а то и больше. Добрый старый Марк, где-то он теперь.

Торисен больше не слушал. Он подошел к дальней стене, чтобы взглянуть на что-то. За плющом и виноградом скрывалось грубое изображение лица с разинутым ртом и без глаз, начертанное чем-то темным на светлых камнях стены. Рядом еще и еще – по всей длине стены. Это были иму, символы силы столь древней, что от нее не осталось ничего, кроме имени, по крайней мере, так думали цивилизованные люди. Торисен прикоснулся к одной из линий. На пальцах остались коричневые пятна.

– Свежая кровь, – понюхал он. – Думаю, человеческая. Бур, ты был прав – мы не принадлежим этому месту. – Он внезапно насторожился. – Вот опять!

– Что, лорд?

– Что, не слышишь? Маленькие босые ножки, бегут, бегут… Мне не кажется!

Буру не хватало уверенности. Его чувства не были так остры, как у Торисена, а умирающие от бессонницы люди часто слышат и видят то, чего нет. Но тут и Бур услышал что-то.

– Барабаны, – сказал он.

Торисен был уже на полпути вверх по крутой лестнице, ведущей к бойницам зубчатой стены. Лунный свет посеребрил реку, изгибающуюся на севере между черными горами. В полумиле вверх по течению в селении мерикитов взметнулось пламя. Фигуры под барабанный бой кружили у огня, их пение, приносимое ветром, становилось громче и громче. Бур ухватился за парапет, подался вперед, вслушиваясь:

– Вставай, Сгоревший. Поднимайся, Сожженный Однажды, – переводил он. – Мы пометили его, мы изгнали его, теперь охота, охота… О Трое!

Пронзительный крик разорвал песнопение, тонкий, дребезжащий, словно женщина закричала от боли, но вырвался он не из женского горла. Затем настала мертвая тишина. А потом с вершин холмов громыхнул ответ, хриплый, бессмысленный, нечеловеческий. Людей вокруг костра расшвыряло в стороны. Языки пламени поднялись вверх и сразу съежились, угасли за мгновение. В наступившей темноте раздался далекий визг, становящийся все ближе.

– Чую я, что мы выбрали не лучшую ночь для визита. Бур хмыкнул:

– Можно сказать и так, лорд. Мерикиты прогнали родственника-убийцу – возможно, отцеубийцу – и призывают на него проклятие с холмов, чтобы покарать его, если он не сможет добраться раньше них до границы.

– И мы, конечно, стоим прямо на его пути – и на пути преследователей. Время отправляться домой, дружище.

Они спустились во внутренний дворик. У подножия лестницы Торисен внезапно схватил Бура за руку:

– Там! Бежит, бежит… Смотри!

Бур заметил тень, скользящую по булыжникам двора, и задрал голову вверх в поисках ночной птицы, отбрасывающей ее. Птицы не было. Когда он вновь опустил глаза, Торисен уже почти пересек двор, устремившись вслед за тенью. Бур, крича, побежал за ним:

– Лорд, пол замка прогнил насквозь! Не ходи…

Но Верховный Лорд уже взлетел по лестнице и нырнул в двери замка. И сразу раздался треск. Бур задержался на пороге, вглядываясь в темень.

– О бог. Тори…

– Гляди под ноги. – Голос Торисена звучал прямо из-под земли.

Сталь ударила о кремень, и вспышка озарила зазубренную дыру в полу.

– Бур, лучше спускайся. Я нашел ее.

Ее?

Кендар осторожно подошел к краю отверстия, слыша, как трещат под ногами доски, и спрыгнул вниз, в потайную комнату замка. В помещении, как ни странно, все стояло на своих местах, что особенно бросалось в глаза по сравнению с разрухой наверху. Кувшины с вареньями и соленьями выстроились ровным рядком у стен, крышки были не тронуты. Над ними стояли раскрытые горшочки, чье содержимое покрывал пятидюймовый слой невесомой пыли. Углы комнаты утопали в тени.

Торисен развел огонь из груды деревянной посуды на боковом столе и склонился у большого котла, глядя на что-то на полу за ним. Когда Бур перевесился через его плечо, лорд осторожно откинул превратившееся в лохмотья одеяло. Под ним оказалась горка костей, трогательно маленьких и беззащитных, не прикрытых ни клочком кожи, плоти или одежды.

– Здесь нет ни пятнышка крови, – сказал Бур, исследовав одеяло.

– Нет. Она, должно быть, убежала сюда в ночь резни и умерла от шока и голода среди всех этих запасов провизии. Детская душа, томящаяся в ловушке восемьдесят лет… Бур, мы должны забрать ее домой.

Кендар изумленно хрюкнул:

– Что еще? Только быстро, мой лорд. Чертова охота уже наступает нам на пятки.

Торисен расстелил одеяло на полу и быстро, но осторожно завернул в него кости, пока Бур держал рядом горящую деревянную ложку – чтобы работать было светлее. Потом высокорожденный пробежал пальцами по пыли, проверяя, не забыл ли чего, крепко связал углы одеяла и поднялся. Боковой стол был уже весь в огне. Кувшины поблизости начали лопаться от жара.

– Так, все в порядке, – сказал Торисен, отклоняясь от липких брызг и осколков стекла. – Теперь поспешим, пока огонь не дошел до винного погреба под нами. О бог, – лорд заметил реакцию кендара, – думаешь, тут одна такая комнатка? Давай взбирайся. Ты первый.

Бур подпрыгнул, ухватился за край дыры, вогнав не одну занозу под ногти, и подтянулся как раз вовремя, чтобы подхватить узел из одеяла, брошенный ему Торисеном. Верховный Лорд быстро вскарабкался следом. Но у дверей замка он резко остановился, подняв в предостережении руку.

Человек, шатаясь, ввалился во двор через главные ворота. Одет он был в обычные для мерикитов меха и кожу. Его жирные черные волосы надо было бы заплести в косы – справа столько кос, сколько у человека сыновей, слева столько, скольких людей он убил, но только правые пряди были отрублены, а левые, несомненно, сожжены. Он, тяжело дыша, дико огляделся и, покачиваясь, направился к башне замка.

– Возьми ребенка и беги, – сказал Торисен, не оглядываясь. – Через задний ход. – И шагнул за порог.

Мерикит остановился у колодца, уставившись на него. Когда высокорожденный подошел ближе, беглец умоляюще вскинул руки и что-то нечленораздельно замычал. У него был вырван язык.

– Отцеубийца, – тихо сказал Торисен.

Визг уже раздавался совсем близко, прямо за стеной.

– Ва? Ва? Ва? – ревели преследователи. – Где? Где? Где? Здесь! – Они нашли дорогу к главным воротам.

Мерикит был загнан в тупик.

Охотничий крик замер, когда Сожженные Однажды ввалились во двор. Они были людьми – или когда-то были. Теперь они бежали на четвереньках, опираясь о землю культяпками рук и костями коленей – до того истерлись их конечности. Когда они двигались, в обугленной коже открывались трещины – внутри, словно раскаленные угли, все тлело и мерцало. С ними пришли запах сожженного мяса, непрекращающееся шипение и жар.

Они играли с мерикитом, перебрасывая его от одного к другому, а он в панике метался туда-сюда. Там, где они прикасались к нему, дымилась одежда. Ну вот и конец. Шипя, они обступили дергающееся избитое тело и принялись за еду.

Бур втянул Торисена обратно в башню и захлопнул дверь:

– Они только гончие, ищейки. Ты что, хочешь встретиться с самим Хозяином Охоты?

– Я же велел тебе уходить через задний ход.

– Его тут нет.

В этот момент огонь наконец достиг винного погреба и над дырой в полу с ревом поднялся столб пламени. Двое кенциров отступили, опаленные жаром.

– Туда! – перекричал Торисен гудение огня, показывая на лестницу.

Они взобрались на второй этаж, но и здесь воздух с каждой секундой становился все горячее и язычки пламени уже пробивались сквозь щели в деревянном полу. Торисен подбежал к окну, выходящему на юг.

– Слишком далеко, не перепрыгнуть, – сказал он, глядя на каркас замка в двадцати футах от них. – Поищем какую-нибудь перекладину.

Они выломали длинную доску из настила пола, один ее конец уже дымился. Она едва достала до галереи на противоположной стене.

Бур нерешительно посмотрел на жердочку:

– Ты первый, лорд. Ты весишь вполовину меньше меня.

– Ну да, ты скорее сгоришь, чем пройдешь по этому. Я помню твою нелюбовь к высоте. Нет уж, Бур, ты иди первый, если не хочешь, чтобы я тут поджарился.

Кендар нервно сглотнул. При мысли об одном шаге по досочке ему сделалось нехорошо.

– А некоторые бы постыдились играть на слабостях других людей, – пробормотал он и, зажмурив глаза, стал продвигаться по узкой «тропке» над пустотой.

– После пятнадцати лет знакомства тебе следовало бы знать меня лучше, – раздался за спиной Бура голос Торисена. – Ничто не священно, кроме чести. И вообще, почему так мрачно? Я вытащил тебя из Уракарна и, по воле Троих, справлюсь и тут.

– Я мрачный? Ну да, это только ты счастлив, когда кто-то пытается тебя убить.

Доска скрипела и прогибалась под его ногами. Он, задыхаясь, замер.

– На счет три я иду за тобой! – крикнул Торисен. – Раз, два…

Кендар качнулся вперед, так и не раскрывая глаз, и чуть не провалился меж двух зубцов крепостной стены. За ним затрещала доска. Извернувшись, он вытянул руку и всей пятерней схватил Торисена, втащив его на галерею. В другой руке Бур все еще сжимал одеяло с косточками.

– До сих пор все шло не так уж и плохо, – отдуваясь, сказал он. – Только вот как нам теперь спуститься?

Совсем рядом росло черное ореховое дерево, царапающее сучьями камни стены. Торисен убедил Бура спуститься самым простым способом – столкнул его через амбразуру прямо на ветку. Когда взмокший кендар наконец сполз на землю, осыпая все и вся проклятиями, лорд сбросил ему узел с костями. Но вместо того чтобы спускаться, Торисен замешкался. Он глядел назад, во двор.

– Что такое? – зашипел на него Бур, почти приплясывая от нетерпения.

– Сгоревший человек идет.

Цокот копыт эхом разнесся по пустому пространству замка, за ним последовали дикий, невнятный крик и щелчок хлыста. Свирепый ветер взметнулся и закружил, поднимая к небу, сорванные листья вперемешку с лоскутьями обожженной кожи – словно пролетели черные ночные бабочки.

Торисен стоял и смотрел вниз. Ветер поднял его темные волосы, огонь окружил голову нимбом.

– Лорд! – закричал Бур, пытаясь разрушить притяжение заклятия. Потом обернулся и прислушался. С юга донесся тонкий, пронзительный вой. Даже на расстоянии он дергал и без того натянутые нервы – словно в ухо попал назойливый комар.

Торисен тоже услышал. Он оторвался от парапета и, раскачиваясь на голых ветвях, слетел вниз, прыжком преодолев последние десять футов.

– Заговоренный Сторож?

– Да. Кто-то пересек границу с оружием в руках. Может, твои охранники из Тагмета?

– Если повезет. А если нет, то лучше нам убираться отсюда, пока кто-нибудь не отрезал нам путь к отступлению. Сюда.

Боковой вход был совсем рядом, сохранились даже признаки тропинки, ведущей по крутому южному склону к внешнему двору. Они спустились, пробираясь сперва между скал, а потом – через темную рощу чахлых сосен, к заросшему лугу. Длинные сухие стебли мертвой травы стегали по ногам. За спиной нарастал отвратительный крик. Крыша башни замка пылала. Низину окружала изгородь из колючего кустарника, но он здесь рос не так густо. Впереди виднелась башенка, и из ее тени навстречу им бросился черный конь Торисена. Серая лошадь Бура трусила за ним. Их поводья все еще были привязаны к кусту – они вырвали его с корнями и волочили за собой.

– У тебя больше чувств, чем у меня, Ураган, – сказал Торисен жеребцу, распутывая повод и запрыгивая в седло. – Вот. – Он нагнулся и принял из рук Бура сверток.

Ураган рванулся вперед, только для того, чтобы через секунду запнуться и встать на дыбы, – Торисен резко осадил коня. Из-за башенки появились два всадника, лошади их были в тяжелых доспехах. Серая кобыла Бура встала бок о бок с черным жеребцом.

– Калдан, лорд Каинрон, – выдохнул кендар. – И Нусар, отец Донкерри. Но кто…

Из мрака выехал третий. Лунный свет озарил его преждевременно поседевшие белоснежные волосы. Торисен напрягся:

– Киндри, временный шанир Каинрона. – Он заставил себя расслабиться, хотя Ураган продолжал нервно переступать с ноги на ногу. – Все в порядке, спокойней, малыш. – Он заставил коня попятиться к воротам.

Бур, следуя за господином, увидел, что под аркой позади трех высокорожденных сгрудилась куча слуг-кендаров.

– Мой дорогой Норф, – радушно проговорил Каинрон, – какой восхитительный вечер для конной прогулки.

– Мой дорогой Каинрон, ты, несомненно, прав, хотя я и удивлен, видя тебя так далеко на севере.

– О, у нас разбит охотничий лагерь чуть южнее Тагмета, и я услышал о твоей маленькой экспедиции. Новости разлетаются быстро, даже в нашей глуши, хотя чтобы поймать их, надо навострить глаза и уши.

Намекает, что у него шпионы в Тагмете. Черт. Торисен не предвидел этого, но он также и не думал, что Каинрон готов выступить против него. Хотя ситуация очень заманчивая – даже для такого осторожного человека.

В это время провалились верхние этажи башни, пламя выплеснулось в ночь.

– О-о, – протянул Каинрон, – Нусар предупреждал меня, что о твоем местонахождении всегда можно узнать по звуку падающих домов.

– Да, уж он-то должен знать. Последний он сам столкнул на меня, конечно по чистой случайности. В Тиглоне, не так ли?

Нусар сердито взглянул на Торисена.

– Или это было в Менсаре? Нет, там мне в сапог каким-то образом попала гадюка. Я неделю хромал, а вот бедная змейка скончалась.

– Да, всякие бывают случайности, – любезно промурлыкал Каинрон. – Особенно если люди не слишком внимательны. Меня тревожит, Норф, что с твоей стороны было не слишком умно примчаться сюда в такую ночь в полном одиночестве. Мерикиты не церемонятся с нарушителями границы. Вот было бы несчастье, если бы они поймали тебя здесь, так далеко от всякой помощи, да к тому же у тебя ни одного кровного родственника, кто мог бы заплатить за тебя. А вот если бы ты дал моей внучке ребенка, которого она так ждет… Но не стоит нам затрагивать столь болезненную тему.

Бур попытался успокоить свою лошадь, понимая, что она всего лишь реагирует на его беспокойство. Торисен не вполне контролирует ситуацию, но присутствие шанира всегда выбивало его из колеи, и Каинрон это прекрасно знает. Но вот чего лорд-соперник точно не знает, так это того, что дикая охота мерикитов чуть не добралась до его горла.

В замке раздался низкий грохот. Налетел ветер, толкнув Бура в спину.

– … и напрасно, – говорил Каинрон. – Любой скажет тебе, что все останки высокорожденных подобраны давным-давно.

– А кендары значения не имеют?

На бородатом лице Каинрона мелькнула тень досады.

– Конечно, имеют, – бросил он. – Но не похоже на то, чтобы…

– Милорд! – Киндри внезапно выехал вперед, указывая на землю. – Смотри!

Взглянули все. Перед Торисеном лежала его тень, тень Урагана и тень ребенка, сидящего впереди в седле. Руки высокорожденного невольно крепче сжали одеяло, полное костей. А на земле тень ребенка обернулась и вопросительно посмотрела на тень лорда. «О Трое, – оцепенело подумал он, – великие и всемилостивые Трое».

– Ва? – звучало со стороны Киторна. – Ва? Ва? Та! Толпа темных фигур вылилась из бокового прохода, на их черной коже светился узор из причудливых линий. Они исчезли в соснах, вновь появились в дальнем конце низины. Их было куда больше, чем прежде, они бежали на четвереньках, разинув пылающие рты, тявкая, и сухая трава загоралась там, где они прошли.

– О мой бог, – только и мог вымолвить Каинрон. Ураган был наготове, Торисен специально чуть сдерживал его.

– Господа, – сказал он. – Я забираю это дитя в Тагмет. Полагаю, вы все последуете за мной. А если вы почему-то не согласны, то Бур и я не единственные, кто находится на земле мерикитов.

Как только Ураган рванулся вперед, мерин Киндри с ржанием шарахнулся в сторону, налетев прямо на обоих Каинронов. Пока три их лошади распутывались, Торисен и Бур промчались мимо них под башенку. Кендар прокладывал путь. Через секунду они уже скакали по Речной Дороге, стальные подковы лошадей выбивали искры из древних камней. Вопль повешенного становился все ближе и громче. А вот и он сам, колышется, как привидение, прямо на пути. Его голос звенел в голове, словно в череп пробралась стая москитов. Ураган споткнулся на рыси, отпрыгнул, затряс головой, пытаясь избавиться от назойливого сумасшедшего звука, но потом вновь побежал равномерно. За секунду они проскочили мимо заговоренного. Он повернулся вслед за ними, но голос его уже стихал. Звук угас, как только последний всадник пересек границу.

Торисен пустил Урагана легким галопом. Все может обернуться неприятностью, если Каинрон решил, что он захотел удрать. А если этот человек что-то предпримет? Искушение велико, они все еще в двадцати милях от Тагмета. Но вдруг из-за следующего поворота показались еще всадники, громко клянущие север – гвардейцы Торисена все-таки очухались и поспешили на помощь. Каинрон иронично помахал рукой и отступил. Слишком поздно, мой дорогой Калдан, слишком поздно… на этот раз.

– Когти бога, да этот Каинрон – опасный для общества человек!

Торисен вновь мерил шагами верхние покои. Он кипел от негодования вот уже полтора часа, с тех пор, как вернулся, но на людях, как обычно, держал себя в руках. Теперь, когда свидетелем был лишь Бур, ярость выплескивалась наружу.

– Со всеми своими полоумными засадами… Каинрон разумнее многих, но даже он не видит дальше своего носа, все эти мелкие планы!..

– Не такие уж и мелкие, – пробормотал Бур в наполняемую чашу.

– Никогда не чувствовал себя так глупо. Он почти поймал меня. Нет, только у меня вместо мозгов – пареная репа!

Бур придвинулся к нему. Торисен, не любивший, чтобы до него дотрагивались, отклонился и упал точно в кресло, подвинутое предусмотрительным кендаром. Бур сунул ему кубок:

– Пей, лорд, и отдыхай. Имена бога, да я видел людей уже дня три как умерших – и те выглядели лучше тебя.

Торисен отхлебнул вина и скривился:

– Если тебе нужно милое личико, давай поступай к Нусару.

– Ха! С этой чопорной жабой надо что-то делать, вызови его на поединок, что ли. Сколько раз он пытался убить тебя?

– А кто считал? Все равно большинство его ловушек были тупыми. Ну вызову я его, и что? Нусар не станет лгать, поскольку это будет стоить ему чести, но Каинрон не разрешит дуэль, опасаясь потерять право на родовое поместье, если я выйду победителем. В любом случае я больше не просто обычный офицер Южного Войска, который может биться когда и с кем ему угодно, а Верховный Лорд, меня охраняют. Я не имею права удостаивать бестактности Нусара ни малейшим вниманием, а тем более затевать борьбу с его отцом, которую в настоящее время могу и не выиграть. – Он опустил пустой кубок и потер глаза. – Странно, что высокорожденный может ударить человека ножом в спину в темноте и сохранить свое доброе имя, если не отречется от сделанного. Я почему-то думал, что честь означает нечто большее.

Бур вновь наполнил чашу, но не знал, сумеет ли напоить Торисена, даже в его теперешнем состоянии, однако попытка не пытка. Все, что угодно, лишь бы он уснул, и к черту сны. После пятнадцати совместных лет Бур примерно представлял, чего стремится избежать Торисен, и не слишком одобрял его увертки. В конце концов, сны еще никому никогда не причинили вреда.

Первое, что увидел Бур, повернувшись, чтобы поставить кубок, была горка костей перед очагом, а потом взгляд его упал на стену – маленькая тень протягивала тоненькие ручонки к пламени. Он не намеривался ничего больше говорить, но тут смолчать не смог.

– Лорд, ты должен предать этого ребенка погребальному костру как можно скорее, здесь, рядом с ее домом. Смотри – она умоляет об огне.

– Ей просто холодно. Все эти годы провести в одиночестве, дрожать в пыли… Моя сестра была не старше…

– Лорд?

Торисен тряхнул головой, сердясь на себя, – он проговорился.

– Нет, ничего, так. В любом случае мы не сможем развести погребальный огонь без жреца, который прочел бы отходные гимны.

– Киндри обучался в братстве, пока не взбунтовался. Лорд Рандир за это отрекся от него.

– Теперь он служит Каинрону.

– После сегодняшнего? Это ненадолго. Думаю, он умышленно направил коня на Каинрона, чтобы дать нам дорогу – почему, один бог знает. Попроси его, лорд.

Торисен не ответил.

Бур открыл рот, потом захлопнул. Голова лорда стала клониться. Очень вовремя, подумал кендар и отодвинул полную чашу, пока Торисен не опрокинул ее – или не упал туда сам. Дитя подождет. Прямую натуру кендара переворачивало при мысли, что душа должна томиться между смертью и забвением хоть на секунду дольше, чем это необходимо, но после восьмидесяти лет несколько лишних часов вряд ли имеют значение. Он подбросил дров в огонь, осторожно обернул плащом плечи молодого хозяина и уселся на пол напротив него. Его собственные кости внезапно заныли от усталости. Иметь дело с Черным Лордом Торисеном было непросто и в лучшие времена – но такая уж его работа. Кендар опустил голову, где в темных волосах уже мелькали седые пряди, и вспомнил тот день, когда Торисен сбросил с себя опеку.

– Ладно, Бур, с меня довольно. С этих пор я хочу жить под своим именем и добиваться своей власти. А что ты? Что будешь делать теперь?

Бур сглотнул пересохшим горлом. Вот оно и пришло.

– Лорд, я надеюсь, что буду служить тебе в Готрегоре.

– Да ну? Неужели нашему лорду Ардету все еще нужен кто-то, чтобы шпионить за мной?

– Лорд, я порвал с Ардетом сегодня утром.

Последовала долгая пауза. Бур до сих пор помнил ту пустоту и слабость, которую он почувствовал, впервые в жизни оставшись без хозяина.

– Значит, вот как, – сказал наконец Торисен тихо. – Что ж, ты никогда не блистал в разработке планов к отступлению. Хорошо, полагаю, лучше тебе тогда присягнуть мне.

Огонь в очаге превратился в тлеющие угольки. Бур охнул, потянулся, скрипнули суставы, защипало затекшие ноги. Неужели он спал? Наверное, скоро рассвет, но что-то другое разбудило его. Что? Цокот копыт во дворе. Бур тяжело встал и подошел к окну. Внизу один из кендаров Торисена держал под уздцы почтовую лошадь, от ее боков поднимался пар. Седок, наверное, уже в главном зале. Да, он слышит приглушенный настойчивый голос. Бур проскользнул мимо все еще спящего лорда и быстро спустился вниз по лестнице.

Через пару минут он вернулся, больше не стараясь двигаться тихо.

– Милорд, просыпайся! Новости… Темная голова дернулась.

– Горит, – пробормотал Торисен голосом, какого Бур никогда прежде от него не слышал, намного выше и моложе его собственного. – Горит, горит… – Он все еще спал.

Словно холодный ветер пронесся по комнате и проник в сердце кендара. Он вспомнил, когда в последний раз Торисен говорил не своим голосом – в чистой, как обглоданная кость, комнате, в выбеленном городе посреди Южных Пустошей. Он и Харн-Удав, командир отделения лорда, выследили Торисена после его внезапного исчезновения из Южного Войска. Три года назад, вот когда это было, как раз перед тем, когда он предъявил права на верховную власть. Он бессвязно твердил что-то – низким, хриплым голосом, так похожим на голос Ганса, и они подумали, что он в бреду или, того хуже, спятил.

– У него не было глаз, – прорывалось между стиснутых зубов Торисена. – Проклятая Книга убила его. Они идут за мной. Бежать, бежать, бежать…

Он привстал и упал бы в тлеющий очаг, если бы Бур не притянул Торисена обратно.

– Кровь и мухи, жужжат, жужжат… Его кожа как рваный плащ… веревка… связали… н-не двинуться.

Голова лорда ударилась о спинку кресла, глаза закатились – сквозь полуприкрытые веки виднелись лишь белки. Бур, уже серьезно встревоженный, потряс хозяина:

– Мой лорд!

– Ножи. У них ножи… Нет!

Кендар схватил кубок с вином и выплеснул его содержимое в лицо лорду. Чихая и отплевываясь, Торисен начал выкарабкиваться из сна.

– Слепой… – произнес он уже почти своим голосом, потирая закрывшиеся глаза, потом уронил руки и, моргая, уставился на них. Зрачки вернулись на место. Лорд откинулся в кресле. – Сон, глупый сон… Что ты на меня так смотришь? У всех бывают сны.

– Да, лорд.

Торисен трясущейся рукой провел по лицу:

– Ты мог бы воспользоваться и водой. Трое, какая липкая мерзость. Погоди минуту. Ты сказал что-то про новости.

– Да, лорд. Гонец только что прибыл из Готрегора…

– И?

– Рой перестал кружиться и движется к северу.

– О мой бог. Все три миллиона?

– Наверное. Южное Войско выступило навстречу.

– Переден дурак. О чем он думает, как пятнадцать тысяч справятся с тремя миллионами? Хотя, наверное, король Кротен не оставил ему выбора. Где гонец?

– Внизу, милорд.

– Сходи за ним. Быстро. Бур поклонился и вышел.

Торисен отыскал в углу ведро с водой и погрузил в него руки. Вино окрасило воду в цвет крови. Лорд вымыл лицо и слипшиеся волосы, но скреб их еще долго после того, как они стали чистыми, словно пытаясь стереть последние следы кошмара. Но если один плохой сон закончился, другой, похоже, начинается. Он подумал о Кротене, короле Котифира, толстом, грубом, жадном, но ужасно богатом. Кенцирские отряды сдавались в наем по всему Ратиллену, но один лишь Кротен набрал их столько, чтобы получившееся можно было назвать войском. А Южное Войско – это элита, туда направлены главные средства Кенцирата, оно служит полем для подготовки молодых офицеров и боевых групп. Кротен использовал Войско в Уракарне, начав безнадежную войну против своих врагов, но неужели он загонит людей в ловушку, послав навстречу противнику с такой подавляющей численностью, как у Роя? А как насчет юного Передена, сына Ардета, который принял на себя командование, когда Торисен стал Верховным Лордом? Согласится ли он на самоубийственный поход?

Лорд вздохнул. Это первая серьезная опасность, с которой он встречается на своем высоком посту.

Он вытер лицо и руки полой камзола. Все готово? Нет. Кости все еще лежат кучкой перед огнем. На стене тень лорда и тень девочки смотрят друг на друга. Торисен секунду стоял, покусывая губу, потом подхватил кости. На стене дитя доверчиво обвило ручонками шею лорда. Он уложил то, что когда-то было ребенком, на свою постель и прикрыл плащом.

На лестнице раздались шаги. Торисен, лорд Норф, присел обратно к огню и стал ждать.

Глава 3 СТАРЫЕ ДРУЗЬЯ, СТАРЫЕ ВРАГИ

Пештар: седьмой – восьмой дни зимы

Путешественники достигли границы леса на западном склоне Хмари в полдень седьмого дня зимы. Там они остановились перекусить. Клепетти в спешке насовала провизии в их мешки, а в пути еда окаменела от мороза – и вот только сейчас оттаивала. Но присутствие аррин-кена все еще оберегало людей от всепроникающего горного холода.

Пробираясь сквозь снега и скалы, они видели распростершиеся внизу Центральные Земли, все еще окрашенные кое-где в желтизну осени. Джейм даже как-то показалось, что она заметила блеск Серебряной реки в сотнях миль отсюда. Она ехала на спине аррин-кена, потерянный сапог пока заменила варежка Марка, сам кендар шел рядом, а Жур скакал впереди всех. На склонах росли сосны и железные деревья, алые птицы выпархивали из темно-зеленых крон, и Жур аж поскуливал от возбуждения, когда Джейм замечала эти яркие пятнышки.

Но по большей части она все-таки не обращала внимания на природу. Ее мысли ушли в недавнее прошлое, к предрассветной стычке, к переврату Мразалю. Он говорил так, будто знает ее, будто бы уже играл с ней в свои жестокие игры. И если верить его словам, его сводный брат Тирандис мешал ему, уча ее давать отпор.

Джейм удивленно потрясла головой – она словно попала в какую-то старую, полузабытую песню. И Мразаль, и Тирандис были из поколения Мастера, которое кануло бы в ушедших тысячелетиях, если бы не Падение. В предательстве Мастера были замешаны четверо высокорожденных, связанных кровными узами. Из Норфа – сам Геридон и его сестра-супруга, Джеймсиль, Плетущая Мечты; из Рандира – единоутробный брат Геридона Тирандис и его единокровный сводный брат Мразаль. В Норфе остался Глендар, возглавивший остатки кенцирского войска при отступлении в Ратиллен. Джейм смутно помнила, что у Тирандиса был еще и родной брат, кажется даже близнец, по имени Террибенд, пытавшийся противостоять Геридону и потерпевший поражение. Никто не знает, что сталось с ним после.

Но если с Террибендом дело неясное, то Тирандис – это совсем другое. Он был связан чувством чести, и для него, как и для любого кенцира, главным была верность своему лорду. Тирандис метался между тогдашним лордом Рандира, очень дальним родственником, кузеном десятой воды на киселе, и Верховным Лордом Геридоном, кровным братом. Кровь победила кисель. Когда Геридон пал, Тирандис не мог не последовать за ним, хотя знал, что этим обрекает себя на проклятие. И многие последовали его примеру, включая Мразаля. История этого горького выбора сохранилась в древнем законе, известном как «Парадокс Чести». Другие, столь же древние песни, намекали, что, кроме того, Тирандиса толкала и любовь к сводной сестре Джеймсиль, Плетущей Мечты.

И этот человек, как утверждал Мразаль, был наставником Джейм в искусстве Сенеты. Если так, то она должна была бы его прекрасно знать, но пока это имя было лишь пустым звуком, вызывающим в ней чувство потерянности.

В этот момент аррин-кен внезапно остановился и сел, а Джейм, неподготовленная к резкому торможению, соскользнула с него и шлепнулась в подтаявший снег. Уже смеркалось, и внизу лежал горный город Пештар.

– Здесь я покину тебя.

– Ты и вправду не хочешь отправиться с нами в Заречье? – Джейм закашлялась, потирая больное горло, и попробовала еще раз. – Все эти годы там, наверху, в одиночестве… Неужели ты никогда не чувствовал пустоты и тебя не тянуло вернуться?

Большой кот сидел неподвижно, как изваяние, устремив взгляд мимо нее, в пространство:

– Глубокой зимой я слышу кристальный звон мыслей моих далеких соплеменников. Нас осталось мало, слишком мало. Да, я чувствую тягу к дому, но наше время еще не пришло. В один прекрасный день кто-нибудь позовет нас. – Его массивная голова все-таки повернулась к Джейм, глаза круглыми озерами блестели в сумерках. – Может быть, это будешь даже ты. Мое имя Иммалай, Хранящий Молчание. А твое я уже знаю. Доброго пути, детка.

Он развернулся и скрылся в тени деревьев, забрав с собой последнее тепло дня. Джейм вздрогнула, жалея, что не может сбросить зимнюю куртку, одеревеневшую от засохшей крови вирсанов.

– Что теперь? – спросила она.

– Новые сапоги, – твердо ответил Марк, – ужин и настоящая постель. Думаю, тебе понравится Пештар. Это дружелюбный город.

Они спустились по склону к городским воротам. Город был обнесен высоким забором с прочными деревянными вышками на каждом углу. Стены с каждым годом становились все толще и за два века почти уперлись в скалы. Внутри против закатного солнца четко вырисовывались треугольные крыши разбросанных в беспорядке одно– и двухэтажных домиков. Ворота были заперты. Марк стучал, пока в открывшееся узенькое окошечко не выглянул человек.

– Эй вы, чего хотите? Солнце уже село.

– Еще не совсем. Мы путешественники из Тай-Тестигона и ищем пристанища на ночь.

Человек в оконце помотал головой и ловко сплюнул:

– Думаете, у меня тыква вместо головы? Никто в это время года не пересечет Хмарь. Этой ночью у нас гостит Черная Банда, а они все давным-давно прибыли. Ты чей человек?

– К несчастью, свой собственный. Но я не…

– Волк-одиночка и его причудливый мальчишка для развлечений. – Джейм бросила на стражника очень недобрый взгляд. – Что ж, таких, как вы, я вообще не имею права впускать, но за небольшую сумму, например десяток золотых алтырей…

– Думай, что говоришь. Хорошая лошадь столько не стоит.

– Хы, тогда спите на снегу, – это все, что я могу вам предложить. – И смотровая щель со стуком захлопнулась.

– Дружелюбный, да? – процедила Джейм сквозь зубы, которые уже начали постукивать от холода.

– А, не бери в голову. Есть другие способы убедить этого, который внутри. – Марк распаковал свою боевую секиру, размахнулся и нанес неслабый удар по воротам. Раздался гулкий звон, но дерево не подалось.

За воротами рассмеялись:

– Эй, придурки, это же железное дерево.

– Неужто? – Марк был невозмутим. – А это кенцирская сталь. – И он ударил снова, на этот раз оставив выбоину. – Я никогда не рассказывал тебе, женщина, как мы валили железные деревья в лесу у моего старого дома? – «Бум!» – С одним приходилось возиться неделю, хотя нас было много и работали мы попеременно. – «Бум!» – Потом мы немного обтесывали его, сверлили дыру в стволе, засыпали туда горячие угли, – «Бум!» – пока оно не займется – на это уходили месяцы, и волокли дерево в один из замков Заречья, чтобы они воздвигали потайные комнаты, где хранился огонь. – «Бум!» – Железное дерево может гореть годами, зато сколько от него тепла в холодные ночи, подобные этой. – «Бац!» Секира застряла в доске. Марк осторожно вытащил ее, подобрал отлетевшие щепки. Окошко, хлопнув, открылось опять.

– Какого черта… Ох!

Пытаясь разглядеть повреждение, охранник слишком далеко высунул нос, и Джейм быстренько схватила его:

– «Мальчик», говоришь? Марк, какая обычная плата за вход?

– Один серебряк.

– Прекрасно. Вот у меня тут как раз… А теперь, приятель, от тебя зависит, с какой стороны я тебе его вручу.

Изнутри стукнул засов, и ворота раскрылись. Охранник, потирая нос, уставился на зазубрины от секиры.

– А за это кто будет платить?

– Наверное, ты, если не хочешь объяснять городскому совету, какие специальные тарифы ты тут ввел. Идем, женщина.

И они вошли в город.

В Пештаре витал всепобеждающий запах смолы и трухи. Из дерева, казалось, было сделано все – дома с резными фасадами, лестницы, даже узкие улицы, зигзагами пересекающие город и спускающиеся по крутому горному склону. Марк первым прошел по отвесной лесенке между двух домов, оскальзываясь на заросших мхом ступеньках. Навстречу путникам поднимался шум главных улиц.

– Что он там говорил про Черную Банду и волков-одиночек? – спросила Джейм.

– Летом Пештар обслуживает торговые караваны, – ответил Марк через плечо, – а зимой разбойники приходят из своих лагерей сюда немного поразвлечься, каждая шайка в свое время. Городской совет настоял на этом и на том, что должна обеспечиваться разумная степень порядка. Здешние купцы и трактирщики гордятся своей независимостью, хотя сомневаюсь, что они сильно доверяют суровости закона.

Они вышли на главную улицу. После безмолвия Хмари гул заставил Джейм вздрогнуть. Узкие боковые пути были, казалось, запружены бородатыми, хрипло голосящими людьми. В тавернах, выстроившихся вдоль улицы, разбойники пили и играли в карты, а на столах изгибались танцовщицы, иногда случайно спотыкаясь и падая. Жур, сморщив нос и прижав к голове уши, держался поближе к колену Джейм. Все, что он слышал и чуял, проникало и в ее сознание, смешиваясь и усиливая собственные впечатления.

– Это законно? – прокричала она Марку сквозь грохот.

– Более-менее, в этой части города.

В это время один пьяный в хлам разбойник наткнулся на гиганта-кендара и выхватил нож, бормоча что-то о нем и его недалеких предках. Марк без труда выбил у него клинок, схватил за отвороты грязной куртки и начал трясти. Головорезы поблизости принялись хлопать в ладоши, словно отбивая ритм танца, – и чем громче они хлопали, тем быстрее моталось пьяное тело, – пока Марк не вытряс пару зубов изо рта невежи, а его самого – из части одежды. Тогда кендар брезгливо разжал руки и ошеломленный бандит отлетел к стене, угодив в бочку с дождевой водой. Остальные разбойники разразились одобрительным свистом.

– Тебе это понравилось, да? – требовательно спросила Джейм, когда они отошли.

– Ох, не слишком. Но это единственный способ разобраться с такими, не опасаясь, что все его друзья набросятся на нас. Мы, ничейные волки-одиночки, должны быть осторожны.

Когда Марк говорил, его голос дрогнул, и Джейм мысленно обругала привратника, напомнившего ее другу о его статусе. Он был угоном, служившим в Восточном Кеншолде, до тех пор, пока его старый лорд не умер, а его сын не выгнал всех старых угонов прочь. Будь проклят бог, сделавший когда-то свободных кендаров столь зависимыми от высокорожденных, и будь дважды прокляты высокорожденные, согласившиеся со своим столь жестоким преимуществом. Не в первый раз она подумала, как отреагирует Марк, когда узнает, что она сама – чистых кровей, а не четвертькровка-выродок шанир, как он полагает.

Он взглянул на нее сверху вниз, виновато моргая, пытаясь сгладить свою на миг накатившую тоску:

– Я объяснил только одно выражение. А насчет «причудливого мальчишки»…

– Ну, я удивлена.

– Да, – тихо рассмеялся кендар. – Что ж, сейчас тебе больше подходит слово «странный». Ты, может, и забыла, но у тебя на ногу до сих пор натянута моя рукавица.

Джейм тоже расхохоталась, запрокинув голову, и мельком заметила мужчину, глядящего на нее из окна второго этажа. По крайней мере ей показалось, что это был мужчина. Черный капюшон скрывал его лицо, но голова повернулась, когда она прошла мимо. Его правая рука лежала на подоконнике. И большой палец рос не с той стороны. Потом двое кенциров свернули за угол, и человек исчез из виду.

Лавку сапожника они отыскали на одной из улочек-лестниц. Маленький ремесленник, к счастью, прибыл из Тестигона, потому что ни одна готовая пара обуви даже близко не лежала с нужным размером. Джейм носила сапоги из мягкой черной кожи, и ее ноги тосковали по ним. Она выбрала почти такие же. Сапожник принялся поглаживать обувь крохотным изображением своего бога-покровителя, пытаясь призвать божественную силу из далекого храма в Тай-Тестигоне. Джейм хотела помочь, но вспомнила о воспламеняющем заклинании. С ее везением она еще уменьшит свои ноги вместо ботинок. Однако магическая формула сапожника наконец сработала, опустошив его и заставив переживать Джейм. Девушка с радостью заплатила вдвое больше, чем с нее спросили.

Несколькими пролетами ниже центральной улицы они нашли гостиницу и заказали ужин и комнату.

Пока их обслуживали, Джейм оглядела общий зал. Горстка посетителей, большинство – горожане, флегматично поглощающие пищу. Какой контраст с обычным гомоном «Рес-аб-Тирра». Джейм вздохнула и потянулась за крылышком индейки, оставленным «на сладкое». Оно исчезло. Из-под стола раздавалось чавканье и хруст косточек – Журу тоже хотелось вкусненького.

Марк с отсутствующим видом, нахмурившись, уставился в пространство.

– Я думаю о лорде Коте, – ответил он на вопросительный взгляд Джейм. – Он сказал, что над Заречьем нависло несчастье. Лучше, если мы выясним какое – если сможем. Есть у меня идея, где мы можем навести справки.

– Сейчас? Он улыбнулся:

– Нет, поджигательница, поутру. Может, у тебя еще и остались силы пробежаться отсюда аж до Тир-Ридана, но вот этот старик устал. – Он встал и потянулся, все суставы затрещали. – Я иду спать.

Их комната располагалась в дальнем уголке гостиницы. Джейм заснула этой ночью на матрасе, набитом гусиным пухом, и ей приснилось, что она пытается объяснить Марку свое происхождение.

– «Итак, ты думаешь, что твой отец – изгнанный Ганс из Норфа, а не один из его сподвижников. А твоя мать?

– Я не знаю. Однажды отец привел ее из Гиблых Земель. После того, как родились я и Тори, она просто ушла обратно в холмы, и никто в замке больше не видел ее.

– И ты считаешь, что Черный Лорд Торисен, человек на десять лет старше тебя, твой потерянный брат-близнец Тори?

– Да. За Темным Порогом время наверняка движется медленнее, чем в Ратиллене… Марк, отец учил брата ненавидеть шаниров. Тори и руки не поднял, чтобы помочь мне, когда Ганс выгонял меня из замка, и я до сих пор чувствую себя брошенной братом. Марк, мне страшно. Что будет со мной в Ратиллене, среди моего народа? Что я буду делать, если и ты бросишь меня? Я ничего не смогу поделать, ведь я же высокорожденный. Марк, скажи, что это не имеет значения. Пожалуйста.

– Да, моя леди. – Он, непроницаемый, отступил. Она пыталась дотянуться до него, но ее богатое, тяжелое одеяние клонило к земле. – Нет, моя леди. Конечно, моя леди.

Джейм проснулась от тихого похрапывания кендара. Жур зашевелился под рукой, примостился под подбородком девушки, вздохнул и снова заснул. Внизу по улице, качаясь, прошел пьяный, распевая любовную песню. Его немузыкальный голос, повторяющий одни и те же строчки, звучал вновь и вновь, с расстоянием делаясь все слабее и фальшивее.

Сквозь подступающий сон Джейм почувствовала, как кто-то присел на край ее постели вне поля зрения.

– Что такое любовь, Джеми? Что такое честь?

Она попыталась повернуться к тихому, грустному голосу, но голова не шевелилась.

– Кто ты?

– Тот, кого лучше не вспоминать.

Резким усилием она разорвала цепи сна и вскинулась, но, конечно же, рядом никого не было. Журу не понравилось, что его потревожили. Джейм вновь улеглась и гладила золотистую шерсть барса до тех пор, пока его мерное сонное урчание не перешло в вялое похрапывание. Дьявольщина, она знала этот голос из сна, как знала и голос Мразаля. Но если звуки, издаваемые перевратом, вызывали чувство отвращения, этот голос внушал мысль о надежной защите. Тот, кого лучше не вспоминать?

Нет. Кто-то, кто успокоил ее когда-то и теперь хочет успокоиться сам. Кто-то, кто называл ее «Джеми».

Она не на шутку взволновалась, но сдерживала себя, чтобы снова не разбудить Жура. Неожиданная встреча с Мразалем в Хмари пробила трещину в стене, заслоняющей от нее потерянные годы. Немного хороших воспоминаний может просочиться сквозь эту щель, но гораздо больше за ней тех, что, может быть, лучше было бы оставить во тьме.

Она долго пролежала без сна, раздумывая, пока не скользнула в легкую дремоту, продлившуюся до рассвета. Сновидений на этот раз не было.

Утром восьмого дня зимы Марк вышел из гостиницы до завтрака, чтобы отыскать ответы на тревожащие его вопросы. Джейм отправилась с ним, надеясь, что бодрящий морозный горный воздух очистит ее разум. Она помнила второй сон прошедшей ночи, но из первого – только то, что в нем была ее мать. Само по себе это уже было странным. Джейм было трудно даже думать о матери, возможно, потому, что помнить было особо и нечего. Сохранились только четкие воспоминания о материнских рассказах, хотя Джейм была очень мала, когда слушала их. Старые песни, кусочки истории, описания – особенно одного просторного, увешанного картинами зала с большим камином и роскошными шкурами, кинутыми на холодные, темные камни… Джейм видела этот зал словно воочию. Странно, какие вещи могут запасть в детскую память.

Теперь она заметила, что они повернули к западу и спустились в нижний конец города.

– И кто же здесь на этом дне может хоть что-нибудь знать о Заречье? – спросила она, спускаясь по очередной крутой лесенке. – В любом случае, до меня только что дошло, что если предсказанное аррин-кеном вправду случилось, то вряд ли новости успели долететь до Пештара.

– Обычными путями конечно нет, но когда я последний раз был в этом городе около тридцати лет назад, здесь жила одна весьма примечательная старая женщина. Ага, вот и ее домик.

Перед ними поперек улицы стояло такое низенькое здание, что, казалось, оно наполовину ушло под землю. Дверные косяки и оконные рамы были покрыты замысловатыми витыми узорами. Стены украшали нарисованные овалы с вписанными в них кругами, словно множество грубых набросков лиц с кричащими ртами.

– Тридцать лет – большой срок. А если она умерла?

– Такие, как матушка Рвагга, – они как корни дуба – чем старше, тем прочнее. – Марк постучал в дверь, та со скрипом приоткрылась. Светлые, но дикие глаза на уровне талии кендара уставились на них из проема. – Можем ли мы увидеть Земляную Женщину? – спросил Марк. – Я принес ей подарок.

Дверь распахнулась. Оборванная тощая девочка на секунду замерла на пороге, прежде чем скрыться с глаз. За ней зашевелилась темнота.

– Подарок! – прокаркал хриплый жадный голос. Несказанно грязная рука высунулась из тени и поманила сморщенным старческим пальцем. – Дай!

Марк вынул из-за пояса маленький кожаный сверток. Пакетик быстро вырвали из его рук, и с ним комок мрака быстро вразвалочку удалился. Нагнувшись, чтобы не стукнуться о косяк, Марк вошел внутрь, Джейм за ним, а Жур, как всегда, прижался к ноге.

Несколько ступенек вели вниз к земляному полу большой низкой комнаты. Воздуха, казалось, не было вовсе – его заменяли пыль и дым из трех чадивших очагов. Как только глаза приспособились к полумраку, Джейм увидела, что немногочисленный скарб жмется к стенам – может, из-за нерегулярного мытья пола, который бороздили длинные земляные гряды, впадины, где копилась вода, и даже беспорядочные кучки камней.

Матушка Рвагга ходила среди этого беспорядка, сжимая подарок Марка. В мутном свете комнаты она напоминала покинутое гнездо галки – все лоскутки ее одежды были скреплены между собой блестящими безделушками, веточками и чем-то очень напоминавшим засохшую тину. А еще у нее были такие грязные уши, каких Джейм в жизни не видела. На секунду Земляная Женщина застыла, нерешительно покусывая нижнюю губу. Потом с хриплым радостным криком устремилась в северо-восточный угол избушки, открыла принесенный мешочек, вывалила на пол его содержимое, оказавшееся комками грязи, шлепнулась рядом и прижала ухо к земле.

– Цокот копыт, – сказала она, сосредоточившись. – Быстро. Хе, одна нога хромает! Кто-то свалился вверх тормашками. У-у, что за язык!

– Это, наверное, молодой лорд Харт пытается объездить Навира, – уныло отозвался Марк. – Нав – старый мул, настоящий винохир. Мы, пожилые угоны, говорили мальчишке, что ни одного винохира не оседлать без полного его на то согласия, но он не слушал. Мы настаивали, а он приказал нам уйти.

Джейм была обескуражена.

– Ты потерял место в Восточном Кеншолде из-за лошади?

– Из-за винохира, а их племя было с кенцирами с самого начала. Из-за друга.

– Извини, – смущенно сказала Джейм. Она подумала о шести выгнанных кендарах, пятеро из которых погибли по пути в Тай-Тестигон, – и все из-за какого-то высокомерного высокорожденного – одного из ее расы. – Но откуда матушка Рвагга знает?

– Ха! – Земляная Женщина взглянула на Джейм из пестрой груды лоскутьев. Она поднялась на ноги, отряхнулась. – Кому матушка, а для тебя, девочка, может, и мачеха. Это не твой мир. Но ты, кендар, ты хороший мальчик. Что теперь?

– Заречье?

– Сделаем!

Она вразвалочку пересекла комнату, перешагнув через пару земляных холмиков, прежде чем снова припасть к земле.

– Ой, это же карта!

– Ну конечно, – сказал Марк, – из земли, принесенной из каждой части Ратиллена. Вот почему она с таким удовольствием приняла подлинную глину Восточного Кеншолда.

И он вновь стал смотреть на старушку, прокладывающую себе путь к впадинке, изображающей Заречье. Жур принялся рыться в углу, но Джейм быстро позвала его:

– Погоди, пока мы не выйдем наружу.

В это время кто-то пнул Джейм по ноге. Обернувшись, она увидела девочку-замарашку, держащую на растопыренных пальцах замысловато спутанную веревочку. Без раздумий Джейм подняла свои руки в перчатках и умело сняла паутинку с пальцев девочки, поменяв узор. Та здесь перекинула петельку, там – узелок, и внезапно Джейм забыла, как дышать.

«Вяжущая магия!» – подумала она в панике. Она слышала о таких вещах, но никогда раньше с ними не сталкивалась и не умела бороться – тем более с таким неожиданным приступом удушья. Девочка отступила, глупо ухмыляясь. «За что, маленькая грязная негодяйка…»

Перед глазами Джейм мелькнуло видение – она сама, со все еще спутанными руками, но когти высунуты и тянутся к горлу девчонки.

– Нет! – с трудом выдохнула она, отшатываясь, и поглядела на свои руки, ожидая увидеть на них кровь. Но оказалось, что она, сама не заметив как, распутала веревку.

Девочка стояла как громом пораженная. Она протянула грязные ручонки, и Джейм снова надела на них сеточку. Девочка сама попалась на свое заклинание. Джейм смотрела, но не видела. Это было словно во сне – неужто она смогла бы воспользоваться когтями так открыто, так безрассудно?

«Пылающий, Мерцающий, Изрыгающий – три лика нашего бога. Тот, Кто Создает, и Тот, Кто Охраняет, страшны, но, Джеми, шаниры с когтями близки Тому, Кто Разрушает, самому ужасному из проявлений бога. Пользуйся своим даром как можно меньше».

Снова этот звучный, властный голос звенит в памяти.

«Да, Сенетари, я слышу тебя», – подумала она автоматически, потом споткнулась и попыталась разобраться в мыслях. Сенетари? Неужели она начала вспоминать Тирандиса?

Лицо девочки начало синеть. Джейм поспешно распутала нитку, а потом медленно показала, как это делается.

– Подарок, – сказала она, но улыбка дрожала на губах.

– Раздутые бурчащие животы, – произнесла Земляная Женщина, ерзая на полу. Она указала на край Заречья, потом свела пухлые ручки над нижним концом долины. – Много животов, и еще больше ног, идут на юг, идут на север, идут сюда.

– Готрегор, – выдохнул Марк. – Лорд Кот был прав – Войско собирается. Но почему? Это должно быть что-то важное… Рвагга, а где Южное Войско?

Старушка на четвереньках перебежала бороздку, изображающую Серебряную, и шлепнулась слева от истока. Она послушала в одном месте, потом в другом:

– Движется на юг от Котифира.

– На юг? Но в том направлении только одно…

– Рой. – На руках и коленях она проскакала еще несколько футов, снова приложила ухо к земле, только для того, чтобы через секунду с шипением отдернуть его. – Да. Идут на северо-восток.

– О мой бог. Это все-таки случилось.

– Что? – спросила Джейм. – Рой – это то скопище людей в Южных Пустошах, которые последние два века гоняются за собственными хвостами?

– Примерно. Думаю, это началось, когда одно племя отогнало другое от водопоя. Снятые с насиженного места пошли на территорию соседей и выгнали их. И так это и продолжалось, одно племя вытесняло другое, пока на небольшом клочке земли тысячи людей не пришли в постоянное движение. Это случилось около трехсот лет назад и с тех пор не останавливалось. И вот теперь их там три миллиона, и они кружатся, кружатся…

– Здесь, – сказала Земляная Женщина, тыча пальцем в карту. – И там. – Она улеглась на краю земли.

– Да, что самое тревожное. Число их росло, круг расширялся, и часть его заехала на Барьер, за Темный Порог. Ходят слухи, что пустоши смешали кровь с теми, кто ползает в тенях, и едва ли остались людьми. Они живут за счет тех, кого поймают, пьют кровь людей и животных, и пути их скрывают постоянно растущие клубящиеся тучи измельченных в порошок человеческих костей. Видишь ли, там очень ветрено. Часть Пустошей, по которой они кружат, превратилась в затянувшийся вихрь. Я слышал рассказы, что они бросают самых уродливых детей в центр тайфуна, и те, кто живут внутри, питаются ими. Когда я служил в Южном Войске, мы частенько обсуждали, что случится, если Рой остановится. Вот теперь, похоже, это и выяснится.

– И ты думаешь, что Войско Заречья выступит на юг, на подмогу?

– Если Верховный Лорд сумеет вовремя его собрать. Другие высокорожденные могут оказать сопротивление. Да, удачное времечко мы выбрали для возвращения домой. Дом… – Он помешкал, а потом извлек из сумки второй кожаный сверточек. – Послушай еще один раз, Рвагга. Последний. Пожалуйста.

Земляная Женщина одарила Марка проницательным, но мягким взглядом:

– И сколько таких последних разов будет, а? Ну ладно. – Она взяла мешочек и потрусила по Заречью, в верхний конец долины, положила его, не раскрывая, на землю и прижала ухо.

– Тихо. Очень тихо. Листья шелестят, колючки скрипят, сухая трава поет…

– Ягоды шиповника уже созрели, – сказал Марк будто про себя. – И орехи тоже. Мы любили их жарить на костре холодными осенними вечерами, и Вили всегда обжигала пальцы.

Внезапно напрягшись, Земляная Женщина крепче прижала одно ухо к мешочку, а другое заткнула пальцем.

– Маленькие босые ножки, бегут, бегут… – произнесла она. Марк замер. – Другие ноги, в сапогах, шаги тяжелее, а вот еще кто-то бежит, за ним гонятся. Огонь, копыта, вой. Затихает… все.

– У земли долгая память, – тяжело сказал Марк. – Это, должно быть, было в ту ночь восемьдесят лет назад, когда пал замок.

– Нет, не годы. Земля нагревается, охлаждается, нагревается… два дня назад.

– А сейчас? Бегущий ребенок?

Рвагга прислушалась, потом уселась на колени, потирая руки:

– Исчез.

– Вили. – Марк выглядел оглушенным. – Моя маленькая сестренка. Я предал огню всю свою семью, но не ее. Не могу сосчитать, сколько раз обыскивал развалины в поисках ее тела той кровавой зимой, когда я охотился на мерикитов, а они – на меня. Тогда я решил, что ей удалось спастись, или ее, живую или мертвую, забрали люди с холмов, или утащили дикие звери. А она все это время была где-то там… А два дня назад исчезла.

– Да, какой-то ребенок там был, но почему ты так уверен, что это твоя сестра? Это мог быть кто угодно.

– Ты не права, – сказала матушка Рвагга, глядя на кенциров сквозь седые космы волос. – У этого ребенка были шаги и тень, но не было веса. Он был мертв. – И она вернула кожаный мешочек Марку. – Держи, кендар. Никакая другая земля не будет так близка тебе.

Повернувшись, чтобы уходить, Джейм чуть не столкнулась с грязной девочкой, сжимающей что-то в кулачке.

– Подарок, – сказала та, ухмыляясь беззубым ртом, и снова растворилась в темноте.

Снаружи при утреннем свете Джейм разглядела, что ей вручили – глиняный медальон с вылепленным на нем безглазым лицом. Руки в перчатках стало неприятно покалывать.

Они возвращались в город, Марк глубоко погрузился в раздумья, в которые Джейм не хотела вторгаться. Жур отыскал кадку с землей, в которой росла увядшая герань, и со счастливым видом старательно удобрил ее. Уже в гостинице Марк встряхнулся и заказал завтрак. Потом попросил поглядеть медальон.

– Осторожно, – резко сказала Джейм, но он уже держал кругляшок.

– Почему?

– Мне почему-то кажется, что его небезопасно трогать голыми руками. Ты ничего не чувствуешь?

– Какое-то тепло и, может, небольшую дрожь, но ничего больше.

– Что ж, матушке Рвагге ты понравился. Может, и этой вещице тоже. А что это, кстати?

– Полагаю, иму. Я натыкался на них в самых отсталых районах Ратиллена. Многие носят их как заговоренные талисманы.

Более чем аккуратно Джейм взяла медальон обратно:

– Да, в нем действительно есть какая-то сила, и в земляной магии матушки тоже. Где же я сталкивалась с чем-то похожим? А, думаю, в Округе Храмов в Тай-Тестигоне, в Старом Пантеоне. Там было немного по-другому, а здесь словно кроется сила самой земли.

– Сила земли, – задумчиво повторил Марк. – У нас в Киторне был жрец, который часто говорил об этом. Он утверждал, что есть тонкие и толстые области. Тонкие – это как Гиблые Земли, над которыми навис Темный Порог; толстые – это холмы над Киторном и долины у Водопадов, где Ратиллен остался самим собой и менее подвергся вторжению. Самая толстая местность – у западных отрогов Хмари, в Безвластиях. Мы обойдем их кругом на пути в Заречье.

– Марк, мы придем туда раньше, чем выступит Войско?

– Возможно, если Верховный Лорд промедлит – а это будет губительно. Я не знаю, где границы Роя или что он думает предпринять – если он вообще способен думать, – но чем дольше мы будем откладывать встречу, тем хуже для нас может все обернуться.

– Может, Южное Войско и само справится.

– С двумя сотнями против одного? – Он печально рассмеялся. – Мы хорошие воины, лучшие в Ратиллене, но не настолько же. В лучшем случае Южное Войско может надеяться только немного задержать Рой, если, конечно, король Кротен не прикажет кинуться в бой. С него станется. К тому же за исключением офицеров-высокорожденных, Войско – это элитный отряд, состоящий из угонов почти каждого дома Кенцирата.

– И выплаты обогащают какого-нибудь лорда, уютно устроившегося у себя в Заречье, – горько сказала Джейм. Она никак не могла смириться с мыслью, что такие оторванные от места кендары, как Марк, могут большую часть жизни провести в угонах только для того, чтобы их временный лорд выставил их на улицу, чуть только они постареют и не будут годны для активной службы. – И как только Верховный Лорд все это допускает?

– Он не всемогущ, – кротко ответил Марк. – Жаль, конечно, что кому-то приходится становиться угоном, но так уж повелось издавна – слишком мало осталось лордов, чтобы дать всем кендарам настоящий дом. И большинство высокорожденных вовсе не богаты. Ну и что, что Заречье протянулось на двести пятьдесят миль – в ширину-то оно всего с десяток, и мало где можно растить зерно или пасти скот. Мы должны покупать всю еду, и иногда угоны платят за нее собственной кровью. Может, это и не совсем справедливо, но таков уж порядок вещей.

Жур запрыгнул на скамью и положил голову на колени Джейм. Внезапно он поднял голову и начал ворчать. Что еще? По улице прошуршали быстрые, легкие ноги, стараясь оставить своего хозяина незамеченным… Немногочисленные посетители в зале тайком переглянулись, встали и поспешно вышли – все, кроме двоих. Там, в самом дальнем и темном углу, у кухонных дверей сидел человек в капюшоне, которого Джейм уже видела, – он наблюдал за ней прошлой ночью из окна второго этажа. Рядом с ним развалился крупный мужчина в обычном для разбойника наряде и с черной повязкой, закрывающей глаза. Джейм схватила Марка за руку. Он проследил за ее взглядом и окаменел:

– Бортис.

Из кухни появился трактирщик, сгибаясь под тяжестью подноса с кислым сыром, булочками и громадным мясным пирогом. Он опустил ношу на стол перед двумя кенцирами:

– Прошу, господа! Может быть, вам принести еще что-то?

– Да. Мою секиру.

Трактирщик замер на секунду, потом начал хихикать:

– Ох уж эти шуточки на пустой желудок. Ты же прекрасно знаешь, господин, эта территория – табу. Пожалуйста, прошу не обнажать здесь оружия.

– Это ты говори не мне, – сказал Марк, тяжело вставая, – а вот им.

Тринадцать здоровых мужчин с кривыми разбойничьими ножами в руках вошли в дверь и рассыпались по комнате, окружив двоих кенциров, перекрыв все входы и выходы. Бортис и человек в капюшоне поднялись.

– О, жаба, – выдавил, заикаясь, трактирщик (вероятно, он перепутал и хотел призвать бога). – Черная Банда и их колдун-покровитель. – И он кинулся к кухне, сразу же налетев еще на двух разбойников, прошедших через задний ход. Его пропустили. Через мгновение хлопнула дверь.

– Что ж, вот и Талисман, как приятно, – ухмыльнулся Бортис. Когда-то в нем была мужественная грубость, а теперь осталась лишь грубость, живот раздулся, грязные волосы отросли и свисали лохмами, и от него летел невыносимый запах немытого тела – и чуял это не только Жур. – А я как раз собирал парней в Тай-Тестигон, чтобы по весне снова увидеться с тобой, а тут ты сама пришла к нам в гости. Как любезно с твоей стороны.

– Привет, Бортис. Если бы ты наведался в «Рес-аб-Тирр» несколько дней назад, то как раз поспел бы на похороны Танишент.

– Значит, наша старая девочка наконец-то окочурилась. Чудно. Одной грязной потаскушкой меньше – воздух чище.

– Эта «потаскушка» любила тебя и умерла в двадцать четыре года, потому что ты дал ей слишком много Драконьей Крови.

– Я? Ты что, со свечкой стояла рядом? Ну, допустим, я. Но ты передо мной в долгу, Талисман. Мои глаза, не забыла? Я здесь, чтобы получить причитающееся.

– Я бы тебе не советовал, – тихо сказал Марк. Перевязанная голова разбойника дернулась при звуке нового голоса. Усмешка стала еще шире.

– Вот тут-то мы и выясним, насколько крепки кендары, а то такого про них понарассказывали. Да ты не волнуйся, Талисман. Сейчас случится многое, что будет тебе небезынтересно, и потом, в холмах, тоже. А теперь, – обратился он к своим людям, и голос его охрип от вырвавшейся злобы, – взять их.

Марк оттолкнул Джейм к стене, поставив ее позади себя.

– Стой здесь, сколько сможешь, – бросил он через плечо. – Эта борьба не для тебя.

Джейм во все глаза смотрела на надвигающуюся толпу.

– А для тебя?

Самый высокий из разбойников с криком, наклонив голову, как бык бросился вперед. Послышался глухой хруст, и он отлетел назад, прижав к лицу руки, кровь из разбитой челюсти хлестала между пальцев. Марк стоял, не шелохнувшись, потирая кулак.

– Следующий, – сказал он.

Теперь на него бросились все скопом. Он свалил одного нападающего, другого, но тут на него навалились, и он исчез в массе барахтающихся тел.

Джейм металась вокруг шевелящейся кучи в отчаянии, что не может помочь. Марк был прав: эта драка совсем не для нее. Вот ее друга могут сейчас убить, если она не поможет, но чем? Танец. Да, это то, что нужно, только не так, как в «Рес-аб-Тирре». Парализовать этих ублюдков. Вытянуть из них души, каплю за каплей…

Чужая рука схватила ее за запястье и завернула за спину, боль пронзила аж до плеча.

– Так-так, – просопел Бортис в ухо. Дыхание его было зловонно. – Ты тоже не можешь быть вдалеке от меня, да? – И он еще сильнее вывернул ее руку, заставив девушку вскрикнуть от боли. – Терпение, ясноглазая. Время работает на нас.

Груда тел раздалась, и показался Марк – он стоял на коленях и стряхивал с себя бандитов. Один из разбойников поднялся, сжимая короткую тяжелую булаву – и с размаху опустил ее на голову кендара. Марк покачнулся. Двое головорезов схватили его под руки и приподняли. Третий взялся за прядь седых волос, откинул его голову и приставил к горлу нож. Кончик клинка окрасился кровью.

– Сейчас, шеф?

– Сейчас, – нетерпеливо ответил Бортис.

Внезапно он завопил. Джейм выскользнула из его хватки – в ногу разбойника впились острые зубы Жура. Бандиты смотрели на них, замерев. И когда Джейм кинулась вперед, двоих здоровенных мужиков просто смело с пути этого маленького неистового создания с оскаленными зубами и острыми когтями. Джейм перепрыгнула через одного из них, используя широкие плечи как опору. Ее ноги встретились с лицом человека с ножом, тот упал. Остальные слишком тесно сгрудились, чтобы защищаться. Она ступала по головам и плечам, лягая всех, до кого могла дотянуться. Гора тел ходила ходуном. Тот, кто мог бы стать убийцей Марка, на ощупь искал свой нож, но не успели его пальцы подобраться к оружию, Джейм приземлилась на его спину. Ее длинные пальцы обвились вокруг мускулистой шеи. Человек повалился вперед с тихим бульканьем. Она наклонилась над телом кендара, пошевеливая окровавленными выпущенными когтями:

– Следующий.

На секунду в комнате повисла тишина, а потом у дверей началась суета. В комнату входили люди. Много людей. Если это разбойники пришли на подмогу… но нет. С видом триумфатора явился трактирщик, ведя за собой городскую стражу. Конец боя они взяли на себя, а Джейм тем временем поспешила к другу. Кровь струилась по виску из-под лоскута сорванной кожи, но череп был не задет, и дыхание оставалось ровным. Хвала предкам за его крепкую голову.

Джейм выволакивала Марка из-под ног борющихся, когда кто-то схватил ее. Она попыталась вырваться, повернувшись лицом к нападавшему, но пара крепких рук сомкнулась у нее на горле. Человек в капюшоне навис над ней. Девушка вцепилась в его мизинцы, вовремя вспомнив, что у него две левых руки, и рванула их в стороны, чтобы освободиться. Невероятно – они просто переместились, перетекли по руке. Чужак рассмеялся. Задыхаясь, она ударила – и капюшон откинулся. Вместо того чтобы сломать душителю нос, ее кулак лишь загнал его вверх, на лоб, и теперь он плавно спускался, попадая более-менее на место.

Человек ухмыльнулся, его рот пересекал лицо наискось, как надрез на яблоке. Не человек – переврат.

– Рад встрече, Джеймсиль. Как и наш свиноподобный друг, я думал воспользоваться Черной Бандой, чтобы достать тебя в Тай-Тестигоне, но вот ты здесь.

Джейм в отчаянии попыталась царапаться, ногти разорвали кожу переврата, но кровь его обжигала. Он усилил давление:

– Ах, озорница, озорница. Будь благодарна, когда кто-то дарует тебе благосклонность, или ты предпочла бы погостить в лагере Бортиса? Тогда ты могла бы умереть, зная, что твоя смерть приведет к окончательному низвержению самого Мастера. До свидания, Джеймсиль.

Сквозь грохот крови в ушах Джейм расслышала треск за спиной – стол, за которым сидели они с Марком, опрокинулся. Пирог приземлился рядом, каким-то чудом начинкой вверх. Одновременно мимо пролетело нечто маленькое и ударило ее противника в лицо. Это был глиняный медальончик. Переврат оторвал руки от ее горла и вцепился в него, когда тот с глухим шипением погрузился в его плоть. Завывая, он кинулся к двери, сметая на своем пути посуду и людей. И разбойники, и стражники разлетелись по сторонам. На пороге он изогнул пальцы крючками, запустил их под глиняный диск и извлек его с влажным чмоканьем. Шатаясь, переврат вывалился на улицу, прижав руки к изуродованному лицу. Медальон иму лежал на ступеньках, и кровь переврата медленно разъедала камень под ним.

Джейм, задыхаясь, села, прижав руку к горлу, – наверняка шея уже посинела от кровоподтека. Опять то же самое, вот проклятие. Это уже начинает надоедать. Жур, тревожно мурлыча, скользнул к ней из угла. Он не привык к людям, к трактирным дракам, тем более к этой, обернувшейся чуть ли не бойней. Стражникам досталось худшее. Несмотря на численное преимущество, они столкнулись с людьми, знающими толк в самых грязных приемах боя. Марк застонал. Джейм помогла ему присесть, с беспокойством глядя в его остекленевшие глаза, оцепенело уставившиеся в пустоту. Нужно немедленно убираться отсюда.

Их движение не осталось незамеченным.

– Они уходят! – прокричал бандит через всю комнату Бортису.

– Остановите их, чтоб вас всех черти взяли! – заорал главарь грабителей. – Сотня золотых тому, кто притащит мне их головы!

Четверо разбойников наступали. Джейм почувствовала, как напрягся Марк. Он с ревом вскочил с пола и отправил в полет сразу трех нападающих. Четвертого он схватил и запихнул в дымоход. Остальные отшатнулись при виде диких глаз и поднявшихся дыбом волос. Кендар подхватил лавку, расправился с ней ногтями и зубами и надвинулся на толпу, легко помахивая шестифутовой доской. Пена и кровь пузырились на его седой бороде. Один разбойник выпрыгнул в окно, за ним другой. Внезапно у дверей образовался клубок тел, рвущихся наружу. Двое приближенных Бортиса подхватили его под руки и поволокли за собой, а он вырывался и ругался. На пороге главарь наконец освободился и повернулся:

– Я вернусь, слышишь? Я соберу разбойников всех пяти шаек и приду за…

Шлеп! Мясной пирог залепил ему лицо. Бандиты потащили Бортиса дальше, потому что кендар, завывая, как волк, приблизился снова. Все четверо выкатились на улицу и исчезли из виду. Через пару минут Марк вернулся, утирая бороду и смеясь. Он отыскал неразлитую кружку эля, одним махом осушил ее и огляделся:

– Ау, а где все?

Перед ним на пол шлепнулся тапок трактирщика. Подняв голову, кендар увидел самого трактирщика и половину стражников, цепляющихся за стропила и наблюдающих за ним. Остальные с опаской выглядывали из кухни, а Джейм и Жур – из-за края перевернутого стола.

– Эй, выходите, – улыбнулся им Марк, – я вас не съем.

– Это обещание?

Немало времени ушло на то, чтобы отыскать всех, и еще больше – чтобы успокоить. Очень помог трактирщик, разливающий безмерно и бесплатно крепкий эль. Вскоре в гостинице воцарилось веселье, подогретое чувством облегчения и спиртным. Как же, они же победили всю Черную Банду – ну или часть ее. Никогда еще в истории Пештара не случалось столь великой победы – и все по закону! Народ праздновал, вновь и вновь посылая в погреб за пивом и тыкая палками разбойника, все еще зажатого в трубе. Тем временем Джейм перевязывала Марку голову.

– Вот точно так же Бортис в последний раз стукнул меня – и ничего, выпуталась, – говорила она, осматривая рану. – Хоть человек – существо и непрочное, но стойкое. – Она смазала оторванную кожу намоченной в вине тряпочкой. Марк вскрикнул. – Ничего-ничего, этот кусочек тебе еще послужит. Кстати, ты чуть не напугал меня – а по правде, так я почти выскочила из сапог со страху. Ну и шуточки ты выкидываешь.

– Да, занозы – это, конечно, досадно, но я предпочитаю бить тарелки, а не головы. Плохо, что я не вспомнил об этом до того, как мне чуть не проломили мою собственную. Но я же говорил тебе, что напускал на себя вид берсерка в битвах?

– О, да, – ответила Джейм, обматывая его голову длинным чистым лоскутом, – но вряд ли это было достаточным предупреждением. Хотя я что-то и заподозрила, когда ты швырнул этот пирог. Бортису следует почаще носить требуху на ушах, ему очень идет. Вот. – Она закрепила конец повязки и нахмурилась. – Хотела бы я знать, что происходит. Ну ладно, понятно, почему Бортис охотится за мной, но эти перевраты? Двое за неделю, один за Мастера, другой против – если такое вообще возможно. И почему, во имя всех имен бога, моя смерть означает неминуемый крах Геридона? Похоже на головоломку, в которой несколько кусочков потеряно.

В это самое время трактирщик, суетясь, поднялся из погреба с очередным кувшином вина.

– Как, мои господа, вы не пьете? Вот лучшее, что есть в доме! – Он налил чаши до краев, а кое-что и выплеснулось. – Выпьем за бегство Черной Банды и поражение Бортиса, худшего головореза и хвастуна на всех западных склонах!

– А тебя не тревожит, что он обещал вернуться?

– Если он осмелится, мы снова поколотим его! – торжествующе завопил трактирщик. – Но, между нами говоря, с чего бы ему возвращаться? В конце концов, это же была обычная трактирная ссора, ну, допустим, впечатляющая, но ничего серьезного.

Марк взглянул на Джейм:

– Лучше объясни ему. Джейм кивнула:

– Боюсь, что это было и остается достаточно серьезным, – сказала она хозяину. – Видишь ли, я стоила ему его глаз.

Маленький трактирщик уставился на нее. Его рот открылся, закрылся, открылся вновь.

– Прошу прощения. – Он со стуком поставил кувшин на стол и поспешил к пирующим стражникам. Те слушали его свистящий шепот сперва со смехом, но вскоре приумолкли.

– Полагаю, вечеринка закончена, – сказала Джейм Марку.

Капитан стражников подошел к столу.

– Что за чушь? – спросил он, презрительно оглядев Джейм. – Как из-за этой тощей девчонки кто-то мог лишиться глаз?

Джейм метнула на него пронзительный взгляд. Он не видел, как она сражалась, так что наверняка предположил, что Бортис ослеп, сражаясь из-за нее, – что, как она внезапно поняла, в чем-то было правдой.

– Спокойнее, спокойнее, – сказал Марк на кенском, хихикнув. – Он даже разглядел, что ты девушка. За последнюю ночь это существенное продвижение. Сколько людей действительно может собрать Бортис? – спросил он капитана.

– Ну, не все пять банд, но наверняка остаток его собственной, а это вчетверо больше, чем мы впустили вчера в Пештар. Значит, к закату нас окружат четыре сотни разбойников. Лучше вам уйти до того.

– Многовато для прославленной нормы закона, – сказала Джейм.

Капитан потемнел от злости, но его люди в смущении зашаркали ногами. Он был наемником из Центральных Земель, а они-то – горожанами, и у них была своя гордость.

– Женщина, не дразни их, – мягко попросил Марк. – Здесь слишком тонкая грань между законом и хаосом. И мы в любом случае не хотим попасть в осаду.

– Нет, конечно нет. Но если они хотят сохранить свою штатскую гордость за наш счет – позволим им заплатить за это. Мы не можем покинуть город без снаряжения, – обратилась она к горожанам. – Наша одежда сгорела в горах, и если мы будем в бегах, то не сможем охотиться и добывать пищу. Нам нужны запасы минимум на две недели.

– Нет проблем, – бойко ответил один из стражников, не обращая внимания на кислый взгляд капитана. – Мы соберем все, что вам нужно. Уверен, что городской совет будет даже счастлив удовлетворить ваш список.

– А еще нам нужен пони для перевозки поклажи.

– Ну да, конечно. – Маленький трактирщик оглядел всех. – Я сам за него заплачу, коли нужно. Это меньшее, что мы можем сделать. Спасибо, мои дорогие. А теперь составляйте список, и эти парни займутся им, пока я принесу вам другой завтрак. Да, и если кого-нибудь не затруднит – вытащите, пожалуйста, этого человека из моего дымохода.

Пока кенциры ели, все припасы были доставлены, упакованы и погружены на маленького косматого зверя с острыми ушками. Кто-то даже раздобыл для Джейм новую пару перчаток. Натягивая их, она вспомнила разбойника, которому располосовала горло, и на миг навалилась тяжесть. Конечно, нехорошо так вольно использовать когти… Но тот подонок это заслужил, и хватит о нем.

У ворот Марк выудил что-то из своего кошелька.

– Я почти забыл про это, – сказал он. – Он так и лежал на ступеньке.

Джейм с опаской взяла медальон. Глиняное лицо покрывала мягкая маска прилипшей кожи – и Джейм вдруг поняла, что это кожа с лица переврата. Только рот оставался открытым, на губах запеклась кровь. Сила в нем, казалось, замолчала – а возможно, временно насытилась.

– Я начинаю задумываться, что же это за подарок такой, – сказала девушка.

– Поразительно, что стадо улепетывающих разбойников не стерло его в порошок, но, возможно, как и Книга, эта штучка умеет сама о себе позаботиться, – и опустила кругляшок в карман. – Готов? Марк замешкался.

– Еще одно дельце. Тебе решать, думаю, мы обгоним эту свору, но если уж Бортис схватит нас, то лучше, чтобы он не взял тебя живой. Согласна?

Джейм сглотнула внезапно пересохшим горлом:

– Согласна.

Они вышли из западных ворот Пештара и начали спуск по караванной дороге. Центральные Земли так и лежали внизу во всем великолепии утреннего света.

Глава 4 ПЕРВАЯ КРОВЬ

Тентир: седьмой – восьмой дни зимы

На рассвете Тагмет уже бурлил. Все слышали новость о приближении Роя. Люди паковали вещи и готовы были затушить костры, на которых готовили пищу. Торисен выслушал полный отчет гонца и отослал его вниз – вздремнуть хоть полчаса в уголке главного зала. Бринни распарывал запасную рубаху и нарезал ткань квадратиками, а Торисен тем временем закатал рукав, и Бур осторожно надсек ему кожу на руке. Морин подставил под струйку крови Верховного Лорда серебряную чашу. Видевший эту процедуру Донкерри позеленел, встал, стараясь казаться равнодушным, и чуть не шагнул прямо в очаг – Рион вовремя перехватил мальчика.

– Кровавая слепота, – презрительно бросил Морин и принялся окунать концы лоскутков в чашу.

Торисен наблюдал за Донкерри. Когда Каинрон говорил, что у него есть глаза и уши в Тагмете, не имел ли он в виду внука? С Калдана станется использовать кровную родню, да еще и ребенка, в качестве шпиона. Торисен решил, что не любит шпионов вне зависимости от их возраста.

Донкерри скорчился у огня, чувствуя себя больным и разбитым, – так было с ним всегда при виде крови. Он ощутил на себе холодный, оценивающий взгляд Лорда и побледнел еще больше.

Герольд Торисена вошла в комнату, он протянул ей обрывки ткани:

– Неси слово в каждый замок вниз по реке – Высший Совет должен собраться в Готрегоре на девятый день зимы, а Войско приведено в полную готовность не позднее десятого. Дай каждому лорду по лоскутку и скажи: «Кровь зовет. Ответь или нарушишь клятву».

Девушка поклонилась и вышла.

– Это должно встряхнуть их, – сказал Торисен Буру. – К завтрашней ночи каждый высокорожденный в долине будет желать, чтобы я никогда не появлялся на свет, если, конечно, они уже не жалеют об этом. Ну и на что ты так уставился? Я все еще грязный?

– Нет, лорд. – Бур оценивающе оглядел его. – Немного сна освежило тебя. Теперь ты выглядишь так, словно мертв не три дня, а всего один.

– Приятно знать о таком улучшении, – кисло ответил высокорожденный. – Эй, а это что такое?

С севера донесся отдаленный рокот. Черные тучи заклубились над заснеженными пиками, вздымаясь выше и выше.

– От Барьера идет гроза. – Бур глядел туда.

– Да, и с нашей-то удачей она настигнет нас как раз на пути в Готрегор. Мы не можем в один миг покинуть север.

Они выехали из Тагмета через час, когда вокруг уже сверкали молнии и не по сезону теплый ветер настойчиво подталкивал в спины. До Готрегора пятьдесят лиг мимо пяти пар замков. Лорд Каинрон с Нусаром присоединились к кавалькаде, когда та скакала мимо Рестомира, оставив Шета-Остряка, командира отделения, собирать войско. Калдан дружески поболтал с Торисеном об их счастливом бегстве прошлой ночью и поотстал, чтобы продолжить путь со своей свитой. Призыв, скрепленный кровью, держал его в рамках, и если у него и появилось что-то новое на уме, то с этим придется подождать до того, как соберется Совет.

У горы Албан, приюта летописцев, к всадникам примкнули оживленный историк и седовласая певица: первый – чтобы записывать все факты предстоящей кампании (если таковой суждено быть), а вторая – чтобы увековечить их в песне, используя заветное право певцов на Законную Ложь.

Весь день собирались грозовые облака, становясь все чернее и тяжелее, но до сумерек небеса не разверзлись. Ветер, бывший до сих пор попутным, обратился навстречу всадникам, хлеща их по лицам опавшими листьями. Гром ударил совсем рядом. Каинрон направил коня к Торисену.

– Не нравится мне все это, – сказал он, глядя в темноту, иногда прорезаемую вспышками молний. – Нам лучше повернуть назад.

– Тентир не дальше, чем гора Албан. И ты наверняка не боишься небольшого дождика, мой лорд.

– Нет, конечно, – ответил Каинрон с вежливой и самодовольной улыбкой, поднимая и застегивая ворот красного бархатного камзола. – Просто ни один уважающий себя высокорожденный не отправится в такую погоду в кожаной рубахе.

Торисен выдавил улыбку. На нем была ноская, удобная кожаная одежда, подогнанная под его худощавую фигуру, такая могла бы принадлежать любому из его слуг-кендаров.

– Как тебе будет угодно, милорд. Мы поскачем в Тентир, где нас уже дожидается ужин. А на обратном пути вы вернее промокнете.

Ураган рванулся вперед. Торисен услыхал, как один из мальчиков воскликнул что-то, и сдержал коня, пока Морин не поравнялся с ним. Бринни и остальные скакали неподалеку. Тогда лорд вновь позволил Урагану лететь во всю прыть. Черный жеребец набрал галоп, он мчался, слыша цокот копыт других лошадей позади. Молнии стегали дорогу вокруг, золотя голые ветви колышущихся на ветру деревьев и сверкая в неспокойной воде текущей рядом Серебряной. Мальчики кричали, и их голоса вливались в шум надвигающейся бури. Торисен рассмеялся. Никто не может нагнать такого полукровку, как Ураган. Еще одна слепящая вспышка, грохот, словно раскололся весь мир, и пятидесятифутовая сосна легла прямо поперек пути. Ураган сперва шарахнулся в сторону, но затем прыгнул, как взлетел – копыта едва коснулись хвои рухнувшего дерева. Кости в седельной сумке стукнулись, когда конь приземлился.

– Держитесь за мной! – прокричал через плечо Тори-сен.

На другом берегу реки уже показался Тентир, училище молодых воинов, черный замок на фоне гор. Из окон приветливо струился свет. Торисен проскакал по мосту, по дорожке между тренировочными полями – прямо в ворота. Холодные капли дождя ужалили лицо. Створки ворот раскрылись, и всадник на коне влетел в главный зал старого замка. Ураган заскользил по стертым от времени плитам пола. С грохотом ввалились и мальчики, перекидываясь дружескими колкостями. За ними въехали Бур и другие, свита Каинрона – последней. К этому времени снаружи уже неистовствовал проливной дождь. Нусар выглядел как мокрая кошка, а у Каинрона был такой же гордый вид, как и всегда, хотя розоватые струйки стекали с его сильно полинявшего бархатного камзола.

– Он придумает, как отплатить тебе за это, – вполголоса произнес Бур, когда слуги отвели лошадей по пандусу в подземную конюшню.

– Пусть попробует, – безмятежно ответил Торисен. – Даже если у него получится, это зрелище того стоило.

За ними охранники сражались с грозой, пытаясь закрыть тяжелые дубовые двери. Одному из них, взглянувшему вверх, в сторону гор, при вспышке молнии показалось, что он видит что-то большое и белое, парящее на ветру в сторону замка. Потом темнота поглотила картинку, прогремел гром – и новая молния озарила лишь пустоту.

Торисен и Бур поднялись на второй этаж старого замка, где комнаты всегда стояли наготове в ожидании нечастых визитов Верховного Лорда. За каминной решеткой гудел огонь, и трубы, тянущиеся через три этажа, согревали трехкомнатные покои. Торисен опустил переметную суму на огромную кровать и направился к очагу. Возможно, впервые с тех пор, как они прибыли на север, он по-настоящему согреется. Движение Бура отвлекло его.

– Чего ты там нашел?

Кендар распаковал свой мешок и сейчас осторожно разворачивал что-то темное и поблескивающее, серебром вспыхивали обшлага и ворот.

– Ты прихватил мой придворный мундир на охотничью прогулку?

– Ну, ты бы ведь не узнал, – сказал Бур полувоинственно-полувиновато. – А теперь вот он и пригодился.

– Бедный Бур, – улыбнулся высокорожденный. – Каинрон задел тебя за живое своими разговорами о наездниках в кожаных рубахах? Что ж, прекрасно. Можешь одеть меня с головы до пят, и посмотрим, смогу ли я ослепить его.

Бур держал бархатный камзол, помогая лорду облачаться в него.

– Было бы куда проще, если б ты не ходил всегда в черном и с оружием. – И он поместил два метательных ножа в специальные ножны за воротом.

В дверь постучали. Вошел кадет из Норфа.

– Мой лорд Каинрон приветствует тебя, – сказал он ломающимся от волнения голоском, но храбро продолжил послание: – Как только он узнал, что в Тентире лишь его и твои люди, то приказал подготовить все для трапезы в зале, и приглашает вас быть… быть его гостями.

Бур так сердито посмотрел на мальчика, что окончательно смутил его.

– Этот человек… разве он здесь хозяин?!

– Не имеет значения. Это просто его месть… А я уже сказал, что происшедшее того стоит. Готов?

Бур внимательно оглядел лорда и одобрительно кивнул. Они вышли из комнаты.

Высоко в небе над замком парило нечто – бледная кожа туго натянута между телом и размягченными конечностями. Оно было голым – за исключением шеи, вокруг которой обвилась серая колеблющаяся масса. Лицо существа было почти человеческим, съежившимся от холода и напряжения, белые космы развевались на ветру. Создание реяло в воздухе, потом резко нырнуло к открытому окну второго этажа северного крыла Тентира. В последний момент сильный порыв подхватил его, развернул, стукнул сперва о каменную стену, а потом о закрытый ставень окна этажом ниже. Ставень распахнулся, и кровать прервала падение, впрочем сама не выдержав и развалившись. Существо, запутавшись в одеялах, барахтаясь, покатилось по полу, проклиная все спальни на свете. Внезапно оно прекратило борьбу, одна рука с тонкими паучьими пальцами потянулась к обнажившемуся горлу.

– Красотка? – позвало оно сиплым, невнятным голосом. – Ты где?

Из-под ближайшей кровати выползла серая вирма, состоящая словно из отдельных кусочков, толщиной с руку. Ее щупальца скользили по полу, оставляя за собой слой слизи. Переврат подхватил червяка и погладил.

– С тобой все в порядке, девочка? А вот со мной не очень. Я не могу… не могу превратиться… обратно…

Его начало трясти от усилия. Перепончатая кожа на одной руке покрылась морщинами, словно смятая перчатка, но и только. Переврат остановился, задыхаясь и истекая потом.

– Не действует, девочка. Мне нужна кровь, много крови… Снаружи раздались приближающиеся голоса.

Торисен и Бур прошли за юным проводником на первый этаж, в другую часть Тентира. Старый замок был перестроен под казармы и тренировочные залы, так что вокруг внутреннего двора образовалось огромное пространство, в котором, как утверждали кадеты, всегда было полно засохшей грязи и ила. Хотя молодых кендаров, мальчиков и девочек, тренировали вместе, спали и ели они, собравшись группками, – как прибывали из родных замков. Зал Каинрона был в северном крыле. Идя к нему по длинным коридорам, Торисен услышал резкий скрип досок и удар ветра о стену. Пламя факела в руках проводника дрогнуло, и тени заплясали по полу.

– Итак, все остальные разъехались по домам, – сказал высокорожденный.

– Да, лорд, как только прибыло твое послание. Лорд, мы скоро будем драться, да?

Торисен улыбнулся пылу мальчика:

– Боюсь, что так. Тут должно быть сейчас около пятидесяти кадетов из Норфа. А сколько учащихся от лорда Каинрона?

– Сто тридцать пять, милорд.

Торисен запнулся на мгновение, но потом вспомнил, что своих ребят он снаряжал сам, тогда как большинство учеников из замка Каинрона фактически принадлежат семерым его сыновьям.

– А Харн? Он присоединится к нам?

– Нет, лорд. Старик Удав… Прошу прощения, сэр! Комендант замка Харн никогда не обедает прилюдно.

Бур и Торисен переглянулись.

– Ишь ты! – пробормотал лорд. – Это что-то новенькое. – Он внезапно остановился. – Кажется, ты сказал, что все разъехались. Тогда кто же это ломает мебель?

Кадет тоже замер и прислушался.

– Это спальня людей из Комана, лорд. Там никого не должно быть. Наверное, звуки доносятся из зала внизу.

Когда они подошли к комнате, внутри уже было тихо. Кадет толчком распахнул дверь.

– Вот, – сказал он, вытягивая вперед руку с факелом. – Это, должно быть, ветер хлопал ставнем и сорвал его. – Он вошел в дортуар и отдернул занавеску.

– Но не ветер же сломал койку? – пробормотал Бур.

Он вытащил свой короткий меч, вынул из руки удивленного мальчика факел и стал методично обыскивать комнату, остукивая углы и заглядывая под кровати.

Торисен стоял в дверном проеме. Он тоже ощущал присутствие чего-то, что заставляло Бура инстинктивно напрячься, но не мог определить, что именно это было. А кендар тем временем окончил поиски.

– Ничего. – Он выглядел разочарованным. Верховный Лорд встряхнулся. Они ведут себя, как парочка рыщущих шаниров.

– Тогда идем, – буркнул он, поманил своих спутников наружу и плотно затворил за ними дверь.

Когда шаги затихли, переврат с цепляющейся за шею вирмой шлепнулись с потолка.

– Двое – это для нас слишком, Красотка, но ты видела, кто был тот третий, что стоял у дверей? Мы близко, очень близко…

Он выскользнул из комнаты и безмолвно устремился за тремя кенцирами, в его мутных, полубезумных глазах мерцал жадный огонек.

Торисен, Бур и проводник наконец подошли к залу Каинрона – и наткнулись на запертую дверь.

– Полное соблюдение формальностей, как я вижу. – Торисена явно забавляла ситуация. – Это называется «поставить выскочку на место». Так что лучше тебе объявить мой приход.

Бур отодвинул мальчика в сторону и трижды полновесно ударил кулаком в дверь – так, что стены затряслись.

– Кто стучит? – требовательно спросили изнутри.

– Торисен, лорд Норф, Верховный Лорд Кенцирата, – проорал Бур закрытым створкам.

Они со скрипом раскрылись.

– Добро пожаловать, милорд, в зал моего лорда Каинрона, – сказал привратник, поклонился и отступил.

Кадеты и несколько оставшихся инструкторов учтиво поднялись. Калдан за верхним столом привстал куда медленнее, и отражение факелов искрами рассыпалось по узору его расшитого золотым и алым камзола.

– Все врата и объятия раскрыты для тебя, – произнес он условную формулу.

Торисен на пороге наклонил голову:

– Быть с тобой в твоем доме – честь для меня.

Свет свечей заливал правильные черты его лица и изящные руки, и выглядел он строгим, прямым и элегантным, как фамильный клинок в бархатном футляре. По сравнению с ним Каинрон казался разряженным толстым индюком.

Торисен направился к главному столу. Там были Нусар, двое кендаров-летописцев и Киндри. Верховный Лорд на миг запнулся, увидев шанира, но взял себя в руки и поднялся на возвышение. Они с Каинроном обменялись очередными ироничными полупоклонами и одновременно уселись. Кадеты тоже заняли свои места. Миски с жидким супом пошли по кругу на нижних столах, а девять мальчиков Торисена и двое гостей-кендаров ждали.

Суп кадета запорошила пыль, слетевшая сверху, она подняла голову и заметила что-то белое, скользящее среди потолочных балок, – оно промелькнуло и больше не показывалось. Девочка пожала плечами и принялась за еду, исподтишка поглядывая, как и все в зале, на верхний стол.

– Жаль, что наш военачальник не может присоединиться к нам, – сказал Каинрон. – Я слышал, что он стал эдаким затворником, но, принимая во внимание обстоятельства, при которых он год назад покинул Южное Войско, это неудивительно. Он… горячий человек, наш Харн, но весьма хорош при подготовке курсантов. Полагаю, он станет другом твоим мальчикам.

Торисен отхлебнул вина. Значит, вот оно как…

– Харн был моим заместителем, когда я возглавлял Южное Войско, – спокойно пояснил он. – А задолго до того он был моим непосредственным начальником, а я – одним из капитанов-сотников, брошенных в Уракарн. Твой старший сын Генжер был под его надзором.

Нусар встрепенулся. Он пил с тех пор, как прибыл в Тентир.

– Что ты сказал о Генжере, лорд?

– О, ничего. Такая неудача, что едва Каинрон возглавляет Южное Войско, его полномочия тут же заканчиваются вместе с полным поражением. Знаешь, были такие карниды, а они – религиозные фанатики. Тех из нас, кто попал в плен, они пытались подвергнуть пыткам – как будто наш проклятый бог оставил нам хоть какой-то выбор в вопросе веры.

– Это случилось с тобой, лорд? – спросил историк. Торисен опустил взгляд на руки, сжимающие кубок, на тонкие крестообразные шрамы, рассекающие их, и подумал о других рубцах, не таких заметных.

– Это было давно, – тихо сказал он, навалилась внезапная усталость. – И об этом лучше забыть.

– Как скажешь, милорд, – мягко ответил Каинрон, отмахиваясь от сына. – Кстати, почему ты не говоришь нам о всеобщем сборе? Все, что я слышал, – это что Рой пришел в движение, но не понимаю, почему это должно касаться нас. К тому же это почти две тысячи миль отсюда.

– Но, возможно, станет куда ближе. Рой не набрасывается на кого попало; наши шпионы доносят, что он направляется прямиком к Серебряной и в конечном счете придет к нашему порогу, сюда, в Заречье, если мы не остановим его.

– Но с чего бы ему кидаться на нас? – Историк был заинтересован. – Я не слышал о таких фактах, и нет песен, – добавил он, кивнув в сторону своей спутницы, – где упоминался бы хоть какой-то контакт с этим народом. Почему они вдруг захотели нашей крови?

– Может, потому, что их кровь этого потребовала. Вспомни, их бесконечный путь по кругу частично лежал за Южным Барьером и каждый из них кусок своей жизни провел за Темным Порогом. К этому времени большинство стало наполовину Темными. А Рой – это смесь различных племен, многие из которых – кровные враги. Теперь же что-то несомненно объединило их и направило – всех или хотя бы головной отряд – в сторону от веками протоптанного маршрута. Что это, если не влияние Тьмы, и куда им идти, если не на нас, величайших врагов Теней в Ратиллене?

– Да, от этого возникает некоторое ощущение беспокойства, но весьма поверхностное, – сказал Каинрон, поигрывая кубком. – Есть ли у тебя хоть какие-то доказательства?

Торисен разочарованно покачал головой. Как он может объяснить отчаянное чувство тревоги человеку, никогда не видевшему Рой? Инстинкт, не логика, расскажет все тому, кто когда-то послужил в Южном Войске рядом с опасностью, но не этому самодовольному лорду Заречья.

– Видишь ли, мой мальчик, недостаточно крикнуть «темный!», чтобы люди подпрыгнули, – продолжил Каинрон покровительственно. – Мы даже еще не определили, что точно означает это слово, – переходы из мира в мир внесли такую сумятицу в исторические записи и песни. Наиболее просвещенные люди полагают, что то, существование чего мы всегда принимали как неоспоримый факт – перевраты и тому подобное, – на самом деле не более чем причудливая выдумка какого-нибудь древнего певца. Что скажет на это наш ученый?

Молодой историк смутился, но певица Зола, бывшая когда-то таким же кадетом, как и сидящие внизу дети, подняла седую голову, и в глазах ее сверкнул огонек битвы.

– Милорд, это правда, что мы не знаем, являются ли некоторые старинные записи историей или вымыслом, но только глупец способен недооценивать Темный Порог.

Каинрон пристально поглядел на нее, потом повернулся к Торисену – словно женщина ничего и не говорила.

– Знаешь ли, мы слишком давно не соприкасались ни с чем, пришедшим из-за Барьера. Нас никто не тревожил вот уже три тысячи лет, с тех пор как мы пришли в Ратиллен. Нет, лорд, чьи-то капризы и гипотезы не заставят меня считать, что на нас вот-вот нападут, и ты должен помнить – я надеюсь, что помнишь, – что всего одного голоса против будет достаточно, чтобы Войско никуда не отправилось.

– И тогда ты будешь выглядеть круглым дураком, – пьяно хихикнул Нусар.

Торисен холодно посмотрел на него:

– Знаешь, Нусар, кажется, самое время привести в порядок наши с тобой дела. Генжер выкупил свою честь после Уракарна Белым Ножом. – Лорд на ощупь вытащил из кошелька монету, по весу выбрав золотой, и бросил ее через стол. – Купи то, что тебе нужно, и встреться со мной открыто. Я устал высматривать тебя за каждой дверью.

Нусар подобрал монету. Секунду он тупо смотрел на нее, а потом румянец ярости вытеснил пьяную красноту с его щек.

– Ты, ты… жулик, самозванец и выскочка! Явился к нам без Кольца и Меча, да еще клевещешь тут на настоящих лордов, таких, как мой брат!..

– Спокойнее, спокойнее, – сказал Торисен. – Ты пугаешь детей.

Нусар осекся, из него словно вышел весь воздух. Он почувствовал на себе тяжесть взглядов, обернулся и увидел, что все в зале смотрят на него. Он закашлялся и торопливо вышел.

Торисен отхлебнул еще глоток вина:

– Этого щенка надо дрессировать или держать на цепи. Самозванец и выскочка, а?

– Этот «щенок» старше тебя, – процедил Каинрон еще суше, чем обычно. – Ты должен простить его. Он испытывал очень нежные чувства к брату. Как и я.

Трапеза, ко всеобщему облегчению, вскоре окончилась.

Бур ел за одним из нижних столов. К тому времени, как он пробился в центр комнаты сквозь встречный поток выходящих кадетов, Торисен исчез. Кендара полоснула острая тревога. Думается, он знает, где сейчас его лорд, но этой ночью лучше никому не бродить в одиночестве. Несмотря на то что та спальня оказалась пустой, Бур чувствовал, что в воздухе Тентира витает что-то необычное и опасное. Он должен идти за Торисеном и… и что?

«Бедняга Бур, после всех этих лет слежки за мной никому не нужны твои отчеты».

Бур вздрогнул, вспомнив эти слова. Нет, он не станет разыскивать лорда. У Торисена есть право на уединение, и он вполне способен сам позаботиться о себе.

– Бур, – рядом неожиданно возник Киндри. – Пожалуйста, посвети мне до покоев моего лорда.

– Слушаюсь, высокорожденный.

«Зачем он понадобился одному из людей Каинрона», – удивлялся кендар, в тишине шагая обратно к Старому Тентиру. Он тайком поглядывал на молодого высокорожденного. Киндри был тонок, как и Торисен, но не было в нем силы и изящества лорда. Без одежды он, должно быть, одни кожа да кости и хрупок, как старик, – такое впечатление усиливалось и совершенно белыми волосами.

– Бур, – прервал он молчание уже у самых комнат Каинрона, – отчего Торисен так ненавидит шаниров?

Бур даже приостановился. Каинрон вполне способен подослать высокорожденного вынюхать информацию у кендара, но разве стал бы Киндри играть такую роль, даже по приказу? Почему-то Бур так не думал.

– Сэр, это, скорее, не ненависть, а… невольное отвращение. Он пытается его контролировать.

Не слишком-то успешно. Бур вспомнил, как Торисен однажды горько сказал, что это единственное наследство, оставленное ему отцом, – это и ночные кошмары.

Киндри минуту шел, ничего не отвечая.

– Норф был когда-то великим домом шаниров, – сказал он наконец, почти про себя. – Во многих из нас еще текут капли крови Норфов. Вот и у меня… И мне бы хотелось вернуться домой. Можешь как-нибудь сказать ему это, Бур, если он будет расположен слушать.

Не произнеся больше ни слова, шанир повернулся и вошел в покои Каинрона.

Когда кадеты стали расходиться по спальням, Торисен выскользнул из зала через боковой ход, который вел на галерею, окружающую грязный двор. Дождь вперемешку с градом барабанил по крыше, иногда проникая и под нее с резким порывом ветра. Насквозь промокший и окоченевший, лорд добрался до восточного конца галереи и радостно нырнул в тепло главного зала старого замка. Трое кадетов-охранников окружили маленькое пламя в огромном очаге. Торисен, незамеченный, прокрался мимо них, миновал свою комнату и пошел наверх. Он хорошо помнил Тентир со времен своего последнего визита сюда два года назад, но какими странными казались сейчас эти темные, гулкие, лишенные жизни залы. Не раз ему казалось, что за спиной слышатся чьи-то шаги, но никого не было видно. Потом впереди на стене замаячил огонек факела рядом с дверью в северную башню. Под ним на страже стояла кадет. Она нервно крутанулась, когда Торисен внезапно возник из тени, и чуть не проткнула Верховного Лорда Кенцирата своим коротким копьем.

– Тихо, тихо, – проговорил он, осторожно отводя острие. – Если порвешь этот камзол, то Бур никогда не простит нас с тобой.

– М-милорд! Прошу прощения. Это все проклятая гроза. – Град бился в закрытое окно поблизости со звуком камнепада. – Я из одного из твоих приграничных замков. Когда ветер вот так вот дует через Барьер… никто не может сказать, что он принесет.

– Кому ты это говоришь, – вздохнул Торисен. – Я сам жил около Барьера, а это хорошо излечивает скептицизм. Жаль, что лорд Каинрон не видел того, что пришлось повидать нам. Комендант Харн у себя?

– Да, Верховный Лорд. Объявить ли о твоем визите?

– Нет. Не будем пугать беднягу сверх необходимого. Он вошел и поднялся по винтовой лестнице на первый из двух этажей. Когда-то это была сторожевая башня, но Харн практически конфисковал ее, наверняка в очередной раз пытаясь отделиться от собственного гарнизона, словно общение с ним могло заразить кого-то из ребят. Меблировка здесь была так же бесхитростна, как и в апартаментах Торисена в Готрегоре, однако он не смог бы жить среди такой неразберихи разбросанного оружия, смятой одежды и бумаг. Но в камине весело гудел огонь, а на столе стояла нетронутая еда. Торисен присел, вдруг ощутив себя жутко голодным. Он почти ничего не ел там, внизу, а выпил слишком много для пустого желудка. Лорд оторвал крылышко цыпленка и принялся его грызть.

– Это мой ужин, – прорычал голос за спиной.

– Если ты намеревался съесть все это, – в тон ему ответил Торисен, – то наверняка лопнул бы, даже при твоем всегда отличном аппетите.

– Черныш! – Харн тяжело шлепнулся на стул напротив – громадный, лохматый кендар лет эдак под семьдесят, одетый в какие-то обноски. – А я подумал, что эта негодяйка-охранница опять пролезла сюда за кусочком. Эти оборванцы с границ все одинаковы: слишком уж независимы.

– Ты всегда это говорил, и обо мне тоже. Рад слышать, что кто-то еще заходит к тебе, даже если ты ее обычно и кусаешь. Почему ты не ел с нами?

– Хы, с Каинроном, что ли? К тому же, – добавил он, глядя в сторону, – я подумал, что ты предпочел бы не видеть меня.

– Что, и не поблагодарить тебя за курсантов этого года? Даже Каинрон сказал, что они хороши.

– Ну да, бойкий молодняк. Я был бы счастлив завершить начатое, это стоящая работа, но иногда я задыхаюсь здесь. Тентир – мир в самом себе… Маленький мирок. Я чувствую себя как… как в клетке.

И действительно, в этой запертой комнате, сгорбившись на стуле, он был похож на большую вольную птицу, втиснутую в слишком узкую клетку. Торисен с беспокойством оглядел его.

– Я же сказал, что взял на себя ответственность за все, что случилось. Цена заплачена, Харн. Ты свободен.

Кендар помотал головой, как затравленный медведь:

– Не от себя.

– Харн, это случается не так уж редко. Один из сотни кендаров отмечен печатью берсерка.

– Но они не высокопоставленные военачальники и не воспитатели детей; и на мне не просто лежит печать. Тебя здесь не было, когда я убил того мальчика. Я даже сам этого не помню; перёд глазами только он, лежащий на одном конце комнаты, и я, стою напротив, все еще сжимая его руку. Кузен Каинрона…

– Десятая вода на киселе. Радуйся, что это не был сынок этого идиота, а то бы нас и вправду раздели и разули.

– Цена крови все еще разорительна.

– Ну да, если бы я платил золотом… – Торисен резко остановился, оборвав себя на полуслове.

Харн вскинулся:

– Тогда чем?

– Возьми крылышко, – сказал высокорожденный, отрывая себе еще одно. – Ты заметил, что у этой птички их три?

– Чем, милорд?

– Я дал слово, что когда в следующий раз соберется Войско, то потребуется единодушное согласие Высшего Совета на то, чтобы выступить из Заречья.

– Ты что?! – Стул Харна отлетел в сторону, когда он вскочил на ноги. – Юный недоумок! – проревел он, угрожающе нависнув над Торисеном.

– Либо это, либо мне пришлось бы приказать тебе воспользоваться Белым Ножом.

– Именами бога, ты должен был мне позволить убить себя! Теперь смотри, во что ты влип. Думаешь, Каинрон хоть на секунду засомневается позволить ли тебе возглавить Войско? – орал Харн. – Как только ты получишь такую реальную власть, он может спокойно вырыть могилу своим амбициям и закопать их, пока они не начали вонять!

– А теперь, когда на нас движется Рой… Милостивые Трое, да это же конец всем нам!

– Я сделал выбор, и так тому и быть, – спокойно сказал Торисен, глядя на кендара снизу вверх. – Войско выступит, и когда это случится, пойдешь ли ты со мной, моим заместителем?

Харн уставился на него. В этот миг ветер сорвал ставень с окна и захлопал им. Кендар автоматически повернулся, потянулся к окну, но вместо того чтобы закрыть его, застыл, устремив невидящие глаза в грозу; струи дождя хлестали по его широким плечам, мгновенно расплываясь сплошным темным пятном на рубахе.

Калдан, лорд Каинрон, вернулся в свои покои после обеда и нашел там пришедшего раньше и продолжающего пить Нусара. Не обращая внимания на сына, он скинул алый камзол, а слуги осторожно облачили лорда в белый атлас, усеянный драгоценностями. Три зеркала в полный рост отразили его великолепие. Каинрон оглядел себя с меньшим удовольствием, чем обычно, отметив поредевшие волосы и располневшую фигуру, которую уже не могли скрыть никакие портняжные уловки. Как его выводит из себя этот Торисен с его утонченной, бессознательной элегантностью, словно он сошел с древнего знамени, тут не помогают даже распускаемые по приказу Каинрона слухи о том, что Верховный Лорд – в действительности плод незаконной связи лорда Ардета и одной из его женщин-кендаров.

В зеркале взгляд Каинрона пересекся с глазами Нусара.

– Вполне приемлемая еда, учитывая, откуда она взялась, – сказал он, жестом отпуская слуг. – Меня, однако, поражает, как это кое-кто может сглотнуть такое оскорбление и не подавиться.

Нусар вспыхнул:

– А разве у меня был выбор? Ты все равно не разрешишь дуэль…

– А ты, естественно, не можешь избавиться от врага менее публичным способом.

– Не я один, – угрюмо ответил Нусар, вновь наполняя чашу. – И ты тоже.

– Мой дорогой мальчик, когда я устраняю соперника, мне не нужно сбрасывать на него дома. Ах, что это такое у нас?

Маленькие светлые глазки блеснули из-под каминной полки. Каинрон собрал с рукава хлебные крошки, незамеченные слугой, и высыпал их на ладонь.

– До сих пор я просто играл с этим маленьким выскочкой лордом – а ты знаешь, что он выскочка, даже если он действительно Норф: сила этой ветви прервалась навсегда, когда мы изгнали Ганса.

Мышка робко вышла из укрытия, поводя носом. Голод сделал ее, полуприрученную каким-то кадетом, менее осторожной. Она застыла в дюйме от руки Каинрона.

– Его отец одурачил моего отца, и старый простофиля заплатил за это жизнью, сгинув в Белых Холмах. За это я уничтожил Серого Лорда Ганса. Мой сын, мой Генжер, погиб после Уракарна, и его имя очернено ложью Норфа. За это я сотру с земли сына Ганса.

Его пальцы сомкнулись. Раздались короткий писк и тихий хруст ломаемых маленьких косточек.

– Но я знаю свое время, милый мальчик; и я сделаю это так бережно, что ублюдок и не поймет, что он мертв, пока не начнет гнить. Сбить его на Совете слишком просто, слишком… грубо. Я предпочел бы более затяжной конец, но рок может вырвать шанс у меня из рук.

– Но ты уже ухватил его, – воскликнул Нусар. Каинрон стряхнул то, что осталось от мыши, в огонь и повернулся к сыну с вкрадчивой улыбкой.

– А ты думаешь, что это повысит твою цену? Дорогой мальчик, от тебя никогда не было пользы. У тебя нет задора для битвы и ума для интриг. С тех пор как мать Донкерри умерла при родах, опозорив тебя и его, ты даже не можешь прибавить мне внуков. Большее, что ты можешь сделать, если не убьешь Торисена, – это позволить ему убить тебя. О, вот это и впрямь пошло бы всем на пользу.

Нусар, побелев, отшвырнул бокал.

– Выбор, да, отец? Тогда я лучше затолкну эту чертову монету ему в глотку, это я должен, да? – Он схватил факел и выбежал из комнаты, захлопнув за собой дверь.

Калдан подобрал кубок и язвительно приподнял его, словно произнося тост:

– Благословляю тебя, сын мой. На что угодно.

Комнаты Каинрона располагались на третьем этаже южной стороны старого замка. Нусар намеревался добраться до Норфа через пару минут, но каким-то образом заблудился. Хмель успел на треть испариться, пока он осознал это. Ему даже показалось, что он вовсе и не в Тентире. Поначалу он списал все на вино, но когда злость отступила и разум до некоторой степени очистился, он забеспокоился всерьез.

Потом за спиной раздались шаги. Нусар чуть не кинулся назад, надеясь на встречу с провожатым, но шарканье и скрежет заставили его приостановиться. Его будто преследовал тот, кто не мог идти ровно. И Нусар устремился вперед, все быстрее и быстрее. Шаги не отставали. Иногда одурманенному рассудку казалось, что звуки раздаются сзади, иногда – сбоку, так что он даже думал повернуть, иногда – со всех сторон сразу, но они неизменно становились ближе. «Меня преследуют», – в панике решил он. Нусар попытался определить, где находится, куда броситься, какой зал приведет его туда, где сидит отец, – в ненавистное, но безопасное помещение. Но мозг не работал. А, вот короткий коридор, и в конце его – дверь. Шарканье наполнило все пустое пространство за спиной и будто подтолкнуло его ко входу. Он открыл дверь и проскользнул внутрь, тихо затворив ее за собой. Засова не было. Шаги снаружи все приближались. Нусар попятился в глубь комнаты, спотыкаясь о пыльную мебель, пока нога неожиданно не наткнулась на что-то мягкое.

Оно двигалось.

Нусар отскочил с криком. Факел вылетел из его руки и, все еще горя, приземлился в углу. Высокорожденный попытался подняться, но не смог. Что-то серое и слизкое обвилось вокруг лодыжки. Оно ползло по нему, Нусара начало тошнить, и мир, казалось, раскололся на части. Он не мог вспомнить, где он и почему лежит на полу. Комната, заполненная прыгающими тенями, кружилась перед глазами.

Дверь медленно растворилась. На пороге возникло нечто белое. Нусар дико отшатнулся и постарался сконцентрироваться на видении, но смог вспомнить только атласную одежду Каинрона:

– Отец?

Фигура захромала вперед, вырастая на ходу. Нусара почти обволокло колышущимися складками и знакомой насмешливой улыбкой.

– Милый мальчик, – проговорило оно голосом, почти похожим на голос Каинрона. – Мне пришлось идти за тобой. Я внезапно осознал, насколько недооценивал тебя все эти годы. Из всех моих сыновей только ты достоин называться наследником. Я объявлю об этом по приезде в Готрегор, в чем клянусь на крови. Дорогой, дай мне твой нож.

Все было не так. Нусар понимал это на глубоком, подсознательном уровне, и не имеет значения, что твердят его отравленные чувства, но ему так отчаянно хотелось верить. После целой жизни в качестве отверженного, поносимого последними словами – услышать все-таки наивысшее признание!

– Да, – выдавил он, почти не дыша, вытаскивая нож и протягивая его рукояткой вперед. – О да.

Клинок приняли, а его руку сжали. Боль пронзила Нусара, но пришла она, как мороз по коже, слишком резко. Опустив глаза, он увидел не ладонь, а струю крови.

– М-моя кисть! – заикаясь, простонал он. – Ты отрезал мне кисть!

– Ничего, вреда не будет, – бледные глаза встретили его взгляд, забирая боль. – Ты все еще желаешь этой чести?

– Д-д-да…

Переврат нагнулся и стал жадно пить. Нусар чувствовал, как жизнь вытекает из его вен, и все было неправильно, неправильно…

– Нет! – прохрипел он, слабо попытавшись вырвать руку из железной хватки.

Тело переврата содрогнулось. Каждая косточка в нем трепетала, и мускулы наливались под заблестевшей от пота кожей. Он глубоко вдохнул, поднял голову – и Нусар заглянул в собственное лицо, обрамленное космами белых волос с мутными, торжествующими глазами.

– Слишком поздно, глупец. Ты добровольно отдал, а я взял то, что мне было нужно. Теперь я дам тебе то, что больше всего надо тебе, – шанс стать действительно полезным.

Он отпихнул Нусара и распахнул его камзол. Не обращая внимания на попытки сопротивления, переврат аккуратно приставил нож к груди юноши и воткнул его под ребра. Когда тело перестало дергаться, он снял с него одежды и натянул их на себя. В кармане обнаружилась монета Торисена. Переврат протиснул ее между зубов Нусара так, чтобы золотой краешек поблескивал у обескровленных губ.

– Вот тебе, маленький Верховный Лорд, – удовлетворенно сказал он. – Объясняйся теперь. Ладно, Красотка, пойдем вниз, и ты подождешь, пока я не приведу нашу подлинную, намеченную жертву.

Он покинул комнату легкой и быстрой походкой, наслаждаясь силой и гибкостью похищенной фигуры. За его спиной насмешливый огонь заставлял тени плясать вокруг неподвижного белого тела, распростершегося на полу.

Гроза продолжала неистовствовать. Порывы ветра и водопады дождя обрушивались на Тентир, трясли окна, колыхали пламя в каминах и тащили дым сквозь решетки в комнаты. Кадеты пытались уснуть. Каинрон мерил шагами свои покои, составляя речь, которую он изящно и грациозно произнесет перед Высшим Советом, и замышляя содрать с Верховного Лорда кожу живьем. А тем временем Торисен сидел у огня в северо-восточной башне, терпеливо дожидаясь ответа Харна.

Кто-то заколотил в дверь внизу. Харн оторвался от окна, капли дождя незамеченными стекали по его словно высеченному из камня лицу. Торопливые шаги прошуршали по лестнице, и страж влетела в комнату.

– Сэр! Один из кадетов-охранников из главного зала хочет видеть тебя!

– В такой час? Зачем?

– Я… я не знаю, сэр, я не смогла выяснить. Он почти в шоке. Пожалуйста, сэр…

Харн пронесся мимо нее и сбежал вниз, за ним по пятам Торисен и стражница. Кадет скорчился под факелом. При появлении коменданта он поднял искаженное лицо и вскинул руки. На них блестела свежая кровь.

– М-мертвые, – просипел он, – мертвые, мертвые, мертвые…

Харн потряс его. Кадет прикусил язык, заикал и разрыдался, хватаясь за большие руки наставника. Харн на секунду приобнял мальчика, потом мягко освободился от его хватки.

– Останься с ним, – кратко сказал он своей охраннице и побежал к залу. Для такого крупного мужчины он двигался очень быстро, Торисен едва поспевал за ним.

С лестницы, ведущей в главный зал, им открылась вся картина.

Двое кадетов лежали на каменных плитах пола перед затухающим огнем. На первый взгляд они тесно прижались друг к другу в крепком объятии, зашедшем слишком далеко. Но потом Торисен разглядел, что их так жестоко столкнули друг с другом, что кости сломались, переплелись и врезались в мягкие тела. Кровь широкой черной лужей разлилась по полу. Харн упал на колени, пытаясь расцепить мальчиков так, чтобы не причинить еще больше вреда мертвым. Он сознавал, что тут уже ничем не помочь, но остановиться не мог.

Торисен почувствовал, что кто-то стоит позади. Он обернулся – из темноты на него смотрел Нусар.

– Мы не завершили дело, лорд.

Высокорожденный услышал голоса. Тревога еще не поднялась, но остальные кадеты идут сюда, поднятые каким-то особым чувством, которое часто предупреждает об опасности. А еще он заметил, что Нусар натянул на себя шапочку одного из убитых мальчиков. По коже побежали мурашки.

– Здесь не место, – сказал он. Собеседник хихикнул:

– Это предусмотрительность или страх? Идем, проверим.

Лестница, ведущая на подземные этажи, была за его спиной. Он повернулся и начал спускаться, не оглядываясь. Обратная сторона шапочки лоснилась темно-красным так же, как и пол вокруг разбитых тел. Торисен пошел следом.

Донкерри видел, как они уходили, хотя глаза его застилал туман. Неужели отец действительно набрался смелости и бросил вызов Верховному Лорду? Хотя он все еще чувствует себя больным после мимолетного взгляда на то, что лежит у огня, он не должен терять. Торисена из виду, а то потом дед сделает так, что станет много хуже. Гораздо хуже. Беспредельно. Сглатывая, чтобы подавить тошноту, он поднялся и, пошатываясь, побрел за ушедшими.

А Каинрон тем временем окончил оттачивать фразы и намеревался прилечь отдохнуть, но внезапно заметил, что Нусар еще не вернулся. Жалкий мальчишка, нашел время теряться. Снаряжай теперь поиски! «Пусть бы и бродил до рассвета, ему только на пользу», – думал Каинрон, направляясь к постели, но что, если он просто упал пьяным и заснул в каком-нибудь углу? Приятное зрелище предстоит первому утреннему прохожему, а как это отразится на их семье? Нет, черт возьми, недоумка надо найти. И он позвал Киндри.

Вместо шанира вошел слуга-кендар.

– Милорд, в главном зале какие-то беспорядки. Высокорожденный спустился выяснить.

– Да неужто? – пробормотал Каинрон.

Пост Киндри – у дверей комнаты его лорда, и там он должен оставаться, что бы ни происходило. Этот шанир что-то слишком возомнил о себе. Каинрон даже подозревал, что он специально направил своего коня наперерез им в Киторне, чтобы позволить Торисену проскочить. Шанира надо заставить признаться, и Каинрон знает кое-какие действенные средства. Он плотоядно облизнул губы.

А кендар-то как нехорошо смотрит. Сглаживая впечатление, Каинрон отослал его на поиски сына. Тот вернулся почти немедленно, белый как мел:

– М-милорд, я н-нашел его…

Каинрон вскочил. Чуть только перешагнув порог спальни, он почувствовал запах дыма и гари и последовал за ним и за слугой за угол, к маленькой кладовке в конце короткого коридора. Пока кендар затаптывал огонь уроненного факела, Каинрон стоял и смотрел на сына. Торисен, должно быть, сошел с ума, так нахально выставляя напоказ убийство, и вообще оно какое-то странное. Зачем отрезать руку у живого и, во имя Порога, к чему раздевать мертвого? Но безумие у Норфов в крови. Это знают все. Самое время напомнить об этом Высшему Совету, пока Торисен не изложил свою версию, если допустить, что он еще достаточно разумен, чтобы сообразить, как оправдываться. Фактически все складывается весьма удачно – Верховному Лорду просто не остается ни малейшего шанса.

Каинрон был уже на полпути к дверям, когда вспомнил о теле сына.

– Сделайте с ним что-нибудь, – бросил он слуге и вышел, размышляя о том, как следует быть одетым, арестовывая человека, облеченного властью.

Конюшни располагались прямо под главным залом. За лабиринтом деревянных перегородок тяжело топталось всего несколько лошадей, да и те отступили, когда мимо прошли двое. Торисен никак не мог понять, за кем или чем он следует по пятам. Этот… человек… выглядел совсем как Нусар, но его поведение не укладывалось в знакомые рамки. Плюс окровавленная шапочка убитого мальчика на его голове и колышущаяся под светом настенных факелов тень – Торисен еще никогда не видел, чтобы огонь так искажал отражение. Если эта тень отброшена не телом, а душой, то за каким же ужасным созданием он идет. «Надо увести его как можно дальше от кадетов, – решил Торисен, – а там посмотрим, что можно сделать». И ни тот, ни другой не подозревали, что за ними крадется третий.

Еще одна лестница вывела на кирпичный пол подземного зала, хранящего огонь. В Тентире было пятнадцать колод железного дерева, и в большинстве из них пламя только-только разгоралось под непробиваемой корой. Из оставшихся стволов шесть были еще слишком зелены, чтобы заняться раньше следующего столетия, а два стояли и тлели здесь с момента основания замка, так что горячих угольков в глубине огненного ложа оставалось уже немного. Комнату заливал зловещий темно-оранжевый свет, плотный воздух колебался от удушающего жара. Провожатый обернулся лицом к Торисену над одной из мерцающих ям.

– Кто ты? – спросил высокорожденный. – Что ты?

Чужак хихикнул, и звук перешел в низкое, вязкое бульканье:

– Что такое, а кем я могу быть, если не дурачком-сыночком Каинрона?

– Не знаю, разве что… – Глаза лорда расширились – кусочки головоломки легли на места. – Ты Темный, переврат. Один из павших.

– Наиболее просвещенные из нас знают, что перевраты и все такое всего лишь выдумка древнего певца, – насмешливо повторило существо слова Каинрона и начало обходить яму.

Торисен держался напротив – лишь бы избежать страшного объятия.

– А я невежа с границы. Я верю во все, чего не может быть, – даже в тварь, выползшую из легенд. Но такие, как ты, давно уже оставили нас в покое. – Он все-таки пытался воздвигнуть последний барьер. – Зачем мастер опять послал тебя к нам?

– Мастер!

Существо сплюнуло на угли, и слюна взорвалась в огне. Переврат прыгнул через яму. Торисен скользнул в сторону неуловимым движением и метнул в спину чужака, не успевшего повернуться, нож. Рукоятка клацнула о камни пола – кровь существа мгновенно разъела стальное лезвие. Усмехаясь, переврат медленно развернулся и двинулся вперед. Торисен протиснулся в щель между колодами, держа второй нож наизготовку.

– Боишься, малыш?

– Тебя? Не особенно.

– Ох-хо-хо, что же может испугать тебя, а? Давай поищем вместе? Красотка, вперед!

Уголком глаза Торисен заметил, как что-то серое метнулось у ног. Рука с ножом резко опустилась. Клинок погрузился в голову вирмы, едва она успела прицепиться к ноге. Раздался крик. Скрючившийся переврат швырнул Торисена на пол. Успевший выплеснуться в кровь яд пропитал все чувства. В помутневшем сознании замелькали безумной каруселью кошмарные видения, крутясь все быстрее и быстрее. Он словно падал с крутого откоса, хватаясь, чтобы удержаться, за тошнотворные вещи, к которым и прикоснуться противно. Вдруг лорд почувствовал грубые кирпичи пола под руками и неистово вцепился в них.

Крик не умолкал. Торисен отстраненно подумал, а не его ли это голос, но сознание почти вернулось к нему, и он увидел неподалеку стоящего на коленях переврата, укачивающего скрученное тело вирмы. Шапочка свалилась, и дикие космы белых волос падали на глаза.

– Шанир! – тяжело выдохнул Торисен. – И ты связан с этой тварью…

Голова переврата вскинулась, лицо ужасающе перекосилось от горя и ярости. Он рванулся к Торисену. Лорд почувствовал, как руки существа сжали его плечи, ощутил всю их сокрушительную силу. Бархатный камзол лопнул на спине, а за ним сейчас разорвутся мышцы, начнут дробиться кости…

Боль дернула тело и неожиданно притупилась. Он вновь лежал на полу, и Бур склонялся над ним.

– Я порвал камзол, – прошептал он кендару.

– К демонам камзол!

Поодаль Харн и переврат, обхватив друг друга, в мертвой тишине кружили по краю ямы. Их тени слились в одну. Потом Харн сбросил руку чужака, перехватил ее и вывернул. Послышалось мокрое чмоканье, и сразу за ним – нечеловеческий вопль. Переврат отступил, шатаясь. Харн, побелев, застыл, держа его оторванную руку.

– О боже, только не то же самое, только не снова… Киндри поймал его руки и стер кровь переврата, пока она не въелась слишком глубоко. Да и пролилось всего несколько капель – жуткая рана зарубцевалась почти мгновенно. Но скорчившемуся под лестницей Донкерри казалось, что он видел куда больше – моря, океаны крови, ревущими волнами захлестывающие его. Мальчик осел на пол в глубоком обмороке. Над ним по лестнице прогромыхали шаги. Теперь в комнате была дюжина кендаров – кадеты, инструкторы, даже Зола, седовласая хромая певица – они загнали переврата в угол за ямой. Теперь он скорее напоминал дикого зверя, чем человека, исчезло всяческое сходство с Нусаром.

– Осторожно, – резко сказала певица. – Если это то, что я думаю, то сталь не поможет.

Бур все еще поддерживал Торисена. Он не знал, что случилось с Верховным Лордом, но едва ли одно лишь нападение переврата объясняет липкую кожу молодого человека или грохот его сердца, колотящегося так, что сотрясается все тело. Торисен с неожиданной силой сжал руку кендара.

– Ускользает, – пробормотал он. – Ускользает… Переврат услышал. Он оскалился, губы задрались, обнажив острые белые зубы и багровую пасть за ними.

– Лорд! – Голос его звучал теперь как гортанный лай. – Отр-р-родье! Кровь за кровь…

Он кинулся в атаку. Кадет, стоящий на самом его пути, воткнул в пол копье и принял удар на себя. От пики остался лишь расщепленный, дымящийся черенок, а переврат походя, одним махом вырвал половину лица мальчика. Но на него бросились остальные.

Торисен приподнялся на локте.

– Дитя Тьмы! – закричал он не своим, резким, неприятным голосом. – Где мой меч? Где мои… Отец! – И рухнул на пол.

Переврат рвался на свободу. Но за секунду до следующего броска покачивающийся посох певицы врезался ему в челюсть, отбросив назад. Женщина шагнула следом, хладнокровно нанося удар за ударом, держа тварь на расстоянии. Остальные отползали с пути пятившегося переврата – все, кроме одного кадета, то ли более медлительного, чем все, то ли самого сообразительного из них, – он все еще стоял на четвереньках у края ямы, когда переврат приблизился. Певица вновь размахнулась – и Темный, запнувшись о мальчика, перелетел через него и упал в яму с огнем. Потревоженные угли взметнули сноп искр, набились в похищенную одежду и подожгли ее. Переврат пытался выбраться, но кендары уже окружили яму. Его кожа начала обугливаться.

– Не думай, что победил! – провыл он из глубины. – Теперь мы знаем, чем напугать тебя, маленький лорд, зна-а-а-а….

Пламя высушило кровь существа и воспламенило ее – по его жилам теперь тек живой огонь. Переврат визжал, кидался на стены, бил себя в грудь, но языки жара струились уже из каждой его поры. Не прекращая кричать, он взорвался, обдав яму потоком горящей крови и кусками тлеющей плоти. К потолку взвился зловонный столб черного дыма, в котором еще мелькали красные прожилки.

Все в ужасе отпрянули. Одежда людей была в копоти, во рту остался мерзкий привкус – но и все. К кадетам даже начало местами возвращаться остроумие. Для большинства из них это была первая серьезная битва, крещение кровью, но не для того мальчугана, который принял на себя первую атаку переврата – и остановил ее. Кошмарная боль терзала его, от лица парнишки почти ничего не осталось, и все, чего он жаждал сейчас, – освобождения и Белого Ножа. Киндри встал рядом с ним на колени. Однако, вместо того чтобы вытащить клинок, он сложил руки и опустил их на изуродованную голову. Его бледные черты еще больше заострились от напряжения, и через несколько томительных секунд мальчик выскользнул из хватки боли и погрузился в целительный сон двар. А шанир повернулся к Верховному Лорду.

Торисен так и не двинулся. Даже при лихорадочном красно-оранжевом свете, заливавшем комнату, он выглядел серым и, казалось, не дышал. Бур накинул на лорда свою куртку. Киндри нерешительно потянулся к нему, чуть не прикоснулся к щеке, но резко остановился.

Каинрон и его охранники спускались по лестнице с оружием наголо.

Образы возникали и исчезали в сознании Торисена, кружась и сталкиваясь друг с другом:

Темница в Уракарне: «Ты отрекаешься?.. Ты веруешь?..» – Нет, нет, нет, мертвые, сгоревшие на кострах – не смотрите на меня» – «Тогда мы должны убедить тебя, для твоего же блага…» Перчатки из огня, жаркого, красного… О бог, мои руки! Горит, горит, башня Тай-Тестигона, «Рес-аб-Тирр»…

Что? Где?

…Они в западне, все в ловушке, все горят заживо… Мертвы. Южные Пустоши черны от тел… Приземистые фигуры движутся среди трупов, подбирая там ногу, а там – голову… Мясо, свежее мясо… Пятнадцать тысяч против трех миллионов? Ох, Переден, дурак ты, богом проклятый, завистливый идиот…

Бур, беспокойно нахмурившись, склонился над ним:

– Мой лорд? Тори? Ты держись за меня, только держись…

… спать…

Внутренняя дверь башни замка заскрипела и распахнулась, и зал заполонили безмолвные воины, одетые в черное, и не было у них теней. Защитники отступали перед молчаливой яростью нападавших. Столы перевернуты. Скамьи расколоты о стены. Капитан охранников хватает его за руки: «Милорд, мы не удержим нижние комнаты!» – «Предательство!» – Слово вырвалось хриплым криком, и стражники запнулись. – «Вы предаете меня снова и снова, и – ты сказал, не удержим?! Тогда убирайтесь, вы все, ну! Заставьте подонков заплатить за каждый шаг!»

И пришли Темные, и упала тишина, их глаза полны мертвенной тоской по сну. Но на место каждого павшего становятся двое, а обороняющихся остается все меньше. Вверх, по винтовой лестнице, через лабиринт покоев второго этажа, теряя товарищей в каждой комнате, вверх, к зубчатой стене.

Хрустальный купол сияет через бойницу на солнце, как вторая луна. Темные фигуры толпятся на крыше – и стекло не выдерживает. Он проносится через воротца северо-восточной башенки. Здесь погиб капитан, сражаясь за него, – и вдруг он один, окруженный немыми белыми лицами. «Вы все мертвецы, трухлявые пни! – кричит он им. – Дайте мне кого-нибудь живого – и я срублю его!» – «А я не подойду, Серый Лорд?» Человек выступил вперед – тоже в черном, но с перевязью и в броне высокорожденного. Он усмехнулся, и лицо его на миг превратилось в плотоядно оскалившуюся волчью маску. «Мразаль. О да, ты кстати». Разящий Меч со свистом опустился. Переврат попытался парировать удар, но не смог удержать клинок и пал на колени. Меч Ганса вошел, как в ножны, в тело переврата, но рана сомкнулась вокруг лезвия, а кровь сожгла сталь дотла. Мразаль, смеясь, поднялся: «Бедный Ганс. Ничему нельзя доверять, не так ли?»

Серый Лорд смотрел на то, что осталось от Разящего Меча. Потом, в порыве слепого гнева, занес над головой рукоять. Стрела вонзилась в его плечо, отбросив к двери башни.

«У Мастера есть к тебе вопрос, Серый Лорд. Ответишь – и он сохранит тебе жизнь, если не душу. Итак, где твоя дочь?» – «У меня нет никакой дочери!» Еще две стрелы пришпилили его к двери. «Ответ неверный. Мы сами поищем, если ты не хочешь нам помочь». Он насмешливо поклонился и ушел, остальные за ним.

Стрелы не давали Гансу упасть. Он был зажат в тиски агонии, каждый вздох причинял неимоверную, все нарастающую боль, – вот каким мучительным оказался конец жизни. Все предали его, снова, и снова, и снова – его люди, его жена, даже его сын. Боль и свет потухли одновременно, но в долгую тьму не преданной огню смерти он унес с собой ненависть, и последний вздох ушел на то, чтобы прошептать: «Будь проклят, мальчишка, за то, что бросил меня. Без веры, без чести… Проклинаю тебя и изгоняю. Кровь от плоти моей, но ты не сын мне больше…»

Нет!

Торисену показалось, что он закричал, но каменные стены не ответили эхом, и Бур, чутко дремавший в кресле рядом с кроватью, не услышал. Лорд лежал в собственных покоях, на постели, укрытый всеми одеялами, какие только смог раздобыть кендар. В камине гудел огонь, ветки потрескивали, черные линии на красном, скрещиваются, поворачиваются, исчезают…

Торисен поборол медленное соскальзывание в кошмар сна. Он слишком отчетливо помнил, что придет потом: бег по лабиринту, спящий город; грохот железных каблуков преследующего Ганса: «Дитя Тьмы! Где мой Меч? Где мои…»

Что?

Сердце гулко бухало при воспоминаниях о погоне во сне, но что же все это значит? Кошмары с отцовской смертью вынудили его бежать в Южные Пустоши три года назад и привели в тот разрушенный город. Эти сны есть – значит, они основываются на чем-то, что-то означают. Но другие, те, что впервые пришли почти через два года: дитя тьмы было шаниром, а что насчет Разящего Меча – он желал бы иметь его, но удача непостоянна – ему лишь казалось, что он несет меч. По правде, второй сон был будто и не его – куда больше, чем тот, в Тагмете. Но нет, он не хочет думать о них – и не будет. Решено, ни один сон ничего не значит – и точка.

Где-то в дальнем углу апартаментов камень заскрежетал о камень. Бур вздрогнул, проснулся и вскочил, привычно потянувшись к короткому мечу у пояса. Ножны были пусты. Он встал между источником шума и лордом, приготовившись сражаться, но внезапно его стойка переменилась.

– Сэр!

– Дай руку, – раздался странно приглушенный голос Харна.

Бур заслонил от Торисена происходящее. Он услышал бормотание военачальника и снова шорох о камни.

– Еще чуть-чуть, и застрял бы к дьяволу, – вновь проговорил Харн. – Черныш был прав – я слишком много ем. Ну как он?

Голоса затихли – двое перешептывались.

– Эй, если обсуждаете меня, – сварливо прохрипел Торисен, – то говорите погромче.

Харн и Бур бросились к кровати, а лорд уже откинул груду одеял и опустил ноги на пол. Комната качалась – головокружение и тошнота не отступали. Торисену с усилием удалось сфокусировать взгляд. Харн придерживал его за плечи – только это спасло лорда от падения вниз головой на каменный пол.

– … уверен, что с тобой все в порядке?

– Относительно. Все эта проклятая вирма.

– Вирма? Какая вирма? – переглянулись кендары.

– А вы разве не видели? – Торисена затрясло в ознобе. – Она, должно быть, уползла. Черт, я думал, что убил ее.

– Червяк Темного ползает по Тентиру? – напрягся Харн. – Мои кадеты…

– Они все завтра утром уедут, а сегодня ночью гаду будет явно не до нападений.

– Так вот что с тобой стряслось. А мы не были уверены…

– Милостивые Трое. Вы что, подумали, что я закатил истерику со скуки?

– Каинрон сказал, что ты сошел с ума.

Слово повисло в воздухе, будто кто-то сказал непристойность.

– И вы не были уверены, – мягко сказал Торисен. – Как отец, так и сын, да?

Бура передернуло.

– Не глупи, – нетерпеливо и довольно непоследовательно оборвал его Харн. – Ты и так немало натерпелся, не хватало только с нами поругаться. Нусар мертв, и его отец намерен обвинить тебя в убийстве. Это означает кровную вражду, ты против всего дома Каинрона, разве что Высший Совет не разжалобится и не объявит тебя ненормальным. Но в любом случае мы не сможет выступить против Роя, а это, без сомнения, означает конец всему.

– Но, сэр, разве Совет может поверить слову Каинрона, а не слову Верховного Лорда? – спросил Бур.

Торисен издал горький смешок:

– Многие из них сделали бы это с наслаждением. Когда они признали мое требование три года назад, то сказали, что им нужен лидер, беспристрастный судья, но каждый из них – да, даже Ардет, думали, что правосудие – это как удила коня: куда потянешь, туда и пойдет. Теперь Каинрон будет обещать им все, хотя бы для видимости. А каков выбор? Безумный лорд из безумной семьи, он всего лишь сохранил мир и никого не удовлетворил.

– Так что же нам делать?

– Если Каинрон первым изложит свою сказку, заперев меня здесь и не дав ничего опровергнуть, то власть уйдет от меня навсегда. И Каинрон это знает. Следовательно, я должен быть в Готрегоре раньше него.

– Скакать? Ночью? А у тебя хватит сил?

Торисен встал, медленно, осторожно, борясь с новым наплывом тошноты.

– Я могу все, что должен.

Харн тяжело посмотрел на него, потом кивнул.

– Да. Ты всегда мог.

Бур протянул своему лорду куртку для езды и седельную сумку с костями. В конце комнаты из стены выдвинулся камень. В образовавшийся узкий ход с большим трудом протиснулся Харн. Щель все еще оставалась открытой. Торисен приостановился, положив руку на стену. Где-то в переходах, за потайными дверьми, кто-то кричал от боли.

– Кто?

– Полагаю, Киндри, – ответил комендант, каменея. – В огненной комнате Каинрон сказал что-то насчет того, что сегодня отплатит ему.

– Он платит высокорожденному жалованье? – тупо спросил Бур – Да, за Киторн.

Крик раздался снова, еще отчаяннее, и прервался на середине.

Бур невольно шагнул к двери, но Харн удержал его:

– Сейчас мы ничем не можем ему помочь. Кроме того, он выигрывает для нас время и, думаю, знает об этом.

Старый Тентир был весь продырявлен секретными переходами. Шпионы Каинрона это так и не разнюхали, а Харн разведал все уже через неделю после своего прибытия. Каменные лестницы круто спускались между сырых стен и иногда были так узки, что едва можно было поставить ногу. Харн с факелом в руке шел первым, его грузная фигура заполняла почти все пространство впереди. Пройдя около тридцати футов вниз, он уперся плечом в стену, надавил, открывая еще одну замаскированную панель, и протиснулся внутрь. Идущие по пятам последовали его примеру – и оказались в подземной конюшне.

Зашуршала солома под ногами, и семеро слуг Каинрона с оружием наизготовку мгновенно окружили проникших.

– Прости, милорд, – сказал один из них извиняющимся тоном, – но наш господин предпочел бы, чтобы ты остался.

Тени зашевелились за его спиной. Кто-то зажал голову кендара и резко повернул ее. Тот без звука упал. Остальные, обескураженные, повернулись, и еще один, хрюкнув, опустился на землю, встретившись с железным посохом певицы.

– Зола! – воскликнул Харн и бросился на помощь.

И чуть не столкнулся с кадетом, выпрыгнувшим из одного из деревянных стойл. За ним вылетели еще четверо, все норфские, все выжившие в битве в огненной комнате. Торисен присел на копну сена и стал смотреть. Пусть другие сражаются за отход, тем более что он сейчас не в форме.

– Не позволяй мне мешать тебе, – любезно сказал он Буру.

Кендар только хмыкнул. Действительно, кадеты не нуждались в помощи старика ветерана. Харн и впрямь на славу натренировал их. Бой кончился еще до того, как кто-то из людей Каинрона успел поднять тревогу.

– Рада, что ты наконец вспомнил меня, – сказала певица Харну, когда они связали упавшего кендара и заткнули ему рот. – После того пустого взгляда, которым ты одарил меня в огненной комнате, я уж решила, что остатки разума совсем тебя покинули.

– Нет, они просто отправлялись в долгое путешествие. Зола и я были кадетами и командирами в Южном Войске задолго до того, как ты появился на свет, – обратился комендант к Торисену. – Она сложила с себя звание после того, как секира чуть не отсекла ей ногу, хотя я до сих пор твержу, что хороший лекарь может все исправить – ну или почти все. Ни один дурак ничего бы не заметил.

Лорд поднялся и отвесил летописице низкий, почтительный поклон:

– Дурак или нет, певица, но я в долгу у тебя. Чем я могу отплатить?

– Милорд, я не знаю, что происходит, но из этого когда-нибудь может сложиться песня. Я поеду с тобой, если ты не против.

– Можно и мы тоже, лорд? – умоляюще попросил кадет. Торисен бросил взгляд на связанного кендара:

– После случившегося так будет даже лучше.

– Правильно, – оживился Харн. – Седлаем лошадей, а двое пусть посмотрят, сможем ли мы выбраться за главные ворота прежде, чем поднимется шумиха.

– Ты так и не ответил на мой вопрос, там, в замке, – напомнил ему Торисен.

– А? Ох… – Харн тяжело опустился на одно колено на ступеньку лестницы. – Я буду служить тебе, мой лорд, и исполнять все, что прикажешь. Сейчас и всегда. – Он взглянул из-под щетинистых бровей. – Кроме того, любой дурак, идущий на переврата с голыми руками, нуждается во всех друзьях, каких только сможет раздобыть.

– Я скрепляю наши узы и запечатываю их кровью, – произнес Торисен древнюю формулу и протянул воину руки. Во времена, когда Ратиллен был еще так далек, Верховный Лорд был не только шаниром, но и Связующим Кровью, и при проведении ритуала, прикрепляющего слугу телом и духом к хозяину до смерти – а возможно, и после, ладони лорда должны были быть рассечены. – Ну а теперь будь другом и сделай что-нибудь действительно полезное – например, оседлай мне коня.

Через пару минут все собрались, и две лошади ждали кадетов, посланных на разведку. Торисен запрыгнул на Урагана.

– Готовы? Тогда вперед!

Ураган простучал копытами по пандусу. Въехав в главный зал, Торисен первым делом увидел, что ворота плотно закрыты, а к ним бежит дюжина стражников – половина из них – кадеты.

Торисен резко натянул поводья, и остальные лошади чуть не врезались в Урагана. «Я не могу драться с детьми, – в отчаянии подумал он, – но смогут ли они?»

Он пришпорил Урагана, и лишь только жеребец рванулся вперед, издал пронзительный боевой клич. Эхо заметалось между каменными стенами. Кадеты и почтенные слуги заколебались. Их первейшая обязанность – быть преданными Каинрону, но они присягали и Верховному Лорду, Торисену. Старый клич напомнил им это. Замешательство длилось всего секунду, но и этого оказалось достаточно – лошади проскакали мимо.

У выхода задвигались тени. Двое норфских кадетов вылетели из укрытия, сбросили тяжелый засов и распахнули главные ворота. Ворвавшийся ветер закружил мокрые листья у их ног. А Торисен уже мчался прочь из этого страшного замка, растворяясь в слепящей пелене ночного дождя.

Глава 5 ПОД ЗЕЛЕНЬЮ ЛИСТВЫ

Безвластия: восьмой – одиннадцатый дни зимы

Торговая дорога, прорезая горы, тянулась на запад, следуя за бурным потоком, зовущимся Стремительным.

Во время караванного сезона путь был хорошо наезжен, но сейчас Джейм, Марк и Жур справлялись сами. Дикие заросли окружали их. На севере Хмарь сливалась с еще более высокими Снежными Пиками, защищающими Заречье. В семидесяти лигах отсюда, там, где дорога сворачивает на юг и встречается с Серебряной, лежат Невиданные Холмы. А на том берегу Стремительного расположились границы Безвластии.

В первый день не было никаких признаков преследования, если не считать странной промелькнувшей тени. Она накрыла путешественников неподалеку от Пештара, и когда они взглянули вверх, то увидели высоко в небе нечто большое и бледное, направляющееся на юго-запад, к Невиданным Холмам.

– Во имя Порога, что это было? – спросила Джейм.

– Трое знают, – пожал плечами Марк, наблюдая, как существо исчезает вдалеке. – Может, снежный орел, но что-то форма не похожа. Оно больше смахивает на огромную летучую мышь-альбиноса с короткими крыльями. Но, в любом случае, с нами оно ничего делать не собирается – надеюсь.

Они продолжили путь, ускорив шаг настолько, насколько позволил их довольно упрямый вьючный пони. На закате Марк прикинул, что они преодолели уже добрых сорок миль и предположительно опередили разбойников Бортиса часов на восемь – те, наверное, только-только собрались у Пештара. Когда стало слишком темно, спутники остановились на ночлег под раскидистой сосной на берегу ручья. Пока Марк разжигал небольшой костер, Джейм разгрузила корзину, врученную им трактирщиком, и убедилась, что тот вновь оказался более чем щедр.

– Ну, я считаю, – сказал Марк, разваливаясь после еды у огня, – что честь Пештара вполне восстановлена.

Джейм вглядывалась во тьму на том берегу Стремительного. Невидимая сейчас земля притягивала ее мысли весь день.

– Марк, расскажи о Безвластиях. Великан-кендар удивленно посмотрел на девушку.

– Не так уж много я и могу сказать. Горные племена называют их «Местами, Где Не Правит Ни Один Человек», что наиболее точно переводится как Безвластия. Никто из тех, кого я знаю, не бывал там, но слухи ходят всякие. Я уже говорил, что старый жрец в Киторне определял их как «самые толстые земли» в Ратиллене – здесь почти сохранилась первозданная природа, сюда нет доступа Темному Порогу. Здешние места считались странными испокон веков, и только раторны ходят туда свободно – спариваться и умирать.

– Как-то раз в Тай-Тестигоне я видела панцирь из кости раторна. Он был прекрасен, за него можно было бы отдать любые два района города. Значит, если раторны уходят в Безвластия умирать, то за ними следуют и люди.

– О да. Ты права, но те немногие охотники, кому удалось проникнуть в Безвластия, рискуют никогда не выбраться оттуда. Говорят, что сама земля там вероломна, к тому же большинство раторнов – людоеды, так что… А еще они «звери безумия», как поговаривал наш жрец. Я слышал, что лошади сломя голову мчатся друг на друга и бьются насмерть, всего лишь почуяв запах раторна.

– О, Трое! А представь, если оседлать такого – и в бой. Марк хмыкнул:

– Смею думать, эффект будет опустошительный – для всех участников. Удивляюсь, как это Глендару пришло в голову поместить эту бестию на герб Норфов, заменив ею опозоренную гриву черной лошади Мастера. Люди говорят, что это был неудачный выбор – с тех пор сумасшествие и поселилось в крови Норфов.

– Но теперешний Норф, Черный Лорд Торисен, – резко перебила его Джейм. – Он-то наверняка в здравом уме.

– Вроде так, насколько я знаю. Ты должна быть только рада, что несешь ему в своем мешочке Кольцо и Меч. За это он сразу же даст тебе теплое место у себя на службе, если захочешь.

Девушка чуть не проговорилась, кого она надеется найти в Торисене – не господина, а брата, но слова не приходили. Помолчав минуту, Марк подбросил в огонь веток на ночь, и они улеглись по разные стороны костра – спать.

Завернувшись в одеяло вместе с прижавшимся к боку Журом, Джейм слушала потрескивание горящей хвои и говорливый плеск ручья. Она чувствовала себя висящей меж двух миров. Позади остался Тай-Тестигон, где она сама создавала свою жизнь – что, возможно, не соответствует кенцирским стандартам, но так важно для нее самой. А впереди – Заречье и брат, которого она уже не знает, но к кому так стремится. Она никогда серьезно не думала о том, что Торисен будет делать с ней или она с ним. В конце концов, Марк не так уж и неправ. Тори еще будет ей благодарен.

На рассвете они отправились дальше. По ту сторону реки, за узким лугом, усыпанным белыми цветами, вздымался лес, полуприкрытый туманом, – это уже Безвластия. С деревьев срывались серые, цвета затяжного дождя, птички, кружили над кронами и в тишине ныряли обратно.

Да, северный берег зарос лесом, но по другую сторону торговой дороги голая земля круто уходила вверх, к Снежным Пикам. Это были территории племен. Дюжина кланов соперничала здесь друг с другом за охотничье пространство, отмечая свои границы малирами, черепами тотемных животных, повешенными на столб, а ниже свисали кости. Когда дул ветер, их сухое клацанье заполняло все вокруг.

– Я начинаю понимать, почему караваны, направляющиеся на запад, не рассеиваются в Пештаре, – сказала Джейм. – Эта земля не из тех, что называют гостеприимной.

– Радуйся, что в это время большинство племен охотятся на оленей и друг на друга на нижних склонах Снежных Пиков. Добыча с каждым годом скудеет, а кланы становятся все яростнее. Недолго ждать, чтобы они перешли к людоедству, как Рой.

– Но если охота так плоха здесь, почему какое-нибудь племя не переберется на ту сторону Стремительного? Эти леса должны кишеть дичью.

– Все племена считают те земли священными. Насколько я понимаю, три тысячи лет назад, незадолго до нашего прихода в Ратиллен, кто-то или что-то внезапно преградило им путь в Безвластия. До того они верили, что их мертвые пересекают реку и отправляются в новую жизнь, да и душа всего племени имеет корни на том берегу. Шаманы до сих пор ходят на ту сторону вершить тайные обряды – надеются когда-нибудь вновь открыть дорогу в леса. Лучше держаться от них подальше.

– Ну, не знаю, – протянула Джейм, поглядывая за реку. – Мне кажется, это стоящее место, да и сами обряды могут оказаться весьма интересными.

Марк пристально и встревожено посмотрел на нее. Он знал, насколько для Джейм привлекательны религии разных народов, но он никогда еще не слышал в ее голосе таких ноток – словно она обнаружила в отвратительнейшем существе милые ее сердцу черты. Он очень беспокоился за Джейм после Пештара, где она так мимоходом распорола горло бандиту. Как многие кендары, Марка не слишком волновали шаниры, возможно, потому, что в тех обязательно должна была быть хоть капля крови высокорожденных. Он всегда полагал, что Джейм – высокорожденная на четверть, потому что даже полукровке никто не позволил бы скитаться в полном одиночестве. О когтях девушки он знал чуть ли не с самого начала, но и они сами по себе не смущали его. Он видел, как неохотно Джейм пользуется ими. Неужели что-то изменилось? Он не знал и не хотел спрашивать.

Второй и третий дни они двигались куда медленнее из-за неожиданно захромавшего пони. Джейм подозревала симуляцию – и доказала это, напустив на коняшку Жура. Но после первого испуга (то-то он мчался) пони продолжал так же припадать на ногу, как и раньше, и уже не реагировал на провокации. Марк настороженно оглядывал холмы. Он не собирался рассказывать Джейм всего об излюбленных обычаях племен.

На третью ночь они разбили лагерь под тополем над обрывом. Поутру Джейм распустила свои длинные черные волосы и запустила в них пальцы.

– Фу, грязь, – фыркнула она с гримаской и спустилась к реке.

Жур потрусил за ней.

И опять кендар ничего не сказал, несмотря на дурные предчувствия. Если бы он прекратил думать об этом, то удивился бы тому, что, несмотря на семьдесят лет старшинства, ему всегда было трудно что-то приказать девочке. Теперь же Марк попытался забыть о тревогах и заняться приготовлением завтрака. Он раздул огонь и потянулся к сумке с провизией, когда на нее наступила чья-то нога. Перед ним стоял горец. Марк хотел взять секиру, но окаменел, почувствовав укол в спину. Еще двое, вооруженные охотничьими копьями, бесшумно подошли сзади.

– Кто вы? – громко спросил он, надеясь, что Джейм услышит и поостережется. – Чего хотите?

Не обращая на него внимания, первый пришелец принялся рыться в мешке Джейм. Он извлек на свет Меч, но отбросил, лишь только увидел, что он сломан. Следующим он вытянул Кольцо Ганса, все еще надетое на иссохший палец Серого Лорда. Он кинул палец в огонь и примерил Кольцо. Не успел горец докопаться до Книги в Бледном Переплете, как его товарищ вскрикнул.

На краю обрыва стояла Джейм. Тоненькая, безмолвная, с обнаженной грудью, на которой играли солнечные зайчики, она выглядела как некий дух рощи в человеческом обличье. В диких уголках мира всякое встречается. Даже Марк, глядя на нее, ощутил дуновение первобытного ужаса.

Первый горец поднялся и попятился к кендару, не отрывая взгляда от Джейм. А потом, словно желая проверить, как странное существо отреагирует, он повернулся и сильно ударил Марка кулаком по голове. Кендар, полуоглушенный, покачнулся. На секунду ему показалось, что он ослеп, но это кровь бежала по лицу из ранки, нанесенной Кольцом Ганса.

Прозрев, Марк увидел серебристый блеск в глазах Джейм и ее медленную, жуткую улыбку. Жур отползал от хозяйки. Она скользила по земле, танцевала между деревьями, все приближаясь, и утренний свет сгущался и темнел вокруг нее. Марк видел, как Джейм танцевала в «Рес-аб-Тирре», и уже тогда был ошарашен. Теперь же он почувствовал, что вот он, истинный танец Плетущей Мечты, а Абтирр была лишь ее тенью.

Горцы застыли, разинув рты, увязая в паутине танца. Джеймсиль оказалась возле того, кто ударил Марка. Умелыми прикосновениями она извлекла его душу и заставила ее дрожать на краю существования – урожай созрел для жатвы. Она обняла человека. Марк видел, как высунулись острые кончики ее когтей и медленно, неуклонно потянулись к пульсирующей на горле артерии. Вот они изогнулись…

– Нет! – выкрикнул кендар.

Джейм моргнула. Какого черта?..

Она резко ударила горца коленом в пах, а когда тот согнулся – в челюсть.

Марк, уклонившись, бросился назад. Одно копье просвистело под локтем, другое пробило край куртки и застряло. Он подхватил на лету первое и отправил его в обратный путь. Второй копьеносец пытался высвободить оружие. Марк схватил древко, резко потянул его – и острие вонзилось человеку в руку. Пока тот выдергивал копье, третий нападавший сбежал. Марк и Джейм переглянулись, стоя над двумя поверженными телами. Девушка выглядела очень молодой – и очень испуганной.

Гигант-кендар потряс головой, словно стараясь очистить мысли. Джейм почти видела, как в его глазах увядает память.

– Этот человек ударил меня, и потом… потом… ах, не имеет значения. – Он стер с лица кровь. – Что ж такое, тебя вечно хватают за горло, а меня – бьют по голове. Вот… – Он наклонился и сорвал Кольцо Ганса с руки горца. – Боюсь, что палец не вернуть, но я всегда считал, что его следует предать огню. Лучше тебе надеть его – для большей сохранности.

Джейм взяла Кольцо. Ей вдруг стало холодно – и от ледяной воды Стремительного, и от запоздалого шока. Она поспешно оделась трясущимися руками. Да, Марк и вправду все забыл. Загадкой Абтирр было то, что после танца никто не мог точно вспомнить, что происходило, даже сама танцовщица – до сих пор. Сейчас же Джейм помнила. Всемилостивые Трое, она чуть не забрала жизнь и душу этого человека. А до того? Порыв показать когти несчастной служанке Земляной Женщины и потанцевать в гостинице Пештара – связано ли это с вмешательством Мразаля, или она всегда была столь опрометчива? Аррин-кен говорил о чести и равновесии. Как далеко можно продвинуться в ту или иную сторону и не упасть? Где граница невиновности?

«Не пытайся искать, девочка, – сказала она себе. – Будь очень, очень внимательна, ведь так просто сорваться».

Джейм надела Кольцо отца. Оно было велико ей, сваливалось даже с большого пальца, но перчатка поставила все на место. Холодное прикосновение успокоило ее. Кольцо и Меч должны быть отданы брату, для этого она и несет их, и сейчас ее основная обязанность – сохранить вещи. Она подобрала Разящего Родню и чуть не уронила его вновь. Странное покалывание пробежало по рукам. Об этом Мече рассказывали многое, включая то, что он увеличивает силу своего полноправного владельца, но раньше Джейм часто держала его, не чувствуя ничего необычного. Правда, прежде она никогда не надевала Кольцо. Ощущения утихли. Джейм пожала плечами и уложила обломки Меча обратно в заплечный мешок.

Марк связал обоих пленников их же ремнями и теперь допрашивал того, которого свалила Джейм.

– У нас проблемы, – обратился он к девушке на кенцирском. – Это земля оскалов, на всем пути до Невиданных Холмов. Он говорит, что они с братьями охотились поблизости – в общем, браконьерствовали, – когда с неба на них свалился человек.

– Человек?

– Он не нашел другого слова. Тот был голым, и скользкая кожа натянута между конечностями и туловищем – так, как мы видели вчера. А еще у него на лице отпечаталось выжженное клеймо иму.

– Трое! Так это переврат из Пештара.

– Похоже на то, тем паче что он назвался посланником Черной Банды. Бортис, должно быть, в сговоре с Гришарки, предводителем оскалов, который не прочь поразбойничать за компанию. В итоге этих охотников послали вперед выследить нас, а переврат полетел дальше собирать оскалов из Вирдена, цитадели Гришарки. И сейчас они, должно быть, приближаются.

– Значит, с одной стороны на нас наступают оскалы, а с другой – разбойники. Чудненько. И что теперь?

– Можно свернуть на северо-запад и попытаться обойти оскалов… Но нет. Мы только столкнемся с прочими охотниками. Сдается мне, что сбывается твое желание, женщина: перед нами Безвластия.

В бурном потоке Стремительного лежали четыре больших камня, по которым шаманы перебирались на ту сторону, в каждом – врезанный образ иму. На том берегу стояли два малира. Каждый столб венчал череп раторна, который был бы похож на лошадиный, если бы не два бивня и кривой рог между широких глазниц – у жеребца справа. У кобылы слева были только клыки.

Подвешенные снизу кости постукивали друг о друга на ветру. Дорога, вымощенная белыми булыжниками, бежала прямо между малиров через луг, к деревьям.

– Это заговоренный путь горных племен, – сказал Марк. – Шаманы проходят в Безвластия только здесь, и ни один простой горец не ступал сюда. Так что мы ускользнем от оскалов и от разбойников, в которых течет горная кровь.

– Но не от Бортиса?

– Сомневаюсь. Он не похож на человека, чтящего табу, но, если нам повезет, мы сможем улизнуть от него, не углубляясь далеко в Безвластия. Готова?

Джейм вскинула мешок и примостила его поудобнее на спине. Там кроме Меча и Книги лежали еще остатки еды и запасная одежда. Пони стоял поблизости, недоумевая, как это он вдруг оказался ненагруженным и свободным.

– Готова, – отозвалась она.

– Иди первой, женщина, и гляди под ноги.

Джейм отступила на пару шагов, разбежалась и прыгнула на первый камень, лежащий в воде в шести футах от берега. Огибающая его пенная вода неслась действительно стремительно и была неожиданно глубока, а сам камень оказался скользким от ила. Девушка перепрыгнула на второй, потом на третий, видя, как мелькают под ногами зеленые лица. На берегу она обернулась, чтобы Жур мог воспользоваться ее глазами при переправе. За барсом перешел и Марк.

Они шагнули на белую заговоренную дорогу и пошли по лугу. Впереди камни были разбросаны, и дорога кончалась под тенью деревьев. Некоторые булыжники обросли длинным разноцветным мхом, который птицы вплетали в свои гнезда. Нет, это не мох. И не булыжники. Внезапно Джейм поняла, что за ритуалы проводили здесь шаманы и как горцы использовали головы своих врагов.

Позади раздались голоса. Под покровом тумана, заслонившего луг, кенциры проскользнули в лес. Оглянувшись, они увидели кусочек противоположного берега и цепочку из примерно тридцати людей, перебирающихся по камням через реку. Один из них был слишком знаком.

– Проклятие, – вполголоса выругалась Джейм. – Бортис. Он, должно быть, всю дорогу наступал нам на пятки. Но как?

– Наверное, он не возвращался в Хмарь и не собирал своих людей, а просто отправился за нами с теми, кто оставался в Пештаре.

– С ним один из охотников-оскалов. А что… О Трое!

Пронзительный крик оказался громче бурления Стремительного. Горец съежился у ног Бортиса, одна из его кос, грубо отрубленная, болталась в руках главаря разбойников.

– Идем, – окликнул Марк. – Придется зайти глубже, чем я рассчитывал. – Он повернулся и широко зашагал в чащу. Джейм и Жур едва поспевали следом.

– А почему? Что случилось?

– Я недооценил коварство и жестокость Бортиса. Оскалы верят, что их мужество заключено в косах. Теперь этот горец проведет Бортиса куда угодно, а то останется ни с чем, а нюх у него получше волчьего.

Они пробирались на юг между деревьями, сквозь заросли сорняков, зовущихся «дыханием мертвеца», чье зловоние могло хоть на время приглушить обоняние ищейки-проводника. Поблизости журчал ручеек, вливающийся в Стремительный. Сколько-то они прошли по воде вверх по течению, прежде чем вновь свернуть к югу. Зима запоздала в этот уголок мира – листья не поменяли цвета и воздух был теплым. Тишина накрыла землю. Казалось, что деревья жмутся к реке, но теперь Джейм увидела, что настоящий лес начинается только здесь, по ту сторону широкой просеки. Кенциры прошли под сенью листвы одинокого красного клена в сторону темно-зеленых деревьев. Подул ветерок, туман заслонил луг – и внезапно они вновь оказались перед кленом.

Джейм даже застыла в изумлении, приоткрыв рот.

– Во имя всех имен!.. Марк, я теряю остатки разума или мы действительно только что отпрыгнули назад на пятьдесят ярдов?

– Так оно и есть. Очень странно. – Кендар медленно зашагал по только что пройденному участку, Джейм и Жур – за ним. – Интересно, и насколько далеко мы…

Он испарился.

– … зайдем? – раздался голос позади. Джейм развернулась и увидела Марка, неуклюже направляющегося к ней от клена. – Угу, примерно досюда, – сказал он, останавливаясь рядом и показывая на землю в нескольких футах впереди. – Значит, вот как Безвластия были закрыты от горного народа.

– И от нас?

– Может, да, а может, и нет. В конце концов, кто-то из охотников пробирался же сюда, хотя они и держали способ в секрете. – Он задумчиво почесал бороду. – Ты слышала когда-нибудь о камнях «туда-обратно»?

– Конечно, – нетерпеливо ответила Джейм, погруженная в мысли о разбойниках и заросших сорняками полянах. – Некоторые камни так тесно связаны друг с другом, что если ты их двигаешь, то они каким-то образом могут находиться одновременно и на старом, и на новом месте, этим можно воспользоваться, если знать как. В песнях говорится, что Строители любили такие шуточки. Ага, – сказала она, когда Марк опустился на колени и начал вырезать квадрат дерна. – Понимаю, что ты задумал. Если какие-то из этих особых булыжников зарыты здесь, под травой…

– … то, наступая на них, мы автоматически переносимся к месту их первоначального расположения – под клен. – Он приподнял мох. На дне ямки оказались камни, тесно пригнанные друг к другу, покрытые замысловатыми узорами.

– Это руны Строителей, – Джейм глядела на них. – Кольцо камней «обратно»? Тогда понятно, почему Безвластия закрылись, но зачем Строителям это было нужно, если, конечно, это их работа?

– Понятия не имею. Никто ничего в точности не знает об этом народе. Да. Мы были бы в безопасности, если бы преодолели это препятствие, но вот так, с налету, я что-то не соображу как.

– А вот мне кое-что пришло на ум.

Джейм сбросила заплечный мешок, отошла на несколько ярдов и побежала к разоблаченным камням. Вот она уже близко, прыжок, кувырок – и она опять приземляется у клена. Проклятие. Марк еще поворачивается. Она рванулась к нему сквозь цепляющуюся траву. Ее нога коснулась его крепких, сложенных рук, толчок – и она летит, подброшенная силой гиганта и собственным упорством, как камень из пращи. Земля расплылась где-то далеко внизу, нет, футах в двенадцати или даже меньше – да вот она уже и на месте. Девушка покатилась по траве, остановившись наконец прямо под темными деревьями.

– Все в порядке? – окликнул ее Марк.

– Прекрасно, просто прекрасно, – отозвалась Джейм, с опаской поднимаясь и ощупывая себя. – Я отдельно, желудок отдельно – видно, понравилось ему скакать. А где же край этой штуки… Ага. – Брошенный для пробы нож звякнул о камни подо мхом. – Двадцать футов.

– Вот. – Марк подхватил Жура и перебросил возмущенного барса через скрытую линию. За ним полетел мешок Джейм.

– А теперь ты.

Великан-кендар печально покачал головой:

– Мне никогда не прыгнуть так далеко. А ты иди, женщина, я тебя прикрою.

Джейм в смятении смотрела, как он вынимает из чехла свою боевую секиру и поворачивается, поджидая Черную Банду. Она продолжала прикидывать, как ему перейти. Немыслимо бросить его тут, и еще… еще… нет. Должен быть другой путь через эти чертовы камни.

Камни.

Джейм принялась лихорадочно рыскать по траве, высматривая камни, через которые она только что перекатилась. Отыскав один, она выковыряла его из земли. Марк в недоумении оглянулся, когда камень бухнулся в каких-то восьми футах от него, а Джейм уже выцарапала следующий, еще больший, и, пошатываясь, шла с ним назад.

– Ты там что, пытаешься привлечь мое внимание? Сейчас не время для игр, женщина. Беги, пока можешь.

– Не будь… – запыхавшись, она подняла тяжелый камень и бросила его всего на пару футов, – … глупцом. Гляди, земля, в которой лежат камни «обратно», не слишком-то удерживает их, а должна бы. Два камня, которые я только что бросила, лежали не на своих местах. Их уже перемещали, они были оттуда, где стоишь ты. У меня нет умения или знаний, чтобы сотворить из них камни «сюда», даже если они те, что нужно, но, может быть, они смогут нейтрализовать старое кольцо рун и на них можно будет ступать.

Марк с сомнением посмотрел на два камня, сейчас почти невидимые в траве, и снова потряс головой:

– Слишком непредсказуемо. – Он напрягся. – Вот, они уже идут. Уходи, быстро!

– Слушай ты, идиот, – зашипела на него Джейм, – или ты идешь сюда ко мне, или я возвращаюсь к тебе. Слово чести!

Марк бросил на нее быстрый взгляд и пожал плечами. Он отступил на шаг, прыгнул на первый камень, покачнулся, на второй – а тут уже Джейм схватила его за руку.

– Ух ты, будь я проклят, – выдохнул он. – Сработало. Гляди!

Он оттолкнул Джейм назад – накатывалась первая волна бандитов. Они с криками бросились по скрытым камням и неожиданно обнаружили себя вновь у клена. Разбойники из последних рядов развернулись, думая, что на них напали сзади. Впечатляющее зрелище – все перепуталось, началась всеобщая свалка, а беглецы скрылись за деревьями. По просеке мелькнула тень.

– Черт, – сказала Джейм. – Это переврат. Если он видел, как мы перешли, то расскажет остальным. И что теперь?

– Идем дальше.

Джейм вгляделась в тень возвышающихся впереди деревьев. Мертвая тишина ожидала там, зловещим казалось переплетение листьев и шипов, стволов и ветвей. Но есть ли выбор?

– Да, идем. Должны идти.

Беглецы скользнули в чащу, и зеленый полумрак поглотил их.

Ветви вздымались к небу и переплетались в вышине, как свод величественного храма, устланного листвой. С небес лился зеленый свет. Между деревьями вились серые птицы, изнанка каждого крыла птах была украшена тонкими линиями, соединяющимися в рисунок почти человеческого глаза. Ниже, в резных папоротниках и вокруг серебристо-серых стволов, клубился туман. Все вокруг было подернуто смутной дымкой нереальности, ощущение усиливалось за счет мертвой тишины места. Любой шорох звучал кристально ясно и доносился, казалось, со всех сторон разом. Джейм и Марк старались, насколько могли, не шуметь, прислушиваясь к преследователям. Лес хранил молчание, но Бортис, должно быть, присмирил своих людей, если они перешли кольцо обратных камней. До сих пор лиственная крыша и туман прикрывали кенциров от переврата – если он все еще на страже. А может, они и вправду оторвались от погони. Марк намеревался как можно быстрее вернуться к заговоренному кругу камней и продолжить путь вниз, по пустынному южному берегу Стремительного. Но он не сказал Джейм, что уже весьма смутно представляет, где бежит ручей.

Джейм тоже была смущена. У нее не только не было мыслей о том, в каком направлении двигаться, но и чувства будто стали приглушеннее. Эти чащобы напомнили ей норку Земляной Женщины в Пештаре, хотя чем дальше они заходили в странное место, тем больше это напоминало спуск в глубокую зеленую могилу. Она словно слышала шепот этих листьев в опустевших храмах старых богов Тай-Тестигона. Что-то стояло между ними и этим местом, чтб-то слишком… чужое. Но они с Марком и вправду чужаки тут, как и сказала Земляная Женщина. Это не их мир. Не было ли в Ратиллене такого, с чем не могли справиться ни кенциры, ни их бог? Тяжело здесь их монотеизму, и размывается представление о самом себе.

Проклятие. Те же сомнения, с которыми она впервые столкнулась в Округе Храмов. Но на этот раз никакой паники – по крайней мере, не прежде, чем для этого будет веский повод. «Но, милосердные Трое, как же здесь все необычно», – подумала она, оглядываясь по сторонам.

Там! Что-то промелькнуло в стороне и исчезло, стоило повернуться к нему лицом.

– Что это было? – спросил Марк.

– Не знаю. Что-то невысокое и серое. Оно смотрело на нас. Жур?

Барс переминался с ноги на ногу. Ему передалась картинка от Джейм, но она не была дополнена его собственными ощущениями. Кем бы или чем бы ни был наблюдатель, он не оставлял ни звука, ни запаха. Внезапно уши большого котенка вздрогнули. Дикий крик забился в воздухе, словно ревела сама земля. На ближайших деревьях затрепетали листья.

– Что?..

– Тс-с. – Марк медленно оборачивался вокруг себя, но заросли и туман отсекали всякую видимость на расстоянии вытянутой руки. Звук мог прилететь откуда угодно. – Это был охотничий зов. Где-то тут раторн.

– Прекрасно. И почему мы всегда попадаем из огня да в полымя?

– Да, выбор невелик. Как бы не оказаться добычей. Джейм фыркнула:

– Ну, будем надеяться, что на сей раз предпочтут кого-то повкуснее… Эй!

Ее нога вдруг провалилась в ямку, прикрытую заплесневевшими листьями, и попала в переплетенный клубок корней засохшего деревца. Они сомкнулись на лодыжке. Джейм попыталась выдернуть ногу, но безуспешно.

– Во имя Порога… Марк, эти корни – они не отпускают меня!

Дерево заскрипело и стало валиться прямо на нее. Марк оттолкнул ствол, и тот с треском ударился о землю, резкий звук взмыл и разлетелся по сторонам, эхо отталкивалось от деревьев, пока не затихло вдалеке. Корни при падении переплелись, еще туже сжав лодыжку. Джейм зашипела от боли.

– Бери скорее секиру… Ох!.. Оно же раздавит мне ногу. Марк разрыл землю и гнилой мох, обнажив сеть жилок и волокон, и погрузил в нее свои ручищи:

– Шаманы никогда не приносят сюда ничего режущего, не говоря уже об оружии. Мы тоже не должны использовать ничего такого.

Он ухватил корни, обвившие ногу Джейм, и потянул их в разные стороны. Мускулы его рук напряглись, вздыбились буграми, дерево хрустнуло – и девушка внезапно освободилась. Она стала осторожно потирать лодыжку. Хвала предкам и сапожнику за прочную обувь. Но была ли это простая случайность или преднамеренное нападение? Из-за этого ли место было (было ли?) столь странным?

Марк и Джейм одновременно вскинули головы. Где-то в чаще кто-то громко вскрикнул от удивления и боли. Затем послышался гул голосов, вскоре утихший.

– Наверное, кто-то еще запустил сюда ногу, – не слишком весело вполголоса предположил Марк.

Ясно, Черная Банда не могла не перебраться через камни «туда-обратно». Охота продолжалась. Марк протянул Джейм руку, и они отправились дальше, настолько быстро и тихо, насколько могли.

День тянулся и тянулся в зеленом полумраке. Они почти не слышали преследователей и еще меньше – обитателей леса, за исключением серых пташек, продолжающих низко кружиться над ними – куда ближе, чем обычно подлетают дикие птицы. «Да им же просто любопытно», – решила Джейм. Не так уж часто забредает сюда человек. Вот одна уселась на ближнюю ветку, раскрыв крылья так, что глаза на перьях, казалось, прищурились на незваных гостей. Джейм заметила, что других глаз у птицы не было. Где-то вдалеке проревел раторн, и все стихло. Так и осталось неясным, выслеживает ли он их, охотников, или и не охотится вовсе.

Жур все время трусил рысцой рядом с Джейм, насторожив уши и принюхиваясь, но до нее доносилось очень мало из того, что он чувствует. Либо их мысленная связь вновь начала слабеть, либо это место встало стеной между ними. Потом барс выбрал дерево и со счастливым видом начал-рыться в его корнях – и все листья разом упали на него. Оскорбленный котенок выбрался из-под зеленой горы с обиженным мяуканьем и поскакал обратно к Джейм, плюхнулся у ее ног и принялся умываться, словно ничего и не случилось.

– А теперь что? – Джейм с опаской глядела на внезапно обнажившееся дерево.

Марк тихо рассмеялся:

– О, это всего лишь дориш. Они нередко встречаются на берегах Серебряной. – Он шагнул к другому дереву, покрытому чем-то вроде малюсеньких коконов – их были там миллиарды. – А вот кое-что позанимательнее. Оно называется «хозяином». Гляди.

И он легонько стукнул по стволу.

Все коконы лопнули одновременно. Поток молодых бледно-зеленых листочков хлынул в воздух и исчез, прочертив дымку у крон золотой жилкой.

– А когда они упадут? – Джейм, задрав голову, смотрела вслед.

– Не раньше, чем доберутся до зимнего дерева-хозяина далеко на юге. По весне они вернутся…

Начинало темнеть. Под деревьями разрастались туман и тени, принимая причудливые формы призраков, меняясь снова и снова, лишь только ветер пошевелит листву в вышине. Внизу шептал о чем-то папоротник.

– Скоро придется остановиться, – сказал Марк. – После заката тут не место ничему человеческому. И лучше не будем разжигать костер – с одной стороны, огонь могут увидеть люди Бортиса, а с другой – чувствую я, что здесь нужно держаться как можно осторожнее и приносить лесу как можно меньше вреда.

Джейм поймала его руку:

– Смотри.

Впереди между деревьями мелькнул свет. Они осторожно приблизились, полагая, что случайно набрели на лагерь разбойников. Вместо этого в центре поляны обнаружилось кольцо из вкопанных в землю когда-то стоящих камней. Теперь все еще стоял только один, остальные или пьяно склонились, или лежали в густой траве, или и вовсе исчезли, оставив лишь пустую, заросшую впадину. Камни состояли из мелких кристаллов, мягко светящихся в подступающих сумерках.

– Бриллы, – сказал Марк. – Я как-то видел маленькие кусочки, но никогда глыбу целиком. Ну, женщина, если бы мы могли вынести один такой камешек отсюда, то обеспечили бы себя на всю жизнь. Этот материал прочнее алмаза и накапливает солнечный свет.

Его голос отозвался слабым эхом на поляне, казалось, что оно исходит от самих камней. Джейм опустила руки в перчатках на один из них – он слабо вибрировал. При ближайшем рассмотрении в его мутной глубине угадывалась какая-то определенная, но еще не развившаяся форма – Джейм не смогла понять какая. Ее пальцы пробежались по рубцам на торце камня.

– Ты вроде говорил, что никто не приносит в Безвластия никаких инструментов.

– Ну-ка, ну-ка… Ага. Это сделали раторны. Они четверть жизни могут провести, бодая такие камни или любой другой твердый предмет – что найдут. Кость раторна укрепляется все время. Не знаю как грудь, брюшные пластины и наколенники, но их рог растет постоянно и так искривляется, что может в конце концов пронзить насквозь затылок раторна. Некоторые летописцы даже утверждают, что эти животные могут быть бессмертны, если их собственное оружие когда-нибудь не убьет их.

– Марк, остановимся на ночлег здесь.

– Хм, тут свежие следы. К нашей тесной компании может кто-нибудь присоединиться еще до рассвета.

– Здесь мы хоть заметим, как они подойдут. – Гигант-кендар задумчиво посмотрел в сгущающуюся вокруг тень. Вскоре тьма везде станет непроглядной.

– Ладно, согласен.

Они проглотили скудный ужин и улеглись у стоящего камня. Жур растянулся посередине, зевнул и почти мгновенно уснул – как и Марк, хотя он и собирался первым стоять на страже.

Джейм, бодрствуя, наблюдала, как мрак обступает светящиеся бриллы. Ей казалось, что лес вокруг полон туманными фигурами, бродящими, молчащими, зоркими. Она почти слышала, как с хрустом сухой листвы перешептываются голоса. Они хотели рассказать ей что-то, предостеречь, но похрапывание ее спутников спугнуло их. Камни вокруг принялись отражать звуки, и скоро Джейм окружила масса спящих людей и кошек. Сознание заполнило мерное, убаюкивающее гудение, погружающее в глубокий, крепкий сон.

Глава 6 ВЫСШИЙ СОВЕТ

Готрегор: восьмой – десятый дни зимы

От Тентира до Готрегора было примерно столько же, сколько от Тагмета до училища кадетов. Из этих семидесяти миль первые двадцать пять были самыми трудными, ливень пополам с градом не утихал, и Речная Дорога действительно чуть не превратилась в реку. Когда через три часа они достигли замков Глушь и Темная Скала, стоящих друг против друга по разные стороны Серебряной, девять всадников промокли насквозь, а их лошади выбились из сил – все, за исключением черного жеребца Торисена и серого – Бура. Лорды Рандир и Данлон уже отбыли со своими войсками, опустошив конюшни, но, к счастью, не прибрежное стойло у переправы.

Утро было в самом разгаре. Рваные грозовые облака катились по небу впереди, давая место сверкающим, но холодным лучам осеннего солнца. Мокрые листья малиновыми и золотыми кучками лежали вдоль дороги. С голых ветвей деревьев блестящими набухшими почками свисали дождевые капли.

Харн обернулся взглянуть на дорогу:

– Странно. Я думал, что Каинрон к этому времени уже будет наступать нам на пятки. Едва ли мы ускользнули из Тентира незамеченными.

– Высокорожденные не имеют привычки скакать в любую погоду, как какие-то оборванцы в кожаных рубахах, – процитировал Торисен. – Теперь, когда мы вырвались из его рук, полагаю, Каинрон подождет сбора своего войска и нагрянет в Готрегор где-нибудь завтра поутру во всей красе и со всеми силами.

– Думаешь, он устроит осаду?

– О Трое, конечно же нет, не теперь, когда в крепости собрались все лорды. Этот человек не настолько идиот. Он просто хочет произвести впечатление на остальных. Унизить Норфа на глазах прочих лордов для него отраднее, чем тихое убийство тут, на дороге. Он, должно быть, очень уверен в себе. Зная Калдана, можно догадаться, что он наверняка уже убедил себя в том, что ты увез меня, безумного, бредящего маньяка, привязав за руки и за ноги к седлу Урагана.

– Это еще можно устроить. Ты должен добраться до этого подлого червяка прежде, чем он и вправду настигнет тебя; но все-таки ты дай мне знать, если решишь упасть.

– Не надейся, я стойкий. Харн вопросительно посмотрел на него, неуверенный, насколько лорд серьезен. Торисен усмехнулся:

– Харн, я терплю твои сомнения и догадки уже добрых пятнадцать лет. Не пришло ли время остановиться?

Дородный кендар в ответ только прорычал что-то неразборчивое.

Они поскакали дальше легкой рысью, сменив лошадей в Фалькире, и после полудня Готрегор уже показался на горизонте. Крепость была воздвигнута на ровном плато у отрога горы, нависающем над равниной Заречья на высоте ста пятидесяти футов. Внешний двор и ближайшие поля кишели воинами. Приблизившиеся всадники увидели волчий флаг Холлена, лорда Даниора, свисающий с ветви яблони во фруктовом саду у северной башни. Люди Даниора, числом примерно с тысячу, уютно расположились под деревьями среди паданцев. Торисен осадил коня.

– Лорд Даниор… кузен Холли!

Молодой человек в кожаных охотничьих одеждах, сидящий у костра, резко повернул голову. Он поднялся и, улыбаясь, направился к приехавшим.

– Торисен! Неплохое время ты показал! Мы не ожидали тебя раньше завтрашнего утра.

– Мне помогли. Объявишь о моем прибытии?

– С удовольствием! – И он отбежал, зовя свою лошадь.

– Это действительно необходимо? – проворчал Харн.

– После прошлой ночи? Да. Холли вернулся, понукая норовистую гнедую кобылу.

Он галопом прискакал к башне и громко протрубил в охотничий рог. Вздрогнувшая лошадь чуть не сбросила его.

– Норф идет! – прокричал он стражникам.

– Ты, дурак, ворота уже открыты, – заорал в ответ кендар, наверняка не разобравший, что сказал Холли, и не узнавший высокорожденного в одежде деревенщины.

– Норф! – завопил лорд Даниор.

– Милостивые Трое, – вполголоса проговорил Торисен. – Думаешь, уже поздно тихонько прокрасться внутрь после такого рева?

Только сейчас охранник увидел его:

– М-м-милорд! Готрегор! – Он развернулся и закричал во внутренний дворик: – Готрегор!

Даниор первым проехал через внешние укрепления, Торисен следовал за ним, остальные выстроились цепочкой за Верховным Лордом. Широкий двор, казалось, закачался и кинулся к ним – столько кендаров собралось там, и все они разом встали. Вот развеваются символы: горящее пламя на штандарте Брендана и сутулый ястреб Эдирра, облетевшее дерево Ярана и обоюдоострый меч Комана – остальные будут ждать в Замке Крага вниз по реке, у Ардета в Омироте и близнецов Эдирр в Кестри. Значит, считая людей Торисена, сейчас здесь собралось около десяти тысяч кенциров.

– Норф! – выкрикнул один, и остальные подхватили: – Норф! Нор-р-рф! Нор-р-рф!..

– И кто на кого пытается произвести впечатление? – пробормотал Харн под покровом ора.

– Пытается, сэр? – переспросил Бур.

Бывший военачальник кивнул на запад, через реку:

– Но есть тут один, который не купится.

Над развалинами Часовни, замка-близнеца Готрегора, реял флаг Кенана, лорда Рандира: растопыренная пятерня в перчатке, хватающая солнце. Кенан привел за собой восемь с половиной тысяч бойцов, и никто из них, выглядывающих из-за крошащихся заграждений и наблюдающих с заросшего сорняками двора, не присоединился к хору приветствий вернувшемуся домой Верховному Лорду.

Торисен на Урагане прошествовал сквозь ревущую толпу по мощеной дорожке к воротам замка. Участок среднего двора был так крут, что ступени прорубались когда-то прямо в скале. Впереди две округлые башенки сторожки у ворот головокружительно взмывали к небесам. Кендар Торисена, крича, склонился над ограждением. За стенами лежал внутренний двор, широкий, зеленый, окруженный казармами, учебными манежами, сараями, отхожими местами – высотой в три этажа, встроенными в толщу внешней стены.

Торисен спешился, поморщившись. Ногу, укушенную вирмой, свело от долгой езды верхом. Он секунду постоял, покачиваясь, около Урагана, тихонько ругаясь, потом отпустил его, когда навстречу, прихрамывая, заспешила по траве Рябина, его домоправительница. Она тоже была в Уракарне, и на ее лбу были выжжены руны с именем бога карнидов.

– Мой лорд! Мы не ожидали тебя так скоро.

– А я вот собрался. Все готово к завтрашнему Совету?

– Да, лорд. Все кроме лорда Каинрона уже здесь.

Торисен подхватил седельную сумку, и грумы увели коня. Подземные конюшни Готрегора были в четыре раза больше стойл Тентира, но на зиму гарнизонных лошадей размещали в переоборудованных казармах на поверхности. Кендарам они все равно были не нужны целиком. Торисен и две тысячи слуг болтались в этой огромной крепости, как высохшие горошины в пустом котле, даже если все они сидели дома. Сейчас же, как обычно, сотен пять служили в Южном Войске или еще где-нибудь – эту обязанность все исполняли по очереди, зарабатывая Готрегору деньги на существование. Можно было бы легко набрать вчетверо больше угонов и наполнить Часовню мужчинами и женщинами, рвущимися восстановить крепость голыми руками лишь за невысказанную возможность примкнуть к регулярному войску. Каинрон с сыновьями именно таким способом сколотили себе огромную армию. Ардет побуждал Торисена принимать угонов; но как он мог давать обещания, не будучи уверенным, что выполнит их? Даже с двумя тысячами было нелегко, он чувствовал нагрузку. Каждый раз, когда он привязывал к себе кендара, он отдавал этому человеку частицу себя. Скоро просто ничего не останется.

– Лорд Яран спрашивал о тебе, милорд, – сказала Рябина, когда они приблизились к замку. – Или, скорее, он осведомлялся о Сером Лорде Гансе.

– У старика совсем размякли мозги?

– Угу, как гнилой персик.

Трижды проклятие. В свои сто шестьдесят Яран уже явно перезрел, но не лучшее он выбрал время, чтобы окончательно спятить. Если он не сможет держать себя в руках завтра и поддержать Верховного Лорда, за него будет говорить его праправнук, а мальчишка наполовину Рандир.

– Бедный старый Яран. Размести его поудобнее, но гляди, чтобы это было как можно дальше от лорда Ардета. Адрик думает, что старческая дряхлость заразна.

Рябина взглянула испуганно и удивленно:

– А это так?

– Как знать… Так что будь благодарна, что чистокровные кендары вроде тебя никогда ее не подцепят.

– Да, лорд, – и, кстати, либо я шатаюсь больше, чем обычно, либо ты тоже хромаешь?

– Последнее. Ты и не поверишь, какие огромные червяки завелись в Тентире этой осенью. Да, лорд Ардет, где он?

– В твоих покоях, лорд, и, как всегда, чувствует себя как дома. Он просил, чтобы ты зашел к нему, как только прибудешь, – ну, понимаешь, это его слова, а не мои, – добавила она кисло.

– Естественно. Тогда лучше в первую очередь повидать его, а?

Рябина и Бур переглянулись.

– Милорд, может быть, вначале пообедаешь?

– Бур может занести еду ко мне. – Он уже направился к замку, быстро, но неестественно расставляя ноги, все еще держа в руках седельную сумку.

– А все мой слишком длинный язык, – уныло сказала Рябина.

Очертания замка совпадали с крепостью – прямоугольник со сторожевыми башнями по углам. Первый, лишенный окон этаж был темен. Здесь лорд Норф вершил правосудие над домашними под горящими факелами и мрачными, мертво висящими флагами своего рода. Второй этаж – более светлый и богаче обставленный, также предназначался для судилищ, – но тут решались споры между домами.

А когда Торисен шагнул с винтовой лесенки на третий этаж, у него, как обычно, перехватило дыхание. Все четыре стены искрились витражами. Здесь собирался Высший Совет, под эмблемами всех девяти главных домов, сияющими на свету, – по три на каждой стене. На четвертой, обращенной к востоку, была выложена карта Ратиллена, – все, конечно, работа кендаров: высокорожденные были настолько бездарны в искусстве, насколько это возможно для разумной расы.

Торисен несколько мгновений вглядывался в карту, ожидая, когда восстановится дыхание, потом повернулся. На западной стене, ловя последние лучи заходящего солнца, блистал его собственный герб – раторн, с полной луной Ардета с одной стороны и голым, искривленным деревом Ярана с другой. Они были старейшими сторонниками его дома – во многом. Если он близок к тому, чтобы потерять Ярана, то браниться сейчас с Ардетом равносильно самоубийству, как бы провокационно тот себя ни вел.

Он ступил на лестницу и начал медленно, жалея ногу, подниматься в верхнюю комнату северо-западной башни, служившую ему кабинетом.

Адрик, лорд Ардет, сидел у огня в единственном удобном кресле и читал книгу. Когда Торисен вошел, он с улыбкой поднял глаза:

– Мой дорогой мальчик, как чудесно вновь тебя увидеть.

– И тебя, милорд.

И это действительно было приятно, несмотря ни на что, а давние скрытые обиды придавали даже некоторую пикантность. Потом Торисен увидел, что книга в руках лорда – его собственный дневник. Ардет заметил, как изменилось его лицо.

– Память надежнее, – безмятежно сказал он. – Никогда не понимал стремления все записывать.

Торисен положил сумку на стол и вытянул книгу из рук Ардета.

– Не так уж и все.

– Да ладно. После стольких лет у нас с тобой наверняка нет никаких секретов друг от друга.

«По крайней мере нет того, что бы ты не попытался разнюхать, старая ищейка», – подумал Торисен.

– Не жадничай, оставь мне хоть пару крошек личной жизни, – спокойно проговорил он.

– Мой милый мальчик, разве я когда-нибудь что-нибудь жалел для тебя?

Торисен вздрогнул от смеха:

– Я только сейчас понял, где Каинрон достал свои столь… э-э-э-э… примечательные манеры, – ответил он на вопросительный взгляд Ардета. – Это попытка подражать тебе.

Гримаса отвращения перекосила лицо старого лорда.

– Ох ты! Каинрон… – Он задумался. – С этим человеком могут быть проблемы.

– Но ты-то согласен, что Войско должно выступить?

– Ну конечно. Ты забыл, что я тоже служил в Южном Войске еще тогда, когда прадед Кротена нанимал воинов, и мой сын Переден командует им сейчас. Мы видели Рой. Жаль, что Каинрон не был там и что ты дал ему такое дурацкое обещание. Я еще тогда говорил, что это ошибка.

– Возможно. Но если бы я этого не сделал, то Харна-Удава не было бы сейчас здесь и он не стал бы моим помощником, заместителем командующего.

– Ты восстановил связь с ним? Но он же берсерк, он же не отвечает за себя в бою.

– Я, в нем уверен.

– Что ж, тебе лучше знать. Может, он перережет горло Каинрону, если никто больше не постарается. Он однажды уже продал свое согласие за твое обещание; может, если назначить правильную цену…

Молодой лорд фыркнул:

– И что я могу предложить ему на этот раз, уж не само ли место Верховного Лорда?

– Внука.

Торисен нетерпеливо отмахнулся:

– Мы уже обсуждали это раньше. По твоему совету я взял дочку Каинрона временной женой, что спасло мою спину от ее отца примерно на год. Калистина была уверена, что я продлю контракт и включу в него детей. Она и сейчас так думает. Но если у Каинрона в руках будет законный внук от Норфа, я могу запросто сам перерезать себе глотку, чтобы у него не было лишней мороки. Видят Трое, после ночи с Калистиной я частенько подумывал об этом.

– А я все еще утверждаю, что она очень красива.

– Как скользящая по песку гадюка.

– И тем не менее ты должен заключать более долговременные соглашения. Взгляни на Каинрона. У него дети и внуки от матерей почти из каждого дома Кенцирата.

Торисен еще раз прыснул:

– Как будто я не знаю. Он плодовит, как жеребец, да производит все больше мулов.

– Не спорю. Калдан любит воображать о себе. Я мог бы порассказать тебе о его подвигах в Каркинароте двадцать лет назад, но… не важно. Суть в том, что кровь его законных детей создает мощную сеть, которой Калдан когда-нибудь может опутать и уничтожить тебя. А вот если бы ты заключил контракт с одной из моих правнучек и у меня было бы право мстить за тебя при необходимости, то он заколебался бы.

– Может быть, – сухо ответил Торисен, – но это не заставит его согласиться с тем, чтобы Войско выступило послезавтра.

– Да, – кивнул Ардет.

Он сплел свои тонкие холеные пальцы и задумчиво уставился на них. Огонь в камине высекал искры из глубин сапфира в его перстне-печати и полуприкрытых голубых глаз, все еще острых, несмотря на пятнадцать десятилетий хозяина.

– Я и сам бы выдернул несколько нитей из его сети. Что ж, если Каинрон завтра намерен единственным высказаться против, ему придется тяжеловато. Его заботит, что думают о нем люди, – до тех пор, пока это будет уже неважно. С Рандиром будет труднее всего. Они с Каинроном командуют третьей частью Войска Заречья. Даниор и Яран за тебя, я, конечно, тоже. У близнецов Эдирр все зависит от настроения, а у Брендана – от чувства ответственности. А что до Комана, то с ним проблем не будет, как только ты провозгласишь Демота лордом.

– Я еще не решил, – ответил Торисен.

Ардет недоуменно взглянул на него:

– Несомненно, ты утвердишь Демота. Его мать – моя правнучка.

– И за это я должен отдать Коман полному идиоту?

– Он, может, и идиот, но поддерживает тебя, и в нем моя кровь. А коли ты забыл, то альтернатива лишь Кори, а у него мать из Каинронов. Это же совершенно неприемлемо. Но оставим эти бесполезные споры, – добавил он, поднимаясь. – Дело решенное. Завтра на Совете ты провозгласишь Демота.

– Нет, – ответил Торисен.

Впервые с тех пор, как он стал Верховным Лордом, Торисен отказал Ардету в более чем серьезной «просьбе» – он чувствовал, что так будет правильнее. Лорд ожидал, что сейчас в нем закипит старое негодование, но вместо этого ощутил лишь изнеможение и тупую боль в ноге. Он нагнулся над каминной решеткой, вглядываясь в огонь, ловя на себе холод острых глаз Ардета.

– Я сейчас Верховный Лорд, Адрик, а не один из твоих младших полевых офицеров, – сказал он, не отрываясь от языков пламени. – Я делаю то, что считаю нужным для блага Кенцирата, вне зависимости от твоих или моих личных желаний. Большее, что я могу, – это пообещать защищать твои интересы всегда, когда смогу. Я обязан тебе многим, если не всем. А что до Комана, я просто не слишком хорошо знаю Демота и Кори, чтобы выбирать между ними.

– Ты молодой дурак. Как думаешь, сколько у тебя осталось времени?

Шаги на винтовой лестнице заставили обоих мужчин резко обернуться. В комнату, держа прикрытый поднос, вошел Бур.

– Ужин, милорд.

– О черт. – Голос Ардета изменился, и он тяжело рухнул в кресло, прижав ладони к лицу.

– Адрик? – Торисен склонился над ним. – С тобой все в порядке?

– Вот на что у нас и правда нет времени, – глухо сказал Ардет, – так это на глупые перебранки. – Он позволил рукам упасть. Все сто сорок девять лет жизни глубоко отпечатались на его лице и сейчас были как никогда заметны. – Особенно тогда, когда Южное Войско уже в пути. Ты правда думаешь, что Переден готов взять на себя командование?

– Надеюсь, – осторожно ответил Торисен. – У него был почти год тренировки в качестве моего заместителя, а всю настоящую работу делал Харн.

Ардет откинулся на спинку, прикрыв глаза.

– Он поздний ребенок, последний мой сын. Остальные погибли в Белых Холмах, сражаясь за твоего отца. Иногда я жалею, что не остался там с ними. – Он снова встал, на этот раз куда медленнее. – Подумай о Комане. А впрочем, кого бы ты ни выбрал, другой всегда может подкрасться к тебе сзади с ножом, и ты в конце концов обнаружишь, что я был прав, как всегда.

Он взглянул на дальнюю стену и моргнул, по лицу пробежала тень испуга.

– Адрик?

– Ничего, ничего… – Ардет тряхнул седой головой, словно пытаясь очистить разум. – Поешь что-нибудь и поспи. По тебе не скажешь, что прогулка на север была таким уж отдыхом. – Он задержался на лестнице. – Переден, знаешь ли, очень высокого мнения о тебе, а я тем более.

– Угу, высокого, как мой левый башмак, – проворчал Бур, когда высокорожденный скрылся. – Этот избалованный сосунок плевал бы на твою тень, если бы осмелился.

Торисен вздохнул:

– Знаю. Проследи, чтобы Ардет благополучно добрался до своих покоев, хорошо?

– Да, лорд… Ты не рассказывал ему о Тентире?

– Трое! Нет, ни слова. Бур хмыкнул:

– Он скоро все равно услышит об этом предостаточно. – Он направился к лестнице и вышел, прикрыв за собой дверь.

Почему же он ничего не сказал о Тентире? Это вовсе не было сознательным решением, а какой-то инстинктивной неохотой рассказывать Ардету больше, чем требуется. Торисен поднял дневник и перелистал его. Имена, даты, события… Анар, старый учитель, завел такую книгу, когда почувствовал, что разум начинает покидать его. Анар, замок, Ганс… Ардет верил, что Серый Лорд умер до ухода сына.

То, что это было не так, – секрет, о существовании которого лорд из Омирота никогда не должен заподозрить.

– Память надежнее, – пробормотал Торисен и кинул дневник в огонь.

Когда страницы охватило пламя, он отвернулся и увидел детскую тень на стене – она будто сидела на столе и качала ножками. Так вот что напугало Ардета. Кстати, а что он собирается делать с ней? Что сделать в первую очередь? Ответ лежал где-то на поверхности, но он отмахнулся от простейшего. Хоть один раз он может поступить так, как ему хочется, не задавая себе вопросов? Он подхватил сумку и уселся у камина, крепко обхватив ее.

– А как же быть с Каинроном? – спросил он пустоту. Нет ответа. Он слишком устал и не может думать ни о чем, кроме внука. Да, его можно пообещать Калдану – как последнее средство спасения. Войско отправится на бой, и – кто знает? – он ведь может и погибнуть, сражаясь с Роем. А если нет, и Калистина понесет, Каинрон наверняка двинется против него во имя его же ребенка. Он еще сможет контролировать происходящее, а если нет, то хотя бы предотвратить гражданскую войну, убив себя. Тогда Каинрон станет Верховным Лордом во всем, кроме звания, а уж за этим-то дело не постоит.

«Его заботит, что думают о нем люди, – до тех пор, пока это будет уже неважно».

Торисен вспомнил крики Киндри. Какой же запас жестокости скопился у Трех Народов? Неужели этого хочет от них холодное, загадочное божество Кенцирата?

Торисен сидел, глядя на огонь, вновь и вновь прокручивая в голове одни и те же мысли, пока далекий звук рога не разорвал цепочку. Он очнулся у потухшего камина, с удивлением обнаружив, что уснул. Кто, во имя Порога, может трубить вызов в столь поздний час? Он вскочил и толчком распахнул ставни. С этой высоты внешний двор казался звездным небом – столько костров пылало на нем, но они не шли ни в какое сравнение с рекой факелов, стекающей с севера, – воины шли в боевом порядке. Повелительный рог зазвучал снова.

– Рестомир! – раздался вопль стража с башни. – Рестомир!

Итак, Каинрон прибыл и привел за собой двадцать тысяч готовых к битве людей. Как его, должно быть, поразили незапертые внешние ворота и голые стены. Может ли он быть столь глуп, чтобы напасть на спящий лагерь? Торисену хотелось бы, чтобы это было так, тогда месть остальных лордов пала бы на Калдана.

Факелы приблизились к воротам: два, шесть, двенадцать – к Готрегору направлялась делегация.

Торисен накинул камзол. Держа седельную сумку, он открыл южную дверь и шагнул на узкую платформу – мостик, соединяющий две башни замка, качающийся под ногами при дуновении ветра.

Внизу Каинрон въезжал во внутренний двор. С ним были три его законных сына и маленькая, жалкая фигурка – это мог быть только Донкерри. Герольд протрубил еще раз, пробудив нескончаемое эхо, заметавшееся между каменных стен.

– Потише! – прокричал им Торисен сверху. – Здесь люди спать пытаются!

Каинрон задрал голову и вздрогнул. Торисен вдруг вспомнил и тайком позлорадствовал – лорда из Рестомира так же тошнило от высоты, как и Бура. Он незаметно переместил свой вес так, чтобы узкий мостик зашатался еще сильнее.

– Верховный Лорд! – провопил ему Каинрон. – На твоих руках кровь моего сына. Я требую правосудия!

– Я тоже! – Торисен тоже не жаловался на голосовые связки. – Но утром.

Лесенка качалась взад-вперед, в двадцати футах над плоской крышей замка, в семидесяти над мощеным двором.

– Звание не защитит тебя от последствий грязного деяния! – ревел Каинрон, отчаянно бросаясь формулами официального вызова, который он не предполагал совершать на повышенных тонах, да еще и обращаясь к движущейся цели. – Если ты отречешься и не признаешь вину, я скажу, что ты лжец, и… и… да остановишь ты это когда-нибудь?!

– Остановить что? – закричал Торисен. Мостик превратился в качели, возносящие его к звездам и опускающие обратно, ветер разметал черные волосы, пряди упали на лицо. – Калдан, иди в постель! Твои покои готовы, я назначил сбор Совета на девять утра. А если ты слишком возбужден, чтобы спать, пожалей хоть нас. Спокойной ночи!

Каинрон, казалось, был расположен поспорить, но, насколько мог разглядеть Торисен, ему уже определенно становилось нехорошо. Он позволил сыновьям уговорить себя зайти внутрь дома.

Торисен подождал, пока мостик успокоится, и вернулся в юго-западную башенку, где размещалась его спальня. Прекрасно. Кто-то, наверное Бур, развел большой огонь в камине. Он разделся при мерцающем свете пламени и прилег рядом. Завтрашний день больше не тревожил лорда. Каинрон раньше уже не раз спотыкался, стремясь к убийству, и уж как-нибудь это случится опять. Их бог, может, и любит жестоких, но не дураков. Он уснул почти сразу и во сне видел себя вновь ребенком, толкающим качели, стоящие на краю пропасти, на которых сидела его сестра.

Звук трубы, высокий и ясный. Еще одна процессия направляется к воротам. Утренний свет сверкнул на малиновом бархате и белых мехах, на стали и кости. Пламенный стяг Брендана трепетал над его головой, и пляшущая тень, падая на его лицо, обостряла и без того резкие черты. Свиты меньших домов – Данира, Эдирр, Комана, Ярана – ожидали во внутреннем дворе, выкликая воинственные приветствия, и люди Брендана отвечали им. За Бренданом следовали Рандир, Ардет и Каинрон – в нарастающем порядке значимости лордов.

– А я говорю, что тебе нужно было как-то заявить о себе, – ворчал Бур, наводя блеск на сапоги Торисена, прежде чем подать их лорду.

– Ты имеешь в виду, тайком выбраться на рассвете через заднюю дверь и возвратиться через главную, стуча в 6арабаны? Нет уж, спасибо. Пусть они идут ко мне. – Он натянул сапоги, стараясь не морщиться, когда голенище правого соприкоснулось с икрой.

– Все еще болит, да?

Торисен устало взглянул на кендара:

– Ерунда, не о чем говорить. – И правда, сегодня укус червяка выглядел как расплывчатое кольцо синяков, не больше.

Бур держал на вытянутых руках черный камзол с длинными рукавами, пока Торисен влезал в него. Высокий воротник ощущался непривычно без заткнутых за него метательных ножей, но если бы они даже и пережили битву с перевратом, в данной ситуации все равно не стоило брать их. Жаль, оружейник наверняка не успеет сделать новые до выступления на юг, а вернуть старые не получится – особенно учитывая то, где засел один. Вот так, все готово, за исключением одного пункта.

– Надеюсь, ты не забыл о Кентиаре, – сказал он Буру. Тот засопел:

– Я надеялся, что ты не вспомнишь. Здесь он.

Он открыл железный футлярчик. Внутри лежал – узкий серебряный ошейник, причудливо расписанный рунами, значение которых забылось в веках, усыпанный драгоценными камнями, меняющими цвет. Его нашли в незаконченном храме в Котифире, когда Кенцират впервые пришел в Ратиллен. Одни считали, что это подарок загадочных Строителей, другие – что его просто случайно забыли там. В любом случае, во времена сомнений после падения Мастера, Кентиар стал и эмблемой, и проверкой законности власти – предположительно, лишь истинный Верховный Лорд мог спокойно носить его. Многие ставили эту веру под сомнение, но у того, кто пожелал бы надеть эту вещь, должен был иметь крепкие нервы.

Бур мрачно извлек ошейник из футляра. Те, кто неосторожно касались внутренней поверхности украшения, рисковали остаться без пальцев или того хуже. После того как Ганс снял с себя Кентиар и титул, ошейник двадцать лет лежал в кресле – вызов и насмешка над претендентами. Однажды подвыпивший высокорожденный в шутку надел его во время обеда. В следующую секунду аккуратно отрезанная голова упала на стол и, подпрыгнув, шлепнулась в супницу. После этого никто больше не осмеливался прикасаться к вещице, пока еще через десять лет не явился сын Ганса.

Сам Торисен совершенно не доверял Кентиару. За его долгую историю ошейник обезглавил трех Верховных Лордов, чьи претензии на власть, насколько всем казалось, были вполне обоснованными и законными. Неудивительно, что за прошедшие столетия немногие решались так рисковать. Если Каинрон захватит господство, он наверняка отвертится и никогда не наденет Кентиар; но Торисен, пришедший на место отца без Кольца и Меча, чувствовал, что должен сделать широкий жест, чтобы доказать, кто он такой. Теперь придется начинать почти сначала.

– Все готово, лорд.

– Ты уверен, что хочешь подвергнуть опасности еще один хороший камзол? Ладно, ладно… начинай.

Бур поднес серебряный ошейник к горлу своего лорда. Петельки по обеим сторонам обруча выпрямились и со зловещим щелчком сомкнулись. Торисен замер, не дыша. Ничего.

– Полный порядок, – улыбнулся он Буру. – Никакой приправы к супу сегодня не будет. Вот и славно.

Поднявшись из Зала Совета, беспорядочный гомон достиг ушей Верховного Лорда.

Лорды Кенцирата обернулись и замолкли при его появлении. Они сгрудились в дальнем конце комнаты под картой Ратиллена, залитой сейчас утренним светом. Промелькнула мысль, что все они сторонятся его, но тут он почувствовал гнилостный запашок поблизости. Куча мехов в кресле слева от его собственного подняла голову. Это был Ядрак, лорд Яран. Зеленый свет от витража падал пятнышками на его лысую голову так, что она казалась покрытой плесенью. Его беззубый рот растянулся в кривой, но приветливой улыбке.

– Ганс!

Торисен поспешил вперед и подхватил тонкую руку, больше похожую на птичью лапку, протянутую ему старым лордом. Кто-то на той стороне комнаты сдавленно закашлялся.

– Нет, не Ганс, – мягко сказал он. – Торисен. Помнишь?

В мутных глазах Ярана проскользнуло смущение и ужас.

– Торисен? – Он что-то вспомнил и расслабился. – Тори! Ну да, конечно. Как глупо с моей стороны. А это мой праправнук, Кирен.

Аккуратно одетый юноша, которого Торисен до сих пор не замечал, выступил вперед и чуть склонился перед Верховным Лордом. Черты его лица были необычайно правильны и тонки, а их выражение – непроницаемо. Торисен поклонился в ответ и повернулся к остальным. Итак, начинается.

– Полагаю, вы все уже знаете, что прошлой ночью в Тентире был убит Нусар и что милорд Каинрон думает, что это сделал я.

Каинрон негромко фыркнул:

– «Думает»!

– Вероятно, он также довел до вашего сведения, что я окончательно сдался безумию, бегущему в крови Норфов.

Ардет тихонько простонал. Сумасшествие, как и дряхление, считалось не только наследственным, но и заразном, о нем даже упоминать было небезопасно.

– Очевидно, этот вопрос надо урегулировать до того, как мы перейдем к решению более важных проблем. Дабы сберечь время, будем считать, что вызов уже оглашен. Ответ таков – нет, я не убивал Нусара. Решение за тобой, милорд Каинрон: назови меня лжецом, если можешь.

Он уселся во главе стола, сложил руки и стал ждать.

Долгую секунду собравшиеся лорды молча взирали на него. К этому времени все они наверняка уже знали о том, что случилось в Тентире, но никто, и меньше всех – Каинрон, не ожидал, что Верховный Лорд вот так прямо возьмет быка за рога. Ардет занял место по правую руку от Торисена, метнув через стол полный неприкрытого ужаса взгляд на Ярана. С невозмутимым видом сел Даниор, суетливо пристроился на стуле Демот из Комана, поспешил и Брендан, нашедший это наиболее приличным. Близнецы Эдирр обменялись вопросительными взглядами и усмехнулись. Один сел, другой стоял – они уравновешивали друг друга. Каинрон, элегантный Рандир и Кори из Комана сердито глядели из угла.

– Итак, милорд? – поторопил Торисен.

Каинрон кисло посмотрел на него. Он действительно убедил себя в том, что Верховный Лорд уже переступил грань, и был оскорблен, видя его таким хладнокровным, таким… разумным. Но даже безумцы могут быть хитры и коварны – вот и лорд таков. Он принялся ходить взад-вперед, быстро выкладывая свои доводы:

– Это убийство стало кульминацией давнишней вражды и не было столь уж неожиданным. Лорд Норф никогда не любил моего сына.

– А кто любил? – пробормотал Даниор, и Ардет шикнул на него.

– Он намекал, что Нусар пытался покушаться на него, один раз посредством змеи, а один раз (да уберегут нас предки) – обрушив стену.

– Так вот что случилось в Тиглоне, – с глубокомысленным видом сказал Эссен, сидящий близнец, не скрывая насмешки.

– А мы-то всегда удивлялись, – подхватил стоящий Эссир в том же тоне.

Каинрон одарил их обоих яростным взором. Но, усилием воли взяв себя в руки, он принялся описывать спор в Тентире, последующее обнаружение обнаженного обезображенного тела Нусара и золотую монету, зажатую у него во рту.

– Да, все это выглядит как работа сумасшедшего, – задумчиво сказал Брендан, – или как если бы кто-то симулировал безумие, чтобы бросить тень на Верховного Лорда, – извини, Торисен, – но сами по себе факты еще ничего не доказывают – ни вины, ни невиновности.

– Что ж, гиблое твое дело, милорд, – рассмеялся Даниор.

– Не совсем, не совсем. Есть у меня еще одно, последнее, неопровержимое доказательство. Не стоило тебе так спешить клясться честью, дорогой Норф, потому что теперь ты обесчещенный клятвопреступник. Ты не только лишил жизни моего сына – тебя видели за этим делом! Ха! Я все-таки встряхнул тебя под конец, а?

– Да, я в замешательстве, другого слова не нахожу. Как мог кто-то видеть то, чего я никогда не совершал?

– Кто видел, Калдан? – вмешался Рандир. – Если не ты, то можешь только повторить сказанное – не ручаясь за достоверность. Лучше тебе привести своего свидетеля.

Каинрон сперва будто заколебался, а потом позволил себя уговорить. Наблюдая за ним, Торисен подумал: «Они с Рандиром отрепетировали сцену. Каким бы грязным не был сюрприз Каинрона, вряд ли он стал бы ждать, чтобы бросить его мне в лицо».

– Ну что ж, – сказал наконец лорд из Рестомира с притворной неохотой. – Хотелось бы, конечно, пощадить мальчика, но, к сожалению, сейчас это уже невозможно. Иди сюда, Донкерри!

Донкерри выскользнул из тени, выглядя чрезвычайно несчастным.

– Норф, полагаю, ты не ставишь под сомнение правдивость моего внука?

– У меня не было для этого повода – до сих пор.

– Прекрасно, прекрасно. Говори, мальчик, расскажи им все, что ты видел.

Донкерри сглотнул:

– Я… я в-видел…

– Громче, дитя, громче.

– Я в-видел, как Торисен, лорд Норф, убил моего отца.

Даже Ардет выглядел обескураженным. Все они инстинктивно чуяли правду, и мальчик, казалось, произнес ее. Торисен наклонился вперед:

– Донкерри, как я его убил?

– Н-ножом в спину…

Каинрон недоуменно поднял глаза.

– А комендант Харн оторвал ему руку, и-и п-потом я упал в-в обморок.

– Это очень странно, – сказал Брендан. – Сегодня утром Калдан показал мне тело Нусара. Я не видел его спину, но у бедного юноши обе руки были целы, это точно.

Торисен поборол рвущийся из него смех:

– Каинрон, а не кажется ли тебе, что глупо посылать мальчика шпионить за мной и даже не выслушать потом его полный отчет?

Калдан затряс головой, словно пытаясь отогнать надоедливое, зудящее насекомое:

– Чушь. Наверняка тот чертов берсерк не имеет привычки расчленять Каинронов.

– Нет.

Голос раздался из-за спины Торисена. В тени винтовой лестницы стоял Киндри, в руках у него был длинный тонкий сверток.

– Что ты здесь делаешь? – гаркнул на него Каинрон. – Я приказал тебе оставаться в Тентире!

– Связь между нами разорвалась позапрошлой ночью, – выговорил молодой шанир тусклым голосом. – Ты это знаешь.

Он шагнул вперед, под разноцветные лучи, падающие от окна, двигаясь так, словно ни одна часть его тела не желала сгибаться. Когда он, покачнувшись, положил на стол свою ношу, и Ардет, и Торисен заметили на его спине проступившие сквозь белую рубаху кровавые полосы. Ардет развернул полотно.

– Ты видел, как отрывали эту конечность? – спросил он Донкерри.

– Да! – выдохнул мальчик. На его лицо набежала тревога. – Да…

Любопытный Эссен приподнял руку за запястье. Она, лишенная кости, изогнулась, как мертвая змея. Лорд поспешно выпустил ее:

– О боже! Что это?

– Это, милорды, рука переврата, – произнес Торисен. – Вещица пореальнее выдумок из песен, а, Калдан? Полагаю, именно эта рука убила твоего сына. Против нее я дрался в огненной комнате Тентира, куда потустороннее создание заманило меня, приняв облик Нусара, и именно ее оторвал Харн. Этому бою и был свидетелем твой внук. Больше я ни в чем не принимал участия.

– Я не верю… – Каинрон выплеснул гнев, но заставил себя остановиться – еще миг, и он нанес бы Верховному Лорду смертельное оскорбление. – Проклятие, почему ты ничего не рассказал мне раньше?

– А ты дал кому-нибудь из нас такую возможность? – Ответ Киндри прозвучал так же бесцветно.

– Переврат, – изумленно выговорил Даниор. – После стольких лет. Но почему? Зачем он пришел?

Торисен встал из-за стола, отступив от живого шанира и мертвой руки.

– Он намеревался убить меня, – сказал он, – а если не получится – втянуть в кровную вражду с Каинроном как предполагаемого убийцу его сына.

– Опять же – почему? – выкрикнул Брендан. – И почему сейчас?

– Мне на ум приходит только одно: чтобы не позволить Войску выступить. Смейся, если хочешь, Каинрон, но учти: впервые за многие века Рой двинулся на север; одновременно с этим переврат пытается убить или дискредитировать того, кто может повести Войско на юг. Может, это и вправду всего лишь случайное стечение обстоятельств. Может, кто-то еще замышляет что-то, о чем мы не знаем… – Он вспомнил, как переврат сплюнул при имени Мастера. – … Но можем ли мы полагаться на случай? Калдан, в Тентире ты спрашивал, есть ли у меня веские основания бояться. Что ж, теперь я их получил. – И он указал на руку.

– И мы не должны забывать о Южном Войске, – произнес Ардет, настойчивость звенела в его голосе. – Со стороны короля Кротена было бы безумием приказать броситься в бой, но он на это способен. Мы должны поддержать наших людей, пусть далее – да простят меня праотцы – это и означает лишь собрать их останки для погребального костра.

– К тому же, – сказал Рандир, изучая свои ногти, – я так понял, что принц Одалиан из Каркинарота просил о помощи.

Торисен, удивленный, вскинул на него глаза:

– Не через меня, Калдан?

– Да, да, – бросил Каинрон, угрожающе взглянув на своего временного союзника. – Гонец прибыл поздно ночью. Одалиан просил меня, как отца своей жены, вынести его вопрос на Высший Совет. Он говорит, что созовет всех своих боеспособных людей и желает присоединиться к Войску у Каскада, прямо перед Водопадами.

– Конечно, это можно устроить, – сказал Ардет. – Ты же не откажешь собственному зятю.

– Захочу и откажу, – упрямился Каинрон. – В брачном контракте нет пункта о взаимозащите. Я сказал ему, что это не обязательно.

– О имена бога, – с отвращением простонал Торисен. – С помощью словесных уловок выторговывать лучшие условия сделки – и это теперь называется честью?

Каинрон резко вскочил, его губы презрительно искривились.

– Еще одна нотация, мой юный лорд? Ты всегда любил твердить, в чем заключаются мои обязанности, ты, который еще не родился, когда я возглавил свой дом, тогда как твой отец довел свой до полного унижения, до бестолковой бойни в Белых Холмах. Не беспокойся, я сам позабочусь о своей чести…

– И расплатишься со слугами – с опозданием, но сполна. Каинрон вздрогнул при звуках безучастного голоса

Киндри.

– Что ты тут изображаешь из себя привидение! – рявкнул он. – Ты когда-нибудь уберешься отсюда?

– Возможно, тебе и правда стоит уйти, Киндри, – мягко сказал Ардет. – Милорда Каинрона, кажется, тревожит твое присутствие… почему-то. – Острый взгляд его голубых глаз встретился с блеклыми глазами шанира. Киндри едва заметно поклонился и начал поворачиваться, первый раз мельком показав Каинрону спину.

– Ладно, ладно, не будем так спешить, – заторопился тот. – Оставайся, оставайся. Разорванная связь еще не означает рухнувшей дружбы.

«А как насчет рассеченной кожи», – подумал Торисен. Если бы остальные увидели эту кровавую рубаху, Каинрону пришлось бы объяснять свою достойную уважения систему «платы с опозданием» всю дорогу до Тир-Ридана.

– Милорды, – обратился он к Совету, – кажется, у вас три причины разрешить Войску выступить. Во-первых, поддержать Южное Войско. Как сказал лорд Ардет, там наши люди, и мы не можем просто так их бросить. Во-вторых, оказать помощь принцу Одалиану, нашему ближайшему союзнику в Ратиллене. И, в-третьих, успокоить вашего бедного, помешанного Верховного Лорда, который до сих пор считает, что Рой движется перегрызть нашу общую глотку. Подумайте, лорды, и сделайте выбор, но, ради всех имен бога, не медлите. Итак, мы выступаем или нет? Ардет?

– Да.

– Рандир?

– Да, как ни прискорбно.

– Брендан? Эдирр? Даниор?

– Да.

– Да.

– Да.

– Коман… Проклятие, совсем забыл. Демот, Коман твой, по крайней мере на ближайшее время. Я вынесу окончательное решение позже.

– Да, лорд, – угрюмо сказал Демот. Он ожидал полного утверждения.

– Яран? – Ответом был скрежещущий храп. – Ядрак? Праправнук старого лорда осторожно потряс его за плечо – безрезультатно.

– Извини, милорд. Когда он вот так впадает в спячку, это может продолжаться долгие часы, если не дни.

Каинрон рассмеялся, как каркнул.

– Однако, – бесстрастно продолжал юноша, не обращая внимания на то, как грубо его перебили, – я уполномочен говорить от его имени.

– И?

– Я говорю «да». Что же еще?

– Итак, Калдан, – произнес Ардет, – кажется, от твоего слова зависит решение – твой голос против восьми наших. Так что ты скажешь?

Каинрон сверкнул на него глазами. Все его планы рухнули, и он выглядел так, словно готов сейчас бросить вызов всем эдакой дурной шуткой. В этот момент в зал вошел Бур. Каинрон, рыча, обернулся к нему, но выражение лица кендара заставило его стихнуть.

– Что такое, Бур? – требовательно спросил Торисен.

– Вести, милорд. Южное Войско вступило в бой с авангардом Роя.

– О мой бог. И каков результат?

– Был не ясен, когда посылали гонца. Но он сказал, что все обстоит плохо, очень плохо.

– Переден, – выдохнул, почти простонал Ардет. – Будь ты проклят, Кротен, бог проклянет тебя и осудит на вечные муки… – В следующую секунду он уже был на ногах, вплотную подступив к Каинрону, – яростный старик, несгибаемый, как обнаженный клинок. – Ты проголосуешь сейчас, милорд, и ты скажешь «да», или и вправду начнется война, мой дом против твоего. Договорились?

– Да, – выдавил Каинрон, пятясь. – Да, конечно. Эти новости изменили все. Но, милостивые Трое, нас же здесь пятьдесят тысяч, готовых к походу. Даже если Одалиан пошлет солдат, как обещал, что мы сможем сделать с вражескими тремя миллионами?

– Есть одно место, где мы можем поймать их. – Торисен прошел в дальний конец комнаты, к стене, на которой зеленым, синим и золотым стеклом сверкала и переливалась карта Ратиллена. Он провел пальцем линию от Серебряной через Заречье к матовому пятнышку – мастер здесь специально замутил стекло, чтобы обозначить вздымающееся облако брызг. – Здесь. Водопады. У Одалиана возникла дельная мысль. Если Рой будет придерживаться прежнего курса, он должен пройти тут, по узким Менделевым Лестницам к вершине, откуда сбегают потоки. Мы либо остановим его здесь, либо не остановим вовсе.

– Значит, начинается гонка к Водопадам, – сказал Брендан, глядя на карту и подходя к делу практически. – На глазок где-то две тысячи миль от нас, а от Роя – вчетверо меньше, но они почти ползут. И все-таки Рой слишком близко. Когда мы выходим?

– Сразу же после того, как предадим Нусара погребальному костру. Порядок следования будет зависеть от того, кто будет готов первым, тут споры ни к чему. Вопросов нет? Тогда собираемся.

Лорды, за исключением Ардета, разошлись. Донкерри попытался выскользнуть в тени деда, но Каинрон повернулся к нему и выплеснул на мальчика весь гнев и разочарование:

– Ты, маленький негодяй, приносящий несчастья, прочь с глаз моих! Я не желаю тебя больше видеть! Никогда!

– Дедушка, пожалуйста… Каинрон распрямился в полный рост.

– Я отрекаюсь от тебя! – заорал он. – Плоть от плоти моей, ты мне больше не родня. – Он вырвал из рук Донкерри край своего камзола и удалился, оставив окаменевшего и белого как снег мальчика стоять посреди зала.

«… будь ты проклят, мальчишка, за то, что покинул меня. Проклинаю и отрекаюсь от тебя. Кровь от крови моей, ты мне больше не сын…»

Торисен вздрогнул от вспышки памяти. Если предсмертное проклятие отца несло в себе силу, он был таким же отверженным, как Донкерри или как Киндри, если уж на то пошло. Но то был всего лишь сон. Сейчас все реально.

– Бур, отведи мальчика в мои покои и разыщи врача. У нас на руках пострадавший.

– Да, лорд. – Кендар понизил голос. – Лорд, есть и второе послание, от военачальницы Эспет.

– Да, она была командиром над пятью тысячами. Я слушаю.

– Она сообщает, что король Кротен не отдавал приказа атаковать. Он даже не велел Южному Войску выступать. Это все на совести Передена.

«… приземистые фигуры движутся между трупов… Ох, Переден, дурак ты, проклятый, завистливый дурак…»

– Ардет ни в коем случае не должен узнать. Побережем его. Понимаешь?

Бур кивнул и ушел, забрав с собой оцепеневшего мальчика.

Ардет усадил Киндри в свое кресло. Шанир уронил голову на стол и, казалось, был в обмороке – он даже не пошевелился, когда лорд разрезал на нем прилипшую к телу рубаху.

– Я послал за лекарем, – сказал, подходя к ним, Торисен.

– Не стоило. Гляди.

Ардет осторожно приоткрыл спину шанира. Киндри был болезненно худ, почти истощен. Ребра отчетливо просвечивали под белой, будто прозрачной кожей, иссеченной плетью палача. Но на глазах у высокорожденных кровоподтеки бледнели. Более серьезные раны, открывшиеся, когда Киндри нагнулся положить руку переврата, внезапно закрылись, края кожи сошлись и мгновенно зарубцевались.

Торисен резко отвернулся, чувствуя подступающую тошноту.

– Прекрасно! – воскликнул за спиной Ардет. – Жаль, что мы все так не можем, да? Но такое – редкость, даже среди шаниров. А знаешь ли, мой мальчик, ты обязан этому человеку. Он сотворил великое дело. Какая удача, что он больше не связан с Каинроном. Ты можешь достойно отплатить ему, взяв к себе на службу.

Связать себя с шаниром? Он в долгу у Киндри, и постыдно отказываться, но… но… Он вспомнил о руке переврата, все еще лежащей на столе. Ее пальцы, казалось, тянутся к Киндри, хотят прикоснуться к белым волосам. Еще один шанир…

– Прости, Адрик, – сказал он, не оборачиваясь. – Я н-не могу. Просто не могу.

– Ну что же, – холодно ответил Ардет. – Тогда это сделаю я, а ты можешь возвращаться к своим обязанностям.

Торисен покинул комнату, не промолвив ни слова и не оглянувшись. В Тентире он сказал Харну: «Я могу все, что должен», – и это всегда было его правилом. Сейчас в первый раз лорд изменил себе.

Погребальный костер Нусара был разложен. Церемонией руководили четверо жрецов во внутреннем дворе Готрегора. За несколько дней до этого двоих из них послали в Тай-Тестигон, чтобы они на месте справились с возникшими в храме проблемами, а еще семеро с тремя служками с той же миссией отправились в Каркинарот. Никто не знал, что пошло не так в храмах, но баланс силы в каждом сместился, внезапно и угрожающе. Но это дело жрецов, и данные события народ не удостоил вниманием. Зато все заметили, что один из жрецов Готрегора не слишком сведущ в погребальных рунах. Потому что пока он распевал, пламя охватило не только Нусара, но и четыре сотни цыплят, приготовленных для завтрака в кухне замка. При других обстоятельствах кремацию можно было бы назвать весьма успешной.

Лорд Даниор следовал позади своих солдат и чуть ли не толкал их в спины, в результате чего занял второе место сразу за стягом с раторном. Он со своими охранниками поехал впереди, рядом с Торисеном. За волком Даниора летела полная луна Ардета, но Адрик остался со своими людьми, а чуть позади него, бледный и безмолвный, скакал Киндри. Дальше шли гербы Крага и Кестри, потом Яран, Рандир, Брендан, и замыкал шествие Каинрон. Солдаты Калдана за последние сорок восемь часов уже прошагали сто двадцать пять миль и прибыли к месту сбора едва живые. Несколько часов двара почти восстановили их силы – почти, но не совсем. Той ночью в Омироте все спали глубоко, а поутру был оглашен приказ к выступлению. В тот же день к колонне присоединились силы Эдирра и Комана. Ранним вечером десятого дня зимы Войско численностью около пятидесяти тысяч походным маршем зашагало по Заречью.

Глава 7 ГНЕВ РАТОРНОВ

Безвластия: одиннадцатый – двенадцатый дни зимы

После короткой и нелепой драки, в которой нескольких человек ранили, а одного убили, Черная Банда все-таки перешла камни «туда-обратно», хотя полдюжины разбойников из охотничьих кланов отказались идти. Остальные, однако, чуяли запах крови и рвались вперед – к тому же их подгоняло данное Бортисом в Пештаре обещание щедрой награды. Сам слепой главарь шел впереди с поводырем-оскалом. Иногда он думал, что сделает с беглецами, когда поймает их, особенно с Джейм, сглатывал набегающую слюну и дергал за веревку, заставляя проводника поспешать, а на самом деле лишь мешая тому.

Чащобы привели разбойников в недоумение. Они привыкли к вечнозеленым лесам Хмари, но напряженное безмолвие под сенью этих листьев внушало им благоговейный трепет. Бортису не пришлось приказывать им двигаться тише. Только однажды неподвижность воздуха была нарушена треском упавшего где-то вдалеке дерева.

– Это они! – возбужденно вскрикнул один из бандитов и тут же полетел на землю – кулак Бортиса бил покрепче молота.

– Тише ты, недоумок. Думаешь, они от нечего делать решили немножко поработать лесорубами, чтобы убить время?

Они продолжили путь, добывая на ходу пропитание. Один специалист по метанию пращи уже сбил немало серых птичек, а второй заметил нечто, оказавшееся гигантским грибом-дождевиком – и только потянулся к нему, как заплесневелая шляпка вывернулась наизнанку и ухватила его руку. Крик удивления перешел в вопль боли. Остальные оттащили незадачливого собрата, вызволив руку, покрывшуюся множеством мелких точек, будто ее изжалили осы, но каждый укус окаймляло оранжевое кольцо. Пальцы сразу же начали распухать.

К закату всем, кроме Бортиса, стало ясно, что они заблудились. Надежда была лишь на проводника, который, казалось, иногда еще представлял, куда идет. На ночь они разожгли большой костер и поджарили птиц, насадив тушки на клинки, как на вертел. Потом наломали сучьев и надергали папоротника с ближайшего пригорка, устроив себе постели.

В эту ночь все спали крепко, включая и тех, кто был поставлен на стражу, но в каждый сон пробивался непрерывный чавкающий звук.

Поутру нескольких человек не смогли разбудить, а четверо, лежавших у самого ободранного холмика, попросту исчезли. Число членов Черной Банды сократилось до четырнадцати, включая и того, на кого напал дождевик. Остальные застали его уже проснувшимся, восхищенно, почти жадно наблюдающего за собственной рукой. Пальцы раздулись так, что, казалось, слились воедино, кожа стала отекшей и оранжевой. Он попятился от товарищей, прижимая распухшую руку к груди.

– Вы не получите!.. Это я нашел! Мое, мое!

И он запустил зубы в рыхлую массу, вырвав изрядный кусок.

– Мое! – прорычал он снова, яростно жуя. – Себе найдите сами! – И бросился в глубь леса, унося «добычу». Его не останавливали.

– Поднимайся! – резко бросил Бортис оскалу, дергая его за ногу.

– А как же с ними? – возразил один из разбойников, указывая на шестерых, спящих, будто бы одурманенных.

– Бросим тут, пусть валяются. Мне от них нет больше никакой пользы.

– Вот как? – сказал другой бандит. – А какая польза будет нам от твоей награды, если ни один из нас не выберется отсюда, чтобы получить ее? Надо возвращаться, а если ты не хочешь, – закончил он агрессивно, поглядев на остальных, – то мы уйдем сами.

– Да неужто? – Бортис захихикал. – Ну идите. Я не могу вас остановить. Я вас даже не вижу. Но вы все знаете, кто видит и что он сделает с нарушившим данное мне слово.

Разбойники как один задрали головы к небу, скрытому густой листвой. Со вчерашнего дня переврат не показывался, но никто не сомневался, что он кружит где-то там, наверху, и что он будет так же безжалостен с ними, как и с любым, кто осмеливался оспаривать приказы Бортиса.

Главарь разбойников ждал, презрительная усмешка расплывалась на его губах.

– Что, конец дискуссии? Тогда пошли дальше, висельники. А пока лелейте мечту, какими богатыми вы станете после того, как мы изловим этих кенцирских негодяев.

После тяжелой ночи, полной темных снов, Джейм пробудилась, и в лицо ей брызнул яркий свет – деревья пылали утренним золотом, тени исчезли, лес лучился изнутри. Марк и Жур все еще спали, тихонько похрапывая. Барс разлегся на спине, превратив руку кендара в подушку и перекинув лапы ему на грудь. Когда Джейм запустила пальцы в теплый, густой, белый подшерсток его брюшка, кот томно замурлыкал, но не проснулся. Она снова улеглась, удивляясь своему беспокойству. Ей казалось, что во сне ее предупредили – но кто и о чем? Здесь, рядом с Марком, она чувствовала себя в безопасности, но он часто влиял на нее так – словно у великана-кендара было некое врожденное свойство, отгораживающее его от зла. Даже Земляная Женщина почувствовала это. Но нельзя же всю жизнь провести за его спиной! Вот сейчас – жажда заставила девушку отодвинуться от него и подняться. Где тут был ручей?

Она пошла на журчание, доносящееся совсем с другой стороны, не так, как прошлой ночью. К тому же оно было – или казалось – куда дальше. Она пробралась сквозь кусты и присела на заросшем травой бережку в футе над водой, но когда Джейм потянулась зачерпнуть в пригоршню воду, земля неожиданно провалилась под ней.

Джейм всплыла, отплевываясь. Глубина была всего лишь по грудь, но вода обжигала холодом, а течение валило с ног. Надо ж быть такой неловкой и кривоногой. Она попыталась взобраться на берег – тот осыпался под рукой. В нескольких шагах вниз по течению над ручьем свешивались кусты. Джейм подгребла к ним и ухватилась за ветку – только для того, чтобы тут же с вскриком отпустить. Из глубоких ранок на большом пальце выступила кровь и запятнала перчатку. Теперь девушка увидела, что на конце каждой ветки покачивается корявая слепая зеленая голова с шипами вместо клыков. И все головы повернуты к ней. Вниз по ручью такие же кусты сомкнулись над водой… и вверх тоже. Раньше их наверняка здесь не было, ни тех, ни этих, окруживших ее сейчас. Мороз, не имеющий никакого отношения к ледяной воде ручья, пробрал до костей. Они приближались.

Джейм попятилась на середину протоки, борясь с течением.

– Марк! – она охрипла, но кричала достаточно громко, чтобы разбудить кендара. – Марк! – Нет ответа. Вдруг она вспомнила его глубокое, медленное дыхание. Каким-то образом двар, или нечто похожее, навалилось на него. Он не услышит, как бы она ни надрывалась.

Ветки, шурша, подползали все ближе. Они нависли над головой, давили, прижимали к воде. Она скорее разорвет руки в кровавые лохмотья, пытаясь отодвинуть их, чем сбросит эти на первый взгляд хрупкие оковы.

Серая птица слетела на ближайший сук и распростерла крылья. Два пернатых глаза, не моргая, уставились на Джейм, словно бы целый лес наблюдал за ней. «Безвластия обрекли ее», – мелькнула дикая мысль. Но за что? Она играла по правилам и не принесла никакого вреда. Это может быть только оттого, что она действительно Темная, как говорил аррин-кен, а Безвластия ненавидят все, на чем лежит печать Тьмы. Марк не поможет. И ее бог тоже, даже если его сила распространяется на это странное место – что весьма сомнительно. Неужели ее лишили всякой защиты?

Медленно она повела под водой рукой, вытащила из кармана медальон иму и поднесла его к нарисованным на крыльях серой птицы глазам.

– У м-меня талисман Земляной Женщины.

Крылья встрепенулись, глаза мигнули, раз-другой, – снова и снова. Птица взвилась и полетела между деревьями. Ближайшая слепая голова куста вынула медальон из руки Джейм. Кругляш переходил изо рта в рот по всему кусту, и ветви, поддерживавшие его, отступали. Джейм вскарабкалась на берег. С той стороны ручья протянулся зеленый стебель, возвращая девушке медальон, – она взяла. На губах иму опять была кровь – на этот раз ее собственная, из проколотого шипами пальца. Она повалилась в траву, трясясь от холода и истерического смеха. Спастись благодаря игре слов! Интересно, что матушка Рвагга сделала со своей служанкой, когда обнаружила, что медальон пропал. Взяв наконец себя в руки, Джейм поднялась и отправилась обратно к кольцу брилловых камней.

Марк и Жур все еще спали. Джейм переоделась в сухое и остановилась, глядя на них. Возможно, кендар и впал в двар, но барс?.. Напуганная, она стала трясти их и звать по именам. Друзья начали пробуждаться – медленно, неохотно. Марк потянулся.

– Ох, женщина, надо было разбудить меня пораньше. Теперь придется завтракать на ходу. – Он поднялся и недоуменно огляделся по сторонам. – Странно. Я мог бы поклясться, что вон те деревья были вчера вон там. Все как будто встало вверх тормашками. Эй, что там? – Он резко повернулся, потом, еще сильнее смутившись, потряс головой. – Исчезло.

– Что?

– Что-то серое. Так, промелькнуло. Может, птица. Ну, куда направимся?

Определить было невозможно. Все вокруг было иначе, чем прошлой ночью, и туман так рассеивал утренний свет, что непонятно было даже, откуда восходит солнце. Жур тоже был в недоумении. Джейм обошла с ним поляну, и его нос сообщил, что они и вовсе никогда не входили в круг камней.

– Надеюсь хотя бы, что то же происходит и с нюхом проводника Бортиса. – Джейм снова дернулась. – Вот опять, у лиственницы! Нет, пропало, а было ли? – Когда она смотрела прямо на дерево, там ничего не было, но уголком глаза она видела… что?

– Фигурка в сером плаще с капюшоном, – сказал Марк. Он тоже заметил. – Хм, она ростом с ребенка.

– И она делает нам знаки, манит. Наверное, он хочет, чтобы мы шли за ним. Идем?

Марк не долго думая кивнул:

– Может, оно выведет нас отсюда. В любом случае, попытка не пытка, попробовать стоит.

Они собрали вещи и пошли за призрачным проводником, не представляя, выводит ли он их из Безвластий или тянет еще глубже. Трудно было даже следить за этой серой фигуркой – она иногда вовсе исчезала из виду.

– Я опять его потеряла, – в третий раз за полчаса сказала Джейм. – Подлесок слишком густой.

И действительно, они пробирались через настоящую чащу кустарников, цветущих под склоненными дугами ветвей высоких деревьев. Темно-зеленые листья там и тут перемежались с розовыми и лихорадочно-красными цветами осени, с веток свисали яркие, как капли свежей крови, ягоды. Легкий ветерок шелестел в резном орнаменте зарослей. Тихий шорох, как и все звуки в этом непонятном месте, казалось, доносился со всех сторон сразу, сталкиваясь сам с собой в воздухе. Жур, сморщив нос, принюхивался. Шерсть на его спине медленно вставала дыбом. Теперь и Джейм уловила резкий, незнакомый запах, от которого зачесался ее собственный нос и в мозгу стали возникать летящие обрывки невиданных картинок.

– Что такое? – вполголоса спросил Марк.

– Я… Я не знаю. Что-то очень дикое и очень близко…

И, не дожидаясь ответа, Джейм скользнула в кусты, сама не зная, бежит ли она от неведомого или ищет встречи с ним. Ветви сомкнулись вокруг. Ветер, качая листья, вызывал к жизни множество оттенков зеленого. На секунду Джейм заколебалась, полностью потеряв представление о пространстве. Ветер стих. Она подалась вперед и неожиданно оказалась на краю небольшой опушки. Напротив, рядом с холмиком, с которого была ободрана почти вся растительность, стоял раторн.

Первое впечатление было – вот стоит вороной конь, с ног до головы защищенный роговой броней; потом показалось, что животное – фантастическая помесь лошади и дракона. Создание было высоким и стройным, с тонкими, прямыми ногами и широкой грудью, суживающейся к мощному крупу. Изогнутая, почти витая шея несла маленькую голову, обрамленную костяной маской, из которой вырастали клыки и кривой рог жеребца-раторна. Костяные пластины защищали шею, грудь, брюхо, передние ноги обросли данными природой латами. Белые хвост и грива ниспадали с черной шкуры тяжелыми шелковыми прядями. Он стоял совершенно неподвижно, глядя в упор на девушку. Она попятилась, успев только мельком заметить, что четыре кобылы позади вожака тоже подняли головы и настороженно смотрят на нее. В траве у копыт одной из самок лежал человек со вспоротым животом. Единственное, что двигалось на этой полянке, – струйка крови, стекающая по клыкам кобылы.

Тяжелый запах раторнов висел в воздухе, затуманивая сознание, оглушая чувства. Он тянул за собой – вот Джейм сделала пол шага вперед, вот еще… Дурманящий соблазн заставлял желать мяса, свежего мяса, молодого мяса – но этот голод был не ее.

Вдруг, отовсюду и из ниоткуда, возник жалобный крик, он рос, усиливался, потом споткнулся и распался на хор глубоких всхлипов. Эхо разнесло безнадежные ноты дребезжащего голоса.

Бронированные головы раторнов повернулись как одна. Кобылы мгновенно исчезли, оставив перед глазами лишь черно-белую вспышку. Жеребец попятился, прижав уши к выемкам на костяной маске, потом повернулся одним гибким, изящным движением и полетел вслед за своей семьей.

– Слишком близко, – произнес за спиной голос Марка. Джейм перевела дыхание. Весь окружающий мир, казалось, переменился.

– Да. Но что могло так испугать раторнов? Марк, там, на земле, тела. Несколько. – Она двинулась было вперед, но кендар удержал ее руку.

– Погоди минутку.

Они ждали, но ужасающий крик не повторялся, и двое кенциров осторожно вышли на поляну.

– Хм, эти люди из банды Бортиса, – склонилась над одним Джейм, пока Жур с опаской принюхивался к телу. – Кажется, этот спит.

– И эти тоже. – Марк потряс одного, другого, но безрезультатно. Джейм вспомнила, как крепко спал ее друг чуть раньше, и содрогнулась.

– Здесь, должно быть, что-то витает в воздухе.

– Бр-р-р! – Кендар выпрямился. – Наверняка. Может, эта вонь; кстати, откуда она?

Они обогнули пригорок. На той стороне лежали три сцепленных между собой скелета, покрытые липкой зеленой плесенью. Холм издал звук – нечто среднее между урчанием и бульканьем и выплюнул из зловонной дыры, прикрытой бахромой оставшихся папоротников, четвертый. Джейм отшатнулась, зажав нос.

– Какое милое местечко. Думаешь, наш приятель в сером завел нас сюда неспроста?

– Ловушка? Может быть, но мне почему-то так не кажется. А тебе?

– Почему-то тоже. Трое!

Закричали снова, еще ближе, еще громче. Джейм решила, что страх внушает не сам звук, а его крайнее, безнадежное отчаяние. Безысходность заражала. Секунду она боролась с любопытством, но тут ужасный вопль зазвучал в третий раз, почти под ухом, и ближайшие листья стали увядать на глазах.

– У меня есть хорошая идея, – сказала она Марку. – Давай-ка убираться отсюда.

Серый проводник не показывался, и они пошли по дорожке в зарослях, протоптанной раторнами. Кенциры почти уже выбрались из кустов, когда рыдания и крики вновь настигли их – только на этот раз они зазвучали впереди.

– Беда, – кратко бросил великан.

Он достал секиру и начал прорубать путь между деревьями к источнику шума. Джейм и Жур побежали за ним.

– Марк, подожди! А если это Черная Банда?

Да, это была Банда, но к тому времени, как кенциры увидели ее, никто из разбойников уже не мог причинить им никакого вреда. Растерзанные, растоптанные тела валялись на пропитанной кровью земле среди белых цветов, медленно становящихся розовыми, а затем – красными. Следы раторнов вели через багровую поляну и уходили за место бойни.

– Итак, с этим покончено.

Марк слегка удивился, услышав голос Джейм, – с такой легкостью она прощалась с дюжиной погибших по воле случая жизней. Но все, что он сказал, было:

– Не совсем. Здесь нет ни Бортиса, ни его оскала.

– Возможно, они не ушли далеко.

– Возможно. Но есть еще и переврат, а наша туманная крыша начинает рассеиваться.

Словно в подтверждение его слов брызнул солнечный свет, и что-то белое вспыхнуло за деревьями.

– Там что-то есть. Похоже на дом, – сказала Джейм. – Именем земли, что ему делать здесь?

Марк потряс головой:

– Понятия не имею.

И они отправились туда, пробираясь между деревьями, все еще не отступая от проложенной раторнами тропы. Между листвой мелькало все больше белого, и вот открылась низкая, увитая виноградом стена, протянувшаяся на сотни ярдов в обе стороны. За ней вставало скопление светлых домиков, самый большой из которых не достигал пятнадцати футов в высоту. Раторны наверняка просто-напросто перепрыгнули стену. Джейм, Марк и Жур прошли вдоль, пока не наткнулись на вход, такой низенький и узкий, что кендар чуть не застрял, протискиваясь сквозь него.

Внутри между домами вилась такая же узкая улица, поперек были натянуты мостики, соединяющие второй и третий этажи зданий – только Жур мог пройти под ними, не пригибая голову. Круглые окошки сверкали хрусталем, отбрасывая солнечные зайчики в лицо близкого соседа напротив, их обрамляли выложенные на стенах узоры.

Вскоре двое кенциров вышли на главную улицу – эта тропинка, вероятно, была ею. Она была столь же узка, как и прочие, но над ней не нависали переходы, а мостовая кое-где сияла брилловыми камнями – возможно, из числа тех, недостающих в разорванном кольце, у которого они провели прошлую ночь. Светящиеся камни были вдавлены в землю, словно по ним прошло множество ног или копыт. Запах раторнов намертво прилип в стенам. Наверное, стадо на всем скаку пролетело здесь. Кенциры, внимательно оглядываясь, продолжили путь.

Они подошли к распахнутой двери, ведущей в помещение, освещенное вмурованными в стены брилловыми блоками. Джейм охватило нехорошее чувство, что в любой момент из-за косяка может высунуться маленький хозяин и пригласить гостей войти. В этом месте очень сильно было ощущение приостановленной жизни, но ясно становилось и то, что все здесь замерло очень-очень давно.

Марк тоже огляделся.

– Хм, странно, – сказал он. – Видишь этот узор вон там, с чередующимися черепами раторна и лицами иму? Лица пародируют раторнов. За свою жизнь я повидал много иму, но никогда и нигде их не использовали ради шутки. Кто же мог такое построить?

– Возможно, те, кто знал, как соорудить кольцо из обратных камней. Зачем запечатывать Безвластия, если не для охраны этого места?

Кендар удивленно помотал головой:

– У них должны были быть железные нервы и недюжинная сила. Представь, предъявить права на такой кусок земли! Но что могло с ними случиться?

– Гляди! – Джейм вскинула руку.

В дальнем углу светлого зала висело что-то серое.

– Ох, – выдохнула девушка. – На миг мне показалось, что это наш проводник. Это так похоже на его плащ.

– Может, он добрался домой раньше нас, – полушутя сказал Марк.

– Сомневаюсь.

Джейм пригнулась, чтобы не задеть низкий косяк, и проползла в комнату. Белая пыль рассыпающегося камня запорошила голову и плечи. Все стены были изрезаны глубокими трещинами, разбегающимися от брилловых вставок.

– Осторожней, – окликнул ее Марк, сгибаясь и тоже заглядывая внутрь.

– Думаю, здесь безопасно, а то Жур не пошел бы сюда со мной.

Она поспешила к серой тряпке, в точности напоминающей накидку их давешнего провожатого, но при первом же прикосновении разлетевшейся легким облаком пыли. В стене рядом с крюком, на котором висел плащ, был прорезан узкий проход, невидимый от двери. Он вел в недра дома. Джейм попыталась бороться с искушением и была разбита наголову.

– Марк, я быстренько, только разведаю, что и как.

– Как хочешь. Я подожду здесь, поберегу старую спину – только горба ей не хватало. Но все-таки поторопись.

Джейм шагнула вперед. В первой комнате потолок был едва ли в пяти футах от пола, так что пришлось основательно наклониться. Коридор казался несообразно длинным, он тянулся на сотню ярдов, хотя само здание вряд ли было больше сорока футов площадью. Первым же шагом она преодолела добрых пятьдесят футов. Хм, кто бы ни построил этот домик, он любил играть с искажением пространства.

Еше пара шагов – и открылся проход в просторную комнату. Потолок здесь был вдвое выше, чем в коридоре. Единственным предметом мебели был длинный мраморный стол высотой фута в два, очевидно стоящий у левой стены. Джейм глядела на него. Как такая тяжелая вещь могла отодвинуться? Порог застыл под крутым углом, но когда Джейм ступила на него, наклона не чувствовалось. То же и с полом… Но это не был пол, по крайней мере, секунду назад он им не был. В дальней стене обнаружилось большое овальное окно. Правая половина его была темна от деревьев Безвластии – стволы лежали горизонтально. Левая половина светлела туманным небом. Джейм поспешно прикрыла глаза. Головокружение тут же исчезло. Да, она стоит на стене рядом со столом, словно так это и должно быть.

– Хорошенькое место для вечеринки! – негромко сказала она.

И правда все выглядело так, будто когда-то, Трое знают, сколько дней, веков или тысячелетий назад, здесь собиралась теплая компания. Край стола был уставлен маленькими бутылочками, в одной еще оставалась какая-то прозрачная жидкость – только она рассыпалась мелкими кристаллами, стоило прикоснуться к стеклу. Не задумываясь, Джейм высыпала обезвоженное содержимое бутылки во внутренний карман, обшитый непромокаемым шелком. Кто знает, может, когда-нибудь на пути попадется кто-то, кто ей так не понравится, что она рискнет опробовать на нем это вещество.

Девушка покинула комнату, шагнув на пол зала и пробираясь вверх по коридору. Почти сразу же проход повернул. Хотя он все еще выглядел плоским, Джейм чувствовала напряжение в мышцах ног и, подойдя к окну, не удивилась, что оказалась уже на втором этаже.

Здесь было несколько комнат, когда-то, наверное, жилых; но окно давно разбилось, и ветер, беспрепятственно залетая в помещение, превратил все, что там было, в прах.

В конце коридора виднелась еще одна, последняя дверь из железного дерева, с тремя массивными затворами. Она стояла приоткрытая. Джейм осторожно толкнула ее и замерла на пороге. Весь дом сиял от солнца и бриллов, лучи отражались в белых стенах. Эта же комната была сооружена из темного, смутно знакомого камня, прорезанного мерцающими зелеными прожилками. Покрывающий пол мох тоже слабо светился. Еще немного лучей проникало из большого овального окна на дальней стене – как и нижние, оно было из хрусталя, но стекло загораживала еще и тяжелая решетка. Снаружи нависло мрачное небо цвета мятой сливы. Глубокая лощина поблескивала густыми травами, среди которых лежали развалины белокаменных строений. Виноградные лозы почти скрыли обломки, но оставшиеся, без сомнения, принадлежали когда-то такому же миниатюрному городку, частью которого был и этот дом.

Но те развалины находились не в Безвластиях и даже не в Ратиллене. Прихожая, должно быть, сделана из обратных камней, уносящих входящего в какой-то павший мир вниз по Цепи Сотворений, в глубь звеньев, поглощенных Темным Порогом. Зачем стараться сохранить такое убогое зрелище разрухи? Незачем, если тот далекий, утерянный мир не был предыдущим. Если он не был домом.

Кусочки головоломки начали складываться. Безвластия закрыли около трех тысяч лет назад люди, которые знали, как использовать обратные камни, и кому Ратиллен не был родиной. А кто это мог быть кроме загадочных, неуловимых Строителей, которые примерно в то же время возводили кенцирские храмы, применяя те же архитектурные фокусы, вроде камней «туда-обратно»? Похоже, очень похоже, что и этот город – работа Строителей. Может, здесь даже была их штаб-квартира в Ратиллене, несмотря на то что до их построек отсюда так далеко. Изоляция Безвластии, несомненно, должна была привлечь их, а вера в себя помогла им противостоять «своеобразию» этой земли.

Но если так, что же случилось с ними? Когда работа в Ратиллене была завершена, перешли ли они в следующий пороговый мир, как всегда делали это раньше? Возможно, но это не объясняет странной атмосферы города: здесь жизнь остановилась как будто мгновенно, неожиданно.

Джейм зябко повела плечами. В головоломке не хватало слишком многих деталей, и, может быть, они утрачены навсегда. Она повернулась к выходу и резко остановилась. В углу, в тени двери, лежала горка костей. Выглядели они человеческими. Почти. Череп был не совсем правильной формы, а если собрать скелет воедино, то макушка вряд ли достала бы до талии девушки. Так. Значит, куда бы ни исчезли крошечные обитатели города, по крайней мере один из них не ушел далеко.

Джейм благоговейно опустилась на колени рядом с останками. Неужели это действительно Строитель? За всю долгую историю ее народа ни один кенцир никогда не видел их, а тем более так близко. Чернота за пустыми глазницами, как и темнота комнаты, хранила в себе тайну целой расы, которую теперь никогда не раскрыть.

Приглядевшись, Джейм увидела, что кости иссечены множеством мелких трещинок, подобных тем, что покрывали стены. Девушка осторожно потянулась к черепу – и он распался на кусочки, не успела она еще дотронуться до белого шара. За ним рассыпался и весь скелет, косточка за косточкой. Жур чихнул, и прах взмыл в воздух. Джейм, полная жалости, опустилась на пол. Что ж, опять она это натворила – разрушила то, что просто хотела исследовать. Тут среди костяной пыли обнаружился один целый фрагментик – третья фаланга, кончик пальца, вдвое длиннее ее собственного. Она бережно подняла его, помня о хрупкости. Вот, хоть что-то сохранится для погребального костра. Девушка осторожно завернула косточку в носовой платок и опустила в карман. Теперь – обратно к Марку, а то он уже наверняка решил, что они с Журом провалились в какую-нибудь дыру.

Но внизу, на улице, не было и следа ее друга.

– Марк!

Ответило лишь эхо, и струйки тумана уползли за угол. Тишина звенела. Жур тесно прижался к колену. Светились открытые дверные проемы, заманчиво, приглашающе, но – никаких признаков жизни.

– Марк!

Теперь ей показалось, что послышался ответ – откуда-то из центра города. Она побежала туда, зовя снова и снова, улавливая все тот же слабый, далекий отклик. За каждым поворотом туман становился все гуще. Джейм вела одной рукой по ближайшей стене, другую удерживая на холке Жура, таща его за собой. Вдруг барс выскользнул и пропал. Она звала его – вслух и мысленно, – тщетно. Треклятая связь все так же неустойчива. Но через секунду он появился снова, тревожно ворча, тыкаясь носом в коленку. Она покрепче взялась за золотистый загривок.

– Тише, котик. Слушай.

Голос раздался вновь, уже ближе. Он был очень похож на голос Марка, но что-то в нем было не то и казалось фальшивым.

Джейм чувствовала, как поднимается дыбом шерсть Жура под ее пальцами. Он знал этот голос – и внезапно и она узнала. Бортис. Они пошли дальше, продвигаясь на ощупь, оба слепые в клубящемся тумане. Свечение брилловых плит мостовой расплылось под ногами, и тут рука Джейм потеряла стену. Напрасно шарила она вокруг в ее поисках. Город, наверное, построен вокруг какого-то открытого пространства. Еще полдюжины шагов вслепую – и нога споткнулась обо что-то, отозвавшееся глухим звоном. Рядом кто-то захихикал.

– Храбрая Талисман, милые глазки, – прогудел ненавистный голос, уже не скрываясь. – Ну, как тебе понравилось чувствовать себя слепой и потерянной?

Звук исходил со всех сторон разом – Джейм не знала, куда бежать. Она слышала осторожное продвижение человека в тумане, шаги становились громче, ближе, казалось, окружали ее. Она скорчилась, обвив руками Жура. Уши кота дрожали, но он тоже не чувствовал, откуда подкрадывается опасность. Обнадеживало, что и Бортис не знает, куда идти, но если с ним его проводник-оскал и они приближаются с подветренной стороны…

Отчаянный вопль прорезал плотную пелену воздуха, двойное дребезжащее эхо резко отдалось, словно в замкнутом пространстве. Безымянное существо, вызвавшее панику в стаде раторнов, было тут, в городе, и было совсем близко. Кто-то вскрикнул – почти у локтя Джейм. Затопали две пары ног – во все стороны сразу. И ей с Журом надо бежать – но куда? Чья-то черная безнадежность терзала сознание. Чем ближе оно подходит, тем больше вероятность налететь прямо на него. И что лее делать? Крик раздался вновь, рядом, парализующий своим отчаянием. Балансируя на краю паники, Джейм опять почувствовала, сколь чужда она этому месту, ведь она даже не может понять опасностей этой земли, не то что бороться с ними. Но у нее все еще есть иму, чья сила как-то связана с этим странным миром. Дрожащей рукой она вытащила медальон.

– Помоги нам, – прошептала она ему.

Ничего не изменилось. Потерял ли он свою мощь, или она о чем-то забыла? Ну конечно, черт, его же надо накормить. Девушка поднесла палец к жадно раскрытому рту – вспыхнула резкая боль, Джейм отдернула руку. Кожаная перчатка была прокушена насквозь, из ранки-полумесяца лилась кровь. Джейм секунду оглушенно глядела на набухающие капли, прежде чем удивиться, отчего она видит их так отчетливо. Туман вокруг клубился все так же плотно – но не у иму. Девушка развернула медальон лицом наружу – и перед ней открылась прямая дорожка, словно луч света рассеял и уничтожил туман, но огня не было, только полоса чистого воздуха, пробивающая белую пелену.

У ног Джейм лежал скелет раторна. Она нечаянно задела одну из костяных пластин, все еще защищающую пустую клетку ребер, – та зазвенела. Маска черепа была повернута к девушке, на ней застыла неистовая ярость. Тяжелый искривленный рог обогнул голову зверя и расколол череп, вонзившись в затылок. Рядом был еще один скелет, и еще, и еще, склад бесценной кости, кладовая дичайшей смерти.

Джейм пробиралась между костями, вновь придерживая Жура. Она заметила свечение тумана впереди и через пару секунд вышла к двум брилловым глыбам, каждая в девять футов высотой. Шагнув между ними, она обнаружила, что находится посреди пятидесятифутового круга, окаймленного стоящими каменными плитами. Туман не проникал сюда, он нависал мерцающей крышей над площадью и возвышался белыми стенами, но Джейм ясно видела огромные разинутые рты лиц иму на дальней стороне, выбитые в бриллах. Внутренности мутных светящихся камней были извлечены аккуратно, так, чтобы сохранить их природную форму, так что девушке казалось, что она стоит в кольце длинных узких голов со врытыми в землю подбородками. Только две отличались от остальных – у одной на макушке возлежало нечто, напоминающее кожаную шляпу, глотка другой была так глубока, что внутри сияющего камня сгустилась тьма.

В утробе второго камня что-то зашевелилось – появились Бортис с оскалом. Проводник скрючился, как загнанный в угол зверь. Бортис стоял рядом с ним, безжалостно сжимая оставшуюся косу горца. Слепой главарь разбойников ухмылялся. Слюна стекала из уголка его рта и свисала блестящей нитью с подбородка.

Джейм медленно, на цыпочках, приблизилась к нему:

– Что ты сделал с Марком? Бортис хищно скривился:

– Так ты уже соскучилась по своему дряхлому дружку, да? У тебя были и молодые ухажеры – Отрава и этот дурачок Санни, но ты убила их. Ты убила и меня. Почему, Талисман? Ты так боишься настоящих мужчин?

Теперь они кружили на расстоянии вытянутой руки. Оскал кидался в стороны, избегая Джейм, но не мог вырваться из кольца камней и жестокой хватки бандита. Зубы горца начали постукивать от страха. Он видел и чувствовал то, чего не ощущал Бортис, – нечеловеческое, серебристое сияние, растущее в глазах противницы, обступающий ее мрак.

– Я никогда не вредила тебе по собственному желанию, Бортис. – Низкий голос, похожий на мурлыканье. – Ты сам нападал на меня. Трижды. Тебе нужно только побеждать, иначе страдает твое мужество? Обороняться – о нет, это не для такого великого главаря разбойников. Что ж, однажды я уже ослепила тебя и, видит бог, могу сделать это снова.

И девушка кинулась на них. Поводырь отскочил, дернув своего захватчика так, что тот потерял равновесие. Джейм поймала большой палец разбойника и вывернула его, чтобы тот отпустил волосы оскала. Бортис взвыл. Он замахал руками, пытаясь схватить ее, но девушка толкнула бандита, и тот кувырком полетел на землю. Оскал был свободен. Обхватив последнюю косу обеими руками, он стремительно исчез в тумане.

Джейм приблизилась к упавшему:

– Итак, что ты сделал с моим другом?

Бортис лежал, уткнувшись лицом в землю, плечи его тряслись. Он смеялся.

– Ох, ну и весело же это было! Он решил, что ты его зовешь. «Марк, о Маркарн…» – Да, Бортис мог говорить и голосом Джейм, только сейчас ему помешала новая волна хихиканья. – Я завлек его в кукольный домик и обрушил стену ему на голову. Пол тоже проломился, и он упал вниз, а потом вбок – если сукин сын оскал не врал – врезался прямиком в другую стену! – Разбойник вскинул голову, слюнявый рот окружало кольцо прилипшей пыли. – Ты убила еще одного! – гаркнул он. – Найди себе нового любовника, Талисман. Старенький пошел на корм червякам!

Нечто еще более холодное, чем гнев, охватило Джейм. Шуточки обратной комнаты. Даже она не вполне доверяла своим рефлексам, неожиданно угодив в такое необычное место. А Марк, как сказал Бортис, к несчастью, действительно уже немолод.

Жур отполз от нее на край круга. Она вспомнила, как он отпрыгнул чуть раньше, и почувствовала внезапную уверенность, что тогда он учуял запах кендара. В тот раз она увела его оттуда. А сейчас…

– Найди его, – приказала Джейм барсу. – И приведи сюда… если сможешь.

Слепой котенок широко распахнул мутные опаловые глаза, повернулся и убежал – лишь мелькнула золотистая шерсть.

Джейм еще раз обошла Бортиса, наслаждаясь растущей в ней яростью берсерка.

– Дорогой Бортис, так кто у нас корм червячков? Кто-то мягко рассмеялся.

Джейм резко обернулась, временно забыв про Бортиса. Шапка на голове первого камня приподнялась. Свет брилла еще больше углубил шрамы, складывающиеся в выжженный перевернутый отпечаток иму на лице переврата. По обеим сторонам блестели глаза, а кривой рот растянулся в улыбке.

– Ax, дитя, как же тебе нравится твоя работа! Какой замечательный из тебя может получиться жнец душ!

Джейм отшатнулась, поспешно вытащила медальон, покрытый кожей переврата, и подняла его, как оберегающий талисман.

– Ты, наверное, вернулся за своим лицом? Вот оно.

– Вижу, вижу. И ты его покормила. Как… предусмотрительно.

Переврат напрягся, словно собираясь прыгнуть, потом расслабился, задыхаясь. Лицо его стало серым от изнеможения. Джейм медленно опустила иму. Ухмылка переврата раздвоилась, еще больше покоробив его искаженное лицо.

– Весьма правильно. Если бы даже это мерзкое место и не приканчивало меня, после двух дней парения на ветру под облаками я не в лучшей форме, чтобы навредить тебе.

– Чего ты добивался в первый раз? Там, в Пештаре, ты сказал, что моя смерть означает необратимое падение Мастера. Милостивые Трое, как?

– Сейчас, девочка, не до игрушек.

– Проклятие, это правда! Я не помню – если даже когда-то и знала.

– Да ну? – Бледные глазки злобно вспыхнули. – Интересно, что будет забавнее – рассказать тебе или нет? Полагаю, занятнее промолчать.

Его пристальный взгляд вдруг дернулся. Джейм услышала скрип кожаных сапог по камням за спиной и обернулась как раз тогда, когда Бортис бросился на звук ее голоса. Он повалил девушку. Неимоверная масса, навалившаяся сверху, вышибла весь воздух из легких. Руки оказались прижатыми к голове прежде, чем она сумела прийти в себя. Тяжелое тело затряслось от хохота хозяина.

– А теперь, – сказал переврат холодным, жестоким голосом, – думаю, что наш друг Бортис тоже поразвлекается вдоволь.

Отчаянный крик, налетевший на них, отразился теперь не от стен, а словно от самой земли. Бортис замер. Джейм высвободила руку и сильно стукнула его по носу запястьем, голова разбойника откинулась. Девушка столкнула его и перекатилась назад, припав к земле, выпустив когти, готовая в бою защитить себя.

– Проклятие, возьми ее! – прокричал переврат. – Она прямо перед тобой!

Но Бортис не обращал внимания на них обоих. Он вслушивался, раскрыв рот, не замечая текущей по подбородку крови. Вопль раздался снова, заняв все пространство вокруг. Безысходная скорбь пробудила нечто потерянное в сломленном человеческом сознании. Разбойник прополз, всхлипывая, между глыбами и растворился в тумане.

Какой-то охотничий инстинкт погнал Джейм за ним, и она чуть не подчинилась, но вовремя отпрянула. В круг вступили двое. На секунду девушке показалось, что это люди: женщина, сгорбленная годами и горем, и худенький светловолосый ребенок с жестокими красными глазами. Потом она разглядела, что они оба раторны.

Кобыла действительно была очень стара. Ее шкура, почти скрытая под перекрещивающимися пластинами, из черной превратилась в серебристо-серую. Тонкие ноги сгибались под весом наросшей кости, а массивная маска пригнула голову к самой земле. Она задыхалась, втягивая воздух в щель между клыками, – ноздри заросли щитками; одна глазница тоже. Собственная броня медленно погребала ее заживо в костяную могилу.

Запах кобылы и жеребенка настиг Джейм, хотя сейчас он не был направлен прямо на нее. С каждым вдохом на девушку наползали обрывки чужих воспоминаний: аромат ветра на рассвете, прикосновение снежинок к языку, призывный крик жеребца в осеннем лесу. Память вспыхивала и гасла, оставляя за собой лишь чувство безграничной потери. Кобыла уничтожала мысли одну за одной, разрывала в клочья прошлое, раскладывала себя по кусочкам – она не знала другого способа умереть.

Джейм боролась с потоком чужих воспоминаний, но каждый глоток воздуха погружал ее все глубже. Она почувствовала скрытые эмоции кобылы, словно была зазубренной скалой, омываемой волнами сознания раторна: отчаяние, что долгая жизнь оставила столько воспоминаний, что их не уничтожить; ярость, что собственное тело-предатель делает это разрушение необходимым; печаль, что капля за каплей теряются светлые, радостные дни и ослепительные ночи. Но больше всего она жалела бегущего рядом жеребенка, последнего детеныша с белой шерстью и красными-красными глазами. Ее надвигающийся конец оставил на нем отметину еще до рождения. И чем дольше она будет умирать, тем дольше он будет привязан к ней, к этой агонии саморазрушения, и тем больше исказится он сам. Она предвидела, что ни одно стадо не примет его. Он вырастет в муках, в одиночестве, бродягой, непохожим на других, неся на голове собственную смерть – ее малыш. Она застонала снова, и жеребенок отозвался эхом, неистово отрицая:

– Нет, нет, ты не умираешь, ты не можешь умереть! Нет, нет…

– Нет… – выдохнула Джейм и неимоверным усилием воли оторвала свой разум от их сознания. Если сейчас остаться, то безысходная тоска раторна засосет ее, как это почти случилось с жеребенком. Если бежать… Немыслимо. Может, это и глупо, но она не может отвернуться от страдающей кобылы, как не смогла бы отказать соплеменнику, умоляющему о Белом Ноже. Джейм вытащила клинок.

– Не смей! – прошипел переврат. – Дура, не надо!

Джейм прыгнула вперед так, чтобы оказаться со стороны слепого глаза кобылы, и поймала клык, развернув инкрустированную костью голову. Запавший глаз, как черная вода в глубоком колодце, поймал и, искажая, отразил лицо Джейм. Зеркальные губы шевельнулись.

– Если ты убьешь меня, – раздался холодный, отчетливый голос в голове девушки, – то мой ребенок убьет тебя. Убей меня.

Глаз закрылся. Надо делать выбор – прекрасно зная о последствиях. Что ж, да будет так. Джейм занесла нож для удара.

Сильный толчок отбросил ее на землю. У жеребенка еще не было клыков, и вместо рога виднелся лишь бугорок, но маленькие костяные копытца выбивали искры из камней около головы. Джейм откатилась – он кинулся к ней снова, путаясь в задних ногах и бешено стуча передними, из-под копыт показались острые когти. Его запах, смешавшись с яростью, пронзал мозг девушки неистовым криком:

– Нет, нет, нет, нет!..

Джейм скользнула в строну и ударила. Ее удар пришелся на пятачок за ушами, не защищенными костяной маской и горловыми пластинами. Оглушенный жеребенок споткнулся и упал. Джейм, задыхаясь, стояла над ним. Можно убить его прямо сейчас. Надо убить, а то он не остановится, пока не убьет ее – если не сегодня, то завтра, или через неделю, или через год. Подумай – он скоро вырастет – неподдающийся контролю норовистый жеребец, несущий на голове страшный рог – смерть не только себе, но и другим, и придет требовать долг крови.

У самого уха послышался резкий свист. Голова матери-раторна нависла над ней, изогнутая, скрученная шея с трудом удерживала непомерный вес черепа, вот-вот – и она обрушит непосильную ношу, сминая человеческую плоть и кроша кости. Джейм глубоко вдохнула:

– Хорошо. Я не причиню ему вреда. Но если ты убьешь меня, я не смогу помочь тебе. Тебе все еще нужна помощь?

На мгновение раторн окаменела. Потом с тяжким вздохом опустила голову, положив подбородок на плечо Джейм. Девушка с трудом удержала огромную тяжесть. Нерешительно, осторожно, она пробежала пальцами по твердой маске, погладила холодную кость. Такая красота и сила, такой гордый дух сейчас исчезнут навсегда. Но все когда-нибудь неминуемо подходит к концу, и разрушение – всего лишь один из ликов бога. Джейм покрепче сжала нож и со всей силы погрузила острое лезвие в прикрытый глаз кобылы, пронзив мозг.

Зверь закричал. Джейм отбросило назад, она прижимала руки к ушам. Пронзительный вопль звучал и звучал, пока раторн медленно оседала. Сама душа животного неистово пробивала путь на свободу, а глыбы иму невозмутимо отражали погибельное эхо. Переврат свернулся, как паук, на вершине камня, но вскоре, визжа, шлепнулся на землю. Из ушей его полилась кровь и нечто серое, он дернулся пару раз и застыл неподвижно. Камни под ним начали раскалываться.

Джейм шагнула к краю круга и упала, почти парализованная звуком. Предсмертный крик раторна сам по себе ужасен, но каменное эхо во сто крат усилило его – и вполне могло убить.

Но что это там? Мимо по мощеной площади промелькнула бесформенная тень. Она кинулась в пустоту под разинутым ртом иму – и выскочила наружу, туда-сюда, туда-сюда. Серого плаща больше не было – ведь накидка в зале распалась от прикосновения. Не было и детской фигурки, замеченной краешком глаза, – ведь все кости кроме одной обратились в пыль. Но таинственный проводник все еще хочет увести от опасности, стоит только последовать за ним – но Джейм… не может… двигаться…

Бегущие шаги. Кто-то подхватил ее – и вот она уже летит навстречу темноте внутри сияющего камня. Бездонный рот иму проглотил и ее, и ее спасителя. Брилл все еще гудел от стона раторна. Спаситель запнулся и уронил девушку – она покатилась по крутым ступеням между грохочущих стен вглубь, в тишину.

Нет, эта тишина не была мертвой. Звон продолжался, но теперь только в ушах. Она лежала на каменном полу. Кажется, еще груда булыжников лежит на груди, мешая дышать. Тяжесть сместилась, и в щеку ткнулся холодный мокрый нос. Джейм крепко-крепко обняла Жура, а тот громогласно замурлыкал.

Затихающее бормотание все еще отдавалось эхом на лестнице, а когда оно и вовсе исчезло, тишину вспорол цокот копыт, полный отчаяния и жажды мести.

Жур взмыл в воздух, шерсть мгновенно встала дыбом. Джейм тоже вскочила. Копыта грохотали, спускаясь. О бог, жеребенок. Надо преградить ему путь, но как? Да вот же, на всех стенах лестничного колодца – распахнутые двери. Заржавевшие петли сперва сопротивлялись, но последним, неистовым усилием девушка успела захлопнуть створки перед самой мордой молодого раторна. Щелкнул засов. Почти одновременно жеребенок с грохотом врезался в содрогнувшуюся дверь с другой стороны. Острые копыта царапались яростно, но панели были из железного дерева и выдержали. Еще один скрип по ту сторону, скрежет – и тишина.

Джейм привалилась спиной к двери. Она знала, знала наверняка, какие были последние слова жеребенка – словно он выкрикнул их ей в самое ухо:

– Не сегодня, так завтра, не завтра, так через неделю, через год. Жди.

Трое. Какая была нелепая мечта – оседлать раторна и поскакать на нем в бой, а теперь она ввязалась в кровную вражду с одним из них. Пусть даже пройдут годы, прежде чем детеныш подрастет и придет за ней, но она была бы счастлива убраться отсюда подальше уже сегодня. «Одной беды за день вполне достаточно», – подумала Джейм и впервые за все это время огляделась по сторонам.

Она была в огромном подземном помещении со стенами, возведенными из плотно подогнанных друг к другу камней, слабо освещенном пучками проросшего из пола мерцающего мха. Кольцом расположились открытые во мглу двери – раз, два – всего десять. Блестящие руны испещряли косяки. В одном проеме на коленях стоял великан.

– Марк! – вскрикнула Джейм и бросилась в объятия кендара. Жур наскакивал на них обоих. – Но как ты выбрался из ловушки Бортиса и перешел убийственный круг там, наверху, и…

– Погоди минутку, женщина. – Кендар поковырял пальцем в одном ухе, потом в другом и извлек кусочки скатанной глины.

Джейм увидела, что маленький мешочек с землей из Киторна, который Марк всегда носил поверх рубахи, пуст.

– Ой, Марк, земля твоего дома! Он пожал плечами:

– Я подумал, что она сможет защитить меня. К счастью, это сработало. Не зря я таскал эту грязь с собой добрых шестьдесят лет, а? А что до Бортиса, так это было весьма забавно – падать сперва в одну сторону, потом в другую. Только, знаешь, эти потрескавшиеся стенки рассыпались в порошок, чуть только я врезался в них. Удар, о котором и говорить не стоит. Вот чтобы выбраться, ушло некоторое время, но наверху меня уже ждал Жур – и привел сюда.

– Потрескавшиеся… – Джейм подумала об осыпающихся стенах, камне, сломавшемся под перевратом, и хрупких костях. Смутная мысль забрезжила в мозгу, но прежде чем ей удалось принять хоть какую-то форму, девушку подбросило.

Из-за одной из дверей, откуда-то далеко-далеко, пришел голос:

– Эй? Есть там кто-нибудь?

Джейм заметалась. Многие годы она слышала этот голос только в снах, но не сомневалась в том, кто зовет ее сейчас.

– Тори! Где ты? Ответь!

И она помчалась по ближайшему туннелю, продолжая выкрикивать имя брата. Первые несколько ярдов она бежала по светящемуся моховому ковру, но потом ноги стали проваливаться в густую темную массу зарослей – впереди лежала лишь непроглядная темень. Джейм позвала снова, но откликнулось только эхо. Могла ли она выбрать не ту дверь? Естественно. Надо попробовать снова.

Джейм повернулась, чтобы возвратиться по своим следам, но перед глазами не оказалось ничего, кроме тьмы. А где же мерцающий мох? Она же сделала всего несколько шагов – а ничего похожего не видно нигде вокруг. Ага, вот Марк ее окликает. Невероятно, как он далеко! Она поспешила на звук и наконец увидела слабое зеленое свечение. Ну конечно: туннель, должно быть, выложен камнями «туда». Еще пара шагов…

Нога провалилась в пустоту.

Джейм упала вперед, изогнулась, впилась ногтями в камень и повисла на кончиках пальцев. Сердце бешено колотилось. Что, скала переместилась, легла горизонтально? Не похоже, чтобы где-то внизу было дно, хотя оттуда доносились странные, затаенные, шаркающие и скрежещущие звуки. Запахи холодного воздуха, земли и камней дышали в лицо.

Руки затекли, и Джейм уже теряла хватку, когда кто-то прикоснулся к ней. Жур. Через мгновение Марк обхватил ее запястье и вытянул девушку на тропу.

– Во имя Порога, что такое там внизу? – спросила она. Сталь ударила о кремень, запрыгали искры и подожгли сухой мох. Марк поднялся и подтолкнул пылающий ком к краю. Тот упал, озарив глубокую узкую расселину, бегущую параллельно тропинке. Щель усеивали острые камни размером с кулак. Сотни светящихся точек, как дикие глаза, горели в складках скалы и вдруг разом мигнули. В наступившей опять темноте вновь послышался зубовный скрежет и царапанье когтей по камням.

– Трохи, – раздался во мраке голос Марка. – Строители принесли их в Ратиллен. Они, видишь ли, переваривают камни, так что полезны в создании храмов и, полагаю, при рытье туннелей – таких, как этот. Лучше нам пробираться в ту комнату, там хотя бы есть какой-то свет… Подожди.

Они прислушались.

– Они между нами и залом, – определила Джейм. – И что теперь – попытаться подружиться с ними?

– Нет. Может, они и были когда-то домашними зверьками Строителей, но уже давным-давно одичали. Сомневаюсь, что даже Строители захотели бы теперь иметь с ними дело.

– Но если трохи поедают камни, то, наверное, не причинят нам вреда?

– Ох, они жрут все: лишайник, сапоги, ноги… Они как-то навестили подземную тюрьму Кротена и очистили ее от всех узников разом – не считая нескольких стражников. Время от времени земли вокруг наших храмов страдают от них. А, да, трохи не любят света.

Снова удар по кремню, снова взметнулись искры. Когда мох загорелся, Марк отковырнул кусок и бросил его в проход. Тропу заполняли маленькие серые камешки – их там точно не было прежде. Они зарылись в мох, а когда он вспыхнул, блеснули глаза и поднялся пронзительный писк. Потом огонь побежал по туннелю обратно, к Марку и Джейм.

Кенциры стали отступать. Туннели из камней «туда» расплывались – так невероятно быстро их проносило по тропкам, но огонь еще быстрее поглощал труху мертвого мха. Джейм и Марк, а следом за ними Жур едва успели отпрыгнуть в боковой ход – гудящее пламя прошло мимо. Сухой лишайник горел ярко, но недолго, оставляя черную полосу с быстро гаснущими красными угольками. Опять опустилась тьма.

– Что-то нам в этом путешествии не везет с огнем, – сказала Джейм дрожащим голосом. – Хотя я больше не слышу царапанья. Марк? – Такого густого мрака она еще никогда не видела – хотя как раз видеть-то в нем было и нечего. – Ты где?

– Здесь, – раздалось откуда-то справа. – Кажется, мы отделались от бросающих вперед камешков. Наверное, ими выложен только главный проход.

– Но почему? Куда он ведет?

– Трое знают. Меня больше волнует, куда мы направимся отсюда. Огоньку бы…

Девушка услышала, как он, сопя, вновь вынимает кремень, потом что-то упало на землю.

– Уронил, – захрустели суставы, Марк присел и стал обшаривать пол.

– Да ладно, у меня тоже есть, – сказала Джейм.

Она нащупала карман и извлекла из него инструменты. Случайно под руку попалась и завернутая в платок косточка – она упала. Девушка не слышала удара о камни. В следующую секунду сталь и кремень были вырваны из ее рук.

– Эй! Ну дайте же мне шанс!

– Что? – Голос Марка звучал все еще с пола. Джейм замерла. Ничего не было слышно, но…

– Марк, кажется, мы тут не одни. Он встал:

– Где ты?

– Тут. – Она потянулась, и до ее ладони дотронулась рука – тонкие, длинные, очень-очень холодные пальцы. Девушка отбросила ее и отшатнулась – только чтобы споткнуться о Жура. Холодная рука цепко схватила ее и удержала от падения.

– Да что ты там делаешь? – Марк был позади. Джейм сглотнула:

– Знакомлюсь кое с кем, не слишком высоким и кто не хочет, чтобы на него смотрели.

– Наш дружок в сером?

– Может быть. – Таинственная рука все еще сжимала ее руку. Холодные пальцы напряглись и потянули. – Кажется, он хочет, чтобы мы пошли за ним. Пойдем?

Тишина, потом Марк ответил:

– Да. В конце концов, мы и так с самого утра тащимся по пятам. Держи. – Его рука, большая и теплая, сомкнулась на другой руке Джейм. – Пусть ведет.

Темнота мешала Джейм ощущать пространство и направление, но она была уверена, что невидимый проводник тащит их обратно в главный коридор. Воздух заполнил запах горелой травы, и сожженный мох захрустел под ногами. Поворот налево, прочь от подземной комнаты. Джейм шла, одну руку сжимали холодные пальцы проводника, другая покоилась в теплом кулаке Марка. Слышны были лишь звуки шагов кенциров – то близко, то почему-то очень далеко, если верить эху, словно тропинка вдруг перепрыгивала через край безбрежной пропасти. Здесь тоже было глубоко – опять же судя по гулкому эху, несшемуся сразу с двух сторон.

Сколько же часов они вот так шагали? Время, казалось, замедлилось, почти остановилось под весом тьмы. Куда они движутся? Если камни под ногами все еще несут вперед, то немало миль осталось позади.

Мысли Джейм бежали по кругу, найти ответы мешал мрак. Она вспомнила, как ребенком боялась темноты во время лунного затмения. Темный Порог захватил часть Ратиллена, перекрывающую следующий пороговый мир, один из тех, что упал вместе с Мастером, но тени всегда находили, куда проникнуть. Однажды они могут оторваться от поверхности земли и дотянуться до единственной луны мира. Если такое случится, Темный Порог проглотит луну, а за ней солнце и звезды; так уже происходило в других мирах, где Кенцират сражался и терпел поражение. Если луна Ратиллена исчезнет, то Три Народа будут знать, что опять проиграли. Пять ночей из сорока дней лунного цикла луна поворачивалась темной стороной, и люди внизу тревожно ждали ее появления, страшась, что уже наступил конец. Но даже во время «затмения» оставался хоть какой-то свет, здесь же нет и его.

«Этого нельзя делать», – твердо говорила себе Джейм. Если продолжать думать о тьме, она уничтожит ее. Чтобы прийти в норму, девушка стала размышлять о таинственных трещинах и вскоре столкнулась с догадкой, от которой стало еще тяжелее.

– Марк… – произнесла она. – Предположим, Строители забрали Безвластия себе. А теперь допустим, что раторны вернулись, может быть, через эти туннели и… и стали кричать, используя иму, чтобы расколоть город на кусочки, – а Строители все еще были там. В том доме, где я бродила, я нашла скелет. Он не был человеческим. Наверное, их там еще много, спрятанных по углам и щелям города, – они старались спастись от воплей. Возможно, все Строители погибли, и тогда…

– Тогда не будет больше храмов, – закончил Марк, его голос глухо звучал в темноте. – И если мы перейдем в следующий пороговый мир, то будем полностью отрезаны от нашего бога. Ох, никогда я не любил старого брюзгу, не больше, чем ты, но без него…

– Или ее… или вообще бесполого существа.

– … мы будем беспомощны.

– Значит, если Строители мертвы, получается так: Ратиллен – последнее поле боя Кенцирата. Но если это правда, тогда кто или что держит мою руку?

Она не получила ответа. Жур бежал рядом, прижавшись плечом к ноге. Вдруг она почувствовала, что барс остановился. Его чуткие уши уловили в отдалении слабый, отдаленный звук. Услышала его и Джейм – через барса: множество быстро приближающихся коготков, стучащих по камням. Кот зарычал.

– Женщина?

– Веселая компания, а у нас больше нет огня, чтобы поприветствовать гостей.

– Тогда лучше уйти из дома раньше, чем они прискачут.

Поводырь, кажется, был согласен – холодная ручка нетерпеливо тянула Джейм. Они побежали, оступаясь и спотыкаясь в темноте. Позади цоканье когтей становилось все ближе, громче, и тонкий, возбужденный свист наполнил воздух.

И тут по обе стороны от кенциров взорвался свет. Полуослепленная, Джейм затормозила, и Жур кувыркнулся, наткнувшись на нее. Девушка недоуменно обернулась и увидела протирающего глаза Марка. За его спиной была стена – так близко, что заплечный мешок кендара, казалось, впечатался в нее. Потом он хрюкнул и покачнулся, словно что-то сильно толкнуло его. В следующий миг Марк оторвался от стены и поспешно сбросил то, что осталось от мешка. Он был разорван, а содержимое наполовину покрыто скользкой серой грязью, в которой извивались белые личинки.

– У них, наверное, сезон размножения, – мрачно сказал Марк и пнул мешок, который прошел сквозь твердую стену. – Слыхал я старые песни о таких штреках, как этот. Хвала праотцам, песни не врали. Ну, и где же наш проводник? Мы обязаны ему гораздо больше, чем можем себе представить.

Но маленькой серой фигурки из Безвластии нигде не было видно. Тут Джейм осознала, что все еще держит что-то. Она раскрыла ладонь. На ней лежала длинная тонкая кость – палец из дома Строителя. На глазах он рассыпался во прах.

– Прощай, дружище. – Она позволила пыли просочиться сквозь пальцы. – Что ж, и где мы?

Они стояли в большой комнате с девятью стенами, расписанными фресками, изображающими лес, а подпирающие стены балки, как стволы деревьев, вздымались к нарисованным листьям, ветвям и небу. С потолка свисал светящийся шар. Джейм уже видела такие в Тай-Тестигоне, но этот был куда больше – и тусклее. Слепящее сияние было не более чем маленьким ночником – пока глаза привыкали к свету, живая трава, покрывающая пол комнаты, начала увядать. Но что действительно поразило девушку – это белое строение без окон, стоящее посреди покоев.

– Ой, это же точь-в-точь модель нашего храма в Тай-Тестигоне! – воскликнула она.

– Это не модель, – отозвался Марк. Он удивленно оглядывался. – Я слышал об этой комнате. Мы в Каркинароте, дворце принца Одалиана. Но как? Он же тремя сотнями лиг южнее Безвластии.

– Камни «туда»! Я подозревала, что мы прошли большой путь, но чтобы настолько! – Она остановилась, озаренная внезапной догадкой. – Марк, у нас же девять кенцирских храмов в Ратиллене, да?

– Конечно.

– А там, в подземном зале, было десять дверей.

– Так это, должно быть, к Вирдену в Невиданных Холмах. Это тоже работа Строителей. Теперь там живут горцы-оскалы, но, говорят, их предками были помощники Строителей.

– Значит, оттуда можно пробраться в подземную комнату под Безвластиями, а оттуда, через девять других дверей, – к храмам? Что ж, это мысль. Это объясняет по крайней мере то, как мы попали сюда. – Она осторожно приблизилась к миниатюрному храму, настороженная, как всегда в тех местах, где предполагалось присутствие их бога. – Но ты уверен, что эта штука действует? Она слишком маленькая.

– Только снаружи. Строители любили играть с пространством. Здесь сейчас могут вести службу трое жрецов и девять служек.

– Не похоже, что там кто-то есть. Гляди, даже дверь заперта. – Она протянула руку и тут же с криком отдернула ее. – Там, внутри, мощная сила. Слишком много и почти без контроля. Где же жрецы? О Трое, разве они не знают, как это опасно? Тай-Тестигон чуть не рухнул, когда храмом никто не управлял.

– Кажется, я что-то слышу там внутри.

Они прильнули к двери как можно ближе, стараясь не коснуться ее. Изнутри доносился шепоток – нет, крик, – повторяющий одно и то же:

– Выпустите меня! О бог, выпустите меня, выпустите! Марк оттолкнул Джейм. Он ухватил брус, затворяющий дверь, и потянул что есть силы. Мышцы напряглись, кости трещали, но запор не сдвинулся. Кендар отпустил его и недоуменно оглядел свои руки, на которых вздулись волдыри – так сильна была энергия внутри храма.

– Нужен рычаг, – сказал он, извлекая из чехла секиру и подозрительно изучая древко. – Надо поддеть этот затвор, а то…

В этот момент в комнату ввалились трое стражников, одетых в желто-золотистые цвета принца. Они были вооружены копьями со стальными древками.

– Во, в самый раз, – шагнул вперед кендар. – Ну-ка, друзья, одолжите мне ваше оружие. Кто-то заперт там, внутри…

Охранник перебросил копье в руке и ударил тупым железным концом. Умение тут было или случайность, но попал он Марку в голову – прямиком в то место, куда уже четыре дня назад угодил разбойник из банды Бортиса. Великан рухнул, не издав ни звука, а Джейм обнаружила в дюйме от своего лица два блестящих острия.

– А что с котом? – спросил один слуга другого.

– Насчет него приказа не было. Убей зверюгу.

– Жур, беги! – закричала Джейм и, извернувшись, кинулась вперед.

Одно копье прошло под рукой, другое со звоном стукнулось об него – второй охранник слишком замешкался. Джейм свалила первого ударом локтя по горлу, но тот, кто ударил Марка, достал и ее железным древком. Девушка перекувырнулась и увидела, как Жур золотистой вспышкой исчезает за дверью. В следующий момент ее затылок взорвался болью.

«И эти люди считаются нашими союзниками», – недоуменно подумала Джейм, – а потом уже никаких мыслей не было.

Глава 8 ИНТЕРЛЮДИЯ С БАБОЧКАМИ

Вирден: двенадцатый день зимы

Войско Кенцирата уже два дня как вышло из Заречья, оставив за спиной надвигающуюся зиму. Киторн был холодным и застывшим, а здесь, в Невиданных Холмах, в трехстах пятидесяти милях южнее, клены и березы все еще сверкали красно-золотистым одеянием на склонах и перелетные птицы чирикали над головой. Холли, лорд Даниор, так и скакал рядом с Торисеном, швыряя камни в каждое встречающееся на пути дерево дориш. Если он попадал по нему в нужном месте и в подходящее время, все листья опадали разом с весьма приятным шелестом. Наконец Торисен отослал молодого лорда с его слугами вперед, разведать следующий участок дороги.

– Раздражают его шуточки, да? – усмехнулся Харн, посылая коня поближе к Верховному Лорду. – Теперь ты знаешь, как я себя чувствовал, будучи твоим командиром.

– Ну, я-то никогда не стремился похоронить тебя под грудой листьев дориш. Как там дела на марше?

– Держись подальше от Комана. Демот и Кори готовы перегрызть друг другу глотки – а то и тебе. Да, кстати, вспомнил тут… Хотя ты отослал своих охранников к их командирам, не стоит вовсе отказываться от телохранителей. Я тут присмотрел десятка два умелых курсантов…

– Харн, нет. Мы прибудем к Водопадам не раньше чем через три недели. Это подождет.

Харн рассердился и ощетинился:

– Думаешь, раньше ничего не случится? У тебя тут гораздо больше врагов, чем один замок Коман, и ты сильно рискуешь. Тебе нужна защита.

– Харн, я не собираюсь провести остаток похода, чинно шествуя посреди кучки добропорядочных телохранителей. Мне не нравится, когда за мной следят и даже просто ходят по пятам. И ты это знаешь.

– Если ты вдруг случайно не заметил, сейчас за тобой идет все кенцирское войско.

– Это не одно и то же. Хватит об этом, Харн. Обещаю, я буду таким благоразумным, что даже ты будешь удовлетворен, – как только мы достигнем Водопадов. А теперь скажи, как себя чувствуют пехотинцы?

– Неплохо, – мрачно ответил Харн. – По крайней мере пока одну ночь из трех они проводят в дваре. Мы покрываем добрых шестнадцать лиг в день. Но каждую третью ночь лишать себя всего войска, тем более когда мы так растянуты… Ты понимаешь, что колонна уходит назад миль на десять?

– Через два-три дня мы выберемся из этих гор.

– Угу, и окажемся на границе Белых Холмов. Что ты думаешь о предложении Каинрона срезать путь через них, а не идти по Речной Дороге? Мы выиграем три сотни миль.

Торисен фыркнул:

– Он предлагает такой путь вовсе не за этим. Милорд Каинрон просто хочет напомнить всем и каждому, что там случилось и чья это была вина.

Белые Холмы – белые от пепла мертвецов, ставшие белыми после поражения Ганса… Ни один кенцир не забредал туда с тех пор, и Торисену не хотелось бы становиться первым. Кто знает, что может поджидать в подобном месте?

– Харн, – лорд резко сменил тему, – после моего ухода ты еще год служил с Переденом. Как он подготовлен?

Воин почесал небритый подбородок, ногти неприятно заскрежетали о щетину.

– Хм, не так-то просто ответить. За этот год не произошло ничего, что показало бы характер мальчишки. Я сказал бы так – он хочет стать великим командиром, ничего для этого не делая. Переден думает, что должность начальника Южного Войска – это всего лишь то, что ему причитается.

– И так было бы с самого начала, если бы Ардет не назначил меня. Ты знаешь традицию: если нет наследника Норфа, то на поле командует наследник Ардета – правда, еще и Каинрон успел запустить в пирог пальцы – только чтобы не выпустить из рук Уракарн.

– Но ты же наследник Норфа.

– Да, но Переден не знал этого. Никто не знал, кроме Ардета, пока я не достиг совершеннолетия. А ты думал, что я брежу, когда вы с Буром вытаскивали меня тогда из развалин пустого города.

– О да, а потом неделю ходили пьяные и споили половину твоих слуг, узнав, что ты заставил остальных лордов признать себя.

Торисен рассмеялся было, но резко остановился, у него перехватило дыхание. Через дорогу, едва ли в дюжине шагов от них, мощными прыжками передвигалось стадо из пяти раторнов. Вожак повернулся мордой к Войску, обнажив клыки. Солнечный свет упал на широкую черную спину, блеснули рога и костяные щитки. Все лошади авангарда сбились с рыси и попятились, храпя и озираясь вокруг дикими глазами. Если бы зверь решил напасть – никто не выстоял бы. Но он лишь презрительно фыркнул и перепрыгнул Серебряную вслед за стадом. Через секунду все пятеро исчезли, словно холмы проглотили их.

– Трое! – выдохнул Харн, захлопывая разинутый от удивления и страха рот. – Это предзнаменование!

– Предзнаменование чего? Кажется, герб моего собственного дома только что посмеялся мне в лицо. Но, черт возьми, откуда они появились?

Он спешился и пошел по следу раторнов – заметить его было нетрудно в вытоптанной траве. Впереди, казалось, не было ничего, кроме затянутого лозами дикого винограда утеса, но когда Торисен подошел ближе, то увидел мелькнувшую за листьями мглу. Он отогнул ветви. За ними раскрывалась черная пасть туннеля с высоким сводом, выложенного гладкими, аккуратно подогнанными друг к другу камнями. Создавалось впечатление, что шахта тянется на многие-многие мили. Холодный воздух, пропитанный запахами земли и раторнов, пахнул в лицо. Из глубины раздалось слабое бормотание, похожее на человеческие голоса.

– Эй? Есть там кто-нибудь?

Каменные стены решительно оттолкнули его голос, полетело эхо – еще, и еще, и еще. Лорд задержал дыхание, чувствуя, что потревожил место, которое лучше было не беспокоить. И тогда где-то далеко-далеко кто-то выкрикнул его имя.

«Несожженные мертвецы идут за тобой из тьмы, зовут, зовут, и если ответишь – то пропал».

Так они с сестрой пугали друг друга, когда были детьми. Это всего лишь глупая игра, возникшая из не менее глупых суеверий… Немыслимо было бы поверить, что кто-то там, внизу, во тьме, действительно знает его имя.

Вот реальность – с дороги зовет Харн:

– Черныш! Сюда едет Ардет.

Лорд из Омирота приближался к авангарду на своей серой кобыле-винохире Бришни, праматери целого стада и бабушке Урагана. На расстоянии за ним следовали Киндри, двое кендаров-летописцев и вооруженная охрана.

Харн фыркнул:

– Очная ставка, а? Тогда я, пожалуй, смоюсь. – Он стегнул коня и поскакал к основному Войску, отсалютовав но дороге Ардету.

Торисен прыгнул в седло и стал ждать – не без некоторого трепета. Они с Ардетом не разговаривали после Готрегора, когда старик отчитал его за то, что он не приблизил к себе Киндри.

– Милорд, миледи. – Верховный Лорд почтительно поклонился высокорожденному и его лошади.

Удивительно, Ардет выглядел почти смущенным.

– Мой мальчик, кажется, я должен извиниться перед тобой. Я не знал, что напавший на тебя в Тентире переврат был шаниром, а тем более что он был связан с Темной вирмой.

– Киндри видел вирму? Хорошо. А то я уже начал сомневаться, не померещилось ли мне. Но что же он так долго ждал, прежде чем рассказать тебе?

– Так ты сам и вовсе ничего не говорил. – Тон Ардета был слишком резок для шутки. – Это же чертовская удача, что он шанир. Старая кровь может быть очень опасна. Она открывает путь к первородной силе, а немногие из нас могут ее контролировать. Но разве так уж плохо уметь разделять чувства с животными? Неужели если бы вместо какой-нибудь ползучей твари была, например, Бришни, это не прельстило бы тебя?

– Нет, – ответил Торисен и вскрикнул – кобыла ущипнула его за ногу. – Извини, миледи. Простишь меня? – Он протянул лошади руку. Та поймала ртом пальцы, словно желая откусить их, но лишь слегка погладила кисть бархатными губами.

– Ты всегда был одним из ее любимчиков, – улыбнувшись, сказал Ардет. – Может, частично из-за этого я и решил дать тебе шанс в первый раз.

– Так вот почему ты представил нас друг другу той ночью. Лорд Омирота, советующийся с серой кобылой. Эй!

Ревнивый Ураган попытался цапнуть Адрета за ногу. Бришни повела ушами – и ее внук тут же затих, смирившись и помрачнев.

– Ну и безмозглый жеребенок уродился. – Адрет холодно оглядел коня. – Почему ты не подыщешь чистокровного винохира? Знаю я одного трехлетку, который был бы горд носить тебя.

– Даже полукровке было бы тяжело скакать со мной в бою, а Ураган выдержит. Кроме того, он без споров промчит меня хоть бы и через каменную стену.

– Ну я же сказал – безмозглый. Смотри!

На том берегу реки из высокой травы взвилась стайка лазурных бабочек, покружила и уселась вновь, скрывшись из виду.

– Хваталки, – отсутствующе заметил Торисен. – Наверное, там, в траве, лежит кто-то мертвый. – Он пристально вглядывался вперед, на дорогу. – Что-то Холли долго нет. Я послал его проверить ближайшую почтовую станцию.

– Ты чего-то опасаешься?

– Точно и не знаю. Мы уже давно должны были получить вести с юга, если гонец не попал в засаду где-то в пути.

– А может, никому не удалось выбраться из бойни, чтобы принести новости, – сурово заключил Ардет. Он оглянулся, наблюдая за еще двумя синими облачками пляшущих над травой бабочек, потом встряхнулся. – Извини, мой мальчик. Это болезнь всех стариков – думать слишком много о смерти. А ты создал отличную почтовую систему. Представить только – вести из самого дальнего уголка Ратиллена приходят не более чем через десять дней. Конечно, если бы ты поставил на эту работу шаниров, то дела пошли бы еще быстрее.

– Нет.

– Ладно-ладно, поступай как знаешь. Сложно, должно быть, защищать посты в этой глуши.

– У меня соглашение с местным князьком, неким Гришарки. Если бы он был оскалом, как большинство его подданных, я доверял бы ему больше, но он пришел с Хмари и кичится тем, что был на побегушках у одного известного разбойника, Бортиса.

– Оскалы, – задумчиво повторил Ардет. – Странные люди, и еще страннее их связь с нами.

– Потому что они предположительно были чернорабочими Строителей? – спросил Торисен.

– О, в этом сомнений нет, милорд! – горячо выпалил молодой историк, поравнявшись с всадниками. – Они же были моей специальностью, когда я получал право на одеяние летописца. О них я знаю все.

Зола, едущая чуть позади, вскинула глаза, но двое высокорожденных лишь улыбнулись энтузиазму юноши. Ардет даже слегка поклонился ему:

– Что ж, господин ученый, откроешь ли ты нам свои познания или оставишь во тьме неведения?

Историк покраснел – от смущения, радости или всего разом.

– Когда-то оскалы были лишь одним из горных племен, разве что победнее прочих, – начал он. – Потом пришли Строители. Они предложили оскалам награду и секретные знания, если те станут работать на них. Горцы, конечно же, согласились, тем более что первой их задачей стало оградить Безвластия от племен-соперников.

– Как? – спросил Торисен.

– Я не могу объяснить, лорд, и они не могут. Они забыли даже, как строили город в Безвластиях, как возводили храмы. Ах да, еще они сделали Вирден – уже для себя.

– Держу пари, этого-то они уж абсолютно не помнят. Забывчивая кучка жуликов.

Историк рассмеялся:

– Не забывчивее Главного Строителя. У него было кое-что – талисман, эмблема, не знаю, – то, что, предположительно, защищало его и его народ от Безвластий. Оскалам обещали, что, когда храмы будут возведены, а Строители двинутся дальше, им оставят и безделушку, и город в Безвластиях. С учетом того, как горцы относились к этому месту – священная земля и все такое, – можно представить, какая это была награда. Так что оскалы работали как сумасшедшие, построив восемь храмов по всему Ратиллену и почти закончив девятый в Котифире. А потом однажды утром ни один Строитель не явился руководить ими. Вместо этого горцы нашли талисман, Сан-тари, как они его называли, лежащий там, где его забыл прошлой ночью Главный Строитель. «Зачем же заканчивать храм», – спросили себя оскалы. Почему бы просто не взять вещицу, из-за которой они так надрывались, и не сбежать?

– Строители нашли бы что на это ответить, – пробормотал Ардет.

– Видишь ли, лорд, оскалы убедили себя в том, что эта штука, чем бы она ни была, является источником силы и власти Строителей. Они думали, что если получат ее, то смогут все. Но когда один из горцев надел талисман, тот просто-напросто отрезал ему голову.

Торисен смотрел на падалыциц-хваталок на том берегу. Сколько же их там, как минимум пять скоплений, вьются лазурные тучки над чем-то скрытым в высокой зеленой траве, пляшут. А Холли все нет и нет.

Потом слова историка дошли до его отстраненного сознания, и лорд невольно потянулся к вновь надетому серебряному ошейнику. Ардет заметил его жест.

– И это еще не все, совсем нет! – возбужденно продолжал молодой летописец. – Они вдруг обнаружили, что начали терять память. О, они забыли не все, только то, чему научили их Строители, например как укладывать обратные камни или читать особые руны. «Это месть Строителей за вероломные замыслы», – решили горцы. И они в страхе бежали обратно в Вирден, где и сидят по сей день, сильно сократившись в количестве, иногда выдерживая осаду других племен, которые все еще подозревают, что оскалы делают что-то, чтобы Безвластия оставались закрытыми.

– Весьма поучительная история, – сказал Ардет. – Я одобряю твои исследования. А вот Сан-тари…

Торисен одеревенел в седле.

– Копыта, – только и выдавил он.

Бришни дернула головой, ноздри ее раздулись.

– И дым, – сказал Ардет.

Из-за поворота вылетел лорд Даниор со своими охранниками, чуть не врезавшись в авангард войска:

– Беда, Тори, беда…

Торисен ринулся вперед, мимо них. Дорога петляла, следуя изгибам реки, проносились расплывчатой цепочкой вязы и клены. Теперь и лорд чувствовал запах дыма, а еще затхлое, влажное зловоние. Он обогнул заросли багряных рябин и увидел все еще дымящиеся развалины станции. Посреди дороги неподвижно застыли четыре тела в одеждах жрецов. Когда Торисен подъехал ближе, то увидел, что люди пригвождены к земле заостренными кольями, проткнувшими их насквозь. Лица под капюшонами покрывала шевелящаяся маска из голубых бабочек. Лорд отогнал насекомых от одного убитого. Позади Донкерри прильнул к шее своей лошади – его тошнило.

– Кто-нибудь знает этого человека?

– Он был жрецом, одним из тех, кого послали с миссией в Каркинарот, – сказал Киндри. Он угрюмо сгонял бабочек с лиц остальных. – А это его помощники. Я учился с ними.

Торисен посмотрел на него, потом поспешно отвел глаза:

– Друзья?

– Нет. Когда шанир не приживается в братстве, новички считают своей обязанностью пнуть его за это. Но никто из них не заслужил такого конца.

Торисен отвел Урагана в сторону.

– Холли, возьми этих людей и готовь погребальный костер. Обыщите развалины – там могут быть еще тела, загляните и на тот берег реки. Следуйте за хваталками. Донкерри… Держи себя в руках, мальчик. Хорошо? Собрался? Тогда скачи назад, к Харну. Расскажи ему, что случилось и куда мы теперь направляемся. Еще скажи, чтобы он вел колонну по главной дороге. Киндри, тебе лучше отправиться с Донкерри.

Торисен все еще не мог заставить себя смотреть на шанира, так что он не видел удивления в тусклых глазах молодого человека, сменившегося обидой.

– Д-да, милорд, – выдавил из себя Донкерри, – а куда вы?

– Как это «куда», в Вирден, конечно, в цитадель Гришарки. Куда же еще?

Крепость местного головы была в пяти минутах быстрой езды в глубь Невиданных Холмов. Торисена резанула по глазам белизна квадратных башен, когда Ураган вырвался из ущелья на узкую аллею, ведущую к дому. По бокам скакали Ардет и Бур, за ними поспешали стражники.

Позади кто-то закричал.

Торисен обернулся через плечо и увидел, как свалился с лошади первый охранник Ардета, запутавшись в сброшенной на него сверху сети. На упавшего коня налетели остальные, барахтающаяся груда перекрыла лощину.

– Берегись! – прокричал Бур и тотчас же оказался на земле – в него бросили солидным камнем.

Оскалы устремились к ним со всех сторон, торопливо сбегая вниз по склонам. Ардета выкинуло из седла, когда Бришни отпрыгивала от нападающих, он врезался в Торисена, и тот упал, но ловко перевернулся в воздухе, умудрившись встать на ноги, и оказался лицом к лицу с каким-то бородачом. Лорд ударил противника по горлу скользящим движением и отпрыгнул, вытаскивая на ходу короткий меч. В локоть попал камень, и рука онемела. Меч выпал из потерявших чувствительность пальцев. Торисен попытался поймать его другой рукой, но тут его цепко обхватили сзади и завернули руки за спину. Оскал подобрал упавший клинок. Торисен глядел на него.

«Мой бог! – пронеслась в пустой голове удивленная мысль. – А ведь я сейчас умру!»

Человек занес руку для последнего удара, но тут его взгляд опустился на обнажившееся в битве горло Торисена, и глаза его дико расширились. Кентиар слабо поблескивал холодом на загорелой коже. Оскал, подвывая, отступил на шаг, потом еще и еще, и сам уронил меч. Казалось, он был бы рад испариться вовсе, но вместо этого вдруг упал нйц прямо в грязь и так и замер.

Тот, кто выворачивал руки Торисена, отпустил их. Лорд резко повернулся, готовый драться, но противник стоял как громом пораженный. Потом его глаза закатились, и он свалился в глубоком обмороке.

– Сан-тари, – выдохнул третий и бухнулся на колени.

– Сан-тари, Сан-тари…

Слово пробежало по рядам оскалов, как дуновение ужаса, и все они опустились на землю. Воздух наполнился запахом пота мигом взмокших от ужаса тел, и не только пота. Торисен, ошеломленный, стоял посредине распростершегося круга, потирая медленно оживающие руки. Потом он заметил неподалеку Бура и пошел к нему, переступая через упавших.

– Ты в порядке?

– Да, лорд. – Кендар поднялся, пошатываясь, с рассеченного лба стекала кровь. – Им нужен был ты.

– Бришни, назад, леди. Осторожненько… – Кобыла стояла над Ардетом, охраняя его. Теперь она чуть отступила, осторожно ставя тонкие ноги, словно ступая среди разбросанных яиц, стараясь не разбить их. Высокорожденный, охая, зашевелился. Торисен помог ему встать. – Мой лорд?

– Все нормально, мальчик мой, все цело. А что это они?

– Не сомневаюсь, что дело в Кентиаре.

Тем временем охранники Ардета выпутались наконец из веревок и прискакали сторожить несопротивляющихся пленников. Ловушка задержала их всего на несколько минут, но если единственной целью нападавших было убить Верховного Лорда, то этих мгновений хватило бы за глаза.

– Что теперь, милорд?

– Нанесем небольшой визит вежливости Гришарки. Они спустились по аллеям Вирдена, ведя за собой пленников. Оплот Гришарки стоял на крутом склоне, над обрывом. Это была квадратная крепость с башнями на каждом углу и зубчатым ограждением, на концах которого гнили головы горцев из соперничающих племен, с которыми оскалы вели непрекращающуюся войну. Из амбразур сбегали коричневые подтеки. Сам замок был не слишком большой, но его белые стены создавали впечатление огромной мощи.

Торисен подъехал к запертым воротам на расстояние слышимости.

– Представь меня, – сказал он Буру. Кендар набрал в грудь побольше воздуха:

– Торисен, лорд Норф, Верховный Лорд Кенцирата, вызывает Гришарки, главу оскалов! – проревел он.

Стрела вонзилась в землю между копытами Урагана, заставив его, вздыбившись, попятиться. Раздался смех.

– Ты дурак! – Сам Гришарки просунул голову в бойницу, ветер трепал его косматую черную бороду. – Выбрался из одной ловушки и идешь прямиком в другую! Я могу пристрелить тебя, не сходя с места, а потом уж и всех твоих недоумков-спутников!

– Так сделай это и на тебя обрушится все Войско! – закричал в ответ Бур.

Гришарки сплюнул:

– Ха, что мне твое Войско! Уноси-ка ноги, пока можешь, крошка-лорд. Штурмом тебе нас не взять, а на осаду у тебя нет времени!

– Что-то он не задумывался об этих угрозах раньше, устраивая нам засаду, – сказал Ардет. – Зачем же теперь опускаться до предупреждений?

– Полагаю, у друзей Гришарки есть еще кое-что на уме. Кто знает, как отреагирует Войско на явную провокацию?

– Хм. Если так, то он прав: мы не можем задерживаться здесь, только время потеряем.

– Потеряем? – Торисен вскинул глаза на высокорожденного. – И цена крови жрецов останется неоплаченной? Да, дьявольщина, у нас нет времени, но откуда он может об этом знать?

– Сэр, ты можешь прочесть руны на дверях? – вполголоса спросил Бур у историка.

– К сожалению, нет. Если бы я мог, то по нашему приказу ворота распахнулись бы, какие бы засовы не наложил на них Гришарки.

Торисен повернул голову:

– Возможно, это и произойдет. Вы, – он нетерпеливо подозвал сдавшихся оскалов. Они качнулись вперед, так тесно сгрудившись, что наверняка отдавили друг другу немало пальцев. – Вы верите, что этот ошейник – Сан-тори!

Двадцать голов разом кивнули.

– Вы верите, что тот, кто носит Сан-тори, может все – даже разрушить Вирден?

– Д-да…

– Тогда идите и расскажите об этом своим братьям.

Пленники секунду недоуменно смотрели на лорда, потом, как стояли плотной кучкой, так и бросились к крепости, наступая друг другу на пятки. Главные ворота со скрипом открылись, и человеческий клубок закатился туда. Двери со стуком захлопнулись за ними. Наверху победно завопил Гришарки.

– Сдается мне, может слегка и поздновато, что цену крови жрецов можно было бы получить с этой черни, – сказал Ардет. – Все-таки это же они напали на нас.

– Только по приказу. Нет, мне нужен человек, поклявшийся охранять почтовую станцию – и нарушивший свое слово. Мне нужен Гришарки.

Ардет внимательно посмотрел на него:

– Знаешь, мой мальчик, иногда я нахожу тебя очень, очень опасным – ты совсем как твой отец.

Торисен застыл, напрягшись. Потом уголок его рта искривился улыбкой.

– Если ты хочешь оскорбить меня, то давай, я разрешаю.

– Мой дорогой мальчик, чем?

Торисен сбросил тяжелый черный плащ на руки Буру:

– Догадайся.

– Перестаньте, – вмешалась Зола, посылая свою лошадь вперед Урагана. – Не надо думать так прямолинейно. Сейчас противник там, за неприступными стенами Вирдена. Думаешь, они все еще готовы падать ниц от одного твоего слова?

– После того как они буквально обделались со страху? Я не удивился бы. Подвинься, Зола, пожалуйста.

Она неохотно дала дорогу, и лорд выехал вперед. Солнечный свет заиграл на Кентиаре.

– Оскалы! – Голос зазвенел, ударившись о стены Вирдена. – Открывайте ворота Сан-тори!

Гришарки насмешливо засвистел из-за бойницы, и звук почему-то донесся словно издалека. Торисен взглянул вверх – стены крепости поднимались все выше и выше, чем ближе он подходил к ним, вот они уже достигли пятидесяти футов, семидесяти пяти, сотни. Не удивительно, что тысячелетиями осаждавшие крепость войска теряли надежду на победу, пусть даже неимоверная высота была всего лишь иллюзией.

– А ну-ка остановись, где стоишь! – Голос Гришарки стал едва слышен. – Ладно, чтоб тебя, я предупреждал! Эй, лучники!

Никогда не стоит снимать плащ, подумал Торисен. Он же как броня, обит отражающей удары кожей рисара. Посверкать еще пару раз перед оскалами ошейником – вряд ли стоит того, чтобы стать утыканным их стрелами, как подушечка булавками. Тень Вирдена упала на лорда, холод пробрался сквозь тонкую рубаху. Ураган нервно переступал ногами, приближаясь к воротам – пятьдесят футов, тридцать, двадцать, – и ни одной стрелы.

– Лучники? – слабый-слабый возмущенный шепот. – Какого черта?

За стенами крепости началось замешательство. Пятнадцать футов до ворот, пять – и они с лязгом распахиваются. Внутренний двор полон коленопреклоненных оскалов.

Ардет, Бур и остальные влетели в замок вслед за Торисеном, обнажив мечи, и вынуждены были тут же резко затормозить, чтобы не растоптать толпу.

– Ух, будь я проклят, – только и сказал Ардет, уставившись на. молодого лорда.

А Торисен разглядывал склоненные головы. Что-то не видать смоляной кустистой бороды, да и оскалов гораздо меньше, чем он ожидал.

– Где остальные? – потребовал он ответа.

– Их послали на восток, на дорогу в Пештар, один, два, нет, три дня назад, – ответил седеющий горец. – Клянусь. – Он прикоснулся ко лбу, покрытому шрамами, очень напоминающими своей формой руны, выгравированные на Кентиаре.

– Наши жрецы, направленные в Тай-Тестигон, сейчас должны быть на полпути к Пештару, – заметила Зола.

– Проследи, чтобы им на защиту была послана сотня воинов, – обратился Торисен к Буру. – Если кто-то из них пострадает, то поплатится головой каждый оскал. А теперь приведите мне Гришарки и его первого помощника.

Он спешился и прошел в главный зал. Снаружи он не казался большим, но внутри… Плиты пола терялись из виду – безбрежное каменное поле под черным небом крыши, нависающей где-то высоко-высоко над головой. Здесь и был лагерь оскалов, их жилище; обычные для этого народа грязь и запустение становились незаметными в таком необъятном пространстве.

Оскалы впихнули в зал узколицего человека – вероятно, заместителя Гришарки. А где сам начальник? Горцы покачали головами. Снаружи его точно нет, а в зале милорд может и сам поискать.

Торисен опустил глаза – за рукав его дергал маленький, невероятно грязный ребенок. Он показывал на гигантский камин. Хлопья ржавой сажи еще кружились и медленно оседали в очаг.

– Разжечь огонь, – приказал Торисен.

Охранник Ардета притащил охапку вонючей соломы, швырнул ее на решетку и поджег, а дети тем временем собрались вокруг и восхищенно подпрыгивали. Языки пламени и черный дым затянуло в трубу. Изнутри донесся сдавленный вой, и прямо в камин упал с ног до головы испачканный сажей человек в дымящейся одежде. Дети захихикали. Слуги Ардета извлекли беглеца.

– Ну, Гришарки, – обратился к нему Торисен, – и что ты можешь сказать о себе?

Местный князек распрямился во весь свой, не такой уж ничтожный, рост и зыркнул сквозь оставшиеся заросли бороды:

– Так-то ты чтишь наш контракт? Что случилось с тобой? Уж не думаешь ли ты, что сыграл со мной маленькую дружескую шутку?

– Шутку. Я клялся поступать с тобой так, как ты поступаешь со мной, Гришарки, а я всегда держу свое слово. Кто-нибудь заострите кол!

Гришарки рухнул наземь, словно кости в его ногах разом размягчились.

– Нет, лорд, нет! – пробулькал он. – Я был против, но он заставил меня! Он сказал, что это заставит тебя побегать, и потом… потом… Лорд, он околдовал меня!

– Кто, Гришарки?

– Чужак, у него на лице еще выжжен знак уму – клянусь, это был демон! Его морда все время изменялась, черт, да он даже нос не мог держать ровно!

– Еще один переврат, – сказал Ардет. Приблизился стражник:

– Лорд, кол готов.

– Так воткните его куда надо.

Гришарки с воем рванулся вперед и скорчился у ног Торисена. Верховный Лорд хладнокровно смотрел на него.

– Я чту свое слово, Гришарки, но иногда бываю и милостив. Убейте его сперва, – приказал он стражникам.

Те утащили извивающееся тело прочь. Помощник Гришарки наблюдал за всем стойко и молча. Его взгляд впился в лицо Торисена, когда лорд обернулся.

– Так, а что же сделать с тобой? Одного Гришарки недостаточно, чтобы искупить цену крови… Вот что, клянешься ли ты, как его преемник, охранять мою почтовую станцию и никогда не поднимать руку на моих людей?

Голова того дернулась, кивнув.

– Ты и вправду считаешь, что ему можно доверять? – спросил Ардет.

– Думаю, да, если он поклянется вот на этом.

Торисен снял Кентиар и протянул его помощнику Гришарки, держась за края. Тот посмотрел на ошейник дикими глазами, потом отчаянно потянулся и сжал его:

– Я клянусь… Ах!

Пальцы, аккуратно отрезанные, упали на пол, а рана мгновенно затянулась.

– Это была ложная клятва. Попробуй опять, другой рукой. Сделай это, или и тебя ждет кол, – негромко добавил лорд. – Клянись.

Оскал поклялся и без сил упал на очаг, с мертвенно-бледным лицом, но с оставшейся целой рукой. Торисен приготовился вновь надеть Кентиар, но Ардет остановил его.

– Пусть эта штуковина сперва немного успокоится. – Он метнул взгляд на лежащие на полу пальцы. – И чем дольше, тем лучше, ага?

Зола тем временем рылась в куче вещей, сваленной посреди зала. Теперь же она окликнула:

– Милорд!

Одновременно снаружи началась какая-то суматоха, и в зал ворвался Харн.

– Идиот, молокосос! – проревел он, вспугнув летучих мышей из-под потолка. – Ты думаешь, что в игрушки играешь? Нарываешься на гибель? Это я берсерк, чтоб ты знал, я, а не ты!

– И почему это никто не рад меня видеть? – жалобно проговорил Торисен и отправился посмотреть, что там нашла Зола, оставив Харна стоять с раскрытым ртом.

Летописица протянула лорду почтовую суму со сломанной печатью. Послание все еще было внутри. Торисен вытащил его, прочел и помрачнел.

– Значит, вот как Гришарки узнал, что у нас нет времени на осаду. Адрик?

Лорд Омирота уже стоял рядом, протягивая руку к бумаге. Ардет прочел, и боль заплескалась в его глазах.

– Мы должны спешить. Сейчас же, Тори, сейчас.

– Да, сейчас.

Он взял руки старого лорда в свои и на секунду сжал их. Потом побежал по залу, зовя Харна.

Через минуту они уже мчались обратно, мимо неподвижной фигуры Гришарки, прибитой к дверям его крепости, по грязной аллее, вниз по ущелью. Навстречу им поднимался запах сожженной плоти. Огонь освободил души жрецов и их охранников, никогда им больше не гулять в тени своего грозного бога. А колонна уже выходила на дорогу. Торисен подозвал первого в цепи сотника из людей Норфа.

– Там была бойня, – сказал он. – Южное Войско полностью истреблено, лишь горстка выживших отступает к Водопадам. Мы должны оказаться там как можно быстрее и прикрыть их. Значит, вместо двух ночей в дваре мы будем проводить одну и пойдем через Белые Холмы. Понял?

– Да, лорд, – ответил капитан.

Лорд Даниор ехал рядом и слышал все.

– Белые Холмы? – Тяжело ему далось выговорить эти легкие слова. – Думаешь, это разумно?

– Наверное нет, но разве у нас есть выбор?

Позади сотник повторял слова Верховного Лорда своим подчиненным и передавал их следующему капитану по линии. Пока новости перелетали от группы к группе, по рядам прокатилось бормотание, а потом угасло в угрюмой тишине. Многие из этих кендаров когда-то служили в Южном Войске; почти у всех там были друзья или родственники, которые сражаются на далеком кровавом поле боя, а то и того хуже, служат сейчас пищей грифам и шакалам.

Теперь предстоящая битва стала значить для этих людей куда больше, чем даже для их лордов.

Сотник поднял руку. Когда все глаза сосредоточились на нем, он уронил ее, и вся его команда двинулась как один широким шагом, покрывающим ровно семьдесят миль в день – неизменно и непреклонно, как заход солнца. Блестели щиты и шлемы, рукоятки мечей и острия копий. Торисен, отведя коня чуть в сторону, видел, как они проходят ряд за рядом, гордые, свирепые, решительные. Потом он пришпорил Урагана и занял свое место в авангарде. За его спиной капитаны затянули походный марш, их помощники на той стороне колонны подхватили. Впереди, в двух днях перехода, ждали Белые Холмы.

Глава 9 ДВОРЕЦ С ПРИВИДЕНИЯМИ

Каркинарот: четырнадцатый день зимы

Джейм снилось, что она сидит на меховом ковре у холодного очага. Перед ней раскинулся огромный зал, облицованный черными камнями с зелеными прожилками, увешанный флагами с мертвыми лицами на них. Кто-то за спиной придвинулся к камину. Она не могла пошевельнуться, чтобы посмотреть, кто это, но его присутствие согревало так, как не смог бы ни один костер в мире.

– Кто ты? – спросила она. Ей ответил вкрадчивый шепот:

– Ах, Джеми. Тот, кого лучше забыть.

Сейчас она могла повернуться и повернулась с криком:

– Тирандис, Сенетари! Но позади никого не было.

Камин был холоден, а шкура под ней принадлежала когда-то аррин-кену. Когти плоских, освежеванных лап изгибались на плитах пола.

Скри, скриии, скрриииии…

Джейм с криком проснулась и села – слишком быстро. Вспышка боли пронзила голову, потом медленно перешла в глухие, пульсирующие удары. Она с гримасой ощупала затылок и обнаружила там большую шишку. «Кто-то меня ударил», – тупо подумала она, борясь с головокружением, и только потом вспомнила, кто и при каких обстоятельствах. Слабость была сильнее, чем обычно после двара. Милостивые Трое, сколько же она была без сознания? Девушка подняла голову и огляделась. Окон не было. Значит, нельзя даже понять, день сейчас или ночь.

В комнате было девять стен. Кровать под балдахином, на которой лежала Джейм, стояла у одной из них. Посреди беломраморного пола еще теплился маленький очаг, изукрашенный резными каменными панелями. «М-да, – подумала Джейм, – поприветствовали меня в Каркинароте весьма грубо, но потом по крайней мере кто-то позаботился поуютнее меня разместить». И что самое лучшее – на тонконогом столике у постели стояло блюдо с аккуратно разложенными фруктами и пирожными. Рядом поблескивал графин с прохладным белым вином.

В последний раз Джейм ела еще в Безвластиях, бог знает сколько дней назад, так что голод давал о себе знать. Она поглощала пищу ожесточенно, подбирая все до единой крошки. После вина во рту остался любопытный привкус, но девушка махнула на это рукой. Кто знает, каких специй туда насыпали южные торговцы?

Уф. Она отряхнула руки и поднялась, чтобы исследовать комнату. Мраморный пол холодил босые ноги, но сапог нигде не было видно. Кстати, и ни следа остальной одежды. Джейм распустила свои длинные черные волосы, чтобы стало хоть чуть потеплее, и прошлепала к очагу. Дьявол, ни на полу, ни под кроватью нет и заплечного мешка. Книга в Бледном Переплете сумеет сама о себе позаботится, но за Меч и Кольцо Ганса отвечает она. Девушка начала заглядывать за висящие на стенах гобелены в поисках ниши, где бы могло лежать ее имущество. За пятью из семи нашлись только белые стены. За кроватью тоже. За шестым обнаружилась вторая маленькая комнатка, вся в изразцах, с погруженной в землю ванной и еще одним немаловажным предметом. Позади седьмого гобелена скрывалась запертая дверь.

Xa, кто-то решил, что отсутствие каких-то там тряпок сможет удержать ее тут в плену! Значит, кого-то ждет большой сюрприз.

Джейм встала на колени, выпустила когти и начала ковыряться в замке. Она должна выбраться. Конечно, мешок надо найти, но больше всего она беспокоилась о Марке. Кендар тоже был ранен, возможно тяжело. Надо отыскать его и Жура, который (как она надеялась) все еще на свободе, хотя ему и пришлось бежать по незнакомой территории и без ее глаз. Она мысленно позвала барса – но без ответа. Черт, черт, черт. Если бы только голова болела поменьше, то и мозги прочистились бы. Но почему же на них напали? Принц Одалиан всегда считался союзником Кенцирата. А что-то не похоже было…

Замок резко щелкнул. Джейм выглянула в щелку. Охраны нет. Она осторожно шагнула в коридор и повернулась, чтобы закрыть за собой дверь.

Внешняя панель была изрезана глубокими царапинами, складывающимися в грубое изображение кинжала или креста.

Джейм секунду смотрела на линии, в голове кружились обрывки каких-то воспоминаний, которые она так и не смогла ухватить. Девушка пожала плечами и отвернулась. Пустой, безмолвный коридор, изгибаясь, уходил в обе стороны. Куда же идти? Впрочем, когда абсолютно не представляешь, где находишься, то никакой разницы нет. Она пошла налево.

Ее встречали распахнутые двери освещенных комнат. Кажется, это были гостевые покои, одни пышнее других. Иногда создавалось впечатление, что здесь совсем недавно жили, но ни в одном помещении никого не было. А вот и широкая лестница, спускающаяся к анфиладе больших общих комнат. Джейм, как призрак, перемещалась по дому, ища признаки жизни или хотя бы окно, чтобы получить хоть какое-то представление о внешнем мире. И – ничего. Дворец словно совершенно замкнулся в себе, выполз из вялого сна о благовонном дереве, мраморе и гобеленовых принцах, вечно скачущих под вытканными безоблачными небесами.

Но в конце концов Джейм набрела все-таки на какую-то новую струйку среди тяжелого душистого воздуха. Она принесла другой, едва знакомый запах, который не принадлежал этому месту, словно душок гниения в королевском будуаре. Джейм последовала за ним, выйдя к еще одной лестнице вниз. Придется спускаться. У подножия ее встретил широкий коридор, уходящий вдаль. Впереди горели светящиеся шары – но куда более тускло. В воздухе висела почти осязаемая тьма, скрывая детали прохода. Джейм настороженно приблизилась и с изумлением увидела, что и сам коридор как бы растворяется на расстоянии. Какие-то линии оставались, но они, как привидения, колыхались в воздухе. Впереди пространство будто вливалось в какую-то безбрежную прихожую. Оттуда дохнул холодный ветер, взметнув над головой волосы двумя черными, трепещущими крыльями. С ним прилетел и запах, на этот раз куда сильнее, подобный затхлому зловонию застарелой болезни. Джейм содрогнулась. Она знала этот запах, но чей он? Если бы только сознание не туманилось!.. Тогда бы она, без сомнения, сразу же определила бы.

На обнаженное плечо легла чья-то рука.

Без раздумий девушка поймала ее и развернулась – перед ней, скорчившись, упал на колено человек, запястье его изогнулось и застыло, сжатое захватом Сенеты.

– Ты делаешь мне больно, – процедил он сквозь зубы по-кенцирски.

Пораженная, Джейм отпустила его:

– Кто ты?

Мужчина все еще ежился у ее голых ног – или это мальчик? Трудно определить возраст по этим резким и тонким чертам. Но вот он вновь показал зубы:

– Моя леди зовет меня Серя.

Джейм с отвращением повторила про себя имя. Что-то уж слишком оно похоже на слово, которым на востоке называют дерьмо.

– Я не могу обращаться к тебе так.

– Как пожелаешь, леди.

«Он не собирается называть свое настоящее имя, – поняла Джейм. – Правильно, это слишком ценный подарок для какой-то незнакомки».

– Ладно, не буду же я каждый раз ломать тебе руку, чтобы привлечь внимание. Я буду звать тебя Серод.

Слово вылетело, а она уже готова была откусить себе язык. Серод – это имя дворняги из старой песни; хотя он был честным зверем и по-своему даже героем. Юноша стрельнул в нее внимательным, но не оскорбленным (и даже где-то довольным) взглядом и тут же вновь опустил глаза.

– Итак, Серод, где все?

– Ушли… леди, – он присоединил титул с какой-то раболепной насмешкой.

– Да, но куда и почему?

Он явно не желал говорить, но прямой вопрос требовал и прямого ответа.

– Пятнадцать дней назад принц Одалиан узнал, что Рой остановил кружение и движется сюда. Он немедленно разослал гонцов собирать армию Каркинарота и просить помощи у кенцирского Верховного Лорда. Той же ночью у него был гость. Не спрашивай кто, – добавил он, ощетинившись, словно эта недомолвка подрывала доверие к нему. – Я не знаю. На следующий день, не объясняя причины, принц приказал всем покинуть дворец. Тут остались лишь три стражника, сам принц и его леди (она отказалась уходить), а еще привидение.

– Что?

– Привидение. Не знаю, откуда оно появилось, но думаю, что принц и стражники остались, чтобы изловить его. Странное оно. Лицо как у высохшего трупа. Знаешь такого?

– Нет.

– Странно. – Он исподтишка хитро оглядел ее. – А он, кажется, тебя знает. По крайней мере, он скребся у твоих дверей – я видел.

«Человек ждет в тени лестницы, лицо его – маска мертвеца. Он втискивает ей в ладонь нож с белым лезвием. Она идет, поднимается вверх, вверх, к двери, завешенной красными лентами, к темноте за ней…»

Джейм вздрогнула. Так вот что это было за царапанье, вот откуда взялся на дверях недорисованный кинжал; но лестница, нож и человек с головой черепа – все это было там, в ушедших годах за Темным Порогом. Даже сейчас она не понимала, что означают эти осколки памяти. Ладно, сейчас есть куда более важные вещи, о которых стоит подумать.

– Серод, ты перечислил только шестерых-семерых, считая тебя. Я ищу своего друга – он высокий, седой, с ним золотистый барс. Они тоже должны быть где-то тут.

– Не во дворце, – ответ был категорическим. – Я знаю тут каждую комнату, каждую камеру в семи подземных темницах.

– А что ты знаешь об этом? – Джейм ткнула пальцем в темноту расплывающегося коридора.

Теперь содрогнулся Серод:

– Это не часть Каркинарота, понятия не имею, что это и откуда оно пришло. Оно просто появилось тут после визита того странного типа и с тех пор становится все видимее.

– Серод, кто твоя госпожа?

– Как «кто»? Лура, супруга принца, дочь милорда Каинрона.

– Я повидалась бы с ней.

– Да… Да, конечно. – Сейчас он действительно сжался, словно над ним занесли хлыст. – Сюда, леди.

Он повел ее обратно во дворец, прочь от призрачного коридора. Джейм шла следом, с любопытством взирая на юношу. Он называл ее «леди». Интересно, льстил ли, или действительно чувствовал ее происхождение? А Марк так и не догадался. Возможно, некоторые кенциры быстрее ощущают различие, но разве Серод кенцир? От него оставалось какое-то смутное впечатление.

Они прошли через спутанный клубок залов и коридоров, прежде чем проводник остановился и осторожно постучал в дверь. Тишина. Но он все равно открыл створки и крадучись проскользнул внутрь. Джейм за ним. Они оказались в чрезвычайно пышно убранной комнате, алой с золотом, полной плюша и бархата. На пол были брошены богатые ковры, еще более роскошные гобелены покрывали каждый дюйм стен. Все являло собой верх искусного мастерства – кроме одного вышитого портрета молодого, светловолосого, кареглазого человека, – он был сделан так грубо, что это могла быть только работа высокорожденного. Под ним языки пламени лизали узорную решетку камина. В комнате стояла жара и духота. И, конечно, не было окон. Серод поспешно выудил из карманов помятые яблоки и промасленные пирожки и раскидал их по столу. Джейм подумала, что вряд ли это он доставил еду в ее комнату – ей почему-то так не казалось.

– Одалиан?

Серод уронил яблоко и бросился к двери. Слишком поздно. На пороге внутренней комнатки вырисовывался девичий силуэт.

– Ой, – презрительно бросила она, – это всего лишь ты. Ой! – совсем другим тоном. – Еда!

Она вышла на свет, длинная юбка колыхалась волнами. Выше золотой пояс стягивал тоненькую талию почти болезненно-худенького тела, поблескивали длинные рукава, перчатки и маска. По голосу и угловатости движений Джейм решила, что девочке лет четырнадцать. Тут обитательница комнаты заметила Джейм и резко остановилась:

– Ох! Но ты же одета… в смысле – раздета… в смысле… погоди!

Лура кинулась обратно во внутреннюю каморку и вылетела обратно, сжимая кусочек ткани, который и сунула в руки Джейм. Джейм недоуменно посмотрела на тряпочку, пожала плечами и надела. Это была маска.

– Ты окажешь мне честь, согласившись разделить со мной хлеб, – официально произнесла Лура.

Считалось неприличным спрашивать гостя об имени, а жена принца очень старалась вести себя правильно, несмотря на голод. Она нарезала яблоко аккуратными дольками и каждый кусочек сперва предлагала Джейм, прежде чем жадно проглотить его самой, не оставив и семечка.

– Как неловко получается, – сказала она. – Одалиан мог бы и вспомнить о том, что не мешает оставить под рукой пару слуг и повара, но он же такой порывистый.

– А почему он приказал всем покинуть дворец?

Кажется, под маской Лура нахмурилась. Прямые вопросы тоже невежливы, тем более по южным правилам, но еще хуже – напоминать об этом гостю.

– Полагаю, он хотел собрать побольше народа в армию, чтобы выехать навстречу кенцирскому войску, – неясно ответила она.

Даже дворцовых горничных и поварят?

– Когда армия вышла?

– Ох, я никогда не вдавалась в детали. Серя?

– Шесть дней назад, на двенадцатый день зимы, – отозвался из угла юноша. Он отступил в тень, наверное в надежде остаться незамеченным. – Ожидается, что Войско и Рой встретятся в Каскаде у Водопадов в тридцатых числах.

– Умный Серя. – Лура зло улыбнулась. – Он-то всегда знает подробности – все и обо всех. Да, Серя?

Джейм торопливо перебила ее:

– Леди, возможно ли будет засвидетельствовать мое почтение принцу?

Лура подняла глаза на портрет над камином:

– Если сможешь отыскать его. Ах! – Она вдруг взволнованно вскочила. – Он же так занят, так занят! И там, и тут, все дела, дела… Я сама едва вижу его. Но это вполне нормально, ну ты знаешь… – Девочка тревожно поглядела на Джейм. – Наверняка в этом нет никакого нарушения контракта.

– Контракта?

– Ты же знаешь, – настойчиво, как дурочке, повторила Лура. – Брачный контракт. Он должен быть пересмотрен в Середине Зимы. Мой папа, лорд Каинрон, не захочет обновить его, если что-то пойдет не так. Тогда я должна буду уйти. Но если принц поможет отцу победить у Водопадов, то он, может, и продлит контракт и даже включит в него детей. Ой, как было бы здорово!

Джейм смотрела на Луру:

– А ты сама ничего не можешь сказать? Девочка ответила недоуменным взглядом:.

– Конечно же нет! Лорд Каинрон – глава моей семьи. Естественно, что я должна делать так, как он велит.

– Естественно, – задумчивым эхом отозвалась Джейм.

– Но ты ничего не расскажешь милорду папе об этом, потому что ты тоже женщина, как и я, – сказала Лура с неожиданной солнечной улыбкой, угасшей, как только она повернулась к молодому человеку в тени. – И ты не расскажешь, потому что тут нечего рассказывать! Обещаешь?

– Леди, – выдавил Серод жалким голосом, – ты же знаешь, я не могу.

Она кинулась к нему маленьким злым вихрем, сжав кулачки:

– Ты должен пообещать, Серя, а то… а то я расскажу этой леди кое-какие подробности, которые я знаю о тебе. Подумай, Серя.

По тому, как девочка выплевывала гнусную кличку, Джейм поняла, что на юге это слово означает то же, что и на востоке. Юноша съежился:

– Леди, пожалуйста…

– Леди, леди, – передразнила та и, взмахнув юбкой, обернулась к Джейм. – Любишь загадки? Вот: как называть ублюдка, наполовину кенцира, наполовину южанина? Ответ: как угодно!

Серод выскочил из комнаты, не затворив за собой дверь.

– Я не знала, что такое смешение крови возможно. Кто же попробовал?

Лура махнула рукой, уже потеряв всякий интерес:

– А, кухонная девка и кто-то из свиты папы. Он заезжал в Каркинарот лет двадцать назад, когда принцем был отец Одалиана. Найдешь Одалиана для меня? – Она пожала руку Джейм и зашептала: – Ой, пожалуйста! Я не могла говорить при этом… этом ябеде, этой змее, но здесь все стало так странно – и я так боюсь!.. Найдешь?

– Я постараюсь, леди, – сказала Джейм, отступая. Выбравшись из комнаты, она привалилась к двери и перевела дыхание. Эти ужасные комнаты, в них совсем нет воздуха! Так вот как живут высокорожденные женщины, запертые в душном мирке условностей и смирения. А если Тори попытается сделать из нее вот такую Луру? Быть пешкой в политических играх мужчин, согревать их постели, рожать от них детей, дышать этим спертым воздухом до конца жизни… Джейм передернуло. Нет, лучше пусть убивают. Кто-то хихикнул, Джейм обернулась и увидела сидящего на полу у стены Серода, острый подбородок на острых коленях.

– Ты ведь знал, что она скажет мне, да?

– Она говорит это каждому, когда вспоминает, – сказал он глухо. – А вспоминает она, как только видит меня.

– Послушай, Серод.

– Ты хотела сказать «Серя»?

– Нет. Ты не в ответе за свою кровь… не больше, чем я за свою. Ладно, побегать голышом, может, и полезно, но что-то я начинаю мерзнуть. Ты не подыщешь мне какую-нибудь одежду?

Он вскинул глаза:

– Имеешь в виду что-нибудь из вещей Луры?

– О Трое, нет. – Джейм сорвала маску и бросила ее на пол. – Твоя вполне подойдет.

Серод начал смеяться, но понял, что девушка говорит серьезно.

– Подожди тут. – Он вскочил и исчез в глубине зала. Через несколько минут юноша возвратился с охапкой одежды, там было даже кое-какое нижнее белье, которое Джейм и не удалось бы использовать.

– Очень смешно. – Она протянула сей предмет обратно.

Наконец-то можно одеться: мягкие черные сапоги до колен, черные штаны, широкий черный пояс, свободная черная рубаха, даже пара черных перчаток.

– Что ж, – сказал Серод, озирая ее. – Прекрасно подходит – для ябеды.

Джейм вздернула бровь:

– Как скажешь. Прекрасно. Серод, проводишь меня до храма?

– Как скажешь… леди.

Они пошли каким-то извилистым путем, полным неожиданных развилок и поворотов. Джейм улыбнулась. Ясно, что проводник не хочет, чтобы она разобралась в переплетении лабиринта дворца, но по сравнению с Клубком в Тай-Тестигоне здешние хитрости казались детской забавой. Тренированная память девушки фиксировала каждый поворот.

Потом Серод осторожно открыл дверь в девятистенные покои – и там был храм. Джейм прикинула, что прошло не меньше сорока восьми часов с тех пор, как она была здесь. За это время свешивающиеся с потолка светящиеся сферы потускнели, а участки мертвой травы расширились. Но хуже всего было то, что нескончаемые волны энергии коробили воздух, как жара иссушенную солнцем скалу. Серод остался у дверей, а Джейм медленно продвигалась к храму – она шла словно против течения. Девушка позвала, но на этот раз никто не откликнулся. Засов все еще сковывал ворота. Если бы дело было только в замке, она справилась бы, но тут требовалась вся сила Марка. Опасность, опасность… Она отступила к двери.

– Серод, лучше тебе присматривать за этим местом, на тот случай, если я не выберусь. Может, в какой-то момент дверь храма начнет распадаться, и тогда вам с Лурой нужно выбираться отсюда побыстрее, прежде чем крыша дворца рухнет вам на голову.

– Да, леди. – Серод, вопреки себе, все-таки был впечатлен. – Но куда ты идешь?

– Ты сказал, что моих друзей здесь нет. Могли их забрать туда, где собиралась армия?

– Нет. Принц запер все двери, кроме одной, а я не сводил с нее глаз.

– Проклятие. Значит, остается только одно место – в Тенях.

И они опять пошли в глубь дворца. Внезапно Серод схватил Джейм за руку. Впереди коридор на глазах темнел и искривлялся, тени клубились внутри теней, углубляясь все больше.

– Здесь раньше этого не было, – тихо проговорил юноша. – Тьма расширяется. И ты хочешь войти туда?

Джейм, подрагивая, обхватила себя руками:

– Нет. Совсем не хочу. «И вообще, – прошептал в мозгу холодный голосок, – это может стать ужасной ошибкой». Но разве у меня есть выбор?

Серод с удивлением оглядел девушку:

– Так ты что, действительно совсем не представляешь, что делаешь?

– Очень редко, – согласилась Джейм, криво усмехнувшись. – Если бы представляла, то наверняка не делала бы, но, видимо, альтернатива – проваляться остаток жизни в углу под кроватью. Кстати, я серьезно беспокоюсь о Луре. Присмотри за ней. Да, она жестокий, глупый ребенок, но она одна из нас. Все, до свидания – надеюсь. И она шагнула в Тени.

Глава 10 ЗАТАИВШЕЕСЯ ПРОШЛОЕ

Белые Холмы: четырнадцатый – шестнадцатый дни зимы

На закате четырнадцатого дня зимы кенцирское войско подошло к месту, где дорога круто сворачивала на восток, следуя изгибу реки. Той ночью бойцы расположились рядом с древней мощеной тропой. На рассвете пятнадцатого дня люди вброд перешли Серебряную и зашагали по высокой нетоптанной траве к югу, в запретные холмистые земли.

Тепло не уходило, горы стояли не белые, а желтовато-зеленые, а чистое небо резало глаза голубизной. Низины щетинились сухими, колючими кустарниками, готовыми вспыхнуть от единой искры, но не потерявшими остроту шипов. Между искривленных веток проглядывали белые цветы, на расстоянии выглядевшие прелестно, но вблизи напоминавшие крошечные сдавленные черепа. В сумерках стрекотали миллиарды сверчков; над лощинами клубился туман.

Первая ночь миновала без происшествий.

На второй день люди старались прибавить ходу, насколько позволяла местность, но когда солнце начало опускаться, они все равно очутились в неприятной близости к старому полю боя. Весь день бойцы натыкались на лежащие в траве кости, незамеченные теми, кто обыскивал холмы сразу после сражения, и подбирали их – может, жалкие останки были когда-то гордыми кенцирами, – чтобы позже придать огню. Той ночью у сторожевых костров одни рассказывали страшные истории о несожженных мертвецах, а другие вспоминали горе и стыд от поражения Серого Лорда Ганса. Среди новой армии было немало старых кендаров, выживших в той кровавой сече. Всем было тяжело на душе, и никто не хотел спать, несмотря на усталость.

Донкерри заснул, но беспокойно. Ему снилось, что он, трясясь, опять стоит в покоях Верховного Лорда в башне после того, как дед отрекся от него. «Я не люблю прощать тех, кто шпионил за мной, – сказал Торисен. – Спроси Бура. Но я попытаюсь, если ты пообещаешь никогда больше этого не делать». «Но ты никогда не был в Киторне, не охотился за костями», – смеялись мальчишки. «Малыш, девчонка, кровавая слепота, кровавая слепота…»

Донкерри вскрикнул и проснулся под звуки насмешливого хора. Но нет, это всего лишь сверчки. Его не изгнали. Торисен взял его к себе, вот он лежит тут, в безопасности, под пологом палатки Верховного Лорда. Он все еще принадлежит кому-то и как-нибудь докажет, что чего-то стоит. Донкерри закутался в эту мысль, как в самое мягкое одеяло, и, умиротворенный, снова уснул.

А лорд Каинрон в своем шатре выражал соболезнования несостоявшемуся лорду Кори. Нет, это неправильно, что Верховный Лорд назначил правителем Комана этого тупоголового Демота. Разве сможет теперь семья смириться с таким преднамеренным оскорблением? И как грустно, что знамя чести упало так низко.

Рандир глядел на освещенный парусиновый домик Каинрона и презрительно думал о том, до чего может дойти человеческая глупость. Такая власть – в руках эдакого дурака.

Брендан ходил среди своих людей, обмениваясь там – тихими словами, здесь – усталыми улыбками. Наверное, в сотый раз он удивлялся, зачем вовлек их в это гиблое дело, последовав за молодым и, возможно, безумным лордом из рухнувшего дома.

Близнецы Эдирр сидели перед жаровней и болтали о женщинах, как обычно наедине, оканчивая друг за друга фразы.

В пышно обставленной палатке Ардета Адрик изучал карты, подсчитывая оставшиеся до Водопадов лиги, словно пытаясь хоть как-то сократить расстояние.

Холлен, лорд Даниор, спал.

А к Торисену, бродившему в одиночестве вдоль северной границы лагеря, подбежал, весь в слезах, мальчик Рион:

– Лорд, лорд, скорее! Прапрадедушка Ядрак хочет тебя видеть. К-кажется, он умирает.

Флаги Ярана развевались на вершине холма чуть в стороне, почти за пределами восточной границы. Все инстинктивно выбрали вершины и склоны повыше, оставив низины между холмами лошадям, так что они паслись там под надзором дюжины сопровождающих Войско винохиров. Торисен поспешно протискивался сквозь стадо, Рион трусил рядом. По склонам сверкающими точками рассыпались костры. Ниже туман застилал лощины. И вот они уже снова взбираются на холм, идут мимо ряда молчащих, ожидающих людей Ярана. Торисен отметил, что многие из них уже стары для воинской службы, и вспомнил, что большинство этих кендаров, даже бывшие когда-то солдатами, сейчас прежде всего летописцы и только потом – бойцы.

Из главной палатки вышел Кирен, неся чистую льняную тряпку, которую он бережно расстелил на земле под флагом с Искривленным Деревом. Тяжелый вздох всколыхнул темноту. Юноша вынул нож, надсек себе большой палец и позволил капле крови упасть в центр материи. Потом передал нож Риону. Мальчик сильно полоснул себя по руке, так что кровь брызнула во все стороны, большей частью попав все-таки на середину ткани. Он отдал нож ближайшему кендару и разрыдался.

– Прости, – сказал Торисен Кирену. – Я спешил.

Вместе с молодым человеком они прошли во внутреннюю комнату большой палатки. Ядрак лежал в своей постели, его заострившийся профиль резко проступал из-под накинутого на лицо покрывала.

– Бедный старик. Не стоило ему отправляться в такое путешествие.

– Мы все твердили ему это. – Кирен прикрыл стоящую рядом с кроватью жаровню, и тень окутала его. – У него был свой путь, всегда, но не в этот раз.

– Рион сказал, что он хотел поговорить со мной. Ты не знаешь, о чем?

– О двух вещах. Во-первых, он просил не смешивать его пепел с и без того толстым слоем праха на этих проклятых холмах.

– Это легко устроить. Мы минуем здешние земли не позже чем послезавтра. Его погребальный костер подождет до этого.

– Хорошо. Во-вторых… Тихо, Рион. Что прадедушка подумает о тебе, если ты будешь так шуметь? Ложись-ка и попытайся уснуть. Будь хорошим мальчиком.

Он опять вышел на свет, оставив всхлипывающего ребенка свернувшимся в углу на подстилке. Торисен уставился на юношу. Что-то не так с его лицом, и то, как он двигается…

– Скажи, я уже совсем потерял остатки разума или ты женщина?

Кирен улыбнулся:

– Не совсем. До моего совершеннолетия еще несколько лет.

– Ох, будь я проклят. Но как же тебе удавалось все это время держать такое в секрете?

– А кто сказал, что это секрет? Яран всегда знал. А что до других домов, так моя мать умерла при моем рождении, нас с отцом отправили в запас, как негодных для продолжения рода, так что никто вне нашего дома не обращал на нас внимания – к нашему же облегчению. Яранов никто никогда не рассматривал как подходящую партию. Слишком большие чудаки, видишь ли. Лорд Рандир снизошел до нашей семьи, подписав контракт на свою племянницу с моим отцом. Потом она умерла. Я могла бы родиться трехногим гермафродитом, а мой почтенный дядюшка Рандир и не знал бы – поскольку не интересовался вовсе.

– А теперь? Она опять улыбнулась:

– И теперь, но с тех пор, как Ядрак объявил меня своим наследником…

– Рандир думает, что ты мужчина. – Лорд резко взглянул на нее. – А если бы и я провозгласил тебя лордом, находясь в заблуждении?

– Этого бы не случилось. Ядрак собирался все рассказать тебе этой ночью. Он хотел, чтобы ты перед его смертью пообещал поддержать мои требования. Это и была его вторая просьба.

Торисен отвернулся, растерянно ероша волосы.

– Меня и так подозревают в помрачении рассудка и слабоумных капризах, но если я допущу такое… Закон наверняка не позволит. Ядрак должен был знать.

Кирен холодно, почти презрительно поглядела на лорда:

– Мы – дом ученых. Мы заслужили доброе имя своими исследованиями. В Законе нет ни одного пункта, запрещающего леди возглавить семью вместо лорда. А в случае близнецов, таких, как Мастер и Госпожа, власть даже разделяется. На высокорожденных женщин наложили столько ограничений только после падения Джеймсиль, Плетущей Мечты, и большинство из них – всего лишь обычаи, но не закон.

– Но наверняка высокорожденные мужчины дома Яран станут оспаривать твои притязания.

Девушка фыркнула:

– Да разве кто-то из них захочет? Я же сказала, мы ученые, каждый из нас погружен с головой в собственную работу. Моя специальность – Падение. Можно сказать, что дом Яран бросил жребий, кому вступать на пост управляющего, и я проиграла. Прадядюшка Кедан будет исполнять обязанности до моего совершеннолетия, но даже под страхом смерти ты не заставишь его сидеть на троне хоть днем дольше. Значит, в чем теперь вопрос: ты провозгласишь меня, когда придет время?

Торисен беспомощно пожал плечами:

– Даже не знаю. Надо подумать, а потом все будет зависеть от того, сколько власти у меня будет к твоему совершеннолетию. Ну и взвоет же Высший Совет. – Он вдруг улыбнулся. – Что ж, стоит поддержать тебя хотя бы ради того, чтобы увидеть их лица. Доверяй Яранам, сталкиваясь с чем-то столь необычным.

– Необычным. – Кирен оглянулась на темную постель деда. Когда она перевела взгляд на Торисена, он заметил блеснувшую в уголке ее глаза слезу. – Ядрак всегда говорил, что это именно то, что ему больше всего нравится в тебе.

Торисен задержался у выхода из палатки, поднимая ворот перед тем, как шагнуть в ночной холод. Кендары все еще отдавали безмолвную дань уважения, роняя капли крови на траурное полотно, уже почти полностью почерневшее. Прежде чем кровь высохнет, ткань свернут и положат на грудь Ядрака, чтобы она последовала за ним в огонь. В прежние времена связанные кровью слуги лорда-шанира сами восходили вместе с ним на погребальный костер. Сейчас же ритуал стал, скорее, символом, но церемония и теперь оставалась очень личной, и Верховному Лорду не было в ней места. Торисен удалился один.

Главная палатка Ярана стояла практически на самой восточной точке стоянки войска. Только несколько сторожевых костров мерцало на вершине холма, а дальше лишь луна озаряла горы, бегущие к Серебряной, к слишком близкому полю давней битвы. Торисен прошел вдоль границы лагеря и присел на склоне, глядя на восток, на зыбкое море холмов.

Он думал о Кирен. Мысль о леди, возглавляющей дом, совершенно выбила его из колеи, но ведь он в общем-то так мало знает о высокорожденных леди. Большинство из них содержатся в полной изоляции, и брачные контракты составляются единственно в политических целях. Он не видел Калистину до того, как подписал соглашение с ее отцом. Ах, Калистина, такая прекрасная, такая порочная. А если его потерянная сестра выросла в такую же вот ужасную женщину? Невозможно представить. Всю жизнь Джейм не давала ему покоя, но ощущал он ее как-то отстраненно, как некий призрак без лица и голоса. Только вот за последние полтора года чувство ее присутствия усилилось, особенно до или после ночных кошмаров – тогда он был почти уверен, что стоит оглянуться – и она окажется прямо за спиной. Но кого или что он собрался разыскивать? Ветер трепал волосы лорда, забирался даже под поднятый воротник, холодил шею.

– Тори, я вернулась. Я иду за тобой, я найду тебя. То-ри-и-и-и-и…

Он резко вскинулся, вырываясь из дремоты. Нельзя, нельзя. Прошлой ночью он говорил себе, что лучше бодрствовать, потому что любой сон в этом страшном месте обязательно окажется отвратительным; но сейчас с трудом верилось, что какой-то особый кошмар, вроде тагметского, может подползти к нему. Обычно он более осторожен – дни и даже недели, в зависимости от серьезности сна. Наверняка скоро придет время следующего. Нет, он просто переживает из-за смерти Ядрака и оттого, где находится. Время двигаться.

Торисен поднялся, но взгляд его не отрывался от восточных земель, и лорд замешкался, озадаченный. Форма вон тех холмов так знакома… Но как это может быть? Он никогда не был здесь прежде. Вон та гора слева, вдалеке – за ней должен быть острый пик, а за ним холм, похожий на курган, а там…

Пораженный, Торисен спустился в низину и, слегка прихрамывая, зашагал прочь от лагеря, в манящую даль.

Киндри выделили место в просторных внутренних покоях шатра Ардета, где спали кровные родственники лорда, но он выбрал себе крохотную комнатку с краю. В ней едва помещалась его подстилка, а единственный вход в хорошую погоду прикрывал кусок легкого хлопка, а в плохую – грубый холст, но эта комнатка была полностью его. После долгих лет в общей спальне храмовых прислужников такое уединение доставляло шаниру несказанное удовольствие. В первые дни похода он часто лежал здесь до поздней ночи, только чтобы насладиться им. Потом, когда войско ускорило темп, сон стал более ценен. Но здесь, в Белых Холмах, уснуть было просто невозможно.

На вторую ночь Киндри беспокойно ворочался в полудреме под холщовым потолком. Он не привык столько времени проводить в седле, и все его кости ныли от усталости. Даже полчаса двара принесли бы измученному телу облегчение, но каждый раз, когда он уже вот-вот был готов провалиться в сон, сбивчивые видения будили и не давали погрузиться в покой. Сейчас молодому человеку показалось, что под палаткой закачались холмы – словно бесконечная рябь прошла по морю. Вверх, вниз, вверх… Нет, это не матерчатый пол, это руки, белые кости, тонкие кости, тянут, тянут…

– Поднимайся, поднимайся! – раздался в голове тоненький, кричащий голосок. – Пожалуйста, вставай! Ты нужен ему!

– Кому? – пробормотал в полусне Киндри. – Кому я нужен?

Снаружи пылал костер, и золотистый свет проникал в тесную спаленку сквозь завешенный газом дверной проем. По стенам прыгали тени. В ночи бормотали разные голоса, но они обращались не к нему. Он был один… был ли? На задней стене крохотной комнаты виднелась тень, которой не было там прежде, – она склонилась над тенью его лежащего тела. Киндри недоуменно смотрел туда, уверенный, что опять заснул. Тень была маленькая и худая. А, она, должно быть, принадлежит тому мертвому ребенку, чьи кости Верховный Лорд забрал из Киторна и до сих пор возит с собой в седельной сумке. И что она может хотеть от него, пусть даже во сне? А девочка тянет и тянет. Тень шанира начала подниматься.

Киндри откинул одеяло и поспешно встал. Во сне или нет, он не собирается позволять своей тени идти куда-то без него. Он быстро натянул какую-то одежду и последовал за своим черным силуэтом наружу. Его резкая тень и маленькая, нечеткая в лунном свете тень мертвой девочки провели его через лагерь к восточной границе, стараясь держаться пологих склонов. За стоянкой Ярана шанир вслед за тенями взобрался на вершину. Холмы, изгибаясь, тянулись к востоку, белея под чертвертушкой луны, и по одному из них двигалось что-то темное. Еще одна тень? Нет. Кто-то, одетый во все черное. Кто-то, кто слегка прихрамывает. Торисен.

Киндри задержал дыхание. Его первым, бессознательным действием, как у недоумевающего ребенка, было протереть слабые глаза, но видение не улетучилось, как бывает со снами. Теперь он видел холмы, луну и темную, удаляющуюся фигуру куда отчетливее. Нет, это не сон, это явь. Он бодрствует, а Верховный Лорд Кенцирата один, без защиты, уходит в ночь, к полю страшной битвы, где потерпел поражение его отец, к несожженным и, возможно, мстительным мертвецам.

Торисен знал эти холмы. Каждая кривая линия, каждая травинка и камень кричали ему, что он там, откуда, казалось, давно и навсегда ушел. Впереди тьма вставала стеной – черное на черном, заслоняя даже звезды. Ребенком он иногда лежал без сна, глядя в окно, не осмеливаясь даже дышать, чтобы этот мрак не опрокинулся на замок, на Гиблые Земли, на весь Ратиллен. И вот он снова здесь – Барьер и Темный Порог напирают с той стороны. Еще один подъем, и – невероятно! – тут и сам замок, его старый дом, который должен быть в девяти сотнях миль от Белых Холмов.

Он спустился по холму к дому, голова кружилась от ужаса и изумления. Вот каменный мост надо рвом, вот главные ворота – они висят косо. За ними – двор, окруженный кирпичными сараями, амбарами и прочими хозяйственными постройками, теснящимися у внешней зубчатой стены. Впереди поднимается приземистая башня замка. Торисен медленно пошел к ней, оглушенный и не верящий. Между плитами мощеного дворика пробивалась трава, ноги путались в ней. Цепкие виноградные лозы свисали со стен. Как же тут все тихо, как… мертво.

Перед дверьми башни темнела переплетенная груда – наверняка остатки костра. Некому теперь разжечь огонь. Отец трижды проклял бы все на свете, если бы… нет, тут не обуглившиеся сучья, а руки, ноги, головы…

Торисен узнал всех, кого хоть чуть-чуть пощадили пламя и меч: Лон, учивший его скакать на лошади; Мерри, повар; Тиг, а где же твои боевые шрамы? – сгорели… Ему не раз снились их последние мгновения, гибель в сражении, но такое – никогда.

«Это все еще сон, – подумал лорд, чувствуя, как кошмар все крепче сжимает его ледяной хваткой, не дает двинуться с места. – Я заснул там, на холме, и теперь в ловушке. Мне уже больше не проснуться».

– Милорд!

За спиной раздались шаги, руки схватили его за плечи и повернули. Торисен смотрел прямо в лицо Киндри, с трудом различая черты.

– Уходи. Ты не из этого сна.

– Сна? Нет, лорд, послушай: это явь.

– Явь? – Торисен недоуменно моргнул. – Разве такое может быть? Это замок, где я вырос, где умер, проклиная меня, мой отец. Это Гиблые Земли.

Шанир, дрожа, огляделся:

– Не знаю, как такое могло случиться, но мы каким-то образом больше не в Белых Холмах, хотя если бы мы были там, то стояли сейчас прямо посреди старого поля боя. Соответствия. – Он посмотрел на Торисена. – Неужели ты не видишь, Белые Холмы исчезли. Темный Порог навис здесь над самой землей, как и там, и эти два отравленных места на земле столь похожи – ландшафтом, структурой, всем, – что иногда даже кажется, что одно наложено на другое. Наверное, так мы и попали сюда.

– Мы? – Торисен повернулся к нему, начиная пробуждаться и злиться. – А почему ты пошел за мной? Зачем преследуешь? Чего хочешь?

Киндри дернулся и отступил на шаг. Он и забыл, как Торисен ненавидит тех, кто ходит и шпионит за ним.

– Лорд, меня привела девочка; погляди, вот же она. Думаю, это место пугает ее.

Детская тень колыхнулась между ними на омытых лунным светом каменных плитах. Теперь Верховный Лорд заметил ее – она так старалась попасться на глаза, подбежав поближе, что он неосознанно протянул руку, чтобы погладить девочку по голове – по пустоте, где когда-то развевались волосы. Да. Она боится. Это место должно напоминать ей Киторн, если, конечно, все вокруг не галлюцинации его одурманенного рассудка.

Внезапно лорд упал на колено и стукнул кулаком по брусчатке. Кровь запятнала камень.

– Это не сон, – сказал он, поднимаясь и ошеломленно глядя на разбитые костяшки. – Это реальность. Хорошо. Тогда я справлюсь. Но что же, именем всех имен бога, тут произошло?

Киндри удивленно взглянул на лорда:

– Ну как, я так понимаю, что Темные напали на замок лет пятнадцать назад и убили всех, кроме тебя. Ты бежал и пришел в Заречье, где поступил на службу под покровительством лорда Ардета. По крайней мере, так говорят люди.

«Но почему тогда Ганс умер, проклиная своего сына?» – вдруг осознал шанир.

– Да, так говорят, – согласился Торисен, не глядя в смятенные глаза Киндри. Конечно же, он не раз слышал эту историю и никогда не противоречил ей. Слова были правдой – во всем, кроме того, что бойня случилась только несколько лет назад, через многие годы после того, как он сбежал. Если бы кто-то узнал, что он ушел из дома, когда Ганс был еще жив, без его разрешения, то последствия были бы жестокими. – В любом случае, это случилось позже. – Он показал на сожженные тела у дверей. – Кто-то наведался сюда после того, как я ушел.

– Выглядит как неудачный погребальный костер, – сказал Киндри. – Этих людей приволокли сюда и подожгли – это сделал кто-то, полагаю кенцир, кто хотел как лучше, но не знал нужных воспламеняющих рун. Странно. – Он вгляделся в обугленные тела внимательнее. – Непохоже, чтобы они были мертвы уже пятнадцать лет. О бог! – Он отпрыгнул назад, лицо стало белее волос. – Там… женская рука… она шевелится!

Торисен тоже отпрянул:

– Мерлоги… они все стали мерлогами. Ничто не остается мертвым навсегда в этом жутком месте, если не превратится в золу, которую развеет ветер. Огонь лишь заставил их отступить. Но если они все еще здесь, может быть, и он тоже.

– Кто, милорд?

– Оставайся тут с девочкой. Через минуту я вернусь.

Торисен обогнул страшный костер и взбежал по ступеням на первый этаж замка. Обе внутренние двери были сорваны с петель. Он задержался у второй, ожидая, пока глаза привыкнут к слабому свету, просачивающемуся сквозь два узких окна. Перед ним лежал круглый главный зал, где гарнизон собирался за едой и где вершилось правосудие, или то, что выдавалось за него в последние дни перед его бегством.

«Предатели!» – Память всколыхнула эхо того дикого крика, отразила застывшие лица кендаров, повернувшихся к столу лорда. «Едите мой хлеб и замышляете измену! Ты, и ты, и ты!..» – «Отец, нет! Эти люди – мои друзья. Они чтят наш дом. Все, кто здесь». – «Мой дом – может быть, а меня? Нет, нет, мальчик, они обманут тебя, как обманули меня. Нет, больше никогда! Вы, трое, вы держите ножи и режете мясо. Проткните ими меня – или себя!» – «Дитя, уйди отсюда. Ты не сможешь им помочь».

Это Анар, летописец, тянул его за рукав, выталкивал из зала в маленькую столовую с той стороны открытого очага. Позади послышался звук падения чего-то тяжелого, еще один и еще. Кендары сделали единственный, дозволенный честью выбор. Анар поспешно захлопнул дверь.

«Твой отец совсем сумасшедший, знаешь ли, – прошептал он и вдруг захихикал. – Ну да, как и я – иногда. Это все это место, это грязное, проклятое место… Ты должен уходить, дитя, прежде чем он устанет убивать твоих друзей и повернется к тебе. О да, так и будет: эта мысль уже засела в его мозгу. Кто еще может отнять у него оставшиеся крупинки власти?» – «Но, Анар, Ганс же не только мой отец: он лорд Норф, глава нашего дома. Он не отпустит меня, а если я сбегу без разрешения, покину его, то погибнет моя честь».

Анар украдкой кинул взгляд на дверь и придвинулся ближе:

«Есть способ, дитя…»

И он рассказал ему. Если все кендары дома дадут свое согласие, то оно перевесит слово их лорда. Брат Анара, Иштар, пытался получить его, но кендары отказались. Он все-таки был их жрецом и был им нужен. Но Иштар все равно бросил дом, сменив честь на безопасность и комфорт теплого местечка в Тай-Тестигонском храме на юге. Но кендары видят, что творится сейчас. Они позволят Тори уйти, дадут благословение.

«Анар, но разве может что-то перевесить власть лорда?» – «Дитя, это может… я думаю. – Он сглотнул. – А если нет, т-то я беру на себя ответственность за все, что бы ты ни решил, слово чести».

Дверь в зал с треском распахнулась, на пороге возвышался Ганс: «И что это тут такое? Шепчетесь за моей спиной, сговариваетесь…» Торисен повернулся к нему:

«Сэр, мы только обсуждали честь и выбор».

Сейчас зал лежал перед ним пустой и безмолвный, освещенный лишь тусклым светом луны, проникнувшим сквозь решетки окон. В тени у дверей что-то зашуршало. Торисен не обратил внимания. Он быстро пересек зал, направляясь к винтовой лестнице как раз рядом с той маленькой комнатой, и поднялся в непроглядную тьму второго этажа. Ноги помнили высоту каждой ступени.

Здесь были жилые покои семьи, лабиринт сообщающихся комнат, окружающих кабинет лорда, расположенный как раз над главным залом. Нет, какой-то свет еще проникал во внешние комнаты сквозь щели окон, но внутренние были слишком темны даже для острого ночного зрения кенциров, и не все они были свободны. Торисен быстро миновал их, не видя и не слыша ничего, но зная, что он не один. На другой стороне начинала свой витой подъем лесенка северозападной башни.

После мрака внизу зубцы стены казались нестерпимо яркими. Расколотый хрустальный купол сиял как вторая луна, и белая черепица крыши отражала его свет. А в тени северо-восточной башни ждал Серый Лорд Ганс.

Торисен остановился, задыхаясь:

– Отец?

Нет ответа. Как тихо стоит эта мрачная фигура, перед ним возвышается груда полусожженных мертвецов – словно обугленные щепки. Торисен медленно пошел по крыше, приближаясь, готовый драться или бежать – он сам не знал что. Эти тени на груди Ганса… Тело лорда пришпилено прямо к дверям башни тремя стрелами. Безымянный палец правой руки, где он всегда носил кольцо, оторван. На левой руке, когда-то сжимавшей Разящего Родню, не осталось ни одного. И Кольцо, и Меч исчезли. Из-под серого камзола, как раз над тем местом, которое все-таки лизнул погребальный костер, высовывался уголок чего-то белого. Торисен осторожно перешагнул мертвецов и протянул руку. Голова отца дернулась. Тори выхватил свернутую тряпочку и отпрыгнул назад. Кто-то поймал его за ногу. Он упал, покатился, разрывая захват, и оказался напротив хрустального купола. Ганс смотрел вниз, на него, и глаз у него не было.

– Дитя Тьмы… – хриплый, грубый голос, похожий и не похожий на прежний. – Где мой Меч? Где мои пальцы?

Торисен пополз к первой башенке. Позади мертвецы вокруг Ганса зашевелились, медленно, неуверенно распутывая клубок рук и ног. Тори почти скатился вниз по лестнице. У подножия до него долетели шуршание и скрежет – из угла впереди. Мертвые просыпались.

«Ловушка, – пронеслась дикая мысль, – я сам зашел в ловушку… Спокойно, мальчик, спокойно. Раз, два, три!»

Он помчался по темным комнатам второго этажа, оскальзываясь на поворотах. А вот и лестница. Вниз, вниз, а теперь через главный зал.

Из тени, шатаясь, вышла черная фигура и преградила дорогу к дверям. Торисен попытался увернуться и проскользнуть мимо, но споткнулся о разбитую скамью и тяжело упал. Кто-то навис над ним.

– … не прав… – просипел знакомый голос. – Я был неправ… Ничто не перевесит слово лорда. Сними с меня ответственность, дитя. Она жжет меня… жжет…

Торисен в ужасе поднял глаза на лицо Анара. Огонь омерзительно исказил его, обнажив кости скул и куски черепа. Лорд издал нечленораздельный крик, оттолкнул мерлога, с трудом поднялся на ноги и повернулся к дверям. Дребезжащий голос преследовал его:

– Дитя, отпусти меня… отпусти нас всех, дай нам свободу…

Киндри отступил на середину внутреннего двора, подальше от костра, подальше от каменных бараков, наполнившихся теперь потаенными звуками. Торисен схватил его за грудки:

– Руны, слышишь ты, воспламеняющие погребальные руны… Можешь произнести их?

Шанир в ужасе уставился на него:

– Н-не зн-наю…

Он вскрикнул, оборвав сам себя. Груда обгорелых тел у двери лениво заколыхалась. Торисен тряхнул его:

– Говори, чтоб тебя! Освободи их!

Бледный юноша издал булькающий звук и закрыл глаза. Торисен готов был дать ему пощечину, думая, что он в обмороке, но тут Киндри глубоко вдохнул, набрав в грудь побольше воздуха, и произнес руны. Они с трудом прорвались наружу из его горла, как живые твари, и шанир, сотрясаемый рвотой, упал на землю. Торисен поддержал его. Гора сплетенных тел занялась пламенем. Внезапный огонь вспыхнул и внутри сараев, и в главном зале замка, заревел за зубчатыми стенами башен. Торисен выволок Киндри из ворот, протащил по мосту и только на склоне холма позволил истощенному шаниру упасть в высокую траву, а сам лорд, тяжело дыша, остался стоять, глядя на свой полыхающий дом.

Пятнадцать лет назад он задержался на этом самом месте, чтобы оглянуться в последний раз перед дальней дорогой на юг. Если бы он не оставил эти стены, рано или поздно Ганс убил бы его. Тогда бы Три Народа остались сейчас без него – сейчас, когда он больше всего им нужен. Но он оставил беднягу Анара, сжигаемого виной, и это постыдно, сколь благими бы ни были причины. Может, по букве закона честь его и осталась спасена, но дух был подорван, и сердце стонало от боли.

Лорд встряхнулся. Такие мысли никому не принесут пользы, кроме его врагов. Да, наверняка все случившееся было ловушкой, но кто ее подстроил и, главное, для кого? Подозревать можно только перевратов, столь близких к Темному Порогу и так стремящихся остановить Торисена. Сперва нападение шанира в Тентире, потом топорная, но почти смертельная засада Гришарки, затем бережно сохраненный и не слишком тщательно спрятанный почтовый пакет. Любой кенцир знает, какие последствия вызвало бы это безнадежное послание. Конечно же, Войско поспешило к Водопадам по кратчайшему пути. А теперь все пошло наперекосяк. Верховный Лорд мог даже и не заметить, как далекие Белые Холмы стали вдруг похожи на Гиблые Земли, а тем более никто его не заставлял отправляться на разведку. Но он пошел, и там поджидал замок, гноящийся нарыв, готовый лопнуть. Возможно, одно лишь его присутствие спровоцировало взрыв. Возможно, на это и рассчитывали перевраты.

Внизу красный свет вылился из дверей башни и покатился по ступеням во двор. Языки пламени пробрались сквозь зарешеченное оконце и лизнули стену. Сейчас в зале, должно быть, настоящее пекло. Погребальные руны действуют только на мертвую плоть, но она легко может поджечь и дерево. Сколько же там мертвецов…

Пламя, огонь, огненная комната, Тентир…

«Так что же может действительно напугать тебя, а? Давай поищем?»

«Дитя Тьмы! Где мой меч? Где мои…»

Да, ему было страшно слышать слова из кошмара, повторяемые мертвым ртом, но они напугали его не настолько, насколько ужаснули бы истинного похитителя Кольца и Меча. Но кто мог забрать их?

Тут он вспомнил о тряпочке, выхваченной им из-за пазухи Ганса, которую он до сих пор сжимал в руках. Торисен развернул ее. Это была совсем не погребальная ткань, а просто кусок ткани, вырванный из чьей-то рубахи. В самом центре прямоугольника темнело одно пятнышко, отметка кровного родства. Но ведь из семьи Ганса выжил он один, кроме… кроме…

Джейм, шанир, Дитя Тьмы, его сестра – она должна была вернуться. На секунду Торисен застыл, оглушенный. Потом рухнул, словно ноги у него подкосились, на склон и начал смеяться, беспомощно, почти истерически.

– Милорд? – это прохрипел Киндри.

– Нет, нет, я не потерял рассудок – надеюсь. Ох, дураки! Столько работы, чтобы загнать в капкан не того близнеца! – Он закашлялся, оборвав смех. – Надо возвращаться обратно в лагерь, а то я и впрямь попаду в беду. Но как?

– Пешком, полагаю.

– Три сотни лиг?

– Надеюсь, меньше, – торопливо ответил Киндри, словно опасаясь, что Торисен снова засмеется. – Ведь эта девочка не могла бы уйти так далеко от своих останков. Мы пойдем за ней след в след, а то, боюсь, прогулка действительно окажется слишком долгой.

– Да… Да, конечно.

Торисен поднялся и пошел вслед за пляшущей детской тенью. Он все еще пытался привести в порядок рассудок, а это была нелегкая работенка. Он знал, что смертельно напугал шанира. Киндри так и держался от него поодаль, как от чего-то опасного и непредсказуемого. Торисен неожиданно повернулся к молодому человеку, заставив его отпрянуть.

– Ты странно дышишь. С тобой все в порядке?

– Д-да, лорд. Просто руны немного обожгли язык. Я поправлюсь.

– Как и всегда, да? – Торисен тут же понял, что слова прозвучали насмешкой. Трое, да что же с ним такое?

Но Киндри воспринял вопрос серьезно:

– До сих пор мне это удавалось, лорд. Я, может, и не силен, но куда крепче, чем выгляжу, – фамильная черта. Видишь ли, моя прабабушка была из Норфов. – Он пристально посмотрел на Торисена. – Я знаю, это не дает мне права притязать на вхождение в дом Норфа, но все-таки какая-то гордость во мне есть. Ты не должен был отсылать меня с Донкерри в Вирдене.

– О зубы и когти бога! Я видел, что Каинрон сделал из-за меня с твоей спиной. Думаешь, я хочу снова подвергать тебя опасности? Но это все-таки случилось, и я опять в долгу у тебя – куда больше, чем прежде.

Он говорил с такой горечью, что Киндри вздрогнул:

– Ох, лорд, пожалуйста! Не думай об этом так. Да, правда, что ты мой истинный лорд. Ни ты, ни я не можем этого изменить. Но если ты не хочешь признать меня, то я… я бы предпочел, чтобы об этом вовсе забыли.

– Очень благородно, но это не освобождает меня от чувства признательности, не так ли? Кто-то, может, и скажет, что он всего лишь хочет то, что я могу свободно дать, но ты явно ищешь способы сделать меня своим должником.

Лорд развернулся и пошел дальше за тенью девочки, подпрыгивающей чуть нетерпеливее, чем прежде, оставив Киндри за спиной. Трижды проклятие. Годами он не сталкивался с шанирами и уже почти убедил себя, что преодолел свое бессознательное отвращение к ним. А тут вот оно и вылезло снова из глубин сознания и навалилось всей тяжестью на одного человека, плюясь беспощадными словами, достойными безумного отца. Раскаленный пепел Ганса освещает сейчас дорогу. Во имя Порога, почему его тень все время ложится поперек жизни сына?

Киндри вскрикнул. Торисен взглянул – шанир неуклюже растянулся на земле, угодив ногой в заполненную туманом яму. Пытаясь догнать лорда, он подошел слишком близко к скрытой дыре и, по-видимому, провалился. Туман полз вверх по его ногам. Кажется, он не мог подняться.

– Ох, ради всего святого, – с отвращением проговорил Торисен и отправился на помощь.

– Моя нога! – выдохнул шанир, когда Торисен схватил его за руку. – Что-то держит мою ногу… Ах!

Его тело дернулось назад, чуть не вырвавшись из рук лорда. Торисен напрягся и потянул на себя, почти освободив шанира. Из тумана показалась рука – кожа висела на ней, как разорванная в лохмотья перчатка, обнажая белые сухожилия и еще более белую кость. Она крепко держала лодыжку Киндри. Шанир заскулил. Потом рука вдруг разжалась, оба кенцира упали, а из тумана поднялась темная фигура.

Киндри навалился на ноги Торисена, мешая, тот отпихнул его, и как раз вовремя. Существо из тумана скрыло собой звезды. Оно упало на лорда, жадные скрюченные пальцы тянулись к глазам, к горлу. Воняло смертью. Торисен каким-то образом ухитрился подтянуть ногу и ударить противника в лоб. Тот отлетел, тяжело стукнувшись оземь. Лорд бросился следом и, прежде чем тому удалось скрыться, поймал голову нападавшего в захват и быстрым поворотом сломал ему шею. Тварь задергалась, отшвырнув лорда. Он покатился и чуть сам не угодил в туман, успев только вцепиться пальцами в землю. Однако короткая битва была уже закончена.

– Это немножко убавит его прыть, – пробормотал Торисен, утирая лицо рукавом. Ткань успела пропитаться запахом чужака.

Киндри смотрел на бьющееся тело:

– Н-но оно же все еще живо!

– Двигается, да; живет – нет. Невозможно убить того, кто уже мертв.

– Еще один мерлог?

– Да. Эти холмы просто кишат ими. Когда я был мальчишкой, то иногда охотился на них. Впрочем, чаще они на меня. – Он вскинул голову. – Слушай!

Вдалеке на холмах затрубил рог, за ним другой, третий. Торисен рванулся:

– На лагерь напали!

Он побежал на звук, Киндри захромал следом. Рваные тучи катились с запада, заполоняя небо, где-то рокотал гром. Клубящийся в ямах туман стал еще гуще, из него выползали бесплотные змеи и, извиваясь, тянулись вверх по пологим склонам. Холмы превратились в острова среди безбрежного белого моря. Неподалеку блеснули огни лагеря Ярана. Торисен принялся карабкаться в гору. Внезапно из травы выступили люди, и лорд оказался окружен кольцом направленных на него копий.

– Осторожно, они опять тут! – закричал он, останавливаясь.

– А этот говорит, – раздался голос из темноты. – Может, он и расскажет нам, что он такое.

– С радостью. Он – Черный Лорд Торисен.

– А что, похож, – сказал кто-то другой. – Может, это переврат, а может, оборотень. Помните, в четвертой песне рандирской саги упоминается один, который превращался в летучую мышь.

– Нет-нет, там было не так. Ты заблуждаешься, об этом упоминалось только в первой версии…

– Кирен, на помощь!

– Во имя Порога… – раздался над головой голос Кирен. – Ларан, зачем ты держишь Верховного Лорда на острие пики?

– Ох. Извини, милорд.

Кольцо копий распалось, чтобы сомкнуться вокруг только что взобравшегося на гору Киндри. Торисен раздвинул людей.

– Простите, простите. Это совсем не оборотень – кем бы он ни был. Не приходилось мне еще быть объектом академических споров, – обратился он к Кирен, становясь рядом с ней на вершине холма. – Необычайный опыт, аж дух захватывает. Так что же тут такое творится?

– Главным образом неразбериха.

– Это я и сам вижу. А что тут, наверху, делают лошади? Здесь же по крайней мере четверть нашего запасного стада.

– Под давлением обстоятельств мы не имеем права отказывать им в месте. Десять минут назад все они в панике бросились на холм. Потом наши стражники на нижних холмах закричали, что на них напали. А когда мы добрались сюда, их уже не было – да, никого. А затем из тумана начали вылезать эти… существа. Вон там! Ты видел?

Что-то разглядеть внизу было трудновато – тучи уже поглотили луну. За кольцом огней, за двойной стеной щитов кендаров Торисен различил лишь скопление темных фигур, ползущих по низким склонам. Они слились в единую лавину, ударившуюся о щиты, растопырив жадные руки и не обращая внимания на уколы пик и удары мечей. Стена качнулась, но выдержала. Когда луна на секунду вынырнула из-за мчащихся облаков, волна уже откатилась так же тихо, как и подступила, не оставив за собой ничего, кроме тумана.

С юга донесся боевой клич, он то нарастал, то затихал.

– Это Коман, – резко сказал Торисен. – Во что теперь влез этот идиот Демот?

– Что бы это ни было, то же самое он делал и после первого набега.

– Ау, Кирен! – закричали с ближайшего холма, который тоже занимали Яраны. – Ты все еще там?

– Это мой дядюшка. Ау, Кедан! А где я еще могу быть? Твоя стена из щитов устояла?

– Конечно. Но, черт побери, как мы можем сражаться с тем, чему и названия-то нет? «Война с Чем-то-там» – гы!

– Не «гы», – закричал и Торисен. – Мерлоги!

– Да хранят нас предки, – тихо проговорила Кирен. – Наши собственные несожженные мертвые с Белых Холмов…

– Может, так, а может, и нет. – Когда-нибудь он расскажет ей о Гиблых Землях, второй возможности, но не сегодня.

– Но если это мерлоги, мы не в силах убить их, не можем даже измотать. Значит, мы заранее побеждены?

– Нет.

Выход должен быть. Похоронные руны дотянулись бы до всего мертвого в радиусе полумили, но Киндри явно не в силах произнести их снова, а найти сейчас кого-то из жрецов невозможно – самим им эта идея, видимо, в голову не придет. Но нужны ли руны?

– Огонь, – сказал он Кирен. – Принесите факелы. Внизу ждало двойное кольцо кендаров Ярана. За второй полосой без устали хромала Зола, взад и вперед. По правилам она не должна была приближаться к солдатам из-за покалеченной ноги, но звуки рога напомнили ей собственную воинскую карьеру, рано перерубленную вражеской секирой – она была одним из лучших бойцов. А где же Харн? В те дни, когда они были вместе, сперва кадетами, потом сотниками, она всегда прикрывала его спину, зная, что он забудет об обороне, лишь только ярость берсерка охватит его. Лучший способ управлять Харном-Удавом, которого она всегда придерживалась, – это дать ему хорошую затрещину перед битвой, и тогда его ничто не остановит.

Луна снова скрылась, уже насовсем. Грозовые тени понеслись по холмам на восток, чернея все больше, поглощая и ущелья, и вершины, оставляя за собой тьму. Гром оглушал. Первая линия натянулась.

– Они идут снова!

Стена сомкнулась, щиты лязгнули друг о друга. Кендары оперлись на них, сдерживая безмолвную ярость нападающих. Ногти скребли сталь. Над стеной протягивались руки, вцепляясь в волосы. Второй ряд кендаров разомкнулся, рубя конечности незваных пришельцев. Их щиты были опущены, когда волна мерлогов прорвала первую линию обороны и, ползя по головам друг друга, перекатилась через кендаров. Зола видела их наступление.

– Опасайтесь зубов! – закричала ойа, отступая и замахиваясь посохом.

Мерлог врезался в нее. Толчок выбил палку из рук певицы, а ее сбил с ног. Тела сгрудились над ней. Их зловоние, их тошнотворные прикосновения – она оказалась словно на дне общей могилы, но все мертвецы двигались. Острые ногти рвали одежду, зубы сомкнулись на руке, которую певица подняла, защищая горло. Они бились друг с другом, чтобы добраться до нее.

Потом в промежутки между телами ворвался свет. Мерлоги зашипели, задергались, пытаясь распутать конечности. Зола подтянула колени к животу и так и лежала неподвижно, сложившись пополам, когда гора мерлогов над ней рассыпалась.

– Гоните их, но держитесь подальше от тумана! – прокричал знакомый голос над головой. Крепкие руки подняли ее. – Ну, певица, как продвигается песня?

– Верховный Лорд?

Она, ослепленная светом, моргала, ничего не видя. Лицо лорда маячило призрачным пятном перед ней, а черные волосы и одежда уплыли в ночь. Повсюду сверкали факелы, и повсюду мерлоги отступали.

– Песня? – повторила Зола. – Она чуть-чуть не стала панихидой.

– Вот как. А ночь еще не кончена. Держись подальше от свалок, и пусть лекарь посмотрит твою руку. Помни, ты из тех, кто может обессмертить нас.

– Лорд! – Вопль от подножия горы. – Милорд, туман! Торисен развернулся и захромал вниз по склону. Зола тяжело опустилась на землю:

– Руку? – Она в тупом удивлении уставилась на разорванный окровавленный рукав.

Внизу кендары окружили впадину. Они расступились, пропуская Торисена. Дымка в яме все еще бурлила, но теперь она светилась изнутри, колыхающаяся поверхность просто пламенела.

– Лорд, оно горит?

– Не думаю. Нет, глядите. Это ежевика.

Теперь уже было ясно видно переплетение стеблей и искореженные черепа-цветочки, проступающие сквозь туман, начавший таять от растущего жара, оставляя за собой только пепел и спекшиеся комья земли. Дверь между Белыми Холмами и Гиблыми Землями закрылась. У ближайшей стоянки зазвучал рог, трижды провозгласив конец сражения. Теперь пришло время подсчитать цену победы.

Торисен в одиночестве обходил лагерь, низину за низиной. Либо его крик о факелах разнесли повсюду, либо остальные сами пришли к тому же решению, но ложбины выгорели и кое-где еще дымились. Видимо, никто не поддался вторжению. Сейчас люди очищали вершины и спускали флаги, которые могли притянуть молнии, вспыхивающие все ближе и ближе, вырываясь из черного брюха грозовых туч. Когда лорд проходил мимо лагеря Даниора, Холли сам выбежал ему навстречу.

– Только трое убитых и двое пропали, – горделиво сказал он. – Неплохо для моего первого боя, да? Но много людей ранены.

– Следи за ними. Мерлоги распространяют заразу, и их жертвы тоже становятся мерлогами после смерти. А знамя Комана еще поднято. И что… О мой бог.

Впереди дымилась еще одна низина, на этот раз окруженная четырехфутовым валом. Прямо по центру, словно стараясь сорвать превратившиеся в угольки ягоды ежевики, из земли тянулась рука.

– Ох, кого-то здесь погребли заживо! – воскликнул Холли.

Юноша спрыгнул в яму, прежде чем Торисен успел остановить его, и схватил руку. Та подалась – ее ничто не держало, и ни следа тела ни над, ни под золой. Казалась, сама земля отсекла ее.

На невысоких склонах распростерлось еще много тел, некоторые шевелились, другие лежали неподвижно. Большинство было обглодано до неузнаваемости. Среди них лицом к лицу с Демотом стоял звенящий от ярости Кори. Выше откосы темнели от множества столпившихся безмолвных наблюдающих кенциров.

– У тебя нет права! – это Демот, он почти визжит. – Я – глава Комана! Я приказываю атаковать или отступать, или что там еще, будь я проклят! А ты – никто, понимаешь, никто! Ничто!

– Что здесь произошло?

Оба вздрогнули и обернулись на голос Торисена.

– Он приказал моим людям отходить! – проревел Демот. – Он поджег ложбину наперекор моему прямому повелению!

– А он посылал кендаров сражаться в туман. Трижды.

– Милостивые Трое. Велики потери?

– Около сотни, и столько же убиты на холмах, – злобно бросил Кори. – Ты натворил не меньше, чем он, лорд. Это ты оскорбил честь Комана, отдав его этому… этому растяпе. Ты оскорбил меня.

Он вынул кинжал.

Торисен обернулся к Демоту:

– Я ошибался, а твои родичи были правы: ты не годишься в лидеры.

Он повернулся обратно, увидел сперва нож, потом ошарашенное лицо Корин положил руки на плечи юноши. Острие ножа прокололо камзол, оцарапав ребра.

– Кори, дурачок, убери эту штуку. Я только что вручил тебе Коман.

– Черныш!

Торисен услышал крик Харна и увидел дикий взгляд Кори, переместившийся на что-то за спиной лорда. Шаги, свист летящей стали, и Кори оттолкнул его. Подвела зудящая нога. Он уже падал, когда кинжал и меч с лязгом столкнулись в дюйме от его лица. Демот размахнулся с такой силой, что не смог удержать равновесия. Он налетел на Кори, и оба покатились по склону, увлекая за собой Торисена. Миг – и все трое, взлетев на насыпь, оказались в воздухе. Потом они ударились о дно ямы – причем Торисен оказался снизу, приземлившись на весьма угловатый камень. Демот, качаясь, поднялся на ноги, все еще сжимая меч.

– Коман мой! Ты не можешь его забрать! Сперва я убью тебя, убью…

Пошатываясь, он шагнул к лорду и рухнул прямо ему на ноги. Из спины торчал нож Кори.

Харн соскользнул с вала:

– Черныш, как ты? С того места, где я стоял, казалось, что этот ублюдок чуть не отрубил тебе голову!

Он помог Верховному Лорду сесть. Торисен тяжело дышал, морщась от боли.

– Оскалы, мерлоги, одержимый высокорожденный – и после всего этого я врезаюсь в этот… треклятый булыжник!

– В этот, что ли? Ха, легко отделался, если переломал только половину ребер. Да еще по глупости и упрямству навлек на себя злость Комана. Трое! Сюда идет Ардет.

– Ардет… – Торисен подтянулся и встал, держась за Харна. – Я только что убил твоего кузена… Или это сделал Кори. Ты кровный родственник по материнской линии, какую цену крови ты требуешь?

Ардет замер на краю насыпи, глядя вниз. Свет факелов озарил его белые волосы, превратив их в сияющий нимб, но лицо оставалось в тени.

– Цену? – недоуменно повторил он, потом голос окреп: – Никакой, мой мальчик. Я видел все. Это был несчастный случай.

– А ты? – Торисен взглянул на стоящего рядом с Ардетом родственника Демота со стороны отца.

– Никакой, милорд.

– Хвала предкам. Какое простое решение. Ладно, все возвращайтесь по своим шатрам и попробуйте поспать остаток ночи. Все уже должно быть тихо. Завтрашней ночью мы выберемся из этих холмов и достойно почтим своих мертвых. Никто не должен остаться здесь. Поняли? Пусть все об этом узнают.

Он повернулся и оказался нос к носу со свирепым Кори.

– Знай, ты не купил меня. Я никогда не буду ползать перед тобой, как этот червяк Демот.

– Я этого и не ожидаю. Поступай так, как считаешь нужным во благо своего дома. А если считаешь, что чем-то обязан мне, то кто только что предотвратил мое обезглавливание? Ох и разозлится на тебя милорд Каинрон.

– Значит, «удача Черныша» все еще на крыле, – заметил Харн, когда они с Торисеном и Ардетом возвращались к лагерю Норфа. Несколько охранников Ардета следовали за ними на почтительном расстоянии. – Я всегда думал, что для твоей же пользы следовало быть не таким счастливчиком.

– Не обращай на него внимания, – обратился Торисен к Ардету. – Со временем он простит мне, что я в очередной раз не дал себя убить. И тем не менее Зола ошиблась: здесь место именно панихиде.

Харн фыркнул:

– Было бы по ком грустить. Извини, милорд.

– Нет, нет, – отсутствующе проговорил Ардет. – Ты абсолютно прав. Демот исключен, он не привел к удовлетворительному результату. Если б теперь удалось заключить контракт между Кори и одной из моих правнучатых племянниц…

Престарелый высокорожденный покинул их у своего шатра.

Торисен глядел ему вслед, криво улыбаясь:

– Я начинаю думать, что Ардет способен пережить все, если только сумеет понять, какую выгоду можно извлечь из последствий.

– А если он узнает о роли Передена в разгроме Южного Войска?

– Не знаю. Лучшее, на что мы можем надеяться, – это что жалкий мальчишка погиб с честью. Мы должны спасти репутацию Передена – ради его отца.

Харн приостановился:

– Если это не опорочит его офицеров. Лорд уставился на него:

– Милостивые Трое. Эти кендары и мои офицеры тоже, они единственная семья, которую я знал половину своей жизни. Ты правда подумал, что я собираюсь свалить вину на них?

Напрягшийся было Харн с облегчением перевел дух:

– Ох нет, конечно же нет. Я сказал чертову глупость…

– Не продолжай, это будет еще глупее. А что…

Маленькая фигурка вылетела из палатки Норфа и бросилась к Торисену, крепко обвив его руками. Он отпрянул, зашипев от боли.

– Ладно, Донкерри, ладно. Я тоже рад тебя видеть. Осторожней с ребрами, не доломай.

Бур спустился более степенным шагом:

– Мы только что услышали о битве и смерти лорда Комана. С тобой все в порядке, милорд?

– Ребра, – резко повторил Харн. – Нет, ну почему ты не признаешься, что ранен?

– А, не думаю, что что-то сломано. Может, пара трещин… Но тут кендары подхватили Торисена под руки и повели протестующего пленника к его шатру.

Ливень обрушился на холмы, между палатками бежали ручьи, ложбины превратились в маленькие озера. Сверкали молнии, не смолкал гром. Торисен лежал на своей постели, вслушиваясь в грозу, наблюдая, как вспышки света выхватывают из темноты остов шатра. Хотя нога болела и иногда ее сводило судорогой, он решил погодить с перевязкой, потому что не хотел беспокоить ни Бура, ни мешочек с костями, приютившийся на сгибе руки. Боку тоже приходилось несладко, но теперь-то наверняка ясно, что там только ушиб. Да, как сказал Харн, удача Черныша еще при нем… но надолго ли? Что будет, если Джейм, сестра, действительно на пути к нему? А ведь он это чувствует.

– И символы моей власти в ее руках, мальчик.

Да. Торисен не сомневался, что это она забрала Кольцо и Меч Ганса. И что из того? Она не умеет обращаться с ними. Она всего лишь девчонка.

– Как и Кирен. «Ничто в Законе не запрещает леди возглавить семью вместо лорда». И она сама несет в себе силу, мальчик. Думаешь, почему я назвал ее Джеймсиль?

Но она его сестра.

– И твой близнец-шанир, твоя темная половина. Думаешь, почему я ее выгнал, а, мальчик? А теперь она возвращается, чтобы отомстить, уничтожить тебя.

Н-но он любит ее. Всегда любил.

– В этом-то и есть твое проклятие.

Гроза, рокоча, незаметно отползла в сторону. Торисен лежал в темноте, слушая хриплый безумный голос, принадлежащий и погибшему отцу, и – каким-то образом – ему самому, продолжавший бормотать еще долго после того, как он, выдохшись, перестал отвечать ему.

Глава 11 В ТЕНЯХ

Темный Порог: четырнадцатый – двадцать первый дни зимы

Джейм с опаской вступила в Тени Каркинарота. Сперва казалось, что все осталось таким же, как и было, лишь тьма легла на резные стены дворца, накрыла пушистые ковры, превратила пурпур и золото гобеленов в серую холстину. Свет в шарах тускнел с каждой секундой. Потом детали обстановки начали таять и исчезать. Тени обрели необычайную глубину, протянувшись к далеким стенам. Холод пола проникал сквозь тонкие сапоги Джейм. Да, эти плиты никогда не знали прикосновения ковра. Теперь светящиеся сферы были лишь бледными пятнами, маячащими в воздухе. От дворца остался лишь призрачный намек, несколько смутных штрихов. Каркинарот пропал.

Но где же тогда она?

Джейм пошла вперед, ощущая озноб на леденящем воздухе. За окнами Каркинарота лежала теплая южная земля Каркинор, а за этими стенами… И чем тут пахнет? Запах окружал ее, неясный, сладковатый, с гнильцой, какой застаивается в давно пустом флакончике из-под духов. Казалось, его источают сами стены. Как он пугающе знаком, и как глупо, что она не узнает его.

Между расплывчатыми светлыми шарами открылся дверной проем. Джейм чуть не прошла мимо, решив, что это лишь сотканная из теней иллюзия, но прилетевший сквозняк означал обратное. Девушка вошла. Память подсказывала, что она продолжает идти по коридору Каркинарота, а свернув в эту дверь, попадет в бальный зал дворца. Здесь тоже была комната, но куда больше того огромного зала. Джейм бродила по ней, мягкие сапоги беззвучно скользили по темному, с изумрудными крапинками и жилками полу, и под невидимыми глазу сводами потолка не витало эхо. Вдоль стен рядами висели флаги памяти. В обычном кенцирском зале по традиции, размещали вышитые портреты умерших высокорожденных, сотканные из нитей одежды, в которой эти мужчины и женщины встретили смерть. Лица обычно были спокойны, а раскрытые ладони скрещены в благословляющем жесте. Но на этих знаменах люди словно гримасничали, так ужасающе искажены были их черты. Руки изображенных сжимали лохмотья одежды. Под портретами на стенах темнели коричневые пятна засохшей крови.

Джейм огляделась, страх прокрался в душу и неумолимо рос. Это наверняка тот самый, увешанный картинами большой зал, о котором давным-давно рассказывала ее мать; но эти картины – портреты мертвых, и все они выглядят такими голодными и иссохшими потому… потому что кто-то поглотил их души. Но откуда она знает это? И их так много, слишком много. Слишком? Во имя Порога, почему она так думает? Она никогда не была тут раньше… Или была?

В дальнем конце зала располагался гигантский камин, в нем лежало несколько толстых стволов. Меховая шкура прикрывала холодный очаг. Другие шкуры с оскаленными пастями висели на стене. Шкуры аррин-кенов.

Мама не говорила об этом, но так было в том сне, разбудившем ее в Каркинароте. Наверняка она знает куда больше об этом месте, чем может поведать любая история. Джейм уже стояла тут когда-то – и во сне, и наяву. Это главный зал Дома Мастера, куда загнала ее много лет назад жестокость отца, место, где она провела забытое детство. Она была за Темным Порогом.

Джейм убежала бы, но дверь, через которую она вошла сюда, исчезла. Она в ловушке.

Девушка застыла в центре бескрайнего зала под взглядами мертвецов. Ее начала колотить дрожь. Слишком много воспоминаний навалилось на перегораживающую сознание стенку. Если все они прорвутся разом, если она вдруг вспомнит все…

«Нет, – сказала она себе. – Держи себя в руках. Думай только о том, что может помочь. Всю жизнь ты прошагала в абсолютном, вопиющем неведении. Не останавливайся. – Она глубоко вдохнула и медленно выдохнула. – Так, хорошо. Теперь перестань трястись и иди искать своих друзей».

… и Меч, и Кольцо, и Книгу, и принца…

Трое, да что же это, потерялись все, кроме нее, или она сама потеряна? «Не думай, не отвечай. Иди».

И Джейм пошла – через зал, под арку, в глубину Дома. Талисман знала, как двигаться среди теней подобно тени, и воровское искусство пригодилось: она кралась, каждое чувство настороже, каждый нерв напряжен. Как же здесь просторно и пусто. Сводчатые переходы, широкие каменные лестницы, спиралями уходящие вверх и вниз, еще коридоры, еще залы. Всюду холодный камень и ледяные тени. Где хоть кто-нибудь?

– Мертвы, – раздался в ушах знакомый голос. – Они все мертвы.

– Марк? – Она резко обернулась. Ничего. Никого. Это всего лишь воображение. Забудь.

Итак, где могут держать пленников? Ни в одном из проемов, сквозь которые она проходила, ей не встретилось запертых дверей. Промозглый ветер беспрепятственно гулял по извивающимся дорожкам. Джейм не решалась закричать, позвать – что-то удерживало ее. Место выглядит пустынным, но мало ли кто (или что) может услышать?

Дальше, дальше. Какая-то страшная притягательность витала здесь, словно в любую минуту из темного угла может выпрыгнуть забытое прошлое. Запуганный, изгнанный ребенок пришел сюда и превратился в человека – в нее саму. Кто-то учил ее, что такое честь, а кто-то – как пожинать души, благодаря этим потерянным годам она такая: парадокс, создание света и тьмы.

А Мастер Геридон, что с ним? До его падения долгое отступление перед Темным Порогом было горьким и мучительным, но все-таки терпимым, потому что и проигрывали люди с честью. А после даже потомки тех, кто бежал от зла, чувствовали на себе пятно позора. И это зло все еще существует, не так ли? У Марка осталось по меньшей мере три шрама после встречи три года назад с людьми Мастера, налетевшими на Восточный Кеншолд, скачущими от дымящихся развалин ее старого дома, ищущими ее и Книгу. Марк видел даже самого Геридона, тот сидел на черной лошади на вершине холма, глядя, как грабят город.

Джейм вспомнила, что его лицо было в тени, а несгибаемую фигуру окутывал лоскутный плащ из похищенных душ. Правая рука в перчатке с крагами сжимала поводья, а левая, пустой рукав с серебряной рукавицей, неподвижно лежала на угольно-черной шее коня.

Память услужливо развернула перед Джейм картинку из прошлого: левая рука, потянувшаяся к ней из-за красных лент, пологом висящих у постели, еще из плоти и крови… «Ты потеряла отца, дитя, – мягкий, обволакивающий голос. – Я заменю тебе его, я стану для тебя больше чем отцом, гораздо больше». Рука сомкнулась на ее запястье. В слепой панике она полоснула по ней, и еще, и еще, пока…

Нет. Джейм, трепеща, прижалась к стене. Она не будет вспоминать об этом. Не будет.

Но если единственный способ найти Марка и Жура – это полностью распахнуть разум прошлому? Она могла бы выяснить, куда отводят пленных. Осмелится ли она рискнуть? И почему она так уверена, что это риск? Здешний воздух успел проникнуть в нее. Стены эти уже не так пугали, не казались отвратительными. Даже вездесущий запах разложения не раздражал обоняние. Когда-то это место было домом. Когда-то ее приняли здесь – так, как, должно быть, нигде больше не принимали и не примут. Но оно больше никогда не будет домом.

«Помни об этом, – твердила она себе зло. – И помни, какие ужасные вещи случились тут. Помни, где ты».

Пленники, заключенные, какая-то клетка без решеток, но что это может быть и где? Может, подсказка таится где-то дальше. Она оторвалась от стены и продолжила путь во тьму Дома.

Чувства и мысли начали расплываться. Девушку покачивало, словно в полусне, возникло смутное желание прилечь или найти что-нибудь попить. Рот, казалось, был набит сухой пылью. Сколько же она идет? Часы, дни? Появились неясные ощущения, что комнаты, по которым она бредет, не совсем необитаемы. Тусклый свет и тени сплетались в немые фигуры, призраками стоящие по углам. Их пустые глаза провожали ее. Возможно, для них она была привидением.

Ветер пахнул в лицо. Она какое-то время шла за потоком воздуха, не сознавая этого. Но теперь дуновение усилилось и принесло с собой любопытный запах, так что Джейм даже слегка встрепенулась. Она стояла лицом к арке, выглядевшей разинутым ртом. Когда-то проем был замурован, а теперь массивные плиты в беспорядке валялись рядом, как выбитые зубы, и ветер задувал сквозь них. Запах был… таинственный, чужой. Что-то мертвое, что-то живое, и много чего посередине… Свет в дальней комнате тоже был странный, он переливался всеми оттенками зеленого. Джейм перешагнула камни и прошла под аркой. Свет падал из окна – первого окна, которое она увидела в этом доме. Оно было зарешечено. Прутья обвивали лозы с белыми цветами, похожими на обескровленные надутые губы, а между веток блестело тошнотворно-желтое небо.

Решетка на окне, неземной пейзаж… Словно она вновь оказалась в комнате обратных камней в Безвластиях.

Джейм, дрожа, обхватила плечи руками. Старые песни уверяли, что Дом Мастера тянется назад по Цепи Сотворений из одного порогового мира в другой. До падения Геридона Кенцират даже пользовался Домом как способом бегства во время бесконечного отступления, запечатывая каждый неудержанный участок, каждый мир за спиной, куда они уже никогда не могли возвратиться. Ничто не могло разбить печати с той стороны. И не разбивало. Вероломство кенцира разрушило барьеры между мирами, открыло самые дальние, запретные комнаты Дома, откуда ползли тени и где люди становились перевратами.

Нет, не стоит тут задерживаться. Джейм попятилась обратно к арке.

В окно влетел тихий вздох, словно сорвавшийся со множества губ разом. Что-то белое мелькнуло перед лицом Джейм, белое и зеленое. Лоза. Ветка обвилась вокруг шеи девушки, другая уцепилась за руку, за ними третья, четвертая. Они дернулись разом, подтягивая ее к окну. Джейм рванула ту, что держала ее за горло, но плеть только сжала еще сильнее. Белые губы цветов что-то шептали в ухо, щекотали шею. Они порозовели, потом покраснели. Кровь застучала в ушах. Девушка смутно ощущала, что железные прутья врезались ей в спину, а сила уходит из ног и они подкашиваются.

Потом кто-то возник перед ней. Блеснул нож – белый, весь белый, и клинок, и рукоять, заметила она неосознанно, – и красные губы отступили с шелестом-криком. Мигом засохшие листья осыпались шуршащим дождем. Джейм лежала на полу, и кто-то склонился над ней: человек с истощенным лицом мертвеца с гобеленов в зале Мастера.

Крики. Спаситель отпрыгнул и рванулся прочь, в глубину Дома.

– Террибенд, глупец, погоди! Вы трое, за ним! Громыхают удаляющиеся шаги, бегут.

Теперь на нее смотрит другой человек. Светлые волосы, юное лицо, серебристо-серые глаза…

– Принц Одалиан? Он улыбнулся:

– Тепло, тепло. Ты попала в переделку? Кажется, некоторым вещам никогда не суждено меняться. Ну-ка, посмотрим. – Он взял ее за подбородок и повернул голову сперва в одну сторону, потом в другую. – К счастью, ничего серьезного, хотя ты наверняка потеряла немало крови. Стоять можешь?

Она попробовала – и обвисла в его руках:

– Проклятие.

– Ничего. – Он приподнял ее. Джейм удивилась, какая сила таится в этом тонком теле. – Дело не в размерах, – сказал он, словно она произнесла мысль вслух. – И не в силе. Но ты это и так должна знать. Держись крепче.

Он провел ее через арку обратно в серые залы. По его быстрой, уверенной походке было ясно, что он точно знает, куда идет.

– Принц, как ты назвал того человека? Пару секунд он не отвечал. Потом вымолвил:

– Бренди – одно из его имен. Ему подходит.

Она могла бы поклясться, что Одалиан назвал беглеца Террибендом, но это же было имя брата Тирандиса, того, кто исчез из песен и истории во время Падения. Бренди? Это тоже звучит знакомо, но отчего… Если бы только голова перестала кружиться…

Принц опустил ее на кровать. Она изумленно оглядела богато обставленные покои. Привел ли он ее обратно во дворец, или этот оазис цветет посреди унылых комнат Дома? Скорее, последнее. Белое вино заплескалось в хрустальной чаше. Одалиан секунду стоял перед огнем, глядя сквозь стекло на языки пламени. Потом поднес кубок к постели и почти грубо сунул его в руки Джейм.

– Вот.

Она жадно выпила, отметив, но не обратив особого внимания на незнакомый привкус – как и у того вина, которое она пила раньше, только теперь он стал куда острее. Голова поплыла.

– Вино на пустой желудок, – сказал человек, присаживаясь на край кровати и принимая у нее чашу. – Полагаю, ты не прихватила с собой в эту сумасшедшую экспедицию еду. Ну конечно же нет. Ты никогда не была практичной в вопросах пищи.

Она уставилась на него. То, как он говорил, как двигался – все так знакомо, а она ведь никогда не встречала принца прежде. Она представляла, как он выглядит, только по грубому портрету в комнате Луры, – а ведь похож, очень похож, только вот цвета там… Минутку…

– У Одалиана карие глаза. – Она попыталась отодвинуться от него. – А твои серые, как у меня. Кто ты?

Да, холодные стальные глаза пристально смотрели на нее с лица Одалиана, словно из-под маски.

– Ты меня не помнишь. Хорошо. Но ты наверняка можешь предположить, кто я.

Она кивнула, в горле, несмотря на вино, вдруг пересохло:

– Ты переврат. Что ты сделал с принцем?

– Я? – Он прыснул. – Лично – почти ничего. Я пришел повидаться с ним в ту ночь, когда он послал гонца в Высший Совет Кенцирата с просьбой о помощи. Он подумал, что я – это Торисен. Мы же, знаешь ли, можем принимать почти любое обличье, пока тени не завладеют нами слишком сильно, как это случилось с Мразалем, – ну да ты же возобновила знакомство с ним в Хмари. Короче, я сказал принцу, что решил признать его полноправным союзником Кенцирата до слияния наших войск. Он был польщен, особенно когда я предложил скрепить наш договор кровным ритуалом. Я отведал его крови, отданной без принуждения, и стал способен принимать его форму.

– Но не полностью.

– Верно. Эти глаза всегда доставляли мне массу хлопот. Требуется множество перерождений в самых дальних комнатах Дома, чтобы сделать кого-то настолько… э… податливым, чтобы он мог точно воспроизводить все детали, даже при полном обряде.

– Но слишком много перерождений ведет к тому, что существа уже не могут поддерживать никакой формы, как Мразаль, – сказала Джейм, стараясь, чтобы голос звучал вызывающе. – Сдается мне, что у вас, перевратов, срок годности сильно ограничен.

– О да. Наша лучшая пора длится примерно одно тысячелетие по меркам Ратиллена. Хорошее испытание временем. Но я по опыту знаю, что зло неминуемо разрушается, и то же уже начал осознавать и милорд Геридон. Но мы говорили о принце Одалиане. Как ты понимаешь, он был весьма поражен, оказавшись лицом к лицу со своей копией – пусть и не совсем точной, а в еще большее недоумение его повергли трое его собственных охранников (подкупленных, разумеется), взявших его под стражу. Затем я открыл барьеры между Каркинаротом и Домом Мастера, и его увели в дальние комнаты, где и оставили – в кандалах.

Джейм содрогнулась:

– О мой бог, как жестоко!

– Да, не правда ли? Но милорд Геридон настаивал. «Значит, крошка-принц захотел стать кенциром – как ты. Прекрасно. Осуществи его желание». Так я и сделал. У моего лорда иногда странные… капризы.

Его тон покоробил Джейм.

– Но ведь ты же ненавидишь такие вещи, да? Тебе противно то, что ты делаешь. Зачем же тогда? И почему тебе так важно занять место принца?

– Бедняжка Джеми. Никто ничего тебе так и не объяснил? Если бы Геридон поговорил с тобой тогда, ты так не паниковала бы, а у него остались бы целы обе руки. Я не хочу совершать подобной ошибки. Видишь ли, среди перевратов поднялся бунт. Одни из них отправились в Пустошь и возглавили Рой: повели его на Кенцират. Другие несколько раз пытались убить тебя и твоего брата: тебя, потому что твоя смерть повлияет на Мастера; твоего брата – потому что в настоящее время он один способен сплотить Кенцират. Если мятежные перевраты все-таки уничтожат его до или даже во время решающей битвы, Рой наверняка сметет Войско с лица земли.

– Но разве не этого хочет Мастер?

– В целом – да, но дальнейшие планы бунтовщиков – направить Рой на захват всего Ратиллена и использовать его против своего прежнего хозяина. А такие идеи совсем не радуют моего лорда. Он намеревается стравить двух своих врагов – Кенцират и мятежных перевратов. Кто бы ни потерпел поражение – выигрывает Геридон. Но в данный момент он куда больше сердит на изменников, чем на Верховного Лорда, так что мне приказано при необходимости пожертвовать всей армией принца, но поддержать Войско в битве против Роя.

– Н-но настоящий принц и сам поступил бы так же.

– О да, но учти последствия. Если каким-то чудом Войско действительно побеждает, то вот он – принц Одалиан, готовый требовать признания себя полноправным союзником. Торисен честный человек. Он не сможет отказать после того, как все каркинорцы погибли, сражаясь за него. И когда я отведаю его крови, что ж, я смогу заменить его. И тогда через меня Геридон из Норфа снова станет Верховным Лордом Кенцирата.

Джейм отпрянула:

– И когда ты и твой драгоценный Мастер завершат свое черное дело, что будет с Тори? Ты тоже запрешь его в кандалах?

– Нет. Милорд, может, и желал бы этого, но я никогда не позволил бы себе поступить так с одним из детей моей леди. Конечно, – задумчиво продолжил он, – если это будет полный обряд объединения, при котором пьют обе стороны, то даже один глоток моей крови наверняка убьет его, как это случилось бы с Одалианом, если бы он пил первым. С учетом того, что кровь переврата разъедает даже закаленную сталь, это была бы мучительная смерть. Единственная худшая кончина, которую я могу представить, – это если переврат ухитрится затеять ритуал с шаниром Связующим Кровью. Эти две крови столкнутся так, что переврата может разорвать на кусочки, хотя не думаю, что даже это убьет его. А насчет твоего брата я обещаю: никаких цепей в темноте, никакой агонии. Видишь ли, все части переврата так или иначе смертельны, но в разной степени. Немного моей слюны на рассеченной ладони Торисена – и я смогу держать его под контролем, так, чтобы убийство произошло относительно легко. Он умрет быстро, безболезненно, примерно через час после ритуала. Слово чести!

– Чести! – она почти выплюнула ему в лицо это слово. – Она у тебя еще осталась?!

Украденное лицо застыло, глаза засеребрились нечеловеческим блеском. Джейм подалась назад, вдруг вспомнив, что находится в опасной близости от страшного существа. Затем переврат поднялся и чопорно отступил назад – тени из угла покрыли его лицо.

– Честь, – повторил он совсем не голосом принца. – Дай ей определение.

В голове Джейм что-то раскололось. Все это было так знакомо, но голова кружилась куда сильнее, чем раньше, и она опять не могла ухватить кончик ускользающей памяти.

– М-мы уже спорили об этом прежде, да?

– И не раз. Но тогда ты была ребенком. Может, с того времени ты чему-то научилась.

Мысли Джейм вертелись вокруг банальностей – всегда держать данное слово, помогать друзьям, защищать слабых… Как глупо и расплывчато все это звучит, но, кажется, она не способна сейчас думать четко.

– Честь, – вновь сказал переврат из темноты. – Я, как и ты, был уверен, что знаю, что это. Держать свое слово. Повиноваться своему лорду. Но потом мой лорд приказал мне сделать нечто бесчестное. Я решил, что постыдно оставлять его одного, – и совершил то, что было велено. Я был не прав. Но это был мой выбор, и я должен держаться его. Теперь это моя честь – до конца жизни. Возможно, это не растянется надолго.

– Н-но это же Парадокс Чести! – Джейм хотелось кричать, но слова выползали медленно, запинаясь друг о друга. – Тирандис, Сенетари… т-ты м-можешь умереть?

– Огонь убьет меня, если проникнет в кровь, он подожжет ее. – Переврат рассмеялся, кажется, над собой. – Мы, перевраты, презрели смерть, и теперь каждый из нас несет в себе собственный погребальный костер, дожидающийся первой искры. Я часто думал об этом. – Он подошел к камину, наклонился и голой рукой подобрал тлеющий уголек. – Я могу держать его, пока он не прожжет кожу…

– Нет!

– Нет. – Он бросил уголь обратно в пламя. – Не сейчас, пока я еще играю свою роль, и не здесь. Если мне суждено сгинуть, пусть это случится подальше от этого проклятого Дома. Если бы только нашлось такое место, куда не послала бы за мной миледи Джеймсиль; но она придет, даже если я заберусь на самый край мира. Милорд Геридон не позволит верным ему перевратам такую роскошь, как смерть. Нас и так слишком мало у него осталось.

– Слишком мало… А остальные? Умерли? Или Дом всегда был так пуст?

– Для тебя – да. Ты всегда была ограничена пустынным настоящим Дома. А те немногие из нас, кого хранит Мастер, могут передвигаться сквозь пласты времен в сгинувшее прошлое, впрочем, без всякой для себя пользы. Свершившееся нельзя изменить. Мы пытались научить тебя этому фокусу, но ты была еще слишком молода.

– Да, да. – Ох, ну когда же карусель в голове остановится. – Я почти помню. Н-но все те мертвые лица на флагах… Тирандис, что здесь творится? Почему восстали перевраты?

– Ну, просто Мастер растратил уже почти все души, которые собрала для него Госпожа в ночь Падения, что поставило лорда Геридона в несколько неловкое положение. Если бы его удовлетворяло одно только бессмертие, он принял бы грязные души, которые ему предлагает Темный Порог – как подарок, или, скорее, как приманку. Тени хотят окутать моего лорда, чтобы… овладеть им. Он на славу послужил им, когда был Верховным Лордом, предав свой народ и открыв павшие миры. Теперь они хотят, чтобы он стал их созданием, их голосом. Было бы справедливо, если бы и он потерял все человеческое – ведь он так дешево продал человеческую природу тех, кто пошел за ним, но он чересчур умен, чтобы совершить такую огромную ошибку, – я так думаю. Если он желает сохранить и бессмертие, и человеческую сущность, то должен питаться душами высокорожденных или переключиться на кендаров или перевратов.

– У тебя еще осталась душа, Сенетари?

– Да, но поврежденная. Как и у всех нас, добровольно принявших участие в измене Мастера. Это нам как награда. А перевраты взбунтовались потому, что испугались, что когда голод милорда возрастет, он откажется от своего слова и найдет способ питаться ими. А те, чьи души вытянула Плетущая Мечты, стали непогибшими жертвами, купившими Геридону бессмертие. Один из них – мой брат Террибенд. Бедный Бренди. На секунду расслабился, раз – а души уже нет. С тех пор он сражается за то, чтобы вернуть ее и уничтожить Геридона, но Мастер сильнее и держит его душу в заложниках. Он не хочет верить, что у нас с ним одинаковая цель. Здраво рассуждая, и сама Плетущая Мечты всего лишь еще одна жертва Геридона. Она – его орудие и еще может сохранить подорванную честь, не подчинившись ему. Я был бы счастлив отдать остатки своей собственной души и чести, только чтобы увидеть это.

– Н-не понимаю. – Зубы Джейм начали стучать, как от холода. – У Мастера кончаются похищенные души высокорожденных. Ему нужно еще. Почему он не может отправиться за ними в прошлое Дома – или послать Госпожу на жатву в настоящем?

– Прошлое непригодно для этого. Мы умеем двигаться сквозь одни и те же события снова и снова, но в реальности они могут случиться только один раз, и ничто не может их изменить, даже то, что мы знаем последствия. Прошлое – это прошлое. А Плетущая Мечты почти полностью погружена в ушедшие дни Дома с тех пор, как вернулась из Гиблых Земель. Моя бедная леди может быть не согласна со злом Мастера, но оно столь велико, что не отпускает от себя людей незапятнанными. И когда она возвращается к настоящему, то это лишь несчастное падшее создание, которым она стала, отнимающее души людей прикосновением, хочет она того или нет, и не способное ни вернуть их, ни передать кому-то. Мастер использует ее, только чтобы приносить домой раненых перевратов, тех, чьи души уже так исказились (как у меня и Мразаля), что выдерживают даже ее прикосновение. Геридон давно предвидел, что такое неизбежно произойдет. Когда он обнаружил, что открыть Дом в минувшее не помогает, он послал Джеймсиль, Плетущую Мечты, через Барьер к Серому Лорду Гансу. Ты – ребенок, которого он хотел. Твой брат оказался нежеланным сюрпризом, тем же, полагаю, чем ты стала для Ганса. Близнецы всегда скрывают в себе множество возможностей. Геридон открыл это, когда преждевременно попытался сделать тебя новой Госпожой. Ты не сдалась тогда, не упала. И ты все еще стоишь… пока. Возможно, теперь ты не удержишься.

Его слова волнами накрывали Джейм – набухают, падают, отступают. Она не могла собрать их воедино. Только один раз до этого девушка была пьяна, но тогда было все совсем не так. Это больше похоже… на смерть?

«Дурочка, ты всегда выпиваешь все, что тебе подносят?» Она попыталась подняться и упала – кажется, в какую-то бесконечную яму. Теперь она наполовину лежала на кровати, наполовину – на руках переврата. Девушка подняла на него недоумевающий взгляд:

– Сенетари, ты отравил меня.

– Да. Яд вирмы в вине. Ты уже выпила немного семь дней назад, когда впервые проснулась в Каркинароте, а вот только что – гораздо больше.

– Н-но почему?

– Мой лорд приказал одурманить тебя. Он не хочет больше непредвиденных случайностей. Но, думается мне, было бы лучше, чтобы ты умерла, тем более что это покончит и с нашими мучениями. О, не сразу – у Мастера осталось еще несколько душ на пару глотков; но скоро, если, конечно, он не столь глуп, чтобы принять то, что ему предложат тени. К тому же в эту игру должен играть лишь род милорда Геридона, который он предал и обрек на проклятия своим себялюбием. Тебя не должны были в это втягивать, Джеми. Проще говоря, ты не должна была бы даже рождаться. Это было бы лучшим решением. Однако большая доза яда вирмы может иметь непредсказуемые последствия. Я не знаю, убил тебя или нет. Но ты же понимаешь, что я старался действовать в твоих интересах, да?

Она все еще смотрела на него расширившимися серыми глазами – но уже ничего не понимала. Веки дрогнули и закрылись. Он подержал девушку еще минуту, глядя сверху вниз на ее лицо, потом осторожно приподнял и положил на кровать.

– Если же случится худшее, дитя, если ты выживешь, по крайней мере я успел научить тебя искусству Сенеты на своем примере, и чести на своих ошибках. – Он легко коснулся губами ее губ. – Добро пожаловать домой, Джеми.

Глава 12 ОСКОЛКИ НОЧИ

Речная Дорога: семнадцатый – двадцать четвертый дни зимы

Кенцирское войско достигло дальней стороны Белых Холмов через несколько часов после заката семнадцатого дня зимы, пройдя форсированным маршем около восьмидесяти миль. Той же ночью к черному небу взвились погребальные костры, вызванные похоронными рунами тем, кто погиб в холмах. А затем практически все как один улеглись у затухающих огней и уснули так крепко, словно и сами были мертвы. Торисен же без отдыха бродил между спящими. Зола наблюдала за лордом. Точно так же сорок лет назад по склону в Белых Холмах шагал среди мертвых Ганс, а она лежала, слишком слабая от потери крови, не в силах окликнуть, и смотрела на него. Сегодня она опять молчала, и почти по тем же причинам. Искусанная рука тупо ныла. Она так и не показала ее лекарю.

Ранним утром Войско опять ступило на Речную Дорогу, переместившуюся на западный берег – тут Серебряная сливалась со Стремительным. После ночи в дворе кендары шагали бодро. Теперь они будут проводить в целительном сне каждую вторую ночь, а за два дня проходить сорок – пятьдесят лиг. Это безжалостно, но будет держать пехоту в форме, так что лошади могут выдохнуться прежде.

Они шли по Старому Королевству, на западном берегу возвышался Башти, на восточном – Хатир. Тысячи лет назад эти два колосса контролировали большую часть Центральных Земель, но Хатир давно уже распался, а пришедший в упадок Башти сохранял лишь видимость власти, поэтому на дороге Войско почти не встретило проезжих, и тем более никого не было видно на реке.

Только один раз, на двадцать первый день зимы, Войско встретило сопротивление. Торисен вновь ехал впереди, намереваясь срезать угол по бескрайнему лесу, называвшемуся Рослью. Даже в расцвете своего могущества Башти не преуспевал в установлении здесь своих законов, разве что на опушках, по краям. Лес проглатывал целые армии. Охотникам еще удавалось кое-как справляться с чащей, но лишь немногие проникшие в сердце леса к черным дубам возвращались живыми – и говорили, что эти деревья все еще там. Во время голода сама Росль управляла Башти – из сплетения теней выходили красноглазые волки и опустошали окраины, а то и бродили по величественным улицам городов. Туда они приходили в образе людей, все таких же красноглазых, но с ловкими пальцами, способными отпереть любой замок, и ненасытным голодом до женщин – и не всегда только для того, чтобы набить ими желудок.

Угол, который срезало Войско, назывался Свирепой Норой. Он был не более страшен, чем обычный густой лес, но кенциры все же с недоверием поглядывали на непролазные заросли и зеленые тени берез и кленов. Сквозь чащу вела разбитая старая дорога, но даже если б она и была новой, по ней редко ездили, так как обитатели Норы сильно недолюбливали посторонних.

Весь день авангард Войска наблюдал чье-то мелькание в придорожных кустах, а лошади нервно приплясывали. Харн хотел послать разведчиков, но Торисен резко запретил. Харн и Бур переглянулись. Верховный Лорд почти не разговаривал все эти дни и ходил как в полусне. Вряд ли он спал после Белых Холмов. Бур заметил, что, когда Торисен не едет верхом, он хромает сильнее, чем прежде. Харн сомневался, можно ли доверять суждениям человека, умирающего от бессонницы, – пусть даже и такого. Оба вспомнили Белые Холмы и что случилось, когда в прошлый раз Торисен приказал свернуть с дороги. Солнце закатилось, по зарослям пробежал шепот, словно ветви колыхнул ветер, но ни один листок не двигался.

Внезапно из полуночи со свистом вылетел камень и ударил Бура в плечо, чуть не скинув его с лошади. Через секунду воздух наполнился швыряемыми предметами – камнями и кое-чем помягче, но не менее неприятным, весьма метко попадающими в цель. Из глуши раздалось пронзительное тявканье. Торисен направил Урагана к небольшой прогалине.

– Эй, Лютый! – закричал он лесу. – Останови это!

Град камней немедленно прекратился. Опять прошелестели в кустах быстрые вопросы и ответы, а потом бухнул внезапный радостный крик:

– Эй, Тори!

Из зелени выбралась косматая фигура. Торисен спешился. К тому времени, как Ардет с охранниками въехали на опушку, Торисен пытался вырваться из объятий молодого человека, одетого в волчью шкуру – или это была его собственная? Из леса появлялись другие лохматые фигуры и окружали их, наблюдая.

– Лорд Ардет, это мой друг, вольвер Лютый; к счастью, он дома. Часть года он проводит при дворе короля Кротена, изображая дикого человека и изучая поэзию расстана.

Вольвер усмехнулся. Его зубы были очень остры.

Этой ночью Лютый и его люди устроили пиршество для всего Высшего Совета, собравшегося в развалинах замка, служившего вольверам логовом. Лорды ели при свете факелов, сидя на замшелых камнях у ручья, струящегося по полу главного зала, а оробевшие лесные люди ходили меж ними, пригасив красный блеск в глазах, разливая по рогам дикий мед. Снаружи распевала остальная стая – тявканье и вой складывались в весьма приятные ритмы.

– Знаешь, – вполголоса сказал лорд Даниор Торисену, – эти вольверы выглядят совсем не так, как я ожидал. Все эти жуткие истории про них сильно преувеличены, а?

– Смотря какие. Народ Лютого живет в соответствии со своей эстетикой, и в целом они менее склонны к насилию, чем обычные люди. Но чем дальше в Росль, тем более диким становится все вокруг. Вольверы в глухих Норах как раз такие, каких ты себе представлял, если не гораздо хуже.

– Да, но как же кто-то из них смог достичь королевского двора? Они не слишком похожи…

– … на придворных? – Морда вольвера с белозубой ухмылкой неожиданно появилась между ними. – Да плевать я хотел на церемонии. Я поэт, друзья. Поэт!

– Лютый, – сказал Торисен, – перестань корчить рожи и расскажи ему, как все было. Давным-давно, когда ты был еще щенком…

– … жил король, который любил охоту. Звали его Крун из Котифира, и был он отцом короля Кротена. Его забавы не знали границ – он охотился на рисаров в Южных Пустошах, на раторнов, даже на аррин-кенов (счастлив сказать, что безуспешно). Потом какой-то дурак поведал ему о Росли – и он тут же прискакал к нашему порогу с маленькой группкой егерей – не больше, чем средняя армия. Этот замок он сделал своим основным лагерем. Мы, конечно, попрятались, а когда он углубился в лес, некоторые из нас пошли за ним.

– Зачем? – спросил Даниор.

– В основном из любопытства. К тому же мы не так часто встречаемся с нашими дикими братьями, да, кстати, и не очень-то хотим, но тут уж выпал шанс нанести им визит, да еще и с вооруженным эскортом. Ну, эскорт-то долго не протянул. В чащах Росли гораздо больше способов быть убитым, чем ты можешь себе представить. Спустя день при Кротене осталась лишь горстка людей, а они даже и не успели еще добраться до наименее… э… горячих наших кузенов. Ну и сам он, конечно, заблудился. А мы к этому времени так устали смотреть на исключительно неэстетичную смерть, что вывели выживших из леса.

– Несомненно, Крун соответствующим образом отблагодарил вас, – вымолвил Ардет.

Вольвер усмехнулся:

– Он обвинил нас в том, что мы испортили ему лучшую охоту его жизни. Он сказал, что прибыл в Росль добыть для своей охотничьей стены шкуру вольвера; но он был честным человеком. Он предложил, что если кто-нибудь из нас отправится с ним в Котифир, то он подыщет достойное место при своем дворе. Мы сразу представили это место на стене среди трофеев и ответили, что подумаем. Что ж, я думал лет пятнадцать – пока не достиг совершеннолетия, а потом пошел на юг, в Котифир.

– К тому времени на троне уже сидел Кротен, – сказал Торисен. – К счастью, он не охотится…

– Большее время он даже не двигается, – вставил вольвер.

– … и ненавидит своего отца. Так что трофеи были сорваны со стены, а Лютый вместо шкуры стал поэтом. На своем языке он пишет прекрасно, стая только что продемонстрировала, но когда он переводит стихи на расстан, то выть начинают уже слушатели.

После этого беседа стала общей. Зола пришла на ужин поздно, ничего не ела и исчезла незамеченной до того, как Харн вернулся с обхода постов, выставленных вокруг лагерей. Вскоре и кенциры разошлись – сон был им необходим. Торисен остался, остался и Бур, решивший не выпускать лорда из виду. Он уселся в тени разрушенного зала и стал ждать, но быстро почувствовал на себе действие крепкого медового напитка жителей Норы. Лицо его лорда, бледное и четкое, кружилось перед ним в воздухе. Напротив при свете костра блестели белые зубы и красные глаза вольвера. Их беседа текла, смешиваясь с журчанием ручья.

Потом что-то с грохотом рухнуло. Бур вскинул слипающиеся глаза – рог с медом выпал из рук Торисена. Вольвер подхватил Верховного Лорда, когда тот начал крениться.

– Яд в вине, – услышали оба неразборчивые слова.

– В вине? – недоуменно повторил Бур. – Яд?

– Подожди. – Вольвер передал Торисена в крепкие руки кендара, опустился на четвереньки перед лужей разлитого меда, обнюхал ее и осторожно лакнул.

Торисен вздрогнул, вырываясь из дремоты, куда он так неожиданно провалился. Он увидел распростершегося у своих ног вольвера и слабо рассмеялся:

– В твоей доброй медовухе нет ничего, Лютый, она просто слишком крепка. Должно быть, я устал больше, чем думал. Нет. – Замешательство, почти испуг мелькнули на его лице. – Это было что-то большее. Я почти уснул, когда кто-то вынырнул из тьмы и дернул меня. Сильно дернул. И тогда свет начал меркнуть.

– Тентир, – пробормотал Бур.

– Да, было похоже. – Торисен рассеянно потер ногу, укушенную вирмой. – Что-то случилось. Но я не знаю что. Проклятие, я не хочу знать! Все и так слишком сложно. Лютый, Бур, тормошите меня, веселите, только помогите не заснуть этой ночью – словно от этого зависит моя душа. – Он содрогнулся. – Кто знает, может, так оно и есть.

Это была длинная ночь. Рассвет наконец-то настал, но Бура не отпускало чувство, что они лишь отсрочили опасность, какой бы она ни была. За завтраком Каинрон посмотрел на Торисена таким взглядом, будто он что-то замыслил и весьма доволен собой. Буру страшно захотелось ткнуть лорда жирным лицом в ближайшую навозную кучу. Чуть позже, однако, он получил небольшое удовольствие, наблюдая за огорошенным Каинроном, когда впереди процессии рядом с Торисеном у его стремени затрусил огромный серый волк.

К полудню двадцать второго дня зимы они вновь вернулись на Речную Дорогу.

Двумя ночами позже Ардет сидел в приемных покоях своего шатра, потягивая бледно-голубое вино. Снаружи перекликались часовые, пол-лагеря погрузилось в целительный двар. Легкий ветер колыхал газовый полог палатки. Они едва поспевали – уже двадцать четвертый день, а пройти остается три сотни миль. Через пять дней Войско должно достичь Водопадов, где, как все надеются, будет ждать армия принца Одалиана. А Рой? Ардет поглядел на карту, раскинутую на походном столике перед ним. Со времен Вирдена никаких вестей из Южных Пустошей не приходило; но если Рой все так же проползает пятнадцать миль в день, он сейчас в ста милях от Водопадов. Как сказал Брендан в Готрегоре, им куда ближе.

Ардет отхлебнул еще вина. Букет скрывал неприятный запах болиголова, но не маскировал горького вкуса. Но он привык к этой настойке за почти сто лет дипломатической карьеры – она помогала ему успокоиться. А сейчас ему очень нужно быть спокойным.

Рядом с картой лежало шифрованное письмо от его человека в Котифире. Оно пришло только вечером. Новости были почти месячной давности, но агент не мог отправить донесение раньше, потому что Кротен посадил всех кенциров города под домашний арест. Король был разгневан из-за того, что Переден вывел Южное Войско навстречу Рою против его приказа.

Переден.

Еще глоток.

Конечно, мальчик мог иметь какую-то важную информацию, которая поставила его перед необходимостью немедленного выступления. В конце концов, его самоубийственная атака на Рой выиграла Северному Войску столь нужное ему время. Но такой ценой? Худшее воинское поражение со времен Уракарна…

«Спокойнее, старик, спокойнее, – говорил он себе. – Ты ничего еще точно не знаешь».

Действительно, а что если сообщение о резне, найденное в Вирдене, – подделка? Торисен, кажется, поверил ему, но при всем его уме не непогрешим же Верховный Лорд, и он может ошибиться. Возможно, опустошительной битвы и не было, а Переден просто использовал свои силы для набега на врага. Возможно, он окажется еще и героем. Да, возможно; но Ардет не мог забыть, каким раздражительным и дерзким стал голос сына с тех пор, как он отправился в Южное Войско, как он хныкал сперва оттого, что Ардет отдал командование Торисену, а потом – что офицеры не оказывают ему должной поддержки.

Ардет не знал, известно ли Торисену о том, что Переден вывел Южное Войско наперекор приказу. Размышляя над тем, как и что говорил Верховный Лорд в разное время и, что важнее, чего он не говорил, Ардет заключил, что несомненно знает – и давно. Видимо, ему сообщил кто-то из его прежних офицеров. Так почему же он не поделился этим известием с человеком, которого оно больше всего касается? Ведет ли Верховный Лорд собственную игpy? He похоже, но Ардет все еще знал о Торисене гораздо меньше, чем хотел бы, несмотря на те годы, которые этот молодой человек прослужил ему. К тому же несказанно трудно держать игру под контролем, когда самый главный участник все время совершает неожиданные, совершенно нерациональные движения. Проклятие. Надо выяснить, что происходит, до того, как в голове Каинрона созреет какой-нибудь полоумный план, который покончит со всеми разом.

У сторожевого костра тихо переговаривались. Адрет узнал один голос. Ага, вот тот, кто может что-то рассказать, если его правильно спросить. Лорд подозвал слугу и прошептал ему указания, тот вышел, и через секунду полог откинулся – на пороге стоял Киндри, щурясь от яркого света. Ветер играл его белыми волосами.

– Ты хотел меня видеть, милорд?

– Входи, входи. – Ардет грациозным жестом указал на походное кресло, которое слуга только что разложил и приставил к столу. – Садись, отведай моего вина, а то что же я пью в одиночестве. Знаешь, мы ведь толком и не разговаривали… с каких же пор?

– Мы беседовали еще до Белых Холмов, милорд. – Киндри сел и принял чашу голубого вина. Он явно чувствовал себя неловко.

– Ах, ну да, да, конечно. – Ардет по-доброму улыбнулся ему. – И как мой народ принял тебя? Никаких жалоб, надеюсь?

– Нет, милорд. – Юноша отхлебнул вина и чуть не скривился от горечи. Он поставил кубок на колено, прикрыв чашу обеими руками. – Они встретили меня прекрасно, особенно учитывая то… – Он резко остановился.

– Да?

– Что я шанир.

– Я этого не забыл, – сухо сказал Ардет. – Да, мне служат всего несколько шаниров. Остальные мои люди, надеюсь, научились обращаться с ними уважительно. В конце концов, все наши великие лорды были признанными шанирами, а многие из них к тому же и Связующими Кровью.

– Это было давно, – пробормотал Киндри, держа губы у бокала. Он сделал еще один осторожный глоток.

– Времена меняются, а потом меняются снова, – загадочно ответил Ардет. Он глядел на чашу Киндри. – Мой дорогой мальчик, ты бы сказал, что тебе не нравится болиголов, я приказал бы принести что-нибудь другое. Но, как я вижу, ты уже справился с этой проблемой.

Киндри покраснел. Резким, почти вызывающим движением он поставил кубок на стол. Его вино почти потеряло ядовито-голубую окраску.

– Очень впечатляюще, – промурлыкал Ардет. – Братство потеряло в тебе могущественного лекаря, не так ли?

– Всего лишь недоучку, милорд. Я ушел до церемонии посвящения.

– Ах да. Мы когда-нибудь обсудим причины. А сейчас мне было бы гораздо интереснее услышать что-нибудь о ваших с Торисеном приключениях в Белых Холмах.

– Пожалуйста, милорд. Я не могу говорить об этом.

– Он связал тебя клятвой молчания?

– Н-нет. В этом не было необходимости. Ох, ты не понимаешь. Ты не можешь понять!

Ардет откинулся назад, переплетя свои длинные белые пальцы.

– Думаю, что могу… частично. Не я, а Торисен твой истинный лорд. А еще он, несмотря на свою антипатию к шанирам, очень притягательный человек.

Киндри резко поднялся:

– Милорд, я благодарен тебе за оказанную мне помощь и прошу прощения, что тебе пришлось напоминать мне об этом. Если можно, этой ночью я еще останусь в твоем лагере, а завтра подыщу себе новое место.

Адрет вздохнул:

– Ох, как жестко и непреклонно. Подожди минутку, милый мальчик, пожалуйста. Это слишком серьезная тема, чтобы похоронить ее под грудой любезностей. С Торисеном в Белых Холмах что-то случилось. Насколько я вижу, он почти не спал с тех пор и совершенно не спал после Свирепой Норы. Сейчас мы всего лишь в пяти днях пути от Водопадов. Если я не буду знать, что с ним произошло, то не смогу помочь; а я думаю, он нуждается в помощи. Отчаянно нуждается.

Киндри заколебался, потом сказал:

– Прости. Это было бы слишком похоже на предательство, а мы, шаниры, честны, что бы там о нас ни думали.

Ласковое выражение на лице Ардета не изменилось, но в голубых глазах мелькнуло что-то, что заставило юношу отступить на шаг.

– Я никогда не сомневался в этом. Дорогой мальчик, как жаль, что ты родился в этом ненавидящем шаниров доме Рандиров, особенно с твоими белыми волосами. Остальные черты шаниров куда менее заметны; но в некоторых домах волосы вовсе не являются показателем. Мои вот оставались весьма приятного темного оттенка с того дня, как впервые выросли, до дня, когда мне стукнуло девятнадцать.

Киндри уставился на него. Он шагнул обратно к столу и сел, как будто кто-то подрубил ему колени.

– Я должен был догадаться. Тогда, в Невиданных Холмах, когда твоя кобыла учуяла дым сгоревшей почтовой станции, ты знал, что она слышит, задолго до того, как кто-то из нас ощутил, и я должен был понять!

– Да, это был мой промах, – безмятежно отозвался Ардет, прихлебывая вино. – К счастью, кажется, только ты обратил внимание. Да, я действительно мысленно связан с Бришни, моим винохиром. Это да мои белые волосы – вот и все признаки шанира во мне. Кроме, конечно, способности привязывать к себе людей.

– Но ведь каждый высокорожденный может это… да?

– Нет. В действительности только немногие. Лорды – те должны, а иначе они и не были бы лордами. А что, ты думаешь, удерживает Кенцират в целости?

– Я… я полагал, что воля нашего бога, хотя да, когда-то высокорожденные пользовались только связью крови.

– Это было давным-давно, во времена большего доверия. Кровные связи давали лорду-шаниру практически полный контроль над своими поддаными, над их душой и телом. Так привязывали лишь высокорожденных, и то при особых обстоятельствах. А потом случилось Падение. Насколько я знаю, Мастер не был Связующим Кровью, но он злоупотребил своей силой шанира и сделал это так впечатляюще, что после мы сделали из людей старой крови козлов отпущения, ответственных за все наши грехи. Вряд ли мне нужно тебе это рассказывать. Как ты и сам прекрасно знаешь, все таланты шаниров считаются подозрительными, даже те, которые могли бы приносить пользу. А что насчет связей кровью, так никто даже и не осмеливался больше прибегать к ней. Наши предки вернулись к нестрогой телесной привязке, которую всегда использовали для кендаров. Только они так и не осознали, что даже такую связь может установить лишь высокорожденный, в котором бежит хоть капля старой крови – или, другим словом, шанир.

– Какие лицемеры. – Киндри подумал о Рандире и Каинроне, о всех высокорожденных, сделавших несчастной его жизнь, издеваясь над его кровью шанира. – Лжецы и лицемеры…

Лжецы? Слово вырвалось, не поймаешь…

– Нет, – мягко сказал Ардет. – Другие лорды просто не понимают. Если их спросить, не шаниры ли они, они в ответ выкрикнут: «Нет!» – и, по собственному мнению, скажут правду. От неведения до защиты чести долгий путь.

– Н-но кто же еще знает об этом? О мой бог, все эти годы держать такое в секрете!

– О, шаниры моего дома знали всегда. Мы любим хорошие тайны. Я помню, как хихикал мой прапрадед, когда мы пытались представить себе, при каких сногсшибательных обстоятельствах можно будет поведать это другим домам. Теперь я иногда думаю, что мы выжидали слишком долго. Но все, что я говорил, окольным путем привело нас к тому, с чего началась беседа. Если все лорды – шаниры…

– То и Верховный Лорд тоже. – Киндри даже подпрыгнул в кресле от такого заключения. – Милостивые Трое. Торисену это не понравится.

– Главное, – сказал Ардет, – приподнести новость помягче. И я очень надеюсь, что он не докопается до этого сам, по крайней мере до тех пор, пока не будет в состоянии вынести правду.

– А ты только что разделил ее со мной, – подался вперед Киндри. – Почему, милорд?

– Потому что мне кажется, что, несмотря ни на что, ты любишь Торисена. Потому что верю, что эта любовь заставит тебя захотеть помочь мне защитить его от самого себя.

– Я… я не понимаю.

Теперь и Ардет нагнулся поближе и заговорил с необычной горячностью:

– Слушай, мой мальчик. Мы говорим не о ком-то, в ком остались лишь следы старой крови. Представь себе всех людей, кто привязан лично к Торисену, их гораздо больше, чем у какого-то отдельного лорда. О да, его две тысячи кендаров не сравнятся с двенадцатью Каинрона, и даже с моими девятью, но у нас с Калданом еще дюжина всяких родственников, добавляющих нам своих людей. А Торисен совершенно один. Ладно, пока все в порядке. Но у могущественного шанира обычно есть и другие черты. У Торисена это не что иное, как сны.

– Милорд?

– Он наверняка чувствует их приближение и не спит многие ночи подряд, а то и недели, чтобы предотвратить сны, что он и делает сейчас. Это до некоторой степень предвидение. Но и сами по себе его сны – загадка. Я никогда не умел толковать их; но они разрушают. До того как Торисен предъявил права на власть своего отца, ему снилось что-то, что толкнуло его в Южные Пустоши и чуть не убило его. Бур докладывал, что, когда они с Харном нашли его, Торисен бредил о безмолвных воинах, резне и сыновнем предательстве. Ты что-то сказал?

– Я… нет.

– Не знаю, опасны ли эти сны сами по себе или только его реакция на них. Нет ничего хорошего, если он растратит половину сил, пытаясь избежать видения, – это не поможет. Так или иначе, но сны придут, грозя его здоровью и, наверное, рассудку. Ты видишь, на что он стал похож после Свирепой Норы. Видит и Каинрон. Если бы я знал, о чем говорят эти сны, то, может, помог бы ему справиться с ними. Вот почему мне нужен каждый клочок информации о Торисене, который я могу раздобыть. Бур собирал для меня сведения, но он больше не мой человек. Ты, естественно, тоже, но последнее время был ближе к Верховному Лорду, чем кто-либо еще, особенно в Белых Холмах. Возможно, то, что случилось там, наконец-то поведает мне то, что я хочу знать. Возможно, ты укажешь мне, как спасти Торисена от себя самого.

Киндри медлил, разрываясь на части. Конечно же, он хотел помочь Торисену, но лучше для этого заговорить или промолчать? Ардет – старейший друг Верховного Лорда. Ему наверняка можно доверять; но стоит ли тут вопрос о доверии? То, что он видел, подтверждало общеизвестную историю о смерти Ганса, за исключением того, что Торисен проговорился, что его отец умер, проклиная его, а Ардет вообразил что-то о сыновнем предательстве. Тут какая-то загадка, но Киндри не мог справиться с ней. Может быть, Ардет сможет. Но поможет Торисену или навредит, если головоломка сложится, и простит ли он когда-нибудь Киндри, ставшего еще одним шпионом Ардета?

Ардет играл своим кубком, украдкой посматривая на очевидные сомнения шанира. Да, здесь есть тайна. Может, он и сдает с годами, но чутье на такие вещи никогда не подводило его. А еще Ардик чувствовал, что если не сейчас – то никогда уже Киндри ничего ему не расскажет.

Внезапно у открытого входа в палатку показалась фигура. Бур. Лучшего времени, чтобы перебить, он не нашел…

– Ну, что такое? – спросил Ардет еще холоднее, чем обычно. – Что там у тебя?

– Лорд, только что мой лорд Торисен гулял по границе лагеря, я следовал за ним. Потом он остановился поглядеть на звезды. Следующее, что я знаю, – он вдруг скорчился, упал на землю и тут же уснул. Я отвел его обратно в шатер.

– Это неплохо, – нетерпеливо сказал Ардет, ожидая, что кендар уйдет. – Видят Трое, этот человек нуждается в отдыхе.

Но Бур так и стоял, лицо его окаменело.

– Ты не понял, лорд. Он заснул опять, и… и я не могу его разбудить.

Глава 13 ДОРОГИ СХОДЯТСЯ

Речная Дорога, Темный Порог, Каркинарот: двадцать четвертый – двадцать шестой дни зимы

Кто-то пожелал ее пробуждения. Джейм слышала их шепот вокруг постели. Веки были тяжелы, их невозможно было поднять, словно глаза склеились, а голова гудела. Ох, ну почему же ей не дадут поспать? Проворные пальцы дергали за одежду.

– Вставай, вставай, вставай-ай-ай-ай, Избранная Лордом. Раздевайся и одевайся! Эта ночь – вот так ночь!

– Уходите, – пробормотала она. – Я больна, я… Какая ночь?

В ответ захихикали. Она разлепила веки. Странные существа сгрудились рядом с кроватью, уставились на нее золотистыми глазами, полными ликования. Длинные пальцы, похожие на тени в складках одеяла, тыкали в нее. В них не было ничего материального, кроме глаз – тела казались слепленными из тех же теней. Девушка приподнялась на локте, стараясь подавить волну головокружения.

– Кто вы?

– Забыла нас так скоро? Стыд, стыд, стыд! Наш лорд послал за нами, вызвал нас из сумеречного мира в свои тусклые комнаты мрачного Дома. Он сказал: «Научите это дитя Великому Танцу, как вы научили другую. У них на двоих одно имя». И мы научили тебя, новую Плетущую Мечты. На это ушли годы, а сегодня ночью свершится главное. Теперь вставай, вставай, ай-ай… или нам забраться к тебе?

– Нет!

Джейм спустила ноги на пол и чуть не упала вниз головой. Какой же… непрочной она себя чувствует, как шатко стоит. Что-то можно списать на двор, но остальное… Это похоже на один из тех тягостных кошмаров, в которых никак нельзя пробудиться, чтобы отогнать вызванных больным воображением призраков, подкрадывающихся все ближе и ближе…

Теневые фигуры вились у ног, жадно глядя на нее. Девушка ухватилась за столбик кровати и встала, покачиваясь.

– Ах-х-х-х… – вздохнули тени. Они поднялись тоже, высокие и гибкие, не более ощутимые, чем прежде. Глаза их сияли. – Теперь раздевайся и одевайся, Избранная Однажды. Быстро, быстро, быстро… Или тебе помочь?

Джейм с трудом нащупала одежду – и куда делось все мастерство Талисман? Становилось все труднее и труднее вспоминать, что такая особа вообще существовала когда-то. Огонь давно потух, и воздух холодил голую кожу. В Доме всегда было так холодно. Она помнила… помнила… что? Голова казалась забитой пылью. Они предложили ей что-то. Одеяние. Оно казалось сотканным из паутины, руки не чувствовали веса ткани, но, кажется, она знает, как его надевать. Вот. За исключением длинных рукавов, оно прилипло к телу, как тень, оставив обнаженные участки в самых неожиданных местах. Изумленная, она провела по себе руками:

– Ах-х-х-х…

Кто-то уже носил такой костюм прежде, кто-то, кого называли… Абтирр? Но что это? Голова снова закружилась, девушка едва удержала равновесие. Время замкнулось на самом себе, прошлое и настоящее смешались, минувшее поглотило сегодняшнее. Милостивые Трое, вновь стать ребенком, здесь! Опять прожить все эти одинокие, страшные годы… Они затягивали ее в зыбучие пески полузабытых ночных кошмаров. Она боролась отчаянно, качаясь на нетвердых ногах, но и яд в крови не сдавался. Последние несколько лет размылись, исчезли Тай-Тестигон, Безвластия и Каркинарот. Тут Дом Мастера. Она – Избранная, и это – ее ночь. Руки теней расчесали ее длинные черные волосы, поглаживая, дергая нетерпеливо за рукава.

– Ах, не заставляй его ждать. Идем с нами, идем! Быстро, быстро, быстро!

Она пошла.

Бур провел Ардета и Киндри через спящий лагерь. Войско растянулось почти на две мили по длинному лугу, лежащему между Речной Дорогой и берегом Серебряной. Ведьмина трава отбрасывала красные отблески на зыбь воды. В низине горели сторожевые огни и плясало пламя костров. Двадцать пять тысяч погруженных в двор кендаров дышали глубоко и медленно, словно спала сама ночь. Но охранники бодрствовали, и если кто-то хотел что-то скрыть от того, кто хотел все знать, то у него было немного шансов.

– Тише, не станем делать Каинрону еще большего подарка, – прошептал Ардет, кладя руку на плечо Бура. – Иди помедленнее, дружище. Кто видел, как ты помогаешь Верховному лорду добраться до палатки?

– К счастью, это случилось совсем рядом со стоянкой Норфа. Только его люди, да и то всего несколько.

– Ты уверен? Что ж, не так уж все и плохо. А теперь еще медленнее.

Норф расположился, на дальнем конце лагеря, шатер лорда стоял почти на южной границе. Вокруг ходили часовые, а за ними наблюдал с высоты тонкий серп луны, висящий над темным лугом и кидающий слабые блестки на реку. Все казалось очень мирным, пока из-под полога шатра не выскользнула, зарычав, лохматая фигура.

– Тихо, Лютый, – прошипел Бур. – Как он? Вольвер распрямился и вышел на свет. Каким-то образом он выглядел куда менее волосатым, чем секундой раньше.

– Хуже. Нам пришлось заткнуть ему рот.

Он откинул ткань, прикрывающую вход. Палатка Торисена была гораздо проще, чем у остальных лордов, в ней было всего три комнаты, одна внутри другой. Когда люди вошли во внутренние покои, Донкерри подпрыгнул. Он сжимал горящую головню и выглядел напуганным до смерти, но готовым драться. Когда же он увидел, кто пришел, то уронил факел и залился слезами. Бур оставил его тут на страже.

Торисен лежал на своей койке. Руки его были связаны, между зубов засунут кусок тряпки. Несомненно, Бур был близок к тому, чтобы утопить своего лорда, пытаясь разбудить его с помощью ведра воды. Верховный Лорд медленно ворочался, лицо его побледнело, глаза закатились, из-под полуоткрытых век виднелись голубоватые белки с красными прожилками.

Ардет присел рядом и осторожно откинул с высокого лба мокрую прядь.

– Мой бедный мальчик. Бур, он был так же плох, когда вы с Харном разыскали его тогда в Южных Пустошах?

– Нет, лорд, – ответил Бур. – Сейчас гораздо хуже: сюда добавился и Тентир, и отравленные кошмары.

– Перед тем как мы вставили ему кляп, он бредил о тенях с золотыми глазами, – сказал вольвер, – и опять упоминал яд. Яд в вине. Бур говорил мне о Тентире. Может ли быть это как-то связано с нападением вирмы?

– Возможно. Старые песни рассказывают много странного о влиянии яда вирмы. Конечно, его можно достать и тут, в Ратиллене, и он мог скрутить Верховного Лорда в этот узел галлюцинаций, особенно если отраву долгое время понемножку подмешивали в вино. Сколько ты уже служишь хранителем кубка лорда, мальчик?

Донкерри отпрянул, моргая и заикаясь:

– Я н-ничего н-не делал, милорд! Я не мог бы! Я принадлежу ему!

Ардет холодно оглядел его:

– Это был всего лишь вопрос. Не принимай все на свой счет, мальчик.

Торисен неразборчиво, полузадушенно промычал что-то. Его зубы впились в тряпку, голова замоталась по подушке.

– Опять начинается, – хрипло сказал Бур.

Ардет удержал голову юноши. Он медлил. Потом, сгорая от любопытства, осторожно извлек кляп. Все напряглись, не зная даже, чего, собственно, ожидают. Торисен удивил всех. Тихо и быстро он забормотал всего лишь одно слово, повторяя его снова и снова:

– … нет, нет, нет, нет…

Холодные серые залы – уже не совсем пустые. Смутные фигуры стоят по углам, сидят в заплесневелых креслах. Они ужасающе худы. Движутся лишь глаза, провожая Джейм и ее эскорт теней. И девушка смотрит на них. Наверняка она уже видела эти истощенные лица на мертвых портретах в главном зале Мастера. Потом легкий ветер переменился, и все они исчезли.

Теперь на стенах колыхались гобелены, столь ветхие, что сквозь них проглядывала древняя кладка. Истончившиеся ковры тоже не скрывали плит пола. Шаги Джейм звенели, будто она идет по голым камням. Одурманенные чувства показывали, что нечто порхает вокруг нее, не отбрасывая тени на холодный пол. В ушах звучало тихое, но страстное шипение:

– Плетущая Мечты, Жница Душ! Предатель, будь проклята…

Лохмотья одежды, изможденные лица – они еще более неотчетливы, чем те неподвижные фигуры; но Джейм теперь видела, что это были те же люди, только моложе и менее истощенные. Их тонкие, как веточки, руки были сложены в древний знак, указующий Темных, обвиняя ее.

– Нет! – закричала она, пытаясь схватиться за них. – Это была не я! Я никогда не причиняла вам вреда, никогда… – Но сквозняк изменился слова, и они растаяли в ее руках, как туман.

Пальцы теней тянули. Золотые глаза пылали.

– Зачем ты зря тратишь время, непослушная девочка? Мертвые мертвы. Идем, идем, идем.

Она шла, прихрамывая и запинаясь. Яд в крови, должно быть, открыл ей пучину прошлого, – смотри, но не прикасайся. Если так, то призрак здесь она, привидение из будущего, плывущее сквозь густую пелену теней.

Еще залы, еще комнаты. Они прошли большие покои, в которых пол не достигал стен, оставив лишь маленький островок посередине. В яме что-то лениво шевелилось. Поднялось омерзительное зловоние, и раздался звук, будто кто-то монотонно забормотал ругательства. Джейм, забеспокоившись, остановилась. Что-то такое вертелось в памяти, что-то о клетке без решеток, но имелся ли в виду этот голый остров или вонючая яма вокруг него – и для кого клетка? Проводники стали вновь нетерпеливо подталкивать девушку, и она продолжила путь.

Снова комнаты, опять залы. При каждом дуновении ветерка появлялись и исчезали проблески призрачной жизни.

Еще одни покои, мрачные, с высокими сводами. Их дальний конец упирается в гигантское железное лицо, во рту которого гудит пламя. Огонь высекает красные искры из висящего на стенах оружия. Мгновение – и доспехи грудой пыли осели на пол, лицо заржавело и лишилось носа; но на наковальне перед забитым золой ртом лежит меч.

Воздух вокруг него колеблется от жара, сплетая витые узоры на только что выкованном лезвии, словно торопясь вдохнуть в него жизнь.

Они покинули комнату, прошли по коридору, свернули за угол и спустились по лестнице в главный зал Дома Мастера.

Джейм помедлила на пороге. Она наверняка только что слышала слабый отзвук музыки. Вот опять – тишайший шепот. Бледные цветные пятна двигались вдоль стен огромного темного зала, а в центре на полу мерцало что-то белое. Женщина танцует? Волны силы исходили от нее, тянулись, просили еды. Музыка споткнулась, и все краски стали серыми.

Теперь Джейм поняла. Память Дома хранила многое, но это было самым первым, самым черным.

– Не надо! – закричала она и рванулась вперед, пытаясь схватить Плетущую Мечты за руки. Один миг ей казалось, что она и правда поймала что-то. Слабо светящееся лицо повернулось к ней и растаяло – своим броском Джейм подняла ветер.

– Прошлое невозможно изменить.

Джейм обернулась на тихий, но ясный голос. На лестнице кто-то стоял. Сквозь него видны были ступени, но его присутствие ощущалось куда ярче, чем остальных предметов в безбрежном зале. Он выглядел высоким и гордым, блистал величием прежних дней, но тени, падая, не встречали сопротивления тела, и лица его не было видно.

– Я пойду вперед, чтобы подготовить путь, – сказал он. – Погоди немного и иди за мной.

Он пошел наверх. С каждым его шагом Джейм видела удаляющуюся фигуру все отчетливее, словно он поднимался из колодца прошлого, приближаясь во времени, хоть и отступая в пространстве. Вспыхнула серебром левая рука, и дверной проем скрыл фигуру. Звуки шагов эхом продолжали звенеть в голове Джейм.

Милостивые Трое, Геридон.

Джейм хотела бежать прочь, но попала прямо в руки золотоглазых проводников. Они набросили на ее плечи плащ.

– Вот, вот! Подарок, дитя, живая фамильная собственность!

Плащ был сделан из черных гадючьих кож, сшитых друг с другом серебряной нитью. Змеиные хвосты, связанные узлом под подбородком, извивались. Ощущение кошмарного сна выросло снова, переполнив девушку. Наверняка так уже было раньше. Они поведут ее вверх по лестнице, она поднимется за Мастером туда, к красным лентам, а там…

В зале был еще один призрак. Джейм видела его неотчетливо – он стоял в тени у дальней стены. Чем-то он отличался от других, но ее рассеянный разум не мог уловить чем. Остальные тоже видели его. Они стали перешептываться, словно ветер пробежал по камышу, потом задребезжал звоночком смех:

– Гляди, дитя, гляди, подарок твоему суженому! Танцуй с нами, танцуй для нас и отнеси этот увядший цветок своему лорду!

Она не хотела. Это было неправильно, неправильно, но одна тень сорвала с нее плащ, а остальные окружили, сверкая жадными золотистыми глазами, их бесплотные пальцы поглаживали кожу. Она не хотела – и все-таки сделала. Тело запылало. Почти не контролируя себя, она начала двигаться, очерчивая первые линии танца, который она никогда не доводила до конца. Его сила, распускалась в ней. Следовать танцу, быть танцем! Вначале тени скользили с ней, дотрагиваясь до нее, и она касалась их, но потом она закружилась одна, изменяя сам воздух плавными жестами.

На краю танца кто-то стоял. Призрак. Танец потянулся к нему, дразня, соблазняя. Танец чувствовал, чего хочется тому больше всего – принадлежать, получить наконец место и имя. Танец не раздавал обещаний, но щедро рассыпал намеки. Качнуться, повернуться, взмахнуть руками. Он и представить себе не может, насколько всецело можно принадлежать. Душа – такая малая цена за абсолютное признание, глубочайшее внутреннее удовлетворение. Да и что хорошего в душе? Она только отягощает. Джейм может забрать ее – так легко. И она голодна, ей так хочется этого. Но… но… Но это неправильно.

Отпущенная энергия танца раскрутилась и рассеялась по залу. Вышитые лица рассыпались от ее прикосновения.

Джейм пришла в себя и вскрикнула, обнаружив обмякшего на ее руках бледного Серода. Она потрясла его:

– Да хранят меня предки. Что же я наделала? Серод, как ты? Серод?

Он, моргая, тупо смотрел на нее секунду, а потом разрыдался.

Джейм растерянно бормотала:

– Ох, черт. Прости меня. Прости.

Она плюхнулась рядом – внезапная слабость не давала стоять. Недавнее прошлое обрушилось на нее спутанной кучей теперь-не-совсем-потерянных-лет, которые она провела за Темным Порогом – здесь. Чувство кошмарного сна вовсе не ушло. Она ощущала жестокие толчки и тягу и отчаянно пыталась удержаться в настоящем, задавая вопросы:

– Серод, что ты тут делаешь? Что-то случилось?

– Случилось? – Он сел и посмотрел на нее. – Что может случиться, за исключением того, что принц запер с той стороны последнюю дворцовую дверь, а храм начал распадаться и вокруг ползает какой-то человек, великан, каких я прежде никогда не видел, с котом-переростком, а дворец разваливается у нас на глазах, и… И над чем это ты смеешься?

– Это Марк и Жур. Это они. Серод, люди его роста не ползают. Телосложение не позволяет. Значит, они с Журом свободны, хвала предкам. Но ты сказал, что дворец заперт снаружи? То есть принц покинул его. Когда его армия выступает навстречу Войску?

– Четыре дня назад. Сейчас же двадцать четвертый день зимы, тощая дура. Ты пропрыгала тут – где бы это «тут» ни было – десять дней.

Десять дней. Возможно ли это? Между сном двар и медленным течением времени здесь – да, черт возьми, возможно. И Тирандис под видом принца Одалиана уже выехал к ее ничего не подозревающему брату. Она должна предупредить Тори. Она должна… должна…

– Эй, прекрати!

– Прекратить… что?

– Исчезать, тысяча демонов! – Теперь Серод выглядел еще более возмущенным и испуганным, но тоже в каком-то роде напоминал очень грязное окно.

– Ты тоже исчезаешь, Серод.

Трое, что же происходит? Джейм предположила, что в каком бы прошлом она не побывала, сама находится в пыльном настоящем Дома, как была здесь все детские годы. Но она пробыла тут на десять дней дольше, чем Серод за то же самое время. А если ее настоящее неуловимо сместилось относительно его? Или она наконец научилась углубляться в прошлое? Или…

Яд вирмы пульсировал в мозгу. Она больше не могла сказать, что подвластно чувствам, а что нет. При панических попытках думать возникал только страх, что она никогда больше не покинет этого места. Но Тори должен быть предупрежден.

– Серод, послушай.

Она быстро рассказала ему о переврате, Одалиане и ловушке, устроенной Верховному Лорду Кенцирата. Он слушал, а его резкие черты становились все менее отчетливыми, выражение лица и подавно нельзя было прочесть.

– Поэтому, – заключила она, задыхаясь, – ты должен донести эти слова до Торисена. Найди того великана и расскажи ему все, что я говорила тебе. Он выведет тебя из дворца, если это в человеческих силах, и поможет вам с Лурой добраться до Войска. Хорошо?

Юноша медлил.

– А ты уверена? – Его голос стал тонким и отдаленным. – Я имею в виду, что если тебя и вправду отравили, то многое из всего этого могло тебе просто пригрезиться. Твоя история звучит так… фантастично.

– Милостивые Трое. Может ли быть что-нибудь фантастичнее этого?

Джейм потянулась к его теперь почти прозрачной груди – пальцы вошли в тело и вышли обратно, не причинив никому из двоих вреда.

Серод с придушенным воплем отшатнулся:

– Ладно, ладно, верю! Но поверит ли Верховный Лорд мне?

Об этом она не подумала.

– Доказательство. Он должен получить доказательство. Но какое… Серод, пойдешь вверх по лестнице, налево, и в зал с горном в виде огромного железного лица. На наковальне перед ним лежит Разящий Родню, фамильная ценность Норфов, выкованная заново. Отнеси меч Верховному Лорду и… и скажи, что он послан его сестрой Джейм. Тогда лорд поверит тебе.

Серод уставился на нее. С его точки зрения, призрак сейчас вымолвил эти немыслимые слова глухим, замогильным шепотом. Он с трудом мог разглядеть сейчас девушку.

– Обещай, что ты предупредишь моего брата, Серод, – отчаянно сказала она, умоляюще протягивая к нему бесплотные руки. – Обещай… – И она исчезла.

Серод подпрыгнул. Ох и не нравилось ему это место. Здесь происходят вещи, которые он никогда не сможет понять, не сможет контролировать. Эта странная девчонка просила пообещать его… что? Нечто, за что он чуть не отдал душу. Чуть? Нет, это она дала ему информацию, а значит – власть.

«Чудесно, миледи, – сказал он себе. – Не время колебаться. Раз, два, три!»

Он рванул через зал, вверх по мраморным ступеням, свернул за угол, теперь вниз – и оказался у порога комнаты. Там было заржавевшее железное лицо, там был и Меч. Несмотря даже на полустертую эмблему на рукояти, он был прекрасен. Серод почти благоговейно прикоснулся к оружию и с шипением отдернул руку. Лезвие, может, и было еще горячим, но рукоять обжигала холодом. Юноша сорвал шейную косынку и подхватил клинок, обернув его тряпкой. Гордость Кенцирата в руках полукровки-ублюдка! Он им покажет. О да, он им всем теперь покажет. Итак, раз, два, три…

Он возвращался тем же путем, едва ли не быстрее. На второй лестнице юноше показалось, что он пролетел мимо кого-то, но холод и белое свечение обескровленного профиля испарились, когда он резко затормозил. Никого рядом. И никто никогда не помогал ему. Почему он должен помогать кому-то? Но она отказалась называть его тем ненавистным именем и доверилась ему. Да, но сейчас ей помочь невозможно, даже если бы он и хотел.

Серод сбежал по лестнице, пересек зал. На дальнем его конце открытая дверь ведет в коридор дворца. Отсюда ее не видно, но она там. Погоди, приостановись. Он застыл на пороге, глядя назад, в зал. Он все еще не знал, где побывал, но знал, что приобрел: сестра Верховного Лорда вручила ему Разящего Родню, а он не дал ей никакого обещания.

Джейм взбиралась по лестницам. Они казались бесконечным извилистым подъемом. Иногда неровные шаги убегали вперед, метаясь между узкими каменными стенами, иногда по одну или другую сторону открывалась звенящая эхом бездна. Сверху дул холодный ветер. Плащ из Гадючьих Кож, влажный и тяжелый, давил на плечи. Каждый раз, когда болтающиеся головы ударялись о пятки, связанные под подбородком хвосты протестующе извивались.

Девушка пыталась думать о том, что она должна сделать. Случится ли все так, как в первый раз, или каким-то жесточайшим изгибом времени этот раз и есть первый и ее предвидение шутит над ней? Да хранят меня предки от попадания в капкан нескончаемого круга событий, годами повторяющихся вновь и вновь…

Ниша у лестницы, и в ней ждет человек, тот, кто скребся у ее двери и спас ее от лоз-кровопийц, чье опустошенное лицо она столько лет пыталась поймать в своих снах.

– Брендан? Террибенд? Что случится сейчас? Что я должна делать? Пожалуйста, скажи!

Он втиснул ей в руку что-то холодное. Нож. Белый-белый, и клинок, и рукоять, словно вытесанный целиком из одной кости. Конец черенка украшен тремя женскими лицами – а может, лицом одной женщины трех разных возрастов: девушка, леди, старуха. Он не согрелся от прикосновения. Когда Джейм вновь подняла глаза, человек без лица пропал.

Она опять стала подниматься с ножом в руке, с каждой ступенью шагая все медленнее.

На верху лестницы во тьму открывался дверной проем, его обвивали красные ленты, сплетающиеся и расплетающиеся на ветру, дующем с той стороны. Джейм остановилась, – они почти долетали до нее. О бог, и что теперь? Ждет ли он там, скрывшись от света, чтобы она переступила порог? Она уже сделала это однажды с тем же оружием в руках, намереваясь… что?

Джейм опустилась на ступени, усевшись на Плащ. Головы змей негодующе зашипели, но она не обращала на них внимания. Раньше, когда она чувствовала шевеление памяти, то в панике загоняла ее обратно в глубины сознания, теперь же воспоминания поднялись на поверхность помимо ее воли.

В прошлый раз, когда она была здесь и Мастер потянулся к ней из завешенной лентами постели, намереваясь увлечь туда и ее, она сильно ударила его ножом, не потому, что испугалась его, а потому, что боялась себя. Она хотела пойти к нему. Он дал бы ей власть, безопасность, любовь – все то, чего у нее никогда не было прежде. Священник, отец, любовник. Не было такого желания или прихоти, которые он не мог бы удовлетворить, так, по крайней мере, казалось.

Даже сейчас искушение было велико. Жажда принадлежать у девушки была не слабее, чем у Серода, а надежда на то, что ее ждет где-то радушный прием соплеменников, весьма призрачна. Люди будут избегать ее, колоть тем, за что Мастер вознаграждает: обучением во Тьме, кровью шанира, ею самой. Что ждет ее в большом мире? Здесь же она получит признание, силу, да, даже постель в красных лентах, бархатные тени, мягкое прикосновение руки во мраке…

Девушка прижала ладонь к щеке и даже сквозь перчатку почувствовала, как пылает лицо. Потеряно, все потеряно… но, возможно, еще и нет. Это путь, которым пошла первая Плетущая Мечты, легкий путь, без воспоминаний и подсчета цены – для себя или кого-то другого. Там конец невинности, чести, а возможно, и всего Кенцирата. А этого ничто не стоит.

«Ладно же, тогда, – подумала она, пытаясь привести смятенный хаос мыслей в холодное русло логики, – если не хочешь, быть соблазненной, то… что?»

Вариант первый – убить гада.

Она уже пыталась это сделать – и безуспешно. Может ли она теперь доверять своему удару, станет ли он смертельным? Нет. Не с этим ножом и не тогда, когда треклятый яд так затормозил реакции, перепутал мысли, может, даже поколебал верность.

Вариант второй – бежать.

И через это она прошла, купив себе несколько лет свободы, и, описав круг, вернулась на сей порог, и теперь яд в крови ни за что не даст ей вырваться.

Вариант третий – …

Разум бился, спотыкаясь о неоформившиеся мысли, нащупывая ускользающее решение. Одно оставалось кристально ясным: если она пройдет под этими лентами сейчас, то потеряется навсегда, зная о том, что свершает зло, и приветствуя его.

Проклятие, это нечестно! Она не хотела ввязываться в эту игру, а тем более рождаться в ней. Подумай о всех жизнях, разбитых за три тысячелетия, об утерянных чести и радости; и если Мастер в конце концов победит, то выигрыш достанется Темному Порогу. Как там в старой песне? «Увы, жадности мужчин и хитрости женщин, до чего они довели нас!» Жадность Геридона и хитрость Плетущей Мечты или, скорее, ее упрямое невежество, приведшее к такому стыду. И она – мать Джейм? Кажется, Тирандис так сказал, но с этой мыслью она пока не может справиться. Нет, лучше пока думать о Джеймсиль как о ком-то, кого использовал Геридон, – так, как он сейчас хочет использовать ее. Что ж, Джейм ему этого не позволит, пока остается хотя бы одна возможность. Но какая же? Сидеть тут и покрываться плесенью? Найти хорошую книжку – почитать? Связать из змей бабу на чайник?

– О черт. – Джейм схватилась за голову.

Крепка же хватка яда. Скоро мысли потеряют всякую последовательность, а Мастеру тем временем наскучит ждать, и он выйдет на ее поиски. Как же она все запутала, как всегда, свалила все в кучу. Тирандис был прав: ей вообще не стоило рождаться. Но, возможно, он был прав и насчет следующего наилучшего решения.

Джейм оцепенела – на секунду даже сердце, кажется, забыло, как биться. Ну да, конечно. Последний штрих. Последний вариант. Оно же все время было тут, ожидая только, когда на него наткнутся.

Твой выбор, Джеймсиль!

В Тай-Тестигоне она выбрала необходимость отвечать за свои действия, чего бы это ни стоило. В Хмари она выбрала пропасть, чтобы только Марк не дрался за нее с аррин-кеном. Возможно, и не ее вина, что ей выпала роль в игре Геридона, но если она продолжит играть ее, то вскоре может стать ответственной за столь страшные деяния, что ничто не сможет искупить их. Лучше не оставить шансов.

Девушка откинулась и прижалась к стене. Пусть в венах течет яд, жизнь все равно раздроблена на осколки. Как же хочется довести все до конца. Столько можно сделать, столько увидеть; да, и столько ошибок совершить – великих, чудовищных. Хорошо. Нельзя получить всего. У нее нет горной расселины или еще одной чаши с ядом, но есть кое-что получше.

Джейм взглянула на белый нож. Пальцы ее онемели, и рука начала дрожать, но лезвие очень острое. Подойдет. Она подняла клинок и осторожно приложила его кончик к неприкрытой впадинке у горла.

– Не нравится мне, как все это выглядит, – сказал Ардет. Он осторожно промокнул лоб Торисена кусочком шелка, почти столь же белого, как лицо Верховного Лорда. Торисен лежал без движения. Надо было приглядеться, чтобы заметить, что он все еще дышит.

– На секунду мне показалось, что он вот-вот очнется, – хрипло проговорил Бур.

– Он приближался, – прорычал вольвер. Он встал на задние лапы, опершись о кровать, и обнюхал своего друга. – А сейчас плохо, очень плохо.

– Думаю, – сказал Ардет, – что ты можешь попробовать свои силы, Киндри. В конце концов, ты же лекарь.

Шанир стоял, отодвинувшись в дальний угол палатки, выйдя из круга друзей у постели.

– Тут нужен искусный врачеватель, – сказал он сипло, – а я не доучился и не получил право исцелять.

Бур обернулся к нему:

– Ты же спас того мальчика в огненной комнате Тентира.

– Это была всего лишь первая помощь.

– Ты убрал болиголов из кубка с вином, – пробормотал Ардет.

– Это было только вино. Мой бог! Ты и не знаешь, что такое быть истинным лекарем, не знаешь, как глубоко мне придется проникнуть в его душу, да я и сам не представляю. Послушай, милорд! Он же не может даже стоять рядом со мной! А что, если я потеряюсь, заблужусь там? Если наши сущности сольются так, что их невозможно будет разделить? Что тогда произойдет с его рассудком?

– Лорд, я могу пойти за другим лекарем, – сказал Бур. – У лорда Брендана есть один, которому можно доверять…

– Будет слишком поздно, – спокойный, как всегда, голос Ардета заставил всех резко повернуться к нему. – Я действительно считаю, что ты, Киндри, должен что-то сделать. Мы его теряем.

Шанир секунду стоял, бессмысленно глядя в пространство, потом запустил обе руки в свои белые волосы, прикрыв лицо.

– Хорошо, – проговорил он сквозь решетку тонких пальцев. – Хорошо. – Он помедлил еще мгновение, овладевая собой, потом уронил руки. – Где ребенок?

Собравшиеся удивленно посмотрели на Донкерри, но Бур немедленно бросился к груде одежды и достал из-под нее переметную сумку с костями. Кендар положил ее на стол. Ардет онемел, увидев на стене шатра рядом с головой Торисена детскую тень. Вольвер зарычал:

– Ты привел к умирающему смерть, лекарь?

– Я делаю все, что может пойти на пользу, – бросил Киндри, отталкивая косматого человека в сторону и занимая место Ардета на краю кровати. – Однажды она уже помогла мне найти его. И, возможно, сделает это снова.

Так. Все готово. Киндри протянул руки, чтобы дотронуться до лица Верховного Лорда, и заколебался.

Во время глубинного исцеления лекарь должен достичь самого дна сущности своего пациента. Только на этом уровне можно что-то исправить – но можно и причинить еще больший вред. Самый безопасный путь – отыскать, какие метафоры пациент обычно использует, сознательно или бессознательно, для обозначения своей души. Тут годится растительное царство, например образы корней и веток. С другой стороны, до летописца легче дотянуться через образ книги, которую надо вначале открыть, а потом расшифровать. Охота, сражение, решето, загадка – тоже распространенные метафоры. Как только лекарь почувствует, какую надо использовать, он может справиться с болезнью пациента или усугубить ее, спутав образы, применив слова, присущие другой натуре. Киндри случалось проделывать такое раньше. У него были врожденные силы и способности, возможно слишком большие, как один раз кисло заметил инструктор, когда Киндри случайно оживил его плащ из овчины, – но мысль о том, что ему предстоит столь глубоко проникнуть в сознание Торисена почти парализовала его.

– Ну? – В голосе Ардета зазвучали нотки нетерпения.

Киндри набрал в грудь побольше воздуха. «Расслабься, – сказал он себе. – Торисен не может причинить тебе больше вреда, чем он это уже сделал». И шанир приложил кончики своих длинных чувствительных пальцев к векам Верховного Лорда.

Сквозь его сознание начали пролетать расплывчатые образы: черные холмы, угрюмое небо, прорезаемое зелеными молниями. Дует ветер, неся слабый, сладкий запах давней смерти. Шелестит трава. Вдалеке маячит нечто темное. Сполохи освещают глухую стену – фасад гигантского дома. Арка ведет в темноту.

Это ли метафора души или что-то другое? Киндри не сталкивался с таким прежде, и образ совершенно не подходил Верховному Лорду. К тому же все так нечетко. Должно быть, он попал в мир кошмаров Торисена. Проклятие. Сны коварны, им куда проще вырваться из-под контроля лекаря, чем метафорам. Стоя на пороге и заглядывая внутрь, Киндри ощущал, что у этого промозглого, разрушенного жилища нет корней даже в сознании Торисена. Их обоих словно поместили в это кошмарное место под покровом черного сна лорда.

Киндри помедлил. Вмешиваться во что-либо подобное может быть очень опасно. С другой стороны, насколько хуже все может стать? Еще одна молния, и мимо него в дом проскользнула маленькая тень. Ну что ж, так тому и быть. Он пошел следом.

Внутри были тусклые коридоры и похожие на пещеры полуобвалившиеся комнаты. Когда Киндри пытался на чем-то сосредоточить внимание, предмет немедленно расплывался до неузнаваемости. И дело тут было не в зрении: шанир чувствовал неуловимые грани пространства так, словно и сам был им. Хвала предкам, что он все еще различает слабую детскую тень… А сейчас его ведет еще что-то. Органы чувств восприняли острый запах и металлический привкус, которым было пропитано все вокруг. Так вот где яд. Отрава чувствовалась везде, и чем дальше он заходил, тем сильнее казалось, что приходится сосать ржавую медную монету. Вниз по бесконечным коридорам, через зал, на стенах которого висит что-то вроде бесформенно расплывшихся лиц, вверх по лестнице.

Перед ним на ступенях сидела смутная фигура, окутанная покровом змеевидных, извивающихся теней. Она держала что-то белое. Шанир знал, что в ней, как и в доме, скрывается нечто чуждое. Все здесь казалось только тенью реальности, отброшенной на спящее сознание Торисена, но эта тень убивает лорда, так как непосредственный источник яда – в ней.

И, во имя земли, что же теперь надо сделать?

Киндри нагнулся над призрачной фигурой. Он не думал, что она может его заметить. Молодой человек увидел, как она медленно, очень медленно поднимает этот белый предмет. Черные волосы, серые глаза сияют серебром, – это мог быть и сам Торисен в густой дымке, но с какой-то неуловимой разницей. Белый предмет уже у самого горла. Глаза закрыты. Инстинктивно Киндри подался вперед и прижал пальцы к бесплотным векам, вновь увидев мысленный образ Дома. Теперь это действительно была метафора души – только не Торисена. Следующим действием ему надо было бы восстановить поврежденные строения, но он не мог сосредоточиться, потому что сон и явь все время перемешивались и отрезали его от Дома.

Киндри чувствовал, как растет в нем паника. Ардет был не прав, уговорив его попробовать. Он не обучен, и, несмотря на то что тут время течет медленнее, оно все равно уходит. Это ясно. Торисен умрет, если сейчас же, быстро не сделать что-нибудь, но что? Да, есть трюк, которым шанир убрал примесь из вина Ардета, но он предназначен только для предметов, у которых нет ни жизни, ни души и которым их и не потерять. Хотя это не важно! Он просто не в состоянии думать о чем-то другом.

План Киндри не удался. Когда он направил силу на удаление яда из крови жертвы, тот стал сопротивляться. Шанир напрягся – и получил сдачу. Слишком поздно Киндри сообразил, что имеет дело с отравой-паразитом, влияющей в первую очередь не на тело, а на разум; такой яд очень трудно изгнать, если он уже разместился с комфортом. Но он может при необходимости переселиться, особенно если другой хозяин гостеприимно предложит ему себя.

Молодой человек чувствовал, как яд перетекает в него сквозь кончики пальцев. Барьеры ставить уже бессмысленно, поздно даже отводить руки – онемение уже охватывает их. Надо было заранее подумать о противодействии, но единственная мысль, бившаяся сейчас в мозгу Киндри, была как строчка из какой-то дурацкой песни:

Никогда не говори, что хуже некуда…

Никогда не говори, что хуже некуда. Потом он увидел, что извивающиеся тени, под которыми сидит фигурка, в бешенстве оплелись вокруг его рук. Киндри не любил змей. Однако этих он едва мог видеть и вовсе не чувствовал; зато онемение начало отступать, оставляя за собой острую, пульсирующую боль, в пальцы словно впивались миллионы иголок разом. Да это ведь укусы змей. Стоило только прийти к подобному, весьма неприятному заключению, тени расплелись и упали на пол. Киндри отпрыгнул. Его руки покрылись начинающими кровоточить пятнышками, но яд исчез. Змеи высосали его. Привкус меди во рту ослабел. О бог, он вывел яд на осязаемый уровень, а они полностью избавили его от отравы.

Но теперь все вокруг начало таять. Ну конечно. Яд ушел, Торисен начинает приходить в себя, а Киндри все еще тут, в глубине чужого сознания.

Никогда не говори, что хуже некуда.

Никогда не говори…

Он мог видеть сквозь ступени под ногами. Где-то эта лестница тверда и прочна, ведь это всего лишь ее образ во сне, а сон заканчивается. Дом начал распадаться, стены и потолок таяли, как туман под солнечными лучами. Рядом оказалась детская тень, она рвалась вниз и назад, назад и вниз. Он почти чувствовал, как призрачные ручки толкают его.

– Ну же, большое тупое чучело, беги, беги!

Он побежал. Вниз по лестнице, через большой зал, по лабиринту коридоров. Тень пролетела теперь сквозь стены, и он следовал за ней, почти видя худенькую девочку-кендара, мчащуюся впереди. Мертвые знают много и никогда не устают. А Киндри очень устал. Он никогда не был силен ни в чем, кроме своей с трудом контролируемой целительной энергии, а сейчас и она была на исходе. Дыхание обжигало грудь, пот слепил глаза. Теперь он совсем ничего не видел, но детская рука все так же сжимала его запястье и по-прежнему тянула за собой. Впереди открывалась тьма. Передняя дверь. Он бросился в нее…

… и оказался на полу палатки.

Кто-то держал его. Сильные, крепкие руки. Наверное, Бур. Вокруг витали голоса.

– … в порядке!

– Трое, посмотрите на его руки.

– Тори, мальчик мой, просыпайся, очнись…

Это Ардет. Киндри попытался сфокусировать зрение на постели и увидел склонившегося над Торисеном старого лорда. Веки лежащего дрогнули и открылись.

– Сны, – неотчетливо прошептал он. – У всех они есть. – Потом чуть громче: – Адрик, ты выглядишь усталым. Пойди отдохни. – Голос его опять затих, а глаза сомкнулись. Он глубоко и медленно задышал, соскальзывая в двор.

Ардет поправил одеяло и сел, вздохнув с облегчением.

– Лорд, с ним все в порядке? – встревоженно спросил Бур.

– Теперь да.

– Хорошо, – прошептал Киндри и потерял сознание.

Ошеломленная Джейм очнулась на ступенях. Над головой сквозь дыры в крыше проглядывало небо, по нему стремительно бежали тучи. Из брюха одной вырвалась молния, окрасив все ядовито-зеленым. Проворчал гром. «Ну конечно, – тупо подумала Джейм. – Когда я в последний раз была тут, то оставила этот дом объятый пламенем, поэтому-то и нет крыши». Но что она делает тут сейчас? Девушка собрала память в кулак и начала вылавливать из нее обрывки. Когти и зубы бога, ну и кошмар. Она же была близка к… к…

Оцепеневшие пальцы все еще сжимали белый нож. Девушка, вскрикнув, отбросила его. Змеи увернулись от падающего лезвия и зашипели на него, нож воткнулся в трещину на ступеньке и задрожал. Милостивые Трое.

Она вспомнила уже большую часть отравленного кошмара, а поднапрягшись – и все целиком, – но это не было сном. Во имя Порога, что же случилось? Сейчас она должна быть мертва или умирать в компании со змеями, лакающими ее кровь. Вместо этого вот она – жива и практически здорова. А Мастер?

Наверху лестницы темнел перекошенный и обугленный дверной проем, с косяка свисали две-три одинокие ленты. По традиции они должны бы быть красными, но при этом свете казались черными. А за ними? Она поднялась и осторожно направилась туда. Блеснула еще одна молния, и девушка увидела комнату. Дальняя стена еще держалась, высокое разбитое окно смотрело в ночь, но крыша и пол отсутствовали – сохранился лишь небольшой приступочек у самой двери и несколько скрещенных провалившихся балок.

На слое пепла у порога остались следы. Кто-то стоял за лентами и ждал. Геридон. Так должно было быть. «В прошлом не может произойти ничего нового», – вспомнила Джейм, глядя на эти отпечатки. Он прошел вперед во времени, чтобы добраться до нее, что бы там ни говорили ее отравленные чувства. Если бы она пересекла порог сейчас, одурманенная и смятенная, то в действительности пропала бы. Вместо этого она избрала нож и внезапно каким-то чудом исцелилась. На миг возникла даже нелепая мысль, что второй лик их презренного бога, Мерцающий, Тот, Кто Охраняет, наконец-то соблаговолил протянуть ей руку – ну да вряд ли. По опыту девушка знала, что лучшее, чего можно ожидать от Трехликого, – это чтобы тебя оставили в покое.

Видимо, Темный Порог в образе Геридона тоже покинул ее. При свете еще одной молнии девушка увидела слабую цепочку следов на золе, спускающуюся по лестнице и исчезающую рядом со ступенью, на которой она сидела.

Разочарованный, Мастер ушел обратно в ткань пространства и времени Дома, назад к его губительному прошлому, которое он предпочел унылому настоящему. Тирандис сказал, что у него есть еще несколько душ – пожевать, – наверное, включая и Бренди. Сколько же он терпел, прежде чем голод вынудил его попытаться вновь использовать ее, или теперь ему придется согласиться принять грязные подарки, которые могут стоить ему остатков человеческой сущности? Джейм не представляла. Геридон заключил соглашение с Тьмой и живет, чтобы узнать ему цену. Мастер породил Джейм, чтобы она служила его нуждам, но обнаружил, что если он может уговаривать и соблазнять, то она способна проклясть себя. И прекрасно. Это игра – и таковы правила. Посмотрим, за кем победа.

А тем временем Геридон удаляется. Как ответить на это? Преследовать его? О Трое, нет, даже если б она и могла. Девушка не знала, какими еще способностями шанира он обладает, и не желала выяснять это. Вернуться в Каркинарот? Было бы чудесно, если бы она могла найти туда дорогу и если дворец еще не превратился в руины. Серод и Марк уже наверняка ушли, забрав Разящего Родню, предупредить брата о переврате Тирандисе, Лура и Жур с ними. Кольцо и Книга в Бледном Переплете все еще здесь, за Темным Порогом. Джейм не собиралась сдаваться, но совершенно не представляла, где можно искать… Кольцо – нет, но Книгу…

Джейм подхватила нож и сбежала по ступеням. Лестница вела вниз, пересекая несколько комнат – часть жилых покоев Мастера. Она и не заметила их по пути наверх. Однако здесь было одно помещение, памятное ей с прошлых дней. Девушка вошла.

Полки тянулись и исчезали из виду в глубине комнаты. Их заполняли книги, перевернутые, обуглившиеся, рассыпающиеся, покрытые светящейся плесенью. Запах заставил Джейм расчихаться.

Здесь кто-то (Бренди?) учил ее читать руны, руны обычные и руны Мастера. Знание – сила. Геридон не одобрил бы, если б проведал. Где-то тут она впервые столкнулась с Книгой в Бледном Переплете, и сюда она влетела на ее поиски, когда пламя из случайно опрокинутой жаровни пожирало верхние покои. Книга помогла ей сбежать, пробив дыру в следующий пороговый мир. Насколько Джейм помнила, ей пришлось прыгнуть через окно, чтобы преодолеть вход в другое пространство, или, может быть, она просто упала в него. Скорее, последнее. А еще она уверена, что умудрилась тогда приземлиться на голову.

Еще один поворот – и вот то самое окно, все так же разбитое. За ним под иссеченным зелеными молниями небом убегают черные холмы. А рядом, на столе, как и следовало ожидать, лежит что-то белое. Книга. А на ней – Кольцо Ганса, а та темная кучка под столом – ее заплечный мешок.

Разящий Родню был оставлен в кузнице, где его выковали заново. Так есть ли лучшее место для Книги в Бледном Переплете, чем библиотека? Джейм почти видела кладущие ее сюда руки Тиравдиса. Мастер, несомненно, приказал ему сберечь эти предметы, и переврат просто положил их на свои места. Кто найдет их первым, Геридон или Джейм – это уже другой вопрос. То, что Кольцо и мешок тоже оказались здесь, внушило Джейм уверенность, что Тирандис тоже хотел, чтобы она получила вещи обратно, если выживет и вернется за ними. В любом случае, они теперь у нее, а Геридон опять остался с носом.

Итак, не хватало лишь принца. Бедный Одалиан, закованный в задних комнатах Дома, среди всех ужасов павшего прошлого Кенцирата.

Она опустилась на колени и тщательно перерыла свой мешок. Ага, хорошо. Здесь все: уцелевшая тестигонская одежда, сапоги из Пештара и даже медальон иму. Так что по крайней мере она не прибудет в Ратиллен, явившись словно из бродячего цирка. Джейм сбросила Плащ из Гадючьих Шкур на пол и приостановилась. Не так уж часто она смотрелась в зеркало, но сейчас ей вдруг очень захотелось увидеть себя. Этот костюм танцовщицы заставлял ее чувствовать себя как… как, нет, забудь. Это совсем из другой жизни. Она поспешно стянула его и взяла в руки привычную рубаху уличного бойца.

Рубаху Санни. Джейм минуту стояла, глядя на нее, вспоминая погибшего друга. Он тоже был влюблен в обаяние кенцирского духа, что, возможно, и погубило его.

Она надела рубаху, штаны и ботинки, немножко неловко – правая рука еще не отошла от онемения. Странно, что нож так повлиял на нее, тем более что девушка не помнила, что так уж крепко сжимала его. Джейм не нравились все ножи, а этот – еще больше, чем прочие, но он все-таки оружие. За голенище его. Теперь закрутить волосы, собрать их под шапку, завернуть и сунуть в мешок Книгу, надеть Кольцо, потом перчатку – чтобы держалось, медальон в карман, и… Где этот окаянный Плащ? На полпути к двери, ползет, изгибается, пытается убежать. Джейм поймала его и надела снова (с некоторым отвращением) поверх мешка. Хорошая компания, можно их приручить, например. Все-таки они живые, а она чувствовала, что там, куда она сейчас направится, ей понадобится хоть какое-то общество.

Может, потому, что у нее не было возможности спасти Санни; может, потому, что тени тревожат ее больше, чем она в этом признается себе, – но Джейм поняла, что не может уйти отсюда без Одалиана.

Путешествие по Дому к тому месту, где Тирандис нашел ее, показалось долгим и коротким одновременно. Кто знает, сколько дней уже прошло там, в Ратиллене? Возможно, судьба ее брата уже предрешена. Возможно, и сам Ратиллен уже поглотило затмение луны – оно ожидалось через двенадцать дней после ее ухода в тени Каркинарота, – и ей некуда выбираться. Тысячелетняя битва Кенцирата, возможно, уже проиграна, пока она бродит здесь в полном неведении. Нет, правда. Чем больше Джейм узнавала о себе и о природе вещей, тем меньше, казалось, она знала. «Честь, – говорил Тирандис. – Я тоже был уверен, как ты, что знаю, что это». Теперь девушка удивлялась, неужели и она когда-то думала, что знает? Слишком это широкое понятие, слишком абстрактное, как «добро» или «зло». Возможно, все люди вот так же ходят, спотыкаясь, в тенях, в невежестве, ни во что не веря и лишь надеясь на лучшее.

Джейм-то точно надеялась. Перед ней разинула рот арка, впереди мелькали зеленые вспышки. Она глубоко вдохнула и перешагнула порог, с опаской поглядывая на окно. Ветви снаружи шуршали, бледные цветы-губы целовали прутья решетки, но головы змей на Плаще приподнялись, зашипели, и цветы, обиженно надувшись, отступили – Джейм прошла спокойно.

Целью ее были самые дальние комнаты вниз по Цепи Сотворений, и девушка старалась идти вдоль внешней стены Дома. В этих пороговых мирах ничего не стоит заблудиться. Но и стена не была прямой да к тому же не баловала окнами. О том, что она продвигается, можно было судить лишь по меняющейся обстановке комнат.

Но отличия часто были незначительными. Джейм поняла это, пройдя мимо одного из тех трех каркинаротских стражников, которых Тирандис послал в погоню за Бренди. Этот человек забрался слишком далеко и сделал ошибку, присев передохнуть. Он как-то странно осел в кресле – в сущности, оно поглотило его. Стражник проводил Джейм остекленевшими глазами, в которых не осталось ничего человеческого.

Потом пошла череда комнат. с заросшим пружинистым мхом полом. Камни тут были не только скользкими, но и шаткими, они то и дело грозили перевернуться, как льдины в полынье.

Стены здесь покрывало что-то вроде фресок. На одной из них второй стражник убегал по темным зарослям от чего-то многоглазого. При ближайшем рассмотрении картинка распадалась на миллиарды разноцветных лишайников, растущих на каменной стене; но когда Джейм обернулась от дверей, расстояние между преследователем и добычей явно сократилось.

Иногда попадались случайные окна – одни зарешеченные, другие – нет. Каждое выглядывало в новый мир, опускаясь вниз, за Темный Порог, и в каждом из этих миров Кенцират когда-то жил и сражался. Летописцы хранят песни обо всех, от зеленой Лури до золотистых Кракилета и Чуна, где пели сами камни; но ни один из этих миров сейчас было не узнать. Все лежали под покровом теней, везде началось неминуемое проникновение одушевленного в неодушевленное, мертвого в живое – такова сущность Темного Порога. Тем не менее многие миры казались населенными. Джейм видела, как за окнами вдалеке мелькают фигуры: прыгают по незнакомому пейзажу, летят в чужом небе. Золотокрылые насекомые размером с кулак ползли по окну и, прижимая к стеклу крошечные, сморщенные личики, смотрели вслед. Одно из них сильно напоминало третьего стражника. Оно полетело за Джейм, отчаянно пища что-то, но змеи с Плаща ловко сбили его в воздухе. Есть не стали – побрезговали. Чем дальше уходила девушка, тем страннее и ужаснее становились формы «жизни», но их не ограничивал лишь один мир или одна комната. Сломав барьеры, Геридон открыл Цепь Сотворений практически из конца в конец.

Осталось только разрушить последний барьер между Темным Порогом и Ратилленом. Этому могут послужить уже прогнувшиеся и размягчившиеся территории, такие, как Гиблые Земли, но насколько же больше станет опустошение, если Мастеру удастся проделать брешь в Доме и этот коридор откроется во все павшие миры, – Трое, это же то, что Тирандис сделал с дворцом Каркинарота. Жрецы должны были предотвратить такое. Геридон, должно быть, приказал переврату оградить жрецов, чтобы они могли управлять храмом, но не мешали планам Мастера.

Но жрецы не справились. Они наверняка умерли или умирают, и храм быстро выходит из-под контроля.

– Ну конечно! – негромко воскликнула Джейм и стукнула кулаком по раме окна, возле которого стояла, глядя вперед невидящими глазами.

Если исчезнет храм, с ним разрушится и дворец – основной «плацдарм» Геридона в Ратиллене. Тирандис должен был это знать. Фактически он и устроил это, закрыв жрецов внутри без еды и питья. Это действие не выходило за рамки приказа, – Геридон же не уточнил детали, как и тогда, когда повелел переврату отравить вино Джейм. Так что Тирандис опять сохранил честь, следуя горькому кодексу повиновения, и в то же время сделал все, что мог, чтобы поспособствовать окончательному падению предавшего его лорда. Ох, Сенетари, умный несчастный человек. Кто бы мог подумать, что у Парадокса Чести так много сторон?

Но если храм и дворец рухнут, пока она тут, в тенях, она может никогда не вернуться в Ратиллен. Время двигаться. Снаружи лежал темный, поблескивающий ландшафт, выглядящий и пахнущий как сырые, гниющие потроха. Оконная рама начала кровоточить там, где Джейм ударила ее. Да, она забрела очень глубоко за Порог. Да поможет бог, если придется идти еще дальше.

Где-то неподалеку кто-то застонал.

Джейм пошла на звук. Он донесся снова – глухой, хриплый, настойчивый. В тенях впереди что-то извивалось, словно медленно скручивался какой-то смутно видимый клубок.

– Ах-х-х! – выдохнул такой знакомый голос во мраке. Сверкнули дикие глаза. – Ты… вернулась… Джеймсиль?

Джейм отступила, в горле внезапно пересохло.

– Нет, Мразаль. Еще нет. Где Одалиан?

– Крошка-принц? Уже прекратил реветь? Хе-хе. Маменькин сынок. Не знает… как… веселиться… ах!.. ах-х-х! а-а-ах! – Боль и удовольствие сквозили в задыхающемся голосе переврата, черты лица исказились. – О-о-ох-х-х! Снова, и снова, и снова… Ты еще здесь? Иди сюда или уходи.

– А принц?

– А, туда. – Девушка едва разглядела дверь, на которую он указал. Она быстро прошла мимо, голос полетел вслед. – В конце концов я вернусь к тебе, Джеймсиль. Мы все вернемся.

Комната впереди была еще темнее. На полу распласталась бледная фигура, окруженная хихикающими тенями, которые, дразня, пинали ее, а она шевелилась и постанывала. Джейм отогнала теней и опустилась на колени рядом. Светлые волосы, мокрые от пота, юное лицо, распухшее от слез.

– Одалиан? Светлейший?

Карие глаза открылись, сперва недоумевая, потом расширились, сфокусировавшись на ней.

– Нет. – Он попытался отползти, но оковы держали крепко. – Нет, нет, нет!..

Что такое?!. Ах да, Тирандис вовлек мальчика в кровный обряд, надев на себя личину ее брата.

– Тс-с – Она хотела погладить его по щеке, но ничего не почувствовала. Трое, что теперь? – Тихо, – сказала Джейм снова, когда принц отшатнулся. – Я не Торисен и не переврат. Я друг. Я пришла забрать тебя домой.

Он беззвучно повторил последнее слово, вначале не веря, потом с изумлением, а потом разрыдался.

Она почти не видела его во мраке, но поскольку осязание не вернулось, его тут как будто и нет – так, как это было раньше с Серодом. Ага, она находилась за Темным Порогом на десять дней дольше Серода, но принц-то тут пролежал пленником по крайней мере на шестнадцать дней дольше, чем она, да еще в дальних комнатах. Девушка протянула руку к его цепям и коснулась холодного металла. Отлично. Хотя бы это у нее в руках.

Вокруг, подползая, шелестели тени. Джейм чувствовала, как зашевелился на плечах Плащ. Змеи развернулись веером над ней и неподвижным принцем. Головы гадюк поднялись и закачались, их шипение отгоняло любую тень, подкравшуюся слишком близко. Под их прикрытием Джейм отомкнула держащие Одалиана замки.

Помогая ему подняться, девушка с удивлением обнаружила, что уже что-то ощущает. Казалось, что юношу охватила дрожь, растущая, когда она концентрировалась на ней. Протащила ли она его вперед или отправилась назад, навстречу? Тирандис не рассказал, какие фокусы со временем можно творить в этом Доме, он лишь упомянул, что она была слишком молода, чтобы научиться им. Что ж, теперь, возможно, она стала достаточно стара.

Затруднял побег сам Дом – очевидно, ему не хотелось отпускать людей. Они шли из комнаты в комнату, тени шуршали. За спиной, нечеловеческие голоса настойчиво перекликались друг с другом. Змеи шипели и извивались, их связанные узлом хвосты, неудобно сжимая, натирали шею Джейм. Вот с трудом миновали шаткие скользкие камни, вот обошли пустое, гостеприимно раскинувшееся кресло. А вот и зарешеченное окно, а там и арка. Теперь через внешние комнаты Дома – назад, в главный зал.

Джейм не сразу поняла, как глупо было с ее стороны не проверить вход во дворец с этой стороны. Такие двери могут быть видны не под любым углом, но имеют обыкновение исчезать, перемещаться или оказываться запертыми – а замочной скважины, конечно же, не бывает. К счастью, тут такого не произошло. Джейм и принц ввалились прямо в зал дворца.

В Каркинароте явно было не все в порядке. Пол сотрясала дрожь, по стенам ползли трещины. В конце зала, позвякивая, тяжело раскачивалась люстра. Хрустальные подвески дождем сыпались из облака известковой пыли.

Внезапно змеиные хвосты расслабились, и Плащ со шлепком упал на пол. Гадюки быстро разобрались друг с другом, распутались и заторопились обратно к сумеречному коридору, головы целеустремленно вытянулись, длинные черные тела сотрясала лихорадочная рябь. Джейм проводила их взглядом, но как только они скользнули в главный зал Мастера, пол затрясся вновь и дверь исчезла – как и все остальные признаки Темного Порога. Итак, с плацдармом Мастера Геридона в Ратиллене покончено.

Одалиан вскрикнул. Вокруг них стали падать куски штукатурки, с треском рухнула потолочная балка. На секунду Джейм ослепла, а поскольку больше ничего не чувствовала, то предположила, а не смерть ли это пришла, но тут пыль начала понемногу оседать. Они стояли по пояс в обломках. Кирпичи пролетали сквозь них так, словно их тут и не было вовсе.

«Чудесненько, – подумала Джейм. – Очередные осложнения».

Она выволокла принца, чувствуя, как с каждым шагом обломки набирают вес и мешают ходьбе. Но к этому в конце концов можно приспособиться. Следующий пласт штукатурки довольно болезненно ударил по плечу – своевременное предупреждение не стоять там, где разваливается здание. Теперь девушка могла обхватить Одалиана и покрепче. Она чувствовала его озноб даже сквозь толстую рубаху. Джейм стянула ее и набросила на его голые, трясущиеся плечи, несмотря на слабые протесты юноши.

– Слушай, – нетерпеливо сказала она ему, – когда я захочу, чтобы ты умер на моих руках, то дам тебе знать.

Он смущенно посмотрел на нее:

– Ты очень сильная, да? Настала ее очередь вздрогнуть:

– Трое, нет, просто слишком глупая, чтобы сдаться. Он покачал головой, пустые глаза наблюдали за чем-то в самой дали или глубине.

– А я никогда не был сильным.

– Ох, не беспокойся. Ты так долго держался молодцом.

Они, спотыкаясь, пробирались по шатающемуся дворцу. Пыль запорошила плечи, лезла в нос, заставляла чихать. Гобелены качались на стенах, вышитые принцы пытались ускакать подальше от опасности. Где-то вдалеке разбилось зеркало. Джейм не знала, какую дверь взломал Марк (а она надеялась, что это так и было), чтобы вывести всех отсюда. Лучшее, что можно сейчас сделать, решила она, – отвести Одалиана в покои Луры и уповать на то, что крыша по пути не рухнет им на головы.

К величайшему удивлению, крыша устояла, но еще больше Джейм изумилась, когда навстречу из внутренней комнаты выбежала сама Лура. Девушки уложили Одалиана в постель и навалили на него все найденные одеяла и часть настенных ковров тоже. Потом Джейм обернулась к Луре:

– Почему, во имя Порога, ты все еще здесь? Разве Серод… э-э-э, Серя… не сказал, что надо убираться?

– Ох, сказал. – Лура суетилась у кровати. – Но не могу же я уйти без моего принца, так ведь? К тому же этот гигантский кендар говорил, что если Одалиана вообще можно найти, то твое упрямство не позволит тебе вернуться без него.

– Марк? Он тут был?

В этот момент входная дверь распахнулась и в комнату ворвался золотой вихрь. Он сбил Джейм с ног, и они с Журом покатились по полу – барс рухнул на нее всем телом, хрюкая и мурлыча от несказанной радости встречи. Наконец она уселась и обняла котенка, а он, громогласно урча, облизывал щеки девушки.

– Руку отдал бы на отсечение – он по тебе соскучился, – раздался от двери голос Марка.

Джейм подпрыгнула и кинулась обнимать кендара. Марк тоже сжал ее, а потом одернулся. Его сдержанность удивила Джейм, но она постаралась не обращать внимания.

– Да где же вы двое были? – воскликнула она. – Я же обыскала все самые мерзкие углы!

– О, мы тоже побывали в странных местах, но я лучше расскажу об этом позже. Мы только что ходили на разведку к храму. Стены его начинают распадаться, разрушения множатся. Полагаю, милорд и леди, что надо уходить.

Леди. Слово обдало Джейм леденящим холодом.

– Серод разыскал тебя, – оглушенно произнесла она, – и рассказал, кто я.

Марк серьезно посмотрел на девушку:

– Да… миледи.

В это время Одалиан начал смеяться. Это был жуткий визг на грани истерики.

– Не надо! – заголосила Лура. – Ох, пожалуйста, не надо, не надо!

Принц держался за свой палец и тянул его – и тот поддавался, делаясь длинным и тонким, как белый червь.

– Совсем как жеваная ириска! Совсем как… – И опять взрыв ужасающего хохота.

«О бог», – подумала Джейм. Она не поспела вовремя. Тени Дома успели проникнуть в его тело и душу. Принц стал перевратом.

Одалиан принялся биться на кровати, все больше и больше запутываясь в одеялах. Джейм кинулась на помощь Луре, старающейся удержать его, и юноша выдернул из-за ее голенища нож. В следующую секунду Марк оттолкнул обеих девушек и опустился на колени рядом с постелью, мягко, но очень крепко сжав запястье молодого человека.

– Вот так, парень, тихо, тихо…

Одалиан перестал бороться и уронил нож. Падая, тот слегка оцарапал его руку. Лицо принца побелело.

– Извини, – прошептал он. – Я никогда не был сильным.

Он содрогнулся и обмяк. Лура завыла:

– Он умер! Ох, я знаю, он умер!

– Скорее в обмороке. – Марк переложил Одалиана обратно на кровать. – Так ему полегче, бедному мальчику.

Но Лура оказалась права.

– Не понимаю. – Марк перестал пытаться нащупать пульс и, обескураженный, сел. – На своем веку я повидал немало умирающих, многие уходили весьма необычным образом, но такого я еще никогда не видел. Я возложил бы вину на этот нож, но он же едва коснулся его.

Джейм подобрала белый клинок, уставилась на него и начала ругаться, тихо, неистово. Всю жизнь она знала о существовании трех могущественных предметов, обладающих великой силой, утерянных после Падения Геридона. Одну из них – Книгу в Бледном Переплете – она вот уже два года таскает с собой. Хоть это-то должно было ее убедить, что и остальное – не выдумка. Но всего час назад она носила Плащ из Гадючьих Кож, Даритель Жизни, и ей ни разу даже в голову не пришло, что же такое у нее на плечах; а теперь она держит в руках Костяной Нож, Зуб Смерти, прародитель всех Белых Ножей – самоубийц Кенцирата, чье малейшее прикосновение смертельно. Его не было с ней тогда, когда она подошла к постели Мастера и отрезала ему руку. На этот раз Бренди решил не рисковать. На этот раз она могла бы забрать жизнь Геридона.

Пока все это проносилось в мозгу Джейм, Марк переводил потерянный взгляд с нее на Луру и обратно. Вот дочь Каинрона бьется в истерике, а вот сестра Верховного Лорда, бормочущая такие страшные, бранные слова, половина которых ему и самому неизвестна. Но он слышит и еще кое-что: треск, скрежет и грохот, становящиеся все ближе. И пол не перестает вибрировать под ногами.

Джейм услышала тоже – и прервала проклятия на полуслове:

– Ну, дружище, ты был прав – время уносить ноги.

– Минутку. – Кендар приподнял тело Одалиана и обернул его расшитым золотом гобеленом. Потом вынул несколько горящих головней из камина и бросил их на кровать. Языки пламени тут же принялись лизать кружевную бахрому. – Теперь готово.

Наружный зал превратился в одну большую пещеру – дальние стены рухнули. Дворец разваливался на глазах. Энергия, вырвавшаяся из погибшего храма, волнами растекалась по дому, сметая все на своем пути. Волосы Джейм и шерсть Жура поднялись дыбом. Ей удалось предотвратить нечто подобное в храме их бога в Тай-Тестигоне, танцем направив безумствующую силу в новое русло, но здесь было уже слишком поздно. Оседали стены, ломались балки, меловая пыль ослепляла и душила. Марк шел впереди, неся Луру. Джейм вцепилась одной рукой в его куртку, а другой – в загривок Жура.

А вот и дверь – засов задвинут. Великан-кендар выбил ее плечом, и люди с барсом вывалились в теплую звездную ночь. Внизу раскинулся залитый огнями город Каркинор, а за ним – пустая сейчас полуночная равнина, на которой собиралась армия. И ни следа луны на небе – затмение началось.

За спиной застонал дворец. Глубокие щели прорезали камни, и стены, как во сне, стали медленно проседать вовнутрь. Островерхие башенки накренились и упали, в воздух взметнулись золотистые флаги. Здание корчилось, сгибалось, делаясь все ниже и ниже, утопая в себе самом, все внутреннее пространство заполнялось булыжниками. Грохот не прекращался, он был везде – в воздухе, в земле, ощущался каждой косточкой, – но и он в конце концов медленно, но безвозвратно умер.

Тишина.

А потом внизу, в городе, завыли собаки.

Глава 14 СОБИРАЮТСЯ СИЛЫ

Каскад: двадцать девятый день зимы

Каскад открылся перед Войском ранним утром двадцать девятого дня. Торисен осадил коня. Речная Дорога здесь резко уходила под уклон. Слева текла Серебряная, справа природа расположила большими уступами камни – Верхние Валы, прерывающие Большой Луг и врезающиеся в леса в двух милях позади. Горожане Каскада пасли тут обычно своих овец, но сейчас ни одна белая спина не бросалась в глаза – везде расстилалась лишь ровная зелень. По траве к Каскаду мчались тени заслоняющих солнце туч, а сам город возвышался на островах – Серебряная река сливалась здесь с Медлительной. Великий Каскад, ближайший остров, тянул к небу каменные шпили – то белые, то серые, смотря как упадет переменчивый свет. Напротив него возвышался другой, куда больший город, пестрящий сейчас палатками.

– Значит, принц все-таки сделал это, – сказал Торисен Харну. – Велико ли его войско, как думаешь?

Харн, прищурив глаза, вгляделся в склон:

– Девять, а может, и десять тысяч. Неплохо, с учетом того, что в Каркинароте нет регулярной армии. Посмотрим, сколько их останется, когда дела пойдут повеселее. Дилетанты. Хе.

Они ехали впереди, Войско тянулось следом. Тут река резко уходила на восток и возвращалась только через милю, опять присоединяясь к дороге. Ниже по течению, где Серебряная сужалась, ожидало множество переправ, соединяющих берег канатами и огромными лебедками. Там же стояли и лошади-битюги в полной упряжи, отмахивающиеся хвостами от мух, – они приводили лебедки в движение. Каскад извлекал любую, даже малейшую выгоду для себя из перевозки товаров по Медлительной из Каркинора, направлялись ли они на юг или север по Речной Дороге. Вскоре паромщики будут по уши заняты – шутка ли, перевезти целую армию на запад, к полю боя, – и уж несомненно, они за день заработают столько, сколько и за полгода не приходилось. Война весьма оживила деловую жизнь Каскада.

Сразу за переправами, там, где Серебряная встречается с Медлительной, вода разливалась в целое озеро, по которому было рассыпано около тридцати островков разных размеров – от таких гигантов, как Великий Каскад, до голых скал десяти футов в обхвате. Тысячи лет назад их избороздили пещерами, которые, возможно, служили жилищем какому-нибудь ныне забытому религиозному ордену. Работа была куда грубее, чем у Строителей, и куда древнее. Последующие поколения воздвигали стены, сперва каменные, потом деревянные. Нижние этажи соединялись каменными мостами. Два из них тянулись аж на пятнадцать футов, оканчиваясь деревянными подъемными мостиками. Над островами вздымались деревянные же шпили, соединенные наверху веревочными переходами. Развешанное на просушку белье трепетало на них яркими флажками.

Войско разбило лагерь на Большом Лугу напротив города. Палатку Верховного Лорда еще и поставить не успели, а Бур уже гнал его отдыхать. Он так беспокоился, а его лишь обругали. Пять дней прошло после кризиса, чуть не ставшего фатальным, а Торисен так и не понял (по крайней мере, на уровне сознания), насколько это было серьезно.

Фактически он почти ничего и не помнил о тех событиях и совсем ничего – о своих снах. Более того, он старался забыть все. Вполне достаточно, что нога больше не болит и он чувствует себя вновь в здравом уме, пусть тело немножко и расклеилось.

А так как лорд хотел все забыть, его несказанно раздражало, что Бур, Ардет и вольвер так пристально наблюдают за ним в последние дни. Даже Киндри слонялся неподалеку, стараясь, правда, оставаться незамеченным, и выглядел шанир настолько потрепанным, что Торисен чуть было не решился спросить, а как он себя чувствует. М-да, шанир. Странно все это, очень странно.

А тут Бур снова притащил, упрямец, горячее молоко с вином.

– Ты же знаешь, я ненавижу это месиво, – фыркнул Торисен.

– И тем не менее, милорд…

Торисен взглянул на булькающее в чаше молоко с комочками, на сладкое (чуть ли не еще более сладкое, чем сам напиток) выражение лица слуги и внезапно рассмеялся:

– Хорошо, Бур, хорошо. Довольно грубостей за один день, больше не буду.

Тут на пороге появился стражник и огласил прибытие принца Одалиана. Торисен направился во внешнюю комнату, чтобы поприветствовать правителя Каркинора, и вошел туда одновременно с ним. Принц немного помедлил в тени откинутого полога, Торисен тоже замешкался, непонятно отчего вдруг напрягшись, но потом заставил себя расслабиться – и гость тоже шагнул вперед. Какое бы впечатление ни создалось в этот краткий миг, когда тень легла на лицо Одалиана, оно вовсе не вязалось с этим стройным и робким юношей. Они официально поздоровались друг с другом и завели светскую беседу, а гонец тем временем отправился оповестить и собрать Высший Совет. Принц вновь поздравил Торисена с третьей годовщиной его пребывания Верховным Лордом. Торисен в свою очередь более чем осторожно поздравил принца со вступлением в брак с дочерью Каинрона.

– Я готов на все, что сближает Кенцират и Каркинор, – ответил Одалиан. – И я счастлив. Но я полагаю также, что еще более тесные узы могли бы принести значительную пользу нам обоим.

Торисен в целом согласился, думая о том, как разочаруется принц, обнаружив, насколько непрочно на самом деле его влияние на Каинрона.

– Что ты имеешь в виду, Светлейший?

– Милорд, – застенчиво начал молодой человек, – я подумываю о статусе законного союзника Кенцирата для моей страны.

– Но это же практически сделает вас нашим вассалом, – изумился Торисен.

– Согласится ли Совет признать нас союзниками?

– Нет. Нам не везет с ними. Некоторые люди сделали поражение моего отца в Белых Холмах поводом для предательства, – произнося это, Торисен осознал, что и сам не слишком-то жаждет упрочения связей, но, может быть, в нем говорит лишь жестокая горечь Ганса. Он постарается не быть предубежденным.

Одалиан задумчиво потягивал вино, потом вскинул глаза, словно ему только что в голову пришла хорошая мысль.

– А если потенциальный союзник согласится привязать себя кровью?

Теперь Торисен и вправду был ошеломлен:

– Светлейший, этот обряд давным-давно не проводится даже в самом Кенцирате. В любом случает тут нужен шанир, Связующий Кровью, чтобы все прошло должным образом. Иначе это всего лишь символическое действие. Но если ты пожелаешь пройти через него, – добавил он, стараясь быть честным, – это может впечатлить чтущих традиции членов Высшего Совета. Трое знают, что скажут на это твои люди. Подождем и увидим. Сперва надо победить в сражении.

Тут начали прибывать члены Совета. С принцем прежде встречался один лишь Каинрон. Он поприветствовал его с величественным снисхождением тестя, но, отступив, на миг растерялся. Что-то такое было в лице Одалиана, в его глазах… их цвет… нет. Конечно же, они всегда были серыми. Каинрон гордился своей прекрасной памятью.

Бур разносил вино и пирожные, когда в шатер ворвался лорд Даниор. Гонец не нашел его – он отправился на три мили вперед, на край обрыва.

– Рой виден! – закричал он с порога. – Он как… как черный ковер покрывает землю и над ним – черное небо!

Каинрон замер, пролив вино:

– Надо поднимать лагерь!

Даниор насмешливо посмотрел на него:

– О, Рой не доберется сюда до завтрашнего утра. У нас куча времени… Но, Тори, тебе стоит на это посмотреть!

Торисен опустил чашу с так и не попробованным молоком.

– Думаю, всем нам стоит, – мрачно ответил он. Через десять минут на юг поскакала весьма внушительная процессия. При каждом лорде ехали его телохранители – от десяти людей Даниора до пятидесяти Каинрона. К кавалькаде присоединилась и охрана Одалиана, и двадцать кадетов Торисена – все старались не привлекать к себе внимания. Харн наверняка внушил им, чтобы не становились на пути Торисена, боясь, как бы он не прогнал их в последнюю минуту.

Дорога бежала вдоль реки, к началу Менделевых Лестниц, но люди съехали с нее и неслись по лугам. Торисен довольно часто бывал здесь, путешествуя из Заречья в Южное Войско и обратно, но никогда не рассматривал местность в качестве вероятного поля боя. Теперь ему казалось, что он видит все вокруг в первый раз. Между верхними и средними полями разместились еще одни каменные ступени, называемые, естественно, Нижними Валами. Уступы были очень круты, в некоторых местах ступени падали аж на шесть футов. Поле у южного края сужалось, как горлышко бутылки, стенками у которой служили река и лес.

Вот этот-то лес и взбудоражил Торисена. Во-первых, даже когда люди приблизились, трудно было рассмотреть отдельные деревья – словно их покрывал туман. А кролики, бросившиеся из-под копыт лошадей под покров чащи, в последний момент остановились, словно налетев на невидимую стену.

За горловиной лежал маленький нижний луг, упиравшийся в каменную твердь обрыва. Здесь начинались Менделевы Лестницы, на одном уровне со Старейшим Островом, расщепляющим реку на два канала. Узкий западный рукав спускался двумя водопадами, первый в ста футах над вторым. Второй, у края скалы, отвесно падал в кипящий котел пенной воды у подножия Водопадов. Два крутых пролета ступеней следовали за потоком, разделенные участком земли на границе первого водопада. Ущелье было около ста пятидесяти футов шириной, а лестницы – футов сорок. Плакучие ивы свешивали ветви в серебряных слезах брызг по обеим сторонам.

За деревьями, за вторым высоким водопадом, скала образовывала каменный выступ, нависший над равниной. Вольвер припал к земле на его краю, ветер яростно трепал шкуру. Торисен спешился, подошел к обрыву и встал рядом с другом. Остальные последовали за лордом.

Безбрежная южная долина распростерлась в трехстах футах под ними. Слева, вдоль изгибающегося утеса, по берегу омывающей его Серебряной, сворачивающей на юго-восток, трава и деревья стояли зелеными. Дальше к югу желтели пятна засухи. А еще дальше – и все-таки пугающе близко – земля становилась черной. И эта чернота двигалась. Она ползла медленно, как расплывающееся пятно, иногда от нее отделялись тонкие струйки, но все-таки она перемещалась единой массой в милю шириной, а конец ее терялся из виду. Грозовые тучи вились над Роем. Все небо на юго-западе стало ночным, лишь иногда его прорезали внезапные вспышки молний. Во мгле шторма тьма на земле блистала миллионами факелов. Рокот грома, как опасное бормотание, долетал до людей у обрыва, даже несмотря на шум Водопадов.

– Да, – сказал Брендан, – теперь впечатляет. Так, средненько. И что мы будем со всем этим делать?

– Пойдем по домам? – предположил вольвер, не поднимая головы.

– Заманчиво, но неприемлемо. Думаю, Торисен, ты был прав: эта толпа – нож у нашего горла. Лучше встретить ее здесь.

– Да, но что мы можем сделать? – задребезжал раздраженный голос Каинрона. – Неплохая шуточка – затащить нас в эту чертову даль и ткнуть такое нам в лицо.

– Как я вижу, – медленно произнес Торисен, – у нас три шанса удержать их…

– На Лестницах, – предположил Даниор.

– На нижнем лугу, – продолжил Кори из Комана.

– На первом валу, – закончили вместе Эссен и Эссир. Торисен улыбнулся этому пылкому хору:

– Да. Если они доберутся до верхнего луга, нас наверняка просто затопит – а это нам совсем ни к чему. Пороги и каменные барьеры у подножия лестниц должны помочь.

– Я погляжу, – сказал Харн и отправился исполнять задуманное.

Кирен, нахмурившись, смотрела вниз на равнину:

– Да, но сколько времени мы сможем их удерживать? Их же столько… Я, конечно, не очень знаю эти водопады, но, сдается мне, если даже они просто продолжат наступать, то в конечном счете все мы пойдем на корм псам.

– Возможно, было бы лучше, – пробормотал Рандир, не глядя на нее, – чтобы те, у кого нет опыта, держали язык за зубами.

«Ого, – подумал Торисен, бросая на них косой взгляд. – Она уже пробрала насквозь элегантную шкуру своего дядюшки, а он так и не догадался, что она ему вовсе не внучатый племянник».

Ардет тоже смотрел на равнину, исполненный собственных черных мыслей. Теперь он повернулся к Рандиру:

– Мой дорогой Кенан, полагаю, ты должен прислушиваться к вежливым высказываниям, пусть и новичка, даже если они тебя и расстраивают. Мальчик совершенно прав: мы можем только задержать их на время. Мне кажется, что наша единственная надежда – как-нибудь повернуть их обратно или даже в сторону. Этот обрыв тянется на добрых пять сотен миль в обоих направлениях. Если Рой свернет на запад, то окажется у порога Кротена или даже у Карнида; если на юго-восток – там Некрен. Даже если бы у меня было три миллиона людей, я не захотел бы стаскивать короля Горы с его собственного холма – да и вообще встречаться с ним, если уж на то пошло. Но главным вопросом остается: как нам повернуть их?

– Перебить такое количество, чтобы остальные захотели сдаться, – предложил Даниор.

– Сомневаюсь, что гибель даже миллиона сильно обескуражит их, – сказал Торисен. – Помни, что Рой – это пестрая коллекция разнообразнейших племен, которые прежде только и делали, что преследовали и поедали друг друга. Если бы мы знали, что сплотило их сейчас, то могли бы ударить по этому. Надеюсь, что мы выясним это в битве – и не опоздаем.

Одалиан как-то дернулся при этих словах, и Торисен уловил его движение, но когда лорд повернулся, принц лишь вежливо улыбнулся ему:

– Такие умозаключения вне моего понимания. Возможно, лорды воспользуются моим гостеприимством и продолжат обсуждение в моем лагере?

– Скачите вперед, – сказал остальным Торисен. – Я догоню.

Все удалились, оставив Верховного Лорда и вольвера в молчании наблюдать за долиной с продуваемого ветром выступа. Охранники Торисена ожидали на почтительном расстоянии.

– Ты никогда не командовал раньше действительно большим сражением, да? – спросил наконец вольвер.

– Таким большим? Ни я, и никто другой. Но ты, конечно же, прав. Я был всего лишь сотником в Уракарне. А потом в Южном Войске все было довольно тихо, и мы никогда не любили обсуждать битвы. – Он вздохнул. – Кажется, целая жизнь прошла с тех пор, как мы в последний раз сидели в сторожевой башне, споря об этике любви и войны.

– Сейчас по-другому. – Вольвер все еще смотрел вниз. – Это – реальность.

Торисен фыркнул:

– Кому ты говоришь.

Он почти уже повернулся, чтобы уходить, и приостановился, глядя на расщепляющий Серебряную остров. Еще более высокий водопад за ним наполнял воздух туманом брызг и грохотом. Он кидал блики на уступ, где стоял лорд, но еще больше – на сам остров. Бессчетные тысячелетия назад чьи-то руки вырубили из него гигантское лицо. Гладкий лоб доходил до самых зарослей деревьев на вершине – эдакая стоящая дыбом зеленая шевелюра, подбородок терялся в бурлящей пене. Не меньше трехсот футов. Кто-то говорил, что к этому причастны основатели Каскада, однако же все было наоборот – Каскад вырос под этим каменным взглядом. Возможно, лицо было королем, возможно, богом. Вода и ветер лишили его выражения и возраста.

– Лютый, когда-то давно, когда мы говорили о Водопадах, ты сказал, что, если мы когда-нибудь выберемся сюда, ты покажешь мне нечто очень старое и весьма необычное.

Вольвер заворчал:

– Я, должно быть, был пьян.

– Угу. И сильно. Я бы не стал тебе напоминать, но ты же видишь, с чем мы столкнулись. Если здесь есть хоть что-то, за что можно уцепиться, я хочу знать.

– Не представляю, как оно может помочь. – Лютый встряхнулся. – Ну да ладно.

Они отправились обратно той же дорогой, что и пришли, вольвер трусил рядом с Ураганом, телохранители держались поодаль. Торисен не удивился, увидев, что его ведут к лесу. Ураган прошел около ста футов под сомкнувшимися ветвями, прежде чем остановился – его окостеневшие ноги отказывались шагать дальше. Вольвер ухватил уздечку. Он медленно провел большим пальцем по морде жеребца, в последнюю секунду повернув острый ноготь так, что он впился коню в нос, оставив каплю крови, которую Лютый щелчком сбросил на землю. Ураган затряс головой, возмущенно чихнув.

– Ты и со мной сделаешь то же самое? – спросил Торисен.

– И отправлю тебя завтра в бой с перевязанным носом? Бур мне этого никогда не простил бы.

– Вам лучше подождать здесь, – обратился Торисен к охранникам.

Они недовольно переглянулись.

– Милорд. – сказал старший, – если мы выпустим тебя из виду, Харн-Удав прибьет наши уши к ближайшему дереву.

– И все-таки вам лучше подождать.

– Да, милорд, – с несчастным видом ответил стражник.

Торисен и вольвер пошли дальше. Место навевало необъяснимый страх, тусклый свет проникал сквозь толщу листвы, между серых стволов клубился туман. Несмотря на близость Водопадов, ни один звук не доносился сюда. Шелестел папоротник. Копыта Урагана тонули в толстом слое опавших листьев и мха. Впереди маячил утес. Случайные прорехи в покрове листвы кидали отблески на его лесистую вершину. Вот стоит голое дерево-«хозяин». Когда они приблизились, из тумана выпорхнула стая бледно-зеленых листочков с золотыми прожилками, рассевшихся тут же по ветвям. Рядом в скале темнело углубление, природное или рукотворное – трудно сказать. От края до края отверстия было около ста футов, а в глубину – чуть побольше. По форме дыра напоминала яйцо с открытым верхним острым концом. Папоротник устилал пол, туман служил крышей. Вольвер, съежившись, остановился на пороге впадины.

– Это сердце леса, – сказал он. – Священная земля.

Его голос вызвал в дыре призрачное эхо, словно привидения подхватили слова и шепотом стали передавать их от стены к стене.

– Странно, определенно странно, – сказал Торисен. – Но для кого священная?

– Для людей скал и камней, построивших Каскад и вырубивших Старейший Остров, бывших здесь хозяевами задолго до того, как пришли твои предки, до того, как мои научились ходить на задних лапах. Есть легенда, что они завлекали сюда своих врагов… и закрикивали их до смерти.

– Как?

– Понятия не имею. Это всего лишь старая сказка. Об этой дыре есть много историй, и все весьма скверные. В Ратиллене когда-то пробудились ужасные силы – боги, демоны, я не знаю. Наши слова для них не подходят. А в таких местах, как эти, они еще спят. – Он, ощетинившись, попятился, прижимаясь к земле. – Идем, Тори. Мы не принадлежим этому месту. И никто уже не принадлежит.

Торисен вздохнул:

– Полагаю, нет. Плохо, очень плохо. А я надеялся, что мы сможем как-нибудь его использовать. – Он начал отворачиваться, но вдруг вскинулся. – БУУУ! – заорал он во весь голос в отверстие.

– Ой! – взвизгнул вольвер и взвился футов на пять в воздух, приземлившись на землю волком с горящими глазами и поднявшейся дыбом шерстью.

Эхо двух этих криков громыхнуло во впадине, распавшись на дикую какофонию звуков, один за другим медленно увядающих.

Вольвер выполз из-под папоротников:

– О боги, Тори, не делай так больше!

– Извини. Просто проверка.

– Проверка чего?

– Не знаю. Чего угодно. Но ты был прав: нам тут делать нечего. Идем воспользуемся гостеприимством Одалиана. Может, он чем-нибудь ободрит нас.

Они ушли, но слабое эхо их голосов осталось, бормоча внутри утеса, и песок неуловимо осыпался так, что на стенах впадины обозначились смутные, уходящие фигуры ростом с человека и волка.

– Ты осознаешь, – спросила Джейм, ворочаясь, усаживаясь поудобнее на мешке с картошкой, – что прошло всего лишь двадцать шесть дней с тех пор, как мы покинули Тай-Тестигон? Тогда был третий день зимы. Седьмой-восьмой мы провели в Пештаре, в Безвластиях оказались на одиннадцатый, а в Каркинароте – на двенадцатый или тринадцатый. Значит, во дворце мы были дней четырнадцать. Поразительно. А ты так и не рассказал мне, как провел там время.

Марк поглядел на нее снизу вверх с тюка соломы, на котором растянулся в полный рост. Жур прикорнул подремать рядом. На секунду Джейм испугалась, что он укажет ей на то, что и она поведала ему не больше.

Во-первых, до сих пор еще не представилось удобного случая. Людям, выбравшимся из рассыпавшегося без видимой причины дворца, остальные почему-то склонны задавать разные вопросы. А поскольку ни Джейм, ни Марк отвечать ни на что не собирались, а Лура вообще была не в состоянии, они спрятались до поры в декоративном саду на склоне, пока горожане карабкались на холм поглазеть на развалины. Когда толпа стала достаточно большой, четверо беглецов под ее прикрытием быстро спустились в город и нашли весьма уютную гостиницу, где и разместились на ночлег.

Поутру Лура уже щебетала безостановочно, но двое других обнаружили, что между ними пролегла странная сдержанность – возможно, новые отношения высокорожденного и кендара. Однако они могли обсудить текущую обстановку – что и сделали. Обоим казалось, что чем скорее они доберутся до Водопадов, тем лучше. Проще всего было спуститься на барже по Медлительной до Каскада. Город на острове делал запасы на случай, если Рой прорвется и они окажутся в осаде, так что баржи отходили от причала Каркинарота каждый час. Трое кенциров купили себе места на одной из них, и теперь их путешествие подходило к концу.

В каком-то отношении это были два чудесных дня. Баржа, которую буксировали тягловые лошади, плыла вперед сперва вдоль зеленых полей, потом между скалистых утесов. По каждому берегу, тяжеловесно ступая по старым, много раз хоженым тропам, трусили по три невозмутимых битюга, привычных к такому труду. Чем быстрее неслась река, тем важнее становилась их роль тормоза. Через равные промежутки времени их меняли, к облегчению наездников с почтовых станций. Примерно каждые два часа навстречу путешественникам вверх по реке тянули пустую баржу. Лишь только такая показывалась, матросы кидались к стойкам, стараясь как можно выше поднять буксировочные тросы, чтобы лошади не столкнулись и не запутались.

Лура наслаждалась каждой минутой водной прогулки. Она так быстро оправилась от смерти Одалиана, что Джейм сперва думала, а не свихнулась ли девочка. Но, поразмыслив, она решила, что Лура просто не способна ни о чем думать серьезно, за исключением разве что брачного контракта. За два дня Лура обегала каждый закоулок баржи, носясь везде в своей развевающейся красной юбке, как язычок пламени, попадая во столько переделок, сколько и невозможно представить на таком ограниченном пространстве. Судовая команда не знала, смеяться ли им или бросить девчонку за борт. В данный момент она сидела на носу баржи, кидаясь в лошадей яблоками.

Джейм хотелось бы относиться ко всему так же легко, как Лура, но она не желала бы ее участи. Путь завершается. Вскоре они с Марком окажутся в многолюдье и опять не смогут поговорить, а ведь есть вещи, которые им непременно надо обсудить.

«Сейчас или никогда», – решила Джейм и спросила кендара о его пребывании во дворце, постаравшись, чтобы это прозвучало словно невзначай.

– Четырнадцать дней? – повторил он. – Мне показалось, что их было меньше, но, подумав, я сказал бы, что, пожалуй, и больше. Что ж, миледи, дело было так: я проснулся в очень необычной комнате. Пол в ней не достигал стен, а из ямы доносился отвратительный шум, будто глухонемой пытался ругаться.

«Клетка без решеток», – подумала Джейм, но не перебила. Может, если она будет внимательно слушать его историю, Марк забудет, что говорит с высокорожденной.

– Не знаю, сколько я там просидел, – медленно продолжал он. – Время ведет себя как-то не так, когда не видно солнца или луны. Знаю только, что очень захотелось есть и пить. Жур отыскал меня там. Бедный кот сидел по ту сторону и кричал до тех пор, пока не охрип. Я решил поспать немного, чтобы собраться с силами и попытаться перепрыгнуть к нему, но когда я проснулся, он дремал, свернувшись калачиком возле. Кто-то перекинул через яму дощечку.

«Бренди, – сообразила Джейм, – а возможно, и сам Тирандис». Но вновь ничего не сказала.

– Итак, мы перешли яму, и я спихнул в нее наш мостик, чтобы тот, кто посадил меня туда, поломал голову. Потом мы долго бродили где-то, даже не спрашивай где. Вокруг все было таким серым, таким… мертвым. Каким-то образом мы выбрались во дворец и отправились на поиски храма. Нашли его, и я взломал дверь. – Он помедлил, вспоминая. – Все жрецы и служки были там.

– И ты сказал: «Мертвы, они все мертвы», – выпалила Джейм.

Кендар уставился на нее:

– Да, сказал, но откуда…

– Я слышала тебя, или, скорее, я слышала то, что слышал Жур. Интересно. – Она наклонилась погладить барса, который, не раскрывая глаз, с наслаждением потянулся. – Я не знала, что наша связь может работать так. И они были…

– Мертвы? Да. Без сомнения. Я бы предположил, что их заперли там без еды и питья, а когда они ослабели, над ними поработала еще и энергия храма. От них немного осталось, когда я пришел. Когда я предал их огню, они вспыхнули, как сухие щепки. Потом мы с котиком походили еще немного, пытаясь отыскать твой запах. Думаю, прошло немного времени, но этот проклятый дом все время как-то изменялся. Неприятно это было. Мы нашли кухню и леди Луру. А потом тот мальчик, которого ты назвала Серодом, нашел нас.

Он замолчал. Джейм не отрывала взгляда от своих рук в черных перчатках, стиснувших колени.

– Между нами никогда уже не будет так, как было, да?

– Нет, женщина. Разве такое возможно? – Внезапно он перекатился и положил свои руки на ее. – Ну, ну что ты, пободрее. Нам просто надо прийти к новому равновесию – и мы, несомненно, его установим. Дай только время.

Джейм взглянула на него со слабой, почти робкой улыбкой.

В это самое время к ним подлетела Лура, возбужденно крича и показывая на северный берег, – он круто обрывался, как упавший занавес. А луг позади был усыпан яркими палатками, набитыми солдатами. Над самым большим шатром из пестрого, кричащего шелка, возвышающимся в центре поля, как дворец, реяли цвета принца Одалиана.

Теперь и лошади потянули баржу с новыми силами. Струи воды забурлили за кормой. Впереди показался Каскад, крайний восточный остров его застыл прямо посередине Медлительной. На переправах ждали люди. Битюги достигли конца пути. Все шестеро практически повалились на землю, пока наездники травили канаты. Тяжелая баржа закачалась на воде. Если бы веревка порвалась или лошади потеряли опору, судно могло бы врезаться в остров или течение утащило бы его вниз по Серебряной к Водопадам. Они стояли впритык к острову. Тягловые канаты баржи крепились к вороту и наматывались на лебедку, удерживая судно, как якорь. Судовая команда тянула их в свою сторону. Толчок, крик – и путешествие окончено.

Они прибыли в середине дня. Марк и Лура полагали, что направятся сейчас же в расположение Войска, но Джейм колебалась. Из того, что она успела услышать на берегу, она узнала, что Тирандис все еще прикидывается принцем. Фактически в эту самую минуту он принимает у себя в лагере кенцирских лордов. Неужели Серод предал ее? Она с самого начала сомневалась в нем, но полагала, что раз он рассказал об Одалиане Марку и Луре, то скажет и ее брату. Должен же был Серод дать какие-то объяснения Марку, а то кендар никогда не выпустил бы его из дворца с Разящим Родню. А какие объяснения лучше правды? Но когда Серод говорил Марку, что она просила его предупредить Верховного Лорда, он не сказал, что сделает это, как ничего не пообещал и ей.

С другой стороны, даже если Серод и передал сообщение и Меч брату, Торисен наверняка не станет ничего предпринимать против переврата по крайней мере до конца битвы, когда уже отпадет нужда в армии Каркинора. В таком случае ее внезапное появление может нарушить планы Верховного Лорда, и, возможно, непоправимо. Нет, слишком большой риск. А сейчас надо найти приют на ночь.

Это оказалось весьма трудно. Каскад считался неприступным, тем более когда подняты мосты, так что народ стекался сюда в поисках убежища со всей округи радиусом в двадцать миль. Путешественникам по чистой случайности удалось раздобыть комнату в единственной башне самого южного острова. В ней едва мог развернуться Жур, а кирпичные стены кончались гораздо ниже – стоило ветру чуть набрать силу, деревянная башня трещала и покачивалась. Это пристанище стоило им всех оставшихся денег и половины жемчужин с корсажа Луры.

Еще несколько блестящих побрякушек обеспечили им ужин: по миске ухи, вафли из щуки и лососевый пирог. Кушанья кенциры смочили бутылью речной воды – хозяин гарантировал, что она набрана в верхнем течении. Марк ел в комнате, а Джейм и Лура рискнули устроиться на шатком балкончике, болтая ногами в тридцати футах над Серебряной. В четверти мили вниз по реке начинались пороги, перед ними стоял пост корабельной охраны, и через реку был натянут толстый канат – для остановки случайно сорвавшихся барж.

Смеркалось. На западном берегу начали вспыхивать сторожевые костры в лагере Войска, а на небе – звезды.

– Затмение все еще длится, – заметила Джейм, глядя вверх. – Когда мы с Тори были детьми, мы иногда не спали целые ночи, ожидая, когда же вновь появится месяц. Наш старый наставник Анар говорил, что если он не вернется, значит, Темный Порог проглотил луну и теперь начнет одну за одной пожирать звезды.

– Солдаты говорили то же, – сказал Марк. – Так уже случалось в других мирах перед тем, как мы потеряли их. – Он засопел. – М-да, радостные мысли накануне сражения.

– Я устала, – проныла Лура. – Кто займет кровать? Постель была только одна – соломенный тюфяк на полу. Джейм засмеялась:

– Я пойду на улицу оглядеться, а вы двое можете тут за нее подраться. Только оставьте уголок Журу.

Обычно город поднимал два разводных моста на закате, но сейчас они были опущены – Каскад обслуживал каждый лагерь всем, чем угодно, лишь бы заграбастать напоследок еще немного солдатского золота. Людей с западного берега было немного, но узкие переходы и мостики так и кишели каркинорцами.

Факелы отражались в бурлящей воде. Из тесных, битком набитых комнатенок доносились взрывы хриплого смеха, а из темных углов – неожиданные вскрики. Воздух пропитали запахи жареной баранины и пива, но над всем витал другой аромат, резкий, как пот, пьянящий, как вино. «Так вот на что это похоже», – подумала Джейм, пробираясь в толпе мужчин, знающих, что завтрашний день может стать для них последним.

Они с Журом взобрались на верхние подвесные мостки, там к ним пристали несколько солдат, говорящих на южном наречии, которое Джейм почти не понимала, – но с намерениями очевидными; однако было еще слишком рано, и «настаивать» они не посмели. Так что девушку с барсом оставили в покое, и они качались над огнями, смеясь, как зрители на представлении.

Каменная дорожка, соединяющая мосты и острова, в Каскаде более всего походила на улицу. Джейм и Жур пошли по ней. Чем дальше на север они забирались, тем богаче и тише становился Каскад. На крайнем острове, Великом Каскаде, жили высшие классы общества, там было множество домиков, башен и извивающихся тропок – столь узких, что два человека не могли разминуться на них. Все двери и окна были закрыты, хотя сквозь щели пробивался свет. Джейм и барс проскользнули мимо, пробираясь к центру Великого Каскада, – там в острове была пробита яма шириной в двести футов, заполненная землей. Здесь росли трава, цветущие кусты и карликовые фруктовые деревья, но сейчас их не было видно, поскольку парк заполонили овцы, ожидающие, когда придет их час сыграть свою роль в осаде – роль жаркого.

Джейм перегнулась через каменные перила. Наверху ярко сияли звезды, но отсутствующая луна как бы говорила: «Возможно, ты уже потеряла больше, чем догадываешься».

Могла ли она потерять то, чего никогда по-настоящему и не имела: свой народ, свое место, своего брата? Что, если Тирандис победил? Он все еще следует приказам своего Мастера, но старается делать это таким окольным путем, который ведет только к неминуемому падению Геридона. Девушка знала глубину его ума и силу воли. Несмотря на все препятствия, он прекрасно проведет битву, возможно даже лучше, чем это сделал бы Торисен, с учетом характера врага. Может, и хорошо, если бы Тирандис победил, если бы она дала ему выиграть… Но нет, конечно же нет. Это всего лишь тьма опять взывает к ней, шепчет, что Тирандис уже позаботился о ней лучше, чем Торисен. Возможно, То-рисену никогда не сравниться с ним. Да, она хочет принадлежать, но уж точно не ценой жизни брата. В любом случае, если Тирандис победит и она снова попадет в его руки, он наверняка либо отошлет ее назад Мастеру, либо убьет; желательно последнее.

Стадо в саду почуяло запах Жура и стало тревожно топтаться, пытаясь отступить. Овцы, овцы… дуры.

Она не представляла, как определить, предал ли ее Серод, если только не спросить самого Тори; но этого делать не следовало. Его сейчас окружает множество людей, включая и лжепринца, – как объяснить им внезапное появление сестры, да еще принесшей такую опасную информацию? Допустим, Серод добрался к нему, тогда ее присутствие сейчас ни к чему. А если нет, что тогда? Жизненно важно, чтобы Верховный Лорд узнал о Тирандисе до кровного ритуала, если предположить, что они зайдут так далеко. Если Серод – изменник, то теперь, по-видимому, о предстоящей подмене знает еще один человек. Может ли кенцир стоять в стороне, зная, что Торисен идет на гибель? Немыслимо, но все же… все же…

Эти два дня Лура болтала безостановочно. То, что она говорила, имело не больше веса, чем сахарная вата, но и из этих путаных слов можно было извлечь общее представление о политике Заречья. Из описаний девочки становилось ясно, что главный враг папы на Водопадах – не Рой, а Торисен. Забыв, с кем она разговаривает (если она вообще когда-нибудь знала), Лура выложила всю подноготную стычек Каинрона с выскочкой – Верховным Лордом. Имя милорда Каинрона, решила Джейм, звучит довольно отвратительно, можно сказать даже как-то братоубийственно, но наверняка даже он…

Мысли бежали по кругу, снова и снова.

– Проклятие, – сплюнула она, резко обрывая их. В голове путаница из-за множества неизвестных факторов, а поверх них красной нитью бежит страх. Так или иначе, скоро она вновь, после стольких лет, увидит брата, и уже одна эта мысль погружает ее в состояние, близкое к панике.

Жур стоял на задних лапах, опершись передними и подбородком о перила рядом с рукой девушки, его нос подрагивал от запаха «дичи». Теперь же он поднял опаловые и круглые, как пропавшая луна, глаза и вопросительно хрюкнул.

– Все нормально, мальчик, все нормально. – Джейм почесала барса за ушком. – Я просто глупая. Пойдем поспим немножко.

Каркинорцы продолжали прибывать в Каскад, шум усилился. Люди перекликались на расстоянии. Когда Джейм с Журом приблизились к извилистой главной улице, гул перешел в песнопения и скандирование – одно слово повторялось вновь и вновь, – Джейм поняла какое – южный диалект все-таки не во всем расходился с восточным.

– Светлейший! – выкрикивали солдаты. – Светлейший! По улице шествовал подставной принц Одалиан. Рядом с ним шел Торисен.

Джейм отскочила в тень башни. Она видела брата всего лишь мгновение, но запомнила каждую мелочь. Темные волосы, разворот плеч, то, как он двигался… Все было так странно и так знакомо, – она словно поймала случайное отражение в зеркале. Даже эта кривая улыбка, с которой он обратился к Одалиану…

Торисен не смотрел бы так, если бы Серод рассказал ему, кто его спутник. Он не знает. Не знает.

За принцем и Верховным Лордом следовали дворяне Каркинора и высокорожденные Кенцирата. Один из них привлек внимание Джейм – он был одет куда пышнее остальных, и как же жалко смотрелись на нем роскошные наряды. Из толпы к нему кинулась тоненькая фигурка, что-то шепнула на ухо и вернулась к свите. Это был Серод. Его беспокойный взгляд ощупывал улицу, мосты, переходики и наткнулся на Джейм. Секунду они смотрели друг на друга. Потом он попятился, растворился в толпе и исчез вместе с удалившейся процессией.

Джейм застыла на месте – ей потребовалось пять-шесть глубоких вдохов, чтобы прийти в себя. Она не знала, к какому высокорожденному обращался Серод, но его намерения очевидны. И теперь он знает, что она в Каскаде.

– И почему это мы всегда впутываемся в целый клубок передряг? – пробормотала девушка, обращаясь к Журу. – Держись поближе.

И они побежали к своему временному пристанищу.

Серод пробыл в Каскаде несколько дней, дожидаясь Войска и борясь с собственной совестью. В его жизни всегда была одна цель: добиться прочного места в Кенцирате. Его кенцирская кровь жадно требовала этого. Но половинка матери-южанки означала, что вряд ли он когда-нибудь добьется успеха. Он прекрасно знал это, но надежда отказывалась умирать. Он подхватывал на лету любую крошку одобрения, случайно оброненную лордом, и, наверное, будет делать это всегда, ненавидя себя все больше и больше.

Горькая мысль, особенно теперь. Впервые кто-то действительно доверился ему. Да, у нее был небольшой выбор, но она все-таки сделала это и отказалась называть его треклятой кличкой. Никогда раньше никто не давал ему возможность хоть немного уважать себя. Ему было приятно думать об этом, но затем он вспомнил о том, что должно за этим последовать.

«Но это не предательство», – неистово напомнил он себе. Он не давал слова, значит, и ничего ей не должен. Серод знал формы чести. Если подумать, то он ничего не должен и своему лорду, потому что «его лорд» никогда не давал Сероду права считать его таковым. Даже у угонов больше шансов когда-нибудь быть принятыми в дом.

Но, может быть, теперь-то все и изменится. Сестра Торисена дала Сероду информацию, которая может предоставить его хозяину огромную власть и, возможно, даже сделать его Верховным Лордом. Уж это чего-то да стоит. И, возможно, Серода наконец-то признают.

Итак, он ждал своего шанса, шепча в ухо Каинрону, и тут увидел на мостике Джейм.

Шатер Каинрона стоял рядом с мостом, соединяющим Каскад с западным берегом Серебряной. Это было нечто огромное, со множеством внутренних закоулков, – палатка, больше похожая на полотняный лабиринт. Каинрон прошел в свои покои, налил себе вина (не предложив Сероду ни капли) и сел.

– Ну, к делу, – сказал он, откидываясь в кресле. Серод втянул в грудь побольше воздуха. «Слишком поздно отступать», – в отчаянии подумал он и рассказал Каинрону все, что случилось в Каркинароте. Когда он закончил, Каинрон фыркнул:

– Хорошая сказка.

Серод почувствовал, как краснеют его бледные щеки:

– Милорд, я не лгу.

– Мне? Конечно же нет, будь ты даже еще большим дураком, – процедил он, прикрывая глаза тяжелыми веками. – Итак, юный принц – самозванец, переврат, не меньше, пришедший за кровью нашего прелестного Верховного Лорда. Прекрасно. Позволим ему ее получить. А потом посмотрим, кто будет дергать за веревочки, Геридон или я. Но сестра… Хм, это очень интересно. Она могла бы быть чрезвычайно полезной… в нужных руках.

Он несколько секунд помолчал, уголки его тонких губ начали подниматься. Серод без труда следил за ходом его мыслей. Больше, чем что-либо, Каинрону нужно было хоть какое-то кровное родство с Норфами, чтобы иметь право претендовать на место Верховного Лорда. Эта никому не известная девчонка, если отдать ее одному из сыновей, даст лорду столь необходимого внука, а если не отдавать, возможно, даже и сына. Серод пришел к такому заключению намного быстрее Каинрона, но постарался не думать об этом. Не время для сомнений, ставки слишком высоки. Серод сглотнул.

– Лорд, – сказал он, – если ты хочешь эту девушку, я могу дать тебе ее. Она здесь, в городе, я видел ее двадцать минут назад.

– Ну что ж. – Глаза Каинрона открылись. – Ну что ж. – Он поднялся. – Тогда мне лучше самому пойти и познакомиться с ней. И чем скорее, тем лучше, а? А ты тем временем принесешь меч. А, да. – Он швырнул на стол пригоршню монет – достаточно, чтобы отправить Серода обратно в Каркинарот. – Ты заслужил каждый грош, Серя.

– Пожалуйста, не называй меня так. Каинрон недоуменно взглянул на него:

– Почему нет? Это же твое имя, не так ли? – И он отправился в глубь палатки, не дожидаясь ответа.

Серод застыл на месте, слегка покачиваясь, и стоял, пока не вошел слуга.

– Ты решил заночевать здесь? Иди отсюда, ты слышишь – вон, быстро, и забери свои деньги.

Ничего не видя, Серод сгреб монеты и вышел. Он не мог даже дышать. Каинрон никогда не признает его. Годами он позволял себя использовать, и никакой награды, кроме вот этой, ему не предлагали – и никогда не предложат.

Юноша стоял в темноте у реки, его быстрый ум перебирал новые возможности, убивая старые надежды. Но разум и воля оказались попрочнее желудка – Серод поспешно отыскал куст погуще и скорчился за ним.

Мимо прошли четыре кендара и невысокий человек, закутанный в плащ. Серод легко узнал Каинрона, несмотря на переодевание. Когда пятеро ступили на мост, Серод выскользнул из тени и незаметно пошел следом.

Джейм и Жур добрались до своей каморки минут через двадцать. Даже на подвесных дорожках сейчас толпится народ. Это напомнило Джейм Тай-Тестигон во время Бала Шутов, когда люди насмехались над богами и ничего не считалось грехом. Горожане запирали двери и захлопывали ставни. Наверняка многие уже жалели, что разводные мосты в эту ночь остались опущены.

Джейм застала Марка невозмутимо полирующим свою боевую секиру при свете свечи, Лура спала на тюфяке напротив.

– Снаружи становится весело, – спокойно сказал он. – Не слишком-то много дисциплины у этих иностранцев.

– Дела всегда оборачиваются к худшему быстро. Слушай, Марк: я хочу, чтобы ты забрал Луру и отвел ее в лагерь Войска, к моему брату. Прямо сейчас. Расскажи ему про Одалиана. Потом можешь вернуть Луру ее отцу, но не раньше.

– Не думаю, что эти солдаты там внизу доставят нам много хлопот.

– Меня беспокоят вовсе не каркинорцы.

Девушка рассказала кендару о Сероде. Он серьезно выслушал ее, зачехлил секиру и встал:

– Мы идем немедленно. А ты?

– Со мной все будет в порядке. К тому же у нас будет гораздо больше шансов предупредить Тори, если мы разделимся. И, Марк… забери и Жура.

Он пристально посмотрел на Джейм, но пожал плечами и нагнулся, чтобы разбудить Луру. Задолго до Каркинарота кендар осознал, что в жизни его подруги есть вещи, которых ему никогда не понять и от которых он не в силах ее защитить. Марк потащил полусонную, капризно отбивающуюся Луру к дверям. На пороге он задержался, чтобы прихватить Жура, который тоже не хотел уходить и громко заявлял об этом.

– Будь осторожна, женщина.

– А я всегда осторожна, разве нет? Он рассмеялся, и все ушли.

Комната вдруг стала тихой, такой пустой, что Джейм даже не могла понять, что толкнуло ее отослать спутников. Она чувствовала, как набирает разбег кровь, закипая, словно перед битвой; но если придется драться, то это ее дело, а не Марка и не Жура. Чем меньше обуза – тем лучше. Кстати, и Книга сюда относится. Девушка чуть не потеряла ее в Каркинароте и не собиралась рисковать снова. Книгу лучше припрятать. Костяным Ножом Джейм поддела несколько досок в полу в темном углу у тюфяка. Они подались легко, края крошились от одного лишь прикосновения холодного лезвия. Джейм опустила мешок в дыру и вернула доски на место. Вот. Пусть треклятая вещица до поры сама о себе позаботится. Она затолкала Нож обратно за голенище, передергиваясь от его близости, но не желая бросать где-то столь смертельное оружие. Будем надеяться, что он не проест кожаные ножны или ногу.

По лестнице кто-то поднимался. Несколько человек. Пути к отступлению нет – вторая дверь ведет лишь на хилый балкончик. Джейм попятилась к ней, подальше от дрожащего круга слабого света свечи. Возможно, солдаты с нижних этажей просто решили поразмяться. Возможно…

В дверном проеме стоял человек. Он был закутан в плащ, но что-то в его самодовольной манере держаться напомнило Джейм высокорожденного, к которому Серод подбегал на улице. Инстинктивно она знала, что это враг.

– Миледи Норф.

– Милорд Каинрон. – Догадка, но наверняка верная. – Я не ожидала тебя так скоро, а тем более собственной персоной.

– Разве было бы вежливо посылать слугу за такой особенной гостьей? А что нашел тебя так быстро, так тут помогла капелька удачи. Видишь ли, на мосту я встретил свою дочь Луру и ее эскорт. Ты послала их прямо ко мне в руки, дорогая. Лура сказала, где тебя искать.

Джейм постаралась скрыть смятение. Будь она проклята, если даст этой напыщенной жабе повод к еще большему злорадству.

– Воссоединение семьи. Как мило. А эскорт?

– В безопасности, хотя, полагаю, в данный момент ему не очень уютно. Мой охранник вынужден был немного постучать ему по голове, чтобы сделать более… сговорчивым.

Бедный Марк. Его бьют в четвертый раз с тех пор, как они покинули Тай-Тестигон.

– А барс?

– О, я никогда не причиню вреда королевскому золотому, пусть даже и слепому. Он будет великолепным дополнением к моему зверинцу, оставлю его для размножения. – Каинрон шагнул вперед, в его прищуренных глазах отразились огонь свечи и торжество.

Джейм неосознанно отступила, оказавшись уже на балконе. Каинрон остановился в центре комнаты:

– Не двигайся, девочка.

Неужели этот дурак думает, что она…

Балкон прогнулся. Ногти заскрипели по дереву. Секунду Джейм шатко балансировала, ощущая, как сердце уходит в пятки. На соседней башне кто-то закричал – похоже, Серод. Потом один конец сооружения оборвался, и девушка с тридцатифутовой высоты упала в реку. Дыхание комом застряло в горле. Когда она вынырнула, отплевываясь, Каскад, был уже в пятидесяти футах и быстро удалялся. Течение волокло ее за собой. Впереди слышался низкий зловещий рокот порогов, а за ними грохотали Водопады.

Глава 15 КОГДА ЗЕМЛЯ УБИВАЕТ

Водопады: тридцатый день зимы

Первая стычка случилась сразу после полуночи тридцатого дня, когда дюжина разведчиков из кочевников из Роя наткнулась на десяток патрульных-кенциров в миле от подножия Лестниц. В результате одиннадцать разведчиков было убито и один захвачен в плен.

Новость о бое быстро облетела весь лагерь, но так как сам Рой ожидался не раньше полудня, никто не кинулся вооружаться. Старейшие ветераны просто отправились снова спать. Но для большинства грядущая схватка была первой большой битвой, и они, не торопясь, стали готовиться к ней.

Харн прошествовал по шевелящемуся лагерю, ведя пленника под охраной к палатке Верховного Лорда.

Бур преградил им вход:

– Сэр, я только что выставил за дверь всю эту каркинорскую знать и уговорил лорда лечь. Он спит.

– Нет, не сплю, – отозвался Торисен из внутренней комнаты. Харн зашел и увидел, что лорд, не раздеваясь, растянулся поверх одеяла, закинув руки за голову. – Что там?

Харн рассказал о случившемся. Торисен немедленно поднялся и отправился со своим заместителем во внешние покои (среднюю комнату занимали телохранители), где держали человека из пустоши. Все с любопытством рассматривали захваченного врага. Одежда на нем была вся из разнообразных кусочков плохо обработанных шкур, кое-где торчали клочки грязной шерсти, какие-то заплаты выглядели как человеческая кожа. На шее висел амулет из зубов и волос. Талию обхватывал усеянный бугорками, слишком похожими на соски, пояс.

– Н-но что с его лицом? – промямлил Донкерри, приглядевшись.

У человека было словно два лица, одно внутри другого. Наружная кожа – морщинистая и полупрозрачная – выглядела мертвой. Под ней призрачно проглядывали другие черты. Харн потянулся, пленник попытался отпрянуть, но стражники держали его крепко. Внешняя кожа подалась под рукой и сползла. Кочевник злобно глядел желтыми, с вертикальными, как у кошек, зрачками, глазами, пока Харн изучал свою добычу.

– Что же это за штука такая?

Торисен взял кожу, растянул и показал только что пришедшему вольверу. Лютый кивнул.

– Это маска мертвеца, – сказал Торисен. – Ты, Харн, наверняка слышал рассказы о них, даже если никогда и не видел… к-хм… во плоти. Кочевники верят, что сила человека переходит к тому, кто носит содранную с его лица кожу – маску. Старший в роду обязательно носит лицо основателя племени. Если это правда, то некоторым из этих масок многие сотни лет.

Пленник неожиданно разразился неистовой речью – звучала она, как вой дерущихся котов. Закончил он взрывом презрительного хохота, показав острые зубы.

– Диалект касса, кажется, – сказал Торисен. – Зола специалист в нем. Где она?

– Я послал вестового, – ответил Харн, – но он, наверное, не нашел ее. Если подумать, после Белых Холмов ее никто и не видел. Но, как я примерно понял, этот парень сказал, что все мы угодим в его похлебку, потому что кто-то вернулся и возглавил их.

– Кто?

Харн покачал лохматой головой:

– Вроде он упомянул праотцов племени, но поверить в это как-то трудновато.

– Интересно. Значит, все основатели вернулись? Харн с трудом перевел вопрос и получил в ответ еще один залп рычащих слогов и брызг слюны.

– Он говорит, вернулись у конеглавых и козлоглазых, и еще у нескольких племен. Они нашли своих людей в круге и повели их и еще кого-то из союзников. А остальные племена – это хи-корм… собачья отрыжка, в общем. Как и мы, но мы хуже, и тому подобное.

– Из этого я заключаю, что новости передаются только среди тех, кто непосредственно общается друг с другом, и едва ли старейшины осведомлены лучше прочих. Занятно.

Торисен замолчал, погрузившись в размышления, а Харн, запинаясь, попробовал еще раз расспросить пленника, и теперь тот запел что-то вроде обрядового гимна, восхваляющего великую силу и безмерный аппетит основателя племени. Шум внезапно прекратился, когда Харн с отвращением легонько стукнул костяшками пальцев по голове кочевника. Охранники утащили пленника прочь, он волочился между ними. Харн швырнул вслед маску мертвеца и повернулся к Верховному Лорду.

– И что тут занятного? – спросил он.

– Ну, хотя бы то, что Рой не стал вдруг единым большим счастливым племенем, зарывшим все кости и забывшим, кто съел чьего дедушку. Значит, главный вопрос не в объединении, а в причинах. Рой двинулся на нас, потому что вернулись их праотцы и повелели им это. И даже не все праотцы потребовались. Стоило только достаточно большой массе племен разорвать круг и отклониться в сторону, остальные по привычке потащились за ними.

– Верно, – выпалил вольвер. – Они же как собаки, бродят, нюхая друг дружку уже так долго, что это стало их второй натурой. Так что если теперь заставить повернуть одних, другие пойдут следом.

– Да, но как? Кто им прикажет? – пробурчал Харн. – Кто эти так называемые праотцы-основатели на самом деле? Мы что, будем сражаться против трехсотлетних призраков?

– После того, что случилось за последние пару недель, – сухо ответил Торисен, – меня бы и такое не удивило. Но, думается, я могу назвать имя получше: перевраты.

– Э?

– Смотри: по Тентиру мы знаем, что по крайней мере один из них замешан во всем этом. А если есть и другие, прикидывающиеся праотцами племен? Эти маски мертвецов дали им представление о том, какой облик надо принять. Ты знаешь, что я всегда считал, что над Роем поработала Тьма. Не совсем это я имел в виду, но сейчас объясняется многое.

Харн фыркнул:

– Да, кроме того, как сражаться с ними, если, конечно, ты не хочешь выкопать повсюду огненные ямы и спихивать их туда. Эй, а тебе чего надо?

У входа в шатер появился запыхавшийся гонец:

– Сэр, наши патрули только что встретили авангард Роя… меньше чем в двух милях от Лестниц.

– Что? – Харн аж подпрыгнул. – А почему их не увидел пост на обрыве?

– Сэр, они шли без огней. Мы думаем, они сильно ускорили шаг сразу после заката. Основная масса Роя, по-видимому, все еще в нескольких часах пути.

– Хвала предкам хотя бы за это. Беги поднимай тревогу. Если ты прав, – сказал военачальник Торисену, когда вестовой скрылся, – этот авангард в подчинении у праотцов. Приятно знать, кто твои враги, да? – Он оскалился в свирепой ухмылке и тоже покинул палатку.

Снаружи рога затрубили боевой сигнал Норфов. Как охотничий крик раторна, он начинался с пронзительного визга, перерастающего в рев, от которого задребезжали чаши на столе. Прежде чем звук на секунду прервался, в него влился вой рога Даниора, а спустя миг затрубили сигналы и остальных семи домов, разнося тревожный клич. Войско пробудилось.

– Итак, начинается, – сказал Торисен Лютому. Когда дикая какофония звуков смолкла, с юга долетело рокотание грома, и звезды, мигая, одна за одной начали гаснуть перед надвигающейся грозой.

– Ты хочешь сказать, – Даниору приходилось вопить, чтобы услышать самого себя, – что в сердце Пустошей всегда так?

– Хуже, мой мальчик, – прокричал в ответ Ардет. – Гораздо хуже. Кружение Роя создало непрекращающийся вихрь. Радуйся, что они принесли с собой только малую его часть.

– Держитесь, – резко бросил Торисен.

Ударил еще один порыв ветра, Бришни споткнулась, а две лошади в тяжелой броне столкнулись, сцепившись друг с другом. Они стояли на вершине обрыва. Передний край грозы уже накатывался, ураганный ветер пронизывал насквозь, тьма закрывала обзор даже острым глазам кенциров. Далеко внизу, во мраке долины, факелы кочевников вспыхивали, как упавшие на землю звезды. Оттуда доносились звуки боя. Молния сверкнула над самой головой, лошади подпрыгнули. Опять разлилась чернота, а перед глазами осталась картина кипящей массы у подножия Лестниц. Авангард Роя прибыл.

– Вот теперь, как сказал лорд Брендан, впечатляет. Средненько.

Никто не заметил, как подъехал принц Одалиан. Его голос во время затишья заставил всех обернуться.

– Я поставил своих людей у второй баррикады на смену твоим, лорд Даниор, в соответствии с планом, – сказал он. – Твои, лорд Ардет, удерживают первую и неплохо справляются, хотя, кажется, начинают уставать. Час – это слишком долго, учитывая противника.

– Плохо, да?

– Хуже, чем когда-либо. Они только начали подходить, а уже выросла гора тел. Нижняя баррикада стоит у двенадцатифутового обрыва, но еще немного – и наступающие переберутся через нее по телам собственных убитых.

– Ужасно.

– Хотелось бы видеть, что происходит, – заметил Даниор. Его лошадь переступала вдоль обрыва, а он вглядывался в ущелье. – Эти дурацкие деревья… Погодите минуту.

Крики внизу изменились. Новый порыв ветра принес обрывки боевых кличей на касса, имена Основателей, а по большей части – вопли триумфа и жажды крови.

– Что-то случилось, – отрывисто сказал Торисен.

Он погнал Урагана галопом на север, к вершине Лестницы, остальные следовали за ним. На полпути их встретил вестовой:

– Милорд! Первая баррикада пала, и не думаю, что каркинорцы удержат вторую!

– Пусть только попробуют, – процедил сквозь зубы принц. – Увидим. – Он пришпорил коня и поскакал вперед вместе со свитой.

– Что еще? – потребовал продолжения Торисен.

– М-милорд, говорят, что к заграждению подъехал Переден и приказал людям своего отца отступить. Они помедлили и… и убежали… Лорд Ардет!

Торисен быстро обернулся – Ардет припал к шее Бришни. Лорд поймал руку старика и крепко сжал:

– Адрик, послушай! Я говорил тебе о наших подозрениях, что перевраты возглавили Рой. Так вот и доказательство! Это не твой сын. Ты понимаешь? Понимаешь?!

Ардет с усилием выпрямился и кивнул. Лицо его осунулось.

– Хорошо. А то я подумал, что у тебя сердечный приступ.

– Я… я и сам опасался…

– Слушайте! – воскликнул Даниор.

Гул в ущелье затихал, его отнесло севернее. В четверти мили впереди темные фигуры начали спрыгивать с каменных ступеней и разливаться по нижнему лугу. Их были сотни, тысячи. Воинственные крики слились в единый хор.

– Они между нами и основным Войском, – сказал Торисен. – Проклятие.

– Будем пробиваться? – воспрянул Даниор.

– С сотней всадников-телохранителей?

К тому же здесь Ардет, который все еще выглядит потрясенным и даже не надел доспехов, не предполагая лично участвовать в битве. Да и всех остальных первое поражение вывело из равновесия.

– Нет. С Войском Харна. Он позаботится о том, чтобы воплотить наши планы в действие. Мы вернемся окольным путем: через леса.

Кендары-охранники переглянулись. Они предпочли бы прокладывать путь прямиком через Рой.

Выжившие защитники Лестниц отступали к горловине между средним и нижним лугами, где их встретил идущий на подмогу запасной отряд кенциров. Сейчас было задействовано около четырех пятых Войска и вся армия Каркинора, они растянулись с промежутком в четверть мили между рекой и лесом. Никто, ни Войско, ни Рой, ни армия, не приближался к деревьям.

Харн увидел Одалиана и растрепанные остатки его свиты сразу же за передней линией щитов обороны.

– Сколько мы можем продержаться здесь? – спросил принц, перекрикивая шум.

– Трое знают! Они только начали подходить. Нам нужны люди Каинрона, но он еще не вывел их из лагеря. Проклятие на его тупую голову! Если он забыл свою часть плана, я… Я скажу Золе, чтобы она так вставила его в песню, чтобы он никогда не оправдался… Выше головы!

Кричащая волна кочевников накатила, пробившись через поднятые пики, и ударилась о стену щитов, перехлестнув через нее. Первые нападающие встретили смерть от мечей защитников, но связали им руки, и следующая волна врезалась в живых с той стороны. Харн оттолкнул принца к себе за спину. Его собственный щит – всего лишь небольшой кругляш, привязанный ремешком к предплечью, отражал оружие кочевников – камни и кости, пока боевая секира прочерчивала кровавую дугу впереди.

Харн чувствовал поднимающийся в нем багровый прилив гнева берсеркера. Ночь сузилась до блеска стали, горячих брызг, хруста костей под секирой – снова, и снова, и снова. Внезапно все стало так просто. Знать врагов и убивать их. Он неясно слышал крик кинувшейся на выручку сотни и скрип вновь сомкнувшихся щитов, сдерживающих безостановочную, бешеную атаку с юга. Глубоко погруженный в жажду крови, Харн знал только, что должен убивать врагов. Он повернулся. Ага, вот еще один, последний и самый страшный. Кто-то пытается остановить Харна – он отшвыривает их в стороны и поднимает секиру для удара по этой тонкой фигурке неприятеля. А тот ускользает. Гнев придал берсеркру силу и быстроту, но противник ловчее его. Еще удар, опять промах, и, прежде чем успело восстановиться равновесие после замаха, чужак ловит его. Харн упал.

Он боролся, но его держали. Кто-то кричит в ухо:

– Харн! Комендант! Приди в себя!

Ярость стихла. Харн обнаружил, что лежит на земле, зажатый чьей-то столь крепкой хваткой, что почти не может двигаться. Голос над ухом был голосом принца.

– С-светлейший! Что случилось?

– Ну, ты располосовал десятка три кочевников, разбросал своих людей, чуть не перерезал остатки моих. К тому же ты не на шутку вознамерился и из меня сделать фарш. Ты все еще расположен к этому или я могу тебя отпустить?

Харн вновь попробовал пошевелиться и понял, что этот захват ему не разорвать. Он, сопя, расслабился:

– Ты выучил пару штучек из приемов Сенеты, да, Светлейший?

Принц разжал руки:

– Хотелось бы думать. А там что? – Теперь крики изменились на востоке.

– Сможете удержаться здесь? – спросил Харн.

– Попробуем.

– Хорошо.

Харн размашистым шагом направился на восток, сквозь сотню каркинорцев, помогающих закрыть брешь. Кендар торопливо прокладывал себе дорогу. По ту сторону солдатских факелов господствовал хаос. Справа от Харна возвышалась стена щитов, за ней – две, а кое-где и три линии обороны. Стена качалась под напором темной ревущей массы, из которой огонь иногда выхватывал искаженные лица. Харн шагал по телам, оскальзываясь на влажной от крови траве. Будь тридцать три раза проклята тьма. Пятна, еще более черные, чем мрак вокруг, двигались по лугу, как тени туч, заслоняя все. Казалось, что крушение мира после затмения луны уже наступило – реальность распадается и ширится пустота.

Но Харна сейчас больше заботила собственная сущность. Он только что пытался убить принца Одалиана. До сих пор даже во время самых глубоких приступов ярости он всегда инстинктивно отличал друга от врага. Впервые он предумышленно напал на союзника. Он думал, что начинает терять контроль – над битвой, над собой. Где же, черт возьми, Черныш? Харн знал, что Торисен все еще жив, такое ощущали все кендары, привязанные к Верховному Лорду, но он нужен ему здесь, сейчас. Каким-то образом простое присутствие Торисена всегда помогало. В Южном Войске с Харном все было в полном порядке, пока мальчик не убежал в Верховные Лорды. Если он начинает теперь терять чутье добра, как это часто случается со стареющими берсерками, то самое время обратиться к Белому Ножу. Но не сейчас. Черныш сейчас зависит от того, сумеет ли военачальник держать себя в руках – а он, видят Трое, сумеет – надо лишь не терять самообладания. Триста тридцать три раза будь проклята эта тьма!

Кто-то налетел на него.

– Сэр! – один из кадетов Ардета, чуть ли не в слезах. – Сэр, линия прорвана! Мы не смогли удержаться. Прости…

Рога трубят во мраке, оповещая – три, четыре, пять дыр.

Теперь по плану на оборону надо бросить людей всех домов, за исключением Каинрона – они должны останавливать прорвавшихся кочевников. Но Каинрон так и не занял своего места на поле. Проклятие.

– Сзывай всех и найди мне лошадь, – зарычал он на кадета. – Быстро, мальчик!

Сигналы рога понеслись за спиной, когда Харн скакал по среднему лугу. Ночь наполнилась бегущими темными фигурами. Разве могло столько прорваться? Внезапно лошадь наткнулась на кучу людей и увязла, барахтаясь. Всадника стали хватать чужие руки. Раздались злобные крики на касса, свист и шипение, словно Харн попал в гнездо гадюк. Лошадь заржала, рванулась – и освободилась.

Лагерь Войска был в добрых двух милях позади. Конь и наездник взлетели на Нижние Валы там, где самая маленькая ступенька была всего лишь в три фута высотой, и понеслись среди сторожевых костров к стоянке Каинрона. Все солдаты лорда были еще здесь. Харн остановил лошадь прямо напротив палатки Шета– Остряка, командующего Каинрона. Кендар, подбежавший перехватить поводья, ошарашенно уставился на лошадь. Тут и Харн увидел, что бока и ноги кобылы до крови искусаны.

Он ворвался в шатер, оттолкнув с дороги помощника Шета. Сам командир сидел за маленьким столом и что-то читал. Резкие линии его лица при неярком свете свечи наводили на мысль о примеси крови высокорожденных, а о железной крепости нервов говорило то, что Остряк даже не вздрогнул, когда Харн накинулся на него.

– Во имя Порога, почему не на посту? – проревел Харн сверху вниз. – Линия прорвана, я дал сигнал к общему сбору! Одни Трое знают, сколько кочевников сейчас на полпути сюда!

Шет закрыл книгу и поднялся. Он был худее Харна, но на голову выше, так что, казалось, он навис над дородным кендаром. Впервые неповторимый сарказм, которого так боялись во всем Кенцирате, покинул его.

– Тише, Харн, тише. Милорд Каинрон приказал, чтобы мы ожидали, когда он сам отведет нас на позиции. Думаю, – слова давались ему словно с трудом, – что он хочет возглавить атаку. Он никогда прежде этого не делал.

– Так сейчас шанс – ну просто для него! И где же, ради всех имен бога, он сам?

– Ушел.

– Что?

– Он вернулся из Каскада вчера вечером в крайнем раздражении. Что бы ни вывело его из себя, он все еще размышлял над этим даже тогда, когда утром протрубили тревогу. Его слуга рассказал мне, что лорд вдруг вскочил, будто его осенила потрясающая идея, и помчался назад с несколькими самыми доверенными охранниками. Это произошло где-то час назад, как раз перед тем, как мы услышали, что баррикады пали. Понятия не имею, где он сейчас.

– И вы не можете двигаться, пока он не вернется.

– Нет.

– Нет, можете, – раздался голос от входа.

Двое кендаров резко обернулись и увидели тоненькую фигурку Донкерри. Позади него стояли Бур и Киндри.

– Мы пришли узнать, нет ли каких-нибудь новостей о Верховном Лорде, – поспешно сказал Киндри.

– Никаких, – ответил Харн. – Высокорожденный… Дони… что ты имеешь в виду?

– Дедушка сказал мне, что если его не будет, то я могу приказать солдатам выйти на их посты, – сказал Донкерри высоким, неистовым голосом.

Харн и Шет поглядели друг на друга. Оба они знали, что Каинрон отрекся от Донкерри, и мальчик почти наверняка врет. И Киндри тоже это знал.

– Перестань! – резко одернул он его. – Думай, что говоришь.

– Я подумал. Я в долгу у Торисена. Время платить.

– Правильно ли я понимаю, – осторожно спросил Шет, – что ты отвечаешь честью за сказанное?

Донкерри вдохнул поглубже, он был очень бледен:

– Да.

– Тогда мы можем двигаться. – На полпути к выходу Шет повернулся. – Спасибо, – сказал он Донкерри и исчез. Все слышали, как он снаружи выкрикивает приказы.

– Т-ты расскажешь Верховному Лорду? – дрожащим голосом спросил мальчик Харна. – Постарайся объяснить…

– Он поймет и будет гордиться тобой. А теперь тебе лучше пойти с нами.

– Сэр, для ритуалов нет времени, – запротестовал Бур.

– Хвала Трехликому, в данном случае нам не надо брать все в свои руки. Просто найди ему меч.

– И доспехи?

– Нет.

Киндри схватил Харна за руку:

– О Трое, вы не можете взять его в бой, он же ребенок!

– Все мы находим свои обряды и следуем им, – неожиданно сказал Бур. – Так сказал мой лорд в Тагмете, – пояснил он.

– Этот обряд может спасти нас всех, но через ложь, стоившую Дони чести, – отозвался Харн. – Единственный способ восстановить ее – достойная смерть. Ты это знаешь, высокорожденный.

Киндри разжал руку, она безвольно упала.

– Да, – тихо сказал он. – Знаю. Прощай, Донкерри.

Когда они ушли, Киндри долгие секунды стоял в опустевшей палатке. Снаружи ржали лошади, кричали люди, цокали копыта. Извещенные за часы войска Каинрона готовы были подняться за минуту – что и делали. Когда шанир появился из-под тента, все двенадцать тысяч уже выступили к месту и лишь пыль клубилась в свете оставленных костров. Далеко на поле битвы рога трубили о том, что цепь обороны практически разметана. Потом донесся жуткий боевой клич Каинрона, ослабленный расстоянием, и грохот конницы, очищающей Нижние Валы. Ветер изменился, унося с собой звуки сражения. Где-то печально блеяла потерянная пастухом овца.

Киндри прошел по пустому лагерю. Нет, не совсем пустому. Впереди стоял большой, ярко освещенный шатер, охраняемый двумя сотнями людей Ардета и Комана, полный жизни и деятельности – внутри свертывались бинты, готовились припарки и снадобья.

– Да, высокорожденный? – взметнулся энергичный, нетерпеливый хирург в красном балахоне. – Чем мы можем тебе помочь?

Киндри сглотнул.

– Возможно, я могу помочь вам, – робко сказал он. – Видишь ли, я… некоторым образом… лекарь.

Канат растянулся до бесконечности. Блестящая вода перекатывалась над ним, под ним и тянула, толкала. Руки болели от нагрузки и переутомления. Волокна пеньки забились под ногти, как занозы. Каждый раз, как она разжимала руку, чтобы продвинуться еще на дюйм, течение старалось увлечь ее за собой, к порогам. Трое, каким облегчением было бы поддаться и отдохнуть, прежде чем врезаться в белую воду и умереть. Утонуть – это совсем не страшно. Но руки все продвигались, до боли сжимая канат, словно они сами решили ни за что не прощаться с жизнью.

«… слишком глупа, чтобы сдаться, слишком глупа, чтобы сдаться…»

Джейм моргнула. Она все еще слышала оглушающий грохот порогов, но увидела перед собой огонь. Небольшой костерок, у которого сушатся ее рубаха и сапоги. С той стороны на нее глядело лицо с резкими чертами.

– Привет, – сказал Серод.

– Привет, – пришлось закричать, чтобы перекрыть шум воды. – Полагаю, что я не утонула.

– Не совсем. Ты была уже у самого берега, когда сорвалась, тебя отнесло на камни в нескольких ярдах вниз по течению. Мы сейчас в сотне футов от запруды, где-то на уровне Нижних Валов. Речная Дорога идет по утесу позади, ее не видно, потому что светло, как внутри сапога. Ладно, урок географии закончен. Как ты себя чувствуешь?

– Так, что стать утопленницей кажется мне удачной мыслью.

Она откинула одеяло и села. Каждая жилочка на руках вопила от боли. Девушка смотрела на свои ладони, на разодранные перчатки и сорванные ногти. Не скоро же она теперь сможет воспользоваться ими. Но Кольцо Ганса каким-то чудом не слетело. Джейм намеревалась спрятать его в карман, но что-то подтолкнуло ее – она стащила лоскутья, оставшиеся от перчаток, обернула Кольцо клочком ткани и надела его снова:

– Значит, так. За последнюю ночь я свалилась с башни, чуть не потонула, едва не лишилась ногтей и теперь еще, не дай бог, потеряю голос от крика. Всего только раз я решила провести тихий вечер дома – и что из этого вышло? Ну, и когда же за мной прибудет твой лорд Каинрон?

Серод сплюнул в тень:

– Он больше не «мой лорд». Представь себе, он мог бы им стать, если бы дал мне то, что я ждал за новость о тебе.

– А он не дал, да?

Серод выудил из кармана горсть монет, и они просочились у него между пальцами, упав на землю.

– О чем ты думаешь?

– Что Каинрон дурак. Зато ты очень сообразительный. Он кинул на нее короткий взгляд через огонь:

– Я не больший лжец, чем ты, но есть сотни способов скрыть правду. Но я никогда не буду пробовать их на тебе. Обещаю.

Девушка удивленно посмотрела на него – уж не ослышалась ли?

– Ну и признание. Что такое, Серод? Чувствуешь себя виноватым?

– Нет. Я просто следовал своим интересам. Слушай: людям у власти нужен такой доносчик, как я, – чтобы быть их глазами и оставить руки в чистоте. Всю жизнь я был шпионом, змеей, «ябедой» Каинрона – нет, я не связан с ним, понимаешь, я просто позволял использовать себя. Что ж, с этим покончено. Он никогда не даст мне того, чего я хочу, но, возможно, когда-нибудь ты сможешь сделать это. Тебе будет нужен кто-то вроде меня, когда ты получишь власть. О да. Ты ее получишь. Тебя ничто не остановит. И когда этот день придет, я хочу быть твоей змеей – если ты достаточна полоумна, чтобы тоже захотеть этого.

Джейм тряхнула головой:

– Серод, это самое странное предложение, которое мне когда-либо делали. Но даже если ты прав насчет власти, в чем я сомневаюсь…

– Почему ты должна доверять мне? Хороший вопрос. Лучшее, что я могу тебе сейчас предложить – два знака моих добрых намерений. Итак, первое. – Он поднял с земли длинный сверток и протянул его сквозь огонь. – Это меч твоего брата. Его хотел получить Каинрон, но он обойдется. Второе. При нашей последней встрече ты открыла мне свое имя. К сожалению, моя мать-южанка не прожила столько, чтобы успеть дать мне хоть какое-нибудь. Всю жизнь я отзывался на те клички, которыми меня «одаривали». Но тебе я могу сказать, кто был моим отцом: Каинрон.

– Милосердные Трое. А он знает?

– Конечно, – горько ответил Серод. – Он считает, что это значит, что я его собственность. Я думал, что если стану верно ему служить, то в один прекрасный день он признает меня сыном. Да, да, я был глуп. Но погоди, когда ты тоже захочешь чего-нибудь так сильно, и посмотрим, прибавит ли это тебе мудрости. Джейм насторожилась:

– Ты ничего не слышал?

Они замолчали. Было так темно, что мир, казалось, кончался на границе костра, но рев реки и его отраженное от утеса эхо окружали их стеной звуков. Переговариваться можно было лишь крича. Теперь же Серод так понизил голос, что Джейм едва слышала его.

– Кажется, что-то происходит ниже по течению. Отсюда трудно сказать. Вот! – Он вскочил. – Голоса. Теперь сверху. Я проверю. А ты лучше оденься.

Когда он вернулся, Джейм натягивала сапоги.

– Каинрон обыскивает берег, – выпалил он, раскидывая костер и затаптывая угли. – Должно быть, он вспомнил о корабельном канате – всего-то часов через пять после событий. Надо бежать.

– Куда?

– Вверх по скале – там есть тропинки – и через дорогу. Я там за каким-то кустом привязал лошадь.

– Как предусмотрительно.

– Змеи изворотливы. Держи меч. Она нащупала его:

– А вот тропа.

Джейм приостановилась в непроглядной тьме и сжала руку, протянутую поводырем.

– Серод, я собираюсь снова довериться тебе. Иди в комнату, в которой я останавливалась в Каскаде, в башне на южном острове. Под доской в углу найдешь мешок. Принеси его. А если я ухитрюсь погибнуть, пусть мой брат отвечает за штуковину, которую я хранила. Обещаешь?

– Да… моя леди.

Слово вылетело, словно он и сам не ожидал, что произнесет титул. А что до Джейм – какой-то миг она не могла сказать, где кончается ее рука и начинается его. Выше по реке показались факелы. Девушка была уже почти на вершине ущелья, когда ее пронзила внезапная мысль: «Милостивые Трое, кажется, я только что привязала к себе этого человека».

На дороге было чуть посветлее – совсем чуть-чуть. Джейм приостановилась, в ушах у нее все еще звенело эхо ущелья. С юга доносились крики и непрекращающийся отдаленный гул. Серод прав – что-то там происходит. А позади? Никаких звуков, кроме шума воды, но по склону взад и вперед мечутся огни. Проклятие. Каинрон отыскал тропу.

Джейм перебежала дорогу и скользнула в густые кусты. Ага, вот и лошадь, заслуженный конь-вояка, иссеченный шрамами, натянул привязь. Что бы она там ни изучала за Темным Порогом, но наверняка никто не преподавал ей искусство верховой езды. Самая маленькая ступень Нижних Валов растянулась впереди белой стеной известняка. Девушка направила коня вдоль нее, на запад.

Крики на поле становились громче. Затрубили рога. Джейм осадила лошадь. На севере безостановочными перекатами рокотал гром. Джейм привстала в стременах, пытаясь разглядеть, что делается по ту сторону ступени, но высокие стебли луговой травы преграждали обзор. Скала дрожала под рукой. Грохот усиливался. Конь заржал и повернул морду на юг. Девушка чувствовала, как он напрягся. Да что же…

Молния озарила небо. Короткая, зловеще-бледная вспышка открыла взгляду средний и нижний луга, черные от несущейся на Джейм лавины. Рокот, гром – и на вершину нижней ступени над головой взлетела кричащей волной конница Каинрона.

Джейм чуть не упала, когда ее конь рванулся. Он прыгнул вместе с собратьями. Теперь девушку несло галопом между двумя всадниками – один был наверняка сумасшедшим, а второй просто мальчишка. Он уставился на нее, разинув рот. Джейм вцепилась в лошадь и Меч, уверенная, что в любой момент может потерять что-нибудь – а возможно, и то и другое разом. Ноги давно уже выскользнули из стремян. Цепь кенциров врезалась в первую волну кочевников, рассекла ее, пробила вторую, третью, сшибая и давя их. Конь Джейм спотыкался о тела, вновь скакал ровно, но тут, видно, попал ногой в кроличью нору и кувырнулся. Все еще сжимающая Меч, Джейм оказалась в воздухе. У нее едва-едва хватило времени и сообразительности на то, чтобы увернуться и не напороться на клинок, падая наземь. На секунду ночь стала еще чернее.

Когда чувства частично вернулись, первое, что услышала Джейм, был пронзительный дребезжащий вопль очень близко. Над ней, лицом к лицу с огромным кочевником, стоял мальчик, выкрикивая срывающимся голосом вызов. Тот только рассмеялся. Блеснули белоснежные острые зубы. Он подхватил ребенка и переломил его о колено, как сухую ветку. Потом нагнул голову, собираясь поужинать.

Джейм вскочила на ноги с военным кличем раторна своего дома. Она занесла Меч. Лезвие рассекло мешковину, кожаные доспехи кочевника, глубоко вошло в его тело. Он уронил мальчика, ошеломленно отступил на шаг и рухнул прямо на нее. Джейм высвободилась из-под мертвого. Правую руку с Кольцом, сжимающую Меч, покалывало, словно она отходила от долгого сна. Значит, истории о Разящем Родню – правда. Девушка воткнула Меч в землю и опустилась на колени рядом с малышом, так старавшимся спасти ее. К вящему ужасу, обнаружилось, что мальчик все еще жив.

Он удивленно взглянул на нее:

– Я даже и не ранен. Мне не больно, я ничего не чувствую. Я правильно поступил, Верховный Лорд?

– Но я не… – Она запнулась. – Да. Ты все сделал замечательно.

– Хорошо, – прошептал он. И умер.

– Тори! – крик, почти лай, выделился из грохота боя. – Тори, я слышал твой клич. Ты где? – Из темноты вынырнула косматая фигура с горящими красными глазами и остановилась рядом. Треугольные уши вздрогнули, прижались к голове, их владелец согнулся. – Ты не Тори. Переврат!

Он прыгнул. Джейм потянулась к Мечу, но ее оттолкнули от него. Волк прижал девушку к земле, лязгая зубами у горла. Ей удалось просунуть левую руку, защищенную кольчугой рубахи, между его челюстями, другая рука старалась выхватить из-за голенища Костяной Нож. Вот пальцы уже дотронулись до рукоятки, вот ухватили ее. Джейм готова была бить, но тут волк изумленно взвизгнул и отпрыгнул, на лету превращаясь в человека.

– Да ты не мужчина!

– И не переврат, – прохрипела она. – А где Верховный Лорд?

– Не знаю! – провыли в ответ. – Я только на минуту отлучился, а тут это\ – Он развел руками, охватывая все поле боя, на котором схлестнулись в кровавой схватке двести тысяч воинов. – Но все-таки, именем семи адов, ты кто?

Прежде чем Джейм смогла ответить, на них налетели всадники с факелами, успевшие в последнюю секунду дернуть поводья в сторону. Со всех сторон были боевые лошади, проносились тяжелые тела, круглые глаза с матовыми белками поворачивались к Джейм, плясали подбитые железом копыта. Одну морду, оскалившую на нее желтые зубы, девушка щелкнула по носу:

– Ну-ну, не забывайся!

Обескураженная лошадь фыркнула и вскинулась, удивленная и ударом, и кенцирским голосом, донесшимся из-под копыт.

– Какого Порога… – начал всадник, но Джейм уже выбралась на простор, протиснувшись между конями.

– Лютый! – закричали неподалеку. – Ты видел Тори или Ардета?

– Нет! А разве они не были с вами?

– Были, пока мы не попытались пробраться через лес, чтобы присоединиться к Войску. А потом… м-мы каким-то образом потеряли их обоих.

– Что?

Джейм стояла достаточно близко, чтобы разглядеть говоривших. Один, тот, кто наткнулся на нее, – лохматый, толстый; второй – выглядящий обезумевшим высокорожденный, очевидно возглавляющий всадников.

– Ой, Лютый, это было так странно, – сказал он. – Они ехали впереди, а потом поднялся туман, и они исчезли, мы только еще какое-то время слышали их. А потом пропали и голоса. Я и не думал, что мы сами сможем выбраться оттуда.

Джейм извлекла Меч практически из-под брюха лошади высокорожденного.

– А где лес? – спросила она.

– Там, – показал высокорожденный. – Но кто… Джейм уже скрылась.

– Это же нелепо, – сказал Торисен. – Где-то в непосредственной близости идет величайшее сражение всех времен, а я не могу его найти. Адрик, может, хоть ты представляешь, куда надо двигаться?

– Нет, мой мальчик. Я в полном замешательстве. Да, мы в очень необычном месте.

«Это еще мягко сказано», – подумал Торисен. Чаща стала еще большим миром в себе, чем казалась вчера. Густой туман клубился над землей. Ни один звук битвы не долетал сюда. Иногда сквозь зеленый покров листвы проникали вспышки далеких молний, но гром обращался лишь в слабый шепот. Сам лес словно задержал дыхание, будто пытаясь, скрыв дорогу туманом, не подпустить людей к бою.

«Нет», – думал Торисен, сердясь на себя. Это всего лишь воображение. Он просто беспокоится о ходе битвы, о способности Харна держать все под контролем, о здоровье Ардета.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он старика.

– Ох, с учетом обстоятельств – достаточно хорошо. Ну да, с учетом того, что он все еще близок к сердечному приступу. Будь проклят этот Переден. Ничто не могло бы так пошатнуть Ардета, не будь его жалкий сынок замешан в этом.

– Верховный Лорд! Торисен! Голос из леса зовет его по имени.

Ардет торопливо положил свою руку на его:

– Не отвечай.

– Но это ж наверняка Холли.

Бришни, напружинив уши, прислушивалась. К отдаленному голосу присоединился другой.

– Нет, это не лорд Даниор, – странным тоном сказал Ардет. – Не знаю, кто или что это, но второй голос…

– Это не Переден, – резко оборвал его Торисен. – Вспомни о перевратах. Не имеет значения, на что был похож звук. Черт. – Он соскочил с Урагана и помог Ардету спешиться. – Присядь, Адрик. Полегоньку, полегоньку… Вот. Порядок?

– Да, да… Я только минутку передохну.

Торисен прислонил старика к дереву. Он всегда забывал о возрасте Ардета, забывал, насколько он близок к соскальзыванию в пропасть дряхления, отметившего конец многих высокорожденных. Адрик наверняка предпочел бы умереть от внезапного разрыва сердца или даже от собственной руки, чем закончить жизнь так, как Ядрак; но до этого еще не дошло, и не дойдет, только бы удалось уберечь старика от потрясений.

Ардет посмотрел на Торисена с дрожащей улыбкой:

– Спасибо, мальчик мой. Знаешь, так странно – когда мы впервые встретились, ты был вдвое моложе, чем сейчас, а я уже и тогда был стар. – Он покачал головой. – Пятнадцать лет. Полагаю, что в целом мы немало сделали друг для друга.

– Да, в целом. Кажется, где-то течет вода. Отдохни тут, я принесу тебе попить.

Он снял с луки седла свой шлем и отправился на поиски. Между деревьев плыл туман. Дебри леса в безмолвии появлялись и исчезали, серые стволы сияли серебром в белесой дымке, листья светились бледно-зеленым. Журчание раздавалось почти из-под ног, хотя взору открывался лишь сплошной ковер папоротников. Торисен раздвинул их, и вдруг звук пропал. Под резными листьями бежал голубой ручеек колокольчиков.

Приманка. Лорд попытался отыскать дорогу обратно, к Ардету, – безуспешно. Действительно, смешно. Сперва потерять место битвы, теперь – старика с двумя лошадьми, которые должны быть не больше чем в пятнадцати футах. Он позвал и, кажется, услышал в ответ мягкое ржание Бришни – но откуда? Торисен позвал снова, и на этот раз откликнулись только голоса, повторяющие его имя – шесть, семь, восемь, – жуткие и насмешливые. Тот, что напоминал голос Передена, был еще вполне различим, но остальные уже не делали попыток походить на кого-то.

Что ж, если невозможно найти Ардета, надо хотя бы увести от старика преследователей – куда-нибудь, где можно будет дать им отпор. В конце концов, им нужен именно Верховный Лорд. Это его бой.

Торисен поднял шлем, собираясь надеть его, и замешкался. Полированная поверхность каски, казалось, мерцала. Нет, это только отражение какого-то света, он блестит и на заклепке перчатки. Но где же источник?.. В шлеме лорд увидел свое искаженное лицо, а под ним – что-то яркое. Кентиар. В первый раз после Вирдена надел он серебряный ошейник с одним камнем, и теперь тот начал светиться. Случалось ли такое прежде? Он так не думал, но за всю долгую историю ни один Верховный Лорд наверняка не входил с Кентиаром в такое место, как это. Надо ли снять ошейник, прежде чем он решит вытворить еще что-нибудь? Нет. Лучше не вмешиваться. Кроме того, треклятая вещь может и возразить против того, чтобы ее трогали. Торисен надел шлем, пристегнул щит, вытащил меч из ножен. Так. Куда теперь? Зовущие голоса раздались вновь, уже ближе, но было все еще непонятно, откуда они доносятся. Ну что же, придется пойти наугад.

Лес все больше походил на сон. Туман, постоянно меняя очертания, клубился меж серебрящихся стволов. Торисену казалось, что за пределами поля зрения постоянно что-то движется. Доспехи почему-то мешали, а ведь они были из кожи рисара, вымоченной, отбитой, пригнанной по фигуре прежде, чем затвердеет. Отлично спасавшие от меча и стрелы, они почему-то не подходили для того, чтобы крадучись пробираться по полуночному лесу. Правый сапог скрипел. Все, что было слышно кроме этого, – лишь кричащие голоса, особенно один, так похожий на Передена.

– Торисен, ты где? – Над ним уже откровенно глумились, напевая: – Не убега-ай. Милый храбрый Черныш, подожди меня.

Черныш?

Впереди деревья кончались. Опушка? Туман не давал сказать точно, но Торисен ощущал, что впереди и по сторонам от него распростерлось что-то твердое. На расстоянии чувство открытого пространства возвращалось. Кентиар засиял ярче. Папоротник стегал по коленям. Туман закружился и мгновенно отступил назад. Вокруг изогнулись отвесные стены скалы. Сквозь наросшие за века или даже тысячелетия мхи и грязь камни слабо светились. «Та самая впадина, – подумал Торисен. – Я в сердце леса».

Позади что-то зашелестело. Лорд обернулся: из тумана вырастали фигуры – шесть, семь, восемь, все в лоскутных шкурах и изукрашенные костями – «прародители»; девятый – в голубых доспехах из кожи рисара. То-рисена окружили. Итак… Он отсалютовал девятому и, не говоря ни слова, встал наизготовку.

Впоследствии Джейм мало что могла вспомнить из торопливого путешествия по полю боя. Видимость изменялась с каждым шагом. Иногда перед ней открывалась полная перспектива, иногда невозможно было разглядеть ничего дальше вытянутой руки. Сражение велось на раскиданных по всему полю пятачках – прорвавшиеся на средний луг кочевники дрались с солдатами Каинрона и остатками Войска. Девушка сталкивалась со сценами героизма, бойни, ужаса, выходящими за грань того, что себе можно было представить. Вот десять кадетов кидаются на втрое превышающие их силы противника, чтобы спасти упавшего товарища. Вот кочевник присел пожевать чью-то руку, а вокруг него кипит битва. Сжимающая Разящего Родню рука покрылась волдырями, особенно рядом с Кольцом. Да, за обладание таким оружием надо расплачиваться. Джейм не имела представления, скольких кочевников она убила, и лишь догадывалась о волне удивленных возгласов узнавания, катящейся за ней.

Но вот наконец и край леса. Под деревьями, в туманной дымке, ошеломленная девушка остановилась. Как тут все похоже на Безвластия, только чуть реже чаща и чуть меньше дремы. Безвластия – спящая земля, хранящая древнюю силу, ее не пробудить, можно лишь чуть прикоснуться. А это место под внешней невозмутимостью содрогается, как шкура лошади в сезон слепней. Не успела Джейм пройти и сотни футов, как поняла, что уже заблудилась. Проклятие. Здесь можно бродить по кругу всю ночь, разве что…

Она полезла в карман и достала медальон иму. По Мечу все еще текла кровь кочевников. Джейм позволила каплям упасть на губы иму.

– Ну, – яростно обратилась она к глиняному лицу, – сделай же что-нибудь!

Кругляш тихо лежал на ладони. Но когда Джейм повернулась, он внезапно потянул ее руку. Она пошла туда, куда тащил он, сперва быстрым шагом, потом бегом. Деревья, туман, и вдруг над головой взмывает каменный утес. Теперь иму повел ее вдоль скалы, кажется, к югу. Далекие голоса выкрикивали имя брата. Джейм неслась, стараясь беречь дыхание. Пролетела миля, прежде чем утес резко нырнул вправо. Джейм притормозила. Ее взвинченные чувства говорили, что она стоит на границе территории, переполненной древней силой. Это место, как и Безвластия, было не для людей, и особенно не для тех, в ком оставила следы Тьма.

Изнутри донесся резкий вскрик, загудело эхо, и сталь ударилась о сталь. Джейм бросилась на звук.

Битва шла совсем рядом. Один голос кричал почти не переставая, дребезжа от гнева и ненависти, ему вторили скрежет и звон мечей. Отзвуки лились со всех сторон. С Мечом в одной руке и медальоном в другой, Джейм осторожно подкрадывалась. Стена тумана вокруг была такой толстой, что случайно можно было оказаться чересчур близко к дерущимся.

Ага. Впереди туман рассеивается, стелясь по земле лишь на уровне коленей, оставляя круг пятнадцати футов в диаметре. На открытом пространстве друг напротив друга стоят двое вооруженных людей. У одного, одетого в черное с серебром, на шее лучится драгоценный камень. Другой – в блекло-голубом. Джейм плюхнулась на живот и поползла под прикрытием тумана и папоротников.

Весь шум производил воин в голубом. Он сражался лишь приемами пылающего огня – быстрые, агрессивные удары мечом, – впечатляюще, но безвкусно. Каждый его крик отражался от каменных стен и возвращался, удесятеряя грохот. Эхо оглушало.

Его противник, наоборот, бился молча, используя в основном приемы текущей воды и дующего ветра. Джейм сразу узнала в нем своего брата. «Никогда не делай лишних движений», – вновь и вновь наставлял Ганс Тори, когда началось его обучение в Гиблых Землях, а она подбиралась ближе и подглядывала, как сделала это и сейчас. Тори усвоил уроки. Его стиль был сдержан и элегантен – Джейм такого еще не видела; он заставил ее с содроганием вспомнить все свои резкие размахивания Разящим Родню за то время, что она шла сюда.

Боец в голубом слишком затянул выпад. Торисен скользнул в сторону, перехватил руку противника с мечом и рванул ее вперед, одновременно сильно ударив тяжелым эфесом собственного клинка по щитку шлема, закрывающему чужое лицо. Человек рухнул, не издав ни звука, и туман поглотил его. Джейм чуть не охнула, но тут Торисен повернулся прямо к ней – или так казалось – и отдал официальный салют. Девушка молча замерла – по счастливой случайности это было единственно верным.

Что-то задвигалось позади и по обе стороны от нее. Ее, распластавшуюся в папоротниках, и брата обступили выскользнувшие из тумана фигуры – восемь. Джейм проползла между двух, не заметив их, – и не замеченная сама. Они были одеты как старейшины кочевников, но что-то в их глазах настораживало. Если бы она была Журом, то шерсть на спине поднялась бы сейчас дыбом. В голову пришла безумная мысль, что это ловушка, устроенная лесом Темным, а ее брат послужил приманкой в капкане; но он не знал, как высвободить пружину, не знала и Джейм. Она чуть попятилась.

На дальней стороне круга одно создание шагнуло вперед, и Торисен повернулся к нему лицом. Оно поприветствовало лорда сжатыми кулаками, скрещенными на уровне пояса, – издевательский вызов высшего низшему. Торисен ответил, поднеся руки с мечом и щитом к плечам – вежливость титулованной особы к тому, чей ранг неизвестен. Чужак хмыкнул и поднял оружие. Обработанный металл был в Рое редкостью из-за их постоянного движения и полного отсутствия кузниц. Больше всего там ценилась каменная секира с длинным древком из бедерной кости косматых животных, тянущих крытые вагончики племен. Именно такую секиру и поднял чужак, размахнувшись с неожиданной, убийственной силой.

Каменный топор встретился со стальным щитом Торисена, оставив на нем вмятину. Он шаг за шагом отступал под напором бешеной атаки, увиливая водой и ветром от ударов, когда только возможно. Противник, усмехаясь, нападал.

Тут нога Торисена угодила в переплетение папоротников. Джейм задохнулась, когда смертельный удар опускался на брата. Лишенный возможности двигаться, он принял всю его тяжесть на щит, и тот раскололся. Торисен упал на колено, левая рука мигом стала бесполезной. Прежде чем противник успел отступить, лорд сделал выпад. Клинок на всю длину погрузился в живот врага и выскользнул обратно. Торисен высвободился и откатился. Его противник уронил секиру и стоял, качаясь, схватившись за страшную рану. Почему он не падает? Вместо этого он начал смеяться – сумасшедшее хихиканье – и развел руки. Рана закрылась. Торисен отбросил в сторону остатки щита и шагнул назад, сжимая разъеденный кровью существа меч. Лезвие на глазах распалось в пыль. Со всех сторон летел хохот.

«Перевраты, – ужаснулась Джейм. – Они все перевраты».

Она вскрикнула и кинула Разящего Родню:

– Вот, Тори!.. Лови!

Туман сомкнулся вокруг, когда она вновь нырнула в него, выдергивая из сапога Костяной Нож.

Торисен обернулся, увидел летящий к нему сверкающий клинок, поймал его и крутанулся обратно, как раз чтобы успеть полоснуть поднимающегося переврата прямо под подбородком. Голова, упав с плеч, кувыркнулась и исчезла. Джейм слышала, как та возмущенно бормочет что-то в папоротниках. Тело переврата медленно заваливалось, рана на шее уже зарубцевалась. Даже на земле оно двигалось, загребая руками и ногами, как пловец в тихой заводи.

Торисен отпрыгнул, тяжело дыша. Впервые он взглянул на явившееся из ниоткуда оружие и ошеломленно увидел не только то, что клинок цел, но и что это за меч. Он огляделся в поисках того, кто его бросил, но увидел лишь оставшихся перевратов, смыкающих круг.

Скрытая туманом Джейм слышала звуки возобновившейся битвы. У нее не было ни снаряжения, ни умений, чтобы помочь Тори в открытую, так что придется действовать из травы, украдкой, как порядочной змее, как сказал бы Серод. Но у каждой змеи должен быть смертельный зуб.

Переврат, спотыкаясь, вошел в туман, зажимая окровавленный рукав. Прежде чем его рана успела зажить, Джейм скользнула ему за спину и легонько царапнула Ножом по шее. Существо, рыча, заметалось, потом по украденному лицу пробежало недоумение, и переврат рухнул замертво. Восемь минус один – семь.

Джейм отслеживала каждое движение основного боя и поймала еще двоих. Разящий Родню, вновь выкованный за Темным Порогом, был так же стоек к крови перевратов, как и Костяной Нож, но Торисен не мог вечно сражаться с неприятелем, излечивающим себя практически от всего. Опять она, неумеха, все испортила – забыть вместе с Мечом отдать и Кольцо!

А тем временем Торисен действительно начал слабеть. До сих пор он не осознавал, насколько вымотал его этот форсированный марш. «Нет, не сметь думать об этом, – твердил он себе. – Сконцентрируйся на движениях Сенеты, атакуй, отступай, меч против секир, и помни, что слишком много прямых ударов разобьют и так поврежденные доспехи». Проклятие. Шлем уже не выдержал, приняв на себя сверкнувшую дугу, выбившую искры из глаз и оставившую в ушах звон.

– Хорошо, – вымолвил противник, аплодируя собственному выпаду и тому, как уклонился Верховный Лорд.

В ответ Торисен ударил – и промахнулся.

– А теперь не очень.

Меч уже дрожал в руке, воздух обжигал легкие. Лорд почти достиг предела своих возможностей. По легендам, Разящий Родню способен бить точно в цель при каждом замахе своего истинного владельца. Ганс намекал, что есть какой-то секрет обращения с этим оружием, но он слишком ревностно берег свою истощающуюся власть, чтобы раскрыть его, особенно тому, кого больше всех подозревал в стремлении занять его место. М-да, неплохое времечко, чтобы узнать, что проклятия отца сработали и Торисен действительно отвергнут и не является полноправным Верховным Лордом.

Выпад, блок, поворот… Слишком медленно, черт.

Летит удар, белая вспышка камня и кости. Толчок в живот – Торисен услышал треск брони, увидел кувыркающееся падение Разящего Родню, – это заняло долю секунды, а потом он уже скорчился на земле, жадно хватая открытым ртом воздух – и не получая ни глотка. Хвала предкам, крови нет – кольчуга под твердой кожей остановила острый край секиры. Если бы он только мог дышать…

Чужие руки сгребли его. Самый высокий переврат поднял Торисена, как ребенка, и ощерился ему в лицо сильно прореженными зубами.

– Иди к папочке, – сказал он и покрепче сжал «объятия».

Торисен чувствовал, как ломаются доспехи, как кольца врезаются в тело. Он попытался ударить по глазам или ушам переврата, но тот прикрыл их складками кожи. Хватка усилилась. Воздуххха…

Где-то кто-то закричал. Звук слился с грохотом крови в голове, а потом все уплыло в черный бархат тишины.

С дальнего края прогалины Джейм видела, как брат упал и как руки переврата поставили его на ноги. Она рванулась к ним, но упала, не пробежав и десяти футов. Что-то держало ее за лодыжку. Это был обезглавленный переврат, все еще ворочающийся под покровом тумана. Хватка его была достаточно крепка, чтобы раздробить кость. Остальные тоже повернулись к ней, но девушка не обращала на них внимания. Она видела, как брат борется с захватчиком, слабея все больше и больше. Куски доспехов градом сыпались с него. В панике Джейм метнула Нож, но он не был предназначен для таких целей, а у нее недоставало сноровки. Нож пропал. Торисен забился в сжавшихся чужих руках, кровь побежала у него изо рта и носа.

Джейм закричала.

Пронзительный вопль ударился об утес, заметался меж каменных стен, он усиливался – так, как это случилось с предсмертным криком раторна в Безвластиях. Не задумываясь, Джейм довела свой крик до этой ужасной высокой ноты – и звук пронзил голову насквозь. Иму трясся в ее руках, словно он тоже кричал, а возможно, так оно и было. Над головой на стенах утеса по всей его высоте проступили другие брилловые лица иму, выплевывающие землю из застывших разинутых ртов. Они были не такими четкими, как в Безвластиях, но, по-видимому, не менее смертельны.

Переврат уронил Торисена и прижал руки к ушам. Его лицо страшно исказилось. Остальные уже упали и лежали, дергаясь, в папоротниках. Пальцы, держащие ногу Джейм, разжались. «Если это и правда была ловушка, – подумала она, вставая и пошатываясь, – то я только что привела ее в действие». Она похромала туда, где упал брат, ориентируясь на свечение его ошейника в тумане. Им надо отсюда выбираться. Шум нарастал, круша все, и иму взорвался в руках. Она шла, спотыкаясь, пока ноги не подкосились, словно уплывая из-под нее, и девушка провалилась сквозь холодные папоротники и серебристый туман в благословенную тишину.

Всю ночь Харн чувствовал, как кровь берсерка борется е нем с дисциплиной воина. Он чуть не потерял контроль, когда напал на принца Одалиана; но когда приступ все-таки начался, он вполне осознанно сдался. Лучше это, чем все время думать о том, что случилось с бледным мальчиком, скакавшим рядом. Кроме того, сражение уже давно катится само по себе, не нуждаясь ни в чьем надзоре. Не остается ничего – только рубить, рубить, рубить, пока так или иначе все не будет кончено.

Итак, Харн скакал по Нижнему Валу, пребывая на пике бойцового безумия, озирая поле, на секунду вырисовывающееся перед ним при вспышках молний, и крича вместе с громом. На секунду показалось, что рядом с ним на белой лошади мчится Торисен, но это всего лишь привиделось: Черныш никогда не сел бы на коня цвета смерти. Бледная лошадь исчезла, а с ней и воспоминание о Донкерри.

«Смерть забрала тебя, мальчик. Уходи с честью».

Харн нашел самое большое скопление кочевников и врезался в толпу. Он опять размахивал своей длинной секирой, кенцирская сталь против камней врага. А ночь тянулась и тянулась в крови и грохоте. Всюду молнии выхватывали из тьмы вздернутые лица, острые зубы, дикие глаза. Он рубил головы, руки хватали его – он отсекал и их. Лошадь по плечи покрылась коркой запекшейся крови. Она становилась на дыбы, прыгала, брыкалась, кусалась, а потом закричала, когда ножи кочевников добрались до сердца, и рухнула. Харн выкатился из седла и набросился на врагов, пока его не остановила плотная стена недругов. Он обогнал всех кендаров, кроме одного, всю дорогу прикрывавшего спину Харна. Военачальник бился со злой радостью, слишком глубоко погруженный в безумие, чтобы замечать такие странности. Кен-дар за спиной распевал военную песнь, полную звона стали и боевых кличей. Молнии и факелы пронзали ночь.

Потом раздался звук. Он летел из леса, сверхъестественно чистый и острый. Харн замер, решив, что это боевой крик раторна, но звук длился и длился. В центре леса засиял свет, казалось, он ширился. Немыслимый вопль продолжался, выгоняя серебрящийся туман из леса на поле битвы. Там, где он проходил, демон-ветер терял свою силу, а кочевники отступали. Вдруг оказалось, что все они бегут прочь. Сбитый с настроя берсерка, Харн недоуменно провожал их взглядом. Враги катились по среднему лугу, прыгали на нижний, кувыркались по лестницам.

– Ты это видел? – прокричал Харн своему компаньону. – Гляди, как негодяи улепетывают! Гляди! – Не получив ответа, он оглянулся. Кендар стоял, опершись на древко копья, словно слишком устал, чтобы двигаться. – С тобой все в порядке?

– Нет, – ответил тот глухо, поднимая изможденное лицо мерлога. Это была Зола. – Я мертва. Я уже три дня… как мертва.

Крик в чаще замер, и туман на поле боя начал рассеиваться.

В это время вольвер, лорд Даниор и смешавшиеся телохранители достигли деревьев. Они уже давно пробивались сюда, но течение битвы отнесло людей к югу, чуть не закинув на нижний луг. Теперь же все, оставив опять отказавшихся идти в лес лошадей, последовали за Лютым. Здесь туман все еще слабо светился, озаряя путь. Вольвер учуял Урагана, и вскоре они встретили восседающего на Бришни Ардета, который вел в поводу коня Торисена, тоже ища лорда. Запах привел всех к углублению в скале. Вольвер с несчастным видом жался у порога, а Ардет, Даниор и горстка охранников въехали внутрь, оглядываясь при свете тумана, бриллов и факелов.

Один из стражников вскрикнул:

– Меня кто-то укусил! – Он протянул руку в дымку и поднял за волосы ухмыляющуюся отсеченную голову. Она скорчила рожу.

В тумане нашлись и другие тела, по большей части люди об них просто спотыкались, их вынесли из дыры и сложили там, где земля уже очистилась. Некоторые были мертвы, некоторые дергались в медленных конвульсиях, их тела и лица беспрестанно изменялись. Было кристально ясно, кто это такие, как и то, что разум их полностью разрушен. Кенциры подобрали двух мертвых и трех безумных, когда Ардет заметил тусклое свечение Кентиара, которое и привело к Верховному Лорду.

Он лежал неподвижно, так что все подумали, что Торисен мертв. Только вынеся лорда наружу и уложив на землю, при свете факелов кенцирам стало видно, что он еще дышит.

– О мой бог, – выдохнул Даниор. – Но что случилось с его доспехами?

Ардет стер кровь с лица молодого человека:

– Кто знает? Его приключения прошли мимо меня. Жизнь становится так скучна. Ах, он приходит в себя.

Торисен застонал. Его глаза открылись и недоуменно уставились на всех. Потом он слабо спросил:

– Что это было?

– Когти и клыки бога! А разве ты не знаешь?

– Я помню бой, и как меня схватили, и я не мог дышать. Потом кто-то закричал, и я потерял сознание. – Он смущенно оглядел всех. – Кто кричал?

– В этом звуке не было ничего человеческого, – сказал Даниор. – Тори, ты бы видел, как бежали кочевники! Пари держу, у всего авангарда Роя сейчас нет ни одних чистых штанов!

Торисен приподнялся на локте:

– Шум прогнал их?

– Ну, не совсем. Сейчас они снова на Лестницах. Нам бы надо было поднажать, но, видишь ли, мы и сами были ошеломлены. А теперь атака может их заставить вернуться всем скопом. В некотором роде безвыходное положение. Не хочу думать, что произойдет, когда они поймут, что мы захватили их пресловутых Основателей, если, конечно, то, что валяется тут, они и есть.

– Вот! – воскликнул Ардет, резко поднялся и отправился к груде перевратов, живых и мертвых.

– Что «вот»? – недоумевая, спросил Даниор.

– Ничего, мальчик мой, ничего. Ты только что подал мне одну идею. – Он подозвал своих охранников и тихо приказал им что-то. Они нагнулись и подхватили перевратов.

А Торисен тем временем пытался собрать осколки своего рассудка. Он чувствовал себя так, словно скатился с горы в бочке, полной камней. Потом увидел стоящего рядом с перевратами Ардета, и в мозгу наконец всплыла одна отчетливая мысль.

– Переден, – пробормотал он и попытался встать. Даниор поддержал его. – Адрик…

Ардет опустил руки на плечи Торисена:

– А теперь слушай, мой мальчик. В последние несколько недель на тебя свалились бессонница, кошмарные сны, ушибы, порезы, укусы, яд, а теперь, возможно, и полный набор прочих внутренних повреждений. Дай для разнообразия и другим повеселиться. – И он поспешил прочь.

Торисен смотрел, как кендары Ардета несут перевратов за своим старым лордом, и не видел знакомых лиц.

– Холли, окажи мне услугу, – сказал он Даниору. – Сходи обратно в дыру, найди меч со стертым клеймом на рукояти. Д-думаю, это Разящий Родню.

Даниор уставился на него:

– Потерянный меч твоего отца? Но… Тори, ты уверен, что с тобой все в порядке?

– Я чувствую себя как потрепанная кошкой мышь, но не думаю, что мне все приснилось, или… Холли, когда будешь там, поищи еще… м-м-м… переврата, похожего на Передена. Он в голубых доспехах. Если он все еще жив, веди его в мою палатку, связанного и с кляпом во рту. Он не должен ни с кем говорить, понимаешь? Даже с тобой. Поклянись!

– Да, конечно, – обескураженно ответил Даниор. Он подозвал охранников Верховного Лорда. – А тебе сейчас лучше самому отправиться в лагерь, прежде чем случится еще что-нибудь.

Все это время вольвер вынюхивал что-то в зарослях у отверстия. Он прискакал назад как раз тогда, когда телохранители, не собирающиеся больше терять Торисена, окружили и уводили его.

– Тори, тут еще один запах…

– Не сейчас. – Один стражник отодвинул его в сторону. Торисен не услышал.

– Да, но… но… – Но воины уже удалились, с собственным захваченным предводителем.

А тем временем Даниор отыскал в дыре и меч, и одетого в голубое бойца, лежащего совсем рядом с тем местом, где упал Торисен. Согласно приказу, Холли связал его и заткнул ему рот. Вылезал он, однако выглядя весьма болезненно, – возможно, потому, что несмотря на всю свою юношескую неуклюжесть, он был сообразительным молодым человеком и начинал подозревать правду о своем пленнике. В любом случае, он не был настроен болтать с вольвером.

– Но я же говорю, – кричал бедный Лютый, – что там есть еще кто-то!

– Знаю. Я споткнулся о пару тел. Хочешь их – иди и возьми.

– Но это не переврат!

– А мне плевать, будь там хоть чертова тетушка Лесного Царя! – заорал Даниор и ушел со своей добычей.

Вольвер метался туда и обратно у зева отверстия, разрываясь от нерешительности. Здесь для него было так же опасно, как и для перевратов, хотя несколько по-другому и совсем не по тем причинам. Его предки были немногим лучше собак тех людей, что поклонялись здесь своим богам. Никто из его рода не хотел вспоминать или признавать, какое влияние имеют на них такие места, как это; но он также не мог забыть и незнакомку с глазами Торисена, за чьим запахом он шел, пока сражение не отнесло его к югу. Она вошла в дыру – и не вышла из нее, его чуткий нос не врал. Он побродил еще немного, подвывая, потом стиснул зубы, оскалился и нырнул внутрь.

В пяти футах от порога вольвер упал на все четыре лапы. В пяти ярдах он ковылял через папоротники, полностью покрывшись шерстью. В пятидесяти футах человеческая часть Лютого съежилась до редких тусклых проблесков. Душой и телом он стал волком, скользящим в зарослях, едва помнящим, что ищет, но знающим, что все тут его страшит. Он нашел два подергивающихся тела и, почти у самой дальней стены утеса, еще одно, не шевелящееся. Запах верный. Что теперь? В волчьем сознании сохранился лишь сбивчивый порыв защищать. Он улегся рядом с неподвижной фигурой, тихонько воя, пока скалы не отозвались слабым эхом. После этого он молча застыл на страже в пугающей тишине.

Глава 16 КРОВНЫЙ ОБРЯД

Водопады: тридцатый день зимы

Торисен со своими охранниками появился из леса на нижнем лугу напротив вершины Менделевых Лестниц как раз вовремя, чтобы увидеть, как Ардет воплощает свой замысел в действие. Авангард Роя отступил, но часть его все равно осталась на поле. Они сгрудились плотной, выглядящей очень опасной массой, черной под грозовыми тучами, так и висящими над ними, несмотря на забрезжившую на востоке слабую предрассветную зарю. Войско стояло лицом к Рою, между ними лежало сто футов ничейной земли; и защитники, и нападающие были молчаливы и возбуждены. Одного боевого крика с любой стороны было бы достаточно, чтобы бойцы вновь кинулись грызть друг другу глотки.

Потом Войско расступилось, и на пустое пространство между армиями въехал Ардет. Он остановился ровно посередине и застыл. За ним вышли его люди с телами перевратов и положили их на вытоптанную траву. Если сказать точнее, там было пять тел и шесть голов – во всю кривляющуюся отрезанную голову на всякий случай тоже принесли. Потом кенциры отступили, Ардет последним, заставив Бришни всю дорогу пятиться, пока та не встала бок о бок с Ураганом. Шагнуло назад и Войско, и люди замерли, ожидая – сами не зная чего.

– Сдается мне, – мягко сказал Торисен, – что не слишком тактично показывать кочевникам, что случилось с их уважаемыми Основателями. На что ты рассчитываешь, Адрик, если не на вполне вероятную возможность, что сейчас нас всех убьют?

– Думай, мальчик мой, думай. Если, как ты предполагал, Рой напал на нас только потому, что им сказали это пресловутые праотцы, и если они поймут сейчас, что их так называемые Основатели таковыми не являются…

– Они могут развернуться и отправиться домой. Если они еще смогут опознать своих «предков» в таком виде; если они знают, кто такие перевраты; если они смирятся с тем, что их надули…

– И если ты, мальчик мой, скажешь еще хоть одно «если», я… Смотри!

Один кочевник осторожно приблизился к груде тел, к нему подошли еще несколько. На секунду они образовали темное кольцо вокруг перевратов, а потом кто-то издал вопль ярости и горя. Кто-то разорвал круг и, все еще крича, побежал к Войску. Первая линия кенциров подняла копья наизготовку. Кочевник пытался прорваться, но острия пик удержали его, и он упал. Войско, печатая шаг, двинулось вперед, боевые кличи вырывались у людей из горл, то же происходило и с Роем. Торисен пришпорил коня и оказался перед рядами кенциров.

– Стойте! – закричал он.

Одновременно кто-то из перевратов тоже пролаял команду, заставив вздрогнувших кочевников осечься. Из их толпы вышел старейшина с копьем и приподнял отрубленную голову за волосы. Маска мертвеца, которую он носил, и дергающееся лицо переврата были слегка похожи. Старик обратился к Войску на касса.

«Какого демона, где бродят Харн и Зола», – недоумевал Торисен, пытаясь утихомирить Урагана. Сейчас столкнутся две армии, а он стоит между ними даже без меча; или…

Но случившееся в следующий миг не нуждалось в комментариях. Старейшина внезапно поднял голову переврата и полновесно плюнул ей в лицо. Первые ряды Роя просто повернулись и пошли прочь. Старейшина бросил голову, с презрением пнул ее и последовал за своими людьми. Кочевники ушли с поля, спустились по лестницам на равнину. За ними летели грозовые тучи.

Войско как один человек разом вздохнуло.

– Это все? – недоверчиво спросил Эссен.

– Как-то разочаровывает, – запротестовал Эссир. Торисен повернулся и оглядел близнецов Эдирр. Они носили одинаковые доспехи, скакали на двойняшках-жеребцах и даже ранены оба были в левую руку. От них только такого и можно было ожидать, а то лорд подумал бы, что у него двоится в глазах.

– А не хватит ли с вас волнений за одну ночь?

– Нет! – хором ответили они. Подъехал лорд Брендан:

– И тем не менее радуйтесь, что все кончено. Основное тело Роя было почти здесь.

– Они поворачивают?

– Да, начинают, следуя за авангардом. Я бы сказал, Верховный Лорд, что ты только что выиграл свою главную битву. Мои поздравления.

Торисен считал, что вообще не участвовал в общем сражении, но не стоит говорить это. Очень скоро найдутся те, кто укажет на это. Кстати…

– А что с Каинроном? Я ожидал, что он окажется в гуще событий.

– Он и был, – сухо ответил Брендан. – Думаю, даже больше, чем намеревался. По каким-то причинам он пересекал среднее поле как раз тогда, когда его собственная конница билась на Нижних Валах. Полагаю, с тех пор он еще не перестал ругаться, хотя не мог бы поклясться в этом, потому что, кажется, он опять исчез из виду.

– Чем дольше его не будет видно, тем лучше. Брендан пристально взглянул на Торисена.

– Лучше и тебе поступить так же, – прямо сказал он. – Ты выглядишь так, словно всю битву сражался одной рукой. – И с этими словами он ускакал к своим людям.

– Чуткий Брендан, – пробормотал Ардет, глядя ему вслед. – А знаешь, он прав. В таком виде какая тебе цена. Ради Троих, мой мальчик, пойди отдохни.

– Милорд, – это прискакал кендар Ардета, – кочевники оставили этих… этих созданий лежать там. Что нам с ними делать?

– Полагаю, это было последнее оскорбление, – сказал Арден. – Перевраты не годятся даже для еды. Тори?

– Разведите костер и сожгите их. Кендар был шокирован:

– Но, Верховный Лорд, трое из них еще живы, и потом эта голова…

– Убейте их и ее с моего благословения, если сможете. Он ехал по лугу мимо мертвых и умирающих, лежащих вповалку на земле под первыми солнечными лучами. Его люди тоже были где-то тут. Впервые он не сражался рядом с ними, и теперь инстинкт настойчиво твердил разыскать их; но он не мог, только не теперь. Сейчас в первую очередь надо встретиться с Даниором. Вот наконец и стоянка, и шатер, и Бур ждет хозяина.

– Где Донкерри? – спросил лорд, едва войдя по внутренние покои.

Бур рассказал ему все.

Торисен присел на койку. Он молчал долго, потом сказал:

– Бур, тебя никогда не задевало то, что у нас очень странный кодекс чести?

– Милорд?

– Ладно, не бери в голову. Помоги мне только с этой штукой.

Бур мрачно снял с лорда Кентиар. Камень на нем все еще сохранил отблеск сияния, так что внутренность железной коробочки слабо озарилась бледно-опаловым светом – а потом Бур захлопнул крышку. Он расшнуровал то, что осталось от доспехов Торисена, снял с него кожу рисара и стальную кольчугу. Под них лорд надевал подбитую толстым слоем пуха рубаху, но все-таки темные кольца кровоподтеков остались на его теле там, где его сжимали руки переврата и куда ударила секира. Глубоко вдохнуть не получалось. Вошедшая в пословицу удача Черныша не спасла его от еще нескольких сломанных ребер, хотя Харн наверняка скажет, что он и на этот раз легко отделался. Но где же Харн? Не успел лорд спросить Бура, как вошедший охранник объявил о прибытии лорда Даниора.

Торисен скользнул в протянутую Буром мягкую черную рубаху и, экономя время, быстро застегнулся сам.

– Пусть лорд Даниор войдет, – сказал он стражнику. – Бур, иди, скажи нашим людям, чтобы организовали специальный поиск тела Донкерри.

Бур остался на месте.

– Лорд, я уже сказал.

– Тогда иди помоги им и забери с собой телохранителей. Я хочу, чтобы палатка была пуста. Сейчас же.

Бур с неохотой удалился, столкнувшись с Холли, ведущим своего связанного пленника. Он снял с него бросающиеся в глаза верхние доспехи и надел на голову шлем с опущенным забралом, прикрыв лицо и кляп. Заметив все эти предосторожности, Торисен бросил на Холли острый взгляд:

– Насколько ты знаешь, это один из захваченных перевратов, правильно?

– Да, но, Тори…

– Никаких «но». Заруби это на носу, и чтобы без всяких сомнений. Задумываться небезопасно. Понимаешь? А теперь, полагаю, ты предпочел бы пойти собирать своих людей.

– И оставить тебя наедине с этим… этим… – Он сглотнул слово. – Тори, а это безопасно?

Торисен вздохнул:

– По обычным дням я делаю не больше трех глупостей до завтрака, но это не входит в их число – надеюсь. Ну, беги.

Холли повернулся к выходу, но внезапно остановился.

– Чуть не забыл, – сказал он. – Вот. – Почти благоговейно он вытащил Разящего Родню и передал Меч в руки Торисена. Даже в полутемной палатке рисунок на клинке холодно поблескивал. – Теперь никто уже не будет задавать вопросов, кто ты такой, сын Серого Лорда.

– Полагаю, нет, – ответил Торисен слегка неуверенно, вспомнив, как служил ему Меч в дыре в сердце леса.

Холли вышел.

– Повернись, – грубо бросил Торисен пленному.

Он перерезал веревку, стягивающую запястье недруга. Тот потер руки, чтобы восстановить в них ток крови, потом снял шлем и выплюнул кляп. Его молодое лицо было бы вполне красивым, если бы не непомерно раздутый нос. Осторожно дотронувшись до него, пленник сказал, обидчиво и гнусаво поскуливая:

– Я думаю, ты его сломал.

– Меня бы это не удивило. Почему ты это сделал. Переден?

– Откуда ты знаешь, что это я, а не один из этих треклятых перевратов?

– Меня навело на такую мысль несколько вещей. Во-первых, в лесу ты звал Черныша. Не так уж много людей за пределами Южного Войска знают мое прозвище. Во-вторых, я узнал твои доспехи и стиль боя. В-третьих, только мы двое выбрались из того смертельного круга, сохранив здравый рассудок. Но я все-таки был не совсем уверен, пока ты сам не подтвердил мои догадки. Так почему, Пери?

– О Трое. А что еще ты мне оставил?

– Я?

– Да, ты, черт возьми! – взорвался он. – Забрал место командующего Южным Войском, принадлежащее мне по праву, настроил отца против меня. Ты докладывал ему о каждой моей малейшей ошибке, разве не так? Ты преднамеренно давал мне невыполнимые задания, чтобы сообщать моему отцу, что я ни на что не способен!

– Пери, я никогда не спрашивал с тебя больше, чем с любого из моих офицеров, и я никогда не говорил Ардету больше того, что должен, особенно про тебя. Теперь жалею.

– Ты врал ему! – Это был уже истерический вопль. – Ты украл его любовь! Теперь ты его сын, а не я!

– Пери, это неправда.

– Правда! – Он заметался по комнате. – Ты хочешь правды? Ты не оставил мне ни клочка власти, ни крошки веса! Ты никогда не доверял мне, и твои офицеры тоже. А когда они стали моими, когда я наконец-то получил командование, стали ли они преданы мне? Нет! Они хранили верность тебе, как я не повернусь, талдычили, как бы сделал это великий Торисен. Проклятие!

Он засопел и утер кулаком нос – опять пошла кровь. Торисен молча протянул платок.

– Когда пришла весть, что Рой выступил на север, – продолжил тот, – мои помощники говорили, что следует совершать мелкие набеги, чтобы задержать их. Это ты так бы сделал. Но я знал, что могу повернуть Рой, знал, и я бы повернул, если бы твои драгоценные офицеры – да, и солдаты тоже! – не подвели бы меня!

– Ясно, – сказал Торисен. Голова его внезапно закружилась – и от усталости, и от знания, которым он вовсе не жаждал обладать, но которое уже не остановить. – И что случилось потом?

– Меня взяли в плен. Перевраты объяснили мне, каким же я был дураком, сразу не заявив свои права. Они показали, как я еще могу занять свое законное место. Свое? – Он дико расхохотался. – Нет, твое! Норфы лишились власти, когда тридцать лет назад твой отец, как побитая дворняжка, улизнул в ссылку.

– Значит, они посулили сделать тебя Верховным Лордом. – Торисен вздохнул. – Пери, ты был и навсегда останешься дураком.

– Может, да, а может, и нет. Но я еще могу отомстить. Как думаешь, что почувствует мой отец, когда услышит обо всем, что я сделал и почему?

– Это убьет его. А я обещал защищать его интересы. Теперь Переден рассмеялся совсем непристойно.

– Попробуй, – выдавил он. – Только попробуй.

Он бросил скомканный испачканный платок на пол и, ухмыляясь, презрительно повернулся к выходу. Три быстрых шага, и Торисен оказался за его спиной. Левая рука лорда скользнула вокруг горла Передена, ухватившись за его плечо, правая поймала подбородок.

– Я держу свои обещания, Пери, – сказал Торисен в ухо молодого человека и затем быстрым поворотом сломал Передену шею.

Тот рухнул бесформенной кучей. Торисен смотрел на труп сверху вниз, тяжело дыша. Ему вдруг стало не хватать воздуха в этой палатке. Холщовые стены движутся… Нет, это он сам падает. Что-то темное показалось у входа, и крепкие руки подхватили лорда. Он моргнул. Теперь под ним была кровать, а над ним склонялось круглое лицо Харна, подобное полной луне, неуместно обросшей бородой.

– Все в порядке, Черныш, все в порядке. Не волнуйся. Он того не стоит.

– Ты слышал?

– Достаточно. Он заслужил худшего. Что теперь? Торисен чуть оттолкнул Харна и сел. Разум опять был ясен, как безоблачный свод неба.

– Отнеси его на костер к остальным перевратам и, Харн, позаботься сперва о том, чтобы его не могли опознать.

– С удовольствием. Уж панихиды по нему петь не буду. – Выражение его лица поменялось.

– Что?

Харн запинался, бормотал, но рассказал наконец о певице Золе.

– Милостивые Трое, – тяжело уронил Торисен. – Если мы выиграли сражение, то почему же все вокруг становится все хуже и хуже? Это и моя вина. Я должен был объяснить ей, к чему приводят укусы мерлога. Что ты с ней сделал?

– Ничего. Она сейчас на нижнем лугу среди раненых, помогает отобрать умирающих от тех, кто еще может выжить.

– Чтобы мерлог был полезен?

– Я тоже не понимаю. У нее вообще чудное отношение ко всему – она, конечно, не счастлива, что произошло такое, но ей интересно, что будет дальше. Странная женщина, и теперь еще больше, чем прежде. Даже и не знаю, что сказать. А! – Он встряхнулся. – Где шлем? – Он подобрал каску Передена и надел ее на голову молодого человека, закрывая лицо. Потом взял тело под мышки. – А ты отдохни, Черныш.

– А как же мои люди?

– Много же ты добра для них сделаешь, если будешь каждые десять минут падать в обморок. Пусть ты и упрям, как всегда, ладно, но, ради бога, не будь к тому же и глупцом. Отдыхай.

И он ушел.

Торисен вздохнул и снова растянулся на койке. Харн прав. Несколько часов двара полностью не восстановят сил, но наверняка помогут. Трое, как же все болит. Техника Сенеты позволяет держать себя в руках, но и она ничто против усталости. Но через пять минут он негромко ругнулся и вскочил.

– Глупец, глупец, – бормотал лорд, разыскивая и натягивая на себя всю старую одежду, какую только возможно, в том числе и полинявшую красную куртку Бура. Потом он вышел наружу.

Солнце только что встало, когда в лес вслед за золотым барсом вошел очень высокий человек. Кот привел его прямиком к дыре и нырнул внутрь. Туман истончался. Два переврата – один без головы – лежали на подстилке из измятых папоротников, медленно подергиваясь. Тела их распухли, как у утопленников, и даже сейчас продолжали покрываться новыми пятнами синяков. Третий переврат неподвижно лежал поблизости. Барс недоверчиво обнюхал их всех и рванулся к дальней стене – только для того, чтобы сразу же отскочить, шерсть дыбом, когда ему навстречу из зарослей, рыча, поднялся огромный серый волк.

Великан заколебался, потом медленно приблизился и опустился на колени.

– Думаю, ты вольвер, – сказал он шепотом, остерегаясь эха. – Я слышал, что ты где-то тут. Немножко забыл себя, да? Ну, ну, спокойно… – Он потянулся к неподвижной фигурке, охраняемой волком, но остановился – зверь припал к земле, оскалив белые клыки.

– Э, так мы зайдем в тупик. Я Маркарн, для друзей – Марк, и вот тут как раз лежит один из них. Друг. Понимаешь?

Волк заворчал.

– Ох, милый. Мы пришли в Каскад вместе, женщина, котик и я. Меня захватил лорд Каинрон. Ага, это имя ты помнишь. Враг, э? Ладно-ладно, а потом началась битва, и вдруг все в лагере побежали туда, даже мои охранники. Я нашел кота, и мы отправились за нашей подругой в самую гущу событий – она обычно оказывается там. Неудача. Так до конца сражения мне и не пришло в голову поискать ее тут, а зря, потому что такое местечко как раз по ней. А теперь, если ты только позволишь мне взглянуть…

Он говорил тихим искренним голосом, и стоящий у плеча Жур вторил ему, вызывающе урча. Когда он вновь протянул руку, вольвер отступил на шаг и внезапно прыгнул. Его челюсти сомкнулись на запястье Марка. Кендар и волк смотрели друг другу в глаза.

– Ну, что ты, – мягко сказал Марк. – Ты же не хотел этого, да?

Да, вольвер выглядел обескураженным. Он разжал зубы, клыки его оставили лишь неглубокие вмятинки на коже Марка.

– А теперь посмотрим… – Кендар раздвинул папоротник. – Хм. Дышит, ран не видно… А это что? – Он вытащил из руки Джейм что-то белое. Костяной Нож. Вольвер зарычал на него. – Согласен, но эта женщина всегда любила странные игрушки. А эту не годится оставлять тут. – Он сунул Нож за голенище сапога Джейм. – Так, а теперь давай-ка выбираться отсюда. – Марк подхватил девушку и понес ее наружу, Жур бежал впереди, а вольвер чуть не наступал на пятки. Порог уже перешагнул смущенный и взлохмаченный молодой человек.

– Ты извини, – сказал он, когда Марк опустил Джейм на землю. – Я там слегка потерялся.

– Как я и предполагал. Ага.

Джейм начала оживать сразу же после того, как оказалась вне пределов отверстия. Теперь же она с резким вскриком села:

– Где они? Где… Ох, Марк! Хвала предкам. Какой дурацкий сон… По крайней мере, мне кажется, что это был сон. Т-там был еще кто-нибудь кроме перевратов?

– Нет, женщина. А кто еще там должен был быть?

– Те… те люди. Они пришли, когда кончился крик, словно в ответ на него. Я не очень хорошо их видела. Кажется, на них были надеты кожаные ошейники со сверкающими камнями, и больше ничего. Они такие… приземистые. Я видела, как шевелятся их рты, будто они поют что-то, но ничего не слышала. Потом они принялись… делать кое-что с перевратами. Ужасные вещи. Ты же был там, – обернулась она вдруг к вольверу, – ты видел.

– Видел, но тогда у меня не хватало ума, чтобы почувствовать все, а сейчас все ускользнуло.

Джейм содрогнулась:

– Хотелось бы и мне так же легко забыть. Вначале там были все восемь Темных, а еще Тори и тот человек в голубом. Вокруг Тори и второго возвышался такой… купол света, с центром в том камне, что носит Тори. Сумеречные люди не могли к ним приблизиться. Если подумать, камень Тори был таким же, как и у этих людей, только уже отполирован и прикреплен к тому серебряному ошейнику с рунами Строителей. А потом Тори, второй и все, кроме трех перевратов, исчезли. Люди из тени стали пытать двух еще живых. Думаю, они немедленно убили бы их, если были бы в силах. Это было бы милосердно. Но они не были милосердными. Они заставили меня смотреть и ждать. Может, оставили на потом, а может, это было худшее, что они могли со мной сделать, потому что рядом на страже был ты, волк.

Вольвер попятился назад к отверстию, прижав уши, полусогнувшись.

– Я не мог бы долго удерживать их, если это были люди скал и камней – те, кто построил здесь это. В Ратиллене очень много всяких призраков. А теперь, пожалуйста, давайте уйдем отсюда? У меня от этого места зубы ломит.

Тут в лесу поблизости хрустнула ветка. Вольвер с воплем подскочил, извернувшись, но вместо приземистых человечков, которых он больше всего боялся, из-за деревьев молча вышли воины-кендары, окружив сидящих. Но облегчение было коротко.

– Ах вот ты где, – обратился Каинрон к Джейм, выступая вперед с ласковой улыбкой на устах. – Заставила же ты меня побегать, дорогая, но теперь я уверен, что тебе в конце концов придется воспользоваться моим гостеприимством.

Солнечный свет упал на нижний и средний луга, заваленные разбросанными повсюду осколками битвы – по большей части человеческими телами. Несмотря на всеобщее смятение, Дома все-таки смогли удержать своих людей вместе, так что каждый теперь прочесывал свою территорию в поисках павших. Мертвых готовили к погребальным кострам, раненых разделяли на безнадежных и способных выжить – тут помогали высокорожденные, и у них почему-то это получалось лучше, чем даже у прекрасно натренированных кендаров. Кроме того, для человека большая честь умереть, будучи приговоренным высокорожденным к Белому Ножу. Менее серьезно раненных осматривали на месте, обрабатывали повреждения или отсылали в палатку хирургов в лагерь. На поле, конечно же, было и множество кочевников, в основном убитых. Группы поиска без промедления разбирались с выжившими, когда находили их.

Были и падалыцики-мародеры. Торисен застал их, раздевающих мертвого кендара, а секунду спустя чуть не был растоптан налетевшей конницей Комана. Падалыцики порскнули во все стороны, один, ускользнув от лошадей, попал прямо в руки Торисена и забарахтался, кусаясь и царапаясь. Это был всего лишь ребенок, беспризорный бродяжка из Каскада – как и остальные.

– Имена бога, – Кори рассматривал своих пленных. – И что мне делать с этим сбродом?

– Заберите их обратно в город, – сказал Торисен, протягивая своего пленника всаднику, свалившему мальчишку в кучу других оборванных детей. – Лучше поставь десяток охранников на мост и еще десяток – на переправу, а то скоро все сюда сбегутся.

– Во имя Порога, а ты кто… Ох, Верховный Лорд!

– Он самый, вертится, как обычно, под ногами и пугает лошадей. Присмотри за Каскадом, и, Кори, я так понимаю, твои люди отступали среди последних, когда кочевники прорвали линию. Хорошая работа.

Кори нахмурился и покраснел одновременно:

– Спасибо, Верховный Лорд. Я позабочусь о Каскаде. – И он поскакал прочь со своими стражниками.

«Я действительно слишком долго носил черное, если никто не может узнать меня в чем-то другом», – уныло подумал Торисен.

Его люди были неподалеку, они-то и были последними в цепи обороны, а теперь ряды погибших казались бесконечными. Застывшие руки, окаменевшие лица – многие до боли знакомы. «Около трехсот убитых, – отрапортовал помощник Харна, – и, возможно, около сотни пропавших». Даже если последние и найдутся, Торисен приведет домой в Готрегор войско, в котором не стало каждого десятого – даже больше.

– Шестьдесят против одного, все могло быть и хуже, – сухо сказал заместитель.

– Да, наверное, – вздохнул Торисен. Здесь он сделал все, что мог, и теперь отправился на нижний луг – искать пропавших.

Мертвые и раненые лежали тут вповалку – там, где по ним прокатилась первая лавина Роя. Группы поиска бродили среди них, узнавая, отбирая, распределяя. Торисен увидел Золу. На расстоянии казалось, что она не изменилась, но когда лорд приблизился, а она повернулась, он резко остановился, увидев это серое лицо и безжизненные глаза.

– Я… пугаю тебя, лорд? – Ее голос стал тусклым, хриплым шепотом.

– Да. Я не знал, что мерлоги могут говорить.

– Большинству из нас… просто нечего… сказать. К тому же… твой отец… говорил с тобой в Белых Холмах.

Торисен быстро оглянулся, но на расстоянии слышимости никого не было.

– Откуда ты узнала?

– Я выяснила… что мертвые знают все… что касается мертвых. А то, что интересует… живых, мы забываем… капля за каплей.

Он подошел поближе, борясь с собой, но подталкиваемый любопытством:

– На что это похоже, быть мертвым?

– Я… точно еще не знаю. Это как… новый язык, услышанный впервые. Нужно… некоторое время… чтобы выучить слова, а они могут… не иметь аналогов… в речи живых. По крайней мере, впервые за сорок лет… у меня не болит нога.

– Зола, мне очень жаль, что все так случилось. Может быть, Киндри сможет помочь. Ардет говорил, что он могущественный лекарь.

– Пусть он даже… умеет воскрешать мертвецов. Нет, Верховный Лорд. И не надо… жалеть. Смотри.

Он заметил разрезы на ее куртке, но не придал им значения, так как крови вокруг не было. Теперь же он осознал, что это действительно раны, и некоторые очень глубокие. Ну конечно: у мертвых не течет кровь.

– Я заработала их… защищая спину Харна. Он всегда забывал… об этом во время приступов… и я шла за ним. Любая за них… убила бы меня, если бы я уже не была мертва. У меня… теперь есть время…

– Но не бесконечность, – резко прервал ее Торисен. – Я вырос в Гиблых Землях, Зола. Я видел, как меняются мерлоги. Ты уже принадлежишь теням. Рано или поздно они поглотят тебя.

– Да… но до того… какие песни я могу спеть! Торисен передернулся:

– Сомневаюсь, что живые вынесут их. Но я не совсем еще спятил и не стану спорить с певицей. Что я еще могу сделать для тебя, Зола? Я в долгу у тебя за жизнь Харна.

– Тогда дай мне… девочку. Ее брат… сейчас в Войске. Она должна увидеть его… а потом отправиться… на костер. Эта полужизнь… не для таких юных… таких беззащитных.

– Знаю. Я был эгоистичен. Н-но, кажется, она нужна мне.

– Была. Теперь нет. А знаешь ли ты, – как-то неуместно спросила она, – что тебя одновременно видели… скачущим на белой лошади… и пешим с мечом?

– Я слышал. И не знаю, что с этим делать.

– И я… но что-то уже свершилось… поэтому ребенок тебе больше не нужен. Отпусти ее.

Торисен все еще медлил и удивлялся почему. Что он на самом деле так не хочет бросать – кучку костей и тень девочки-кендара, которую он никогда не знал, или же, каким-то спутанным путем, призрак собственной сестры, ребенка, каким она была, когда он стоял и смотрел, как их сумасшедший отец гонит ее в Гиблые Земли? Он позволил ей уйти, и с тех пор его гложет вина, и он не хочет терять ее снова. Но, черт возьми, это не Джейм. Это просто какое-то странное дитя, у нее своя дорога, а он, как эгоист, так долго отрывал ее от нужного пути.

– Да, да, конечно, – нетерпеливо сказал он, сердясь на собственную слабость. – Пусть идет.

– Хорошо. – Стеклянные глаза мертвой всмотрелись в него с обманчивой безучастностью. – Верховный Лорд, может, от меня это… и смешно слышать… но ты выглядишь ужасно.

Он действительно прыснул.

– Не ты первая это замечаешь. Но я крепче, чем кажусь, – семейная черта. И не говори, что мне надо отдохнуть. Думаю, я вижу, чем могу помочь здесь. Кроме того, – заключил он угнетенно, – это моя битва.

Солнце стояло уже высоко над обрывистым восточным берегом. Предстоял горячий денек. Волны жары окатывали выступ утеса. Торисен отгонял мух от лица раненой-кендара. Она была без сознания, – к лучшему, учитывая жестокость ее ран, – но, насколько он мог судить, она также была на грани двара, а значит, близка к исцелению.

– Еще одну в палатку хирурга, – сказал он сопровождавшим его носильщикам, и они унесли ее.

Торисен тяжело поднялся. Несмотря на предсказание Харна, он еще ни разу не свалился; наоборот, в голове стало как-то все ясно и пусто, и ему это нравилось. Восприятие притупилось, страдания вокруг стало легче переносить. Его затопляла боль, особенно собственных смертельно раненных кендаров. Возможно, их общие муки и привели его сюда из лагеря, словно какая-то часть его лежала, умирая, на поле. Торисен потряс головой. Оставим такие фантазии шанирам. Он не спрашивал себя, откуда он знает, что все привязанные к нему лично люди уже найдены.

Неподалеку кто-то стонал от боли. Не похоже на кенцира. И действительно, в лощине Торисен отыскал скрюченного, держащегося за живот каркинорца. Половина его внутренностей уже вывалилась на траву. Кто-то в полевой куртке из буйволовой кожи – обычных доспехах Каркинора – нагнулся над ним. Торисен изумился, узнав Одалиана. Принц увидел приближающегося Торисена и покачал головой. Он вытащил нож. Солдат закричал. Он боролся с обоими с силой, рожденной ужасом, пока Торисен не ухватил его за руки, а Одалиан уколол в сердце.

– Грязная работа, – сказал Торисен, когда они отошли.

– А чего ты ожидал? – В ответе звучала сдержанная жестокость. – У них нет двара, их не обучали технике Сенеты для контроля боли и даже практичному отношению к смерти. Они как дети, проснувшиеся на скотобойне.

Торисен бросил на принца еще один удивленный взгляд. Казалось, в том говорит опыт прожитых лет, вступая в противоречие с юной внешностью.

– Звучит так, словно ты не относишь себя к их числу. Ты, скорее, ведешь себя как высокорожденный кенцир.

Теперь пришло время поразиться Одалиану.

– Как так?

– Ну, ты здесь, в простой одежде, без свиты, помогаешь отбирать раненых…

– Совсем как ты.

– Да, полагаю. – Лорд огляделся и содрогнулся. – Столько смерти. Раньше, когда я возглавлял Южное Войско и ко мне еще никто не был привязан, мне не было так плохо. Это моя первая большая битва в качестве Верховного Лорда. А твоя?

– И моя первая – как принца. – Да, чужое лицо действительно не было изборождено опытом, но серебристо-серые глаза казались старыми и больными. – Я не знал, что они будут так страдать, но ведь на войне так и бывает, верно? – Внезапно наивность вернулась к Одалиану, отразившись в голосе и глазах. – Если честно, я пришел сюда поискать тебя. Ты уже подумал о статусе союзника для Каркинора?

– Вряд ли у меня была такая возможность, – сказал Торисен, пытаясь вернуть равновесие, поколебленное внезапной переменой в собеседнике. В этот миг он мог бы поклясться, что только что шел рядом с совсем другим человеком. «Опять фантазии», – повторил он и выкинул их из головы. – Ты все еще серьезно этого хочешь, Светлейший?

– Больше, чем раньше.

– Но ты же знаешь, что это не то, что я могу даровать самолично, – ответил он уклончиво. – Теоретически, как Верховный Лорд, да, но остальной Совет будет в ярости, и не зря. Я должен учитывать их желания.

– Да, я предвидел это, – собеседник настаивал. – Но раньше ты сказал, что их может впечатлить, если я покажу, на что готов, пройдя через полный обряд. Что, если я сейчас привяжусь к тебе кровью, в качестве акта доброй воли?

Идея сперва обескуражила Торисена, а потом и встревожила. Он много раз имитировал ритуал прежде, как с Харном в Тентире, но никогда дело не доходило до того, чтобы действительно резать ладони. Нет, сама кровь не волновала его и шрамы тоже. А что тогда? То, что Одалиан хочет, чтобы он так явно играл шанира? Да. Он чувствовал, как мозг отторгает саму мысль о подобной возможности. Но помешает ли это решению? Нет, конечно нет. Но… но… но…

– Проклятие, – сказал он с досадой на самого себя. – Твои люди сражались бок о бок с нами, и многие из них погибли. Мы что-то должны Каркинору за это. Что бы там дальше ни решил Совет насчет статуса союзника, по крайней мере я могу дать тебе шанс обосновать свое требование самыми крепкими из возможных личных отношений. Если они скажут «нет», я освобожу тебя, и никому вреда не будет. Ненастоящий Связующий Кровью может хотя бы это.

– Ты пройдешь обряд? – Голос принца звучал так страстно. Должно быть, опять разыгралось воображение – глаза его на миг стали холодны и жестоки. – Здесь? Сейчас?

– Посреди поля, где на нас ежеминутно будут натыкаться носильщики? Нет. Я полагаю, можно пойти на обзорную площадку утеса. Отпустим часового и останемся одни.

– Это, – сказал принц, – было бы замечательно.

Джейм кружила по комнате, ища выход. В действительности слово «комната» не совсем подходило. Это был внутренний отсек шатра лорда Каинрона – самого большого и запутанного из всех, что Джейм когда-либо видела. Ее привели сюда, окруженную стражниками Каинрона, около двух часов назад. Марк, Жур и вольвер, по-видимому, тоже стали пленниками. Она не думала, что Каинрон что-то сделает с ними, но драгоценное время уходит, а Тори так и не предупрежден.

Стены были из туго натянутого толстого холста, выкрашенного в желтый и оранжевый. Можно было бы прорезать себе дорогу, если бы Каинрон не забрал Нож. Девушка все-таки попробовала распороть шов, но ее когти были ободраны до мяса и даже не высовывались. Напасть на охрану? Хорошо бы, только до них не добраться. Вход в комнату зашнурован снаружи – приспособление, заставившее предположить, а не служила ли и раньше эта «келья» тюрьмой, возможно, только без этого изящного столика в углу, на котором стоят чаши и графин с вином, и без раскиданных на холщовом полу подушек. Джейм в полнейшем расстройстве пнула одну из них. Черт, черт, черт.

Проход развязывали. Через секунду охранник откинул полог, и внутрь, улыбаясь, вошел Каинрон, красующийся в белом камзоле с вышитыми по плечам подсолнухами и маргаритками. В золотистом свете комнаты он сам, казалось, лучился. За его спиной стражник вновь зашнуровал проход.

– Извини, моя дорогая, за то, что оставил тебя так надолго в одиночестве. Тебе было удобно?

– Почему ты держишь меня пленницей?

Он презрительно приподнял бровь, словно безмолвно сокрушаясь отсутствию хороших манер у собеседницы:

– Пленницей? О нет! Почетной гостьей. Но я вижу, ты и не притронулась ни к чему освежающему из того, что специально оставили тут мои стражники. Позволь налить тебе немного вина. – Он подошел к столу.

– Где мой брат?

– Где-то на нижнем лугу, якобы помогает сортировать раненых. Принц тоже там. Вскоре их дорожки, без сомнения, пересекутся. Приятная неожиданность для них обоих.

Он играет с ней. Он знает, что она знает о переврате, потому что ему сказал Серод, но он не знает, что она знает, что он знает. Будь прокляты все эти игры. Нет на них времени.

– У Торисена наверняка есть друзья среди высокорожденных, если и не в самом Совете, – сказала она. – Что они скажут, когда обнаружат, что ты позволил ему пойти в ловушку, подстроенную перевратом, прикинувшимся принцем?

Он повернулся и посмотрел на нее:

– Ах. И кто же им расскажет? Ты? Джейм застыла от его тона:

– Никто еще не ставил под сомнение мое слово чести.

– Честь тут ни при чем, – холодно ответил он. – Не при таком раскладе. Дорогая, ты только посмотри на себя. Ни одна высокорожденная девушка в здравом уме не станет одеваться, как ты, или развлекаться чем-то подобным. Лура порассказала мне о твоих маленьких проделках в Каркинароте, да я сам кое-что видел тут, в Каскаде. Ты, очевидно, душевно неуравновешенна, моя дорогая. Никто не примет тебя всерьез. К тому же ты забыла, что в конечном счете твой брат или кто-то очень похожий на него все-таки вернется с нижнего луга. Кому поверит Совет, тебе или ему? На, выпей вина, дорогая. Не стоит отклонять моего гостеприимства.

Он протянул девушке кубок. При сложившихся обстоятельствах отказаться было бы оскорблением, но Джейм слишком хорошо помнила, что произошло в последний раз, когда ей предложили вина. Кстати… В голову пришла одна идея. Она приняла чашу. Каинрон просиял:

– Вот так-то лучше. Теперь нам будет куда уютнее. Знаешь, моя дорогая, мне несказанно интересно знать, где ты скрывалась последние пятнадцать, или сколько там, лет и как получила такое странное оружие.

Ага, он нацепил ножны с Костяным Ножом туда, где у большинства людей обычно бывает талия. Как же он доволен, присвоив красивую вещицу, – так же, как и забрав Жура, а может, и вдвойне.

– Он очень острый, – сказала Джейм, надеясь, что лорд попробует кончик и убедится в этом сам.

– Пожалуй. Но ты мне не ответила.

Джейм повернулась к нему спиной. Пусть поболтает.

– Вначале скажи, что ты намереваешься делать со мной. Она слышала, как он вздохнул:

– Я действительно должен научить тебя, что такое вежливость, моя дорогая. Собственно, мне это только доставит удовольствие… возможно, и тебе тоже. Полагаю, что тебе понравятся и мои планы относительно тебя. Не каждая девушка удостаивается чести быть принятой таким могущественным домом первейших кровей, как мой.

Он продолжал, с удовольствием описывая преимущества такого союза, большинство из которых казались Джейм крайне незначительными. В такое время он пытается подкупить ее игрушками, уверенный, что она придет в восхищение. Она уклончиво хмыкала, все еще стоя спиной к собеседнику. Одновременно девушка ловко раскрыла внутренний карманчик, где так и лежали кристаллы из дома Строителей. Если речная вода добралась до них… но нет. Она прихватила их тогда, думая, что когда-нибудь может найтись кто-то, на ком она захочет их проверить. Что ж, час пробил. Она кинула щепотку в свое вино. Кристаллики растворились немедленно и бесследно. А вот насчет запаха…

– Что ты там делаешь, моя дорогая?

Она повернулась – бокал так и поднесен к носу.

– У меня что-то подсыпано в вино. Яд? Дурман? Ты это подразумеваешь под гостеприимством, милорд?

– Чушь, – резко ответил Каинрон. – Дай сюда. – Он взял ее кубок, понюхал, отхлебнул. – Ну, видишь? В следующий раз, возможно, ты будешь верить… ик!.. мне.

Какую-то секунду он выглядел смущенным, но не в его характере было долго сомневаться в себе. Лорд стал дальше разглагольствовать о славе своего дома, незаметно для себя самого отпивая понемногу из бокала, который он так и забыл вернуть, икая в самых неожиданных местах. Торисен тоже фигурировал в его рассуждениях, но теперь он презрительно насмехался над ним, а не злился.

– Представь себе… ик!.. что этот человек вообразил, что сумеет замаскироваться, просто натянув красную куртку и прокравшись… ик!.. без охраны на нижний луг. Зачем? Они с принцем задумали заключить соглашения без одобрения… ик!.. Совета. Ардет будет рвать и метать, когда дознается. Старик до сих пор думает, что Торисен прыгает только тогда, когда он дергает за веревочки. Ну-ну, посмотрим, кто у нас будет прыгать и почему. Ик!

Он подлил себе еще вина. Джейм внезапно заметила, что его ноги больше не касаются полотняного пола. Каинрон тоже обратил на это внимание. Он осторожно ощупал пространство под собой элегантным сапогом, откашлялся и отставил кубок.

– Выдержанное вино, – сказал он неуверенно. – К счастью, у меня крепкая голова… ик!

Он поднялся еще на дюйм, и лицо его приняло встревоженное выражение, но еще больше Каинрон возмутился, когда быстро метнувшаяся Джейм вытащила у него из-за пояса Костяной Нож. Каинрон закричал:

– Стража, стража! Убийца! Колдунья! Ик! Охранники лихорадочно расшнуровывали дверь. Джейм полоснула клинком по противоположной матерчатой стене. Края ткани разошлись, наполовину разрезанные, наполовину мгновенно сгнившие под лезвием Ножа. Девушка, извиваясь, выскользнула в щель, оказавшись в холщовом коридоре. И куда теперь? Стражники сбегались. Она распорола еще одну стену, ввалившись в затянутый шелками будуар. Лура, визжа, подскочила.

– Мне только пройти, – поспешно сказала Джейм и немедленно скрылась в проделанной в дальней стене дыре.

Еще коридор, еще стена. О Трое, насколько же велика эта палатка? Еще комната, и охранник поворачивается к ней лицом, чтобы тут же, всхрапнув, упасть от кулака Марка.

– Я так и думал, что рано или поздно ты появишься, – спокойно сказал великан-кендар, пока Жур терся о ее колено, а вольвер вопросительно повизгивал из следующей каморки. Джейм разрезала стену и выпустила его.

– Слушайте, я немного спешу. Вы вдвоем сможете затеять тут беспорядок, чтобы прикрыть мое бегство?

– Я бы сказал, что ты и сама неплохо справляешься, – заметил Марк, прислушиваясь к воплям, реву и крику, несущимся оттуда, где прошла Джейм. – Но, конечно, пожалуйста, с удовольствием.

– И придержите Жура.

Распарывая очередную стену, она слышала, как протестующе воет барс. Бедный Жур, вечно тебя оставляют в стороне. Еще два холщовых барьера, за каждым следующим светлее, чем за предыдущим, и вот наконец в дыре открылось солнечное небо жаркого утра.

Вокруг палатки стали собираться люди, привлеченные шумом внутри. Девочка-кендар вела в поводу серую боевую лошадь. Джейм перехватила узду.

– Но это конь командира Шета! – Девочка не отпускала.

– И он мне нужен. Понимаешь?

Глаза ребенка поймали ее взгляд и потупились.

– П-понимаю, высокорожденная.

Джейм вскарабкалась на неприкрытую спину лошади. Трое, как же далеко отсюда земля. Она играла в пятнашки – «раз-два-три-умри» – на крышах четырехэтажных домов и то чувствовала себя в большей безопасности. Позади часть шатра тряслась от рева. Да, Марк и вольвер, несомненно, забавляются вовсю. А если бы они сейчас, например, пробили крышу, то, возможно, оттуда выпорхнул бы Каинрон со всеми своими подсолнухами, маргаритками и прочим.

Джейм пришпорила пятками жеребца и тут же чуть не покатилась с него кувырком – так он рванулся. «Если выживу, – думала она, отчаянно цепляясь за гриву, – то просто необходимо будет научиться нормально скакать». Они с грохотом промчались по лагерю, перелетели Нижние Валы (к счастью, в нижней их точке), пересекли среднее поле. Искатели отпрыгивали с их дороги и сердито кричали вслед. Земля казалась вымощенной телами, но на этот раз ее лошадь знала, куда ставить копыта. Они пролетели через горловину между деревьями и рекой и оказались на нижнем лугу.

– Где Торисен? – прокричала Джейм паре людей с носилками, насколько возможно сдерживая коня. Жеребец вскидывал крупом, словно желая проверить на прочность ее не слишком-то защищенное седалище. – Он в красной куртке!

– В красной? Так это был Верховный Лорд? Тогда, хай-\борн, он пошел на утес, на обзорную площадку. И принц с ним.

Конь понес Джейм галопом. Они уже миновали поле битвы, тел под ногами больше не было. Верхние водопады ревели в ущелье. А впереди, не более чем в пятистах футах, мир, казалось, кончался, обрываясь на краю утеса, за которым не было ничего, кроме неба. Там, на пятачке, стояли две фигуры. Одна была в каркинорской буйволовой куртке, другая – в темно-красной. Первый человек стоял на коленях. Второй протягивал ему сложенные чашечкой руки.

– Тори, нет! Не надо!..

Конь шарахнулся. Джейм сорвалась и полетела кубарем, земля и небо так быстро сменяли друг друга перед глазами, что слились в одно расплывчатое мелькающее пятно, пока девушка катилась в густой траве. Шапка слетела, длинные черные волосы хлестали по глазам. Потом она все-таки, пошатываясь, встала и побежала. Кажется, человек в толстой куртке лежал на земле, а брат нагнулся над ним. Что там случилось? До них еще ярдов сто, тень прыгает по земле впереди, обгоняя хозяйку. Ее тень? Но солнце встает на востоке, а не на севере. Сзади быстро приближается что-то очень яркое. Когда Джейм повернулась посмотреть, сияние было уже над головой. Милостивые Трое, Плетущая Мечты. Именем Порога, что происходит?

Торисен спрашивал себя о том же. Нужные слова были сказаны, надрезы сделаны, принц опустился на одно колено и отпил глоток крови, набежавшей в ладони Верховного Лорда, что символически привязывало Одалиана условленной клятвой.

– Вот. Дело сделано, – с облегчением сказал Торисен, и принц странно взглянул на него снизу вверх.

– Да. Сделано.

По телу каркинорца пробежала дрожь, словно сама плоть хотела оторваться от костей. Взгляд удивленно обратился вовнутрь себя, в нем рос испуг. Принца вновь затрясло.

– Одалиан? Светлейший? Что-то не так?

Но он не ответил. Он скорчился в траве, прижав руки к лицу. Пальцы стали неправдоподобно длинными и тонкими, они тянулись от глаз к волосам, как решетка забрала шлема, но то, с чем он боролся, было под крышкой черепа.

Над головой вспыхнул слепящий свет. Ошеломленный, Торисен глядел на него. Над равниной дугой изогнулось сияние, как комета, прорезающая черноту отступающих грозовых туч. На обожженном зрачке осталось изображение женской фигуры. Что-то было в ней такое, отчего у Торисена перехватило дыхание. Кто это?

Принц хрипло рассмеялся. Торисен резко обернулся – над лежащим наклонилась девушка, задыхающаяся, как после быстрого бега, ее черные волосы рассыпались, упав до земли. Он наверняка знает и ее, но это же не может быть…

– Связующий, – выдохнул принц сквозь ладони. – Какая… шутка… надо мной.

Джейм смотрела на него. Потом взгляд перепрыгнул на брата. Связующий? Связующий Кровью? Тори – шанир? Он тоже смотрел на нее с растущим недоверием:

– Во имя Порога, кто… о нет. Не говори мне…

– Боюсь, что так. Привет, братец. – Приближающийся свет заставил повернуться к югу. – Всемилостивые Трое. Она идет снова.

– Кто идет?! Кто эта женщина?!

Свет был почти над ними. Не ответив, Джейм взметнулась, защищая глаза от сияния. Принц уцепился за нее, но это был уже совсем не принц. По лицу существа бежала рябь, словно оно было отражением в колеблемой ветром стоячей воде пруда.

– Не надо! – гаркнул он. – Не становитесь на ее пути, вы оба! Одно прикосновение – и она вырвет ваши души. Она не в силах помочь себе!

Свет замедлил полет и завис над самым краем обрыва.

Он резал глаза. Торисен не видел ничего перед собой, но когда он отвернулся, под воспалившимися веками заплясала, женщина. И тут между ней и ложным принцем, как тень, встала фигурка, сжимающая белый нож.

– Оставь его в покое, черт побери!

Джейм и сама вздрогнула от своего вопля. Во имя земли, что она делает, становясь между двумя созданиями из легенд? Мастер послал Госпожу вернуть своего верного слугу, наверняка так и не догадываясь, какую тонкую двойную игру вел переврат. Что ей до этого… за исключением того, что, если бы не Тирандис, она никогда бы не узнала, что такое честь.

– Дай ему умереть с миром!

Она не раз говорила на языке Рун Мастера, но впервые чувствовала, как от ее голоса побежали нити силы – пусть этого недостаточно, неважно. У нее есть Костяной Нож. Она может защитить себя и двух других, если… если…

Прекрасное лицо Плетущей Мечты было мирно и неподвижно – почти маска, и, на этот раз, поразительно знакомо. Потрясенная Джейм переводила взгляд с черенка Ножа на застывшие бледные черты и обратно. Да, из трех лиц, вырезанных на рукояти – девушка, леди, старуха, – Госпожа была второй. Но никакая кость не может передать серебристое сияние глаз и немыслимую черноту зрачков, бездонную, как пустота между звездами.

Как и в Хмари, Джейм чувствовала, что Тьма тянет ее. Она падала туда, ниже, ниже… Но в то же время девушка ощущала камни утеса под ногами и солнечные лучи, припекающие левую щеку. А видела мрак и каменную арку, протянутую над первозданным хаосом, разверзшимся в самом центре сущности Плетущей Мечты. Там завывали ветры, Джейм не сомневалась. Она слышала о метафорах души, используемых лекарями, и знала, что через них и спасают людей; но если мост и был метафорой, то зияющая пустота под ним – нет. Злоупотребив своими силами шанира, первая Джеймсиль открыла брешь в пространство за пределами Цепи Сотворений, как и сказал аррин-кен. Теперь души тех, к кому она прикасалась, крича, падали туда, и Джейм провалится, если тезка прикоснется к ней.

Ho где же Плетущая Мечты? Она всего лишь в десяти футах, у самого обрыва. Джейм медленно шагнула на мостик. Она чувствовала, как жесткая трава скалы задевает ее ноги, и знала, что движется к краю.

Впереди мерцал свет. Женщина танцевала на каменной радуге над пустотой, полностью сосредоточившись на поворотах и па Сенеты, помогающих ей сохранять непрочное равновесие. Со стороны это была красивейшая леди в ослепительно-белых одеждах. Но здесь, в сердце бытия, платье ее души поблекло до цвета старой кости, и свечение не могло разогнать подступившую вплотную темноту. Длинные волосы тоже были белы, а бледные черты напоминали уже не второе, а скорее третье лицо на черенке Ножа. Однако следы красоты остались, спасенные от распада лежащими в основании души невинностью, наивностью и неведением, которые даже этому личному аду вокруг до сих пор не дали разрушить все. Джейм сделала еще шаг:

– Мама?

Женщина повернулась. Они теперь стояли очень близко друг к другу. Не задумываясь, Джейм протянула руку, почти дотронувшись до чужой бледной щеки, и увидела, что Плетущая Мечты, как зеркало, повторила ее движение, чуть-чуть не касаясь ее.

– Дочка?

Джейм не отрывала от нее взгляд.

– Я… я е-едва помню тебя, – запинаясь, сказала она. – Это же было так давно. Почему ты оставила нас?

– Потому что я не могла больше прикасаться к тебе.

Надо было сказать еще так много, столько вопросов задать, столько ответов получить, чтобы охватить годы разлуки, пролегшие между ними; но время уже ушло. Плетущая Мечты пошатнулась, ее глаза расширились от внезапного ужаса. Она остановила танец. Камень под ними начал осыпаться. Джейм тоже стало трудно держаться. Она не знала, падает ли со скалы или с метафорического моста, неважно – никакой опоры больше не было. Если женщина сейчас дотронется до нее, она наверняка упадет, а Плетущая Мечты, наоборот, может вернуть себе равновесие. Джейм видела, как паника подхлестывает ту и заставляет колебаться. Прежде Госпожа пожинала души словно во сне. А забрать одну сейчас, осознавая, что она делает, означает конец невиновности, истинное падение, потерю чести, но также и возможность выжить.

Внезапная улыбка озарила истершиеся черты Плетущей Мечты. Ее рука, не дотрагиваясь, обвела лицо Джейм, будто ласково погладив, и мост, на котором она стояла, провалился. Джейм крикнула и рванулась вперед подхватить, но опоздала. Растянувшись на краю сломанной арки, она видела, как чужая душа с развевающимися белыми волосами падает вниз, в пустоту. Вслед летели куски камня. Мост распадался. Джейм вжалась в него, боясь шевельнуться, инстинктивно зная, что и утес под ней сейчас обваливается. Позади сквозь вой ветра кто-то выкрикивал ее имя:

– Джеми, дай руку! Ты слышишь меня? Ответь!

– Я слышу тебя, Сенетари, – прошептала она. Ее рука словно по собственной воле отцепилась от камня и метнулась за спину, подталкиваемая детской верой, которая, казалось, уже давным-давно умерла.

Чужая рука сомкнулась на ее запястье и, когда арка ушла из-под нее, выдернула из темноты в слепящий свет, и девушка упала лицом на горячие камни утеса.

Рев ветра наполнил весь мир. Джейм чувствовала, как неистовый поток воздуха хочет оторвать ее от земли, но кто-то держал ее, прижимая. Она слышала, как скрипят сгибающиеся деревья на Старейшем Острове. По горловине неслись сорвавшиеся с ветвей серебристых плакучих ив листья. Что происходит? Даже сквозь плотно зажмуренные глаза бил, слепя и оглушая, свет, словно само солнце закатилось за эту скалу, и все вокруг падает во тьму в его сердцевине. Пока душа Плетущей Мечты удерживала опасное равновесие, сквозь врата ее тела в пустоту могли нырять только другие души. Теперь она провалилась за остальными, и туда же устремилось и вещество мира. Принеся себя в жертву, Джеймсиль спасла и дочь, и свою так долго балансировавшую на грани честь, но не разрушила ли она этим весь Ратиллен? Несколько бесконечных мгновений было очень похоже на то, но тут ветер споткнулся и начал умирать.

Джейм рванулась, освободилась и оглянулась. Мгновение ослепленные глаза ничего не видели, потом зрение вернулось – как раз вовремя, чтобы успеть ухватить сияющую точку, яркую, как далекая звезда, уменьшающуюся и исчезающую на самом краю обрыва. Вход, которым была Джеймсиль, Плетущая Мечты, замкнулся сам на себя, навсегда закрывшись. Если разрушение тела отпускает душу, то Госпожа наконец обрела свободу – если такие правила действуют и за пределами Цепи Сотворений. Джейм поймала себя на том, что молит бога, которого презирает, чтобы так оно и было.

Потом она опустила глаза и увидела распластавшегося рядом переврата Тирандиса, его пальцы глубоко погрузились в камень, как бледные корни. Она выползла из-под его левой руки. Торисен все еще лежал под правой. Джейм поспешно вытащила брата.

– Как ты, нормально? – спросила она, когда он, пошатываясь, сел.

– Вполне… кажется. Слишком много всего свалилось разом – включая и тебя.

– Извини. Я не планировала такое драматическое появление… Трое!

Тирандис шевелился. Девушка думала, что он мертв, надеялась на это ради него же самого, забыв, как сложно переврату умереть. Он приподнялся на локте. Его лицо двигалось, будто под кожей что-то ползает. Потом он закашлялся и забился в страшных конвульсиях. Слышно было, как ломаются кости. Джейм сбросила сдерживающую ее руку брата и упала на колени рядом с перевратом. Мускулы его спины и плеч корчились под ее ладонями, как змеи.

– Скажи, что делать! – закричала она, мучась от беспомощности.

Припадок утих, и секунду Тирандис лежал неподвижно, задыхаясь. Потом перекатился. В руке переврат держал Костяной Нож.

– Ты уже все сделала, – прохрипел он чужим голосом. По искаженному лицу пробежало нечто вроде улыбки. – Мы хорошо обучили тебя, Джеми. Кажется, немного добра это все же принесло.

И прежде, чем его скрутил следующий приступ, Тирандис приставил острие ножа к груди и упал на него.

Он был уже мертв, когда Джейм повернула его. Лицо на глазах изменилось в последний раз, став ровным и спокойным, как мертвое знамя Норфов. Джейм закрыла его серебристые глаза. Прощай, Тирандис, Сенетари.

Ее собственные глаза защипало.

– Но я никогда не плачу, – вызывающе, почти дерзко сказала она брату и сразу же поразила и себя, и его, залившись слезами.

Эпилог ЛУНА ВОСХОДИТ

Нижние Валы: тридцать первый день зимы

Джейм мерила шагами маленькую внутреннюю комнатку в палатке Торисена, выделенную для нее. За полотняными стенами меркнул свет. Был уже вечер, с момента происшествия на утесе прошло почти тридцать часов. Вряд ли она за это время кого-нибудь видела. Когда брат вернулся в шатер, он повалился и проспал столько, сколько Бур мог удерживать толпы людей, окружающих его днем и ночью со своими просьбами, требованиями и предложениями. Тем не менее Джейм все-таки ждала, что он найдет время зайти и поздороваться. Она все больше и больше чувствовала себя забытой в суматохе вещью.

Джейм смотрела на стену. Прорезать ее – секундное дело, ведь Торисен позволил ей оставить Костяной Нож, очевидно не сознавая, что это за предмет. Значит, нетрудно проскользнуть мимо Бура и немножко прогуляться, просто чтобы увидеть небо и ощутить на лице ветер. Поскольку Торисен перенес палатку в сторону от основного лагеря, к краю Нижних Валов, ее, возможно, никто и не увидит.

Девушка вздохнула. Нет, не стоит. Высокорожденные леди не бродят где попало без сопровождения. И вообще, кажется, существует величайшее множество того, чего они не делают. Вновь надо учиться новой игре, а она уже ненавидит правила. Но все-таки хотелось бы знать их заранее, чтобы найти путь обойти – если таковой имеется. А если нет… Ладно, не стоит пока думать об этом. Вот разыщут для нее какую-нибудь «подходящую» одежду, тогда, может, и позволят наконец выйти из этой холщовой клетки.

Хорошо, хоть Жур тут для компании. Барс сейчас дремал на койке, засунув голову под подушку и не сомневаясь, что стал от этого невидимкой. Он прорвался в шатер прошлой ночью и забился под кровать, определенно решив ни за что не дать себя снова выволочь. Потом она слышала, как снаружи Торисен разговаривал с Марком. Смешно – пока великан-кендар присматривал за ней, ее брат заботился о маленькой сестре Марка Вили, точнее, о ее останках. Подслушивая, Джейм выяснила также, что Марк может войти в дом Торисена когда только захочет. Обнадеживала и записка, которую она нашла заткнутой за ленту, повязанную на шею Журу, – ее за кендара, не знающего грамоты, написал вольвер. Кажется, старый друг наконец-то прочно встал на ноги. Девушка с горечью думала, что вряд ли теперь когда-нибудь снова с ним увидится.

Она вспоминала и Серода, и мысли о нем были тяжелы, но она обнаружила, что больше не относится к нему с недоверием. Случайно или нет, но юноша стал привязан к ней, и Джейм верила, что он сохранит для нее Книгу – если только это в его силах. Но теперь-то Каинрон должен был уже понять, что его незаконнорожденный сын изменил ему, а это подвергало Серода огромному риску, возросшему, возможно, именно за счет того, что она доверила ему такой опасный секрет. Если подумать, то не следовало этого делать вовсе, но, как и с Разящим Родню, у нее просто не было другого выбора. Мысль о том, что Каинрон может вырвать Книгу из рук Серода, приводила в трепет, но почему-то она была уверена, что пока еще Серод не попал ни в какую переделку. И она уж сумеет отыскать способ помочь ему прежде, чем подобное случится.

Голова Жура с настороженными ушками показалась из-под подушки, а в следующую секунду он спрыгнул с постели и заполз под нее.

– Леди, могу ли я войти? – это Бур из ничейного пространства средних покоев.

– Ты уверен, что хочешь рискнуть? Ай, не обращай внимания. Входи.

Он появился с охапкой чего-то розового и кружевного. Джейм, предчувствуя дурное, посмотрела на него:

– Во имя Порога, что это?

– Платье, леди, из Каскада. Единственное пристойное, что мы смогли найти для сегодняшнего торжества.

– Торжества? Какого?

– Почитания мертвых, леди. Этим вечером здесь будет ужинать весь Высший Совет. Они также хотели встретиться с тобой.

– Трое. Думаю, что предпочла бы еще побыть забытой вещицей.

– Миледи?

– Ничего, ничего. Ну, давай посмотрим. – Она взяла у него платье и встряхнула его. – Имена бога. Ты, кажется, сказал «приличное»?

Бур уставился на принесенное. Выражение его лица не изменилось, но краски на нем стали быстро сменять друг друга, пока, к изумлению (и забаве) Джейм, щеки кендара не налились ярчайшим багрянцем.

Сумерки.

Торисен устало откинулся в походном кресле, разложенном перед палаткой, и вытянул ноги. Все тела наконец собраны с лугов, раненые излечиваются, убитые преданы погребальному костру. Последнее и заняло большую часть дня. Он до сих пор видел отблески огня на фоне темнеющего неба. Завтра все лорды примутся восстанавливать свои войска, принимая на постоянную службу угонов, но это утренняя церемония. А сегодняшняя ночь принадлежит погибшим, чья память скоро будет почтена.

Из шатра вышел Бур и поднес лорду кубок. Он принял его, отпил, сморщился. Опять это чертово молоко. Ну ладно. Если он станет возражать, Бур способен сказать что-нибудь едкое насчет его слабосилия или, того хуже, спросить о еще не закрывшихся надрезах на ладонях. Он никому про них еще ничего не говорил – и впредь не намерен.

Жжение в руках напомнило о другом костре, ниже по реке, в стороне от остальных. Если бы не вмешательство Джейм, он наверняка осуществил бы полный ритуал с фальшивым принцем. Странно, что после их короткого разговора на нижнем лугу среди раненых лорд не мог думать о переврате как о враге – а ведь он, без сомнения, им был. Во всяком случае, он не был готов послать кого-то из кенциров к возмущенным каркинорцам. Им совсем не понравилось узнать, что в битве ими командовал самозванец; тем более что и Харн отнюдь не подсластил пилюлю, указав, что в лице Темного переврата вместо Одалиана они обрели умелого военачальника. Плюс они уже были расстроены вестями о разрушении дворца Каркинарота. Торисен подозревал, что Джейм спустилась по Медлительной именно оттуда. Он тяжело повернулся в кресле, размышляя, может ли она иметь что-то общее с гибелью дворца. Но нет. Наверняка даже Джейм не способна вызвать такую катастрофу – или?

– В ней есть сила, мальчик. Почему, думаешь, я назвал ее Джеймсиль?

Он вздрогнул и отдернулся от зазвучавшего в памяти голоса отца, вспомнив, помимо желания, странные события на утесе. Весь этот свет, и ветер, и шум. Он ничего не понял тогда. И не был уверен, что хочет понять. Достаточно с него и появления сестры-близнеца, не девочки, какой он ее знал, и даже не женщины, какую пытался себе представлять, но этого подростка с застенчивой улыбкой и Тьмой, притаившейся в глубине ее серебристо-серых глаз, пугающей его больше, чем он осмелился бы признаться даже себе.

«Вглядись в это, приятель, – мрачно подумал он. – Она была странной и раньше, когда ее выгнал отец, а сейчас в десять раз страннее… и теперь ты в ответе за нее».

Он подозревал, что каким-то образом Джейм виновата в повреждениях, которые нанес лагерю ветер с утеса. Трое, какая же тут суматоха была и какой развал. Лошади в панике разбежались по лугам, повсюду раскидано снаряжение, палатки качаются из стороны в сторону и падают – все, кроме шатра Каинрона, который и без того уже почему-то оказался наполовину повален.

Кстати, что-то с тех пор самого Каинрона и не видно. Когда Торисен приглашал весь Высший Совет на ужин сегодня вечером, гонец вернулся от Каинрона со словами, что лорд неважно себя чувствует и не располагает возможностью прийти.

– Неважно чувствует землю под ногами, так что с ходьбой проблемы, – добавил его командующий Шет-Остряк с сардонической улыбкой.

Торисен не совсем понял и не переспрашивал, из страха, что на дне и этой загадки может оказаться Джейм, а такие слухи уже бежали по лагерю.

Он оглядел уже темные средние и нижние поля. Там плясали языки костров, в лощинах мягко светился туман. После того, как ветер сорвал палатку, он приказал передвинуть ее сюда, в сторону от стоянки, к Нижним Валам…

«Сажаешь меня на карантин?» – спросила тогда Джейм.

… потому что здесь было так мирно. Сейчас рядом с шатром кендары расставляли стулья и столы, позаимствованные на время в Каскаде. Серебро, хрусталь и повара одолжили у Ардета. Над лугом клубился дивный аромат жареного мяса и приправ. Все готовились к празднованию победы или, если уж на то пошло, того, что удалось выжить. Войско сегодняшним вечером расслабилось и перевело дыхание, деля друг с другом радость жизни и память о мертвых. Торисен очень хотел бы провести этот вечер со своими бойцами. Если Совет не засидится допоздна за вином, он ускользнет в палатку Харна и снова поговорит с командирами Южного Войска Элоном и Лори, только для того, чтобы убедиться, что они и их солдаты и вправду здесь.

Они прибыли ранним вечером, около двух третей Южного Войска, измученные и грязные после разгрома, но все-таки живые. Им удалось повернуть – лишь центральная колонна Передена была полностью стерта с лица земли. Найденное в Вирдене сообщение было от Ели, офицера, которая не успела узнать, что, когда сумасбродная атака Передена захлебнулась в крови и он сам попал в плен, правый и левый фланги Южного Войска отступили вне зависимости друг от друга, не зная, что товарищи выжили. Они продолжали притормаживать Рой на всем пути до Водопадов и, несомненно, были причиной того, что Войско Заречья подоспело к полю битвы первым. Так что Переден имел все шансы войти в историю как герой. Ардет будет доволен. Интересно, какую же песню сложит Зола из сей кампании, заставив заиграть новыми гранями произошедшие события.

Над обрывом восточного берега поднимался слабый свет. Узкий серп новорожденной луны высунулся из-за деревьев – всего лишь тоненькая белая полоска, окруженная розоватым сиянием. Торисен наблюдал, как она восходит.

– Я думала, что никогда не увижу ее снова, – сказала Джейм за его спиной.

– И я.

Ее слова так совпали с его мыслями, что прошли секунды, прежде чем он понял, что сестра действительно здесь. Лорд повернулся. Найти Джейм приличное платье было нелегко в лагере, где присутствовала лишь одна высокорожденная леди, да и та вряд ли захватила с собой багаж. «Она выглядит, – подумал Торисен, – как ребенок, совершивший не очень-то успешный набег на гардероб матери». Девушка смотрела на него из-под временной маски.

– Ну, начинай. Смейся. Хотелось бы мне посмотреть, как бы ты выглядел в лучшем платье стодвадцатикилограммовой уличной куртизанки.

Он уставился на нее:

– Во имя Порога, откуда ты знаешь?

– Очень просто. В него же можно сунуть трех таких, как я.

– Нет, нет… о том, что ты сказала последним.

– А. Ну, лучшее, потому что оно чистое; куртизанки – потому что с вырезами. Впереди и сзади. Бедный Бур чуть сквозь землю не провалился, когда я их ему показала. Теперь они плотно зашиты. Может, будет все-таки лучше, если я просто выйду в своей старой одежде? В конце концов, множество людей уже видели меня в ней.

– Поверь мне, Высший Совет сочтет наряд уличной девицы менее оскорбительным, чем рубаху для уличных драк, и даже не заподозрит – надеюсь, – чье это платье, – я ведь тоже не догадывался.

Джейм вздохнула:

– Хорошо, Тори. Я знаю, у меня нет твоего опыта в общении с этим миром, хотя, – добавила она с озорным и почти злым задором, – и у тебя тоже нет моего.

– Ох, бога ради…

– Прости. Но что ты скажешь им обо мне?

– То же, что ты мне рассказала. То есть ничего. Пусть поломают головы.

– Да, думаю, им это удастся, – сухо сказала она. – Но, Тори, неужели я действительно встречусь сегодня с Высшим Советом? Разве не необычно – выставлять высокорожденную леди на публику?

– Еще как. Но ты новый персонаж, введенный во всеобщую игру кровных связей и власти. Наш дом по решению бога возглавлял Кенцират с самого начала. Остальные высокорожденные думали, что остался лишь я, и им пришлось иметь со мной дело, а тут появляешься ты, новый Норф, новая возможность – или новая угроза. Кроме того, по лагерю уже витают всякие слухи, так что Совету просто необходимо увидеть тебя, чтобы убедиться, что ты всего лишь пешка, и успокоиться.

– Я – пешка?

– Да, – ответил он, глядя в сторону, страстно желая, чтобы это было правдой. – А что же еще?

– Понимаю, – сказала она лишенным эмоций голосом после паузы. – Что ж, тогда, полагаю, будет лучше, если ты возьмешь это.

Она рванула Кольцо. Торисен еще раньше обратил внимание на золотой ободок, но он не видел камня, повернутого к ладони и обернутого лоскутком материи, чтобы перстень держался на пальце. Тряпочка упала. Камень подхватил отблеск огня и полыхнул зеленой, как кошачий глаз, вспышкой.

– Кольцо отца. – Торисен быстро поднялся. «Символ моей власти в ее руках, мальчик». – Отдай его мне, – резко бросил он. – Ты вообще не должна была его надевать.

– Я это сделала не для забавы, – сердито ответила она. – И вернула бы еще раньше, если бы у меня только была такая возможность. На.

Джейм протянула ему Кольцо. Лорд подался вперед, но невольно остановился. Она, должно быть, поняла, что заставило его замешкаться, потому что подняла другую руку и показала когти.

– Некоторым вещам не суждено измениться, не так ли? – произнесла девушка с горькой улыбкой. – Да, Тори, я все еще шанир.

Торисен взял Кольцо и надел его. А ведь он еще должен сказать ей спасибо за Разящего Родню, осознал лорд; но слова благодарности застряли в горле. Он вспомнил Киндри. Еще один долг шаниру, который он не может заставить себя заплатить, – все еще.

– Возможно, и я совсем не изменился, – медленно выговорил он, – но я стараюсь. – Он резко вскинул голову. – Что ты сказала?

– Я? – Ее глаза расширились и смотрят… виновато? – Ничего.

Он знал, что это правда, но призрачный шепот все еще шелестел в сознании: Ты должен стараться лучше, Связующий Кровью. Он потряс головой, будто желая очистить разум. После двух прошедших дней немудрено начать слышать голоса, даже если бы они и не вызывали никаких чувств.

Джейм взяла его бокал, отхлебнула остывшего молока с вином и скорчила рожу:

– Тебе действительно нравится это пойло?

– Нисколько.

– И мне. Такой вкус, будто туда кого-то вырвало. Итак, что теперь?

– Большинство начнет возвращаться в Заречье завтра утром. Здесь символически останутся только гарнизоны Кестри и Крага. Некоторые подождут, пока раненые не смогут передвигаться. Арден наверняка настоит на том, чтобы отправиться в Южные Пустоши на поиски останков его сына – Торисену явно вдруг стало не по себе. – Полагаю, я должен поехать с ним.

– Нет. Я имела в виду, что будет со мной… с нами? Он посмотрел на нее, потом отвел глаза:

– Не знаю.

– Твой близнец-шанир, мальчик, твоя темная половина вернулась, чтобы уничтожить тебя.

Нет. И это лишь слова отца. Но она опасна. Он должен контролировать ее, найти способ связать ее силу и власть… Или это опять говорит Ганс?

– Будет трудно, – сказал он. – Нам обоим. Но мы отыщем выход и справимся. Мы должны.

Из-за угла палатки вышел Бур:

– Милорд, члены Совета идут из главного лагеря. Я уже вижу их факелы.

Торисен вдохнул поглубже:

– Итак, игра начинается снова. – Под неодобрительным взглядом Бура он неторопливо осушил чашу до дна, словно добрую выпивку. – Готова?

– Милостивые Трое. Конечно нет.

– И я тоже, но мы все равно идем. – Верховный Лорд выступил вперед для приветствия гостей, чьи голоса уже отчетливо слышались у самого шатра. – Да, и кстати, – бросил он через плечо, обращаясь к Джейм с внезапной кривой улыбкой, – с возвращением.

ПРИЛОЖЕНИЯ

ВЫСШИЙ СОВЕТ

Ниже перечислены все основные дома, располагающиеся в Заречье. Малые дома, такие как Харе в Восточном Кеншолде или Задум из Высокого Замка, находятся рядом с Барьером и помогают удерживать его. Когда-то в этом участвовали все дома, но со времен обоснования в Заречье их внимание стало направлено в основном на дела Ратиллена. Некоторые считают, что именно этим и обуславливается ослабление Барьера в таких точках, как, например, Гиблые Земли.

* Число приблизительное, включает себя как привязанных кендаров, так и угонов.

ГЕНЕАЛОГИЯ МАСТЕРА

Генеалогическое дерево Мастера, должно быть, выглядит невероятно разветвленным, но такая смесь родных и сводных братьев и сестер часто встречается в семьях высокорожденных. Большинство лордов за свою жизнь имеют несколько жен. Брачные контракты определяют сроки соглашения, и так или иначе отец леди, как глава дома, санкционирует или нет разрешение ей вынашивать детей своего супруга. Если да, то потомство остается в доме лорда-отца, даже если женщина уходит из него. Так было всегда, хотя до Падения слово высокорожденной женщины еще что-то значило в ее судьбе. И они все еще имеют больше влияния, чем полагают мужчины. Сейчас, как и всегда, женщины способны контролировать зачатие – к счастью, поскольку деторождение часто смертельно для них. Если они умирают, дети и их отцы заносятся в черный список как не вполне пригодные к продолжению рода.

Незаконные дети редки, считается, что у них нет семьи, и их матери так же в черном списке.

Подобная система существует, конечно же, для того, чтобы контролировать, как различные дома связываются между собой кровными узами. В то время, к которому относится повествование, цели браков были чисто политические. Историки полагают, что в далеком прошлом высокорожденные старались разводить шаниров из тех, кто зародился в Тир-Ридане, чтобы потом выбрать троих, которые придут возглавить Кенцират в последней битве против Темного Порога. Способ получения наиболее могущественных шаниров – межродственное скрещивание, отсюда пошел обычай сочетать браком близнецов. Но со времен Падения шаниры стали куда менее популярны и взаимное пересечение домов все больше входило в правило. Теперь все лорды в Совете имеют смешанную кровь, за исключением Торисена и Адрика. Ардеты всегда имели особый интерес к шанирам. Норфы же, поскольку им божественно предопределено становиться Верховными Лордами, испокон веков выбирали лидеров самых чистых кровей. Сейчас остались только Торисен, Джейм и еще кое-кто.

Лорин, Гетрон и Перель – все были Норфами. Дарон – Рандир. Никто не знает, кто матери Мразаля или Отравы, но обе были кендары.

Оглавление

Глава 1 . ОГОНЬ И ЛЕД

Глава 2 . ДИКАЯ ОХОТА

Глава 3 . СТАРЫЕ ДРУЗЬЯ, СТАРЫЕ ВРАГИ

Глава 4 . ПЕРВАЯ КРОВЬ

Глава 5 . ПОД ЗЕЛЕНЬЮ ЛИСТВЫ

Глава 6 . ВЫСШИЙ СОВЕТ

Глава 7 . ГНЕВ РАТОРНОВ

Глава 8 . ИНТЕРЛЮДИЯ С БАБОЧКАМИ

Глава 9 . ДВОРЕЦ С ПРИВИДЕНИЯМИ

Глава 10 . ЗАТАИВШЕЕСЯ ПРОШЛОЕ

Глава 11 . В ТЕНЯХ

Глава 12 . ОСКОЛКИ НОЧИ

Глава 13 . ДОРОГИ СХОДЯТСЯ

Глава 14 . СОБИРАЮТСЯ СИЛЫ

Глава 15 . КОГДА ЗЕМЛЯ УБИВАЕТ

Глава 16 . КРОВНЫЙ ОБРЯД

Эпилог . ЛУНА ВОСХОДИТ

ПРИЛОЖЕНИЯ

  ВЫСШИЙ СОВЕТ

  ГЕНЕАЛОГИЯ МАСТЕРА

Реклама на сайте