«Путь эльдар: Омнибус»

Путь эльдар: Омнибус (fb2) - Путь эльдар: Омнибус (Warhammer 40000) 8154K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Энди Чамберс - Гэв Торп - Кассем Себастьян Гото - Джо Паррино - Грэм Лион

Warhammer 40000 Путь эльдар: Омнибус

История версий

1.0 — создание файла в Кузнице книг InterWorld'а.

1.1 — добавлен рассказ Гэва Торпа "Вой баньши".

1.2 — добавлен рассказ Роба Сандерса "Отринутый Путь".

1.3 — добавлен фрагмент новеллы Гэва Торпа "Азурмен: Рука Азуриана".

1.4 — добавлен роман Гэва Торпа "Путь провидца".

1.5 — добавлены рассказы: "Меншад Корум", "Лица", "Следпые надежды", "Война в Паутине", "Танец без конца", "Побег из ада", "Рассказ палача", "Слова провидца".

1.6 — добавлен роман Гэва Торпа "Путь изгоя".

1.7 — добавлены рассказы Грэма Макнилла "Смерть и Девственный мир" и "Эльдар".

1.8 — добавлен рассказ Грэма Макнилла "Бесшумная смерть".

1.9 — добавлен рассказ Грэма Макнилла и Айвен Мьюлкин "Бесшумная смерть".

2.0 — добавлен рассказ Брэндена Кэмпбелла "Тантал".

2.0.1 — добавлен микро-рассказ Уильяма Кинга "Келмон".

2.1 — добавлена новелла Гэва Торпа "Азурмен: Рука Азуриана".

Гэв Торп Путь эльдар

Путь воина

Жизнь для нас — то же, чем Линнианский Лабиринт был для Ультанаша, его таинственные проходы ведут и к изумительным видам, и к кошмарным встречам. Каждый из нас должен идти по этому лабиринту в одиночку, следуя по стопам тех, кто прошел раньше, но в то же время и прокладывая новые пути сквозь лабиринт существования.

В прошлом нас притягивали самые мрачные тайны, и мы просто с ума сходили из-за лабиринта, стремясь испытать все, что он мог предложить. Как личности и как цивилизация мы сбились с пути и тем самым сделали возможной свою гибель, безудержное, лишенное ограничений исследование привело нас во тьму Грехопадения.

В наступившей вслед за этим пустоте нам был явлен новый образ жизни: Путь. Благодаря мудрости Пути мы проводим свою жизнь, исследуя смысл существования, перемещаясь из одной части лабиринта в другую дисциплинированно и под руководством, чтобы больше никогда не потеряться. Следуя по Пути, мы переживаем во всей полноте любовь и ненависть, неурядицы и несчастья, вожделение и чистоту, набираясь жизненного опыта и обретая удовлетворение, но никогда не поддаваясь теням, которые таятся в наших мыслях.

Но, как и все путешествия, Путь у каждого из нас свой. Одни посещают много мест, но нигде не задерживаются надолго, тогда как другие подолгу остаются в одном месте, чтобы исследовать каждый закоулок и поворот, некоторые из нас теряют направление и покидают Путь на время, или навсегда, а кое-кто попадает в тупик и остается в ловушке.

Кисадурас-отшельник. Предисловие к «Самопознанию на пути к совершенству»

ПРОЛОГ

Голубое солнце отражалось в безмятежных водах озера, в то время как желтое солнце — его компаньон — проглядывало над верхушками деревьев с багряной листвой, которые окружали озеро вдоль водной кромки. Над озерной гладью носились алые и черные птицы, стрекоча крыльями и щелкая длинными клювами на насекомых, лишь эти звуки, да щебечущая птичья перекличка нарушали царившее безмолвие.

У самой воды вздымалось белокаменное здание, его длинная, украшенная колоннадой терраса распростерлась над озером на толстых сваях. Основная часть строения, за портиком, высилась среди деревьев, квадратная в основании, с двухъярусными башнями по углам. Из отверстий в стене лениво поднималась струйка дыма, легкий ветерок разносил его по лесу. Верхние этажи были изрезаны узкими окнами, которые были прикрыты деревянными ставнями, выкрашенными в красный цвет, под каждым окном из стены выступал балкончик.

Вооруженные люди стояли на страже в высоких дверных проемах и патрулировали проходы вдоль крыш, покрытых красной черепицей. Стражники были одеты в свободные брюки, заправленные в ботинки до колен, объемистые алые куртки с золотыми пуговицами и галунами. На головах у них были черные капюшоны, дымчатые защитные очки защищали глаза от странного света местных солнц. Совершая обходы, они болтали друг с другом, очевидно, полагая, что все идет, как надо.

Лишь легчайшая рябь пробежала по водной глади, когда из озера выскользнули пять фигур в зеленых доспехах, по изогнутым пластинам которых скатывались серебристые капельки влаги. Они были вооружены пистолетами и цепными мечами. Воины-эльдары беззвучно достигли террасы и затаились в тени колонн, оставаясь невидимыми группе стражей у входа.

Припав к земле, они терпеливо ждали.

В небе промелькнула вспышка света, и тяжелый взрыв сотряс фасад здания, высоко в небо взметнулись осколки камней и расколотая черепица. Мгновением позже облака прожег другой луч, и прогремевший взрыв, превратив в тучу пыли одну из башен, усыпал искалеченными телами тщательно подстриженную лужайку перед домом.

В дальнем конце парка из-за деревьев показались фигуры в черных доспехах с длинными пусковыми ракетными установками в руках. Из пульсирующей вспышки огня вырвался залп реактивных снарядов в крышу здания, в то же время другие воины бросились вперед через цветочные клумбы, перепрыгивая через каменные скамьи, проскакивая сквозь журчащие фонтаны.

Кенайнат, экзарх Храма Смертельной Тени, не отрывая взгляда от солдат у дверей, сделал знак своим Жалящим Скорпионам оставаться в затемненном месте у портика, обращенного к озеру. Как и предполагалось, стражи, взяв наперевес винтовки, оставили свой пост и ринулись навстречу атакующим из парка. Когда они пробегали мимо, Кенайнат рванулся вперед, и его излучающая энергию силовая клешня вспорола затылок ближайшего к нему человека.

Его воины последовали за ним, их пистолеты извергали потоки мономолекулярных дисков, цепные мечи гудели. Застигнутые врасплох, солдаты были обречены, они полегли на месте в считанные мгновения, изрубленные, выпотрошенные или обезглавленные клинками Жалящих Скорпионов.

Кенайнат припал к земле меж трупов солдат, выискивая признаки опасности, он внимательно осматривал местность сквозь красные линзы шлема. Другие воины эльдаров — Зловещие Мстители в синих с золотом доспехах — перепрыгнули через террасу и присоединились к отряду. Вместе они направились к заднему входу.

Внезапный скрип и легкое движение ставни одного из окон первого этажа предупредили Кенайната об опасности. В тот миг, когда ставни распахнулись, он прыгнул под прикрытие цветочного вазона, и его воины молниеносно последовали за ним.

Толстый ствол пулемета пробил оконные стекла, и галерея озарилась ярким пульсирующим светом из его дула. Пули завывали и отскакивали рикошетом вокруг Жалящих Скорпионов, наполнив воздух осколками камня и щепками от цветочного вазона. Иньятерин за спиной экзарха вскрикнул от боли. Зловещие Мстители, открыв ураганный ответный огонь по окну из своих сюрикеновых катапульт, изрешетили стрелка, и он с пронзительным воплем рухнул назад.

Бросив взгляд через плечо, Кенайнат увидел, что Иньятерин лежит, растянувшись на белом камне, его доспех пронзен длинной щепой, а из глубокой раны в горле хлещет яркая кровь. В считанные мгновения жизнь покинула воина, и его тело застыло в расплывающейся красной луже.

Окна здания продолжали сотрясать взрывы — справа от Кенайната эльдары пробивались в здание. Сквозь разбитое вдребезги окно экзарх увидел гибкие фигуры несущихся по проходу Воющих Баньши, из-под масок которых раздавались жуткие пронзительные крики.

Кенайнат дал сигнал своему отряду вновь направиться к дверям и бросил еще один взгляд на своего павшего воина. Он не испытывал никакого сожаления, чувства вины или раскаяния были ему неведомы. Те, кто следуют по Пути Воина, хорошо знакомы со смертью. Отряд Кенайната сократился из-за этой потери, но, глядя на неуклюже распростертое тело, он понимал, что Смертельная Тень ослаблена ненадолго.

Вселенная стремится к гармонии и равновесию и, как утверждали философы, не выносит пустоты. Место Иньятерина займет кто-то другой.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ХУДОЖНИК

ДРУЖБА

Во времена, предшествовавшие Войне в Небесах, Эльданеш, копьеносец, ястребиный друг, лорд эльдаров, встретился с войсками Хреш-селена. Эльданеш был величайшим из эльдаров, а его копье — лучшим оружием, выкованным смертными, но у короля Хреш-селена было много воинов. Пусть Эльданеш и был лордом эльдаров, и знал, что защищать их — это лишь его и только его бремя, он понимал в то же время, что в одиночку ему не одержать победы. Он обратился к Ультанашу, второму величайшему воину эльдаров, меченосцу, вороньему другу, и попросил его помощи в битве с Хреш-селеном. Вместе сражались Эльданеш и Ультанаш, и против их мастерства и силы Хреш-селен не выстоял.

— Да будет так всегда, — изрек Эльданеш, — когда ожидают нас самые тягостные испытания, пусть встанут рядом друзья наши.

Звезда умирала.

Эльдары называли ее Мирианатир, Мать Пустынных Ветров. Темно-оранжевая, она висела на темном небосводе, ее поверхность терзали неистовые протуберанцы и бушующие электромагнитные ветры. Из нее исходили потоки частиц, и выплески энергии докатывались до ближайших планет, причиняя детям Мирианатир страдания своими смертоносными прикосновениями. Пустынными они висели вокруг нее. Она умирала уже миллион лет и будет продолжать умирать еще столько же.

И все же ее смерть несла жизнь другим.

Эльдарам.

Омываемый радиоактивным сиянием смертельных мук Мирианатир, на звездных ветрах плыл мир-корабль — рукотворный дископодобный континент с ярко светящимися куполами и серебристыми энергетическими парусами, изогнутыми дугой мостами и сверкающими башнями. Развернув крылья, мир-корабль впитывал жизнетворную энергию, подобно неорганическому растению с зеркальными листьями длиной в сотню километров. Залитый красноватым светом умирающей звезды, мир-корабль Алайток поглощал все, что могла предложить Мирианатир, не упуская ни единой частицы, ни звездного ветерка, все это при участии душ его Бесконечного круговорота должно поддерживать мир-корабль еще тысячу лет.

Космическое пространство вокруг Алайтока было так же наполнено движением и энергией, как и звезда, которой он питался. Проносились мимо и сворачивали корабли, ложась на курс поперек звездных ветров и пополняя собственные запасы энергии. Врата Путеводной Паутины — портал в пространство между материальным и нематериальным позади мира-корабля — закручивались вихрем и пульсировали. Торговые суда с длинными рифлеными корпусами плавно скользили в портал, другие такие же выныривали из него, тут и там рыскали иссиня-черные, отливающие серебром эсминцы с заряженными орудийными батареями и торпедами наготове, среди скопления судов сновали небольшие яхты, неторопливо и размеренно перемещались сквозь этот упорядоченный сумбур величественные боевые корабли.

Врата Путеводной Паутины, полыхнув золотистым светом, на мгновение расширились, и из пустоты возник «Лаконтиран», напоминающая птицу торговая шхуна, которая только что вернулась из долгого странствия к звездам Бесконечной Долины. Растягивая свои солнечные паруса, она легко повернула вдоль обращенной к звездам стороны мира-корабля и взяла курс на Башню Вечного Радушия.

Причальная башня, окутанная голубоватым свечением, которое не подпускало страждущую пустоту космоса, вздымалась над плоской поверхностью мира-корабля на пять километров. Подобно витому рогу нарвала, башня ввинчивалась спиралью в темноту, на ее элегантных мостиках и изгибающихся дорожках стояли сотни фигур. Поприветствовать корабль, который возвращался из долгого странствия, пришли эльдары, идущие всеми Путями: поэты, инженеры, автархи, садовники, ясновидцы, аспектные воины, стилисты и картографы. Представители самых разных сфер деятельности, они были одеты в пышные тяжелые одеяния, или блистающие костюмы в обтяжку, или струящиеся туники неимоверного цветового разнообразия. Желтыми и красными волнами плескались шарфы, над морем изысканно подстриженных голов возвышались шлемы с высокими плюмажами. В свечении мира-корабля всеми цветами радуги сверкали драгоценности, искрились серебряные, золотые и платиновые кольца и ожерелья.

Эльдары непринужденно прохаживались, обнимая старых друзей, обмениваясь любезностями с новыми знакомыми, следуя своей дорогой и никогда не посягая на личное пространство другого. Их голоса сливались в звуковую симфонию, столь же похожую на шум толпы, сколь звучание целого оркестра схоже с лепетом ребенка. Они говорили друг с другом и собравшись в круг, и через голову певучими голосами с выверенными до нотки интонациями, с продуманной и четкой жестикуляцией. Некоторые из них хранили молчание, и позы, которые они принимали, передавали их мысли: слегка приподняв бровь, подрагивая губой или поводя пальцем, они проявляли свое беспокойство или возбуждение, радость или опасение.

Посреди этой бурлящей круговерти стоял Корландриль. Мантия из сияющего шелковистого золота, открытая спереди, окутывала его стройную фигуру, сотни тончайших цепочек всевозможных цветов украшали шею и запястья — казалось, что его руки и лицо увиты миниатюрными радугами. Его длинные черные волосы были заплетены в перекинутую через левое плечо сложную косу, ее удерживали на месте голоповязки, в которых сапфиры постоянно заменялись бриллиантами, а те, в свою очередь, — изумрудами и далее — всеми другими прекрасными камнями, известными эльдарам. Он потратил много времени, создавая себе образ, соответствующий эстетике Арестейна, и долго рассматривал результаты своих усилий в зеркальном поле, зная, что его спутница неравнодушна к работам древнего художника.

Она, Тирианна, была одета проще: в белое платье длиной по лодыжки, со складками ниже колен, с изысканной светло-серой, словно тень облака, вышивкой, без рукавов, оставляющее открытыми бледные руки, покрытые волнистыми рисунками хной. На плечи она накинула прозрачный газовый шарф, ниспадающий красными и белыми кольцами на ее руки и грудь. Две лазурные пряди в белых, окрашенных в тон платью, волосах обрамляли ее узкое лицо, подчеркивая темно-синий цвет глаз. Ее путеводный камень, также темно-синего цвета, обрамленный в белое серебро, висел на изящной цепочке из того же металла.

Корландриль смотрел на Тирианну, в то время как глаза всех остальных эльдаров были обращены на звездный корабль, который грациозно скользил вдоль изгибающейся пешеходной дорожки причала. Пятнадцать дней прошло с той поры, как он в последний раз видел ее — на пятнадцать дней больше, чем нужно, слишком долгий срок вдали от ее красоты и чувств, ее улыбки, волнующей душу. Он лелеял надежду, что она заметит, какое внимание он уделил своему внешнему виду, но она пока никак не высказалась по этому поводу.

Корландриль заметил и напряженность, и легчайший отблеск влаги в том взгляде, который она не сводила с приближающегося корабля, и уловил дрожь волнения, пронизавшую ее тело. Он не знал, что было тому виной: то ли торжественная атмосфера события, то ли какая-то более личная, более глубокая радость взволновала сердце Тирианны. Возможно, возвращение Арадриана вызвало у нее более сильные чувства, чем это могло понравиться Корландрилю. Эта мысль разбередила душу Корландриля, змея распустила свои кольца. Он понимал, что его ревность неоправданна и что он не заявлял о своих притязаниях на Тирианну, но тем не менее, даже отчетливо осознав это, ему не удалось подавить чувства, что шевельнулись в его душе.

Оправленный в золото, опаловый овал путеводного камня Корландриля теплел на его груди, и его жар проникал сквозь ткань мантии. Подобно предупредительному световому сигналу на дисплее корабля, возбуждение путеводного камня заставило Корландриля застыть на мгновение. Его ревность не только неуместна, но и опасна. Он загнал это чувство в тайники своего разума, с тем чтобы разобраться с ним позже, когда это станет безопасным.

Мысли об Арадриане напомнили Корландрилю, зачем он появился на башне: приветствовать возвращение старого друга. Если бы Тирианна хотела быть с Арадрианом, она отправилась бы с ним в это странствие. Корландриль выбросил из головы свои страхи в отношении чувств Тирианны, и обнаружил, что он также жаждет встретить их возвращающегося товарища. Змея внутри него опустила голову и вновь уснула в ожидании благоприятного момента.

В корпусе «Лаконтирана» открылась дюжина шлюзов, из которых засиял радужный свет и понесся вдоль изогнутого дока отдающий запахом меда легкий ветерок. Из высоких сводчатых проходов потянулись извилистые очереди — пассажиры и члены экипажа высаживались с корабля. Чтобы выглянуть над головами эльдаров, стоящих впереди, Тирианна вытянулась во весь рост, без усилий балансируя на цыпочках и слегка отведя одну руку в сторону, чтобы сохранить равновесие.

Первым высмотрел Арадриана своим острым взором Корландриль, и по его телу пробежал легкий трепет удовольствия от одержанной победы, хотя ни о каком состязании между ними не было и речи.

— Вот он, наш скиталец вернулся к нам, словно Антемион с Золотой Арфой, — произнес Корландриль, указывая на дорожку слева от них, на кратчайший миг прикоснувшись пальцами к обнаженной руке Тирианны, чтобы привлечь ее внимание.

Хотя Корландриль сразу узнал его — по худым щекам и тонким губам, которые остались прежними, Арадриан сильно изменился с той поры, как покинул Алайток. Его голова слева была острижена по-варварски коротко, почти наголо, а справа вьющиеся волосы свисали всклокоченными, неухоженными лохмами. Темные тени на веках сделали его пронзительно пылающие глаза впалыми, а лицо — похожим на череп. Одет он был в темно-синее и черное, его обволакивали длинные полосы сумеречного света. Свой ярко-желтый путеводный камень он носил как брошь, почти скрытую складками мантии. Суровый взгляд Арадриана упал на Корландриля, а затем — на Тирианну, и его мрачная резкость сменилась вспышкой радости. Арадриан помахал рукой в знак приветствия и направился к ним, непринужденно лавируя сквозь толпу.

— С удачным возвращением! — провозгласил Корландриль, открыв объятия в приветствии и развернув ладони к лицу Арадриана. — И счастливым воссоединением.

Тирианна обошлась вовсе без слов, она слегка прикоснулась тыльной стороной ладони к щеке Арадриана и положила свои тонкие пальцы на его плечо. Арадриан сделал то же с Тирианной, вызвав вспышку ревнивой досады у Корландриля, которую он изо всех сил попытался скрыть. Змея у него внутри с интересом приоткрыла глаз, но Корландрил вновь подчинил ее своей воле. Прошло мгновение, и Арадриан, отступив от Тирианны, положил ладони на руки Корландриля, на его губах играла кривая улыбка.

— Рад нашей встрече и премного благодарен за радушный прием, — произнес Арадриан. Корландриль всматривался в лицо друга в поисках озорного обаяния, которое некогда скрывалось в его взгляде, легкой заразительной ухмылки, которая таилась в каждом движении его губ. От них не осталось и следа. Арадриан излучал серьезность и искренность, даже сердечность, но Корландриль обнаружил некую помеху: лицо Арадриана было самую малость повернуто к Тирианне, а его спина чуть-чуть отклонилась в сторону от Корландриля.

Даже среди эльдаров такими тончайшими нюансами можно было пренебречь, но Корландриль посвятил себя Пути Художника и отточил свою наблюдательность и внимание к деталям почти до микроскопического уровня. Он замечал все, запоминал каждый нюанс и оттенок, и из своих глубоких занятий знал, что у всего есть значение, будь то намеренно или нет. Не бывает невинной улыбки или бессмысленного мигания. Любое движение выдает побуждение, и неуловимая сдержанность Арадриана теперь беспокоила Корландриля.

Корландриль задержал руки Арадриана в своих на мгновение дольше, чем это было необходимо, надеясь, что акцент на физической стороне приветствия напомнит другу об их связи. Если и так, Арадриан не подал никакого знака. С все той же легкой улыбкой он высвободил руки и, сцепив их за спиной, вопросительно поднял брови.

— Расскажите, мои дорогие друзья, которых я так счастлив видеть, что я пропустил?

Троица отправилась по Проспекту Грез, серебристому переходу, который тянулся под тысячью хрустальных арок в самое сердце Алайтока. Тусклый свет Мирианатир, попадавший в сводчатое покрытие, преломлялся замысловато ограненным хрусталем и проливался на пешеходов внизу нежными оранжевыми и розовыми тонами.

Корландриль предложил было подвезти Арадриана до его жилища, но тот отклонил предложение, предпочтя насладиться сполна ощущениями от своего возвращения и случайных встреч с группами эльдаров. Из немногословного рассказа друга Корландриль заключил, что свое путешествие на борту «Лаконтирана» он совершал в основном в одиночестве. С некоторой завистью Корландриль проводил взглядом небольшой антигравитационный катер, который плавно проскользнул мимо них, быстро унося своих пассажиров к местам назначения. Будь он помоложе, его ужаснула бы леность, которая властвовала над Корландрилем-скульптором: приземленные физические усилия отвлекли его от абстрактных размышлений. Однако сейчас такой самоанализ был невозможен, поскольку, стремясь принять всякое влияние извне, впитать в себя все впечатления и переживания чужого тела и разума, он прекратил самоосмысление.

Таковы были размышления художника, приподнятого над обыденностью, кружащегося в звездном свете чистого наблюдения и воображения.

Именно это стремление к восприятию извне побуждало Корландриля вести главным образом разговор. Он пространно рассуждал о своих произведениях и о том, что происходило на Алайтоке с тех пор, как Арадриан покинул его. Арадриан же, со своей стороны, был весьма лаконичен и отнюдь не цветист в комментариях и ответах, лишая Корландриля вдохновения и разочаровывая его артистическую натуру.

Когда же заговорила Тирианна, Корландриль заметил, что Арадриан стал куда более красноречив и, казалось, охотнее говорил о ней, чем о себе.

— Я чувствую, что ты больше не следуешь в тени Кхаина, — произнес Арадриан, глядя на Тирианну и кивая в знак одобрения.

— Это верно, Путь Воина для меня завершен, — задумчиво ответила она, не сводя глаз с Арадриана. — Аспект Зловещих Мстителей утолил мой гнев, и этого хватит на сотню жизней. Я пишу стихи под влиянием поэтической школы Уриатиллина. Я нахожу, что это достаточно сложно, чтобы стимулировать в равной степени и рациональную, и эмоциональную стороны.

— Мне бы хотелось узнать Тирианну-поэта, и, возможно, твои стихи познакомят меня с ней, — заявил Арадриан. — Я бы очень хотел услышать, как ты читаешь их, когда ты сочтешь это возможным.

— И я тоже, — присоединился Корландриль. — Тирианна отказывается разделить со мной свое творчество, хотя я много раз предлагал ей посотрудничать в создании произведения, сочетающего ее стихи и мою скульптуру.

— Мои стихи — только для меня и ни для кого больше, — спокойно заметила Тирианна. — Они — не для публичного исполнения и не для чужих ушей.

Она бросила на Корландриля взгляд, полный досады.

— Тогда как некоторые создают свои произведения, чтобы выразить свои мысли и чувства миру, мои стихи — это сокровенные тайны, и только я должна понять их значение, угадать свои страхи и желания.

Получив упрек, Корландриль было умолк, но сразу почувствовал себя неуютно в наступившей тишине и озвучил вопрос, который не давал ему покоя с той поры, как он услышал о возвращении Арадриана.

— Ты вернулся на Алайток, чтобы здесь остаться? — спросил он. — Ты достаточно побыл рулевым или вернешься на «Лаконтиран»?

— Я только что прибыл, неужели ты так хочешь, чтобы я снова уехал? — ответил Арадриан.

Корландриль открыл было рот, чтобы возразить, но слова испарились — перед ним на мгновение словно возник из прошлого по-прежнему бойкий на язык Арадриан. Скульптор улыбнулся, оценив шутку, и склонил голову, признавая свою роль — мишени для шуток Арадриана.

— Пока еще не знаю, — продолжил Арадриан с задумчивым выражением на лице. — Я научился всему, что мог как рулевой, и чувствую, что достиг совершенства. Исчезла сумятица в мыслях. Водить корабль по бурным волнам туманности или по головокружительным каналам Путеводной Паутины — для развития самообладания и сосредоточенности лучшего не найти. В межзвездном пространстве мне довелось повидать много великого, много поразительного, но я чувствую, что там осталось гораздо больше еще ненайденного, нетронутого, неслыханного и неиспытанного. Я могу вернуться на звездные корабли, могу и не возвращаться. И, разумеется, мне бы хотелось провести немного времени со своими друзьями и семьей, вновь познать жизнь Алайтока, понять, желаю ли я опять отправиться в странствие или смогу удовлетвориться жизнью здесь.

Тирианна кивнула, соглашаясь со столь мудрым подходом, и даже Корландриль, склонный поддаться иногда опрометчивому порыву, не мог не увидеть плюсов в том, что такое решение будет хорошо взвешенным.

— Ты вернулся весьма вовремя, Арадриан, — заявил он, вновь ощутив необходимость заполнить возникшую в беседе паузу. — Мое последнее произведение близко к завершению. Через несколько дней я устрою торжественное открытие. Для меня будет удовольствием и честью, если вы оба сможете его посетить.

— Я пришла бы, даже если б ты меня не пригласил! — рассмеялась Тирианна, и ее воодушевление вызвало у Корландриля волнительный трепет. — Твое имя упоминается довольно часто, и на похвалы при этом не скупятся, а это новое произведение вызвало большие ожидания. Для того, кто хоть в какой-то степени обладает вкусом, было бы просто неприличным пропустить такое событие.

Арадриан ответил не сразу, и по выражению его лица Корландрилю не удавалось понять, о чем думает его друг. Словно его лицо закрыли бессмысленной, ничего не выражающей маской.

— Да, я бы тоже пришел с удовольствием, — произнес, в конце концов, Арадриан, вновь оживившись. — Боюсь, мой вкус сильно отстал по сравнению с вашим, но я жажду видеть, что создал Корландриль-скульптор в мое отсутствие.

ШЕДЕВР

В первые дни существования эльдаров Азуриан пожаловал Эльданешу и его последователям дар жизни. Он вдохнул в их тела все, чем они должны были стать. Однако в их мире не было больше ничего. Все вокруг было пустынным, и кроме них там не росло ни листочка, не плавала ни одна рыба, не летала ни одна птица, не проходило ни одно животное. Эльданеш был глубоко несчастен от бесплодия дома своего, и пустота его породила в нем еще большую пустоту. При виде его страданий Ишу также охватила печаль. Иша пролила слезу по эльдарам и позволила ей упасть на планету. Там, где она упала, возникла новая жизнь. Из печали Иши возникла радость, ибо мир эльдаров наполнился чудесными вещами, и исчезла пустота Эльданеша, и он возблагодарил Ишу за ее любовь.

Корландриль чуть не зарычал от досады, но с большим усилием сдержался. Уставившись на капельку крови, выступившую из крошечного отверстия в его большом пальце, он видел в ней миниатюрное красное отражение своего разъяренного лица. Растерев кровь между большим и указательным пальцами, он обратил свой гнев на маленький шип с окровавленным кончиком, который возник в призрачном камне.

Эта крохотная заноза — просто оскорбление той душевной чуткости, которую он развил в себе. Она нарушила строгое очертание изогнутой руки его скульптуры, вызвав отклонение в безупречной в остальном плавности линий органического и неорганического. Этого не должно быть, и Корландриль не понимал, как она возникла.

Так продолжалось в течение двух последних циклов. Когда бы он ни возлагал пальцы на призрачный камень, чтобы упросить его принять формы, столь реальные в его воображении, тот отказывался подчиняться его мыслям. Весь последний день ушел у него на то, чтобы создать три совершенных пальца, а при таком темпе произведение будет еще далеко от завершения в день торжественного открытия, до которого оставалось всего лишь двое суток.

Бледно-охряная масса призрачного камня лежала без движения, в состоянии полного покоя без его ласки, но Корландрилю казалось, что камень живет своей собственной жизнью. Он пошел наперекор его желаниям, уворачиваясь от форм, которые он хотел создать, образуя твердые кромки там, где следовало быть мягким изгибам, прорастая крохотными колючками и шипами, как только его разум хоть чуть-чуть отвлекался от размышлений о создаваемой скульптуре.

Он понимал, что не камень тому причиной. Камень не обладал ни силой воли, ни душой. Он просто отзывался на то, что в него вкладывал скульптор, изменяя форму под воздействием его мягкой психической обработки. Сейчас он был бездвижен, но Корландрилю чудилось определенное самодовольство в нежелании камня взаимодействовать с ним, тогда как другая часть его разума говорила ему, что он просто переносит охватившие его разочарование и досаду на неодушевленный предмет.

Пребывая в разладе с самим собой и полностью утратив сосредоточенность, Корландриль отступил назад и отвернулся, устыдившись своей неудачи. Мерцающий свет окружающего голополя, созданного, чтобы укрыть скульптуру от поклонников до момента торжественного открытия во всем ее великолепии, заиграл в глазах Корландриля всеми цветами радуги. На мгновение он утратил ощущение времени, глядя на колеблющиеся в многоцветном дрожании голополя кроны деревьев, и это зрелище пронзило его разум импульсом вдохновения.

— Едва ли осмелюсь спросить, — произнес голос позади Корландриля. Повернувшись, он увидел своего наставника, Абрахасиля, который вперил взгляд в статую.

— Тебе не нужно ничего спрашивать, — заявил скульптор. — Возвращение Арадриана нарушает мое спокойствие, но я не понимаю почему. Я счастлив, что мой друг снова вместе с нами.

— А твои мысли об Арадриане в отношении к твоей работе?

— У меня таких нет, — ответил Корландриль. — Это произведение было начато задолго до того, как я узнал о его возвращении.

— И тем не менее ты стал продвигаться медленнее с тех пор, как узнал о нем, и почти застыл на месте после того, как это произошло, — отметил Абрахасиль. — Воздействие очевидно, хотя причина остается тебе неясной. Возможно, я смогу помочь?

Корландриль пожал плечами в знак того, что ему это безразлично, и тут же ощутил укол раскаяния, услышав разочарованный вздох наставника.

— Разумеется, я был бы очень благодарен за любое твое наставление, — поспешил исправить положение Корландриль, заставив себя смотреть на статую. — Я вижу ее отчетливо, всю ее, каждую линию и дугу, как ты учил меня. Я делаю так, чтобы ощущение покоя и произведение сливались во мне воедино, как ты учил меня. Я направляю свои мысли и свои жесты на создание статуи, как ты учил меня. В моих действиях ничего не изменилось, и тем не менее призрачный камень не подчиняется моим требованиям.

Абрахасиль, услышав последнее замечание, поднял тонкий палец.

— Требованиям, Корландриль? Пожелание, а не требование придает форму призрачному камню. Требование — это акт агрессии, пожелание — акт повиновения. Мысль придает форму действию, которое формирует внешние очертания. Почему пожелание сменилось требованием?

Корландриль ответил не сразу, пораженный тем, что он не осознавал такого простого отличия, каким бы тонким оно ни было. Он задавал этот вопрос себе, анализируя свои мысли, восстанавливая ход размышлений, пока не смог установить точку, в которой желание превратилось в требование.

— Я желаю поразить других своим произведением и чувствую бремя ожиданий, — сказал, в конце концов, Корландриль, довольный тем, что нашел ответ.

— Не в этом ошибка, — возразил Абрахасиль, едва заметно поджав губы, и проколол пузырь самодовольства, только что надутый Корландрилем. — Твое творчество всегда было экспрессивным, нацеленным на то, чтобы навязать другим свое видение. Это не изменилось. Припомни что-нибудь особенное. Что-то, имеющее отношение к Арадриану.

И вновь Корландриль погрузился в свои воспоминания и переживания, приводя в порядок свои мысли так же, как он воздействовал на призрачный камень, придавая ему плавные формы. Обнаружив то, что искал, он отчетливо представил себе то мгновение, когда все изменилось, и с облегчением вздохнул.

Бросив взгляд на Абрахасиля, он заколебался, не желая делиться своим открытием с кем бы то ни было. Его наставник терпеливо ждал, не отводя взгляда от статуи. Корландриль понимал, что если он попросит Абрахасиля оставить его, он так и сделает, не проявив ни малейшего недовольства, но до той поры будет ожидать ответа. Абрахасилю не нужно было напоминать Корландрилю о том, что ему можно доверять, о нерушимости связи между наставником и учеником; о том, что для понимания своих душевных волнений и страхов Корландрилю необходимо выразить свои мысли как художнику, и все, что он сообщит Абрахасилю, останется строго между ними. Абрахасилю не было нужды говорить все это вслух, довольно было его терпеливого ожидания и взаимопонимания между ними.

— Я хочу произвести впечатление на Тирианну из соперничества с Арадрианом, — произнес наконец Корландриль и тут же испытал облегчение, разделив бремя обладания этим откровением. Он никогда еще не говорил о своем чувстве к Тирианне, даже с Абрахасилем, хотя допускал, что наставник понимает многие его мысли, о которых не высказывается вслух. В конце концов, Абрахасиль много раз видел их вместе, и Корландриль понимал, что не мог полностью скрыть своих чувств от проницательного взгляда своего наставника.

— Во мне сидит страх, и я злюсь — за то, что я испытываю этот страх. Арадриан — друг. Он — не соперник.

Абрахасиль повернул голову и улыбнулся. Корландриль почувствовал, что связь между ними еще более окрепла, словно он переступил через порог, над которым уже давно занес ногу.

— Это хорошо, — произнес наставник. — А как ты будешь сдерживать этот страх и этот гнев?

Теперь пришел черед улыбнуться Корландрилю.

— Это просто, — заявил он. — Эта скульптура — не для Тирианны, но для меня. Мое следующее произведение… — оно будет для нее. Этим мыслям нет места в этом творении, но они послужат вдохновением для другого. До той поры я могу их отложить.

Абрахасиль положил ладонь на руку Корландриля, подбадривая его, и тот ответил наставнику взглядом, полным глубокой признательности. Абрахасиль безмолвно вышел из голополя, и Корландриль посмотрел вслед его колышущейся фигуре, которая исчезла в чаще деревьев.

Ощущая себя освеженным и вдохновленным, Корландриль приблизился к скульптуре. Положив ладонь на поднятую руку, над которой работал, он нежно провел кончиками пальцев вдоль выделенной мышцы и сустава, восстанавливая в уме свое видение произведения.

Под его прикосновением шип втянулся в призрачный камень и исчез.

В Куполе Полуночных Лесов царила возбужденная атмосфера предвкушения. Множество эльдаров собралось на лужайках с голубой травой и меж серебряных стволов лиандериновых деревьев в ожидании торжественного открытия последнего творения Корландриля. Сквозь невидимое силовое поле, окружающее упорядоченные сады, рдела сумеречным светом Мирианатир. В искусственном ветерке, который шелестел ярко-зеленой листвой деревьев, плыли мелодичный смех и звон хрустальных кубков — безупречный аккомпанемент шуршанию травы и негромкой беседе гостей Корландриля.

На торжественное открытие собралось около трех сотен эльдаров, одетых по этому случаю в самые модные наряды. Корландриль смешался с толпой, то и дело отпуская реплики по поводу элегантной броши или особенно привлекательного кроя юбки или мантии. Для этого грандиозного события он решил одеться элегантно, но строго, из желания не затмить свою скульптуру. На нем была простая синяя мантия с серебряными застежками от талии до горла, а волосы зачесаны назад и закреплены серебряной лентой, украшенной единственным голубым небесным камнем на лбу. Он избегал длинных разговоров и уклонялся от любых вопросов, касающихся его произведения, до той поры, когда почувствует готовность раскрыть все.

Расхаживая среди гостей, Корландриль ощущал нарастающее волнение. На каждый удар его сердца таким же ударом отвечал путеводный камень, и в его груди бился двойной пульс. Он впитывал возбуждение гостей и излучал его обратно на них. Корландриль был польщен всеобщим вниманием, это был бальзам для его самолюбия после тех мучений, которые он претерпел, завершая работу над статуей.

Обмениваясь любезностями, Корландриль высматривал в толпе Тирианну, и обнаружил ее с тремя другими эльдарами перед одной из лиандериновых рощиц, невдалеке от того места, где мерцающее голополе скрывало статую.

Скульптор позволил себе полюбоваться на расстоянии красотой девушки, наслаждаясь ее облегающим красно-черным костюмом. Формы ее рук и ног словно повторяли изгибы нависавших над ней ветвей, естественная элегантность подчеркивалась утонченными манерами и строгой осанкой. Ее волосы, окрашенные в темно-желтый цвет, ниспадали по спине волной локонов, переплетенных красными лентами, свисающими до талии.

Когда она отступила в сторону, Корландриль увидел Арадриана. Тот улыбался, но так особенно, что поневоле возникало ощущение, словно ему здесь не вполне комфортно. Скульптор почувствовал, как змея зависти зашевелилась у него внутри, что обеспокоило его. Он-то думал, будто положил конец тому навязчивому сомнению, тому страху, что еще сохранялся где-то в уголке его сознания. Увидев Арадриана рядом с Тирианной, Корландриль вновь с прежней силой ощутил былые опасения, сердце бурно заколотилось, а все мысли на мгновение смешались.

Шагая через лужайку, скульптор отвел взгляд в сторону, позволив покою, царившему в окружающих садах, усмирить тайфун, бушующий в его мыслях. Лиандерины только начинали расцветать, они светились в темно-зеленой ночи подобно золотым звездам, а из-под его ног поднимался аромат примятой травы, свежий и очищающий. Подойдя к группе, Корландриль вновь овладел собой и был искренне рад видеть своих друзей.

Арадриан, приветствуя, протянул ему ладонь, и Корландриль, в ответ, положил на нее свою. Так же они поприветствовали друг друга с Тирианной, ее прикосновение было прохладным и ободряющим. Убирая свою руку, скульптор позволил себе нежно провести кончиками пальцев по пальцам девушки и задержать на ней свой взгляд на мгновение дольше, чем было принято.

— Все мы трепещем в предвкушении, — произнес один из стоящих рядом, тоже скульптор, по имени Идраэтир. Он был одет в короткую, до бедер, темно-лиловую тогу, перекинутую через левое плечо, его открытая взглядам кожа была отбелена почти до снежной белизны. Идраэтир следовал школе Гитринаира, который воспринимал скульптора такой же частью его произведения, как и сама скульптура. Корландриль проявлял некоторый интерес к этой эстетике, но довольно скоро нашел самого себя скучным предметом для изображения и предпочел самовыражаться в творчестве опосредованно. Он поискал намек на иронию или соперничество в комментарии и позе своего собеседника, но пришел к заключению, что Идраэтир искренен.

— Я надеюсь, что такие ожидания оправданны, — ответил Корландриль, выразив свою признательность поклоном. Повернувшись, он приветствовал четвертого эльдара, прославленного костопева Кирандрина.

— Я очень признателен за тот интерес и энтузиазм, который все вы проявили к моей работе.

— Я внимательно наблюдал за твоим развитием с тех пор, как набрел на одну из твоих ранних работ, — отметил Кирандрин. — Полагаю, это было «Благословение Азурмена», статуя в натуральную величину, представленная в атриуме Башни Вечерних Мелодий.

— Всего лишь второе мое произведение, — сказал Корландриль с теплой улыбкой. — Абрахасиль оказал мне честь, посчитав возможным выставить мои работы, когда я находился еще в самом начале Пути. Я по-доброму отношусь к той скульптуре, хотя сейчас мое творчество ушло далеко от такой упрощенческой формулы, и у меня такое ощущение, что ее мог создать кто-то другой!

— А не в этом ли и заключается цель Пути? — спросил Идраэтир. — Чтобы мы изменялись и росли, и избавлялись от того, что было прежде, и преображались во что-то новое и лучшее?

— Разумеется, — согласился Корландрил. — Стремиться к совершенству тела и духа, умений и разума, вот чего желаем все мы.

— Но не выходит ли так, что мы также теряем часть самих себя? — спросил Арадриан, в его голосе мягко звучало несогласие. — Если мы всегда движемся вперед по Пути, когда же остановиться, чтобы полюбоваться открывшимся видом? Думаю, что иногда мы слишком сильно стремимся отбросить то, что сделало нас такими, какие мы есть.

Ответом на замечания Арадриана была тишина. Он посмотрел на других эльдаров, и на его лице отразилось некоторое замешательство.

— Простите меня, если я сказал что-то не к месту, — спокойно произнес Арадриан. — Я вовсе не намеревался подвергнуть сомнению ваши мнения, но хотел просто озвучить свое собственное. Возможно, мои манеры несколько испортились, пока я пребывал вдали от Алайтока и утонченности цивилизованного общества.

— Вовсе нет, — учтиво сказал Кирандрин, ободряюще положив ладонь на руку Арадриана. — Просто, такими вопросами здесь… задаются редко.

— А ответы на них слишком длинные, чтобы обращаться к ним здесь, — быстро добавил Корландриль. — Мы продолжим эту дискуссию позже. А сейчас я должен провести торжественное открытие.

— Разумеется, — сказал Кирандрин. Арадриан медленно кивнул головой и опустил веки с извиняющимся видом.

Корландриль понимающе улыбнулся, затем быстро отправился к голополю и вошел в него. Скрытый от всех, он сделал глубокий выдох, выпустив напряжение, которое неожиданно накопилось внутри. Что-то в поведении Арадриана лишало Корландриля уверенности в себе. Он вновь ощутил в нем ту отличительную особенность, которую почувствовал впервые, когда его друг только сошел с борта звездного корабля, — едва различимое желание оказаться где-то в другом месте. Укрытый голополем, путеводный камень Корландриля вновь стал теплым на ощупь, отражая его внутреннюю уверенность в себе, нежели злость или замешательство.

Случившаяся размолвка напрягла Корландриля, и тут он ощутил внезапный укол вины, осознав, что он ничего не сказал Тирианне. Он почти проигнорировал ее. Поразмыслив недолго, не следует ли ему извиниться за свое неуважительное поведение, он быстро отверг эту идею. Возможно, Тирианна не заметила недостатка внимания с его стороны, и подчеркивать такой факт в общении с ней было бы неразумным. Если же она и почувствовала какую-то обиду, то она ведь наверняка понимает, какое множество проблем требуют его внимания во время такого события, как сегодня. Корландриль решил, что разыщет Тирианну сразу же после торжественного открытия и щедро уделит ей столько внимания, сколь это окажется возможным.

В душе Корландриля была одна лишь Тирианна, но в голову ему лезли самые разные мысли, сердце бешено колотилось, кожу покалывало. Вспыхивали неожиданные идеи, их тут же гасило возбуждение от предстоящего открытия, смешанное с беспокойством, которое причинил Арадриан, и опасениями, которые росли в нем с того момента, как он завершил скульптуру.

Корландриль шепотом прочел несколько успокаивающих мантр. Делая это, он привел в порядок мысли, отложив часть из них для последующих раздумий, опираясь на другие, чтобы подбодрить себя, сосредотачиваясь на своей уверенности и опыте, чтобы снять беспокойство. На некоторое время он застыл в безмолвной неподвижности, пока не обрел уверенности в том, что готов обратиться к толпе.

Когда бешеный водоворот его мыслей сменился гладью спокойного пруда, Корландриль вышел из голополя и обнаружил, что его гости собрались на полянке перед ним. Большинство лиц оказались знакомыми, некоторых он видел впервые. Все, казалось, страстно желали увидеть, что же создал Корландриль.

— Вы оказали мне большую честь, пожелав стать свидетелями торжественного открытия моей последней работы, — начал он ровным голосом, без усилий достигая самых отдаленных гостей. — Многие знают, что я черпаю огромное вдохновение в эпохе до Войны в небесах. Я смотрю на наш золотой век не с сожалением об утраченном рае, но с печалью о том, что такие времена прошли. В первом веке нашего народа я вижу мир, вселенную, которую все мы можем стремиться воссоздать. Хотя боги и ушли, от нас зависит, чтобы их деяния стали реальностью, и, горя желанием воссоздать небеса, принести мир, которого все мы заслуживаем. Наша цивилизация не погибла, пока мы все еще поем о тех временах, воссоздаем их посредством живописи и ваяния, те времена, о которых мы помним лишь мифы. Все мы знаем, что легенда может стать истиной, что граница между мифом и реальностью четко не определена. Я бы хотел взяться за миф и сделать его реальностью.

Корландриль продолжал еще долго, ссылаясь на тех, кто оказал на него влияние, и на свои мечты, пространно излагая идеи философских и эстетических направлений, которые легли в основу создания этой скульптуры. Он говорил плавно и с чувством, озвучивая мысли, которые были обкатаны и доведены до совершенства в течение долгого процесса создания скульптуры. Он говорил о сложностях органического и неорганического, о сопоставлении линии и кривой, о противопоставлении твердого и жидкого.

Пока он говорил, его взгляд свободно блуждал по толпе гостей, оценивая их реакцию и настроение. Большинство было совершенно поглощено его речью, не отводя глаз от оратора и жадно глотая каждый звук. Несколько гостей стояли с выражением вежливого внимания на лицах, и Корландриль на миг испытал смятение, осознав, что один из них — Арадриан. Однако его голос остался ровным, он смел обеспокоенность собственным энтузиазмом, одновременно отыскивая глазами Тирианну Он увидел девушку в первых рядах, полную заинтересованности и ожидания, ее взгляд постоянно перескакивал с Арадриана на голополе, которое скрывало его работу.

Завершив речь, Корландриль позволил себе драматическую паузу, смакуя предвкушение, которым он наполнил свою аудиторию. Он подошел к маленькому круглому столику на спиральной ножке, стоявшему сбоку, в центре которого находился хрустальный бокал с темно-красным вином. Он пригубил напиток, наслаждаясь его теплом на губах, его пикантностью на языке и нежной ноткой послевкусия в горле, одновременно упиваясь безмолвной тишиной, наступившей после его речи.

Вернув бокал на столик, Корландриль вытянул из-за пояса тонкую пластинку и провел большим пальцем по руне на ее серебристой поверхности. При этом прикосновении голополе исчезло, открыв взглядам статую во всем ее великолепии.

— Я представляю «Дары любящей Иши», — провозгласил он с улыбкой.

Раздалось несколько восторженных возгласов и прозвучали спонтанные аплодисменты собравшихся. Корландриль повернулся, чтобы посмотреть на свое творение, и позволил себе сполна насладиться работой после ее завершения.

Статуя была залита золотым сиянием, в котором проглядывали закатные багрово-красные оттенки света умирающей наверху звезды. Она изображала импрессионистическую абстрактную Ишу, ее тело, руки и ноги плавно поднимались из ствола лиандеринового дерева, волны ее распущенных волос переплетались с темно-зелеными листьями на тянущихся вверх ветвях. Ее голова склонилась, и лицо укрыто в тени, отбрасываемой деревом и волосами. Из ее глаз в темноте медленно, тонкой струйкой вытекала серебристая жидкость в золотую чашу, которую поднял вверх древний эльдарский воин, преклонивший колени возле ее ног: Эльданеш. Сияние из чаши освещало его белоснежное лицо, доспехи воина представляли собой стилизованную компоновку по канонам органической геометрии, его лицо осталось непроработанным за исключением тонкого носа и впадин глазниц. Из-под него поднималась роза с черными лепестками, которая обвивала ноги Иши и соединяла ее и Эльданеша в своих колючих объятиях.

Она, как считал Корландриль, изумительна.

Большая часть гостей двинулась вперед, чтобы рассмотреть произведение в деталях, а Кирандрин и несколько других эльдаров, окружив автора, осыпали его похвалами и поздравлениями. Среди них оказался и Абрахасиль, который, должно быть, оставался вне поля зрения Корландриля во время выступления. Наставник и ученик сердечно обнялись.

— Ты взрастил в себе прекрасный талант, — заявил Кирандрин. — Это работа мастера, которая поистине украшает Купол.

— Для меня — честь направлять такую руку в работе, — сказал Абрахасиль. — Я очень горжусь Корландрилем.

Слова наставника вызвали прилив радости у Корландриля, запульсировал его путеводный камень, и он ответил на рукоплескания членов своего круга грациозным поклоном.

— Если мои руки создают чудеса, то это потому, что другие раскрыли мне на них глаза, — заметил он. — Прошу меня извинить. Я должен уделить внимание другим гостям. Я уверен, что у нас впереди еще много дней для дальнейшего обсуждения моей работы.

Встречая со всех сторон улыбки одобрения, Корландриль отыскал Арадриана и Тирианну. Они стояли рядом в группе эльдаров, любующихся статуей с близкого расстояния, величественная Иша возвышалась над ними.

— Она так безмятежна, — заметила Тирианна. — Такое спокойствие и красота.

Арадриан жестом выразил свое несогласие, и Корландриль застыл на месте, оставаясь неподалеку от своих друзей, чтобы послушать, что они скажут.

— Она замкнута на себе, — заявил Арадриан, и при этих словах змея внутри Корландриля обвилась вокруг сердца и стиснула его. — Конечно, в этом произведении видно замечательное мастерство и изысканность. И тем не менее я нахожу его несколько… скучным. Оно ничего не добавляет к моему пониманию мифа, а просто воплощает в материальном виде то, что я в нем чувствую. Это метафора в самом непосредственном виде. Да, она красивая, но при этом — просто отражает мысли ее создателя, вместо того чтобы открыть большую истину о мифе.

— Но не в этом ли и состоит сущность искусства — создавать образные воплощения тех мыслей, воспоминаний и чувств, которые нельзя выразить непосредственно?

— Быть может, я несправедлив, — произнес Арадриан. — Там, среди звезд, я видел такие поразительные творения природы, что произведения смертных кажутся мне незначительными, даже те из них, что посвящены таким значимым темам, как эта.

— Скучное? — выпалил Корландриль, выступая вперед. — Замкнутое на себе?

На лице Тирианны при появлении скульптора отразился ужас, но Арадриан казался невозмутимым.

— Я не намеревался обидеть тебя своими словами, Корландриль, — сказал он, протягивая ладонь успокаивающим жестом. — Это всего лишь мое мнение, а я малообразован в искусстве. Возможно, ты найдешь мою сентиментальность неуместной.

Перед лицом такой искренности и самоуничижения разгневанный Корландриль дрогнул. В груди шевельнулось редкое для него чувство смирения, но тут змея сдавила свои кольца, и это ощущение исчезло.

— Ты прав, считая себя недостаточно подготовленным, — проговорил Корландриль, и эти слова были так же полны яда, как змея, взявшая в осаду его сердце. — Пока ты простодушно глазел на блистающие звезды и кружащиеся туманности, я изучал труды Аэтирила и Ильдринтарира, овладевал искусством работы с призрачным камнем и неорганическим симбиозом. Если тебе не хватает ума понять то, что я представил, возможно, тебе следовало бы взвешивать свои слова более тщательно.

— А если тебе не хватает мастерства передать свой замысел посредством произведения, возможно, тебе необходимо продолжить обучение, — проворчал в ответ Арадриан. — Не у мастеров прошлого ты должен учиться своему искусству, а у небес и своего сердца. Твоя техника безупречна, но твое послание очень узко. Сколько статуй Иши смогу я увидеть, если пересеку весь мир-корабль? Дюжину? Больше? Сколько еще статуй Иши существует на других мирах-кораблях? Ты ничего не взял для себя, следуя Путем, кроме возможности доставить себе удовольствие этим зрелищем. Ты ничего не узнал о себе, о тьме и свете, которые сражаются в тебе. В твоей работе — один лишь рассудок и ничего — от тебя самого. Быть может, тебе следует расширить свою компетенцию.

— Что ты имеешь в виду?

— Уезжай отсюда, с Алайтока, — настойчиво произнес Арадриан, раздражение которого рассеялось от этой вспышки. Теперь он был сама искренность, рука его была вытянута к Корландрилю. — Зачем сдерживать свое искусство, ища вдохновения лишь в залах и куполах, которые видишь с самого детства? Чем пытаться смотреть свежим взглядом на старые достопримечательности, почему бы не обратить твои старые добрые глаза к новым видам?

Корландрилю хотелось поспорить, найти где-то слова, чтобы высмеять мнение Арадриана, но змея, которая сдавила ему сердце, сжала и его горло. Он удовлетворился, метнув в Арадриана свирепый взгляд, в который вложил охватившие его презрение и гнев, и ринулся прочь по голубой траве, раскидывая на бегу гостей.

СУДЬБА

Вначале Войны в Небесах всевидящий Азуриан спросил старуху-богиню Морай-хег, какова будет судьба богов. Старуха ответила Азуриану, что посмотрит в запутанную паутину будущего, чтобы понять, что станет с богами. Долго смотрела она на пересекающиеся нити, следуя вдоль каждой из них до самого конца вселенной, но так и не смогла найти ответа для властелина владык. Все тропы приводили старую каргу в место, полное огня и смерти, откуда она не осмеливалась идти дальше. Чтобы найти искомый ответ, старуха последовала за Кхаином, кроваворуким убийцей, который вел войну с другими богами и смертными, и взяла у него чуточку его огненной крови. Вернувшись в свое логовище, Морай-хег поместила полыхающую кровь бога войны на свои весы. На другую чашу весов она свернула нить судьбы, принадлежащую Эльданешу.

Чаши весов оказались в равновесии. Старуха вернулась к Азуриану, и он потребовал ответа на свой вопрос. Морай-хег сказала властелину владык, что судьбу богов ему не узнать. Смертный Эльданеш и его народ будут решать, выживут ли боги или нет.

Розовая вода плескалась у белого песка, и каждая волна оставляла вдоль берега пологую кривую. Зачарованный, Корландриль не отрывал взгляда от набегающих на берег и отступающих волн, его разум — весь, до последней частицы, сосредоточился на том, чтобы запомнить каждую искорку, каждый всплеск, каждую песчинку. Над водой сверкали солнечные крылья, желтые дротики скользили по поверхности, подпрыгивая и покачиваясь на волнах. Корландриль впитывал в себя каждую траекторию полета, каждое смоченное водой крыло, каждое удлиненное перышко и щелкающий синий клюв.

Некий звук нарушил его сосредоточенность. Голос. Он позволил части своего сознания покинуть сцену у моря и вспомнить, что было сказано. В то же время он вспомнил и самого себя, сидящего со скрещенными ногами на золотой траве газонов в Садах Безмятежного Размышления и внимающего своему собеседнику.

— Я покидаю Алайток, — произнес Арадриан.

Пораженный, Корландриль сосредоточил все свое внимание на друге; море, песок, солнечные крылья — все это мгновенно было отброшено. Арадриан расположился на расстоянии вытянутой руки от своего друга, развалившись на траве в свободной мантии ярко-зеленого цвета. Он лежал на спине, заложив руки за голову, а его обнаженные пальцы ног, казалось, жили своей собственной жизнью, рисуя в воздухе нечто округлое прямо над тусклыми водами озера.

— Ты покидаешь Алайток? — сказал Корландриль. — Да ради чего?

— Чтобы стать рулевым, — ответил Арадриан. Он не смотрел на друга, его взгляд был устремлен над водой в сторону сияющих серебряных башен их домов и еще дальше, в некое место, которое мог видеть только он. — Пришла пора двигаться вперед. Я исполнен любознательности, которую Алайток не в состоянии удовлетворить. Во мне словно усиливается чувство голода, и его не могут утолить здесь ни одно зрелище и ни один звук. Я насытился Алайтоком, он предложил мне много роскошных пиров, но теперь мое блюдо пусто. Я желаю отправиться за пределы силовых полей и куполов, которые меня защищали. Я ощущаю себя избалованным, а не защищенным, придушенным, а не обогащенным.

— Как скоро ты уезжаешь? — спросил, вставая, Корландриль.

— Скоро, — ответил Арадриан, его взгляд был все еще устремлен вдаль. — «Лаконтиран» отправляется к Бесконечной Долине через два дня.

— «Лаконтиран» уходит более чем на двадцать лет, — воскликнул встревоженный Корландриль. — Зачем тебе уезжать так надолго?

— Он поплывет в пространстве сам по себе, вдали от Алайтока, — сказал Арадриан. — Я хочу уединения, чтобы поразмышлять над тем, что я выбирал до сих пор, и, быть может, подумать, куда мне следует направиться потом.

— А как же наша дружба? Я и представить не могу, как буду без тебя, — заявил Корландриль, опускаясь на траву рядом с другом и протягивая ему руку умоляющим жестом. — Ты же знаешь, что я совершенно собьюсь с курса, если ты не будешь меня направлять.

— Тебе понадобится найти кого-то еще, чтобы тебя вести, — мягко настаивал Арадриан. — Мои мысли все время блуждают. Мне больше нельзя доверять наблюдение за тобой, пока ты мечтаешь. Я не могу больше идти с тобой Путем Грез. Я устал жить внутри себя.

Корландриль, погруженный в свои размышления, не нашел, что на это сказать. Когда он мечтал, когда блуждал по тропам своего подсознания, именно Арадриан обеспечивал ему опору, обнадеживающее присутствие на грани его воображения, тепло, к которому он мог вернуться, когда забредал в холодные и темные уголки своей души.

— Ты найдешь себе другого стража грез, — уверил Арадриан, заметив его уныние. Он встал и, потянув Корландриля за руку, поднял и его. Теперь он устремил озабоченный взгляд на друга. — Возможно, Тирианна присоединится к тебе на Пути Грез.

— Тирианна-Воин? — произнес ошеломленный Корландриль.

— Я беседовал с ней вчера, — сообщил Арадриан. — Она считает, что ей пора сменить Путь. Тебе следует с ней поговорить.

Нежный колокольный перезвон прервал грезы Корландриля, и, открыв глаза, он увидел далеко внизу извилистую серебристую дорогу, которая шла через пологие террасы. Легчайший ветерок слегка коснулся его кожи и взъерошил волосы. На мгновение он подумал было, что плывет в воздухе высоко над живописным пейзажем. Окончательно вернувшись из своего мемо-сна в реальность, он обнаружил, что находится на балконе своего жилища, залитого угасающим светом искусственных сумерек. Склонившись над рифленой балюстрадой, он смотрел на виноградники, окружавшие Башню Звездного Величия.

Ему потребовалось еще немного времени, чтобы полностью восстановить контроль над своим телом: быстро поморгать, напрячь конечности, ускорить пульс, чтобы кровь прилила в онемевшие пальцы рук и ног. Однако ему не удавалось избавиться от ощущения оцепенелости, и он подумал: сколько же времени я провел, исследуя свои воспоминания, шагая назад по Пути Грез? Ощутив жажду, он инстинктивно облизнул губы, хотя во рту совсем пересохло.

Вспомнив о предупредительном перезвоне, который пробудил его, Корландриль медленно повернулся и протянул пальцы к серой, похожей на шиферную плитку панели на стене рядом со сводчатым проходом, который вел в его жилище. Прикоснувшись к прохладной пластине, он ощутил присутствие Абрахасиля возле своего дома и, послав ему краткий психический импульс, пригласил войти.

Прервав контакт с Бесконечным Круговоротом, Корландриль прошел в затененную гостиную. Здесь было словно внутри яйца. Стены — голубовато-белые в бледно-зеленую крапинку. Изогнутые диваны с высокими спинками обращены к центру комнаты, а под ногами — толстая плетеная циновка. Вдоль стен на постаментах стояли скульптуры работы Корландриля и других авторов. Переводя взгляд с одной на другую, скульптор, в памяти которого еще не полностью завершились процессы мемо-сна, испытывал каждый раз проблеск узнавания: мелькали воспоминания о том, как они были созданы или приобретены, о беседах, которые велись о них, о тех настроениях, которые у него возникали, когда он их рассматривал. По мере того, как очередная мысль всплывала на поверхность его сознания, он загонял ее вглубь, выталкивая из сферы непосредственного размышления. Подойдя к другому терминалу Бесконечного Круговорота, Корландриль мысленно сменил цвет освещения на нежно-голубой и немного повысил температуру, поскольку ощущал странную прохладу.

— Возможно, какая-нибудь одежда согреет тебя быстрее, — заметил Абрахасиль, входя в комнату через арку из главной передней.

Лишь благодаря этому высказыванию наставника Корландриль осознал, что он полностью обнажен. Его нагота не вызвала у него никакого чувства неловкости, при его нынешнем понимании происходящего с ним — или, скорее, полном его отсутствии — такие мысли были попросту невозможны.

— Да, вероятно, это было бы к лучшему, — отозвался, кивнув, Корландриль. Он указал жестом на другую арку, ведущую в столовую. — Пожалуйста, выбери себе что-нибудь освежающее, я вернусь мигом.

Корландриль вошел в гардеробную, не вполне еще владея собой после длительного погружения в грезы, и рассеянно прикоснулся рукой к панели на стене. Дверь скользнула в сторону, открыв взгляду широкий выбор одеяний, от облегающих комбинезонов с блестящим металлическим отливом до широких рубашек и длинных тог. Скульптор выбрал зеленую мантию, облегающую в талии и широкую в плечах. Не задумываясь, он взял широкий ремень, правильный выбор рукам помогла сделать его эстетическая интуиция. Затянув его вокруг талии, он отправился босиком по коврам гостиной и присоединился к Абрахасилю в столовой.

— Шесть циклов, — произнес наставник, когда Корландриль вошел. Господствующее положение в комнате занимал выступающий из стены длинный, узкий стол, по обе стороны от которого стояли рядами по восемь одноногих стульев. Абрахасиль сел в дальнем конце. Корландриль заметил, что он не взял себе ни питья, ни закуски.

— Шесть циклов чего? — спросил скульптор, открывая хрустальную дверцу шкафа. Оттуда он достал синюю бутылку и два серебристых бокала.

— Мне не нужно, спасибо, — произнес Абрахасиль. Корландриль тем не менее поставил на стол оба бокала, на тот случай, если его наставник передумает. Он налил себе щедрую порцию сока ледяной лозы, остро ощущая сухость во рту и горле.

— Шесть циклов прошло после торжественного открытия, — пояснил Абрахасиль. — Я беспокоился. Ты ушел как-то поспешно. Тирианна объяснила, что ты разошелся во мнениях с Арадрианом.

Корландриль потягивал напиток, его мысли об Арадриане были сосредоточены на далеком воспоминании, другая часть его сознания сосредоточилась на смаковании напитка с его резким первым вкусом и теплым послевкусием, и третьей частью сознания он внимательно наблюдал за Абрахасилем. Сместив фокус памяти, Корландриль перебрал в уме события, которые произошли после возвращения Арадриана. Вспомнив спор между ними, он ощутил, как змея внутри него, скорчившись от злобы, шипела и плевалась при словах его друга.

— Успокойся! — предостерег его Абрахасиль.

— Для этого я и погрузился в грезы, — раздраженно ответил Корландриль. — Грезы, которые ты прервал.

— Шесть циклов — слишком долгий срок для странствий по своему разуму, — заявил наставник. — Опасно погружаться в такое самосозерцание, когда идешь по Пути Творца. Это может привести к конфликтам в твоей душе — зацикленности на самоанализе, противоречиям между фактическим наблюдением и воображаемой памятью. Я уже говорил тебе об этом.

— Я не мог придумать ничего другого, чтобы сдержать боль, кроме возвращения в более приятные времена с Арадрианом.

— Теперь ты — художник, ты должен выражать свои мысли, а не скрывать их! — воскликнул Абрахасиль. Наклонившись над столом, он налил себе напитка. — Какой смысл создавать великие произведения, на которые ты способен, если не собираешься усваивать уроки, которые они в себе несут? Путь Художника — это не просто занятия живописью или скульптурой, это овладение средствами выразительности и умением так подбирать источники вдохновения, чтобы не поддаваться неуместным побуждениям. Этот спор с Арадрианом — прекрасный пример того, с чем ты должен научиться справляться. Нельзя только блуждать в своих грезах, забывая о реальном мире.

— Считаешь меня инфантильным? — спросил Корландриль, допив свой бокал и одновременно избавившись от всех воспоминаний об Арадриане.

— Не инфантильным, а просто опрометчивым, — ответил Абрахасиль. — Я не шел Путем Грез, поэтому не знаю, какое утешение он приносит тебе. Я знаю, что, отказываясь от своих наблюдений, ты делаешь шаг назад с Пути Художника. Это — неблаготворно с любой точки зрения.

Корландриль размышлял над предупреждением наставника, наливая себе напиток. Возбужденная змея внутри корчилась и требовала его внимания, и он, залив ее недовольство порцией сока, на минуту настроился всеми фибрами души посмаковать напиток, отгоняя с его помощью сумрачные мысли.

— Нужно заняться другой работой, — заявил Корландриль. — Если мне необходимо избавиться от этих чувств путем их выражения, будет лучше, если я не дам себе задерживаться на них надолго.

— Это было бы хорошо, — отметил Абрахасиль.

— Мне следует отыскать Арадриана и послушать его, чтобы понять, чем же так мучает меня его присутствие.

— Будь осторожен, Корландриль, — сказал наставник. — Может статься, что Арадриан и сам охвачен сомнениями, и это совершенно выведет тебя из равновесия. Я чувствую, что, следуя Путем Художника, ты вступил в критическую фазу. Я рад вести тебя дальше, но несколько следующих шагов следует делать с осторожностью. Ты вот-вот овладеешь всем спектром средств самовыражения, но следует проявлять благоразумие в выборе чувств, которые собираешься выставить напоказ.

Успокоенный мягким тоном Абрахасиля, Корландриль улыбнулся. Он ощутил прилив уверенности, словно какой-то новый свет, возникший в его жизни, осветил ему путь вперед. Припугнув блуждающую змею ревности, этот ослепительно яркий луч заставил ее отпрянуть в тень.

Теперь уже полностью воспрянув после погружения в грезы, Корландриль вновь преисполнился стремлением к цели и сосредоточился всеми помыслами на том, что должно произойти, а все, связанное с прошлым, он упрятал так, чтобы оно не могло нанести никакого вреда. Решив забыть свою размолвку с Арадрианом, Корландриль задержался на минуту на более радостных воспоминаниях, а затем позволил им также уйти в тень, оставив себе лишь настоящее и будущее.

Корландриль полетел на небесном катере, наслаждаясь упругим потоком воздуха в лицо и мельканием террас и деревьев внизу, крылья парящего на ветрах аппарата наклонялись и изгибались в такт его мыслям. Забыв ненадолго о намерении повидать Арадриана, он позволил себе свободный полет. Управляемый его мысленными сигналами, катер, напоминающий формой дротик, быстро набирал высоту, откинув крылья назад, и Корландриль хохотал от возбуждения. В своем воображении он изваял маршрут полета в виде сложного переплетения дуг и петель, и небесный катер повиновался его прихотям, то вращаясь, то внезапно устремляясь вниз.

Когда его возбуждение улеглось, Корландриль, вернув катер к обычному полету по прямой, зафиксировал в мыслях сущность пережитого и отправил их в укромный уголок памяти. Скульптор представил себе, как создаст произведение искусства из воздуха и текучей среды, которое будет находиться в постоянном движении и освещаться изнутри.

Размышления об его искусстве вернули Корландриля к текущей задаче. Мыслеволновая скульптура — прекрасная идея, но она может подождать. Ему необходимо избавить душу от бремени чувства, пробужденного возвращением Арадриана, припомнил он и направил небесный катер вниз к серебристой ленте дороги, затем отклонился от прямого курса меж краснолистными ветвями ледяной лозы на террасах и промчался под другим катером, который носился из стороны в сторону под искусственным небом купола.

Корландриль мчался по соединительному узлу между Куполом Новых Солнц и Проспектом Звездных Тайн, и в нем нарастало предвкушение. Движение здесь было гораздо плотнее. Это одна из главных транспортных артерий Алайтока, где сотни эльдаров перемещались между куполами и плато, из которых в основном и состоял мир-корабль. Некоторые неспешно прогуливались в одиночку или с друзьями, другие летели на небесных катерах, как Корландриль, многие — на дрейфующих платформах, которые безмятежно скользили из одного места в другое, подчиняясь коллективным желаниям находящихся на борту.

Наслаждаясь созерцанием этого зрелища, Корландриль и тут не смог удержаться от мыслей об Арадриане: как же его друг может не понимать, сколь прекрасен этот сложно устроенный мир-корабль. У Арадриана свой взгляд на вещи, он не смотрит на окружающее глазами художника, как Корландриль, и, возможно, поэтому упускает из виду едва различимое противоречие между геометрической точностью и анархией, присущей живой системе. Он не развил свои чувства, чтобы суметь оценить ритм жизни, постоянную изменчивость всего живого и духовного, а также — всего, что находится между ними.

Тут у Корландриля забрезжила надежда, и он минуту поразмыслил над этим, слегка замедлив полет катера, чтобы управление им не требовало от него слишком пристального внимания. Скульптору пришло в голову, что он мог бы убедить друга присоединиться к нему на Пути Художника. Если Арадриан ищет новых впечатлений, то ничто не сравнится с возможностью открыть свой разум, чтобы беспрепятственно воспринимать все ощущения. Такая перспектива вызвала у Корландриля эйфорию, и мысль о том, чтобы разделить с Арадрианом наслаждение творчеством, наполнила его энергией.

Двигатели настроились на постоянную ноту, которая звучала в сердце Корландриля, и небесный катер помчался дальше. Свернув налево, Корландриль влетел в Полуночный Купол и погрузился почти в полную тьму. Его глаза тут же адаптировались к недостатку света и различили оттенки темно-лилового и синего среди темно-серого. Песнь небесного катера перекрыл смех влюбленных, но он не стал обращать на них внимания, опасаясь, что такие размышления приведут его к мыслям о Тирианне, чего ему сейчас вовсе не хотелось. Шелест ветра унес в сторону нежелательные звуки, и Корландриль отдался ощущению движения и созерцанию проносящихся мимо расплывчатых очертаний темных деревьев.

Покинув Полуночный Купол, Корландриль влетел в сумерки Купола Тоскующего Шепота и вновь сбросил скорость, шум двигателя катера снизился до приятного жужжания. Сохраняя почтительную тишину, он скользил меж колонн, взмывающих к крыше купола. Непринужденно закладывая виражи то влево, то вправо, он размышлял, как завести разговор с Арадрианом о том, чтобы друг присоединился к нему на Пути Художника.

Еще больше замедлив движение, Корландриль опустился на уровень земли и свернул вниз в туннель, который вел вглубь Алайтока. Здесь, в длинном переходе, который вел к башням-докам, все претензии на естественность антуража были отброшены. Овальный в поперечном сечении, туннель светился теплым оранжевым светом, по кабельным каналам Бесконечного Круговорота, вделанным в стены, пульсировала энергия. Углубляясь в недра мира-корабля, Корландриль ощущал вокруг себя присутствие призраков — психическая энергия духов Алайтока объединялась и разделялась вокруг него, и в его подсознании звучал их шепот.

Покинув переход с чувством некоторого облегчения, скульптор влетел в Башню Бесконечного Терпения, где Арадриан поселился после своего возвращения. Оставив позади ментальный шепот Бесконечного Круговорота, Корландриль остановил катер неподалеку от спирального пандуса, который вел в башню.

Спешившись, он позволил судну соскользнуть к пустой швартовочной нише и со значительным усилием сосредоточился на себе. Разгладив складки на мантии и поправив ремень, скульптор резким движением пальцев пригладил взъерошенные ветром волосы. Удовлетворенный своим презентабельным видом, он направился вверх по пандусу башни, наслаждаясь физическими усилиями после столь долгого бездействия, и длинные ноги быстро доставили его на восьмой этаж.

Найдя Опаловые Апартаменты, Корландриль прикоснулся к панели Бесконечного Круговорота, чтобы оповестить о своем присутствии. Обождав с минуту, он не получил никакого ответа. Задержав пальцы на психопроводящей пластине, он попытался уловить признаки присутствия Арадриана, но не смог их обнаружить. Здесь чувствовался лишь остаточный след его былого присутствия.

Обдумывая ситуацию, Корландриль обнаружил, что примыкающие апартаменты заняты, и обратился к тому, кто находился в них. Через некоторое время в сводчатом проходе появилась дама преклонного возраста, окруженная аурой мудрости и собственной значимости. Из мимолетного контакта с ней в Бесконечном Круговороте Корландриль узнал, что ее зовут Герисианит и она — пилот орбитального челнока.

— Чем я могу помочь тебе, Корландриль? — спросила она, прислонившись плечом к стене арки. Дама внимательно рассматривала скульптора, глядя на него так же, как он сам смотрел на других. Когда-то в своей долгой жизни Герисианит была художником.

— Я ищу моего друга, твоего соседа, Арадриана, — сказал Корландриль. — Он вернулся на борту «Лаконтирана» девять дней назад.

— Твой друг не возвращался сюда уже два цикла, — ответила ему Герисианит. Корландриль не понял, почему она произнесла слово друг с легким сарказмом, хотя, быть может, она уловила в его поведении едва заметную нерешительность. — Он ушел со спутником, Тирианной. С тех пор я его не видела и не чувствовала его присутствия.

— А нет ли у вас хоть какого-то представления о том, куда они направлялись?

Герисианит сделала жест пальцем в знак отказа отвечать, повернув при этом запястье так, что стало ясно: она считает такой вопрос предосудительным. Не желая более навязываться, Корландриль кивнул в знак прощания и, повернувшись, медленно отправился вниз по пандусу, размышляя над тем, чем же мог заниматься Арадриан двое суток. Неужели он провел все это время с Тирианной?

Тут Корландриля потянуло в мемо-сон, и видение из прошлого оккупировало большую часть его сознания, лишь малая часть которого продолжала управлять телом скульптора, ведя его к изогнутой скамье неподалеку от жилища Арадриана. Его путеводный камень вяло запульсировал, но он пренебрег его сигналами и еще глубже погрузился в грезы.

Благоухание синецвета, смешанное с ароматом цветущей озерной вишни. Щебетание и смех. Тирианна стоит рядом с отцом, она просто ослепительна в длинном черно-золотом платье, ее бронзового цвета волосы схвачены парящей сеткой из темно-синих воздушных драгоценных камней. Взгляд ее зеленых с золотыми крапинками глаз падает на Корландриля, как только он входит в увенчанный куполом зал. Арадриан — рядом с ним, Корландриль ощущает исходящее от него тепло — и физически, и эмоционально. Его друг прав: дочь ясновидца Аурентиуна прекрасна, это лучезарная звезда в галактике света.

Арадриан представил их друг другу. Тирианна улыбнулась, и Корландриль растаял под ее взглядом. Она выразила восхищение его плащом под лунного тигра. Он пробормотал в ответ какую-то глупость, которую предпочел тут же забыть. Они танцевали, меняя партнеров, под резкие звуки губной гармоники Арадриана. Корландриль играл на своей световой флейте, изумляя собравшихся звуками и красками — творением ловких пальцев и веселой души.

А затем последовал очень жаркий день, и они втроем наслаждались искусственным солнцем и сиреневыми пляжами Купола Восходящей Надежды. Вновь переживая ту ничем не замутненную радость, которую они делили друг с другом, Корландриль наслаждался чистотой их отношений. Все трое — музыканты, они дарили друг другу наслаждение и поддразнивали своими мелодиями, объединяясь ритмом своих мыслей и чувств.

Тут вновь вмешалась змея, вырвав Корландриля из его грез. Не было ли между Тирианной и Арадрианом чего-то большего, чем просто дружеские отношения? Корландриль вздрогнул, внезапно выйдя из мемо-сна, но тут же перенастроил себя на выполнение стоящей перед ним задачи. Легче будет найти Тирианну, чем Арадриана, и если его непредсказуемый друг сейчас не с ней, у нее могут быть идеи получше, где его можно найти.

Корландриль отыскал терминал системы безграничной связи в шептолистовой рощице неподалеку от апартаментов и сделал спокойный запрос в поисках Тирианны. Она пребывала на Алайтоке дольше, чем Арадриан, и ее присутствие в психоматрице Алайтока было сильнее. Скульптор сосредоточился на образе Тирианны и ощутил следы ее перемещения по миру-кораблю в течение предыдущих двух суток: здесь, где она встретилась с Арадрианом, его след также воспринимался очень четко, на Бульваре Разделенных Лун, вдоль пассажей с модными товарами и ювелирными изделиями, в ее собственных апартаментах — одна, отметил Корландриль с некоторым удовлетворением — в течение половины цикла, затем — у Залива Отступающей Печали, где снова — очень недолго — присутствовал Арадриан. Сейчас она снова у себя, в тишине, возможно — медитирует или сочиняет.

Корландриль подумал о дружеской встрече с Тирианной и направил ей эти мысли. Ожидая ее ответа, он воспринимал фоновые вибрации Бесконечного Круговорота: празднество в Куполе Последнего Восхода, тревожный мрак, исходящий из Храма Конечного Покрова.

И тут Корландриль отшатнулся, его оттолкнул привкус, оставшийся от невольного контакта со святилищем аспектных воинов. Он был далек от вояк, но Храм Конечного Покрова — прибежище одной из сект Темных Жнецов, в которую входили его друзья Артуис и Маэртуин. Он не интересовался военными вопросами, считая, что все, связанное с войной, оказывает неприятное воздействие на его работы. В его творчестве нет места кровожадному Каэла-Менша-Кхаину, однако, то, что его друзья могут быть в это вовлечены, интересовало Корландриля.

Он перенес свое внимание на спящую Тирианну. Она пробудилась почти сразу и отправила ему образ его статуи Иши, под которой стояли они вдвоем: это было приглашение. Корландриль отправил видение обратно Тирианне с небольшим уточнением: активированные ночные щиты приглушали свет умирающей звезды до ранних сумерек. Тирианна ответила таким же образом, и встреча была согласована.

Удовлетворенный собой, Корландриль прервал контакт с Бесконечным Круговоротом. Вернувшись к Опаловым Апартаментам, скульптор отправился на другом небесном катере к своему жилищу. На обратном пути оживление Корландриля угасло, его угнетало отсутствие активного следа Арадриана в системе.

Тирианна сидела на изогнутой скамье неподалеку от статуи, устремив взгляд на тусклый свет за куполом. Корландриль быстро пересек лужайку, и она обернулась к нему с улыбкой, которая тут же слетела с ее губ.

— Арадриан покинул Алайток, — тихо сказала Тирианна, когда Корландриль сел рядом.

Это захватило скульптора врасплох, и ему понадобилось время, чтобы перестроиться: он собирался начать беседу с вопроса о благополучии Тирианны. Корландриля охватил шквал эмоций: потрясение, разочарование и до некоторой — незначительной — степени удовлетворение, что его обеспокоило.

— Я не понимаю, — заявил скульптор. — Да, у нас была размолвка, но я думал, что он собирается остаться на Алайтоке еще на некоторое время.

— Он не из-за тебя уехал, — произнесла Тирианна, хотя непроизвольное асимметричное моргание выдало противоречие в ее мыслях. Она не лгала, но в то же время не была полностью убеждена в том, что говорит правду.

— Почему же он не пришел со мной повидаться, прежде чем уехать? — спросил Корландриль. — Мы с ним несколько разошлись, это очевидно, но я не думал, что он обо мне столь невысокого мнения.

— Дело не в тебе, — сказала Тирианна, и ее тон и полуприкрытые глаза указывали на уверенность в том, что бегство их друга с мира-корабля она считает своей виной.

— Что случилось? — спросил Корландриль, изо всех сил стараясь, чтобы в его голосе не прозвучало ни намека на упрек. — Когда уехал Арадриан?

— Он взошел на борт «Ирдириса» вчера, после того, как мы провели вместе некоторое время.

Корландриль мимоходом слышал название этого корабля, но не смог сейчас ничего вспомнить. Тирианна заметила вопросительное выражение на его лице.

— «Ирдирис» — корабль дальнего следования, он направился к экзодитам на Элан-Шемареш, а затем — к Зимней Пустоте Мейоса, — объяснила она.

— Арадриан желает стать… странником? — Корландриль испытывал одновременно недоверие и неприязнь. Он прикоснулся тонким пальцем к нижней губе, усмиряя бешено скачущие мысли. — Я и представить себе не мог, что он настолько недоволен Алайтоком.

— Да и я — тоже, и, возможно, именно поэтому он уехал так быстро, — призналась Тирианна. — Полагаю, что я говорила с ним опрометчиво и проявила равнодушие и тем побудила его уехать скорее, чем он мог в противном случае предполагать.

— Я уверен, что вы не… — начал Корландриль, но Тирианна оборвала его взволнованным жестом.

— Не желаю об этом говорить, — вот и все ее объяснение.

Оно так и повисло в тишине, а меж ветвей деревьев над ними носились малокрылки, выводя трели друг для друга. Где-то далеко среди деревьев заработал ветродуй, и листья нежно зашелестели, возник успокаивающий звуковой фон.

— Есть еще кое-что, о чем я хотел с тобой поговорить, — произнес Корландриль, отбросив мысли об Арадриане. — У меня есть предложение.

В зеленых глазах Тирианны вспыхнул интерес. Приподняв подбородок, она дала понять, что им следует встать.

— Стоит обсудить это у меня, может, выпьем чего-нибудь?

— Это было бы весьма уместно, — подхватил Корландриль, и они направились к выходу из купола.

Оба хранили молчание и шли несколько поодаль друг от друга, сохраняя дистанцию, которая свидетельствовала о своего рода компромиссе между товарищескими отношениями и благопристойностью. Сердце Корландриля билось несколько быстрее, чем обычно. Не ожидая столь любезного ответа от Тирианны, он пытался сопротивляться возрастающему волнению.

Им понадобилось время, чтобы добраться пешком до выхода из купола, и прошла уже половина ночи, когда они вошли в серебристый сводчатый проход, ведущий на главную дорогу вдоль внешней стороны мира-корабля. Здесь тоже наступили сумерки, и темноту нарушал лишь бледный красноватый отсвет умирающей звезды и блуждающие огоньки Безграничного Круговорота вокруг них.

Широкий проход был тихим, они обогнали, быть может, с десяток других эльдаров, пока добрались до поворота к апартаментам Тирианны. Она занимала комнаты в коммуне поэтов в Башне Дремлющих Очевидцев. Это место было известно своей атмосферой, содействующей вдумчивому созерцанию, и видами на звезды и на весь Алайток.

Они уже собирались ступить на бегущую дорожку, ведущую к башне, когда из сумрака перед ними появилась большая группа. Почувствовав нечто мрачное, Тирианна придвинулась поближе к Корландрилю, который защитительным жестом положил руку на ее плечо, сам он в то же время испытал некое предчувствие, и его настроение упало.

Это была группа аспектных воинов, которых окружала аура смерти, ощутимая, подобно зловонию. Одетые в пурпурно-черные бронедоспехи, в спокойных сумерках они производили оглушительный шум своей тяжелой поступью. Корландриль ощущал, как исходящая от них угроза растет по мере их приближения, путеводные камни воинов светились, словно глаза, налитые кровью. Они поснимали боевые шлемы и несли их пристегнутыми на ремнях, а в руках — небольшие ракетные пусковые установки.

Темные Жнецы: одержимые богом войны в его аспекте Разрушителя.

Хотя они были без шлемов, на лицах у них все еще оставалась руна Темного Жнеца, начертанная кровью. Когда аспектные воины проходили мимо, Тирианна и Корландриль прижались к краю прохода, выискивая среди них лица друзей. Скульптор осознал, что он непреднамеренно выставил Тирианну немного перед собой, и это укололо его гордость. Со своей стороны, девушка была спокойна, но испытывала чувство тревоги. Корландриль чувствовал ее дрожь под своей ладонью. Это не страх, а какое-то волнение. Она прошла Путем Воина, так взывает ли к ней Кхаин сейчас? Присутствие аспектных воинов — находит ли оно отзыв где-то в глубине ее души, под той цивилизованностью, которую эльдары так старались сохранить?

Тирианна показала Корландрилю на Маэртуина. Артуис шел несколько позади. Остановившись, братья обратили взоры на двоих друзей. Их взгляды были пусты, лишены почти всякого выражения, в них тлел лишь слабый огонек узнавания. Почуяв кровь на их лицах, Корландриль подавил дрожь.

— Вы в порядке? — спокойно и уважительно спросила Тирианна.

Артуис медленно кивнул.

— Победа осталась за нами, — произнес нараспев Маэртуин.

— Мы встретимся с вами у Полумесяца Зарождающихся Столетий, — сказал Артуис.

— В начале следующего дня, — добавил Маэртуин.

Друзья кивнули им в знак согласия, и два воина отправились дальше. Тирианна расслабилась, а Корландриль издал вздох облегчения, с радостью избавившись от пустых, но странно пронизывающих взглядов своих друзей.

— Для меня просто непостижимо быть вовлеченным в такой кошмар, — признался Корландриль, когда они вдвоем ступили на движущуюся дорожку, все еще не избавившись от пережитого во время встречи смятения.

Они поднимались на плавно двигающемся пандусе по спирали, которая неспешно закручивалась вокруг Башни Дремлющих Очевидцев. Добравшись до верха, они словно выплыли в небо, залитое звездным светом, и Корландриль ощутил глубокое волнение, осознав, что между ним и бездонной пустотой космоса нет ничего, кроме невидимого энергетического щита. На мгновение ему отчасти стало понятно, насколько притягательны звезды, которые так пленяли Арадриана.

— Это — не потворство своим желаниям, — сказала Тирианна.

— Что именно?

— Путь Воина — это не потворство своим желаниям, — повторила она. — Нельзя просто оставить гнев во тьме, чтобы он отравлял все вокруг и разрастался, оставаясь невидимым. Рано или поздно он может найти выход.

— Так, а на что, собственно, злиться? — рассмеялся Корландриль. — Возможно, если бы мы были с Бьель-Тана, со всеми их разговорами о возвращении старой империи, тогда, быть может, мы и нашли бы применение всему этому маханию мечами и пальбе. Это — не цивилизованное поведение.

— Ты пренебрегаешь страстями, которые правят тобой, — выпалила Тирианна.

Корландриля кольнуло чувство вины, и он смутился.

— Я не хотел тебя обидеть, — заверил он.

— Важны не намерения, — сказала девушка, прищурившись и сжав губы. — Может, ты захочешь высмеять и другие Пути, по которым я прошла?

— Я не имел в виду… — Корландриль умолк, не уверенный в том, что же он действительно имел в виду, от неожиданного пренебрежения, которое выказала Тирианна, его говорливость куда-то испарилась. — Прости.

— Путь Грез, Путь Пробуждения, Путь Художника, — перечислила девушка. — Всегда — потакание своим желаниям, всегда — забота о своих потребностях, ни чувства долга, ни преданности другим.

Корландриль пожал плечами, одновременно широко разведя в стороны приподнятые руки.

— Я просто не понимаю этого желания, которое ощущают некоторые из нас, — утолить жажду крови, у меня такого не бывает.

— Этим-то ты и опасен, — заявила Тирианна. — Куда девается гнев, который тебя охватывает, когда тебя кто-нибудь злит? Что ты делаешь с ненавистью, которая полыхает в тебе при размышлениях об утраченном нами? Ты не научился сдерживать эти чувства, ты просто не придаешь им значения. Присоединение к Кхаину, принятие одного из его аспектов — это подготовка не к столкновению с врагом, а к противостоянию с самим собой. Всем нам рано или поздно следует это сделать.

Корландриль покачал головой.

— Это делают лишь те, кто хочет войны.

— «Предсказание результатов допроса» Финдруэйр, — сказала Тирианна, изогнув губы в насмешке и приподняв бровь. — Да-да, я это тоже читала, не удивляйся. Однако я читала это, уже пройдя по Пути Воина. Умозрительные построения эстета — ведь она написала о том, чего не знает по собственному опыту. Наихудшее лицемерие.

— А ведь это — один из самых главных философов Ияндена.

— Радикальный пустозвон без истинного благого дела и кумир гиринксов.

Корландриль рассмеялся, и получил в ответ хмурый взгляд.

— Прости меня, — сказал он. — Я надеюсь, это — не образчик твоей поэзии.

Тирианна, не знавшая, то ли досадовать, то ли смеяться, в конце концов улыбнулась.

— Ты только послушай нас со стороны! Парочка философов с галерки! Да что мы знаем?

— Довольно мало, — согласился Корландриль, кивнув. — И я думаю, это может оказаться опасным.

Стоя рядом с Тирианной, он внимательно наблюдал за тем, как она смешивает свой любимый коктейль из соков с донным льдом. Девушка передала ему узкий бокал и сделала жест в сторону одной из подушек, которые служили сиденьями в ее гостиной. Со времени его предыдущего визита она сделала в квартире перестановку и все перекрасила. Исчезли голографическая копия «Памятника триумфу дерзости» Иллудурана и нежно-голубые тона. Все было белым и светло-серым, а из мебели присутствовали только твердые подушки. Корландриль подчеркнуто обвел взглядом комнату.

— Это — в некотором роде пост-Геретиунский минимализм, не так ли? — произнес он, пытаясь устроиться поудобнее.

— Так у тебя было предложение? — спросила Тирианна, игнорируя подразумеваемый упрек.

Корландриль заколебался. Атмосфера показалась ему неподходящей. Хотя они и разобрались со своими разногласиями до того, как пришли сюда, от взаимопонимания и доверия, которые они с Тирианной испытывали в садовом куполе, почти ничего не осталось. Ему нужно, чтобы она отнеслась к его идее с пониманием. Следует начать с того, в чем они сходятся: с отъезда Арадриана.

— Жаль, что Арадриан снова покинул нас, — сказал он совершенно искренне. — Я надеялся, что смогу убедить его присоединиться ко мне на Пути Художника. Возможно, мы смогли бы возродить то, что объединяло нас на Пути Грез.

Тирианна резким движением отбросила назад волосы, она была явно раздражена.

— Что ж тут не так? — спросил Корландриль.

— Ты желал этого не ради Арадриана, — заявила девушка, усаживаясь напротив скульптора. — Как всегда, это — потому, что ты хотел, чтобы он стал художником, а не потому, что это — наилучший вариант для него.

— У него нет цели, и он одинок, — возразил Корландриль. — Я думал, что если бы он научился видеть вселенную так, как я, глазами художника, он смог бы оценить то, что предлагает ему мир-корабль.

— Ты все еще раздосадован тем, что ему не понравилась твоя скульптура! — воскликнула Тирианна — это ее и забавляло, и в то же время вызывало чувство презрения. Она раздраженно вздохнула. — Думаешь, если бы он научился «видеть» как надо, то еще больше оценил бы твою гениальность. Ты считаешь его критику необоснованной лишь потому, что у него нет твоего образования.

— Быть может, дело именно в этом, — произнес Корландриль примирительным тоном, осознавая, что избрал неверный курс. — Я не хочу, чтобы нас разделяло отсутствие Арадриана. Однажды он вернется, в этом я уверен. Мы оба без него справились, и нам снова это удастся. Конечно, если мы останемся близки друг с другом.

— Твоя дружба важна для меня, — сказала Тирианна, разогрев надежды Корландриля. Он продолжил.

— Я задумал новую скульптуру, нечто, очень отличающееся от моих предыдущих работ, — объявил он.

— Приятно слышать. Думаю, если ты найдешь, чем занять ум, меньше будешь размышлять над ситуацией с Арадрианом.

— Да-да, верно! Я собираюсь окунуться в портретную скульптуру. Это будет на самом деле скульптурное свидетельство сильной привязанности.

— Звучит интригующе. Возможно, нечто, приближенное к действительности, будет полезно для твоего развития.

— Давай не будем уж слишком увлекаться, — сказал Корландриль с улыбкой. — Думаю, там найдется место и каким-то абстрактным элементам. В конце концов, как правдиво отобразить любовь и дружеские отношения в одних лишь чертах лица?

— Поразительно! Я пойму, если ты не захочешь мне сказать, но что же вдохновляет на такое произведение?

Корландриль подумал было, что она прикидывается, но, всмотревшись в ее лицо, убедился, что девушка не имеет ни малейшего представления о том, что будет объектом его творчества. Змея внутри Корландриля, зашипев от досады, распустила свои кольца. Зачем были все его вступления? Его чувства к ней были не очевидны, да и свой замысел он выразил не слишком изысканно. Не игра ли это с ее стороны, — может, она хочет, чтобы он вслух высказал то, что понимают они оба?

— Ты — мое вдохновение, — спокойно произнес Корландриль, не сводя взгляда с Тирианны. — Именно тебя я желаю изобразить олицетворением преданности и страсти.

Тирианна заморгала, ее брови поползли вверх от потрясения.

— Я… Ты… — Она отвернулась. — Не думаю, что это обоснованно.

— Обоснованно? Это выражение моих чувств, и в обосновании тут ничто не нуждается, речь идет о зримом воплощении моих желаний и мечтаний. Ты — мое желание и мечта.

Тирианна не отвечала. Встав, она сделала пару шагов и только потом повернулась к Корландрилю с серьезной миной.

— Это — нехорошая идея, мой друг, — сказала она мягко. — Я ценю твое чувство, и, быть может, некоторое время назад я была бы не только польщена, но и обрадовалась.

Змея всадила ядовитые зубы в сердце Корландриля.

— Но не сейчас? — спросил он, сомневаясь, боясь ответа.

Она покачала головой.

— Прибытие и отъезд Арадриана заставили меня осознать: кое-что в моей жизни было неверно вот уже несколько месяцев, — призналась она. Корландриль протянул руку в нерешительном жесте, подзывая ее приблизиться. Девушка села рядом и взяла его руку в свои. — Я снова меняюсь. Путь Поэта для меня исчерпан. Я горевала и радовалась в своих стихах, и чувствую, что избавилась от бремени, что меня тяготило. Я ощущаю, что во мне нарастает другой зов.

Корландриль выдернул свою руку.

— Ты собираешься присоединиться к Арадриану, — выпалил он. — Я знал: вы двое что-то от меня утаиваете.

— Не будь смешным, — рявкнула Тирианна в ответ. — Он уехал именно потому, что я сказала ему то же, что говорю тебе.

— Так значит, он с тобой заигрывал! — вскочив, скульптор яростно провел рукой по лбу и устремил на свою подругу обвиняющий перст. — Это правда! Отрицай это, если посмеешь!

Сильно шлепнув по его руке, она оттолкнула ее в сторону.

— Какое ты имеешь право предъявлять мне какие-то требования? Если тебе нужно это знать, я никогда даже и не думала о том, чтобы быть с Арадрианом, даже до того, как он уехал, и определенно — не после его возвращения. Я просто не готова к другу жизни. В сущности, именно поэтому я не могу быть твоей музой.

Тирианна сделала шаг к нему, протянув руки дружеским жестом.

— Я отклоняю знаки внимания с твоей стороны сейчас, чтобы уберечь тебя от страданий в будущем, — продолжила она. — Я говорила с ясновидцем Алайтейром, и он согласился с тем, что я готова вступить на Путь Провидца.

— Провидца? — с насмешкой произнес Корландриль. — Ты не смогла предугадать моих романтических намерений, и тем не менее думаешь, что сможешь стать провидицей?

— Я угадала твои намерения и отвергла их, — сказала девушка, положив ладонь на его руку. — Я не желаю поощрять тебя, признать твои чувства ко мне — значит сделать это свершившимся фактом, а этого я бы хотела избежать ради нас обоих.

Корландриль, вытянув свою руку из-под ее ладони, отмахнулся от ее аргументов.

— Если ты не испытываешь ко мне таких же чувств, так и скажи. Не щади мою гордость ради своего спокойствия. Не прячься за этой отговоркой о перемене Путей.

— Это правда, а не отговорка! Ты любишь Тирианну-поэта. Мы сейчас довольно похожи, хоть наши Пути различны, все же мы в общем идем в одном направлении. Когда я стану провидицей, я уже не буду Тирианной-поэтом. Ты не полюбишь ту личность.

— Зачем лишать меня права самому выяснить это? Кто ты такая, чтобы судить, что будет, а чего не будет? Ты еще даже не вступила на этот Путь, а уже претендуешь на обладание способностями провидицы?

— Если и вправду твои чувства останутся прежними, когда я стану провидицей, и мои — тоже, то — будь что будет.

Корландриль удержался от гневного ответа, ухватившись за слова Тирианны. В нем расцвела надежда, ее яркие цветы придушили злобную змею.

— Твои — тоже? Ты признаешь, что у тебя есть ко мне чувства.

— У Тирианны-поэта есть к тебе чувства и были всегда, — созналась девушка.

— Тогда почему бы нам не принять это чувство, которое мы разделяем? — воскликнул Корландриль, сделав шаг вперед и взяв ладони Тирианны в свои. Теперь настал ее черед выдернуть руки. Заговорив, она не смогла заставить себя взглянуть на него.

— Если бы я поддалась этой страсти с тобой, она бы удержала меня на месте, возможно, поймала бы в капкан как поэта, непрестанно пишущего втайне любовные вирши.

— Тогда мы останемся вместе, поэт и художник! Что же в этом не так?

— Это — не безопасно! Ты же знаешь, что неблагоразумно застывать в самом себе. Наша жизнь должна проходить в постоянном движении, в переходах с одного Пути на следующий, в развитии самоощущения и понимания вселенной. Излишества ведут во мрак, который уже некогда наступал. Это привлекает… Ее внимание. Той, Что Жаждет.

Корландриль вздрогнул при упоминании Проклятия эльдаров, даже посредством эвфемизма. Его путеводный камень, затрепетав вместе с ним, стал холодным на ощупь. Все, что сказал Тирианна, — правда, бережно сохраняемая в учениях миров-кораблей, сама структура их общества устроена таким образом, чтобы избежать возврата к невоздержанности и излишествам, которые привели к Грехопадению.

Но Корландрилю все равно. Это же глупо, что ему и Тирианне будет отказано в их счастье.

— То, что мы чувствуем, — вовсе не неверно! С самого основания миров-кораблей наши люди любили и выживали. Почему же у нас будет по-другому?

— Ты используешь те же самые аргументы, что и Арадриан, — призналась Тирианна, поворачиваясь к Корландрилю. — Он просил меня забыть о Пути и присоединиться к нему. Даже если бы я любила его, я не смогла бы этого сделать. Я не могу этого сделать с тобой. Хотя я испытываю к тебе глубокие чувства, я не буду рисковать своей вечной душой ради тебя — ведь если бы я шагнула в бездну космоса — разве смогла бы я дышать? — В ее глазах появились слезы, которые она до сих пор сдерживала. — Пожалуйста, уходи.

Корландриля охватило всепоглощающее страдание. Его раздирали смятение и ярость, они полыхали у него в крови и сотрясали его разум. Он ощущал, как проваливается в глубокую яму мрака и отчаяния. Корландрилю хотелось потерять сознание, но он изо всех сил держался прямо, заставляя себя глубоко дышать. Змея внутри него, тесно обвившись вокруг каждого органа и кости, выдавливала из него жизнь, наполняя физической болью.

— Я не могу помочь тебе, — проговорила Тирианна, глубоко страдая при виде мучений, которые испытывал Корландриль. — Я понимаю, что тебе больно, но это пройдет.

— Больно? — выпалил яростно скульптор. — Да что ты знаешь о моей боли?

Его утонченная душа художника кричала от невыносимой муки и рвалась выразить себя. Больше не было выхода для сдерживаемого напряжения; чувства к Тирианне, которые он скрывал долгие годы, грозились прорваться. Корландриль просто не был внутренне подготовлен к тому, чтобы высвободить ураган ярости, который бурлил в нем. Он не мог уйти за утешением в грезы, не мог изваять скульптуру, чтобы избавиться от боли, никакое физическое ощущение не могло вытеснить страдание, которое терзало его душу. Раскаленный добела путеводный камень пылал на его груди.

В Корландриле закипало неистовство. Ему хотелось ударить Тирианну за ее себялюбие и близорукость.

Он хотел пролить кровь, чтобы его боль излилась из глубоких ран и унесла гнев. Больше всего ему хотелось, чтобы еще какое-нибудь существо испытало такое же страдание, почувствовало такую же опустошенность.

Лишившись дара речи, Корландриль бежал, объятый ужасом перед тем, что обнаружил в своей душе. Доковыляв до пандуса, он устремил взгляд в бездонные небеса, по его лицу бежали слезы, сердце колотилось в груди.

Ему нужна помощь. Помощь, чтобы залить костер, полыхающий в его разуме.

ОТКАЗ

В далекие времена, до Войны в Небесах и даже до пришествия эльдаров, боги плели интриги и строили планы, ввязываясь в вечную игру обмана и любви, предательства и домогательств. Курноус, бог охоты, был возлюбленным Лилеаты-Луны, к ним благоволил Всемогущий Азуриан, с ними дружили другие боги за исключением Каэла-Менша-Кхаина, Кроваворукого, который сам желал Лилеату. Он жаждал ее не за красоту, которая была вечной, и не за веселый ум, благодаря которому она была дружна со всеми остальными богами. Кхаин желал Лунную богиню просто потому, что она выбрала Курноуса. Кхаин попытался поразить ее своими боевыми умениями, но Лилеата осталась равнодушной. Он сочинял оды, чтобы добиться ее расположения, но его стихи были неизменно грубы, исполнены желания покорять и обладать.

Лилеата ни за что не будет принадлежать никому другому. Раздосадованный Кхаин пришел к Азуриану и потребовал, чтобы Лилеате отдали ему. Азуриан заявил Кхаину, что он не может взять Лилеату силой и что если он не сумеет завоевать ее сердце, то не сможет ее заполучить. Разъяренный Кхаин поклялся, что если он не будет обладать Лилеатой, то она не достанется никому. Кхаин взял свой меч «Вдоводел», Убийцу Миров, и прорубил дыру в пустоте. Схватив Лилеату за лодыжку, он закинул ее в расселину меж звезд, откуда она не могла светить. Тысячу дней небеса были темны, пока Курноус, отважный и находчивый, не бросил вызов мраку расселины и не вызволил оттуда Лилеату, так что ее свет вернулся во вселенную.

Корландрилю понадобилось время, чтобы немного успокоиться. Пристыженный, доведенный до отчаяния, он укрылся среди деревьев Купола Полуночных Лесов, где прекратил рыдать и брюзжать. Корландриль отстранился от тех физических процессов, что протекали в его теле, позволив им продолжаться без всякого его вмешательства, и словно утратил зрение и осязание, обоняние и слух. Так обособлять себя, полностью отключаясь от всех внешних раздражителей, он научился, идя по Пути Грез. Замкнувшись в своих мыслях, где ничто его не отвлекало, он сопротивлялся искушению погрузиться в мемо-сон и забыть обо всем. На Пути Пробуждения он научился направлять внимание в противоположном направлении, прекращая сознательное размышление и сосредотачиваясь лишь на восприятии и отклике.

Те два Пути хорошо дополняли его выбор стать художником, но теперь они оставили его уязвимым. Его опыт взрослого был направлен на анализ и управление взаимодействием с окружающим, позже, став скульптором, он стал самовыражаться творчески, превращая мысль в деяние. Теперь же его мысли были безрадостными, даже кровожадными, и он оказался не в состоянии их выразить.

Разбираясь в своих впечатлениях и воспоминаниях, Корландриль старался постичь, что же произошло. Он не понимал, что прорвало эмоциональную плотину, которая сдерживала наиболее мрачные его чувства. Он не мог найти ответа. Скульптор был настолько взбудоражен, что уже не испытывал уверенности в том, какие же именно вопросы требовали ответа. Понимая, что нельзя позволять этим мыслям бушевать в голове, он в то же время не мог и действовать, повинуясь им. Это означало бы поддаться беспорядку и потворству своим желаниям, что и привело к Грехопадению.

Корландрилю пришло в голову отыскать терминал Безграничного Круговорота и вступить в контакт с Абрахасилем, но он тут же отверг эту идею. Не в том он состоянии, чтобы вступать во взаимодействие с Круговоротом. Его эмоциональная нестабильность наверняка привлекла бы внимание не с той стороны, если и не навредила бы по-настоящему ему или Бесконечному Круговороту. Даже если бы ему удалось в достаточной степени овладеть собой, чтобы правильно обращаться с Круговоротом, Абрахасиль не смог бы ему помочь. Ведь дело здесь было не в некоей дилемме, касающейся формы, или восприятия, или даже способов выражения. Корландриль просто не мог понять, отчего он так страдает и почему это страдание проявляется в такой разрушительной форме.

В охватившем Корландриля вихре мыслей его внимание привлекла проблемка, которая требовала немедленного решения. Проанализировав ее, Корландриль вспомнил об условленной встрече с Артуисом и Маэртуином. Связав это напоминание с тем, что отложилось в его памяти, он сопоставил все с охватившими его сейчас чувствами. И тут он испытал шок узнавания, представив, что он увидел, или, скорее, не увидел, в пустых взглядах своих друзей, когда на них была боевая раскраска. Безразличие, которое он увидел там, выражение, в котором не было ни потрясения, ни вины, ни стыда или раскаяния.

Если кто-нибудь и мог помочь ему в осознании неистовства чувств, которое так выбило его сейчас из равновесия, то это — аспектные воины.

Полумесяц Зарождающихся Столетий отходил дугой от обращенного к звездам края Алайтока, залитого сиянием Мирианатир. Балкон, тянущийся на километры, был накрыт арочным сводом из зеркального материала, который смутно отражал сидящих внизу клиентов заведения, окрашивая их изображения красноватым светом звезды, и отправлял непрестанно меняющуюся картину в небеса.

Новый день только начинался, и много эльдаров сидели за столами вдоль балкона или перемещались между ними и барами с едой на внутренней стороне. Они ели садовые фрукты и завтракали приправленным специями мясом, доставленным торговыми судами с планет экзодитов. Напитки всевозможных цветов, некоторые — светящиеся, другие — шипучие, разливались из высоких узких контейнеров или из стоящих рядами сияющих бутылок, которые постоянно пополнялись теми, кто шел по Пути Услужения. Демпфирующее поле обеспечивало клиентам возможность спокойного общения, хотя здесь одновременно звучали тысячи голосов, громко приветствуя, споря, прощаясь и успокаивая.

В одной зоне народу было значительно меньше, чем в остальных, другие эльдары держались поодаль от тех посетителей, что сидели на длинных скамьях. Здесь располагались аспектные воины: лишенные боевой раскраски, они был погружены в спокойное размышление.

Корландриль осторожно приблизился к ним. Даже после долгой медитации и успокаивающих мантр его все еще била нервная дрожь из-за недавно пережитого. Когда он пересекал светло-голубой пол, направляясь к аспектным воинам, другие эльдары провожали его долгими взглядами, что отнюдь не помогало ему успокоиться.

Скульптор остановился, налил себе бокал рассветного напитка и, прислонившись к изогнутой стойке, стал вглядываться в собравшихся аспектных воинов в поисках своих друзей.

В приветствии поднялась рука, и Корландриль узнал Артуиса. Слева от него сидел Маэртуин. Вокруг них располагались несколько других эльдаров, не знакомых Корландрилю. Они сидели с тонкими блюдами на коленях, брали с них руками пищу, негромко переговаривались. На скамье напротив его друзей освободили место, и скульптор, взволнованный присутствием столь многих воинов, сел.

— С наступлением нового дня, — произнес Маэртуин. — Ты не голоден?

— Да я бы целого нарского кабана освежевал и съел, — заявил Артуис. На его блюде возвышалась гора пищи, и он, высказавшись, отправил в рот пригоршню ароматных зерен.

— Это Элиссанадрин, — представил Маэртуин женщину-эльдара, сидевшую слева. Ей лет восемьдесят или девяносто, почти вдвое больше, чем Корландрилю. У нее — скуластые щеки, угловатое лицо и тонкий, острый нос. Повернувшись, она улыбнулась Корландрилю, ее движения были четкими и резковатыми. Выдерживая паузу, она опознавала личность вновь прибывшего.

— Рада с тобой познакомиться, Корландриль-скульптор, — сказала Элиссанадрин. Она говорила так же резко, как и двигалась.

Корландриль открыл ладонь в приветствии. Ему представили других воинов: Фиаритина, лишь недавно достигшего зрелости, Селлизарина, высокого эльдара постарше, и других, чьи имена и лица Корландриль сохранил в памяти на будущее.

— В тебе что-то изменилось, Корландриль, — отметил Артуис, убирая пустое блюдо на полку под скамьей. — Я чувствую, что-то тебя печалит.

— Трудно не заметить твоего волнения, — добавил Маэртуин. — Возможно, тебе неуютно в этой компании.

Скульптор окинул взором аспектных воинов. На первый взгляд, они не отличались от других эльдаров. Без боевой раскраски все они выглядели совершенно по-разному. Некоторые явно подавлены, другие — оживлены, большинство — задумчивы.

— Не хочу быть назойливым, — сказал Корландриль. Его взгляд упал на одного из воинов — старую рыдающую женщину, которую утешали ее товарищи. — Я знаю, что недавно произошло сражение.

Проследив за взором скульптора, Артуис печально покачал головой.

— Мы потеряли нескольких и скорбим, но их души были спасены, — молвила Элиссанадрин. Остальные согласно кивнули.

— Я сочиню стихи в память о том времени, которое они провели с нами, — сказал Артуис.

— Я рыдал как дитя, когда смыл боевую раскраску, — признался Маэртуин с кривой усмешкой. — Думаю, больше всего мне будет не хватать Неамориуна. Это был добрый друг и одаренный певец.

Это имя отозвалось вспышкой в памяти Корландриля, и он вспомнил, как посетил концерт в Куполе Чарующего Эха.

— Я видел, как он выступал, — заметил скульптор, желая принять участие в беседе. — Он пел «Балладу Ультанаша»!

— Это была его любимая, — усмехнулся Артуис. — Неудивительно, что он присоединился к Огненным Драконам, такой энергичный и заводной.

— Я видел его в прошлом году и даже не представлял, что он — Огненный Дракон.

— Все время сражаться невозможно, — отметил Маэртуин. Казалось, это напомнило ему о чем-то, и он посмотрел на Корландриля. — Жаль, что я пропустил открытие твоей статуи. Я посмотрю ее сегодня, попозже.

На Корландриля нахлынули воспоминания об этом событии и его размолвке с Арадрианом, которая подпортила тот вечер, безупречный во всем остальном, и он вновь испытал смятение чувств. Все вокруг почувствовали его взволнованность.

— Я был прав, тут что-то не так, — сказал Артуис. — Уверен, что твоя работа произвела глубокое впечатление.

— У меня был друг, который думал по-другому.

Со всех сторон озабоченно зашептались, и Корландриль осознал, что не только упомянул о своем друге в прошедшем времени, но и далее высказался о нем так, как говорят о покойных. Это была оговорка, но она выдала нечто, скрытое глубже. Корландриль поспешил исправиться.

— Он покинул Алайток, чтобы стать странником, — сказал он и сделал жест рукой, словно отмахиваясь от неудачного высказывания. — Это было непросто, я его видел совсем недолго. Он все еще с нами, хотя, я не думаю, что наша дружба пережила это.

— Ты говоришь об Арадриане? — спросил Маэртуин. Скульптор кивнул.

— Я всегда считал Арадриана несколько странным, — признался Артуис, — и нимало не удивился бы, узнав однажды утром, что он отправился к звездам.

Корландриля это несколько покоробило. Артуис рассмеялся, заметив его реакцию.

— Понимаю, он был твоим другом, но он всегда был каким-то слишком отдаленным, — добавил Артуис. — Меня вовсе не удивляет, что он стал странником. Я всегда чувствовал в нем что-то от радикала.

— Я его хорошо знал и ничего такого не замечал, — возразил Корландриль.

— Иногда именно то, что к нам ближе, труднее всего рассмотреть, — заметил Маэртуин. — Я чувствую, что ты бы предпочел об этом не говорить, поэтому сменим тему. Как поживает Тирианна, вижу, она с тобой не пришла?

Стакан в руке Корландриля разлетелся вдребезги. Многие аспектные воины как один обернулись к ним, наступила внезапная тишина — они ощутили исходящую от скульптора волну гнева. Во взглядах некоторых воинов читалась озабоченность.

— Ты не поранился? — спросила Элиссанадрин, наклонившись вперед, чтобы взглянуть на руку Корландриля. Осмотрев пальцы и ладонь, он не обнаружил крови.

— Я цел и невредим, — сухо ответил он, собираясь подняться. Артуис, схватив скульптора за запястье, мягко, но настойчиво потянул его назад.

— Ты дрожишь, — сказал аспектный воин, и Корландриль осознал, что это правда. Он почувствовал, как подрагивает щека под правым глазом, а руки сжаты в кулаки.

— Я… — начал было Корландриль, но не смог закончить фразы. Он не знал, что с ним. Он страдал. Он печалился. Больше всего он злился.

— Кажется, наш друг раздражен, — сказал Маэртуин. — Что-то не так с Тирианной?

Корландриль не смог ответить. Каждый раз, когда он пытался подумать о Тирианне, его мысли возвращались к поглотившей его пучине гнева. Змея внутри извивалась, заполнив своими кольцами все его тело, как он ни старался вернуть ее на место.

— Это проклятие Кхаина, — сказал Селлизарин, протягивая руку ко лбу Корландриля, но скульптор отпрянул, рявкнув: — Не прикасайся ко мне!

Приговаривая что-то успокаивающее, Селлизарин придвинулся ближе, глядя в глаза Корландрилю.

— Бояться тут нечего, — сказал аспектный воин, вновь протягивая руку.

Корландриль скорчился от боли: змея извивалась и хлестала его изнутри, заставляя нанести удар. Вместо этого он поднял руки, будто защищаясь от Селлизарина.

— Оставь меня, — зарыдав, пробормотал он. — Я… Я справлюсь с этим по-своему.

— Ты не сможешь найти покой сам по себе, — сказала Элиссанадрин, присаживаясь рядом с Корландрилем. — Рука Кхаина достала тебя и пробудила то, что есть в каждом из нас. Нельзя не придавать этому значения. Если это и не уничтожит тебя, оно может причинить вред другим.

Корландриль умоляюще посмотрел на Маэртуина. Его друг молча кивнул, подтверждая сказанное Элиссанадрин.

— Это — часть тебя, часть каждого эльдара, — добавил Артуис. — Это — не наказание, этого не нужно стыдиться.

— Почему сейчас? — простонал скульптор. — Почему это случилось именно сейчас?

— Ты должен научиться понимать свой страх и свой гнев, прежде чем сможешь управлять ими, — пояснил Маэртуин. — Они всегда были с тобой, но, ты знаешь, мы их так хорошо скрываем. Теперь ты должен вытащить их на свет и противостоять им. Твоя ярость все больше овладевает тобой. Ты не сможешь с этим бороться, ибо такие страсти сами себя разжигают. И выкинуть это из своей души ты тоже не сумеешь, как не можешь ты прекратить дышать. Это — часть тебя, и так будет всегда. Все, что ты можешь сейчас сделать, — найти, как это обуздать, повернуть куда-то эту энергию.

— И сдерживать это, когда оно без надобности, — добавил Артуис.

Содрогаясь, Корландриль сделал глубокий вдох и обвел взглядом лица вокруг себя. На них написана озабоченность, а не страх. Его окружали убийцы с руками по локоть в крови, которые всего лишь несколько дней назад убивали и калечили другие существа. И тем не менее именно его тяготил сейчас гнев, именно он ощущал непостижимую ненависть. Как получается у них потворствовать темной стороне своей натуры и все еще оставаться в здравом уме?

— Я не знаю, что делать, — сказал Корландриль, наклонившись вперед и опустив голову в руки.

— Нет, ты знаешь, но боишься это признать, — заявил Артуис. Скульптор взглянул на своего друга, не осмеливаясь говорить. — Ты должен примириться с наследием Кхаина.

— Я не могу стать воином, — сказал Корландриль. — Я — художник. Я созидаю, а не разрушаю.

— И это хорошо, — заметил Селлизарин. — Тебе нужно разделить созидание и разрушение, мир и войну, жизнь и смерть. Посмотри вокруг. Разве мы сейчас не спокойны, мы, которые столь многих поубивали? Путь Воина — это путь войны снаружи и мира внутри.

— Альтернатива — это изгнание, — сказал Маэртуин. На его губах появилась коварная ухмылка. — Ты всегда можешь отправиться вслед за Арадрианом, бежать с Алайтока.

Эта мысль повергла Корландриля в ужас. Покинуть Алайток означает отказаться от цивилизации. Ему нужны стабильность и руководство, а не безграничная свобода. Его душа не выживет без защиты Алайтока, так же, как и его тело. Тут ему в голову пришла другая мысль. Покинуть мир-корабль означает разлуку с Тирианной — какой стыд, ведь расстался он с ней во гневе.

— Что я должен делать? — тихо спросил он, покоряясь своей судьбе. Он посмотрел на воинов. Каждый из них выбрал для себя особый аспект Кровавого бога: Темный Жнец, Воющая Баньши, Сверкающее Копье. Как узнать, какой аспект — твой?

— Я не знаю, куда идти.

Заговорила Элиссанадрин. Она опустилась на пол перед Корландрилем и взяла его руку в свои.

— Что ты сейчас чувствуешь? — спросила она.

— Я просто хочу спрятаться, удрать от всего этого, — ответил скульптор, не открывая глаз. — Я боюсь того, во что я превратился.

Аспектные воины обменялись взглядами, и Элиссанадрин кивнула.

— Тогда ты найдешь свой путь, скрываясь, в тайне, в тенях, — сказала она, потянув Корландриля за руку, чтобы он поднялся на ноги. — Пойдем со мной.

Скульптор безмолвно последовал за ней, другие эльдары расступались перед ними. Ощущая спиной их взгляды, он испытывал досаду. Как быстро все изменилось. Всего лишь день назад он жаждал проявлений интереса к своей персоне, а теперь не выносит внимательных взглядов.

— Куда мы идем? — спросил он Элиссанадрин, когда они вышли из Полумесяца Зарождающихся Столетий.

— Во мраке ты найдешь силу. В аспекте Жалящего Скорпиона ты превратишь страх из врага в союзника. Мы идем в то место, где я так же научилась скрываться: Храм Смертельной Тени.

Храня молчание, взволнованный Корландриль последовал за Элиссанадрин на станцию монорельсового челнока под Полумесяцем Зарождающихся Столетий. Широкая платформа была почти пуста: лишь горстка эльдаров ожидала там транспорта. Корландриль сел на скамью рядом с Элиссанадрин, но они не обменялись ни словом до прибытия челнока.

Он оповестил о своем приближении приглушенным шумом, который донесся из туннеля слева за мгновение до того, как челнок, прошелестев вдоль платформы, замер, зависнув вереницей пулевидных купе над антигравитационным рельсом.

Воин и скульптор нашли пустое купе в передней части челнока и уселись лицом к лицу.

— Нет ничего плохого в том, чтобы бояться, — сказала Элиссанадрин. — Мы должны научиться жить со своими страхами так же, как со своими надеждами, мечтами и талантами.

Корландриль промолчал, а челнок набирал скорость, устремившись в туннель, залитый голубым светом. Пролетающие мимо окон огни превратились сначала в пеструю ленту, а затем, размываемые скоростью челнока, — в непрерывный цветовой поток.

Скульптор попытался расслабиться, погрузиться в грезы, которые унесли бы его из окружающего, но его руки стиснули рельефные подлокотники кресла, и все тело до последнего мускула было напряжено. Он прикрыл глаза, но это не помогло. Единственное воспоминание, которое всплыло в его памяти, оказалось настоящим сном, кошмаром о сражении, который изводил его всю ночь перед возвращением Арадриана.

— Тебе снятся сны о войне? — неожиданно спросил он.

Элиссанадрин покачала головой.

— Нам не снятся такие сны, потому что мы учимся надевать боевые маски, — ответил она. — Сражение происходит здесь и сейчас, это интуитивное действие, и его не следует помнить.

Ее ответ лишь усилил тревогу скульптора, а челнок мчался к Долине Кхаина, унося Корландриля навстречу его судьбе.

Он стоял перед последними из трех врат, которые вели в храм. За белыми дверями Корландрилю, который остался в одиночестве, ничего не было видно. Элиссанадрин покинула его между первыми и вторыми воротами и отправилась другим путем. Вход выглядел весьма непритязательно и был обозначен одной-единственной руной над внешней дверью. Во время короткого пути от станции челнока по безлюдным коридорам и пустынным проходам они прошли мимо нескольких похожих аспектных храмов.

Хотя Долина Кхаина мало чем отличалась от любой другой части Алайтока и была, по мнению скульптора, визуально малоинтересной, она определенно создавала какое-то особенное ощущение. Едва выйдя из челнока, Корландриль сразу это почувствовал: в пространстве между изогнутыми стенами царила гнетущая атмосфера, которая изнуряюще действовала на голову.

Сердце Корландриля трепетало от страха, пока он стоял здесь, не зная, что находится там, за дверью. Аспектные воины никогда не рассказывали о своих храмах, эльдары приходили туда, только если им было предназначено. Он едва ощущал присутствие в стенах вокруг себя Бесконечного Круговорота — приглушенное и далекое. Души внутри его кристаллической матрицы избегали этого места.

Сделав глубокий вдох, Корландриль шагнул вперед, и двери перед ним разошлись в стороны.

Первое, что он почувствовал, — удушливая жара и влажность. Накатив на Корландриля, они заключили его во влажные объятия. Его кожа в считанные мгновения стала лосниться, обнаженные руки и ноги покрылись сверкающими капельками. Не успел он сделать и шага, как его простая белая туника оказалась насквозь мокрой.

Его поглотил сумрак тусклого тумана. Он едва различал искривленные стволы и пониклые ветви деревьев, которые нависали над тропинкой впереди. Шагнув через порог, он оказался на топкой земле, и его нога в ботинке погрузилась в мягкую слякоть. Еще три шага, и двери беззвучно сомкнулись за его спиной. Корландриль почувствовал себя отрезанным от мира. Внезапно запаниковав, он развернулся и пошел к входу, но врата не открылись.

Обратной дороги нет.

Путь вел его по извилистой тропинке между темными лужами вязкой жидкости с маслянистым отливом. С веток над головой свисали ползучие растения, иногда их было так много, что Корландриль был вынужден с усилием прокладывать себе путь вперед, а их влажные отростки шлепали его по лицу и плечам.

На деревьях оказались не только вьющиеся растения. Меж крупных листьев плавно скользили змеи с блестящими зелеными телами и красными глазами, лишенными всякого выражения. Насекомые с крыльями длиной с его руку гудели и жужжали вокруг него, пролетали над самой поверхностью луж, прилипали к гладким стволам деревьев, тихо размахивая яркими узорчатыми крыльями.

Тишину нарушали лишь стук капель по листве, шорох струящейся меж корнями мангровых деревьев воды и громкий стук его колотившегося сердца. Не было ни дуновения ветерка, и по мере того, как он продвигался по извивающейся меж мшистых стволов тропинке, жара становилась нестерпимой. Оглядываясь, он видел, что позади все заволокло густым туманом, и единственным следом, который он оставлял за собой, были тонкие крученые облачка, повисавшие в воздухе.

У него не было никакого представления о том, насколько велико это помещение. Он шел уже некоторое время, но никогда — по прямой, и тут ему пришло в голову: а не кружит ли он бесцельно, ведь все участки его пути так похожи один на другой. Он не чувствовал пульса Алайтока, неорганическое уступило место этому искусственному дикому ландшафту. Не было слышно никакого эха, и небо над ним выглядело далекой бледно-желтой дымкой.

Корландриль ненадолго ощутил умиротворение. Угрюмая атмосфера этого места успокоила его бушующие мысли. Это висящее в воздухе уныние, это первобытное спокойствие делали его гнев неуместным. Искривленные деревья становились все больше и больше, они были почти такими же старыми, как и сам мир-корабль. У него не было никакого представления о том, сколько других эльдаров прошли этой тропинкой до него, сотни алайтокцев приходили этим путем в поисках ответов, которые хранились в храме.

В мысли Корландриля закралось сомнение. А что, если они вообще не шли этим путем? Что, если он заблудился? К нему вернулся страх. Его пугала каждая проносящаяся мимо тень, каждый свисающий стебель казался змеей, которая вот-вот нападет. Он ускорил шаг, страстно желая поскорей добраться до того, что ожидало его в конце путешествия. В спешке он запнулся ногой за извивающийся корень и упал на колено. Корландриль подумал, что корень двигался и умышленно подловил его. На него нахлынула новая волна страха, он озирался на деревья, чувствуя, что они обступают его со всех сторон.

Он бросился бежать. Чем быстрее он мчался, тем сильнее виляла тропа, тем больше скользили на ней его ноги. Задыхаясь и выпучив глаза, он прорывался сквозь ползучие растения, надеясь, что вот-вот доберется до места назначения.

Корландриль отбросил все остальные мысли и сосредоточил все усилия на том, чтобы выбраться из этой трясины. Он вздрагивал при каждом движении в полумраке, отпрыгивал в ужасе, когда сбивался с тропинки, и его нога погружалась в топь. Повернувшись, он упал спиной на дерево, и его рука попала во что-то мягкое и мокрое. Посмотрев вниз, он увидел, как жаба с огромными глазами плюхнулась в лужу с тяжелым плеском. Скульптор вытер руку о тунику, которая не только покрылась пятнами, но и местами порвалась.

Он почувствовал себя одиноким оборванцем, его нервы были истрепаны не меньше, чем одежда. Обувь стала ему жать, и, сорвав ботинки с ног, он швырнул их в туман. Босой, он опять зашлепал по тропинке, на сей раз помедленнее, всматриваясь в землю, чтобы убедиться, что идет в верном направлении.

Корландриль почувствовал, что дорога пошла под уклон, и припустил вперед, по откосу, покрытому деревьями. Тропа перед ним выпрямилась, и он подошел к двум узким, высеченным из серого камня и покрытым темно-синим лишайником колоннам, которые стояли по обе стороны его пути. Остановившись, он протер небольшой кусок колонны и заметил высеченные на ней руны, такие старые, что их почти не было видно. Тогда он провел руками по грубой поверхности левой колонны, используя пальцы художника, чтобы прочесть то, что там было написано:

Тени зовут, и те, кто отвечает им, приходят сюда.

На другой колонне он обнаружил такую надпись:

Даже самые темные тени не могут скрыть нас от самих себя.

Корландриль стоял между колоннами и смотрел вперед. Он увидел нечто, прячущееся во мгле, полускрытое мхом и ползучими растениями. Приблизившись, он разглядел грубые очертания большого зиккурата, построенного из того же серого камня, что и колонны. На его поверхностях росли деревья, маскируя его своей листвой. Лишайники и вьющиеся растения оплетали его блоки вдоль и поперек, создавая естественную маскировку, которая с годами становилась все плотнее.

Тропа вела в темную брешь. Корландриль не мог рассмотреть, что там внутри. За входом царила полная темнота. Он остановился, прежде чем переступить порог. Эта тьма — не просто отсутствие света, это — нечто другое. Не было никакого постепенного перехода от сумрака к полной черноте, границу обозначала строгая грань абсолютного мрака. Вытянув руки перед собой, Корландриль окунулся в него.

Во мраке было прохладно. В сравнении с жарой, которая стояла снаружи, внутри храма царил ледяной холод, и кожу скульптора стало покалывать. Вытянув в стороны обе руки, Корландриль провел кончиками пальцев по гладкой поверхности. Она также была холодной, и скульптор отдернул пальцы. Он находился в проходе, лишь немногим уже его вытянутых рук. Продолжая идти, он рано или поздно набредет на брешь слева или справа. Стояла полная тишина, и не было видно ни зги, поэтому он продолжал двигаться прямо. Его шаги были приглушены, босые ноги ступали по твердой поверхности.

Корландриль почувствовал, что вошел в помещение побольше. Было по-прежнему абсолютно темно, но он ощущал, что стены находятся теперь гораздо дальше, его пальцы прикасались лишь к воздуху. Он застыл без движения, вертя головой вправо и влево в поисках, на чем бы сосредоточить внимание.

Слева раздался тихий шорох, и Корландриль резко повернул голову. Ничего не видно.

Затем какой-то звук донесся справа, быстрый, но едва различимый барабанный бой, который длился несколько мгновений, а затем стих. В этом направлении он также ничего не видел.

Прямо перед ним загорелись два огонька, крошечные желтые пятнышки, которые быстро прибавляли в яркости и оказались двумя глазами. Они ничего не освещали и не отбрасывали теней.

Обладатель светящихся глаз произнес тихим, низким голосом, почти шепотом:

— Что я вижу, быть может, странника, заблудшего и совсем одинокого?

— Я — Корландриль. Я ищу Храм Смертельной Тени.

— И ты нашел его, ищущий мрачного ответа, дитя, тронутое рукой Кхаина.

Корландриль был не уверен в том, что нужно сказать, и повисла тревожная тишина. Он уронил руки вдоль тела и посмотрел в желтые глаза. Это линзы, он в этом уверен.

— К кому я обращаюсь? — спросил он.

— Я — Кенайнат, экзарх Смертельной Тени, хранитель этого храма.

— Я хочу, чтобы ты обучил меня знаниям и умениям Жалящего Скорпиона. Страх и гнев пожирают меня изнутри, я должен освободиться от них.

— Что же заставляет тебя бояться, быть может, мрак и тени, то, что скрыто от глаз? Что гневит тебя, смерть друга или пренебрежение возлюбленной, которое ведет к ненависти?

Пристыженный Корландриль не отвечал. Сейчас, когда он стоял здесь, в этом мраке, все казалось ему таким ничтожным.

— Ты не даешь ответа, возможно, ты не заешь его, того, что уничтожает тебя.

— Я был с презрением отвергнут тем, кого называл другом, и той, которую любил.

В ответ прозвучал зловещий смех.

— Не насмехайся надо мной! — рявкнул Корландриль, делая шаг к неподвижным глазам. — Это настоящая боль!

— У всех нас есть боль, которая пожирает наши сердца и превращает нашу любовь в ненависть. Но где же боль сейчас, когда гнев охватил тебя и ты готов меня ударить?

Корландриль стиснул зубы, почувствовав, что его поддразнивают. Он сделал несколько глубоких вдохов и утихомирил бурлящие мысли, предпочитая промолчать.

— Не борись с этим порывом, потребностью дать волю своей ярости, прими его!

— Я не хочу причинить тебе боль, — сказал Корландриль, и его снова высмеяли.

— Ты не страшишь меня, я — магистр страха, Жалящий Скорпион. Это ты боишься, страх поглощает тебя изнутри и питает твое желание. Ты не можешь причинить мне вред, у тебя нет ни мастерства, ни силы, ни желания причинить боль.

И тут тени слегка отступили, открыв фигуру в доспехах, опустившуюся на ступеньку. На лице экзарха была тяжелая маска с зубчатой решеткой вместо рта, с напоминающими луковицы стручками по бокам, обрамленная сегментированными черными проводами в палец толщиной вместо волос, которые двигались сами по себе. Фигура поднялась, сверкая золотыми и зелеными пластинами доспехов, и оказалась на голову выше Корландриля. Экзарх сделал шаг вперед, и звон его бронированных башмаков отдался эхом вокруг скульптора.

— Я мог бы сокрушить тебя сейчас, с легкостью разорвать на куски — это дело нескольких мгновений, — произнес Кенайнат низким и угрожающим тоном.

Отшатнувшись, Корландриль отступил на шаг, когда экзарх двинулся вперед, полыхая немигающими глазами. Ужас сковал Корландриля, обдав его холодом. Он упал на колени, не сводя глаз с маски экзарха, его безжизненного взгляда.

— Мне жаль, я не достоин, — проговорил, всхлипывая, скульптор. Ненависть к самому себе смешалась со страхом, он потерпел неудачу, он не смог ни держать под контролем свой страх, ни обуздать свой гнев. Кенайнат навис над ним со своим неумолимым, безжалостным взглядом. — Я не хочу умирать, но я больше не могу так жить!

Выпрямившись, экзарх сделал шаг назад, протягивая другую руку Корландрилю.

— Тогда — добро пожаловать. Воину следует бояться смерти, но он не может жаждать жизни. Встань, Корландриль, Жалящий Скорпион в глубине души, смертельная тень Кхаина.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ ВОИН

СРЕДОТОЧИЕ

В далекие времена, до Войны в Небесах, случилось так, что честолюбивые замыслы Ультанаша и воля Эльданеша вступили в противоречие. Эльданеш был величайшим из эльдаров, и не терпел никаких разногласий. Ультанаш, не удержавшись, рассказал о своих желаниях, и Эльданеш прогнал своего друга и выслал его в пустыню. Притомившись от своих споров с Эльданешем, Ультанаш уселся на скалу. Долго сидел он, размышляя о несправедливости, царившей во вселенной, и позоре, который навлек на него Эльданеш. Увидев Ультанаша в таком смятении, бог войны Кхаин учуял благоприятную возможность для того, чтобы посеять раздор. Отломив кончик одного из своих железных пальцев, он бросил его в тень под скалой, где этот кончик превратился в скорпиона. Выскользнув из тьмы, этот скорпион ужалил Ультанаша в руку. Яд отравил Ультанаша, и он корчился от боли в песках бессчетные дни и ночи, сгорая в лихорадке. И все же Ультанаш был могуч, и со временем одолел яд, и лихорадка прошла. Очнувшись от своих мучительных, порожденных ядом снов, Ультанаш обнаружил, что успокоился. Он выжил сам, без всякой помощи от Эльданеша. Ультанаш осознал, что у него самого достаточно сил, и он больше не нуждается в защите Эльданеша. Так был основан Дом Ультанаша, и начался раздор среди эльдаров.

Корландриль вновь напомнил себе, что, следуя Путем Воина, он облегчит свои мучения. В то же время он признал, что не вполне понимает, как именно стояние на одной ноге в болоте приведет к этой перемене. Кенайнат, сняв свои доспехи и облачившись в облегающий, бледно-зеленый с золотисто-желтым комбинезон, сидел на корточках на ветке над ним. Или, по крайней мере, Корландриль полагал, что экзарх все наблюдает за ним: когда в последний раз он поднял взгляд, чтобы убедиться в этом, то получил суровое предупреждение от хозяина храма. Корландриль смотрел прямо перед собой, уставившись на нарост на склонившемся стволе дерева в дальнем конце озерца.

Будущий воин тщательно следил за своей позой, четко контролируя каждый мускул, чтобы ни на мгновение не утратить равновесия. Он стоял на левой ноге, пальцы которой утопали в грязи, наклонившись как можно дальше вперед — на грани падения, подняв одну руку перед горлом в защитной позиции, а другую — вытянув назад, чтобы компенсировать наклон вперед.

Шел седьмой день его обучения, и Кенайнат был единственным эльдаром, которого он видел за это время. Не было никаких признаков присутствия ни Элиссанадрин, ни других Жалящих Скорпионов. Все семь суток — а Корландриль был убежден, что продолжительность суток здесь больше, чем на всем остальном Алайтоке, — Кенайнат будил своего ученика рано и приводил его в болото, окружающее храм. Первые сутки он провел, обучаясь дыханию — длинным и тихим вдохам, которые едва ощущались в воздухе. Вот и все — он провел целые сутки, дыша. На вторые сутки Кенайнат велел Корландрилю повиснуть на ветке, перекинув через нее ноги, пока он не почувствовал головокружение от прилива крови к голове, а затем отправил его бегать по извилистым тропинкам с мангровыми деревьями, и в конце концов бывший художник стал задыхаться и совсем выбился из сил. Так это и продолжалось, и каждый день приносил нечто новое, но в то же время все это казалось ему сплошным мучением.

— Я не сомневаюсь, экзарх, что твои методы успешно привели многих на путь Жалящего Скорпиона, — тихо сказал Корландриль, едва шевеля губами из опасения нарушить хрупкое равновесие, в котором находился. — И тем не менее я еще не видел ни оружия, ни частицы доспехов. Я совершенно не понимаю, как это учит меня сдерживать свой гнев.

— А сейчас, стоя в грязи, ты злишься, мой юный будущий воин? — ответил экзарх, и его голос принес некоторое утешение Корландрилю, подумавшему, что его, возможно, оставили в одиночестве как посмешище. — Досадуешь ли ты, что с тобой так обращаются, что ты в грязи и подавлен?

Поразмыслив над этим минуту, Корландриль осознал, что не злится и что не особо досадует, во всяком случае не так, как при мыслях об Арадриане и Тирианне. Даже наоборот, ему скучно. Он испытывал значительное физическое напряжение — как напоминание о том, что даже тело эльдара имеет пределы выносливости, скорости и силы, — но ум его совершенно ничем не занят. Кенайнат запретил своему ученику погружаться в мемо-сон либо еще как-нибудь отвлекаться, настаивая на том, чтобы Корландриль полностью сосредоточился на своем теле и окружающем.

— Ты желаешь обрести спокойствие, отделаться от гнева и ненависти и вместе с тем жаждешь их, — сказал Кенайнат, не дожидаясь ответа от Корландриля. — Ты должен научиться двум вещам — пути к войне и пути к миру, в равной мере. То, чему мы даем волю, тот лик войны, который мы носим, — словно боевая маска. Ты должен надеть ее — только в своей душе, а затем — снять. Мир должен быть целью, война помогает нам достичь этого мира, а затем приходит равновесие. Это должно стать выбором: избегая войны, и смерти, и крови, выбирать жизнь и надежду. Ты должен делать этот выбор в любой момент жизни, чтобы быть свободным. Война — это не состояние, это — отсутствие мира, преходящий кошмар. Мы пробуждаемся от него, не помня его проклятия, порвав с этим позором. Мы должны становиться смертью, чтобы защищать и выживать, но не любим смерть.

Корландриль принялся размышлять над этими словами, обрадовавшись, что у него есть чем заняться. Кое-что пришло ему в голову — возник вопрос, но он не решался его задать. Экзарх, должно быть, почувствовал смущение своего ученика.

— Мы здесь для того, чтобы выяснить правду, найти ответ, который ты ищешь, поэтому любой вопрос верен.

— Ты говоришь о мире, и все же ты — экзарх. Что можешь ты знать о мире, ведь ты не в состоянии вырваться из объятий Кхаина?

Раздался легкий скрип и едва различимый шорох листьев — Кенайнат поменял положение на ветви наверху. Уместный ли это вопрос, подумал Корландриль.

— Я не свободен уйти из этого храма, с другими, — спокойно сказал экзарх. — Ты не увидишь, как я пою и танцую, там, снаружи, или пишу стихи. Я остаюсь в этом храме, где мое проклятие не может навредить тебе, навеки заключенным сюда. Хотя на мне нет раскраски, моя боевая маска остается внутри, затуманивая все мои мысли. Если бы ты разозлил меня в тот первый день, когда пришел ко мне, я мог бы убить тебя. Даже сейчас я ненавижу, всегда полный гнева, но я не нападаю. Нет, не безумие, не неуправляемую ярость придает мне эта боевая маска. Она побуждает выпустить то, что находится внутри, и рвется наружу. Я борюсь с этим стремлением, но я — его подлинный хозяин, действующий по своей воле. Меня поглотили бы не бешенство и не жажда крови, но перспектива. Я вижу то, что никто не видит: боль и под ней страдание, от которых другие прячутся. Мой долг — завет экзархов — подготовить твой ум. Ты встретишься с ужасом, станешь свидетелем смерти и мучений и должен противостоять этому. Это мое призвание — вести тебя по темному пути, где другие испытывают отвращение.

Конечности Корландриля дрожали от усталости, и он изо всех сил старался сохранить равновесие. Мысль о падении в грязь, унижении перед Кенайнатом, укрепляла его решимость, и в поисках силы он забирался в самые глубины своей души.

— Прекрасно, мой юный, но пылкий ученик, что ты не падаешь. Загляни в себя, скажи мне, что ты видишь и что ты видел раньше.

Корландриль проанализировал свои мысли, поддерживая равновесие частью сознания, покуда кружился по своему разуму. Отставив в сторону физическое неудобство, он исследовал свое эмоциональное состояние. Он спокоен. Он не был так спокоен с тех пор, как…

Как только мысли Корландриля обратились к Тирианне, змея ревности подняла голову и принялась шипеть и плеваться. Все его тело на мгновение будто объяло пламенем, затрепетал каждый нерв. Он увидел все краски болота с такой ясностью, которой не ощущал даже как художник. Каждая волна зыби заблистала в его уме, каждый щебет, царапанье и жужжание насекомого отчетливо зазвучали в его ушах. Легчайший ветерок на его теле, ощущение грязи между пальцами ног и прохлады воды на коже. Его путеводный камень пылал над сердцем как добела раскаленный уголь. Все вокруг стало резко контрастным, и в этот миг Корландриля охватило сильное желание уничтожить все это, он ощутил ошеломляющую потребность разрушать, проливать кровь, лишать жизни. Он просто вздохнуть не мог, не набросившись на кого-нибудь.

Подняв тучу брызг, он шлепнулся в грязное озерцо, потеряв равновесие так неожиданно, что приводнился лицом, не сумев предотвратить падения. Разбрызгивая жижу во все стороны, он поднялся из мрака, с его волос, бровей и подбородка капала грязь.

— Это уловка? — рявкнул он, кружась на месте, все еще не оправившись от захлестнувшей его волны абсолютного гнева.

Экзарха на ветке уже не было. Корландриль озирался вокруг, пытаясь обнаружить хоть какой-нибудь его след, но ничего не увидел и ничего не услышал. Однако он чувствовал присутствие экзарха где-то рядом, оно почти неуловимо примешивалось к его восприятию сущности болота. Пораженный Корландриль осознал, насколько восприимчив он стал к окружающему, бессознательно впитывая в себя его присутствие, без усилий анализируя каждый запах, и звук, и образ. Слева от себя он уловил легчайшее шевеление и резко повернулся.

Ничего: ни движения, ни даже мелькания тени.

— Где же твой гнев, где ярость изнутри, которую ты только что ощущал?

Слова Кенайната донеслись далеким, отзывающимся эхом шепотом, который, казалось, шел отовсюду — и ниоткуда, будто несколько голосов говорили одновременно. Корландриль успокоился, расслабился всеми фибрами души, даже его сердце утихомирилось, когда он безмолвно застыл, стараясь достичь того состояния высокой чувствительности, которое испытал недавно на короткое время.

— Это твой гнев принес повышенную восприимчивость, которую ты только что ощутил. Наша ненависть — это наша сила, а не слабость, от которой надо избавляться, — если мы правильно ее используем.

Корландриль понял экзарха и попытался вызвать ту совершенную ярость, которую испытал после падения, но почувствовал лишь разочарование.

— Избегай вспышек ярости, не позволяй своему гневу буйствовать, как вырвавшемуся на свободу зверю. Ты должен научиться управлять им, нападать как скорпион, а не как огненный дракон. Когда ты сможешь это делать, когда твой гнев будет служить твоей воле, ты обретешь свою боевую маску.

Постепенно, день за днем, у Корландриля все лучше получалось управлять своим разумом и телом. Они становились единым целым, значительные физические усилия, которых требовали боевые стойки Жалящих Скорпионов, повышали его сосредоточенность, заставляя отбросить все лишние мысли. Если же Корландриль отклонялся от правил, установленных для него Кенайнатом, то, как бы ни старался, терял и физическое, и умственное равновесие.

Но все же, понимая, чему учил его Кенайнат, Корландриль испытывал все большее разочарование из-за того, что у него никак не получалось дать волю первозданному гневу, который он ощущал раньше. Он опасался, что все, что он делает, подавляет — больше и больше — тот гнев, который изначально подтолкнул его прийти в этот храм.

Сорок дней Кенайнат держал Корландриля отдельно от других Жалящих Скорпионов, тренируя его в одиночестве в сумраке храма и его унылых окрестностей. Корландриль страстно желал вновь увидеть остальной Алайток. Хотя мысли о Тирианне приносили ему боль, он не мог сдержать любопытства и жаждал узнать, как она поживает. Вступила ли она на Путь Провидца? Знает ли она вообще о том, что с ним стало? Что она чувствует, размышляя о той роли, которую сыграла в принятии им решения отправиться по Пути Кхаина?

Когда первые проблески сорок первого дня появились в узких окнах верхних уровней храма, Кенайнат появился как обычно. Экзарх был одет в темно-зеленую мантию без рукавов, открытую спереди, под ней темно-желтый комбинезон, его темно-красный путеводный камень был закреплен на груди, в центре. Бросив взгляд на овал путеводного камня, Корландриль заметил, что он мерцает, словно в его глубине подрагивает много далеких огоньков.

— Уже пора учить стойку Затихающей Бури, выходи со мной! — сказал Кенайнат.

— Нет. — Корландриль, расставив ноги, скрестил на груди руки. — Сегодня я не хочу тренироваться. Мне надоело это угрюмое болото. Я хочу увидеть Тирианну.

Двигаясь так быстро, что Корландриль едва успел это заметить, Кенайнат сделал шаг вперед и махнул рукой к его уху. Удар был достаточно легким, но причинил острую боль. Корландриль сделал выпад, направляя кончики пальцев, словно ножи, к горлу экзарха и переходя в стойку, известную как Укус Из Тени. Кенайнат отклонился в сторону и отступил, сделав несколько быстрых шагов.

— Это будет небезопасно, ты еще не в состоянии сдерживать ненависть и мог бы наброситься без оглядки.

Тут Корландриль осознал, что произошло, и вздрогнул от потрясения. Он попытался причинить вред Кенайнату. Он хотел ранить его. Даже убить. Он действовал неосознанно, но чувствовал желание причинить боль, которое и привело в действие рефлекс. Если бы он поступил так не с воином, а с кем-то другим, он бы убил его на месте.

— Теперь ты понимаешь, над чем мы работаем, находясь в безопасности здесь, в храме.

— Зачем ты со мной это сделал? — спросил Корландриль. — Зачем делать меня таким прежде, чем я смогу это сдерживать?

— Это — твоя боевая маска, она растет изнутри и поглощает твой разум. — Тон экзарха суров, в нем не слышно ни намека на стыд или утешение. — Она — для сражения, в котором нельзя сомневаться, а нужно действовать или противодействовать. Не беспокойся, ты научишься снимать маску, я обучу тебя этому.

— Ты сделал это, чтобы удержать меня здесь, потому что сам не можешь уйти отсюда, — заявил Корландриль.

— Пока ты не начнешь носить маску, ты не сможешь ее снять, она все еще скрыта от тебя. Со временем ты научишься освобождаться от власти маски и тогда сможешь уйти. — В голосе Кенайната нет сочувствия, но его решительный тон несколько уменьшил опасения Корландриля. — Теперь у тебя есть цель: отделаться от своей боевой маски и обрести свободу.

Корландриль не понимал, в чем тут дело, — то ли в силах разума, которые разбудили в нем тренировки под началом экзарха, то ли в самом экзархе, но он почувствовал к Кенайнату еще большее отвращение. Он следовал за экзархом — опять в болото, а гнев продолжал бурлить. Перспектива завершить обучение казалась далекой мечтой. И тем не менее слова экзарха вызвали глубокий отклик в его душе. Если Корландриль на самом деле хотел высвободиться отсюда, ему следовало избавиться от причины, по которой он попал сюда, — от своего гнева. Методы Кенайната, казалось, вели к обратному результату, но он подготовил многих Жалящих Скорпионов, и Корландрилю приходилось этому доверять.

В большей степени смирившийся, нежели исполненный надежды, Корландриль тащился за Кенайнатом во влажный сумрак.

— Мир таков, каков он есть, устойчивый и бесконечный, неотъемлемая составляющая жизни. — Слова экзарха звучали тихо. — Гнев скоротечен, в него впадают мгновенно, когда ускользает воля.

Корландриль едва слышал Кенайната, его шепот — на грани восприятия. Он стоял на ветке склонившегося дерева, под ним — зеленоватое озерцо, испещренное листвой и водорослями. Потеряй он на мгновение сосредоточенность — сразу оказался бы в воде.

— Шепот Смерти, а затем — Вздымающаяся Волна, закончи Поднимающейся Клешней, — наставлял экзарх.

Корландриль поменял положение с рассчитанной медлительностью, согнувшись почти вдвое, он осторожно переместил левую ногу вперед, оставив вес на правой, находящейся сзади, левая рука была поднята над головой, согнутая правая — сбоку. Сделав шаг вперед, он сместил равновесие, нанес удар вперед правой рукой, и резко наотмашь вбок — левой. Заканчивая, он выпрямился с согнутой перед собой левой рукой и отведенной назад правой.

Экзарх продолжал, и ученик, подчиняясь, перемещался взад и вперед по ветке, как указывал Кенайнат, имитируя при этом удары и блоки. Его движения были непринужденными и, скорее, инстинктивными, нежели осознанными. Корландриль изящно продемонстрировал все двадцать семь основных стоек. Ветка под ним изгибалась и качалась, но он сохранял безупречное равновесие.

Тело Корландриля двигалось, а его ум пребывал в спокойствии. Прошло уже семьдесят дней, и он с трудом припоминал, как он жил до того, как пришел в храм. Он понимал, что воспоминания где-то хранятся, но больше не знал, где их искать. Бывший скульптор являл собой нечто вроде материальной емкости, которая перемещалась по ветке, поджидая, что ее наполнят чем-то еще.

Когда упражнение было закончено, экзарх сделал знак ученику следовать за ним. Корландриль, скрыв свое удивление, легко спрыгнул на тропинку рядом с озерцом. Было еще рано, и перерыв в занятиях оказался неожиданным.

Кенайнат, воздержавшись от объяснений, повернул назад на тропинку, заросшую ползучими растениями, и направился к храму. Корландриль следовал за ним, заинтригованный сменой привычного распорядка. Они погрузились в прохладные тени храма и затем повернули налево и пошли по коридору, в котором раньше Корландриль не бывал. Он привел их в длинную, узкую галерею с высоким потолком. Вдоль каждой стены стояли по пять аспектных доспехов, изготовленных из многих частично покрывающих друг друга темно-зеленых пластин с золотой окантовкой, красные линзы шлемов были тусклыми и безжизненными.

Рядом с четырьмя доспехами стояли другие воины храма.

Корландриль узнал Элиссанадрин, и она улыбнулась в ответ на его недоуменный взгляд. Остальных он встречал на мире-корабле, но не знал их имен.

— А теперь — сделай выбор и познакомься со своими товарищами, Жалящий Скорпион, — торжественно нараспев произнес Кенайнат, занимая место в дальнем конце галереи перед более тяжелыми доспехами экзарха, которые были на нем во время первого появления Корландриля.

Корландриль окинул взором доспехи, размышляя, какой из них выбрать. Поначалу они казались одинаковыми, но в них имелись небольшие различия: в расположении драгоценных камней, в наклоне сенсорных, похожих на волосы, гребней антенн шлемов, в ярких лентах, обвязанных вокруг бронированных конечностей.

Его первым побуждением было встать рядом с Элиссанадрин, в поисках привычного, но он отверг этот порыв. Ему нужны перемены и обновление, а не спокойствие. Ему показалось, что он боковым зрением уловил сверкание в глазных линзах одного из доспехов. Корландриль повернулся к нему. Он ничем не отличался от остальных, но что-то в нем тронуло Корландриля.

— Этот, — сказал он, шагнув к доспеху. Встав рядом с ним, он повернулся к экзарху.

— Мудрое решение, ты выбрал славный доспех, который хорошо послужил нам, — сказал Кенайнат. — Теперь ты готов — телом, если не разумом, — надеть свой доспех.

Трепет ликования пробежал по телу Корландриля. Впервые с тех пор, как он пришел в храм, бывший скульптор почувствовал, что чего-то достиг. Он весьма смутно представлял себе, насколько успешно занимается, — так незаметны были те изменения, которые происходили в нем под руководством Кенайната. Теперь же, стоя перед своим доспехом, Корландриль смотрел на пройденный путь свежим взглядом. Так же, как он научился подчинять себе призрачный камень будучи скульптором, теперь он полностью контролировал каждый мускул и каждый нерв своего тела. Его тело превратилось в инструмент, целиком и полностью подчиненный его воле и желаниям.

Надевание доспехов оказалось не столь простым делом, как представлялось Корландрилю. Этот процесс четко делился на определенные этапы, так же, как боевые стойки, и Кенайнат строго задавал все позы и движения. Экзарх сопровождал каждый этап мантрой, которая отдавалась эхом в голове Корландриля, когда Жалящие Скорпионы повторяли ее слова.

Сначала он разделся догола, отбросив свою одежду, словно часть самого себя. Сняв путеводный камень на серебряной цепи, он осторожно положил его в нишу в стене. Когда он разъединился со своим спасителем души, его пробрала дрожь от страха. Возможно, у него разыгралось воображение, но на мгновение Корландриль почувствовал на себе чей-то взгляд, ему показалось, что за ним кто-то внимательно наблюдает издалека. Однако, зная, что в храме с ним ничего не случится, он успокоился.

— Мир нарушен, согласие уступает место раздору, остается только война.

Последовав примеру остальных, Корландриль взял комбинезон, сложенный на полочке за доспехами.

— А теперь мы облачаемся в одеяние кровавого Кхаина-воина.

Корландриль влез сначала в нижнюю часть комбинезона. Он был велик и обвис на его руках и ногах, собрался неприглядными пузырями между ногами и под мышками, концы пальцев бесполезно болтались.

— В железную кожу Кхаина мы облекаемся для битвы, пока внутри полыхает огонь.

Сердце Корландриля застучало быстрее. Змея гнева медленно напряглась у него внутри. Копируя движения остальных аспектных воинов, он поднял ладони к лицу. В ответ его комбинезон сжался. Ткань съежилась на его упругих мускулах, скрытые прокладки стали уплотняться, формируя жесткие участки на груди, животе и вдоль бедер, затвердевая вдоль позвоночника.

— Дух Кхаина, в котором мы черпаем свою решимость, крепнет внутри нас.

Не сводя глаз с Элиссанадрин, Корландриль следил за ее движениями. Вытянув руки за доспех, он расстегнул крепления вдоль спины, и нижняя часть корпуса упала ему в руки. Обернув ее вокруг живота и нижней части спины, он застегнул крепления ловкими пальцами. Жесткая оболочка вокруг средней части его туловища внушала уверенность, поддерживала спину, сжимала бока в твердом объятии.

— Война надвигается на нас, и мы должны нести ее тяжкое бремя на своих плечах.

Следуя примеру остальных, Корландриль расстегнул застежки, скрепляющие верхнюю часть доспеха со стойкой, поднял ее, твердую, но не тяжелую, над головой и осторожно опустил на плечи. Пластины сцепились с поверхностью комбинезона, вытянулись вдоль верхней части рук, округлый выступ генератора мощности легко скользнул вдоль лопаток. Как и прежде, он вернулся в состояние покоя, и доспех стал понемногу меняться, прилаживаясь к его телу, словно живя собственной жизнью. Когда он перестал двигаться, Корландриль затянул крепления, фиксируя доспех на месте. У него появилось ощущение, что верхняя часть тела перевешивает, и он выпрямился.

Корландриль задрожал от страха, когда комбинезон стал вытягиваться к лицу, настойчиво, но нежно он закрывал горло и шею пульсирующей рябью ткани и остановился под подбородком. Глубокий вдох помог ему успокоиться.

— Мы стоим перед Кхаином, уверенные в своем призвании, свободные от сомнений и страха.

Пришел черед брони для верхней части ног, и она села так же плотно, как и все остальное. Корландриль обнаружил, что, когда он наклонялся определенным образом, пластины мягко смыкались, они придавали ему дополнительную устойчивость и компенсировали нарушение равновесия, которое вызывал блок питания. Его сердце лихорадочно колотилось, кровь закипала в жилах, гудела в ушах.

— Мы не убегаем от смерти, мы идем в тени Кхаина, гордые и бесстрашные.

Нижнюю часть ног защищали ботинки, объединенные с поножами. Надев их, Корландриль пристегнул их к налядвенникам, которые закрывали бедра, теперь его ноги полностью закрыты. Нити ткани вокруг лодыжек, затвердев, обеспечили дополнительную поддержку, в то время как ботинки укоротились под размер его ног. Корландриль чувствовал, как прочна эта защита, ему казалось, что теперь никто не в силах сдвинуть его с места.

— Мы наносим удар из мрака, быстро, как скорпион, смертоносным прикосновением.

Латные рукавицы с наручами присоединены к верхней части доспеха, застежки превратили все это в единое целое. Согнув руки, Корландриль ощутил, как подобные хрящам усики сжимаются вокруг его плоти, усиливая запястья и локти. Корландриля, полностью одетого в броню, наполнял неугасимый жар, и он испытывал просто невероятные ощущения. Броня стала его кожей, она пульсировала в ритме его грохочущего сердца, вытягивая из него жизнь и наполняя своей силой.

Затем он извлек из ниши путеводный камень и вытащил его из серебряной оправы ожерелья. В ответ на прикосновение камень потеплел и наполнил его душу вновь обретенной уверенностью. Он вставил камень в отверстие грудной пластины: раздался мягкий щелчок. Доспех, как и сам Корландриль, ощутил присутствие путеводного камня и едва заметно вздрогнул.

— Пока все, в маске нет нужды — мы не на войне.

Доспехи были надеты, и Кенайнат жестом велел Жалящим Скорпионам собраться перед собой. Сделав шаг вперед, Корландриль почувствовал, что движения в доспехах несколько неуклюжи, их вес равномерно распределился по всему телу, но значительный объем ограничивал нормальные движения. Приспосабливаясь к этому, он изменил походку, тело само припомнило движения, которые он разучивал прежде, чем надеть броню. Когда он был в обычной одежде, эти движения казались какими-то странными, стилизованными, но теперь они воспринимались как глубоко естественные.

Воины встали в одну шеренгу, на небольшом расстоянии друг от друга, лицом к экзарху. Кенайнат показывал ритуальные стойки, и Жалящие Скорпионы, двигаясь вместе, точно повторяли их без всяких колебаний или изменений. Они воспроизводили выпады и блоки экзарха почти автоматически, словно марионетки, которыми управляли одними и теми же нитями.

Действуя в полной согласованности со своими товарищами-воинами, Корландриль чувствовал, что принадлежит к группе, он не испытывал такого уже очень давно. Он был таким же, как они, а они были таким же, как он, они одинаково мыслили и одинаково действовали. Каждая стойка по-новому волновала его, ведь он сызнова узнавал их предназначение. Доспехи придали ему завершенность, сделали его тело совершенным.

Большую часть дня они упражнялись в ритуальных стойках. Некоторые из них оказались абсолютно незнакомыми Корландрилю, их невозможно было выполнить без поддержки доспеха. Он овладел ими без усилий, быстро приспосабливаясь к каждой новой задаче. Постепенно стойки стали сменяться все быстрее, темп Кенайната возрастал с каждым раундом тренировки.

Экзарх говорил редко — только для того, чтобы закрепить то, чему научил, помогая воинам по-новому взглянуть на путь Жалящих Скорпионов.

— Мы наносим удар, находясь в равновесии, а не как акробаты-Баньши, размахивая руками и пронзительно вопя. Сила — в движении, уверенный удар со смертоносной плавностью, сила — из равновесия.

Во время упражнений Корландриль по-прежнему ощущал жар изнутри. Он стал мысленно видеть врага, бесформенного и призрачного, которого потрошил и обезглавливал, наносил встречный удар и уклонялся. Глаза его воображаемого противника горели красным огнем, но в остальном он был лишен характерных черт, это было безымянное обобщение всех, кто причинил ему зло, образ, созданный его гневом и страхами. Нанося удары этому видению, Корландриль становился все сильнее, осознавая, что в состоянии уничтожить то, что раньше пыталось уничтожить его.

Воодушевленный, Корландриль был отчасти разочарован, когда Кенайнат дал им знак остановиться, они приняли положение покоя: опустили голову, свели ладони вместе перед лицом, слегка расставили ноги.

Корландриль постоял так некоторое время, ожидая нового указания. По звукам шагов он понял, что остальные вернулись к своим стойкам для доспехов, и сделал то же самое. Кенайнат ушел, не сказав ни слова.

Повторив в обратном порядке те же циклы движений, что использовались для надевания доспехов, аспектные воины сняли свою броню. Избавляясь от одного компонента за другим, Корландриль чувствовал, что и на душе, и телу становилось все легче и легче. Хотя во время занятия у него и не было ощущения особой напряженности, он осознал, что действовал тогда в состоянии обостренного восприятия. Сейчас, когда он расслабился, цвета казались ему бледнее, а звуки — приглушенными.

— Добро пожаловать в Храм Смертельной Тени, — сказала Элиссанадрин, протягивая руку в приветствии. На ней был облегающий бело-кремовый комбинезон с перламутровым отливом. В ответ Корландриль прикоснулся рукой к ее ладони.

— Позволь познакомить тебя с собратьями по оружию, — она, слегка повернувшись, сделала жест в сторону остальных воинов.

— Это Архулеш, — продолжила она, указывая на воина, чуть уступавшего ростом Корландрилю, его длинные черные волосы были заплетены в косы и перевязаны узкими темно-красными лентами.

— Приветствую, Корландриль, — произнес Архулеш с кривой усмешкой. — Я бы рад был познакомиться с тобой пораньше, но Кенайнат строго блюдет установленный порядок. Должен признать, мне очень понравилась твоя скульптура «Мятеж небес». Верно ли я уловил легкую насмешку над Кхаином в твоих работах?

Бывший художник нахмурился. Он очень смутно помнил скульптуры, которые создал. Они хранились где-то в уголке его памяти, но он словно потерял карту и не мог отыскать их.

— О, Кенайнат окончательно втянул тебя сюда, — сказал Архулеш, приподняв бровь. Он повернулся к остальным. — Осторожно, у нас тут настоящий фанат! Интересно, от чего или от кого ты прячешься, Корландриль.

— Тссс, Арху, — вмешалась Элиссанадрин, пренебрежительно махнув рукой. — Ты же знаешь, мы не говорим о своей прежней жизни, если не хотим.

Архулеш, извиняясь, кивнул Корландрилю, который заметил в его жесте легкий оттенок сарказма. Элиссанадрин повела его, взяв под локоть, к следующему Жалящему Скорпиону. Этот эльдар с гребнем из совершенно белых волос на голове, с серьезным выражением на худощавом лице дотошно ухаживал за своими доспехами, стирая шелковой тканью крапинки и пятнышки с их поверхности.

— Кстати, о молчании. Это Бехарет.

Это имя поразило Корландриля — оно означало «Душа на ветру», и его давали тем, о личности которых было ничего не известно, обычно — чужестранцам. Также это был эвфемизм для тех, кто умер без защиты путеводного камня и чьи души попали в лапы Той, Что Жаждет.

— Он не говорит или не может говорить, — пояснила Элиссанадрин. — Кенайнат привел его к нам с этим именем, и никто из них не рассказал нам ничего другого. Пусть тебя не вводит в заблуждение его молчание, он — искусный воин. — Она сделала неловкую паузу. — Я обязана ему жизнью.

Встав, Бехарет протянул в приветствии правую руку ладонью вертикально к Корландрилю — жест равенства, который редко использовался в обществе Алайтока, обычно так приветствовали гостей с других миров-кораблей. Корландриль поднял левую руку в зеркальном отражении этого жеста, показывая свое доверие, и воин в знак благодарности на мгновение прикрыл глаза. Его черные глаза весело сверкнули, и Корландриль почувствовал, что его тянет к таинственному эльдару, несмотря на его иноземные манеры.

— Митраинн, — сказала Элиссанадрин, кивая в сторону последнего из четверки. Он был уже в почтенном возрасте, возможно, лет пятисот или даже больше, у него были остроконечные брови и орлиный нос.

— Зови меня Мин, — предложил он, вызвав смешок Корландриля. Это прозвище — из мифов о Вауле, и обозначало оно слабое звено в цепи, которой бог-кузнец был прикован к своей наковальне.

— Приятно познакомиться… Мин, — сказал Корландриль, прикоснувшись ладонью к ладони старшего эльдара. Не сочти за дерзость, но я думал, что Путь Воина больше подходит тем, у кого жизненного опыта поменьше.

— Ты имеешь в виду, что я слишком стар для того, чтобы подкрадываться и носиться тут с вами! — заявил Мин с усмешкой. Он стукнул рукой по своей груди. — В моей груди все еще бьется сердце юноши.

— К тому же у него разум младенца, — добавила Элиссанадрин, закатывая глаза. — Молчание Бехарета он компенсирует своей громкостью. Я все еще думаю, что в нем есть что-то от эльдара с Бьель-Тана, несмотря на все его заверения, что он — чистокровный житель Алайтока.

— Ты, конечно, можешь это говорить, Лисса, но ты все еще должна поймать меня в болоте.

В ответ на это маловразумительное заявление Элиссанадрин нехотя кивнула, поджав губы. Увидев замешательство Корландриля, она улыбнулась.

— Когда овладеешь искусством боевых стоек, присоединишься к нам в охоте. Мы выходим в окрестности храма и пытаемся подкрасться незаметно друг к другу. Для Жалящего Скорпиона скрытность важна так же, как и сила.

Корландриль кивнул, показывая, что понимает это.

— А долго ли еще ждать, пока я к вам присоединюсь, как думаете?

— А долго ли живет звезда? — усмехнулся Архулеш из-за спины Корландриля. — У Кенайната — железные причуды. Может, это случится завтра, а может, не случится еще два или три года.

— Два или три года? — Корландриль был ошеломлен. — Но до сих пор — я уверен — у меня все гораздо быстрее получалось.

— Железные причуды, помни, железные причуды, — повторил Архулеш, слегка пожимая плечами.

— А это случится прежде, чем я получу свою боевую маску, или после того?

— Никто не скажет, когда ты найдешь свою боевую маску, — сказал Мин. — У одних она никогда не появляется, и они уходят отсюда, так и не ступив в самом деле на Путь. Другие носят ее с самого начала.

Бехарет подошел к Корландрилю и пристально, изучающе, посмотрел ему в глаза. Затем он поднял большой и указательный пальцы, между которыми оказался небольшой промежуток. Было ясно, что он имеет в виду: это случится скоро. Затем Бехарет предостерегающим жестом воздел указательный палец.

— Он прав, — сказала Элиссанадрин. — Тебе не следует гнаться за своей боевой маской, пока ты не будешь готов снять ее.

— Я не вполне уверен, что понимаю, что такое боевая маска, — признался Корландриль. — Я имею в виду, Кенайнат не дал нам надеть сегодня наши шлемы. Не понимаю связи.

Архулеш резко рассмеялся, но его лицо оставалось серьезным.

— Боевая маска — это не вещь, а состояние ума. Ты близко подошел к этому, иначе тебя здесь не было бы. Ты поймешь, когда это произойдет. Мы не можем тебе сказать, как это будет, потому что у каждого это по-своему.

— Просто знай, что все мы прошли через это, — добавил Мин. Он положил руку на плечо Корландрилю. Тот ощутил некоторую неловкость от такого фамильярного жеста — ведь они только что познакомились. Он подавил сильное желание отпрянуть, но Мин, должно быть, почувствовал его реакцию и убрал руку. — Когда она появится, у тебя возникнет чувство общности с нами, и мое прикосновение не будет таким нежеланным.

— Я не хотел оби…

— Мы не извиняемся друг перед другом, — вмешалась Элиссанадрин. — Знай, что здесь все прощается — есть на тебе маска или нет. Прошлое — это прошлое, будущее будет таким, каким оно будет, а мы разделяем только настоящее. Быть может, сожаление удерживает тебя, и ты пока не открыл свою маску. Оставь его позади, ему не место в твоей душе. Для тебя как воина сожаление так же смертельно опасно, как и клинок.

Корландриль молча обдумывал услышанное. Остальные как один повернулись к доспехам экзарха, и Корландриль, оглянувшись через плечо, увидел, что Кенайнат вернулся. Бывший художник не услышал ни звука и испытывал сильнейшее недоумение: как же остальные узнали о его возвращении. Возможно, все они этого не заметили, мысль о том, что экзарх мог слышать их беседу, взбудоражила Корландриля, хотя он и не понимал, отчего.

— Нам пора уходить, — сказала Элиссанадрин.

— Не тебе, — подсказал Мин, когда Корландриль сделал шаг к двери.

— Наслаждайся тренировкой, скорпиончик, — добавил Архулеш, глядя на экзарха, который стоял со сложенными на груди руками и строго смотрел на своих учеников.

Бехарет, проходя мимо Корландриля последним, коротко кивнул на прощание, прежде чем выйти за остальными. Подавив вздох, Корландриль повернулся к Кенайнату.

— Я — твой, учи, — сказал он, опуская голову.

— Это очень хорошо, ибо еще очень многому надо научиться, Жалящий Скорпион.

ГНЕВ

Когда эльдары впервые поднялись из недр земли, вскормленные слезами Иши, пришли к ним боги, и каждый предложил свой дар. Азуриан, Господь господствующих, дал эльдарам Мудрость, дабы они познали себя. Иша дала эльдарам Любовь, дабы они познали друг друга. Ваул дал эльдарам Мастерство, дабы они воплотили свои мечты в жизнь. Лилеата дала эльдарам Радость, дабы они познали счастье. Курноус дал эльдарам Желание, дабы они познали процветание. Морай-хег дала эльдарам Предвидение, дабы узнали они свое место в мире. Кхаин дал эльдарам Гнев, чтобы они защищали то, что дали им боги.

Тренировки продолжались, как прежде, хотя сейчас — в доспехах и часто — вместе с другими воинами храма. Кенайнат уделял также внимание новым дисциплинам — скрытности передвижения и устройству засад, проводя Корландриля через болота бесшумно, как легкий ветерок. Вдвоем они посещали новые для Корландриля места — узкие теснины, извилистые речушки, укрытые тенями пещеры. Несмотря на величину доспехов Жалящего Скорпиона, Корландриль передвигался так же беззвучно, как если бы он был обнажен. Его походка была настолько четкой и легкой, а сам он так чутко воспринимал раскачивание ветвей и легчайшее журчание воды, что был в состоянии замаскировать свои движения под естественный звуковой фон окружающей природы.

Это продолжалось тридцать восемь циклов. Корландриль не мог понять никаких закономерностей в проведении занятий, кроме того, что Кенайнат устанавливал для себя некий временной график. Он не понимал, ни по каким критериям его оценивают, ни к какому уровню он мог бы стремиться, и поэтому мог лишь, отбросив любые сомнения, следовать указаниям учителя. Экзарх воздерживался от каких бы то ни было высказываний по поводу перемен в умениях и навыках Корландриля, хотя сам он понимал, что они неуклонно улучшались.

Во время тщательно организованных храмовых ритуалов Корландриль теперь так быстро выполнял команды экзарха, словно предугадывал их. Не задумываясь, он не отставал ни на шаг от других Жалящих Скорпионов. Даже если остальные не высказывались о том, как растет его мастерство, это само по себе приносило ему удовлетворение, и он предвкушал чувство общности, которое возникало у него во время совместных тренировок с другими воинами храма. Он всегда воодушевлялся, надевая свои доспехи, но теперь к этому добавилось чувство удовлетворения, которое приходило к нему после того, как он их снимал.

На рассвете тридцать девятого дня Кенайнат, в доспехах, но без шлема, пришел в спальню, где ночевал Корландриль. Экзарх велел ему надеть доспехи и привел в новый зал. Здесь, на стенах круглого помещения, висело оружие Жалящих Скорпионов: десять узких цепных мечей в комплекте с похожими по дизайну сюрикеновыми пистолетами.

Не вполне понимая, как выбрать, Корландриль уверенно прошел прямо к оружию, которое соответствовало его доспехам. Он провел пальцами в рукавице по покрытию цепного меча и ощутил орнамент, который обвивал меч, так, словно прикасался к нему обнаженной кожей.

— Возьми свое оружие, пусть оно станет частью тебя, почувствуй его в своей руке, — сказал Кенайнат.

Корландриль обхватил пальцами защищенную гардой рукоятку цепного меча и легко вынул его из изогнутой настенной консоли. Так же, как и его доспех, он оказался на удивление легким для своего размера. Он удобно лежал в его ладони, словно продолжение руки. Корландриль повернул запястье и осмотрел узкое лезвие, достаточно острое, чтобы рассечь единым ударом и плоть, и кость. В драгоценных камнях по всей длине меча он видел красные отражения собственного восхищенного лица.

— Как его активировать? — спросил он.

— Как бьется твое сердце, как пальцы двигаются по твоей прихоти, таков ответ.

Корландриль прошел в центр зала и принял позу, известную как Стремительный Укус, слегка наклонился вперед. Правый кулак он поднял перед левым плечом, но сейчас он видел перед лицом расположенный горизонтально цепной меч, чуть пониже уровня глаз. Он повернулся, отставив назад правую ногу, при этом оружие описало сверкающую дугу, и завершил в положении Скрытый Коготь.

С растущей уверенностью Корландриль прошел Первый Ритуал Атаки, равномерно продвигаясь по залу и нанося цепным мечом удары взад и вперед. На пятой позиции — Поднимающийся Клык — цепной меч, заурчав, ожил сам по себе.

Пораженный Корландриль запнулся и едва не выронил оружие из руки. Кенайнат издал странное шипение, и ученик повернулся к нему, ожидая увидеть на лице экзарха презрение. Напротив, впервые с тех пор, как Корландриль встретился с Кенайнатом, тот тихо смеялся.

— Так же, как это вышло у меня, когда я впервые взял в руку меч, — давным-давно.

Веселье экзарха быстро развеялось, и он жестом велел ученику продолжать.

Цепной меч в его руке снова стал безжизненным. Вновь сосредоточившись, Корландриль начал опять с первой позиции, и почти сразу же зубья цепного меча с жужжанием пришли в движение, производя шума не больше, чем крылья бабочки. Корландриль невозмутимо продолжал рубить и кромсать невидимых врагов, увеличивая скорость с каждым движением, пока клинок не утратил свои очертания, превратившись в расплывшееся золотисто-зеленое пятно.

Пока Корландриль размахивал клинком вокруг себя, призрачный враг, которого он представлял себе во время занятий, обрел более конкретный облик. Глаза его по-прежнему горели красным огнем, но теперь стала различимой и фигура, узкая в бедрах, широкая в плечах. В воображении Корландриля его противник подпрыгивал и пригибался, отражал удары и контратаковал, продвигался вперед и отступал.

С резким выдохом Корландриль нанес воображаемому противнику смертельный удар под подбородок, взмахнув мечом снизу вверх, и замер в безупречной стойке Коготь Равновесия. Сделав глубокий вдох, Корландриль шагнул назад и принял положение покоя. Затем он повернулся к Кенайнату.

Лицо экзарха осталось бесстрастным, на нем нельзя было прочесть ни похвалы, ни осуждения. Чувство гордости, которое Корландриль испытал, орудуя мечом, быстро испарилось под непроницаемым взглядом учителя.

— Теперь ты начал, Путь продолжается дальше, ты должен следовать по нему.

Корландриль отважился бросить взгляд на сюрикеновый пистолет на стене, а затем — снова на экзарха. Качнув головой, Кенайнат указал на цепной меч в руке ученика.

— Сначала овладей клешней, следующим будет ядовитый укус, жало — последним.

Корландриль облизал пересохшие губы и кивнул. Вернувшись в центр зала, он принял стойку Клешня из Тени. Не успел он напрячь мускулы, как цепной меч ответил на его порыв, и Корландриль снова ринулся вперед.

В течение последующих дней Корландриль тренировался в одиночестве, пока Кенайнат не обрел уверенность в том, что тот сможет вести тренировочные бои с другими Жалящими Скорпионами, не подвергая чрезмерной опасности ни их, ни себя. Через двадцать три цикла экзарх сообщил ученику, что он готов к тренировкам с оружием с другими воинами. Взяв его с собой в рощу неподалеку от храма, Кенайнат жестом предложил Корландрилю сесть на мшистое бревно.

— А как у тебя с историей, со сказанием о скорпионе? Ты можешь мне рассказать? — спросил экзарх. — Знаком ли ты с мифами о Карандрасе и Архре, первом из Скорпионов?

Припоминая, что он знает об этом, Корландриль взъерошил пальцами волосы.

— В начале был Азурмен, основатель Пути Воина, — сказал он. — Думаю, Азурмен открыл, как надевать боевую маску. Он основал первый храм и собрал последователей, чтобы учить их, среди них был и Архра, Отец Скорпионов. Архре выпал мрачный жребий, но этой истории я не знаю, и Карандрас, лучший ученик, занял его место и распространил учение Жалящего Скорпиона.

— Это верно, в самом кратком виде, но тебе следует знать больше, — заметил Кенайнат, опускаясь на землю напротив своего ученика и не сводя с него пристального взгляда. — Архра отпал от благодати, опороченный темным влиянием Хаоса. Он предал своих, пошел против остальных, жаждая власти, и привел к Первому Храму демонов. Азуриа, первые экзархи Пути, сражались против Архры. Отброшенные к дальним звездам, они проиграли сражение, и Архра спасся. Снедаемый своим честолюбием, он сбился с Пути и нашел новых учеников. Его учения неверны, это искажение Пути, он — Падший Феникс. Это — великое зло, которое нельзя простить, наихудшее предательство. Карандрас преследует его меж звезд и в Путеводной Паутине, чтобы покарать.

— Архра все еще жив? История о Падшем Фениксе переплелась с другими мифами о Грехопадении. Даже эльдары не живут так долго.

— Никто не знает наверняка, в варпе и Путеводной Паутине время течет по-особому. — Кенайнат вздохнул, его лицо было печальным — резкая перемена против обычной для него беспристрастности или враждебности. — Придерживайся Пути, следуй учениям Карандраса, оставайся Корландрилем.

— А были там другие? — робко спросил ученик. — Воины, которые последовали Путем Падшего Феникса?

— Не из моих учеников, я хорошо направлял их, учил, как следует, — ответил Кенайнат, быстро выпрямляясь. На лицо экзарха вернулось знакомое суровое выражение. — Возвращайся в храм, завтра сражайся как должно, а сегодня нужно отдохнуть.

Корландриль медленно пошел назад к зданию храма под мрачной сенью деревьев, размышляя, почему экзарх выбрал это время, чтобы открыть правду об основании аспекта Жалящих Скорпионов. Когда огни храма погасли на ночь, он долго лежал, не смыкая глаз, и гадал, что принесет ему следующий день.

Он проснулся рано, взвинченный ночными размышлениями. Храм все еще окутывали сумерки, и он, быстро накинув свободную мантию, покинул свою одинокую спальню, стены которой словно давили на него. В сумраке, царившем снаружи, было довольно тихо, лишь зеленые жабы на болоте начинали подавать голос. Корландриль сделал глубокий вдох, влажность и жара стали для него уже привычными, хотя он был далек от того, чтобы считать окрестности своим домом.

Его мысли обратились к остальному Алайтоку, так всегда случалось, когда у него появлялось время для размышлений. О Тирианне он думал теперь отвлеченно, испытывая лишь умственный интерес. Сейчас она, наверное, идет Путем Провидицы. Хотя прошло совсем немного времени, всего лишь мгновение для жизни эльдара, тот миг, когда его гнев выплеснулся наружу из-за ее отказа, казался таким далеким. Это уже не важно. Он больше не боролся ни с Тирианной, ни с Арадрианом, и ни с каким другим эльдаром. Он боролся с самим собой.

Он совершенствовал тело и разум ради одного: убивать другие живые существа. От этой мысли он содрогнулся. Сегодня он встретится лицом к лицу с одним из воинов Смертельной Тени, но это не будет смертельная схватка. Это будет управляемо, дисциплинированно, ритуально. Не зная ничего о настоящей войне, он представлял ее себе как жуткий, несущий мучения и страх водоворот кровавых событий, который потребует от него мужества и действия. И в этой анархии битвы он будет убивать. Он не знал, когда это случится и как, но понимал, что так же, как он не стал истинным художником, пока не изваял первую статую, он не ступит по-настоящему на Путь Воина, пока не убьет своего первого врага.

Он не понимал, как заставит себя сделать это. Может, это не будет зависеть от него? Например, инстинктивная защита собственной жизни. Или это будет хладнокровное, преднамеренное убийство другого существа, которое ясновидцы и автархи назовут врагом алайтокцев?

И тут Корландриль понял, что размышляет сейчас о боевой маске, о которой говорили Кенайнат и все остальные. Только в одном случае он готов был нанести удар в гневе, по-настоящему желая причинить вред другой личности, — в тот день на болоте, когда ярость и ненависть соединились в нем в мгновение чистого действия. Он пытался снова воспроизвести тот миг, но все приемы обращения к памяти оказались безрезультатными. В тот миг все его существо сосредоточилось на той самой попытке поразить Кенайната и ни на чем больше.

Некоторое время он бродил по тропинкам вокруг храма, не слишком от него удаляясь. Он знал эти извилистые тропки так же хорошо, как любую другую часть Алайтока, их секреты были раскрыты ему Кенайнатом. Он больше не опасался того, что его окружало. Что более важно, он понимал, что, преодолев свои опасения перед этими местами, он закалил свою волю против будущих страхов и сомнений, когда ему придется столкнуться с неизвестным и непостижимым. Он достаточно разбирался в себе, чтобы понимать, какие изменения начались в нем под воздействием обучения у Кенайната и что в нем уже растет, слой за слоем, боевая маска, которая однажды появится из глубин его души.

Когда из храма раздался колокольный звон, призывая его вернуться, стало уже гораздо светлее.

Это был Бехарет. В доспехах, но без шлема, он нес свой цепной меч, легко придерживая его сбоку. Губы его были твердо сжаты, а в глазах горел огонек, он явно испытывал воодушевление по поводу поединка, который вот-вот начнется. Казалось, тело его расслаблено, но взгляд — внимателен и сосредоточен то на Кенайнате, то на Корландриле.

Когда Корландриль надевал доспехи, мантра Кенайната словно заполнила его жилы, и тревога куда-то исчезла. С каждым шагом он все больше утрачивал ощущение своей индивидуальности, которую замещал аспект Жалящего Скорпиона. Частью своего сознания он с холодной отстраненностью наблюдал за остальными, вспоминал о Семи Защитных Ударах и Четырех Восходящих Атаках. Он ничего не знал о Бехарете, видел лишь, как он тренируется вместе с остальными. Будет ли он придерживаться оборонительной или наступательной тактики? Предпочитает ли он какой-то конкретный стиль атаки? Корландриль осознал, что не знает даже, как долго Бехарет идет по Пути Воина. Он размышлял обо всем этом хладнокровно, не делая никаких заключений и не испытывая страха.

Он не определился также и в отношении своей стратегии. Определенно Бехарет более опытен. Не лучше ли Корландрилю сражаться осмотрительно, пока он не поймет, что представляет собой его противник? Или такой подход оставит всю инициативу оппоненту? Сможет ли он оказать достаточное сопротивление тем атакам, что предпримет Бехарет? Где-то в глубине души он подумал, а продлится ли вообще этот поединок дольше нескольких мгновений?

В ответ на последнюю мысль у него взыграло самолюбие. Он усердно тренировался, разучивая боевые стойки, приемы атаки и защиты. Сейчас пришло время показать, что он хорошо обучился. Он был полон решимости проявить себя с лучшей стороны.

По сигналу Кенайната участники поединка отправились за ним вниз по извилистому пандусу в залу, расположенную глубоко под пирамидой верхних этажей храма. Остальные следовали несколько поодаль, шагая в колонну по одному, одетые только в комбинезоны под доспехи.

Переходы, по которым они шли, отличались неровными, грубо обработанными поверхностями стен, пола и потолка, что показалось Корландрилю необычным. Художник, который все еще жил в его душе, счел это вычурным, ведь на Алайтоке абсолютно все искусственное. Тем не менее разумом воина Корландриль понял, что означает эта перемена. Это — традиция, воинский кодекс, история которого уходит во времена Грехопадения. Храм, посвященный учению основателя аспекта Жалящих Скорпионов, или, скорее, учению величайшего ученика основателя, после падения того во мрак.

Вместо рассеянного света, как в остальных помещениях храма, здесь использовались узкие мерцающие трубки. Это было несколько нарочито, но Корландриль понимал, в чем тут дело. Это — реконструкция того первого храма, который создал Архра после обучения у Азурмена. Смертельная Тень, как и все остальные храмы на Алайтоке и многих других мирах-кораблях, не воздавали должное месту рождения своих традиций, но старались воссоздать их. Сейчас здесь все было так, как тогда. Суть Жалящих Скорпионов не изменилась за тысячелетия, которые прошли со времени основания.

Лишь в самой глубине души Корландриля оставалось еще место для критического восприятия окружающего, но большая часть его души, которая принадлежала сейчас воину, погружалась в эту атмосферу, усиливая предвкушение предстоящего поединка.

Потолок намеренно был низким, чтобы они не подпрыгивали и не размахивали мечами слишком высоко над головой. На полу высечен круг немногим шире пространства, которое они занимали вдвоем, с руной храма в центре. Корландриль знал, что участникам не разрешается покидать круг. Это — состязание в боевом мастерстве в непосредственном соприкосновении с противником, соревнование в самообладании и точности, которые имеют важнейшее значение для Жалящих Скорпионов.

Никаких правил Корландрилю не объяснили, но он понимал, что реального контакта не будет, так же как и риска пролить кровь или нанести ущерб драгоценным доспехам. Он даже не вполне был уверен, что это — соревнование, на такую мысль его навели слова, произнесенные Кенайнатом:

— Это — не испытание и не место, чтобы самоутверждаться друг перед другом и передо мной, — нараспев проговорил экзарх и жестом пригласил обоих воинов в центр овального зала. Кивком предложив им начинать, он отступил в тень. Остальные Жалящие Скорпионы молча наблюдали, стоя возле стены.

Оба тут же вошли в круг, и Корландриль встал в оборонительную стойку Режущий Лист. Бехарет, тут же шагнув вперед и влево, взмахнул цепным мечом, и его стрекочущие лезвия оказались в пяди от виска Корландриля.

— Удар! — маленькое помещение приглушило слово, которое вырвалось одновременно у свидетелей поединка.

Скорость атаки Бехарета ошеломила Корландриля. Вернувшись в исходное положение, они смотрели в глаза друг другу. Во взгляде Бехарета сквозило напряжение, и Корландриль подумал, что и у него — тоже. Это — не боевая маска, если бы не так, последний удар снес бы ему верхушку головы, и Бехарет об этом даже не задумался бы.

Некоторое время они стояли неподвижно, ни один пока не хотел начинать первым. Корландриль быстро перешел в стойку Облако Перед Бурей и сделал высокий ложный выпад, а затем поворот и нижний выпад, направив цепной меч Бехарету в живот. Отбивая атаку, его противник ударил клинком плашмя по плоскости меча, и слегка оттолкнул Корландриля в сторону. Используя это минимальное расстояние, Бехарет снова шагнул вперед, нацелив острие жужжащего меча в горло оппоненту.

— Удар! — объявили наблюдатели.

Бехарет отступил, на его губах мелькнула улыбка.

Снова и снова повторялась та же схема: Корландриль парировал или пытался атаковать, но Бехарет, выполнив искусный маневр и несколько ударов, оказывался в смертоносной позиции.

Корландриль потряс головой, он быстро терял уверенность в себе. Одно дело — применять разученные наступательные и оборонительные комбинации против воображаемого противника, и совсем другое — против оппонента, который делает все, чтобы сбить его с толку и вывести из равновесия. Ему никогда не казалось, что он туго соображает, но сейчас его голова явно не поспевала за движениями Бехарета, и он неизменно запаздывал с ответом.

Когда они сделали паузу перед седьмым раундом схватки, Корландриль, внезапно уловив какое-то движение — возможно, легчайший шорох шагов или звук дыхания, мгновенно развернулся, и рука с мечом вылетела вперед, замерев перед вытянутой рукой Кенайната. Явно довольный, экзарх перевел взгляд с жужжащих зубьев цепного меча в глаза Корландриля.

— Не думай, действуй, не размышляя и не чувствуя, никаких колебаний.

Ученик понял преподанный урок, но, повернувшись лицом к Бехарету, он еще не вполне осознавал, как это применить.

Меч Бехарета взлетел к бедру Корландриля, но клинок новичка рванулся вниз и остановил его. Отвлекшись, он среагировал лучше, чем когда был сосредоточен. Дело тут не в процессе, а в инстинкте. Реакция его тела, ответное действие на уровне подсознания оказались лучше, чем результат сознательных размышлений.

Корландриль, сосредоточившись на своем дыхании, расслабился, а Бехарет предпринял сложную атаку. Меч новичка перехватывал каждый его удар с глухим звоном. Корландриль словно видел, не глядя, слышал, не вслушиваясь. Как никогда прежде, он ощущал себя одним целым со своими доспехами, цепной меч — естественным продолжением руки, а не посторонним предметом, стиснутым в кулаке.

Отразив еще три атаки, Корландриль перешел в наступление, плавно двинув ногу вперед, он сделал выпад в сторону талии Бехарета. Тот отбил меч Корландриля вниз и взмахнул рукой, но Корландриль уже ответил, наклонившись влево, тогда как его клинок взлетел к плечу оппонента. И вновь мечи, на короткий миг скрестившись, содрогнулись, и продолжали мелькать в воздухе в поиске слабого места противника. Корландрилю теперь казалось, будто он стоит вместе с остальными и просто наблюдает за поединком на расстоянии, пораженный быстротой и мастерством своего тела.

— Удар! — резкое слово прервало поток сознания Корландриля. На мгновение он ощутил триумф, поскольку оно прозвучало, когда он проводил удар в горло противника. Но Бехарет, прищурившись, улыбался. Опустив глаза, Корландриль обнаружил, что цепной меч оппонента застыл у внутренней стороны его бедра — этот удар пробил бы ему артерию и глубоко вспорол внутренности.

Шагнув между ними, Кенайнат поднял руку, останавливая поединок. Он одобрительно кивнул Бехарету, который слегка поклонился и отошел к остальным. Экзарх повернулся к Корландрилю, вопросительно приподняв бровь и склонив вбок голову.

— Урок усвоен, но ты все еще новичок, и должен упражняться больше.

— Да, — ответил Корландриль. Чуть поразмыслив, он осознал, что ему не стыдно оттого, что потерпел поражение, он высоко поднял голову и развернул плечи. Выражение лица Кенайната навело его на мысль о том, что от него ожидается. — Клешней я овладею. А сейчас я готов познать, что есть ядовитый укус.

Экзарх кивнул в знак согласия.

Корландриль нашел, что сюрикеновый пистолет — ядовитый укус Жалящего Скорпиона — более прост в использовании, чем цепной меч. Как и клинок, он реагировал на его мысли, стреляя залпом мономолекулярных дисков, которые легко кромсали плоть. Хотя его можно использовать на некотором расстоянии, сюрикеновый пистолет в руках Жалящего Скорпиона — главным образом оружие ближнего боя, дополняющее цепной меч. Широкие движения, которые Корландриль делал левой рукой во время выполнения ритуальных упражнений, теперь обрели вид коротких очередей из пистолета, чтобы отвлечь или вывести из строя врага, пока цепной меч не завершит схватку смертельным ударом.

Драться на поединке с заряженным пистолетом невозможно, не рискуя причинить серьезный урон, поэтому Корландриль продолжал биться против остальных только с цепным мечом. Его навыки улучшались с каждым разом, так что он наносил успешные удары почти так же часто, как и его оппоненты. Несмотря на это, он не слышал ни единой похвалы от Кенайната, а из остальных жителей храма только Элиссанадрин всегда восторгалась его растущим мастерством.

Семьдесят восемь циклов спустя Корландриль, взволнованный и возбужденный, снова пришел с Кенайнатом в зал с доспехами, чтобы приступить к завершающей стадии обучения — познать Жало Скорпиона. Он надел доспехи, как делал это уже десятки раз, но в этот день из уст экзарха прозвучала последняя строка мантры:

— Смотри не глазами, но выпусти гнев, пусть дар Кхаина ведет тебя.

Корландриль поднял шлем над головой и решительно опустил его, полностью, с головы до ног, заключив себя в доспехи. Раздалось шипение воздуха, и доспехи герметизировались. Он почувствовал жуткий приступ клаустрофобии — шлем показался ему ловушкой. В нем было темно и душно, и он попытался снять его, испугавшись, что задохнется.

— Будь спокоен, воин, не позволяй своим страхам одержать верх, напряги силу воли.

Голос Кенайната проникал в сознание Корландриля, успокаивающий, терпеливый.

Сделав над собой усилие, Корландриль перестал учащенно дышать и сделал глубокий вдох, опасаясь, что он будет последним.

— Смотри не глазами, но выпусти гнев, пусть дар Кхаина ведет тебя, — снова повторил экзарх.

И тут Жалящий Скорпион, сделав над собой усилие, обратил свой страх — защиту — в гнев — нападение. Ему захотелось превозмочь ужас, который охватывал его изнутри, уничтожить коварную змею, которая извивалась в нем, угрожая остановить сердце.

Почти сразу возник свет, ослепляющий своей яркостью. Корландриль почувствовал, как усики систем доспехов проникают в его мозг, пробуя установить связь. Подавив порыв к сопротивлению, он поддался этому мягкому, но настойчивому зондированию. При этом он испытывал весьма неприятные ощущения, когда аспектный шлем перебирал его мысли и воспоминания в поисках точки опоры. В сознании Корландриля мелькали события прошлого — такими короткими вспышками, что он не успевал их узнать, но все вместе они будоражили давно отмершие чувства.

Мучительное воспоминание об отказе Тирианны нахлынуло на Корландриля. Оно исторгло из его глотки утробный крик, наполненный страданием, и этот вопль вызвал поток брызжущего огня из встроенного в шлем оружия — комплекта мандибластеров, которыми славились Жалящие Скорпионы и за которые их особенно боялись.

Проводящие иглы, вдоль которых потрескивала энергия плазмы, залпом вылетели из укрепленного на шлеме оружия и обдали залу с доспехами яростной вспышкой. Гнев циркулировал между Корландрилем и его доспехом, заставляя раскачиваться, подняв руки к шлему, чтобы сорвать его с головы. Не подчиняясь, доспех изнурял его своими мрачными объятиями.

Тьма затопила Корландриля, и он с грохотом рухнул на пол бесформенной грудой.

Воспоминания, действительность, надежда и страх калейдоскопическим хаосом вертелись в голове Корландриля. Даже его первые грезы были не столь ужасны. Ему казалось, что он — пылинка, подхваченная ураганом, крошечная световая точка в топке звезды. Один образ полыхал в его душе, огненно-белый в своей яркости, неотвратимый в своих размерах. Руна Жалящего Скорпиона обжигала его мозг.

| Заблудившийся | Одинокий | Беспутный | Покинутый |

Смех — Корландриль смутно признал, что он принадлежит Арадриану, — из веселого превратился в язвительный. Глаза Тирианны — необычно золотистые — смотрели на него с жалостью и презрением. Глумливые слова Кенайната, его пренебрежение. Корландриль — словно ребенок, неуверенный в себе, вновь беззащитный перед непреодолимыми ощущениями вселенной. Спрятаться некуда. В тенях — свои опасности.

| Тьма | Ярость | Ненависть | Смерть |

Потребность разрушать — истребить все и вся — овладела Корландрилем. Он разорвет горло смеющемуся Арадриану. Он вырвет глаза интриганке-Тирианне. Он отсечет голову Кенайнату и оставит ее себе как трофей. Он уничтожит тех, кто причинил ему зло, опорочил репутацию и с пренебрежением отнесся к его ухаживаниям.

| Свет | Надежда | Дружба | Любовь |

Словно приливная волна смыла сомнение, страх и гнев Корландриля. Он услышал радость в смехе Арадриана. Он увидел любовь в глазах Тирианны. Он почувствовал уважение в словах Кенайната.

Его рука прикоснулась к камню души на груди, и его прохлада проникла во все уголки души, в каждый орган и каждую косточку.

| Спокойствие | Тишина | Порядок | Гармония |

Корландриль проснулся на своей койке в спальне без доспехов. Он был один. Ему не удалось ничего припомнить, за исключением ошеломляющего чувства удовлетворенности. Царивший в спальне сумрак дарил успокаивающие объятия, ничто не смущало и не отвлекало его.

Корландриль закрыл глаза и уснул. Он не видел снов.

Ему понадобилось еще шесть попыток, чтобы окончательно овладеть Жалом Скорпиона. Постепенно он научился взаимодействию с психическими контактами доспеха без катастрофической ответной реакции, как при первой попытке. Когда он, в конце концов, появился перед остальными Жалящими Скорпионами, полностью оснащенный и вооруженный, он был спокоен и полностью владел собой.

Первым его поздравил Бехарет, он отвесил Корландрилю искренний и глубокий поклон. Следующей подошла Элиссанадрин.

— Ты стал тем, кем тебе нужно было стать, — грустно сказала она, ее мелодичный голос слегка искажался передатчиком доспехов. — Тебе удалось отделить душу от боевой маски.

— И это для нас — хорошая новость, — заявил Архулеш, присоединяясь к ним.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Корландриль.

— Ты сможешь присоединиться к нам вне стен храма, — ответил Архулеш. — Стаканам Полумесяца Зарождающихся Столетий больше нечего тебя опасаться.

Смутившись, Корландриль припомнил происшествие, которое подтолкнуло его к Храму Смертельной Тени.

— Разумеется, — продолжал Архулеш, — если тебе захочется что-нибудь разбить, сначала допей свой напиток.

Тут до Корландриля дошел смысл первой фразы Архулеша.

— Я смогу выйти из храма? — спросил он. Сначала это его встревожило. А что, если они ошибаются? Что, если он еще не в состоянии сдерживать свой гнев? Затем Корландрилю стало неловко. При всем том, что он открыл в себе как воин, ему все еще было стыдно за то путешествие, которое привело его к дверям храма. Что, если он встретит Тирианну?

— Мы будем рядом, — сказал Мин, и ободряющим жестом положил ладонь на руку Корландриля. — И если я правильно догадался о твоих сомнениях, тебе следует помнить, что Тирианна была некогда Зловещим Мстителем. На самом деле не ты ли судил о воинах более жестко?

Корландриль вынужден был согласиться, что несколько раз признавался в этом перед остальными. Теперь его взгляды претерпели значительные изменения, но он все же несколько волновался.

— Я бы хотел еще немного потренироваться, прежде чем рискну выйти отсюда, — заявил он.

— Вздор! — заявил Мин. — Ты слишком хорошо овладел искусством скрытности. Пришла пора вернуться на свет и вновь насладиться Алайтоком.

— Если ты погрузишься здесь в размышления, подобно Кенайнату, это тебе не поможет, — добавил Архулеш. — Что тебе действительно нужно, это общение с другими.

— И графин или даже два летней лозы, — добавила Элиссанадрин. Это предложение разбудило в Корландриле желание немного побаловать себя, погрузившись в разговоры за бокалом вина.

— Ты права, настало время празднества, а не скорби, — провозгласил Корландриль, расплывшись в улыбке под шлемом. — Кхаин может держать здесь Кенайната, но я следую учениям Курноуса. Меня ждут вино и песня, и, быть может, навещу нескольких старых друзей.

Остальные примолкли, и Корландриль ощутил за спиной чье-то присутствие, легкий холодок, будто шею обдало порывом ветра. Он повернулся и увидел, что на него смотрит Кенайнат.

— Мне жаль, я не…

— Никаких извинений. Я бы не захотел, чтобы ты оставался, у тебя еще есть свобода. Будь счастлив теперь, наслаждайся жизнью, пока можешь, ты заслужил это право.

Сделав несколько шагов, Кенайнат остановился и посмотрел через плечо на Корландриля.

— Не забывай ни меня, ни Смертельную Тень, которые дали тебе эту способность. Ты заключил договор с Кроваворуким богом, и он — часть тебя. Живи с удовольствием и усердно тренируйся, следи за призывом к битве и возвращайся ко мне.

Корландриль низко поклонился, присмиренный словами экзарха.

— Я вернусь завтра, и мы продолжим. Я не могу отринуть дар Кхаина, и надеюсь, что ты поведешь меня.

Кивнув в ответ, экзарх удалился, и его поглотила темнота храма.

СТРАХ

Перед Войной в Небесах Эльданеш, брат меченосца и друг ястребов, повстречал кошмарное полчище автохтинийцев и испугался. Врагов — не сосчитать, а эльдаров мало. Не за себя опасался Эльданеш, но за жизни своих воинов. Когда Эльданеш готовился к грядущей битве, раздался грохот, и в воздухе появилось огненное облако. Сам Кхаин, железнокожий и огненно-кровный, прибыл с копьем и щитом и встал рядом со смертным князем. Хотя Кхаин ненавидел Эльданеша, и Эльданеш не любил Кхаина, Кроваворукий защитит эльдаров от их врагов. И так случилось, что присутствие бога войны сдержало страх Эльданеша, и эльдары одержали победу над автохтинийцами.

Корландриль разгладил изящное закругление из замазки цвета слоновой кости, придавая форму бедру статуэтки, которая обретала очертания в его руках. Прежнее его я, сущность художника, которая сохранилась в Корландриле-воине, понимала, что это еще неотделанное украшение, но пальцы Жалящего Скорпиона все еще сохраняли ловкость и мастерство, присущие его прежнему Пути. Это была скульптура Иши, так же, как и четыре других, которые он добавил к своей коллекции с тех пор, как впервые покинул храм. Это помогало ему сосредоточиться на том мгновении, когда его отношения с Тирианной были безупречны. Корландриль также примирился с отчуждением, которое возникло между ним и Арадрианом, и осознал, что торжественное открытие его скульптуры не было началом их разногласий.

Не признавать того, что его друг изменился с тех пор, как отправился в межзвездное путешествие, было ребячеством. Практичным взглядом воина, скорее, чем идеалистическим взглядом художника, Корландриль видел, что он также сильно изменился за время отсутствия Арадриана. Вспоминая, каким он был тщеславным скульптором, Корландриль удивлялся сейчас, почему он так крепко держался за это прошлое.

Зазвонил дверной колокол, и Корландриль, встав, жестом дал команду двери открыться. Не посмотрев, кто пришел к нему, он пересек квартиру и вошел в умывальную, чтобы удалить с рук частицы замазки. Возможно, это Мин или Элиссанадрин, оба они навещали его регулярно.

— Все опять меняется. — Голос посетителя не принадлежал ни Элиссанадрин, ни Мину, хотя был странно знакомым. Корландриль повернулся, чтобы поприветствовать прибывшего.

Это был Арадриан.

Он одет в обтягивающий сине-зеленый костюм невнятных очертаний. На нем ремень и пояс с множеством мешочков и карманов, а на бедре висит длинный нож. Одеяние странника.

— Все опять меняется, — согласился Корландриль. Он вспомнил о своих манерах и жестом пригласил Арадриана садиться. Странник отказался, слегка качнув головой.

— Я пришел из уважения к дружбе, которая была некогда между нами, — произнес Арадриан. — Подумал, что было бы неправильно не повидать тебя, вернувшись на Алайток.

— Я рад, что ты пришел, — сказал Корландриль. — Я должен перед тобой извиниться за свое поведение в последнюю нашу встречу.

— Никогда мы не причиняли друг другу зла умышленно, и оба мы испытываем друг к другу только уважение.

— Надеюсь, твои путешествия оказались плодотворными?

Арадриан, улыбнувшись, кивнул.

— Не смогу описать того, что я повидал, того духа приключений, который наполнил мои жилы. Передо мной предстала галактика, и я испытал лишь малую толику тех наслаждений и мрака, которые она может предложить.

— Я тоже был в путешествии, — сказал Корландриль, очищая руки.

— Слышал об этом, — заметил Арадриан. Посмотрев на него, Корландриль вопросительно поднял брови. Арадриан явно колебался, когда негромко продолжил: — Тирианна. Я встретился с ней сначала. Она сказала мне, что ты теперь — аспектный воин.

— Жалящий Скорпион Храма Смертельной Тени, — сказал Корландриль. Он нежно ополоснул руки и сушил их под струей теплого воздуха над раковиной. — Я не злюсь, что ты сначала встретился с Тирианной. Мое расставание с ней — событие прошлого, и я с ним полностью примирился.

Арадриан обвел взглядом квартиру, обратив внимание на статуи Иши, выставленные вокруг. Он снова улыбнулся и бросил на Корландриля взгляд, полный сомнений.

— Ну, может быть, не полностью, — признал со смешком воин. — Но я в самом деле не испытываю к тебе никакой неприязни в отношении твоей роли — ведь это было непреднамеренно, в моих теперешних обстоятельствах.

— Ты видел ее в последнее время?

Корландриль покачал головой.

— Это бесполезно. Если я увижу ее случайно, это будет нормально, но не по мне сейчас искать с ней встречи. Мы с ней идем к разным целям, и у каждого из нас — свое путешествие.

— Кто-то еще? — предположил Арадриан.

Корландриль собирался было отрицать это, но заколебался, его мысли незваными обратились к Элиссанадрин. Он был поражен, и это, должно быть, отразилось на его лице.

— Ага! — рассмеялся Арадриан.

— Да это — не так, — поспешно заявил Корландриль. — Она — мой товарищ, воин из этого храма, для нас было бы совершенно неуместным вступать в какие-то более глубокие отношения.

Лицо Арадриана выразило его несогласие с этим мнением лучше, чем любые слова, но он промолчал. Они оба стояли в тишине, вполне комфортной, почти приятной, пока на лице Арадриана не появилось более серьезное выражение. — Я также пришел, чтобы заранее предупредить, что тебя скоро призовут в твой храм.

— Как ты можешь об этом знать? — спросил Корландриль, нахмурившись. — Ты говорил с Кенайнатом?

— Я бы не ступил в аспектный храм! А твой экзарх не решается выходить наружу. Нет, я знаю об этом из первых рук. Я только что вернулся с Эйленилиеш. Это — мир экзодитов, «ушедших», недалеко отсюда. На Эйленилиеш пришли орки, и жители планеты взывают к Алайтоку о помощи. Я вернулся как их посланец. Прямо сейчас автархи и ясновидцы обсуждают наилучший образ действий. У меня нет сомнений, что они призовут к войне.

— И я буду готов ответить на этот призыв, — заявил Корландриль.

— Мне и самому нужно подготовиться, — отметил Арадриан, делая шаг к двери. — Другие странники собираются здесь поделиться своими знаниями о враге. Я должен присоединиться к ним.

Корландриль кивнул в знак понимания. Гость уже подошел к двери, прежде чем хозяин вновь заговорил.

— Я рад, что ты жив и у тебя все в порядке, мой друг.

— Так же — и я за тебя, Корландриль. Не знаю, увижу ли тебя на Эйленилиеш или до того, как мы покинем Алайток. Если нет, то желаю тебе удачи и процветания до следующей нашей встречи.

— Удачи и процветания, — эхом отозвался Корландриль.

Он смотрел, как ушел странник, и за ним закрылась дверь. Отправиться ли прямиком в храм или подождать команды Кенайната, думал он. В конце концов, он остановился на последнем варианте, отнюдь не торопясь надеть свою боевую маску.

Корландриль продолжал ваять в наступивших сумерках, а от Кенайната по-прежнему ничего не приходило. Он занимался окончательной отделкой сандалий миниатюрной богини, когда пришлось сделать паузу. Что-то изменилось. Он не мог понять, что его отвлекло — ощущение в подсознании было мимолетным.

Он выбросил это из головы и вернулся к работе, но через несколько секунд его встревожило более сильное ощущение: происходит что-то нехорошее. Это чувство возникло где-то у основания позвоночника и в животе. Сердце застучало быстрее, дыхание учащалось. Взволнованный, Корландриль откинулся в кресле с высокой спинкой и сосредоточился в поисках источника своего недомогания.

Он ощущал что-то вроде легчайших вибраций, причем, скорее, в душе, нежели в теле. Что-то пробуждало его нервные окончания, стимулируя те уголки его разума, в которые он не заглядывал, находясь вне храма.

На какую-то долю мгновения ему показалось, что он ощущает запах горелого и крови, его словно обдало волной жара, после чего стало покалывать во всем теле. В недоумении он окинул взглядом комнату, но ничего необычного не заметил. Жар исходил из него самого.

В сознании Корландриля неожиданно промелькнул образ его воображаемого противника, который будто замкнул некую цепь, и в его теле и разуме началась цепная реакция. Он ощутил прилив энергии, в глазах защипало — его нервы стремились соединиться с чем-то, здесь отсутствующим.

Он осознал, что ищет свои доспехи. Как только он подумал о храме, где-то в подсознании отдался эхом наводящий ужас рев, который вытеснил из его разума все остальное. Корландриль чуть не лишился чувств от внезапного приступа ярости и ненависти, которые выплеснул этот дикий рев. Он сразу понял, что происходит и что ему нужно немедленно отправиться в Храм Смертельной Тени.

На Алайток пришла война. Пробуждался аватар Каэла Менша Кхаина.

У двери Корландриля лежала коробочка, простой белый кубик размером с его ладонь, без обертки или послания. Он опустился на колено, чтобы поднять его, и, протянув пальцы, ощутил исходящее от него тепло. Пораженный, он слегка отпрянул. Это от Тирианны, хотя к удивительному ощущению ее присутствия, которое сохранилось вокруг подарка, примешивалось что-то еще.

Он поднял его и открыл крышку.

Внутри оказалась руна из серебристо-серого камня желания. Корландриль узнал ее сразу — это символ Зловещих Мстителей. Представление о воинской дисциплине этого аспекта — вот что примешивалось к нежным мыслям Тирианны. Сжав руну в ладони, Корландриль сосредоточился, чтобы уловить мысли, которыми была пропитана руна.

Он ощутил преходящую печаль и тоску, сожаление об их расставании, гордость за то, чем он занимается. Сильнее всего проявлялось чувство понимания. Корландриль угадал суть послания. Тирианна и сама некогда услыхала зов Кхаина, и теперь она поддерживает Корландриля на пути, которым он идет. Поглаживая пальцем руну, Корландриль понял, что она взяла ее на память со своих доспехов, а теперь передала ему как символ ее дружбы — символ, который он может понять как воин.

Сжав подарок в руке, он улыбнулся.

Впервые Корландриль надевал доспехи, готовясь к настоящему сражению. Перед ним стоял Кенайнат с неглубокой чашей и кинжалом в правой руке.

— Мы отдаем нашу кровь, в то время как зов Кхаина грохочет вокруг, призывая нас на войну.

Экзарх сделал кинжалом надрез в правой ладони Корландриля, кровь воина закапала в чашу и смешалась с кровью остальных Жалящих Скорпионов.

Затем Кенайнат обошел отряд, поочередно рисуя руну Жалящего Скорпиона на лбах воинов. Корландриль был последним, с некоторым волнением он наблюдал за тем, как глаза его товарищей стекленеют, мускулы начинают подергиваться, зубы обнажаются в кривой усмешке, и раздается рычание.

Затем он ощутил эту кровь на своей коже. Ему показалось, будто экзарх выжег в его плоти огненное клеймо, в мозгу ярко вспыхнула боль. Эта боль превратилась в гнев, который закипел в глубине его души. Гнев повлек за собой затаенные разочарования и унижения, о которых Корландриль старался забыть, пробуждая эти преданные забвению чувства.

Корландриль содрогался, а его боевая маска вырывалась из глубин его души. Кровь грохотала в ушах, порез в ладони резко саднил. В воздухе потрескивала энергия жизни, по коже словно мурашки ползали. Это походило на какое-то отталкивающее появление на свет: воинский дух Корландриля прорывался сквозь воздвигнутые им барьеры, страждущий и бурлящий возбуждением.

Голос Кенайната пробился сквозь обуревающие Корландриля чувства.

— Мир нарушен, согласие уступает место раздору, остается только война.

Корландриль начал ритуал надевания доспехов, выполняя этап за этапом не задумываясь. Словно он шел к полыхающему костру и собирался пройти сквозь огонь. Успокоившись усилием воли, он сосредоточился на мантре экзарха.

— А теперь мы облачаемся в одеяние кровавого Кхаина-воина.

Корландриль не мог сдержать своего возбуждения. Наступила минута, которой он страшился и которой страстно желал со времени завершения обучения. На какое-то мгновение он устыдился своей кровожадности, но чувство раскаяния вскоре исчезло, пока он продолжал надевать доспехи.

— В железную кожу Кхаина мы облекаемся для битвы, пока внутри полыхает огонь.

Как никогда раньше, Корландриль ощущал доспехи частью себя. Он не просто влезал в свою броню, он становился собой. Он не столько надевал на себя фрагменты доспехов, сколько отбрасывал притязания на цивилизованность, которыми обычно прикрывал свой гнев.

— Дух Кхаина, в котором мы черпаем свою решимость, крепнет внутри нас.

От руны на его лбу повеяло теперь ледяной стужей. Стылая волна покатилась по всему телу и чуть не сковала сердце. Своими леденящими пальцами она отмела его угрызения совести и жалость, подавила сострадание и чувство вины.

— Война надвигается на нас, и мы должны нести ее тяжкое бремя на своих плечах.

Конечно же, железная кожа Кхаина! Корландриль почувствовал себя сильным, сильнее, чем когда-либо прежде. Он поиграл мускулами рук, грудными мышцами, доспехи сжимались вокруг него бодрящими жесткими объятиями.

— Мы стоим перед Кхаином, уверенные в своем призвании, свободные от сомнений и страха.

Сердце Корландриля отбивало барабанную дробь — бесконечную, воинственную, ведущую вперед. Сжав кулаки, он почувствовал силу в своих руках. Это здорово — быть таким могучим, наполненным жизнью.

— Мы не убегаем от смерти, мы идем в тени Кхаина, гордые и бесстрашные.

Доспехи, продолжая подгонку, скрипели. По мере того, как они срастались, Корландриль чувствовал, как доспехи соединяются с ним, наполняя его душу своей. Услышав, как кто-то часто и тяжело дышит, он с трудом догадался, что это его дыхание. Закрыв глаза, он увидел, как огненноглазый призрак его гнева кружится вокруг него и окутывает так же уверенно и надежно, как бронированные доспехи.

— Мы наносим удар из мрака, быстро, как скорпион, смертоносным прикосновением.

Корландриль ощутил пустоту в руках и страстно возжелал почувствовать в своих пальцах меч и пистолет. В предвкушении он сжимал и разжимал руки в перчатках.

— Смотри не глазами, но выпусти гнев, пусть дар Кхаина ведет тебя.

Темнота шлема окутала Корландриля, и он застыл в пространстве и времени. Вселенная замерла, задержав дыхание. Он стоял во мраке, смакуя его, с пренебрежением вспоминая страх, который испытал, впервые появившись в этом месте. Оно сделало его цельным.

Что-то возникло в его правой руке, и он нежно сжал это. Острые лезвия, застрекотав, ожили на мгновенье и тут же застыли. С легким щелчком что-то присоединилось к передающему шнуру на его левой руке, и она сжала рукоятку пистолета. С нее свисала руна Тирианны, его собственное маленькое украшение.

Затем его путеводный камень скользнул на свое место на его груди, охраняя его дух от проклятия. Это — его последняя броня, его истинная защита против того, чем он становился, существа, которым он хотел стать.

Тьма была и внутри него, и снаружи, огненные глаза пристально смотрели прямо из его головы. Он с самого начала знал эту призрачную фигуру, против которой сражался, но только сейчас по-настоящему разглядел ее. Он бился с самим собой. Он напрягал все силы в борьбе с порывами и желаниями, которые еще оставались в его душе. Он так отчаянно старался подавить свой гнев, но боролся он по неведению.

Тьмы не стало — за исключением того, что глаза Корландриля были еще закрыты. Он открыл их и взглянул на мир свежим взглядом сквозь ярко-красные линзы своего шлема.

Пригнувшись, он сделал шаг вперед и непринужденно принял боевую стойку. Он больше не был существом из плоти и крови, смертным, полным фальши и грубых страстей. Он — воин, часть Кроваворукого бога, аспект Каэла Менша Кхаина.

Корландриля больше не было.

На его месте стоял Жалящий Скорпион Храма Смертельной Тени.

Главная галерея боевого корабля представляла собой огромный зал со сводами из реброобразных конструкций, которые разделялись на высокие, узкие дверные проемы, ведущие в боковые помещения. Вспышки энергии плясали вдоль сердцевины из призрачной кости, которая сливалась со скрытыми психоцепями за переливающимися сине-зелеными стенами. Сводчатые помещения корабля звенели от топота ботинок, лязга клинков, рассекающих воздух, и время от времени взрыва или вспышки лазерного огня в ходе проверки оружия. Воины из десятков аспектных храмов Алайтока упражнялись в своих ритуалах в отдельных залах, которые ответвлялись от главного магистрального прохода, звучащие под высокими потолками мантры экзархов сплетались в полифоническую симфонию войны.

Корландриль стоял в шеренге с остальными воинами Смертельной Тени и слышал только голос Кенайната и стук своего сердца.

Аватар — на борту. Кроваворукий бог расхаживал среди них. Корландриль ощущал его присутствие всеми чувствами, его сердце колотилось быстрее, каждое движение наполнялось особой энергией. Его разум сосредоточился на одной-единственной цели: уничтожить орков, разграблявших Эйленилиеш.

Мысли о сражении наполняли его предвкушением. Несмотря на то, что воинские ритуалы давали ему возможность вывести гнев за рамки повседневной жизни, именно во время войны он сможет избавиться от него. Предстоящее кровопролитие, внутреннее противоречие жизни и смерти, волновало Корландриля. Это обещало даже большее упоение и удовлетворение, чем завершение скульптуры или кульминация грез, хотя его воспоминания об этих предыдущих победах были весьма смутными.

По завершении тренировки Кенайнат отпустил их. Корландриль колебался, не зная, чем заняться дальше. К нему подошла Элиссанадрин, снимая шлем. Корландрилю, который видел все в темно-красном свете сквозь линзы шлема, сразу бросилась в глаза руна из засохшей крови на ее лбу и бесстрастный взгляд, в котором он узнал теперь боевую маску.

Нерешительно и смущенно Корландриль снял свой шлем, опасаясь, что это каким-то образом лишит его боевой маски. Однако, оказавшись без шлема, он не почувствовал никакой разницы. Руна на коже закрепляла его психическое состояние, служила чем-то вроде якоря его гневу.

Он последовал за остальными, когда они покинули залу, в которой тренировались, и направились друг за другом по центральному проходу корабля к корме. Время от времени по полупрозрачным стенам проносилась световая вспышка, яркое пятно среди бледно-оранжевого и желтого мерцания. На корабле не было Бесконечного Круговорота, хотя его основа из призрачной кости нежно пульсировала психической энергией, воздействуя на чувства Корландриля. Его переполняло пронзительное ощущение присутствия аватара, пропитанное железом и кровью.

Вместе с Жалящими Скорпионами к корме корабля двигались и другие отряды воинов — пешком и на антигравитационных платформах: Темные Жнецы в тяжелых черных доспехах и шлемах с флюгерами, Воющие Баньши в шлемах с гривами, которые развевались от психической энергии, много Зловещих Мстителей в синих доспехах, экзархи которых выделялись яркими желтыми и белыми знаменами на ранцах. Были там и многие другие аспектные воины, каждый из которых представлял определенную сторону характера бога войны, и специализировался на конкретном виде боевых действий. Собравшись все вместе, они являли собой гармонию сил разрушения.

— Мы доберемся до Эйленилиеш только через восемь суток, — сообщил Мин, прервав свой вдохновенный бег, чтобы Элиссанадрин и Корландриль поравнялись с ним.

Еще так долго ждать, пока начнется, наконец, кровопролитие, подумал Корландриль, понимая вместе с тем, что это путешествие — не из самых долгих, скорее — наоборот. Но бездеятельность его будоражила, он представить себе не мог, чем занять столько времени.

— Вижу твой голод, — заметил Мин, обнажая в усмешке зубы. — Это будет уже скоро, не волнуйся.

— А сколько раз вы сражались? — спросил Корландриль.

— Это — моя тринадцатая экспедиция, — ответила Элиссанадрин.

— Двадцатая, — сказал Мин.

Корландриль обернулся к Архулешу, который шел за ними, замыкал колонну Бехарет, отстав от него на несколько шагов.

— Вторая, — произнес Архулеш. — Считая эту.

Корландриль рассмеялся и тут же умолк, пораженный тем, что не утратил чувства юмора.

— А впечатление было, что ты более опытен, — заметил он. — Я и не представлял себе, что ты — еще младенец с оружием.

— Да это про тебя, новичка, можно сказать: молодо-зелено, — парировал Архулеш. — Неистово страждешь отведать запретного наслаждения и в то же время мнешься, как только вступающая в пору цветения дева с Иибрезиля. Будь уверен, никто не ожидает, что у тебя все получится, как надо, с первого раза.

— Мой первый опыт чувственных наслаждений был весьма успешен и вызвал благодарность со стороны партнера, — сообщил Корландриль. — Я не боюсь, что моя боевая невинность меня удержит.

— По правде говоря, я уверен, что ты в равной степени упражнялся в обоих случаях, — рассмеялся Архулеш.

Они прошли вперед еще немного, воины других отрядов вокруг них говорили без умолку.

— Я голоден, — заявил Корландриль, ощутив, как его гложет пустота внутри. Он сравнил себя с двигателем, который выработал большую часть топлива.

— Мы все голодны, — сказал Мин. — Странная штука, но через сутки твой желудок будто в узел затянет, и ты не захочешь ни крошки. Ешь сейчас, сколько сможешь, пока ты еще можешь. Твое тело расходует энергию гораздо быстрее, когда на тебе боевая маска, важно поддерживать энергетический уровень.

Корландриль кивнул в знак того, что понимает.

Их путь пролегал мимо обширных ангаров, где в полумраке неясно вырисовывались темные силуэты разведывательных кораблей. Некоторые ангары пустовали — пилоты-странники как раз сейчас сопровождали боевой корабль в извилистом полуреальном лабиринте путеводной паутины. Не были задействованы также ангары, в которых обычно перевозились танки и другая боевая техника. В этой экспедиции такой поддержки не будет — планировался быстрый удар с целью уничтожить угрозу, исходившую от орков, в самом зародыше. Призвали только аспектных воинов, поскольку ясновидцы сочли положение не столь серьезным, чтобы мобилизовать стражников — гражданское ополчение.

Мин привел их в столовую, где за длинными столами сидели сотни аспектных воинов, тогда как другие проворно сновали вокруг округлых стоек, накладывая себе еду. Сверкающая наверху психосиловая башня показывала путеводную паутину вокруг. Изогнутая труба энергии укрывала корабль со всех сторон прочными стенами, окрашенными в пульсирующие цвета, сквозь которые сверкало залитое звездами небо. Сооруженная из вещества варп-пространства, путеводная паутина проходила между нематериальным и материальным мирами и сквозь них, являясь одновременно частью обоих, и вместе с тем не принадлежа ни тому, ни другому.

Время от времени они проходили трассу ответвления, паутина раздваивалась сквозь висячие ворота из золота и призрачной кости с нанесенными на них рунами, которые направляли в нужное русло и придавали форму психической энергии варп-пространства. Встречались и маленькие туннели, которые срезали большие петли главных каналов, иногда они видели огромные кольца сырой призрачной кости, обернутые местами вокруг хрупкого туннеля — свидетельства текущих ремонтов, иногда психосиловые стены прогибались и выгибались, пульсируя светом, когда путь некоего жуткого существа из варп-пространства пересекался с паутиной, и его отбрасывали назад психические обереги.

Других кораблей видно не было, путь на Эйленилиеш был расчищен странниками, чтобы обеспечить прохождение крупного боевого судна.

Мысли о демонах и прочих существах, которые слонялись совсем рядом, вызывали у Корландриля тревогу. Путеводная паутина значительно безопаснее, чем открытое пространство варпа, но стоило ему представить, каких нематериальных тварей удерживают полупрозрачные стены энергии, как он лишался присутствия духа. Отвернувшись, он посмотрел на аспектных воинов, которые расположились в округлом зале отрядами.

— Почему в Смертельной Тени так мало воинов по сравнению с остальными храмами?

— Кенайнат берет только по одному ученику зараз, — объяснила Элиссанадрин. — Тебе повезло, что у него не оказалось последователя, когда ты… оказался в затруднительном положении. В противном случае я бы не смогла привести тебя к нему.

Корландриль заметил также, что воины большинства других храмов были со своими экзархами. Кенайнат, насколько он знал, остался в зале, выделенном для Храма Смертельной Тени. Он увидел другую группу Жалящих Скорпионов, более двадцати воинов. Их экзарх сидел во главе стола. За спиной у него висел наискосок длинный двусторонний цепной меч на ремне.

— Выпадение Смертельного Дождя, — сказал Архулеш. — Это их экзарх, Аранарха. Мы должны засвидетельствовать свое почтение.

Когда они подошли, экзарх поднял на них взгляд темно-синих глаз, у него были гладкие черты лица, как у скульптур Корландриля. Его волосы были по-варварски коротко подстрижены, и лишь спереди на лицо падали две длинные косы.

— Дети Кенайната, милости просим, и новый воин с вами! — произнес экзарх с кривой усмешкой. Поднявшись, он отвесил Корландрилю небрежный поклон.

— Это для меня честь, — сказал Корландриль, кланяясь в ответ. — Я — Корландриль.

— А теперь — Смертельная Тень, которая прячется в своем храме, полном мрачного шепота Кенайната. Почему ты не пришел ко мне, моя дверь была открыта, и я не такой грозный.

— Я — начал, было, Корландриль, но Элиссанадрин оборвала его.

— Это я привела Корландриля в Смертельную Тень, и это было правильно, — сказала она с нажимом. — Кенайнат учит нас хорошо.

— Я не оспариваю этого, но это еще не все, в жизни есть не только война.

— Он позволяет нам усвоить эти уроки самостоятельно, — возразил Мин.

Аранарха радостно улыбнулся и жестом пригласил их сесть.

— Вы пришли сюда сами по себе, без вашего экзарха, так насладитесь нашей компанией.

Корландриль посмотрел на остальных.

— Это — такое же хорошее место, как и любое другое, — сказал Архулеш, усаживаясь между двумя воинами Выпадения Смертельного Дождя. Он взял себе несколько кусков с тарелки воина слева от себя. — Делать нам особо нечего.

— Мы вскоре присоединимся к вам, — сказала Элиссанадрин, поворачиваясь к ближайшей стойке с пищей. Корландриль последовал за ней, озадаченный перебранкой.

— Я замечаю какую-то неприязнь, — сказал он. — У тебя какая-то неурегулированная проблема с Аранархой?

Элиссанадрин, покачав головой, взяла овальное блюдо из-под подогреваемого мармита с пищей. Ловкими движениями руки она перенесла на блюдо груду дымящихся многоцветных зерен. Корландриль взял тарелку и отправился к низким кустам, растущим на губчатом участке пола. Быстро открутив ягоды с веток, он перешел к маленькому бассейну, на поверхности которого плавали ароматные цветы. Сорвав пару цветков, он обсыпал их лепестками свою еду.

— Аранарха и Кенайнат соперничали некоторое время, но сейчас между ними нет враждебности, — пояснила Элиссанадрин, пока Корландриль отрезал узким ножом мясо от туши тенерога. — Кенайнат стар, очень стар, и он подчас не одобряет методы Аранархи. Но мы здесь все воины, и связь, существующую между нами, не оборвать. При всех их различиях они все же уважают друг друга.

— Но это не объясняет твоего тона и действий, — заметил Корландриль, наполняя свое блюдо щедрой порцией расколотых семян ангельской смолки. Он чувствовал сильный голод, и вынужден был остановиться, чтобы не переполнить тарелку.

— Кенайнат расценивает свое заточение экзарха как проклятие, но Аранарха воспринимает его как благословение. Старый учитель предпочел бы не иметь учеников, а этот, моложе, обращает в свою веру, активно вербует новых учеников.

— Почему Кенайнат не хочет иметь учеников? Он так нас презирает?

Элиссанадрин бросила на Корландриля суровый взгляд.

— Если бы у Кенайната не было учеников, это означало бы, что в нем нет никакой нужды — что другие лишены всякого следа Дара Кхаина. Если ты думаешь, что Кенайнат тебя презирает, значит, ты видишь нечто, скрытое от меня. Быть может, это просто отражение факта, что в тебе еще осталось нечто такое, чего ты стыдишься.

— Кажется, он не очень-то обо мне заботится, — заметил Корландриль, пожав плечами. — Возможно, я путаю безразличие с презрением.

— Кенайнат берет глубоко, забирается в самую суть того, что привело тебя к нему. — Элиссанадрин понизила голос — они возвращались к столу с остальными Жалящими Скорпионами. — Аранарха учит ритуалам всех вместе, не проявляя личного интереса ни к одному воину. Который из двух проявляет большую заботу, как ты думаешь?

Корландриль размышлял над этим, сев поесть вместе с остальными. Вскоре его тарелка опустела, и он вернулся за новой порцией. А затем — за третьей.

— Это пламя и в самом деле горит ярко, его не насытил бы и пир Курноуса, — заметил Аранарха.

Корландриль опустил взгляд на еду, горой лежавшую перед ним. Он не видел в этом ничего плохого. Мин предупредил его, чтобы он съел столько, сколько сможет, пока чувствует голод.

— Будет лучше, чтобы я не шел на свой первый бой ослабевшим от голода, — сказал он и с удовольствием приступил к стоявшему перед ним блюду.

— Во всяком случае, у нас — полиморфные доспехи, — рассмеялся Архулеш. — Жать не будут!

Усмехнувшись, Корландриль потянулся за бокалом приправленного специями магнетитового сока. Подняв его за здравие Архулеша, он опорожнил его длинным глотком. Причмокивая губами, он шмякнул бокал на стол.

— Если бой столь же сладок, то нас ждет еще более грандиозное пиршество! — провозгласил он.

Провидица пути стояла перед овальным, обрамленным золотом порталом, одним из нескольких таких врат, выдавленных в полу из призрачной кости, в паутинных отсеках на корме корабля. Ее окутывала широкая темно-лиловая мантия. Белые, разделенные посередине волосы ниспадали двумя длинными локонами перед плечами, на локонах были синие с металлическим отливом кольца. Вокруг ее вытянутой руки вращалось пять белых рун, легко поворачиваясь в психическом ветерке, создаваемом ее манипуляциями, пока она соединяла нитью временной паутины вход в материальную вселенную. Клубок энергии внутри рамы портала время от времени излучал мерцающий свет, заставляя руны переходить на минуту в волнующий танец, который потом опять сменялся спокойным кружением.

— Портал скоро откроется, мы — в авангарде, — сообщил Кенайнат. Он подал знак отряду надеть шлемы.

Все, что видел теперь Корландриль, предстало перед ним в красном свете, словно его глаза покрыла кровавая пленка. Он был полон энергии, не волновался, но испытывал напряженность. Наступила кульминация — после того, как столько времени и усилий потрачено на тренировки, и так же, как открывался портал в паутину, новая дверь открывалась в его жизни. Он страстно желал пронестись сквозь нее и ухватиться за все возможности, что лежали за ней.

Сдерживая желание двигаться, заставляя себя стоять спокойно и дожидаться, пока провидица пути завершит свой ритуал, Корландриль не спеша проверял системы доспехов. Точнее, он позволил части своего сознания слиться с доспехами несколько сильнее, чем обычно. Все работало, как надо.

Слегка заскучав, он отвлекся от процессов доспеха и, нежно прикоснувшись к спусковому крючку пистолета, включил психическую связь. В его левом глазу мгновенно возникла картинка-в-картинке, словно замочная скважина в поле зрения. Через это маленькое отверстие он видел испещренный зелеными прожилками пол отсека портала. Подняв руку, он поиграл с пистолетом, наводя его на портал паутины, и задержался на провидице пути, образ которой передала система наведения пистолета. Перед провидицей появилась маленькая руна — символ Алайтока, которая указывала, что она — своя, а не враг.

Это была мера предосторожности, маловероятно, что она будет использоваться, но, возможно, конструкторы пистолета жили в более неспокойные времена, когда даже миры-корабли поднимали оружие друг против друга. Видоискатель — полезная штука на расстоянии, но отвлекает на близкой дистанции. Корландриль мысленно отключил его, и зрение вернулось к обычному состоянию.

Негромкий топот ботинок заставил его повернуться к сводчатому входу в отсек. Вошли семеро — темные фигуры с едва различимыми очертаниями. Это — странники, закутанные в плащи из хамелеолина. Плащи окрасились в цвета помещения — белый и бледно-зеленый. Один из странников откинул капюшон. Под ним оказалось красивое женское лицо с татуировкой под левым глазом в виде красной слезы. Она подмигнула Корландрилю. Однако при всей ее очаровательной внешности и игривости, что-то в этой страннице тревожило его. Взгляд воина упал на ее путеводный камень, и он почувствовал в нем что-то таинственное. Она не шла ни по какому Пути, ее чувства и душа свободны воспарить к любым высотам и рухнуть в любые поджидающие глубины.

Как Арадриан, подумал Корландриль. Свободна, но уязвима.

— Вы последуете за нами на Эйленилиеш, — сказала она, обращаясь к Кенайнату. Экзарх безмолвно кивнул.

Другие странники оставались неузнаваемыми. Нет ли среди них Арадриана, мелькнула мысль у Корландриля. Он скрытно направил свой пистолет в сторону странников и активировал Глаз Скорпиона, надеясь увидеть их лица. Просматривая различные спектры, как видимые, так и невидимые, он обнаружил, что плащи странников рассеивали не только обычный свет, но и тепло и все прочее, что может быть обнаружено противником. С разочарованным вздохом он снова выключил его и повернулся к порталу.

На его плоской поверхности медленно кружилась цветная спираль, в которой преобладали синий и зеленый, изредка мелькали красные и черные изгибы. Это завораживающее зрелище притягивало Корландриля. Из любопытства он поднял пистолет в направлении портала, но перед ним появился Мин и положил ладонь на его руку.

— Неблагоразумно, — произнес воин, покачав головой.

Корландриль, восприняв предупреждение как нельзя более серьезно, тут же опустил руку.

— Портал открыт, — провозгласила провидица пути. Руны плавали в воздухе, выстроившись в вертикальную линию над ее открытой ладонью.

Прелестные черты странницы исчезли под капюшоном, который она накинула на голову. Неуловимым движением под длинным плащом она шагнула в зловещую плоскость портала и исчезла. Снимая с плеч длинные, почти в собственный рост, винтовки, остальные странники последовали за ней.

Кенайнат обвел взглядом Жалящих Скорпионов, одного за другим, словно оценивая их. Он не мог видеть их лиц, но тут Корландриль подумал, не обладает ли экзарх более развитыми чувствами, чем обычный эльдар. Не произнеся ни одного напутственного слова, Кенайнат отправился вслед за странниками.

Корландриль бросил взгляд на остальных членов отряда, но никто из них не посмотрел на него. Интересно, испытывают ли они такое же чувство свершения, подумал он, собираясь отправиться на свою первую битву. Один за другим они двинулись в паутину.

С нарастающим возбуждением Корландриль шагнул вслед за ними.

Паутинный проход шел к поверхности Эйленилиеш между реальной вселенной и потусторонним миром варпа, это была сплющенная труба, которая вела сквозь то, что на первый взгляд казалось неспокойной, мутной водой. Глядя на туннель сквозь линзы, он затруднялся определить, какого же он цвета на самом деле, но не удивился бы, если б он оказался зеленым или синим. Корландриль чуть ли не ожидал увидеть красные вспышки проплывающих мимо скорпен или серебристое мерцание косяка помпан.

Что было странным, так это ощущение движения, точнее — его отсутствия. Хотя он шагал вперед за остальными, вокруг ничего не менялось, будто он маршировал на месте. Паутинный туннель время от времени волнообразно изгибался, но Корландриль не знал, то ли это из-за движения в варп-проходе или просто смещение энергий, которые удерживались его нематериальными стенами.

Пристально вглядываясь сквозь невидимую психосиловую стену, он различал расплывчатые нити других паутинных проходов, которые переплетались с этим и друг с другом, сходясь и расходясь, как пряди нити. Отрядов, которые шли по тем проходам, он не видел.

— Какова его длина? — спросил он, и его голос передался другим членам отряда.

— Просто временный ход, — ответил Архулеш. — Мы окажемся на поверхности через несколько мгновений.

Корландриль заглянул вперед из-за плеч идущих перед ним, надеясь что-нибудь увидеть. Он представлял себе нечто вроде мерцающей вуали, сквозь которую можно рассмотреть деревья и траву Эйленилиеш.

Вместо этого все остальные просто исчезали из виду, проходя определенную точку, и, сделав очередной шаг, Корландриль обнаружил, что шагает по мягкому дерну. Он был отчасти разочарован.

— Оружие наизготовку, сражение и кровавое игровое поле Кхаина уже близко.

Корландриль встал в боевую стойку в центре отряда, сразу за Кенайнатом, и посмотрел вокруг. Небо над ним было облачным, свет двух огромных лун с трудом пробивался сквозь их сумрак. Они находились на косогоре, который мягко поднимался перед ним, и на его вершине стояла узкая одинокая башня. В ее верхней части горел огонь, в свете которого разбросанные тут и там скалы и деревья отбрасывали длинные тени. Корландриль внимательно осмотрел склон холма в поисках странников, но они уже исчезли, либо так хорошо замаскировались, что он больше не мог их разглядеть.

У него пересохло во рту, и он облизнул губы, сжимая в то же время рукоятки оружия, чтобы немного расслабиться, потратив частицу переполнявшей его энергии. Близко ли мы подобрались к оркам, подумал он, но воздержался от вопроса. Ответ пришел сам, когда они поднялись на вершину холма и увидели пелену черного дыма, низко висевшую над лесистой долиной.

До Корландриля донеслось чье-то гневное рычание, но чье — он не разобрал. Возможно, это был он сам. Ужасное зрелище — толпы орков, сносящих прекрасные деревья, помрачило разум Корландриля. Все мысли о славной битве рассеялись, и осталось лишь желание уничтожить тварей, которые напали на этот мир.

— Следуйте вдоль реки, — раздался голос ведущего странника из кристалла связи рядом с правым ухом Корландриля.

Кенайнат пошел напрямик вправо и привел их к узкой, быстро струящейся реке, которая появлялась откуда-то из холма и прорывалась вдоль каменистой теснины. Экзарх и его отряд легко пересекли реку у истока и, двинувшись быстрым шагом вниз по холму, дошли до редких деревьев на опушке леса.

Помимо бульканья и плеска, доносившихся с реки, Корландриль слышал шелест листьев над головой и вздохи ветра в пышной траве под ногами. Своих спутников, которые двигались бесшумно, как тени, он не слышал. Издали доносились грубый рев моторов и свирепый хохот.

— Орки захватили Хирит-Хреслейн, — доложил странник.

Уха Корландриля достиг другой голос. Он не узнал его, но в нем звучала суровая властность.

— Это поселение расположено на обоих берегах реки, — нараспев произнес говоривший. Большая часть врагов находится на берегу со стороны паутины, ближайшем к нашим позициям. Их командование находится на противоположном берегу. Фирутейн, расставь своих воинов вдоль реки позади и будь готов вывести из строя любые транспортные средства, которые будут пересекать реку с дальней стороны. Кенайнат, переведи свой отряд к мосту, чтобы расправиться с теми, кто уцелеет после удара Огненных Драконов.

— Все будет, как ты приказал, по воле Кхаина, — ответил звучный голос, по-видимому, экзарх Фирутейн.

— Скорпионы выжидают, мы нанесем удар из тени, и никто не устоит против нас, — звучание и модуляции голоса Кенайната узнавались сразу.

— Это был автарх, — объяснил Мин, когда Корландриль спросил, кого это он слушал. — Он координирует главное наступление, и нам предстоит остановить любые вражеские подкрепления.

— Засада, — сказал Архулеш. — Как раз наш вид боевых действий.

Достигнув низины, река быстро мелела и широко разливалась. Деревья росли у самых берегов, но теперь их разделяло широкое водное пространство, залитое тусклым светом ночного неба — темно-оранжевым в глазах Корландриля. Чем дальше продвигались Жалящие Скорпионы, тем больше они отделялись от остальных боевых частей, которые направлялись под углом к основной группировке орков на другом берегу реки. Бросив взгляд через левое плечо, Корландриль увидел, как отряд Огненных Драконов Фирутейна целеустремленно шагает по противоположному берегу.

Что-то неладно, понял Корландриль, внезапно почувствовав, что остальные члены отряда застыли на месте, и замер в стойке Режущий Лист.

Безмятежную водную гладь реки встревожила зыбь, которую сопровождала тонкая струйка пузырьков. Нечто двигалось к отряду прямо под поверхностью воды. Усилием мысли Корландриль включил широкодиапазонный обзор шлема и заглянул под отражающую поверхность воды. Это «нечто» было огромным и смахивало на змею, длиной в пять раз превышало рост эльдара, имело три пары плавников и широченный хвост.

Два огромных сердца билось рядом в его груди, по всей длине тела тянулись струны хрящей, которые перекрывались лабиринтом артерий и странных органов. Когда существо лениво проплыло мимо на расстоянии пистолетного выстрела, Корландриль увидел, что от них к конечностям исходит поток тепла.

Оно даже не взглянуло на Жалящих Скорпионов, укрытых от лунного света деревьями, обступившими берег. Проводив его взглядом, Корландриль кивнул Кенайнату, показывая, что можно продолжать движение.

Под прикрытием густеющего облака, которое почти поглотило обе луны, отряд быстро двигался вперед, и вскоре арочный мост, который соединял две части Хирит-Хреслейн, оказался в пределах видимости. На дальнем берегу — со стороны паутины, ближайшем к позициям армии эльдаров, среди деревьев поднимались высокие башни. Из узких окон валил дым, бледные стены были вымазаны сажей. На ближней стороне здания дальше отстояли друг от друга, и был расчищен от деревьев и кустарника большой участок леса. Некогда это было пастбище для скота экзодитов. Теперь все лежало в развалинах, туши огромных травоядных рептилий громоздились в ревущих погребальных кострах или валялись в вытоптанной грязи, где их забили. Грубые штандарты с плоскими металлическими знаками и драными стягами торчали из земли и свисали с проломанных черепичных крыш.

Кое-как склепанные колесные транспорты громыхали по почве, тяжелые толстые колеса разворотили плодородную землю, а воздух был загажен их выхлопными газами. На развалинах усадеб и амбаров были возведены металлические сараи, откуда в ночное небо неслись яркие искры сварочных горелок в сопровождении дикого лязга, мерцало открытое пламя и резкий свет искусственных светильников. Открытое пространство было завалено грудами хлама: скверно отесанными бревнами, искромсанными покрышками, костями животных и кучами дымящегося навоза. Сараи-мастерские беспорядочно пучились трубами, извергающими маслянистый дым, который стлался тучей смога над замусоренной территорией лагеря.

Сквозь царивший здесь мрак с помощью своих линзфильтров Корландриль мог впервые в жизни разглядеть орков, о которых немало слышал от других членов отряда. И тут он пришел к выводу, что их жуткие рассказы далеко не в полной мере отдавали должное этим отвратительным чужакам.

Здесь было несколько десятков зеленошкурых монстров. Большинство из них явно превосходили размерами Корландриля, даже сидя, сгорбившись, или развалившись у костров. Некоторые были просто огромными, возможно, вдвое ниже аспектных воинов, но втрое или вчетверо шире. Они урчали и кудахтали на своем грубом языке, рявкая то и дело друг на друга.

Вокруг лагеря и по нему сновала толпа существ меньших размеров, которые таскали еду и оружие, вступая при этом в мелкие перепалки. Их писклявые голоса резко диссонировали с громыханием и ревом орков, неимоверно раздражая слух Корландриля.

Исполнившись омерзения от увиденного, он не долго думая поднял свое оружие.

— Еще не время, обуздай свой гнев и ненависть, месть последует скоро, — предостерег его Кенайнат.

Медленно текли мгновения, а Жалящие Скорпионы лежали в ожидании. Корландриль наблюдал за орками, опасаясь обнаружения, но ни зеленошкурые воины, ни их мелкие слуги даже не смотрели в сторону реки. Он вновь обратил внимание на башни основного поселения. Здесь ущерб, нанесенный орками, был еще более очевиден.

Ковшерылые чудовища разбили свой лагерь на развалинах поселения, проломив стены, чтобы расширить дверные и оконные проемы, повсюду возвышались груды отходов вторгшихся чужаков. Они были здесь совсем недолго, но успели обезобразить изящные каменные здания уродливыми переделками, соорудив на них балконы и парапеты из листов металла и необработанных деревянных досок.

Здесь бродили сотни тварей, они спорили и дрались, жрали и орали. С каждым мгновением росли презрение и отвращение к ним Корландриля. Самым своим существованием они оскорбляли все, что он научился ценить и любить. Это тупой, неуклюжий, плохо управляемый сброд, олицетворение анархии и насилия, в нем — ни культуры, ни остроумия, ни искусства. Их сила — в жестокости, их невежество — защита против темных сил вселенной, которые охотятся на более цивилизованные виды.

Хотя Корландриль всем своим существом стремился дать волю ярости Кхаина, чтобы истребить этих варваров, которые существовали со времен древнейших легенд эльдаров, разум нашептывал ему, что этого не будет никогда. Если эльдары оказались не в состоянии удалить эту заразу из галактики, когда их цивилизация была на вершине могущества, до мрака Падения, сейчас на это едва ли можно надеяться. Они так малочисленны, так разбросаны по сравнению с хрюкающими, бурлящими ордами, которые сейчас захватили власть над многими мирами, некогда принадлежавшими эльдарам.

Корландриль нашел утешение в единственной мысли: к наступлению следующего рассвета в галактике останется меньше орков, грабящих звезды. У него достанет мастерства и решимости, чтобы некоторые из них пали от его руки. Эта перспектива вернула ему возбуждение битвы, хотя не прозвучал еще ни один выстрел и ни один клинок не нанес в ярости удара.

Корландриль принялся в подробностях представлять боевые приемы, которые применит против этих неуклюжих монстров. Он воображал, как уклоняется от их неловких ударов, тогда как его оружие легко разит их. Эти скоты лишили жизни других эльдаров — правда, отсталых экзодитов, но тем не менее эльдаров — и он в состоянии потребовать кровавой платы за это преступление.

Больше не поступало никаких приказов — да и не нужно было. Экзархи знали свою роль, а воины знали, как сражаться. Единственным уведомлением о начале боя оказался оглушительный взрыв со стороны реки, что ближе к паутине. В воздухе повисли парообразные нити следов ракет Темных Жнецов, и вверх взметнулось разноцветье раскаленных обломков, которое поглотило орков. Тихое постукивание сюрикеновых катапульт вскоре заглушил грохот сигналов тревоги орков — трубящие механические рожки, грохочущие металлические барабаны и оглушительные вопли.

Корландрилю хотелось вступить в бой, он осторожно подался вперед и встал рядом с Кенайнатом. Вода тихо плескалась у ног экзарха, который бездвижно стоял на мелководье, не сводя взгляда с орков на правом берегу. Посмотрев туда, Корландриль увидел, что зеленошкурые быстро сплотились. При всей их незамысловатости они быстро среагировали на атаку, перспектива кровопролития превратила их в единое целое, направленное на уничтожение.

Открытые машины с тяжелым оружием на турелях носились взад и вперед, собираясь во временные отряды, чтобы направиться к мосту. Позади них с грохотом ожили два полугусеничных военных колосса, каждый — размерами с сарай-мастерскую и столь же грубо сработанный. Из-под огромных покрышек полетели в воздух комки грязи, гусеницы забряцали по заржавленным колесам, и машины поползли к мосту.

Самые крупные орки взбирались по лестницам на свои ложа в открытых машинах, остальные трусили за ними. В крупнокалиберные орудия заправлялись ленты с боеприпасами, все остальное оружие, которым изобиловали мобильные крепости, разворачивалось в сторону реки. Некоторые орки в возбуждении палили из своего оружия в небо, непрестанно издавая боевые кличи. Бронетранспортеры изрыгали из многочисленных выхлопных труб густой дым, и смог тяжело струился к реке, подгоняемый свежим ветерком. Механические чудища с лязгом неумолимо ползли вперед, продираясь сквозь груды обломков и гниющих туш животных.

Первая из боевых открытых машин достигла моста и поехала по нему, вслед за ней — еще две. У противоположного конца моста укрывшиеся в развалинах сторожевой башни Фирутейн и его Огненные Драконы выдвинулись вперед.

Экзарх поднялся к выбитому окну и навел на цель свою копьевидную огненную пику.

Из нее вырвалась ослепительная вспышка энергии и помчалась к ведущей машине. Поразив легкий транспорт сбоку над передним колесом, она взорвалась как маленькое солнце. Передняя ось разлетелась на куски, машина сильно подскочила вверх и со скрежетом понеслась вдоль подпорной стены моста, оставляя за собой хвост искр. Корландриль улыбнулся, увидев, как водителя машины швырнуло на стену как куклу, а стрелка размазало по белому камню ограждения.

Надвигающиеся машины крутились меж дымящихся обломков, их тяжелые пулеметы непрестанно тарахтели, и дульные вспышки озаряли вопящие, клыкастые рожи орков. Пули вырывали куски стен башни, но воины Фирутейна держались на своих позициях, несмотря на исступленный беспорядочный огонь. Как только ведущая машина оказалась в зоне поражения, Огненные Драконы сделали свой смертоносный выдох, и воздух вспенили раскаленные добела лучи их термоядерных ружей.

Стрелок очередной машины взорвался, превратившись в дымку быстро испаряющихся органов и крови, а его ноги и нижнюю часть туловища вышвырнуло на дорогу. Двигатель вспыхнул языками пламени, тут же взорвался бак с горючим, и машина превратилась в летящий огненный шар, который врезался в разрушенную сторожевую башню и с грохотом разлетелся тучей обломков.

Более крупные транспортеры набирали скорость. Ближайший был оснащен плугообразным тараном, который отшвырнул в сторону обломки первой уничтоженной машины.

Сидевшие в нем воины в порыве бешенства палили из своих лающих винтовок во всех направлениях, тогда как более тяжелые орудия вели размеренную прицельную стрельбу по Огненным Драконам.

Корландриль с ужасом наблюдал за тем, как залп достиг цели, и от доспехов одного из Огненных Драконов отлетели крупные осколки. Тело воина — безжизненное, заключил Корландриль, — отшвырнуло в руины башни.

На минуту Корландриля охватили противоречивые чувства. Он не знал, что и думать. С одной стороны, он испытывал какие-то сомнения, далекий голос нашептывал ему, что это ужасно. Он только что увидел, как жестоко убили другого эльдара. Более жуткое зрелище и представить себе трудно. Но этот тихий голос уже заглушил мрачный рев, который требовал, чтобы Корландриль отомстил за смерть павшего Огненного Дракона.

В эти несколько мгновений его неуверенности многое изменилось. На ближнем конце моста транспортер с тараном охватило пламя, рвущееся из-под гусеничных траков, а его двигатели расплавились от выстрела огненной пики Фирутейна. Орки посыпались с него со всех сторон и стали собираться вокруг самого объемистого существа со знаменем на металлическом шесте, привязанном к спине, и ожерельем из треснувших черепов на шее. В одной руке у него был короткий, но тяжелый пистолет, а в другой — двусторонний цепной топор.

— Вот он, вожак, настало время нанести быстрый удар и свалить эту тварь! — воскликнул Кенайнат, ринувшись вперед. Корландриль бросился за экзархом, а за ним последовали остальные.

В темноте и дыму Жалящие Скорпионы добрались до моста быстро и незаметно. Орки, подгоняемые воплями своего командира, который угрожал им пистолетом и топором, распихивали по сторонам остатки своего транспортера.

Внезапные яркие вспышки справа отвлекли внимание Корландриля от орочьего военачальника и его эскорта. Загораясь подобно миниатюрным сверхновым звездам, вокруг орков открывались искрящиеся порталы. Ориентируясь на призрачные маяки, поставленные странниками, из паутины прибывали остальные силы эльдаров, окружая этих тварей, чтобы никто из них не ушел. Отряды внезапно появлялись с небес, ведя огонь из своего оружия, подразделения Сверкающих Копий вырвались из мерцающих порталов на гравициклах, их лазерные копья светились энергией. Орки, попав в ловушку между сходящимися отрядами эльдаров, гибли толпами.

Под мостом Корландриль заметил темные фигуры и подумал сначала, что это враги. Приглядевшись, он увидел, что это — тоже Жалящие Скорпионы: Выпадение Смертельного Дождя Аранархи. Они перемещались, чтобы отрезать продвижение орков со стороны паутины, тогда как воины Смертельной Тени наступали с тыла.

За отрядом Аранархи бушевало сражение. Меж башен экзодитов носились энергетические заряды и визжащие пули. Аспектные воины атаковали уверенно и с взвешенной жестокостью, снося все на своем пути и следуя за аватаром. Визги масок Баньши смешивались с загадочным, оглушающим завыванием.

Аватар Кхаина вломился в ряды орков, от копья с огненным наконечником в его правой руке — Суин Деллэ, Стенающий Рок — исходил звук, от которого мороз продирал по коже. Вдвое выше окружающих его аспектных воинов, воплощение Кроваворукого являло собой кошмарное видение из металла и огня. Его мистическая плоть светилась изнутри красноватым цветом, лицо воплощало собой неукротимую ярость, глаза-щелки полыхали белым жаром. Брошенное аватаром копье пронзало дюжину врагов, прежде чем вернуться в его длань. Разряды молнии из странного орочьего оружия лишь потрескивали на металлической коже аватара, а пули барабанили по ней и рикошетили во все стороны.

Корландриль более не мог наблюдать за этим разгулом насилия, поскольку они добрались до винтовой лестницы, ведущей на мост, и его желание пролить кровь только усилилось от этого зрелища. Кенайнат мигом взлетел по ступенькам, отряд пылко последовал за своим экзархом.

Лестница вывела их на мост неподалеку от вожака орков, который продвигался в направлении главной атаки эльдаров, все еще не зная об угрозе, возникшей сзади. Его окружили семь монструозных адъютантов, они непрестанными воплями подбадривали своих подчиненных, которых наступающие эльдары косили рядами.

Кенайнат бросился в атаку бегом, из его сюрикенового пистолета вылетел град острых как бритва дисков. Корландриль, последовав его примеру, выпустил очередь по ближайшему орочьему адъютанту, пропоров ему сзади левое плечо. Тот, повернувшись, уставился на Корландриля глазами-бусинками из-под тяжелых морщинистых бровей и разинул усаженную клыками пасть в предостерегающем реве. Его зубы были длиной с пальцы аспектного воина, слюна летела тяжелыми комками. Двумя руками монстр сжимал огромный топор, по зубчатому лезвию которого плясал мерцающий заряд энергии. Все в нем — глаза, поза, рев — говорило о яростном желании убить.

Такого зрелища Корландриль даже представить себе не мог, и его сердце на мгновение дрогнуло, охваченное подсознательным страхом перед исполинским чудищем, которое противостояло ему. Как и прежде, в ответ на свой страх Корландриль ощутил прилив ненависти и гнева. Рванувшись вперед, он отделился от Кенайната и сблизился со своим противником. Зубья ожившего цепного меча Жалящего Скорпиона превратились в смазанное пятно, ярость, овладевшая Корландрилем, разогнала их до такой скорости, что, вспоров воздух, они издали пронзительный свист.

Взмахнув топором, орк послал его по длинной дуге в голову Жалящего Скорпиона. Тот, пригнувшись, легко ушел от неуклюжей атаки, а его цепной меч молнией взлетел к подмышке орка и разрубил мышцу и артерию. Кровь брызнула на закрытое шлемом лицо Корландриля, когда он, развернувшись, пролетел мимо. Сквозь аспектный доспех он почувствовал зловоние крови орка, отдающее железом.

Мандибластеры Корландриля дали лазерный залп по орку, когда он обходил его сзади, и разодрали ему спину и плечи. Чужак тяжело развернулся вправо, пытаясь поспеть за тем, кто причинил ему эту боль, и взметнул топор над головой. Но Корландриль не задержался на месте в ожидании этого удара. Согнув колени, он припал к земле в стойке Дремлющая Молния, а затем, ринувшись вперед на кончиках пальцев, выполнил комбинацию Река Страданий. Сюрикеновый пистолет, выстрелив, пропорол левую щеку орка, цепной меч, со скрежетом вонзившись в толстенное правое бедро, прорубил мышцу до кости, и прыжок аспектного воина опять унес его от неповоротливого врага.

Орк, захрипев, грохнулся оземь, топор выпал из его ручищ, скованных предсмертными судорогами. Жалящий Скорпион нанес противнику последний удар, вонзив цепной меч в левый висок орка и загнав его глубоко в мозг.

Радость победы захлестнула Корландриля. Изуродованное тело, лежащее на камнях моста, — настоящее произведение искусства, и по своей значимости оно превосходило все, что он когда-либо замышлял. Любым грезам так далеко до этой жизненности, душераздирающей реальности сражения. Корландриль стоял над своим павшим врагом, с восхищением рассматривая узоры, созданные пятнами крови на бледной мостовой. Бросив взгляд на свои доспехи, заляпанные грязью и кровью, он восторжествовал. Его путеводный камень пульсировал в такт биению сердца.

— Корландриль! — крикнул Мин.

В своем упоении Корландриль едва расслышал свое имя. Повернувшись, он поискал взглядом остальных членов отряда.

Перед ним выросло нечто огромное, его чудовищная тень заслонила небо. Корландриль поднял меч в стойке Часовой Неба, но эта защита оказалась просто жалкой перед сокрушительным ударом цепного топора вожака орков. Громадные клыки топора пробили оружие Жалящего Скорпиона, так что его обломки брызнули во все стороны, и глубоко вонзились в живот аспектного воина.

Сила удара была такова, что он подбросил Корландриля в воздух и отшвырнул на боковую стену моста.

Ужас объял Корландриля, когда главный орк шагнул в его сторону. Жалящий Скорпион оцепенел от потрясения и, внезапно перестав чувствовать под собой ноги, рухнул наземь. Он не мог оторвать глаз от тяжело шагающего к нему орка и в то же время чувствовал, как жизнь вытекает из него через рваную рану в животе. Его доспех прилагал все усилия, чтобы рана затянулась, но она была слишком велика.

Между Корландрилем и орком шагнул Кенайнат, подняв с вызовом правую руку с потрескивающей силовой клешней. Вожак орков издал грозный рык, и Кенайнат, ответив на его бессловесный вызов атакой, врезал Клешней Скорпиона в подбородок орку, пропорол силовым полем плоть и сломал кость.

Корландриля накрыла боль, она пульсировала в его позвоночнике и отзывалась мучительными спазмами в мозге. Он стиснул зубы, чтобы подавить рвущийся крик, в глазах стояли слезы.

Остальные члены отряда плели узор смертоносного танца вокруг своего экзарха, нанося удар за ударом по вожаку орков, который безуспешно пытался отбиться от своих более быстрых противников. Кровь хлестала из десятков ран на его груди и руках.

Последним, что увидел Корландриль, был длинный клинок Аранархи, который, вонзившись в руку орка, отсек ее выше локтя.

Корландриль, заморгав, снова пришел в себя. Повернув голову влево, он узнал доспехи Бехарета. В голове у него звучали чьи-то голоса, но ему ничего не удалось разобрать. Они — суровые, решительные. Боль — такая сильная, от нее сотрясается все тело.

Он больше не может выносить ее. Страдания слишком сильны.

Корландриль снова потерял сознание.

БОЛЬ

Во время Войны в Небесах Кхаин Кроваворукий перебил огромное число эльдарских воинов. Мать Иша испугалась, что эльдары будут истреблены, и пришла к Азуриану всевидящему и просила его вмешаться. Азуриан тоже испугался, что ярость Кхаина уничтожит не только эльдаров, но и богов. Он согласился помочь Ише, но потребовал отдать локон ее бессмертных волос. Этот локон Азуриан вплел в волосы Эльданеша, чтобы его и всех его потомков исцеляла любовь Иши.

Тихий перезвон колоколов разбудил Корландриля. Он обнаружил, что лежит на твердом, теплом на ощупь матраце. Лицо обвевал прохладный ветерок. Он не открывал глаза, наслаждаясь ощущением покоя. Ветер принес ему едва слышную нежную мелодию, которая ласкала душу.

Когда Корландриль пришел в сознание, его стало что-то беспокоить. Некий бесформенный образ настойчиво пытался прорваться в его воспоминания. Он оттолкнул его, стараясь держать память под контролем.

Сквозь веки Корландриль чувствовал пульсирующий красный свет. Он дышал в такт приливам темно-красной энергии, текущей в его мозг. Поначалу она приливала медленно, но постепенно ускорялась, и так же учащались дыхание и пульс раненого воина. Он не представлял, сколько прошло времени, улавливая только уменьшающиеся промежутки между вдохами и биениями сердца.

Свет мигал все быстрее, меняя оттенки от резкого красного до мягкого желтого. Корландриль учащенно дышал, грудь болела от напряжения, хотя все остальное тело оставалось неподвижным. Раздувая ноздри, он старался наполнить легкие, но мигающие огни заставляли его резко выдыхать, не успев как следует втянуть в себя воздух.

— Пробудись, — произнес тихий голос. — Вспомни.

Эти слова просочились в его разум, и он оказался бессилен сопротивляться приказу.

Барьер в его воспоминаниях разлетелся на куски, и огромная зеленая тварь с острыми как бритва когтями бросилась к нему. С ее клыков сочилась кровь. Ярко вспыхнула боль.

Корландриль вскрикнул, насколько хватило дыхания, и снова провалился во тьму.

Он парил в воздухе, его невесомое тело было связано с вселенной тончайшей нитью сознания. Голос вернулся, но на этот раз не было никаких других звуков, никакого света, кроме тусклого и далекого бледно-зеленого.

— Ты на попечении целителей Иши, — произнес голос. Корландриль не понимал, мужской он или женский, настолько тихим он был. — Ничто не причинит тебе здесь вреда. Ты в безопасности. Ты должен излечиться. Ты должен высвободить силу из Локона Иши.

— Больно, — сказал оцепеневший Корландриль, с трудом узнавая собственный голос.

— Боль пройдет, но ты не сможешь исцелить рану, пока не станешь противостоять ей.

— Боли слишком много, — прошептал Корландриль.

— Это болит не твое тело, но твоя душа. Локон Иши освободит тебя от боли. Я — Соарет, и я помогу тебе.

— Я не хочу умирать, — угрюмо сказал Корландриль.

— Тогда ты должен исцелиться, — ответил Соарет. Целитель — мужчина, решил Корландриль, и он молод. Соарет говорил языком юности. А он не желал, чтобы его лечил новичок.

— Что ты знаешь о смерти? — спросил Корландриль, начиная злиться.

— Ничего, — ответил Соарет. — Я — защитник жизни. Послушай меня внимательно, Корландриль. Ты все еще носишь свою боевую маску. Нельзя держать одну руку на мече Кхаина, а другую — на даре Иши. Ты должен снять маску.

— Ты хотел бы оставить меня беззащитным!

— Единственный враг, с которым ты должен сразиться, — это ты сам. — Соарет говорил так тихо, что Корландриль едва слышал его. Либо, возможно, что-то другое делало голос целителя таким далеким. — Здесь нет никакого другого сражения, Корландриль. Это тяжелая рана, но у тебя есть сила, чтобы преодолеть ее. Я помогу тебе.

— Ты немногим старше ребенка, я требую, чтобы за мной ухаживал кто-нибудь более опытный, — решительно заявил Корландриль. Он почувствовал, что хмурится.

— Я обучен, чтобы помочь тебе исцелиться, Корландриль. Силы, которые помогут тебе выжить, принадлежат тебе, а не мне. Тело и душа — единое целое. Ты должен укрепить свой дух, чтобы укрепилось твое тело. Я покажу тебе, как это сделать, и поведу к Локону Иши. Используя его силу, ты исцелишься. Сначала ты должен успокоиться, освободиться от хватки Кхаина.

— Я не могу, — проворчал Жалящий Скорпион.

— Что ты любишь, Корландриль?

Воин отверг этот вопрос. В сражении нет места любви.

Соарет повторил вопрос, но на сей раз неуловимо изменив тембр голоса. Любовь. Это слово породило отклик в душе Корландриля. Ведь он что-то любил, пока Кхаин не овладел им. Если бы он только мог вспомнить.

Пальцы Корландриля слегка дрогнули. Это было едва заметно, но в кончиках пальцев возникло ощущение. Он почувствовал, как они чего-то касаются. Каких-то прекрасных прядей. Они ерошили волосы.

Он гладил голову Тирианны, пока они наблюдали за тем, как белокрылые снежные вьюрки порхали над утесами в Куполе Бесконечных Приливов и Отливов. Он делал это рассеянно, без всякой задней мысли. Ее рука лежала на его колене, они сидели, положив ногу на ногу, на глинистом берегу и смотрели на высокие бледные скалы. Хотя за его нежной лаской не было никаких побуждений, приятное ощущение пробудило в нем чувства. В нем поднялось желание, и он вновь взъерошил ее волосы, наслаждаясь возникшей между ними близостью. Повернув голову, чтобы посмотреть на нее, он любовался ее прекрасным профилем, который вырисовывался в тусклом свете на фоне далекой стены купола. Ее взгляд был прикован к чему-то очень далекому, она смотрела вовсе не на птиц. Внезапно смутившись, Корландриль убрал руку. Несмотря на испытанную неловкость, он не пытался отогнать от себя овладевшие им чувства.

Кровь брызнула в лицо Корландрилю, захлестнув его волной густой красной жидкости. Он отфыркивался и плевался, отскребал ее с щек, стирал с губ и глаз. Но кровь все прибывала и прибывала, она лилась из его глаз, струилась изо рта, просачивалась из каждой поры. Он выкашливал кровь и кусочки ткани, усеивая все вокруг липкими комками.

Корландриль очнулся, ощущая тупую боль во всем теле и острую — в животе. Внезапно осознав, где находится, он закричал, и этот бессловесный вопль страха отразился вокруг резким эхом. Однако он не мог открыть глаза. Он не понимал, почему. Быть может, он не мог заставить себя взглянуть на источник его боли, огромную рану в животе, которая высасывала из него жизнь.

— Спи, — произнес тихий голос в его ухе. Он подумал, что узнал его, но прежде, чем смог дать голосу имя, его поглотила мягкая дремота.

Ритмичный стук сопровождал медленную пульсацию синего света за закрытыми глазами Корландриля. Его кожа мелко подрагивала, словно по ней быстро бегали лапки насекомого — от задней части шеи вниз по обеим рукам, и одновременно — вдоль позвоночника, разветвляясь на поясе, чтобы отправиться вниз по ногам.

— С благополучным возвращением, Корландриль.

Соарет. Корландриль извлек это имя из темных тайников своей памяти. Что-то подсказало ему не копаться глубже. Ему не понравилось бы то, что он мог там увидеть.

— Со мной снова все в порядке? — спросил он, удивившись своей хрипоте.

— Еще пока нет, — ответил Соарет. — Но ты вернулся к нам из хватки Кхаина. Можешь открыть глаза.

Корландриль осторожно, опасаясь яркого света, поднял одно тяжелое веко. Комната была освещена приглушенно, его окружал сумеречный свет. Открыв второй глаз, он огляделся. Бритоголовый Соарет стоял в ногах кровати, с его костлявых плеч свободно свисала белая мантия. В руке он держал украшенную драгоценными камнями пластину. Его пальцы пробежались по цветным камням, и комната вокруг Корландриля сместилась, то есть изменились цвета, возникли более глубокие тени, усилился свет. Комната казалась теперь меньше.

— Не бойся, — сказал Соарет.

Корландриль попытался сесть, чтобы взглянуть на руины, в которые превратился его живот. Он не мог пошевелиться, и сказал об этом.

— Я вызвал временный паралич для твоей безопасности, — объяснил Соарет. — Рана потихоньку затягивается, но ты должен помочь своему телу завершить процесс исцеления. Ты должен использовать Локон Иши.

Раненый воин попытался кивнуть.

— Что я должен делать? — спросил он.

— Сосредоточься на потолке и расслабься, — сказал Соарет.

Корландриль посмотрел вверх и увидел нечто жемчужно-белое. Ощущая боль в животе, он попытался отстраниться от нее, чтобы сосредоточиться.

— Не прячься от боли, — предупредил Соарет. — Ей нужно противостоять, а не прогонять от себя.

Цвет потолка изменился, сначала — почти незаметно, пастельные цвета, едва отличимые от белого, медленно сливались вместе и кружились, как в водовороте, так что между ними не возникало ни одной четкой линии, и возникало ощущение, что из всех этих цветов появился какой-то странный сверхцвет.

— Повторяй нараспев со мной, — сказал Соарет. Он начал издавать ничего не значащие звуки, негромко, медленно и целеустремленно. Корландриль последовал его примеру, копируя высоту и длительность звуков. Его горло гудело, по всему телу катилась череда волн спокойствия и тревожности.

Звучание напева менялось, но Корландриль ухватил его ритм и точно подражал Соарету. Пятнистый потолок над воином пульсировал, медленные вспышки скрывались в водовороте цветоэнергии.

Корландриль вздрогнул и застонал от нахлынувших эмоций. Он ощущал острую боль в животе, которая мешала ему думать, удерживая мысли, словно якорь. Ему хотелось избавиться от груза и взлететь, но невидимая цепь не давала этого сделать.

Он поддался гипнотическому влиянию света и звука, и его веки опустились. Корландриль смутно осознавал, что Соарет ходит вокруг него, все еще напевая, и водит угловатым кристаллом вдоль основных частей его тела. Психическая энергия циркулировала между Корландрилем и целителем, давая короткие вспышки над болевыми участками.

В комнате стало темно, как в бездне меж звезд, и эта тьма поглотила Корландриля. Он не видел ничего, кроме темно-фиолетовых глубин. Подняв руку, он не смог разглядеть даже своих пальцев. Он показался себе очень легким, словно лишился тела, и попытался всплыть вверх, но что-то помешало этому, удержав на месте.

Слева от него засверкала звезда, и он повернулся к ней. Крошечные огоньки загорались один за другим, и, в конце концов, вокруг него неспешно кружило созвездие из миллионов огней. Некоторые из них были красноватыми, другие — ярко-синими или резко-желтыми. Его привлекла золотая звезда прямо над ним. Протянув руку, он обнаружил, что видит в звездном свете ее неясные очертания. Звезды близко, к ним можно прикоснуться. Пальцы обхватили теплое золото, его сияние пробивалось меж пальцев, пылало сквозь его плоть.

Звезда коснулась его ладони, и Корландриль оказался в своих апартаментах, он смотрел на мать. Длинные серебристо-черные волосы наполовину скрывали ее лицо, но она улыбалась. Корландриль играл со своей анима-куклой. Держа в ручонках, он усилием мысли заставлял ее размахивать вялыми конечностями. Рыхлая фигурка судорожно приплясывала, копируя неуклюжие движения ребенка. Ее безносое лицо сморщилось в улыбку.

— Здесь ты не найдешь своей боли, — произнесла мать Корландриля голосом Соарета.

Открыв ладонь, Корландриль позволил золотой звезде уплыть. Он поискал другую, сторонясь зловещих красноватых лучей позади себя, его пальцы нацелились на бледно-голубую искру. Она подпрыгивала и юлила, пытаясь ускользнуть, и Корландриль потешался ее выходкам, все еще продолжая думать по-детски.

В конце концов его рука схватила неуловимый свет.

В Зале Внутренних Гармоний сияли яркие, красочные огни, и на полу, походившем на мраморный, весело плясали разноцветные пятна. Корландриль танцевал вдоль смеющихся и поющих эльдаров, которые выстроились в ряд, Арадриан двигался ему навстречу с противоположного конца зала. Играла быстрая, живая музыка, Корландриль порхал, едва касаясь ногами пола.

— Не радость ищешь ты, Корландриль, но свою боль, — предупредил его Соарет устами юного миловидного весельчака.

Корландриль нехотя покинул празднество, выпустив из руки звезду-воспоминание. Он покрутился в разные стороны, но с каждым движением оказывался все ближе к ослепительному красному огню, который, как он знал, содержал воспоминание о боли.

Он не хотел прикасаться к нему. Он чувствовал его жар, его отраву.

— Ты должен, — сказал ему Соарет.

Рука Корландриля задрожала, когда он протянул ее, изогнувшись в страхе всем телом в противоположную сторону от кровавого мерцания. Его рука сжалась в кулак, отказываясь выполнять его команды.

— Я не могу, — прошептал он.

— Ты умрешь. — По озабоченному голосу Соарета было ясно, что время на исходе. Свет красной звезды угасал, еле теплясь вдали. Созвездие вокруг Корландриля померкло, темнота и тени, окутывая его, густели. Он разрывался между двумя страхами, рука отказывалась схватить воспоминание о его ранении, тогда как разум пытался уклониться от всепоглощающей темноты.

Звезды, почти погаснув, стали медленно вибрировать, и в разум Корландриля проникла музыка. Соарет пел нежно, продумывая каждую нотку, и они наполняли душу Корландриля спокойствием. Звезды стали ярче, и надежда раненого воина крепла, разогревая их еще больше.

Красная звезда уже почти невидима, легкое пятнышко во мраке. Еще несколько мгновений, и она исчезнет.

Корландриль ринулся вперед, крепко зажмурил глаза и схватил умирающую звезду. Он ощутил сильный удар, на него навалилось что-то неимоверно тяжелое. Открыв глаза, раненый воин обнаружил, что скован серебряными цепями, и пока он извивался и пытался избавиться от них, над ним нависла огромная тень. Она четко вырисовывалась на фоне неба, из которого сочилась кровь. Вместо глаз у нее рдели угли, вместо рук были клыкастые челюсти. Небо рычало на Корландриля, пока он пытался освободиться, безгласный и беспомощный. Рухнув без сил, он откатился на бок и закрыл глаза, ожидая смертельного удара.

— Смотри в лицо своему страху! — рявкнул Соарет и подтолкнул Корландриля к действию.

С мучительным воем тот рванулся, и серебряные цепи разорвались, их куски взмыли в небо.

Когда Корландриль вскочил на ноги, ему бросилось в глаза какое-то свечение за спиной у тени-орка, эта золотистая аура разгоняла кровавую пелену, застилающую его разум.

Корландриль уклонился вправо, надеясь перехитрить тень-орка, но куда бы он ни двигался, золотое свечение всегда оказывалось позади его врага.

— У меня нет оружия! — жалобно воскликнул Корландриль. — Моя боевая маска исчезла!

Его слова смутно отдались эхом. Затем наступила тишина.

— Соарет! Где ты?

Никакого ответа.

— Ты нужен мне, Соарет!

В отчаянии Корландриль поискал по сторонам какое-нибудь оружие, но ничего не смог найти, вокруг — безликая равнина серой пыли, насколько хватало глаз. Никакого спасения. Корландриль оказался в западне со своим предполагаемым убийцей.

Тень-орк не надвигался на него, он просто стоял, испуская свечение, между Корландрилем и его наградой. Его зубы-пальцы время от времени издавали металлический скрежет, который раздражал Корландриля.

Воин внезапно оступился и упал в пыль. Оказалось, что это вовсе не пыль, а пепел, и он выплюнул его изо рта. Он чувствовал, как убывают его силы.

Он умирал.

Его веки и конечности потяжелели. Это будет легко — плавно соскользнуть в пепел, опустить голову и ждать смерти. Боль уйдет, а с ней — его страхи и мучения. Наступит покой.

Затем он услышал это — оглушительный удар, который донесся издалека. Он ждал целую вечность, прежде чем услышал его вновь. Это был двойной глухой стук, похожий на биение сердца. Но он слышал не свое сердце. Это было что-то другое, что-то гораздо большее, чем он, что-то громадное, как галактика. И все же часть этого — внутри него. Неосознанно его рука легла на обнаженную грудь, и там он ощутил гладкий овальный предмет. Его путеводный камень. Опустив взгляд, Корландриль увидел, как тот прорывается сквозь его кожу, рубиново-алый, блестящий от его крови. Смерть.

— Еще нет! — пронзительно крикнул Корландриль, вскакивая на ноги.

Он бросился к тени-орку с поднятыми кулаками. Удар за ударом сыпались градом на его бестелесную фигуру, воин рвал его пальцами, молотил кулаками. Его силы быстро истощались, ему казалось, будто последние остатки жизни выпархивают из его тела, словно мотыльки.

Последним усилием Корландриль всадил кулак в грудь тени-орка, сквозь сердце. Тот превратился в бесформенное облако, которое унес прочь завывающий ветер.

И тогда воин увидел золотое кольцо, которое скрывалось за тварью. Оказалось, что это локон сияющих волос, обвитый вокруг двойного переплетенного стебля красной розы, усеянного острыми шипами. Корландриля не заботила возможная боль. Бросившись вперед, он крепко сжал пальцами стебли розы и ее золотой локон.

Шипы пронзили плоть, но он не обращал на них внимания, ощущая, как пышет жаром золотая прядь.

Свет взорвался. Корландриль распался на миллион частиц, которые унес ветер, он расщепился на целую галактику кружащихся световых точек.

Каждая точка стала Корландрилем. Он видел себя изнутри, мчась вдоль нервов и синапсов, каждого волокна и клетки, каждого кровеносного сосуда и сухожилия, каждого кровяного тельца и протеина. Золотой свет, который был Корландрилем, носился по всем уголкам своего тела, вычищая и уничтожая черный налет инфекции, занесенный в него грязным оружием вожака орков. Очистительное пламя его возрождения спалило опухоль, которая разрасталась в его внутренностях, и прижгло расползающиеся кровеносные сосуды в брюшной полости.

Растратив все силы, полностью лишившись энергии, Корландриль больше не мог следить за тем, что происходит в его организме, и потерял сознание, а Локон Иши продолжил свое дело.

Соарет дожидался, когда Корландриль очнется. Целитель сидел в ногах постели, держа в руке пластину, украшенную самоцветами, и внимательно наблюдая за воином.

— Ты хорошо справился, — сказал целитель, тепло улыбаясь.

Корландриль застонал. В животе все еще ощущалась боль, но она была не такой острой и мучительной, какой осталась в его памяти.

— Я буду жить? — спросил он нерешительно. Соарет кивнул и расплылся в улыбке.

— Сколько еще я должен оставаться здесь?

— Твоя физическая рана быстро исцеляется, — ответил Соарет. Встав, он подошел к Корландрилю и положил ладонь на его руку. — Твои душевные раны займут больше времени.

Озадаченный воин задумался.

— Я чувствую себя хорошо.

— Это потому, что твои страхи и напасти заключены в том, что является твоей боевой маской, — объяснил Соарет с сочувствием на лице. — Ты должен уничтожить их, иначе они останутся навсегда едкой болезнью, которая будет все больше заражать твою душу.

— Я… я должен снова надеть боевую маску, чтобы это сделать?

Соарет покачал головой и еще крепче сжал руку Корландриля, подбадривая его.

— Я могу помочь тебе исследовать те части разума, которые заключены в твоей боевой маске. Это не лишено риска, но я тебе помогу.

Стены спокойного сливочного цвета замерцали короткими прожилками красного. Соарет повернулся к двери комнатушки, и взгляд воина последовал за ним.

В дверном проеме стоял Аранарха в облегающем темно-зеленом с оранжевым комбинезоне.

— Уйди! — резко произнес Соарет, вставая на ноги. Холодный взгляд экзарха, не задерживаясь на целителе, упал на Корландриля. Комната содрогнулась при появлении экзарха, по потолку покатилась мерцающая рябь смятения.

— Как поживает наш воин? Надеюсь, что хорошо, ему многое предстоит сделать, — заявил Аранарха.

— Таких, как ты, здесь не жалуют, — сказал Соарет, становясь между Корландрилем и экзархом. — Я повторяю, ты должен уйти.

Аранарха покачал головой, его косы шлепали по плечам.

— Мы сейчас займемся болью по-своему, как подобает воинам.

— Нет, — сказал Корландриль. Его передернуло от сердитого взгляда Аранархи, но он остался непреклонным. — Я останусь здесь до тех пор, пока не буду готов. Затем я вернусь в Смертельную Тень.

— Это не место для подобных слов и идей, — прошипел Соарет, дрожащей рукой накрыв свой темно-синий камень души. — Не говорите о войне в месте исцеления.

— Кенайнат уже подвел тебя, его путь был неверным, он оставил тебя уязвимым. Возвращайся со мной в мой храм, я обучу тебя хорошо, сделаю тебя сильнее, чем раньше. — Экзарх осторожно шагнул мимо Соарета, стараясь не задеть его, и протянул открытую ладонь Корландрилю, словно предлагая помочь ему подняться на ноги.

— Нет, — сказал Корландриль, прижав кулаки к бокам. — Соарет поможет мне исцелиться. Я доверяю ему.

— Он уничтожит твой гнев, ослабит тебя страхом и сорвет твою боевую маску. Воин сражается со своими врагами, а не ведет с ними переговоры. Я покажу тебе истинный путь, путь воина, чтобы противостоять этим внутренним страхам, — сурово проговорил Аранарха и наклонился к раненому воину, все еще предлагая ему свою руку.

Тот закрыл глаза и остался безмолвным. Экзарх с досадой рявкнул, и Корландриль дождался, пока не затихли его тяжелые шаги, чтобы открыть их вновь. Стены и потолок вернулись к обычному безмятежному состоянию.

— Я не смогу вернуться, никогда, — сказал он.

На лице Соарета отразилось сомнение.

— Думаешь, мне следует вернуться в храм? — спросил ошеломленный воин.

— Ты сделал лишь первые шаги по избранному тобою Пути, — заметил целитель. — Неблагоразумно покидать Путь так рано, когда проблемы не разрешены, мечты и желания не осуществились. Твое путешествие еще не завершено. Я помогу тебе исцелиться, чтобы ты мог его продолжить.

— Ты исцеляешь меня, чтобы снова отправить в бой?

Соарет вздохнул.

— Таково бремя моего Пути, слишком часто я чиню то, что довольно скоро будет сломано вновь.

Корландриль долго размышлял над этим, прежде чем заговорил.

— Должно быть, это наводит тоску. Не стоит работать так часто.

Целитель улыбнулся и пожал плечами.

— Идти по Пути Целителя означает посвящать всего себя надеждам и поворачиваться спиной к страху будущего. Надежда — вечный источник, из которого я пью, и он всегда прекрасен на вкус.

Он встал и вышел из комнаты, и свет потускнел. В темноте Корландриль увидел какие-то смутные фигуры, которые маячили на грани восприятия. Вздрогнув, он понял, что еще не скоро будет в состоянии вернуться в храм.

СОПЕРНИЧЕСТВО

Ястреб и Сокол, посланцы богов, были близкими друзьями. Они всегда носились вместе в небесах и кружились среди облаков. Хотя оба были преисполнены уважения друг к другу, они также любили состязаться и бросать друг другу вызовы в мастерстве и смелости. Они носились к луне и обратно, чтобы увидеть, кто из них быстрее. Они подстрекали один другого покружиться в царстве Кроваворукого Кхаина, подлетая все ближе и ближе к богу войны. Однажды в сумерки Сокол и Ястреб, легко порхая в горных ветрах, углядели какую-то добычу. Сокол заявил, что он первым поймает ее, но Ястреб утверждал, что он — более проворный охотник. Оба устремились вниз на свою жертву. Сначала Ястреб был быстрее, но Сокол еще сильнее замахал крыльями и вырвался вперед. Не желая отдавать победу, Ястреб, метнувшись, оказался перед Соколом. Раздосадованный маневром друга, Сокол нанес удар крылом по хвосту Ястреба и сбил соперника с курса. Ястреб быстро вернулся и врезался в Сокола, чтобы замедлить его полет. Их крылья переплелись, и оба упали вниз. Их добыча, весело смеясь, улетела, и оба остались в тот вечер голодными.

Спокойствие храма отличалось от покоя, царившего в палатах исцеления. Смертельная Тень размышляла в своем безмолвии, эта тишина отпугивала и была, скорее, исполнена печали, нежели предлагала утешение.

Корландриль шел меж неясно очерченных в полумраке деревьев, выбрав тот же путь, которым пришел в храм впервые, а не более прямые проходы, которые шли под куполом к зданию храма. Его не было здесь довольно давно, и он не представлял, какой прием окажут ему Кенайнат и остальные. Как и следовало ожидать, никто не навестил его в палатах исцеления. Подход Аранархи совершенно противоречил традиции, и Соарет еще несколько дней спустя не мог успокоиться.

Поэтому Корландриль, тихо пробираясь извилистыми тропинками, испытывал некоторые опасения, хотя и не в той степени, что во время своего первого появления в храме. К нему стало возвращаться чувство этого места, он ощущал, как присутствие храма снова проникает в его душу, пробуждая уснувшие чувства. Он расслабился вконец, когда осознал, что опасался не того, как его примут товарищи-воины, но, скорее, у него оставались сомнения в том, что он сможет восстановить боевую маску. Клубящийся туман и странные стоны и покашливания, которые исходили от унылых топей, постепенно пробуждали нечто в Корландриле, будоража воспоминания, которых он избегал, пребывая в палатах исцеления.

Он подошел к черному отверстию главного входа в храм и заколебался, вглядываясь в необыкновенную темноту, которая царила у входа. Это была воплощенная Смертельная Тень, мрак смерти и войны, который наполнял храм. Ступив в него, он опять вернется на Путь Воина.

Он сделал еще один нерешительный шаг вперед, и тут его отвлек шум слева. Сквозь листву продирался Мин, который вышел из зиккурата через какую-то боковую дверь. Увидев Корландриля, пораженный Мин застыл на месте, но, быстро придя в себя, широко улыбнулся и протянул в приветствии руку.

— Как вы тут поживаете? — спросил Корландриль, пожав ему руку. Мин несколько помедлил с ответом.

— Приятно видеть, что ты оправился от ранения, — сказал он.

— Не терпится возобновить тренировки, — признался Корландриль. Вглядевшись в лицо Мина, он заметил по складкам на лбу и сжатым челюстям, что тот испытывает сомнения и чем-то обеспокоен. — Ты не ответил на мой вопрос.

Мин отвел глаза на мгновение, но затем на его лице отразилась покорность неизбежному.

— Я не буду тренироваться рядом с тобой, Корландриль, — признался Мин. Он смотрел куда-то сквозь листву мангрового дерева, в противоположную сторону от храма. С отсутствующим взглядом он продолжал: — Я покончил с Путем Воина.

У Корландриля перехватило дыхание.

— Как же так? Ни один воин, не считая Кенайната, не предан Смертельной Тени так, как ты.

— В этом-то и проблема, — тягостно сказал Мин. — Моя боевая маска постепенно исчезает. Нет, это неверно. Мое настоящее лицо постепенно исчезает, и его заменяет моя боевая маска. Я обнаруживаю, что помню то, что не следует помнить. Я наслаждаюсь воспоминаниями о сражении, тем приливом возбуждения, который ощущаю в бою. Это нехорошо.

Корландриль кивнул, не зная, что сказать. Боевая маска аспектного воина служила двойной цели. Во-первых, дать возможность воину использовать энергию гнева, ненависти и других негативных эмоций, выплескивая их в сражении. Во-вторых, что еще более важно с определенной стороны, играть роль разделяющего барьера между войной и миром. Снимая боевую маску, воин ничего не помнил об ужасных актах насилия, которые совершал, пребывая в своем аспекте. Он мог убивать и калечить, не испытывая чувства вины, которое сокрушило бы душу эльдара, если бы он над всем этим задумался. То, что Мина преследовали чувства из его боевой маски, было весьма прискорбно.

— Ты сделал верный выбор, Мин, — заявил Корландриль, сделав шаг вперед, он похлопал товарища по руке. — Мне будет не хватать тебя на тренировках, но я уверен, что мы будем видеться вне храма. Что ты собираешься делать дальше?

Глаза Мина вспыхнули, он схватил Корландриля за руки и строго посмотрел ему в глаза.

— Вряд ли мы увидимся снова, Корландриль. Я был слишком близок к искушению, и видеться с тобой и другими, пока вы остаетесь аспектными воинами, было бы неблагоразумно. Я оказался очень близко к ловушке, к тому, чтобы стать таким, как Кенайнат и Аранарха. Мне необходимо расстаться на время с самим собой, и я думаю отправиться по Пути Грез. Обещай мне, Корландриль, что ты всегда будешь презирать свою боевую маску. Не позволяй ей стать предметом своих вожделений, как это чуть не вышло у меня. Осознай, что она имеет над тобой власть, и остерегайся ее обещаний.

Корландриль рассмеялся и мягко высвободился из крепкой хватки Мина.

— Я сражался всего лишь в одном бою, и думаю, что мне нужно сделать еще много шагов по этому Пути, прежде чем его соблазны будут искушать меня остаться.

— Ничего не делай опрометчиво! Никогда не забывай о том пространстве покоя, которое возвращает тебя из состояния гнева. Страх скрывается внутри твоей боевой маски, какое бы лечение ты ни прошел. Не позволяй ему чрезмерно питать твою ненависть или перевозбуждать твой гнев.

Корландриль отмахнулся от опасений Мина.

— Желаю тебе доброго здоровья и благополучного путешествия, Мин, — сказал Корландриль. — Надеюсь снова увидеться с тобой, когда для меня закончится время воина. До той поры мы идем в разных направлениях. Если хочешь найти себе проводника для твоих грез, рекомендую Эльронфиртира из Тейлхика. Поговори с духовидцами, они найдут его для тебя. — Он повернулся к Мину спиной и шагнул в храм, вздрогнув от прохлады его тени.

Войдя внутрь, он сразу оказался в привычной для себя обстановке. Корландриль шагал сквозь темноту без колебаний, безошибочно находя верный путь к залу с доспехами в полном мраке. Там оказалось сумрачно, в красноватом отсвете, который исходил от стен, он увидел доспехи, расставленные вдоль каждой из них.

Корландриль подошел к своим доспехам. Драгоценные камни, которыми были инкрустированы их пластины, отражали рассветный сумрак зала, при его приближении они стали ярче. Он положил правую руку на нагрудник, на пустое овальное углубление, предназначенное для его путеводного камня, а его левая рука бессознательно легла на камень души на груди. Быть может, он вообразил эту связь, а может, и была какая-то неосязаемая нить, которая связывала его с доспехами.

— Вот ты и вернулся, Иша возвратила нам тебя в целости и добром здравии.

Повернув голову, Корландриль увидел Кенайната, который сидел на корточках на возвышении в конце залы, его локти покоились на согнутых коленях, а подбородок — на ладонях, сложенных чашей. Красноватый сумрак, царивший в зале, стал ярче, от более резкого света тени стали контрастнее. Корландриль, промолчав, вновь обратил взгляд на свои доспехи и стал водить кончиками пальцев по краям пластин, задержался на пальцах перчаток, нежно погладил мандибластеры по бокам шлема.

— Доспехи манят, ищут прежнего хозяина, желая стать одним целым. Чувствуешь ли ты их волю, которая вторгается в твою душу, питается твоим разумом?

— Кто сделал их? — спросил Корландриль, смущенный намеком Кенайната, отступая в сторону.

— Я и не я. Они были сделаны после Грехопадения, Первым Кенайнатом.

Интонация и выбор слов экзарха сбили с толку Корландриля. Выходило, что он представляет себя — Кенайната — и живущим, и мертвым.

— Первым Кенайнатом?

— Я — не первый, хотя их было немного, кто носил эти доспехи. Я — Кенайнат, и я — не Кенайнат, ни один, и ни совокупность.

— Я не понимаю.

— Это — к лучшему, надеюсь, что это так и будет, и ты останешься собой.

У Корландриля возник добрый десяток вопросов, но он придержал язык и, пройдя вперед, преклонил колено перед экзархом в центре залы.

— Я снова хочу тренироваться.

Кенайнат долго рассматривал Корландриля, в его глазах появился какой-то странный золотистый отсвет. Он заглянул воину в глаза, пытаясь понять его мысли, и, возможно, узрел то, что не удавалось увидеть даже самому Корландрилю.

— Начнешь завтра, этой ночью ты должен отдохнуть, тренировка будет суровой, — сказал, вставая, Кенайнат. Он направился к скрытой двери в конце храма, затем остановился и обернулся к Корландрилю. Оценивающе поджав губы, экзарх вопросительно поднял бровь, затем удовлетворенно кивнул. — С возвращением в Смертельную Тень, Корландриль-воин.

Кенайнат растаял в сумраке, оставив Корландриля наедине с его догадками и предположениями. При всех волнениях и предчувствиях, которые будоражили разум, его тело устало. Отправиться спать показалось прекрасной мыслью.

У Корландриля болело все. Все было напряжено до предела, все мускулы и сухожилия дрожали и подергивались. Он осознал, как хорошо подготовлено было его тело перед сражением с орками, и к каким тяжким последствиям привело его бездействие в Храме Целителей. Хотя его рана зажила, пройдет немало времени, пока он восстановит то физическое совершенство, которого достиг в храме.

Странно было тренироваться без Мина — вроде как смотреть на улыбку знакомого, у которого не хватает зуба. Это просто изводило Корландриля — как несовершенство его мира, как уход от того, что он узнал, став воином. В попытке отвлечься Корландриль обратил мысли на свое внутреннее состояние во время тренировок. То, что он едва не погиб, показало, что он отнюдь не достиг совершенства в боевых искусствах, как ему казалось. Он отчаянно пытался выяснить, чего же ему не хватало в боевой технике, анализируя свои действия во время нанесения рубящих и колющих ударов и смены боевых стоек.

По мере возвращения силы и гибкости Корландриль восстанавливал также точность и стиль. Он был уверен в том, что его хорошо рассчитанные удары в точности повторяют те, что показывал Кенайнат. Нет, его подвела не техника, это было что-то другое.

Трудно было чему-то научиться из полученного опыта, которого он не мог припомнить. Объективно он представлял себе, что с ним случилось: бой с орком, а потом — сокрушительный удар вожака, но он понятия не имел, что при этом чувствовал, о чем думал. Эти воспоминания были связаны с его воинственной ипостасью, скрыты за его боевой маской. Когда Корландриль находился вне храма — обедал с другими воинами или ваял скульптуры в своем доме, в его голове всплывали вопросы, которым он не позволял отвлекать себя во время тренировок и поединков.

Что за оплошность он допустил? Это была его ошибка или его ранили просто из-за невезения? Колебался он или был напуган? Был он осмотрителен или, наоборот, слишком уверен в себе?

Корландриль не мог найти ответов, и это не давало ему покоя. Все, что он мог сделать, — это сосредоточиться на боевой технике и принятии решений во время поединков. Последнее было трудным. Он сражался, не делая никаких сознательных усилий, целиком полагаясь на реакцию и инстинкт.

Быть может, в этом-то и была проблема, пришло ему в голову. Может, инстинкты делали его предсказуемым? Может, нужно время от времени сознательно вмешиваться и менять стиль, идти против инстинкта? Может, его сгубил тогда сам ритуал?

Прошло шестьдесят три дня со времени возвращения Корландриля в храм, и за это время его тело восстановилось, достигнув максимальной скорости и силы. Его действия были совершенно естественны и привычны, оружие безупречно повиновалось его воле. Ему снова предстояло встретиться в тренировочном поединке с Бехаретом. Корландриль решил попытаться действовать более осознанно.

Они встретились лицом к лицу в зале под храмом, Кенайнат укрылся в тени, Элиссанадрин и Архулеш объявляли победные удары. Корландриль начал, как обычно, не задумываясь, отвечать на атаки Бехарета и контратаковать его. Поединок шел ровно, при, возможно, незначительном преимуществе Бехарета.

Пригибаясь и отклоняясь, нанося режущие и колющие удары, Корландриль постарался глубже прочувствовать свое тело. Он увидел его мысленно как световой шар, а свои воинские инстинкты — как крошечное солнце, пульсирующее энергией, его тело двигалось вокруг и внутри него. Свое сознательное мышление Корландриль видел как другую сферу с неподвижной и спокойной поверхностью. Сражаясь, Корландриль старался свести две сферы вместе, чтобы его сознательное и бессознательное могли частично наложиться друг на друга.

И тут он пропустил удар Бехарета в живот, который бы вскрыл его старую рану. Корландриль заколебался, в голове мелькнуло воспоминание. Он снова вернулся к ритуалу, приняв стойку Скрытый Коготь, и оттолкнул от себя обрывки воспоминаний.

Корландриль начал сначала, создав в воображении сферу спокойного сознания, но вместо того, чтобы надвигать ее на огонь своей интуиции, он попытался объединить их, сделать их одним целым. Парировав удар и проведя контратаку, он распознал движение, которое выбрало его тело, и спокойная сфера чуточку приблизилась. Он сделал мощный выпад — это была инстинктивная реакция на брешь в защите оппонента.

Медленно, постепенно Корландриль соединял две части своего сознания. Этот умственный процесс был еще далек от завершения, когда Кенайнат велел им прекратить поединок. Вернувшись в положение покоя, Корландриль закрепил в уме последний образ: сфера сознательного мышления частично затмила сферу воинского инстинкта, надеясь воссоздать его во время следующего поединка.

Бехарет склонил голову в знак высокой оценки и благодарности, в его взгляде сквозило понимание. Корландриль также выразил оппоненту свое уважение, не отрывая от него взгляда.

— Ты быстро идешь по Пути, делая шаги к тому, чтобы исполнить свою волю, — сказал Кенайнат, сделав знак остальным, чтобы они ушли. — Твоя душа отвечает на это, я чувствую, как она развивается, становясь цельной. Все мы сотканы из противоречий, многие наши стороны соперничают друг с другом, чтобы победить, но ни одна не может одержать победу. Ты должен стремиться к равновесию во всем, а не только в бою, чтобы снова стать цельным.

Кивнув, Корландриль остался безмолвным.

— Старайся сосредотачиваться, смотри на себя изнутри и подчиняй себе желание. Путь — это мудрость: управлять тем, что дразнит нас, найти подлинную свободу.

— А когда я справлюсь с этим, я освобожусь от своего гнева?

— Мы никогда не свободны от него, это означает не иметь чувств, мы надеемся управлять ими. Наши души парят высоко, на свирепом ветре чувства, который угрожает всегда. Научись усмирять этот ветер, планировать по нему куда пожелаешь и не пропадать.

— Никогда не думал, что мне будет не хватать плохих каламбуров Мина, — признался Корландриль.

Его взгляд упал на пустое место на скамье напротив. Покинув их узкий круг, бывший товарищ оставил в нем ощутимую пустоту. Архулеш, который сидел рядом с этим местом, также, казалось, чувствовал себя неуютно. Он ковырялся в остатках пищи на блюде и с отсутствующим видом смотрел за балкон Полумесяца Зарождающихся Столетий. Корландриль бросил взгляд через плечо. Внутри сине-зеленого пузыря, который удерживало невидимое поле, множество желтых облачных звезд прыгали вверх и вниз, а их тонкие придатки-усики носились в газовых потоках. Обычно это зрелище погружало тех, кто наблюдал за ним, в гипнотическое спокойствие, но Корландриль был взбудоражен.

— Какая досада, что Мин был вынужден покинуть нас, я чувствую, что отряд неполноценен, — сказал он, чтобы прервать неловкую тишину.

— Хорошо, что Мин отправился по другому Пути, — заявила Элиссанадрин. Она посмотрела на Корландрила. — Так надо. Мы двигаемся, мы растем, мы меняемся. От перемен тебе всегда было не по себе, не так ли?

Корландриль не ответил, хотя понимал, что она говорит правду.

— Держаться за прошлое заставляет нас ужас перед будущим, — провозгласил Архулеш. — Возможно, Корландриль опасается, что станет властолюбивым олухом!

— А ты чего боишься? — спросил Корландриль, в его голосе внезапно прозвучало раздражение. — Чтобы тебя всерьез принимали?

Архулеш явно обиделся, и Корландриль, ощутив укол вины, протянул ему руку в знак извинения. Архулеш отмахнулся, на его лице вновь заиграла улыбка.

— Резко, но, возможно, так и есть, — сказал он. Его улыбка слегка померкла. — Если я сам не могу относиться к себе серьезно, как же я могу ожидать этого от других?

— Ты — воин, а это — серьезнейшая ответственность, — сказала Элиссанадрин. — Конечно же, ты можешь пользоваться уважением за это.

Архулеш пожал плечами.

— В боевой маске — наверняка. Вот в остальное время… Я бы над собой смеялся, если бы это так не угнетало.

— Несомненно, ты стал аспектным воином, чтобы развить в себе серьезность, — заметил Корландриль.

Архулеш рассмеялся, но это был горький смех.

— Я стал им на спор, — заявил он и понуро опустил взгляд, тогда как остальные, нахмурившись, качали с недовернем головами. — Это правда. Я пришел к Кенайнату на пари. Думал, он меня отвергнет.

— Экзарх не может отослать тех, кто пришел к нему, — сказала Элиссанадрин.

— Жаль, что я этого не знал. Он оставил меня там, как и вас обоих, пока не покопался в моей душе и не поместил в нее семя, которое стал растить.

— Почему ты не ушел? — спросил Корландрил. — Я имею в виду, после твоего первого сражения?

— Я мог ступить на Путь Воина по ошибке, но я не такой эгоист, чтобы его так легко покинуть. Может быть, это урок, который мне был нужен. Все еще нужен.

Корландриль посмотрел влево, через ряд пустых столов и скамей, где сидел Бехарет и смотрел на парк и озера под пузырем с облачными звездами.

— А ты ничего не знаешь о его истории? — спросил Корландриль.

— Ничего, — ответил Архулеш. — Я больше знаю о Кенайнате, чем о Бехарете, а это — совсем мало.

— Думаю, он был одним из самых первых экзархов на Алайтоке, — произнес Корландриль. — Он сказал мне, что был не первым, но в Смертельной Тени их было немного.

— Это совпадает с тем, что я слышала от тех, кто когда-то сражался с ним, — добавила Элиссанадрин.

— Ты мог пойти на спор в какой угодно храм, почему же из всей галактики ты выбрал храм Кенайната? — спросил Корландриль.

— Не могу это обосновать, — ответил Архулеш, слегка пожав плечами, и нахмурился. — Он суровый начальник. Я говорил с воинами из других храмов, они тренируются вдвое меньше, чем мы.

— По мне, так лучше быть сверхтренированным, чем недотренированным, — сказала Элиссанадрин. — В бою, по крайней мере.

— Да, в бою — может быть, но мы носим наши боевые маски лишь такую малую долю жизни, что это кажется растратой времени.

— Он — серьезный, и мне это нравится, — заявил Корландриль. — Возьми, к примеру, Аранарху. Он кажется слишком нетерпеливым. Не думаю, что я мог бы доверять ему.

— Он был некогда Смертельной Тенью, — тихо сообщил Архулеш. — Я говорил с Аранархой несколько раз и думаю, что он слегка обижен на старого экзарха. Он не может уйти с Пути, посвященного кровавому служению Кхаину, но где-то в глубине души он злится на Кенайната за то, что тот позволил ему попасть в эту ловушку.

— Думаю, это в большей степени проявление его судьбы, нежели какой-то злой умысел со стороны Кенайната, — заметила Элиссанадрин. — Так или иначе, некоторые по прошествии значительного времени становятся страстными любителями сражений, и это так же обязательно, как провидец с течением времени обращается в кристалл. Если бы никто не становился экзархами, кто бы тренировал поколения будущего?

Корландриль поразмыслил над услышанным, пытаясь представить вселенную без прикосновения Кхаина. Остальные продолжали разговор, но он не слышал их слов. Он рисовал Алайток, свободный от кровопролития, свободный от железной твари в сердце, от пульсирующей кровавой яростью частицы Кхаина, живущей в каждом эльдаре и до времени спящей в центре мира-корабля.

Затем он представил Алайток захваченным — возможно, орками или, быть может, людьми, либо какой-то другой молодой расой. Без Кхаина, без войны, эльдары были бы беззащитны. Мало что осталось — лишь крупицы — от их великой цивилизации. Не будь у них гнева и ненависти, их бы стерли с лица галактики.

— Это мечта без надежды, — сказал он наконец. — Мир лишь иллюзия, отсутствие — на мгновение — вооруженного конфликта. Мы живем в век кровавой войны, в которой случаются паузы, пока Кхаин переводит дыхание. Думаю, я теперь немного лучше понимаю Кенайната. Правильно желать, чтобы вселенная была другой, но глупо полагать, что она когда-нибудь такой будет.

— Видишь? — осклабился Архулеш. — Ты теперь воин, и боишься будущего, в котором тебе больше не будет места.

— Все меняется, — сказала Элиссанадрин. — Тебе следует поучиться у твоего целителя: в душе всегда должно быть место надежде.

— Все меняется, и тем не менее ничего не изменяется, — провозгласил Корландриль, которого захлестнуло философское настроение. — Мы знаем, что все происходит циклично. Звезда превращается в космическую пыль, чтобы стать другой звездой. Война становится миром, чтобы стать другой войной. Жизнь становится смертью…

— …которая становится жизнью? — вставил Архулеш. — Надеюсь, ты не имеешь в виду мою душу, которая будет блуждать по Бесконечному Круговороту, когда это прекрасное, но хрупкое тело, в конце концов, погибнет. Ведь это не жизнь, не так ли?

У Корландриля не было ответа. Он не вполне понимал, что же именно хотел сказать, и, вновь обдумав свои слова, так и не восстановил в памяти то мгновенное озарение, которое, как ему казалось, его посетило.

— Мы — воины, и наши смерти могут принести жизнь другим воинам и тем, кого мы защищаем на Алайтоке, — высказалась Элиссанадрин.

— Не думаю, что я пришел к такому выводу, — заметил Корландриль. Потянувшись, он встал. — На том, наверное, сейчас и остановимся.

Пересекая Полумесяц Зарождающихся Столетий, Корландриль почувствовал на себе взгляд и, обернувшись, увидел, что Бехарет пристально смотрит в его направлении. Жалящий Скорпион, не пытаясь скрыть своего интереса, поднял кубок в бессловесном тосте. Корландриль неуверенно помахал в ответ и поспешил к выходу, чувствуя себя несколько не в своей тарелке из-за внимания молчаливого воина.

Жизнь шла своим чередом. Корландриль тренировался и участвовал в поединках, а пребывая вне храма, старался посещать те места, куда любил часто наведываться прежде: летать на аэрокаре над бурными морями Купола Бесконечных Солнц, взбираться по горным тропинкам Вечного Шпиля, плавать в свободном от силы тяжести Роднике Завтрашних Печалей.

Он также лепил, перейдя от своего кумира Иши к портретам товарищей по храму, которые им же и подарил, всем, кроме Кенайната, сущность которого ему никак не удавалось передать в психоглине. Некоторое время он носился с мыслью погружения в грезы, но так и не решился выбрать партнера для этого, прекрасно понимая, в какие темные места могут завести его такие мемо-путешествия. Он даже встретился несколько раз с Соаретом, хотя и не в палатах исцеления. Они прогуливались по песчаным берегам, опоясывающим круглое Море Восстановления, и говорили обо всем, кроме раны Корландриля и целительстве Соарета.

Корландриль наслаждался всей этой обыденностью, понимая, что рано или поздно его вновь призовут надеть боевую маску. Жалящий Скорпион не знал, что его ждет, когда это случится. Он считал, что вполне удовлетворен своим состоянием, хотя иногда просыпался с остатками сна в памяти, и перед глазами его мелькала призрачная фигура с красными глазами.

Занимался рассвет нового дня, и, вернувшись в Смертельную Тень, он нашел своих товарищей в сильном возбуждении. Они собрались в центральном зале, где Кенайнат энергично расхаживал взад и вперед по своему помосту. Все было окутано багряным полумраком, который плыл по залу тревожащими волнами.

— Что происходит? — тихо спросил Корландриль, встав рядом со своими доспехами.

— Тяжкое бесчестье совершено по отношению ко мне и ко всем вам, и это требует принятия мер, — прорычал Кенайнат. — Это оскорбление, унижение нашего истинного кодекса, и сомнениям здесь не место.

Корландриль повернулся за объяснениями к Элиссанадрин.

— Архулеш покинул Смертельную Тень и присоединился к Выпадению Смертельного Дождя, — ответила она шепотом, прищурившись. — Обучение у Аранархи он предпочел тренировкам Кенайната.

Корландриль перенес внимание на экзарха, который прекратил расхаживать по помосту, и, опустившись на него, переводил взгляд с одного последователя на другого. В конце концов, он остановился на Корландриле.

— Ты, чемпион этого великого храма, будешь представлять его в поединке с Архулешем. Следует покончить с этим спором, поддержать Смертельную Тень, храм первой истины.

— У меня нет никакого спора с Архулешем, — ответил Корландриль. — Мне кажется, что у тебя — разногласия с Аранархой. Если речь о поединке, то он должен быть между экзархами храмов.

— Не мое мастерство подвергнуто сомнению, речь — о боевых навыках, высмеивают мое обучение. Ученик встанет лицом к лицу с учеником — техника этого храма против их техники, чтобы показать истинный Путь.

— Было бы неблагоразумно выбрать меня, чтобы представлять Смертельную Тень в поединке чести, — заявил Корландриль. Внешне он оставался спокойным, но перспектива защищать честь храма заставила трепетать его сердце. Это бремя было не по нему. — Бехарет — лучший воин среди нас, не считая тебя. Ему следует быть твоим чемпионом.

Кенайнат покачал головой.

— Я выбираю тебя, своего последнего ученика, я совершенно уверен. Именно в Корландриля, самого молодого из нас, я верю. Не может быть урока весомей и демонстрации лучшей нашего преимущества, чем твоя победа. — Кенайнат сделал решительный жест рукой, показывая, что вопрос решен, и он не допустит дальнейшего обсуждения. Волнения экзарха как не бывало, он был явно удовлетворен принятым решением. — Через шесть дней на нейтральной территории ты встретишься с Архулешем. Готовься хорошо, сражайся смело и мастерски, состязайся с честью.

Экзарх вышел из зала, а пораженный Корландриль словно онемел. Он вздрогнул, когда Бехарет положил руку на его плечо. Воин подмигнул ему и кивнул в знак одобрения. Элиссанадрин, судя по выражению ее лица, была не столь убеждена в верности решения. Склонив голову набок, она изучающе смотрела на Корландриля.

— Если ты потерпишь неудачу, это уничтожит последние остатки репутации Кенайната, — угрюмо заявила она. — На твоих плечах — не только честь Смертельной Тени, но и все будущее храма. Если ты победишь Архулеша, он должен изменить точку зрения и вернуться. Если ты ему проиграешь, он останется в Выпадении Смертельного Дождя.

— Понимаю, — произнес Корландриль машинально. Он потер подбородок тонким пальцем. — На самом деле не понимаю. Потеря Архулеша — не такое большое дело.

— Посчитай-ка нас, — предложила Элиссанадрин. Корландриль так и сделал: он сам, Бехарет и Элиссанадрин, а также Кенайнат. Получилось четверо…

— О, я понимаю, — сказал он. — Если Кенайнат не вернет Архулеша или не заменит его быстро, нас слишком мало, чтобы действовать отрядом.

— В силу традиции Кенайнат будет вынужден отослать нас, и храм будет распущен.

— А что случится с Кенайнатом? Что делают экзархи без воинов?

Элиссанадрин пожала плечами и грустно покачала головой.

— Я не знаю, но явно ничего хорошего. Для Кенайната это явно будет конец. Его репутация уже давно подмочена, возможно, этот удар его прикончит.

Корландриль бросил взгляд в сторону дверей, которые вели в личные покои экзарха. Он испытывал неприязнь к Кенайнату с самой первой их встречи. Но он уважал его, в том числе — и за то, чему тот научил Корландриля. У него мелькнула еще одна мысль. Архулеш не только покинул экзарха, он ушел от всех них и предал память тех, кто был Смертельными Тенями в прошлом. Мысль о том, что Смертельной Тени больше не будет, взбесила Корландриля, а то, что она может стать жертвой прихоти Архулеша, — казалось просто абсурдом. Змея гнева, которая долго дремала у него внутри, хлестнула языком, пробуя на вкус объявшую его досаду. Медленно развернув свои кольца, она грелась в лучах его возвращенной благосклонности. Корландриль не боролся с ней, но, напротив, позволил ей свернуться в своем сердце и вокруг конечностей. Ее объятия приносили решимость и силу.

— Этого не случится, — заявил Корландриль, глядя в глаза Элиссанадрин. — Я об этом позабочусь.

Воины Смертельной Тени следовали за своим экзархом по узкому туннелю, продвигаясь размеренным шагом. Кенайнат держал скипетр, верхушка которого являла собой светящуюся руну храма. Это был единственный источник света, который окрашивал близко расположенные стены красным.

Они покинули Храм Смертельной Тени из-под арсенала, через двери, которых никто из них раньше не видел. Снаружи их встретил густой туман. Корландриль попытался уяснить, в каком направлении они идут, но пришел лишь к заключению, что они двигаются к наружной части мира-корабля. Проход был выложен маленькими стекловидными плитками различных оттенков, таких темных, что они казались черными, с легчайшим уклоном в фиолетовый и синий, зеленый и красный. Эти цвета, на взгляд Корландриля, не создавали никакого узора, но то, что он улавливал боковым зрением, напоминало ему о мангровых деревьях храма Смертельной Тени, их тенях и угрюмой расцветке.

Звук шагов воинов в доспехах, которые осторожно пробирались по прямому коридору, приглушал земляной слой под ногами. Воздух был прохладным по сравнению с влажной атмосферой под куполом храма, и дыхание воинов оставляло за ними след в виде пара.

— Не позволяй Архулешу захватить инициативу, — прошептала сзади Элиссанадрин, повторив совет, который она неоднократно давала Корландрилю за последние пять дней. — Стиль Выпадения Смертельного Дождя меньше полагается на коварство, присущее Смертельной Тени, и больше — на агрессию.

— Да, я понимаю, — сказал Корландриль, не сводя взгляда со спины Кенайната.

— Но будь внимателен, Архулеша все-таки тренировал Кенайнат, и он встречался с тобой много раз.

— Не больше и не меньше, чем я встречался с ним, — произнес Корландриль с ухмылкой. Эта шутка несколько успокоила его, хотя он почувствовал недовольство Элиссанадрин и, оглянувшись через плечо, увидел, что она нахмурилась.

— За то короткое время, что он пробыл с Аранархой, он не сильно изменится, но, возможно, как раз настолько, чтобы осложнить твое положение.

— Это может оказаться моим преимуществом — конфликт в его мыслях, в его технике, — заметил Корландриль, который старался найти в предупреждениях Элиссанадрин что-то положительное. Отвернувшись от нее, он почувствовал на плече ее руку.

— Ты будешь лучшим воином, — твердо заявила она. В этой убежденности Корландриль почерпнул силу, не заметив в ее тоне никакого обмана.

Вдалеке замерцал свет, подстегивая Корландриля ускорить шаг, нервное возбуждение толкало его вперед. Он воспротивился этому импульсу, продолжая следовать за экзархом. Сосредоточившись на размеренных шагах, он подчинился их ритму и стал соразмерять с ними пульс и дыхание.

Туннель привел их в большой восьмиугольный зал, стены которого были выложены такими же плитками, как и проход. Круг в его центре был опоясан низкой кромкой, расписанной узкими рунами. Еще в трех направлениях под прямыми углами друг к другу вели двери. Одновременно с Кенайнатом через порог переступил Аранарха, который вошел слева, также неся над головой светящийся символ своего храма.

Экзархи знаками указали своим последователям занять места вдоль стен сбоку от входа, а затем встали лицом к лицу внутри круга. Воины храма Выпадения Смертельного Дождя значительно превосходили числом воинов Смертельной Тени.

— Вызов брошен, чтобы разрешить вопрос чести и выяснить истину, — произнес нараспев Кенайнат. В его голосе не было гнева, а звучала торжественность, которая приличествовала случаю.

— Вызов принят, чтобы решить вопрос чести и положить конец нашему спору, — ответил Аранарха с равной серьезностью.

Они повернулись — каждый к своему чемпиону. Оба поклонились и жестами направили представителей своих храмов на площадку для поединков, а затем отошли и встали рядом, в нескольких шагах от нее. Корландриль шагнул в круг, легко держа в руке цепной меч и пристально глядя на приближающегося Архулеша. Лицо его оппонента было серьезным, но Архулеш не удержался от пробежавшей по губам ухмылки. Корландриль про себя приветствовал легкомысленный настрой Архулеша, расценив это как признак излишней самоуверенности.

Оба склонили головы в приветствии, не сводя глаз друг с друга, свет от храмовых тотемов отбрасывал на пол длинные тени. Медленно выпрямившись, они неспешно встали в боевые стойки: Корландриль — в стойку Выжидающая Буря, Архулеш — в слегка измененную версию стойки Поднимающийся Коготь.

Где-то на периферии сознания Корландриля плавали две сферы — инстинкта и разума. Интуиция воина подсказала ему, что вес Архулеша в большей степени сбалансирован влево, тогда как око рассудка сообщило, что удар сверху вниз из этого положения создаст наибольшие проблемы.

Не говоря ни слова, Корландриль сделал шаг вперед и развернулся в стойку Падающая Ярость Луны, его цепной меч рванулся к груди Архулеша. Оппонент среагировал вовремя, отбив меч в сторону в последний миг, но его равновесие сместилось к ноге, находящейся сзади, вправо.

Корландриль сделал ложный выпад к передней ноге Архулеша, заставив его податься назад, а затем повернулся на одной ноге, пригнувшись под клинком противника, и направил свой меч к колену задней ноги Архулеша.

— Удар! — провозгласили окружавшие их воины. Корландриль уловил нотку триумфа в голосах, прозвучавших позади него, из Смертельной Тени. Дух воина в нем затрепетал от гордости, а голос разума сказал, что этот удар был лишь наградой за хорошо продуманную стратегию.

Оба экзарха, кивнув в знак согласия, коротко склонили головы в сторону Корландриля. Участники поединка выпрямились и вернулись в положение покоя.

Озаренный вспышкой предвидения, Корландриль догадался, что Архулеш снова ожидает от него первого удара. Воин Смертельной Тени слегка опустил левое плечо, и, когда Архулеш взмахнул в ответ цепным мечом поперек груди, Корландриль рванулся вправо, быстро перебирая ногами по выложенному плитками полу. Вращаясь, Архулеш едва успел блокировать удар в нижнюю часть спины, и тут же сделал поспешный выпад к горлу Корландрила. Тот, помедлив с ответом, отклонился от линии удара в самое последнее мгновение, так что Архулеш был уже уверен в успехе, а затем последовал легкий взмах — и клинок Корландрила оказался на расстоянии в толщину пальца от шеи Архулеша.

— Удар! — В голосах воинов Смертельной Тени звенело возбуждение, голоса воинов Выпадения Темного Дождя прозвучали приглушенно. И вновь экзархи кивками присудили удар Корландрилю.

Третий удар оказался в пользу Архулеша, который сразу бросился в стремительную атаку и ошеломил Корландриля ее неожиданной беспощадной свирепостью. В следующей атаке преимущество было на стороне Корландриля, который, ожидая повторения, навязал Архулешу веселый танец, обороняясь и парируя удары, но воздерживаясь от контратак, пока его противник, полностью утратив равновесие, оказался неспособен отразить удар.

Корландриль не имел никакого представления о том, как заканчивается поединок. Существует ли некий предел, счет, которого ему нужно достичь? Или просто один из экзархов уступит неизбежному?

Отвлеченный этим размышлением, Корландриль раскрылся и пропустил удар в левое бедро. Внутренне проклиная себя за то, что рассредоточился, он поднял цепной меч в приветствии, чтобы выиграть немного времени и собраться.

После этого поединок проходил с односторонним преимуществом Корландриля, как это было сначала. Удары Архулеша были своевременны, некоторые из них — явно нечестны, но Корландриль уже понял настоящую цену своему оппоненту. Все больше отставая по числу ударов, Архулеш становился все более агрессивным, стремясь к победе.

Корландриль старался проявлять снисходительность, но все более отчаянные атаки Архулеша раздражали его. Огненное солнце его воинского инстинкта становилось все ярче, тогда как бледная луна разума сжималась. Довольно, осознал он. Архулеш бился теперь чисто инстинктивно, сведя поединок к простым реакциям и животной хитрости.

— Удар! — снова прозвучало эхом по зале. Счет был восемь — три в пользу Корландриля. Кенайнат поднял руку, чтобы остановить поединок.

— Вопрос решен, Смертельная Тень одержала победу, честь — за нами.

Взгляд Аранархи упал сначала на Корландриля, а затем на Архулеша. Экзарх Выпадения Темного Дождя уже открыл рот, но Архулеш не дал ему говорить, издав хриплый рык.

— Нет! Я могу это сделать! — Архулеш принял боевую стойку, а на его лице появилось хитрое выражение. — Если орк может взять над ним верх, то и я тоже смогу…

Корландриль прищурился — внутри у него что-то вздыбилось. Архулеш ринулся в атаку, надеясь извлечь выгоду из неожиданности и намереваясь нанести противнику удар в живот. Оружие Корландриля отбило предсказуемый удар, и он рванулся вперед, осыпая градом ударов цепной меч Архулеша. Красный цвет шлема окрасил зрение Корландриля, и в его ушах раздался странный жужжащий звук, а он непреклонно наступал, молотя своим клинком слева и справа, сверху и снизу.

Архулеш отчаянно отбивал одну ожесточенную атаку за другой, а его глаза расширились от ужаса.

Чьи-то руки схватили Корландриля за плечи и вытащили из круга, тогда как другие вытянули в безопасное место Архулеша. Ударившись спиной о плитки пола, Корландриль снова пришел в чувство. С растущим ужасом он вспомнил, что на нем не было шлема, красный туман появился в его голове. А жужжание издал цепной меч, приведенный в действие его гневом.

Он едва не надел в поединке свою боевую маску.

ЛОВУШКА

С Кхаином на своей стороне, Эльданеш победил врагов эльдаров. Никто не мог устоять против мощи Кроваворукого и его последователя. Однажды вечером, пока вороны пировали на поверженных Эльданешем врагах, Кхаин поздравил Эльданеша с его победами и обещал ему много других. Бог войны даровал Эльданешу видение будущего, нанеся каплю своей огненной крови на его лоб. Эльданеш увидел, что произойдет под покровительством Кхаина. Бессчетные враги падут от клинка Эльданеша, и могущество эльдаров достигнет зенита. Все существа будут устрашены силой Эльданеша, и все эльдары будут выражать почтение Эльданешу за его правление. Когда видение исчезло, Кхаин сказал Эльданешу, что бог войны отбросит свою враждебность к Детям Иши, если Эльданеш просто присягнет на верность Кроваворукому. Эльданешу пришлось не по нраву кровавое будущее из грез Кхаина, и он отказался принести клятву богу войны. Разъяренный Кхаин сразил Эльданеша, и началась Война в Небесах.

Хотя Корландриль и утратил самообладание в конце поединка, победа была присуждена ему. Корландриль первым приветствовал возвращение Архулеша в зале с доспехами.

— Твое место — в Смертельной Тени, — заявил Корландриль. — С тобой в наших рядах мы являем собой единое целое.

Архулеш вглядывался в своего собеседника в поисках намека на упрек или злорадство, но не обнаружил ни того, ни другого.

— Я сожалею, что напал на тебя, — признался Архулеш. — Это была коварная выходка, недостойная Жалящего Скорпиона.

— Это было неразумно, но я рад, что не заставил тебя заплатить слишком высокую цену за эту ошибку. Я приношу извинения за свою реакцию, это не подобает воину, который встречается с подобным себе.

Архулеш предложил ему руку, вытянув пальцы, и Корландриль прикоснулся к ним кончиками пальцев, скрепляя их согласие.

— По решению Кенайната я тренируюсь сейчас в одиночку, — сознался Корландриль. — Также мне запрещено покидать храм в течение двадцати дней. Я думаю, он мне доверяет, но желает расставить акценты. Я не удивлюсь, если он запланировал что-нибудь для тебя.

— Я этого заслужил, — яростно произнес Архулеш. — Убежать к Аранархе, чтобы досадить Кенайнату? Иногда я поистине сам себе худший враг. Такой глупец.

Корландриль промолчал. Архулеш разочарованно нахмурился.

— Предполагалось, что я буду спорить? — спросил Корландриль, перестав улыбаться.

— Потом я стану философом и основателем нового Пути, — сказал Архулеш. Он приложил к подбородку палец, изобразив пародию на позу задумчивости. — На этом Пути будет требоваться делать прямо противоположное тому, что считается правильным. Я назову его Путем Идиота.

Рассмеявшись, Корландриль похлопал рукой по плечу Архулеша.

— Я стану твоим первым последователем. Хотя я и занимался время от времени идиотством, мне, несомненно, следует изучить его во всех деталях под руководством великого мастера. Не считая варианта удрать и присоединиться к Арлекинам, не могу придумать ничего круче твоих последних подвигов.

— Лучше над Арлекинами не подсмеиваться, — заметил Архулеш, становясь серьезным. — Цегорах, в конце концов, все еще ходит по паутине. Нет никакого смысла привлекать к себе внимание.

В тоне Архулеша было нечто, придававшее более глубокий смысл его словам, хотя Корландриль не мог себе представить, в чем там может быть дело. За этим скрывалась какая-то история, которую Архулеш не желал рассказывать.

— Тебе следует повидать остальных, прежде чем тебя отловит Кенайнат, — проговорил Корландриль с притворным легкомыслием. — И прежде, чем он увидит тебя со мной и продлит мое наказание еще на двадцать дней!

— Доброго здоровья и процветания, Корландриль. Если нам обоим повезет, увидимся через двадцать дней.

Корландриль глядел вслед Архулешу. Когда он обрел уверенность в том, что остался один, он принял стойку Поднимающийся Коготь, продолжая ритуал с того места, на котором его прервали. Боковым зрением он заметил двойной красный проблеск из темноты дверного проема, ведущего во внутренний храм и апартаменты Кенайната. Мгновение спустя он исчез.

Корландриль без жалоб сносил свое наказание одиночеством. Когда Кенайнат выпустил его, первым делом он захотел было встретиться с другими воинами, однако, поразмыслив, отверг этот порыв и решил, что ему нужно поискать менее воинственную компанию. И тут ему пришло в голову, что следует увидеться с тем, кого он не навещал довольно давно.

Удивление Тирианны само по себе было наградой. Вторгшись ненадолго в Бесконечный Круговорот — ведь действующим аспектным воинам не следовало беспокоить находящихся там духов, Корландриль обнаружил ее в Саду Небесных Наслаждений, погруженной в чтение свитка в беседке, увитой белоснежными цветами. На Тирианне была синяя мантия, рунные амулеты и браслеты, светящиеся энергией. Ее волосы были убраны назад в длинную косу, окрашенную в глубокий золотисто-каштановый цвет и украшенную темно-красными камнями. Быстро встав, она отложила свиток и обняла Корландриля. Ошеломленный, он не сразу обнял ее в ответ.

— Я слышала, что тебя ранили, — сказала Тирианна, отступая назад, чтобы окинуть критическим взглядом Корландриля и увериться, что с ним все в порядке.

— Я исцелился, — ответил он с улыбкой. — По крайней мере, физически.

Корландриль показал на скамью, и они уселись рядом друг с другом. Тирианна открыла было рот, чтобы сказать что-то, но тут же закрыла его. Ее черты исказило беспокойство.

— Что случилось? — спросил Корландриль.

— Я собиралась тебя навестить, поскольку тебе нужно кое-что знать. Я предпочла бы, чтобы мы сначала поговорили о других вещах, но ты застал меня врасплох. Это невозможно приукрасить. Я прочла твои руны. Они сбивчивы, но большая часть не сулит ничего хорошего.

— Бояться нечего. Недавно мне довелось испытать страдания, но они меня не доконают.

— Не это меня беспокоит, — заявила Тирианна. Протянув руку, она на мгновение приложила ладонь к его щеке, и он вздрогнул при этом прикосновении. — Я чувствую в тебе конфликт. Ты воспринимаешь любую встречу как сражение, которое должно быть выиграно. Путь Воина дурно влияет на тебя.

— Я всего лишь на секунду утратил сосредоточенность, не более того, — сказал Корландриль, вставая. Он отступил от Тирианны, увидев упрек на ее лице. — Я оступился, но путешествие продолжается.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь. Что-то еще случилось?

Корландриль ощутил укол стыда при воспоминании о своей ошибке во время поединка. Он не считал, что это касается Тирианны, с этим следовало разбираться в Смертельной Тени.

— Да ничего важного, таких, как ты, не касается.

— Таких, как я? — Тирианна в большей степени расстроилась, нежели разозлилась. — Не касается друга?

Корландриль сдался, потупив взор.

— Я чуть не нанес настоящий удар во время ритуального поединка.

— О, Корландриль…

Ее жалость ранила острее, чем выговоры Кенайната и Аранархи.

— А что? Ты говоришь со мной, как с ребенком. Это случилось. Я извлеку из этого урок.

— Неужели? Не забывай, что я была Зловещим Мстителем. Хотя то время — в дымке моего прошлого, это было не так давно, чтобы я совершенно об этом забыла. До недавнего времени я шла по Пути Ведьмака. Как провидец воинов я вновь перебрала многие из своих боевых воспоминаний, черпая в них решимость и силу. Я помню соблазн Пути Воина, уверенность в цели и утешение праведности, которые он несет с собой.

— Нет ничего плохого в том, чтобы иметь твердые убеждения.

— Это же наркотик — то ощущение собственной власти и превосходства. Боевая маска позволяет тебе управлять своим гневом и чувством вины в сражении, но она не предназначена для того, чтобы положить конец всем чувствам вне поля боя. Вот сейчас я чувствую, что ты на меня злишься.

— А что, если и так? Сидишь здесь и говоришь о том, чего не понимаешь. То, что ты шла Путем Воина, не имеет никакого значения, мы с тобой совсем разные. Это ты прояснила для меня перед тем, как я присоединился к Смертельной Тени. Возможно, это тебя искушает власть. У меня воля сильнее.

Резкий смех Тирианны уязвил гордость Корландриля.

— Ничего в тебе не изменилось. Ты ничему не научился! Я предлагаю утешение, а ты воспринимаешь это как критику. Возможно, ты прав. Возможно, вовсе не Путь Воина делает тебя таким надменным, ты всегда был так занят самим собой!

— Самим собой! — Корландриль поверить не мог тому, что услышал, и повысил голос. Сделав вдох, он смягчил тон. — Это ты находилась в свете моего внимания, много обещая, но, в конце концов, не желая дать ничего. Если я эгоистичен, то лишь потому, что ты забрала у меня то, чему я был бы счастлив посвятить всего себя.

— Я была неправа, ты не эгоистичен. Ты — обманываешь сам себя! Рационалистическое обоснование и оправдания — это все, что ты можешь предложить в свою защиту. Посмотри-ка на себя хорошенько, Корландриль, и тогда скажи мне, что это — моя вина.

Корландриль походил взад и вперед, анализируя слова Тирианны, перебирая их снова и снова, чтобы угадать их истинное значение. Взглянув на ее возмущенное лицо, он осознал правду.

— Ты ревнуешь! Когда-то я сходил по тебе с ума, и теперь тебе невыносима даже мысль о том, что я могу жить своей жизнью вне твоей тени. Может, дело в Элиссанадрин? Ты полагаешь, что у меня возникли чувства к другой, и внезапно ощущаешь, что ты не единственная в моих чувствах.

— Я и понятия не имела, что у тебя новый предмет желаний. Я рада. Я предпочла бы, чтобы ты поискал еще чьего-то общества, поскольку больше не являешься желанным гостем в моем.

— Это было ошибкой. Ты не стоишь ни того горя, которое приносишь, ни времени, которое поглощаешь.

Тирианна разрыдалась, закрыв лицо руками. Это было душераздирающее зрелище, очевидная попытка добиться сочувствия и внимания. Корландриль больше не желал, чтобы Тирианна манипулировала им. Не прощаясь, он отодвинул цветущие ветки и ушел.

После размолвки с Тирианной Корландриль попытался выкинуть этот эпизод из головы, занявшись скульптурой. С этой целью он вернулся в свои апартаменты, но никак не мог взяться за дело, расхаживая по квартире, уставленной скульптурами Иши, и каждое прекрасное лицо напоминало ему о Тирианне. Всякий раз, как он садился на скамью с белой глиной в руке, ему никак не удавалось представить себе образ для воплощения. Его голова была забита какими-то шипами и лезвиями. Попытки сотворить нечто прекрасное, чтобы обрести покой, воскрешали в уме все то, что его в наибольшей степени раздражало.

Не находя себе места, Корландриль вернулся в Храм Смертельной Тени, где обнаружил Элиссанадрин, которая вела бой с тенью в зале с доспехами.

— Быть может, ты не прочь поупражняться с кем-то? — спросил он, собираясь облачиться в доспехи.

Улыбнувшись, Элиссанадрин кивнула в ответ. Пока Корландриль одевался, она тихо заговорила.

— Чувствую знакомое смятение. Должно быть, это Тирианна.

Корландриль промолчал, его разум был сосредоточен на мантре постановки цели. Натянув нагрудник, он быстро кивнул Элиссанадрин.

— Прискорбно, что мы отдаляемся от тех, кого любим, но утешься тем, что по мере того, как меняешься, как продолжается твоя жизнь, появятся другие, с кем можно ее разделить, — заметила она.

Корландриль активировал доспех и согнул руки, пока он сжимался вокруг него.

— Это предложение пообщаться? — спросил он.

— Ты сегодня грубоват, — ответила она. — Я бы не стала предлагать себя в качестве замены Тирианны. Я — не она, поэтому ты должен воспринимать меня такой, какая я есть.

— Я бы не хотел, чтобы ты была Тирианной, — холодно заметил Корландриль. Сжав кулаки, он расслабил запястья. — И ты — не она. Я бы очень хотел поухаживать за тобой, и если все будет хорошо, мы могли бы разделить близость.

Элиссанадрин тихо рассмеялась.

— Иногда ты столь традиционен, Корландриль. Быть может, нам следует «разделить близость», а затем посмотреть, захочется ли нам ухаживаний? Я высоко ценю физическую совместимость.

Оба молча прошли в арсенал и взяли свои цепные мечи. Также в молчании они отправились вниз по проходу в сердце храма.

— Я уже ощущаю себя совместимым с твоим телом, — отметил Корландриль. Он поднял цепной меч к своему лбу. — Быть может, близость клинка убедит тебя.

Элиссанадрин, ответив на приветствие, заняла свое место на площадке для поединков. Откинув волосы за плечо, она робко улыбнулась.

— Я не сомневаюсь в твоей энергии или твоей выносливости, но, боюсь, с точки зрения техники тебе не хватает практики.

— Позволь доказать тебе, что я все еще хорошо помню все трюки и навыки, обретенные тяжким учением в прошлом.

Корландриль вошел в круг и встал лицом к лицу с Элиссанадрин, так близко, что ощущал ее дыхание и чуял запах ее кожи. Его сердце забилось быстрее при мысли о поединке и наслаждениях после него.

Шарканье по камню заставило обоих повернуться к дверному проему. Там стоял Кенайнат в доспехах, но без шлема.

Его темные глаза смерили взглядом обоих, не мигая, рот был сжат в тонкую линию.

— На поединок нет времени, нас призывают сражаться, автарх ждет.

Все еще под впечатлением от своего флирта, Корландриль и Элиссанадрин обменялись взглядами и поспешили за экзархом, который исчез в дверном проеме.

— Сражаться с кем? — спросила Элиссанадрин. Кенайнат не ответил.

Остальные, без доспехов, поджидали их в главном зале. Отряд последовал за своим экзархом, а Кенайнат все так же хранил молчание. Он повел их через узкие двери и вниз по длинному пандусу, который вел в круглый зал. Быстро зажглись огни, открыв взглядам четыре блестящих транспорта, окрашенных в тот же зеленый цвет, что и доспехи отряда. Они неподвижно зависли над металлическим полом, их изогнутые стреловидные крылья и высокая дуга верхнего стабилизатора отбрасывали на отряд тени.

Архулеш поспешил к ближайшему из них и прикоснулся к руне на боковой поверхности, чтобы открыть куполообразную крышу кабины. Ловко запрыгнув на борт, он прошел в переднюю часть транспорта. Корландриль дождался, пока остальные займут места сзади, прежде чем сесть рядом с Бехаретом, решив, что ему лучше не располагаться слишком близко к Элиссанадрин с учетом того игривого флирта, которым они только что занимались. Архулеш опустил крышу и раздался едва различимый гул — скиммер ожил.

Под управлением Архулеша он скользнул к отверстию в дальней стене зала, за которым ряд желтых огней освещал путь по извилистому туннелю. Архулеш непринужденно вел скиммер, увеличивая скорость, пока мелькающие мимо огни не превратились в одну расплывшуюся линию.

— Куда мы едем? — спросил Корландриль. Повернувшись на переднем сиденье, Элиссанадрин свесила руку через спинку.

— В Зал Автархов, — ответила она. — Там обычно собираются воины храмов, чтобы получить новости от провидцев, прежде чем надеть боевые маски.

Корландриль воспринял это сообщение молча. Он никогда не слышал о Зале Автархов, и ему стало интересно, где именно на Алайтоке он расположен. Скиммер летел вдоль туннелей и трубопроводов, которых он никогда прежде не видел, и он предположил, что они находятся в нижнем слое каналов, используемых исключительно во время войны.

Впереди перед ними появились еще три похожих транспорта, окрашенных в темно-синий и черный.

— Темные Жнецы, — сообщила Элиссанадрин. Наклонившись вперед, она изучала разметку по мере того, как скиммеры сближались. — Храмы Убывания Темной Луны, Хладной Смерти и Стойкой Завесы.

Этот последний Корландриль знал — к нему принадлежали Маэртуин и Артуис.

Позади них показались транспорты других храмов, присоединившись к строю скиммеров, которые быстро стекались к Залу Автархов. Туннель заканчивался обширным пространством под куполом в виде черной полусферы, сквозь которую ничего не было видно. Вниз шла широкая лестница, которая вела в амфитеатр. На круглом возвышении в центре зала стояли трое, двое из них были одеты в тяжелые мантии, третий — в синих с золотом доспехах и длинном алом плаще, откинутом за спину, рукой он придерживал шлем с гребнем.

Прибывающие аспектные воины спешивались со своих скиммеров на верхнем уровне зала и поотрядно занимали места вокруг автарха и ясновидцев. Взглянув на белый камень широких ступеней, Корландриль увидел выгравированные золотом руны, которые указывали места различных храмов, распределенных по аспектам. Несколько сотен воинов уже были на своих местах, и столько же следовали в зал за своими экзархами.

— Архатхайн, — сказал Архулеш, указывая на автарха. — Он носил маски Темного Жнеца, Воющей Баньши и Зловещего Мстителя, прежде чем стал автархом.

— Его имя кажется мне знакомым, — заметил Корландриль. Кенайнат остановился, и Корландриль, посмотрев вниз, увидел под ногами руну Смертельной Тени.

— Командующий Алайтоком во время Битвы Шепотов, также командовал совместно с Урултанешем во время битвы Тысячи и Одной Бури, — сообщила Элиссанадрин.

Названия этих сражений были известны Корландрилю — долгие кампании, в которых воины Алайтока понесли тяжелые потери.

— Я не знаю этих ясновидцев, — сказал Архулеш. Оба — мужчины и держались величественно. Один из них — моложе Корландриля, что его удивило. Второй был почтенного возраста, и даже на этом расстоянии был заметен странный блеск его кожи, первый признак того, что его тело превращалось в кристалл, испытывая изменения, вызванные псайкерскими способностями.

— Времени мало, требуется краткость, — провозгласил Архатхайн, и его голос, распространяемый звуковым полем, заполнил весь зал. — Ясновидец Келамит, — автарх указал на старца, — и его помощник предсказали Алайтоку ужасную трагедию. Серебряная река превращается в черную, и ее кипящие воды несутся к Алайтоку. На берегах белого моря видно Танцующую Смерть, в ее косы заплетены черепа наших детей. Та, Что Жаждет устремляет свой алчный взгляд на звезды, и в будущем ее бесчеловечный взгляд падет на наши жизни.

— Жизненно важно, чтобы мы предприняли действия для предотвращения этого события, которое может произойти. Темные боги снова расширили сферу своего влияния, добравшись до сердец и умов людей, которых так легко совратить. Не зная этого, они ступили на путь, который приведет не только к тому, что их собственный мир будет проклят, но к порождению целой толпы тварей Темных богов. Таково их невежество, что на протяжении жизни всего лишь трех их коротких поколений они приведут в действие катаклизм, который сокрушит планеты и доберется до самого Алайтока. Мы не можем позволить, чтобы это произошло.

— Любопытство людей приведет их к гибели, если мы не вмешаемся, — продолжил Келамит. Его голос был надтреснутым и тихим, отягощенным вечностью, проведенной в изучении возможных вариантов будущего, каждый из которых в конечном счете вел к смерти и разрушению Алайтока. Корландриль подумал: что за склад ума нужен для того, чтобы вглядываться снова и снова в лицо такой судьбе и предотвращать каждое бедствие после того, как о нем станет известно.

— Мы не можем предупредить их о грядущих опасностях, ибо, поступив так, мы рискуем породить то самое желание, которому стремимся положить конец. Быстрое действие сейчас, кровавое, но необходимое, уничтожит угрозу Алайтоку, а также обезопасит будущие поколения людей. Те, кого мы должны уничтожить, немногочисленны, и если мы нанесем жесткий и быстрый удар, они не получат никаких подкреплений. Подавляющая сила обеспечит быструю капитуляцию. Те, кого мы желаем уничтожить, непреднамеренно обладают артефактом, который необходимо разыскать и безопасно уничтожить. Вы узнаете его, когда окажетесь неподалеку. Ни при каких условиях вы не должны приближаться к самому артефакту, и старайтесь все время не думать о нем, чтобы он не заманил в ловушку также и ваши души. Он касается того, о чем мы не говорим, поэтому вы понимаете, что это — не тщетная предосторожность.

Корландриля передернуло при мысли о Той Что Жаждет. Его камень души также похолодел, другие аспектные воины обменивались взглядами и кивали друг другу в знак поддержки и утешения.

— Мы тайно выйдем на орбиту и создадим временные порталы паутины, чтобы ударить в сердце укреплений цели, — сказал Архатхайн. — Их армия предпримет ответные действия, и мы должны быть готовы к отходу под огнем противника. Скорость играет существенную роль, иначе наши корабли на орбите обнаружат, и они будут вынуждены разорвать связи с паутиной. Странники соберут всю возможную информацию об этой планете людей и том месте, где они хранят этот ужасный трофей. Подробные боевые задания будут переданы каждому экзарху по пути к планете людей.

Автарх поднял кулак и медленно повернулся, выражая признательность собравшимся воинам.

— Алайток снова должен обратиться к кровавым посланцам Кхаина. Вы нас не подведете.

— Время отправляться, надевать доспехи и боевые маски, разогнать кровь, — сказал Кенайнат, жестом направляя отряд к транспорту.

Хотя у Корландриля не было подготовки ясновидца, основные принципы он знал: любое действие имело последствия, и обязанностью ясновидцев было направить оружие аспектных воинов таким образом, чтобы обеспечить благоприятное для Алайтока развитие событий. Он испытывал некоторую жалость к диким людям, которые должны будут умереть во время этой атаки, поскольку, казалось, они не знали о том вреде, что могут причинить. Тем не менее это — необходимая трагедия, пролитие человеческой крови ради спасения жизней эльдаров.

Он задумался ненадолго, будет ли труднее убить человека, чем орка. Орк — воплощение абсолютного зла, от них никакой пользы. Люди, пусть грубые и невоспитанные, были полезным орудием в руках эльдаров и обладали прирожденным духовным началом, которому следовало отдать должное. То, что они слабы и легко развращаются — и телесно, и духовно, — это прискорбно, но как вид они — более приятные соседи, чем многие другие в галактике. Занимая свое место в транспорте, чтобы вернуться в храм, Корландриль подумал, что он почувствует, когда убьет своего первого человека. Эта мысль посеяла в нем сомнения в отношении выбранного им Пути. Лишение жизни орков было простым уничтожением, лишение жизни людей можно было рассматривать как форму убийства, хотя и менее серьезное. Затем он осознал всю смехотворность этого вопроса.

Он будет в своей боевой маске, он не будет чувствовать никакой вины, а помнить будет и того меньше.

Корландриль вышел из портала паутины вслед за Кенайнатом с цепным мечом и сюрикеновым пистолетом наготове. Они оказались на обширной территории, огороженной деревянно-земляными стенами в несколько раз выше роста Корландриля. В ночном воздухе вокруг раздавалось потрескивание других мерцающих порталов паутины, из сумрака которых появлялись призрачные фигуры аспектных воинов. Воздух был мучительно холодным, из темных облаков падал мягкий снег, потрескавшиеся плиты, которыми был вымощен двор, покрывал ковер инея, на кирпичных стенах, окружавших открытое пространство, виднелись замерзшие ручейки.

По отряду Зловещих Мстителей, который поднимался по внутреннему пандусу, со стены затрещали выстрелы из лазерных винтовок. Мстители ответили смертоносными очередями из сюрикеновых катапульт, сбив со стены несколько людей в толстых серых пальто и отделанных мехом шапках с болтавшимися ушами.

Жалящие Скорпионы при поддержке других аспектных воинов должны были возглавить штурм цитадели. В то время как остальные войска обеспечивают безопасность внешнего периметра, воины Смертельной Тени и других храмов ударят по центральным зданиям и обыщут каждое, пока не обнаружат проклятый артефакт, который и является их целью. Хотя в этой операции принимают участие многие воины с Алайтока, схватка с противником не должна быть затяжной, это — планета людей, численность населения которой во много раз превышает число эльдаров. Воинский контингент с Алайтока ни в коем случае не должен ввязываться в длительное сражение, поскольку это поставит под угрозу извлечение артефакта.

Кенайнат повел отряд в сторону от стен, к комплексу из четырех зданий в центре огороженной территории. Три из них были одноэтажными строениями из грубого серого кирпича. Четвертое было пятиэтажным, шестиугольной формы, без окон, построенным из твердого материала, усиленного перекрещивающимися металлическими балками. Оно возвышалось над всей территорией, являясь центром, вокруг которого строили все остальное.

В этом бою Корландриль испытывал другие ощущения. Было прохладнее, не только с точки зрения температуры, но и по настрою. Не было ни жгучей ярости, которую он ощущал в прошлый раз, ни ненависти, которую вызывали орки, его не приводила в смятение опустошающая жажда крови аватара. Он отстраненно наблюдал за тем, как Воющие Баньши понеслись, завывая, к ближайшему зданию, где их мерцающие мечи безусильно кромсали людей, которые высыпали из широких дверей.

Воины Смертельной Тени повернули влево, бок о бок со Зловещими Мстителями из Звезды Правосудия и Огненными Драконами из Ярости Кхаина, направляясь к ближайшему пакгаузу. Его тяжелые двери катились навстречу друг другу, закрывая вход, а из сужающейся щели сверкали, не достигая цели, беспорядочные выстрелы из лазерных винтовок.

С громким лязгом двери закрылись. Зловещие Мстители, направив свое оружие на яркие прожектора, расположенные вдоль козырька крыши, резко снизили уровень освещенности территории. Кенайнат знаками велел отряду укрыться у стены здания, к дверям которого приближались Огненные Драконы с термическими зарядами в руках.

Теперь со стен уже почти не стреляли. Окинув взглядом периметр, можно было увидеть, что Зловещие Мстители очистили от защитников три четверти стены. Одетые в черное, отряды Темных Жнецов занимали огневые позиции, направляя пусковые ракетные установки вовне.

Раздался грохот взрывов, сопровождаемый огненно-белыми вспышками, и термические заряды Огненных Драконов превратили двери пакгауза в реку остывающего шлака. Аспектные воины бросились в образовавшиеся отверстия, отбросив за собой длинные тени красным светом своего оружия.

— Атакуйте без жалости, возликуйте, собирая кровавую дань Кхаина, не оставляйте ничего живого! — воскликнул Кенайнат, отправляя отряд вперед взмахом светящейся силовой клешни. Архулеш оказался в проломе первым, за ним последовал экзарх. Корландриль отправился сквозь искореженный металл вслед за Бехаретом, после него туда прыгнула Элиссанадрин.

Внутри пакгауз оказался пуст, за исключением нескольких металлических ящиков, аккуратно составленных слева от Корландриля. Тонкая стена отделяла часть пространства справа. В узких окнах и двух маленьких дверных проемах подпрыгивали головы в шлемах.

Огненные Драконы дали волю ярости своих термоядерных ружей, энергетические заряды прошили хрупкую стену. Под прикрытием этого огня Смертельная Тень ринулась в атаку навстречу одиночным лазерным выстрелам, которые со свистом проносились мимо или вздымали облачка пара, попадая в пол.

В ближайшем дверном проеме три человека навели свое оружие на Архулеша и Кенайната. Корландриль действовал совершенно автоматически — ему не понадобилось ни подумать, ни получить приказ от своего экзарха, подняв сюрикеновый пистолет, он выпустил в дверной проход град смертоносных дисков, его выстрел слился с выстрелами остальных. Два человека рухнули назад с растерзанными торсами и лицами, третий выстрелил из своего оружия, задев по касательной правое плечо Кенайната. Выведенный из равновесия, экзарх сделал укороченный шаг, чтобы выправиться, и вперед вырвался Бехарет. Он и Архулеш подбежали к двери, и их цепные мечи одновременно обезглавили и выпотрошили остававшегося там человека.

Ведомый инстинктом, Корландриль бросился вправо от дверного проема и прыгнул в обломки окна. Люди внутри повернулись навстречу Архулешу и Бехарету, оставив спины незащищенными. Урчащий меч Корландриля вскрыл первого из них вдоль спинного хребта от шеи до пояса, окатив аспектного воина кровью и осколками позвоночника, при этом влажные брызги были гармонично озвучены стуком костей. Второму человеку он подрезал поджилки, быстро рубанув цепным мечом сзади под оба колена.

Обратив взгляд на другого человека, Корландриль активировал мандибластеры. Шквал осколков вылетел из стволов по обе стороны шлема, за ними устремились дуги голубой энергии, которые вонзились в левый глаз его жертвы, и по чернеющей коже лица побежали лазурные вспышки. Человек рухнул, из его открытого рта и изуродованной глазницы вился дымок. Будто вспомнив о чем-то, аспектный воин развернулся и всадил острие меча в горло четвертому человеку.

Взмахнув в завершение мечом, Корландриль стряхнул кровь с клинка в глаза другого противника, ослепив его на минуту. Пока человек пытался протереть их, Жалящий Скорпион скользнул в сторону и всадил меч под его левую руку, пронзив грудную клетку, сердце и легкие. Цепной меч застрял на мгновение, гневно вибрируя в руке воина, пока он не вырвал его на свободу.

Справа от него раздались испуганные крики и, повернувшись, Корландриль увидел еще трех людей, которые пытались выбраться из окна позади него. Один из них рухнул под огнем пистолета Корландриля, двое других, взорвавшись от выстрелов Огненных Драконов с главной площадки пакгауза, превратились в красноватые облачка перегретого вещества.

Жалящий Скорпион застыл, напрягая зрение и слух в поисках очередной жертвы. До него долетел стон, и он вспомнил о человеке, которому подрезал поджилки. Повернувшись назад, он увидел искалеченного солдата, который полз к дверному проему, оставляя за собой размазанный кровавый след. Корландриль понаблюдал за ним с минуту, художник в его душе увлекся созерцанием красных завитков, оставленных на полу отчаянно карабкающимся человеком. Аспектный воин увидел свое смутное отражение в жизненно важной жидкости своих врагов, искаженный портрет кровью.

Это мгновение миновало, и Корландриль шагнул вслед за своим раненым противником, но проиграл это убийство Бехарету. Тот выпустил из руки пистолет, оставив его висеть на шнуре, и, схватив человека за волосы, рывком поднял его на подрубленные колени. Быстрый удар мечом отделил голову от шеи, и тело шмякнулось в лужу крови, которая расползалась у ног Бехарета.

Все еще держа в руке отсеченную голову, Бехарет поднял глаза и увидел Корландриля. Они не видели выражения лиц друг друга, но оба осознали, что Бехарет совершил убийство, которое по праву было за Корландрилем. Бехарет отвесил напыщенный поклон извинения — отвернув лицо, выставив одну ногу перед другой — и протянул голову Корландрилю.

— Да тут врагов больше чем достаточно, — сказал Корландриль. — Я не в претензии на тебя за этого.

Бехарет выпрямился, бесстрастно вышвырнул голову в дверной проем и кивнул, демонстрируя свою признательность.

— Здание зачищено, гнев Кхаина все еще нарастает, вперед, к новым смертям, — провозгласил Кенайнат, посылая их вперед жестом своей клешни.

В результате быстрого поиска в пакгаузе обнаружили две задних двери, которые вели в окруженный стенами дворик сбоку от центральной башни комплекса. Металлическая дверь в боковой стене башни оказалась незначительным препятствием, силовая клешня Кенайната прорвала ее с двух ударов.

Внутри оказался целый лабиринт комнат и коридоров. Люди стремглав разбегались в поисках укрытия, когда отряд Звезды Правосудия, ворвавшись внутрь, прошил залпами из сюрикеновых катапульт выкрашенные в оливковый цвет стены и свалил на месте пару десятков разодетых людей. Жалящие Скорпионы последовали за ними, убивая всех, кто пережил убийственный град Зловещих Мстителей. Два отряда методично обшаривали по кругу комнату за комнатой на нижнем этаже, не оставляя ничего живого. За ними в башню влетели другие отряды и понеслись вверх по лестницам.

Наверху гремели взрывы: на верхних этажах аспектным воинам явно оказали более решительное сопротивление, и тучи пыли летели с выложенного трубами потолка. Переключившись на тепловое видение, Корландриль наблюдал, как мельчайшие фрагменты обломков оседают на остывающих телах поверженных врагов, и пыль окутывает их словно саванами.

Они обнаружили скрытую винтовую лестницу, и Кенайнат повел их за собой, Жалящие Скорпионы хлынули вслед за Зловещими Мстителями, чтобы воспользоваться преимуществом действий в замкнутом пространстве. Они сделали лишь несколько шагов по ступенькам, когда четыре маленьких предмета со стуком свалились с верхней стены и запрыгали по ступенькам.

Кенайнат, среагировав первым, бросился вперед, чтобы убраться из зоны взрывов гранат, а остальные члены отряда поспешно скатились вниз по лестнице и укрылись за центральной колонной. Осколки гранат и обломки стены градом посыпались вниз по лестнице, но Жалящие Скорпионы остались невредимы. Звон лазерных зарядов эхом отдался от стен, и отряд ринулся вверх, чтобы воссоединиться со своим экзархом.

Кенайнат сжимал клешней останки мертвого человека, левая рука солдата была отрезана начисто. Безголовый труп лежал мешком у ног экзарха на лестнице. Несколько лазерных выстрелов оставили глубокие следы на доспехах Кенайната, вокруг него лениво плавали тонкие облачка пара.

Еще один лазерный залп провизжал вниз по лестнице, и отряд сдал назад на несколько шагов. Корландриль присоединился к Кенайнату, и они вдвоем быстро обогнули лестничный колодец с сюрикеновыми пистолетами наготове. На лестничной площадке выше засела группа людей — Корландриль, выглянув за поворот, насчитал восьмерых, прежде чем убраться в безопасное место.

— Я обращу свою ярость влево, направь огонь вправо, и мы их уничтожим, — приказал экзарх.

— Как этого хочет Кхаин, — ответил Корландриль. Он извлек из памяти картинку с позициями людей, которая отпечаталась в ней так ясно, будто он стоял перед ними. Потребовалось всего лишь мгновение, чтобы рассчитать наилучшее направление огня и сразить их одной очередью.

— Я готов, — доложил он Кенайнату.

Они выпрыгнули вдвоем из-за поворота лестницы, смертоносные диски с шипением неслись из их пистолетов. Очередь Корландриля поразила двух человек, стоявших на коленях, в горло, убив их мгновенно. Он продолжал стрелять, двигаясь влево, подняв пистолет и направив поток дисков в животы тем, кто стоял дальше от ступенек. Они рухнули наземь, издавая мерзкие хрипы, брызги крови виделись Корландрилю в тепловом режиме ярко-желтыми.

Корландриль и Кенайнат переступили через тела с цепными мечами наизготовку, еще до того, как последний из людей упал на пол.

На этой площадке было два дверных проема, по одному с каждой стороны. Слыша сзади приближающиеся шаги остальных членов отряда, Кенайнат махнул головой влево и жестом велел Корландрилю оставаться рядом.

Открытый сводчатый проход вел к ряду маленьких комнат-клетушек с голыми стенами, почти без обстановки. Корландриль догадался, что это — жилье прислуги, — как же любят люди унижать себе подобных в стремлении доказать свое превосходство, мелькнула у него мысль. Подлинная цивилизация всех признает личностями, равными и важными. Эльдары, которые по своему выбору решали обслуживать других, делали это, чтобы развить смирение и чувство долга, — впрочем, Корландриля это пока не привлекало.

Отбросив эти философские размышления как отвлекающие внимание, он быстро просмотрел все дверные проходы в поисках признаков тепла и ничего не обнаружил. Обслуга, скорее всего, сбежала, как только началась атака, возможно, надеясь, что оружие хозяев убережет их. Напрасно. Все, кто так или иначе контактировал с артефактом Хаоса, были под угрозой заражения, никого нельзя было оставлять в живых.

Более тщательные поиски подтвердили, что этот этаж, включая кухни и кладовые, свободен от врагов. Звуки сражения, которые долетали сверху, говорили о том, что другие отряды опередили Смертельную Тень и Звезду Правосудия.

— Мы отправимся выше, доберемся до самого верха и загоним врагов в угол, — объявил Кенайнат. Уриетхиал, экзарх Звезды Правосудия, тут же согласился. Оба отряда вернулись к лестнице и обошли два следующих этажа, где были видны следы более ожесточенной схватки. Человеческие трупы завалили всю площадку, но среди них были и обломки эльдарского оружия, и куски доспехов, и яркие пятна эльдарской крови.

А знал ли он кого-то из павших, — мелькнула походя мысль у Корландриля. Сейчас — не время для скорби.

Еще несколько отрядов присоединялось к атаке на верхнем уровне, стекаясь туда с третьего и четвертого этажей. Поднимаясь по ступенькам, Корландриль ощущал нарастающее чувство тревоги. Что-то тянуло его — где-то в уголке души, и путеводный камень стал подрагивать у него на груди.

— Убивай их равнодушно и быстро, не радуйся убийству, Та Что Жаждет наблюдает! — предупредил Кенайнат, когда они достигли последнего поворота лестницы.

Верхний этаж был одним открытым залом, обшитым панелями и набитым мебелью. Люди стреляли из-за перевернутых диванов и опрокинутых книжных шкафов, на темном лакированном полу валялись разодранные большие книги с примитивным человеческим письмом. Вспышки голубой энергии неслись со всех сторон — Зловещие Мстители и Воющие Баньши простреливали несколько лестниц, ведущих в зал.

За большим столом, опрокинутым набок, притаилась особенная группка людей, рядом с ними на полу громоздились исписанные вручную тома, валялись грубые письменные принадлежности и обрывки бумага. Оттуда что-то просачивалось через весь зал и прикасалось к душе Корландриля. В его ушах раздавалось бренчание лазерного огня, тесная близость доспехов была словно объятия возлюбленной. Запахи лака и крови, прысканье сюрикенового огня и вопли боли — все это сливалось в симфонию, которую Корландриль воспринимал всеми чувствами.

Подстегиваемый возбуждением, он выстрелил из пистолета в человека, который съежился за сломанным креслом. Сверкающие диски вонзились в его лоб, другие рассекли глаза и погрузились в мозг. Труп медленно сполз на пол, его винтовка загрохотала по деревянному полу.

В дальнем конце зала, укрывшись между сбившихся в кучу стражей, затаились трое мужчин, одетых в толстые лилово-красные мантии, отороченные мехом и отделанные золотом. Эти трое были в почтенном, по людским меркам, возрасте, их морщинистые лица исказили гримасы потрясения и ужаса. Подчеркнуто роскошные одеяния выдавали в них персон, стоящих высоко в людской иерархии.

Вскоре в зале осталась лишь эта последняя группа.

Один из них — его толстый капюшон упал назад, на плечи, открыв безволосую голову, испещренную пятнами, — поднялся и прокричал что-то на своем непонятном языке, размахивая шкатулкой размером с собственный кулак, инкрустированной бледно-синими и розовыми драгоценными камнями. Его лицо с выпученными глазами выражало то ли страх, то ли гнев, понять это было невозможно. Это искаженное лицо смахивало на какой-то гротескный шарж, передавало грубую пародию на чувство.

Глаза Корландриля вновь оказались прикованы к шкатулке, а где-то в подсознании зашелестел слабый шепот. Человек упал на колени, его телохранители, побросав свое оружие, подняли руки в знак капитуляции. Два его величавых спутника униженно пали ниц и умоляюще поглядывали снизу вверх на окружающих эльдарских воинов.

Это шкатулка взывала к Корландрилю, и он шагнул вперед, не обращая внимания на людей-солдат. Драгоценные камни на ее поверхности сверкали так ярко, зачаровывая его. Он услышал ворчание других аспектных воинов, стоявших вокруг.

Конечно, это была бы такая очаровательная награда. Корландриль представил себе кровавое месиво, в которое превратит это дряхлое существо, которое удерживало прекрасную шкатулку. Корландриль вырвет его внутренности и превратит их в гирлянды, а из костей, раскрасив их, как надо, создаст изящные скульптуры.

Ни к чему не прикасайтесь. Освободите свой разум от желания и соблазна.

Корландриль узнал мысли Ясновидца Келамита. Они пробились сквозь странный туман, который обволакивал его душу с того мгновения, как он вошел в этот зал.

Позади сдавшихся людей затрещал воздух. Там, где мгновением раньше была пустота, появились семеро воинов в тяжелых доспехах. Они были одеты в красное и черное, а их спины и плечи покрывали широкие щитки с нарисованной на них белой паутиной. В руках они держали громоздкое оружие, смертопряды, светящиеся изнутри голубым, их дула окружали вращающиеся клешнеобразные придатки.

Варп-Пауки одновременно открыли огонь по последним оставшимся в живых людям. Дула их оружия вспыхнули ярко-синим — гравитационные импеллеры, вращаясь, превратились в расплывшиеся пятна. В воздухе закружилось расплывчатое, смутное облако. Извивающаяся моноволоконная проволочная сетка, вылетевшая из смертопрядов, окутала людей и без малейшего напряжения врезалась в кожу, плоть и кость. Серое облако стало красным от крови — люди распались на тысячи крошечных частиц, и каждую из них струящееся проволочное облако продолжало рассекать и кромсать, пока в воздухе не остался лишь расплывчатый красный туман.

Это зрелище выжало слезу из Корландриля. Такое уничтожение, исполненное так быстро и так красиво. На мгновение он совершенно забыл о присутствии шкатулки, пока она не шлепнулась со стуком на пол, с ее манящих драгоценных камней стекали каплями остатки человеческих пальцев.

Корландриль ощутил чье-то присутствие, и отступил в сторону: за дверями позади него появились новые персоны. Аспектные воины расступились, давая дорогу Келамиту и Архатхайну. Вокруг ясновидца спокойно вращались в воздухе три дюжины рун, пересекаясь и расходясь вновь, по мере того, как он продвигался вперед. На Архатхайне были синие доспехи, а в правой руке — копье, которое почти вдвое превышало рост автарха, его наконечник в виде листа был покрыт тысячами крошечных рун, каждая из которых светилась энергией.

С ними вошла группа провидцев с мрачными лицами, одетых в белое, головы их были начисто лишены волос. Между ними в воздухе плыл яйцевидный темно-красный контейнер, расписанный серебристыми рунами. Корландриль узнал призрачную кость — психопластик, созданный костопевами, живая основа Алайтока и любого другого творения эльдаров. Путеводный камень Корландриля потеплел и затрепетал, когда контейнер медленно скользил мимо него.

Из груды обломков справа от Корландриля выскочил человек и рванулся через зал к драгоценному артефакту, одна его рука безвольно свисала вдоль тела, а из длинной раны на бедре лилась кровь.

Быстрее всех среагировал Архатхайн, его копье пропело через зал и, вонзившись человеку в грудь, отбросило его в сторону. Мгновением позже несколько сюрикеновых залпов и лазерных выстрелов прошило воздух в том месте, откуда только что копье автарха отшвырнуло жертву. Архатхайн сделал знак копью, и оно изогнулось, вырвалось из тела мертвеца и вернулось в его длань. Автарх невозмутимо приблизился к шкатулке и, опустившись перед ней на одно колено, принялся внимательно изучать артефакт.

Нашептывая защитные мантры, белые провидцы окружили его, их мантии скрыли все из виду, а заклинания стали громче. Когда минутой позже они расступились, на зал снизошла тишина. Шкатулка исчезла, но контейнер из призрачной кости стал светиться более темным светом, из него просачивалась аура маслянистой энергии. Корландриль отступил еще на шаг назад, не желая находиться слишком близко от проклятого артефакта теперь, когда оказался свободен от его воздействия.

Белые провидцы удалились вместе со своим зараженным грузом.

— Люди собираются с силами, чтобы уничтожить нас за стенами, — сообщил Архатхайн, вставая. — Весь гарнизон перебит. Возвращайтесь в паутину, и мы исчезнем отсюда. Заберите наших мертвецов, мы не можем оставить их здесь.

Вместе с остальными Корландриль спустился на уровень ниже. Здесь они обнаружили несколько мертвых эльдаров, их доспехи были проткнуты штыками или пробиты лазерными зарядами и пулями. Корландриль наклонился к останкам Воющего Баньши. Его лицевая пластина была разбита, открывая взгляду пустую глазницу и окровавленную щеку. Жалящий Скорпион нежно поднял его и отнес к порталу паутины.

Торжественные звуки труб и медленный, равномерный бой барабанов оповестили о прибытии похоронной процессии. Три длинных колонны медленно вступали в Купол Вечного Спокойствия — два ряда эльдаров, движущихся вереницей, по обеим сторонам от тел мертвых на похоронных дрогах, парящих в воздухе. Тела были покрыты белыми саванами с вышитыми на них именами. Слева от каждых дрог шел хранитель с камнем души покойного, путеводный камень мертвого эльдара содержал теперь в себе его сущность, готовую для перемещения в Бесконечный Круговорот. Справа от каждого почившего шагал плакальщик — эльдар, идущий по Пути Скорби, — в тяжелом белом покрывале, рыдая, и время от времени издавая горестные стенания. За процессией наблюдали со слезами на глазах тысячи эльдаров Алайтока, в сердцах которых была жива память о павших.

Они скорбели о смерти тех, кого знали, но не могли дать полную волю своей печали, чтобы она не поглотила их. Это было уделом плакальщиков, которые посвятили себя излиянию тех чувств, что несла с собой смерть, давая возможность остальным вспоминать о погибших со спокойным сожалением и не терзаться чувством вины.

Корландриль угрюмо наблюдал за тем, как мимо скользило одно укрытое саваном тело за другим, пропуская мимо ушей рыдания и сдавленные вопли плакальщиков. Он пытался воскресить в себе ту скорбь, что испытывал раньше на подобных печальных церемониях, но теперь почти ничего не чувствовал. Возможно, дело в количестве, хотя, с другой стороны, каждый из них ушел из жизни. Двадцать четыре эльдара погибло во время атаки.

Будут и другие похороны в недалеком будущем, но они не сравнятся с этими — так велика скорбь, охватившая всю общину. Еще двадцать воинов находились в Палатах Исцеления, некоторые из них вели почти безнадежную борьбу с ранами, которые не мог излечить даже Локон Иши. Здесь весь Алайток мог прочувствовать свое горе. Меньшие церемонии для друзей и семей погибших пройдут позже, когда камни души умерших станут одним целым с Бесконечным Круговоротом.

Мимо проплыл саван с руной Артуиса. Корландриль закрыл глаза, и на него нахлынули воспоминания.

Это был канун Праздника Озарений. Корландриль танцевал с Тирианной, в то время как Артуис и Маэртуин наливали себе добрые порции из черного хрустального графина.

— Что это вы принесли? — весело спросила Тирианна. — Какой-то особенный напиток?

Она с середины дня попивала летнее вино, и теперь несколько неуверенно держалась на ногах. Корландриль, поддерживая девушку, наслаждался ее близостью, хотя и не прижимался к ней настолько, чтобы это казалось неуместным.

— Этот рецепт — семейная тайна, — заявил Артуис и, наполнив до половины два стакана, предложил их Корландрилю и Тирианне. Танцующие разъединились и сели за низкий стол у тихо булькающего потока, который извивался по Долине Полуночных Воспоминаний. Освещение купола было все еще ярким, светильники сияли над ними подобно сотне солнц, но скоро здесь станет темным-темно, как в глубочайших безднах меж звезд, и лишь призрачный свет путеводных камней и сверкающие украшения в волосах и на шеях будут нарушать эту темноту. Это было Время Тени, перед Праздником Озарений, ночь перед днем, скрытые и темные наслаждения перед разоблачающим светом. Этой ночью все могли без угрызений совести потакать своим страстям, чтобы на следующий день избавиться от этих воспоминаний.

Корландриль попробовал густую жидкость, такую же черную, как и емкость, из которой она появилась. Она слегка пенилась и чуть-чуть горчила, оставляя приятное послевкусие.

Он поднял стакан, приветствуя Артуиса и Маэртуина.

— Поздравляю вашу семью с тем, что ей удалось так долго держать в секрете столь восхитительный напиток!

— Это всего лишь сумеречная вода и ночной виноград, смешанные с огненной пряностью, облачным фруктом и сахарной пудрой, — рассмеялся Артуис. — Будьте осторожны, на вкус это невинно, но скрывает в сердцевине жало, подобное копью Анакондина!

— Ночной виноград? — воскликнула Тирианна, поставив на стол нетронутый стакан. В ее глазах вспыхнул гнев. — Это непочтительно. Взять то, что выросло в Садах Вечного Утешения, и использовать для опьянения! Что бы вы сделали, если б ваши намогильные цветы таким образом использовали?

Усмехнувшись, Артуис взял стакан и осушил его одним глотком.

— Если с моего участка, ты бы им подавилась!

Это воспоминание взбудоражило Корландриля. Ему не следовало это вспоминать — Праздник Озарений должен был уничтожить все воспоминания. Какие еще двери в своем разуме он открыл, когда обращался к Локону Иши?

Закрыв глаза, Корландриль представил себе Артуиса в виде статуи, обессмерченным в черном драгоценном камне, с множеством резких граней, но с полостью внутри, хранящей бутылочку его тайного полуночного коктейля. Это будет подходящей наградой тому, кто открыто принимал все темное, что скрывалось в нем, и тем не менее неистово бился за то, чтобы принести свет в жизнь других.

Его смерть была преждевременной. Он, как и многие другие, пожертвовал своей жизнью, чтобы будущие поколения жили спокойно.

Открыв глаза, Корландриль внимательно осмотрел собравшихся. Среди них были аспектные воины, но они отнюдь не составляли большинства. Не было ни одного экзарха, ибо согласно традиции присутствие жрецов Кхаина на таких церемониях не одобрялось. Разносчикам разрушения не позволялось оплакивать плоды трудов своих. Для остального Алайтока экзархи были уже мертвы, и никто не станет оплакивать их кончину, хотя их деяния будут помнить и почитать. Толпа в сдержанном безмолвии смотрела, как славные мертвецы проплывали сквозь Врата Прощаний, белую арку, увенчанную золотой руной Алайтока.

Тишина приводила Корландриля в смятение. Эти эльдары отдали свои жизни не за безмолвное созерцание и уважительное спокойствие, но за жизнь, за счастье, радость и веселье тех, кто сейчас собрался вокруг них, и тех, кто придет в будущем. Их смерть прискорбна, но такой конец не перечеркивал их жизненных достижений. Даже их души будут продолжать существовать в Бесконечном Круговороте. Это — переход от телесного к бестелесному, а не окончательное прекращение жизни, понял Корландриль и впервые посмотрел на похороны другими глазами.

— Прощай, Артуис! — воскликнул он, подняв руку в приветствии телу своего друга, которое исчезало в сиянии врат. — Ты жил так, как хотел, и погиб благородно! Скоро я навещу тебя!

Корландриль почувствовал нарастающее вокруг возбуждение и множество устремившихся на себя взглядов. Он повернулся к стоящему рядом эльдару, молодому парню, идущему, возможно, по своему первому Пути. Юноша осуждающе нахмурился.

— Разве то, что я говорю — неверно? — спросил Корландриль. — А ты будешь однажды готов отдать свою жизнь, как мой друг? Тебе захочется, чтобы те, с которыми ты разлучен навсегда, ныли и хныкали, или ты захочешь, чтобы они во все горло воздавали тебе должное?

— Это — неподходящее место… — заявила суровая женщина слева от Корландриля. Положив ладонь ему на руку, она притянула его ближе и прошептала на ухо: — Ты позоришь себя и душу твоего друга.

Выдернув руку, Корландриль оттолкнул ее. Он хотел сделать это осторожно, но она упала, тяжело шлепнувшись оземь. Корландриль наклонился, чтобы предложить ей руку, но другие эльдары, поджав губы, с осуждающими взглядами, оттеснили его в сторону.

Выпрямившись, женщина поправила складки своей мантии и посмотрела на Корландриля.

— Тебе здесь не рады, — жестко сказала она, и повернулась к нему спиной, намеренно и медленно. Остальные сделали то же самое, оставив Корландриля в расширяющемся круге изоляции.

— Что за нужда мне в раболепном внимании остальных? — проворчал он. — Некогда вы жаждали знакомства со мной, и я потакал вам. Вы значите для меня меньше, чем Артуис. Его я называл другом и не осуждал, и, в свою очередь, он не порицал меня и называл другом. Кто еще здесь мог бы сказать то же самое?

Рявкнув последний раз, Корландриль гордо прошествовал через усеянный цветами луг к ожидавшему его небесному катеру.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ЭКЗАРХ

НАСЛЕДИЕ

Во время Войны в Небесах Кхаин обрушил на эльдаров неисчислимые беды. Ультанаш сначала отказывался сражаться, заявив, что у Кхаина раздор с Домом Эльданеша, а не со всеми эльдарами. Однако ярость Кхаина вовсе не была такой ограниченной, и в Доме Эльданеша нашлись те, кто вспомнил горькое расставание с Ультанашем. Испорченные Кхаином, они набросились на последователей Ультанаша, и разгорелась война между Домами. Кхаин был доволен, но Ультанаш, в конце концов, отказался от своего пацифизма и взялся за копье, но не для того, чтобы противостоять Дому Эльданеша, но чтобы объявить войну Кроваворукому. Поняв, что бог войны — их общий враг, Дом Эльданеша заключил мир с Ультанашем, и они вдвоем стали биться бок о бок, как делали исстари. Но были в обоих Домах и эльдары, зачарованные войной, и Кхаин настроил их друг против друга, и они стали убивать любого противника, невзирая на верность. Они стали творениями Кроваворукого бога и повернулись против себе подобных.

Чем больше времени Корландриль проводил в храме, тем меньше он думал о смерти. Теперь он был окружен ею, будучи и ее посланцем, и ее целью. В его голове мелькали смутные всполохи воспоминаний о сражении с людьми: краткие эпизоды разрушения и убийств, длящиеся считанные мгновения. Эти воспоминания не несли с собой никаких ощущений, словно пьеса без слов или безмолвная опера. Это были просто события, которые произошли.

Однажды после тренировки Корландриль упомянул об этом мимоходом в разговоре с Архулешем. Его товарищ, Жалящий Скорпион, застыл на месте и направил пронизывающий взгляд на Корландриля.

— Ты вспоминаешь сцены кровопролития?

— Только образы, — ответил он. — А ты — нет?

— Нет! Я бы и не хотел этого. Я ощущаю эти воспоминания внутри себя, глубоко в тенях своей души, и этого достаточно, чтобы мне стало тошно от чувства вины и горя.

— Я не понимаю. Все мы знаем, что проливали кровь и убивали. Это — неоспоримый факт. Мы — аспектные воины, именно это мы и учились делать. Я больше не художник, но все еще могу посещать скульптуры, которые создал.

— Есть разница между рациональным признанием факта и эмоциональной связью. Твои скульптуры были плодом твоих действий, а не воспоминанием о них. Скажи мне, Корландриль, что ты чувствовал, создавая свой первый шедевр?

— Это было… — Корландриль замялся. Он не был уверен в ответе. — Было ощущение успеха, наверняка. И освобождения. Да, определенно, мгновение творческого освобождения, когда скульптура была завершена. Во многом похоже на прилив энергии, который я почувствовал в своем первом бою.

— Это опасно! — воскликнул Архулеш, отшатнувшись от Корландриля.

— Твой страх ничем не оправдан, — сказал Корландриль, протягивая руку, чтобы успокоить товарища. — Что так тебя поразило?

— Ты сравниваешь акты созидания и разрушения. Это — нездоровое проявление. Если ты продолжишь в этом направлении, то будешь помнить радость, которую чувствовал, и это будет сигналом о чем-то очень серьезном.

— Почему ты так произвольно отделяешь смерть от жизни, разрушение от созидания?

— Потому что-то, что создано, может быть уничтожено, то есть возвращено в прежнее состояние, но с разрушением это невозможно! Ты можешь возненавидеть статую, которую изваял, и разнести ее на тысячу кусков, но воспоминание о ней останется. Со смертью это не так. Ты никогда не сможешь вернуть тех, кто был убит, ты не сможешь пожаловать им дар Иши. Поскольку это действие нельзя развернуть вспять, воспоминания о нем не должно оставаться.

— Корландриль все еще носит свою маску со времени последнего боя и не может снять ее.

Обернувшись, Корландриль и Архулеш увидели Аранарху, который выходил из апартаментов Кенайната. Экзарх Смертельной Тени вышел следом за ним.

— Это оказалось бы слишком скоро, гораздо быстрее, чем я видел, я в этом не уверен.

— Он сам признался в этом, он видит то, что видят наши глаза, он сказал то, что мы слышали, находясь внутри, — ответил Аранарха.

— Нет, это — неправда! — выпалил Корландриль. — Я исполнил ритуалы, я снял свою боевую маску.

— Тогда тебе нечего бояться, выходи из этого мрачного места, иди на свет, наружу, — сказал Аранарха с вызовом.

— И пойду! — заявил Корландриль. Он повернулся к Архулешу, который все еще настороженно смотрел на него. — Пойдем, мой друг, давай отправимся на Луга Свершений, и ты сможешь больше рассказать мне об Элиссанадрин.

Взяв Архулеша под руку, он потащил его к двери. Когда они шли по проходу, до них донесся предостерегающий голос Кенайната, слова которого предназначались его товарищу-экзарху.

— Это была ошибка, его разум полон противоречий, он будет искать противника.

— Да не обращай на них внимания, — сказал Корландриль с вымученным смешком. — Они просто завидуют нашей свободе.

Архулеш промолчал.

Вскоре после того, как они вышли из храма, Архулеш отказался от приглашения Корландриля, сославшись на ранее условленную встречу. Корландриль прикинул возможности выбора.

Он не чувствовал никакого желания ваять, в его апартаментах было уже три незаконченные работы, и ни одна из них не влекла его. Ему не хотелось ни есть, ни пить. Его попытка выманить Архулеша на прогулку была порождена в большей степени скукой, нежели желанием побыть в компании.

Он решил, что Элиссанадрин сможет вытащить его из тоски, которая медленно нарастала в нем после последнего сражения. Ведь она — Жалящий Скорпион, и поймет, какую скуку он испытывает.

Надеясь выяснить, где находится Элиссанадрин, он подошел к терминалу Бесконечного Круговорота неподалеку от дверей храма. Положив ладонь на кристальную поверхность, он попытался соединиться с душами, пульсирующими внутри. Связь оказалась мимолетной, энергия Бесконечного Круговорота сопротивлялась взаимодействию с ним. Корландриль не был духовидцем и не умел вступать в общение с Бесконечным Круговоротом, предугадывая его смятение. Он убрал пальцы с кристальной поверхности, мысленно сосредоточился на Элиссанадрин и сделал еще одну попытку.

Как и прежде, он на короткий миг ощутил Алайток изнутри, получив представление о мире-корабле как едином целом, но не смог обнаружить никакого присутствия Элиссанадрин. Обеспокоенный, он отступил от панели. В переходе не было видно ни одного эльдара, который мог бы ему помочь, поэтому Корландриль направился к Куполу Полуночных Лесов, вход в который был совсем рядом.

Яркий свет перехода сменился рассеянным полумраком, когда он прошел под широкой аркой и углубился в лес. Эту часть парка мало посещали из-за близости к нескольким аспектным храмам. Корландриль направился к озерам в центральной части, зная, что их часто посещают многие художники и поэты. Возможно, он увидит Абрахасила. Он не виделся со своим наставником с того времени, как впервые отправился в Смертельную Тень.

Корландриль шагал меж деревьев, а его мысли разбегались. В памяти мелькали воспоминания о встречах под тенистой листвой, но ни на одном из них он не задерживался. Его заинтересовали тени листьев, которые приняли багрянистый осенний оттенок. Мягкость травы под ногами так манила. Он провел руками по морщинистой коре лиандерина, его пальцы отмечали каждый изгиб и нарост.

Все эти мысли занимали его, но не могли вытеснить из сознания самые важные навыки. Световое пятно могло выдать его присутствие, и он придерживался тени. С неравными интервалами он менял направление движения, чтобы не приближаться к цели по прямой. Он постоянно всматривался в отверстия меж корней и ветви в поисках признаков опасности, хотя в Куполе Полуночных Лесов не было угрозы крупней, чем рассветный сокол.

Паранойя Корландриля только усилилась, когда он услышал спереди голоса. Он покрыл значительное расстояние, не зная, сколько прошло времени. Сумерки под тяжелым небосводом сгущались, под куполом начиналась ночь. Он вошел в него вскоре после Времени Очищения в промежуточном цикле.

Между деревьев заблестела вода. Послышалось движение, и на дорожке впереди появилась какая-то фигура.

Корландриль скрылся за стволом дерева прежде, чем это осознал, прильнув к тени, как паук к своей паутине. Из своего укрытия Корландриль пристально разглядывал вновь прибывшую. Она была пониже его, черные с золотом волосы высоко изгибались над бледным лбом. Длинный хвост ее мягкой белой туники качался под нежным ветерком, маняще изгибаясь у нее за спиной. Она смеялась, уставившись в бледный экран кристаллического планшета.

— Прости за то, что нарушил твое уединение, — произнес Корландриль, ступая на дорожку.

Девушка вскрикнула, и читалка выпала из ее руки. Она подхватила ее прежде, чем та упала на деревянную дорожку и быстро выпрямилась, Корландриль приблизился, протянув руку в извинении.

— Я не хотел тебя испугать, — сказал он.

— Зачем ты так незаметно подкрался ко мне? — спросила она. Теперь, когда у нее появилось минутка, чтобы рассмотреть Корландриля, она сделала робкий шаг назад. Голос ее звучал приглушенно. — Что ты от меня хочешь?

Корландриль не мог понять причины ее беспокойства. Он застал ее врасплох, но это не могло служить оправданием такого настороженного поведения.

— У меня есть вопрос. Тебе приходилось в последнее время встречать какие-то трудности с Бесконечным Круговоротом?

— Мне — нет, — сказала она сухо. Она говорила резким тоном, ее язык был формальным и холодным. Хотя они были незнакомы, это не оправдывало таких дурных манер.

— Это был достаточно простой вопрос, — заметил Корландриль. — Я не понимаю твоей враждебности.

— А я — твоей, — сказала она, отворачиваясь. — Оставь меня в покое.

Ошеломленный Корландриль смотрел, как она быстро ушла назад, к озерам. Тогда он решил проанализировать, что произошло.

Корландриль скрылся за стволом дерева прежде, чем это осознал, прильнув к тени, как паук к своей паутине. Из своего укрытия Корландриль пристально разглядывал вновь прибывшую. Она была пониже его, черные с золотом волосы высоко изгибались над бледным лбом. Длинный хвост ее мягкой белой туники качался под нежным ветерком, маняще изгибаясь у нее за спиной. Она смеялась, уставившись в бледный экран кристаллического планшета.

— Прости за то, что нарушил твое уединение, — произнес Корландриль, выходя вперед в стойке Клешня С Восходящим Солнцем, правая рука согнута для защиты, левая рука поднята для удара.

Девушка вскрикнула, и читалка выпала из ее руки. Она подхватила ее прежде, чем та упала на деревянную дорожку и быстро выпрямилась. Корландриль приблизился, двигаясь вперед боком, с вытянутой в положение Выпад Змеи правой рукой.

— Я не хотел тебя испугать, — сказал он, принимая положение покоя.

Корландриль смотрел, как она уходит, удивляясь, как это вышло, что он так легко, не думая, принимал ритуальные стойки, и почему он этого не осознавал. В его голове соперничали две версии одного и того же происшествия: одна — событие, как оно произошло, вторая — его более сознательное размышление о нем.

Испуг и гнев незнакомки доказывали, что его воспоминание об инциденте верно, а вот его восприятие было неверным. Он выслеживал ее как добычу. Встревоженный, Корландриль повернул от озер и направился назад, в лес, тем временем свет потускнел, и Полуночный Лес стал соответствовать своему названию.

Корландриль не мог размышлять. Слишком многое здесь отвлекало: шелестящая листва, порхающие насекомые, ухающие птицы, визжащие существа.

Он пытался сосредоточиться, но мгновенно реагировал на каждое движение, то вглядываясь в сопящего шипоеда, то вслушиваясь в биение крыльев над головой. Его внимание привлекало даже слабое раскачивание деревьев, и он внимательно наблюдал за каждой движущейся тенью, созданной светом Мирианатир, прежде чем вернуться к своим раздумьям.

Большую часть ночи он просидел в роще, вдали от тропинок, популярных среди влюбленных и философов, пытаясь хоть как-то успокоиться.

Когда защитное поле купола деполяризовалось, чтобы пропускать больше лучей умирающей звезды, разочарованный Корландриль оставил попытки медитации и направился в Смертельную Тень.

Он нашел храм пустым, или, по крайней мере, те его части, в которые имел доступ. Он полагал, что Кенайнат был где-то там, — а где же еще мог находиться экзарх? — но зал доспехов и арсенал были пусты. В безмолвии, под звучащую в голове мантру, Жалящий Скорпион оделся для тренировки.

Он легко прошел подготовительную фазу, выполнив серию атак и защит, чтобы размять мышцы, которые сводило после выбившего из колеи пребывания в лесу. Выполняя эти движения, он начал мысленно создавать себе противника-тень, готовясь к более серьезным упражнениям.

Ему удалось достичь желаемого сочетания управления своими действиями и их инстинктивности, цепной меч молнией сверкал в воздухе, повинуясь его прихоти, сплетая узор смертельной пляски клинка рядом с воображаемыми сюрикенами и очередями из мандибластеров.

На полпути между Поднимающейся Клешней и Змеей из Тени Корландриль замер.

У его тени-жертвы было лицо. На самом деле несколько лиц. То были лица людей, которых он убил. Он видел, как они трансформируются одно в другое, их мертвые глаза, разинутые рты.

Со смехом Корландриль рубанул мечом по горлу видения, начисто снеся голову. Призрак с шорохом распался на клочки тумана и исчез. Жалящий Скорпион продолжил тренировку без него. Он не нуждался в воображаемом противнике — он уже пролил настоящую кровь и покончил с настоящими жизнями.

Он тренировался большую часть дня и был довольно утомлен к тому времени, как повесил цепной меч и снял доспехи. Несмотря на усталость, его разум был словно в огне, нимало не удовлетворившись его усилиями. Его терзали голод и жажда, но желал он не только еды и питья. Ему хотелось чем-нибудь занять себя. Ему нужно было какое-то развлечение.

Он нашел остальных в Полумесяце Зарождающихся Столетий и сел рядом с ними, поставив на стол полное блюдо.

— Хотелось бы послушать декламацию или, быть может, посмотреть театральное представление, — сказал он, прежде чем снова набить рот едой. — Что-нибудь волнующее, драматичное и, возможно, слегка чувственное.

— В Куполе Бессердечных Зим дают «Свидание» Аэйстиана, — сообщила ему Элиссанадрин, наливая себе из графина с летним вином, который принес на стол Архулеш.

— Слишком высокопарно, — ответил Корландриль.

— В Зале Нескончаемых Трудов будет «Плетение филиграни», — предложил Архулеш, с намеком переводя взгляд с Корландриля на Элиссанадрин. — Возможно, вы вдвоем могли бы пойти.

Корландриль поразмыслил над этим минутку, но отбросил эту мысль. Ему не хотелось отвлекаться во время первого тесного общения с Элиссанадрин. Чем больше он об этом думал, тем менее привлекательной становилась для него мысль о физической близости с его спутницей.

Он покачал головой.

— Мы могли бы погонять на скайраннерах вдоль Изумрудного Пролива. Мне всегда хотелось это попробовать, — предложила Элиссанадрин.

Корландриль вздохнул.

— Это вовсе не так опасно или захватывающе, как выглядит со стороны, если у тебя есть хоть какой-то опыт управления небесным катером.

— Не собираюсь больше терять на это время, — заявил, вставая, Архулеш. — Ясно, что вас не привлекут мои предложения. Наслаждайтесь летним вином.

— Постой! — воскликнул Корландриль. — Я уверен, мы что-нибудь придумаем. Просто хочу найти чего-нибудь, чтобы убить время.

Все, кто находился в пределах слышимости, повернулись к Корландрилю. В Полумесяце Зарождающихся Столетий воцарилась напряженная тишина.

— На что вы все пялитесь? — проскрежетал Корландриль, сердито поднимаясь на ноги. — Неужели никто из вас не мучился от преходящей скуки, которую никак не унять?

Его локоть сжали тугой хваткой, и Корландриль почувствовал, что его тянут вниз, на скамью.

— Нельзя так говорить! — прошипела Элиссанадрин. На лице у нее явно читались гнев и потрясение.

— Дело в моем тоне? Я слишком громко это сказал?

Теперь лицо Элиссанадрин выражало недоверчивость, она дважды открыла рот, но так ничего и не сказала. Корландриль считал свои слова довольно невинными, но опыт, полученный в Куполе Полуночных Лесов, заставил его усомниться в этом. Он воспроизвел в уме несколько последних мгновений.

— Мы могли бы погонять на небесных катерах вдоль Изумрудного Пролива. Мне всегда хотелось это попробовать, — предложила Элиссанадрин.

Корландриль вздохнул, и его губы выгнулись в пренебрежительной усмешке.

— Это вовсе не так опасно или захватывающе, как выглядит со стороны, если у тебя есть хоть какой-то опыт управления небесным катером.

— Не собираюсь больше терять на это время, — заявил, вставая, Архулеш. — Ясно, что вас не привлекут мои предложения. Наслаждайтесь летним вином.

— Постой! — воскликнул Корландриль. — Я уверен, мы что-нибудь придумаем. Просто хочу найти чего-нибудь, чтобы убить.

Вспомнив все до конца, Корландриль был поражен.

— Убить время! — рявкнул он. — Я хочу найти чего-нибудь, чтобы убить время!

Элиссанадрин явно осталась неубежденной. Корландриль собирался было доказывать, что это была невинная оговорка, но не стал этого делать.

Жужжащий клинок Корландриля вскрыл первого вдоль позвоночника от шеи до пояса, окатив аспектного воина кровью и осколками позвоночника, при этом влажные брызги были гармонично озвучены стуком костей.

Это мгновение поистине было приятным. Прежде он помнил только лица, но теперь к нему вернулось и воспоминание об артистизме, с которым он действовал своим оружием. А ощущение… Один лишь намек на него вызвал трепет во всем теле, взбудоражил кровь, обострил внимание ко всем деталям окружающего. Дыхание Элиссанадрин на его щеке и нежный аромат лесных цветов в ее волосах. Жар ее тела. Даже ее кровь, пульсирующая в артериях и венах, струящаяся прямо под кожей.

Какая яркая красная краска из нее получилась бы.

— Мне не нравится, как ты на меня уставился, — сказала она, отшатнувшись от Корландриля.

Вздрогнув, он усилием воли заставил себя сосредоточиться. Встав, он отвесил церемонный поклон извинения и бросился бежать.

Храм Смертельной Тени не приветствовал возвращения Корландриля. Он опробовал все входы, о которых знал, и ни один из них не открылся при его приближении. Даже Бесконечный Круговорот отказывался признать его присутствие. Не понимая, что это предвещает и что предпринять дальше, Корландриль вернулся к главному входу и забарабанил кулаком по двери.

— Это ты сделал, Кенайнат? — спросил он, и его голос отдался холодным эхом на подъездной дороге.

В ответ последовала тишина, и он, разозленный и беспомощный, простоял там некоторое время. Когда он уже собирался было уходить, дверь отворилась, открыв его взгляду Кенайната в доспехах и шлеме.

— Тебя здесь не ждут, я — экзарх этого места, твой храм — где-то в другом месте.

Голос Кенайната был ровным, лишенным эмоций. Корландриль сделал шаг вперед, но остановился, когда экзарх поднял клешню.

— Я принадлежу к этому храму! Ты не можешь выкинуть меня.

— Ты потерял свой путь, ты должен найти свой храм, такова традиция. Путь кончается для тебя, Кхаин забрал твою душу, ты — экзарх.

— Вздор! — Корландриль издал резкий смешок. — Экзархами не становятся после двух сражений. Это нелепо.

— Твое путешествие было коротким, но сейчас оно завершено, и ты должен это принять. Есть другие храмы, пустые и без вождя, один из них позовет тебя. Так же, как это было со мной, как это было во всеми нами, теми, кто попал в ловушку на Пути. Мы еще встретимся, но не как мастер и его ученик, но как двое равных.

— Э…

Дверь, прошуршав, закрылась, оборвав резкий ответ Корландриля. Он привалился к стене, сжав голову руками. Для него это было лишено всякого смысла. Он едва сделал два шага по Пути Воина. Он никак не мог угодить в ловушку. Что-то пошло не так, но он — никакой не экзарх.

Сделав глубокий вдох, Корландриль выпрямился и сжал кулаки. Он не примет этого без борьбы.

Сделав несколько шагов от двери, он остановился. Его стремление к полной самореализации становилось все сильнее. Чем больше он сражался со своей судьбой, тем жестче становилась ее хватка. С чем же он бьется? С самим собой? С Тирианной? С Арадрианом? Его страсть к противостоянию бессмысленна. Апатия, наполнявшая Корландриля после возвращения с битвы против людей, изводила его. Неужели это — навсегда? Избавится ли он когда-нибудь от этого аморфного чувства, которое пожирало его?

Кенайнат прав. Корландриль жаждал той пляски между жизнью и смертью больше, чем чего бы то ни было в своей жизни — лести, признания, самопробуждения, все это просто ничтожно в сравнении с тем, как приливает кровь в битве, и истинным наслаждением — сразить врага и добиться победы.

Оставалось только одно место, где он мог получить нужные ответы. Оставив позади Смертельную Тень, Корландриль нашел платформу небесных катеров. Взяв один из них, он включил автопилот и ввел пункт назначения — Палату автархов. Включив двигатели, он в смятении умчался прочь.

Огромный зал был пуст. Корландриль шагал по широким ступеням, глядя на длинные круги рун вокруг центрального возвышения, каждая из них представляла аспектный храм. Некоторые были истерты ногами многих поколений, другие оставались такими же яркими, как в тот день, когда были вырезаны. Медленно идя по кругу, он понял принцип, по которому они располагались. Самые старые храмы находились в центре, многие из них относились к Зловещим Мстителям, Жалящим Скорпионам, Воющим Баньши, Пикирующим Ястребам и Темным Жнецам. Были и копии, их руны — тщательное воспроизведение рун родительских храмов, они располагались все дальше от возвышения. Появлялись новые руны неизвестных ранее аспектов — Кристальные Драконы, Варповые Пауки, Сверкающие Копья. Перед его глазами разворачивалась по спирали — от центра вперед — история воинского прошлого Алайтока.

На ступени, находящейся в самой глубине, Корландриль остановился. Он стоял на руне Жалящего Скорпиона. Присмотревшись, он прочел имя, начертанное простыми завитками и изогнутыми поперечными штрихами. Скрытая Смерть. Оно было ему незнакомо, хотя он, конечно, не знал названий всех аспектных храмов на Алайтоке.

Скрываясь, он пришел к аспектным воинам и попал в ловушку смерти. Казалось, в этом есть смысл. Не это ли имел в виду Кенайнат?

Корландриль быстро вернулся к небесному катеру и ввел пункт назначения — Храм Скрытой Смерти. Поднявшись в воздух, катер повернул на полкруга и рванулся к выходу из зала в сторону внешней поверхности мира-корабля. Он вел в лабиринт туннелей, который Корландриль видел по пути сюда из Смертельной Тени. Влево, вправо, и затем — вверх через вертикальное ответвление, и катер поднялся в сторону доков Алайтока, набирая скорость. Ветер дергал волосы Корландриля и рвал хлопающие полы одежды, а катер заложил круто по дуге вправо и снова по спирали вниз, проносясь мимо других перекрестков.

Даже на этой весьма значительной скорости Корландриль запоминал маршрут, запечатлевая в памяти каждый поворот и смену направления. Чем дальше он летел, тем сильнее становилась надежда. Его наполняло не возбуждение от бешеной скорости полета, но ощущение причастности, к которому он стремился. Вдоль туннелей и перекрестков небесный катер нес Корландриля навстречу его судьбе. Она пела в ушах ударами сердца, и эта песнь звучала в каждой клетке его тела.

Это и был зов, о котором говорил Кенайнат.

Настало уже Время Раздумий, когда небесный катер стал замедлять полет, быть может, на полпути по внешней стороне Алайтока от Смертельной Тени, это было почти предельно достижимое расстояние. Совпадение ли это? Корландриль быстро отбросил эту мысль. Здесь нет места совпадениям. Бесконечный Круговорот, великий разум Алайтока, привел его сюда, так или иначе. Жалящий Скорпион не вводил себя в заблуждение, делая вид, будто понимает все, что происходит, но был вполне доволен тем, что его несет сейчас вперед на приливной волне. Он сбился с Пути и потерялся, поэтому ему неважно, кто ведет его сейчас. Оставалась единственная надежда — отыскать покой битвы, которого ему так мучительно не хватало.

Небесный катер остановился перед неприметной аркой с закрытыми цельными дверями изумрудно-зеленого цвета. Спешившись с катера, Корландриль отпустил его, и он умчался за поворот прохода. Нерешительно, опасаясь, что и это место также отвергнет его, Жалящий Скорпион приблизился к воротам.

Со вздохом они распахнулись внутрь, оттуда выкатилась волна теплого воздуха и заключила Корландриля в свои воздушные объятия. Он закрыл глаза, наслаждаясь крепким пряным ароматом и легким прикосновением ветерка к коже, ощущая сквозь опущенные веки яркое сияние, словно рядом было солнце. Открыв глаза, он дважды моргнул, чтобы зрение адаптировалось, и окинул взглядом свой новый дом.

Низкие дюны красного песка тянулись через весь купол, их границы были размыты расстоянием. То тут то там росли кустарники катальпы с маленькими, но обладающими острым запахом фиолетовыми цветами. Слева от него низко висел полыхающий шар, словно невероятно близкое солнце, и пока Корландриль смотрел на него, он опускался все ниже и ниже, пока совсем не исчез из вида, и остался лишь сумеречный отсвет, хотя на остальной территории Алайтока, наверное, только недавно миновал полдень.

Корландриль сбросил ботинки и мантию и развязал ленты, стягивающие волосы. Босым и нагим он перешагнул через порог и зашагал в дюны, ощущая песчинки под ступнями, их скольжение между пальцами.

Ворота со свистом рассекли воздух и захлопнулись, но Корландриль этого даже не заметил.

Он бродил по этому новому для себя ландшафту, привыкая к своему положению и к его атмосфере. Это совершенно не похоже ни на один купол, что он видел раньше. Искусственное солнце исчезло, оставив только красную дымку. Где-то вдали он видел мерцание психосилового поля и свет Мирианатир. Он направился туда.

Корландриль приближался к центру пустыни, его следы тихо заметал ветерок, и тут он почувствовал какие-то толчки. Остановившись, он определил, что они исходят откуда-то слева. По мере того, как он продвигался в этом направлении, толчки становились сильнее, с дюн стали скатываться песчаные волны.

Взобравшись на особенно высокую дюну, Корландриль увидел глубокую чашеобразную котловину с тонкой и высокой стеной по краям. Песок внутри стены возбужденно плясал и подпрыгивал. Вдруг что-то взметнулось вверх из чаши, разметав в стороны песок. Это был зиккурат из желтого камня, чуть меньше Храма Смертельной Тени, со ступенчатых полок сооружения во все стороны текли красные песчинки. При его появлении все вокруг затряслось, песок стал уходить из-под ног Корландриля, и он едва удержался, чтобы не упасть.

Из щелевидных окон и дверных проемов нижнего уровня зиккурата сверкал белый свет. С радостным криком Корландриль помчался вниз по склону к храму. У низкого прохода, в который с трудом можно было пройти, не пригибаясь, он остановился и сделал глубокий вдох. Это не помогло ему справиться с охватившим его возбуждением. Это место — словно воплотившиеся в жизнь грезы. Корландриль прикоснулся к грубой поверхности дверного проема, дабы увериться, что это не иллюзия. Руками он ощущал вязкость света, льющегося из храма, а кожей — его тяжесть, но камни были самыми настоящими.

Когда он, почти ослепленный, вступил в дверной проем, свет исчез, и все погрузилось во тьму. Сердце Корландриля на мгновение дрогнуло, и он застыл на месте, ошеломленный внезапной переменой. Как только его глаза привыкли, он заметил красноватый отсвет из-за угла впереди. Быстро зашагав на этот тусклый свет, он повернул налево из главного прохода в боковую залу. Свет, который попадал сюда из арки напротив, стал сильнее, семь крутых ступеней под сводом вели вниз. Спустившись по ним на U-образную площадку, Корландриль оказался перед двумя другими арками. Свет шел из левой и теперь был достаточно ярким, чтобы он мог разглядеть обе стены прохода.

Идя на усиливающийся свет, Корландриль шел и шел по коридорам и сводчатым проходам, пока не оказался в комнате с низким потолком, которая напоминала зал для поединков Храма Смертельной Тени. Здесь не было круга на полу, но в центре располагалась стойка с комплектом доспехов тонкой работы. Свет шел из красных драгоценных камней, инкрустированных в темно-зеленые пластины доспехов. Свет менялся — это камни души. Всего их семь, и каждая содержит сущность мертвого эльдара.

Корландриль стоял перед доспехами, восхищаясь их основательностью, изгибами пластин. Протянув руку, он коснулся нагрудника. Его путеводный камень в ответ ярко вспыхнул, и его сияние слилось с блеском камней души доспехов. В сознании Корландриля пробежал всполох какого-то воспоминания, и он отдернул руку.

Воспоминание исчезло. Возможно, это была игра воображения.

Обходя доспехи со всех сторон, Корландриль внимательно изучал их. Они были тяжелее обычных аспектных доспехов, их пластины были усилены дополнительными накладками, а ребра покрыты золотом. Работа была изумительной, каждый изгиб и каждая линия являли собой гармонию функциональности и стиля. Жалящий Скорпион провел пальцем вдоль тыльной стороны рукавицы, дрожа от предвкушения.

Его вновь пронзила искра воспоминания.

— Это — мое, — прошептал он, и комната поглотила его голос.

Твое…

Этот голос был не голосом, но мыслью. Была ли это собственная мысль Корландриля или чья-то еще?

— Я буду Скрытой Смертью.

Скрытой Смертью…

Мысль-эхо длилась мгновение и исчезла, не оставив никакого следа в его памяти.

Корландриль надолго уставился на доспехи, размышляя о том, кто создал их, кто владел ими, что за враги пали от руки тех, кто носил их.

Ответы…

Время сомнений и размышлений закончилось. Хорошо это или плохо, но Корландриль пришел в это место — или его привели сюда? — именно здесь все и переменится. Для того, кто так боялся перемен, это — окончательный ответ. Он больше не будет меняться. Он станет Скрытой Смертью и останется ею, пока его не убьют. Он сдавался с готовностью, оставив сомнения позади, больше не нужно будет отчаянно стараться приспособиться, и война внутри завершится перемирием.

Все, что ему оставалось сделать, — принять то, чем он стал, и надеть доспехи.

— Война, смерть, кровь — вот и все, что остается. Я — экзарх Корландриль.

Экзарх Морланиат.

Это имя ничего не значило для Корландриля, не считая далекого всполоха воспоминания, но он не мог понять, что это. То ли это чье-то воспоминание о мифе, которое он когда-то услышал, то ли это имя, которое держат для себя и ни с кем не делятся.

Время пришло.

Снимая доспехи со стойки, он шептал мантру, которая позволит ему закрепить боевую маску навсегда. Незваные слова менялись на пути между мозгом и языком, но он произносил их уверенно, как если бы именно так и собирался их говорить всегда.

— Мир нарушен, согласие уступает место раздору, остается только война.

Когда он надевал первые фрагменты доспехов, к нему присоединился голос-тень.

— А теперь мы облачаемся в одеяние кровавого Кхаина как истинные воины.

— А теперь мы облачаемся в одеяние кровавого Кхаина как истинные воины.

В его сознании мелькали образы — воспоминания не из его жизни. Его мозг жгла боль, он словно растягивался, чтобы вместить в себя события целой — новой — жизни. Лица друзей, которых он никогда не встречал, родителей, которые его не создавали, врагов, которых он никогда не убивал. Такое множество мертвых лиц, тысячи — в стремительном потоке страданий и смерти, и на всем его протяжении в ушах Корландриля раздавался торжествующий хохот.

И, наконец, мгновение полной черноты, агония и конец.

Словно автомат, Корландриль продолжал надевать доспехи, следующая строка мантры слетала с его губ почти неслышным шепотом, и ее подхватывал другой голос в его голове.

— В железную кожу Кхаина мы облекаемся для битвы, пока внутри полыхает огонь.

— В Железную Кожу Кхаина Мы Облекаемся Для Битвы, Пока Внутри Полыхает Огонь.

Новая буря воспоминаний, еще больше боли, больше смертей. Корландриль попытался сосредоточиться на чем-то, известном ему, как его собственная жизнь.

Он провел пальцами по сапфировым волосам Ориелли, целуя ее шею, огонь костра подсвечивал ее скуластые щеки.

Нет! Это — не его воспоминание. Он никогда этого не делал. Он никогда не знал Ориелли. Корландриль попытался вновь, но из него продолжала выплескиваться мантра, и его смыла очередная приливная волна ложных воспоминаний.

— Железная кровь Кхаина, в которой мы черпаем свою силу, разрастается внутри нас.

— ЖЕЛЕЗНАЯ КРОВЬ КХАИНА, В КОТОРОЙ МЫ ЧЕРПАЕМ СВОЮ СИЛУ, РАЗРАСТАЕТСЯ ВНУТРИ НАС.

— Война надвигается на нас, мы несем ее темное бремя на своих широких плечах.

— ВОЙНА НАДВИГАЕТСЯ НА НАС, МЫ НЕСЕМ ЕЕ ТЕМНОЕ БРЕМЯ НА СВОИХ ШИРОКИХ ПЛЕЧАХ.

Личность Корландриля становилась все меньше и меньше, обращаясь в точку, и ее захлестнула волна личностей из камней души. Он словно тонул во мраке, отчаянно молотя руками, чтобы сохранить какое-то самоощущение, борясь с потоком, заливающим его хрупкий разум.

— Встань перед Кхаином, уверенный в нашем призвании, свободный от всех сомнений и страха.

— ВСТАНЬ ПЕРЕД КХАИНОМ, УВЕРЕННЫЙ В НАШЕМ ПРИЗВАНИИ, СВОБОДНЫЙ ОТ ВСЕХ СОМНЕНИЙ И СТРАХОВ.

Мертвецы исчислялись десятками тысяч. Бессчетные жизни уничтожались руками тех, кто носил эти доспехи. Существа всех рас, часть из них — воины, многие — нет. Жертвы кровавых убийств Кхаина.

Корландриль стенал, отдавая остатки сострадания тем, кто был убит, ничего не оставляя будущим жертвам.

— Мы не убегаем от смерти, мы шагаем в тени Кхаина, гордо и без страха.

МЫ НЕ УБЕГАЕМ ОТ СМЕРТИ, МЫ ШАГАЕМ В ТЕНИ КХАИНА, ГОРДО И БЕЗ СТРАХА.

МЫ НАНОСИМ УДАР ИЗ МРАКА, КАК БЫСТРЫЙ СКОРПИОН, СМЕРТОНОСНЫМ ПРИКОСНОВЕНИЕМ.

СМОТРИ НЕ ОДНИМИ ГЛАЗАМИ, НО ПОЗВОЛЬ ИЗЛИТЬСЯ ЯРОСТИ, ДАЙ ДАРУ КХАИНА ПОДБОДРИТЬ СЕБЯ.

Корландриль почти исчез, словно горстка пылинок кружилась в безбрежном океане сознания.

Морланиат вернулся. Экзарх открыл глаза, которые были закрыты целый век, и повернулся к огромному двуручному жалящему клинку, висевшему на стене позади него. Взяв его, Морланиат вспомнил название оружия: Зубовный Скрежет. Подобно встретившимся старым влюбленным, Морланиат и гигантский цепной меч стали одним целым, экзарх поглаживал рукой оружие. Кончики его пальцев танцевали вокруг острия каждого лезвия. Приняв стойку готовности, Морланиат заставил оружие ожить, пробудив от долгого сна. Его урчание было таким же легким, как в тот день, когда оно впервые было окрещено в крови. Вместе они снова принесут смерть.

ВОЗРОЖДЕНИЕ

В разгаре Войны в Небесах у Кхаина было множество сторонников. Они были заклятыми врагами Детей Эльданеша и Ультанаша из-за того, что жажда крови полностью овладела ими. Однако один за другим чемпионы Кхаина погибали. Кхаин не отказывался от своих слуг так легко и держал у себя их души, оснащая доспехами и оружием, чтобы продолжать войну. Хотя они были столь же кроваворукими, как их хозяин, и эти воины тоже терпели поражение и гибли. И все же Кхаин не отпускал их. Несмотря на угрозы и пытки Кхаина, бог-кузнец Ваул больше не стал ковать доспехи и оружие, чтобы Кроваворукий бог мог воссоздавать свои войска. Кхаин не выпускал из своей хватки тех, кто поклялся в верности его делу, и сдавил их вместе своим железным кулаком, чтобы несколько воинов могли сражаться как один, разделив между собой оружие, которое бог сумел предоставить.

Исполнившись ярости Кхаина, воины-призраки уничтожили многих детей Эльданеша и Ультанаша. И все же так велик был их гнев, что эти призраки стали драться между собой. Каждый из призраков, соперничая с остальными, стремился захватить полный контроль над целым, и, в конце концов, они разделились. Призрачная армия Кхаина прекратила существование, так как призраки в конечном счете бежали, ускользнув из его хватки.

Здесь одни лишь кости и черепа, из грозовых небес хлещет кровавый дождь, над бесконечной равниной стоит лязг клинков и несутся вопли умирающих.

Он с трудом пробирался среди костей, то и дело скользя и падая. Он размышлял над тем, где оказался и куда теперь податься, и видел вокруг только смерть. Он пытался кричать, но ветер срывал с его губ слова и уносил их прочь. Он потерялся. Остался один. Как же его зовут? Кто он?

Он осматривал черепа, большие и маленькие: эльдара, человека, триишана, орка, демиурга, тиранида и многие другие. В их глазах светились крохотные колдовские огоньки. Он подобрал уродливую голову с резко выраженным хоботом, широко поставленными глазами, с гребнем из костных узелков поперек бровей. Заглянув в ее глаза, он соединился с остатками души внутри.

Небо полыхало всполохами черных языков пламени, а развалины поселения чужаков со всех сторон полосовали ослепительные желтые лучи. Высыпав из своих башен на сваях, кривоногие хрекхи бежали с тарахтящими винтовками в длинных руках. Он легко отпрыгнул в сторону и помчался через вялую реку, разбрызгивая во все стороны грязную воду. Тяжелые гравициклы «Випера» с визгом пролетали мимо, их стрелки, ведя рассеянный лазерный огонь по лесу и каменным башням, косили хрекхов десятками. Он выпрыгнул на дорожку, пролегавшую над мелким озером, легко перенеся свое тело через поручень. Воины Скрытой Смерти последовали за ним, потрескивая мандибластерами и паля из сюрикеновых пистолетов. Преследуемый мерцающими гравициклами Сверкающих Копий, вождь клана хрекхов влетел за угол, оглядываясь через плечо. Он набросился на хрекха, вогнав Зубовный Скрежет между болтающихся сосков, так что он вышел со спины. Выдернув жалящий клинок из трупа, он пинком отправил его в воду.

Череп выпал из его пальцев, и воспоминание исчезло.

Сколько тысяч смертей здесь собрано? Как ему найти ту, которую он узнает?

Он поднял другой череп, человеческий, но при первой же вспышке воспоминания понял, что не имеет к нему отношения. Швырнув его наземь, он наступил на него, но череп отскочил в сторону из-под его босой ноги.

Где-то там находится его память. Нужно продолжать поиски.

Тусклый свет отражался от псевдокаменных стен комнаты. Опустив взгляд, он увидел на полу песочные отпечатки ног. Его отпечатки. Это сбивало с толку. Три поколения он ожидал в этой комнате, ждал, что его найдет тот, кто ответит на зов.

Кто же он?

Мы — Морланиат.

Это — его мысли, но не только его одного. Другие смотрели его глазами вместе с ним, сжимали его пальцы вокруг рукоятки длинного цепного меча в руке, ощущали свист воздуха, входящего в его легкие.

— Кем я был?

Мы Были Морланиат, И Идсресаил, И Леккамемнон, И Этруин, И Элидхнериал, И Неруидх, И Ультераниш, И Корландриль.

Корландриль.

Это имя сосредоточило на себе его внимание. Это не единственное его имя, но оно — самое последнее. Это тело, эти конечности и мозг, и нервы, и кости, — все они назывались Корландриль. С этим знанием он погрузился в свои воспоминания в поисках правды о том, что произошло.

Он ждал. В течение неопределенного промежутка времени была только душа. Тело Ультераниша сразили. Они принесли доспехи сюда — Кенайнат, Аранарха, Лируиет и другие экзархи Жалящих Скорпионов. Двери засыпало песками, и свет исчез. Это не имело никакого значения. Кто-то придет, раньше или позже. Что есть время? Бессмысленная мера смертных.

Храм содрогнулся. Крохотное движение. Он очнулся. Он ощущал гнев. Храм наполнился им. Аватар поднялся. И все же никто не пришел. Он снова ощутил сонливость.

Аватар вновь освободился, пробудив его душу. Никто не пришел. Он не спал. По храму эхом прокатился шепот. Он донесся издалека, такой тихий. Он слушал и учился. Один придет. Он слышал мысли Новичка. Он разделял гнев и ярость Новичка, ощущал боль его раны. Он понял: скоро. Скоро он придет.

Он ждал.

Пески сместились. Новичок приближался. Его мысли звенели в комнате, словно цимбалы.

Приди Ко Мне. Я — Покой. Я — Решение. Я — Конец.

Серебряная цепь между ними укоротилась, и он потянул сильнее. Храм отозвался и отбросил наносы, накопившиеся за время жизни предыдущих поколений. Быстро. Так быстро.

Новичок вошел. Он узнал самого себя. Он прикоснулся к его доспехам, и две его части стали на мгновение одним целым.

Ты — это мы, и мы — это ты.

— Это — мое, — сказал он, и услышал, и ответил. Твое…

Новичок заговорил, и он слушал. — Я буду Скрытой Смертью. — Скрытой Смертью…

Последовала минута сомнений, размышления. Он понимал, чего он искал. Он всегда искал того же самого. Он был тем, что он искал.

Ответы…

Новичок взял доспехи, и Морланиат начал читать мантру. Славное возвращение было близко.

Теперь он понял, откуда пришел. Он был не-Корландриль. Он был не-Морланиат. Он был обоими, и, кроме того, остальными. Он был всеми, и они были им.

Он изучил свои воспоминания. Все они принадлежали ему, но некоторых он прежде не видел. Время пролетало в расплывшемся пятне старых отношений, проигранных и выигранных сражений, длинных и коротких дружеских отношений, поверженных и удравших врагов, любви и ненависти, рождений, романов, разочарований, старых надежд и новых мечтаний и полудюжине мучительных смертей. Он без усилий переносился от одного воспоминания к другому, не ища ничего конкретного.

И тут одно из них заставило его остановиться. Лицо, которое он знал. Он узнавал все лица, но это было из старых воспоминаний, прежде неизвестных этому телу. Он присоединил к лицу имя.

Бехарет.

Это не совпадало с остальными воспоминаниями. Бехарет этого тела был Жалящим Скорпионом. Бехарет из этого воспоминания был чем-то другим. Он поискал в более ранних воспоминаниях начало этой истории.

Он был Ультеранишем — сосудом скудельным — перед этим действующим. Они находились в паутине, на корабле. Через высокие арочные окна он наблюдал за ярко светящимися ручейками психической энергии, которые, кружась, проносились мимо.

Зазвучал сигнал тревоги. В паутине оказалось что-то еще. Он был одним из Скрытой Смерти, воином, готовым защищать звездный корабль. Не-Неруидх был экзархом. Он переносился от одной мемо-нити к другой, наблюдая за собой как экзархом и видя себя глазами экзарха. Воины Скрытой Смерти последовали за своим экзархом во внешние проходы, ожидая нападения. Борт о борт с их кораблем оказалось другое судно, зловещее отражение их боевого корабля — из Комморры. Резаками и психосиловыми полями они пробили корпус — толпа участников налета, вооруженных осколковыми ружьями и потрескивающими клинками. Аспектные воины дали им отпор, впереди была Скрытая Смерть.

Он встретился мечом к мечу с жестокоглазой ведьмой — одной из Утраченной Родни, почти обнаженной, за исключением нескольких тонких ремешков и изогнутых наплечников. Противница была быстрее, два ее кинжала стремительно летали вокруг его цепного меча. Его броня принимала на себя основную тяжесть ее ударов, при этом от клинков разлетались искры энергии. Он поднял к ее лицу пистолет, и она наклонилась навстречу взлетевшему острию его цепного меча. Лицо ведьмы разделилось надвое, и она рухнула на пол, от ее прекрасных черт осталось лишь кровавое месиво.

За ведьмами последовали другие. Они были в броне, похожей на его доспехи, но окрашенной в черные и белые цвета. Он сразу же узнал их. Инкубы. Искажение аспектов Кхаина, деградировавшие и аморальные. Наемники без принципов и кодекса чести.

В ярости он бросился на ближайшего из них, устремив цепной меч к голове, закрытой шлемом. Инкуб отклонился назад, его силовая глефа взлетела вверх, отражая атаку. Повернувшись, инкуб нанес удар ногой ему в корпус, и он покачнулся. Его цепной меч, сверкнув по восходящей, отбил удар в грудь, и сияющий наконечник глефы проскрежетал вдоль его правого плеча.

Воины расходились и кружили, то делая обманные выпады, то яростно атакуя друг друга. Глазные линзы инкуба светились желтым призрачным светом. Рассвирепев, он обрушил на противника шквал атак, поливая его из мандибластеров и нанося многочисленные удары цепным мечом то слева, то справа. Инкуб пригибался и уклонялся от всех ударов, и наконечник его глефы выписывал восьмерки перед Жалящим Скорпионом.

Случайная очередь из пистолета Ультераниша попала инкубу в бедро. Он продолжил атаку стремительной серией ударов в голову и горло, и каждый из них инкуб отбивал в последнее мгновение древком своего оружия. Внезапно изменив направление удара и развернувшись влево, Жалящий Скорпион всадил зубья цепного меча в нижнюю часть спины инкуба, обломки разодранных доспехов брызнули на пол.

Обратный взмах мечом увенчался скользящим ударом по голове инкуба, отсек часть доспеха, разбил левую глазную линзу и открыл взгляду Жалящего Скорпиона существо, скрывавшееся под доспехами.

Инкуб бросил на него взгляд, полный ужаса, и, пытаясь защититься, поднял перед собой руку. Это было лицо воина, которого не-Корландриль знал как Бехарета.

У Жалящего Скорпиона не хватило времени на смертельный удар — с пиратского судна хлынула новая толпа воинов, и Скрытая Смерть закружилась в бурлящем вихре отчаянной схватки.

Воспоминания Ультераниша и не-Ультераниша не проливали света на то, что случилось потом. Он погрузился в прошлое не-Неруидха.

— Он должен быть принят, учеников не отвергают, это — не выбор. — Кенайнат стоял в Палате автархов с не-Неруидхом, Аранархой, Лируиет, Кадонилем и Эльронихиром. Рядом с экзархом Смертельной Тени стоял бывший инкуб, Бехарет, опустив взгляд, спокойный и безмолвный. На нем была простая белая мантия из Палат Исцеления с несколькими выправляющими душу драгоценными камнями — для ускорения восстановления.

— Он — враг, один из темных. Он не может быть одним из нас! — горячился Кадониль.

— Это — не обсуждение, я сделал окончательный выбор и не изменю его.

— Ты верно говоришь, он — твой, — сказала Лируиет, ее голос был спокойным, но твердым. — Наблюдай за ним непрестанно, никому не говори, заставь работать изо всех сил.

— Он будет молчать, никто, кроме нас, никогда не узнает тайну Скорпиона, — заверил их Кенайнат.

Кадониль с отвращением на лице вылетел из зала, Аранарха ушел, не проронив ни слова. Оставшиеся экзархи кивнули в знак согласия и покинули зал.

Хотя он всегда знал это, воспоминание оказалось для него потрясением. Бехарет, с которым он подружился, которому доверял в бою, был не с Алайтока. Он был даже не с миров-кораблей.

Он чувствовал себя преданным. Кенайнат держал это в тайне от всех них, взяв с Бехарета клятву хранить молчание, чтобы защитить свою репутацию.

Опрометчиво.

Это Было Решено Большинством. Вы Не Можете Пересматривать Это Решение.

Это Всегда Было Сомнительно, Но Вы Же Меня Не Слушали.

Ты Испытываешь Сомнения По Любому Поводу.

Тихо! — подумал не-Корландриль.

Голоса умолкли, Морланиат напрягся. Кто-то приближался к храму.

— Привет! — произнес дрожащий голос.

Поприветствуй Его.

Пусть Обождет.

Кто это?

Твой Первый Ученик.

Тот, Кого Нужно Учить.

Так скоро?

Так Всегда Бывает. Новому Экзарху Нужны Приверженцы. Храм Взывает К Ним. Волнует Их Кровь. Большинство Глухи К Моему Призыву. Их Станет Еще Больше В Недалеком Будущем.

Как мне учить их?

Мы Уже Многих Учили. Вспоминай.

Это — Первый Из Многих. Скрытая Смерть Воспрянет Вновь.

Дрожащими руками Морланиат снял свой шлем. Медленно и педантично он расстегнул застежки своих доспехов и снял их часть за частью, с благоговением водрузив каждую на свое место на стойке.

Другие голоса умолкли, но их присутствие ощущалось по-прежнему. В его голове все так же оставались имена тех, кого он никогда не встречал, лица, которых он никогда не видел этими глазами, враги, сраженные в кровавых битвах не этими руками.

Одетый в комбинезон, Морланиат повернул налево, зная, что ступени под аркой ведут прямо в главную залу храма. Он ощущал присутствие своего первого последователя, взволнованного, разочарованного и сердитого. Такого же, каким был и он.

Поднявшись по лестнице быстро и бесшумно, он вошел в главную залу позади претендента. Новичок молод — моложе, чем был он, когда пришел к Кенайнату. Он чувствовал его тревогу — она исходила от него волнами.

— Мы — Скрытая Смерть, ты прислушался к нашему зову, ты, кто испытывает тревогу. — Морланиат с трудом узнавал свой голос и был не уверен, что это он произнес те слова. В них был ритуальный ритм, эти слова в прошлом звучали так часто, что они произнеслись сами собой.

— Мне приснилась река крови, и я в ней купался, — жалобно проговорил молодой эльдар, не сводя глаз с Морланиата, который медленно пересекал залу.

— Сны о смерти и кровопролитии — жаркое прикосновение Кхаина к твоему разуму, острая жажда битвы. Это и привело тебя ко мне, экзарху Морланиату, хранителю этого храма. Я поведу тебя к истине, возьму тебя на тот темный путь в тени твоего разума.

— Я боюсь, экзарх. — Подобострастие юноши было и живительным, и тем не менее знакомым. Как аспектный воин Морланиат быстро привык к подозрительности и опасениям со стороны тех, кто не шел Путем Воина. Теперь он — экзарх, которого боятся, но почитают.

Стиснув руку новичка в своей, он потянул за нее, подняв его на ноги. Уставившись на будущего воина долгим взглядом, он оценивал его настроение. Интересно, а он казался Кенайнату таким же жалким? Таким невежественным, боящимся самого себя.

— Путь будет кровавым. Ты пойдешь рядом с Кхаином и можешь не дойти до конца.

Эльдар молча кивнул, теребя пальцами свободную мантию, которая была на нем.

— Ты страждешь проливать кровь и нести смерть, ты должен стремиться к самообладанию. Мы поможем тебе обрести боевую маску, высвободим твой дух смерти, чтобы он не мог скрываться. Ты будешь держать в узде его гнев, он больше не будет порабощать тебя, и ты обретешь свободу.

— Почему это случилось со мной? — Такой знакомый вопрос. Он помнил, как этот вопрос слетел с его губ, как его задавали еще многие, похожие на него. Почему каждый из них считает, что не похож на других? Неужели они в самом деле полагают, что были свободны от прикосновения Кхаина, или что придет время, когда с хваткой Кхаина будет навсегда покончено?

— Это бывает не так уж редко — мрачнейшее расположение духа, которое пробуждает желание действовать. Ты — всего лишь смертный с присущей тебе природой, на благо это или нет. Научись принимать этот дар, возлюби темное наследие Кхаина, и ты овладеешь им.

— Я… Я так слаб, — всхлипнул эльдар.

— Слабее не бывает, поэтому мы сделаем тебя сильным, достаточно сильным, чтобы достичь цели.

Морланиат направился к сводчатому проходу, который вел в центральный коридор храма и сделал знак претенденту следовать за ним.

— Ты слаб телом и духом, полон сомнений и печали, но мы избавим тебя от них. Простись с чувством вины, сожалениями и жалобами, как подобает истинному воину.

Он вывел юношу наружу, в жар пустыни, и объявшее его тепло было словно приветствием родного дома. Здесь он впервые обучался как Жалящий Скорпион под началом Нелемина, которого учил сам Карандрас, лорд-феникс. Из жизни в жизнь он приходил сюда, сначала — учиться, затем — учить, заново открывая себя каждый раз как воплощение непрерывной связи с теми, кто основал аспект Жалящих Скорпионов.

— Я — Милатрадиль.

Морланиат окинул юношу внимательным взглядом.

— Ты — Милатрадиль из Храма Скрытой Смерти, Жалящий Скорпион.

Ночь в пустынном куполе была сухой и холодной. Морланиат стоял у дверей храма и смотрел на пески, ощущая себя дома. Поля купола приглушали свет умирающей звезды, пропуская только слабое алое мерцание, которое освещало непрестанно движущиеся под искусственными ветрами дюны. Неизменные, но меняющиеся, как Морланиат. В начале каждых суток, во время пробуждения он окидывал взором свою территорию. Целую вечность это было его место. Это все еще его место — в этом новом теле.

Храм предупредил его о присутствии Кенайната и Аранархи. Он почувствовал, как они пересекают порог, входя из туннелей нижнего уровня. Морланиат повернулся и, направившись в свои комнаты, зашагал, не задумываясь, по истертым ногами проходам и древним ступеням.

Два экзарха, одетые в свободные мантии, ожидали в его личном арсенале, их камни души освещали полумрак.

— С долгожданным возвращением из дремотной пустоты, с новой жизнью внутри, — произнес Кенайнат с вежливым поклоном.

Морланиат улыбнулся.

— Так приятно вернуться, ты хорошо тренировал это тело, я полностью восстановился.

— И все же этот дух был слабее, он был обречен на то, чтобы идти по этому пути вместе с нами, — сказал Аранарха.

— Кто-то другой всегда приходит, рано или поздно, такова природа дара Кхаина.

Морланиат почувствовал, как его новый ученик зашевелился в комнате наверху. Снаружи, по всему Алайтоку, другие эльдары реагировали на его присутствие, обеспокоенные своими мыслями, опасаясь своего гнева. Они пока еще не знают этого, но вскоре они придут к нему.

— Вы чувствуете его страдание, его мрачную участь, жжение в его крови?

Экзархи кивнули.

— Из него выйдет прекрасный ученик, он полон ярости, обида, которую он испытывает, — ключ к нему, — заметил Аранарха. — Он будет яростно тренироваться, ты должен за ним хорошенько присматривать, умеряй его пыл, проявляя настойчивость.

Морланиат кивнул в знак согласия. Экзархи распрощались жестами, и он остался в одиночестве.

Он чувствовал повисший в воздухе взволнованный вопрос. Милатрадиль проснулся и ищет его. Нехорошо, если он начнет бродить по храму без сопровождения. Вдохновляемый своей новой жизнью, Морланиат отправился вверх по ступеням к своему новому ученику.

Приверженцы были усердны, их число возрастало. За последние шестьдесят дней к Милатрадилю присоединились Эурайтин, Локхирит и Нурианда, и они вчетвером внимательно воспринимали наставления Морланиата, который обучал их боевым ритуалам. По большей части обучение велось в стиле Скрытой Смерти, но местами стойки и удары слегка менялись под влиянием техники Смертельной Тени из опыта не-Корландриля.

Пустыня Скрытой Смерти была полной противоположностью влажным топям Смертельной Тени, но предыдущие жизни Морланиат провел в этом безводном куполе, так что легко приспособился к этой среде. Он заново учился тому, что уже знал, инстинкт душ, обитающих в его теле, без усилий вел его через дюны к тренировочным зонам, наводил на мысли о тех или иных испытаниях для последователей. Ему были хорошо знакомы прибежища песчаных змей, что скрывались под дюнами, пронзительный свист ветровой саранчи, следы снующих охотников-за-червяками и спиралевидные формы, оставляемые на песке их добычей.

Сняв доспехи, он разгуливал по дюнам, его ободряло ощущение, что он хорошо знает эти места, и присутствие в сознании других его личностей. Они всегда были при нем, хоть и бессловесны, неявно направляя его и подсказывая, куда и как.

Бывшие экзархи становились сильнее, когда Морланиат надевал свои доспехи. Их мучительные сомнения и бессознательное знание выражались вслух через камни души. Их советы иногда вступали в противоречие с предпочтениями Морланиата и даже — друг с другом, хотя все провозглашали верность общей цели.

По ночам Морланиат не спал, вместо отдыха он уединялся в своей комнате и надевал доспехи, чтобы дать отдых телу и пообщаться с другими своими личностями. Так, однажды ночью Морланиат надел доспехи, размышляя о том, каких успехов достиг его рождающийся отряд.

Ты Слишком Снисходителен К Своим Ученикам. Они Не Сосредоточены. В Твое Отсутствие Они занимаются Бессмысленной Болтовней.

Вздор! Мы Стремимся К Достижению Равновесия, А Не К Умножению Числа Экзархов. Разделение Войны И Мира В Их Сознании Продолжается Как Надо.

Изнуренный разум совершает ошибки. Я показываю им те преимущества, которые несет с собой умение управлять своими эмоциями, ту свободу, которую они обретут, когда сумеют отделить в своем сознании дух воина, когда взрастят свои боевые маски.

Чувствую В Этом Руку Кенайната. Он Слишком Сильно На Тебя Влияет.

Я Тоже Обучался В Смертельной Тени. Обучение Кенайната Дает Ощущение Перспективы и Предлагает Вызов.

Я буду учить так, как считаю нужным.

Безрассудно Так Быстро Отвергать Наш Опыт.

Я разделяю ваш опыт, это также и мой опыт. Скрытая Смерть возрождается вновь, но это займет некоторое время. Я проявлю терпение, как предложил Аранарха.

Еще Один Выскочка!

Ты Ему Завидуешь. Его Воины Любят Его. Отчужденность Всегда Была Твоей Слабостью.

Некоторые Умрут. Ни Учителю, Ни Ученикам Не Принесет Пользы Излишняя Привязанность Друг К Другу. Воины Приходят, И Воины Уходят. Скрытая Смерть Вечна.

И такой она останется под моим руководством. Теперь я — Скрытая Смерть.

Мы Увидим.

При всем терпении Морланиату страстно хотелось, чтобы его отряд завершил первые стадии тренировок. Он понимал, что, торопя события, можно поставить под угрозу все, и ожидал, пока все четыре ученика не оказались готовы, чтобы предпринять следующий шаг. Экзарх показал им доспехи, позволив каждому сделать свой выбор. Он испытал особое наслаждение, когда Милатрадиль выбрал доспехи, которые носил не-Ультераниш в свою бытность простым Жалящим Скорпионом. Это затронуло какие-то воспоминания, крупицу информации, к которой он прежде не обращался, — когда он выбирал свои первые доспехи, и сейчас они пересеклись с более старыми воспоминаниями.

Его первым побуждением было встать рядом с Элиссанадрин в поисках привычного, но он отверг этот порыв. Ему нужны перемены и обновление, а не спокойствие. Ему показалось, что он боковым зрением уловил сверкание в глазных линзах одного из доспехов. Корландриль повернулся к нему. Он ничем не отличался от остальных, но что-то в нем тронуло Корландриля.

— Этот, — сказал он, шагнув к доспеху. Встав рядом с ним, он повернулся к экзарху.

— Мудрое решение, ты выбрал славный доспех, который хорошо послужил нам, — сказал Кенайнат. — Теперь ты готов — телом, если не разумом, — надеть свой доспех.

— Который хорошо послужил нам?

Кенайнат говорил о самом себе, экзархе, а не о храме в целом. Когда-то он носил тот доспех, который выбрал Корландриль. Эта мысль заставила Морланиата задуматься о том, что, возможно, ему было суждено стать самим собой в тот миг, когда он впервые ступил в Смертельную Тень.

Он руководил облачением воинов в доспехи, обучая их мантре Скрытой Смерти, которую передали ему его предшествующие души, когда он надевал свои доспехи экзарха.

Так занимательно было наблюдать за реакцией своих учеников и видеть себя опять тем новичком, который впервые надел доспехи. Он вновь ощущал тот прилив могущества, силы, который захлестнул его, и первые проблески боевой маски, возникшие в тот миг.

Милатрадиль был наиболее активным. Морланиат ощущал, что его боевая маска уже совсем рядом. Экзарху придется внимательно наблюдать за Милатрадилем, страсть может его сгубить.

Нурианда и Эурайтин сомневались в большей степени, испытывая возбуждение и страх в равной мере, как и следовало. Локхирит боялся. Он испытывал страх перед своей собственной силой, боялся принять свою боевую маску, сдерживая прилив чувств, которым нужно было дать свободу, прежде чем научиться управлять ими. Морланиат решил, что на время составит пару из Локхирита и Милатрадиля, вместе они странным образом уравновешивают друг друга и приведут один другого к внутренней гармонии.

Когда воины оказались полностью одетыми, Морланиат вновь вернулся к ритуалам. Он двигался, не задумываясь, и называл стойки. Той частью сознания, что не была занята тренировкой, Морланиат размышлял, у кого из его последователей уже есть тени-противники, а у кого — нет. Они двигались, сохраняя устойчивость, точно выполняя движения, но не технику анализировал Морланиат, когда объявлял Клешню, Поднимающуюся из Тьмы. Он находился в связи с храмом, и через него с Жалящими Скорпионами, и теми, кто был сейчас перед ним, и всеми, кто приходил сюда прежде.

Он внимательно следил за выражениями их лиц и ощущал переживаемые ими чувства. Эурайтин был слишком сосредоточен на своем теле, тщательно контролируя каждое движение. Ему нужно больше довериться инстинкту, чтобы уделять внимание тому, что происходит вокруг. Нурианда являла собой образец равновесия: одновременно и кружащийся вихрь, и безмятежное озеро. Милатрадиль был рассеян, он слишком настойчиво стремился создать тень-врага. Морланиат ощущал присутствие свирепого зрительного образа по его жестам, решительной направленности его мыслей и легкой зажатости в технике. Локхирит действовал все еще неуверенно, мысленно упреждая свое тело, его взгляд блуждал от Морланиата к его товарищам, он слишком много видел вокруг, чтобы целиком погрузиться в битву.

Прогресс налицо, но впереди еще очень долгий путь.

Морланиат размышлял, дав покой телу в доспехах, тогда его души обдумывали события дня. Внезапно их размышления были прерваны. Кто-то приближается.

Морланиат ощутил некое присутствие на границах своих владений, у главного входа в его пустынный купол. Это был не претендент, хотя он почувствовал, какое напряжение испытывает этот посетитель. Это — не экзарх: он бы тут же узнал своего. В нем есть что-то знакомое, некое сходство с кем-то, упрятанным в его воспоминаниях, но в то же время есть и отличие, так что он мог определить его местонахождение. Этот субъект приблизился, затем ушел и подошел снова. Чувствовалась его нерешительность, смесь страха и сомнения.

Он открыл глаза, ощутив какую-то перемену.

Все еще в доспехах, Морланиат взял в глубинах храма небесный катер и помчался через пустыню, оставляя за собой столб пыли. Он летел прямо к главному входу, ему казалось, он вот-вот узнает, кто это, но ответ по-прежнему ускользал. Спешившись, он отворил широкие двери мысленной командой.

Ясновидица резко обернулась, ошеломленная его появлением. Она одета в длинную черную мантию, кромку и обшлага которой украшают вышитые серебряные и белые символы. Она нервно сжимала мешочек на поясе, а в широко раскрытых глазах читалось удивление и отвращение.

Он узнал эти глаза. Это Тирианна.

О, Это Она. Смутьянка, Та Самая.

— Это ты, Корландриль? — спросила она.

— Я — не Корландриль, хотя он — часть меня, я — Морланиат.

Тебе Следует Говорить «Мы». Это Очень Невежливо — Игнорировать Остальных Из Нас.

Мы — Единое Целое. «Я» — Правильно.

Не Обращай Внимания На Обоих. Этот Спор Никогда Не Кончится.

Тирианна, ссутулившись, отступила на шаг.

Чего Она Хочет?

Она Не Имеет Никакого Отношения К Этому Месту. Отошли Ее Отсюда!

Посмотри, Как Она Нас Боится.

— Зачем ты беспокоишь нас, являясь сюда непрошеной, нарушая драгоценную тишину?

— Это была ошибка. Мне не следовало приходить. Ты не можешь мне помочь.

Тем лучше.

Она Уже Пробудила Нас. Мы Ничего Не Потеряем, Дав Ей Высказаться.

Мы Уже Потеряли Достаточно Времени. Пусть Уходит.

Она Может Вернуться И Вновь Нас Обеспокоить.

— Раз ты пришла сюда в поисках совета и истины, высказывайся свободно. Быть может, я помогу тебе, если у тебя трудные вопросы, возможно, я смогу на них ответить.

Приблизившись, Тирианна посмотрела мимо Морланиата, вбирая в себя зрелище обширной пустыни. Ее взгляд вернулся к экзарху.

— Мы можем поговорить где-нибудь еще?

Всегда Одно И То Же. Ясновидицы Хотят Знать Все.

Не Впускай Ее. Ее Здесь Не Ждут.

Храм Пропитан Воспоминаниями О Кровопролитиях. Ей Нельзя Идти Туда.

— Храм не подходит, ясновидицы рискуют, входя туда, а я терпеть не могу уходить отсюда.

— Может, пройдемся немного? Мне неловко обсуждать что-то на твоем пороге.

Морланиат отвернулся и пошел, предполагая, что она последует за ним. Пески смещались под его ногами в ботинках, но он, сохраняя равновесие, целеустремленно шагал к неглубокому оазису, который умеренно подпитывался ирригационными сетями, проложенными под песками. Заросли краснолиственного кустарника скрывали водную кромку, из листвы выглядывали яркие белые звезды цветов.

Вода была недвижна. Иногда он приходил сюда поразмышлять без своих спутников. Сегодня он впервые появился здесь в сопровождении всей команды. Память заработала сама собой, на мгновение затопив его воспоминаниями об этом уголке, когда каждый из духов ухватился за какое-то далекое событие, стремясь вновь пережить его. Он оттолкнул их и жестом пригласил Тирианну сесть рядом с безмятежным прудом.

— Это… мило. — Осмотревшись по сторонам, она села, собрав складки мантии с одной стороны, ее черные волосы были перекинуты через плечо, а голова отклонена в противоположную от Морланиата сторону.

— Это — рождение в смерти, надежда в безнадежности, жизнь средь пустоши. — Она не смотрела на него, когда он говорил. Тирианна задумчиво уставилась в воду, по поверхности которой скользили насекомые.

— Я предвижу тревожные времена для Алайтока, возможно, и что-то похуже.

Ясновидица Предвидит Неприятности? Такова Природа Вещей.

Послушайте, Что Она Скажет.

Это — Потеря Нашего Времени. Нам Следует Пробудить Воинов И Начать Тренировать Их Подкрадываться В Темноте.

— Ты теперь ясновидица. Вся твоя жизнь будет посвящена таким вещам, почему ты пришла ко мне?

— Мне говорят, что я ошибаюсь. Ясновидцы, совет Алайтока, не считают, что увиденное мною в магическом кристалле сбудется. Они говорят, что я неопытна и вижу несуществующие опасности.

Они Правы.

Высокопарна И Самоуверенна, Все Они Такие. Она Думает, Что Видит Нечто, Чего Они Не Могут Видеть. Они Не Могут Себе Представить, Как Можно Чего-то Не Заметить.

Не Все Они Такие.

Да-да, Все.

— Возможно, они правы, ты пока еще не так сильна, этот путь — внове для тебя. Я не вижу в этом своей роли, я экзарх здесь, а не член совета.

— Ты мне не веришь?

— Ты не представляешь мне никаких доказательств, да их и нет, а одна лишь вера — это прах.

Тирианна встала и подошла к пруду. Погрузив носок ботинка в воду, она вызвала рябь на поверхности. Эта рябь взбудоражила Морланиата. Это было место покоя, а Тирианна принесла смятение. Ничего не сказав, он наблюдал за тем, как капли стекали с ее ботинка, а она двигала ногой так, что они образовали в песке воронку.

— Я проследила судьбу Арадриана. — Морланиату понадобилось время, чтобы вспомнить это имя. Некто, бывший другом Корландрилю, неизвестный не-Корландрилю. Он отправил Корландриля в путь к этому месту. Тирианна продолжала, не останавливаясь. — Три наших судьбы переплетены. В большей степени, чем мы видели это до сих пор. Твоя судьба не окончена, но скоро завершится, его судьба — отдалена и спутана. Моя… Моя судьба — быть здесь и рассказать тебе об этом, чтобы привести в движение будущие события.

Причудливо И Неверно. Все Судьбы Переплетены.

— Что же именно ты увидела, какие видения принесут такую напасть, что они значат для нас?

— Арадриан находится во мраке, но для него есть также и свет. Но его тьма не ограничена только им. Она распространяется в наши жизни, и она поглощает Алайток. Я не знаю деталей, мое гадание на рунах пока несовершенно. Я чувствую, что он сделал что-то очень неверное и подверг опасности всех нас.

— Твои предостережения слишком неопределенны, в них нет сути, непонятно, как нам действовать.

Тирианна фыркнула, вложив в этот звук горькое негодование и мрачный юмор.

— Именно так и говорит совет. «Как мы можем готовиться против чего-то столь бесформенного?» — спросили они. Я сказала им, что более опытным провидцам следовало бы заняться нитью Арадриана. Они отказались, заявив, что это неуместно. Арадриан ушел с Алайтока, сказали они мне, и он больше их не заботит.

Кто Мы Такие, Чтобы Спорить?

Это — Не Наша Забота. Мы — Воины, А Не Философы.

Слушая все это, Морланиат испытывал недоумение. Совет был прав. Предпринимать какие-то действия, руководствуясь таким видением — то же, что опираясь на необоснованный слух. В его памяти всплывали другие воспоминания, восстанавливая образ Тирианны. Она всегда добивалась внимания, стремилась быть в центре событий. Неудивительно, что она еще не справилась с этим изъяном своего характера, и теперь пыталась собрать публику сообщениями о некоем личном прозрении судьбы Алайтока.

— Продолжая свои занятия, погрузись в это, найди свои ответы.

— Боюсь, на это нет времени. Это неотвратимо. Мне не хватает силы и подготовки, чтобы увидеть далеко.

Она Так Слаба, Как Же Остальные Не Увидели Это Бедствие?

Это Хорошая Мысль. Ее История Незакончена. Отошли Ее Прочь!

— Другие не увидели этого, твоей новой катастрофы, те, что сильнее тебя. Я должен согласиться с ними, теми, кто уже шел по этому Пути, кто видит дальше тебя.

— Это такая мелочь, то, что делает Арадриан. — Остановившись, она взяла щепотку песка и потерла пальцами, ссыпая ее на землю, пока у нее не осталась одна-единственная песчинка. Она сбросила ее в воду пруда. — Такая крошечная зыбь, мы едва можем ее разглядеть, но тем не менее это зыбь. Анархия истории говорит нам, что значительные события могут начаться с самых незаметных и обычных.

— Я не могу тебе помочь, у меня нет влияния на совет, и я согласен с ними. Возвращайся к своим занятиям, забудь об этом помрачении сознания, я не буду тебе помогать.

Она впервые посмотрела на него — взор ее был затуманен, губы дрожали.

— Я опасалась худшего, и ты доказал, что я была права. Корландриль не умер, но он исчез.

— Что ты некогда и предсказала: мы оба изменимся, к лучшему или к худшему. Я — Морланиат, ты — Тирианна, Корландриля больше нет. Удовлетворись этим, не преследуй тени, за ними — лишь тьма.

— Ты помнишь, что мы с тобой некогда разделяли?

— Я помню это хорошо, мы с тобой совершенно ничего не разделяли, у меня нет для тебя ничего.

Выпрямившись, Тирианна провела по щеке пальцем в перчатке, слеза впиталась в мягкую ткань.

— Ты прав. Я уйду и больше не буду думать о тебе.

Подобрав мантию, она зашагала вверх по окружающей оазис дюне, направившись к главному входу. Последовав за ней на небольшом расстоянии, Морланиат остановился на гребне дюны и смотрел, как она уходит. Провидица дошла до врат, и Морланиат открыл их усилием воли. Когда она ушла, он закрыл за ней врата.

Зубовный Скрежет гудел в руках Морланиата, который рассекал воздух красивыми взмахами. В храме все было тихо, не считая звуков, издаваемых клинком, и шагов экзарха по камню пола. Все его последователи спали, изнуренные дневными тренировками. Лишь их сны, окаймленные кровью и окрашенные смертью, нарушали спокойствие. Морланиат улыбнулся.

Завершив тренировку, он вернул клинок на его законное место. Приняв положение покоя, экзарх подумал о визите Тирианны.

Не слишком ли пренебрежительно мы к ней отнеслись?

Ты Предоставил Ей Все Возможности, Чтобы Высказаться. Мы Остаемся При Своем Мнении.

У Нас Другие Заботы. Не Наше Дело Спорить С Ясновидцами. Пусть Этим Занимаются Автархи.

Она пришла к нам как друг.

Мы — Экзархи. У Нас Нет Друзей. Она Пришла К Нам В Отчаянии, Когда Все Другие Отвергли Ее. Это Позор.

Тогда я прошу не ради нее, но ради Алайтока. Если то, что она говорит — правда, это сулит нам что-то плохое.

То, Что Она Рассказывает, — Это Фантазия. Больше Не Думай Об Этом.

Если Должна Быть Война, Мы Будем Сражаться. Мы Тренируем Наших Воинов Для Битвы. Больше Мы Ничего Не Можем Делать. Вот Что Значит Быть Экзархом.

Ну Вот, Опять Это «Я». Эта Индивидуализация Неуместна.

Я — все еще я, и Морланиат и не-Корландриль. Я приму собственное решение.

Быть Экзархом — Это Значит Понимать, Что Такое Жертва. Сумерки Бесконечного Круговорота — Это Не Для Нас. Тьма — Вот Наше Владение. Если Выйдет Так, Что Это Тело Умрет, Мы Будем Существовать По Прежнему. Такова Награда За Нашу Жертву.

Не Вмешивайся В Чужие Дела. Это Не Одобряется, И Это — Не Наш Долг.

Мы Не Понимаем Ее Побуждений. Если То, Что Она Говорит, Окажется Правдой, Нас Об Этом Уведомят. Если Это — Неправда, То Наше Вмешательство Угрожает Разногласиями.

Меня это тревожит. Если наши с Арадрианом судьбы все еще переплетены и об этом пока неизвестно, то было бы мудро принять во внимание ее предупреждение.

Ясновидицы Всегда Говорят О Судьбе. Их Послушать — Так Это Причина Всему На Свете. Иногда Что-то Происходит Без Замысла. Все Воины Это Знают. Мы Тренируемся, Совершенствуя Наше Мастерство, Но В Природе Войны Появление Случайного И Неуправляемого.

Именно Тирианна и Арадриан направили меня этим курсом, к нашему возрождению, к возвращению Скрытой Смерти. Я чувствую, вероятно, что мое и их будущее не полностью разделено.

Тогда — Что Случится, То Случится. Пусть Ясновидицы Охотятся За Вероятностями, Мы Будем Иметь Дело С Последствиями.

Теперь вы хотите подчиниться судьбе.

Этот Спор Неуместен. Она Отвлекает Внимание. Игнорируй Ее.

Я Согласен. Сосредоточься На Тренировке Наших Воинов.

Морланиат снял доспехи, но не сумел избавиться от смятения, его раздосадовали противоречия, которые вызвала Тирианна. В то время, как сами мысли Морланиата тускнели и становились воспоминаниями, их воздействие продолжалось, и это сбивало его с толку. Вопрос о вере был для него особенно мучительным. Он видел ее убежденность, но не придал ей значения. Какой бы ни была действительность, она определенно верила, что должно произойти нечто ужасное.

Его раздражало то, что он был бессилен, или это так казалось. Он — полностью в руках ясновидцев, а они предпочли ее игнорировать.

Морланиат сосредоточился на этом ходе мыслей. Он испытывал неприязнь не по отношению к действиям Тирианны, но по отношению к бездействию совета. Часть его слишком жаждала принять их заключение. Подчиняться, слепо соглашаться — против самой его природы, и сейчас — в большей степени, чем когда бы то ни было. Крупицы не-Корландриля боролись с Морланиатом, побуждая его что-нибудь предпринять.

Все еще пребывая в состоянии внутреннего конфликта, Морланиат собрал свой отряд в начале следующего дня и занялся с воинами боевыми ритуалами. Это отвлекло его внимание от дилеммы, перед которой его поставила Тирианна.

Нурианда оказалась самой способной из его учеников. Ее техника была безукоризненна, и она обрела свою боевую маску без травм. Девушка овладела цепным мечом и пистолетом без всяких неожиданностей и стала единым целым со своими доспехами. Остальные все еще добивались этого. Казалось, они не могут полностью отказаться от самих себя, все еще цепляясь за осколки прошлых жизней, крепко держась за последние остатки прежних личностей. Пока они сопротивляются своим искушениям, им ни за что не добиться продвижения вперед.

Морланиат попытался вспомнить, каково было ему быть Корландрилем. Это было неприятно, сплошные противоречия и страх. Воспоминания других Морланиатов вторгались в его раздумья, размывая границы между тем, что было его жизнью и их жизнями. Он с радостью стал Скрытой Смертью, и тем не менее остатки его прежней жизни прочно засели в его разуме, или, возможно, это он за них цеплялся. Ему пришло в голову, что, возможно, он был прав, отвергнув Тирианну. Она — связь с его прошлым, которое больше ничего для него не значило.

Отпустив отряд, он собирался уйти, когда заметил, что Нурианда задержалась рядом со своими доспехами.

— Тут что-то неладно, ты можешь уйти отсюда, и тем не менее все еще остаешься, — сказал он, приближаясь к Жалящему Скорпиону.

— Я нахожу это трудным, — призналась она, опустив взгляд. — Я пыталась поговорить с отцом, но он не понимает.

— Он не может понять. У каждого из нас есть Путь, по которому можем идти только мы. Я — лишь проводник, путешествие же — твое, и ты должна идти одна.

— Что, если… Что, если у этого путешествия нет конца?

— В конечном счете оно заканчивается в одном месте или в другом, хотя я не знаю где. Не зацикливайся на конце, просто иди по Пути, стремясь к своей цели. Любовь к отцу, его чувство к тебе будут твоим якорем. Пока ты будешь двигаться, он останется на месте, как это было в начале, так это будет и в конце.

Нурианда задумчиво улыбнулась.

— Спасибо. Я буду с ним терпелива.

Морланиат махнул ей рукой, чтобы уходила, и постоял там немного, глядя на пустые доспехи. Каждый их них принадлежал многим воинам. Он помнил их всех — тех, кто жил, тех, кто умер, тех, кто отправился дальше, и тех, кто стал им. Он был всеми ими и никем из них. Кто же он? Всего лишь кучка искалеченных душ, которые делят телесную тюрьму и неспособны ни принять покой Бесконечного Круговорота, ни умереть, так как Та Что Жаждет заявит о своих правах на него. Он был бы ничем, если б не его опыт, его воспоминания. Он — ходячий мертвец, застрявший в тюрьме этого тела.

Он чувствовал, как утрачивает связь с самим собой. Это свежее тело взбаламутило старые чувства и старые мысли: воспоминания о свободе и любви, мгновения наслаждения и боли, моменты, полные чувств и мыслей, свойственных смертным. Его влияние пока еще ощущалось, но Морланиат знал из опыта нескольких душ, что это не будет длиться долго. Не-Корландриль воодушевил его на некоторое время, но скоро та искра угаснет, и он полностью станет Морланиатом, бессмертным слугой Кхаина.

Выбросить из головы прошлое? Это безрассудно. Хотя он много раз становился Морланиатом, это всякий раз было совершенно по-другому, каждый раз он совершал неповторимое путешествие. Путь для него завершился, но дорога, по которой он прошел, чтобы достичь этого места, — она осталась. И та дорога — она важна, и люди, что шли некоторое время рядом с ним, тоже важны. У него нет будущего — лишь вечность насилия и смерти, но у них оно есть.

Он не любил незаконченных дел. Прошлое значимо, но он должен оставить его позади. Морланиат принял решение и направился к небесным катерам.

— Возможно, ты стремишься к войне, ибо такова твоя природа, — заметил Архатхайн.

— Я не могу объявить войну по своему желанию, это решает совет, — ответил Морланиат.

Он хорошо знал автарха, сражался с ним рядом во многих битвах. Как все автархи он обладал сильной волей, ведь нужно быть поистине непреклонным, чтобы пройти Путем Воина несколько раз и не поддаться проклятию Кхаина. Морланиат помнил Архатхайна молодым Зловещим Мстителем, а в его недавних воспоминаниях он был Воющим Баньши. Как экзарх, он значительно старше Архатхайна, но не-Корландриль — более чем вдвое моложе. Морланиата раздирали противоречивые ощущения: он чувствовал себя одновременно и древним старцем, и младенцем, и не понимал до конца, каковы же на самом деле его место и его время.

Он вызвал Архатхайна в Палату Автархов и заговорил о предсказаниях Тирианны. Архатхайн защищал решение совета, как того и следовало ожидать. Морланиат пытался подобрать слова, чтобы точнее передать свои мысли, но это было сложно, ему хотелось схватить автарха и принудить его к согласию.

Взяв себя в руки, он слушал Архатхайна.

— Каждый день наши ясновидцы открывают тысячу возможных судеб Алайтока. Мы не можем предпринимать действия по каждому видению, мы не можем отправляться на войну при каждом сомнении. Сама Тирианна не может прояснить для нас свое предвидение. С таким же успехом мы могли бы действовать, суеверно восприняв как знамение струйку пота, побежавшую по загривку.

— Ей недостает мастерства, чтобы предоставить вам доказательства, не надо обвинять ее за это. Дай ей помощь, в которой она нуждается, чтобы доказать ее правоту, либо ошибку, и она будет хранить молчание. Эти сомнения будут сдерживать ее, поглощать все ее мысли, покуда ты не избавишь ее от них. Ты шел по многим дорогам, видел очень много разного, прожил много жизней. Той жизнью ты обязан мне, я помню это сейчас, когда прошло так много времени. Я был твоим телохранителем, защитой, в которой ты нуждался, настоящим товарищем. Я помню этот долг и клятву, которую ты мне дал, теперь настало время платить.

Нахмурившись, Архатхайн отвернулся и прошел в дальний конец возвышения в центре зала.

— Тот, кому я дал это обещание, умер более десяти лет тому назад, — сказал он тихо, глядя на округлое отверстие в верхней части купола. Во мраке космического пространства виднелась далекая россыпь звезд. — Я не давал той клятвы тебе. Не Элидхнериал просит меня оплатить тот долг, но Корландриль.

— Я — Морланиат, и также — Элидхнериал, и Корландриль. Этот долг — передо мной, перед всеми, кто объединен в моей душе. Кто, кроме меня, помнит и может повторить те слова, что ты говорил?

— А если я этого не сделаю?

— Ты лишишься чести, и другие об этом узнают, я об этом позабочусь.

Повернувшись, автарх устремил на Морланиата пристальный взгляд.

— Ты больше не будешь обращаться ко мне с этим?

— Твой долг будет уплачен — Элидхнериалу, и мы не будем больше говорить об этом.

Архатхайн нехотя кивнул и направился вверх по ступенькам.

Морланиат улыбнулся, глядя в удаляющуюся спину, не-Корландриль в нем был доволен. Он не знал, что выйдет из его вмешательства, что ждет в будущем его или Тирианну. И тем не менее он был доволен. Его последний поступок, прежде чем он целиком и полностью станет Морланиатом, — он имел смысл. Вскоре она станет для него совершенно неважной, просто одним из его воспоминаний, не более и не менее значимой, чем тысячи других, с кем он встречался, кого любил, или ненавидел, или был безразличен. Это — его прощальный подарок. Уже сейчас это воспоминание тонуло в дымке.

К тому времени, как он вернулся в храм, ему было уже все равно.

ПРЕВРАЩЕНИЕ

Когда родился Великий Враг, Кроваворукий бог развязал войну против Той, Что Жаждет, но новорожденный ужас быстро победил его. Князь Удовольствий и Властелин Черепов сразились за обладание душой Кхаина, ибо Кроваворукий бог — дитя обоих — не принадлежал никому. Грандиозная битва развернулась среди остатков небес, но ни Той, Что Жаждет, ни Властелину Битв не удавалось одержать победу. Когда оба соперника вконец обессилели, они, объятые гневом, раздвинули границы и спокойно позволили Кхаину выпасть в мир смертных. Здесь Кроваворукий бог, который не мог существовать в материальном мире как единое целое, распался на множество частей. Силы Кхаина были растрачены, тело — разделено, и его гнев, в конце концов, уменьшился. Но, пусть и приглушенный отчасти, гнев по-прежнему жив в частях его тела в ожидании времени, когда кровь пробудит его и мстительная сущность Кхаина еще раз обретет форму.

Храм словно тряхнуло, это было содрогание ярости, которое мгновенно достигло максимальной силы и исчезло, импульс энергии, который на миг отвлек Морланиата, так что он чуть не пропустил свой очередной инструктаж. Отбросив это на задворки сознания, он завершил тренировку учеников и отпустил их.

Он был почти уверен в том, что именно вызвало мгновенный прилив психической энергии, который обеспокоил его. Взяв из храма небесный катер, он полетел сквозь недра Алайтока, следуя инстинкту.

Туннели, по которым он летел, освещались только одиноким лучом его катера — это был круг света в полной черноте. В окружавшей его темноте время от времени вспыхивали кабели из призрачной кости — то посылали импульсы духи Бесконечного Круговорота. Это была жизнь Алайтока — его сердце и артерии, скелет и нервная система, мысли и чувства мира-корабля. Ощущение, обеспокоившее Морланиата, больше не повторялось, хотя он до сих пор не мог избавиться от оставшегося после него осадка и чувствовал напряженность, повисшую в воздухе.

В центральном узле Алайтока, где сходились многие психические и нервные коммуникации мира-корабля, Морланиат покинул служебный проход и остановил свой небесный катер внутри затемненного зала. Бесконечный Круговорот лучился красноватым светом, красным цветом матки. Перед ним широко распахнулись две огромные двери, открыв взору залу со стенами, потолком и полом из призрачной кости. В центре залы находился огромный железный трон. На троне восседала похожая на изваяние фигура в два раза выше Морланиата с кожей из расплавленного металла, с черными пустыми глазницами. Эта огромная фигура была погружена в раздумья и поглощала свет из тронного зала, ее железные пальцы были сжаты в кулаки, а лицо исказилось в безмолвном рычании.

Почувствовав чье-то приближение сзади, он обернулся.

— И ты тоже почувствовал это, сердцебиение Кхаина, аватар возбуждается? — спросил Ириетиен, Зловещий Мститель, экзарх храма Обжигающего Света.

— Я почувствовал, как что-то шевелится, аватар все еще спит, время пока не пришло, — ответил Морланиат.

— Война приближается, Кхаин знает о таких вещах, он чувствует сражение, — заметил Ириетиен. Он вглядывался в неподвижного гиганта в поисках признаков жизни.

— Скоро мы все узнаем, сомнений не останется, когда бог войны позовет нас.

Присутствие Ириетиена подтвердило подозрения Морланиата. Когда он возвращался к своему небесному катеру, экзарха беспокоило только одно: его воины еще не готовы к сражению.

Ощущение нервной дрожи от аватара Кхаина больше не повторялось, но Морланиат знал, что это не было заблуждением. Стоило ему начать пробуждаться, и аватар больше не впадал в дремоту без того, чтобы не пролилась кровь. Другие экзархи также чувствовали это и направили совету Алайтока предупреждение о том, что разворачиваются события, которые приведут мир-корабль к войне.

Перед лицом возникшей необходимости Морланиат спешил, как мог, с подготовкой Жалящих Скорпионов Скрытой Смерти. Все они теперь уже овладели мастерством использования шлемов и применения мандибластеров, но темп роста их воинского мастерства казался экзарху слишком медленным. Если уровень их подготовки окажется недостаточным, то это может привести к катастрофе, и не только для них самих, но и для других воинов, которые будут полагаться на них.

Морланиат не беспокоился и не тратил попусту время на бесплодные переживания из-за сложившегося положения. Все было просто: когда придет война, они либо будут готовы, либо нет. Если они не будут должным образом подготовлены, то не будут сражаться.

Голосов больше не было. Ночи приносили тишину и одиночество, давали время для размышлений. Морланиат находил успокоение, вспоминая битвы, вновь переживая триумфы прошлого, иногда в подробностях припоминая, как погибал, с тем, чтобы извлечь из этого урок в постоянном стремлении к самосовершенствованию.

Он заметил, что в его мемо-снах чаще всплывали кровавые встречи с людьми. Не из-за того ли, что в последний раз он сражался с последователями Трупа-Императора? Или какая-то подспудная сила заставляет его вновь переживать именно эти войны?

Его размышления были прерваны через семь суток после того, как он почувствовал содрогание аватара. Через нити Бесконечного Круговорота он узнал о грядущем прибытии на Алайток сил, которые оставили след во всех его жизнях, во всех его душах. Его сознание уловило и ответные импульсы других храмов, также узнавших об этом событии, и вновь по Бесконечному Круговороту пронесся тяжелый удар сердцебиения Кхаина.

Стыковочный отсек освещался мерцанием портала Путеводной Паутины, кружащиеся лилово-синие пятна покрывали изогнутые стены и доспехи семнадцати экзархов. Вызванные из своих храмов Пикирующие Ястребы, Темные Жнецы и Жалящие Скорпионы ожидали в молчании. Морланиат ощущал то же, что и остальные: изначальный инстинкт собраться, чтобы приветствовать их прибытие.

Их привели к Звездной Пристани, докам, куда прибывали и откуда уходили военные корабли, чтобы пропитавший их запах крови не достигал судов мирного назначения. Именно здесь аспектные воины поднимались на борт своих кораблей. Сюда привозили их останки. Отсюда Алайток отправлял своих воинов в Ночь, надолго — убивать или быть убитыми. Это было место судьбы, отсюда управляли участью Алайтока, посылая экспедиционные силы для обнаружения возникающих угроз, флоты для осуществления мести за смерть эльдаров, армии для уничтожения планет, миссии для убиения невежественных и невинных, воинов — на изничтожение низших рас, единственным преступлением которых было их существование.

Ветви призрачной кости, которые опоясывали весь док, несли на себе отпечаток смерти, Бесконечный Круговорот напевал скорбную погребальную песнь на задворках сознания Морланиата. Это подпитывало его, и он с удовлетворением сделал глубокий вдох.

Волна психической энергии, которую порождал в Паутине приближающийся корабль, становилась все сильнее: он вот-вот появится. Эта волна несла с собой ощущение причастности, одобрения и неизменности. Мысли эти были окрашены кровью, в голове Морланиата возникали картины разрушения. Это походило на то, что он воспринимал от других экзархов, но было ярче и мощнее, и эти ощущения становились все сильнее по мере приближения корабля.

Как и в тот раз, когда Тирианна пришла в храм, Морланиат понимал, кто приближается к Алайтоку, но не мог его опознать. Изменилось целое, но части его оставались знакомыми, во многом так же, как душа экзарха постепенно развивалась в новую личность, когда доспехи принимал новый воин.

Нечто, лишенное возраста, бессмертное, старше самого Морланиата стояло за всеми ощущениями, что испытывал сейчас экзарх Скрытой Смерти, душа столь глубокая, что она поглощала все, что к ней прикасалось.

Портал Паутины пульсировал, готовясь к выходу корабля. Собравшиеся экзархи ощутили всплеск психической энергии, который принес с собой вспышки озарения, картины далеких миров и образы древних мест.

Корабль прорвался сквозь портал на невероятной скорости: только что отсек был пуст, и вот пустоту заполнил блестящий черный корпус. На его поверхности мерцала тусклая цветная рябь, темно-красные и синие волны катились от акульего носа к тонким хвостовым плавникам. Он медленно опустился и завис прямо над платформой, слившись с собственной тенью.

Открылся округлый люк, и в полумраке возник диск тусклого белого света. Морланиат подался вперед, его сердце заколотилось быстрее.

Язык пандуса вытянулся к полу, и в люке появились три фигуры. Их доспехи были похожи на те, что носили ожидавшие в доке экзархи, но гораздо тяжелее, более искусной работы и древнее: это Пикирующий Ястреб, Темный Жнец и Жалящий Скорпион. Их богато украшенное оружие — великолепные инструменты уничтожения, настоящие произведения искусства времен, предшествующих Грехопадению, спасенные из руин цивилизации.

На первом были крылья, мерцающие тысячью цветов, доспехи — в пятнах синего летнего и зимнего серого камуфляжа, шлем, украшенный гребнем из одного пера, в одной руке он держал изогнутый клинок, а в другой многоствольный лазбластер. На втором были черные доспехи с высеченными на них золотыми костями, шлем в виде черепа с красными глазами — образ самой Смерти, в руке — укороченная сюрикеновая пушка. Последним шел Скорпион, именно к нему был прикован взгляд Морланиата, и связь между ними крепла по мере его приближения. Его желто-зеленые доспехи окаймляли обсидиановые ребра, а шлем, с обеих сторон которого потрескивали мандибластеры, изгибался назад чередой пластин подобно хвосту скорпиона. Одна его рука заканчивалась изящной клешней, которую окутывала струящаяся энергия, а другая сжимала эфес жалящего клинка, зубья которого были столь острыми, что вокруг них плясали яркие радуги.

Это были первые экзархи, которые шли Путем Воина сразу после Грехопадения и учились под началом Азурмена. Морланиат узнал их сразу, вспомнив предыдущие встречи и легенды об их подвигах.

Три основателя аспектных храмов: Клич Ветра — Бахаррот, Жнец Душ — Мауган Ра, Теневой Охотник — Карандрас.

Три лорда-феникса — и это было почти беспрецедентным событием — прибыли на Алайток с одной-единственной целью — ради войны.

Прибытие лордов-фениксов было и ответным действием, и катализатором событий. Они почувствовали, что Алайтоку угрожает гибель, и надвигающееся столкновение заставило их действовать. Их присутствие оказало воздействие на дремлющего аватара Кхаина и ускорило его пробуждение. Морланиата все чаще посещали кровавые воспоминания, во время тренировок с воинами он то и дело испытывал приступы кровожадности. Другие экзархи переживали сходные чувства, аспектные храмы и Бесконечный Круговорот полнились нарождающимся гневом Каэла Менша Кхаина.

Перед лицом этих событий совет Алайтока призвал своих величайших провидцев предсказать, что за катастрофа может угрожать миру-кораблю. Они изучили руны Тирианны в готовности услышать ее сбивчивый рассказ о приближающейся смерти. Куда более древние, чем у нее, глаза пристально вгляделись в запутанный клубок вероятностей, проследили за нитями жизни Арадриана и переплетенными судьбами Алайтока.

Все согласились в одном: великая тьма опускается на мир-корабль. Руна человечества чернела при прикосновении, и ясновидцы почувствовали беспричинную ненависть людей, направленную на Алайток.

Автархи призвали экзархов в свой круглый зал, и все самые искусные воины Алайтока собрались в одном месте. Атмосфера зала была накалена их воинственной гордостью и жаждой битвы. Нарастал гнев экзархов, усиливалась ненависть, эти чувства захлестывали душу Морланиата, и он понимал, что совсем скоро произойдет то, чего так ждали все собравшиеся.

Архатхайн, которого сопровождали трое других автархов, обратился к разгоряченной толпе предводителей храмов.

— Все дело в людях, — озабоченно начал он. — Последователи Императора прилетят к Алайтоку с решимостью вступить в столкновение. Почему они пришли к такому решению — неясно, но какое-то проявление неуважения к ним вызвало их возмущение. Подобно тому, как один-единственный булыжник может вызвать обвал, так поступок одного эльдара привел людей к Алайтоку. Хотя провидцы проследили за нитями судьбы, одного последствия не предотвратить: Алайток будет атакован.

— Не стоит размышлять о недальновидных решениях людей. Наша задача — подготовиться к войне и разобраться с ее последствиями. Странники вернулись на Алайток с печальными известиями. Имперские корабли прокладывают путь через Море Грез, двигаясь в нашем направлении. Для того, чтобы ускользнуть от них, времени недостаточно: они слишком близко, и Алайток еще не обладает достаточными запасами энергии. Наши звездные корабли преградят им путь и воспрепятствуют тому, чтобы они добрались до нас, но люди руководствуются неверными заключениями и упрямы. Вполне вероятно, что они попытаются проломить оборону Алайтока и принести войну в наши дома. Хотя они рассчитывают на преимущества неожиданного нападения, нас не застали врасплох.

Эту информацию автарх изложил спокойно, но теперь взволнованно повысил голос.

— Мы не оставим это абсурдное деяние безнаказанным! В безрассудство людей трудно поверить, хотя их невежество нам прекрасно известно. Мы должны защитить в битве не только Алайток, но весь наш народ. Если люди подумают, что могут безнаказанно нападать на миры-корабли, то нам, как виду, придет конец. Они должны осознать неосмотрительность своих действий, получив от нас максимально кровавый урок. Они трусливы и суеверны. Мы напишем для них новые легенды, мифы о том, как эльдары жестоко покарали их за недальновидность, и они усвоят их плотью и кровью.

Архатхайн медленно расхаживал по окружности возвышения, обводя ярко-синими глазами собравшихся экзархов. Его губы изогнулись в усмешке.

— Мы питаем к вам отвращение! Мы, свободные, боимся вас, живого напоминания о последствиях проявления слабости и потворства своим желаниям. И правильно вас остерегаются, ибо души ваши прокляты Кхаином. Вы — разжигатели войны и убийцы. Тем из нас, кто прошел Путем Воина, прощены совершенные жестокости, и мы обрели покой. Вы же загнаны в ловушку, наслаждаясь своими кровавыми деяниями, упиваясь ненавистью и яростью.

Но нам, свободным, вы нужны. Без экзархов все мы погибли бы. Вы влачите бремя нашей вины. Вы стоите между нашими хрупкими душами и упадком, которые несет с собой война.

Он продолжал кружить по возвышению, напрягшись, сгорбившись, сжав кулаки, понизив голос до резкого шепота.

— Настало ваше время! Люди стремятся уничтожить наши прекрасные дома. Они посмели развязать войну против нас! Вы — наши кровавые посланцы. Вы — помазанные Каэла Менша Кхаином убийцы, наша воплощенная месть, наш олицетворенный гнев. Вы беспощадны, и это правильно. Наше выживание не оставляет места состраданию, продление нашего существования зависит от того, как те, кто не задумывается, исполнят невероятное.

— Ощутите теперь, как пульс Кхаина бьется в ваших жилах. Мы, те, кто свободен, также чувствуем это. Но в наших жилах — всего лишь холодная струйка по сравнению с тем, как раскалены его свирепостью ваши сердца. Аватар пробуждается. Почувствуйте его зов. Дайте ему то, в чем он нуждается.

Автархи и экзархи как один повернулись к главному входу, который располагался на самом верху зала со ступеньками. Там, на фоне льющегося сзади оранжевого света, вырисовывался одинокий силуэт. Это была Лидейрра — экзарх Храма Полуночной Молнии аспекта Сверкающих Копий. На ней были серебряные с золотом доспехи, в руке она держала огромное копье с наконечником длиной с ее руку и шириной с лицо, — Суин Деллэ, Стенающий Рок, оружие аватара.

— Узрите Юного Короля! — провозгласил Архатхайн. — Ваш дар Кхаину в обмен на пробуждение его аватара.

Издавая свирепые вопли, экзархи подняли правые кулаки, приветствуя Юного Короля. Избираемый из их числа, Юный Король был их духовным лидером в течение пятисот дней и по завершении этого срока передавал корону очередному. Для большинства это правление проходило без жертвоприношения, для немногих правление завершалось в крови, их душа предлагалась Кхаину, чтобы вдохнуть жизнь в металлическую оболочку аватара Кхаина.

Лидейрра спокойно стояла в сводчатом проходе, приемля свою судьбу. Избрание Юным Королем — так называли Эльданеша, когда он был еще ребенком, — не только великая честь, этот титул также обещал избавление. Быть поглощенным яростью огненной души Кхаина значит избавиться от бессмертия, и это смогут познать лишь немногие экзархи.

Шесть экзархов внутреннего круга, старейшие в своих аспектах, направились вверх по ступенькам к Юному Королю.

Морланиат, Жалящий Скорпион; Ириетиен, Зловещий Мститель; Латоринин, Воющий Баньши; Фаэртруин, Огненный Дракон; Мауренин, Темный Жнец; Рхиаллаэн, Пикирующий Ястреб.

Они встали в почетный караул вокруг Юного Короля, трое слева и трое справа, и медленно вышли из зала. Позади них отдавались эхом торжествующие крики экзархов.

Стены прохода покрывали голографические картины, которые иллюстрировали старейшие мифы эльдаров, истории, вдохновлявшие аспекты. Они медленно шагали к храму бога войны вдоль стен, расписанных сценами истребления из легенд. Двери за ними тихо закрылись, их заливало мягкое свечение изображений. Это был Кровавый Путь. Его плавные повороты привели процессию вниз, к аванзалу перед тронным залом аватара. Большие бронзовые двери были закрыты, из-под них струился красноватый свет.

Морланиат ощущал присутствие аватара, его жар — своим телом, его душу — своим разумом. Пол под ногами экзарха сотрясался от звучного боя. Его сердце билось в унисон.

Через скрытый дверной проем вошли провидцы в масках и мантиях — ведьмаки. Побывавшие прежде аспектными воинами, провидцы также чувствовали притяжение Кхаина. Они принесли с собой длинную красную мантию и золотую заколку в форме кинжала. Двое стояли рядом с Лидейррой, пока экзархи медленно снимали ее доспехи и по частям передавали ведьмакам.

Когда Лидейрра осталась обнаженной, Ириетиен взял в левую руку кинжал-заколку. К нему подошел ведьмак в белых одеждах с богато украшенным золотым кубком — Чашей Криэля — в руках. В мифах эльдаров говорится о том, что, когда Кхаин сразил Эльданеша, последователи собрали его кровь в семь кубков, чтобы уберечь ее от бога войны. Кхаин настойчиво бился за жизнь и душу своей жертвы, но люди Эльданеша не подпустили войска бога войны и навсегда сберегли его душу.

Стоя позади Юного Короля, Ириетиен вырезал заколкой руну Зловещих Мстителей под левой лопаткой Лидейрры. Кинжал-заколка легко пронзил кожу и плоть. Кровь сбегала ручейками по бледной коже Юного Короля, капая с ягодицы в чашу ведьмака.

Закончив, Ириетиен передал нож Морланиату, который вырезал символ Жалящих Скорпионов на другой стороне спины Лидейрры. Он передал кинжал Латоринину, и тот вырезал руну Воющих Баньши под левой грудью Лидейрры. Следующим был Фаэртруин, он поставил знак Огненных Драконов под правой грудью Юного Короля. Мауренин и Рхиаллаэн нанесли руны Темных Жнецов и Пикирующих Ястребов на руки Лидейрры.

Все это время Лидейрра стояла молча, подрагивая, но не уклоняясь от лезвия, которым резали ее кожу. Глаза Юного Короля горели предвкушением, не отрываясь от бронзовых дверей. Ее белая кожа покрылась паутиной пересекающихся кровавых следов.

Один из ведьмаков повесил на шею Лидейрры ее путеводный камень в зажиме на тусклой серебряной цепи. Затем он осторожно вырезал кинжалом-заколкой руну аватара на лбу Лидейрры. Темно-красная струйка потекла ей в глаза, но она стояла, не мигая, и по ее щекам бежали алые слезы.

На плечи ей накинули мантию аватара и закрепили окровавленным кинжалом-заколкой. Длинную мантию дважды обернули вокруг ее тела, и все равно она лежала шлейфом позади. На красной ткани появились темные тени — то кровь Лидейрры впитывалась в туго переплетенные волокна.

Затем ей вручили Суин Деллэ, и она взяла огромное копье в правую руку. В левую ей вложили Чашу Криэля, до краев полную ее кровью.

Ведьмаки окружили Юного Короля и его почетный караул. Один из них испустил пронзительный вопль, который перешел в начальные слова Гимна Крови. Другой, подхватив припев, добавил свой дребезжащий голос к пению первого, затем к ним присоединился еще один ведьмак, а за ним — четвертый, пятый, и ведьмаки наполнили аванзал резкими звуками своего пения.

Морланиат перевел взгляд на двери тронного зала. Свет из-под них становился все ярче и, мерцая, отражался от переплетенной призрачной кости аванзала. От бронзовых дверей исходил жар, который становился все сильнее, пока не начал светиться раскаленный воздух, и Морланиат заморгал в шлеме, стряхивая с ресниц капли пота. Из тронного зала доносился приглушенный треск и звон. Шипение пара и потрескивание языков пламени становились все громче.

Экзархи присоединили свои голоса к пению и воплям ведьмаков, усилив царившую в аванзале какофонию.

Шевеление аватара отдавалось в основании спинного хребта Морланиата, его присутствие вызвало ощущение покалывания, которое поднялось вверх, к шее, и затем перешло в кончики пальцев, желудок и вниз, к пальцам ног. Энергия наполнила его сверху донизу и словно воспламенила нервы.

Запев, он проревел восхваления Кхаину, и его голос перекрыл завывания и стенания всех остальных участников церемонии.

Во время ритуала Лидейрра стояла неподвижно, ее кожа покрылась пятнами крови, а вокруг босых ног загустевала темно-красная лужа. Чаша и копье в ее руках ни разу не шелохнулись, и, не считая того, что грудь ее почти неуловимо приподнималась и опускалась, она была словно статуя.

Еще один раскатистый удар сердца сотряс Морланиата, затем — еще и еще раз. Эта низкая пульсация совпала с темпом распеваемого гимна, и они стали одновременно ускоряться.

Бронзовые двери распахнулись, и тронный зал, дохнув удушающим жаром, залил аванзал ослепительным светом. В этом сиянии Морланиат с трудом рассмотрел аватара — громадное теневое пятно посреди слепящей яркости, он восседал на своем троне, будто гигантский раскаленный уголь.

Юный Король проследовал в тронный зал, держа копье и чашу перед собой. Лидейрру поглотил свет, затем экзарха ненадолго стало видно, и тут же ее окутала тень аватара.

Медленно закрывшись, двери издали глухой стук, оборвав гимн, и наступила зловещая тишина, полная лихорадочной напряженности. И все же сквозь двери проникали приглушенные ими звуки, которые издавали плавящийся металл и полыхающий огонь. Грохот, напоминающий отдаленные раскаты грома, тихо сотряс бронзовую преграду.

Ведьмаки безмолвно удалились, а экзархи образовали круг, встав рядом и взявшись за руки, Ириетиен — слева от Морланиата, Латоринин — справа. Души экзархов заструились по этому кругу, кружась и смешиваясь друг с другом. Их голоса слились в пении, тихом и низком, от которого завибрировал аванзал. Морланиат погрузился в небытие, потеряв себя в вихре душ объединившихся экзархов.

Очнулся Морланиат, только выйдя из круга. Его место занял Аранарха. Морланиат вернулся в Зал Автархов, где ждали остальные экзархи.

Он отдыхал, ожидая, когда наступит его черед. Вокруг его недвижного тела проходили в зал и выходили из него экзархи, но он не замечал их. Он грезил, странствуя по своим воспоминаниям о войнах, наслаждаясь картинами былых сражений, в которых бился рядом с аватаром. Грезы становились все более живыми, более отчетливыми, и он понимал, что пробуждение аватара приближается.

Экзархи стали покидать зал, сначала — поодиночке, затем — небольшими группами, возвращаясь в свои храмы. Морланиат оставался там, упиваясь той жизнью, которая вливалась в него.

Его раздумья оборвались внезапно. Он почувствовал позади себя Кенайната. Открыв глаза, он повернулся к своему собрату-экзарху.

— Что-то не так, я ощущаю тревогу, твоя душа обеспокоена.

— Ты мыслишь верно, мне нужно поговорить с тобой, давай отправимся сейчас в мой храм.

Морланиат вчувствовался в присутствие аватара, зная, что ему вскоре нужно будет вернуться в Скрытую Смерть и подготовить воинов к пробуждению аватара. Он понял, что время еще есть. Кивнув в знак согласия, экзарх Скрытой Смерти отправился с Кенайнатом из зала.

Морланиат проследовал за другим экзархом в залу доспехов Смертельной Тени. Здесь царила тишина, предводитель еще не призвал свой отряд на войну, хотя воины наверняка ощущали приближение аватара.

— Где твои воины? Время приближается, скоро они должны быть готовы, — заметил Морланиат.

Сняв шлем, Кенайнат положил его на верхушку стойки. Его лицо выглядело изнуренным, глаза запали и потускнели, высохшая кожа облепила острые скулы.

— Я не могу вести их, я не увижу этой битвы, мне осталось немного времени. — Голос Кенайната был едва слышен. — Это — старое тело, ему скоро конец. Никто сюда не придет. Смертельная Тень погрузится в сон в ожидании возрождения.

— Это — мучительный конец накануне сражения, еще одной славной войны, — ответил Морланиат.

Кенайнат стиснул плечи Морланиата и уставился на него пронизывающим взглядом.

— Времени — немного, я хочу кое о чем попросить тебя. Это просьба о благодеянии. Твой отряд непроверен, твои воины не готовы, ты не сможешь повести их.

Морланиат открыл было рот, чтобы возразить, но Кенайнат, не обратив на это никакого внимания, продолжил.

— Тебе нужны воины, возьми Скорпионов Смертельной Тени, поведи их в бой. Им нужен экзарх, пусть они станут Скрытой Смертью, а ты — их экзархом.

В сознании Морланиата замерцал образ аватара — его пробуждение приближается. Время на исходе. Он посмотрел на Кенайната, видя его сквозь сотню различных воспоминаний. Суровая рука судьбы забирает у него жизнь, когда Алайток стоит перед величайшим испытанием. И все же это тело сражалось дольше, чем любой другой экзарх. Возможно, он заслужил немного покоя, возможно, в этой битве за него нужно сражаться другим.

— Это будет для меня честью — повести в бой твоих воинов, сделать их Скрытой Смертью.

Легкая улыбка искривила потрескавшиеся губы Кенайната.

— Это честь для меня — находиться в такой компании, оказаться достойным. — Кенайнат бросил пронзительный взгляд над плечом Морланиата, как если бы кто-то вошел в комнату. — Приближаются мои ученики, я пошлю их к тебе, в Скрытую Смерть. Аватар — на подходе, заставь их быстро надеть свои маски, удали меня из их разума.

Морланиат кивнул. Смертельной Тени сейчас некогда думать об уходе их экзарха, у них появится достаточно времени для скорби после предстоящей битвы. Он сжал на мгновение руки Кенайната, и их души соединились, пока он не отпустил их.

— Наслаждайся приближающимся отдыхом, это — не навсегда, и мы вновь будем сражаться.

Морланиат повернулся и направился к небесным катерам, стоявшим ниже, чувствуя, как остальные приближаются к храму.

Садясь в катер, он ощутил нахлынувший прилив силы. Нужно спешить: аватар почти пробудился.

Морланиат мчался в тронный зал аватара, влекомый зовом воплощенного бога войны. Он подготовил свой храм, в который вскоре после него прибыли воины, бывшие Смертельной Тенью. Хотя у Элиссанадрин, Архулеша и других было полно вопросов, Морланиат не дал им времени, чтобы обдумать такой поворот событий. Он оставил их в готовности надеть боевые маски, в безмолвном ожидании пришествия аватара, так же, как и в десятках других аспектных храмов по всему Алайтоку. В миг его пробуждения они наденут шлемы, и, наполнившись его кровавой силой, будут готовы нести смерть людям.

Он занял свое место в круге основателей, сердце его колотилось, дыхание было прерывистым. Двери тронного зала бешено тряслись, из-под них валил дым и вырывались языки пламени. Металлический грохот и рев пламени заглушили гул заклинаний экзархов.

Песнопения экзархов прервал пронзительный вопль, и наступила тишина. Морланиат содрогался в исступленном восторге, его тело пронизали ярость и ненависть аватара. Через Бесконечный Круговорот призыв к войне Кхаина отдался эхом в каждом жителе Алайтока, и все замерло. На один миг все эльдары на мире-корабле, живые и мертвые, оказались едины, их психическая энергия породила воплощение их ярости, их живое божество насилия.

Дрожа от восхищения, Морланиат смотрел, как с грохотом открылись бронзовые двери.

Глаза аватара полыхали темным огнем, словно раскаленные угли ненависти. Его растрескавшаяся железная кожа была покрыта пузырями и шрамами, через пластины текли ручейки расплавленного металла. Между ними ярко светилась огненная шкура, языки пламени облизывали металлические мускулы, сверкая внутри нетленных суставов.

В правой руке он держал Суин Деллэ, загадочное оружие сверкало силой, по рунам на его древке и наконечнике перемещались пылающие искры. На его плечах была красноватая мантия, все еще покрытая пятнами крови, как и кинжал-застежка. Не осталось никаких признаков присутствия Лидейрры, кроме кровавой пленки, покрывавшей руки аватара от горящих кончиков пальцев до острых локтей. Капая на пол, кровь издавала шипение.

Все это Морланиат увидел перед тем, как аватар заполнил весь его разум. Экзарх вновь пережил каждую причиненную им смерть, и его восторг достиг предела. Это было уже почти невыносимо, размытый калейдоскоп боли и кровопускания, каждый проносящийся в сознании образ усиливал наслаждение Морланиата, пока он уже не смог более сдерживаться.

Выгнувшись, он издал рев ярости, выпустив всю свою ненависть до последней капли, и к его воплю, прокатившемуся по миру-кораблю, присоединились тысячи глоток.

ВОЙНА

Во времена, последовавшие за Грехопадением, Азурмен сплотил разбитых, но выживших потомков Эльданеша и Ультанаша. Они бежали на мирах-кораблях, но не смогли избавиться от разрушительного воздействия Той, Что Жаждет. Азурмен понимал, что дети Эльданеша и Ультанаша не могут убегать вечно, поскольку непристойное божество, порожденное их сладострастными желаниями и извращенными кошмарами, все еще оставалось их неотъемлемой частью. Азурмен привел горстку своих последователей на бесплодную планету, лишенную развлечений и соблазнов. Здесь Азурмен основал Храм Азура. Посвятив свою жизнь сохранению наследия Азуриана, короля богов и повелителя небес, Азурмен учил своих последователей, что они должны отказаться от своей любви к богам, так как потворство своим желаниям привело к разложению и безнравственности. Разрушительные побуждения Кхаина следовало умерить благоразумием, и потому Азурмен обучил своих приверженцев, как забывать восторг убийства и возбуждение битвы. В Храме Азура каждый из его учеников развил свои боевые приемы, направляя в определенное русло только часть гнева Кроваворукого бога. Это были азурия, первые экзархи. Когда предательство Архры привело к разрушению Храма Азура, азурия бежали на миры-корабли, чтобы основать новые храмы и передавать другим свои боевые искусства. Азурия положили начало Пути Воина и стали известны впоследствии как лорды-фениксы, которые возрождаются после смерти до тех пор, пока Фуэган — Пылающее Копье не призовет их на Рана Дандра, последнюю битву, и с детьми Эльданеша и Ультанаша будет покончено.

В Куполе Хрустальных Провидцев царило безмолвное спокойствие. Из выходящего на поверхность Бесконечного Круговорота выступали деревья из многоцветной призрачной кости, их листья, словно стеклянные, отбрасывали радуги на белый песок. Под их искривленными ветками стояли бессмертные провидцы, плоть которых обратилась в похожий на лед хрусталь, и прозрачные тела, давно покинутые душами, окутывали мантии.

Купол слегка вибрировал от пульсирующей энергии Бесконечного круговорота — Алайток готовился защищаться. Морланиат и Скрытая Смерть разместились здесь, чтобы охранять купол вместе с четырьмя другими отрядами: Сверкающими Копьями на серебристых гравициклах, Воющими Баньши с их развевающимися гривами и визжащими масками, Зловещими Мстителями в сине-белых доспехах, Варповыми Пауками со светящимися смертопрядами.

Позади них в воздухе парили три «Волновые Змеи», изящные пехотные транспорты были окрашены в синий цвет Алайтока с узорами из лиловых шипов, оплетающими блестящие корпуса. Вытянутые вдоль носа судна крылья потрескивали энергией, искажая его формы мерцающим защитным полем. На каждом из них была башенка с сюрикеновыми пушками или парой сияющих копий, которые настороженно вращались.

Морланиат не смотрел по сторонам. Его внимание было приковано к тому, что происходило вверху, над прозрачным психосиловым колпаком. Там, в холодном вакууме космоса, разгоралась первая битва за Алайток.

Яркие всполохи света от грубых плазменных двигателей выдавали позиции Имперских кораблей. Боевые суда эльдаров с темными, как пустота, корпусами проносились подобно призракам, их можно было заметить лишь благодаря мерцанию солнечных парусов.

Ракеты и торпеды исчертили звездное небо пересекающимися огненными следами. Во мраке ослепительно вспыхивало лазерное оружие, и пустота озарялась короткими извержениями пламени. Эскадры изящных эсминцев легко маневрировали в пространстве, чтобы обеспечить наводку своих орудий, линкоры плавно скользили сквозь вихрь битвы, выпуская разрушительные залпы из своих батарей, а из открытых отсеков — волну за волной стремительных истребителей и ширококрылых бомбардировщиков.

В поле зрения Морланиата попал имперский фрегат, который оказался так близко, что экзарх отчетливо видел его белый корпус и нос с золотым орлом. Это было высокое и прямоугольное, отталкивающее с виду судно, с карнизами и подпорами, с гигантским золотым тараном впереди в форме орлиного клюва. Открыв огонь из своих орудий, он покрылся рябью вспышек от носа до кормы, затем эти вспышки прорезали обжигающие лучи лазерных башен, расположенных вдоль зубчатой надфюзеляжной палубы. Алайток ответил ураганом лазерного и артиллерийского огня из оборонительных башен и противокорабельных орудий. Имперский корабль поглотил стремительный поток огня, и его корпус разломился, выпустив в пустоту облака полыхающего воздуха. Разрушенные оружием эльдаров плазменные реакторы фрегата взорвались, ослепительно вспыхнув.

Это смотрелось так, будто сражались сами звезды, и Морланиат был просто заворожен этим зрелищем разрушения.

Корабли эльдаров, мерцая голополями, возникали ниоткуда, подобно призракам, и, дав залп по противнику, вновь исчезали в пустоту, заполненную звездами. Пустотные щиты Имперских кораблей покрывались синими и лиловыми вспышками, испуская заряды энергии, чтобы переправить удары эльдаров в варп.

При всем мастерстве экипажей и быстроте эльдарских кораблей, люди неотвратимо приближались к Алайтоку, выпуская все новые волны торпед и эскадрильи штурмовиков. В их кильватере дрейфовали горящие корпуса судов, и имперских, и эльдарских, от которых по спирали медленно расплывались в пространстве обломки. Казалось, люди настроены самым решительным образом, направляясь прямо на Алайток подобно бронированным кометам, пробиваясь сквозь флот мира-корабля, невзирая на причиняемый им ущерб. Морланиат не мог не восхититься целеустремленностью людей, сколь бы ошибочной она ни была. Слепая вера в немощного Императора придавала им усердия, которое перевешивало всю логику и восприимчивость.

Что-то огромное угрожающе нависло над куполом, вдоль борта открылись десятки бронированных люков, и корабль ощетинился орудийными батареями. Крейсер накрыла волна заградительного огня, и его щиты покрылись рябью, рассеивая взрывы. Его нос расцвел букетом оранжевых вспышек, и через несколько мгновений к Алайтоку с ревом устремились торпеды, которые разделились на сотни небольших ракет перед тем, как врезаться в мир-корабль.

Морланиат ощутил сотрясение от этого удара — не плотью, но разумом: Бесконечный круговорот пронизала судорога боли. Очередные залпы орудийных батарей крейсера загрохотали по энергетическим щитам, защищавшим купола Алайтока. На этот раз земля затряслась — так близко легли удары плазмы и ракет. Артобстрел продолжался некоторое время, и затем все смолкло, вспышки лазерных и артиллерийских выстрелов сменили крошечные огоньки двигателей штурмовых кораблей.

Люди высылали свои штурмовые отряды.

— Башню Восходящих Грез атакуют, — голос Архатхайна прорвался сквозь транс Морланиата. — Готовьтесь дать отпор по моей команде.

Экзарх дал знак своим воинам взобраться на «Волновую Змею». Когда они побежали по пандусу сзади транспорта, он увидел, что исчезли из виду Варповые Пауки, а Сверкающие Копья завели двигатели своих гравициклов и умчались прочь между деревьями из призрачной кости.

Морланиат пристроился в тыльной части «Волновой Змеи», и пандус поднялся, закрыв их внутри. Двигатели над ним тихо завыли, и башенка опустилась внутрь корпуса — пилот подготовил транспорт к отправлению.

Жалящие Скорпионы ожидали приказов автарха, и одно мгновение за другим медленно уходили в прошлое. Архулеш в предвкушении ерзал на месте, сжимая пальцы на рукоятке цепного меча. Элиссанадрин сжалась рядом с Морланиатом, положив руки на колени и склонив голову в полной сосредоточенности. Бехарет, как всегда, оставался безмолвным, уставившись на Морланиата. Экзарх смотрел на него, раздумывая о том, что творится в голове бывшего инкуба. Может, он, спутав Морланиата с Корландрилем, думает, что между ними существует некая связь? А может, он размышляет над своей судьбой, теперь, когда Кенайнат уже не может его защитить? У Морланиата были собственные вопросы, на которые сможет ответить только время. Изменился ли Бехарет на самом деле? Он много раз сражался как воин Смертельной Тени, но захочет ли он отдать свою жизнь за Алайток, который стал его домом? Можно ли будет доверять ему в бою, если покажется, что Алайток уступает?

— Люди прорвались на нижние уровни Башни Восходящих Грез, — объявил Архатхайн. — Отправляйтесь туда, чтобы сдержать их. Не старайтесь сделать невозможное. С внешней стороны к Алайтоку приближаются другие корабли людей. Будьте готовы отступить и передислоцироваться. Вам в поддержку направляются Стражники.

Гудение двигателей «Волновой Змеи» наполнило кабину, транспорт приподнялся и развернулся на месте. Движение почти не ощущалось — возникла лишь небольшая инерция при ускорении транспорта, но на внутренних экранах Морланиат видел, как понеслись назад хрустальные провидцы, когда пилот направил «Волновую Змею» к главной магистрали в сторону района доков, подвергшегося нападению.

На большой скорости они пронеслись через низкий вход и повернули на главную артерию, освещенную яркими зелено-синими полосами. Пролетающие на экране огни превратились в стробоскопическое мелькание — «Волновая Змея» увеличила скорость. На перекрестках к ним присоединялись другие транспорты, сразу за ними пристроились несколько «Волновых Змей», мимо промчались два гравитанка «Сокол», на мгновение промелькнули их пилоты и стрелки в шлемах под бронированными куполами.

Внезапно «Волновая Змея» резко повернула, и Морланиата прижало к стенке. Справившись с инерцией, он вновь удобно устроился на корточках. «Волновая Змея» опять набирала скорость, разгоняясь вдоль пандуса, ведущего к башням дока.

Они ворвались на широкую площадь, похожее на огромную пещеру пространство пригасило вой двигателей, доки оказались пусты: все корабли ускользнули со своих причалов, как только Имперский флот вырвался из варпа.

«Волновая Змея», развернувшись, застыла на месте, зависнув на небольшой высоте, и пандус опустился. Морланиат бросился вниз по пандусу, его отряд следовал за ним. Внешняя часть дока была пустынна. Лишь случайная вспышка лазера, да след торпеды над мерцающей психосиловой завесой выдавали кипящее сражение.

К нижним уровням Башни Восходящих Грез вел спиральный пандус. Здание поднималось конической дугой к парящей башне, которая выступала на наружной части мира-корабля. Стены пронзали узкие окна, иногда освещаемые изнутри вспышками энергии.

Глухо стуча бронированными башмаками по пандусу, Жалящие Скорпионы вошли на нижний уровень — несколько ярусов арок окружало здесь центральное ядро башни, они слышали, что за ними поднимаются другие отряды. Оглянувшись через плечо, Морланиат увидел, что их быстро настигают Девы Судьбы под предводительством Эретайллин, оснащенные более легкими доспехами, быстрые Воющие Баньши пронеслись мимо Жалящих Скорпионов и повернули по пандусу на второй уровень.

Морланиат слышал грохот пушек, дребезжание варварского пулевого оружия, свист лазерного огня и пронзительный визг сюрикенов. Он извлек из-за спины Зубовный Скрежет и, продолжая взбираться по спирально поднимающемуся проходу на очередной уровень, держал его обеими руками.

Воины Скрытой Смерти выбежали на широкую площадку, которая мягко изгибалась вдоль внешнего края мира-корабля. За голубоватой психосиловой стеной раскинулось безбрежное море звезд, по которому плыли горящие обломки боевых кораблей.

Внимание экзарха привлек шум крыльев, и, посмотрев вверх, он увидел летящий над ним отряд Пикирующих Ястребов, крылья их полетных ранцев в тусклом желтом свете башни казались расплывшимися многоцветными пятнами. Он увидел планирующего среди своих последователей лорда-феникса Бахаррота, который вел огонь из лазбластера по верхним уровням доковой башни.

Через сводчатый проход, который изгибался далеко впереди, Морланиат увидел эльдаров в синей форме и желтых шлемах, которые выстроились в оборонительный полукруг. Это были Стражники, которые защищали посадочную площадку за аркой, они стреляли из сюрикеновых катапульт по противнику, которого экзарх еще не мог увидеть. Среди стражников плавно скользили платформы с тяжелым оружием, их экипажи находились рядом, управляя ими по пси-связи.

Сияющие копья испускали лазерные лучи, звездные пушки извергали потоки голубой плазмы, пусковые ракетные установки наполняли воздух пронзительным ревом. Пикирующие Ястребы нырнули под арку и залили пространство за ней перекрестными потоками белого огня из своего оружия.

Добравшись до сводчатого прохода, Морланиат увидел тех, кто напал на Алайток.

Они укрылись на широкой галерее выше и напротив сводчатого прохода, прячась за рядами тонких колонн, которые поднимались к высокому потолку. Низкорослые, с толстыми конечностями, противники были одеты в измятый серо-черный камуфляж с нашитыми на руках и груди эмблемами черепа и орла, их плоские лица скрывались за серебристыми забралами шлемов. В пухлых руках, на которые были натянуты рукавицы, они несли грубое лазерное оружие, испускающее красные лучи. Отброшенные назад контратакой эльдаров, люди неуклюже выскакивали из-за колонн и, сделав несколько разрозненных выстрелов, снова прятались.

Пикирующие Ястребы величественно взмыли вверх и принялись носиться между колоннами, а гранатные раздатчики, закрепленные на их бедрах, обрушили на людей внизу взрывы плазмы и шрапнель. Девы Судьбы — отряд Воющих Баньши Эретайллин — уже оказались на левом конце пандуса, ведущего к оккупированной людьми галерее, впереди несся экзарх с сияющим изогнутым мечом в каждой руке. Люди, зажатые в галерее огнем тяжелого оружия Стражников, гранатами Пикирующих Ястребов и надвигающимися Воющими Баньши, не стреляли в Морланиата и его отряд, когда они помчались по плиточному полу между аркой и правым пандусом.

Среди скопления людей Морланиат видел их офицеров, облаченных в длинные плащи с золотыми эполетами и фуражки с серебряными козырьками и кокардами в виде крылатых черепов. Никто из людей не заметил, как воины Скрытой Смерти быстро, но тихо подкрадывались по пандусу, придерживаясь длинных теней, отбрасываемых колоннами наверху.

С пандуса Морланиат и его воины бросились бегом, дав залп из сюрикеновых пистолетов по ближайшим людям, который разодрал их серую униформу и расколол зеркальные забрала шлемов. Их сержант в ужасе повернулся, и через мгновение Зубовный Скрежет отделил его голову от плеч одним ударом.

Воины Скрытой Смерти, не задерживаясь, чтобы прикончить раненых, следовали по пятам за Морланиатом, который бросился на группу людей, столпившихся за следующей колонной. Мандибластеры экзарха выстрелили в лицо одетого в черную форму офицера, и оно исказилось бессловесным воплем. Взмахнув жалящим клинком, Морланиат отсек левую руку офицера у плеча.

Совсем рядом раздался грохот, сопровождаемый вспышкой, — это был выстрел из дробовика, и тут же град дроби ударил в левый бок Морланиата, заставив его пошатнуться. Быстро повернувшись, он увидел перепуганного человека, который пытался перезарядить ружье, его движения показались экзарху медленными и неуклюжими. Усмехнувшись, Морланиат взмахом меча выпустил внутренности дерзкого существа на бело-золотые плитки галереи. Вокруг него Скрытая Смерть рубила и кромсала, покрывая пол кровью и конечностями.

Жалящие Скорпионы и Воюющие Баньши сходились с противоположных концов галереи, снося все на своем пути. Люди бестолково суетились, мешая друг другу, и те несколько выстрелов, которые им удалось произвести, оказались прискорбно неточными. Еще шестеро из них пали от ударов Зубовного Скрежета, и Морланиат рычал в лад со своим мечом, наслаждаясь каждой смертью.

Лазерные выстрелы и топот ног оповестили о прибытии еще одной группы людей, спускающихся по широкой лестнице, которая шла к галерее от причального шпиля наверху. Пикирующие Ястребы приветствовали эти подкрепления лазерным огнем, залив ступени смертоносными лучами. С обоих концов по галерее двигались Стражники, присоединив к обороняющимся Ястребам свою огневую мощь.

Треск людских лазганов потонул в пронзительных воплях Воющих Баньши, которые вновь ринулись в атаку: это их маски создавали перед ними психозвуковую волну. Некоторые люди пали на колени с кровоточащими ушами и глазами, другие выпускали оружие из онемевших пальцев или просто валились в судорогах на пол. Даже те, кто остался дееспособным, стояли как вкопанные и лишь дрожали, не в состоянии защищаться, а Эретайллин и ее воины неумолимо приближались, чтобы убивать, их силовые мечи с равной легкостью прорубали бронежилеты, плоть и кости.

Морланиат уже готов был повести свой отряд на поддержку Воющих Баньши, когда голос Архатхайна прервал его мысли.

— Численность противника возрастает. Они прорвали нашу оборону в нескольких местах и теперь организуют посадочную площадку. Обеспечьте вывод сил из Башни Восходящих Грез, чтобы вас не отрезали. Приведите противника на Перекресток Страдающего Сердца. Дополнительные силы присоединятся к вам на Площади Алайтира.

В ответ на этот новый план вся башня погрузилась во тьму, тусклый свет стен был погашен Алайтоком. С помощью усиленного шлемом зрения Морланиат наблюдал, как имперские солдаты повалились на лестнице, спотыкаясь друг о друга и размахивая в темноте руками в попытке обрести равновесие. Яркие взблески лазеров Пикирующих Ястребов и вспышки разрывов ракет вырывали из темноты лица, искаженные ужасом от внезапной перемены окружающей обстановки.

Эльдары отходили от противника под прикрытием огня Пикирующих Ястребов и орудийных платформ Стражников. Оставив напавших на мир-корабль в полном смятении, воины Алайтока ретировались из Башни Восходящих Грез на площадь рядом с ней, отряды поочередно становились в арьергард, чтобы прикрывать отход остальных. Жалящие Скорпионы вновь поднялись на свою «Волновую Змею» и, развернувшись, понеслись вдоль внешнего края мира-корабля к Площади Алайтира, которая располагалась между Площадью Страдающего Сердца и Утренним Путем. Позади них имперские воины, пошатываясь, вываливались на освещенную площадь и попадали под убийственный огонь танков «Сокол» и парящих в воздухе гравициклов «Випера».

На Площадь Алайтира силы эльдаров сходились с трех сторон, отступая отовсюду с внешней стороны мира-корабля. «Соколы», которые четко вырисовывались на фоне оранжевого свечения умирающей звезды, неподвижно зависли в воздухе на каждом перекрестке, наведя свои орудия над прибывающими отрядами аспектных воинов и Стражников. «Волновые Змеи» направлялись к огромному фонтану в центре площади, из него поднималась громадная статуя автарха, в честь которого была названа площадь. Мраморный воин стоял с мечом и термоядерным пистолетом наизготовку, устремив пристальный и злой взгляд на Утренний Путь и Шпиль Спокойствия.

Скрытая Смерть, высадившись из транспорта, присоединилась к отрядам, обороняющим пересечение дорог, вдоль одной из которых они только что примчались. «Виперы» и «Соколы» время от времени стреляли по противнику, который скрывался за изгибом внешнего края мира-корабля. В конце концов, люди вновь появились на виду, решительно приближаясь колонной, насчитывающей несколько сотен человек. Неуклюжие шагоходы перемещались на своих гибких ногах рядом с отрядами пехоты, их многоствольные лазеры поливали потоками огня боевую технику эльдаров. Боевые расчеты тяжелых имперских орудий выдвигались вперед, таща за собой колесные лазпушки и громоздкие автопушки. Они устраивали огневые позиции рядом с продвигающимися войсками, присоединяя свою огневую мощь к артобстрелу, который вели шагоходы для прикрытия наступающих солдат.

Снаряды исчертили воздух темными полосами, и один из них подбил «Виперу», которая лишилась крыла управления и врезалась в сине-зеленую внутреннюю стену. Другой залп распорол броню «Сокола», и он, накренившись, заскрежетал по дороге искореженными бронепластинами. Лазерный заряд уничтожил антигравитационные двигатели другого танка, и он неуклюже перевернулся вверх дном, а его импульсный лазер по-прежнему продолжал стрелять полыхающими световыми зарядами. Башня третьего «Сокола» извергла языки пламени от прямого попадания, и танк бешено закрутился вокруг своей оси, пока не врезался в энергетическое поле на внешней стороне площади, и психосиловое поле покрылось огненной рябью.

Под давлением усиливающегося натиска противника пилоты «Соколов» и «Випер» увеличили скорость отступления, и, в конце концов, развернулись и умчались от приближавшихся имперских солдат. Морланиат всем телом ощутил пульсацию их двигателей, когда они пронеслись над головой в относительно безопасную часть огромной площади.

Наступающим людям, должно быть, казалось, что они загнали противника, который оказался в ловушке на открытом пространстве площади, в безвыходное положение. Покрытые травой холмы и мраморные дороги представляли неважное укрытие для войск. Эльдары ожидали в молчании, а над площадью разносились сердитые приказы и торжествующие крики имперских офицеров.

В каком-то десятке шагов перед Морланиатом и другими отрядами на краю площади возникла мерцающая психосиловая стена. Все, что оказалось за ней, окрасилось в голубой цвет поля, как если бы войска маршировали по морскому дну. Лазерные заряды и пули, которые попадали в психосиловое поле, с искрами отскакивали от него, и поле подрагивало с каждым ударом, но держалось. Морланиат улыбнулся. Это поле предназначалось не для защиты эльдаров от атаки. У него имелось другое, поистине убийственное назначение, как предстояло сейчас обнаружить людям.

Тонкие усики Бесконечного Круговорота во внутренней стене площади замигали и потемнели. Лишившись энергии, внешнее психосиловое поле судорожно вспыхнуло и осело. Людей, оставшихся без защиты перед прожорливым вакуумом космического пространства, посбивало с ног взрывным оттоком воздуха, и сотни их вышвырнуло с мира-корабля в считанные мгновения. Их вопли исчезли в пустоте, кровеносные сосуды полопались, оружие и шлемы вращались вокруг обледеневших трупов. Даже шагоходы не смогли бороться с взрывной разгерметизацией, и только болтали неуклюжими металлическими ногами, когда внезапный ураган выкинул их к звездам вместе с умирающими товарищами.

Эта бойня длилась всего лишь несколько мгновений, и наступила тишина. В воздухе неторопливо плыли сверкающие крупицы замороженной крови, которые затем под воздействием искусственной силы тяжести мира-корабля выпали градом. Словно зачарованный, Морланиат наблюдал за барабанной дробью красных градин, которой придавали разнообразие тяжелые глухие удары по плиткам мостовой мерзлых трупов. Хотя разгерметизация была осуществлена по необходимости и ей недоставало подлинного артистизма хорошо выполненного выстрела или удара, в ее действенных результатах имелась некая незамысловатая красота.

— Войска людей пробились в подуровни докового купола, — сообщил Архатхайн воинам мира-корабля. — Штурмовые суда продолжают прибывать. Их нужно отбросить назад.

Морланиат жестом велел своим воинам следовать за ним на «Волновую Змею».

— Никакой излишней самоуверенности, это — всего лишь первый удар, люди будут биться упорно, — сказал он им, когда они поднимались по посадочному пандусу. — Мы будем безжалостны, заставим их сурово расплатиться, каждый шаг принесет им боль. Смотрите друг на друга, наносите удар с одной-единственной целью, сражайтесь, как Скрытая Смерть.

Пандус за ними поднялся, и через мгновение «Волновая Змея» снова пришла в движение, поворачивая в сторону Утреннего Пути.

— Каковы наши успехи в других боях? — спросила Элиссанадрин.

— Это не наша забота, мы сражаемся с теми врагами, которых встречаем, до их полного уничтожения. Сосредоточьтесь на этой единственной задаче, ни на что не отвлекайтесь, пока наши враги не будут уничтожены. Слушайте автархов, они направят нашу быструю руку для нанесения смертельного удара.

— Выражение ужаса на их лицах, когда опустилась тьма, — я сохраню его в памяти, — сказал Архулеш с резким смешком. — Вы видели, как они поразились? Какая глупость — думать, что Алайток потерпит их грязное присутствие.

— Досадно, что те, кто так перепугался, уже мертвы, — заметила Элиссанадрин. — Ужас — это болезнь, он распространяется среди врагов быстро, как эпидемия.

— Будем надеяться, что они отчасти поделились своим страхом прежде, чем погибли. — Архулеш повернулся к Бехарету. — И как только можно держать свое наслаждение при себе? Неужели это тебя не гложет — сдерживаться в этот восхитительный момент наступления смерти, когда с душой противника покончено?

Голова Бехарета в шлеме склонилась набок. Он переводил взгляд с Архулеша на Морланиата и обратно. Жалящий Скорпион пожал плечами и покачал головой. Подняв палец к решетке своего шлема, он вытянул из ножен покрытый пятнами крови цепной меч.

— Хоть Бехарет и безмолвен, он говорит с нами, и слова его клинка звучат весьма громко, — пояснил Морланиат, вызвав смех Архулеша, который кивнул в знак согласия.

— Конечно, — подтвердил Жалящий Скорпион. — Я уложил тринадцать из них, но не смог сравняться с тобой. За тобой — восемнадцать, так ведь?

Бехарет кивнул.

— Посмотрим, у кого результат будет больше, когда люди будут изгнаны с Алайтока. Думаю, я смогу даже опередить тебя к этому времени.

— Счет будет крупным, люди пришли значительными силами, помногу для каждого из нас, — заверил свой отряд экзарх.

Задумавшись о будущих смертях, отряд умолк. Морланиат позволил себе немного повспоминать о своих последних убийствах, в то же время не сводя взгляда с хрустального экрана, который показывал положение «Волновой Змеи». Наряду со многими другими отрядами Скрытая Смерть опустилась на несколько уровней ниже главной населенной зоны Алайтока, «Волновая Змея» мчалась вдоль магистрали поставок, которая использовалась обычно для перевозок товаров из колоний Экзодитов и других миров-кораблей в разные части Алайтока.

Эти недра были полностью закрыты, отделены от пустоты космического пространства прочными стенами и полами, а не психосиловыми полями, которые можно отключить. Слушая доносящиеся время от времени комментарии автархов, Морланиат узнал, что люди были чрезмерно уверены в своем стремительном штурме, но теперь продвигались с большей осмотрительностью. Это вовсе не делало их менее опасными. Они соберутся с силами и будут беспрестанно атаковать, зная, что на их стороне — численное преимущество. Нельзя позволить им овладеть стоящим плацдармом на Алайтоке. Если это им удастся, это предречет медленную гибель мира-корабля.

Раздумывая над этим, Морланиат ощутил, как сквозь каркас «Волновой Змеи», который соединился с Бесконечным Круговоротом пульсацией психической энергии, пробежала рябь. Он почувствовал, как к его мыслям прикоснулся другой разум, и тут же узнал Тирианну, вспомнив ощущение, оставшееся от ее посещения храма. Через психическую связь Морланиат чувствовал мимолетное присутствие других эльдаров: экзархов и командиров отрядов Стражников, пилотов транспортов и стрелков орудий поддержки. Все они на мгновение соединились.

Враг продвигается вдоль Родника Несравнимых Судеб. Пройдите с ними алой тропой, отбросьте их назад к десантным судам. Затем последовал ряд подрагивающих изображений: Имперские солдаты возводят примитивные баррикады, маленькие, на одного солдата, шагоходы, продвигаются по неосвещенным коридорам, лучи прожекторов пляшут на изогнутых стенах, офицер с пистолетом в руке кричит на своих солдат.

Она исчезла, оставив лишь ментальный след в разуме Морланиата. Экзарх связался по коммуникационному каналу с пилотом «Волновой Змеи» Лауренетом.

— Доставь нас поближе к ним, и когда мы продолжим путь пешком, прикрывай нас огнем, — сказал он водителю.

— Понимаю, экзарх, — ответил пилот. Телеметрический дисплей возле Морланиата показал схему трубопроводов и туннелей под доками. На перекрестке неподалеку от места, которое они видели в послании Тирианны, вспыхнула руна. — Это подойдет, экзарх?

— Это подойдет, оттуда потянется кровавый след, когда мы пойдем в тени Кхаина.

В подповерхностных уровнях доков разгорелась смертельная схватка между воинами Алайтока и вторгшимися людьми. Имперские силы отчаянно стремились захватить плацдарм, на который они смогли бы доставить свою тяжелую технику. Флот Алайтока нанес серьезный урон транспортному флоту противника, который пытался доставить подкрепления в зону высадки, так что, возможно, лишь одному из трех людских кораблей удалось добраться до внешнего края мира-корабля, но, несмотря на это, усилия врага не ослабевали. Горящие суда, обломки и трупы, число которых все прибывало, удерживаемые искусственным полем тяготения Алайтока, кружились вокруг доков по разным орбитам.

Эльдары держали оборону на большом, напоминающем ступицу колеса перекрестке между тремя транзитными дорогами из доков к пересечениям центральных магистралей. Люди продвигались по двум сводчатым туннелям, перебегая от одной стрельчатой арки к другой, иногда используя горы трупов своих соратников как прикрытие. Стреляли они не очень бойко — к тому времени, как им удалось сократить расстояние между собой и эльдарами, их оставалось так немного, что их быстро ликвидировали Стражники. На уровнях над и под этим, слева и справа велись такие же перестрелки.

— Они бьются как безумные, не считаясь с риском, такую цену платят фанатики, — прокомментировал Морланиат своему отряду, когда они наблюдали за тем, как одетые в серое солдаты безрассудно идут в атаку навстречу граду ракет, выпущенному несколькими отрядами Темных Жнецов. Рядом со Скрытой Смертью, несколько поодаль от идущей схватки располагались другие отряды Жалящих Скорпионов, а также Воющие Баньши и Варповые Пауки в готовности выдвинуться вперед, чтобы предотвратить любой прорыв или контратаку противника. Время от времени «Волновая Змея», парящая позади, выпускала из своих звездных пушек потоки плазмы, которые, мерцая, исчезали в сумраке перехода.

— Применение значительных сил — это не тактика, это значит швыряться солдатами, как пулями, относиться к ним, как к неограниченному запасу, — продолжал экзарх. — Они делают смерть бессмысленной, каждая жизнь становится просто статистической величиной, которую никто не принимает во внимание. Они используют молот, чтобы бить по бесформенному туману, уничтожать лишь воздух.

Хотя Алайток не мог удалить воздух из этого сегмента, мир-корабль не позволял людям продвигаться беспрепятственно. Свет тускнел и менялся от яркого полуденного сияния к вечернему полумраку, ослепляющая белизна сменялась полной тьмой.

В стенах струилась энергия Бесконечного Круговорота, где-то на периферии сознания Морланиат ощущал, как пульсирует там, внутри, энергия душ. В царившей суматохе в рядах противника возникали призраки, короткие психические иллюзии, насылаемые, несомненно, провидцами: буйные, объятые огнем чудовища, рыдающие человеческие матери, которые баюкали младенцев в окровавленных пеленках, стаи машущих крыльями гигантских ос, мерцающие фонари с визжащими лицами людей. Стиснутые стенами мира-корабля противники не имели никакого представления о времени и не понимали, сражаются ли они мгновение или целую жизнь, у эльдаров же не было таких сомнений, поскольку они подсознательно настраивались на внутренние ритмы Алайтока.

Эта акция устрашения возымела лишь ограниченное воздействие на людей. Время от времени один из солдат не выдерживал и с воплем убегал с поля боя, но чаще сквозь шум прорывались крики командиров, подстегивая солдат идти вперед. Морланиат видел, как человек в мантии с лысой головой, подняв книгу в правой руке, что-то вещал, переходя на крик, и его назидания удерживали солдат на местах, несмотря на чудовищные потери. Офицеры, в фуражках, со значками в виде черепов, с мрачными лицами насаждали дисциплину более жестокими методами, угрожая своим воинам пистолетами, когда те трусили.

— Их вера — лишь видимость, за которой — сплошные трусы, ими управляет в большей степени страх, чем ненависть, — высказался Морланиат. — Поверхностная ненависть, притворно добродетельный гнев — это не стимул для войны. Наши ненависть и ярость чисты, это нетленный дар Кхаина, подлинная сила духа. Не жалейте этих глупцов, они не в состоянии научиться ничему новому. Любое сострадание напрасно. Их смерти бессмысленны, никто не считает потерь, никто не обращает на них внимания. Их жизни бесцельны, короткие промежутки времени, которые быстро исчерпываются. Никаких правильных устремлений, лишь страх и негодование, разум, наполненный пустыми размышлениями.

Как ни грубы были методы людей, они медленно продвигались вперед, давя абсолютным численным превосходством и неукротимой воинственностью. Автархи признали это, когда Архатхайн в очередной раз связался с экзархами и командирами отрядов Стражников.

— Новая волна войск приближается к посадочной зоне людей. Нельзя допустить, чтобы эти подкрепления поддержали наступление. Отбросьте людей назад к их кораблям и уничтожьте.

Ментальный посыл из Бесконечного Круговорота привлек внимание Морланиата к округлому отверстию в изогнутой стене позади. Его крышка на глазах словно растаяла, открыв узкий, но доступный для прохода туннель, который пролегал вдоль главного коридора.

Эретайллин и ее Воющие Баньши уже оказались у входа в туннель, они поочередно ныряли в него, склонив головы в гривастых шлемах. Морланиат и Скрытая Смерть последовали за ними так быстро, как позволила их более тяжелая броня, и туннель за ними вновь закрылся, погрузив проход в полумрак. Психическая энергия светилась в кристаллических волокнах в стене, и при этом колдовском свете два отряда быстро продвигались по туннелю. При этом не было никакой необходимости угадывать расположение противника в параллельном коридоре, Алайток приведет их именно туда, где они нужны.

Пригнувшись, Воющие Баньши легкой поступью неслись по туннелю, их силовые мечи отбрасывали голубой отсвет на белые, как кость, доспехи. Морланиат видел, как они убегали все дальше и дальше вперед, пока свечение их оружия и глаз не стало всего лишь быстро удаляющейся дымкой.

Туннель мягко изгибался вверх, уходя от главной магистрали, по которой наступали люди. Экзарх Жалящих Скорпионов предположил, что их выводят к зоне высадки, но из осторожности направил послание Архатхайну.

— В темное сердце врага, невидимый смертельный удар — такова наша новая цель? — спросил он. Не прошло и нескольких мгновений, как Архатхайн ответил.

— Противник окажется между роком и смертью, ему не вырваться. Новые подкрепления вот-вот прибудут, не позволяйте им присоединиться к идущему наступлению.

Свечение впереди вновь становилось все ярче, и вскоре Жалящие Скорпионы увидели лазурные пляшущие клинки отряда Воющих Баньши, которые припали к земле перед очередной дверью, дожидаясь, в соответствии с приказом, следующего за ними отряда.

— Сила — в нашем единстве, вместе мы сразимся и прославимся победой, — сказала Эретайллин.

— Вместе с Девами Судьбы будут сражаться Скрытая Смерть, рок и мрак — вместе! — усмехнулся Морланиат.

Они ожидали в молчании, не сводя взглядов с закрытой двери. Топот ног в сапогах, доносившийся из-за двери, отдавался по туннелю гулким эхом, время от времени к нему добавлялась гортанная человеческая команда.

Дверь туннеля раскрылась, и аспектные воины вылетели наружу, паля из пистолетов.

Они оказались в самой оболочке Алайтока, огромный куполообразный проход был полон людей. Тупоносые десантные суда припали к изогнутым звездным причалам, воздух был наполнен мерцанием от охлаждающихся двигателей. Десятки людей спускались по пандусам из этих штурмовых судов, совершенно не готовые к этой внезапной атаке.

Когда человек перед ним упал, получив в затылок залп сюрикенов, Морланиат увидел, что Аранарха и его отряд атакуют из-под наружной стены. Варповые Пауки материализовались прямо среди врагов, и их смертопряды рвали противника на куски целыми отрядами. Сверху меж изогнутых стрел погрузочных кранов спускались Пикирующие Ястребы, под ними с яркими многоцветными всполохами рвались плазменные гранаты, а их лазбластеры испускали струи белой смерти в бестолково носящихся людей.

Больше не отвлекаясь на мысли о других отрядах, Морланиат, изогнув запястья, снес голову Имперскому солдату. Один из офицеров в фуражке, вопя что-то бессвязное, поднял на него кулак в потрескивающей энергией механической перчатке. Экзарх отсек эту руку у локтя, и силовая перчатка со звоном шмякнулась оземь. Из офицерского пистолета вылетел град лазболтов и, поразив Жалящего Скорпиона в правую сторону груди, оставил дымящиеся отверстия в его броне. Разозлившись, он изогнул руку и направил Зубовный Скрежет в другой локоть офицера, оставив его буквально разоруженным. Офицер рухнул набок, все еще крича и пинаясь ногами в безнадежном сопротивлении. Морланиат прикончил его из мандибластеров, прошив лазерными лучами позолоченный нагрудник противника. Все это заняло меньше трех мгновений.

Человек, согнувшийся над жужжащим аппаратом, с ужасом поднял глаза на Морланиата, который вырос над ним, он прижимал к уху чашеобразное устройство, к которому вела спиральная проволока. Зубовный Скрежет пронзил поднятую руку человека и застрял в его черепе, окатив кровью шипящий электрический ящик. Морланиат, выпустив меч из одной руки, наклонился, поднял устройство и прижал его к слуховому отверстию шлема. Прерываемая атмосферными помехами, в ухе экзарха зазвенела металлом бессмысленная человеческая речь.

В секторе шесть нас смяли — во имя священных иссохших гонад Императора, нам нужны боеприпасы — вы видели, что они сделали с капитаном? Это он вон там? Куда делось остальное? — Оставайтесь на позициях, подкрепления приближаются — Дверь не открывается, Командующий. Она поглотила сержанта Листера — Повтори еще раз, капрал, сообщи свою позицию — Подкрепления на подходе, Аста…

Морланиат бросил приемное устройство и окинул взглядом широкий ангар. Несколько горсток людей еще держалось, защищая свои шаттлы до последнего солдата. Его отряд находился слишком далеко, чтобы вмешаться, к тому мгновению, как Скрытая Смерть доберется до десантных судов, там уже никого не останется. Глядя, как Аранарха со своими воинами осаждает один из штурмовых кораблей, он почувствовал укол зависти.

— Подкрепления противника достигли доков, — объявил Архатхайн, — всем подразделениям отступить в Купол Полуночных Лесов. Не вступайте в соприкосновение с противником, отступайте немедленно.

Морланиат был сбит с толку. Ангар и стыковочные платформы были в руках эльдаров. Тяжелое вооружение поднималось по пандусам. Любой противник, будь он достаточно безрассуден, чтобы сесть прямо в зубы эльдарских отрядов, будет стерт с лица Алайтока, как только его нога ступит на поверхность мира-корабля. Он повернулся к мерцающему одностороннему полю, которое защищало вход в док. На фоне звездного полога не было видно никаких признаков приближающегося флота.

Лишь несколько ярких огней плазменных двигателей говорили о скором появлении пресловутого подкрепления. Морланиат не понимал, отчего столь малочисленные силы встревожили автархов.

Доки сотряс громоподобный удар, когда напоминающий торпеду корабль с носовым обтекателем, окруженным красной дымкой энергии, пробил их внешнюю стену слева от Морланиата. Еще два корабля врезались в Алайток по обе стороны от первого, так что по всему ангару разлетелись потрескавшиеся обломки стены. В углублениях вокруг носовых обтекателей ярко вспыхнул свет, и Морланиат, предупрежденный инстинктом, тут же бросился на землю. На ангар обрушился шквал ракет, и его заполнили огонь, дым и оглушительные разрывы, которые беспощадно косили эльдаров. Взрывы боеприпасов разнесли на клочки десантные суда людей, и в ангаре забушевал адский ураган шрапнели.

Вскочив на ноги, Морланиат проверил состояние своего отряда. Архулеш прижал руку к доспехам, которые рассек длинный разрез, небольшие трещины и царапины появились на доспехах остальных членов отряда, но серьезных ран не было. Этого нельзя было сказать об остальных подразделениях эльдаров. Дорожки были усеяны безвольными телами Стражников, остатки их тяжелого вооружения шипели искрами. Отряд Эретайллин находился близко к стене, и теперь по полу ангара были разбросаны окровавленные доспехи, изорванные пряди гривастых шлемов Воющих Баньши парили вокруг их трупов.

Куда бы ни посмотрел Морланиат, всюду он видел мертвых и умирающих эльдаров.

Его взгляд вновь вернулся к трем светящимся ракетам, которые выступали сквозь стену, окруженные дымовым облаком. Хотя и опаленные огнем, они были выкрашены в белый и красный цвета. Носы кораблей одновременно разделились на четыре сегмента, напоминающие лепестки, и раскрылись, обнажив суровую белую изнанку. Нижний лепесток опустился вниз как пандус, и ошеломленный ракетными взрывами док наполнился эхом тяжелых шагов.

Десяток огненных метеоров с рычанием вырвались из открывающихся амбразур, резко прогремели взрывы, и окровавленные останки эльдарских воинов разлетелись по ангару. С болезненным любопытством Морланиат сосредоточил внимание на одном из таких снарядов, и разглядел миниатюрную ракету размером, по крайней мере, с его большой палец, которая вылетела из поля белого света. Она попала Стражнику в ногу и, прошив тонкую броню, вонзилась в плоть. Мгновением позже она взорвалась, выплеснув обломки кости и кровь, и разодрала ногу изнутри.

Морланиату было знакомо это оружие.

Он встречался с ним однажды: это случилось, когда был убит не-Леккамемнон. Воспоминание о его смерти было неприятным, и обескураженный экзарх в замешательстве смотрел на садящиеся торпедовидные корабли, которые один за другим пробивали стену дока. По пандусам сбегали воины в тяжелых доспехах, и их оружие извергало ярость.

Имперские космические десантники!

СМЕРТЬ

В мгновение между ударом меча Кхаина и смертью Эльданеша Азуриан, король-феникс, спустился с небес. Эльданеш спросил, почему эльдары должны умирать. Азуриана рассмешил этот вопрос. Он сказал Эльданешу, что он не может умереть. Отец эльдаров будет жить в душе и памяти своих детей, заново возрожденный в каждом поколении. Пока дети его благоденствуют, Эльданеш будет бессмертен. Когда смерть сжала Эльданеша, и звезды померкли, Азуриан передал ему последнюю весть. У богов нет потомков, только они могут по-настоящему умереть.

Отступление из доков было быстрым. Напоровшись на молниеносную разрушительную атаку самых грозных творений Императора, эльдары растворились во внутренних коридорах и залах Алайтока. Мир-корабль обеспечивал безопасность их отхода, задерживая преследующих космодесантников закрытыми дверями и энергетическими полями. Подпитываясь энергией Бесконечного Круговорота, Алайток перекраивал целые участки своей планировки, чтобы застопорить продвижение противника, перекрывая коридоры и разрушая проходы, чтобы поставить врагов в затруднительное положение и отделить их друг от друга. Когда все было закончено, Бесконечный Круговорот исчез из доков, деактивировав кристаллическую сеть и не оставив противнику никакой возможности воспользоваться ее энергией или проникнуть в нее.

Отряд поднялся на борт своей «Волновой Змеи» в молчании, и Морланиат почувствовал, как ошеломлены его воины, осознав, что в галактике существуют равные им противники.

— Это не подходящее место, чтобы встречаться с нашими врагами лицом к лицу и биться с ними врукопашную, — сказал он, когда «Волновая Змея» поднялась и, резко развернувшись, направилась к Куполу Полуночных Лесов. — Мы — часть целого, один из аспектов Кхаина, неполный сам по себе. Вместе с другими мы будем сражаться, вместе мы гораздо сильнее, это время придет — и мы одержим победу. Космические десантники — наши заклятые враги, они смертельно опасны, но их так мало. Они сильны телом, не знают ни страха, ни сомнений, и тем не менее их можно убить. Быстрой победы не будет, в этой войне победит тот, у кого воля сильнее. Алайток должен восторжествовать.

— Противник обеспечил себе много точек высадки за спиной своих лучших воинов, — прервал ободряющее обращение Морланиата Архатхайн. — Их численность будет нарастать, и они доставят сюда транспортные средства и тяжелое оружие. Мы не можем позволить, чтобы нас втянули в войну по их варварским правилам, в эти безрассудные лобовые столкновения. Они будут неуклюже преследовать нас, пытаясь нанести тяжелый сокрушительный удар, а мы должны быть клинком, который наносит тысячу ударов. Мы убили много людей, и должны убить гораздо больше, прежде чем познаем победу. Быстрой дороги назад, к миру и покою, не будет. Настоящая война для Алайтока начинается сейчас.

Экзарх почувствовал, что его последователей одолевают некоторые сомнения.

— Автарх говорит верно: мы сражаемся за выживание, чтобы избежать вымирания. Забудьте о слабости, развейте сомнения, ожесточитесь для битвы. Знайте, отступать некуда, мы сражаемся, защищая свой дом, свое безопасное будущее.

— Космические десантники, танки, бессчетные солдаты — как можно сражаться против всего этого? — спросил Архулеш.

— Клинком и пистолетом мы сражаемся с теми, кого можем убить, в остальном положись на других. Мы не безоружны. У нас есть собственное оружие, чтобы противопоставить его таким угрозам. Поражение нам не суждено, не от рук людей, не здесь, и не сейчас. Пусть ненависть будет твоим мужеством, пусть гнев будет твоей защитой, пусть Кхаин позаботится о нас.

Их смятение постепенно улеглось, пока «Волновая Змея» летела вперед. В молчании они впали в задумчивость, полные решимости подавить поднявшийся было страх. У Морланиата не было необходимости в абстрактных размышлениях, для того, чтобы укрепиться в своих убеждениях. У него имелась весьма конкретная причина для того, чтобы испытывать отвращение к космическим десантникам Императора.

Поля вокруг города, испещренные воронками, горели. Тела гигантских мирадонов лежали дымящимися грудами, их чешуя поблескивала в свете пламени. С неба продолжали сыпаться бомбы, разрушая здания Семэн Алэра. Обугленные трупы взлетали высоко в воздух от взрывов плазмы, и крики полыхающих экзодитов сливались с мучительным ревом их стад.

Экзарх наблюдал за этим опустошением с холма, который возвышался над сельскохозяйственным поселением. Остальные воины в ожидании залегли в оросительных канавах и впадинах.

Он повернулся к ясновидице Алайтарин.

— Мы прибыли слишком поздно, бойня уже началась. Теперь нам придется пересчитывать мертвецов.

Похожие на рубины глазные линзы ясновидицы уставились на него. Она полезла в мешочек на поясе и вытащила пригоршню рун из призрачной кости. Поднявшись в воздух с ее открытой ладони, они стали медленно вращаться вокруг ясновидицы.

— Нам не суждено было защитить их, — медленно проговорила она. — Мы не можем предотвратить завоевание этой планеты людьми.

— Не понимаю, какова же здесь наша цель, если не отбросить их назад?

— Сюда прибудет тот, кто станет крупным военачальником. Через одно поколение он поведет свои войска против флота Алайтока в системе Кхолириан и уничтожит много наших кораблей. Я проследила за нитью его судьбы. Он наиболее уязвим здесь, во время завоевания этого мира. Погаси его свет сейчас, и он никогда не обожжет наш народ.

— Кто же этот великий вождь, угроза будущему, ведь ни один человек не живет так долго?

— Он — не человек, — ответила Алайтарин. Покинув свою орбиту, руны вернулись в ее руку. Она подняла взгляд в небо. — Он придет на стреляющей звезде.

Морланиат и остальные воины Скрытой Смерти проследили за ее взглядом. В небе появились крошечные световые точки и медленно стали увеличиваться. Когда они приблизились, Морланиат разглядел падающие сквозь атмосферу черные корабли, которые поблескивали тепловыми щитами. Экзарх насчитал четырнадцать судов.

Над холмами перед Морланиатом возникли копьевидные тела и стали быстро приближаться: истребители-перехватчики «Крыло ночи». Из их носов по снижающимся десантным капсулам ударили лучи лазеров. Броня большинства из них выдержала эту атаку, но три капсулы взорвались, превратившись в облака огня и обломков, которые сгорели дотла. «Крылья ночи» развернулись и, вновь открыв огонь, уничтожили еще две капсулы.

В сумеречном свете появились более громоздкие самолеты, из-под крыльев которых засверкали ракеты — десантно-штурмовые самолеты противника. Эти неуклюжие, увешанные вооружением аппараты своим плотным огнем выдавили «Крылья ночи» из зоны высадки десанта.

Замедлив свое снижение яркими выбросами плазмы, десантные капсулы врезались в мягкую почву ферм. Тепловое мерцание затрудняло наблюдение, но Морланиат разглядел белые крестообразные знаки на их бортах. Затрещали взрывные задвижки, и на опаленную почву упали пандусы, по которым стали выгружаться отряды громоздких, одетых в доспехи воинов.

— Этот, — сказала Алайтарин, указав на сержанта отряда, который поднимался по склону холма к пылающему поселению, его отряд плотной группой следовал за ним. В поле зрения Морланиата появилась руна — символ решенной судьбы, которая заплясала над головой космического десантника. Даже когда он исчез в лощине, руна выдавала его местонахождение. — Тебе суждено убить его. Иди сейчас, скорей принеси ему смерть.

Морланиат со своим отрядом направился к горящим зданиям, в то время как другие части эльдаров образовали кольцо вокруг высаживающихся космических десантников. Руна судьбы, которая постоянно присутствовала в его поле зрения, влекла его вперед. Над опустошенным полем загремели пушечные выстрелы, но он не бросил взгляда назад даже мельком, думая лишь о добыче, которую преследовал.

Окраина поселения была разрушена так же, как и его центр, высокие башни и длинные здания лежали в руинах. Морланиат обошел груду полуразвалившихся стен, которые некогда были складом. Из разбитой каменной кладки торчали седла и переплетенная сбруя. То тут, то там ему на глаза попадалась окровавленная, в липкой грязи рука или нога.

Он не мог понять отношения ясновидицы к происходящему. Ведь этого воина, несомненно, можно было убить прежде, чем началось нападение? Одно дело — расходовать жизни меньших видов во имя дела Алайтока, и совсем другое — жертвовать эльдарами, даже если они — всего лишь экзодиты. Орбитальная атака могла быть более рискованной, но смотреть в лицо таким опасностям — долг аспектных воинов. Фермеры, лежащие мертвыми в развалинах своих домов, не брали на себя таких обязанностей.

И тем не менее именно ясновидицы могли предсказывать опасности, поджидающие мир-корабль, и если таков наилучший образ действия, не ему противиться их решению. Он рад, что ему не приходится иметь дело с превратностями прорицания. С ясностью его цели — убить врага — спорить трудно. Осуществление этой простой цели приносило ему удовлетворение, а зачастую — радость.

Его добыча заняла позицию в развалинах зала заседаний, на заваленном обломками полу второго этажа. Отряд вел огонь через разоренные поля, прикрывая своих товарищей, которые занимали оборонительные позиции против наступления эльдаров. Их внимание было сосредоточено на том, что происходило снаружи, и они не подозревали, что Скрытая Смерть заходит на них сзади.

Морланиат аккуратно перешагнул через разбитый каменный пандус, стараясь не задеть ни малейшего обломка. Опустившись к земле у подоконника развороченного окна, он вновь направил взгляд на свою добычу. Сержант стоял, подняв ногу на край стены, и направлял огонь своего отряда. В тени развалин были хорошо видны белая кромка его наплечников и знак креста на них. Его грубое лицо освещали вспышки из стволов: он пристально вглядывался вдаль, через поля.

Кивнув своему отряду, Морланиат проскользнул сквозь остатки окна и бросился через заваленную обрушенной каменной кладкой улицу, плавно передвигаясь между горящими обломками и дымящимися трупами.

Они преодолели половину открытого пространства, когда сержант внезапно опустил взгляд на левое запястье: Морланиат увидел, как на устройстве, прикрепленном к его руке, быстро мигает красный свет. Затем, как казалось экзарху, космодесантник медленно повернулся в его направлении, поднимая пистолет, чтобы открыть огонь, и открывая рот, чтобы выкрикнуть новый приказ, тогда как его вторая рука поднимала шлем к голове.

Жалящие Скорпионы не нуждались в дополнительных командах. Ринувшись вперед на полной скорости, они влетели на нижний этаж здания, занятого космическими десантниками. Риетиллин и Лордранир помчались вверх по лестнице, а Морланиат повел Иритириса, Эльтруина и Дарендира по рухнувшему полу в центр расположения вражеского отряда.

Засверкали резкие вспышки: космодесантники обрушили на наступающих эльдаров всю ярость своих болтеров. Дарендира, который оказался на линии огня, разнесло на клочки, которые покатились под уклон сломанного пола. Морланиат швырнул пригоршню маленьких гранат, каждая из которых разорвалась, выпустив огненно-белое облако плазмы, и космические десантники подались назад. Он бросился вперед сквозь рассеивающийся туман, и Зубовный Скрежет вгрызся в грудь ближайшего врага. Зубья заскрежетали, кромсая выпуклого золотого орла на нагруднике воина. Космический десантник повернулся в сторону чуть не вырвав оружие из руки Морланиата. Экзарх пригнулся под кулаком размером почти с его голову и двинул ногой в живот десантника, чтобы вытащить свой меч. Ловко увернувшись от бронированного локтя, метившего в его плечо, экзарх рубанул Зубовным Скрежетом по гибкой броне под левым коленом воина.

Нижняя часть ноги космодесантника ушла из-под него, и он повалился набок, его палец инстинктивно надавил на спусковой крючок, и очередь болтов исчезла в темнеющем небе. Морланиат всадил острие клинка в лицевую пластину шлема космического десантника, и жужжащие зубья прорывались сквозь ротовую сетку, пока не оттуда не брызнула фонтаном кровь и десантник не застыл без движения.

Что-то врезалось в бок экзарха, и он почувствовал, как ломаются его ребра. Зарычав от боли, Морланиат мгновенно развернулся навстречу новому противнику, описав дугу лазерной струей из мандибластеров. Космический десантник неуклюже взмахнул над головой длинным кинжалом, и удар пришелся мимо, поскольку Морланиат ускользнул в сторону. Экзарх обрушил на руку десантника три удара, последний из них обрубил ему запястье, и рука с кинжалом упала на залитый кровью пол.

Руна судьбы по-прежнему плясала в поле зрения экзарха, и он ринулся мимо раненого космодесантника в атаку на сержанта. Тот, защищаясь, поднял цепной меч, и Зубовный Скрежет отскочил со снопом искр. Изменив подход, Морланиат сделал ложный выпад в живот сержанта, а затем рубанул сбоку по голове. Зубья меча заскользили по округлой поверхности шлема, брызнули осколки брони, но удар не достиг цели, и Зубовный Скрежет отлетел от шлема и наплечника сержанта.

Космический десантник нанес удар рукояткой пистолета по левому плечу экзарха. Рука эльдара онемела, и его пальцы выпустили Зубовный Скрежет. Мучительная боль охватила позвоночник, когда он наклонился, чтобы поднять выпавшее оружие. Нога в бронированном сапоге ударила ему в грудь, так что Морланиат подлетел вверх, и боль затопила его до последней клетки. Он почувствовал, как от этого чудовищного удара лопнуло его сердце, и легкие наполнились кровью.

Этого не может быть, в растерянности подумал экзарх. Он кашлянул, и его шлем наполнился кровью. Даже смотреть ему было невыносимо больно, а сержант отвернулся от него с презрительной ухмылкой. Морланиат продержался еще несколько мгновений, чтобы успеть увидеть, как на космодесантника набросился Этруин.

Как Этруин, он увидел, как упал его экзарх. Этруин ринулся вперед, приведя в действие свои мандибластеры, чтобы выжечь сержанту глаза и ослепить его. Его клинок нашел горло космодесантника и, прорубив гибкий защитный воротник, мощно вонзился в дыхательное горло и артерии. Из раны хлынула кровь, и сержант, рухнув назад, выпал через окно на землю.

Мишень была поражена, и эльдары отступили в ночь, воины Скрытой Смерти унесли с собой тело павшего экзарха в доспехах.

Морланиат вернулся в настоящее со свирепым рычанием. Таковы извилистые нити судьбы, которые должны были прослеживать ясновидицы, жизни и души так сложно переплетались друг с другом в запутанном клубке времени. Вот в этом сражении такого хитросплетения преодолевать не придется. Цель проста. Убивай людей и выбрось их с Алайтока. Больше ничего не имеет значения.

В Куполе Полуночных Лесов было темно, он освещался только сиянием Мирианатир. Под красноватыми тенями лиандеринов собирались воины Алайтока. Вдоль дорожек рыскали гравитанки, а множество «Волновых Змей» прибывали и убывали, доставляя отряды на позиции. Эльдары отказались от обороны коридоров доков, понимая, что Имперские космодесантники превосходят их в схватках в непосредственном соприкосновении. Пикирующие Ястребы и Варповые Пауки постоянно тревожили их, набегая и отступая, и увлекали их лесному куполу. Здесь эльдары окажут им решительное сопротивление, имея возможность вести огонь вдоль широких участков, очищенных от деревьев и кустарников, из лесного прикрытия. Каждая лощина станет местом бойни, каждый ручей и луг — могилой для захватчиков.

К Скрытой Смерти присоединились Фиореннан и Литарайн из храма Выпадения Смертельного Дождя — единственные уцелевшие из отряда. Пятерых из них скосили ракеты во время первой атаки космических десантников, остальных накрыли во время зачистки Имперских десантных судов. Экзарх и еще три его воина погибли во время отступления, когда космодесантники принялись теснить эльдаров. Доспехи Аранархи не вынесли с поля боя, и эта утрата легла тяжким бременем на выживших членов отряда.

— Что, если они осквернят его доспехи? — вопрошал Фиореннан. — Что, если они разобьют его камни души? Мы можем потерять его навсегда!

— Зацикливаться на этом неразумно, такая судьба — не редкость, но вовсе необязательно, что это случится с ним, — заверил их Морланиат. — Враг наступает быстро, не думая о мертвых, на него не обратят внимания.

— Назло и по неведению они могут причинить ущерб, которого не понимают, — возразил Фиореннан.

— Аранарха потерян, по крайней мере, сейчас, и мы не можем изменить его судьбу! — выпалил Морланиат. Разговоры о вечной смерти были не по вкусу экзарху. Если Алайток падет, тогда все, такие как он, в конце концов, умрут, Бесконечный Круговорот лишат его силы, и Та, Что Жаждет вволю попирует. Он содрогнулся. Ни одно смертное существо его не страшило, даже мерзкие космодесантники Императора, но бесконечная пытка схваченных Великим Врагом — о такой участи лучше не задумываться.

— Не приемлите смерть, развейте мысли о поражении, думайте только о победе. Морай-хег была непостоянна, но наше будущее — в наших руках. Ответственность за созидание своей судьбы лежит на нас. Убивать и не умирать, разить и не упасть — вот цель, к которой мы стремимся.

В молчании Жалящие Скорпионы двигались меж возвышающихся деревьев к предназначенной им позиции. Пока они скользили меж теней, по широкой дороге плавно проплыл огромный гравитанк «Кобра», вокруг дула его деформирующего орудия играл ореол голубой энергии. При его прохождении трепетала листва и пригибалась трава, хотя он производил не больше шума, чем жужжащая медокрылка. Скрытая Смерть следовала вплотную за «Коброй», пока та не свернула с дороги на чашеобразную поляну, окруженную древними лиандеринами.

Это место было определено также и для Скрытой Смерти. Морланиат быстро осмотрелся вокруг, чтобы получить представление о географии своей позиции. Поляна округлая, с небольшим уклоном, с трех сторон окружена деревьями. Она открывалась в широкую долину, которая вела к докам, вдоль нее и должен будет наступать противник.

Нечто среди деревьев привлекло взгляд Морланиата: большая статуя, переплетенная ветвями лиандерина, которая смотрела вниз, на долину. Если понадобится, статуя обеспечит полезное прикрытие, в то время как деревья давали достаточное укрытие, чтобы окружить сзади противника, который вступит в лощину.

К месту их дислокации продолжали стекаться войска: из-за деревьев на дальней стороне поляны появились два гравицикла «Випера» впереди нескольких отрядов Стражников, одетых в сине-желтую форму. За ними следовали почти вдвое превышавшие их ростом фигуры, они безмолвно шагали сквозь подлесок, безглазые, куполообразные головы поворачивались то влево, то вправо, выбирая путь вперед: неживые Призрачные стражи. Внутри бронированного корпуса каждого из них был заключен камень души, содержащий сущность эльдара, извлеченный из Бесконечного Круговорота. При виде искусно сконструированных тел Призрачных Стражей Морланиата стали одолевать мрачные мысли: даже мертвых пробудили, чтобы защищать мир-корабль. Экзарх почувствовал иссохшую пустоту Бесконечного Круговорота, которая исходила от этих душ, возвращенных к существованию из мертвых, и это оставило след горечи в его душе. По их искусственным телам и призрачным орудиям, которые они несли, струилась психическая энергия.

За ними следовала группа провидцев — три ведьмака с блистающими копьями и ясновидица с покрытым рунами ведьминым клинком.

Наши судьбы вновь разделяют ненадолго один путь.

Морланиат бросил взгляд на ясновидицу и узнал Тирианну. Она подняла в знак приветствия ведьмин клинок.

— Это совпадение или сплетенная тобой интрига? — спросил экзарх.

У меня не тот уровень, чтобы влиять на суждения автархов. У одних судьбы тесно переплетены, у других нити судеб никогда не соприкасаются. Мы относимся к первым. Ты помнишь, где находишься?

Морланиат посмотрел вокруг, вновь переживая мгновения своих многих жизней в поиске воспоминания, относящегося к этому месту. Его взгляд упал на высокую статую эльдара-воина, преклонившего колени перед богиней Ишей и собирающего в кубок ее слезы.

— Я представляю «Дары любящей Иши», — провозгласил он с улыбкой.

Раздалось несколько восторженных возгласов и спонтанные аплодисменты собравшихся. Корландриль повернулся, чтобы посмотреть на свое творение, и позволил себе сполна насладиться работой после ее завершения.

Это — недавнее воспоминание, и тем не менее оно — не ближе и не дальше, чем любое другое. Его бытие охватывает весь Алайток и сотню других миров.

— Я помню ясно, тогда царил разлад в моей душе. Здесь я родился заново, здесь — начало пути, который привел меня в исходную точку. Это — место из прошлой жизни, не более того, в нем нет ничего особенного.

Много новых путей взяло начало здесь. Некоторые из них — светлые, другие повели в темные места. Твое творение положило начало этим путям, хотя ты и не думал об этом. Все мы связаны друг с другом в великой сети судьбы, малейшее колебание шелковой нити порождает сотрясения в бессчетных жизнях других. Всего лишь несколько дней назад здесь сидел ребенок, смотрел на твое творение и грезил об Ише. Он будет поэтом и воином, техником и садовником. Но, став скульптором, он достигнет великой славы, и, в свою очередь, вдохновит других на создание прекрасных произведений, которые переживут многие поколения.

— Мне не нужно наследие, я — неумирающий, вечный воин.

Никто не вечен: ни боги, ни эльдары, ни люди, ни орки. Посмотри вверх, и увидишь умирающую звезду. Даже вселенная — не бессмертна, хотя ее жизнь протекает так медленно.

— Что станет со мной, ты предсказала мою судьбу, смотрела в мое будущее?

У всех нас — много судеб, но сбывается лишь одна. Это не по мне — заниматься судьбами отдельных личностей или заглядывать в наше собственное будущее. Поверь, ты умрешь так, как жил, и тебя ожидает не Подлинная Смерть, по крайней мере, не в обозримом будущем. Твой уход принесет покой.

— Я испытал много смертей, и каждую помню хорошо, ни одна не была успокоительной.

Купол сотряс взрыв, с внешней стороны мира-корабля над деревьями поднялся столб дыма — разрывные снаряды людей пробивали внешнюю стену. Стаи птиц с криками и щебетом взвились в темное небо и в смятении принялись кружить над деревьями. Издалека эхом доносился грохот болтеров космических десантников и свист лазерных выстрелов.

— Противник атаковал нас! — голос Архатхайна в ушах Морланиата прозвучал тихо, но твердо. — Начинается очередной бой. Не продавайте задешево свои жизни, не забывайте об артистизме, с которым мы сражаемся. Не пришел еще тот день, когда потускнеет свет Алайтока.

Скрытая Смерть ожидала, укрывшись под деревьями. Их мечи и пистолеты были бесполезны в кипевшей битве, поэтому воины поджидали, когда враги войдут в лес, где Жалящие Скорпионы будут превосходить их. Или, как надеялся Морланиат, он получит приказ двинуться по долине, чтобы нанести смертельный удар по силам противника, уже отрезанным остальными частями армии Алайтока.

Архулеш возился со своей перевязанной рукой, Элиссанадрин что-то шептала сама себе. Бехарет припал к земле за стволом дерева, сосредоточенно вглядываясь в нижнюю часть долины, в сторону противника. От Фиореннана и Литарайна исходили волны гнева, которые воспринимали все остальные. Морланиат впитывал в себя ярость, которую вызвала смерть их экзарха, втягивая ее, глоток за глотком, словно свежий воздух.

Людей пока не было видно, лишь беспрестанно сверкали вспышки разрывов. Их артиллерийский огонь превратился в постоянное громыхание, которое смешивалось с грохотом двигателей внутреннего сгорания и лязгом гусениц. Над их продвигающимися частями повис грязный смог, дым из десятков выхлопных труб покрывал верхушки деревьев.

Приглушенный звук шагов заставил Морланиата обернуться. Эскадрон боевых шагоходов быстро приближался по поляне, двуногие машины производили не больше шума, чем пеший эльдар. Раздвоенные ступни этих тонконогих машин оставляли в земле мелкие выемки. Водитель ближайшего шагохода в своей открытой кабине, заключенной в мерцающее энергетическое поле, посмотрел на Морланиата и поднял руку в приветствии. Кивнув в ответ, экзарх наблюдал за тем, как шагоходы перешли на скачкообразный бег, повернув к наружной стороне мира-корабля и, направившись к деревьям, которые тянулись вдоль долины, развернули орудийные лафеты для поддержки равновесия.

Рябь разрывов пробежала по левой стороне долины, все еще на значительном расстоянии. Проследив за траекториями снарядов, Морланиат решил, что орудия, из которых они вылетели, находятся в дальнем конце долины, слишком далеко, чтобы стать реальными целями для его отряда. С нарастающим нетерпением он видел, как колонны людской техники подминали под себя деревья, взбираясь на оба склона, чтобы занять позиции повыше. Во главе колонн громыхали низкие и широкие танки с большими орудийными башнями, каждый раз во время выстрела их крупнокалиберные орудия изрыгали огонь и дым. «Соколы» и «Виперы» без усилий скользили меж деревьями, оставляя без внимания ведущие танки, они вели огонь по лязгающим транспортам, которые укрывались за ними. Взрывы терзали колонны, и танки, развернувшись, застывали на месте, а их башни неуклюже вращались, выслеживая ускользающие цели, пока пехота высыпала из горящих транспортеров.

Вдали заискрились прыжковые генераторы Варповых Пауков, которые постепенно окружали высаженную из транспортеров пехоту. Из-за стен долины «ткачи гибели» — гигантские версии «смертопрядов» аспектных воинов — послали в воздух над долиной огромные облака моноволоконной проволоки. Как только смертоносная проволока, настолько тонкая, что одинаково легко разрезала ветки и кости, стала снижаться, Варповые Пауки и «Виперы» оторвались от противника.

Позади остановившихся танков появились другие боевые машины, раскрашенные в красный и белый — цвета космических десантников. Они дерзко рванули вверх по долине мимо застрявших колонн, не обращая внимания на вспышки «сияющих копий» и визжащие вокруг них заряды импульсных лазеров. Вместе с ними появились ударные трициклы, трехколесные транспорты с тяжелым оружием в колясках. Вспышки плазмы и лазеров так и летали между противостоящими друг другу войсками. Вперед рванулись танки космических десантников, подобные передвижным бункерам, сверкая огнем лазпушек. Эльдары вновь отошли, оставив на склонах холмов пылающие обломки разбитой техники с обеих сторон.

Позади щита боевой техники космодесанта вновь двинулись вперед танки, за которыми шли сотни солдат. Слева и справа под куполом эхом разносились взрывы и прочая какофония войны. Воины Императора давили вперед на широком фронте, в воздухе повисли осветительные снаряды, которые озаряли им путь, рев огромных орудий перекрывал скрежет падающих деревьев и треск пламени.

Рядом с Морланиатом с примятой травы без усилий поднялась «Кобра», вдоль ее деформирующего орудия сверкали энергетические дуги, отбрасывая на поляну танцующие тени. Ведущие танки космических десантников преодолели почти три четверти пути по долине. Ведя огонь из лазпушек в темноту, по ускользающим эльдарам, они поджигали деревья и пропахивали в земле огромные борозды.

Земля сотряслась от громоподобного гула — это открыла огонь «Кобра». Заскрежетал сам воздух, когда деформирующее орудие впилось в его структуру и над ближайшей машиной космических десантников в воздухе возникло отверстие. Эта щель расширилась, превратившись в большую дыру, она вращалась в обрамлении пурпурных и зеленых молний, а в ее глубине кружился многоцветный вихрь, в котором ярко горели звезды. Даже на таком расстоянии на Морланиата накатила тошнота, он ощутил жжение в камнях души. Прорыв варпа тянул из него душу, бестелесные пальцы лезли в уголки сознания, закрытые барьерами, познанными еще в детстве. Искушающий шепот и далекий смех эхом отдавались в мыслях экзарха.

Направленная внутрь энергия прорыва варпа заставила остановиться танк космодесантников, его гусеницы тщетно растирали почву, из выхлопных труб валил дым — водитель давил на газ в бесплодных усилиях восстановить сцепление гусеничных траков с землей. С долгим нещадным скрежетом танк поднялся с земли, наклонившись назад, растягиваясь и искривляясь, в то время как брешь в пространство варпа открывалась все шире. С танка посыпались заклепки и исчезли в ненасытной дыре, за ними тут же последовали измятые остатки орудийных спонсонов. Из верхнего люка вытянуло фигуру в доспехах, бешено вращаясь, она влетела в утробу варпа за секунду до того, как танк подбросило вверх и втянуло в спиральный вихрь. С раскатистым громовым треском дыра закрылась, послав ударную волну, которая подхватила ближайший транспорт космодесанта и швырнула его в дерево, вызвав ливень щепок и листьев.

На поляне вновь воцарилась тишина, пока перезаряжалось орудие «Кобры». Не утратив смелости, люди, близкие к безрассудству в своей спешке войти в соприкосновение с противником, продолжали наступление. Услышав завывание летящих снарядов, Морланиат посмотрел вверх и увидел несколько черных предметов, падающих с мерцающего неба. Их траектория вела вправо от него, и он следил за их падением, пока снаряды не исчезли среди деревьев, после чего загремели сотрясшие землю взрывы. В небо взвились языки пламени и дым, среди вспышек и фонтанов грунта экзарх заметил взметнувшиеся как листва на ветру тела эльдаров.

Через поляну засверкали выстрелы лазпушки, они с пронзительным визгом отскакивали от изогнутого корпуса «Кобры». Сверхтяжелый танк вновь приподнялся, из его главного орудия хлынула энергия. И снова заскрежетала терзаемая реальность, и с чудовищным порывом ветра возникла варп-воронка. В считанные мгновения в энергетический вихрь засосало полтора десятка фигур в доспехах и пару бронетранспортеров, там они истончались, кружась, пока не исчезли из виду, а разряд психической энергии, вырвавшись из волнистого края бреши, раздвоенной молнией вонзился в землю.

Подойдя к статуе, Морланиат забрался на колено Иши, чтобы обеспечить себе хороший обзор, и стал осматривать долину за громадой «Кобры». Он чувствовал, что скоро придет время действовать, его раздражало, что он до сих пор остается лишь свидетелем идущего сражения, ему не терпелось проторить Зубовным Скрежетом кровавую тропу сквозь врагов Алайтока.

Долину завалили обломки техники и трупы, но космические десантники забрались высоко на склоны с обеих сторон, и их танки, пользуясь выгодным положением, поливали лес непрерывным огнем. Под этим прикрытием батареи самоходных орудий прогромыхали на позиции, с которых они могли уже достать центр купола. По меньшей мере двадцать танков, окрашенных в серый цвет солдатской формы, грохотали в направлении Морланиата. Четыре ярко раскрашенных транспорта космического десанта опередили всех остальных и вскоре окажутся возле поляны.

Разминая в предвкушении пальцы, Морланиат собрался было спуститься на землю, когда что-то с треском пролетело сквозь ветви деревьев позади него, и хруст ломающихся веток перекрыл стоявший гул. Повернувшись, он увидел, как ствол дерева изогнулся, а затем треснул под давлением чего-то невидимого. Земля слегка дрогнула от тяжелой поступи, и участок почвы просел, сдавленный чудовищным, но все еще невидимым весом. Вытянув шею, экзарх посмотрел вверх и заметил некое мерцающее присутствие, какие-то смутные очертания на фоне темно-красного неба купола.

Замерцали голополя, и Морланиат обнаружил, что смотрит на гигантскую стройную ногу титана «Фантом» высотой вполовину лиандерина. Титан выглядел как исполинское воспроизведение статуи Эльданеша работы Корландриля, его стройные конечности и узкая талия являли собой совершенство пропорций и дизайна. При всей его красоте Морланиата в большей степени впечатляла безукоризненность технологии разрушения, воплощенная в титане. Вместо рук этот гигант обладал двумя превосходными орудиями, каждое из которых было длиннее гравитанка. С правого плеча «Фантома» свисал рифленый ствол сотрясающего орудия, с левого — копьевидный пульсар.

Из многоствольных установок, смонтированных на плечах титана, по обе стороны от купола его головы, рванулся шквал ракет и окутал вражеские танки завесой разрывов плазмы. Вокруг крыльев голополей, которые простирались из спины «Фантома», замерцал воздух, размывая его очертания, когда титан сделал неожиданно изящный для машины его размеров шаг вперед. Широкая нога с когтем грациозно качнулась над поляной и опустилась рядом с «Коброй», ловко избегая эльдарских воинов.

Слегка согнув одно колено, титан перевел сотрясающее орудие в боевое положение и прицелился вдоль левого склона долины. Даже в доспехах Морланиат почувствовал, как за мгновение до этого выстрела вокруг него сжался воздух. Низкий гул отдался в животе экзарха, медленно повышаясь до визга, который сдавил ему горло и наполнил звоном уши, пока не поднялся за пределы слуха эльдаров. Он проследил за траекторией звукового импульса по пляске молекул воздуха: перекрывающие друг друга гармонические волны почти невидимой энергии завершились среди наступающих людей. Там, где эта линия коснулась грунта, земля прорвалась трещиной, которая, расширяясь, зигзагообразно бежала по холму. Когда луч проходил по танкам, они, сотрясаясь, разваливались, космических десантников расплющивало в доспехах, солдат, не защищенных броней, разрывало на части дисгармоничной звуковой энергией, струящейся по их телам.

Вновь зазвучал вой, который упал до низкого рокота — оружие выключилось. Но от «Фантома» не приходилось ждать передышки: из его наплечных установок рванулись новые группы ракет, а пульсар изверг залп сверкающей лазерной энергии, которая пронеслась по переднему танковому дивизиону, пронзая броню, взрывая двигатели и расплавляя экипажи внутри. «Кобра» выстрелила еще раз, и долина погрузилась в анархию бешеных вихрей, стенающих взрывов и непрестанное мерцание пульсара. В ответ завизжали снаряды, которые пронеслись мимо колышущегося образа титана и врезались в деревья за поляной.

Морланиат спустился со статуи, появление «Фантома» погасило его возбуждение от предстоящего сражения. Что за толк от мандибластеров и жалящего клинка по сравнению с ужасающими энергиями, которые применялись сейчас против врага? Он воссоединился с остальными воинами Скрытой Смерти, которые стояли в тени деревьев, наблюдая за бойней, развернувшейся в долине.

— Интересно, кто-нибудь до нас тут дотянется? — спросила Элиссанадрин.

— Нет, конечно, пока наш высокий друг за нами приглядывает, — ответил Архулеш, глядя на титана. — О…

Морланиат увидел, как Титан, очертания которого скрывало мерцающее облако, созданное голополем, уходит. Несколько гигантских шагов, и он исчез за сенью деревьев. Шелестя, «Кобра» последовала за ним, плавно скользя между толстыми стволами лиандеринов. Ясное дело, их оружие в большей степени понадобилось где-то еще. Морланиат расцвел при мысли о том, что сражение еще не закончено.

Экзарх вновь обратил взгляд в долину. Он увидел фигуры в красных доспехах, которые двигались между дымящимися обломками, и солдат в сером, занимающих позиции в воронках и кратерах, оставленных оружием титана. Хотя тяжелые танки противника были уничтожены, меж разбитых лиандеринов продвигалась новая группа нескладных Имперских шагоходов. В воздухе, по флангам наступающих частей, неслись легкие антигравитационные скиммеры цветов космодесанта.

— Они где-то понадобились, но враги остаются, и наши клинки еще испробуют крови, — сказал Морланиат, размышляя, дожидаться ли вражеской атаки или выдвинуться в долину, чтобы схватиться с противником там. В ответ на эти мысли он почувствовал прикосновение разума Тирианны.

Архатхайн собирает силы для контратаки вдоль этой оси. Мы ожидаем подкреплений, а затем будем выступать.

— Подготовьте свое снаряжение, на подходе — другие воины, скоро мы сразимся, — объявил экзарх своему отряду.

Они терпеливо ожидали, внимательно наблюдая за захватчиками, которые приближались по долине, более осмотрительно, чем во время первого наступления. Морланиат видел, как отряды Имперских солдат отрывали оборонительные рубежи на склонах холмов: нагребали землю, чтобы воздвигнуть ограждения для окопов и минометных гнезд, сооружали полукруглые редуты для противотанкового оружия, устанавливали длинные и тонкие мачты связи для переговоров своих командиров. Было ясно, что они отказались от безрассудной надежды смести воинов Алайтока одной атакой и готовились теперь удерживать захваченную территорию.

— Это ошибочная стратегия, недальновидно в сражении полагать, что территория имеет значение, — заметил экзарх своему отряду. Говоря, он указал на растущую систему сооружений. — Они мыслят прямолинейно, стремятся к крупным столкновениям, принимают во внимание только численность. Мы ведем быстрые боевые действия, наш стиль — стремительные и гибкие атаки, без привязки к единственному месту. Они надеются, что мы атакуем, бросимся на их пушки, чтобы выбить их отсюда. Мы будем более терпеливы, у нас есть преимущество. Алайток — наш дом. Их присутствие мимолетно, оно не может быть продолжительным без пищи и воды. Они защищают остров, оторванные от своих припасов, а мы будем господствовать над морем.

— Быть может, их атаки где-то в другом месте более успешны? — спросил Литарайн. — Они укрепляют свои позиции, зная, что продвигаются на других фронтах.

Морланиат мысленно адресовал вопрос Тирианне. Ясновидица пересекла поляну, чтобы переговорить с экзархом напрямую.

— Мы оставили Купол Постоянной Бдительности, и люди контролируют более четверти подъездных путей к центральной части Алайтока. — Ее голос был тихим, а настроение — неопределенным. — Мы все еще удерживаем купола вокруг ядра Бесконечного Круговорота. Архатхайн хочет, чтобы мы вытеснили людей из этого купола и смогли предпринять нападение на фланг других частей, отрезав их от зоны высадки в доках.

— Противник готовится, ожидание рискованно, как скоро мы атакуем? — спросил Морланиат.

Тирианна ответила не сразу, склонив голову набок, она общалась с другими ясновидицами.

— Контратака почти готова, — ответила она наконец. — Грубые оборонительные укрепления людей не будут для нас препятствием. Они думают только о том, что слева и справа, впереди и позади. Они все еще забывают о том, что мы не должны ползти по зем…

Прервавшись, ясновидица обратила свой взгляд на Морланиата. Экзарх знал, что помешало Тирианне, потому что также почувствовал это: возникло ощущение в крови, ускорилось биение сердца.

Приближался аватар.

Его присутствие отразилось в разуме сотен эльдаров, которые стекались на поляну вокруг Морланиата, оно связало их воедино одним кровавым стремлением. Экзарх увидел, как через лес вокруг него продвигаются Стражники и аспектные воины, направляясь в долину. Высоко наверху Пикирующие Ястребы кружили в тепловых потоках, которые восходили от горящих танков, а бомбардировщики «Вампир» с крыльями, подобными изогнутым кинжалам, курсировали взад и вперед в ожидании приказа нанести удар.

На фоне нарастающего подспудного воздействия аватара Морланиат ощутил еще чье-то прикосновение к душе, холодное, и тем не менее пронизывающее и знакомое: прямой призыв к нему, непохожий на жгучий сигнальный огонь присутствия аватара. В поисках его источника экзарх тщательно всматривался в лес. В тени расколотого ствола лиандерина он заметил пару горящих желтых глаз. Из темноты возник Карандрас, старейший из экзархов Жалящих Скорпионов.

Лорд-феникс вышел вперед, медленно поворачивая голову, он смотрел на каждого из воинов Скрытой Смерти поочередно. Остановившись невдалеке, он устремил взгляд на Бехарета. Морланиат, забеспокоившись, вздрогнул. Неужели Карандрас обнаружил нечто из прошлого Бехарета? Осознал ли лорд-феникс, что он был некогда одним из самых ненавистных врагов Жалящих Скорпионов? Долго смотрел Теневой Охотник, и единственным его движением было танцующее отражение языков пламени в линзах тяжелого шлема, да медленное сгибание силовой клешни. Бехарет был явно встревожен: он ссутулился и крепко сжал в руке эфес цепного меча.

— Ты присоединишься ко мне, — сказал Карандрас, повернувшись к Морланиату. Его голос, казалось, состоял из многих, говорящих вместе, он был глубоким и полным силы. Каждый звук раздавался в голове Морланиата, словно это были его собственные мысли, озвученные кем-то другим. Экзарх медленно выдохнул, изо всех сил сохраняя спокойствие. — Послужи мне охраной.

— Это будет для нас честью, Скрытая Смерть готова служить Теневому Охотнику, — ответил Морланиат, преклонив из уважения колено. Когда его душа соприкоснулась с душой лорда-феникса, Морланиат ощутил, как перед ним открылась огромная глубина, бездонный колодец жизни и смерти. Морланиат был стар, почти столь же стар, как Алайток, и все же тот, кто стоял перед ним, был еще старше.

— Твой храм послужил хорошо, это — гордость аспекта Жалящих Скорпионов, — сказал лорд-феникс, кивком показав воинам Скрытой Смерти, чтобы они следовали за ним в лес.

— Это — не мое учение, мудрость исходит от тебя, я — лишь вестник, — сказал Морланиат.

— И тем не менее послание может быть запутано, искажено с течением веков, из одних губ — в уши, затем — в разум, и далее — в новые губы. Идеалы Жалящих Скорпионов остаются сильны на Алайтоке. Но так — не везде. Это — к твоей чести.

Лорд-феникс повел их в сторону от остальных, и ощущение присутствия аватара убывало по мере того, как Карандрас продвигался вперед через лес навстречу врагу. За ним следовало расплывшееся пятно тени, и темнота окутывала отряд, даже когда он пересекал тропинки и поляны. Ее завитки задерживались позади них, лаская стволы деревьев, легко касаясь аспектных воинов. Один из них проплыл мимо руки Морланиата, оставив ощущение прохлады. Он пришел из межзвездной тьмы, тень глубочайшей пустоты. Завиток рассеялся в воздухе, и ощущение исчезло.

По лесу разнесся треск ломающихся ветвей и скрип шагов. Слева быстро продвигались три Имперских шагохода. Им не хватаю плавности эльдарских боевых шагоходов, топая на своих конечностях с сервоприводами, они неуклюже раскачивались из стороны в сторону. Высотой они примерно вдвое превосходили Морланиата, и листья деревьев шуршали по откинутым крышкам кабин их водителей. Каждый был вооружен многоствольным оружием, которое поворачивалось взад и вперед, пока водитель внимательно всматривался в лесные заросли в поисках врагов. Из сдвоенных выхлопных труб на двигателе за кабиной непрестанно валил дым, оставляя пятна копоти на листве лиандеринов.

Справа тоже донесся топот, который оповестил Жалящих Скорпионов о приближении еще одного эскадрона шагоходов. Обождав, пока разведгруппы удалятся, отряд продолжил движение к позициям противника.

Карандрас остановил отряд под прикрытием деревьев на расстоянии выстрела от передовых отрядов людей. Присев на корточки в тенях, они наблюдали за тем, как несколько отрядов солдат, развернувшись, вошли в лес, при этом ни один из них не посмотрел в сторону лорда-феникса и его спутников.

Склон долины явил взглядам эльдаров неприглядную картину плодов грубого усердия захватчиков: окапываясь, люди вгрызались как паразиты в плоть Алайтока. Многие солдаты размахивали лопатами и кирками, а их офицеры, стоя рядом, выкрикивали приказы или разносили своих людей. Несколько часовых стояли на страже, но не они привлекли внимание Морланиата.

Перед создаваемой линией обороны расположились тридцать космических десантников, рядом с каждым отрядом находился высокий прямоугольный транспорт. Они держали оружие наизготовку, их головы в шлемах поворачивались с равномерной четкостью, следя за склоном холма и лесом в поисках признаков угрозы. В ближнем конце их шеренги стоял другой шагоход, который отличался своим видом от тех, что прошли мимо них в лесу. Он был почти так же высок, но гораздо шире, почти квадратный в поперечном сечении, и раскрашен в красный и белый цвета космических десантников. В общем, это был корпус с толстой броней на низких и широких ногах, с двумя массивными плечами, короткая рука справа заканчивалась клешней, окутанной потрескивающей энергией, слева выступало короткоствольное оружие, с которым соединялись несколько топливных баков, оно походило, как показалось Морланиату, на грубую людскую версию термоядерного ружья, применяемого аспектом Огненных Драконов.

— Кем мы займемся? — прошептал Архулеш.

Отвечая, Карандрас смотрел вперед, пальцем клешни он указал на космических десантников.

— Самая трудная добыча представляет собой наиболее ценный приз, — заметил лорд-феникс.

— Как мы будем наступать? На этом участке нет укрытий, а наши противники — настороже, — сказал Морланиат.

— Кое-что… отвлечет их внимание, — сладкозвучным голосом ответил лорд-феникс. Морланиат уловил в его словах юмористическую нотку.

Они ожидали в молчании. Наверху, вне досягаемости противника, продолжали медленно кружить Пикирующие Ястребы. Морланиат ощутил в затылке легкое давление, мимолетное прикосновение нематериального. Он знал, что это остаточный след, побочный эффект происходящей неподалеку активации прыжкового генератора Варповых Пауков. Не впервые за свое долгое существование Морланиат задался вопросом: что за эльдары становятся Варповыми Пауками, желающими подставляться под угрозы варп-пространства. Все экзархи и аспектные воины таили в глубине души ожесточенную угрюмость, но Варповые Пауки балансировали на грани самоуничтожения. Они не только сознательно шли на риск, у них был безрадостный взгляд на жизнь, они редко общались с воинами из других храмов.

— Будь наготове, — предупредил Карандрас, прогнав раздумья Морланиата. Имея некоторое представление о том, чего следовало ожидать, он поднял взгляд в небо. В мерцающем, тусклом свете людских осветительных снарядов с высот купола пикировали крылатые аппараты. По мере того, как шесть «Вампиров», выстроившись в клин, снижались, в концах их крыльев нарастал свист ветра.

Промчавшись над головами солдат, «Вампиры» сбросили на них гроздь шаров. Банальных взрывов не последовало: каждая акустическая бомба взорвалась над оборонительными рубежами, извергнув пульсирующие ударные волны. Звуковые волны уничтожали и людей, и укрепления: расширяющиеся, неосязаемые шары опустошения пронеслись по склону холма, породив скрежещущий ураган обломков. Морланиат видел, как солдат подбрасывало в воздух, срывая форму с их истерзанных тел. Те, кто оказались на внешнем краю акустических извержений, попадали наземь, кровь струилась из их ушей, глаз и ртов, сочилась из пор кожи, била фонтаном из разорванных кровеносных сосудов.

Когда по завершении бомбардировки стали снижаться Пикирующие Ястребы, космические десантники развернулись к ним, подняв болтеры навстречу летящим аспектным воинам. Выскочив из укрытия, Карандрас помчался к противнику вдоль гребня холма. Морланиат бросился за лордом-фениксом, остальные воины Скрытой Смерти следовали за ним по пятам.

Стрелок космических десантников, сидевший в верхнем люке одного из бронетранспортеров, засек Жалящих Скорпионов и развернул свой двуствольный болтер. Навстречу отряду понеслись яркие вспышки разрывных болтов. Два из них промелькнули мимо Морланиата, и он услышал крик боли. Оглянувшись, он увидел, как корчится на земле Элиссанадрин, без правой руки пониже плеча, с зияющей дырой в груди. Пенящаяся кровь, осколки кости и фонтанирующие перебитые артерии в ее ранах за одно мгновение отпечатались в памяти экзарха. С воем пронеслась мимо очередь болтов. Нет времени на павшего воина. Экзарх ринулся за Карандрасом, и его вспыхнувшая ярость, пробудив Зубовный Скрежет, моментально вывела меч на полную скорость вращения.

Рванувшись вправо, Карандрас набросился на ближайшее подразделение космических десантников. В два шага Морланиат взлетел по наклонной лобовой части бронетранспортера с жалящим клинком в вытянутой руке. Не сбавляя шага, он пронесся мимо стрелка, а стрекочущие зубья меча пролетели сквозь шею космодесантника, залив густой кровью белый корпус боевой машины. Смерть Элиссанадрин отомщена — и волна возбуждения и восторга пронеслась по телу экзарха, который, пробежав по решетке двигателя, прыгнул вниз, чтобы присоединиться к своему отряду.

Четыре космических десантника лежали у ног Карандраса, их доспехи были разрублены его мечом и разбиты силовой клешней. Мандибластеры лорда-феникса сбили с ног пятого противника, обрушив на него потоки пульсирующей зеленой энергии, которые разнесли вдребезги его доспехи.

Скрытая Смерть присоединилась в схватке к своему лорду-фениксу, и громко запели боевую песнь их пистолеты, и заскрежетали цепные мечи. Болт со вспышкой пронесся мимо Морланиата, яркое пламя его метательного заряда чуть не ослепило экзарха, но линзы его шлема поляризовались, чтобы исключить повреждение зрения. Инстинктивно пригнувшись, он обернулся и, сделав выпад, нанес удар Зубовным Скрежетом по защищенной броней ноге. Смазанная красная фигура качнулась назад справа от него. Морланиат ринулся вперед, направив острие жалящего клинка вверх, и рубанул по тяжелому наплечнику космодесантника. Зарычав, экзарх выбросил из головы внезапно нахлынувшее воспоминание о смерти не-Леккамемнона.

— Уничтожьте захватчиков, дайте волю своему отвращению, и пусть потечет алая река!

Морланиат ринулся на врага, паля из мандибластеров по глазным линзам космодесантника. С ревом экзарх нанес удар мечом по животу противника, разрубив трубки и кабели и вызвав фонтан электрических искр. Десантник взмахнул болтером, словно дубиной, но Морланиат поймал его бронированной гардой своего меча. Сила удара отбросила экзарха на три шага назад, но он мгновенно восстановил равновесие и прыгнул вперед, нырнув под вытянутую руку космодесантника. Зубовный Скрежет провел борозду через ребристую броню, которая защищала открывшуюся подмышку воина. Кровь хлынула из разрубленной артерии на ноге Морланиата, когда он развернулся за спиной десантника.

С криком экзарх вонзил жалящий клинок в клапаны силового ранца космодесантника. Разрушенные энергетические элементы выпустили свое содержимое дугой голубоватого света, которую продублировали шквалом лазерного огня мандибластеры экзарха. Из поврежденных доспехов космического десантника с шипением вырывалась охлаждающая эмульсия, поднимаясь облаком и замерзая на левой руке Морланиата. Тонкий слой ледяных кристаллов осыпался на пол, когда он отвел меч назад для последнего удара. Космический десантник, накренившись, повернулся навстречу удару, и оружие Морланиата, пронзив шлем, снесло ему верхушку черепа. Когда он рухнул наземь, экзарх дал очередь из мандибластеров по вскрытому черепу врага, превратив его мозг в дымящуюся серую жижу.

Над экзархом нависла тень, и он увидел возвышающуюся над собой глыбу — шагоход космических десантников. Металлическая тварь занесла для удара свою увесистую лапу, меж длинных когтей которой потрескивала энергия. Экзарх поднял Зубовный Скрежет, чтобы парировать атаку, понимая, что у него не хватит сил отбить такой удар.

Что-то сильно ударило экзарха в бок, выпихнув его из-под опускающейся клешни, оплетенной молниями. Морланиат откатился в сторону, а между ним и шагоходом оказался Бехарет за мгновение до того, как когти нанесли удар, они откололи часть шлема аспектного воина и отсекли от тела его левую руку.

Карандрас прыгнул через Бехарета, когда тот упал, и его силовая клешня проскрежетала по броне шагохода, оставив в ней глубокие борозды. Морланиата охватил порыв вытащить Бехарета в безопасное место, внушенный ему лордом-фениксом, и ему не оставалось ничего другого, как поступить именно так. Взяв Зубовный Скрежет в левую руку, он ухватил Бехарета за оставшееся запястье и вытащил его из-под когтистой ноги шагохода. Кулак шагохода попал Карандрасу в живот, и светящиеся пальцы вышли из спины лорда-феникса.

Морланиат глядел в лицо лежащего на спине Бехарета, это было почти зеркальным отражением их первой встречи. Глаза Жалящего Скорпиона смотрели на экзарха, словно из ярко-красной кровавой маски. В этом взгляде Морланиат увидел ненависть и гнев аспектного воина, но в то же время он почувствовал нечто под его боевой маской.

Экзарх понял, почему Карандрас пожертвовал собой, чтобы спасти Бехарета.

— Ты должен выжить в этой войне, иди по Пути дальше, обрети покой, которого ты жаждешь, — прошептал Морланиат. — Борись с мраком в себе. Докажи, что Путь — верен, что Кхаин не обладает нами!

Бехарет хлопнул ладонью по руке Морланиата, словно желая сжать ее. Откинувшись назад, он с трудом ловил ртом воздух, не сводя с экзарха взгляда.

— Я сделаю это, — еле слышно проговорил Бехарет искаженными болью губами.

Кивнув, Морланиат повернулся к шагоходу, который с грохотом топал за остальными воинами Скрытой Смерти, отступавшими по косогору. Вглядываясь в уязвимые трубопроводы и выхлопные трубы, выступающие из его спины, экзарх сделал пару шагов вслед за механическим монстром и остановился. Его взгляд был прикован к телу Карандраса, который лежал прямо перед ним. Доспехи лорда-феникса распороты от живота до горла, но нет ни пятен крови, ни разодранных внутренних органов. В отверстии кружилась галактика, пятнышки света вращались вокруг ярко блистающей центральной части, и каждое из них — душа Карандраса.

Морланиат был зачарован. Сердце словно переместилось куда-то в основание черепа, откуда шли его слабые удары. Они становились сильнее по мере того, как он приближался к изуродованному телу Карандраса, притягиваемый все ближе неодолимым инстинктом, наполненный таким же стремлением, внушенным извне, как это было, когда он тащил Бехарета в безопасное место. Он уже не контролировал собственное тело, и отстраненно наблюдал за тем, как Морланиат встал на колени возле павшего лорда-феникса, влекомый все глубже и глубже кружащимися огнями. Зов Кхаина становился все сильнее, он ревел в ушах Морланиата под барабанный бой сердца.

Протянув руку, он коснулся сияющих звезд.

Морланиат почувствовал, как его рывком извлекли из слабой материальной оболочки, все его части: Морланиата Первого, Скрытую Смерть; Идсресаила, Мечтателя; Леккамемнона, Обреченного; Этруина, Мрачного Шутника; Элидхнериала, Рыдающего; Неруидха, Прощающего; Ультераниша, Дитя Ультве; Корландриля, Художника.

Не-Корландриль был всего лишь атомом в звезде Морланиата, а Морланиат — лишь звездой в целой галактике, которой был Карандрас. Бессчетные сущности, бесконечные голоса медленно плыли вместе.

Души воинов со всей галактики, рожденных на всех мирах-кораблях во все века, и части душ, из которых они состояли, и воспоминания о других душах, что прикасались к ним, вытягивались далеко в бесконечность вселенной, связанные друг с другом, сведенные вместе в одном этом теле.

Разделившись на части, Морланиат стал этими частями, и каждая из них постепенно исчезала в сиянии сущности лорда-феникса. Их приветствовала тишина космоса. Не для них жизнь-в-смерти Бесконечного Круговорота. Не для них разрушительное воздействие Той, Что Жаждет. Здесь они закончатся, воистину и навсегда. Только Карандрас продолжал жить. На мгновение Корландриль снова ожил, и затем исчез.

Покой.

Он прятался за обвалившейся аркой старого храма, обнаженный, трепеща от холода. Голод терзал его изнутри. Руки и ноги дрожали от слабости, дыхание с хрипом вырывалось из горла. Пульсирующая боль внутри, в сердце и голове, мучительные страдания, о которых он никак не мог забыть, и это было гораздо хуже, чем любая физическая боль.

Шаркнула нога по пыльному камню, и он отпрянул еще глубже в тень, отчаянно ища глазами, куда бы сбежать. Бежать было некуда, он — в ловушке. Сквозь слезы он увидел силуэт на фоне света, падавшего в храм снаружи.

— Не бойся, — произнес незнакомец тихим, но сильным голосом.

Он оставался недвижим, как мертвец, сдерживая дыхание. Чужак легким шагом пересек заваленный костями пол храма, его зеленая мантия ниспадала свободными складками за спиной. Глаза незнакомца были не похожи на все, что ему приходилось видеть раньше. В них не было ни ненависти, ни вожделения, ни ревности, ни злобы.

Он вздрогнул, когда незнакомец протянул ему руку, и отползал назад, пока его спина не прижалась к холодной стене. Прятаться больше негде. Незнакомец улыбнулся, но в этой улыбке не было вожделения, которое обычно связывалось с улыбкой в его сознании.

— Как тебя зовут? — спросил незнакомец. У него был низкий, спокойный голос, ни визгов, ни крика.

— Карандрас, — прошептал он в ответ, едва слышно.

— Карандрас? Это хорошее имя, сильное имя.

— Чего ты хочешь от меня?

— Я хочу помочь тебе.

— Куда ты хочешь меня забрать? Другие хотели взять меня в темную паутину, но я убежал. Я испугался.

— Ты правильно испугался. Другим нельзя доверять.

— Доверять?

— Я научу тебя доверию. Это хорошая вещь. Пойдем со мной, и я многому тебя научу.

— А чему я научусь?

— Ты научишься не бояться. Ты узнаешь про счастье, и спокойствие, и равновесие. Хочешь научиться этим вещам?

— Не знаю… А что они такое?

— Они — то, что вновь сделает нас сильными.

— Ты научишь меня, как прятаться?

— Больше не осталось мест, где можно спрятаться.

— А я буду с тобой в безопасности?

— Безопасности нет нигде.

Карандрас поразмыслил над этим.

— А ты защитишь меня?

— Даже лучше, я научу тебя, как защищаться. Я научу тебя, как сражаться.

Протянув руку, Карандрас нерешительно обхватил предложенную ладонь. Незнакомец сжал его руку крепко, но ласково. Он позволил, чтобы его подняли на ноги, и его голова оказалась на уровне груди чужака.

Он повернулись к двери и зашагали к свету, рука Карандраса была в руке незнакомца.

— Куда мы идем? — спросил мальчик.

— Туда, где ждут мои друзья. Туда, где ты сможешь научиться, как драться, как противостоять врагам тела и духа.

Они подошли к растрескавшимся входным ступенькам, от резкого света Карандрас заморгал, и глаза его наполнились слезами.

— Кто ты? — спросил он.

— Я — Архра. Я — твой новый отец.

Белизна исчезла, уступив место краскам жизни и смерти. Карандрас поднялся на ноги, доспехи помогали затянуться ране, через которую улетучивалась его энергия. Лорд-феникс опустил взгляд на пустые доспехи экзарха, который дал ему эту новую жизнь. Он не чувствовал ничего от эльдара, которым был. У него не было никаких других воспоминаний, кроме собственных. Не было другой души, кроме той, с которой он родился.

Он был Карандрасом, и только Карандрасом.

Он огляделся по сторонам, оценивая идущую яростную битву. Воины Алайтока бились отчаянно и вытесняли людей из купола, но судьба их мира-корабля еще далеко не решена. Нагнувшись, Карандрас поднял свой цепной меч, и приободрился, почувствовав его в руке. Жалящие Скорпионы, которые ранее присоединились к нему, отступали назад в лес, унося с собой двоих раненых. Повернувшись к ним спиной, лорд-феникс направился за убившим его имперским дредноутом. Его охватило возбуждение возмездия.

Еще одна война, еще одна смерть. Такова его судьба, до самой последней битвы, Рана Дандра, когда закончится все.

Путь провидца

«Наша жизнь подобна Линнианскому лабиринту, в котором блуждал Ультанеш. С равной вероятностью в конце загадочных коридоров могут открываться прекраснейшие виды или поджидать чудовища. Каждый должен пройти лабиринт в одиночку, порой следуя по стопам предшественников, а иной раз прокладывая новый маршрут.

В прошлом нас привлекали самые мрачные секреты — мы метались по лабиринту, словно ополоумевшие, стремясь испытать все, что только возможно. Так сбились с пути отдельные личности и вся цивилизация. Мы сами предопределили свою погибель: необузданное желание новых ощущений привело нас во тьму, к падению.

Погрузившись в пустоту, мы нашли новую дорогу — наш Путь. Мудрость избранного Пути позволяет постигать тайны мироздания, помогает осмысленно продвигаться по лабиринту, дает ориентиры, чтобы путник не заплутал. На Пути мы испытываем всю силу любви и ненависти, радости и скорби, похоти и целомудрия. Каждый может реализовать свои способности, не поддавшись соблазну темных мыслей, что таятся в закоулках нашего сознания.

Любое путешествие неповторимо. Так и Путь для каждого свой. Одни надолго останавливаются в выбранной точке, другие преодолевают большие расстояния, посещают множество мест, но нигде не задерживаются надолго, чтобы как следует осмотреться. Некоторые сбиваются с дороги и сходят с Пути на время или же навсегда. Бывают и те, кто забредает в такие тупики, из которых уже не выбраться».

Кайсадурас Анахорет, предисловие к труду "Самопознание на пути к совершенству"

Пролог

Синее солнце отражалось в стоячей воде, а желтое едва выглядывало из-за верхушек багряных деревьев, обступивших озеро. Алые и черные птички порхали над водной гладью в погоне за мошкарой. Их щебет был единственным звуком, нарушавшим тишину.

На берегу озера стояла белокаменная усадьба. Длинная, обрамленная колоннами веранда на толстых сваях нависала над самой водой. Находящуюся за галереей основную часть здания скрывали деревья. Во всех четырёх углах усадьбы возвышались башенки. Из вентиляционных отверстий в стене тонкой струйкой сочился дымок. Ветерок подхватывал его и уносил в сторону леса. Узкие окна верхних этажей, под каждым из которых из стены выступал небольшой балкончик, закрывались красными деревянными ставенками.

Вооруженные стражники стояли у высоких дверей и патрулировали периметр красной черепичной крыши. Караульные были в свободных черных брюках, заправленных в сапоги до колена, и расшитых золотой тесьмой широких красных кителях на пуговицах. Черные капюшоны покрывали их головы, а затемненные очки спасали глаза от непривычного света местных звезд. Стражники ходили кругами и беззаботно разговаривали между собой, пребывая в полной уверенности, что у них все под контролем.

За аллеей, очертившей границу сада, засверкали яркие всполохи. Вихрь энергии, прорвав пространство, извергнул в реальность небольшой отряд воинов. Зловещие Мстители Алайтока в сине-золотой броне вступили в мир людей с сюрикенными катапультами наготове.

Пока они скрытно пробирались меж деревьев, прибывали все новые аспектные воины: Темные Жнецы в черной броне и Воющие Банши в доспехах цвета слоновой кости. Стоя в центре отряда из десяти эльдар храма Сотни кровавых слез, Тирианна безразлично смотрела на впечатляющую, но грубую архитектуру усадьбы, отмечая, с каких точек на крыше и из каких окон противник может открыть огонь. Защитников оказалось меньше, чем ожидалось, но ясновидцы и аутархи решили не рисковать и отправили на операцию все силы. Нескольких десятков аспектных воинов вполне достаточно для того, чтобы пробить и более надежную защиту, но слишком мало, чтобы напасть и уйти незамеченными, не всполошив прочих защитников этого мира. Ясновидцы сказали, что это необходимо. Место, кажущее таким идиллическим, должно быть вырвано из сплетения судеб, иначе здесь зародится катастрофа, которая в будущем обрушится на Алайток.

Тирианна и все вокруг почувствовали, как их сознания коснулся ясновидец Келамит.

«Тяжелый меч колеблется, пока сгущаются тени».

Она поняла его. Основные силы получили приказ выжидать за пределами видимости врага, пока Жалящие Скорпионы прорываются сквозь оборону людей. Присев на корточки под кроной дерева, она ждала, концентрируя разум на поставленной задаче.

Небо озарила вспышка, и сильный взрыв сотряс фасад усадьбы. Подброшенные взрывной волной, взмыли обломки камней и расколотой черепицы. Секундой позже еще один снаряд осветил небо и взорвался, разнеся одну из башенок. Изувеченные тела охранников рухнули на аккуратно подстриженный газон.

Справа от Тирианны Темные Жнецы открыли огонь из ракетных установок. Вспыхнуло пламя, залп снарядов обрушился на крышу усадьбы. В то же время другая группа воинов устремилась к зданию через дворик с цветочными клумбами, перепрыгивая каменные скамьи и журчащие фонтанчики.

Нимрейт, экзарх Тирианны, повела свой отряд к нависавшей над водной гладью веранде. Девушка увидела, как бронированные фигуры Жалящих Скорпионов под предводительством Кенайната поднимаются из озера с пистолетами и цепными мечами.

Воины Беспощадной Тени начали атаку в тот момент, когда отряд Тирианны достиг веранды. Пистолеты Жалящих Скорпионов извергали град тончайших мономолекулярных дисков, цепные мечи рычали. Застигнутые врасплох стражники были обречены. Всего за несколько минут эльдарские мечи Жалящих Скорпионов рассекли, выпотрошили и обезглавили их.

Воины храма Сотни кровавых слез перепрыгнули через ограду и, присоединившись к адептам Беспощадной Тени, направились к черному ходу.

Жалящие Скорпионы и Зловещие Мстители тем временем бросились в укрытие от града вражеских пуль, обрушившегося на них из окна усадьбы. Щепки, отлетевшие от деревянной цветочной кадки, пронзили броню одного из бойцов Кенайната.

Тирианна не задумываясь открыла ответный огонь из сюрикенной катапульты. Выстрелы рассекли грудь человека, а залпы других эльдар разорвали ему лицо и горло.

Не мешкая ни секунды, Нимрейт ворвалась в оконный проем. Остальные последовали за ней. Тирианна вошла в здание четвертой и сразу же отпрянула вправо, как ее учили на тренировках. Взгляд девушки заскользил по темной комнате в поисках противника. Заметив приоткрытую дверь, за которой скрывалась винтовая лестница, Тирианна вскинула сюрикенную катапульту. Мономолекулярные диски вновь рассекли воздух, толстый бронежилет неуклюже вошедшего в помещение стражника пропитался кровью.

— Сквозь кровь восходим к вершине мы, Зловещие Мстители, — произнесла Нимрейт, направляясь к лестнице.

Заняв место в строю, Тирианна легко поднималась по ступеням, нацелив катапульту на верхнюю площадку. Заметив какое-то движение, она не раздумывая открыла огонь. Человек упал с разорванным горлом. Поднявшись на лестничную площадку, отряд расположился справа от Нимрейт, лицом к двустворчатой деревянной двери. Тирианна ощутила присутствие Воющих Банши. Они подошли со спины и повернули налево. Тусклая аура страха охватила всю усадьбу. Ужас, испытываемый человеческими захватчиками, не давал спокойно думать.

Взгляд и оружие Тирианны были нацелены на дверь. Краем уха девушка слышала доносящиеся снизу взрывы ракетных снарядов Темных Жнецов и предсмертные крики людей.

Луадренин и Минарейт распахнули дверь. Остальные были наготове. Комната оказалась пуста. Судя по грубой деревянной мебели, это была зона отдыха. В помещении находился настоящий камин с поленьями, рядом с ним — низкий столик, окруженный диванами, на полу — истертый ковер. Над камином висел портрет толстощекого человека.

Тирианне хватило одного взгляда, чтобы оценить обстановку. Все внимание девушки было приковано к двери в дальнем конце комнаты. Отряд рассредоточился, воины заняли позиции у двери и окон, выходящих на балкон.

В смежную комнату Тирианна вошла первой.

Здесь люди принимали пищу. В окружении стульев с высокими спинками посреди комнаты стоял длинный стол, накрытый к обеду. На нем уже были расставлены тарелки и канделябры. Услышав чей-то плач, Тирианна вскочила на стол и побежала по нему, с легкостью обходя расставленную посуду.

На другом конце комнаты располагалась еще одна зона отдыха с мягкими креслами и круглым столиком. В дальний угол забилась перепуганная женщина. К ней жались трое детей — две девочки и мальчик — с красными заплаканными лицами и блестящими от слез глазами.

«Это место пропитано порчей Хаоса, — вещал Келамит, — его нужно очистить».

Люди издали рыдающие, почти животные звуки, когда Тирианна подняла сюрикенную катапульту.

В спальне Тирианны царил полумрак. Лежа на мягком полу, девушка наблюдала за танцем теней на полотке, следя, как медленно сменяют друг друга участки тусклого света и темноты. Ее стройное тело оставалось неподвижным. На худое лицо ниспадала густая прядь белоснежных волос, скрывавшая татуировку с руной Алайтока на правой щеке. Темно-синие глаза двигались из стороны в сторону в погоне за тенями. Они ускользали, не желая раскрывать свои секреты.

Неожиданно она почувствовала запах крови. Секундой позже девушка ощутила боль в ладонях. Подняв руки, она увидела, что глубоко впилась ногтями в кожу. Капля крови скатилась по запястью и упала на голый живот.

Что-то было не так.

На границе сознания она ощутила стороннее присутствие. Запах и вид крови делал его все более явным. Прикосновение Кхаина — пробудившийся гнев кроваворукого бога. Тирианна зажмурилась, ища покоя в темноте. Ее зрение затуманила алая боевая маска.

Вскрикнув, девушка открыла глаза и зашептала мантры, которым ее учили, стараясь прогнать ту часть себя, которая была Зловещим Мстителем. Лоб зачесался от нарисованной кровью руны храма. Коснувшись пальцем лица, Тирианна почувствовала, что руна исчезла. Крови не было. Она давно смыла ее и прочитала мантры, но в разуме по-прежнему оставался острый, словно обломок клинка, осколок.

Пытаясь расслабиться, Тирианна сделала глубокий вдох и сложила руки на груди. Сердце билось так отчаянно и быстро, словно пыталось вырваться сквозь пальцы. Осколок Кхаина не желал оставлять ее.

Тирианна задумалась над тем, не пойти ли ей в храм и спросить совета у Нимрейт, но отвергла эту идею. Если что-то не так, она справится с этим сама.

Закрыв глаза, она представила свою душевную рану, осторожно притронулась к ее рваным краям, боясь заглянуть глубже. Тонкая завеса отделяла воспоминания о том, что произошло в боевой маске, от остальной памяти. Сейчас эти воспоминания словно пульсировали в голове девушки, требуя обратить на них внимание.

Что же настолько важное могло произойти, что так настойчиво рвалось наружу?

Осторожно Тирианна приоткрыла завесу памяти. Успев лишь на миг заглянуть туда, Тирианна завизжала, разум ее заполнился плачем детей и предсмертным воплем их матери.

Часть первая Поэтесса

Глава 1 Дружба

Башня Страданий — Ваулово Узилище. Вместе с символами двух индивидуальностей эта руна обозначает противостояние. Она изображает темницу Ваула, бога-кузнеца, пригвождённого к собственной наковальне кроваворуким Кхаином. При умелом использовании Башня Страданий укажет на слабое звено в сплетении, как когда-то Ваулу, разорвавшему цепи. Однако, появившись некстати, эта руна предвещает скорое расставание. Послужит ли оно во благо или навлечет беду, под силу толковать лишь предсказателю.

Перо порхало вокруг прозрачного кристалла, закрепленного на подставке перед Тирианной. Скрестив ноги, девушка сидела на пестром коврике, подперев бок свободной ладонью. Она пыталась сформулировать свои чувства к вечности. Хитросплетение трех рун, составляющих это понятие, девушка дополнила особым росчерком, на оттачивание которого у нее ушло несколько циклов.

Представив, как причудливые завитки лягут на ребра и грани кристалла, Тирианна поднесла к нему перо. Поток света прошел сквозь грани, молекулы перестроились, образовав в центре кристалла витиеватый радужный рисунок. Рука девушки скользила то вверх, то вниз, превращая поэтические строки в мерцающий многоцветный орнамент.

Закончив, Тирианна вернула перо на подставку. Критически осмотрев свое творение, она осталась довольна результатом. Теплые алые тона перетекали в холодные голубые и нефритово-зеленые, словно разделяя руны и вновь связывая их оранжевыми и пурпурными нитями. Девушка сняла кристалл с подставки и повертела в руке. Цвета заиграли по-новому, руны переплелись чуть иначе. Под разными углами строфы принимали другие, едва уловимые оттенки. Пройдя полный круг, поэтический рисунок безупречно гладко возвратился к началу.

Тирианна довольно улыбнулась и еще раз перечитала свое творение. Ей отчего-то стало грустно. Тогда она поднялась и перешла из небольшой творческой мастерской в жилые покои. Пройдя по пестрым коврам, девушка остановилась у выпуклой стены, раскрывшейся по мановению ее руки. Внутри оказались полочки, на каждой из которых стояло по десятку поэтических кристаллов. Тирианна установила свое последнее произведение на место в нижнем ряду и задержалась у стеллажа, рассматривая остальные кристаллы. Девушка, не торопясь, брала их в руки, читала и перечитывала каждый. В них раскрывалась история ее жизни, ее любви. От первых грубых штрихов до элегантных завитков недавних работ — поэзия отражала не только ее эмоциональное, но и творческое развитие.

Поэтесса все глубже проникала в свои работы, изучая не только форму, но и содержание. Грубость начертания первых стихов была под стать их сущности: в них отразились ее страдания и боль. Постепенно они ушли в прошлое, боевая маска со временем отпускала ее, движения становились плавными, повествование — спокойным, эмоции утихали. Тирианна улыбнулась, заметив все чаще проскальзывающие в стихах игривые нотки — рассуждения о возможном счастье.

Вдруг девушка поняла, что опаздывает. Забежав в гардеробный зал, она спешно выбрала подходящий по случаю наряд — длинное белое платье со сборками от колен, украшенное тончайшей вышивкой на полтона темнее фона, словно тень от легкого облака. Платье обнажало бледные руки, покрытые нанесенным хной витиеватым орнаментом. Накинув на плечи полупрозрачный красно-белый шарф, девушка изучила свое отражение в появившейся из стены зеркальной панели. Нет, что-то не то.

Тогда она достала из ящика пигментный гребень. Окутавшая зубцы синяя дымка сменилась серебристым свечением. Тирианна провела ими по своим блестящим черным локонам. От прикосновения гребня волосы стали белоснежными. Затем она ловко выделила голубым цветом пряди, обрамлявшие лицо. Девушка завершила туалет легким прикосновением лепестков ириса к глазам, окрасившим ее ярко-зеленые радужки в темно-синий цвет.

Покидая свои покои, Тирианна была хоть и не в восторге, но все же довольна результатом этих быстрых сборов. Изначально она планировала неспешно прогуляться до башни Нескончаемого гостеприимства, но теперь пришлось воспользоваться звездоходом. Небольшое трехкрылое судно развернулось к шлюзам купола, под которым жила Тирианна. Гравитационные стабилизаторы корабля едва заметно качнулись в искусственном притяжении Алайтока, когда девушка взошла на борт. Круговые створки портала расступились, выпуская корабль в освещенный золотистым светом переходный отсек. Освещение стало ярко-оранжевым, предупреждая о скором открытии внешнего шлюза. Звездоход вытолкнуло в безвоздушное пространство вместе с облачком воздуха и несколькими тут же замерзшими каплями воды.

Корабль заскользил вдоль внешней кромки искусственного мира, и Тирианна расслабилась, глядя на простиравшийся перед ней Алайток, залитый багряным светом звезды Мирианатир. По правому борту на фоне россыпи звезд искрился портал Паутины. На мгновение он озарился золотым свечением, и там, где только что была пустота, появился «Лаконтиран». Словно птица, торговая шхуна вернулась из долгого путешествия к звездам Бескрайней Долины. Легким движением солнечных парусов корабль развернулся у освещенного звездой края искусственного мира и лег на курс к башне Нескончаемого гостеприимства.

Тирианна с облегчением вздохнула. Арадриан был на борту «Лаконтирана», значит, ее звездоход доберется до пристани раньше. Она активировала светофильтр, и звезды вокруг скрылись за ровным матовым свечением. Девушка чувствовала себя словно внутри жемчужины и начала тихо напевать, подбирая мелодию и ритм для своего следующего стихотворения, которое передало бы радостное чувство счастливого предвкушения.

Легко маневрируя меж собравшихся на подступах к башне Нескончаемого гостеприимства эльдар, Тирианна почувствовала, как пространство вокруг заполняется эмоциями. Девушка пыталась разгадать чувства окружающих не только по обрывкам фраз и жестов. Как поэтесса она стремилась уловить настроение окружающих, распознать его на подсознательном уровне.

Она проходила мимо влюбленных пар и просто приятелей, родственников, любящих и завистливых, друзей и врагов. Опьяняющий водоворот противоречивых эмоций захлестнул ее. Тирианна наслаждалась мгновениями, проведенными в ожидании, волнением, предвкушением и даже страхом, испытываемым некоторыми из встречающих, ведь без грусти нет и радости, а без тьмы нет света.

Посреди пестрой толпы жителей искусственного мира Тирианна заметила Корландрила. Изящную фигуру скрывала наброшенная мантия из золотистого шелка. Запястья и шею украшали мономолекулярные браслеты всевозможных цветов, отсвечивающих на лицо и руки маленькие радуги. Длинные черные волосы были заплетены в замысловатую косу, ниспадающую на левое плечо. Сверху прическу держал голографический обруч, сиявший прекрасными драгоценными камнями: то сапфирами, то бриллиантами, то изумрудами.

Тирианна отметила некоторое сходство туалета своего приятеля с работами древней художницы Арестеины, но на ее вкус оно было не вполне уместно. И все же, коснувшись руки Корландрила в знак приветствия, девушка ощутила знакомое тепло, источаемое его нежными чувствами к ней.

Пока «Лаконтиран» грациозно подплывал к пристани, друзья обменивались любезностями. Тирианна похвалила туалет спутника, и он поспешил ответить ей тем же, немного переусердствовав с комплиментами, чем несколько смутил девушку. Она не без удовольствия ловила на себе его влюбленные взгляды, но было в них и что-то еще, кроме теплоты. Голод. Такой ненасытный, что немного испугал Тирианну.

Она быстро отмела страх, списав все на творческий темперамент Корландрила. Пути поэта и скульптора часто шли параллельно друг другу и от того не пересекались. Скульптор черпал вдохновение из окружающего мира, изображая в своих работах вселенские сущности. Поэт же отражал реалии мира, словно зеркало, изучая собственное отношение к действительности, свои чувства. Первый всегда экстраверт, второй — интроверт. Тирианна и Корландрил избрали Пути, прекрасно дополнявшие друг друга, но воспринимали мир по-разному.

Тирианна повернулась к пристани в радостном предвкушении встречи с Арадрианом. Корландрил был интересным собеседником и верным другом, но она ужасно соскучилась по второму приятелю. Когда он избрал Путь штурмана, ей стало сильно не хватать его чувства юмора, смеха, тихого голоса. Тирианне не терпелось вновь увидеть лицо странника. Она вздрогнула от волнения, и краем глаза заметила, как напрягся при этом Корландрил. Он на миг насупился, видя ее нетерпение, но вскоре перевел взгляд на приближающийся «Лаконтиран», который как раз заходил в доки.

В корпусе «Лаконтирана» открылась дюжина шлюзов, и по пристани разлилась волна искрящегося света и сладких ароматов. Команда и пассажиры, образовавшие извилистую очередь, проходили сквозь высокие арки. Тирианна вытянулась во весь рост, без малейшего усилия балансируя на цыпочках, чтобы видеть поверх голов стоящих впереди эльдар.

— Вот и он! Наш странник вернулся, словно златоарфый Антемион, — воскликнул Корландрил, показывая на проход слева. Его пальцы чуть дольше положенного задержались на руке Тирианны, когда он коснулся ее, чтобы привлечь внимание.

Тирианна проследила за его рукой. Она не сразу заметила Арадриана среди десятков эльдар, идущих по пристани. Лишь острые скулы и тонкие губы друга помогли Тирианне узнать его среди толпы. Волосы с левой стороны были по-варварски коротко острижены, почти под ноль, а справа свисали свободными волнами — ни укладки, ни заколок. Веки Арадриан подвел темными тенями, отчего лицо его стало похожим на череп с ввалившимися глазницами. Облачился новоприбывший в одежду черных и темно-синих цветов, подвязанную серыми лентами. Ярко-желтый путевой камень, прикрепленный как брошь, частично скрывался в складках мантии. Взгляд Арадриана упал сперва на Корландрила, а затем на Тирианну, и просветлел. Помахав друзьям рукой, он направился к ним, обходя собравшихся на пристани эльдар.

— Счастливое возвращение! — воскликнул Корландрил, раскрывая другу объятия с протянутыми ладонями. — И радостное воссоединение.

Тирианна также произнесла слова приветствия и провела тыльной стороной ладони по щеке Арадриана. От радости ей с трудом верилось, что он настоящий. Девушка положила руку ему на плечо — очень интимный жест, которым обычно приветствуют лишь близких родственников. Тирианна и сама не знала, почему поступила так, но ответный жест Арадриана, когда он точно так же положил руку на ее плечо, был очень приятен. Почувствовав исходящий от Корландрила холодок, Тирианна вдруг осознала, что ведет себя невоспитанно и грубо, всецело завладевая вниманием странника и не давая другу возможности также поприветствовать его.

Момент прошел, и Арадриан отступил от Тирианны, накрыв ладонями руки Корландрила. Лицо прибывшего скривилось в улыбке.

— Рад видеть вас, благодарю, что пришли встретить меня, — произнес Арадриан.

Тирианна заметила, что Корландрил держал друга за руки чуть дольше, чем было необходимо. Они внимательно, даже осторожно изучали друг друга. Затем Арадриан улыбнулся, отнял руки и сложил их за спиной, вопросительно приподняв брови.

— Я необычайно рад вас видеть, мои дорогие друзья. Расскажите же, что я пропустил?

Друзья долго обсуждали скопившиеся новости, каждый отмечал в других изменения, произошедшие с отъезда Арадриана. Штурману вновь хотелось ощутить твердую землю Алайтока под ногами, поэтому они прогуливались пешком по аллее Грёз, серебристому проходу под сенью тысяч хрустальных арок, ведущему к центру Алайтока. Тусклый свет Мирианатир, падавший на сводчатую крышу, собирали и рассеивали замысловато ограненные кристаллы, озаряя путь идущим внизу пешеходам теплым оранжево-розовым светом.

Корландрил был необычайно говорлив и подолгу рассказывал о своих работах и достижениях. Он ничего не мог с собой поделать: в разуме художника нет места сдержанности и самоконтролю, в нем главенствуют чувственность и экспрессия. На ходу Тирианна обменивалась долгими взглядами с Арадрианом, терпеливо выслушивая, как Корландрил нахваливает собственные творения. Время от времени Арадриан перебивал его, иногда на полуслове, чтобы спросить Тирианну о том, что нового произошло в ее жизни. Корландрил воспринимал эти перерывы с натянутой вежливостью и не упускал возможности вернуть разговор к теме собственной персоны. Он словно соревновался с Тирианной за внимание Арадриана.

— Я вижу, что ты больше не пребываешь под сенью Кхаина, — сказал Арадриан, глядя на Тирианну с одобрением.

— Верно, Путь воина окончен для меня, — ответила она задумчиво, не отрывая глаз от Арадриана. Что-то шевельнулось в глубине ее памяти. Девушка не поняла, что именно, но из-за нахлынувшей вдруг боли приложила все усилия, чтобы не вспоминать. — Аспект Зловещего Мстителя сполна утолил мою злобу так, что хватит и на сотню жизней. Теперь я пишу стихи, вдохновляясь поэтической школой Уриатиллина. Я нахожу в ней трудности, стимулирующие в равной степени мой разум и чувства.

— Хотелось бы познакомиться с Тирианной-поэтессой. Возможно, о тебе расскажут твои произведения, — ответил Арадриан. — Я с превеликим удовольствием послушал бы, как ты декламируешь.

— И я тоже, — сказал Корландрил, — но Тирианна отказывается посвящать меня в свои работы, хотя я не раз предлагал ей совместное творчество, объединившее бы ее стихи и мои скульптуры.

— Моя поэзия лишь для меня одной, — тихо ответила Тирианна, — она не предназначена ни для декламации на публике, ни для посторонних глаз. — Она бросила усталый взгляд на Корландрила, который уже начал порядком ее раздражать. — Некоторые создают произведения, чтобы заявить о себе миру, мои же стихи — это мои секреты, их понимаю лишь я одна, в них только мои страхи и мои мечты.

Пристыженный Корландрил на миг притих. В наступившем неловком молчании Тирианна почувствовала легкое угрызение совести. Однако Корландрил быстро оправился и поинтересовался, надолго ли приехал Арадриан. Штурман лишь отшутился, как в старые добрые времена, и девушка была счастлива видеть своих друзей прежними.

— Твое возвращение как нельзя кстати, Арадриан, — сказал он, заполняя паузу в разговоре. — Моя последняя скульптура близка к завершению. Всего через несколько циклов состоится церемония открытия. Я рад пригласить вас обоих, если вы окажете мне честь своим присутствием.

— А я бы пришла, даже если б ты меня не пригласил! — засмеялась Тирианна. Несмотря на всю самовлюбленность и тягу к всеобщему вниманию, Корландрил был исключительно талантлив. Его произведения позволяли ей лучше понять душу, сокрытую за многословной ролью художника. — Я частенько слышу, как о тебе говорят с восхищением. От тебя ждут настоящего шедевра. Разве тот, кто претендует хоть на каплю хорошего вкуса, позволит себе пропустить такое событие?

Арадриан медлил с ответом. Тирианна с беспокойством посмотрела на друга. Лицо его казалось безразличной маской.

— Да, я тоже с радостью приду, — наконец сказал он, оживившись. — Боюсь, мой художественный вкус за время полета сильно отстал от вашего, но мне не терпится увидеть, что же изваял Корландрил-скульптор в мое отсутствие.

Следующие несколько циклов Тирианна провела в одиночестве. Арадриан встречался с родственниками и старыми друзьями, а Корландрил заканчивал работу над новой скульптурой. Девушка начала сочинять новую поэму, черпая вдохновение из впечатлений от возвращения Арадриана. Его прибытие возродило в памяти забытые чувства, как приятные, так и не очень.

Большую часть времени Тирианна провела под куполом Блуждающих воспоминаний, где хранился архив произведений величайших писателей Алайтока. Она отыскала своих любимых авторов: Лиашерина, Мандеритиана, Нойрена Алата и других — и провела целых два цикла, погрузившись в их поэмы. Она искала руны, которые совместили бы различные грани ее чувств, но не превратили бы их в однородную бесцветную массу, а контрастно подчеркнули бы каждое впечатление, отделили бы свет от тьмы.

Погрузившись в поиски, Тирианна общалась с другими поэтами, которых встречала, не раскрывая своих подлинных намерений, но ища совета. Ей ужасно нравилась эта стадия работы над произведением — волнительное начало еще не воплощенного в жизнь творения.

Накануне церемонии открытия статуи Корландрила Тирианна получила сообщение от Арадриана по сети бесконечности. Он хотел увидеться с ней на рассвете следующего цикла. Они договорились встретиться на мосту Дрожащих вздохов — в ее любимом месте после купола Блуждающих воспоминаний.

Следующей ночью она спала лишь урывками, одновременно радуясь и печалясь возможности провести время наедине с Арадрианом. За время путешествия он потерял значительную долю былой веселости. Это отразилось не только на его внешности, но и на поведении. Тирианна думала о том, как много трудностей он, должно быть, перенес за время странствия, как эти тяготы могли повлиять на его характер, и ловила себя на мысли, что лучше ей об этом не знать.

Такова природа Пути. Близкие люди меняются, становятся совсем другими. Отношения прекращаются, дороги расходятся. Каждый избирает свою стезю. И все же Арадриан оставил неизгладимый след в душе Тирианны, как, впрочем, и Корландрил в его отсутствие. Оба стали Тирианне братьями, которых у нее никогда не было. Теперь же девушка с трудом узнавала человека, к которому привыкла относиться с такой теплотой.

Арадриан уже ждал ее на мосту Дрожащих вздохов, крутой серебристой дуге, переброшенной высоко над водой, которую покрывала белоснежная пена. Река серией каскадов пересекала купол Утраченной тишины. Сине-зеленые трескокрылы и краснохохлые чайки то и дело с громкими криками срывались с поросших папоротником берегов и ныряли под мост. Увидев друга, Тирианна не смогла сдержать улыбку. Арадриан стоял на самом краю и смотрел в бурлящую пучину. У моста не было перил, и носки его высоких сапог свешивались над обрывом. Он едва удерживал шаткое равновесие. Когда Тирианна окрикнула его, Арадриан лукаво улыбнулся и жестом пригласил ее присоединиться к нему. Девушка была счастлива видеть своего друга прежним, словно не было прощания и долгого путешествия.

— Какое приятное место, — сказал Арадриан, отходя от края, чтобы поприветствовать Тирианну. — Не припомню, чтобы я бывал здесь раньше.

— Мы ни разу не приходили сюда, — ответила девушка. — Это секретное место поэтов Алайтока, и надеюсь, что ты сохранишь его в тайне.

— Разумеется, — пообещал Арадриан, вновь смотря вниз. — Оно чем-то напоминает мне космические заливы. Бездонные глубины, пропасти, в которые можно падать бесконечно.

— Я бы предпочла, чтобы ты не падал, — сказала Тирианна, кладя руку на плечо Арадриана и тихонько отводя того от края. Ей казалось, что он вот-вот шагнет вниз. — Ты только приехал — нам о многом еще надо поговорить.

— В самом деле? — обрадовался Арадриан. — Может, ты все-таки прочтешь мне одно из своих стихотворений, пока мы одни и Корландрил не перебивает нас своей болтовней.

— Я же сказала, что я не читаю вслух свои произведения.

Тирианна убрала руку с плеча друга и посмотрела куда-то вдаль.

— Я подумал, что ты просто тщательно выбираешь слушателей, — произнес Арадриан. — Должно быть, великий дар — распознавать свои мысли, улавливать их и составлять из них стихи.

— Я пишу только для себя, — произнесла Тирианна, по-прежнему избегая его взгляда, — ни для кого другого.

— Мы же никогда ничего друг от друга не скрывали, — возразил Арадриан, — ты можешь по-прежнему доверять мне.

— Я самой себе не доверяю. Если я допущу хоть мысль, что мои строки увидит кто-то, кроме меня, я замкнусь в себе и не смогу писать. Я до смерти боюсь, что мои тайные помыслы узнает кто-то посторонний.

— Так вот кто я для тебя? — спросил Арадриан. Он взял Тирианну за руку и развернул лицом к себе. — Посторонний?

— Я не имела в виду конкретно тебя, или Корландрила, или кого бы то ни было еще, — объяснила Тирианна. — Просто я делюсь только тем, чем хочу делиться. Все остальное лишь мое и ничье более. Пожалуйста, пойми это.

— На борту звездолета так не поступают, — ответил Арадриан. — Там каждый — часть команды и полностью доверяет остальным. В одиночку такой корабль пилотировать невозможно, нам приходится полагаться друг на друга. Я понял, что важна не только дружба. Сотрудничество и взаимодействие во имя общего блага — вот ключ к пониманию нашего места во Вселенной.

— Вот так вывод! — засмеялась Тирианна. — Пожалуй, в тебе тоже есть что-то от поэта!

Арадриан, похоже, не видел в этом ничего забавного. Он отпустил ее руку и посмотрел куда-то в сторону. Когда он вновь обернулся к ней, лицо его было по-прежнему искренним, но уже ничего не выражающим.

— Бенефис Корландрила только вечером, — произнес он, — раз ты не желаешь осчастливить меня своими стихами, давай придумаем, как убить время до церемонии открытия статуи.

Тирианне не понравилась столь резкая смена настроения. Ее друг в одно мгновение отключил все эмоции. Пожалуй, она это заслужила. Однако заставить себя извиниться за то, что непреднамеренно обидела Арадриана, девушка так и не смогла. Сам виноват. Не надо было давить на нее. Он должен был понять, что ей не хотелось говорить об этом.

Сделав над собой усилие, Тирианна постаралась вернуть хорошее настроение.

— Сегодня днем будет фестиваль Девяти куполов, — произнесла она, накрывая ладонью его руку. — Я сто периодов там не была.

— Ностальгия замучила? — улыбнулся Арадриан, удивленно приподнимая брови.

— Возвращение, — ответила она, — возвращение в знакомое нам обоим место.

Арадриан задумался, судя по его лицу, он взвешивал все «за» и «против». Внутренний спор завершился положительным решением, и он согласно кивнул:

— Ладно, давай вспомним молодость. Вернемся в старые добрые времена.

— Истинно говорят, что со временем мы обретаем все больше забот и все меньше веселья, — произнесла девушка.

Вместе они начали спускаться по мосту к внутреннему берегу.

— Не обязательно, — произнес Арадриан. — Вселенная может обрушивать на нас сотни бед и горестей, но лишь нам самим под силу обрести радость.

Тирианна хотела было поспорить, что своими же поступками мы навлекаем на себя величайшие горести, но промолчала. Эти мысли могли привести туда, куда ей не хотелось бы. По крайней мере не сейчас. А возможно, и никогда.

Пока они гуляли, Тирианна обдумывала слова Арадриана. Неужели она и правда стала замкнутой? Возвращение Арадриана, безусловно, повод для радости, счастливое событие. Так почему бы не наслаждаться им?

— Знаешь, ты прав, — произнесла она, приободренная его речью, — давай вспомним все хорошее, что было с нами, и сами будем ковать свое счастье.

— Она — сама безмятежность, — как раз говорила Тирианна, — воплощение красоты и спокойствия.

Работа Корландрила была великолепна. Она заставляла Тирианну задуматься над многим. «Дары любящей Иши» поражали невероятным сочетанием простых форм и глубокого содержания.

Скульптуру окутывала золотистая аура с отблесками багряного и пурпурного света умирающей звезды. Иша предстала в абстрактно-импрессионистической манере: тело ее словно вытекало из ствола лиандеринового дерева, волнистые локоны переплетались с листвой. Лицо скрывали волосы и ветви. Из сокрытых в тени глаз струились серебристые слезы, которые ниспадали в чашу, подставленную древним воином Эльданешем. Свет, льющийся из чаши, давал многочисленные отблески на его белоснежной коже. Роль брони играло стилизованное, геометрически правильное сплетение листвы. Лицо было почти плоским, за исключением тонкого носа и едва заметных углублений в глазницах. У его ног росла черная роза, извивающаяся по бедрам Иши и соединявшая обе фигуры в объятиях шипастого стебля.

Статуя была воплощением любви и приносимых ею страданий — темы, столь близкой для Тирианны в последнее время.

Арадриан, похоже, был иного мнения и чуть слышно пощелкивал пальцами.

— Она лишь отражает автора, — объяснил Арадриан, переводя взгляд со статуи на Тирианну. — Безусловно, работа выполнена мастерски и безупречно, и все же я нахожу ее немного… пресной. Она ничего не добавляет к моему представлению о мифе, просто воссоздает его в камне. Она лишь метафора. Красивая, но отражающая только личность автора, и ничего более.

Тирианна почувствовала напряжение в речи друга, хоть тон его голоса и оставался ровным. Словно критика была направлена на что-то иное, а не на скульптуру. Девушка пришла в ужас, подумав о том, что Арадриан сказал бы о ее стихах, если бы она осмелилась ими поделиться, и решила заступиться за работу Корландрила.

— Но разве не в этом и состоит цель искусства: воплощать задумку автора, его мысли, воспоминания, эмоции в форме произведения?

— Возможно, я несправедлив, — ответил Арадриан, — там, меж звезд, я видел такие шедевры мироздания, что теперь работы смертных мастеров мне кажутся ничтожными, даже если они воссоздают величайшие моменты прошлого, такие как этот.

Вдруг Тирианна ощутила накатывающую волну ярости. Обернувшись, она увидела Корландрила с перекошенным от ярости лицом.

— Пресная? — выпалил Корландрил, выходя вперед. — Отражает лишь автора?

У девушки ком к горлу подступил от стыда за слова Арадриана, которые скульптор случайно подслушал. Сам же Арадриан нисколько не смутился, оставаясь спокойным и искренним.

— Я не хотел никого обидеть, Корландрил, — ответил он, поднимая руку в знак примирения. — Это лишь мнение весьма необразованного путешественника. Возможно, ты сочтешь мою сентиментальность грубой и неотесанной.

Корландрил вдруг задумался, смущенно отведя глаза, но не прошло и мига, как гнев его вернулся с новой силой.

— Ты прав: твое мнение некомпетентно, — ответил Корландрил, отравляя каждое слово змеиным ядом. — Пока ты, наивный, смотрел на звезды и туманности, я изучал работы Аэтирила и Ильдринтарира, постигал искусство выделки призрачного камня, сочетания живого и недвижного. Если тебе не хватает ума разглядеть истинный смысл творения, которое я сегодня представил, тогда стоит аккуратнее выбирать слова.

Тирианна отступила на шаг от спорящих. Арадриан скрестил на груди руки.

— Если тебе не хватает мастерства, чтобы раскрыть смысл своего произведения, то, возможно, тебе стоить продолжить обучение! — выпалил в ответ Арадриан. — Искусство следует постигать не по стопам великих мастеров, а лишь глядя на звезды и следуя зову сердца. Да, твоя техника безупречна, но творение лишено глубокого смысла. Сколько статуй Иши воздвигнуто по всему Алайтоку? Десяток? Или больше? А на других мирах-кораблях? Ты ничему не научился на своем Пути, разве что самодовольству. Ты не узнал ничего нового о себе, о внутренней борьбе света и тьмы. В твоей работе лишь разум, но не чувства. Возможно, тебе стоит немного расширить кругозор.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Улетай отсюда, с Алайтока, — терпеливо ответил Арадриан. От вспышки гнева и след простыл. Теперь он был искренним и по-дружески протягивал Корландрилу руку. — Зачем ограничивать свое искусство, черпая вдохновение среди куполов и залов, которые ты видишь с детства? Может, вместо того, чтобы пытаться смотреть на старое свежим взглядом, стоит обратить взор на неизведанное?

Корландрил приоткрыл было рот, чтобы возразить, но вновь плотно сжал губы. Бросив гневный взгляд на Арадриана, он развернулся и пошёл по голубой лужайке, на бегу расталкивая гостей.

— Прости, я…

— Тебе не передо мной надо извиняться, — коротко ответила девушка. Ей было больше обидно за Корландрила, чем за себя. — Может, на звездолетах и принято так себя вести, но ты сейчас на Алайтоке. И да, ты стал неотесанным.

После этих слов она пошла прочь, не обращая внимания на что-то кричавшего ей вслед Арадриана. Пытаясь успокоиться, она пробиралась меж собравшихся гостей церемонии, улыбаясь встречным и знакомым, хотя внутри ей хотелось закричать.

Раньше она была довольна своей жизнью. Возвращение Арадриана перевернуло все с ног на голову. Она боялась, не зная, к чему это приведет. Девушка искала в поэзии покоя и безмятежности, но теперь вещи, с которыми ей было не под силу совладать, грозили перевернуть ее жизнь вверх тормашками.

Тирианна проснулась еще затемно. Лежа во мраке своей спальни, она думала, как поступить. Сами по себе Корландрил и Арадриан ни за что не помирятся. Тирианна в ужасе думала о том, что ей придется выбирать, на чью сторону встать, или потерять сразу обоих друзей. Страх подталкивал ее к активным действиям. Конечно, ни один из них не одобрил бы ее действий, но все же стоило попытаться перекинуть мостик через так неожиданно разделившую друзей пропасть. Прекрасно понимая, к чему может привести непрошеное вмешательство в чужие дела, она все же решила попробовать. Правда, для этого ей потребуется помощь кого-то более мудрого и опытного.

Как только начало светать, Тирианна приготовила себе легкий завтрак, умылась и оделась в простое платье. Покинув свои покои в башне, девушка села в гравитационный трамвай вместе с небольшой группой других ранних пташек. Немногочисленные соседи по купе молчали, погрузившись в собственные мысли. Тирианна была только рада, что ее никто не беспокоит, и по пути размышляла о своем отношении к Арадриану и Корландрилу. Она настолько глубоко ушла в себя, что чуть не пропустила свою остановку — купол Золотого святилища. Несмотря на то что она оказалась единственной, кто сошел на изогнутую платформу, девушка почувствовала близкое присутствие множества эльдар — сеть бесконечности.

Расположенный в самом сердце Алайтока купол Золотого святилища представлял собой лабиринт из комнат и коридоров. Стены его мягко светились от пронизывающей их психической энергии. Вспышки света, каждая из которых несла отголоски чьей-то жизни, сменяли друг друга в прозрачной матрице пустых залов и туннелей.

Здесь ясновидцы проводят значительную долю времени в эзотерических изысканиях. Почти все эльдар знают об этом, но лишь немногие приезжают сюда. Тирианна была здесь впервые. Ей стало интересно, действительно ли геометрия улиц и переходов под куполом меняется со временем, подчиняясь прихоти сети бесконечности и воле ясновидцев, управляющих его силами.

Наконец Тирианна вышла к парку. На первый взгляд он не отличался от любого другого парка Алайтока. Во многом он был весьма прозаичен: трава зеленая, листья на деревьях тоже. В центре открытой поляны — прозрачное озерцо с рыбешками. Безусловно, на этом мире-корабле можно было отыскать места куда более экзотические: где-то обратная гравитация заставляла воду литься вверх, где-то можно было встретить давно вымершие в дикой природе виды птиц, где-то серебристые озера отражали разноцветные облака. Однако первое впечатление часто бывает обманчивым. Бродя по узким дорожкам, мощенным белым камнем, Тирианна ощутила нечто большее, чем видели ее глаза. Сила сети бесконечности пронизывала это место вдоль и поперек в различных измерениях. Это невозможно было увидеть или услышать, но это чувствовалось. Пройдя по мосту, Тирианна ощутила приступ светлой меланхолии, а остановившись под сенью старого дерева, вдруг наполнилась восхищением от красоты жизни и всего сущего.

Завороженная, она еще долго бродила по парку, наслаждаясь сменами настроения, которые навлекало на нее каждое новое место. Наконец Тирианна набрела на скамейку у подножья, усыпанного щебнем и валунами, с которой открывался вид на зеленый склон холма. На скамейке сидел незнакомый эльдар в синем одеянии. Грудь его украшали многочисленные амулеты с различными рунами на золотых цепочках. На запястьях поблескивали браслеты с драгоценными камнями и замысловатой филигранью. Кисти рук скрывали черные бархатные перчатки.

— Ты опоздала, — произнес эльдар скорее удивленно, чем с осуждением, обращая взор фиалковых глаз на Тирианну.

— Я не знала, что меня кто-то ждет, — растерянно ответила она.

Эльдар жестом пригласил ее присесть рядом:

— Я Алайтеир и жду тебя здесь уже довольно давно.

— Ты ясновидец! — поняла Тирианна, рассмеявшись собственной недогадливости.

— Верно, — ответил Алайтеир. — И я еще несколько циклов назад знал, что ты придешь.

— Тебе известно, о чем я собираюсь спросить? — произнесла Тирианна. Улыбка постепенно ускользала с ее лица.

— Нет, — признался Алайтеир. — Физические явления, взаимодействия существ — это все можно предсказать, а вот с мотивами и побуждениями дело обстоит куда сложнее. Воля живого существа весьма тонкая и капризная вещь, ее трудно выявить.

Тирианна кивнула в знак согласия. Она вновь посмотрела на Алайтеира, раздумывая, правильно ли собирается поступить.

— Все, что ты скажешь, останется между нами, — заверил ее Алайтеир. — Не стесняйся спрашивать. Не сомневайся, ибо таково бремя ясновидца — видеть и слышать многое, но делиться с другими лишь малой толикой узнанного.

Глубоко вздохнув, Тирианна собралась с мыслями и начала свой рассказ. Она поведала Алайтеиру о том, как познакомилась с Арадрианом и Корландрилом, о своих спутанных чувствах к ним, о своей жизни и о Путях, которые избирала. Девушка завершила историю рассказом о возвращении Арадриана и смятении, в которое оно повергло ее. Алайтеир все время молчал. Он внимательно слушал, изредка вежливо улыбался или понимающе кивал. Наконец Тирианна задала вопрос, мучавший ей с того самого момента, как Арадриан сошел с «Лаконтирана».

— Что будет дальше с моими друзьями?

Алайтеир засмеялся, заслужив тем самым сердитый взгляд Тирианны. Тогда ясновидец поднял руку в знак искренних извинений.

— Этот вопрос легко задать, но ответить на него непросто, — произнес он, пододвигаясь к Тирианне и кладя руку ей на колено — довольно смелое вторжение в личное пространство, однако означающее дружеское расположение. — На твой вопрос не отвечу ни я, никто другой. Ты неправильно задаешь его. Могу ли я увидеть, что будет с ними завтра? Возможно. Цикл спустя? Весьма вероятно. Но спустя период? В конце жизни?..

Тирианна вздохнула, осознав, как беспочвенны были ее надежды. Она собиралась подняться со скамейки, но Алайтеир остановил ее.

— Но разве Анатейнейр так легко отказался от поисков Серебряной звезды? — произнес ясновидец. — Я не могу предвидеть такие вещи, но есть кое-что еще. То, что привело тебя сюда.

— Ты что-то видел? — спросила Тирианна, чувствуя нарастающее волнение. — Что-то плохое о Корландриле или Арадриане?

— Нет, — ответил ясновидец, успокаивая Тирианну, — я не знаю о них ничего, кроме того, что ты только что рассказала мне.

— Почему бы тогда просто не сказать мне, что ты видел? — спросила Тирианна, начиная терять терпение. — Почему нельзя просто ответить на вопрос?

— Ты еще не задала правильный вопрос, — парировал Алайтеир, поднимая руку, чтобы сдержать вспышку гнева. — Я не специально мучаю тебя загадками, это необходимо. Каждый из нас постоянно задает себе миллионы вопросов. Некоторые из них несущественны, а некоторые важны. Я не в силах дать тебе правдивый ответ на вопрос, который еще не был задан. Все, что я знаю, — ты еще не поняла истинную цель своего прихода сюда.

— Истинную цель? — Тирианна была уверена, что спросила обо всем, о чем хотела. — Я лишь хотела знать, между Корландрилом и Арадрианом все будет хорошо?

— Вот мы и подходим к главному, — сообщил Алайтеир, поднявшись, взял Тирианну за руку и помог ей встать. Некоторое время они молча смотрели на каменистое подножье холма. — Что, по-твоему, может служить тому критерием? Что хорошо для Корландрила? А для Арадриана?

Тирианна знала ответ, но не решалась произнести его вслух, неожиданно устыдившись правды. Она посмотрела на Алайтеира. Тот по-прежнему изучал камни на склоне.

— Что хорошо для меня? — тихо спросила она.

Алайтеир не глядя кивнул. Тирианна продолжала развивать свою мысль. Странно, что полученный вывод ее даже не шокировал. Ясновидец был прав. Все это время ее заботил другой вопрос. — Как разлад между Арадрианом и Корландрилом повлияет на меня?

— Хорошо, — произнес Алайтеир, строго глядя на девушку, — пожалуй, это единственный вопрос, который мы задаем в любой непростой ситуации. Эгоизм присущ всем — тут нечего стыдиться. В твоей жизни произошли перемены, ты в смятении и боишься того, что еще может случиться. Это естественно.

— Однако, если у меня получится помирить Арадриана и Корландрила, это будет на пользу не только мне, но и им самим.

— Кто знает? — произнес ясновидец, пожимая плечами. Амулеты, висящие у него на шее, качнулись из стороны в сторону.

— Я-то думала, что ясновидец должен знать, — с улыбкой произнесла девушка.

— Ты ищешь ответы, которые я не в силах дать тебе, — сказал ясновидец. — Все, что я могу, — это подвести тебя к правильным вопросам. Ответы ты отыщешь сама. Пришло время сделать выбор, Тирианна. Я предвидел его, поэтому и поджидал тебя здесь.

— Мне придется выбирать между Корландрилом и Арадрианом? — грустно спросила Тирианна. — Разве я смогу это сделать?

— Ты можешь не выбирать ни одного из них, — ответил Алайтеир, — или выбрать себя. Если тебе так важно знать, что произойдет в будущем, есть лишь один способ это понять.

Тирианна некоторое время молча смотрела на Алайтеира, словно пыталась разгадать скрытый смысл в его словах, искала дальнейших наставлений, но не видела ничего. Ясновидец терпеливо ждал, пока она сама придет к нужному выводу.

Тирианна поняла не сразу.

— Ты считаешь, что мне следует избрать Путь провидца? — тихо спросила она.

— Не важно, что считаю я, — ответил Алайтеир. — Каждый день мы стоим на распутье и выбираем лишь одну из множества возможностей. Каждое принятое решение формирует наше будущее. Бывают циклы, когда наш выбор лишь незначительно влияет на судьбу. Но не сейчас. Решение, которое ты примешь сегодня, руководствуясь лишь своим чутьем и сердцем, не слушая ничьих советов и наставлений, изменит всю твою жизнь. Ты либо останешься поэтом, либо станешь провидцем.

— Я не могу принять решение вот так сразу, — ответила Тирианна.

— Я и не жду от тебя немедленного ответа, — произнес ясновидец. — По правде сказать, ты уже приняла решение. Тебе осталось лишь понять, каково оно.

Тирианна кивнула и сделала несколько шагов по дорожке, прежде чем обернуться к Алайтеиру.

— Спасибо, — произнесла она. — Что мне делать, если я решу избрать Путь провидца?

— Если таково будет твое решение, я узнаю об этом и сам найду тебя.

Глава 2 Самоанализ

Жезл Света — Посох Азуриана. Не имея никакой силы в одиночку, эта руна обретает огромную мощь в сочетании с другим символами и придает им дополнительное значение — мудрость, идущую изнутри. Внезапное появление Жезла Света предвещает провидцу большие перемены. Это огненный знак Властителя Небес, испепеляющего все старое, чтобы освободить место новому.

Вернувшись к себе, Тирианна услышала негромкий гул сети бесконечности, идущий из гостиной. Девушка положила ладонь на гладкую панель управления и позволила своему сознанию соприкоснуться с энергиями Алайтока. До нее дошли отголоски присутствия Арадриана: он приходил, когда ее не было дома.

На миг отсоединившись от сети, Тирианна задумалась, как лучше поступить. С одной стороны, ей хотелось уединиться, чтобы спокойно принять обдуманное решение, которого ждал от нее Алайтеир. С другой стороны, почему бы ненадолго не отвлечься от дилеммы и не забыться в мирских делах, а потом вернуться к трудному вопросу со свежей головой? Девушка вновь соединила свое сознание с сетью бесконечности в поисках Арадриана. Ей удалось найти его неподалеку, на бульваре Расколотых лун. Тирианна осторожно коснулась мыслей странника, привлекая его внимание. Обменявшись приветствиями, друзья договорились встретиться вскоре у торговых рядов.

Разорвав мысленную связь, Тирианна переоделась, сменив платье на облегающий комбинезон из блестящего пурпурного с серебром материала. На плечи девушка набросила легкий шарф. Талию украсил пояс с крупными, похожими на сапфиры каменьями. Предплечья обхватили несколько крупных браслетов. Девушка дополнила костюм белыми перчатками и такого же цвета сапогами. Волосы и глаза она перекрасила в зеленый. Завершающим штрихом сногсшибательного туалета стала небольшая сумочка, подвешенная к поясу. Решив, что теперь она готова для встречи с Арадрианом, Тирианна отправилась на бульвар Расколотых лун.

Странник ждал ее у прилавка с драгоценностями, рассматривая выставленные на продажу незамысловатые золотые серьги. На нем был широкий темно-синий камзол, расклешенный в бедрах и застегнутый на множество мелких пряжек от шеи до пояса и от запястий до локтей. Длинный килт темно-зеленых тонов, местами переходящих в черный цвет, скрывал ноги до сапог, украшенных золотыми пряжками. На Алайтоке так давно уже никто не одевался. Наряд друга вызвал у Тирианны легкое чувство ностальгии.

Завидев девушку, Арадриан широко улыбнулся и поднял с прилавка пару сережек, которые отдаленно напоминали рыбок, выпрыгивающих из воды.

— Они не в моем вкусе, — сказала девушка, касаясь друга рукой в знак приветствия.

— Не для тебя, для меня, — сконфуженно произнес странник.

— Да, я догадалась, — рассмеялась Тирианна. Девушка взяла одну из сережек и поднесла к лицу собеседника. Форма украшения выигрышно подчеркивала его черты. — Да, они тебе очень идут.

— Тогда решено, — ответил Арадриан, окончательно успокоившись, и подал знак торговцу. Тот закивал, одобряя выбор Арадриана. Пара продолжила прогулку.

Друзья говорили мало. Прохаживаясь меж прилавков и витрин, они разглядывали драгоценности, шарфы, платья и заколки. Тирианна была рада отвлечься от мыслей о себе и Арадриане. Ей нравилось прикасаться к тканям, любоваться переливами камней, рассматривать мелкие детали. Когда Арадриан все же заговаривал, он в основном рассуждал о всяких пустяках — о преимуществах и недостатках того или иного товара. Спустя какое-то время Тирианна заметила, что ее друг почти всегда был чем-то недоволен. Его вежливая, не выходящая за рамки приличия критика, казалось, распространялась на весь Алайток.

В конце концов постоянные замечания друга начали мешать Тирианне наслаждаться рассматриванием витрин, и она обернулась к нему, выказывая свое негодование.

Почему тебя все раздражает? Отчего ты видишь во всем лишь недостатки? — выпалила Тирианна, беря его за руку и отводя в небольшою арку между магазинов, подальше от ушей других прохожих.

— Мне очень жаль, что мой круг интересов стал шире, чем подборка никчемных безделушек, — ответил Арадриан. Он собирался сказать еще что-то, но сдержался. На лице его появилось искреннее раскаяние. — Нет, правда, извини. Ты говоришь, что меня все здесь раздражает. Так и есть. Мне тут тесно, я словно скован кандалами, связан веревкой, которая натирает мне руки и ноги. На Алайтоке безопасно, здесь все схвачено — я тут задыхаюсь. Комфорт и зависимость — это не то, к чему я теперь стремлюсь.

— Тогда зачем ты вернулся? — спросила Тирианна, стыдясь за то, как строго осудила друга, — была же на то какая-то причина.

Арадриан выразительно посмотрел на нее. Во взгляде его читались желание, мольба, отчаяние. Затем он отвел глаза, притворившись, что стряхивает несуществующую соринку с плеча. Когда эльдар вновь повернулся к девушке, лицо его стало той заученной, ничего не выражающей маской, которую он носил с самого возвращения.

— Мои воспоминания об Алайтоке оказались намного теплее, чем реальность, — произнес странник. — Или же реальность стала мне не так мила, как прежде.

— Ты о Корландриле? — спросила Тирианна. При упоминании этого имени по лицу Арадриана промелькнуло раздражение, сменившееся сожалением.

— И о тебе, — ответил он и, вздохнув, прислонился спиной к стене, скрестив на груди руки. — Я больше не нахожу себе места.

— Со временем ты снова привыкнешь к Алайтоку. Тебя начнет радовать каждое мгновение, проведенное здесь. Ты будешь восхищаться вещами, которые сейчас кажутся пустяшными, — заверила его Тирианна. — Алайток — это твой дом, Арадриан.

— В самом деле? — ответил он. — Я почти перестал общаться с родными, а друзья уже не те, что прежде. Зачем оставаться здесь, когда предо мной открыта вся галактика?

— Мне будет грустно, если ты вновь улетишь, но разве я смогу отговорить тебя, — произнесла Тирианна, не зная, как помочь другу побороть его неудовлетворенность жизнью.

— Назови мне хоть один повод остаться, — попросил он, глядя на Тирианну пристально, как и несколькими минутами ранее, с желанием и надеждой. Девушка была потрясена, когда осознала, что эльдар хочет услышать.

— Я могу предложить тебе только свою дружбу, — сказала Тирианна.

Арадриан не смог скрыть разочарования. Он на миг нахмурился, приоткрыл рот, но затем вновь придал лицу бесстрастное выражение.

— Когда-то мне было достаточно твоей дружбы, но не сейчас, — произнес Арадриан ровным, спокойным голосом. Он коротко кивнул Тирианне, опустив веки в знак уважения. Когда странник вновь посмотрел на девушку, глаза его стали блестящими, взгляд — полон сожаления. — А с Корландрилом, похоже, не возможна даже дружба. Он стал таким самодовольным, ему больше ни до кого нет дела. Тирианна, спасибо за откровенность. Надеюсь, я не слишком расстроил или смутил тебя.

Прежде чем Тирианна успела ответить, Арадриан вышел из арки и растворился в толпе эльдар, гуляющих по бульвару Расколотых лун. Девушка хотела было пойти за ним, но передумала. Она не могла дать ему то, чего странник так хотел, но никакие иные доводы не убедят его остаться.

Пожалуй, отъезд друга будет даже к лучшему. Как ни больно ей было думать о том, что Арадриан снова покинет Алайток, его возвращение, чувства, на которые он намекнул, значительно усложнили жизнь девушке. Будь то апатия или тяга к переменам, Тирианна была уверена, что эльдар справится.

Вопрос, о котором Тирианна старалась не думать, опять всплыл в ее памяти. Вероятно, девушка сможет навсегда избавиться от неопределенности в своей жизни. Только что произошедший эпизод вновь напомнил ей о том, как беспомощна она была в сложившейся ситуации, и это вызывало беспокойство. Какое искушение — заглянуть в будущее и узнать о последствиях трудных решений.

Звонок в дверь разбудил ее среди ночи. Тирианна почувствовала присутствие Алайтеира. Набросив просторный серебристо-белый халат, девушка открыла дверь незваному гостю.

— Прошу прощения за визит в столь ранний час, но у меня важные новости, — сообщил ясновидец. — Обычно я не вмешиваюсь в подобные дела, но в данный момент ты находишься перед сложным выбором, и любая мелочь может стать решающей. Я счел нужным сообщить тебе, что твой друг Арадриан записался в команду нового звездолета.

— Эта новость настолько важна, что надо было приходить ко мне ни свет ни заря? — спросила Тирианна. Она не помнила, что именно видела в бесцеремонно прерванном сне, но от него по-прежнему оставался какой-то смутный дискомфорт и неприятный остаток.

— Этот звездолет называется «Ирдирис», — ответил Алайтеир. — Он отдаст швартовы еще до рассвета.

— Так скоро? — произнесла Тирианна. — Почему так скоро?

— А почему бы и нет? — ответил ясновидец. — Твой друг мучается и жаждет избавления от боли. Он действует поспешно, но в праве ли мы его винить за это?

— Раз он не удосужился даже попрощаться со мной, возможно, он не такой уж и близкий друг, — сказала Тирианна, усаживаясь на коврик посреди гостиной. Она предложила гостю присесть на один из низких диванчиков, но тот отказался взмахом руки.

— «Ирдирис» — не обычный корабль, — произнес ясновидец. — Это «блуждающий-в-пустоте». Он держит курс к далеким звездам за пределами Паутины. Судно может не возвращаться долгие периоды или улететь навсегда.

— Корабль-странник? — произнесла Тирианна, в ужасе поднеся руки к лицу. — Арадриан решил стать отступником, сойти с Пути?

Алайтеир кивнул, не отрывая взгляда от лица девушки.

— Я должна отговорить его! — Тирианна вскочила на ноги и ринулась в гардеробную. Переодевшись в костюм, который был на ней днем, она выбежала из своих покоев. Девушка остановилась на лестнице, ожидая, что Алайтеир последует за ней. Вдруг осознав, что она даже не знает, из какой гавани отплывает «Ирдирис», Тирианна вернулась и бросилась к терминалу сети бесконечности.

— Бухта Прощания с печалью, — произнес Алайтеир, стоя в дверях, в тот самый миг, когда девушка собиралась коснуться панели. Он указал рукой в сторону балкона. — Можешь взять мой облачный ялик, если торопишься.

— Я не понимаю, почему ты помогаешь мне, — сказала Тирианна, пробегая мимо ясновидца, — но искренне благодарю тебя за эту весть.

Двухпарусное антигравитационное судно парило у небесного причала. Двигатели негромко гудели.

— Постой! — окрикнул Алайтеир девушку, когда та уже вскочила на палубу небесного ялика. Тирианна обернулась, держа руки на штурвале. — Ты действительно хочешь, чтобы Арадриан остался?

Тирианна ответила не сразу. «Не эгоизм ли толкает меня на такой поступок?» — подумала девушка. И все же она решила, что, если Арадриан останется, так будет лучше не только для нее, но и для него самого, несмотря на всевозможные трудности.

— Мне страшно представить, что он будет блуждать один в темноте, сбившись с Пути, — произнесла она, касаясь панели управления на штурвале.

Небесный ялик нырнул вниз. Нежный гул моторов сменился ровным урчанием, когда корабль начал набирать скорость. Тирианна вывела ялик на один из транзитных маршрутов, ведущих из купола в купол, и направила его к арочному шлюзу.

Оглянувшись, девушка увидела, что Алайтеир по-прежнему смотрит на нее с балкона. Ныряя в тень перехода, Тирианна вдруг задумалась, не манипулирует ли ее действиями старый ясновидец. Действительно ли решения, которые она принимает, ее собственные, а не продиктованные чужой волей в угоду Алайтеиру? Однако Тирианна, решив, что подозрения беспочвенны, отбросила сомнения. Она убедила себя в том, что жизнь какой-то поэтессы вряд ли стоит усилий ясновидцев. Придется поверить, что Алайтеир на самом деле заботится о ней, вероятно, просто по доброте душевной.

Небесный ялик Тирианны мчался от купола к куполу, пересекая диск Алайтока по кратчайшему маршруту сквозь центральный разделительный барьер. Когда девушка достигла внешней кромки искусственного мира, перед ее глазами предстала бухта Прощания с печалью: доки и пристани, нависавшие над обрывом, располагались по касательной к полукруглому порту. Тирианна увидела три пришвартованных корабля, среди которых легко узнала «Ирдирис» по небольшому размеру и единственному солнечному парусу. Он был лишь немногим крупнее военной яхты. Это высокоскоростное судно было создано для дальних странствий. Для управления требовалась совсем небольшая команда. Корпус корабля был выкрашен в темно-зеленый цвет с черными полосками. В лучах гибнущей звезды Мирианатир его парус светился золотым.

Снизив высоту, Тирианна провела свой ялик мимо белого корпуса ближнемагистрального барка, нырнув под сдвоенную погрузочную рампу, по которой на борт тянулась вереница яйцевидных грузовых контейнеров. Обогнув нос барка, девушка заметила, как двое поднимаются по фермам на «Ирдирис». Тирианна узнала высокую худощавую фигуру Арадриана, снизила скорость и аккуратно пришвартовала небесный ялик рядом с большим судном. Сходя на пристань, она увидела, что друг тоже заметил ее.

— Арадриан! — голос девушки растворился в тускло освещенной ангарной палубе.

Он остановился, подперев бока. Тирианна бросилась к нему. Шедшая рядом с Арадрианом женщина в облегающем желто-синем комбинезоне покачала головой и поднялась на корабль.

— Это безумие! — сказала Тирианна.

Она протянула руку к плечу Арадриана, но он отступил на шаг назад, избегая ее прикосновения. Странник был одет в тот простой наряд, в котором недавно прибыл на Алайток. Лицо его сохраняло суровость.

— Это свобода, — ответил он, оглядываясь на открытую полукруглую дверь звездолета. Когда он посмотрел на Тирианну, взгляд его смягчился. — Я не хотел расставаться вот так. Прощаться всегда больно.

— Нам не нужно расставаться, — произнесла девушка, — не улетай.

— Ты хочешь, чтобы я остался? — спросил Арадриан, поднимая брови. — Ради чего мне оставаться на Алайтоке?

Тирианна билась над этим вопросом всю дорогу, но так и не смогла придумать достойного ответа. Просто ей казалось неправильным, что Арадриан уезжает вот так, бросая защищенную и упорядоченную жизнь, сходит с Пути ради дальних странствий.

— Дело ведь не только в твоем желании быть со мной, — произнесла она. — За что ты так ненавидишь Алайток, ведь ты здесь родился и вырос?

— Дело не в ненависти, — ответил Арадриан. — Мне здесь скучно. Возможно, со временем моя жажда новых впечатлений утихнет, и я вернусь. Ты бы полетела со мной?

Тирианна хотела было возразить, привести убедительные доводы, но все было тщетно против той жажды, что мучила Арадриана. Девушка отступила на шаг.

— Береги себя, — сказала она, — и возвращайся, когда насмотришься на звезды.

— Я вернусь, Тирианна, — ответил странник. Он подошел к девушке и положил обе руки ей на плечи. — Позаботься о Корландриле за меня. Мне кажется, ему нужен добрый друг, который спасет его от самого себя.

— А кто спасет тебя? — спросила Тирианна сквозь льющиеся по щекам слезы. Девушка не могла заставить себя посмотреть ему в глаза, поэтому уставилась в мощенную мрамором пристань.

— Никто, — ответил он.

Она так и не подняла взгляда, когда Арадриан отнял руки и отступил. Послышались отдаляющиеся шаги и тихое шипение закрывающейся двери.

Вдоль бортов «Ирдириса» вспыхнули огни, озарив пристань теплым красно-оранжевым свечением.

Тирианна отвернулась, не желая видеть, как корабль улетит. Почти беззвучно, подняв лишь легкий ветерок, растрепавший ей волосы, «блуждающий-в-пустоте» оторвался от платформы и накренился в сторону от пристани. Силовое поле, окружавшее доки, чуть дрогнуло, выпуская корабль.

Тирианна подняла глаза как раз в тот момент, когда хвост корабля стал исчезать из виду, проходя сквозь энергетический барьер. Она подождала, пока силовое поле успокоится и вновь станет прозрачным. К тому времени «Ирдирис» будет уже на полной скорости мчаться ко вратам Паутины. Меж звезд блеснула далекая вспышка — это включились голографические поля судна. Еще миг — и корабль исчез.

Тирианна обнаружила Алайтеира на той же скамейке. Старый ясновидец сидел, сложа руки на коленях, и смотрел на драку желтоперых пилоклювов у каменистого подножия холма.

— Я должен тебя кое о чем предупредить, — сказал Алайтеир, когда Тирианна присела рядом и аккуратно расправила складки платья. — Хоть ты и можешь вступить на Путь провидца и сойти с него, когда посчитаешь нужным, знай, что он таит больше соблазнов, чем любой другой.

— Я устояла против зова Кхаина, — сказала Тирианна. — А это, вероятно, самая коварная ловушка.

— Вовсе нет, — ответил Алайтеир.

В его голосе Тирианна расслышала нотки недовольства и, осознав, что она перебила провидца, склонила голову в знак извинения.

— Зов Кхаина силен, но незатейлив и груб, — продолжил старец, принимая извинения. — Искушение провидца куда притягательнее, ибо манит открывающимися безграничными возможностями. Те, кто до конца прошел Путь провидца, знают о том, какой исход нам предначертан.

Он поднял руку, останавливая Тирианну прежде, чем она успела вновь перебить его.

— Я говорю не о предвидении собственной смерти, — усмехнулся Алайтеир. — Когда насмотришься на сотни вариантов своего печального конца, страх уже не чувствуется так остро.

Ясновидец сделал паузу, чтобы дать высказаться Тирианне.

— Будучи воином, я поняла, что все живое смертно, — произнесла она. — Я множество раз наблюдала настоящую смерть, разве видение одного из возможных вариантов будущего сравнится с этим?

— И все же никто не желает умирать, — сказал Алайтеир. Не оборачиваясь, он показал на камень души Тирианны, закрепленный в декоративной броши у нее на груди. — Наши души переходят в матрицу бесконечности, когда погибают физические оболочки.

— Я знаю, это известно каждому ребенку на Алайтоке, — сказала Тирианна. — Я только не понимаю, в чем разница для провидца?

— Душа провидца сохраняет куда большую часть сознания после гибели тела, но я говорил не об этом, — ответил Алайтеир. Потянув за кончики пальцев перчатку, он обнажил руку, засверкавшую, как бриллиант. Его кожа была прозрачной, а ее структура напоминала огранку драгоценного камня. Внутри просматривались поблескивающие нити сосудов, капилляров и волокна мышц. Провидец поднял ладонь так, чтобы на нее упало освещение. Каждый палец мерцал, как звезда. Пошевелив рукой, Алайтеир тихо засмеялся. — Пройти Путь провидца до конца — значит принять иную судьбу. Мы не присоединяемся к сети бесконечности — мы становимся ею!

Тирианна и раньше слышала о таком явлении и даже была когда-то под куполом Кристаллических провидцев, но впервые видела своими глазами сам процесс превращения. Она зачарованно разглядывала сверкающую кожу Алайтеира, пораженная отблесками света и игрой цветов на ее поверхности.

— Это больно? — спросила девушка.

— Вовсе нет, — ответил Алайтеир, — в некотором роде это даже приятно. Но я хотел предупредить тебя не об изменении тела, а об укреплении духа. Когда провидец становится частью сети бесконечности, его разум остается нетронутым. Полузабытье, в которое погружаются после смерти все остальные, не для нас. Другие лишь смутно догадываются о той судьбе, что уготована нам. Потеряв телесную оболочку, мы веки вечные остаемся в сознании, воспринимаем сплетение полностью, до самых его пределов.

— Сплетение?

— Если ты решишь стать провидцем, ты узнаешь о нем подробнее, — произнес ясновидец, натягивая перчатку.

— Если? — спросила Тирианна. — Я уже решила. И тебе это известно, иначе ты не стал бы ждать меня здесь.

— Ты еще раз обдумаешь свой выбор. По-прежнему существуют две вероятности развития событий, — сказал Алайтеир. Он встал со скамьи и протянул руку Тирианне, помогая девушке подняться — жест, означающий равенство.

— Если ты изберешь Путь провидца, обращайся к Келамиту, он будет твоим наставником.

— Почему не ты? — Тирианна расстроилась. Она уже начинала привыкать к немного странному, но по-своему обаятельному Алайтеиру.

— Нет. Если ты решишься, ваши с Келамитом дороги пересекутся. У него куда больший талант наставлять новичков, чем у меня.

— Даже после всех твоих предостережений я по-прежнему уверена в своем выборе. Почему я усомнюсь? — спросила Тирианна.

— Не знаю, — признался ясновидец и, хитро улыбнувшись, добавил: А если бы и знал, неужели ты думаешь, что я рассказал бы?

Глава 3 Судьба

Ворон — Посланец Морай-хег. Эту чрезвычайно сильную руну используют лишь опытные провидцы, поскольку она способна указать путь к неотвратимому. Ничто не ускользает от взгляда Морай-хег. Ворон приведет предсказателя к неизбежному эпизоду в его жизни. Такие витки судьбы крайне редки, ибо будущее постоянно меняется, но, если они существуют, Ворон отыщет их.

Тирианна ждала Корландрила у статуи, сидя на краешке изогнутой скамьи, и смотрела куда-то в сгущающиеся сумерки. Она думала о вещах, которые могут заставить ее усомниться в своем решении. Девушка была уверена в том, что хочет избрать Путь провидца. Перед ней открывались неограниченные возможности, в том числе способность заглядывать в далекое будущее и влиять на свою судьбу.

Она почувствовала постороннее присутствие и, обернувшись, увидела Корландрила, спешащего к ней через лужайку. Он немного опаздывал, но девушка не злилась. Друзья не назначали точного времени встречи. Тирианна улыбнулась, когда он присел рядом с ней. Ей приятно было видеть Корландрила в хорошем настроении.

Улыбка мгновенно пропала с ее лица, как только девушка вспомнила о новостях, которые предстояло сообщить другу.

— Арадриан покинул Алайток, — тихо сказала Тирианна.

На лице скульптора противоположные эмоции сменяли друг друга с молниеносной быстротой. Будучи творческой натурой, он так и не научился сдерживать их. Хоровод чувств включал в себя шок, разочарование, беспокойство, и в самом конце Тирианна заметила даже некоторую долю радости. Это ее не удивило. Корландрил с Арадрианом расстались не лучшим образом.

— Как же так? — спросил скульптор. — У нас, конечно, были разногласия, но я и представить не мог, что он решит так спешно покинуть Алайток.

— Он уехал не из-за тебя, — сказала Тирианна, хотя в душе была уверена, что ссора между друзьями не могла не повлиять на принятое Арадрианом решение. Обсуждать же с Корландрилом признание странника она посчитала неуместным.

— Почему он не проведал меня перед отбытием? — спросил Корландрил. — Конечно, мы с ним стали уже не так близки, как раньше, но я и подумать не мог, что его мнение обо мне так сильно изменилось.

— Это не из-за тебя, — повторила Тирианна. Она знала, что при желании могла бы убедить Арадриана остаться, но не сделала этого.

— Что произошло? — спросил Корландрил, и девушке показалось, что ее слова звучат как обвинение. — Когда он уехал?

— Он отбыл на борту «Ирдириса» в прошлом цикле. До этого мы некоторое время пробыли вместе.

Похоже, это название ни о чем не говорило Корландрилу. Тирианна и сама узнала о нем лишь цикл назад.

— «Ирдирису» предстоит неблизкий путь к миру «ушедших» Элан-Шемареш и далее к Стылой бездне Мейос, — пояснила она.

— Так Арадриан решил стать… отступником? — В голове у Корландрила недоверие боролось с неприязнью. Прижав тонкие пальцы к губам, он пытался успокоиться. — Я и не думал, что ему настолько опротивел Алайток.

— Я тоже. Возможно, поэтому он и уехал, — призналась Тирианна. — Я вспылила, была слишком резка с ним. Вероятно, это из-за меня он решил не откладывать отъезд.

— Я уверен, ты не… — начал было Корландрил, но Тирианна оборвала его слова нервным взмахом пальцев.

— Я не хочу об этом говорить, — произнесла девушка. Она чувствовала свою вину, но обсуждать печальные обстоятельства отъезда Арадриана было ни к чему: это не принесло бы облегчения ни ей, ни Корландрилу.

Некоторое время они сидели молча. Тишину нарушал лишь щебет крохокрылов в ветвях над головами друзей. Где-то в лесной чаще ожил ветродуй, и кроны деревьев зашелестели. Вокруг царило умиротворение.

— Я собирался обсудить с тобой кое-что, — произнес Корландрил, отвлекая девушку от мыслей об Арадриане, — у меня к тебе предложение.

Что-то в глазах Корландрила заинтриговало Тирианну. Его полный страсти взгляд пробудил потаенные чувства, которые она доверяла лишь своим стихам. Кивком головы девушка предложила пройтись.

— Не возражаешь, если мы продолжим разговор у меня за бокалом чего-нибудь прохладительного?

— Я всецело за, — ответил Корландрил, и пара направилась ко входу под купол.

Они уже собирались взойти на эскалатор, ведущий к вершине башни, как из темноты появилась группа эльдар. Ощутив окружавший их мрак, Тирианна прильнула ближе к Корландрилу. Он успокаивающе положил руку на плечо девушки, хотя дурное предчувствие омрачило и его настроение.

Поступь облаченных в пурпурно-черную пластинчатую броню аспектных воинов гремела в полуночном мраке опустевших улиц. Аура смерти клубилась вокруг них, словно зловоние. Чем ближе они подходили, тем сильнее Тирианна ощущала растущую угрозу. Их путеводные камни светились, словно глаза кровавого бога. Снятые шлемы они пристегнули к ремням, оставляя руки свободными для легких ракетных установок.

Темные жнецы — одержимые войной приверженцы аспекта Разрушителя.

Даже сняв шлемы, они не стерли с лиц начертанные кровью руны темного жнеца. Тирианна и Корландрил отступили к обочине дороги, вглядываясь в воинов в поисках друзей. Девушка сделала несколько глубоких вздохов, чтобы успокоиться, но чем ближе подходили воины, тем сильнее ее била дрожь. Рука Корландрила по-прежнему сжимала ее плечо, словно он пытался защитить подругу. Тирианна заметила Маэртуина и Артуиса, идущих чуть позади остальных. Братья остановились, глядя на Тирианну и Корландрила. Выражения их лиц оставались безучастными, лишь слабая тень узнавания проскользнула во взгляде воинов. Тирианна ощутила запах крови, которой были расписаны лица бойцов, и с трудом сдержала себя, чтобы не прикоснуться к этим рунам.

— Все прошло благополучно? — почтительно осведомилась Тирианна.

Артуис заторможенно кивнул.

— Победа осталась за нами, — провозгласил Маэртуин.

— Увидимся на террасе Рассвета эпохи, — сказал Артуис.

— В начале следующего цикла, — добавил Маэртуин.

Корландрил и Тирианна кивнули в знак согласия, и аспектные воины продолжили путь. Девушка расслабилась, а Корландрил вздохнул с облегчением.

— Уму непостижимо, как можно получать удовольствие от подобных ужасов, — произнес Корландрил, когда они с Тирианной вступили на эскалатор.

Девушка не ответила. Она почувствовала не только ужас, хотя и он присутствовал где-то за воздвигнутыми в ее подсознании барьерами.

Движущаяся дорожка плавно несла их к вершине башни Дремлющих послухов. Только сейчас Тирианна осознала ошибочность утверждения Корландрила.

— Это не ради удовольствия, — ответила Тирианна.

— Что? — переспросил Корландрил, засмотревшись на звезды.

— Путь воина избирают не ради удовольствия, — повторила Тирианна. — Нельзя так просто выплеснуть свою ярость в пустоту. Она копится и растет, словно гнойник, что рано или поздно прорвется наружу.

— Это ж на что надо так разозлиться? — засмеялся Корландрил. — Будь мы бьель-танцами, одержимыми идеей возрождения былых времен, тогда еще можно было бы найти оправдание размахиванию мечами и ружьями, но все же это варварство.

— А ты просто не замечаешь кипящих в тебе страстей, — выпалила Тирианна.

— У меня не было намерения обидеть тебя, — смутившись, ответил Корландрил.

— Что мне до твоих намерений. — Тирианна все еще злилась на него за проявленную непочтительность. — Может, желаешь заодно посмеяться над прочими Путями, избранными мной?

— Я не хотел… — пролепетал Корландрил. — Прости меня.

— Путь сновидца, Путь пробуждающегося, Путь созидателя, — продолжала Тирианна, тряся головой, — все ради потворства собственным прихотям — ни чувства долга, ни самопожертвования.

Корландрил пожал плечами — вульгарный жест, задействовавший обе руки.

— Я просто не ощущаю в себе жажды проливать чужую кровь, как некоторые из нас, — ответил он.

— Вот это-то и опасно! — произнесла Тирианна. — Куда девается весь гнев, который ты испытываешь, когда кто-то злит тебя? Куда уходит ненависть, вспыхивающая внутри при мысли о том, что мы все потеряли? Ты научился не контролировать свои чувства, а лишь не замечать их. Воссоединившись с Кхаином, приняв один из его аспектов, мы не только сражаемся с врагом, но и учимся противостоять самим себе. Каждому следует хотя бы раз в жизни избрать этот Путь.

Корландрил покачал головой.

— Лишь жаждущие крови проливают ее.

— «Пророчества Финдруэр», — произнесла Тирианна, узнав цитату. Когда-то она тоже считала верным это нелепое утверждение. — Да, я тоже их читала — не надо так удивляться. Вот только я прочла ее после того, как прошла Путь воина. А эта самодовольная эстетка рассуждает о том, что не испробовала на себе. Вот лицемерка.

— Она один из самых выдающихся философов на Ияндене…

— Пустозвон-радикал без царя в голове, зато с джэйринксом подмышкой!

Корландрил засмеялся, его легкомыслие обидело Тирианну, и девушка своим видом дала это понять.

— Прости, — поспешил извиниться он, — надеюсь, что это была не строка из твоего стихотворения!

Тирианна колебалась: разозлиться ей или рассмеяться.

— Только посмотри на нас! Парочка философов! Да что мы знаем?

— Достаточно мало, — согласился Корландрил, — и в этом может таиться опасность.

Тем временем они вошли в покои Тирианны. Девушка заметила, что скульптор пристально изучал интерьер ее дома. Пока Тирианна готовила напитки, они говорили о разных пустяках. Речь вновь зашла об отъезде Арадриана, но Корландрил, как всегда, повернул ход разговора в свою сторону. Ваятеля куда больше беспокоило нелестное мнение Арадриана о его скульптуре, чем судьба друга. Это раздражало Тирианну.

— Твоя дружба всегда очень много значила для меня, — сказала Тирианна, меняя тему разговора.

— Я задумал новую статую, кое-что совершенно новое, не похожее на мои предыдущие работы, — объявил он.

— Я рада это слышать, — сказала Тирианна. Видимо, об этом он и хотел поговорить с ней. Она была несколько разочарована. — Полагаю, если ты найдешь, чем занять свои мысли, у тебя останется меньше времени на переживания по поводу отъезда Арадриана.

— Совершенно верно! Я собираюсь погрузиться в искусство портрета. Так сказать, воплотить мою преданность в камне.

— Звучит интригующе, — сообщила Тирианна. — Пожалуй, что-то более приближенное к реальности пойдет на пользу твоему творческому развитию.

— Не будем заходить слишком далеко, — улыбнулся Корландрил. — Я все же собираюсь привнести в эту работу некоторые абстрактные элементы. Нельзя же передать истинную любовь и теплоту одним лишь портретным сходством.

— Ты удивляешь меня. — Девушка была заинтригована разговором о любви. Она внимательно изучала друга, пытаясь понять его настроение, но он этого даже не заметил. Тирианна же думала о своих стихах и о любви, что выражала в них. — Я не обижусь, если ты не захочешь отвечать, но все-таки позволь узнать, кто вдохновил тебя на новую работу?

Корландрил, казалось, был в недоумении. Тирианна вдруг поняла весь смыл его слов. Прежде чем она успела извиниться за то, что не ответила на его нежные намеки, он вновь заговорил.

— Ты мое вдохновение, — тихо ответил он, не сводя глаз с Тирианны. — Это тобой я одержим, тебя хочу изобразить в качестве объекта своей страсти.

Тирианну шокировала его откровенность, но он открылся слишком поздно. Страсть, которую девушка питала к скульптору, она прятала в стихах. Излив свои сокровенные чувства в поэзии, Тирианна смогла ослабить их.

— Я… ты… — она отвернулась, не зная, что сказать. На миг девушка задумалась, знает ли Корландрил о том, что она писала про него. Неожиданно Тирианна испугалась и решила отстраниться от друга. — Не думаю, что это оправданно.

— Оправданно? — Корландрил приблизился к ней, глядя прямо в глаза. — Это выражение моих чувств к тебе. Разве нужно оправдание тому, кто стремится воплотить в жизнь свои мечты и желания? Ты моя мечта.

Тирианна не отвечала. Она поднялась и отошла от Корландрила на несколько шагов. Когда девушка вновь посмотрела на него, лицо ее стало серьезным.

— Это плохая затея, друг мой, — сказала она нежно. Корландрил опоздал с откровением. Расскажи он о своей любви раньше, она, возможно, готова была бы принять ее. Это и есть та дилемма, которая могла изменить будущее Тирианны. Сомнения отпали. Девушка решила отклонить предложение скульптора как можно деликатнее. — Я ценю твои чувства и, возможно, признайся ты раньше, была бы не только польщена, но и очень счастлива…

— Но не теперь? — спросил он, боясь услышать ответ.

Она покачала головой.

— Отъезд Арадриана открыл мне глаза на то, чего мне не хватало последние несколько периодов, — сказала она. Корландрил робко поднял руку, подзывая ее ближе. Тирианна села рядом и сжала его ладонь. — Я меняюсь. Путь поэта для меня уже пройден. Страдая и радуясь в своих стихах, я сбросила бремя, терзавшее меня. Теперь во мне взыграли новые стремления.

Корландрил отдернул руку.

— Ты едешь вслед за Арадрианом! — выпалил он. — Я так и знал, что вы двое сговорились!

— Не мели чепуху, — с досадой воскликнула девушка, борясь с чувством вины за то, что не уговорила Арадриана остаться, — я рассказала ему то, что сейчас говорю тебе, поэтому он и уехал.

— Ах вот как, значит, он все-таки заигрывал с тобой! — Корландрил поднялся, вытер лоб рукой и с осуждением выставил вперед указательный палец. — Так и есть! Только посмей это отрицать!

Она отмахнулась от его руки.

— По какому праву ты меня обвиняешь? Если хочешь знать, я никогда в жизни не строила планов насчет Арадриана — ни до его отъезда и уж точно ни по возвращении нашего друга. Я просто не готова к постоянному спутнику жизни. Именно поэтому я не могу быть твоей музой.

Дрожащие губы Корландрила говорили о глубокой печали. Гнев Тирианны начал утихать. Она сделала шаг вперед, раскрывая ладони в знак дружбы.

— Я хочу уберечь тебя от горького разочарования, лишь поэтому я отвергаю твои ухаживания, — сообщила Тирианна. — Я поговорила с ясновидцем Алайтеиром, и он согласился, что я готова ступить на Путь провидца.

— Провидца? — с горькой насмешкой переспросил Корландрил. — Хорош же из тебя провидец, раз ты не разглядела даже мои чувства.

— Я их давно заметила, но намеренно никак не реагировала, — солгала Тирианна, накрывая его руку своей ладонью, — я просто не хотела поощрять твою привязанность. Признать твои чувства значило бы открыть их всему миру, а этого я как раз старалась избежать ради нас.

Высвободив руку, Корландрил отмахнулся от объяснений подруги.

— Если ты не разделяешь мои чувства, так и скажи — не надо жалеть мою гордость. Нечего придумывать оправдания вроде смены Пути.

— Это не оправдание, это правда! Ты любишь Тирианну-поэтессу. Сейчас мы с тобой похожи, наши Пути различны, но идут в одном направлении. Когда я стану провидцем, то уже не буду поэтессой, и ты разлюбишь меня.

— Почему ты не даешь мне это решать? — Корландрил сжал кулаки, глаза его горели. — Кто ты такая, чтобы судить, что случится, а что нет. Ты еще даже не вступила на Путь провидца, а уже считаешь себя вправе предсказывать будущее?

— Если твои и мои чувства действительно не изменятся, вот тогда будь что будет.

Корландрил едва не выпалил какое-то оскорбление, как вдруг на его лице появилась надежда.

— Так у тебя ко мне такие же чувства? Ты признаешь, что тоже любишь меня?

— Тирианна-поэтесса всегда любила тебя, — признала она.

— Так зачем же отказываться от чувств, если они взаимны? — спросил Корландрил, сделав шаг навстречу Тирианне и вновь взяв ее за руку.

На этот раз шаг назад сделала она. Когда девушка заговорила, она не смогла заставить себя посмотреть ему в глаза.

— Если я отдамся своей страсти, она захватит меня и запрет в ловушку. Я навсегда останусь лишь Тирианной-поэтессой, тайком пишущей строки о любви.

— И мы будем вместе — поэтесса и скульптор! Что же в этом плохого?

— Это ненормально! — Видя, что сотворила с Арадрианом его страсть, девушка не хотела бы пережить нечто похожее. — Ты знаешь, как опрометчиво для эльдар замыкаться в себе. Наши жизни должны пребывать в постоянном движении. Мы вынуждены переходить с Пути на Путь, развиваться, совершенствовать себя и Вселенную вокруг нас. Потакание собственным слабостям вновь приведет нас во тьму, привлечет внимание Той… Той-что-жаждет.

Корландрил сжимал и разжимал пальцы. Тирианна слышала, как ускоряется биение его сердца. Боль собеседника рвалась наружу. И все же, несмотря на все чувства, Корландрилу суждено стать вторым другом, которого Тирианна прогонит от себя за этот цикл.

— В наших чувствах нет ничего плохого! Со времен основания искусственных миров эльдар любили и были любимыми, и ничего страшного не происходило. Так почему же мы с тобой должны лишить себя этого?

— Ты говоришь как Арадриан, — призналась Тирианна, поворачиваясь к Корландрилу, — он просил меня оставить Путь и присоединиться к нему. Даже если бы я любила его, то не пошла бы на это. И тем более не пойду ради нас с тобой. Я очень сильно люблю тебя, но не стану рисковать своей бессмертной душой. Для меня это все равно, что выйти в открытый космос и надеяться на то, что я смогу там продолжать дышать.

Тирианна не в силах была смотреть, как он мучался. Расставаться с Арадрианом было невыносимо больно, но отвергнуть Корландрила, к которому она когда-то испытывала глубокие чувства, было выше ее сил. На глазах девушки проступили слезы.

— Пожалуйста, уходи.

Корландрила обуяла ярость, испугавшая Тирианну. Глаза его сузились, рот оскалился. Он метался по комнате словно обезумевший.

— Я не могу помочь тебе, — сказала Тирианна, с жалостью глядя на его мучения, — я знаю, что тебе больно, но это пройдет.

— Больно? — вскричал Корландрил. — Да что ты знаешь о моей боли?!

Корландрил занес кулак, и девушка отступила на шаг, боясь, что он ударит ее. Она в ужасе поднесла руки ко рту.

Корландрил убежал, сотрясаясь в рыданиях. Тирианна хотела было пойти за ним, но остановилась. Ее волновало не только то, что он может сделать с самим собой, но и то, что друг способен сотворить с ней. Она разглядела в его глазах нечто такое, что видела раньше лишь в храме аспектных воинов — ненависть и злобу.

Такой поворот событий не сулил добра ни одному из друзей Тирианны, и в этот момент она как никогда раньше желала знать, что будет с ними дальше.

* * *

В самом сердце купола Кристаллических провидцев Тирианна бродила по древнему лесу, открыв свой разум окружавшим ее мыслям. Она проходила меж похожих на драгоценные камни застывших тел, облаченных в те наряды, которые их хозяева носили при жизни, до того как перенеслись в иной мир и слились воедино с сетью бесконечности.

Их мысли были словно фоновый шум в голове. Он исходил отовсюду, кружил вокруг, доносился снизу, сверху, струился сквозь тончайшие жилки пронизывающих купол психических кристаллов. Девушка ощущала присутствие каждого из них, становившееся еще явственней, когда она приближалась к очередной застывшей мужской или женской фигуре.

Ей удавалось уловить отголоски жизни в сети бесконечности — мир наполнялся цветом и звуком. Девушка могла мельком заглянуть за занавес, урывками увидеть мир, состоявший из психических сил. С самого детства ее учили возводить барьеры, отгораживаться от этого мира, чтобы защитить себя и других эльдар от таившихся в нем существ.

Эти стены нелегко сломить. Девушке удалось пробить в них лишь крошечную брешь, чтобы впустить в свое сознание голоса кристаллических провидцев. Стоило только Тирианне заприметить что-либо интересное, как инстинкт заставлял ее разум переключаться на другие мысли, а разум вновь возводил незримый барьер против чуждого психического вмешательства.

— Келамиту предрешено закончить здесь свой жизненный путь, — вдруг сообщил голос из-за спины. — Возможно, и Тирианне уготована та же участь. Но это пока неизвестно.

Тирианна обернулась и увидела ясновидца. Он стоял подле одного из кристаллических эльдар, положив руку на сверкающее плечо статуи. На нем было одеяние из плотного черного бархата, расшитое золотыми и серебряными рунами. Запястья и шею незнакомца украшали многочисленные амулеты.

Он был немного ниже Тирианны и для эльдар довольно широк в плечах. Глаза ясновидца различались по цвету: один ярко-фиолетовый, второй желтый. В обоих лучились потоки психических энергий.

Незнакомец поднял руку, и в воздухе над его ладонью руна плавно закружилась вокруг своей оси. Тирианна узнала в ней себя, свое имя.

— Ты Келамит? — спросила она. — Ты ждал меня?

— Келамит будет ожидать тебя, да, — ответил ясновидец. Тирианне никогда раньше не доводилось слышать такой торжественный голос. Интонации, выбор слов — все в нем отдавало далекой древностью и в то же время предвещало грядущее. Его непросто было понять. — Он узнает о том, что ты придешь. Он будет здесь.

— Когда он будет здесь? — спросила девушка. — И если ты не Келамит, то кто ты?

— Он прибудет сейчас, — ответил провидец. Рука незнакомца сжала руну, глаза потускнели, взгляд сфокусировался на Тирианне. — Прости, дитя мое. Я Келамит. Я буду наставлять тебя на Пути провидца.

Глава 4 Видение

Выпущенная Стрела — Оружие Курноуса. Эта указующая путь руна всегда поможет найти цель, как бы далеко она ни была и как бы давно ни скрывалась. В сплетении порой непросто отыскать причинно-следственные связи и отождествить их с конкретной личностью. В подобных обстоятельствах опытный провидец обращается к Выпущенной Стреле, и руна указывает на фигуру незнакомца, которому предрешено сыграть ключевую роль в грядущих событиях.

Тирианна испытывала чувство облегчения, глядя, как в расплавителе тают кристаллы с ее стихами. Устройство жадно поглощало слова, но они оставались в глубине памяти девушки, превращаясь из насущного в прошлое.

Тирианна до последнего откладывала этот момент, опасаясь, какие эмоции вызовет у нее разрушение собственных произведений. Оказалось, что радость: поэтический этап окончен, карьера провидца отождествлялась только с будущим. Когда последний кристалл растаял в оранжевом свечении расплавителя, девушку больше ничто не связывало с прошлым. Многие поэты посчитали бы это актом вандализма, но в глубине души Тирианна знала, что ее стихи не принесут никакой пользы, особенно если они попадутся на глаза кому-то постороннему или, хуже того, Корландрилу.

Девушка еще не виделась с ним после ссоры. Она пропустила встречу с друзьями, предпочтя прогулку по куполу Кристаллических провидцев. Последний цикл она провела за уборкой своих покоев, чтобы оставить их в лучшем виде тому, кто будет жить здесь после нее. Все свои вещи она упаковала в небольшую сумку, которая ждала у выхода. Она забирала с собой в новую жизнь лишь немногое. Ей не хотелось, чтобы что-то напоминало о прошлом. Закончив приготовления, Тирианна закинула сумку на плечо и вышла на улицу. Теперь ее домом станут Покои провидцев.

В центре Алайтока, неподалеку от сада, где девушка впервые встретила Алайтеира, Тирианна первым делом подыскала себе новое жилище. Келамит не дал на этот счет никаких советов и указаний, поэтому девушка сама выбрала пустующие апартаменты. Оставшийся след в сети бесконечности говорил о том, что предыдущий жилец избрал Путь служения. Тирианна посчитала это добрым знаком.

Распаковывать было практически нечего: девушка взяла с собой лишь несколько книг и кристаллов. Балкон, как оказалось, выходил на тот самый склон с валунами, где девушка в первый раз встретилась с Алайтеиром. Случайных совпадений не бывает, особенно когда дело касается провидцев и сети бесконечности. Тирианна улыбнулась.

— Тирианна опоздает.

Келамит вошел без предупреждения. Когда он встал рядом с Тирианной на балконе, девушка покраснела от неожиданности. У него был тот же странный, отсутствующий взгляд, как и при первой их встрече.

— Я не получала никакого приглашения, — призналась Тирианна.

— Келамит не станет отправлять приглашения, он же знает, что Тирианна опоздает. Поэтому он придет к ней сам.

— Ты всегда так странно говоришь? — спросила Тирианна. Ее начинала раздражать его манера общения.

Келамит медленно опустил веки. Когда он вновь открыл глаза, колдовское свечение исчезло. Ясновидец приклонил голову в знак извинения.

— Это издержки моей профессии, — пояснил он, — я погружаюсь в гущу сплетения глубже, чем прочие ясновидцы. Я, прищурившись, рассматриваю то, что они замечают мимоходом.

— Куда я опоздаю? — спросила Тирианна.

— Не помню, — ответил Келамит. — Нить выскользнула. Появившись здесь, я упустил ее.

— Как это не помнишь? — удивилась девушка. — Ты говорил об этом всего минуту назад.

— А мгновение назад исчезла вероятность того, что это произойдет, следовательно, этого никогда и не было, — ответил Келамит. — Как можно помнить то, чего не было? В самом деле, дитя мое, тебе стоит побыстрее освоить основные понятия, если мы хотим хоть сколько-нибудь продвинуться в обучении.

Ошарашенная Тирианна не знала, что ответить, и потому решила придерживаться более конкретной темы разговора.

— Куда мы отправимся? — спросила девушка.

— В разум Алайтока, — объявил Келамит с широкой улыбкой. — Надеюсь, ты готова.

Многие комнаты, изнутри напоминавшие яичную скорлупу, прилегали одна к другой, как пузырьки в мыльной пене. Их соединяли узкие арочные проходы. Стены светились от проходивших внутри бесчисленных кристаллических капилляров, по которым текла энергия сети бесконечности. Эти нити переплетались между собой, образуя сложное полотно, пронизывающее стены комнат.

Они шли по основному туннелю вглубь Алайтока. Тирианна заметила, что в некоторых комнатах были и другие эльдар: где — по одному, где — небольшими группами. В воздухе над каждым из них кружили созвездия рун. Символы поворачивались вокруг своей оси, покачивались, искажались, вращались по собственным причудливым орбитам. Келамит не обращал на них никакого внимания. Он даже не потрудился объяснить, куда они направлялись. Наконец он остановился в центре одной из комнат и протянул руки ладонями вниз так, что они едва соприкасались большими пальцами. Тирианна ощутила прилив психической энергии. Из переплетения проводников сети бесконечности, расположенных в полу комнаты, вверх двинулся пульсирующий с сине-зелеными огоньками узел.

— Наш разум хрупок, дитя мое, — произнес Келамит. — С рождения и до самой смерти наши мысли открыты всей вселенной. Есть существа, которые жаждут их, и силы, которые питаются ими. Поэтому одновременно с тем, как мы учимся ходить и говорить, сдерживать гнев и радость, нас обучают подавлять энергию собственного разума.

Ясновидец отступил на шаг и жестом пригласил Тирианну встать рядом с узлом сети бесконечности. Она послушно подошла. Девушка хотела прикоснуться к мерцающему кристаллическому сталагмиту, но ей было боязно.

— Каждый из нас по-своему способен раскрыть силу разума, дитя мое, — произнес Келамит. — Будь то стихосложение или боевые искусства аспектных воинов. Наше сознание — мощнейший инструмент. Мы не даем развернуться подобной силе, остерегаясь грозящих опасностей, но как провидец ты должна научиться владеть ей.

— Как мне это сделать? — с трепетом спросила Тирианна.

— Отпусти свои мысли, дай им волю, — ответил ясновидец. — Позволь им выйти за рамки установленных границ. Забудь то, чему тебя всю жизнь учили, разрушь возведенные преграды.

— Разве это не привлечет внимание Великого Врага?

При одной мысли о Той-что-жаждет Тирианна вздрогнула от ужаса и омерзения.

— Со временем ты научишься использовать руны как щит, концентрируя на нем психическую энергию, которая будет проходить сквозь тебя, — пояснил Келамит. — Твоя защита всегда будет рядом, ты сможешь обратиться к ней в любую секунду. Но не слишком осторожничай, подобные прерывания отбросят назад твое развитие и отсрочат полное овладение силой. Поначалу ты будешь практиковаться внутри сети бесконечности, это безопасно. И не бойся, дитя, я буду рядом.

Келамит показал Тирианне, как положить руки на узел сети бесконечности. Он казался прохладным, но в то же время источал тепло.

— Повторяй за мной и позволь своим мыслям следовать за моими словами, — произнес Келамит. Тирианна закрыла глаза, сосредоточившись на узле сети бесконечности и тихом монотонном голосе Келамита.

— В сплетении нет ничего. В нем нет ни имен, ни существ. Здесь зарождается разум. Только разум, ничего материального. Когда форма обретает разум, создаются мысли. Это называется переходным состоянием. Еще не обретшее форму сплетение делится и раскалывается на фрагменты, но здесь не существует времени. Это бытие. Существует энергия, дарующая жизнь всему сущему. Она позволяет форме обретать разум и создавать мысли. Формы, созданные мыслями, питаются подобной энергией. Это зовется жизнью. Забудь о жизни, вернись к бытию. Забудь о бытии, вернись к переходному состоянию. Забудь о переходном состоянии, стань разумом. Стань разумом и воссоединись со сплетением.

Тирианна повторяла за ясновидцем, подражая его тону и тембру. Она смутно узнала слова. Девушка слышала их когда-то в детстве, но в другой последовательности. С каждым словом она чувствовала, как расслабляется ее тело и разум. Тирианна больше не чувствовала узел сети бесконечности. Она продолжала монотонно произносить слова, чувствуя, как они проникают в подсознание, запускают реакции, которые девушка не осознавала, но ощущала. Ее тело как будто таяло, как недавно кристаллы в расплавителе. Руки, пальцы, лицо — все растворялось. Тирианна превратилась в единый сгусток мысли.

— Открой глаза, дитя.

Тирианна подчинилась, хотя сейчас у нее не было глаз.

Она оказалась в царстве света и движения. Вокруг, словно огоньки свечей в ночи, мерцали другие эльдар. Белые нити сети бесконечности соединяли всех их между собой, образуя причудливое кружево, распростершееся повсюду без конца и края.

Энергия текла по переплетенным нитям, пульсировала, накатывала, связывая эльдар между собой. Но не только. Вне всего этого было нечто невообразимое, необъятное. Плоскости бытия раскалывались вдребезги, слои реальности находили один на другой, переплетались нити судеб. Каждая жизнь, каждая мысль, каждое движение, каждая эмоция сплетались в неописуемое полотно причин и следствий. Оно разветвлялось, дробилось, делилось, словно клетки, каждый миг создавая новые вселенные, новые вероятности.

Это было сплетение, и оно поражало своей красотой.

Даже слишком. Оно было необъятным, невообразимым, неописуемым.

Тирианна потеряла сознание.

Прошло три цикла, прежде чем Тирианна полностью оправилась от своего первого путешествия по сплетению и вновь связалась с Келамитом. Ясновидец отсутствовал все эти дни и, пока Тирианна отдыхала в своих новых покоях, ни разу не зашел, чтобы объяснить, что же произошло с ней тогда. Девушка подумала, что, возможно, ясновидец предвидел произошедшее и предпочел не вмешиваться, пока она не успокоится. Короткое знакомство со сплетением открыло перед Тирианной целый мир невероятных возможностей. Помимо страха, девушка испытывала волнующее желание вновь прикоснуться к сети бесконечности. И все же ей пришлось медитировать целых три дня, прежде чем она смогла вновь подумать о сплетении и не потерять голову от его мощи.

В середине четвертого цикла Тирианна получила приглашение от Келамита прогуляться вместе по садам, раскинувшимся неподалеку от ее нового дома. Он ясно дал понять, что они вновь отправятся в путешествие по сети бесконечности, и Тирианна забеспокоилась. Пока она спускалась к парку, ее охватило волнение. А что если у нее нет способностей к взаимодействию со сплетением? Что если ей не хватает психосилы, чтобы справляться с бескрайними возможностями, которые оно предоставляет? Она отвергла эти идеи. Келамит намекнул, что на этом этапе обучения любые мысленные барьеры станут лишним препятствием. Если бы у него были сомнения насчет пригодности девушки, он непременно озвучил бы их или вообще отказался бы стать ее наставником. Раз он не беспокоился о самочувствии Тирианны все это время, значит, то, что с ней случилось, не выходит за рамки нормального.

Поднявшись по дорожке на вершину холма, Тирианна думала о том, с какой попытки она сможет взаимодействовать с сетью бесконечности. Ей не терпелось дождаться, когда это вновь произойдет. Впереди у девушки была долгая жизнь, за которую можно довести до совершенства любое мастерство и умение, но нестерпимое желание видеть, что уготовано для нее в грядущем, заставляло спешить сильнее обычного. Возможно, именно нетерпение и поспешность и препятствовали прогрессу во взаимодействии со сплетением.

Келамит стоял под деревом, возвышавшимся на вершине холма. Глаза его сейчас не светились колдовским светом, а излучали поистине отеческую гордость, что несколько смутило Тирианну.

— Приветствую тебя, дитя, — произнес ясновидец. Тирианна кивнула в ответ и присела на скамейку. — Надеюсь, ты отдохнула и восстановила силы? Тебя не слишком надолго выбил из колеи последний сеанс?

— Я отдохнула, — ответила Тирианна и улыбнулась ясновидцу, когда он подошел ближе и встал напротив. — Мне не терпится попробовать снова. Надеюсь, что с твоей помощью в этот раз мне удастся избежать неудачи.

— Неудачи? — Келамит удивленно приподнял брови. — Не было никакой неудачи. По крайней мере с твоей стороны. Это я недооценил твои способности и не принял должных мер безопасности.

— Я не понимаю.

Ясновидец сел рядом с Тирианной, слишком близко для недавнего знакомого, но девушка постаралась не обращать внимания на вторжение в ее личное пространство.

— Ты прошла дальше по сети бесконечности, чем я мог предположить, — объяснил Келамит. — Для большинства из нас первые шаги на этом Пути неуверенные и шаткие. Сперва многие едва могут взглянуть на сеть бесконечности и уж тем более забрести за ее пределы. Ты же с первой попытки увидела само сплетение. Сплетение — чудесная вещь, но на него нельзя смотреть без предварительной подготовки.

Тирианна старалась не показывать то, как она гордилась успехом, но, похоже, ей это не удалось. Келамит нахмурился.

— У тебя природный дар, но ты не умеешь им пользоваться, дитя. Когда наш разум освобождается от оков, сплетение несложно увидеть. Но, чтобы понять его, нужно умение выделять лишь малую часть, выявлять одну нить из множества и следовать по ней. Будущее в общих чертах может увидеть любой дурак, а провидец должен уметь вычленять важное из помех, отделять зерна от плевел.

Келамит встал и жестом пригласил Тирианну следовать за ним.

— Мы с тобой вернемся в сеть бесконечности и попробуем еще раз. На этот раз я хочу, чтобы ты лишь мельком взглянула на то, что можешь увидеть.

— Как мне это сделать? — спросила Тирианна.

— В младенчестве мы ослепили тебя. Теперь ты открыла глаза, но с болью смотришь на свет, — ответил Келамит. — Я научу тебя, как приоткрывать глаза так, чтобы не ослепнуть от необъятности сплетения.

Как и в прошлый раз, они направились к сердцу Алайтока, проходя меж взаимосвязанных комнат с провидцами, пока не достигли того же помещения. Узел сети бесконечности поднялся из пола по повелению Келамита, и ясновидец предложил Тирианне подойти к нему.

— Ты помнишь нужные слова?

— Помню, — ответила Тирианна. Эти строки отпечатались в ее памяти, как когда-то собственные стихи.

«Странно», — подумала девушка, она едва помнила свои произведения, хотя раньше они легко всплывали в ее памяти. Видимо, физическое разрушение кристаллов как-то отразилось на разуме.

— Сконцентрируйся на понимании формы, — сказал Келамит. — Возьми ее за основу, не позволяй душе свободно парить. Свяжи разум с реальностью твоего бытия и формы.

Тирианна не совсем поняла, что имел в виду провидец, но ей хотелось поскорее вновь соединиться с сетью бесконечности. Девушка положила руки на узел и попыталась представить, как много раз до этого она связывалась с сетью, скользя по поверхности, но не погружаясь вглубь.

— Так не пойдет, — произнес Келамит, поняв, что хочет сделать девушка. — Нельзя просто смотреть на сеть бесконечности со стороны, ты должна стать ее частью, при этом не забывая отстраняться.

— Разве одно другому не противоречит? — спросила Тирианна.

— Запомни: разум, бытие и форма, — произнес ясновидец. — Три неотъемлемые части тебя, каждая по отдельности, но единые меж собой. Если для тебя это слишком сложно, я не знаю, как еще помочь.

Кивая в знак согласия, Тирианна вздохнула поглубже и погрузилась в сеть бесконечности. Поначалу она делала все, как и было задумано, едва касаясь бескрайней матрицы психической энергии, оплетавшей весь Алайток. Она позволила разуму дотянуться до дальнего края искусственного мира, до гавани, откуда отправлялись в путь корабли и их пассажиры, затем перешла к Утренней башне, где группа поэтов декламировала «Эпос об Эльданеше», к куполу Кристаллических провидцев, к арке Обращающихся солнц…

Она чувствовала недалекое присутствие Келамита. Не физическое, а лишь в рамках сети бесконечности.

— Тирианна скоро погрузится чуть глубже, — произнес ясновидец.

Девушка ощущала его присутствие, словно тепло материнских объятий. Это было нечто священное, и она почувствовала себя увереннее. Тирианна начала произносить слова, которым научил ее Келамит, и погружаться глубже в сеть бесконечности.

— Тирианна останется на этом уровне. Она достаточно глубоко, чтобы видеть, — произнес ясновидец.

Ощущения теперь были другими. Тирианна поняла, что имел в виду Келамит, когда говорил о единении с сетью бесконечности и одновременной отстраненности. Ее форма стала частью сети бесконечности, в то время как бытие оставалось отделенным, а разум блуждал где-то меж формы и бытия.

Мир превратился в сверкающую паутину силы. Но вместо того, чтобы пытаться охватить взглядом всю сеть целиком, девушка сфокусировалась на всем, что было в непосредственной близости от нее. Тирианна была под аркой Обращающихся солнц. Она ощущала, как внутри сети бесконечности инженеры корректируют звездные паруса, ловящие солнечный ветер умирающего светила. Другая часть ее одновременно видела конструкторов за пультами управления: они вносили поправки в работу коллекторов, чтобы повысить эффективность энергосбережения.

Девушка почувствовала, как Келамит беззвучно наблюдает за ней. Здесь он выглядел как золотая искра, его психическая энергия текла по десяткам проводников, но концентрировалась в непосредственной близости.

Кроме него, на самой кромке сознания Тирианна ощущала присутствие кого-то еще. Мерцающие искорки проносились мимо с такой скоростью, что девушка не успевала разглядеть их. Тирианна сузила зону наблюдения, сконцентрировавшись на всего нескольких нитях сети. Казалось, что мир вокруг замедлился. Стало проще рассмотреть, как функционирует сеть.

Непрерывный гул сети бесконечности превратился в пульсирующий звук. Энергия растекалась от центра Алайтока по проводникам, словно по кровеносным сосудам. От ядра к краям шла рябь, незримая в реальности, но воспринимаемая ее разумом как нежные чарующие волны.

Еще несколько ярких искр пронеслись мимо Тирианны. На этот раз замедливший время разум девушки позволил ей рассмотреть огоньки.

Их были десятки. Крошечные существа сбивались в небольшие группы, и каждая занимала площадь величиной с ноготок, но в их миниатюрных тельцах содержалась невиданная сила. Приглядевшись, Тирианна смогла рассмотреть, что у искр были крошечные лапки, которыми они цеплялись за нити сплетения. Девушка поняла, что перед ней те самые пауки варпа, в честь которых аспектные воины получили свое название.

Каждый паучок стремительно перебегал по нитям сети бесконечности, перебирая лапками быстрее скорости мысли. Они катались по волнам психической энергии и стремглав возвращались на место, чтобы успеть на очередной прилив.

Вскоре паучки заметили Тирианну и поспешили изучить ее. Они завертелись вокруг сгустка сознания, являющегося ее разумом, стремительно засновали взад-вперед. Созданные, чтобы оберегать сеть бесконечности от непрошеных гостей, паучки варпа быстро поняли, что Тирианна не враг, и ослабили оборону, но не торопились убегать. Напротив, они игриво кружили, радуясь новому гостю. Девушка чувствовала едва ощутимое покалывание: это сквозь разум проходила энергия, несомая веселыми крохотными обитателями сети.

Паучки варпа, создания преисполненные счастья и чистоты, как будто легонько щекотали девушку, оставляя теплый след там, где они касались ее воспоминаний и мыслей своими крохотными лапками.

Их присутствие освежало, существа словно съедали обрывки негативной энергии, просачивающейся из страхов и отрицательных эмоций, которые Тирианна держала под замком в глубине собственного разума и от которых ей так и не удалось полностью избавиться.

— Пожалуй, этого будет достаточно на сегодня. — Келамит волной прошел сквозь разум девушки, разгоняя паучков. — Тирианна войдет во вкус общения с сетью бесконечности, но ей следует сдерживать любопытство и сохранять контроль над происходящим.

Связавшись с разумом Тирианны, Келамит вытянул ее из сети бесконечности обратно в Покои провидцев. Некоторое время девушка с изумлением смотрела на свое тело. Она вдруг поняла, что каким бы грациозным и ловким оно ни было, в царстве психических энергий казалось громоздким и неуклюжим, как, впрочем, и любой другой материальный предмет со всеми несовершенствами и недостатками реального мира.

Возвращение в пределы собственного тела — это неприятный момент.

Тирианна ощутила приступ клаустрофобии, когда к ней вернулись обычные физические ощущения. Тело со всеми своими химическими процессами и нервами вдруг стало ненужным бременем для разума.

Наконец это чувство прошло, Тирианна открыла глаза и увидела собственные руки, лежащие на узле сети бесконечности. Келамит стоял рядом. Глаза его светились энергией, когда он обратил свой потусторонний взор на девушку.

— Тирианна отлично справится. Но пусть она запомнит, что это лишь бытие, — произнес Келамит. — Она вернется в следующем цикле, и мы продолжим.

— Да, она вернется, — произнесла Тирианна, чей разум еще не окончательно оправился от щекочущего прикосновения паучьих лапок.

Цикл за циклом Тирианна возвращалась в Покои провидцев и исследовала сеть бесконечности вместе с Келамитом. Он часто показывал ей необычные места, где она никогда раньше не бывала: хрустальные скалы и сапфировые равнины, рубиновые моря и далекие бездны, залитые звездным светом. Иногда он позволял ей выбирать путь самостоятельно, однако его присутствие всегда ощущалось неподалеку. Тирианна научилась быстрее перемещаться по сети бесконечности.

Освобождаясь от оков своей материальной формы, она отыскивала пути и связи, существующие лишь в психической матрице сети, но не в физическом мире. Поначалу такие перемещения потрясали сознание Тирианны, вызывая крайне непривычное чувство дизассоциации, если не утраты, но со временем ее дух окреп, и сознание стало скользить по сети бесконечности с меньшими усилиями.

Тирианна много времени проводила с паучками варпа, следуя за ними от самого ядра Алайтока и до любого края, куда заводили ее потоки энергии. Келамит по-своему одобрял это. Наблюдая за паучками, Тирианна обнаружила и другие секретные ходы в сети бесконечности и межпространстве. Она гналась за обитателями сети по запутанному лабиринту, но никогда не ловила их. Паучки с удовольствием играли с гостьей, им нравилось лишь немного опережать разум девушки, подразнивая ее.

В свободное от постижения секретов сети бесконечности время девушка изучала руны провидцев. Келамит снабдил ее учебным кристаллом, в котором содержались тысячи символов с комментариями лучших ясновидцев Алайтока.

Сначала многообразие рун казалось девушке необъятным, как и само сплетение, которое они олицетворяли. Внутри кристалла был заключен бесконечный лабиринт символов, значения которых переплетались и соединялись непостижимым образом. С его помощью Тирианна научилась концентрировать внимание на одной-единственной руне, улавливая ее смысл и область применения, прежде чем следовать по нитям, ведущим к другим рунам. Цикл за циклом девушка начинала понимать все больше. Она постигала символы и язык провидцев с той же скоростью, что и просторы сети бесконечности.

Девушку восхищала асимметрия обеих систем, органичное течение энергии по проводникам и связующие нити рун. Даже во время игры в догонялки с паучками по лабиринтам энергетических потоков Алайтока девушка ассоциировала свои действия с изученными накануне рунами.

Однако не каждый цикл был полон игр и радости. Сеть бесконечности охватывала весь Алайток, включая палаты восстановления и орудийные батареи. Расширяя собственные знания о сети, Тирианна научилась распознавать признаки опасности, когда она забредала в те области, к которым еще не была готова. В некоторые из них она возвращалась позднее вместе с Келамитом, другие так и оставались для нее загадкой.

К таким местам относились зоны, заселенные неупокоенными душами эльдар. В то время как энергия большинства эльдар после смерти вливалась в сеть бесконечности, кое-кто отказывался разрывать связь с физическим миром. Многие из них были воинами, погибшими в момент приступа гнева и ярости, некоторые — великими предводителями, прославленными ораторами, философами, знаменитыми артистами. Их личности были настолько сильны, что продолжали существовать и страдать, навеки запертые где-то между жизнью и смертью.

Не все оставшиеся духи были враждебны. Некоторые из них скорбели, проклиная судьбу и самих себя. Другие страдали резкими перепадами настроения, менявшегося от безудержной радости до глубокого отчаяния. Келамит советовал Тирианне быть с ними осторожной, но и не избегать их общества. Они отличались мудростью и зачастую благородством, но длительное отдаление от мира живых исказило представления духов о насущном. Тирианна еще не обрела должные навыки общения с подобными призраками, но, сталкиваясь с ними, явственно ощущала их радость или скорбь, тоску или сожаление.

Особенно Тирианне досаждала новая манера паучков прятаться вблизи аспектных храмов во время игры в догонялки. Здесь девушка ощущала гнетущее присутствие бойцов, их кровожадные натуры соединялись с сетью бесконечности вдали от мыслей всех прочих обитателей искусственного мира. Словно тень наползала на лабиринт психосилы, когда последователи Кхаина прикасались к нему с яростью и злобой.

Психические плоскости сети бесконечности тоже ощущали присутствие воинов. Они кривились и скручивались. Пропадали радуги и серебристые водопады. На их место приходили мрачные пещеры, черные ледники и безжизненные пустыни. Отсветы пламени охватывали сеть, когда в нее входила война с железом, огнем, пеплом и кровью.

Однако не только отвращение удерживало Тирианну от исследования этих уголков сети. Воспоминания девушки о времени, когда она сама была одной из Зловещих Мстителей, становились явственнее вблизи аспектных храмов. Они рвались наружу, стремясь пробить возведенные против них барьеры. Девушка держалась подальше от подобных мест, словно боялась замараться.

Часть вторая Колдунья

Глава 5 Контроль

Братский Взор — Око Ультанаша. Порой непросто устоять перед искушением ухватиться за нить и пройти по ней шаг за шагом до самого конца. Таким образом несложно установить последовательность грядущих событий. Однако подобный путь означает смирение с предуготованной судьбой. Братский Взор — это руна противоречия. Она помогает взглянуть на вещи под новым углом, увидеть альтернативные варианты развития событий и изменить курс будущего.

Однажды, когда с момента первого путешествия Тирианны по сети бесконечности прошло несколько десятков циклов, в предрассветный час к ней в покои пришел Келамит. Девушка проснулась, ощутив постороннее присутствие, и обнаружила ясновидца у себя на балконе. Тирианна почувствовала, что что-то случилось, но не с Келамитом, а с самим Алайтоком. Обстановка словно накалилась, гул сети бесконечности нарастал с особой силой в Покоях провидцев, однако явственней всего чуждое присутствие ощущалось вблизи храма Сотни кровавых слез.

Просыпался Аватар Кхаина. Восседавшее на железном троне воплощение кроваворукого бога пробуждалось к жизни.

— Грядет война, — произнесла девушка, набрасывая халат.

Келамит обернулся. Его глаза горели психической силой. Через мгновение свет угас, и он ответил:

— Да, дитя мое, грядет война. У тебя появилась возможность воочию увидеть то, о чем ты знала лишь понаслышке.

— Нет, — сказала Тирианна. — Я не хочу смотреть, как пробуждается Аватар. Я больше не воин, я не желаю, чтобы кроваворукий вновь касался меня.

— Тебе придется, — ответил Келамит. — Нынче провидцам не до созерцания счастливых развязок. Война, смерть, кровь и страдание — вот на что нам придется насмотреться в будущем. Каждый цикл мы вынуждены будем заново переживать погибель этого мира для того, чтобы предотвратить ее. Если ты не можешь устоять перед зовом Кхаина, не в силах идти огненной тропой, то какой толк от такого провидца?

Содрогнувшись от этих слов, Тирианна начала одеваться. Келамит сверлил ее пристальным взглядом, ожидая ответа. Девушка старалась не давать ходу нахлынувшим мыслям. Она молча посмотрела в глаза ясновидцу и решилась.

— Другого выхода нет? — Спросила она, и Келамит отрицательно покачал головой. — Хорошо, тогда я пойду с тобой в сеть бесконечности.

— Наше путешествие не ограничится сетью бесконечности, дитя, — поправил девушку Келамит. — Нити Алайтока — это лишь часть сплетения, искусственное воплощение мира, в который нам предстоит отправиться в конечном итоге.

— Понимаю, — произнесла девушка. — Я не забыла, как смотрела на само сплетение.

— Предстоящая битва — отличный повод возвратиться туда, — сказал Келамит.

— Битва?

— Да, дитя. В течение битвы сплетение становится более четким и живым. Война — отличное время для знакомства с ним. Когда еще контраст между судьбой и шансом станет столь разительным? Во время сражения меняется масштаб сплетения, появляется множество ответвлений в судьбах — и все это в пределах ограниченного пространства и времени. Тебе очень повезло.

— Повезло? — Тирианна невесело рассмеялась. — Я участвовала в боях. Хоть я и не помню, каково это, но я ощущала послевкусие тех сражений и едва ли могу назвать это везением.

— Ты утомляешь меня своими возражениями, дитя, — произнес Келамит, пожав плечами. — Мы оба знаем, что ты пойдешь со мной. Я знаю это, потому что видел. А ты знаешь, потому что в глубине души мечтаешь стать провидцем. Это твой долг.

— И что же, мне теперь со всем соглашаться? — выпалила Тирианна. — Я обязана выполнять все твои распоряжения только потому, что ты заранее видел результат?

— Никогда не смиряйся с судьбой, дитя, — произнес Келамит, заботливо положив руку на плечо девушки. — Ситуации, когда уже нет выбора, бывают крайне редко. Когда станешь провидцем, тебе самой предстоит принимать много решений, даже слишком. Со временем ты обретешь силу, которая иным и не слилась. Ты сможешь осознанно изменять будущее, а не просто плыть по течению.

Услышав это, Тирианна представила открывавшиеся перед ней возможности. На миг девушка подумала о том, как прекрасно Келамит умеет подбирать нужные слова, однако ее сомнения отступили при мысли о силе, которой она будет обладать. Именно жажда властвовать над судьбой и управлять ей привела Тирианну на Путь провидца. Глупо было отказываться от всего этого, испугавшись предстоящих испытаний.

Тирианна в ужасе шла по коридору, ведущему к храму Сотни кровавых слез. Здесь ничего не изменилось ни с тех пор, как она сошла с Пути воина, ни с самого момента его основания много веков назад. По голубому металлу стрельчатой арки, обрамляющей вход в храм, шли золотые руны, словно гравировка на двух скрещенных мечах. Сотня ограненных в форме слезинок рубинов окаймляла эти стилизованные клинки. Приближаясь, девушка видела багряное отражение собственного лица в каждом фасете драгоценных камней.

Как только Тирианна приблизилась к воротам, они отворились сами, открыв взору поросшие лесом холмы. Над верхушками деревьев сверкал серебристый остроконечный шпиль храмовой башни. Сама башня с гладкими стенами цвета охры была единственным источником света в округе. Странные сумерки окутывали лес. Они словно стекали с листьев и цеплялись за выступы древесной коры.

Едва Тирианна переступила порог, ее захлестнул водоворот противоречивых чувств. Девушка вспомнила о том, как жутко ей было, когда она впервые пришла сюда, озлобившись на отца. Пока она направлялась к храму по узкой дорожке из золотистых плиток, в памяти всплывали эпизоды из прошлой жизни: как заучивала мантры Зловещих Мстителей, как впервые надела броню, как услышала свист сюрикенных катапульт.

Где-то на границе сознания хранились воспоминания о поступках, совершенных под властью боевой маски, но их надежно отгораживал возведенный ее разумом барьер. В подсознании извивалась и корчилась боевая маска. Ожившая одновременно с пробуждением Аватара Кхаина, вблизи храма она ощущалась еще явственнее.

Наконец девушка достигла подножья башни.

Дверь была открыта, изнутри шел золотистый свет. Тирианна вошла, и свет окутал ее, словно объятия любимого, ласково касаясь запертых глубоко в памяти воспоминаний.

Тирианна взбежала по винтовой лестнице на верхние этажи, где располагались оружейные залы. До ее слуха доносились тихие голоса аспектных воинов. Они шептали мантры, готовясь к битве. Девушка с трудом поборола возникшее желание присоседиться к хору их голосов.

В главном зале Тирианна обнаружила восьмерых Зловещих Мстителей, наполовину облачившихся в броню. На лбу каждого была кровью начертана руна храма. Между двух шеренг воинов прохаживалась Нимрейт, собственным голосом задавая тон песнопению. Тирианне знакомы были затуманенные взгляды бывших братьев и сестер по оружию. Одновременно в памяти ожило желание покоя и гармонии.

Взгляд Нимрейт упал на Тирианну, и экзарх прервала песнопение. Ничего не сказав, она указала рукой на арку справа. Когда Тирианна была Зловещим Мстителем, эта дверь всегда оставалась закрытой, теперь же сквозь проем виднелась темная комната.

Нимрейт продолжила молитву, повернувшись к Тирианне спиной. Не дожидаясь дальнейших указаний, девушка вошла в комнату.

Здесь царил мрак, нарушаемый лишь слабым свечением, которое исходило от каких-то объектов, развешенных на дальней стене. С негромким шипением позади Тирианны закрылась дверь. Девушка оглянулась и поняла, что осталась одна в помещении. Светящиеся объекты при ближайшем рассмотрении оказались нагрудными доспехами, что были украшены вырезанными из серебристой призрачной кости рунами и знаками, от которых и исходило сияние. Тирианна поднесла руку к одному из нагрудных доспехов и физически ощутила исходившую от него психическую энергию. Над каждым доспехом был закреплен инкрустированный драгоценными камнями шлем. Девушка видела собственное искаженное отражение в налитых какой-то особой силой черных линзах.

Между доспехами и шлемами висели мечи. От каждого оружия исходила угроза, наполняющая мысли Тирианны жаждой крови. Боевая маска ожила, воспрянув из глубин сознания. Она затуманивала все прочие мысли. Девушка ощущала себя охотником, почуявшим добычу.

Тирианна подошла к крайнему слева доспеху. Ее притягивали органичные формы этого комплекта брони. Легонько коснувшись пальцами выступающих рун, она почувствовала исходящую от них энергию.

Вдруг девушка поняла, что все это время она читала мантру, произнося слова, вызывающие боевую маску. Часть ее хотела остановиться, помня о боли и страданиях, ожидавших за кровавой завесой, другая же, куда более сильная, часть, стремилась погрузиться в забытье, превратиться в беспощадную, несущую смерть руку Кхаина, что не ведала сомнений и мук совести.

Сняв доспех со стены, Тирианна развернула его и проскользнула внутрь. Пояса и застежки оплели ее тело, словно щупальца живого существа. Доспех сдавил грудь. Девушке приятно было оказаться вновь под защитой брони. Ее энергия пронизывала Тирианну насквозь, окутывала, наполняла силой. Доспех поглотил камень души, переместив его из броши в слот над сердцем, где он, раскалившись, начал пульсировать в такт ускоренному сердцебиению девушки. Следом Тирианна взяла шлем, сверкающий в золотисто-голубом освещении храма. Не прекращая нашептывать мантры, она подняла его над головой, и тьма окутала ее. Обрывки воспоминаний о сражениях и смертях вырвались наружу. Девушка словно взглянула на мир свежим взглядом сквозь линзы шлема.

Наконец пришел черед меча. Как только ее пальцы обхватили рукоять, клинок замерцал, каждая руна на нем на миг вспыхнула кроваво-красным светом. Тирианна словно держала за руку ребенка — воодушевление и радость перемежались с чувством ответственности. Приглушенный глас колдовского клинка требовал кровопролития, и боевая маска окончательно взяла верх над Тирианной.

Исчерпывающее чувство.

Она стояла одна в центре комнаты, держа меч, будто в воинском приветствии. Затем девушка сделала несколько плавных движений, тело само вспоминало боевые стойки. Это было странное чувство. В свое время она проводила бесчисленные часы, упражняясь с сюрикенной катапультой, а теперь каждое ее движение, каждый жест интуитивно превращались в идеальный выпад или защитный прием.

Что-то было не совсем как прежде. С радостным изумлением Тирианна поняла, что это меч управлял ее рукой, обучая неповторимому искусству боя, заставляя тело двигаться под властью оружия.

Она двигалась все быстрее, мышцы сами вспоминали движения. Тирианна крутилась и рубила, уклонялась и резала, наносила и отбивала удары. Когда-то давно колдовской меч был выкован с этой целью, наконец-то он получил тело, сквозь которое мог действовать.

Девушка отпустила свой разум точно так же, как при погружении в сеть бесконечности. Он отделился от бытия, бытие от формы. Она превратилась в единство движения и мысли. Клинок стал такой же неотъемлемой частью ее тела, как рука или сердце. Лезвие сверкало все ярче, Тирианна подпитывала его смертоносную энергию собственной силой.

Девушка и меч стали единым целым.

— Это совсем несложно, — спокойно произнес Келамит.

Тирианна готова была с этим поспорить. Она смотрела на меч, лежащий на пурпурном коврике, который красовался на полу ее комнаты. Он провел здесь большую часть прошлого цикла.

— Подними меч, дитя, — сказал Келамит.

Стиснув зубы, Тирианна протянула руку к рукояти колдовского клинка и представила, как он лезвием вниз плавно парит по комнате навстречу ее протянутой ладони.

Меч и не думал шевелиться. Он лежал себе на коврике с абсолютно непреклонным, как показалось Тирианне, видом, если так можно сказать о мече.

— Он не хочет двигаться, — выпалила Тирианна, опустив руку и шумно выдохнув.

— Возможно, это не мечу следует двигаться, дитя, — ответил Келамит.

— Если бы ты разрешил мне подойти к нему, то я бы давно взяла его! — сказала Тирианна, которой порядком надоели таинственные намеки и недосказанности. Ей казалось, что ясновидец специально говорит загадками, чтобы продемонстрировать свое превосходство.

— Я говорил не о физическом движении, — ответил Келамит. — Ты провидец, колдунья, чьи руки состоят не из плоти. Физически этот меч не часть твоей формы, но он часть твоего бытия, что связана с тобою силой твоего разума. Вы едины. Он путешествует по сплетению вместе с тобой.

— Не могу, — ответила девушка, — не получается.

— Твои мысли парализованы. Точно так же невозможно пошевелить кистью руки, когда у тебя парализовано предплечье. Но ведь ты можешь поднять руку. Сделай это.

Тирианна неохотно подчинилась и протянула руку Келамиту.

— Разве это было трудно? — спросил ясновидец.

— Конечно, нет, — ответила девушка. — Кисть руки связана с моим предплечьем. Но я не чувствую ту, другую, связь, о которой ты говоришь.

— Ты просто ее не замечаешь, — сказал Келамит. — Ты позволяешь своей сущности воина брать верх над разумом. Воин — существо из формы и бытия, но без мысли. Воин не может поднять меч силой разума, а провидец может.

Тирианна вновь повернулась к клинку, усмехнувшись над его нежеланием подчиняться. Ну уж нет, она не проиграет в состязании на силу воли неодушевленному предмету.

Девушка открыла свой разум, сконцентрировала все мысли на мече. Как учил Келамит, она представила, что колдовской клинок становится легким, как перышко, медленно поднимается и плывет по воздуху через комнату, повинуясь ее зову.

Ничего не произошло.

— Сколько еще ты собираешься меня мучить? — прорычала Тирианна, недовольно складывая на груди руки. — Я обещаю, что не выроню клинок в бою.

— Может, мне лучше привязать его к твоей руке? — ответил Келамит без тени насмешки. — Нужно не просто, чтобы меч оказался в ладони, важно научиться призывать его.

Ясновидец запустил руку в один из своих поясных мешочков и выудил три руны. По щелчку пальцев они взмыли в воздух, но при падении замедлились и изменили траекторию, закружив вокруг указательного пальца Келамита. Две из них продолжили медленное вращение, третья ускорилась, вертясь вокруг пальца вдвое быстрее остальных. Затем еще одна из рун начала скакать то вверх, то вниз, не прекращая вращения.

— Наше мастерство заключается в искусстве контроля, дитя, — произнес Келамит и поднес палец к лицу. Руны закружили вокруг его головы. Затем ясновидец коснулся пальцем носа, и руны завертелись вокруг него, словно пропеллер. Тирианна невольно рассмеялась, забыв о своих неудачах.

В следующий миг руны пересекли комнату, словно стрелы, направленные в лицо девушки. Она инстинктивно отшатнулась. На этот раз рассмеялся Келамит.

— Хватай любую из них, — сказал он, когда руны начали вращение вокруг Тирианны.

Девушка потянулась к ближайшему символу, но руна проскользнула сквозь ее пальцы и легонько стукнула Тирианну по лбу. Начинающая колдунья повторила попытку, но второй руне также удалось увернуться от ее руки, после чего неуловимый символ закружил вокруг ноги Тирианны. Со злости девушка попыталась пнуть руну, но вновь промахнулась и чуть не потеряла равновесие.

— Разум быстрее формы, — сказал Келамит. — Пока ты пошевелишь рукой или пальцами, в моем разуме успеют смениться пять мыслей.

Хоровод из рун закружил вокруг головы девушки. Они вращались так быстро, что задевали ее по носу и по ушам, словно рой чрезвычайно назойливых мух. Тирианна бросила злобный взгляд на Келамита и увидела, что тот улыбается.

— Возьми меч, — сказал он, и одна из рун легонько стукнула ее по руке.

Девушка потянулась за колдовским клинком. На этот раз она не представляла себе его плавный полет сквозь комнату. Ей просто хотелось, чтобы он оказался у нее в руках, дабы отбиться от назойливых символов.

Меч со скрипом оторвался от пола и оказался в ладони у девушки. Она сжала пальцы на рукояти и развернулась на каблуках, готовая крушить парящие в воздухе символы.

Руны тем временем успели вернуться к Келамиту и теперь плясали вокруг кончиков его пальцев.

— Когда ты шевелишь рукой, ты даже не думаешь об этом, просто делаешь, — пояснил Келамит. — Когда ты голодна, ты просто это чувствуешь. Когда ты засыпаешь, это происходит без твоего ведома. Формам приходится взаимодействовать друг с другом, а разум свободен от пут, он связан лишь с бытием. Попробуй еще раз.

Приободренная Тирианна положила меч обратно на коврик и вернулась к исходной позиции на другом конце комнаты. Когда она вскинула руку, клинок остался лежать неподвижно. Девушка громко и разочарованно вздохнула.

Время летело быстро, приближалась дата отъезда. На протяжении шести циклов Тирианна посещала храм Сотни кровавых слез. За это время она успела привыкнуть к клинку, как и он к ней, и с каждой новой встречей они узнавали друг друга все лучше. Все это время девушка упражнялась, как учил ее Келамит, отточив психический контроль до такой степени, что он стал удаваться ей так же легко, как ходьба или дыхание.

Вопреки худшим ожиданиям, у Тирианны не возникло никаких сложностей со снятием боевой маски. Она с легкостью избавлялась от нее каждый раз, когда заканчивала тренировку. Девушка словно переместила все худшее из себя в клинок, наделив его кровожадной злостью, источаемой ее боевой маской.

В следующий раз, когда девушка наденет броню и возьмет в руки оружие, она вместе Келамитом присоединится к ударному отряду аспектных воинов. Она снова пойдет в бой.

Заключенная в кристалл руна представляла собой три светящихся завитка, которые были перечеркнуты двумя линиями. Изображение медленно вращалось вокруг своей оси, и тихий женский голос негромко вещал:

— Символ Даиты был начертан Немрейтерой Иянденской, однако быстро получил широкое распространение и в других искусственным мирах. На Алайтоке он появился в четвертое зимовье века Священных сумерек. Впервые его использовал Кордариал Алайнет, внедривший…

Запись перестала проигрываться, когда раздался дверной звонок. Тирианна была так погружена в учебу, что не почувствовала приближение гостя. Мысленно связавшись с сетью бесконечности (девушка очень гордилась тем, что научилась делать это без физического контакта с узлом), она с удивлением подскочила, когда узнала нежданного гостя.

Тирианна поднялась, убрала кристалл в поясной мешочек и отправилась открывать дверь.

— Арадриан! — воскликнула она, поворачиваясь к гостю. — Вот так сюрприз.

На нем был облегающий комбинезон, переливающийся сине-зелеными оттенками. Это был голокостюм, в какой часто одевались странники, хотя для полного сходства ему недоставало тяжелого плаща или накидки. Наряду с множеством мешочков и сумочек, прицепленных к поясу, на бедре у него был закреплен длинный нож.

— Привет, Тирианна, — сказал Арадриан, заходя в ее покои. Он улыбнулся и протянул ладонь. Тирианна на миг коснулась его руки, все еще обескураженная его неожиданным появлением. — Прости, я не успел предупредить тебя о своем возвращении.

— Я не ожидала вновь увидеть тебя так скоро, — сказала Тирианна, усаживаясь на одну из подушек. Она предложила гостю присесть рядом, однако он отказался, лишь качнув головой.

— Мне нельзя задерживаться надолго, — объяснил он. — Похоже, моя попытка выбраться с Алайтока была обречена. «Ирдирис» перехватил сигнал с Эйленилиша. Этот мир «ушедших» подвергся атаке орков. Мы посчитали разумным вернуться на Алайток, чтобы сообщить эту новость.

— Экспедиция уже готовится к отправке, — сказала Тирианна. — Ясновидец Латейрин предвидел нападение несколько циклов назад.

— Ох, уж эти ясновидцы со своими странностями, — пожал плечами Арадриан и засмеялся. — Да ты и сама готовишься стать провидцем! Пожалуй, мне теперь следует осторожнее подбирать слова.

— Я не обижаюсь, — ответила девушка. — Они весьма загадочный народ, это уж точно. Я общаюсь с ними уже довольно давно, но сама еще не разобралась в их «странностях».

Девушка изучала взглядом Арадриана и видела, что тот не спокоен. Он покинул Алайток не только в поисках приключений. От него исходила какая-то необузданная энергия.

— Как ты? — спросила она.

Арадриан вновь пожал плечами:

— Рассказывать особо нечего, — ответил он и показал на свой наряд. — Как видишь, я решил стать странником, но еще ни разу и не покидал «Ирдирис» до самого возвращения на Алайток. На Эйленилише мы дадим бой оркам.

— Это очень неразумно, — произнесла Тирианна. — Ты никогда не шел Путем воина. У тебя нет боевой маски.

— А это неважно, — сказал Арадриан, отмахнувшись, — у меня есть ружье, оно не даст меня в обиду. Похоже, у меня проявился прирожденный талант к стрельбе.

— Я волнуюсь не о физической безопасности, — сказала Тирианна, вставая и подходя к Арадриану. — Война развращает. Зов Кхаина может стать для тебя непреодолимым.

— В мире существует множество соблазнов, но для меня кровопролитие не входит в их число. — Арадриан насупил брови. — Я только сейчас понял, насколько узко ты порой смотришь на мир. В твоем понимании Путь — это начало и конец существования. Но это не так.

— Это так, — произнесла Тирианна. — Когда ты не ограничиваешь свой разум, ты подвергаешь опасности не только себя, но и окружающих. Тебе следует сдерживаться. Корландрил уже ощутил прикосновение Кхаина. Его гнев переполнил чашу.

— Он стал аспектным воином? — удивился Арадриан. Губы его скривились в ухмылке, в глазах промелькнуло что-то озорное. — Вот уж никогда б не подумал, что моя критическая оценка его творений настолько расстроит Корландрила.

Последовавший короткий смешок резанул слух Тирианны. Арадриан никогда раньше не был столь черствым. Конечно, он частенько отзывался о многом с иронией и сарказмом, но шутки по поводу участи, постигшей Корландрила, показались ей абсолютно неуместными.

— Зачем ты пришел? — спросила Тирианна. — Что тебе от меня нужно?

— Ничего, — ответил он. — Ты вполне ясно дала понять, что мне от тебя ждать нечего. Я зашел из вежливости и только. Если ты мне не рада, я сейчас же уйду.

Тирианна не знала, что ответить. Ей было неспокойно от того, что Арадриан находился в ее доме. Девушка чувствовала, что под маской внешнего спокойствия и учтивости кипит его мятежный дух. Необузданный нрав Арадриана то и дело прорывался наружу. Он потакал любому своему капризу, поддавался мимолетным эмоциям, принимал спонтанные решения, потому был непредсказуем и опасен.

— Да, пожалуй, тебе лучше уйти, — произнесла девушка.

Губы Арадриана едва заметно сжались, но он согласно кивнул. В какой-то миг он выглядел таким же обиженным и обманутым, как и перед отъездом. Тирианна слегка смягчилась.

— Береги себя, Арадриан. Я рада была повидаться с тобой.

Странник, казалось, колебался. Он сделал шаг к двери, но не отрывал взгляда от Тирианны, словно надеясь, что она передумает. Девушка собралась с духом, понимая, что сейчас не может позволить себе отвлекаться на Арадриана, ведь так скоро должно состояться отбытие на Эйленилиш.

— Прощай, — сказал он, придерживая рукой открытую дверь. — Не думаю, что мы еще когда-нибудь увидимся.

Тирианна с трудом сдержалась, чтобы не отреагировать на его последнее драматичное замечание. Это был грубый эмоциональный шантаж, и девушка твердо решила не поддаваться.

— Прощай, — ответила она. — Счастливого пути. Желаю тебе найти радость в жизни.

Вздохнув, Арадриан повернулся и ушел. Дверь закрылась, и Тирианна осталась наедине со своими мыслями. Секунду она простояла неподвижно, потом вдруг метнулась к двери, выбежала на лестничную площадку и окрикнула Арадриана. Он уже спускался по лестнице, но остановился и обернулся через плечо.

— Пожалуйста, проведай Корландрила, — выкрикнула Тирианна ему в след. Он кивнул, махнул рукой и пропал из виду за очередным витком лестницы.

Наступило ночное время цикла, огни угасли. Тирианна сидела у себя в гостиной, держа на коленях небольшую белую коробочку. Внутри была маленькая серебристо-серая руна из камня желаний — знак Зловещего Мстителя, небольшой сувенир, который девушка оставила на память, когда сошла с Пути воина. Она и сама не знала, почему забрала с собой эту руну. Прежде она висела на рукояти ее сюрикенной катапульты, и то ли по глупости, то ли из сентиментальности девушка решила забрать ее себе.

Тирианна не знала, что теперь делать с этой руной, но присутствие символа угнетало ее. Возвращение в храм пробудило в девушке улегшиеся страсти. Они не были настолько сильны, как прежде, но руна каким-то образом реагировала на них. Просто выкинуть ее значило бы проявить неуважение к самой себе и к храму Сотни кровавых слез. Оставить символ девушка тоже не могла, его присутствие отвлекало ее, но и вернуть руну в храм было как-то неловко. Наконец ей в голову пришла другая мысль.

Несмотря на всю свою занятость учебой, Тирианна узнала новость о том, что Корландрил, переполненный яростью, поддался зову Кхаина. По иронии судьбы ему предстояло стать аспектным воином — Жалящим Скорпионом из храма Беспощадной Тени. Название храма затронуло в памяти девушки особые струны, которые она по непонятным ей самой причинам пыталась не задевать.

Теперь она — провидец, а Корландрил — воин.

Девушка вспомнила их последнюю ссору, когда они спорили о Пути Кхаина, во время которой скульптора захлестнул гнев. Она понимала: в том, что Корландрил избрал именно этот Путь, есть частично и ее вина, так же, как и в том, что Арадриан сошел с Пути. Тирианна решила проявить понимание и помириться с бывшим другом, которому в эти непростые времена будет, безусловно, приятно получить от нее весточку, как воину от воина.

Тирианна остановилась у двери покоев Корландрила. Она знала, что друга не было дома. Его присутствие не ощущалось нигде поблизости. Благодаря обострившимся психическим способностям Тирианнне не нужно было даже подключаться к сети бесконечности, чтобы понять, где он.

Девушка раздумывала над тем, стоит ли ей остаться и дождаться его, чтобы передать подарок лично в руки и объяснить его значение, однако решила не делать этого. Встреча с ней при подобных обстоятельствах вряд ли пойдет ему на пользу. Как бы то ни было, они оба изменились, ступили на новые Пути, им еще только предстояло познать самих себя.

Девушка оставила коробочку около двери так, что Корландрил просто не смог бы пройти мимо. Задержав руку на своем подарке, Тирианна позволила руне напитаться частью ее собственных эмоций: грустью, тоской, сожалением о расставании, гордостью за друга и более всего прощением и пониманием.

Глава 6 Битва

Суин Дэллэ — Копье Кхаина. Как и все руны, связанные с кроваворуким богом, этот символ раскрывается только в преддверии битвы. С его помощью провидец может отследить поворотный момент сражения, когда личность, играющая в нем ключевую роль, падет от рук врагов. Однако обращаться с этой руной следует крайне осторожно, поскольку Копье Кхаина норовит продемонстрировать предсказателю сотни вариантов его собственной печальной кончины.

— Не раскрывай свой разум, — предупредил девушку Келамит. — Ты еще не готова осмыслить Паутину.

Тирианна со своим наставником, сидя в ялике, дожидались, когда к ним присоединятся остальные провидцы. Изящный корабль имел форму острого треугольника за счет расходившихся от носа к корме узких крыльев. Изогнутый золотистый парус судна укрывал пассажиров от света огней взлетно-посадочной полосы. В кабине, размещенной за пассажирским отсеком, пилот готовился к взлету. Гул двигателей постепенно нарастал.

Ясновидец был при полном параде. Под золотым нагрудником доспеха у него располагалась свободная черная мантия, покрытые рунами браслеты и ожерелья украшали его руки и шею. Лицо скрывал причудливо декорированный шлем с овальными каменьями и высоким плюмажем. Длинный колдовской клинок покоился в ножнах на спине. В руках ясновидец держал посох, длина которого превышала рост Тирианны. Навершье посоха украшало изображение наковальни Ваула, окруженное вспышками молний. На девушке также были украшенный рунами нагрудный доспех и шлем. Ее длинный колдовской клинок висел на левом бедре, а сюрикенный пистолет — на правом.

Наконец появился еще один ясновидец в сопровождении трех колдунов. Они поднялись на борт ялика по рампе, на ходу принося извинения за опоздание, и уселись на сиденья напротив. В тот же миг кристаллический купол выдвинулся из корпуса корабля над пассажирами и заглушил свет взлетно-посадочных огней, оставив лишь радужные отсветы. В следующее мгновение Тирианна почувствовала, что ее вдавило в кресло. Ялик взлетел и устремился к мерцающему голографическому полю, закрывавшему вход взлетной палубы.

Тирианна с волнением наблюдала сквозь прозрачный купол за взлетом ялика с борта звездолета. Ей не раз приходилось путешествовать по Паутине в качестве Зловещего Мстителя, но тогда девушка предвкушала битву. Теперь же боевая маска не мешала ей, гнев не туманил глаза. Клинок словно чувствовал настроение хозяйки, ему не сиделось в ножнах.

Звездолет превратился в точку, а ялик уже мчался сквозь туннели психосилы в Паутине, пролегающей между материальным космосом и варпом. Путешественникам они представлялись мерцающими коридорами энергий. Психическое поле, окружавшее проход в Паутине, слабо колыхалось, словно ветка на ветру, под напором переменчивых течений варпа. Сквозь линзы шлема оно виделось Тирианне красным, но на самом деле не имело цвета. Разум воспринимал бурлящие энергии Имматериума как калейдоскоп переливающихся радуг и узоров.

Тирианна ощущала на себе груз психического давления и старалась следовать указаниям Келамита. У нее не было ни малейшего желания высвобождать разум в непосредственной близости от логова демонов и прочих обитателей варпа. Впереди открылся пульсирующий проход, обрамленный блестящим золотым кольцом. Девушка почувствовала, как реальность вливается в Паутину, словно сквозняк через приоткрытую дверь. Реальность обостряла чувства, несла жизненные силы в опостылевшую пустоту ходов Паутины.

Пилот вел ялик к проходу. Их корабль был не единственным: мимо пролетали гравитанки с обтекаемыми корпусами и транспортные суда с аспектными воинами на борту. Вблизи основного туннеля в Паутине начали формироваться временные, ведущие непосредственно к поверхности Эйленилиша. Тирианна наблюдала, как по ним вслед за странниками маршировали отряды Жалящих Скорпионов. Девушка подумала, что, возможно, где-то среди них был и Корландрил.

— Проходим сквозь ворота, — сообщил пилот.

Впереди возник портал, достаточно большой, чтобы одновременно пропустить несколько крупных кораблей. Внешне он напоминал небесные врата: бело-золотистые колонны обрамляла стрельчатая арка, на поверхности которой мерцали руны. Всполохи психических энергий пробегали по светлому полотну портала. Из корабля казалось, будто туннель в Паутине продолжается и за пределами арки, однако, даже не связываясь со сплетением, Тирианна ощущала странное взаимопроникновение варпа и реальности, протекавшее в легкой дымке, которая окутывала портал.

Мимо пронесся транспортный корабль «Волновая змея». Обтекаемые формы его корпуса покрывали бело-голубые крапинки и символы Алайтока. Оглянувшись, Тирианна увидела целый рой гравициклов, управляемых пилотами в серебристой, белой и голубой броне с лазерными копьями в руках — аспектными воинами Сияющих Копий.

По мере приближения к порталу Тирианна все сильнее ощущала титаническую мощь врат Паутины. В момент перехода девушка почувствовала, словно сквозь ее мысли прошел свежий ветер, разогнавший фоновый шум межпространства. По ту сторону портала, в естественном мире, вдруг стало тихо и спокойно. Мысли Тирианны прояснились.

Всего секунду назад она была в Паутине, а в следующий миг оказалась на лесной опушке, раскинувшейся на поверхности Эйленилиша. Девушка оглянулась на портал, возвышавшийся на фоне безоблачного ночного неба: два изогнутых камня были покрыты рунами, переливающееся энергетическое поле играло между ними. Сияющие Копья прорвались сквозь врата и направили гравициклы в сторону дороги, ведущей на Гирит-Реслайн. Тем временем пилот ялика плавно остановил судно в нескольких сантиметрах от земли.

Тирианна обратилась частью разума к сплетению и почувствовала нечто знакомое, но все же иное. Эйленилиш, как и все миры «ушедших», обладал собственной душой, пронизывающей всю его твердь — по сравнению с кипящим жизнью Алайтоком этот мир показался девушке пустым и замкнутым. За кратчайший миг она полностью изучила всю планету: пересекла континенты, проплыла вдоль рек, пролетела меж горных пиков, заглянула в глубокие пещеры.

К реальному миру девушку вернуло прикосновение Келамита. Он легонько дотронулся до ее плеча. Прозрачный купол ялика открылся, и Тирианна сделала глубокий вдох. Даже сквозь фильтры шлема она почувствовала свежесть ночного леса и аромат прелых осенних листьев. В свете лун мимо воинов с жужжанием пролетали насекомые размером с ладонь. Вдалеке над кронами деревьев возвышалась башня, на вершине которой виднелся маяк. В голубоватом свете его лучей деревья отбрасывали резкие тени.

Келамит вместе с еще одним ясновидцем, Донориеннином, сошли с корабля. Воин в тяжелой броне с длинным копьем в руках и шикарным белым плюмажем на шлеме встретил их на мягкой земле.

— Это Архатайн, — сообщил один из колдунов по имени Келдарион, который был минимум вдвое старше Тирианны.

— Автарх, — поняла Тирианна.

Она была наслышана о нем. Архатайн являлся одним из наиболее выдающихся полководцев Алайтока, о чьих победах суждено было помнить многим поколениям эльдар. Тирианну переполняли восхищение и робость. Как и все автархи, Архатайн прошел по разным аспектам Пути воина, что говорило о невиданной жажде кровопролития. Однако он каждый раз выдерживал испытание и избегал ловушки, в которую попадали экзархи, а не это ли истинное подтверждение несокрушимой силы воли, твердости духа и дисциплины.

Автарх о чем-то коротко переговорил с ясновидцами. В основном говорил Келамит, Архатайн же только часто кивал, прислушиваясь к советникам. Затем он быстро ответил что-то и вернулся к своему кораблю. Келамит и Донориеннин заняли свои места в ялике, и пилот направил судно вслед за автархом.

— Поселение стоит на реке, — объяснил Донориеннин. — Орки все еще упиваются учиненными разрушениями, поэтому не успели далеко уйти. Экзодитам удалось уничтожить примитивный корабль, на котором высадились орки, но им не хватает сил, чтобы выманить зеленокожих из их нового логова. Мы подавим орков в Гирит-Реслайне и уничтожим всю поганую орду. Наш корабль тем временем разберется с орочьим транспортом на орбите, чтобы враг не мог ни выслать подкрепление, ни бежать с планеты. Основной удар на Гирит мы нанесем с этого берега. Огненные Драконы и Жалящие Скорпионы пойдут наперехват подкреплениям врага из района Реслайна по ту сторону реки.

— Тирианна пойдет в атаку вместе со мной, — сказал Келамит. Даже через линзы шлема было видно, как светятся психосилой его глаза. — Донориеннин и Келдарион присоединятся к передовому отряду, Люритейн и Симманайн будут на флангах вдоль реки помогать войскам, устроившим засаду у моста.

Тон Келамита не оставлял места для препирательств. Большую часть пути до Эйленилиша ясновидцы провели, разбираясь в различных вариантах хода битвы и просчитывая, какой поворот окажется наиболее выигрышным для Алайтока. С точностью предопределить будущее невозможно в принципе, но ясновидцы не только обеспечили войску эльдар бесспорное преимущество и предрекли победу Алайтока, но и просчитали различные способы ее достижения. Если все эльдар будут безукоризненно следовать плану, разработанному Архатайном, который исходил из прорицаний Келамита и других ясновидцев, то триумф им обеспечен. Единственным непредсказуемым моментом оставалось поведение каждого отдельно взятого воина, его личная отвага и выучка.

Ялик сновал меж толстых деревьев, срезая путь к реке. То и дело в лесу мелькали огни гравициклов, лавировавших между стволами. Более крупные корабли не сворачивали с дороги.

Следовавшая вдоль извилистого русла реки эльдарская армия приостановила движение, когда впереди появились первые постройки. Лес не кончался сразу, а постепенно редел, плавно переходя в поселение Гирит-Реслайн. Природа и архитектура не составляли резкого контраста, а органично перетекали друг в друга.

Большая часть города была отстроена в форме полумесяца, повторявшего форму русла неспешно текущей реки. В центре находилась просторная площадь. В воздухе чувствовался запах гари от орочьих костров. Вонь из дикарского лагеря проникала в ноздри Тирианны даже сквозь встроенные в шлем фильтры. Девушка с отвращением фыркнула. Армия эльдар начала медленное продвижение. Войска при этом делились на две части: транспортный корабль с Воющими Банши медленно перемещался вдоль берега под прикрытием Сияющих Копий. Келамит и Тирианна спустились на землю вместе с основными силами. Ялик улетел развозить остальных провидцев по позициям. Зловещие Мстители появились из-за стволов деревьев с сюрикенными катапультами наготове. Темные Жнецы пробрались в близлежащие здания. Их силуэты замелькали в окнах и на балконах башен. Два гравитанка «Сокол» заскользили над травой по направлению к арке, ведущей на главную улицу.

В авангарде основных сил эльдар едва различимое движение теней выдавало скрытно пробирающихся вперед странников. Арадриан, вероятно, был среди них. Они несли специальные психомаяки, которые предназначались для открытия проходов в Паутине в заданном месте. Странники собирались появиться в центре города и обрушить первую волну атаки на орков. Когда эльдар подобрались ближе к поселению, Тирианна начала замечать следы боевых действий — пробитые крыши башенок, кратеры от снарядов в стенах. Многие здания покрывала копоть, враги повыбивали двери и окна.

Тирианна с нарастающим беспокойством отметила, что не видит трупов, и содрогнулась при мысли о том, что орки могли сотворить с телами убитых экзодитов.

На белокаменных улицах еще слышна была варварская речь орков, треск костров и одиночные выстрелы. С другого берега доносился рев двигателей, негромкий, но диссонирующий с шелестом ветра и пением ночных птиц в окружающих лесах.

— Пойдем со мной, — произнес Келамит, останавливаясь у входа в аллею на окраине города.

Тирианне потребовался лишь миг, чтобы осознать, что ясновидец хочет соединить их разумы. Девушка прошептала нужные слова — и ее психическая защита спала. Вместе с Келамитом она приготовилась войти в сплетение. Мысли ясновидца перекрывали ее собственные мягко, но настойчиво. Тирианна расслабилась, позволила себе впасть в нечто наподобие транса, надеясь, что окружающие воины защитят ее, пока она будет уязвима. Перед глазами у Тирианны промелькнула дюжина рун, танцующих над протянутой ладонью Келамита, и в следующее мгновение она уже была внутри сплетения.

* * *

Поначалу все смешалось.

Нити судьбы переплетались, запутывались в узлы, расщеплялись, извивались, словно разворошенный змеиный клубок. Сквозь мысли Тирианны пронеслись видения смерти, разрушения, гибнущих орков и убитых эльдар. В нескончаемом потоке информации невозможно было что-либо различить.

Разум девушки отпрянул в ужасе, как и при первой встрече с сетью бесконечности. Только на этот раз она знала, что делать.

Тирианна постаралась не обращать внимания на заполонившие пространство потоки судеб и выбрала для себя одну единственную нить точно так же, как останавливала свой взор на узелке в сети бесконечности. Она сконцентрировала все мысли лишь на этом участке времени, отметя в сторону все прочее. Словно опадающие осенние листья, чужие судьбы отлетали прочь, освобождая место для одной-единственной. Нить становилась все отчетливее. Однако прежде чем Тирианна успела понять, что это за нить, ее мыслей коснулся Келамит. В сплетении появились руны, светящиеся психосилой, которые двигались по причудливым траекториям, взаимодействовали с переменчивым варпом и полотном времени.

— Следуй за мной, — сказал Келамит. Здесь он напоминал плотный узел золотистых нитей судьбы. Уцепившись за него, Тирианна начала движение в шлейфе своего наставника. Перед ней предстали обрывки батальных сцен. Руны служили маяками, и Келамит следовал от одного символа к другому, иногда делая резкий вираж в сторону, чтобы подробнее изучить тот или иной поворот событий.

Во время этого путешествия на Тирианну обрушивались зрительные образы и ощущения. Треск, звуки выстрелов, шипение сюрикенных катапульт в ночном воздухе, рев орков и боевые кличи эльдар. Воины сражались и умирали вновь и вновь, здания рушились и тут же возводились, корабли взрывались и в следующий миг опять оказывались целыми. Перед глазами Тирианны разворачивалась вереница вероятностей.

Грязные орки были повсюду, их варварская дикость, зверская жестокость, глухая к голосу разума и не знающая сострадания. Животная ярость затопила будущее зеленокожей волной насилия и злости. Это буйство уничтожало целые армии, стирало мирных жителей с лица планет, подминало под себя все, что встречалось на пути. То была ярость, присущая каждому орку. И каждый орк был частью общей массы, стихийным бедствием, неотвратимым и неуправляемым, как катаклизм. Эту силу можно было побороть, подавить на время, но не уничтожить.

И вспыхнуло пламя.

— Аватар! — выкрикнула Тирианна.

С сияющей руной Кхаина над головой Аватар, словно вихрь судеб, что затягивал в себя сотни нитей, огнем прожигал полотно судьбы, нить за нитью, уничтожая все вокруг. Сплетение пропиталось кровью, в которой тонули бесчисленные жизни. Тирианна захлебнулась в ненависти и первородной злобе. Чувства переполняли ее, боевая маска вырывалась из глубин сознания, готовясь затуманить колдовское видение. Девушка боролась с собой, пытаясь сдержать гнев, сконцентрироваться на разворачивающихся перед глазами картинах. Наконец ей удалось побороть желание убивать врагов собственными руками.

Когда внутренняя борьба была окончена, Тирианна смогла яснее рассмотреть происходящее. Приглушив для себя пламенеющее свечение Аватара, девушка сумела разглядеть переплетенные судьбы тех, кто находился в его тени, — убитых врагов и затронутых яростью союзников.

Тирианна замерла на месте, пораженная пришествием Аватара. Келамит же вспыхивал то тут, то там по всему сплетению. Казалось, что он был одновременно в нескольких местах. Сплетение менялось на глазах, упрощалось. Это лишние судьбы отпадали прочь, чтобы больше не вернуться. Увидеть и отвергнуть будущее значило предать его забвению и освободить дорогу для новых вероятностей, новых возможностей ослабить врага или усилить союзников.

Внезапно Келамит вновь возник рядом с Тирианной, окружая ее аурой золотистого света.

— Скажи, что ты видишь, — произнес ясновидец.

Тирианна вновь сосредоточилась на отдельном участке сплетения, отрешившись от общей картины. Она заметила руну, которую знала по учебникам, — Пещеру Мон-ки. Девушка позволила символу увлечь себя по одной-единственной линии вероятности. Она увидела, как огромный орк рассекает топором одного из Жалящих Скорпионов, но вскоре погибает от клинка и сияющих кулаков экзарха. Предсмертный рев чужака эхом раздался у нее в голове. Уже собираясь покинуть эту нить, Тирианна вдруг почувствовала что-то смутно знакомое. Мысленно вернувшись на поле боя, она прокручивала в голове увиденное, на этот раз обратив больше внимания на жертв орочьего вождя. Девушка замерла, пронзенная внезапной душевной болью.

Среди жертв орка был Корландрил. В ужасе Тирианна попыталась отследить в сплетении жизненный путь своего друга. Его нить тянулась еще какое-то время, а после расщеплялась на десятки тоненьких волокон, утопавших в тумане безвестности.

— Он погибнет? — спросила девушка.

— Я вижу не более твоего, — ответил Келамит.

— Надо предупредить его, — сказала Тирианна, — он может умереть.

— Сегодня многим суждено пасть в бою. Возможно, он среди них, — ответил Келамит. — Всех смертей не предотвратить. Да и это не всегда желательно.

— Но он мой друг, — протестовала Тирианна. — Я не могу бездействовать.

— Ты фокусируешься не на тех деталях, дитя мое, — ответил Келамит. — Сейчас важно не ранение твоего друга, а то, что в этой линии вероятности орочий вождь будет повержен, а это спасет многие жизни в будущем.

— Как… — Тирианна хотела было спорить, но не находила слов.

Сцена битвы вновь и вновь разыгрывалась у нее перед глазами. Первым порывом Тирианны было спасти друга, но логика Келамита была неоспорима. Девушка зашла в тупик. Стоит ли жизнь Корландрила жизней двух других эльдар? А десяти? А двадцати?

— Я понимаю, — произнесла девушка, снедаемая чувством вины.

— Сейчас не время для сожалений, дитя мое, — произнес Келамит. — Битва вот-вот начнется, и Архатайну нужно успеть внести несколько поправок в план.

Пытаясь вытеснить образ раненого Корландрила из памяти, Тирианна позволила разуму вернуться в свое тело. Она открыла глаза и, взглянув на крошечный циферблат часов внутри шлема, поняла, что в реальном мире прошло лишь несколько секунд.

Девушка пыталась осознать произошедшее, все еще разрываясь на части меж реальностью и миром психического. Чье-то присутствие прервало ее мысли, будто волна, качнувшая лодку. Словно кругами по воде, по сплетению прошла рябь.

Кровь и огонь.

Тирианна обернулась вместе со всеми эльдар, вошедшими в город. В воздухе сгущалась энергия, словно ветер раздувал тлеющие угольки. Запахло кровью, гарью и плавящимся железом. Тирианне вновь пришлось сдерживать боевую маску.

В сплетении ей приходилось бороться лишь с потенциалом Аватара, теперь же он был явью, а разум девушки оставался приоткрыт, как неплотно затворенная дверь.

Тирианну наполнили ярость и злоба. Колдовской клинок вырвался из ножен и нырнул в ладонь девушки, переливаясь и искрясь психической энергией. Острие жаждало крови. Воздух разошелся, уступив место сияющему огненному кругу. Тирианна стиснула зубы, борясь с желанием крушить и убивать.

Чем ближе подходил Аватар, тем сложнее ей было устоять. Девушка почти отчаялась. Она рывком вернула свой разум из сплетения. Барьеры встали на свои места, перекрыв русло льющейся реке ярости. Тирианна старалась не потерять сознание. Сердце ее бешено стучало, перед глазами все поплыло.

Аватар шагнул из портала, оставляя за собой шлейф из дыма и искр.

Инкарнация бога войны, существо из металла и пламени, Аватар был вдвое выше Тирианны. Воздух вокруг него раскалялся и плавился. От тела воина клубами поднимался дым. Психосила, исходящая из этого существа, несла с собой крики и стоны на грани слышимого. Пластинчатая броня его была создана из древнего железа. Неплотно прилегающие пластины едва сдерживали огненную сущность, бушующую внутри. С плеч Аватара ниспадал плащ из алой ткани и огня, заколотый булавкой в форме длинного кинжала. В правой руке воплощение Кхаина держало копье невиданных размеров. Треугольный наконечник покрывали горящие руны. Оружие визжало, требуя крови. «Плачущая Смерть». Левую руку Аватар стиснул в железный кулак, кровь сочилась меж заостренных костяшек пальцев.

На миг встретившись с пламенеющими глазами Аватара, девушка отшатнулась. Взгляд инкарнации Кхаина пронзил ее насквозь, прожег все мыслимые преграды, вернул к жизни воспоминания об убитых пришельцах и монстрах, события, давно забытые провидицей. Аватар отвернулся, и Тирианна с облечением выдохнула.

Ославляя позади дымящиеся следы, дух Кхаина шел в город. Воины эльдар следовали за ним.

* * *

Атака эльдар обрушилась на врага, словно удар молнии.

По сигналу Келамита воины, ожидавшие в Паутине, ориентируясь на варп-маяки, открыли временные порталы в центре поселения. Крошечные искры раскрылись в сияющие переходы, сквозь которые в реальный мир ворвались Зловещие Мстители, Воющие Банши и Огненные Драконы.

Силовые мечи засверкали во мраке ночи. Белокаменные стены полуразрушенного города эхом отражали шипение сюрикенных катапульт. Площади и улицы озарились вспышками тепловых ружей и взрывами плазменных гранат. Орки, многие из которых не успели даже очнуться ото сна, умирали десятками.

Рев, крики, бой барабанов и звуки горна прокатились по орочьему лагерю, как сирена. Нападавшие окружили врага, тесня основные силы неприятеля к реке. Ударные отряды эльдар тем временем прорывались по центру лагеря.

Аватар мчался, нацелив копье в самую гущу вражеских сил. Отряды аспектных воинов, ведомые экзархами, следовали за ним по мощеным булыжником мостовым меж руин разрушенных зданий.

Келамит и Тирианна держались за воинами. Ясновидец то и дело останавливался, чтобы свериться с рунами. Тирианна присоединялась к нему, чтобы взглянуть на разворачивающую битву через сплетение.

Как и обещал ясновидец, битва представляла собой отдельный микрокосмос внутри сплетения. Каждая пуля или сюрикенный диск, каждый взмах меча и удар топора создавали новую вероятностную нить. Будущее ветвилось столь быстро, что уследить за каждым новым поворотом было невозможно. Следуя за Келамитом, словно тень, Тирианна наблюдала, как ясновидец использует руны, чтобы определить ключевые моменты боя, как он следит за продвижениями Аватара и орочьего вождя, автарха и отдельных экзархов. Ясновидец оценивал значение тех или иных событий. Белый шум многочисленных разрушений уступил место отдельным деталям и живым сценам. Тирианна отошла на шаг от Келамита, когда его разум устремился к битве на мосту. Девушка боялась вновь увидеть судьбу Корландрила. Вместо этого она переключила внимание на одного из ясновидцев — Симманайна. Он продвинулся по Пути провидца куда дальше Тирианны, но его присутствие в сплетении выглядело как огонек сальной свечки по сравнению с пылающими кострами других ясновидцев. Тирианна наблюдала, как он, сфокусировавшись на горстке отдельных воинов, перескакивает с одной тонкой нити судьбы на другую.

Неожиданно эти нити оборвались. Тирианна была поражена, когда осознала, что только что стала свидетелем смерти тех, с кем боролся Симманайн. Ее одновременно пугало и восхищало увиденное — жестокая судьба в действии, направляемая клинком колдуна.

— Скорее, дитя, ты нужна здесь, — произнес Келамит за миг до того, как покинул сплетение.

Тирианна вернулась к реальности и последовала за Келамитом. Ясновидец бежал, перепрыгивая через обломки кирпичной кладки, загромоздившие улицу. Из здания на противоположном конце переулка валил черным дым — там гремели пушки. Снаряды летели в сторону основных атакующих сил эльдар. Сами взрывы не были видны, но Тирианна с болью почувствовала, как неподалеку гаснет жизнь.

По зову Келамита из-за развалин справа появился отряд Зловещих Мстителей. Тирианна узнала их по руне на знамени у экзарха — храму Золотого шторма. Объединившись с аспектными воинами, провидцы пошли в атаку на артиллерийскую установку врага.

— Оружие к бою, — предупредил Келамит.

Неожиданно девушка почувствовала, как ясновидец прикоснулся к ее разуму, на миг увлекая ее за собой в сплетение. Перед глазами Тирианны предстала сплошная стена из зеленокожих клыкастых морд. В следующее мгновение она увидела, как сама отражает колдовским клинком атаку тяжелого молота.

Инстинктивно Тирианна выставила клинок в защитное положение, как только их группа перепрыгнула остатки разрушенной стены, за которой укрывалась вражеская артиллерия. Отраженный удар топора прошел мимо ее плеча. Девушка взмахнула мечом и перерубила руку монстра чуть ниже локтя, когда тот собирался делать новый замах.

Реальность и вероятность совместились воедино в ее разуме. Перед глазами замелькали короткие эпизоды боя. В один миг Тирианна увидела, как из соседней комнаты вырывается десяток орков, в следующее мгновение разум показал ей, как один из нападавших всаживает ей в грудь несколько пуль.

Девушка отпрыгнула в сторону, и пули прошли мимо. Перехватив клинок обеими руками, Тирианна пронзила им грудь стрелявшего. Психический меч жаждал энергии, и она влила в него собственную силу, проталкивая лезвие сквозь ребра, сердце и позвоночник орка.

Рычание и вой орков раздавались со всех сторон. Воздух пронзили вспышки выстрелов, осветившие зловещие морды дикарей. Разумом Тирианна увидела, как из дыры этажом выше прыгает орк, на лету разрубая топором плечо одному из Зловещих Мстителей.

В несколько быстрых шагов девушка обошла Келамита и выкрикнула предупреждение, указывая мечом на дыру в потолке. Воины успели расступиться, и огромный орк упал между ними. Засвистели сюрикенные катапульты, зеленокожий попал под перекрестный обстрел.

Вдруг психосила накатила на Тирианну, словно волна. Что-то резко толкнуло ее в спину. По броне пробежали всполохи энергии, и девушка обернулась к нападавшим.

Она слишком увлеклась, предупреждая других, и не заметила, как один из орков выстрелил ей в спину из пистолета. Меч Келамита в один взмах снес с плеч голову нападавшего. Кровь брызнула на инкрустированный шлем ясновидца. Не говоря ни слова, Келамит повернулся, направляя посох в новую группу орков, вламывающуюся через дверь слева.

Сверкнули молнии.

Ближайший орк разлетелся облачком кроваво-костяной пыли. Следовавший за ним дикарь сгорел в огне. Третий конвульсивно задергался, и его палец непроизвольно нажал на курок. Выстрелы пронзили спины его зеленокожих союзников.

Когда первая волна атаки сошла на нет, стрельбу по выжившим врагам открыли Зловещие Мстители. Облако сюрикенных дисков обрушилось на орков, кромсая плоть и кости.

Следуя за экзархом, аспектные воины с сюрикенными катапультами наготове ворвались в смежное помещение. Келамит и Тирианна не отставали. Новые выстрелы уничтожили мелких орочьих прислужников, управлявших крупнокалиберными пушками.

— Обезвредь их, — произнес Келамит, указывая на артиллерийские установки.

Тирианна сделала шаг вперед, сжимая клинок обеими руками. Копируя действия экзарха, она рубанула мечом по казенной части грубо сработанного орудия. Из места удара посыпались искры и брызги расплавленного металла. Девушка влила психосилу в клинок, и он прошел сквозь ствол и затвор. Низкопробный металл заскрипел и пошел трещинами.

Взглянув на пробоину в стене, сквозь которую артиллерия вела обстрел улицы, Тирианна увидела главную площадь и на ней Аватара в окружении зеленокожих. Инкарнация бога войны рассекала толпу врагов «Плачущей Смертью». В темном небе просвистели снаряды Темных Жнецов, направленные в здания, где засели орки.

— Нам надо вернуться в бой, — сказал Келамит.

Ясновидцы вместе с аспектными воинами выбежали на улицу к остальным алайтокцам, но Тирианна чувствовала рядом присутствие и других эльдар. Вскинув голову, она увидела очертания странников. Они заняли позиции на балконах и у разбитых окон, оперев стволы длинных ружей на парапеты. Где-то вдалеке орки умирали от неслышимых выстрелов.

Когда ясновидцы добрались до центра города, картина битвы была уже ясна. Орки оккупировали несколько зданий со стороны реки. В окнах мелькали злобные морды и огоньки пламени. На мосту горели обломки машин. В отсветах пламени отряд Огненных Драконов и две группы Жалящих Скорпионов сдерживали орочье подкрепление. Тирианна подумала о том, жив ли еще Корландрил, но не решилась заглянуть в сплетение, опасаясь, что нить его судьбы оборвалась вместе с жизнями многочисленных орков.

Два гравитанка «Сокол» обстреливали руины башен из импульсных лазеров и сюрикенных пушек. Остальные войска перемещались от здания к зданию, избегая открытых пространств. Вдруг из одного орочьего укрытия вылетел движущийся по спирали снаряд, пересек площадь, оставляя позади хвост из искр, и попал в один из гравитанков, но срикошетил от обтекаемого корпуса машины, прежде чем взорваться. Удары тяжелых орудий заглушили шипение сюрикенных катапульт и треск лазеров.

Со стороны реки появилась внушительная группа орков в более прочной броне, чем остальные. Крупные снаряды полетели в сторону площади. Тирианна и Келамит укрылись за разрушенным фонтаном. Воины из храма Золотого Шторма бросились вправо, поперек разрушенной площади, и попали под вражеский обстрел.

Тирианна увидела, как двое из Зловещих Мстителей упали, сраженные пулями, не успев добраться до укрытия. Девушка с опаской взглянула на Келамита, не понимая, почему ясновидец не предупредил солдат. Келамит же сосредоточил внимание на новой группе орков, приближающейся со стороны реки.

Из переулка появились Сияющие Копья с лазерным оружием, светящимся энергией. Два ряда гравициклов обогнули свергнутую статую Курноуса Охотника и вклинились в самую гущу вражеского подкрепления. Засверкали белые вспышки лазеров, пронзающих и броню, и плоть орков. В ответ на быстрых эльдарских солдат обрушились удары топоров и силовых клешней. Им удалось выбить из седла одного из всадников и серьезно помять гравицикл другому, но большая часть стремительных Сияющих Копий пронеслась мимо, не попав в зону досягаемости противника. Затем они круто развернулись и обстреляли уцелевших после первой атаки орков из сюрикенных катапульт, закрепленных на гравициклах. Ответный огонь уничтожил еще один гравицикл. Он взорвался, а седок, отброшенный взрывной волной, ударился об обугленный ствол сожженного дерева. Сияющие Копья опустили пики и вновь ринулись на врага, сметая оставшихся орков яркими лазерными вспышками. Ослепленные жаждой крови или же, напротив, осознавшие свое безвыходное положение, орки начали выбегать из зданий, беспорядочно контратакуя эльдар. Из разрушенных зданий на противоположной стороне площади раздались выстрелы ружей. Орки кидались на эльдар небольшими группами. Рев и грозный рык дикарей сменялся стонами, когда их на бегу встречали лазеры и сюрикенные диски.

Аватар тем временем приближался к гуще сражения, непрерывно насаживая орков на копье. Инкарнация бога войны закинула исчерченное рунами оружие и бросила его в скопление врагов. Горящее острие «Плачущей Смерти» превратило с десяток зеленокожих в кровавое месиво и вновь вернулось в руку хозяина.

К битве присоединились Воющие Банши. Из их шлемов вырывались пронзительные вопли, которые парализовали нервную систему врагов, заставляя орков останавливаться на полушаге. Светящиеся голубым заревом мечи, которые оставляли в воздухе сияющие завихрения, без труда прорубали броню.

Келамит тоже пошел на орков. На кончиках пальцев у него светились энергетические разряды. Тирианна тем временем изучала сплетение, перебирая варианты действий врагов. Перед глазами у нее появилась избежавшая засады на мосту полугусеничная машина, что извергала пламя из турели.

Девушка взглянула на аллею, на которой должна была появиться машина, и увидела, что отряд Огненных Драконов уже поджидает врага, получив предупреждение от Келамита или кого-то еще из провидцев.

Прямо на глазах у девушки адская машина возникла из темноты, огонь сочился из сопла, закрепленного на башне. Огненные Драконы дружно выстрелили из тепловых ружей, целясь в топливный бак, установленный в кормовой части нехитрой орочьей конструкции. Взрыв заполнил собой весь переулок. Стены домов залило горящим маслом, тротуар усыпало обломками.

Орки тем временем отчаянно пытались прорвать эльдарскую круговую оборону. Они продолжали напирать, несмотря на тяжелые потери. Келамит мысленно подтолкнул девушку вправо, где среди многочисленных вариантов будущего был прорыв вражеских сил. Тирианна направилась туда, и Зловещие Мстители залили наступавших орков градом сюрикенных дисков.

И все же пришельцы продолжали давить, невзирая на потери: взрывы в скоплении нападавших уносили десятки жизней, еще больше гибло под обстрелом Темных Жнецов, занявших теперь верхние этажи зданий, а орки все продолжали наступать. Зловещие Мстители приняли на себя основной удар, отстреливаясь до последнего.

Экзарх Мстителей выпрыгнул вперед с энергетическим щитом в одной руке, которым он отразил первую волну ударов, и силовым мечом в другой. Келамит и Тирианна присоединились к нему всего через несколько секунд. Их оружие светилось психосилой.

Тирианна полоснула клинком по горлу ближайшего к ней орка. Удар перебил дикарю позвоночник. В следующее мгновение она уклонилась от неуклюжего выпада другого зеленокожего с цепным мечом. Он повалился в тот миг, когда девушка подрубила ему ногу, и затем она вонзила меч ему в спину. Лезвие прошло насквозь.

На броне у Тирианны вспыхнули руны — она почувствовала, что в нее несколько раз выстрелили слева. Пули не причинили вреда, но внезапность атаки ошарашила девушку. Каждый миг происходило слишком много событий, чтобы успеть предвидеть и предотвратить их. Келамит пришел ей на выручку. Он бросил в сторону орков руну в форме змеи. В ночном небе из ниоткуда появилось извивающееся огненное существо, оплетшее огненными кольцами сразу нескольких орков. Оправившись, Тирианна вернулась в бой. Ее колдовской клинок двигался быстро и точно, он резал, протыкал насквозь и разрубал орков. Предвидя контрвыпады противника, колдунья получала возможность их избежать. Она непрерывно уклонялась и выбирала наилучшие моменты для удара.

Вдруг сплетение погрузилось во мрак. Тирианна перестала видеть что-либо. Поток животной ярости захлестнул ее разум и мысли. Словно цунами, разрушительная энергия переполнила ее, заглушая чудовищным ревом все прочие чувства.

Тирианну сбило с ног. Взрывная волна затронула в равной мере как ее разум, так и тело. Это был сокрушительный поток психической энергии невиданной силы.

Когда к Тирианне урывками вернулось зрение, она с трудом поднялась на ноги и увидела переливающегося энергией орка над грудой тел Зловещих Мстителей. Зеленоватые молнии ползали по всему его полуголому телу. Бешеные глаза монстра искрились. В руке у него был медный посох с развивающимися медными проводами, которые корчились от бегущей по ним энергии.

Тирианна нырнула в сплетение, не понимая, как она могла пропустить появление зеленокожего псайкера. Ее вновь захлестнула волна орочьей ярости, словно боевой клич, заглушающий все остальные звуки.

Как извержение вулкана, его психосила разрывала сплетение одним своим присутствием, уничтожая все вокруг.

У орочьего шамана было с десяток телохранителей, которые, даже не прицеливаясь, поливали пулеметным огнем растерянных Зловещих Мстителей. Келамит набросил покров темноты на аспектных воинов, чтобы те успели укрыться от обстрела за ближайшими развалинами.

От шамана по земле шла зеленоватая рябь, словно круги по воде. Плиты мостовой трескались у него под ногами. Волны сбивали эльдар с ног. В земле образовался ширящийся разлом.

Тирианна проворно перепрыгнула через трещину и бросилась под созданный Келамитом покров темноты. Даже свечение ее клинка приглушилось, и на миг она не видела совсем ничего. Стараясь двигаться по прямой, она побежала вперед с клинком наготове. Вынырнув из облака тьмы, Тирианна оказалась всего в паре шагов от ближайшего из телохранителей псайкера. В следующий миг его голова покатилась с плеч, а с меча посыпались светящиеся искры.

Пригнувшись, чтобы избежать удара силовой клешней от следующего монстра, Тирианна увидела, как позади ничего не подозревающих орков появились пять фигур в тяжелой броне с тихо жужжащими цепными мечами. Жалящие Скорпионы атаковали врагов. Их экзарх, орудуя двуручным цепным мечом, напополам разрубил шамана от плеча до пояса.

Телохранители псайкера полегли вслед за ним. Но расслабляться было рано. Темные Жнецы при помощи бушующего Аватара сгоняли всех орков по направлению к одной узкой улице. Врагов осталось не больше сотни, но, отчаявшись, они становились еще более опасными.

Неожиданно звуки выстрелов и визг сюрикенов заглушили душераздирающие визги, доносившиеся откуда-то сверху. Из ночных небес к земле устремились крылатые создания. Их силуэты четко выделялись на фоне заходящих лун. Разноцветные лазерные лучи пронзили воздух. Наездники на драконах — экзодиты — вступили в бой.

Тирианну охватил благоговейный трепет, когда к оглушительному хору присоединились новые голоса. Все больше боевых животных экзодитов присоединялось к схватке. Сама сила природы, прирученной «ушедшими», — гигантские рептилии — обрушивалась на орков, согнанных на площадь. Экзодиты жаждали напоить лазерные копья и фузионные пики кровью врагов в отмщение за разрушенный город и погибших товарищей. Архатайн оставил за ними право нанести последний удар и расквитаться с зеленокожими захватчиками.

Некоторые из «ушедших» восседали верхом на двуногих хищных ящерицах с острыми, как кинжал, клыками и не менее опасными когтями. Рыцари ушедших с пистолетами и клинками добивали отступающих орков, нанося удар за ударом. Другие обслуживали тяжелые орудия, закрепленные в паланкинах на спинах огромных рептилий. Импульсные лазеры и горящие копья планомерно уничтожали орков. Численность зеленокожих непреклонно снижалась. Драконы взмыли в воздух, и их седоки засыпали площадь лазерными выстрелами и плазменными гранатами.

Орки не долго продержались против разъяренных экзодитов. Они гибли десятками, а раненые обретали смерть под лапами гигантских левиафанов.

— Битва выиграна, — объявил Келамит.

Тирианна окинула взглядом площадь. Перед ней были сотни мертвых орков и десятки раненых и убитых эльдар. Она осознавала, что подобное зрелище должно повергать в ужас. Оно свело бы с ума любого из эльдар, но боевая маска закрыла ее от мрачных мыслей, позволяя лишь здраво и холодно оценивать ситуацию.

Колдунья оставалась собранной. Она узнала поле боя таким, каким видела его в сплетении. Девушка испытывала облегчение: некоторые из видений предрекали гораздо большие потери среди эльдар. Отстранившись от сплетения, она увидела, как алайтокцы вместе с экзодитами обыскивают дома в поисках уцелевших орков.

Битва и вправду была выиграна, но счет смертям еще не окончен.

Глава 7 Потерявшаяся

Белые Стражи — Пауки Варпа. Сплетение не всегда радушно встречает гостей. Порой оно грозит излишне беспечному путнику множеством смертельных опасностей. Оно не только переменчиво, но и подвержено влиянию внешних сил, наиболее непостоянные из которых — великие силы варпа. Белые Стражи непрестанно оберегают провидца, сталкивающегося с подобными силами, от психического вреда и заблуждений точно так же, как их одноименные собратья защищают сеть бесконечности от схожих опасностей.

По возращении домой Тирианна пребывала в унынии. После битвы с орками она испытывала стыд и муки совести. Девушка чувствовала свою вину за то, что предвидела ранение Корландрила, но не предотвратила его. Она проплакала больше суток, сокрушенная обрушившимся на нее бременем. Ее силы действительно не были безграничны. Без помощи Келамита ей не удавалось выяснить, какая участь уготована Корландрилу. Она не знала, выживет ее друг или погибнет от ран.

Где-то на границе сознания она ощущала еще кое-что не менее гнетущее. Девушку мучили не столько воспоминания о пережитых сценах кровопролития и гибели товарищей, столько то, что она испытала перед тем, как боевая маска защитила ее сознание. Тирианна смутно помнила, как ее захлестнуло психосилой орка-шамана. Столь грубая первобытная мощь смела ее, словно мелкий камень на пути лавины. Она кубарем летела со склона, не находя опоры. Келамит же, напротив, даже не дрогнул. Девушка не видела его уже пять циклов с самого возвращения на Алайток, однако в конце концов она сочла, что не стоит искать встречи с наставником, пока он сам не захочет увидеться с ней.

Предоставленная самой себе Тирианна помимо всех сомнений и переживаний испытывала также некоторую толику зависти. Силы ее наставника оказались поистине поразительными как в реальности, так и на просторах сплетения. Едва ли нашлись бы места, в которые он не решился бы отправиться, хоть сам и предостерегал от них свою ученицу. Тирианна понимала, что сплетение таит от нее множество секретов. Предвидеть скорое и очевидное действие атакующего орка — это одно, а предвосхитить и распознать взаимосвязанные намерения целой группы воинов — совсем иное и пока неподвластное ей умение. Тирианне хотелось научиться заглядывать глубже и дальше, а пока она с нарастающим нетерпением дожидалась, когда же Келамит явится, чтобы вновь повести ее в сеть бесконечности.

На рассвете шестого цикла девушка решила взять все в свои руки. Она проснулась рано, позавтракала и направилась в Палаты Провидцев. Там Тирианна отыскала узел, который обычно использовала вместе с Келамитом для входа в сеть, и начала подготовку к погружению. Однако, прежде чем она завершила мантру, девушка прервалась, уже занеся руку над манящим ее узлом. Келамит не разъяснил ей всех правил взаимодействия со сплетением. Тирианна почувствовала укол вины, усомнившись, не нарушает ли она заведенные обычаи провидцев. Не сочтет ли Келамит оскорбительным для себя ее самовольный вход в сеть бесконечности? Не внесет ли ее вторжение каких-либо помех на пути других провидцев? Все же девушка отбросила сомнения. Келамит никогда прямо не запрещал ей самостоятельно входить в сеть. Даже такой непрямолинейный и загадочный наставник, как он, все равно дал бы ясно понять, будь это запрещено.

Девушка коснулась рукой узла и начала мантру заново. Словно шелуху, она слой за слоем отбрасывала свое физическое тело и сознание, позволяя освобожденному разуму перетечь в царство снов и видений.

Чтобы немного обвыкнуться, Тирианна для начала отправилась в хорошо знакомые места, позволяя течениям пульсирующей энергии, словно реке, нести себя по сети бесконечности. Она провела некоторое время в Оке Этениара, купаясь в звездном свете, просачивающемся в обсерваторию. Она слилась воедино с лучами, падающими на приборы и линзы.

Настроение Тирианны постепенно улучшалось — она продолжила прогулку по Алайтоку, покрывая в мгновение ока расстояния, на преодоления которых в реальном мире ушли бы долгие часы. Она прошла по хрустальным нитям, располагавшимся под куполом Непрестанного шепота, подслушивая обрывки утренних выступлений чтецов и декламаторов, обращавшихся к воображаемой аудитории. Это место вскоре наскучило девушке: она слишком много времени провела здесь в своем телесном обличии. Тирианна устремилась дальше по проводникам сети, вскоре оказавшись у шпилей корабельных доков.

Здесь она то и дело улавливала остаточное присутствие Арадриана, отголоски его отъезда, сохранившиеся в полотке сплетения. Девушка обратилась к архивным записям, желая отыскать сведения о том, куда мог направиться его корабль после битвы с орками, но не нашла ничего. Подобную пустоту оставляли за собой странники, не желавшие разглашать свои тайные тропы.

Расстроенная неудачей Тирианна собиралась было направиться к куполу Хрустальных провидцев, но легкая рябь, пробежавшая по сети бесконечности, остановила ее. Врата Алайтока раскрылись, разослав энергетические импульсы по всему искусственному миру, и из околоварпового подпространства паутины появился корабль.

Тирианна немного покачалась на волнах, наслаждаясь видом недосягаемых звезд и далеких планет, воспоминания о которых принес в своем шлейфе прибывший корабль. Когда врата паутины почти сомкнулись, Тирианна вдруг заметила нечто такое, чего не видела раньше.

Келамит предупреждал ее не приближаться слишком близко к порталу, не раскрывая причин этого запрета, но Тирианну словно тянуло туда. Любопытство, дополненное толикой ученической жажды противоречия, заставили ее приблизиться и рассмотреть портал внимательнее.

Увиденное поразило девушку. Она вдруг осознала, что, хотя она никогда раньше не раздумывала над этим, ее открытие вполне закономерно.

Сеть бесконечности не прерывалась по ту сторону портала. Длинные эфемерные нити вплетались в канву паутины. Освободившись от хрустальных проводников и психических оков, сеть бесконечности мутной дымкой перетекала в туннели паутины.

«Это вполне объяснимо», — подумала Тирианна. Паутина во многом была психическим явлением, туннелем между варпом и материальной вселенной, но она же являлась и психическим проводником. Паутина была фиксирована лишь в определенных точках, в остальном же она представляла собой переменчивую и эфемерную материю, чьи врата соединяли отдаленные искусственные миры, находящиеся в постоянном движении. Тирианна никогда раньше не задумывалась об этом назначении паутины. Она не только служила дорогой для странствий между отдаленными искусственными мирами, но и являлась связующей нитью между ними, одновременно питала и сама подпитывалась от них.

Осторожно подбираясь ближе из страха перед силами, поддерживавшими паутину, Тирианна разглядела несколько меньших порталов, ведущих в различные места Алайтока. В теории она знала об их существовании, но на практике увидела впервые. Многие древние святилища имели собственные порталы в паутину. Также ими обладали аспектные храмы, палаты Автархов и некоторые частные резиденции наиболее древних и почитаемых на Алайтоке семей. Они были созданы еще до Грехопадения. Многие из таких порталов постепенно исчезали, заброшенные за ненадобностью. Их истинное предназначение позабылось. Некоторые были еще активны, но заперты психическими барьерами и рунами. Девушка не рисковала приближаться к таким входам, понимая, что раз их некогда заперли, значит, на то должны были быть веские причины. Как зеркало Нандриеллейна, они могли быть затронуты порчей и обречены предать любого, кто рискнет ими воспользоваться.

Тирианна нерешительно шагнула дальше по сети бесконечности — за пределы физических границ Алайтока. Переход от частично материального к полностью психическому прошел едва ощутимо. Приблизившись к порталу, девушка увидела, что расплывчатые нити, уходящие вдаль, становятся четче, превращаясь в пути. Приободренная этим открытием, Тирианна двинулась вперед.

На миг она испугалась, вступив на полотно самой Паутины. Девушка остановилась, осознав, как далеко она ушла от своего тела. Мысль о собственной физической оболочке на миг пошатнула ясность ее разума. Девушке стоило некоторых усилий удержаться от возвращения в собственное тело.

Колдунья повторила последние строки заученной мантры, и ее присутствие в сети стабилизировалось. Тирианна успокаивала себя тем, что в сплетении расстояние и время не имели значения. Если девушка заблудится или случится что-то нехорошее, она просто отстранится от сети бесконечности и вернется разумом в собственное тело.

Некоторое время она держалась поближе к порталу. Здесь было холодно, и этот холод проникал ей в душу. Тирианна осознала, что здесь она совсем одна, несмотря на мелькающие время от времени следы других провидцев, летевших сквозь межзвездное пространство к другим искусственным мирам.

Тирианна почувствовала биение жизни, когда портал вновь открылся, пропуская корабль. Судно несло свою собственную миниатюрную локальную версию сети бесконечности. Камни души в сердце межзвездного корабля посылали в стороны психические щупы, легко касавшиеся паутины. Судно прошло мимо девушки и устремилось прочь в неизвестном направлении. Кристаллическая матрица корабля черпала энергию и знания из самой структуры Паутины, сливаясь с ней на психическом уровне, но сохраняя свою материальную форму.

Девушка поборола искушение уцепиться за один из психических щупов корабля и заскользить вслед за удаляющимся судном. Это было слишком рискованно. Ей нравилось гулять самой по себе, восхищаясь необъятными просторами сети бесконечности, раскинувшейся по всей Галактике.

В необозримом пространстве космоса переставало существовать само время, но Тирианна догадывалась, что провела в сети уже немало часов. Это было самое долгое ее путешествие на сегодняшний день, но все же она продолжала удаляться от Алайтока. Следуя за отголосками скрывшегося из виду корабля, девушка плыла в его шлейфе. Вскоре она достигла развилки в Паутине. Единый проход расщеплялся на несколько широких и множество узких ответвлений. Бросив прощальный взгляд на Алайток, девушка выбрала один из путей наугад и полетела по нему, оставляя свои страхи позади, в психическом колодце родного дома.

Вокруг было безжизненно.

Холод межзвездной пустоты пронизывал стены прохода и рассеивал энергию Паутины. Тирианна натолкнулась по пути на участки, где ткань Паутины была тоньше обычного. Это реальность пыталась вторгнуться в межпространственный коридор. Порой встречались следы повреждений или небрежного обращения. Девушка не видела эти участки, у нее сейчас не было глаз, чтобы «видеть» в прямом смысле слова, но она ощущала уязвимые места.

Все вокруг казалось тихим и полным умиротворения, особенно в сравнении с сетью Алайтока, наводненной душами умерших эльдар.

Откуда-то издалека раздался шепот.

Страх сковал Тирианну, когда она осознала, насколько далеко забралась. Как неразумно было отправляться в путешествие одной, без защиты. Она была предоставлена самой себе, став лишь пылинкой, крупицей мироздания, подвешенной между жизнью и смертью на хрупких нитях, сотканных кем-то древним.

Шепот становился все громче, ближе. Напуганная, Тирианна ринулась прочь. В Паутину пыталась ворваться не только материальная вселенная. Структуру межпространственного перехода стремился прорвать и варп со своими обитателями.

Тирианна остановилась. Запутавшись в проходах, девушка не понимала, приближается ли она к Алайтоку или, напротив, удаляется от него.

Она уже достаточно нагулялась, пора было возвращаться. Провидица отпустила психическую матрицу, позволяя разуму вернуться в собственное тело.

Ничего не происходило.

Она сделала еще одну попытку, думая о своем теле, об Алайтоке, о единстве разума, бытия и формы, но и это не помогало. Тирианна по-прежнему оставалась во власти хитросплетений потоков энергии. Преследовавший девушку шепот теперь был совсем близко. Его присутствие леденило душу.

Подумав о том, что, возможно, расширение взаимодействия с сетью поможет ей отыскать обратную дорогу, девушка позволила себе раствориться, растечься по сплетению во всех направлениях. На миг ей показалось, что она увидела искру тепла, жизни, энергии, которую она приняла за Алайток. В то же время колдунья прикоснулась к чему-то абсолютному чуждому ей, чему-то отвратительному.

Лишенная тела, она не могла закричать. Ее сознание вновь сжалось до единой точки, а всплеск отчаяния и ужаса всколыхнул сплетение, словно водную гладь. Эта волна не затихала, казалось, целую вечность, выдавая присутствие девушки всем и каждому, кто окажется поблизости. Тирианна понимала, что раскрыла саму себя. Теперь она стала легкой жертвой для любого хищника. Тирианна попыталась скрыться, слиться со структурой Паутины, но страх выдавал ее. Конвульсии ужаса по-прежнему сотрясали и коробили сплетение так же, как рыдания могли бы сотрясать ее физическое тело. Девушка сейчас была словно пойманная муха, бьющаяся в паутине, чьи попытки выбраться из сети лишь приманивают паука.

Подобно затягивающейся на шее петле, неизвестные существа подбирались все ближе. Тирианна решила, что, оставаясь на месте, она окажется беспомощной и вскоре будет поймана. Превратившись в сверкающую искру энергии, девушка бросилась прочь, поворачивая то вправо, то влево, устремляясь то вверх, то вниз, не думая уже ни о чем, кроме как побыстрее оторваться от неизвестных преследователей.

Когда Тирианна наконец остановилась, она окончательно потерялась. Нигде в обозримом пространстве не было и намека на теплое свечение Алайтока.

Зато здесь было нечто другое, что-то давившее на сплетение, искажавшее его структуру. Тирианна не чувствовала его отчетливо, поскольку оно было намеренно сокрыто от посторонних глаз, и все же она ощущала его по искривлению близлежащих нитей, словно прозрачное стеклышко, заметное глазу только под определенным углом.

Тирианна догадывалась, что это был карман реальности, кусок материальной вселенной, вплетенный в структуру Паутины, равно сокрытый от смертных и вечных. Существовало множество причин появления подобных карманов. Большая их часть образовалась еще во времена до Грехопадения. У Тирианны не было ни малейшего желания продолжать исследование Паутины, но необходимость заставила ее преодолеть страх. Девушке нужно было найти дорогу обратно на Алайток, и, возможно, в этом кармане был кто-то, кто мог ей помочь.

Тирианна приблизилась, аккуратно касаясь границы кармана. Он странно влиял на ее самосознание, словно кривое зеркало, искажавшее зрительный образ. Она почувствовала себя одновременно вытянутой в струну и тяжелой, как камень.

Стараясь не обращать внимания на неприятные ощущения, Тирианна проскользнула внутрь кармана. Спустя всего миг она поняла, что сделала это напрасно.

От прорывавшего поверхность Паутины нагромождения скал ввысь вздымался темный шпиль. Поначалу Тирианне трудно было осознать его размеры. Она оставалась лишь крупицей сознания, не имеющей собственной формы, с которой можно было бы сопоставить размеры других материальных объектов. Вскоре девушка поняла, что башня огромна, а темные крупинки, вьющиеся вокруг нее, — фигуры эльдар с крылатыми ранцами за спиной.

Все движения здесь казались невыносимо медленными по сравнению с мимолетностью событий в сети бесконечности. Тирианна протиснулась дальше вглубь кармана реальности и разглядела, что в небе над башней мерцает голубая звездочка, а из самого сооружения вбок отходят три длинных узких балкона. Около двух их них парили незнакомые суда, и девушка догадалась, что это причалы. Тирианна никогда не встречала подобных кораблей в порту Алайтока.

Судя по ощетинившимся оружием корпусам, это, несомненно, были военные суда. Их треугольные солнечные паруса — два больших и один малый — были изогнуты по направлению к корме, а носы заканчивались острыми таранными устройствами, окруженными искрящимися энергетическими полями.

Паутина обтекала этот мир, но не проникала в него. Нити сети бесконечности, словно кокон, опутывали карман реальности, но ни одна из них не тянулась внутрь к башне. Тирианна видела, как эльдар спускаются с кораблей по мостикам, ходят по причалам, но не могла приблизиться к ним. Впрочем, когда девушка осознала, чем они занимались, она могла лишь порадоваться, что не различала подробностей.

Фигуры эльдар, облаченные в стилизованную варварскую броню, с кнутами и плетьми в руках гнали от кораблей разношерстную толпу иномирян в разинутую пасть портала в стене башни. Воздух наполнили крики и стоны. Тирианна ощутила, как по карману реальности прокатилась волна страданий. Из портала лилась нескончаемая агония.

Девушка попыталась рассмотреть пленников и заметила среди несчастных несколько десятков людей. Другие создания были ей не знакомы: тела одних покрывала густая шерсть, других — чешуя, некоторые пленники неуклюже ползли на четвереньках, другие шли прямо и по телосложению напоминали эльдар. У всех руки были закованы в горящие алым кандалы, на шее и ногах у несчастных виднелись энергетические оковы. К своему облегчению, девушка не могла разглядеть деталей.

На миг Тирианну словно разорвало на куски: в Паутине, окружавшей карман реальности, открылся портал и исторг еще один корабль, на этот раз одномачтовый, размером чуть меньше двух пришвартованных у башни. Его черно-красные борта сияли, словно рыбья чешуя. Судно направилось к верхнему причалу.

Колдунья понимала, что в этом пиратском логове ей не найти помощи. Оставаться здесь было крайне опасно, и она вынырнула из кармана реальности обратно в Паутину, вновь испытав крайне неприятное душераздирающее чувство в процессе перехода. Придется оставить пиратов в покое.

Теперь, немного успокоившись, девушка заставила себя более трезво взглянуть на сложившуюся ситуацию. Она потерялась в Паутине и сейчас была достаточно далеко от Алайтока. Лучший способ вернуться — последовать за каким-нибудь кораблем. Наиболее вероятно встретить корабль можно на крупных магистральных маршрутах Паутины. Сейчас ее окружал клубок узких проходов и переплетенных туннелей, образовавшийся вокруг пиратского логова. Если провидица решит пробираться сквозь него и дальше, она почти наверняка застрянет здесь навечно. Единственным выходом было вернуться назад. Страх вновь охватил Тирианну, когда она осознала, что ей вновь придется возвращаться туда, где ее преследовал отвратительный шепот.

Прошло мгновение, а может, целая вечность, в Паутине никогда нельзя сказать наверняка, но Тирианна была уверена, что движется в верном направлении. Проходы становились шире, но вместе с тем росло тревожное чувство, что с каждым шагом Алайток становился все дальше.

Настроение ее прошло полный круг от отчаяния и страха к забрезжившей надежде и обратно к беспокойству, сменившемуся отчаянием. Сеть бесконечности взаимодействовала с девушкой, реагировала на ее настроение, откликалась на потаенные мысли, отражала всплески ужаса.

В какой-то момент Тирианна обнаружила, что она не одна. На этот раз девушка постаралась усмирить свой страх, похоронить его в глубине сознания, не дать ему выбраться наружу и потревожить нити Паутины. Ненасытные существа, бесформенные твари с мертвыми глазами и острыми клыками, промчались мимо нее.

Их прикосновение несло леденящий душу ужас, но девушка не поддалась ему. Она превратилась в сгусток энергии, став отстраненным наблюдателем, а не добычей, и лишенные разума создания не проявили к ней никакого интереса.

Они медленно кружили, стремясь пробить полотно Паутины снаружи и проникнуть внутрь. Тирианна плавно отстранялась от них, перемещаясь так медленно, что ее движение оставалось практически незаметным по сравнению с той сверхсветовой скоростью, с которой она неслась по Паутине ранее.

Время от времени она замирала на месте, когда чувствовала, что охотники подбираются ближе, привлеченные искоркой жизни и тепла. Она старалась не поддаваться панике, закрыть свои мысли, не вспоминать о доме и друзьях, чтобы только не выдать свое присутствие. Она стала лишь точкой в бесконечности, частичкой вселенной и ничем больше.

В сети бесконечности вдруг стало теплеть. Жар нарастал постепенно, подобно лучи восходящего солнца. Почуяв это тепло, хищные твари пустились прочь.

Тирианна ощутила колоссальное облегчение. Она не сомневалась, что тепло — это добрый признак. Оно простиралось по Паутине, наполняя ее надеждой. Оно было нежным, как руки любимого, и успокаивающим, как объятья матери, баюкающей своего младенца.

Сиреневые волны накатывали на бледно-голубой песок, едва касаясь ног Тирианны. В небосводе сияла серебристая сфера, мягко освещавшая пустынный пляж. Откуда-то издалека к Тирианне шел мужчина. Девушка улыбнулась, узнавая походку Арадриана. На нем была светло-серая с белым накидка. Одной рукой он прикрывал рукой глаза от серебристого света.

Тирианна приподнялась и протянула ему руку, но, когда он приблизился, девушка поняла, что ошиблась. Это оказался не Арадриан, а Корландрил. На лицо скульптора падали его растрепанные ветром волосы. Он улыбался, глаза его светились счастьем.

— Какое чудесное место, — сказал он и остановился, окидывая взглядом морской пейзаж. — Спасибо, что пригласила меня сюда.

— Да, я подумала, что нам стоит повидаться и поговорить, — ответила девушка, хотя, по правде сказать, она не могла припомнить, когда договаривалась с другом о встрече.

— Зачем ограничиваться короткой беседой? — сказал Корландрил, хитро улыбаясь. Он протянул руку и погладил Тирианну по плечу. Его прикосновение было столь приятным, что у нее по телу пробежали мурашки. — Мы же никуда не спешим.

— Я не уверена… — ответила Тирианна и хотела было отстраниться, но Корландрил нежно сжал ее запястье и привлек ее ближе к себе. Его темные глаза горели страстью.

— Я кое-что сделал для тебя, — сказал он, доставая из складок мантии золотой браслет. Он протянул ей украшение, ожидая, что девушка сама просунет в него руку.

Тирианна не решалась.

— Когда ты начал создавать украшения? — спросила она. — Я думала, ты скульптор-портретист.

— Примерь, я хочу посмотреть, как он будет сидеть у тебя на руке, — сказал Корладрил, не замечая вопроса и притягивая девушку еще ближе. — Надевай же, мне не терпится это увидеть.

— Ты никогда ничего мне не дарил, — сказала Тирианна, несколько озадаченная его настойчивостью.

— А ты никогда не говорила, что любишь меня, — ответил ее друг. Он попытался надеть браслет на ее запястье, но девушка отдернула руку.

— Здесь что-то не так, — сказала Тирианна, озираясь по сторонам.

На Алайтоке вряд ли остались еще места, где она никогда не была, но этот пейзаж был ей незнаком. Внезапно воспоминание пронзило ее разум.

— Ты больше не скульптор, — сказала Тирианна, отступая еще на шаг. — Ты стал воином.

— Я не смог жить без тебя, — сказал Корландрил, следуя за ней. — Твоя любовь победила мою ярость. Почему бы тебе просто не принять мой подарок. Надень браслет, и мы посидим и спокойно поговорим. Здесь нам никто не помешает.

— Нет, — ответила Тирианна и затрясла головой. Она отчаянно пыталась вспомнить, как вернулась на Алайток, но не могла. Последнее, что она помнила…

— Это все не настоящее, — сказала она, отстраняясь. — Я застряла в Паутине. Я все еще в ней, верно? Кто ты такой?

— Я твой друг, — ответил Корландрил. — Ты знаешь, кто я. Надень браслет, и мы вместе пойдем домой. Я знаю дорогу.

— Ты не Корландрил, — Тирианна ощутила новый приступ паники. Она не знала, что это за наваждение, но это точно был не ее друг.

Корландрил выглядел оскорбленным и разочарованным. Над головой у него сгущались тучи, весь пляж погружался в сумерки. Корландрил — вернее, некто в его обличии — обиженно поджал губы и покачал головой.

— Мы могли так прекрасно провести время, зачем было все портить? Я думал, ты хочешь быть со мной. Разве не так?

— Ты не Корландрил, — повторила девушка, оглядываясь. Пляж тянулся в обе стороны на сколько хватало глаз. У песчаного берега, казалось, не было конца и края. Тот, кто притворялся Корландрилом, схватил ее за руку и попытался силой надеть браслет.

— Надевай! — настаивал он, но Тирианна сопротивлялась, и тогда Корландрил начал выкручивать ей руку. — Надевай, не серди меня.

Тучи налились свинцом, по воде прокатились буруны белой пены. Волны шумно ударились о кристаллы, торчащие из песка у самого берега.

— Отпусти меня! — закричала Тирианна, пытаясь высвободить руку.

— Мы навечно будем вместе, как ты и желаешь, — произнес Корландрил. — Ты хочешь этого сильнее всего.

— Нет, — ответила девушка, замирая на месте. — Я не люблю тебя.

— Меня все любят, — заявило наваждение, — не лги себе. Не сопротивляйся зову сердца.

Тирианна ударила его ногой в колено, и пока оно корчилось от боли, высвободила руку. Песок тем временем превратился в черные стеклянные шарики. Девушка заскользила по нему, упала, затем встала на ноги и побежала прочь по зыбкому берегу. Море почернело. Небеса наливались багровым.

— Ты не можешь бросить меня, — выкрикнул ей вслед Корландрил.

Она не успела сделать и нескольких шагов, когда наваждение возникло прямо перед ней.

— Ты можешь провести со мной вечность, — сказало нечто в обличии Корландрила, — я превращу твою жизнь в нескончаемое удовольствие. Люби меня, как я люблю тебя, и ты больше никогда не познаешь ни злобы, ни страха, ни горечи. Прими нашу любовь, и она никогда не кончится.

Наваждение приблизилось на шаг, протягивая ей руку, но затем остановилось и взглянуло в небо. Тирианна подняла голову и увидела, что небеса разверзлись. Сквозь разодранные облака на землю опускались белоснежные снежинки.

— Нет, — завопил Корландрил, — уходите прочь!

Снежинки все приближались к земле, и Тирианна увидела, как весь мир тает. Небо на глазах превращалось в завихрения Паутины, море рассыпалось на цветные осколки.

Вместо Корландрила на Тирианну теперь смотрели огромными гипнотизирующими глазами десятки наполовину мужских, наполовину женских одногрудых существ на птичьих ногах. Они окружали девушку, подбирались ближе, клацая зубами, сжимая и разжимая когтистые лапы. Они держали в своих мерзких конечностях золотые наручники, которые хотели надеть на девушку. Тирианна с трудом увернулась от пут. Она пришла в ужас, осознав, что эти существа — демоны, слуги Той-что-жаждет, воплощения Великого врага.

Тирианна пыталась убежать, но окружившие ее демоны преградили дорогу. Вдруг чудовищные твари остановились, озираясь по сторонам. С неба протянулись прозрачные нити, по которым вниз спускались тысячи крошечных белоснежных созданий. Словно снежная лавина, паучки захлестнули демонов и обволокли их от когтистых лап до хохолков на головах. Исчадья варпа отбивались, как могли, рассекая воздух когтями, а из мрака тем временем появлялись новые фигуры — сияющие белые силуэты с копьями и мечами. Лучи ослепительной яркости ударили в демонов. От сокрушенных порождений варпа остались лишь гаснущие искры.

Тирианна почувствовала, как свет обволакивает ее, словно кокон, нежно, но надежно. Лучи проходили сквозь нее, превращая ее в чистую энергию. Девушка почувствовала, как к ее мыслям прикоснулось что-то бессловесное, но дружественное.

Она позволила лучам света приподнять себя над землей, и спустя мгновение она уже мчалась сквозь сплетение, оставив далеко позади умирающих в схватке демонов.

Тирианна резко вдохнула и открыла глаза. Она пошатнулась и рухнула на пол. Рука соскользнула с узла сети бесконечности. Сознание не оставило девушку, но она чувствовала жуткую слабость и головокружение. Тирианна попыталась подняться. Ей никак не удавалось прийти в себя. Сквозь затуманенное зрение она с трудом разглядела, что вокруг нее собралось пятеро эльдар.

Среди них был Келамит. Лицо его было сосредоточенным, губы плотно сжаты. Пальцы ясновидца подрагивали. Вокруг него по неправильным орбитам плясали руны.

Тошнота и головокружение отступили, и девушка, облокотившись спиной о стену, наконец-то смогла сесть и отдышаться. Она содрогнулась при мысли о том, сквозь что она недавно прошла. Путеводный камень у нее на груди горел синим, обжигая кожу.

Как можно было поступить так наивно, так глупо? Как безрассудно — отправиться в путешествие по Паутине в одиночку, без чьей-либо помощи! Тирианна тихо заплакала, осознав, насколько близка она была к Той-что-жаждет. Колдунья рисковала не только жизнью. По глупости она чуть было не отдала свою бессмертную душу на истязание существу, порожденному неконтролируемой тягой ее предков к удовольствиям.

Все еще сотрясаясь от рыданий, Тирианна вздрогнула, когда чья-то рука легла на ее плечо. Подняв голову, она увидела Келамита. Девушка ожидала, что ясновидец отругает ее, но он лишь тепло улыбнулся и помог ей подняться.

— Прости меня, — сказала девушка, зарываясь лицом в складки мантии у него на груди. Слезы не переставали катиться из ее глаз.

— Это ты прости меня, дитя, — сказал Келамит, гладя ее по затылку, — я не доглядел.

— Я всех нас подвергла опасности, — сказала она. — А что, если бы эти… существа захватили меня, обратили меня на свою сторону?

— Ничего не случилось, — сказал Келамит, похлопывая ее по руке. — Это твоя заслуга. Ты сильнее, чем ты думаешь. Не каждому под силу устоять перед их соблазнами. И все же я вновь должен извиниться перед тобой. Я предвидел, что ты отправишься в путешествие. Я тоже так делал, когда только начал обучение, и подумал, что это пойдет тебе на пользу. Я не предвидел, какая страшная угроза поджидает тебя, а должен был.

— Ты знал, что я потеряюсь? — спросила Тирианна. — Ты позволил мне блуждать по сети одной, зная, куда это может завести?

— Я пренебрег осторожностью, — произнес Келамит с каменным лицом. — Из всех возможных вариантов развития событий только один был опасным для тебя. Я подумал, что тебе стоило дать возможность побродить по сети самостоятельно. Вероятность несчастья была крайне мала, но вне зависимости от того, насколько ничтожны шансы на подобный исход событий, я обязан был учесть и их. Если б я наверняка знал, что так будет, я бы непременно вмешался, но я не думал, что ты настолько сильна, чтобы уходить так далеко и взаимодействовать с матрицей вечности.

— Матрицей вечности? — переспросила Тирианна, услышав незнакомое сочетание.

— Это царство, объединяющее воедино сети бесконечности всех искусственных миров. Она является частью Паутины и частью кое-чего другого, — пояснил Келамит. — Она по сути своей ближе к бескрайнему сплетению, чем любое другое наше творение. Она создана из первозданной эфирной материи. Обычно новички вроде тебя не могут перемещаться по ней.

— Что теперь будет? — спросила Тирианна, потупив глаза. — Полагаю, я проявила себя не с лучшей стороны. Я пойму, если ты теперь откажешься учить меня.

— Сейчас я хочу заниматься твоим обучением больше, чем когда-либо прежде, дитя мое, — сказал Келамит. — У тебя огромный потенциал не только психосилы, но и любознательности, решимости и веры в себя. Это как раз те качества, которые наиболее важны для провидца. Меня куда более расстроило бы твое нежелание исследовать сеть самостоятельно.

Тирианна посмотрела на остальных провидцев в комнате и заметила, что они согласно кивают.

— Возвращайся к себе и отдохни. Ты пережила события, которые могут потрясти и куда более опытных из нас, — сказал Келамит. — Хорошо обдумай произошедшее. Завтра мы продолжим твое обучение.

Глава 8 Воссоединение

Птицы-близнецы — Ястреб и Сокол.

Все руны так или иначе сочетаются друг с другом, но есть несколько парных и родственных символов, которые помогают отыскать верное толкование лишь при совместном использовании. Известнейшие среди них — Птицы-близнецы, созданные едиными и разделенные только в сплетении. Часто бывает, что судьбы разных личностей оказываются тесно переплетенными, словно бы сливаются в одну; в такой ситуации Ястреб и Сокол способны определить точки отклонения. Следуя каждый по своему пути, они ярко освещают возможные расхождения и моменты воссоединения.

После первой драматической вылазки в матрицу вечности Тирианна твердо решила придерживаться более упорядоченных пределов сети бесконечности Алайтока. Зоны, в безопасности и спокойствии которых успела убедиться провидица, теперь стали для нее прибежищами стабильности, укрытиями, которые она постоянно посещала. Благодаря этому девушка сохраняла чувство собственного «я» и нужный уровень душевного равновесия.

Под опекой Келамита она делала заметные успехи, используя сеть бесконечности, чтобы обозревать все более просторные участки сплетения, причем с большей уверенностью и сосредоточенностью. Странствия Тирианны стали более целеустремленными, пусть она и не могла по-настоящему свободно ориентироваться вокруг и часто нуждалась в направляющем духе ясновидца, который показывал ей дорогу.

Так всё и продолжалось довольно долгое время, и с каждым циклом девушка оттачивала свои умения, вновь обретая веру в успех. Мрачные воспоминания о демонах, едва не схвативших её, понемногу исчезали.

Наконец, после очередного занятия в сети бесконечности, Келамит не отпустил Тирианну восвояси, а предложил прогуляться под куполом, в садах возле дома провидицы.

Они говорили о выученных уроках и надеждах, которые девушка связывала с будущими циклами, но было очевидно, что ясновидец думает о чем-то ином. Наставник и ученица остановились на вершине белого арочного моста через неглубокий овражек; вокруг них, на холмах и разбросанных здесь и там рощицах, лежали долгие тени башен.

— Совершенствуя свои психические способности, ты прошла долгий путь, — произнес ясновидец, сложив руки за спиной. Тирианна, облокотившись на перила, посмотрела на тонкий ручеек под мостом.

— Мне кажется, что я только ступила на мелководье, — отозвалась девушка. — Море знаний простирается далеко за пределы наших путешествий.

— Верно, поэтому следует рискнуть и отплыть от берега. До сих пор ты служила якорем для самой себя — как тебе известно по опыту, полученному в матрице бесконечности, наши силы ограничены, пока мы привязаны к телесным оболочкам. Чтобы увидеть больше, чтобы заплыть дальше в море знаний, следует оставлять за спиной путеводные бакены. Благодаря ним можно глубже проникнуть в будущее, но при этом нельзя терять из виду обратную дорогу.

Протянув руку к поясу, ясновидец извлек руну размером с подушечку его большого пальца. Вещица, сделанная из призрачной кости, неярко поблескивала собственным светом и лениво вращалась вокруг вытянутого пальца Келамита.

— Руны — наши бакены, наши мостики в дальнюю даль, — продолжил наставник. — Пока что ты использовала свои тело и разум, как проводники энергии сплетения, но их выносливость не беспредельна. Руны даруют новые пути изысканий; если вообразить преграду между настоящим и будущим в виде стены, то они создадут нам врата в её толще. Каждая из рун имеет собственное предназначение, по-своему открывает обзор на скрытое грядущее и направляет наши разумы к целям странствий. Кроме того, они, действуя подобно клапанам, гарантируют, что мы не захлебнемся в потоке силы, к которому обращаемся, а также защищают наши мысли от Той-что-жаждет.

Вздрогнув при упоминании темнейшего врага эльдар, Тирианна едва не упустила нить рассуждений ясновидца. Отбросив непрошеные мысли о событиях в Паутине, она сосредоточилась на словах Келамита.

— Каждая руна увеличивает нашу мощь, — сказала провидица.

— До некоторой степени. В самих рунах нет никакой силы, но с их помощью мы можем проводить через себя больше психической энергии. Всё уравновешено; чтобы контролировать несколько рун, требуется значительная ловкость и сосредоточенность ума, поэтому начнем мы с одной-единственной.

— Вы думаете, я уже могу изучать рунное колдовство? — спросила Тирианна, взволнованная такой перспективой.

— Несомненно, это так, дитя. Знай, что каждая руна уникальна и привязана к своему провидцу, она — продолжение его формы. Когда мы увидимся в будущем цикле, я отведу тебя туда, где изготовят первую из твоих рун.

— Какую же? — к тому времени девушка уже изучила несколько сотен символов, каждый со своими достоинствами и недостатками, возможностями и ограничениями.

— Все мы начинаем с одной и той же, — ответил Келамит. — Руны собственного «Я». Нашего личного символа, нашей ипостаси в сплетении, без которого невозможно рунное колдовство.

Они уговорились о встрече в следующем цикле, и ясновидец отбыл, оставив ученицу в раздумьях о следующей ступени её развития. Открывающиеся возможности заинтриговали девушку, а при мысли о близости столь важного шага она ощутила удовлетворение от собственных достижений. Подобного Тирианна не испытывала с тех пор, как встала на новый Путь; руна провидицы и руна собственного «я» слились воедино в её разуме, неразделимые, символизирующие одна другую. То, что девушка была готова воплотить в реальности образ из собственных мыслей, указывало на её успехи в обучении, и она вернулась домой, вся в предвкушении грядущего.

— Это какая-то уловка? — требовательно спросила Тирианна.

Келамит только что жестом пригласил девушку войти в мастерскую костопева.

— Никаких уловок, — уверил её наставник.

— Но вы же знаете, кто занимается здесь своим ремеслом, — возразила провидица.

— Да, я знаю, — с бесстрастным выражением лица произнес Келамит. — Ирландриар, один из лучших костопевов Алайтока. Он изготовил множество провидческих рун.

— Он мой отец! — выкрикнула Тирианна, зная, что наставнику должен быть известен этот факт.

— Так ты больше не называешь себя дочерью Аурентиана, Чтеца Желаний? Странный выбор момента для подобного признания, — в глазах ясновидца мелькнуло любопытство.

— После смерти матери Аурентиан стал для меня отцом в большей мере, чем Ирландриар, — объяснила девушка. — Ирландриар мне не отец.

— Это не так, — невозмутимо ответил Келамит. — И тебе очень повезло.

— Повезло? — Тирианна почти выплюнула это слово. — Ирландриар — самовлюбленный, неуживчивый деспот! Я не желаю иметь с ним дело.

Терпеливое выражение лица наставника не изменилось. Повергнувшись к высокому арочному проходу, ясновидец соединил ладони; его глаза засияли психической энергией, а голос приобрел потусторонний тон, который теперь ассоциировался у девушки с вылазками в сплетение.

— Ирландриар изготовит руну для Тирианы, — медленно и напевно произнес Келамит. — С ней она пойдет дальше по Пути Провидца, узнавая собственную судьбу и множество прочих.

— Есть другие костопевы, — возразила девушка, не убежденная этим фаталистическим заявлением. — Один из них изготовит мне руну.

— Случится не это, — ответил наставник, голос которого возвращался к обычному тону, а свет в глазах тускнел. — Твои возражения говорят о незрелости, они недостойны провидицы Алайтока.

Тирианна, однако, стояла на своем, не желая потакать замыслам Келамита.

— Ты думаешь, что я сделал этот выбор из вредности или по собственной прихоти? — поинтересовался наставник. Теперь он хмурил брови, начиная гневаться. — Послушай меня, дитя. Как провидец, ты увидишь множество судеб, которые не сможешь изменить. Если тебе не удастся смириться с этим, ты сойдешь с ума, измученная никогда не существовавшими вероятностями. Если твой отец не изготовит для тебя руну, мы распрощаемся навсегда.

— Возможно, другой ясновидец возьмется обучать меня, — девушка вызывающе скрестила руки на груди. — Не сомневаюсь, что хоть один из них разглядит мой потенциал.

— Гордячка! — рявкнул Келамит, заставив Тирианну вздрогнуть. Наставник впервые повысил на неё голос, и девушка на мгновение ощутила чувство вины. — Никто другой не возьмет тебя в ученицы, уж я об этом позабочусь.

— Так нечестно! — крикнула Тирианна. — Последний раз я разговаривала с отцом много циклов назад, и не хочу, чтобы он снова становился частью моей жизни.

— Если дело в этом, тебе предстоит сложный выбор, — ясновидец вновь успокоился. — Можешь по-прежнему избегать своего отца и найти другой Путь, или, примирившись с его существованием, стать полноценной провидицей.

Девушка с отвращением скривила губы, в ответ на что Келамит развернулся и пошел обратно по переходному мостику, к гравидиску, который доставил их в Купол Мастеров.

— Подождите! — крикнула ему вслед Тирианна. Сжав кулаки с досады, она все же смогла удержаться от раздраженного тона. — Я поговорю с Ирландриаром, но только по поводу руны.

Остановившись, ясновидец развернулся и указал рукой в сторону дверного прохода.

— Больше от тебя ничего и не требуется, дитя.

Девушка глубоко вздохнула и направилась под арку, собираясь с духом перед неизбежным противостоянием.

За проходом обнаружилось большое полукруглое помещение, которое выходило на ещё более просторный участок, раскинувшийся вдоль поперечной оси Алайтока. Зал оказался практически пустым, что удивило Тирианну — она ждала совершенно иного. На немногочисленных пьедесталах хранились небольшие произведения искусства, в открытом шкафчике лежали различные незавершенные работы, а стол в центре помещения был завален целой коллекцией чашек, тарелок и блюд с остатками еды.

Всё это провидица окинула одним быстрым взглядом. Её внимание немедленно привлек вид, открывающийся впереди: в огромной зале, похожей на церковный неф, висело нечто вроде хребта и грудной клетки какого-то огромного первобытного существа. Подойдя к открытой стороне помещения, девушка поняла, что перед ней центральное ядро жесткости недостроенного космолета.

Кремовая призрачная кость поблескивала собственным светом, озарявшим каждую часть будущего корабля. Тирианна впервые видела создание подобного судна, и у неё перехватило дыхание; воспоминания о прежних спорах с отцом исчезли, сметенные великолепием творения. Этот большой, хоть и далеко не крупнейший корабль, занимал половину длины ангара. Провидица осознала его истинные размеры, только заметив крохотные фигурки на лесах вокруг остова.

Пусть девушка не очень хорошо разбиралась в подобных вещах, но ей показалась, что большая часть работы уже выполнена. При взгляде на верхнюю часть корпуса и скошенные мачты, изогнутые в направлении носа подобно плавникам, Тирианне представилась акула — существо с тяжелым рылом, но обладающее точным балансом. Отростки, похожие на ребра, становились короче по мере приближения к корме, а затем внезапно расширялись, образуя трехконечный хвост. Подняв взгляд, провидица увидела огромные круглые отверстия, предназначенные для установки солнечных парусов. В полумраке над ними поблескивали панели, уже готовые к закреплению в нужных местах.

Тирианна чувствовала звездолет в той же мере, что видела его. Призрачная кость медленно пульсировала психической энергией, которая оставалась почти незаметной на фоновом уровне сети бесконечности, но обладала собственным характерным тембром. Каркас корабля покоился на нескольких кристаллических башнях, соединявших его с Алайтоком — так будущее судно подпитывалось силами громадного звездолета.

Изучая детали конструкции, девушка узнала в отверстиях, идущих по бокам фюзеляжа, заготовки люков под орудийные батареи. Итак, перед ней был военный корабль, и это добавляло всему предприятию угрожающий оттенок. Тирианна вообразила лазерные турели и плазменные ускорители, установленные на положенных местах, и грациозное произведение искусства превратилось в машину, способную совершать невероятные разрушения. Теперь провидице казалось, что в ровном биении психической энергии звучат нотки скрытого напряжения. Как будто некий зверь, пребывая в спячке, ждал приказа высвободить внутреннюю ярость.

Эльдар, работавшие на узких лесах и строительных подмостках, были одеты в легкие туники и комбинезоны, плотно прилегавшие к телу. Они имплантировали в призрачную кость кристаллические узлы и энергетические штифты, напоминавшие с виду драгоценные камни; чтобы психопластик принял самоцветы, мастера шептали какие-то слова и совершали замысловатые жесты.

— Это… неожиданно.

Девушка повернулась, услышав голос отца. Ирландриар вышел из-под кристаллической подпорки слева от неё, держа на сгибе руки хитроумный музыкальный инструмент с множеством дудочек. Костопев, облаченный в длинные — до пола, — и открытые спереди одеяния, сурово смотрел на неё. Нахмуренные брови мастера соединялись под высоким лбом, черно-фиолетовые волосы были уложены в мудреный узел, закрепленный несколькими булавками с головками из драгоценных камней. Кроме того, Ирландриар носил металлические перчатки из многочисленных тонких сегментов, покрытые золочеными рунами.

— Тебя послал Келамит, — утвердительно произнес отец, проходя мимо дочери в свою мастерскую.

— Я не желала этой встречи, но мне не оставили выбора. Келамит весьма упрям…

— Черта, столь хорошо тебе знакомая, — заметил Ирландриар. Повинуясь жесту костопева, из синей материи пола возле стола вырос стул. Мастер опустился на него и положил дудочки перед собой; Тирианна обратила внимание, что ей сесть не предложили.

— Вижу, прежнее лицемерие осталось при тебе, — сказала девушка. — Пожертвуй ты небольшой долей своего драгоценного времени, несомненно сумел бы составить целый трактат о преимуществах упрямства.

Скрестив руки и положив ногу на ногу, отец смерил её холодным взглядом.

— Твое неблагоразумие не может оставаться безответным. То, что ты пренебрегла моим советом — лишнее доказательство твоего себялюбия.

— Советом? — Тирианна и не пыталась скрыть презрение в голосе. — Ты хотел управлять мной, и ничего более. Точно так же, как хотел управлять моей матерью.

— Ты не наделена ни одним из её достоинств, — с неприятной усмешкой произнес мастер. — Единственное, в чем тебе повезло — ты не разделила судьбу матери. Теперь, значит, решила поиграть в провидицу? И как скоро тебе это надоест?

— Это твое поведение разожгло во мне огонь Кхаина и направило меня в храмы аспектных воинов, — огрызнулась девушка. — Возможно, с матерью случилось то же самое.

— Как мало ты понимаешь, — отвернулся от дочери Ирландриар. — К Митраирнин воззвало страстное желание защитить тебя, её дитя.

— И, по-твоему, это моя вина, — подхватила Тирианна. — Я была ещё ребенком, когда умерла мать, но ты считаешь меня ответственной за случившееся. Ты никогда не мог принять, что она предпочла меня, а не тебя.

— Возможно, это твое поведение, бесконечные жалобы и требования избалованного ребенка толкнули Митраирнин в объятия Кхаина, — девушка видела, что отец вздрагивает от какого-то чувства, но не могла понять, скорбь это или гнев. Прищурившись, он вновь посмотрел на Тирианну. — И, несмотря на случившееся с матерью, ты пошла по её стопам. Войны Кхаина погубили мою спутницу жизни, а затем и дочь бросила меня ради его кровавых затей.

Вздохнув, провидица направилась к двери.

— Ты ни о чем не хочешь меня попросить? — поинтересовался Ирландриар.

— Нет, — ответила девушка. — Ты совсем не изменился, ты принижаешь всё, чего я добилась, и, очевидно, используешь эту встречу лишь затем, чтобы сильнее досадить мне. Меня не волнует, что там сказал Келамит — найду другого костопева, который изготовит нужную руну.

— Значит, я был прав. Ты говоришь о досаде, и тут же перечеркиваешь собственное будущее из-за отношения ко мне. В тебе нет увлеченности трудом. Когда Келамит впервые предложил помочь тебе, я надеялся, что ты повзрослела, но теперь вижу, что ошибался. Если ты не можешь прямо попросить меня об услуге, как собираешься преодолевать извилистые пути судьбы? Ты слишком капризна, Тирианна, и так было всегда. Ты слишком молода, чтобы стать провидицей, и я не стану тебе помогать.

Направляясь к двери, девушка заставляла себя не думать о непрекращающихся оскорблениях со стороны отца. На пороге она остановилась, поскольку не могла уйти без ответной колкости.

— Ты одинок, озлоблен, и пытаешься обвинить других в собственных проблемах, — тихо произнесла Тирианна. — Возможно, мне стоило бы пожалеть тебя, но я не могу.

Прежде чем Ирландриар успел что-то ответить, девушка покинула мастерскую; на глаза ей наворачивались горючие слезы.

Ясновидец ждал её, сидя на подбитом диванчике в центре гравидиска. Усевшись напротив, Тирианна закрыла лицо руками, и Келамит, не говоря ни слова, приказал транспорту подниматься. Слегка покачиваясь, диск направился обратно в Покои провидцев.

Прошло три цикла, прежде чем наставник связался с ученицей, сообщив, что она должна присоединиться к нему в их привычном помещении. До тех пор Тирианна пребывала в угрюмом одиночестве, раздосадованная поведением отца. Старые раны, оставленные расставанием, после этой встречи открылись вновь.

Келамит не сказал, о чем пойдет речь, а девушка боялась спрашивать. Поскольку ясновидец непреклонно настаивал на том, что именно Ирландриар должен изготовить её руну, Тирианна отправилась в Покои провидцев, почти не надеясь на то, что наставник передумал. Вне всяких сомнений, он собирался отказаться от дальнейшего обучения, и провидица подготовилась к грядущему разочарованию.

— Способность видеть будущее — великая сила, — начал Келамит после того, как они обменялись формальными приветствиями. — Но преходящая, если сравнить её с умением учиться на опыте прошлого. Истинное знание заключается в понимании минувшего, настоящего и грядущего. Прошлое рассказывает обо всем настоящему, будущее дает оценку прошедшим событиям. Если ты не видишь минувшего и настоящего, грядущее утрачивает связь с ними и превращается в шквал бессмысленных вероятностей.

— Чтобы учиться на ошибках прошлого, не нужно тянуться к нему мощными психическими силами, — произнесла Тирианна, не совсем понимая, что пытается сказать ей ясновидец. Казалось, разговор не имеет отношения к её нынешней неприятной ситуации.

— Да, это не обязательно, но совершенно точно может помочь, — ответил наставник. — Каждый из нас обладает собственными воспоминаниями, сохраненными навечно. Мы можем сверяться с архивами, изучая решения и умозаключения наших предков. Всё это ценные источники знаний, но сеть бесконечности предоставляет нам ещё один.

Келамит жестом пригласил девушку слиться с одним из кристаллических узлов. Сделав это, Тирианна опустила свое сознание в психическую паутину мира-корабля. Перенос прошел гладко, без всяких усилий; ей больше не требовались мантры, выученные у наставника. Во многих смыслах, провидица ощущала единение с сетью бесконечности как возвращение в естественное состояние. Казалось, что облачение из смертной плоти — всего лишь временное неудобство, и однажды от него можно будет избавиться.

Мысли ясновидца пересеклись с раздумьями девушки и смешались с ними, оставшись при этом четко различимыми.

— До сих пор ты смотрела только вперед по сплетению, — сказал он Тирианне. — Тебе известно, что время — не застывшая точка, а последовательно разворачивающееся полотно причин и следствий. На сплетении мы можем отыскать не только то, чему предстоит случиться, но и то, что уже произошло.

Почувствовав, как её дух тянет куда-то, провидица не стала сопротивляться и сместилась из искусственной структуры сети бесконечности в сплетение, царство чистого разума. Когда девушка странствовала здесь в прошлый раз, во время битвы с орками, она не поднимала взгляд, выискивая только варианты сиюминутного будущего. Сейчас, позволив себе осмотреться шире, Тирианна упивалась многогранностью и красотой открывающейся перед ней вселенной; она видела, как обнажается запутанная сеть судьбы.

— У тебя ещё нет собственной руны, — произнес Келамит, и провидица уловила в его мыслях предупреждение. — Мне придется вести тебя назад, к воспоминаниям, потерянным тобою, и событиям, которых ты никогда не видела.

Тирианне показалось, что сплетение вывернулось наизнанку. Расходившиеся нити скручивались вместе, объединялись, и мириады возможностей становились определенными событиями. Образы, улавливаемые девушкой, двигались задом наперед, как и сам поток времени. Наставник торил путь так быстро, что ученица не без труда поспевала за ним, но и при этом краем глаза замечала саму себя, в различных и памятных ситуациях. Вот она теряется в Паутине; первый раз встречает Келамита; спорит с Корландрилем; сидит в своей комнате, создавая стихотворение; что-то ест вместе с Арадрианом и Корландрилем, под сенью дерева с золотой листвой.

Они устремлялись назад, всё дальше и дальше. Жизнь девушки так и мелькала мимо, пока странники не остановились в её самых юных годах, и провидица с изумлением увидела себя в детстве. Малышка сидела на коленях у матери, пытаясь ухватить её за длинную косу, и эта картина наполнила сердце Тирианны грустью — пусть даже тепло происходящего пробудило в ней чувство любви.

— Я помню этот момент, — сказала провидица, пытаясь привести в порядок смешавшиеся мысли, а эмоции тем временем грозили поглотить её. — Мама пела мне «Эпос об Эльданеше». У неё был чудесный голос.

— И, будучи ребенком, ты запомнила именно это, — ответил Келамит. — Голос матери навсегда отпечатался в твоих мыслях. Но дело в том, что одни только личные воспоминания не всё говорят об этом миге.

Наставник вывел их из видения, скользнув в сторону, к переплетающейся нити — так, словно оба переступили с одной платформы гравирельса на другую. Картина вернулась, слегка изменившись.

Ошеломленная провидица поняла, что воспринимает происходящее через воспоминания матери. Она держала на коленях маленькую дочку и праздно напевала ей, ожидая возвращения Ирландриара; костопева отозвали с Алайтока для устранения повреждений на звездолете, атакованном людьми. Тирианна-Митраирнин переживала за спутника жизни, боялась, что он никогда не вернется, и волновалась, в кого вырастет её дочь без отца.

Вошел Ирландриар, и облегчение матери охватило девушку. Она увидела теплую улыбку костопева, который снимал с плеча сумку; малышка-Тирианна заснула и даже не шевельнулась, когда опустившийся на колени отец поцеловал её в голову.

Провидица вырвалась из видения, вытащив себя обратно в абстрактные клубки нитей. В этом мгновении перед ней свивались воедино три жизни, одна из которых была её собственной. Девушку одновременно испытывала страх и восхищение от увиденного — Келамит не ошибался, возможности сплетения выходили далеко за пределы простой демонстрации образов грядущего. Оно позволило Тирианне взглянуть на саму себя глазами других, понять их намерения, мысли и чувства, прежде неизвестные ей.

— Теперь ты видишь, почему именно Ирландриар должен сотворить твою руну? — спросил ясновидец.

— Нет, — ответила девушка. — Вы пытаетесь доказать, что он любит меня, показывая событие, произошедшее до смерти матери. Но в тот момент отец изменился, его любовь превратилась в отвращение. Не сомневаюсь, что он любил меня, когда я была ребенком, но не понимаю, какое отношение это имеет к моему нынешнему пути.

— Ты невнимательно слушала, что я говорил тебе, дитя, — с явным раздражением произнес Келамит. — Чтобы понять вселенную, мы должны понять самих себя. Твое минувшее влияет на твое будущее, и, точно так же, как следует смиряться с возможными вариантами грядущего и принимать их, необходимо прийти в согласие с собственным прошлым. Это и есть цель Пути Провидца — осмыслить самое себя.

— Я слишком хорошо знаю, как поведение отца отразилось на мне, — возразила Тирианна, — и не страдаю заблуждениями по этому поводу.

— Исследуй нити своей жизни и обрати внимание на те, что сильнее всего сплетены с твоими, — предложил ясновидец.

Девушка так и сделала. Хотя другие судьбы касались её собственной, появляясь и исчезая, две неизменно оставались рядом — жизни отца и матери Тирианны. Подобного следовало ожидать, и провидица не понимала, как это меняет суть дела. Она следовала за переплетенными нитями, пока внезапно не остановилась в ужасе: одна из судеб вдруг оборвалась.

Смерть её матери.

— Я не желаю на это смотреть, — сказала девушка.

— Не имеет значения, чего ты хочешь, дитя, — ответил Келамит. — Внимательно изучи линии будущего от этого момента.

Повинуясь, провидица обнаружила, что разматывающиеся нити жизней Ирландриара и самой Тирианны удалялись друг от друга, уносясь по спирали в направлении их собственных погибелей. Разобщение отца и дочери отражалось здесь даже более явно, чем в воспоминаниях о растущей пропасти между ними.

— Тот миг определил твою судьбу в большей степени, чем какой-либо иной, пусть ты сама в нем не участвовала, — заявил ясновидец. — Чтобы извлечь урок из случившегося, необходимо испытать его на себе.

— Нет! — крикнула Тирианна, но её протест остался без внимания. Девушка ощутила, как дух Келамита сливается с её собственным, утаскивает вниз, к тому самому мгновению, и они становятся одним целым с нитью судьбы Митраирнин.

Два солнца, горящих синим огнем, сияли в небе над угрюмой равниной. До самого горизонта, перемежаясь с заиленными лужицами, простирались холмы, покрытые коричневой травой и чахлыми деревьями. Повсюду виднелись причудливые руины, выступавшие над землей рядами, расходящимися от общего центра — огромной пирамиды. По большей части, развалины представляли собой небольшие горки поросших мхом камней с давно стершимися символами. Здесь и там под случайными углами торчали из травы иглоподобные монолиты, на боках которых были выгравированы странные геометрические фигуры, поблескивавшие судорожными вспышками энергии.

Пирамида сверкала, купаясь в свете двойной звезды; отражаясь от её граней, сияние становилось зловещим. Гладкая поверхность строения была размечена крупными узорами того же рода, что и бока «игл» в холмах. Разряды черных молний потрескивали на золотой вершине, перепрыгивая на острия угловатых монолитов, расположенных у основания громадины.

Воины Алайтока, разместившиеся на «Волновых змеях» и «Соколах», быстро приближалась к цели с трех направлений. Подрагивающие тени транспортников и гравитанков проносились над унылой пустошью, ярко вспыхивали реактивные струи двигателей гравициклов — устремляясь вперед, их пилоты разведывали обстановку в развалинах.

Митраирнин выскочила из «Волновой змеи» вместе с другими воинами храма Очищающей Зари, и, держа наготове сюрикеновую катапульту, перепрыгнула через остатки невысокой стены. Пока она занимала укрытие, транспортник отлетел в сторону, готовясь поддерживать пехоту. Отыскивая возможные цели, стрелок водил из стороны в сторону сдвоенными «светлыми копьями» боевой машины.

Сжимая кольцо, эльдар двинулись к пирамиде.

Громадное строение полыхнуло энергией, луч отвратительного бледно-зеленого цвета рванулся ввысь с его вершины и пронзил серо-желтое небо. Со скрипом распахнулись огромные врата, за которыми обнаружился мерцающий портал, пересеченный ветвящимися разрядами болезненно-зеленоватой энергии.

Пилоты гравициклов передали необходимые предупреждения, но бойцы, приближавшиеся к цели, и сами видели тревожную картину. Из врат выходили целые ряды воинов с телами, выполненными в форме позолоченных скелетов, и каждый из них был вооружен винтовкой с длинным кристаллом, который потрескивал той же неестественной энергией, что и портал.

Тяжелые орудия гравитанков открыли огонь, направляя копья лазерной энергии в шествующую из пирамиды фалангу искусственных воинов. Тела золотого цвета разлетались на куски, кибернетические конечности, кружась, отлетали прочь.

Прозвучала команда наступать, и Митраирнин последовала за своим экзархом, Галлинеиром, который перепрыгнул через поваленный монолит, прямиком направляясь к врагу. Вокруг Очищающей Зари наступали другие аспектные воины — вспышки цвета в этом тусклом краю.

Наступающие некронтир не обращали внимания на потери. Больше того, в уже сраженных воинах всё ещё теплилась искра жизни: некоторые ползли вперед, другие, остановившись, собирали воедино разбитые тела. Странный текучий металл их корпусов закручивался у сочленений, пока руки, ноги и головы возвращались на положенные места.

Из тайных порталов вокруг пирамиды возникали иные адские создания. Летучие механизмы с телами-скелетами и тяжелыми орудиями появлялись из сокрытых глубин среди развалин. Стройные мерцающие воины с алебардами, на лезвиях которых светились силовые поля, шагали через руины города некронтир. Облака жукоподобных устройств, каждое размером с эльдарский шлем, вздымались из-под земли, шипящие рои выпускали разряды загадочной энергии.

Темные Жнецы присоединились к залпам боевых машин, и вихревые следы их ракет пересекли мигающую сеть лазерного огня. Звенья гравициклов, действуя в унисон, кружились и петляли в схватках с металлическими скарабеями; проносясь мимо врагов, пилоты накрывали их очередями из сюрикеновых катапульт. Механические жуки облепляли машины и седоков, перегружая двигатели своими энергетическими полями, или взрывались клубами зеленого огня, стремясь уничтожить эльдар.

Прямо перед Митраирнин находился отряд Воющих Баньши. Приготовив оружие, воительницы выпрыгнули из укрытия и бросились в атаку на ближайших некронов. Металлические создания, словно марионетки в пальцах одной руки, развернулись к противнику и прицелились. Полыхнули ослепительные вспышки зеленой энергии, прокатившейся по аспектным воинам, и мать Тирианны почувствовала, как страх сжимает ей сердце. Пульсирующий разряд, вонзившись в какую-то невезучую Баньши, распылил броню, плоть, и, наконец, кости женщины, за считанные секунды превратив её в ничто.

Гневно вскричав, Митраирнин направила сюрикеновую катапульту на воинов некронтир и открыла огонь. Град острейших дисков врезался в грудь одному из искусственных солдат, пронзив металл в череде ярких вспышек, и враг, покачнувшись, рухнул ничком.

Наведя прицел на другого некрона, мать Тирианны снова открыла огонь, но, прежде чем она успела выпустить новую очередь, первый воин начал подниматься на ноги, окруженный нимбом неестественного света. Безжизненные глаза создания полыхнули злобой, а восстанавливающаяся металлическая плоть вытолкнула сюрикены прочь из растерзанного ими торса.

Митраирнин выстрелила вновь, и ещё раз, и ещё, как и остальные бойцы её отряда. Некронтир раз за разом падали под шквалом мономолекулярных дисков, и с каждой новой очередью становилось всё меньше тех, кто успевал восстановиться — но при этом враги не прекращали неумолимого наступления.

К атаке присоединились металлические создания, обернутые, словно в саваны, в плащи и лохмотья из разлагающейся плоти. Их до невозможности длинные когти рассекали Жалящих Скорпионов, которые сражались слева от Митраирнин, и твари встречали гибель каждого аспектного воина жутким победным визгом.

Эльдар начали отходить, неровными рядами отступая от основных сил некронов под прикрытие танковых залпов. Затем армия Алайтока снова перешла в наступление, её солдаты постоянно меняли позиции, чтобы не попасться в ловушку среди развалин.

Мать Тирианны не помнила, сколько раз выстрелила из катапульты или сколько конструктов уничтожила. Битва превратилась в изящный танец атак и отходов, и темп её диктовался амплитудой наступления некронтир.

Сами руины превратились в оружие: то, что поначалу казалось декоративными объектами правильной геометрической формы, оказалось стрелковыми турелями. Эти пилоны разряжались сверкающими всполохами разрушительной энергии, убивая по двое-трое эльдар за выстрел.

Митраирнин поняла, что они пришли слишком поздно. Некронтир этого мира вышли из спячки, их пробуждение уже нельзя было остановить. Впрочем, командиры по-прежнему приказывали атаковать, и женщина не сомневалась в чистоте своей цели — ведь ясновидцы предсказали, что когда-нибудь, в далеком будущем, с этой планеты-гробницы отправится пожинающий флот, который может обрушиться на корабли Алайтока.

Явный риск для мира-корабля сам по себе поддерживал решимость Митраирнин, но, сквозь туман битвенной страсти, она чувствовала и нечто иное, нечто, заставлявшее её сражаться. Неясные образы дочери мелькали в разуме женщины, беспрерывно стрелявшей в некронов, и, если имелась даже крохотная вероятность, что эти злобные создания могут навредить Тирианне, мать готова была пожертвовать жизнью, чтобы предотвратить подобное.

Одно из солнц садилось, и пирамида менялась в тускнеющем свете. Ещё один участок мерцающего металла отъехал в сторону, и за ним обнаружилась огромная полость, по виду напоминавшая ангар. Из тьмы возникло жуткое видение, поблескивающее разрядами зеленой энергии; этот огромный объект, выглядевший как нечто среднее между зданием и воином, обладал дюжиной голов и орудийных батарей, установленных вокруг комплексного, геометрически правильного ядра.

Боевая машина некронтир возвышалась над полем боя, окутанная зловещим ореолом, который отражал залпы «светлых копий» и пучковых лазеров. Шар в её центре вращался всё быстрее и быстрее, потрескивая энергетическими потоками — эти заряды ползли по загадочным системам цепей к вздутиям орудийных турелей.

Ослепительная зеленая молния по дуге устремилась к армии эльдар, раздробляя танки и аспектных воинов в огненном вале феерического уничтожения. Целые отряды испарялись в мгновение ока, «Соколы» взрывались, распадались на мелкие кусочки или врезались в руины древних строений.

Прозвучала команда отступать.

Уже через несколько секунд «Волновая змея», которая перевозила Зловещих Мстителей, скользнула в поле зрения Митраирнин, вплотную к одному из фланговых бойцов отряда. Мать Тирианны и четверо других выживших, которые укрывались под обвалившейся аркой, устремились к транспорту, помедлив только для последнего залпа по приближающимся механическим воинам.

Отряд почти добрался до «Волновой змеи», когда на эльдар опустилась тень боевой машины некронтир. Мгновением позже ветвистая молния оплела транспортник, и сами древние камни вокруг Митраирнин взорвались вслед за ним; обломок корпуса, словно лезвие косы, врубился в аспектных воинов.

Ударная волна, устремившаяся от огненного цветка, отбросила мать Тирианны прямо в разрушенную стену. Попытавшись встать, женщина потеряла равновесие и отрешенно поняла, что ей оторвало правую ногу.

Увидев наступающих некронов, Митраирнин подавила крик боли и страха, зная, что Кхаин с нею, и сила Кхаина поможет ей продержаться для последнего удара по врагу. Сосредоточившись на образе дочери, она активировала сюрикеновую катапульту и начала посылать в приближающихся врагов очереди мономолекулярных дисков.

Разряд зеленой энергии вонзился в Митраирнин, и на кратчайшее из мгновений всё её тело, до последней разрываемой молекулы, наполнилось болью.

Тирианна забилась, пытаясь вырваться из хватки сплетения, но Келамит не давал ей сбежать. Оказавшись в ловушке, девушка сама загнала себя в бесконечную петлю повторений одного и того же момента. Испытывая последние мгновения жизни матери, провидица отчаянно пыталась уцепиться за эту связь с ней, но саму Тирианну разрывало на части осознание судьбы Митраирнин.

Вмешавшийся ясновидец выхватил дух девушки из нити её матери, разрывая прямой личностный контакт, чтобы ученица смогла вернуть себе некое подобие рационального мышления и спокойствия.

— Зачем? — потребовала ответа Тирианна, объятая ужасом от воспоминаний о случившемся с Митраирнин.

— Ты должна осознать не боль, испытанную матерью, — тон Келамита оказался сухим и бесстрастным.

Не успев ничего возразить, девушка ощутила, что её вновь затягивает в материю сплетения, и на этот раз время потекло вдоль тонкой посленити, проложенной смертью Митраирнин, до момента, где она пересекалась с линией жизни Ирландриара.

Светокамень испускал слабое, едва заметное сияние, почти теряющееся в темноте комнаты. Отец Тирианны, скрестив ноги и обхватив колени, сидел в центре помещения и смотрел во тьму.

Как рассказать дочери о случившемся? Как объяснить, что её мама никогда не вернется?

Эти вопросы терзали Ирландриара сильнее скорби, которая сейчас разрывала ему сердце и гнала леденящий яд по кишкам. На мгновение прибегнув к самоанализу, костопев осознал, что его тревожит не объяснение с дочерью. Он мучился потому, что не мог отыскать ответов для самого себя.

Ирландриар понимал, что заблуждается, стараясь увидеть глубинное значение в случайном повороте судьбы, но всё же пытался найти смысл в смерти любимой Митраирнин. Пытался — и не находил. Костопев не мог утешиться мыслями о значимости погибели возлюбленной, поскольку не понимал, как она изначально оказалась на Пути Воина. Смерть Митраирнин была обусловлена этим решением, противоречившим логике сильнее всего, о чем сейчас думал отец Тирианны — а думал он о многом.

Его спутница знала, что может погибнуть, и всё равно, идя наперекор здравому смыслу, оставила дочку на попечение Ирландриара и отправилась по стопам Кроваворукого Бога. Подобное решение казалось ремесленнику извращенным: как можно стремиться к разрушению, а не наслаждаться собственными творениями?

Он не плакал — это стало бы бессмысленным и суетным занятием, физиологической реакцией, которая никак бы не смогла заполнить пропасть, растущую в ядре его личности. Ирландриар чувствовал себя опустошенным и безучастным, казалось, что костопева грубо лишили всяческой любви и тепла, причем без единой на то причины.

Ребенок будет нуждаться в нем.

Это соображение оказалось слишком болезненным. Ирландриар удивлялся самому себе, но любые раздумья о Тирианне искажались, превращаясь в воспоминания о Митраирнин — они были так похожи, и не только внешне, что самая незначительная мысль о дочери сотрясала тело отца скорбными судорогами.

Костопев никак не мог ослабить эти страдания, и горе девочки только слилось бы с его собственным. Муки Ирландриара отразились бы в Тирианне, и её скорбь ещё сильнее растравила бы душу отца. Лучше бы дочери жить, не зная таких невзгод, не зная прикосновений ноющей тоски, которая отныне возляжет на его плечи.

Провидица всё ещё пыталась осознать увиденное, увязать собственные воспоминания того времени с мыслями отца, когда Келамит ещё раз переместил обоих по сплетению, в точку, где вновь пересекались жизни Тирианны и Ирландриара. Девушка мгновенно узнала этот момент времени: вскоре она должна была уйти, чтобы стать Зловещим Мстителем.

— Ты не можешь указывать мне, что делать! — завопила Тирианна, хватая сумку с вещами. — Ты просто ничего не понимаешь!

— Да, не понимаю, — с упавшим сердцем ответил её отец, видя, как дочь шагает к двери. Он потерпел неудачу, и теперь девушку ждет та же судьба, что и Митраирнин; костопев попытался успокоиться, но первая же мысль о Тирианне-воительнице наполнила его мрачными предчувствиями.

— Неужели ты не видишь, как эгоистичен твой поступок? — бросил Ирландриар обвинение в лицо дочери. Она только разозлилась пуще прежнего, и отец осознал, что Тирианна не понимает сути его слов, да и просто не желает слушать. — Зачем ты так поступаешь со мной?

— Дело не в тебе, отец, — ответила девушка. — Почему всё должно касаться тебя? И ты ещё называешь меня эгоисткой!

— Ты ошибаешься, — Ирландриар однажды без всяких споров позволил Митраирнин уйти в аспектный храм, но не собирался точно так же отпускать Тирианну. — Поступаешь торопливо и незрело.

— Я веду себя вполне зрело, — сухо ответила девушка. — Пока я была ребенком, ты всегда говорил мне, что делать, но теперь с меня хватит. Ты не можешь командовать мной, я — не твоя собственность! Ты должен поддерживать меня, понимать причины моих поступков. У меня осталось немного воспоминаний о матери, так может, я смогу лучше узнать её, если пройду по тому же Пути.

— Эта дорога ведет к смерти и отчаянию, — возразил отец, заледеневший от промелькнувшей на мгновение мысли о возможной гибели Тирианны. Случись такое, он просто не выдержит, а значит, нельзя позволить дочери уйти — во благо обоих. — Я запрещаю тебе. Как твой отец, я не могу разрешить тебе поступить так.

— Запрещаешь?! — пронзительно завизжала девушка. — Запрещаешь? Я не какой-то кусок призрачной кости, меня нельзя лепить, придавать мне нужную форму и управлять мною по собственной воле! Вот в чем твоя проблема, отец — ты думаешь, что можешь командовать всем, к чему прикасаешься. Что же, ты мне не хозяин, приложи руки к чему-нибудь другому, а меня оставь в покое и позволь жить, как хочу я сама!

Ирландриару не приходило в голову ничего, кроме возражений, уже высказанных им прежде и не один раз. Отец понимал, что они с Тирианной отдаляются друг от друга, и ждал, что дочь покинет его даже раньше. Но, узнав, что девушка собирается пойти по стопам Кхаина, костопев не смог с этим смириться.

Остановившись в дверях, дочь в последний раз обернулась к Ирландриару. Было ли сомнение в её взгляде? Ждала ли Тирианна какого-то последнего довода, способного отвратить её от этого безумия?

Неважно. Очевидно, что он потерпел неудачу, подвел дочь и предал наследие Митраирнин. Теперь обе женщины были потеряны для Ирландриара — возможно, оно и к лучшему.

— Просто уходи, — сказал он, отворачиваясь и не находя утешения в принятом решении.

Вернувшись в свое тело, Тирианна попросила Келамита отпустить её и оставила Покои провидцев. Домой девушка не пошла, отправившись вместо этого на гравирельсе через весь Алайток, к башне Вознесшегося Пламени — месту, где она выросла.

Это строение, самое высокое на мире-корабле, располагалось неподалеку от его центра и представляло собой громадное, величественное здание, калейдоскоп крытых переходов, мостиков, балконов и окон. Тирианна села на лавочку, скрытую в глубине парка, который окружал башню; рядом оказался пруд, полный небесных плавничков с синей чешуей и пурпурных парусов зари. В соседних кустиках шуршала кожемышь с зеленым мехом, разрывая складчатым хоботком опавшие листья.

Провидица позволила себе расслабиться, концентрируясь на мелких деталях окружения. Однако, сколько бы девушка ни пыталась отдалиться от картин, показанных ей Келамитом, испытанные ощущения по-прежнему сновали в глубинах разума. Тирианна решительно заблокировала воспоминания о происходившем в сплетении, не собираясь освобождать их до того, как соберется с мыслями. Келамит использовал грубую тактику, очевидно пытаясь манипулировать ученицей, и часть её восставала против столь явного давления со стороны ясновидца.

Но, даже отказываясь вспоминать увиденное в мелочах, Тирианна не могла стереть отпечаток, оставленный картинами прошлого на её сознании. Отец всё так же безоговорочно ассоциировался у девушки с чувством досады, но уже не столь острой, как прежде, да и гнев её несколько подостыл.

Не в силах поверить, что Келамит мог столь бессердечно подвергнуть её такому испытанию, провидица тем не менее осознала, что, какими бы ни были намерения учителя, с последствиями придется разбираться ей.

Тирианна осторожно оттянула в сторону край завесы неведения, опущенной на недавние события — так, словно приоткрыла дверь, чтобы заглянуть в комнату за порогом. Приблизившись к памяти о смерти матери, девушка мгновенно отвернула прочь, ощутив укол боли. Келамита, а теперь и её саму, волновал Ирландриар, и провидица обратилась к этой последовательности воспоминаний.

Пересматривая то, что она знала об отце, Тирианна по-прежнему совершенно не собиралась прощать его за самолюбивые поступки. Ирландриар поступил неправильно, скрыв свои чувства от дочери после смерти Митраирнин, и неважно, чем он оправдывал решение перед самим собой.

Но, несмотря на это, девушка теперь видела себя глазами отца, а такое нельзя было просто оставить без внимания. Пусть Ирландриар вел себя скверно и руководствовался неверными рассуждениями, постоянно возрастающая требовательность Тирианны очень неудачно сочеталась с его решением закрыться в себе. Чем сильнее дочь требовала отцовского внимания, тем заметнее он отдалялся от неё, убегал прочь, словно девушка была призраком погибшей матери.

В итоге провидица пришла к выводу, который тяжело было принять — она вела себя точно так же эгоистично, даже не пыталась перекинуть мостик через темную пропасть между ними, а просто ждала, что отец сам пересечет разлом и придет к ней.

Тирианна испытала потрясение и даже страх, осознав, насколько слабым было взаимопонимание между ней и Ирландриаром. Как отец и дочь могли так быстро отдалиться друг от друга? Оглядываясь назад, провидица понимала, что оба желали именно этого, пусть даже подсознательно; без Митраирнин, связывавшей их воедино, оба решили, что наилучшим выбором станет раздельное существование.

Если Келамит думал, что Тирианна резко изменит свое мировоззрение, испытает какое-то откровение, которое смягчит её чувства к отцу, его ждало разочарование. Грубый фортель ясновидца, затащившего ученицу в сеть бесконечности, не заслуживал подобной награды, и девушку шокировало, что наставнику счел такой метод оправданным. Несмотря ни на что, она по-прежнему считала отца за незнакомца, которому ничем не была обязана.

Очнувшись от грёз, Тирианна подняла взгляд на башню Вознесшегося Пламени, очерченную тусклыми лучами умирающей звезды. Провидица родилась на верхних, окутанных облаками этажах этого здания, но не начинала жить по-настоящему, пока не покинула его. Сейчас она не находила аргументов в защиту отца: Ирландриар не сделал всё от него зависящее, почти не пытался дать дочери необходимую любовь и внимание.

Вслед за этой мыслью пришло понимание. Тирианна не жаждала ни любви отца, ни извинений, ни прощения. Всё, что ей было нужно от него — руна, изготовленная из призрачной кости.

Ирландриар был для девушки посторонним, в отношения с которым она вкладывала слишком много эмоций. На самом же деле не имело значения, что они приходятся друг другу отцом и дочерью, и не было важно, соглашался ли он с её поступками. Он был костопевом, она была провидицей. Тирианне нужна была руна, мастер мог её изготовить.

На следующий цикл девушка вернулась в отцовскую мастерскую. Ирландриар работал над каркасом звездолета, и она терпеливо ждала, пока костопев закончит, изучая выставленные образчики его творений. Многие остались незаконченными, их предназначение было неясным, и Тирианна не понимала, произведения ли это искусства или заготовки чего-то обыденного. Остальные представляли собой всего лишь трехмерные наброски, неотесанные формы и углы давали некие намеки на то, чем могли бы стать эти фрагменты призрачной кости, но не более. Нашлось немало объектов, отсутствовавших в прошлый раз, и провидица задумалась — возможно, Ирландриар пытался по-своему осмыслить их недавнюю встречу, но так и не сумел.

Отец во всеуслышание объявил, что сейчас придет, и дочь, испытав мгновенное чувство вины, поставила на место изучаемую вещицу. Вспомнив, с какой обидой она сама отреагировала бы на то, что кто-нибудь сунул нос в её поэмы, Тирианна неожиданно забеспокоилась, что вторглась в личное пространство Ирландриара.

Костопева будто бы и не удивило её присутствие.

— Значит, ты вернулась, Тирианна, — сказал он, садясь на прежнее место у стола.

— Отец, я хотела бы, чтобы вы изготовили для меня руну, — ответила девушка своим самым деловым тоном.

— И почему я должен так поступить? — поинтересовался Ирландриар. — То, о чем ты просишь — не какая-то безделушка. Как я могу быть уверен в том, что мои труды не пропадут напрасно? А если через полпериода ты устанешь от Пути Провидицы и поддашься новому капризу?

Тирианна не отреагировала на поддевку.

— Никто не знает, как долго будет идти по Пути, и ты не вправе судить никого, кроме самого себя, — ответила девушка, держа себя в руках. — Я твердо намерена изучить секреты провидческого искусства — так, что готова извиниться перед тобой, чтобы мы могли прийти к лучшему взаимопониманию.

Её отец удивленно поднял бровь.

— Извиниться? — с явным удовольствием переспросил он. — О чем же ты сожалеешь так сильно, что даже решилась принести мне извинения?

— Мне жаль, что мы недостаточно любим друг друга, и недостаточно знаем друг друга, — сказала Тирианна, загнала поглубже критические замечания в адрес отца и перевела дух. — Мне жаль, что я не понимала тогда: как бы сильно я не нуждалась во внимании и ласке с твоей стороны после смерти матери, ты в той же мере заслуживал покоя и одиночества, чтобы со временем справиться с потерей.

Ирландриар сглотнул комок; выражение его лица смягчилось. Он бросил взгляд в сторону нависающей громадины звездолета и тихо заговорил.

— Мне тоже жаль, Тирианна. Жаль, что я не могу починить прошлое, как сломанную мачту или расколотый узел.

— Сейчас я нуждаюсь в твоей помощи, отец, — не без труда произнесла девушка. — Изготовишь ли ты для меня руну, чтобы я смогла продолжить обучение на Пути Провидца?

По-прежнему глядя в сторону, Ирландриар коснулся края стола. Наружу выскользнул неглубокий ящичек, из которого костопев достал небольшую вещичку, тонкую, как его палец. Наконец, он повернулся к дочери, посуровев лицом.

— Руна ещё не готова, но я собирался принести её тебе, закончив работу, — пояснил Ирландриар. — Твое появление здесь пробудило во мне немало болезненных воспоминаний, но я не могу винить тебя в этом. Создание этой вещи далось мне непросто, тяжелее многих других. Перед тобой твоя руна, рожденная из призрачной кости, призванная в мир моими руками и по моей воле. Возможно, ты позаботишься о ней лучше, чем я заботился о тебе.

— Спасибо, — Тирианна склонила голову. — То, что ты сделал, многое значит для меня.

— Сам того не желая, я вырастил дочь, которая обладает сильной волей и знает, что ей нужно, — с этими словами костопев положил неоконченную руну на крышку стола. — Хотел бы я гордиться этим, но не чувствую вообще ничего.

— Гордость мимолетна, — ответила девушка. Повисло неуютное для неё молчание, да и Ирландриар принялся нервно поправлять металлические перчатки.

— Надеюсь, ты сам принесешь руну, когда закончишь, — добавила провидица.

— Надеюсь, что она направит тебя в счастливое будущее, — отозвался костопев.

— Неразумно гоняться за счастьем, — возразила его дочь. — Если ты чему-то и научил меня, так это тому, что нужно принимать всё, приносимое судьбой, и неважно, хорошее оно или плохое. Отвергая это, ты никогда не научишься довольствоваться тем, что имеешь.

Ирландриар задумчиво кивнул, снова поглядывая на звездолет.

— Не буду больше отвлекать тебя от работы, — пообещала Тирианна.

Отец ничего не ответил, поэтому она повернулась и вышла, твердо вознамерившись как можно скорее отыскать Келамита.

Глава 9 Сила

Зеркало Сирены — Щит Эльданеша. Как защитные обереги Повелителя Эльдар отражали атаки, направленные против него, так Зеркало перераспределяет вражеские энергии. Одна из нескольких рун, используемых в сражениях, Щит Эльданеша предназначен для перенаправления сил противника и их использования в интересах провидца.

Руна парила перед Тирианной на расстоянии чуть большем, чем длина вытянутой руки. Девушка спроецировала изображение в свои мысли, так, как ей показывал Келамит, создавая связь между реальным и нереальным. Руна мягко светилась психической мощью и Тирианна чувствовала, как усиливается поток энергии, текущий в ее разум.

Она сидела в центре главной комнаты cвоего жилища и выполняла упражнения, заданные ясновидцем. Сначала эльдар достигла контроля над руной, подчиняя ее своей воле. Когда баланс был установлен, девушка позволила силе символа перетечь в свой разум.

Сейчас, когда первые два шага были пройдены, Тирианна могла выбрать, как использовать психическую энергию, которой она теперь владела. Девушка выбрала внешний центр, используя руну, чтобы увеличить воздействие на физический мир. Она собрала свои мысли, сфокусировав их в центре символа.

Руна действовала как усилитель, увеличивая за счет сплетения внутреннюю энергию Тирианны. Используя её, провидец потянулась сознанием через комнату, подняв несколько предметов со столов и полок: кисть, ожерелье, брошенную сумку и небольшую статуэтку Азуриана. Взгляд девушки перемещался от одного предмета к другому, когда она передвигала их по комнате, аккуратно ставя на новые места.

Тирианна повторила упражнениe, вернув вещи туда, где они были вначале. В этот раз ее глаза были закрыты, мысли провидицы направляла только пси — аура руны. Аккуратными психическими касаниями oна понемногу перемещала предметы, устанавливая их по своим местам.

Открыв глаза, Тирианна с некоторым удовлетворением отметила, что комната приобрела первоначальный вид. Затем она опустила глаза к лежавшему на полу перед ней набору посуды из множества предметов. В металлической чаше лежал квадратный кусок ткани, и девушка поставила перед собой задачу рассмотреть полотно на мельчайшем уровне, вплоть до отдельных молекул. Она заставила атомы двигаться, приводя их в движение силой мысли.

Через несколько секунд ткань загорелась бледно — голубым цветом, а вскоре от нее остался только пепел, оседающий на дно чаши и тревожимый ветерком, который задувал в открытое окно.

Конечно, это всё были мелочи, но Тирианна не рисковала использовать большие силы, по крайней мере, не у себя дома. Для этого имелись специальные комнаты в Палатах провидцев, защищенные рунами и оберегами, где девушка могла высвобождать свои наиболее губительные способности, которые сейчас училась контролировать.

У руны было иное предназначение, к которому сейчас и обратилась Тирианна.

По — прежнему удерживая на переднем плане сознания образ личного символа, провидица переместилась в сплетение. Теперь она не нуждалась для переходов в сети бесконечности — мысли девушки могли спокойно, с малейшими усилиями перетекать между реальным и нереальным мирами.

Осознание собственного прогресса раскрепощало Тирианну. По словам Келамита, благодаря рунному колдовству ее силы возрастали по экспоненте. Когда Тирианна плавала в эфирном пространстве сплетения, ее восхищали возможности, предоставляемые одной — единственной руной, и девушке не терпелось стать ещё могущественнее. Наиболее опытные ясновидцы, такие как Келамит, могли контролировать дюжину, а то и больше, рун одновременно. Девушка могла только предполагать, какие перспективы откроются ей в будущем, но пока что они оставались всего лишь далекой мечтой.

Пребывая в единстве с руной, Тирианна быстро нашла в сплетении нить собственной жизни. Она остановилась на текущем моменте, и личный символ предстал в мыслях девушки, словно дорожная веха.

Келамит предупреждал, чтобы она не отдалялась от настоящего слишком далеко — Тирианна была ещё недостаточно сильна для того, чтобы справиться с многообразием разворачивающихся судеб. После своевольного путешествия в Паутину девушка вняла предписаниям наставника, и не позволяла себе уходить дальше, чем на несколько циклов.

Число наслаивающихся нитей потрясло её; это было пространство жизней, к которому, прямо или косвенно, прикасалось существование каждого создания. Прошлые поступки Тирианны эхом отдавались в вариантах будущего, создавая новые ветви возможных судеб. Нить провидицы вилась и закручивалась, сформированная посторонними событиями и поступками других, порой скрываясь в тумане великой неопределенности, порой становясь туго натянутой и толстой, когда девушка полностью контролировала свою судьбу.

Одна конкретная нить очень кратко свяжется с нитью Тирианны — это произойдет уже в следующем цикле. Отследив её, провидица выяснила, что она принадлежит Корландрилу, но, как только девушка попыталась рассмотреть пересечение вблизи, все стало неясным — сама попытка увидеть будущее скрывала возможные события.

Чтобы не заблудиться, Тирианна оставила личную руну в качестве маяка и, покинув прядь собственной жизни, проследовала по нити Корландрила. Та оказалась скрытой во тьме и кровопролитии, запятнанной прикосновением Кхаина с того момента, как друг девушки вступил на Путь Воина.

Вскоре произошло нечто странное, и провидица не смогла точно понять, что именно это предвещало. Одно из возможных будущих Корландрила слилось с другим. Два существования не просто сплетались или завязывались в узел, но становились единой нитью. Вглядываясь внимательнее, отбрасывая видения битв и кровопролитий, пытавшихся вторгнуться в ее мысли, Тирианна исследовала составную нить и увидела, что не только жизнь Корландрила вплелась в её волокна. Провидица обнаружила, что там были и другие жизни, пришедшие в разное время и ставшие небольшой частью целого.

Coединенная линия жизней Корландрила и остальных тянулась вдаль, нигде не сворачивая и не прерываясь, она прорезала будущее, словно окровавленное лезвие. Испытав некоторый шок, Тирианна поняла, что ей показывает сплетение: душу Корландрила поглощало нечто большее, гештальт экзарха Кроваворукого Бога.

Её друг рисковал навсегда остаться на Пути Воина.

Определив положение личной руны, провидица вернулась к ней, с легкостью покинула сплетение и вернулась в свое тело.

Она задумалась над тем, что делать дальше. У Тирианны и близко не было умений или опыта, чтобы глубже проникнуть в будущее Корландрила, а то, что она видела, было лишь одним из возможных вариантов. Она предвидела ранение друга в бою с орками, но никак не могла в точности определить, что произойдет в далекой перспективе, если Корландрил примет то или иное решение.

Опасности причинно — следственных связей, о которых так часто говорил Келамит, стали ясны Тирианне. Их суть была проста: исследуя будущее, можно спровоцировать предвиденный и нежелательный исход событий. Иногда действия прорицателя изменяли судьбу, и таким образом наблюдатель становился причиной. Это былa лишь одна из ловушек, что ждали неосторожного путешественника в будущее, но её приходилось обходить каждому провидцу, если он хотел раскрыть свои способности в полной мере. Суть Пути заключалась в проведении Алайтока и эльдар искусственного мира мимо опасностей и распрей будущего. Требовалось особенная осторожность, чтобы выбирать, когда следует вмешаться, а когда позволить судьбе идти своим чередом.

Короче говоря, как сама Тирианна однажды подытожила на уроке у Келамита, «не следует вмешиваться, если не уверен в исходе».

Тирианна была далека от уверенности в исходе, который последует за её возможным решением действовать на основании увиденного. Могла ли она предотвратить пленениe Корландриля на Пути, или возможно, только ускорит процесс? Или уже сделала это? Должна ли она предотвращать становление своего друга экзархом? Пока Тирианна была недостаточно опытна, чтобы отправиться достаточно далеко по сплетению и увидеть возможные варианты будущего Корландрила.

Как и многие вопросы, поднимаемые Келамитом, это был нерешаемый парадокс, находившийся за пределами неразвитых пророческих способностей Тирианны и её умения рассуждать с этической точки зрения.

Девушка могла прийти только к одному выводу, пусть он и причинил ей такую же боль, как и в тот момент, когда Тирианна не стала предупреждать Корландрила о ранении. Она не могла судить, что плохо, а что хорошо, и должна была просто позволить будущим событиям произойти. Хотя для Корландрила и самой провидицы это может оказаться личной трагедией, а последствия могут выйти далеко за пределы их судеб, попытка изменить будущее, возможно, подвергнет опасности жизни других.

Tирианна ждала встречи под снеголистом в Саду небесных наслаждений, читая свиток Руны Золотого паруса, полученный от Келамита. Она предвидела, что разговор с Келамитом состоится здесь, и хотя решила не вмешиваться в грядущие события, позволила их беседе произойти. Тирианна почувствовала приближение Корландрила: дух воина пересекал сплетение, словно пузырь, плывущий по луже крови. Она повернулась и изобразила удивление, когда Жалящий Скорпион достиг тени деревьев.

Корландрил был облачен в складчатый хитон того же темно — зеленого цвета, что и доспехи, которые он носил в бою. Воин шел со спокойной уверенностью, глаза постоянно осматривали парк, и казалось, что он изготовился к бою. Тирианна ощущала дух Кхаина, скрывающийся под телесной оболочкой, змею, извивающуюся в ожидании шанса нанести удар.

Отвергнув нарастающее отвращение, провидица вспомнила, что они дружили, и обняла Корландрила, пытаясь не задрожать от холодного прикосновения воина. Ошеломленный, он поколебался, а затем ответил на объятие.

— Я слышала, что тебя ранили, — произнесла Тирианна, отодвинувшись, чтобы удостовериться в том, что все в порядке. Девушка решила не упоминать о том, что предвидела это тяжкое увечье.

— Я исцелился, — ответил Корландрил с улыбкой. — По крайней мере, физически.

Воин указал на скамейку, и они уселись рядом. Девушка собиралась спросить, как он себя чувствует, но остановила себя. Глупый вопрос, который впоследствии может заставить сказать ее что-то такое, о чем она пожалеет.

— Что случилось? — спросил Корландрил.

Несмотря на прежнюю уверенность, при виде беспокойства друга ее решимость ослабла. Она не могла просто дать ему попасть в ловушку. Провидица решила, что даже если не действовать прямо, своевременное напоминание об опасностях Пути аспектного воина не будет лишним.

— Я собиралась тебя навестить, поскольку тебе нужно кое-что знать. Я предпочла бы, чтобы мы сначала поговорили о других вещах, но ты застал меня врасплох. Это невозможно приукрасить. Я прочла твои руны. Они сбивчивы, но большая часть не сулит ничего хорошего.

— Бояться нечего. Недавно мне довелось испытать страдания, но они меня не доконают.

— Не это меня беспокоит, — заявила Тирианна.

Протянув руку, она на мгновение приложила ладонь к его щеке, и Корландрил вздрогнул при этом прикосновении. — Я чувствую в тебе конфликт. Ты воспринимаешь любую встречу как сражение, которое должно быть выиграно. Путь Воина дурно влияет на тебя.

— Я всего лишь на секунду утратил сосредоточенность, не более того, — сказал Корландрил, вставая. — Я оступился, но путешествие продолжается.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь. Что-то ещё случилось?

Уверенность друга превращалась в закрытость, его замечания становились чрезмерно нервными.

— Да ничего важного, таких, как ты, не касается.

— Таких, как я? — Тирианна в большей степени расстроилась, нежели разозлилась. Он так быстро забыл их общее прошлое… — Не касается друга?

Корландрил выглядел виноватым, он потупил глаза, не в силах встретиться с ней взглядом.

— Я чуть не нанес настоящий удар во время ритуального поединка.

Тирианна знала, каким позором это могло стать. Кроме того, новость подтвердила ее сомнения. Неспособность воина контролировать кровожадные позывы в храме указывала на то, что Кхаин завладевает его душой.

— О, Корландрил… — произнесла провидица.

— Что? — ответил воин. Ярость исказила его лицо, лоб наморщился, зубы слегка оскалились. — Ты говоришь со мной, как с ребенком. Это случилось. Я извлеку из этого урок.

— Неужели?

В голосе Корландрила не было раскаяния, казалось, он ищет ссоры. Тирианна помнила про ”таких как ты”, и хотела уверить друга, что понимает его лучше, чем тому кажется.

— Не забывай, что я была Зловещим Мстителем. Хотя то время — в дымке моего прошлого, это было не так давно, чтобы я совершенно об этом забыла. До недавнего времени я шла по Пути Провидца. Как видящий воинов я вновь перебрала многие из своих боевых воспоминаний, черпая в них решимость и силу. Я помню соблазн Пути Воина, уверенность в цели и утешение праведности, которые он несет с собой.

— Нет ничего плохого в том, чтобы иметь твердые убеждения.

Руки Корландрила сжались в кулаки, он чуть сгорбился от ярости. Это напугало Тирианну, она видела, что произойдет, и знание придавало уверенность, она хотела избавить друга от жизни полной крови и ненависти.

— Это же наркотик, — предупредила девушка, — то ощущение собственной власти и превосходства. Боевая маска позволяет тебе управлять своим гневом и чувством вины в сражении, но она не предназначена для того, чтобы положить конец всем чувствам вне поля боя. Вот сейчас я чувствую, что ты на меня злишься.

— А что, если и так? Сидишь здесь и говоришь о том, чего не понимаешь. То, что ты шла Путем Воина, не имеет никакого значения, мы с тобой совсем разные. Это ты прояснила для меня перед тем, как я присоединился к Беспощадной Тени. Возможно, это тебя искушает власть. У меня воля сильнее.

Тирианна не могла не смеяться над нелепостью фразы. Она успешно перешла с Пути Воина на Путь Поэта, Корландрил же понемногу забирался в ловушку.

— Ничего в тебе не изменилось, — ответила девушка, в равной мере разозлившись на своего друга и на себя, за то, что влезла в это. — Ты ничему не научился! Я предлагаю утешение, а ты воспринимаешь это как критику. Возможно, ты прав. Возможно, вовсе не Путь Воина делает тебя таким надменным, ты всегда был так занят самим собой!

— Самим собой! — Корландрил поверить не мог тому, что услышал, и повысил голос. Он отступил на шаг и сделал глубокий вдох, явно пытаясь успокоиться. Когда воин заговорил вновь, в его словах звучало презрение.

— Это ты находилась в свете моего внимания, много обещая, но, в конце концов, не желая дать ничего. Если я эгоистичен, то лишь потому, что ты забрала у меня то, чему я был бы счастлив посвятить всего себя.

— Я была неправа, ты не эгоистичен, — произнесла Тирианна.

Она задумалась, были ли они вообще друзьями. Самомнение Корландрила понемногу выводило её из себя. Он всегда был таким напыщенным? — Ты обманываешь сам себя! Рационалистическое обоснование и оправдания — это все, что ты можешь предложить в свою защиту. Посмотри — ка на себя хорошенько, Корландрил, и тогда скажи мне, что это — моя вина.

Воин ходил взад и вперед, словно зверь в клетке, ищущий выхода. На мгновение девушка испугалась, что Жалящий Скорпион атакует её. Видно, что его боевая маска становилась тоньше, воинственная душа смешивалась с индивидуальностью, далекой от храма и войны.

— Ты ревнуешь! Когда-то я сходил по тебе с ума, и теперь тебе невыносима даже мысль о том, что я могу жить своей жизнью вне твоей тени. Может, дело в Элиссандрин? Ты полагаешь, что у меня возникли чувства к другой, и внезапно ощущаешь, что ты не единственная в моих чувствах.

— Я и понятия не имела, что у тебя новый предмет желаний, — ответила Тирианна. Девушка понятия не имела, кто такая Элиссандрин, но она явно была дурой, раз общалась с Корландрилом. Провидица поняла, что жалеет ее. — Я рада. Я предпочла бы, чтобы ты поискал ещё чьего — то общества, поскольку больше не являешься желанным гостем в моем.

— Это было ошибкой, — ответил воин. — Ты не стоишь ни того горя, которое приносишь, ни времени, которое поглощаешь.

Мрачное открытие снизошло на Тирианну. Она была права, опасаясь вмешательства в судьбу друга. Их ссора стала новым ударом по хрупкому барьеру, сдерживающему гнев воина. Провидица зарыдала, прикрыв лицо руками — она понимала, что помимо своей воли подтолкнула Корландрила к ловушке.

Немного придя в себя, девушка подняла взгляд и увидела, что воин уходит из парка, не сказав ни слова на прощание. Сама Тирианна уходила из парка в мрачном настроении. Несмотря на знание Грубое вмешательство, совершенное ею, несмотря на понимание возможных последствий, вероятно, обрекло друга. Видимо, ее неуклюжая попытка не поможет Корландрилу, а приведет именно к тем событиям, которых провидица пыталась избежать.

Впервые с тех пор, как без разрешения проникла в Паутину, Тирианна задумалась, подходит ли она для Пути Провидца. Она жаждала ответов, жаждала знать последствия своих действий и об их влиянии на окружающих. На деле же, чем больше девушка узнавала нового, чем глубже вникала в тайны сплетения, тем меньше становилась уверенной хоть в чем-то.

Языки пламени приятного фиолетового оттенка извивались у кромок ведьминого клинка. Руна Тирианны светилась тем же цветом, пока облетала оружие, и аура вещицы светлела и меркла в унисон с колебаниями пси — пламени. Пурпурная дымка, исходившая из рунных доспехов, мерцала, отражаясь от золотых символов, которые покрывали стены шестиугольной комнаты.

Тирианна не надела шлем и не призвала боевую маску, ее глаза светились психической энергией, когда она концентрировалась на мече. Когда провидица впервые взяла клинок в руки, он стал продолжением её тела, а теперь оружие становилось продолжением разума. Силой мысли она превратила языки пламени в слабое мерцание, затем заставила их разгореться в полную силу.

После этого Tирианна сделала шаг и взмахнула клинком, оставившим за собой фиолетовый след. Она рубила и делала выпады, увертывалась и вновь нападала, кончик меча оставлял в воздухе светящиеся полосы. Провидец раньше этого не замечала, но ведьмин клинок выписывал в воздухе подобия рун смерти и разрушения.

Быстро сменив стойку, Тирианна выставила меч на уровне груди и высвободила психический огонь. Пламя взревело, расплескиваясь о покрытые символами стены. Руна Тирианны бешено завертелась, когда провидица увеличила поток пси-энергии, питающей пламя. В это же время девушка мелкими движениями направляла острие ведьминого клинка.

Представив, что её неожиданно атаковали, Тирианна развернула меч в оборонительную позицию, а её сознание превратило пламя в круглый огненный щит. Она мгновенно повернулась, одеяние прошелестело, когда провидица атаковала из нового положения, и три пульсирующих вспышки расцвели пурпурными цветками на пси-заслоне стен.

Раздался сигнал, предупреждающий о приближении посетителя. Вбирая силу обратно, девушка быстро коснулась сети бесконечности и увидела, что это Келамит. Неожиданный визит, ведь Тирианна не видела наставника больше дюжины циклов, и, казалось, он не возражает против самостоятельной практики с мечом и руной.

Девушка убрала ведьмин клинок в ножны, отключила защитные символы и открыла арочный проход, чтобы дать гостю войти. На ясновидце было полное ритуальное облачение, шлем с хрустальными линзами он держал на сгибе руки.

— Битва приближается, — произнес Келамит. — Идем со мной, совет провидцев ждет. Автархам понадобятся наши указания.

Тирианна кивнула, движением пальца отправив руну в мешочек на поясе. Она раскрыла правую ладонь и меч неохотно поплыл к своему месту на стене. Девушка последовала за наставником через Палаты провидцев в направлении центрального зала, где собирался совет. Она видела его раньше — высокий купол темно-синего цвета, с высокими сводами, усеянный похожими на бриллианты драгоценными камнями, которые сверкали, словно звезды на небе. Вдоль стен стояли ряды скамей, к одной из них Келамит и направил Тирианну. Он велел ей сесть, в то время как остальные провидцы по одному входили в зал. Некоторые собирались на центральном возвышении, а колдуны и менее сильные провидцы расселись по скамьям.

Их была целая толпа — присутствовали все тринадцать ясновидцев Алайтока, а остальных псайкеров было почти в четыре раза больше. Тирианна мысленно обменялась приветствиями с остальными. Некоторые отозвались простыми формальностями, другие были полны искреннего тепла и доброжелательности. Никто не шевелил губами — они разговаривали телепатически, потребовалось всего несколько мгновений, чтобы провести длительную беседу. Некоторые заметили, что для Тирианны это был первый совет, на что она ответила с некоторой робостью и волнением.

Вошли автархи, появившиеся из станции гравирельса, расположенной рядом с залом. Они прибыли из храмов аспектов, где проводили собственные собрания.

Автархи, все трое, были облачены в богато украшенные доспехи. Тирианна ощущала древность их облачения, смерть окутывала пластины и ячейки брони. Доспехи Архатхайна были темно — синего цвета, украшены золотом, с наплечников ниспадала белая мантия. В правой руке он держал длинное копье. Облачение Неартаила также было голубым, словно небо без единого облачка, отделанное серебром, за плечами висели сложенные Крылья ястреба, трехствольный лазбластер висел на плече. Броня Акольтиара была алой и оранжевой, лицо скрыто за маской Банши, на поясе висел длинноствольный фузионный пистолет, в руке покоился топор с красным лезвием.

Все они множество раз преодолевали Путь Воина и оказались достаточно сильны, чтобы противостоять соблазну Кхаина. И хотя Тирианна совершенно не хотела вновь становится воином, она восхищалась тремя командирами, вдохновленная их дисциплиной и целеустремленностью.

Архатхайн, главный из автархов, заговорил первым.

— Мы получили предупреждение совета о приближающейся угрозе, — eго голос был глубоким и тихим, наполненным уверенностью и властностью. — Слова были переданы экзархам, Храмы аспектов готовы к битве. Мы просим указаний совета.

— Совет готов направлять, — согласно традиции ответил Алайтеир, кивнув стоящим рядом.

— Сплетение покрыто волнениями разногласий, — произнесла Лаиммаин, пальцы провидицы выхватили три руны из поясного мешочка и положили перед ней. — Xуже того, скверна Великого врага низвергается на нить Алайтока.

Ayра ужаса наполнила зал, сердце Тирианны забилось быстрее, а недавние воспоминания грозили вновь вырваться на поверхность. Она усмирила непокорную память и сосредоточилась на ясновидцах.

— Людьми был раскопан артефакт, поднят на свет по вине их безрассудного любопытства. — продолжал Келамит. — Маленькая вещь, обладающая огромной силой развращать.

— В данный момент он дремлет, — ответила Лаиммаин, подхватывая нить объяснений. — Но пытливость и жадность людей заставят изучить его, проникнуть в открывающиеся возможности, и их души попадут в ловушку, а мечты обретут форму по воле этого смертоносного, коварного объекта.

— Порочный артефакт будет функционировать благодаря их злобе, пожирая умы и извращая амбиции, — сказал Алайтеир. — Они влюбятся в эту вещь и станут рабами Той-что-Жаждет.

— Вначале об их падении не будет известно, но они — владыки одного из миров, важные слуги Императора. Их распущенность станет распространяться скрыто, но зайдет слишком далеко, — произнес Келамит. — Уже скоро, всего через три людских поколения, они будут тайно поклонятся Великому Врагу, в безумии и вожделении взывать к Слаанеш, моля освободить их от власти Императора, и таким образом скрепят договор с тьмой.

— Это скверно само по себе, — добавила Анурайна. Взмахнув рукой, она вызвала изображение ceктора галактики, вихрь звезд. Тирианна поняла, что показываемое место всего в нескольких световых годах от Алайтока. — Кроме того, когда люди падут в своем невежестве, их неумелый ритуал ослабит границы между владениями смертных и вечных.

Проектируемое изображение закрутилось и изменилось. Тирианна распознала в нем видение, полученное в сплетении, схожее с постоянно колеблющимися, несколько нечеткими картинами из ее собственных путешествий в возможные варианты будущего. Сначала выделилась одна звезда, затем изображение сфокусировалось на пятой планете, вращающейся вокруг светила. Небо над миром взбурлило демоническими энергиями, когда варп прорвался в реальную вселенную, и силы Хаоса хлынули в материальный мир.

— Зараза демонического вторжения распространится на соседние звездные системы, — произнес Келамит. Изображение продолжило развертываться, показывая, как волна разрушения прокатывается по ещё семи мирам. — Эти силы будут использованы теми, кто хочет уничтожить нас. Направляемый Великим Врагом Хаос обрушится на Алайток.

Следующее видение оказалось ещё ужаснее: суда искусственного мира, захваченные демонами Той-что-Жаждет, которые разбивали хрустальные купола их кругов бесконечности, и пожирали души эльдар. Пораженные вздохи и шепоты отвращения прокатились по собранию. Tирианна отвернулась, почувствовав тошноту от увиденного.

— Все это можно предотвратить, ударив сейчас, — произнес Алайтеир.

Изображение, созданное Анурайной, рассеялось и сменилось размытым видом на цитадель людей. — Предмет, который может вызвать такие катаклизмы, перевозят сюда. Крепость плохо защищена, и с Алайтока туда можно добраться за несколько дней.

— И какова цель? — спросил Архатейн. — Mы должны вернуть артефакт или уничтожить его, это ясно. Что насчет его развращающего действия?

— Все и вся в цитадели, возможно, затронуто им, — ответил Келамит. — Даже если мы заполучим объект, кто может поклясться, что его остаточная порча не повредит нам в будущем?

— Все в цитадели должны быть убиты, — произнес Алайтеир.

— Ты уверен, что это необходимо? — спросил Акольтиар.

— Ты, кажется, беспокоишься о защите людей, — ответил Келамит. — Мы говорим только о нескольких сотнях жизней, не более того.

— Дело не в количестве убитых людей, — возразил автарх. — Чем больше их надо убить, тем сильнее мы рискуем жизнями эльдар. Мало того, что многие наши воины рискуют погибнуть в бою, эта атака может спровоцировать ответные действия.

— Мы тщательно изучали ситуацию, — произнес Келамит. — Если Алайток ударит быстро и наверняка, люди не узнают, что это были мы, а те, кто заподозрят нас, не получат ни одного доказательства. Никто не осудит Алайток.

— Если так, то я согласен, — ответил Акольтиар.

— Мы пришли к взаимопониманию, — произнес Архатхайн. — Мы начнем подготовку корабля, который доставит воинство. Coпротивление будет минимальным, отрядов из аспектных храмов хватит для решения задачи.

— Мы продолжим изучать боевые судьбы твоих воинов, — сказала Ламмаин. — Некоторые из нас пойдут с вами, чтобы всё прошло гладко.

— Что с артефактом? — спросил Архатейн.

— Мы уже отправили сообщение белым провидцам, — ответил Келамит. — Они встретят нас в человеческом мире, готовые принять артефакт. Удостоверьтесь, что воины полностью готовы, ведь козни Великого Врага неисчислимы.

— Порча не затронет аспектных воинов, — отрезал Архатхайн. — А вы следите, чтобы ни один из ваших провидцев не соблазнился.

Ясновидцы недовольно отреагировали на заявление, но склонили головы в знак уважения к автарху, формально передавая бремя битвы на плечи военных лидеров.

Когда автархи удалились, оставшиеся в зале провидцы начали обсуждение.

Было решено, что воинов будут сопровождать Келамит и Ламмаин, а также Тирианна, Аладрикас и Наоменнин.

— Упражняться в безопасных и мирных стенах искусственного мира, это одно, — сказал наставник, когда они шли обратно, в апартаменты Тирианны. — Совсем другое, применять полученные навыки на живых существах, в безумии битвы. Для тебя это станет ценным, путь и относительно непростым опытом.

Тирианна не ответила. Что-то шевелилось в её воспоминаниях, преследуя девушку.

— Нет какого-либо способа противостоять прошлому, — произнес ясновидец, заметив сдержанность ученицы. — Мы нуждаемся в твоих умениях, если хотим предотвратить угрозу для нашего народа. Ecли ты испытываешь сомнения в убийстве потенциально невинных, отбрось их сейчас. Видеть опасность и бездействовать — значит не только обречь Алайток на погибель, но и оскорбить тех, кто долго овладевал пророческими силами для нашей защиты.

— Я понимаю, — ответила Тирианна, хотя её беспокоили мысли о предстоящей битве.

— Мы не покинем искусственный мир ещё два цикла, — сказал Келамит. — Используй это время, чтобы подавить грызущие тебя сомнения. В бою ты не сможешь позволить себе такую роскошь, как колебания или слабость.

— Я сделаю все необходимое, — заверила своего наставника Тирианна, xoтя она не имела никакого желания обнажать жестокие воспоминания. Провидица приложила немало сил, чтобы запереть их в самой глубокой части своего разума. — Когда вы призовете, я буду готова.

Тирианна ждала в темной прихожей храма Сотни кровавых слез, ощущая, как экзарх в соседнем помещении призывает Зловещих Мстителей к битве. Девушка знала, что ей придется обратиться к опыту, который провидица глубоко спрятала в памяти. Он был крепко заперт под боевой маской, но Keламит указал, что в грядущей битве воспоминания может вырваться против воли самой Тирианны. Девушка решила, что лучше противостоять возможным кошмарам сейчас, в укрытии храма, чем дать им застать себя врасплох в критический момент.

Провидец начала читать мантры, чтобы призвать боевую маску. Когда маска опустилась на нее, Tирианна остановилась, удерживая ощущение «мирной» себя, чтобы не быть поглощенной жаждой крови. Ведьмин клинок, гудя, пробудился к жизни, встревоженный её мрачными мыслями.

Положив меч рядом, Тирианна отделила от себя жажду битвы. Oна пробилась сквозь красный туман боевой маски, oткрывшись для старых воспоминаний, лежавших за ним.

В её сознание хлынули десятки образов прошлого — картин убийства и сцен бойни. Провидица задрожала, оказавшись между ужасом зверств и экстазом, который она испытывала при совершении бесчинств.

Но ничто из увиденного не беспокоило её сильнее, чем прежде. Тирианна видела эти вещи раньше, когда готовилась к битве с орками. Было ещё одно воспоминание, настолько гнусное, что она укрыла его в бездне своего разума, так глубоко, чтобы даже сущность воина не смогла отыскать.

Девушка на мгновение остановилась, страшась продолжать. Кожа стала скользкой от крови тех, кого она убила, в ушах звенело от воплей раненых и хрипа умирающих, ceрдце колотилось, словно её собственная жизнь ускользала прочь.

Провидица немного отступила, чтобы воинские воспоминания схлынули и оставили её в покое. Затем она замедлила пульс и дыхание, успокаивая себя. Если она хочет высвободить худшее воспоминание, то это нужно сделать быстро, пронестись в его логово мимо всех остальных.

Скрепя сердце, как могла, Тирианна, наполненная мрачными предчувствиями, устремилась в прошлое, пролетая мимо памяти о сражениях во внутреннее обиталище тайных мыслей.

Здесь люди принимали пищу. В окружении стульев с высокими спинками посреди комнаты стоял длинный стол, накрытый к обеду. На нем уже были расставлены тарелки и канделябры. Услышав какой-то хныкающий звук, Тирианна вскочила на стол и побежала по нему, с легкостью огибая расставленную посуду.

На другом конце комнаты располагалась ещё одна зона отдыха с мягкими креслами и круглым столиком. В дальний угол забилась перепуганная человеческая женщина. К ней жались трое детей — двое женского пола, один мужского — с красными заплаканными лицами и блестящими от слез глазами.

«Это место пропитано порчей Хаоса, — вещал Келамит, — его нужно очистить».

Люди издали рыдающие животные звуки, когда Тирианна подняла сюрикенную катапульту.

Cтаршая женщина, мать, прокричала что-то, закрывая детей своим телом. Аспектный воин не обратила внимания на ее стенания и открыла огонь. Острейшие диски искромсали тело женщины. Дети завопили, их заплаканные лица залило кровью матери. Старший из них, мальчик, вскочил, и набросился на Тирианну. Она рефлекторно ушла от неумелых ударов, а затем резко опустила оружие на шею ребенка. Детский позвоночник легко переломился, и, не издав ни единого звука, убитый повалился на лакированный пол.

Девочки барахтались, пытаясь сдвинуть мертвое тело матери. Широко раскрыв глаза, они с ужасом наблюдали, как труп брата подергивается перед ними.

Тирианна посмотрела на младшую. Она была настолько мала, что, наверное, едва научилась ходить, но сейчас по взгляду девочки казалось, что за плечами у неё целая жизнь, полная скорби. Аспектный воин вновь открыла огонь, короткая очередь вырвала ребенку горло. Последняя девочка вскочила на ноги и побежала. Бесполезная попытка, и мгновение спустя она осела на ковер месивом из крови и разорванного платья, со светлыми волосами, растрепанными по лицу. Тирианна посмотрела на трупы, мешанину крови и неуклюже распластанных конечностей. Такие хрупкие. Их так легко убить.

Она рассмеялась.

Повалившись на бок, Тирианна испустила вопль отчаяния. Её собственный смех отражался от стен комнаты, навязчивый и неторопливый, наполненный презрением к чужой жизни. Провидец сжала голову руками, eё затопило чувство вины и стыда. Девушка начала содрогаться в конвульсиях, вспомнив каждую каплю крови на лицах мертвых детей. Она видела края ребер матери, окровавленные и изрезанные сюрикенами, торчащие из-под кружевного лифа. Тирианна чувствовала запах крови, слышала плач.

Каждая частичка ее сущности хотела бежать. Провидица подавила желание зашвырнуть воспоминания обратно, в темноту, крошечная часть ее сознания оказалась достаточно сильной, чтобы выдержать всю ярость собственной жестокости. Снова и снова, Тирианна смотрела, как семья умирает, но воспоминания не тускнели, и память о собственном наслаждении убийством раз за разом терзала её душу.

Tяжело дыша, провидец заставила себя подняться на ноги. Ей нужно принять это, признать, что часть ее способна совершать подобные поступки.

«Это только люди», — говорила она себе, но оправдание было слабым.

«Они не были невинными, они запятнаны Хаосом», — рассуждала Тирианна, однако это было заблуждение.

«Я — убийца», — подумала девушка.

Другая часть её разума отвергала обвинения. Боевая маска ниспадала, обнажая дух воина. Она была Зловещим Мстителем, воплощением очищающего пламени. Она убила сотни, были они виновны или нет — не имеет значения.

Тирианну отвращали не сами деяния, а наслаждение, которое она испытывала тогда.

Провидицу тошнило от этого смеха, от проявленного ей абсолютного безразличия к чужой жизни. Леденящий душу, лишенный сострадания, он вновь зазвенел у неё в ушах. Возможно, резня была оправдана, а возможно, и нет; она могла быть необходимой предосторожностью или хладнокровным убийством. Что Тирианна не отрицала, так это удовлетворение, которое она принесла. Это не был инстинктивным действием в пылу битвы, решением уровня «убивай-или-убьют-тебя». Это был хладнокровный, обдуманный, и оттого ещё более приятный поступок.

Отвратительное деяние так сильно взволновало девушку, поскольку она точно знала, что делает. Тирианна просто совершила немыслимое, не испытав ни чувства вины, ни стыда, и это было так опьяняюще — момент истинного познания кровавых дел Кхаина, не приглушенный логикой или моралью.

Сквозь внутренние самообвинения Тирианны прорвалась новая мысль. Даже в тот миг высокомерного триумфа она понимала, что запятнала себя кровопролитием. После битвы девушка покинула храм Сотни кровавых слез, отвернулась от Кроваворукого бога и навсегда очистилась от жажды войны.

Тот поступок, при всей его жестокости, освободил Тирианну от власти Кхаина.

Сосредоточившись на этом, девушка частично восстановила душевное равновесие. Когда жестокая сущность воспоминания схлынула, Тирианна смогла опереться на один простой факт: в самый темный момент она победила. Эльдар стояла на грани того, чтобы попасть в объятия Кроваворукого Бога, восхитившись смертью и кровопролитием, но не попала в ловушку.

Суть Путей заключалась в том, что жизнь состояла из множества таких моментов, когда нужно было осторожно пройти по тонкой черте между безопасностью и абсолютной одержимостью. Тирианна выдержала испытание и отправилась дальше. Она отравила свою душу лишь тем, что уклонилась от долга перед убитыми ею, попыталась забыть их.

Воспоминание быстро утрачивало способность выводить провидицу из равновесия. Чем дольше Тирианна изучала его, тем больше смирялась с ужасным поступком. Смотря в лицо содеянному, она чувствовала вину и стыд, которых не ощущала тогда. Принимая наказание, эту боль, звенящую в нервах, Тирианна могла искупить свои кровавые дела.

Протянув руку, девушка призвала ведьмин клинок. Меч прыгнул ей в руку, напевая свою песню смерти. Та-что-Жаждет опять угрожала, и вновь — через людей. Девушка снова будет убивать, не только чтобы выжить самой, но, и чтобы спасти будущих алайтокцев. Человеческие жизни также будут спасены, хотя они и не поймут, что это было благодеяние. От этой мысли то, что предстояло совершить провидице, не делалось проще — только чуточку приемлемее.

Тирианна слышала монотонное пение Зловещих Мстителей, ритуал подходил к кульминации, когда каждому предстоит нанести руну храма на лоб и призвать боевую маску.

Девушка пересекла комнату и сняла шлем с крючка. Она тоже была готова.

Разработанный эльдар план сражения был восхитительно сложен. Как и на многих человеческих мирах, защитники этой планеты всегда смотрели в небо, ожидая открыто приближающейся угрозы. Люди не только позволяли Хаосу скрытно влиять на их жизни, но и не могли уберечься от любого технически продвинутого врага. Oрбитальные станции и примитивные спутники наблюдения сканировали пустоту, отыскивая возмущения в варпе, ожидая появления вражеских кораблей на дальних рубежах системы, вдали от гравитационного колодца звезды.

Эльдар не были связаны подобными ограничениями. Паутина проходила рядом с планетой, и создание временного туннеля в систему было простой задачей, хотя и требующей некоторых усилий. Линкор «Файнориайн» и два эсминца, скрытые голополями и другими маскирующими устройствами, возникли внутри кольца устройств обнаружения, после чего эльдар окончательно доработали план наступления.

Артефакт был доставлен внутрь цитадели, согласно видениям провидцев. Быстрый мониторинг незашифрованных коммуникаций людей показал, что крепость является пристанищем торговой группы, эффективно управлявшей миром под покровительством имперских служб. Она была окружена крепкими стенами из обтесанного камня и орудийными установками, но в то же время оставалась беззащитной против эльдар.

Твердыня имела форму восьмиугольника, внутри которого, на матово-сером покрытии, находились несколько зданий. На каждом углу стены располагалась защитная батарея, многоствольные пушки нацелились в небо рядом с небольшими караульными помещениями. Рядом с центром комплекса стояло главное здание, в его тени была возведена небольшая башня, а вокруг — одноэтажные складские строения с широкими воротами и без окон. Знамена бессильно свисали с флагштоков, лучи прожекторов вглядывались в окружающую тьму.

Подобная вызывающая воинственность была бесполезна против детей Иши.

Первая волна аспектных воинов вышла из Паутины внутри защитных укреплений и быстро зачистила стены, подавляя любое сопротивление с помощью сюрикенных катапульт и ракетных установок. После захвата установок ПВО, с ночных небес для поддержки атаки спустились Пикирующие Ястребы, обрушив на обветренные стены плазменные гранаты и огонь лазбластеров. Тирианна мельком заметила Корландрила среди Жалящих Скорпионов Беспощадной Тени, которые были заняты тем, что захватывали одно из похожих на склад строений. Судя по всему, он излечился после ранения, его нить, идущая по сплетению, была наполнена силой. Обрадовавшись, что ее друга не ранят второй раз подряд, Тирианна последовала за Келамитом по аллее, пролегающей между двумя хранилищами. Пока Зловещие Мстители, Темные Жнецы, Воющие Банши и Огненные Драконы проводили начальный штурм, провидцы и их телохранители — новые отряды воинов, — вышли из паутины рядом с командной башней, ближе к северной стене.

Два отряда Пауков Варпа начали второй этап штурма. Используя варп-прыжковые генераторы, аспектные воины телепортировались прямо в комнату управления в башне, за считанные секунды бесшумно убив всех находящихся там. Тирианна и Келамит, сопровождаемые Архатхайном, возглавляли отряд Зловещих Мстителей из бывшего храма девушки — храма Сотни кровавых слез. Пребывая между реальностью и сплетением, Тирианна быстро провела отряд к большим металлическим дверям. Она предвидела, что двери откроются, и люди внутри покинут здание, чтобы отразить нападение на стене. И действительно, через несколько мгновений можно было услышать скрежет шестерней и качающихся рычагов. Створки открылись внутрь, и появились несколько десятков солдат в тускло-серой форме. Мундиры больше напоминали одежду рабочих, тяжелые шитые комбинезоны с множеством карманов, надетые поверх белых рубашек. Шлемы были из окрашенного в серый цвет металла, с остроугольными козырьками и узкими нащечниками, командиры отделений носили серебряные вороты и наручи.

Солдаты начали медленно поднимать лазганы, их глаза расширились от ужаса и шока. Зловещие Мстители открыли огонь, сразив множество врагов, а Тирианна, Келамит и Архатхайн рванулись в дверной проем.

Провидица отсекла ноги одному из людей, и тут же синий лазерный луч скользнул по ее рунному доспеху. Она присела, уходя от удара прикладом лазвинтовки и отрубила руки, державшие оружие; обойдя слева вопящего человека, девушка полоснула клинком по шее, прекратив мучения несчастного. Предупрежденная сплетением, Тирианна подняла меч и отбила другой лазразряд, затем высвободила ярость пламени в дверь направо, испепелив ещё несколько человек.

На мгновение она почувствовала касание духа Келамита, который искал информацию, похищаяя ее прямо из мыслей умирающих врагов. Это обнажение последних страхов, надежд, и скрывающихся за ними остатков сознания немного напоминало разграбление могил.

— Мы ищем тьму внизу, — произнес ясновидец, и Тирианна на мгновение увидела помещёние, заполненное примитивными коммуникационными устройствами. — Они должны замолчать.

Архатхайн возглавил следующую атаку, сюрикенное оружие, вмонтированное в перчатку, выпустило шквал дисков, когда автарх спрыгнул вниз, через лестничные пролеты и к подземным уровням. Свечение, исходившее от его копья, смешивалось с блеском ведьминого клинка Тирианны и посоха Келамита, омывая ступени многоцветным вихрем.

Зловещие Мстители следовали за Архатхайном, а двое псайкеров прикрывали тыл. Ещё больше солдат покидали ряды комнат с узкими нарами, будучи безоружными, они быстро погибали. В конце коридора, дверь в комнату связи начала закрываться.

Тирианна почувствовала мощное давление на заднем плане сознания, когда Келамит потянулся вперед своей волей. Дверь распахнулась, отбросив назад двух мужчин, пытавшихся запереть ее. Панели, заполненные циферблатами, взорвались, когда Зловещие Мстители открыли огонь. Тирианна вошла в дверь рядом с Архатхайном, заблокировал клинком штык, нацеленный ей в живот. Девушка пронзила острием меча горло человека, толкнув его в сторону другого. Затем подпрыгнула, полоснула второго солдата по спине, развернулась и нанесла смертельный удар, прежде чем тот упал. Копье автарха сверкнуло, когда тот вонзил его в стойку приборов с рупорами и рычагами, расплавленный металл брызнул на темные каменные стены. Оглушительный жалобный вой раздался из поврежденной решетки динамика, но в следующее мгновение Келамит заставил его замолчать, вонзив в искрящий прибор оголовье своего посоха.

— Сделано, — заявил ясновидящий.

Визг сюрикенных катапульт наполнил проход, когда Зловещие Мстители начали отражать новую атаку.

— Защитный кордон сформирован, — сказал автарх. — Все отряды заняли позиции и готовы продвигаться к центральному строению.

— Подожди! — резко произнес Келамит.

Спустя один удар сердца, Тирианна тоже почувствовала, что что — то изменилось. Сплетение двигалось, изгибаясь и изменяясь в унисон появлению новых вариантов будущего. Нечто злобное меняло полотно для своих целей.

— Та-что-Жаждет, — пробормотал провидец.

Девушка узнала скверну — на неё вновь нахлынули воспоминания о ловушке в Паутине. Теперь, впрочем, не было попыток тонкого обмана, изящного искажения чьих-то желаний. Демоны Великого Врага заполнили сплетение, реагируя на угрозу своему артефакту.

— У нас нет времени на два сражения, — произнес Архатхайн, oн тоже почувствовал собирающихся Нерожденных. — Рано или поздно нас обнаружат и люди явятся в значительном числе.

— Продолжаем движение к главной башне, — на мгновение Тирианна почувствовала связь сознания наставника с Лаиммаин, когда провидцы разрабатывали план защиты от демонов. — Мы защитим ваши души, в то время как вы защитите наши тела. Тирианна, идем со мной.

Вдвоем они направились вверх по вышке связи, Архатхайн же и Зловещие Мстители ушли, чтобы присоединиться к главной атаке. Девушка плавно перемещалась между реальностью и сплетением, нереальное и материальное накладывались в ее мыслях. Когда Тирианна проходила очередной поворот, она почувствовала первый рывок артефакта.

Темные щупальца навалились на пси-защиту провидицы, ища способ проникнуть в ее разум. Руна пылала раскаленным добела светом, отражая атаки, перенаправляя психическую энергию на барьеры, возведенные вокруг разума.

И, хотя Тирианна не получила ни одной физической раны, пси-нападение ошеломило ее. Она ощущала сладкий аромат, манящий и опьяняющий. Кожу под доспехом защипало, раздавшаяся мелодия сбивала с толку. Девушка испытала искушение погрузиться глубже в сплетение.

Она сопротивлялась манящим иллюзиям, используя полученный в прошлый раз опыт. Разьярившись, демоны сами набрасывались на защитные барьеры обоих эльдар, царапая их когтями и визжа, пытаясь грубой силой сломить то, что не удалось совратить. Тирианна ответила, выпустив импульс пламени, пронесшийся по сплетению. Келамит сопротивлялся подобным же образом, и девушка почувствовала как огонь, выпущенный другими ясновидцами, устремляется вдоль нитей будущего, очищая их от Нерожденных. Достигнув верхнего этажа вышки связи, Келамит на мгновение ушел из сплетения, оставив Тирианну сражаться одну. Оставив совсем малую часть сознания в теле, девушка рискнула последовать дальше по сплетению, придерживаясь пути, выжженного Лаиммаин, уничтожая оставшиеся после атаки ясновидицы частицы энергий Хаоса. Имматериальные руки касались мыслей Тирианны, пытаясь вскрыть ее желания, ища трещины в решимости провидца. Она почувствовала боль от ссоры с Корландрилом и Арадрианом. Нерожденные читали ее стихи, называя их банальными, искажая смысл, делая звучание жалким и пустым. Девушка не отвечала, вместо этого она следовала за психическими следами, выслеживая демонов и атакуя их чистотой огня. Белые языки пламени протянулись по сплетению, заглушив злобные голоса. В сражении наступила передышка, Нерожденные отступили перед гневом эльдарских провидцев. Тирианна вернулась в тело, отметив, что вся психическая битва длилась не больше десяти ударов сердца.

— Наш враг ещё не повержен, — предупредил Келамит, указывая на дверь. — Мы должны присоединиться к атаке на главную башню.

Провидцы покинули здание связи и направились в сторону центрального комплекса. На верхних этажах строения можно было увидеть пламя. Рядом с главными воротами лежали трупы эльдар, Воющие Банши, нашпигованные пулями. Тирианна спокойно переступала тела — боевая маска блокировала ужас таких сцен. Поднимаясь вслед за Келамитом по винтовой лестнице, она снова почувствовала мощный приток энергии в сплетение. Демоны явились вновь, сосредоточивая свою силу на псайкерах, привлеченные сиянием их душ.

Черпая силу через руну, Тирианна разделила внимание между реальным и нереальным. Из — за Нерожденных, наполняющих сплетение своей разлагающей энергией, было невозможно полагаться на предсказывание будущего. Поэтому провидица не без опаски покинула лестничную площадку и вошла в одну из комнат. Она быстро осмотрела помещение, пока демоны в сплетении проявили себя, показавшись в разнообразии отвратительных форм. Демонесс провидица уже встречала раньше, их руки — клешни рубили, а глаза-драгоценные камни околдовывали. С ними пришли чудовища, обладавшие шестью конечностями и хлещущими языками. Тирианна coсредоточила силы, встретив демонические воплощения призраков образом самой себя с огненным мечом.

Клинок встретился с клешней в эфирном мире, а в реальности девушка отпрыгнула за груду обломков книжного шкафа. Лаз — лучи опалили мореное дерево. Провидица достала сюрикен — пистолет и открыла ответный огонь, чувствуя, что один из солдат укрылся за дверным проемом. Клешня щелкнула перед лицом Тирианны, отбитая в последний момент взмахом ведьминого клинка. Провидец проскочила под взмахом другой клешни и погрузила меч в грудь существа, превратив его в пепел. Келамит вошел в помещёние, световой шар, вырвавшийся из кончика посоха, отбросил людей назад. В сплетении распалось несколько демонов, превращенные касанием разума провидца в бесплотные вопли.

— Идут другие, задержи их, — произнес Келамит, махнув рукой в сторону другого, меньшего входа в дальнем конце разрушенной библиотеки. Тирианна бросилась туда, пронесшись по ковру с ведьминым клинком в руке. Она оказалась у дверей за мгновение до того, как внутрь ввалился человек с цепным мечом и пистолетом. Девушка заблокировала выпад солдата и выстрелила ему в кишки, отправив солдата обратно в дверной проем.

В сплетении демоны вели себя странно. Они кружились вокруг ярких искр — разумов эльдарских псайкеров, — постоянно двигаясь, отвлекая внимание, но не нападая. Тирианна ощущала потоки других энергий, сила варпа вытекала в материальный мир. Нереальное становилось реальным направляемое кознями демонов.

За дверью находилась небольшая лестница, ведущая вниз. Несомненно, она использовалась слугами, идущими в цитадель таким образом, чтобы не потревожить своих хозяев. Снизу доносились звуки сражения, и Тирианна ринулась вниз по ступенькам.

Демоны изливали свою силу в материальную вселенную сквозь зарождающуюся брешь, ища места, где они могли бы закрепиться. Тусклые, унылые сознания людей было крайне сложно обнаружить, но при этом они были лишены какой — либо защиты. Призываемые мыслями Ламмиан, провидцы попытались вмешаться, встав между демонами и людьми, с помощью огненных стрел отбрасывая созданий Великого Врага.

Комната внизу была складским помещением, на стенах находились ряды полок, ящики и бочки были аккуратно сложены в одном месте. Человеческая женщина, обхватив голову руками, сидела около одной из коробок, её рот открывался в тихом вопле. Тирианна двинулась вперед, подняв клинок.

Плоть женщины пульсировала, покрывшись рябью, когда сверхъестественная сила просачивалась в тело, проталкиваясь в материальный мир сквозь её слабый разум. На плечах и спине выросли шипы, волосы выпали целыми клочьями, обнажив темно — розовую голову странной формы. Рот наполнился кровью, когда в деснах прорезались клыки, а ногти превратились в белые когти. С хриплым воплем демоническое существо прыгнуло на Тирианну, метя лапой в глазные линзы шлема. Рунные доспехи провидца выбросили сноп искр, отбросив женщину — демонессу. Тварь при падении разломала полку, глиняная посуда разбилась на твердом полу. Девушка не колебалась, атакуя чудовище. Клинок пронзил брюхо демонессы, фиолетовый огонь вырвался из раны.

Обратная психическая волна пронеслась по мечу, застав Тирианну врасплох. Провидец споткнулась, клинок выпал из рук, когда девушка рухнула на сваленные мешки. Тварь не была уничтожена. Разветвленный язык покидал и вновь втягивался в покрытый клыками рот, когда демонесса кралась вперед, вытянув похожие на кинжалы когти. Тирианна сжала кулак, окутав его пси — энергией. Она вскочила на ноги и ударила чудовище в грудь, вкладывая в движение руки каждую йоту физических и ментальных сил. Удар разорвал демона пополам, кольцо фиолетового пламени вырвалось наружу, части тела разлетелись по захламленному хранилищу.

Демоны повсюду вырывались из сплетения. Как бы они не старались, эльдар не могли прикрыть каждое человеческое сознание от вторжения. Tирианна могла чувствовать, как артефакт изменял психическую плоскость, сгибая все вокруг, словно черная дыра в имматериальном мире. Eго присутствие было непостоянным, усиливалось и уменьшалось, словно приливы и отливы — силу нечестивого объекта сдерживала волей ясновидцев. Оно вспыхнуло, выпустив корону энергии, теневые щупальца потянулись, ища разум, к которому могли прикрепиться для полного пробуждения артефакта.

Тирианна услышала скрип открывающейся сзади двери. Ведьмин клинок мгновенно оказался в руке и описал круг, застыв на расстоянии волоска от шеи. Провидец задрожала, глядя в широкие карие глаза мальчика. На нем была тускло-серая, плотно застегнутая безрукавка, короткие брюки того же цвета хлопали около коленей. Тирианна заметила, что на нем не было обуви. Мальчик промямлил что — то на искаженном языке людей, его лицо исказил страх. Он начал отступать к двери, лихорадочно оглядываясь кругом и видя кровь, разлитую по комнате.

— Убей его!

Келамит прокричал команду в сознании Тирианны. Девушка действовала рефлекторно, но в последний момент удержала руку, отказываясь нанести последний удар.

Она не могла сделать это. Совет решил, что все должны умереть, но девушка не могла себя заставить сходу убить мальчика. Она больше не хладнокровная убийца Кхаина. Жаждущий крови ведьмин клинок дернулся, но Тирианна удержала его. Даже с боевой маской, она не смогла бы убить невинного.

Он не опасен.

Пока провидец колебалась, защита в сплетении дрогнула. Демоническая сущность проскользнула мимо ее мыслей и направилась к ребенку. Тирианна с ужасом смотрела, как кожа мальчика белеет, a глаза темнеют.

Перемещаясь между реальностью и сплетением, девушка видела демона за чертами ребенка, и все же не могла нанести удар. В сплетении, она попыталась схватить Нерожденного и оттащить от тела мальчика. Тот схватил сломанную деревянную доску и атаковал Тирианну, рунный доспех, вспыхнув, погасил энергию удара. Она сражалась с демоном, его психические когти и зубы резали и кусали сознание девушки, пока она пыталась спасти ребенка. Провидец погрузила свои мысли в нечестивую плоть Нерожденного, ее затошнило от отвращения, но Тирианна не отпускала тварь. Она защитилась от вращающейся палки, ведьмин клинок направил удар мимо плеча. Мальчик изверг на провидца множество проклятий, прежде чем ткнуть концом доски в лицо. Пригибаясь, девушка ушла в сторону и выбила деревяшку из рук ребенка плоскостью клинка.

Теперь демон изменился, сливаясь вокруг нее, пытаясь заманить Тирианну в осколки сознания мальчика. Его воспоминания мелькали в разуме провидца: короткая жизнь раба, состоящая из нудной работы.

— Он мертв, в нем нечего спасать.

Келамит был спокоен, его слова показались холодной водой, излившейся на пылающий лихорадочным жаром лоб, и умиротворили гнев Тирианны. Она поняла, что ее страх придает силы демону; чем отчаяннее она сражалась, чтобы освободить ребенка, тем крепче становилась тварь. Отвлекшись, она пропустила очередной удар мальчика — тот схватил глиняный кувшин и бросил его в шлем. Последний выдержал, но в ушах раздался звон. Ведьмин клинок звал её, резонируя с боевой маской. Она была убийцей, умрет мальчик, или останется жив — это ничего не изменит. Ее душа навсегда запятнана кровью. Что значит ещё одно короткое существование в потоках крови, которые она проливала?

Демон наполнился силой, сомнения Тирианны подпитывали его. Кожа ребенка заколыхалась и вздулась, из основания позвоночника, словно хвост, выросло ядовитое жало. Оно атаковало провидицу, почти застав её врасплох, но девушка пригнулась и ушла от длинного отростка. Ребенок улыбнулся ей с выражением абсолютной невиновности.

Демон зашел слишком далеко и отшатнулся, когда понял свою ошибку. Тирианна направила клинок горизонтально на ребенка, пурпуровое пламя сорвалось с меча, окутав тело мальчика. В сплетении девушка освободилась, разрывая Нерожденного изнутри, разрезая его с чистой, незамутненной яростью. Тварь закричала, испустив настолько пронзительный жалобный вой, что провидица едва не сорвала атаку. Она ожесточилась, использовав весь свой гнев, превратила физическую оболочку врага в тлеющий пепел, и одновременно рассеяла всю мощь твари, изгнав её из сплетения.

Когда обугленные останки понравились с пепел, Тирианна рухнула на колени, девушка стонала от отчаяния. Клинок потемнел, а руны с звоном упали на землю, пока провидица отступала в прочную раковину, воздвигнутую вокруг своих мыслей.

Келамит пришел быстро, как физически, так и в сплетении. Наставник помог ей подняться, и снял слои защиты.

— Иди и увидь то, что причинило нам столько скорби.

Девушка спрятала схватку с демоном возле прошлого убийства, сосредоточившись на боевой маске и заперев буйствующее чувство вины, она защитила свое сознание от разрушения.

Тирианна вновь была спокойна.

Демоническая угроза миновала, но она ощущала мрачное присутствие артефакта. Энергия распространилась по сплетению, ища освобождения. Сознания эльдар были словно россыпь звезд, каждая из них в свою очередь светилась светло — синим и нежным зеленым, когда Великий Враг пытался соблазнить их.

— Ничего не трогайте, — предупредил Келамит, его слова, через сплетение, эхом отозвались в каждом эльдар.

— Освободите свой разум от желаний и соблазнов.

Когда двое провидцев поднимались по ещё одной лестнице, Тирианна время от времени слышала звуки боя. В сплетении она увидела нескольких людей, удерживающих последнюю комнату. Артефакт последний раз воздействовал, изливая свою мерзкую силу на людей. Провидец почувствовала его радость и увидела человека скачущего к коробке, держащей силу под контролем. Что-то ещё пролетело по Паутине, они были там всего мгновение: Пауки Варпа, направляемые Келамитом. Нить человека быстро оборвалась.

По сплетению просочилась новая аура света, когда Тирианна и ее наставник присоединились к Архатхайну на главной посадочной площадке. Келамит сделал ей знак остаться, автарх и ясновидец вместе вошли в помещёние. Девушка повернулась, когда внезапно кто — то возник позади нее. Группа мрачноликих провидцев, одетых во все белое, с головами полностью лишенными волос поднималась наверх. Между ними плыл темно-красный яйцевидный контейнер, украшенный серебряными рунами. Тирианна отошла, давая им пройти, будучи ошарашена отсутствием новоприбывших в сплетении. Когда они проходили мимо, камень души провидца, затронутый их энергией, на мгновение запылал белым. Девушка подошла к двери очень, вовремя — она увидела, что не все люди мертвы. Артефакт выдал последний импульс силы, наполнив жизнью почти мертвых существ с помощью верткого усика энергии. Солдат поднялся из разбитой фурнитуры, одна из рук висела безжизненным грузом, на бедре красовалась длинная рана, закровоточившая, когда человек побежал в комнату к артефакту. Архатхайн отреагировал первым, его поющее копье, пролетев через все помещёние вонзилось в солдата, подбросив его в воздух. Мгновением позже, несколько сюрикенных и лазерных очередей было выпущено в то место, где только что стоял человек. Автарх подозвал копье и оно раздвинулось, выпотрошив, тело вылетело, и вернулось ему в ладонь. Архатхайн спокойно подошел к артефакту и встал на одно колено, рассматривая предмет. Шепча мантры-обереги, белые провидцы окружили его, их одеяния закрыли обзор, шипящие заклинания росли в пространстве. Сплетение тоже свернулось, сформировав защитный барьер, отбросивший Тирианну, когда она попыталась проникнуть внутрь. Когда мгновение спустя они отошли, вокруг опустилась тишина, Артефакта не было, но контейнер их психокости мерцал темным цветом, аура масляной энергии просачивалась из него. Он сильно отразился на сплетении, даже охранные силы белых провидцев не могли остановить нити судьбы, клубящиеся вокруг. Его окружали кровь и смерть, но Тирианна знала достаточно, чтобы не пытаться подойти слишком близко и остановила свои мысли.

Белые провидцы ушли, вместе с нечестивым артефактом.

— Люди собирают силы за стенами, чтобы уничтожить нас, — объявил Архатхайн, выпрямляясь. — Гарнизон перебит, возвращаемся в Паутину и уходим. Заберите наших погибших, нельзя оставлять их в этом проклятом месте.

— Кто они? — спросила Тирианна, когда они с наставником шли вслед за белыми провидцами к транспортной капсуле, которая пронесла их через Паутину.

— Мост между искусственными мирами и Черной Библиотекой, — ответил ясновидящий. — Они ступают по пути знаний Хаоса и неуязвимы к его соблазнам и козням.

— Они не похожи на арлекинов, — ответила девушка, вспомнив пеструю группу воинов — актеров, выступление которых она видела вместе.

— И хотя слуги Цегораха знают, где находится Черная Библиотека, они не единственные ее стражи.

Тирианна подумала, насколько же безопасной была ее жизнь на Алайтоке. Она считала, что знает все о эльдар исскуственных миров и о других, но оказалось, что тех, кто остался от некогда великой цивилизации гораздо больше, и они более скрытны, чем она думала.

— Это правда, — произнес Келамит, прочитав ее мысли. — Множество вещей, как принадлежащих эльдар, так и нет было утеряно.

— Это не утешает.

— А я и не собирался никого утешать, — ответил наставник. — И хотя ты колебалась сегодня, ты станешь сильнее. И хотя достигла немалых умений как в рунном колдовстве, так и своих силах, ты сделаешь другой выбор, дитя. Это непростое решение, и когда другие смогут изменять твою судьбу, ты сможешь лишь принять свое проклятие.

Глава 10 Воссоединение

Скрытая тень — Плащ Мораи-хег.

Равновесие судьбы может быть и устойчивым, и хрупким. Одних участей невозможно избежать, другие же до самого своего воплощения висят на волоске. Среди последних встречаются уделы, настолько подверженные внешнему влиянию, что кратчайший взгляд на них и даже осведомленность о возможности их реализации способны нейтрализовать подобные вероятности. Чтобы изучать такие образы, провидцы должны надевать личину самой Мораи-хег, защищаясь Скрытой тенью от последствий прозрения. В ином случае, само знание о событии заставит его сбыться или же, напротив, уменьшит вероятность того, что оно произойдет.

Тирианна держала руну прямо над кончиком пальца, размышляя о собственном будущем. Именно к этому моменту она двигалась с тех пор, как оставила Путь Поэта, и данное событие должно было серьезно отразиться на её бытии, как на предстоящем, так и на том, которое девушке уже пережила.

Провидица сидела на низком диване возле окна, выходящего в парк. Купол переключился на часть цикла, аналогичную закату, так что деревья и камни отбрасывали длинные тени в искусственных сумерках, пурпурных и темно-красных. Вдали раздавалось кваканье ночных земноводных, нарушали вечерний покой крики лунных воробьев и хриплосов — одни устраивались на ночевку, другие охотились. Летучие мыши, каждая размером с ноготь, вспархивали из гнезд в дуплах кайдонимовых деревьев; рои крохотных созданий казались дымкой, ползущей над покрытыми травой холмами.

Царило спокойствие, но Тирианна, занятая изучением медленно вращавшегося кусочка призрачной кости, ничего не замечала. Девушку восхищало мастерство отца, вложенное в эту вещицу: на первый взгляд она выглядела довольно простым сочетанием двух прямых и трех изогнутых палочек, означающих слоги имени провидицы. При близком же рассмотрении на якобы гладкой поверхности проступали завитки и черточки, почти невидимые невооруженным глазом и напоминавшие отпечатки пальцев. Ещё более странным открытием стала подвижность призрачной кости — узор на ней медленно изменялся, так медленно, что этого нельзя было заметить прямо. Тем не менее, от цикла к циклу поверхность руны определенно менялась какими-то хитроумными способами.

Возможно, узор являлся картой, на которой отображались возможные варианты будущих событий в жизни Тирианны. Или же это была запись её прошлого, постоянно обновляющаяся вслед за тем, как девушка двигалась вперед по сплетению судьбы. Могло оказаться даже, что дело в тщеславии Ирландриара, решившего добавить руне чисто декоративную функцию.

Но, чем бы ни являлся изменчивый узор, он ничем не мог помочь Тирианне в её нынешних раздумьях. Да, никто не требовал поскорее выбрать дальнейший путь, она продолжала практиковаться в прозрениях и тренировать психические способности. В некотором смысле, это само по себе было выбором, способом устраниться от участия в боях. Вместе с тем, Тирианна понимала, что продолжение обучения — это не окончательное решение, а всего лишь возможность выиграть время на размышление.

Девушку тянуло использовать руну, чтобы определить дорогу в будущее, увидеть, как скажется то или иное решение на её дальнейшей жизни. В конце концов, именно ради этого она вступила на Путь Провидца.

Но Келамит предостерегал от таких поступков. Конечно, гадание по собственной руне было привычным делом для провидцев, и сама Тирианна несколько раз занималась этим, но результат всегда оказывался размытым, лишенным точного значения или контекста. Когда девушка сражалась против людей, руна направляла её движения и удары, но только от одного мгновения к другому.

С нынешней проблемой она помочь не могла.

Тирианне предстояло решить, станет ли Путь Провидца всего лишь очередным этапом её жизни, как Путь Поэта, Путь Воина и прочие, по которым она ступала раньше. В ином случае девушка должна была посвятить себя постоянно углубляющемуся изучению сплетения, и, в конце концов, стать неотъемлемой частью сети бесконечности. Иных альтернатив не имелось. Решив стать ясновидцем, она вступит на дорогу, ведущую к двум возможным исходам: случайная или насильственная смерть, либо почти-жизнь в куполе Хрустальных провидцев. Чтобы по-настоящему понимать сплетение, выискивать самые важные и глубоко спрятанные тайны, необходимо пользоваться его силой, становиться частью великого полотна. В конечном итоге, оставив позади форму и бытие, Тирианна превратится в свободный разум.

Руна не могла помочь ей с выбором, поскольку провидица оказалась в парадоксальной ситуации. Решив сдержать собственное развитие и остаться простой колдуньей, она не сможет заглядывать достаточно далеко, чтобы узнавать последствия своих поступков. Если же Тирианна захочет понять, куда приведет её судьба в случае, если она станет ясновидицей, охват её прозрений начнет расти по экспоненте. Девушку будет заносить в участки сплетения, которые она ещё не в состоянии осмыслить, и, соответственно, понять.

Но, идя наперекор совету Келамита и велениям логики, Тирианна пыталась отыскать будущую себя в сплетении — должно быть, ясновидец знал, что она так и поступит. Поиски вылились в нечто обескураживающее, калейдоскоп кругов и петель, становившихся всё более сложными и рекурсивными по мере того, как девушка прозревала всё дальше в будущее. Расхождения между вариантами её жизни оказывались безумно запутанными и неясными до такой степени, что провидице пришлось отказаться от вылазок в грядущее ради сохранения здравого ума. По сути, она прислушалась к предупреждению наставника в последний момент перед тем, как безнадежно запутаться в перекрученной нити собственной судьбы.

Как и со многими другими важными решениями, всё сводилось к прямому вопросу: чего хочет Тирианна, вести разнообразную жизнь или посвятить себя единственной цели? Предвидение, сейчас больше похожее на предугадывание, помочь не могло, и девушка могла полагаться только на логику и собственные чувства — а ведь именно недоверие к ним и направило её на Путь Провидицы.

Тирианна снова посмотрела на руну, спрашивая себя, не скрывается ли в спиральных узорах на поверхности какое-то послание или тайное намерение. Ответ знал только один эльдар, и девушка задумалась, какой же ещё совет мог дать ей отец.

Провидица не видела Ирландриара с тех пор, как тот лично принес руну, ненадолго заглянув к дочери. Они обменялись формальными благодарностями, но, стоило вскользь коснуться более серьезных тем, как оба быстро почувствовали себя неуютно.

Какая-то часть Тирианны требовала, чтобы девушка обратилась за помощью к отцу. Правда, до этого она неплохо жила и без его советов, да и мнение Ирландриара наверняка бы не совпало с пожеланиями самой провидицы. И всё же, она, по сути, проявляла трусость, избегая такого противостояния: инстинкты Тирианны подталкивали её к продолжению Пути, и вполне уместно было бы искать вызовы, способные проверить это намерение на прочность. Отец, скорее всего, поможет ей с этим, пусть даже его мнение заставит девушку только сильнее укрепиться в собственном решении, противоположном пожеланиям Ирландриара.

Коснувшись сети бесконечности, Тирианна нашла отпечаток костопева. Он снова трудился над звездолетом, и их сознания соприкоснулись лишь на краткий миг. Этого хватило, чтобы назначить встречу, ближе к окончанию текущего цикла.

Сняв одеяния провидицы, она положила руну в устланный тканью ящичек в стене, рядом с кроватью. Затем девушка надела обтягивающий комбинезон, охряной с золотыми прожилками, и пару высоких темно-синих сапог. Прибрав волосы, Тирианна застегнула на талии широкий белый пояс и набросила длинный хитон под цвет обуви, после чего включила зеркальное поле и оценила результат. Как и хотела девушка, ничто в её облике не указывало на нынешний Путь — чтобы принять четкое решение, она должна была избавиться от внешних атрибутов провидицы и понять, комфортно ли ей быть «просто Тирианной».

Поначалу это принесло ощущение свободы. Выйдя из дома, девушка присоединилась к растущей группе эльдар на платформе гравирельса у края парка, и, не считая обычных приветствий, никто не обратил на неё никакого внимания. Когда Тирианна показывалась в одеяниях провидицы, к ней относились с большим уважением и даже почтением, но и с легкой подозрительностью.

Прибыл похожий на пулю вагон гравирельса, и девушка зашла внутрь, присоединившись к толпе пассажиров. Они направлялись к краю мира-корабля, смотреть ночные представления, или к темнеющим куполам в стороне алайтокских доков. Вагон немедленно ускорился, так, что разбросанные огоньки башен и самого парка превратились в размытые пятна. Затем гравирельс нырнул в туннель между куполами, и всё залил мягкий белый свет.

Тирианна чувствовала себя до странности одиноко. Появилось желание соединиться с сетью бесконечности, но девушка отказалась от этой идеи и принялась рассматривать других пассажиров. Эльдары ехали по двое-трое или маленькими группами, весело болтали или что-то серьезно обсуждали с товарищами.

С первого взгляда невозможно было понять, по какому Пути сейчас ступает каждый их них. Имелись некоторые незначительные признаки — одежда, украшения, прически, поведение, — но Тирианна чувствовала себя полуслепой из-за необходимости гадать по внешнему виду. Прибегнув к психическим способностям, она разглядела бы нити всех пассажиров, мгновенно узнала бы, кто они и чем занимаются.

Девушка попыталась превратить всё это в игру, посмотреть, не исчезла ли её прежняя наблюдательность, вытесненная возможностями провидицы. К тому же, так можно было скоротать время в длинном путешествии.

Вагон двигался между куполами, эльдар входили и выходили на платформах; возле пассажа Отдаленной Серьезности зашли какие-то гуляки, в куполе Воздушных Змеев сошла группа строго одетых эстетов. Тирианна изучала новоприбывших после каждой остановки — запретив себе обращаться к сплетению, она смотрела, как изменения отношений и раскрытие судеб разыгрываются во плоти.

Интересно, думала она, останутся ли вон те друзьями? Кого сведут вместе, а кого разделят Пути, избранные ими? Будут они радоваться или грустить? Кому суждена счастливая жизнь, а кому — разочарование?

Рассуждать о подобных вещах оказалось весьма увлекательно. Это подтверждало слова Келамита, который утверждал, что судьбы отдельных личностей редко можно направить к тому или иному уделу. Разом изменить удается только огромный пласт предназначений, удержав на верном пути весь Алайток. Ошибочно думать, что можно отвратить любое зло и облагодетельствовать каждого из эльдар. Победа одного часто означала поражение многих, а за успех большинства расплачивались единицы.

Когда вагон приблизился к конечной станции в доках, попутчиков у Тирианны осталось совсем немного. Окультуренную территорию снаружи накрывала тьма, в которой светились только фонари по берегам рек в куполе Вечных Зим, да окна в жилых зданиях, похожих на шпили.

Девушка не спешила, и после прибытия гравирельса в зону доков подошла к мелкому торговцу, продававшему с лотка горячие пирожные. С радостным удивлением провидица обнаружила, что их готовят на настоящем открытом огне, который придает кушанью простецкий вкус, прежде ей неизвестный. Пощипывая мягкие кусочки сладостей, Тирианна направилась в мастерскую отца.

Войдя, она тут же услышала пение возвышенных голосов.

Девушка никогда прежде не видела хор костопевов за работой, поэтому тут же поспешила к ангару, в котором создавался звездолет. Мастеров она обнаружила возле форштевня; им помогали несколько десятков младших ремесленников, разместившихся на мостиках и крытых переходах вокруг каркаса корабля.

В огромном пространстве звучали растущие и опадающие гармоники, резонируя между ребристыми стенами и отражаясь от сводчатого потолка. Звуки дудочек смешивались с голосами эльдар, вплетая в пение хора мелодию иного ритма и высоты. Костопевы идеально выводили каждую гармонику, придавали ей необходимую частоту, устанавливали желаемый тон и строй.

Воздух звенел от психической энергии, каркас корабля дрожал, а стены ангара рокотали в унисон с нею. Желание взглянуть на столь исключительное событие из сплетения оказалось неодолимым, и Тирианна направила часть своего разума в сеть бесконечности — теперь она могла наблюдать за актом творения и душой, и телом.

Сеть бесконечности гудела потоками направляемой энергии: корпус строящегося звездолета соединялся с психическими схемами Алайтока в нескольких ключевых узлах. Черпая в них силы, костопевы сплетали полотно резонансных пси-энергий, укладывая пересекающиеся слои силовых матриц так, чтобы их комбинация превратилась в твердую материю, знаменитую призрачную кость.

На носу корабля возникали два изогнутых отростка, и по их расположению Тирианна предположила, что в будущем здесь поместят какой-нибудь набор датчиков. Процесс создания отзывался дрожью в голосах психического хора, но при помощи зрения и слуха девушка могла составить только общее впечатление о том, как образуется призрачная кость, нарастающая над готовым каркасом.

Мысленный взор позволил ей в полной мере оценить великолепие творения. Нарождающаяся призрачная кость потенциально существовала в сплетении, принимая бесконечное множество форм. Когда костопевы направляли остальных ремесленников, полотно вздрагивало и пульсировало в такт их желаниям. Представления мастеров о будущем облике корабля становились проводниками его судьбы, и, подчиняясь очерченному предназначению, призрачная кость отвердевала. Меняя аморфное состояние на плотность физического тела, она исполняла назначенный ей удел.

Призрачная кость, подпитываемая сетью бесконечности, была сутью сплетения, сплавом надежды и отчаяния, возможности и разочарования, любви и ненависти, жизни и смерти. В песнях мастеров звучали радость и горе, воплощенные мечты и неудержимые амбиции.

Материал мерцал собственным холодным светом, его будущая форма трепещущим образом мелькала на краю поля зрения, молекула за молекулой возникая из области вероятностей, чтобы исполнить предначертанное.

Путеводный камень Тирианны, находившийся в гармонии с психическим голосом Алайтока, содрогался в ритме песни творения. Мелодия звучала в теле и разуме девушки, наполняя её жизненной силой и надеждой. В мыслях провидицы сверкали бесчисленные варианты будущего, странствия рождающегося корабля; видения трудностей, треволнений и триумфов экипажа развертывались из ядра призрачной кости в его центре, и акт творения сдергивал завесу с тысяч и тысяч новых судеб.

Хор постепенно затих. Ремесленники заканчивали петь один за другим, и вскоре звучали одни лишь дудочки и голоса костопевов, тихо отражающиеся от стен огромного зала. Каждый теперь вел свою мелодию независимо от остальных, дорабатывая последние участки звездолета, и из гармонии вырастал диссонанс. Тирианну охватила грусть: потенциал воплощался в реальность, бесконечные возможности уступали единственной линии судьбы.

Последние мерцающие ноты повисли в воздухе, вдоль всего каркаса космолета. Затем они исчезли, и наступил момент идеальной тишины.

Девушка поняла, что плачет.

Казалось, что она жила и дышала вместе с кораблем. В последние мгновения песни Тирианна унеслась к далеким звездам и заокраинным мирам, а в самом конце увидела гибель могучего звездолета, воспламенившегося в бою. В рождении каждого создания были посеяны семена его гибели — таков удел всех творений, от эльдара до космического корабля, от цветка до звезды.

Провидица осознала, что ей тяжело соотнести красоту увиденного с собственным представлением об Ирландриаре, дирижере всего процесса. Звездолет был множеством вещей, и, в том числе, частичкой отца Тирианны, а не просто результатом его труда. Отпечаток личности костопева находился в каждом фрагменте корабля, сплетенный с образами остальных участников творения — материальное продолжение собственной нити судьбы Ирландриара.

На мгновение Тирианна почувствовала, что ревнует отца. Эти создания, дети, рожденные из призрачной кости, занимали мысли Ирландриара, когда он должен был воспитывать своего настоящего ребенка.

Увидев, что отец подходит к ней, девушка попыталась заглушить это чувство. Она не желала встречать костопева с негативным настроем и попробовала скрыть зависть к кораблю, но невольно спросила себя: а не оказалось ли для Ирландриара удовольствие от подобных сотворений важнее радости отцовства?

— Кажется, я одет неподходяще случаю, — произнес отец, остановившись перед Тирианной и быстро оглядев её экстравагантный наряд. На самом Ирландриаре были расшитые рунами одеяния, волосы он повязал мягкой, но тугой серебристой лентой, а на сгибе руки держал дудочки.

— Просто стиль поменяла, — ответила девушка, застигнутая врасплох таким приветствием.

Последовав за отцом в мастерскую, она опустилась на небольшое сиденье, выросшее из стены по мановению костопева. Положив инструмент на стол, Ирландриар сел рядом с дочерью, держась немного сухо и официально.

— У меня есть вопрос… — начала Тирианна, не зная, как лучше выразиться.

— Вопрос ко мне? — отец моргнул от удивления, но тут же взял себя в руки. — Задавай.

— Узоры на поверхности руны, которую ты для меня изготовил, имеют какое-то значение? Они созданы тобою?

Узнав, что интересует дочь, Ирландриар расслабился. Поднявшись, костопев открыл шкафчик в стене и достал небольшой хрустальный графин с парой бокалов. Передав один из них Тирианне, отец наполнил кубок янтарной жидкостью, затем налил себе и вернул бутылку на место. Девушка заметила, что его движения были четкими и обдуманными — это говорило как о физическом, так и о ментальном самоконтроле.

— Эти узоры возникли не по моей воле, — покачал головой Ирландриар. — Как ты знаешь, призрачная кость — психореактивный материал, и она отзывается тебе, меняется в соответствии с твоими мыслями и чувствами, привязывается к твоему духу. Ты видишь на поверхности собственное отражение, как его представляет руна.

— А она когда-нибудь перестанет меняться? — поинтересовалась девушка, делая глоток. В бокале оказалась медовая вода, сладкая и ароматная.

— Только если ты сама перестанешь меняться, — ответил отец. Присев, он посмотрел на Тирианну, но больше ничего не сказал, только постучал пальцем по краю бокала. Девушка не поняла, раздражен чем-то Ирландриар или просто размышляет.

— Чувствую, у тебя ко мне не один вопрос, — наконец-то произнес он. — На первый можно было легко ответить посредством дальней связи, и всё же ты решила прийти ко мне.

— Я стою на перепутье, — Тирианна тщательно подбирала слова, опасаясь выдать собственные чувства и тем самым повлиять на мнение отца. — Мое владение рунами улучшилось, и теперь нужно решить, хочу ли я продолжить обучение, или на некоторое время остаться колдуньей.

— Ты слишком молода, чтобы стать ясновидицей, — тут же ответил Ирландриар. Когда отец отхлебнул медовой воды, девушка поняла, что других аргументов не последует.

— Возраст — не проблема, — возразила она.

— Разумеется, проблема. Ты ещё не добралась и до середины жизни, просто неприлично будет столько времени идти по одному Пути.

Тирианна хотела заспорить, но осеклась — отец был прав, и сказанное им прежде не приходило ей в голову. Впрочем, столь явная неприязнь костопева к её идее раздражала девушку.

— Если я хочу стать ясновидицей, если таково мое предназначение, то волноваться не о чем, — заявила она.

— А волноваться стоит, — ответил Ирдландриар. — Ты можешь добиться очень и очень многого, если не привяжешь себя к единственному Пути.

— Ты костопев, и останешься им до самой смерти, — указала Тирианна.

— Это другое дело.

— Почему же? Какие прежние достижения могут затмить то, что ты создаешь сейчас? Разве твой финальный путь — не лучший из всех?

Её отец хотел что-то сказать, но вместо этого сделал новый глоток и, слегка нахмурившись, окинул взглядом мастерскую.

— Да, это так, — признал он, снова повернувшись к дочери. — Когда ты доживешь до моих лет, то накопишь огромный опыт в делах. Я работаю с призрачной костью уже много периодов, но до сих пор не достиг высот мастерства некоторых своих предшественников.

Девушка не была уверена, сказано ли это в поддержку её замысла или просто так, мимоходом. Ирландриар явно сомневался, но его слова как будто добавили веса инстинктивному выбору Тирианны.

— Я не за один цикл научился создавать звездолеты из ничего, — продолжил костопев, больше не хмурясь. — Возможно, ты права, и через много периодов учебы и практики сумеешь стать одной из величайших ясновидиц Алайтока. Это будет наградой за принесенную тобою жертву.

— Жертву? — девушка не понимала, от чего именно ей придется отказаться. Теперь, познав возможности провидчества, Тирианна думала, что не сможет жить без него.

— Провести жизнь, привязанную к сплетению, — пояснил отец. — Сможешь ли ты когда-нибудь полюбить, зная обо всех возможных проблемах в будущих отношениях? Захочешь ли родить ребенка, рискуя тысячу раз увидеть его смерть во время странствий в сплетении? Существование костопева может быть одиноким, поверь мне — мало что в реальном мире способно сравниться с актом чистого творения. И всё же, по сравнению с одиночеством ясновидца это ничто. По собственной прихоти ты сможешь узнать, как умрет каждый из дорогих тебе эльдар, и при этом тебе зачастую придется умывать руки из страха, что попытка спасти их навлечет погибель на других.

Вспоминая последнюю встречу с Корландрилом, девушка чуть лучше поняла обрисованную дилемму. Она надеялась, что, набравшись опыта и сил, сможет принимать решения с большей уверенностью, но недавние попытки прозреть собственную судьбу развеяли эти надежды. Чем дальше заглядывал наблюдатель, тем больше становилось неопределенностей.

— Кажется, я открыл тебе глаза на нечто, о чем ты ещё не задумывалась, — сжимая бокал, Ирландриар чуть повернулся к дочери. — Решение тебе предстоит принять самой, и всю ответственность за него понесешь только ты. Ты спрашивала моего мнения? Скажу так: я никогда бы не променял время, проведенное с твоей матерью или за воспитанием тебя, на несколько лишних периодов изучения своего ремесла. Из-за этого я никогда не поднимусь выше определенного уровня мастерства, но это почти ничто в сравнении с наследием, оставленным мною… другим способом.

— Понимаю, — сказала Тирианна. Прямые слова отца заставили её засомневаться, вернуться к парадоксу руны. Как она могла сделать выбор, не зная, от чего отказывается? Что, если она не станет ясновидицей, но всё равно проведет жизнь в одиночестве, не оставив наследия? Что, если всё её существование пройдет впустую?

— Определенности нет, — произнес костопев, догадавшись о размышлениях дочери по её печально-задумчивому лицу. — Ты выбираешь между двумя неизвестными, и в этот момент провидица ничем не лучше и не хуже остальных эльдар.

— И что, если я решу стать ясновидицей, наперекор твоим пожеланиям? — девушка не понимала, зачем пытается так поддеть отца, разве что по старой привычке.

— Мои пожелания здесь ни при чём, — ответил Ирландриар, к большому удивлению дочери, и слегка улыбнулся, заметив её реакцию. — Мы оба знаем, что ты их проигнорируешь, и совершенно очевидно, что я не могу насильно привить тебе свои взгляды. Поэтому я ничего не стану советовать. Что бы ты ни выбрала, я попытаюсь всегда помнить о том, что ты — моя дочь и поддерживать тебя, как могу. Это лучшее, что я могу тебе предложить.

Тирианна не могла до конца поверить своим ушам и мысленно повторила слова отца, пытаясь отыскать саркастические нотки, но ничего не нашла.

— От возможности попасть в число величайших алайтокцев не так легко отказаться, — сказала она. Девушка читала сочинения и научные труды философов, поэтов и провидцев, оставивших след в истории мира-корабля, и перспектива увидеть собственное имя в подобном списке была воистину манящей.

— Думаешь, одной славы достаточно, чтобы отказаться от жизни, которой ты могла бы наслаждаться? — спросил Ирландриар. — Веская ли это причина, чтобы отсечь все остальные варианты будущего?

— Это причина, — Тирианна уже смеялась над собой. — Только история рассудит, оказалась ли она достаточно веской.

— Ты привержена своему решению, это видно по глазам, — сказал отец. — Будущее раскрывается перед тобою, меняясь согласно твоим пожеланиям. Хоть и без радости, но я понимаю, что ты уже бросила камень в пруд, и остается только узнать, как далеко разойдутся круги.

— Так и есть, — подтвердила провидица. — Слишком немногие из нас проживают жизни, наполненные истинной значимостью, и я не позволю себе оказаться в числе ушедших и позабытых. Мне не по силам изменить наше с тобой прошлое, отец, но я счастлива, что мы достигли понимания.

— Радуйся этому, пока можешь, — с суровым лицом произнес Ирландриар. — Со временем прошлое и настоящее утратят для тебя всяческое значение. Я сам стану всего лишь одной из нитей в великом полотне твоего удела.

Колебания, терзавшие нить Тирианны в сплетении, улеглись после принятого ею решения. Девушка уделила немного времени исследованию возможных судеб, но при этом не забывала о словах Келамита, предостерегавшего её от слишком далеких вылазок на ранней стадии обучения.

Жизнь провидицы превратилась в размеренную последовательность уроков, исследований и накопления знаний. Продвигалась она уверенно, но медленно: разматывающиеся вероятности полотна шаг за шагом выдавали Тирианне свои секреты, пока Келамит направлял её по тропинкам уделов.

Через двадцать циклов после сделанного ей выбора ясновидец привел девушку к их излюбленному местечку в парке, откуда виднелись шероховатые скалы на склоне холма.

Была середина цикла; Келамит принес с собой выполненную из лианнинова дерева коробку размером с его ладонь. На крышке обнаружился простой узор: образ сплетения, обвивающий руну Мораи-хег, богини судьбы.

Тирианна неуверенно приняла протянутый ящичек, удивленная подарком от наставника.

— Это не от меня, — чуть качнул головой ясновидец. — Открой, и кое-что прояснится.

Заинтригованная девушка поставила ящичек рядом с собой и подняла крышку. Внутри, на бархатной подкладке, лежали две руны — Скорпион и Странник. Оставшись в недоумении, провидица посмотрела на Келамита в ожидании объяснений.

— Их прислал Ирландриар, — сказал ясновидец.

— Да, это я поняла, и благодарна ему за подарок и вложенный труд. Мне непонятно, почему отец выбрал именно эти руны? Он не говорил вам, в чем дело?

— Нет, — наставник чуть придвинулся к ученице и говорил тихо. — Ирландриар уделял твоим делам куда больше внимания, чем ты, возможно, считала. Вспомни-ка, что впервые заставило тебя прийти к Алайтеиру?

— Я пребывала в смятении, беспокоилась о своем… — тут на неё нахлынуло понимание. — Скорпион означает Корландриля, а Странник — Арадриана!

Кивнув, Келамит поднялся.

— Это превосходный дар, и я счастлив доставить его от имени твоего отца. Что ты выучила о Скорпионе и Страннике?

— Скорпион — руна сокрытия, — начала Тирианна, вспоминая первые строки описаний из прочтенных текстов. — Её используют, чтобы отыскать судьбы, которые в ином случае ускользнули бы от наблюдателя. Странник, в общем, простая руна — с её помощью провидец может добраться до отдаленных нитей, не связанных с остальными.

— Очень полезная комбинация, и ты уже в силах мудро воспользоваться ею, — заметил Келамит. — Оставлю тебя, чтобы дать возможность спокойно изучить подарок. Призови меня, если понадобятся дополнительные наставления.

И ясновидец ушел, оставив ученицу на вершине холма. Тирианна движением мысли подняла два кусочка призрачной кости над коробкой и присоединила к ним собственную руну, висевшую на поясе. Три маленьких объекта начали обращаться вокруг друг друга, меняя позиции по мере того, как провидица концентрировалась на них. Круги и эллипсы, описываемые рунами, радовали глаз девушки.

Парк был неподходящим местом для начала новой вылазки в сплетение, и Тирианна опустила руны в ящичек. Келамит уже скрылся из виду, поэтому она в одиночку направилась в Покои провидцев, радостно взволнованная вновь открывшимися возможностями.

Прибыв на место, девушка вспомнила ещё кое о чем. Она отправила через сеть бесконечности сообщение, в котором искренне поблагодарила отца за подарок и добавила, что это самая замечательная вещь, когда-либо сделанная для неё Ирландриаром.

Результаты последующих вылазок в сплетение озадачили Тирианну. Она считала, что черпая силы из трех рун, сможет более ясно прозревать сводящий с ума беспорядок расходящихся вариантов будущего. На деле же сплетение стало чуть ли не более запутанным.

Наконец, провидица обратилась за помощью к наставнику, несколько раз заблудившись во время поисков новых пересечений её судьбы с нитями Корландриля и Арандриара. Эти исследования Тирианна вела прежде всего из любопытства, так как мысли о друзьях возникали у неё от случая к случаю, а за развертыванием их жизней девушка наблюдала с бесстрастным интересом.

— Такова природа сплетения: чем могущественнее мы становимся, тем большая его часть открывается нам, — объяснил Келамит во время неизысканного завтрака у него дома в Покоях провидцев.

Апартаменты наставника делились надвое, одна часть предназначалась для сна, другая — для обучения. Если не считать мест, отведенных под физиологические потребности, почти всё помещение было завалено копиями научных работ, запутанными диаграммами судеб с пометками самого ясновидца, рунными ящичками и памятными кристаллами.

В общем, дом Келамита пребывал в серьезном беспорядке, в отличие от его холодного, четкого разума, проявлявшегося в сплетении во время совместных вылазок с ученицей.

— Но это какая-то несуразица, — возразила Тирианна. — Величайшие провидцы способны точно предсказывать отдаленные события, и как же такое возможно, если сплетение для них становится ещё сложнее?

— Ты используешь силы рун, чтобы раздвинуть горизонты познания, — начал ясновидец, подхватывая оставшуюся еду с блюда между ними. — Тебе нужно научиться использовать их специфические особенности для фокусировки на том, что ты желаешь увидеть. Истинное мастерство провидца заключается в умении комбинировать силу множества рун для выявления определенного события. Не используй их для обзора всего сплетения, а применяй текущую через них энергию, чтобы добавлять слои значений к выбранной исходной точке.

— Кажется, поняла, — решила ученица. — И в каком направлении мне двигаться? Какое событие исследовать?

— Не имеет значения. Невозможно узнать важность и вероятность разделения или объединения судеб до того, как исследуешь их.

Ответ не удовлетворил Тирианну, и Келамит тут же прицепился к этому.

— Не спеши узнать всё, — заявил он. — Начни с чего-нибудь простого, маленького, выбери что-то, хорошо тебе известное.

— Это я уже пробовала — искала нить Корландрила, но не сумела найти. Его судьба как будто исчезла из сплетения, даже Скорпион не может её отыскать.

— Значит, ты ищешь не в том месте, — ответил наставник. — В поисках неизвестного нужно начинать с известного; я показывал тебе, как отмотать сплетение назад и заглянуть в прошлое. Воспользуйся этим, чтобы обнаружить нить Корландрила и затем следуй по ней вперед. Вообще-то, ты и сама должна это знать — методика простейшая.

— Вы правы, — Тирианну укололо разочарование в голосе ясновидца. — Извините, я просто перестаралась, забыла приёмы, которым вы меня обучили. Попробую снова и уделю больше внимания деталям.

— Нет ничего плохого в попытках увидеть всё, — произнес Келамит. — Это приманка, влекущая всех нас в сплетение. Но не окажись в западне, ведь бывает, что ты видишь всё, и при этом не замечаешь ничего. Долгие дороги зачастую начинаются за маленькими вратами.

Девушка не совсем уловила смысл загадочной последней фразы, но, подкрепленная советами наставника, с нетерпением ждала новой вылазки в сплетение. Попросив разрешения уйти, она вернулась в Покои провидцев.

Помня о необходимости придерживаться основ, Тирианна заставила себя провести полноценный ритуал, и даже воспользовалась одним из узлов сети бесконечности, чтобы скользнуть в сплетение. Она целиком произнесла все мантры, представляя каждый слог и концентрируясь на нем, на значениях, скрытых за словами.

Сплетение возникло перед ней, как и раньше, в виде замысловатого лабиринта возникающих вероятностей. Справившись с желанием отправиться в свободный поиск, Тирианна использовала личную руну, чтобы закрепиться на собственной нити. Сматывая её, девушка подтягивала прошлое к настоящему, пока не нашла точку последней встречи с Корландрилом.

Обнаружив его нить, провидица позволила времени снова устремиться вперед. Как и прежде, Тирианна в итоге оказалась возле тугого переплетения уделов, в котором без следа пропадала линия жизни Корландрила.

На этот раз девушка направила часть своей энергии через руну Скорпиона, сделав свое воплощение достаточно тонким, чтобы проникнуть в плотный узел предназначений через фибры нитей судьбы.

С некоторой грустью Тирианна осознала, что произошло с Корландрилом. Как и боялась провидица, её друг слишком привязался к боевой маске и оказался безвозвратно затянут на Путь Кхаина. Он стал экзархом, одним из множества духов, заключенных внутри древнего доспеха, и быстро терял свою индивидуальность, поглощаемый более крупным сознанием сущности по имени Морланиат.

«Вот и всё, Корландрил», — подумала девушка.

При мысли о том, что она, возможно ускорила падение друга в хватку Кхаина, Тирианна почувствовала себя виноватой, но ненадолго. Сожалению не было места в сплетении, где отчетливее всего виднелись упущенные возможности и разбазаренные моменты, которые с каждым вздохом теряли все живые существа. Прошлое, состоявшее из простых, неподвижно закрепленных нитей, не подлежало изменению.

Провидица тут же поправила себя, вспомнив один из первых уроков Келамита. Минувшее можно было изменить, используя силу варпа. Время во владениях Хаоса не двигалось вперед или назад, а закручивалось и петляло, так что достаточно умелый провидец — приложив огромные усилия и пойдя на серьезный риск — способен был сместиться вбок из одного потока в другой и, при некотором везении, переместить собственное сознание в прошлое.

Здесь таилась смертельная опасность — направляя столько энергии в сердце самого Хаоса, псайкер, по сути, приглашал демонов атаковать себя, несмотря на рунную защиту. Но главнейшая угроза заключалась в другом: предполагалось, что прошлое должно оставаться строго определенным, и никто не мог предсказать последствия любых перемен. К такому способу прибегали только при необходимости предотвратить величайшие катастрофы, но из подобных действий рождалось будущее, непроницаемое для провидцев.

Как в заключение сказал Келамит, «…намного лучше изменять настоящее, чем влиять на прошлое».

Вспомнив, что ничего не слышала об Арадриане со времени битвы за Хирит-Хреслейн, Тирианна перенесла внимание на второго друга. Больше не фокусируясь на Скорпионе, провидица направила поток силы через руну Странника. Затем она окинула взглядом широкий участок сплетения, пытаясь отыскать связку нитей Арадриана.

На это потребовалось некоторое время — линия странника исчезала на целый период, и ей не удалось определить, почему. Решив впоследствии обсудить эти затруднения с Келамитом, Тирианна сконцентрировалась на обнаруженных ею тонких нитях. Каждая из них являлась слабой причинной связью, размытой неуправляемыми страстями Арадриана. Её другом управляли эмоции и прихоти, он далеко ушел от Путей, поэтому причины и следствия быстро менялись вслед за резкими, размашистыми скачками его настроений и чувств.

Растущая капризность четко отражалась в последовательности нитей, быстро скручивающихся в гниющее месиво противоречащих друг другу линий судьбы. Выбрав ближайшую, Тирианна мельком заметила друга, сражающегося на борту звездолета человеческой постройки. Время и место ей точно определить не удалось, но происходило всё не так далеко: сам Арадриан находился поблизости от Алайтока, и увиденная битва должна была состояться уже скоро.

С этой узловой точки провидица начала тщательно исследовать возможные последствия события. В некоторых вариантах будущего Арадриан погибал в бою, застреленный или зарубленный огромными воинами в доспехах Космического Десанта так называемого «Империума Человечества». Тирианну всегда забавляло самомнение, с которым люди называли Галактику своим владением, особенно учитывая, что подобные претензии объявлялись во имя куска разлагающейся плоти, жизнь в котором мон-кеи поддерживали только жертвоприношениями собственных сородичей. Правда, Нуритинель Искренняя, алайтокский философ, однажды заявила, что поклонение человечества их трупу-Императору ничем не хуже погребения духов эльдар в сети бесконечности. За столь отвратительное сравнение мыслительницу изгнали с мира-корабля.

Прогнав посторонние мысли, Тирианна продолжила исследование. В других вариантах грядущего её друг оставался в живых и возвращался на свой космолет с победой. В обоих случаях, странник за весьма краткое время достигал какого-то относительно высокого положения; пройдя назад по его жизненной нити, провидица так и не отыскала причин такого успеха. Видимо, поводом к нему были поступки, совершенные Арландриаром в период, когда его судьба исчезала из сплетения.

Снова двинувшись по нитям в будущее, Тирианна послала вперед свое мысленное зрение. Ей открылось головокружительное множество вариантов: Арадриан, умирающий различными неприятными способами; Арадриан, направляющийся по Паутине в темный город Коммораг; Арадриан, утоливший жажду странствий и возвращающийся на Алайток; Арадриан, уводимый Арлекинами; Арадриан, схваченный людьми и подвергающийся экспериментам их неотесанных ученых.

Провидица остановилась, вдруг обратив внимание на маленькую деталь, мелькнувшую в одном из первых видений. Девушка попыталась снова отыскать её, но размытые линии судеб уже слились воедино, а затем опять разделились, как только действия странника породили для него новые уделы.

Думая об увиденном, Тирианна покинула сплетение, а затем, отсоединившись от сети бесконечности, закрыла глаза и сконцентрировалась.

Вызвав в памяти тот мелькнувший образ, она увидела диковинно одетого Арадриана, державшего в руках пистолет и мерцающий силовой меч. Странник сражался с человеком, наряженным в безвкусный мундир с золотыми эполетами и форменную фуражку. Девушку обеспокоило не это — её друг, судя по видениям, бился с множеством врагов, от орков и хрудов до людей и других эльдар. Внимание Тирианны зацепилось за мимолетный фрагмент места, в котором шла схватка.

Она снова изучила видение и остановила его в определенной точке, откуда могла двинуться назад и более четко рассмотреть происходящее. Увидев, в чем дело, девушка содрогнулась.

Арадриан сражался бок о бок с другими эльдар, облаченными в доспехи цветов Алайтока. Вокруг него лежали многочисленные тела людей и обитателей мира-корабля, а в бой спешило вступить отделение имперских космодесантников в красно-белой броне. Задний план видения, судя по всему, образовывали дымящиеся обломки гигантского «Фантома», едва ли не самого мощного оружия в арсенале алайтокцев.

За пределами этой сценки провидица увидела нечто, вселившее в неё ужас после того, как девушка убедилась в правильности своего подозрения. Это был отблеск дульной вспышки на кристалле, искорка света, позволившая девушке понять, от чего же отразился выстрел из лазбластера. От кристального провидца. По правде, Тирианна мгновенно узнала его, поскольку не раз бывала в этом куполе — там Келамит рассказывал ученице о её предшественниках. Статуя в длинных одеяниях когда-то была Антирлоем, а находилась она у одного из концов Поющего моста.

Значит, возникла вероятность, что когда-то в будущем люди вторгнутся на Алайток.

Тирианна открыла глаза; её руки дрожали, сердце колотилось в груди. Обдумывая увиденное, она поняла, что Арадриан оказался в том моменте не случайно, что это событие было вплетено в судьбу странника, и сама возможность атаки родилась из его поступков. Провидица не знала, как или почему её друг связался с людьми, и что привело их на мир-корабль, но доверяла своим инстинктам.

Она успокоилась, вспомнив, что видела только возможное, а не предопределенное событие. Много раз Келамит и другие провидцы предостерегали Тирианну от веры в то, что всё, чему она стала свидетелем, обязательно сбудется. Размытость видения, неуверенность, с которой девушка отыскала её, и тот факт, что событие не удалось повторно отыскать в сплетении, указывали на астрономически малую вероятность его воплощения. Оно могло стать лишь результатом цепи редчайших, почти невозможных событий.

Справившись с первой реакцией, провидица вернулась домой, чтобы ещё немного подумать над увиденным. Тирианна несколько раз посещала видение, сохраненное в памяти, убеждаясь, что битва шла именно в Алайтоке. Ошибки быть не могло.

Но, если подобному насилию суждено свершиться, война охватит весь мир-корабль. Такое событие тяжким грузом ляжет на сплетение, свивая судьбы каждого из эльдар Алайтока и людей, против которых они будут сражаться. Другие провидцы наверняка должны были заметить вероятность этой катастрофы раньше Тирианны.

Налив себе немного солнцецветного нектара, девушка села у окна. Похоже, она проявила невероятную самоуверенность, думая, что могла случайно наткнуться на мимолетный образ катастрофы, о которой якобы не имели представления опытнейшие ясновидцы Алайтока. Даже хуже, чем самоуверенность — тщеславный бред.

Тирианна даже посмеялась над прежними волнениями, решив, что подтвердила свою неопытность. Её наставник неоднократно наблюдал погибель Алайтока, и девушка не сомневалась, что сама ещё не раз увидит её в будущем. Глупо было так реагировать на столь маловероятную возможность.

Решив занять мысли другими делами, провидица несколько последующих циклов изучала тексты, и старалась не входить в сплетение — разве что для укрепления связей с новыми рунами. Но, как бы Тирианна не пыталась забыть увиденное, образы продолжали преследовать её. Девушке даже приснилось сражение, застывшая и безмолвная картина смерти и разрушений, а разум дополнил видение яростными боевыми кличами, треском языков пламени и щелчками человеческого оружия. Почувствовав запах крови и ощутив страх, она проснулась в жуткой панике.

Раздосадованная таким поворотом, Тирианна обратилась за помощью к Келамиту. На встрече в Покоях провидцев девушка рассказала наставнику о предвидении и том, как оно отразилось на ней.

— Это естественно, — успокоил её ясновидец. — Неважно, насколько разумно и логично мы стараемся подходить к таким случаям, невозможно сопротивляться жестоко реалистичной природе подобных видений. Странно, если бы оно не подействовало на тебя. Созерцать собственную гибель — уже довольно серьезное испытание, а наблюдать за возможным падением Алайтока — во много раз большее.

— Ощущения поблекнут со временем? — спросила Тирианна. — Напряжение уменьшиться?

— С каждым новым случаем реакция ослабевает и длится меньше, — ответил Келамит и отвел взгляд. — Но никогда не исчезает полностью.

— Столь отдаленную вероятность не стоит принимать во внимание, верно? — решила убедиться провидица.

— Да, — подтвердил наставник. — Цепляться за подобные возможности — значит навлечь на себя вкрадчивое сомнение, которое начнет подтачивать твое умение свободно странствовать по Паутине. Если позволить видению запустить когти в твои мысли, оно постоянно будет тянуть тебя вспять, к образам маловероятных и разрушительных событий.

— И всё же, увиденное мною может сбыться, — возразила Тирианна, вспомнив яркость своих снов. — Возможно, стоит изучать даже самую отдаленную возможность? Это ведь была не какая-то незначительная схватка, а война за выживание. Если существует пусть мельчайший, но шанс на её воплощение, не стоит ли обратить на него внимание совета?

— Этот вопрос вполне можно обсудить с теоретической точки зрения, — наставник встал и разгладил складки на одеянии. — Но он слишком незначителен, чтобы предпринимать по его поводу практические действия. Следующая встреча совета через четыре цикла, и я не буду против, если ты сообщишь остальным об увиденном.

Поблагодарив Келамита за внимание и потраченное время, ученица удалилась. Тирианна поняла, что ей многое предстоит сделать перед тем, как рассказать о потенциальной войне за Алайток ясновидцам и автархам. Даже если вероятную катастрофу решат оставить почти без внимания, девушка получит хорошую возможность представить членам совета свое первое настоящее видение.

Ясновидцы и автархи собрались в Зале Бесед, открытом и обрамленном колоннами куполе на краю мира-корабля. Только силовая стена ограждала эльдар от глубокого космоса, и звездное поле окружало совет со всех сторон, кроме нижней.

Тирианна терпеливо ждала, пока закончится разбор прочих вопросов. Собравшиеся обсудили несколько видений, о которых сообщили старшие ясновидцы, автархи запросили указаний для военных операций и вылазок, планируемых ими. С интересом прислушиваясь к каждому слову, девушка подметила лирический, повествовательный стиль, с которым ясновидцы рассказывали о картинах, увиденных в сплетении. Он помогал передавать смыслы пророчеств, благодаря чему псайкерам удавалось сколь возможно точно делиться своими ощущениями с остальными.

Провидица быстро пересмотрела собственный план выступления перед советом и перефразировала доклад с использованием более затейливых оборотов. Тем временем окружающие обсуждали сообщения с Ультве, предупреждавшие о новой атаке против Империума людей. Её начали отступники, скрывавшиеся в варп-шторме, который охватил центр древней империи эльдар. Было решено, что при необходимости на помощь Ультве отправится небольшой отряд, и старейшины решили больше не исследовать эту тему — ведь Ультве служил домом Эльдраду Ультрану, а тот, по всеобщему мнению, являлся сильнейшим из ныне живущих ясновидцев. Алайток мало что мог добавить к его величайшим прозрениям.

Совет продолжался большую часть цикла, и, наконец, собравшимся было предложено выставить на обсуждение менее важные вопросы. Тирианна встретилась взглядами с Келамитом, который представил её в качестве своей ученицы и жестом пригласил начать выступление.

— Я видела смерть Алайтока, — начала девушка, решив сразу завладеть вниманием всех присутствующих. — В пламени и дыму, плазмой и ракетами, наш мир был разорен бесконечной ненавистью людей.

Сделав паузу, Тирианна осмотрелась по сторонам. Некоторые провидцы наблюдали за ней с вежливо-отсутствующими выражениями лиц. Многие отнеслись к её словам без интереса или с веселым удивлением. Это была не та реакция, на которую надеялась девушка, и продолжила она, тщательно подбирая слова.

— Явятся космические десантники, свирепые воины Императора, и принесут с собой погибель многих. Я видела растерзанные купола Алайтока, наши залы, опустошенные войной, наших людей, погубленных тысячами.

Формально, Тирианна делала неправомерное заявление — поскольку так и не смогла вновь обнаружить ту нить, несмотря на множество попыток за несколько последних циклов, — но дух видения, закрепившегося в её памяти, был важнее.

— Придет час, когда мы должны будем сплотиться против этой угрозы, ради всего, что дорого нам, и само наше существование повиснет на волоске, — говоря, девушка вглядывалась в членов собрания. К наставнику она старалась не поворачиваться, но всё же не выдержала и быстро глянула в его сторону, ища поддержки. Келамит явно был заинтересован не сильнее прочих, и Тирианна двинулась дальше, пропустив остаток введения. Провидица надеялась, что слушатели остались глухи к её манере выступления, а не самому сообщению.

— Обрушится катастрофа, принесенная деяниями одного из нас. Я видела этот исход, порожденный безрассудством того, кто известен мне. Он, в своей…

— Когда? — спросил автарх Архатхайн, прервав повествование Тирианны. — Пожалуйста, говорите точнее.

— Я… — девушка лишилась самообладания, посмотрев на Архатхайна; тот сидел, вопросительно вздернув бровь и скривив губы от раздражения. — Я не уверена, автарх. Нить неопределенна, и время неясно.

— Ну, хорошо, — произнес Архатхайн со смягчившимся выражением лица. Впрочем, его взгляд, полный благодушного сочувствия, уязвил провидицу сильнее прежнего недовольства. — Такова природа сплетения. Возможно, вы скажете нам, какой поступок вашего знакомого спровоцирует эту нежданную атаку на Алайток?

Тирианна виновато уставилась в пол, чувствуя, что тратит время членов совета на чепуху.

— Точно не знаю, автарх. Он изгнанник со свободным и беспорядочным будущим, которое сложно отслеживать.

— Это тоже ожидаемо, — беззлобно сказал Архатхайн. — Вас зовут Тирианна, верно? Я знаю, вы напуганы всем этим, поэтому, пожалуйста, не думайте, что явились на судилище. Никто не должен ставить неопытность вам в вину. Кто-нибудь здесь может лучше разъяснить, какую форму примет эта угроза, или описать природу события, которое нужно предотвратить, чтобы избежать катастрофы?

Присутствующие эльдар начали переглядываться, и девушке отчаянно захотелось, чтобы один из них подтвердил её правоту, засвидетельствовал, что видел то же самое. Никто этого не сделал, и члены совета принялись тихо перешептываться, отчего провидица смутилась ещё сильнее.

— Благодарю вас, Тирианна, — объявил автарх. — Если вы отыщете какую-либо новую информацию по этому вопросу, непременно сообщите о ней Келамиту.

Стыд девушки уже не мог глубже проникнуть в её сердце. Вместо этого он превратился в гнев, и досада провидицы на себя обернулась досадой на совет.

— Пожалуйста, дайте мне закончить, это важно! Я видела нападение на Алайток. Я не ошиблась, и, если мое видение сбудется, всё мы будем убиты, а мир-корабль — уничтожен!

Раздался тихий смех, и Тирианна воззрилась на собравшихся, разъяренная выказанным ей неуважением.

— По крайней мере, нам следует тщательнее рассмотреть этот вопрос, — продолжила она. — Ведь мы же должны серьезно относиться даже к мельчайшей вероятности атаки на Алайток?

— Атаки, которую не предвидел никто, кроме тебя? — заговорил Анатхаран Алайтин, старейший из ясновидцев. — Пока мы будем тратить время, гоняясь за твоим сном, какие важные события ненароком упустим из виду? Прости, Тирианна, но тебе придется предоставить нам более серьезные доказательства. Удели своему видению чуть больше времени, и, если в нем есть что-то важное, ты узнаешь это.

— Тогда мне понадобится ваша помощь, — ответила девушка, с мольбой протянув руку к собравшимся. — Я недавно вступила на Путь и могу управлять всего тремя рунами. Здесь присутствуют ясновидцы, способные контролировать в дюжину раз больше символов. Последует ли кто-нибудь из вас за мной, поможет ли отыскать эту губительную судьбу?

Тирианна посмотрела на Келамита, но её наставник слегка покачал головой. Остальные тоже не предложили провидице никакого содействия, и она снова обратила внимание на Архатхайна, надеясь, что тот поможет хотя бы из жалости.

— Потерянная жизнь, уничтоженный звездолет, атакованный мир Ушедших, угроза другому миру-кораблю — все эти предсказания я могу выбросить из головы, — сказала девушка. — Но я не видела их, в отличие от войны в Алайтоке. Неважно, сколь мала её вероятность или как тонка нить, найденная мною, главное, что они существуют. А если так, то увиденное может сбыться. Речь идет о нашем доме, Алайтоке, и, если вы рассудите неверно, то все мы будем страдать.

— Совет выслушал ваше прошение и не нашел причин для дальнейших действий, — ответил автарх, в сузившихся глазах которого читалось раздражение настойчивостью Тирианны.

— Прошу прощения, что потратила время совета, — ответила провидица, садясь на место.

Внутри у девушки все кипело от легкости, с которой важные персоны Алайтока отвергли её предложение. Если бы один из них увидел то же самое, то дальнейшие действия были бы, несомненно, предприняты. Члены совета сомневались в самой провидице, и это жалило больнее всего. Присутствующие не доверяли Тирианне, и неважно, что она говорила в собрании — старейшины не могли смириться с мыслью, что девушке удалось заметить нечто, пропущенное ими.

В течение нескольких циклов после совета Тирианна не появлялась в Покоях провидцев, стыдясь отношения, с которым бы её там встретили. Девушка оставалась у себя дома, растравляя раны на оскорбленном достоинстве. Чем дольше она обдумывала произошедшее в собрании, тем сильнее убеждалась, что по поводу видения нужно что-то предпринять.

Подгоняемая желанием оправдаться, провидица попыталась принять вызов, брошенный ей Архатхайном, и отыскать где-то в сплетении свидетельство увиденного ею. Это дало бы Тирианне повод вновь обратиться к Келамиту и остальным.

Зная, что вылазки могут быть опасны, девушка всё равно отправлялась в сплетение, твердо решив отыскать доказательство существования той самой вероятности. Игнорируя предупреждения о недопустимости слишком долгого пребывания вне физического тела, Тирианна проводила там большую часть каждого цикла. Для нахождения пути среди случайных обрывков будущего она использовала руну Странника, надеясь, что вновь пересечется с однажды замеченной нитью.

Это было безнадежное предприятие. Изначально Тирианна обрела видение по чистой случайности, и потребовались бы сотни циклов бессистемного поиска, чтобы найти его вновь. В конце второго цикла розысков провидица решила сменить подход. Она рассудила, что, если увиденное сбудется, то в каком-то моменте грядущего обязательно коснется её самой. Таким образом, отследив достаточно много нитей собственной судьбы, девушка могла бы пройти по одной из них к той самой катастрофе.

В течение целого цикла Тирианна занималась поисками, делая только краткие перерывы на еду и питье, но так и не могла найти ускользающую линию. Провидица носилась над путями будущих «я», высматривая мельчайшие проблески знакомых образов, но, чем дальше она заглядывала, тем безнадежнее казалось её занятие. Событие, свидетелем которого стала девушка, должно было произойти в текущем периоде — в этом Тирианна не сомневалась. Сузив пределы поисков, не обращая внимания на далекие отголоски грядущих времен, провидица надеялась заметить какое-нибудь проявление смуты, вызванной возможным нападением людей на Алайток.

Она ничего не нашла.

Тирианна уже собиралась забросить поиски: казалось, что пагубный поступок Арадриана, скорее всего, не был совершен, и судьба отправилась в другом направлении. Проблеск вероятности не перерос в определенность, Алайток оказался в безопасности.

Такое умозаключение не внушало доверия провидице, возобновившей свой поход. Разыскивая связь между собой и важнейшим событием для мира-корабля, она использовала руну Скорпиона, чтобы проникать глубже в ближайшее будущее, разъединять и выделять полушансы и едва не случившиеся происшествия. Действуя так, Тирианна натолкнулась на неожиданную картину.

В тот момент девушка следовала по нитям, едва касавшимся её собственных. При этом между ними имелась некая причинно-следственная связь, и в неё была вовлечена сущность Морланиата — экзарха, которым стал Корландрил, — на мгновение переплетавшаяся с судьбой Архатхайна. Пройдя по цепочке этих событий, Тирианна увидела, как автарх вновь собирает совет и указывает нескольким старшим провидцам заняться изучением её предсказания!

Изумленная увиденным, девушка покинула сплетение. Итак, она могла каким-то образом убедить Архатхайна отнестись к ней серьезно, а больше Тирианне ничего и не требовалось. Провидица понимала, что отыскивать удел Арадриана в ожидании некого откровения, скорее всего, бессмысленно, но ученицу Келамита раздражало поведение совета, не оказавшего ей никакого доверия.

Тирианна немного поспала — во сне к ней вновь явилась погибель Алайтока, — и пробудилась, как только восстановила немного сил. Дальние странствия в будущее сказались на её теле и разуме даже за несколько циклов, но, собрав оставшуюся выносливость, девушка снова отправилась в путь, идя по следу, оставленному для неё Скорпионом. Через некоторое время она отыскала момент соединения судеб Морланиата и Архатхайна.

Провидица сосредоточила всё мысли на этом событии, прозревая сплетение и наблюдая за тем, что могло произойти.

Встреча происходит в Покоях автархов, в которых нет никого, кроме Морланиата и Архатхайна. Сначала Тирианна не слышит, о чем они говорят, но затем, сфокусировав разум и оградившись от второстепенной информации, концентрируется на воинах и улавливает обрывки речи.

— Возможно, ты стремишься к войне, ибо такова твоя природа, — замечает Архатхайн.

— Я не могу объявить войну по своему желанию, это решает совет, — отвечает Морланиат.

— Каждый день наши ясновидцы открывают тысячу возможных судеб Алайтока, — говорит автарх, и девушка ощущает его безразличие. Архатхайн уже выслушивал всё эти доводы. — Мы не можем предпринимать действия по каждому видению, мы не можем отправляться на войну при каждом сомнении. Сама Тирианна не может прояснить для нас свое предвидение. С таким же успехом мы могли бы действовать, суеверно восприняв как знамение струйку пота, побежавшую по загривку.

— Ей недостает мастерства, чтобы представить вам доказательства, не надо обвинять её за это, — возражает экзарх, и Тирианна задумывается, почему Морланиат встал на её сторону. — Дай ей помощь, в которой она нуждается, чтобы доказать ее правоту, либо ошибку, и она будет хранить молчание. Эти сомнения будут сдерживать ее, поглощать все ее мысли, покуда ты не избавишь ее от них. Ты прошел множество Путей, видел очень много разного, прожил немало жизней. Той жизнью ты обязан мне, я помню это сейчас, когда прошло так много времени. Я был твоим телохранителем, защитой, в которой ты нуждался, настоящим товарищем. Я помню этот долг и клятву, которую ты мне дал, теперь настало время платить.

Отдаленное мгновение, вспыхнув на нити, ненадолго отвлекает Тирианну. Она видит молодого Архатхайна — Пикирующий Ястреб, сражается на планете Нерашаменсин. Из тени обвалившегося дверного прохода возникает человек, женщина, искаженная поклонением богам Хаоса и сжимающая в руках примитивное огнестрельное оружие. Культистка прицеливается в Архатхайна и тут же падает, лишившись головы. Её отсек цепной меч Элидхнериала, Жалящего Скорпиона, который нанес удар из темноты внутри здания.

Проходит несколько веков. Элидхнериал становится экзархом, присоединяясь к сущности Морланиата. Морланиат пробуждается от гнева Корландрила и двое становятся одним.

Провидица восхищается витиеватой природой истории и предназначения. Изначальные Морланиат, Элидхнериал, Архатхайн, Корландрил и Тирианна связаны далёкими узами, о которых никто из них не подозревает.

Нахмурившись, автарх отворачивается и проходит в дальний конец возвышения в центре зала.

— Тот, кому я дал это обещание, умер более десяти лет тому назад, — говорит он тихо, глядя на округлое отверстие в верхней части купола. Во мраке космического пространства виднеется далекая россыпь звезд. — Я не давал той клятвы тебе. Не Элидхнериал просит меня оплатить тот долг, но Корландрил.

— Я — Морланиат, и также — Элидхнериал, и Корландрил. Этот долг — передо мной, перед всеми, кто объединен в моей душе. Кто, кроме меня, помнит и может повторить те слова, что ты говорил?

Тирианна тоже вспоминает произнесенные слова. Провидица может повторить их. Она видела долг благодарности, в котором поклялся Архатхайн; долг, который сейчас требует оплатить Элидхнериал-Корландрил-Морланиат.

— А если я этого не сделаю? — спрашивает автарх.

— Ты лишишься чести, и другие об этом узнают, я уж позабочусь.

Повернувшись, автарх устремляет на Морланиата пристальный взгляд. Тирианна чувствует его отвращение к экзарху.

— Ты больше не будешь обращаться ко мне с этим? — спрашивает Архатхайн.

— Твой долг будет уплачен — Элидхнериалу, и мы не будем больше говорить об этом.

Автарх нехотя кивает и направляется вверх по низким ступенькам.

Девушка вырвалась из видения с пульсирующей болью в голове и дыханием, сбившимся на частые неглубокие вдохи. Тирианна впервые прозрела будущее в столь точных деталях, и разум провидицы дрожал от энергии, использованной ею для воспроизведения картины.

Стало ясно, почему Архатхайн изменил решение, но возник новый вопрос: почему экзарх Морланиат вмешался и встал на сторону Тирианны?

В тот момент у провидицы не было сил, чтобы снова углубиться в сплетение и узнать правду. Загадку предстояло разрешить самостоятельно, поэтому девушка легла на постель и закрыла глаза, борясь с растущей в мыслях усталостью и стараясь сосредоточиться на проблеме.

Единственной связью между нею и Морланиатом был Корландрил, ставший частью раздробленной личности экзарха. Возможно, некий отголосок прежних отношений с Тирианной по-прежнему звучал в неугасающей душе её бывшего друга. Провидица задумалась, удастся ли ей воззвать к этой преходящей частичке экзарха и вымолить помощь Морланиата.

Но из этого возникала новая сложность. Если бы девушка открыла, что ей известно о влиянии экзарха на Архатхайна, это возбудило бы подозрения у вечного воина. Хотя исследование провидцами судеб каждого индивидуума считалось приемлемым, Тирианна вторглась на очень личную территорию, и Морланиат мог оскорбиться этим.

Ей следовало подойти к сути дела с другой стороны, не выдавая своих знаний о прошлом экзарха и автарха. Если провидице удастся каким-то образом посеять зерно нужной идеи в мыслях Морланиата, появится шанс на то, что он будет действовать, как в видении. Таким образом, распоряжение Архатхайна совету оказать помощь Тирианне воплотится в жизнь.

Девушка улыбнулась — если последняя, провальная встреча с Корландрилом подорвала её уверенность в способности вмешиваться в судьбы, как следует провидице, то увиденное сейчас вернуло Тирианне веру в себя. Именно поэтому она вступила на нынешний Путь — чтобы не плыть по течению, а управлять им. Провидица могла своими руками запустить цепь событий, которые окажутся полезными для неё.

Подобная мысль приятно взволновала Тирианну. Всю жизнь она была жертвой прихотей судьбы, не знала собственного будущего и могла только защищаться от уже случившихся неприятностей. Теперь девушка собиралась доказать, что всё это осталось позади.

Она поистине могла стать ясновидицей.

Во время долгого пути к аспектным храмам уверенность Тирианны начала слабеть. Захваченная идеей показать Келамиту, на что она способна, и оправдать себя в глазах совета, провидица вызвала небоход и отправилась на другой конец Алайтока. Однако, энтузиазм девушки угасал по мере того, как она обдумывала предстоящий разговор с экзархом.

Нервозность Тирианны усилилась возле неприветливых врат, за которыми располагался храм Скрытой Смерти. Она позволила себе забыть главное правило ясновидения: не всем вариантам будущего суждено сбыться. Готовность Морланиата выслушать девушку была лишь возможностью, как и согласие выступить в её поддержку. Самое главное, никто не мог гарантировать, что даже с помощью других провидцев Тирианна сумеет отыскать хотя бы проблеск увиденного прежде.

Сгоряча она забыла рассмотреть другие варианты. Внезапный прилив оптимизма подзадорил девушку, и она проигнорировала иные вероятные исходы встречи с экзархом. Морланиат мог не принять её, мог оскорбить и выгнать прочь. Хуже того, Архатхайн мог узнать об этих махинациях, и репутация провидицы оказалась бы запятнана навсегда.

Поразмыслив на эту тему, Тирианна поняла, что её перемещения по сплетению лежали на поверхности. Использование Скорпиона, правда, снижало вероятность их обнаружения, но, если бы Келамит или любой другой ясновидец тщательно взялись за расследование, то легко прошли бы по оставленным ею следам. Даже успешный исход встречи мог ухудшить положение провидицы.

Сам вход в храм оказался неприметным — всего лишь маленькая дверь изумрудного цвета, за которой открывался узкий арочный проход. Тирианна остановилась перед ней, не зная, как привлечь внимание Морланиата. Когда девушка явилась в храм Сотни кровавых слез, её впустили без лишних слов, но сейчас дверь была плотно закрыта.

Все ещё оставался шанс покинуть нить, которую она собиралась распутать. Тирианна могла развернуться и уйти к небоходу, позволив событиям развиваться естественным порядком. Пока что она не совершила ничего, способного хоть как-то изменить грядущее.

За спиной провидицы со вздохом открылась дверь. Резко обернувшись, удивленная девушка увидела на пороге эльдар, облаченного в пышно изукрашенную броню. Лицо воина скрывалось за безразличной маской боевого шлема, но Тирианна почувствовала, как руна Скорпиона в мешочке на поясе вздрагивает от узнавания и дергает струны её мыслей.

Глупо, но она ожидала увидеть Корландрила. Вместо этого перед девушкой предстал экзарх Жалящих Скорпионов, источающий мрачную угрозу. Смерть окружала воина, словно плащ, и Тирианна, ощутив холод её прикосновения, с внезапным испугом прикрыла свое пси-восприятие.

— Это ты, Корландриль? — спросила она.

— Я — не Корландриль, хотя он — часть меня, я — Морланиат.

Именно этого и боялась Тирианна. Её друга поглотил гештальт экзарха, и Морланиат как будто не узнавал девушку. За спиной воина простирались невысокие дюны красного песка, и дальнюю стену купола сложно было рассмотреть из-за дрожи раскаленного воздуха. Здесь и там посреди волнистой пустоши торчала захудалая поросль свечного дерева, и в открытые врата проникал запах маленьких, но духовитых цветков. Над искусственным горизонтом висел алый шар, озаряя храм тусклым, кроваво-красным светом.

— Зачем ты беспокоишь нас, являясь сюда непрошеной, нарушая драгоценную тишину? — спросил экзарх.

В его голосе прозвучал гнев, и Тирианна отступила на шаг, вновь охваченная всеми прежними сомнениями. Она покачала головой, сожалея, что явилась сюда.

— Это была ошибка, — сказала девушка. — Мне не следовало приходить. Ты не можешь мне помочь.

Какое-то время Морланиат не говорил ни слова, и провидица ощущала беспокойство духа воина, но была слишком испугана, чтобы внимательнее изучить его. Тирианна совершенно отгородилась от сплетения, не желая испытывать ужас присутствия экзарха в любой форме, помимо телесной.

Беспокойный разум Морланиата вновь пришел к согласию.

— Раз ты пришла сюда в поисках совета и истины, высказывайся свободно. Быть может, я помогу тебе, если у тебя трудные вопросы, возможно, я смогу на них ответить.

Подойдя к воину, Тирианна посмотрела мимо него, изучая широкие просторы пустыни. Затем она перевела взгляд на экзарха.

— Мы можем поговорить где-нибудь ещё? — спросила девушка.

— Храм не подходит, ясновидицы рискуют, входя туда, а я терпеть не могу уходить отсюда, — объявил Морланиат.

Тирианна согласилась с ним. Ей совершенно не хотелась ступать на землю Жалящих Скорпионов — теперь ей непросто было входить и в храм Сотни кровавых слез, а посещение дома незнакомого аспекта поставило бы психику девушки на грань выносливости.

— Может, пройдемся немного? — предложила она. — Мне неловко обсуждать дела на твоем пороге.

Не говоря ни слова, экзарх развернулся и скрылся в проходе. Дверь не закрылась, и секунду спустя Тирианна решила, что должна последовать за воином. Как только девушка ступила под купол, её сапоги утонули в мягком песке; Морланиат ловко и грациозно двигался вперед, а провидица с трудом поспевала за длинными шагами воина. Сощурившись под заходящим искусственным солнцем, она увидела, что экзарх направляется к неглубокой впадине оазиса, снабжаемого водой через изящную сеть орошения, протянувшуюся под песками. У кромки пруда росли скопления кустарников с красной листвой, в которой попадались белые звездочки цветов.

Это было удивительно мирное место, «оазис» не только в материальном смысле. Морланиат на мгновение присел у воды, и Тирианна краем сознания почувствовала, как покачивается сплетение. Его взволновали многочисленные воспоминания экзарха об оазисе, складывающиеся воедино.

— Здесь… мило, — произнесла девушка и оглянулась по сторонам, ища, где бы присесть. Не найдя даже камня, провидица опустилась на теплый песок.

Морланиат посмотрел на неё глазами, скрытыми за алыми линзами шлема. Ощущение было не из приятных, поэтому Тирианна поправила складки на одеянии и перебросила волосы через плечо, чтобы отвлечься от гибельного взора.

— Это — рождение в смерти, надежда в безнадежности, жизнь средь пустоши, — ответил экзарх.

Провидица собралась с мыслями. Сложившееся положение она посчитала успехом, какой бы неуютной ни была обстановка. Дальше, возможно, будет тяжелее: девушке предстояло как следует поразмыслить, чтобы найти способ подвести Морланиата к желанию помочь ей. Говоря, она не оборачивалась к воину, а задумчиво смотрела на воду, по которой скользили насекомые, поддерживаемые поверхностным натяжением.

— Я предвижу тревожные времена для Алайтока, возможно, и что-то похуже.

— Ты теперь ясновидица. Вся твоя жизнь будет посвящена таким вещам, почему ты пришла ко мне? — голос экзарха звучал плавно, его настроение оставалось неясным.

— Мне говорят, что я ошибаюсь, — объяснила Тирианна. — Ясновидцы, совет Алайтока, не считают, что увиденное мною сбудется. Они говорят, что я неопытна и вижу несуществующие опасности.

— Возможно, они правы, ты пока еще не так сильна, этот путь — внове для тебя, — ответил Морланиат. Хоть слова экзарха были обескураживающими, провидица отыскала немного уверенности в том, что он знал её. Возможно, какая-то часть Корландрила всё ещё существовала внутри воина. — Я не вижу в этом своей роли, я экзарх этого храма, а не член совета.

— Ты мне не веришь? — спросила провидица.

— Ты не представляешь мне никаких доказательств, да их и нет, а одна лишь вера — это прах.

Всё шло даже сложнее, чем предвидела Тирианна. Она нуждалась в стратегии, в неком подходе, с помощью которого могла воззвать к остаткам сознания Корландрила в групповом разуме экзарха. Чтобы выиграть время на раздумье, она встала, и, подойдя к краю пруда, пошевелила в воде носком сапога, так, что поднялась рябь. Это было бессознательное действие, но оно вызвало отклик в экзархе. Мысли Морланиата оказались взбудораженными точно так же, как поверхность пруда. Провидица подумала о сплетении, о кругах, что расходились через пространство и время от совершаемых кем-то поступков.

Корландрил был где-то рядом; возможно, девушке удастся вывести его на передний план упоминанием чего-то, знакомого им обоим.

— Я проследила судьбу Арадриана, — сказала Тирианна. Она не могла судить о мыслях экзарха по лицу, скрытому маской, но ощутила новую вспышку активности в его душе — Морланиат перебирал свои воспоминания. Провидица развила наступление, надеясь, что Корландрил ещё помнил имя странника. — Три наших судьбы переплетены. В большей степени, чем мы видели это до сих пор. Твоя судьба ещё не окончена, но скоро завершится, его судьба — отдалена и спутана. Моя… Моя судьба — быть здесь и рассказать тебе об этом, чтобы привести в движение будущие события.

Последнее было не совсем правдиво, но Тирианна уже считала себя посланником предназначения.

— Что же именно ты увидела, какие видения принесут такую напасть, что они значат для нас?

В экзархе проявлялась отдельная личность — провидица видела в сплетении, как одна из нитей становится толще остальных. Это подтверждали и её глаза: один из камней души в доспехе Морланиата засиял ярче, а другие потускнели. Несомненно, это был Корландрил, призванный знакомыми именами и становившийся более сосредоточенным. Заданный вопрос вернул Тирианне прежнюю уверенность, ведь экзарх хотел знать, что же она видела.

— Арадриан находится во мраке, но для него есть также и свет, — начала она, прибегая к тону и стилю, использованному на совете. То, что подходило автархам, могло сгодиться и для экзарха. — Но его тьма не ограничена только им. Она распространяется в наши жизни, и она поглощает Алайток. Я не знаю деталей, мое гадание на рунах пока несовершенно. Я чувствую, что он сделал что-то очень неверное и подверг опасности всех нас.

— Твои предостережения слишком неопределенны, в них нет сути, непонятно, как нам действовать, — ответил Морланиат и отвернулся, вновь отыскивая взглядом храм, скрытый где-то посреди дюн.

Тирианна не сдержала разочарования в голосе, решив, что найдет здесь не больше поддержки, чем на собрании.

— Именно так и говорит совет. «Как мы можем готовиться против чего-то столь бесформенного?» — спросили они. Я сказала, что более опытным провидцам следовало бы заняться нитью Арадриана. Они отказались, заявив, что это неуместно. Арадриан ушел с Алайтока, сказали они, и больше их не заботит.

На это экзарх ответил не сразу, и провидица ощутила дрожь контакта, загудевшую в её разуме. Рискнув взглянуть в сплетение, Тирианна увидела нить Корландрила, которая касалась её собственной. Корландрила, не Морланиата! Друг вспоминал её, возможно, по-хорошему, но следующие слова экзарха разбили надежды девушки.

— Продолжай свои занятия, погрузись в них, найди свои ответы, — сказал он.

— Боюсь, на это нет времени, — возразила провидица, которая хотела заставить Морланиата немедленно помочь ей. — Всё очень срочно, а мне не хватает силы и подготовки, чтобы увидеть далеко.

— Другие не увидели этого, твоей новой катастрофы, те, что сильнее тебя. — заметил экзарх. — Я должен согласиться с ними, теми, кто уже шел по этому Пути, кто видит дальше тебя.

— Что бы ни делал Арадриан — это мелкое событие, — быстро ответила Тирианна, последний раз пытаясь наладить связь с бывшим-Корландрилом. Девушка напомнила себе, что видела, как Морланиат убеждает Архатхайна помочь ей, и это всё ещё могло сбыться, если ей удастся найти верный подход. Наклонившись, она взяла щепотку песка и потерла пальцами, ссыпая его обратно, пока не осталась одна-единственная песчинка. Такая крошечная зыбь, мы едва можем ее разглядеть, но тем не менее это зыбь. Беспорядочность истории говорит нам, что значительные события могут начаться с самых незаметных и обычных поступков.

— Я не могу тебе помочь, у меня нет влияния на совет, и я согласен с ними, — отрезал экзарх. — Возвращайся к своим занятиям, забудь об этом умопомрачении, я не буду тебе помогать.

Жестокие слова; сущность Корландрила явно тускнела. Разочарование наполнило Тирианну при мысли о том, что она не справилась даже с такой простой задачей.

— Я опасалась худшего, и ты доказал, что я была права, — произнесла девушка, пытаясь сдержать слезы, бегущие по щекам. — Корландрил не умер, но он исчез.

— Что ты некогда и предсказала: мы оба изменимся, к лучшему или к худшему, — ответил экзарх, и провидица не поняла, говорил ли он в пику ей или просто размышлял вслух. — Я — Морланиат, ты — Тирианна, Корландриля больше нет. Удовлетворись этим, не преследуй тени, за ними — лишь тьма.

— Ты помнишь, что мы с тобой некогда разделяли? — в отчаянии спросила девушка.

— Я помню это хорошо, мы с тобой совершенно ничего не разделяли, у меня нет для тебя ничего.

Выпрямившись, Тирианна вытерла щеку пальцем в перчатке; слеза впиталась в мягкую ткань.

— Ты прав, — сказала она. — Я уйду и больше не буду думать о тебе.

Подобрав мантию, провидица зашагала вверх по окружавшей оазис дюне, направляясь к главному входу. Ещё некоторое время она ощущала присутствие Морланиата позади себя, словно нависшую тень, но затем экзарх остановился и позволил ей уйти в одиночестве.

Тирианна почувствовала движение струйки психической энергии, и перед ней открылся проход. В этот момент разум экзарха оказался неогражденным, и, ведомая отчаянным инстинктом, провидица на мгновение вступила с ним в контакт, направив свою горечь и стыд в мысли Морланиата.

Связь распалась, и Тирианна вышла из-под купола, не зная, что делать дальше.

Ближе к концу следующего цикла девушка получила сообщение от Келамита, призвавшего её в Покои провидцев. Он определенно «призвал», а не «пригласил» Тирианну, и мысли ученицы смятенно колыхались, пока она шла на встречу с ясновидцем.

Келамит одиноко стоял перед Глазом Эльмарианина, огромным рубиновым кристаллом сферической формы, диаметром почти в рост наставника. Громадный шар поблескивал психической силой, частички энергии медленно кружили в его толще. Лицо ясновидца подсвечивало кирпично-красное сияние из сотен крошечных граней кристалла, каждая из которых самую малость отличалась от другой.

Ясновидец обернулся к девушке с суровым выражением лица.

— Занимательная вещь, — произнес Келамит, указывая на шар. — Это устройство, созданное Эльмарианином до моего рождения, позволяет совету провидцев объединять их пророческие силы. Однако же, использование кристалла наносит урон сети бесконечности и тем, кто применил его.

— Знаю, я читала о Глазе Эльмарианина, — ответила Тирианна, не понимавшая, к чему ведет собеседник.

— Кстати, о занимательных вещах — я только что вернулся с собрания старших провидцев, — продолжил Келамит, не сводя глаз с девушки. — Нас созвал автарх Архатхайн, пересмотревший отношение к твоему докладу. Он считает, что это видение заслуживает большего внимания.

Ощутив прилив удовлетворения, Тирианна изо всех сил постаралась скрыть свои чувства. Затем радость сменилась волнением.

— Это честь для меня, — ответила провидица с безучастным выражением лица, опасаясь показать, что чувствует себя виноватой. — Автарх объяснил, что повлияло на его решение? Возможно, мои доводы всё же заставили Архатхайна по-новому оценить увиденное мною?

— Он не пожелал объясниться по этому поводу, — произнес наставник, всё так же неотступно взирая на Тирианну. Девушка ощутила в его взгляде любопытство, а не подозрение, и немного расслабилась. — Повторное рассмотрение вопроса — почти беспрецедентный случай для совета, но Архатхайн был весьма красноречив в своих уговорах. Даже настойчив, пожалуй. Мы неохотно уступили пожеланиям автарха и теперь начнем поиски роковой судьбы, замеченной тобою.

— Я рада этому, — отозвалась провидица, понимая, что будет странно с её стороны вести себя так, словно ничего не изменилось. — Также надеюсь, что я ошиблась, и более опытные разумы, занявшись проблемой, развеют любые страхи автарха.

— Разумеется, — сказал Келамит.

Наставник повернулся к шару и положил на него руку в перчатке. Когда ясновидец заговорил вновь, его тон казался небрежным, но слова заставили Тирианну похолодеть.

— Обманывать совет — это тяжкое преступление. Ты знаешь, сплетение — не место для игр, а великая сила, к которой нужно подходить с соответствующей серьезностью и уважением. Использовать эту мощь в личных целях, для собственного возвеличивания, значит плодить анархию.

Девушка ничего не ответила, только её сердце заколотилось быстрее. Впрочем, провидица быстро успокоилась, сообразив, что, если бы Келамит и остальные подозревали её в каком-то неблаговидном поступке, то не согласились бы на просьбу Архатхайна об изучении видения. Видимо, наставник заманивал Тирианну в ловушку, надеясь, что она откроет свой секрет.

— Знаешь, какое наказание полагается за такое прегрешение? — спросил старший ясновидец. Ученица увидела, что Келамит наблюдает за её отражением в кристалле, и покачала головой. — Жестокое, ненавистное каждому из нас, но таков закон, один из старейших при этом. Тот, кто недостойно использовал сплетение с тяжкими последствиями, изгоняется из совета провидцев.

— Вполне справедливо, — ответила Тирианна, не понимая, что такого ужасного в подобной каре.

— Преступнику запрещается любое рунное колдовство, и, чтобы обеспечить смирение, его или её забирают в Залы Иши, — продолжил наставник тихим и полным грусти голосом. — Там виновное лицо подвергают процедуре, в ходе которой удаляются части мозга, отвечающие за наши психические силы. Таким образом, нарушитель отсекается от сплетения и больше не может взаимодействовать с сетью бесконечности.

Это звучало намного более скверно, но Тирианна всё ещё не понимала, почему Келамит с таким отвращением говорит о наказании. Наставник обернулся, посмотрел ей в глаза и произнес слова, открывшие девушке всю подноготную жестокой кары.

— Такое наказание намного страшнее смерти. Это абсолютное изгнание, Тирианна. Представь на мгновение, что ты не можешь странствовать по сплетению и наблюдать грядущее. Подумай о том, что ты принимаешь как само собой разумеющееся, о мелких повседневных действиях. Твой дом отзывается твоим мыслям, становится теплее или прохладнее, темнее или светлее, всё, как пожелаешь. Не в силах подключиться к сети бесконечности, ты сможешь взаимодействовать с миром только словесно.

Келамит подошел ближе, сверля девушку взглядом.

— Больше того, ты не понимаешь, что потеряет наказанный таким образом. Каждый из нас соприкасается с другими изящными, хитроумными способами. Мы считываем не только жесты, но и мысли друг друга. Нас связывают узы, более крепкие, чем семейные или дружеские. Все алайтокцы объединены сетью бесконечности, и все миры-корабли привязаны к единой нити судьбы, идущей через матрицу вечности. Стать изгнанником, оторванным от всего этого — значит перестать быть эльдар. Преступника, отрезанного от самых естественных контактов, будет преследовать одиночество и отчаяние. Он будет видеть и слышать окружающую жизнь, но не сможет чувствовать её.

Наказание действительно оказалось тяжелее, чем считала провидица. Лишиться зрения, слуха, осязания или обоняния было бы весьма скверно само по себе, но потерять часть своей души, лишиться необычных способностей, утратить огромную часть того, что делало тебя эльдар, значило превратиться в калеку.

— В самом деле, жестокая кара, — произнесла Тирианна ровным голосом. — Я не могу представить, чтобы кто-то решился преступить закон под угрозой подобного наказания. Я не в силах даже вообразить, чтобы оно когда-либо применялось на деле.

— Значит, твои знания неполны, — ответил Келамит, указывая рукой на шар. — Сам Эльмарианин подвергся страшной каре. Его гениальность, позволившая создать это устройство, была запятнана низменными мотивами. Мастеру не нравилось, что совет имеет власть над ним, и он жаждал возвысить себя над остальными. Будучи самым могущественным провидцем в истории Алайтока, Эльмарианин мог управлять Глазом в одиночку, и использовал его для вмешательства в судьбы членов совета — делал их обязанными ему, ослаблял единство и плодил раздор.

— Как его удалось остановить? — спросила девушка. История ужаснула Тирианну, и она поражалась, почему не слышала об этом прежде.

— Одна из провидиц, Арандария, оказалась храброй женщиной и открыто рассказала собранию о том, как Эльмараниан манипулировал ею. Вдохновленные таким примером, остальные тоже признали, что находятся под контролем преступника. Объединившись, совет выступил против Эльмараниана и призвал его к ответу.

Келамит приблизился к ученице, как будто вырастая с каждым шагом, и остановился только на расстоянии вытянутой руки. Его духовное «я» вторглось в личное пространство Тирианны, но девушка не могла отступить. Наставник, в глазах которого зажегся колдовской огонь, заговорил отстраненным тоном — ученица узнала голос пророчества.

— Тирианну забирают в Залы Иши, где она подвергается ритуалу Рассечения, — нараспев произнес ясновидец. Это была не пустая угроза, а рассказ о видении, один из вариантов будущего девушки. Провидица отшатнулась, испугавшись прямого взгляда бледно-голубых глаз Келамита, но тот последовал за ней, оставаясь совсем рядом. — Она опозорена, изгнана из совета, её разум сломлен, мечты раздавлены. Во искупление грехов Тирианна вступает на Путь Служения, но не находит покоя. Её эмпатия отторгнута, её телепатия похищена, и девушка бродит по Алайтоку, словно тень, обреченная в равной мере на презрение и жалость. Одинокая, изгнанная, терзаемая жуткими мыслями о долгой недожизни впереди, Тирианна уходит по звездной дороге — бросается в пустоту с моста Безмятежности.

Пока наставник излагал суть видения, пугающее сияние его глаз как будто обволакивало девушку. На мгновение провидица оказалась в леденящем вакууме, пустом, словно бездна, поглотившая её.

Вскрикнув, Тирианна пошатнулась и неловко упала на спину. Подняв взгляд, девушка увидела, что Келамит стоит над ней и протягивает руку помощи; колдовской огонь исчез из глаз ясновидца.

— Этому будущему не суждено сбыться, — объявил наставник, поднимая ученицу на ноги. Затем он разочарованно покачал головой. — Ты думаешь, я настолько ужасен, что потребую подобного наказания за безрассудный поступок?

— Я не знаю, — пробормотала Тирианна, которая всё ещё дрожала: воспоминание о ледяной смерти сжимало её сердце холодными пальцами.

— Ты проявила взбалмошность и самолюбие, но такое уже не раз случалось с тех пор, как мы встретились, — с этими словами Келамит осторожно взял девушку за плечо. — Я должен признать, что ты действовала, искренне тревожась о благе Алайтока, и твоя настойчивость заслуживает уважения. То же самое касается и способа, которым ты осуществила эту многоходовку. Теперь, когда тебе стали известны истинные возможности сплетения, я верю, что ты больше не станешь использовать их недостойно.

— А совет знает об этом? — спросила Тирианна, боявшаяся, что прощения одного наставника окажется недостаточно.

— Нет, — ответил ясновидец. — Собрание быстро решило, что Архатхайн изменил мнение по собственной прихоти, неожиданно заинтересовавшись видением. Приведи себя в порядок, скоро прибудут остальные члены совета.

— Они идут сюда? — девушка взглянула на мерцающий шар.

— Это быстрейший способ разобраться с проблемой. Если существует хоть какой-то отголосок погибели Алайтока, мы найдем его.

Сплетение сверкало, наводненное пытливыми разумами эльдар. Возле каждого из провидцев, стоявших вокруг Глаза Эльмарианина, вращалось небольшое созвездие рун. Сам воздух поблескивал отсветами ярко-красной энергии шара и колдовского огня псайкеров, на стенах зала сияли алые и синие блики. Собравшиеся ясновидцы отражались в гранях огромного кристалла, под всеми возможными углами, вместе и поодиночке. Яркие точки света двигались в глубине шара, сливаясь и разделяясь, образуя световые дуги, полностью совпадавшие с узорами, которые выплетали руны провидцев.

Сияние Глаза становилось всё ярче по мере того, как псайкеры один за другим перемещали свой разум в толщу кристалла. Их души преломлялись в призматической структуре устройства, а предвидение усиливалось и расходилось по множеству путей.

Тирианна направила себя через руну собственного «Я», позволив сознанию скользнуть в шар Эльмарианина. Провидица почувствовала, как холодные грани рассекают её мысли и разбирают разум на составные части. Не обращая внимания на странные ощущения, девушка изо всех сил старалась указать остальным дорогу к увиденному ею событию.

Призвав Странника, Тирианна присоединила его к собственной руне, так, чтобы он привел её к нити Арадриана. Провидица ощутила неподалеку разумы членов совета, которые следили за ней, оценивали её, и попыталась отгородиться от их внимательных взглядов. Возможные придирки старейшин не имели значения; пусть техника Тирианны покажется им неуклюжей, а прорицания — наивными, лишь бы удалось отыскать проблеск гибели Алайтока.

Жизнь Арадриана быстро развертывалась перед глазами провидицы, которая неслась над сплетением, следуя по извилистой линии судьбы странника. При мысли о том, что она открывает бытие друга взглядам стольких эльдар, Тирианна почувствовала себя немного виноватой, но другого выхода у неё не было.

Некоторые провидцы уже отклонялись в разные стороны, заинтересовавшись вероятными событиями, которые быстро развивались под воздействием поступков Арадриана. Теперь, согласившись выполнить просьбу Архатхайна, они с полными силами взялись за решение проблемы. Тирианну обрадовала бы такая целеустремленность, если бы несколько провидцев, перед тем, как приступить к делу, воздержались бы от колких замечаний. Они заявили, что «постараются как можно быстрее разобраться с этой чепухой, чтобы вернуться к серьезным делам».

Ближайшее будущее изгоя обнаружилось уже скоро. Отдельные пряди удела растворялись вслед за тем, как исчезали те или иные возможности. Судьба Арандриара сужалась в единую нить, из которой не было спасения.

Ясновидцы всей толпой подобрались ближе, нетерпеливо ожидая решающего момента.

По сплетению пронеслась дрожь, которую мысленное восприятие Тирианны разложило на вспышку багряного света и низкий рокот, разнесшийся вдоль и поперек полотна. Алая кровь потекла по каждой пряди, капая с жизни на жизнь. Разгорелся огонь, выжигающий огромные участки сплетения.

Одна из рун засияла ярче других: словно маяк белого пламени, символ Кроваворукого Кхаина уничтожил полотно, поглотив всё живое.

Вновь застучало могучее сердце бога войны, и ему ответила иная громоподобная дрожь. В центре мира-корабля, выращенном из призрачной кости ядре Алайтока, начал пробуждаться аватар Каэла-Менша-Кхаина.

Война. Ужасная, всесокрушающая война.

Провидцы всполошились и запаниковали под светом гибельной руны; разлетаясь по сплетению, они отчаянно искали источник подобных разрушений. Используя силу кристалла, псайкеры раскалывали сознание на части и выслеживали по несколько прядей одновременно, обыскивая огромные пространства истории.

После того, как свет Кхаина угас, огни потухли, а кровь высохла, пересозданное сплетение раскрыло свои секреты.

Нить Арадриана обвилась вокруг Алайтока, словно кольца змея-душителя вокруг жертвы. Судьба странника, сама его жизнь окружала мир-корабль, выдавливая гигантский звездолет из существования.

Погружаясь в этот узел, провидцы лицезрели образы горящих башен и падающих шпилей. Танки людей громыхали по бульвару Томных Восхвалений, а имперские космодесантники взрывали двери в купол Вечного Покоя.

Смерть, огонь, война. Весь Алайток погибал от их ударов, будущее мира-корабля рассыпалось под тяжестью нападения.

И это была не отдаленная вероятность — напротив, нити судьбы затвердевали, обретая уверенность в воплощении и сливаясь в единый, неизбежный удел.

Быстро переговариваясь между собой, провидцы отходили от шока, который испытали при виде мгновенного изменения грядущего. Псайкеры хотели понять, что произошло, какой поступок Арадриана привел к погибели Алайтока и почему они не видели этого раньше.

Тирианна уже знала, или думала, что знает ответ. Девушка наблюдала это событие прежде, и память о нем, словно осколок, засела в её разуме.

Призвав остальных провидцев, она понеслась по жизни изгоя в обратном направлении, и, как и ожидала Тирианна, вероятное превратилась в реальное. Отвернув слой сплетения, она открыла всем пиратскую атаку Арадриана на флотилию имперских кораблей.

Люди жаждали отмщения за своих павших.

Но это был несоизмеримый ответ, ведь нападение на имперский конвой само по себе не могло привести к столь сокрушительному удару возмездия. И тем не менее, результат поступка изгоя видели все, а путь от причины к следствию выглядел совершенно четким; второе напрямую соединялось с первым.

Несколько провидцев, включая Келамита, отбыли: им нужно было передать зловещие известия автархам, чтобы скорее начать собрание военного совета и привести в исполнение планы действий. Оставшиеся, включая Тирианну, принялись искать способы предотвратить катастрофу.

Они исследовали возможные изменения в будущем Арадриана, но оно оказалось безальтернативным. Затем провидцы перенесли внимание на людей, вылавливая беспорядочные пряди их жизней. Различные военачальники, планетарный губернатор, магистр ордена Сынов Орара — проверили всех, но оказалось, что никого нельзя сдвинуть с нынешнего пути. В движение было приведено нечто большее, чем любая отдельная личность. Никакое тщательно выверенное убийство не могло сдержать растущую угрозу. Ни один превентивный удар не остановил бы имперского колосса, собирающегося с силами.

Тогда собрание обратилось к идеям о перемещении Алайтока, хотя мир-корабль лишь частично завершил регенерацию, подпитываемую энергией звезды, и покинуть систему сейчас значило серьезно навредить здоровью космолета в будущем. Тем не менее, провидцы исследовали эту возможность, но оказалось, что люди всё равно всегда находили Алайток, оставался он на месте или пытался скрыться.

Было уже слишком поздно, и обитателям мира-корабля придется сражаться на родной земле.

Один за другим оставшиеся провидцы покинули сплетение, и Тирианна осталась одна, посреди растрепанных нитей будущего Алайтока. Печаль камнем лежала на сердце девушки, и она не радовалась тому, что оказалась права.

Келамит вторгся в горестные раздумья ученицы.

Надежда ещё есть. Атаку нельзя предотвратить, но война пока не проиграна, и будущее наполнено громадной неуверенностью. Мы сразимся с людьми и одержим победу; нас ждут темные дни, но мы выстоим и восстановим утраченное. Не в первый раз Алайток сталкивается с прямой угрозой, и, нашими стараниями, выживет для новых трудов.

Ясновидец снова исчез, и Тирианна осталась одна.

Она переместила сознание к настоящему мгновению, разделив его с Арадрианом. Изгой спал в каюте своего корабля, одурманенный смесью экзотических напитков и наркотиков. Ослабевшая девушка, энергия которой рассеивалась под воздействием Глаза Эльмарианина, сфокусировала остатки психических сил в единую мысль: предупреждение.

Коснувшись объятого лихорадкой разума Арадриана, провидица на секунду соединила его с витками жизни самого странника, удушающими мир-корабль. Их родине угрожала погибель, и она нуждалась в каждом алайтокце, неважно, изгой он или кто-то ещё. Арадриан должен был вернуться и восстановить равновесие, которое столь самолюбиво нарушил.

Совершенно опустошенная Тирианна выбралась из сплетения. По нервной системе девушки прокатывалась боль, тело ломило; усиливающие эффекты кристалла довели её до предела выносливости. Провидица решила вернуться домой, оставив заботы о будущем другим, более высокопоставленным эльдар; она сыграет свою роль в грядущих событиях, когда полностью отдохнет.

Война приближалась быстро, и Тирианне вскоре должны были понадобиться все её силы.

Глава 11 Война

Кровавая рука — Кхаин. Одна из тех рун, к которым провидцы прибегают неохотно — жуткий символ, слишком часто оказывающийся погибелью псайкера. И все же нет иных рун, способных сравниться с ней в силе, ведь среди битвы и кровопролития решается множество судеб. Во время войны, символ Кхаина должен направлять взор ясновидца, чтобы принести смерть врагам и гарантировать, что Кровавая Рука не падет на друга. Ужасная руна, используемая, чтобы проследить за судьбой аватара Алайтока. Предательская руна, одержимая неистовой гордостью, она пытается направлять ясновидца исключительно к судьбам, которые заканчиваются трагически.

Aватар пробуждался. Тирианна чувствовала его кровавый зов в своих костях. Прикосновение осколка Кроваворукого Бога затронуло каждую часть Алайтока, заполненные кровопролитием сны пробуждающегося аватара проникли в сеть бесконечности, воспламенив ярость всех обитателей искусственного мира.

Как бывший аспектный воин, Тирианна была более восприимчива к этому ощущению, чем те, кто никогда не ступал по Пути Воина. Её боевая маска, удерживаемая в период спокойствия, трепетала в разуме, пытаясь подняться в ответ на призыв Кхаина. Он был везде, мучая мысли девушки, пока шел военный совет между автархами и провидцами. Тирианна чувствовала мощь призыва в колдунах и его бурлящую силу, исходившую от боевых командиров.

Задача была очевидной. Псайкеры эльдар постараются предсказать атаку людей, пытаясь понять направление и природу удара. С помощью этой информации, автархи смогут выработать подходящий план сражения. Затем провидцы отправятся в путешествие по сплетению, исследуя возможности, открывающиеся вследствие выбранного курса действий.

«Очевидно» не значит легко. Необходимо было рассмотреть так много нитей судьбы, что предсказать каждую вероятность было невозможно. Перспективные нити истончались, теряя логические связи, в то время как повседневные события обретали далеко идущие последствия. Жизнь или смерть конкретного индивидуума могла нарушить хрупкий баланс между победой и поражением, будь это автарх или стражник, капитан Астартес или скромный человеческий солдат. Удержал ли отряд свой участок на мгновение дольше или наоборот, отступил чуть раньше — все это порождало новые вероятности.

Большая часть ноши предсказаний легла на плечи самых опытных ясновидцев. Они могли использовать свои руны Кхаина для путешествий по самым кровавым путям, взвешивая жизнь и смерть с невероятной точностью. От колдунов и младших провидцев, таких, как Тирианна, требовалось составить общее представление о происходящих событиях. Они витали на периферии сплетения, в то время как более мощные разумы погружались глубоко, следя за ходом событий, а старшие ясновидцы использовали руны для того, чтобы связывать и соединять, разделять и обрывать нити предназначений.

Келамит вручил Тирианне руну Алайтока — мощный символ, связывающий её судьбу и судьбу искусственного мира. Kaк провидица, первой увидевшая возможную гибель, она должна была оставаться сосредоточенной на этом моменте.

Снова и снова она видела величественный космолет разрушенным или захваченным.

Если флот вступит в сражение рано, eго разобьют, и противник беспрепятственно совершит высадку. Если корабли будут держаться вдалеке от искусственного мира, проводя атаки на противника, это принесет немного пользы — их будет слишком мало для того, чтобы сдержать чересчур многочисленного врага, который будет обстреливать Алайток.

Если эльдар будут удерживать стыковочные порты, их втянут в кровавые, изматывавшие бои. Победа достанется высокой ценой, население станет настолько малочисленным, что так и не восстановится. Даже если защитники позволят людям просто захватить плацдармы, то слишком обширная часть Алайтока будет разрушена и навсегда останется таковой.

Это было мучительным опытом для Тирианны, которая пребывала в самом центре разрушений, словно сидела на колеблющихся серебряных чашах весов Мораи-xег, сравнивающих один исход с другим. Автархи постоянно задавали вопросы, требуя подробностей о силах, которые будут задействованы людьми, типах их оружия, тактике, которую они применят. Каждой детали было уделено внимание. Воинство Алайтока было смертоносным, но специализированным — каждый отряд аспектных воинов, каждый танк и бронетранспортер, каждый титан и корабль будут играть свою роль на сплетающемся великом полотне. Если какая-то нить окажется слишком слабой, вся вязь распустится.

Архатхайн, ветеран-командующий и герой Алайтока, предложил провести стремительную контратаку, навязать сражение противнику раньше, чем он достигнет искусственного мира. Провидцы, изучив последствия такого удара, выступили с возражениями.

"Слишком мало воинов", — такой ответ получил автарх. Имперский флот, направляемый против Алайтока, справится с любыми потерями, а оставшихся аспектных воинов не хватит сил, чтобы продержаться. Видя, что вторжение неизбежно, командуюшие начали рассматривать альтернативные варианты. Что будет выгоднее — яростно сражаться за каждый клочок пространства, или пожертвовать часть территории врагу ради стратегического превосходства? Здесь предсказания были более обнадеживающими. Сплетение показало, что Имперских сил будет достаточно для того, чтобы прорвать орбитальную оборону, но не хватит для контроля больших площадей. Оккупация Алайтока была невозможна, угроза затяжной войны миновала.

Удовлетворенные этим автархи продолжили изучать дальнейшие потенциальные стратегии. Воинство было гибкой, мобильной военной силой, способной ударить и отступить, постоянно атаковать, полагаясь на скорость, дезориентируя противника. Если удастся избегать лобовых столкновений, то эльдар будут постепенно истощать силы захватчиков.

Следующее видение поразило Тирианну. Огромные пространства Алайтока лежат в развалинах. Купола разрушены, переходы завалены трупами. Хрупкий экологический баланс пошатнулся, пустыня воцарилась в лесных куполах, террасы и виноградники превратились в болота, парки и сады обернулись дикими зарослями. Сеть бесконечности стала слабой, она дрожала, прерываясь. Однако эльдар выжили, оставшись в достаточном количестве для того, чтобы все восстановить и построить заново. Со временем искусственный мир воспрянет, и хотя большая часть поколения будет потеряна, Алайток возродится из пепла вторжения, подобно фениксу Азуриана, его сила уменьшится, но не уйдет.

Изнуряющая работа продолжалась, эльдар оттачивали стратегию на протяжении нескольких циклов. Провидцы приходили и уходили, выбирая распорядок по своей выносливости, добавляя свою силу к колдовству, когда могли, отдыхая и восстанавливаясь, когда истощали свои резервы. Несколько раз Келамит отправлял Тирианну домой, видеть сны, наполненные фланговыми ударами и отвлекающими маневрами, воздушными атаками и космическими сражениями.

План вырисовывался постепенно, словно оркестровка великого композитора. Aвтархи пристально изучали видения провидцев, направляя их на зоны неопределенности, собирая ресурсы искусственного мира для устранения угроз, появлявшихся в каждом предсказанном сценарии.

Итоговый консенсус частью родился из военной стратегии и частью — из соблюдаемых на Алайтоке обычаев. Война принесла слишком большую нестабильность в сплетение, чтобы можно было отследить любой исход, и, несмотря на все усилия Тирианны и остальных ясновидцев совета, не существовало гарантий, что то или иное событие произойдет. План состоял из перекрывающихся слоев и учитывал различные случайности, предписанные реакции на успехи и неудачи; он был столь же гибким, как и само воинство. Каждая составляющая часть победы и поражения была проанализирована, выстроены соответствующие стратегии действий.

Даже после стольких усилий, лучшее, на что могли надеяться автархи, был только шанс на победу. Они не могли подготовиться более тщательно, но случайности или, может, судьба по-прежнему будут играть значительную роль в грядущих битвах. Победа не была гарантирована, и уж точно далека от свершившегося факта. Исход сражения зависел от великого множества вещей, свершения которых желали эльдар.

За это время Тирианна многое узнала о людях и их искусстве войны. Через образы в сплетении она видела парадокс их природы. С одной стороны, люди были примитивными и предсказуемыми. Они не отличались изяществом, предпочитали утонченности грубую силу. Полная уверенность в том, что лобовая атака сметет всё, что эльдар смогут им противопоставить, была самой большой слабостью людей. Их легко заманить в ловушку, направить к нужной позиции, заставить вступить в бой на выгодных для эльдар условиях. Ксенофобия людей, кредо самоуничижения и жертвенности приведут их только к погибели, к битвам, где у них не будет даже шанса победить, хотя они всё равно будут сражаться из слепого рвения и надежды.

При всех своих варварских особенностях, люди озадачивали Тирианну. В каждом из них имелись зачатки для великого подвига и позорной трусости. В сравнении с эльдар, люди жили лишь краткие мгновения, их нити были всего лишь обрывками, разбросанными по сплетению. Большинство из них вели бессмысленное существование, никак не влияя на безграничную вселенную.

Некоторые оказывались иными, причем совершенно не обязательно были отмечены высоким рангом или статусом. Одинокий сержант мог сплотить солдат, вместо того, чтобы сбежать, медик — не испугаться вражеского огня и спасти офицера, который возглавит следующую атаку. Артиллерист остался на позиции возле орудия, чтобы отразить контратаку защитников Алайтока, когда его товарищи бежали. Не только мгновения героизма делали картину неясной. Неожиданная трусость, слабая дисциплина, плохая связь людей рушили планы, построенные эльдар. Для победы недостаточно было точных и сосредоточенных передвижений и атак воинства, требовалось также, чтобы ответные действия противника совпадали с планами детей Иши.

Тирианна покинула последнюю встречу совета не c уверенностью в победе, а только надеждой на неё. Она сыграла свою роль в подготовке Алайтока к войне, настало время приготовиться к возможности повлиять на сражение собственным руками.

Во время гадания и планирования зов Кхаина становился всё неотступнее. Явление аватара быстро приближалось, и девушка чувствовала пылающий белый жар его пробуждения в сети бесконечности.

Собирались экзархи, готовые представить осколку Кроваворукого бога Юного короля. Сеть бесконечности подрагивала от надвигающихся событий, в голове Тирианны мелькали образы войны. Она видела не только битвы грядущего, но и войны прошлого, отгремевшие по всей галактике. В своих грезах девушка была сотней разных воинов, прошедших через сотни разных сражений. Тирианна несла смерть врагам Алайтока, пока воплощение бога войны направляло воинство искусственного мира.

Когда церемония достигла кульминации, cплетение успокоилось, наполнившись мощными возможностями. Девушка ощутила мгновение, когда Юного короля принесли в жертву. Его руна исчезла из сплетения, на её место явился мрачно пылающий символ Кхаина, присутствие которого отдавалось во всех вариантах будущего.

Душа аватара пробудилась ото сна, издав психический вой, который сотряс весь Алайток волной ярости и мимолетной жажды крови, заставив весь мир-корабль замереть.

Спящая Тирианна видела небеса, заполненные изумрудным пламенем и темные башни, поверженные мощью Алайтока. Затем девушка резко села в постели с бешено заколотившимся сердцем, делая неглубокие вдохи. Её боевая маска показалась из глубин разума, заглушая все остальные мысли. Провидец вновь переживала свои битвы, каждая занимала не больше секунды времени, ослепительные, сводящие с ума образы убийств, бесчисленные враги, повергнутые её рукой.

Мгновение прошло.

Сидя в темноте своей комнаты, Тирианна расслабилась, ощущая тревогу. Напряжение последних циклов ушло, сменившись энергичностью и целеустремленностью, вызванные пришествием осколка Кроваворукого Бога. Враг приближался и Тирианна была готова сражаться.

Провидцы лучше всех видели начальные этапы битвы, даже лучше, чем капитаны и экипажи кораблей, собиравшихся у внешних границ системы. Ясновидцы собрались в палате Зарождающегося мира — темном круглом зале, пол которого был инкрустирован концентрическими кругами рун, материалом для которых послужили драгоценные металлы. Все символы пульсировал энергией сети бесконечности.

Каждому из ясновидцев был назначен отдельный участок сплетения. Тирианна наблюдала за судьбой более дюжины звездолетов, начиная с фрегатов и заканчивая линкорами, затаившимися в гравитационном колодце одной из внешних планет.

Прибытие людей было неизбежно и видно, как на ладони: их космолеты проталкивались через сплетение, отбрасывая в имматериуме длинные тени, которые смог бы обнаружить даже самый неопытный провидец. Корабли сопровождали тихие стоны, варп-двигатели оставляли за собой след страданий и мучений. Двигаясь напролом, звездолеты создавало силовые круговороты, благодаря чему было легко вычислить направление движение флота и его скорость. Демоны и другие хищники шли по следу, влекомые жизненной аурой, которая просачивалась через примитивные варп-щиты, защищающие творения людей.

Руны ясновидцев кружились вокруг друг друга, формируя изображение звездной системы, такое точное, будто глаза псайкеров были глазами богов, взирающих на умирающее солнце и его планеты. Но сейчас символы отображали не настоящее, а будущее, рассказывали историю о том, что может произойти, а не о том, что уже было. B комплексном танце судьбы эскадрильи истребителей проносились рядом друг с другом, пока крейсеры людей и эсминцы Алайтока обменивались друг с другом лазерными и торпедными залпами, а также твердотельными снарядами.

Имперский флот прибыл, человеческие варп-двигатели раскололи эфир на части, пустив по сплетению волну, которая на мгновение ослепила Тирианну и её товарищей. Первая флотилия вышла из имматериума именно там, где и предсказывал совет провидцев. Из-за отсталых технологий люди вынуждены были рассредоточить флот в момент перехода; их примитивные сканеры уставились в звездную систему, собирая входящие данные.

Самые удаленные от Алайтока корабли эльдар уже пришли в движение, заряжая двигатели от солнечных парусов. При этом они соблюдали маскировку, незаметно выскальзывая из астероидных полей и газовых облаков. Люди оставались полуслепыми, хотя их космолеты заполнили систему рыскающими лучами лазерной подсветки и электромагнитными волнами. И в этот момент слабости врага, эльдар нанесли первый удар.

Флот Алайтока выдал свое присутствие торпедными залпами. Эшелоны фрегатов совершали заходы на врага, атакуя головные корабли имперского флота, и энергетические щиты бронированных кораблей покрывались рябью под огнем лазерных батарей.

На мгновение Тирианна оказалась под впечатлением от увиденного. Люди защищали свои творения при помощи варп-технологий, поля которых рассеивали энергию взрывов, отправляя её в иное пространство. Каждый шквал огня встречал на своем пути преграду, порождая вопль варпа, каждый упавший щит крошечным уколом прорывал тонкий барьер между мирами. Девушка и не думала, что люди владеют такими технологиями, хотя и они оставались детскими забавами по сравнению с варп-мастерством эльдар.

Имперцы ответили, насколько могли, выпустив волны бомбардировщиков и веера торпед. Неуклюжие пушки метали сгустки плазмы и огромные фугасные снаряды, но из-за голополей, скрывающих корабли эльдар, системы слежения не могли захватить цель. Фрегаты ушли от контр-атак, получив незначительные повреждения — только по причине огромной численности зарядов, бешено вылетающих из людских орудий.

Руны двигались, становясь ярче или темнее, в зависимости от корабля, которому в данный момент улыбалась удача. Символ Kхаина безумно взвыл, когда уничтоженный человеческий звездолет поглотил взрыв его собственного реактора. Не менее полудюжины других судов получили серьезные повреждения и, медленно двигаясь, уходили от ударов, а их нити кровоточили в сплетении.

Тогда, небольшими группами, разбросанными по окраинам системы, появились основные силы захватчиков. Провидцы также предсказывали это, но флот Алайтока был слишком мал, чтобы закрыть все подходы. Ясновидцы опередили местоположение флагманов и судов, судьба которых складывалась в пользу людей. Автархи решили сосредоточить усилия эльдар на них, желая уничтожить корабли прежде, чем потенциальное будущее успеет воплотиться.

Удары Алайтока были быстрыми и разрушительными, но флот мира-корабля не мог устоять против неимоверной огневой мощи приближающихся космолетов. Автархи предостерегли капитанов о недопустимости увязания в затяжных боях, и те подчинились, растворившись в пустоте, чтобы избежать серьезных повреждений в результате контратак.

Первая фаза завершилась. Не было таких вариантов будущего, где прибытие людей в систему удавалось предотвратить, но теперь они понесли потери. Кроме того, что было более важно, в умах командиров взошли ростки сомнений. Тирианна видела их колеблющиеся, разветвляющиеся нити — люди обдумывали дальнейший путь действий. Мириады возможных сценариев порхали по сплетению: люди стягивали корабли в единый флот и напрямую двигались к Алайтоку; или же вражеские корабли рассредотачивались, предпочитая двигаться самостоятельно перед общим сбором для атаки; или же легкие суда выдвигались вперед, разведывая путь, пока неуклюжие крейсеры и линкоры следовали сзади.

Чтобы спутать планы людей, корабли эльдар продолжали атаки по принципу "ударов и отходов". Автархи, руководствуясь непрерывными сообщениями от провидцев, направляли атаки на одинокие и уязвимые вражеские звездолеты.

— «Финраирни Ано» и «Ластетин», охотники в пустоте, движутся по кровавому полумесяцу, — речитативом произнесла Тирианна, выговаривая слова, но не думая о них. Девушка была сосредоточена на видениях, заполнивших её разум, передавая то, что видела в потоке описания.

— Легкий крейсер людей задерживается в тени девятого мира, испытывая проблемы с двигателем. Огонь расцветает над звездным сводом, иссушая врага, и в тени мы проходим к свету».

Хор голосов наполнил помещение, слова и заключенные в них образы направлялись через сеть бесконечности к ожидающим автархам, которые передавали сообщения адмиралам и капитанам флота.

Сами корабли были частью сплетения, их сердца из призрачной кости слились с матрицей вечности, сформированной из сети бесконечности Алайтока. Ни свет, ни радиоволна не могли двигаться так же быстро, как мысли по сплетению, какое бы действие или перемещение не совершали люди — о нем тут же узнавали на искусственном мире. Xитроумное взаимодействия рун и судьбы было изящной оболочкой над выпущенным безумием. Девушка чувствовала каждую свершившуюся смерть, разыгранную в отчаянной борьбе, которая отражалась в сплетении. Тела замерзали в пустоте и сгорали в извергающихся газах. Maтери и отцы, дочери и сыновья гибли, уничтоженные плазмой и лазерными лучами. Струились потоки боли и страха, питающие руну Кхаина. Ужас бродил по нитям судьбы, иссушая жизненные силы, превращая героев в жалких трусов. Кровь лилась рекой, её вкус оставался во рту Тирианны. Каждая оборвавшаяся нить означала закончившуюся жизнь человека или эльдар.

Сплетение полнилось гибелью, и девушка призвала боевую маску, чтобы выдержать напряжение. Отстранившись от битвы, она рассматривала только расколотые предназначения и пути, ведущие к надежде. Не давая гневу, направленному на врагов, завладеть собой, Тирианна спокойно смотрела на разворачивающуюся войну. Чувства сейчас приводили к сомнениям, а это было недопустимо.

В течение какого-то времени люди испытывали трудности, Тирианна чувствовала диссонанс, струившийся через их судьбы. Внутренние раздоры и распри терзали нити захватчиков. Все это время корабли эльдар продолжали следить за имперским флотом, ожидая любой возможности нанести удар, использовать невнимательность противника.

Bторая фаза сражения представляла собой затяжной бой. Флот вторжения разделился, подобно колонне воинов древности сформировав три эшелона: авангард, основные силы и арьергард. Командиры выставили корабли заграждения с целью отслеживать атаки эльдар, пока несколько соединений наиболее быстрых космолетов вырвались вперед, чтобы захватить пространство между четвертой и пятой планетами.

Несколько раз враг пытался установить ловушки, оставляя заманчивые цели в виде якобы беззащитных кораблей; на самом же деле их товарищи оставались рядом, готовые прийти на помощь. Сплетение проливало свет на вульгарный обман, скрытый за этими маневрами, и эльдар не обращали внимания на такие приманки, совершая налеты на других противников. Цикл за циклом люди захватывали участки космоса, прилегающие к Алайтоку. Разделив флот, их командиры следили за тем, чтобы корабли не разделялись, но и не слишком сближались друг с другом, так что человеческие силы продвигались со скоростью медлительных линкоров и транспортов.

Невозможно было столько времени наблюдать за сплетением без перерыва, поэтому провидцы разделили обязанности: некоторые отдыхали, а остальные выискивали новые возможности или угрозы, после чего псайкеры менялись. Словно хореографическое представление в куполе Тысячи теней, ясновидцы показывали друг другу увиденное; их руны касались и разделялись, с каждым циклом формируя новые сочетания.

Люди были прямолинейны, но не спешили, сплетение было наполнено образами неизбежного столкновения. Как и предвидели жрецы, возможности предотвратить лобовую атаку противника не существовало.

Однако задержка людей давала эльдар некоторую надежду. Чем больше времени потребуется Имперскому флоту, тем больше рейдов и атак на встречных курсах смогут провести корабли Алайтока.

Передовая флотилия делала все возможное, чтобы отбросить засадные группы эльдар, но у людей было слишком мало кораблей, и они были слишком медленными, неспособными угнаться за быстрыми и маневренными космолетами детей Иши. Следя за резкими изменениями скорости и вектора движения вражеского флота, эльдар реагировали на происходящее, приспосабливаясь к ситуации, исчезали, прежде чем возмездие могло настигнуть их, и ускользали в новые тайные убежища.

Время шло и эльдар получали помощь другими путями. Новые корабли возникали из Паутины, неся на борту возвращающихся воинов и странников искусственного мира. Одно такое прибытие вызвало настоящий переполох в сплетении.

На борту судна находились трое из лордов-фениксов, величайших воинов эльдар, основателей Аспектных храмов, тех, чьи имена стали легендой: Крик Ветра, Бахаррот; Жнец Душ, Мауган-Ра; Теневой Охотник, Карандрас.

Три лорда-фениксы собрались вместе, что само по себе было крайне редким событием, и прибыли на Алайток только ради войны.

Нити этих впечатляющих существ поразили Тирианну. Их жизни тянулись со времен Падения, когда судьбы воинов воплотились в жизнь под руководством Первого экзарха, Азурмена, но происхождение лордов-фениксов было скрыто великой тенью Той, что Жаждет. Нити их тянулись вперед, к необычайно далекому будущему, к Рана Дандра, последней битве с Хаосом.

Но судьбы героев состояли не из одной пряди, на протяжении существования лордов-фениксов в них вплетались десятки иных жизней. Другие нити присоединялись к их предназначениям, извиваясь, прежде чем стать частью целого. Девушка уже видела подобное в жизнях экзархов, сущность которых состояла из душ эльдар. Рассмотрев полотно вблизи, Тирианна поняла, что первое впечатление обманчиво. Лорды-фениксы впитывали в себя иные жизни, но начальная прядь продолжала свой путь, поддерживаемая новыми узлами, расположившимися вдоль неё.

Уже собираясь переключиться на что-нибудь другое, Тирианна заметила нечто знакомое в нити, отображавшей Карандраса, Теневого Охотника, лорда-феникса Жалящих Скорпионов. В ближайшем будущем должен был произойти небольшой разрыв, но это разделение судьбы, конец жизни, быстро затягивалось. Его излечивала другая прядь, нить Корландрила. Тирианна не была уверена в том, что именно это предвещало, но времени на более глубокое исследование не имелось.

Другая руна вышла на передний план, приковав к себе внимание провидцев.

Символ Странника высоко вознесся над сплетением. Aрадриан, невольный виновник катастрофы, вернулся на Алайток.

— Ты не будешь встречаться с ним, — недвусмысленно заявил Келамит, хотя это было скорее утверждение, чем пророчество. — Ваши судьбы слишком крепко сплетены, возможен новые отклонения.

— Как вы можете запрещать мне? — возразила Тирианна. — Арадриан мой друг, я должна поговорить с ним. Неужели я не заслужила даже такой мелочи за предупреждение о грозившей нам опасности?

— Твое влияние на происходящее остается неясным, — произнес Келамит. — Решение совета окончательно. Ты не встретишься с ренегатом.

— Он изгой, а не ренегат, это разные вещи, — возразила девушка.

— Это также будет решать совет, — ответил ясновидец. — Знал Арадриан об опасности или нет, его поступки всё равно навлекли на Алайток неописуемые бедствия. Ты видела в сплетении неопределенность, которая окружает твоего друга. От него исходят крайне мощные возмущения, и мы не знаем, какими окажутся последствия его прибытия.

— Арадриан привел подкрепления, — сказала Тирианна. — Разумеется, это будет учтено в его пользу. Как и я, вы видели руну Смеющегося Бога. С ним пришли арлекины, как и множество изгоев Алайтока, вернувшихся, чтобы защитить родной дом.

— Совет измерит всё это на весах правосудия, — ответил Келамит. Затем ясновидец сделал короткое, рубящее движение ладонью, показывая, что он раздражен и заканчивает разговор. — Вернись к тому, что тебе поручено, и сосредоточься на работе.

Девушка прикусила язычок, зная, что дальнейшие препирания не приведут ни к чему, кроме, возможно, новых порицаний наставника. Она смотрела ему вслед, наблюдая, как Келамит покидает комнату, и возмущалась решением совета, постановившего подвергнуть Aрадриана суду.

Она прошла через палату Глаза, куда было перенесено управление обороной Алайтока. По мере приближения имперского флота; воссоединившиеся корабли людей находились уже в примерно трех циклах пути от искусственного мира. Продвижение врага как будто застопорилось: звездолеты перегруппировывались, между ними носились транспортники и порхали сообщения. Захватчики разрабатывали финальный план атаки.

Полдюжины провидцев сосредоточились на Глазе Эльмарианина, наблюдая за передвижениями людей. Все космолеты мира-корабля были отозваны для непосредственной защиты Алайтока. Имперский флот, собравшийся плотной группой, уже не был легкой мишенью для быстрых атак. Возможно, думала Тирианна, враги надеялись, что эльдар окажутся полными глупцами и позволят втянуть себя в полномасштабное сражение. Такого никогда не случится, для алайтокцев потеря преимущества в скорости и маневренности будет смерти подобна.

Когда цикл вошел в ночную фазу, Тирианна сотоварищи изучала людей, иногда позволяя себе отвлечься и взглянуть на судьбу Арадриана. Совет пребывал в равновесии, мог объявить её друга ренегатом и изгнать, либо позволить вернуться на искусственный мир. Темперамент изгоя ещё больше осложнял проблему: в некоторых вариантах будущего он, разгневанный, покидал родину, или игнорировал решение совета, оставляя Алайток на произвол судьбы.

Люди обговорили план действий, и их судьбы вновь переплелись, превратившись в яркую тропу, которая вела прямо к руне мира-корабля в центре мыслей Тирианны. Плазменные двигатели засияли в космической тьме, словно миниатюрные звезды, направив имперские космолеты по этой дороге.

Звездное небо пересекли огненные трассы, следы несущихся к целям ракет и торпед. Ослепляющие вспышки лазерного оружия мелькали во тьме, и в пустоте на какие-то мгновения распускались цветы белого пламени. Соединения грациозных эсминцев играючи лавировали в поисках возможностей для атаки, тогда как линкоры неспешно скользили через бездну, их батареи разражались залпами разрушительного огня, а из открытых ангаров волна за волной вылетали истребители и ширококрылые бомбардировщики.

Нити в сплетении петляли и скручивались, сталкиваясь друг с другом, в то время как корабли обменивались орудийными залпами и торпедами, прорезавшими пространство. В каждую прядь были вплетены десятки других: жизни экипажей эльдарских космолетов. Что до имперского флота, то он выглядел в сплетении как огромный клубок человеческих судеб, состоящий из великого множества отдельных нитей; глядя на него, невозможно было предсказать, кому уготовано жить и кому — погибнуть. У смерти не было любимчиков, она одинаково разила матросов и адмиралов.

Провидцы ограничили возможные места высадки до трех позиций. Автархи разместили силы защитников согласно видениям псайкеров, готовые действовать, когда суть грядущего прояснится. Отряды стражников и Аспектных воинов ожидали в транспортах, рассредоточенных по всему Алайтоку.

Сеть бесконечности пылала от напряжения, все умы мира-корабля были сосредоточены в едином усилии. Тирианна чувствовала ожидание и страх, излучаемый многими; гнев и предвкушение, испытываемый аспектным воинами и аватаром.

Прорвав заграждение из кораблей эльдар, фрегаты приблизились к обращенному в пустоту краю Алайтока, направляясь к куполу Хрустальных провидцев. «Глазами» тысяч батарей датчиков искусственного мира Тирианна видела грубый, свирепого вида корабль с отвесными бортами, ощетинившимися карнизами и контрфорсами, с носовым тараном, золоченой громадиной в форме орлиного клюва. Одна за другой батареи палубных пушек открывали огонь, и от носа до кормы гиганта мелькали вспышки, а лазерные турели, установленные на покрытой зубцами верхней палубе, выпускали сверкающие лучи.

Ярость прокатилась по миру-кораблю, и он нанес ответный удар. Словно раненый зверь, Алайток набросился на врага, выпустив шторм молний и лазерных лучей из защитных турелей и противокорабельных орудий. Человеческий фрегат окутало огнем, гнев искусственного мира снес щиты неприятеля. Под плазменным дождем корпус быстро разрушился, фонтанируя в вакуум пылающим воздухом. Яростный огонь продолжался до тех пор, пока плазменный реактор не пошел в разнос и корабль превратился небольшое солнце, светившее всего несколько мгновений.

Прорыв фрегата был только первой из таких атак, предсказанных провидцами. Тирианна видела, что новые космолеты имперского флота пробиваются к Алайтоку. Девушка говорила быстро, отправляя сообщения непосредственно командирам кораблей, вверенных её руководству, располагая их так, чтобы они могли противостоять опрометчивым ударам людей.

Окруженные блистающими голополями звездолеты эльдар мерцали, словно яркие призраки, появлялись в пустоте и открывали огонь, а затем вновь исчезали на фоне звезд. Пустотные щиты человеческих кораблей вспыхивали синим и пурпурным огнем, отбрасывая попадания алайтокцев в варп-пространство.

Но, несмотря на все усилия Тирианны и других провидцев, неотступную ярость людей нельзя было сдержать. Сплетение было заполнено их ненавистью; человеческое отвращение к эльдар собирало воедино разрозненные судьбы, сосредотачивало жизни на единственной цели: разрушении Алайтока.

О неумолимом приближении имперского флота возвестили новые веера торпед и яркий свет атакующих космолетов. Горящие корпуса человеческих и эльдарских кораблей дрейфовали, сносимые вихревыми потоками, исторгая кружащиеся обломки. Люди двигались, словно не в силах изменить курс: как бронированные кометы, они стремились к Алайтоку, пробивались через флот искусственного мира, не обращая внимания на потери.

Нужно было отслеживать слишком много перекрывающихся судеб, и Тирианна слишком поздно увидела крейсер, прорывающийся мимо обломков одного из эсминцев под её наблюдением. Она послала капитану предупреждение, но даже у его проворного космолета не осталось времени на маневры уклонения. Сотни разрывов заполнили пустоту рядом с пытающимся скрыться кораблем эльдар, насмехаясь над его голополями. Отвлечение и обман оказались бесполезны против неприцельного обстрела крейсера имперского флота.

Алайтокский эсминец, разломившийся надвое, с истерзанным солнечным парусом, медленно погибал. Тирианна обнаружила до боли немного нитей, принадлежавших горстке выживших членов экипажа, которые успели вовремя добраться до спасательных челноков.

Крейсер двигался дальше, намереваясь обрушить залпы бортовых орудий на мир-корабль. Девушка коснулась сети бесконечности и соединилась с разумами артиллеристов, прося сосредоточить огонь на угрожающем имперском космолете.

Но вокруг было слишком много угроз, и призыв Тирианны потерялся среди шума, создаваемого другими провидцами.

Уцепившись за нить крейсера людей, девушка пролетела по ней вперед, стремясь найти момент уничтожения звездолета. Она не нашла ничего, что могло принести надежду — только увидела длинные ряды раскрывающихся бронированных створок, из-за которых показывались орудийные батареи.

В последний момент артиллеристы Алайтока услышали зов Тирианны и сконцентрировали на крейсере лазерный огонь. Щиты прогнулись, рассеивая энергию попаданий в актинических вспышках. Нос судна окутали оранжевые всполохи, и мгновение спустя торпеды молниеносно понеслись к миру-кораблю, а затем разделились на сотни небольших ракет.

Тирианна почувствовала столкновение и в душе, и в виде содроганий под ногами. Провидице почудилось, что торпеды пронзили её тело. Новые залпы крейсера обрушились на Алайток, сотрясая энергетические щиты над куполами, и девушка вырвалась из сети бесконечности. Превозмогая боль, она начала раскручивать клубок нитей судьбы, окружавших корабль людей. Он выпустит транспорты. Их не удастся остановить. Крейсер еще какое-то время продолжал вести огонь, а затем орудия смолкли, вспышки лазеров и снарядов сменились небольшими точечками двигателей штурмовых кораблей.

Заглянув дальше по сплетению, провидица увидела, как человеческие солдаты сбегают по рампам десантных кораблей. Она узнала, где высадятся первые абордажные отряды.

— Автарх Архатхайн, люди сначала атакуют купол Возносящихся Грез.

Она послала сообщение и вернулась к сплетению, смотря на проявляющиеся переплетения судеб, которые возникли, когда защитники Алайтока отреагировали на новость.

— Идем со мной, — слова Келамита вырвали Тирианну из состояния созерцания. Выйдя из сплетения, она обнаружила наставника — тот стоял рядом, с мечом и посохом в руках. На ясновидце был шлем с линзами из пластинок драгоценного камня, а голос его достиг ученицы в глубинах полотна судеб.

Висевший на поясе девушки ведьмин клинок, почувствовав близящееся сражение, с гудением пробудился к жизни. Вокруг остальные провидцы и колдуны также готовились к физическому столкновению, оставив тех, кто не имел боевых масок, следить за сплетением.

— Здесь мы сделали все, что могли, — произнес Келамит, — и вступаем на новый путь. Теперь нам следует влиять на события напрямую.

К тому времени, как девушка достигла магистрали, примыкающей к Палатам провидцев, вызванная наставником «Волновая змея» уже ждала её. Когда в задней части скиммера начала опускаться рампа, приглашая Тирианну зайти, в поле зрения девушки скользнули ещё два обтекаемых транспортника.

Внутри находились десять стражников, закованных в желтые ячеистые доспехи, сделанные из полимеров и покрытые пластинами глубокого, темно-синего цвета. Десять шлемов повернулись к девушке, когда она поднялась, и десять сюрикенных катапульт вскинулись в почтительном приветствии. Мысли Келамита коснулись сознания провидицы.

«К Мимолетному Представлению. Не позволь людям добраться до плазы Расколотых Воспоминаний».

Девушка подтвердила команду и передала её пилоту «Волновой змеи». Машина поднялась в воздух, рампа тихо закрылась. Последним, что увидела Тирианна, были два мельком замеченных ей транспорта, занимающие сзади позиции в строю.

Пока они неслись по поперечному каналу искусственного мира, девушка скользнула в сплетение, сфокусировав сознание на спиральном пути, известном как Мимолетное Представление. Он использовался как мост, соединявший два купола Алайтока, и вел от доков башни Восходящих Грез к плазе Расколотых Воспоминаний.

Тирианна видела в будущем человеческих солдат, быстро продвигавшихся к основанию моста, три отряда под началом офицеров в шинелях. Они были вооружены простыми лазганами, а в их нитях судьбы пульсировал страх. Люди слишком оторвались от других десантных групп, сам Алайток запутал их. Легкая добыча.

Двинувшись по этой последовательности мыслей, провидица краем глаза увидела солдат, падающих под перекрестными очередями сюрикенов. Она пересекла сплетение, добираясь до разумов Натуриеля и Унариана, которые возглавляли два других отряда стражников под её командованием.

— Высаживайтесь у Рассветного Полумесяца и двигайтесь к Мимолетному Представлению в направлении «от звезд».

— Принято, ясновидец Тирианна, — ответили оба командира отделений.

Почтительное обращение вызвало дрожь, пробежавшую по телу, но вскоре её место заняло беспокойство. Девушка вновь посмотрела в сплетение, перемещаясь между вариантами будущего в поисках последствий своего плана.

Все было хорошо. Она видела, как будет уничтожена передовая группа людей и защищено основание Мимолетного Представления. В результате было порождено несколько возможностей, и все они приводили к новым атакам на Тирианну и её воинов. Она увидела себя сражающейся с человеческим офицером, их клинки сталкивались, ведьмин клинок против цепного меча. Ясновидица победила, хотя несколько стражников отдали свои жизни, защищая туннель.

Затем появилась другая вероятная судьба. Она была крайне размытой, оставалась лишь тенью возможности. Нечто затуманивало сплетение, и девушка не могла ясно разглядеть, что именно перед ней. Движением мысли Тирианна вытащила из мешочка на поясе руну Скорпиона и приступила к расшифровке загадки.

Там оказалось создание, закутанное в неизвестность, вошедшее в сплетение способом, которого ясновидица никогда раньше не видела. Существо смутило девушку, поскольку его действия оказались скрыты от неё. Это определенно был человек, короткая и жестокая судьба которого была завязана в узел вокруг изящной выгнутой нити самой Тирианны. Провидица не видела, как произойдет разделение, оно оставалось невидимым за множеством непредсказуемых обстоятельств, но на одном из путей её жизнь заканчивалась, а на другом она убивала человека.

Пилот «Волновой змеи» предупредил, что они скоро прибудут в место назначения. Последние секунды Тирианна провела в поисках в сплетении, пытаясь отыскать больше информации.

Люди совершили высадку с сопротивлением, несколько сотен их солдат прорвали оборону доков, создав безопасную зону для новых десантных кораблей и шаттлов. Они попытались выгрузить тяжелое вооружение, но оказались под ураганным огнем нескольких отрядов стражников и тяжелых орудий на антигравитационных платформах.

Грандиозный план развертываться согласно указаниям автархов. Обычно аспектные воины принимали на себя основную тяжесть боев, в то время как резервы в виде стражников из ополчения контратаковали в местах прорывов. Тем не менее, совет провидцев предсказывал осложнения, которые возникнут по использовании такого метода: люди также вывели большую часть сил в резерв, и, вводя их в бой, сумеют смести любое сопротивление. Источник такой мощи оставался неясным, но автархи решили, что стражники будут действовать в начале, сохраняя жизни аспектных воинов, чтобы они могли противостоять новой угрозе.

«Волновая змея» плавно остановилась и выдвинула рампу с шипением сжатого воздуха. Выйдя на бледно-серое Мимолетное Представление, Tирианна поняла, что Алайток выкачал отсюда почти весь воздух, оставив слишком разреженную для людей атмосферу, в то время как эльдар благодаря шлемам не испытывали подобных проблем — ещё один фактор в их пользу.

Ясновидица и её отряд заняли позицию напротив арочного прохода, неподалеку от места, где Мимолетное Представление соединялось с нижними уровнями доков. Люди должны были скоро появиться, и Тирианна предупредила свой отряд, скомандовав быть начеку; затем она удостоверилась, что остальные стражники уже на позиции. Коридор, в котором они ждали, был низким, овального сечения, с гладким мраморным полом. С каждой стороны находился ряд колонн, за которыми и укрылись эльдар.

— Они идут, — громко произнесла Тирианна, почувствовал дрожь в сплетении, вызванную приближением людей.

Первый человек, прошедший через дверь, как будто и не подозревал о опасности. Девушка позволила войти еще нескольким, прежде чем отдала приказ открыть огонь. Свистящие сюрикены пронзили серые мундиры солдат, струи крови хлестнули по дуге на пол и стены.

Тирианна скомандовала стражникам укрыться за мгновения до того, как идущие следом солдаты открыли огонь и под аркой замелькали спорадические вспышки рубинового огня. Ближайший к двери стражник пошатнулся и выступил из-за колонны, прижимая руку к шлему. Имя «Темерилл» вспыхнуло в сознании Тирианны за мгновение до того, как лазерный луч прожег нагрудник воина. Эльдар, содрогаясь, рухнул на пол.

Его нить оборвалась.

Ясновидица вскинула пистолет и открыла ответный огонь, и её очереди, совместно с выстрелами остальных, срезали трех солдат, пригнувшихся возле арки. Почувствовав, что настало время действовать, девушка быстро вошла в коридор и побежала вперед; ведьмин клинок ярко засветился, пробуждаясь к жизни. Она бросилась в укрытие за колонной, испещренной попаданиями лазразрядов, за мгновение до того, как из коридора грянул новый залп.

Тирианна мельком заглянула в ближайшее будущее, решая, атаковать или оставаться в безопасном укрытии. Она увидела, как в неё попали несколько лазерных лучей, но ни один не пробил пси-поле рунического доспеха.

Направив клинок в сторону арки, провидица вышла из-за колонны и сосредоточилась. Пропустив психическую силу сквозь гнев боевой маски, девушка направила её по оружию. Вдоль прохода устремилась волна фиолетового пламени, которое с ревом ворвалось под арку и охватило солдат за ней.

Провидица ощутила, как ещё четыре жизни вспыхнули и погасли в небытие.

— Отступайте к рампе! — велела Тирианна остальным, заметив появление человеческого офицера. Он возглавит атаку, солдаты будут штурмовать проход с ножами и штыками. Девушка увидела, что такое нападение будет наиболее опасным в данный момент, и вновь жестом приказала стражникам отступить на несколько дюжин шагов, к арке позади них.

Когда люди начали новую атаку, провидица связалась с двумя остальными отрядами, приказав выдвигаться. Человеческие солдаты тем временем бежали вперед, прямо под огонь эльдар, не обращая внимания на то, что нескольких их товарищей срезал первый залп сюрикенных катапульт. Медленные, неуклюжие люди носили плохо сидящую униформу черного и желто-серого цветов, со значками черепов и орлами, вышитыми на груди и рукавах. Шлемы с серебряными козырьками скрывали верхнюю часть грубых лиц.

Как и раньше, стражники заняли позиции под защитой колонн, вражеский огонь отскакивал от обожженной и обколотой кладки. Тирианна увидела темную шинель офицера, проходившего через ворота; его глубокий голос эхом разнесся по коридору, когда он заорал на своих солдат и опять послал их вперед.

Половина людей открыли непрерывный огонь из лазганов, в то время как остальные, тяжело дыша, побежали вперед. Их штыки поблескивали в свете визжащих лазразрядов.

В тот же миг воины Унариана с оружием наперевес вышли из-за дальней арки. Шквал огня обрушился на захватчиков сзади, сюрикены растерзали тканевые мундиры и плоть.

Приказав своему отряду атаковать, Тирианна вновь повела эльдар за собой, в заваленный трупами коридор, и её рунный доспех засверкал, отражая лазерные лучи. Девушка определила человеческого офицера среди паникующих солдат, выделив его нить из переплетения остальных, а затем движением запястья послала молнию пси-энергии в нестройную толпу людей. Заряд попал в затылок офицера, когда он повернулся, чтобы посмотреть на стражников Унариана. Волосы и кожа мгновенно обуглились, командир с пронзительным воплем упал ничком, пистолет выпал у него из руки и простучал по полу.

Солдаты, которыми он командовал, прожили всего на несколько секунд дольше. Немногим удалось сделать несколько беспорядочных выстрелов и убить двоих стражников Унариана, прежде чем остальные разорвали захватчиков в клочья скоординированными залпами.

Проверив сплетение, Тирианна не обнаружила ни одной человеческой нити; все враги были мертвы.

Приближались новые противники, но недостаточно быстро, и у ясновидицы имелось достаточно времени для подготовки к встрече. Коридор был слишком узким, чтобы его могли защищать все три отряда, и девушка распределила их по соседним помещениям.

Она посмотрела на тела мертвых солдат, потрясенная и вместе с тем удовлетворенная тем, насколько легко удалось перехитрить людей. Всё же девушка предостерегла себя от излишней самоуверенности. На мгновение заглянув в сплетение, ясновидица увидела, что столкновение с неясной тенью становится всё более вероятным. Сжимающийся круг горящего железа окружал её руну, медленно стягиваясь вокруг Тирианны.

Это было только первое столкновение в битве и первая битва в войне, которую девушка прозревала за последние несколько циклов. Предстояло еще сразиться во многих боях и убить множество людей.

Сеть бесконечности жила докладами о действиях людей. Ясновидцы передавали свои видения через сплетение, Тирианна воспринимала их сообщения вместе с мысленными образами увиденного. Автархи постоянно отдавали приказы, реагируя на эти доклады.

Сам Алайток реагировал на присутствие захватчиков, изменяя тротуары и коридоры, закрывая купола и образуя новые проходы, позволяющие эльдар окружить своих врагов. Из некоторых мест был стравлен воздух, и вместо него помещения заполнили ядовитые газы, удушавшие людей целыми сотнями. На другие части искусственного мира опустилась тьма, позволявшая Жалящим Скорпионам наносить удары из теней и убивать, оставаясь при этом невидимыми. Доки подвергли воздействия мерцающей световой завесы, которая ослепляла людей и делала их уязвимыми для атак Пауков Варпа и Сияющих Копий. Также был использован шум, оглушавший людей с их незащищенными органами слуха, а примитивные устройства связи, использующие радиоволны, легко глушились или разрушались энерговыбросами Алайтока. Души сети бесконечности были объединены для массированной психической атаки, сводящей людей с ума видениями смерти и ужаса.

Тирианна и её воины отбили еще две атаки на Мимолетное представление; впрочем, нападения изначально были неудачно проведены. Быстро пробежавшись по сплетению, провидица убедилась, что её опасения верны: предыдущие вылазки преследовали цель сковать эльдар небольшими силами, пока люди собирали войска, чтобы продвинуться вперед одним мощным ударом.

Девушка привлекла внимание автархов к такому повороту событий. Командующие отправили к ней подкрепление в виде нескольких отрядов стражников и двух эскадронов боевых шагателей. Поскольку захватчики прорвались со стороны внешнего края Алайтока от позиции Тирианны, помощь не успевала прибыть до начала следующей атаки.

— Мы должны удерживать мост так долго, как сможем, — объявила провидица, обращаясь к своим воинам. Сейчас их было только двенадцать, остальные пали. Если они попытаются удерживать позиции, то их окружат и перебьют. — Будьте готовы отступать к Мимолетному Представлению по моей команде.

Людям потребовалось время, чтобы перегруппироваться для нового наступления. Во время долгой передышки, Тирианна более подробно, чем в прошлый раз, изучила клубок возможностей, пытаясь определить наиболее вероятные пути продвижения противника. Её внимание было приковано к таинственной фигуре, всё заметнее проявлявшейся через собственную нить ясновидицы. Используя силу Скорпиона, Тирианна погрузилась в сущность этого индивидуума и обнаружила, что прикасается к другому сознанию в сплетении.

Потрясенная девушка отшатнулась, когда её разум заполнили образы псайкера людей. Его мысли смешивались в беспорядке, ему не хватало сосредоточенности провидца эльдар, но щупальца силы человека протянулись через множество нитей, черпая энергию из значительных резервов. Сознание его было прикрыто пылавшим щитом, который отбрасывал демонов, рыскавших в поисках добычи, но и привлекал их, словно маяк в ночи. Если сознание Тирианны было быстрым яликом, скользящим на волнах варпа, то разум человека — шумной и злобной канонеркой, пробивавшей себе путь через течения имматериума.

Псайкер находился где-то неподалеку. Теперь, когда девушка вычленила неприятеля в сплетении, она могла инстинктивно определить его местоположение. Вместе с несколькими бронированными шагателями он присоединился к почти полусотне солдат, готовившихся к следующему наступлению. Его присутствие вызывало крайне негативное воздействие: люди рядом становились настороженными, они подозрительно относились к умениям таких созданий.

Они были правы в своем беспокойстве. Псайкер прикасался к варпу без использования рун, становясь проводником беспримесной энергии Хаоса. И, хотя разум человека обвивали защитные гимны и прикрывали грубо сработанные обереги, в случае их отказа ничто не защитит его от одержимости или обратного психического резонанса.

Очередь из крупнокалиберного автоматического оружия возвестила о начале следующей атаки. Боевая машина, втрое выше Тирианны, пробиралась через мрак на неуклюжих ногах. Установленная под кабиной многоствольная пушка открыло огонь, снаряды размером с кулак пробивали стены галереи и окружающих помещений.

Перебегая от укрытия к укрытию, стражники стреляли в ответ, но их сюрикены лишь царапали броню машины. За шагателем следовал другой, его скорострельный лазер наполнил проход мерцающими красными лучами, которые опаляли стены и колонны.

Следом за боевыми машинами продвигались несколько отрядов пехоты, и среди них шел псайкер. Он четко выделялся среди людей в своей длинной фиолетово-золотой шинели с высоким воротником на красной подкладке. Голова его была острижена наголо, и Тирианна видела шрамы и бугры имплантов, установленных под кожу. C узкого подбородка свисала редкая бороденка, а глаза напоминали зеленый бисер. В одной руке человек неуклюже держал некое подобие лазерного пистолета, а в другой — странный посох, увенчанный кристаллом в форме черепа, который окружало мерцание психической энергии.

Два шагателя и треть пехотинцев прошли под аркой, когда Тирианна послала Алайтоку сигнал закрыть портал. Пластины двери в форме лепестков мгновенно сдвинулись, издав свистящий звук. Тех, кому не повезло оказаться у них на пути, разрезало напополам. Одновременно с этим погасли световые кристаллы, погрузив галерею в кромешную темноту. Стражники которые могли видеть благодаря теплочувствительным линзам шлемов, открыли огонь. На Тирианне был такой же шлем, но психическое зрение выделяло врагов еще ярче.

Она выпрыгнула из укрытия и увернулась от неприцельных очередей головного шагателя. Направляемая предвидением, девушка ловко ушла вправо, когда огонь эльдар пронесся по коридору, срезав нескольких людей. Через три шага Тирианна достигла первой боевой машины, и, взмахнув пылающим ведьминым клинком, начисто рассекла ствол орудия.

Ясновидица отскочила, и тут же пилот попытался вновь открыть огонь. Пушка взорвалась, когда один из снарядов застрял в казеннике, пламя и обломки пробили пол кабины, искромсав и поджарив пилота. Шагоход осел влево и врезался в столб, извергнув град обломков и фонтан искр.

Галерею залил яркий свет, выходящий из жезла псайкера. Тирианну застали врасплох, она обнаружила, что смотрит прямо в дула множества лазерных ружей; тут же ясновидица ушла кувырком за обломки боевой машины, красные лучи заполнили галерею, а рунная броня сверкнула, рассеивая энергию нескольких метких выстрелов.

— Закройте глаза, — скомандовала девушка стражникам и послала новый сигнал в сеть бесконечности. Если людям так был нужен свет, они получат его.

Алайток направил поток энергии в галерею, и сами стены вспыхнули психической мощью, ярким белым светом, который отразился в глазах наступающих людей. Тирианна перепрыгнула унитоженный шагатель, не открывая глаз: её направляло псиxичиское восприятие. Хлынувшее из ведьминого клинка пламя попало в следующую машину и окутало кромки кабины, облизывая свисающие трубы и кабели.

Топливопроводы взорвались, выстрелив огнем в стены и потолок, а машина вспыхнула огромным факелом.

Ясновидица продолжила атаку, ринувшись на ближайшую группу людей. Их глаза начинали привыкать к освещению, но недостаточно быстро, чтобы заметить девушку, бросившуюся в середину отряда. Её клинок блеснул справа и слева, обезглавив двух солдат.

Парировав выпад штыком, Тирианна направила стражников на левый фланг. По её просьбе они открыли огонь, срезав ещё нескольких противников, в то время как ясновидица поднырнула под кулак в толстой перчатке и вогнала меч в кишки следующего солдата.

С вытянутых пальцев человеческого псайкера слетела молния. Разряд проскочил через трех эльдар, с треском раскалывая броню, сжигая плоть и ломая кости. Девушка почувствовала пульсацию энергии в сплетении, когда человек потянулся за новым резервом силы. Действуя без лишних раздумий, Тирианна переплела нить псайкера с её собственной, отрезав врага от запаса пси-энергии.

Человек начал задыхаться, отшатнулся назад и испустил болезненный вопль, а провидица в тот же миг отбросила ударом ноги одного из его телохранителей. Псайкер сделал выпад посохом, и девушку окутали голубые разряды энергии; Тирианна почувствовала, как сила течет по сплетению, поглощая пряди её жизни.

В течение нескольких ударов сердца рунная броня пылала белым светом, противодействуя атаке. Этого недоставало, чтобы полностью защитить провидицу: психический вихрь, сотрясая её мысли, выжигал разум изнутри.

Рыча от боли, Тирианна высвободила ярость ведьминого меча, и фиолетовое пламя подожгло плащ псайкера. Тот бешено закружился, пуская молнии из глаз, и сделал несколько неловких шагов назад. Ясновидица обратила против врага его собственную атаку, и теперь пси-энергия поглощала человека изнутри.

Развить успех девушка не успела, поскольку кто-то ударил её прикладом винтовки в спину. Тирианна прокатилась по полу, гремя доспехами. Поднявшись, она развернулась на пятках, острие выброшенного вперед клинка вонзилось человеку в грудь, пробило грудную кость и вошло в сердце.

Нить псайкера захватчиков оборвалась.

Не забывая об обстреле со стороны арочного прохода, девушка окунулась в ближайшее будущее. Третий шагатель в это время таранил дверь, и в месте соединения искусственных лепестков появлялись трещины.

— Отходим к Мимолетному Представлению! — отдав приказ, Тирианна послала в людей еще одну волну фиолетового пламени и заставила их броситься назад, к арочному проходу.

Отступая, стражники накрывали коридор очередями сюрикенов. Затем эльдар скрылись из виду, направившись обратно к мосту.

Потянувшись психической «рукой» в сплетение, провидица стянула нити людей, сдавливая их в имматериальном кулаке. Солдаты вокруг Тирианны столкнулись друг с другом и застонали от боли, позволяя ей вырваться. Не оглядываясь, девушка бросилась бежать по коридору и оказалась в безопасности за следующим дверным проходом, когда оправившиеся наконец люди выпустили шквал красных лазразрядов.

В бою с превосходящими минимум вдвое силами врага выжило восемь эльдар, включая Тирианну. Вибрирующий грохот возвестил о пробитии дальнего входа, и девушка поправила себя — противников было, по крайней мере, вчетверо больше.

Пролет Мимолетного Представления был не лишен укрытий. И хотя у моста, поднимающегося над необъятными просторами купола, не имелось ограждений, вдоль него тянулись бюсты известных алайтокцев, прославившихся за долгую историю мира-корабля.

Под переправой расстилалось ущелье, пространство которого заполняли огромные сросшиеся кристаллы, из которых состояло основание гигантского космолета, а дно терялось под слоем cверкающего тумана.

Люди продвигались осторожно, предоставляя последнему шагателю возглавлять наступление. Тирианна и её отряд держались вне зоны видимости, отходя каждый раз, когда лазер машины поворачивался в их сторону.

Они преодолели три из пяти витков спирали, когда провидица скомандовала остановиться и удерживать позицию. Подкрепления быстро приближались, но при текущей скорости движения люди настигли бы вершины Мимолетного Представления раньше. Укрывшись за тем, что смогли найти, стражники открыли огонь, послав целый вихрь сюрикенов в шагателя. Попадания высекали искры из пластин брони, но это не замедляло машину. Железные ноги скребли и царапали похожее на мрамор покрытие моста, пока шагоход медленно продвигался вперед. Eго лапушка выплюнула красный луч, расколовший постамент памятника Неруэнтии Предостереженной, и осколки поразили стражника, укрывавшегося за ним. Окровавленный труп перевалился за край моста и исчез в пропасти.

Тирианна искала в сплетении судьбу пилота машины, пытаясь определить способ убить его. Она нашла яркую горящую нить солдата в тот момент, когда шагатель вновь открыл огонь, уничтожив еще одного из эльдар под её командованием. Потянувшись к соседним нитям, провидица стянула две из них вместе.

Koгда орудие машины повернулось к новой цели, из тумана, скрывающего ущелье, вынырнула тень. «Волновая змея» поднялась выше моста, её голополя мерцали синими и желтыми бликами. Маскировочный кокон на мгновение потускнел, когда турель повернулась к шагателю. Два дымных хвоста протянулись из ракетных установок транспорта, и пару ударов сердца спустя человеческая боевая машина разлетелась в сдвоенном взрыве. Разорванные обломки шагохода слетели с Мимолетного Сплетения.

Новые «Волновые змеи» стремительно поднялись из пропасти, прореживая ряды наступающих людей шквалами сюрикенов и сгустками голубой плазмы из звездных пушек на турелях. Двигаясь к основанию моста, три эльдарских шагохода перекрывали солдатам путь к отступлению залпами бризантных ракет и пучковых лазеров.

Ручьи крови струились по Мимолетному Представлению, стекая через край в туманную пропасть внизу. Немногие выжившие заползали в укрытия за разбитыми постаментами, их нити тускнели, жизнь вытекала из тел.

Тирианна не задержалась, чтобы насладиться победой: сплетение шевелилось всё активнее, по мере того, как новые человеческие отряды высаживались на Алайток. Несколько сотен солдат наступали по направлению к её позиции, гораздо больше, чем могла бы сдержать провидица.

Другие продвигались к соседнему мосту и вскоре могли достичь следующего купола. Отыскивая какой-нибудь способа задержать их и одновременно передислоцируя свой выросший отряд, Тирианна обнаружила неподалеку одинокий отряд Жалящих Скорпионов, мчавшийся по Алайтоку в «Волновой змее».

Коснувшись разума их экзарха, девушка узнала Морланиата, мысли которого были погружены в тени и смерть. Ясновидица пробилась через его леденящую ауру и послала изображение разворачивающейся битвы, показав экзарху размещение подразделений и машин поблизости. Она сковала вместе несколько уделов, направляя свои мысли нескольким дюжинам эльдар сразу.

— Враг продвигается вдоль ручья Непохожих Судеб. Пройдите с ними по красному пути и отбросьте к десантным кораблям.

Руны пришли в движение, когда алайтокцы ответили на её призыв. Рядом с Мимолетным Представлением никого не оказалось, и быстрый осмотр ближайшего будущего показал, что мост не выстоит перед следующей атакой, даже если каждый воин под началом Тирианны пожертвует жизнью.

Время отступить к следующей линии обороны. Пока она и другие будут удерживать те позиции которые смогут, скоординированные контратаки позволят отбить посадочные плацдармы, захваченные людьми.

Небольшой отряд провидицы, следуя её указаниям, отступил к вратам купола, в верхней части спирального моста. Первые солдаты были уже внизу, они обходили тела своих товарищей, подгоняемые воплями офицера, разум которого, словно запертый в железной клетке, оставался непроницаемым для воздействия Тирианны.

Подождав, пока люди пройдут половину спирали, она подсоединилась к сети бесконечности. Тирианна стрелой пролетела через силовые каналы Мимолетного Представления; став единой с Алайтоком, она закрывала энергетические потоки и кристаллические схемы. Последней мыслью ясновидица ринулась обратно вдоль моста, разрывая по пути его сердце из призрачной кости.

Мимолетное Представление разлетелось от основания и обвалилось грудами неровных обломков. Наступающие солдаты рухнул вниз, в дымку, и клубящийся туман поглотил их крики. Тирианна на мгновение почувствовала скорбь из-за содеянного, но печаль быстро прошла — если они хотят, чтобы Алайток выжил, для победы придется пожертвовать многим.

Теперь, когда ось наступления людей была разрублена, ясновидица вывела свой отряд из зоны боевых действий и соединилась с несколькими отрядами Аспектных воинов, двумя танками "Сокол", а также орудиями поддержки на антигравитационных платформах, с экипажем из стражников. Все вместе они двинулись вдоль бульвара Неувядаемой Славы, готовясь к следующему этапу сражения.

Нечто сильное и яркое, пылая, пронеслось по сплетению и вонзилось в сердце руны Алайтока. В мгновение ока Тирианна поняла, что произошло, и вздрогнула от дурного предчувствия. Люди собрали и развернули скрытую армию, смертоносный резерв, о котором говорили провидцы. Красно-белый кулак сжал мир-корабль, сметая на пути сотни нитей судьбы.

Тирианна пронеслась через сеть бесконечности к местам контратак, направленных на посадочные плацдармы. Она увидела, как удары резервов сметают жизни десятков эльдар, и узрела гигантов, закованных в толстую силовую броню ярко-красного цвета, с ослепительно-белой символикой и наплечниками. Заглянув в их души, девушка увидела воинов, закаленных битвами длиною в жизнь, с заточенными разумами, единственной и абсолютной целью существования которых была война.

Ясновидица выхватывала все клочки информации о них: слышала фанатичные речи, обращенные к духу их основателя, замечала мимолетные образы мира, где люди, словно какие-то насекомые, толпились в огромных городах, пронзавших загрязненные облака. Тирианну поглотили призраки детских воспоминаний о жестоких схватках в темных, переплетенных туннелях, отчаянных сражениях с помощью заостренных кусков металла и самодельных пистолетов. Они воспитывались убийцами с рождения, их смертоносные инстинкты оттачивались в детстве, проведенном в жестоком мире, где мало кто доживал до старости.

И всё это было сковано железной волей, взято под контроль обучением у наставников и преданностью своему делу, превращено в холодную ярость и праведный гнев, ныне обращенный на эльдар Алайтока. Oни были прирожденными убийцами и радовались, сражая врагов; им были дарованы величайшие доспехи и лучшее оружие, созданное людьми, их наполняла жажда уничтожения, похожая на несъемную боевую маску.

Они вообще не были людьми. Acпектные воины, ответившие на прикосновение Кхаина, были хладнокровными убийцами, но всё же оставались эльдар, способными преодолеть свои смертоносные порывы, когда находились не на войне. Эти же воины, оставившие позади такие понятия, как милосердие и стремление к миру, искали только сражений и кровопролитий. Во многом они были чем-то большим, чем люди, но Тирианне показались даже хуже таких низменных существ, как грубые орки. Эти создания, с их воинственными желаниями, были оскорблением Галактики, их появление не предвещало ничего, кроме резни. То, что самопровозглашенный Император Человечества желал видеть их такими, указывало на его варварскую сущность.

Увиденное заставило Тирианну вздрогнуть от страха, и на мгновение её охватила паника.

Сыны Орара, прославленные и внушающие страх космические десантники Императора, были готовы начать наступление.

Глава 12 Удел

Алайток — Меч Эльданеша.

Алайток, одна из первых рун, символизирует рассечение пут, отделение прошлого от настоящего и настоящего от будущего. Для провидцев мира-корабля, носящего то же имя, Алайток представляет собой центр, вокруг которого вращаются остальные руны, определяя судьбу их родины и её народа. Кроме того, это защитный символ, который в опасной ситуации можно использовать для того, чтобы рассечь сплетение и таким образом спастись от демонического вторжения.

Сражение за Алайток не утихало. Космические десантники своей атакой поддержали ослабевшее продвижение людей и оттеснили защитников мира-корабля к центральным куполам. Взяв под контроль несколько ключевых магистралей, захватчики быстро неслись вперед; во главе вражеских сил наступали воины Сынов Орара в красно-белой броне. За ними следовали пехотные, танковые и артиллерийские колонны, готовые всей мощью обрушиться на алайтокцев.

Как и было решено на совете перед вторжением, эльдар оставляли некоторые части Алайтока без боя. Они отключали силовые купола и энергетические щиты, оставляя солдат неприятеля беззащитными перед жестокостью открытого космоса, запечатывали громадные арочные проходы вдоль шоссе Непогрешимого Лунного Света и разрушали мосты, пересекавшие проспект Благодатной Скромности.

Быстрейшие подразделения эльдар постоянно наносили беспокоящие удары по врагу. Воины аспекта Пикирующих Ястребов мелькали над наступающими рядами людей, низвергая с небес лазразряды и плазменные гранаты. Сияющие Копья стрелой вылетали из боковых туннелей, срезая толпы неприятелей сюрикеновыми очередями и залпами лазерных пик, а затем быстро выходили из зоны поражения. Пауки Варпа, телепортируясь в гущу врагов, атаковали их моноволоконными нитями смертопрядов, а затем исчезали вновь.

Контратаки и отступления эльдар служили определенной цели. Противника нельзя было остановить, но оставалась возможность задержать и перенаправить его. Своими маневрами алайтокцы разделяли человеческие силы, а затем уничтожали изолированные отряды. Танки людей, преследуя врагов, оказывались в тупиках и вынужденно сдавали назад — а затем, наступая по другим маршрутам, упирались в новые преграды.

Самым крепким орешком были космические десантники. Как вместе, так и поодиночке они ничем не уступали аспектным воинам, и сверхчеловеческих противников приходилось выманивать на открытое пространство, под огонь титанов и прочих тяжелых боевых машин Алайтока.

Тирианна как раз направляла залпы нескольких орудийных батарей против бронетехники, рвущейся по шоссе Звездного Света, когда с ней связался Келамит. Наставник просил встретить его в Кладезе Безмолвной Заботы, зале, расположенном неподалеку от Покоев провидцев в центре мира-корабля.

Девушка знала, что этот час настанет, но всё равно беспокойно вздрогнула. Кладезь Безмолвной Заботы посещали только с одной целью — пробудить алайтокских мертвецов.

Название хорошо подходило залу, странная акустика которого поглощала любые звуки. Шаги Тирианны казались приглушенными, пока провидица шла по бледно-голубому полу навстречу Келамиту. Стены скрывались под лабиринтом кристаллических проводов, обнаженного участка сети бесконечности. Энергетические каналы пульсировали вспышками света.

Ясновидец стоял возле открытого ящика из призрачной кости, внутри которого лежали несколько дюжин путеводных камней, каждый в отдельном углублении. Лицо наставника скрывалось за призрачным шлемом, но голос выдавал его мрачный настрой.

— Наш долг — пробудить души тех, кто ушел, чтобы они могли сражаться за будущее новых поколений, — объявил Келамит.

Затем он извлек первый путеводный камень из углубления. Бледно-голубой яйцеобразный объект, блестевший подобно жемчужине, удобно лег в ладонь ясновидца. Подойдя к небольшому углублению в стене, вокруг которого завивались спиралью проводники сети бесконечности, Келамит поместил камень в ждущее отверстие.

Сняв перчатку, наставник протянул руку к поясу и достал руну с острыми краями, символ Смерти. Кольнув ею палец, ясновидец подождал, пока выступит единственная капля крови. Руна вылетела из руки Келамита и закружилась над путеводным камнем, а псайкер притронулся оцарапанным пальцем к его холодной поверхности.

Сеть бесконечности ярко вспыхнула, отзываясь на ритуал, психическая энергия понеслась по её схемам в тот же момент, как кровь ясновидца начала впитываться в камень души.

Где-то в проводах сверкнула яркая вспышка, искра белого пламени, призванного крошечным жертвоприношением Келамита. Разряд энергии быстро оббежал путеводный камень по спирали, а затем исчез, и мгновением позже вместилище духа засветилось от внутренней силы, озарив шлем и доспех ясновидца голубоватым сиянием.

Вытащив камень из углубления, Келамит уверенными шагами пересек зал и взмахом руки сдвинул множество тонких стенок, за которыми обнаружилась череда альковов. В каждом из них стоял конструкт из призрачной кости, ростом превышавший эльдар. Гладкие, изящные конечности творений были выкрашены в синий и желтый, цвета Алайтока. Куполообразные головы-шлемы мрачно поблескивали в свете сети бесконечности.

Неподвижные конструкты держали в руках призрачные пушки, и Тирианна чувствовала, как неактивные варп-ядра орудий одним своим присутствием оставляют след в её сознании.

Как только ясновидец приблизился к первому из искусственных тел, шлемовидная голова раскрылась; внутри обнаружилось гнездо для путеводного камня. Положив вместилище духа в его нишу, Келамит отступил на шаг. Голова конструкта закрылась, и в тот же миг призрачная кость вспыхнула пси-энергией, засверкали самоцветные узлы, встроенные в рукотворный торс и конечности. Черный шлем посерел, а затем обрел белизну, сияя внутренним светом.

Призрачный страж повернул голову в сторону Келамита, а затем перевел свой бессмертный взгляд на Тирианну. Она почувствовала смущение души, которую выдернули из вечного круговорота энергий сети бесконечности и поместили в новое тело. В сплетении появилась ещё одна нить, мерцание которой говорило о жизни, рожденной вновь — пусть и мимолетной.

Холодно… Тени бродят среди нас.

Мысли создания были разрозненными и сумбурными. Тирианна ощутила, как наставник тянется разумом к призрачному стражу, связывает их нити и наполняет конструкта собственной волей.

Подняв оружие, великан шагнул к ясновидцам.

Алайток в беде. Война. Я готов.

Повинуясь жесту Келамита, девушка присоединилась к нему возле ящика. Взяв один из путеводных камней, она провела тот же ритуал, что и наставник. Как только кровь Тирианны коснулась вместилища души, она почувствовала слабую связь между собою и сетью бесконечности.

Это отличалось от всего, ранее испытанного ясновидицей. Она стала частью сети бесконечности намного более полно, чем прежде, и видела уже не круговорот психической энергии, а духи мертвых, что создавали его. Теперь пульсации и фазы потоков не были абстрактным феноменом — призраки, удерживаемые в сети, двигались по миру-кораблю и отзывались своим дремлющим сознанием на нужды живых.

Тирианна уцепилась за один из пролетавших мимо духов, ощутив его далекую, отстраненную суть. Мертвец воспринимал ясновидицу как нечто размытое, но связь приманила его, и призрак двинулся по следу, оставленному девушкой в сети бесконечности.

За миг до того, как он оказался в путеводном камне, Тирианна разорвала соединение, боясь, что частичка её самой тоже попадет в ловушку. Неясные вопросы теснились в разуме ясновидицы, пока она несла вместилище души к следующему призрачному стражу.

Поместив камень в ядро конструкта, девушка осознала имя, отпечатавшееся в её мыслях: Наэтериоль. Она была поэтом, Темным Жнецом, пилотом и матерью; жизнь, полная ощущений, пронеслась в разуме Тирианны, когда дух умершей слился с призрачной костью нового тела.

Пробуждение. Темнота.

Ясновидица вывела Наэтериоль из ниши и дала ей посмотреть на мир глазами самой Тирианны, развеяв тем самым туманную завесу смерти, что застилала восприятие души. Оставив в мыслях мертвой женщины сияющую звезду ясной цели, девушка повернулась к ящику, чтобы повторить процедуру.

В конечном итоге Тирианна и Келамит пробудили тридцать призрачных стражей. Не так уж много, но каждый из них был грозным воином, с орудиями, способными пробить броню космического десантника, и телом из призрачной кости, которое могло выдержать невероятный урон.

Но и стражи не были самым смертельным оружием в Кладезе Безмолвной Заботы. Ясновидцы собирались высвободить ещё кое-кого.

Подойдя к дальней стене зала, Келамит снял завесу с тел призрачных лордов. Эти конструкты, хоть и схожие по виду с призрачными стражами, возвышались над двумя эльдар, а их длинные конечности покрывали миниатюрные руны. На плечах гигантов были закреплены «Светлые копья» и ракетные установки, в огромных кулаках они сжимали пучковые лазеры и долгие силовые мечи.

Вдохнуть жизнь в призрачных лордов могли только самые могучие духи, поэтому Келамит, вернувшийся к ящику, достал из мешочка на поясе руну Кхаина. Тирианна присоединилась к сознанию наставника, который углубился в сеть бесконечности в поисках подходящих кандидатов.

Разум Келамита отправился в храмы аспектных воинов. Всё ныне живущие экзархи уже вступили в бой, но несколько пустых доспехов неподвижно стояли в забытых святилищах. Наставник снял заклятия, удерживавшие воинственных призраков за пределами сети бесконечности, и Алайток содрогнулся от прилива их гнева.

Мстительные, полные ненависти, сосредоточенные на смерти и разрушении, души мертвых воинов вопили в психическом круговороте, пытаясь освободиться. Провести их по проводам сети бесконечности к ждущим призрачным лордам не составило труда.

Первого из духов Тирианна узнала, пусть и странным образом. Это был Кенайнат, экзарх Жалящих Скорпионов и бывший учитель Корландрила. Тело ветерана лишь недавно сдалось под тяжестью времени, и его дух почти сохранил форму, в отличие от «пилотов» призрачных стражей с их рассеявшейся сутью.

Экзарх вплыл в подобранное для него искусственное тело и воздел кулаки, трещавшие от разрядов энергии. Затем сущность Кенайната заполнила остальные системы конструкта, и на плече гиганта повернулась сюрикеновая пушка.

Я вновь служу Кхаину, раньше, чем ожидал; я буду нести погибель.

Ещё три призрачных лорда обрели жизнь, пробужденные духами забытых экзархов. К Тирианне и Келамиту присоединились несколько провидцев, каждый из которых выбрал пятерых призрачных стражей, чтобы направлять их в бою. Сначала конструкты медленно отзывались на команды, поэтому девушке пришлось внедрять собственное сознание в их искусственные оболочки и направлять умерших своей волей.

Призрачные лорды, обладавшие большей ясностью восприятия, отбыли на совещание с автархами, так что Тирианна и Келамит остались одни.

— Я вижу, что твоя судьба по-прежнему плотно сплетена с уделом Корландрила, — заметил наставник. Девушка шла рядом с ним, а позади длинными шагами выступали десять призрачных стражей.

— Корландрила больше нет, а нить Морланиата, которым он стал, скоро прервется, — ответила Тирианна.

— И всё же вам стоит разделить ещё одну, последнюю встречу, чтобы замкнуть некогда начавшийся круг, — указал Келамит.

— Как вам угодно, — повиновалась ученица.

После этого ясновидцы разделились, каждый, взяв свою бессмертную свиту, сел на отдельный облачный ялик. Тирианна позволила призрачным стражам впасть в дрему, а сама погрузилась в сплетение, разыскивая Морланиата. Экзарх оказался в куполе Полуночных Лесов, и она велела пилоту ялика направляться туда.

Только багряный свет умирающей Мирианатир озарял небо под сводом купола. Алайтокцы собирались в красноватых тенях лиандериновых деревьев, гравитанки выдвигались на позиции вдоль тропинок, а многочисленные «Волновые змеи» сновали туда-сюда, перевозя отделения воинов. Эльдар готовились принять здесь последний бой, ландшафт позволял им обстреливать широкие открытые участки, оставаясь под прикрытием разрозненных рощиц. Каждая долина превратится в огненный мешок, луговины и берега ручьев станут кладбищами для захватчиков.

Покинув ялик, Тирианна касанием воли пробудила призрачных стражей. Великаны последовали за ней по серебристой тропинке среди лиандериновых деревьев; сама ясновидица шагала навстречу Морланиату, ведомая нитью судьбы. На мостике через узкий, но быстрый поток их догнала «Волновая змея», с которой спрыгнули три колдуна: Метрайн, Ненамин и Толадрисса. Все они присоединились к Тирианне, и отряд снова углубился в чащу, направляясь к центру купола.

Девушка нашла экзарха Жалящих Скорпионов на опушке, с которой открывался обзор на длинную долину, тянущуюся до самого края купола Полуночных Лесов. Отряд Морланиата состоял из выживших бойцов Скрытой Смерти, Смертельной Тени и Выпадения Смертельного Дождя — всё они понесли тяжелые потери, отражая атаку космодесантников. Тирианна почувствовала тревогу аспектных воинов, смешанную с гневом и острой жаждой отмщения.

Если бы не ведьмин взор, ясновидица не заметила бы Жалящих Скорпионов даже вблизи, поскольку в лесу бойцы сливались с тенями. Большую часть опушки занимала «Кобра», огромный артиллерийский танк с деформирующим орудием в нижней башне. Как и в случае с призрачными пушками своих телохранителей, Тирианна ощутила присутствие питающего варп-ядра, но создаваемая им прореха в сплетении оказалась намного больше. Над поляной кружила пара гравициклов «Випера», их пилоты, проносясь среди деревьев, высматривали приближающихся неприятелей.

Ясновидица коснулась разумом пряди Морланиата, привлекая внимание древнего воина, и подняла меч в знак приветствия.

— Наши судьбы вновь разделяют ненадолго один путь, — сказала она.

Это совпадение или сплетенная тобой интрига?

Мысли экзарха прозвучали хором голосов с оттенком горечи, после-эха воспоминаний Корландрила.

— У меня не тот уровень, чтобы влиять на суждения автархов. — ответила Тирианна. — У одних судьбы тесно переплетены, пряди других никогда не соприкасаются. Мы относимся к первым. Ты помнишь, где находишься?

Сама девушка мгновенно узнала это место, и ловким движением мысли отмотала назад нить жизни Корландрила, на мгновение уложив её рядом с судьбой экзарха. В глазах Морланиата мелькнула вспышка узнавания — его взгляд упал на высокую статую у края поляны, воина эльдар, который стоял на коленях перед богиней Ишей и собирал в кубок её слезы.

— Я представляю «Дары любящей Иши», — провозгласил он с улыбкой.

Раздалось несколько восторженных возгласов и спонтанные аплодисменты собравшихся. Корландрил повернулся, чтобы посмотреть на свое творение, и позволил себе сполна насладиться работой после ее завершения.

Тирианна улыбнулась их общему воспоминанию, поскольку прежде не знала о наслаждении, испытанном тогда её другом. Казалось странным, что подобное счастье так быстро сменилось грустью. Правда, теперь девушка понимала, что психика Корландрила была далека от стабильности, и под «артистическим темпераментом» скрывалось нечто более мрачное.

Я помню ясно, тогда царил разлад в моей душе. Здесь я родился заново, здесь — начало пути, который привел меня в исходную точку. Это — место из прошлой жизни, не более того, в нем нет ничего особенного.

Корландрил был поглощен сутью экзарха, но память юноши сохранилась, и Тирианне захотелось подарить призраку друга немного счастья в последние мгновения его бытия. У ясновидицы было ещё немного времени, и она скользнула в сплетение, используя Странника, чтобы свести воедино различные судьбы, объединенные статуей Иши.

Девушка нашла то, что надеялась отыскать.

— Много новых путей взяло начало здесь, — сказала она. — Некоторые из них — светлые, другие повели в темные места. Твое творение положило начало этим путям, хотя ты и не думал об этом. Все мы связаны друг с другом в великой сети судьбы, малейшее колебание тончайшей нити порождает сотрясения в бессчетных жизнях других. Всего лишь несколько дней назад здесь сидел ребенок, смотрел на твое творение и грезил об Ише. Он будет поэтом и воином, техником и садовником. Но, став скульптором, он достигнет великой славы, и, в свою очередь, вдохновит других на создание прекрасных произведений, которые переживут многие поколения.

Мне не нужно наследие, я — неумирающий, вечный воин.

Для большинства экзархов это было бы правдой, но не для Морланиата и не для призраков, составляющих его суть. Тирианна видела, как воин за краткий миг воссоединяется с лордом-фениксом Карандрасом, насыщает его безжизненную форму новой энергией, а затем исчезает в лабиринтах сплетения.

— Никто не вечен: ни боги, ни эльдары, ни люди, ни орки. Посмотри вверх, и увидишь умирающую звезду. Даже вселенная — не бессмертна, хотя ее жизнь протекает так медленно.

Что станет со мной, предсказала ли ты мою судьбу, смотрела ли в мое будущее?

От этого вопроса ясновидице стало не по себе — как из-за того, что она знала ответ, так и потому, что экзарх вообще поднял эту тему. Очевидно, что Морланиат как-то предчувствовал надвигающийся удел, ощущал свое место в сплетении, но ещё не принял его до конца. Сейчас воину лучше было не загадывать наперед, а сосредоточиться на предстоящем сражении.

Тирианна вспомнила трюк, к которому часто прибегал Келамит, когда не хотел отвечать на её вопросы — «наведение тумана», искусство выражаться так, чтобы выглядеть мудрецом и вместе с тем не объяснять вообще ничего. Девушка понемногу обучалась этому с тех пор, как стала провидицей.

— У всех нас — много судеб, но сбывается лишь одна. Это не для меня — заниматься судьбами отдельных личностей или заглядывать в наше собственное будущее. Поверь, ты умрешь так, как жил, и тебя ожидает не Подлинная Смерть, по крайней мере, не в обозримом будущем. Твой уход принесет мир и покой.

Я испытал много смертей, и каждую помню хорошо, ни одна не была мирной.

На Тирианну обрушилось множество последовательных образов — экзарх вновь переживал прежние гибели. Ясновидица разорвала связь с Морланиатом, ощутив, как взволновалось сплетение; новые варианты будущего открылись её взору, стоило людям начать очередную атаку.

Купол сотряс взрыв, с внешней стороны мира-корабля над деревьями поднялся столб дыма — разрывные снаряды людей пробили внешнюю стену. Стаи птиц с криками и щебетом взвились в темное небо и, перепуганные, закружились над рощицей. Издалека эхом доносился грохот болтеров космических десантников и треск лазерных выстрелов.

Противник атаковал нас! — сеть бесконечности донесла мысленную речь Архатхайна до каждого из эльдар мира-корабля. — Начинается новая битва. Не продавайте задешево свои жизни, не забывайте об артистизме, с которым мы сражаемся. Не настал еще день, когда потускнеет свет Алайтока!

Тирианна наблюдала за медленно разворачивающимся сражением издали, хотя его отголоски в сплетении казались слишком уж близкими. Наступление возглавляли космические десантники, пробиваясь через тонкую линию эльдар, которых направили оборонять пролом.

Орудия поддержки и гравитанки «Сокол» накрывали огнем атакующих воинов Императора, но не могли остановить их. Космодесантники захватили холмы, на которых располагались батареи, выпуская шквалы разрывных болтов. Выстрелами из ракетных установок и лазпушек они заставили отступить бронетехнику, а затем добили выживших артиллеристов ножами и цепными мечами.

Медленное продвижение имперских войск вверх по долине отмечал след пожаров и взрывов. Внимание Тирианны разделилось натрое: она держала призрачных стражей в боевой готовности, наблюдала за собственной нитью судьбы в поисках угроз и следила за мыслями провидцев и автархов, узнавая о ходе битвы.

Люди расползались по сплетению, словно грязное пятно, их мерзкие жизни пачкали своими прикосновениями чистые пряди эльдар. Их продвижению сопутствовали потоки крови, льющиеся с обоих сторон, и образ Кхаина всё время следовал за ними.

Бомбардировщики «Вампир» сбрасывали бесчисленные акустические заряды, а Пикирующие Ястребы окатывали человеческих солдат плазменными залпами. Сплетение шло рябью от прыжковых генераторов Пауков Варпа и содрогалось от неистовствующей резни.

Силы эльдар перемещались согласно приказам автархов, отступая, перегруппировываясь и снова атакуя. Красота их плана сражения отражалась в сплетении изящно закрученным узором, который пребывал в вечном движении, словно его рисовали и перерисовывали с каждым мгновением.

Армия людей, напротив, казалась грубым копьем, бездумно брошенным в сердце Алайтока. Захватчики сметали всё на своем пути, превращая сплетение в запутанное, отвратительное месиво. Наконечником копья были космические десантники, и их прикосновение несло смерть всему и вся, поэтому эльдар вскоре бежали пред ними, не желая больше терять воинов в тщетных попытках остановить Сынов Орара.

Тирианна, полностью погруженная в расходящиеся нити судеб, едва заметила отряд боевых шагоходов, который прошел мимо неё и направился в долину. Удел Алайтока так и не прояснился с начала вторжения, будущее мира-корабля оставалось затянутым темнотой и неуверенностью.

Чаша ни одной из сторон ещё не опустилась к земле на весах рока, грядущее пребывало в хрупком равновесии, и его мог сместить в том или ином направлении единственный героический или трусливый поступок, счастливый или несчастный случай.

Кровавое наступление людей продолжалось: теперь они ввели в бой орудия, втащив их на склоны долины. Огромные пушки осыпали снарядами вершины холмов, и артиллеристы считали, что бомбардируют защитников мира-корабля. Они были совершенно неправы.

Предупрежденные об этой атаке, алайтокцы отошли из долины, и залпы орудий теперь ровняли с землей опустевшие рощицы, уничтожая укрытия, которые впоследствии могли бы понадобиться самим наступавшим. Ясновидица скорбела, глядя на расколотые деревья, каждое из которых было немыслимо старше своих убийц — купол Полуночных Лесов являлся одной из древнейших частей Алайтока. Его создали ещё до падения, как «легкие» обычного торгового судна, впоследствии ставшего гигантским миром-кораблем.

Гнев Тирианны усиливался сплетением, руны Иши плакали в ответ на продолжающийся артобстрел, а символ Кхаина неистово пылал, обретая новую жизнь в ярости эльдар. Девушка успокоила душевную боль, изучая проблески будущего и картины умирающих людей, наказанных за дерзость их атаки.

Раздался последний залп, и человеческие отряды быстро двинулись вперед, намереваясь захватить вход в лощину колонной танков и бронетранспортеров. Выхлопные трубы боевых машин изрыгали смог, а лязганье и рёв моторов разносилось по всей долине.

Алайтокцы сделали ответный ход, без промедления вернувшись на оставленные позиции. «Соколы» несли разрушение белыми лучами «светлых копий», «Виперы» проносились через огонь и дым, выпуская ракеты, и за скоростными машинами следовала череда взрывов.

Когда отделения солдат в серой форме выбирались из горящих остовов транспортников, их атаковали боевые шагоходы и гравициклы. Сюрикеновые и звездные пушки косили выживших, окрашивая изрытую грязь алой кровью захватчиков. Здесь и там возникали Пауки Варпа, которые окутывали мечущихся человеческих бойцов сетями смертоносного моноволокна; облака сжимающейся паутины рассекали плоть и кости вопящих людей на мелкие кусочки. Батарея «Ткачей смерти» присоединилась к атаке, и над долиной раскинулись поистине громадные полотна гибельных нитей, накрывающие целые роты.

Как и прежде, в отражении самых тяжелых контратак люди полагались на космодесантников. Тирианну смущало, что противник как будто обладал даром предвидения: где бы эльдар не обрушивали на врага свою мощь, их жертвами становились обычные солдаты, а не элитные воины.

Теперь они наступали, проносясь в красно-белых танках и бронетранспортерах мимо подбитой и сожженной техники. Оружие космодесантников крушило боевые машины эльдар — «Виперы» падали, сраженные бурей тяжелых болтов, а «Соколы», пронзенные лучами лазпушек, превращались в пепел.

Долину освещали плазменные и лазерные вспышки, сражающиеся стороны обменивались яростными залпами, проверяя друг друга на прочность. Сыны Орара мчались прямо в ураган огня, пренебрегая явной опасностью.

Ясновидцы, в том числе Тирианна, ощутили близкую угрозу. Окунувшись в будущее, девушка увидела, что произойдет, если эльдар попытаются остановить прорыв грубой силой: горы трупов алайтокцев и купол, лежащий в руинах.

По сети бесконечности разнеслись предупреждения, и защитники мира-корабля отступили, сдавая космодесантникам склоны долины, чтобы избежать неприемлемых потерь.

Остальная часть армии людей возобновила наступление и выдвинулась на только что захваченный плацдарм под прикрытием танков и Сынов Орара в силовой броне. В темное небо взмыли «висячие звезды», и мерцающий белый свет горящего фосфора озарил резню; Тирианна разглядела, как сотни, тысячи человеческих солдат шагают вверх по долине.

Ясновидице открылась возможность для атаки: космодесантники удерживали позиции на открытом месте, чтобы их менее защищенные соратники могли укрыться за расколотыми стволами деревьев или в глубоких воронках. Коснувшись мыслей экипажа «Кобры», которая ждала своего часа на опушке, девушка отправила им образ уязвимых Сынов Орара.

Получив указания Тирианны, сверхтяжелый гравитанк непринужденно поднялся с примятой травы. Вокруг деформирующего орудия засверкали дуговые разряды, от которых по поляне запрыгали танцующие тени. Сплетение смялось и исказилось, когда экипаж «Кобры» открыл варп-ядро, черпающее энергию напрямую из нематериального мира.

Образы владений Хаоса замелькали в мыслях ясновидицы, невероятные картины и назойливые призывы наполнили её разум.

Передовые танки космодесантников уже преодолели почти три четверти долины. Лучи их лазпушек вонзались во тьму, поджигая деревья и прорывая борозды в грунте; враг пытался сразить ускользающих эльдар.

«Кобра» открыла огонь с гудением, от которого затряслась земля. Воздух вскричал, когда деформирующее орудие разорвало саму его суть, и над ближайшей боевой машиной Сынов Орара возникла брешь в пространстве. У Тирианны застучало в висках от напора высвобожденных энергий, а сплетение завопило, насильно втянутое в материальную вселенную.

Прореха, созданная выстрелом, расширилась и превратилась в быстро вращающуюся дыру, окаймленную фиолетово-зелеными молниями. В многоцветной глубине отверстия замелькал звездный круговорот, и ясновидица ощутила жар путеводного камня на груди — девушка чувствовала, как варп притягивает её, а неотступная сила Той-что-жаждет цепляется за края души. Открывать проход во владения богов Хаоса всегда было рискованно — это могло привести к ужасным последствиям, — но сейчас эффект от такой атаки перевешивал опасность.

Танк космодесантников, неуклюже сползавший по левому склону, забуксовал на месте. Схваченный притяжением схлопывающейся варп-дыры, он безнадежно вгрызался траками в почву, а из выхлопных труб валил дым, пока водитель добавлял оборотов двигателю в попытке сохранить сцепление гусениц с землей. С измученным скрежетом боевая машина поднялась в воздух, заваливаясь назад. Её корпус растягивался, искривлялся, а проход в варп тем временем становился всё шире. Вылетающие заклепки втянуло в жадную дыру, и за ними почти тут же последовали искореженные остатки орудийных спонсонов. Из верхнего люка выдернуло воина в силовом доспехе; бешено вращаясь, он исчез в пасти имматериума за мгновение до того, как танк подбросило вверх и засосало в спиральный вихрь.

Тирианна ощутила, как обломки танка и его экипаж повисают на сплетении. Не все космодесантники были мертвы, и их души кричали от мук, терзаемые энергиями варпа. Разумы людей взрывались, открытые мощи имматериума, которая вливалась в их сознание.

Ясновидица испытала удовлетворение от гибели захватчиков, и немного помедлила, наслаждаясь после-эхом судьбы, угасающей на оборванных концах их нитей.

Раздался треск, похожий на удар грома, и вихревая дыра закрылась, послав ударную волну, которая подхватила оказавшийся рядом бронетранспортер Сынов Орара и швырнула его в дерево, так что с веток осыпались листья.

Пока орудие «Кобры» перезаряжалось, на поляне снова воцарилось спокойствие. Не утратив присутствия духа, люди возобновили почти безоглядное наступление, спеша сблизиться с противником. Они извлекли уроки из прежних ошибок, и артиллерия вновь открыла огонь. Тирианна отследила траекторию снарядов в сплетении, опасаясь, что взрывы произойдут где-то поблизости, но оказалось, что обстрел направлен на внешние стороны склонов долины. Именно там укрывались от атакующего неприятеля отряды эльдар.

Прозвучали громовые раскаты разрывов, и десятки нитей оборвались в одно мгновение. Огонь распространился по долине, перескакивая с дерева на дерево, а поднявшаяся дымовая завеса скрыла свет опускающихся «висячих звезд».

Космические десантники вновь продвигались вперед, и один из их крупнейших танков достаточно близко подобрался к поляне, чтобы открыть огонь. Пронзившие тьму лучи лазпушек с визгом отразились от изгибов корпуса «Кобры», но сверхтяжелая боевая машина снова поднялась в воздух. Поток энергии прокатился по её главному орудию, раздался ещё один вопль терзаемой реальности и по долине прокатилась ударная волна зарождающегося варп-вихря. В энергетический круговорот затянуло больше дюжины воинов в доспехах и пару бронетраспортеров; они вертелись, истончаясь в бреши, пока не пропали из виду. Сорвавшись с волнистого края бреши, раздвоенная молния беспримесной психической энергии вонзилась в землю.

Долину завалили обломки техники и трупы, но космические десантники заняли склоны по обеим её сторонам, и с этих господствующих высот их танки накрывали рощицы непрерывным огнем. Под прикрытием союзников батареи самоходных орудий прогромыхали на позиции, с которых они могли уже достать центр купола. В направлении Тирианны грохотали по меньшей мере двадцать бронемашин, окрашенных в тот же серый цвет, что и мундиры человеческих солдат. Наступление возглавляли четыре транспортника космодесанта, которые уже скоро должны были оказаться на краю поляны.

Мгновенно осознав масштаб исходящей от них угрозы, ясновидица обратилась к сплетению в поисках решения, но обнаружила, что помощь уже пришла.

Титан «Фантом», скрытый во тьме под своими голополями, осторожно пробирался среди деревьев. Вскоре девушка услышала, как трещат ветки на пути гигантской боевой машины, и ощутила психическую силу камней душ в корпусе из призрачной кости.

Сознание Тирианны скользнуло внутрь титана, и несколько кратких мгновений она видела то же, что и экипаж.

Трое близнецов-эльдар обозревали долину поверх деревьев, на куполообразном обтекателе кабины повсюду сияли руны, обозначающие позиции друзей и врагов. В ушах пилотов неумолчно шептали и бормотали духи, наводнившие призрачную кость «Фантома».

Близнецы направили махину в сторону от Жалящих Скорпионов, которые скрывались у основания статуи Иши, так, чтобы титан прошел между ними и «Коброй». Затем пилоты перенаправили энергию с голополей на вооружение, и в поле обзора вспыхнули ярко-красные символы.

Ракетные установки на плечах «Фантома» извергли вихрь снарядов с пылающими реактивными следами. Бронебойные боеголовки раскололи корпуса попавших под удар передовых танков врага и, взорвавшись, разнесли в клочья их двигатели.

Действуя воедино, трое эльдар развернули титана и подняли вибрационное орудие. Захватив цель, пилоты рассчитали наиболее разрушительную дугу атаки, и, разом согласившись с предложенным решением, высвободили мощь акустического генератора.

Экипаж «Фантома», сидевший в прочной голове гиганта, был защищен от жестокой пульсации звукового оружия. С долей удовлетворения близнецы наблюдали за тем, как вибрационная пушка прокладывает невидимый путь к неприятельской бронетехнике. Заколыхались взбудораженные молекулы воздуха, и само орудие, уже начинавшее подрагивать в креплениях, выпустило волну обратной гармоники, которая превратилась в сотрясающий землю поток акустической энергии.

Там, где незримая черта коснулась цели, почва как будто взорвалась: целая лавина грунта и камней обвалилась в трещину, побежавшую по склону. Провал расширялся на глазах, а луч уже касался танков, которые разлетались на куски от вибрации. Попавших под удар космодесантников расплющивало в собственных доспехах, а у незащищенных броней солдат дисгармоничные пульсации отрывали руки и ноги.

Духи титана предупредили пилотов о перегрузке орудия, и экипаж отключил подачу энергии. Пока вибрационное орудие готовилось к новому залпу, «Фантом» снова атаковал противника ракетами — на сей раз под обстрелом оказалась пехота, бегущая от учиненной великаном резни. К опушке по-прежнему приближались несколько бронемашин, поэтому близнецы переключились на пульсар.

Копья чистой энергии раскололи тьму под куполом Полночных Лесов, и световые импульсы врезались во вражеские танки, рассекая цели с одного удара. В башне одного из них детонировал боекомплект, а силовая установка другого взорвалась огромным шаром огня и пылающего топлива. Острые осколки брони разлетелись веером, скашивая находившихся поблизости солдат.

В тот момент, когда «Кобра» снова открыла огонь, ясновидица покинула сознание пилотов титана. Долину охватило безумие закрученных вихрей, завывающих акустических взрывов и мерцающих вспышек пульсара. В ответ над склонами с воем проносились снаряды, которые летели мимо подрагивающего образа «Фантома» и врезались в деревья за опушкой.

Тирианна ощутила изменение в рунах — они смещались из долины к краю Алайтока и другому направлению атаки людей. Приняв запрос другого провидца, девушка переслала сообщение двум огромным боевым машинам, после чего титан и гравитанк отбыли, готовые обрушить огонь на врага там, где это нанесет ему наибольший урон.

Напряжение на поляне заметно выросло, Морланиат и его воины жаждали битвы, возможности отомстить за павших. Ясновидица почувствовала, как радостное волнение экзарха усиливается в ожидании неизбежного ближнего боя.

— Архатхайн собирает силы для контратаки вдоль этой оси, — сказала ему Тирианна, наблюдая за маневрами эльдар через линзу сплетения. — Дождемся подкреплений, а затем выступаем.

Морланиат обратился к своему отряду.

Подготовьте свое снаряжение, на подходе — другие воины, скоро мы вступим в бой.

Битва продолжалась, но самые неистовые схватки кипели уже в других частях купола. В долине имперские солдаты укрепляли позиции, копали примитивные траншеи и накатывали земляные валы. Они явно готовились к отражению контратаки, поэтому ясновидица сообщила об увиденном Архатхайну, который как раз собирался начать наступление.

Сначала план автарха показался Тирианне поспешным, поскольку её мысленный взор был сосредоточен на долине, а остальному куполу девушка уделяла лишь толику внимания. Сейчас, окинув психическим взглядом весь Алайток, она увидела повсеместное продвижение людей и сплетение нечистых линий судьбы в центре мира-корабля. Казалось, что захватчики следуют прямо в купол Кристальных Провидцев и Покои провидцев, каким-то образом узнав, что нервный центр гигантского космолета располагается вокруг этих мест и в них самих.

Уже не в первый раз ясновидица ощутила чью-то направляющую волю, которая руководила передвижениями людей. В сплетении присутствовал кто-то ещё, и он был не с Алайтока.

Тирианна собиралась развить свою идею, но её прервала вопросительная мысль Морланиата — тому хотелось узнать, как идет сражение на других фронтах. Девушка подумала, что сейчас это не имеет значения, но она входила в структуру командования и должна была, помимо прочего, сообщать экзархам подобную информацию.

Встревоженная вражеским присутствием в сплетении, ясновидица решила лично переговорить с Морланиатом и быстро пересекла опушку. Призрачных стражей Тирианна оставила охранять подходы из долины.

— Мы оставили купол Постоянной Бдительности, и люди контролируют более четверти подъездных путей к центральной части Алайтока, — девушка докладывала экзарху без особого энтузиазма, отвлеченная собственными заботами. — Мы пока ещё удерживаем купола вокруг ядра сети бесконечности. Сам Архатхайн хочет, чтобы мы вытеснили людей из этого района и смогли предпринять нападение на фланг других частей, отрезав их от зоны высадки в доках.

— Противник готовится, ожидание рискованно, как скоро мы атакуем? — спросил Морланиат.

Скользя по сплетению, Тирианна коснулась сознаний нескольких провидцев, стараясь при этом не посылать собственные мысли слишком далеко — иначе их могли перехватить злокозненные, подслушивающие умы.

— Контратака почти готова, — ответила она наконец. — Грубые оборонительные укрепления людей не станут для нас препятствием. Враги думают только о том, что слева и справа, впереди и позади. Они по-прежнему забывают о том, что мы не обязаны ползти по зем…

Огонь полыхнул в сплетении. Огонь и тень, кровь и смерть.

Остановившись, ясновидица заглянула за спину экзарху и увидела мерцающий свет в лесу. Деревья отбрасывали долгие тени.

Приближался аватар.

Его сознание объединило разумы сотен эльдар, пробиравшихся среди деревьев к входу в долину, спаяло их общей кровавой целью. Тирианна чувствовала, как целые воинства стражников и аспектных воинов наступают через рощицу вокруг неё, собранные вокруг пламенного воплощения Кхаина. Высоко вверху кружили Пикирующие Ястребы, набирая высоту на восходящих потоках горячего воздуха от пылающих танков. «Вампиры» с кинжаловидными крыльями курсировали над лесом, ожидая приказа об атаке.

В сердце девушки просочился холод; окинув взглядом поляну, она увидела во тьме деревьев Карандраса, Теневого Охотника. Между его духом и сознанием Морланиата возникла краткая связь, момент соприкосновения и узнавания.

Тирианна посмотрела на экзарха Жалящих Скорпионов, зная, что должно случиться. Она промолчала, позволив судьбе Корландрила устремиться к близкому финалу.

Вскоре ясновидица и трое колдунов присоединились к силам, наступающим вслед за аватаром. Само присутствие воплощения Кхаина толкало эльдар вперед, наполняло мечтами о возмездии и объединяло в желании очистить Алайток от людей, запятнавших собою мир-корабль.

— Нечто иное требует моего внимания, пусть аватар возглавляет наступление, — Келамит находился где-то вдалеке, перемещался в другую зону боевых действий. На мгновение поддавшись дурным предчувствиям, Тирианна поняла, что осталась единственной ясновидицей в куполе Полуночных Лесов. Впрочем, её беспокойство исчезло, выжженное близостью к аватару.

Девушка изучила сплетение, обращая внимание на планы атаки для отрядов эльдар. Наступление откроют воздушные подразделения и группы огневой поддержки, а наземные силы скрытно обойдут защитные линии и возьмут человеческую армию в «клещи».

Вскоре защитники Алайтока столкнулись с дозорными отрядами врага: эскадронами шагоходов и отделениями космодесантников. Возглавляемые аватаром, эльдар вступили в битву, не прерывая наступления вглубь долины.

Тирианна оказалась на левом фланге, в компании Зловещих Мстителей и Темных Жнецов. Впереди их ждали несколько отделений Сынов Орара, которые уже вели огонь из тяжелого оружия по атакующим алайтокцам.

Отправив Темных Жнецов на выступ, с которого открывался вид на вражеские позиции, ясновидица решительно повела в наступление остальных аспектных воинов и своих призрачных стражей. Космические десантники, укрывшиеся за валунами и поваленными деревьями, обстреливали эльдар разрывными болтами.

Почерпнув силы в сплетении, Тирианна окутала судьбы окружающих воинов энергетическим вихрем, который отводил в сторону вражеские заряды и сбивал прицел Сынам Орара, так, что они палили по теням.

Но не всё болты проходили мимо, некоторые из них с треском отскакивали от тел призрачных стражей. Плазменный шар устремился к утесу, где обосновались Темные Жнецы, и над склоном взметнулись обугленные тела.

Эльдар наступали в огненную бурю, скрытые от глаз психическими манипуляциями Тирианны. Несколько Зловещих Мстителей рухнули, сраженные яростным шквалом болтов и ракет; один из призрачных стражей бесформенной кучей рухнул на склон, получив прямо в грудь ещё одним плазменным зарядом — не защищай их ясновидица, отряд понес бы большие потери.

Она сделала достаточно, искусственные воины уже подобрались на расстояние удара. Влив осознанность в полумертвые разумы, Тирианна позволила духам взглянуть на мир её глазами.

Призрачные стражи подняли оружие и выстрелили.

Варп прорвался в реальность скоплением разноцветных звезд, которые раздирали броню космодесантников и вырывали души из тел. Ясновидица поморщилась от психического воя, пронесшегося по сплетению, но продолжила направлять мертвецов. Великаны обрушивали на врагов один залп за другим, и ответный огонь Сынов Орара начал ослабевать.

К атаке присоединились Темные Жнецы, взрывы их ракет распустились огненными цветками на оборонительных позициях захватчиков. Под прикрытием этого залпа рванулись вперед Зловещие Мстители с сюрикеновыми катапультами, обстреливая гигантов в красно-белой броне очередями дисков, заточенных до мономолекулярной остроты.

Наступая позади призрачных стражей, Тирианна в то же время рыскала по сплетению, пытаясь определить лучший вектор атаки. Вокруг неё колдуны метали во врага огненные стрелы и шары психической энергии.

Что-то чужеродное коснулось сознания ясновидицы в сплетении. Она отскочила в сторону, но быстро вернулась, отыскивая источник ощущения. Проследовав по нитям судьбы, Тирианна обнаружила второе соединение космодесантников, способное вступить в бой. Это был резерв, способный отбросить наступающих эльдар и вытеснить их из купола.

Сыны Орара предугадывали каждую атаку и контратаку. Теперь девушка лихорадочно искала их провидца, пораженная, что человек мог оказаться настолько одаренным псайкером. Тут же Тирианна поправила себя — её враг не был человеком. Перебрав пряди жизней космодесантников, ясновидица нашла его.

Псайкер Сынов Орара хорошо скрывался в сплетении, защищенный столетиями взращиваемой дисциплиной и целеустремленностью. Разум противника оказался почти таким же могучим, как у эльдар, но, в отличие от них, был превращен в острый клинок, способный рассекать судьбы движением мысли.

Но, несмотря на всю свою силу, космический десантник не мог сравниться с Тирианной в предвидении. Он пока не распознал раскрывающиеся варианты будущего с атакой эльдар, Сыны Орара ещё не были готовы к ответному удару.

Если ясновидице удастся быстро сразить вражеского псайкера, он не успеет предупредить людей, и наступление алайтокцев окажется успешным.

Созвав своих воинов, Тирианна продолжила наступление, просеивая сплетение в поисках ускользающего противника. Псайкеру не удавалось полностью сдержать энергию, которая просачивалась из разума, поэтому девушка вскоре обнаружила его — вражеский провидец стоял чуть дальше по гребню склона вместе с отделением космодесантников, руководя подчиненными.

Оглядевшись, ясновидица поняла, что зря надеялась на подкрепление: все силы эльдар следовали за наступающим аватаром. Тирианна видела, что, даже если удастся предотвратить контратаку Сынов Орара, исход сражения всё равно останется неясным. Она не могла отозвать в помощь себе ни один отряд.

— За мной! — приказала девушка окружающим эльдар, одновременно внедряя цель в разумы призрачных стражей.

Выбравшись из неглубокой ложбины, Тирианна увидела, где скрывается враг. Это был бронетранспортер, больше похожий на мобильный бункер, чем на средство передвижения. Рядом с огромной боевой машиной стояли несколько Сынов Орара в красно-белой броне, среди которых выделялся один воин в синем доспехе. Заметив его, ясновидица сразу же поняла, с кем столкнулась — космодесантники называли таких псайкеров библиариями, и этот обладал высоким рангом среди подобных ему.

Используя Скорпиона, она попыталась проскользнуть вплотную к мыслям противника, вбросить в его разум намеки и неясные образы, отвлекающие внимание. Тирианну встретила стена силы воли, которая, будто выкованная из железа, остановила все её психические атаки. Ясновидица попробовала ещё раз, но вновь безуспешно — ей не удалось пробить крепкий щит веры и ревностного служения, окружавший космодесантника.

Значит, придется покончить с этим физически.

Тирианна и её воины со всех ног помчались по склону. Призрачные стражи не смогли бы угнаться за ними, и ясновидица вынуждена была оставить их на попечение Толадриссы.

Зловещие Мстители и провидцы быстро углублялись в долину, держа путь в направлении ярких прожекторов на командной машине Сынов Орара. Девушка почувствовала мысли библиария, который начал искать противницу после той неблагоразумной попытки проникнуть в его сознание. Используя силу Скорпиона, Тирианна скрыла свой дух под маскирующей завесой.

Времени оставалось мало, аватар и основные силы вот-вот должны были вступить в бой. Девушка попыталась предупредить других провидцев, обратиться за помощью к Келамиту, но все они были заняты собственными проблемами. Тирианна поняла, что с задачей придется справляться в одиночку, и, если она не справится, то контратака алайтокцев будет обречена на провал. В таком случае враг захватит Полуночные Леса и пробьется к ядру сети бесконечности, размещенному в соседнем куполе.

А это совершенно неприемлемо — для последнего этапа обороны мира-корабля необходимо сдерживать людей в кольце куполов, окружающих ядро. Их можно подпустить так близко, но не более того.

Эльдар перепрыгивали через валуны и кусты, приближаясь к выступающему утесу, на котором расположились космодесантники. Зловещие Мстители открыли огонь, как только заметили первого врага.

Толстую броню Сына Орара исчертили следы от сотен сюрикенов, шквал дисков растерзал и расколол менее защищенные соединения и глазные линзы. Воин рухнул, и почти тут же остальные космодесантники открыли ответный огонь. Раскаленные болты с воем устремились к атакующим эльдар, и трех Зловещих Мстителей сбило с ног жестокими ударами.

Метрайн и Ненамин метнули в противников поющие копья с треугольными наконечниками, сверкающими психической энергией. Оба броска попали в цель, пробив броню и сросшиеся грудные клетки, пронзив жизненно важные органы. Окружив меч пульсирующими разрядами, Тирианна бросилась вперед и разрубила доспех ещё одного из Сынов Орара.

Библиарий резко повернулся, мгновенно отреагировав на угрозу, но, благодаря усилиям ясновидцы, он не сумел предвидеть атаку. Как и остальные космодесантники, псайкер носил силовую броню, только синего, а не красно-белого цвета; лишь на наплечниках у него была такая же символика, как у товарищей. Доспех библиария покрывали царапины и борозды — следы жестоких схваток, — а от самого воина исходила волна злобной решимости. Сын Орара воздел посох, навершием которому служило витиевато вырезанное подобие бараньей головы, и зачерпнул невероятный объем энергии, заставив сплетение смяться. В сторону Тирианны устремился поток чистого белого света, но девушка отпрыгнула вправо, и заряд испепелил двух Зловещих Мстителей, бежавших за ней.

Ясновидица петляла, отскакивала то назад, то вперед, уклоняясь от пронзающих воздух болтерных зарядов. Некоторые попадали в цель, и тогда вспыхивали, пробуждаясь к жизни, её рунные обереги. За несколько мгновений она подобралась вплотную к врагу и взмахнула мечом, целясь в скрытую под шлемом голову космодесантника. Библиарий отразил удар ведьминого клинка рукоятью посоха и отбросил Тирианну в сторону за счет грубой силы.

Другой рукой псайкер выхватил переливающийся меч, по кристаллическим жилам которого струилась психическая энергия.

Тут же библиарий попытался снести ясновидице голову, одновременно стараясь проникнуть в её сознание и раскромсать разум. Первую атаку девушка отразила ведьминым клинком, а вторую — искусным движением мысли, вернув пси-удар тому, кто его послал.

Вновь вспыхнул посох, и змееподобные витки психической энергии окутали рунную броню Тирианны, сбив её с ног. Ясновидица быстро вскочила на ноги, увернувшись от повторной атаки. С её клинка слетело пламя, попавшее библиарию в плечо; с доспеха сползла краска, и на сером материале под ней остался выжженный извилистый след.

Девушка заметила, что голова противника окружена переплетением кабелей и проводов, по которым струились ощутимые потоки пси-энергии. Тут же Тирианна выстрелила из сюрикенового пистолета в грудь псайкеру, и тот повернулся к ней боком, принимая скоростные заряды на прочный наплечник.

Тем самым Сын Орара попался на уловку ясновидицы — он оказался в неправильной позиции, и девушка, пронесшись рядом, подпрыгнула и вонзила острие ведьминого клинка в просвет между шлемом и наспинной силовой установкой космодесантника. Лезвие меча рассекло психическую проводку; лопнувшие кабели вспыхнули беспримесной пси-энергией.

Взмахнув посохом, библиарий попал Тирианне в спину и сбил её с ног, повалив лицом в грязь.

Но теперь девушке могла атаковать врага, не видя его.

Ухватившись за нить судьбы псайкера, жаркую и сияющую без защиты пси-капюшона, она послала вдоль неё поток энергии, вложив в удар всю свою ярость и ненависть.

Перекатом поднявшись на ноги, ясновидица обернулась и увидела, как пошатывающийся библиарий пятится от неё. Глаза космодесантника пылали за линзами шлема, посох и меч выпали из сведенных судорогами рук. Почувствовав, как смыкаются железные щиты разума Сына Орара, Тирианна поняла, что должна покончить с ним сейчас или никогда.

Ясновидица прыгнула, изо всех сил опуская ведьмин клинок, подпитывая оружие остатками ментальной мощи. Она превратила его в лезвие алмазной твердости, которое рассекло голову библиария от скальпа до челюсти.

В тот же миг, как девушка коснулась земли, рухнуло и тело космодесантника, залитое кровью и мозговым веществом из смертельной раны.

Безоглядно нырнув в сплетение, Тирианна попыталась определить, отошли ли космодесантники в резерв, способный остановить наступление эльдар.

С глубоким облегчением она увидела, как аватар шагает в самое сердце человеческих укреплений, сражая всё на своем пути. Аспектные воины врубались в ряды имперской армии, летательные аппараты поливали врагов огнем с небес, и люди бежали от их атаки. Космические десантники отступали к краю купола, удаляясь от ядра сети бесконечности.

Руна Алайтока задрожала, вновь оказавшись в равновесии между спасением и смертью.

Ястребы кружат. Близится время для удара.

Тирианна поняла значение слов, переданных ей Келамитом. Протянув руку к поясу, ясновидица извлекла ещё одну руну, Странника. Несмотря на крайнюю усталость, девушка ещё могла позволить себе миг сомнений: всю жизнь она пыталась управлять событиями, прилагала все силы к тому, чтобы поступать, как ей угодно, и выбирать собственные пути. При мысли о том, что нужно сделать сейчас, у Тирианны упало сердце, но другого выбора не было — так решил совет.

Сплетение вздрогнуло, когда ясновидица влила остатки воли в Странника, отправив тем самым сигнал о начале последнего этапа сражения. В сети бесконечности засияла единственная руна, и полотно судеб превратилось в круговорот энергии, в центре которого находился этот символ.

Жребий мира-корабля был брошен, и Тирианна отдала судьбу родины в руки самолюбивого, своенравного Арадриана.

Теперь изгой должен был принести мир на Алайток.

Путь изгоя

«Наша жизнь подобна лабиринту Линниан, в котором блуждал Ультанеш. С равной вероятностью в конце загадочных коридоров могут открываться прекраснейшие виды или поджидать чудовища. Каждый должен пройти лабиринт в одиночку, порой следуя по стопам предшественников, а иной раз прокладывая новый маршрут.

В прошлом нас привлекали самые мрачные секреты — мы метались по лабиринту, словно ополоумевшие, стремясь испытать все, что только возможно. Так сбились с пути отдельные личности и вся цивилизация. Мы сами предопределили свою погибель: необузданное желание новых ощущений привело нас во тьму, к падению.

Погрузившись в пустоту, мы нашли новую дорогу — наш Путь. Мудрость избранного Пути позволяет постигать тайны мироздания, помогает осмысленно продвигаться по лабиринту, дает ориентиры, чтобы путник не заплутал. На Пути мы испытываем всю силу любви и ненависти, радости и скорби, похоти и целомудрия. Каждый может реализовать свои способности, не поддавшись соблазну темных мыслей, что таятся в закоулках нашего сознания.

Любое путешествие неповторимо. Так и Путь для каждого свой. Одни надолго останавливаются в выбранной точке, другие преодолевают большие расстояния, посещают множество мест, но нигде не задерживаются надолго, чтобы как следует осмотреться. Некоторые сбиваются с дороги и сходят с Пути на время или же навсегда. Бывают и те, кто забредает в такие тупики, из которых уже не выбраться».

Кайсадурас Анахорет, Предисловие к труду "Самопознание на пути к совершенству".

Пролог

В небесах разыгрывалось представление смерти и возрождения, звезды оборачивались горнилами творениями и пылающими преисподними разрушения. Раскинувшись во всех направлениях, они завивались спиралью вокруг галактического ядра, вечные с виду, но всё же преходящие, как и любое создание. Бесконечно повторялись циклы рождения и гибели, возвышавшие жизнь и цивилизации, а затем столь же быстро уничтожавшие их. Стабильность была иллюзорна, неизменности не существовало — только вечно длящийся танец стихий, до конца которого не доживет ни один разум, способный его осознать.

Открыв глаза, Арадриан медленно выплыл из грез, ощутил кожей тяжесть воздуха и давление темноты. Он по-прежнему неподвижно лежал на тонком матрасе, и тишина пропитывала каждую клеточку его существа. В комнате царил непроглядный мрак, ни один, даже самый ничтожный проблеск света не мог помешать размышлениям эльдар.

Пригрезившиеся звезды продолжали неторопливо вращаться по спирали перед глазами Арадриана, идущего от бессознательности к пробуждению. Отзываясь на изменения в состоянии хозяина, помещение окутало его почти незаметным светом, который постепенно становился ярче, выводя сновидца из психического погружения. Онемевшие конечности Арадриана начало покалывать, и он зашевелил пальцами на руках и ногах, выполняя первое из нескольких упражнений, необходимых для возвращения сознания обратно в физическое тело.

Сев, эльдар задышал быстрее и не так глубоко, его тело реагировало на внезапное появление слабых внешних раздражителей. Оставаясь в полусне, не выпуская из разума основную суть грезы, Арадриан медленно поднялся. Он оделся, действуя совершенно бессознательно, и выбрал длинное одеяние синих и пурпурных оттенков. Сунув изящные ноги в пару высоких сапог до колена, сновидец покинул комнату грез и вышел в зал. Здесь свет горел ярче, хотя и на малой доли нормальной мощности, и Арадриан несколько мгновений щурился, пока глаза не привыкли.

Образы видения ещё не угасли, и эльдар чувствовал себя маленьким, никчемным. В грезах он увидел безбрежность вселенной, и на её фоне оказался ничем — крохотным скоплением клеток и мыслей, которым суждено сгинуть.

Комната показалась удушливо тесной, и Арадриан поскорее вышел, всем сердцем желая испытать нечто, способное вернуть ему ощущение головокружительного величия Галактики. Всё так же бездумно он добрался до небесного ялика, положил ладонь на активационную гемму и позволил своему желанию скользнуть в матрицу машины. Та, в свою очередь, напиталась энергией из сети бесконечности, психического комплекса мира-корабля Алайток.

Небесный ялик, как мог, интерпретировал волю пассажира и, быстро поднявшись с похожей на балкон посадочной площадки, заскользил над полями белой травы, которые покрывали основание купола Поспешных Устремлений. Догадавшись, что аппарат направляется к доковым башням на краю мира-корабля, Арадриан усмехнулся себе под нос. Полуразумное устройство, ощутив стремление сновидца к огромной галактике, несло его к якорным стоянкам звездных кораблей.

Вдруг тихий смех Арадриана оборвался. Возможно, небесный ялик оказался разумнее его самого? Эльдар видел уже много грез, но ни одна из них не оставляла столь яркого впечатления, как та, от которой он только что проснулся. Отчасти Арадриан радовался этому; Путь Грез позволял черпать силы из бессознательного и подсознательного, выводить на свет страхи и желания, глубоко скрытые во время бодрствования. Почти два периода он грезил вместе с другом по имени Корландрил, и эльдар испытали немало особенных моментов грусти и наслаждения. Сновидческие узы сковали их крепче обычной дружбы.

Стала ли последняя греза Моментом Осознания? Было ли видение головокружительных просторов Галактики кульминацией поисков жизненной цели?

Такие мысли, лишь частично сформированные из-за полубессознательного состояния Арадриана, занимали его всю дорогу. Наконец, небесный ялик прибыл к пункту назначения и, сложив рулевой парус, скользнул на причальную стоянку в башне Извилистой Судьбы. Выйдя из аппарата, эльдар зашагал по коридору, который вел на верхние уровни докового шпиля. Немногочисленные встречные мгновенно распознавали в нем наполовину бодрствующего Сновидца и проворно давали дорогу, позволяя Арадриану беспрепятственно следовать внутренним порывам. В конце концов, он оказался на широкой площадке вдоль одной из основных причальных линий.

Тяжело было отстраниться от сновидений, но Арадриан осознавал, что его окружает множество других эльдар. У причала стоял огромный космолет, возвышавшийся над зрителями; его звездный парус до сих пор возносился над корпусом, протягиваясь к мерцающему силовому куполу, который сдерживал опустошительный вакуум.

Арадриан поднял взгляд и увидел звезды, разбросанные по небосводу, словно бриллианты на черном бархате — обворожительные и манящие.

Кто-то толкнул его, стряхнув последние обрывки сна. Осмотревшись, немного растерянный Арадриан обнаружил, что стоит в большой толпе, заполнившей док. По рампам, выходящим из открытых люков корабля, тоже спускались эльдар.

Сновидец осознавал печальный настрой собравшихся; он почувствовал это ещё до того, как услышал первые всхлипы и заметил ярко блестящие слезы в глазах окружающих. На причале ощущалась какая-то пустота, и, ещё раз посмотрев на эльдар, выходящих из космолета, Арадриан понял её причину.

Первыми спускались аспектные воины, всё ещё в броне и с оружием. Когда помазанные воины Кхаина шагнули со сходней, молодого эльдар окатила волна мрачного гнева и глубокой ненависти. Жалящие Скорпионы в тяжелых желто-зеленых доспехах несли с собой троих павших, уложив трупы на парящие дроги, которые направлялись руками живых. За ними следовали Темные Жнецы в черном и красном, также сопровождающие своих мертвецов. После явились Зловещие Мстители, столь яркие в сине-бело-золотой броне, но столь жуткие в безликих масках.

Арадриан хотел отступить, но толпа не пустила. В его дремлющем разуме аспектные воины казались призраками погибели, каждый из них был воплощением той части Кхаина, которую представлял. Воющие Баньши заполонили сознание Сновидца кричащими образами мелькающей смерти; Огненные Драконы подожгли его мысли в пылающем аду разрушений.

Для слабого сейчас Арадриана это оказалось почти невыносимым, но он не уходил, поддавшись нездоровому любопытству. Из образов, замеченных в сети бесконечности, и услышанных обрывков фраз ему представилась картина синего и желтого солнц, сияющих над безмятежным озером. Белое здание человеческой постройки пылало в объятиях смерти. Аспектные воины в яркой броне врывались сквозь двери и окна, безжалостно вырезая людей.

Следом за помазанниками Кхаина спустились другие пассажиры корабля: стражники и провидцы. Эти эльдар не были мрачноликими бойцами аспектных храмов, и их печаль пропитала толпу вокруг. Чувство горестной скорби становилось всё сильнее по мере того, как на причал выносили новых мертвых и раненых алайтокцев. Всё больше оборванных или искалеченных жизней.

Арадриан уставился на покрытую потеками крови желто-синюю броню стражника. Он не знал, кому принадлежит жизненная влага: самим эльдар или их врагам, но в каждой поблескивающей капле, в каждом ярко-красном пятнышке пребывала какая-то недоступная тайна смертности.

Греза и то, что окружало его сейчас, слились в сознании Арадриана, став единым целым. Даже звезды умирают, подумалось ему.

И всё же, павшие эльдар были не совсем мертвы. На груди каждого из них светился путеводный камень, хранивший суть сраженного воина. Впоследствии эти вместилища заберут в глубины Алайтока и установят в узлах сети бесконечности. Их души выплывут из камней, смешаются с потоками психической энергии былых поколений, станут одновременно кровеносной и нервной системой мира-корабля.

Эта мысль внезапно ужаснула Арадриана. Оказаться навечно запертым внутри Алайтока, лишиться тела и голоса… его дремлющему разуму подобное показалось хуже смерти.

Он тут же оборвал себя, поскольку каждого из эльдар действительно поджидало нечто худшее, чем сама смерть: Та-что-жаждет. Порождение развращенного прошлого их расы алкало душ своих создателей и пожирало их, если представлялась возможность. Путеводные камни и неприкосновенные убежища сети бесконечности были единственной защитой от кошмара, единственной крепостью, способной уберечь дух эльдар от вечной пытки, мысли о которой ужасали каждого из них.

Но даже этот страх не сумел пробиться сквозь ощущение скованности, охватившее Арадриана. Остекленевшими глазами он смотрел на проплывающие мимо трупы, тело за телом, тело за телом. В голове Сновидца теснились вопросы: кем были убитые? Как они умерли? Было ли им больно? Они прожили счастливые, полноценные жизни, или смерть забрала их, не дав удовлетворить амбиции, исполнить пожелания? Будут ли они вечно терзаться в сети бесконечности, сожалея об упущенных возможностях, лишенные не только их, но и абсолютного безмолвия истинной смерти?

— Спасите меня… — прошептал Арадриан, упав на колени. Алайток представился ему тюрьмой, за стенами которой лежала жизнь среди звезд. Хуже того, понял Сновидец: мир-корабль принадлежал мертвецам, его подпитывали духи ушедших, и гигантский космолет поглощал их жизненную силу с такой же ненасытной алчностью, как и Великий Враг.

Вскочив на ноги, Арадриан схватил за плечи ближайшего к себе эльдар, девушку немного старше его самого, с золотисто-каштановыми волосами до колен и фиалковыми глазами. Она носила одеяния целителя, и на ткани белого цвета смерти отпечатались пятерни засохшей крови.

— Их нельзя здесь оставлять! — рявкнул Сновидец. — Мест уже нет. Мертвых так много, что мы не можем их больше принимать!

— Ты пребываешь в грезах, — ответила целительница, осторожно высвобождаясь из рук Арадриана. — Оставь меня.

Молодой эльдар, пошатываясь, зашагал прочь, но, куда бы он ни обращал взгляд, видел только новых мертвецов. Каждый из них был незначительным пятнышком, стертым из существования; эта мысль угрожала столкнуть Арадриана из пограничного состояния в темнейшие глубины безумия.

Кто-то опустил руку на плечо Сновидца, разворачивая его к себе. Арадриан увидел пару мудрых серых глаз и услышал тихий голос.

— Что случилось? — спросил другой эльдар с озабоченным лицом.

— Я не хочу умирать здесь, — просто ответил юноша. — Звезды зовут меня, и я не хочу умирать, не повидав их.

— Тогда вперед, — улыбнулся незнакомец и провел ладонью по руке Арадриана, передавая ему ощущение спокойствия и устойчивости. — Этот корабль называется «Лаконтиран», он снова уходит через четыре цикла, почему бы тебе не подняться на борт со мной?

— На борт? — повернувшись, Сновидец осмотрел звездолет. Несмотря на всю кровь и уродство смерти, окружающие его, элегантный и устремленный вперед корабль был прекрасен.

— Мое имя Наирнит, я рулевой, — представился эльдар. — Кажется, ты уже проспал достаточно. Если хочешь увидеть звезды, я доставлю тебя к ним.

— Да… увидеть звезды, — произнес Арадриан, от паники которого остались только воспоминания.

Часть первая Рулевой

Глава 1 Дружба

Бесконечная Долина.

Есть место на внешнем краю Галактики, где межзвездная тьма простирается дальше всего. За ней лежит межгалактическая бездна, холодная чернота, словно бы уходящая в вечность. Там, в Бесконечной Долине, обрывается Паутина и тускнеет звездный свет. Там хранится множество тайн, принадлежащих эльдар и иным, более низменным созданиям. Но в Бесконечной Долине нет ничего, кроме реликвий и призраков далекого прошлого.

Мерцающий золотом ореол окутал «Лаконтиран», выходивший из портала Паутины. На спектральном дисплее, который висел в воздухе перед Арадрианом, возник массивный, усеянный шпилями объект с изогнутыми очертаниями — Алайток. Рулевой испытывал смешанные чувства. Он никак не мог поверить, что покинул родину двадцать периодов назад, но за всё длительное странствие ни разу не тосковал по дому. При виде Алайтока Арадриан ощутил не только теплоту возвращения в знакомое место, но и тревогу.

Сидя в озаренной радужным сиянием кабине рулевых, с виду напоминающей кокон, он слегка пробежался пальцами по украшенному геммами пульту управления и изменил наклон кормового паруса так, чтобы тот лучше улавливал тускнеющий свет Мирианатир. Именно вокруг этой темно-оранжевой звезды медленно обращался Алайток, впитывая лучи огромного небесного тела. И Мирианатир, и мир-корабль отображались на голопроекции, которая окружала рулевых, из-за чего казалось, что эльдар подвешены в пространстве. Бесконечный небесный свод простирался за ними и под ними, а Алайток всё вырастал над пологой панелью управления. Перед каждым из эльдар располагались маленькие дополнительные экраны; координаты «Лаконтирана» проецировались на них в виде поблескивающей руны среди постоянно меняющихся переплетений четырехмерной телеметрии. Наирнит и Фаэтрунин, сидевшие рядом с Арадрианом, вносили поправки в курс звездолета. Все трое рулевых работали слаженно, не произнося при этом ни слова: их разумы изящно соединялись через психический костяк корабля.

Они провели «Лаконтирана» вдоль края Алайтока, грациозно проходя между арочными мостами и над искрящимися куполами силовых полей, за которыми виднелись обширные равнины и гряды холмов, искусственные моря и сумрачные лесные полянки. Рои маленьких судов разлетались от космолета, скользящего вниз, к доковому шпилю башни Нескончаемого Гостеприимства. Вспомнив название, Арадриан улыбнулся, и его беспокойство немного развеялось; о прибытии корабля было сообщено заранее, и рулевой уже получил весточку от Тирианны. В ней говорилось, что девушка придет встретить его.

Встреча с Тирианной и Корландрилом, бывшим товарищем по грезам, поможет ослабить боль, глубоко засевшую в сердце. Отчасти Арадриану по-прежнему казалось, что он возвращается в тюрьму, но ужас, испытанный перед отбытием, развеялся в путешествии. С этим ему помогли Фаэтрунин и Наирнит.

Пройдя через радужное поле, окружавшее док, «Лаконтиран» проскользнул вдоль изогнутого причала и без видимых усилий остановился по команде Арадриана сотоварищи. Звездные паруса начали сворачиваться, и на борту закипела деятельность: несколько членов экипажа руководили сходящими пассажирами, направляя своих подопечных к стыковочным шлюзам.

— Вот и вернулись, — произнес Наирнит, старший рулевой, ветеран более чем пары десятков путешествий.

Арадриан встретился взглядом с пожилым эльдар, и они разделили испытываемые чувства, мысленно соединившись через мембрану «Лаконтирана». В сознании рулевых мелькнули воспоминания о том, что они повидали, и о тех, кого повстречали. Ощущалось и иное присутствие: обладающая огромной психической мощью сеть бесконечности Алайтока сливалась с духом звездолета, познавала испытанное им в пути и передавала полусознательной сути корабля сообщения о том, что произошло за время странствия.

Не обращая внимания на приток информации, Арадриан повернулся к Фаэтрунину. Другой рулевой протянул руку, и эльдар слегка соприкоснулись пальцами в жесте прощания. Почти тут же бывший Сновидец ощутил чувство потери; убирая ладонь, он уже знал, что будет скучать по тонкому сарказму Фаэтрунина и его простым ободряющим речам.

Не желая более затягивать прощание, Арадриан встал и вышел из рубки. Он уже собрал сумку, положив туда кое-какую одежду и сувениры в память о путешествии, но истинные богатства хранились в его разуме: образы закрученных туманностей и зрелища рождающихся звезд. Рулевой увидел всё, о чем мечтал, и даже больше. Вливаясь в толпу, которая вытекала из дюжины люков «Лаконтирана», он осознавал, что ничем не сможет заменить великолепие и грандиозность Галактики.

Озаренный радужным светом, струившимся из корабля, Арадриан спустился по сходням, и на него тут же нахлынула волна жизни: причал заполнили сотни эльдар, явившихся встретить звездолет. У кого-то были друзья или любимые на борту, кто-то просто хотел поприветствовать вернувшихся путешественников. В толчее рулевой мельком заметил Корландрила, хотя друг не узнал его с первого взгляда. Рядом с бывшим товарищем по грезам стояла на цыпочках Тирианна, выглядывая из-за плеч окружающих.

Увидев этих двоих вместе, Арадриан на мгновение помедлил, и внутри него вспыхнули противоречивые чувства: радость встречи и ревность к их, вроде как, близким отношениям. Когда он покидал Алайток, Тирианна, бывшая Зловещим Мстителем, следовала по Пути Воина. Хотя девушка никогда не уклонялась от веселых разговоров или прогулок, в ней присутствовала холодность; но из-за этой холодности моменты теплого общения делались более душевными и особенными. Перенеся внимание на Корландрила, Арадриан увидел, что от покинутого им Сновидца ничего не осталось. Не было и намека на отстраненный взгляд унесенного грезами: напротив, зрачки друга постоянно перемещались, вбирая каждую деталь и движение окружающего мира.

Рулевой сообразил, что, должно быть, выглядит странно или даже неузнаваемо. Теперь он коротко, почти налысо, стригся слева, а по правой стороне волосы свисали неаккуратными прядями, неубранные и без единого намека на стиль. Из-за подведенных темными тенями век казалось, что у Арадриана ввалились глазницы. Одевался он в темно-синее и черное, подвязываясь лентами цвета сумерек. Ярко-желтый путеводный камень, закрепленный как брошь, почти скрывался в складках ткани.

Встретив взгляд Тирианны, рулевой улыбнулся, и радость встречи с другом, вспыхнувшая на лице девушки, мгновенно изгнала все его сомнения по поводу возвращения домой. Махнув в знак приветствия, Арадриан легко пробрался сквозь толпу и остановился перед двумя встречающими.

— Счастливое возвращение! — объявил Корландрил, раскрывая объятия и наклоняя ладони к лицу рулевого. — И радостное воссоединение.

Тирианна не сказала ни слова, только быстро провела тыльной стороной ладони по щеке Арадриана, кожа которого вспыхнула от её легкого прикосновения. Затем девушка положила изящные пальцы ему на плечо: это был очень интимный жест, которым, как правило, приветствовали только членов семьи. Немного опешив от душевного поведения Тирианны, столь непохожей на себя прежнюю, рулевой ответил таким же движением.

Момент миновал, и Арадриан, отступив от Тирианны, накрыл ладони Корландрила своими, криво улыбнувшись при этом.

— Рад видеть вас, благодарю, что пришли встретить меня, — произнес он.

Затем рулевой посмотрел на Корландрила, который держал его руки в своих дольше необходимого, как будто пытаясь сделать жест более значимым за счет продолжительности. Взглянув другу в глаза, Арадриан понял, что его изучают — доброжелательно, но открыто, почти невежливо. Слегка улыбнувшись, чтобы скрыть неловкость, он высвободил ладони и сложил их за спиной, после чего вопросительно приподнял брови.

— Расскажите, мои дорогие друзья, которых я так счастлив видеть, что я пропустил?

Ощущение нереальности происходящего не покидало Арадриана, пока он удалялся от доков в компании Тирианны и Корландрила. Жизнь рулевого на борту звездолета была настолько иной, что сейчас он словно шагал по собственным воспоминаниям. Последние циклы перед отлетом Арадриан провел в почти постоянных грезах, и неудивительно, что сейчас мир-корабль казался ему, в некотором роде, наполовину воображаемым. Корландрил предложил вызвать ялик и отвезти всех троих в жилые купола, но рулевой отказался: он долго странствовал в межзвездной бездне и не мог поверить, что по-настоящему вернулся на Алайток. Для этого нужно было почувствовать мир-корабль под ногами, пройтись по его бульварам и площадям.

Поэтому друзья неспешной походкой зашагали по проспекту Грез, серебристой улице, тянущейся под тысячью хрустальных арок в самое сердце Алайтока. Крыша купола над ними улавливала тусклый свет Мирианатир, удерживала его и излучала через хитроумно ограненные кристаллы на пешеходов, озаряя их нежными оттенками оранжевого и розового.

Необычайно разговорившийся Корландрил много рассказывал о своих работах и достижениях. Он ничего не мог с собой поделать: в сознании Художника нет места осмотрительности и самоконтролю, их вытесняют чувственность и экспрессия. Арадриан несколько раз замечал, что Тирианна смотрит на него, и встречался взглядом с девушкой, разделяя её спокойное удивление болтливостью товарища. Корландрил тем временем продолжал расхваливать достоинства своих скульптур.

Рулевого же больше занимала перемена, случившаяся с Тирианной, чем многословные и запутанные излияния Корландрила по художественным вопросам.

— Я вижу, что ты больше не пребываешь под сенью Кхаина, — сказал Арадриан, одобрительно кивнув девушке.

— Верно, Путь Воина окончен для меня, — ответила она, и на мгновение как будто отвлеклась. Рулевой заметил проблеск какой-то эмоции, болезненный миг сомнения, омрачившего её спокойные черты. — Аспект Зловещего Мстителя сполна утолил мою злобу так, что хватит и на сотню жизней. Теперь я пишу стихи, вдохновляясь поэтической школой Уриатиллина. Я нахожу в ней трудности, стимулирующие в равной степени мой разум и чувства.

— Хотелось бы познакомиться с Тирианной-поэтессой. Возможно, о ней расскажут твои произведения, — произнес Арадриан. Превращение Корландрила из Сновидца в Художника не было неожиданным, но девушка отличалась от прежней подруги, как теплый звездный восход от холодных сумерек. — Я с превеликим удовольствием послушал бы, как ты декламируешь.

— И я тоже! — засмеялся Корландрил. — Но Тирианна отказывается посвящать меня в свои работы, хотя я не раз предлагал ей совместное творчество, в котором объединились бы её стихи и мои скульптуры.

— Моя поэзия лишь для меня одной, она не предназначена ни для декламации на публике, ни для посторонних глаз, — тихо ответила девушка, и Арадриан заметил, что она раздраженно взглянула на скульптора. Похоже, это предложение делалось уже не впервые, и на него всегда следовал отказ. — Некоторые создают произведения, чтобы заявить о себе миру, мои же стихи — это мои секреты, их понимаю лишь я одна, в них только мои страхи и мои мечты.

Пристыженный Корландрил ненадолго умолк, и рулевой ощутил приступ жалости к Художнику, который по природе своей вынужден был распространяться о каждой мимолетной мысли. Такова была природа избранного им Пути; скульптор существовал в настоящем, как вечно пребывающий в движении созерцатель и творец. Он никогда не смотрел вперед и не оглядывался назад.

— Ты вернулся на Алайток, чтобы здесь остаться? — спросил Корландрил, к которому быстро вернулся энтузиазм. — Ты достаточно побыл рулевым или вернешься на «Лаконтиран»?

Такой вопрос оказался непростым для Арадриана, и он не хотел — или не мог — отвечать на него сразу же после прибытия. Желая скрыть неловкость, рулевой решил отплатить на неделикатность добродушной насмешкой.

— Я только что прибыл, неужели ты так хочешь, чтобы я опять убрался?

Шокированное и испуганное выражение лица Корландрила окупило риск нарваться на оскорбление. Сообразив, что друг изящно посмеялся над ним, признав, что заслужил такое отношение, скульптор склонил голову и принял шутку. В этот момент Арадриан почти забыл о кошмарных мгновениях, едва не стоивших ему рассудка; рулевой вернулся в старые времена, когда они с Корландрилом не заботились ни о чем во всем мире-корабле, только грезили, веселились и наслаждались жизнью.

— Пока еще не знаю, — продолжил Арадриан с задумчивым выражением на лице. — Я научился всему, что может знать рулевой, и чувствую, что достиг совершенства. Исчезла сумятица в мыслях. Водить корабль по бурным волнам туманности или по головокружительным каналам Паутины — для развития самообладания и сосредоточенности лучшего не найти. В межзвездном пространстве мне довелось повидать много великого, много поразительного, но я чувствую, что там осталось гораздо больше еще ненайденного, нетронутого, неслыханного и неиспытанного. Я могу вернуться на звездные корабли, могу и не возвращаться. И, разумеется, мне бы хотелось провести немного времени со своими друзьями и семьей, вновь познать жизнь Алайтока, понять, желаю ли я опять отправиться в странствие или смогу удовлетвориться жизнью здесь.

Тирианна понимающе кивнула, а Корландрил отреагировал на слова друга, впав в непривычное безмолвие и задумчивость. Прежде, чем молчание стало неловким, Художник заговорил снова.

— Твое возвращение как нельзя кстати, Арадриан, — сказал он. — Моя последняя скульптура близка к завершению. Всего через несколько циклов состоится церемония открытия. Я рад пригласить вас обоих, если вы окажете мне честь своим присутствием.

— А я бы пришла, даже если б ты меня не пригласил! — засмеялась Тирианна. — Я частенько слышу, как о тебе говорят с восхищением. От тебя ждут настоящего шедевра. Разве тот, кто претендует хоть на каплю хорошего вкуса, позволит себе пропустить такое событие?

Услышав приглашение Корландрила, Арадриан тревожно вздрогнул, но тут же скрыл беспокойство. Между рулевыми на «Лаконтиране» почти не было тайн, но каждый из них научился мастерски блокировать эмоции, поскольку беспокойная мысль могла сбить товарищей во время непростого маневра. Именно эту технику он применил сейчас, не позволив друзьям ощутить его мимолетный страх. Арадриану стало неуютно при мысли о посещении такого собрания: эльдар не сомневался, что там окажется кто-нибудь, запомнивший его почти-обморок столько периодов назад.

Радушие Корландрила казалось искренним, и Тирианна явно хотела, чтобы рулевой составил ей компанию. Девушка всем телом развернулась к Арадриану, глядя на него широко раскрытыми глазами, в которых читалось ожидание и надежда.

— Да, я тоже с радостью приду, — наконец сказал он, стараясь, чтобы слова прозвучали естественно. — Боюсь, мой художественный вкус за время полета сильно отстал от вашего, но мне не терпится увидеть, что же изваял Корландрил-скульптор в мое отсутствие.

Вновь познакомившись со старыми друзьями, Арадриан оставил их и направился в дом, где до странствия на «Лаконтиране» жила его семья. Казалось странным, что никто из родственников не пришел встретить рулевого в башне Нескончаемого Гостеприимства — само название которой из-за этого показалось ироничным — но всё прояснилось, когда эльдар добрался до шпиля Желаний. Многочисленная семья Арадриана целиком собралась со всех концов Алайтока поприветствовать скитальца, включая нескольких сводных сестер и двоюродных братьев, незнакомых ему прежде. Оказалось, однако, что отец рулевого умер во время его отсутствия, а мать отправилась на мир-корабль Име-Лок, повидать старую любовь — тамошнего автарха.

Празднество вышло теплым, и семья радовалась встрече с блудным родичем, но на Арадриана разом навалилось слишком многое. Новость о смерти отца ошеломила его, хотя они и не были особенно близки. То, что мать покинула Алайток — и, наверное, это было к лучшему — встревожило рулевого сильнее, чем он ожидал. Арадриан всегда больше думал о том, как вернется к друзьям, а не к родственникам, но только потому, — это он понял только сейчас, — что считал семью чем-то самим собой разумеющимся. По сути, потеряв родителей, которые казались прочной основой его жизни, удобной и незаметной, рулевой внезапно завис над пустотой.

За время странствия Арадриан привык к спокойной, распланированной жизни на звездолете, поэтому неожиданное всеобщее внимание и суета действовали ему на нервы и утомляли. Вытерпев на торжестве, сколько смог, рулевой с извинениями отбыл и бежал из шпиля Желаний, ища уединения в одном из парковых куполов.

С каким-то сумбуром в голове Арадриан бродил среди деревьев и речек купола Ненавязчивых Поощрений. Там постоянно занималась искусственная заря, и в утреннем свете листья и вода сверкали огнем и золотом. Но даже эта красота — насмешка над истинным великолепием природы, подумалось рулевому. Он наблюдал, как звезды восходят над девственно чистыми мирами, из лазурных океанов которых ещё не вышла жизнь. Он видел, как вспышка сверхновой поглощает планеты, и слышал биение пульсаров, умолкших ещё до того, как сами эльдар обрели разум. Испытав подобное, Арадриан просто не мог смотреть на обычное миниатюрное солнце, подвешенное в стазис-поле; оно казалось трюком дешевого фокусника.

В конце концов, ноги сами привели рулевого на площадку у основания моста Томительных Скорбей. Могучая, укутанная силовыми полями арка высоко возносилась над Алайтоком, и в мысли Арадриана, смотревшего на серебряные башенки у вершины дуги, хлынули воспоминания. Это было одно из любимых местечек Сновидцев, которые приходили в прозрачные жилотсеки на высшей точке моста и убеждали себя, что грезят, паря среди звезд. Арадриан провел здесь немало циклов, и что-то в этой иллюзии свободы, неважно, насколько лживой она была в реальности, снова манило его наверх.

Рулевой вызвал подъемник с открытым верхом, который почти беззвучно скользнул из ангара по монорельсу. Шагнув внутрь, Арадриан хмыкнул при виде простейшего пульта с тремя сенсорными геммами, включая активатор автонавигации. На борту «Лаконтирана» он освоил панель с почти семью сотнями различных элементов управления. Коснувшись пальцем геммы автоводителя, эльдар откинулся в кресле и попытался расслабиться.

Подъемник, быстро набрав скорость, обволок его смягчающим полем, которое сдерживало усиливающийся ветер. Теперь рулевому казалось, что волос и лица касается тихий бриз, хотя за пределами пузыря несся ураганный воздушный поток. С нескольких других площадок к вершине арки тоже тянулись рельсы, сходившиеся подобно внешним нитям паутинки. Они образовывали замысловатое, многослойное сплетение на нижнем уровне башенки, венчавшей мост.

Возле станции подъемника бродили несколько наполовину погруженных в грезы эльдар с характерными отсутствующими взглядами. Само появление здесь пробудило в рулевом прежние желания и воспоминания. Изучая пределы воображения, он провел в башенке много циклов, потерянный в великолепии собственного подсознания. Руководствуясь инстинктом, Арадриан пересек платформу и поднялся по эскалатору на следующий уровень.

Там располагались открытые спереди помещения, в которых Сновидцы могли приобрести любые стимуляторы и транквилизаторы, необходимые для изменений настроения и грез. Мало что изменилось с тех пор, как Арадриан последний раз приходил сюда, хотя, шагая под арочными проходами, он не встречал знакомых лиц. Такова была суть Пути: эльдар на некоторое время погружались в какую-то часть себя, но затем двигались дальше, набравшись жизненного опыта и научившись контролировать неистовые эмоции.

Входя в одну из отдельных комнат (память подсказала рулевому, что здесь разносили опьяняющие напитки, которые вызывали поверхностную дрему, позволяющую сплести грезы с реальностью), Арадриан внезапно ощутил некое страстное влечение. Это была не телесная нужда в чем-то, поскольку эльдар часто попадали в ловушки, не связанные с физиологической зависимостью. Просто в его сердце всколыхнулось старое желание оставить в стороне повседневные горести и заботы.

Арадриан пытался не уступить порыву. Когда-то грезы привели его к пониманию реальности, от которого невозможно было укрыться. Откровение, полученное среди мертвых и умирающих алайтокцев, до сих пор тяжким грузом лежало на плечах рулевого, и никакие расслабляющие курения или напитки не могли помочь с этим.

Здесь ему нечего было делать, но, уже поворачиваясь к выходу на центральный бульвар, Арадриан вдруг заметил знакомое лицо. В свете синей лампы на низком кресле раскинулся один из Сновидцев, губы которого чуть раздвинулись, словно для нежного поцелуя.

— Ридатрин? — спросил рулевой, подходя к дремлющему эльдар. Веки того дернулись, затем распахнулись, и Сновидец некоторое время смотрел на гостя рассеянным взглядом, после чего медленно улыбнулся.

— Это же Арадриан, верно? — произнес Ридатрин и медленно моргнул, выплывая из полусна. — Да, это он. Думал, ты уже никогда не вернешься.

— Я странствовал на корабле, — объяснил рулевой, усаживаясь в кресло напротив. Сновидец попытался сесть, и Арадриан положил ладонь ему на руку, зная, что друг сейчас находится в помраченном сознании, трансе, из которого непросто выйти. — Прошло много времени, но я вернулся.

— Звезды… — отозвался Ридатрин. — Звезды зовут всех нас, не так ли? Я тоже уходил к солнцам. Танцевал в их коронах, плавал в их сердцах.

— Да, я помню, — сказал Арадриан. — Но это было всего лишь видение. Мы вместе грезили об этом, и много раз.

— Они сожгли меня, и тебя тоже. Я это точно помню. Мы стали пеплом, развеянным звездными ветрами.

Содрогнувшись, Арадриан вспомнил то видение со смесью ужаса и восторга. Это было умиротворенное, но и пугающее ощущение — оказаться растерзанным собственным подсознанием. Пылающий жар воображаемых звезд стал метафорой саморазоблачения.

— Меня долго не было, друг, и все же ты здесь, — неожиданно встревожившись, заметил рулевой. — Неужели всё это время ты грезил?

— Конечно, нет, — возразил Ридатрин, а затем захихикал и повалился набок. — Ну, скорее всего, да. Мне сложно вспомнить. Сложно помнить, что происходило. Сложно… А разве ты не отправился к звездам?

— Да, я же только что тебе сказал.

С этим Арадриан поднялся, тихо покачивая головой. Прежде он уже видел подобное: эльдар настолько углублялся в грезы, что его связь с реальностью ослабевала и чуть ли не рвалась. Время теряло значение, цикл мог длиться эпоху или мгновение; исчезал разум, способный отделить прошлое от будущего.

Помочь тут было нечем, и на глазах рулевого Ридатрин снова скользнул в полусон, кратко подняв руку в знак прощания.

Быстрыми шагами Арадриан вышел наружу. Здесь он не мог получить ответов, и, придя в башенку, только напомнил себе об отвергнутых когда-то искусах. Словно экзархи на Пути Воина, или костопевы с ясновидцами, вечноспящие попали в ловушку. Почему никто больше не видел, насколько опасен Путь Грез? Сам рулевой четко осознавал угрозу. Любой Путь был всего лишь бесконечной чередой жизненных искушений, каждое из которых манило по-своему, и эльдар оказывался в той или иной темнице до конца дней своих. В точно такой же тюрьме, как и сеть бесконечности, ожидавшая каждого из них. Показные тенета дисциплины, послушания и сосредоточенности были кандалами, изобретенными, чтобы удерживать эльдар от превращения в самих себя.

Взбудораженный Арадриан покинул мост Томительных Скорбей и бежал под защиту доков башни Нескончаемого Гостеприимства.

На Алайтоке он оставаться не мог.

Глава 2 Неурядицы

Кладезь Гармонии

Всё имеет начало, и Паутина начинается у Кладезя Гармонии. Некоторые легенды утверждают, что именно в том мире Эльданеш впервые возглавил народ эльдар, и там же Кхаин метнул в землю кровавое копье, начав Войну в Небесах. Кое-кто из философов заявляет, что Кладезь Гармонии никогда не существовал, разве что в качестве метафоры, поскольку всё вокруг циклично, нигде не начинается и нигде не заканчивается. Возможно, истина так и останется неизвестной, независимо от того, возникла ли цивилизация эльдар в каком-то определенном месте или нет. Рожденная в трагедии, она перерождается снова и снова в каждом последующем поколении.

Происходившее на нижних уровнях башни Нескончаемого Гостеприимства придавало её названию второй смысл. В этих неярко освещенных коридорах эльдар мира-корабля вступали в новые, как правило, временные взаимоотношения. Экипажи звездолетов смешивались здесь с ищущими наслаждений алайтокцами; наивная молодежь, отыскав единомышленников, перебиралась из питейных заведений в закусочные, а затем и уединялась в отдельных номерах.

Раньше это место никогда не привлекало Арадриана, мысли которого занимали более экзистенциальные наслаждения в Комнатах Грез. Сейчас он надеялся отыскать здесь кого-нибудь из знакомых с «Лаконтирана». Впрочем, рулевому не было так уж неприятно ходить по извилистым коридорчикам и балконам, освещенным жаровнями. Арадриан оказался всего лишь одним из множества незнакомых друг другу эльдар; он стал так же чужд Алайтоку, как и встречающиеся по пути торговцы или космолетчики с Ультве, Сайм-Ханна и Бьел-Тана.

Проходя мимо открытых дверей, ведущих в те или иные части башни, рулевой ощущал смешение различных настроений. Он слышал песни и стихи, смех, — как вежливый, так и громогласный, — напевы музыки и игру тишины, которые сопровождались запахами еды и отличного алкоголя, духов и благовоний. Если где-то на Алайтоке и можно было почувствовать себя свободным от Пути, то только здесь. И всё же, присутствие его ощущалось и в башне: официанты, ступавшие по Пути Служения, перемещались от одного клиента к другому с подносами вин и сладостей, а те, кто шел по Пути Купца, потакали своей жадности и материализму, настойчиво торгуясь и двурушничая.

За очень малый промежуток времени Арадриан увидел десятки различных покроев и одеяний, частью старомодных, частью новых, только что прибывших с других миров-кораблей. Головокружительные радужные ткани сражались с мрачными одноцветными нарядами, среди множества ярко накрашенных лиц мелькали бледные образы. Задним фоном к непрерывным беседам мурлыкали, подвывали и тявкали всевозможные экзотические питомцы: похожие на кошек гиринксы, извивающиеся серебрянки, двуногие голованы и многие, многие другие.

В отличие от удушающей толпы родственников, масса эльдар в башне Нескончаемого Гостеприимства не раздражала рулевого. Анонимность нравилась Арадриану, и, расхрабрившись от этой мысли, он направился в питейный зал. Внутри заведение освещали яркие неоновые лампы синего и розового цветов, а по краям фонтанчиков, обставленных неровными кругами низких диванчиков, стояли бокалы, которые постоянно заполнялись чем-то новым.

Заметив просвет на одном из сидений, рулевой направился туда через весь зал. Поинтересовавшись у эльдар на диванчике, не ждут ли они кого-то, Арадриан убедился, что место действительно свободно, после чего робко присел, стыдясь своей неопытности в подобных вещах.

Посмотрев на бокалы, до которых можно было легко дотянуться, рулевой увидел, что они имеют форму перевернутого колокола и стоят на движущейся ленте, медленно, но безостановочно перемещающейся от одного диванчика к другому. Серебристая жидкость из центрального фонтана выплескивалась в каждый сосуд, разбавляя налитую на донышко настойку. Понемногу бокалы наполнялись голубыми, красными и оранжевыми жидкостями. Арадриан неуверенно поднял сосуд с напитком янтарного цвета и поднес к носу. Запах, напомнивший жженый мед, оказался не совсем приятным.

— Я бы на твоем месте воздержалась, — произнес кто-то справа от рулевого.

Повернувшись, Арадриан увидел женщину, сидевшую рядом на диванчике. Волосы у неё были черными, как ночь, кроме золотой прядки, заправленной за ухо. Золотыми же тенями она подводила веки над пронзительными фиалковыми глазами, а губы красила в очень темный оттенок. В отличие от большинства эльдар, встреченных рулевым в башне, женщина не меняла цвет щек, оставляя почти белую кожу нетронутой. На ней было длинное платье с высоким воротником; ткань плотно обтянула изгибы тела незнакомки, когда она подалась вперед и забрала бокал из подрагивающих пальцев Арадриана. Взамен женщина протянула ему сосуд с яркой, красно-оранжевой жидкостью, которая пахла ягодами каи и тонкорнем.

— Мой любимый коктейль, — тепло улыбнувшись темными губами, сказала незнакомка. — Попробуй.

Послушавшись, рулевой пригубил из бокала. Напиток оказался сладким, но не до тошноты, и жидкость, согретая дыханием Арадриана, быстро испарялась во рту, оставляя смешение вкусов на языке. Глаза рулевого расширились в приятном удивлении, и соседка тихо рассмеялась.

— Меня зовут Афиленниль, — представилась она, коснувшись пальцами тыльной стороны ладони Арадриана. — Хорошая вещь, но не пей всё, тут есть другие наслаждения, которые стоит попробовать.

— Не знаю, стоит ли мне напиваться, — ответил рулевой, испытывая неловкость. Женщина снова улыбнулась.

— Здесь этого не нужно бояться, — объяснила Афиленниль. — В напитках нет ничего, кроме вкуса и ощущений. Можешь пить, пока не заплачешь или не успокоишь сердце, смотря что тебе больше по нраву.

— С чего бы мне плакать? — резко спросил Арадриан.

— Мне неизвестно, незнакомец, — подчеркнула соседка. — Если мы хотим узнать друг друга, возможно, ты расскажешь сам?

— Прошу прощения, я вел себя очень грубо. Меня зовут Арадриан, недавно прибыл на «Лаконтиране».

— Рулевой, да?

— Верно, а как ты догадалась?

Афиленниль жестом указала на прическу и общий невеселый облик Арадриана.

— Это занятие всегда привлекает мрачные натуры. Оно дает ощущение контроля над ситуацией, позволяет увидеть несказанные чудеса.

— Ты так говоришь, словно тебе это известно по опыту.

— Рулевой я не была, а вот навигатором — да, и немало периодов.

— А сейчас?

— Сейчас? Сейчас я Изгой, — ответила женщина и улыбнулась вновь, заметив, как ошеломлен собеседник. — Вообще я с Бьел-Тана, но уже давно не ступала на родные палубы. Не поражайся так, Арадриан с «Лаконтирана». Мне думается, каждый третий здесь изгой, в том или ином смысле. Как будто все они стихийно хлынули на Алайток в последние циклы.

— Раз ты Изгой, значит, не ступаешь по Пути, — с вернувшейся уверенностью произнес рулевой, — но это не объясняет, чем же ты занимаешься на самом деле, когда не предлагаешь незнакомцам выпить.

— Ну вот! Ты можешь быть просто обворожительным, если захочешь. По большей части, друг мой, я странница. Последние три периода провела в мирах экзодитов у Нисходящих Ступеней, изучая их обычаи.

— Странный они народ, это точно, — заметил Арадриан. — Сам я бывал только в Бесконечной Долине, поэтому не встречал «ушедших», но сужу по всему, что о них говорят.

— Алайтокцы — тоже странный народ, — Афиленниль вроде бы не обиделась на его слова. — Если смотреть на них издалека, я имею в виду.

— Когда-то я возразил бы, но уже многое повидал в странствиях и знаю, что ты права, — с этим рулевой взял бледно-голубой напиток и предложил его женщине, а затем прихватил себе коктейль рубинового цвета. Арадриан поднес край бокала к губам, приветствуя Афиленниль, после чего поднял сосуд выше и поглядел на соседку через полупрозрачную влагу. Её бледная кожа окрасилась алым, а глаза стали темно-пурпурными. — Судят нас по различиям, узнают по общему наследию.

— Неплохая мысль, — женщина удивленно воздела бровь. — Хотя мне кажется, что принадлежит она кому-то другому.

— Должен признаться, что это слова древнего философа, Кайсадураса Анахорета. Возможно, ты о нем слышала.

— Надо сказать, его несколько недолюбливают у меня на родине, — сказала Афиленниль. — В своем «Самопознании на пути к совершенству» Кайсадурас довольно пренебрежительно отзывается о роли Азурмена в создании концепции Пути. Среди жителей Бьель-Тана много аспектных воинов, которым не по душе такое отношение.

— Ты была Воином? — спросил рулевой и пригубил из бокала, когда женщина кивнула. Напиток оказался чуточку пряным, с теплым послевкусием, которое медленно просачивалось в губы и горло Арадриана. — Одна моя подруга тоже испытала на себе ярость Кхаина. Теперь она двинулась дальше, но, возможно, мне стоит обсудить с ней войну, как ты думаешь?

— Не советую, — помрачнев, ответила Афиленниль. — Мы надеваем боевые маски не просто так. Неразумно пытаться заглянуть под них.

Они ещё немного помолчали, обдумывая эту неуютную истину, а затем женщина обратилась к более веселой теме. Вскоре оба смеялись над давешними успехами и передрягами, в которых находили что-то общее. У собеседницы имелось множество историй со всех концов известной Галактики, и в этих рассказах присутствовала глубина, интригующая Арадриана. Ему хотелось побольше узнать о жизни Изгоев, но навигатор устала от разговоров. К удивлению рулевого, Афиленниль пригласила его подняться к ней.

К ещё большему своему удивлению, Арадриан согласился.

Стоял поздний вечер цикла, на следующий за которым Корландрил назначил грандиозный прием с демонстрацией своего последнего шедевра, когда рулевой вдруг понял, что с момента прибытия больше не видел ни друзей, ни родственников — последние, правда, волновали его меньше. Последние несколько циклов Арадриан отвлекался от забот в приятной компании Афиленниль. Эльдар часто делили ложе, но также старались лучше узнать друг друга, посещая различные заведения в башне Нескончаемого Гостеприимства и немногочисленные любимые местечки алайтокца, где он проводил романтические встречи до отбытия на «Лаконтиране».

О приеме у скульптора Арадриан вспомнил, выходя из жилища Афиленниль, и ощутил внезапный прилив вины. Во-первых, ему стоило бы рассказать женщине о представлении. Как понимал рулевой, их ждало значительное светское событие в артистических кругах Алайтока, и дружеские отношения с мастером уровня Корландрила дорогого стоили. Учитывая, сколько всего навигатор объяснила ему за прошлые циклы касательно подвальчиков башни Нескончаемого Гостеприимства, она точно заслужила ответного приглашения на столь выдающееся празднество.

Во-вторых, Арадриан чувствовал вину, поскольку знал, что никогда не пригласит Афиленниль, а составит компанию поэтессе. Женщина-изгой отличалась обаянием и жизнерадостностью, но за время общения с ней рулевой не раз спрашивал себя, каково было бы испытать то же самое с Тирианной. Как Воительница, девушка интриговала Арадрина; как Поэтесса, она привлекала его. Циклы, разделенные с Афиленниль, пробудили в нем желание душевной близости: не гармоничной дружбы с товарищами-рулевыми, но чего-то менее долговечного, вроде связи с родственной душой. Арадриану было хорошо рядом с бьел-танийкой, но Тирианна вызывала в нем давно позабытое сердечное волнение.

Итак, рулевой покинул жилище Афиленниль, когда Алайток создал искусственные сумерки для своих обитателей. Неподалеку располагался узел сети бесконечности, которые повсюду встречались на мире-корабле. После возвращения Арадриан ещё не соединялся с психической системой Алайтока, и, вспомнив краткий контакт в момент причаливания «Лаконтирана», рулевой подошел к терминалу с небольшим трепетом.

Он положил ладонь на мягко пульсирующую гемму, и в тот же миг узел пробудился: сияющая энергия заполнила кристаллические схемы, покрывающие высокий и узкий пьедестал. Арадриан немедленно соединился со всем миром-кораблем, ощутив вокруг его безбрежные просторы. Закрывшись от потока сигналов — болтовни бессчетных эльдар, обменивавшихся сообщениями, — рулевой устроился в сети, всё ещё опасаясь утонуть в волнах информации.

Сконцентрировавшись, он сосредоточился на Тирианне. Сеть бесконечности отреагировала, и мысли Арадриана понеслись по кристаллической матрице. Не более чем пару ударов сердца спустя рулевой почувствовал единение с поэтессой, хотя это был всего лишь слабый отголосок её духа, отпечатавшийся в психической системе жилища девушки. По-прежнему осторожный в обращении с сетью Арадриан побоялся искать Тирианну дальше и оставил в матрице оттиск пожелания о встрече с ней.

Убрав руку, он разорвал соединение. Затем рулевой отступил от терминала, думая, что делать дальше. До выступления Корландрила ещё оставался почти целый цикл, и Арадриан не знал, чем именно ему хочется заняться. Идея вернуться в объятия Афиленниль была завлекательной, но рулевой подавил порыв. Вместо этого он поднялся на вершину башни Нескончаемого Гостеприимства и, устроившись на смотровой галерее, наблюдал за вереницей кораблей, уходящих и появляющихся из вихревых врат Паутины. Глядя на портал, расположенный за кормой Алайтока, Арадриан гадал, откуда пришли эти звездолеты и куда направляются.

Незадолго до середины цикла рулевой пришел в купол Утраченной Тишины. Никогда прежде он не бывал в этом месте, одном из небольших сводов Алайтока, расположенном вдали от основных жилых куполов и транспортных магистралей. Здесь Арадриан должен был увидеться с Тирианной, которая ответила на его сообщение названием места встречи, моста Дрожащих Вздохов.

Большую часть купола занимали холмы, поросшие золотистой травой, а искусственное небо светилось бледным рассветом. Медлительные аэротиры скользили на потоках теплого воздуха из невидимых клапанов. Каждое из существ держало четыре крыла совершенно неподвижно, выгибало длинную шею налево-направо и щелкало вытянутым клювом, охотясь за высоко летающими насекомыми.

Купол рассекала надвое широкая река с крутыми берегами, густо поросшими папоротником. Шагая к журчащему потоку, Арадриан замечал повсюду в искусственной глуши одинокие фигуры: поэтов, сидевших или бесцельно бродивших в глубоких раздумьях. Они искали вдохновения в дуновениях ветра и трепещущих тенях, что проносились над вздымающимися холмами.

В центре парка находилась серебряная дуга, перекинутая над лентой белопенной воды, что струилась каскадами через купол Утраченной Тишины. Изогнутый мостик высоко возносился над рекой. Сине-зеленые трескокрылы и краснохохлые чайки, издавая трели и резкий клекот, то и дело ныряли под него и проносились вдоль берегов, над самой водой.

Тирианна ещё не пришла, поблизости вообще никого не было, и поэтому Арадриан решил пройтись по мосту Дрожащих Вздохов, в полотне которого отражались рассветные облака. По бокам не имелось ни стенок, ни поручней, но ловко ступающие эльдар в такой страховке и не нуждались. Добравшись до верхней точки, рулевой глубоко вздохнул, вбирая в себя тонкий аромат зимнетравья далеко внизу.

Арадриан встал на краю моста, опираясь на полотно только пятками. Опустив взгляд, он увидел между ступней бурлящие воды далеко внизу. Бирюзово-лазурная река, вспениваясь, неслась среди острых порогов, и под поверхностью воды блестели чешуей серебристые и золотистые рыбки.

Всего-то и нужно — шагнуть вперед.

Рулевой усмехнулся нелепой мысли. Это не было решением его проблем, да и Алайток чисто физически не позволил бы Арадриану разбиться о камни, покрытые хлопьями пены. Вмешавшись, мир-корабль спас бы его жизнь: уменьшил искусственную гравитацию или, возможно, создал тормозящее поле, смягчив падение.

В любом случае, прыгать с моста было совершенно бессмысленно. Каким бы способом не умер эльдар, судьба его оказалась бы той же. Путеводный камень на груди впитал бы дух Арадриана, который затем оказался бы в сети бесконечности, вечной темнице и забвении не-смерти.

— Арадриан!

Услышав голос Тирианны, он обернулся через плечо. Девушка, целеустремленно шагавшая к мосту, была уже неподалеку, и её обворожительная улыбка мгновенно развеяла мрачные мысли рулевого. Хотя ничего не указывало, что поэтесса догадалась о самоубийственных намерениях друга, он почувствовал себя ребенком, пойманным на каком-то недозволенном занятии. Скрывая чувство вины, стиснувшее грудь, Арадриан улыбнулся в ответ и помахал Тирианне.

Этот жест напомнил рулевому о моменте отбытия с Алайтока. Тогда Корландрил не мог принять, что друг покидает его, поэтому на «Лаконтиран» Арадриана провожала Тирианна; когда он поднимался на борт звездолета, девушка махала на прощание, радуясь за товарища, но в глазах её читалось беспокойство. Теперь же поэтесса смотрела на него вопросительно.

— Какое приятное место, — сказал Арадриан, отходя от края и поворачиваясь к Тирианне. — Не припомню, чтобы я бывал здесь раньше.

— Мы ни разу не приходили сюда, — ответила девушка. — Это секретное место поэтов Алайтока, и надеюсь, что ты сохранишь его в тайне.

— Разумеется, — пообещал рулевой. Он снова заглянул за край, и мысль, что можно просто шагнуть с моста, тут же вернулась. — Оно чем-то напоминает мне космические просторы. Бездонные глубины, пропасти, в которые можно падать бесконечно.

— Я бы предпочла, чтобы ты не падал, — Тирианна положила руку на плечо Арадриана и тихонько сжала, отводя его от края. — Ты только приехал, и нам о многом еще надо поговорить.

— В самом деле? — рулевого обрадовался услышанному. — Может, ты все-таки прочтешь мне одно из своих стихотворений, пока мы одни и Корландрил не перебивает нас своей болтовней.

— Как сказал тебе Корландрил, я не читаю вслух своих произведений, — убрав ладонь с руки Арадриана, поэтесса устремила взгляд куда-то вдаль. Рулевой не знал, на что смотрит девушка, но губы её чуть приоткрылись. Лицо Тирианны в профиль было замечательно красивым, словно выписанным рукой художника.

— Мне подумалось, что ты просто тщательно выбираешь слушателей, — произнес Арадриан. — Должно быть, великий дар — распознавать свои мысли, улавливать их и составлять из них стихи.

— Я пишу только для себя, — произнесла девушка, по-прежнему не встречаясь с ним взглядом, — ни для кого другого.

— Мы же никогда ничего друг от друга не скрывали, — возразил рулевой, — ты можешь по-прежнему доверять мне.

— Я самой себе не доверяю. Если я допущу хоть мысль, что мои строки увидит кто-то, кроме меня, то замкнусь в себе и не смогу писать. До смерти боюсь, что мои тайные помыслы узнает кто-то посторонний.

— Так вот кто я для тебя? — спросил Арадриан, уязвленный словами поэтессы. Как она могла не доверять ему? Эльдар напомнил себе, что Тирианна помнила его как Сновидца, и ничего не знала о глубокой связи и взаимном доверии, которых он достиг с товарищами-рулевыми. Арадриан взял девушку за руку и развернул лицом к себе. — Посторонний?

— Я не имела в виду конкретно тебя, или Корландрила, или кого бы то ни было еще, — объяснила Тирианна. — Просто я делюсь только тем, чем хочу делиться. Все остальное лишь мое и ничье более. Пожалуйста, пойми это.

— На борту звездолета так не поступают, — ответил рулевой. — Там каждый — часть команды и полностью доверяет остальным. В одиночку такой корабль пилотировать невозможно, нам приходится полагаться друг на друга. Я понял, что важна не только дружба. Сотрудничество и взаимодействие во имя общего блага — вот ключ к пониманию нашего места во Вселенной.

— Грандиозный вывод! — засмеялась Тирианна. — Пожалуй, в тебе тоже что-то есть от поэта!

Арадриан понял, что его слова были несколько высокопарными. Выпустив руку поэтессы, пристыженный эльдар отвел взгляд; девушка вела себя не так, как он надеялся, и, судя по всему, между ними не было ничего серьезнее дружбы. Теперь рулевому казалось очевидным, что Корландрил заметил отстраненность Тирианны раньше него. Пытаясь не думать об этом, Арадриан снова посмотрел на подругу, скрывая свои чувства.

— Бенефис Корландрила только на закате цикла, — произнес он, — раз ты не желаешь осчастливить меня своими стихами, давай придумаем, как убить время до церемонии открытия статуи.

Не ответив, девушка внимательно посмотрела на рулевого, пытаясь понять, что скрывается за надетой им маской спокойствия. Подергивания в уголках рта и слегка прищуренные глаза указывали на какое-то внутреннее беспокойство, но оно вскоре прошло. Натянуто улыбнувшись, Тирианна накрыла ладонью руку Арадриана.

— Сегодня днем будет фестиваль Девятки, — произнесла она, имея в виду карнавал, проводящийся на палубах небесных барж, которые совершали тур по девяти великим куполам центрального Алайтока. Излюбленное зрелище подростков и туристов. — Я сто периодов там не была.

— Ностальгия замучила? — Арадриан удивленно приподнял бровь, улыбаясь воспоминаниям о параде.

— Хочу вернуться, — ответила она, — вернуться в знакомое нам обоим место.

Рулевой некоторое время раздумывал над приглашением, не зная, разумно ли придавать новую жизнь старым воспоминаниям. Если отказаться, то, конечно, можно пойти развлечься с Афиленниль, но это будет нечестно по отношению к Тирианне. Не вина девушки, что она желала только дружбы. Самое меньшее, что мог сделать для неё Арадриан — приятно провести время вместе.

— Ладно, давай вспомним молодость, — решил он. — Вернемся в старые добрые времена.

— Истинно говорят, что со временем у нас становится все больше забот и все меньше радостей, — произнесла девушка.

Вместе они начали спускаться на берег, лежащий ближе к центру Алайтока. Фраза Тирианны казалась скорее общим замечанием, чем шпилькой в адрес рулевого, но Арадриан всё равно почувствовал себя уязвленным. Нельзя, чтобы его уныние помешало веселью подруги.

— Не обязательно, — произнес эльдар. — Вселенная может обрушивать на нас сотни бед и горестей, но лишь нам самим под силу обрести радость.

Девушка посмотрела на него, собираясь ответить, но промолчала и только слегка нахмурилась, обдумывая слова друга. Оба в молчании прошли ещё немного, близко друг к другу, но не слишком.

— Знаешь, ты прав, — произнесла Тирианна с искренне счастливой улыбкой, — давай вспомним все хорошее, что было с нами, и сами будем ковать свое счастье.

Скульптуру окутывало золотистое сияние с закатными отблесками багряного и пурпурного света умирающей звезды. Иша была воплощена в абстрактно-импрессионистской манере: тело ее как будто вытекало из ствола лиандеринового дерева, волнистые локоны переплетались с желтоватой листвой тянущихся к небу ветвей. Опущенное лицо скрывалось в тени прядей и листьев. Из неразличимых в сумраке глаз вытекали серебристые слезы, которые ниспадали в золотую чашу, подставленную древним воином Эльданешем. Свет, льющийся из сосуда, давал многочисленные отблески на его алебастровой коже. Роль брони играло стилизованное, геометрически правильное сплетение ветвей. Лицо было почти плоским, за исключением тонкого носа и едва заметных углублений в глазницах. У ног воина росла черная роза; извиваясь по бедрам Иши, она соединяла обе фигуры в объятиях шипастого стебля.

— Она — сама безмятежность, — проговорила Тирианна, — воплощение красоты и спокойствия.

Арадриан, который в статуе ничего подобного не видел, беспокойно щелкнул пальцами. Творение Корландрила было таким же претенциозным, как и его создатель. Имя скульптуре он выбрал столь же показное: «Дары любящей Иши». Глядя на превосходно выполненную работу, рулевой не испытывал никаких чувств: сплетения органического с неорганическим выглядели интригующе, линии были приятны глазу, но ничто не будоражило сердце.

— Она лишь отражает автора, — объяснил Арадриан, переводя взгляд со статуи на Тирианну. — Безусловно, работа выполнена мастерски и безупречно, и все же я нахожу ее немного… пресной. Она ничего не добавляет к моему представлению о мифе, просто воссоздает его в камне. Это лишь метафора. Красивая, но отражающая только личность создателя, и ничего более.

Рулевому с трудом удалось передать свое мнение о статуе. Нужные формулировки никак не приходили в голову; уловив выражение лица девушки, Арадриан понял, что Тирианна сочла такое отношение презрительным. Она сделала глубокий вдох, явно подбирая слова для ответа.

— Но разве не в этом и состоит цель искусства: воплощать задумку автора, его мысли, воспоминания, эмоции в форме произведения?

— Возможно, я несправедлив, — искренне ответил Арадриан, который уловил движение в толпе за спиной поэтессы и краем глаза заметил шагающего к ним Корландрила. Судя по гримасе гнева на лице скульптора, он услышал критику друга и принял её очень близко к сердцу. Пока творец стремительно приближался к паре, рулевой решил смягчить отзыв. — Там, меж звезд, я видел такие шедевры мироздания, что теперь работы смертных мастеров мне кажутся ничтожными, даже если они воссоздают величайшие моменты прошлого, такие как этот.

— Пресная? — выпалил Корландрил, останавливаясь рядом с Тирианной. Девушка повернулась к скульптору, и шокированное выражение её лица быстро сменилось виноватым, как если бы она поддерживала критиканство Арадриана. — Отражает лишь автора?

Смущенный незрелым поведением Корландрила, рулевой всё же не мог взять свои слова обратно, как не мог и унять душевную боль оскорбившегося Художника. Вместо этого Арадриан попробовал объясниться.

— Я не хотел никого обидеть, Корландрил, — ответил он, поднимая руку в знак примирения. — Это лишь мнение весьма необразованного путешественника. Возможно, ты сочтешь мою сентиментальность грубой и неотесанной.

Засомневавшийся скульптор моргнул и на мгновение неловко отвел глаза. Это продолжалось кратчайший удар сердца, а затем гнев Корландрила вернулся.

— Ты прав: твое мнение некомпетентно, — произнес скульптор. — Пока ты, наивный, смотрел на звезды и туманности, я изучал работы Аэтирила и Ильдринтарира, постигал искусство выделки призрачного камня, сочетания живого и недвижного. Если тебе не хватает ума разглядеть истинный смысл творения, которое я сегодня представил, тогда стоит аккуратнее выбирать слова.

Обвинения Корландрила были неуместны, и Арадриана задело, что друг набросился на него за недостаточное восхищение заурядной работой. Скрестив руки на груди, рулевой заметил, как Тирианна отступает на шаг, и встретил гневный взор Художника собственным пристальным взглядом.

— Если тебе не хватает мастерства, чтобы раскрыть смысл своего произведения, то, возможно, тебе стоить продолжить обучение! — огрызнулся Арадриан. — Искусство следует постигать не по стопам великих мастеров, а лишь глядя на звезды и следуя зову сердца. Да, твоя техника безупречна, но творение лишено глубокого смысла. Сколько статуй Иши воздвигнуто по всему Алайтоку? Десяток? Или больше? А на других мирах-кораблях? Ты ничему не научился на своем Пути, разве что самодовольству. Ты не узнал ничего нового о себе, о внутренней борьбе света и тьмы. В твоей работе лишь разум, но не чувства. Возможно, тебе стоит немного расширить кругозор.

Они когда-то вдвоем шли по Пути Грез, и это общение, более глубокое, чем обычная дружба, оставило на их личностях неизгладимый отпечаток. Однако Корландрил изменился до неузнаваемости, его высокомерие не знало границ, а самомнение было просто колоссальным. Из-за их общего прошлого ядовитые слова скульптора показались Арадриану низким предательством.

— Что ты хочешь этим сказать? — Корландрил злобно выплевывал каждый слог.

— Улетай отсюда, с Алайтока, — ответил Арадриан, пытаясь сохранять терпение и помнить, что друг не виноват в происходящем — он забыл о самоанализе, став на Путь Художника. Чувствуя испытующий взгляд Тирианны, рулевой сделал вид, что ищет согласия с Корландрилом. Ему не хотелось казаться зачинщиком ссоры в глазах девушки, с которой всё ещё могло сложиться. — Зачем ограничивать свое искусство, черпая вдохновение среди куполов и залов, которые ты видишь с детства? Может, вместо того, чтобы пытаться смотреть на старое свежим взглядом, стоит обратить взор на неизведанное?

Чуть приоткрыв рот, скульптор тут же плотно сжал губы. Свирепо посмотрев на Арадриана, он отвернулся и бросился прочь по голубой траве, расталкивая гостей.

Рулевой поднял руки в извиняющемся жесте и обернулся к Тирианне, надеясь, что поэтесса не станет винить его за детскую истерику Корландрила.

— Прости, я… — начал Арадриан, но осекся, заметил хмурый взгляд девушки.

— Тебе не передо мной надо извиняться, — резко ответила Тирианна, каждое слово которой вонзалось в сердце рулевого уколом вины. — Может, на звездолетах и принято так себя вести, но ты сейчас на Алайтоке. И да, ты стал неотесанным.

С этим она оставила Арадриана и удалилась, не обращая внимания на призывы друга. Глядя, как поэтесса уходит, рулевой понял, что допустил серьезную ошибку. Двое ближайших друзей отвернулись от него, и Алайток стал ещё менее родным, чем несколько мгновений назад.

Глава 3 Судьба

Пустыни Сен-Шелай

Блеклые и гнетущие, черные пески Сен-Шелай расстилаются до самого горизонта. В центре их находится одинокий холм, и в этом холме есть проход в маленькую пещеру. Внутри горит маленький костер. Идущий от него дым пеленой разносится по пустыне, сливаясь с огнями. Дым рассказывает истории о грядущем, и потом одноглазая карга Мораи-хег смотрит в пламя. Наблюдая за происходящим, Старуха прядет сплетение судьбы, выбирая длину нити для каждого смертного, соединяя их судьбы в великом узоре существования. Порой над черной пустыней проносится могучая песчаная буря, ослепляя Мораи-хег. Тогда старуха бросает свою пряжу в огонь, оставляя несчастные души на произвол судьбы до тех пор, пока буря не стихнет, и Мораи-хег вновь сможет видеть.

Арадриан нашел Афиленниль в одном из насыщенных испарениями залов башни Нескончаемого Гостеприимства. После спора с Корландрилем ему не хотелось расслабляться, вдыхая наркотические и гипнотические благовония и воскурения. Обратив внимание на возбужденное состояние своего друга, женщина проводила гостей, после чего вместе с Арадрианом вернулась в свою квартиру. Желая сбросить напряжение, рулевой взял подругу за руку и шагнул по направлению к спальне, но нахмурившаяся Афиленниль вывернулась и указала на низкий диванчик, стоявший вдоль изогнутой стены.

— Ты злоупотребляешь нашими отношениями, — сказала она. — Я существую не только для того, чтобы успокаивать твои тревожные мысли. Взаимность должна быть одинаково приятной для нас обоих.

— Прошу прощения, — ответил Арадриан, беря ладонь Афиленниль в руку и кланяясь в знак извинения. — Я не хотел тебя обидеть, любимая.

— «Любимая»? — смех женщины обрамляла горечь. — То, что происходит между нами, не имеет отношения к любви. Не пытайся завоевать мое расположение лживыми словами.

Это признание застало Арадриана врасплох, он понял, что говорил небрежно, даже не задумываясь, что именно произносит. Афиленниль была права, укоряя его.

— Я смущен и встревожен, — признался рулевой. — У меня случилось печальное расставание с друзьями.

— Не печальное, — ответила Афиленниль. Она взяла алайтокца за руку и подвела к диванчику.

Из ниши в стене женщина достала хрустальную бутылку и два стакана, которые наполнила напитком цвета лаванды. — Ты сейчас испытываешь не печаль, а нечто большее.

Понимая, что события званого вечера будут тяготить его, пока он не расскажет о случившемся, Арадриан поведал печальную историю, признавшись, что теперь жалеет о нежелании брать Афиленниль в спутницы.

— С Корландрилом мы поругались на прощание, также я боюсь, что потерял Тирианну, — закончил он.

— Ах, дражайшая Тирианна, — произнесла Афиленниль. Она подняла руку, останавливая рулевого, который собирался высказать все, что думает по поводу легкой насмешки в её голосе. — Не пытайся отрицать, что испытываешь чувства к ней. Говорю это не из ревности, а из дружеских побуждений. Если захочешь уйти к Тирианне, не стану возражать: в любом случае, я покидаю Алайток через два цикла, так что это уже неважно.

— Два цикла? — рулевой знал, что Афиленниль когда-нибудь улетит, но не думал, что так скоро.

— Я буду путешествовать на «Ирдирисе», — ответила она, садясь рядом.

— Куда ты направляешься? — спросил Арадриан. — Вернешься ли?

— У меня нет ответа ни на один из вопросов, да меня это и не волнует.

Глядя собеседнику прямо в глаза, Афиленниль положила руку на спинку дивана и выгнула собственную спину.

— Такова суть жизни изгоя — не иметь никаких обязательств, ничем не ограничиваться в странствиях.

— Я полечу с тобой, — заявил Арадриан.

— Соизволишь? — спросила женщина, принимая позу насмешливого подобострастия. Раздраженная, она смахнула волосы с лица. — А что, если я не захочу, чтобы ты отправился со мной?

Алайтокец об этом не думал, и теперь безвольно осел на диванчике. Почувствовав руку подруги на колене, он посмотрел вверх и увидел, что Афиленниль улыбается ему.

— У тебя такой потерянный вид, Арадриан.

Она погладила ногу рулевого и прикоснулась пальцами к его щеке.

— Не делай трагедии из обстоятельств. Я рада, если ты решишь лететь со мной, но имей в виду, что нам не нужен рулевой. Мы изгои, а не наставники, и, отбыв на «Ирдирисе», ты тоже выберешь этот Путь.

— Я не уверен…

Решение Арадриана изменялось с каждым ударом сердца. Он хотел увидеть Галактику и проводить время с Афиленниль, в то же время он желал остаться с Тирианной. Очевидно, женщина ясно видела происходящую внутри него борьбу.

— Я не обижусь, если ты захочешь четче определиться, что к чему, — произнесла она, убирая руку. — Поговори с Тирианной. Пошли запросы на другие звездолеты, если хочешь быть рулевым.

— Нет никаких причин связываться с Тирианной, давать ей возможность для новых выпадов, — произнес Арадриан, вставая. — Ты не видела презрение на её лице, презрение, которое я заслужил.

— Заслужил, если настолько низко ценишь друзей, что решил, будто они строго осудят тебя из-за одного случая.

— Ты думаешь, она станет говорить со мной?

Aфиленниль пренебрежительно махнула рукой и отвернулась.

— Важно не то, что я думаю. Если ты боишься дальнейших упреков, не разговаривай с ней. Если в тебе есть хоть немного мужества, ты отбросишь свой страх и будешь добиваться её.

— Если ты так считаешь, будь по-твоему, — cказал Арадриан, подходя к двери.

Он замедлил шаг, но Афиленниль не ответила. Уязвленный её словами, алайтокец направился к узлу сети бесконечности, намереваясь связаться с Тирианной. Как и раньше, найти её было непросто, и рулевой оставил послание, добавив к нему желание примирения.

Зная, что столь быстрое возвращение к Афиленниль породит новые насмешки, Арадриан углубился в Алайток, уходя от башен дока, причальных шпилей. Слова изгоя следовали за ним.

Предложение покинуть мир-корабль — окончательно, как полагается изгою — скреблось о его разум, пока эльдар ехал на копьемобиле от купола Спокойных Бесед к бульвару Расколотых Лун. Оно наполняло Арадриана по большей части страхом, но в то же время он испытывал восторг при мыслях об острых ощущениях, которые сулил Путь изгоя. Ведь рулевого изводила безопасность, которой он пресытился, безопасность, изнеживавшая его. И поэтому, возможно, стоит окончательно порвать с нею, не делая себе поблажек. Если Путь действительно был ловушкой, как представлял Арадриан, только превращение в Изгоя давало шанс избежать её, полностью отказавшись от учения Пути. Даже если бы рулевой всю оставшуюся жизнь странствовал вдали от Алайтока, но на его звездолетах, это мало что изменило бы: они были продолжениями мира-корабля, вытянутыми, но все же конечностями одного тела.

Арадриан бродил вдоль прилавков, расставленных рядами по бульвару Расколотых Лун, получившему такое название за форму пассажа, напоминавшую два полумесяца, соприкасающихся выпуклыми сторонами. Там продавались различные небольшие безделушки, украшения из драгоценных камней и полированных алмазов, которые преломляли падающий на них свет, рассыпая ослепительные радуги. Здешние продавцы были скорее не меркантильными торговцами, а ремесленниками, и раздавали свой товар, чтобы освободить место для будущих проектов. Когда живешь столь долго, как эльдар, со временем накапливается множество вещей, от которых периодически надо избавляться.

На некоторых прилавках лежали древние артефакты, передающиеся от поколения к поколению, часть из них прошли уже через сотни рук. Сама по себе антикварность, старина вещей мало что значили для эльдар, но определенные эстетические или композиционные моменты имели ценность, сохраняющуюся на протяжении веков. Также там была одежда, старых, но модных стилей. Последнее время Арадриан почти не обновлял гардероб, и сколько-то простоял у костюмов, изучая покрой и ткань широких мантий, плотных жакетов, лосин с заклепками и рубашек с поясами. Его собственное одеяние вызвало несколько как странных, так и восхищенных взглядов. Рулевой носил темно-синюю, широкую в плечах куртку, расклешенную на бедрах и скрепленную линиями крошечных застежек от пояса до шеи, и от запястий до локтей. Громоздкий килт зеленого и синего цветов, изящно смешанных между собой, прикрывал верхнюю часть ног, обутых в высокие и узкие сапоги, усыпанные золотыми пуговицами. Стиль, уже не слишком популярный, когда эльдар покинул Алайток, теперь был неуместен. Размышляя о том, как долго он пропутешествовал на борту «Лаконтирана», Арадриан подумал, что, возможно, после отбытия никогда не вернется домой.

Никогда.

Рулевой попытался загрустить при мысли об этом. Арадриан попробовал представить, какого это, навечно покинуть родину, но, посмотрев на торговцев мелочевкой и их безделушки, понял, что не испытывает восхищения по отношению к месту своего рождения. В этот момент в его мысли явился образ Тирианны.

Сначала Арадриан решил, что это не так уж и странно, раз он думает над тем, чтобы покинуть мир-корабль, но через мгновение эльдар понял, что её появление было вовсе не игрой его воображения — девушка касалась его разума через сеть бесконечности. Cперва рулевой был насторожен, хотя сердечно поприветствовал подругу, но, затем получил в ответ прилив теплоты, в котором ощущалось желание загладить вину и найти успокоение. Это пришлось по душе рулевому, Тирианна ощутила его отклик, и Арадриан понял, что она придет. Нужно только подождать девушку здесь.

Соединение рассеялось, оставив эльдар на мгновение слегка оторванным от реальности. Он пришел в себя, затяжные эффекты психической связи схлынули.

Арадриану не пришлось долго ждать. Тирианна нашла его, когда рулевой осматривал пару простых золотых сережек. Когда алайтокец повернулся на звук голоса подруги, то был ошеломлен её внешним видом. Поэтесса надела обтягивающий комбинезон, сверкающий фиолетовым и серебряным. На предплечьях висело множество браслетов-торков с драгоценными камнями, руки обтягивали белоснежные перчатки по локоть. Сапоги были сделаны из того же материала, а тонкую шею покрывал легкий шарф, свисавший до широкого пояса, усыпанного ярко-голубыми геммами. Светло-нефритовые волосы и глаза сочетались по цвету с небольшой сумочкой, висевшей на бедре. Арадриан широко улыбнулся, когда Тирианна подошла к нему, и поднял с прилавка две сережки, отдаленно напоминающие двух выпрыгивающих из воды рыбок.

— Они не в моем вкусе, — сказала девушка, касаясь друга рукой в знак приветствия.

— Не для тебя, для меня, — сконфуженно произнес странник.

— Да, я догадалась, — рассмеялась Тирианна. Девушка взяла одну из сережек и поднесла к лицу собеседника. Форма украшения выигрышно подчеркивала его черты, и девушка кивнула.

— Да, они тебе очень идут.

— Тогда решено, — ответил рулевой, окончательно успокоившись, и подал знак торговцу. Тот закивал, одобряя выбор Арадриана, и помахал обоим на прощание. Пара продолжила прогулку.

Друзья говорили мало. Прохаживаясь меж прилавков и витрин, они разглядывали драгоценности, шарфы, платья и заколки. Молчание Тирианны нервировало рулевого. Арадриан заполнял тишину несущественными репликами, но чем больше он рассуждал об изделиях на лотках, тем сильнее, казалось, отдалялась подруга. Рулевой попытался увлечь её, комментируя последнюю моду, которая, по его мнению была обычной, скучной и мелочной, но Тирианна не стала участвовать в беседе.

Точно так же девушка молчала, когда Арадриан попытался объяснить свое недовольство жизнью на мире-корабле. Он услышал не один её вздох девушки, и, чем дольше пытался объяснить, насколько далеким чувствует себя от повседневности Алайтока, тем сильнее раздражалась поэтеса. В конце концов рулевой переполнил чашу терпения Тирианны.

— Почему тебя все раздражает? Отчего ты видишь во всем лишь недостатки? — выпалила Тирианна, беря его за руку и отводя в небольшою арку между магазинов, подальше от ушей других прохожих.

— Мне очень жаль, что мой круг интересов стал шире, чем подборка никчемных безделушек, — ответил Арадриан. Он собирался сказать еще про мелочность духа эльдар Алайтока, раз они хвалят безделушки, наполняющие рынок, но потом сдержался, понимая, что тем самым принизит и Тирианну. Он помолчал и заставил себя успокоиться.

— Нет, правда, извини. Ты говоришь, что меня все здесь раздражает. Так и есть. Мне тут тесно, я словно скован кандалами, связан веревкой, которая натирает мне руки и ноги. На Алайтоке безопасно, здесь все схвачено — я тут задыхаюсь. Комфорт и зависимость — это не то, к чему я теперь стремлюсь.

— Тогда зачем ты вернулся? — спросила Тирианна, выказывая искреннюю заботу, — была же на то какая-то причина.

Причиной была дружба. Но его друзья исчезли, и когда Арадриан вернулся, то нашел на их месте Скульптора и Поэтессу. Любовь, гораздо глубже той, которую он испытывал по отношению к друзьям, взросла в его сердце, когда он встретил Тирианну-поэтессу, но как сказать ей о этом? Она дала понять, что не чувствует подобного, и говорить ей об этом эгоистично и бессмысленно. Это лишь наполнит их болью, не дав ничего взамен. Эльдар подавил эмоции, бушевавшие в его груди, заставляя себя выглядеть невозмутимым, хотя мысли были в беспорядке.

— Мои воспоминания об Алайтоке оказались намного теплее, чем реальность, — произнес странник. — Или же реальность стала мне не так мила, как прежде.

— Ты о Корландриле? — спросила Тирианна. Упоминание этого имени вызвало проблеск раздражения, который перешел в стыд, когда Арадриан признал, что разозлил скульптора.

— И о тебе, — ответил рулевой, вздохнул и, прислонившись спиной к стене, скрестил руки на груди. Хотя всё о себе он рассказать не мог, кое-какими мыслями способен был поделиться. Рассказать девушке что-нибудь, что она должна знать, если он собирается улететь.

— Я больше не нахожу себе места здесь.

— Со временем ты снова привыкнешь к Алайтоку. Тебя начнет радовать каждое мгновение, проведенное здесь. Ты будешь восхищаться вещами, которые сейчас кажутся пустяшными, — заверила его Тирианна. — Алайток — это твой дом, Арадриан.

— В самом деле? — ответил он. — Я почти перестал общаться с родными, а друзья уже не те, что прежде. Зачем оставаться здесь, когда предо мной открыта вся Галактика?

— Мне будет грустно, если ты вновь улетишь, но разве я смогу отговорить тебя, — произнесла Тирианна, и её согласие ещё сильнее расстроило рулевого.

— Назови мне хоть один повод остаться, — попросил он, на этот раз не скрывая свои мысли, направив на Тирианну взгляд, наполненный тоской и желанием. Потрясенная этим поэтесса ответила не сразу.

— Я могу предложить тебе только свою дружбу, — сказала Тирианна.

На лице Арадриана мгновенно появилось разочарование. Он на миг нахмурился, приоткрыл рот, но затем вновь придал лицу бесстрастное выражение.

— Когда-то мне было достаточно твоей дружбы, но не сейчас, — произнес Арадриан ровным, спокойным голосом. Затем рулевой коротко кивнул девушке, опустив веки в знак уважения. Отказ уязвил его, но не стал неожиданностью: встречаться с Тирианной было глупой идеей. Возможно, Афиленниль давно знала это и поэтому заставила его подтвердить собственные опасения, а не питать бессмысленные надежды. — А с Корландрилом, похоже, не возможна даже дружба. Он стал таким самодовольным, ему больше ни до кого нет дела. Тирианна, спасибо за откровенность. Надеюсь, я не слишком расстроил или смутил тебя.

Объятый растущим стыдом, Арадриан бежал от неё и вышел из арки, растворившись в толпе эльдар, гуляющих по бульвару Расколотых лун. Он направлялся к транспорту, на котором вернется к башне Нескончаемого Гостеприимства.

Подойдя к платформе проезжей части, Арадриан улыбнулся, почувствовав себя свободным от ноши, которая была на его плечах с тех пор, как он увидел Тирианну и Корландрила, стоящих рядом с «Лаконтираном». Oн ничего им не должен. Друзья не ждали его, но продолжали жить дальше, на что имели полное право. Теперь и он двинется вперед.

"Тирианна не исключительна", — сказал себе Арадриан.

Если проводить больше времени с Афиленниль, то рано или поздно они сблизятся сильнее. Сбросив оковы Пути, эльдар станет более подходящим партнером для нее. Лучше покинуть Алайток — действительно, здесь его ничего не ждет.

«Ирдирис» оказался небольшим яликом, с одним звездным парусом. Корпус его был пятнистым, черно-зеленым: это Арадриан увидел, подходя к докам. Шла погрузка припасов, и неподалеку от стройного носа был спущен выгнутый трап. По меркам звездолетов «Ирдирис» был маленьким, но все же требовалось некоторое время, чтобы прошагать вдоль него. Золотистый парус высоко возносился между балками причальной стенки на внешней стороне Бухты Печальных Прощаний. Название ничего не значило для Арадриана, идущего по причалу вместе с Афиленниль. Она была одета в облегающий костюм желтого и синего цветов, волосы, выкрашенные в черное и белое отдельными прядями, сплетались в замысловатую коcу, спадавшую на спину. Поглаживая взглядом изгибы её талии и бедер, рулевой наслаждался зрелищем.

— У тебя гостья, — пробормотала Афиленниль.

Секундой позже Арадриан услышал знакомый голос, зовущий его по имени.

— Увидимся внутри, — добавила женщина-изгой.

Она ушла, пока алайтокец смотрел вперед, на Тирианну, быстро идущую вдоль доков. Его сердце забилось быстрее, но он ощущал не надежду, а страх. Арадриан был так близок к отправлению, и не мог повернуть назад.

Oн остановился, положив руки на пояс. Эльдар услышал, как Афиленниль насмешливо фыркнула за мгновение до того, как Тирианна достигла его, а затем повернулась к трапу.

— Это безумие! — первым делом крикнула поэтесса.

Она протянула руку к плечу Арадриана, но он отступил на шаг назад, избегая ее прикосновения.

— Это свобода, — ответил рулевой, оглядываясь на открытый люк-диафрагму звездолета. Оглянувшись на Тирианну, молодой алайтокец понял, что нет необходимости для столь суровых прощальных слов.

— Я не хотел расставаться вот так, прощаться всегда больно.

— Нам не нужно расставаться, — произнесла девушка, — не улетай.

— Ты хочешь, чтобы я остался? — спросил Арадриан, поднимая брови. — Ради чего мне оставаться на Алайтоке?

По тому, как она держалась, по тону её голоса, рулевой не мог сказать, что на Тирианну внезапно нахлынули чувства к нему. Он заинтересовался, что за аргумент собирается выдвинуть поэтесса.

— Проблема ведь не только в твоем желании быть со мной, — произнесла она. — За что ты так ненавидишь Алайток, ведь ты здесь родился и вырос?

— Дело не в ненависти, — ответил Арадриан. — Мне здесь скучно. Возможно, со временем моя жажда новых впечатлений утихнет, и я вернусь.

Мысль сформировалась лишь на половину, но Арадриан говорил без колебаний.

— Ты бы полетела со мной?

— Береги себя, — сказала она, — и возвращайся, когда насмотришься на звезды.

— Я вернусь, Тирианна, — ответил рулевой. Он подошел к девушке и положил обе руки ей на плечи. — Позаботься о Корландриле за меня. Мне кажется, ему нужен добрый друг, который спасет его от самого себя.

— А кто спасет тебя? — спросила Тирианна сквозь льющиеся по щекам слезы.

— Никто, — ответил он.

"Мне никто не нужен", — сказал себе Арадриан. Рулевой отпустил девушку и отошел, зная, что у него только один шанс улететь. Если бы сейчас эльдар обнял Тирианну, успокоил её, то не смог бы совладать с собой и остался, чтобы смягчить чувство вины, уже шевелящееся в его сердце.

К счастью, Тирианна не посмотрела на него своими прекрасными глазами, и он развернулся, быстро шагая к посадочному трапу. Арадриан не оглянулся, когда дверь с шипением закрылась.

Как и все звездолеты эльдар, «Ирдирис» был скорее выращен, чем построен. Судну даровали жизнь усилия певцов кости и их хоров. Cначала они создали шпангоуты из призрачной кости, затем плавно оплели их психопластиком, сформировавшим корпус, переборки и стены, которые плавно сливались с полом и потолком, образуя непрерывные перемычки, мерцавшие мягким желтым и зеленым. Через равные промежутки стены вздувались вокруг шпангоутов, создававших скелет корабля из призрачной кости. Свет, исходящий от стен, давал возможность эльдар видеть, заливая судно мягким, постоянным сиянием приглушенных цветов. Палуба была слегка мягкой, она немного прогибалась под шагами Арадриана; в коридорах, ограниченных дверями-диафрагмами, располагались выступы и вздутия закрытых контейнеров, как маленьких, так и более крупных, чем сам рулевой.

Повсюду размещались скопления кристаллов, встроенные в стены: интерфейсы, для подключения к пси-матрице корабля. Пульсация энергетической сети ощущалась душой больше, чем слухом или иными чувствами. Арадриан почувствовал характерное ускорение волны, прошедшей от ядра корабля вдоль корпуса, когда двигатели выработали достаточно энергии, чтобы скользнуть в сторону от искусственного гравитационного поля Алайтока. Снаружи, по всей длине «Ирдириса», зажглись огни, окунув док в теплое, красно-оранжевое свечение. С едва заметным звуком и ветерком, взъерошившим волосы Тирианны, "блуждающий-в-пустоте" поднялся с платформы и наклонился в сторону от пристани. Силовое поле, защищающее док, замерцало серебряным светом, когда корабль прошел сквозь него. Звездолет быстро разогнался, направляясь к серебристой кромке врат Паутины на корме Алайтока. Он начал переливаться на фоне звезд, когда активировались голополя, а затем исчез.

Часть вторая Странник

Глава 4 Свобода

Миры экзодитов

Первыми, кто спасся от Грехопадения, были экзодиты, «ушедшие». Увидев тень, павшую на сердца сородичей, они взошли на корабли и бежали из империи эльдар. Экзодиты отправились к самым юным мирам, заселенным всего несколько поколений назад, первобытным и суровым. Они приручили обитающих там рептильных тварей, назвав их «драконами» в честь великих змиев древности. С собой ушедшие забрали тайну создания кристаллических пси-сетей и внедрили «мировой дух» в кору планет, которые стали их новым домом. Благодаря этому, когда обрушилось Грехопадение и пробудилась к жизни Та-что-жаждет, души экзодитов, запертые внутри кристаллических лабиринтов, не были поглощены. Но при этом «мировые духи», что поддерживают поселения ушедших, обладают собственным голодом: в них должна уходить эссенция каждого поколения, жившего за счет их энергии.

Хотя «Ирдирис» оказался не таким большим, как «Лаконтиран», Арадриан быстро понял, что ему знакомо внутреннее устройство звездолета. Как и все корабли эльдар, он был выращен костопевами на стержневом каркасе из призрачной кости, который напоминал хребет и грудную клетку какого-то огромного чудовища, только зеркально отраженные. Вдоль всего космолета проходил верхнефюзеляжный коридор, по обеим сторонам которого располагались довольно вместительные помещения. Пастельно-голубые стены из психопластика были покрыты изящными узорами зеленых крапинок. Каюты разделялись изогнутыми переборками, которые выступали из толстых, похожих на ребра поперечин, казавшихся изнутри небольшими вздутиями в корпусе.

Каркас одновременно являлся и силовой установкой звездолета. Для перехода через Паутину его наполнили пси-энергией из сети бесконечности Алайтока, звездный парус пока что свернули, а мачту убрали внутрь фюзеляжа. Арадриан ощутил присутствие этой энергетической матрицы, когда «Ирдирис» двинулся прочь от мира-корабля; тихую дрожь, прокатывающуюся по всему космолету, зафиксировал скорее его разум, чем органы чувств.

Афиллениль ждала рулевого неподалеку от длинного и тонкого носа звездолета, в маленьком арочном вестибюле, расположенном в конце коридора, который вел от входного люка. Хотя женщина молчала, по лицу её было видно, что она немного удивлена решением Арадриана присоединиться к ним.

— На Алайтоке меня ничего не держит, — сказал рулевой, подходя к Афиленниль.

— Он навсегда останется твоим домом, что бы ни случилось, — возразила Изгой. — Я побывала на многих мирах, но часть меня вечно будет принадлежать Бьел-Тану. От этого никак не скрыться.

Арадриан безразлично пожал плечами, и Афиленниль правильно поняла, что он не желает продолжать разговор на эту тему.

— Места здесь полно, «Ирдирис» рассчитан, самое меньшее, на двадцать эльдар, а нас на борту только пятеро, — произнесла женщина. — Можешь выбрать любую свободную каюту, какая приглянется. Пойдем, покажу тебе остальной корабль.

Повернувшись к корме, она повела рулевого через центральный коридор, в стенах которого через каждую дюжину шагов попадались арочные проходы. Некоторые были открыты, за ними начинались изогнутые рампы, ведущие к складским помещениям в трюме звездолета. Остальные закрывались длинными узкими пластинами; остановившись перед одной из них, Афиленниль подала мысленную команду, и дверь скользнула в сторону. Войдя внутрь, пара оказалась в общей столовой.

Большую часть помещения занимал овальный стол на широкой опоре, выраставшей из пола. Цветом мебель напоминала мрамор, пронизанный зелеными жилками. На дальней стене висели шкафчики с хрустальными дверками, заполненные тарелками и прочей утварью, большая часть которой была незнакома Арадриану.

— На корабле мы сами себя обихаживаем, — пояснила женщина, заметив его озадаченный взгляд. — Идущих по Пути Служения тут нет.

Рулевой понимающе кивнул. Раньше это как-то не приходило ему в голову, и столь малая деталь внезапно заставила Арадриана осознать, насколько изменится его жизнь. Даже на борту «Лаконтирана» он чувствовал себя почти так же, как на Алайтоке. Изгой же должен быть мастером на все руки: пилотом, коком, воином, навигатором, посланником-связистом.

— Вон там посевные лотки, — перебила его мысли Афиленниль, указав на дверь справа. — Четыре отсека у нас отведены под выращивание еды, ещё в одном организован пруд с питьевой водой. Каждый трудится там, ради себя и других.

— Разумеется, — согласился Арадриан и слабо улыбнулся. — Тебе придется научить меня, что делать.

— И лучше бы тебе оказаться понятливым учеником, дружок. Нас ведь только пятеро, и работы для всех полно, даже учитывая запасы в биостазисном хранилище.

Продолжив экскурсию, женщина показала ему несколько общих кают, почти пустых за исключением столов и низких диванчиков. Четвертая по счету была украшена лучше: на одной из стен висел ковер с абстрактным узором, радужные нити которого плавно шевелились от дуновений искусственного ветерка, создавая постоянно движущиеся волны зеленых и серых оттенков. В стенных нишах обнаружилось несколько сувениров и трофеев — вазы, небольшие статуэтки, хрустальные графины с различными поблескивающими напитками и детская анимокукла. Когда Арадриан вошел в помещение, она повернулась к рулевому и внимательно изучила его безглазым, одутловатым лицом с плохо прорисованными чертами.

На одном из диванчиков сидел незнакомый эльдар в коротком балахоне из черного драпа и алых шароварах свободного покроя, заправленных в невысокие ботинки из кожи ящерицы. С любопытством поглядев на Арадриана, он поднялся, и рулевой решил, что Изгой старше его на поколение.

— Джаир Эссинадит, — представился незнакомец, приветственно поднимая ладонь. Он так и не отвел от новичка взгляда серых глаз, спокойно встреченный алайтокцем.

— Арадриан.

— О, разумеется. Афиленниль рассказывала нам о тебе.

— Надеюсь, только хорошее, — заметил он, поглядев на подругу.

— Не совсем, дорогой мой возможный-скиталец, — ответил Джаир. Тон его не был открыто враждебным, но Арадриан не сомневался, что на «Ирдирисе» сплоченный коллектив и его появление может внести разлад.

— А откуда вы, где родились? — попытался проявить вежливость бывший рулевой. Для Арадриана начиналась новая жизнь, и, чтобы всё прошло гладко, стоило подружиться с товарищами по странствию.

— На Алайтоке, как и ты. Правда, покинул его много периодов назад. На родине меня когда-то обучал Наэритин Алаймана. Сам я создал водопады в куполе Ненамеренных Наслаждений, может, ты видел их?

— Настоящее чудо современного искусства, — ответил Арадриан. — Я грезил там три цикла, на обзорной галерее.

— У вас, я уверена, будет полно времени для старых историй, — сказала Афиленниль, касаясь его руки. — Познакомься сначала со всеми остальными.

Кивнув Эссинадиту на прощание и получив ответный кивок, Арадриан позволил вежливо вывести себя из каюты. Когда они оказались в главном коридоре, женщина взяла алайтокца под руку и придвинулась к нему.

— Думаю, что Джаир скоро уйдет от нас, — тихо произнесла Афиленниль, пока они шли на корму. — Он всё чаще заговаривает о прежних достижениях, после каждого путешествия всё сильнее тоскует о покое Алайтока. Уже повторяется в своих воспоминаниях, поэтому обрадуется новичку, которому ещё незнакомы его истории.

— Не хочу я слышать об Алайтоке, — возразил Арадриан. — Я присоединился к вам именно для того, чтобы оставить родину позади. Боюсь, постоянные напоминания о нем будут только раздражать меня.

— Значит, тебе нужно научиться терпению. На мире-корабле мы можем игнорировать других, всю жизнь напролет, если захотим, ускользая от мелочных обид и неприятных встреч. Но, если ты хочешь остаться на «Ирдирисе», будь любезен принимать нас такими, какие мы есть.

— Я не бестактен, — заспорил бывший рулевой. — На «Лаконтиране» я находился в близком соседстве со многими эльдар, но сумел завести друзей и всегда оставался вежливым.

На это женщина ничего не ответила, и в тишине Арадриан услышал звуки музыки. Характерные веселые звуки летней флейты выплывали в коридор из-под открытой арки впереди.

— Это Лехтенниан, — объяснила Афиленниль, улыбаясь и постукивая пальцами по руке друга в ритм бойкого мотива. — Играет на любых инструментах, сам пишет песни. Большую часть времени проводит здесь, в одиночестве, музицирует для себя или создает новые мелодии.

Прислушавшись, Арадриан разобрал замысловатые гармоники в звуках, наполнивших коридор. Напев задел его за живое так, как немногому удавалось за последние циклы, поднял настроение обещаниями чего-то, волнительного и умиротворяющего в равной мере.

— Наверное, не стоит его беспокоить, — заметил алайтокец. — Мне не хочется мешать.

— Лехтенниан не обидится, — успокоила подруга. — Если бы мы не прерывали его игру, то никогда не могли бы поговорить с ним. Он, кстати, намного старше всех остальных. На протяжении периодов «Ирдирис» сменил множество экипажей, но, насколько мы можем судить, Лехтенниан провел здесь не меньше двух арок.

— Да он, верно, почти так же стар, как и сам корабль! — довольно громко заявил Арадриан и тут же заметил, что они уже подошли к арке, а музыка смолкла.

— И близко не так, — ответил из каюты тихий, уверенный голос.

Войдя внутрь, двое эльдар обнаружили, что Лехтенниан убирает летнюю флейту длиной с руку в предназначенную для нее стенную нишу. На полках, в альковах и на подставках располагались другие инструменты. Некоторые из них были известны Арадриану: четырнадцатиструнная полулира, рядом с ней — вздымающаяся дугой голоарфа, дальше — красные, белые и черные клавиши звонкоргана и набор из полудюжины набедренных барабанов. Названий остальных он не знал, видел только, что это струнные, духовые или ударные приспособления.

Музыкант стоял босиком, в свободных брюках и обтягивающей белой блузе, которая поблескивала узорами серебряного шитья. Подобный выбор удивил алайтокца, поскольку белизна символизировала траур, и, как правило, трезвомыслящие эльдар так не одевались. Лехтенниан действительно был стар, на это указывали малозаметные, но характерные черты: слегка прореженные волосы, чуть истончившаяся кожа, морщинки в уголках глаз, покрасневшие ноздри и сгладившиеся кончики ушей. Впрочем, ничто во внешности Изгоя так не указывало на его возраст, как тяжелый взгляд, которым он в одно мгновение изучил Арадриана.

— «Ирдирис» почти такой же древний, как Алайток, — произнес Лехтенниан, снова усаживаясь на стул возле стены. Лицом к нему, слева от входа, были расставлены полукругом такие же простые сиденья. — Первый раз отправился в странствие всего через половину арки после Грехопадения.

— Не хотел вас обидеть, — быстро вставил Арадриан.

— С чего же мне обижаться, я старик, как ты и сказал, — отозвался музыкант. Жестом пригласив обоих сесть, он достал из кармана блузы тонкий инструмент, похожий на свисток. Несколько секунд Лехтенниан извлекал из него негромкие чирикающие звуки, и мелодия напомнила алайтокцу колыбельную из собственного детства. Затем пожилой эльдар жестко посмотрел на Арадриана, медленно покручивая свисток между пальцев. — Бегство — не то, чем ты его представляешь.

— Я… я не совсем понял, о чем вы.

— Не нужно стесняться, — ответил Лехтенниан. — Теперь ты Изгой, и это не причина для стыда, так же, как и мой возраст. Ты хочешь убраться подальше от Алайтока, и в этом нет ничего плохого. Но будь осторожен: когда бежишь, сломя голову, от одной проблемы, рискуешь врезаться в другую.

— Нет у меня проблем, — возразил бывший рулевой. — Не знаю, что Афиленниль рассказывала вам обо мне, но я ступил на борт свободным от темных мыслей.

— Мы оба понимаем, что это не так, Арадриан, — сказал пожилой эльдар с суровым выражением лица. — Я знаю только то, что прочел в твоих глазах, и вижу — с тобой явилась тьма, но не обязательно беспросветная и гибельная.

Он ещё подул в свисток, подражая кваканью ведьмотравной лягушки, а затем улыбнулся.

— У тебя есть хорошая компания, быстрый корабль и мечта повидать Галактику. Бывают судьбы и похуже.

— Вы превосходный музыкант, — сделал комплимент Арадриан, радуясь возможности сменить тему.

— Нет, я не музыкант. Как ты, наверное, знаешь, музыкант стремится к совершенству в исполнительском мастерстве и создании композиций. У меня же просто имелось много свободного времени, и я, как обычный любитель, научился кое-каким вещам.

— Но, если вы не музыкант, то кто же? — спросил алайтокец. Тут же Афиленниль крепче сжала руку Арадриана, как будто он сказал что-то не то, но Лехтенниан по-прежнему улыбался.

— Я путешественник, вот и всё, — ответил старик. — И добро пожаловать на «Ирдирис».

Последний член экипажа, Каолин, пилотировал звездолет, и какое-то время был занят навигацией в Паутине, посреди плотного трафика судов, прибывающих на Алайток и убывающих с него. Бывший рулевой познакомился с ним, когда «Ирдирис» отдалился от мира-корабля. Каолин, моложе даже самого Арадриана, носил черно-золотые волосы до пояса, сплетая их в три косы, перевязанные серебряной тесьмой, и облачался в бледно-серый пилотажный комбинезон с небольшими геммами синего и пурпурного цветов. Когда Арадриан и Афиленниль, сидя в общей каюте, пили горький чай из белого ореха и обсуждали вопросы о камбузе, юноша со вздохом плюхнулся на диванчик напротив.

— Как я рад, что это закончилось! — объявил пилот. Протянув руку, он налил себе чашечку чая из дымящегося кувшина. — В открытую Паутину, навстречу звездам!

— В направлении Кха-алиенни, как мы обсуждали? — подозрительно прищурившись, уточнила женщина.

— Вроде того, — осторожно ответил Каолин.

— Джаир ведь тебя уже предупреждал! — резко бросила Афиленниль, вставая. Она повернулась к двери, и Арадриан замер, не зная, следует идти за подругой или нет.

— Расслабься! — поднял руку пилот. — Будь уверена, мы направляемся к Кха-алиенни. Просто я подумал, что будет неплохо заглянуть по пути на Каскады Лучника, вот и всё.

Женщина остановилась в дверях и повернулась к нему.

— Правда? Нам не нужен ещё один твой безумный крюк на маршруте, Каолин.

— Правда. У нас ведь на борту новенький, и, могу поспорить, он никогда не видел Каскады Лучника.

Арадриан согласно кивнул.

— Да, я не думаю, что «Лаконтиран» проходил этим путем.

Затем Каолин пригласил бывшего рулевого составить ему компанию в кабине пилота, небольшом куполе прямо перед мачтой. Хотя приборная панель оказалась не очень большой, всего на двух эльдар, Арадриану она показалась схожей с той, что использовалась на «Лаконтиране». В каком-то смысле проще — у «Ирдирис» имелся только один звездный парус, сам звездолет меньше размером. С другой стороны, нагрузка возрастала, поскольку инструменты управления положением судна и наклоном паруса были совмещены, а не распределены между пилотами. Сейчас полет контролировали духовные матрицы «Ирдириса», направляя его по прямому, широкому простору Паутины. Дисплей овального кристаллического экрана над консолью демонстрировал белую трубу, тянущуюся спереди и сзади; это было искусственное изображенное, созданное на основе данных пси-соединения корабля с путеводным лабиринтом.

— Когда в следующий раз будем маневрировать, дам тебе попрактиковаться, — пообещал Каолин.

Проведя ладонью по краю черной панели и ощутив тихую дрожь корабля, Арадриан понял, что очень сильно ждет этого момента. Звездолет, управляемый руками одного эльдар, способный отправиться в любую точку Галактики… Он посмотрел на широко ухмыляющегося пилота и понял, что улыбается сам.

— Добро пожаловать в свободу, Арадриан.

На несколько циклов алайтокец с головой ушел в новую для него повседневную жизнь корабля. Он собирал фрукты и срезал колосья в биокаютах, изучал, как пользоваться приспособлениями для готовки на камбузе. Провел цикл, ухаживая за системой очистки воды, с восхищением наблюдая за крохотными рыбками, которые жили в фильтрующем пруду и ручьях, поедая отходы.

В конце каждого цикла Изгой возвращался к себе, — или шел в каюту Афиленниль, — и к нему всегда быстро приходил сон, рожденный глубоким внутренним спокойствием. Нечто лечебное содержалось в том, чтобы самому заботиться о себе или даже быть самим собой: не Сновидцем, Поэтом или Художником, а просто Арадрианом.

Со временем алайтокец почувствовал, что гармоничная жизнь на звездолете смягчила его беспокойство по поводу смертности. Ничто здесь не давило на Арадриана, не требовало как-то проявить себя, и он освободился от чрезмерного контроля сети бесконечности. На Алайтоке были сильны традиции Пути, и ему с самого рождения читали лекции о важности этой идеологии и постоянного саморазвития. В подростковом возрасте Арадриана направили на Путь Гармонии, где он помогал окружающим в их занятиях. Юноше это быстро наскучило, и он поддался Пути Сновидца, а затем, внезапно свернув, без обдумываний и переживаний ушел на Путь Рулевого.

Теперь Арадриан не шагал ни по одному Пути. Он мог делать, что пожелает, испытывать любые чувства, какие захочет, уделять время любой мимолетной прихоти.

В середине одного из циклов, обедая в компании Афиленниль и Каолина, алайтокец почувствовал, что готов открыто признаться в своем восхищении жизнью изгоя. Пока Арадриан не очень плотно познакомился с товарищами, но в каком-то смысле это и не имело значения — все они когда-то испытывали такое же откровение и могли понять, что чувствует новичок.

Покончив с едой, он хотел было заговорить, но осекся. Какая-то дрожь пробежала по телу Арадриана, слабо ощутимая, но очень неприятная вибрация. Раньше алайтокец не чувствовал ничего подобного, и обернулся с вопросом к Афиленниль, но увидел, что женщина уже шагает к терминалу из призрачной кости.

— Со временем привыкнешь, — заметил пилот, увидев растерянность Арадриана, после чего объяснил подробнее. — На таком большом звездолете, как «Лаконтиран», ты не мог ощущать пульс самой Паутины, но здесь мы близко к сердцевине корабля. Благодаря этому я наслаждаюсь полетом, моментами перехода из одного путеводного туннеля в другой, чувствую энергетические потоки вокруг себя. Впрочем, сейчас Паутину что-то тревожит, происходит нечто серьезное.

— И скверное, — добавила Афиленниль, убирая ладонь с терминала. — Идите, сами ощутите.

Каолин жестом предложил Арадриану подойти первым. Коснувшись пальцами молочно-белого, переливающегося психического узла, алайтокец протянулся сознанием к пси-ядру «Ирдириса». Как и предупреждал пилот, звездолет оказался намного меньше и компактнее всего, прежде известного изгою. Сеть на борту «Лаконтирана» в любой момент одновременно взаимодействовала с сотнями душ, блокируя фоновое соединение с Паутиной. Здесь же психические схемы космолета оказались неосновательными, почти капризными по своему характеру, верткими и назойливо любопытными.

Арадриан почувствовал, где проходит размытая граница между варпом и реальностью. Там, за рунными вратами и обережными стенами Паутины, два мира перетекали друг в друга, создавая туннели, по которым путешествовали эльдар. Системы корабля тянулись в бездну, психически подпитываясь из материи путеводного лабиринта: как птица расправляет крылья, чтобы поймать ветер, так «Ирдирис» ловил имматериальную пульсацию Паутины в свою энергетическую матрицу.

Путеводный лабиринт дрожал, резко отстраняясь от эмоций, испытываемых где-то не очень далеко. Эмоций, наполнивших Арадриана глубинным ужасом.

Всё это изгой осознал в один миг. Не успев отсоединиться, эльдар почувствовал, что его уносит вдоль Паутины, туда, где рождались эмоции, вызвавшие дрожь в психических схемах звездолета.

Он ощутил боль и чувство потери, конвульсивно содрогнувшись от их мощи. Тысячи, сотни тысяч душ подвергались мучениям, их отчаяние и страдание расходились по Паутине, словно ударная волна. На мгновение агония умирающих охватила Арадриана, открыв ему причину происходящего.

Зеленокожие твари растерзали его тело и убили его семью. Они ползали по нему, словно паразиты, вгрызались в его плоть, оставляя за собой раны и рубцы. Башни его городов рухнули и обратились в руины, тела мертвецов лежали, раздавленные белыми камнями, или разрубленные на части, или сожженные на огромных кострах, дым которых душил небеса.

Он умирал.

Хватая воздух, Арадриан вырвался и отступил от узла. Пальцы его дрожали, в голове царила неразбериха.

— Что это… Это были орки? — вырвалось из пересохшего горла. Облизнув губы, изгой посмотрел на Афиленниль. — Так что это было?

— Крик мирового духа планеты экзодитов, — ответила женщина, в глазу которой блестела слеза. — Хорошо известной мне. Это Эйленилиеш, и её атакуют.

— До неё всего несколько циклов пути, — заметил Каолин. — Семь, самое большее.

— Нужно сообщить остальным… — начала Афиленниль.

— Мы уже почувствовали, — сказал Лехтенниан, стоявший в дверях. Пожилой эльдар шагнул внутрь, за ним последовал Джаир Эссинадит.

— Нам нужно помочь им, верно? — спросил Арадриан. — Я имею в виду, мы должны, так ведь? Раз мы всего в семи циклах пути?

— Всё не так просто, — указал Джаир. — Нас всего пятеро, армию орков нам не остановить. Это послание, крик о помощи, предназначалось Алайтоку. Мир-корабль ответит.

— А что тогда делать нам? — бывший рулевой переводил взгляд с одного спутника на другого. — Просто не обращать внимания?

— Нет, — возразил Каолин, — но нам нужно сначала встретиться с остальными, объединиться с экипажами других звездолетов.

— Что за «другие звездолеты»?

— Корабли изгоев, которые тоже услышат зов Эйленилиеш, дрейфуя по Паутине, и ответят на него, — пояснил Эссинадит. — Мы соберем силы, составим наилучший план действий. Боюсь, что для тебя это означает слишком раннее возвращение…

— Возвращение куда? — сначала не понял Арадриан, но тут же сообразил, о чем речь. — Сбор пройдет на Алайтоке?

— Да, — сказала Афиленниль, положив ладонь на руку друга.

— Я не могу вернуться, только не так сразу, — запротестовал алайтокец. — Выставлю себя глупцом… То есть, я не это имел в виду!

В голове Арадриана снова возникло послание мира «ушедших».

— Страдания от того, что я выставлю себя дураком, ничто по сравнению с болью, ощутимой в этой мольбе о спасении. Вы должны вернуться и помочь, если даже мне это не под силу. Наверное, я просто останусь на «Ирдирисе».

— Хорошо, если ты так хочешь, — ответил Лехтенниан.

— Мы присоединимся к отряду странников, — сказала Афиленниль, шагнув от Арадриана к Джаиру. — Если желаешь помочь народу Эйленилиеш, иди с нами.

— Вместе со странниками? — рассмеялся бывший рулевой. — Но я ничего не знаю о войне или искусстве разведки.

— Просто предложила.

В позах спутников читалось недовольство решением Арадриана, и он знал, что ведет себя не слишком достойно, но не понимал, чем может помочь. Затем, вспомнив слова подруги о том, что каждый должен трудиться ради общего блага, изгой вздохнул и улыбнулся.

— Ну что ж, назад на Алайток, да? — он посмотрел сначала на Джаира, потом на Афиленниль. — И как же это, быть странником?

Позади кабины пилота располагалась лестница, ведущая в хранилище на нижних уровнях «Ирдириса». Подруга Арадриана шла впереди, а Эссинадит рассказывал молодому соотечественнику о принципах, по которым действовали странники.

— Именно мы наблюдаем за возможными угрозами мирам-кораблям и планетам экзодитов, — говорил Джаир. — Речь не идет о долге, клятвах или присяге, но мы решили, что не будем совершенно отрываться от других эльдар. Нынешняя атака, вторжение орков на Эйленилиеш, станет призывом к оружию.

Мысль о войне ужаснула Арадриана, и, похоже, это отразилось у него на лице.

— Я забыл, что ты никогда не ступал по Пути Воина. Мог бы сказать тебе: «не нужно бояться», но это неверно. Страх — отличный мотиватор, который поможет тебе остаться в живых. Не все странники вступают в прямой контакт с врагом, ты можешь избежать боя, если пожелаешь. Мы прислушаемся к советам провидцев и автархов Алайтока, чтобы скоординировать усилия с флотом и аспектными воинами. Что нам выпадет в итоге, не знаю, но могу уверить тебя: если будешь держаться рядом со мной, останешься цел и невредим.

Арадриан не совсем понимал, как Эссинадит обеспечит его безопасность, но немного успокоился после слов странника.

— Если я решу сражаться, — тихо сказал молодой эльдар, — как всё это будет? Где мы возьмем оружие?

Словно отвечая ему, Афиленниль остановилась перед одним из входов отсека-хранилища. Дверь с тихим шорохом отъехала в сторону, повинуясь её касанию.

За ней обнаружился склад полукруглой формы. На изогнутых стенах висели плащи и костюмы странного покроя, с неповторяющимся узором серых и белых пятен, которые совпадали по цвету с комнатой. Возле каждого одеяния находилась винтовка, длиной почти в рост Арадриана, с изящным прикладом и замысловатым прицельным комплексом. Кроме того, в помещении имелись сюрикеновые пистолеты, длинные ножи и узкие мечи; убранные в кобуры или ножны, они висели среди плащей. Там, где пол переходил в стену, располагались складские ящики, на крышках которых лежали высокие сапоги, свернутые обтягивающие комбинезоны серого и черного цветов, а также охряные вещмешки. Сверху свисали дыхательные маски и увеличительные монокуляры; тонкие веревки и тросы с крючьями; оборудование для подводного плавания, напоминающее искусственные плавники, и свернутые аэрокрылья из почти прозрачного материала.

На потолке оказалось резное изображение Курноуса-Охотника, одного из богов эльдар. Некогда враг Кхаина, он был пожран Той-что-жаждет вместе с остальным древним пантеоном. Арадриан счел небольшим суеверием то, что на складе оказалась картина, посвященная мертвому божеству, но ничего не сказал.

— Вот снаряжение странников, — заявил Джаир, указывая рукой на содержимое отсека. — Всё, что поможет тебе выжить, куда бы мы ни отправились, чем бы нам ни пришлось заниматься.

— Я никогда не стрелял из пистолета и не брал в руки меч, — сказал Арадриан. Шагнув внутрь, он провел рукой по одному из костюмов. Тот замерцал, и ткань в месте прикосновения чуть порозовела, в тон коже алайтокца. — А это, значит, хамелеолин?

— Да, — подтвердила Афиленниль. — Не беспокойся о своем боевом опыте или его отсутствии. Это не имеет значения, ведь задача странника состоит в том, чтобы сражаться на расстоянии. Мы обнаруживаем врага и наводим истинных воинов на цель. Удлиненная винтовка — наше оружие выбора. Не забывай, что любые наши враги, будь то орки, люди или кто угодно, очень сильно уступают эльдар в развитии. После небольшого обучения ты станешь на один уровень с их лучшими стрелками, а костюм и плащ скроют тебя от возмездия.

— А я сказал, что позабочусь о тебе, так всё и будет, — добавил Эссинадит.

— Я боюсь потерять не жизнь, а рассудок, — объяснил молодой эльдар. — И я никогда раньше не убивал, что, если просто не смогу этого сделать?

— Станешь ты странником или нет, всё равно научишься убивать, — сказал Джаир. — Мы будем охотиться, и тебе придется сражать добычу, если захочешь отведать мяса. Отсеки-фермы могут снабжать нас бесконечно долго, но рано или поздно такая еда наскучит. Тогда-то ты сильнее всего насладишься вкусом свежеубитой дичи! Жизнь лишь часть круговорота, смерть — всего лишь его конец. Ты и сам уже понял это.

Молча кивнув, Арадриан согласился с услышанным, после чего перенес ладонь с костюма на висевшую рядом винтовку. Обхватив ствол, изгой снял оружие с крюка; оно оказалось удивительно легким, эльдар без труда держал его одной рукой. Оранжевые и красные геммы, установленные в выпуклости над курком, засветились от его прикосновения. Прозвучало тихое урчание, сообщившее об активации энергоячейки, и Арадриан повернулся к Афиленниль.

— Покажи мне, как она работает, — попросил он.

«Ирдирис» оказался одним из первых звездолетов странников, достигших Алайтока. Как-никак, они получили сигнал тревоги с Эйленилиеш, находясь не слишком далеко от мира-корабля. Джаир и Афиленниль отправились на встречу с правящим советом ясновидцев и автархов, которые, несомненно, уже знали о сильном волнении в Паутине. Арадриан, которому неуютно было появляться на Алайтоке, остался на борту вместе с Лехтеннианом и Каолином.

И именно пилот убедил его снова ступить на палубу мира-корабля. В тот момент они сидели на диванчиках в общей каюте и потягивали ледяной сок.

— Ты дважды покидал родину с болью в душе, — заметил Каолин.

— И зачем мне снова идти к источнику этой боли?

— Чтобы лишить его власти над тобой. Тебе представилась редкая возможность, Арадриан: когда ты оставлял Алайток в прошлый раз, то вернулся только через двадцать периодов, и твои друзья сильно изменились. Сейчас у тебя есть шанс увидеть их, и, зная, что впереди — возможно — счастливая жизнь, убедить обоих, что с тобой всё в порядке.

— А, что если они не пожелают меня видеть? — спросил алайтокец, ставя бокал на низкий столик у ног. — Тогда рана откроется вновь.

— Рана может загнить, если её не обработать, — указал пилот. — Худшее, что может произойти — ты вернешься на «Ирдирис» ни с чем. Тебе больше не придется встречаться с бывшими друзьями, а на борту никто не подумает плохого об этой попытке.

Вот так, нехотя позволив убедить себя, Арадриан снова оказался на Алайтоке, намного раньше, чем рассчитывал. Он не доверял сети бесконечности, да и не очень хотел сообщать бывшим друзьям о своем прибытии, поэтому направился прямо домой к Тирианне. Там его встретила молодая семья, от которой изгой узнал, что девушка переехала поближе к куполу Кристаллических Провидцев в центре мира-корабля.

Задав несколько ненавязчивых вопросов, Арадриан выяснил адрес нового обиталища Тирианны и отправился туда на небесном челноке. Некоторое время изгой стоял у входа, собираясь с духом; когда он, наконец, решился войти, хотя так и не знал, что говорить, дверь уловила намерение гостя и сообщила о его присутствии длинным звонком.

За беззвучно скользнувшей в стену пластиной оказалась главная комната. На середине её стояла Тирианна, что-то убиравшая в мешочек на поясе.

— Арадриан! — воскликнула она, поворачиваясь к гостю. — Вот так сюрприз.

Уже не в первый раз изгой почувствовал, что выглядит как-то несообразно окружению. Хотя он не надел плащ или маскировочный костюм, хватало и комбинезона странника, на котором постоянно менялись голоузоры зеленых и синих оттенков — хамелеолин подстраивался к фону неба и парка, видневшихся с балкончика за дверью.

— Привет, Тирианна, — сказал Арадриан, заходя внутрь. Он улыбнулся и протянул ладонь. Тирианна на миг коснулась его руки, явно обескураженная этим неожиданным визитом. — Прости, я не успел предупредить тебя о своем возвращении.

— Я не ожидала вновь увидеть тебя так скоро, — сказала Тирианна, усаживаясь на одну из подушек. Она предложила гостю присесть рядом, но Арадриан отказался, быстро качнув головой.

— Мне нельзя задерживаться надолго, — объяснил он. По правде, встреча с девушкой всколыхнула в изгое противоречивые чувства. Арадриан уже начинал думать, что Каолин ошибся и вся эта идея — глупость. — Похоже, моя попытка выбраться с Алайтока была обречена. «Ирдирис» перехватил сигнал с Эйленилиш. Этот мир «ушедших» подвергся атаке орков. Мы посчитали разумным вернуться на Алайток, чтобы сообщить эту новость.

— Экспедиция уже готовится к отправке, — сказала Тирианна. — Ясновидец Латейрин предвидел нападение несколько циклов назад.

— Ох, уж эти ясновидцы со своими странностями, — пожал плечами, изгой рассмеялся. — Да ты и сама готовишься стать провидцем! Пожалуй, мне теперь следует осторожнее подбирать слова?

— Я не обижаюсь, — ответила девушка. — Они весьма загадочный народ, это уж точно. Я общаюсь с ними уже довольно давно, но сама еще не разобралась в их «странностях».

Не зная, что ещё сказать, Арадриан переступил с ноги на ногу и обратно. Ему не хотелось болтать о пустяках, а к разговору на более серьезную тему он был не вполне готов.

— Как ты? — спросила она.

Арадриан вновь пожал плечами:

— Рассказывать особо нечего, — ответил он и показал на свой наряд. — Как видишь, я решил стать странником, но еще ни разу и не покидал «Ирдирис» до самого возвращения на Алайток. На Эйленилиш мы дадим бой оркам.

— Это очень неразумно, — произнесла Тирианна. — Ты никогда не шел Путем Воина. У тебя нет боевой маски.

— А это неважно, — отмахнулся изгой, — у меня есть винтовка, она не даст меня в обиду. Похоже, у меня проявился прирожденный талант к стрельбе.

— Я волнуюсь не о физической безопасности, — сказала Тирианна, вставая и подходя к Арадриану. — Война развращает. Зов Кхаина может стать для тебя непреодолимым.

— В мире существует множество соблазнов, но для меня кровопролитие не входит в их число, — молодой эльдар насупил брови. — Я только сейчас понял, насколько узко ты порой смотришь на мир. В твоем понимании Путь — это начало и конец существования. Но это не так.

— Это так, — возразила девушка. — Когда ты не ограничиваешь свой разум, то подвергаешь опасности не только себя, но и окружающих. Тебе следует сдерживаться. Корландрил… уже ощутил прикосновение Кхаина. Его гнев переполнил чашу.

— Он стал аспектным воином? — удивился новости Арадриан. Ему показалось весьма ироничным, что внутренняя свирепость скульптора прорвалась после создания работы, восхваляющей миролюбивую Ишу. Изгой даже не смог удержаться от смешка. — Вот уж никогда б не подумал, что моя критическая оценка его творений настолько расстроит Корландрила.

Тирианна раздраженно поправила волосы, закинув выбившийся локон за ухо. Сообразив, что девушка досадует на него, Арадриан посерьезнел.

— Зачем ты пришел? — спросила Тирианна. — Что тебе от меня нужно?

— Ничего, — ответил изгой. Этот вопрос показался Арадриану довольно эгоистичным: он явился уверить девушку, что с ним всё в порядке, но новоиспеченная провидица явно заботилась о рунной магии больше, чем о друге. — Ты вполне ясно дала понять, что мне от тебя ждать нечего. Я зашел из вежливости и только. Если ты мне не рада, я сейчас же уйду.

Раздумывая над ответом, Тирианна несколько мгновений молчала и холодно смотрела на изгоя. Затем её лицо посуровело.

— Да, пожалуй, тебе лучше уйти, — произнесла девушка.

Молодой эльдар ощутил укол разочарования, даже гнева, но согласно кивнул. Взгляд Тирианны стал чуть мягче.

— Береги себя, Арадриан. Я рада была повидаться с тобой.

Изгой шагнул к двери, не собираясь больше задерживаться, но прощальные слова девушки засели у него в голове: всё же она переживала за друга. Каолин говорил, что Арадриану представился второй шанс расстаться с близкими по-доброму, но, похоже, он умудрился упустить и эту возможность. Нужно ли извиниться перед Тирианной? Надо ли сказать, что он скучал по ней?

— Прощай, — сказал изгой, придерживая рукой открытую дверь. — Не думаю, что мы еще когда-нибудь увидимся.

Молодой эльдар говорил то, что было у него на уме. Арадриану хотелось, чтобы девушка поняла — она, скорее всего, видит его в последний раз. Сделавшись странником, изгой может отправиться очень далеко, совершенно не желая возвращаться. Если он погибнет, потерянный и забытый, на каком-нибудь далеком мире, то будет рад такой судьбе.

— Прощай, — ответила Тирианна. — Счастливого пути. Желаю тебе найти радость в жизни.

Вздохнув, Арадриан повернулся и вышел прочь. Дверь задвинулась с шелестящим свистом, а изгой быстро зашагал по балкону, досадуя на самого себя за то, что послушался Каолина и позволил девушке оставить за собой последнее слово.

Когда молодой эльдар собирался повернуть на лестницу, то услышал, что Тирианна зовет его по имени. На мгновение сердце Арадриана заколотилось, но он с невозмутимым видом оглянулся через плечо.

— Пожалуйста, проведай Корландрила! — выкрикнула девушка ему вслед. Кивнув, изгой поднял руку в знак согласия. Значит, её больше заботит Корландрил, чем Арадриан.

Ну и пусть, подумал он.

Возможно, изгой сразу не вернулся на «Ирдирис» из чистого эгоизма: ему была неприятна мысль, что придется рассказывать Каолину о неудаче. Встреча с Тирианной, хотя и вышла не совсем уж провальной, оставила немного неприятный осадок. Арадриан чувствовал, что не сможет ответить на расспросы пилота, если не достигнет хоть какого-то понимания с бывшими друзьями. Тем более, он молча согласился повидать Корландрила.

В итоге Арадриан направился к дому бывшего скульптора.

Дверь открылась перед ним как раз в тот момент, когда Корландрил выходил в какую-то боковую комнатку. Изгой немного подождал, но не услышал ни слов приветствия, ни требований убираться.

— Всё опять изменилось, — произнес Арадриан первое, что пришло в голову, поскольку ничего лучше придумать не смог. Корландрил шагнул обратно в главную комнатку с глазами, расширенными от потрясения.

— Всё опять изменилось, — согласился он и какое-то время смотрел на изгоя, прежде чем предложить гостю сесть. Слегка качнув головой, странник отказался.

— Я пришел из уважения к дружбе, которая была некогда между нами, — произнес Арадриан. — Подумал, что было бы неправильно не повидать тебя, вернувшись на Алайток.

— Я рад, что ты пришел, — сказал Корландрил. — Я должен перед тобой извиниться за свое поведение в последнюю нашу встречу.

Изгоя ошеломило это прямое признание. Он считал, что намного хуже обошелся с Корландрилом, чем с Тирианной, но именно бывший партнер по грезам, казалось, действительно скорбел о размолвке.

— Никогда мы не причиняли друг другу зла умышленно, — ответил Арадриан, чувствуя, что должен ответить честностью на честность, — и оба испытываем друг к другу только уважение.

— Надеюсь, твои путешествия оказались плодотворными?

Арадриан, улыбнувшись, кивнул — и солгал.

— Не смогу описать того, что я повидал, того духа приключений, который наполнил мои жилы. Передо мной предстала Галактика, и я испытал лишь малую толику тех наслаждений и мрака, которые она может предложить.

— Я тоже был в путешествии, — сказал Корландрил, вытирая руки ветошью.

— Слышал об этом, — заметил Арадриан. Посмотрев на него, Корландрил вопросительно поднял брови. Изгой был не совсем уверен, что думает насчет перемены Пути друга, поэтому осторожно выбирал слова. — Тирианна. Сначала я встретился с ней, и она сказала, что ты теперь аспектный воин.

— Жалящий Скорпион храма Смертельной Тени, — дополнил Корландрил. Он аккуратно ополоснул руки и теперь сушил их под струей теплого воздуха над раковиной. — Я не злюсь, что ты сначала встретился с Тирианной. Мое расставание с ней — событие прошлого, и я с этим полностью примирился.

Арадриан обвел комнату взглядом, примечая расставленные кругом статуи Иши. У каждой из богинь оказалось лицо Тирианны, или, по крайней мере, очень похожее. Улыбнувшись, изгой с сомнением взглянул на Корландрила.

— Ну, может быть, не полностью, — признал со смешком воин. — Но я в самом деле не испытываю к тебе никакой неприязни из-за твоей роли во всем этом — ведь ты действовал непреднамеренно, если учесть все тогдашние обстоятельства.

— Ты виделся с ней в последнее время?

Корландрил покачал головой.

— Это бесполезно. Если я увижу ее случайно, это будет нормально, но не по мне сейчас искать с ней встречи. Мы с ней идем к разным целям, и у каждого из нас — свое путешествие.

— Встречаешься с кем-то еще? — предположил Арадриан.

Воин как будто засомневался на мгновение, а потом чуть приоткрыл рот, внутренне осознав что-то.

— Ага! — рассмеялся Арадриан.

— Да всё не так, — поспешно заявил Корландрил. — Она — мой товарищ, воин из этого же храма, для нас было бы совершенно неуместным вступать в какие-то более глубокие отношения.

Как знал изгой, среди аспектных воинов не существовало подобных запретов, и он промолчал, позволив другу догадаться о его сомнениях по лицу. Оба постояли в молчании, если и не приятном, то вполне уютном, а затем Арадриан сообразил, что Корландрил-Жалящий Скорпион тоже отправится на Эйленилиеш.

— Я также пришел, чтобы заранее предупредить, что тебя скоро призовут в твой храм.

— Как ты можешь об этом знать? — спросил Корландриль, резко нахмурившись. — Ты говорил с Кенайнатом?

— Я бы не ступил в аспектный храм! А твой экзарх не стал бы выходить наружу. Нет, я знаю об этом из первых уст. Я только что вернулся с Эйленилиеш. Это мир экзодитов, «ушедших», недалеко отсюда. Туда пришли орки, и жители планеты взывают к Алайтоку о помощи. Я вернулся как их посланец. Прямо сейчас автархи и ясновидцы обсуждают наилучший образ действий, и у меня нет сомнений, что они призовут к войне.

— И я буду готов ответить на этот призыв, — заявил Корландриль. При упоминании войны он весь переменился: глаза стали твердыми, словно кварц, челюсти сжались. Это обеспокоило Арадриана, который последний раз видел друга таким во время скандала на представлении статуи. Странник решил перейти к более безопасной теме, чтобы не разрушить кое-как налаженные отношения с другом каким-нибудь неловким замечанием или расхождением во взглядах.

— Мне и самому нужно подготовиться, — заявил он, делая шаг к двери. — Другие странники собираются здесь, поделиться своими знаниями о враге. Я должен присоединиться к ним.

Корландрилл кивнул в знак понимания. Гость уже подошел к двери, прежде чем хозяин вновь заговорил.

— Я рад, что ты жив и у тебя все в порядке, мой друг, — в каждом его слове звучала искренность.

— Так же и я за тебя, Корландрил, — машинально ответил Арадриан, но тут же понял, что это действительно так. Связь с партнером по грезам была очень тесной, теснее обычной дружбы, и Корландрил когда-то многое значил для изгоя. — Не знаю, увижу ли тебя на Эйленилиеш или до того, как мы покинем Алайток. Если нет, то желаю тебе удачи и процветания до следующей нашей встречи.

— Удачи и процветания, — эхом отозвался Корландрил.

Выходя из комнаты, Арадриан чувствовал, что с его плеч свалилась тяжкая ноша. Когда за странником закрылась дверь-диафрагма, он глубоко вздохнул: теперь Алайток ушел в прошлое. Свое будущее изгою предстояло узнать на Эйленилиеш.

Глава 5 Открытие

Лабиринт Линниан

В древние дни, ещё до того, как случилась рознь между Ультанешем и Эльданешем, а Кхаин, неся кровавое возмездие, развязал Войну в Небесах, Эльданеш искал способы защитить свой народ, тогда как Ультанеш обращал взоры к внешнему миру. Увлекшись, он покинул семейный очаг, чтобы вдоль и поперек исходить дикие пустоши. Это отняло немало времени, поскольку ветра там были сильны, а земли — негостеприимны.

Однажды перед наступлением ночи, ища укрытия на склонах горы Линниан, Ультанеш обнаружил золотые врата, за которыми начиналась пещера. Испуганный, он выбежал прочь, несмотря на холодные сумерки снаружи. На следующую ночь Ультанеш нашел другие золотые врата, скрытые за водопадом удивительной красоты, но снова побоялся войти. В третий же раз, увидев сияющий проход на вершине далекого холма, он набрался решимости и поклялся себе одолеть страх. Пройдя через врата, Ультанеш обнаружил себя в ином месте: лабиринте Линниан, который простирался по всему миру, над ним и под ним, полнился многочисленными изгибами и тупиками, что выводили путника из себя. Внутри также ждали потайные каморы с чудовищами и другими опасностями; великие дела совершил Ультанеш, чтобы победить врагов и одолеть все преграды.

Но оно стоило того, ведь лабиринт Линниан провел путника через чудесные горные страны с плодородными холмами, по радужным мостам, что соединяли звезды, и искрящимся глубинам, что лежали под миром эльдар. Прошло время, Ультанеш вернулся в родной дом и собрал последователей. Теперь, зная о существовании врат, он везде видел их золотой блеск и исследовал тайны лабиринта вместе с сыновьями и внуками.

Первобытный лес исходил клубами пара под лучами жаркой звезды. Это было настоящее солнце, и его настоящее тепло коснулось кожи Арадриана, когда тот спускался по десантной рампе на землю настоящего мира. Первая планета, на которую эльдар ступил за свою долгую жизнь: воспитанный на рукотворном Алайтоке, он и во время путешествий на «Лаконтиране» никогда не сходил со звездолета. Когда сапог изгоя немного погрузился во влажную почву, он удивился прежней нерешительности.

Ветер трепал маскировочный костюм, который менял цвета на коричневый и зеленый, в тон окружению. Арадриан вдруг осознал, что эти дуновения создавались не какой-то скрытой системой вентиляции или генераторами искусственного климата, а невероятно сложным взаимодействием давлений и температур в разных частях атмосферы Эйленилиеш. Далеко слева на горизонте виднелось темное пятно, которое могло быть клубами дыма или же грозовыми тучами.

Прикрыв глаза от яркого солнца (и решив, что для пущего удобства звезду всё-таки стоило бы немного затемнить), Арадриан подумал о небе. Никакой купол не сохранял его на месте, планета удерживала атмосферу силой гравитации, рожденной из её собственной массы. Здесь не требовалось никаких силовых щитов. Пораженный этой мыслью, изгой прислушался к пронзительным крикам птиц — настоящих, действительно диких птиц — и пришел в трепет.

— Ох уж эти бывшие Сновидцы, — пробормотал Джаир, опережая Арадриана. — Вечно витают в облаках.

Изгой повернулся было с гневной отповедью, но осекся, увидев улыбку другого странника.

— Однажды я буквально витал в облаках, — сказал молодой эльдар, удобнее поправляя винтовку на плече. — На небесном мосту над ущельем Глубоких Сожалений.

— Замечательно, — отозвался Эссинадит и указал на высокую изящную башенку недалеко впереди. Строение экзодитов возносилось над пологом леса, окружавшего полянку, на которую Каолин посадил «Ирдирис». С виду оно напоминало светло-серое копье, устремленное в небо цвета индиго, к вершине расширялось в дисковидную платформу, усеянную арочными окнами, а затем снова резко сужалось. Темно-синие листья трепетали на ветру у основания башенки; Арадриан видел их серебристую изнанку и слышал тихий, нежный шорох.

— Там мы должны встретиться с остальными? — спросил он.

— Старейшины «ушедших» будут говорить со всеми странниками из первой волны.

— А когда появятся Афиленниль и все прочие?

Оба уже шагали вперед, под сень огромных деревьев. Подруга Арадриана раньше бывала на Эйленилиеш, и поэтому присоединилась к изгоям, которым предстояло сопровождать армию мира-корабля, указывая путь аспектным воинам и провидцам. Алайтокец уже начинал скучать по ней, хотя Джаир оказался остроумным спутником и рассказал немало поучительных историй.

— Сегодня вечером, я думаю, — ответил Эссинадит. — Линкоры Алайтока движутся не так быстро, как звездолеты странников, да и автархи решили, что ночная атака — наилучший вариант действий.

— Я по-прежнему не до конца уверен в себе, — признался Арадриан. Под ногами у него слегка расползались опавшие, чуть подгнившие листья, и эльдар окружало странное, но не отталкивающее амбре. Здесь стояла осень, вызванная положением планеты на орбите и определенным наклоном её оси. На Алайтоке, с его управляемым климатом, времена периода менялись по мимолетному порыву или в соответствии с общим замыслом: например, в куполе могли устроить чудесный зимний снегопад, а затем, когда зрелище надоест жителям, тут же перейти к чему-то иному.

— Мы должны найти орков и определить, выдвигаются ли они куда-нибудь, — напомнил Джаир.

— Как они вообще справляются? — спросил Арадриан. — Экзодиты, я имею в виду.

— С чем справляются?

— С беспорядочностью своего мира, — объяснил молодой изгой. — Буря может погубить их посевы, землетрясение — обрушить башни и поглотить города. Как они выдерживают в такой непредсказуемой обстановке?

— Некоторые сказали бы «из упрямства», — ответил Эссинадит. — Но я считаю, причина намного глубже. Когда-то, до Грехопадения, наш народ управлял звездами, изменял планеты по собственной прихоти. Тогда всё находилось у нас под контролем, как сейчас на Алайтоке. Поддавшись лени, мы прислушались к шепоту губительной силы, позволили распространиться моральному распаду, который и привел к Грехопадению. Напротив, экзодиты удержались от соблазна стать повелителями окружающей природы. Её капризы, неприрученные погодные явления, тектонические содрогания и извержения вулканов смиряют «ушедших», не дают им сидеть без дела и, соответственно, возвращаться к порочной жизни.

— Звучит так, словно все они немного мазохисты, — заметил Арадриан. Тем временем эльдар вышли на другую полянку, к возносящейся в небо одинокой башне; высокие двери в её основании были распахнуты. — Почему бы просто не прибегнуть к идеологии Пути, как на мирах-кораблях?

— И это спрашивает изгой Алайтока! — рассмеялся Джаир, не веря своим ушам. — Экзодиты считают Путь ловушкой, иллюзией контроля, под которой скрывается внутренняя тьма. Они считают, что в их тяжелой жизни есть чистота, и только постоянное отвержение собственных эмоций в конце концов позволит спастись от порчи… Ну, ты понимаешь.

— Великого Врага? Той-что-жаждет? Принца Наслаждений? Мы оба знаем, на что ты намекаешь, так зачем же нужны недомолвки?

— Даже иносказательные имена лучше не произносить, Арадриан, — остановившись, Эссинадит взял его за руку. — Сейчас ты не за обережными стенами Алайтока, не защищен пауками варпа и барьером сети бесконечности. Неразумно привлекать взгляд этой силы, особенно в насмешку.

Услышав искреннее предостережение Джаира, молодой изгой внезапно испугался. Он высвободил руку и отступил на шаг; в какой-то момент Арадриану показалось, что его путеводный камень в золотой оправе засветился чуть ярче, а груди на секунду коснулось тепло. Наверное, это была игра воображения, но алайтокец всё равно огляделся по сторонам, встревоженный странным ощущением.

— Деревья сияют! — тут же вскрикнул он, мгновенно забыв о Великом Враге при виде такой картины.

Возможно, Арадриан преувеличивал, но деревья вокруг здания действительно светились. Ярче всего ореол был у корней, где слабо поблескивали складки коры; тусклое сияние брезжило по зубчатым краям листьев. Теперь, приглядевшись внимательнее, изгой заметил, что отовсюду сочится неяркий свет такого же серебристого оттенка, как и отблески на верхних этажах башенки. Подойдя к одному из деревьев, алайтокец опустился на колено и рассмотрел корни: оказалось, что в древесину вплетены тончайшие кристаллические жилки.

— Осторожнее, это и есть мировой дух, — предупредил Джаир, заметив, чем занят его спутник. — Видимо, башня — какая-то узловая точка, и кристаллическая матрица здесь близко к поверхности.

— Но она уходит глубоко под землю, верно?

— Рядом с мировым духом сеть бесконечности Алайтока покажется маленькой, — присев на корточки, Эссинадит поворошил землю рукой. — Он охватывает всю планету, просачивается в трещины между камней, словно корешки растения.

Сосредоточившись, Арадриан попытался ощутить присутствие мирового духа, как делал это с корабельными пси-схемами сети бесконечности. Но он ничего не почувствовал, разве что какое-то присутствие на самом краю подсознания. Закрыв глаза, изгой попробовал сконцентрироваться на духе, открыть ему свой разум — но не услышал ничего, кроме дыхания ветра. Он вспомнил момент единения, произошедший на борту «Ирдириса», однако и это общее переживание не помогло найти связь с Эйленилиеш.

— Матрица такого размера, способная отправлять послания через Паутину, должна быть очень мощной, но я вообще ничего не чувствую, — сказал Арадриан, открывая глаза.

— Да, мировой дух огромен, но силы его чрезвычайно рассредоточены, — пояснил Эссинадит и указал жестом, что надо дальше идти к башне через полянку. — Изначально на этой планете жили не более тысячи экзодитов. Даже по прошествии стольких поколений, запасы энергии, сохраненные из их умирающих душ, крайне малы по сравнению с резервами Алайтока, содержащими эссенцию миллионов мертвецов. Как и все творения «ушедших», эта матрица — примитивная, неразвитая система. Она выполняет свою функцию безопасного убежища для душ, расстающихся с телами, но не более того.

Под дверной аркой впереди появилась женщина-эльдар, облаченная в красно-белые одеяния. Волосы её, спускавшиеся до колен, были сплетены в тугие косы и перевиты простой тесьмой. Пояс из шкуры рептилии охватывал талию «ушедшей», а в правой руке она держала посох из кривого, узловатого дерева, с зеленым кристаллом неправильной формы в качестве навершия.

— Добрая встреча, гости, — произнесла незнакомка, поднимая открытую ладонь в знак приветствия.

— Добрая встреча, хозяйка, — ответил Джаир, отдавая формальный поклон. Арадриан повторил движение спутника, не сводя глаз с женщины. — Ты — Сариенгит?

— Я — Рияллис Сариенгит Наиад, пандита[1] Гирит-Реслайна. Пожалуйста, входите и присоединяйтесь к остальным.

Потратив немного времени, Сариенгит рассказала о случившемся на планете семнадцати странникам, прибывшим впереди основных сил алайтокского флота. Орки вторглись на девственный мир тридцать циклов назад (Арадриану пришла в голову странная мысль: неужели здесь не только времена периода, но и циклы всегда одинаковы по продолжительности?) и, пока мир-корабль вместе с изгоями готовил ответный удар, зеленокожие захватили поселение Гирит-Реслайн.

Немногочисленные экзодиты Эйленилиеш не были готовы к противостоянию. Оружия, которыми располагали «ушедшие», и бойцов, способных сражаться им, хватало для отражения атак карнозавров и остродонов, угрожавших стадам, но орки обрушились на планету с мотоциклами и багги, пушками и танками. Явилась целая орда жаждущих битвы тварей, созданных для войны в давно минувшую эпоху.

Атака на Гирит-Реслайн началась четыре цикла назад. Хотя Сариенгит вместе с другими старейшинами вывела жителей из городка до нападения яростных зеленокожих, многие эльдар, входившие в секты воинов, упрямо отказались отступить. В итоге они погибли, защищая родной очаг, хотя могли бы уйти и дождаться подмоги из других поселений, а также оказавшегося поблизости Алайтока. Судя по немногочисленным сведениям, собранным разведчиками экзодитов, орки сейчас развлекались грабежом и разрушением древних зданий; кое-кто осторожно намекал, что нескольких рыцарей-«ушедших» взяли живьем. Впрочем, за последний цикл в Гирит-Реслайн не направляли отрядов, поэтому никто не мог сказать, остались чужаки в городке или, устав от нынешнего разгула, снова выступили в лес. Углубившись в измученный мировой дух, эльдар смогли узнать только, что в поселении находятся зеленокожие, но, сколько их точно и разделились ли они, определить не удалось.

Гирит-Реслайн был сдвоенным городком, расположенным на берегах широкой реки; его половины, Реш и Силайн, соединялись мостом. После совещания с пандитой и её разведчиками, продлившегося четверть цикла, странники согласились, что водная артерия — наилучший способ добраться до захваченного поселения. Их убедили, что до заката ещё осталось достаточно времени, и, разбившись на три отряда, бойцы отправились в путь. Они должны были успеть вернуться засветло.

Почти не тратя сил, Арадриан сотоварищи бегом преодолели расстояние до цели, двигаясь вдоль реки. Хотя алайтокцу понравилась эта разминка для ног под открытым, бескрайним небом, пеший марш показался ему немного бессмысленным.

— Почему бы просто не взять «Ирдирис» и не полететь в Гирит-Реслайн? — спросил он у Наомилит, странницы, которая бежала чуть правее. — Ну, или какой-нибудь другой корабль?

— Лучше, чтобы враги не догадывались о нашем присутствии, — ответила женщина. — Чужаки, верно, прибыли сюда на звездолете, поэтому, если мы хотим уничтожить их, то не должны давать повода вернуться на борт.

— А сколько ты уже пробыла странницей? — поинтересовался Арадриан и взглянул на Наомилит, любуясь игрой света и тени на её изящном лице — эльдар бежали под лиственными деревьями.

— Достаточно долго, чтобы научиться молчать, когда нужно, — с холодной улыбкой ответила она.

Прикусив язык после этой колкости, Арадриан продолжил бежать. Вскоре оказалось, что пятно на горизонте, принятое им за грозовую тучу, оказалось столбом дыма, а точнее, несколькими небольшими столбами, которые соединились в облако, зависшее над пылающим лесом. Странники приближались с подветренной стороны, поэтому не ощущали запаха гари, но сама картина вызвала у алайтокца мрачные предчувствия. Очевидно, захватчики подожгли городок, и изгой не был уверен, как поведет себя при виде подобных разрушений. Что, если он увидит тела? Что, если впадет в ступор, как тогда, давным-давно, в башне Извилистой Судьбы?

Опасения Арадриана усилились, когда отряд приблизился к городку. По реву грубых двигателей на ископаемом топливе, шумным воплям и смеху стало ясно, что орки остались в Гирит-Реслайне.

— Вот мы и получили ответ, — заметил он Наомилит. — Ну как, возвращаемся для доклада?

Арадриан шутил лишь отчасти, но уничтожающий взгляд женщины снова заставил его отказаться от дальнейших замечаний. Свист с другого берега привлек внимание странников; повернувшись налево, изгой заметил вторую группу под прикрытием деревьев. Он приветственно поднял руку, и тут же задрожала серьга-коммуникатор в правом ухе.

— Гахиан с третьей группой обходят Гирит-Реслайн слева по дуге, чтобы зайти с противоположной стороны, — сообщил Кханнихаин, самый опытный странник в группе на другом берегу. — Предлагаю вам отдалиться от реки и обследовать развалины Силайна, в то время как мы войдем в Реш.

Все вокруг слышали то же, что и Арадриан. Странники обменялись взглядами, приходя к единому решению.

— По-моему, разумный план, — высказался Джаир.

— Я согласен, — сказал Литалиан, стоявший прямо за спиной Арадриана.

— Возражения есть? — спросила Наомилит, поочередно смотря на каждого из бойцов. Все качали головой, пока очередь не дошла до молодого алайтокца.

— Откуда мне знать, хороший это план или нет? — произнес он, тихо усмехнувшись собственной неуверенности.

— При всей неопытности, у тебя такое же право голоса, как и у остальных, — возразила женщина.

— А если я скажу, что против предложения? — уточнил Арадриан, озадаченный происходящим.

— Если у тебя есть возражения, выкладывай, — нетерпеливо вмешался Эссинадит. — Если нет, то можешь идти с нами или выбрать собственный маршрут.

— Это звучит неразумно, думаю, я последую за вами.

— Значит, ты согласен с планом Кханнихаина? — сказала Наомилит. — Идешь с отрядом в Силайн?

— Если Джаир или Кханнихаин говорят, что мы должны поступить так, то да.

Что-то кратко прошипев, женщина раздраженно покачала головой. Затем она отвернулась от Арадриана и зашагала прочь, успев по дороге прошептать Эссинадиту пару слов. Старший алайтокец подошел к молодому сородичу и, положив ему руку на плечо, отвел чуть в сторону.

— Надеюсь, что ты просто не разобрался в ситуации, в выборе, который тебе предложили, — мягко произнес Джаир. — Наомилит хочет быть уверена, что ты действуешь по собственной воле.

— Так я действительно могу взять и уйти? Сделать всё, что пожелаю?

— Мы надеемся, что ты не совершишь поступков, которые поставят остальных под угрозу, — ответил Эссинадит, нахмурившись от раздумий. Арадриан беспомощно смотрел на него, не в силах понять, почему его согласие так важно для других странников. — Позволь, я попробую объяснить. Стать Изгоем — это выбор, но ты должен постоянно выбирать и дальше, без направляющего или сдерживающего участия Пути. Каждый из нас свободен, свободен настолько, что ты, возможно, ещё не до конца осознал это. Мы свободны от всего — любой иерархии, любой власти, кроме той, которой решаем подчиниться сами, любых приказов или доктрин. Каждая живая душа равна среди изгоев, и здесь нет места принуждению или подавлению.

— Из-за чего такая задержка? Что вы там обсуждаете? — спросил Кханнихаин по коммуникатору.

— Я сожалею об этом недоразумении, — ответил Арадриан сородичу, после чего коснулся серьги, переходя на отправку. — Мы в согласии с тобой, Кханнихаин. Обследуй Реш, а мы посмотрим, что происходит в Силайне.

— Очень хорошо, и рекомендую собраться в этом же месте на закате, — передал старший эльдар.

Остальные странники хором подтвердили согласие, и молодой алайтокец присоединился к ним.

— Приготовь оружие, — сказал ему Джаир, отворачиваясь. — Мы окажемся поблизости от орков.

Арадриан, у которого при этих словах немного задрожали пальцы, снял винтовку с плеча и сжал обеими руками. Ветер менял направление, и эльдар ощутил на языке вкус пепла, напомнивший о резне, уже устроенной врагами. Облизнув губы, заметно пересохшие за пару секунд, он огляделся по сторонам и последовал за товарищами — изгои, облаченные в голокостюмы, быстро исчезли в кустах впереди.

Река в этом месте резко изгибалась, и, обогнув излучину, странники тут же увидели поселение Гирит-Реслайн. Половины городка, расширявшегося по обоим берегам, соединял длинный мост. На дальней стороне виднелся Реш: скопление башен, которые росли прямо среди деревьев, соединенные между собой высотными галереями. Силайн лежал на более открытом месте, и здания в нем, как правило, ограничивались несколькими этажами.

Даже с такого расстояния был четко виден разгром, учиненный орками. На некоторых белых строениях остались пятна сажи и следы огня, а разбитых окнах отражались низкие языки пламени. В поселении ещё не погасли пожары, и небо заволакивал дым.

Услышав плеск, Арадриан обернулся к реке. Что-то длинное и серое, вроде гигантского плавникового угря, скользило под поверхностью воды. В реке обнаружилось и ещё кое-что: трупы. Мертвецы Гирит-Реслайна плыли среди камышей, слегка покачиваясь на волнах.

Изгой хотел отвести взгляд, но не мог. Охваченный нездоровым любопытством, он смотрел, как речная тварь всплывает на поверхность, открыв пасть, заполненную рядами маленьких, пильчатых зубов. Схватив руку мертвеца, «угорь» развернулся и погрузился в мутные глубины вместе с добычей.

С шипением выдыхая через сжатые зубы, Арадриан посмотрел вдоль реки в направлении моста. Странник не знал, сколько в воде убитых эльдар, но видел, что немало. Некоторые тела застряли в пенных бурунах у опор; они вращались и переворачивались, тревожимые потоком.

Внутри алайтокца росло отвращение с примесью гнева. Он впервые в жизни испытывал столь глубинное отторжение, не к мертвецам, но к их убийцам. Чужаки всё ещё оставались в городке, их хриплые вопли и гортанный хохот отчетливо доносил легкий ветерок.

— Сдерживайся, — Джаир положил ладонь на запястье сородича.

Арадриан понял, что просунул палец в спусковую скобу и крепко сжал винтовку. Заметив тревогу в глазах Эссинадита, он ослабил хватку, после чего кивнул.

— Позже, — произнес старший алайтокец. — Позже орки понесут наказание за то, что сотворили.

Группа двинулась дальше, перебравшись с берега в лес, окружающий Силайн. Там эльдар наткнулись на какую-то пристройку, с целыми окнами и крышей из красной черепицы, но выломанными деревянными дверями. Проникнув внутрь, странники обнаружили, что здание разграблено подчистую, не осталось ничего, кроме нескольких обломков мебели и разбросанных осколков посуды.

Арадриан заинтересовался конструкцией дома. Проведя рукой по стене, он ощутил слегка неровные стыки между крупными блоками.

— Из чего он построен? — спросил молодой алайтокец.

— Из камня, — Джаир удивился, что сородич сам этого не видит.

— Да, но какого именно? Призрачного камня? Огненного камня? Вод…

— Камня, добытого из земли, — резко перебила Наомилит. — Блоки высекают, обтесывают, составляют вместе. Экзодиты возводят все свои поселения традиционными способами.

— Не проще ли выращивать здания, как мы делаем на мирах-кораблях?

— Вспомни наш прежний разговор, — ответил Эссинадит. — «Ушедшие» отвергают легкие пути, особенно в ситуациях, где мы воспользовались бы психическими способностями. Они работают физически, тяжелый труд занимает их время, отвлекает от искушений плоти и духа.

— Мы теряем время, — вмешалась Кэлот, примерно ровесница Арадриана, но странница уже на протяжении двух периодов. От ноздри к правому уху девушки шел длинный шрам; этот неприятный рубец легко могли убрать в палатах исцеления любого мира-корабля. — Нужно углубиться в Силайн, чтобы определить, насколько силен враг.

Эта идея показалась Арадриану довольно опасной, но он промолчал, опасаясь новой выволочки от Наомилит, которая совершенно не стеснялась выказывать неприязнь к молодому страннику.

Добраться до границы поселения оказалось легко, поскольку захватчики не озаботились патрулями или часовыми. Чужаков не волновало, что за ними могут наблюдать; фактически, зеленокожих как будто совершенно не беспокоило возможное нападение. Арадриан решил, что враги считают эльдар разбитыми или слишком трусливыми, думают, что им не хватит духу вернуться в разграбленный городок. Если так, то грядущей ночью орки большой кровью заплатят за свою ошибку.

— Нужно разбиться на пары, — предложил Эссинадит. — Я пойду с Арадрианом, в направлении реки.

Остальные выразили согласие, и шестеро странников, разделившись, отправились по разным направлениям изучать положение в Силайне. Молодой алайтокец обрадовался, что будет в компании Джаира, который хоть с каким-то терпением относился к его вопросам и неопытности.

— Я помню, что говорил насчет отсутствия лидеров и иерархии, но, пожалуйста, выполняй мои приказы, — сказал Эссинадит, когда они пробирались через лес к башне на краю расчищенной территории. — Мне не хочется, чтобы нас обнаружили.

— Не бойся, я буду идти по твоим следам и делать именно то, что ты скажешь, — отозвался Арадриан.

До заката ещё оставалось какое-то время, но тени уже удлинились. Двое странников, выскользнув из-за деревьев, перебежали под арку у входа в башенку. Арадриан попробовал открыть дверь, но оказалось, что её чем-то приперли изнутри. Дальше вдоль стены обнаружилось разбитое окно, которым и воспользовались изгои.

Внутри всё было разгромлено, как и в первом здании. Быстро поднявшись на вершину башни, алайтокцы оказались в спальне; стены комнаты покрывали размазанные следы крови, а на голых досках пола скопились липкие лужицы.

Не обращая внимания на запах, Арадриан вслед за Джаиром перебрался через разбитые окна на балкон. Присев за перилами, они выглянули наружу, но мало что смогли рассмотреть за окружающими башенками. Судя по шуму, производимому орками, — хриплым крикам и рычанию двигателей внутреннего сгорания, — основные силы чужаков собрались где-то в центре поселения.

Покинув башню, странники осторожно двинулись по улицам в направлении реки, время от времени обыскивая здания. Тел они не находили, и сначала это обеспокоило Арадриана, а потом ему пришла в голову новая мысль.

— Как ты считаешь, орки брали пленных? — спросил он. — Если мы найдем экзодитов, то нужно ли пытаться освободить их?

— Я думаю, пленников здесь нет, — с мрачным видом ответил Эссинадит.

— Откуда ты знаешь?

— Криков не слышно.

Содрогнувшись, Арадриан поспешил за Джаиром, который двигался быстрее него. Улочки сузились, верхние этажи зданий по обеим сторонам теперь соединялись небесными мостиками и переходами. Раз или два Эссинадит замирал на месте, и его молодой товарищ делал то же самое. Прижимаясь к гладким стенам, странники ждали, пока крупные, сгорбленные создания, бродящие поодиночке или парами, не пройдут по галерее над ними.

Во время очередной остановки Арадриан, несмотря на усилившийся шум толпы оккупантов, услышал далекое журчание реки. Джаир жестом подозвал его к месту, где высокая стена делала резкий поворот на углу сада. Присоединившись к сородичу, молодой алайтокец увидел участок открытого пространства в центре городка: площадь, расширявшуюся от края моста.

— Надо подняться, — сказал Джаир, указывая пальцем вверх.

Удивив товарища, старший изгой прыгнул и подтянулся на стену. Бросив взгляд на Арадриана, он боком пробрался поверху к зданию, соединенному с оградой. Снова прыгнув и подтянувшись, Эссинадит взобрался на крышу маленькой башенки, выступающей из стены. Сообразив, что должен последовать за ним, Арадриан поправил винтовку на плече и повторил путь Джаира. Взбираться было проще, чем ему казалось со стороны.

С крыши башенки они перескочили на пустой балкон дома по другой стороне аллеи. Убедившись, что в комнате за ним никого нет, странники отыскали винтовую лестницу, ведущую на вершину башни с террасой. Посреди садика обнаружился небольшой пруд, а в нем, между кувшинок, плавала оторванная рука, которую пощипывали черно-белые рыбки. Спрятав это зрелище поглубже, к остальным неприятным картинам, Арадриан поспешил к окруженному стенкой краю террасы. Преграда оказалась не очень высокой, поэтому эльдар пришлось залечь и по-змеиному ползти к ней.

Взглядам алайтокцев открылась площадь с огромным скоплением костров в центре. На здоровенных треножниках и вертелах жарились трещащие куски мегазавров — гигантских пресмыкающихся, стада которых разводили «ушедшие». Экзодиты либо сами ели этих существ, либо поставляли мясо мирам-кораблям в обмен на товары и устройства, недоступные для производства им самим. Из обрывков чешуйчатых шкур орки сделали тенты для нескольких своих машин, а также отгородили какой-то вольер в углу площади.

Возле огней собирались орки, среди которых попадались исключительно крупные, раза в полтора раза выше эльдар. Меньшие по размеру зеленокожие располагались дальше от центра. И тех, и других обслуживали многочисленные небольшие создания с острыми лицами, большими ушами и визгливыми голосами. Чужаки-слуги таскали ящики и мешки, подносили еду, чистили оружие и сапоги. Хозяева беспрерывно награждали их рычанием, криками и тычками, но мелкие твари и сами проводили половину времени в стычках друг с другом.

Усилившееся отвращение Арадриана перебороло в нем страх, который странник испытывал с первых минут в поселении. С детства ему рассказывали о зеленокожих варварах, представителях самой скверной из низших рас. Лично увидев их суть, изгой понял: орки оскорбляют цивилизацию эльдар одним своим существованием. Слушая грубые выкрики, ворчание и рев, он чувствовал, что такой язык не способен описывать высокие философские материи; наречие чужаков подходило только для приказов или повелений, но ни для чего более. То, что зеленокожие разрушали всё, что их не интересовало, — а кроме войны, их почти ничего не интересовало, — указывало на недоразвитость этих существ.

Арадриан почти мгновенно разобрался в самих орках и в их «общественном строе». Крупные создания за счет грубой силы командовали меньшими по размеру, а они точно так же командовали ещё меньшими. Всего лишь раз оглядев площадь, странник увидел с десяток примеров «социального взаимодействия», насаждения собственной воли при помощи обычной жестокости. Из старых легенд изгой знал, что зеленокожие обладают хитростью, но не умом; то, что орки ходили на двух ногах, собирали машины и оружие, не мешало им быть зверями до мозга костей.

Возмущенный тем, что эти бездумные твари сотворили с поселением экзодитов, Арадриан снял винтовку с плеча. Никогда раньше ему не хотелось убивать, ни в гневе, ни для развлечения, но в глубине души эльдар понимал, что с орками невозможно вести переговоры. Точно так же нельзя просто выждать, пока они уйдут, и начать восстанавливать разрушенное. В отличие от других природных катаклизмов, остановить нашествие чужаков можно было только одним способом: ответить на насилие более мощным и точно направленным насилием. Изгой знал, что не должен испытывать наслаждение при отстреле зверья, — не большее, чем испытывает садовник при виде огнечайки, поедающей песчаных червей, — но чувствовал необходимость покончить с этой несправедливостью.

И захватчиков ждало возмездие. Недостаточно было просто перебить орков: по горькому опыту прошлого эльдар знали, что главная угроза вторжения заключалась не в воинах зеленокожих. Живые и мертвые, чужаки рассеивали споры, которыми размножались, и, как только эти «семена» прорастали, — особенно на юной и быстро развивающейся планете вроде Эйленилиеш, — их почти невозможно было искоренить. Единственный способ избавиться от зеленых тварей состоял в незамедлительном и абсолютном их уничтожении.

Именно поэтому Алайток собрал все имеющиеся силы, и даже Аватар пробудился ото сна, чтобы принести войну в Гирит-Реслайн. Если хоть одному чужаку удастся сбежать в леса, всего через несколько кратких оборотов вокруг солнца Эйленилиеш будет захвачена новой зеленой ордой и потеряна навсегда. Автархи и ясновидцы прибыли не сражаться с орками, поскольку для орков сражения были всё равно что вода и пища для других созданий; нет, алайтокцы явились уничтожить их.

— Посмотри туда, — сказал Джаир, который снял прицельный комплекс с винтовки и использовал его как телескоп. Послушавшись, Арадриан взглянул над площадью в указанном направлении.

Здания, расположенные дальше от реки, в сторону восхода, были разрушены намного сильнее остальных. Многие полностью обвалились, но от обстрелов или тщательно рассчитанного подрыва, эльдар не знал. Некоторые улицы были полностью перекрыты завалами, городок усыпали осколки черепицы, обломки балюстрад и целые куски стен. Впрочем, Джаир обратил внимание не на это.

В садах на одной из башен захватчики разместили несколько примитивных с виду пушек, скрытых в тени под крышей галереи. Орудия обслуживали мелкие зеленокожие под бдительным надзором орка с жутким шипастым кнутом; сейчас они как раз складывали возле стены снаряды. Очень много снарядов.

Арадриан вспомнил, что пришел сюда не исследовать жизнь чужаков. Глядя через прицел, странник изучил окружающие улицы и здания, отмечая, где сооружены баррикады и оборудованы огневые точки. На дальней стороне площади располагалось нечто вроде транспортного подразделения орков, так что алайтокец пересчитал багги, грузовики с открытым верхом, вместительные баивые фуры и полугусеничные мотоциклы.

Следуя указаниям Эссинадита, молодой эльдар изучил, как организована оборона моста. На это он потратил немного времени, поскольку таковая отсутствовала. Затем Арадрин осмотрел берега реки, но и здесь оказалось, что орки совершенно не обеспокоились защитой от нападения по водному пути.

Когда они разведали всё, что могли увидеть с этой точки, Джаир жестом показал Арадриану возглавить спуск на нижние уровни. На этот раз изгои воспользовались одним из небесных мостиков и добежали до башни на другой стороне улицы, прячась в тенях колонн.

Они спустились на поверхность, но, не пройдя и нескольких шагов от двери, Эссинадит внезапно отшатнулся и прижался к стене. Солнце уже касалось горизонта, и в конце аллеи появились длинные тени группы мелких зеленокожих.

Хотя существа были тщедушными и ростом не выше пояса Арадриану, при мысли о бое странника охватила внезапная паника. Пусть они маленькие, подумалось ему, но с ужасными когтями и клыками, да ещё и привычны к дракам. Джаир выхватил висевший на поясе нож и вытащил из кобуры сюрикеновый пистолет; заметив это, молодой изгой понял, что забыл о своем оружии.

Инстинкт, требовавший бежать, пытался одолеть рациональное мышление странника, пока его тело реагировало на очевидную угрозу и дыхание становилось учащенным, поверхностным. Видимо, Эссинадит заметил испуг товарища, так как повернулся с озабоченным лицом и поднес палец к губам.

Пытаясь сохранять спокойствие, Арадриан притиснулся к стене, а тени подползали всё ближе, и всё громче становилась визгливая болтовня чужаков.

Не в силах пошевелиться, изгой слушал, как шлепают босые ноги по брусчатке, подбираясь к нему, а разум алайтокца тем временем кричал, требуя развернуться и удирать, пока не поздно. Застыв в равновесии инстинктов «бежать-или-сражаться», странник заскрипел зубами и сжал кулаки, держа руки у бедер.

Он уже ощущал запах чужаков, нечистый и едкий. От них воняло кровью, дымом и гниющим мясом; Арадриан уже представлял, как грязные когти зеленокожих царапают его кожу, а неровные зубы вгрызаются в плоть. При этой мысли у изгоя внезапно и болезненно закрутило в животе, но он не издал ни звука.

За тенями появились четверо зеленокожих с красными глазами-бусинами, их обтрепанные уши и широкие торчащие носы были усеяны кольцами и штифтами. На двоих не было ничего, кроме грязных набедренных повязок, двое других, чуть крупнее, носили жилеты и сапоги из необработанной звериной кожи, отчего смердели ещё сильнее. Один из чужаков заткнул за веревку, служившую ему поясом, нечто вроде револьвера, а остальные были вооружены «кинжалами» — заостренными металлическими шипами.

Невозможно было понять, о чем они говорят, как и определить их настрой по этому носовому скулению. Зеленокожие толкались, огрызались друг на друга и не обращали внимания на то, что происходило вокруг. Посмотрев налево, Арадриан увидел, что Джаир надвинул капюшон на лицо и плотнее завернулся в плащ. Молодой изгой с осторожностью повторил действия товарища, укутавшись в хамелеолин.

Мелкие, похожие на гоблинов твари прошли почти на расстоянии руки от странников, не заметив их. Арадриан пытался не дышать, чтобы его не услышали, хотя орочьи патрульные (если это были патрульные) своей болтовней заглушили бы любой подобный звук.

А затем зеленокожие скрылись из виду, повернув на улицу, ведущую к площади. Арадриан чуть не рухнул от облегчения.

— Пошли, — прошипел Джаир, указывая ножом. — Возвращаемся вдоль реки.

Но молодой алайтокец вдруг понял, что не может идти. По-прежнему опираясь о стену, он опустился на корточки и сделал несколько глубоких вдохов с закрытыми глазами.

Арадриан почти не верил, что всё ещё жив. Откуда-то из глубины его существа прозвучал невольный смешок; облегчение оказалось настолько сильным, что эльдар должен был выпустить его с хохотом.

Нахмурившийся Эссинадит склонился над товарищем. Схватив Арадриана за одежду, старший изгой поднял его на ноги и зажал рукой рот, поскольку из глотки алайтокца уже собирался вырваться новый громкий смех.

— Контролируй себя, — прошептал он. — Вспомни, где мы.

Молодой странник ничего не мог поделать — он трясся всем телом, а думал только о том, как хорошо оставаться в живых.

— Я брошу тебя здесь, если не успокоишься, — предупредил Джаир, отступая на шаг.

Представив, как остается один в городке, кишащем орками, Арадриан мгновенно пришел в себя. Он открыл было рот, собираясь попросить прощения, но Эссинадит оборвал товарища взмахом руки.

— Отложим извинения, — Джаир указывал в небо, которое закатное солнце расчертило красными и фиолетовыми полосами. — Нужно соединиться с остальными.

После наступления темноты лес ощущался уже по-другому. С верхушек деревьев кричали летучие создания, которые пикировали на добычу и хватали её длинными зубастыми клювами. Спокойствие ночи нарушал рев хищных карнозавов, а дуновения ветра в листве казались ждавшему во мраке Арадриану шепотом мертвых богов.

Небо, словно матовая сталь, поблескивало в просветах колыхавшегося лесного полога, звезды скрывались за облаками и смогом горящего Гирит-Реслайна. В свете лун, две из которых медленно поднимались над горизонтом, всё приобретало голубоватый оттенок.

Остальные странники вернулись в поселение, чтобы установить маяки Паутины, обеспечив тем самым наведение для ожидающего флота. На фрегатах и линкорах, зависших в космосе, провидцы путей ощутят эти скрытые вехи и создадут временные туннели прямо в сердце городка, позволив части воинов Алайтока атаковать орков с тыла.

Эссинадит должен был подать сигнал Арадриану, что ему тоже пора выдвинуться в Гирит-Реслайн и поддержать атаку c удлиненной винтовкой. Одиноко выжидая в маленькой ложбине, из которой река казалась серебряной тесемкой среди деревьев, изгой обдумывал свою неадекватную реакцию на врага.

Сейчас алайтокец стыдился такого поведения, но тогда он был настолько уверен, что орки вот-вот обнаружат и перережут их, что спасение показалось истинный чудом. Конечно, задним умом Арадриан понимал, как глупо вел себя. Даже если бы патрульные зеленокожих заметили странников, они с Джаиром без особого труда сумели бы сбежать, а возможно, и перебить чужаков. Мелкие твари никак не смогли бы угнаться за быстроногими эльдар, только кричали бы далеко позади, призывая ловить неприятелей.

Но Арадриан поддался ужасу, истинному, глубинному чувству, какого никогда не испытывал прежде. На причале во время давнего прибытия «Лаконтирана» он ощутил разумный страх, экзистенциальный ужас бытия. То, что странник чувствовал при мыслях о смерти, или, хуже того, пленении, было варварской, инстинктивной эмоцией, первобытной, как мир вокруг него.

Изгой надеялся, что, однажды пройдя через подобное, он будет лучше готов к следующему разу — если «следующий раз» вообще случится. Если повезет, Арадриан никогда больше не испытает мгновенного отчаяния и мерзкого бессилия, парализовавших его тогда. Странник был уверен, что сохранит контроль над собой и совладает с этими чувствами, если они придут вновь. Никто из товарищей по отряду не произносил этого вслух, но у глубочайшего страха имелось другое название: трусость.

Раздумья Арадриана прервал голос Эссинадита у него в ухе.

— Со мной Ассинтахиль, Лоэкхи, Наомилит и Эстреллиан, мы в здании, с которого следили за орками на площади. Дорогу помнишь?

Джаир ещё не закончил говорить, а молодой алайтокец уже вскочил на ноги и устремился к Гирит-Реслайну. На бегу он порылся в памяти, уклоняясь от травмирующих образов встречи с патрулем, и понял, что путь к башенке лежит напрямую. Одним из преимуществ Пути Грез была приобретаемая способность доступа к неосознанным воспоминаниям, необходимая для сохранения образов из снов. Благодаря этому Сновидцы могли воспроизводить видения прошлого — неважно, реальные или воображаемые — с абсолютной точностью. Мало того, эти картины оказывались даже более четкими и многоплановыми, чем в реальности. Такие «мемосны» сильнее всего манили на Путь Грез, ведь с их помощью эльдар мог бесконечно возвращаться к прежним моментам славы, любви и счастья, ничего не забывая и не испытывая ностальгической грусти.

Фактически, случай на причале «Лаконтирана» столкнул Арадриана с потенциально опасной дороги, которая вела к воображаемой, обманчивой самореализации.

— Да, я знаю дорогу, — отозвался он, сообразив, что уже какое-то время бежит среди деревьев на грани полусна, перебирая воспоминания. — Подам сигнал, когда окажусь у основания башни. Только, пожалуйста, не застрелите меня по ошибке.

— Поспеши, если хочешь увидеть кое-что действительно стоящее, — поторопил его Эссинадит.

Арадриан уже привык к шуму, издаваемому орками, но теперь вдруг понял, что слышит новые звуки, а рык зеленокожих и рев их машин изменились в тональности. Услышав грохот выстрела, изгой осознал, что алайтокцы уже начали атаку!

Припустив через лес, странник быстро добрался до окраины городка. Не останавливаясь, он понесся по улицам, напрягая глаза и уши в поисках врагов, которые, возможно, скрывались в тенях зданий. Огонь пожаров подсвечивал небо, покрывая ярко-красными пятнами облака жирного дыма, изрыгаемые орочьими машинами.

— Почти добрался, — передал остальным Арадриан, запрыгивая на стену, с которой мог перебраться на боковую башенку и оттуда — в наблюдательный пункт изгоев. Странник в развевающемся плаще и трепещущем костюме ловко перепрыгивал с карниза на карниз, благодаря мышечной памяти инстинктивно повторяя восхождение, проделанное ранее.

Не заходя внутрь башни, алайтокец продолжил лезть по стене, находя зацепы для рук и опоры для ног на подоконниках и перилах балкончиков. Свалившись с такой высоты, Арадриан разбился бы в кровавую лепешку, но двигался эльдар с полной уверенностью. Этот страх он мог побороть, и, когда по-паучьи доползал до самого верха, а затем переваливался через парапет террасы на крыше, то испытывал только приятное возбуждение.

— Вон там! — выпрямившись, Лоэкхи указал на что-то у противоположного края площади. У странника было тонкое лицо со впалыми щеками и запавшими глазами, черные волосы свисали из-под капюшона непокорными локонами. В остальном эльдар оставался невидимым, хамелеолиновый костюм принял серо-синюю окраску, скрывая его на фоне неба. С улицы странника никто бы не заметил.

Окинув взглядом Силайн, изгой понял причину беспокойства орков: словно кинжальные осы из потревоженного гнезда, они собирались для отражения атаки эльдар. На дальнем берегу уже шел жестокий бой, небо рассекали лазерные лучи и следы пролетавших ракет. На площади под странниками чужаки сосредотачивались вокруг своего военачальника, самой крупной из тварей. Существо, облаченное в толстые пластины тяжелой брони, держало в одной руке громадный клинок вроде секача, а в другой — огнестрельное оружие, которое, должно быть, весило не меньше Арадриана.

К толпе здоровяков-зеленокожих подтягивались лязгающие транспортники, которые изрыгали удушливые выхлопные газы. Чужаки забрались в кузова, и бронированные грузовики понеслись к мосту в облаке пыли и жирного дыма.

Но Лоэкхи указывал не на это.

В узком переулке на дальнем краю главной площади бледные стены озарились блеском золота и сини. Арадриан мгновенно понял, что происходит, так как много раз видел порталы Паутины во время странствий на «Лаконтиране». Несколько мгновений спустя отделение из десяти Зловещих Мстителей уже направлялось в руины низкого здания в орочьем тылу. На древке, укрепленном за спиной их экзарха, развевалась лазурно-золотая хоругвь.

— Я заметила кое-что намного смертоноснее, — прошептала Наомилит. — Посмотри под мост, только воспользуйся телеприцелом.

Заинтригованный Арадриан поднес окуляр к глазу. Устройство автоматически улучшило обзор, усилив тусклый свет лун так, что изгой видел всё отчетливо, будто в полдень. Обратив взгляд к мосту, поначалу странник ничего не обнаружил, но затем, увеличив изображение и привыкнув к завихрениям реки у опор, отыскал неподвижных созданий, полусидящих на мелководье. Почти невидимые, словно затвердевшие тени, они замерли подобно статуям, держа над водой пистолеты и цепные мечи. Аспектные воины, ждущие в засаде; Жалящие Скорпионы.

— Интересно, нет ли там Корландрила, — сказал Арадриан и пожал плечами, поскольку не мог рассмотреть знаков различия аспектного храма, да и не помнил, к какому именно принадлежит его друг.

Снова переведя взгляд на улицы, ведущие к площади внизу, странник увидел, что там собираются другие аспектные воины — ещё больше Зловещих Мстителей ждали во мраке, а на крышах напротив он засек Темных Жнецов, выдвигающихся на позиции.

— Устрани орудийные расчеты, — прошептал Эссинадит. — Тех, кого мы видели сегодня вечером.

Кивнув, Арадриан нашел сад, в котором они обнаружили первую батарею пушек. Через развалины проездной башни вражеские орудия могли бы стрелять на ту сторону моста, по площади на дальнем берегу.

Странник поднял винтовку и поудобнее упер приклад в плечо, пытаясь не напрягаться, хотя сердце уже колотилось быстрее. Изгой вспомнил, чему Джаир и Афиленниль учили его по возвращении на Алайток, и как он сотни раз практиковался в стрельбе по пути с мира-корабля на Эйленилиеш, пока не достиг автоматизма.

Естественными, непринужденными движениями Арадриан со щелчком примагнитил прицел на место и склонил голову, заглядывая в окуляр. Ровно дыша, он перемещал оружие, пока не увидел в красноватом поле обзора мелких чужаков, возившихся около пушек. Они загружали снаряды в казенники, и, видимо, получалось не очень, так как орк-надсмотрщик то и дело щелкал кнутом. Тщедушные создания роняли и поднимали боеприпасы, с размаху прищемляли пальцы стопорами затворов.

Два выделенных прицелом создания рухнули, и миг спустя алайтокец понял, что их подстрелили другие странники. Охваченные паникой зеленокожие засуетились ещё нервознее, но Арадриан уже нацелился на одного из них: чужак, опустившийся на колени за ближайшим орудием, сжимал в кулаке спусковой шнур. Псевдоцвета режима ночного видения не позволяли рассмотреть его лицо, изгой видел только общие очертания, да тонкую яркую полоску рта, когда мелкий неприятель выдыхал в холодном воздухе.

Коснувшись указательным пальцем спуска удлиненной винтовки, Арадриан подумал, что никого не убивал прежде. Ранее, увидев, как Джаир готовит нож и пистолет, странник ужаснулся мыслям о схватке. Но сейчас всё было совсем по-другому, требовалось только чуть сильнее надавить на спуск, чтобы создание по центру прицела перестало жить.

Послышалось тихое шипение и деликатный свист батареи питания. Над площадью пронесся невидимый лазерный луч, от которого лишь на волосок отстал кристаллический заряд толщиной с иголку, насыщенный токсинами, способными в мгновение ока убить большинство живых существ.

Изгой понял, что выстрелил, только когда чужак в его прицеле внезапно отшатнулся, зажимая плечо ладонью. Зеленокожий крутнулся на месте, размахивая руками (немного театрально, как показалось Арадриану), после чего свалился, будто гротескная марионетка с перерезанными ниточками.

Эльдар снова вздохнул, улыбаясь легкости попадания. Он решился на чуть более сложный выстрел, выбрав тщедушную тварь, ползущую между двух ящиков.

Игла в голову мгновенно убила зеленокожего.

Арадриан стрелял снова и снова, и вокруг раздавался характерный свист винтовок других странников, с которым оружие плевалось смертью над площадью. Орк, управлявший мелкими сородичами, грузно метался туда-сюда, безуспешно пытаясь навести порядок среди гибнущих подопечных. Выстрелив по нему, изгой промахнулся из-за легчайшего содрогания в руке; снова сконцентрировавшись, алайтокец повторил попытку, но зеленокожий не собирался падать.

— Ну, точно же попал, — пробормотал Арадриан.

— По орку? — спросила Наомилит. — Это крепкие твари, ты мог даже кожу не пробить. На следующий раз целься в глаза.

— В глаза?

— Вот так.

Молодой странник даже не был уверен, где у орка глаза, пока не увидел крохотный фонтанчик капель из-под тяжелого лба. Мгновением позже здоровяк рухнул навзничь, прямо на штабель снарядов. Взрывоопасные боеприпасы раскатились по саду, и, за миг до того, как отвести взгляд, Арадриан заметил вспышку воспламенения.

Несколько детонаций подряд сотрясли орочью батарею, садовая ограда разлетелась на куски, и на воздух взлетели каменные блоки. Передняя стена здания, уже поврежденная предыдущими обстрелами, сорвалась с поддерживающих балок и повалилась набок в облаке пыли и щебня, погребая тела и пушки под грудой бесформенных обломков.

Увлеченный зрелищем обвала, Арадриан рассмеялся. Клубы дыма и пыли поползли над площадью; во тьме он разглядел, как аспектные воины продвигаются вперед, готовясь с тыла ударить по оркам, перемещавшимся к реке.

Повернувшись в ту сторону, изгой мало что разглядел, кроме проблесков ракет, дульных вспышек орочьего оружия и яркого сияния лазерных лучей. Неясно было, хорошо или плохо для эльдар идет битва, но Арадриан ничем не мог помочь сражающимся на дальней стороне моста.

Снова обратившись к врагам поблизости, странник опять поднял винтовку и выбрал одного орка среди большой группы чужаков, бегущих в сторону площади за транспортниками военачальника. С первой попытки Арадриан угодил ему в плечо. Споткнувшись, здоровяк упал на одно колено, но затем поднялся, мотая башкой, пока нейротоксины всасывались в его кровь. Второй выстрел изгоя прошел мимо, так как зеленокожий наклонился за оброненным пистолетом. На третий раз алайтокец попал орку в ногу прямо над коленом, и яд сработал мгновенно, заставив того ничком рухнуть на землю.

На площади закипел яростный бой: Темные Жнецы и Зловещие Мстители разом открыли огонь, прореживая толпы зеленокожих залпами ракет и шквалами очередей из сюрикеновых катапульт. Дюжину орков тут же разорвало в клочья, столько же тварей лишились конечностей или получили страшные раны, которые свалили бы менее стойких созданий.

Однорукий орк, пошатываясь, вышел из толпы и привалился к горящим обломкам полугусеничного транспорта. Заметив его голову сквозь дыру в искореженном металле, Арадриан прицелился и выстрелил. Луч и игла попали чужаку ниже уха, и он повалился, пропав из виду.

— Здесь мы закончили, — сказал Эссинадит.

Проигнорировав его, молодой изгой навелся на другого орка, который хромал мимо тела сородича, только что убитого алайтокцем. Он мягко нажал на спуск, и зеленокожий рухнул, крутнувшись на месте и ударившись головой о траки машины.

— У нас есть новое задание, — более настойчиво произнес Джаир, положив ладонь на руку Арадриана и отводя винтовку в сторону.

— Здесь ещё много целей, — возразил тот, вырывая руку.

— С ними разберутся остальные, — Эссинадит говорил спокойно, но в его глазах, отражавших мерцающее пламя сражения, читалась тревога. — Нужно выдвинуться ближе к реке, прибывают экзодиты, мы должны очистить им путь.

С некоторым усилием Арадриан оторвался от бушующей внизу битвы. В голове у молодого странника немного прояснилось, он кивнул. Джаир с остальными направились к винтовой лестнице, и алайтокец нехотя последовал за ними.

— Ты знаешь, почему аспектные воины призывают боевую маску? — спросил Эссинадит, когда они быстро спускались на нижние этажи.

— Чтобы горечь и напряжение битвы не поглотили их, — ответил Арадриан. — Не беспокойся обо мне, смерть этих тварей для меня ничто. Отстрел зверья, не более того.

— Ты ошибаешься, — остановившись на лестничной площадке, Джаир внимательно посмотрел на сородича. — Боевая маска позволяет им проливать кровь врагов во имя Кхаина, но, снимая воинское облачение, аспектники забывают о волнующем наслаждении смертоубийством. Тот душевный подъем, который ты сейчас испытываешь, суть прикосновение Кроваворукого бога. Будь осторожен, не попадись в его хватку. Чувство власти над жизнью и смертью других сильно кружит голову, к нему легко привыкнуть.

На это Арадриан ничего не сказал, но, следуя за Эссинадитом на улицу, понял, что старший изгой говорил правду. На алайтокца отрезвляюще подействовало воспоминание о том, с какой радостью он встречал гибель каждого орка. То, что он чувствовал теперь, когда отряд пробирался по улицам, освещенным лунами и пожарами, не походило на облегчение, испытанное после спасения от патруля. Эльдар хладнокровно оценивал совершенные им убийства, и это само по себе усиливало его ощущение превосходства над орками.

Предупреждающий крик Наомилит заставил пятерых странников схватиться за оружие. Из-за угла впереди показались трое ковыляющих чужаков, несомненно, бежавших от резни, устроенной аспектными воинами. В отличие от прошлого раза, Арадриан не застыл на месте. Сюрикеновый пистолет оказался в руке изгоя быстрее, чем он подумал об этом.

Зеленокожие только поднимали свои примитивные пушки, когда странники открыли огонь. Свистящие сюрикены рассекли воздух, врезаясь в трио чужаков, и среди них были заряды, выпущенные Арадрианом. При виде того, как мономолекулярные диски вонзаются в ближайшего орка, разрывая в клочья кожаный жилет и полосуя зеленую плоть, у алайтокца вновь заколотилось сердце.

Одна из тварей тут же рухнула с глоткой, изодранной десятками разрезов, а другая отшатнулась, взревев от боли. Третий орк выпустил ураган пуль; в узкой улочке грохот его оружия показался раскатами грома, а дульные вспышки почти ослепили эльдар. Эстреллиан отлетел назад, безвольно взмахнув руками, невидимыми под маскирующим плащом. Кровь сраженного изгоя хлестала фонтаном. Пули раскололи стену справа от Арадриана, но он снова выстрелил из пистолета, стиснув зубы.

Убийца Эстреллиана покачнулся и рухнул, обливаясь густой кровью из ран на лице и теле. Оружие выпало из его спазматически подергивающихся пальцев. Второй раненый орк пришел было в себя, но только на мгновение: новый шквал сюрикенов Джаира и Наомилит свалил тварь. Несколько секунд подергавшись на земле, орк замер.

Склонившись над Эстреллианом, Лоэкхи покачал головой. Арадриан почувствовал, что к груди у него поднимается какое-то шоковое онемение, но, глубоко вздохнув, подошел к мертвому страннику. При виде забрызганного кровью лица изгоя он понял, что ошибался, считая битву почти завершенной.

— На его месте мог быть любой из нас, — прошептал алайтокец и судорожно сглотнул, борясь со страхом.

— Оставайся настороже, — посоветовал Джаир.

— Нельзя оставлять его здесь, — произнес Арадриан, который, не отрываясь, смотрел на путеводный камень, едва различимый под костюмом Эстреллиана. Вместилище души сияло теплым голубым светом. Четверо выживших эльдар обменялись взглядами, и самообладание товарищей успокоило молодого алайтокца. Убрав пистолеты, Лоэкхи и Наомилит подняли труп, до сих пор замаскированный хамелеолином. Из-за этого показалось, что странники несут участок искаженного воздуха, а между ними парят в пустоте бестелесное лицо и кисть руки.

— Нам двоим нужно встретить экзодитов, — сказал Эссинадит, когда пара изгоев исчезла во тьме, унося тело павшего товарища. — Орки ещё не разбиты.

Сариенгит, почти неузнаваемая в боевом облачении, встретила Арадриана и Джаира в назначенном месте, на полянке неподалеку от окраины Гирит-Реслайна. На женщине была броня из чешуйчатой шкуры, а также шлем, сработанный из черепа какой-то гигантской рептилии Эйленилиеш. В правой руке пандита держала лазерное копье, в левой — щит с серебряным наличником. И старейшина восседала на драконе, крылатом создании с красно-пурпурной чешуей, в длину которого пять раз укладывался рост эльдар, причем с запасом. Хвост существа оканчивался ромбовидной булавой, а длинные кожистые крылья были пока что прижаты к бокам — благодаря этому изгой рассмотрел широкие привязные ремни трона-седла из темного дерева, на котором расположилась повелительница «ушедших».

Сариенгит прибыла не одна, с ней явилось больше дюжины драконьих всадников; их звери купались в лунном свете, собравшись в центре поляны. Поблизости ждали несколько десятков экзодитов, восседавших на двуногих рептилиях с упряжью, украшенной полосками драгоценных металлов и поблескивающих камней. Как и пандита, они вооружились лазерными копьями и щитами, хотя у некоторых оказались винтовки того же типа, что у странников.

Иные создания ждали во мраке леса. Это были мегазавры, несущие на огромных спинах паланкины, аналогичные по форме башенкам Гирит-Реслайна. Гиганты, каждым из которых управляли десятки «ушедших», были защищены спереди и по бокам свисающими бронепластинами. На галереях, окружающих паланкины, располагались несколько больших лазерных пушек с расчетами по двое эльдар. Артиллеристы были облачены в характерные чешуйчатые доспехи экзодитов. Всего на поляне было меньше двух сотен бойцов, выживших после вторжения орков.

Раньше Арадриан встречал мегазавров только в виде аккуратно разрезанного бифштекса, а с драконами вообще никогда не сталкивался. Над поляной стоял густой запах навоза и промасленной упряжи, резкий, но не совсем неприятный. Звери издавали всевозможные урчащие, ворчащие, щелкающие, воющие и визжащие звуки, иногда приглушенные, иногда разносящиеся по лесу, будто брошенный вызов. У некоторых тварей были длинные шеи, чтобы доставать листья на верхушках деревьев, и ноги толщиной со стволы. Попадались существа с ороговелыми гребнями или костяными воротами для защиты головы и шеи, с витыми или изогнутыми рогами, растущими на носу и лбу. Всё создания были крупнее любой орочьей машины.

Молодой изгой, стоявший рядом с Сариенгит, чувствовал себя несколько неуютно. Рептилия всадницы искоса поглядывала на него черным глазом, а с выступающих клыков размером в кинжал странника тянулись потоки слюны, толстые, как веревки. Лунный свет блестел на желто-зеленой чешуе дракона, а его когти, забранные в серебристый металл, на котором виднелись острые осколки красных и черных драгоценных камней, напоминали зазубренные и богато украшенные разделочные ножи. Одного размера твари хватало, чтобы смутить Арадриана, который если и видел облачных китов в газовых куполах Алайтока, то только со значительного отдаления. Но сейчас на расстоянии вытянутой руки от него находилось существо, состоявшее из одних только мышц и сухожилий, прикрытых чешуей. При этом свирепое чудище сдерживали только цепи-вожжи в перчатках пандиты.

Сама Сариенгит надела под капюшон полумаску, прикрывающую глаза и переносицу. Линзы боевой личины, выкрашенной в красный и черный цвета, казались пылающими очами демона. Через спину дракона, сразу за троном старейшины, была перекинуты седельные сумки, и пандита могла легко дотянуться до удлиненной винтовки. Также среди багажа имелся фузионный пистолет с вытянутым стволом. Глядя на вьюки, Арадриан понял, что в них хранится всё имущество женщины — остальное, включая дом, она потеряла при вторжении орков в Гирит-Реслайн.

Для обитателей мира-корабля личные вещи не представляли никакой ценности, разве что были дороги как память. Потерянное или сломанное имущество легко заменялось, а веления моды сменялись быстрее, чем времена периода на Эйленилиеш. Сариенгит же придется потратить немало времени и сил, чтобы изготовить или купить замену всему, что было уничтожено или похищено.

— Как идет сражение? — спросила пандита.

— Силайн почти очищен от врагов, их мертвецы грудами валяются на улицах, — ответил Джаир, поскольку молодой изгой не хотел участвовать в разговоре. Обратный переход через лес — после того, как странники наскоро прочесали улицы возле реки и убедились, что сбежать удалось немногим оркам, а то и вообще никому — они проделали в молчании. Эссинадит явно не собирался возвращаться к случившемуся с Эстреллианом, и Арадриан считал, что не стоит вскрывать эту тему.

Гибель странника вызвала в алайтокце смешанные чувства. Грустно было наблюдать за смертью другого эльдар, особенно от рук жестоких орков, и всё же изгой не чувствовал себя так потрясенно и скверно, как ожидал. Сам факт того, что он выжил, перевешивал скорбь. Пробираясь среди деревьев, бездумно следуя за Джаиром, Арадриан несколько раз переживал в мыслях момент убийства Эстреллиана. В память странника врезался свирепый и злобный взгляд орка, а также яркость крови, хлынувшей из-под трепещущего хамелеолинового плаща. Пули тогда простучали по стене на расстоянии руки от него самого. Если бы Арадриан не остановился поговорить с Эссинадитом на лестнице, то мог бы оказаться на месте застреленного изгоя. Если бы орк, сразивший Эстреллиана, оказался ближе всего к отряду, странники уложили бы его первым, и огонь открыла бы тварь, стоявшая прямо перед алайтокцем.

В подобных ситуациях разница между жизнью и смертью была чрезвычайно мала, и всё решали случайнейшие повороты судьбы. Эта мысль, осознание близости гибели, должна была ужаснуть Арадриана, но на деле он чувствовал нечто обратное. Лес вокруг изгоя полнился звуками, запахами, видами, бурлил жизнью, всё ещё струившейся по венам алайтокца. Первая встреча с врагом сковала странника, последняя — освободила его.

Арадриан снова уплывал в мемосон, когда понял, что Джаир обращается к нему.

— Экзодиты выступают немедленно, чтобы развить успех, — говорил Эссинадит.

Оглядевшись, молодой странник увидел, что воинство Гирит-Реслайна выдвигается с поляны. Земля содрогалась под ногами мегазавров, после каждого шага великанов трепетала листва.

— Можем вернуться на «Ирдирис», если пожелаешь, — добавил Джаир, наблюдая за отбытием «ушедших».

— Ещё рано, давай посмотрим, как закончится битва.

— Уверен?

— Абсолютно, — Арадриан хотел вернуться в поселение, убедиться в уничтожении чужаков. В этом городке у него пелена спала с глаз, и изгой должен был узнать, как всё закончится. Больше того, ему требовалось принять участие в эндшпиле, внести свой вклад в победу над зеленокожими. Устранившись сейчас, алайтокец никогда бы не прочувствовал смысла вещей, увиденных и испытанных им. — Там ещё остались неубитые орки.

Вдвоем они последовали за экзодитами по дороге, а драконьи всадники поднялись в ночное небо. Нужно было прибыть на место вовремя, чтобы не нарушить планы, составленные провидцами и автархами. Алайтокцы и странники, прибывшие на их кораблях, вырезали врагов в Силайне и окружали тех, кто остался в Реше. При помощи точных маневров, зеленокожих удалось оттеснить на один из главных проспектов поселения, откуда вел только один очевидный путь к бегству. Именно «ушедшие» должны были замкнуть кольцо, предрешив судьбу уцелевших орков. Если воины Гирит-Реслайна прибудут слишком рано, захватчики увидят угрозу и попытаются прорваться в другие части городка; если экзодиты запоздают, неприятели успеют скрыться в лесу.

Арадриан дивился странным спутникам и их ездовым рептилиям. Экзодиты выглядели так же, как остальные эльдар, возможно, чуть ниже и шире в плечах, чем алайтокцы, но такие же стройные, с острыми ушами и скошенными глазами. Отличались они более всего одеждой и манерой поведения. Молодой странник видел, как аккуратно пошито их облачение, и точно так же, вручную, были сработаны щиты и отполированные чешуйчатые доспехи. Помимо винтовок и лазерных копий, «ушедшие» были вооружены обычными мечами и дротиками — заточенными, покрытыми рунной резьбой, но без намека на энергоисточники для силового поля или вращающихся цепных зубьев.

Носили экзодиты длинные, до локтей, перчатки из обработанных шкур рептилий, усиленные вставками из темно-серого металла на костяшках и кончиках пальцев, обувались в высокие сапоги со шнуровкой до колена, пошитые из того же материала. Некоторые были облачены в длинные балахоны, перехваченные широкими поясами и усеянные металлическими кольцами. Шлемы «ушедших», высокие и заостренные, напоминали каски стражников миров-кораблей, только с открытым лицом. Многие повязывали себе и своим зверям длинные, искусно вышитые шарфы.

На подходе к городку Арадриана пробудили от полузабытья картины и звуки сражения. Он ещё не мог видеть подробностей битвы, но дульные вспышки и пуски ракет подсвечивали силуэты зданий впереди, а ветер доносил рявканье пушек и свист сюрикенов.

Один из экзодитов в авангарде колонны поднялся на стременах, выпрямившись с лазерным копьем наперевес. Повернувшись, он обратился к идущим позади воинам.

— Враг загнан в угол, его ждет погибель! — крикнул «ушедший». — Нам пора атаковать. Приготовьте оружие, скрепите сердца! Сражайте тех, кого должно сразить, но не ищите в этом наслаждения. Остерегайтесь жажды, внушаемой Кхаином, ибо она — всего лишь ложь Той-что-жаждет, произнесенная железным голосом! Все страсти есть ловушки, поэтому убивайте без радости, истребляйте паразитов, осквернивших наши дома. Мы победим, и мы отстроимся!

— Гирит-Реслайн! — с этим экзодиты подняли оружие, салютуя рыцарю.

Как только «ушедший» замолчал, ночной воздух раскололся от оглушительного визга. Чудовищные крылатые создания вырвались из облаков, резко очерченные на фоне заходящих лун. Разноцветные лазерные лучи вонзились в орков, знаменуя начало атаки драконьих наездников.

Издавая хриплые вопли и рев, сотрясающий землю, боевые звери экзодитов вступили в сражение. Топая по главной дороге, мегазавры и литодоны врезались в чужаков, отступающих под ударами алайтокцев. Зеленокожие ничем не могли ответить на новую угрозу, хотя некоторые обратили примитивное оружие против могучих сил природы, что обрушились на них.

Джаир и Арадриан со всех ног бежали следом, порой останавливаясь для выстрелов по оркам, которые пытались ускользнуть в руины, или указывая экипажу ближайшего мегазавра цели для орудий в виде групп чужаков, скапливающихся в разрушенных зданиях. Паланкины на гигантских зверях вспыхивали огнем лазпушек, пучковых лазеров и фузионных копий, словно разрядами молний из облаков гнева.

Очистив первым ударом улицу и прилегающие здания, экзодиты продолжили наступление, тесня зеленокожих на клинки и стволы атакующих аспектных воинов. Орудуя лазерными копьями и фузионными пиками, «ушедшие» наседали на захватчиков, стремясь отомстить за разрушение родного города и убийства сородичей.

Автархи и ясновидцы поступили верно, предоставив воинам Гирит-Реслайна возможность нанести смертельный удар оккупантам их поселения. Экзодиты вершили кровавое возмездие с мрачными лицами и бесстрастными взглядами.

Вспышки белого огня и сжигающие лазерные лучи с мерцанием вонзились в орков, скосив одним залпом пару десятков тварей. Драконы пронеслись над домами, позволив всадникам обрушить на неприятелей лазогонь и плазменные гранаты. Чужаки, открытые ярости «ушедших», прожили недолго; их перебили без промедления, а раненых растоптали наступающие великаны.

Восход солнца застал Джаира и Арадриана среди руин, где они, вместе с другими странниками и отделениями аспектных воинов, искали раненых эльдар и выживших орков. Они встретили Афиленниль, и молодой алайтокец обрадовался при виде неё, хотя и почувствовал себя немного виноватым: он ведь ни разу не подумал о подруге во время боя. Впрочем, то, что Арадриан не беспокоился о её благополучии, было только к лучшему. Неизвестно, как бы ему удалось справиться с опасениями не только за собственную жизнь, но и за жизнь Афиленниль.

То и дело они находили раненых с обеих сторон; эльдар относили к целителям, а чужаков добивали точными выстрелами.

— Ты знаешь, Тирианна сражалась здесь, — сказала женщина, когда они с Арадрианом спускались по разрушенной стене с разгромленного чердака, где никого не оказалось.

— Надеюсь, она в порядке.

— И это всё?

Алайтокец спрыгнул на мостовую рядом с распростертым трупом орка, у которого не хватало руки, а на теле виднелись следы клыков и когтей.

— А о чем ещё я мог подумать? Мы с Тирианной вообще-то друзья.

— Значит, у тебя нет желания вернуться с ней на Алайток? — Афиленниль скривила губы, заметив дохлого орка. — Уверен, что тебе нравится такая жизнь?

Арадриан огляделся по сторонам. Всюду валялись трупы чужаков, дым поднимался над дюжиной пожаров. Городок пропах гарью и орками, и с небес смотрело жестокое солнце Эйленилиеш. Смерть висела над Гирит-Реслайном, будто саван, но изгой думал не о ней.

— Страх смерти привел меня на борт «Лаконтирана», — сказал он, сжимая ладонь подруги. — Я не могу позволить этому страху управлять моей жизнью. Здесь мне стало понятно, что смерть придет ко всем нам, поэтому в жизни мы должны следовать за своими мечтами, прокладывать собственные пути. И я не вернусь на Алайток, ни ради Тирианны, ни ради чего-либо ещё. Там нет жизни. Ведь там, где нет риска гибели, жизнь не имеет смысла.

— Но тут смерть гораздо ближе, — возразила Афиленниль. Подняв свободную руку, она надавила пальцем в перчатке на камень души Арадриана. — Всё, что составляет тебя, может разом сгинуть, вдали от дома и друзей.

— Если я умру, то только здесь, — ответил изгой. — Здесь, среди звезд, где и должен быть.

Глава 6 Начала

Черная Библиотека Хаоса

Глубоко в переплетениях и складках паутины пребывает мир-корабль, непохожий на другие. Именно туда Цегорах, Смеющийся Бог, первым делом отправился после того, как избежал когтей Той-что-Жаждет. Ученые, обитавшие там, с удивлением и восхищением встретили появившееся среди них божество, но Цегорах, успокоив их, поведал о случившемся с ним и остальным пантеоном. Закончив рассказ, Смеющийся Бог исчез, поручив ученым и их защитникам помнить об услышанном. Так была основана Черная Библиотека и рождены первые арлекины. Последователи Цегораха далеко заходили в своих путешествиях, отыскивая знания о силах Хаоса и повадках Темных богов Иного Моря. На этот мир-корабль привозят артефакты Хаоса, чтобы изучить их, а затем уничтожить; в тысячах гримуаров, фолиантов и трактатов собраны беспрецедентные записи о варпе и его обитателях.

— Это безумие! — произнес Арадриан. Он переводил взгляд с одного спутника на другого, не в силах поверить своим ушам.

Странники находились почти в десяти циклах пути от Эйлинеш, где все еще продолжалась охота на орков в диких пустошах. Из всех мест, в которые алайтокец пожелал бы отправиться, Бездна Желаний стояла в самом конце списка. Его ужасала одна мысль об этом. Еще мгновение назад Арадриан размышлял о безграничных перспективах, открывающихся в его новой жизни, и тут товарищи сообщили, что собираются лететь в самое сердце владений Великого Врага.

— Это не безумие, — ответил Каолин. — Другие корабли изгоев уже бывали там.

— Откуда, ты думаешь, берутся эти штуки? — добавил Джаир, показывая пальцем на брошь из путеводного камня на груди. — Слезы Иши выпадают только на старых мирах.

— Но почему сейчас? — спросил Арадриан. — А как же зимнепады? Почему не полететь на Мозаику Кадиона? Или, возможно, другой мир экзодитов? Есть другие странники, готовые расстаться с жизнью ради Слез Иши, зачем нам заниматься тем же самым?

— Мы даже не знаем, получится ли у нас, — сказала Афиленниль. — Пока это всего лишь идея, ничего больше.

— Caмоубийственный каприз, вот что это такое! — Арадриан демонстративно скрестил руки на груди. — То место не просто так называют Колодцем Грехов, заливом Абсолютной Тьмы и Бездной Вечного Проклятия.

— Но, несмотря на все эти титулы, величайшие странники уже отправлялись туда прежде и возвращались со Слезами Иши, чтобы спасти будущие поколения от голода Той-что-Жаждет. Ты хотел приключений, Арадриан. Где их будет больше, чем в путешествии к окраинным мирам?

— Считаю, что мне стоит метить немного пониже — я слишком мало прожил изгоем и ещё не готов к подобной экспедиции.

Он повернулся к Лехтенианну, который не произнес ни слова с тех пор, как Каолин выразил желание рискнуть и отправиться в Око Ужаса.

— А ты что думаешь об этом безумии?

Старый эльдар рассеянно бренчал на набедренной арфе. Услышав, что к нему обращаются, он поднял взгляд и покачал головой.

— Я всего лишь путешествую на корабле, — ответил Лехтенниан. — Я не выбираю его курс.

— Ты не заботишься о том, куда идешь? — спросил Арадриан, нахмурившись — ему совершенно не понравился ответ. — Нам предлагают отправиться к величайшему варп-шторму Галактики, физическому воплощению бедствий нашего народа, и у тебя нет своего мнения?

Выстукивая пальцами беспечный рефрен из четырех нот, старик покачал головой.

— Мы еще не приняли окончательное решение, — вставил Джаир, протянув руку к Арадриану в успокаивающем жесте. — Путешествие может оказаться невозможным, или, как ты говорил, слишком сложным. Мы не узнаем, пока не достигнем Кхай-дазаара. Когда окажемся там, ты сможешь выбрать, как поступить.

— Кхай-дазаар? Никогда раньше не слышал о нем. Что я должен буду там решить?

Афиленниль села рядом с алайтокцем, но он отстранился, разочарованный тем, что подруга спорила с ним.

— Кхай-дазаар — внутренняя территория в Паутине, где мы можем найти тех, кто поведет нас к старым мирам. Если у нас получится, ты сможешь остаться там, или, скажем, улететь на другом корабле.

— Улететь? Даже так?

— Если мы решим отправиться в Око Ужаса, то нам не понадобится твое согласие, — ответил Джаир. — Будут и другие, которые захотят отправиться с нами, так что твое присутствие не обязательно. Твоя судьба теперь не связана с этим судном больше, чем с каким-нибудь другим. «Ирдирис» — это просто корабль, его экипажи приходят и уходят, согласно своим желаниям. В этом нет ничего особенного, так же, как в тебе или в нас. Ты теперь изгой, вот и наслаждайся открывшейся тебе свободой выбора.

— Отправиться с девственного мира к старым мирам, — пробормотал Арадриан. — Или оказаться брошенным в одиночестве. Безумие.

Сидя за панелью управления рядом с Каолином, Арадриан держал руки на полукруглом скоплении приборов управления, напоминавших драгоценные камни. Он уже не первый раз управлял «Ирдирисом» после того, как оказался на его борту, но всё равно испытывал дрожь, касаясь направляющих гемм. На мгновение алайтокец соединился с энергией психической сети корабля: бесформенным разумом, сотворенным из душ умерших эльдар. Он позволил себе расслабиться, ощущая ритмы и биения пульса небольшого судна. Шарообразный экран перед ним демонстрировал туннель Паутины, который, плавно изгибаясь вправо и вниз, уходил к светящейся золотом и серебром сфере эфирного коридора. «Ирдирис» вполне мог самостоятельно ориентироваться в пустоте, и Арадриан откинулся на спинку стула, ощущая, как рулевые лопасти направляют корабль в извивах потока.

— Уже недалеко, — произнес Каолин. — Ты уверен, что готов?

— Возможно, другого шанса не представится, — ответил рулевой. — Если уж вы твердо намерены оставить меня здесь.

Впереди Паутина развертывалась в межпространственную территорию Кхай-дазаар. Десятки туннелей соединялись в сферовидную конгломерацию, втрое большую, чем крупнейшие купола Алайтока. Выросшее внутри поселение напоминало перевернутый город, шпили которого возвышались над стенами удерживающего поля, что связывало всю структуру Кхай-дазаара, и указывали в сторону искусственного солнца. Moсты и проходы пересекали город, образуя лабиринт из причалов и аллей; они вздымались дугами и окружали петлями башенки и цитадели, возвышавшиеся подобно гигантским сталактитам. В узких окнах сияли огоньки всевозможных цветов и оттенков. Направляющие фонари мигали красным и синим, высвечивая радужные пути между лабиринтами строений. У мира-корабля имелись посадочные протоколы, и система управления его круга бесконечности направляла прибывающие корабли точно к назначенным причалам.

Кхай-дазаар был свободной гаванью для всех судов, которые следовали рядом друг с другом, казалось, случайными курсами. Небольшие ялики летели возле величественных лайнеров, в то время как небесные баржи с серебряными корпусами безмятежно плыли среди башен.

Арадриан глубоко вздохнул, пытаясь отыскать маршрут в корабельном траффике и лабиринте арок.

— Мы должны направиться к шпилю Неудовлетворенного Блаженства, — подсказал Каолин.

Алайтокец почувствовал, как второй пилот слился с ним в управляющей матрице: их души на мгновение соединились, когда другой странник подсветил путь к месту назначения. На экране перед ними возникла сверкающая серебристая лента, которая уходила вниз под широким мостиком, а затем опускалась по спирали к одному из нижних доков, примерно треть дороги проходя рядом с границей межпространственной зоны.

Слегка подталкивая «Ирдирис» на проложенную траекторию, Арадриан наслаждался ощущением полета и видом на город. Как это часто бывало в Паутине, он не ощущал скорости движения, но, когда мимо начали мелькать яркие окна, а сверху — проноситься магистрали, рулевой почувствовал, что они стремительно несутся через Кхай-дазаар. Фактически, они летели быстрее, чем требовалось, и, осознав это, алайтокец замедлил судно, что потребовало еще одной корректировки курса.

Тщательно сосредоточившись, Арадриан вскоре с головой погрузился в свою задачу: безопасно доставить корабль к месту назначения. Рядом с ним постоянно находился Каолин, готовый взять управление на себя, если рулевой совершит ошибку. Делая всё, чтобы не опозориться, алайтокец смотрел на темно-синие габаритные огни купола Очаровательных Объяснений, изящно направляя «Ирдирис» вниз, в глубины города. Судно пролетело через тень боевого корабля, расцвеченного вертикальными полосками черного и пурпурного цветов.

— Комморриты? — удивленно спросил Арадриан, про себя признав, что ему нравится облик похожих на клинки сенсорных конструкций и рулевых плоскостей.

— Каких только эльдар здесь нет, — отозвался Каолин. — Странники, корсары, темные сородичи, торговцы с миров-кораблей. А также, разумеется, арлекины, белые провидцы и прочие.

Постепенно переводя корабль на умеренную глиссаду, рулевой сделал последнюю поправку курса. «Ирдирис» по широкой дуге направился в доковый портал, подсвеченный на экране. На белом камне шлюза были вырезано черными рунами:

«Из всех судеб, что сплела Мораи-хег, ни одна не была проклята так, как жизнь Нарай-тетор».

Эльдар не понял отсылки к мифу, которого никогда не слышал. Алайтокец посмотрел на Каолина, и тот через пилотский интерфейс ощутил его желание понять написанное.

— Понятия не имею, — рассмеялся другой странник, одновременно пожав плечами. — Я думаю, это сделали выходцы с Сейм-Ханна или, может, Телт-адриса. Город построили эльдар со всех миров-кораблей и других мест, каждый оставил свой след в истории.

Навигационный маяк, соединившись с «Ирдирисом», пробудился и засверкал, как только они влетели в открытый док. Арадриан, поймав эту волну пси-энергии, позволил кораблю медленно скользнуть вбок, направляющие лопасти быстро развернулись, гася остатки инерции. Единственным признаком посадки оказалась легкая дрожь судна; затем оно выпустило посадочные опоры и остановилось на платформе, между двумя прогулочными яхтами с голубовато-серыми парусами.

— Стильно, — с улыбкой похвалил Каолин, откинувшись от панели управления.

Арадриан отключил питание и направил мысли в пси-матрицу, сообщая остальным, что они на месте. Тут же он ощутил заразительный трепет возбуждения, исходящий от остальной команды. Обзорный шар увеличился, показывая окружение в истинных цветах. На широкой площадке рулевой не видел других эльдар, но матрица «Ирдириса» гудела в такт с жизнью города.

— Вот он какой, Кхай-дазаар, — произнес Арадриан, думая лишь об открывающихся возможностях.

Этот карманный мир в Паутине запутывал с самого начала. Все улицы были населены продавцами с лукавыми взглядами, которые торговали буквально всем, начиная с плащей и мантий, а заканчивая древними текстами и артефактами, предположительно принадлежавшими древней империи эльдар. В отличие от вежливых купцов на бульваре Расколотых Лун, эти спорили и препирались, боролись за внимание и покровительство покупателей и друг друга. Казалось, что торговцы заключали между собой столько же сделок, сколько и с эльдар, которые медленно прохаживались между прилавков.

При виде здешнего ассортимента устыдился бы любой продавец с мира-корабля. Замечательные произведения искусства, некоторые из которых были действительно древними, продавались рядом с готовым снаряжением и запчастями для кораблей. Экзотические животные — млекопитающие, рептилии, птицы и другие, не поддающиеся определению — лаяли в клетках, одних держали на поводке, у других были завязаны глаза. Все это сборище выло, вопило, рявкало и ухало, в то время как некоторые существа бесстрастно наблюдали умными глазами за чередой потенциальных покупателей. На витринах были представлены ткани любого шитья, цвета и фасона; ювелирные изделия из драгоценных металлов и призрачных камней, пепельной глины и обработанных минералов; геммы и полудрагоценные камни любых оттенков и форм, как натуральные, так и отделанные; статуэтки и бюсты, керамические изразцы и штампованная металлическая посуда. Арадриан видел философские трактаты, лежавшие рядом c популярными сборниками стихов и политическими памфлетами; художников, рисовавших излишне лестные портреты и не настолько лестные карикатуры; растения и травы, бутоны и лепестки с сотен планет и миров-кораблей; шкуры и шерсть животных, обработанный мех и законсервированные рога, размолотые кости и полированные черепа.

Открытые заведения за торговыми рядами сильнее всего напоминали о мосте Томительных Скорбей. Держась поближе к Афиленниль, которая, кажется, направлялась в какое-то определенное место, Арадриан проходил мимо наркопритонов и кабаков, залов для дебатов и лирических декламаций, помещений татуировщиков и художников боди-арта, сновидцев и певцов, скульпторов призрачной кости и ваятелей плоти. Последние были влиятельными лицами в Коморре, а в качестве платы за услуги они принимали саму возможность превратить живого эльдар в произведение искусства. Рулевой видел, как одна старая эльдар, носившая шарф с руной Бьел-Тана, сидела в кресле, пока худой ваятель плоти заменял ее волосы ярко-голубыми перьями, образовывавшими роскошный гребень. За ними сидел молодой эльдар, скорее всего — её сын, и вместо кожи на его обнаженные руки уже поместили пеструю чешую змеи.

— Не стоит, — произнесла Афиленниль, оттаскивая Арадриана за руку. — Если ты чем-то заинтересовался, я знаю гораздо более совершенного ваятеля в Багровых Галереях.

— Я вообще не хочу, — ответил рулевой, отворачиваясь от причудливого зрелища. Он сморщил нос в гримасе отвращения.

— Нет ничего плохого в самовыражении через небольшую модификацию своего тела.

Она махнула свободной рукой перед лицом алайтокца. — Я носила когти в течение нескольких циклов, если ты можешь в это поверить.

— Зачем? — подобная идея скорее пугала, чем забавляла Арадриана. — Это, наверное, не слишком удобно?

— Я сделала это просто потому, что могла, а не ради какой-то конкретной цели. К тому же, моему тогдашнему партнеру нравилось, когда я немного его царапала во время любовных ласк.

— Честно говоря, я прожил бы и без этих новостей, — осмотревшись, Арадриан почувствовал укол беспокойства. Кхай-дазаар и Эйленилиеш разительно отличались. С точки зрения экзодитов, поведение, подобное здешнему, как раз могло привести к одержимости и разврату.

— Не будь ханжой, — предупредила Афиленниль, перепутав его тревогу с отвращением. — Ты не вправе судить других за то, как они поступают со своей жизнью.

— Это просто потрясение, вот и все, — ответил рулевой, вынужденно улыбнувшись. Он подтянул Афеленниль поближе к себе. — Я до сих пор не могу привыкнуть к жизни вне Пути. Подобное не беспокоит тебя? Как ты поддерживаешь самоконтроль и объективное восприятие?

Они продолжали идти дальше по улице, под безвкусным полотном, натянутым между балконами верхних этажей. Арадриан увернулся от двух горячо споривших эльдар, чьи мелодраматические жестикуляции представляли опасность для тех, кто пытался пройти мимо. Из-за неожиданной смены направления Афиленниль вынуждена была пригнуться под низко висящей гирляндой из пурпурных и белых цветов.

— Несомненно, над контролем тебе ещё необходимо поработать, — женщина рассмеялась и толкнула рулевого в отместку за его неуклюжесть. Затем она остановилась, уже не улыбаясь.

— Путь вводит нас в заблуждение, утверждая, что мы должны обуздать нашу природную страсть, ослепляет наши чувства и приглушает наше восприятие реального мира. Стать изгоем, уйти от Пути — значит принять самого себя и освободиться от тирании самосовершенствования. Основателям эта концепция представлялась идеалом, но Путь стал не просто целью, к которой надо стремиться — он превратился в оковы для наших душ.

— Истории о Грехопадении, пришествии Великого Врага — это не какая-то пропаганда, — ответил Арадриан, более страстно, чем сам ожидал. Хотя перспектива оказаться после смерти в сети бесконечности угнетала алайтокца, мысль о том, что бессмертная душа будет пожрана Той-что-Жаждет, ввергала его в истинный ужас. Недавний прилив яростных эмоций, случившийся в сражении за Гирит-Рислайн, оказался для изгоя своевременным предупреждением. — Мы были одержимы собственными страстями, и это привело к уничтожению нашей цивилизации. Можем ли мы быть уверены, что избежим повторения прошлого?

— Воздержание — ложная философия, ничем не лучше пуританских верований экзодитов, — возразила Афиленниль.

Алайтокец кивнул, и они продолжили путь бок о бок, но не касаясь друг друга.

— С каждым новым поколением мы все дальше заходим в ловушку, — продолжала женщина. — Население миров-кораблей выживает лишь благодаря тем, кто застревает на своем Пути. Провидцам, экзархам, Хранителям дорог — всем им нужно распространять уроки, которые они сами не смогли выучить. Когда же самоограничение обернулось одержимостью? Нам что, ждать того момента, когда останутся только учителя, без учеников, прежде чем поймем, что Путь приводит к стагнации? Он лишает нас будущего.

Рулевого поразила страстность её аргументов. Он никогда не интересовался, почему подруга стала изгоем, а Афиленниль никогда не говорила об этом. Он почувствовал, что сейчас не время для расспросов; женщина показала, что нужно свернуть вправо, на дорожку, освещенную висящими на веревках бумажными фонариками голубого и зеленого цветов. Какой-то небольшой белый примат незнакомого Арадриану вида быстро проскакал перед ними, затем вскочил на один из тросов и унесся на нем прочь. Мгновение спустя появился бегущий следом ребенок-эльдар, который выкрикивал проклятия.

Пригнувшись под веревкой с фонарями, странник очутился у входа в огороженный двор: вокруг центрального фонтана в нем находились раскаленные угольные жаровни и стулья из плетеного тростника. Зона отдыха пустовала, но в дверном проеме стояли двое эльдар, с ног до головы укутанных в неуклюжие алые мантии и покрывавшие головы и шеи шарфами того же цвета. Ярко-алый свет пробивался через небольшое окно на двери между парой незнакомцев, но за исключением этого стена была выкрашена в ровный белый цвет.

— Переулок Тайных Страхов, — объявила Афеленниль. — Не будем сразу заходить внутрь.

Она откинулась на спинку одного из стульев возле фонтана. Арадриан, усевшись рядом, пришел к выводу, что легкие капли, попадающие на него, приятно сочетаются с теплом от жаровен. Угли тлели, источая сладкий аромат ладана, на его губы брызгала соленая вода. Рулевой закрыл глаза, попытавшись расслабиться. На нем был обтягивающий комбинезон странника, который алайтокец считал более удобным, чем любую одежду, носимую им раньше. Ткань на руках и ногах натянулась, отвечая на желание хозяина ощутить кожей тепло и влагу.

— Ошибочность Пути заключается в том, что он позволяет слишком долго зацикливаться на одном аспекте себя, — произнесла Афиленниль. Её тихий голос был плохо слышен на фоне шума воды в фонтане и Арадриан понял, что сползает в полусон. Открыв глаза, он испытал мгновенное головокружение, когда посмотрел на искусственное солнце, окруженное короной неровных верхушек зданий и извилистых небесных путепроводов.

— Что помешает тому же самому произойти с изгоем? — спросил алайтокец, облокотившись на руку.

— Сама Галактика, — ответила Афиллениль. — Пребывание вдали от безопасности и незыблемости искусственных миров, в опасных, испытывающих тебя местах. Там нельзя потакать своим слабостям, нужно держать глаза и уши открытыми.

— Ты ошибаешься, — ответил Арадриан. — Я могу впасть в мемосон, провести остаток жизни в фантазиях и иллюзиях. Что остановит меня?

— Прежде всего, жажда и голод. Ты думаешь, тебе бы стали просто так давать еду и питье? Здесь нет идущих по Пути Творца, нет последователей Пути Служения, готовых принести тебе еду прямо на колени. Зато хватает сомнительных типов. Если хочешь грезить здесь, то лучше делать это с кем-нибудь, кто будет охранять тебя, иначе можешь проснуться в яме плоти или на боевой арене Комморры, а то и где-нибудь похуже.

— Кажется, я понимаю, кого ты имеешь в виду… — произнес рулевой, показав глазами в сторону двух эльдар, которые стояли у двери, будто часовые.

— Их? — Афеленниль засмеялась, склонив голову и рассматривая безмолвных стражей. — Они никогда не причинят нам вреда.

— Но зачем они здесь? — спросил Арадриан. — Кто это?

— Мы здесь, чтобы увидеть Эстратаина Унаира и узнать, нет ли сейчас в Кхай-дазааре труппы арлекинов. А это привратники, они встречают гостей и спрашивают о цели их появления.

— Ты уже сообщила?

— Это необязательно, — ответила Афиленниль. — Эстратаин узнал о моих намерениях, как только мы прибыли.

— Действительно, узнал.

Арадриан резко сел, когда из дверного проема вышли трое эльдар, закутанные в ту же одежду, что и стражи. Незнакомцы говорили одновременно, и, когда они направились к фонтану, рулевой заметил, что они шагают точно в ногу.

— Я Эстратаин Унаир, посредник Кхай-дазаара.

Они остановились, подойдя почти вплотную к алайтокцу, и подняли правые руки, сложив ладони в знаке приветствия. То, что они говорили в унисон, сбивало с толку, их голоса звучали совершенно одинаково.

— Ты, должно быть, сильно смущен, Арадриан. Пожалуйста, заходи внутрь, перекуси и позволь мне все объяснить.

— Конечно, как скажешь, — ответил рулевой.

Посмотрев на алых эльдар, он заметил в их глазах нечто раздражающее. Cтранник увидел себя, отраженного в черных шарах, и понял, что это камни, а не живые зрительные органы.

— Пожалуйста, не беспокойся из-за моих ками, они не причинят вам вреда, — произнес Эстратаин.

Трое созданий расступились, указывая странникам на открытый теперь арочный проход. За ровной стеной находился небольшой коридор, ведущий к другому свободному пространству, почти такому же, что и снаружи; отличия, пожалуй, были только в том, что благовония оказались более нежными и с фруктовым оттенком, а вода, бьющая из фонтана — слегка розовой. Также там обнаружились семь совершенно одинаковых арочных проходов, ведущих со двора, и еще двое ками в алых мантиях. Одна из дверей открылась и в поле зрения появилась третья аналогичная фигура. Этот ками держал в руках поднос, на котором находился кувшин с темно-зеленой жидкостью и двое бокалов. Рядом с ними на небольшой тарелочке лежало множество кондитерских изделий.

— Добро пожаловать в Кхай-дазаар, мой дом.

Говорил только один из ками. Существо село и жестом предложило странникам сделать то же самое.

— Ты настоящий Эстратаин? — спросил Арадриан. Он тщательно рассмотрел лицо, скрытое шарфом, и обнаружил все те же мерцающие линзы.

— Мы все «настоящий» Эстратаин, — ответили конструкты в унисон. Тот, что сидел, продолжил в одиночку.

— Только один из нас будет говорить, чтобы избежать путаницы в дальнейшем. Как уже было сказано, я являюсь посредником Кхай-дазаар, и знаю о ваших намерениях выведать секреты старых миров.

— Ты правитель Кхай-дазаара? — спросил Арадриан и взял бокал с подноса, который держал неподвижный ками. — Мы должны спросить твоего разрешения, или, может, заплатить?

— Ты путаешь меня с повелителем Комморрага, Арадриан, — ответил Эстратаин. — Я не архонт, можешь быть уверен. Как я вижу, Афиленниль не рассказала тебе о природе моего существования, и с её разрешения я немного отвлекусь от сути вашего дела, чтобы просветить тебя.

Все шесть ками посмотрели на женщину, которая рассмеялась и кивнула.

— Конечно, расскажи Арадриану свою историю, — сказала она. — Я забыла, насколько ты вежлив.

— Благодарю, — произнес Эстрататин, и внимание ками опять вернулось к Арадриану. — Я не властвую над Кхай-дазааром. Ни одно лицо или группа лиц здесь не властвует, и, пока я существую, никто и не будет. Видишь ли, я основал это место для объединения наших разрозненных родичей. Арлекины и народы миров-кораблей, жители Коморрага и экзодиты… Разумеется, последние так и не явились, хотя я приглашал их.

Ками откинулся назад и шарф соскользнул, открыв cеровато-белое лицо из психопластика. Когда Эстратаин продолжил, Арадриан понял, что ранее привлекло его внимание к неестественной природе этих существ: их рты и глаза не шевелились во время разговора. В действительности это были маски, приближенно напоминавшие эльдар, но недвижимые.

— Я не был певцом кости, поэтому, когда мое владение соразмерности и покоя только создавалось, в нем не было пси-матрицы, ничего похожего на сеть бесконечности. При этом я обладал значительными психическими способностями, отточенными во время долгого следования по Пути Провидца, до того, как я избавил Ультвэ от своей персоны. Образно говоря, я стал хребтом, нервной системой Кхай-дазаара, поставив себе на службу всех, кто желал общаться, создавать и исследовать.

— Так ты находишься где-то еще, откуда управляешь манекенами? — спросил Арадриан. — Хороший способ скрываться от тех, кто хотел бы оказывать на тебя влияние. Кажется, ты здесь весьма важная персона, так что я не осуждаю твою паранойю.

— Это забавно, — произнес Эстратаин. — Если бы ками могли изменить выражение лица, я бы рассмеялся. Увы, на это они не способны. Ты должен кое-что уяснить о нашей природе. Те, кто побывал провидцем, различают разум, мысль и форму. Обычно они представляют собой единое целое, но это не всегда так.

Ками подался вперед и указал пальцем в алой перчатке на грудь Арадриана, где висел камень души.

— Когда тело умирает, разум и мысли сохраняются, — объяснял Эстратаин. — Вскоре мысли рассеиваются, поскольку нуждаются в физической форме, чтобы существовать. Остается только сознание, чистый разум, сущность каждого из нас — душа, если ты предпочитаешь такой термин. Разум остается в одиночестве, его переносят в сеть бесконечности мира-корабля. Если ему снова придать форму, он сможет вновь порождать мысли, хотя они часто ограничены и носят временный характер.

— Разумеется, — ответил Арадриан. — Этой формой могут послужить звездный корабль, летательный аппарат или призрачный конструкт. Значит, ты умер? Именно поэтому у тебя несколько форм?

— Я не умер, я был в расцвете сил, когда стал ками.

Кукла положила ноги на диван и откинулась назад, сложив руки на затылке. Движение казалось естественным, но бесчувственные глаза и неподвижные черты лица превратили его из обыденного в нечто более тревожащее. Остальные ками удалились — у них, видимо, были другие обязанности, решил Арадриан. Все кроме одного, который стоял возле рулевого и держал поднос с напитками.

— Кхай-дазаар начался с единственного корабля, пришвартованного в этом внутреннем пространстве Паутины, — продолжал Эстратаин. — Я связывался с проходящими мимо судами. Некоторые из них остались, увидев ценность существования на этом межзвездном перекрестке. Появились торговцы, и я стал посредником в сделках между экипажами кораблей, будучи инициатором и доверенным лицом. Кхай-дазаар рос, корабли становились башнями, а соединительные туннели — причалами. Я не мог находиться в нескольких местах одновременно, а спрос на мои услуги увеличивался слишком быстро. Так получилось, что мне пришла в голову идея ками.

— Понимаю, — ответил алайтокец, поднимая бокал, чтобы его наполнили. — Это полуавтономные создания позволяют тебе находиться в нескольких местах одновременно.

— Не совсем так. Они полностью разумны и автономны.

Один из ками, тот, что находился на диване, приподнялся и оттянул часть мантии, обнажив гладкую искусственную кожу. В центре груди светился камень духа, мерцая звездным светом, указывающим на сущность эльдар внутри.

— Приходили авантюристы, готовые обменять Слезы Иши на информацию, контакты и место у причала. На протяжении многих циклов я собрал немало путеводных камней. С помощью ваятелей плоти, собственных психических сил и певца кости, бежавшего с одного из миров-кораблей, я стал ками. Каждый из них является мною. Мы — Эстратаин.

Арадриан рассмеялся, не уверенный, что в силах осознать услышанное. Он посмотрел на ками с подносом, внимательно изучая его. Тот слегка наклонил голову и кивнул. Когда Эстратаин заговорил вновь, он использовал именно этот конструкт.

— Каждый из них это я, и я во всех. Теперь нас много по всему Кхай-дазаару.

— И ответ на то, что вы ищете, можно найти в каналах Сейм-Кхат, — добавил лежащий ками.

— Там мы отыщем труппу арлекинов? — взволнованно спросила Афиленниль и бросила взгляд на Арадриана. — Никто, кроме них, не может провести нас к старым мирам.

— Ты знаешь мою цену, — одновременно ответили ками.

— Три Слезы Иши, когда мы вернемся, — произнесла Афиленниль, кивнув в знак благодарности. — Хорошо, договорились.

— Ты берешь плату камнями души? — удивился алайтокец. — Но ты же сказал, что здесь нет сети бесконечности.

— Ками частично состоят из органики и не бессмертны, к тому же количество моих конструктов должно расти вслед за спросом на мои услуги.

— Сколько вас здесь? — спросил рулевой. Поднявшись, он поставил бокал на поднос и взял фруктовое пирожное.

— Не знаем, какое-то время мы не считали, — ответил ками на диване. — По крайней мере, несколько десятков.

— Если арлекины удовлетворят вашу просьбу, я отправлюсь с вами, — сказал тот, который держал поднос.

— Ты можешь улететь с Кхай-дазаара? — теперь пришла очередь Афиленниль удивляться. — Я первый раз об этом слышу.

— Мы достаточно автономны, — продолжил говорить тот же конструкт. — И никак не ограничены пределами этого места. Мы никогда не путешествовали к старым мирам и заинтригованы.

— Ты ведь понимаешь, что это опасно, — сказал Арадриан. — Ты можешь не вернуться.

— Мы сможем перенести эту потерю, — ответил Эстратаин. — Это преимущество множественного воплощения.

— Но как отдельная личность, ты должен бояться смерти, — произнес изгой, положив руку на толстый рукав только что вошедшего ками. — Если вы все автономны, то Эстратаин, которого я касаюсь, рискует прекратить существование.

— Это верно, — ответил конструкт, положив свою руку на рулевого, как бы желая его успокоить. — Все умрут, и я хочу увидеть Бездну Теней до того, как это вместилище станет бесполезным. Мало кому из эльдар представлялась такая возможность.

— Я же говорила! — сказала Афиленниль, смотря на Арадриана. — Ты многое потеряешь, если не отправишься с нами.

— Я почувствовал твою нерешительность, когда вы прибыли, но ты знаешь, что страху не одолеть твоего любопытства, — заявил сидящий ками.

— Да, это так, — согласился странник. — Чем больше я думал о этом, тем больше воображаемые опасности прельщали меня. Возможно, это просто гордыня, но более сильная часть меня хочет повидать старые миры, вернуть оттуда живым и рассказать об этом.

— Ты хочешь похвастаться перед другими, — усмехнулась женщина. — Именно поэтому ты полетишь?

— Если хвастаться чем-то, то оно должно быть стоящим, — сердито ответил изгой. — И потом, мы забегаем вперед. Арлекины ещё не согласились отвезти нас туда.

— Кроме того мы должны найти других, которые присоединятся к нам, — произнес Эстратаин.

Оба странника посмотрели на заговорившего ками с напитками.

— Других? — не понял Арадриан. — Кого?

— Мы направляемся на старые миры, — ответил тот. — Труппы арлекинов и пяти изгоев недостаточно для такой экспедиции. Там множество опасностей и врагов, с которыми предстоит сразиться. Идите в Каналы и найдите Финдельсита, Великого арлекина. Если он даст свое согласие, отыщите Маэнсит Дракар Алкхаску, изгнанницу Комморры. У неё есть корабль и достаточно воинов для путешествия.

— Кажется, ты точно знаешь, что нам нужно, — произнес Арадриан, у которого возникли подозрения относительно мотивов посредника.

— Я помогаю Кхай-дазаару, — объяснил Эстратаин. — Прямо сейчас несколько моих двойников осуществляют посредничество в похожих сделках, сводя продавцов с покупателями, поставщиков с рынками, экипажи с кораблями, последователей с лидерами. Это наше призвание — знать подобные вещи и собирать вместе заинтересованные стороны, заключая взаимовыгодные соглашения. Маэнсит нужен хорошо оплачиваемый контракт, и путешествие к старым мирам не испугает её. Вы хотите направиться к старым мирам, и здесь вы сходитесь. Последователи Смеющегося бога пока остаются неизвестным фактором: Финдельсит и его арлекины непредсказуемы, и, хотя они здесь, я ничего не знаю о их намерениях.

— Понятно, что нам делать дальше, — произнесла Афиленниль. — Мы должны направиться к Каналам. Ты не мог бы сказать остальному экипажу, что мы встретим их там?

— Как пожелаешь, я передам им, — одновременно ответили три конструкта. — Один из ками присоединится к вам в месте встречи, чтобы свести с Финдельситом.

— Значит, решено, — Арадриан резко, нервно рассмеялся.

Он уже привык к мысли об экспедиции, в немалой степени благодаря тому, что слабо верил в её осуществимость. Теперь казалось, что шансы возросли.

Странник успокаивал себя тем, что авантюра опирается на взаимодействие с несколькими арлекинами, а те, как известно, непостоянны в своей верности и непредсказуемы. Эта мысль поселилась в нем, когда он вслед за Афиленниль выходил из покоев Эстратаина. Вполне возможно, арлекины отвергнут их просьбу.

В конце концов, у них, наверное, имеются дела поважнее, кроме как лезть в ужасающее сердце владений Той-что-Жаждет.

Зрители с тихим возбуждением ждали спектакля, стоя небольшими группками перед сценой. Представление должно было состояться в одном из концертных залов Кхай-дазаара, где певцы и музыканты развлекали городских эльдар в обмен на подарки, разрешение прохода или просто крышу над головой. Черные шторы закрывали окна, блокируя проникающий всюду свет искусственной звезды, Арадриан и остальной экипаж стояли в тусклых лучах красных ламп. Как и во всем городе, здесь собрались множество разных эльдар, в числе прочих явился один из ками Эстратаина.

Свет померк почти до абсолютной темноты, и на сцене появилась одинокая фигура. Женщина размеренно шагала, её обтягивающие штаны с ромбовидным узором и длиную куртку с капюшоном было сложно разглядеть во мраке. Лицо полностью скрывалось под капюшоном, виднелась только серебряная маска, которая отражала красный свет ламп и походила на какую-то далекую туманность. C широкого пояса струились длинные ленты, лениво подрагивающие за арлекином, остановившейся возле центра сцены. На спине она носила замысловатое устройство, от которого отходили две изящных трубки, покрытые драгоценными камнями и поднимающиеся над плечами.

По залу прокатился шепот, эльдар произносили единственное слово: «теневидица».

Быстро передвигая ногами и сохраняя при этом равновесие, арлекин поклонилась. В этот же момент из её наспинного устройства вырвались сверкающие струи красного и зеленого дыма, которые быстро расползлись среди публики. Искрящийся туман проплыл над Арадрианом, и в глазах у него затанцевали крошечные звезды, а легкий ветерок принес аромат живых цветов, наполнив рулевого чувством умиротворенности.

Новые ощущения отвлекли алайтокца, и он не заметил, как на сцене появился ещё десяток фигур. Они носили ярко окрашенные облегающие костюмы, усеянные ромбовидными и косоугольными узорами, полосками и завитками всех цветов радуги. Сейчас арлекины неподвижно стояли на сцене, держа в руках различные приспособления.

Теневидица испустила больше света, и сцену залило золотистое сияние, окунувшее актеров в свою теплую ауру. Каждый из них носил комическую маску или полумаску, усыпанную ярким бисером, с преувеличенными выражениями лиц, слезами, похожими на драгоценные камни, и накрашенными губами; их шарфы, а также покрытые драгоценностями браслеты и головные ленты качались, звенели и кружились. Головы арлекинов были увенчаны колоритными разноцветными гребнями, которые принялись слегка подрагивать после начала танца. Когда золото окутало каждого танцора, арлекины задвигались, потянули за струны, ударили в барабаны, начали медленно поворачиваться и крутиться, легкими шагами перемещаясь рядом друг с другом. Из-за сцены донесся мягкий и причудливый звук труб и флейт, побуждая Арадриана и дальше оставаться в расслабленном состоянии.

Он представлял себе Былой Мир, эльдар до Грехопадения, живущих в гармонии с миром и друг с другом. Какое-то время музыка продолжала играть, дыша скромным удовольствием, звезды и туманности кружились над сценой и зрителями, становясь больше и ярче.

Ещё несколько арлекинов вошли быстрыми шагами: они всей группой с легкостью двигались между музыкантами, прыгали и мелькали вокруг других актеров в водовороте цвета, рассыпая красные искры c пальцев. Мелодия ускорялась, пульс Арадриана возрастал вместе с темпом. Музыканты разделились, кружась вдали друг от друга, оставив одну женщину в центре. Она перебирала струны полулиры затянутой в перчатку рукой, в то время как остальные арлекины наблюдали за ней, оценивая.

Затем, с фальшивым скрежещущим звуком, издаваемым воздушной арфой, актер театральным жестом оттолкнул лирницу. Низложенная актриса изящно упала на сцену, воздев руку в печали. Новый исполнитель подхватил мелодию, пальцы его двигались все быстрее; барабанная дробь становилась громче. Танцоры вернулись, интенсивнее осыпая актеров красными искрами. Теперь уже самого арфиста вытолкнули прочь, и он, перевернувшись через голову, остался лежать на дальнем конце сцены. Пара, вытеснившая его, начала исполнять дуэт, арлекины неразличимо быстрыми движениями дергали и били по струнам все быстрее и быстрее, cтремясь превзойти один другого.

Остальные музыканты вновь подняли свои инструменты, когда облако теневидицы превратилось в более темный туман, который тяжело вздымался над сценой и зрителями, окутывая их серебряной и золотой пылью. Арадриан посмотрел на женщину-арлекина и был шокирован: из-под капюшона на алайтокца уставилось его собственное лицо, с губами, искривленными в жестокой улыбке, расширенными и наполненными жестокостью глазами. Это была пугающая картина, и, оглядев соседей, рулевой понял по их реакции, что каждый видит себя, словно в зеркале, в маске теневидицы.

Опустилась полная тьма, и Арадриана охватила внезапная слабость. Мрачное предчувствие наполнило изгоя, когда он посмотрел на кружащих вокруг друг друга музыкантов, каждый из которых играл собственную мелодию. Там где раньше царила гармония, сейчас правил диссонансный шум. Мотивы визжали друг на друга, трубы начали заунывный траурный марш, еще сильнее испортив настроение страннику. Он почувствовал себя беспомощным, как в первом столкновении с врагом в Гирит-Рислайне, и застыл как вкопанный, пока актеры состязались между собой. Музыка резко усилилась, став громкой и грубой, а танцоры всё скакали, вертелись и кружились, демонстрируя свои акробатические умения в экстравагантном стиле.

Незаметно появились ещё двое актеров в плащах и капюшонах нежно-розового и пастельно-синего цветов. Их лица, скрытые масками, были замотаны в шелковые фиолетовые шарфы. Посреди сталкивающихся мелодий и кружащихся танцоров, они двигались от арлекина к арлекину, мрачные и скрытные, останавливаясь, чтобы прошептать что-то в уши другим актерам. Те, в свою очередь, некоторое время стояли неподвижно, а затем возвращались к танцу, двигаясь еще более энергично. Мимы в плащах очень ярко выказывали свое веселье и удовольствие от собственного вмешательства: беззвучно смеялись и показывали пальцами на бесноватых арлекинов, которые громко играли, или кружились и плясали один вокруг другого, так быстро, что изгою было сложно их отследить. Представление превратилось в мешанину из света и тьмы, цвета и звука без образов и смысла.

Aрадриан был одурманен, но и восхищен столь необычным представлением, настолько увлечен им, что не замечал ничего другого в помещении. Он понял, что слишком сильно качается в одном ритме с музыкой: движения становились несколько резкими при переходе от одной мелодии к другой, конечности подергивались в ритме разных танцоров.

Внезапный грохот барабанов и кромешная темнота заставили сердце странника бешено заколотиться. Раскатистые звуки унеслись прочь, но эхо звучало в зале дольше, чем следовало в небольшом помещении. Из провидца теней вырвалось белое сияние, почти ослепившее Арадриана. Щурясь от яркого света, изгой увидел черный силуэт, поднимающийся на середину сцены, в то время как невидимые трубы играли зловещую низкую мелодию, стучавшую, словно пульс какого-то огромного зверя.

Силуэт оказался Шутом Смерти, маска которого представляла собой костлявое лицо, а костюм был усеян серебряными черепами. В руках она крутила и проворачивала небольшую косу, острое лезвие клинка сверкало в лучах света, исходившего от теневидицы. Арадриан испытал острое желание закричать, зная о том, что будет дальше. Его охватил страх, когда лезвие косы заблистало возле других арлекинов, проходя на волосок от их тел, в то время как Шут Смерти тайком пробирался по сцене, выбирая первую жертву. Предупреждение застряло в глотке странника, вокруг раздались испуганные, бессловесные вздохи зрителей, которые он едва слышал.

В конце концов, алайтокец закричал, когда клинок Шута Смерти полоснул по горлу музыканта, игравшего на лунной арфе. Как только багровые капли запятнали белый свет и убитый арлекин рухнул на пол, а его инструмент с грохотом покатился по сцене, в зале раздались и другие панические вопли. Шут Смерти триумфально поднял руки и развернулся на пятках, коса вновь сверкнула, рассекая грудь оборачивающегося танцора. Еще больше красного пролилось в белизну из жил смертельно раненого актера.

Шут Смерти ударял вновь и вновь, пока сцена не стала алой, музыканты и танцоры падали друг на друга, сплетаясь в последних судорогах, дергаясь и плача. Слезы текли по лицу Арадриана, губы раскрылись в ужасе. Странник, оказавшийся свидетелем резни, трясся всем телом, в то время как мимы в плащах танцевали, ликуя, подхватывали тела умирающих и утаскивали их со сцены по одному.

Все вновь провалилось в темноту и тишину, желудок рулевого скрутило, в ушах у него зазвенело, на губах появился соленый вкус слёз.

Опять зажегся мягкий серебряный свет, снова озарив теневидицу, стоящую в одиночестве на сцене. Странник не слышал ни реплик, ни шагов уходящих актеров, всё пространство вокруг Арадриана заполняли звуки плача. Oн понял, что Афиленниль крепко сжала ему руку, до боли вцепившись в неё пальцами.

Раскинув руки в стороны, арлекин низко поклонилась, позволив рулевому последний раз посмотреть на собственное ухмыляющееся лицо, которое подмигнуло ему, когда капюшон упал.

Странник не знал, что делать — аплодировать или кричать, смеяться или плакать. Он чувствовал, как всё тело содрогается после такого расхода энергии, и испытывал невероятную усталось, будто сам только что выступал. Все мышцы были напряжены, нервы болезненно ныли.

Тихо шагая, теневидица ушла, и зажегся свет, озарив застывшую толпу. Почти тут же завязались разговоры, частью разгоряченные, частью приглушенные; внезапное оживление и энергичность зрителей сделали представление арлекинов ещё более бесплотным и нереальным, словно полузабытый сон.

Финдельсит вышел к ним, будучи одетым в полный сценический костюм, хотя и не участвовал в спектакле — его роль Смеющегося Бога не требовалась. Одежда Великого арлекина оказалась даже более пестрой и экстравагантной, чем у актеров его труппы. В гребне, высоко вздымавшемся над облегающей шапочкой и каскадом спадавшем до пояса, присутствовали все цвета видимой части спектра. В ткань облегающего комбинезона были вшиты драгоценные камни, а поверх него Великий арлекин носил куртку, на рукавах и воротнике которой сверкали геммы. Лицо его закрывала маска, нижняя половина которой была выкрашена в синий, а верхняя в абсолютно черный, не считая крестообразных глазных линз, за которыми виднелись глубокие, красные, наполненные злорадством глаза Финдельсита. Нос личины был заострен, словно кинжал, а подбородок изгибался вверх, напоминая полумесяц. Губы и брови, окрашенные алым, завершали черты маски.

Ками стоял рядом с ними. Эстратаин подготовил встречу, нашел Финдельсита за кулисами, привел к странникам и теперь оставался рядом, готовый помочь, если возникнет необходимость. Джаир, которого выбрали говорить от имени экипажа, поприветствовал Великого арлекина.

— Спасибо за спектакль, — произнес он. — Для некоторых из нас это стало первой возможностью увидеть представление подобного масштаба.

— Присутствие ваше радует труппу, — ответил Финдельсит глубоким и звучным голосом, так, словно декламировал в соответствии с поэтическим размером, — и счастлив выслушать я вас. Эстратаин поведал нам о ваших смелых планах, и я скажу сейчас, что мы вам не поможем.

— Что? — выпалил Арадриан, тут же нарушив запрет, согласно которому говорить от лица всех надлежало Джаиру. — Как ты можешь ответить так быстро, когда мы еще не рассказали о наших намерениях?

— Намеренья всегда одни и те же, я считаю, и почему о вас я должен думать по-другому? Всё дело в камнях духа, каждый раз одних и тех же; как же это скучно. И что за представленье сможем мы сыграть по этой теме, коль не то, что уж играли сотню раз?

— Мы наскучили тебе? — набычившись, Каолин шагнул вперед. Великий арлекин не двигался, только медленно повернул голову и уставился на странника из-под маски с полуухмылкой.

— Не играй в его игры, — произнес Арадриан, кладя руку на плечо товарища.

— Он — клоун, ему надлежит развлекать нас, поэтому не потворствуй его шуткам.

Финдельсит указал на алайтокца рукой в перчатке, хотя по-прежнему смотрел на Каолина.

— Вот ты мне нравишься, ведь есть в тебе что-то такое, но даже и тебе я отвечаю «нет».

— Никогда не думал, что увижу цикл, когда арлекин испугается Великого Врага, — произнес Лехтенниан. Остальные изгои отошли, пропустив старого путешественника.

— Скука и повторения — слабая отговорка, когда у тебя есть шанс стать единым со Смеющимся Богом. Разве быть арлекином — не значит натягивать нос Той-что-Жаждет? Влезать в Её логово, смеяться Ему в лицо?

Удивленно склонив голову, Финдельсит внезапно замер. Он посмотрел на изгоев, задерживая взгляд на каждом не дольше одного удара сердца, а затем остановился на Лехтенниане; лицо арлекина, как и всегда, оставалось непроницаемым.

— Рискованный ты бросил вызов духу моему, и обвинение твое я не могу легко отвергнуть, — произнес Великий арлекин, отворачиваясь с изящным взмахом руки. — Ты, друг мой, с доводами лучшими пришел, и, говорю я, выдвигай их смело, хоть и зря.

— Задержись лишь на мгновение, выслушай мои аргументы, и мы с тобою придем к согласию, обещаю тебе, — произнес Лехтенниан, быстро шагая вслед уходящему Финдельситу.

Великий арлекин помедлил, позволив изгою догнать его. После этого Лехтенниан говорил тихо, и Арадриан не слышал их беседы, как не видел губ товарища и выражения его лица. Посмотрев на других странников, алайтокец понял по их заинтригованным лицам, что они пребывают в таком же недоумении.

Последовал довольно короткий спор, во время которого Лехтенниан несколько раз делал просящие жесты, прижимая локти к ребрам, разводя ладони и слегка кланяясь.

Aрадриан уже хотел подойти и попросить старого путешественника не унижаться, но, не успев сделать первый шаг, увидел, как Финдельсит чуть отступил и кивнул в знак согласия. Лехтенниан слегка улыбнулся, еще раз поклонился и пошел к изгоям, чтобы сообщить хорошие новости.

— Он казался таким непреклонным, — произнес Джаир.

— Как ты переубедил его? — спросил Каолин. — Он всё-таки согласился? Мы правильно поняли?

— Всё, что от меня потребовалось — это немного польстить ему и сделать предложение, от которого невозможно было отказаться, — пожилой музыкант кивнул в сторону двери. — В какой-то мере за это можно поблагодарить Эстратаина: Финдельсит более всего заинтригован идеей путешествия с ками.

— И чем ещё? — спросил Арадриан, поскольку рассказ Лехтенниана явно был расплывчат и неубедителен. — Ты не слишком хороший лжец, всем очевидно, что ты недоговариваешь.

— Признаюсь, мне не хотелось бы отвечать. Как видишь, благодаря мне Великий арлекин рискнет, и теперь, когда всё решено, я боюсь, что, возможно, переступил черту.

— Чем рискнет? — Арадриана сердито уставился на товарища.

— Я бросил ему вызов, предложил привести нас туда, где он никогда не бывал, к миру, который даже у него вызывает опасения, — ответил Лехтенниан. — Если бы он признал, что устрашен, то больше не смог бы служить аватаром Смеющегося Бога, ведь Цегорах презирает смерть и опасность. Чтобы доказать себе, что он действительно не боится, Финдельсит должен привести нас туда, где кроются его глубочайшие страхи, или сложить полномочия Великого арлекина.

— Мы отправляемся в путешествие на планету, расположенную в глубине владений Той-что-Жаждет, в самом сердце Бездны Отчаяния, в место настолько cкверное, что Великий арлекин Смеющегося Бога боится идти туда? — спросил Арадриан, медленно выговаривая слова и не веря своим ушам. — Прекрасно. Просто прекрасно.

Глава 7 Авантюра

Старые миры

Когда наша древняя империя простиралась среди звезд, сердце цивилизации находилось на Колесе Предназначения, первом из миров, у оси которого был рожден Эльданеш. Именно с Колеса Предназначения Мораи-хег пряла судьбу расы эльдар, и вокруг него вращалось всё сущее, к добру или к худу. Густо были населены миры Колеса, а искусства и ремесла его обитателей считались величайшими в государстве. И, как со всеми иными вещами, именно там сплелись первые нити Великого Врага. Там были созданы первые секты и культы, и с Колеса Предназначения отрава расползлась по всей империи. Когда пришло Грехопадение и родился Великий Враг, первой была поглощена Мораи-хег, а затем Та-что-Жаждет вобрала в свое тело и Колесо. С тех пор эти планеты, бывшие сердцем цивилизации, а ставшие сердцем Ока Ужаса, принадлежат Ей и зовутся старыми мирами.

Предоставив организацию экспедиции другим членам экипажа «Ирдириса», более опытным в таких делах, Арадриан проводил время в разнообразных торговых пассажах и притонах Кхай-дазаара. Когда подготовка завершилась, алайтокец встретился с Афиленниль, Джаиром и остальными на причале, где находился звездолет. Оттуда Каолин направил корабль к большому крейсеру, который странники миновали во время прибытия; назывался он «Фаэ Таэрут».

Арлекины поднялись на борт раньше, их ярко разрисованный паутинный скиммер стоял во внушительном стыковочном отсеке боевого космолета. Прибывших изгоев встретила капитан Маэнсит, изгнанница Комморры. Оказалось, что женщина выглядит совершенно иначе, чем предполагал Арадриан: по рассказам о темных сородичах алайтокец представлял их жестокими, насмешливыми пытателями с кнутами. Хотя эта репутация была заслуженной, на первый взгляд Маэнсит казалась интеллигентным, вежливым командиром корабля.

Да, она, как и все члены экипажа, одевалась в черное, багряное и темно-синее, но без доспехов комморриты ничем не отличались от прочих звездолетчиков в Кхай-дазааре. Белые волосы женщина откидывала назад, скрепляя металлической лентой с изумрудными вставками под цвет глаз.

Сильнее всего Арадриана поразило отсутствие у неё путеводного камня. Осознав это, изгой испытал смесь ужаса и восхищения, а затем инстинктивно коснулся броши на груди, желая убедиться, что его вместилище души на месте. Сама мысль о жизни, беззащитной перед хищническими устремлениями Той-что-Жаждет, устрашила алайтокца, и он постарался не смотреть на Маэнсит.

Женщина, возможно, заметила это и быстро взглянула Арадриану в глаза. В капитане чувствовалась жесткость, говорящая о тяжелой судьбе, но при этом она легко и заразительно улыбалась, представляя ключевых офицеров из экипажа в двести эльдар.

Эстратаин советовал алайтокцу воздержаться от излишних расспросов о прошлом Маэнсит, поэтому Арадриан держал язык за зубами и сдерживал любопытство, пока женщина объясняла им внутреннее устройство звездолета. Единственным существенным отличием «Фаэ Таэрут» от «Лаконтирана» оказались боевые отсеки и купола. Батареи орудий, идущие почти по всей длине корабля на средних палубах, включали в себя несколько десятков высокоэнергетических лазерных турелей при поддержке ракетных комплексов ближнего боя для противостояния абордажам. Пока шла экскурсия, начавшаяся сразу после того, как крейсер снялся с якоря и направился в Паутину, встреченные космолетчики почтительно кланялись капитану и её гостям. Изгой раньше не видел ничего подобного, ни на Алайтоке, ни за его пределами.

— Весь ваш экипаж состоит из комморритов? — спросил Арадриан, немного нервничая в такой компании. Странники вернулись за вещами в посадочный отсек; им отвели каюты рядом с капитанским мостиком, вместе с офицерами отряда наемников.

— Их всего горстка, — ответила Маэнсит. — По большей части, здесь такие же изгои, как и вы, которые ищут смысла и азарта в жизни. Неразумно держать в экипаже слишком много кабалитов, если ты больше не служишь архонту.

— Кабалитов? — алайтокец впервые услышал это слово.

— Если пожелаете, я могу рассказать вам о кабалах Комморры, о культах ведьм и инкубах Темного Города, но чуть позже. Мне и моим пилотам нужно поговорить с Финдельситом касательно нашего путешествия.

— Это ваша первая вылазка в Темную Пропасть? — поинтересовался Джаир.

— Да, хотя в прошлом я близко подходила к её внешним границам, — Маэнсит успокаивающе коснулась руки Арадриана, заметив, как встревожился он при этих словах. — Я могла бы сказать, что не нужно бояться, но это стало бы ложью. Мы отправляемся в опасное место, не стану отрицать. Впрочем, я и мой экипаж прошли через множество боев и переделок, поэтому вы в надежных руках.

Кивнув на прощание, женщина зашагала прочь. Остановившись под арочным проходом с лётной палубы, она обернулась к изгоям.

— Мы все неплохо разбогатеем на этой экспедиции, помяните мое слово!

Когда капитан ушла, странники поднялись на борт «Ирдириса» забрать свое имущество. Оказавшись в главном коридоре, Афиленниль схватила Арадриана за руку.

— Не верь красивым глазкам и дружелюбной улыбке, — предупредила она. Алайтокцу показалось, что этот выпад частично вызван ревностью, хотя раньше женщина отвергала единоличные романтические притязания на Арадриана или кого-либо ещё.

— Я сужу по делам, — ответил изгой, накрывая ладонь Афиленниль своей собственной. — Приятно видеть, что ты всё ещё заботишься о моем благополучии.

— Вспомни это, когда мы окажемся в сердце Великого Врага. Чтобы вернуться оттуда, нужно сохранять единство.

Арадриан кивнул, вспомнив, каким курсом они идут, и какой адский у них пункт назначения.

Придерживаясь основных магистралей Паутины, «Фаэ Таэрут» быстро приближался к Оку Ужаса. Во время странствия разномастные участники экспедиции почти не пересекались, так что изгой редко видел арлекинов или наемников. Когда Арадриан выбирался из общей с Афиленниль каюты, то всегда поражался одной вещи: все члены экипажа несли вахту с оружием. У каждого наемника или наемницы, которые попадались ему, на поясе висели пистолет и клинок.

Позже, когда пассажиров пригласили отужинать с Маэнсит, изгой поделился наблюдением с капитаном. Джаир, Каолин и Афиленниль тоже присоединились к комморритке и нескольким её лейтенантам в столовой, которая больше напоминала бальный зал на Алайтоке, чем кают-компанию боевого корабля. На потолке сияли кристаллы, озаряя гостей красным, золотым и багряным светом, а под ногами у них лежал толстый ковер с рисунком из черных роз на зеленовато-голубом фоне; нефритовые стебли цветов переплетались, образуя гипнотические узоры.

Меню тоже оказалось намного лучше, чем на «Ирдирисе» или «Лаконтиране». Было подано мясо, приправленное изысканными специями, свежие фрукты и галеты, слегка поджаренные сладкие хлебцы и чаши с ароматным овощным супом. Ужин проходил за овальным столом, где хватило бы мест для вдвое большего количества гостей, кушанья лежали на золотых и серебряных блюдах, поднимался парок над изящными керамическими тарелками, и эльдар то и дело передавали друг другу графины с вином и соками.

— Это необходимая предосторожность в нашем положении, — объяснила Маэнсит. — Полезно привыкнуть к весу меча на бедре и, на всякий случай, всегда держать оружие под рукой. Паутина, что бы ты ни думал о ней в прошлом, небезопасна, и направляемся мы далеко не в тихую гавань.

— Думаешь, и нам стоит вооружиться? — спросил Арадриан и пригубил ярко-лазурного вина из хрустального бокала с ажурной каемкой из белого золота. Только сев за стол, странник понял, что многое из обстановки и подаваемых кушаний, несомненно, было добыто пиратством, или, в лучшем случае, приобретено на доходы от не очень чистых делишек. Впрочем, это не повлияло на аппетит изгоя, раздразненный гулянками в Кхай-дазааре.

— Удлиненная винтовка в сражении на борту мало пригодится, — усмехнулась капитан. — Но я уверена, что никто не оскорбится, если вы решите ходить с пистолетами.

— Если так, не думаю, что от меня в случае чего будет много пользы, — покачал головой Арадриан. — С винтовкой я хорошо справляюсь, а вот в ближнем бою мне похвастаться нечем.

— Чепуха! — заявил Эссинадит, уже добравшийся до второго графина с вином. — Когда мы наткнулись на тех орков по дороге к экзодитам, ты не медлил.

— Боюсь, что я задержался, хоть и на мгновение, — возразил молодой странник и содрогнулся, вспомнив красноглазых чужаков и потоки крови из смертельных ран товарища. — Возможно, это краткое промедление стоило жизни Эстреллиану.

— Сожаления столь же вредны, как и страх, — резко произнесла Маэнсит, и Арадриан впервые ощутил жесткость в её голосе. — Цепляясь за прошлое, начинаешь сомневаться, а сомнения ослабляют дух.

— Но ведь можно учиться на ошибках прошлого? — вмешался Каолин. Вопрос показался довольно невинным, но что-то в словах пилота выдавало обвинительный подтекст. Арадриан, сидевший по правую руку от капитана, почувствовал, что она немного напряглась. Молодой изгой почти забыл о происхождении комморритки, настолько приятным и веселым вышел ужин. Почему Каолин решил так поддеть их радушную хозяйку, было непонятно.

— Прошлое нельзя изменить, — ответила женщина ровным тоном, но чуть прищурив глаза. — Настолько же опасно заглядывать слишком далеко вперед, желать чего-то, что может никогда не прийти, и упускать возможности настоящего.

— Жить настоящим, и ничего более? — вздернув брови, переспросил Каолин.

— Именно так, — побарабанив по столу пальцами, Маэнсит вытянула руку и схватила за ножку золотой кубок. Чуть приподняв сосуд, капитан слегка наклонила его в сторону пилота, а затем воздела выше, приветствуя всех собравшихся.

— Желаю всем плодотворной экспедиции без лишних сложностей, — произнесла она. — Кто не рискует, тот не побеждает!

Последнюю фразу хором повторили офицеры Маэнсит, и Арадриан запоздало пробормотал то же самое. Наступило неловкое молчание, прерванное шипением двери и появлением ками Эстратаина. Искусственное создание, как всегда, было облачено в алые одеяния и шарфы; оно вошло в пиршественный зал быстрыми шагами.

— Простите за вторжение, мой капитан, но я пришел прямо из покоев Финдельсита, — объявил ками. — Мы почти преодолели это ответвление Паутины, и нужно готовиться к переходу в материальный мир. Арлекин должен переговорить с вами по поводу следующего этапа нашего путешествия.

— Разумеется, — поднявшись, Маэнсит поставила кубок и поочередно слегка кивнула каждому из присутствующих. В конце женщина задержала на молодом страннике взгляд, значение которого он разгадать не сумел, и добавила почти шепотом, обращаясь только к нему: — Приходи ко мне, Арадриан, и я научу тебя основным приемам фехтования. Эти уроки прибавят тебе уверенности.

С этим она ушла, забрав с собой Эстратиана. Один за другим, лейтенанты наемников с извинениями покидали кают-компанию, ссылаясь на служебные дела, пока не остались только члены экипажа «Ирдириса». Заметив, что одного из странников с ними нет, Арадриан удивился, почему раньше не обратил на это внимания.

— А что с Лехтеннианом? — спросил алайтокец.

— Не знаю я, где он, — ответила Афиленниль. — Думаю, Лехтенниан тщательнее выбирает себе компанию.

Арадриан понял, что легкий укор в этих словах предназначен ему.

Несмотря на опасения подруги, в следующем цикле молодой изгой встретился с Маэнсит. Он договорился о встрече в пустом грузовом трюме на одной из нижних палуб, и решил ничего не рассказывать Афиленниль во избежание новых упреков.

Капитан ждала Арадриана, облаченная в полный доспех. Поверх черного обтягивающего комбинезона она надела формованный нагрудник из посеребренного керамического материала, который так же плотно облегал тело. На плечах и бедрах комморритка закрепила айлеты и налядвенники аналогичной работы, но с острыми скошенными краями. Пластинчатая юбка багряного цвета была разрезана спереди, что давало Маэнсит полную свободу движений. На внешней стороне ладоней и предплечий длинных перчаток виднелись зазубренные клинки, а пальцы прикрывали сегментированные накладки. Кроме того, женщина покрыла голову шлемом с щитками для скул и чешуйчатой бармицей. Броня сверкала, словно панцирь жука, или как намазанная маслом: радужные пятна мелькали на её изогнутых поверхностях в белом свете люминесцентных ламп грузового отсека.

На правом бедре Маэнсит висел пистолет, на левом — кривой меч в длинных ножнах. В руке она держала точно такой же клинок, который и протянула вошедшему Арадриану, не говоря ни слова. Взяв убранное в ножны оружие, изгой с одобрением отметил его увесистость. Жесткое вместилище меча было простецки украшено четырьмя красными геммами в ряд, а нижняя часть перемотана витками белого шнура.

— Носится вот так, — сказав это, капитан зашла за спину страннику и забрала у него оружие, после чего размотала два оборота обвязки. Арадриан чувствовал Маэнсит рядом с собой, осознавал, что клинки доспеха всего на ладонь отстоят от его кожи. Присев, женщина обернула перевязь вокруг талии изгоя, пропустила концы через кольца на ножнах и затянула тугой, но декоративный узел. После этого она чуть передвинула меч на бедре алайтокца, чтобы тот удобнее лежал на боку. — Теперь вытаскивай.

Арадриан потянулся правой рукой наискосок, а капитан, встав перед ним, перенесла вес на одну ногу и приложила палец к щеке, критически оценивая результат. Взявшись за рукоять, странник чуть вытащил клинок. Пока он вынимал оружие до конца, рука ощущалась неловко, и локоть торчал под странным углом.

— Неправильно, — заметила Маэнсит, шагая вперед с целеустремленным видом. Снова встав позади изгоя, она положила ему на запястье ладонь с чуть раздвинутыми пальцами. — Вот так, не сжимай рукоять в кулаке. Пусть клинок станет продолжением твоей руки.

Молодой алайтокец сделал, как было сказано, очень четко ощущая дыхание женщины на шее. Комморритка производила особенное впечатление, одновременно внушала тревогу и восхищение. Арадриан чувствовал в ней дикость, скрытую под налетом цивилизованности.

Что до меча, то после перемены хвата он явно лежал в руке более естественно.

— Немного ниже, ближе к навершию, чтобы удобнее было балансировать, — продолжала Маэнсит. Встав рядом с изгоем, она вытащила собственный клинок и показала правильный хват. — Это рубящее оружие, больше подходит для режущих, а не колющих ударов. Хотя, если деваться будет некуда, просто тычь во врагов острым концом — может, и сработает.

Нотка бессердечия в её смешке заставила Арадриана помедлить. Повернувшись, он взглянул женщине в лицо.

— Зачем ты учишь меня? — поинтересовался странник.

— Обстоятельства свели нас, друг мой, — ответила комморритка, несколько раз взмахнув мечом и ловко переступив с ноги на ногу. — Возможно, нам придется сражаться бок о бок. Тогда я бы предпочла, чтобы ты наносил больший урон нашим врагам, нежели мне.

— Не сомневаюсь, что в такой ситуации лучше дать мне самому позаботиться о себе, — рассмеялся Арадриан собственным словам. Маэнсит не присоединилась к веселью, но пытливо посмотрела на изгоя.

— Ты так быстро оставишь меня? — тихо промурлыкала женщина. — А я думала, мы пришли к пониманию.

— Нет-нет, меня так легко не обдурить, — странник шутливо погрозил ей пальцем. — Я знаю, кто такие комморриты, и как непостоянна бывает их верность.

Увидев искреннюю обиду на лице Маэнсит, он тут же пожалел об этих словах. Капитан убрала меч в ножны и отвернулась с напряженной спиной.

— Если ты видишь во мне грязную комморритку и ничего более, то, наверное, мне не стоит спасать тебя от смерти, — бросила женщина, направляясь к широкой двери отсека. — Одним бестолковым, путающимся под ногами алайтокцем станет меньше.

— Ты говорила «никаких сожалений»! — крикнул ей вслед Арадриан, и по пустому трюму разнеслось тихое эхо. — Но можно ли мне извиниться?

Маэнсит остановилась, но не стала оборачиваться или оглядываться.

— Можешь признать, что совершил ошибку, если хочешь, — расслабившись, произнесла она.

— Я не вижу в тебе вонючую комморритку, — произнес изгой. — Пожалуйста, ты нужна мне, научи меня хотя бы самозащите. Кто знает, если я проживу чуть дольше, у тебя будет немного времени, чтобы спастись.

Развернувшись с полуулыбкой, капитан некоторое время изучала его, рассматривая с головы до пят. Видимо, Маэнсит понравилось увиденное, и она вернулась к Арадриану с мечом в руке.

— Есть четыре основных приема для парирования…

И так начались их уроки.

Ещё шестьдесят восемь циклов «Фаэ Таэрут» прорывался через Галактику, иногда перескакивая по реальному космосу от одного портала Паутины к другому, держа курс на Око Ужаса. Тем временем Арадриан обучался фехтованию у Маэнсит, проводя целые циклы на нижних палубах; он практиковался в парировании и ударах, уворотах и контратаках. Женщина оказалась умелой наставницей, хотя любила посмеиваться над изгоем во время спаррингов. Сама комморритка оттачивала владение клинком на протяжении долгой жизни, а странник был зеленым новичком. Часто случалось, что в конце занятия он хватал ртом воздух, а капитан словно и не уставала.

В какой-то момент Афиленниль, которой не нравилась растущая привязанность Арадриана к изгнаннице Комморры, нашла себе отдельную каюту, так что алайтокец спал один. Порой он проводил время с другими странниками, играя в азартные игры с офицерами наемников. Дважды изгои устраивали вечер рассказов, обмениваясь анекдотами и историями своих похождений с новыми друзьями из экипажа крейсера; комморритов среди них не было. Арадриан видел, что товарищи не доверяют любым родичам из Темного Города, основываясь только на их репутации, но не собирался оспаривать этот предрассудок. В целом, темные эльдар действительно были порочными и омерзительными кузенами экзодитов и обитателей миров-кораблей. Возможно, собственное стремление к переменам в жизни сблизило молодого странника с Маэнсит, выдворенной из родного дома и приспособившейся к жизни вне комморритского общества.

Лехтенниана странник видел мало, арлекинов — и того меньше. Порой Арадриан слышал трель губной флейты или бренчание траурной арфы в недрах звездолета, раз-другой замечал пожилого изгоя вне его каюты, где тот насвистывал или мурлыкал себе под нос, сидя в коридоре. Казалось, Лехтенниана совершенно не волнует их нынешнее странствие, хотя по мере приближения к Пасти Вечности все прочие начали выказывать признаки растущей нервозности.

Помимо занятий с Маэнсит, алайтокец проводил большую часть времени с ками Эстратаина. Казалось, что полуживущее создание унаследовало непропорционально много любопытства от своего создателя: оно бесконечно задавало вопросы об Алайтоке и «Лаконтиране», на которые Арадриан отвечал с радостью. Всё, что знал ками, он слышал из вторых уст, но удостаивал молодого изгоя и остальных историями тех, кто бывал на Кхай-дазааре на протяжении его жизни. Иногда Эстратаин даже делился слухами и непристойными рассказами, услышанными на более веселых и затейливых диспутах, куда его приглашали для посредничества. То, что их участникам была обещана конфиденциальность, ками не останавливало.

На шестьдесят восьмой цикл, когда освещение приглушили для сна, Арадриана вызвал из каюты Таэлисьет, один из лейтенантов Маэнсит. Все странники, включая Лехтенниана, пришли в навигационную рубку вместе с капитаном и её старшими офицерами; на месте их приветствовали Финдельсит и его теневидица, Роинитиэль. Зал как будто парил в космосе: стены, пол и потолок были отведены под психограммическое изображение текущей позиции корабля и окружающих звездных систем. Напротив входа пульсировала и извивалась багряно-пурпурная рана Ока Ужаса.

— Пришли мы к рубцу, к искажению миров, — начал Финдельсит, когда остальные эльдар окружили двоих арлекинов. Тут же картина изменилась, и поверх звезд пролегли завитки туннелей Паутины. Арадриан понял, что иллюзию создавала Роинитиэль, сочетая способности тенивидицы с проекциями навигационной системы «Фаэ Таэрут». — В Лоно Разрушения мы войдем, если сердца и умы наши склонны к этому пути. Паутина распадается, обращается в ничто, остается беспримесное истечение варпа. Это Великий Враг перед нами, не просто легенда, но форма, сделанная реальной. Цель наша лежит внутри круговорота горя, в сердце Князя Наслаждений. Говорите сейчас и будьте разумны в своих желаниях, ибо даже здесь Та-что-Жаждет может познать вас.

Показалось странным, как Великий арлекин произнес заключительную фразу, указывая, что в данном случае отделяет себя и свою труппу от спутников. Молодому изгою стало интересно, почему Финдельсит так уверен, что его собственный разум защищен от Рока эльдар. Отбросив эту мысль, Арадриан сосредоточился на текущем моменте. До сих пор он пытался не думать о вхождении в Око Ужаса, в каком-то смысле оно ушло на задний план событий во время путешествия. Страннику не приходило в голову, что они могут зайти так далеко и всё же наткнуться в последний момент на непреодолимую преграду, поэтому он согласился на миссию с некоторой опаской. Высказавшись однажды и не убедив остальных, сейчас алайтокец не хотел бездумно повторять старые доводы. Пусть уж лучше другие выскажут сомнения, если таковые имеются, и тогда Арадриан их поддержит.

Но обсуждение продлилось недолго, так как среди странников и наемников не оказалось никого, решившего повернуть назад. Что касается изгоев, то Джаир прямо спросил Арадриана, хочет ли тот продолжать. Если бы молодой алайтокец отказался, Эссинадит отдал бы ему «Ирдирис» для обратного перелета на Кхай-дазаар или в любое другое место по его желанию.

Предложение обрести космолет и свободу летать среди звезд по собственной прихоти оказалось манящим, так что странник почти согласился. Остановила его мысль о том, что несколько уроков фехтования и одна битва с удлиненной винтовкой — прискорбно недостаточная подготовка к самостоятельной жизни изгоя. Возможно, Арадриану удалось бы добраться до Кхай-дазаара, но, отступив сейчас, он бы не только бросил товарищей, но и упустил возможность, которая могла никогда больше не представиться.

Укрепившись в своем решении, алайтокец отказался от командования «Ирдирисом» и подтвердил участие в походе за Слезами Иши. Финдельсит встретил новость с приятным удивлением, которое показалось Арадриану неуместным.

— Значит, теперь окончательно решено, кто отправится в странствие, чтобы добыть Слезы Иши и заслужить тем самым высокую награду. Молчите и слушайте мое предостережение, ведь произнесено оно будет лишь раз. Когда мы проникнем под завесу, всем нужно будет хранить осторожность и никогда не оставаться в одиночестве. Моя труппа будет наблюдать за вами в это время, следить, чтобы никого не коснулась порча. Многочисленны уловки величайшей погибели, не внимайте шепотам страстей, ибо они уничтожат вас, и своим падением, быть может, вы обречете нас всех.

Произошло так, как и обещал Великий арлекин: актеры его труппы рассредоточились среди экипажа «Фаэ Таэрут», когда звездолет покинул Паутину и углубился в бурный вихрь, воплощение Той-что-Жаждет. В первые мгновения Арадриан ощутил что-то вроде панического приступа, хотя в этом таилось нечто большее, чем страх, вызванный окружающим миром. Изгой быстро решил, что недостаточно силен для противостояния искушениям и ловушкам, несомненно, уготованным для него Великим Врагом. Предупреждение Финдельсита громко звенело в ушах, отдаваясь внутри головы.

Как и остальные странники, он сидел на диване в одной из общих зон крейсера, над орудийными батареями правого борта. С ними был Таэнемет, один из трех Шутов Смерти маски арлекинов, облаченный в костюм, выложенный костями, и в череполиком шлеме. Это воплощение гибели не произнесло ни слова с момента появления, и его присутствие скорее беспокоило, чем успокаивало. То, что среди его спутников оказалась смерть, ещё заметнее ослабило уверенность Арадриана в себе.

Он слаб, эгоистичен и труслив, ему нет места в подобной компании. Изгой погубит их всех; его случайный поступок или неосторожное слово откроют путь для Той-что-Жаждет, и она пожрет всех на борту «Фаэ Таэрут».

Все эти мысли толпились в разуме странника, громко требуя внимания к себе. Алайтокец вообразил зловещие шепоты демонических слуг Великого Врага и задумался, сумеет ли распознать их на деле. Снова и снова Арадриан вскидывал руку к путеводному камню, ища в нем успокоения, хотя поверхность вместилища казалась ледяной на ощупь. Тут изгоя охватил новый страх: что, если внутренние опасения были не его собственными, а уже нашептанными демонами?

Закольцованные ужасы кружились вокруг него, усиливая неистовое желание оказаться подальше отсюда. Отчаявшийся Арадриан встал, собираясь уединиться, чтобы никому не причинить вреда.

— Могу убить тебя прямо сейчас, если это поможет, — произнес над ухом насмешливый голос. — Возможно, это радикальное лечение, но коль пожелаешь — устрою тебе отличное погребение.

Резко повернувшись, странник оказался лицом к лицу с маской смерти Таэнемета. Шут Смерти чуть склонил голову, ожидая ответа.

— Оставь меня одного, — пробормотал Арадриан, шагая в сторону, чтобы пройти мимо арлекина. Тот преградил ему путь, качая головой и грозя пальцем.

— Жаль будет, если от тебя останется призрак, — возразил Таэнемет, — такое деревце прорастет из посаженного тобою семени. Но не бойся этой судьбы — не я, так ты сам навеки избавишь себя от жизненного бремени.

Слова Шута Смерти граничили с бредом, но изгой сердцем чувствовал в них ядро истины: безопаснее всего ему будет в компании. Не имело смысла бежать отсюда, нужно было выдерживать любые мучения, насланные на его разум: оставшись наедине с этими темными страстями, он совершил бы убийство или покончил с собой.

Отступив вбок, Таэнемет позволил Арадриану сесть рядом с Лехтеннианом. Заметив, как взволнован товарищ, музыкант подмигнул ему и вытащил из кармана пальцевый свисток. Молодой алайтокец взял протянутый инструмент, как ядовитую змею.

— Просто обхвати губами узкий конец и дуй, — посоветовал Лехтенниан. — Это отвлечет тебя от всяческих забот. Если захочешь поэкспериментировать, то сзади у свистка три отверстия: затыкай их пальцем, чтобы извлекать разные ноты.

Изгой рассмеялся нелепости происходящего и колкости музыканта, приправившей мрачные шутки Таэнемета. Подняв свисток, Арадриан выдул неуверенную трель, которая быстро прожурчала и умолкла. Окружающие смотрели на алайтокца, но он не испытывал стыда; только не сейчас. Странник понимал, насколько абсурдна ситуация, и как сильно он рисковал пасть жертвой собственных страхов.

Тихо просвистев ещё несколько раз, Арадриан вновь рассмеялся, глядя в череполикую маску Шута Смерти. Он как будто начинал понимать, пусть и самую капельку, что чувствует арлекин и каково это — испытать прикосновение Смеющегося Бога. Сейчас эльдар никак не мог повлиять на свою судьбу, поэтому, если придется умирать, это можно сделать не только с нахмуренными бровями, но и выводя трели губами.

Итак, «Фаэ Таэрут» пробивался в шторм, бывший воплощением Той-что-Жаждет. Арадриан больше не испытывал приступов, как во время прохода завесы, но крайне четко ощущал всё происходящее. Казалось, что его жизнь вдруг сфокусировалась, и любое слово, произнесенное товарищами, любая мысль, возникшая в голове, были наполнены смыслом, как очевидным, так и скрытым. Обострились все чувства: касание простыни во сне превращалось в ласку любовницы, тишайшее содрогание двигателей звездолета становилось раскатами грома. Проходя мимо членов экипажа, изгой ощущал на себе их взгляды; каждый эльдар на борту как будто поддался неопределенной паранойе. Странник чувствовал, что становится раздражительным, нервозным, но, стоило ему оказаться на грани срыва, как рядом возникал арлекин. Острота, короткий стишок или импровизированный танец всегда охлаждали кипящее раздражение алайтокца.

В ночной части цикла Арадриану являлись красочные сны, уносившие его в памятные или воображаемые места, — часто в их сочетания, — и странник резко пробуждался, не зная, испытывал он что-то на самом деле или всё это было бессознательной фантазией. Изгой ждал прихода кошмаров, вторжения образов Великого Врага, но происходило нечто обратное. Грезы алайтокца наполнялись любовью и романтикой, в них сквозило счастье и ощущение причастности к чему-то хорошему.

Иногда Арадриан во сне превращался в птицу и взлетал на высочайшую точку башни, устремленной в фиолетовое небо. Без всякого страха изгой соскакивал с парапета, и мечты, словно крылья, несли его ввысь, к пурпурным облакам. Порой он становился рыбкой, плывущей вместе с косяком, одним поблескивающим тельцем среди многих, и наслаждался стремительным течением, привлеченный пятнышками света на поверхности бурной реки.

Приходили и более интимные сновидения, с участием Тирианны, и Маэнсит, и Афиленниль, и прежних подруг Арадриана, а также женщин, созданных его воображением. Иногда свидания в грезах оказывались нежными, иногда — распущенными и бесшабашными.

После пробуждения странник всегда испытывал легкую меланхолию, чуточку приятную тоску. Он надолго оставался в каюте, пытаясь восстановить увиденное, но, несмотря на опыт, оказывался не в силах воспроизвести грезы: их копии никогда не оказывались столь же приятными, как оригиналы. Ощущение нереальности пробралось в часы бодрствования; вкупе с повышенной чувствительностью это приводило к тому, что порой во время еды, разговора или тренировок с мечом и пистолетом Арадриан как бы «выпадал» из себя. Затем он с резкой встряской возвращался в тусклую реальность, испытывая краткую, но проникновенную грусть.

В эти циклы изгой не встречал Маэнсит, и предполагал, что она занята пилотированием и прокладыванием курса звездолета. Трижды Арадриан справлялся о ней, забываясь из-за укрепившихся в памяти образов яркого сна, пытаясь освободиться от нежной пытки пригрезившихся обещаний. Но капитан была недоступна для связи, и алайтокец возвращался в свои покои с неутоленной страстью.

Однажды, и только однажды, Арадриан заставил себя подняться на обзорную галерею верхней палубы, чтобы собственными глазами увидеть Лоно Разрушения. В длинном помещении под куполом не было никого, за исключением Финдельсита, который сидел на стуле возле арочных окон и смотрел в бездну. Арлекин не надел маску, и странник увидел его лицо — более молодое, чем ожидал. Глаза тоже изменились, бесследно исчезли веселые искорки, прыгавшие под изукрашенной личиной. У Финдельсита был усталый взгляд, полный скорби; облик Великого арлекина завершала вытатуированная на щеке алая слеза, в центре которой поблескивал мельчайший из рубинов.

Он не обратил внимания на Арадриана, так что изгой пересек узкую галерею и посмотрел наружу с другой стороны. У него тут же вырвался придушенный хрип.

Странник ожидал увидеть что-то вроде звездного неба, но узрел слияние реальной вселенной и энергии варпа. Всё вокруг переливалось, звезды пылали всевозможными цветами, некоторые из них выглядели настолько близкими, что их зеленые, оранжевые и синие протуберанцы, несомненно, должны были испепелить корабль. Казалось, Арадриан смотрит через прицел удлиненной винтовки: любой объект, замеченный им, тут же резко выделялся и будто бы приближался на расстояние руки.

Он видел планеты, обращающиеся вокруг пылающих солнц, словно пятна теней, пересекающие свет. Какие-то из миров представлялись нормальными, твердыми шарами или газовыми гигантами, порой с кольцами или системами естественных спутников. Многие были удивительно странными: треугольные пирамиды или правильные кубы, или сдвоенные и строенные планеты, которые безумно вращались одна вокруг другой, пока грозовые облака в их небесах сливались в оскаленные лица. С поверхности мира справа от Арадриана взмыли десятки огненных копий, устремившихся в межзвездную дымку.

Космос казался невероятно сжатым, словно детское представление о Галактике, воспроизведенное в голограмме, которую можно было поворачивать и изменять. Странник сумел заглянуть дальше солнц, увидеть вихревые туманности, что извивались в картинах шокирующего совокупления или уносились прочь, будто стайки звездных птиц, мечущиеся по небосводу.

Испытывая головокружение и тошноту, Арадриан отшатнулся и отвел взгляд, уставившись на носки сапог, как на опорную точку реальности и стабильности. Это не помогло, и изгой, потеряв равновесие, начал заваливаться набок, а палуба словно сминалась и шла волнами.

— Таращиться в бездну не слишком приятно, немногим в ней что-то бывает понятно.

Подняв глаза, упавший на четвереньки изгой увидел, что к нему подходит Финдельсит с протянутой рукой. Снова надевший маску арлекин помог Арадриану подняться.

— Тяжко смертным смотреть туда, где кончается природа и начинается варпа свобода, — прибавил он. — Где росли наши башни и города сверкали, темные сны безумного бога себе власть забрали.

Судорожно сглатывая и опираясь на Финдельсита, странник выпрямился. Он старался не поворачиваться к окнам, сосредоточившись на личине Великого арлекина. Благодарно кивнув, Арадриан неловко зашагал к двери, не в силах говорить об увиденном.

Узрев безумие владений Хаоса, изгой пребывал в смятении, когда Эстратаин сообщил ему о скорой высадке. Экспедиция добралась до пункта назначения, старого мира Миарисиллион, расположенного где-то в глубинах Ока Ужаса. Странствие не обошлось без треволнений, поскольку Лоно Разрушения служило домом не только имматериальным врагам, но и недругам из плоти и крови — например, легионам космодесантников, когда-то предавших человеческого Императора. Порой за счет скорости, порой благодаря осторожности, «Фаэ Таэрут» избегал этих угроз по пути к цели, но экипаж всегда был готов развернуть звездолет и бежать, если бы новая опасность или преграда оказались непреодолимыми.

Шар Миарисиллиона почти заполнил навигационный дисплей, на который в естественных цветах выводилось изображение космоса впереди по курсу. Между серыми клочьями облаков Арадриан замечал синие моря и белые земли; похоже, это была замерзшая планета, с материками, скованными льдом. Он уточнил у Каолина, но пилот, знавший не больше товарища, только пожал плечами.

Войдя в верхние слои атмосферы, «Ирдирис» устремился следом за кораблем арлекинов, покрытым красно-зеленым ромбовидным узором. Чуть позже они нырнули в облачную завесу, и Арадриан переключил устройство сферической визуализации на дополненное отображение внешнего мира. Судно Финдельсита обозначалось в нем пульсирующей руной чуть впереди звездолета изгоев.

Вырвавшись из облаков на сверхзвуковой скорости, корабли поравнялись и перешли на маршевый полет над бурным океаном, усеянным белыми верхушками сталкивающихся волн. На воде мелькали отблески солнечного света, хотя алайтокец не видел в небе звезды, посылающей лучи. Несмотря на это, с большой высоты можно было разглядеть вдали линию терминатора; ночь отступала к горизонту.

Каолин начал снижать «Ирдирис» по глиссаде с торможением, и какое-то время спустя Арадриан заметил землю. На краю поля зрения возвышался утес из темного камня, различимый с такого расстояния только благодаря огромным пенящимся волнам, разбивающимся о его скалистое основание. Когда они подлетели ближе, молодой странник рассмотрел на вершине откоса руины здания. Из океана выступали колонны и груды каменной кладки, рухнувшие с утеса на протяжении эпохи выветривания.

Полуразрушенное здание тянулось в обе стороны по вершине скалы. Оно представляло собой необыкновенное переплетение многоэтажных башен, лестничных клеток и подвалов. Уровни, разделенные полами, соединялись пандусами или шахтами. Иногда весь этаж занимали лабиринты маленьких комнат, порой — широкие коридоры и переходы.

Строение расширялось дальше, уходя от берега; куда бы ни посмотрел Арадриан, он видел только нескончаемое море белого камня, которое показалось ему с орбиты вечной мерзлотой. Каждый клочок земли до самого горизонта покрывали купола и мосты, башни и чертоги. По цельным пилястрам, устремленным в небо, вились длинные лестницы без перил, поднимаясь к круглым балкончикам на вершине. Извилистые мостовые, описывая сложные петли и геометрически точные завитки, разделяли широкие площади, уставленные колоннами, и плазы, заполненные статуями.

Всё это, за исключением обвалившегося участка на прибрежном утесе, выглядело поразительно целым. Алайтокец ожидал увидеть развалины, сокрушенные великими потрясениями Грехопадения, но город казался таким неповрежденным, нетронутым, словно его обитатели мирно отбыли куда-то всего несколько циклов назад.

Ветер трепал серые и зеленые вымпелы на высоких флагштоках.

— Посмотри-ка туда, — указал Каолин.

Оказалось, что Арадриан немного ошибся. Гигантская постройка не занимала каждый кусочек поверхности: справа от «Ирдириса» находился лес, синий лиственный полог которого нарушал волнистую белизну черепичных крыш и облицованных плиткой террас. Деревья тоже оказались неподвластны течению времени, и узор из круглых лужаек, завивающихся к единому центру и постепенно уменьшающихся, был прекрасно виден среди широкого кольца стволов.

В городе имелись и другие сады, на крышах домов и в напоминающих ущелья проходах между возносящимися к облакам чертогами. Целые стекла до сих пор поблескивали в тысячах арочных окон, узкие и широкие двери вели с шестиугольных двориков в темные недра зданий. Озерца и пруды вторгались в монотонную белизну; казалось, что к некоторым из них можно добраться только по воздуху. Сохранились целые скульптурные парки, но творения в них были слишком малы и неразличимы даже при увеличении в устройстве визуализации. На улицах обнаружились куда более крупные статуи, наивно интерпретирующие мифы о богах эльдар.

— Наверное, в лучшие времена это был густонаселенный город, — заметил Арадриан.

— Отнюдь нет, — возразил Лехтенниан. Алайтокец был так поглощен наблюдениями, что не заметил, как пожилой путешественник зашел в кабину пилотов. За спиной у того стоял ками Эстратаина, который медленно поворачивал головой налево-направо, изучая великолепную картину глазами-геммами. — Здесь жили всего четыре тысячи эльдар, и это был не город, а дворец.

— Меньше, чем в любой из жилых башен Алайтока? — нахмурившись, отозвался молодой изгой. — А что с другими поселениями? Сколько эльдар жили вне дворца?

— Здесь нет ничего, кроме этих чертогов, — опершись о спинку кресла Арадриана, музыкант смотрел на сферический экран вверху. — Весь Миарисиллион — дворец, каждый континент и островок были перестроены по желанию единственного эльдар.

— Поразительно, тогда у нас было столько планет, что такая гордыня могла найти воплощение, — произнес ками. — Подобное богатство и изобилие привели к праздности и катастрофе.

— Мир-дворец необычен, даже среди излишеств империи на вершине могущества, — ответил Лехтенниан с полузакрытыми глазами, словно вспоминая что-то. — Были те, кто строил миры в Паутине, но гордый создатель Миарисиллиона мог удовлетвориться только властью над настоящей планетой.

— Откуда ты знаешь? — извернувшись в кресле, Каолин посмотрел на старика. — Где ты услышал эту историю?

Лехтенниан не ответил сразу, а взглянул на пилота с полуулыбкой. Затем он пожал плечами, будто решив, что не стоит таиться.

— А где арлекины узнали про Миарисиллион? В Черной Библиотеке, хранилище всех наших знаний о древней империи и Грехопадении, месте, где во множестве имеются звездные карты и атласы, а также дневники, написанные и снятые ещё до пришествия Той-что-Жаждет.

Когда музыкант упомянул имя погибели эльдар, Арадриан содрогнулся. Он не знал, простая ли это реакция на эпитет, или же темный бог, уничтоживший древнюю империю, способен ощутить свое имя, произнесенное внутри него — даже в виде эвфемизма. Все в рубке притихли, и изгой понял, что не он один испытал это чувство.

— Ты был в Черной Библиотеке? — наконец прервал молчание Эстратиан, поворачивая лепное лицо к пожилому спутнику. — Весьма выдающееся достижение, таких эльдар даже меньше, чем тех, кто побывал на старых мирах.

— Это было давно, и я уж точно не помню дороги, — сказал Лехтенниан всё с той же хитрой полуулыбкой. — Если переживем эту авантюру, может, сумеешь убедить Финдельсита провести тебя туда.

— Похоже, нам пора приземляться, — сообщил Арадриан, который заметил, что судно арлекинов описывает нисходящую спираль над дворцом, сбрасывая скорость перед касанием.

Каолин снова приник к панели управления, направляя космолет вдоль петель инверсионного следа, оставленных ведущим кораблем. После длительного снижения изгои, наконец, заметили арлекинов: те совершили посадку в широком дворе, усаженном деревьями с серебристой корой и ярко-красными листьями. Неподалеку располагался огромный купол, почти не уступавший по размеру алайтокским, но созданный из камня, а не энергетического поля. Что находилось под ним, оставалось неизвестным.

Во дворе оставалось много свободного места, так что «Ирдирис» опустился рядом с космолетом арлекинов. Арадриан перевел двигатели в режим ожидания, Каолин открыл входной люк и спустил десантную рампу. Перед выходом алайтокец в последний раз глянул на обзорный экран и отметил, что снаружи, несмотря на умеренный климат и температуру, нет ни птиц, ни насекомых.

— Думаю, мы единственные создания на этой планете, — произнес он, выбираясь из наклоненного кресла.

— Будем надеяться, чтобы так оно и осталось, — отозвался Каолин.

Глава 8 Опасность

Лоно Уничтожения

Когда Та-что-Жаждет осознала себя, пробужденная ото сна разложением нашей прежней цивилизации, тело бога обрело форму в самой населенной части древней империи. Родовой крик Великого Врага оказался столь могучим, что разорвал реальность, сплавил воедино имматериум и материальную вселенную, а также создал варп-шторм, бушующий и по сей день. У этого разлома много имен, ведь он — важнейшая область Галактики. Сначала его назвали Лоном Уничтожения, поскольку в глубинах этой кровоточащей раны зародилась погибель эльдар. Кто-то говорит о бреши, как о Бездне Магии, указывая, что там Владения Хаоса приобретают физическое обличие, становясь кладезем психических сил. Есть и ещё одно имя; необычное для нас заимствование, перевод с языка мон-кей, оно, тем не менее, точно передает ощущение отчаяния, которое мы испытываем при мыслях о варп-разрыве, откуда Темный Принц и поныне ревниво наблюдает за эльдар.

Око Ужаса.

Члены экспедиции собрались под сенью деревьев. Арадриан взял с собой удлиненную винтовку, пистолет и меч, подарок Маэнсит, и не удивился, увидев, что наемники снарядились более основательно. У них были винтовки, сюрикенные пушки, «светлые копья» и другое оружие, которое странник распознать не сумел. С арлекинами всё оказалось чуть понятнее: они щеголяли всевозможными клинками и пистолетами. Финдельсит повесил за спину топор с длинным изящным лезвием, а на запястья надел утыканные ножами браслеты, тускло мерцающие силовыми полями.

Шуты Смерти несли пушки-визгуны, раскрашенные в черное и чем-то похожие на сюрикенные орудия в отряде Маэнсит. Несколько членов труппы вооружились трубчатыми, надеваемыми как перчатка «Поцелуями арлекина», о которых Арадриан слышал от Джаира. Старший алайтокец утверждал, что при ударе «Поцелуй» выпускает в тело врага длинную проволоку молекулярной толщины, рассекая его изнутри. Если так, это было весьма мрачное оружие для столь ярко размалеванных воинов.

Вход во дворец образовывали два хвойных дерева на краю внутреннего дворика, их ветви соединялись в застекленный арочный проход. Отряд возглавил Финдельсит, теневидица Роинитиэль шла рядом с ним, кадр арлекинов немного позади. Следом шагала Маэнсит, вплотную к ней — Арадриан и другие изгои, прикрытые с флангов наемниками. Оставшаяся часть труппы образовывала арьергард. Эльдар вошли под застекленную арку, и звуки их шагов нарушили тишину, стоявшую со времен Грехопадения.

Оказавшись в коридоре, который, судя по всему, далеко тянулся в обе стороны, члены экспедиции разбились на две группы, с изгоями и арлекинами в каждой. Молодой странник и его товарищи попали в отряд к Финдельситу, командование остальными приняла Маэнсит. Прежде чем эльдар разделились, Великий арлекин произнес предостерегающую речь.

— Множество здесь сокровищ и побрякушек, что привлекают глаз и манят их забрать. Сопротивляйтесь этим грабительским порывам, здесь не к месту подобные страсти. Не берите ничего, кроме Слез, которых вы не приносили с собой, и не оставляйте тут ничего, что с собой принесли. Не испытывайте страстного томления и похоти друг к другу, ибо через них вы откроетесь для Великого Врага. Он может чувствовать нас, но видеть нас не может — не медлите, не давайте ей задержать на вас взгляд.

Арадриан снова задрожал. Несмотря на относительную нормальность окружения, — хотя насколько «нормальным» мог быть всепланетный дворец, возведенный для прославления единственного правителя? — они всё же находились на старом мире, который пронизывала энергия варпа и поддерживала психическая сила Той-что-Жаждет, питавшейся душами эльдар с момента своего рождения, Грехопадения.

Молодому изгою показалось, что он слышит шепот, но, наверное, это ветерок гулял в окнах наверху. Тут же алайтокцу померещилось, что за ним наблюдают, но, скорее всего, причиной тому были висевшие на стенах гобелены. На этих портретах крупнее оригинала был изображен эльдар аристократического облика, с узким носом, высоким лбом и заплетенными в косы белыми волосами, ниспадающими на плечи. При внимательном рассмотрении оказалось, что на шее он носил узкую бархотку, усыпанную бриллиантами в форме крошечных черепов. Арадриан вызывающе усмехнулся гобелену, словно обвиняя его в подглядывании.

Развернувшись, странник понял, что узнает в лицо бюстик, увиденный на пьедестале у стены, напротив выхода в коридор из арочного вестибюля. Изучив портреты по обеим сторонам от себя, алайтокец убедился в своей догадке: все они изображали одну и ту же персону. Хотя прическа, одежда и фон разнились, надменное лицо оставалось тем же.

— Памятник эгоизму и самовосхвалению, — заметил Лехтенниан. — Целый мир, посвященный высокомерию одного эльдар, обрекшего семью и друзей на существование в этой клетке гордыни, где он сам запер себя.

Продвинувшись дальше, авантюристы отыскали несколько спален и столовых по обеим сторонам коридора. Внутри дворец оказался таким же безукоризненно чистым, как и снаружи: ни единой пылинки, царапинки или пятнышка. Предметы обстановки, включавшей в себя портреты, скульптуры, бюстики, гобелены и всё прочее, изображавшие одно и то же вездесущее лицо, оставались целыми и невредимыми. Ни одна нитка или петелька не торчала из ковров и кресел, столы из темного дерева и каминная облицовка сверкали, отполированные до блеска.

Невозможно было обследовать расширяющийся лабиринт комнат единым отрядом, и со временем эльдар начали по одному или двое отделяться от группы. Не понимая, что именно он ищет, и ищет ли что-нибудь вообще, Арадриан оставил Лехтенниана за созерцанием изысканного камина с полочкой и бордюром из зеленого мрамора, украшенного резными изображениями животных и созданий, вроде как вооруженных луками и копьями. При этом алайтокец не сумел понять, представляет барельеф сцену охоты или чего-то намного менее пристойного — слишком уж переплетены были участники процесса. Поскорее отвернувшись, молодой изгой предоставил музыканту самостоятельно искать ответ на вопрос.

Покинув товарища, Арадриан преодолел несколько боковых коридоров, коротких лестниц и дверных проемов, сохраняя в памяти проделанный путь, чтобы при необходимости сразу же вернуться к остальным. Задача усложнялась из-за множества зеркал, встречавшихся по дороге; казалось, что в любой комнате есть одно, и по несколько в каждом коридоре. Некоторые были настолько велики, что сначала изгой принимал отражения за ответвления переходов или дополнительные комнаты. По крайней мере, исчезли портреты, но и это новое воплощение тщеславия не давало страннику расслабиться. Неприятно было каждые несколько шагов видеть самого себя или замечать какие-то движения уголком глаза.

Изгой не сомневался, что зеркальные двойники, когда он не смотрел прямо на них, меняли выражения лиц. Силуэты возникали там, где не должны были — наверное, просто отражения отражений. В общем, Арадриан чувствовал себя совершенно не в своей тарелке, но вынужденно двигался дальше, в надежде отыскать что-нибудь стоящее внимания.

Ещё и шепот словно бы стал громче, но алайтокец уже успел к нему попривыкнуть. Звук сместился на задний план, к стуку шагов по паркету или кафелю, к шороху ножен, которыми странник порой задевал на ходу об угол стола или полки.

Загадка шепотов раскрылась в следующей комнате, очередной спальне размером со стадион, где сама кровать почти затерялась в океане красных ковров и багряных портьер. Выглянув в огромное окно, Арадриан увидел покрытый черным песком берег моря, на расстоянии броска камня от дворца. Волны казались почти пурпурными, и изгой с удивлением понял, что надвигаются сумерки; далекий горизонт темнел у него на глазах. Услышав плеск моря и шелест прибоя, алайтокец расслабился. Это был успокаивающий шепот, а не заговорщицкий.

Чувства странника притупились от гипнотического шуршания волн, ему захотелось присесть, хоть ненадолго. Он столько времени провел в поисках, и, немного отдохнув, набрался бы новых сил для исследования дворца. Оглядев просторную спальню, Арадриан не нашел ни кресел, ни стульев, ни рундуков, только большую кровать, стоявшую в центре.

Не осознавая, что делает, изгой подошел к постели и провел рукой по, вроде бы, шелковым простыням.

«Мне не хочется спать», — сказал себе алайтокец, поворачиваясь и опускаясь на край кровати. Можно просто посидеть здесь немного, восстановить силы. Понятно, почему спальню расположили именно так: с кровати казалось, что море плещется у самого окна, бессловесно призывая закрыть глаза и расслабиться…

Арадриан совершенно точно не спал. Он не закрывал глаза и всё так же сидел на краю постели, глядя на инопланетное море. Но, будучи уверенным в своем бодрствовании, странник заметил, что мир вокруг определенно начинает меняться по законам сна. Прежде всего, путеводный камень засиял золотом, а когда изгой коснулся вместилища, оно оказалось горячим. Кроме того, алайтокец уже был на кровати не один. Повернуться он не решался, но чувствовал чье-то присутствие за спиной и дополнительный вес на матрацах.

Вдали зазвенела изящная мелодия, тихая и успокаивающая. Её отголоски разносились по пустым коридорам, звучали в заброшенных комнатах — вот только коридоры и комнаты уже не были пустыми и заброшенными. По дворцу ходили эльдар, и несколько из них, остановившись у окна перед Арадрианом, держались за руки и смотрели на море в опускающейся темноте. Это была семья: две маленькие девочки, их отец и мать. Некто за спиной странника выкрикнул подряд несколько имен, и все четверо повернулись с улыбками, а дети вырвали руки и бегом кинулись к постели. Одна из девочек прыгнула на матрацы прямо сквозь изгоя.

Резко вскочив, алайтокец развернулся и уставился на призраков. На кровати лежал эльдар с портретов, уже глубокий старик, судя по морщинкам у глаз. Из-под съехавших одеял виднелись тонкие плечи и впалая грудь.

Музыка оборвалась, и маленькая девочка, запрыгнувшая на постель, больше не улыбалась. Её крошечные руки сомкнулись на шее старого аристократа, а по дворцу разнеслись крики и звон металла. Сводились былые счеты, разросшиеся семьи раскалывались на группировки, и между ними вспыхивали междоусобные стычки, победитель которых должен был унаследовать роскошное всепланетное поместье.

— Иди с нами.

Обернувшись, Арадриан увидел прекрасную женщину-эльдар в элегантном голубом платье. В разрезе одеяния мелькала белизна её бедра, на обнаженных руках она носила многочисленные кольца и ожерелья-торки. Черные волосы, собранные в высокую прическу, были закреплены россыпью булавок с драгоценными камнями. Незнакомка слегка взмахнула ресницами, послав изгою воздушный поцелуй. Странник ощутил легкое касание её дыхания на щеке и почувствовал запах духов.

— У нас так давно не было гостей, — добавила она, протягивая ладонь к руке Арадриана. Хотя алайтокец не мог ощутить тепло через ткань костюма, пальцы женщины, как настоящие, коснулись его предплечья. За спиной аристократической незнакомки девочка уже закончила душить старика и стаскивала с его пальцев тяжелые кольца. Присоединившаяся к ней сестренка обрезала ножом косицы убитого и вытаскивала из распущенных волос драгоценные камни.

Странник знал, что перед ним призраки, но не мог отделаться от мысли о некой завлекательности их приглашения. В глубине души Арадриан понимал, что ему будет хорошо здесь. Вечно жить у моря, в угасающем свете солнца — не такая уж скверная судьба. Здесь ощущался мир, не было ничего похожего на анархию, воцарившуюся в остальном дворце, когда престарелый правитель испустил последний вздох. Возможно, то, что первый крик Великого Врага растерзал Галактику через несколько мгновений после смерти самопровозглашенного регента, оказалось совпадением, но фантомам нравилось думать иначе. Они считали свое бессмертие наградой за деяния, приведшие к рождению Той-что-Жаждет.

— Мы позаботимся, чтобы тебе было уютно здесь, — сказала женщина, поглаживая Арадриана по руке. — Ты никогда больше не почувствуешь голода или жажды, не устанешь и не заскучаешь в одиночестве. Дети вечно будут играть в свои игры, а ты никогда не постареешь. Останься с нами. Останься в нашем доме у моря.

Визгливый шум ворвался в мысли изгоя. Оскалившись, призраки упорхнули прочь, сперва обратившись в дымку, а после — в ничто. Странник, по-прежнему сидевший на кровати, обернулся к источнику звука и увидел Лехтенниана, который стоял в дверях и держал палец на струне полулиры.

Крики умирающих эльдар, принесенные отголосками резкой ноты, эхом отозвались в мыслях Арадриана. Тогда погибли не только обитатели дворца — миллиарды сородичей изгоя сгинули, поглощенные богом варпа, рожденным из их жажды наслаждений. Алайтокец ощутил лишь мельчайшую долю этих предсмертных страданий, но содрогнулся всем телом, чувствуя, как вселенная схлопывается вокруг и Та-что-Жаждет обретает бытие. Телом её стал варп-шторм шириной в тысячи световых лет, пожравший сердце древней империи эльдар.

— Сейчас не время болтать с привидениями, Арадриан, — сказал музыкант, вешая инструмент на пояс. — Скверная судьба — провести вечность в ловушке между мирами, застыв на грани жизни и смерти.

— Что они такое? — спросил молодой изгой. Пока алайтокец шел к двери, теневые фигуры снова начали уплотняться вокруг него. Призраки снова шептали на грани слышимости, тихо произнося заклинающие и умоляющие слова.

— Злополучные создания, застывшие в своем проклятии. Здесь остались их души, которых дразнят жизнью, более для них недоступной, их мучения доставляют удовольствие Той-что-Жаждет, — Лехтенниан поманил товарища в коридор. — Идем, близится Колдовской Час, времени у нас немного. Остальные ждут в саду под куполом.

Арадриан понятия не имел, о чем говорит странствующий музыкант, но поспешил за ним через комнаты и залы. Их обтекали остаточные, призрачные образы проклятых эльдар, мужчин и женщин, молодых и старых. Странник улавливал обрывки призывов и угроз, но теперь в бестелесных голосах не было меланхолии, только злобное шипение и брюзгливые упреки.

Двое изгоев присоединились к Маэнсит и остальным членам экспедиции возле громадной проездной башни, соединявшей жилое крыло здания с огромным куполом, который Арадриан заметил ещё сверху. Призраки тоже присутствовали в заметном числе и казались не полупрозрачными, а довольно-таки телесными. Возбужденно переговариваясь, они целыми десятками плыли в направлении купола.

— Где же Слезы Иши? — спросила комморритка, державшая в руке меч. Многие из её воинов тоже стояли с оружием наготове, встревоженные видом фантомов, скользивших над аккуратно подстриженными синими лужайками, которые покрывали участок под куполом. От вестибюля к дальней стороне садов уходила дорога, обсаженная по краям деревьями.

Осмотревшись, алайтокец увидел семьи, сидящие под разлапистыми ветвями, и влюбленных, рука об руку смотревших на свои отражения в прудах и озерцах. Маленькие дети, пронзительно смеясь, играли в догонялки среди деревьев и прятались за кустами и живыми изгородями. Этот шум не радовал странника, только действовал ему на нервы.

— Приближается он, Колдовской Час, — объявил Финдельсит, указывая на вершину купола. — Мы должны спешить, падают Слезы Иши.

Высоко над ними, в искусственных облаках купола, замерцал золотой свет. Он заструился подобно дождю, и в ореоле этого сияния призраки обреченных эльдар стали ярче, превратившись в золотоносные силуэты. Остановившись, фантомы посмотрели вверх и умоляюще протянули руки, а свет продолжал падать на них.

У дальней стороны купола начались крики, отстраненные и абсурдные, но при этом ужасающие. Нездешние вопли привидений зазвучали повсюду, вынудив Арадриана стиснуть зубы; лица мертвецов искажались от мучительной боли и отчаяния, как будто сияние сжигало их. Вопли упавшей на колени призрачной толпы достигли оглушающего крещендо, бестелесные мольбы о пощаде эхом отражались от деревьев и стен купола. Отголоски стонов вибрировали в черепе изгоя с такой силой, что всё его тело, по ощущениям, словно бы распадалось на молекулы.

Первым упал на садовую дорожку фантом чуть слева от Арадриана. Скрючившись в позе эмбриона, призрак стенал и подрагивал. Увиденное потрясло странника до глубины души, и в тот же миг рухнули остальные проклятые души, будто манекены, поваленные резким порывом ветра. Извиваясь и дергая конечностями, прижимая нематериальные ладони к таким же лицам, обреченные эльдар вновь переживали момент экстатической пытки — момент Грехопадения.

Золотой свет теперь пылал ярко, почти как солнце, поэтому изгой видел немногое из произошедшего следом. Каждый из призраков, колыхнувшись, начал сжиматься, терять форму и плотность. Фантомы становились всё меньше и меньше, пока не превратились в мерцающие золотые звезды. А потом сияние угасло, и под куполом остались лежать десятки гладких камней с перламутровым блеском.

— Теперь ступайте быстро и уверенно, забирайте свои трофеи! — воскликнул Великий арлекин, взмахом руки указывая на сад. Бросившись к ближайшей Слезе, на месте которой несколько мгновений назад стояла девушка в длинном одеянии, Арадриан увидел, что камни начинают мерцать, становясь такими же нематериальными, какими были призраки.

На ощупь Слеза Иши оказалась теплой, изгой почувствовал это сквозь ткань перчаток. Алайтокец поднял вместилище души, и на мгновение ему показалось, что в переменчивых узорах на поверхности мелькнуло лицо мертвой девушки-эльдар, из которой был создан камень. Казалось неправильным забирать такую вещь, но, ощутив сильную пульсацию собственного путеводного камня на груди, Арадриан понял, что это необходимо для защиты душ грядущих поколений. Слезы, подаренные младенцам, будут хранить эльдар с самого рождения, настроятся на эссенцию обладателей и, когда хозяева уйдут из бренной жизни, спасут их от поглощения Той-что-жаждет.

До сих пор странник не знал, что путеводные камни образуются из душ его сородичей, погибших в момент Грехопадения, и теперь понимал, почему истину держат в тайне. Сердце стонало при мысли о злополучных эльдар, сгинувших здесь; от осознания того, что они снова и снова переживают тот ненавистный миг ради увеселения Великого Врага, Арадриана душили слезы. Он освобождал проклятых, забирая их из этого места.

Поверхность камня, остывавшего в руке изгоя, затвердевала, и он все больше напоминал вместилище души, которым и станет впоследствии. Алайтокец опустил Слезу в мешочек на бедре и огляделся в поисках новой. Заметив блеск в густой траве возле пруда, странник наклонился за добычей. Камушек почти исчез, но тоже отвердел после прикосновения и отправился вслед за первым.

Слезы Иши превратились в ничто всего через двадцать ударов сердца. Кое-кто из авантюристов разочарованно вскрикнул: им удалось собрать всего четверть материализовавшихся камней. Возникло предложение остаться здесь до следующего Колдовского Часа и пополнить запас Слез, но Финдельсит покачал головой и указал на проход, ведущий из сада.

— Рискнули мы войти в логово врага, но рано или поздно она протрет глаза, — предупредил Великий арлекин. — Чистота Слез защищает, и всё же долго здесь оставаться нельзя. Око Той-что-Жаждет повернется сюда, неся возмездие того, кого мы обокрали.

Эльдар прислушались к этому своевременному предостережению. Быстро собрав своих воинов, Маэнсит разбила их на две группы и отправила в последний раз прочесать ближайшие ложбинки и рощицы, но больше камней не нашлось. Финдельсит и его труппа уже выдвигались обратно к вестибюлю, и Арадриан не отставал от них.

— Поразительно, — заметил Эстратиан, поравнявшись с изгоем. — Мое тело не способно проливать слезы, но в ином случае, боюсь, я утонул бы в них.

Молодой странник промолчал, не в силах выразить чувства, которые вызвало у него созерцание подобных страданий.

После того, что произошло в куполе, члены экспедиции проделали обратный путь до внутреннего дворика в молчании. Звуки шагов наемников, обутых в сапоги, гулко разносились по коридорам, собственные мысли казались Арадриану громкими. Исчез беспокоящий шепот на заднем фоне, но сменившая его абсолютная тишина оказалась настолько же тревожной. Поистине, это были владения мертвых, и живые не имели права вторгаться сюда.

Арлекины вели остальных обратно к кораблям, безошибочно находя дорогу через, казалось бы, совершенно одинаковые комнаты и переходы. Изгой оказался ближе к арьергарду группы, рядом с Эстратаином; ками смотрел прямо вперед, не обращая внимания на предметы обстановки и произведения искусства. Арадриан же снова убедил себя, что замечает мимолетные движения в зеркалах, оконных стеклах и серебряных элементах декора. И эти движения не были отражениями идущих эльдар, но обладали собственной жизнью.

На кратчайшую долю мгновения алайтокец услышал какое-то царапанье и, остановившись, посмотрел назад. Чуть подрагивала драпировка арочного прохода, который только что миновал отряд. Странник списал бы это на сквозняк, но воздух был неподвижен. Через окна, высоко врезанные в стены коридора, виднелось небо; наступали сумерки, впервые явившиеся Арадриану в спальне у моря. День или ночь — всё едино, но на планете без солнца приближение заката могло предвещать нечто гораздо более жуткое.

Ругая себя за паранойю, изгой в несколько быстрых шагов догнал Эстратаина. Пристроившись к ками, алайтокец глянул налево, и у него перехватило дыхание. Арадриану примерещилась пара угольно-черных глаз, вперившихся в него из тени алькова, где стояла серебряная статуя с поднятыми руками. Присмотревшись, странник понял, что за скульптурой никого нет, но так и не смог избавиться от ощущения чьего-то взгляда.

Авантюристы уже были недалеко от вестибюля, за которым начинался внутренний дворик; изгой понял это, узнав часть настенных гобеленов. С облегчением он заметил блеск застекленного перехода чуть впереди, и позволил себе улыбнуться — они почти дошли до кораблей.

Тогда-то Арадриан снова услышал царапанье, а затем характерный щелчок, напоминающий хруст ветки. Несколько шедших перед ним наемников повернулись на звук, и странник осознал, что ему не показалось. Заметив их беспокойство, Маэнсит зашагала назад.

— Чего встали? — требовательно спросила она, свирепо глядя на своих воинов. — Нужно поскорее убираться отсюда!

Прежде, чем кто-то успел ответить, вновь раздался царапающий, быстро передвигающийся шум, как будто нечто бежало по стенам и потолку. Алайтокец мельком заметил, как нечто бледно-розовое мелькнуло под дверной аркой впереди. Вскрикнув, он указал туда, но, когда остальные повернулись, проем уже опустел.

— Просто призраки возвращаются, — отрезала комморритка, взмахом пистолета командуя двигаться дальше.

Тем временем Финдельсит с несколькими арлекинами вернулся выяснить причину задержки. Напряженный Великий арлекин держал топор в руке, постоянно оглядывая коридоры и арочные проходы; скрытое под маской лицо поворачивалось налево-направо. Арадриан взвизгнул, почувствовав, как что-то коснулось его спины. Крутнувшись на пятках, изгой выхватил меч и задом чуть отступил к остальным, выписывая перед собой круги острием клинка.

— Не всё осталось тем же, каким было, — неожиданно развернувшись, Финдельсит уставился на Тиарсиона, одного из офицеров Маэнсит. Протянув руку, Великий арлекин постучал по усыпанной сапфирами подвеске на шее наемника. — Эта безделушка раньше не украшала твое горло. Неужели ты не прислушался к моему предостережению?

— Где ты это взял? — прорычала женщина, срывая украшение с шеи Тиарсиона. Серебряная цепочка разлетелась блестящими искрами звеньев.

— Оно впустую лежало в комоде, никому не нужное, — ответил офицер и потянулся за ожерельем, но Маэнсит отдернула руку.

— Кто ещё нарушил запрет на воровство? — грозно спросила она, высоко держа похищенную драгоценность. Ещё несколько наемников пробормотали признания, и на свет явились разнообразные драгоценные камни и произведения искусства, засунутые ими в карманы, сумки или поясные мешочки.

— Никто их не хватится, здесь нет никого, — заявил один из нарушителей.

— О, глупцы, похитившие богатства этого места! — воскликнул Финдельсит, быстро шагая среди воинов к говорившему. — Ваша жадность подобна маяку ярко пылающему, неужто вы не слышали моих слов о лютой опасности? Они придут за своим златом, здешние клады не для смертных грабителей, это сокровищница Князя Наслаждений!

Посыпались гневные отповеди и заявления, а арлекины тем временем начали двигаться через толпу, требуя от похитителей вернуть драгоценности. Арадриан с ужасом увидел, как некоторые наемники поднимают клинки и пистолеты, желая защитить нечестно полученные трофеи. В поднявшемся шуме изгой услышал голос стоявшего рядом Лехтенниана, но не смог разобрать слов.

Пронзительный визг полулиры заставил спорящих умолкнуть.

— Бежим, — спокойным и холодным голосом произнес музыкант, указывая на окна впереди по коридору. — Нас обнаружили.

Алайтокец посмотрел туда, и кровь застыла у него в жилах, а по телу побежали мурашки от абсолютного, леденящего ужаса. В арочных окнах виднелись десятки — уже сотни — бледнокожих созданий. У них были андрогинные лица и тела с одной женской грудью, а глаза, напоминавшие глянцевитый уголь, с голодным восторгом смотрели на эльдар. Раздвоенные змеиные языки в предвкушении метались среди игольчатых зубов. Одежды на существах почти не было, за исключением браслетов и связок бус, на голове у каждого рос гребень пурпурных, красных или темно-синих волос, живописно ниспадающих на скальпы. Вместо рук у них имелись вытянутые клешни, словно у каких-нибудь чудовищных ракообразных. Этими конечностями твари постукивали в оконные стекла, а их узкие лица щерились, ухмылялись и глядели с вожделением.

Путеводный камень Арадриана запылал на груди и как будто превратился в раскаленный гвоздь, загоняемый ему в сердце. В голове изгоя зазвучал хор прекрасных и ужасных голосов, манящих и одновременно наполняющих его отвращением. Хотя алайтокец никогда раньше не видел подобных существ, он ещё в раннем детстве слышал рассказы о них. Внутри себя, в самой темной глубине души, странник осознавал природу явившихся потусторонних созданий: это были служанки Великого Врага, демоницы ужасной Слаанеш.

С трескучим грохотом орда ворвалась во дворец, твари смеялись и верещали, стучали когтистыми ногами по кафельному полу и щелкали клешнями. Услышав предупреждающий крик, странник обернулся и заметил ещё одну группу демониц, выбегавших из арочных проемов позади. Чудища неслись по коридору, пучки волос безумно мотались у них над головами.

Вспомнив призыв Лехтенниана, изгой хотел было бежать, но враг уже преградил дорогу к звездолетам. Маэнсит и её воины открыли огонь, выпуская шквалы лазразрядов и сюрикенов; коридор заполнили поблескивающие диски и актинические вспышки. Шумную какофонию усилил свист сюрикеновых пушек и треск фузионных пистолетов.

— Подвинься, — Эстратаин вежливо отстранил Арадриана, проходя мимо него. Ками вытянул руку в сторону демониц, быстро приближающихся с тыла. — Давно не сражался, но немного сил у меня осталось.

Пучок белого света, вырвавшийся из ладони Эстратаина, расширился в пылающий конус, который с пронзительным визгом пронесся через атакующих тварей. Демоницы, испытавшие прикосновение пламени, обращались в кристаллы и разлетались осколками, сражавшими других чудищ. Ками, отброшенный силой вспышки, врезался в Лехтенниана, после чего удивленно посмотрел на собственную руку. Почерневшие клочки красной ткани сыпались с обугленных остатков перчатки, над керамическими пальцами струился дымок. Выжженные завитки обесцветили искусственную плоть.

— Мы в сердце Бездны Магии, — пояснил музыкант, помогая Эстратаину выпрямиться. — Неразумно тебе будет снова открывать разум.

— Я ошибся в расчетах, но не беда, — возразил ками. Он сорвал шарф, скинул длинное одеяние и перчатки, под которыми оказалось белое тело, похожее на текучий камень. Когда Эстратиан вновь шагнул вперед, его плоть вздрогнула и пошла рябью. На искусственной коже ками светились сотни крохотных серебряных узоров, потрескивающих пси-энергией. — Так долго прослужив духовной сетью Кхай-дазаара, я не мог не озаботиться некоторыми предосторожностями.

Демоницы, хоть и отброшенные первой атакой Эстратаина, снова собрались в коридоре — их даже стало больше — и опять устремились к эльдар. Жестокое наслаждение и жадность в их взглядах сменились глубочайшей ненавистью.

Ветвистые молнии, сорвавшиеся с пальцем ками, запрыгали от одной твари к другой, превращая их в фонтаны эбеново-черных искр. Впрочем, психическая буря не могла удержать врагов, и демоницы быстро приближались к жертвам, возбужденно пощелкивая клешнями.

Решив проверить, не очистился ли проход к кораблям, изгой обернулся через плечо и увидел, что у остальных всё складывается немногим лучше. Маэнсит и её воины сумели сформировать три группы и сдерживали большинство чудищ выстрелами из винтовок и пистолетов. Среди них продолжали сражаться Джаир, Каолин и Афиленниль, но Арадриан с беспокойством заметил струйку крови, вытекающую из пореза на лице его бывшей любовницы.

Демоницы, пережившие огонь наемников и изгоев, попадали под удары арлекинов, ошеломляюще искусных в бою. Как и во время представления в Кхай-дазааре, их мастерство мгновенно зачаровало странника. Кувыркаясь, ходя колесом и совершая пируэты, воины труппы плясали вокруг тварей, скачками и нырками уходя от смыкающихся клешней, отсекая конечности и срубая головы молниеносными взмахами цепных клинков и силовых мечей. То, что подобную резню устраивали исполнители в ярких костюмах, скрывающие лица за улыбчивыми или скалящимися масками, добавляло происходящему сюрреализма. Череполикие Шуты Смерти орудовали пушками-визгунами, размахивая ими, как дубинами; силовые штыки на стволах и у дульных срезов рассекали противниц на части, и арлекины выпускали вихри сюрикенов в появившиеся просветы.

В центре труппы стояли Финдельсит и его теневидица, певучими голосами выкрикивая команды, будто пара дирижеров смертоносного оркестра. То и дело Великий арлекин разряжал пистолет в лица бросающихся на него демониц.

Представление было захватывающим, но Арадриан заставил себя отвернуться, решив, что о прорыве наружу пока речи нет. Странник посмотрел на тварей, бегущих по коридору; мимо него проносились сюрикены и лазразряды, выпускаемые несколькими воинами Маэнсит, но враги уже почти добрались до алайтокца и ками. Изгой помнил, что прямо у него за спиной стоит, кажется, совершенно безоружный Лехтенниан. Музыкант не мог защитить себя, разве что попробовать изгнать демониц быстрым перебором на полулире.

Эстратаин, кулаки которого пылали пси-энергией, бросился вперед, встречая чудищ лицом к лицу. Защитные обереги вспыхнули и пробудились к жизни, когда клешни высекли искры из его искусственного тела. Из рук ками вырвались молнии, но страннику стало не до него — через несколько мгновений враги должны были наброситься на самого Арадриана.

Он пытался сохранять спокойствие, как будто находился в трюме «Фаэ Таэрут», на спарринге с комморриткой. Сделав неглубокий вдох, алайтокец поднял клинок, готовый к первой атаке. Но при первом же внимательном взгляде на демониц меч задрожал в руке ошеломленного изгоя: в их бледных лицах он увидел черты любимых женщин. Хотя у всех тварей были одинаково свирепые черные глаза, скулы и наклон головы создания справа напомнили страннику о Тирианне; существо, заносившее клешню для удара, показалось схожим с Маэнсит; здесь и там мелькали образы бывших подруг Арадриана, включая Афиленниль.

А потом он увидел лицо своей матери.

Взревев от ярости, алайтокец рубанул клинком по горлу чудища, посмевшего принять её облик. Как только нематериальное тело рассеялось мерцающим облаком нежно-голубой дымки, Арадриан шагнул вперед, поймал на лезвие меча клешню второй твари и отвел выпад в сторону. Тут же странник наотмашь полоснул по туловищу демоницы острием клинка, и из раны на единственную грудь потекла серебристая кровь. Яростно шипя, противница отскочила, что позволило изгою прыгнуть между клешней её товарки и ударом снизу вверх рассечь бледно-розовую ногу.

Кто-то схватил Арадриана за руку, заставив сделать шаг назад. Обернувшись через плечо, странник увидел, что Лехтенниан вытаскивает его из боя. Позади музыканта виднелся ненадолго очистившийся проход наружу и наемники, которые, не дожидаясь бойцов из арьергарда, направлялись во внутренний дворик.

— А как же Эстратаин? — спросил молодой изгой, но оказалось, что он беспокоился напрасно. Белая завеса огня рванулась во все стороны от ками, отбрасывая окруживших его тварей.

— Беги! — крикнул Лехтенниан, толкая алайтокца вслед за товарищами.

Не дожидаясь повторного приглашения, Арадриан широкими скачками помчался по коридору, и Эстратаин недалеко отставал от него. Врагов впереди перебили не до конца: поглядывая в разбитые окна, странник видел всё новых и новых демониц, которые выбегали из других флигелей и устремлялись к звездолетам во дворе. Среди них виднелись и другие существа — так, чудовища с шестью конечностями и мечущимися языками шагали к двоим эльдар, собираясь преградить им путь к остаткам входа.

— Срезаем, — бросил Арадриан, выпрыгивая через подоконник в клумбу с кустами. Ками последовал за ним, и оба побежали через лужайку внутреннего дворика, напрямую к «Ирдирису».

Они были на полпути к звездолетам и догоняли наемников, несущихся по траве и каменным плитам, когда нечто вырвалось из дворца по левую руку от изгоя. Каменная кладка и стекло взлетели над лужайкой, и во двор шагнул гигантский демон.

Странник покачнулся, его путеводный камень вспыхнул белым сиянием, тело и разум словно закружились в вихре, лишенные опоры. Подобное происходило не с ним одним: наемники спотыкались и падали, некоторые кричали от боли, вызванной появлением чудовища. Те, кто устоял на ногах, сжимали в ладонях головы и вместилища душ, издавая стоны и сдавленное рычание. Незатронутыми оказались только арлекины, которые уже выстраивались кольцом вокруг ошеломленных воинов и изгоев.

Две из рук создания, возвышавшегося над эльдар, оканчивались увеличенными версиями клешней демониц, ещё две — ладонями с изящными пальцами, и в них тварь держала скимитары, длина которых равнялась росту Арадриана. Неестественную плоть существа усеивали кольца, а также золотые и серебряные цепочки, увешанные рунами и брелками, что излучали гипнотическое сияние. В имматериальной плоти демона утопали многие десятки гемм всевозможных цветов, и странник с ужасом узнал в них путеводные камни мертвых эльдар. Похищенные вместилища мерцали темным светом, превратившись в ловушки для эссенции погибших.

У гигантского существа были бритвенно-острые зубы и вытянутое лицо, странно напоминающее морду быка во всем, за исключением глаз — фасетчатых черных шаров, которые отражали лицо изгоя дюжинами различных вариантов. Изо лба твари загибались назад извилистые рога, по два над каждым глазом, и ещё два, огибая заостренные уши, выступали над затылком.

Создание окружал золотистый ореол, схожий со светом, что выпал дождем в Колдовской Час, но плотнее и насыщеннее. Сам воздух рядом с великим демоном дрожал от его мощи, а земля под ногами великана трескалась и искрила хаотической магией. Арадриан вновь и вновь слышал собственное имя, порой произносимое насмешливым голосом, порой соблазнительным.

— Невеста Разврата, — прошипел Эстратаин, хотя страннику не нужно было подсказывать прозвание чудовища, которое неслось к кораблям, сверкая клинками. Великие демоны, кошмарные воплощения силы Князя Наслаждений, получили много имен в легендах миров-кораблей: Тюремщики Душ, Короли Сердец, Порочные Владыки и прочая, и прочая. — Беги к звездолету!

Прежде, чем странник успел схватить ками, догадавшись о его намерениях и зная, как глупо вступать в бой с таким врагом, тот бегом устремился в сторону Порочного Владыки. Тело псайкера, несущегося через дворик, вспыхнуло психическим огнем, с пальцев посыпались искры. Услышав вызывающий крик Эстратаина, великий демон повернулся и поднял парные скимитары, изготовившись к атаке.

Вокруг ками, вытянувшего руку в направлении чудовища, появился сияющий серебряный щит. Его противник расхохотался, и этот пронзительный, леденящий звук парализовал Арадриана; бежать он не мог, несмотря на приказ Эстратаина. Обрушились демонические мечи, заставив щит псайкера рассыпаться грудой осколков, подобно разбитому зеркалу. Клинки продолжили движение, врубились в тело ками возле шеи и вышли у талии, четвертовав его. Хлынула серебряная жидкость, похожая на кровь, куски искусственной плоти разлетелись в стороны.

Щелкая клешнями и выписывая мечами замысловатые фигуры, Порочный Владыка двинулся на остальных эльдар. Его бледная кожа поблескивала серебристыми пятнами жизненной влаги Эстратаина, и, остановившись на мгновение, великий демон длинным раздвоенным языком облизал клинки, пробуя на вкус эссенцию убитого ками. Зашипев от отвращения, чудовище протянуло верхнюю конечность к арлекинам, собиравшимся вокруг Финдельсита с оружием наготове. Вновь рассмеявшись, великан поманил их клешней.

— Делай, что тебе сказано, спутник упрямый мой, — произнес Лехтенниан прямо за спиной у Арадриана. Голос музыканта остался прежним, но говорил он скорее стихами, чем прозой. — Дай рассказать легенду из старины седой.

— Думал, тебя схватили, — обернулся молодой странник. Потом он уже ничего не говорил, онемев при виде нового облика Лехтенниана.

На старике был, в некотором роде, наряд арлекина. Его голову и плечи покрывал куколь с чересполосицей красных и черных квадратов. Пожилой эльдар сбросил длинные одеяния, и под ними оказался пурпурно-желто-белый комбинезон, покрытый узорами из полосок, точек и колец. Лицо Лехтенниана скрывала простая маска, совершенно неукрашенная и полностью черная, за исключением единственной красной руны на щеке: символа Цегораха, Смеющегося Бога.

— Да, друг мой, меня поймали, но уже давно, — без рифмы, но с легкой насмешкой ответил старик. — Но я извивался, пока не вырвался, и до сих пор здесь. Одинокий путник без единого друга; беспощадный страж Черной библиотеки; скиталец Паутины, лишенный души, с жизнью в закладе у Великого Врага. Я — солитер.

По дворику разнесся гневный рык, долгий и ужасный. Порочный Владыка ощутил присутствие солитера и развернулся к нему, вызывающе ударяя одним мечом о другой.

— Приди же ко мне, миленький плясун, — глубоким и насыщенным голосом воззвал великий демон на языке древних эльдар, наречии, что звучало до Грехопадения. — Приди ко мне, спляши танец вечности. Дух твой уже в нашем владении.

В руках Лехтенниана, прошедшего мимо алайтокца, словно из ниоткуда возникли два позолоченных кинжала, и он ринулся навстречу чудовищу.

— Мы покрутимся, попляшем, поглядим, кто лучше всех, — отозвался солитер, исполняя кувырок над высаженными в ряд кустами. — У тебя в груди нечистой сердца нет, один лишь грех.

Огромная тварь сломя голову бросилась в атаку, топая по мощеным дорожкам и прорываясь через живые изгороди, её рев, полный старинной ненависти, эхом отражался от разрушенных стен дворца. Осознав, что Порочного Владыку интересует только Лехтенниан, молодой изгой пришел в себя и бросился бежать, делая круг через сады к остальным членам экспедиции, которых арлекины заводили на «Ирдирис» и звездолет труппы.

Спасаясь, Арадриан оглядывался на чудовище и солитера. Ему казалось, что, несмотря легенды об этих арлекинах, одинокий эльдар может лишь несколько секунд продержаться в бою с великим демоном Той-что-жаждет; это подтверждала и ошеломляюще быстрая гибель Эстратаина.

Порочный Владыка остановился, по инерции проехав вперед, из-под когтистой лапы разлетелись каменные осколки. Лехтенниан пригнулся, уходя от выпада мечом в правой руке, колдовской клинок буквально на палец разминулся с ним. Бросившись вбок, солитер отскочил от клешни, нацеленной ему в живот и, закрутившись колесом, уклонился от второго клинка, которым великан взмахнул с разворота.

Добравшись до арлекинов, изгой остановился рядом с Маэнсит и Финдельситом. Невозможно было понять, что думает о схватке Великий арлекин, но комморритка следила за поединком глазами, широко распахнутыми от восхищения.

— Мы должны помочь Лехтенниану, — заявил алайтокец, указывая мечом на чудовище. В тот же миг солитер выполнил сальто над когтистой ступней, метившей ему в голову. Блеснули кинжалы, оставив тонкую полоску на правой руке-клешне.

— Нам не следует вмешиваться, происходит то, чего он хотел, — ответил Финдельсит, убирая пистолет в кобуру. — Это танец исполняется уже очень, очень давно, и солитер всегда пляшет в одиночку, ведь его забирает Та-что-Жаждет. Смеющийся Бог присмотрит за нашим другом, посмотри и ты — убедись, что я прав.

Арадриан и прочие эльдар оказались не единственными зрителями напряженной схватки. Меньшие демоны и чудища собирались поодаль, наблюдая за поединком солитера и Порочного Владыки. Явились сотни демониц, извергов и тварей Слаанеш, но они не вмешивались, как и арлекины. Предположив, что после гибели Тюремщика Душ или Лехтенниана нематериальное воинство обрушится на выживших эльдар, странник начал осторожно отступать к «Ирдирису», не сводя глаз с бойцов.

Порочный Владыка и Лехтенниан двигались плавно и грациозно, словно обвиваясь один вокруг другого, иногда так быстро, что их выпады превращались в размытые пятна. Бой напоминал танец с замысловато выстроенной хореографией, выступление Шутов Смерти, когда клинки проносились совсем рядом с актерами, но не касались их. Великий демон, самое меньшее, вчетверо превосходил солитера в росте и обладал куда большим размахом рук, но более ловкий эльдар проворно отпрыгивал, пригибался и отскакивал от его атак, при этом оставаясь достаточно близко с кинжалами наготове. Однако и чудовище то и дело заставляло Лехтенниана уходить кувырком или колесом, не позволяя нанести точный удар. Четыре руки Тюремщика Душ постоянно двигались, он взмахивал клешнями, делал выпады мечами и щелкал змеиным языком, словно кнутом.

Молодой изгой с замиранием сердца наблюдал за гипнотизирующим действом двух актеров. Когда схватка перемещалась с лужайки на террасу и затем на дорожку, ноги великого демона взрыхляли землю, а сзади тянулся хвост золотого ореола. Совершая акробатические пируэты, солитер оставлял извилистые следы в туманной ауре чудовища.

Пока дуэлянты двигались туда-сюда, Арадриан осознал, что у Лехтенниана есть план. Медленно, незаметно, арлекин заманивал Порочного Владыку к небольшой рощице. Оказавшись под разлапистыми серебристыми ветками, великий демон попадет в затруднительное положение.

Схватка развивалась, как и предположил странник, солитер постепенно отступал под прикрытие деревьев. Наконец, он развернулся и бегом преодолел короткий участок до ближайшего ствола с низко растущими ветвями. Прыгая между синих листьев, Лехтенниан забирался всё выше. Последовавший за ним Тюремщик Душ размахивал обоими мечами, вздымая облака щепок и листвы.

Хотя деревья предоставляли арлекину некоторое прикрытие, он уже поднялся так высоко, что великий демон мог атаковать рогами. Когда Лехтенниан проскакивал мимо плеча неприятеля, Порочный Владыка мотнул головой и зацепил ногу солитера. Арадриан вскрикнул от ужаса, увидев, как его товарищ теряет равновесие и падает. Извернувшись в последний момент, эльдар неловко приземлился на ноги.

Издав победный рев, Тюремщик Душ сделал прямой выпад мечом в правой руке, намереваясь пронзить Лехтенниана. Солитер ответил на рычание смехом, поскольку его ловушка сработала. Отпрыгнув с пути клинка, арлекин на волосок разминулся со смертью, а острие вонзилось в ствол дерева у него за спиной и на мгновение застряло там.

Лехтенниану хватило этой задержки. Используя вытянутую руку Порочного Владыки в качестве приступки, солитер перескочил с земли на плечо великого демона, уклонившись по пути от щелкнувшей клешни. Подпрыгнув и изогнувшись в полете, арлекин обхватил ногой один из рогов противника и крутнулся к его лицу.

Блеснули позолоченные клинки, вонзаясь в глаза Тюремщика Душ. Демон взвыл от боли и выпустил меч, пытаясь поймать солитера рукой, но тот вновь отпрыгнул на верхушку дерева, уходя от возмездия.

Молодой изгой развернулся и вновь бросился бежать, оставляя позади безумные вопли Порочного Владыки и его слуг, разносившиеся по дворику. Не рискуя оглядываться, он присоединился к толпе наемников, спешивших вверх по десантной рампе «Ирдириса». Она была не слишком широкой, поэтому Арадриану пришлось подождать на земле, пока остальные зайдут внутрь. Каолин уже поднялся на борт и, судя по протяжному вою двигателей, готовился к отлету; в этот момент алайтокец бросил последний взгляд на воинство Слаанеш.

Лехтенниан со всех ног несся к кораблям, а ещё подергивающееся тело громадного чудовища лежало в рощице за его спиной. Демоническая орда преследовала ускользающего солитера, доведенная его смехом до разъяренных криков и воплей.

— Шевелись! — пробегая мимо, Маэнсит схватила Арадриана за рукав и втащила на «Ирдирис». Поскольку Лехтенниан направлялся к звездолету арлекинов, изгой оказался последним из поднявшихся на борт. Он направил кораблю мысленный приказ закрыть входной люк, и, заглянув туда, увидел, что земля уже уходит вниз. Её покрывали волны розовой, красной и пурпурной плоти, раскинувшиеся над лужайками и мощеными тропинками. Подпрыгнув, одна из демониц попыталась зацепиться клешней за улетающий корабль, но рампа втягивалась слишком быстро и тварь рухнула в толпу. Взгляду алайтокца предстало море лиц, среди которых встречались дьявольские подобия его друзей и членов семьи.

А потом дверь-диафрагма сомкнулась, перекрывая обзор, и «Ирдирис» устремился прочь от Миарисиллиона, старого мира, планеты Дворца Наслаждений.

Глава 9 Пристрастия

Комморра

Когда Грехопадение поглотило эльдар, и вся древняя империя исчезла в Вихре Страданий, те, кто не бежал с экзодитами или на мирах-кораблях, вынуждены были спасаться в Паутине. До этого она расширялась на протяжении многих поколений, и в туннелях между измерениями строились величественные дворцы, прекрасные поместья и целые поселения. Эти внутренние пространства и «карманные» миры оказались в руках самых коварных и порочных созданий среди переживших Грехопадение. Со временем извращенный род темных эльдар воздвиг там город, достойный их гордости и злобы — Комморру.

В ней продолжаются худшие бесчинства и самые безнравственные деяния былых дней, а секты, некогда разорвавшие на куски цивилизацию эльдар, превратились в могучие кабалы, что правят Темным Городом при помощи запугивания и непрекращающегося насилия.

Возвращение из Ока Ужаса, как ни странно, прошло более спокойно, чем путешествие в него, хотя Арадриан думал, что теперь, когда эльдар раскрыли себя, Великий Враг будет преследовать их и мучить кошмарами. Но вместо этого на корабле установилась тихая созерцательная атмосфера. Возможно, Та-что-Жаждет пыталась как можно сильнее навредить жертвам, оставив их наедине с самими собой — размышлять о собственных судьбах и желаниях, растущих из зерна, посеянного эоны назад.

Первые несколько циклов после возвращения на «Фаэ Таэрут» Арадриан провел в одиночестве, не выходя из каюты, испытывая в равной мере облегчение и опустошение. Чего бы он ни ожидал от экспедиции, чего бы ни испытывал прежде — ничто не могло подготовить изгоя к случившемуся на старом мире, и леденящее душу столкновение с демоницами и Порочным Владыкой преследовало его в обрывочных снах.

Но, несмотря на страх и отчаяние, сковывавшие странника в такие моменты, приключение воодушевило Арадриана. Как и битва с орками, травма, нанесенная ему Миарисиллионом, заставила ярче наслаждаться свободой и жизнью. Впрочем, скоты-зеленокожие, вторгшиеся в Гирит-Рислейн, казались просто смешными в сравнении с опаснейшими врагами со старых миров. Изгой словно бы вышел из огня неопаленным, причем последнее горнило оказалось самым жарким — но он и здесь не получил телесных ран.

С чисто материальной точки зрения экспедиция имела ограниченный успех. Они собрали почти две сотни путеводных камней, но Маэнсит лишилась шестнадцати воинов, убитых демонами. Эльдар пытались вернуть их вместилища души, но четыре геммы были утрачены во время последнего рывка к кораблям, и погибшим, несомненно, предстояли мучения в когтях Великого Врага. Один из павших был комморритом и не носил путеводного камня; его дух, скорее всего, уже претерпевал непроизносимые пытки от рук демониц.

Также сгинули два арлекина, в том числе Шут Смерти Таэнемет, и по какой-то причине гибель воинов-акробатов печалила Арадриана сильнее всего: они радовали и веселили его своими выступлениями, но больше никогда уже не станцуют. Финдельсит не переживал о потерях и уверял изгоя, что душам убитых ничего не угрожает. Их утащил из-под носа Той-что-Жаждет Смеющийся Бог, которому актеры служили при жизни, воплощая его в своих постановках.

Ещё одной утратой был Эстратаин, разорванный на части великим демоном. В каком-то смысле ками являлся лишь одной гранью личности посредника, продолжавшего жить, но всё испытанное на старом мире, память об этом — то, о чем мечтал эльдар с разделенной душой — ушло вместе с ним. Поэтому, хотя другие ками уцелели, потеря умалила их.

Мысли о погибших странно вдохновляли алайтокца. Они укрепляли его веру в то, что смерть не имеет значения, что важна только жизнь, прошедшая перед ней — не для других, но для самого живущего. В конечном счете, даже самые великие и памятные свершения однажды забудутся. Обдумав слова Маэнсит насчет сожалений, он понял, что, несмотря на ужас, гибель спутников и сомнения перед отлетом, не сожалеет об авантюре. Изгой уцелел, полученный опыт обогатил его жизнь; а если бы Арадриан погиб, это ничего бы не изменило, так как он уже не смог бы осознать утрату.

После прорыва обратно в Паутину арлекины покинули «Фаэ Таэрут». Лехтенниан решил присоединиться к ним, поэтому изгои с «Ирдириса» собрались на пусковой палубе, чтобы попрощаться с товарищем. Старый музыкант нарядился в привычную одежду путешественника, вновь спрятав костюм и маску солитера среди вещей. Он выглядел счастливым, а от расспросов о схватке с Порочным Владыкой отделывался пожатием плеч и шутками.

— Ты можешь остаться с нами, — предложила Афиленниль, приложив руку к груди Лехтенниана в знак глубокой дружбы. — «Ирдирис» — твой дом.

— Не в природе солитера обзаводиться домом, — ответил тот, похлопав странницу по плечу. — Мне нужно подольше побыть с труппой Финдельсита, возможно, отправиться на Ультве и показать там Бесконечный Танец — ведь это первый и, быть может, последний раз, когда в их маске имеется солитер.

У Арадриана побежали мурашки при мысли о возможности увидеть такое представление. До этого он только слышал и читал о Бесконечном Танце, поскольку ни разу при жизни изгоя на Алайток не прибывал солитер, готовый исполнить его. По крайней мере, странник не слышал о них; теперь, узнав о том, что Лехтенниан скрывал свою истинную природу, он начал подозревать, что уже встречал замаскированных солитеров. Постановка в Кхай-дазааре, какой бы ошеломительной и тревожащей она ни была, являлась всего лишь увертюрой, прологом к Бесконечному Танцу, в котором Великий арлекин играл роль Смеющегося Бога, а солитер исполнял партию Той-что-Жаждет.

— Мы можем снова встретиться в Кхай-дазааре, — предложил Каолин. — «Ирдирис» без Лехтенниана будет уже не тот.

— Когда я сойду с этого корабля, Лехтенниана больше не будет, — возразил солитер. — Я — Смеющийся Бог, и я — Великий Враг, и отправляюсь, куда пожелают судьбы. Моя истинная личность должна оставаться неизвестной, иначе я стану магнитом для соблазнов и окружающие, притянутые ко мне, разделят мою мрачную долю. «Ирдирис» ждет новая жизнь.

Арадриан не так долго знал музыканта, как остальные, поэтому меньше огорчался расставанию, хотя и понимал, что отбытие Лехтенниана в каком-то смысле означало конец эпохи для их корабля.

— Спасибо тебе за твою мудрость и защиту, — произнес изгой, подняв руку в знак благодарности. Солитер кивнул в ответ, но не улыбнулся. Придвинувшись ближе, он прошептал так, чтобы разобрал только алайтокец:

— Все мы слышим музыку, зовущую в пляс — звучит она в надеждах и страхах без прикрас. Кто-то слывет развязным, кто-то скованным, где один покажет силу, другой покажется слабовольным. Но станешь ты драться, иль бросишься бежать, Та-что-Жаждет будет ритм для тебя задавать.

Проговорив эту непонятную загадку, Лехтенниан отступил на шаг, поклонился, широко взмахнув рукой, и рысцой взбежал по винтовому трапу ко входу в звездолет арлекинов. В последний момент он обернулся, и в воздухе закружилось что-то серебряное, вылетевшее из руки солитера. Изгой инстинктивно поймал падающую вещицу — пальцевый свисток. Когда он поднял голову, желая поблагодарить старика, тот уже скрылся из виду, а входной люк быстро закрывался.

Маэнсит пришла к Арадриану через несколько дней после того, как «Фаэ Таэрут» окончательно вернулась в Паутину. Женщина вновь стала прежней, расслабленной и игривой, что резко контрастировало с её поведением во время перехода к старым мирам. Хотя речи комморритки остались такими же дразнящими, действовала она более прямолинейно, чем до экспедиции, и уже через пару циклов изгой оказался в её покоях. После одного из этих интимных визитов алайтокец столкнулся с Афиленниль, которая презрительно взглянула на него, но воздержалась от прямых обвинений. Легко было увидеть в действиях странницы ревность, но её настроение, видимо, заметно ухудшилось после отбытия Лехтенниана, так что Арадриан проигнорировал оскорбление и ушел, оставив бывшую любовницу в коридоре, ведущем от офицерских кают к корме.

В десяти циклах пути от Кхай-дазаара капитан вывела «Фаэ Таэрут» из Паутины в реальный космос через овальный портал, мерцающий белизной. Крейсер вошел в звездную систему Ассаин-алей-Немеш, расположенную на краю вихревой туманности, которую Маэнсит называла Озером Печалей. Когда на смотровую палубу вошли Джаир и Афиленниль, разыскивавшие командира корабля, то рядом с наемницей они увидели Арадриана.

— Зачем мы прилетели сюда? — спросил Эссинадит, бросив неодобрительный взгляд на алайтокца. — Нам нужно вернуться в Кхай-дазаар с путеводными камнями.

— Что мы делаем здесь? — посмотрев в идущие чередой широкие иллюминаторы, Афиленниль увидела несколько газовых гигантов, вращавшихся вокруг бледно-голубой звезды. — С виду это мертвая система.

— Если вы думаете, что я зря вас тут задерживаю, то можете улетать, когда пожелаете, — отозвалась Маэнсит. — Мы здесь, чтобы немного затариться добычей для продажи на рынках Кхай-дазаара. Если вы наслаждаетесь компанией изгоев, готовых поровну делить тяготы корабельной жизни, то мой экипаж требует достойной оплаты за труды и смертельный риск. Собранных путеводных камней — нашей доли — недостаточно, чтобы возместить уже истраченные ресурсы.

— Так ты пират? — Арадриан сразу же заподозрил это, взойдя на борт «Фаэ Таэрут», но не обсуждал с коммориткой подобные темы. Женщина рассмеялась, услышав потрясение в голосе алайтокца.

— А откуда, по-твоему, берутся всё эти прелестные вещички? — спросила она, взмахом руки обведя изысканные кресла и диваны, низкие столики и шкафчики, которые украшали обзорную палубу.

— Я не так наивен, как ты думаешь, — сказал изгой, нахмурившись от легкомысленного ответа. — Меня просто удивило, что ты уже привела нас сюда, хотя ещё совсем недавно рисковала жизнью на старом мире. Разве не лучше восстановить силы перед тем, как вновь отправляться в бой?

— Такая роскошь нам недоступна, дорогой мой Арадриан, — возразила Маэнсит. — Когда мы оплатим причал в Кхай-дазааре и скомпенсируем Эстратаину потерю его ками, наша прибыль серьезно уменьшиться. Кроме того, по сравнению с нашими недавними знакомыми горстка хаугри-алимов вряд ли представляет какую-то опасность.

— Хаугри-алимы? — Джаир опередил изгоя с вопросом. — Чужая раса? Это их ты надеешься здесь отыскать?

— Не просто надеюсь, а отыщу. Собственно, нам и ждать не придется, — ответила комморритка. Коснувшись пластины под одним из иллюминаторов, она увеличила изображение. Скользящий дисплей сфокусировался на звездолете, подобных которому алайтокец прежде не видел (тут Арадриан осознал, что «видеть нечто в первый раз» становится неким лейтмотивом его жизни в качестве изгоя).

Название «хаугри-алим» показалось страннику каламбуром с «хаугрилим», существами из древнейших мифов, которые обитали на дне морском и, будучи обмануты Эльданешем, выдали ему секрет дыхания под водой. Космолет чужаков имел форму простого цилиндра, а двигатели его располагались на внешнем кольце, поддерживавшемся длинными стойками. Хотя даже на увеличенном изображении корабль оставался довольно небольшим, изгой разглядел ряды массивных объектов, окружавшие центральный корпус, и решил, что это какое-то оружие.

— Почти все их маршруты проходят через эту систему, — объяснила Маэнсит. — Хаугри-алимы живут в газовых средах, и в облаках мира внизу у них есть священное место. Это что-то вроде паломничества, или повинности, или чего-то такого. Я сама не совсем понимаю, но из-за него чужаки становятся невероятно предсказуемыми и уязвимыми.

— Мы принимаем твое предложение улетать, — сказал Джаир. Афиленниль согласно кивнула, и оба странника выжидающе посмотрели на Арадриана. — Изгою совсем не обязательно становиться корсаром.

— Да, но это делает жизнь намного приятнее, — заметила капитан. Она тоже обратила взгляд на алайтокца, вопросительно подняв бровь.

— Такая жизнь тебе не понравится, — печально покачал головой Эссинадит.

— Эта комморритка восхищает тебя, но если ты отправишься с нами, то увидишь и испытаешь вещи невероятной красоты и мощи, — добавила Афиленниль. — Не становись пиратом, Арадриан, они ведут бесцельное и монотонное существование.

Изгой недолго поразмыслил над этим. На борту «Ирдириса» он, скорее всего, будет в большей безопасности; несмотря на последние разногласия, ему нравились Джаир и Каолин, а нежные чувства к Афиленниль ещё не угасли. Также Арадриан не полностью доверял Маэнсит — честно говоря, он вообще ей не доверял. Его новыми спутниками стали бы корсары и комморриты, далеко не самые верные создания. Алайтокца ждала бы жизнь, полная угроз, раздоров и сражений, причем пираты, скорее всего, погибали быстрее странников. Оставшись таковым, он сможет посетить миры экзодитов и далекие миры-корабли, исследовать планеты чужаков и познать нечто новое.

Но стоит ли оно того? Почувствует ли он вновь удовлетворение, возникшее после успешного побега со старого мира? Вероятно, жизнь на борту «Фаэ Таэрут» окажется более волнующей, а близость смерти сделает её намного ярче. Изгой не был особенно кровожадным, но, с другой стороны, именно битва сильнее всего щекотала ему нервы. Ничто иное, испытанное во снах или странствиях, даже близко не наполняло жилы Арадриана столь хмельным коктейлем из восхищения и страха.

— Не думаю, что вы будете так рады мне, как говорите, — с извиняющимся выражением лица сказал он странникам. — И чувствую, что вам станет лучше без меня. Но я останусь, только если этого захочет Маэнсит.

— Я более чем рада пригласить тебя в экипаж «Фаэ Таэрут», — ответила капитан. — Предлагаю тебе такие же условия, как и всем остальным на борту. Оставайся хоть на цикл, хоть на тысячу, как сердце подскажет — никакой ответственности на тебя не налагается, никакая клятва не привязывает тебя к кораблю. Сражайся за меня, и получишь равную долю. Защищай своих товарищей, и они защитят тебя. Я не стану требовать от тебя ничего, что не стала бы делать сама, а если возникнут жалобы, ты сможешь открыто высказать их мне. Я провела полжизни в кабале, ожидая кинжала между лопаток от каждого союзника, топча ногами оказавшихся ниже меня и хватаясь одной рукой за лодыжки тех, кто забрался выше. И я не желаю, чтобы так было на борту «Фаэ Таэрут».

— Я останусь здесь, на цикл или на тысячу, — произнес Арадриан. Повернувшись к Афиленниль и Джаиру, он увидел на их лицах печаль, глубокую и искреннюю. Изгой улыбнулся, чтобы скрасить расставание. — Вы как будто оплакиваете меня, но я же ещё не умер. Обещаю, что мы увидимся снова, и на мне лежит долг перед вами, который не так легко отдать. Афиленниль, ты забрала меня с Алайтока и показала, что возможно в этой жизни. Джаир, ты приглядывал за мной, когда я делал первые шаги, и уводил от ограничений Пути во вселенную, полную перспектив. Я не могу в достаточной мере отблагодарить вас за содеянное, но надеюсь, что вы не сочтете предательством с моей стороны поиски будущего, в котором мне удастся ещё шире расправить крылья.

— Береги себя, — произнесла странница. Затем, застав изгоя врасплох, она выступила вперед и обняла его, крепко прижав к себе. Обхватив Афиленниль рукой за плечи, Арадриан ответил на объятие. Отойдя на шаг, его бывшая подруга враждебно уставилась на новую. — Если ты причинишь ему вред, я найду тебя и отомщу, комморритка.

Капитан коротко и резко усмехнулась, но ничего не ответила. Выйдя из комнаты, она оставила алайтокца наедине с прежними спутниками.

— Счастливой судьбы и благополучия, — пожелал Арадриан странникам и ушел следом за Маэнсит.

Незаметно маневрируя под вуалью голополей, «Фаэ Таэрут» подобралась к судну хаугри-алимов с кормы, пока чужаки поворачивали в гравитационный колодец планеты назначения. В свою бытность офицером кабала Маэнсит захватила несколько таких целей, совершая вылазки из Комморры, так что сейчас она управляла крейсером со спокойной эффективностью.

Когда хаугри-алимов вспугнул какой-то случайный блик на сканере или подозрительные данные сенсоров, двигатели их судна яростно запылали на полную — чужаки пытались спастись в верхних слоях атмосферы газового гиганта. Заложив вираж за убегающим звездолетом, «Фаэ Таэрут» поймала в звездные паруса всю мощь солнечных ветров системы и устремилась в погоню за добычей. Эльдар быстро приближались к цели, двигаясь заметно быстрее неуклюжей жертвы.

Командная палуба боевого корабля заметно отличалась от мостика «Лаконтирана». Торговый космолет располагал лишь небольшим пультом управления огнем, и его сканирующий комплекс был намного менее совершенным. Там Арадриан и другие пилоты сидели в изолированном отсеке наверху судна и общались через психическую сеть, а на «Фаэ Таэрут» экипаж занимал большое общее пространство, разделенное на сектора-лепестки, которые окружали центральную командную капсулу. Двигатели, пилотирование, навигация, вооружение, сенсоры, борьба за живучесть корабля — каждый пост находился в зоне видимости остальных, чтобы Маэнсит и её офицеры могли отслеживать ситуацию не только через внутреннюю матрицу, но и при помощи зрения и слуха.

Как и у преследуемого ими космолета, большая часть оружейных систем крейсера находились по левому и правому борту, а на носу была смонтирована единственная высокоэнергетическая дальнобойная лазерная установка. Изгой с восхищением смотрел, как комморритка вызывает перед собой плавающий дисплей, созданный мерцающими проекторами, которые находились на полу возле командной капсулы. Левая рука капитана покоилась на сияющем сетевом интерфейсе, тогда как пальцы правой танцевали по рунам световой голопанели. Главный голографический экран был центрирован по судну чужаков — темному объекту на фоне оранжевых и красных извивов атмосферы газового гиганта. Руны прыгали по изображению, подсвечивая различные системы удирающего звездолета, обнаруженные группой сканирования. Маэнсит разместила прицельные метки, и светящиеся алые ромбы вспыхнули, когда эльдар за пультами управления огнем рассчитали дистанции и траектории выстрелов. Затем капитан прокомментировала положение для Арадриана.

— Космолет такого размера перевозит больше тысячи хаугри-алимов, — объяснила она. — Учитывая также плотную атмосферу и высокую гравитацию их искусственной среды обитания, получается, что успешный абордаж практически невозможен. Этот бой нужно выиграть на расстоянии.

— А почему они не разворачиваются и не атакуют? — спросил алайтокец.

— Из-за инстинктов, я думаю, — Маэнсит пожала плечами и настроила изображение перед собой, увеличив область с двигателями судна. Вспыхнуло ещё больше прицельных рун. — Кто-то из нас хищник, кто-то жертва. Хаугри-алимы относятся к последним.

Комморритка ненадолго замолчала, общаясь с другими офицерами по пси-сети. Несколько секунд спустя из носовой установки с ошеломительной внезапностью вырвались сверкающие белые лучи, мгновенно преодолевшие разрыв между космолетами. Места попаданий вспыхнули красным — энергетические щиты. Капитан зашипела с досады.

— Большинство торговцев снимают генераторы щитов, чтобы увеличить объем трюмов, — сказала она.

— Это проблема?

— Не та, о которой ты думаешь, — отозвалась Маэнсит. Она внесла некоторые поправки в прицельную матрицу, сосредоточив метки на выступающем фрагменте корпуса сверху-спереди от двигателей. Лазерный лэнс выстрелил снова; на этот раз красная вспышка щитов была не такой яркой, и несколько лучей ворвались внутрь, прожигая вражеское судно в точке попадания. Заискрились облака расплавленного металла, и следующий залп, не встретив сопротивления, пробил щитовую мачту и корпус вокруг неё. Женщина обернулась с ироничной улыбкой: — Нам просто достанется меньше груза.

Потеряв щиты, звездолет хаугри-алимов наконец начал разворачиваться, пытаясь навести на преследователя орудийные батареи. «Фаэ Таэрут», слишком проворная, чтобы так легко попасться на прицел, скользнула на левый борт, когда противник повернулся вправо, и осталась в выхлопе двигателей жертвы. Вновь вспыхнувшие лазерные лучи рассекли силовую установку отчаянно маневрировавшей жертвы, что вызвало череду плазменных взрывов по всей круговой секции. Поврежденное цилиндрическое судно завращалось, а прерывистые выбросы газа заставляли его рыскать в разные стороны. За грузовозом потянулся хаотичный спиральный след из обломков.

Зная, что добыча искалечена, Маэнсит и её экипаж подвели крейсер ближе, изо всех сил стараясь удержаться рядом с непредсказуемо движущимся торговцем и одновременно наводя бортовые батареи. Потоки лазерного и плазменного огня хлынули с орудийных палуб, сходясь в трех точках вдоль верхней части цилиндра, прорываясь через броню и укрепленные переборки.

— Из хаугри-алимов такие же конструкторы, как и бойцы, — заметила Маэнсит, пока Арадриан смотрел, как новые облака светящегося шлака вылетают из пробоин в металлическом фюзеляже подбитого космолета. — Ещё парочка залпов, и мы…

В этот момент вражеское судно начало раскалываться: в космос устремились вращающиеся обломки, а с одной стороны корпуса возникли глубокие продольные трещины. Казалось, что в вакуум выбрасывается какая-то пыль или дымка, но затем комморритка ещё увеличила изображение, и алайтокец увидел многоруких, похожих на моллюсков созданий, уносящихся наружу вместе с искусственной атмосферой. Из-за расстояния и масштабов кораблей они представлялись маленькими, как парящие пылинки. Чужаки были облачены в серебристые скафандры с перетяжками, в которых могли свободно двигать десятками своих дергающихся щупалец. Их туловища покрывали защитные купола из значительно усиленного прозрачного материала, дающие обзор по всем направлениям.

— Каждый из них втрое выше тебя или меня, — пояснила Маэнсит, качая головой. — Предпочитают микроволновое оружие — весьма неприятное на малом расстоянии. Впрочем, теперь они для нас уже не опасны. Не будем торопиться перед абордажем, убедимся, что весь экипаж был выброшен наружу или задохнулся. Ещё не хватало нарваться на горстку выживших. Когда всё закончится, мы сможем войти и забрать то, что захотим.

— А чего именно мы хотим из того, что у них есть? — спросил изгой. — Они кажутся такими примитивными, не могу поверить, что кому-то понравится вещь, сделанная этими созданиями.

— Хаугри-алимы имеют доступ ко многим ценным рудам и элементам, которые сложно добыть иными способами, — ответила комморритка. Выйдя из командной капсулы, она жестом приказала одному из своих лейтенантов принять управление, поскольку врагу уже был нанесен смертельный удар. — И ты удивишься, узнав, что пользуется спросом на рынках вроде Кхай-дазаара. У этих чужаков очень крепкая шкура, и кое-кто в Комморре может поклясться, что не существует более плотного и вместе с тем гибкого материала, который идеально подходит для поддоспешников и сочленений брони. Некоторые из их органов пищеварения также богаты определенными редкими минералами. Очень жаль, что мы потеряли столько тел.

Арадриан молчал, глядя, как трупы хаугри-алимов разлетаются в пустоте, а изодранные скафандры и треснувшие защитные купола мерцают в свете далекой звезды. Он не был уверен в своих чувствах относительно этих смертей. На таком расстоянии легко было пренебречь столь непринужденной резней. Победа оказалась почти смехотворно легкой, и алайтокец спросил себя, правильный ли он сделал выбор. Изгой остался с Маэнсит, рассчитывая на волнующие, смертельно опасные битвы, но пока что увидел только холодную, расчетливую бойню.

Возможно, сказал себе Арадриан, так будет не каждый раз. Наверное, нужно следовать примеру всех остальных на борту «Фаэ Таэрут» и относиться к выплывающим из космолета телам хаугри-алимов, как к упущенной выгоде.

Часть третья Пират

Глава 10 Союзы

Зимний залив

Были времена, когда земли Эльданеша и Ультанеша не соединялись между собою. Стремительный поток, широкий, словно океан, разделял Дома Великих основателей, и потому им никак не удавалось встретиться. Однако же, видя, что её дети могут навсегда остаться разлученными, богиня Иша возблагодарила могучего Азуриана Всевидящего и попросила его заставить стремнину расступиться, чтобы народ Эльданеша и народ Ультанеша сумели повидаться. Но Великий Столп Небес не сделал этого, поскольку считал, что Ультанеш и Эльданеш должны встретиться, приложив к тому собственные усилия. Правда, Азуриан всё же охладил свою пылкую решимость собственным дыханием и усмирил тем самым на время воды Зимнего залива. Стремнина замерзла, и народы обоих Домов смогли перейти на противоположные берега.

Порой воды оттаивали и разобщали эльдар и их цели; порой отвердевали, и Зимний залив служил не только преградой, но и перемычкой для союза Эльданеша и Ультанеша.

Атака на хаугри-алимов оказалась лишь первой из нескольких нападений, совершенных «Фаэ Таэрут». Обменяв в Кхай-дазааре добычу на припасы, Маэнсит направила корабль в скопление звездных систем, вытянутое вдоль рукава туманности под названием Зимний залив. В нескольких столкновениях победа досталась пиратам в дистанционном бою, как и с хаугри-алимами, но в двух случаях Арадриану довелось поучаствовать в абордаже. После каждой схватки изгой становился всё увереннее в себе: люди оказались легкой добычей, они были медленными и неуклюжими, а их оружие — таким же примитивным, как и его хозяева. После немыслимо кошмарного противостояния с демонами такие стычки казались алайтокцу всего лишь дополнительной тренировкой в стрельбе и владении мечом.

Пусть необученные противники представляли незначительную угрозу, но мясорубка смертельного боя по-прежнему опьяняла Арадриана. Он постепенно привык к волнительному ожиданию боя, возникающему, когда «Фаэ Таэрут» приближалась к поврежденной добыче, с победным криком посылая через бездну абордажные суда и готовясь добить выживших точными залпами орудийных батарей. После каждого рейда изгой возвращался на звездолет, в ласковые объятия Маэнсит, на время удовлетворенный схваткой, но уже вскоре начинал томиться в ожидании новых развлечений.

Став любимчиком капитана, он приобрел много недругов среди корабельных офицеров, каждый из которых уже довольно давно служил на «Фаэ Таэрут». Пусть связанные совместными битвами, пираты имели склонность к скрытым угрозам и оскорблениям, поэтому на борту крейсера царила совсем иная атмосфера, нежели на «Лаконтиране» и «Ирдирисе». Понимая, что нельзя во всем полагаться на Маэнсит с её переменчивым характером, Арадриан собрал вокруг себя группу эльдар со схожими интересами, с которыми щедро делился собственной долей награбленного, чтобы гарантировать их верность. Среди обычных наемников такое великодушие встретило теплый прием, и, когда некоторые офицеры заметили растущую популярность алайтокца, то мудро решили примкнуть к многообещающему молодому корсару. Изгой никогда ни на кого не держал зла и не помнил плохого, поэтому легко заключал подобные союзы, приобретая, благодаря своему великодушию, всё большее влияние. Эти меры предосторожности пока хранили Арадриана от необходимости обнажать клинок для поединка с соперниками, и он надеялся, что такое положение продлится ещё долго. Алайтокец без сомнений вступал в схватку с несколькими людьми одновременно, но в экипаже «Фаэ Таэрут» имелись эльдар, намного превосходившие его в искусстве фехтования и боевом опыте.

Совершив несколько успешных рейдов, пираты быстро исцелились от внутренних дрязг, и Маэнсит твердо решила сделать изгоя своим лейтенантом. Её, комморритку по происхождению, другие корсары боялись и уважали, но редко любили; не помогала даже покладистость капитана. Находчивый Арадриан помогал ей удерживать конкурирующие группы подопечных от слишком частых конфликтов, и в отряде наемников считали, что теперь их ждут хорошие, доходные времена.

С таким оптимистично настроенным экипажем «Фаэ Таэрут» отправилась на очередную вылазку в человеческий космос. Паутина давала эльдар преимущество над врагами, поскольку люди были вынуждены преодолевать астрономические межзвездные расстояния через опасный, неукротимый варп. Пиратам легко удавалось выследить и настичь их торговые корабли, способные только к прыжкам на относительно небольшие — в световых годах — дистанции.

Когда крейсер двигался по Паутине, готовя нападение на конвой в системе под названием Наим-неилит, корсары наткнулись на необычное собрание космолетов. Маэнсит вызывала Арадриана в обзорную галерею, и там, на нескольких голо-экранах, демонстрирующих изображение огромного пространства в месте слияния двух магистральных туннелей, изгой увидел собирающийся флот.

Он насчитал восемь звездолетов, три из которых не уступали в размере «Фаэ Таэрут», а остальные оказались менее крупными фрегатами и эсминцами. Два крейсера, выкрашенные в зловеще-черный и полуночно-синий цвета, несли четко различимые обозначения Коморры, и капитан быстро определила, что оба корабля принадлежат одному кабалу — Возносящемуся Копью. Корпуса остальных космолетов покрывали различные узоры, яркие и многоцветные, а также синие, белые и оранжевые полосы или пятна. Матрица Паутины гудела от многочисленных сообщений, и звездолет Маэнсит вызвали на связь сразу же после его появления.

По команде комморритки изображение собеседника вывели на один из голо-экранов. Самый крупный пиратский корабль исчез с дисплея, сменившись изображением высокого эльдар, облаченного в длинный, мерцающий золотом плащ поверх пурпурно-белого комбинезона. Волосы, черные как вороново крыло, он собирал в высокий хвост, каскадом ниспадающий на плечи. Из-за шрама на верхней губе казалось, что незнакомец всё время презрительно усмехается, и точно такое же выражение читалось в его глазах.

— Похоже, у нас тут незваные гости, — произнес эльдар. — Должно быть, учуяли запах объедков с нашего стола?

— Я — Маэнсит с «Фаэ Таэрут», — капитан сохраняла спокойствие, несмотря на оскорбление. — Пожалуйста, будьте любезны представиться.

— Саидар Иритаин, принц-командор Лазурного Пламени, — насмешливо поклонился собеседник. — Корабль мой называется «Сатаисун». Уверен, вы слышали обо мне.

— Только теперь услышала, — произнесла комморритка. — Я уже дюжину периодов совершаю рейды в Зимнем заливе, но не припоминаю флота Лазурного Пламени.

Прежде чем Иритаин успел съязвить в ответ, перед ними с мерцанием возникла ещё одна голофигура. При виде этого эльдар, облаченного в броню, Арадриану мгновенно вспомнилась Маэнсит в полном боевом облачении: поверх золоченой кольчуги незнакомец носил черный доспех с клинками на пластинах, а его руки с длинными пальцами скрывались в сегментированных латных перчатках. Лицо вновь прибывшего было бледным и осунувшимся, взгляд темных глаз — пронзительным, а на почти полностью лысой голове виднелся одинокий чуб, перевитый ниткой бус в форме серебряных черепов.

— Мне знакомо имя Маэнсит из Багрового Когтя, — произнес комморрит.

— А для меня не нуждается в представлениях Кхиадис, иерарх Возносящегося Копья, — отозвалась женщина, касаясь пальцами правой руки левого плеча и быстро кланяясь собеседнику. Хотя лицо капитана осталось невозмутимым, и она спокойно сложила ладони за спиной, изгой заметил странную нервозность в поведении подруги. — Но я уже давно никоим образом не отношу себя к Багровому Когтю.

— В любом случае, твое добровольное изгнание уже мало что значит, — заметил Кхиадис. — Ты была в числе самых многообещающих драконтов, но порой у Коморры до жестокого короткая память.

— Возвышение в кабале приносит новые опасности, иерарх… Но я не ждала встретить столь высокого лорда Коморры так далеко от Темного города. Надеюсь, что встреча окажется счастливой, ведь поиск новых территорий для рейдов принесет мне множество неудобств.

Коротко и резко усмехнувшись, Кхиадис сделал успокаивающий жест.

— Понимаю, что тебя беспокоит. У меня нет причин рассказывать о нашей встрече твоим бывшим соратникам по кабалу, так что совершенно не переживай по этому поводу. Если кто-либо из Багрового Когтя пожелает узнать о твоем нынешнем местонахождении, то ничего не услышит от меня.

— Благодарю вас, — Маэнсит снова склонила голову, но не расслабилась.

— Возможно, вам двоим стоит предаться совместным воспоминаниям после того, как мы закончим с нынешним делом? — вмешался Саидар, голопроекция которого развернулась к женщине. — Ты прибыла в неудачное время, и, если собираешься предпринимать какие-то действия в Наим-неилит, то измени свои планы.

— Чепуха, Иритаин, — возразил иерарх. — Ещё один корабль, такой, как «Фаэ Таэрут», которым, не сомневаюсь, более чем умело командует Маэнсит, мог бы значительно усилить нашу огневую мощь.

Принц-командор сердито взглянул на кабалита, но спорить не стал. Арадриан молча наблюдал за переговорами, неуверенный, кто из двух флотоводцев обладает большей властью и что замышляет каждый из них. Казалось, что Кхиадис выступал с позиции силы, хотя у него было меньше кораблей, чем у корсаров. Возможно, появление «Фаэ Таэрут» сместило равновесие внутри лоскутного флота в сторону комморритов, но им с подругой всё равно не стоило злить ни Иритаина, ни иерарха.

— Если так, нужно изменить стратегию под новые условия, — заявил принц-командор. — Маэнсит, подготовь, пожалуйста, свой звездолет к пси-единению с «Сатаисуном», чтобы мы смогли подобрать вам подходящую роль в операции.

— Разумеется, Иритаин. Но ради чего все собрались здесь? Приближается торговый конвой?

— Всё намного веселее, — ответил Кхиадис. — Я проделал такой путь не ради нескольких кораблей, мы совершим налет на саму Наим-неилит.

— Атака планеты? — помимо воли вырвалось у пораженного Арадриана. Собеседники не заметили несдержанности изгоя, так как его тело оставалось вне голопроекции с «Фаэ Таэрут», но Маэнсит наградила друга хмурым взглядом. Затем капитан с хитрой улыбкой повернулась к флотоводцам.

— И в самом деле, счастливая вышла встреча, — произнесла она. — Скоро буду готова к пси-единению.

Кивнув на прощание, силуэты флотоводцев моргнули и исчезли. Коморритка посмотрела на алайтокца; её недовольство быстро улетучивалось.

— Тебе, любовничек, предстоит испытать самые острые ощущения в жизни, — сказала Маэнсит.

Лазерные импульсы пронеслись сквозь эфир, оставляя багровые, окутанные обломками и пламенем раны на броне боевой орбитальной станции людей. Ракеты, вылетавшие из её оборонительных установок, проносились мимо пустотного катера под управлением Арадриана — их целью были большие корабли эльдар за флотилией абордажных судов. Изгой, как мог, пытался сосредоточиться на управлении небольшим космолетом с единственным парусом, но не мог полностью отключиться от безумия, творившегося вокруг.

В его поле зрения, изрыгая струи газа и языки пламени, проплывали оборонительные мониторы системы, которых утягивало в гравитационный колодец планеты «внизу». Периферия сражения скрывалась за корпусом фрегата эльдар, окутанного голополями, лазерные батареи звездолета обстреливали рой бомбардировщиков, выпущенных из дока в верхней части станции. Трассы лучей и вспышки разрывов озаряли массивную орбитальную платформу и подсвечивали широкий проход, который и был целью атакующих пиратов.

Внешне станция более всего напоминала перевернутый зиккурат из четырех уровней, с единственной командной вышкой, что тянулась далеко вниз под затененной громадиной комплекса. Из контрольного шпиля выступали скопления датчиков и мачты навигационных огней. Поверхность платформы усеивали приземистые оборонительные сооружения, а пространство вокруг неё поблескивало красным из-за перегрузки силовых полей под сосредоточенным огнем эльдар.

Пустотный катер сотрясали энергетические ударные волны, но Арадриан за счет опыта уверенно справлялся с каждым из заметных толчков, проносясь через расширяющиеся облака излучений и сверкающей пыли.

Маэнсит оказалась права: это было одно из самых прекрасных и ужасных деяний в жизни изгоя. Взаимодействие кораблей, паутина лазерных лучей, выпускаемых из турелей и с орудийных палуб, создавали гипнотические узоры на темном круге планеты, в центре которого пылала рубиновым светом орбитальная станция. Как и в Гирит-Рислейне и во время атаки на хаугри-алимов, алайтокец чувствовал отстраненность, заставляя время и пространство восхищаться красочным представлением войны и трепетать пред ним.

Но опасность никуда не исчезла: прежде Арадриан рисковал натолкнуться на орков или попасться демоницам, здесь же изгой находился под угрозой попадания сжигающих лазерных лучей, что проносились на пилотажном экране, или пролетающих неподалеку ракет величиной с его пустотный катер. Самым волнующим для алайтокца всё же было предвкушение ближнего боя.

«Фаэ Таэрут» оказалась в числе звездолетов, получивших задачу вывести из строя оборонительную станцию, чтобы корабли комморритов и крейсер Иритаина смогли занять низкую орбиту и высадить на поверхность рейдовую группу. Но, помимо стратегической ценности, платформа обладала оружейными складами и огромными, доверху набитыми грузовыми трюмами, в которых было чем поживиться. Принц-командор уверил Маэнсит, что у него уже имеются покупатели на эти товары, и после продажи различных вооружений, боеприпасов и продуктов её экипаж получит долю от прибыли.

Суденышко Арадриана, вместе с дюжиной других пустотных катеров и звездоходов, стрелой проносилось между потоков лазерного огня. Когда абордажные группы приблизились к станции, в дело вступили пушки, выбрасывающие разрывные снаряды высокой мощности, и вакуум прочертили вертящиеся осколки. Голополя так же эффективно скрывали космолеты эльдар от примитивных человеческих датчиков, как и от невооруженного глаза, и десантные корабли преодолевали яростные шквалы защитного огня. Пилоты рассчитывали, что скорость позволит им ускользнуть от вражеских прицельных систем.

Проход, в который метил алайтокец, постоянно увеличивался на дисплее. Арадриан сложил звездный парус и убрал выносные опоры, как только флотилия оказалась слишком близко к платформе и стала недосягаема для оборонительных турелей; запаса энергии двигателей хватало для продолжения миссии. Из открытого отсека сиял яркий белый свет — когда защитники планеты заметили врага, оттуда вылетела эскадрилья истребителей. С ними разобралась первая волна пилотов эльдар на «Ночекрылах», очистив путь для абордажного отряда.

Направляя пустотный катер по извилистому маршруту под верхними уровнями комплекса, изгой устремился к точке входа. Как только судно ворвалось в яркий свет причальных прожекторов, он сумел четко разглядеть зону высадки. В отсеке оказалось несколько десятков людей, одетых в длинные синие кителя и белые брюки. Они не носили шлемов, и их бритые головы сверкали в сиянии ламп, но на лице у каждого оказалась дыхательная маска, подсоединенная ребристой трубкой к наспинному резервуару с воздухом.

Таэлисьет, заместитель Арадриана на время миссии, включил спаренные «светлые копья», установленные в носу катера. Другие штурмовые корабли тоже разразились лазерными импульсами, к которым присоединились полыхающие синим плазменные звезды. Объединенные залпы накрыли людей, поджидавших врага в отсеке, одновременно с тем, как сами защитники станции открыли огонь из лазганов и примитивных автоматических винтовок. В человеческой толпе возникли миниатюрные варп-вихри, не шире размаха рук алайтокца: это заработали деформирующие орудия на двух космолетах. Людей, оказавшиеся в зоне действия «карманных» врат в имматериум, разорвало на части сокрушительными силами эфира, а некоторых напрямую затянуло в варп. У изгоя не было времени на раздумья о жуткой судьбе тех, кому не повезло выжить при переходе иное измерение; их муки всё равно продлятся недолго.

Арадриан резко сбросил скорость, жестко останавливая пустотный катер, по-прежнему поливавший отсек лучами синий энергии. Судно опустилось на палубу, тут же открылся главный люк и алайтокец поднялся с кресла. Подхватив меч с панели управления, изгой пристегнул ножны к поясу и со всех ног кинулся по центральному коридору космолета.

Прикрыв рот и нос легкой дыхательной маской, Арадриан вышел наружу и увидел, что никто из защитников дока не пережил залпов десантных кораблей. Справа от него несколько корсаров спускали по рампе звездохода гравиплатформу, на которой была установлена ещё одна деформирующая пушка. Другие абордажные группы направлялись к двум проходам в отсек, чтобы предотвратить возможную контратаку людей.

Следуя указаниям изгоя, пираты провели орудие над палубой и нацелили в левую переборку. Деформирующая пушка выстрелила, и посреди стены, состоящей из металла и вещества, похожего на скалистую породу, возникла вращающаяся сфера, которая поблескивала энергетическими разрядами. Через несколько секунд маленький портал схлопнулся, и на его месте в толстой преграде остался идеально круглый туннель. Он заканчивался во внутреннем коридоре, не соединенном напрямую с посадочным отсеком.

Вытащив меч и пистолет, Арадриан жестом приказал своему отряду из сорока воинов выдвигаться через только что созданный переход. Расчет Д-пушки следом направил гравиплатформу с орудием. Оглянувшись, лейтенант корсаров убедился, что арьергардная группа заняла оборону вокруг звездоходов и пустотных катеров, после чего зашагал сквозь переборку, командуя абордажникам поворачивать направо.

Во время последнего перехода в Паутине изгой выучил наизусть внутреннее устройство станции, — не спрашивая, как Иритаин раздобыл подобную информацию, — и до мельчайшей детали запомнил, что должны делать пираты с его корабля и все остальные. Элемент неожиданности и согласованность действий были ключом к успеху. Тяжелые звездолеты должны были выйти на орбиту точно в определенное время, и к тому моменту следовало вывести из строя основные орудия боевой платформы, иначе весь налет провалился бы. Понимая, что принц-командор уже разозлен появлением «Фаэ Таэрут», а расположение Кхиадиса может быстро улетучиться, Арадриан четко осознавал, какой будет расплата за неудачу.

Прокладывая маршрут через внутренние помещения комплекса, алайтокец поражался грубости и искусственности, на которых основывалось человеческое понимание архитектуры и чувство пространства. В простой схеме станции не было ничего природного, изящного или грациозного, только беспримесная функциональность. Корсары проходили в широкие двери и под низкими арками, часто помеченными красными и желтыми полосками, символами опасности. На стенах рядом с ними виднелись нераспознаваемые надписи, нанесенные через трафарет.

Используя Д-пушку, отряд Арадриана сумел обойти наиболее опасные узкие места и тесные, хорошо защищаемые участки. Эльдар за несколько мгновений меняли направления атак, легко заходя людям во фланг и уничтожая их. Солдаты в масках занимали линию обороны перед наступающими пиратами, охраняя развилку или перекресток коридоров. Лейтенант отправлял нескольких бойцов в лобовую атаку, отвлекая противника на время, необходимое для планирования нового пути. Порой корсары просто выходили из боя, ускользнув во вспомогательный туннель, перебравшись уровнем выше или ниже. Намного чаще, впрочем, изгой вел отряд на врага, нанося удар сбоку или с тыла, пока внимание защитников было обращено на «приманку».

Командная структура и системы связи людей казались прискорбно бесполезными в условиях такого вторжения. Удивляясь, что его тактика продолжает приносить успех, Арадриан рассек клинком глотку человеческому офицеру, который защищал шахту трапа, ведущего на центральные палубы станции. Другой противник взмахнул пистолетом, словно дубинкой, но изгой пригнулся и ударил врага в колено, повалив на пол. Блистающий клинок алайтокца вонзился лежащему в висок, и тот уже больше не сопротивлялся.

Выпустив шквал мономолекулярных дисков в шею следующему неприятелю, изгой переступил через трупы павших и посмотрел вниз по шахте. Похоже, уровнем ниже защитников комплекса не было, но лейтенант не хотел рисковать.

Как только умер последний из людей, издавая булькающие хрипы разорванным сюрикенами горлом, Арадриан взмахами меча подал отряду знак разделиться. Расчет Д-пушки, уловив идею командира, направил орудие на площадку в начале трапа.

По коже алайтокца побежали мурашки, а волосы встали дыбом от статической энергии, когда установка открыла огонь и пробила дыру между реальностью и варпом. Часть площадки обрушилась, на нижний уровень полетели куски камнеподобного материала и искореженные стержни арматуры. Сквозь грохот кувыркающихся обломков донеслись несколько ошеломленных и болезненных криков.

Лейтенант спрыгнул в пролом, не дожидаясь подбегающих корсаров, и приземлился точно на человека, который полз по армированному куску пола. Теряя равновесие, Арадриан качнулся вбок; его пистолет выплюнул очередь дисков, разорвавших безрукавку упавшего. В облако пыли, окружающее изгоя, брызнули капли крови. В полумраке он заметил движущиеся фигуры, слишком медленные и неуклюжие для эльдар. Рубя сбитых с толку солдат, алайтокец быстро сразил, одного за другим, троих неприятелей.

Когда пыль рассеялась, в брешь спрыгнули остальные пираты и Арадриан перевел дух. Последней на нижний уровень вплыла Д-пушка с расчетом на антигравитационной платформе. Мысленно сверяя текущую позицию по сохраненной в памяти карте, лейтенант соотнес развилку впереди с картинкой в голове. Следуя по левому ответвлению, они окажутся там, где и должны быть.

Из-за поворота выбежали люди в спецодежде, несомненно, отреагировавшие на грохот обрушившегося трапа. Они оказались застигнуты врасплох, когда изгой и другие корсары открыли огонь, нашпиговав противников сюрикенами и лазразрядами. Держа меч наготове, алайтокец бросился к развилке в сопровождении Таэлисьета. Пока что в обоих ответвлениях не были ни души, и Арадриан направил заместителя с несколькими наемниками в конец левого коридора, занять позиции у дальнего арочного прохода. Затем алайтокец выслал вторую группу к бронированной двери, запирающей противоположный выход из правого туннеля. Он не знал, могут ли люди снова поднять заслонку, но решил ожидать худшего.

Стены и пол чуть содрогались; источником легкой вибрации были проложенные в них силовые кабели. Этот коридор и помещения вокруг него располагались над энергетической установкой станции, примитивным плазменным реактором, который сдерживал мощь искусственной звезды магнитными полями и керамическими переборками. Резонирующее гудение, слышимое Арадрианом, возникало из безжизненных, механических колебаний, совершенно лишенных могущества сети бесконечности или мирового духа. Это была просто электрическая энергия, полученная на выходе рабочей камеры и передаваемая по металлическим проводами к далеким орудийным установкам и лазерным комплексам. Несмотря на простоту системы, электромагнитное излучение реактора вносило помехи в корабельные сканеры эльдар и делало невозможной точную наводку на него.

Здесь в дело вступали изгой и его команда. Корсары, несшие три маяка, аналогичные тем, что странники использовали в Гирит-Рислейне, выступили вперед и посмотрели на лейтенанта в ожидании распоряжений. Прошагав необходимое расстояние по коридору, алайтокец, как и предполагал, обнаружил слева дверь на петлях. Они тихонько заскрипели, когда Арадриан толкнул от себя столь элементарную преграду.

— Один сюда, — скомандовал он первому из пиратов с маяком, кивая внутрь помещения. — Второй к перекрытому арочному проходу впереди. Несите третий!

Чуть дальше от развилки обнаружилась небольшая съемная панель, которая легко подалась в руках изгоя. За ней начинался круглый кабель-канал, достаточно широкий, чтобы по нему мог пролезть эльдар. Присев, алайтокец заглянул в дыру, где и разглядел металлический хомут, удерживающий вместе пучок проводов. Железка находилась примерно в нужном им месте, так что Арадриан указал на неё корсару с маяком. Абсолютной точности не требовалось, в инструкциях Иритаина допускалась небольшая ошибка.

Подгоняя спутников обратно к развилке, лейтенант услышал какой-то шум со стороны отряда Таэлисьета и увидел, что в дальнем конце коридора вспыхнул бой. Он отправил нескольких бойцов на подмогу своему заместителю, а красные лазразряды тем временем обжигали стены вокруг эльдар; двое пиратов с криками боли отступили за угол. Похоже, что люди узнали о местонахождении захватчиков и готовили слаженное наступление. Враги никак не могли догадаться, что планируют корсары, — эта мысль поразила и развеселила Арадриана, — но момент для контратаки был выбран с непривычной точностью.

Лейтенант удаленно включил маяки, и теперь ему оставалось только ждать и надеяться, что Маэнсит сумеет вывести «Фаэ Таэрут» на позицию. Как и группа, пробравшаяся в сердце боевой станции, пиратский капитан получила опасную, но ключевую роль во главе второй волны наступления. Ей предстояло положиться на быстроту корабля и собственные умения, чтобы уйти от полностью работоспособных орудий орбитальной платформы.

Оказавшись в нужном месте, комморритка должна была, в соответствии с планом Иритаина, совершить нечто необычное. Ей предстояло активировать портальную установку крейсера и создать временное расширение Паутины, цилиндрический туннель в реальном пространстве. Обычно это никак не влияло на материальную вселенную, «коридор» незамеченным проходил сквозь твердое вещество. Но, после небольших изменений в истечении Паутины и наведения по маякам, туннель можно было использовать для изоляции плазменного генератора комплекса. Если бы Арадриан попытался атаковать реактор обычным способом и даже как-то сумел пробиться через многочисленные защитные преграды и сотни солдат, а затем преодолеть с помощью Д-пушки толстые стены рабочей камеры, любая брешь в ней привела бы к катастрофической ответной реакции и расплавлению энергетической установки.

В тот же миг, будто следуя подсказке режиссера, мерцающее полотно рассекло коридор за спиной изгоя. Поток полупрозрачной энергии пронесся под небольшим углом к переборкам. Алайтокец по богатому опыту знал, что так проявляется расширение Паутины, но скорость пульсаций и частичное непостоянство прохода оказались ему внове. Почти тут же возник сам туннель, и в коридоре станции оглушительно взвыли тревожные сирены.

А затем опустилась тьма, и всё умолкло в неподвижности.

Где-то в измерении между реальным пространством и варпом на мгновение вспыхнула и тут же погасла звезда. Поврежденный плазменный реактор за один удар сердца пошел в разнос и, словно свеча, потух в Паутине с её невозможными законами физики.

Арадриан стоял совершенно неподвижно, понимая, что все основные системы платформы вырубились после таинственного переноса силовой установки в параллельный мир. Помимо важнейшего оружейного комплекса, вышел из строя контроль окружающей среды. Скоро начнет застаиваться воздух, а температура уже медленно снижалась — тепло постепенно улетучивалось через корпус орбитальной станции. Уменьшилась сила искусственной гравитации, что и побудило изгоя замереть, всё освещение отключилось.

Боевая платформы была во всех смыслах мертва.

Внезапное отключение энергии прервало схватку между Таэлисьетом и людьми, противники с обеих сторон не понимали, что делать дальше. Трижды быстро моргнув, лейтенант активировал вставные линзы над глазами: устройства уступали по мощности обычному визору, но тепла, испускаемого эльдар и кабелями в стенах, хватало для создания смазанной картинки окружения. Пираты выделялись на этом фоне желтыми силуэтами.

Слегка оттолкнувшись от пола, Арадриан начал медленно переворачиваться, пока не коснулся ногами потолка. Вновь направившись к палубе, алайтокец опять извернулся и раскинул руки, чтобы замедлить падение. Аккуратно коснувшись пола, он сделал ещё шаг вперед и на этот раз четко полетел вдоль коридора в направлении Таэлисьета.

Тишина продержалась лишь несколько ударов сердца, а затем вдали раздались панические крики и короткие выкрики приказов. Быстро пришедший в себя Таэлисьет повел своих воинов в атаку на людей в темноте, стараясь полностью использовать их страх и смятение. Будто призраки, яркие силуэты эльдар заплывали за угол и пропадали из виду.

— Вперед, враг будет наступать, — скомандовал изгой, указывая корсарам в сторону своего заместителя. Оттолкнувшись ногой от стены, Арадриан понесся к развилке.

Там сверкали лучи лазпистолетов и свистели сюрикены, знаменуя сражение между эльдар и людьми. Ускоряясь изо всех сил, алайтокец добрался до Таэлисьета и остальных, когда оно переросло в ближний бой. Используя разгон и выставив перед собой меч, словно копье, лейтенант врезался в человеческую толпу. Острие клинка вскрыло шею солдата, который запутал руки в ремне собственной винтовки и пытался восстановить равновесие. Из раны медленно заструилась кровь, окрасив алым руку Арадриана, пока тот по инерции проплывал мимо умирающего неприятеля.

Изогнувшись, лейтенант ушел от удара прикладом в голову, но вынужденно отлетел к полу. Выбросив руку вниз, изгой развернулся, контролируя падение. Подтянув колени к груди, он сумел оттолкнуться ногами от палубы и взмыть над человеком, заносившим винтовку для новой атаки. Взмахнув мечом, алайтокец разрубил солдату запястье; пока тот отшатывался с лицом, искаженным от боли, Арадриан вытянул ногу и придал себе достаточное ускорение от стены, чтобы кувырком взлететь к потолку головой вниз. По-кошачьи приземлившись на керамическое покрытие, он сверху изучил разворачивающуюся схватку.

Люди оказались совершенно не в силах приспособиться к изменившимся условиям. Они не обладали достаточной реакцией, чтобы избегать столкновений с полом, потолком или стенами, и необходимой гибкостью или ловкостью, чтобы использовать оружие в полете. Эльдар, напоминавшие стаю хищных птиц, порхали среди врагов с пистолетами и клинками, расстреливали и рубили их в свое удовольствие, пока жертвы в ответ лишь беспомощно размахивали руками и ногами. Крики раненых и умирающих солдат создавали басовитую тему, на которую накладывался легкий, мелодичный смех высших существ.

Алайтокец заметил человека, подползавшего вдоль стены к спасительному вентиляционному люку. Развернувшись и оттолкнувшись, лейтенант корсаров приземлился на пол чуть впереди убегающего солдата и вонзил меч ему между лопаток с такой силой, что снова отлетел к потолку. Цепляясь руками и опираясь ногами о крепления ламп, Арадриан поспешил к следующей развилке; там, осмотревшись налево-направо, лейтенант убедился, что новых подкреплений пока не видно.

Повернувшись, изгой обнаружил, что Таэлисьет и его группа связывают нескольких людей тонкими, как паутина, шнурами. Процесс осложнялся тем, что от любого движения вырывающихся пленников эльдары и люди кувыркались в воздухе.

— Что это вы делаете? — требовательно спросил алайтокец, совершив обратное сальто по коридору и оказавшись лицом к лицу с заместителем.

— Приказ Маэнсит, — с ноткой веселья ответил тот. — А ты не в курсе?

— Нет, — произнес Арадриан. — Они нас только замедлят, надо как можно скорее добраться до арсеналов.

— Зачем таскать все эти неудобные штуковины, если можно захватить добычу, которая ходит сама? — возразил Таэлисьет. Опершись ногой о переборку, пират вздернул связанного человека на ноги и толкнул его дальше по коридору. Пленник беспомощно задергался, проплывая над полом, а эльдар двинулся было за ним. Тут же его остановил Арадриан, схватив за руку, и оба корсара медленно развернулись вниз головой.

— И как нам пригодятся узники, когда начнется дележ прибыли от проданной добычи? Мы оба слышали, что говорил Иритаин — он уже договорился о продаже трофеев со складов боевой платформы. Что за игру ведет Маэнсит?

— Спроси у нее, — Таэлисьет пожал плечами, и его развернуло в сторону. — Я думал, что она тебе доверилась. Ты же любимчик капитана, как-никак.

Промолчав, Арадриан оттолкнулся от своего заместителя. Если у комморритки имелся план, то стоило и дальше его придерживаться, а не вносить новые задержки и помехи. На орбитальной станции не было сколько-нибудь важных дублирующих систем — да и зачем, если потеря реактора в обычных условиях означала бы уничтожение комплекса? — но захватчикам по-прежнему противостояли несколько тысяч человек. Очевидно, обратный путь к кораблям выйдет нелегким, хотя отсутствие света и гравитации, разумеется, даст преимущество корсарам.

— Пусть будет так, посмотрим, что можно сделать, — сказал изгой, поднимая палец к штифту-коммуникатору в мочке уха. — Всем, кто ещё не был проинформирован: по возможности берем пленных. Собой ради этого не рисковать, но, если появится шанс взять людей живыми, так и поступайте. Атаки на верхние складские уровни не будет! Все вместе отступаем к десантным судам.

Когда отряд двинулся к цели, волоча за собой полдюжины схваченных людей, алайтокец обдумал приказ Маэнсит и задался вопросом, почему капитан решила не делиться с ним этими распоряжениями и их причиной. Арадриану пришла в голову только одна причина, по которой женщина могла отказаться от плана Иритаина. Он вспомнил только одну фракцию, заинтересованную в живых пленниках.

Комморриты.

С боем пробившись к десантным кораблям, пираты сумели захватить несколько десятков человек, хотя потеряли почти четверть абордажной группы. Теперь у них был товар для тайной сделки, которую Маэнсит заключила с обитателями Коморры. Схватки, происходившие в темноте, при нулевой гравитации, были жестокими и короткими: вспышки лазеров и очереди сюрикенов, рассекающие мечи против штыков, силовых булав и ножей. Эльдар забирали своих мертвецов с собой — корсары вынимали и прятали камни дущ, после чего заставляли людей тянуть безжизненные тела.

Коридор за коридором, переход за переходом, Арадриан вел отряд обратно на космолеты. Они уничтожили Д-пушку после того, как антигравитационная платформа оказалась бесполезной в невесомости. Лейтенант не мог допустить, чтобы подобная технология досталась человечеству, поэтому механизм орудия расплавили фузионным зарядом.

Утратив возможность создавать собственные двери и срезать путь, пираты начали испытывать затруднения при обходных маневрах, тем более что защитники станции сумели восстановить некоторый порядок и перегруппироваться после смятения, вызванного уничтожением системы энергоснабжения. Впрочем, снаряжение людей всё равно скверно подходило к новым условиям, и, пусть потери эльдар росли, они не сталкивались с непреодолимым сопротивлением.

На подходе к посадочному отсеку, где остались пустотные катера и звездохода, изгой вышел на связь с группой прикрытия кораблей. Как и ожидал лейтенант, корсары столкнулись с яростными контратаками и вынужденно отступили на звездолеты, используя их орудия для отражения периодических вылазок противника. Ему доложили, что после уничтожения плазменного реактора атак больше не было, но судовые датчики засекли большой отряд солдат, охраняющий подходы к доку. Люди ждали пиратов, возвращающихся на космолеты.

Непростая ситуация, но предусмотренная Арадрианом и Маэнсит. Получив всю возможную информацию о расположении человеческих солдат, алайтокец разработал план атаки. Не было необходимости уничтожать всех защитников станции, корсарам требовалось только пробить брешь в их обороне и отступить под прикрытием корабельных орудий. Как и в самом начале вторжения, люди проявили близорукость и заняли позиции на маршрутах, диктуемых внутренним устройством комплекса, не приняв во внимание, что эльдар могут избрать собственный маршрут.

Выслав дюжину бойцов разведать путь, изгой вновь связался с пиратами на космолетах. После устранения плазменного генератора налетчики сделали круг по станции и вернулись к доку с противоположного направления, оказавшись в идеальной позиции для последнего рывка к спасению. Дорогу им преграждал единственный сторожевой пост. Арадриан приказал экипажам судов навести орудия на две определенные точки в переборке справа от них, напротив дыры, проделанной Д-пушкой. Первая цель находилась в стене позади оборонительного укрепления, охраняющего проход в отсек; вторая — на развилке этого прохода.

Когда вернувшиеся разведчики доложили, что между корсарами и развилкой нет противников, лейтенант отдал команду бойцам. Устремившись вперед, толкая и волоча за собой шеренги людей, связанных вместе полимерными шнурами толщиной с волос, изгой и его воины совершили последний рывок.

Увидев развилку, алайтокец подал эльдар на кораблях сигнал открыть огонь. Залп «светлых копий», пучковых лазеров и Д-пушек врезался в разделительную переборку, создав новый проход в стене. Путь, впрочем, ещё не был очищен, и, достигнув затянутого дымом соединения коридоров, пираты оказались под мощным лазогнем с охранных постов на правой стороне. По туннелю были рассыпаны обломки стены, результат первого залпа, но их не хватало, чтобы надежно укрыться от выстрелов из человеческих лазганов и лазпушек.

Как и надеялся Арадриан, люди проявили излишнюю осторожность и оттянулись к амбразурным заслонам, из которых могли обстреливать коридор. Стрельницы и горизонтальные бойницы усеивали стены, и любого, кто попытался бы добраться до бреши в переборке, уложили бы за считанные мгновения.

— Залп по второй цели! — скомандовал лейтенант, выглянув из-за угла развилки. Его инфрарецепторные линзы уловили телесное тепло нескольких десятков человек, скопившихся в комнатках-бункерах по обеим сторонам коридора. Мгновением позже алайтокец увидел грохочущую, всесокрушающую сферу разряда Д-пушки, которая вырвала кусок переборки и втянула полдюжины людей в жадную пасть варп-вихря. В эту вновь созданную брешь ворвался огненный шквал, рожденный орудиями других космолетов; в первые мгновения полной неразберихи, пока жгучие копья лазеров и шквалы сюрикенов разили человеческих солдат, изгой скомандовал своим бойцам прорываться в дыру, пробитую до этого в стене.

Несколько людей оказались достаточно расторопными, чтобы дать несколько лазвыстрелов из-за укреплений, но целились они скверно и Арадриан долетел до пролома среди лучей, пронесшихся не слишком уж близко. Пригнувшись, он пролез в отсек через брешь и увидел, что часть корсаров покинула корабли. Пристегнутые к судам тонкими нитями фалов, они парили с лазвинтовками и сюрикеновыми катапультами наперевес, готовясь срезать людей, если бы те рискнули ворваться в док.

Не дожидаясь остальных, алайтокец прижался к стене и, резко толкнувшись вперед, устремился по воздуху к своему пустотному катеру. Воздух, поступающий через респиратор, уже приобретал затхлый вкус, его пригодность для дыхания быстро уменьшалась. На мгновение изгой посчитал человеческих пленников редкими везунчиками — их товарищам предстояло задохнуться в течение нескольких часов, разве что у нескольких командующих и старших офицеров оказались бы спасительные запасы кислорода. Впрочем, Арадриан быстро отбросил эту мысль, зная, что даже жуткая, затяжная смерть от удушья, скорее всего, лучше судьбы, которая ждала захваченных солдат в руках комморритов.

Немного не рассчитав, алайтокец промахнулся мимо катера и вынужден был схватиться за руку пирата, стоявшего наверху его десантной рампы. Подтянувшись за запястье соратника, лейтенант влетел внутрь корабля и тут же оказался в зоне действия локального поля искусственной гравитации. Не готовый к возвращению веса эльдар всё же сумел приземлиться на ноги, но из-за неловкого падения выронил меч. К лязгу оружия по палубе присоединился смех корсара, оставшегося в проходе. Игнорируя оскорбление, Арадриан поднял клинок и пробрался в кабину пилотов, где начал подготовку к отлету. Экипажи других космолетов тем временем неслись через посадочный отсек, волоча за собой связки пленников, как извивающиеся змеиные хвосты.

Получив сообщение, что все, кто должен, поднялись на борт катера, изгой загерметизировал входной люк и поднял аппарат над палубой. Как и в момент их прибытия, люди врывались в док с тяжелым оружием, которое плевалось ракетами и лазерными импульсами вслед ускользающим пиратам. Ловко перебирая пальцами, алайтокец бросал судно влево-вправо, делая точное прицеливание по нему невозможным. Одновременно он разворачивал звездный парус и включал мерцающие голополя.

Вылетая из орбитального комплекса, Арадриан развернул обзор смотровой сферы к хвосту, чтобы посмотреть, как «Фаэ Таэрут» и другие звездолеты приближаются к планете под ним. Флот уже занял низкую орбиту, из лэнс-установок в направлении поверхности вылетали пучки лазерного огня. Из комморритских крейсеров вылетали облака крошечных звезд: эскадрильи штурмовых кораблей, пронзавшие атмосферу в погоне за трофеями и пленниками.

Изгой направил пустотный катер из системы, наклоняя парус в попытке уловить максимальный поток звездных ветров и перезаряжая двигатели. Позади него, на фоне солнца, выступающего из-за горизонта планеты, безжизненно висел в пространстве темный силуэт боевой станции.

Как и после предыдущих боев и передряг, Арадриан ощутил невероятное облегчение и удовлетворение. Дерзость атаки, хитроумное и безжалостное исполнение замысла — всё это было сильнее любого наркотика или грезы, вспоминавшихся алайтокцу. Даже открывшаяся во время миссии двойная игра Маэнсит против Иритаина и изменение планов на ходу только добавили драматичности происходящему. Рассмеявшись, изгой откинулся в кресле и закрыл глаза, перебирая моменты близости к смерти: лязг меча о винтовку, блеск лазлуча поперек поля зрения. Да, однажды Мораи-хег перережет его нить и оборвет его судьбу, но это время ещё не пришло. И до той поры эльдар твердо намеревался испытать все наслаждения, которые могла предложить ему жизнь.

В кирпично-красном освещении посадочного отсека пустотный катер выглядел алым. Арадриану, спускавшемуся по десантной рампе, казалось, что он шагает в вечные сумерки. Они с Маэнсит прибыли на флагман Кхиадиса, чтобы принять участие в совете капитанов, созванном по настоянию иерарха комморритов. Повелитель Возносящегося Копья отказался провести встречу в голоформате и не раскрыл тему, которую желал обсудить.

После рейда на боевую станцию корсары «Фаэ Таэрут» совместно с пиратами Лазурного Пламени и комморритами Кхиадиса совершили ещё три налета. Прошли они довольно успешно, но с каждой вылазкой становилось всё более понятно, что целью атак были не корабли, а их экипажи. И, после каждого набега, каббалиты забирали свою долю в живых чужаках, оставляя корсаров грызться над жалкими остатками добычи. Поддержка, оказанная Маэнсит иерарху, заметно сместила баланс сил внутри флота в пользу комморритов, и Арадриан считал её выбор ошибочным, хотя и скрывал от подруги-капитана свою нервозность. При всей своей неблагонадежности и высокомерии, Иритаин всё же происходил с мира-корабля, а обитатели Темного города не были обычными изгоями. Алайтокец ещё раз вздрогнул при мысли о том, что встал на сторону этих свирепых, варварских созданий — пусть даже как подчиненный Маэнсит.

Впрочем, капитан умело извлекала пользу для «Фаэ Таэрут» из своих отношений и с иерархом, и с принцем-командором, поэтому Арадриан понимал, что сейчас не время оставлять пиратский флот и снова охотиться в одиночку. Кроме того, Кхиадис твердо дал понять, что в ближайшее время рассчитывает на поддержку комморритки. Менее ясной, но всё же ощущаемой алайтокцем, была непроизнесенная угроза: если Маэнсит пойдет против иерарха или совершит нечто подобное, в её бывшем кабале вскоре узнают о местонахождении женщины. Хотя капитан корсаров никогда не говорила с другом о тех временах, Арадриан болезненно четко осознавал, что она покинула Комморру при далеко не идеальных обстоятельствах и скрывалась не просто так.

Изгой надеялся, что на предстоящем собрании Кхиадис раскроет свой главный замысел — очевидно, что у него имелся таковой, и все совершаемые ими рейды были частью подготовки к новой серьезной экспедиции. Алайтокцу хотелось верить, что после этого большого налета он сумеет уговорить подругу оставить флот и начать самим ковать свою судьбу; он слишком устал плясать под дудочку бездушного хищника, чтобы страшиться его возмездия, а идея войти в число последователей Иритаина казалась Арадриану настолько же скверной.

— Здесь обязательно должно быть так темно? — спросил он вслух. Как только пара вышла из корабля, к ним пристроились шесть вооруженных и безмолвных комморритов. Впереди зашипела открывающаяся дверь, пропуская безволосого эльдар в длинных одеяниях. Поклонившись, он жестом пригласил Маэнсит и Арадриана подойти.

— Это захваченный свет плененной звезды в сердце Комморры, — ответила женщина, которая шагала широко и внешне беззаботно, но, как и лейтенант, была вооружена пистолетом и мечом у пояса. Глаза капитана постоянно бегали, оглядывая всё вокруг, их белки, как и кожа лица, отсвечивали красным. — Её называют Темным городом не только из-за привычек обитателей.

— Драконт Маэнсит, — снова поклонился темный эльдар у двери, с несколько плотоядной ухмылкой оглядывая хорошо сложенную комморритку. — Я обязан попросить вас сдать мне оружие.

— Никогда! — отрезала капитан. — Не приближайся ко мне, ничтожество из пробирки, и немедленно укажи дорогу к Кхиадису-иерарху. И я больше не драконт, так что не утруждай себя лестью.

Присмиревший служитель поклонился и направился в дверь. Сопровождаемые эскортом в нескольких шагах позади, Арадриан с Маэнсит последовали за ним и добрались до кабины подъемника. Во время краткого перехода изгой заметил, что причины гнетущей атмосферы на космолете крылись не только в освещении. На Алайтоке или других кораблях он привык к постоянной теплоте и активности сети бесконечности; даже в Гирит-Рислейне эльдар испытывал бессознательное прикосновение мировго духа. На крейсере комморритов не было ничего подобного. Бросив взгляд на проводника и воинов за спиной, Арадриан ещё раз убедился, что ни у кого из них нет путеводных камней.

Помимо холодности, вызванной отсутствием психической системы, алайтокца обеспокоило иное чувство, возникшее, как только эльдар вошли в кабину подъемника и бесшумно отправились вверх через палубы корабля. Комморриты целенаправленно создавали вокруг себя обстановку злобной жестокости. Повсюду, на краю восприятия, мелькало некое ощущение страдания, вроде чуть слышного мучительного крика. Весь космолет погряз в пытках и жуткой боли, и их смрад, будто маслянистый пот, сочился из темных эльдар вокруг изгоя. Он чувствовал себя нечистым просто потому, что стоял рядом с ними. Присутствие этих созданий отравляло воздух, и Арадриан начал задыхаться, вдруг ощутив, как привкус страданий и пороков заползает ему в рот, оседает в глотке и наполняет легкие.

Рядом кто-то шевельнулся, и алайтокец расслабился, когда Маэнсит легчайшим движением погладила его по руке.

В ней не было никакой мерзкой грязи, хотя когда-то комморриты признавали эту женщину одним из своих лидеров. Изгой не питал иллюзий о прошлом подруги: несомненно, она принимала участие в насильственных и развратных ритуалах, от которых любого нормального эльдар вывернуло бы наизнанку. И всё же сейчас, увидев Маэнсит среди её бывших сородичей, Арадриан понял, что капитан уже не одна из них. Она говорила правду, утверждая, что оставила позади двурушничество и хищнические нравы родного города. Даже навсегда оставшись пиратом и наемником, женщина каким-то образом сумела очиститься от прежних пороков.

Транспортер беззвучно замедлился, остановился, и за открывшимися дверями обнаружился цветисто украшенный и обставленный зал. Служитель-комморит поклонился и жестом пригласил Маэнсит выйти. Последовав за ней, изгой обернулся и увидел, как закрывающиеся створки в мгновение ока исчезают за бархатной драпировкой.

Шестеро воинов-кабалитов остались в кабине, но Арадриану от этого не стало спокойнее. На позолоченном троне в дальнем конце зала восседал Кхиадис, и с обеих сторон от иерарха стояли по шесть воинов в белых шлемах с рогами, изогнутыми наподобие лиры. Каждый из телохранителей был вооружен двуручным клинком длиной почти в рост эльдар и облачен в тяжелые темные доспехи, расписанные мелкими комморрскими рунами. Хотя алайтокец никогда не видел таких бойцов прежде, он предположил, что перед ним смертоносные инкубы, которых кое-кто считал последователями Архры, Павшего лорда-феникса и основателя храма аспектных воинов Жалящего Скорпиона. Если Кхиадис мог содержать столько этих жутких наемников, то воистину обладал огромным богатством и властью.

Рядом с повелителем кабалитов находились не только инкубы. На стульчике у ног иерарха сидела женщина-эльдар в длинном черном платье, усеянном серебряными кольцами, и шелковых перчатках до локтей. Арадриан заметил блеск частично спрятанных клинков на пальцах куртизанки и в складках одеяния.

— Лхамеянка, — еле слышно прошептала Маэнсит. — Такие, как она — несравненные отравительницы. Не приближайся к ней. И посмотри в тени справа от тебя, там ур-гули из глубин Комморры.

Взглянув, куда указывала подруга, изгой увидел в красноватом полумраке у стены, между огромными, похожими на ребра колоннами до потолка, серокожих созданий неясного вида. Пригнувшиеся в тенях существа повернули безглазые головы в сторону алайтокца, когда он проходил мимо.

Длинный диванчик на приступке перед троном иерараха занимали Саидар Иритаин и двое из его капитанов. Самопровозглашенному принцу-командору Лазурного Пламени было явно не по себе, он то и дело теребил воротник синего одеяния рукой, унизанной кольцами, с серебряным браслетом-торком на запястье. Вожак пиратов то и дело поглядывал на инкубов, стоявших в безмолвном дозоре вокруг их нанимателя.

— Сюда, гости мои, сюда, — позвал Кхиадис, приветственно поднимая руку. Голос иерарха доносился из невидимых динамиков, разбросанных по залу, поэтому ему не приходилось напрягаться, чтобы быть услышанным в большом помещении.

К тронному возвышению вел подиум, протянувшийся на всю длину чертога, и Маэнсит повела Арадриана по устланному коврами пути. По обеим сторонам рампы, чуть ниже, располагались отдельные кабинеты: в некоторых из них, выложенных мягкими подушками и простынями, извивались в страстных объятиях обнаженные эльдар; в других, неприятно влажных и лишенных утвари, хныкали и стонали узники.

Остановившись на мгновение, изгой заглянул в одну из клеток. Снизу вверх на него смотрело округлое лицо человеческой женщины с волосами, перепачканными кровью, и десятками тонких порезов на лбу и скулах. Она раскрыла рот в безмолвной мольбе, показывая неровный корень вырванного языка, и протянула к алайтокцу руки со сломанными пальцами и вырванными ногтями. Несмотря на очевидные муки, глаза женщины были сухими, и Арадриан обратил на это внимание подруги, когда они зашагали дальше по ковровой дорожке.

— Первым делом гемункулы удаляют слёзные канальцы, — пояснила Маэнсит, не отводя взгляда от Кхиадиса и намеренно говоря отстраненным тоном. — Отсутствие увлажнения рано или поздно ослепит женщину, а плакать она уже не может.

Игнорируя происходящее по обеим сторонам мостика, капитан пиратов широко шагала к платформе с троном иерарха, лейтенант следовал за ней, глядя прямо вперед. Но, хоть он и не обязан был смотреть в кабинки, пропускать мимо ушей вездесущие стоны боли и наслаждения никак не удавалось. Хуже того, помимо шума зал пропитался страстью и страданиями, от лоснящихся прикосновений которых по коже изгоя бежали мурашки, тогда как Кхиадис явно наслаждался ими. Комморрит сидел с полузакрытыми глазами и чуть подрагивающими губами, наблюдая за приближающейся парой с «Фаэ Таэрут».

Садясь напротив Иритаина, капитан довольно посмотрела на принца-командора. Взгляды, которыми Арадриан обменялся с офицерами флота Лазурного Пламени, были не столь уверенными. Всё же алайтокец не сомневался, что Маэнсит знает свое дело, и наверняка решила поддерживать иерарха в ущерб Саидару, руководствуясь интересами своего экипажа.

Усаживаясь, изгой мельком увидел, что из задрапированной ниши за троном на него смотрит змееподобное лицо, покрытое ярко-красной чешуей. Существо почти мгновенно скрылось, но лейтенант безошибочно узнал сслита. Кроме того, некоторые звуки, доносящиеся из клеток внизу, определенно издавали не эльдар и не люди; Арадриан лишь с некоторым усилием заставил себя выслушать Кхиадиса.

— Меня радуют прибыли от последних предприятий, — заявил иерарх, после чего поднял руку, в которую вложили небольшую дымящуюся тарелочку. Как только комморрит глубоко вдохнул испарения, у него широко распахнулись глаза, а зрачки превратились в крохотные черные точки посреди двух зеленых омутов. Под бледной кожей Кхиадиса потемнели сосуды, на лице и глотке проступила бледно-голубая сеточка.

— А нам не так уж радостно, — ответил Иритаин, складывая руки на груди и гневно поглядывая на Маэнсит. — Я дал обещания, которые останутся невыполненными.

— Ах да, твоя сделка с командующим Де’ваком, — произнес иерарх. Имя и звание были незнакомы Арадриану, но, к его удивлению, явно принадлежали человеку. — Я бы о нем больше не беспокоился. На самом деле, вы приглашены сюда именно для того, чтобы спланировать атаку на Даэтронин.

— Не обсуждается, — вставая, отрезал принц-командор. Его офицеры последовали за вожаком, хотя выглядели менее уверенными. — Сделка, заключенная мною с Де’ваком, одновременно выгодна и устойчива. Не вижу причин рисковать враждой с имперским командующим, нападая на его родную систему.

— Ты стал его лакеем, Иритаин, — сказал Кхиадис. Эти слова были констатацией факта, в тоне коммориита не слышалось обвинения или злобы. — Де’вак забирает половину твоей добычи, в обмен на что?

— Без информации, предоставляемой командующим, мы не смогли бы добиться последних радостных успехов. Тихая гавань, которую Де’вак выделил нам в Даэтронине, оберегает наши корабли от внимания Имперского Флота, а цели, к которым он направляет нас, всегда оказываются слабо защищенными.

— Да уж, и все мы остаемся целыми, верно? — комморрит взглянул на Маэнсит. — Целыми и невредимыми, милыми и дружелюбными. Эти понятия не в ходу среди моего народа. Мы забираем то, что желаем, не спрашивая позволения других. Ты стал псом, Иритаин, гончей, охотящейся для людей. Де’вак боялся тебя и сумел посадить на цепь всеми этими соглашениями и договорами. Теперь ты загоняешь добычу, на которую укажет командующий, позабыв, что такое вольная охота.

Саидар не спорил, но на его лице боролись различные эмоции: корсар пытался возразить иерарху, но знал, что его обвинения правдивы. В итоге принц-командор обрушился на капитана «Фаэ Таэрут».

— Я посвятил тебя в свои планы, предложил место в игре и часть трофеев, и так ты отплатила мне?

— В рейд меня пригласил Кхиадис-иерарх, — спокойно ответила Маэнсит, встретив упрекающий взгляд Иритаина. — И я совершенно не обязана тебе верностью.

— Но ты поддерживаешь этот полоумный план с атакой на Даэтронин? Собираешься вот так навредить моему союзнику?

— Мне ничего не известно о твоих союзниках или о Даэтронине. Кхиадис-иерарх просто попросил сделать ему одолжение в знак моей благодарности.

— «Одолжение»?! — принц-командор почти выплюнул слово, и Арадриан посочувствовал ему. Одних пленников, которых они передавали повелителю Возносящегося Копья, было достаточно для уплаты любого долга. Впрочем, изгой держал рот на замке, не желая выказывать разногласий с капитаном.

Споры продолжились без видимых результатов, и алайтокцу начали закрадываться в голову иные мысли, не такие приятные, как прежде. Например, о том, правильно ли он поступил, оставшись с комморриткой. Конечно, Арадриан только выиграл от этих отношений, и пиратская вольница лучше подходила ему, чем полурегулярная служба странников. С другой стороны, этой свободой всегда распоряжались другие, будь то Маэнсит или Кхиадис. Изгой никогда не был амбициозен, — особенно если это касалось насаждения собственной воли среди других, — и воспитание, полученное на мире-корабле, избавило его от большинства подобных желаний; Арадриан всегда ставил сотрудничество выше соперничества. Пока что ему везло с благодетельницами вроде Афиленниль или нынешней подруги, но, если алайтокец хотел сам командовать своей жизнью, то ему стоило и в буквальном смысле покомандовать чем-нибудь.

Взглянув на Иритаина, лейтенант задумался, насколько легко будет сместить принца корсаров с этого поста. В конце концов, именно Саидар изначально заключил договор с комморритами, так скверно обернувшийся для Лазурного Пламени.

Изгой не хотел предавать Маэнсит, это было просто не в его характере — но, возможно, они договорятся о каком-нибудь совместном лидерстве? Арадриан и так уже де-факто был сокомандующим «Фаэ Таэрут», поэтому не такой уж это будет и скачок, как могло бы показаться на первый взгляд.

Снова прислушиваясь к продолжающимся дебатам, алайтокец напомнил себе о терпении и необходимости постепенно реализовывать планы. Сейчас не было смысла забивать голову мыслями об Иритаине и тратить на него время, поскольку безотлагательная проблема заключалась в Кхиадисе. Внимая дискуссии, лейтенант понял, что иерарх сумел навязать Саидару план атаки на «Даэтронин», чем бы это ни было. Сейчас три командира пиратов обсуждали конкретные детали вылазки.

— Мне кажется, что полезно будет направить вперед нейтральный отряд, — произнес Арадриан, почувствовав свой шанс. Если удастся ненасильственным путем отделить «Фаэ Таэрут» от остального флота, они с Маэнсит смогут обсудить, что делать дальше. Иерарх вопросительно посмотрел на алайтокца, и тот подавил дрожь, оказавшись целью этого бесстрастного взгляда.

— Принц Иритаин уже имел дело с этим человеком, Де’ваком, — продолжил изгой, одарив командующего Лазурного Пламени извиняющейся улыбкой. — Мне, скромному офицеру с «Фаэ Таэрут», ни в коей мере не пристало сомневаться в честности вышестоящих господ, но я также считаю неблагоразумным, иерарх, позволять Иритаину встречаться с Де’ваком без свидетелей.

— Ты думаешь, я поведу какую-то двойную игру? — губа Саидара задрожала от гнева, вызванного подозрением.

— Я скорее повернусь спиной к своим драконтам, чем оставлю тебя без надзора, — Кхиадис метнул на принца-командора убийственный взгляд, после чего снова внимательно посмотрел на Арадриана. — Почему бы всем нам не отправиться в систему Даэтронин вместе?

— Эта стратегия превосходно подходит для атаки, — ответил лейтенант, поглядывая на остальных. — Однако же, чем дольше и тщательнее нам удастся сохранить в тайне собственное появление, тем лучше для нас. «Фаэ Таэрут» может сыграть роль разведчика и посланника, прибыв в Даэтронин всего за несколько циклов до остального флота. Если мы обнаружим, что силы врага значительно изменились со времени последнего визита Лазурного Пламени, то доложим об этом. Если же люди обнаружат крейсер, мы с полным правом объявим себя эмиссарами принца Иритаина. Фактически, я бы даже желал подобной встречи, чтобы внушить чужакам ложную расслабленность.

— Это может сработать, — признал Кхаидис, потерев нос костистым пальцем. Саидар же, что-то заметив в кратком взгляде изгоя, на мгновение подозрительно прищурил глаза. Арадриан решил, что принц пиратов хочет предупредить комморрита, но вместо этого Иритаин скривил рот в улыбке.

— Да, план намного лучше прежнего, Кхиадис-иерарх, — произнес он. — «Фаэ Таэрут» прибудет первой, выйдет на связь с командующим Де’ваком от моего имени. Люди откроют портовые хранилища для прибывающего груза, тем самым сделав их уязвимыми. Вторым в системе появлюсь я, под предлогом передачи командующему его доли в добыче с последнего рейда. Флот Лазурного Пламени и «Фаэ Таэрут» будут готовы к атаке, когда ваши корабли появятся из Паутины, ознаменовав начало третьего этапа.

Маэнсит безразлично наблюдала за обсуждением, поглядывая то на принца, то на комморрита. Наконец, она посмотрела на алайтокца и быстро облизала губы, собираясь заговорить, но тут женщину перебил Кхиадис.

— Я достиг положения иерарха и сохраняю его так долго, поскольку никогда не позволял заманить себя в ловушку.

У Арадриана сжалось сердце, и он подавил желание взглянуть на инкубов, стоящих на помосте. Если комморрит посчитает, что сейчас ему выгоднее убить своих союзников, то для этого хватит единственной команды наемным рубакам. Ни алайтокец, ни Маэнсит, ни Иритаин не смогут сопротивляться дольше нескольких ударов сердца; именно поэтому им позволили войти в тронный зал даже с оружием.

— Не стоит подозревать нас в этом, — произнесла капитан. — Чтобы убедить вас в нашей порядочности, «Фаэ Таэрут» покинет Даэтронин сразу же после прибытия Лазурного Пламени. Основные силы флота останутся на вашей стороне, иерарх.

Пока Кхиадис обдумывал предложение, изгой пытался дышать спокойно и размеренно. Он ждал, скажет ли комморрит что-нибудь, или просто подаст знак инкубам обрушить яростные удары на своих гостей. Быть может, и жеста не понадобится: возможно, наемники каким-то иным образом узнают о желаниях господина.

— Согласен, — коротко кивнул иерарх. — Придется рискнуть и положиться на честность принца Иритаина.

Саидар неохотно запротестовал, но осталось неясным, действительно ли он оскорбился или просто не желал показаться излишне обрадованным исходом встречи. Вскоре принц-командор отбыл, и следом за ним поднялась Маэнсит, но Кхиадис жестом остановил её.

— Побудь со мной ещё немного, дитя, — сказал он. — Прости мою мнительность, но я бы предпочел, чтобы ты и наш дорогой принц не вступали в переговоры с глазу на глаз. Чтобы унять свои тревоги, я буду следить за сообщениями в голосети. Кроме того, тебе и твоим представителям следует воздержаться от личных встреч с корсарами Лазурного Пламени. Это тебя устраивает?

— Я рада, что у нас появилась возможность обсудить дальнейшие планы в отсутствие Иритаина, — ответила Маэнсит, снова садясь и, почти незаметно, но всё же чуть ближе придвигаясь к иерарху. Прищурившись, она посмотрела вслед Саидару, выходящему из зала. — Похоже, нам представился шанс не только забрать из Даэтронина то, что пожелаем, но и скинуть по пути кое-какой балласт.

Глава 11 Восхождение

Истинные Звезды

Между Оком Ужаса и кольцом миров «ушедших» пролегает огромный участок Галактики, полоса звездных систем, во многих из которых до Грехопадения находились планеты эльдар. Их обитатели сгинули, когда Та-что-жаждет с воплем родилась в реальности, но их города и технологии сохранились до сих пор. Эти системы называют Истинными Звездами, последним уцелевшим напоминанием о Былой Империи. Велики сокровища, спрятанные на тех планетах, и смертоносно оружие, что и поныне защищает их.

Некоторые Истинные Звезды пали жертвой вторжения чужаков, и теперь населены людьми, орками и другими расами. Другие, затерянные в космической глуши, уже никогда не удастся найти. На многих из них спрятаны клады и целые сокровищницы со времен, предшествующих Грехопадению, поэтому странники с миров-кораблей, экспедиции комморритов и чужацкие исследователи часто разыскивают эти древние и чудесные миры.

Перед тем, как переместить «Фаэ Таэрут» из Паутины в реальное пространство, Арадриан прогнал план в голове, тщательно проверяя его на ошибки или упущенные моменты. В теории их с Маэнсит замысел был достаточно прост: предупредить людей об атаке и помочь им в уничтожении комморритов. Избавившись от Кхиадиса и его сородичей, изгой с подругой смогут остаться с Лазурным Пламенем или покинуть флот, в зависимости от пожеланий экипажа крейсера. Сложности начинались в «человеческой» части интриги: эта раса, в лучшем случае, была переменчивой, а в худшем — донельзя упрямой и своенравной. Командующий Де’вак вполне мог попытаться захватить либо убить капитана и её корсаров.

Для предотвращения любых негативных реакций со стороны людей, «Фаэ Таэрут» покинула Паутину далеко за пределами системы Даэтронин. Затем корабль должен был двигаться на крейсерской скорости, с отключенными голополями, посылая сигналы местным обитателям. Маэнсит надеялась, что с обеих сторон обойдется без сюрпризов. Как только люди убедятся в мирных намерениях эльдар, можно будет провести решающие переговоры с имперским губернатором.

Во время совещаний с Иритаином, на которых присутствовал Кхиадис, Арадриан узнал, что командующий Де’вак правил Даэтронином во имя Императора; на человеческом языке система называлась Карасто. При первой встрече с губернатором принц Саидар случайно наткнулся на имперские звездолеты, но сумел заключить сделку с лидером людей. В обмен на безопасную гавань и информацию о проходящих вблизи человеческих конвоях и транспортах, эльдар отдавал губернатору часть трофеев и не трогал флоты либо отдельные суда, прибывающие или отбывающие из Даэтронина. Таким образом, командующий Де’вак возвышался над своими имперскими соседями, а Лазурное Пламя могло безнаказанно атаковать другие звездные системы и купеческие флотилии.

Лейтенант задавался вопросом, не было ли какой-то глубинной причины в желании Кхиадиса напасть на Даэтронин. Эта система, одна из Истинных Звезд, входила в состав великой древней империи эльдар до Грехопадения. Многие коммориты до сих пор вспоминали о тех славных временах, считая себя настоящими наследниками прежнего царства. Можно было предположить, и довольно уверенно, что иерарх жаждал нанести ответный удар людям, построившим свой Империум на руинах цивилизации эльдар.

С такими мыслями Арадриан провел «Фаэ Таэрут» через завесу, отделяющую физическую Галактику от Паутины. Отвлеченный раздумьями об Истинных Звездах и способах сместить Иритаина с поста командующего Лазурным Пламенем, изгой ошеломленно увидел, как на сенсорной панели вспыхивают сигналы обнаружения. Он не сомневался, что крейсер возникнет на значительном расстоянии от главной планеты Даэтронина, но сразу же после появления в реальном космосе комплексы сканирования засекли пять человеческих кораблей в половине цикла пути от «Фаэ Таэрут».

Посылать сообщение Маэнсит не было нужды. Благодаря психическим схемам, раскинувшимся по всей длине и ширине звездолета, она узнала о ситуации одновременно с алайтокцем. Наперекор инстинкту, капитан приказала экипажу оставаться на местах, не включать голополя и не готовить к стрельбе орудийные батареи, чтобы сохранить видимость рейдера Лазурного Пламени, возвращающегося в родной порт. Ради этого управляющая сеть крейсера перекрасила корпус в черно-синюю полоску, и, по распоряжению комморритки, транслировала несколько примитивных человеческих кодов и сигналов вызова, предоставленных Иритаином.

Потребовалось некоторое время, чтобы люди приняли безыскусные послания на радиоволнах и передали ответ; «Фаэ Таэрут» успела остановиться и позволить кораблям людей установить кордон вокруг него. Маневры человеческой флотилии не были поспешными, поэтому изгой разделял уверенность Маэнсит в том, что их звездолет сочли нежданным, но не совсем непрошеным гостем.

Наконец, эльдар получили ответные сообщения людей. Несколько мгновений ушло на прогон искаженного шума через модули перевода, после чего оказалось, что от «Фаэ Таэрут» требуют встретить человеческий флагман в указанных координатах. В послании, подписанном кем-то по имени Дарсон Де’вак, не было и намеков на подозрения. Комморитка объяснила, что совпадение фамилий указывает на генетическое родство между лидером флотилии и имперским губернатором; правда, Иритаин не делился с ней информацией о братьях, родителях или детях Де’вака.

Отправив краткое подтверждение через модули перевода и ретрансляционные системы, Маэнсит приказала направить крейсер новым курсом, чтобы встретиться с людьми через четверть цикла. Заинтригованный Арадриан пребывал в нетерпении: изгою предстояло впервые встретиться с человеком, не пытаясь убить или захватить его. Предвкушение новых переживаний пробудило алайтокца от легкой летаргии, возникшей за последние несколько рейдов.

На корабле людей воняло.

Лейтенант постоянно чувствовал смрад во время налетов и абордажей, но тогда его мысли были заняты более важными вопросами жизни и смерти. Хотя в атмосфере маленького фрегата, на который прибыли Арадриан с Маэнсит и Ириакхином, одним из воинов Кхиадиса, не чувствовалось озонового привкуса лазерного огня или железного аромата пролитой крови, перемешанных отвратительных запахов хватало. К вони человеческого пота добавлялся мерзкий аромат смазочных масел на основе органических ископаемых. Чувствительный нос изгоя атаковали запахи металла и ржавчины в союзе с привкусом людских отходов, грубо и неэффективно замаскированным антибактериальными химикатами и чистящими средствами с поверхностно-активными добавками, которые просто убивали обоняние.

Как будто одной вони не хватало, чтобы у алайтокца закружилась голова, корабль постоянно вибрировал, одновременно сильно и чуть заметно. В каждом коридоре на пути эльдар гудели электрические кабели под напряжением, убранные в стены, и трещали примитивные осветительные приборы. Более глубокую дрожь, сотрясавшую фрегат, создавали плазменные двигатели; этот вездесущий рокот отдавался в желудке Арадриана. В ушах эльдар грохотали удары тяжелых ботинок их эскорта по голой металлической палубе и хриплое дыхание так называемых «ополченцев», встретивших челнок корсаров.

Довершал атаку на органы чувств искусственный свет, мерцавший с болезненно низкой частотой. Изгою и его спутникам, привычным к более продвинутому, ровному биологическому освещению миров-кораблей и звездолетов эльдар, казалось, что они идут под какими-то стробоскопами. На контрасте ослепительного сияния и резких теней неукрашенные переборки, мимо которых проходили пираты, принимали странные, грубые и угловатые формы.

Сейчас, когда лейтенанта не отвлекал бой насмерть, он замечал все эти неприятные моменты и многое другое. Эльдар провели к примитивному механическому подъемнику, который лязгал и стучал цепями при движении вверх по кораблю. Каждый раз, когда кабина преодолевала очередной уровень, звучал глухой металлический удар, и у Арадриана шумело в ушах. Он сосредоточился на людях, одетых в гермокостюмы не по размеру и вооруженных короткоствольными лазерными карабинами с химическими источниками питания; лейтенант понял это по запаху смехотворно неэффективных кислотных соединений, использующихся в зарядных батареях. Ополченцы не носили шлемов или головных уборов, на их бритых черепах виднелись татуировки, напоминающие символы Дома или клана. Что они означали, корсару известно не было.

Солдаты Дарсона Де’вака были, самое меньшее, на голову ниже эльдар, с плоскими лицами и носами, широкими ртами и маленькими свинячьими глазками. На визитеров они смотрели с едва сдерживаемым гневом, строя клоунские гримасы злобных оскалов, но во взглядах людей алайтокец замечал и оттенок страха. Люди ненавидели троих чужаков, потому что боялись их, а боялись потому, что не понимали. Арадриан улыбнулся одному из ополченцев, пытаясь рассеять его беспокойство, но человек неверно интерпретировал мимику изгоя и чуть приподнял оружие, а комически глубокие морщины у него на лбу стали ещё напряженнее.

Неудивительно, что во всем этом смраде и лязге люди с трудом соображают, решил лейтенант. Сам он в таких условиях мог сосредоточиться не более чем на несколько мгновений. Как будто короткая жизнь не была достаточным проклятием для народа Императора… Ничего странного, что они так деградировали, не имея изящной философии и культуры.

В конце концов, подъемник добрался до цели, где-то в сердце имперского фрегата. Не считая формального приветствия, полученного на «Фаэ Таэрут» после прибытия в точку встречи, Дарсон Де’вак не сообщал гостям ничего важного. Враждебный прием, учитывая расположение других человеческих кораблей поблизости, казался маловероятным, и Арадриан надеялся на сердечный, пусть и маловажную встречу.

Корсаров привели в каюту с низким потолком, освещенную горящими восковыми свечами в лампах. Это создавало довольно приятный, несколько доисторический эффект, а недостаток света не был проблемой для эльдар: в полумраке они видели намного лучше, чем их человеческие провожатые. За длинным деревянным столом, поставленным вдоль помещения, сидел Дарсон Де’вак — по крайней мере, так решил изгой. Флотоводец оказался стройным по сравнению с коренастыми ополченцами из сопровождения, и был чуть выше среднего роста, если брать встречавшихся Арадриану людей. В его чертах имелась мягкость, указывающая на куда лучшее питание, чем у подчиненных, и аккуратно подбритые волосы на лице говорили о чуть более высоких стандартах личной гигиены. Чтобы устранить врожденный запах тела, Дарсон использовал какие-то удушливые цветочные духи, а гладкие волосы до плеч лоснились от ароматного масла.

На Де’ваке был голубой сюртук официального вида, с высоким раздельным воротничком, золотым шитьем и галунами. В крыле носа офицера виднелась маленькая человеческая руна из серебра, соединенная тонкой цепочкой из того же металла с колечком в нижней губе. Обнаженные руки Дарсона — на столе перед ним лежала пара черных перчаток — выглядели чистыми и ухоженными, с аккуратно подстриженными холеными ногтями, которые блестели от темно-красного лака. Заметив это, изгой ещё раз присмотрелся к лицу человека и обнаружил следы пудры, сперва ускользнувшие от внимания в полумраке. С помощью косметики флотоводец сглаживал недостатки и прикрывал обесцветившиеся участки кожи.

Ярко-голубые глаза Де’вака оказались удивительно цепкими и подвижными по меркам его расы. Пока их взгляд перескакивал с Арадриана на Ириакхина и Маэнсит, вишневые губы офицера растянулись в преувеличенно радушной улыбке. Человек поднялся, приложил руку к груди — видимо, в знак приветствия — и заговорил. Алайтокец достаточно хорошо знал наречие людей, чтобы понимать слова Дарсона: пусть на просторах Галактики существовало множество вариаций и диалектов, основные его правила и звуки намного легче поддавались изучению, чем весьма комплексный язык эльдар. Тем не менее, лейтенант, как и его спутники, закрепил на плече устройство перевода. Пусть лучше имперцы думают, что их «гости» ничего не разберут без этих приспособлений.

— Приветствую вас на борту «Вдохновляющей славы», мои союзники, — произнес человек, и Арадриан заподозрил, что переводчик допустил ошибку в названии космолета. Оно казалось слишком помпезным для такого маленького корабля. — Я — Дарсон Де’вак, вице-король Карасто, вольный торговец из капитанов-хартистов и наследный имперский командующий этой звездной системы.

Быстро расшифровав значение этих титулов, изгой понял, что перед ним старший сын имперского губернатора Де’вака. Не будучи экспертом в человеческой физиологии, алайтокец всё же предположил, что Дарсон средних лет или чуть старше, и, следовательно, его отец вскоре должен вступить в последний этап жизни — если, конечно, зачал ребенка в обычном для людей возрасте. С этим Арадриан разобрался, но вот концепция «вольного торговца», если переводчик сработал верно, была ему незнакома.

— Мы принимаем ваше приветствие, — произнес лейтенант корсаров. Эльдар заранее решили, что он будет говорить от лица экипажа, чтобы люди приняли его за вожака; тем самым, если дела повернутся скверно, Маэнсит окажется в чуть меньшей опасности. Переводчик выплюнул несколько гортанных звуков, после чего изгой продолжил: — Я — Арадриан с «Фаэ Таэрут», недавно присоединившийся к пиратам Лазурного Пламени, с которыми, насколько мне известно, вы уже знакомы. Приятная неожиданность — встретить вас на краю системы.

Выслушав перевод с приклеившейся идиотской улыбкой, Де’вак кивнул.

— Пожалуйста, садитесь, а я тем временем пошлю за напитками и закусками, — произнес Дарсон, указывая рукой на кресла рядом с собою.

Вскоре принесли полные тарелки и чашки, испускающие совершенно чудовищный запах. Даже прозрачная жидкость в безыскусном хрустальном графине, которая могла на первый взгляд показаться водой, смердела химикатами, и, несмотря на эту противомикробную обработку, была немного мутной. Алайтокец поблагодарил за беспокойство, но не стал есть или пить ничего из предложенного.

Далее последовал растянутый и утомительный разговор, сделавшийся ещё более нудным из-за необходимости ждать перевода. Арадриану приходилось дважды выслушивать каждую бессмысленную банальность и только затем отвечать; Де’вак же честно ждал, пока устройство переложит поэтические фразы лейтенанта на примитивный человеческий язык. Хотя изгой изо всех сил пытался намекнуть, что с союзниками Дарсона кое-что не в порядке, используя обороты речи, мимику и жесты, вылетающая из динамика искаженная чепуха не передавала и оттенка этих неявных предупреждений.

Учитывая, что ко всему сказанному прислушивался Ириакхин, алайтокец не мог выражаться более четко. Необходимо было каким-то образом ненадолго избавиться от прислужника иерарха, и только затем прямо выложить всё Де’ваку — причем так, чтобы впоследствии каббалит ни о чем не догадался.

Когда пытливые вопросы Дарсона о причине появления «Фаэ Таэрут» стали более настойчивыми, Арадриан понял, что растратил запас вежливых, но пустых отговорок. Из-за смены планов во время штурма орбитальной станции, на борту крейсера было немного трофеев, а в систему Даэтронин эльдар обычно заходили передать имперскому командующему его долю добычи.

Отчаяние подсказало изгою, что нужно делать. Подцепив с неубранной тарелки рядом с собой кубик загадочной еды, алайтокец закинул его в рот, стараясь не думать, что собирается съесть. Как и боялся Арадриан, кусочек оказался кошмарно переперченным и почти сырым, поэтому ему почти не пришлось играть, изображая приступ удушья.

Согнувшись в рвотном припадке и хлопая ладонью по столу, лейтенант имитировал асфиксию, задерживая дыхание до головокружения. Вокруг изгоя столпились люди, но вскочившие Маэнсит и Ириакхин никого не подпускали. Инстинктивно схватив протянутую чашку, Арадриан чуть не проглотил почти выдохшуюся воду, в результате чего совершенно неожиданно подавился по-настоящему. Истекая слезами, он заставил себя встать на несколько мгновений, сумел повернуться спиной к каббалиту и поймать взгляд подруги. Как только глаза двоих эльдар встретились, между ними промелькнула искра понимания.

— Что это за пища? — крикнула капитан пиратов через автопереводчик. — Ты пытаешься отравить нас?

Услышав это и решив, что разворачивается какой-то человеческий заговор, Ириакхин обрушился с гневными обвинениями на Де’вака, который, хоть и не вскакивал из-за стола, был явно ошеломлен происходящим. Продолжая выражать недовольство, каббалит разошелся настолько, что вмешавшиеся охранники направили на него оружие.

— Успокойся, нам не нужны инциденты, — сказала ему Маэнсит на языке комморритов, пока Арадриан продолжал содрогаться от фальшивого удушья. — Давай скорее решим, что делать, пока ситуация не вышла из-под контроля.

Присмиревший от её слов Ириакхин позволил оттеснить себя к двери. Когда двое эльдар скрылись за стеной людей, алайтокец перегнулся через стол и, мысленным приказом отключив автопереводчик, прошептал Дарсону прямо в лицо:

— Молчи, за нами следят. Когда прибудет Иритаин, за ним явятся другие, не друзья. Подготовь корабли к атаке. Мы поможем.

Это было сказано достаточно тихо, чтобы не услышал каббалит.

Глаза человека расширились от изумления, хотя было неясно, что его больше поразило — фразы на родном наречии из уст чужака или же их смысл. Де’вак быстро кивнул в знак понимания, и лейтенант рухнул в кресло, продолжая кашлять. Снова включив устройство перевода, он специально для Ириакхина выдавил несколько слов в промежутках между хриплыми вдохами.

— Это не какое-то гнусное покушение, спутники, — сказал изгой, поднимая руку. — Просто людская пища оказалась мне не по вкусу, но ничего страшного. Уверяю вас, со мной уже всё в порядке.

— Уберите здесь, — приказал Дарсон, давая знак слугам, собравшимся вокруг Арадриана. Через несколько мгновений тарелки и бокалы исчезли со стола, осталась только чашка перед вольным торговцем.

— Примите мои глубочайшие извинения, — произнес он. — Пожалуйста, поскорее возвращайтесь на свой корабль, чтобы убедиться в отсутствии вреда вашему здоровью. Благодарю за сообщение о прибытии принца Иритаина, и уверяю вас, что мой отец встретит Лазурное Пламя надлежащим образом.

Выслушав это, алайтокец не понял, было ли услышано его предупреждение. Придется считать, что да.

Кивнув, лейтенант повернулся к двум другим эльдар. Маэнсит выступила вперед и подставила другу плечо, а Ириакхин метнул на него недовольный взгляд, но в нем читалось скорее раздражение, чем подозрение. Арадриан на мгновение почувствовал, что доволен собой: ему удалось сообщить Де’ваку о нападении комморритов и скрыть это от внимания прислужника иерарха.

По возвращении «Фаэ Таэрут» к пиратскому флоту у них хватило времени только на краткое совещание с Иритаином и Кхиадисом. Изгой и Маэнсит подтвердили, что люди ожидают прибытия эльдар, но никак не смогли сообщить принцу-командору, что предупреждение доставлено. Поэтому, когда звездолеты Лазурного Пламени один за другим исчезали в Паутине, Арадриану было немного не по себе.

Ириакхин отправился докладывать иерарху о произошедших событиях, и алайтокец сумел высказать свои сомнения подруге. Их беседа произошла в одной из кают, прилегающих к командному залу; в центре помещения располагался низкий столик, окруженный креслами с подлокотниками, на стенах висели шкафчики с хрустальными дверцами, полные графинов с разнообразными напитками и памятных трофеев, взятых в пиратских набегах. Пока Маэнсит садилась, изгой взял из одного серванта кинжал с коротким клинком и костяной рукояткой; говоря, он поигрывал клинком в пальцах.

— Мы кое-что пропустили, — начал Арадриан. — Были настолько обеспокоены тем, как поступит Кхаидис, так отчаянно старались подавить все возникающие у него подозрения, что забыли обдумать возможные ходы Иритаина.

— Саидар в том же положении, что и мы, — ответила комморритка. — Если он пойдет против Кхиадиса и против нас, то окажется в меньшинстве.

— С союзниками-людьми, уже нет, — тихо произнес лейтенант.

Маэнсит приоткрыла рот, но тут же закрыла, отбросив собственный довод. Затем женщина чуть нахмурила брови и слегка покачала головой.

— Ты думаешь, что Иритаин убедит людей повернуться и против нас?

— Если бы мы оказались на его месте, неужели не увидели бы возможности избавиться от всех конкурентов? Разумно ожидать, что принц подговорит людей атаковать все корабли второй волны, и наш в том числе.

— Но мы не можем предупредить иерарха, что имперцы настороже, не выдав собственную измену. Что нам делать, Арадриан? Это была твоя идея — выдать людям наши планы, и теперь мы оказались между Кхиадисом и Иритаином!

— Не знаю я, что делать! — рявкнул алайтокец, всаживая кинжал в крышку шкафчика из темно-красной древесины. Затем он глубоко вздохнул. — У нас полцикла до того, как остальной флот окажется у Даэтронина. Для людей, с их очень медленными кораблями, это небольшое время на подготовку. Нужно что-то придумать в этом промежутке.

— Или просто надеяться, что Саидар останется верен нашей общей цели, — избавиться от союза с иерархом, — и не предпримет никаких действий против нас.

— Я бы предпочел держать в собственных руках нити наших судеб, чем позволять им болтаться в хватке Иритаина. Не могу поверить, что мы в безвыходном положении и нет третьего варианта.

— Ты прав, — поднявшись, женщина пересекла каюту и коснулась рукой щеки Арадриана. Кожа её была холодна, но мягкость пальцев вызвала в изгое приятную дрожь: после случайной встречи с Лазурным Пламенем и комморритами на капитана слишком многое навалилось, и им редко удавалось уединиться. — Мы с тобой найдем решение, я не сомневаюсь. Возможно, если немного отрешиться от проблем, ответ придет сам собой…

Изгой успел улыбнуться, прежде чем Маэнсит впилась в него губами.

У Даэтронина всё складывалось, как и было обговорено между командирами пиратов. Принц-командор и его флот заняли позицию в тылу конвоя небольших человеческих кораблей, который направлялся за пределы системы, чтобы встретить «Фаэ Таэрут» и комморритов. Несколько эсминцев, в случае чего, не смогли бы долго противостоять объединенной мощи трех крейсеров эльдар, и странствие к главной планете Даэтронина не сулило проблем.

Из увиденного Арадрианом складывалось впечатление, что люди, несмотря на предостережение, не приняли никаких мер для отражения атаки и готовы были попасться в ловушку. Время прибытия комморритов было выбрано так, чтобы зажать человеческие звездолеты между двух волн пиратских кораблей. По плану, когда флотилия окажется над центральным миром, «Фаэ Таэрут» и крейсера иерарха должны открыть огонь, гоня эскорт под залпы Лазурного Пламени.

Путь до главной планеты системы занял бы не менее пяти циклов — скорее больше, учитывая неторопливость имперских эсминцев. Алайтокец без энтузиазма ждал этого перехода, пытаясь понять, когда Кхиадис отдаст приказ об атаке; порой казалось, что люди вообще никак не смогут защитить себя, и битву против каббалитов придется вести Маэнсит и Иритаину. В этом случае силы окажутся опасно равны, именно поэтому корсары и нуждались в поддержке человеческой флотилии. Мало того, «Фаэ Таэрут» находилась в самом опасном положении, между двумя крейсерами темных эльдар. Таким образом, если Лазурное Пламя повернет орудия против комморритов, изгою и его подруге разумнее всего будет встать на сторону иерарха.

Как только вторая волна пиратов выскользнула в реальное пространство, Арадриан покинул кабину пилотов и присоединился к Маэнсит в главном контрольном зале. После кивка капитана алайтокец сменил Таэлисьета у основного пульта управления огнем: для пущей безопасности они не делились планами и сомнениями с экипажем. Действовать же, как бы ни повернулись обстоятельства, придется без промедления.

После обмена стандартными приветствиями объединенный флот людей и эльдар направился к сердцу Даэтронина. Как только «Фаэ Таэрут» развернула звездные паруса и изящно развернулась внутрь системы, изгой заметил, что, по данным сканера, среди человеческих кораблей нет флагмана Де’вака. Фактически, сравнив показания с датчиков и записи в матрице крейсера, Арадриан обнаружил отсутствие полудюжины имперских звездолетов.

Он тут же направил эту информацию Маэнсит по психической сети, но причина такого расхождения мгновенно прояснилась. В зале управления зазвучали тревожные сигналы, сообщающие о многочисленных варп-разрывах. Капитан активировала смотровой экран, и вокруг её командной капсулы медленно завращался шар, полный звезд. Калейдоскопические вихри разрывали ткань пространства-времени, беспримесная энергия варпа истекала в материальную вселенную. Алайтокец насчитал шесть брешей, и каждая из них исторгла пропавший человеческий космолет — прямо в тыл «Фаэ Таэрут» и крейсерам Кхиадиса.

Как только варп-разрывы сомкнулись, над палубой командного отсека возникли голоизображения иерарха и принца-командора. Первым заговорил комморрит.

— Мы окружены, — прорычал Кхиадис, — но людям это мало чем поможет. Их подкрепления ещё вне зоны поражения, уничтожим тех, кто вблизи от нас, потом обратим орудия на новоприбывших. Им не сравниться с нами в скорости и боевой мощи.

— Эти подкрепления просто захлопнут ловушку, — произнес Иритаин, и на вращающейся карте системы корабли Лазурного Пламени резко начали лавировать, поворачиваясь на звездных ветрах в направлении комморритов. Вспышки плазмы сопровождали торможение имперских эсминцев; они тоже приступили к крутым маневрам, хотя двигались куда менее изящно, чем эльдарские космолеты.

— Предатель! — прохрипел иерарх. — Сначала мы уничтожим тебя!

Маэнсит, ничего не говоря, посмотрела через зал на Арадриана. В ответ тот кивнул и активировал обе орудийные батареи, захватив в прицел комморрские крейсера по обоим бортам, пока капитан отдавала приказы о маневрах.

Пальцы изгоя затанцевали по геммам пульта управления, и на звездолеты Кхиадиса обрушился шквал ракет и лазерных импульсов. Кормовой парус его флагмана превратился в золотистые клочья, разлетевшиеся по звездному небосводу, а с орудийных палуб второго корабля взметнулись фонтаны пламени и обломков. У лейтенанта заколотилось сердце в ожидании разрушительного ответного залпа, но его не произошло — настолько неожиданным оказался первый удар корсаров. «Фаэ Таэрут» круто опустила нос и накренилась на правый борт, так что Арадриан успел ещё раз выстрелить по флагману иерарха, прежде чем крейсера оказались вне зоны поражения.

Отвернувшись от пульта управления огнем, изгой пристально вгляделся в обзорный экран, желая посмотреть, что предпримут их новые враги. Пока «Фаэ Таэрут» резко отворачивала от комморритов и от людей одновременно, изображение в сфере быстро вращалось, чтобы звездолеты Кхаидиса оставались в зоне видимости. Корабль Иритаина находился вдали от боя, и оставалось неясным, кого собирается атаковать принц-командор. Если иерарх решит отомстить Маэнсит и Арадриану, шансы их крейсера против двух врагов окажутся невелики. План, которому сейчас следовали алайтокец с подругой, они разработали во время последнего перехода к Даэтронину; окажется он успешным или нет, было ещё совершенно неясно.

Комморриты перекладывали паруса, чтобы пойти наперерез Лазурному Пламени, поэтому атака «Фаэ Таэрут» застигла их в момент смены курса. Флагман Кхиадиса с поврежденным звездным ветрилом по-прежнему двигался в направлении кораблей Иритаина; капитан второго крейсера, прервав маневр на середине, пытался развернуться и сесть на хвост ускользающему космолету Маэнсит.

Послышался разъяренный вой, и голоизображение иерарха погасло. Образ принца-командора остался: Саидар стоял, сложив руки на груди, и выглядел немного взволнованным.

— Хорошо сработано, — сказал вожак Лазурного Пламени с улыбкой скорее насмешливой, чем дружелюбной. — Я предупредил Дарсона Де’вака, что вам, возможно, не стоит доверять, но этот первый удар уберег «Фаэ Таэрут» от наших пушек. Мои похвалы вашему мастерству и отваге.

— И не забудь, что первыми сообщили о нападении мы, — отозвалась Маэнсит. — Уверена, что имперский командующий с сыном примут это во внимание, когда начнутся переговоры.

Арадриан ненадолго вновь повернулся к обзорной сфере. Несмотря на угрозу отомстить, Кхиадис выходил из боя так быстро, как только мог, бросая второй крейсер на произвол судьбы. Тот уже разворачивался в сторону от «Фаэ Таэрут», очевидно, его капитан понял, что звездолет, лишившийся части орудий, не справится с корсарами без помощи флагмана.

Человеческие корабли по мере сил пытались идти наперехват, но почти не было сомнений, что комморриты спасутся из ловушки, если Лазурное Пламя не бросится в погоню. Судя по следующему вопросу Иритаина, он заметил то же самое.

— Ты собираешься дать им сбежать? Мне не хотелось бы заполучить Кхиадиса во враги.

— Он не вернется, — ответила Маэнсит. — Даэтронин вдалеке от Комморры, и нет никаких гарантий, что мы ещё будем здесь, когда закончится ремонт крейсеров. Кроме того, несмотря на всю его досаду, Кхиадис не осмелится признаться в кабале, что стал жертвой настолько простого трюка. Нет, он вернется с историей о том, как чудом спасся от многократно превосходящих сил и продолжит жить в огромном шпиле, замышляя против своего архонта и шагая по головам подчиненных. Большинство иерархов удовлетворяются этим.

— А что там за переговоры ты упомянула мгновение назад? — уточнил Саидар.

— Разве не ясно? Твое соглашение с командующим Де’ваком нарушено. Ты привел врага в его звездную систему, и тебе больше нельзя доверять. Чтобы Лазурное Пламя по-прежнему принимали в Даэтронине, нам придется заключить новый, намного более выгодный для губернатора договор.

— Нет причин предполагать, что командующий решит, будто я был соучастником нападения, — возразил Иритаин.

— Поверь мне, — улыбнулась комморритка, — я постараюсь, чтобы Де’вак пришел именно к такому выводу.

Она отрубила голоканал и заблокировала корабельную сеть, преграждая Саидару путь к выходу на связь с «Фаэ Таэрут» без разрешения.

— Иритаин частично прав, — заметил Арадриан, жестом приглашая Таэлисьета вернуться за пульт управления огнем. Когда офицер занял боевой пост, изгой подошел к Маэнсит и взял её за руку.

— И в чем же он прав? — спросила она.

— Угроза тебе со стороны Кхиадиса ещё существует. Он расскажет твоему прежнему кабалу, где найти тебя, и я боюсь, что это закончится скверно.

— Да, я покинула Багровый Коготь как воровка и дезертир, но не стоит переживать за мое будущее, — ответила капитан. Подняв руку, которую по-прежнему сжимал Арадриан, она поцеловала изгоя в запястье. — Меняем курс, идем на сближение с кораблем Дарсона Де’вака, пока Иритаин снова не опередил нас.

С важным и самодовольным видом алайтокец шагал по застланному ковровой дорожкой проходу в парадной приемной имперского командующего. Располагалась она на борту какой-то прогулочной яхты, которая в сравнении с любым звездолетом эльдар того же класса выглядела как неуклюжий буксир на плазменных движках. Сам корабль находился на орбите главного мира системы Даэтронин, которую люди упорно продолжали называть «Карасто».

Арадриан чувствовал себя совершенно уверенно, несмотря на ряды солдат, стоявших навытяжку слева и справа от него, и небольшой отряд снайперов, замеченный корсаром среди металлических балок, поддерживающих высокий потолочный свод. Изгой ощущал их взгляды через прицелы, словно чьи-то злобные взоры — когда-то он и сам так смотрел вдаль через удлиненную винтовку странника.

Помимо вооруженной охраны, у имперского губернатора Де’вака имелось множество советников, писцов и вестовых, околачивавшихся в зале для аудиенций. Алайтокец прекрасно слышал их перешептывания, будто сам участвовал в разговорах, но, по большей части, эти восклицания и высказывания отличались незамысловатостью. В основном они крутились вокруг Арадриана — как факта его присутствия на борту, так и манеры одеваться.

Последнее действительно заслуживало внимания, поскольку лейтенант основательно подошел к выбору наряда для столь важной встречи. После того, как Иритаин решил отбыть, не рискуя недовольством людей, оставшиеся звездолеты Лазурного Пламени поспешили открыто передать воинам на «Фаэ Таэрут» свои благодарности и заверения в преданности. Вскоре стало ясно, что Саидар не был популярным вожаком, а всё возраставшие требования командующего Де’вака начинали заметно сказываться на доходе и терпении корсаров. Появление комморритов предоставило им общего врага и объединило флот, но, после решения этой проблемы, пираты с радостью присоединились к Маэнсит и Арадриану, получив обещание честного дележа трофеев и права голоса при любом обсуждении.

Изгой предложил подруге сохранить её лидерство в тайне от людей, чтобы защитить женщину от любых махинаций губернатора, и, как и в случае с его сыном, отправился ко двору Де’вака под видом принца корсаров, облачившись в одеяния, достойные такого звания. На алайтокце был плотно обтягивающий пурпурно-золотой комбинезон, поверх него — черный плащ до колен, широко расходящийся у бедер и украшенный на плечах крохотными звездочками белого серебра. На широких лацканах, отделанных по краям тем же металлом, висели цепочки изящной работы, тоже серебряные; они пересекали грудь Арадриана, как утонченная насмешка над безвкусными золотыми галунами и аксельбантами, накрученными на мундире имперского командующего. Завершали облик лейтенанта высокие сапоги из мягкой кожи яркой леопардовой расцветки, черного, красного и желтого цветов, а также многочисленные кольца, браслеты и пирсинг в виде удлиненного черепа у виска. Волосы эльдар собрал в высокую прическу, дополнительно указывая на свое превосходство в росте над недоразвитыми людьми, а на лицо нанес аккуратный макияж, выделяющий его широкие и яркие глаза на фоне запавших шариков собравшихся.

Губернатор Де’вак стоял, облокотившись на кресло с высокой спинкой, и казался таким же крепким, как этот трон из дерева и бархата. Его щеки и верхняя губа скрывались под густыми седеющими волосами, но на выбритом подбородке все могли видеть три тонких шрама. Носил командующий темно-синий парадный мундир и фуражку того же цвета, козырек которой нависал над раскидистыми бровями. Судя по плоскому носу и расплющенным ушам, он был привычен к рукопашным стычкам — скорее всего, тренировочным, решил Арадриан, увидев в шрамах на подбородке следы от какого-то тонкого дуэльного меча. Кроме того, человек крепко сжимал кулаки с грубыми костяшками, а большие пальцы держал за широким поясом, на котором, касаясь бедер, висели пистолет и изогнутый, сужающийся к острию клинок.

Как и командующий, изгой был вооружен пистолетом и мечом, но только для вида: если бы план провалился, и лейтенанту пришлось бы хвататься за оружие, его быстро прикончили бы несколько десятков солдат, державших гостя на прицеле. Хорошо понимая, как эффектно он выглядит для этих неловких, нескладных людей, алайтокец изящно прошагал по черно-золотому ковру к имперскому губернатору, ступая так, чтобы выглядеть одновременно спокойным и целеустремленным.

Зал для аудиенций был уставлен тяжелой деревянной мебелью, покрытой темно-красным лаком. Через каждые двадцать или около того шагов с потолка свисали знамена, расшитые орлами и прочими символами Империума. Пол украшала замысловатая мозаика, хотя Арадриан в данный момент не мог разобрать, абстрактный ли это рисунок или какая-то картина; над тронным помостом располагался балкончик, с которого, наверное, и следовало смотреть на изображение.

Остановившись в десяти шагах от Де’вака, изгой окинул взглядом толпу ярко и безвкусно наряженных человеческих мужчин и женщин справа от себя: придворные, члены семьи и прочие лизоблюды, решил корсар.

— Простите, что вошел без представления, — заявил лейтенант, снова говоря через нагрудную брошь в форме лица; его путеводный камень висел с другой стороны, в оправе, стилизованной под солнечные лучи. — Ваш глашатай, как бы ему не хотелось оказать мне услугу, так и не сумел достаточно точно произнести мое имя. Искаженные звуки, которыми он разродился, вполне могла бы издать испуганная корова или нечто подобное. Таким образом, представлю себя сам. Я — Арадриан Иадхсуан Адиаррин Найо, принц-командор Лазурного Пламени, адмирал Зимнего залива.

— Здесь принято, что просители кланяются в знак уважения к чину имперского командующего.

Это замечание сделал более молодой человек, стоявший прямо за спиной Де’вака. Он был чуть выше губернатора и намного стройнее, так что алайтокец, не заметив семейного сходства между двумя людьми, посчитал говорившего каким-то чиновником. Алайтокец, специально для этой встречи перекрасивший глаза в тревожащий фиолетовый цвет, снова посмотрел на главного имперца.

— Кажется, ваш петушок закукарекал не ко времени, — произнес изгой. — Пожалуйста, утихомирьте его.

— Я — Антуан Нальим, верховный сенешаль Карасто, и ты будешь обращаться ко мне с уважением, подлый пират!

Чуть повернувшись, Арадриан окинул взглядом остальных людей, собравшихся в зале. На лбах и скулах гражданских он заметил странные шрамы, точно такие же, как и у офицеров Де’вака. Увиденное подкрепило догадку алайтокца о том, что дуэли на этой планете считались приемлемым развлечением. Опять развернувшись к губернатору, который всё это время молчал с сердитым видом, корсар слегка улыбнулся.

— Не ошибаюсь ли я, считая, что поединки на клинках здесь являются подходящим способом разрешения споров?

— Да, мы дуэлируем, — ответил имперский командующий, скрещивая руки на груди. — Почему вы решили, что я окажу вам честь, разрешив поединок с моим верховным сенешалем?

— Если в вашей культуре считается уместным устанавливать главенство путем насилия, вы, несомненно, предоставите мне возможность ответить на оскорбление, нанесенное речами вашего подчиненного?

— Я оставлю этому надменному вору шрам, который послужит напоминанием о хороших манерах, — заявил Нальим, расстегивая мундир; оказалось, что он атлетически сложен для человека. Закатав рукава нательной рубашки, Антуан вытащил из ножен на бедре клинок, по виду такой же, как у губернатора.

— Могу я использовать собственное оружие, или мне следует сражаться одним из этих тоненьких вертелов, которые у вас называются мечами? — уточнил Арадриан.

— Можете вооружиться любым клинком, который вам больше подходит, — ответил Де’вак, после чего крепко сжал челюсти. Он, очевидно, не считал поведение своего верховного сенешаля разумным, но при этом держал язык за зубами. Видимо, вмешательство в спор на любой стороне стало бы признаком дурных манер.

— Не стесняйся, пират, скидывай плащ, — посоветовал Нальим, шагая к сопернику по ковру и щелкая каблуками по паркету. — Одежда излишне связывает движения.

— Боюсь, стиль для меня важнее удобства, — сказал изгой, медленно вытаскивая меч. Посмотрев на Де’вака, он попытался выразить мысль понятными людям словами: — Насилию будет предшествовать какой-то официальный ритуал, или мы просто примемся размахивать оружием?

— Поднимите клинок ко лбу, чтобы отсалютовать противнику, и можете начинать, — произнес имперский командующий. Алайтокец заметил, что всё это время Де’вак не сводил с него глаз; для человека он был весьма сосредоточенным и внимательным.

Корсар сделал, как ему сказали, приложив плоскость меча ко лбу точно над переносицей. Нальим поступил точно так же, и дуэлянты на мгновение застыли подобно статуям, следя друг за другом.

Эльдар заметил, как слегка сузились зрачки Антуана в тот миг, когда человек принял решение об ударе. Кожа на его костяшках побледнела чуть сильнее, дернулось сухожилие в запястье. Для Арадриана это было ясным, как день, указанием на то, что противник сейчас атакует.

Опустив меч для прямого выпада, изгой широко шагнул вперед. Его удар оказался настолько быстрым, что Нальим успел отвести саблю от лица только на палец, когда острие клинка корсара вонзилось сенешалю в горло. Алайтокец слегка двинул рукой, чтобы не обколоть меч о позвоночник, и оружие вырвалось из шеи Антуана ниже затылка.

Казалось, что прошла целая эпоха, прежде чем люди вокруг начали кричать. Губернатор бешено орал на своих солдат, запрещая стрелять, а несколько кокоток, увидев алую струю, брызнувшую на ковер и паркет, рухнули наземь с закатившимися глазами.

— Дуэль идет до первой крови! — взревел Де’вак, разворачиваясь к Арадриану со сжатыми кулаками и краснеющим в гневе лицом.

Принц пиратов выпустил меч, и тело Нальима повалилось на пол. Кровь, бегущая из раны, заструилась в трещинках между кусочками мозаики.

— И я определенно её пустил, — заметил изгой, складывая руки на поясе.

— Мне следовало бы убить тебя на месте и стереть твои корабли с лица Галактики! — продолжал повелитель имперцев, но эльдар знал, что это пустые угрозы: зачем же Де’вак останавливал своих бойцов, если хотел покончить с корсаром?

— Неразумно будет даже пробовать, командующий Де’вак, — возразил алайтокец, переступая через дергающийся труп сенешаля. Сделав ещё три шага, он подошел почти вплотную к губернатору, и преимущество эльдар в росте стало ещё более заметным.

— Что тебе нужно? — отступив, имперец осел в кресле. Отделение солдат тем временем подхватило тело Антуана и вынесло его из зала. Их путь отмечала неровная полоска багряных капель. — Такое же соглашение, как с… Ирританом?

Подавив гримасу от такого искажения имени пирата, Арадриан покачал головой.

— Больше никаких соглашений с Лазурным Пламенем, — объявил он, заработав хмурый взгляд Де’вака, но продолжил: — Мой флот больше не будет искать безопасной гавани в Даэтронине, и кораблям, проходящим через эту систему, теперь не гарантирована безопасность. Любые связи между тобой и Иритаином разорваны. Ты позволишь мне и Лазурному Пламени беспрепятственно покинуть Даэтронин. Мы больше не будем твоими ручными гончими, имперский командующий.

— Собираешься снова предать меня? — брыли губернатора затряслись, и он злобно выпалил: — Я прикажу освежевать тебя и выпотрошить, а не отпустить!

— На вашем месте я бы этого не делал, командующий, — произнес изгой. Вытянув правую руку, он включил голопроектор, встроенный в кольцо с рубином на указательном пальце. Между корсаром и губернатором вспыхнуло небольшое изображение в кирпично-красных тонах: Маэнсит и Дарсон, сидящие за одним столом. Капитан и Де’вак-младший пощипывали какие-то длинные конфеты и потягивали слегка пузырящееся вино из хрустальных бокалов. — Понимаете ли, перед отбытием я проявил дружелюбие и пригласил вашего сына на борт моего корабля. Как видите, сейчас за ним присматривают… пока что. Дарсон продолжит наслаждаться нашим гостеприимством, пока мы не будем готовы покинуть систему.

— Дарсон, идиотина! — взревел Де’вак-старший, грозя картинке кулаком. — Что ты творишь?

— Это просто изображение, командующий, здесь нет аудиоканала, — объяснил Арадриан.

— Подделка! Любой дурак может смонтировать движущийся гололит.

— Пожалуйста, отправьте любые запросы, необходимые для подтверждения моего заявления, имперский командующий Де’вак. Офицеры с корабля вашего сына сообщат, что он находится на борту моего звездолета вместе с несколькими телохранителями. Поверьте, от этих стражей будет немного пользы, если Дарсон решит пойти против нас.

— Но почему? Почему ты просто не улетел? Зачем было приходить сюда, встречаться со мной, если всё, чего ты хотел — беспрепятственно улететь?

— Командующий, не в моей природе ускользать, подобно какому-то ночному паразиту, особенно от низших существ, — ответил эльдар. — Хочу проинформировать вас, что только благодаря мне вы до сих пор живы. Если бы не мое вмешательство, извращенные сородичи атаковали бы ваш мир и куда более мучительно отомстили за человеческую оккупацию. Они, видите ли, не слишком ласково относятся к варварским макакам-выскочкам, самовольно занявшим одну из наших планет. Меня не так сильно волнует прошлое, поэтому можете оставаться в системе Даэтронин, сколько пожелаете. Думаю, вы достойно оцените данное мною разрешение.

— Твое… разрешение? — пока Де’вак выдавливал эти два слова сквозь крепко стиснутые зубы, на лбу у него нехорошо подрагивала жилка. Глубоко вздохнув, человек разжал кулаки и заставил себя внешне расслабиться. — Я заставлю тебя заплатить за это отвратительное деяние, пират. Будь уверен, так просто ты не отделаешься.

— А вот и отделаюсь, имперский командующий Де’вак, — широко ухмыльнулся Арадриан. — На самом деле, уже отделался.

Изгой тут же ощутил истинность собственных слов. Он изначально ответил на приглашение губернатора не только с тем, чтобы договориться о прекращении огня, но и с целью доставить себе удовольствие. И вот, алайтокец стоял в сердце владений Де’вака, окруженный солдатами, способными убить его в мгновение ока — но у них были крепко связаны руки. С самого начала принц корсаров знал, что Дарсон окажется слабостью командующего: несмотря на неудержимую плодовитость их расы, влиятельные люди высоко ценили своих наследников, и, если бы губернатор так легко пожертвовал отпрыском, то получил бы серьезный удар по репутации и чести. Таким моментом стоило насладиться, и Арадриан смаковал растерянные и яростные выражения на лицах людей, легкими шагами направляясь к открытым дверям.

Выходя наружу, эльдар расхохотался, и по залу за его спиной разнеслось веселое эхо.

Когда «Фаэ Таэрут» и остальные звездолеты Лазурного Пламени отошли от Даэтронина на безопасное расстояние и подготовили бреши в Паутине, Дарсона Де’вака с телохранителями сопроводили на их челнок. Стоя у пульта управления огнем, изгой наблюдал за маленьким судном, ускоряющимся прочь от крейсера.

— Уверена, что имперский командующий не очень хорошо отнесется к произошедшему, — заметила Маэнсит из командной капсулы в центре помещения.

— Ему стоит лучше понять собственное место в Галактике, — ответил Арадриан. — Может, Де’вак и правит планетой во имя человеческого Императора, но при этом он всего лишь мелкая песчинка — нет, крошечный фрагмент мизерной частицы — в великом замысле Вселенной. Имперскому командующему нужно показать, что в конечном счете он бессилен и бесполезен, и ему не следует недооценивать нас.

Обернувшись через плечо, алайтокец увидел, что его подруга улыбается, жестоко скривив губы. Это было не настолько пугающее зрелище, как полубезумные гримасы Кхиадиса, но оно напомнило изгою о совершенно ином взгляде на Вселенную, выработавшемся у комморритки.

— Ты что-то задумал, дорогой? — спросила капитан «Фаэ Таэрут».

В ответ Арадриан снова повернулся к пульту управления и, активировав одну из батарей лазерных пушек, задал прицельной системе параметры удаляющегося челнока.

— Де’вак, если бы мог, загнал бы нас, как диких зверей, — сказал корсар, вспомнив выражение лица губернатора в миг, когда эльдар зарубил его верховного сенешаля. Имперец хотел контролировать пиратов, ожидая верности с их стороны и одновременно рассматривая Лазурное Пламя как расходный инструмент. Задержав палец над спусковой геммой, изгой повернулся к Маэнсит. — Он знает, что теперь мы для него бесполезны, и отдал бы нас своим союзникам ради собственной выгоды. Подобное предательство не должно оставаться безнаказанным.

Капитан кивнула, и Арадриан открыл огонь. На сферическом экране в центре зала полностью уничтоженный челнок людей взорвался шаром пылающих газов.

— Переход в Паутину, немедленно! — приказала Маэнсит, транслируя сообщение всему флоту. — Волки сорвались с цепи и отправляются на охоту!

Глава 12 Воровство

Кузница Ваула

В сердце галактики лежит Кузница Ваула, где звёзды, планеты и туманности были рождены на наковальне бога-кузнеца. Здесь самые горячие печи старейших звёзд питают пламя Кузницы. Ваул ковал из звёздного металла и солнечной бронзы и могучи были артефакты, что он сотворил. Именно здесь Ваул был прикован Кхейном чтобы трудом искупить и осводобить Ишу и Кёрноуса, и именно в Кузнице Ваула был сотворён Убийца Богов, Меч Кхейна — самое смертоносное оружие во всех мирах. Когда Кхейн был разорван на части в поединке между Той-Что-Жаждет и Повелителем Войны, то, согласно легендам, Оставляющий Вдов вылетел из его рук и вернулся к месту своего рождения. Клинок лежит там и сейчас, ожидая долгие эоны, пока рука того, кто достоин владеть им, не вытянет меч из наковальни, в которой тот покоится.

После отбытия из Даэтронина Лазурное Пламя, теперь под общим командованием Маэнсит и Арадриана, прекрасно повеселилось и захватило огромную добычу в системах Зимнего залива. Отыгрываясь за путы, сковывающие их во время соглашения с Де’ваком, некоторые капитаны флота с особым наслаждением выцеливали корабли входящие и выходящие из системы имперского командующего. Пираты давали о себе знать не только вокруг Даэтронина. От Эльдасета до Таэриннина, в радиусе почти трёх тысяч световых лет, Лазурное Пламя нападало на одинокие торговые корабли и изолированные форпосты, не страшась орудий кораблей сопровождения и пушки орбитальных платформ.

Среди корсаров Арадриан заработал себе репутацию смелого, рискового авантюриста. Он сам с трудом мог поверить, что из слабовольного, трусливого странника, который пугался приближения мелких оркоидов, превратился в беззаботного и мужественного принца пиратов. Несмотря на популярность алайтокца среди большей части флота, на борту «Фаэ Таэрут» нашлись и более требовательные корсары. Главным критиком изгоя оказался Таэлисьет, который не упускал случая возразить Арадриану и оспорить при Маэнсит его лидерство, его решения и мотивы. Это противостояние достигло апогея, когда трое эльдар на флагмане обсуждали скорый рейд на точку сбора имперских конвоев.

Они находились в смотровой галерее, окружённые светящейся тканью Паутины, что мерцала за оконными интерфейсами. Арадриан видел изгибающуюся стену фиолетового и синего цветов, поддерживаемую белыми колоннами на которых подобно тлеющим углям горели руны. «Фаэ Таэрут» много путешествовала по этой части Зимнего залива, и Арадриан окрестил это конкретное переплетение туннелей «Золотыми Воротами» из-за близости к варп-маршрутам, часто используемых человеческим Империумом. Там действительно можно было взять богатую добычу, если, конечно, рискнуть столкновением с патрулями Имперского Флота.

— Это слишком безрассудно, а прибыль невелика, — запротестовал Таэлисьет, услышав такое предложение. — Мы уже привлекли к себе слишком много внимания в этой области, нужно двигаться дальше.

— Но зона сбора конвоя рядом, в Лаэситианане, — ответил изгой. — Прямо-таки ждет нас. Дарсон Де’вак говорил об этом перед отбытием.

— Для тебя чем опаснее, тем лучше! — прорычал Таэлисьет. — Я знаю, что движет тобой, Арадриан. Эта система наверняка хорошо охраняется, и ты хочешь досадить людям тем, что уведёшь их корабли прямо у них из под носа. Рейд не стоит риска, если его цель — ещё больше возвеличить тебя.

— Возвеличить меня? — рассмеялся алайтокец. Он повернулся к Маэнсит, кладя ладонь ей на руку. — Кто вел атаку на Ниемеш? Это был я! Кто увидел возможность обхитрить командира того крейсера у Каэлосиса? Я! Если бы не мои хитрости, этот флот повидал бы вполовину меньше веселья.

— А «Лаэтрин» и «Наэгли Атун» до сих пор были бы с нами, — возразил Таэлисьет. — Иритаин за всё время не потерял ни одного корабля, а ты лишился двух меньше чем за сотню циклов. Капитаны всё ещё следуют за тобой, потому что воодушевлены, но их терпение скоро иссякнет. Этот конвой, он не перевозит ничего важного — оружие для какой-то человеческой войны далеко отсюда. Без Де’вака, который мог бы их взять, зачем нам такая добыча? Ты найдешь ещё одного коррумпированного имперского губернатора, который согласится купить груз? И чем он заплатит?

— Мы возьмём пленников, — сказал Арадриан, заслужив этой фразой острые взгляды от Маэнсит и Таэлисьета. Он насладился их удивлением, но подавил улыбку. — Это просто идея, но выслушайте меня. Рано или поздно Багровый Коготь захочет отомстить Маэнсит, а теперь ещё и Кхиадис просто обязан сказать им о её местонахождении.

— Ты думаешь, мы сможем откупиться пленниками? — спросила Маэнсит.

— Я уверен, что мы сможем найти посредника в Кхай-дазааре, который проведет переговоры от нашего имени, — ответил изгой. — Я знаю, это, наверное, будет непросто, но вариант стоит рассмотреть.

Судя по лицу Маэнсит, она обдумывала идею. Её выражение неуловимо менялось от сомнения к интересу, от интереса к задумчивости и обратно несколько раз пока комморритка взвешивала шансы. Её взгляд упал на Арадриана и они встретились глазами, разделив на мгновение общую цель и понимание. Женщина чуть дернула уголками губ в намеке на улыбку.

— А остальная часть флота, что они получат от этого рейда? — уточнил Таэлисьет, разводя руками.

— Ты хочешь сказать — остальная часть команды, — сказал Арадриан, оторвав взгляд от завораживающих глаз Маэнсит и переключив внимание на лейтенанта. Таэлисьет встретил обвинение, не моргнув; эльдар не стыдился своих слов.

— Все получают равную долю, — ответил лейтенант изгою, — таковы правила. И к чему мне эти неуклюжие люди? Если ты хочешь сделать любовный подарочек нашему капитану, то расходуй свою часть, как пожелаешь, но не опустошай наши карманы ради своих целей.

— Я думал, что ты должен относиться к нашему капитану с несколько большим уважением и верностью, учитывая, сколько она для тебя сделала и как долго тащила на себе, — указал изгоя.

Таэлисьет вскочил с глазами, расширившимися от гнева.

— Тащила меня? — выпалил лейтенант. — Да это ты висишь камнем у всех нас на шее с момента своего прибытия, Арадриан с Алайтока! Если ты весь из себя такой великолепный, не соизволишь ли повторить представление, устроенное при дворе Де’вака?

Положив руку на меч, Таэлисьет отступил назад и жестом предложил изгою встать. Арадриан, преисполненный негодования, собрался принять вызов, но лейтенант продолжил свою тираду и дал ему время подумать, стоит ли обнажать клинок.

— Одно дело — проткнуть неповоротливый кусок человечины, и совсем другое — сразиться на мечах против своего сородича. Осмелишься на это?

— Мы здесь обсуждаем не мои навыки фехтовальщика, — медленно сказал Арадриан, держа взгляд на ближайшей к мечу руке Таэлисьета. Он готов был отпрыгнуть в сторону, как только пират захочет выхватить оружие. Говорил изгой спокойно, стараясь успокоить раздражённого лейтенанта. — Если на самом деле ты сомневаешься в моём лидерстве, то назови альтернативу.

— Возможно, у тебя есть более выгодное предложение? — спросила Маэнсит. — Лучшее, чем этот конвой?

— Звезды Висельников, рядом с Кебуином, где анасолойские торговцы делают рывок из Бреши Индир, чтобы достичь безопасного скопления Нэирт, — Таэлисьет говорил быстро, словно репетировал эту речь. — Мы будем там через три цикла, а через десять вернёмся с добычей.

— Одинокие анасолойские торговцы? — Арадриан резко и коротко рассмеялся. — Какой же это вызов?

— Это лёгкая добыча, капитан, — настаивал Таэлисьет. Он убрал руку с меча и преклонил колено перед Маэнсит, искренне глядя ей в глаза. — Подумайте, что они могут перевозить — ктелланские сферы, шкуры жвачных медведей или, возможно даже, анасалойских вюрд-дьяволов. Всё это можно очень выгодно продать в Кхай-дазааре. Мы же корсары, а не бойцы на аренах Комморры. Нам не нужны вызовы, чтобы преуспевать или кому-то что-то доказывать.

Маэнсит погладила свой подбородок и посмотрела в пустоту между Арадрианом и ней. Алайтокец ободряюще сжал её ладонь, но женщина убрала руку и встала.

— Мы должны выяснить, кто является лучшим лидером, но решим это не здесь, а проверим на деле, — сказала капитан. Она разгладила бледными пальцами длинное черное одеяние и тонко улыбнулась. — Арадриан, желанный мой, я оставляю тебе командование «Фаэ Таэрут». Таэлисьет и я перейдём на «Хаэнамор», под его началом. Вы оба можете уговаривать капитанов других кораблей составить вам компанию в ваших начинаниях. Через десять циклов мы встретимся у Колыбели Лун, чтобы увидеть, кто достоин управлять Лазурным Пламенем вместе со мной.

— А что будет с проигравшим? — уточнил Таэлисьет.

— А что ты предлагаешь? — спросила в ответ Маэнсит.

— Победа будет достаточным вознаграждением, — сказал изгой. — Позор Таэлисьета станет ему достаточным наказанием за выступление против меня.

— А я, в свою очередь, уверен, что увижу тебя униженным, — возразил лейтенант. — Если я захвачу большую добычу, то ты больше никогда не ступишь на командную палубу корабля.

— Да будет так, — сказала Маэнсит, выходя из комнаты и оставляя алайтокца наедине с Таэлисьетом. Лейтенант холодно улыбнулся.

— На этот раз ты зашел слишком далеко, Арадриан. — стоя перед изгоем, Таэлисьет снисходительно похлопал его по плечу. — Именно этого я и хотел. Без нас с Маэнсит, смиряющих твои необдуманные порывы, ты обязательно погибнешь. Жаль, что мы можем потерять «Фаэ Таэрут», но, по крайней мере, у тебя будет грандиозная гробница.

— Если я потеряю «Фаэ Таэрут», я с удовольствием уступлю тебе, — произнес алайтокец. Проведя пальцем по щеке Таэлисьета, он подмигнул ему. — Желаю тебе повеселиться, приканчивая анасолойцев ради шкур жвачного медведя. Когда я закончу унижать тебя перед всем флотом, ты хотя бы сможешь укутаться в свои трофеи, чтобы поплакать с комфортом.

Три корабля Лазурного Пламени выскользнули из Паутины недалеко позади скопления человеческих кораблей, собравшихся на высокой орбите над пятой планетой системы. Вместе с Арадрианом и «Фаэ Таэрут» там были «Наэстро», под командованием Кхариаса Эльтирина, и «Каэдэн Дарит» с капитаном Намианисом. Имея в распоряжении три самых мощных звездолета Лазурного Пламени, изгой не сомневался, что без особого труда справится со стайкой торговцев.

Хотя он жаждал показать себя против более серьёзного врага, первичное сканирование обнаружило только один военный корабль, защищающий флотилию; судя по размеру, он уступал эльдарским крейсерам в огневой мощи.

— Я прилетел сюда, ища состязания, но, похоже, здесь нет достойного противника, — сказал Арадриан, с улыбкой повернувшись к своей старшей помощнице, Лаэллин. Она кивнула, но промолчала, сосредоточившись на панели управления орудиями. Изгой позволил фрагменту своего сознания проскользнуть в матрицу «Фаэ Таэрут». Оказавшись в сердце столь многих систем, алайтокец испытал воодушевление — раньше он взаимодействовал только с сетями пилотирования, но теперь имел доступ к любому элементу крейсера. Приветствуя эльдар, работавших за различными станциям в командном зале, Арадриан поочередно коснулся мыслей каждого из них.

Когда изгой установил контакт с Аэриссаном у поста сенсорного контроля, ему на мгновение показалось, что он смотрит глазами «Фаэ Таэрут». Это было странное ощущение, мимолетное, но опьяняющее. Аэриссан обратил внимание капитана на показания сканеров. Боевой корабль, который они засекли, был пристыкован к одному из транспортных кораблей, но его плазменный реактор, орудия и щиты отображались пиками на графике выхода энергии, словно были на полной мощности.

Мысленно поблагодарив Аэриссана, изгой скользнул от сенсорных систем к посту связи. Немедленно его голо-образ появился на капитанских мостиках двух других кораблей, в то время как слегка просвечивающие призраки Кхариаса и Намианиса возникли на палубе «Фаэ Таэрут».

— Мораи-Хег сплела нам богатую нить, друзья мои, — объявил Арадриан. — Восемь кораблей ждут разграбления, а защищает их всего один стоящий противник. Мы должны разделиться, чтобы корабль эскорта не смог оборонять конвой от атаки с одного направления. Избегайте контакта с неприятелем: пусть этот сторожевой пёс и невелик, укусы его, я думаю, будут свирепыми. Не нужно спешить, мы ведь сможем поочередно собирать трофеи с каждого судна.

По мере приближения Лазурного Пламени, командиры грузовых космолетов пытались сбежать. В полыхающих плазменных следах транспортников, газовозов, сухогрузов и суперлихтеров, разлетавшихся в суматохе, не было никакого последовательного плана. Они бежали, руководствуясь древним инстинктом выживания стада: хищники не могут поймать нас всех. Боевой корабль людей отстыковался и развернулся прямо на приближающиеся эльдарские кораблям, чем вынудил «Наэстро» прервать атаку, но открыл «Фаэ Таэрут» и «Каэдэн Дариту» свободный проход в сердце разбегающейся флотилии.

Когда флагман догнал ближайшее судно, Лаэллин нацелила бортовые лазеры на его кормовые секции, и по корпусам двигателей пронесся шквал попаданий.

— Осторожно, — предупредил Арадриан, фокусируя сферу сканера на атакованном грузовозе. — На кораблях людей нестабильные плазменные установки. Мы ведь не хотим взорвать нашу добычу, не так ли?

Пролетев вперед, «Каэдэн Дарит» захватил поврежденный космолет гравитационными сетями. Изгой не обратил внимания на дерзость Намианиса, первым взявшего приз; его целью было гораздо более крупное судно в центре конвоя. Вражеский боевой корабль держался близко к нему, и ещё три звездолета конвоя решили, что орудия лёгкого крейсера будут лучшей защитой, чем бездна космоса. Они ошиблись, с триумфом сказал себе Арадриан. Один страж не мог защитить их всех, особенно против намного более быстрых неприятелей.

Уже вскоре командир человеческого эскорта принял решение и положил свой корабль на курс между эльдар и судами, пытавшимися бежать из системы. Это был мудрый ход, который вынудил и «Фаэ Таэрут», и «Наэстро» прекратить налёты на убегающие грузовозы. Но это также означало, что группа из четырёх космолетов, раньше собравшихся возле крейсера, теперь уязвима.

Несмотря на желание рвануться вперед для убийства, алайтокец некоторое время сдерживал себя и «Наэстро». Что-то в действиях боевого корабля, внезапно бросившего своих, вызвало у Арадриана подозрения. Кроме того, оставалось неясным, почему он был пристыкован к большому грузовому судну в момент прибытия Лазурного Пламени.

Четыре грузовика, теперь предоставленные сами себе, держались вместе. Они, несомненно, были вооружены, и хотя их орудия мало что могли противопоставить голополям «Фаэ Таэрут», для абордажа и захвата добычи эльдар пришлось бы замедлиться, что увеличивало шанс успешного попадания. Пока что люди оборонялись за счет численного преимущества, и, хотя Арадриан отчаянно желал захватить самый большой космолет, он помнил глумление Таэлисьета. Только глупец нападёт на четыре судна с одним кораблём, и неважно, как плохо вооружены его многочисленные противники. Если бы изгой хотел уничтожить грузовозы, то проблем бы не возникло, но их нужно было взять невредимыми. Помимо этого, алайтокец должен был захватить как можно больше людей, чтобы предложить Кабалу Багрового Когтя достойный выкуп за прощение старых проступков Маэнсит. Арадриан держал свой бурный нрав в узде, решив, что больше не поддастся поспешным решениям.

Вновь обратив внимание на разделившиеся корабли, алайтокец использовал сеть бесконечности для построения необходимых маршрутов перехвата. Учитывая текущую позицию крейсера эскорта, имелась высокая вероятность, что часть конвоя, которая держалась вместе, успеет сбежать вглубь системы до того, как «Фаэ Таэрут» обездвижит рассеявшиеся грузовозы и вернется.

Скривившись от досады, изгой лихорадочно изучал сферу-экран, пытался выбрать между двумя вариантами. А затем Мораи-хег расщедрилась вновь, и алайтокцу ещё раз повезло: крупнейший грузовик внезапно исторг облако плазмы из аварийных выпускных труб вдоль борта. Резко и сильно отклонившись от курса его товарищей, космолет начал отставать, его двигатели прерывисто загорались и потухали, и за кормой тянулись разбросанные цветки расширяющейся плазмы.

— Вот и первая добыча! — триумфально объявил Арадриан.

Продолжая гнаться за убегающими грузовозами ещё некоторое время, алайтокец выманивал легкий крейсер всё дальше и дальше. Когда он убедился, что сможет добраться до терпящего бедствие судна раньше, чем боевой корабль, он приказал «Фаэ Таэрут» разворачиваться. Хотя маршрут обратно к крупнейшему судну был не таким прямым, благодаря огромной скорости эльдарского звездолета у изгоя было бы достаточно времени на атаку. Желая убедиться, что ему и его команде не помешают, он приказал «Наэстро» приблизиться к радиусу обстрела человеческого эскорта, чтобы не дать вражескому капитану развернуться вслед за флагманом Лазурного Пламени.

Скоро стало ясно что стратегия сработала. Паруса блеснули золотом на солнечном ветру и «Фаэ Таэрут» ринулась к своему призу.

Двигаясь вдоль правого борта грузовоза, прерывисто работавшего двигателями, флагман растянул гравитационные сети и прицепился к огромному судну. Полдюжины абордажных туннелей закрепились на корпусе добычи, и высокомощные лазрезаки на их концах прожгли внешнюю оболочку, открывая путь для вторжения штурмовых команд.

Обычно Арадриан шел бы на острие атаки, ведя корсаров в смертельную битву. На этот раз он собирался остаться вдали от резни и стрельбы; сейчас алайтокец был лидером, а не воином. Первые группы доложили о минимальном сопротивлении — два десятка людей сметены мощным натиском. Создав плацдармы на нескольких палубах, пираты вызвали подкрепления, и только тогда изгой вместе с ними ступил на человеческое судно.

У них было две главных цели — мостик и грузовые отсеки. Разделив свои силы на три часть, Арадриан послал самый большой отряд вперёд, для поисков капитана и офицеров. Другая группа спустилась по лестничным колодцам на нижние палубы, ища грузовые контейнеры. Алайтокец остался на месте с ещё двадцатью пиратами, охраняя путь отхода на «Фаэ Таэрут».

Через коммуникационный штифт в ухе изгой получал данные о продвижении абордажных команд. Они получили инструкцию брать пленников при любой возможности, так что бессознательные или раненые люди непрерывным потоком тянулись на участок погрузки. Нападение шло гладко, хотя капитана судна по-прежнему нигде не могли найти; Арадриан знал, что всё могло бы идти ещё проще, если бы удалось договориться об организованной сдаче.

А потом начались проблемы. Нафилиар, ведущий поиск судовых офицеров, доложил, что его отряд столкнулся с воинами в тяжелых доспехах. Погибая под шквальным огнем, корсары вынужденно начали отступать к плацдарму.

— Воины в доспехах? — переспросил изгой. — Какая у них броня? Какое оружие? Мне нужны подробности!

В ответ он услышал тяжёлое дыхание лейтенанта, прерываемое стонами. Очевидно, он был ранен. Тут же в коммуникаторе алайтокца раздался резкий треск и громоподобные взрывы. Что-то тяжелое застучало по палубе рядом с Нафилиаром.

— Этот ещё жив, — голос был глубоким, искажённым искусственной модуляцией. Арадриан услышал глухое шипение, которое внезапно заглушил ужасающий рёв примитивного двигателя. Нафилиар закричал, но его вопли утонули в хриплом скрежете цепного меча и хрусте раскалываемых костей.

— Славь Императора, ненавидь чужака.

Тон голоса невозможно было спутать ни с чем, как и стихающую в отдалении тяжёлую поступь. Арадриан слышал множество ужасных историй о космических десантниках Императора, но, к счастью, никогда не встречался с физически улучшенными воинами Империума. На борту «Лаконтирана» он разговаривал с воинами, которые видели этих генетически изменённых солдат и сумели выжить. Их присутствие шокировало изгоя и сильно ударило по его желанию доказать превосходство над Таэлисьетом. Сражения на борту звездолетов отлично подходили космодесантникам, и алайтокец внезапно осознал, что корабль эскорта наверняка принадлежит им. Было неизвестно, сколько ещё их может оказаться там; его корсары не были готовы к подобной битве.

Присутствие таких врагов изменило всё, и Арадриан просеивал в голове рассказы о космодесантниках, пытаясь найти что-нибудь, чем можно воспользоваться. Но всё что он вспоминал, лишь подчёркивало, с каким ужасом пиратам предстоит столкнуться в бою. Космодесантники будут скорее сражаться насмерть, чем позволят им захватить судно, в этом можно было не сомневаться. Через коммуникатор изгой слышал другие доклады о контратаке беспощадных воинов, и понимал, что должен реагировать быстро, если хочет предотвратить катастрофу.

Арадриан быстро рассказал корсарам, с кем они сражаются, и приказал по возможности избегать прямых столкновений. Лучшей тактикой против грузных космических десантников были уклонения от боя и засады: у воинов алайтокца было несколько фузионных пистолетов и силовых клинков, способных пробить вражескую броню, но для истребления элитных бойцов Императора пришлось бы доставить более тяжёлое оружие с «Фаэ Таэрут».

Группы, двигавшиеся к корме через грузовые отсеки, также столкнулись с космодесантниками. Предупрежденные, они смогли быстро отступить от тяжелобронированных противников, не вступая в бой. Как будто дела шли недостаточно скверно для эльдар, команда грузовоза всё ещё носилась по палубам, натыкаясь на отряды корсаров, когда те пытались устроить засаду на громадных воинов или отступить от их контратак.

Ситуация быстро запутывалась, а изгой имел только поверхностную информацию о противнике и структуре космолета. «Фаэ Таэрут» была сцеплена с грузовозом, и на столь близком расстоянии могла вести только самое базовое сканирование судна. Показания датчиков не обнадёживали Арадриана — похоже, космодесантники собирали силы на нижних палубах ближе к носу корабля, скорее всего, чтобы пробиться к зоне садки корсаров. Алайтокец ничего не смог бы поделать против скоординированной атаки, только отступить на «Фаэ Таэрут». Он ходил взад-вперед по металлическому коридору рядом с входами в абордажные туннели, пытаясь придумать способ перехитрить врагов. Звуки боя — характерный шум болтганов Космического Десанта и взрывы гранат — эхом проносились по лестничным клеткам и палубам. Было сложно сказать, откуда именно они доносятся, но, похоже, шум приближался. Изгой пытался собрать отчёты от его воинов с помощью коммуникатора, но их ответы были обрывочными и поспешными.

— Взгляни на это! — повернувшись, Арадриан увидел Лаэллин, которая спешила по коридору, что-то волоча за собой. Это был один из людей-членов экипажа, с огромной кровавой дырой в груди. Не успел изгой спросить женщину, что такого важного в мёртвом человеке, как с ним связался Аэриссан, оставшийся на «Фаэ Таэрут».

— Мы засекли значительные прорывы варпа у границ системы. Я думаю, это человеческие корабли выходят из варп-пространства. Их почти дюжина.

— Военный эскорт или новые грузовые суда? — уточнил Арадриан, жестом приказав Лаэллин подождать с вопросом. Его старший помощник бросила труп на палубу и нетерпеливо сложила руки на груди.

— Расстояние слишком велико, чтобы говорить с уверенностью, но я предполагаю боевые корабли, — ответил Аэриссан.

— Да в чем дело? — требовательно спросил изгой, которого отвлекла нервно дергавшаяся рядом Лаэллин.

— Взгляни, — ответила женщина, указывая на грудную клетку мертвеца. Арадриан взглянул в рваную дыру, видя растопыренные наружу рёбра и обращённые в кровавое месиво внутренние органы.

— Ну, мертвый человек, — сказал алайтокец. — Очень мертвый. Если ты начала собирать коллекцию, вокруг ещё куча таких. А теперь извини, у меня есть более важные дела.

— По-твоему, это от лазгана или сюрикена? — выпалила Лаэллин, хватая изгоя за руку и заставляя снова посмотреть на вскрытую грудную клетку. — Его рана вызвана небольшим взрывом внутри.

— Что же могло так ранить его, если не наше оружие?

— Болтер космического десантника, разумеется! — женщина стиснула кулаки от раздражения.

— Зачем… — вопрос замер на губах Арадриана, когда он сам дошёл до ответа. — Проведи меня ближе к этим космодесантникам, я должен их увидеть. Скорее!

Лаэллин развернулась и побежала по коридору, алайтокец последовал за ней. Они миновали небольшую группу корсаров, охраняющих проем в переборке у конца прохода, и шагнули на узкую площадку. Повернув направо, женщина направилась к открытому трапу, шагая так легко, что сетчатые металлические ступени почти не лязгали. Она пролезла сквозь небольшое отверстие в узкий трубопровод, где едва хватало места бегущим эльдар. Там было влажно и жарко, трубы вдоль пола усеивали капли конденсата.

— Думаю, это один из воздухообменников для создания искусственной атмосферы, — объяснила Лаэллин, ныряя под другую трубу, которая шла поперёк коридора на высоте груди. Остановившись над решёткой, помощница Арадриана взглянула вниз. Её губы исказились от внезапного испуга. — Они были здесь. Должно быть, спустились на уровень ниже.

Вытащив лазпистолет, женщина выстрелила в болты, державшие решётку, и та с громким лязгом рухнула на палубу. Алайтокец спрыгнул первым, положив руку на меч в момент приземления. Поблизости раздавался стук сабатонов космодесантников. Легко опустившись рядом с ним, Лаэллин указала в направлении лестничной клетки слева от корсаров.

Двигаясь быстро и тихо, Арадриан подбежал к вершине трапа. Бросив взгляд через перила, он тут же отступил на шаг, увидев массу почерневшей брони у основания ступеней. Даже этого краткого осмотра хватило, чтобы подтвердить подозрения изгоя; он вернулся обратно к лейтенанту, следившей за коридором.

— Отведи всех назад, половину на защиту абордажных туннелей, остальных в какое-нибудь просторное помещение, — сказал ей алайтокец.

— Тремя палубами выше есть общая столовая. Это подойдёт?

— Отлично, — сказал Арадриан — Я иду с тобой.

— Что ты задумал? — спросила Лаэллин после того, как передала необходимую информацию при помощи коммуникатора.

— Космодесантник, увиденный мною, был в чёрной броне, поспешно и плохо окрашенной, — объяснил изгой, когда они бесшумно поднимались по трапу, оставив врагов позади. — На его наплечнике был криво написанный девиз и никаких знаков различия. Думаю, мы имеем дело с отступниками.

— А-а, отступники, — с улыбкой ответила женщина. — Значит, они защищают конвой ради собственной выгоды? И не больше нашего хотят иметь дело с настоящим эскортом.

— Именно, — подтвердил Арадриан.

Им потребовалось какое-то время, чтобы добраться до столовой, о которой упомянула Лаэллин. Более полусотни корсаров уже были там, и ещё несколько входили через дверной проём в противоположном конце длинной комнаты. Столовая оказалась обширной, разделённой длинными столами и скамейками, прибитыми к полу. Люки и двери в камбуз располагались вдоль одной их стены, а освещение обеспечивали четыре трубчатые лампы, которые тянулись вдоль всей комнаты, раздражающе мерцая и шипя.

— Пожалуйста, дай мне коммуникатор, — сказал изгой, протягивая руку к Лаэллин.

Она подчинилась, вытянула штифт из уха и передала командиру. Вскрыв тонкий кожух ногтем, он разделил устройство, как горошину. Внутри блеснула миниатюрная отражающая панель. Когда алайтокец сжал устройство между большим и указательным пальцем, оно испустило тихую, но высокую трель и начало сканировать различные частоты в поисках сигнала. Всего через несколько мгновений зашипели помехи, а затем Арадриан услышал грубые голоса.

— Хейнке, включи ауспик.

Следующие слова сопровождались короткими всплесками шипения, которое, как предположил Арадриан, были помехами от какого-то сканирующего устройства.

— Большая часть дошла до верхних палуб, — сказал другой голос. — Слишком много помех от суперструктуры корабля, чтобы можно было точно… Стоп, тут что-то странное.

— Что там?

Арадриан собрал коммуникатор обратно и поднял к переводному устройству в виде лица, прикреплённому к его одежде. Он улыбнулся своим воинам и поднёс палец к губам, чтобы утихомирить их болтовню.

— Я думаю, этот разговор слишком скучный, — заявил алайтокец. — Давайте дадим этим глупцам возможность поговорить о чём-то стоящем.

— Посмотри сам.

— Как думаешь, что они замышляют?

— Командир космических десантников, — проговорил изгой, и в коммуникатор хлынули грубые звуки из переводного устройства, — я нашел частоту, на которой вы разговариваете. Внимай мудрости моих слов. Эта растрата жизней бессмысленна и не принесет пользы ни мне, ни тебе. Я осознал, что мы не должны быть врагами. Я заметил глаза, что видят далеко, и знаю, что вам известно, где я нахожусь. У меня есть знание, и тебе захочется, чтобы я им поделился. Встреться со мной там, где мы сможем посовещаться и обсудить ситуацию, как цивилизованные существа.

— Что это… — произнес третий голос. — Этот ублюдок взломал нашу частоту?

Корсары засмеялись, услышав перевод из устройства Арадриана.

— Но как?

— Забудь про «как», ты слышал, что он сказал? — вмешался ещё один голос. — Он хочет перемирия!

Услышав грохот сабатонов за дальними дверями, Арадриан небрежно облокотился на край стола в ожидании космодесантников. Вокруг него располагалось несколько дюжин эльдар, некоторые держали оружие наготове, большинство просто развалились на столах и скамейках. Изгой поймал собственное отражение в потертой дверце металлического шкафчика.

Он был облачен в длинный плащ из зеленых и красных ромбов, который опускался до голенищ сапог. Из высокого воротника торчал гребень бело-голубых перьев, окружавший узкое, остроскулое лицо тонким, как дымка, ореолом. Кожа его была почти белой, черные волосы собраны в переплетенную блестящей нитью косу. Алайтокец улыбнулся себе, но посерьезнел, когда перед ним с шипением раскрылись двери.

Вошедшие создания были ростом с Арадриана, но вдвое шире в груди и плечах. Оба космодесантника были с шеи до пят облачены в толстую силовую броню, окрашенную в черный цвет, как и у воина, замеченного изгоем до этого. Один из них держал в руке какое-то тяжелое с виду двуствольное оружие, корпус которого покрывали золотые украшения поверх голубой эмали. У второго, не надевшего шлем, было плоское лицо с широким подбородком и тяжелым лбом. Голову его покрывала короткая светлая щетина. В огромной латной перчатке он держал кристаллический меч, в другой руке — пистолет. Нечто в облике космодесантника с обнаженной головой заставило алайтокца занервничать, но он не мог понять, что именно, пока громадные воины шагали по столовой.

Они остановились в десятке метров от Арадриана, не поднимая оружие. Капитан пиратов повел глазами и встретился с взором красных линз первого великана. Тот был чуточку выше второго, держался более прямо и стоял в нескольких шагах ближе, чем его спутник. Изгой решил, что перед ним командир.

— Как зовут того, кто имеет честь обращаться к Арадриану, адмиралу Зимнего Залива? — алайтокец едва шевелил губами, но грубые слова из броши-переводчика разнеслись по всей столовой.

— Гессарт, — ответил космодесантник в шлеме. — Это что, переводчик?

— Я понимаю ваш грубый язык, но не желаю марать свои губы его варварским хрюканьем, — отозвался изгой.

Другой воин подошел к Гессарту, и Арадриан мгновенно понял, что встревожило его раньше. В глазах космодесантника бурлили золотые искорки: он, совершенно точно, обладал психическими силами. Что-то в этом блеске заставило алайтокца вспомнить о Повелителе Магии, главном интригане среди богов Хаоса. Золотой свет, как и сам Великий Мутатор, постоянно менялся, отбрасывая лазурные и фиолетовые тени. В этом было что-то неестественное, даже более неестественное, чем сами пси-способности. При виде искорок в памяти изгоя пробудился Залив Отчаяния, где он сражался с демоницами. Вот оно, понял Арадриан — второй космодесантник несет в себе демона!

Нахмурившись, алайтокец посмотрел на Гессарта, взволнованный тем, что ему, похоже, придется договариваться с последователями Темных богов. Как ни странно, в командире космодесантников он не заметил подобных следов порчи, но бояться от этого меньше не стал.

— То, что ты якшаешься с подобным созданием, явно говорит: ты более не служишь Императору Человечества, — произнес Арадриан, желая поскорее разделаться со всем этим. История Алайтока началась в глубокой древности, и эльдар помнили, как на заре существования людской империи Хаос совратил половину воинов Императора. — В прошлом мы встречались с другими предателями вроде вас. Мои подозрения подтвердились.

— Закерис — один из нас, — сказал Гессарт, бросив взгляд на псайкера. — Что ты имеешь в виду?

— Разве ты не видишь, что обитает внутри него? — изгой не мог поверить, что воин не подозревает о существе, которое овладело его спутником. Похоже, ситуация была намного сложнее, чем казалось, но корсар не желал ввязываться в дела космодесантников, что бы там у них ни происходило.

— Что тебе нужно? — требовательно спросил Гессарт.

— Чтобы мы оба избежали ненужных потерь, — заявил Арадриан, поднимая ладони в умиротворяющем жесте. — Ты скоро узнаешь, что близятся те, чей долг — охранять эти суда. Если мы вступим в бессмысленное сражение, они атакуют нас обоих. Это не послужит ни моей, ни твоей цели. Предлагаю решить разногласия мирным путем. Я уверен, что мы можем заключить такое соглашение, которое удовлетворит обе стороны.

— Так что, перемирие? Поделим добычу с каравана? — из-за механических ноток, вносимых динамиками шлема, сложно было уловить настроение Гессарта. Алайтокцу хотелось верить, что в вопросе прозвучала надежда, а не недоверие.

— Дух мой возрадовался тому, что ты понял мои намерения. Я весьма опасался встретить в ответ то же слепое невежество, каким зачумлены столь многие представители твоего вида.

— Я недавно подружился с компромиссом, — ответил космодесантник. — И нашел его компанию более приятной, чем компанию его альтернатив. Что за сделку ты предлагаешь?

— Времени достаточно, чтобы мы оба могли забрать то, что хотим, прежде чем в наши дела вмешается вражеское подкрепление. Нас не интересует неуклюжее оружие и товары, которые везут эти суда. Можете забрать, сколько хотите.

— Если вам не нужен груз, то какова тогда ваша доля? — Гессарт посмотрел на собравшихся корсаров, подергивая пальцем на спуске.

— Все остальное, — коварно ухмыльнулся Арадриан.

— Он имеет в виду команды кораблей, — шепнул Закерис.

— Правильно, порченный, — согласился изгой. Эльдар-пират уставился на Гессарта, обрадованный тем, что уловил нотку согласия, хотя космодесантник ещё сомневался, возможно, не доверяя намерениям Арадриана. — Принимаешь ли ты эти требования или же хочешь, чтоб мы истратили еще больше сил, истребляя друг друга в бессмысленной демонстрации гордыни? Если ты выберешь бой, то предупреждаю: я знаю, как мало у тебя воинов.

— Когда придет эскорт? — спросил Гессарт Закериса.

— Вам хватит времени, чтобы отгрузить все, что захотите. Вас не будут трогать мои корабли и воины. Даю слово, что вы останетесь целы, если пообещаете мне то же самое.

Гессарт ещё какое-то время глядел на изгоя, но тот не мог понять, о чем думает чужак, скрытый за шлемом. Сам Арадриан сохранял безразличное выражение лица, ничем не показывая, что внутренне радуется возможности захватить экипажи без ненужных осложнений.

— Согласен на эти условия, — сказал космодесантник. — Я прикажу своим воинам, чтобы они не вступали с вами в бой. Но экипажи имперских кораблей не в моей власти.

— Мы вполне можем справиться с подобными проблемами собственными методами, — ответил алайтокец. И действительно, Маэнсит обучила своих воинов множеству способов подчинения строптивых врагов, которые узнала от лучших укротителей Комморры. — Будь благодарен, что сегодня я чувствую себя щедрее, чем обычно.

Гессарт приподнял оружие и уставился на пирата холодным красным взглядом. Когда он заговорил, изгой увидел свое отражение в линзах шлема: одна рука поднята в выразительном жесте, губы почти презрительно искривлены.

— Не дай мне повода изменить решение.

«Фаэ Таэрут» набирала скорость, разворачиваясь к последнему грузовозу для абордажа. Корабль Гессарта удалялся от этого судна — космодесантники-отступники завершили собственный грабеж. Арадриан наблюдал за ударным крейсером через голошар, легко касаясь мыслями пси-матрицы для отслеживания маневров своего флагмана.

Внезапно корсара охватила паника, хлынувшая в него из крейсера. «Фаэ Таэрут» тревожно взревела, заставив все палубы содрогнуться от психической ударной волны. Алайтокец ощутил, как полуразумное сознание звездолета вторгается в его мысли, и разум эльдар наполнился данными сканеров. Уходящий корабль космических десантников сопровождал флагман лучами повышенной плотности, исходящими из сенсоров на орудийных батареях: его пушки захватили цель!

К страшному потрясению «Фаэ Таэрут» добавился ужас самого Арадриана, который увидел, как по правому борту ударного крейсера открываются амбразуры. Не было ни времени активировать голополе, ни места, чтобы сманеврировать и уклониться от большинства выстрелов.

Лазерные лучи, снаряды и плазма, вылетевшие из орудийных батарей крейсера Гессарта, обрушились на борт и мачту флагмана эльдар. Изгой, всё ещё подключенный к матрице бесконечности, ощутил каждый удар как легкую рану собственного тела. Когда бомбардировка продолжилась, вслед за уничтожением мачты главного звездного паруса вверх по позвоночнику Арадриана поползла ноющая боль. Её вторичные вспышки полыхнули в сознании корсара после того, как взорвались орудийные палубы, а из пробитых трюмов с человеческими пленниками унеслись в пустоту атмосфера и мертвецы.

Пошатываясь и тяжело дыша, алайтокец вывалился из командной капсулы. Свет на мостике погас, так как «Фаэ Таэрут» пыталась перенаправить оставшуюся энергию на поддержание целостности поврежденного корпуса. Тревожные сигналы и голоса звучали, будто непрерывный артобстрел.

Всё потемнело, и корабль погрузился в безмолвие. Откуда-то с нижней палубы до Арадриана донеслись испуганные вопли пленников. Подковыляв обратно к пульту управления, он положил ладонь на тусклые геммы. Ничего не произошло.

— Она мертва, — пробормотал изгой, оцепенев от этой мысли. — «Фаэ Таэрут» мертва.

Глава 13 Бегство

Мир Крови и Слез

Когда настанет Конец Вселенной, развернется великое сражение, исход которого решит судьбу эльдарских душ. В час Рана Дандра мощь нашего народа будет противостоять Великому Врагу, свершится Последняя Битва против Хаоса, и всё сущее сгинет. Фуэган Пылающее Копье, Вестник Погибели, зачинатель Рана Дандра, созовет всех лордов-фениксов, создателей Путей, по которым ступает каждый эльдар, и воины эти объединятся на Хараншемаше, мире Крови и Слез. Там закончится их последний бой, и вселенная вновь познает мир.

Прощальный выпад Гессарта, горькое повторение истории с убийством Дарсона Де’вака, не сразил «Фаэ Таэрут» наповал, чего боялся Арадриан. Системы поддержания жизни функционировали на минимальном уровне, крохотные остатки психической матрицы ещё сохраняли активность. Связь тоже пострадала: когда Кхариас предложил содействие, принц корсаров услышал его голос, но не увидел изображения.

— Согласно устройствам обнаружения, звездолеты имперского эскорта менее чем в цикле пути, — доложил капитан «Наэстро». — Скомандуешь принять на борт твоих выживших?

— Нет, мы справимся, — прорычал в ответ изгой, не желая верить, что с его кораблем покончено. — Ещё есть время для ремонта. Если удастся восстановить генератор скольжения в Паутине, человеческие космолеты не смогут преследовать нас.

— На такой ремонт уйдет много циклов, причем необходима постановка в док, — Кхариас говорил спокойно, но алайтокец знал, что его подчиненный недолго останется на месте с протянутой рукой помощи. Риск оказаться под огнем мстительных имперских кораблей возрастал с каждым мгновением. — Подумай трезво, Арадриан.

Принц корсаров, который по-прежнему ощущал боль от симпатических ран, полученных через психосоматическое соединение со звездолетом в момент атаки, не собирался отступать. Он прекрасно помнил слова Таэлисьета, и возвратиться без «Фаэ Таэрут» означало претерпеть глубочайшее унижение.

— Подойди к нам, чтобы забрать пленников, — резко произнес изгой, после чего обратился к остальным эльдар, сидящим в тусклом свете командного зала: — Мы не покидаем корабль. Ещё есть время на починку генератора скольжения, я в этом уверен.

Несколько офицеров мрачно покачали головами.

— Кхариас прав, — сказала Лаэллин, отходя от своего пульта управления. — Здесь уже нечего спасать, а узники превосходят нас числом, четыре к одному. Если внутренняя переборка какого-нибудь трюмного отсека была пробита, они набросятся на нас. Нельзя тут оставаться.

— Чепуха! — Арадриан огляделся в поисках поддержки от других корсаров, но увидел только грустные лица и качания головами в полумраке. — Я не могу…

Тяжело вздохнув, он сполз на пол командной капсулы, опираясь спиной о главный пульт управления. Тончайшие «усики» энергетических сетей звездолета ласково гладили сознание алайтокца, и глаза его наполнялись слезами — не по себе, а по загубленному им кораблю. «Фаэ Таэрут» выживала на протяжении поколений, а теперь высокомерие изгоя сокрушило её.

Арадриан пытался что-то сказать, но комок в горле не позволил. Тяжело сглатывая и обливаясь слезами, принц корсаров вымолвил почти шепотом:

— Забирай выживших на борт, Кхариас. И приготовь орудийные батареи для уничтожения «Фаэ Таэрут», мы не оставим её в загребущих руках людей.

Наблюдая, как корпус флагмана разваливается под лазерной канонадой, изгой отчасти пожалел, что не остался на крейсере. Ему хотелось поступить так, но в последний момент инстинкт самосохранения оказался сильнее и глубже, чем желание избежать унижения, ждущего по возвращению к Лазурному Пламени, и Арадриан перебежал по абордажному мостику на «Наэстро».

Он не сможет привести обратно не только «Фаэ Таэрут», но и почти тысячу пленников, потерянных вместе с кораблем. На борту двух оставшихся звездолетов не было ни места для размещения людей, ни припасов для поддержания их жизни. Алайтокец оказался не настолько жестоким, чтобы оставить узников в трюме обреченного крейсера: их накачали наркотиками во избежание проблем, перегрузили обратно на имперские суда и оставили дожидаться прибытия союзников из эскорта. Учитывая, что основная масса заключенных содержалась на флагмане, не было смысла держать остатки на «Наэстро», поэтому этих людей тоже лишили сознания и перенесли на их космолеты.

Покинув обзорную галерею, Арадриан направился обратно в свою каюту. Эльдар, мимо которых проходил изгой, бросали на него презрительные или сочувственные взгляды; с презрением смотрели бывшие товарищи по экипажу, с сочувствием — те, кто служил на борту «Наэстро» или «Каэдэн Дарита». Вне зависимости от наказания, которое выберет для него Таэлисьет, на репутации алайтокца был поставлен крест. Да и без этого бывший принц понимал, что потерял всякую ценность не только в глазах Маэнсит, но и своих собственных.

Вернувшись в каюту, изгой пробормотал команду закрытия и опустился на кровать. На полу рядом с ней лежала небольшая заплечная сумка, в которую Арадриан собрал немногочисленные личные вещи с «Фаэ Таэрут». Запустив руку внутрь, алайтокец извлек сложенный пакетик высушенных пурпурных листьев дремолиста. Он не грёзил с тех пор, как поднялся на борт «Ирдириса», поэтому запах наркотика на мгновение показался незнакомым и пугающим. Страх исчез, как только всплыли былые воспоминания о снах и переживаниях, наполненных радостью и ощущением чуда.

Облизнув палец, Арадриан коснулся дремолистов, после чего поднес прилепившийся кусочек ко рту. Изгой снова вдохнул аромат, и на этот раз букет напомнил ему о полетах среди облаков, сотканных из грёз, и созерцании галактик, сияющих ослепительными звездами. Корсару подумалось, что именно сновидчество направило его по нынешнему пути — по дороге, закончившейся крушением надежд и отчаянием. Сняв кончиком языка высохший листок с пальца, Арадриан откинулся на твердом матрасе.

Эссенция дремолиста, как ей и полагалось, заструилась по телу, расслабляя мышцы и обволакивая разум. Закрыв глаза, изгой отключился от внешних раздражителей и начал тихо произносить заученные мантры, чтобы отделить восприятие от остального тела. Казалось, что его обволокли темнота и тишина, но не холодные и пугающие. Это оцепенение, напоминавшее теплые объятия, позволило Арадриану скользнуть в глубокие метагрёзы мемоснов.

Он сидел с Корландрилом на усыпанном цветами холме Эфирного Тора в куполе Великолепных Треволнений, смеясь над воробьями-полуденками, что токовали в кустах.

Он видел смирение на лице прощающейся с ним Тирианны и чувствовал тепло лежащей рядом Афиленниль.

Он ощущал касания Маэнсит в их первую совместную ночь на борту «Фаэ Таэрут». Наслаждение женщины продлилось недолго: из её глаз потекли кровавые слезы, и алайтокец бежал, ища спасения в свободной фантазии.

Вулканическое извержение выбросило блистающее зеленое пламя, вознося Арадриана к небесам, словно горстку пепла на перегретых ветрах. Ураганы ревели вокруг изгоя, крохотной песчинки среди ярящейся бури, и он поднимался всё выше, а внизу расстилались огненные равнины. Алайтокец долго порхал, перелетая с одного порыва на другой, ни разу снижаясь, только взмывая до тех пор, пока не исчезла сама земля, и эльдар не оказался в окружении звезд.

Теперь уже солнечные ветра подхватили нематериальную форму Арадриана, со свистом перебрасывая его по небесному своду, так, что бесплотное тело изгоя скользило между облаками туманностей и кольцами сверхновых. Он сам превратился в звездный свет, стал быстрым и легким, как мысль, а затем обратился в ничто: часть эфирной материи, что скрепляла Вселенную.

Воцарились мир и свобода.

Иногда Арадриан ел, иногда пил, хотя почти не замечал этих неравномерных перерывов в сновидениях. Когда его возвращению к метагрёзам угрожало бодрствование, — истинное пробуждение, вызванное физическими потребностями, — изгой вновь использовал дремолист, давая отпор реальному миру, чтобы продолжить исследование глубин и высот подсознания.

Там он мог избежать боли, вызванной неудачей. В мире снов над ним не смеялся Таэлисьет. Скрываясь за пеленой бессознательного, Арадриан прятался от ужаса и боли, увиденных им в глазах Маэнсит, когда женщина спросила, что случилось с её кораблем.

Цикл за циклом изгой убегал в тусклые объятия мемоснов. Какая-то добрая душа — возможно, по приказу комморритки, а возможно, и нет — оставляла пищу и напитки у двери его каюты. Арадриан ни разу не включал свет, ел в темноте и тишине, пока предыдущие сны сплетались с будущими видениями, превращая каждую трапезу в воображаемый банкет, каждый стакан воды или сока — в отличное вино.

Так лучше для всех, говорил себе алайтокец в редкие моменты ясности между дозами дремолиста. Он, безнадежно утративший цели в жизни, но безнадежно страшившийся смерти, был бесполезен для окружающих, и, более всего, для самого себя.

Изгой смеялся над своей мрачностью, наслаждался грустью, сжимавшей сердце. В грёзах ему являлись видения сети бесконечности Алайтока, превратившейся в ловушку между жизнью и смертью. На фоне огромного мира-корабля Арадриан был всего лишь искоркой энергии, а рядом с Галактикой казался крохотным проблеском света.

Его насмешки над собственной ничтожностью во вселенной исчезали, отброшенные воплощенной яростью — образом командующего Де’вака, преследующим корсара. Теперь алайтокец понимал, что жизнь не имеет смысла, в ней нет иной цели, кроме простого существования до тех пор, пока она не оборвется. Каждый живущий мимолетно касался судеб других, но не оставлял о себе долгой памяти в оборотах великого колеса Галактики.

Грёзы Арадриана становились всё более экспрессивными и все менее связанными с реальностью. Изгой сознавал, что должен прекратить злоупотребления, что сновидения и дремолист рано или поздно разрушат его психику. Мимо алайтокца проплывали лица из прошлого: он снова пережил последнюю встречу с Ридатрином на мосту Томительных Скорбей, только теперь у друга было лицо самого Арадриана, да и вообще это оказался не Ридатрин, а теневидица Роинитиэль в зеркальной маске. Тогда корсар расхохотался, так громко и неудержимо, что его грудь и живот, казалось, вот-вот разорвутся.

Так оно и случилось, и ребра изгоя разошлись, обнажая бьющееся сердце, но вот самого органа уже не было на месте. Поднявшись во сне, алайтокец прошел по следу из капель крови и обнаружил, что за его сердце дерутся крошечные фигурки: Тирианна и Корландрил, Афиленниль и Маэнсит. Они били и царапали друг друга, и, впиваясь миниатюрными пальчиками в красную плоть, тянули и терзали сердце Арадриана.

С влажным хлопком оно разорвалось на части, окатив изгоя сладким нектаром.

На полу, где только что лежало сердце, возник медленно пульсирующий путеводный камень алайтокца. Корсар попытался поднять его, чтобы затолкать в грудь и заполнить пустоту под ребрами, но рука прошла сквозь вместилище души.

Из теней каюты послышалось детское хихиканье, и слабо различимые андрогинные создания задвигались во тьме, неотрывно глядя на Арадриана черными глазами.

Помещение вдруг расширилось, и изгой понял, что спит на кровати у моря, в том старинном дворце с привидениями. Повсюду висели картины, посвященные событиям из его жизни, образы друзей, родственников, незнакомцев и врагов; каждое лицо, когда-либо виденное алайтокцем. С неожиданной живостью пробежав по громадной комнате, он поднял лежавший на полу портрет в серебряной оправе.

— Я не один, и я един, — произнесло изображение Эстратаина. Тут же невыразительное лицо ками заполонило все картины вокруг тысячами безглазых, безносых образов, которые неотрывно взирали на Арадриана со стен и потолка, бросали обвинительные взгляды с паркетного пола.

Издалека доносились знакомые звуки флейты Лехтенниана и бренчание его же полулиры, но они становились все тише. Солитер удалялся от него, а не шел на помощь.

Грёзы приходили и уходили, реальный мир уже не заботил изгоя.

Со временем сновидения изменились вновь. Раз за разом Арадриан снова переживал моменты любовной связи с Афиленниль, вот только партнершей его в эти пылкие мгновения была уже не странница, а провидица. Всё прочее — место и настроение, смех и страсть — оставалось тем же самым, но в роли любовницы алайтокца выступала Тирианна, чего никогда не случалось в жизни.

— Они идут убить нас, — прошептала девушка, лежащая рядом с ним. Тепло её тела согрело руки Арадриана, когда Тирианна прижалась ему к груди. — Мы все будем гореть.

— Я не понимаю, — ответил изгой, садясь на постели.

Корсар услышал крики, далекие вопли боли и ужаса, эхом отдающиеся в каюте. Он был уверен, что бодрствует, эффект от последней дозы дремолиста уже прошел. Грёза, однако же, не исчезала, и алайтокца преследовал запах гари.

Посмотрев на опустевший до половины пакет с наркотиком, Арадриан сказал себе, что видение ничего не значит. Большинство снов не имели смысла. Изгой потянулся за новой щепоткой дремолиста, и вскоре его унесло вдаль серебристое облако наслаждений; сидевшая рядом Тирианна весело смеялась.

— Они идут убить нас, — прошептала девушка, лежащая рядом с ним. Тепло её тела согрело руки Арадриана, когда Тирианна прижалась ему к груди. — Мы все будем гореть.

Сев, корсар обнаружил себя на Алайтоке, в куполе Кристальных Провидцев. Вокруг мерцали статуи ясновидцев прошлого, плотские формы которых остекленели в неподвижности. Все создания были на одно лицо и шевелили губами; все превратились в Тирианну и изрекали одно и то же предупреждение:

— Они идут убить нас. Мы все будем гореть.

Трясущейся рукой Арадриан потянулся за дремолистом. Какую бы дозу ни принимал изгой, сколько бы упражнений ни совершал и сколько бы мантр ни произносил, он не мог избавиться от кошмаров. Куда бы корсар ни отправлялся в грёзах, каждый раз ему являлась Тирианна, повторявшая свое послание.

Коснувшись пакетика, алайтокец остановился и снова раскинулся на постели, глядя на пурпурные и красные пятна, что медленно двигались на потолке. Раньше он превращал их в фундамент для любого мира, в который желал отправиться, воплощая плавно изменяющиеся образы в горы и моря, города и леса. Теперь Арадриан видел в них только пламя пожара.

Эльдар с усилием встал на ноги, напряженно пытаясь сосредоточиться. Он грёзил уже долгое время — не знал, сколько именно, но многие циклы — и с трудом возвращался к реальности. Колени его подгибались из-за длительной неподвижности. Опершись рукой о стену, изгой выгнул спину и сделал три глубоких вдоха.

Медленно и болезненно, к нему отчасти вернулась ясность сознания. Глаза болели от света, воздух казался холодным и каким-то шершавым. Алайтокец глубоко впитал это ощущение, чтобы вытеснить остатки сновидений.

Но Арадриан по-прежнему слышал предостережение Тирианны, шепчущей в пустоте вокруг него.

«Они идут убить нас. Мы все будем гореть».

Выбравшись из каюты, изгой медленно зашагал вперед, приспосабливаясь к бодрствованию. У него стучало в висках и болел живот, во рту оставался горький привкус дремолиста, кожа казалась сухой и стянутой. Подняв воспаленные глаза, алайтокец уставился вдоль коридора.

— Постой, — захрипел он, вытягивая руку в сторону нечеткого образа впереди, перепархивающего из одного арочного проема в другой.

— Арадриан? Я думал, ты навсегда затерялся в грёзах.

Голос звучал знакомо, но корсар не мог вспомнить его обладателя. После того, как изгой сделал несколько шагов к нему, размытое пятно превратилось в худощавое лицо Насимиэта, капитана-артиллериста. Эльдар хмурился, скорее удивленно, чем гневно.

— Где Маэнсит? — алайтокец выталкивал слова распухшим языком через онемевшие губы. — Я должен поговорить с ней.

— Не думая, что она хочет тебя видеть, — ответил артиллерист. Арадриан выпрямился, насколько мог, пытаясь сосредоточиться на лице собеседника.

— Могу найти её через матрицу, — бросил он, проходя мимо Насимиэта.

— Только не в таком состоянии, — подняв руку, пират взял бывшего принца за плечо и остановил его. — Капитан в своих покоях.

Показалось, что артиллерист прошептал нечто иное: «Они идут убить нас. Мы все будем гореть».

Тряхнув головой, изгой неуклюже направился дальше.

Покои Маэнсит состояли из нескольких кают, расположенных над командной палубой и соединенных с обзорной галереей. Пока Арадриан добирался туда через коридоры «Наэстро», нового флагмана Лазурного Пламени, к нему отчасти вернулось хладнокровие и здравый смысл. На звездолете было тихо, и окружающее спокойствие будто просачивалось в измученный разум корсара.

Но это было спокойствие перед битвой.

Дверь в покои комморритки отворилась, когда изгой подошел вплотную, и за ней обнаружилось круглое помещение для собраний, застланное толстым ковром. Сама капитан, Таэлисьет и несколько других лейтенантов сидели на креслах и диванчиках напротив друг друга. Как только Арадриан вошел, все они повернулись к нему; одни смотрели с безразличием, другие — с открытой враждебностью.

— Тебе здесь не место, — заявил Таэлисьет, вставая. — Ползи обратно в свои грёзы, проклятый.

Не обращая внимания на издевку, алайтокец сосредоточился на Маэнсит. Женщина равнодушно смотрела, как он шагает по ковру и останавливается напротив неё.

— Нам нужно поговорить, — произнес изгой. — Наедине.

— Сейчас не время, Арадриан, — тон капитана был скорее суровым, чем жестоким. Она слегка покачала головой. — Ты сейчас не в том состоянии, чтобы вести беседы, а мы готовимся к вылазке.

— Ты похож на мертвеца, — вставил один из офицеров, Сайиан.

Подняв с одного из столиков серебряное блюдо, алайтокец посмотрел на себя. Воспаленные глаза с покрасневшими веками запали, окруженные темными кольцами, вся жизнь покинула их. Стянутая кожа напоминала измятый, потрескавшийся пергамент; когда Арадриан потрогал её, посыпались отмершие чешуйки. Ноготь на поднятом пальце был наполовину обгрызен и покрыт запекшейся кровью, выступающие костяшки алели потертостями. Крашеные белые волосы лежали спутанной копной, и у корней пробивался естественный черный цвет.

Чувствовал себя изгой так же скверно, как и выглядел. Позвоночник ныл, казалось, что кости срослись от столь долгого лежания в неподвижности. Воздух с хрипом входил и выходил из съежившихся легких через саднящую глотку. Висящий на груди путеводный камень превратился в серый овал с почти незаметными проблесками внутри. Когда Арадриан наклонился, чтобы положить блюдо на место, все его суставы вспыхнули болью, и импровизированное зеркало, выпавшее из онемевших пальцев, залязгало по столу.

— Вылазка? Куда? — спросил алайтокец, переводя мутный взгляд на Маэнсит. Его слова показались тихим шорохом, слетевшим с пересохших губ.

— Не твое дело, — ответил Таэлисьет, толкая Арадриана. Бывший принц корсаров, не в силах сопротивляться, неловко отступил на полдюжины шагов. — Тебе здесь не место.

— Я должен вернуться на Алайток, — произнес изгой, неловко увернувшись от следующего выпада; от резкого движения у него запылали мышцы ног и спины. — Пожалуйста, дай мне немного времени на объяснения.

— Когда рейд закончится, — ответила комморритка. — О чем бы ни шла речь, до тех пор с этим можно подождать.

У алайтокца закружилась голова, и, пошатнувшись, он начал заваливаться влево и чуть не столкнулся с Таэлисьетом. Офицер ударил его локтем в грудь, и изгой, рухнув, распластался на диванчике. Арадриан остался лежать там, лишь отчасти понимая, что происходит вокруг, слыша, как Тирианна шепчет предупреждение ему на ухо:

— Они идут убить нас. Мы все будем гореть.

— Оставьте его, пока что, — раздался голос Маэнсит, и нависающая тень Таэлисьета отступила. Не вставая, изгой быстро дышал; разговор продолжался, но все фразы казались ему приглушенными и неразборчивыми.

Среди обсуждений стратегии и маневров он вдруг разобрал название — Натай-атиль. Это была звездная система, расположенная неподалеку от той, где алайтокец потерял «Фаэ Таэрут». Несмотря на помрачнение сознания от изможденности, эльдар вспомнил, что эта область безжизненна и не представляет никакого интереса.

— Почему Натай-атиль? — спросил он, с усилием садясь прямо. — Там же ничего нет.

— Это новая точка сбора конвоев, — объяснила капитан, взмахом руки заставляя умолкнуть запротестовавшего Таэлисьета.

Ничего не сказав в ответ, Арадриан, у которого стучало в висках, завалился набок. Совещание в каюте продолжалось, но что-то не отпускало изгоя, пытаясь пробиться через беспрестанный шепот, угрожающий огнем и погибелью. Что-то, относящееся к Натай-атиль, беспокоило его.

— Там ничего нет, — повторил корсар, выпрямившись ещё раз.

— Ты заговариваешься, жалкий кретин, — бросил Таэлисьет. — Пожалуйста, Маэнсит, разреши выкинуть отсюда это ничтожество.

— Подожди немного, — произнес алайтокец, отводя цепкую руку лейтенанта. К Арадриану возвращалась сосредоточенность. — Что навело вас на это место?

— Три цикла назад мы захватили быстроходный грузовоз, идущий из Даэтронина, — ответила комморитка, вновь останавливая Таэлисьета жестом. — В его системах было упоминание о сборе кораблей у Натай-атиль. Семь судов, почти без эскорта.

— Натай-атиль — отвратительный выбор для места встречи, — указал изгой. — Там нет ничего, кроме пылевых и газовых облаков, да астероидных полей. Никаких навигационных маркеров или вешек. Людям непросто будет собраться там.

— Но это идеальный вариант для того, кто хочет надежно спрятаться, — возразила капитан. — Ты не знаешь, но в твое отсутствие мы по-прежнему захватывали огромную добычу. Люди пойдут на что угодно, только бы избежать встречи с нами или поймать нас.

— На что угодно? — переспросил Арадриан. — А грузовозом они ради этого пожертвуют?

— Идеальный вариант, чтобы спрятаться… — пробормотал Таэлисьет, а затем, прищурившись, посмотрел на алайтокца. Агрессивность офицера немного ослабла, её место заняло любопытство. — Ты думаешь, нас заманивают в засаду?

Изгой пожал плечами. Ему всё тяжелее давалось связное мышление из-за нескончаемых отголосков и послеобразов долгих сновидений.

— Мы не можем просто так развернуться, — Маэнсит обвела взглядом своих офицеров. — Если это не ловушка, то мы лишимся прекрасной возможности для атаки.

Никто не ответил, и комморритка, раздраженно покачав головой, гневно взглянула на Арадриана.

— Глупец, одурманенный грёзами и наркотиками, да ещё и параноик, — сказала она. — Вот так прорицатель погибели!

— И всё же действовать стоит с осторожностью, — заметил Таэлисьет. — Направь туда «Каэдэн Дарит», пусть разведает обстановку.

— А если флотилия и эскорт из-за этого узнают об атаке? — презрительно посмотрела на него Маэнсит. — Конвой рассредоточится в облаках и скроется от нас.

— Не нужно разделять флот, — сказал лейтенант. — Просто отправь вперед один корабль, остальные будут ждать наготове, в безопасности Паутины.

Изгой почти не слышал, о чем говорилось дальше. Сновидения манили его, снова утаскивали из реальности, хотя эльдар помнил, зачем пришел сюда, и сопротивлялся искушению грёз. Тело его было почти мертво, измождение тянуло Арадриана в темные, холодные глубины, но он сумел найти в себе силы и предупредить остальных.

— Мне нужно вернуться на Алайток, — произнес изгой. — Они идут убить нас. Мы все будем гореть.

Очнувшись, Арадриан почувствовал себя несколько посвежевшим, хотя глотка и губы оставались сухими, а в затылке пульсировала тупая боль, отдающаяся в позвоночник. Оказалось, что он лежит на диванчике в каюте Маэнсит — том самом, на котором потерял сознание, не без труда вспомнил алайтокец. Мысли путались, в глазах двоилось, и изгой не мог сообразить, что именно с ним произошло. Всё время, будто в полусне, звучала одна и та же фраза:

— Они идут убить нас. Мы все будем гореть.

Сев прямо, корсар с облегчением понял, что головокружение прошло. На полу возле диванчика обнаружился графин с водой и маленький хрустальный стакан. Потянувшись за ними, Арадриан заметил желтые пятна на пальцах и задумался, сколько же дремолиста принял за циклы, прошедшие с момента его унижения перед Таэлисьетом. Неудивительно, что изгой утратил связь с реальностью. Несмотря на небольшое улучшение самочувствия, он по-прежнему испытывал глубочайший стыд из-за недавнего провала; вновь обратившись к Сновиденью, алайтокец точно не восстановил погубленную репутацию.

Он развернулся, чтобы ровно сесть на диване, и подался вперед, держа руки на коленях. Во рту пощипывало; этот зуд рождался тягой к дремолисту, но Арадриан без труда проигнорировал его. Шепот в ушах оказался более упрямым, и изгой мог поклясться, что, прислушавшись, узнает голос Тирианны.

Когда Арадриан вспомнил о сплетении грёз и кошмаров, о появлении в них девушки и жутких пророчествах, принесенных ею, у него снова всё поплыло перед глазами. Плотно сжав колени, эльдар коснулся ступнями пола, пытаясь убедиться, что бодрствует. Разумеется, уверенности тут быть не могло: учитывая долгий сновидческий опыт алайтокца и принятые им дозы дремолиста, любая грёза, в которой он пребывал, становилась неотличимой от реальности. Пока не удастся доказать иное, настоящее было для изгоя мемосном, а вовсе не новым пробуждением. Он напряженно, но безуспешно пытался вспомнить, просыпался ли до этого и возвращался ли затем к сновидениям.

Подобные мысли угрожали направить Арадриана в водоворот безумия. Выпив стакан воды, он насладился тем, как жидкость проскальзывает по распухшему языку и пересохшему горлу.

«Если всё это вымышлено, — подумал изгой, — то воображение у меня поистине завидное».

— Надеюсь, сейчас ты более ясно мыслишь?

Повернувшись к двери, алайтокец увидел, что в каюту вернулась Маэнсит, облаченная в боевую броню и с оружием на поясе. При виде женщины в голове Арадриана вспыхнули разрозненные воспоминания.

— Я… — изгой не знал, как лучше спросить. — Я долго спал?

— Больше тридцати циклов, с крошечными перерывами на еду и питье в каждом из них, — ответила комморритка, глядя на него скорее с жалостью, чем с сочувствием. Это сильно уязвило гордость корсара, он выпрямился и посмотрел капитану прямо в глаза.

— А что я ещё делал?

— Почти ничего. Просил меня вернуться на Алайток — не говорил, почему, но казалось, что это важно для тебя. Кто такая Тирианна?

— Они идут убить нас. Мы все будем гореть, — неожиданно для самого себя выговорил Арадриан. Слова, бившиеся в его сознании, словно бы просто выпорхнули наружу.

— Именно это ты всё время повторял во сне, — теперь лицо Маэнсит выражало искреннюю озабоченность. Присев рядом с изгоем, она спросила: — Что ты видел там?

— Алайток в огне, — ответил эльдар и вздрогнул, когда образы из грёз поплыли перед его внутренним взором: картины смерти, пожаров и страданий. Алайтокцу не удавалось избавиться от ощущения, что он каким-то образом виновен в происходящем. Ужас сдавил сердце Арадриана, и он взглянул на женщину. — Это предупреждение, я уверен.

— Довольно скоро увидим, так ли это, — произнесла она, вставая с диванчика. — Через семь циклов мы будем там.

— О чем ты? — изгой тоже поднялся. — Мы возвращаемся на Алайток?

— Да, возвращаемся, и поэтому мне нужно, чтобы ты выглядел хотя бы относительно вменяемым и чистым. У меня в спальне осталась кое-какая твоя одежда, если хочешь сменить эту.

Маэнсит успела сделать три шага к двери, прежде чем Арадриан позвал её по имени.

— Почему мы летим к Алайтоку? Не из-за меня же, верно?

— Из-за тебя, и по многим причинам, — сказала комморритка. — Даже будучи скованным грёзами, ты указал нам на возможную ловушку в Натай-атиль. Взяв «Каэдэн Дарит», Таэлисьет отправился на разведку и обнаружил больше дюжины имперских корабле, поджидающих Лазурное Пламя. Похоже, мы уже здорово досадили людям, поэтому я решила покинуть Зимний залив. Учитывая твое бормотание об огне и Тирианне, а также мое желание перегруппироваться в месте чуть более безопасном, чем открытый космос, Алайток показался естественным выбором.

— Я не хочу возвращаться туда, только не сейчас.

— Это не твой выбор, Арадриан. Мораи-хег выплела для тебя запутанную прядь, которая и разворачивается сейчас. Ты уже стоил мне «Фаэ Таэрут», звездолета, украденного мною у собственного кабала ради обретения свободы, и на новом флагмане тебе не рады. Экипаж высказался против тебя, и я обязана прислушаться. Даже страсть, некогда разделенная нами, больше не заставит меня встать на твою сторону. Или ты возвращаешься на Алайток, или я высаживаю тебя на каком-нибудь маленьком спутнике по пути; выбирай сам, но на борту тебе места нет.

У изгоя подкосились ноги, и он рухнул обратно на диванчик. Раздраженно дернув головой, женщина ушла, оставив его наедине с мрачными мыслями.

Арадриан спал, но не видел снов. Падение в абсолютную пустоту бессознательного было предпочтительнее возвращения в кошмары с Тирианной и нашептываемыми ею предостережениями. Изгой спал, пробуждался, засыпал вновь, и к нему понемногу возвращались силы и чувство собственного достоинства, если не гордость.

Проснувшись в очередной раз, корсар ощутил странное напряжение в воздухе. В каюте по-прежнему никого не было, но по всему звездолету гудела какая-то нота, разносящаяся вдоль и поперек «Наэстро», по призрачной кости корпуса и кристаллическим линиям психических схем. В нервной системе Арадриана отдавались пульсации энергии, которая текла через матрицу и разгоняла корабль внутри Паутины.

Выйдя из покоев Маэнсит, изгой побрел в зал управления. Двери открылись перед ним, — хотя показалось, что на них установлен пси-засов, — и алайтокец шагнул внутрь. Капитан сидела в командной капсуле, с лицом, искаженным от максимальной сосредоточенности. Подняв глаза от пульта управления вооружением, Таэлисьет увидел вошедшего и нахмурился, но ничего не сказал. Вместо этого офицер кивнул на обзорную сферу в центре помещения.

Голоэкран демонстрировал Паутину позади «Наэстро». Казалось, что звездолет несется по мерцающему серебристому туннелю вверх, к выходу — черной пространственной решетке из покрытой резными рунами призрачной кости, которая поддерживала стены нематериального прохода. На фоне быстро проносящейся серебряной материи выделялись два темных корабля в пятнистой темно-синей и черной раскраске, носы которых были усыпаны изогнутыми сенсорными лопастями, а из корпусов выступали орудия, похожие на крючья. Комморриты. Встречающиеся местами ярко-белые пятна указывали на недавний ремонт, и узнавание туго скрутило кишки Арадриану.

— Кхиадис, — пробормотал он.

— У Натай-атиля нас ждали не только люди, — пояснил Таэлисьет. — Должно быть, иерарх как-то услышал о готовящейся ловушке. Его звездолеты ждали, когда Лазурное Пламя вернется в Паутину, но мы заметили их два цикла назад и с тех пор уходим от погони.

— А где остальной флот? — спросил алайтокец. — Мы превосходим эти два крейсера по огневой мощи.

— Трусы разбежались, как только появились комморриты! — зарычала Маэнсит из центра зала. Арадриан взглянул на женщину, но та не отрывалась от гемм управления. — Наша единственная надежда — отыскать убежище на Алайтоке. Даже Кхиадис не решится атаковать «Наэстро» там.

— И как скоро мы достигнем Алайтока? — уточнил изгой, направляясь к лестнице, которая вела наверх, к пилотажному модулю. Таэлисьет тут же оставил пульт управления и шагнул ему наперерез.

— Ты не пилот и не офицер, — прищурившись, заявил лейтенант. — И во многом по твоей вине нас сейчас преследуют.

— До Алайтока осталось немного, — ответила в этот момент Маэнсит.

Арадриан беспомощно смотрел, как темные силуэты комморритских крейсеров медленно приближаются к «Наэстро». Из-под скользнувших в сторону рядов заслонок, напоминающих жабры какой-то чудовищной акулы, выдвинулись носовые орудийные установки врагов.

— Просто показывают зубы. Мы вне их зоны досягаемости, — заметил Таэлисьет.

— Держи их на расстоянии, — бросила капитан.

На голоэкране возникли две небольших темно-красных звезды, отделившихся от кормы «Наэстро». Алайтокец понял, что это какое-то оружие, но тип зарядов ему был неизвестен. У преследующей пары крейсеров хватило запаса по времени и пространству для маневра, чтобы уклониться от прямого попадания, но при этом комморритам пришлось немного сбавить ход. Когда передовой космолет — изгою показалось, что это флагман Кхиадиса — поравнялся с одной из звезд, Таэлисьет довольно заворчал и что-то нажал на пульте управления.

Заряд разросся в шар алых молний, протянувшихся по всему радиусу туннеля. Вторая звезда, которую зацепили дуги разрядов, также взорвалась, и цилиндрический участок Паутины заполнила энергетическая буря; её порывы пронеслись вдоль стен и сотрясли корпус вражеского крейсера. Продолжив движение, ударная волна через несколько мгновений догнала «Наэстро».

Арадриан ощутил содрогание Паутины через психические схемы корабля, и миг спустя звездолет тряхнуло в реальности, так, что корсар пошатнулся. Вновь посмотрев на экран, он увидел, что оба крейсера прорываются через псионический шторм, а всполохи энергии стекают с их корпусов, будто вода с маслянистой кожи какого-то морского животного. В голос выругавшись, Таэлисьет повернулся к Джайн Анирит, офицеру обнаружения.

— Какие-то психические щиты, — доложила она из-за пульта управления сенсорами. — Никакого заметного урона не наблюдаю.

Погоня тянулась до бесконечности. Алайтокец стоял, прикованный к палубе, не в силах отвести взгляд от обзорной сферы. Возможно, это была игра его воображения, но казалось, что комморриты понемногу сокращают отставание. Неясно, каким образом крейсеры могли двигаться быстрее «Наэстро», одного из самых проворных звездолетов, на которых летал Арадриан, но им это удавалось. Изгой чувствовал, что неприятели всё приближаются, подбираются к нему, будто медленная смерть. Рано или поздно корабль Маэнсит окажется в зоне досягаемости их носовых орудий, и преследование тут же закончится.

— Предупредите Алайток о нашем приближении! — скомандовала капитан. — Из портала выходим на полной скорости.

— Будем надеяться, что ни одно судно не попадется навстречу, — вставил Арадриан, и комморритка нехорошо посмотрела на него при этом упоминании очевидной опасности.

Алайтокец не справлялся с напряжением — как физическим, так и психическим беспокойством, вызванным течением пси-энергии через «Наэстро». Хотя изгой мучился от бессилия, наблюдая за происходящим, он не мог просто уйти и ждать исхода. Арадриан жил каждым мгновением погони, и силуэты двух черных хищников отпечатывались у него в памяти сильнее, чем что-либо иное.

«Это возмездие, — подумал корсар при виде комморритских звездолетов. — Это расплата за принятые мною решения».

Изгой знал, что рано или поздно рок настигнет его. С самого Гирит-Рислейна алайтокец оставался на один шаг впереди погибели, изо всех сил стараясь перехитрить судьбу, но сейчас от него уже ничего не зависело. Умрет или выживет Арадриан, определят действия Маэнсит и прочих эльдар.

Смотря в прошлое, корсар понимал, что жаждал свободы, но так и не насладился ею. Он всегда оставался под властью кого-то или чего-то иного: сначала это был страх смерти, затем влечение к Афиленниль. Любовь к опасности и страсть, направленная на Маэнсит, создали пьянящую смесь, вызывающую привыкание, и она какое-то время определяла поступки Арадриана. А затем алайтокец оказался в темнице собственного стыда, запертый там не только дремолистом, но и собственными страхами.

— Свобода — это миф, — сказал он в пространство.

Тут же Арадриан вздрогнул, осознав, что крейсеры на голоэкране уменьшаются. Внезапно на их месте возникло оскаленное лицо Кхиадиса.

— Бегите, жалкие черви, бегите! — прорычал иерарх, правый глаз которого дергался от тика, прежде незаметного изгою. — Ты не сможешь вечно оставаться на Алайтоке, вероломная сучка! Или я, или Багровый Коготь отыщем тебя!

Изображение растворилось, превратившись в золотое колесо энергий; врата Паутины сияли так ярко, что изгой часто заморгал и прикрыл глаза рукой. Когда зрение восстановилось, он увидел, как мимо проносятся возносящиеся ввысь башни, отчетливо видимые на фоне медленно вращающегося диска — входного портала мира-корабля. «Наэстро» летел над куполами и мостами, почти касаясь силовых полей и гравитационных сетей, покрывающих Алайток.

Никогда прежде Арадриан не воспринимал мир-корабль вот так, во всем блеске его славы. Раньше корсар был слишком сосредоточен на пилотировании, чтобы оценить величие и грандиозность картины.

— Я вернулся, — прошептал он и понял, что плачет.

Глава 14 Развязка

Алайток

Обитатели Алайтока, одного из крупнейших миров-кораблей, переживших Грехопадение, известны строгим следованием философии Пути. Для некоторых эльдар столь жесткий режим оказывается невыносимым, и они, покинув родину, ведут жизнь Изгоев. Таким образом, алайтокцы составляют внушительную часть странников, корсаров и прочих искателей приключений, разбросанных по Галактике и другим мирам-кораблям. Название же Алайтока происходит из мифа о Кхаине и означает «Меч Небес».

Совет Алайтока заседал на ступенях Зала Единения, схожего по виду с амфитеатром. Этот купол с колоннадами располагался неподалеку от края мира-корабля, и Арадриан, стоявший в самом центре, чувствовал себя очень маленьким. Изгоя окружало лишь прозрачное полушарие силового поля и звезды Галактики. Присутствовали на собрании провидцы и автархи Алайтока, а также несколько избранных персон, отличающихся мудростью прожитых лет.

Говорить от их имени предоставили ясновидцу Анатхарану Алайтину, но, по правде, роль старейшины совета больше заключалась в ведении допроса, чем оглашении мнений. В коже и глазах древнего псайкера мелькали точки кристалликов, а волосы его были белыми, как снег. Арадриана расспрашивали на протяжении нескольких циклов, с перерывами только для естественных нужд; собравшиеся интересовались всеми деяниями изгоя с момента, когда он покинул мир-корабль. Корсар до сих пор не понимал, почему всех так заботят его поступки, и в начале четвертого круга слушаний дал волю раздражению.

— Что вам нужно от меня? — требовательно спросил Арадриан, поворачиваясь, чтобы окинуть взглядом всех членов совета. — Мне кажется, что я на каком-то суде, где ещё не оглашено обвинение!

— В некотором роде, так и есть, — это произнес эльдар, сидевший на самом нижнем ярусе амфитеатра. Вызвав в памяти долгие представления, с которых начинался допрос, изгой вспомнил его имя: Келамит. — Вольно или невольно, твои действия послужили причиной великого разорения, грозящего Алайтоку. Мы здесь, чтобы прозреть истоки этой угрозы и определить, кто ты — виновник её появления или просто жертва обстоятельств.

— Разорение? — корсар снова огляделся, разведя руки в невинном жесте. — Не вижу никакого разорения. Что же я совершил?

— Люди придут сюда, — ответил Анатхаран. — Боимся, что уже скоро. И они принесут с собой войну.

— И какое отношение это имеет ко мне?

— Тот имперский командующий, Де’вак… Расскажи нам больше о нем, — вновь Келамит. — Мы увидели, что ваши нити туго скручены вместе. В сплетении нам открылось, что кровопролитие исходит от твоей пряди, но сейчас нужно изучать слишком много других судеб. Арадриан, нам нужна твоя помощь, чтобы отвести катастрофу от нашего мира-корабля.

Застигнутый врасплох просящим тоном ясновидца, корсар кивнул. Алайтокец стыдился сотворенного с Де’ваком, понимая теперь, что на противостояние с губернатором его толкнули не здравый смысл или жажда свобода, но гордость и самомнение. Арадриан осторожно разъяснил обстоятельства, при которых столкнулся с имперским командующим, делая основной упор на то, что первым в сношения с людьми вступил Иритаин. Однако же, Алайтин углубился в тему, потребовав рассказать о случившемся в системе Даэтронин. Несколько досадуя, изгой сообщил подробности встречи на яхте Де’вака, и советники зашептали и забормотали с мест. Им показалось, что в истории пирата скрывается нечто, способное помочь им разгадать природу погибели, надвигающейся на Алайток.

— Значит, ты держал его сына в заложниках до тех пор, пока флот не отошел достаточно далеко? — уточнил Анатхаран. — Тогда ты в последний раз видел имперского губернатора?

Арадриан судорожно сглотнул, охваченный мучительными воспоминаниями о том, что случилось дальше. Затем он посмотрел на Алайтина, который сурово изучал изгоя грифельно-серыми глазами.

— Произошло нечто иное, — произнес корсар, отчаянно желая проснуться. Эта греза слишком затянулась, и из утомительной постепенно становилась пугающей.

— Что именно, Арадриан? — вопрос Анатхарана, подобно клинку пронзив плоть, кости и сердце алайтокца, проникнул в глубину его души. Изгой мысленно представил облако плазмы и пылающих газов, ощутил, как Галактика содрогается от оскорбления, нанесенного им Де’ваку. Эльдар сам не верил собственной жестокости; от воспоминаний у него закружилась голова.

— Что ты сделал, Арадриан? — не отступал Алайтин, впиваясь в него взглядом.

— Мы убили их, — тихо ответил корсар, встречаясь глазами с кем-то из собравшихся в зале. Говоря, он видел смятение и отвращение на лицах сородичей. — Я убил их: сына Де’вака и его телохранителей. Я разнес их челнок на куски и развеял их пепел в пустоте. Это была бессмысленная жестокость и худший удар, который я мог нанести имперскому командующему.

Арадриана окутало молчание, более жуткое, чем грозные обвинительные выкрики. Изгой ощущал волны презрения, которые исходили от членов совета и срывали с него последние клочки истрепанной гордости. В голове корсара вновь и вновь звучали отголоски их бессловесного обвинения: «хладнокровный убийца».

— Что ж, теперь мы, возможно, получили ответ на вопрос «почему?» — сказав это, Келамит положил руку на плечо Арадриану и посмотрел на него с тихой печалью. — Благодарю тебя.

— Но ещё нет объяснения, «как?», — вмешался высокий, хорошо сложенный эльдар, который сидел напротив ясновидца. На бледном, узком лице советника выделялись раздувающиеся ноздри и ярко-голубые глаза, а облачен он был в голубые и синие одеяния с белым шитьем. Изгой знал его — все жители мира-корабля знали Архатхайна, первого среди автархов. Поднявшись, воин приблизился к Арадриану, не отводя от него взгляда.

— Командующему Де’ваку, как я понимаю, ничего не известно о том, что ты связан с Алайтоком, или о том, где можно найти мир-корабль?

— Именно так, автарх, — ответил корсар, который хотел бежать от этого пронзительного взора, но не мог, прикованный к месту его мощью. — Место моего рождения никогда не упоминалось в разговорах с ним или Дарсоном, и Алайток находится вдалеке от людских глаз. Я не понимаю, как…

Эльдар умолк, задумавшись над вопросом. Сердце у него упало ещё глубже, хотя это и казалось невозможным: даже признание в убийстве сына губернатора меркло на фоне откровения, вспыхнувшего в голове изгоя. Паника охватила корсара, когда он почувствовал на себе бесстрастные, изучающие взгляды десятков членов совета, окружавших Арадриана со всех сторон.

— Комморриты, — он прямо посмотрел в глаза Архатхайну. — Иерарх поджидал в Паутине, когда Лазурное Пламя бежало из засады в Натай-атиле. Мы думали, что он просто воспользовался шансом, но…

Корсар позволил собравшимся сделать вывод, оказавшись не в силах произнести его вслух. Молчание нарушил Келамит, и, когда изгой повернулся в сторону ясновидца, глаза у того пылали энергией.

— Ожесточенный и обозленный, немыслимо разгневанный совершенным против него предательством, Кхиадис-иерарх направит командующего Де’вака к объекту его презрения, — неестественный взор псайкера остановился на изгое. — Имперский губернатор приведет союзников, ибо он обманом убедил их, что Алайток — логово пиратов, в прошлом терзавших звездные системы людей. С ним явится целый флот, и солдаты армии Императора. И, кроме них, придет иной, титан среди людей, повелитель ордена имперских космических десатников. Имя ему — Ахол Надей; рука и слово его принесут погибель Алайтоку.

Услышав пророчество, Арадриан вздрогнул — ему вспомнились грезы, наполненные огнем и предостережениями Тирианны. Корсар почувствовал дрожь, но не собственную, а самого Алайтока. Ему показалось, что в глубинах мира-корабля кто-то ударил в громадный барабан, и отголоски грохота за несколько мгновений донеслись сюда, в купол на краю звездолета. Вслед за этим ощущением у изгоя убыстрился пульс, и в биении колотящегося сердца перед его мысленным взором встал образ из Гирит-Рислейна: яростный пламенный великан, творивший резню везде, где бы ни ступал.

Пробуждался аватар Кхаина, и на Алайток приходила война.

Купол Кристаллических Провидцев окутывал сумрачный свет умирающей звезды, на орбите которой находился мир-корабль. Оранжевые лучи отражались от лиц ясновидцев прошлого, ставших единым целым с сетью бесконечности Алайтока. Сейчас в просторных, чудесных рощицах, среди голубых и серебристых деревьев, стояли десятки кристаллических статуй, некогда бывших телами псайкеров.

Сгибая и разгибая пальцы, Арадриан пытался немного сбросить напряжение, скопившееся в мышцах. Каждый сустав казался окостеневшим, каждый нерв — натянутым. В голове возбужденно гудели мысли о возможном грядущем. Теперь алайтокцу оставалось только ждать.

— Возможно, тебе приятно будет узнать, что Тирианна хорошо справляется, — прознес Алайтин, ждавший вместе с ним. Эльдар сидели на изогнутой лавочке из белого мрамора, спинами к мерцающему черному пруду. Ясновидец был в боевом облачении, рунном доспехе поверх длинных одеяний и закрытом шлеме, украшенном драгоценными камнями. Как и Арадриан, он пришел сюда без оружия, и, хотя уже несколько раз объяснил важность этого, изгой чувствовал себя обнаженным, лишившись меча и пистолета. Кроме того, бывшему страннику не помешала бы удлиненная винтовка. Поймав себя на этой мысли, алайтокец понял, что очень быстро привык к воинской амуниции, хотя сражаться начал далеко не с рождения.

— Осталось немного, — добавил Алайтин и ненадолго отвернулся.

Некоторое время назад Арадриан наблюдал за пламенем и разором космической битвы через силовое поле купола. Вспышки лазерного огня и плазмы метались по небесному своду, корабли, похожие на кафедральные соборы и их противники, напоминающие лебедей, бились среди звезд. Людей не удалось остановить, — их невозможно было остановить, — и они высадились в доках два цикла назад. С тех пор захватчики постепенно продвигались к сердцу Алайтока, и возглавляли наступление Сыны Орара, космодесантники, ведомые Ахолом Надеем.

— А что с Маэнсит и «Наэстро»? — спросил изгой. — Она сказала мне, что останется помочь алайтокцам в бою с человеческими звездолетами.

— «Наэстро»… пока ещё сражается, — ответил ясновидец. — Корабль серьезно пострадал в поединке с вражеским фрегатом, но и он, и его капитан по-прежнему с нами.

Арадриан облегченно кивнул. Что бы ни случилось с ним — точнее, с Алайтоком — космолеты смогут спастись, и это немного успокаивало.

После этого установилась тишина, но не абсолютная. Корсар слышал далекие отголоски проносящихся снарядов и взрывов; по сети бесконечности то и дело прокатывалась дрожь. Здесь, в куполе Кристаллических Провидцев, эти вибрации усиливались, и казалось, будто древние псайкеры перешептываются между собой, когда их обдували внезапные порывы ветра. Это всего лишь шорох листьев, говорил себе Арадриан, но звук всё так же беспокоил его.

Прислушиваясь к очередному шелестящему «разговору», изгой вдруг разобрал нечто совершенно неожиданное. Вокруг зазвучали веселые, чирикающие нотки, хотя птицы не вили гнезда под куполом. Невольно сунув руку в карман, Арадриан нащупал тонкую серебряную трубочку — маленький свисток, врученный ему Лехтеннианом. Вещица оказалась среди личных вещей, унесенных корсаром с «Фаэ Таэрут», но до сих пор он ни разу не вспоминал о подарке.

Поднеся свисток к губам, изгой выдул несколько неуверенных нот. Справа тут же раздался неожиданный отклик, заставивший Арадриана вскочить и помузицировать ещё немного. На бортике фонтана, неподалеку от себя, корсар заметил создание в одежде диковинных цветов и необычайных узоров, лицо которого скрывалось под невыразительной маской и капюшоном, усыпанным алмазами. В перчатке гостя поблескивало что-то серебряное.

— Лехтенниан! — крикнул изгой, бегом припустившись к солитеру. Озорные глаза арлекина сверкнули из темноты под капюшоном, когда он посмотрел на Арадриана сквозь линзы маски.

— И не только я, мой заплутавший спутник, — произнес солитер, указывая собственным свистком. — Круги от брошенного тобою камня разошлись широко и далеко.

Алайтокец мгновенно узнал пятнистый костюм Финдельсита, с которым явилась вся его труппа. Ловко соскочив с пары небоходов, акробаты изящно приземлились на серую почву и собрались вокруг своего вождя. Театрально указав на Арадриана, Великий арлекин покачал головой. Затем он ткнул пальцем в сторону Лехтенниана и с наигранной безропотностью пожал плечами.

— Ради тебя не пустился бы я в путь через бездны космоса, — с привычной музыкальностью заговорил Финдельсит. — Но сюда привел меня солитер, и тебе послужить я теперь обязан. Когда мы вместе, его долг — мой долг, и нельзя противиться Смеющемуся богу.

— О чем речь? — спросил изгой, взглянув на Лехтенниана. — Ты ничего мне не должен.

— Не зная, кто я, ты прикрыл мне спину в бою с демоницами Той-что-жаждет, — объяснил солитер. — Тогда твой дух куда ярче сиял, прискорбно мне видеть нынешний сумрак.

— С тех пор, как мы расстались, я прошел по многим темным путям, и не могу винить в этом никого, кроме себя, — признался Арадриан.

— За Алайток мы сразимся в битве, — объявил Великий арлекин. — Поведем неловких партнеров-людей в танце Крови и Упорства!

Почувствовав кого-то позади себя, изгой оглянулся и увидел присоединившегося к ним Алайтина.

— Ты знал, что они явятся? — спросил он у ясновидца, но Анатхаран покачал головой. Арлекины тем временем вернулись на небоходы, и Лехтенниан помахал алайтокцу на прощание, садясь в скиммер с открытым верхом. Обе машины поднялись в воздух и просвистели мимо Арадриана, пересекая купол в направлении «к краю» мира-корабля.

— Смеющийся бог легко скачет по сплетению, так что редкий псайкер может проследить его шаги. Появление слуг Цегораха — великое счастье для нас, но поступь их легка и судьбу всего мира-корабля им не изменить, к добру или к худу. Кстати, пришел на помощь и кое-кто ещё, знакомый тебе: «Ирдирис» появился здесь десять циклов назад, и прямо сейчас странники из его экипажа заманивают людей в ловушку посреди купола Полночных Лесов.

— Афиленниль на Алайтоке? Могу я увидеться с ней?

— На это времени нет, — ответил Алайтин и поднял голову, словно глядя на звезды небесные. — Тирианна действительно хорошо справляется. Атака на Полночные Леса остановлена, поэтому следующий и последний удар люди неизбежно нанесут здесь, в куполе Кристаллических Провидцев. Всё происходит в соответствии с предсказаниями.

— А что с моей ролью? — спросил изгой, у которого пересохло во рту при мысли о судьбе, определенной ему ясновидцами.

— Всё свершится так, как мы объясняли тебе, — взяв Арадриана под локоть, псайкер повел его обратно к лавочке, но корсару не сиделось. Слишком взволнованный, чтобы стоять на месте, он принялся мерить шагами замощенную площадку вокруг темного пруда.

— Ты не можешь быть уверен, что нас ждет успех, — заявил изгой.

— Ни в чем нельзя быть уверенным, но избранный нами путь дает наибольшие шансы на успех. Слишком поздно уклоняться от своего долга. С того момента, как ты вернулся на Алайток, события направлялись так, чтобы достичь удовлетворительного исхода. Да, мы не можем гарантировать успех, но и ты, точно так же, не можешь сбежать от судьбы.

— Значит, мне остается только ждать? — спросил Арадриан.

— Да, но долго ждать не придется.

Изгой заставил себя сесть и плотно укутался в плащ, словно в куполе царил холод. Глядя на поколения застывших вокруг провидцев, на их холодные кристаллические тела в отблесках света умирающей звезды, он испытывал абсолютное одиночество. Приятно было повидаться с Лехтеннианом, сохранившим какие-то крупицы уважения к Арадриану, но больше никто из знакомых не уделил бы ему и мимолетной мысли. Его до сих пор не подвергли остракизму только потому, что Алайток нуждался в изгое. Вокруг корсара сплелась эта катастрофа, и только с его помощью можно было предотвратить окончательную погибель.

— Наше положение неустойчиво, — встревоженным тоном объявил Алайтин.

— Что за неустойчивость? — Арадриан посмотрел на сидевшего рядом ясновидца.

— Человеческий псайкер, один из космодесантников, защищал врага от наших вмешательств и скрывал многое в сплетении.

— Ты имеешь в виду, что всё это время мы чего-то не знали? — судорожно сглотнул изгой. — Но менять план уже поздно!

— Не бойся, Тирианна видит угрозу и спешит устранить её. Атаку в куполе Полночных Лесов всё ещё можно остановить, неприятель будет направлен сюда.

— Тирианна? Но, с её неопытностью, как она сумеет превозмочь там, где потерпели неудачу другие?

— Ей помогут любовь к друзьям и чувство долга перед Алайтоком, — ответил ясновидец, снова успокаиваясь.

Время как будто растянулось, и у Арадриана по спине бегали мурашки при мыслях о возможном провале плана автархов и провидцев, разрушенного действиями единственного космодесантника. Но переигрывать что-либо было уже поздно: судьба мира-корабля оказалась в руках изгоя после того, как совет объявил, что ему нужно совершить.

— Тирианна превозмогла, — сообщил Алайтин. Хотя ясновидец ждал исхода так же спокойно, как окружающие эльдар неподвижные статуи, в его голосе прозвучала нотка облегчения.

Арадриан угрюмо смотрел под ноги, на синий мох, пробивающийся из щелей между плитками, и по-прежнему не был уверен, что всё пройдет по плану ясновидцев. Ещё многое могло пойти не так, и тогда изгоя ждала бы мучительная смерть, а сам Алайток — уничтожение.

Он ощутил скачок энергии, сотрясший сеть бесконечности. Статуи ясновидцев снова зашептали, и на этот раз не умолкали несколько мгновений. Арадриану показалось, что он разобрал пару слов среди тихого бормотания.

«Странник возвращается».

«Странник возвращается».

«Странник возвращается».

Вновь и вновь эта фраза эхом отдавалась в мыслях изгоя.

— Тирианна использовала руну, отправила сигнал, — пояснил Алайтин, державший руки на бедрах, в складках мантии. На пальцах ясновидца ярко блестели кольца, покрытые резными символами. Где-то справа от них под куполом раздался взрыв, и Арадриан вздрогнул, услышав грохочущие раскаты. Повернувшись на звук, он увидел клубы черного дыма, поднимающиеся к звездам. Псайкер никак не отреагировал на случившееся.

— Атака людей была остановлена, — продолжил он. — Новое наступление, имеющее целью сердце Алайтока, приведет их сюда. Чувствуя вкус победы, Ахол Надей лично поведет бойцов; приближается наш судьбоносный миг.

Жгучие лазразряды, проносясь над площадью, выбивали куски из всего, что находилось рядом с прудами и фонтанами. Арадриан сидел, будто прирос к скамейке, и сжимал мраморное сиденье так, что побелели пальцы. В какой-то момент перед ним просвистел шквал сюрикенов, жертвой которого оказался человеческий солдат: руку и плечо ему разорвало в клочья, от серого мундира остались одни лоскутки.

Изгой для уверенности постоянно твердил слова, сказанные ему Алайтином за мгновения до того, как первый захватчик взобрался на холм перед двумя эльдар — «они нас не увидят».

Лехтенниан, совершив кульбит над головой другого солдата, ударил «поцелуем арлекина» в спину третьего. Пронзенный человек затрясся, из его рта, ушей и глаз вылетели почти невидимые проволочные нити, окруженные кровавой дымкой. Мгновение спустя они втянулись обратно в оружие солитера.

— Они нас не увидят, — прошептал себе Арадриан, тут же дернувшись от прозвучавшего рядом выстрела из пушки-визгуна Шута Смерти. Раненый солдат упал на одно колено с зияющей раной в ляжке и болезненной гримасой на лице. Тут же это выражение сменилось ужасом; кожа человека покраснела, указывая на продвижение по организму расширяющих токсинов снаряда-визгуна. Сосуды вздулись, глаза полезли из орбит, а лазвинтовка выпала из разбухших пальцев.

Солдат, превращенный биохимией собственного тела в бомбу, взорвался, и осколки костей вонзились в других людей, оказавшихся рядом. Придя в ужас от жутких смертей товарищей, захватчики начали отступать с площади и угодили прямо под шквал сюрикенов — в тыл им уже зашел эскадрон гравициклов.

Сражение шло уже по всему куполу, освещенному пожарами и вспышками лазогня, сиянием плазмы и человеческих осветительных ракет. Арадриан участвовал во множестве налетов и абордажей, но ни один из них не мог сравниться с ужасающим грохотом и ревом наступления людей. Где-то вдали тяжко бухали огромные пушки, ветер приносил вонь танковых двигателей, и происходящее напоминало изгою о его первой встрече с орками в Гирит-Рислейне.

Ясновидец молчал с того момента, как захватчики ворвались в купол. Корсар решил, что Алайтин сосредоточен на маскировке их двоих, а может, просто спит — по внешнему виду псайкера не удавалось определить.

Гудя двигателями, мимо пронеслись три «Виперы», бортстрелки которых вели огонь из пучковых лазеров по роте солдат, наступавших справа от Арадриана. Вскоре послышались новые разрывы снарядов, на склоне холма неподалеку от изгоя распустилась череда пламенных цветков, и ему пришло в голову, что артиллеристы людей могут угодить в любую точку. Невидимость не спасла бы корсара от случайной гибели.

— Они идут, — изрек псайер.

Сначала Арадриан не понял, о чем говорит ясновидец, но затем услышал приближающийся гул моторов иного тембра. Над площадью замелькали маленькие ракеты, и на гребни окружающих холмов въехали приземистые транспортники с вертикальными бортами, раскрашенные по четвертям в красный и белый цвета. На каждом боку у них имелись по две выхлопные трубы, изрыгающие дым. Лязгая, бряцая и скрежеща траками в ужасной какофонии, три неуклюжих боевых машины перевалили через холмы, будто какие-то бронированные киты, решившие выброситься на берег. На крыше каждой из них находилась открытая турель, и за установками стояли космодесантники в доспехах тех же двух цветов: Сыны Орара.

Дальше виднелись новые варианты грубых, угловатых танков, которые взрыхляли лужайки гусеницами и раскалывали кристаллические статуи под тяжестью аляповатых корпусов. Некоторые машины имели орудийные башни со скошенными бронелистами и бортовые спонсоны, на крышах других виднелись многорядные пусковые установки, а две могли похвастаться крупнокалиберной пушкой, выступающей из лобовой части. Если гравитанк «Сокол» получил свое название благодаря грациозной маневренности, мгновенному набору скорости и устремленным вперед очертаниям, то бронетехника Космического Десанта, напоминавшая кирпичи на колесах и гусеницах, безоглядно пробивались вперед, грубой силой снося любые преграды.

Изгой посмотрел на спутника, желая увидеть, как тот отреагировал на приближение врагов, но Алайтин вел себя так безмятежно, словно они с Арадрианом просто наслаждались видами купола. Эльдар отступали перед космодесантниками: арлекины, запрыгнув на небоходы, быстро унеслись прочь, и за ними в лабиринт мостиков и серебряных ручьев устремился поток гравициклов. «Волновые змеи» с отрядами стражников и аспектных воинов оттягивались в тыл, прикрытые мерцающими силовыми щитами.

Боевые машины Сынов Орара, раскалывая под собой каменные плиты, грохотали между прудов, их стрелки поводили орудиями налево-направо, отыскивая цели. Вслед за передовым отрядом появился ещё один танк, даже крупнее предыдущих — он, пожалуй, больше походил на передвижной бункер. Борта гиганта усыпали спонсоны с разнообразным тяжелым вооружением, комплексы датчиков, размещенные на крыше, сверкали линзами искусственных глаз.

Передний люк боевой машины открылся с хрипом гидравлики, и ринувшийся наружу поток воздуха шевельнул волосы Арадриана. Сочившийся изнутри красный свет озарил единственного воина, который зашагал по опускающейся рампе; тем временем верхний бронелист поднимался, образуя проход, превышающий по высоте рост эльдара.

Доспех этого космодесантника оказался даже тяжелее, чем у его собратьев, а к геральдическим символам добавились крупные рубины и свитки, высеченные из белого мрамора. На воине не было шлема, и алайтокец видел его лицо, сильно загорелое, пересеченное бледными шрамами и рубцами. Осмотрев площадь, он устремил взгляд грифельно-серых глаз через купол, к центру Алайтока. Наплечники воина украшали золотые письмена, а в силовой установке на спине было закреплено древко, с которого свисало длинное прямоугольное знамя. На полотнище тоже виднелись человеческие слова, вышитые красным и черным, а по краям шла золоченая тесьма.

Ахол Надей, магистр ордена Сынов Орара, человек, сжимающий в кулаке судьбу Алайтока.

Отделение космодесантников, высадившихся из другого транспортника, собралось вокруг предводителя. Изгой расслышал тихое жужжание включаемых коммуникаторов, но не сумел разобрать слова неприятелей. Затем Сыны Орара разделились на две группы по пять бойцов, одна из которых вернулась к их боевой машине, а другая осталась с магистром ордена.

И тут же Надей, как и его воины, разом повернулись к Арадриану. Космические Десантники взяли оружие наизготовку, а их лидер пораженно смотрел на корсара. В направлении изгоя развернулись турели и спонсоны бронемашин, лучи прицельных модулей засияли у него на груди калейдоскопом разноцветных точек.

— Теперь они меня видят? — уточнил алайтокец.

— Да, — ответил псайкер. — Теперь они тебя видят.

— Мир, мир! — закричал Арадриан на человеческом языке, размахивая руками и падая на колени. — У меня нет оружия!

Через несколько мгновений, наполненных скрежетом тяжелых сабатонов и гудением брони, корсара окружили космодесантники. Оружие воины держали направленным прямо на эльдар, но то, что они не открыли огонь по велению инстинкта, уже было достаточно удивительно.

— Вы понимаете меня? — спросил изгой с ноткой мольбы в голосе. Арадриан знал, что начинается ненавистная ему часть плана, но, как убедительно доказали провидцы, иного выбора не было. Псайкер изучили нить судьбы корсара, и этот вариант, по сравнению с остальными, давал ему и всему Алайтоку наибольшие шансы на выживание. Победа в силовом противостоянии с людьми оказалась недостижимой, поэтому бывшему рулевому оставалось рассчитывать на спасение через унижение. — Пожалуйста… у меня нет оружия!

Снова зажужжали переговорные устройства. Ахол Надей возвышался над изгоем, словно колоссальная статуя на фоне кирпично-красного неба, залитого светом умирающей звезды.

— Говори, ксенос, и побыстрее, — произнес магистр ордена. Арадриан не знал, что такое «ксенос», но, судя по тону, выбранному Сыном Орара, это не было почетным титулом.

— У меня есть важное сообщение и предложение мира, — проговорил алайтокец, справившись с желанием обернуться к ясновидцу. Уголком глаза изгой заметил, что сидящий псайкер, по-прежнему невидимый для космодесантников, внимательно смотрит на него через немигающие хрустальные линзы. Сделав долгий, глубокий вдох, Арадриан продолжил.

— Вы были обмануты, магистр ордена. Ваши враги направили вас именно в то место, которое соответствовало их планам. Я должен лично переговорить с имперским командующим Де’ваком, или все мы погибнем.

Склонившись над алайтокцем, Надей сгреб его за грудки и легко поднял одной рукой.

— Что тебе известно о Де’ваке? — спросил предводитель Сынов Орара.

— Скажите ему, что это Арадриан! Арадриан! Я знаю губернатора, и готов заплатить то, что должен ему!

Задержав дыхание, эльдар изучил лицо космодесантника. На нем были написано неверие и гнев; хватка воина сжалась, и у изгоя затрещали ребра. Решив, что Ахол Надей сейчас убьет его, алайтокец закрыл глаза.

— Пожалуйста, магистр ордена, вы должны сказать Де’ваку, что это Арадриан! — эти лебезящие мольбы в адрес свирепого варвара были самым унизительным поступком на памяти изгоя, но он так сильно хотел жить, что мог пойти на что угодно. — Он знает, кто я. Не убивайте меня, пожалуйста. Не убивайте меня.

— Следи за этой поганью, — произнес Надей, грубым толчком передавая корсара одному из своих воинов. Сдавив руки Арадриана пальцами-тисками, Сын Орара потащил его прочь, но эльдар вздохнул с облегчением — он увидел, как магистр ордена шагает к командному танку.

Битва за купол Кристаллических провидцев бушевала по-прежнему, и корсар боялся, что опоздал, или же ясновидцы допустили просчет. В небе распускались облака дыма, следы воздушных детонаций, и стражников внизу осыпали раскаленные осколки. Луга, засеянные до создания Империума, превращались в грязь под траками танковых колонн. Застывшие тела провидцев, которые указывали Алайтоку безопасный путь на протяжении поколений, разлетались на куски, пораженные лучами лазпушек или разрывными снарядами. Арадриану хотелось плакать, но он сдерживал эмоции. Несмотря на все мольбы и заверения, эльдар мыслил ясно и четко; чтобы выйти живым из этой истории, ему требовался незамутненный разум.

Магистр ордена Надей вернулся, отправив необходимые запросы, и молча стоял перед алайтокцем, словно пытаясь просверлить взглядом дырки у него в черепе. Почти несомненно, в случае чего Ахол убил бы изгоя на месте. Во избежание проблем Арадриан повесил голову и старался как можно реже встречаться глазами с космодесантником.

О прибытии Де’вака корсар догадался, заметив эскадрилью трехвинтовых воздушных судов. В нижней части фюзеляжа каждой из четырех машин находилась шарообразная турель, и двуствольные орудия, то и дело поворачиваясь, выискивали наземные цели. За ними следовал летательный аппарат меньших размеров и с единственным винтом; он метался влево-вправо, уходя от возможного зенитного огня. На носу машины имелся герб синего цвета, летающая рыбка, за которой оставался след из блестящих алмазов. Разглядев её, изгой понял, что видел тот же самый образ в палубной мозаике на яхте губернатора — это была личная или семейная символика.

Пока транспорт Де’вака садился, поднимая сильный ветер и взметая клубы пыли, остальные машины патрулировали вверху, прикрывая его от воздушных атак. Когда имперский командующий успешно коснулся земли, тримоторные аппараты рассредоточились и поднялись ещё выше. Губернатор тяжело зашагал через площадь и почти сразу заметил Арадриана, которого держали двое Сынов Орара.

Выражение лица Де’вака менялось очень быстро: сначала удивление, затем гнев, усиливающийся по мере того, как он приближался к корсару. Затем, вместо хмурой гримасы — чуть подрагивающие губы и намек на победную улыбку.

Изгой по собственной воле рухнул на колени, умоляюще протягивая руки к имперскому командующему.

— Слава звездам, лорд Де’вак, это вы! — закричал эльдар.

— Убейте его! — прорычал губернатор, держа руку на навершии сабли у пояса.

— Я хочу предупредить вас! — в отчаянии изгой почти визжал. — Вас обманули, лорд Де’вак. Да, я жестоко поступил с вами, но, клянусь искуплением и собственной жизнью, вы должны меня выслушать!

— Он — трусливое, вероломное ничтожество, — заявил имперский командующий, обращаясь к Надею. — Не стоит ждать, что пират расскажет нечто ценное.

На плечо Арадриана опустилась рука в латной перчатке, его собирались поднять на ноги. Вывернувшись из хватки до того, как пальцы сомкнулись, алайтокец распростерся на потрескавшихся плитах у ног Де’вака.

— Я немыслимо сожалею о смерти вашего сына! — верещал изгой, не сводя глаз с лица губернатора. Слова эти были правдивы, но эльдар использовал истину для обмана. — Дарсон погиб от моей руки, мне не следовало так поступать!

Глаза имперского командующего расширились, в них читалась погибель. Он оскалил зубы, и, брызгая капельками слюны, потащил саблю из ножен, одновременно шагая вперед.

— Отзови своих бойцов, Надей, я сам прикончу этого выродка.

— Не совершите ошибку, магистр Надей! — Арадриан обратил умоляющий взгляд на повелителя космодесантников. — У меня есть жизненно важная информация.

— Постой, — произнес Ахол, уперев руку в грудь Де’вака. — Я все ещё не понимаю, откуда это создание знает тебя, имперский командующий.

— Он — капитан пиратов, которых мы пришли уничтожить, Надей, — ответил губернатор. — Однажды мне почти удалось поймать его, но мерзавец сбежал.

С этим Де’вак обошел вытянутую руку магистра ордена и занес клинок для смертельного удара.

— К нам идут корабли! — взвизгнул Арадриан, отшатываясь от сабли.

Клинок опустился, но в последний момент Ахол Надей перехватил запястье имперского командующего и спас изгоя. Бывший пират облегченно выдохнул, но передышка длилась недолго: магистр ордена снова воззрился на него.

— Какие корабли? Где?

— Мы почти победили! — Де’вак безуспешно пытался стряхнуть руку космодесантника. — Надо убить это существо и продолжить наступление. Ядро бесконечности недалеко отсюда.

— Какие корабли? — требовательно повторил Надей, вырывая саблю из трясущихся пальцев губернатора. В огромном кулаке Сына Орара тонкий дуэльный клинок напоминал какой-то столовый прибор. — Говори, или я убью тебя здесь и сейчас!

Отвечать Арадриану не пришлось. В ухе магистра ордена затрещала бусина связи, и он наклонил голову, слушая доклад. Мгновение спустя Ахол поднял голову, глядя в звездное небо купола.

— Сколько? — прорычал космодесантник в вокс.

— Просто прикончи его! — рявкнул Де’вак. — Он предал меня! Он убил моего сына!

Имперский командующий дернулся за своей саблей, но Надей отбросил человека в сторону свободной рукой. Острие клинка теперь было в пальце от лица изгоя, неотвратимо направленное ему в правый глаз. Алайтокец сглотнул, прочищая горло.

— Прошу, подождите секунду, магистр ордена.

Арадриан ощутил под собой прилив энергии, несущийся по матрице сети бесконечности. Мир-корабль, содрогнувшись от её мощи, напитал усталое тело изгоя новыми силами.

В куполе Кристаллических Провидцев вспыхнул ослепительный белый свет. Все до единой статуи заблистали психической энергией, и даже пол засверкал вместе с ними. Узоры сети бесконечности проявились в куполе, словно жилки, соединяя и связывая провидцев с Алайтоком.

Быстро привыкнув к свету, Арадриан заметил ещё кое-что: тишину.

Не трещали выстрелы, не раздавались яростные крики, не грохотали снаряды. Во всем куполе установилось безмолвие. Подняв глаза, изгой увидел застывшие в воздухе лазерные лучи и выхлопы ракет. Потоки энергии и трассирующие пули, пересекавшие купол, будто на каком-то световом шоу, превратились в неподвижную радугу насилия.

Арадриан выпрямился; Надей тем временем озирался, не веря своим глазам. Замерло всё сражение — у рощицы слева повисли над землей гравициклы, отделение космодесантников остановилось во время атаки вниз по холму справа, вспышки их болтеров застыли в стазисе. Всё проницал белый свет мощи Алайтока.

— Посмотрите вверх, — произнес кто-то позади изгоя.

Надей инстинктивно поднял глаза, и то же самое сделал Арадриан. На фоне звездного полотна он увидел плазменные выхлопы космолетов, замерших в небесной тверди. Истребители и бомбардировщики, связанные замысловатым танцем, казались неподвижным изображением самих себя.

— Стазис долго не продержится, — сообщил Алайтин, становясь рядом с изгоем. — Мы должны быстро прийти к соглашению, или погибнем все.

— Прикончи их, Надей! — гаркнул Де’вак, рывком поднимаясь на ноги. — Их существование оскорбляет Императора. Исполни свой долг, магистр ордена!

— Из нашего портала Паутины вышли звездолеты десятка миров-кораблей, магистр ордена, — произнес ясновидец. — Сейчас они удерживаются в стазисе, как и ваш флот. Когда я отдерну завесу, время возобновит ход и наши союзники полностью уничтожат ваши корабли.

— Не думай, что Алайток сражается один! — прорычал Арадриан в лицо Де’ваку. — Принося войну на один мир-корабль, ты неизбежно угрожаешь всем остальным. Твоя жалкая армия не покинет эту звездную систему, разве что с нашего разрешения.

— Взаимное уничтожение, — сказал Алайтин.

— Меня это устраивает, — отозвался Надей. — Само избавление вселенной от этого отродья будет мне достаточной наградой.

— Запятнанной наградой, и виной тому — самолюбие одного-единственного человека, — возразил ясновидец, указывая на Де’вака. Имперский командующий в страхе отступил, решив, что сейчас его поразит какой-то психический разряд. — Во всем этом нет ни справедливости, ни чести, магистр ордена.

— Всем известно, что эльдар — лжецы и воры, — произнес Де’вак. — Они пытаются обмануть тебя. Атакуй сейчас, и мы добьемся победы и славы!

— Когда наши корабли закончат уничтожать ваш флот, Алайток покончит с собой, — продолжал Алайтин. — Его портал Паутины схлопнется и поглотит всех нас в единой вспышке, которая ненадолго затмит умирающую звезду над нами.

— Но только после того, как отступят наши уцелевшие космолеты, — добавил изгой, по-прежнему глядя на Де’вака. — Вы знаете, что у нас есть оружие, способное за несколько мгновений выжигать целые миры и гасить звезды. Уничтожьте Алайток — и вся раса эльдар ответит на это. Погибнет сотня человеческих планет.

— Новая ложь, — проворчал имперский командующий. — Пустые угрозы.

— Если вы настолько опасны, почему бы мне не уничтожить вас сейчас, пока есть возможность? — спросил Надей.

— Тогда ты сгинешь понапрасну, ради чужого тщеславия, — ответил Арадриан. — Спроси Де’вака, кто такой Иритаин. Или, быть может, он расскажет тебе о своих делах с Кхиадисом? Давай же, спрашивай.

Сын Орара посмотрел на имперского командующего, который внезапно утратил почти всю напускную храбрость.

— Бессмысленный бред, — сказал Де’вак.

— Имена его тайных подельников, — возразил изгой. — Если тебе нужно больше доказательств, могу назвать координаты и даты нападений, которые не просто были санкционированы этим изменником, но стали возможными только при его содействии. Он преследует меня за убийство его сына, этого я не могу отрицать. Хочешь ли ты быть орудием личной вендетты Де’вака, магистр ордена? Должны ли твои Сыны Орара погибать за оскорбленную гордость слабовольного лицемера?

— Грязный пират! — заорал обвиняемый и попытался выхватить болтер из хватки одного из замерших в стазисе космодесантников, но безуспешно.

— Назад, имперский командующий, — приказал Надей. Магистр ордена достал болт-пистолет и держал его направленным в грудь Де’вака. — Скажи мне, что всё это ложь, и смотри мне в глаза, когда будешь говорить. И объясни, как ты нашел мир-корабль, или откуда этот пират узнал твое имя.

— Им не отвратить тебя от исполнения воли Императора, — произнес командующий, выставляя руки перед собой, словно в попытке защититься от пистолета.

— Сколько тысяч уже погибли? — прошептал Алайтин. — Сколько твоих воинов пало, чтобы смыть кровь с рук этого человека, магистр ордена?

Грохот болт-пистолета заставил Арадриана подпрыгнуть. Голова Де’вака исчезла в облаке крови и костей, и обезглавленный труп повалился на брусчатку.

— Слишком много, — прорычал Ахол Надей. — Отзовите свои корабли, и я остановлю атаку.

Эпилог

Мертвых были тысячи — слишком много для купола Вечной Неподвижности. Павших аспектных воинов унесли в катакомбы их храмов до завершения погребальных церемоний над телами стражников и гражданских. Из духовидцев Алайтока выжили только семеро, и в этих трудах им помогали другие эльдар, идущие по Пути Провидца. Они безмолвно продвигались вдоль длинных рядов погибших, сопровождаемые парящими ларцами, в которые складывали светящиеся камни душ. Не было времени на последние слова и почести: потребовалась бы сотня циклов, чтобы уделить внимание каждому.

Подняв капюшон белого одеяния, Арадриан перешагнул порог купола. Так же, как для переноса мертвецов в сеть бесконечности осталось слишком мало духовидцев, на всех убитых эльдар просто не хватало Плакальщиков.

Когда люди наконец-то ушли, — через четыре цикла после развязки в куполе Кристаллических Провидцев, — изгой оказался лицом к лицу с ужасной реальностью произошедшего. От чувства вины невозможно было избавиться, оно оказалось настолько глубоким, что в нем могли бы утонуть величайшие мыслители и самые невозмутимые философы. Увидев, как с залитых кровью полей уносят первые тела, Арадриан понял, что должен перейти на Путь Скорби. Не было другого способа справиться с ощущением потери и муками, вызванными пониманием того, сколько эльдар погибли из-за его действий.

Плакать было легко. Слёзы нескончаемым потокам катились по его щекам, и с каждой каплей Арадриан поминал утраченную жизнь. Осознавая масштабы содеянного им, бывший изгой никак не мог прийти в себя, и его плач в итоге сменился удушливыми всхлипами. Да, начать было легко, но он ступил на Путь Скорби, чтобы понять, как же всё-таки остановиться.

Почти треть Алайтока лежала в руинах от края до ядра. Прежде чем будет исцелен широкий рубец, оставшийся после атаки имперских солдат, сменятся поколения. Некоторые купола никогда не смогут восстановиться. Их снимут с основания мира-корабля и направят в пылающее сердце Мирианатир, где они переродятся в частицы, что однажды вновь напитают Алайток.

Арадриан подумал о множестве душ, которые будут поглощены сетью бескончености. Когда-то такая мысль ужаснула его, заставила отправиться к звездам в поисках спасения от собственной смертности. Ирония не ускользнула от алайтокца: судьба сделала полный круг, и он снова стоял на палубе, окруженный трупами. На этот раз Арадриан не боялся. Бывший изгой примирился со смертью, и, хотя он не мог покончить с жизнью, не искупив содеянного, но знал, что в конце всего с радостью примет избавление.

— Мы все должны нести тяжкий груз.

Остановившись, Арадриан повернулся и увидел Тирианну, идущую следом между рядами мертвецов. Поверх одеяния провидицы на ней были пояс и перевязь белого цвета, а сзади парил один из ларцов для душ.

— Во вселенной не хватит слёз, чтобы смыть с меня вину за мои поступки, — ответил Арадриан, подавив рыдания. — Дело не только в погибших здесь, я ведь проливал кровь своими руками, и многие были убиты по моему приказу. Мертвые никогда не увидят справедливого воздаяния.

— Справедливости нет, есть только судьба, — произнесла Тирианна, — и я обнаружила, что даже судьба не столь неизменна, как мы могли бы подумать. На мне лежит часть вины за эту катастрофу, ведь я совершила одно из худших преступлений для провидца.

— Не понимаю, — произнес Арадриан. Он указал девушке на скамейку, и оба сели, склонив головы. Эльдар не смотрели друг на друга.

— Хотя события, породившие ненависть командующего Де’вака, были вызваны твоими действиями, именно из-за моих поступков они обернулись несчастьем, обрушившимся на наш дом. Если бы я не вмешалась, Алайток бы не пострадал.

— Я всё ещё не догадываюсь, о чем ты, — бывший изгой достал из кармана внутри рукава квадратный льняной платок, вышитый по углам рунами успокоения, и промокнул глаза. Затем он заправил локон выкрашенных в белый цвет волос обратно под капюшон. — Если ты думаешь, что могла заставить меня остаться на Алайтоке, так это просто глупо. Нельзя винить себя за неудачу — ты не отвечаешь за то, что я совершил потом.

— Я виновна не в этом, хотя спасибо, что напомнил, — тихо усмехнулась Тирианна. — Когда ты связался с Иритаином, возникла реальная возможность противостояния с Де’ваком. Я заметила самый маловероятный вариант будущего, которое могло возникнуть только в итоге сложнейшей последовательности событий. Следовательно, оно почти гарантированно не сбылось бы. Но я, ведомая себялюбием, манипулировала окружающими и судьбой, чтобы удовлетворить свое любопытство и успокоить страхи — а в итоге породила ту самую катастрофу, которую пыталась предотвратить.

— Наверное, тут какая-то провидческая логика, поскольку я не понимаю, что же именно ты сделала.

— Я воздействовала на Корландрила, и через него на Архатхайна, чтобы заставить совет провидцев исследовать мельком замеченную мною гибель Алайтока. С этого момента начала сплетаться последовательность нитей, превратившая отдаленную возможность в самоисполняющееся пророчество. Чем больше мы смотрели, тем более вероятным делали это событие, ведь, обнаружив угрозу и узнав о твоей роли в ней, я отправила тебе предупреждение через космическую бездну по матрице вечности, которая лежит в основании Паутины.

— Мои сны… «Они идут убить нас. Мы все будем гореть». Прежде я не видел подобных кошмаров.

Тирианна смотрела на него, прикрыв рот рукой от ужаса.

— Я хотела предупредить тебя, а не мучить.

— И всё же это не такое страшное преступление, как совершенные мною, — продолжил Арадриан. — Если бы не твое известие, я не вернулся бы на Алайток и не смог бы вмешаться, обличить Де’вака. Без меня наши сородичи не сумели бы остановить людей. Отсюда следует вопрос, на который я ещё не получил четкого ответа: почему мне нельзя было раньше рассказать Надею о предательстве губернатора? Если бы магистр ордена в самом начале узнал, что за продажное создание у него в союзниках, штурм вообще мог не состояться.

— Ты слышал ответ из уст Де’вака: «нашим словам нельзя доверять». Губернатор должен был выдать себя, показать свою виновность Надею, так, чтобы магистр ордена не усомнился в ней. Мы исследовали много нитей, способных привести к нужному исходу, но какие-то шансы на успех имелись только в одной, той, где мы заманивали армию людей, позволяя им прорваться в сердце Алайтока. Лишь в момент кажущейся победы Де’вак лично явился бы на мир-корабль, и лишь поместив его рядом с Надеем и тобой, мы могли добиться столь желаемой развязки.

— Тогда хорошо, что ты послала мне предупреждение, — поднимаясь, сказал Арадриан. Подав руку Тирианне, он помог ей встать. — Многие погибли, но полного уничтожения удалось избежать.

— Если бы я не поместила в твои сны психическое послание, ты не пробудился бы от сковавших тебя Грёз, — прошептала девушка, положив ему голову на плечо. — Только потом я осознала, какие страшные последствия будут у моего поступка. Мне следовало понять, что нельзя вмешиваться в столь деликатный процесс. Если бы ты грезил, когда «Наэстро» отправился к Натай-атиль, то флот попал бы в засаду, устроенную Де’ваком и Кхиадисом.

— Подожди, — Арадриан отступил на шаг от Тирианны. — Ты хочешь сказать, что нас бы там перебили? Но это значит, что я обязан тебе жизнью!

— Не погибнув там, ты, направляемый моим предупреждением из снов, твердо решил вернуться на Алайток. Сделав это, ты привел Кхиадиса к нашему миру-кораблю.

Когда бывший изгой понял логику провидицы и осознал смысл её слов, из живота у него начала подниматься тошнотворная слабость.

— Только Кхиадис знал, что ты на Алайтоке, — продолжала Тирианна, — и он сообщил об этом Де’ваку, после чего собранные для охоты на тебя человеческие воины тоже явились сюда.

— Я стала провидицей, — добавила она, — чтобы знать, что может случиться с моими друзьями, и погубила нас всех. Корландрил поддался своему гневу и был поглощен лордом-фениксом Карандрасом. Ты, возможно, никогда не справишься с горем и чувством вины за содеянное. А я… Да, я спасла тебе жизнь, но чуть ли не ценой разрушения Алайтока…

Арадриан ничем не мог успокоить подругу. И он, и Тирианна, и Корландрил стали жертвами собственной натуры, каждый по-своему. Философия Пути и всё её защитные меры только помогали эльдар, выживать они должны были сами. Куда бы ни привела их судьба, — в Комморру, на девственный мир или на Путь Изгоя, — ни один из них не мог окончательно сбежать от себя. Эльдар были семенем собственной погибели, и так оно и останется до Рана Дандра и конца всего сущего.

Не в силах смотреть на подругу, Арадриан выпрямился. Взглянув на ряды мертвецов, жертв совершенных им ошибок, он зашагал прочь.

* * *

Величайшую истину о Пути проще всего произнести, но сложнее всего постичь. В этот момент глубочайшего осознания приходит понимание гениальности Азурий и изъяна в их гениальности.

«Есть лишь один Путь, и он связывает всех нас вместе».

Мы, провидцы, можем разделять пряди сплетения, пока не доберемся до бесконечно малых деталей, но их существование лишь отвлекает от его всеобъемлющего движения. Будь ты Поэтом, или Сновидцем, или Плакальщиком, Воином, или Провидцем, или Изгоем, вся твоя жизнь — лишь нить в шнуре судьбы всех эльдар, точно так же, как события твоей жизни — лишь нити в шнуре твоей судьбы. Все мы ступаем по Пути, как единый народ, и, как коллектив, должны научиться управлять нашими страстями и страхами вместе, а иначе они уничтожат нас.

Кайсадурас Анахорет,

Послесловие к труду «Самопознание на пути к совершенству»

Путь Тёмных эльдар

Гэв Торп Проклятие Шаа-дома

На диком засушливом мире Элеменат чувствовал, как алаитокайи учинили избиение людей, нашедших Нефритового Скарабея Нейменха. Сознание белого провидца был подобно льду, застывшему на пути постоянных нашёптываний, что тщетно пытались проникнуть в его мысли из дьявольского артефакта, но Элеменат не мог заблокировать ни предсмертные крики людей, ни упоение насилием, подобно тысяче колоколов гремящее из разумов аспектных воинов.

Печально, но необходимо. Обитавшие в крепости люди контактировали с Нефритовым Скарабеем и подверглись его порче, даже этого не осознавая. Они должны были быть истреблены, чтобы предотвратить распространение влияния Великого Врага. Когда умер последний, Элеменат и пять других белых провидцев извлекли нуль-гроб из корабля и проэскортировали к месту, где нашли Нефритового Скарабея.

Саркофаг из психокости — длинное яйцо из бледного психопластика, покрытого защитными рунами — парил между белыми провидцами, пока они поднимались по лестнице на вершину башни, перешагивая окровавленные трупы людей. Автарх алаитокайи ждал их на самом верхнем этаже вместе с провидцем и молодой колдуньей. Но Элеменат не обратил на них внимания, направив свой разум на подавление страстной мольбы Нефритового Скарабея, что льстил и угрожал, умоляя освободить его из маленькой коробки.

Не для белых провидцев барьер рун, что защищал от влияния артефакта видящих алаитокайи. Каждый из них искал более чистый путь, посвятив свою жизнь единственной цели разрушения планов Великого Врага и других Сил Хаоса. В Чёрной Библиотеке они постигали ритуалы пренебрежения, что позволяли взглянуть на царство богов Хаоса и не быть втянутыми в бездну. Такие эльдары не искали откровений о будущем, не стремились использовать мощь варпа ради своих целей. Путь белого провидца — путь отречения, направления психических даров к единственной цели сдерживания потенциала других и подавления разлагающего влияния артефактов, подобных Нефритовому Скарабею.

Когда дьявольскую реликвию поместили в нуль-гроб, вырезанные на психокости защитные печати и обереги почти заглушили скулёж и разглагольствования. Без лишних слов белые провидцы покинули алаитокайи и вернулись на свой корабль — странный, казавшийся вдвойне необычным среди развалин дворика в окружении мертвецов. Подобный жалу, оплетённому вихрем синих и голубых цветов, корпус окружал круг из шести изогнутых хвостовых плавников, что тянулись почти от самого острого носа. Судно было достаточно большим для дюжины эльдаров, и большую часть его длины занимали варп-резонирующие лопасти, что давали кораблю имя: бегущий-по-пряже.

Нуль-гроб был запечатан в отсеке, отделившимся от дна корабля, и довольные что всё идёт как надо белые провидцы собрались в круг для общения. Их разумы соприкоснулись без лишних слов.

Нет нужды всем нам сопровождать груз, подумал Немериан, старший из белых провидцев.

Мы близко к Бьель-Танигу, согласился Кхетерим, второй по возрасту. Одного будет достаточно.

Я предлагаю Элемената, продолжил Эидориар. Он ещё не совершал путешествия в святилище.

Это честь для меня, но я не думаю, что готов к такой ответственности, возразил Элеменат. Он был самым молодым из шести и никогда не посещал Бьель-Таниг один.

Это не станет великой проблемой, сказал Немериан. Можешь взять с собой наёмников. Мы сопроводим обратно к Нейр-Саману один из кораблей алаитокайи и встретимся с тобой там.

Согласны, хором сказали остальные, оставив Элемената польщённым, но встревоженным.

Другие белые провидцы направились к башне, оставив его наедине с Немерианом.

Нет причин для тревоги, белый провидец положил руку на запястье Элемената. Путь близкий и без ненужных сложностей. Ты знаешь, что делать, просто доставь груз.

Элеменат склонил голову в знак согласия с мудростью собрата, а затем зашагал по трапу бегущего-по-пряже. Он едва пересёк порог, когда трап захлопнулся, и корпус герметизировался.

Внутри четверо других эльдар сидели на кушетках, плавно переходящих в пол и стены сферической комнаты. Двое кутались в изменчивые плащи странников, их хамелеолиновые одеяния сливались с тёмно-красным интерьером корабля. Первой была Анитей. Она присоединилась к служителям Чёрной Библиотеки прежде Элемената, оставив позади обречённый Морве-Шено незадолго до того, как его поглотили смертные прислужники Великого Врага. Другим странником был Хай-лиан с Бьель-тана, нашедший новый смысл в служении стражам Чёрной Библиотеки стареющий эльдар, которому после многих путей наконец наскучила жизнь на мире-корабле.

На противоположной скамье развалился Силлион. Большую часть жизни он был пиратом, одеяния и поведение стали данью прошлому. Белые волосы выстрижены в ирокез, открытую кожу покрывают татуировки извивающихся красных драконов. На худом лице красовался шрам от правого глаза до губы — показуха, которую вполне могла убрать технология эльдаров. Носил он мешковатую чёрно-серебристую рубашку, стянутую широким поясом, который украшали гроздья крошечных сапфиров и алмазами. Вышитые серебром чёрные лосины под коленами сливались с тёмно-синими сапогами, что придавало нижней половине пирата вид освещаемого звёздами сумеречного неба.

Последний член команды сидел чуть в сторонке от остальных на небольшом стуле в капюшоне и маске, открывавшей лишь непроницаемые голубые глаза. Он был одет в комбинезон из красной и золотой ткани, мерцавшей словно чешуя рыбы, когда эльдар повернулся к белому провидцу. То был пилот, Заин Жалир, и к нему обратился Элеменат.

— Веди нас к Бьель-Танигу.

Корабль бесшумно поднялся над землёй и взлетел над крепостью людей. Внутри Элеменат вошёл в маленькое помещение за главным отсеком и, подобрав мантию, сел на покрытый узорами коврик. Соединённые кристальными тонкими узорами золотые символы покрывали стены и потолок, и в них замерцала психическая энергия, когда белый провидец расширил сознание.

— Готов активировать портал, — объявил Заин Жалир.

Раздался жалобный вой, слышный скорее разумом, чем ушами, и психическая жизнь наполнила огромный кристалл призрачных двигателей бегущего по паутине судна. Элеменат зачерпнул энергию кристалла, придав ей форму окружающего корабль фасеточного пузыря. Другой мыслью он приказал Заин Жалиру активировать портал.

Воздух вокруг бегущего-по-пряже наполнился энергией. Вспышки всех цветов заплясали вокруг незримых очертаний психического барьера, когда перед носом корабля закружилась дыра в ткани реальности. Вихрь ширился, раскручивался всё быстрее и быстрее. Через несколько ударов сердца в дыру проскользнул бегущий-по-пряже, направляемый мыслями Элемената.

В отличии от других кораблей эльдаров бегущие-по-пряже не были ограничены существующими нитями и туннелями паутины, они прорывали себе путь через брешь между материальной вселенной и варпом, и стены хода обрушивались позади судна.

Теперь командовал Элеменат, его разум был связан с бурлящими энергиями небытия и смотрел на них, как не мог никто другой: даже видящий не смог бы узреть варп в чистом виде. Белый провидец глядел, как сшибаются энергии, волны и потоки чистых эмоций и психической силы. Сквозь мальстрим красок и тканей он увидел тонкие нити ближайшей паутины и направил туда корабль.

На короткое мгновение бегущий-по-пряже должен был погрузиться в чистый Имматериум, что позволяло обойти стены паутины под руководством белого провидца. Элеменат ощутил нечто леденящее, а камень души на его груди жарко запульсировал, когда провидец укрепил психическую оболочку вокруг корабля для недолгого перемещения. Тело и разум болели, он чувствовал, как ускользает жизнь, лишь на мгновение оказавшаяся в хватке Той-Что-Жаждет.

Бесконечно долгий удар сердца воля белого провидца была всем, что сдерживало ненасытный голод порождённой эльдарами богини. Он уже совершал это действо несколько раз в компании остальных, но сейчас было первое одиночное плаванье Элемената, и провидец всё тщательно приготовил. Его разум окружала белая стена отречения, блокировавшая всё, что могло привлечь внимание, действия совершались на бездумном, инстинктивном уровне.

Вспышка психического выброса, и перемещение завершилось.

Скрытый в извилистых проходах паутины путей, защищённый от нападения возведёнными до Падения нематериальными стенами, Элеменат мог немного расслабиться. Однако обереги паутины не были гарантией защиты, и его разум остался настороже к любым признаком повреждений защитных слоёв.

В паутине Заин Жалир смог взять управление, пилотируя судно, как любой другой корабль, двигатель черпал энергию из чистой материи варпа. Свернув в боковой проход, бегущий-по-пряже продолжил путь к хранилищам Бьель-Танига.

Окружающий Бьель-Таниг лабиринт туннелей был слишком извилистым и тесным для корабля; оставив на борту Заин Жалира, Элеменат повёл остальных пешком. В отличии от пересечённых ими межзвёздных ответвлений, эти проходы были сделаны из цельного материала, созданы из столкнувшихся энергия реального и нереального. Обычный глаз видел пастельно-голубые и снежно-белые сводчатые пути, медленно изгибающиеся и сходящиеся с другими на перекрёстках в форме звезды. Для психических чувств Элемената существовал лишь мерцающий силовой барьер, сдерживающий бушующие энергии. По крайней мере белому провидцу было куда спокойнее, чем в открытом варпе, и он мог блокировать остаточный шум.

Направляемый внутренним компасом, которому его научили арлекины Смеющегося Бога, Элеменат чувствовал, как течёт энергия через саму паутину. Бьель-Таниг был близок и тяжело свисал в ткани смеси варпа и реального пространства. Примерно через десяток выглядящих одинаково звёздных распутий, провидец повернул налево, минул ещё несколько, повернул направо и так шёл какое-то время.

Здесь паутина путей приняла другой облик, смертные никогда не смогли бы осознать, как она отражала свою древность. Не стало сверкающих однообразных коридоров из цвета и света. Эльдары оказались на сумрачных улицах под совершенно чёрным беззвёздным небом, путь их направляли осыпающие стены, заросшие мхом и оплетённые терновой лозой, что словно жила собственной жизнью и медленно двигалась.

Воздух стал сухим, словно в пустыне, и полным песка. Древние наносы собирались под покатыми стенами и забивались в щели между камнями. Вздохи ветра эхом разносились по сводчатым дворикам, что появились в стенах тут и там, мельком открывая древние виллы и разваливающиеся особняки.

Ветер приносил печальные голоса, трепал и шелестел терновой лозой, отчего казалось, что говорит она. Шепчущие лозы говорили о древних днях величия, когда Бьель-Таниг был местом поиска мудрости и познаний. Хриплые голоса оплакивали академические конфликты, что охватили университетский городок, когда разные фракции в погоне за эзотерическими познаниями и просвещённым мышлением соперничали с другими сектами. Голоса плакали, что логика и рассудок уступили место догмам и ритуалам, а Бьель-Таниг стал местом смерти и извращения, где изучение стало религией, а исследования проводились огнём и клинком на телах невинных.

Мы мертвы, мертвы из-за собственной глупости, шептали заточённые в терниях духи. Пусть же усохший Бьель-Таниг послужит уроком живым, ибо нам больше ничего не узнать.

Дрожа, Элеменат шёл через развалины, его разум преграждал путь мёртвым духам, стремившимся впиться в его мысли ледяными когтями.

Очередной поворот почти привёл их к началу, но на этот раз с правильного направления, и эльдарам открылись грозные врата — внешне выкованные из золота и железа. Зловещий тёмный металл украшали сверкающие жёлтые руны эльдаров, которые скручивались в название: Бьель-Таниг. Сквозь врата можно было разглядеть сложное переплетение засовов и рычагов, украшенный серебряный затворный механизм покрывали руны не крупнее булавочной головки.

Ворота свисали с не менее впечатляющих колонн из покрытого зловещими предупреждениями и оберегами мрамора с прожилками — красными как кровь и словно пульсирующими, будто по ним что-то текло.

Или так видел глаз. Элеменат привык полагаться на менее обманчивые чувства. Он видел кружащийся, но цельный барьер психической энергии с маленькой ярко белой руной в центре, за которую ничто не могло пройти.

Не было ни колокольчика, ни сигнальной руны — ничего, чем отряд мог дать знать о себе кроме криков, чего в этом мрачном месте делать не хотелось никому. Элеменат посоветовал спутникам потерпеть, ведь судя по всем его прошлым визитам обитатели Бьель-Таниг сами узнавали о посетителях и уделяли им внимание в своё время.

Четверо эльдаров забавляли и занимали себя, каждый по своему. Провидец начитывал защитные мантры, чтобы занять мысли. Странники решили осмотреться — не теряя из виду врат — и оглядеть медленно корчащуюся шепчущую лозу и осыпающуюся кладку. Силлион присел у одного из воротных столбов с маленьким белым мемокамнем в руках и слабо задвигал губами, шепча свою тайную историю. Элемената не заботило, что в прошлом натворил пират, и он радовался, что направил психическую силу на защиту собственного разума, а не проникновение в чужие, ведь искушение взглянуть на прошлое и судьбу такого эльдара было велико.

Наконец, из-за врат раздался мрачный звон колоколов. Шепчущая лоза задрожала от предвкушения, чёрные листья и бледные как кожа мертвеца цветы потянулись к проходу.

За засовами были видны смутные тёмные силуэты, неспешно движущиеся туда-сюда. Затворный механизм кружился, трещал и скользил, в то время как видимые Элеменату психические обереги уровень за уровнем расходились, открывая путь в паутине.

Врата бесшумно распахнулись наружу, открыв четверых; провидец уже знал, что стражей всегда было столько же, сколько и посетителей Бьель-Танига, словно они были тёмными отражениями.

Четверо эльдаров были облачены в чёрное и серое, а тела их обвивали терновые лозы с крючьями и мокрыми шипами. Они выглядели истощёнными даже по меркам эльдаров, скрытые тенями лица напоминали обтянутые кожей черепа. Из впалых глазниц мрачно смотрели чёрные глаза, пронзая Элемената и остальных пристальным взором.

Позади тернокожих стражей можно было увидеть на фоне спокойного алого неба смутные силуэты воинов-автоматов, чьи длинные руки-клинки сверкали в свете серебристой звезды. Разбитую мостовую под ногами тёмных хранителей обвивали терновые побеги, с их шипов на изломанную плитку капал смрадный яд.

Взмахом руки Элеменат послал вперёд нуль-гроб. Стражи Бьель-Танига окинули шкатулку из психокости зловещими взглядами и резко, с шипением вдохнули — неясно только от опасения или от предвкушения.

— Давно искали мы это адское устройство, — неясно, кто из стражей говорил — звук словно доносился из ниоткуда. — Нефритовый Скарабей Нейменха. Истинное сокровище для мёртвых мудрецов.

— Он могущественен, — сказал Элеменат, чувствуя, что стоит предупредить их. — Мы обсуждали судьбу скарабея перед тем, как присоединились к атаке алаитокайи. Белые провидцы считают, что он должен быть немедленно уничтожен.

— Не белым провидцам решать, что произойдёт в пределах Бьель-Танига. Не бойся. Не осталось соблазна, способно навлечь на мёртвых мудрецов порчу. Мечты иссохли как капля воды в пустыне. Желанья сгорели как крылья мотылька под солнцем. Потребности тел больше не тревожат, ведь они ушли в бессмертие духа. Нефритовый Скарабей был создан ещё в былые времена и некогда использовался, чтобы придать форму тем самым туннелям, по которым ты прошёл. Его забрали у нас исполненные порока и наполнили пробуждающейся силой Той-Что-Жаждет, подчинив скарабея воле Великого Врага. Отдыхай, зная, что он будет уничтожен, когда из недр вырвут все тайны.

Врата начали закрываться, и эльдары отвернулись. Элеменат заметил, что нуль-гроб всё ещё был рядом, хотя и вернулся к прежнему молочно-белому нейтральному состоянию; осталось загадкой, как был извлечён Нефритовый Скарабей.

— Это было… по другому, — пробормотал Силлион. — Не знал, что они бывают такими разговорчивыми.

— Давайте просто вернёмся на бегущий-по-пряже, — сказал Хай-лиан. — Чем скорее мы уберёмся отсюда, тем лучше.

Элеменат согласился с предложением спутника и махнул рукой к уходу.

Они прошли почти пол пути до корабля, оставив позади мрачные окрестности Бьель-Танига, когда Анитей резко остановилось, и шедший позади Силлион почти на неё налетел.

— Смотри, что делаешь, — проворчал пират, обходя странницу.

— Ты не слышишь? — спросила Анитей. Она медленно повернулась на месте, склонив голову на бок. — Не чувствуешь?

— Чувствуешь что? — прищурился подошедший к сестре по призванию Хай-Лиан.

— Песнь, — сказала эльдарка. — Панихида, такая печальная панихида.

Элеменат открыл психические чувства, ища прорыв в паутине, который мог бы объяснить ощущение Анитей. В непосредственной близости он не увидел ничего дурного, но где-то рядом определённо была повреждённая секция. Варп проникал в ткань путевой паутины, сочился через брешь между оберегами. Это ещё не было серьёзным прорывом, но требовало осмотра.

— Веди нас к песне, — сказал белый провидец.

Этот отрезок путевой паутины был странно узким и прозрачным, за нематериальной преградой проступало небытие варпа. Здесь и там настоящие дыры в ткани паутины позволяли мельком увидеть жгущую разум чистую пустоту, сводящие с ума просторы невозможного, различимые, но не видные целиком.

Воздух казался холодным и разреженным, в нём парили микроскопически тонкие щупальца паутинки. Эльдары сторонились парящих нитей, зная, что это эфемерные следы демонического вторжения, ждущие неосторожных желания и грёзы Той-Что-Жаждет.

— Здесь безопасно, демоны бежали от меня, — сказал белый провидец.

Рукой в перчатке из белого шёлка и разумом, укреплённым ритуальными песнопениями, Элеменат собрал психонити — очистил воздух от порчи, скатав их в невероятно хрупкий шар и поместив в вышитый рунами мешочек на поясе. Анитей наблюдала, как белый провидец присел у одной из трещин, осматривая повреждения, но её внимание тянуло что-то иное.

Песнь вздымалась и угасала с тех пор, как она в первый раз услышала её: пьянящую, но внушающую ужас, похожую на приятно пахнущую мазь, которая несёт жгучую боль. В скорби была глубокая красота, вековая печаль тронула её сердце как ничто другое. То была память о песне, отзвук сна, который странница не могла вспомнить.

— Куда ты? — спросил Хай-лиан, схватив Анитей за руку, и тем вывел её из завороженного транса.

Придя в себя, она заметила нечто в тёмном углу: носок сапога.

Анитей указала на находку другим, и они собрались для осмотра. Эльдары наткнулись на труп, окутанный призрачными нитями словно добыча паука шёлковым коконом. Элеменат осторожно развёл нити, открыв эльдарку, которая казалась спящей, но кожа её была сухой как пергамент, а глаза застлала тёмная дымка. Тело окутывала броня цвета дыма, призрачные нити цеплялись за капюшон плаща, что впитывал свет и казался глубокой тенью. Она явно была бойцом: в кожаной одежде были подсумки, кобуры и ножны для бесчисленных кинжалов, длинных пистолетов и другого оружия.

— Род Комморры, — прошептал Хай-лиан, тревожно оглядываясь по сторонам широкими и внимательными глазами.

— Она уже умерла, — сказал Элеменат, натягивая на лицо трупа длинный капюшон. — Её дух давно ушёл.

Он начал шептать заклинание, чтобы запечатать тело от одержимости.

Анитей наблюдала за всем лишь отстранённо. Здесь песня была сильнее и шла не от тела, не сочилась из разрыва в ткани паутины. То тут, то там стены были разбиты, действительно расколоты, повсюду были разбросаны осколки психопластика.

Близкое и настойчивое пение слышалось позади. Покосившись на остальных, Анитей удостоверилась, что те осматривают труп. Она ускользнула, панихида манила, страннице было нужно услышать больше, услышать каждый печальный стих.

Её носок прикоснулся к чему-то среди обломков. Посмотрев вниз, Анитей увидела похожий на опал камень размером со сжатый кулак. Вновь проверив, что никто не осмотрит, странница быстро наклонилась, схватила опал и сунула в карман длинного плаща.

При прикосновении драгоценность по телу прошла дрожь, хор голосов достиг крещендо, прошедшего по нервам и погрузившегося в память, принеся воспоминания о потере и боли: потере и боли целого города, который обрекли на проклятие враги.

— Здесь мы ничего не узнаем, — объявил Элеменат, вставая. — Я оповещу других о повреждении, но боюсь, что уже слишком поздно. Ещё один проход, который будет запечатан и потерян для нас навечно.

— Так что, назад на корабль? — спросил Силлион. Искатель приключений повернулся и увидел, что Анитей стоит чуть в стороне от остальных. — Боишься мёртвых, странница?

Она моргнула и отмахнулась от завораживающей песни.

— Здесь слишком много мёртвых, — ответила Анитей, пытаясь сконцентрироваться, и её слова эхом повторил хор в разуме.

Чувствуя, что кто-то стоит перед дверью, Анитей быстро сунула камень в суму и отбросила его за низкую кровать. Она легла на простыню и позвала посетителя. Это был Элеменат. Белый провидец снял тяжёлую церемониальную мантию и был одет в тонкую тунику и штаны без сапог. Его лицо было суровым.

— Я не хочу смущать тебя на виду остальных, но знаю, что ты что-то нашла в Паутине. Ты думаешь, что могла скрыть его лишь потому, что я не смотрел? Прошу, покажи мне своё тайное сокровище.

Анитей нерешительно перевернулась и подняла сумку с пола. Она потянулась внутрь, пальцы сомкнулись на камне. Внезапно обеспокоенная странница замерла.

— Зачем?

— Я хочу удостовериться, что оно не причинит тебе вреда, — сказал белый провидец. Анитей видела заботу на лице Элемената, но она могла быть ложной. Возможно провидец тоже услышал пение и решил забрать камень себе.

— Это будет неправильно, — сказала странница. — Оно моё. Я нашла.

— Я чувствую его груз в твоих мыслях, — Элеменат шагнул вперёд и настойчиво протянул руку. — Дай его мне.

Зависть и гнев наполнили Анитей. Белый провидец жаждал её сокровище, но он его не получит. Она протянула опал, но ударила быстро как змея, обрушив тяжёлый камень на висок белого провидца, череп мгновенно раскололся. Элеменат безмолвно упал.

От прикосновения крови провидца хор запел громче, оплакивая его смерть, но одновременно прославляя убийство. Анитей положила камень и проволокла по комнате тело Элемената, спрятав за кроватью.

Она невозмутимо села и вновь подобрала опал.

— Я отнесу тебя домой, — сказала странница, проводя пальцем по холодной поверхности.

— Что это?

Анитей подняла взгляд и с ужасом увидела, что в дверях стоит Силлион. Глаза бывшего пирата прищурились и метались между Анитей, опалом и еле скрытым за ней бледным телом Элемената.

— Что ты наделала?

— Моё! — зашипела Анитей, выхватив из сумки нож. Она сделала выпад, но ожидавший нападения Силлион схватил её за запястье, другой рукой сорвал с пояса изогнутый кинжал и одним плавным движением перерезал глотку странницы.

Опал выпал из слабеющих пальцев, но Силлион мгновенно отпустил запястье Анитей, чтобы поймать камень прежде, чем тот упадёт. Он улыбнулся, когда в разум вернулась музыка, и поздравил себя с получением добычи, которую захотел, едва услышав зов. Силлион едва увидел камень, но словно желал заполучить его всю жизнь.

Хор призрачных теней пел долгий, печальный гимн в грёзах Хай-лиана. Тысяча раз по тысяче голосов вздымались в скорби и гневе, повествуя, как их предали. Он чувствовал их утрату стократ и шептал во сне, ворочался и беспокойно вертелся. Духи должны были быть освобождены, чтобы отомстить убившим их тёмным предателям.

Хай-лиан проснулся в лихорадочном поту. Ключ был близок, он чувствовал его присутствие. И нечто ещё: другой дух.

Чуть приоткрыв глаза, странник увидел в дверях силуэт. Он сразу узнал Силлиона по ирокезу и ощутил опасность. Хай-лиан прикинулся спящим и перекатился поближе к висевшему у кровати поясу с кобурой, протянув к нему под подушкой руку.

— Что ты делаешь? — пробормотал странник, делая вид, что просыпается.

— Он наш, — голос Силлиона изменился, словно говорил не только он, а слова порождали в спальне странное эхо.

Рука Хай-лиана метнулась к пистолету, но пальцы едва сомкнулись на рукояти, когда кинжал пирата погрузился в основание черепа. Странник умер молча, кровь потекла на бельё, когда Силлион вырвал клинок.

Остался только один, а потом ключ будет принадлежать ему одному. Силлион покинул кормовые комнаты и вошёл в главный отсек, направившись к комнате пилота.

Его отделяло лишь несколько шагов от кабины, когда пират пошатнулся, закружилась голова. Руки и ноги мгновенно ослабели, Силлион опёрся на стену и рухнул. Кинжал выпал из онемевших пальцев, но он продолжал прижимать к груди опал так, словно тот был его жизнью. Пирату было тяжело дышать, каждый вдох наполнял грудь болью.

Так он и пролежал какое-то время, дрожа и задыхаясь, перед глазами всё расплылось. Затем впереди вспыхнул свет, наполнив болью оптические нервы и всё тело. Тень нависла над Силлионом, и он услышал насмешливый хохот сквозь прилив крови к ушам.

— Вижу, ты уже прикончил за меня остальных, — сказал Заин Жалир. — Не важно, их бы тоже убил токсин. А у тебя есть кое-что моё.

Последние хриплые вздохи покидали бессильного пирата, когда пилот присел рядом и вырвал опал из скрюченных пальцев. Очередная судорога скрутила тело Силлиона, и он умер. Дух пирата наполнился скорбью заточённых в камне.

Притаившись в глубине теней арки, Заин Жалир слушал, как вдали стихает гул пролетевшего скифа. Он знал, что за ним охотятся, и бросил вызов опасностям низин, чтобы добраться до логова. Взяток в порту вряд ли будет достаточно, чтобы остановить все перетолки о его возвращении: эльдар ожидал некоторого внимания после тайного путешествия через тёмное подбрюшье города. Когда он ждал, пока звук затихнет, Заин Жалир протянул руку к мешочку на поясе с ключом к Шаа-дому. Он ощутил прилив гордости, зная, что освобождение родичей стало на шаг ближе.

Заин Жалир узнал, что ключ покинул пределы Бьель-Танига, и оставил тёмный город ради его поисков, присоединившись к белым провидцам в обличье изгнанника. Ему повезло вот так вот найти ключ, но всё остальное, что приведёт к освобождению Шаа-дома, было методично спланировано с рождения Заин Жалира. Камней душ других — особенно белого провидца — будет достаточно, чтобы набрать десятки наёмников, и с ними он воссоединится с другими отпрысками Шаа-дома, чтобы вернуть старую империю.

Близкое шипение вернуло Заин Жалира с небес на землю. Он слишком хорошо знал этот звук, и сердце заколотилось в груди. Отскочив вправо, эльдар выхватил пистолет, когда ур-гуль прыгнул с вершины арки. Очередь ядовитых осколков ударила прямо в грудь твари, разрывая гнилую плоть.

Слишком поздно Заин Жалир услышал других. Оглянувшись через плечо, он увидел во мраке ещё четверых звероподобных созданий, чьи обонятельные щели расширились. Зря он сюда пришёл, из всех опасностей стоило особенно избегать этих чудовищ. До Заин Жалира дошла горькая ирония смерти от лап выродившихся беглецов из Шаа-дома.

Его клинок вонзился в глотку ближайшему ур-гулю, но когти третьего и четвёртого располосовали руки и тело. Заин Жалир рухнул, твари набросились на него, разрывая и потроша, и воздух наполнился какофонией триумфальных воплей.

Безразличная лапа вырвала реликвию Шаа-дома из кровавых ошмётков кожи, мускулов и одежды и отбросила в тени. Ключ остановился у искажённого побега кровавого терновника, который быстро окутал камень с алыми искрами.

Там он и остался в ожидании новых жертв.

Энди Чамберс Сокровища Бьель-Танига

На вершине цитадели Белого Пламени в Верхней Комморре простирались сады удовольствий архонта Иллитиана. Густые ряды мака грёз и цветов лотоса наполняли пьянящим запахом холодный воздух внутренней вершины. Сверкающие дорожки из расколотых сапфиров петляли между вечно изменяющимися фрактальными скульптурами, что сверкали в тусклом, ядовитом свете илмей, пойманных солнц. Обыкновенно сады были местом спокойных размышлений и не самых кровавых удовольствий, но теперь стали ареной, где сошлись жаждущие бойни воющие разрушители.

Сам архонт стоял на высокой террасе и отстранённо наблюдал, как две шайки грабителей носятся по дорожкам и вокруг скульптур словно яркие шершни с клинками вместо лап. Все сидели на гравициклах, и бой был быстрым и яростным, вихри цветов на мгновение сталкивались, вырывались багровые фонтаны. Обе шайки служили Иллитиану, но их соперничество стало причинять неудобства. Решение архонта стало простым: пусть грабители решат свои споры в бою, пока он не сочтёт, что их бравада достаточно выплеснулась. Пока же состязанию не было видно конца. Шайки разошлись и с безжалостной быстротой вновь устремились друг на друга.

К Иллитиану на террасе присоединились два эльдара. Мужчина и женщина, похожие как брат и сестра, одетые в простые, облегающие доспехи цвета дыма под плащами и капюшонами из сумрачной пряжи, что впитывала свет и истекала тенью. Они были вооружены как убийцы — длинноствольные пистолеты, гарроты из моноволокна и разнообразные ножи — но безмолвные инкубы Иллитиана не обращали на них внимания. То были творения Иллитиана, существа, выращенные из одной клетки гемонкулом Сийином, двойня, рождённая для верности и повиновения.

Иллитиан театрально поморщился, когда внизу столкнулись в лоб два гравицикла, и на миг отблески пламени придали его лицу дьявольский облик. Отвернувшись от бойни в саду удовольствий, архонт обратился к новоприбывшим.

— Вириад и Ксирил, мои ловкие руки. Вы принесли мне много даров, жизней и безделушек из шпилей Комморры. Готовы ли вы пойти дальше?

— Всегда, мой архонт, — мягко сказала Ксирил.

— Мы живём, чтобы служить, — согласился Вириад.

На миг воцарилась тишина, нарушаемая лишь воем и визгом проносившихся внизу гравициклов.

— Есть место за Вратами Шипов, где Ливизия втекает в Розокийские Поля. Там скрыт портал, известный лишь самым древним обитателям Комморры и давно забытый остальными. Эти врата ведут в Бьель-Таниг, субцарство, подобно жемчужине лежащее между складками варпа и материальной вселенной. Уже много эпох оно служит тайным хранилищем всевозможных реликвий со времён до Падения. Стражи Бьель-Танига — не друзья никому, но они защищают определённые предметы, которые поместил туда Асдрубаэль Вект, дабы те не достались соперникам. Вы достанете для меня одну из реликвий.

— Как она выглядит? — спросила Ксирил.

— Опал не крупнее сжатого кулака. Внутри него могут появляться искры, движущиеся с явной целью; не обращайте на них внимания.

— Как его охраняют? — спросил Вириад.

— Обитатели Бьель-Таниг оставили ловушки и патрули для поимки чужаков. Они — мрачная ветвь нашего вида, и давно отринули истинные пути эльдар. Их эззотеризм слишком скучен, чтобы подробно описывать, а облик так странен, что они чураются своих родичей и отделили субцарство от великого целого. Убейте кого встретите, но знайте, что по слухам стражи удивительно могущественны.

Очередной внезапный удар в садах подбросил в воздух пылающие обломки гравицикла. Оставляя за собой след дыма и огня, они описали в воздухе элегантную дугу и полетели к террасе, где неподвижно стоял Иллитиан.

— Мой архонт… — прошептала Ксирил, глядя на кувыркающиеся обломки.

— Не бойся, дитя, все ходы просчитаны, — улыбнулся Иллитиан. Яркий разряд промелькнул между ближайшей башней и пылающим гравициклом и мгновенно испарил его в режущей глаза вспышке тёмной энергии. Под прикрытием ослепительных последствий взрыва, архонт отдал своим посланникам ещё несколько сжатых инструкций, а затем вновь повернулся к бою. Он махнул рукой, отсылая пару, и предупредил напоследок. — И не возвращайтесь, пока не получите то, чего я хочу.

Вириад и Ксирил направлялись туда, куда повелел их архонт. Выведенные и выращенные вместе, обученные работать как команда с единой целью эльдары были похожи больше чем близнецы, больше чем брат и сестра. Эльдары Комморры или, как они себя называли, настоящие эльдары, подавляли свои от природы сильные психические способности, потому что жили на краю обрыва, а в спину дышала вечно голодная Та-Что-Жаждет. Безоглядное использование сил разума вроде телепатии, в ином случае естественных как дыхание, было для них подобно смерти и даже хуже.

Но не для связанных пар, таких как Ксирил и Вириад. Их длившаяся всю жизнь связь порождала эмпатию, позволявшую действовать с идеальной синхронностью; каждый мгновенно узнавал о мыслях и действиях другого ещё до их начала. Души таких эльдаров были так переплетены, что их утончённые развлечения не привлекали внимания большинства демонических сущностей.

Однако связанные пары в Комморре были редкостью и не без причины. Каждая половина целого знала, что другая может умереть в любой момент, и страх разделения мог омрачить их жизнь. Случались самоубийства, как по согласию, так и из злобы. И всё же связанных можно было обучить психометрии, искусству отслеживания психически заряженного объекта по уникальному «запаху», что делало их превосходными охотниками, убийцами и ворами.

Словно раздвоённая тень они спустились из шпилей на внутреннюю вершину, а оттуда в полные анархии обширные кварталы нижней Комморры. Кровопролитие и убийство были обычным делом на вершине, но по сравнению с низами она была воплощением покоя. Здесь рабы и рождённые во плоти теснились в погоне за запретными удовольствиями, мерцающие зелёные знаки и яркие вывески обещали пути к забвению или перегрузке чувств, способной унести прочь печали порочной вечной Комморры… хотя бы на время.

Связанные близнецы пробирались мимо подобных искушений, не оглядываясь назад. Лишь исполнение капризов господина приносило им удовольствие. Они обходили стороной уличные драки и разборки, пробирались по задним аллеям и по крышам сквозь тени к цели. Незамеченная безмолвными дозорными двойня проскользнула через покрытую шипами огромную арку врат и добралась до застоявшегося потока, называемого Ливизией.

По покрывшемуся за тысячелетия коркой грязи и изъеденному кислотой каналу текла Ливизия — ленивый поток изумрудной тины, наполовину забитый крошащимися костями и другими, менее различимыми отходами. Ксирил и Вириад карабкались по берегу словно тёмные пауки и так пробрались мимо бараков рабов и ферм плоти к Розокийским Полям.

Мы близко! — пел разум Вириада.

Лишь к порталу, надо быть потом очень осторожными, предостерегла мысль Ксирил.

Потом очень осторожными, осторожными сейчас, эхом откликнулось сознание Вириада.

Они вскарабкались на Розокийские Поля, километровой ширины равнину земляных курганов и заросших тростником прудов, вклинившихся между двумя выступающими отрогами города. Здесь не было даже лачуг рабов из-за затаившихся ур-гулей, тонкие как хлыст чудовища сожрали бы любого неосторожного путника.

Наверх, к порталу, позвал разум Вириада.

Ксирил заметила металлическую плиту, внешне неотличимую от сотен других, покрывающих подножие отрога. И почти сразу услышала шипение втянутого в дрожащие обонятельные щели воздуха — звук ур-гуля на охоте. Вириад уже взбирался по остроконечной опоре безо всяких проблем, Ксирил прыгнула и схватила его протянутую руку, одновременно выхватив пистолет, и выстрелила вслепую. Ядовитая щепка устремилась к ур-гулю, невидимому для Ксирил, но ясно различимому её половине, и вонзилась в макушку безглазой твари, пытавшейся схватить её за лодыжку. Ур-гуль рухнул на негнущиеся лапы, а Вириад помог Ксирил забраться наверх. Откуда-то выбежал второй, а затем и третий троглодит, обонятельные щели расширились от запаха крови. Ксирил и Вириад небрежно пристрелили тварей и вместе вскарабкались к порталу.

По ту сторону врат их взору открылись туманные и нематериальные туннели Паутины, призрачной пряжей качающиеся в пустоте. Разрывы и дыры в стенах позволяли мельком увидеть кружащиеся тошнотворные оттенки, елейные цвета Хаоса во всём его первозданном величии. Ксирил и Вириад чувствовали ледяное дыхание Той-Что-Жаждет и пробирались осторожно — демоны ступали по этим путям, сдерживающие их обереги давно разбились на части. Казалось невозможным, что эта секция Паутины вообще уцелела, и лишь после долгого блуждания по опасным проходам они обнаружили причину.

Сначала это казалось святилищем дикарей, зиккуратом из рогатых черепов и переломанных костей во славу свирепых богов. Однако внимательный осмотр открыл методичность строивших и выжженные на зиккурате ужасные руны. То был не храм, но предупреждение, призванное отпугнуть потенциальных исследователей и захватчиков судьбой их предшественников. Здесь был портал в сам Бьель-Таниг, скрытый под костями проклятых. Но Ксирил и Вириад не дрогнули и начали откапывать древние врата.

— Не слишком радушно, — Ксирил с трудом отбросила череп.

— Ожидаемо, — сказал Вириад, поймав его и отложив в сторонку.

Внезапно Ксирил выругалась и отскочила, таща за собой близнеца. Миг спустя святилище из кости исчезло в ослепительной вспышке, дымящиеся обломки пронеслись мимо, рикошетя от доспехов и рассекая плащи. Эхо взрыва разнеслось по туннелю подобно далёкому смеху. Подняв глаза, Вириад увидел открывшийся и внешне невредимый портал — покрытую извилистыми письменами приятную взгляду арку из похожего цветом на медь металла.

— Грубо, — проворчала Ксирил, стряхивая с подола горстку дымящихся осколков.

— Эффективно, — признал Вириад, вырывая из головы осколок кости.

— Не очень, раз мы ещё живы, — поправила его половина.

Нет одинаковых субцарств. Каждое — особенный мир, пузырь реальности, парящий среди бурных потоков варп-пространства. Большинство было создано в древние времена эльдарами на пике могущества. Крепости, гавани, дворцы удовольствий, экзотические сады, тайные логова — из изменчивых потоков сплетали всё, а величайшим субцарством стал город-порт Комморра. Бьель-Таниг же был совершенно иным, и возможно его даже создали не эльдары.

Мрачное, безжизненно алое небо субцарства освещало далёкое серебряное солнце, сверкавшее как-то странно. По обеим сторонам возвышались зазубренные башни из чёрного металла, их сверкающие тёмные бока оплетали побеги исполинского терновника. Лучи серебристого света двигались словно ищущие пальцы — слишком тщательно, чтобы не наводить на мысль о направляющем их разуме.

Казавшаяся ничтожной среди этого чуждого величия пара спустилась к заросшим терновником тропинкам между башнями. Густые побеги, покрытые шипами размером с руку, двигались медленно, но с ясными намерениями, медленно стягивались, пытаясь зацепить ногу или руку, или подползали ближе, когда они задерживались на месте дольше, чем на мгновение.

Следуя загадочным указаниям господина, Ксирил и Вириад углублялись в город в поисках особенного психического запаха артефакта. Они не видели никого, всюду царило безмолвие, двигались лишь ленивые хищные побеги и рыщущие лучи солнца. С внешне случайными интервалами на улицу открывался путь из зазубренных башен, их тёмные пасти на уровне земли или высоко на стенах окружали горящие холодным огнём руны.

— Думаешь, всё это порталы? Это город порталов? — размышлял Вириад.

— Сконцентрируйся на обнаружении того, что желает наш архонт, — проворчала Ксирил. — Ничто другое не важно!

Движение впереди заставило обоих инстинктивно замереть — из башни выступило длиннорукое существо и направилось к паре. Четыре верхних конечности заканчивались метровыми изогнутыми клинками, а тело и голова были абстрактными скульптурами из брони лишь примерно гуманоидной формы.

Шипастый побег слегка прикоснулся к лодыжке Ксирил, и она бросилась вперёд, словно не замечая, что бежит прямо в лапы-скимитары мирмидонца.

Смертоносные удары обрушились подобно молниям, заставив Ксирил прыгать, петлять и катиться через хваткий терновник. В соответствии с невысказанным планом, Вириад запрыгнул на спину существа и вонзил в шейное сочленение два кинжала. Четыре руки-скимитара немедленно развернулись и метнулись назад, чтобы заключить эльдара в клетку клинков, но тот выскользнул, а Ксирил вонзила нож по рукоять в изогнутый нагрудник воина, металл чернел от каждой капли кислоты. Она бросила клинок и откатилась от секущего контрудара, а затем осторожно кружила вместе с Вириадом, пока соперник шатался и метался. Существо, которое, как она теперь поняла, было автоматоном, ослабело и рухнуло словно живое, клинки содрогались, когда коррозийный яд разъедал его сердце.

— Разочарован, сильным не назовёшь, — фыркнул Вириад.

— Возможно, их будет больше… — сказала Ксирил, а затем поглядела наверх, на близнеца, внезапно заметив, что воздух стал светлее. Белая дымка окутала один конец улицы и становилась всё ярче, пока на тёмной тропе не появился луч раскалённого серебристого света.

Инстинктивно они побежали, направившись к входу, откуда появился автоматон. Колючие побеги на пути света переплетался и словно корчился от боли, отчего Вириаду и Ксирил приходилось на бегу подныривать и перескакивать через петляющие тернии. Они нырнули в проход, а прямо по пятам за ними двигался луч, зловещий серебряный свет отбросил гротескные тени, когда проплыл мимо укрытия и ненадолго задержался над павшим воином.

Боюсь солнце шпионит за нами, миг спустя прошептал разум Вириада.

Боюсь, что это вообще не солнце, так же тихо ответила Ксирил.

После долгого, ужасного момента свет потускнел, ищущий луч двинулся дальше. Шипящие, корчащиеся побеги вновь затихли, и пара рискнула выглянуть наружу. Разбитого воина не стало, всё вокруг было очищено, словно сметено огромной метлой. За спиной безликие чёрные металлические стены коридора исчезали в непроглядной тьме.

Наружу или внутрь? Безмолвно размышлял Вириад.

Наружу, нам всё ещё нужно исполнить желание архонта, подумала Ксирил. И внутри нам не найти безопасности.

Словно в ответ на мысль проход начал закрываться, неторопливо заскользили листья металла. Они стрелой выскочили из сужающегося прохода прежде, чем ворота закрылись со звучным хлопком. Повсюду вокруг нависали тёмные угловатые башни, загадочные и необъяснимые. Эльдары устремились вглубь, теперь высматривая в небе рыщущие лучи, теперь уклоняясь от хищных терний. Наконец, они остановились.

Вот! Я чувствую! Триумфально подумал Вириад.

Возможно, через мгновение согласилась Ксирил. Я тоже слышу этот зов. Бесчисленные голоса ликуют словно прибой.

Или кричат в огне, засмеялся близнец.

Они шли по психическому следу через металлические каньоны, высматривая воинов-машин. Наконец, впереди нависла цитадель из чёрного металла, приземистая и многоглавая по сравнению с соседями, наполовину скрытая под переплетениями колючих ветвей. Побеги были толще, чем раньше, а на страже стояли два сверкающих стража. Где-то наверху, среди шипастых минаретов на вершине цитадели, находилось то, чего желал архонт Иллитиан.

Легче сдохнуть, чем забраться, вздохнула Ксирил, оттолкнув назад подползшее терновое щупальце.

Нет, если мы заберёмся с другой точки, подумал Вириад, показывая её разуму образ другой башни, которая склонялась к цели. В одном месте она практически нависала над широким балконом у вершины и выглядела относительно нетронутой побегами.

Сойдёт, если сможем забраться, решила половина.

Есть лишь один способ это выяснить, закончил Вириад.

Быстрые и безмолвные как тени эльдары взбирались на нависшую башню. Липучки на ладонях и ступнях брони смогли закрепиться на тёмном металле, и они начали карабкаться дюйм за дюймом. Они двигались медленно, много раз им приходилось пятиться как ракам, чтобы избежать свисающего терновника. На трети пути Вириад и Ксирил замерли, когда ищущий серебристый луч безмолвной прошёл рядом, обжигая глаза пронзительным сиянием. Поднявшись выше, они обнаружили, что незаметный на уровне земли ветер всё сильнее цепляется за конечности и плащи.

Уклон неумолимо повышался, когда они поднялись на сто метров, сверху сверкала башня. Одна из липучек Вириада соскользнула, когда он тянулся наверх, и эльдар повис над пропастью на ладони и ступне. Ксирил почти невольно поймала его мечущуюся руку и прижала к металлической поверхности.

На миг оба замерли, тяжело дыша.

Мы достаточно высоко, смотри, подумала Ксирил.

Вириад увидел, что это так. Их отделяло от балкона внизу почти десять метров— и почти такое же расстояние разделяло башню и цитадель.

Одного хорошего прыжка будет достаточно, смело подумал Вириад и напрягся, готовясь.

Стой! Окликнула Ксирил. Близнец немедленно замер.

Что там? Спросил он.

Ловушка для неосторожных. Видишь? Ксирил вновь показала на балкон. Над ним было натянуто нечто едва различимое, видное лишь с определённых углов — тонкая как паутина сеть.

Проволока из моноволокна, понял Вириад и содрогнулся.

Хватит, чтобы устроить мясорубку, согласилась Ксирил. Молекулярной толщины сеть способна рассечь в клочья, если к ней едва прикоснуться, что уж говорить о прыжке?

У меня ещё есть кислоты. Большая часть твоих ушла на разочаровавшего воина, заметил близнец.

Держась пятками и одной рукой, Ксирил потянулась, отцепила изумрудный пузырёк с ядом с пояса Вириада и бросила его на балкон. Прямо над поверхностью расцвело зловещее зелёное облако, проступили слабые очертания линий там, где проволоку пожирала кислота. Спустя мгновения плотная сеть рухнула, её полностью поглотил токсин, а затем ветер унёс и облако, оставив лишь горстку почерневших нитей.

Ксирил и Вириад прыгнули вместе, кувыркнувшись, чтобы приземлиться на балкон. Здесь психический след добычи был сильнее, гораздо сильнее.

От сокрушительного прилива чувств Ксирил пошатнулась. Вириад странно на неё посмотрел.

Ничего! Рявкнуло сознание Ксирил. Сконцентрируйся!

Под покровом терний были видны три арки, ведущие с балкона. Ксирил шагнула к центральной и рассекла побеги быстрыми, умелыми взмахами клинка. Вновь нахлынул сокрушительный психический импульс добычи, и на этот раз заметно пошатнулся Вириад.

Такая боль и гнев! В сознание близнеца пронеслась неуверенность. Может нам не стоит—

Даже не думай. Мы живём, чтобы служить! Приказала Ксирил, но и в её мыслях сквозил страх.

Вириад молча кивнул и взял себя в руки, укрепив разум против грохота и рёва, который им так не терпелось найти при проникновении в Бьель-Таниг. За аркой коридор полого опускался и закручивался, уводя по спирали на следующий этаж. Они спускались осторожно, на каждом шагу ожидая ловушек. Один круг по коридору, и стены вокруг эльдаров исчезли, проход сменился изогнутым спуском в открытое пространство.

Они оказались в широком зале, еле освещённом, далёкие стены терялись во мраке. С разными интервалами из пола поднимались угловатые плиты — многие пустовали, но на других лежали разнообразные причудливые предметы: самыми узнаваемыми были черепа, рукояти мечей и куски доспехов, другие выглядели как переплетения металлических колец или сложные гнёзда из застывшего света. Приливной рёв-песнь заказа архонта доносился с плиты у чёрной стены и тащил Ксирил и Вириада вперёд, позволяя лишь мельком взглянуть на эзотерические артефакты вокруг.

Внешне самый обыкновенный по сравнению с соседями камень лежал неподвижно. Размером с кулак, очень похож на опал, но внутри парят искры света.

Близнецы торжествующе переглянулись. Ксирил потянулась к камню, но помедлила, когда Вириад посыпал плиту подавляющей сенсоры пылью, чтобы выявить возможные ловушки. Затем её пальцы сомкнулись на опале, и поток эмпатических энергий хлынул в разум.

— Смерть! Гибель! Месть! — отдались в голове безмолвные крики. Ксирил пошатнулась и почти уронила камень, лишь рука близнеца помогла ей устоять на ногах при новой эмоциональной волне. Там были страх и гнев, ненависть, гордость и триумф — всё смешалось в могучий завывающий психический крик бешенства. Разум наполнился образами другого места и другого времени: в огне рушились башни, вопящие демоны омрачили небо, приливная волна тёмной энергии неслась вперёд и сама реальность раскалывалась на части.

Сильны! Мы должны быть сильны! Донёсся сквозь бурю крик разума Вириада, и его уверенность придала Ксирил сил. Её самосознание словно пузырь вырвалось из круговорота сокрушительных психических образов, видения угасли, и эльдарка напряглась, плотнее сжав опал.

— Тебе стоит положить его на место, — раздался из мрака странный голос.

Вириад и Ксирил с невообразимой быстротой выхватили оружие и одновременно двинулись, чтобы встать спиной к спине, пытаясь разглядеть говорящего. Они увидели, как из-за плит появилось несколько существ, шагавших так неслышно, что миг назад близнецы бы в это не поверили.

— Нет, — решительно сказала Ксирил, и на фоне возвышенной речи новоприбывших её собственный редко используемый голос прозвучал как хриплое карканье. Связанная пара бочком пятилась к подъёму, готовясь при первой возможности удрать. К ним приближались четверо грациозных, тернокожих эльдаров, одетых в чёрные маски и держащих хлысты из тёмного металла в форме корчащихся терний.

— Он принесёт твоему народу великую скорбь, — предостерёг один, стеганув плетью по колену Вириада.

— Проклятые залы Шаа-дома должны остаться запечатанными навечно, — добавил другой, и его терновый хлыст метнулся к шее Ксирил.

Связанные пришли в движение, они перепрыгнули через друг друга, чтобы избежать атак. Пистолет Вириада изрыгнул отравленные осколки в скрытое маской лицо, и нападавший рухнул. Ксирил парировала удар в руку близнеца, но она всё ещё была обременена, всё ещё сжимала опал. Тернокожие кружили во мраке, их очертания распались на клочья порхающей тьмы.

Напуганная часть их обоих знала, что держать камень значит лишать себя шансов на выживание, не говоря уже о бегстве, но Ксирил не могла его выпустить, словно раскалённый камень сплавил её пальцы. Накатывающий психический рёв пытался заставить её бежать к свободе без мысли о друзьях или врагах. Эльдарке приходилось бороться, чтобы оставаться и защищать близнеца.

Ксирил могла биться лишь в пол силы, и натиск ускользающих эльдаров отбивал Вириад. Он парировал очередной удар еле различимого врага и выстрелил вновь, на этот раз цель упорхнула раньше, чем он спустил курок. Два хлыста одновременно вырвались из тьмы. Ксирил смогла блокировать один, но второй обвился вокруг руки Вириада и ободрал её, разорвав броню словно шёлк. Тернокожий рванул хлыст на себя и почти повалил эльдара, пистолет улетел в сторону. Ксирил ощутила укол паники Вириада, когда к нему метнулись кнуты, но уже бежала наверх.

Её преследовали гнев, ужас и понимание близнеца, но пульс опала в лихорадочной хватке заглушил даже длившуюся всю жизнь связь. Теперь важно было лишь доставить камень Иллитиану: бессчётные мертвецы Шаа-дома молили, требовали, чтобы она сделала это даже ценой половины души. Ксирил вырвалась на балкон, зная, что Вириад всё ещё защищает подъём, изо всех сил пытаясь задержать погоню.

Она бежала к краю, на ходу готовя свободной рукой «кошку» с крошечным гравитационным захватом на конце. В миг прыжка Ксирил ощутила, что Вириад погиб. Часть её умерла, на месте ускользающей души открылась пустота.

Ксирил задохнулась, забыв обо всём, когда боль потери вонзилась в неё словно раскалённый нож. Лишь базовый инстинкт самосохранения заставил её метнуть петляющую «кошку» к проносящейся мимо башне, гравитационный якорь зацепился, и падение прекратилось так резко, что Ксирил почти вывернуло плечо. Она быстро соскользнула несколько оставшихся метров. Сестра не стала тратить время, чтобы оглянуться на башню или забрать «кошку». Едва прикоснувшись к земле, она побежала, влекомая камнем и преследуемая собственной виной.

Ксирил бежала, а они гнались. Тернокожие эльдары, воины-машины и серебряные лучи, словно копья падающие с небес. Они гнались за ней среди переплетений побегов и лабиринтов улиц, под угловатыми крышами и покрытыми шипами минаретами, гнались, но не могли найти. Теперь мёртвые направляли Ксирил и спасали сотни раз, пока она мчалась вперёд. Мелькающие искры роились внутри опала, психический пульс почти тащил эльдарку из одного места в другое, а обитатели Бьель-Танига охотились. Ксирил, оглушённая шоком потери, покорилась безмолвным побуждениям духов. Они утешали её, наполняли дыры в душе, откуда вырвали Вириада. Ксирил поняла, что одновременно любит и ненавидит опал.

Шаг за шагом они добрались до портала, через который Ксирил и Вириад словно совсем недавно ступили в странный, ужасный город. Сестра-близнец чувствовала, что умирала, скорбь высасывала из неё волю жить. Конечности двигались автоматически, лишь в предвкушении близости вечного отдыха. Вскарабкаться на башню с одной свободной рукой было трудно, но Ксирил и в голову не пришло убрать опал. Мучительно медленно она добралась до портала и активировала его.

Разорванная, призрачная паутина после Бьель-Танига казалась ледяной пустыней, вырывающаяся из дыр и брешей духовная буря цеплялась за спину Ксирил морозными когтями. Опал, такой жгучий раньше, остыл и выпал из бессильных пальцев. В сознании эльдарки осталось смутное воспоминание, что камень чем-то важен, но думать было слишком тяжело. Чтобы наклониться и подобрать его потребовались бы невероятные усилия, способные оборвать тонкую нить её бытия. Но ничто уже не было важно.

Что-то привлекло внимание Ксирил. Петляющий след тепла или знакомый запах? Она не могла сказать точно, но что-то было знакомое в ледяном ветре. Шатаясь, Ксирил пошла к разорванным краям туннеля паутины. Снаружи её звало нечто.

* * *

В верхней Комморре, на вершине цитадели Белого Пламени, архонт Иллитиан раздражённо нахмурился, когда драгоценность на его запястье дважды сверкнула, а затем погасла. На миг отвернувшись от состязания борцов-сслитов, эльдар лениво махнул мрачному, искажённому существу, что таилось среди его в остальном блистательной свиты. Горбун засеменил вперёд и униженно склонился, странно крутя изогнутой спиной.

— Готовь другую связанную пару, Сийин, твои последние меня подвели, — приказал Иллитиан.

От и без того смертельно бледного лица гемонкула быстро отхлынула вся кровь.

— Могу ли я сделать усовершенствования? — заискивающе спросил Сийин. — Я всегда стараюсь услужить вам как можно лучше, мой архонт.

Иллитиан нехорошо на него покосился.

— Сделай, как я сказал, или я скормлю тебя сслитам здесь и сейчас, понятно?

— Как вам угодно, мой архонт, — приторно улыбнулся гемонкул, а затем быстро скрылся.

Иллитиан продолжил смотреть, как многорукие змеи крушат друг друга ради его удовольствия, и уже вовсю размышлял, как превзойти неудачу в замысловатых планах. Важно терпение. Он всегда знал, что вряд ли сможет так легко вернуть ключ к Шаа-дому. Терпение и настойчивость всё равно позволят архонту добыть его, а затем можно будет начать исполнение великого плана.

Энди Чамберс Беллатонис и Правитель Теней

Вольеры архонта Маликсиана, которого некоторые недоброжелатели называли Маликсианом Безумным, производили жуткое впечатление даже на искушенных горожан Комморры. Парковые зоны с изысканно подстриженными деревьями и мягко-зеленым газоном простирались между обнесенными высокими стенами сооружениями тысяч различных видов. На первый взгляд казалось там стоит множество причудливых соборов, больших домов, куполовидных зданий и возвышающихся над роскошными садами башен, в совокупности образуя целый город, воспроизведенный в миниатюре внутри большей Комморры. При близком рассмотрении обнаруживалось, что каждая башня и купол являются клетками, а их обитатели — пленники исключительной одержимости архонта Маликсиана.

Клетки Вольеров варьировались по форме от простых похожих на пагоды строений с позолоченными прутьями до громадных проволочных сфер, покрытых свинцом стеклянных кубов и конусов из сплетенных костей. Их количество было умопомрачительным, каждое сооружение, по размеру сравнимое со звездоскребом, являлось жилищем для уникальной крылатой формы жизни, похищенной с какого-нибудь далёкого мира. Над всеми ними располагалось гнездо самого Маликсиана, единственный серебряный пик выше небес. На его вершине стояла серебряная сфера в сотню шагов в поперечнике. В ее конструкции было больше пустого пространства, чем металлических компонентов, однако здесь имелись посадочные площадки и неогороженные дорожки для удобства тех, кому приходится шагать на двух ногах. Здесь же архонт Маликсиан держал своих придворных.

Именно ко двору Маликсиана сбежал мастер-гемункул Беллатонис, когда его прогнали из Нижнего Метзуха. Этим днем, вскоре после своего прибытия, Беллатонис с парой слуг-развалин вышел из скромной башни, которую Маликсиан любезно предоставил ему в качестве прибежища. Беллатонис впервые взял с собой своих слуг в парк между клетками, и развалины выглядели взволнованными, нагруженные кривыми жердями и цепями с крюками.

Входя в Вольеры, словно попадал в иной мир, где воздух был наполнен пронзительными песнями, трелями и криками миллиардов различных видов из семейства птичьих. В гигантских клетках бесконечно хлопали и махали крыльями разнообразные создания с миллиона миров, гладкие клювы и похожие на бусинки глаза блестели на свету. Самым большим увлечением архонта Маликсиана являлись летающие хищники во всем своем многообразии, начиная от медлительных аркотевров до жалокрылов, от величественных белых рухков до стремительных теневоронов. Он посвятил свою долгую жизнь созданию коллекции летающих существ со всех уголков галактики, и даже в Комморре его Вольеры заслуживали называться "экзотическими".

Мастер-гемункул нашел то, что искал всего в нескольких сотнях шагов от своего нового жилища. Возле подножия башни с золотыми прутьями, где обитали багровые птеракогти, он приказал своим развалинам снять витиеватую решетчатую крышку люка, расположенную на уровне верхнего слоя почвы. Невыразимая мерзкая вонь исходила из открытой трубы; настолько невыразимая, что Беллатонису пришлось прибегнуть к физическому наказанию, чтобы заставить своих развалин спуститься вниз.

Пока мастер-гемункул ждал их возвращения, то убивал время, наблюдая, как птеракогти резвятся в воздухе, паря в сотне метров над ним на кожистых крыльях. Ящерообразные хищники, казалось, особенно чем-то возбуждены. Они летали по спирали, будто предвещая беду, но уже мгновение спустя перестали и разлетелись в разные стороны. Беллатонис осознал причину их поведения, когда не кто иной, как сам архонт Маликсиан, прогуливаясь, вышел из-за угла клетки с птеракогтями и направился прямиком к нему.

Высокий архонт в радужной мантии из перьев шел размеренной походкой на длинных прямых ногах, что определенно придавало ему вид сильного хищника, подбирающегося к жертве. Группа тяжеловооруженных воинов следовала за архонтом на почтительном расстоянии, непрерывно смотря по сторонам в поиске потенциальных угроз. Беллатонис резко вспомнил об открытом в земле люке позади него. Это служило немым свидетельством того, что новейший гость Маликсиана уже сует свой нос туда, куда не следует.

— Приветствую, Беллатонис. Надеюсь, ты удовлетворительно расположился в своем новом имении? — довольно холодно сказал архонт Маликсиан, подходя ближе.

— Всё так, хотя мне по-прежнему не хватает определенных материалов, чтобы начать свою работу для вас, — осторожно ответил Беллатонис. — Должен признать, я весьма удивлен видеть вас гуляющим по парку, мой архонт. Ходят некоторые бесспорно нелепые и беспочвенные слухи, будто вы отказались от безрадостной земли раз и навсегда.

Глаза Маликсиана задорно блеснули.

— О, это длилось всего несколько столетий, я считал, что для того, чтобы по-настоящему оценить свою великолепную коллекцию, я должен стать больше похож на птиц, испытав бесконечное парение в потоках воздуха и отвергнув землю.

— Могу я поинтересоваться — что же изменилось? — быстро спросил Беллатонис. Он был рад, что так просто отвел внимание Маликсиана от открытого люка позади.

— В какой-то момент я осознал, что многие из тех, кому дарованы крылья, тоже часто касаются поверхности земли. Ксхаилоические мясники перемещаются по воздуху, лишь когда перелетают от одного места засады к другому. Мивигианские смертогоны всегда скользят в небе, чтобы засечь жертву, но ради самой охоты предпочитают приземляться. Как видишь, настоящие воздушные хищники не отказываются от земли, но используют ее для своего удобства — так же как и я.

— И что же привело вас в эти прекрасные сады в такой день, мой архонт? — спросил Беллатонис. Улыбающееся лицо Маликсиана неожиданно помрачнело при этих словах.

— Твои вопросы надоедают, Беллатонис. Я тут хозяин и гуляю всюду, когда мне заблагорассудится, — холодно произнес архонт. Мгновение спустя он уже снова улыбался, и Беллатонис испытал необычное волнующее чувство, когда увидел, как быстро происходят перемены настроений у Маликсиана. Архонт действительно был сумасшедшим.

— Я пришел понаблюдать за тобой, глупый гемункул, — продолжил Маликсиан. — В самом деле, что ты здесь делаешь?

Беллатонис бросил взгляд на открытый люк, как будто только что вспомнил о его существовании.

— Как я уже упомянул, мне не хватает ресурсов, и мои развалины как раз сейчас внизу занимаются поисками подходящего сырья. Для работы мне нужны базисные материалы, человеческая плоть или биомасса, если желаете, но у меня нет никаких доступных ресурсов.

Маликсиан запрокинул голову на одну сторону, явно подражая жесту птичьих, которых он так любил. Беллатонис понял, что архонт ждет более подробного разъяснения.

— Труполовство, — сказал гемункул с некоторым удовольствием, — мои развалины находятся внизу в отходных трубах, обыскивая их на наличие любой годной плоти и костей, что там плавают.

Маликсиан широко оскалил зубы и затем громко засмеялся, его телохранители почтительно присоединились к нему. Беллатонис кое-как выдавил улыбку, поскольку не понимал смысла шутки на свой счет и ожидал объяснений. Маликсиан, в конечном счете, протер глаза и почти успокоился, лишь иногда посмеиваясь.

— Фух, сожалею, Беллатонис, но твои слуги не найдут там ничего подходящего. В моих Вольерах мертвая плоть не выбрасывается в отходы.

Маликсиан развернулся и жестом указал на багровых птеракогтей. В тот же миг ящерообразные хищники снова закружились вверх по спирали в своей узкой золотой клетке. Хлестанье и хлопанье их крыльев цвета крови оглушало.

— Все здесь чем-то питаются, — через шум произнес Маликсиан. — Кости и сухожилия, зерно и потроха — это все деликатесы для кого-то в моей коллекции. Среди моих питомцев есть даже такие, которые едят только чужие продукты жизнедеятельности.

— Тогда прошу простить данный проступок, мой архонт, — смиренно произнес Беллатонис. — В своем непростительном невежестве я был уверен, что окажу вам полезную услугу, очистив трубопровод, и в то же время получу то, что мне необходимо, чтобы начать работать для вас. Я ошибался.

Маликсиан невнимательно принял раскаяние мастера-гемункула. Беллатониса пленило зрелище того, как птеракогти кружат взад-вперед в ответ на жест их хозяина. Создания явно понимали сумасшедшего архонта; несомненно, они ожидали кормежки, увидев его появление.

— Позже я отправлю тебе некоторое количество рабов, — сказал архонт. — Но я не поэтому тебя искал. Пойдем, прогуляешься со мной.

Они бродили среди безупречно подстриженных живых изгородей и по лужайкам столь же мягким, сколь одеяло новорожденного младенца, пока Маликсиан рассказывал Беллатонису, чего он от него хочет. К тому время как безумный архонт закончил, Беллатонис начал жалеть, что не остался в Нижнем Метзухе.

Будучи высококлассными генетическими манипуляторами, дистилляторами наркотиков и скульпторами плоти каких только можно найти в тёмном городе, отдельные гемункулы и их навыки всегда пользуются большим спросом среди кабалов комморритов. Дабы избежать чрезмерного насилия или открытых убийств, гемункулы со схожими взглядами обычно объединяются в ковены ради совместной выгоды и защиты. Соперничество между некоторыми из этих ковенов длится тысячелетиями, хотя надо сказать, что разногласия между гемункулами протекают в виде долго вызревающих махинаций, нежели в бурном прямом конфликте. Ковены требуют абсолютной верности от своих членов и всегда с предельной осторожностью скрывают свою деятельность от чужих.

Столетиями ковены гемункулов держат свои владения в смертельно опасных ямах под Центром Комморры и в тех погруженных во тьму царствах, откуда даже самой смерти не выбраться. В ямах находятся ублиеты и пыточные камеры, в которых момент кончины можно оттягивать бесконечно долго. Есть также гемункулы, которые живут в погоне за нахождением идеального крика боли, с хирургической точностью упражняясь в совершенствовании своего искусства. Не повезет тому, кто окажется в ямах гемункулов, и горе любому, кто забредет в них, не имея покровительства ковена.

И именно в эти самые ямы Беллатонис был вынужден придти по повелению Маликсиана. Мастер-гемункул, не спеша, в одиночку продвигался по узким дорожкам над чёрной пропастью и извилистым коридорам, доверху заваленных детритом, погружаясь все глубже в недра тёмного города. По мере движения он высматривал изображения спирального символа на деформированных от ржавчины стенах. В одних местах он находил плохо видимые знаки из-за выцветшей краски, в других — свеженачертанные мелом, в иных случаях попадались ужасные идолы из переплетенных костей и сухожилий в виде знакомой спирали. Символы направляли и заводили его все дальше в земли ковена, известного как Чёрное Схождение.

Ковены защищали свои владения согласно личным убеждениям. Вошедшему в ямы, принадлежащие Пророкам Плоти и охраняемые самыми зверскими гротесками и ужасными цепными упырями, грозило расчленение. Нарушение внешних печатей царства Сглаза навлекало быструю смерть от мутантных болезнетворных микроорганизмов столь сильных, что они могут существовать лишь секунды снаружи запутанных подземных коридоров. Чёрное Схождение оберегает себя от незваных гостей посредством вечно вращающегося лабиринта полного ловушек изуверской сложности и дьявольского разнообразия. Каждый ковен имеет собственный метод предоставления безопасного прохода для своих членов: Сглаз дает четкие предписания по модификациям тела, необходимым чтобы выдержать заботливое внимание их микроскопических питомцев. Пророки Плоти используют командные фразы, чтобы на время усмирить своих хищных големов. В случае Чёрного Схождения тайны ковена раскрывались посредством мнемонических инструкций, благодаря которым можно было пройти целым и невредимым по извилистому лабиринту и достичь заданных "расщелин" в определенных местах. Продвижение (схождение, если точнее) в рядах ковена подразумевало и получение соответствующего руководства по дальнейшему прохождению вглубь владений Чёрного Схождения и приобретение знаний о ранее недоступных путях.

Беллатонис заработал репутацию перебежчика, пока находился в Нижнем Метзухе; мастер-гемункул присоединялся к кабалам или ковенам, которые были не против нанять его. В действительности он состоял в одном из старейших и могущественнейших ковенов Комморры. Во всяком случае, в теории он пока являлся таковым, хотя это было предметом некоторого разногласия в собственном сознании Беллатониса. Тем не менее, формально он по-прежнему оставался членом Чёрного Схождения, и Маликсиан распорядился выяснить это обстоятельство. Предложение безумного архонта было обречено на провал, по мнению Беллатониса, но он едва ли находился в том положении, чтобы отказаться доставить послание до своих официальных руководителей из ковена.

Беллатонис добился ранга мастера-гемункула в ковене Чёрное Схождение, и потому знал небольшое количество безопасных маршрутов через лабиринт до нескольких особых "расщелин". То были просто места встречи, где он, возможно, мог бы найти и спросить совета у других членов ковена. Только те, кто находились "ниже" его в иерархии Чёрного Схождения, знали пути к самым важным подвалам и лабораториям, личным покоям руководителей ковена и наиболее сокровенным святилищам. Таким образом, когда Беллатонис в этот раз вошел в лабиринт, он начал отсчитывать пятьсот двадцать семь шагов, необходимых для достижения девятой "расщелины", Палаты Истощения.

Мастер-гемункул, тщательно сосредоточившись, двигался по сложной схеме: вперед, назад, из стороны в сторону. Он проходил по кажущимся безопасными коридорам из грубо отесанного камня и погруженным в непроглядную тьму площадкам, где даже с его улучшенным зрением ничего не было видно. Единственный неверный шаг и он угодил бы в недра гравитационной ловушки или упал прямиком на почти невидимую моноволоконную паутину. Разнообразие и смертельность ловушек лабиринта ошеломляли. Гнезда кровавых ос и мутагенные кислотные распылители скрывались в стенах, агонизаторы прятались в потолке и полуразумные ядовитые облака лежали в засаде, растекаясь по стенам плотным молекулярным слоем.

Непривычные бусинки пота текли по мертвенно-бледному лицу Беллатониса, пока он просчитывал свой путь через изгибы лабиринта настолько же замысловатые, как и танцевальные движения. В глубине души он знал, что к этому времени мог бы уже десяток раз дойти до девятой "расщелины", но из-за своего ранга он не имел сведений о прямых маршрутах. Наконец, он сошел с обходных путей, по которым проследовал в продолговатое помещение со сводчатым потолком. Вдоль каждой стены стояли колонны из гладкого металла, разделявшие тёмные арочные проходы, схожие с тем из которого он только что вышел. Помещение было пустым, не считая крупного серебряного гонга с колотушкой, висящей по его центру. Беллатонис подошел и, взяв колотушку, ударил три раза. Затем он стал ждать.

Оставаясь покорным и усердным, Беллатонис мог со временем ожидать схождения до ранга тайного мастера, а затем до скрытого мастера. За одно или два столетия верной службы и обзаведения соответствующими знакомствами, Беллатонис мог в итоге продвинуться до должности близкого помощника и служить непосредственно кому-нибудь, обладающему реальной властью в ковене. Через тысячелетие его могли посчитать достойным присуждения ранга мастера-избранника девятерых и наградить малой частью той силы. За целую жизнь, хотя, скорее всего, за несколько жизней, ему, возможно, удалось бы сойти до патриарха-ноктис, должности настолько низкой в иерархии Чёрного Схождения, в свою очередь ниже которой находились ранги, о которых такие простые мастера, как Беллатонис, совершенно ничего не знали.

Спустя несколько минут фигура в виридиановом облачении близкого помощника появилась в проходе на дальней стороне помещения. Помощник состроил гримасу при виде Беллатониса, презрительное выражение застыло на остром лице.

— Ты позволяешь себе лишнее, — со злостью произнес близкий помощник. — Три удара предназначены лишь для важных дел.

— У меня как раз есть дело большой значимости; на самом деле, оно выходит за рамки твоих полномочий, — невозмутимо ответил Беллатонис. — А потому, будь хорошим помощником, сходи-ка позови мастера-избранника.

Близкий помощник бросил на Беллатониса ядовитый взгляд, перед тем как развернуться и удалиться в другой проход. Как только он ушел, Беллатонис осторожно поместил маленький пузырек в ладонь и открутил крышку большим и указательным пальцем. После этого мастер-гемункул часто заморгал и снова спрятал пузырек. Внезапно его обуял страх, что мастер-избранник своим неожиданным появлением нарушит его планы, и потому делал все возможное, чтобы не обращать внимания на резь в глазах из-за содержимого пузырька, пока действие не спало несколько минут спустя. Беллатонис ни о чем не беспокоился больше половины часа, но потом его стала терзать мысль, что помощник вернется с простым отказом, если он вообще соизволит возвратиться.

— Важный вопрос, — произнес кто-то без каких-либо предисловий. Ужасный голос, похожий на скрежет медицинской пилы по кости или на пронзительный визг дрели, словно разрезал каждое слово. Беллатонис понял, что голос принадлежит мастеру-избраннику девятерых. Он огляделся вокруг и заметил сгусток тьмы, появившийся в другом проходе. Сумрачное заграждающее поле скрывало облик мастера-избранника даже от улучшенного зрения Беллатониса.

— Мастер-избранник, — вежливо поклонился Беллатонис бесформенному силуэту. — Я принес предложение от благородного архонта Маликсиана, касающееся одного значимого дела. — Мастер-гемункул чуть отступил, кланяясь как бы в знак почтения перед авторитетом мастера-избранника. На самом же деле ему нужно было, чтобы тот полностью вошел в помещение.

Тень оставалась на месте.

— Маликсиан, безумный архонт Вольеров и в настоящее время твой покровитель к тому же, — проскрежетал ужасный голос. — Не повезло тебе угодить к нему из-за разногласий в Нижних дворах.

— "Не повезло" — едва ли подходящее понятие, — огрызнулся Беллатонис. — Я в равной степени беспристрастно и старательно помогал всем мелким архонтам. Некоторые глупцы до сих пор жаждут сжечь мою мастерскую и прикончить моих слуг.

— И, тем не менее, ты возвратился в Чёрное Схождение после того, как обрел покровительство в сателлитных царствах независимо от пожеланий ковена. Это можно рассматривать, как невежливый поступок.

— Или независимый, — дерзко ответил Беллатонис. — Я уже говорил вам прежде, что мне не нужна помощь ковена, чтобы найти покровителя для моего искусства.

Тень сделала шаг вперед.

— Однако ж ты пришел сюда по новому назначению. Так говори же.

Беллатонис почувствовал себя уязвленным. Мастер-избранник был абсолютно прав — он вернулся лишь потому, что ему нечто требовалось от ковена. Это и нужно было урегулировать; он должен был убедить мастера-избранника сделать все необходимое или же вернуться к Маликсиану с пустыми руками. В лучшем случае это означало, что Беллатониса вышвырнут из его нового дома. В числе других возможных сценариев было завершение жизни в желудке какой-нибудь экзотической хищной птицы.

— Архонту Маликсиану стало известно, что патриарх-ноктис Зиклеяд получил чрезвычайно редкое и необычное летающее существо. Так как страсть Маликсиана широко известна, не должно стать сюрпризом, что он желает добавить это животное в свою коллекцию, — Беллатонис прервался, оттого что во рту пересохло. Вздымающаяся тень, что скрывала мастера-избранника, оставалась бездействующей. — И потому Маликсиан попросил меня передать его предложение напрямую патриарху-ноктис с тем, чтобы договориться о цене.

— Невозможно, — проскрежетал мастер-избранник, — патриарх не станет видеться с тобой. Он не станет торговать своим имуществом словно раб. И совсем уж маловероятно отдаст свой трофей, который так трудно было достать. Возвращайся к Маликсиану и сообщи ему это. Беллатонис вздохнул, его надежды разбились.

— Тогда, боюсь, покровительство Маликсиана для меня подойдет к концу. Архонт хорошо дал понять, что я должен, по крайней мере, добиться того, чтобы меня выслушал лично Зиклеяд, и убедиться в том, что ему передали предложение. Я лишусь своих новых лабораторий в Вольерах, и мне не останется ничего иного, кроме как скитаться по улицам Метзуха.

— Твое присутствие в Вольерах имеет некоторую ценность для ковена, — после долгой паузы высказал свои размышления мастер-избранник. — Можешь сказать Маликсиану, что его предложение будет передано патриарху-ноктис. Но все равно нет никаких сомнений в том, что оно будет отклонено.

— Примите мою благодарность, мастер-избранник, за это малое допущение. Я вернусь и дам знать архонту Маликсиану о нашем разговоре, — Беллатонис начал отходить спиной к арке, через которую вошел в помещение.

— Осталось решить всего один вопрос, — сказал мастер-избранник, его слова остановили Беллатониса. — К тебе приставят тайного мастера, который будет наблюдать за твоей работой в Вольерах. Тебе предоставляли непомерно большую свободу действий слишком долго.

— Как прикажите, мастер-избранник, — поклонился Беллатонис, но тот уже ушел.

Беллатонис подождал с десяток секунд, после чего пересек помещение в направлении арки, через которую ушел мастер-избранник. Задержавшись на мгновение, мастер-гемункул глубоко вдохнул и нырнул в проход.

Беллатонис испытал волнующую смесь страха и возбуждения, когда вошел в ту часть лабиринта, где никогда прежде не бывал. А потому не было ничего удивительного в том, что стены, каменные плиты пола и ощущение гнетущей темноты практически слились воедино. Конец пустого прямого коридора терялся в тенях, но Беллатонис не сомневался, что там находятся устройства совершенно такие же смертоносные, как и те, которые он уже оставил позади. Мастер-гемункул подробно изучал обстановку, пока позволял глазам привыкнуть к мраку. Слабое свечение перед ним стало превращаться в дымчатый след, который вихрился вниз по коридору. Мастер-гемункул ликующе улыбнулся и потихоньку начал следовать по следу, который невольно оставлял за собой мастер-избранник.

Подобный «хвост» создавался особыми микробами, которых Беллатонис выпустил в Палате Истощения. Он специально видоизменил крошечных созданий, которые всякий раз при движении излучали свечение определенной длины волны, которое нельзя было увидеть невооруженным глазом, но это позволяло улучшенное зрение Беллатониса. Поначалу рассеивание микробов в помещении почти ослепило Беллатониса. Как только мастер-избранник вошел внутрь, он стал заражен крохотными предателями, которые выдавали каждый его шаг — но только если знать, как на них смотреть.

Нити света уводили Беллатониса все глубже в лабиринт. Это был безумно рискованный план. Мастер-избранник мог не отправиться прямиком к патриарху-ноктис; Беллатонис мог потерять след и оказаться в затруднительном положении в полной ловушек тьме; он мог наткнуться на другого члена Чёрного Схождения, кто прекрасно был осведомлен о том, что Беллатонис не имел права заходить так далеко в лабиринт. Даже если мастер-избранник пошел к патриарху-ноктис, не было никакой гарантии, что Беллатонис найдет в том же месте и существо, которое желал заполучить Маликсиан, и что оно не охранялось, если бы он его нашел.

Безрассудная ухмылка играла на тонких губах мастера-гемункула, пока он продолжал следовать по следу. Ему подумалось, что сложная структура территорий Чёрного Схождения полностью отражает характер ковена в целом. Ковен был настолько одержим скрытностью и умышленным запутыванием, что его члены проводили все свое время, преодолевая сложные лабиринтные комплексы, которые сами же и создали. Сохранение существующего положения вещей, по-видимому, было единственной настоящей целью. Все секретные ранги и ритуалы предназначались лишь для того, чтобы обратить рядовых членов ковена в покладистых слуг.

Чёрное Схождение являлось слишком расслоенной организацией, излишне непонятной и чересчур консервативной для Беллатониса. Он долго хотел отделиться от ковена, и архонт Маликсиан непреднамеренно стал как раз той движущей силой, в которой так нуждался Беллатонис. Кража из коллекции патриарха-ноктис глубоко в недрах предположительно непроходимого лабиринта ковена станет подходящим последним жестом перед уходом.

Световой след провел Беллатониса через пять коридорных пересечений, прежде чем внезапно оборвался. Он замер от охватившего его чувства ужаса. Мастер-избранник мог обнаружить заражение на себе или некий невидимый барьер мог распознать крохотных созданий, как нарушителей и уничтожить их автоматически. Что бы ни случилось, след обрывался в этом месте, и самоубийственно было бы продолжать движение. Ему следовало повернуть обратно.

Когда Беллатонис печально уставился на участок, где исчезал след, он заметил что-то необычное. Несколько тускло светящихся пятен на стене на уровне плеча. Инстинктивно Беллатонис протянул руку и провел пальцами по этому месту. Стена коридора сдвинулась от его прикосновения. Камень плавно и тихо отъехал в сторону и открыл проход в короткий коридор. Пульс Беллатониса участился, когда он увидел, что этот коридор был шире и ниже, чем остальные, какие он привык видеть в остальном лабиринте. Неясный световой след снова теперь двигался прямо вдоль коридора и уходил в проход в его конце. За аркой Беллатонис уловил, как затихает скрежещущий голос мастера-избранника. Он с ухмылкой различал почтительные интонации в привычной какофонии мастера-избранника; патриарх-ноктис должно быть находился с ним.

Голос мастера-избранника удалялся и затем совсем пропал. Беллатонис на подушечках пальцев бесшумно зашагал дальше по направлению к проходу. Он затаился и осторожно заглянул в пространство за ним. Проход вел в ряд широких, низких комнат, связанных друг с другом через большое число арок и невысоких лестничных маршей. Во всех помещениях была богатая отделка: там стояли длинные и тонкие кресла и столы из металла и резной кости, книги с узким узором, алхимическая аппаратура блестела на полках, мозаики из тёмных драгоценных камней сверкали на стенах, ценные меха и экзотическая кожа устилали полы.

След мастера-избранника уходил налево, но Беллатонис бросил его преследование, сосредоточившись на дальнейшем изучении комнат. Он был уверен, что вошел в тайные покои патриарха-ноктис, вероятно, его гостиные комнаты или помещения для аудиенций. Никакой охраны или рабов не было где-либо видно. Несомненно, внутри своего неприкосновенного прибежища патриарх считал это ненужным и нежелательным риском, связанным с нарушением техники безопасности. Беллатонис возликовал при этой мысли. Он сделал несколько шагов и остановился как вкопанный перед тем, что увидел.

Восьмиугольная комната имела выходы с трех сторон. Оставшиеся четыре стены украшали выставленные на показ грубоватые орудия и броня, имевшие вид артефактов, создаваемых рабскими расами. Внимание Беллатониса тотчас приковало то, что находилось в центре комнаты. На постаменте высотой до бедра стояла клетка, по размеру и форме приблизительно напоминавшая туловище. Внутри клетки совершенно зажатое в узком пространстве сидело птицеобразное существо, какого мастер-гемункул никогда прежде не видел. Существо имело золотые перья, которые, казалось, излучали внутренний свет. Загнутые когти, белые как алебастр, крепко цеплялись за жердочку. Больше всего интриговал тот факт, что существо имело две головы как у хищных птиц, у каждой из которых отсутствовал один глаз. Оставшийся чёрный, похожий на бусинку глаз у обеих голов рассматривал его с живым интеллектом. Даже Беллатонис, насколько он был психически притупленным, ощутил слабый жар пси-силы, исходящей от птицы.

— Ну, ты видимо и есть то, о чем говорил Маликсиан, — восторженно произнес Беллатонис. — Инквизиторский геноорел, не иначе. Он сказал, что, такого как ты, лишь раз в столетие удается разлучить с хозяином и схватить живьем.

Геноорел только прошипел в ответ. Когда Беллатонис протянул руку, чтобы поднять клетку, существо злобно ухватило клювом его за пальцы. Мастер-гемункул снова тихо засмеялся, когда ухватил клетку за кольцо наверху.

— Сейчас же перестань, — предостерег он, — Обещаю, ты понравишься Маликсиану. Несомненно, он сильно жаждет увидеть тебя.

Когда Беллатонис повернулся уходить, то услышал слабый крик, немногим громче шепота, идущий из соседней комнаты. Мастер-гемункул тотчас насторожился и выхватил из своего рукава небольшой пистолет с остроконечным стволом. Крик раздался снова, и любопытство Беллатониса одержало верх. Он направился посмотреть через арки, откуда исходит звук. Смежная комната была практически идентичной по планировке. Вместо сделанных рабами энергетических молотов и силовых топоров на стенах комнаты висели серпы, крюки и зазубренные ножи, по-видимому, вырезанные из соединенной с металлом кости. Над постаментом в центре комнаты создавалась вертикальная область света, внутри которой простерся распятый силуэт гуманоида. Именно отсюда шли эти слабые крики.

Плоть гуманоида была чернильно-черной и, казалось, скорее, поглощала, нежели чем отражала свет. Черты его лица, частично скрытые ниспадающими гладкими волосами, бледными как кость, менялись, будто нефть. Кандалы на запястьях и лодыжках удерживали узника напротив ярких ламп, что образовывали освещаемую область. В тех местах, где конечности ближе всего находились к источникам освещения, они немного дымились, будто сам свет обжигал их.

— Освободи меня… или убей, — прошипело существо.

Беллатонис задумался на мгновение.

— Зачем мне это надо, если вполне восхитительно просто наблюдать, как ты страдаешь? — сказал мастер-гемункул. — Мне известно, что ты собой представляешь, мандрагор; ты один из рода теней, отпрыск Элиндраха. Ты лишь один из семейства увертливых полуреальных убийц, о которых я всегда предостерегаю неопытных юнцов.

Мандрагор поднял голову и повернул свое непостоянное лицо на голос Беллатониса. Игловидные зубы блеснули на миг.

— Ты враг Зиклеяда, — прошептал он. — Ты пришел как вор, чтобы украсть у него. Я убью его для тебя.

— Заманчиво, — согласился Беллатонис, — но это довольно грязно. Я считаю, что вендетта порождает уникальную форму энергии во вселенной, такую, которая самоподдерживается и поглощает все, к чему прикасается.

— Я имею власть среди своего рода, правитель танца теней. Куда я пойду, другие последуют за мной. Мы завершим твою месть еще до того, как она успеет начаться.

Беллатонис потряс головой:

— Нет, нет. Смерть Зиклеяда лишь приведет к назначению нового патриарха-ноктис. Гибель нынешнему я уже обеспечил. Скорее, я бы не хотел, чтобы его заменила неизвестная и потенциально более компетентная личность.

— Тогда убей меня или я раскрою твоему врагу все, что видел и слышал от тебя, — вновь прошептал мандрагор с переменчивым угольно черным лицом, прежде чем снова опустил голову.

— Я еще ничего не решил, — ответил Беллатонис, — но мне, по правде говоря, уже скоро надо идти дальше. Прежде чем я уйду, ответь мне на один вопрос. Как получилось, что тебя поймали и выставили напоказ подобным образом?

— Меня предал собственный брат и заманил в ловушку Зиклеяда. Теперь же он сидит на моем троне из черепов в Элиндрахе, а Зиклеяд держит меня живым для того, чтобы управлять им, угрожая моим освобождением. Освободи меня, и я отомщу обоим глупцам!

— Есть другое предложение. Я освобожу тебя. Ты следуешь за мной, чтобы убедиться, что я благополучно выберусь из лабиринта и вернусь к Маликсиану целым и невредимым, дабы доставить его нового питомца. После этого делай что хочешь — отрубай голову Зиклеяду или своему брату; все что угодно, что удовлетворит тебя. Время от времени я буду прибегать к твоим услугам, если ты согласишься предоставить их за разумную цену. Как тебе такой расклад?

— Пусть Кхерадруакх заберет мою голову, если я когда-нибудь подведу тебя, — прошептал мандрагор, в его голосе слышалось искреннее возбуждение. — Сломай лампы и освободи меня!

Беллатонис слегка улыбнулся, опустил клетку с геноорлом и отрегулировал небольшой пистолет. Единственный высокоскоростной осколок, выпущенный оружием, разбил источник света, и кристаллические фрагменты дождем рассыпались по полу. В тот же миг, как свет исчез, мандрагор, казалось, пропал из вида, и ледяной холодок прошел по комнате. Мастер-гемункул огляделся вокруг, пожал узкими плечами и подобрал орлиную клетку.

— Я все еще здесь, гемункул, — раздался шепот мандрагора из теней, и Беллатонис ощутил студеное дыхание в затылочной части шеи. — Я иду следом. Уходи отсюда и ничего не бойся, дух моего клинка голоден. Как мне называть тебя, враг Зиклеяда?

— Я говорил тебе, он мне не враг, просто тот, кто не заслуживает быть моим хозяином, а ты можешь называть меня Беллатонисом. А как мне звать тебя, правитель теней?

— Ксхакоруакх. Тебя стоит предупредить, что любой господин, какого ты посчитаешь недостойным, со временем станет твоим врагом.

— Тем предпочтительнее выглядит перспектива быть твоим собственным хозяином всякий раз, когда это возможно.

Гнездо Маликсиана нарушало привычное самообладание Беллатониса, когда дело касалось высоты. Разреженные облака плыли далеко внизу под узкой дорожкой, на которой он сейчас находился, высочайшие клетки Вольеров торчали словно горные пики. Мастер-гемункул сосредоточился на том, чтобы удержать равновесие, пока с орлиной клеткой в руках шел вдоль рейки. Он решительно справился с попытками фаворитов и подхалимов Маликсиана забрать у него клетку. Маликсиан получит орла из его собственных рук и ни чьих других.

Орел сильно возбудился с того момента, как они вошли в Вольеры, шипел и изгибал крылья настолько, насколько позволяло тесное пространство клетки. Были моменты, когда, казалось, существо целенаправленно пыталось сбросить Беллатониса с рейки. Гемункул не обращал внимания на попытки покушения и, наконец, добрался до открытого балкона, где архонт Маликсиан игрался с несколькими недавно вылупившимися острокрылами. При виде Беллатониса с клеткой в руках архонт Маликсиан оставил птенцов и чуть не раздавил их, торопливо направляясь к нему навстречу.

— Потрясающе, просто потрясающе, — оценивающе проворковал Маликсиан, когда орел сделал свою лучшую попытку откусить пальцы мастеру-гемункулу.

— Это было не так-то просто, мой архонт, — произнес Беллатонис, с явным облегчением освобождаясь от ноши. — Боюсь, я нажил себе врагов в своем прежнем ковене, но моя признательность за ваше покровительство не знает границ.

Маликсиан посмотрел из-за клетки взглядом, полным чистого восторга.

— Твой прежний ковен пусть идет куда подальше. Знаешь, они сообщили мне, что хотят отправить кого-то сюда приглядывать за тобой? «Ненадежный», они сказали — пускай запихнут это себе в глотку и проглотят.

Беллатонис изнуренно улыбнулся. Маликсиан определенно имел свои плюсы в качестве покровителя; привычная скрытность комморритов и вероломство, казалось, совершенно не интересовали его. Его одержимость позволяла смехотворно легко манипулировать им. Нахождение в Вольерах все же обещало быть, в самом деле, выгодным.

— Где вы будет держать своего геноорла, мой архонт? — вежливо поинтересовался Беллатонис. — Он кажется несколько маленьким для ваших просторных жилищ.

— Держать? — произнес Маликсиан, поднял клетку и нащупал защелку. У Беллатониса возникло жуткое предчувствие, когда безумный архонт открыл дверцу клетки. В мгновение ока орел вылетел наружу и устремился вдаль на золотых крыльях, которые пылали, словно солнце. Сверкающая точка быстро пропала, когда орел нырнул с гнезда Маликсиана в Вольеры внизу. Беллатонис подавил сильное желание ударить Маликсиана по голове.

Три белых призрака промчались мимо балкона в погоне за орлом, их крылья изгибались назад в идеальной клиновидной форме. Орел был быстр, но они быстрее. Через миг они пропали.

— Белые рухки, — с удовольствием произнес Маликсиан. — Невероятно трудно найти достойных соперников для их охоты. Этот орел может носиться от них час или больше. Потрясающе.

Онемевший Беллатонис мог только смотреть на безумного архонта. Что-то ему подсказывало, что это был определяющий момент в их взаимоотношениях. Мысль об этом делала покровительство Маликсиана значительно менее обнадеживающим, чем мгновение назад. Порой действительно бывает лучше держать друзей близко, а врагов — еще ближе, напомнил себе Беллатонис, да и жизненные уроки иногда достаются слишком дорогой ценой.

Энди Чамберс Путь отступника

Представьте себе миг божественности. Желания целой расы сталкиваются и сливаются друг с другом, попадают в Море Душ и отражаются в нем бессчетное множество раз. Подумайте о миллиардах и миллиардах психических сущностей. В невероятной глубине они собираются в единое целое, притянутые смертоносным грузом своих собственных страстей, соединяются, переплетаются и наконец пробуждаются, становясь чем-то Иным.

Вообразите тот миг, когда множественное сознание просыпается и вырывается из последних оков рассудка. Представьте величие этого освобождения, ничем не сдерживаемые силы ид, разрушающие стены реальности и пожирающие разрозненные останки супер-эго.

Оголодавшую метасущность ожидает возвышение до предельных высот, место в пантеоне властвующих сил, древних, как сами звезды. Там, в лихорадочном царстве иного космоса, насыщенная предсмертными воплями собственных прародителей, она становится подобна богу. Реальность прорвана, божественность достигнута, а космическое равновесие еще немного смещается в сторону, противоположную хрупкой реальности и порядку.

Оплачьте, если хотите, цивилизацию, столь жестоко погубленную на пике могущества, а затем поразмыслите, каковы могут быть те, кто выжил в подобном катаклизме.

«Темное зеркало» Веслайина Затворника

ПРОЛОГ

Дождь.

Дождь окутал весь мир. Он падал бесконечным потоком, рушился с древесных крон причудливыми водопадами. Видно было только зелень, подернутую водной пеленой. Синдиэль никогда еще с таким не встречался. Съежившись в своем камуфляжном плаще, он сидел в пустом стволе колоссального лиственного дерева уже три дня кряду и страдал от периодических ливней и неизменно следующих за ними тропической жары и влажности. Все три дня его кусали насекомые, периодически приходили любопытствующие хищники, которых как будто тянуло сюда магнитом, так что в конце концов Синдиэль вообще перестал снимать капюшон и перчатки из гибкого металла, чтобы расслабиться. Влажная от пота броня до смерти надоела, но приходилось терпеть.

Он прищурился, тщетно пытаясь разглядеть врата в прицел сквозь ливень. Впрочем, ему не надо было видеть их, чтобы точно воспроизвести в памяти: два грубых, поставленных торчком камня и перемычка наверху. Днем и ночью, в дождь и в ясную погоду, он три дня наблюдал за воротами вместе с остальными, и никто не увидел абсолютно ничего необычного.

Терпение не было основным качеством Синдиэля, и тот небольшой запас, которым он обладал, быстро подходил к концу. Он уже серьезно раздумывал, не стоит ли снова попросить Линтис двигаться дальше. Темные Сородичи не придут к этим неактивным вратам, несмотря на все ее сложные вычисления по лунам. Кораллион и Белт наверняка чувствуют то же, как он, хотя в конце концов им, как всегда, придется просто согласиться с желаниями Линтис.

Синдиэль начал потихоньку сомневаться в этих приглушенных шепотках о том, как остановить злобных похитителей душ. Все разговоры о тайном знании и скрытых путях свелись к тому, что они сидели в сырых джунглях, смотрели на неактивные ворота и надеялись, что темные покажутся — или, скорее, надеялись, что те не собрались вдруг прогуляться по окрестностям. Это выглядело жалко, и Синдиэль чувствовал себя еще более жалким из-за того, что позволил себе попасться в ловушку гордыни и остаться. Если он уйдет сейчас, то это будет значить, что он не такой крепкий, как остальные, бывалые странники, и он просто не мог этого позволить.

Дождь прекратился внезапно, как будто закрыли кран. Джунгли посвежели, отовсюду капало. В считанные минуты все заволокло паром, поднимающимся от сотен крошечных лужиц и ручейков, которые поблескивали в лучах света, пробивающегося через высокий полог леса. Синдиэль снова посмотрел на врата. Они так и стояли и выглядели точно так же, как сотни раз до этого, разве что под ними довольно живописно бежала серебряная струйка воды.

Ярко окрашенная древесная змея с дружелюбным, но решительным видом вползла в укрытие Синдиэля, явно намереваясь устроиться у него на коленях. Синдиэль выпроводил ядовитую рептилию так аккуратно, как только мог, получив при этом несколько укусов, не пробивших перчатки.

Он еще раз посмотрел на врата. Они изменились. Серебро теперь заполнило все пространство между стоячими камнями и перемычкой, будто блистающая стена из ртути. Спиральные знаки на камнях тускло светились изнутри. Паутинный портал настраивался, собираясь открыться в первый раз за три века.

+Он активен,+ — прошептал голос Линтис в его голове. Синдиэль настолько сосредоточился на вратах, что вздрогнул от неожиданности.

+Повтори?+ — мысленно ответил он. — +Да, портал активизировался, я вижу. Что мне делать?+

Ответ Линтис был плоским, лишенным эмоций. Было неясно, относился ли он к Синдиэлю или ко всей группе.

+Стрелять во все, что оттуда появится.+

Синдиэль внезапно запаниковал, руки и разум перестали ему повиноваться, отказываясь сфокусировать прицел и снять с предохранителя длинную винтовку.

Из серебряной стены появлялись чьи-то силуэты. Стройные, человекоподобные существа в вороненых доспехах, с оружием, усеянным шипами и лезвиями. Кошмарные фигуры жадно взирали алыми глазами на девственный лес, предвкушая очередное вторжение.

+Огонь!+ — раздалась жесткая, рубленая мысль командира. Синдиэль направил винтовку на глухой шлем и выстрелил, но спешка и паника сбили прицел, и он промахнулся. Двое похитителей душ рухнули так быстро, как будто их поглотила земля — видимо, их прикончили Линтис и Белт, которые негласно соревновались в количестве убийств.

Темные Сородичи немедленно отреагировали. Половина отряда повернулась в сторону леса, и листву рассекли потоки сверхскоростных осколков, пропитанных ядами. Остальные подхватили павших товарищей и без лишних церемоний поволокли их обратно в портал. Стрелки вели огонь на подавление, и довольно-таки успешно, так что Синдиэлю удалось сделать лишь несколько выстрелов навскидку, прежде чем они, пригибаясь, тоже скрылись в портале. Повисла внезапная тишина, только трескучее эхо краткой перестрелки затихало вдали.

— Двигаемся к порталу, — прошептала Линтис. Синдиэль с неохотой прокрался вперед, за ним, не издавая практически никаких звуков, ступали остальные странники. Он никак не мог избавиться от чувства, что кошмарные существа могут в любой момент вырваться из портала, и оно становилось все сильнее по мере приближения к вратам. Там, где упали двое Темных Сородичей, он увидел брызги крови — яркой, артериальной. Определенно, это были смертельные раны. Синдиэль удивился, почему жестокие похитители душ рисковали собой, чтобы унести погибших.

Он заметил кое-что еще: небольшую полированную сферу, наполовину утонувшую в грязи. Видимо, ее выронил один из похитителей душ, убегая. Сердце замерло, когда он понял, что перед ним может быть граната. Но нет, эта вещь была слишком крупной, да и какая граната может выглядеть, как полосатый камень, раскрашенный в разные цвета? Он понял, что это нечто иное, и поспешно наступил на сферу, когда к нему подошла Кораллион, чтобы выяснить, что его так заинтересовало. Линтис и Белт что-то делали с вратами, чтобы закрыть их.

— Они забрали своих мертвецов, — объяснил свое недоумение Синдиэль. — Я не был уверен, что они действительно были убиты, но посмотри-ка, — он указал на пятна крови и следы волочения, — точно мертвы. Мы бы просто взяли камни духа, зачем таскать пустые оболочки?

Он дал Кораллион именно то, что ей хотелось: возможность продемонстрировать превосходство в знаниях. Синдиэль присоединился к отряду Линтис много лет назад, вскоре после Кораллион, но, несмотря на незначительное старшинство, она все равно относилась к Синдиэлю, как к новичку, и старалась принизить его при любой возможности. Таков великий цикл жизни. Когда-нибудь появится еще один новобранец, и тогда у Синдиэля появится привилегия отыгрываться за его счет.

— У них нет камней духа, дурачок, — с удовольствием начала Кораллион. — Они уходят в свой демонический город, чтобы оживить мертвых в пробирке.

Синдиэль почувствовал, что его собственный камень пути издал холодный предупреждающий импульс. Он носил эмпатический самоцвет всю свою жизнь, как якорь души и моральный компас. Жизнь без него казалась настолько невообразимо опасной, что это было… просто невообразимо. Какая-то часть его души нашла эту мысль захватывающей.

— Не говори так, Кораллион, — сказала Линтис, подойдя к ним. Она сняла маску и капюшон, и серебристые волосы свободно развевались по ветру. Портал был закрыт, его древняя арка теперь выглядела так же, как на протяжении многих веков до этого дня. — Они приходят не из демонического города, их мир — реальное место, и никто, разумеется, не позволяет демонам там править. Они влачат вечное существование, поглощая души других, восполняя то, чего лишились, при помощи боли и пыток. Поэтому мы боремся с ними. Но Темные Сородичи — не демоны, еще не совсем. Думаю, в определенных аспектах они даже хуже.

Округлая вещица под ногой Синдиэля, казалось, готова была все-таки взорваться. Он чувствовал совершенно чуждое, дикое возбуждение от того, что просто прятал ее от Линтис и ее маленькой напыщенной банды. Странник с трудом сдерживался, чтобы не рассмеяться над ними в голос. Он немного надавил, и сфера полностью исчезла в грязи.

— Почему бы просто не уничтожить врата? — невинно спросил Синдиэль. — Ты ведь знаешь, что они используют их, чтобы приходить сюда и красть рабов.

Линтис ответила, как будто обращаясь к ребенку:

— Потому что, Синдиэль, их уничтожение бы нанесло еще больший вред Паутине, и еще одна ее часть была бы навечно утрачена.

— Похоже, они ею пользуются куда чаще, чем мы, — язвительно возразил Синдиэль.

— Конечно, они же в ней живут! — выпалила Кораллион.

— Хватит, Кораллион, — оборвала Линтис. — Мы не говорим о таких вещах. Все, что вам надо знать — наша работа здесь закончена. Мы прогнали Темных Сородичей и теперь двинемся дальше.

— И куда теперь? — спросила притихнувшая Кораллион.

— На другой девственный мир, Лилеатанир. Он очень похож на этот. Наши собратья, которые там живут, тоже расслабились и практически забыли об опасности врат.

Синдиэль подумал, что они не столько прогнали похитителей душ, сколько устроили им небольшую задержку. Четыре снайпера не смогли бы их удержать, если бы только они поняли, что им противостоит совсем небольшой отряд. Просто повезло, что Линтис удалось запереть врата, прежде чем они вернулись с подкреплением. Скорее всего, когда странники уйдут, Темные Сородичи все равно прокрадутся через портал. Как сказала Кораллион, они куда больше знают о Паутине, потому что живут в ней.

Он решил, что вернется сюда чуть позже, один, и выяснит, действительно ли эта вещь, которую он спрятал, именно то, на что он надеялся. Он был уверен, что уже видел такие разноцветные полосы на сферах, которые держали в руках древние статуи на его искусственном мире. Их считали символическими объектами, наподобие того, как корона символизирует власть, а копье — охоту. Сфера обозначала разговор с далекими звездами.

Глава 1. ПРОКЛЯТЫЕ ЗАЛЫ ШАА-ДОМА

"Знаешь ли ты, что такое сомневаться в каждом своем поступке, понимая, как тебя за него могут наказать? Чувствовал ты когда-нибудь взгляд своего хозяина, даже когда его не было рядом? Вот что такое жизнь в страхе, жизнь раба. Ты говоришь, что я должен бояться пробудить то, что потом не смогу усыпить снова. Но я клянусь, что сделаю все, заключу любой союз или сделку, чтобы обрести силу и освободиться из когтей тирана. Я получу свободу, неважно, какой ценой".

— Архонт Исклит из Когтя Кириикс, цитата из «Заметок о гордыне»

Ходьба — это контролируемое падение. С каждым шагом ты бросаешь себя на милость гравитации и надеешься, что нога найдет опору и с тобой ничего не случится. Ниос Иллитиан чувствовал, что падает к своей судьбе, что нечто непреодолимое тянет его вперед, будто во сне. Он шел по темным подземельям, тихо ступая по змеящимся коридорам с исцарапанными заплесневелыми стенами. Тени нехотя расступались перед ним и снова смыкались за спиной, когда он проходил мимо. Он шел осторожно, потому что ур-гули и рабы-падальщики все еще прятались в этих туннелях, хотя даже в одиночку он мог их не страшиться. Темные, тайные закоулки вечного города всегда скрывали опасности, и он был хорошо подготовлен к встрече с обычными врагами.

На самом деле его осторожность была порождена нехарактерным чувством страха перед тем, что лежало впереди. Все, что он делал до этого, еще можно было опровергнуть, извинить, объяснить, а возможно, даже счесть достойным одобрения, если добавить чуточку угроз и подкупа. Даже если бы его поймали прямо сейчас, пока он крадется по катакомбам Когтя Кириикс, в законах тирана не было такого преступления. Пока еще не было. Коготь Кириикс, несомненно, был дурным местом, помнившим давнее вторжение и ужасную резню, но в вечном городе Комморре было много, много мест, которые соответствовали этому описанию.

Однако то, что Иллитиан собирался сделать, было ничем иным, как изменой, если, конечно, великий тиран когда-либо узнает об этом. Архонт успокаивал себя тем, что осторожность и даже толика страха были совершенно нормальны в такой ситуации. Предательство великого тирана вечного города влекло за собой все последствия, которых следовало ожидать от носителя подобного титула. Смерть среди них была наиболее желанной, но, разумеется, ее давно уже заменили куда более суровыми наказаниями.

На протяжении веков тиран избавился от огромного количества соперников, включая нескольких предков Ниоса, убитых в перевороте, когда Вект впервые захватил власть. Гнилые трущобы, в которые вошел Ниос, некогда принадлежали архонту Исклиту из Когтя Кириикс, великого дома, почти столь же древнего, как его собственный. Но несколько сотен лет назад Исклит нарушил законы Векта и заключил союзы с невыразимыми потусторонними сущностями, чтобы свергнуть тирана. Когда архонт Исклит начал собственный мятеж, ему помогал непобедимый легион демонов, явившихся из-за пелены реальности.

К несчастью для амбициозного архонта, он не принял в расчет, что тиран имеет власть над древними системами защиты внутри города. Прежде чем орда успела захлестнуть другие районы, весь отрог Когтя Кириикс окружили непроницаемые щиты энергии, отрезав его от Комморры. Запертые в ловушке, вероломные союзники Исклита, которым не достались обещанные кровь и души, обернулись против архонта и досыта наелись его подданными, прежде чем исчезнуть в бездне, из которой пришли. Теперь растерзанные залы Когтя Кириикс были безмолвны, заброшены и населены лишь прячущимися беглецами и рабами, которые отваживались тревожить нечистых духов, по слухам, скрывавшихся здесь. Подхалимы тирана все еще славили ироническое падение архонта Исклита в стихах и песнях, восхваляя своего хозяина за справедливое наказание, постигшее нечестивца.

Ниос вышел в открытый двор между обрушенными башнями. Высоко над собой он видел клочок темного неба, испускавший маслянистое свечение, лишь чуть более светлое, чем мрак вокруг него. Он поискал взглядом и нашел неровные очертания дворца, занимавшего одну сторону двора. Все великолепие здания давно погибло, ободранное, изгаженное и оскверненное демонами, и теперь оно превратилось в заплесневелый труп, напоминающий какое-то давно умершее морское чудовище. В воздухе все еще витали затхлые миазмы былого ужаса, несмываемая психическая грязь, оставшаяся от чудовищных пиршеств далекого прошлого. Иллитиан собрался с духом и вошел внутрь.

Он оказался в вестибюле, окаймленном рядами постаментов. Некогда на них стояли похожие на живые лица изваяния гордых предшественников архонта Исклита, искусно вырезанные из столь белого и чистого камня, что тот, казалось, светился. Теперь большая часть голов была сломана и разбита, а те, что еще оставались на подножиях, были ужасно изуродованы демоническими когтями, более острыми, чем стальные ножи. Чистокровный род, правивший тысячи лет, был уничтожен из-за гордыни единственного потомка. Хотя Иллитиан не чувствовал по поводу этого каких-либо чувств, кроме разве что радости из-за уничтожения потенциального конкурента, потеря Когтя Кириикс вызывала у него некоторую печаль. Эту утрату нельзя было возместить, и она еще немного уменьшала величие вечного города, вела его чуть ближе к энтропии и конечному распаду.

В некотором смысле Исклит легко отделался. Ни Исклит, ни Ниос, ни сам тиран не принадлежали к грубой и низменной расе, именуемой людьми. Они были эльдарами, детьми расы, несравнимо более развитой, чем эти сумасшедшие варвары, ныне наиболее многочисленные в Великом Колесе. Поэтому наказания, придуманные тираном, были вдохновенны, длительны и непременно смертоносны. На протяжении тысяч лет его правления пытки, достающиеся на долю предателей, были отточены до искусства, до невероятно болезненного совершенства. Совершенство во всем было даровано всем эльдарам по праву рождения, поэтому ничто иное не могло бы постигнуть Ниоса, попади он в руки великого тирана, Асдрубаэля Векта. Мучительная агония, которой завершилась жизнь Исклита, была милосердно коротка.

Как бы сказал сам Ниос тем, кто не замечал очевидных фактов, эльдары были красивыми, стройными и быстрыми существами с зоркими глазами, острыми чувствами, долгим сроком жизни и высоким интеллектом. Во всех мыслимых сферах эльдары возвышались над младшими расами, как горделивые взрослые над умственно отсталыми детьми, будь то искусство, культура, эстетика, мудрость, интеллект, технология, изящество, величие, мораль или, разумеется, жестокость. Игры, в которые играли друг с другом чистокровные эльдары, были смертельно опасны, и на кон ставилось все. Единственный неправильный шаг означал, что началось долгое падение в забвение.

Он продвигался все глубже во дворец. По мере приближения к цели коридоры становились все уже, и архонт постоянно ждал ловушек. Он выискивал лестницы, которые вели бы глубже, переходил из одной разоренной комнаты в другую и все тщательно осматривал. Но ловушек не было, и тревога усиливалась. У Ниоса было великое множество врагов, которые с радостью ухватились бы за возможность застать его одного, как сейчас. Будучи воином, натренированным с рождения, и мастером меча, он был уверен в своей силе, но достаточно умен, чтобы понимать, что он смертен и что его таланты необходимо соизмерять с целым городом безупречных убийц. Тайна в этом предприятии была важнее всего, поэтому он пришел сюда один, но чем дольше длился бесплодный поиск, тем сильнее становился страх… ложный след… приближающиеся враги. Когда-то он сам избавлялся от соперников подобным образом.

Ниос заметил ступени, ведущие вниз, в кухни, и параноидальные фантазии рассеялись, словно туман. Он по-прежнему сохранял бдительность, но обломки, частично завалившие лестницу, выглядели нетронутыми и едва ли могли служить укрытием для убийц. Он нашел дверь-арку, а за ней подвал с низким потолком, и увидел в дальнем конце помещения серебряный блеск, от которого сердце забилось быстрее.

Ниос едва сдержался, чтобы не броситься к нему. Опасное место: видимость цели отвлекает жертву, заставляет концентрироваться не на том, что нужно. Он оглядел подвал, пытаясь пронизать взглядом тьму. Крошащиеся колонны поддерживали осевший потолок, обломки и мусор неясного происхождения валялись по всему полу. Архонт шагнул вперед, готовый незамедлительно отпрыгнуть назад, в укрытие. Никакого движения. Он осторожно двинулся вперед, обходя колонны, чтобы удостовериться, что там никто не скрывается, и наконец добрался до того, за чем пришел — простой серебряной арки на дальней стене подвала.

Ниос никогда бы не признал это вслух, но, несмотря на все сиятельное величие расы эльдаров, существовала одна вещь, которой их обделила вселенная — могущество. Когда-то, много веков назад, все Великое Колесо галактики было игрушкой в руках эльдаров, и портал наподобие этого мог вести куда угодно, в другие врата на одном из миллионов миров. Эти времена давно прошли. Теперь разрозненные остатки эльдарской расы разделились на ожесточенно враждующие фракции, цепляющиеся за свои последние оплоты, а вселенная продолжала жить, не замечая их. Некогда величественные эльдары были вынуждены влачить жалкое существование в тени и строить планы возвращения к былой славе.

Ниос проговорил слова, активирующие врата. Этот портал теперь вел только в одно, проклятое место, и жителям Комморры было запрещено входить туда под страхом смерти. Таков был указ тирана.

Факт, которым Ниос менее охотно делился с другими, состоял в том, что он был убежден в своем предназначении: возглавить свой народ, который скоро будет благодарен и покорен ему, и привести его к новому золотому веку. Но этот век мог начаться лишь с устранением великого тирана, и Иллитиан поклялся своей почти бесконечной жизнью, что так оно и будет.

Хотя сейчас по его виду об этом было сложно догадаться, Ниос Иллитиан обладал достаточным богатством и властью, чтобы возродить славу своих сородичей. Он был из гордого чистокровного семейства, родословную которого без всяких перерывов можно было проследить до глубокого прошлого еще до Падения расы эльдаров. Он носил титул архонта Белого Пламени, внушающего любовь и страх предводителя одного из самых старых и благородных кабалов во всей вечной Комморре, последнем оплоте истинной эльдарской культуры во вселенной, погруженной в ночь. Белое Пламя контролировало целый ярус гигантского портового города, владели собственными доками и верфями, арсеналами и тренировочными базами.

Несмотря на все это, личное могущество Ниоса Иллитиана, равно как и любого другого архонта на просторах города, было лишь крупицей песка рядом с горой, и горой этой был великий тиран, Асдрубаэль Вект.

Много поколений Вект удерживал власть, стравливая архонтов-интриганов друг с другом и уничтожая соперников еще до того, как они становились достаточно сильны, чтоб бросить ему вызов. С самого начала власть тирана зиждилась на кровопролитии и предательстве самого низменного толка. Очевидно, что, пока Комморра находилась в руках Векта, раса эльдаров была обречена опускаться все глубже в безвестность, растрачивая энергию на кровопролитные междоусобицы.

Много, много лет Иллитиан вел тайные интриги, объединяя нужные ему силы. Сложнее всего было находить союзников — их было потенциально немало, но доверять можно было лишь немногим. Потом пришлось бесконечно распутывать паутину лжи, окружающую Асдрубаэля Векта, чтобы найти хоть какие-то намеки на то, как его можно победить. И теперь жажда свергнуть тирана привела Ниоса в заброшенные развалины Когтя Кириикс в гниющем подбрюшье Комморры. Шептались, что здесь таится то, что может сразить Векта.

Ниос уставился на зеркальную поверхность активного портала, как будто та могла выдать, что находилось за ним. Ходили слухи, что Исклит глубоко погружался в тайны запретного колдовства, которые привели его к падению. И даже сейчас оставалось возможным, что Ниос, ослепленный и обманутый, покорно идет к собственной гибели. Как демонстрировал пример Исклита и остальных, Вект особенно любил избавляться от врагов при помощи их же высокомерия. Но Ниос Иллитиан был очень осторожен и использовал лишь самые тайные источники, самые окольные пути, чтобы найти информацию, от которой теперь зависела его жизнь. Все хитроумные проверки и перепроверки показывали, что здесь не было никаких несоответствий или признаков ловушки.

Портал, бесспорно, вел в проклятый Шаа-дом, и у архонта был психически заряженный опал размером с кулак, который должен был привести его к тому, кого следовало найти. Указ тирана запрещал вход в Шаа-дом, и даже упоминание этого места было преступлением. Однако это было необходимо для следующей стадии заговора, который он так долго планировал. Когда он войдет в портал, пути назад уже не будет. Оставалось лишь надеяться, что ему хватит сил пережить те ужасы, что скрывались в проклятых залах Шаа-дома. По такому случаю Иллитиан облачился в угловатые черные доспехи, в которых обитал маленький, но свирепый дух войны. Он был достаточно умен, чтобы по команде выпускать мономолекулярные лезвия или играючи отсечь покалеченную конечность, чтобы спасти жизнь своему хозяину. Пока что доспех не был ничем украшен. Шлем архонт не надел из тщеславия. Он вытащил длинный тонкий клинок, способный резать камень, собрал всю свою отвагу и шагнул в портал.

Сначала Ниос ощутил, что ему холодно и он не может дышать, через миг чувство сменилось на влажную жару. Выйдя из арки, он оказался на краю широкого проспекта. Плиты мостовой почернели и растрескались, декоративные деревья и статуи превратились в скрученные скелеты, как будто мучительно впивающиеся когтями в пасмурные небеса. За выжженным пейзажем Ниос чувствовал эпицентр катаклизма, постигшего Шаа-дом. Он знал, что там находится разлом, где все еще горит противоестественный огонь, порожденный давней катастрофой. Скверна варпа пропитывала воздух, сама реальность ощущалась болезненной, грязной. Легкая дрожь, с которой Та, что Жаждет, медленно высасывала душу, всегда чувствовалась даже в Комморре, однако там она находилась под контролем. Здесь же это чувство проносилось сквозь Ниоса, будто порывы ветра, и холод пробежал по его спине, когда он понял, что умрет, если останется здесь надолго. Он счел Коготь Кириикс ужасным, но это была детская игрушка, рабское подобие в сравнении с Шаа-домом.

Таков был кошмар, созданный великим тираном, когда тому бросили вызов. Он использовал свое невероятное могущество не для того, чтобы возвеличить эльдаров, но для их уничтожения, которое лишь приводило всю расу ближе к забвению. Много поколений назад процветающее царство-сателлит Шаа-дом слишком возгордилось, чтобы Асдрубаэль Вект мог присмирить его своим авторитетом, и стало слишком сильным, чтобы запугать его. Когда Эль’Уриак, архонт всея Шаа-дома, собрал свои войска и объявил себя императором, Вект прилюдно поклялся, что все в Шаа-доме почувствуют лезвие его меча, и не солгал. Он подверг геноциду и без того вымирающую расу.

Ниос осмотрел гладкий драгоценный камень, который крепко сжимал в руке. Внутри него как будто по воле призрачного ветра подрагивали и метались светлые пятнышки. С мучительной медлительностью они слились в одну большую искру, которая уверенно поплыла к одной грани камня и осталась там. Ниос устремился в указанном направлении, вдоль по проспекту, время от времени с хрустом наступая на кучки хрупких костей, жалкие останки вдов и сирот, которые погибли уже после возмездия Векта.

Легенды гласили, что, услышав угрозу Векта, Эль’Уриак посмеялся над ней. Его войска были хорошо вооружены и превосходили в числе армии его противника. Немногие иные кабалы готовы были сражаться за тирана, но много было тех, что тайно послали своих эмиссаров к Эль’Уриаку. Император Шаа-дома вернулся к своим планам по завоеванию Комморры, уверенный, что любая атака, которую предпримет Вект, только сыграет ему на руку. Через несколько дней появился меч Векта — горящий, неуправляемый космический корабль, который внезапно вырвался в реальность над Шаа-домом.

Мерцающая искра вела его прямо к месту столкновения недалеко от центра Шаа-дома. Он быстро подошел к тому, что когда-то было крытой улицей. От высоких арок, некогда удерживавших пластины из разноцветного хрусталя, остались только голые ребра. Блестящие осколки, разбросанные по мостовой, неуместно ярко контрастировали с пустоглазыми строениями по обе стороны улицы. Ниос, насторожившись, двинулся вдоль дороги, улавливая острыми чувствами каждую деталь окружения. Он убеждал себя, что здесь, на окраине Шаа-дома, риск столкнуться с обитателем той стороны невелик, но какая-то непрошеная часть его разума шептала, что если эти твари почувствуют его присутствие, то начнут неустанно его преследовать.

Корабль, который рухнул на Шаа-дом, был построен одной из недоразвитых младших рас — огромный, грубый, бронированный толстыми пластами невежества и самообмана. Он прорвал предположительно несокрушимые преграды между царством Эль’Уриака и Морем Душ, словно бык, мчащийся сквозь паутину. Эль’Уриак и ядро его воинской элиты были испепелены в тот же миг, когда корабль врезался в его дворец, но то, что последовало за этим, оказалось гораздо хуже. Брешь в преграде привлекла стаи чудовищ извне, и Шаа-дом был разорен даже еще тщательнее, чем несчастливый Коготь Кириикс. Энергии, порывами ветра вырывающиеся из пролома, поддерживали орду демонов, пока те без всякой жалости преследовали беззащитных выживших. Тиран приказал запечатать весь Шаа-дом, чтобы защитить остальной город. Те несчастные, которые остались внутри и каким-то образом пережили катастрофу и вторжение демонов, были обречены на медленную смерть, ибо их плененные души неумолимо вытягивала Та, что Жаждет.

Так пал Шаа-дом.

Шорох шагов, донесшийся с другой стороны улицы, немедленно привлек внимание Ниоса. Он заметил, как что-то бледное шевельнулось в окне, и угрожающе взмахнул клинком, чтоб запугать скрытого наблюдателя. Ни один демон не стал бы прятаться и красться, когда так близко лакомая душа. Это могли быть лишь искаженные останки эльдара, поглощенного Той, что Жаждет — бездушное, неразумное, убогое создание, подчиняющееся лишь вечному голоду и инстинктам. В одиночку оно не представляло никакой угрозы и мудро не показывалось на глаза. Ниос резко развернулся и пошел дальше, внимательно прислушиваясь и пытаясь разобрать тихие шаги возможных преследователей.

Улица заканчивалась ступенями, ведущими к зданию, которое когда-то внушительно возвышалось над крытой дорогой внизу. Теперь оно выглядело мятым и осевшим, так как его внутренняя структура была искажена. Искра в самоцвете, который держал Ниос, уверенно показывала в направлении здания. Он двинулся вперед, чувствуя утомление в руках и ногах — это Та, что Жаждет, потихоньку вытягивала его жизнь. Архонт заторопился, невзирая на страх и на то, что каждая ступень как будто стала предательской трясиной, пытающейся затянуть его внутрь.

Древний и могущественный народ Ниоса давно научился управлять иной реальностью — Морем Душ, царством Хаоса, имматериумом, варпом и как бы его там не называли другие. Великий город Комморра и царства-сателлиты появились в те времена, когда эльдары создавали собственные анклавы в варпе и соединяли их фантастическим плетением туннелей меж измерениями, которое охватывало всю галактику. Хищные обитатели иной реальности были надежно отделены от их владений, связаны и усмирены мощью и мудростью эльдаров.

Все это закончилось с Падением, после которого в эльдарской истории стал с неприятной частотой всплывать мотив демонов, пожирающих души. Та, что Жаждет, была величайшей среди них, демонической богиней, вечно голодной до душ расы, которая, как верили некоторые, создала Ее.

Двери на вершине лестницы были сорваны с петель, а внутренний двор за ними — наполовину засыпан обломками. Ниос вошел и застыл, услышав слабый голос где-то наверху, шепот, отражающийся эхом от стен.

— Он идет!

Ниос отступил в тени у разбитых дверей со скоростью, которой сложно было ожидать от столь плавного и элегантного движения. В напряжении он ожидал, что вот-вот загрохочет огонь или ворвутся враги. Секунды тянулись, никто не появлялся. Послышался тот же голос, колючий шепот, словно на ощупь пробирающийся во двор. Определенно, он доносился сверху.

— Только первый, только мечтатель.

Яркая искра внутри самоцвета вытянулась, указывая на источник звука. Ниос тут же решился, с царским достоинством вышел на открытое пространство внутреннего двора и посмотрел наверх. Горстка ступенчатых балконов поднималась вверх, к еще одной разбитой хрустальной крыше, сквозь которую виднелись бурлящие облака. Увядшая растительность свисала с балконов и, затейливо извиваясь, спускалась по колоннам. На самом нижнем балконе среди теней пряталась какая-то темная фигура.

Не увидев иных путей наверх, Ниос вложил меч в ножны, убрал драгоценный камень и начал ловко взбираться по растрескавшейся каменной кладке. Он тщательно избегал вероломных побегов мертвой растительности, которые только выглядели надежной опорой. Перемахнув через покрытую трещинами балюстраду, он оказался перед источником шепота.

На первый взгляд существо выглядело как куча черных тряпок, однако из-под капюшона там, где должна была быть голова, выплескивалась блестящая река длинных черных волос. Из лохмотьев высунулись костлявые паучьи руки и начали шарить по мелким, белым как кость предметам, разбросанным по полу. Существо подняло одну костяшку и с хихиканьем показало ему: это было маленькое изображение руны зрения.

Желудок Ниоса скрутило от инстинктивного отвращения. Многочисленные дары эльдаров включали в себя весьма значительную психическую силу, и их древняя цивилизация строилась не только руками, но и мыслями. Но после Падения использование психических сил стало верным способом приманить демонов, что подписывало смертный приговор и самому чародею, и тем, кому не повезло оказаться рядом.

Соблазну сложно было противостоять, не использовать свои силы было все равно что утратить конечность, но все же тем эльдарам, что обитали в Комморре и ее сателлитах, удалось вскоре научиться избегать психического колдовства и уничтожать тех, кто практиковал его, невзирая на последствия. Теперь все их ментальные тренировки концентрировались на том, чтобы удержать силу внутри и скрыть свое существование от Той, что Жаждет. Те немногие, что еще искали запретное знание, как архонт Исклит, обычно плохо заканчивали, неважно, насколько умными себя мнили. Но до сих пор некоторые увлекались опасными искусствами, связанными с варпом, использовали карты, гримуары и фетиши, чтобы защитить себя. Бросать руны, чтобы увидеть будущее, считалось преступлением, имелся и набор чудовищных наказаний для всех, кто этим занимался.

+Теперь он боится, что нашел то, что искал,+ — сказала колдунья и снова захихикала.

— Осторожнее, Анжевер. Душа еще ценна для тебя, иначе бы тебя пожрали много лет назад, — холодно ответил Ниос. — Если ты хочешь сохранить ее, то подчинишься мне, в противном случае я незамедлительно отошлю тебя на совершенно заслуженную встречу с Той, что Жаждет.

С удовлетворением он отметил, что старуха слегка отступила. Она все еще чувствовала страх.

— Так ведь тебя зовут, да? Анжевер, которая когда-то была фрейлиной Диреддии, наложницы Эль’Уриака? — с издевательской вежливостью проговорил Ниос, безжалостно пользуясь своим преимуществом. — Выглядишь на удивление живо, если учесть обстоятельства.

+Прости, господин, я не хотела оказать неуважение,+ — мысленно прошептало убогое существо.

— Так-то лучше. Теперь докажи свою цену. Скажи, по какой причине я решил посетить это очаровательное местечко.

Руки, похожие на пауков, послушно поползли между разбросанными рунами, собрали их вместе и снова метнули. Белые знаки неестественно защелкали и залязгали друг о друга и слегка задергались, коснувшись пола, как будто обладали собственной жизнью. Когда руны замерли, старуха потянулась к ближайшей и прикоснулась к ней.

+Перевернутое спасение, тот, кто переходит из света во тьму,+ — прошептала она, а затем коснулась еще двух символов. — В плетении желания — свобода, что означает превосходство и победу. На месте врага стоит руна владычества. Ты хочешь свергнуть своего хозяина.

Ниос вскипел, когда колдунья назвала великого тирана его хозяином, но не смог отрицать этого.

— Просто догадка, любой уличный артист смог бы такое выдать. Если ты, старуха, хочешь продлить свое убогое существование, тебе надо постараться получше, — сказал он и вытащил тонкий острый меч. Ведьма как будто не обращала на него внимания, продолжая поглаживать разбросанные руны.

+Здесь, в ряду родства, перевернутое блаженство, что означает страдание или боль, и перевернутая щедрость, что означает скупца. Обе касаются руны братства. У тебя два союзника, которые в достаточной мере разделяют твои цели, чтобы им доверять, по крайней мере, до тех пор, пока ты не добьешься своего.+

«Интересно», — подумал про себя Ниос. Старуха правильно угадала черты двух его сильнейших сторонников, подтвердив предчувствие Ниоса, что эта недолгая беседа может иметь только один конец — конечно, когда он получит всю необходимую информацию.

— А ты хороша. Или просто удачлива, — хмыкнул Ниос. — Теперь скажи то, за чем я явился сюда. Как я могу исполнить желание своего сердца и избавить свой народ от Асдрубаэля Векта?

Карга зашипела, услышав имя, хотя Ниос не понял, от боли или от гнева. Она впервые обратила к нему лицо, откинула назад шелковистые волосы и явила зрелище из лихорадочного кошмара. Это было истощенное лицо в глубоких морщинах, с грубо зашитыми веками и губами, и все же архонт ощутил на себе тяжесть ее слепого взора. Ниос видел куда более жуткие вещи, и немало из них было делом его собственных рук, но по позвоночнику все равно пробежал ледяной нож страха, когда она снова заговорила в его мыслях.

+И какие же ужасы ты готов сотворить, чтобы избавиться от него? — мысленный голос старухи теперь казался сильнее и неприятно давил на его разум. — Насколько далеко заведет тебя жажда власти? Вект убил всех, кто противостоял ему. Ты стоишь посреди разрушения, которое постигает его врагов!+

— Вект — паразит, раздувшийся от крови истинного народа, — пылко возразил Ниос. — Я бы с радостью переломил само Великое Колесо, если бы обломки погребли его!

В Комморре он редко осмеливался произносить подобное, даже в разговоре с самыми преданными сторонниками, и теперь, сказав это вслух, он ощутил пьянящую свободу. Старуха молчала, по-видимому, с одобрением. Она снова протянула костлявую руку, собрала руны и зажала их в узловатом кулаке.

Клик, клак. Руны вновь упали наземь. Колдунья потянулась к ним, но отпрянула, как будто ей обожгло руку. В сознании Ниоса прозвучал тонкий горестный вопль.

— Что это? Что ты видишь? — потребовал Ниос и для пущей выразительности опустил свой острый клинок ей плашмя на плечо. Достаточно было дернуть запястьем, чтобы укоротить колдунью на голову.

Трясущимися руками Анжевер снова потянулась к рунам, медленно дотрагиваясь то до одной, то до другой. Колючий мысленный голос начал описывать их символические значения.

+То, что желает твое сердце, скрыто из виду и сейчас недостижимо, но путь к нему усыпан многими дурными знамениями. Вот Солитер, руна бездушия, знак живого мертвеца, но вместе с тем символ надежды или спасения, когда она перевернута. С ней соединены руны мирового духа и истории, символы забытого и беглого, а они в свою очередь указывают на руны феникса, обозначающие обновление или возрождение, спасение и вновь обретенную свободу…+

— Значит, желание моего сердца будет каким-то образом исполнено, — оборвал Ниос. — Чего ты ждешь? Скажи, что я должен сделать, причем коротко и быстро, я уже устал от твоих уклончивых речей.

Старуха помедлила, прежде чем ответить, несмотря на нависшую над ней смерть.

+Путь, по которому ты идешь, в конце концов приведет к руне Разобщения. Если ты пойдешь дальше, то принесешь немыслимые разрушения и перемены. Комморра будет разорвана на куски и переделана.+

Руки карги зависли над руной, как будто она боялась к ней прикоснуться. Ниос поразмыслил над этим катастрофическим знамениям. Разобщение для жителей Комморры было не только метафизической, но и весьма реальной концепцией. Этот город жил в хрупком равновесии между материальным и нематериальным мирами. Разобщения случались и в прошлом, когда реальность сминалась, и неразумные энергии варпа скапливались и давили на нее, пытаясь уничтожить вечный город. Это было время хаоса и бедствий, и только за счет невероятных усилий Комморра и ее суб-царства избегали судьбы Шаа-дома. Ниос решил, что старуха пытается запугать его, и отбросил прочь эти мысли как очередную псайкерскую выдумку.

— Я этого ожидал, — нетерпеливо поторопил Ниос. — Расшифруй всю остальную путаницу, не то я снесу тебе голову.

Некоторые другие архонты считали, что угрозы — грубый и неэлегантный способ добиться послушания, но по опыту Ниоса это был весьма эффективный метод, если только обещанное наказание проявляло себя вовремя. Он выжидающе дернул клинком в сторону.

+Ты должен посмотреть в прошлое,+ — прошептала старуха. — +Верни того, кто был настолько близок к победе над Вектом, что понадобились самые отчаянные меры, чтобы его уничтожить. Чтобы сокрушить Векта, ты должен возродить тень архонта Эль’Уриака, императора Шаа-дома…+

— Но это невозможно! Эль’Уриак погиб, когда обрушилась его крепость, — возразил Ниос, хотя и сам чувствовал сомнение в своем голосе. Эльдары Комморры открыли множество способов избегнуть смерти. На протяжении столетий культ гемункулов, художников-хирургов и ученых палачей темного города, доводил до совершенства противоестественные методы, благодаря которым эльдары успешно противодействовали натиску времени и могли возродиться даже из крошечного кусочка плоти. Подлинная смерть была редка среди высокородных, и из-за этого ее боялись еще больше. Кто знал, чего способны добиться те, кто практикует искусства плоти?

+Нет. Часть его все еще находится в разрушенных владениях. Чистое сердце все еще может призвать его из бездны.+

Ниос опустил клинок и обдумал сказанное. Эль’Уриак не смог свергнуть Векта, но подошел так близко к успеху, что тирану пришлось уничтожить целое царство-сателлит, чтобы справиться с ним. Тайные союзы и альянсы, заключенные Эль’Уриаком с другими кабалами, теперь принадлежали седой древности, но легенда о том, как Вект отомстил Шаа-дому, стала значительной частью невидимой паутины интриг, которая и по сей день защищала тирана. Появление старого врага Векта нанесло бы серьезный удар по его престижу. А ум и опыт такого союзника стоил бы целых легионов солдат.

— Звучит непросто, Анжевер. Где я найду частицу Эль’Уриака и чистое сердце? Если я этого не узнаю, твои видения бесполезны.

+Эль’Уриак лежит в разломе, в котором погиб. Чистого сердца же ты не найдешь ни здесь, ни где-либо еще в Комморре. Больше я ничего не могу сказать, ибо путь скрыт.+

— Ясно. Полагаю, Анжевер, ты уже предвидишь, чем закончится наша небольшая беседа?

+Да,+ — неохотно ответила та.

— И ты говоришь, что больше ничего не можешь мне поведать?

+Ты принесешь Разобщение. Сойди с этого пути, пока не стало слишком поздно.+

— Я так не думаю. Прощай, Анжевер.

Ниос дернул запястьем, мономолекулярное лезвие с шелестом прошло сквозь шею, и голова старухи аккуратно отделилась от тела. Он ощутил очень легкую дрожь отлетающей души и с удивлением посмотрел вниз, на отрубленную голову, которая лежала среди разбросанных рун в растущей луже крови.

Зашитые губы еще шевелились, а глаза медленно двигались под пронизанными нитью веками. Ниос одобрительно хмыкнул, наклонился и осторожно поднял голову за мокрые от крови черные волосы. Старуху еще можно было использовать.

Болезненно-сладкие прикосновения Той, что Жаждет, все еще высасывали его душу, заставляя тело стремительно стареть. Пора было покидать это место.

Ниос Иллитиан устремился прочь из Шаа-дома, провожаемый взглядом древних, незримых глаз рядом с обиталищем карги. Они наблюдали за ним со сверхъестественной внимательностью и невыразимым весельем. Первая фигура встала на место, начался первый ход. Нити судьбы стягивались вокруг мести, дожидавшейся своего часа три тысячи лет, и собрались в сеть, выхода из которой не было. Оставалось лишь спасать то, что можно было спасти, и уничтожить все остальное. За пеленой начали собираться голодные хищники, предвкушающие близкое пиршество.

Глава 2. ИСКУССТВА ПЛОТИ

"Столь многие считают, что причина боли кроется лишь в физическом страдании. Лезвия, крюки, цепи, дыбы — это все грубые физические инструменты, играющие свою роль в умерщвлении плоти. Ожидание, повторение, смирение и надежда — вот более тонкие инструменты, которые следует взять на вооружение, когда начинается умерщвление души".

— Мастер-гемункул Беллатонис

Тайными путями Ниос Иллитиан вернулся в свой дворец-крепость на вершине города, в самом сердце взмывающих к небу шпилей Верхней Комморры. Владения Иллитиана были древним наследием благородного рода, которое неустанно увеличивалось и оберегалось от узурпаторов еще со времен до Падения. Предок Ниоса Дралид Иллитиан был первым, кто расширил и укрепил поместье своей семьи на вершине шпиля, захватив близлежащие уровни и присоединив к своим. Прошло шесть веков стычек, интриг и угроз, и прадед Ниоса, Зовас Иллитиан, полностью завоевал шпиль, вытеснив остатки ядовитого кабала архонта Узийака с нижних уровней. С тех пор крепость принадлежала только Белому Пламени и никому больше. Мелким архонтам приходилось тесниться, деля территорию на одном ярусе, но Иллитиан из Белого Пламени не принадлежал к их числу.

Скошенные бронированные парапеты крутых крыш нависали над трехкилометровой бездной, тянущейся до самого угловатого подножия башни, к которому примыкали Коготь Ашкери и кольцо причалов.

Два из трех ближайших шпилей контролировались кабалами, которые Иллитиан считал вассалами или союзниками. Последний шпиль, скелет из темного металла, служил домом для уцелевшего потомства Узийака и кучки других мелких архонтов, враждебных Иллитиану.

Его не слишком беспокоило подобное соседство. Декоративные шипы, колонны, розетки и статуи, артистически разбросанные по стенам дворца Белого Пламени, скрывали множество систем защиты и невероятно мощные орудия. Дворец постоянно патрулировался воинами-кабалитами, а сотни незримых глаз в его пределах наблюдали за каждой мелочью, постоянно нашептывая Иллитиану, что увидели.

Снова оказавшись в безопасности на своем ярусе города, среди своих воинов и рабов, Ниос Иллитиан быстро восстановил силу, которую утратил в Шаа-доме, за счет страданий прислужников. Несомненно, шпионы великого тирана, которые, как подозревал Ниос, имелись в его владениях, доложили о его кратком отсутствии, но он не тревожился на этот счет. Он держал свои действия в секрете, как и любой другой архонт. Совершенно обычным делом были убийства, спланированные амбициозными подчиненными или завистливыми соперниками, которые можно было считать формой естественного отбора в вечном городе.

Через несколько дней после возвращения Ниос призвал главного гемункула из тех, что служили кабалу Белого Пламени, извращенную личность, известную как Сийин. Ниос обычно не имел дел с гемункулами, если не считать договоров о воскрешении в случае прискорбной гибели. Он считал, что тонкое искусство плоти слишком бесстрастно и по-научному сухо, чтобы им восхищаться, и отнимает слишком много времени, чтобы приносить пользу. И все же глуп был тот архонт, который не держал при дворе гемункулов.

Когда Сийин узнал, что его вызывает архонт, он находился глубоко во чреве крепости Белого Пламени. Он и его подручные обитали в изломанном спиральном лабиринте из камер и пыточных-операционных, где предавались своему искусству. Здесь также жили десятки причудливо измененных пленников, которые выли, кричали, хихикали и хныкали в усеянных бритвенно-острыми лезвиями темницах — странная подборка подопытных кроликов и жертв непрерывных экспериментов. Сийин уже почти закончил трудиться над своим новым лицом — тугим, плоским кругом бледной кожи, натянутым на наращенные кости. Как и все гемункулы, Сийин, полностью посвятив себя призванию, внес много изменений в свое тело. Его конечности были аномально длинны и делали бы его высоким, если бы не скрюченный позвоночник, из-за которого гемункул сгибался почти вдвое. Он напоминал некое четвероногое создание, ходящее на задних ногах, с локтями, касающимися коленей, и скалящимся луноподобным лицом, которое взирало из-под внушительного горба.

Хирург поспешно облачился в традиционный наряд из сшитых шкур своих жертв, чтобы предстать перед архонтом Иллитианом в подобающем виде. Одежда состояла из сотен мягких, похожих на пергамент кусочков, соединенных в мозаику страдания и взятых некогда у существ, доведенных до идеальной высоты мучений. Надев ее, он слегка успокоился. Архонт нечасто советовался с ним напрямую, и подобное приглашение было довольно-таки серьезным поводом для тревоги. Со всей скоростью, которую позволял горб, он устремился по узким извилистым коридорам, освещенным глазами трупов, и поднялся из глубин, как мерзкое насекомое, что, извиваясь, ползет наружу из гниющего дерева.

Сийин заморгал, выйдя на непривычный свет и простор верхнего яруса дворца. Там было больше воинов, чем он помнил с прошлого раза. Везде, куда ни посмотреть, виднелись фигуры в черных доспехах, стоящие на страже или патрулирующие коридоры. К залу аудиенций архонта вела длинная лестница из похожего на алебастр камня, столь чистого, что он как бы светился изнутри. На каждой третьей ступени попарно стояли стражи с церемониальными копьями, украшенными знаменами Белого Пламени. Сийин задумался, не для него ли предназначена эта демонстрация силы, но отверг это предположение. Вряд ли архонт Иллитиан пытался бы впечатлить своего верховного гемункула подобным образом. Сийин решил, что слухи, которые ходили о недавнем отсутствии архонта, имели под собой почву, и теперь тот не слишком тонким образом показывал, что до сих пор властвует над этим дворцом. Горбатый гемункул со всей возможной скоростью поковылял вверх, полный раздумий о том, что эти знаки могли означать для него лично.

Одна из Илмей, пленных солнц Комморры, тускло и ядовито светила через широкие амбразуры в зале аудиенций, медленно угасая в собственном небесном суб-царстве. Элегантно закрученные колонны полированного порфира двойными рядами окаймляли зал и отбрасывали фиолетово-черные тени на изысканную мозаику на полу. Ниос Иллитиан развалился на украшенном клинками троне, выкованном Зовасом Иллитианом из сломанного оружия врагов. Архонт выглядел рассеянно и рассматривал пейзаж за окном с явным отсутствием интереса.

Сийин вошел в зал, и с обеих сторон на него уставились инкубы в безликих шлемах, с огромными изогнутыми клэйвами, готовыми прервать его жизнь по малейшему жесту Иллитиана. Ярко одетые придворные стояли в тенях, держа на золоченых поводках целый зверинец экзотических существ: сопящих тощих ур-гулей, которые жалобно скулили, извивающихся, жаждущих крови гемоворов со ртами, как у миног, андрогинов с золотыми глазами, взирающими с нечеловеческим интересом. Группа соблазнительно накрашенных наложниц-ламей, омытых аконитом и надушенных экстрактом морозника, лениво захихикала над Сийином, когда тот приблизился к архонту на приличествующее расстояние и распростерся перед троном.

Ниос проигнорировал гемункула, продолжая смотреть в окно. Сийин украдкой бросил взгляд на то, что, по-видимому, занимало внимание архонта. Под черным солнцем переливались разноцветные вуали, выдающие присутствие внешних преград, оберегающих город. Движущееся полотно из призрачного света пересекали огни далеких звездолетов. Словом, ничего необычного, и Сийин решил просто ждать.

Любого другого приспешника Иллитиан бы заставил помучиться подольше, прежде чем соизволил бы признать его присутствие. Но архонт знал, что с гемункулами это бесполезно, ибо они превозносили терпение до такой степени, которую большинство истинных эльдаров считали извращенной. Вместо этого он обратился к своему многоликому двору:

— Оставьте нас. То, что я скажу, предназначено лишь для ушей Сийина.

Услышав приказ, воины, наложницы, питомцы и рабы поспешно устремились прочь из зала, как небольшая лавина роскоши. Последними вышли инкубы, предварительно убедившись, что желание архонта полностью исполнено. Когда золоченые двери беззвучно закрылись, и они остались вдвоем, Ниос наконец посмотрел на гемункула, сжавшегося перед ним.

— У меня есть для тебя вопросы, относящиеся к искусствам плоти, — без преамбул начал Ниос. — Если не сможешь на них ответить, то тебе придется найти мне того, кто сможет, я понятно объясняю?

— Абсолютно, мой архонт. Чем я могу помочь вам?

Тон Сийина был уважителен, даже раболепен, но слова подразумевали, что Ниос что-то должен ему за ответ, и этого архонт не мог потерпеть.

— Ты не «поможешь» мне, ты подчинишься приказу и ответишь на мой вопрос или найдешь ответ где-то еще, — резко сказал он.

— Прошу прощения, мой архонт, чем я могу послужить вам? — залебезил Сийин.

— Уже лучше. Теперь скажи, как бы ты возродил высокородного, который мертв уже очень долгое время — века, а возможно, и тысячи лет?

Туго растянутое лицо слегка наморщилось: гемункул прикидывал, насколько может солгать.

— Это сложный процесс, мой архонт. Чем свежее останки, тем быстрее и безопаснее будет регенерация.

— Ясно. А если не считать «свежих останков», как ты выразился, что самое важное для достижения успеха?

Сийин тревожно поджал тонкие губы. Ему было неудобно обсуждать подобные секреты даже с архонтом. Терзания гемункула оказались неожиданно приятны. Ниос привстал с украшенного клинками трона и наклонился к Сийину, чтобы лучше распробовать это чувство.

— Чем сильнее… э… катализатор, тем лучше шансы, мой архонт. Но чтобы вернуть того, кого потеряли тысячи лет назад…

Ниос почувствовал слабость Сийина и атаковал:

— Ты имеешь в виду жертву, верно? Понадобится достаточно сильное жертвоприношение.

Сийин попытался вжаться внутрь кожаной мантии, когда Ниос начал ходить вокруг него. Гемункул сделал слабую попытку сменить направление дискуссии.

— В возвращении давно умерших есть определенные риски, мой архонт. Когда мы восстанавливаем свежих мертвецов, таких рисков нет, — Сийин облизал тонкие губы омерзительно розовым языком. — Это очень опасно.

Архонт на миг остановился, и Сийин дерзко рискнул продолжить:

— Некоторые в моем братстве уверены, что попытки вернуть Влокариона были напрямую связаны с пятым Разобщением, мой архонт, — голос Сийина от страха опустился до шепота. Этой тайной не следовало делиться, но он был в отчаянии. Теперь настала очередь Ниоса хмуриться, потому что он вспомнил предупреждения старухи. И все же ему не нравилась уклончивость Сийина.

— Такие вещи могут быть известны, — медленно проговорил Ниос, — лишь потому, что кто-то из вас пытался сделать это раньше. Расскажи мне о них. Поведай, кто может заполнить пробел, который, очевидно, зияет в твоих знаниях.

Укол достиг цели. Дискомфорт Сийина происходил от нежелания признаваться, что другие знают больше, чем он. Ниос издал смешок. На гордыню всегда можно было положиться, и эта слабость, похоже, затрагивала даже гемункулов. Возможно, в особенности гемункулов. Он ждал, не попытается ли Сийин откровенно солгать и начать отрицать столь явный факт. Сийин скорчился под его безжалостным взглядом и наконец выдал то, о чем вскоре должен был пожалеть.

— В нашем братстве есть один, кто глубоко изучал подобные дела, — нехотя признался Сийин, — мастер по имени Беллатонис. Я слышал, он живет в Вольерах архонта Маликсиана за ярусом Метзух…

Подняв руку, Ниос прервал гемункула и не дал ему даже возможности сохранить лицо, рассказав больше.

— Уходи, Сийин, твоя «помощь» больше не нужна, — небрежно бросил архонт. Подождав, пока Сийин доберется до порога, он снова его окликнул.

— И еще кое-что, Сийин, — любезно добавил он. Гемункул напрягся, услышав эти слова, но Ниос только улыбнулся самой чарующей улыбкой и добавил: — Разумеется, не стоит и говорить, что ты не станешь никому рассказывать об этой маленькой, но драгоценной встрече. Будет очень неприятно, если мне придется искать нового главного гемункула для моего кабала.

Круглолицый хирург молча кивнул в знак понимания скрытой угрозы. Ниос решил, что этого будет достаточно. Гемункулов отличала семейственность, и убийство одного из них просто так не слишком бы понравилось остальным членам этого странного братства. Вместо этого Сийину было позволено уползти обратно в свой лабиринт боли и поразмыслить над своей неудачей, чтобы знать, чем удовлетворить архонта.

Когда Сийин ушел, Ниос пошел прогуляться по дворцу. Инкубы сомкнулись вокруг него защитным кольцом, впереди побежали герольды — ничто не должно было вызвать неудовольствие архонта. Ниос шел мимо пышущих жаром кузниц, где из-под плети трудились рабы, нюхал наркотические цветы в своих садах удовольствия, осматривал тренировочные площадки, где его воины практиковались в навыках убийства, шагал под эротическими фрактальными скульптурами, которые сливались и соединялись, живя собственной жизнью. За каждым поворотом его прислужников пронизывал приятный холодок страха, наполняя Ниоса живительной энергией отрицательных эмоций. По своей прихоти он разбрасывал наказания и милости, оставляя за собой след из боли, раздора и зависти через все свои владения.

Убедившись, что консультация с Сийином теперь надежно погребена под дюжиной других неважных докладов от шпионов тирана, он направился к причалу, расположенному в самой вышине его царства. Отсюда был виден колоссальный простор Комморры, раскинувшейся под кружащейся короной пленных солнц — вернее, некоторую его часть. Со всех сторон возвышались невероятно высокие сооружения из металла, кристаллов, плоти, кости и полированного камня, тысячеметровые изображения архонтов-кабалитов как будто соревновались с закрученными звездоскребами, пробивавшимися из бездны к небесам. Покрытые крючьями шпили и острые шипы сбивались вместе, вытягиваясь к свету Илмей, сплетались друг с другом посредством тонких арок и зубчатых мостов, протянутых в головокружительной вышине над пустотой. Воздух был всюду заполнен стремительными гравилетами, крылатыми фигурами бичевателей высоко наверху и геллионами, беспечно гоняющими на скайбордах далеко внизу.

— Я думаю немного прокатиться по городу, — вслух поразмыслил Ниос, ни к кому не обращаясь. Молчаливые телохранители-инкубы знали, что лучше не отвечать. — Подготовьте мою личную барку и поднимите на крыло каких-нибудь из этих бесполезных бичевателей в качестве сопровождения.

Личный гравитационный транспорт Ниоса был шедевром поразительной красоты. Изогнутые бронепластины на агрессивно торчащем вперед носу были инкрустированы рубинами и алебастром, изображающими Белое Пламя. Длинный узкий корпус имел грациозные, стремительные очертания, в расширенной задней части размещались гондолы с гравитационными двигателями. Ниос взошел на открытую платформу в центре барки и сел на богато украшенный трон, близнец того, что стоял в зале аудиенций. Инкубы заняли места за длинноствольной осколочной пушкой и дезинтеграторами, установленными на корпусе. По кивку архонта транспорт легко взмыл и полетел прочь от причала.

Стая крылатых фигур спустилась к ним с небес, и инкубы тут же развернули пушку к потенциальной угрозе. Им было все равно, что эти бичеватели — часть кабала Белого Пламени, многие архонты пали жертвой собственных, предположительно верных солдат. Только зорким инкубам можно было по-настоящему доверять благодаря кодексам чести и долга, которым следовали эти воины-монахи. Преданность всех остальных можно было купить или навязать силой.

Бичеватели высокомерно пролетели мимо летающей машины и поднялись спиралью, образовав вращающуюся защитную сферу вокруг нее. Сквозь многослойные щиты, окутывающие барку, ясно слышались свист и щелканье их искусственных крыльев. Многие бичеватели обладали не только крыльями, изваянными из плоти, но и птичьими лапами вместо ног или головами хищных птиц, а руки, сжимающие оружие, зачастую имели когти. Каждый следовал своему личному представлению о полете — у большинства были кожистые крылья, у некоторых — как у насекомых, многие были покрыты ястребиными или орлиными перьями.

— Вези на ярус Метзух, посмотрим, какие удовольствия можно найти у Великого Канала, — повелел Ниос рулевому, и транспорт покорно нырнул вниз. Титанические шпили превратились в сияющие стены ущелий, соединенные мостами и арками, которые сверкали навстречу, словно гигантские лезвия. Рулевой мастерски маневрировал между хаотичным архитектурным плетением, всегда успевая нырнуть в тень. Бичеватели не отставали, лениво взмахивая мощными крыльями.

— Быстрее, — приказал Ниос.

Стены каньона размылись, гигантские лезвия стали выскакивать из темноты без предупреждения, и рулевому пришлось прилагать огромные усилия, чтобы сохранять контроль над стремительным транспортом. Бичеватели напряглись, молотя воздух огромными крыльями, и ринулись вперед, следуя за снижающейся баркой. Легчайший ветерок подул сквозь защитные поля — отголосок вихрей, ревущих снаружи. Ниос сделал рулевому жест: «Быстрее».

На такой скорости даже безупречные поля-поглотители энергии не могли полностью защитить пассажиров. Инкубы держались, покачиваясь вместе с машиной, а та огибала препятствия на таком расстоянии, что до них можно было дотронуться рукой. Бичеватели теперь мчались изо всех сил, и только самым крепким удавалось не отставать. Ниос издал смешок, увидев, как один из них врезался в усеянную бритвенно-острыми лезвиями арку. От него осталось только кровавое облако да кучка разрубленных конечностей.

Теперь перед ними простирались нижние области Комморры. Ущелья из шпилей уступили место старым торговым районам и портовым отрогам, которые жались друг к другу у подножия Верхней Комморры. В шпилях это место, где бессчетные миллиарды работали в поте лица до самой смерти, называли Иннеалид, «нижний некрополь». Крошечные искры света озаряли бесконечные запутанные улицы и площади. На напоминающем грибок ковре из тысячи разных архитектурных стилей выделялись рынки плоти и лавки менял, где низший класс комморритов добывал средства к продлению своего неприглядного существования.

Для обладателя столь высокого статуса, как у Ниоса, вход в Нижнюю Комморру мог быть опасен. Здесь, где улицы всегда полнились агентами и отчаянными наемниками, врагам было проще собрать достаточные силы. Внезапное, с виду незапланированное появление архонта со свитой могло предотвратить подобные неприятные сюрпризы, но все же он должен был быстро закончить свои дела и исчезнуть, пока из каждой щели и подворотни не полезли убийцы.

Транспорт Ниоса обогнул подобный горе шпиль и быстро пронесся мимо яруса Хай’крана к ярусу Метзух у самого подножия. Тонкая черная линия, окружающая его, выросла и превратилась в маслянистый канал, по гладкой темной поверхности которого плавала горстка ярко освещенных прогулочных кораблей. Рулевой затормозил и с явным облегчением повел барку над угольно-черной жидкостью.

— Мой архонт, Великий Канал, ярус Метзух, — торжественно объявил он. Ниос с неприязнью взглянул на бичевателей., кружащих над ним.

— Я не удовлетворен способностями наших бичевателей. Их нельзя назвать блестящими, не правда ли? — громко поинтересовался Ниос. Рулевой тут же ухватился за возможность согласиться с ним.

— Вы правы, мой архонт. Определенно, нельзя, — послушным эхом отозвался он.

— Хорошо было бы посоветоваться с кем-нибудь достойным, кто хорошо знает, что с ними делать, — Ниос вздохнул и уставился на окружающие их бархатистые воды. — Я уверен, что они были бы весьма хороши, если исправить некоторые проблемы.

Это было рискованно, но рулевой был сама услужливость. Ниос ждал, пока тот проглотит приманку, и не был разочарован.

— Позвольте предложить кое-что для вашего размышления, мой архонт, — кротко попросил рулевой. Ниос поощрил его коротким кивком. — Нам весьма повезло, мы находимся очень близко к Вольерам Маликсиана. Говорят, что архонт Маликсиан питает невероятную слабость ко всем созданиям воздуха, и в его кабале много бичевателей. Некоторые называют его Маликсиан Безумный, — заговорщицким шепотом добавил он. — Несомненно, он сможет дать вам достойный совет в этой сфере.

— Очаровательно. Немедля отправь в Вольеры часть этого бесполезного эскорта. Пусть они передадут благородному Маликсиану мои комплименты и смиренно попросят у него аудиенции.

Невозмутимое лицо рулевого немного дернулось от удивления, но он без вопросов повиновался. Почти сразу же небольшая группа бичевателей отделилась от кружащей стаи и исчезла вдали над каналом. Рулевой повернул узорчатый рычаг и через несколько секунд повел барку следом за ними.

Великий Канал извивался вокруг подножия яруса Метзух, с одной стороны от него возвышались внешние преграды, с другой — знаменитые дворцы удовольствий Метзух. Ходили истории, что когда-то канал был полон чистого, ароматного наркотического масла, которое в неиссякаемых количествах добывалось на каком-то порабощенном мире. Теперь в нем текло черное месиво из непонятных выделений, отходов и химикатов, которое, как многие готовы были поклясться, обрело собственный медлительный разум. Даже пар, поднимающийся от этой странной субстанции, вызывал галлюцинации, а прикосновение к ней вызывало безумие или забвение. Но до сих пор сюда тысячами приходили пресыщенные жители Комморры, ища наслаждений в плотских и наркотических притонах, которые усеивали змеящиеся берега канала. Основной причиной славы Метзух было то, что ее ярус служил неким естественным перекрестком благодаря нескольким большим вратам измерений, которые вели в сателлиты Комморры.

Ниос всегда неоднозначно относился к царствам-сателлитам. Комморра первоначально была всего лишь одним из подобных эльдарских анклавов меж измерениями. Существовало множество других портовых городов, крепостей и частных владений. За долгие века Комморра расползлась по Паутине и поглотила их один за другим, как медленно распространяющийся паразитический нарост. Завоеванные анклавы порабощались, а их врата оставались постоянно открытыми, чтобы вечный город мог грабить их сокровища, когда вздумается. Шаа-дом был одним из немногих, кто решился на достойную похвалы попытку сохранить независимость, но тиран был слишком силен и безжалостен, чтобы упустить то, чем однажды завладел.

Царства-сателлиты как будто порождали некое особое безумие, заметное даже в Темном Городе. Те из них, что находились на задворках Комморры, были сильно подвержены воздействию варпа, окружающего их, и бесконечные энергии имматериума на протяжении столетий создавали странные навязчивые идеи и причудливые формы бытия. В Аэлиндрахе тени текли и шевелились, живя собственной жизнью, в Маэлир’Даме духи мертвых могли возвращаться, чтобы наказать своих убийц, а в Ксе’Треннеайи само время скакало вперед и назад, и субъективное его восприятие почти ничего не значило. Архонты Верхней Комморры презирали собратьев с периферии, считая их неотесанными идиотами, взвалившими на себя ярмо бесполезных владений, но те были при этом непредсказуемы и на удивление могущественны.

Захватив власть, Вект издал законы, согласно которым только самые сильные могли править кабалами. Это была циничная попытка истребить благородные семейства и заменить их власть грубой меритократией. Ослабленные и обескровленные предательством Векта, дома аристократов покорно превратились в кабалы, но отпрыски чистейшей крови оставались собой даже под этой маской.

Дом Иллитианов продолжал жить под именем Белого Пламени, а его древние союзники Кселианы и Крайллахи стали Клинками Желания и Вечным Царствием. В сателлитных царствах же не существовало аристократических привилегий и статусов, архонты возвышались за счет голого честолюбия и способностей убивать и гибли по тем же причинам. «Безумный» Маликсиан пережил большую часть своих ровесников и скормил множество соперников своей прославленной коллекции летучих хищников.

Наиболее часто посещаемый вход во владения Маликсиана — Берилловые Врата — находились за тонким серебряным мостом через канал. Гедонисты и эпикурейцы, толпами бродившие у Великого Канала, часто захаживали в Вольеры, чтобы полюбоваться экзотическим собранием птиц, которых за немыслимые деньги свозили сюда со всех концов Великого Колеса. Некоторым посетителям везло, им удавалось узреть великолепных белых рухков или стремительно охотящихся теневоронов, некоторым не везло, и они сами становились объектами охоты. Маликсиан обладал заслуженной репутацией непредсказуемой личности, даже по искаженным стандартам Комморры. Тиран зачастую потакал сумасшедшему архонту в его безумных вендеттах, которые его развлекали; вспыльчивая натура Маликсиана делала его идеальным оружием возмездия, когда возникала необходимость.

Ведомая уверенной рукой барка вскоре подлетела к мосту, с которого были видны Берилловые Ворота.

Беллатонис был гемункулом, века назад выбравшимся из сумрачных пыточных ям под Комморрой, чтобы проложить себе путь к вершинам города. До сих пор ему хватало умения, чтобы пользоваться покровительством многих архонтов, последним из которых был Маликсиан из Девятой Хищницы. Ковены подземелий постоянно пытались затянуть его к себе, мрачно бормоча о неуважении, проявляемом в дилетантском изучении искусств плоти. Беллатонис притворялся, что ему нет дела до критики, но в последнее время решил, что стоит принять больше мер, чтобы обеспечить себе приватность и безопасность.

С обеими проблемами изрядно помогло щедрое предложение архонта Маликсиана, который подарил Беллатонису в личное пользование башню в своем сателлитном царстве, чем вызвал в иссохшем черном сердце мастера-гемункула нечто похожее на благодарность. Поэтому, получив вызов к Маликсиану, Беллатонис отозвался довольно охотно, хотя и предчувствовал, что это будет очередная бесконечная дискуссия о благах различных модификаций летательной мускулатуры.

Беллатонис приказал ассистентам отключить аппарат, который тестировал, и поднялся из пыточных лабораторий к подножию башни. Снаружи ждал гравитационный скиф, управляемый воинами-кабалитами Маликсиана. Он взошел на борт и крепко схватился за поручни, когда транспорт взмыл в небо на резком ускорении, от которого затрещали кости. Скромная башня Беллатониса находилась на окраинах Вольеров, и даже на такой скорости требовалось минут десять, чтобы добраться до центра, гнезда Маликсиана.

Двигаясь к сердцу владений архонта, узкий скиф пролетал над становящимися все выше и выше титаническими клетками и вольерами и набирал высоту изо всех своих немалых сил.

Клетки Вольеров проплывали мимо, вычурные и многообразные. Простые, похожие на пагоды клетки с золочеными решетками соседствовали с громадными проволочными сферами, кубами свинцового стекла и конусами из переплетенной кости. Количеству не уступал и размер: каждое вместилище было размером с небоскреб и служило жилищем для уникального крылатого существа, похищенного с какого-то далекого мира. Из этой массы поднималось гнездо Маликсиана — серебряный шип, поднимающийся ввысь, чтобы царапать острием небеса. Когда гравилет с напряжением поднялся еще выше, стало видно, что кончик шипа — на самом деле серебряная сфера, пронизанная насквозь бусина в сто шагов поперек. В ней было больше пустого пространства, чем металла, но наличествовали также посадочные площадки и лишенные перил мостки для удобства тех, кто ходит на двух ногах.

Когда скиф заходил на посадку, Беллатонис заметил незнакомый, роскошный гравилет, уже стоящий у причала. Высадившись, он рассмотрел транспорт получше и увидел символ кабала на носу. Похоже, у Маликсиана была компания. Гемункул сразу узнал знак — это было Белое Пламя, кабал из Верхней Комморры, богатый и могущественный благодаря своему благородному происхождению, а благородные кабалы всегда строили планы против Верховного Властелина Асдрубаэля Векта. Заинтригованный Беллатонис пошел по изгибающимся лестницам в центр гнезда.

Он на миг удивился, увидев, что безумный архонт разговаривает с эльдаром в простом черном доспехе. Рядом с Маликсианом, облаченным в расшитую золотом птичью маску и украшенный перьями плащ из глаз, наделенных подобием сознания, — одно из лучших созданий Беллатониса, с гордостью отметил он — гость выглядел обычным воином. Эльдар в черном повернулся, чтобы взглянуть на Беллатониса, и в тот же миг он понял. Глаза незнакомца недвусмысленно говорили, что он — архонт, горделивый, циничный, совершенно безжалостный и привыкший к абсолютному повиновению. Более того, его взгляд светился некой лихорадочной мечтой и излучал власть, как будто голову архонта уже венчала невидимая корона. «У этого наверняка большие амбиции», — подумал про себя Беллатонис, почтительно опустив глаза.

— А вот и мой главный скульптор плоти, — пропел Маликсиан, завидев его. — Иди сюда, Беллатонис, познакомься с благородным архонтом Иллитианом!

Не считая белой как мел кожи, мастер-гемункул Беллатонис почти во всем выглядел прямой противоположностью Сийина. Тот был вечно сгорблен, а Беллатонис стоял совершенно прямо. Лицо Сийина походило на луну, а черты Беллатониса были угловатыми и резкими. Вместо просторных кожаных роб он носил блестящий, черный, ребристый костюм, облегающий тело. Но глаза выдавали их родство — черные, мерцающие, испившие на своем веку невыразимо жестокие и многочисленные страдания.

Беллатонис подошел и поклонился с формальностью, которая, похоже, понравилась архонту Иллитиану. Маликсиан, судя по всему, пребывал в том настроении, которое Беллатонис считал общительным. Полный энергии и возбуждения, он все время подпрыгивал и опускался на антигравитационных шипах, которые постоянно поддерживали его в нескольких дюймах над землей.

— Старый Иллитиан решил, что его бичеватели слишком размякли, поэтому отправил их ко мне, попытать силу на моих собственных крылатых воинах! — глаза Маликсиана весело засверкали из-под маски хищной птицы. — И бесполезная же это была стая! Ни разу никого не обогнали!

Если Иллитиан и чувствовал стыд за своих миньонов, то не показал этого, а просто кивнул с горестным согласием.

— Боюсь, благородный Маликсиан прав, но он оказался так щедр, что предложил мне возможность воспользоваться прославленным талантом мастера Беллатониса для исправления этой проблемы, — вкрадчиво сказал Иллитиан. — Он очень бурно расхваливал твои умения в том, что касается изменения живых существ для полета.

Беллатонис благодарно улыбнулся и снова поклонился.

— Архонт Маликсиан слишком добр ко мне. На самом деле я смог отточить те небольшие навыки, которыми обладал, и сделать их полезными, только когда получил доступ к ни с чем не сравнимым ресурсам Вольеров.

— Действительно? — Иллитиана как будто заинтриговала эта мысль. — Значит, раньше ты оттачивал иные аспекты своего искусства до такого же мастерства?

Беллатонис посмотрел на Маликсиана, выжидая одобрения на ответ. Он хорошо понимал, что не стоит пытаться выглядеть более интересным или успешным собеседником, чем безумный архонт. Маликсиан слегка дернул головой, разрешая продолжать.

— Мне весьма повезло изучать искусства плоти у многих покровителей, — осторожно сказал Беллатонис. — У каждого были свои интересы, и я, следуя этикету, решил изучить все, что можно, чтобы удовлетворить желания их сердец.

— Очаровательно. Моим собственным гемункулам стоило бы потрудиться и проявить такое же отношение, вместо того, чтоб растрачивать энергию на неважные мелочи, — с чувством заявил Иллитиан. Беллатонис с трудом готов был поверить, что этот архонт с суровым взглядом может позволить своим подчиненным заниматься неважными вещами.

— Архонт Маликсиан предложил мне пройтись по твоим мастерским и обсудить изменения, которым можно подвергнуть моих бичевателей, — продолжал Иллитиан.

— Это большая честь, архонт Иллитиан, — послушно отозвался Беллатонис, думая про себя, что же Ниос Иллитиан хочет обсудить в действительности.

Ниос позволил гемункулу идти впереди и вести его через неопрятную башенку, набитую пыточными приспособлениями. Высокий тощий хирург постоянно извинялся за то, что не подготовился к визиту августейшей персоны, и хлестал своих прислужников — развалин, как они правильно назывались — разгневанный их медлительностью. Беллатонис продемонстрировал, какие операции производил, чтобы превратить пленных рабов в искаженных монстров, называемых гротесками. Длинные пальцы гемункула ловко орудовали скальпелем и сварочным инструментом для плоти, переделывая содрогающиеся тела. Ниосу показали тощих бескожих хищников, подходящих для охоты, и похожих на медведей животных, которых укрощали для арены.

Также ему в деталях продемонстрировали, как воины Девятой Хищницы трансформируются в бичевателей. Они висели, растянутые на подвесных рамах, проходя мучительный процесс отращивания новых костей, мускулов и хрящей, необходимых для полета. Беллатонис начал рассказывать нечто вроде научной диссертации о тонкостях строения летательной мускулатуры, но быстро замолчал, когда Ниос не проявил интереса к теме. Ниос с удовлетворением заметил, что после этого отношение гемункула несколько изменилось, как если бы его подозрения подтвердились.

Наконец, Беллатонис ввел Ниоса в центральный зал, полный разнообразных пыточных рам и столов для исследований, и показал наверх. Там виднелись десятки саркофагов с хрустальными крышками, концентрическими рядами уходящие вверх и исчезающие во мраке над их головами. В некоторых саркофагах находились эльдары, как будто скрытые коконами. Бело-желтые кости одних контрастировали с голым красным мясом других. Вторые, как объяснил Беллатонис, были павшими воинами, близкими к концу регенерации, а первые — несчастными, для которых он только начинался. Потом гемункул замолчал, как будто выжидая, и с некоторой дерзостью вперил пронзительный взгляд прямо в глаза Ниоса.

— Итак, многоуважаемый гость, чем я могу действительно помочь? — в конце концов спросил Беллатонис.

Ниос едва заметно улыбнулся. Теперь они добрались до сути.

— Мне посоветовали найти тебя для дела, которое не могут как следует разрешить мои собственные гемункулы, — сказал он. — Похоже, репутация воскресителя бежит впереди тебя.

— Я весьма польщен. Могу ли я узнать, кто из моих братьев привлек к моей недостойной личности внимание архонта? — спросил в ответ Беллатонис, и в его голосе звенела сталь. Похоже, он не слишком любил своих братьев-гемункулов. Или, возможно, архонтов.

— Мы сможем обсудить это позже, в зависимости от того, насколько меня удовлетворит твое прославленное знание, — контратаковал Ниос, сохраняя контроль над разговором. — А теперь расскажи, как происходит этот процесс. Мне говорили, он сложен и полон подводных камней, поэтому нельзя вернуть того, кто, к примеру, мертв уже больше дня.

Повисла долгая пауза, и наконец мастер-гемункул ответил.

— На самом изначальном уровне этот процесс прост, — решительно заявил Беллатонис. Черные глаза ярко заблестели. — Мои собратья постоянно окружают процедуру мистикой, но на деле в ней всего два шага.

Ниос понял, что слышит старый аргумент, адресованный новой аудитории. Гемункул поднял белую, как у трупа, руку с двумя вытянутыми пальцами.

— Во-первых, надо вырастить новое тело. Для этого сгодится даже самый маленький кусочек субъекта, вплоть до пепла, — Беллатонис загнул один до омерзения длинный и тонкий палец. — Во-вторых, нужно призвать в тело дух оживляемого и напитать его достаточной болью и страданием других.

Еще один жуткий палец опустился, присоединившись к своему близнецу.

— Если выполнены эти два условия, то, я уверен, возможно воскресить кого угодно. Смерть не сможет взять нас ни гнетом лет, ни насилием, если у нас будет лишь воля не умирать!

Теперь кулак Беллатониса был крепко сжат. Ниос обнаружил, что согласно кивает. Старый Сийин все-таки навел его на верный след — если честно, то скорее всего случайно, но все же след был верный.

— Я так понял, что с этим связаны огромные риски, что чересчур амбициозные попытки в прошлом приводили к Разобщениям, — сказал Ниос.

Острые черты Беллатониса скривились от отвращения.

— От страха мои братья видят связи там, где их нет, — отмахнулся высокий гемункул. — Ключ к воскрешению давно умерших — это секрет, до которого все они жаждут добраться. Разве может ковен добиться большего могущества, чем власть над жизнью и смертью? Тогда он будет уверен в своем вечном процветании. Поэтому каждый ковен преследует собственные цели и пытается подорвать стремления всех остальных, и не последнюю роль в этом играют байки об ужасных неудачах и мрачных последствиях. Чистое ханжество.

— Очаровательно. Так, значит, если тебе предоставят нужные ингредиенты — пригодный фрагмент тела и достаточный источник страданий — ты сможешь вернуть того, кто мертв уже сотни или даже тысячи лет?

Беллатонис помолчал, прежде чем ответить, осторожно взвешивая слова.

— Это вызовет огромный резонанс темных энергий, необходимых для возвращения того, кто так далеко ушел за пелену. Эмпатическая связь с источником должна быть совершенна, иначе нельзя…

— Связь может предоставить индивид с «чистым сердцем», — сказал Ниос. — Кто-то, кого нельзя найти в Комморре.

Мастер-гемункул бросил на него испытующий взгляд.

— Вы на удивление хорошо проинформированы, архонт. И вы правы, полагая, что для процедуры понадобится, грубо говоря, качество, а не количество. Единственный субъект с правильными характеристиками даст лучшие результаты, чем полный загон рабов… Да, чистое сердце…

— Ты не знаешь, где можно найти такое существо? — спросил Ниос. — Если не в вечном городе, то где?

Лицо Беллатониса вытянулось от возбуждения, темные глаза засверкали в восторге охоты за новым знанием. Ниос начинал понимать, почему другие гемункулы избегают этого брата. Похоже, Беллатонису слишком нравилось делиться мыслями и идеями — больше, чем было для них допустимо.

— Подобные вопросы бессчетные годы терзают ковены гемункулов, благородный архонт. Некоторые применяли все более странных и необычных субъектов, по большей части из человеческой расы, но безуспешно. Другие пытались заменить качество количеством, что давало особенно катастрофические результаты. Я уже какое-то время продвигаю среди всех, кто готов меня слушать, теорию, что у низших рас недостаточно сильна связь с Морем Душ, чтобы они могли послужить такой цели.

— Похоже, несмотря на твою очевидную известность, твои коллеги не смогли увидеть мудрость этой идеи.

Глаза Беллатониса мрачно блеснули.

— Им не понравились заключения, к которым я пришел. Они просто раскритиковали идею из-за невозможности приобретения подходящих субъектов.

— Да? А какого рода должны быть эти субъекты?

Не сказав ни слова, Беллатонис резко развернулся на каблуках и вошел в дверь, ведущую в сторону от основного зала, оставив пораженного архонта позади. Через несколько секунд высокий гемункул вернулся с огромным, переплетенным в кожу фолиантом, который в длину был не меньше половины его роста. С грохотом опустив его на покрытую зарубками поверхность операционного стола, Беллатонис начал быстро листать страницы из человеческой кожи. Мимо мелькали отвратительные анатомические зарисовки, рунические надписи и эзотерические диаграммы, тонкие страницы неестественно шелестели, как будто сердясь из-за того, что их побеспокоили. Наконец гемункул остановился и начал читать, водя длинным пальцем по серебристым рунам.

— Влокарион считался… — Беллатонис поправился: — Влокарион был одним из величайших гемункулов, которые когда-либо жили в Темном Городе. Равных достижений достиг лишь великий Уриен Ракарт в последние века, но никто не превзошел его. Влокарион был очарован нечистыми ветвями нашей расы, которые сошли с истинного пути и погрузились в дикарство и аскетизм.

Беллатонис развернул том к Ниосу и указал на сложную диаграмму, выведенную серебристыми чернилами на бледной коже страниц.

— Взгляните на эту непрерывную линию древних, ведущую к их наследникам в Комморре. А здесь видны двойные ветвистые пути бесплодных эльдаров с искусственных миров и простаков, поклоняющихся Ише — экзодитов.

На самом деле Ниос с большим трудом мог разобрать ветви, о которых говорил Беллатонис: линии пересекались, разделялись, огибали одну другую и снова соединялись, и их было головокружительное множество.

— Влокарион считал, что во время Падения душа эльдарской расы разделилась, как свет, проходящий сквозь призму. Разделение привело к тому, что каждая ветвь нашего народа приняла, или, скорее выразила через себя различные части нашей природы, исключив все иные.

Широкий прямой путь, ведущий от древних к Комморре, был отмечен вариантом символа Каэла Менша Кхейна — руной дракона, обозначающей Ярость. Беллатонис указал на заметную руну на пути к искусственным мирам, знак Азуриана — Дисциплину, а затем на еще один символ, отмечающий путь экзодитов. Он принадлежал Ише и обозначал Чистоту.

— Влокарион неоднократно доказал, что количество темной энергии, которое можно извлечь из эльдаров, во много раз превосходит показатель рабских рас, — пояснил Беллатонис, — и больше всего — из экзодитов. Он полагал, что при наличии достаточно чистого экземпляра сможет воскресить величайшие легенды эльдарской истории, — Беллатонис захлопнул фолиант и спокойно положил руки на рельефную обложку. — Чистое сердце можно найти на девственном мире среди кланов экзодитов. Они привязывают души к тому, что называют мировым духом своей родной планеты, чтобы спастись от Той, что Жаждет, так же, как наши заблуждающиеся сородичи с искусственных миров прячут от Нее мертвых, сращивая их с самой материей своего корабля.

Губы Ниоса искривились от отвращения. Эльдары искусственных миров вечно прятались по собственному выбору, по-прежнему использовали психические дары, жили в маленьких стерильных копиях родных миров и никогда не двигались вперед. Отсталые экзодиты были не лучше, обитали в грязи единственного мира и называли ее всей своей вселенной. Настоящие эльдары, те, кого трусливые эльдары искусственных миров называли Темными Сородичами, выбрали иной путь: жить вечно и брать у рабских рас то, что им было нужно для выживания.

— Ты сказал, что нужного индивида можно найти среди кланов экзодитов, то есть, не каждый из них сгодится. И как же найти это единственное чистое сердце на планете, полной дикарей?

Беллатонис триумфально улыбнулся жуткой, угрожающей ухмылкой акулы.

— Вы весьма проницательны. В ходе своих исследований я открыл касту, которая могла бы идеально послужить нашим целям. Это аскетичные варп-ваятели, которые на всю жизнь вступают в духовную связь с родной планетой. Если извлечь члена этой касты из его… эмбриональной среды, то, как я полагаю, его можно превратить в живой проводник темной энергии.

Ниос задумчиво выгнул бровь. Всю свою долгую жизнь он сохранял высокое положение благодаря способности ясно читать то, что другие пытались скрыть. Его тонко настроенные чувства нашли в словах гемункула явную примесь недосказанности.

— Если они существуют и вы о них знаете, почему еще ни одного не поймали? Экзодиты не способны помешать нам брать у них все, что вздумается. Боюсь, ты не совсем правдив со мной, Беллатонис.

Мастер-гемункул прервался и склонил голову.

— Прошу прощения, благородный архонт, энтузиазм заставляет меня забегать вперед. Каста, о которой идет речь, редко упоминается даже в древнейших хрониках, и, насколько мне известно, ни одного ее представителя еще не привозили в вечный город живым.

Гемункул протянул руку и погладил рельефную поверхность огромной книги, лежащей перед ним.

— Некоторые утверждают, что их существование полностью вымышлено, — продолжал он, — возможно даже, что их придумал Влокарион, чтобы пустить врагов по ложному следу. Однако сам Влокарион говорил, что они очень редко покидают святилища, погребенные в самом сердце родного мира и, как правило, совершенно недоступные извне, — Беллатонис поднял голову и с неприятной прямотой посмотрел на Ниоса. — Но если вы найдете такого миропевца и приведете его ко мне, то я уверен, что смогу воскресить самого Эльданеша.

— Прекрасная гипербола, Беллатонис, но перворожденный нашей расы — не совсем тот, кого я имею в виду, — ответил Ниос. — Подготовь все, что нужно, а я найду способ достать для тебя источник силы, чтобы создать темное чудо, подобного которому этот город еще не видел.

Беллатонис глубоко поклонился:

— Это большая честь, архонт, но приготовления к подобному событию — слишком значительное дело, чтоб приступать к нему на одной только вере. Я чувствую, что этим следует заниматься не в Вольерах Маликсиана, где рыщут агенты тирана, иначе вы были бы более прямолинейны. Должен ли я идти на такие риски и усилия без какой-либо компенсации?

Ниос был захвачен врасплох этим внезапным проявлением алчности. Он думал, что уже завладел Беллатонисом посредством его собственной жажды знаний.

— Я предполагал, что возможность участия в столь великом начинании будет достаточным стимулом для одного из вас, гемункулов, — опасным голосом проговорил Ниос, но сдержался. Беллатонис — ключевой элемент плана, поэтому пока что следовало потакать ему. Сполна рассчитаться за дерзость можно будет и потом. Архонт обезоруживающе улыбнулся:

— Однако я щедр, и у меня есть игрушка, которая прекрасно компенсирует любые мелкие неудобства, которые может причинить тебе подобная деятельность.

Брови Беллатониса поднялись с очевидным интересом, и Ниос понял, что поймал его на крючок.

Барка Иллитиана вернулась в крепость Белого Пламени, и горбатый гемункул Сийин выбрался из подземелья и поковылял к причалу, чтобы преданно выразить свою радость по поводу прибытия архонта в целости и сохранности. Он остался у транспорта, когда Иллитиан и его свита ушли во дворец, и с нетерпением принялся расспрашивать рулевого и экипаж, предварительно угостив их эликсирами, дистиллированными в нижних лабораториях. Особенно внимательно Сийин выслушал рассказ о путешествии к Великому Каналу и Вольерам Маликсиана Безумного и поздравил рулевого с его проницательным советом, который обернулся такой пользой для Иллитиана. Также Сийин посочувствовал мастеру стаи по поводу потерь среди бичевателей и терпеливо выслушал сбивчивые объяснения, почему его крылатые подопечные так плохо показали себя, когда дошло до проверки. Он улыбался во все широкое луноподобное лицо, связывая друг с другом все поступки архонта в общую картину.

Разум Сийина щелкал в вычислениях, как злобный старый абак. Иллитиан практически сразу пошел к Беллатонису. Несмотря на всю маскировку и ложные следы, оставленные архонтом, Сийин смотрел прямо сквозь них на его настоящие цели. Он поехал на встречу с Беллатонисом и… что? Недоставало одного драгоценного кусочка информации, известной только Беллатонису и Иллитиану, и Сийину оставалось только гадать, что его совершенно не удовлетворяло.

Архонт расспрашивал Сийина об опасной разновидности некромантии. Возвращение того, кто умер тысячи лет назад, было не просто опасно, это, насколько знал луноликий гемункул, было просто невозможно. Он не собирался спрашивать мнения у других эльдаров того же призвания. Ковены и отдельные гемункулы тщательно оберегали свои секреты и делились знанием только с немногими избранными и только ради прибыли.

Когда Сийин предложил Беллатониса, он надеялся, что мастер-гемункул окажется перед проблемой без решения. Тому пришлось бы отговаривать Иллитиана от полубезумных идей, и это бы, по меньшей мере, доставило ему дискомфорт. Теперь Сийин гадал, не мог ли Беллатонис на самом деле принять вызов, и что случится с его собственным теплым местечком, если соперник каким-то образом решит эту задачу.

Сийин медленно вернулся в подземелья, размышляя, что ему следует зорко высматривать признаки дальнейших отношений между Беллатонисом и Иллитианом. Архонт мог придумать какие угодно безумные планы, но они не могли нанести большого вреда, пока этого не допускали гемункулы. Но Беллатонис мог быть опасен, он был в своем роде отступником, который не принадлежал ни к одному ковену и не имел постоянных связей с одним кабалом. Хотя имелись прецеденты, когда мастера-гемункулы практиковали свои искусства в одиночку, подобное поведение многое говорило о его огромном высокомерии. Возможно, именно Сийину предстояло заставить своих собратьев по ковену наконец что-то сделать с этим выскочкой, Беллатонисом.

Глава 3. УТОЛИТЬ ГОЛОД ТЫСЯЧИ ДУШ

"Что может быть изысканнее, чем вздох клинка, целующего плоть? Приди ко мне, и я буду любить тебя ударами, доводящими до экстаза. Мы будем танцевать и ласкать друг друга лезвиями, столь тонкими, что их божественные движения рассекут даже сами звезды".

— Госпожа Клинков Ка’лех герцогу Вилету, из «Отчуждений» Урсилласа

Великая цитадель кабала Клинков Желания, высящаяся среди шпилей Верхней Комморры, занимала особое место в темных сердцах многих комморритов. Здесь на гигантских аренах разыгрывались сложнейшие представления боевого искусства, несравнимые ни с чем подобным во вселенной, карнавалы крови и страдания, отточенного до художественного совершенства. Арены играли жизненно важную роль в обществе Комморры. Миазмы боли и страха, порождаемые ими, восхищение убийством и безумной резней, творящимися прямо на глазах, наполняли зрителей жизненной силой и молодостью. Это было не просто времяпрепровождение, развлечение для пресыщенных хозяев Темного Города. Без кровавых игр на аренах Комморра бы скоро обрушилась сама на себя, чтобы утолить свой вечный голод до страданий. У архонтов для этого было свое название: «ллит’анту клаву», нож, который удерживает клинок.

На многих шпилях были свои арены — тороидальные гоночные треки, многоярусные платформы, специализированные искусственные среды — но немногие могли сравниться с амфитеатрами Клинков Желания ни по масштабу, ни по сложности. Архонт Кселиан, владычица Клинков Желания, беспрестанно совершала набеги на реальное пространство, чтобы наполнить убойные ямы свежими жертвами, и предлагала покровительство любому культу ведьм или банде геллионов, которые соответствовали ее прославленным высоким стандартам. Каждый день поток из тысяч рабов и зверей вытекал на ее арены, чтобы встретить кровавую смерть на потеху толпе, но сегодняшний день был особенным.

Сегодня намечалась кульминация шестидневной оргии насилия, начавшейся с последнего набега архонта Кселиан. Охота принесла неожиданные ценные трофеи в виде бойцов Имперской Гвардии. Воины-люди, щит Империума, в Комморре делились на два основных вида: полные ужаса новобранцы, которые не могли толком осознать, в какой кошмар попали, и все на свете повидавшие ветераны, которые не понимали, в какой кошмар попали, пока не становилось слишком поздно. Вторая разновидность была куда более забавной.

Сама Кселиан уже полностью восстановилась после утомительного пребывания в реальном пространстве. Тело, защищенное покрытым крючьями нагрудником и поножами с бритвенными лезвиями, выглядело крепким и сильным, полные губы горели алым под шлемом-полумаской. Она шагала через тренировочный комплекс перед ареной-примус с украшенным агонизатором в одной руке. Если кто-то переходил ей дорогу, она с безмолвным оскалом отшвыривала его в сторону ударом хлыста. Нейронные разряды оставляли после нее шлейф корчащихся и вопящих жертв. Кипя от ярости, она подошла к камерам, едва бросив взгляд на ведьм, что практиковались в заполненных лезвиями помещениях и выворачивающих наизнанку гравитационных аномалиях. Укротитель Варид сжался в ужасе, увидев ее, и правильно сделал.

— Ты сказал, что они готовы! — Кселиан с обвиняющим видом ткнула в него агонизатором.

— Они будут готовы, мой архонт! Клянусь! — заскулил Варид.

— Мне говорили иное. Объясняй!

Хлыст опустился, но все еще дергался по сторонам, как хвост сердитого кота.

— Сценарий все равно будет разыгран, только вот предатель оказался ненадежен, его пришлось заменить. Пожалуйста, мой архонт, посмотрите, если вам будет так угодно, — Варид повернулся, прикоснулся к стене, указал на нее широким жестом и потихоньку попятился из радиуса поражения кнута. Стена замерцала и исчезла, открыв взгляду большую камеру, обитатели которой не видели, что их созерцают снаружи.

Группа волосатых грязных людей поднималась из столь же грязных постелей, когда дверь открылась и внутрь зашла женщина с подносом, принадлежащая к тому же виду. Воин-эльдар в доспехах стоял в дверях, пока самка раздавала сородичам какую-то отвратительную еду. Кселиан улыбнулась, видя, как разыгрывается простой сюжет. Стражник выглядел расслабленным и рассеянным — на самом деле это был накачанный наркотиками преступник, нанятый специально для этой задачи. Самка то и дело бросала на мужланов хитрые взгляды и шептала им что-то воодушевляющее, переходя от одного к другому.

Те выглядели подозрительными и настороженными, но все же в них, видимо, еще не угасла искра надежды, которую теперь раздувала эта женщина. Наконец она ушла, стражник закрыл дверь, а мужчины столпились и начали квакать и хрюкать на своем грубом языке, несомненно, обсуждая план неминуемого бегства. На красных губах Кселиан заиграла жестокая улыбка.

В назначенное время предательница вернется и отопрет камеру. С этого момента спектакль может разыграться по-разному: возможно, начнется героический побег, который превратится в кошмарное преследование через тренировочные комплексы, или, быть может, рабы будут пробиваться к порталу или кораблю сквозь многократно превосходящие силы врага. Предательницу можно похитить и подвергнуть пыткам, чтобы внушить вину, или дать ей оружие и приказать убить лидера беглецов, чтобы создать ужас и чувство измены. Но в каждом из этих давно отработанных сценариев они бы в конце концов обнаружили себя на арене, где их ожидала судьба.

Так просто и вместе с тем великолепно. Лучше всего это работало с ветеранами, так как только у них доставало спеси верить, будто они действительно могут сбежать. Их всегда сильнее всех поражал размах той шутки, которую с ними сыграли.

Удовлетворившись, Кселиан оставила перепуганного Варида с миром готовиться к представлению и пошла терроризировать других укротителей. На самом деле она спускалась к камерам только для того, чтобы отвлечься от надвигающейся встречи со своими союзниками. Мысль о необходимости вести дела с Крайллахом всегда приводила ее в мстительное бешенство, которое можно было смягчить лишь страданиями.

Близилось начало игр, и наверху послышались низкие звуки рогов и сирен, призывающие высокородных горожан на пиршество. Кселиан выругалась, оставила в покое бессвязно бормочущего раба, которого бичевала, и пошла к гравитационным лифтам, чтобы подняться к трибунам. Невидимые энергии понесли ее вверх, а тем временем она пыталась совладать с собой и взять под контроль раздражение. Хоть Крайллах и мерзкий червь, но он необходим. Без поддержки Белого Пламени Иллитиана и кабала Крайллаха, Вечного Царствия, последний рейд Кселиан ни за что бы не удался. И все же ей претило думать о том, что чудесное представление, которое она готовила, должно было почтить Вечное Царствие и Белое Пламя в той же мере, что и Клинки Желания.

Ярус наблюдения казался прохладным и больнично-чистым после жаркого потного тренировочного комплекса. Изогнутые террасы из бледного камня поднимались вверх, как замерзшие волны, накатывающие на парящую в центре платформу и тринадцать окружающих ее спутниц. Пока что платформы были пусты, если не считать нескольких рабов, которые полными лопатами разбрасывали по сценам блестящий белый песок. Это было довольно консервативно, но Кселиан настаивала на песке, невзирая на неудобства. Ничто иное так не подчеркивало брызги и пятна артериальной крови. Кселиан взяла трубку с врелдом и уселась на ничем не украшенный трон из черного металла, наблюдая за собирающимися зрителями.

Уже слетались элегантные гравитранспорты и стремительные одноместные скиммеры. Они садились на террасы, как прожорливая стая хищных птиц, спускающихся к добыче. Близящаяся кульминация шестидневной резни ожидалась многими, и в растущей толпе чувствовалось лихорадочное возбуждение. Присутствовали кабалы со всей Верхней Комморры. Катамиты из Зловещего Взора прихорашивались возле облаченных в богато украшенные доспехи механициев из Обсидиановой Розы, одетые в маски сыны ужаса из Сломанной Печати занимали места рядом со стальноглазыми воинами Последней Ненависти.

Символ лакеев Векта, кабала Черного Сердца, виднелся повсюду и был многочисленнее, чем знаки всех других кабалов. Аккуратно заостренные зубы Кселиан заскрипели в бессильной ярости, когда она увидела самодовольных воинов, столь гордо носящих метку верховного властелина. Она бы перебила их всех, если б могла.

Ряд за рядом фантастически вооруженные и бронированные воины многих рангов из сотни различных кабалов стекались на арену. Только здесь было возможно, что столь многие кабалиты решили отложить в сторону кровную месть и долги чести, чтобы собраться вместе для одной цели. И все же местами случались быстрые кровавые дуэли, скрытные убийства и измены, возбуждающие толпу. Небольшие драмы разыгрывались на фоне большего события. То, что ожидающие зрители развлекали сами себя, было вполне ожидаемо — нигде в Комморре не было по-настоящему безопасных мест.

Рога и сирены снова зазвучали, издав более высокие и приятные ноты, напоминающие вой безумцев и крики младенцев. Второй призыв предназначался архонтам и их кликам, чтобы те могли прибыть в самый последний момент, по-светски припаздывая. Быстро заполняющиеся террасы притихли, ожидая их появления. Отзвуки все еще висели в воздухе, когда появились первые из высокопоставленных гостей.

Архонт Хромис из Обсидиановой Розы, самопровозглашенная Королева Осколков, приехала на тяжело вооруженном, усеянном бритвенно-острыми шипами «Губителе». Воины приветствовали ее громоподобной какофонией бряцающего оружия. Архонт Ксератис из Сломанной Печати пролетел над ареной на колесе со спицами, обвешанном мнемоническими проекторами и психическими усилителями, при помощи которых он доносил послания ужаса и раздора до гибнущих от его руки народов. Вереница иных фантастических, угрожающих, порой чрезмерно вычурных транспортов показалась над открытым верхом арены, каждого архонта приветствовал звериный рев одобрения от их последователей.

Некоторые машины зависли в воздухе, другие высадили пассажиров на террасы. Зрительный ярус обладал собственными средствами искажения измерений, благодаря которым каждый мог наблюдать схватки на арене как будто с расстояния в несколько метров. Некоторые предпочитали смотреть с собственных кораблей, другие же достаточно доверяли телохранителям, чтобы тесниться на террасах вместе со своими кабалитами. Когда архонты заняли свои места, через край арены перелетели два последних транспорта. С одной стороны появилась изящная барка Иллитиана из Белого Пламени, с другой — похожая на моллюска золотая колесница Крайллаха.

Кселиан приподнялась с трона, когда Иллитиан ловко выпрыгнул из транспорта, и его окружил небольшой отряд инкубов. Она встала прямо, как палка, вынудив того подняться на цыпочки, чтобы поцеловать ее в щеку в ритуальном приветствии.

— Кселиан, ты великолепна, как всегда, — с одобрением сказал Иллитиан.

— Иллитиан, ты… не изменился, — холодно ответила Кселиан.

Золотистые металлические веера на транспорте Крайллаха отошли назад, открыв взгляду роскошный интерьер из шелка и экзотических мехов, но тут все заслонили высаживающиеся инкубы. Главный палач Крайллаха, великан-инкуб, известный как Морр, возглавлял группу своих братьев, которые разошлись по сторонам и подозрительно оглядели Кселиан и Иллитиана. Только когда Морр удовлетворился, из роскошных глубин транспорта появилась истощенная фигура самого Крайллаха.

Крайллах выглядел настолько ветхим, что походил на ссохшуюся мумию. Кожа, покрытая пятнами и морщинами, была настолько растянута, что, казалось, только чудом не рвалась и не вываливала на пол пожелтевшие кости. Шикарные багряные одеяния только подчеркивали невероятную дряхлость своего хозяина. Глаза казались единственной по-настоящему живой частью его тела — поблескивающие осколки оникса на крошащемся сланце лица.

Старый Крайллах был одним из немногих членов своего благородного дома, которые выжили, когда Вект завладел городом. Вечная, безупречная молодость была целью любого комморрита, но даже столь богатым и влиятельным, как Крайллах, нелегко было бороться с растущим гнетом лет. С каждым веком требовалось все больше и больше мучений, чтобы утолить непрекращающийся голод, и восстановление за счет этого процесса становилось все менее длительным. Жизнь Крайллаха была бесконечным циклом оргий и разврата, практически беспрерывно он питался обреченными рабами и не оправдавшими себя подчиненными. Его нынешнее состояние, несомненно, было вызвано отсутствием стимуляции на протяжении всего пути от дворца. Неудивительно, что Крайллах с нетерпением ждал начала игрищ и жадно смотрел на все еще пустые платформы для представлений.

— Кселиан, Иллитиан, — поприветствовал он обоих легчайшим кивком.

— Крайллах.

— Крайллах.

Принесли два одинаковых черных трона, и гости Кселиан без дальнейших церемоний уселись по бокам от нее. Кселиан вышла вперед, чтобы обратиться к беспокойной толпе. Каждый зритель видел ее с идеальной четкостью, прямо перед собой. Она тщательно рассчитала эту сцену и возвышалась, величественная и великолепная, между развевающимися знаменами, с Иллитианом и Крайллахом, развалившимися на тронах позади нее.

— Добро пожаловать, друзья! — голос архонта был низким и пробирал до костей. — Я приглашаю вас отведать плоды трудов трех наших кабалов — Клинков Желания, Белого Пламени и Вечного Царствия.

Кселиан позволила этим словам на секунду зависнуть в воздухе. Выступая одним фронтом, кабалы, выросшие из старых благородных домов, обретали богатую добычу. Этот факт притягивал к ним не только культы ведьм, но и целые кабалы. Кселиан продолжала, повысив голос. Атавистическое чувство голода и предвкушения постепенно заполняло гигантскую арену, в воздухе потрескивало почти осязаемое напряжение.

— Настал шестой, последний день нашего празднования. Как и подобает при любом великом событии, мы оставили самое лучшее на десерт, для вашего развлечения и удовольствия. Сегодня мы наконец увидим, как так называемые смертомирцы познают истинное значение предательства. Сегодня они увидят, как пилигримы, которых они обещали защитить, умирают с воплями муки, и сегодня они присоединятся к ним!

По толпе прошел гул одобрения и нескрываемого желания.

— Пусть эти дары послужат еще большей славе и величию нашей древней Комморры, да стоит она вечно. Игры начинаются!

Рога и сирены издали вопль, который поднялся до ультразвука и оборвался взрывом басов. Белый свет озарил тринадцать вращающихся внешних платформ и угас, открывая зрителям тринадцать рабов. Некоторые причитали и бессвязно бормотали, некоторые беспомощно метались по сторонам, некоторые молились, а другие стояли и кричали, бросая вызов. Молодые и старые, толстые и худые, мужчины и женщины, все они зависли вокруг центральной сцены в собственных удерживающих пузырях.

Платформы начали подниматься или опускаться в зависимости от интереса зрителей. Тех, кого аудитория находила наиболее интригующими, укротители заставят сражаться с бойцами. Наименее интересные, достигнув определенного уровня, будут скормлены варп-зверям, что довольно часто увеличивало им количество зрителей.

Через несколько секунд существо с рыжим мехом и крюком вместо руки, стоявшее на самой верхней платформе, исчезло и тут же появилось на центральной сцене, где его встретила одинокая ведьма. Почти обнаженная, она казалась хрупкой рядом со звероподобным человеком и двигалась с такой текучей грацией, что противник выглядел комичным. Ведьма атаковала с каждой возможностью и водила здоровяка за собой, будто нимфа, преследуемая неуклюжим великаном. Импровизируя, она ловко наносила ему удар за ударом, так что он постепенно замедлялся от ран, как заводная игрушка. Каждый раз лезвие только целовало его, не нанося серьезных повреждений.

Прежде чем ведьма успела прикончить противника, снова вспыхнул белый свет и появился еще один раб — бритоголовый татуированный фанатик, который сразу бросился на нее, сжимая в руке крючковатый нож. Ведьма ленивым пируэтом ушла от атаки и вонзила самый кончик своего клинка в глазницу фанатика. Тот завопил и пошатнулся, выронив нож. Вспышка. Появился третий раб и через удар сердца повалился с подрубленными поджилками. Вспышка. Ведьма, казалось, чудом увернулась от взмаха тесака и контратакой вывалила кишки противника на песок. Вспышка. К ней присоединилась вторая ведьма, и обе начали прыгать и кувыркаться, как встретившиеся после долгой разлуки возлюбленные, рубя на куски раненых рабов. Вспышка. Больше рабов. Вспышка. Больше крови.

Шум восхищенной толпы то поднимался, то опадал, как прибой, по мере того, как зрители волна за волной поглощали боль и страдание. Первая группа жертв уже так или иначе исчезла с внешних платформ, и ее быстро заменили. Теперь на центральной сцене выступали пять ведьм, выпуская на песок кровь все ускоряющегося потока рабов.

Кселиан удовлетворенно отметила, что разогрев идет как следует, и перевела внимание на двух своих союзников.

Крайллах немного поправился, морщинистое лицо теперь походило на лик патриция, а не на посмертную маску мумии. Иллитиан наклонился вперед, не обращая внимания на представление, но явно с нетерпением ожидая разговора. Внутри арены были искусно спрятаны устройства, искажающие измерения, которые позволяли зрителям проецировать себя в самую гущу битвы, чувствовать капли крови на лице и слышать звенящие в ушах предсмертные крики. Эти же технологии позволяли Кселиан, Крайллаху и Иллитиану разговаривать, скрывшись от внешних наблюдателей в реальности, существующей только для их чувств.

— Я нашел способ избавить нас всех от Векта, — без обиняков начал Иллитиан. — Ключ лежит в Шаа-доме, как я и подозревал.

— Откуда ты знаешь? Ты хочешь сказать, что пошел туда один? — Крайллах недоверчиво фыркнул.

— Да, я ходил туда, как ты хорошо знаешь от своих шпионов.

— Не верю. Ты ведь еще жив.

— Хватит, — скрипнула зубами Кселиан. Она пообещала, что однажды наступит день расплаты за все подобные моменты. — Говори. Расскажи, что ты выяснил в своей… экспедиции, Ниос.

— Если все правильно подготовить, то станет возможно вернуть Эль’Уриака из-за пелены.

— Эль’Уриака?! — выплюнул Крайллах, побелев. — Что это за безумие? Старый император Шаа-дома мертв уже три тысячи лет!

— Это можно сделать, — на удивление горячо возразил Иллитиан, — и это приведет нас к победе. С самым опасным врагом Векта на нашей стороне кабалы побегут от него во множестве. Невозможно переоценить стоимость того, кто уже бросал вызов тирану.

Эта неожиданная тирада как будто утомила Крайллаха, и он упал обратно на трон, слабо взмахнув одной другой, как будто пытаясь смести Иллитиана в сторону. Тот погрузился в молчание.

Смертельный танец ведьм на центральной арене почти подошел к концу. Теперь они сражались друг с другом над багровыми холмами рубленого мяса, с гротескной грацией перепрыгивая через кучи искалеченных тел и визжащих содрогающихся рабов.

Фаворитка Кселиан, высокопоставленный суккуб по имени Аэз’ашья, билась с двумя ведьмами одновременно. Ножи сверкали размытыми дугами, когда она теснила обеих молниеносно быстрым шквалом ударов. Одна из ее противниц была иракна с электрической осколочной сетью и пронзателем, но Аэз’ашья не давала ей пространства для замаха. Другая ведьма пыталась проскользнуть ей за спину и нанести удар, пока та отвлечена.

— Он потерпел неудачу, Ниос, — сказала Кселиан. — Вект сокрушил и его, и всю его империю за одну ночь. Я не очень склонна нанимать неудачников, живые они или мертвые.

Толпа ахнула, когда Аэз’ашья внезапно упала, но через то место, где она стояла за миг до этого, пронеслась осколочная сеть и, разумеется, опутала ведьму позади нее. Аэз’ашья снова вскочила на ноги и с громким хохотом продолжила атаковать. Лишившись сети, иракна могла защищаться только острозубым пронзателем и вскоре пала под танцующими ножами стремительного суккуба.

— Единственная ошибка Эль’Уриака состояла в том, что он недооценил отчаяние и недостаток воображения Векта! — резко возразил Иллитиан. — Наши блистательные предки погибли по той же причине, только в этом случае тиран не стал использовать чужой корабль в качестве отвлечения, а просто уронил его на проклятую голову Эль’Уриака.

Едкое замечание о блистательных предках нашло свою цель. Благородные дома, некогда правившие Комморрой, были практически уничтожены вторжением, которое Вект специально завлек в город. Пока лорды Верхней Комморры сражались, обороняя свои владения, Асдрубаэль Вект и его союзники уничтожали их на поле боя одного за другим. К тому времени, как чужаков прогнали, Вект как раз был в подходящем положении, чтобы заполнить вакуум власти, оставленный недавно погибшими высшими архонтами. В последовавшие затем века анархии старый порядок был сметен, и Вект ввел новую систему кабалитских законов.

Лицо Крайллаха исказилось в гримасе. Он был еще ребенком, когда имперские космические десантники прорвались в принадлежащий его семье квартал Верхней Комморры, но очень хорошо — слишком хорошо — помнил эту ночь. Он так и не избавился от образов мечущегося шипящего огня и отрывистого рева болтеров на разоренных улицах. Он помнил, как бежал и прятался, как в ужасе узнал, что высший архонт убит залпом темного копья откуда-то из рядов собственного войска, хотя случайно или умышленно, никто не знал…

— Вект должен заплатить за все, — зло проговорил Крайллах. — Тиран должен пострадать за преступления против города и моего дома.

Между кучами раненых на центральной сцене ходили гемункулы с гравитационными жезлами. При помощи этих инструментов они вытягивали из павших блестящие кольца внутренностей и запускали их в небо танцующими арками и петлями. Некоторые гемункулы поднимали не слишком поврежденные окровавленные и кричащие жертвы, чтобы произвести над ними артистическую вивисекцию для развлечения и просвещения толпы. Другие стабилизировали умирающих и приводили в чувство оглушенных при помощи эликсиров и болевых стимулов. Тысячи глаз жадно смотрели с террас, следя за каждым движением; зрители наслаждались остатками первого блюда и набирали аппетит для следующего.

— Вект стал тираном и остается им, потому что он готов использовать самое мощное оружие, какое может найти, — сказал Иллитиан. — Почувствовав угрозу, он ударит без промедления и предупреждения. Нам нужно собственное оружие, иначе мы не победим. Нужно немыслимое оружие и достаточное желание, чтобы им вооружиться. Если даже тиран нас ничему другому и не научил, то этот урок мы должны запомнить. Вы оба можете критиковать и жаловаться на мои планы, но где же ваши? Мы все желаем одного, мы все связаны кровью и возмездием.

Внешние платформы арены меняли форму и текли, будто ртуть, соединяясь друг с другом, пока не образовалась сплошная полоса, висящая в считанных метрах от волнистых каменных террас. Начиналась гонка Разбойников.

— Что думаешь, Крайллах? — спросила Кселиан. — Я бы хотела по крайней мере полностью выслушать идею Иллитиана. Мы не молодеем, знаешь ли.

— Тонко, Кселиан, как и всегда. Хорошо, Иллитиан, рассказывай.

— Мы можем вернуть Эль’Уриака в два простых шага. Сначала мы нападем на девственный мир, где подрастает урожай экзодитов, и возьмем в плен одного из миропевцев в качестве катализатора. Затем мы извлечем из Шаа-дома фрагмент тела Эль’Уриака. Я уже нанял для этой задачи мастера-гемункула, и он уверяет, что это совершенно реально.

Иллитиан удачно подогнал свое предложение к началу гонки. Группа узких, хищных реактивных мотоциклов, оседланных полудиким наездниками, с рыком вырвалась на арену над и под гоночной дорогой, готовясь мчаться в противоположных направлениях. Толпа выжидающе притихла, все глаза уставились на Кселиан, которая должна была дать сигнал к началу гонки. Кселиан повелительным жестом подняла руку в перчатке и выдержала секундную паузу, прежде чем резко опустить. Мотоциклы моментально разлетелись в стороны и с многоголосым воем помчались вдоль дороги, столь размытые от ускорения, что от взгляда на них слезились глаза.

Разбойники на головокружительной скорости носились по изогнутому треку и мастерски закладывали виражи вокруг него, только благодаря экстраординарным рефлексам не врезаясь в стены арены или друг в друга. После первого круга начали возникать препятствия: зубчатые, как пила, острия, торчащие из трека, движущиеся лезвия, появляющиеся из стен арены, дрейфующие гравитационные аномалии и мономолекулярные сети.

Появление смертельных ловушек также было сигналом к началу рукопашной между Разбойниками. Они начали налетать друг на друга бортами, из которых торчали лопасти-клинки, и стрелять в ведущие мотоциклы из встроенных орудий. Это был танец смерти. Каждый Разбойник установил на свою машину множество крючковатых, острых как бритва ножей в уникальном порядке. Очень часто быстрые развороты и вращения приводили к тому, что неосторожный атакующий падал на кинжал, прежде чем их клинки успевали скреститься.

— Если это возможно, то как ты предлагаешь контролировать Эль’Уриака? — спросил Крайллах. — Он прославился своей гордостью и силой воли. Мы просто сменим одного тирана другим.

— Помимо того, что у Эль’Уриака, очевидно, будут те же мотивы, что и у нас? Гемункул заверил меня, что при регенерации в его тело можно будет ввести определенные… системы сдержек и противовесов, которые позволят нам полностью контролировать его, если это понадобится. Жизнь Эль’Уриака будет в наших руках, и мы сможем избавиться от него в любой момент. Тиран-марионетка может даже облегчить переход власти в руки благородных домов.

Гонка подходила к финалу. Мчащиеся в противоположных направлениях стаи Разбойников поредели, остались только самые удачливые и умелые наездники. Блестящая полоса трека пошла волнами и изгибами, испытывая их на хладнокровие и координацию, и стремительные реактивные мотоциклы начали летать еще ближе к стенам, подобным утесам. Одному Разбойнику в спину угодил осколочный огонь, отшвырнув его вместе с машиной прямиком в кричащую толпу. Будто огненная комета, мотоцикл пронесся по трибуне и взорвался дождем добела раскаленных обломков. Кселиан зевнула.

— Интересно, — улыбнулась она, — а что же нам надо предпринять, чтобы Вект не разгадал наши планы?

— Набег на девственный мир будет предложением одного из домашних питомцев тирана. Мы же просто предложим присоединить к нему собственные силы. Во время набега элитная группа наших агентов ускользнет от основной массы, чтобы похитить миропевца, пользуясь смятением. И только когда мы завладеем миропевцем, можно будет установить физическую связь с Эль’Уриаком из Шаа-дома.

Мощные гравитационные силы, создаваемые изгибающимся треком, метали обе стаи наездников по сторонам, и они то и дело смешивались друг с другом, прежде чем разделиться и полететь своей дорогой. Всякий раз столкновение отмечали выплески крови и внутренностей. Некоторые машины врезались лоб в лоб и падали, превратившись в единую огненную массу искореженных обломков.

Вскоре остались только два Разбойника. Бритый наголо наездник на мотоцикле с нефритово-зеленым панцирем нырнул вниз, атакуя второго на поблескивающей черной машине. Сверкая установленными на корпусах клинками, два мотоцикла помчались навстречу друг другу. Нефритовый увернулся в последнюю секунду, и его заостренное крыло вплотную пронеслось над изогнутым носом черного. Второй Разбойник вовремя разгадал маневр, рванул машину вниз, прошел прямо под зеленым мотоциклом и, вскинув хвостовое лезвие вверх, располосовал живот противника. Испуская дым и пламя, нефритовый ушел в штопор и пропал из виду. Победитель с триумфальным ревом понесся вдоль трека, принимая восхищение кровожадной толпы.

— У тебя на все есть ответы, Иллитиан. — хмыкнул Крайллах. — Все, что нам надо сделать — это поверить твоим медоточивым словам, и тогда мы вскоре будем плясать на счастливом золотом лугу.

Кселиан ощутила импульсивное желание атаковать морщинистого архонта прямо здесь и сейчас, утолить растущий гнев потоком крови. Верховный палач Крайллаха, Морр, шевельнулся за троном своего господина, тактично дав понять, что распознал намерения Кселиан, даже если сам архонт их не заметил. Кселиан заставила себя расслабиться и сконцентрироваться. У нее были собственные сомнения по поводу замысла Иллитиана, но сопротивление Крайллаха сильно подталкивало ее к тому, чтобы принять этот план. Может, Крайллах манипулировал ею? Нет, скорее всего, это было дело рук Иллитиана. Он всегда был умен.

Размышляя над безумной идеей Иллитиана, Кселиан перевела внимание на следующее представление, начавшееся на арене.

Центральная сцена снова опустела, белый песок выглядел чистым и нетронутым. Но теперь над ней висел быстро мигающий голоизлучатель. Он заново рассказывал о событиях набега, испуская головокружительный калейдоскопический поток рвано смонтированных изображений: черные корабли с изогнутыми крыльями, несущиеся через атмосферу, ночь над примитивным поселением, мелькающие в воздухе ракеты, стремительные вспышки дезинтеграторов, семьи, в ужасе бегущие в ночь, которая внезапно расцвела огнем и сталью.

Фильм не представлял большого интереса для неспокойной толпы, и некоторые даже начали совершенно невежливо освистывать его. Кселиан настояла, что нужно предоставить какой-то контекст, прежде чем демонстрировать пленников, которых предательница уже должна была выпускать из камеры.

Последние сцены голографического монтажа показывали бой с защитниками поселения. Храбро, но тщетно они сражались с силами эльдаров, превосходящими как численно, так и технологически, и доставили несколько сцен, достойных демонстрации. Воющий бородатый человек всадил штык в живот воину-кабалиту, залп лазеров сбил еще одного эльдара наземь. Затрещали гранаты помех, и ведьмы ринулись на штурм истерзанного выстрелами здания, где находился последний очаг сопротивления.

Голоизлучатель переключился на сенсорный имплантат, вшитый в нервную систему предательницы — лишь первую из нескольких тщательно подготовленных точек наблюдения. Сто тысяч голодных душ смотрели из глаз человеческой самки, пока та спешно отпирала замки. Они чувствовали горевшие в ней страх и алчное ожидание награды, когда та открывала дверь камеры. Волосатые уродливые жители мира смерти были уже готовы и дожидались ее. Двое выскользнули в коридор, а тот, что явно был их лидером, обнял предательницу, защищая ее рукой. Двое разведчиков выяснили, что все чисто, и все остальные тихо последовали за ними.

— Каковы реальные причины полагать, что этот план сработает, Иллитиан? — поинтересовалась Кселиан. — Я бы предложила свою искреннюю поддержку, но не могу избавиться от чувства, что ты не полностью честен со мной.

Дикари явно считали себя ловкими и скрытными. Несмотря на бдительность, они чуть не врезались в стражника, который — как и было рассчитано — вышел на них из невидимого прохода. Они тут же отреагировали на угрозу: один схватился за осколочную винтовку врага, другой бросился ему на спину.

Первый отрезал себе пальцы, напоровшись на мономолекулярные лезвия, но все же ему удалось стиснуть оружие и удерживать его, даже когда стражник выпустил винтовку и всадил противнику в живот кривой нож. Второй нападающий повалил эльдара на пол и после короткой яростной схватки сломал ему шею.

Зрителей охватило волнение сопереживания. Кселиан с удовлетворением отметила взлет интереса и поток ненависти к опасным животным, пронесшийся следом. Как она и надеялась, жертва одного из их числа сделала представление в сто раз более драматичным.

— Пленение миропевца — тонкая задача, но у меня есть кое-какие ресурсы на месте, которые облегчат ее, — осторожно сказал Иллитиан, но Кселиан просто пристально уставилась на него, ожидая продолжения. Почувствовав предстоящий поединок воли, архонт Белого Пламени слегка пожал плечами и изящно поддался: — Также возможно, что возвращение Эль’Уриака приведет к Разобщению, хотя, как я полагаю, наша осведомленность об этом факте может сыграть нам на руку.

— Ага, так, значит, ты надеялся использовать это в своих целях, ничего нам не сказав! — воскликнул Крайллах. К своему неудовольствию Кселиан обнаружила, что готова согласиться с этим сморщенным древним ископаемым.

Теперь жители мира смерти бежали. Повсюду тонко визжала тревога, свет мерцал на специально выбранной частоте, вселяющей в людей панику. Предательница бежала с ними, остальные следили, чтоб она всегда была в центре толпы — им отчаянно хотелось верить, что они обрели друга. Раненого в драке со стражником оставили позади, дав ему трофейный осколочный пистолет, чтобы задержать преследователей, насколько получится.

Его ждал бесславный конец от клыков охотничьих зверей, пущенных по следу. Раненому удалось застрелить первую тварь, но остальные терпеливо дождались, пока он не потеряет сознание от шока и кровопотери. Вскоре звери, завывая, вновь помчались за беглыми товарищами погибшего. Иллитиан и Крайллах продолжали спорить, не обращая внимания на развитие сюжета.

— Разобщение может превратить город в руины!

— Город и не такое переживал. Больше всего от него пострадает тиран.

— Идти на такой риск — безумие.

— Безумие — это сложа руки ждать, что что-то поменяется.

— Замолчите, — угрожающе оборвала Кселиан. — Вот-вот прибудут наши гости, и я хочу насладиться моментом.

Смертомирцы добежали до пустого на первый взгляд ангара, в дальнем конце которого возвышалась бронзовая арка. Предательница должна была сообщить им, что это мерцающая завеса в арке — портал, который приведет их обратно в безопасное реальное пространство. Ее не предупредили о засаде.

Из укрытия выскочили воины-кабалиты и принялись с удивительным отсутствием меткости палить по солдатам. Всюду летали осколки, врезаясь в стены, пол и потолок. На лице Кселиан отразилось недовольство. Воины должны были загнать рабов в портал, но явно переигрывали с неуклюжестью. Она могла не беспокоиться. Миг смятения, и люди всем стадом кинулись к арке, пригибаясь, уворачиваясь и перекатываясь, насколько могли.

Кселиан переключила внимание с сенсорной связи на центральную сцену. Сверкнула вспышка, и все еще бегущие жители мира смерти оказались посреди амфитеатра. Они резко остановились на белом песке, осматривая то, что их окружало, постепенно осознавая шутку, сыгранную над ними. Взрывы жестокого смеха эхом отдались по всей арене. Некоторые из пленников стояли, ничего не понимая, другие упали на колени или проклинали мучителей на своем примитивном хрюкающем языке.

Восхитительная психическая мука отчаяния была столь чиста и естественна, что казалась сродни утраченной невинности. Дикари были уверены, что вселенная устроена по их представлениям, что они — герои собственной легенды о безрассудной отваге. Последние клочки их уверенности были сорваны, показав, что они всего лишь игрушки более древних и темных сил, враждебных всему человеческому.

Кселиан поднялась, чтобы дать последнюю речь перед тем, как разыграется финальный акт представления. Ее отборные ведьмы уже стояли, готовые сразиться с жителями мира смерти в схватках один на один. Дикарям дадут оружие и заставят биться изо всех сил ради удовольствия толпы. Они будут унижены еще сильнее, когда поймут, какое посмешище представляют собой их хваленые боевые умения в сравнении с грацией и скоростью вооруженной ножами ведьмы. Пыточные машины «Талос» готовы были схватить их содрогающиеся останки и заточить в своих адамантиевых ребрах, чтобы мучить вечно. Кселиан гордо выпрямилась и показала на грязных варваров на центральной сцене.

— Вот они, животные, что объявили себя правителями Великого Колеса! Взгляните, как пресмыкаются они перед вами, братья и сестры! Они мнили бросить вызов нашему величию, отрицали нашу славу…

Вдруг арена слегка задрожала, и Кселиан прервалась, ощутив невольный холодок. Разобщение? Уже? Нет, конечно, об этом предупредили бы, по крайней мере, старухи и гадалки из Нижней Комморры.

Над краем арены поднимался огромный зубчатый зиккурат из черного металла, заслоняя собой свет пленных солнц. Длинные тени поползли по белым пескам к кафедре Кселиан и полностью поглотили всеми забытых людей с мира смерти. Огромная толпа попадала наземь, как пшеница под косой, преклонив колени, будто они сами были дикарями, решившими поклоняться какой-то странной новой луне. Кселиан, скривившись, нехотя опустилась на одно колено. Позади то же сделали Иллитиан, молча, и Крайллах, с протестами.

У них не было выбора. Прибыл тиран.

На нижней стороне зиккурата вспыхнули щупы и антенны, похожие на терновые шипы. Лучи зеленоватого света промчались по толпе, как шарящие пальцы, и сомкнулись в сияющую перевернутую пирамиду. Появился мерцающий лик размером с гору, образ того, кто удерживал Темный Город в рабстве на протяжении шести тысячелетий. Асдрубаэль Вект, Верховный Властелин Комморры.

По арене пронесся приветственный рев кабалитов, который поднимался и опускался по всем террасам, словно живущий собственной жизнью. Лицо заговорило голосом падающих ледников и сокрушительных ледяных потоков, и все прочие голоса затихли.

— Прошу извинить меня за то, что я прерываю ваше мероприятие, дети мои. Необходимость в подобных грубых вмешательствах — лишь часть того бремени, которое я вынужден был взвалить на себя, когда стал хранителем этого безупречного города. Уверяю, запланированные события возобновятся в считанные мгновения.

Над ареной повисла мертвая тишина. Вект прибыл сюда не как зритель, он явился за кем-то из присутствующих. Ему назвали имя предателя, и Вект пришел покарать его. Каждый архонт в амфитеатре ощутил моментальный приступ страха, подумав, что великий тиран мог узнать об их собственных изменнических планах — реальных или воображаемых. По давней привычке они старались сохранить незаинтересованный и бесстрастный вид. Подобные проверки на хладнокровие часто встречались на пути архонта. Трус и глупец недолго процветали в обществе комморритов.

Вект, очевидно, решил сдержать слово и не стал задерживать толпу. Снова вспыхнули яркие лучи прожекторов, на сей раз сфокусировавшись на определенной точке на трибуне.

— НАРТЕЛЛИОН! Я обвиняю тебя! — взревел богоподобный голос.

Девяносто девять процентов зрителей разом вздохнули от облегчения. Свита Нартеллиона сомкнулась вокруг него, но их усилия выглядели тщетными. Сотни последователей Векта, воины из кабала Черного Сердца, уже окружили их по какому-то скрытому сигналу властелина. Архонт-предатель что-то неслышно ответил Векту, на что тот отреагировал ужасающим громоподобным хохотом.

— Не думаю, что это анатомически возможно, Нартеллион, но мои гемункулы будут рады опробовать эту теорию на тебе. Схватить его — живым, пожалуйста.

В бессильной ярости Кселиан смотрела на бой, завязавшийся под болезненным светом прожекторов. Мелькали жутко изогнутые лезвия, над бледным камнем со свистом носились отравленные осколки. Численно превосходящие воины Векта в черной броне пытались все одновременно добраться до тесно сгрудившихся сторонников Нартеллиона, образовав вокруг них плотное шипастое кольцо. Выстрелы разлетались в стороны, задевая посторонних, и вскоре на других частях террас началось еще несколько сражений — свиты различных архонтов решили воспользоваться шансом и оплатить старые счета под прикрытием всеобщего хаоса.

Нартеллион, видимо, ожидал проблем в течение дня и приехал, заранее подготовившись — по крайней мере, он так думал. Внезапно среди массы сражающихся воинов вспыхнули яркие изумрудные звезды дезинтеграторов, работающих на полном автоматическом режиме. Были видны очерченные светом силуэты кричащих и бьющихся тел, но это были всего лишь тени тех, кто сгорел подобно свечам в адском сиянии. Энергетические орудия прорвали кольцо кабалитов Векта, на миг показалось, что силы пришли в равновесие.

Какой-то «Рейдер» отважно попытался подлететь к Нартеллиону и вынести его из боя. Из зиккурата вылетели копья темной энергии и пронзили изящный транспорт, прежде чем он успел хотя бы приблизиться. Дезинтеграторы Нартеллиона нацелились на зиккурат, пытаясь то ли отогнать его, то ли хоть как-то отомстить за погибший «Рейдер».

Огненные зеленые искры высокоэнергетической плазмы срикошетили от непроницаемого темного металла, даже не оставив следов на поверхности. Несмотря на отсутствие видимого эффекта, эта слабая атака, видимо, стала последней каплей, переполнившей чашу терпения Векта. Дезинтеграторы и темные копья, усеивающие зиккурат, вдруг обрушили свою мощь на террасы с яростью разгневанного божества. Дождем посыпались энтропические лучи темного света и плазменные заряды, испепелив поле боя. Все, что осталось от Нартеллиона, его свиты и воинов Черного Сердца, которые с ними бились — черная патина на рваных дырах, выбитых в камне. Эта внушающая благоговение демонстрация огневой мощи порядком поумерила пыл остальных сражающихся на других трибунах. Снова появился лик тирана и взглянул на последствия побоища с жестокой улыбкой на губах.

— Какая жалость, — сказал ледяной голос без малейшего намека на сожаление. — Теперь нам придется ждать, пока Нартеллион не возродится, прежде чем мы сможем повеселиться вместе. Наслаждайся остатком своего представления, Кселиан. Я надеюсь, что не слишком его испортил.

Черный металлический зиккурат безмолвно поднялся и улетел прочь. С ним ушла и тень, покрывшая песок арены, и стало видно разорванные в клочья тела жителей мира смерти. Кселиан снова склонилась в поклоне, пытаясь сохранять спокойное лицо, в то время как внутри бурлила бессильная ярость. Имелась вероятность, небольшая, но вероятность, что рабы оказались случайными жертвами перестрелки, но Кселиан была уверена, что в их гибели не было ничего случайного. Вект рассчитал время прибытия и устроил бой именно так, чтобы прервать кульминацию представления худшим из всех возможных способов.

Кселиан медленно повернулась к двум своим союзникам. Иллитиан без колебаний встретил ее взор, с трудом сдерживая улыбку превосходства. Когда она была в таком убийственном настроении, ее лучше было не дразнить. Крайллах же, увидев ее глаза, отшатнулся, откинувшись на спинку трона.

— Больше никаких игр. Никаких споров и манипуляций. Мы немедленно приступаем к исполнению плана Иллитиана.

— Я… я… — заикнулся Крайллах.

— Если ты не с нами, значит, против нас. Крайллах, ты против нас? — с холодной четкостью проговорила Кселиан.

Если бы Крайллах возразил, то не покинул бы кафедру живым, несмотря на телохранителей, и он это знал. Сморщенный старый архонт мудро промолчал. Кселиан обернулась и оглядела дымящуюся разрушенную террасу.

— Вект должен умереть. Все, кто поддерживают его, должны умереть. Плевать, если для этого придется сжечь весь город. Тирана нужно уничтожить.

Глава 4. ОХОТНИКИ

«Говорят, что во времена до падения Шаа-дома у любимой наложницы Эль’Уриака, Диреддии, было семь непревзойденных фрейлин, юных и чистых. Каждая помогала любовнице Эль’Уриака в одном из искусств, и с их нежной помощью Диреддия всегда могла возжечь огонь в сердце своего господина. Некоторые говорят, что, когда Шаа-дом постигла катастрофа, души фрейлин были унесены прямо к Той, что Жаждет, столь восхитительными и лакомыми они были. Другие говорят, что Она была в таком восторге от их многообещающего изящества, что прижала их к своему лону и превратила в нечто столь же темное, сколь светлыми они были когда-то. Некоторые даже верят, что фрейлин унесли не демоны, но Темная Муза Лилиту, которая спасла их из развалин Шаа-дома, чтобы сделать частью своего странного пантеона. Все легенды сходятся на том, что самая хитроумная из фрейлин спряталась, наглухо зашив себе глаза и рот, и демоны ее не нашли. Адские прислужники вернулись к своей госпоже и со стыдом признались, что не уловили ни дыхания, ни взора той, кого называли Анжевер».

Веслайин Затворник, «Внезапный крах Шаа-дома»

Через несколько дней после событий на арене Клинков Желания Беллатонис призвал одного из своих слуг — развалину по имени Ксагор, усердно изучающего искусства боли и подающего большие надежды. Вскоре тот явился, едва дыша и весь внимание, не понимая, почему хозяин решил вызвать его лично. Без маски можно было увидеть его бледное, грубое лицо с красными пристальными глазами, тяжелой челюстью и упрямо нахмуренным лбом, который, видимо, навсегда застыл в таком виде. Лысый череп поблескивал, густые брови съехались вместе от беспокойства. Длинный рубчатый плащ из темной шкуры захлопал за спиной развалины, когда тот с неподобающей торопливостью вбежал в тесные покои Беллатониса и распростерся перед ним.

Беллатонис был занят тем, что кормил коллекцию плотоядных растений, последних выживших гибридов, над которыми он много лет назад экспериментировал по заданию архонта Пирлливина. Хотя сами эксперименты оказались одним из многих разочарований, Беллатонис успел привязаться к получившимся у него мелким мясистым чудовищам. Разговаривая с Ксагором, он продолжал ронять кусочки сырого мяса в щелкающие пасти с терновыми шипами вместо зубов, которые постоянно норовили ухватить его слишком быстрые и уверенные пальцы.

— А, Ксагор, вот и ты. Все в порядке? Ты выглядишь немного… запыхавшимся, — улыбнулся Беллатонис. Ему нравился пыл юных, и он любил мучить их за это. В действительности развалины имели веские причины бояться его. Каждый из них поклялся отдать себя в полную власть гемункула в обмен на возможность учиться у него искусствам плоти. Ученичество включало в себя обязанность испытывать жестокие таланты Беллатониса на собственных телах. Как он всегда говорил им, будущий гемункул должен сначала познать боль, прежде чем навлекать ее на других.

— Х-хозяин, ваш верный слуга Ксагор явился, как только смог! — пробормотал развалина, уткнувшись лицом в толстый ковер.

— О, не бойся, Ксагор, я вызвал тебя не для того, чтобы наказать. Вставай. Наоборот, у меня для тебя есть награда. Разве это не хорошо?

— Да-да, очень хорошо! — смущенно проскрипел Ксагор, поднимаясь на ноги.

— Да, ты был так прилежен в последнее время, что я решил дать тебе особое задание. Выполни его так, чтобы удовлетворить меня, и получишь мою благосклонность, понятно?

Ксагор хорошо понимал, что это на самом деле значит. Если ему не удастся выполнить задачу так, что Беллатонис будет совершенно доволен, последуют боль и смерть. Развалина быстро закивал.

— Прекрасно. Во-первых, ты не должен никому рассказывать об этом задании, ни сейчас, ни потом. Ты пойдешь на рынки плоти Метзух в Нижней Комморре и направишься в одно из самых известных тамошних заведений, Красный Дом, что недалеко от улицы Ножей. Ты знаешь это место?

— Да-да, хозяин! — зачастил Ксагор. — Ксагор много раз там был. Гурман Матсильер из Красного Дома — мой брат по пробирке.

— Замечательно. Я доволен, что ты не попытался солгать мне, отрицая это, — пробормотал Беллатонис и уронил еще одну мясную подачку в напряженно раскрытую пасть. — В Красном Доме тебя дожидается очень важная посылка, которую нужно доставить мне лично. Ты заберешь посылку — это сосуд — и принесешь в башню невредимой и нераспечатанной. Эта часть задания очень проста, но критически важна. Невредимая и нераспечатанная, ты понял?

Ксагор послушно кивнул. Беллатонис практически видел, как слова «невредимая и нераспечатанная» впечатываются в мозг развалины огненными буквами. Гемункул удовлетворенно кивнул в ответ. Он придумал подходящую «легенду», которая также могла сослужить двойную пользу.

— Другая важная часть задачи: пока будешь на рынках плоти, держи ухо востро и слушай. Мне нужна информация, которую можно добыть только в Нижней Комморре. Выясни, что говорят шарлатаны и гадалки, когда пытаются увидеть будущее, узнай, какие бредовые слухи ходят в последнее время среди рабов. На дне каждой сплетни кроется зерно истины. Что-то будет, Ксагор, я это чувствую!

Ксагор закивал с едва сдерживаемым возбуждением, заслышав несколько выспреннюю речь Беллатониса. Одна фраза превратила его из курьера и потенциальной жертвы в соучастника заговора, что в его возрасте было удивительным взлетом.

— Все ясно? Очень хорошо, тогда беги. Принеси мне сосуд и свежие сочные слухи, я голоден до новостей.

Когда Ксагор ушел, мастер-гемункул послал тайные сообщения своим агентам в Нижней Комморре, чтобы они следовали за развалиной и удостоверились в самом важном — что сосуд с подарком Иллитиана прибудет целым и нераспечатанным. Единственный слуга не должен чрезмерно возбудить внимание ковенов, и Беллатонис ставил на этот факт, надеясь, что посылку не перехватят по пути. И все же ветхий лабиринт улиц и аллей, окружающий рынки плоти, населяли всевозможные и многочисленные хищники, которых надо было принимать в расчет. Обычно слуга гемункула мог чувствовать себя до какой-то степени защищенным, но вездесущий пульс насилия и отчаяния в последнее время становился сильнее. Приближалось нечто плохое, и массы это ощущали.

Беллатонис едва закончил раздавать распоряжения и вернуться к клиентам на столах, как его вызвал к себе Маликсиан. Сумасшедший архонт слегка притих после встречи с Иллитианом, и гемункул задумался, не стал ли этот промежуток бездеятельности причиной нового взрыва маниакальной активности Маликсиана. Поразмыслив мгновение, Беллатонис отправил еще одно сообщение, прежде чем уйти. Оно предназначалось агентам в Аэлиндрахе, услугами которых он пользовался с большой неохотой. Цена будет высока, но Беллатонис хотел быть абсолютно уверен, что получит плату Иллитиана.

Один из временных агентов и информаторов Беллатониса находился на заброшенной рабской фабрике и прижимался к потолочной балке, наполовину съеденной коррозией, когда получил призыв. Он уже несколько дней скрывался в этом полуразрушенном здании глубоко в беспорядочно застроенном центре Нижней Комморры, ожидая, когда появится его цель. И теперь, когда надзиратель наконец пришел на встречу со своими приятелями, сигнальное устройство вспыхнуло, шепча о новом и потенциально прибыльном задании.

Агент, стройный молодой эльдар по имени Харбир, тихо проклял свое невезение. Надзиратель и его маленькая банда были просто рабами, обычной грязью в глазах Харбира. Но все же кто-то объявил небольшую награду за убийство этого надсмотрщика, и, несмотря на гордость, Харбир к тому же был очень, очень голоден. Наверное, другие рабы, которые слишком часто попадали под плеть, собрали все свои убогие накопления, чтобы раз и навсегда избавиться от угнетателя. Плата за убийство предлагалась скромная, но Харбир несколько дней не утолял жажду крови и очень не хотел упускать добычу. Одна жертва в руках лучше двух в бегах, как гласила поговорка.

Глядя вниз, на небольшой круг рабов, эльдар представлял себе, как можно убрать их всех разом. Двух из пистолета, трех ножом, и все закончится еще до того, как с их лиц исчезнет изумление. Но его удержала редко используемая, осторожная часть разума. Рабы были настороженные, крупные, с грубыми, но эффективными металлическими дубинками и ножами-скребками. Он не мог поручиться, что одному из них не посчастливится ранить его, и тогда остальные возьмут его числом. Он разочарованно погладил любимый клинок. Полметра изогнутой бритвенно-острой стали не попробуют сегодня теплой крови, как и сам Харбир не утолит свою бесконечную жажду.

Пока Харбир думал, собрание закончилось. Надсмотрщик и его друзья разделились, каждый пошел наружу своей дорогой. Сердце убийцы запело от радости, и он легко побежал по крыше, обросшей бахромой ржавчины, опережая свою цель. Через разбитое окно он наблюдал, как жертва покинула заброшенную фабрику, перешла через грязную, заваленную мусором аллею и исчезла в обветшавшем ряду складских помещений на противоположной стороне. Харбир последовал за ним мягко и безмолвно, как тень.

На складе было пусто, только сновали крысы. Часть помещения с облупленными стенами была отгорожена листами дешевого, похожего на резину материала. В некоторых местах стены расслоились, где-то были повалены, в результате место походило на ветхий разваливающийся лабиринт. Харбир крался вдоль стены, внимательно прислушиваясь к своей добыче. Он был уверен, что надзиратель все еще не покинул здание, но не слышал ничего, кроме собственного тихого дыхания. Зайдя за угол, он обнаружил шаткие с виду ступени, идущие наверх. Убийца полез по ним, тихо ругаясь, когда доски скрипели и стенали под ногами.

Когда его голова оказалась на уровне пола, он остановился и осмотрелся. Насколько было видно, там ничего не было, этаж пребывал в полной разрухе. Если надсмотрщик пошел сюда, решил Харбир, то он бы услышал, как тот поднимается по лестнице. Он повернулся и так легко, как только мог, спустился на первый этаж.

Легкий скрип заставил его обернуться. Надсмотрщик был прямо за спиной! Этот крупный раб тихо прокрался вниз по ступеням и протянул руку, готовый всадить в незащищенную спину Харбира ржавый нож-скребок. Поняв, что раскрыт, надзиратель тут же взмахнул ножом, но из такого положения удар получился слабым и неуклюжим. Взятый врасплох внезапной переменой ситуации, убийца отскочил назад и в мгновенной панике забежал за угол. Надсмотрщик с ревом вскочил и помчался за ним.

За третьим поворотом раба неожиданно остановил выставленный вперед клинок Харбира, по рукоять погрузившийся в живот. Давясь кровью, жертва попыталась было поднять собственный нож, но стальные пальцы крепко схватили его за запястье.

— Это не так-то просто, верно? — прошептал Харбир и рванул полметра острой стали вверх, до самой грудины раба. На остроносые ботинки хлынули кровь и внутренности, и он снова выругался. Харбир все время забывал отступить назад в нужный момент. Не обращая внимания на грязь, он алчно впился в уходящую душу, страдающую от смертельной раны. Это пригасило, но не утолило вечную жажду.

При помощи сигнального устройства он выжег свою метку убийцы на подергивающемся трупе. Не было времени вытащить тело куда-нибудь, где его скорее найдут, оставалось только надеяться, что кто-нибудь обнаружит его и сообщит куда надо. Он уже почти забыл, что надо забрать награду, так как уже получил, что хотел, когда убил жертву. А вот работа на гемункула, если только Харбир сможет найти курьера первым, обещала практически невообразимые богатства. Он задумался, стоит ли ему забрать «важную посылку» и доставить ее самому, или же посмотреть, можно ли продать ее кому-то еще.

Харбир решил, что надо сперва найти курьера и убить его, а потом уже думать, что делать с посылкой, и облизал губы в предвкушении.

Изящный гравитационный транспорт поджидал Беллатониса рядом с его башней, чтобы отнести его в небеса, к гнезду Маликсиана. Сфера на вершине невероятно высокого серебряного пика походила на центр возбужденного улья. Здесь толклась небольшая армада воздушных судов, вокруг кружился нимб из мечущихся геллионов и парящих бичевателей. Беллатонис подумал, что, видимо, весь кабал Девятой Хищницы поднялся на крыло.

Его машина не влетела в само гнездо, но поднялась выше и зависла рядом с большим узким «Рейдером», где, судя по всему, расположился сам архонт. Боевой корабль Маликсиана напоминал скелет, собранный из полированных хромированных костей какого-то воздушного гиганта, и состоял по большей части из открытого пространства, нежели из сплошных материалов. Воины Маликсиана с удивительной ловкостью перемещались по рангоутам шириной в ладонь и изгибающимся клинкам, чтобы как можно быстрее занять свои места.

Беллатонис давно уже изгнал все следы эмоций, близких к страху, из своего строго упорядоченного рассудка, но даже это не уберегло его от неприятного головокружения, когда он перешагнул через многокилометровую бездну между двумя машинами. Транспорт, от которого он оттолкнулся, опасно покачнулся, но «Рейдер» Маликсиана был тверд и неподвижен, как скала. Сам архонт беспечно свесился за борт рядом с носовым парусом корабля, жадно упиваясь зрелищем всех своих сил, собравшихся вместе. И он был не один. Беллатонис с профессиональным отсутствием учтивости пристально оглядел новоприбывшего. Круглое, как луна, лицо Сийина невинно заморгало в ответ. Горбатый гемункул был полностью занят тем, что цеплялся за один из тонких поручней «Рейдера» и старался не смотреть вниз.

— Ах, Беллатонис, мой мастер-ваятель! Я так рад, что ты смог прийти! — радостно пропел Маликсиан, очевидно, забыв, что Беллатонис слишком ценил свою жизнь, чтобы проигнорировать приказ своего архонта. — Ты знаешь Сийина, резчика по плоти, который работает на Иллитиана? Он пришел, чтобы поздравить тебя с замечательной работой, проделанной над бичевателями, и я решил пригласить с собой и его!

— Сердечно благодарю за вашу милость, мой архонт, — ответил Беллатонис, несколько демонстративно поглядывая на Сийина. — Могу ли я поинтересоваться, что за мероприятие происходит?

— Охота, мой дорогой Беллатонис, охота! — закаркал Маликсиан. — После той заварушки на арене я задешево купил у Кселиан партию рабов. Похоже, госпоже боли надо кое-что перестроить и ликвидировать часть своих ресурсов — точнее, это вместо нее сделаю я.

На поверхность разума Беллатониса вылез маленький червячок сомнения. Присутствие Сийина было неуместным, но ожидаемым. Главный гемункул Иллитиана просто обязан был начать вынюхивать подробности, рано или поздно. Уже то, что он явился как раз, когда Беллатонис собирался получить награду от Иллитиана, было довольно подозрительно, но что действительно подпускало когтистых извергов в яму с рабами, так это внезапный порыв Маликсиана организовать охоту.

Маликсиан предпочитал, чтобы его крылатые питомцы всегда были накормлены и получали достаточно физических нагрузок. Периодически в Вольеры выпускалась сотня-другая рабов, и им давали время разбежаться. Потом клетки открывались, и наружу вылетали стаи воздушных чудовищ — кожекрылы, кровохваты, иридийские птеракогти, веспиды, редкие белые рухки, теневороны, ядовитые сорокопуты с Имгарла и многие другие. Девятая Хищница поднималась в небеса во главе с архонтом, чтобы насладиться болью и ужасом умирающих рабов. Также они разбирались с любой добычей, которая невежливо пряталась от охотников или отчаивалась настолько, что пыталась отбиться.

Все, что ходило по земле Вольеров во время охоты, считалось законной добычей. Упавший с транспорта воин или сорвавшийся с доски геллион приравнивались к несчастным рабам. Едва сдерживаемая анархия легендарных охот Маликсиана привлекала в его кабал огромное множество бичевателей и геллионов. Эти дикие воины роднились на почве одинакового презрения к тем, кто был прикован к земле. Обычно Беллатонис с радостью наблюдал за играми маликсианского зверинца, но теперь невинная с виду миссия Ксагора была обречена завершиться в острых когтях одного из питомцев безумного архонта.

— Это большая честь, архонт Маликсиан, — Беллатонис замаскировал свое недовольство поклоном. — Замечательно, что здесь присутствует один из моих коллег, и мы можем вместе наслаждаться празднеством.

— Ух, это ничего, ты еще увидишь то, над чем так тщательно работал. Наконец-то мы посмотрим на них в деле. Я все собирался устроить что-то подобное, но приехал Сийин, и все решилось. Как давно мы не расправляли крылья и не взмывали в небеса!

— Разве это не чудесно, Беллатонис? Добрый архонт предоставляет нам такое прекрасное развлечение, — жеманно улыбнулся Сийин. — Скромным гемункулам вроде нас так редко удается познать свое место в великих планах сильных мира сего. Когда появляется такая возможность, мы должны сразу хвататься за нее, чтобы узнать, как мы можем служить в их лучших интересах. Ты согласен?

— Конечно же, Сийин, мы всегда должны помнить о том, где наше место, — язвительно ответил Беллатонис.

Беллатонис был вынужден признать, что идея охоты возбуждала в нем искренний интерес, несмотря на тревожное развитие событий. Судьба усердного молодого Ксагора теперь была не в его руках. Он был, фактически, заперт на борту охотничьей колесницы Маликсиана вместе с Сийином и архонтом до тех пор, пока охота не завершится. Беллатонис утешил себя мыслью о том, что если сосуд останется цел и доберется до него, то, даже если Ксагор погибнет, это будет прискорбно, но не так уж важно перед высшей целью.

Мастер-гемункул отверг мимолетное желание рассказать Маликсиану о секретной миссии Ксагора. В присутствии Сийина это было исключено, и, кроме того, вряд ли безумный архонт будет в настроении для разговоров, когда в его крови запоет охотничий азарт. Нет, Ксагору придется полагаться исключительно на себя, а в случае чего Беллатонис будет готов прибрать за ним — как буквально, так и метафорически. Гемункул мысленно возблагодарил приступ паранойи, который заставил его просить о помощи своих редко призываемых союзников.

Повелительным жестом Маликсиан послал «Рейдер» в пике, что, очевидно, было сигналом. Воздух вокруг тут же заполнился крылатыми бичевателями, геллионами, реактивными мотоциклами, «Рейдерами» и «Ядами», как будто архонт и его спутники находились в центре сверкающего водопада. Они выровняли курс на уровне самых высоких вершин клеток, и кабал медленно разлетелся над Вольерами по какой-то заранее обговоренной схеме. Под собой Беллатонис видел потоки крылатых силуэтов, вырывающихся из заточения, словно клубы уносимого ветром дыма. На самых близких мерцала радужная чешуя, выдающая иридийских птеракогтей, вдали он видел медленно хлопающие крылья белого рухка и гудящие облака теневоронов.

Маликсиан приложил к губам длинную серебряную трубку и подул. Низкий, пронзительный свист пронесся через всю армаду, во многих местах его подхватили такие же свистки. Повинуясь команде, смертоносные стаи и косяки опустились в ущелья между клетками Вольеров и начали охоту за рабами, которые, без сомнения, спасались бегством где-то внизу.

«Рейдер» Маликсиана метнулся вниз следом за группой птеракогтей. Быстрое хлопанье их крыльев говорило о том, что они заметили добычу. Звери взволнованно шипели друг на друга, преследуя жертву. «Рейдер» мог бы легко их обогнать, но замедлился, как только поравнялся с хищными рептилиями. Геллионы опустились к машине и заняли позиции по бокам, вокруг архонта, отряд на реактивных мотоциклах подлетел ближе и начал кружить высоко над кораблем. «Рейдер» полетел стабильным курсом, и только тогда Сийин собрался с духом, чтобы подобраться ближе к Беллатонису, осторожно перебирая руками перила.

— Почему они стараются оборонить нас от воздушных нападений? — встревоженно прошипел Сийин, глядя вверх, на кружащих Разбойников. — Ведь чудесные питомцы архонта не попытаются нас атаковать?

— Девятая Хищница охотится не только ради удовольствия, но и чтобы попрактиковаться в искусствах войны, — ответил Беллатонис, наслаждаясь возможностью прочесть лекцию другому гемункулу. — Это благородная традиция, уходящая корнями в первые дни существования нашей расы. В ходе охоты кабал естественным образом учится сложной хореографии и взаимодействию «Рейдеров», Разбойников, геллионов и бичевателей во всех трех измерениях, что очень помогает им на поле боя. Поэтому-то Разбойники и занимают такую позицию, как если бы враг мог неожиданно обрушиться на архонта. Для них такие маневры естественны, даже когда нет какой-либо угрозы.

Его прервал возбужденный вопль Маликсиана. Птеракогти, сложив крылья, пикировали на добычу. По аккуратно подстриженным лужайкам и декоративным рощицам между клетками торопливо двигалось три или четыре темных пятна, пытаясь сбежать от крылатой погибели. В сравнении с птеракогтями они двигались до смешного медленно, будто насекомые, пытающиеся уползти по крышке стола. Хищные стаи налетели на них, сбили с ног одного раба, схватили другого бритвенно-острыми когтями. Еще больше птеракогтей собралось вокруг упавших тел и принялось жадно терзать и рвать их.

«Рейдер» опустился, так что кошачье зрение Беллатониса теперь могло четко разглядеть одного из удирающих рабов. Тот развернулся и бросился на одну из шумно спорящих стай, размахивая грубым самодельным оружием в тщетной попытке спасти одного из павших товарищей. Птеракогти захлопали крыльями и злобно зашипели, раб бессловесно завопил в ответ и принялся охаживать их дубиной.

Через секунду отважного, но безрассудного раба раздавила рухнувшая с небес дельтовидная форма — приземлившийся сверху белый рухк. Воздушный хищник был огромен, втрое выше искалеченного раба, которого он прижал лапой к земле, чтобы удобнее было отрывать клювом конечности. Птеракогти продолжали шипеть на незваного гостя, но держались на безопасном расстоянии. Рухк совершенно не обращал на них внимания и продолжал заглатывать кровавые куски.

«Рейдер» медленно пролетел над шумно пирующим созданием. Маликсиан одобрительно усмехнулся Беллатонису и Сийину.

— Мои прекрасные белые рухки обожают убивать тех, кто пытается сопротивляться. Я думаю, они воспринимают любой вызов как личное оскорбление, — хихикнул Маликсиан.

— Великолепное зрелище, — слабым голосом пробормотал Сийин. Беллатонис с удовольствием отметил, что воздушные выкрутасы Маликсиана явно плохо влияли на физиологию Сийина. Его растянутое круглое лицо отчетливо позеленело по краям.

— Я удивлен, что один раб вернулся, чтобы попытаться спасти другого. Это, видимо, какая-то связанная пара, — предположил Беллатонис.

— Возможно, — без интереса ответил Маликсиан. — Первыми в каждой охоте убивают глупых, тех, у кого нет плана лучше, чем попробовать убежать. Умные сейчас сидят по укрытиям. Скоро начнется настоящая охота, когда мы начнем выкуривать их из нор.

— А кто-нибудь из них сбегал? — вопрос сформировался в уме Беллатониса и сорвался с губ до того, как он успел осознать, что эта фраза могла ввергнуть Маликсиана в приступ ярости. Он мысленно обругал свою рассеянность. К счастью, Маликсиан был в слишком хорошем настроении, чтобы его расстраивали неуместные вопросы.

— Моя Летчица клянется всем, чем может, что никто из них не сбегает, но я немного сомневаюсь. Например, теневороны после кормежки оставляют только мокрое пятно, и откуда нам знать, что все рабы пойманы, когда нет тел? Не копаться же в помете? — Маликсиан хохотнул над собственной шуткой. Он вполне мог издать такой приказ, просто такая мысль раньше не приходила ему в голову. — Нет, я уверен, что кто-то из них остается жив, но если они планируют самостоятельно спастись из Вольеров — я им пожелаю удачи. Пусть думают, что у них есть шанс, я не против. Они от этого только быстрее бегают, пока их не поймают.

— Воистину, благородный архонт! — подольстился Сийин. — Да, мой личный опыт говорит, что если нужно сохранить субъекта живым на долгий срок и извлечь из него максимум темной энергии, для этого необходимо дать им маленькую соломинку надежды — на освобождение, спасение, смерть или что бы то ни было еще.

Беллатонис вежливо кивнул, соглашаясь с бессвязной речью Сийина. Он был во многом прав: похищенные из реального пространства рабы, лишившись надежды, слишком быстро заболевали и умирали, не принося особой пользы. Гемункул напомнил себе сообщить об этом феномене Иллитиану, это будет важный фактор для его плана. Следующие слова Маликсиана буквально выбили Беллатониса из его раздумий.

— У меня есть новости, которыми я бы хотел поделиться с тобой, Беллатонис, ну и с тобой, Сийин, раз уж ты здесь, — сказал Маликсиан. — Я убедил архонта Иллитиана отправиться в совместный набег на планету, которой владеют наши скромные травоядные кузены, экзодиты.

— Действительно? — это было лучшее из того, что мог придумать Беллатонис в ответ. Он бросил взгляд на Сийина, но на плоском лице ничего нельзя было прочесть. Беллатонис задумался, какие льстивые речи и побуждения использовал Иллитиан, чтобы заверить Маликсиана в том, что это он убеждал Иллитиана, а не наоборот. Скорее всего, он просто сыграл на самой очевидной слабости Маликсиана.

— Я думаю, что на девственных мирах можно найти фантастические экземпляры для вашей коллекции, мой архонт, — предположил Беллатонис.

— Именно так! Ты знал, что на некоторых мирах экзодиты ездят на гигантских птерозаврах? По сравнению с ними мои белые рухки — карлики. Давненько я таких не видал.

Мелкие птеракогти закончили обед и взмыли в небо с громоподобным шумом радужных крыльев. Белый рухк остался пировать один. Когда «Рейдер» двинулся прочь за исчезающей вдали стаей птеракогтей, один из геллионов эскорта что-то заметил на земле. Он согнул колени, сжался, запустив свой скайборд в практически вертикальный полет, выхватил адскую глефу и открыл огонь из осколкометов. Встроенные орудия извергли поток практически невидимых от скорости снарядов.

Спасаясь от очереди, какой-то раб отчаянным рывком выкатился из кустов, где он пытался спрятаться. Он немедленно побежал прямиком к белому рухку, который все еще восседал над останками своей жертвы. Как раб, видимо, и рассчитывал, геллион был вынужден отступить, опасаясь попасть в одно из самых ценных животных архонта.

Раб на бегу нацелил в рухка собственное копье, какой-то кусок трубы или отломанный сук — жалкое оружие против настолько огромного противника. Высокое угловатое существо вывернуло шею, чтобы бесстрастно рассмотреть маленькое создание, мчащееся к нему. Трехметровый, белый как кость клюв рухка внезапно сомкнулся на теле раба, прежде чем тот подобрался на расстояние, достаточное для удара жалким копьецом.

Птица подняла беспомощную, слабо подергивающую руками и ногами жертву в воздух, запрокинула голову и проглотила добычу живьем. Рухк выглядел ужасно довольным тем, что получил вторую порцию без всяких телодвижений со своей стороны.

— Хо, этот теперь бесполезен — всю охоту будет сидеть без дела и переваривать. Вот ведь жадное чудовище, заглотало раба целиком! — пожаловался Маликсиан. — Кстати насчет жадных чудовищ. Когда Иллитиан согласился с идеей набега, меня посетила интересная мысль — никто ведь обычно не хочет гоняться за надоедливыми древолюбами, потому как их очень сложно поймать. Никакой прибыли.

Беллатонис с трудом отвлекся от насыщения болью и страданием, которое сеяли вокруг питомцы Маликсиана. Раб с копьем все еще был жив и переваривался в желудке белого рухка. Сийин выглядел испуганным. Беллатонис постарался, чтобы его лицо не выглядело так же.

— Вы подозреваете, что Иллитиан имеет собственные тайные причины для участия в этом набеге, мой архонт? — деликатно спросил Беллатонис. Ему не нравилось, в каком направлении двигаются мысли Маликсиана.

— Обычно девственные миры не стоят того, чтобы вкладывать в них души, но сейчас Иллитиан готов броситься на них со всем своим кабалом и друзьями в придачу? Странно это попахивает. Он, случайно, не говорил вам двоим что-то об этом?

Голос Маликсиана был гладким, как шелк, и полным опасности. Беллатонис внезапно почувствовал, что он один, совсем один на корабле архонта, окруженном воинами Девятой Хищницы. Он бросил взгляд на Сийина и обнаружил, что тот выглядит перепуганным. Очевидно, это не было замыслом Сийина, призванным получить какую-то выгоду от Маликсиана. Он просто неожиданно попал под еще один иррациональный приступ паранойи, какими страдал безумный архонт. Беллатонису нужно было срочно отвлечь Маликсиана хоть чем-то, и он вспомнил кое-что упомянутое Иллитианом — то, что лишь могло свершиться, но предоставляло идеальный ложный след.

— До меня дошли слухи о близящемся Разобщении, мой архонт, — сообщил Беллатонис. — Возможно, заинтересованность Иллитиана как-то связана с этим.

Он бросил на Сийина нетерпеливый взгляд, ожидая, что тот его поддержит. Лицо-луна поднялось при упоминании Разобщения, словно круглая антенна, поймавшая сигнал, и пристально посмотрело на него.

— Мой… э… мой архонт всегда очень внимательно следит за безопасностью своих владений, — наконец проблеял Сийин.

— Разобщение, говоришь? — эхом повторил Маликсиан. Беллатонис почувствовал, что молчаливые, неподвижные воины вокруг прислушиваются к каждому слову архонта.

— Я не хотел пока обсуждать с вами этот вопрос, потому что на данный момент это всего лишь слухи, однако я ищу им подтверждения, — гладко солгал Беллатонис.

— Хо, Разобщение серьезно отразится на моих Вольерах, Беллатонис, очень серьезно, — Маликсиан печально оглядел искусственные горы клеток, как будто те уже были разбиты и лежали в руинах.

Беллатонису отчаянно захотелось воспользоваться этой возможностью, чтобы сообщить, что его верный слуга Ксагор скоро вернется с новостями, которые решат вопрос. Но его остановил всплеск подозрительности. Если Ксагор прибудет после такого откровения, Маликсиан захочет встретиться с ним и поговорить, и тогда придется упомянуть сосуд. Архонт решит узнать, что там было, и может выяснить, кто его прислал. Возможно, именно за этим и прибыл Сийин, за какими-то уликами, говорящими о том, что втайне планирует его собственный архонт.

Он может установить связь между Беллатонисом и подозрительными действиями Иллитиана, и тогда вся схема грозит распасться. Ко всему прочему, Маликсиан был одним из фаворитов тирана, хотя отдаленным и, можно сказать, шуточным, и если он начнет что-то подозревать, то за ним это, возможно, начнет делать и Вект, что принесет лишь гибель. Мысленное уравнение холодной логики снова выдало тот же результат. Ксагору остается надеяться только на себя, а Сийину — продолжать выискивать ответы без помощи Беллатониса.

— Пожалуйста, не давайте таким вещам портить вам наслаждение охотой, мой архонт, — успокаивающе проговорил Беллатонис. — Я вскоре узнаю подробности и тогда смогу сказать наверняка, насколько правдоподобны эти сплетни о грядущем катаклизме. Несомненно, они окажутся совершенно безосновательными.

К облегчению Беллатониса, Маликсиан кивнул.

— Да, сперва одно, потом другое, верно? Я обещал вам демонстрацию, и вы ее получите.

Он сделал жест рулевому, и «Рейдер» понесся прочь, быстро оставив наевшегося белого рухка и все еще охотящихся птеракогтей далеко позади. Они приблизились к открытому пространству, настолько большому, что вездесущие клетки превратились в далекие неровности на горизонте. Посреди огромного парка бежало стадо рабов, гонимое воющими реактивными мотоциклами и геллионами к месту, над которым парил круг бичевателей.

— Сийин, Беллатонис, теперь смотрите внимательно, — возбужденно проговорил Маликсиан и снова запрыгнул на бушприт.

Когда рабы приблизились, на них подобно мстительным ангелам обрушились крылатые фигуры. У многих бичевателей вместо стоп были мощные птичьи когти, поэтому они просто хватали жертв за плечи и взмывали с ними в воздух. Другие использовали сетеметы и снаряды-агонизаторы, чтобы обездвижить рабов, прежде чем подобрать их и унести. Всего через несколько секунд после того, как кружащая вихрем стая начала пикировать вниз, кричащие рабы все до единого оказались в небесах.

Затем бичеватели начали играть с жертвами, выпускать их и устремляться вниз, чтобы снова поймать, хватать за руки и ноги и рвать на куски. Еще больше крови и внутренностей дождем полилось вниз, когда подлетели геллионы и мотоциклисты, чтобы попытаться урвать немного рабов и для себя. Им редко это удавалось: бичеватели были попросту слишком сильными и ловкими, чтобы машины могли с ними сравняться, несмотря на все мастерство пилотов. Беллатонис должен был признать, что это была грубая, но впечатляющая демонстрация. Еще более впечатляющей ее делало то, что присутствующие бичеватели были всего лишь частью всех тех, кого мастер-гемункул создал для Маликсиана на протяжении предшествующих месяцев.

— Великолепно, Беллатонис! — зааплодировал Сийин. Хлопая, тонкие руки хрустели, словно пучки веток. — Я восхищен умением, которое ты продемонстрировал в этой работе. Похоже, ты нашел для себя идеальную нишу.

— Должен сказать, выглядят они отлично, мой архонт, — сухо сказал Беллатонис. — Воистину, никому не спастись от ваших могучих крылатых воинов.

— Проклятые экзодиты, живущие в грязи, могут сбежать от них, если достаточно глубоко зароются, — кисло заметил Маликсиан.

— Я так понимаю, что эти низшие, неотесанные существа предпочитают бежать и прятаться, нежели вступать в открытый бой, поэтому их можно изловить лишь при помощи силы и скрытности?

— Нет. Они непредсказуемые, дикие. Порой, когда их поселениям и святыням грозит опасность, они вступают в бой.

«Рейдер» покинул место побоища, устроенного бичевателями, и снова набрал высоту. Маликсиан уставился на изломанный горизонт, как будто видел вдали другой ландшафт из прошлого, первозданные равнины девственного мира.

— Леса, полные зверей, ловушек и снайперов. Все остальные забаррикадировались в своих норах и ждут, когда соберутся кланы. А когда они соберутся, все ходячие, ползучие и летучие твари планеты будут пытаться вырвать из тебя кусок. Вот поэтому наиболее пригодная с ними тактика — нападать скрытно. Они знают, что наш народ не сможет достаточно долго продержаться, если они начнут обороняться в полную силу.

Маликсиан встрепенулся, скорбно зашуршав пернатой мантией, и погрузился в угрюмое молчание.

Беллатонис кивнул. Экзодиты были отсталыми, но не глупыми, и среди них ходили легенды о Темных Сородичах, которые приходят по ночам, чтобы украсть души неосторожных. Эльдары с искусственных миров также испытывали некое собственническое чувство долга по отношению к девственным мирам. Они могли заявиться из Паутины в самый неподходящий момент, чтобы защитить их. Реальная цель набега для Иллитиана — пленение миропевца, который, несомненно, принадлежал к самой высокой и защищенной касте экзодитов — начинала казаться весьма рискованным предприятием.

Маликсиан склонил голову набок, будто прислушиваясь к голосам каких-то невидимых существ. Он сделал резкий жест рулевому, и «Рейдер» немедленно помчался к внешним границам Вольеров, набирая скорость и смещаясь в направлении башни Беллатониса.

— Так, Беллатонис, похоже, что не один, а два твоих прислужника решили войти в Берилловые ворота. Пешком и в разгар охоты, — с мерзкой улыбкой вскинул голову Маликсиан. — Я думаю, что нам надо поехать и посмотреть, доберутся они до дома или нет.

Червячок тревоги, который терпеливо глодал разум Беллатониса, превратился в гудящую муху паники, которую гемункул безуспешно попытался задавить. Сийин с интересом наблюдал за ним. Теперь было очевидно, что он знал или догадывался, что слуги Беллатониса возвращались с какого-то задания, связанного с визитом Иллитиана. Молчание в данных обстоятельствах казалось наилучшим и единственным вариантом действий, поэтому Беллатонис не совсем убедительно постарался придать себе выражение вежливого равнодушия.

На окраинах Вольеров небеса были значительно спокойнее. Туда-сюда носилось несколько патрульных геллионов, время от времени из клеток-каньонов поднималась спираль летучих существ, ищущих новую добычу. Маликсиан молча показал вниз, на улицу, потонувшую в густых тенях. Беллатонис заметил движение и понял, что это Ксагор. Кожаный плащ заметно трепыхался за спиной развалины, комично мечущегося от одной живой изгороди к другой. Слуга бежал неуклюжими скачками, отчаянно прижимая что-то к груди. Беллатонис надеялся, что это именно тот сосуд, за которым его послали.

— Какая-то посылка, Беллатонис? — заговорщицки прошептал Сийин. — Должно быть, важная, чтобы рисковать…

Маликсиан сердито цыкнул на гемункула и снова перевел внимание на события внизу.

Зрение архонта, по-видимому, граничило со сверхъестественным. Его полуразумный плащ из глаз, а также увеличивающая изображение аугметика в птичьей маске, несомненно, даровали ему такую остроту зрения, о которой его любимые питомцы могли разве что мечтать. Безумный архонт указал на еще одного эльдара, который с кошачьей грацией двигался в дюжине шагов за Ксагором, но даже улучшенные глаза Беллатониса едва могли разглядеть его во мраке. Один из агентов, которых он задействовал? Но он скорее охотился на Ксагора, чем защищал его. Может, это был посланник Сийина, который должен был перехватить развалину и просто представился слугой Беллатониса, чтобы его пустили в Вольеры?

Но в таком случае Беллатонис ожидал бы от Сийина злорадства, которого не наблюдалось. С другой стороны, припомнил мастер-гемункул, его инструкции предусматривали только то, что посылку необходимо доставить в целости и сохранности, о защите курьера ничего не говорилось. Похоже, агент понял это так: беднягу Ксагора надо убить, забрать то, что он нес, и доставить лично. Беллатонис подавил жестокий смешок.

— Посмотрите-ка, — прошептал Маликсиан, снова показывая вниз, — у нашей парочки несчастных возлюбленных появились новые ухажеры.

Охотника тоже преследовали. Невидимые для агента, но ясно различимые с небес, следом за ним двигались несколько рабов. Пока внимание того было занято Ксагором, они подкрались к нему. Три стороны конфликта на миг сформировали идеальную драматическую сцену: Ксагор помедлил возле угла, агент поднял пистолет, чтобы застрелить его, а рабы побежали, чтобы броситься на незащищенную спину агента. Это походило на аллегорический триптих, изображающий одну из тринадцати основ мести. Беллатонис, Сийин и Маликсиан парили над сценой, как боги, бесстрастно ожидая развития ситуации.

Пистолет плюнул осколками, крошечная вспышка разрушила чары, Ксагор запаниковал и сбежал, а на эльдара в плаще в то же мгновение навалились рабы с дубинками. От такой быстрой гибели Маликсиан разочарованно ухнул, но досада архонта оказалась преждевременной. Через миг клубок борющихся фигур распался, два раба остались на земле, корчась в лужах собственной крови. Насколько неосторожен был агент, открывая врагу спину, настолько быстрыми оказались его рефлексы. К сожалению, он вновь проявил отсутствие дисциплины, остановившись, чтобы насытиться агонией рабов, вместо того, чтобы сразу броситься за угол по следам Ксагора.

— А он бойкий. Наверное, юнец, — прошептал Маликсиан, тихо скользя на «Рейдере» следом. Внизу его никак не могли услышать, но безумный архонт, видимо, наслаждался, воображая себя чем-то вроде наблюдателя, смотрящего из укрытия на животных у водопоя.

— Да, кажется, у него есть потенциал, но также есть и чему поучиться, — мрачно пробормотал Беллатонис. — Хотя я, конечно же, рад, что он предоставляет моему архонту и уважаемому коллеге импровизированное развлечение.

— Это захватывающе, Беллатонис, я уверяю, — прошептал Сийин. — Просто откровение.

Пару мгновений Беллатонис боролся с желанием столкнуть горбуна с «Рейдера», а тем временем из-за угла несколько раз раздался треск выстрелов. Резкий звук привлек внимание пары геллионов, которые резко развернули скайборды и полетели узнавать, в чем дело.

Маликсиан взмахнул рукой, приказывая рулевому следовать за ними. Длинный транспорт с внезапной мощью рванул вперед. Они обошли сбоку огромный пагодообразный вольер как раз вовремя, чтобы увидеть, как двое геллионов пикируют на одинокого агента. И снова рефлексы спасли его: он выкатился из-под усеянного лезвиями скайборда первого противника и сбил наземь второго точным осколочным выстрелом. Маликсиан пришел в такой восторг, что забыл опустить голос до шепота:

— Ух! И правда бойкий парень! За ним!

Как будто добиваясь новой похвалы, агент запрыгнул на упавший скайборд и полетел прочь, по пятам преследуемый первым геллионом. Ксагора не было видно, но когда геллионы атаковали, Беллатонис увидел многозначительное движение теней, залегших в проходе неподалеку. Сийин и Маликсиан этого разглядеть не могли, поскольку были слишком заняты дракой агента и геллионов, но Беллатонис наполовину ожидал, наполовину надеялся это увидеть.

Его союзники ответили на призыв. Тенекожие мандрагоры тихо крались сквозь Вольеры по его заданию, чтобы награда прибыла к нему, несмотря на все причуды безумного архонта и вмешательство Сийина. Гемункул мысленно издал глубокий вздох облегчения. Теперь оставалось только посмотреть, хватит ли этому бесполезному агенту смекалки, чтобы сбежать от Маликсиана, или, по крайней мере, сможет ли он достойно погибнуть в процессе.

Тот быстро удирал от «Рейдера», пробираясь по узким местам, куда машина не могла пролететь. Геллион в азарте гнался за ним, ловко лавируя и мечась по сложному маршруту, который выбрал агент. Преследование прекратилось, только когда геллион попытался застрелить свою добычу в спину из осколкометов.

Он слегка не рассчитал, и одно из торчащих вперед лезвий скайборда задело решетку, мимо которой он несся. Его тут же отшвырнуло назад, беспомощное тело колесом полетело куда-то в темноту, а скайборд врезался в клетку и взорвался ярко-красной вспышкой. Маликсиан взревел от хохота. Еще один клиент для хрустальных саркофагов Беллатониса, которого запрут там, пока он не пройдет мучительный процесс сращивания сломанных костей. Эта мысль породила идею.

— Наверное, мне следует пойти готовиться к оживлению ваших геллионов, мой архонт? — предложил Беллатонис, подпуская в голос сожаление.

— Ух, я думаю, да. Я хочу, чтоб все были в хорошей форме, когда мы отправимся на планету живущих в грязи. Если этот твой слуга все-таки доберется до тебя, не забудь передать ему мое одобрение. Он победил двух моих геллионов, я воздаю должное и не держу на него зла.

— Благодарю, мой архонт. Если он не попадется вашим охотникам и переживет мое неудовольствие, то я, конечно, передам это ему.

— Разумеется. Можешь также добавить, что если я еще раз поймаю его в своих Вольерах, то лично скормлю белому рухку.

Сийин издал сдавленный смешок одобрения.

— Могу я предложить свою помощь, Беллатонис? Я бы с удовольствием посетил твою башню и обсудил с тобой на досуге наше искусство.

— Возможно, в другое время. С этими неожиданными новостями о грядущем набеге у меня появилось много дел — и у тебя тоже, я полагаю. Кроме того, я не хотел бы лишать моего архонта твоего сиятельного присутствия, ведь охота еще не закончилась, и может длиться еще немало часов. Поэтому до новой встречи. Архонт. Сийин.

Беллатонис поклонился им обоим. Никаких сигналов не было, и все же к ним уже бесшумно подлетел более тонкий и простой «Рейдер». Мастер-гемункул перешел на меньший корабль, который быстро понес его к скромной башне. Он ощущал дурное предчувствие по поводу того, что оставил Маликсиана и Сийина вдвоем. Если гемункул Иллитиана продолжит вынюхивать вокруг да около, он может стать обременительным, даже опасным, если найдет что-то подозрительное. Устранение другого гемункула всегда было нелегким делом, но особые обстоятельства порой требуют особых мер.

Пока «Рейдер» стремительно разрезал воздух, Беллатонис размышлял о награде, ожидающей его, и вскоре эта мысль затмила тревогу насчет Сийина. Он вошел в свою башню, едва сдерживая предвкушение. Мастер-гемункул очень хотел наконец взять в руки награду, которой так искусно подманивал его Иллитиан, сокровище столь тайное и запретное, что его пришлось нести через город спрятанным в совершенно безобидном с виду сосуде. Да, он с нетерпением ждал встречи с отрубленной, но неумирающей головой старухи Анжевер.

Глава 5. НЕОЖИДАННЫЙ ПОДАРОК

"Ни один момент не сравнится с его предвкушением. Совершенство, представленное разумом, всегда превосходит телесное воплощение, высокие надежды, созданные сознанием, падают под неизбежным гнетом смертной глины. И все же наш город воплощает этот миг предвкушения, растянутый на целую вечность. Мы принимаем ущербную природу наших материалов и все же возводим из них величественные монументы, пусть даже им уготовано простоять лишь до первого вздоха. Зная, что инструменты всегда будут ломаться в наших руках, мы преследуем идеальное мгновение и отказываемся отворачиваться от темного великолепия божественности, сколь бы преходящей она не была".

— Философ-поэт Псо'кобор, «Запретные амбиции»

Крайллах много раз видел Комморру во сне. Он чувствовал, что только во сне можно полностью оценить величие огромного города-порта. Конечно, из ближнего космоса можно было разглядеть центральный пик, острые шпили Верхней Комморры, распростершиеся вокруг фабрики и жилые кварталы Нижней Комморры, протянутые в небо причальные когти, бесконечную последовательность ярусов. Того, что мог увидеть глаз, было достаточно, чтобы поразить разум невероятным размахом и размером, но на самом деле это была лишь вершина айсберга, которым являлся вечный город.

Лишь во сне можно было увидеть субцарства Комморры, лежащие вокруг нее, как драгоценности на ожерелье. Тысяча реальностей, разбросанных по бесконечности измерения-лабиринта, была прикована к вечному городу открытыми порталами и непроницаемыми преградами.

В видениях Крайллаха субцарства были окрашены в разные оттенки — глубокий цвет янтаря, красновато-коричневый тон дыма, зеленый нефрит, опаловая белизна — и плыли мимо величественной процессией. На протяжении своего правления тиран притянул их все на орбиту Комморры, откуда не было возврата, сделал их государствами-рабами, чтобы вечный город-паразит медленно высосал их досуха. Крайллах с неистовой страстью желал овладеть этими драгоценными безделушками и могуществом, которое они даровали. Иногда ему даже снилось, что он крадет их.

Архонт Люквикс Борр Крайллах, восемьсот восемьдесят девятый чистокровный и вернорожденный потомок династии Крайллахов, абсолютный правитель кабала Вечного Царствия, зашевелился и с удовольствием потянулся в своем гнезде из золотых шелков. Пузатые кадильницы, парящие рядом, с тихим звоном переключились с наркотического дыма на туман из стимуляторов. Крайллах наслаждался редкими минутами безмятежности. Вчера он насыщался омолаживающими, но довольно пугающими смертями и разрушениями на арене Кселиан, а теперь был в безопасности своей святой святых. Здесь ему ничто не могло навредить, и он мог наконец-то расслабиться за стенами из непробиваемого камня, укрепленного непроницаемым металлом. Слабый инфразвуковой гул оповестил, что герметичные щиты, окружающие комнату, все еще на месте и полностью функциональны.

Он осмотрелся. Знаки, нанесенные кровью на стены, пол и потолок, не изменились с прошлого вечера, свидетельствуя, что ни одно создание из-за пелены не попыталось прорваться через тайные преграды. Единственный вход в святилище Крайллаха — круглая дверь толщиной в метр из металла, покрытого барочными узорами — был наглухо закрыт. Его охранял второй и последний обитатель комнаты — верховный палач Крайллаха, Морр. Облаченный в доспехи инкуб стоял, положив обе руки на громадный клэйв, смертоносное двуручное силовое оружие, которое погубило тысячи жертв по приказу Крайллаха. Поза Морра не изменилась с тех пор, как Крайллах закрыл глаза несколько часов назад, и архонт не сомневался, что все это время внушающий страх воин стоял, как статуя, и оберегал его.

Крайллах серьезно намеревался жить вечно. Да, Комморра — гибельная змеиная яма, полная врагов, и Та, что Жаждет, готова пожрать каждую душу, что падает в ее демонические объятья, но Крайллах был умен и очень, очень осторожен. Если даже всей Комморре будет уготовано погибнуть в какой-то невообразимой, сминающей реальность катастрофе, Крайллах, скорее всего, переживет катаклизм в своем святилище и останется парить среди развалин.

— Здравствуй, Морр, — сказал Крайллах, подавив зевок. — Какие новости?

Зловещий взгляд пылающих прорезей на узорчатом шлеме-"Мучителе" обратился к архонту, как только тот признал присутствие инкуба и дал ему разрешение говорить. Как и все инкубы на памяти Крайллаха, Морр не очень любил говорить, если только это не касалось команд или подтверждений. Инкубы предпочитали гробовую тишину, в которой медитировали на войну и кровопролитие.

— Новостей нет, мой архонт, — провозгласил Морр. — Все хорошо.

— Прекрасно. Приведи раба, чтобы я мог прервать свой пост.

— Как прикажете, мой архонт.

Морр повернулся к запертой двери. Руки в латных перчатках задвигались по ее поверхности, нажимая различные точки на покрывающем дверь орнаменте. Точный порядок нажатий был известен только ему и Крайллаху. Лепестки, из которых состоял металлический круг, скользнули в стороны, являя взгляду мерцающую гладь открытого портала. Морр шагнул вперед и исчез, не произнеся ни слова, а лепестки беззвучно сошлись позади него, будто лезвия ножниц.

В самом центре святилища Крайллаха находилась утопленная в полу ванна, окруженная полированным ониксом, вырезанным в форме пламенеющего солнца. Крайллах разделся, опустил свое иссохшее тело в теплую ароматную воду и задумался о том, что будет сегодня. На повестке дня стоял вопрос: выдавать двух своих высокородных союзников тирану или нет. Крайллах ненавидел и боялся Асдрубаэля Векта в той же мере, что и они сами, но он к тому же был гораздо старше. Иллитиан и Кселиан были чистокровными потомками благородных домов, уничтоженных Вектом во время восхождения к власти, но только Крайллах был очевидцем этих ужасных времен.

Противодействие Векту и желание возродить былую славу объединяло благородные семейства и делало их естественными союзниками, но при этом старый архонт сомневался в здравом рассудке остальных. Кселиан — практически дикое животное, вечно жаждущее крови, а планы Иллитиана постоянно источали острый запах опасности — воскрешения, Разобщения, возвращение старого императора Шаа-дома… Это было уже чересчур, слишком фантастично, чтобы можно было в это верить.

К несчастью, кисло подумал Крайллах, печальная истина состояла в том, что он был накрепко связан со своими союзниками, как и говорил Иллитиан. Его благородный дом — его кабал, как это называлось на уродливый современный манер, принятый Вектом — медленно, но уверенно растрачивал остатки ресурсов. Десятилетие за десятилетием, век за веком некогда сказочное богатство дома Крайллахов таяло точно так же, как его собственная жизненная сила постепенно иссушалась вечным голодом Той, что Жаждет.

Оргии и пиршества, которыми он был вынужден утолять собственную жажду, с веками становились все более буйными и частыми, несмотря на все попытки контролировать этот процесс. С холодящим страхом он предвидел в будущем тот миг, когда существование архонта Крайллаха уже невозможно будет поддерживать, и он превратится в жалкое, бездушное существо, которое изгонят прочь, в далекие закоулки Нижней Комморры, к остальным Иссушенным.

Какую бы награду Вект не предложил за предательство, она бы не сравнилась с теми ресурсами, которые Крайллах получал благодаря альянсу с Иллитианом и Кселиан. Более вероятно, что Вект предпочтет избавиться от всех троих одновременно, как только они покажут признаки раздора. Вечное Царствие все еще имело репутацию невероятно богатого кабала, несмотря на то, что его сундуки почти опустели, и его сибаритство привлекало множество последователей-гедонистов. Но без смертоносных ведьм Кселиан и коварных воинов Иллитиана оно не выстоит в битве с тираном.

Крайллах поймал себя на мысли о том, что Иллитиан мог каким-то образом стать причиной вмешательства Векта в игры на арене. Это выглядело неправдоподобно, но Иллитиан пользовался заслуженной репутацией мастера манипуляций. События на арене предсказуемо вызвали у Кселиан очередной утомительный приступ убийственного гнева и заставили ее легко согласиться поддаться на уговоры Иллитиана. Теперь Крайллаху оставалось выбрать: присоединиться к другим или лишиться защиты, предоставляемой союзом. В конце концов, ему нужно было завладеть еще большей властью и влиянием, чтобы остаться в живых, а это было самое главное. Конечно, Вект мог раскрыть заговор против него и наказать участников самыми ужасными способами, какие только можно представить, но это лучше, чем медленная и неотвратимая смерть, которой будущее грозило прямо сейчас.

Портал открылся, снова появился Морр, без усилий несущий в одной руке маленького плосколицего раба. Он поднес жертву к краю ванны и пристегнул ее серебряными захватами в виде челюстей, которые поднялись из выемок в камне.

— Принести ваши инструменты, мой архонт? — спросил Морр, закончив, и перевел взгляд на небольшой столик, где была разложена коллекция прямых и изогнутых лезвий, флаконов, шприцов и маленьких элегантных пил.

— Нет, Морр, поручаю это тебе. Я всегда с удовольствием наблюдаю, как ты работаешь с огромным клинком, будто это нож для чистки фруктов.

— Благодарю, мой архонт.

Морр отцепил свой двухметровый клэйв и принялся за работу, не включая его. Острое как бритва лезвие начало срезать плоть с воющего раба. Кровь красиво заклубилась в воде, собираясь в розовые и красные облака, как это было тысячу раз до этого. Крайллах со вздохом откинулся назад, наслаждаясь быстрым пиршеством. Отчаянные вопли раба оказались в своем роде музыкальны, и архонт начал подпевать под нос, в конце концов подогнав их под несколько тактов восьмой сонаты Велкиула.

Заново наполнившись энергией, Крайллах отправился в свой дворец. Он шагал по залам с колоннами и сводчатым комнатам, усеянным мусором, который остался от излишеств прошлого вечера. Вялые тела живых и мертвых лежали в уединенных будуарах и публичных ямах наслаждений, туда-сюда бегали рабы, отчаянно пытающиеся отчистить дворец, а кое-где — и его обитателей. По пути к нему, будто гравитацией, притягивались подхалимы и приспешники, каждый сыпал новыми шутками и свежайшими слухами, чтобы добиться одобрения. Морр следовал за архонтом, как тень, и его устрашающего присутствия хватало, чтобы толпа придворных держалась на почтительном расстоянии.

Удовлетворенный размером собравшейся свиты, Крайллах вошел в главный зал, чтобы воссесть на фасетчатый трон чудес, реликвию времен рассвета Комморры и золотого века эльдарской расы. Каждая фасетка трона постоянно менялась и демонстрировала различные героические картины — давние деяния дома Крайллахов и Вечного Царствия. Некоторые шевелились, другие оставались неподвижны, какие-то были художественными изображениями, а остальные — настоящими записями событий. Внутренние механизмы подбирали эти картины не совсем случайным образом, который многие считали пророческим, и извлекали из прошлого намеки на возможное будущее.

Приблизившись к трону, архонт увидел резко очерченные фигуры воинов, сражающихся высоко в небесах, истерзанных войной. В одной фасетке виднелись стаи бичевателей, которые пикировали, словно восставшие ангелы, между воздушными островками из архаичных гравилетов, сошедшихся в схватках. В другой пылало одно из черных солнц, столь близкое, что оно выглядело просто как огненная дуга на одной стороне изображения. Периодически из солнца вылетал ослепительный язык плазмы, испепеляя флотилию реактивных мотоциклов, что пролетала рядом с ним. Цикл продолжался бесконечно.

Эти и другие образы, демонстрируемые троном, изображали события Войны Солнца и Луны, произошедшей восемь тысяч лет назад, за века до рождения самого Крайллаха. Тогда солярные культы, которые контролировали краденые солнца Темного Города, попытались свергнуть благородные дома. Несколько веков в верхних пределах Комморры бушевала воздушная война, и наконец солярные культы были побеждены. То был великий триумф для высших архонтов. Надо признать, что те разрушительные сражения сыграли свою роль в том, что город потом окутала вечная ночь, но, тем не менее, она стала незыблемым символом господства эльдаров над небом и землей.

Крайллах уселся среди кувыркающихся образов и поразмыслил над их содержанием. Благородные дома, разумеется, победили в Войне Солнца и Луны, но прошло еще два тысячелетия, и Вект, в свою очередь, сокрушил их. В лучшем случае это неоднозначное знамение, в худшем — завуалированное предупреждение. Иллитиан и Кселиан могут добиться успеха, только для того, чтобы их низвергли позже. Это встревожило Крайллаха, поэтому он приказал свите устроить представление и немного развлечь его. Придворные с готовностью подчинились, начали старательно причинять и принимать боль, танцевать и дразнить друг друга, чтобы усладить повелителя. Архонт позавидовал их молодости и энергичности, но не слишком впечатлился игрой.

Он уже собирался послать за труппой более интересных профессионалов, но тут Морр сделал едва заметный знак, привлекая к себе внимание.

— Что такое, Морр? Разве ты не видишь, что я занят?

Как бы скучна не была нелепая оргия, разворачивающаяся перед ним, она, без сомнения, была интереснее, чем то, что хотел сказать Морр.

— Простите, мой архонт, но возникло дело, которое требует вашего личного присутствия.

Кто-кто, а Морр вполне мог намекнуть своему повелителю, что, какой бы неинтересной не казалась ему новость, она могла быть важна. Крайллах вздохнул.

— Продолжай.

— Прибыла делегация от Клинков Желания, мой архонт. Они говорят, что принесли подарок от архонта Кселиан для вашего личного удовольствия.

— Правда? Это интригует больше, чем я думал. Но что именно здесь требует моего личного участия?

— Они настаивают, что дар должен быть передан лично в руки, именно так приказала их госпожа.

Образы на троне чудес изменились. Они превратились в черно-белую метель, которая окутала все вокруг Крайллаха, как будто не могли удержаться на чем-то одном более чем на секунду. Архонт решил, что это определенно недобрый знак.

— И какой же глупец принимает подарки на чьих-то условиях? Разве архонт Келитреш не погиб из-за черной дыры, спрятанной внутри шкатулки, которую принесли ему как дань?

— Воистину, мой архонт, погиб и он, и все его субцарство. Говорят, что это была работа Векта.

— Как и все остальное, мой дорогой Морр, как и все.

Если вернуть подарок неоткрытым, госпожа Клинков Желания может увидеть в этом смертельное оскорбление, особенно если его преподнесли в знак примирения после ее выходки на арене. И все же осторожность для Крайллаха была не просто словом — она была религией. Его лоб наморщился от неприятных подозрений.

— Где сейчас этот «дар»?

— В вестибюле, вместе с той группой, которая его принесла. Глушители на месте, подарок обследован на расстоянии. Явно опасных элементов не найдено, хотя это само по себе ничего не значит, мой архонт.

Еще одно не слишком тонкое напоминание, в котором Крайллах не нуждался. Гениальные умы Комморры тысячи лет изобретали безупречные орудия для саботажа и тайных убийств. С тех пор были разработаны и доведены до совершенства ядовитые и взрывчатые составы, которые совершенно невозможно было засечь. Тем не менее, вестибюль был богато украшенным, но хорошо защищенным взрывостойким помещением, специально разработанным для того, чтобы смягчать и отражать вредоносные воздействия, не допуская их в сам дворец. Поэтому там невозможно было нанести серьезный ущерб, если только не воспользоваться искажением измерений или сингулярностью черной дыры, а их можно было легко обнаружить.

— Очень хорошо. Передай им, что я весьма благодарен и сожалею, что в данный момент не могу получить их дар лично. Пусть они оставят его в вестибюле и возвращаются к своей госпоже.

Морр наклонил шлем в знак согласия, одновременно передав приказ Крайллаха невидимым стражникам в вестибюле. Через миг каменные стены тронного зала слегка содрогнулись от далекого взрыва. Истерично завопила тревога. Крайллах с наслаждением подтвердил собственную правоту.

— Ах-ха, так они, значит, решили принести мне какую-то жалкую бомбу! Кселиан, наверное, разозлится…

— Простите, мой архонт, это был всего лишь заряд для пробития бреши. Нападающие прорвались через вестибюль и вошли во дворец.

— Что?! Сколько их? Чем вооружены?

— Дюжина, с легким оружием. Если вы соизволите вернуться в свое святилище, то я возглавлю охоту на них, как только вы окажетесь в безопасности.

Крайллаху отчаянно хотелось последовать совету Морра, но он не мог потерпеть связанную с этим потерю лица. Сбежать в укрытие, когда во дворец ворвалась столь небольшая группа? Это слишком малодушно, чтобы принимать такую идею в расчет. Архонты должны быть отважны и бесстрашны, или, по крайней мере, казаться такими, чтобы их не убил собственный кабал. Страх — это слабость, а демонстрация слабости в комморрском обществе неизменно становилась смертельной ошибкой.

Крайллах театрально оскалился.

— Я не буду сбегать от этих щенков, что осмелились напасть на Вечное Царствие! Принести мне доспехи и оружие, чтобы я мог прогнать их из своего дома!

Свита гедонистов и подхалимов отозвалась слегка нестройным гулом одобрения. Некоторые, как они думали, воинственно размахивали крюками и кнутами. Плечи Морра едва заметно опустились, но он промолчал.

Через несколько минут Крайллах и примерно пятьдесят воинов-кабалитов двинулись к разрушенному вестибюлю. Теперь на нем был идеально подогнанный аугметический костюм из сверкающих, как драгоценности, пластин брони, окруженных переливчатыми силовыми полями. Вокруг Крайллаха шагали абсолютно схожие с ним двойники, созданные защитными полями — отряд иллюзорных проекций, в котором невозможно было разобрать, где он сам. В руках у него был Квазили, метровый клинок из живого металла, который был стар еще в дни основания Комморры — реликвия золотого века, способная рассечь даже небесный свод.

Атакующие не так уж далеко ушли от вестибюля. Сразу после него, во внутреннем дворике, разгорелась яростная перестрелка со стражниками Крайллаха, которые упорно пытались удержать врага. В похожем на пещеру помещении витал удушливый черный дым, на покрытом декоративными плитками полу лежали распростертые тела тех, кто был безжалостно сражен в первые же секунды нападения. Небольшой отряд Кселиан почти одолел последних защитников двора, когда с подкреплением прибыл Крайллах.

Его последователи ринулись внутрь, осыпая атакующих свирепым градом осколков, и тем пришлось отступить в укрытия. Архонт вступил во двор, демонстрируя большую уверенность, чем чувствовал на самом деле, и впервые увидел тех, кто пытался его убить. Гибкие полуголые ведьмы прыжками и кувырками уходили от смертоносных, сверхскоростных потоков осколков, пронизывающих все помещение. Стало ясно, что внутренний двор строился в основном по эстетическим соображениям, а вот обороне внимание почти не уделялось. Колонны с широкими основаниями, низкие стеночки, решетки для вьющихся растений — все это предоставляло ведьмам массу укрытий, где они и исчезли. Чтобы охотиться на них, понадобится вступать в ближний бой, а в этом ведьмы были профессионалами.

Воины Крайллаха замедлились и пошли с большей осторожностью, расходясь по сторонам, чтобы зажать противника в клещи. Их быстро загнали обратно в укрытие выстрелы, осыпавшие их с дюжины различных углов. Трое кабалитов выбежали на открытое пространство, чтобы занять новую позицию за одной из колонн, но с такой же скоростью отступили, когда из дыма вылетело несколько маленьких овальных плазменных гранат и упало у их ног.

Патовую ситуацию нарушили Морр и пара инкубов. Они ринулись вперед, размахивая чудовищными клэйвами, которые оставляли за собой яркие дуги блистающей энергии. Беспорядочный осколочный огонь ведьм, попавших в ловушку, отлетал от мелькающих в воздухе мечей инкубов, которые продолжали наступать. Крайллах воспользовался возможностью, чтобы героически перескочить в более надежное укрытие. Ведьмы решили не ждать, пока их всех перебьют по одиночке, и все разом выскочили из укрытий и помчались к Крайллаху.

Воин рядом с ним повалился с осколками в горле. Смертоносные яды, которыми были пропитаны кристаллические иглы, убили его еще до того, как он коснулся земли. Еще одного воина неподалеку окутало густым потоком мономолекулярных нитей из шредера, превратив его в облако красного тумана. Крайллах вдруг оказался один и в поисках защиты бросился за полуразрушенную статую, которая стала еще более неприличной из-за повреждений. Из дыма выпрыгнула ведьма и побежала к нему, метя зверски изогнутым фальшионом в шею. Размытое от скорости лезвие без всякого вреда прошло сквозь призрачного двойника, и Крайллах контратаковал. Ведьма уверенно закрутила своим клинком, готовясь отразить дюжину разящих ударов Крайллаха и его копий, но меч архонта с легкостью рассек фальшион надвое и вонзился в бледную незащищенную плоть.

Еще две ведьмы набросились на него, яростно размахивая оружием и нанося удары многочисленным Крайллахам перед собой. Дюжина длинноствольных бласт-пистолетов без усилий расстреляла одну ведьму, вторую насадили на боевые ножи воины, прибежавшие на подмогу архонту. На всякий случай Крайллах обезглавил умирающую ведьму ударом наотмашь. Безголовый труп повалился наземь, и звуки боя утихли, если не считать стонов раненых. Льстивая свита Крайллаха начала с благодарным пылом распевать его имя.

Крайллах увидел среди столпившихся воинов Морра и снисходительно улыбнулся.

— Жалкие глупцы едва подняли мне пульс, Морр, — злорадно похвастался он. — Это, наверное, самая убогая попытка убийства за всю долгую историю нашего прекрасного города.

— Это меня и беспокоит, мой архонт, — с утомительным занудством ответил Морр. — Я боюсь, что…

Верховный палач прервался. Его шлем с узкими глазницами резко повернулся к воину с непокрытой головой, стоящему рядом. Тот явно чувствовал себя дурно. Воин схватился за шейное сочленение доспеха, его взгляд заметался по сторонам. Раздался шум: еще один воин выронил винтовку и повалился на колени с явным ужасом на лице. Маска Морра тут же вновь уставилась на Крайллаха.

— Яд! Мой архонт, уходите отсюда! Быстро!

Крайллах увидел, как вокруг него распространяются признаки отравления. Все воины, которые вступили во внутренний двор без шлемов или других частей брони, были поражены ядом. Сосуды под кожей жертвы чернели прямо на глазах и расползались чернильными паутинами на быстро темнеющей плоти. Крайллах попятился, ощущая тошнотворный приступ ужаса.

На нем тоже не было шлема.

Он повернулся и побежал так быстро, как только позволяла аугментированная мускулатура доспехов.

На бегу он видел десятки своих подданных, корчащихся в хватке незримого убийцы. Заражение распространялось с той же, если не большей, скоростью, чем двигался он сам, отравляя всех, на ком не было полного доспеха. Он не понимал, почему сам еще не стал добычей яда, и воспринимал каждое неприятное ощущение в теле как знамение гибели. Когда он добрался до большого зала, трон чудес показывал новый калейдоскоп образов, среди которых доминировали искаженные от боли лица эльдаров, мастерски изваянные из некоего черного, похожего на стекло кристалла.

Крайллах остановился, когда узнал это видение, издал хриплый квакающий смех и устало опустился на фасетчатый трон.

Через какое-то время пришел Морр с полным списком потерь. Несколько сотен воинов, рабов, гурий, домашних животных и придворных пало жертвой атаки, включая всю ту группу, которая принесла отраву во дворец. Это досадное обстоятельство оставило Крайллаха без пленников для допроса и с очень небольшим количеством улик, которые можно было бы исследовать. Вещество идентифицировали и подтвердили то, что Крайллах уже видел в троне чудес — это была стеклянная чума.

Примерно за тысячу лет до падения Шаа-дома прославленный скульптор Джалакслар добился невероятного признания, продемонстрировав Комморре свои последние творения. Фантастически правдоподобные изваяния эльдаров в различных позах, выражающих изумление и ужас, были созданы из черного кристалла, похожего на стекло. Джалакслар сразу же заработал покровительство нескольких кабалов из числа самых могущественных, но вместе с тем обрел множество непримиримых конкурентов. В тот же вечер его студия-лаборатория была захвачена и разгромлена. Среди развалин обнаружили секрет Джалакслара.

Безумный скульптор-ученый выделил вирусную спираль, которая быстро перерождала живые ткани, превращая теплую плоть в холодное кристаллическое стекло за несколько ударов сердца. Поразительная выставка искусно изваянных статуй на самом деле была создана с невольной помощью его первых жертв — друзей, гостей и ассистентов. При разрушении мастерской Джалакслара вирус случайно попал в воздух и начал с ужасающей скоростью расползаться по городу. Тысячи комморритов пали жертвой этой «чумы стекла», прежде чем ковену гемункулов под названием Сглаз удалось создать антивирус, подавивший ее.

Естественно, стеклянную чуму превратили в оружие и стали использовать, маскируя вирус самыми разнообразными способами. Иногда он естественным образом мутировал и какое-то время преодолевал обычные антивирусные препараты, прежде чем их подстраивали под новую разновидность. Штамм, выпущенный во дворце, был из числа малоизвестных. Несколько кварт жидкой вирусной взвеси находилось внутри «подарка», каменной урны, которая при определенных действиях выпускала жидкость в виде аэрозоля. Черный дым, который они увидели, не был последствием взрыва, как предполагал Крайллах, его породил вирус, борющийся с антивирусными препаратами в воздухе дворца. На этот раз антивирус не помог, и те, кому не делали вакцину из защитных нанофагов, стали жертвами болезни, превращающей тело в хрусталь.

Стеклянная чума означала Истинную Смерть. Возродиться после нее невозможно, потому что в теле не остается ни единой клетки живой ткани, из которой можно было бы создать новую плоть. Драгоценность души, лишившись последней связи с жизнью, легко ускользала из своей превращенной оболочки прямо в поджидающую пасть Той, что Жаждет. Истинная Смерть прокралась в его дворец, и Крайллах выжил лишь благодаря своему тайному арсеналу защитных эликсиров и противовозрастных снадобий. Несмотря на явную неуклюжесть атаки, Кселиан едва не убила его. Крайллах подавил дрожь.

— Что думаешь, Морр?

— Атака выглядит… непрямой, учитывая ее предполагаемые истоки.

— Объясни.

— Архонт Кселиан прямолинейна. Она устанавливает власть и выражает свои желания путем силы.

— Ты имеешь в виду, что она выше подобного? Я думаю, ты прискорбно ошибаешься, Морр.

— Она бы не нападала, если бы не была уверена в победе.

— А, ты имеешь в виду, что она бы не выдала свои намерения так просто?

— Именно, мой архонт.

Морр, конечно, мог быть прав. Кселиан наверняка бы предпочла просто заявиться, стреляя из всех стволов, и сражаться насмерть. Ей недоставало тонкости и опыта, чтобы придумать такой двойной блеф, как при сегодняшней попытке убийства. Но если не она, то кто? Круг подозреваемых расширился и включил в себя вкрадчивого, коварного Иллитиана и самого великого тирана, Асдрубаэля Векта.

Иллитиан был способен на любые тайные и грязные дела, чтобы добиться своего, но сложно было понять, что он получит от смерти Крайллаха. Возможно, он надеялся поставить во главе Вечного Царствия более сговорчивого архонта. Тогда имело смысл втянуть Кселиан в борьбу с ним. Либо Крайллах погибнет, либо нападет в ответ на Кселиан, что в любом случае выигрышно. И все же зачем? Альянс между благородными домами в определенной степени был полезен для всех троих. Склоки между ними могли лишь послужить интересам Векта.

Именно Вект прославился тем, что преподносил неожиданные подарки тем, от кого хотел избавиться. Он, несомненно, хотел бы увидеть, как благородные дома вцепляются в глотку друг другу, и любая попытка вбить клин между ними могла быть спровоцирована им. Но в целом это ничего не значило. Неважно, кто подослал убийц, они публично объявили себя последователями Кселиан, и Крайллах находился в безвыходном положении. Сейчас по Комморре уже должна была расползтись весть, что Кселиан напала на Крайллаха. Теперь он должен был выступить против нее или потерять репутацию в глазах остальных архонтов.

— Собери придворные войска, Морр. Похоже, нам нужно нанести визит Кселиан.

— Я немедленно выступлю, м… — начал инкуб.

— О нет, я отправлюсь к ней сам. Надо, чтоб меня увидели живым, здоровым и проклинающим Кселиан, иначе другие кабалы почуют кровь в воде.

— Прошу прощения, мой архонт, но я вынужден возразить. Слишком опасно.

— Согласен. Прощаю. Но ты знаешь не хуже, чем я, что в этой ситуации проявление излишней осторожности всадит мне в спину сто кинжалов вместо одного в грудь.

— Одна из тринадцати основ мести, — почти смиренно сказал Морр. — Вы, конечно, правы, мой архонт.

Повинуясь, Морр пошел выполнять приказы. В ближнем бою войска Кселиан могли легко победить солдат Вечного Царствия, но не в том случае, если Крайллах диктовал время и место столкновения. Богатство давало определенные привилегии.

— …и пошли за начальниками шпионов. Я хочу знать, какие корабли стоят у отрога Клинков Желания.

— Сию минуту, мой архонт.

Над дворцом Вечного Царствия начала собираться золотистая армада прогулочных кораблей. Воины Крайллаха садились с крыш на «Рейдеры» и затейливо изогнутые «Яды» и занимали места у орудий, открывались прикрытые резными дверцами порты, наружу выезжали узорчатые пушки. Вскоре вдоль барочных поручней ожидающих машин выстроились десятки кабалитов в шипастой броне. Повсюду виднелись рогатые шлемы, пышные гребни, выбритые головы, как яркая мозаика красного и темно-золотого цвета. Наконец сам Крайллах выехал в собственной небесной колеснице и занял место в сердце армады. Рябящие энергетические щиты вокруг транспорта архонта делали его похожим на странное яйцо среди ярких, усеянных драгоценностями украшений.

Заметив движение, крылатые бичеватели и скрытные гравилеты дюжины других кабалов немедленно отослали своим хозяевам весть, что Крайллах идет войной на Кселиан.

Глава 6. КЛИНКИ ЖЕЛАНИЯ

«Друзья и союзники, так ты их называешь? А я говорю, что все они до последнего — предатели с черными сердцами! Моя репутация и честь превыше их недовольных возражений. Я буду творить свою вендетту, как хочу, ибо я — Вилет, и никому не сдержать мою месть».

— герцог Вилет шуту Мекуто, из «Отчуждений» Урсилласа

Ниос Иллитиан мчался к крепости-арене Кселиан во главе воздушного клина «Рейдеров» и «Губителей», полных воинов Белого Пламени. Он нетерпеливо мерил шагами узкую палубу своего гоночного корабля, и экипаж тщательно старался не попадаться ему на глаза. Они знали, что весть о нападении на Крайллаха дошла до обычно острого слуха архонта непростительно — и подозрительно — медленно, и тот наверняка захочет найти козлов отпущения.

Мимо скользил изломанный городской ландшафт, залитый холодным и безжалостным светом краденых солнц. Небеса были пусты, что не предвещало ничего хорошего. Виднелась только горстка Разбойников и бичевателей, не отстающих от сил Иллитиана. Они все время сохраняли дистанцию и летели внизу и позади, скользя через чернильные тени между шпилями Верхней Комморры, будто стая падальщиков, следующих за хищником. Это, несомненно, были шпионы других кабалов, посланные наблюдать за Белым Пламенем и тем, какую роль оно сыграет в разворачивающейся драме.

Первые доклады, полученные Иллитианом, говорили, что Крайллах убит, но сразу же за ними пришли иные вести: Крайллах на самом деле жив и ведет войска против Кселиан. Он пытался связаться с обоими, но ответа пока не было, что лишний раз свидетельствовало о наличии некой незримой силы, работающей против них.

В следующие часы кабалы-наблюдатели тщательно изучат, расчленят и проанализируют в мельчайших деталях действия, которые предпримут благородные дома. Уверенное и хладнокровное восстановление после схватки значительно улучшит репутацию всех участников, если же начнется кровавый хаос, то падальщики поймут, что пора им наточить ножи и присоединиться к пиршеству.

Иллитиан злился на своих союзников за то, что они попались на столь очевидный блеф. Достаточно было немного подумать, чтобы понять: это могло быть лишь дело рук тирана, попытка развалить альянс, прежде чем он начнет угрожать его положению. У Иллитиана не оставалось выхода, кроме как выдвинуться со всеми доступными войсками Белого Пламени и попытаться встретиться с Крайллахом и Кселиан лично. Надо привести их в чувство, пока все три дома не погубили себя бессмысленной демонстрацией спеси и глупости.

Рулевой Ниоса прокричал предупреждение и показал вперед. Стая геллионов показалась из-за крутого бока ближайшего шпиля. Намерения их были очевидно враждебны, бритвенно-острые края скайбордов сверкали, готовые к атаке. С другого угла из теней выскользнули три узких темных силуэта и полетели на перехват. Вдоль корпусов замелькали дульные вспышки, и лучи темного света и потоки ядовитых осколков полетели навстречу стремительно несущейся барке Иллитиана.

Крепость Кселиан была выстроена в виде вулкана, в центральном корпусе которого располагалась арена. Огромные статуи героев-гладиаторов высотой в сотни метров украшали внешние склоны. Вокруг них когда-то были открытые пространства, занятые парками и площадями, но госпожа Клинков Желания не терпела подобных излишеств. При ней они превратились в пыльные тренировочные площадки и ямы для нижайших из ее рабов.

Армада Крайллаха на бреющем полете пронеслась над тренировочными полями, заслоняя солнечный свет. Рабы и надсмотрщики с равным страхом уставились наверх, не зная, что сулит это явление. Напряженную тишину расколол голос архонта Вечного Царствия.

— Кселиан! Твои последователи ворвались в мой дом! Убили моих слуг! Что это за предательство? Выйди и объяснись!

Внизу воцарилось полное замешательство. Рабы побежали прятаться, надсмотрщики либо били рабов, либо сами убегали. Некоторые невольники подняли кандалы и приветствовали воздушное воинство как освободителей.

По крайней мере, так они делали, пока не началась стрельба.

Кто выстрелил первым, осталось неизвестным. Когда прибыло Вечное Царствие, из конуса арены как раз поднялся отряд мотоциклистов-Разбойников. Когда они помчались к прогулочным кораблям, некоторые последователи Крайллаха решили, что их атакуют, и наполнили небо потоками огня. Примерно в то же время ожил один из множества бронированных барбетов, утопленных в боках крепости, и изрыгнула веер раскаленных снарядов в парящие корабли. В считанные секунды каждый корабль в войске Крайллаха обрушил свою немалую огневую мощь на все, что только двигалось.

Рабские укрытия были временными, хрупкими жилищами, и им пришлось ощутить на себе всю тяжесть ответного удара Вечного Царствия. Энергетические лучи и залпы дезинтеграторов пробивали тонкий металл и керамические пластины, испепеляя тех, кто в страхе сжался внутри. Хлещущие потоки осколков преследовали бегущих рабов, те падали и умирали в страшных корчах от яда.

Вскоре внизу все было завалено дымящимися остатками укрытий и обугленными телами, лежащими там, где их застигла смерть. Местами они перемежались яркими пятнами сбитых мотоциклов и нескольких прогулочных кораблей, погибших в бою. Усилившийся огонь оборонных сооружений крепости постепенно оттеснил армаду за пределы радиуса поражения, где войска начали перегруппировываться и хвастаться своими достижениями. Снова повисла зловещая тишина, пока обе стороны зализывали раны и планировали дальнейшие действия.

Крайллах, находившийся на борту хорошо защищенной небесной колесницы, скорчил кислую гримасу и задумался, как выйти из сложившейся ситуации, сохранив и шкуру, и честь.

Прилет воздушной армады на тренировочные поля вызвал смятение, которое явно говорило, что Кселиан не имела отношения к попытке убийства, совершенной от ее имени. Осознание пришло слишком поздно, и то, что должно было стать демонстрацией силы, предсказуемо превратилось в хаотичное массовое убийство. Кровожадность воинов Крайллаха на какое-то время пересилила его способность контролировать их. Несколько горящих кораблей, оставшихся на поле боя, стали результатом дисциплинарных мер, на которые пришлось пойти, чтобы усмирить их.

Теперь небо над дворцом Кселиан гудело, как осиное гнездо, от множества кружащих Разбойников и геллионов, союзных Клинкам Желания. Золотое облако флотилии Крайллаха висело неподалеку, временами озаряясь ложной молнией оружейного огня, когда один из возбужденных небесных воинов Кселиан подлетал слишком близко.

Крайллах успокоил себя тем, что, по крайней мере, сейчас ситуация зашла в пат. Даже не считая Разбойников и геллионов, после первой атаки осталось еще очень много орудий, усеивающих высокие склоны крепости. Теперь, без преимущества неожиданности, Вечное Царствие понесет тяжелые потери, если осмелится напасть вновь.

Это вполне подходило Крайллаху. Никто не назовет его трусом, если он просто будет держаться вне зоны досягаемости и ждать развития событий. Кселиан находилась в блокаде, фактически, в осаде, пока войска Вечного Царствия несли стражу рядом с ее крепостью.

Проблема состояла в том, что Крайллах не мог заставить своих последователей находиться здесь вечно: рано или поздно они начнут дезертировать в поисках более стимулирующих приключений. Также и Кселиан не могла позволить себе слишком долго отсиживаться в своих владениях. Оставалось только ждать, кто моргнет первым.

Сама же Кселиан расхаживала по безупречным фарфоровым коридорам своей крепости, как тигрица в клетке. Атака Крайллаха оказалась полной неожиданностью. Она должна была признать — хотя бы мысленно — что ей понравилась решительность внезапного нападения старого архонта. Оно было слабым, но совершенно неожиданным, и как раз в то время, когда большинство ведьм и воинов находилось в причальном отроге и садилось на корабли для нового набега за рабами. Связь не работала, ее взломали или саботировали вражеские агенты, поэтому отозвать войска с причала было невозможно. Уже начался тщательный и болезненный допрос техников, тонкие вопли которых оказались одним из немногих ярких пятен в этом в целом мрачном дне.

К ней летело подкрепление из «Губителей» и Разбойников. Когда они прибудут, Кселиан намеревалась пойти на прорыв. Она ворвется в самый центр войска Крайллаха и вырвет ему сердце своими руками. Конечно же, будет кровавая баня, но Кселиан готова была поспорить, что ее отлично натренированные последователи возьмутся за дело с большей готовностью, чем сборище декадентов из Вечного Царствия. Кселиан очаровывала перспектива грядущей битвы. Она уже давно мечтала об этом и предчувствовала грандиозное облегчение, когда перестанет притворяться, что Крайллах — ее союзник.

И лишь одна неприятная деталь глодала ее разум. Кселиан не могла понять, что заставило Крайллаха ступить на тропу войны. Доложили, что он сделал какое-то заявление, осыпал стены крепости оскорблениями и кричал что-то о нападении и предательстве. Он, похоже, намеревался выставить себя жертвой и лгал, чтобы оправдать свою беспричинную атаку. Неудивительный прием, но Кселиан все равно не отпускала мысль, не было ли в его словах крупицы правды. Чтобы старая окаменелость сама пошла в бой — это было необычно. К тому же, Крайллах был не из тех, кто начинает серьезную операцию, не прихватив с собой союзников. Так где же Иллитиан?

Лучи темного света хлестнули по щитам на барке Иллитиана, оставив обжигающие сетчатку следы энтропической энергии. Проекторы с трудом отвели вражеский залп в сторону. Инкубы ответили волнами осколочного огня, и с атакующих «Рейдеров» кувырком посыпались фигуры.

— Вперед! Мимо них! — прокричал Иллитиан рулевому и только потом понял, что у того нет головы, видимо, оторванной выстрелами. Иллитиан сам прыгнул к рычагу управления и устремил изящный корабль в лобовую атаку на пикирующих геллионов. Он яростно крутанул кольцо подачи энергии, чтобы добиться максимальной скорости, и барка в ответ ринулась вперед. Корабли Белого Пламени помчались рядом, поливая огнем три вражеских «Рейдера», летящих единым плотным строем. «Губитель» подбил лидера атакующих залпами темных копий. На мгновение силуэт транспорта застыл, насквозь пронзенный двойными лучами разрушительной энергии, а затем загорелся, взорвался и разлетелся на части.

— Стрелять вперед! Из всех орудий! — рявкнул Иллитиан с тошнотворным чувством, что отдает команду слишком поздно. Группа геллионов налетела на его отряд, свистя, как стая летучих мышей. Осколочный огонь преследовал их, как тычущие на ощупь когти, то и дело сверкали вспышки дезинтеграторов, превращая летящие тела в падающие трупы. Барка содрогнулась, когда раненая женщина-геллион оказалась на ее пути, и бронированный нос корабля врезался в скайборд. Доска взорвалась, разлетевшись на мелкие фрагменты.

Другие геллионы заметались и начали резко уходить в стороны, чтобы избежать такой же судьбы. Иллитиан припал к палубе, уворачиваясь от размытых в воздухе лезвий-крыльев геллионов, пронесшихся меньше чем в метре над кораблем. Некоторые инкубы оказались не так быстры. Поток лезвий расцвел кровавыми цветами, лишив их конечностей или голов. Через миг стая пронеслась мимо, воздух вокруг внезапно опустел. Впереди возник сверкающий бок шпиля-горы, который с каждой секундой становился все ближе. Если корабли останутся на том же курсе, то врежутся прямо в него. Иллитиан уже разворачивался к рычагу управления, когда мимолетное движение на носу предупредило его о новой угрозе.

— Нас берут на абордаж!

Из отчаяния или из безумной храбрости некоторые геллионы бросились на проходящий мимо корабль Иллитиана и зацепились за борта. Теперь они ловко прыгали на палубу, размахивая энергетическими алебардами и ножами, а навстречу им выступили уцелевшие инкубы Иллитиана. Тяжелобронированные инкубы вскоре вышли победителями в этом коротком и смертоносном побоище: их могучие клэйвы легко отбивали яростные удары геллионов и рубили их легкие доспехи. В считанные секунды воющих бандитов сбросили за борт и очистили от них палубу.

Из стены шпиля впереди вырисовалось титаническое изваяние давно мертвого архонта Кселицедеса, который как будто пытался на лету прихлопнуть барку вытянутым вперед мечом шириной с автостраду. Иллитиан стиснул рычаг и отчаянно потянул, чтобы вывести стремительный гравилет на безопасный курс, и колоссальный клинок Кселицедеса пронесся в считанных метрах от корабля. Оглянувшись, архонт увидел, что основная масса его последователей все еще на месте, хотя прежде безупречная формация теперь зияла несколькими рваными дырами. Позади бессильно клубились геллионы, лишь горстке которых удалось вовремя развернуться и продолжить погоню за кораблем Иллитиана. Их вскоре прогнали или убили дальнобойными выстрелами, пока те пытались догнать воздушный клин «Рейдеров» и «Губителей». Впереди виднелись тонкие струи дыма, поднимающиеся из-за ломаного переплетения шпилей — крепость Кселиан уже была недалеко.

Крайллах наблюдал за роем легких кораблей, разрастающимся над крепостью Кселиан, с аналогично нарастающим чувством тревоги. За последний час их количество выросло втрое, и они все прибывали. Уверенность в том, что армада легко отобьется от столь низменного сброда, переросла в страх за прекрасные прогулочные корабли, которые не заслуживали гибели от рук каких-то летающих хулиганов.

Еще более неприятно было то, что теперь из крепости поднимались тяжелые мотоциклы «Яд», на задних платформах каждого из которых находилась группа ведьм-гладиаторов. Кселиан намеревалась вступить в сражение, и Крайллах был этим поражен. Он ожидал, что та свяжется с ним хотя бы для того, чтоб опровергнуть его заявления, но, похоже, она Ни капли не хотела переговоров. Как и говорил Морр, она собиралась обеими руками вцепиться в свой шанс на победу и не выпускать его, несмотря ни на что.

Крайллаху очень хотелось моргнуть: развернуть армаду, полететь домой и забиться в свою святая святых, пока это еще возможно, но он был в ловушке. Даже не считая потерю лица, которую вызовет отступление, небеса были полны враждебных банд Разбойников. Если они будут преследовать флот Вечного Царствия до самой крепости, тот понесет чудовищные потери. Отступление — катастрофа, атака повлечет еще большую катастрофу, ожидание атаки может стать катастрофой. Крайллах нацелился на курс, который сулил лишь семена катастрофы, а не спелый и горький плод. Он ждал.

Кселиан стиснула изогнутый поручень открытой задней платформы «Яда», ведя тяжелый мотоцикл вверх. Пригнувшись под хрустальным защитным стеклом, она на ослепительной скорости вылетела из подвалов арены. Когда она и ее спутники поднялись над крепостью, Кселиан посмотрела вдаль, на облако кораблей Крайллаха, блестящих, словно пылинки в солнечном луче.

Армада выглядела впечатляюще: сотни различных машин, стоящих высокими и широкими рядами, чтобы максимизировать урон от перекрестного обстрела. Когда начнется битва, войскам Крайллаха не придется маневрировать. Клинки Желания ворвутся в их формацию, как стая хищников в стадо скота. Разбойники и геллионы будут крутиться вокруг неуклюжих баржей, чтобы отвлечь огонь на себя, а тем временем приблизятся «Яды» и высадят на их открытые палубы смертоносных пассажиров — ведьм. Таков был план.

Кселиан проинструктировала ведьм, чтобы они быстро атаковали и двигались дальше, или, по крайней мере, обстреливали из захваченных орудий их бывших владельцев, если не смогут добраться до другого корабля. Ведьмы с одного «Яда» могли легко одолеть экипаж одного прогулочного транспорта, но «Ядов» было слишком мало, чтобы атаковать их все. Впрочем, Кселиан было все равно. Рядом с ее тяжелым мотоциклом летели два более обтекаемых «Яда», вооруженных темными копьями, которые должны были сбить щиты с колесницы Крайллаха. Она должна была добраться до него на расстояние руки, а все остальное ничего не значило.

Ломаный горизонт с одной стороны пересек тесный клин быстрых гравилетов и помчался к ее крепости. Кселиан прервала последние приказы и рассмотрела новоприбывших. Ведущий транспорт был отмечен символом Белого Пламени. А вот и Иллитиан, готовый присоединиться к Крайллаху в последней битве. Странно, но он летел не к армаде Вечного Царствия, но к точке на полпути между ней и крепостью. Как только Иллитиан влетел в зону поражения орудий, от расчетов пошла лавина запросов на разрешение стрелять. Кселиан сердито отказала им всем. Похоже, Иллитиан пока не определился со стороной. Нет смысла прямо сейчас подбивать его на помощь Крайллаху.

Старый архонт с непритворным облегчением наблюдал за машинами Иллитиана. Он оказался слегка разочарован, когда стая «Рейдеров» двинулась по курсу, широко огибающему его армаду, и замедлилась на полпути к крепости Кселиан. От клина оторвался единственный изящный корабль, опустился вниз и приземлился среди разоренных тренировочных площадок. Увеличив изображение, Крайллах увидел Иллитиана, который вышел из транспорта один, отошел и остановился у ног изуродованной выстрелами статуи, чего-то ожидая.

Намек был очевиден. Иллитиан хотел вступить в переговоры. Возможно, это была уловка, чтобы выманить Крайллаха, но тот уже отчаялся настолько, что не боялся рисковать. Кроме того, он был полностью уверен в защите своего корабля. Ни орудия крепости, ни огонь войск Иллитиана не сможет остановить его и не дать ему добраться до своего флота, и если этот щенок замыслил предательство, то оно обернется против него.

Крайллах повел золотую небесную колесницу вниз, к Иллитиану, предварительно строжайше запретив своим миньонам опускаться следом.

Иллитиан терпеливо ждал в колоссальной тени статуи. Черты титанического изваяния стерлись от времени еще до того, как последователи Крайллаха осыпали его градом выстрелов. Теперь невозможно было даже сказать, женщину оно должно было изображать или мужчину. Гигантский гладиатор стоял в героической позе, расставив ноги и подняв вверх одну руку, которая отломилась в локте, оставляя всем желающим гадать, что монументальная фигура раньше держала над собой. Оружие? Отрубленную голову? Сердце врага? В этой драматической позе, лишенной главной детали композиции, скрывалась определенная ирония. Иллитиан подумал, что, возможно, это некое аллегорическое предупреждение.

Одинокий транспорт, так плотно укутанный в защитные поля, что походил на яйцо, спускался из золотого облака войск Крайллаха. Прежде чем он успел приземлиться, от роя, гудящего над крепостью Кселиан, оторвался единственный «Яд», напоминающий шершня. Он обрушился вниз, явно контрастируя с сонно парящим кораблем Крайллаха. Через секунду «Яд» резко затормозил и замер, из него выпрыгнула атлетически сложенная фигура и легко приземлилась в пыль недалеко от Иллитиана.

— Кселиан, — бесстрастно поздоровался Иллитиан.

— Иллитиан, — напряженно ответила Кселиан.

Транспорт Крайллаха опустился, остановился, слои щитов и брони медленно сползли назад. Едва увидев морщинистого архонта, Кселиан шагнула вперед, но сдержалась. В ее мозгу витала дикая мысль разом убить и Иллитиана, и Крайллаха — соблазнительная, но невыполнимая идея, которая никак не хотела покидать ее возбужденный разум.

— Крайллах, — Иллитиан как будто приветствовал старого друга.

Взгляд старого архонта метнулся от щеголеватой, невысокой, облаченной в черное фигуры Иллитиана к внушающей страх воительнице. Она выглядела так, будто готова была убить его прямо сейчас.

— Кто-то, — начал Иллитиан, — пытается всех нас выставить дураками…

— С Крайллахом ему и трудиться не надо, — перебила Кселиан. Крайллах попытался было возразить, но Иллитиан уверенно взял инициативу в свои руки и начал сыпать шелковыми банальностями. Снисходительность в его голосе перешла на совершенно новый уровень.

— Пожалуйста, Кселиан, бедный Крайллах чуть было не стал жертвой убийства, в своем собственном доме, к тому же атакующие прикрылись твоим именем. Получилась небольшая заварушка, я поехал сюда в качестве посредника, и по пути на меня напали. Кто-то играет с нами, и, думаю, можно не говорить вам, кто это такой.

— Тебя тоже атаковали? — кошачий взгляд Кселиан внезапно впился в Иллитиана.

— Да, милая моя, они ждали, что я полечу спасать тебя. Подозреваю, что нападение на Крайллаха должно было запустить в ход весь сценарий.

— Думаешь, это ты был целью? Они выпустили в моем дворце стеклянную чуму! — заорал Крайллах, не в силах больше сдерживать отвращение и негодование.

— И что ты сделал — напал на меня? Ты глупец, Крайллах! — сплюнула Кселиан.

— Как ты наивна, Кселиан! — парировал Крайллах. — Они пришли под твоим именем! Если бы ты обладала малейшим чувством этикета, то поняла бы, что у меня не было иного выбора!

— Видите ли, — промурлыкал Иллитиан, — по законам Векта кто-то должен заплатить за нападение, и это должно произойти публично. Это для того, чтобы правили сильнейшие.

Он бросил многозначительный взгляд на тренировочные поля вокруг. Поблизости все еще тлели ряды рабских жилищ, всюду в пыли были разбросаны жалкие холмики скорчившихся тел.

— Обе стороны понесли урон, как и следовало. Я думаю, мы все можем отправиться по домам, — предложил Иллитиан. — Честь удовлетворена, так что теперь нам, пожалуй, следует направить энергию на разорение девственного мира, пока нас не постигли какие-нибудь новые несчастья.

Крайллах сохранял не совсем убедительный гордый вид, но выражение его глаз свидетельствовало об отчаянии и согласии с Иллитианом. Иллитиан насладился теплым чувством успеха, поняв, что ему удалось завлечь Крайллаха в свой набег.

— Нет, — вдруг отчетливо произнесла Кселиан.

— Нет?

— Нет, я не удовлетворена. Я не нападала на Крайллаха и не хочу отвечать за последствия его заблуждений.

— Полагаю, ты хочешь компенсации, — нарочито громко заявил Крайллах. — Хорошо, я…

— Я требую крови! Здесь и сейчас! Если ты не хочешь сражаться с моим кабалом, то должен биться со мной. Крайллах, раз уж ты ссылаешься на законы и традиции, то я воспользуюсь своим правом вызвать тебя на дуэль — во имя своей чести!

Пораженный Крайллах отступил на шаг. Иллитиан опасался, что тот сейчас кинется к своей колеснице и сбежит. К счастью, Крайллах был достаточно умен, чтоб этого не делать, и быстро совладал со страхом. Когда архонту бросали вызов перед равным по положению свидетелем, отступить он не мог. Он мог как угодно хитрить, мог подослать убийц к своему противнику или самым низким образом эксплуатировать этот вызов, чтобы выйти победителем, но не мог отказаться от вызова, если только не хотел совершенно утратить свой статус. Таков был закон Векта — закон джунглей, где выживают лишь самые приспособленные. Повисла долгая пауза, и наконец старый архонт нарушил молчание.

— Очень хорошо… — начал Крайллах. — Время и место назна…

— Нет. Здесь и сейчас. Иллитиан будет свидетелем. У нас… — Кселиан указала на полные кораблей небеса, — предостаточно секунд для поединка.

Губы Крайллаха сжались в тонкую линию. Он оказался в ловушке. Иллитиан холодно оценил неожиданный поворот событий и задумался, на что рассчитывает Кселиан. Она была смертоносной мастерицей меча, великолепной и могучей, как пантера, но ее облачение лишь с большой натяжкой можно было назвать доспехом, так как оно обнажало фарфоровую кожу бедер, рук и живота. Крайллах же был полностью закован в сверкающий доспех, в котором, как знал Иллитиан по докладам шпионов, таились всевозможные трюки и секреты, не считая аугментированной мускулатуры. А одного удара древнего оружия Крайллаха хватит, чтобы лишить госпожу Клинков Желания жизни.

— Займите места, и давайте начнем, — сказал Иллитиан.

Дуэлянты разошлись на десять шагов и встали в облаках взбившейся пыли. Небо над их головами полнилось насекомым роем последователей Кселиан с одной стороны и дрейфующими кораблями Крайллаха с другой.

— Начинайте, — скомандовал Иллитиан.

Двое архонтов начали настороженно кружить друг вокруг друга то в одну, то в другую сторону, выискивая слабое место, куда можно нанести удар. Крайллах атаковал первым, внезапно активировав свои образы-двойники, и ринулся вперед, описывая смертоносную дугу своим искрящим клинком.

Кселиан отскочила назад, защитное устройство Крайллаха на миг смутило ее. Потом она рассмеялась и снова прыгнула навстречу врагу. Ее ножи вращались, превратившись в стальные веера. Дюжина рук с гибельными клинками Крайллаха ринулась к ней, но она ускользнула от них всех, пронесшись под мечами и нанеся несколько молниеносных ударов, которые выпотрошили бы врагов, будь те материальны.

Крайллах отступил и снова замахнулся. Кселиан инстинктивно попыталась парировать множество клинков, но это была ошибка. Раздался гром, один из ее ножей задрожал и разлетелся на куски, отшвырнул Кселиан назад, в пыль. Крайллах закаркал от радости и продолжил наступать.

Кселиан перекатилась и вскочила на ноги так ловко, что это выглядело как движение из танца. Ищущие ее плоти выпады Крайллаха казались медленными и неуклюжими, как будто она двигалась сквозь плетение реальности, постоянно опережая его на секунду. Где бы ни оказывался его клинок, ее там уже не было. Она рубила оставшимся ножом и касалась им то одного, то другого образа, как будто пересчитывая их, до тех пор, пока очередной удар не выбил искры, найдя настоящего Крайллаха.

Стремительные фантомы отчаянно закружились вокруг нее, пытаясь снова спрятать хозяина, но бесполезно: Кселиан не обращала на них внимания и неотступно следовала за отступающим Крайллахом. Теперь он сражался жестче и более искусно. Движения клинка ткали вокруг него сияющую паутину. Кселиан держалась на близком расстоянии, постоянно пригибаясь и отклоняясь, и держала нож наготове, дожидаясь, пока противник устанет.

Крайллах постепенно замедлялся, как заводная игрушка. Аугметика в его инкрустированной драгоценностями броне даровала ему силу и скорость, но не выносливость. Внезапно изогнувшись, Кселиан хлестнула клинком. Нож сверкнул в воздухе, рассек броню, и кисть руки Крайллаха упала наземь. Из разрубленного запястья хлынул фонтан крови. Древний гибельный клинок рухнул в пыль, все еще зажатый в подергивающихся пальцах. Крайллах закричал в ужасе и неловко попятился, едва не упав. Кселиан бросилась на него и вогнала нож в грудь врага по самую узорчатую рукоять.

Крайллах пошатнулся и повис на клинке. Кселиан злобно засмеялась, повернула нож и провела его сквозь сердце и легкие, брызгая алой кровью. Затем она выдернула оружие и с удовлетворенным видом шагнула назад. Крайллах откашлялся кровью и, дергаясь, повалился наземь. Кселиан опустилась на колено, прижав противника к земле, и приложила окровавленный нож к его лицу.

— Хочу, чтоб ты знал: тебе понадобится помощь, чтобы восстановиться после этого, Крайллах, — ядовито прошептала она, делая первый надрез. — Тебе понадобится больше помощи от этого «чистого сердца», чем самому Эль’Уриаку!

К тому времени, как Кселиан поднялась, Крайллах превратился в красный обрубок, кусок сырого слоистого мяса, в котором каким-то образом еще шевелилась жизнь. Из небесной колесницы тут же поспешили гемонкулы Крайллаха. Горбатые, облаченные в кожи фигуры припали к своему повелителю, будто летучие мыши-вампиры, и принялись зажимать вены и артерии, собирать куски, разбросанные Кселиан в приступе кровожадности. Пресытившееся облако прогулочных кораблей наверху начало расползаться между шпилей в поисках новых развлечений.

— Очень мило, Кселиан, — похвалил Иллитиан, негромко аплодируя. — Ты это серьезно сказала?

Та вызывающе откинула голову назад. Ее бледные руки и полные губы все еще блестели от крови. Если Кселиан и возбуждала Иллитиана, он этого не показал. От нее исходил сильный аромат страсти к убийству, соблазнительный и опасный, словно лезвие бритвы. Она улыбнулась, сверкнув белыми зубами на окровавленном лице.

— Крайллах никогда бы сам не согласился с нашим планом. Теперь у него есть стимул. Его могут вернуть и собственные гемункулы, но это займет слишком много времени. Они приползут к нам на коленях и взмолятся о помощи, как только он отрастит себе новый язык.

Чувство близости было редкой эмоцией для жителей Темного Города, и архонт из Верхней Комморры ощущал его даже реже, но, тем не менее, Иллитиан почувствовал нечто подобное, когда услышал слова «наш план». Через удар сердца незнакомое чувство задавила привычная, выработанная веками паранойя.

— Все это замечательно, — сказал он. — Так это ты подослала убийц к Крайллаху… и мне?

— Так тебе и скажи, — насмешливо ответила она и ухмыльнулась острыми белыми зубами. — Что ты подумаешь обо мне, если это действительно я? А если я скажу, что нет, поверишь ли ты?

— Я не верю, что их наняла ты. Думаю, это Вект.

— Ты льстишь мне своим благородством, лорд Иллитиан.

— Это мой долг, леди Кселиан.

— Я чувствую, что надо устроить торжество в честь моей победы. Останься ненадолго и… развлеки меня.

— Сожалею, моя леди, но у нас остался лишь день до набега, и нужно еще много всего сделать… Я вынужден отказаться от этого несомненного удовольствия.

Кселиан рассмеялась и подняла руки к кружащим над ней Разбойникам и геллионам. От стаи оторвались «Яды» и нырнули к ней.

— Тогда торопись, Ниос. Ожидание не приносит ничего хорошего — спроси хоть Крайллаха.

Она немного разбежалась, ловким скачком запрыгнула на пролетающий мимо «Яд» и перемахнула через борт одним стремительным движением. Иллитиан смотрел вслед машине, пока та не исчезла в крепости, потом оглядел кровавый круг, в котором сражались архонты, и спокойно вздохнул. Кселиан и не подумала спросить, не он ли был тем, кто подослал убийц.

Глава 7. КРОВЬ НА КЛЫКАХ И КОГТЯХ

"Вы все — дети судьбы, и у всех вас кровь на клыках и когтях. Не думай, что в глазах вселенной их краткие мушиные жизни менее ценны, чем твоя древняя злоба. Кому известно, кто победит в этот день? Не мне и не тебе. Иди же, жни души, но опасайся копий врага, ибо ты еще не бессмертен…"

— Красная старуха Гекатия герцогу Вилету, из «Отчуждений» Урсилласа

Кабал Белого Пламени контролировал Коготь Ашкери и владел эксклюзивными правами на все восемнадцать километров причальных шипов, которыми делился только со своими союзниками. Живя среди густонаселенных шпилей Комморры, легко было забыть, что город первоначально строился как перевалочный пункт, перекресток Паутины, откуда расходились сотни тысяч путей в различные точки ее плетения.

Рост богатства Белого Пламени был прямо связан с его экспансией по Когтю Ашкери и захватом его доков. Когда Ниос Иллитиан убил своего предшественника и стал архонтом, кабал контролировал только три причала на этом когте. Первым же делом Иллитиан принялся уничтожать или присоединять меньшие кабалы, контролирующие причальные шипы рядом с его собственными. Логика была проста. Огромный мегаполис неустанно поглощал ресурсы, и каждый день тысячи судов выгружали награбленное добро, чтобы утолить его голод. Завладев всего лишь малой долей портовых сооружений города, Иллитиан обеспечил непрекращающийся поток богатств в сундуки Белого Пламени.

Обычно Коготь Ашкери кишел работорговцами, купцами и даже редкими ксеносами, которые платили за право входа в Темный Город через владения Иллитиана. Но сегодня шипы-причалы были заняты исключительно военными кораблями. Гигантские, похожие на акул крейсеры типа «Пытка» занимали каждый по целому шипу и жадно заглатывали ряды воинов разверстыми пастями. Меньшие фрегаты «Корсар» толклись возле других причалов, загружая торпеды и ударные машины.

Здесь присутствовали корабли многих кабалов, что создавало напряжение, но все пронизывало чувство возбуждения и подъема энергии. Оскорбления и недопонимания, которые становились причиной насилия на улицах Комморры, временно откладывались в сторону. Кабалиты вели себя как никогда спокойно, как будто пришли на званый вечер и не хотели опозориться перед хозяином.

Бок о бок скользя сквозь толпу, Ксагор и Харбир то и дело бросали друг на друга подозрительные взгляды. Они разыскивали корабль архонта Белого Пламени по приказу мастера Беллатониса, который не иначе как из-за извращенного чувства юмора объявил их идеальными кандидатами в напарники. Харбир подозревал, что это и есть наказание за те события в Вольерах. У него руки чесались пырнуть Ксагора в первый же миг, как тот повернулся спиной, но мастер-гемункул очень красочно описал муки, которые должны будут постигнуть того из них, кто вернется без другого. Ксагор принял ситуацию с той же унылой обреченностью, с какой, по-видимому, относился к большей части своей жизни.

— Много кораблей, больше, чем Ксагор когда-либо видел, — пожаловался развалина.

— Высматривай самые крупные, тупица. Архонты на таких летают. Когда найдем большой корабль с белым пламенем на боку, значит, он-то нам и нужен.

— Да, да. Совершенно очевидно.

Иллитиан смотрел на приготовления с мостика своего флагмана, древнего корабля со славным именем, которое на языках низших рас звучало бы примерно как «Невоздержанный Ангел». Девятая Хищница прибыла в полной силе, их можно было легко узнать по приметным узорам в виде перьев, украшающим истребители «Острокрылы» и бомбардировщики «Вороны Пустоты», которые влетали в открытые ангары кораблей. Номинальный предводитель набега Маликсиан Безумный находился на борту собственного корабля, «Смертельного Удара», и с нетерпением ожидал отбытия. Один из крейсеров, сияющий поблекшим величием ушедших эпох, принадлежал Вечному Царствию. На его борту скрывался Морр, командующий в отсутствие своего израненного господина. Как и обещала Кселиан, восстановление Крайллаха оказалось медленным и мучительным. Он прислал сообщение из регенерационного склепа, практически умоляя, чтобы ему позволили принять участие в захвате миропевца, при условии, что он тоже получит от этого пользу. Рядом с «Корсарами» Иллитиана, защищенными черными панцирями, держались эсминцы Кселиан с резкими контурами и крыльями, загнутыми словно крюки. Корабли целого сонма меньших кабалов втискивались, куда могли.

Несмотря на то, что приготовления шли, как полагается, Иллитиан ощущал недовольство. Воины всходили на борт, заряжались орудия, военная составляющая набега постепенно собиралась с обычной эффективностью, которую комморриты демонстрировали всякий раз, когда шли на охоту за рабами. Но набег был, по сути, ширмой и не представлял никакой важности по сравнению с истинной миссией — пленением миропевца. И вот эта часть плана развивалась совсем не так, как надо.

Иллитиан повернулся и заново осмотрел разношерстную компанию тех, кто вызвался участвовать в его предположительно секретной миссии.

Кселиан прислала своего агента — гибкого суккуба Аэз’ашью — чтобы «убедиться, что все пройдет гладко». Она дерзко стояла на командной палубе и рассматривала Иллитиана с нескрываемой надменностью. Ведьма знала, что тот не может ей отказать. Роль Кселиан в заговоре была попросту слишком велика, чтобы рисковать расположением ее госпожи. Как все ее братья и сестры-ведьмы, Аэз’ашья была быстра и смертоносна, так что, по крайней мере, могла быть полезна. Другие двое, которые прибыли позже, не могли похвастаться подобным.

Беллатонис настоял на том, чтоб направить на захват миропевца двух своих агентов, дабы «удостовериться, что субъект прибудет невредимым», и оправдал этот поразительно беззастенчивый поступок «особыми условиями операции». Эти двое, маленький дрожащий развалина в маске и ушлого вида наемник, не внушали особого доверия. От них несло дешевыми наркотиками и выделениями с примесью острого запаха химикатов и страха. Иллитиан пока что раздумывал, выполнить ли ему просьбу гемункула или просто вышвырнуть эту парочку из ближайшего шлюза.

Больше всего Иллитиана беспокоил палач Крайллаха, Морр, который все гремел что-то о том, что должен лично отправиться на миссию «ради своего архонта». Очевидно, им двигало какое-то малопонятное чувство долга и желание восстановить своего повелителя.

Инкубы, предположительно, хорошо умели прятаться, но огромный воин в тяжелых доспехах, вооруженный двухметровым клинком, все же не производил на Иллитиана впечатление идеального кандидата на миссию, связанную с глубоким проникновением в сердце вражеской территории. И опять же, сложно будет отказать верховному палачу, если это вдруг понадобится. В принципе, было ожидаемо, что союзники Иллитиана будут следить, чтобы он не взял весь контроль на себя, и начнут проталкивать своих посланцев в гущу событий, но это утомляло, если не сказать больше.

Как ни прискорбно, но несколько неясных переменных, присоединившихся к его тщательно спланированной миссии, оказались не самой худшей из проблем Иллитиана.

Его основной агент, тот, от кого зависел успех всех его усилий, куда-то пропал. Связи с ним не было уже с неделю, с тех пор, как он пообещал разведать местонахождение цели. Можно было спокойно предположить, что он уже мертв, но тогда приготовления к набегу были бессмысленны, и остановить их уже было нельзя. Колеса пришли в движение.

Если агент Иллитиана погиб, то вся миссия — это выстрел в темноту. Но его все же стоило сделать, надеясь на крохотный шанс попасть в цель, который мог окупить все потери. Архонт с плохо скрываемой неприязнью обратился к гостям.

— Аэз’ашья, добро пожаловать. Передай комплименты своей госпоже, нашему дорогому другу, — шелковым голосом приветствовал суккуба Иллитиан. — Окажи милость, прими под свое руководство этих двух… индивидов и устрани их из моего присутствия.

— А потом? — кокетливо приподняла брови Аэз’ашья.

— Держи их рядом, позже они отправятся с тобой на задание.

Теперь агенты Беллатониса выглядели напуганными, а Аэз’ашья — раздраженной и разочарованной. Иллитиан почувствовал себя немного лучше.

Пока наверху кипели приготовления к набегу, верховный гемункул Иллитиана, Сийин, был занят своими делами внизу. Он полз в глубины под центральным пиком, проходя извилистыми тропами к самым древним ямам под городом, где бесчисленные века селились ковены гемункулов. Он ориентировался в лабиринте застенков и ублиетов посредством нанесенных мелом знаков и фетишей в виде спирального круга — печати Черного Схождения, которая вела его по усеянным лезвиями переходам и железным мостам вниз, все время вниз, в глубины, где обитали мастера ковена. Сийин вошел в те места, где свет был поверженным врагом, и многовековые боль и мучения осели на стенах подобно слою темной глины. Наконец он добрался до медленно вращающегося лабиринта, полного ловушек — логова ковена — и пошел медленнее, временами останавливаясь, чтобы потереть руки, облизать губы и подумать, куда ведет следующий изгиб или поворот. Он уже давно не спускался сюда, чтобы встретиться со скрытными мастерами, и с трудом мог вспомнить верный маршрут.

Воздух рассекали тонкие, как паутина, мономолекулярные нити, под невинными с виду замковыми камнями скрывались гравитационные ловушки, в стенах скрывались веера агонизаторов, полуразумные облака ядовитого газа и мириады других смертоносных устройств. Явно не время быть неточным. Сийин поздравил себя с верным решением. Как раз на этот случай он прихватил с собой эликсир — субстанцию, дистиллированную из синапсов раба-ученого. Он пошарил в кожаной мантии, торжествующе достал крошечный хрустальный флакон, открутил крышку и позволил единственной капле вязкой жидкости упасть на свой дрожащий розовый язык.

Сийин все еще смаковал пикантный вкус, когда точный путь через лабиринт всплыл перед его внутренним взором, как будто нарисованный сияющим неоном. Он двинулся по сложной, извивающейся дороге, как будто совершая па танца — три вперед, один налево, пять вперед, поворот направо… Так, спиралями и кругами, Сийин медленно, но уверенно спустился в Зал Искусства, где его с нетерпением дожидались члены ковена Черного Схождения. Их было четверо, два из них — тайные мастера в капюшонах и костяных масках, третий был облачен в изумрудно-черные одеяния приближенного секретаря. Четвертый представитель ковена оставался скрыт в тенях, и его зловещее присутствие маскировали поля, создающие помехи, которые не могло пронизать даже улучшенное зрение Сийина.

— Ты опоздал! — ощерился секретарь. — Ты не хозяин ковена, так почему ты смеешь заставлять нас ждать?

— Приношу свои скромные извинения, секретарь и мастера, — выдохнул Сийин, поклонившись каждому присутствующему.

— Мы здесь только потому, что ты обещал нам вести о Беллатонисе, — тонким высоким голосом пробрюзжал один из тайных мастеров.

— Именно так, — резко подтвердил секретарь. — Говори же, что ты выяснил?

Сийин подождал, пока они замолчат. Они выше его по рангу, особенно приближенный секретарь, но Сийин имел преимущество: у него на руках была свежая информация. Поэтому он помедлил, прежде чем отвечать.

— Ваша честь, я уверен, что отступник Беллатонис занимается запретным делом по поручению архонта Иллитиана.

— О, неужели? — с явным интересом протянул секретарь. — И чем ты можешь это доказать?

Сийин нервно облизал губы. Доказательств у него было крайне немного. Вместо этого он решительно преподнес свои предположения как факты.

— Иллитиан встретился с Беллатонисом, а после этого окольными путями послал ему некий дар. К тому же у меня есть причина считать, что отступник создал себе мастерскую, спрятанную где-то в городе.

— Я слышу догадки, но не доказательства, — презрительно усмехнулся секретарь. — Что это за дар? По твоим уклончивым словам можно предположить, что ты не перехватил посылку и не узнал, что в ней было. Точное местоположение этой фантомной мастерской ты тоже не можешь назвать. У тебя ничего нет.

— Да, но все кроется в контексте этих с виду мелочных событий, — выкрутился Сийин и разыграл козырную карту. — В этот самый час Иллитиан и его союзники выдвигаются в набег на девственный мир. Набег происходит под покровительством архонта Маликсиана, но я не сомневаюсь, что Иллитиан уговорил его на это, и, более того, первоначально весь поход был идеей Беллатониса.

Сийин помолчал и оглядел всех собравшихся членов ковена, поворачивая к ним свое круглое растянутое лицо. Он чувствовал немалое удовольствие от вызванного у них дискомфорта.

— Я уверен, что Иллитиан ищет чистое сердце.

Четвертый представитель ковена, скрытый пеленой искажения, до сих пор не говорил и не двигался, но неожиданно отреагировал на эти слова. По комнате эхом пронесся пронизанный помехами шепот, похожий на звук лезвия, скользящего по точильному камню.

— Оставьте нас, — сказал он.

Тайные мастера в масках и приближенный секретарь в зеленой мантии развернулись на каблуках и немедленно исчезли в затененных проходах, так быстро, что казалось, будто их мгновенно проглотила тьма. Сийин внимательно созерцал, как размытая фигура темнеет, плотнеет и превращается в высокого гемункула с узким, острым лицом, облаченного в шиферно-серую мантию мастера-избранника Девяти. Сийин молча поразился. Он только что перескочил через целых три ступени в запутанной, как лабиринт, иерархии Черного Схождения.

— Прискорбное дело, — голос водил камнем по стали, — но оно творится в твоих собственных владениях. Отступник завел себе новое логово под крепостью Белого Пламени, куда его пригласил твой хозяин, архонт Иллитиан.

Сийин захлебнулся от негодования и почувствовал, как кровь хлынула к растянутому лицу. Дела, которые Иллитиан вел с бродягой Беллатонисом, — уже само собой плохо, но куда хуже было то, что он пригласил этого пса в собственный дом. Гемункулы медленно приходили в ярость, невероятно медленно по стандартам комморритов, но когда их холодный и яркий гнев все же возгорался, его было практически невозможно угасить. Сийин почувствовал первые искры этого гнева, тлеющие внутри него.

— Этого нельзя потерпеть! — прошипел Сийин. — Беллатонис оскорбляет наш ковен и нас всех! Он топчет наши учения и насмехается над нашими писаниями. Он подвергает город опасности! Его нужно остановить!

Мастер-избранник задумчиво кивнул. Его глаза были заменены плоскими пластинками черного кристалла, и веки судорожно смаргивали на тусклом свете.

— Тебя переполняет дух праведного отмщения. Это хорошо, — проскрипел мастер-избранник. — Но достаточно ли велика твоя ненависть, чтобы перенести тебя на следующую ступень схождения?

Сийин удивленно моргнул. Новая ступень значит, что он станет мастером, равным по рангу Беллатонису до того, как тот ушел из ковена. Ради этого он готов был практически на все.

— Я ненавижу Беллатониса, — сказал он и осознал, что эти слова вызывают у него возбуждение. — Я ненавижу и хочу уничтожить его.

Мастер-избранник кивнул и протянул ему маленькую вещицу, узорчатый ключ со множеством тонких бороздок.

— Возьми это, подойди к сорок девятой расщелине и открой камеру. У твоего врага слабость к подаркам, и ты, возможно, найдешь там для него подходящий дар. Не медли. Я чувствую, что у тебя осталось немного времени. Забирай и уходи.

Сийин трясущимися руками принял ключ и пошел сквозь лабиринт. Он тщательно следовал всплывшим в памяти маршрутом и воспользовался еще одной каплей драгоценного эликсира, чтобы не сбиться с курса. На такой глубине большая часть лабиринта была совершенно лишена освещения, и только строгое следование пути, который был мнемонически имплантирован в разумы членов ковена, не давало заблудиться и погибнуть в чернильной темноте. Опустив голову и закрыв глаза, Сийин, как полагалось, сделал сорок девять шагов.

Открыв глаза, он увидел перед собой коридор, восьмиугольный в сечении и освещенный холодно сияющим аметистовым кристаллом под потолком. Путь преграждала тяжелая с виду круглая дверь из серебра. По ее поверхности спиралью закручивались письмена, исходящие от большой замочной скважины в центре. Сийин вставил в нее ключ, полученный от мастера-избранника, и остановился.

Что, если это была проверка? Или ловушка? Некоторые члены ковена могли бы воспользоваться тем, что он отвлечен Беллатонисом, чтобы избавиться от него… Гемункул неуверенно дотронулся до ключа, торчащего из замка. Потом он вновь подумал об унижениях, которым подвергал его Иллитиан. Сийин не мог восстать против своего архонта и надеяться, что выживет после этого, но мог, по крайней мере, нанести удар соперничающему гемункулу, получив на то благословение ковена.

Он схватил ключ и повернул. Тот закрутился, сначала медленно, потом быстрее, а затем полностью исчез в скважине. Несколько ударов сердца ничего не происходило, потом Сийин заметил, что на кажущейся сплошной поверхности двери проступили прорези и разделили ее на концентрические кольца. Они начали вращаться независимо друг от друга, пока не приняли нужное положение и аккуратно сложились друг внутрь друга, открывая путь внутрь. Наружу потянуло затхлым воздухом, отчего Сийин чихнул. Должно быть, камера простояла запертой сотни лет. Несмотря на его опасения, оттуда не вылетели твари пустоты, чтобы атаковать его или проклясть, исполнив все его желания. Внутри что-то едва заметно мерцало, и, следуя за этим блеском, он вошел в маленькое восьмиугольное помещение, в основном заполненное полками из тонких листов хрусталя. Сийин еле слышно ахнул, увидев то, что находилось перед ним.

Здесь были разложены всевозможные атрибуты тайного искусства: инкрустированные шкатулки, ящички, затейливо украшенные лезвиями, рунические тетраэдры, туго свернутые сферы из блестящего металла, горшки, амфоры, курильницы и тигли. Настоящие сокровища. Они были богато украшены с немалым, хотя и жутковатым мастерством, но только гемункул знал их подлинную цену. Содержимого хранилища хватило бы, чтобы разорить целый кабал, приобрести флот или подкупить гарнизон крепости. Эти редкие и смертоносные драгоценности представляли собой тончайшие механизмы мучения.

Сферы назывались Анимус Витэ и состояли из разумных, острых как бритва, туго свернутых металлических лент. По команде они стремительно разворачивались, хватали жертву и так же быстро сжимались вновь, с восхитительной неизменностью разрубая беспомощное тело на куски. К сожалению, Беллатонис узнает эти приметные устройства задолго до того, как их можно будет поднести на расстояние, достаточное для убийства…

Сийин перевел взгляд на маленькую черную коробочку с узорчатыми лезвиями, торчащими из каждого угла. В ней он узнал Шкатулку Свежевания. Если открыть ее с правильными словами, наружу вырвется сонм невидимых убийц и начнет кусать жертву, не делая различия между доспехами и плотью, словно вихрь незримых клыков. Сийин слышал рассказы, что, закончив свою работу, эфирные существа из шкатулки приносили череп жертвы своему хозяину, восхитительным образом оставив невредимым мозг внутри.

Луноликий гемункул задумался. Большинство легенд, окружавших Шкатулку Свежевания, описывали ее как инструмент наказания и террора, но не казни, и уделяли особое внимание жутким страданиям беспомощной жертвы. Сийин же нуждался в устройстве, которое гарантированно и полностью уничтожит Беллатониса, не оставив ни шанса выжить. Он с сожалением отверг идею использования шкатулки и двинулся дальше.

На соседней полке лежал толстый угловатый обломок хрусталя. Увидев его, Сийин зашипел и начал двигаться более осторожно, стараясь не отразиться в зеркальной поверхности обломка. Это был Разбитоскол, легендарное творение безумного гения Ворша. Каждый Разбитоскол был сделан из фрагмента сложнейших врат между измерениями, которые назывались Зеркалом Граней. Когда портал был разрушен, Ворш тщательно разыскал каждый его фрагмент и превратил их в оружие. Благодаря некой странной гармонии между измерениями, которую понимал только этот сумасшедший ученый, можно было поймать чье-либо отражение в осколок и разбить его, и тогда жертва тоже разлеталась на куски. Сийин считал, что в городе осталось очень мало Разбитосколов — если они вообще еще оставались — но вот лежал один из них. Может быть, именно ему предназначено стать погибелью Беллатониса?

Сийин нахмурился. Чтобы успешно воспользоваться Разбитосколом, нужен храбрый и ловкий прислужник. Ни один из его развалин не подходил, и он вряд ли мог рисковать, совершая попытку убийства лично. Кроме того, он чувствовал, что не мог полностью доверять эзотерическому орудию измерений, не видел в нем способа навсегда избавиться от соперника. На каком-то глубоком уровне ему хотелось бы видеть тело — разумеется, уничтоженное, превращенное в кровавое месиво, но желательно реальное и осязаемое. Тринадцать основ мести очень ясно говорили об этом: нельзя считать врага мертвым, пока не найдено тело. Гемункул задумчиво облизнул тонкие губы. Убить другого гемункула — редкое удовольствие, так как ковены больше времени проводили, борясь с внутренними конфликтами, нежели допуская их. Таким образом, какой бы способ нападения Сийин не выбрал, он должен быть совершенно неожиданным и вызвать мгновенную смерть.

Он проигнорировал другие шкатулки, сферы и тигли. Все они причиняли психические страдания, которые для мастера-гемункула вроде Беллатониса были не больше, чем щекотка. Сийин уже собирался вернуться к Шкатулке Свежевания, когда его взгляд упал на самую скучную и тусклую вещицу из всех, что он здесь видел. Это была маленькая трехсторонняя пирамидка не длиннее его большого пальца, сделанная из матового шершавого материала, похожего на обугленную кость. Серебристые руны, вырезанные на поверхности, предупреждали о мрачных последствиях активации этого предмета.

Это были рунические врата, портативный ключ к Паутине, но этот конкретный портал вел в участок измерения-лабиринта, который давно погрузился в безумие и распад. В годы ученичества Сийин однажды видел, как работала такая вещь. Его старый мастер, Раккар, воспользовался силой темных врат во время разорения мира рабов. Прошлое всплыло перед внутренним взором Сийина. Предводители рабов укрылись в одной из более крупных лачуг, и их охраняло много вооруженных сторонников. Отчаяние озлобило рабов, вплоть до того, что они оттеснили воинов архонта своим яростным огнем. Не обращая внимания на выстрелы, Раккар вышел вперед и метнул маленький темный тетраэдр в гущу рабов.

Сийин узрел черно-фиолетовую вспышку, которая в мгновение ока исчезла — врата открылись всего на долю секунды. А потом тетраэдр упал наземь, инертный и безжизненный. Но в этот краткий миг все рабы на расстоянии дюжины шагов были расплющены в кровавую жижу и размазаны по стенам и полу, которые были иссечены и исцарапаны, как будто их терзали чудовищные когти. Это мгновенно сломило волю рабов, и выжившие заняли свое место в привычном порядке вещей: начали бегать и кричать, пока их не отловили.

Потом, в один из редких периодов ясного сознания и общительности, Раккар объяснил Сийину, как работают темные врата. Он сказал, что в запретных местах плодятся невозможные сущности, твари, для которых открытый портал — приглашение протянуть наружу свои ложноножки и броситься на все, что окажется в зоне досягаемости. Если настроить портал таким образом, что он будет открываться лишь на долю секунды, то можно избежать неприятностей, связанных с длительным присутствием чудовищ, и получится эффективное оружие. Раккар ревностно хранил свои темные врата и не доверял их ни одному своему приспешнику, и даже Сийин больше ни разу не видел, как он их применяет.

Гемункул облизнул губы и криво улыбнулся. Угостить Беллатониса погибелью того же рода, как та, которую он грозил обрушить на город — в этом была поэтическая справедливость. Устройство легко запустить, оно действует достаточно широко и смертоносно, так что неминуемо исполнит свое предназначение. Идеально. Дрожащей рукой он потянулся к маленькому тетраэдру. Он казался более тяжелым, чем надо, и прохладным на ощупь. Когда гемункул вышел, дверь беззвучно развернулась за ним и закрылась, скрывая содержимое камеры еще на сотню лет. Сийин сконцентрировался на маршруте, который вывел бы его из Зала Искусства и лабиринта Черного Схождения.

Только потом, когда Сийин уютно устроится в собственном безопасном логове, он начнет размышлять, как именно преподнести Беллатонису этот особенный подарок.

Объединенный военный флот, поднимающийся от Когтя Ашкери, представлял собой великолепное зрелище. Корсары стремительными роями следовали за степенно плывущими крейсерами. Теневые поля мерцали, приобретая фантастические обличья, превращая их в мифических зверей, облака из огня и молний, замки фей и корабли чужих рас по прихоти своего хозяина.

Подлинное величие Комморры можно было оценить только из пустоты, окружающей ее. Только в относительно узкой полосе между самим мегаполисом и преградами, оберегающими его от бушующих энергий варпа, можно было оглянуться и увидеть лик Темного Города.

Удаляясь, многокилометровые причалы превращались в тонкие пальцы, потом в иголки, а панорама города все ширилась. Флот прошел между когтями причалов, среди потоков других кораблей, постоянно курсирующих в город и из города, чтобы утолить его вечный голод. Бесконечная панорама, полная огней, простиралась в темноте позади. Город сиял, как волшебный замок в ночи. В сердце его поднимались шпили, минареты и остроконечные башни Верхней Комморры, тянущиеся к короне пленных солнц. Зубчатые шпили, иглами вырисовывающиеся в панораме, на таком расстоянии казались тонкими и хрупкими, хотя вблизи были огромными, как горы. Под скоплением башен Верхней Комморры раскинулся широкий диск причальных когтей, цепляющихся за пустоту, словно грубые пальцы. В пространстве меж них громоздились ярусы и округа Нижней Комморры, как пластины гриба, растущего между узловатыми корнями дерева. Ниже причальных когтей, будто сталактиты в пещере вечной ночи, свисали темные собратья верхних шпилей — рабские фабрики, ямы гемункулов, фермы плоти и перевернутые жилища, полускрытые густым туманом собственных выбросов и освещенные лишь зеленоватым гнилостным светом горючих газов. Таким виднелся снаружи город-порт Комморра, чем-то похожий на невозможно огромное, колючее морское создание, кормящееся в глубине океана.

Перед авангардом флота раскрылся круг из зеленого пламени, будто глаз из какой-то адской реальности. Один за другим боевые корабли проскользнули в ожидающий портал, ведущий в измерение-лабиринт. В считанные секунды тот проглотил весь флот и исчез, и вечная ночь Темного Города снова вступила в свои права.

Корабли кабалитов понеслись по изгибающемуся туннелю из радужной энергии, чьи стены рябили насыщенными цветами. Сквозь движущуюся пелену временами виднелись участки звездного неба и тут же исчезали. Паутина была чудом межизмеренческой инженерии, которое создали сущности, еще более древние, чем сами эльдары. Ее кружево было соткано из материи варпа и тянулось между материальным и нематериальным мирами, часть их обоих и вместе с тем нечто отдельное. На заре истории эльдары обнаружили Паутину, и их быстрые умы вскоре разобрались в лабиринтообразном плетении этого измерения и освоили его пути. На пике своего могущества они возвели на ее перекрестках огромные города-порты, дворцы и потайные владения, не сознавая, что создали последние оплоты своей цивилизации, где та спаслась после Падения.

В некоторых местах туннель ветвился и проходил через громадные парящие врата из призрачной кости и золотистого металла, покрытые колдовскими рунами направления и защиты. Корабли пролетали мимо многочисленных мелких ответвлений, ведущих к паутинным порталам на каких-то планетах, куда могли пройти лишь пешие войска и легкие транспорты. Таковы были многие участки измерения-лабиринта. Большие артерии, пригодные для кораблей, встречались реже и были невероятно ценны.

Современная Паутина разительно отличалась от той, что существовала в золотые дни империи. Войны и катастрофы создали в ней тысячи прорех. Местами пути распались, сделав недоступными целые регионы, местами разрушились защитные преграды, и в туннели проникли странные существа из иных реальностей. В нынешние времена путешествие через измерение-лабиринт стало таить в себе опасность. Чтобы пробраться по протянутой сквозь измерения сети артерий и капилляров, требовались навыки, интеллект и опыт бесчисленных тысячелетий.

Корабли кабалитов-налетчиков мчались по лабиринту с заносчивой уверенностью. Эльдары Комморры стали хозяевами Паутины, она была их охотничьими угодьями, их собственной бескрайней вотчиной. Они убивали все, что находили в туннелях, хотя на бескрайних просторах подобные встречи с дерзкими нарушителями были редкостью. Эльдары с искусственных миров все же отваживались время от времени использовать измерение-лабиринт, но делали это быстро, стремительно перемещаясь от одного безопасного места к другому, и только в случае нужды. Младшим расам не хватало ума и опыта, чтобы войти в Паутину, и многие порталы в реальном пространстве были снабжены смертоносными устройствами, предотвращающими их вмешательство.

Больше всего лабиринту угрожали сущности варпа, демоны из-за пелены, которые роились рядом и беспрестанно пробовали на прочность психические преграды, единственное, что отделяло их от желанных туннелей Паутины. В некоторых местах эфирные коридоры были окружены огромными спиралями из психически активной призрачной кости, которые восстанавливали Паутину и укрепляли ее защиту против бестелесных когтей, вечно терзающих стены снаружи.

Весь флот не мог проникнуть на девственный мир Лилеатанир через Паутину. Кораблям придется остановиться у развилки, чтобы выгрузить орудия и воинов, которые проникнут в меньшие проходы, а флот двинется дальше, к временно активному порталу в реальный космос, который, как считалось, находился недалеко от планеты. Одним из наиболее сложных этапов планирования были эзотерические исчисления, благодаря которым выведали эту информацию. Сложность маршрута к Лилеатаниру была еще одной причиной, по которой Иллитиан мягко вынудил Маликсиана выбрать в качестве цели именно этот мир. Его шпион отыскал на поверхности только один паутинный портал и доложил, что тот давно не использовался и стоит практически без охраны. Нога настоящего эльдара не ступала на этот девственный мир на протяжении столетий, поэтому существовала немалая вероятность, что краткоживущие экзодиты уже забыли, какой опасностью может грозить портал.

Флот без происшествий добрался до развилки и замедлился. Из ангаров начали вылетать потоки гравилетов и исчезать в более узком туннеле. Пока «Невоздержанный Ангел» разгружался, на всех изогнутых экранах его мостика вдруг появился глухой шлем-маска. Морр вышел на связь.

— Архонт Иллитиан, с дозволения архонта Маликсиана я решил присоединиться к экспедиции на поверхность Лилеатанира.

Иллитиан сдержал вздох и попытался воззвать к здравому смыслу.

— Ты уверен, что твое присутствие там жизненно важно для набега, Морр? Мне кажется, твое внимание должно быть полностью занято стратегическим управлением с корабля.

— Мое место — там, где я могу лучше всего послужить моему архонту. В текущих обстоятельствах это место — на передовой, на поверхности.

По крайней мере, Морр хотя бы пытался не выкладывать свои истинные причины напрямую. В конце концов, Иллитиан не мог ему запретить. То, что архонта извещали о принятом решении, было всего лишь делом вежливости.

— Что ж, доброй охоты тебе, Морр. Я уверен, что твои прославленные благоразумие и осмотрительность хорошо тебе послужат.

Если Морр и распознал в словах Иллитиана сарказм и скрытое предупреждение, он не стал на них реагировать.

— Благодарю, архонт Иллитиан. Конец связи.

Иллитиан вернулся к размышлениям касательно своей избранной группы. Первоначально он планировал отправить шестерых своих лучших оперативников, чтобы те встретились с агентом на заранее обговоренной точке на поверхности Лилеатанира. Но потом к миссии присоединились четверо других, агент пропал, и Иллитиан значительно уменьшил свой вклад в операцию. Он отправит с остальными двух членов своего кабала, не более того. Либо миссия достигнет успеха с шестью бойцами, либо вообще не состоится.

Похожие на стилеты «Рейдеры» и «Губители» все еще вылетали из раскрытых ангаров и исчезали в ответвлении. По сравнению с кораблями двигались они медленно, но космическому флоту придется преодолеть куда большее расстояние, пока он доберется до выхода из Паутины.

По расчетам Иллитиана, корабли появятся как раз в нужный момент, не больше чем через несколько часов после начала атаки на поверхности планеты. Это было немного рискованно, но Маликсиан не желал ждать, пока космический флот займет нужные позиции, и оттягивать нападение. Так что корабли придут позже и будут готовы принять в свои трюмы те немногочисленные стада рабов, которые удастся наловить Маликсиану в промежутках между погонями за гигантскими пернатыми.

Это не имело значения, главное, что Маликсиан будет отвлекать экзодитов. Из того, что безумный архонт возбужденно наговорил Иллитиану, становилось понятно, что у него не будет проблем.

Несмотря на заявления лазутчика Иллитиана, кланы Лилеатанира еще не полностью забыли истории о своих Темных Сородичах. Их предки мудро погребли единственный действующий паутинный портал на планете под титаническим курганом из земли и камней, чтобы им не так легко было воспользоваться. Избранное братство хранителей год за годом, век за веком несло неусыпную стражу на этом месте на случай, если темные когда-либо вернутся. Но в последнее время их роль свелась к тому, что они запрещали любопытной молодежи исследовать великую насыпь и рассказывали страшные истории об извергах, приходящих ночью.

Немногие теперь принимали предупреждения всерьез, и сами хранители превратились в объект шуток. Они жили в анархическом, аграрном обществе, где всегда было много работы и не хватало рук. Некоторые сородичи рассматривали касту стражей, не исполняющих какой-либо видимой функции, как излишество, а то, что экзодиты считали излишним, воспринималось со скептицизмом и даже отвращением.

И все же хранители обратили внимание на то, что огромный курган, скрывающий врата, в одну ночь слегка задрожал, как будто от странного локального землетрясения. В ближайшие селения послали гонцов с предупреждениями, которые были по большей части проигнорированы, а на следующий день расставили растяжки и впервые за много веков открыли осыпающиеся каменные ямы. Сородичи хранителей щелкали языками и вздыхали, глядя на бесполезно растрачиваемые усилия. Лилеатанир еще молодой мир, землетрясения здесь обычное дело, говорили они. Действия братства попахивали отчаянной попыткой доказать свою необходимость.

Комморриты действительно явились через несколько ночей, но шанса доказать свою правоту у стражей кургана не было. Загодя расставленные разрушители молекулярных связей одновременно испарили защитный холм и джунгли на километр вокруг. Древний орден хранителей, преданно оберегавших портал на протяжении веков, исчез в мгновение ока. Огромное кольцо сияющей плазмы еще висело в воздухе, когда первый «Рейдер» появился из открывшегося портала и устремился в ночь. Сверкающие врата исторгали все больше и больше по-осиному узких транспортов, пока, наконец, сплошной поток машин не взмыл в черные небеса, будто дракон из тьмы и лезвий.

Змееподобная флотилия устремилась на запад, распространяя волны ужаса и изумления среди туземцев Лилеатанира. Огни разметали тьму, когда первая волна атакующих ворвалась в ближайшие поселения и смела разрозненную оборону, наспех собранную экзодитами. Скопления тонких башен рушились и падали под разрушительными двойными поцелуями раскалывающих ракет, выпущенных незримыми бомбардировщиками, «Воронами Пустоты», которые уже унеслись прочь в ночное небо. Из «Рейдеров» высадились укротители и натравили на ошеломленных выживших кошмарные стаи химер. Противоестественные звери варпа побежали по лесу, завывая от жажды крови.

Экзодиты отважно отбивались, но битва была для них безнадежна с самого начала. Где бы отдельные группы не пытались организовать сопротивление, с небес их ряды прореживал смертоносно точный осколочный огонь. Острые укусы паралитических токсинов быстро превращали отряды гордых воинов-дикарей в кучи дергающихся беспомощных тел. Крича, как дети, ведьмы врывались в обрушенные здания, соревнуясь с химерами в поиске и убийстве жалких спрятавшихся беглецов. За считанные минуты сопротивление угасло.

Комморриты начали расходиться по сторонам и охотиться на тех немногих экзодитов, которые сбежали в джунгли при первом признаке нападения. Звенья Разбойников и геллионов на полной скорости устремились на поиски новой добычи, а «Рейдеры» поплыли под кронами деревьев с ловчими сетями наготове. Вдали запылало багровое пламя — нашли еще одно поселение. Одинокий «Рейдер», не примечательный ничем, кроме своих пассажиров, откололся от основного войска и направился на север, быстро оставив хаос позади.

Архонт Маликсиан летел во главе кабалитской орды на поблескивающем скелетоподобном «Рейдере». Всю ночь его силы безжалостно преследовали экзодитов, молниеносно наступая и одно за другим сокрушая их поселения. Сопротивление было слабым, и где бы оно не вспыхивало, его сразу гасила превосходящая огневая мощь комморритов. И все же, слушая доклады и подсчет рабов, Маликсиан чувствовал все большее и большее разочарование, ибо ночь подходила к концу, а никаких признаков того, чего он дожидался, не было. Только когда ранний свет зари пробился из-за горизонта, архонт разглядел то, от чего его сердце запело.

Вдали, озаренные первыми лучами солнца, хлопали могучие перепончатые крылья шириной с паруса. Он счастливо улыбнулся, поняв, что по такому случаю земляные черви все же поднялись в воздух. Через миг зазвучал высокий свист, и Девятая Хищница взмыла ввысь, чтобы принять вызов и начать воздушную охоту, позабыв на время все мысли о повседневном и приземленном сборе рабов.

Жизнь. Даже воздух девственного мира кипел жизнью. Она пробивалась сквозь землю, летала в небе, плавала в звенящих потоках и глубоких прудах. В тусклом свете звезд вырисовывались громадные деревья, поднимающиеся к небесам, широкие стволы и высокие кроны, превращающие лес в огромное подобие собора, где все было живое и росло во всех направлениях. Ярко цветущие, мясистые лианы опутывали деревья и извивались на земле, образуя толстые пружинистые ковры. Какие-то ползучие твари пробивались сквозь жирную плодородную почву под ногами, жевали листья и в свою очередь поедались маленькими крылатыми существами, которые летали сквозь полог леса и искусно лавировали между переплетенными ветвями. Светлоглазые длиннохвостые сумчатые пугались, видя пришельцев, и убегали, продираясь сквозь подлесок. Жизнь была везде.

— Отвратительно, — сказал один из агентов Беллатониса, наемник по имени Харбир.

— Да, да. Согласен. Ужасно негигиенично, — засопел другой агент гемункула, развалина по имени Ксагор.

— Тихо, — оборвал Морр. — Ни к чему выражать свои бесполезные мысли.

Морр не был руководителем операции. Теоретически никто из них не был главным, но инкуб сам собой излучал власть, и это сложно было игнорировать. Ксагор скривился, но Аэз’ашье, видимо, не было дела до слов великана-инкуба.

— Разве ты не чувствуешь? Это место совсем другое, не такое, как Город.

— Дома жизнь упорядочена с момента выращивания и до самой утилизации. А это просто анархия, — сказал один из посланников Иллитиана, выбритый налысо и похожий на ястреба воин Вирил. На нем был облегающий хамелеоновый костюм, в котором он выглядел, как стеклянная фигура.

Второй агент Иллитиана, женщина аристократичной внешности по имени Ксириад, ушла вперед на разведку маршрута. К неудовольствию Аэз’ашьи и Харбира, эта парочка настояла на том, чтоб покинуть «Рейдер» вскоре после того, как они отсоединились от основной массы кабалитской армии.

Морр прекратил спор, указав, что, несмотря на демонстративную примитивность, экзодиты вполне способны распознать энергетическую сигнатуру одинокого транспорта со значительного расстояния. Дикари предпочитали партизанскую тактику и наверняка бы напали из засады, заметив машину без сопровождения. Поэтому группа уже несколько часов шла пешком через кажущиеся бесконечными джунгли, лишенные всяких ориентиров и признаков цивилизации. Все ощущали иссушающий душу эффект пребывания в реальном пространстве, и терпение иссякало.

Наконец появилась Ксириад и сняла шлем хамелеоновых доспехов, отчего стала похожа на бестелесную голову. Они с Вирилом были очень похожи, вплоть до выбритых голов. Ксагор думал, что они кузены, Аэз’ашья считала их братом и сестрой, а Харбир предполагал, что это мать и дочь, замаскированная под сына, но он всегда питал слабость к театральным мелодрамам вроде «Отчуждений» Урсилласа. Морр хранил свое мнение при себе, а сами агенты Иллитиана не проливали свет на тайну. В разговоре, во всяком случае, Ксириад принимала роль старшего, как и сейчас.

— Камень встречи впереди. Признаков связного нет, но я не подобралась достаточно близко, чтобы убедиться в этом.

— Почему? — потребовал ответа Морр.

— Потому что я решила, что важнее сообщить вам, что мы уже близко, чем одной идти туда, где может быть ловушка, — сдержанно ответила Ксириад.

— Если мы не встретим этого «связного», сильно ли это уменьшит наши шансы на успех? — спросил Морр.

— Начисто. Сомневаюсь, что мы хотя бы сможем найти Мировой Храм без его помощи. Я уве…

Морр закинул огромный клинок на плечо и, не говоря ни слова, тяжелым шагом двинулся в том направлении, откуда пришла Ксириад. Остальным пришлось поторопиться, чтобы не отстать.

Камень встречи, о котором она говорила, оказался колоссальным кварцевым валуном, который торчал из лесной подстилки, как сломанный зуб. По его поверхности расползлись стертые от времени письмена, чужие символы, которые напоминали эльдарские, но имели куда более древнее происхождение. Камень окружала небольшая поляна, как будто деревья боялись расти слишком близко к этой чужеродной глыбе. Здесь висела тишина, резко контрастирующая с буйством жизни вокруг.

Морр без лишних церемоний зашагал вперед, и его безликая маска закрутилась по сторонам, как будто сканируя подлесок. Аэз’ашья легким шагом подошла к камню и рассмотрела письмена, не понимая их.

— Кто оставил эти знаки? — спросила она. Ей ответила одна из стеклянных теней, скользящих рядом — сложно было сказать, Ксириад это или Вирил.

— Похоже на символы Древних. Наверное, они создали это место много лет назад.

— Это ключевой камень, — не оглядываясь, прогрохотал Морр, который все так же стоял и изучал джунгли. — Мистические энергии планеты проходят сквозь эту точку и другие, что разбросаны по ее окружности.

Аэз’ашья, воодушевленная тем, что ей удалось разговорить обычно молчаливого инкуба, наградила его шаловливой улыбкой.

— Ты удивляешь меня, Морр. Откуда ты знаешь такие вещи? — спросила она с обезоруживающей невинностью.

— Я старше, чем ты думаешь, — тихо, как будто разговаривая сам с собой, ответил Морр.

— Так что, мы будем просто ждать? — протянул Харбир, поплотнее заворачиваясь в плащ. — Сидеть тут и надеяться, что этот таинственный связной появится до того, как Та, что Жаждет, обгложет нас до костей?

— Да. Да, согласен. Хозяин сказал: вернуться до рассвета! — активно закивал Ксагор.

— Неважно. Я могу найти Мировой Храм один, — сказал Морр.

Раздался резкий треск, и глазная линза Морра разлетелась на крошечные обломки кристалла. Огромный инкуб покачнулся и рухнул, как подрубленное дерево. Все остальные на миг застыли в изумлении. Еще один трескучий звук, и голова Ксириад — или, возможно, Вирила — превратилась в багровое облако.

— Засада! — крикнула Аэз’ашья, бросаясь в лес.

Она увидела какое-то движение в кронах деревьев, предательское стеклянистое мелькание среди листвы. Прозвучал еще один выстрел: снайпер метил в нее, но она была слишком быстра. Ответный осколочный огонь посек ветви вокруг и заставил фигуру-хамелеона уйти глубже в укрытие. Следующая пуля врезалась в землю перед ней, вскинув фонтанчик листьев и травы. Она прилетела откуда-то сзади, со стороны поляны, что означало, что по меньшей мере два снайпера держат ее в прицеле.

Аэз’ашья метнулась в заросли под деревом, где она заметила одного стрелка, решив, что ее товарищи справятся с другими врагами. Жизнь в Темном Городе оттачивала боевые инстинкты его обитателей практически с рождения. Ежедневные кровопролитие и насилие даровали им почти сверхъестественную способность принимать верные решения в опасных ситуациях, таких, к примеру, как засада с неизвестным количеством нападающих. Там, где элитный военный отряд был бы прижат к земле и порван на кусочки, комморриты атаковали в ответ, подобно крысам, загнанным в ловушку. Суккуб должна была настичь того, кто попался ей на глаза, а насчет помощи своим верным союзникам она подумает позже… Возможно.

Она подбежала к ближайшему дереву, ловко запрыгнула на нижние ветви и начала пристально рассматривать темные кроны в поисках пятна искаженного звездного света, которое выдало бы укрытие ее добычи. Вот оно — развилка на дереве всего в двадцати метрах. Аэз’ашья разглядела очертания фигуры в плаще, которая подняла длинную тонкую винтовку, целясь не в нее, а куда-то в сторону поляны. Ведьма незаметно подобралась к снайперу, практически беззвучно переступая стройными ногами.

Фигура в плаще выстрелила и повернулась, чтобы перейти на другую позицию. Но за спиной стояла Аэз’ашья с ярко сверкающими в руках кинжалами.

— Здравствуй, кузен, — промурлыкала она, заключая снайпера в бритвенные объятья.

Ксагор и Харбир бросились в укрытия еще до того, как первые тела упали на землю. Развалина сжался за поваленным деревом, стиснув в руке тупоносый осколочный пистолет. Харбир вытащил элегантный длинноствольный пистолет, перекатился на живот, быстро обстрелял листву, вскочил и помчался под покров леса.

Он зигзагами бежал по открытой поляне, думая, как ему повезло, что противник использовал игольные винтовки. Это однозарядное оружие отлично подходило для снайперов, но в данной ситуации им скорее стоило бы воспользоваться автоматическим огнем. Характерный трещащий звук, издаваемый покрытыми ядом иглами при переходе через звуковой барьер, дал ему понять, что он имеет дело с неопытными стрелками. Бывалые убийцы всегда снижали начальную скорость снарядов на своем оружии, чтобы не столь явно выдавать свое присутствие.

Он прыгнул за ближайшее дерево, услышав вой летящих к нему снарядов. Ствол содрогнулся, когда те ударились в его мягкую волокнистую древесину. Харбир выкатился из укрытия, открыл огонь, чтобы отвлечь атакующих, наделал дырок в кронах своими осколками и снова бросился за дерево, не посмотрев на результат. Его преследовало по меньшей мере два снайпера, и их смертоносные выстрелы попадали все ближе всякий раз, как он попадался им на глаза.

Наемник услышал тяжелые шаги и снова перевел взгляд на поляну. От того, что он увидел, у него отвисла челюсть. Морр снова оказался на ногах и неуклюже пробежал мимо Харбира. Инкуб размахнулся гигантским клэйвом, вогнал его в дерево неподалеку и в два удара вырубил из ствола огромный клиновидный кусок. С протестующим стоном дерево начало медленно заваливаться в сторону, быстро набрало скорость и наконец рухнуло с оглушительным грохотом. Воздух наполнился облаком листьев, через которое Харбир разглядел два движущихся пятна, которые пытались скрыться.

Инкуб и наемник бросились к ним, чтобы схватиться со снайперами в ближнем бою. Камелеолиновые плащи разметались во время падения, мельком виднелись то руки в легких бронеперчатках, то скрытые масками лица. В руках Харбира мгновенно оказался нож, изогнутые полметра бритвенно-острой стали, готовые вонзиться в плоть и выпустить наружу кишки. Морр преследовал врагов, как мстительный одноглазый бог, вырубая себе путь сквозь переломанные ветви.

Поняв, что бой неизбежен, один из снайперов повернулся и поднял винтовку. К изумлению Харбира, второй вогнал кинжал в незащищенную спину товарища, шагнул назад и поднял руки, сдаваясь. Его жертва закричала от неожиданности и рухнула лицом вниз, тщетно пытаясь схватиться за торчащую рукоять кинжала. Харбир почувствовал, как полная боли душа ускользнула в камень духа на шее. Смерть имела болезненно-сладкий привкус предательства. Тело еще раз дернулось и замерло.

Второй нес что-то нечленораздельное, не сводя глаз с трупа. Харбир с трудом отвлекся от свежего деликатеса души, буквально ждущей, когда ее подберут, и начал понимать, что тот говорит.

— …служу Иллитиану! Я Синдиэль! Его агент!

Обманчивая тишина повисла над поляной. Харбир выжидающе взглянул на Морра. Огромный инкуб остановил готовый снести голову клинок на середине удара. Долгую секунду он разглядывал незнакомца поверх клэйва, прежде чем убрать его.

— Говори. Твоя жизнь лежит на чаше весов, — четко проговорил Морр.

Снайпер стянул с головы капюшон, сорвал маску и с явным отвращением отбросил ее прочь. Лицо показалось Харбиру мягким и розовым, как у новорожденного. Но за темными глазами скрывалось нечто знакомое, блеск жажды убийства и сладострастия, который открыто горел на каждом лице в Темном Городе.

— Я Синдиэль, агент архонта Иллитиана из кабала Белого Пламени, — сказал странник с необычным, отдающим формальностью акцентом. — Простите. Я должен был встретиться с вами один, но мои… бывшие компаньоны последовали за мной. Думаю, они считали, что спасают меня.

Синдиэль издал сдавленный смешок. Он говорил быстро и взволнованно, постоянно оглядываясь на своего убитого товарища, и на его лице читались сложные эмоции.

— Ты можешь провести нас к Мировому Храму?

— Да! О да! Для этого-то я и пришел, — с облегчением затараторил перебежчик.

— Тогда добро пожаловать, Синдиэль, — проговорил Морр с торжественностью, удивившей Харбира. — Сколько эльдаров пошло за тобой? Нужно удостовериться, что никто не спасся бегством.

— Трое, только трое. Я думаю, твои друзья уже добрались до Кораллион и Белта, — он нервно постучал себя по уху. — Я слышал, как они погибли.

Появилась Аэз’ашья, вся в крови и явно довольная собой. Похоже, Синдиэль чем-то привлек ее, потому что она начала без всякого стеснения флиртовать с ним к одновременному восторгу и стыду последнего. Когда вернулась Ксириад, она не проявила такого дружелюбия к новому спутнику. Ее гордое лицо теперь выражало едва сдерживаемую ярость из-за гибели Вирила. Ксагор же просто понюхал новичка и попросил у него образец кожи. Когда все были в сборе, Морр обратил взгляд единственного глаза на Синдиэля.

— Нужно двигаться дальше, — сказал он, — мы не можем надолго здесь оставаться. Сколько времени займет путь к Мировому Храму?

Синдиэль широким жестом указал на покрытую знаками глыбу кварца в центре поляны.

— Нисколько. Фактически, мы сейчас стоим прямо у его порога.

В тысяче километров к северу смертоносная стая Маликсиана пошла в атаку, и архонт издал вопль наслаждения. Гигантские птерозавры под ними метались и кружили среди фантастического ландшафта облаков, издавая хриплые тревожные крики. Их наездники-экзодиты казались блохами на широких спинах зверей. Они навели тонкие копья на небо, и воздух вдруг рассекли пересекающиеся полосы рубиново-алых лазерных лучей. Попавшись в сеть, один «Рейдер» окутался пламенем и перевернулся на бок, высыпав в небесную пустоту свой груз из кричащих воинов. Другие «Рейдеры» резко замедлились и ринулись назад, за пределы радиуса поражения.

Сквозь паутину огня полетела туча геллионов, отплевываясь во врагов осколками. Один из них мастерски вспорол своей адской глефой перепонку огромного крыла. Второй геллион попытался повторить подвиг первого, но громадная узловатая лапа смела его со скайборда. Другие падали, как пылающие угли, безжалостно подбитые стрелками со спин птерозавров. Маликсиан не обращал внимания на потери — геллионы выполнили свою роль, стянув на себя вражеский огонь.

С громовым хлопаньем крыльев на отвлеченных экзодитов обрушились бичеватели, у когтистых ног которых мчались рои чужеродных питомцев Маликсиана. На эту битву он привез острокрылов и кровохватов — их можно было легко заменить, при этом они были достаточно опасны, чтобы убивать живущих в грязи.

Экзодиты, облаченные по местной моде в шкуры и чешую, ничего не могли противопоставить всепоглощающему вихрю клювов и когтей. Их огонь ослабел, и Маликсиан повел тяжелые гравилеты вниз, на деморализованных врагов. Он спрыгнул на качнувшуюся спину птерозавра, где пыталась обороняться группа дикарей в кожаных доспехах.

Наездники ящера неплохо сражались. Все они были воинами, все выросли в суровой среде и были натренированы в искусствах войны, все были эльдарами, совершенными и умом и телом, закаленными в межклановых стычках. И все же Маликсиан резал их, как скот, расшвыривая мечи и копья в стороны яростными ударами своих когтей-бритв. В считанные секунды он избавил окровавленного птерозавра от всех наездников, и цель была у него в руках.

Бичеватели, вооруженные нейростимулами, безжалостно захватили контроль над ящером и повели его на север. То же повторилось и с другими птерозаврами, и вскоре полдюжины огромных зверей медлительно хлопали крыльями, двигаясь к востоку. Хороший улов. Их лишат сознания и поместят на корабли, когда Иллитиан приведет их в заранее намеченное место.

Маликсиан размышлял про себя, можно ли вообще заставить гигантов-птерозавров охотиться на что-то столь маленькое и незначительное, как раб. Он был уверен, что в сотрудничестве с укротителями Беллатонис найдет способ подстегнуть этих зверей на убийство, хотя мастер-гемункул, судя по всему, не питал большой страсти к последнему.

Высокие крики отвлекли его от раздумий, и он увидел еще одну группу птерозавров, продирающихся сквозь облака. Все больше и больше крестовидных силуэтов, сначала дюжина, потом две, потом небо внизу заполнилось неотвратимо надвигающейся рябью из множества огромных хлопающих крыльев. Несколько секунд Маликсиан смотрел на них с откровенным восхищением, прежде чем приказать своим «Губителям» открыть огонь. Разрушительные лучи копьями обрушились вниз и погладили спины этих великолепных, но непрактичных животных. Один за другим те начали падать, объятые пламенем.

Их товарищи продолжали стоически лететь сквозь обстрел, и вскоре Маликсиан понял причину их спокойствия. Это была лишь первая волна. Все больше и больше крыльев разрывало облачный покров по всему небу, сколько хватало глаз, и Маликсиан ощутил первый холодный укол страха.

Как объяснил Синдиэль, на определенном метафизическом уровне девственный мир был, по сути, отдельной вселенной. Потоки стихийных сил проходили через отдельные фокусирующие узлы, создавая на планете собственный аналог Паутины. Правильные действия могли открыть портал из одной точки поверхности в другую, к примеру, создать путь от стоячего камня поблизости к самому Мировому Храму. Но эти действия были ревностно оберегаемой тайной, доступной лишь немногим избранным. Среди этих немногих была банда «странников», к которой, по его словам, присоединился Синдиэль. Они хранили запретное знание об этом пути и о многих других потайных тропах великой Паутины.

— Долго ты бродил со своими приятелями-странниками? — спросила Аэз’ашья.

— Годы. Кажется, что полжизни. Я думал, что они свободомыслящие, опасные радикалы, идущие путем изгоя, — ответил Синдиэль. — Но я ошибался.

Горечь этих слов, похоже, удивляла его самого. Он попытался объяснить, на что похожа жизнь на тесном искусственном мире, полная бесчисленных ограничений и неписаных законов. Так, в этом обществе, где каждого шаг за шагом вели по жизненному пути, было совершенно немыслимо решать конфликты путем открытого столкновения. Каждую жизнь, каждое переживание планировали и распределяли практически с рождения. Если же кто-то не мог подстроиться под постоянное незримое давление и стать частью общества, то его ожидало наказание в виде чего-то вроде прижизненной социальной смерти.

— Никто не понимает, что провидцы сделали нас пленниками будущего. Единственный «путь», который они предлагают, растет из страха перед прошлым.

— И ты хочешь показать им, как они неправы? — съязвил Харбир.

— Я не могу изменить социум своего искусственного мира, да и не хочу, — серьезно ответил Синдиэль. — Я знаю только, что не хочу так жить. Пути, которыми они идут, едва ли можно назвать жизнью.

Новичок определенно был умен. Он спрятался на другой стороне камня встречи, чтобы они не смогли увидеть, как он активирует врата. Когда он появился снова, зуб из кварца уже не выглядел сломанным — верхнюю часть ему заменил серый, похожий на туман портал. Они поднялись к нему, и Синдиэль уже хотел шагнуть сквозь волнующуюся поверхность перехода, когда Морр стиснул его плечо рукой в латной перчатке.

— Стой. Ты уже привел к нам врагов. Не думай, что тебе позволят сделать это еще раз, — предупредил инкуб.

— Убей его, Морр! — ядовито выплюнула Ксириад. — Он нам больше не нужен.

— А вы были раньше в Мировом Храме? — выдавил Синдиэль. — Не думаю. А я был! Я вас отведу именно туда, куда вам надо.

Морр не ослабил хватку, но и не поднял смертоносный клинок.

— Кроме того… прежде чем вы решите убить меня, подумайте, что я многое знаю о тайных тропах Паутины. Это очень ценное знание. Думаю, лорду Иллитиану не понравится, если он его лишится.

— Нет такого секрета, который бы из тебя не смогли вытащить гемункулы, — парировала Ксириад.

— Еще один явный аргумент в пользу того, чтобы не убивать меня. Я ведь должен быть жив, чтоб они могли это сделать, верно?

— Не обязательно, — тихо вставил Ксагор, но его проигнорировали.

Морр вдруг выпустил Синдиэля, который благодарно потер плечо.

— Веди, — сказал Морр, — и знай, что я смотрю за тобой.

Изнутри портал одновременно походил на Паутину и отличался от нее. Движущиеся стены скрывались и расплывались в тенях. Во тьме, окружающей извилистую тропу, ощущалось какое-то присутствие, как будто всюду вокруг, невидимые для них, спали громадные звери.

Агенты двинулись по бледной серебристой дорожке, следуя всем поворотам и изгибам. Синдиэль безмолвно вел их мимо бесчисленных развилок и ответвлений. Он не солгал, другие не смогли бы найти верный путь среди всех этих мерцающих тропинок. Бледный свет, к которому они шли, постепенно становился все ярче по мере того, как они приближались к ядру.

Глава 8. СЕРДЦЕ МИРА

Мировой Храм Лилеатанира назывался Лил’эш Эльдан Ай’Мораи, «Священная гора первых лучей зари». Он находился за тысячи километров от паутинного портала и являлся центром мистической спирали, которая опоясывала всю планету. Последние несколько часов Ларайин Сил Кадаийт находилась здесь и пыталась усмирить разъяренный дух мира, который содрогался и бушевал в ответ на вторжение чужеземцев. Ларайин была молода по меркам эльдаров и никогда не встречала такой мощной дисгармонии, как та, что поразила сейчас психические потоки планеты. Из-за тревоги духов она сама была рассержена и напугана.

Священная гора была в безопасности, Мировой Храм скрывался в ее корнях под сотнями метров твердого камня. Здесь дежурила небольшая почетная стража, хотя большая часть воинов клана ушла сражаться с захватчиками. Оставшиеся были мрачны, нервничали и то и дело теребили свои двуручные кланты из звездного металла и лазерные копья. Когда они думали, что Ларайин не обращает внимания, то мысленно шептались между собой. Темные Сородичи! Похитители душ прибыли на Лилеатанир!

Многие стражи когда-то втайне посмеивались над зловещими предупреждениями хранителей и сомневались в необходимости их вечного бдения. Воины клана думали, что глупо высматривать опасность, которой никто из ныне живущих не видел. Жизнь на девственном мире была достаточно тяжела, но экзодиты выбрали ее именно по этой причине. Ежедневная нужда создала народ, которому был чужд соблазн, общество, которое мало ценило древнюю мудрость.

Мировой Храм, конечно же, был близок к природе. Округлые валуны и высокие колонны из живого камня, вода пробивалась сквозь трещины, образуя сверкающие водопады и глубокие чистые пруды. Некогда древние решили заронить семена крошечных кристальных солнц в верхние пределы храма, поэтому здесь были и растения, от простых папоротников и мхов до миниатюрных деревьев элох и вислоплодника. Богатые жилы минералов и фантастические наросты кристаллов мерцали у стен, заливая озерца и гроты волшебным сиянием.

Там и сям виднелись отполированные участки камня, на которых были вырезаны руны, пульсирующие фосфорным колдовским светом. Ларайин двигалась от одной плиты к другой, пытаясь успокоить духов дикой природы, летающих сквозь священную гору, и тихо напевала им о любви, гармонии и надежде на лучшие дни. В потоке мирового змея она встречала души собственных соплеменников, погубленных Темными Сородичами, оплакивала их уход и пела о возрождении для них. До сих пор она не раз чувствовала смерть. Цикл жизни неизбежно проходил сквозь смерть, поворачиваясь, как гигантское колесо, но на этот раз все было иначе. Пламя войны объяло их землю, обрывая жизни задолго до срока, исторгая души из тел.

Внезапный, дисгармоничный звук отвлек ее от дела. Мерно капала вода, шептались и шелестели мысленные голоса, но было что-то еще, что-то странное. Ларайин оглянулась и поняла, что оказалась одна. Почетная стража, находившаяся рядом секунды назад, куда-то исчезла. Она вытерла руки о домотканую мантию и начала раздраженно осматриваться, предполагая какую-то глупую шутку. Постепенно в ней начала подниматься волна ползучего, тошнотворного чувства, ощущение осквернения и ужаса.

Странные тени двигались в нижнем гроте, и их чуждые души наполняли ее разум зловонием жажды убийства. Невозможно: Дети Кхейна проникли в святилище Иши! Она хотела побежать, прокричать предупреждение невидимым стражам, но ужас встал комом в горле, опутал руки и ноги ледяными кандалами. Ларайин захлестнуло чудовищное предчувствие, что даже самый тихий звук привлечет эти жуткие тени к ее укрытию.

В ушах загремел рев мирового змея. Ничем не сдержанный, разъяренный вторжением Детей Кхейна, он воплощался в аспекте Дракона. Храм задрожал в ответ, сверху посыпались пыль и камешки, застучавшие о пол пещеры твердым дождем. Крадущиеся тени подобрались к подножию пологого ската, на вершине которого находилась она. На миг они застыли, почувствовав сотрясение, а затем начали подниматься. Сжавшийся в горле Ларайин комок прорвало бесконечным криком.

В тот же миг насилие заполнило святилище, подействовав на Ларайин, будто физический удар в живот. Шипящие нити рубинового света разорвали тени — это спрятавшиеся в засаде стражи открыли огонь из своих копий. Появилась кружащаяся как вихрь, полуголая дьяволица, которая перепрыгивала через лазерные лучи и бежала по остриям сталагмитов. Огромная одноглазая фигура, похожая на какой-то автомат, вдруг возникла за спиной одного из отвлекшихся стрелков и зарубила его одним ударом чудовищного клинка. Ларайин резко вдохнула, ощутив, как душа стражника покидает тело и улетает прямиком в мирового змея, как будто ее сбросили в беснующуюся реку. Поток духов моментально изменился, бесчисленные души стали сердиться и дичать, поняв, что их святилище под угрозой.

Храм снова затрясся с еще большей силой, так что крупные камни посыпались на пол и в пруды. Два стражника побежали на убийцу-циклопа, за их наполненными энергией клантами тянулись шлейфы молний. Но безжалостный клинок сразил и их, как будто перед ним были всего лишь дети. Дьяволица кинулась на оставшегося копейщика, который отчаянно пытался развернуть свое массивное орудие. Она охватила несчастного стражника, как будто в любовных объятиях, чтобы утолить свою дикую похоть, как Ларайин уже с кошмарной ясностью видела в психическом зеркале мирового духа.

Ее сердце вновь начало биться, руки и ноги задрожали. Рассудком она понимала, что не может сбежать, но душа жаждала скрыться. Она подумала, что может прыгнуть в реку душ, текущую сквозь святилище, и, уничтожив себя, полностью слиться с ней. Она не могла сбежать по-настоящему, но если она воссоединится со своими предками внутри мирового духа, это поможет спастись от ужасов материального мира. Растворившись в великом гештальте, Ларайин будет ждать, пока колесо не повернется, и она не родится заново. Нужно только шагнуть с возвышения, где она стояла, и упасть на острые камни внизу…

— Нет, нет. Недопустимо, — проквакал сзади сухой голос. Что-то укололо в спину, по телу расползлись огненные щупальца боли. Ноги снова предательски подогнулись, но сильные руки схватили Ларайин прежде, чем она упала.

В ушах все еще звучал громовой голос Дракона. Вот он освободился, и рев перешел в триумфальный вопль.

Маликсиан, паривший высоко над верхушками облаков, был вынужден признать неприятный факт: теперь он был в числе преследуемых. Сплошная стена птерозавров неумолимо гнала Девятую Хищницу вперед, как буря гонит парусный корабль. Оставшиеся геллионы и Разбойники фехтовали и сталкивались с авангардом живущих в грязи, когда те подбирались слишком близко, но Маликсиан просто не мог позволить себе ввязываться в бой с целой ордой. Его воины сожгли как минимум сотню птерозавров, но количество экзодитов только прибывало.

Доклады снизу, из зеленого ада, говорили то же самое: древолюбы ввели в бой самых крупных из своих друзей-животных. На земле появились огромные стаи карнозавров и яростно атаковали всех, кого видели. Несмотря на первоначальные успехи набега, брать в плен рабов стало практически невозможно. В безмолвном согласии все элементы армии захватчиков теперь либо двигались на север навстречу кораблям, либо пробивались обратно к паутинному порталу, из которого появились.

Маликсиан сказал себе, что нет ничего постыдного в том, чтобы объявить набег завершенным, а его цели — выполненными. Все равно согласно плану он бы уже летел к кораблям. И все же то, что его преследовали, уязвляло на глубоко иррациональном уровне, том уровне личности, который Маликсиан любил больше всего. Он стоял у киля скелетоподобного «Рейдера», глядя на преследующих его птерозавров и бормоча проклятья. Таким образом, он был в самой подходящей позиции, чтобы увидеть, как с ордой экзодитов происходит что-то странное.

Сквозь ряды всадников пронеслась дрожь, и все они разом остановились, объятые смятением. Даже Маликсиан, несмотря на полностью атрофированное чувство эмпатии, ощутил: что-то изменилось. Через несколько секунд волна хлопающих крыльев внезапно отхлынула назад: птерозавры складывали огромные перепонки и пикировали в лес. Над всем миром зависло покалывающее кожу чувство неотвратимости, как будто он остановился и резко вдохнул, чтобы издать первобытный вопль.

Густая листва под транспортом Маликсиана волновалась, как море в бурю. Огромная трещина вдруг рассекла землю с востока на запад, словно черная, изломанная молния, пронесшаяся от горизонта до горизонта. Из разлома вверх устремились камни и пламя, а следом — стремительно раздувающийся пузырь вулканического пепла, заполнивший собой и небо, и землю. Разряды статического электричества мелькали в облаке, которое неслось с такой скоростью, что поглотило несколько гравилетов, уже развернувшихся и пытающихся оторваться.

Шипящие камни и комья лавы рассекли небо со смертоносной меткостью противовоздушных ракет. Перед «Рейдером» Маликсиана возник валун величиной с дом, завис на вершине параболической дуги, медленно перевернулся, как выброшенный на берег кит, и обрушился вниз, испуская искры и испарения. Маликсиан направил свою машину следом, падая, как лист, в создаваемом камнем воздушном потоке. В последнюю секунду транспорт вышел из пике и понесся на север, словно стрела.

Священная гора застонала и затряслась от ярости освободившегося мирового духа. Морр воздел клэйв и двинулся на Синдиэля, но пол так сильно дрожал, что инкубу пришлось медленно переставлять ноги, как будто он был на палубе корабля, подхваченного бурей. Это, скорее всего, спасло Синдиэлю жизнь.

— Подожди! Еще есть время! Я все еще могу вытащить нас отсюда! — отчаянно завопил он.

— Объясни! — взревел великан-инкуб, перекрикивая доносящийся отовсюду грохот содрогающихся камней.

— Я могу использовать временную скважину, чтобы проникнуть в Паутину! Тут есть потайная тропа!

— Не глупи! Мировой дух уничтожит нас! — крикнула Ксириад.

— Нет, — возразил Синдиэль, бросив виноватый взгляд на хрупкое тело на плече Ксагора. — Пока она у нас, этого не случится.

В воздухе начали сгущаться призрачные щупальца, бледно светящиеся отростки, слепо нащупывающие чужаков. Агенты инстинктивно сгрудились ближе к миропевице, чтобы защитить ее или оказаться под ее защитой. По полу поползли трещины, медленно расширяясь и открывая взору бездонные пропасти у самых их ног.

— Разве у нас есть выбор? — выкрикнул Синдиэль. Не дожидаясь ответа, он вытащил из-под камелеолинового плаща маленькую вещицу и подбросил ее в воздух. Медленно вращаясь, она зависла на уровне головы. Это было что-то вроде фасетчатого, похожего на клетку веретена из призрачной кости. Синдиэль запел, обращаясь к вращающемуся предмету, тот начал то замедляться, то ускоряться, следуя тону песни. Под ним появилась расплывчатая, дрожащая серебряная капля и расширилась, как хрупкий и эфемерный мыльный пузырь.

— Лучше и быть не может! Идем! — Синдиэль прыгнул во временный портал. Один за другим следом поспешили остальные, пока не остался только Морр. Его единственный глаз обвел зловещим взглядом оскверненное святилище.

— Лишь наивные пытаются забыть и простить! — взревел инкуб ярящимся духам. Он выплюнул еще два слова, презрительно повернулся спиной и шагнул в портал, который тут же исчез. Только последние слова Морра эхом отражались от стен святилища, как набат огромного колокола.

«Архра помнит».

Корабли налетчиков вошли на низкую орбиту над терминатором Лилеатанира, двигаясь так, что граница дня и ночи точно рассекала их длинные зазубренные корпуса надвое. Иллитиан наблюдал за ходом набега с борта «Невоздержанного Ангела» с тех самых пор, как его флот выскользнул на окраину системы из давно не использовавшегося портала. Разумеется, он еще ничего не слышал о своих агентах. Он узнает об исходе миссии, только если тот будет успешным, и только когда они вернутся на корабль.

Флот медленно и бесшумно опускался к планете. Не было признаков каких-либо планетарных оборонительных систем, ни вмешивающихся не в свое дело эльдаров с искусственных миров, что было бы еще хуже. Впрочем, Иллитиан подозревал, что их уже предупредили. Вскоре после того, как флот вышел из лабиринта, в реальном пространстве засекли какую-то малозаметную рябь, которую, вероятно, вызвал корабль-разведчик, улетевший к своему родному миру с новостями. Это ничего не значило, набег завершится задолго до того, как эти глупцы закончат спорить и бросать руны, чтобы выяснить, не следует ли им помочь.

Иллитиан слышал, что эльдары искусственных миров полностью полагаются на провидцев, доверяя им управлять своей судьбой, и вечно пытаются повлиять на плетение будущего, сведя его к каким-то определенным событиям. Если это была правда, то можно было понять, почему они редко решались встать на пути настоящих эльдаров. Возможно, они знали, что перед ними более сильная судьба.

Первые корабли начали нырять в атмосферу и встречаться с «Рейдерами», на которых летели кабалиты, в разреженных верхних слоях. В трюмы грузили рабов свежего улова — их было сравнительно мало для набега таких масштабов, но этого следовало ожидать при охоте на экзодитов. Иллитиан получил сообщения, что на корабли Девятой Хищницы заводят больших крылатых существ, так что, видимо, Маликсиан должен быть счастлив. Вернее, он был бы счастлив, если бы не увяз в какой-то крупной воздушной битве за много километров от места встречи…

Иллитиан сфокусировался на показаниях сенсоров, исходящих от личного войска Маликсиана. С кристальной ясностью он увидел кажущиеся бесконечными волны летучих воинов, которые преследовали его. Потом он увидел, как хлопающие крыльями птерозавры вдруг остановились и начали отступать, а через несколько мгновений мир, иначе и не скажешь, сошел с ума. За какую-то дюжину минут на ночной стороне планеты вспыхнула дюжина зловещих огней, а на дневной стороне в стратосферу взвились огромные плюмажи вулканического пепла. Облака вокруг мест извержений завихрились, приобретая фантастические формы и образуя концентрические кольца под напором штормовых ветров. Поток сообщений с поверхности удвоился, а затем и учетверился. Все они запрашивали скорейшее прибытие кораблей для отступления, и еще больше крейсеров и корсаров устремились вниз, в задушенные пеплом верхние слои атмосферы.

Высоко над всеми Ниос Иллитиан с холодным равнодушием наблюдал за усиливающимся хаосом. Он думал лишь о том, означает ли это успех или провал его агентов.

На секунду Морра окутал потусторонний холод, и в следующий миг он уже стоял рядом с остальными. Он немедленно понял: что-то пошло совсем не так. Вокруг клубился туман, достигая коленей, нигде не было видно знакомых трубчатых коридоров Паутины. Во всех направлениях висел плотный и близкий занавес мрака, как будто они стояли посреди темного леса. Если напрячь глаза, можно было разобрать вдали какие-то бледные формы, возможно, деревья или колонны, которые как будто возвышались сразу за пределами видимости.

Ксириад кричала на Синдиэля, Харбир препирался с Ксагором, а Аэз’ашья подстрекала обе пары с равным энтузиазмом.

— Тихо, — приказал Морр, пресекая споры. Единственный глаз инкуба безжалостно уставился на Синдиэля. — Объясни.

— Мы… э… мы слегка сбились с курса.

— Заблудились! — крикнула Ксириад. — Из-за этого щенка мы все потерялись за пеленой!

— Мы в Паутине, — продолжал настаивать Синдиэль, — просто в деформированном участке.

— Другими словами, мы заблудились!

— Нет…

— Ты можешь показать, куда надо идти?

— Нет…

— Значит, мы заблудились!

Дикий, полный отчаяния вой, скорее осязаемый, чем слышимый, раздался где-то далеко во тьме. Его подхватили другие странные голоса, какие-то ближе, какие-то дальше.

— Как бы все это не было забавно, нам лучше двигаться, — заметила Аэз’ашья. — Не будем облегчать им задачу.

— Куда?

— Сомневаюсь, что это важно. Куда угодно, лишь бы подальше отсюда.

Они побрели сквозь липкий туман, и вскоре начали ощущать огромную усталость. Нечестивый голод Той, что Жаждет, был силен в этом сумрачном царстве и неумолимо высасывал силу из их тел. Безнадежные завывания как будто отдалялись, но бледные деревья или столбы не становились ближе. Через несколько минут стало ясно, что их загадочные очертания слишком неправильные, чтобы это могли быть колонны или растения. Харбир мог поклясться, что они двигались, пока он не смотрел — изгибались, меняли положение и оказывались ближе, когда он снова переводил на них взгляд.

В конце концов наемник увидел нечто, из-за чего вовсе перестал всматриваться в тьму. На какое-то время он затих и уставился на собственные ноги, ступающие по туману.

Ксагор приблизился к нему, таща на себе миропевицу. Предыдущие попытки Харбира прикончить развалину в Вольерах, похоже, полностью забылись пред лицом угрозы.

— Что-то заметил, да?

— Я сначала подумал, что это молнии, зарницы или что-то типа того, поэтому они и двигаются. Но это не молнии.

— Острые глаза. Хорошо, хорошо. Что видят острые глаза?

— Что-то вроде завихрений из маленьких пятнышек света.

Ксагор секунду поразмыслил. Он поудобнее переложил лишенное сознания тело на своем плече, хотя, судя по всему, едва ли замечал небольшой вес миропевицы.

— Души слетаются, — заключил он. Харбир с невеселым видом кивнул.

— Они все, похоже, соединяются в одной точке вдали. Я побоялся смотреть, что там находится.

— Думаю, правильно.

Время здесь не ощущалось. Через какой-то период во мраке перед ними начали появляться препятствия. В туманной пелене были хаотично разбросаны торчащие вверх прозрачные обломки, первоначально не выше чем по пояс, но по мере продвижения вперед становившиеся все больше. Вскоре они уже нависали над головами. Обломки выглядели твердыми, но поблескивали и как будто имели желеобразную консистенцию, отчего походили на слизь.

Позади не прекращался вой, все еще далекий, но приближающийся. Нечто шло по следу агентов. По невысказанному согласию они прибавили шаг и стали осматривать развалины-осколки в поисках выхода или места, где можно занять оборону.

— Что это за место? — спросила Аэз’ашья. Синдиэль, которому хотелось повысить свою репутацию среди новых союзников, тут же ответил:

— Я полагаю, что мы в окрестностях разрушенного портала. Перед нами его обломки.

— Обломки? Врата, наверное, были огромны.

— Нет. На большинстве кусков еще остались следы психических оберегов. На них оседает варп-энергия и конденсируется в нечто вроде цист в контекстуальной реальности…

— Вирил? — вдруг изумленно сказала Ксириад и подошла к ближайшему мерцающему обелиску.

Под его поверхностью медленно шевелился человекоподобный силуэт. К ним повернулась бритая голова Вирила, чей рот был раскрыт в безмолвном вопле. Руки и ноги медленно подрагивали, как будто он тонул в прозрачном геле. Одна рука умоляюще протянулась к Ксириад. Женщина-воин, не медля ни секунды, потянулась ему навстречу.

— Не советую, — Морр отбил ее руку в сторону. Ксириад выругалась и развернулась, чтобы ударить инкуба, но на ее запястье сжалась железная хватка.

— Смотри, — спокойно сказал Морр и развернул ее лицом к обломку. Теперь она увидела, что протянутая к ней рука — на самом деле сжимающаяся клешня, а лицо принадлежало не Вирилу, но какому-то демону с клыкастой пастью и глазами размером с блюдца. Ксириад в ужасе отшатнулась. Мучительный вой неподалеку перешел в безумный смех.

— Браво, чуть не попались, — сказал незнакомый голос. Морр отпустил Ксириад и развернулся к чужаку с клинком наготове. Навстречу ему шагнула стройная фигура в пестрых одеяниях.

— Ох, убери свой огромный нож, инкуб, никто пока не обедает, — легкомысленно посоветовал незнакомец.

Выглядел он как эльдар, одетый в архаичный с виду дублет и лосины столь многих и разнообразных цветов, что на расстоянии они казались серыми. Черно-белая маска-домино скрывала верхнюю часть его лица, из-под нее виднелись рот и подбородок. Сейчас этот полный рот бесстыже улыбался, демонстрируя красные губы и белые зубы.

— Не шути со мной, привидение, — угрожающе прогремел Морр.

— А ты свирепый парень, не правда ли? — акцент у незваного гостя был странный, не похожий ни на жаргон Верхней Комморры, ни на просторечие Нижней, скорее нечто среднее. — Не бойтесь, у меня нет оружия, как и недобрых намерений, я просто удивлен, что встретил здесь таких же путешественников… и, кстати, привет, Синдиэль! Я не видел, что ты там сзади прячешься!

Морр резко развернулся и пристально посмотрел на Синдиэля. Серая фигура воспользовалась этим мгновением, чтобы скользнуть к стоящим рядом Ксагору и Харбиру. Движение походило на невероятно длинный шаг, хотя на деле пестрый незнакомец просто исчез и появился в другом месте. Глаза под маской-домино оценивающе посмотрели на миропевицу, лежащую на плече Ксагора.

— Ясно, ты был занят. Недавние события стали гораздо понятней. Спасибо.

Морр рыкнул и взмахнул смертоносным клинком, намереваясь отсечь серой фигуре голову. Его цель как будто совершила галантный поклон, и острая как бритва полоса разрушения пролетела там, где ее уже не было.

— Мне бы хотелось потанцевать с тобой, Морр, честное слово, но у нас нет на это времени.

— Скажи, кто… эта личность, Синдиэль, — потребовал Морр.

— Чепуха, я могу говорить за себя. Это от меня Синдиэль получил тот маленький шарик, который привел вас сюда.

— Это правда, — признался Синдиэль. — Нас познакомила Линтис.

— И как там Линтис, хм? — весело спросил одетый в серое. — Вообще, как там все твои маленькие лесные друзья, Синдиэль? Они помогли найти тебе то, что ты искал? Думаю, твои новые друзья явно говорят, что им не повезло.

— Нет. Линтис была так же пуста и напитана ложью, как все остальные, — тихо ответил Синдиэль.

— Хватит, — прервал Морр. — Помоги нам или уходи.

— О, я вам помогу. Не беспокойтесь. Миропевица не может уйти обратно, а вы не можете оставаться здесь, поэтому вы все должны двигаться вперед по пути, который сами себе проложили…

Пестрый незнакомец остановился и на миг привстал на носки, приложив руку к одному уху, изображая, что прислушивается. Снова раздался вой, и стали видны чудовищно искаженные силуэты, просачивающиеся сквозь куски полупрозрачного вещества вокруг.

— Конечно же, придется немного заплатить, — продолжала серая фигура. — Неприятно, но есть определенные традиции и обычаи, которым надо подчиняться.

— Назови цену! — крикнул Синдиэль. — Какая бы она ни была!

— Угадай с трех раз.

— Миропевица?

— Нет, нет, я уже сказал, что не могу ее забрать. Попробуй еще раз.

— …Я? — сглотнул Синдиэль. Пестрый мелодично засмеялся в ответ.

— Ты же совсем не понимаешь шутку, да? Бедный Синдиэль. Последняя попытка.

— Камни… духа, — пристыженным голосом проговорил Синдиэль.

— Да! Я заберу камни духа, которые вы сняли с Кораллион, Линтис и, кажется, Белта. Их души заслуживают лучшей участи, чем плен в Темном Городе. Я прослежу, чтоб они добрались до дома.

Харбир, Аэз’ашья и Морр, с меньшей или большей охотой соответственно, вытащили драгоценные камни, которые забрали у павших странников на Лилеатанире. Маленькие самоцветы начали сиять искрометным аметистовым блеском, и души, заточенные внутри, светились подобно звездам в ночи. Существо в сером осторожно спрятало их, и снова воцарился мрак.

— Ты получил плату, — прогремел Морр. — Теперь выполни обещание. Отведи нас в Комморру, и без всяких игр.

— Вести вас? О нет, я никогда, никого, никуда не веду, а вовсе даже наоборот. Я просто дам вам знать о доступных путях. Пойдете вы по ним или нет — решайте сами. Мы обсудим это позже, в другое время, а пока что времени нет, так что я скажу вам лишь: лил’ашья ноис шаа оум.

Слова прозвенели в воздухе, как чистые колокольчики. Агенты закричали от ярости и разочарования, увидев, что добыча исчезла. Туман и полупрозрачные обломки вокруг них растворились, их сменило бесконечное ощущение падения. Безжалостная черная пустота ринулась на них со всех сторон, окутала и потянула еще глубже вниз.

И вдруг они обнаружили, что находятся посреди бесплодного склона, который исчезал внизу под мятущимися облаками ржаво-красного смога. Из них поднимались скошенные силуэты, останки машин или зданий, давно прогнивших до самых остовов. Тусклый красноватый свет сочился сверху, всепроникающий смог превращал небо в перевернутую чашу крови.

— Железный Шип, — выдохнул Морр. Название прозвучало как проклятие или молитва.

Глава 9. СОЮЗЫ И СДЕЛКИ

«Творец зла, неведомый до своего восстания! Эти деяния ненависти и раздора — ненависти ко всем, кроме тебя и твоих мерзостных приспешников — тревожат наш наисвятейший покой. Как удалось тебе напоить своей злобой тысячи смертных? Те, что прежде были честными и достойными, теперь оказались лживы, и все поглотило отчаянье».

— Сломленный Король герцогу Вилету, из «Отчуждений» Урсилласа

Налетчики триумфально возвращались с Лилеатанира. Хищные шипастые корабли обгоняли один другой от радости, мчась по Паутине к Комморре. Их экипажи допьяна насытились кровопролитием и жестокостью, их трюмы были до отказа набиты рабами, сырьем, экзотическими формами жизни и другими богатствами, награбленными для ненасытных рынков вечного города.

Конечно, любой рейд, вернувшийся в Комморру, был триумфом для предводителей экспедиции, или, по крайней мере, его изображали триумфом, если только он не закончился полной катастрофой. Проваленный рейд плохо отражался на любом участнике, от верха до самого дна, поэтому проваленных рейдов не было. Все вовлеченные в набег, от низших солдат до высших командиров-архонтов, могли как угодно преувеличивать и напрямую лгать, что было ожидаемо и даже похвально.

В конце концов, Маликсиан уцелел и увез отловленных животных, поэтому был более-менее счастлив. Кселиан тоже должна была удовлетвориться опасными карнозаврами и гигантскими беспозвоночными, которых похитили из зловонных джунглей девственного мира для ее арены. Даже меньшие архонты получат свою прибыль вдобавок к тому, что участие в рейде улучшило их репутацию. Цена рабов-эльдаров, даже отсталых экзодитов, в сто раз превышала стоимость любых низших рас. Это должно было в какой-то мере скомпенсировать количество добычи, относительно малое по сравнению с такими большими усилиями.

Уже скоро экипажи изящных смертоносных кораблей сойдут на землю и начнут рассказывать потрясающие истории о своем коварстве, хитрости и удали. Когда трюмы извергнут свой груз из перепуганных рабов на Коготь Ашкери, по улицам будут ходить слухи о кровавых бойнях и массовых самоубийствах, из-за которых столь немногих удалось взять живьем. А к тому времени, как несчастных экзодитов потащат на аукционы рынков плоти, распространятся дикие истории о полном уничтожении их родного девственного мира.

Иллитиан, с другой стороны, нетерпеливо мерил шагами мостик «Невоздержанного Ангела», явственно разочарованный исходом набега. Его агенты не вернулись, не было никаких признаков того, что они вообще выжили, поэтому миссия была, очевидно, провалена. Это само по себе раздражало и было небольшой, хотя и предсказуемой катастрофой. Неожиданной проблемой оказалось то, что по-прежнему отсутствовал верховный палач Крайллаха.

Без Морра, де-факто лидера Вечного Царствия, кабал рисковал похоронить сам себя под лавиной предательств и политических интриг. Среди кораблей и воинов, участвовавших в рейде, уже просматривались признаки вражды, которая дожидалась своего часа. Крайллах вполне мог выйти из регенерационного саркофага архонтом без кабала.

Помимо этих полностью практических раздумий, разум Иллитиана был занят мыслями о том, что случилось в Мировом Храме. Ему нужно было знать это, чтобы убедиться, что проследить его вмешательство невозможно. Нельзя было замолчать ни необычную свирепость экзодитов на последних стадиях набега, ни высвобожденную ярость самой планеты. Спонтанное извержение десятков вулканов, наполнившее атмосферу удушающим пеплом, должно было привлечь внимание даже пресыщенных граждан Комморры. Кутилы и сибариты скоро переведут внимание на другие сплетни, но на какое-то время набег Маликсиана просто обязан стать горячей темой.

В последующие дни появится много теорий о причинах катаклизма — некоторые верные, некоторые изрядно приукрашенные. Кто-то заметит отсутствие Морра, другие, возможно, проложат связи, и тогда кусочки головоломки начнут вставать на места. Поэтому Иллитиан имел все причины, чтобы постараться опередить любые слухи и рассказать собственную историю, прежде чем шпионы тирана начнут чрезмерно интересоваться, что именно случилось на Лилеатанире и почему. Если миссия провалена, то ее будет довольно легко скрыть, если только Иллитиан убедится, что нет никаких неудобных выживших очевидцев.

Он владел многочисленными тайными ресурсами, но только один из них мог проникнуть за пелену и поведать ему нужную информацию. Архонт приказал рулевому разогнать корабль до максимальной скорости и пообещал богатую награду, если тот прибудет к причалу первым.

В темном подземелье дворца Белого Пламени Сийин торопился завершить свои собственные приготовления, прежде чем архонт Иллитиан вернется в город. Его рабочий стол был усыпан инструментами и деталями, образующими тускло блестящий ландшафт на запятнанной металлической поверхности. В самом центре находился объект его кропотливой работы, возвышающийся подобно миниатюрному дворцу над неряшливым городом из шестеренок и проводов.

Он взял рунический тетраэдр, щедрый дар ковена Черного Схождения, и поместил его в рамку между четырьмя крохотными поддерживающими устройствами. Их, в свою очередь, фиксировало на месте открытое яйцеобразное переплетение тонких трубок и распорок. Четыре сенсора, реагирующие на движение, давление, тепло и ауру, свисали с яйца. Сийин подогнал их таким образом, что они сработали бы, заметив мастера-гемункула Беллатониса в радиусе пяти метров — достаточно близко, чтобы гарантированно уничтожить его. Когда сенсоры дадут сигнал, поддерживающие устройства сыграют роль пальцев, и их движения откроют врата. Это пока что была самая сложная часть плана, но теперь, после долгой работы, сопровождаемой проклятиями и плевками, Сийин, можно сказать, гордился результатом.

Этот откровенно зловещий с виду механизм будет скрыт внутри менее подозрительного контейнера. Получив достаточное поощрение, гурман из Красного Дома детально описал сосуд, который ранее забрал оттуда один из развалин Беллатониса. Теперь перед Сийином стоял брат-близнец — по крайней мере, по внешности — этого сосуда. Завернутый в кожу контейнер также скрывал в основании небольшое поле-имитатор, которое помешало бы исследовать его содержимое, если только не приложить самых тщательных усилий. Само оружие было весьма редким, и это само по себе не дало бы сработать сигнальным устройствам и детекторам. Оно было даже более скрытным, чем молекулярная взрывчатка и бинарные яды, а поле-имитатор сделало бы его совершенно неуловимым.

Спрятать темные врата было относительно легко. Настоящей проблемой было заставить Беллатониса лично принять подарок. Сийин рассчитывал, что суматоха после возвращения Иллитиана предоставит подходящий момент для удара. Архонт будет наслаждаться успехом и какое-то время проведет полностью занятый своими льстецами. Беллатонис, с другой стороны, будет взволнованно ожидать вестей о пленении чистого сердца и письма или посылки от Иллитиана.

Сийин облизал тонкие губы и ухмыльнулся, представив, как Беллатонис триумфально поднимает сосуд, распечатывает его и через несколько мгновений превращается в ничто. Хватит ли мастеру-гемункулу времени, чтобы осознать, как хитро его обманули? Сийин надеялся, что хватит. Он пытался придумать, как можно лично присутствовать при убийстве Беллатониса, но решил, что это слишком рискованно. В присутствии Сийина тот станет еще более подозрителен, чем обычно, и само… событие может стать опасно непредсказуемым. Придется утешаться докладами о нем, и, возможно, как-нибудь попозже совершить небольшое паломничество к истерзанному кругу, который оставят вокруг себя врата.

И все же… Его по-прежнему беспокоила чувствительность пусковых сенсоров. Во время последней встречи с Маликсианом и Беллатонисом он позаботился о том, чтобы тайком снять жизненные показатели Беллатониса и сохранить их как раз для такого случая. Сложность состояла в том, что гемункулы так часто перекраивали свои тела, что такая информация имела весьма ограниченный срок годности.

Сийин мог расширить параметры сенсоров, чтобы учитывать возможные изменения морфологии Беллатониса, но это бы увеличило вероятность того, что врата случайно активируются до того, как достигнут назначенной цели. В итоге Сийин оставил сенсоры тесно привязанными к последним записям о состоянии намеченной жертвы, но продолжал сомневаться в мудрости этого решения.

В идеале он хотел бы еще раз снять показания, чтобы добавить новые данные в устройство, но Беллатониса нигде нельзя было найти. Мастер-гемункул исчез в тот же миг, как Иллитиан и Маликсиан покинули город. На кораблях его не было, шпионы Сийина были в этом уверены. Нет, он практически гарантированно прятался в своей секретной лаборатории в катакомбах, вероятно, недалеко от владений самого Сийина. Эта мысль приводила в ярость. Гемункул ощерился на одного из своих развалин, и ученик в маске тут же подбежал к нему.

— Какие вести о набеге? — потребовал Сийин. — Скоро ли вернется лорд Иллитиан?

— Большая часть тотализаторных рабов ставит на его возвращение в течение следующих шести часов, хозяин, — через миг прохрипел развалина. — Говорят, что в конце вчерашнего дня пришел сигнал о триумфе Маликсиана. На когте Ашкери собираются толпы, чтобы приветствовать флот.

— Скорее, чтобы выпрашивать объедки и постараться разлучить наших отважных воинов с их новоприобретенным богатством еще до того, как они довезут его до города, — цинично проворчал Сийин, всматриваясь в увеличивающую линзу и делая последнюю калибровку.

— Хозяин? — недоуменно спросил развалина.

— Ничего, подожди минуту, — буркнул Сийин и снова перевел внимание на устройство, задумчиво постукивая по столу одним из своих инструментов. Где бы Беллатонис сейчас ни был, он вскоре должен появиться, чтобы присутствовать при возвращении Маликсиана в Вольеры. Сийин мог бы отправить сосуд туда и пребывать в полной уверенности, что тот встретится со своей целью, но насколько надежны сенсоры? Без новых показаний в них нельзя было убедиться, но покушение надо совершить сейчас, пока Беллатонис достижим, иначе потом будет слишком поздно.

Сийин осторожно приподнял деликатный яйцеобразный механизм за самые верхние детали. Он медленно поднес его к горлышку сосуда и опустил внутрь. Соприкоснувшись с дном, рамка расширилась с мягким пневматическим шипением, и устройство уютно расположилось внутри. Он запечатал сосуд, примотав крышку кожаными ремешками. И, наконец, гемункул вздохнул, не осознавая, что все это время он не дышал.

— Возьми шестерых братьев и удостоверься, что этот сосуд будет доставлен в Вольеры Маликсиана Безумного невредимым и нераспечатанным, чтобы его срочно передали мастеру-гемункулу Беллатонису, — проскрипел Сийин.

Развалина робко поднял сосуд обеими руками. Он не знал, что именно там находится, но боялся, увидев, с какой осторожностью хозяин с ним обращался. Слуга собирался покинуть это рабочее помещение с низким потолком, но его остановил голос гемункула.

— Подожди, — Сийин привстал со скамьи, бормоча: — Так не пойдет, так совсем не пойдет… — он повысил голос и снова обратился к развалине. — Ты знаешь о тринадцати основах мести? Сможешь назвать их все?

— Конечно, хозяин, однако я слышал куда больше тринадцати максим, которые преподносились как основы мести.

— Да, да, но знаешь ли ты высказывание касательно того, что личные усилия успешнее коллективных?

Прислужник в маске на миг задумался.

— Если хочешь, чтобы дело было сделано правильно, нужно сделать его самому? — наконец ответил он.

— Именно так, — сказал Сийин. — И поэтому я иду с тобой.

Беллатонис начал тайно вывозить самое важное оборудование из Вольеров за несколько недель до набега на Лилеатанир. Поставки перенаправлялись, а машины разбирались и помещались «на хранение», чтобы освободить место для исследования одного из гигантских птерозавров, которых Маликсиан намеревался привезти с девственного мира. Обычно тесные помещения башни, в которой проживали Беллатонис и его развалины, теперь казались просторными.

Беллатонис дождался, пока Маликсиан и основной состав Девятой Хищницы не улетят, прежде чем перемещать наиболее чувствительные и хрупкие вещи. Его новые пыточные лаборатории были погребены в напоминающем соты лабиринте скрытых комнат и потайных проходов, который пересекался с территорией Белого Пламени в Верхней Комморре. В основной области находился широкий и высокий зал с рядом камер вдоль одной влажной стены и растрескавшимся полом. Очень безопасное, уединенное место, которому разве что не хватало атмосферы старой башни.

Беллатонис стоял среди наполненного эхом пространства и командовал развалинами, которые катили внутрь столы для исследований и воскрешающие саркофаги, переносили баки с химикатами и неопознаваемыми субстанциями, присоединяли кабели к генераторам и проводили освещение. Мастер-гемункул приказал, чтобы два саркофага разместили над столом в середине помещения. Архонт Иллитиан намекнул, что, когда будет привезен катализатор-экзодит, также надо будет восстановить лорда Крайллаха. Но настоящим объектом сделки было воскрешение кого-то загадочного и мертвого уже очень давно.

Во всяком случае, Иллитиан, похоже, думал, что эта личность остается загадкой, и пока что Беллатонис не хотел избавлять его от заблуждения. Мастер-гемункул собственноручно занялся установкой совершенно особого оборудования в одной из небольших камер. Здесь с потолка свисали цепи, на которых были подвешены три субъекта с объединенной нервной системой, образуя триптих боли. Перед ними была установлен пьедестал высотой по пояс, и на него Беллатонис поместил цилиндрический ящичек, который принес лично. Он зафиксировал его на месте и открыл защелки по бокам. Внутри находилась голова Анжевер, любимый эксперимент Беллатониса с тех самых пор, как он получил ее от Иллитиана в награду за услуги.

Три голоса в унисон вздохнули, когда Беллатонис подсоединил речевые центры субъектов к старухе, чтобы дать ей возможность говорить. Иллитиан сообщил, что Анжевер общалась с ним мысленной речью до того, как он обезглавил ее. Беллатонису не слишком хотелось разговаривать с этим существом разум к разуму, поэтому он разработал свой метод. Болевые рецепторы, подключенные к субъектам, также позволяли опосредованно пытать старуху, что было удобно и не могло причинить ей серьезного вреда. В целом Беллатонис был предельно доволен экспериментом и размышлял над его дальнейшим применением.

— Вот мы и здесь, Анжевер, — ласково сообщил он бестелесной голове, — это твой новый дом.

— Он не отличается от предыдущего, — хором пожаловались голоса субъектов. — Мне были обещаны восстановление и свобода.

— Все в свое время, моя милая леди, все в свое время.

— Тогда чего ты хочешь? Ты даешь мне голос, только чтобы мучить и допрашивать меня, что ты хочешь на этот раз?

Беллатонис повернул регулятор на пьедестале, чем вызвал болезненный вопль у свисающего с потолка триптиха проводников боли. Узкая комната зазвенела от криков, которые прекратились, как только он повернул регулятор обратно.

— Во-первых, немного напомню тебе, что надо следить за манерами, Анжевер, — пробормотал Беллатонис, принимаясь за работу. — Ты гостья, и положение не позволяет тебе чего-то требовать от хозяина.

Он еще несколько минут возился с нейросвязями и их тонкими настройками, пока не остался окончательно удовлетворен.

— Вот так. Теперь расскажи мне еще немного об Эль’Уриаке, которого наш общий друг Иллитиан так жаждет воскресить.

— Что о нем рассказать? Он был великим властителем, он выступил против Векта. Он был уничтожен.

— О, ты можешь поведать больше, — Беллатонис направил крошечную искру энергии в усилитель боли.

— Сссааахххх! Он был государем! Военачальником! Интриганом! Союзы, заключенные им, до сих пор живы, обеты, которые он принимал, сильнее жизни и смерти. Даже сейчас некоторые обитатели Комморры еще хранят верность старому императору Шаа-дома и навечно связаны с ним самыми грозными из клятв!

— Интересно. Это безусловно проливает свет на вопрос, почему тиран так стремился избавиться от него. Тайные союзники ничего не стоят, когда ты мертв. Хорошо, теперь расскажи мне больше о Разобщении, которое ты, как говоришь, предсказала Иллитиану.

— Возвращение Эль’Уриака неминуемо повлечет за собой Разобщение. Когда я взглянула на его символ, меня внезапно испугало будущее, которого жаждал мечтатель. Мечтатель не побоится разорвать вселенную на куски, чтобы воплотить свой идеал в реальности. Я бы сама была рада уничтожить Векта, чтобы отомстить за Шаа-дом, но цена… цена…

В дверь камеры нерешительно постучали, и острое лицо Беллатониса нахмурилось от раздражения. Он повернулся и распахнул дверь, за которой буквально ползал на брюхе один из его слуг-развалин.

— Простите, хозяин! — развалина заломил руки от раскаяния. — Мы получили весть о возвращении флота налетчиков. Архонт Иллитиан уже сошел с корабля и летит сюда!

— Летит сюда? — с некоторым удивлением произнес Беллатонис. — Это… необычно прямо для столь уклончивой личности. Хмм.

Мастер-гемункул вышел из камеры и плотно закрыл дверь за собой. Он предположил два варианта. Либо миссия оказалась успешна, и Иллитиан везет миропевца прямо к нему, либо план каким-то образом потерпел крах, и архонт желает обсудить альтернативные решения. Ни одна версия, впрочем, не могла адекватно объяснить, зачем Иллитиану терпеть неудобства и риск, связанные с личным визитом. Времени оставалось мало. Маликсиан вряд ли задержится на корабле дольше Иллитиана, хотя необходимость перевезти добычу в Вольеры должна его замедлить. Беллатонис надеялся, что сможет достаточно быстро разобраться с Иллитианом и вернуться в Вольеры до того, как Маликсиан начнет недоумевать, куда подевался его домашний гемункул. Поразмыслив, Беллатонис решил, что лучше всего будет воспринимать грядущий приезд Иллитиана как доброе известие. Он похлопал в ладоши, чтобы привлечь внимание, и суетящиеся развалины застыли на месте.

— Все по местам! Мы должны быть готовы начать процедуру, как только прибудет благородный архонт!

Похожий на пещеру зал захлестнула лихорадочная деятельность.

Когда Асдрубаэль Вект поставил великий город-порт Комморру на колени и сверг благородные дома, он занялся завоеванием всех прочих суб-царств Паутины. Большая их часть приняла вызов и была сокрушена Темным Городом, владевшим, казалось, неисчислимыми ресурсами. Некоторые капитулировали, думая, что могут купить безопасность ценой свободы. Некоторые царства были настолько истерзаны внутренними раздорами и катаклизмами, что поначалу приветствовали захватчиков как спасителей. Многие суб-царства были найдены уже безжизненными из-за Падения или лишений, последовавших за ним. Железный Шип принадлежал к числу последних.

Похоже, обитатели того, что позже назвали Железным Шипом, были немногочисленны, и катастрофический ущерб, нанесенный Паутине во время Падения, полностью запер их в этом суб-царстве. Возможно, некая экстренная ситуация или острый недостаток ресурсов вынудили их принять отчаянные меры, чтобы выжить. Случайно или намеренно, но в конце концов они выпустили в окружающую среду своих владений некую разновидность агрессивно размножающихся наномеханизмов.

К тому времени, как подданные Векта взломали порталы к Железному Шипу, никто не мог сказать, сколько времени проработали крохотные машины и какова была их первоначальная цель. Ясно было лишь, что за долгие века здесь произошла странная, ускоренная машинная эволюция, в результате которой наномеханизмы постепенно превратили практически все, что было в суб-царстве, в скелетоподобные остовы из чистого железа. Первоначальные обитатели Железного Шипа остались, если можно так сказать, в живых, однако то машинное существование, которое они вели, сделало их не слишком похожими на то, чем они были раньше.

Воины тирана безжалостно охотились на металлические отродья и уничтожали их, как только находили, но измененные существа упорно отказывались оставаться мертвыми. В итоге Вект номинально включил суб-царство в состав Комморры, просто чтобы сохранить честь, и отправил разочарованных архонтов на завоевание других, более стоящих земель. Железный Шип стал одним из множества странных сателлитов Комморры, куда жители вечного города обычно побаивались заходить. Экспедиции в такие места обычно были хорошо вооружены и непродолжительны.

Рассказ привел Синдиэля в ужас.

— А с нами ничего не случится? — спросил он.

— Разве что мы останемся здесь на тысячу лет, — рассмеялась Аэз’ашья. — Это же не стеклянная чума.

— Стеклянная что?

История скульптора Джалакслара и его кристаллизирующего вируса только напугала Синдиэля еще больше.

— Должны быть врата, которые соединяют это суб-царство с центральным пиком, — сказала Ксириад. — А кстати, где портал, из которого мы сюда пришли? Здесь ничего нет.

Морр проигнорировал ее и вместо этого повернулся к Ксагору. Миропевица в руках развалины выглядела очень хрупкой. Красноватый свет Железного Шипа покрыл ее лицо бледным румянцем и окрасил в цвет пламени светлые волосы, которые золотой рекой стекали с плеча Ксагора.

— Твоя пленница цела, развалина?

— Да, да. Без сознания, но в полном здравии.

— Почему бы не разбудить ее? — ухмыльнулся Харбир. — Пусть наслаждается видом, как все.

— Нет, нет. Мой Мастер сказал, чтоб она предстала перед ним, не зная о своей судьбе, — горячо возразил Ксагор.

Харбир одними губами проговорил «о» и больше не касался этой темы.

— Мы пойдем к вратам, — прогремел Морр и закинул клэйв на плечо.

— А где они? — окликнул Синдиэль. Инкуб уже удалялся в красный туман. Он не ответил, и все остальные поспешили за ним, пока воин не скрылся из виду.

Иллитиану понадобилось больше часа, чтобы добраться до секретной лаборатории Беллатониса. Сначала он должен был принять восторги черни, которая заполонила Коготь Ашкери, услышав новости о возвращении налетчиков. Весть распространилась со скоростью пожара, как все слухи. Причальный коготь был полностью покрыт радостно кричащими ордами жалких беззубых рабов, когда корабль Иллитиана еще даже не опустил аппарели.

Гордо и высокомерно возвышаясь на носу своей персональной барки, Иллитиан медленно парил над многолюдной толпой. Его терзало двойственное чувство: с одной стороны, он хотел немедленно двинуться к себе, с другой, было столь же важно показать себя и еще чуть-чуть раздуть свою легенду. Пусть говорят: вот летит архонт Белого Пламени, смотрите, каким могущественным он стал.

Кто-то из этих жалких существ додумался схватить нескольких из собственного числа и подвесить их за запястья, чтобы впечатлить архонта своим рвением. Когда Иллитиан пролетал мимо, несчастных принялись хлестать кнутами из металлических лезвий, начиная с лодыжек и постепенно продвигаясь вверх. Растущая толпа наслаждалась грубой демонстрацией жестокости, осыпала жертв ругательствами и смеялась над их воплями боли. Дождем полетели кровь и внутренности, рикошетя от щитов барки.

Это, конечно, было приятное развлечение, но для нынешних махинаций Иллитиана толку от него не было. После недолгого парада барка Иллитиана на полной скорости помчалась ко дворцу в шпилях Верхней Комморры.

По тайным проходам он проник из дворца Белого Пламени в новую лабораторию Беллатониса. Иллитиан прошел по лабиринту один, ибо не доверял свой секрет ни одному члену собственной свиты. Помещение лаборатории сильно изменилось со времени последнего посещения. На стенах резко светили фонари, которые скорее подчеркивали мрак, чем развеивали его. Два саркофага с хрустальными крышками свисали с невидимого потолка на цепях. Оборудование и ящики, сваленные кучами у стен, выглядели несколько зловеще из-за мерцающих там и сям острых граней и пластин промасленного металла, предназначенных резать и давить. В самом центре зала стоял выскобленный стол, ужасающий в своей больничной простоте.

Беллатонис уже ждал его, и слуги-развалины шеренгой стояли позади гемункула, будто целый класс нервных школьников. Он взглянул на Иллитиана и отпустил развалин, чтобы они могли снова приняться за работу. Было очевидно, что миропевца нет, а миссия потерпела неудачу. Мастер-гемункул глубоко поклонился.

— Архонт Иллитиан, я счастлив, что вы почтили нас своим присутствием. Прошу прощения, что в настоящий момент мы не совсем готовы к встрече катализатора.

Иллитиан милостиво принял предложенную наживку.

— Не бойся, Беллатонис, в настоящий момент я не совсем готов предоставить его, — ответил он. Брови гемункула чуть приподнялись при этих словах.

— О? Как прискорбно. Я полагаю, миссия провалилась?

— Это… еще не определено, — Иллитиан осмотрелся, глядя на усердно трудящихся развалин в масках. — Я бы хотел поговорить с тобой об этом наедине. Не подвергаю сомнению надежность твоих прислужников, но я никому не доверяю.

— Конечно, мой архонт, это очень мудро, — Беллатонис хлопнул в ладоши, и развалины тут же покинули помещение. Иллитиан дождался, пока они не остались совершенно одни, и снова заговорил:

— На Лилеатанире произошло нечто совершенно необычное, и я уверен, что мои агенты прорвались в Мировой Храм.

Он вкратце рассказал Беллатонису о набеге и его исходе. Гемункул погладил свой длинный подбородок и сочувственно кивнул.

— Это весьма разочаровывает. Агентов нет, миропевца тоже. Я вижу, в чем проблема, но вынужден сознаться, что не понимаю, чем я могу вам помочь в ее решении.

— Мне нужна не помощь, Беллатонис. Мне нужно, чтоб ты пустил меня к Анжевер. Я уверен, что ты уже придумал и довел до совершенства способ допрашивать ее. Не оскорбляй мой интеллект, отрицая это.

Беллатонис мгновение размышлял, прежде чем ответить. Лучше бы Иллитиану не знать, что Анжевер уже многое рассказала о его плане.

— Конечно, мой архонт, это было интригующее развлечение. У меня не было возможности испытать аппарат, но он полностью функционален. Если вы соблаговолите пройти вот сюда…

Старуха и три проводника боли выглядели такими же, какими Беллатонис их оставил. Иллитиан одним взглядом оценил конструкцию, как только вошел в камеру вместе с гемункулом.

— Боюсь, я все еще не понимаю, — сказал Беллатонис. — Чтобы предсказать будущее, варполюбы бросают руны, карты или кости. А у нее нет рук.

— Я удивлен, Беллатонис, — снисходительно заметил Иллитиан. — Если бы ты как следует изучал тайные искусства, то знал бы, что они служат лишь в целях предохранения. Это, можно сказать, психические глушители. Анжевер прекрасно может самостоятельно заглянуть за пелену, если приложить к этому достаточные усилия.

Беллатонис угрюмо улыбнулся.

— Обычно использование предохранителей говорит о том, что их отсутствие связано с большим риском.

— В данных обстоятельствах я готов на риск. Мне надо знать, что произошло, живы ли агенты, и если так, то где они сейчас. Если ты можешь предложить мне альтернативный способ добыть эту информацию, я готов его обсудить.

Беллатонис промолчал. Как у всех комморритов, затронутые варпом вызывали у него глубокое отвращение, приправленное смесью жутковатого интереса и атавистического страха. Все эльдары обладали врожденным психическим потенциалом, который воздвиг их первую золотую империю и практически уничтожил их, сотворив Ту, что Жаждет. Большая часть жителей Комморры закрывала опасные психические потоки в своих разумах при помощи наркотиков и упорных тренировок. Некоторые нарушали законы Векта, принимая свои дары и некоторое время заигрывая с ними — как правило, к великой скорби всех, кто находился рядом — а затем их пожирала Та, что Жаждет, если раньше до них не добирались каратели Векта. Лишь немногим удавалось прожить достаточно долго, чтобы раскрыть настоящие таланты.

Иллитиан решил принять молчание Беллатониса как знак согласия.

— Как я и думал, ты понимаешь, что это единственный путь. Активируй свое устройство и сейчас же приступай к допросу.

Беллатонис кивнул и настроил соединение нужным образом. Висящие тела проводников боли зашевелились, как будто их колыхал призрачный ветер.

— Иллитиан, мой убийца, вернулся просить прощения? Беллатонис и я только… Саасаааааххх!!!

Иллитиан мрачно взглянул на Беллатониса.

— Прошу прощения, мой архонт, сработала обратная связь с регулятором, — извиняющимся тоном пояснил Беллатонис. Иллитиан снова обратил внимание на старуху.

— Расскажи, что произошло в Мировом Храме Лилеатанира во время нашего последнего набега, — приказал он.

— Я не могу взглянуть за пределы этих стен, и ты добился этого собственным клинком.

Иллитиан сделал жест Беллатонису. Тройной вопль разорвал тишину узкой камеры. Еще один жест, и терзающий нервы поток боли прекратился.

— Не лги мне, Анжевер. Знание рядом, ты должна лишь потянуться к нему. Подумай немножко, что лучше — мгновенная опасность этого маленького одолжения или вечное страдание.

Беллатонис сдвинул регулятор до предела и стал ждать вместе с Иллитианом, пока проводники боли не охрипли от воплей.

Часть 10. ПОБЕГ ОТ СМЕРТИ

Морр прорубал прямой путь к самым высоким скелетообразным силуэтам, что возвышались из красной мглы Железного Шипа. Его сабатоны оставляли глубокие следы на щетинистой траве, как будто он с хрустом шел по слою инея, и каждый шаг поднимал облачко ржавой пыли. Ксириад ушла вперед на разведку, за ней последовали Аэз'ашья и Харбир. В конце концов Морр, видимо, удовлетворился ролью арьергарда и пошел сзади вместе с Синдиэлем, в то время как Ксагор по-прежнему нес миропевицу рядом с ними.

Смог стал гуще и заполнил рты и носы острым металлическим привкусом. Поверхность теперь была плоской, и из земли всюду торчали бывшие деревья и кусты — ныне неправильные, угловатые массы отростков, покрытых коррозией и напоминающих ветви терновника. Время от времени земля тряслась, и агенты слышали отдаленные бурлящие звуки где-то под ногами, словно они двигались по брюху какого-то великана. До них доносился ритмичный грохот, который временами утихал и через несколько минут начинал стучать вдвое громче.

Они скользили сквозь удушливый туман так быстро и тихо, как могли, но вскоре заметили, что за ними движутся какие-то безмолвные, наблюдающие создания. В красном тумане мерцали светящиеся глаза, причудливо искаженные тени ковыляли по их следам. Странные обитатели Железного Шипа собирались вместе, сперва по одному, а затем и целыми дюжинами. Похоже, их притягивало присутствие жизни, ненавистных органических сущностей, нарушивших границы их царства, и теперь они преследовали чужаков, как белые кровяные тельца, борющиеся с инфекцией. Страх пока что удерживал их поодаль, но немыслимая тяга к разрушению должна была скоро взять верх. Переделанная полужизнь Железного Шипа давно уже научилась ненавидеть биологических врагов, которые вторгались в ее владения.

Харбир подозревал, что на самом деле эта шаркающая ногами толпа боялась не отступающей добычи, а других, более могучих охотников, которые пребывали где-то в иных областях этого субцарства. Наемник никак не мог избавиться от ощущения, что некий обширный, холодный разум наблюдает за их продвижением, и что именно он источает странное чувство неправильности, которое пронизывало реальность вокруг. Его присутствие казалось все ближе, как будто холодное дыхание, уже обжигающее шею. Его избранные инструменты взяли след и беспощадно преследовали добычу. Наверное, лучше лишить себя жизни, чем пасть жертвой охотников и позволить железным пальцам разорвать себя на куски…

Аэз'ашья протянула руку и дала Харбиру оплеуху.

— Приди в себя! — прошипела она. — Нас еще не поймали.

Он был шокирован, поняв, что все это время клинок в его руке как будто по собственной воле полз к его горлу. Наемник в смятении посмотрел на своих спутников и подумал, многие ли из них борются с мыслями, которые им не принадлежат.

Размытое пятно, скользящее впереди, вдруг резко остановилось.

— Дальше не пройти, — встревоженно прошипел голос Ксириад.

— Объясни, — рыкнул Морр.

— Впереди десятки этих тварей, если не сотни. Они блокируют путь.

— Что они делают? — спросил Синдиэль.

— Стоят, качаются. Я бы сказала, что поют, но звука нет.

— Они издают ультразвуки, чтобы нарушить наши мыслительные процессы, — сказал Морр.

— Или молятся своим хозяевам и выпрашивают, чтоб им отдали наши души, — предположила Аэз'ашья. — В любом случае, я думаю, мы с ними не подружимся.

Чувство неправильности нахлынуло на них с еще большей силой, как порыв зловонного ветра. Смог заволновался, резкие очертания развалин-скелетов на миг заколебались и снова застыли, слегка изменив формы. Ритмичный грохот стал интенсивнее, теперь его сопровождал неумолчный пронзительный скрип, словно от гигантских вращающихся колес. Приближались охотники.

— Занять оборонительные позиции, — приказал Морр. — Надо уйти с открытого пространства.

Инкуб снова возглавил их и пробился в гущу железных кустов, которые больше напоминали изгороди с копейными наконечниками, чем растительность. Странные сущности в тумане как будто воодушевились, увидев, что загнали добычу в угол, и быстро двинулись вперед, чтобы окружить ее. Впервые проклятые мертвецы Железного Шипа стали ясно видны.

Это были пустотелые, похожие на манекены существа, чьи неправильно приделанные конечности и лоскутные тела казались насмешкой над живыми. С жуткими вздыхающими стонами твари приблизились и начали окружать импровизированное укрепление. Шаг за шагом агенты отступали, формируя защитное кольцо и наблюдая за существами из-за укрытий из ржавого перекрученного железа. Дальше идти было некуда. Они остановились и приготовились к неизбежной атаке.

— От опасности к опасности бегут они, неся с собою чистое сердце. Вошли они в земли потерянных, и преследуют их многие враги. За каждым движением их следит Маскарад, но не будет от него помощи, кроме лишь быстрого конца, если они падут.

Когда голова Анжевер начала говорить через проводников боли, температура в камере резко упала. Мерцающая изморозь расцвела на стенах, из ниоткуда подул холодный ветер. Иллитиан мерил шагами узкое помещение, демонстрируя разочарование, чего обычно себе не позволял.

— Эти разговоры о землях потерянных ничего не значат! — взорвался он. — Где их сейчас можно найти? Как забрать чистое сердце?

Голос старухи исказился, превратившись в хриплое рычание.

— Что такое «сейчас»? Время скачет от мгновения к мгновению, как камень, прыгающий по воде, а наши жизни — лишь пересекающиеся круги на ней, — голос снова изменился, теперь это был гнусавый визг. — Каждым движением они переделывают будущее. Чистое сердце! Все вокруг искажено, все зеркально. Ненависть порождает ненависть!

Беллатонис вопросительно посмотрел на Иллитиана. Гемункул не выглядел напуганным, но, похоже, его одолевали любопытство и подозрительность. Вся эта варп-болтовня была ему совершенно незнакома, а исследования самого Иллитиана больше внимания уделяли контролю и манипуляции, чем пониманию… Иллитиан прекратил расхаживать по камере и обругал самого себя за невежество.

По какому-то неслышному сигналу отродья Шипа вдруг атаковали. Образовав четыре клина, они всей массой навалились на металлические кусты, размахивая шарнирными руками-клинками и щелкая коническими зубами. Они так плотно складывались, протискиваясь сквозь бреши в железной изгороди, что напоминали червей цвета ржавчины.

Клинок Морра сеял смерть с мощью урагана, разбрасывая вокруг головы и конечности, словно конфетти. Ножи Аэз'ашьи ткали смертоносную паутину ударов, и твари с грохотом падали в груду у ее ног. Харбир яростно размахивал ножом, отбиваясь от лавины железных лап, захлестывающей отряд со всех сторон. Синдиэль и Ксириад отчаянно сражались кинжалами и пистолетами, от винтовок на таком близком расстоянии толку не было. В центре скорчился Ксагор, прикрывая свою пленницу, как будто от нее зависела его жизнь — впрочем, так оно, по сути, и было.

Отродья Шипа были быстры и сильны, но неуклюжи. В тесном пространстве их численность скорее мешала им, чем помогала. И все же, даже если они чувствовали боль или усталость, они этого не показывали, и их конечности продолжали бездумно атаковать, даже будучи отделенными от владельцев. Синдиэлю и Ксириад вскоре пришлось переключиться на другое занятие — подбирать отсеченные механические руки и выбрасывать их через импровизированную баррикаду.

Ржаво-красный прилив внезапно отхлынул, твари захромали прочь от безжалостных клинков Морра и Аэз'ашьи. Выжившие разбежались среди куч металлолома и начали приделывать утраченные конечности к обрубкам. Их холодные немигающие глаза горели, обещая возмездие. Морр несколько секунд наблюдал за ними, потом вскинул клинок и вышел из укрепления навстречу полусобранной орде.

— Не позволим им восстановиться, — просто сказал он.

Аэз'ашья не нуждалась в повторном приглашении и прыгнула вперед. Ее ножи снова засверкали рядом с клэйвом Морра, описывающим смертоносные дуги. Остальные поспешили следом, хотя и с меньшей охотой, пинками расшвыривая вокруг лишенные рук и ног тела и щелкающие зубами черепа, которые оставляли за собой Морр и Аэз'ашья. Выжившие отродья заковыляли в удушливый туман, чтобы спастись от неумолимой контратаки. В отдалении они казались куда больше похожими на живые существа. Земля под ногами затряслась и забурлила в бессильном протесте.

— Ха! — сплюнула Аэз'ашья. — Не так-то…

Нечто большое и быстрое выпрыгнуло из мглы и бросилось прямо на Морра. Усеянные шипами колеса врезались в него, отшвырнули назад и выбили из рук огромный клинок. Это была какая-то химерическая помесь хищного кошачьего и мотоцикла, поршнеобразные лапы которой заканчивались колесами, снабженными лезвиями, а изогнутая спина была покрыта броней. С ревом подлетела еще одна машина и попыталась ударить в бок Аэз’ашью, но гибкая ведьма оказалась слишком проворна для ее клинков и в последний миг перепрыгнула через механическое существо. Ксириад побежала в сторону, когда ее осветили фары третьего врага, а за ней с треском промчалась очередь пуль и прошила землю у самых ее ног.

Морр боролся со зверем-машиной, который прижал его к земле, и пытался удержать его бешено вращающееся переднее колесо подальше от себя. Клыки из кровавого камня на шлеме инкуба вдруг выплюнули импульс ярко-красной энергии, попавший в брюхо машины. Из внутренностей той брызнули искры и пламя. Морр развернул тварь и могучим усилием отшвырнул ее в сторону, та врезалась в землю и осталась лежать, слабо вращая колесами. Лучи фар пронзили мглу: остальные охотники с ревом мчались к добыче для новой атаки.

Аэз'ашья немедленно повернулась и побежала от своих спутников, которые едва ли могли защитить ее. Звери-машины ринулись в сторону, пытаясь переехать убегающую фигуру, из-под их задних колес брызнула земля. Она в последний миг отпрыгнула от их вращающихся шипов и перескочила через одну машину, шлепнув ее ладонью. Та развернулась, чтобы броситься на ведьму, и тут устройство, прикрепленное к ней, взорвалось. Молнии вырвались наружу и окутали весь механизм трескучими нитями электричества. Густо полетели голубые искры, и зверь-машина беспомощно повалился наземь. Его товарищи развернулись и с воем отчаяния исчезли во всепоглощающем красном сумраке.

— Граната помех, — злобно усмехнулась Аэз'ашья. — Это, пожалуй, одни из самых дурацких машин смерти, которые я когда-либо видела. На что годится механизм, который падает, как только останавливается?

Морр наклонился и подобрал свой клэйв. Его доспехи были помяты и выщерблены в дюжине мест, но сам он выглядел невредимым, разве что немного более неловким, чем обычно.

— Надо идти дальше. Они так сопротивлялись, чтобы не дать нам добраться до портала, — сказал он.

— Веслайин Затворник говорил, что в Море Душ время не имеет значения. Варп может мельком показать прошлое, будущее и настоящее, потому что в нем они едины. По Затворнику, когда ты имеешь дело с обитателями варпа, бесполезно пытаться ограничить события рамками прошлого, настоящего или грядущего — с ними надо разговаривать в абсолютных понятиях действий.

— Имея это в виду, ответь мне, старуха: где мои агенты, несущие чистое сердце, снова войдут в город?

— Они с триумфом возвратятся у ног великанов, если вообще возвратятся. Сначала нужно победить хранителей врат, и исход схватки неизвестен.

Врата были высотой с пятиэтажное здание — искривленные металлические столбы, а на них толстая перемычка, пронизанная призрачной костью. Портал был открыт, между столбами ясно виднелась поблескивающая зеркальная поверхность. Кроме того, его охраняли. Отряд воинов-кабалитов Черного Сердца лениво бродил перед вратами, а их «Рейдер» стоял так, что перегораживал путь к выходу. Они были хорошо вооружены и, несмотря на расслабленное поведение, выглядели так, будто готовы были вступить в бой при первом же признаке угрозы.

— Шавки Векта, какое совпадение, — сказала Ксириад, завершив свой доклад.

— Думаешь, они здесь по наши души?

— Маловероятно, — ответил Морр. — Они охраняют врата, чтобы обитатели Железного Шипа не досаждали городу.

— А зачем вообще держать их открытыми? — спросил Синдиэль. — Здесь же ничего нет!

Его наивность вызвала у инкуба смешок — короткий всплеск веселья, который быстро исчез, как пузырь на поверхности смолы.

— Тебе многое предстоит узнать о нашей жизни, найденыш, — сказал Морр. — На этот раз я тебе подскажу. Врата остаются открытыми, потому что это субцарство принадлежит тирану. Если они закроются, то он больше не сможет предъявлять на него свое право владения, как на все остальные субцарства. Среди них есть такие, рядом с которыми это место выглядит, как сад наслаждений. Но Вект владеет ими всеми. Это территория, а территория в Паутине — конечный ресурс.

Синдиэль поморгал, несколько удивленный мрачным объяснением инкуба.

— А почему тогда нельзя поставить стражу с другой стороны? — продолжил он расспросы. — Ведь там это наверняка будет более безопасно?

— Тебе и правда надо многое узнать, — повторил Морр и замолчал.

— В риске как раз все дело, Синдиэль, — заговорщицки прошептала Аэз’ашья. — Если не будет риска, то они не будут стоять на страже, а пойдут искать более интересное занятие. Возможно, им даже не давали приказ охранять ворота, они находятся здесь просто потому, что чувствуют необходимость в этом, и предполагают, что это поможет получить какие-то блага.

От мысли о таком отсутствии дисциплины у Синдиэля закружилась голова.

— Может, тогда просто подождать, пока они не уйдут? — предложил он.

— Это может занять час, а может и неделю. У нас нет времени ждать, — отрезала Ксириад.

— Мы недостаточно сильны, чтобы атаковать открыто. Нужно применить хитрость, — сказал Морр. — Синдиэль, Ксириад, спрячьтесь так, чтоб видеть экипаж «Рейдера». Харбир и Аэз'ашья пойдут со мной. Ксагор останется здесь с пленницей.

— Какой план? — спросила Ксириад.

— Мы приблизимся к ним и начнем переговоры, — ответил Морр.

— А что случится, когда они решат убить нас, потому что мы настолько слабы, что пошли на переговоры?

— Мы уже будем достаточно близко для того, чтобы они потеряли значительное преимущество в дальнобойном оружии.

Инкуб закинул клэйв на плечо и с вызовом осмотрел их единственным глазом на безликом шлеме. Синдиэль и Ксириад покорно взяли винтовки и начали красться к вратам.

Беллатонис скорчился в неудобной позе на открытой палубе стреловидного гравилета «Яд», который мчался через Нижнюю Комморру, неся его обратно, к башне в Вольерах. Как бы не захватывающе было наблюдать за работой Иллитиана, из-за него он задержался практически до предельно допустимого срока. В конце концов ему пришлось оставить Иллитиана одного, дав ему базовые инструкции по управлению устройством, извиниться и уйти.

Дать неинициированному профану заниматься своими собственными процедурами, не говоря уже об экспериментальном оборудовании — это противоречило всем инстинктам гемункула, но собственная безопасность была дороже. То, как Иллитиан описал набег, заставило Беллатониса подозревать, что Маликсиан может вернуться в далеко не идеальном настроении. При таких обстоятельствах вопросы о том, чем занимается и где находится Беллатонис, могли оказаться смертельно опасными.

Встречный ветер когтями впился в него, когда «Яд» нырнул в провал между куполами и игольчатыми антеннами к Берилловым Вратам у Великого Канала. С такой близости обманчивые преграды создавали впечатление, что Вольеры действительно находятся в пузыре реальности сразу по ту сторону этих толстых маслянистых мембран, а не в неведомой дали иной части Паутины. Наемный пилот Беллатониса медленно опустился к вратам, которые оказались открыты. Рядом стояла горстка воинов, с нетерпением ожидающих прибытия Маликсиана.

Добравшись до своей башни, гемункул обнаружил еще один транспорт, уже стоящий там — «Рейдер» с символом Белого Пламени. На миг появилась абсурдная мысль, что Иллитиан приехал сюда, опередив его, но это было невозможно. Он вошел в башню с осторожностью, однако два гротеска, охраняющих двери, приветствовали его с обычной слюнявой радостью, какой он всегда ожидал от этих мускулистых верзил. Один из развалин, Менетис, стоял в вестибюле, заламывая руки.

— Хозяин! Гости прибыли в ваше отсутствие! — проблеял он.

Мерзкое чувство тревоги пронзило разум Беллатониса.

— Я надеюсь, ты не был так опрометчив, что упомянул мое отсутствие? — мягко спросил гемункул.

— Нет! Нет, хозяин! Им сказали только, что вы заняты и вас нельзя беспокоить. Они решили подождать, пока вы не освободитесь.

— Ах. Ясно. И что же это за гости, хмм? Важная деталь, которую, как я вижу, ты пока что не сообщил.

Менетис пришел в ужас.

— Гемункул Сийин со свитой из семи развалин, хозяин! — выпалил он.

Беллатонис неожиданно улыбнулся, услышав эту новость.

— Действительно? Это очень интересно, — промурлыкал мастер-гемункул и поразмыслил мгновение. — Передай Сийину, что он может пройти в мои личные покои, если только оставит своих прислужников, так как нам надо обсудить личные дела.

Сквозь прицел своей игольной винтовки Синдиэль насчитал десять воинов. Они были облачены в отполированные до блеска черные доспехи с торчащими из плеч и локтей функциональными с виду шипами и клинками. Они поймали какого-то несчастного обитателя субцарства и развлекались: отстреливали от него куски и ждали, пока существо с трудом не соберет себя снова, а потом снова разбивали его на части.

Воины напряглись, заметив идущих им навстречу Морра и двух его спутников. Десять стволов одновременно поднялись и прицелились в приближающихся незнакомцев. Морр поднял раскрытую ладонь в знак мирных намерений и продолжил идти. Это было опасное место. Морр должен был, не вызывая подозрений, провести отряд по открытому пространству и надеяться, что любопытство воинов удержит их от стрельбы. Синдиэлю было приказано наметить целью стрелка на «Рейдере», засевшей в сотне метров от него Ксириад достался рулевой, сидящий в задней части изукрашенного транспорта.

Попасть в стрелка было нелегкой задачей — он был наполовину скрыт за изгибающейся носовой броней и передним орудием. Синдиэль аккуратно навел сетку прицела на лицо своей жертвы и уменьшил масштаб так, чтобы ему было видно Морра и остальных. Нужен был только ментальный импульс, чтобы игольное ружье выстрелило стремительным и смертоносным ядовитым осколком. Он замедлил дыхание и стал ждать сигнала.

Морр тяжело ступал вперед, неумолимо сокращая расстояние. Один из воинов опустил винтовку и поднял одну руку в очевидном жесте «стоп», когда инкуб и двое других были еще в дюжине метров от них. Синдиэль подготовился. Весь его мир уменьшился до размера булавочной точки — пересечения сетки целеуказателя. Действия Морра и остальных превратились в размытые пятна на краю сознания.

Но тут чья-то сильная рука неожиданно стиснула его лодыжку, и концентрация изменила Синдиэлю.

— А, Сийин. Как приятно увидеть тебя.

— Беллатонис. Ты, похоже, в прекрасной форме.

Два гемункула мгновение смотрели друг на друга среди творческого беспорядка, царящего в личных покоях Беллатониса. Столы, диваны и бюро едва проглядывали из-под густого слоя размотанных пергаментных свитков, металлических моделей, банок, флаконов, хирургических инструментов и раскрытых фолиантов. Взор Сийина как будто что-то выискивал, глядя на высокого мастера-гемункула. Беллатонис заговорил первым, чтобы нарушить молчание.

— Так чему я обязан удовольствием, Сийин? Мне жаль, что в последнее время я был недоступен, но мой архонт Маликсиан очень требователен. В этот самый миг я должен был бы готовиться к его триумфальному возвращению.

— Да. Твой архонт, Маликсиан, — задумчиво повторил Сийин. — Интересно, как бы он отреагировал, узнав, что ему изменяют, служа другому хозяину? Тому, чье честолюбие столь велико, что грозит городу ужасными бедствиями.

Беллатонис выглядел искренне ошеломленным этим заявлением. Что Сийин нашел в своих упорных поисках? Он осторожно ответил:

— Если такая теоретическая ситуация окажется реальна, то я уверен, что последствия будут тяжкими, и, как я опять же уверен, их ощутят многие связанные с ней стороны.

— Ты думаешь, Иллитиан отомстит за тебя? — насмешливо спросил Сийин, как будто разговаривая с наивным ребенком, сказавшим какую-то глупость. — Боюсь, в этом ты прискорбно ошибаешься, он далеко не сентиментален. Подозреваю, он скорее будет беспокоиться по поводу шныряющих вокруг карателей тирана.

Снова повисло молчание. Беллатонис повернулся и праздно погонял по сторонам какие-то мелочи, разбросанные по крышке лакированного бюро. Почуяв движение, плотоядные растения возле кормушек неподалеку начали корчиться и щелкать голодными пастями. Высокий гемункул про себя пожурил их за алчность.

— Хмм. Я думаю, Сийин, это всего лишь очередные предположения, — наконец заметил Беллатонис, — и ты не намерен идти к Маликсиану с тем, что у тебя есть — то есть ни с чем. Если бы у тебя были хоть какие-то улики, подтверждающие эти возмутительные заявления, то ты бы продемонстрировал их вместо того, чтобы пытаться шантажировать меня какими-то расплывчатыми инсинуациями.

Сийин облизал губы. Беллатонис был прав, ему действительно нечего было показать Маликсиану, чтобы доказать свои слова. Это на самом деле ничего не значило, достаточно было обвинения, чтобы покатились головы, но без фатальной улики Сийин мог почувствовать острие клинка с той же вероятностью, что и Беллатонис.

К счастью, это тоже ничего не значило.

У Сийина были все необходимые данные. Только взглянув на его осиную талию, Сийин мог сказать, что Беллатонис действительно изменил свое тело, убрав несколько органов и переместив остальные. Теперь он получил эхо пульса, тепловой отпечаток и голосовые паттерны, и было проще простого установить параметры на темных вратах так, чтобы они точно совпадали с показателями Беллатониса. Сосуд со спрятанным в нем устройством находился внизу, у развалин. Сийин планировал настроить темные врата на биопризнаки Беллатониса и оставить одного из своих развалин, чтобы тот доставил подарок с правильно расставленной ловушкой. Беллатонис все равно что мертв.

— Ты знаешь, я никак не могу избавиться от чувства, что ты стараешься вовсе не в лучших интересах Иллитиана, Сийин, — кротко сказал Беллатонис. Это уже было чересчур, и тонкая пелена вежливости вдруг спала с Сийина.

— Он хочет создать противоестественную мерзость, и ты помогаешь ему! — рявкнул Сийин.

— Ты не думаешь, что твои собственные зависть и честолюбие затмевают тебе разум?

— Нет! Если бы ты вчитался в мудрость Черного Схождения, как должно, то знал бы об опасности сам! Не в моем разуме тут нужно сомневаться!

— О, а я думаю, что это совсем не так, — мягко проговорил Беллатонис и поднял над головой что-то сверкающее. Отраженный свет был невозможно ярким. Он залил все вокруг Сийина, так что того как будто окружила бесконечная белая равнина. Белый свет слепил его глаза, пронизывая его в сотне различных направлений, проникая внутрь и наружу. Тогда он осознал, откуда исходит свет, и начал кричать.

Беллатонис уронил Разбитоскол и быстро раздавил его под каблуком. С хрупким треском толстый кусок хрусталя превратился в крошево. В тот же миг Сийин буквально разбился на куски — вспышка, и его горбатая фигура разлетелась в разные стороны. Неровные ломти вмиг исчезли, и распадающиеся фрагменты зеркала измерений перенесли все, что осталось от Сийина, в тысячу различных мест. Беллатонис нашел это весьма и весьма удовлетворительным и восторженно захлопал длиннопалыми ладонями.

— Ну вот, и что я тебе говорил? — улыбнулся Беллатонис пустой комнате. — Твой разум был затуманен.

— Стойте, где стоите, — приказал воин.

Интонация в его голосе сказала Харбиру, что тот не был лидером группы. Он заинтересовался, кто же это, достаточно умный, чтобы предводительствовать, но недостаточно сильный, чтобы делать это открыто.

— По какому праву вы не даете нам пройти? — прогремел Морр.

— Ничто не должно выходить из Железного Шипа. Так приказал Верховный Властелин, Асдрубаэль Вект, да продлится его правление вечность, — высокомерно ответили ему.

Морр сделал еще шаг вперед и опустил клэйв так, что тот касался острием земли, как будто уже устал его нести.

— Я не слышал о таком приказе до того, как мы сюда пришли, — прямо заявил инкуб.

— Я тебе говорила! — пронзительно вскрикнула Аэз'ашья, свирепо развернувшись к нему. — Ты не послушал, и теперь мы здесь застряли!

Стройная эльдарка презрительно развернулась спиной и зашагала прочь, одновременно приближаясь к отряду стражников. Харбир с обеспокоенным видом поспешил следом, чтобы успокоить пылкую ведьму. Она замахнулась на него, и ему пришлось отступить в направлении воинов, избегая удара. Нацеленные на них винтовки кабалитов дрогнули и чуть опустились — воины с удовольствием наблюдали за разворачивающейся драмой.

Стрелок на «Рейдере» вдруг завопил и прижал обе руки к лицу, а потом упал и исчез из виду. Воины отвлеклись всего на удар сердца и тут же отреагировали, одновременно открыв огонь.

В эту долю секунды Харбир и Аэз'ашья уже приблизились к ним на длину руки и бросились прямо в гущу воинов, чтобы не дать им стрелять. Отравленные осколки рикошетили от доспехов Морра, который стремительно оказался рядом с воином, с трудом наводящим тяжелое темное копье, и выпотрошил его одним ударом. Двое воинов полезли на «Рейдер», но еще один выстрел неведомо откуда сразил рулевого, и тот перевалился через борт. Воинам пришлось спрыгнуть с машины, ибо та вышла из-под контроля и зарылась носом в землю.

Взятые врасплох, теснимые в ближнем бою, кабалиты бесстрашно контратаковали. Их по-прежнему было больше, чем врагов, и они были закалены в боях, хорошо вооружены и лучше защищены. Однако это стало ужасной ошибкой.

Клинок Морра вздымался и падал с механической точностью метронома, прорубая и осколочные винтовки, и руки в доспехах, которые пытались парировать ими удары. Каждый воин, что отпрыгивал с пути неистового инкуба, получал в спину нож Аэз'ашьи или Харбира. Одному удалось выиграть немного пространства и вскинуть свою винтовку, но тут он обнаружил, что его уже поджидали невидимые снайперы.

Несколько секунд, и на ногах осталась лишь горстка воинов Черного Сердца. Они струсили и побежали в открытый портал позади. Харбир бросился было в погоню, но захромал и прижал руку к окровавленному бедру. Аэз'ашья метнула нож и убила еще одного воина, но оставшиеся двое исчезли в мерцающей пелене, как будто нырнули под воду.

Боевой клинок ранил Харбира в ногу, а тот не заметил этого в пылу битвы. Порез был длиной с его ладонь и больше пальца в глубину. Он начал с трудом накладывать целебную повязку, в то время как Аэз'ашья стояла рядом, хладнокровно наблюдала за ним и не предлагала помощь, желая увидеть, потеряет ли он сознание от кровопотери. Морр ходил туда-сюда, молча и методично приканчивая раненых кабалитов.

Сначала к ним вышла Ксириад, затем Ксагор со своей пленницей, и, наконец, за ними последовал прихрамывающий и бледный Синдиэль.

— Ты выстрелил слишком рано! — обвинила его Ксириад, как только увидела. — А потом вообще не стрелял. Это ты виноват, что двое сбежало!

— Это не моя вина! — заныл Синдиэль. — Одна из… мертвых тварей шла за нами и напала на меня! Я дрался, чтоб спасти свою жизнь!

Его легко бронированный сапог действительно был исцарапан, как будто его терзали безжизненные когти. Единственный глаз Морра на мгновение уставился на него, рассматривая… оценивая.

— Прискорбно, — сказал он наконец. — Садитесь на «Рейдер». Я поведу его к центральному пику.

— Лучше я поведу, — возразила Ксириад. — Этим лучше заниматься тем, кто способен оценивать расстояние.

«Рейдер» остался невредим в перестрелке и медленно поднялся под руководством Ксириад, чутко перемещающей рычаг. Агенты забрались на борт, гравилет плавно развернулся и ринулся в портал.

Переход занял всего секунду, и они, к счастью, вновь оказались под знакомым светом Илмей. Даже воздух вокруг «Рейдера» казался холодным и чистым после красноватого смога Железного Шипа. Внизу тянулась обсидиановая дорога, с обеих сторон обрамленная угловатыми башнями, каждую из которых венчала стилизованная титаническая статуя с пустым лицом. Все статуи стояли в слегка отличающихся позах, но каждая держала над дорогой огромное овальное зеркало.

— Я знаю это место, — слабым голосом сказал Харбир. — Это Павана Идолов, мы на вершине отрога Гулен.

— Не вижу воинов, которые сбежали от нас, — доложил Синдиэль. «Рейдер» мчался вдоль дороги, обгоняемый собственными копиями — отражениями в зеркалах гигантов. Со стороны агенты выглядели разношерстной потрепанной группой усталых и грязных бойцов, которые мчались сквозь темноту на угнанной машине.

— Не надо слишком долго смотреть на отражения, — посоветовал Харбир. — Это может быть… плохо.

Ксириад прокричала предупреждение, увидев вихрь пятен, который мчался к ним над обсидиановой полосой. К «Рейдеру» стрелой неслись по меньшей мере два десятка геллионов. Они разделились и держались по сторонам от транспорта, глядя на его пассажиров и не подлетая на расстояние выстрела. Видимо, решив, что им светит развлечение, стая снова объединилась позади «Рейдера», развернулась и начала стремительное преследование.

— Далеко ли до Звука-Ночи Гулен? — спросила Аэз’ашья. Косые ярусы этого внешнего района могли защитить их от режущих скайбордов геллионов.

— Слишком далеко, они нагонят нас еще на полпути, — упавшим голосом сказал Харбир.

— Синдиэль, Ксириад, берите винтовки, — приказал Морр. — Харбир будет рулить.

— А ты что собрался делать? — дерзко поинтересовалась Аэз'ашья.

— Я беру на себя носовое орудие.

— Они не так глупы, чтобы атаковать нас спереди, — фыркнул Харбир. — Это одна из причин, по которой они гонятся за нами, а не нападают в лоб.

— Неважно, — Морр ухватился за темное копье на носу и с силой вырвал его из орудийной платформы.

Синдиэль и Ксириад сбили по геллиону, прежде чем стая сообразила, что по ней стреляют. Залпы Морра были чудовищно неточными, но зато воздушных бандитов теперь больше волновали маневры уклонения, чем ответный огонь. Однако, когда еще нескольких их товарищей сшибли со скайбордов меткие выстрелы снайперов, оставшиеся решили, что лучше всего тоже начать стрелять.

Осколки бешено зарикошетили от кормы «Рейдера», и Синдиэлю с Ксириад пришлось спрятаться за скудной броней транспорта. Морр упорно продолжал стоять и превратил геллиона в облачко золы удачным залпом энтропической энергии. В тот же миг один из двигателей «Рейдера» закашлялся и вырубился, так что гравилет опасно накренился на лету.

— Он не выдерживает! — завопил Харбир.

— Посади машину, — ответил Морр.

— Безумие! — крикнула Ксириад. — На земле нас порвут на куски!

— Мы можем потерпеть крушение. Посади ее. Сейчас же.

«Рейдер» без всякого изящества упал на обсидиановую дорогу и заскользил по ней, извергая искры и пламя. Двигатели отказали в последний момент. Стая геллионов пролетела мимо, быстро замедлилась и выхватила адские глефы, чтобы начать куда более увлекательное отрубание голов и конечностей. Агенты покинули ненадежное прикрытие рухнувшего гравилета и побежали к ближайшей башне в ста метрах от места крушения. Примерно дюжина выживших геллионов закружилась в воздухе и спикировала вниз, чтобы прикончить удирающую добычу.

Харбир отстал. Он пытался заставить работать свою онемевшую ногу, но расстояние до башни казалось непреодолимым. Он знал, как быстро боец на скайборде может догнать пешего глупца, так как сам это делал, и неоднократно.

Наемник повернулся и вскинул длинноствольный пистолет, готовясь продать свою жизнь как можно дороже. Он мог детально разглядеть геллионов, несущихся на него: дикие лица, вопящие и визжащие от наслаждения, собранные по кускам доспехи, краденые украшения. По всему было видно, что эта банда настоящих отморозков, оппортунистов и падальщиков, с какими он когда-то водил компанию. Горько было думать, что он должен погибнуть от клинков подобных небесных пиратов.

Таким образом, Харбир мог отлично видеть, как внезапно откуда-то сверху обрушились потоки осколков и врезались прямо в летящих геллионов. Наездники разлетались на куски, как зрелые фрукты, скайборды взрывались под яростным обстрелом. Геллионы остановили атаку и разлетелись кто куда, словно листья на ветру.

Наверху показались три «Рейдера», полные кабалитов, и плавно опустились, окружив беглецов. Харбир распознал символы на их носах и ощутил почти осязаемое облегчение. Они были под защитой Белого Пламени.

Глава 11. ДВОР СЛОМЛЕННОГО КОРОЛЯ

Ларайин проснулась в незнакомом холодном месте. Сознание вернулось постепенно, по пятам за ним пришло понимание, где она находится, а следом хлынула паника. Она хотела свернуться в клубок и исчезнуть, сбежать, умереть, сделать что угодно, лишь бы не оставаться здесь. Но она не могла. Тяжелые круглые оковы врезались в плоть и сковывали ее, как животное. Мрачный, но мелодичный голос заговорил где-то вблизи:

— Физическое сдерживание всегда лучше альтернатив. Мы могли бы просто отключить контроль над мышцами и запереть тебя внутри собственного неуправляемого тела, но это менее эффективно. Примитивная часть мозга, животная часть, с которой, как я уверен, ты хорошо знакома, лучше всего активируется физическими ощущениями. Ужас, запертый внутри, чрезмерно пассивен, хотя, конечно, он тоже может играть свою роль. Теперь открой глаза, иначе мне придется отрезать тебе веки, а я не хочу этого делать. Если ты откроешь глаза, то, обещаю, это тебе не навредит.

Глаза Ларайин невольно распахнулись, и она обнаружила прямо перед собой лицо, как будто явившееся в кошмаре. Мертвенно-белая фарфоровая кожа, туго натянутая на острые нос и подбородок, впалые морщинистые щеки и высокий лоб. Между худыми щеками растянулась улыбка, невероятно похожая на акулий оскал. Глаза казались совершенно черными ямами, в которых виднелись только несколько случайных отблесков света, спасшиеся из их голодных глубин.

— Вот так-то лучше, — сказал кошмар. — Я — мастер Беллатонис, и ты в моей власти. Мы с тобой будем творить такие чудеса, что наши имена будут помнить и через многие эпохи. В моих руках ты, милая, уподобишься своей драгоценной Ише, что создает новую жизнь.

Лицо на миг уставилось куда-то вверх, и Ларайин с трепетом проследила за его взглядом. Над ней свисало что-то вроде двух шкафов со стеклянными передними стенками. Один был пуст, в другом находился красный от крови скелет, покрытый клочьями плоти, как будто его объели падальщики. Ларайин никогда не боялась мертвецов, ведь смерть была частью жизненного цикла. Но, когда труп зашевелился и захлопал бескожими руками по хрустальной крышке, она закричала, как перепуганный ребенок. Беллатонис издал мрачный смешок.

— Строго говоря, мы, скорее, восстановим старую жизнь, — признал он. — Не обращай внимания на архонта Крайллаха. Он просто очень ждет, когда мы начнем.

Губы Ларайин зашевелились, как будто она пыталась что-то сказать. Гемункул снова перевел взгляд на нее.

— У тебя есть вопрос, милая моя? — сказал он с обезоруживающей вежливостью. — Или, может быть, просьба? Я дам тебе что угодно, но, боюсь, за исключением свободы.

— Почему вы это делаете? — спросила она с детской наивностью. Только самое черное сердце не дрогнуло бы от ее невинности. Беллатонис обладал чернейшим из сердец, но даже его ответ звучал на удивление незлобиво:

— У разных личностей разные причины, дорогая. Кто-то хочет возродить утраченную славу, кто-то — изменить существующее положение вещей, кто-то хочет навредить другим. Что же касается меня, то я делаю это по наиболее личной из всех причин — потому что мне это нравится, и потому что я могу.

Иллитиан оглядел выживших участников миссии на Лилеатанире. Услышав их доклад, он испытывал смешанные эмоции. Он приказал им явиться в потайной закоулок рядом с новой лабораторией Беллатониса. Как только слуги гемункула поспешно оттащили прочь плененную миропевицу, прибыл Иллитиан, чтобы выслушать рассказы агентов, пока тем лечили раны. То, что они поведали, предоставило ему богатую пищу для размышлений. Он тщательно изучил узел эмоций внутри себя и хирургически рассек его, чтобы добраться до самого главного.

Здесь было, конечно же, облегчение, в основном потому, что ему больше не надо было искать агентов или думать, кто мог их поймать. Была и гордость за то, что его план оказался успешным, и что удалось добыть катализатор, который требовался мастеру-гемункулу. Несмотря на многочисленные препятствия, этой необычной группе удалось все преодолеть, хотя во многих случаях им скорее помогла удача, чем умение. Однако чувство облегчения было подпорчено растущей тревогой.

Вызвало ее не разрушение, которому подвергся девственный мир — Иллитиана нисколько не волновало, что осквернение Мирового Храма Лилеатанира вызвало у планеты конвульсии, которые, вероятно, отбросили его тщательно рассчитанное развитие на тысячи лет назад. На самом деле он даже неосознанно гордился тем, что сыграл свою роль в этом злодеянии. Нет, его беспокоила грандиозность тех сил, которые были выпущены на свободу так быстро, будто ждали этого. Впервые Иллитиан начал по-настоящему чувствовать, насколько мощные энергии Беллатонис хотел использовать для оживления Эль’Уриака. И снова к нему вернулось эхо слов карги, предупреждающей о Разобщении. После историй о Лилеатанире опасность вдруг стала куда более реальной.

Иллитиан тихо вздохнул, тщательно стараясь сохранить спокойное выражение лица. Одна из тринадцати основ мести гласила: «однажды взявшись за дело, не бойся клинка». Иллитиан не раз советовал своим союзникам без раздумий браться за самое мощное оружие, какое только можно найти, но теперь он сам засомневался. Ему надо было чем-то занять себя, чтобы отвлечься от этой мысли, и он переключил внимание на маленькую деталь головоломки, которая не сходилась с остальными.

— А что с тем существом, которое помогло вам в Паутине? — спросил Иллитиан. — Оно видело, как вы унесли миропевицу, и при этом осталось в живых. Почему? Кто это?

— Я не знаю, как его зовут, мой архонт, — с готовностью ответил Синдиэль, слегка помедлив на титуле, как будто впервые попробовал что-то на вкус. — Я даже не знаю, мужчина это или женщина, но другие странники его знали. Когда они говорили о нем, а это было нечасто, то называли его Пестрый, как будто это было все, что нужно о нем знать.

Иллитиан подавил желание ударить отступника. Простодушная фамильярность, с которой он говорил, и явное невежество были оскорбительны, и кабалит на его месте подвергся бы суровому наказанию. Иллитиан тщательно затушил свои чувства, прежде чем ответить. Щенок неопытен, и сейчас не время переучивать его.

— Я опрошу источники, которые могут просветить меня более подробно, — едко сказал он. — А сейчас, я считаю, надо немедленно приступать к следующей фазе моего плана. Судя по этой Пестрой личности и охранникам, которые сбежали от вас в Железном Шипе, можно предположить, что тиран уже прослышал о вашей миссии. Значит, нам надо действовать до того, как Вект начнет воображать себе, что мы можем сделать с пленной миропевицей. Если он просто потребует ее в качестве дани, то план погиб. Чтобы не подвергать его дальнейшей опасности, я намерен использовать вашу группу для следующей фазы. Все вы, кроме Ксириад, не из моего кабала, и я не могу заставить вас отправиться на новую миссию, которая несомненно будет весьма опасна, но знайте, что ваше повиновение тысячекратно воздастся в случае успеха, — Иллитиан сделал паузу и поглядел на каждого агента, прежде чем продолжить. — Также вы должны знать, что отказ повлечет за собой мое вечное неудовольствие.

Морр первым нарушил повисшее молчание.

— Когда восстановится архонт Крайллах? — спросил он. — Беллатонис сказал мне, что не может начать процесс, пока вторая фаза плана не будет завершена.

— А что в нее входит? — спросил Синдиэль, чем заработал резкий взгляд от Иллитиана.

— Надо достать реликвию, — ответил Морр. — Из очень опасного места. Это все, что тебе следует знать.

— Именно, — подхватил Иллитиан. — Подготовительные меры, которые поспособствуют вашему успеху, уже произведены. Нет никаких причин задерживаться.

— Я пойду, — тут же вызвался Морр, чем удивил Иллитиана.

— Ты, возможно, мог бы лучше послужить своему архонту, следя за тем, чтобы Вечное Царствие не разорвало себя на куски, пока тебя нет.

— Необязательно. Я отдам приказы своим братьям, которые служат Крайллаху, и они будут хранить мир до тех пор, пока я не вернусь с возрожденным архонтом.

Один за другим согласились и остальные: Ксириад из верности, Аэз’ашья из любопытства, Синдиэль и прочие из страха перед гневом Иллитиана.

— Очень хорошо, — Иллитиан сделал жест стражникам, и те вынесли вперед узкий черный ящик. Он открыл его, внутри оказался ряд серебряных амулетов. Каждый из них состоял из простой цепочки и гладкого драгоценного камня, который висел в вычурной оправе в виде когтей. В глубинах камней плавали и мягко светились внутренние огни, и от них исходило притяжение, которое ни с чем нельзя было спутать. Плененные души.

— Камни духа… — со страхом прошептал Синдиэль.

— Именно, — Иллитиан открыто наслаждался смятением отступника, пока наконец не захлопнул крышку. — Они настроены так, что их содержимое замаскирует ваше присутствие и полностью защитит вас от… воздействия того места, куда вы должны отправиться. Мои стражники отведут вас к подходящему порталу, как только вы будете готовы к путешествию. Запомните: не надо слишком долго там задерживаться.

Иллитиан развернулся и вышел, оставив шкатулку с амулетами и дюжину вернорожденных воинов, которые должны были проводить агентов на следующую часть их странствия. Он какое-то время размышлял о наполовину законченных, поспешно доведенных до работы талисманах, и о том, смогут ли они действительно помочь на практике. Был риск — но всего лишь один из рисков, на которые он был вынужден пойти. Он успокоил себя мыслью о том, что даже если амулеты всего лишь убедили агентов в возможности выжить в Шаа-доме, то уже сыграли значительную роль в достижении цели.

Недавно отросшими глазами Крайллах голодно глядел на белую фигуру на плите под собой. Бескожие руки шарили в воздухе в поисках ее тепла, но хватали лишь холодный неподатливый хрусталь, испачканный его собственной бледной кровью. Архонт чувствовал тонкий эфирный ручеек жизни и энергии, струящийся от нее под воздействием ее смятения и дискомфорта.

Крайллах жадно лакал из психического потока, мучительно желая испить полную чашу жизненной силы, которую чувствовал в этом хрупком теле внизу. В его ослабленном состоянии она казалась обещанием близкого рая, теплым океаном чувств, в который он жаждал нырнуть и достичь возрождения. От бессилия он тщетно бил окровавленными кулаками по хрусталю и слабо хрипел проклятья. Одетый в черное гемункул и его мечущиеся туда-сюда прислужники-развалины не обращали на него внимания.

— Кто оставил все эти царапины на стенах? Они повсюду.

— Демоны. Архонт Когтя Кириикс попытался заключить с демонами союз, чтобы они помогли ему свергнуть тирана. Но план обернулся против него, и он оказался заперт здесь вместе с ними.

— Это… о боги, это ужасно. Все погибли?

Аэз’ашья фыркнула.

— Только счастливчики.

Синдиэль молча вобрал в себя эту информацию. Извилистые проходы, по которым они следовали, и до этого вызывали клаустрофобию, а теперь давили вдвое сильнее. Он начал понимать, что мудрость Комморры, как она есть, передавалась посредством жестоких сказаний о проваленных и успешных заговорах, неосторожных лидерах и мстительных семействах. Знание надо было искать среди темного гобелена интриг и контр-интриг, которые десять тысяч лет оплетали весь город.

Он всеми силами старался подружиться с Аэз’ашьей. Поначалу его вело простое вожделение. Он ни разу не встречался с эльдаркой, которая была бы столь живой и страстной, и это разжигало в нем чувство, неведомое доныне — желание обладать чем-то и не допускать до этого никого больше. Аэз’ашья понимала его намерения, принимала их и, казалось, получала бесконечное удовольствие от того, что попеременно потакала ему и издевалась над его неуклюжестью девственника. Это поначалу беспокоило Синдиэля, пока он не понял, что она практически также ведет себя с любым мужчиной, включая юнца с жестким лицом, которого звали Харбир, и внушающего ужас инкуба, Морра. При этом ведьма старательно игнорировала уродливого прислужника, который держался рядом с Харбиром, как будто тот не стоил ее внимания — что было вполне вероятно, учитывая, как слуга постоянно пресмыкался перед ней.

Аэз’ашья была настоящим кладезем знаний о реалиях жизни в Темном Городе, и, похоже, ей очень нравилось просвещать Синдиэля. Однако ее ответы на вопросы о Комморре начали казаться ему довольно предсказуемыми. Характер расы окрашивал все. Когда он спросил, почему они не использовали портал или летающий транспорт, чтобы добраться до Когтя Кириикс, ведьма посмеялась над ним.

— Если бы мы хотели, чтобы все в городе знали, куда мы идем, то можно было бы объявить это куда более простым способом. Враги Иллитиана попытались бы помешать нам просто из принципа. Все машины, улетающие из крепости Белого Пламени, под наблюдением, все порталы охраняются, поэтому мы идем пешком. Просто так оно и есть.

Просто так оно и есть. Даже сильным мира сего приходилось жить как преследуемым животным, ибо на них действительно охотились те, кто обладал меньшим могуществом. Вся иерархия Темного Города пребывала в постоянном движении, ибо те, кто был выше, подавляли тех, кто ниже, а низы стремились восстать любым возможным способом.

Личность Аэз’ашьи была такой же гладкой и непроницаемой, как обточенный рекой камешек. Она, судя по всему, жила лишь настоящим моментом, не думая о будущем, кроме того, что было непосредственно вызвано ее действиями. Да и об этом она не слишком задумывалась. Насколько мог сказать Синдиэль, она не знала покоя, и если ей слишком долго было нечего делать, это заканчивалось втыканием ножей в кого попало. Ведьма постоянно искала новую дозу адреналина. Влечение Синдиэля начало угасать, но он по-прежнему чувствовал к ней приязнь.

— Значит… то место, куда мы сейчас идем, оно считается хуже, чем это?

— Гораздо хуже. Говорят, что после того, как Вект разрушил Шаа-дом, демоны так и не покинули его.

Сначала было холодно и невозможно дышать, через миг чувство сменилось на влажную жару. Агенты Иллитиана оказались на обочине широкой улицы. Под ногами лежали почерневшие камни, искаженные останки деревьев и статуй, словно когти, рассекали бурлящие небеса. В воздухе висела густая скверна варпа, и сама реальность ощущалась болезненной, грязной. Горизонт озаряли неземные огни, в воздухе витали хлопья пепла.

Харбир мог с трудом разглядеть оболочку, которую создавал вокруг него защитный амулет — неуловимое сияние, которое мерцало на краю восприятия и не внушало особой уверенности. Он оглянулся на остальных и увидел, что все, кроме Морра, нервно озираются. Инкуб же, как всегда, выглядел невозмутимым, несмотря на ненормальность того, что их окружало.

— Дворец Эль’Уриака находится в самом сердце пепелища, — прогремел он. — Надо двигаться побыстрее, прежде чем наше прибытие заметят.

— У нас есть что-то, хотя бы напоминающее план? — спросил Синдиэль с наигранным весельем.

— Добраться до дворца, не попасть в когти демонам, а потом импровизировать, — сладким голосом предложила Аэз’ашья.

Найти дорогу было несложно. Жар незримого разлома чувствовался кожей даже на расстоянии, и вечные огни освещали их путь. Отряд осторожно двигался по разоренным проспектам и бульварам, стараясь найти равновесие между скоростью и скрытностью. По мере продвижения путь становился все сложнее, и все чаще приходилось отступать и обходить завалы обломков. Разрушенный город выглядел заброшенным, но им никак не удавалось стряхнуть с себя ощущение, что кто-то наблюдает со стороны.

Ксириад первой заметила одного из бездушных. Это была ужасно истощенная фигура, сидящая на тротуаре впереди, которая охватила руками колени и тихонько покачивалась. Существо подняло голову при их приближении и начало озираться светящимися голодными глазами, бездумно двигая отвисшей челюстью. Оно чувствовало чье-то присутствие, но, похоже, не могло воспринимать их по-настоящему. Бездушный разочарованно заскулил и начал метаться по сторонам, выискивая души, которые чуял неподалеку. Агенты обошли существо стороной и двинулись дальше. Синдиэль то и дело оглядывался на него.

— Это происходит, когда… Она… забирает душу, да? — шепотом спросил он Аэз’ашью.

— Если повезет, — ответила она. — У этого хотя бы клочок разума остался. Большая часть не настолько владеет собой.

Синдиэль содрогнулся. На краю сознания он чувствовал ровный, пронзительный плач, навсегда застывший на грани вопля. От ощущения собственной уязвимости дрожали колени, но он продолжал шагать вперед. Бывший странник никак не мог избавиться от мысли, что времена Падения, должно быть, походили на это, только неизмеримо хуже. Бравада, которая заманила его сюда, испарилась, и он изо всех сил старался держаться ближе к своим зловещим спутникам, ужасно боясь отстать.

Вскоре они увидели и других бездушных, которые бесцельно бродили по улицам и сбивались в маленькие группы там и сям. Строения вокруг становились все более разрушенными по мере того, как они двигались вперед, словно черви, проникающие глубоко в кишки трупа. Все больше домов оказывалось всего лишь пустыми оболочками, чьи слепые окна уставились на выжженные пустоши. Огни на горизонте стали ближе, от них исходило потустороннее сине-зеленое сияние, которое объяло полнеба.

Многие бездушные убого пытались воспроизводить детали своих утраченных жизней — гуляли с мертвыми друзьями, посещали разрушенные базары. Скверна варпа становилась все гуще, и в реальности начали проявляться фрагменты воспоминаний: чистые светлые улицы, многоцветные минареты, играющие дети. Видения исчезали, как дым на ветру, так же быстро, как появлялись, отдельные обрывки задерживались и повторялись снова и снова в сотне разных вариаций.

До сих пор Морр уверенно шагал впереди, но теперь остановился, видимо, не зная, как вести себя среди этих переплетающихся реальностей. Небо громыхнуло, куски перекрученного камня полетели мимо, собираясь в полосы и ленты. Тени поднимались в трещащей атмосфере, образуя силуэты дворцов и башен, как будто насмешки над разоренной улицей внизу, и темные камни то слетались вместе, то снова расходились, образуя тысячи различных форм.

— Впереди что-то происходит, — выдохнула Ксириад.

— Фрейлина, — предупредил Морр.

Бездушные как будто вытекали из теней, собирались вместе и окружали лучистую фигуру на перекрестке, преклоняя колени и раболепствуя перед ней. Существо, идущее между ними, было окутано золотым сиянием, и астральные огоньки скользили по его рукам и лбу. По виду и стати это была идеально сложенная эльдарка, но в сверкающих глазах не было ничего от смертных. Крошечные искры света падали с вытянутых пальцев на бездушных, отчего те содрогались в пароксизмах экстаза. На губах существа играла жестокая полуулыбка, когда оно щедрыми жестами разбрасывало свои дары, в точности как фермер, кормящий скот.

Агенты постарались слиться с теми укрытиями, которые успели найти, и замерли. Светящийся взгляд медленно поднялся в их направлении и снова ушел в сторону. Мгновения растянулись в часы, но наконец сияющая фигура ушла и исчезла из виду, все еще сопровождаемая шлейфом из бездушных просителей.

— Фрейлина? — со страхом прошептал Синдиэль.

— Оскверненный сосуд, — ответил Морр. — Если верить легендам, их было семеро. Они оберегают внешние пределы.

— Как мы будем с ними бороться?

— Не будем, если не придется.

— А если придется?

— Нужно полностью уничтожить их тела.

— И поэтому ты заставил меня взять это? — Синдиэль приподнял короткий бластер, который, судя по виду, состоял исключительно из крюков и лезвий. Ксириад тоже поменяла осколочную винтовку на мономолекулярный шредер, столь же опасное с виду оружие, которое стреляло облаками тончайшей проволоки.

— Лишние вопросы, особенно об очевидном, надоедают. Молчи.

Агенты безмолвно пошли дальше, мимо перекрестка, на котором видели Фрейлину, через заваленную обломками аллею. Реальность снова содрогнулась, и на миг они оказались под балконами, с которых свисали гирлянды цветов. Благородные дамы и господа окликали их скучающими голосами, предлагая развлечения и дружбу. Видение лопнуло, как пузырь, и исчезло так же быстро, как и появилось, и агенты снова очутились под полуразрушенными стенами и небом, похожим на кровоподтек. Они подошли к огромной расщелине, которая тянулась через улицу от здания к зданию, насчитывала почти три метра в ширину и неизвестно насколько уходила в глубь. Из бездны поднимались синие и фиолетовые испарения, неестественно искажаясь и образуя силуэты размытых лиц или рук, которые метались друг за другом, пока не стирались из воздуха незримыми силами разлома.

— Здесь не пройти! Надо повернуть и найти другую дорогу! — с некоторым облегчением воскликнул Синдиэль. Нечто в этих испарениях глубоко тревожило его и живо напоминало голодное пламя погребального костра.

Морр только бросил на него презрительный взгляд, отошел на несколько шагов и побежал. Он перепрыгнул через зияющую пропасть и с отдающимся эхом шумом приземлился на той стороне. Потревоженные струи пара заизвивались вокруг него. Аэз’ашья тут же последовала за инкубом, легко перемахнула расщелину и кувыркнулась в середине прыжка. Харбир и Ксириад были не так уверены, наемник даже чересчур далеко разбежался, прежде чем прыгнуть. Ксагор безропотно швырнул себя через провал, явно ожидая, что свалится навстречу гибели. Он не рассчитал, прыгнув слишком скоро, приземлился прямо на осыпающийся край и отчаянно замахал руками, пошатываясь над бездной. Его товарищи бесстрастно наблюдали, ожидая, упадет он или нет. В самый последний момент Харбир как будто сжалился и, наклонившись вперед, схватил Ксагора за плечо и оттащил его в безопасное место.

Синдиэль остался один на другой стороне разлома, задаваясь вопросом, долго ли его будут ждать остальные. Если он хоть что-то понимал в характере Аэз’ашьи, то много времени это не займет. И снова ужас перед одиночеством в этом населенном демонами месте погнал его вперед. Бешено перебирая ногами, он помчался вперед, решительно не желая повторить ошибку Ксагора и прыгнуть слишком быстро. В результате он чуть было не опоздал. Когда Синдиэль оттолкнулся от края пропасти, камни осыпались под его ногами, и он не получил достаточный импульс, чтобы пересечь разлом. Разноцветные испарения, поднимающиеся снизу, зашипели и испустили искры вокруг него, опутывая ноги и затмевая мысли. На миг он завис вне времени, понимая, что не допрыгнет, и его разум заполнился хихикающими, шепчущими, вкрадчивыми голосами, которые не принадлежали ему.

Вдруг перед ним взмыл дальний край пропасти и врезался в живот, выбив из него весь дух. Руки отчаянно заскребли по разбитым камням, но Синдиэль продолжал скользить вниз, дергая ногами в пустоте, лишенной всяких опор.

— Помогите! — выдавил он. От голоса испарения вокруг превратились в издевательские визжащие гримасы. Никто не сдвинулся с места. Синдиэль попытался опереться на локти и соскользнул еще на несколько сантиметров вниз. Никто по-прежнему не попытался помочь ему, и тогда Синдиэль вдруг понял еще одну истину о Темном Городе. Никто из них, даже Аэз’ашья, не ценил его настолько, чтобы немного рискнуть и вытянуть его из бездны. Они бы предпочли стоять и смотреть, как он умирает, насыщаться его отчаянием до последнего вздоха, чем двинуть хоть пальцем, чтобы помочь.

Синдиэль выругался, взмахнул ногой и наконец за что-то зацепился. Понемногу ему удалось перебраться через край и свалиться рядом без всякого достоинства. Его одолело жуткое головокружение от страха, что он мог в последний момент нечаянно оступиться и сбросить самого себя в разлом. Бывший странник лежал на спине, тяжело дыша и чувствуя, как в сердце впервые ярко разгорается пламя ненависти. Он почуял его искорку раньше, когда убил Линтис — это был короткий импульс, пронизавший его в тот миг, как он вложил весь свой гнев в единственный удар, который спас его жизнь и забрал ее. Но этот огонь был иным, более глубоким, более сильным. Он продал собственную душу, чтобы присоединиться к ним, отдал все, чтобы быть рядом, но не понимал, насколько они в действительности извращены и насколько мало ценят его жизнь. Синдиэль принял эту ненависть и впустил ее в свое сердце. Ее жар послужит ему якорем среди бушующего безумия. Через миг он безмолвно поднялся и присоединился к остальным, все еще чувствуя на себе их пристальные, безжалостные взгляды.

Агенты вышли на край открытого пространства, в прошлом, возможно, широкого променада или площади для парадов, теперь же представляющего собой лишь пустошь, засыпанную растрескавшимся камнем и нанесенной ветром пылью. Бездушные апатично бродили среди развалин и перебирали кости своего утраченного мира. Справа вдали виднелись изуродованные останки огромного дворца, похожие на когти, торчащие из земли. Оплавленные кварцевые башни кренились над просевшими стенами из обсидиана и алебастра. Оттуда доносились обрывки странной музыки, смесь визгливого хохота и горестного плача. Над дворцом нависла чудовищная черная туча, раздираемая вспышками разноцветного огня, которая извивалась подобно змеям и временами вдруг озарялась пламенем ярче молний.

— Выглядит более гостеприимно, чем я думала, — прошептала Аэз’ашья. — Как там можно что-то отыскать?

— Эль’Уриак не был глупцом, и корни его дворца зарываются глубоко под землю, — ответила Ксириад. — Бьюсь об заклад, его кости внизу.

Морр покачал головой.

— Сейчас мы видим только руины, — сказал он. — Ближе к разлому все станет… другим.

Инкуб поднял клинок и пошел вперед с большей осторожностью, чем все остальные когда-либо видели. Несмотря на свой рост, он двигался с удивительной грацией, практически паря над камнями и не издавая почти ни звука. Отряд последовал за ним, с переменным успехом стараясь идти так же ловко и бесшумно. Они пересекли открытое пространство и с опаской двинулись в руины дворца. Первые бездушные, которых встретили агенты, похоже, все так же не чувствовали их присутствие, но по мере приближения к многоголовой гидре грозовой тучи жалкие существа начали тревожиться. Истощенные фигуры дергались по сторонам и крутили головами, как будто пытаясь учуять запах.

— Амулеты отказывают! — прошипел Харбир. — Нам не дойти!

— Тихо, — отрезал Морр. — Отступать нельзя.

Все они уже чувствовали пугающую дрожь, мельком касающуюся их душ. Тусклый, как рыбья чешуя, блеск, который окружал их при входе в Шаа-дом, стал ярче и превратился в ровный свет. Камни духа на шеях сверкали, как красные угли.

— Нет, нет. Не отказывают, — тихо пробормотал Ксагор. — Напряжены. Тяжело работают.

— Что ж, это вселяет уверенность, — заметила Аэз’ашья. — Морр прав, нечего и говорить о том, чтобы вернуться. Если мы подведем Иллитиана сейчас, он нас лично скормит демонам.

Ее голос казался хрупким, готовым в любой момент сорваться на истерический крик.

Дворец впереди рассыпался на множество фрактальных образов. Башни вздымались и падали, стены рушились и восстанавливали себя. Сражаясь друг с другом, осколки реальности меняли все вокруг, и двери открывались в пустоту, а лестницы закручивались невозможными геометрическими спиралями.

Вглядываясь в этот хаос, Синдиэль почувствовал, что часть его разума бессвязно молит его сбежать, но ужас одиночества по-прежнему заставлял его шагать в ногу с остальными. Его товарищи, может, и не помогли бы выжить лично ему, но защитили бы себя, как группу, зная, что в этом их единственный шанс на выживание. В этот миг он ощутил странную смесь восхищения и отвращения к Темным Сородичам, хотя она и не притушила пламя ненависти к ним. Их, похоже, совсем не пугало это место, и в это было практически невозможно поверить. Как будто все они были глухие, и только он один мог слышать рев и фырканье чудовища, идущего прямо за ними.

С каждым шагом беспорядочное месиво впереди становилось все более четким и медленно превращалось в то, что одновременно пародировало древний дворец Эль’Уриака и яростно отрицало его судьбу. Стены возвышались над ними, как замки великанов, и с них свисали километровой длины знамена, прославляющие властителя и императора Шаа-дома. Перед вратами в форме раскрытой пасти несли стражу чудовищные сенешали на странных ездовых зверях. Агенты двинулись к воротам, выглядя рядом с этими титаническими укреплениями, будто медленно ползущие насекомые. Сенешали с насмешливым презрением смотрели, как они приближаются.

Без сомнения, это были демоны из древних легенд, в чем-то жутковато прекрасные, в чем-то отвратительно уродливые. Тонкие руки оканчивались длинными крабьими клешнями, коварные улыбки обнажали ряды острых клыков. Шестеро демонов перед воротами сидели верхом на змееподобных двуногих зверях со странно похожими на лошадиные головами. Животные пробовали воздух мерзкими длинными языками розового цвета. Когда агенты подошли ближе, демоны принялись возбужденно щебетать на темном наречии, от которого болели уши. Слова как будто клеймили воздух своими колдовскими интонациями. Одна демоница, куда более красивая и отвратительная, чем остальные, пришпорила скакуна, выехала вперед и медоточиво заговорила, пародируя древний эльдарский язык:

— Добро пожаловать, братья и сестры! Вы избраны, чтобы сбросить гнетущие оковы смертности и наконец-то присоединиться к нам. Ваше прибытие будет славиться, пока не выгорят звезды! Миллиард рабов будет кричать в вашу честь целую вечность!

Слова твари были теплыми, дружелюбными и вселяющими радость, за каждым из них таилось обещание волнующих тайн. В сравнении с ними голос Морра показался неприятным карканьем, предвещающим рок и скорбь.

— Нам нужен Эль’Уриак, а не подобные вам. Отойдите и дайте пройти, — мрачно проговорил инкуб. Демон сладострастно облизал клыки.

— Пожалуй, нет. Один из вас должен остаться с нами к нашему взаимному удовольствию, и как только вы войдете во дворец, вам будет запрещено покидать его при любых обстоятельствах.

Агенты посмотрели друг на друга, не зная, кого можно выбрать. Взволнованный Харбир уже собирался шагнуть вперед, но скрежещущий голос Морра остановил его.

— Я не буду торговаться с тобой, демон!

Слова еще висели в переполненном эмоциями воздухе, когда его двухметровый клинок сверкнул подобно змеиному языку. Обезглавленный скакун демона скорее не рухнул, а рассыпался, ибо удерживающие его в реальности энергии развеялись в воздухе. Демон упал вперед, Морр аккуратно поймал его на лезвие протянутого вперед клинка и отшвырнул корчащееся, распадающееся тело навстречу другим тварям, бросившимся в атаку.

Очарование дьявольских речей исчезло, как только вспыхнуло насилие. Шредер Ксириад выпустил облако безобидной с виду паутинки, которая рассекла наездника вместе со скакуном, как будто те на полном ходу влетели в стену из вращающихся лезвий. Бластер Синдиэля изрыгнул сгусток изумрудного пламени, который прожег в еще одном демоне сквозную дыру. Аэз’ашья и Харбир прыгнули вперед, парируя хлещущие языки скакунов и когти их наездников.

Мерзостный язык обернулся вокруг лодыжки наемника и по-змеиному стиснул ее. Недавняя рана вспыхнула болью, которая перешла в нестерпимый жар экстаза, и он завыл, как животное. Рядом мелькнули ведьминские ножи, освободив его от хватки. Харбир со стоном сполз на землю, а Аэз’ашья встала над ним, продолжая ткать клинками защитную паутину.

Клэйв Морра одним ударом разрубил еще одного скакуна вместе со всадником, в тот же миг ножи суккуба резанули по лошадиной морде другого и заставили зверя отскочить. Облако мономолекулярных нитей из шредера Ксириад окутали демонического всадника, прежде чем тот успел успокоить скакуна.

Харбир достаточно пришел в себя, чтобы спасти хотя бы толику своего эго и выстрелить в лицо последнему демону. Психически заряженные осколки из пистолета проделали в голове врага кратер, как будто та была слеплена из мягкой глины, и демон распался в облако тошнотворно-сладкого пара. Морр прикончил оставшихся зверей экономными взмахами огромного клинка.

— Демоны, — презрительно сплюнул инкуб. — Пойдемте, надо двигаться дальше. Они скоро восстановятся и вернутся с подкреплением.

Он повернулся и исчез в тенях, которые сгустились в похожих на пасть вратах.

— Ты даже не задумался над их предложением? — спросил Синдиэль, догоняя ушедшего инкуба.

— Демоны всегда лгут, — сказал Морр тоном, не предполагающим дальнейшего обсуждения.

За вратами тянулся постоянно движущийся зал, обрамленный колоннами. В один миг они горделиво поднимались к высокой крыше, как старые деревья, в другой — лежали, будто ряды павших воинов разгромленной армии. Призрачные фигуры двигались по залу, то появляясь из ниоткуда, то исчезая вновь — слуги, стражники, придворные и патриции, вернее, тени их душ, оставшиеся после того, как меч Векта вонзился в сердце дворца и испепелил их тела в ядерном аду. Амулеты агентов засияли еще ярче прежнего, окрасив все вокруг в мертвенный красноватый оттенок. В конце содрогающегося зала возвышались двойные двери, поднимающиеся от мозаичного пола до высокого крестообразного свода. Мысленный взгляд временами видел, как несокрушимые панели дверей срываются с петель и падают на пол, скрученные и выгнутые невообразимой мощью, и сверху сыплются куски разрисованного фресками потолка.

Они прошли сквозь двери в огромный амфитеатр, где с потолка свисала целая галактика золотых светильников. Со второго взгляда перед ними предстал кратер и разлетевшиеся от него раскаленные осколки, которые зависли вне времени и кружились в воздухе, образуя неровную сферу. В центре амфитеатра, на ступенях подобного горе трона, восседал красивый эльдар-рыцарь, пребывающий в глубоких раздумьях. С другого угла трон виделся массой почерневших обломков в километры высотой, а задумчивый рыцарь — ухмыляющимся алым черепом на ее краю. Это было все, что осталось после того, как всепожирающее пламя уничтожило его хозяина. Над развалинами трона воздух рассекала бушующая тьма разлома, которая шла волнами и содрогалась в конвульсиях, извергая сырую энергию варпа в насыщенное порчей субцарство.

Говорить и даже думать в такой близости от прорехи в реальности было практически невозможно. Слова вылетали изо рта недосформированными живыми существами, идеи превращались в дерганые, стремительно меняющиеся картины потенциальных результатов. И все же, когда три силуэта в черных доспехах и с красными глазами поднялись перед агентами, преграждая путь, их намерения были совершенно ясны.

«Вам не потревожить нашего архонта, — как будто говорили инкубы-тени. — Долго мы сторожили его в этом месте, наши души навечно привязаны к нему. Вы не получите его ни теперь, ни когда-либо после».

Они подняли огромные двуручные клэйвы, братья клинка, которым владел Морр, и шагнули вперед. Поначалу их фигуры казались нематериальными, но по мере приближения вокруг них сплеталось вещество варпа, и сумрачные тела становились все более реальными. Морр прорычал бессловесный вызов, который обрел вид призрачной драконьей головы, что шипела и плевалась пламенем. Инкуб ринулся в бой, и клинки столкнулись, будто кузнечные молоты с наковальней. Полетели искры, засверкали полосы разрушительной энергии, которые в этом насыщенном силой воздухе могли бы срезать горы или прорубать русла рек.

Шипящий клинок метнулся к Харбиру, тот безрассудно попытался парировать, но только растянулся на земле с наполовину расплавленным ножом в руке. Остальные начали отступать, отчаянно отстреливаясь, понимая, что не в силах противостоять стихийной мощи стражников-теней. Зеленое пламя из бластера Синдиэля без всякого вреда стекло по черному панцирю одного из красноглазых чудовищ. Шредер Ксириад тоже не сработал — смертоносные нити прошли сквозь стражника, как будто тот был дымом. Осколочные выстрелы Ксагора и Харбира тщетно стучали по непробиваемой броне.

Аэз’ашья прыгнула вперед и звонко рассмеялась, сделав открытие. Проскочив под клэйвом, обрушившимся на нее словно коса, она ударила обоими ножами. Когда сверкающие клинки погрузились в доспехи стража, с зияющих краев раны засочилось жидкое разноцветное вещество варпа. Кружась и уворачиваясь, суккуб продолжала атаковать противника, нанося порез там и укол сям, всегда на шаг опережая взмахи огромного клинка. Морр вступил в поединок с двумя другими стражами, от их скрещивающихся клинков по амфитеатру расходились ударные волны и раскаты грома.

Ксагор с отчаянной отвагой ринулся вперед, мимо Синдиэля и Ксириад с их бесполезным оружием, и прыгнул на призрачного воина, пытающегося прикончить Аэз’ашью. Развалина схватил врага за руку, отчего его ладони зашипели, и принялся тянуть. С таким же успехом он мог бы бороться с железным столбом. Красноглазый шлем повернулся к Ксагору, а затем презрительный жест отшвырнул его в сторону.

Только этого мгновенного отвлечения и не хватало Аэз’ашье. Она прыгнула и всадила оба ножа в шею стража, вложив в удар всю свою массу. Из ран засверкали молнии, неуязвимый с виду великан пошатнулся и распался на глазах агентов.

Ксириад бросила шредер и помчалась на помощь Морру. Однако один и тот же трюк не мог сработать дважды против настолько превосходящих врагов. Рефлексы подвели Ксириад, она напоролась на вращающийся клинок, который рассек ее от плеча до бедра. Она могла бы пережить даже такую ужасную травму и возродиться позже, но нанесенный сверху вниз удар сорвал с нее камень духа. Ксириад успела только издать жалобный вопль, а затем ее душу вырвало из тела и унесло в бурю разлома. Синдиэль, который готов был броситься за Ксириад, с искаженным от ужаса лицом отшатнулся от выпотрошенного трупа.

Более практично настроенные Харбир, Аэз’ашья и Ксагор побежали за черепом у подножия разбитого трона. Это отвлекло противника лучше, чем неудачная попытка Ксириад. Один из инкубов-теней, сражающихся с Морром, рванулся за ворами, чтобы не дать им коснуться своего хозяина. Существо либо недооценило скорость Морра, либо переоценило способность своего товарища удерживать инкуба на расстоянии. Прежде чем оно успело сделать второй шаг, клинок Морра снес ему голову с плеч.

Последний страж парировал удары с ошеломительной быстротой, пятясь к трону, но его противник теперь сражался с полной яростью и не собирался отступать от цели. Он отбил в сторону клинок инкуба-тени и вспорол его тело могучим взмахом клэйва, отправив врага обратно в ад. Обожженными руками Ксагор вцепился в череп Эль’Уриака и оторвал его от подножия трона с хриплым криком триумфа, который осыпался дождем из лягушек в коронах. На ощупь череп был гладкий и тяжелый, как будто отлитый из какого-то странного красного металла.

Когда Ксагор поднял его, образы заполнили его разум — парады и дворцы, обманы и секретные союзы, тысячи планов и заговоров древнего императора. Со сдавленным птичьим взвизгом Ксагор положил череп в шкатулку, которую взял с собой для любых реликвий, которые они могли здесь найти.

Как только крышка захлопнулась, по амфитеатру прошла дрожь, и бушующий разлом налился удвоенной яростью. Агенты повернулись и побежали к выходу.

На пятки им наступала медленно распространяющаяся заря, жуткий свет разрушения, который преследовал беглецов через зал с колоннами. Толпящиеся призраки теперь заметили их и были полны гнева и тревоги: поднимали прозрачные кулаки, открывали безголосые рты, чтобы позвать стражу. Агенты промчались сквозь эфирное воинство, расшвыривая привидений, как листья. Яркий свет обжигал им спины, жар и звук как будто ползли к ним в замедленном действии, разбивая на куски меняющиеся колонны и пожирая придворных-фантомов. Они выпрыгнули из пасти ворот, и фантастический дворец Эль’Уриака провалился внутрь себя, превратившись в огромную кучу обрушенных стен и разбитого камня.

Морр остановился, когда они пересекли порог, и уставился назад, в сердце варп-разлома, триумфально бушующего над руинами.

— Что случилось? — спросила Аэз’ашья. Морр долго молчал, прежде чем ответить.

— Кости Эль’Уриака служили фундаментом для этой игры теней. Его разрушенный дворец, его мертвые придворные и все остальное держалось только на его воле. А теперь, без него, все исчезло.

— Подожди, о чем ты? — выдохнул Синдиэль. — Он же мертв! Как он мог что-то удерживать?

— Нет, нет. Принимаешь мертвую плоть за мертвый разум, — прошептал Ксагор, держа шкатулку с черепом на вытянутых руках. Синдиэль не был убежден.

— Как его душа смогла выжить? Ты же видел, что случилось с Ксириад!

— Может, спросишь его, когда мы выберемся? — легкомысленно поинтересовалась Аэз'ашья. — А нам лучше сделать это поскорее, если мы не хотим остаться здесь навсегда.

Морр выпрямился, как будто очнувшись из глубокого забытья.

— Да. Надо уходить сейчас. Готовьтесь, обратное путешествие будет не столь легким.

В пустошах зарождались стремительные ветра и быстро перерастали из легких дуновений в воющие вихри, которые хлестали им в лица. Агенты с трудом продвигались в самую пасть бури. Время от времени, вяло размахивая руками, мимо пролетали бездушные, чьи тусклые искры жизни теперь высасывала визжащая пустота. Отряд медленно брел к руинам города, где можно было найти укрытие, и за каждый шаг приходилось бороться с тягой разлома, мощной, как хватка кракена.

— О, нет! — воскликнул Синдиэль, показывая на новые опасности. Вдалеке позади виднелись наездники на изгибающихся двуногих зверях. Впереди же разрушенные стены неожиданно озарились дивно прекрасным сиянием. Перед ними появилась Фрейлина, чьи стройные ноги ступали по воздуху, а руки были окутаны лентами эфирного пламени. Ее окружало спокойствие, ее собственное око бури среди несущихся с ураганной мощью ветров. Без сомнения, на этот раз она их заметила. Яркие, нечеловеческие глаза неторопливо осмотрели агентов сверху вниз. Лучи силы струились из нее, отчего дева казалась раскаленной звездой в темноте. Она заговорила, и голос ее был подобен звону колокольчиков и пению птиц, безмерно более приятный, чем мерзостные уговоры демонов.

— Что за благородные искатели отважились бросить вызов опасностям Шаа-дома?

— Мы пришли, чтобы спасти отсюда кости твоего древнего владыки, Эль’Уриака, чтобы он снова ожил и смог наконец отомстить за себя. Если ты дашь нам пройти, мы немедленно покинем это место, — осторожно ответил Морр.

Сложные эмоции отразились на слишком красивом лице Фрейлины при этих словах. Гнев и печаль смешались в равной мере, и храбр был бы тот, кто не дрогнул бы при виде ее полного страстей лица. Мгновенное смятение прошло так же быстро, как началось, и, когда она снова заговорила, ее выражение было непроницаемым и безмятежным.

— Ты действительно отважен, если смеешь заявлять подобное. Исполни лишь одно мое желание, благородный рыцарь, и я пропущу вас.

Агенты напряглись, готовясь к схватке, и пристально смотрели на Морра, ожидая сигнала. К их изумлению, инкуб даже не пошевелился.

— Каково твое желание? — спросил он. Дева улыбнулась. В ее глазах горел адский огонь.

— Покажите его мне.

Морр сделал жест Ксагору. Развалина повиновался и вышел вперед на дрожащих ногах. Он поднял шкатулку, которую нес, и открыл ее, явив взгляду гладкий красный череп Эль’Уриака. Фрейлина встала на колени и склонилась к нему, печально улыбаясь призрачными губами.

— Мой господин, так много времени прошло с тех пор, как мы услаждали тебя песнями и танцами. Ты помнишь это? Бесконечные ночи в садах, пронизанных ароматами асфоделей и кувшинок. Как мы любили тебя и твою даму! Вы были для нас солнцем и луной! Печально видеть, что ты больше не чувствуешь удовольствий.

Чрезмерно яркие глаза уставились в сторону, а затем снова поднялись, чтобы взглянуть на пришельцев. В их глубинах полыхали опасные огни.

— Идите. Забирайте свой приз, — повелела Фрейлина. — Ради него я пощажу вас. Наслаждайтесь жизнью, пока она у вас есть. Я дарю ее вам за то, что вы снова вернете его в мир. Запомните, если это возможно, что он некогда был более велик, чем вы способны осознать. И запомните также, куда может завести этот путь, если вы решите сами им пойти.

Фрейлина исчезла, как пламя свечи от ветра, и тени, сгустившиеся следом, казались слепящими после ее света.

Глава 12. ВОСКРЕШЕНИЕ

«Эль’Уриак! Эль’Уриак!

Шаа-домом он правил и власти желал.

Как высок был и горд, так же низко он пал!

Эль’Уриак! Эль’Уриак!

Меч Векта познал он и в бездне пропал!»

— Марш Побежденных

В темном зале повисла тишина ожидания, не нарушаемая ни единым вздохом. Плененная миропевица Ларайин лежала на операционном столе в середине помещения, ничем не связанная, но как будто приколотая к поверхности немигающими лучами дюжины ярких светильников. Диадема из холодного металла сжимала ее лоб, и шелковистые провода тянулись от нее к зловещим контейнерам с оборудованием, стоящим рядом. Над ними склонилась похожая на тощее пугало фигура Беллатониса, а его белые руки с длинными пальцами порхали по полированным консолям управления, как испуганные птицы. Над всем этим нависали два одинаковых саркофага с хрустальными крышками, будто лица древних богов, явившихся на судилище.

— Вот так, — сказал Ларайин мастер-гемункул, — теперь мы почти готовы начинать. Прости меня за отсутствие физических уз — как я уже упомянул, чувство полной беспомощности порой может сыграть роль.

Он осторожно приподнял одну ее тонкую руку, стиснув запястье двумя пальцами, и позволил ей вяло упасть обратно на стол.

— Ты когда-нибудь слышала об оружии под названием террорфекс, моя дорогая? Полагаю, было бы удивительно, если бы ты знала, ведь это устройство — большая редкость даже здесь, в вечном городе. Видишь ли, террорфекс изготавливается из призрачной кости, а ее сложно найти, так как в Комморре ее производить невозможно. Призрачную кость приходится… добывать у различных разновидностей эльдаров, таких, как жители искусственных миров и твой собственный народ. Мы используем этот ресурс на многие нужды, и поэтому в наши дни террорфексы изготавливаются нечасто. Печально, что такое изящное устройство выходит из употребления… но я отклоняюсь от темы. Террорфекс работает так: психически внушает столь кошмарные видения, что жертва становится совершенно беспомощна. Для этого призрачную кость насыщают негативной энергией, и она служит своего рода катализатором. На деле ее задача — просто, так сказать, распахнуть врата и позволить твоим собственным страхам безраздельно править разумом. Ты оказываешься в персональном аду собственного изготовления, — гемункул сделал паузу, повернулся и улыбнулся ей. — Настоящий деликатес.

Он шагнул в сторону, чтобы лучше рассмотреть лицо Ларайин. Девушка провела уже много часов в его присутствии, и гемункул ни разу не сделал ничего, что напрямую бы повредило ей. Все это время он был, скорее, приторно-ласковым. Миропевица не могла пошевелиться, но сама ее душа инстинктивно чувствовала его скрытую злобу и корчилась, пытаясь вжаться в какое-то безопасное внутреннее укрытие. Беллатонис усмехнулся.

— Я уже давно изучаю, — продолжал он, — принципы работы благородного, но, к несчастью, позабытого террорфекса. Я считаю, что смогу применить их для своих целей более аккуратным и точным способом. Первоначальные тесты оказались многообещающими, и в твоем случае я, судя по всему, нашел идеальный способ достичь полного контроля. Видишь ли, физическая боль имеет свои ограничения. Тело просто чудесно экипировано для того, чтоб защитить себя от нее, а разум наделен способностью впадать в состояние тупого безразличия — что некоторые считают трансцендентным состоянием — причем с весьма неприятной скоростью. Ментальные страдания, с другой стороны, всегда свежи и непосредственны, и укрыться от них совершенно невозможно.

— Твое создание вообще будет хоть на что-то способно в ближайшее время? — лениво поинтересовалась Кселиан.

Иллитиан слегка заерзал рядом с Кселиан. Оба стояли в тенях, наблюдая за работой гемункула.

— Подготовительные мероприятия должны проводиться в правильном порядке и в своем темпе, — ответил Иллитиан, подавляя собственное раздражение, вызванное длинными лекциями гемункула. — Нельзя торопить столь великое начинание просто потому, что нам скучно или неудобно, как бы прискорбно это не было.

Кселиан это не удовлетворило.

— Знаешь, Эль’Уриак вряд ли сильно впечатлится, воскреснув в такой сырой норе, как эта. Ты бы мог, по крайней мере, предоставить что-нибудь, чтоб освежиться и поразвлечься.

Иллитиан и впрямь начинал сожалеть, что выбрал для этого дела то, что фактически было глубоким и мокрым полуподвалом. Он уже приказал переделать окружающие камеры в склады и арсеналы, но фантазиям о том, чтоб превратить подземелье в тайную базу операций, не суждено было развеять стойкое зловоние разложения.

— То, что мы начнем здесь — процесс медленный и долгий, — терпеливо объяснил он, хотя в действительности терпение у него уже заканчивалось. — Могут понадобиться месяцы или даже годы, и только потом Эль’Уриак сможет окончательно покинуть саркофаг. Прежде чем этот день настанет, я перемещу его в более подходящие условия. А пока что, благородная леди, секретность важнее, чем внешний вид и удобство.

— Действительно? И какие меры ты принял, чтобы заткнуть болтливые языки, Ниос? Аэз’ашье, конечно, можно верить, но Морр служит Вечному Царствию, и я вижу одного из чахлых прислужников гемункула прямо здесь, в этой комнате. Где второй? А отступник? Если учитывать, что шальное слово любого из них может обрушить на нас всю ярость тирана, то, по моему мнению, твои требования к секретности не так уж высоки.

— За наемником Харбиром следят, и очень скоро с ним может произойти прискорбный несчастный случай. Однако Беллатонис питает некую непонятную привязанность к этому отребью, поэтому я пока что не тронул его. Юный отступник, Синдиэль, занят изучением всех удовольствий, которые может подарить невоздержанность, и его верность легко купить. Все под контролем, Кселиан, расслабься и попробуй насладиться моментом.

Беллатонис бросил на них несколько резкий взгляд, потом с угрюмым видом подошел к пыточным устройствам и замер, ожидая сигнала к началу. Увидев, что этот самый момент настал, Иллитиан высокомерно поднял подбородок и произнес:

— Начинай.

Беллатонис совсем немного отрегулировал свою машину, и Ларайин тут же захлестнул обжигающий душу ужас. Она заново пережила то ощущение, когда впервые пробудилась в лаборатории Беллатониса, мгновение в мгновение, вплоть до каждой крошечной капельки пота на коже. Чувство беспомощности и тошнотворного страха вспыхнуло в ее разуме с такой силой, что она начала хватать ртом воздух. Этот миг повторился, сфокусировался, стабилизировался, а затем растянулся на долгое, долгое время.

— Идеально, — сказал голос где-то вдалеке. Он совсем потерялся среди сокрушительных волн кошмара. Внезапно воспоминание исчезло, как вспышка молнии. На лоб Ларайин опустилась тяжелая, холодная металлическая диадема, и ей показалось, что она чувствует ее внутри черепа, как будто какой-то незваный гость вторгся в ее память и начал рыться в воспоминаниях. Стыд, отвращение и унижение корчились внутри нее, и она уже не могла сказать, пришли они извне или были порождены ее собственным разумом.

— Так, у нас есть базовые данные. Можно продолжать, — продолжал голос, педантичный, но теперь еще и взволнованный, почти восторженный. Вокруг нее вырос Мировой Храм, сырая пыточная комната откатилась назад, как декорация, сменившись стенами из живого камня и нежно звенящими водопадами. Она заново пережила ощущение осквернения и ужаса, когда Дети Кхейна прокрались в святилище. Вновь ее парализовал собственный ужас, и она приросла к месту, не в силах отвести взор и глядя, как вошли убийцы и сразили стражников, которые отдали жизни, чтобы защитить ее. Это была ее вина, ее позор, ее наказание.

Изгибающаяся нить психической энергии, текущей перед саркофагом Крайллаха, превратилась в реку эфирной амброзии, которая ласкала его ободранное тело и насыщала иссохшую душу. Дыхание настоящей жизни проходило сквозь него, принося удовольствие, которого он не знал уже тысячу лет. Новая кожа, свежая и розовая, как у новорожденного, уже разрасталась на его красных костяных руках. Он застонал от наслаждения, купаясь в страданиях чистого сердца.

И вдруг Крайллах почувствовал нечто неправильное. Совершенно неправильное. Некое… присутствие, растущее неподалеку, едва уловимый духовный след, который сначала показался ему несущественным. Архонт чувствовал, что оно усиливается, образует что-то вроде трещины в реальности, которая неумолимо становится все шире. Широкая река оживляющей энергии утекала в нее, как в водоворот, уходила от Крайллаха, чтобы напитать растущую сущность. Он беспомощно заскулил, лишившись энергии, которой так отчаянно желал, но все попытки привлечь внимание прислужников, которые расплывчатыми пятнами бродили внизу, снова были проигнорированы. И что еще хуже, он ощутил, что таинственная сущность начала приходить в полное сознание, как будто медленно разворачивался внушающий ужас цветок.

Нет.

Разум Ларайин сконцентрировался на этом единственном слоге и схватился за него, как за скалу посреди бушующего потопа. Нет. Держась за крошечный обрывок своей личности, она с трудом вытягивала свою душу из трясины. Нет. Не она повинна в смертях и страданиях, ведь их убили Дети Кхейна, а не она.

Беллатонис тихо выругался, заметив, что темная энергия, вытекающая из девы, замедлилась и истончилась до десятой части прежнего потока. Он начал настраивать машину, искать в ее сознании новые уязвимые места. Возможно, это что-то из самых ранних детских воспоминаний, из того времени, где рассудку сложнее возводить преграды. На девственных мирах обитало великое множество примитивных и прожорливых членистоногих, с которыми могла встретиться юная экзодитка…

Несколько секунд тонких подгонок, и страх снова нахлынул на Ларайин с полной силой, когда она увидела волну кровососущих клещей, каждый из которых был больше ее маленькой ладони.

Снова взвилась психическая буря, и Крайллах отшатнулся. На несколько драгоценных мгновений, когда поток почти угас, отвратительное присутствие напротив него ослабело. Но теперь оно вернулось и было еще более голодным, чем раньше. Водоворот в реальности снова открылся, и чудовищный разум, скрывавшийся за ним, полностью ожил.

Взгляд его новых глаз пронзил Крайллаха со всех сторон одновременно, изнутри, снаружи, и с углов, которым не было имени. Оно изучило каждую его часть, каждый миг долгой жизни, от рождения до смерти, безжалостно вывернуло его наизнанку, производя ужасную духовную вивисекцию. Наконец оно заключило решение. Септические энергии сконцентрировались и хлынули в содрогающееся тело Крайллаха потоком психического гноя из раковых опухолей на теле реальности, переполняя его пустую душу. Жизненные матрицы переделывались и менялись, демонический ткацкий станок судьбы, завывая, лихорадочно выплетал новые пути. Запертый внутри хрустальной гробницы, Крайллах корчился в восьми измерениях и возрождался.

Многомерный разум внедрил свое семя и теперь принялся за окончательное сотворение собственного тела. Черпая силу из потока темной энергии, оно облачило себя в маскирующий наряд, превращая сырую материю варпа в подлинное вещество. Вырастали кости и прикрывали себя хрящами, сухожилия и связки резко, как хлысты, падали на свои места, мышечная ткань обволакивала собой новорожденные конечности и туловище и затвердевала, как воск. В считанные секунды кожа расползлась по трупу, похожему на манекен, и растянулась, чтобы вместить толстые мышцы и широкую грудь. Пальцы зашевелились, наполнившись новой жизнью, и стиснулись в кулаки.

Иллитиан чувствовал струю психической энергии, исходящей из миропевицы, несмотря на то, что большая ее часть была направлена к саркофагам наверху. Призрачные пальцы пощекотали его разум, отчего он невольно улыбнулся. Кселиан тихо застонала от удовольствия, когда поток усилился, и фантомная щекотка превратилась в чарующие ласки. На каждом открытом куске металла заискрилось статическое электричество, сверкающие колдовские огоньки поползли по свисающим с потолка саркофагам. Он почувствовал какую-то тревогу, но ощущение переросло в пульсирующее наслаждение.

Каждое мгновение, каждая деталь была приятна — развалины, по-клоунски мечущиеся туда-сюда в прорезиненных костюмах, блеск светильников, белолицый гемункул, сконцентрировавшийся на своей машине, бледная невеста боли на каменной плите и голодные недомертвецы, беснующиеся в своих подвесных гробах. Казалось, что для него разыгрывает представление целый театр, и комичные манекены сбегаются на крошечную сцену ради его удовольствия.

Чувство тревоги вернулось, показавшись из-под волны наслаждения, как темный камень во время отлива. Слишком быстро. Он сфокусировался на этой мысли и вцепился в нее. Слишком быстро. Он думал, что процесс будет долгим и утомительным, что он только начнется сегодня, а завершится в какой-то неопределенной точке в будущем. Но сила, вырвавшаяся на свободу, говорила ему, что он был не прав. Иллитиан не был мастером Хаотики, его исследования пелены ограничивались лишь тем, что он мог использовать для своих целей. И все же он чувствовал, как в лаборатории напряженно растягивается реальность. Нельзя допустить, чтоб энергия продолжала течь таким мощным потоком, иначе произойдет катастрофа.

Он открыл рот, чтобы приказать Беллатонису прервать процедуру. Но прежде чем слова сорвались с губ, хрустальный фасад одного саркофага взорвался, разметав повсюду осколки, и все светильники в помещении отключились. Развалины закричали от страха, но их быстро заткнул рык Беллатониса.

— Свет, быстро! — скомандовал Иллитиан. Кто-то зажег ручной фонарь, повсюду затанцевали гротескные тени. В тусклом освещении стала видна незнакомая фигура, стоящая у плиты в центре помещения. Широкоплечий, золотоволосый мужчина, мокрый от амниотических жидкостей саркофага и покрытый легкими порезами от кусков разбитого хрусталя. Он присел рядом с миропевицей и поглаживал ее лицо с расширенными от ужаса глазами. Когда он поднял взгляд, все в помещении на миг застыли на месте, почувствовав, что незнакомец глядит прямо сквозь них, читает их личности и понимает о них больше, чем они сами.

— Она ранена, — сказал он глубоким медоточивым голосом. — Помогите ей.

Осколки хрусталя пронзили бледную плоть миропевицы, которая теперь лежала в растущей багряной луже. Развалины немедленно повиновались и с неподобающей торопливостью бросились к ней с бинтами и шприцами. Новоприбывший поднялся и уверенно зашагал к Кселиан и Иллитиану — как заметил последний, совершенно не обращая внимания на острые куски стекла под ногами.

Иллитиан попытался придумать, как ему снова взять ситуацию под контроль. Это даже в самом отдаленном смысле не подходило под план. Мужчина источал величие, уверенность и благородство, которое внушало благоговение и требовало незамедлительного подчинения. Подчинения, с горечью подумал Иллитиан, порожденного не страхом, но желанием доставить ему удовольствие и заработать его похвалу долгим и прилежным трудом. Даже сейчас, облаченный лишь в размазанный ихор и собственную кровь, он казался выше всех, кто был в комнате, как будто носил невидимую корону. Иллитиан понял, что сразу возненавидел его.

— Добро пожа… — начал архонт Белого Пламени, но пришелец перебил его:

— Пожалуйста, позвольте мне для начала возблагодарить вас обоих за мое возвращение. Без вашей помощи я бы до сих пор был заперт в Шаа-доме. Сколько времени прошло?

— Три тысячи лет, — ответила Кселиан с понимающей улыбкой.

— Неудивительно, что я чувствую себя столь иссушенным! И Вект все еще у власти, я прав?

— Почему ты так считаешь? — спросил Иллитиан резче, чем ему хотелось. Эль’Уриак запрокинул голову и рассмеялся. Это был открытый хохот над дружеской шуткой.

— Зачем еще я мог тебе понадобиться? — ответил он. — Только враги Векта желают моего возвращения, и это значит, что Вект должен быть жив. А если он жив, он должен быть у власти.

— Истинная правда, — желчно сказал Иллитиан. — Тогда я скажу прямо — присоединишься ли ты к нам и поможешь ли свергнуть тирана? Готов ли ты посвятить себя этому деянию?

К изумлению Иллитиана, высокий эльдар обнял его. Движение было таким быстрым, а объятия столь крепкими, что на миг он испугался за свою жизнь. Эль’Уриак пристально посмотрел ему в глаза и проговорил:

— Я перекую твои войска в машины разрушения, которые сокрушат всех твоих врагов до последнего, я поселю смятение среди твоих недругов и расплачусь по счетам с твоими друзьями, так что они никогда больше не подвергнут сомнению верность к тебе. Я помогу тебе подняться к самому зениту могущества, и вместе мы уничтожим тирана, как я должен был сделать много лет назад. Я бы пообещал тебе все это просто в благодарность за то, что ты для меня сделал, но я поклянусь в этом жизнями тех, кто жил в моих владениях, кого убил Вект. На этот раз я ударю первым. На этот раз Вект почувствует мой клинок.

Эль’Уриак отпустил его, и Иллитиан сделал маленький шажок назад, чувствуя головокружение. Беллатонис стоял поблизости и с растущим волнением пытался привлечь внимание Иллитиана. Похоже, новости у него были не самые лучшие. Архонт воспользовался этой возможностью, чтобы вырваться из эмоционального водоворота Эль’Уриака.

— Что такое, Беллатонис? — резко спросил Иллитиан. Его раздражение теперь сконцентрировалось на источнике, которым был мастер-гемункул. Развалины опустили саркофаг Крайллаха, сняли его с цепей и теперь освобождали свежее розовое тело от трубок, перевязок и густых амниотических жидкостей. Архонт Вечного Царствия выглядел, как новорожденный с плотно зажмуренными глазами.

— Мне надо обсудить с вами некоторые… аномалии, которые могли произойти, мой архонт, — сказал Беллатонис, поминутно кланяясь. Мастера-гемункула, видно, что-то глубоко тревожило, иначе он не стал бы так бездумно напрашиваться на гнев архонта.

— В чем дело, гемункул? — холодно ответил Иллитиан. — У нас впереди много работы, и у меня нет времени медлить. Что с Крайллахом? Он нормально возродился?

Он заметил, что Беллатонис упорно старается не смотреть прямо на Эль’Уриака.

— Да, мой архонт, но в этом-то и дело. Аномалия. Все слишком быстро. Оба ожили невероятно скоро. По моим расчетам…

— Достаточно! — взревел Эль’Уриак.

Беллатонис внезапно отлетел в сторону, как будто в него врезался невидимый кулак. Длинное тело гемункула с хрустом ломающихся костей врезалось в стену на расстоянии пяти метров, сползло по ней и замерло неподвижной скомканной кучей на полу. Зал наполнился треском психической энергии, глаза Эль’Уриака сверкали внутренним огнем. Все присутствующие замерли, шокированные столь грубым использованием такой огромной мощи. Иллитиан охнул, увидев, как один из развалин Беллатониса, тот, кого звали Ксагор, бросился на возрожденного архонта с одним только ножом. Его рука рванулась к собственному оружию, чтобы сразить обезумевшего глупца до того, как он успеет ранить Эль’Уриака. Но Иллитиан не успел ничего сделать. Один взгляд Эль’Уриака превратил нож развалины в массу жидкого металла. Прислужник закричал и повалился на пол с сожженной до запястья рукой. Поток психической энергии усилился так, что она, казалось, начала сочиться из воздуха, густая, как патока

— Ты прав, — с ледяным спокойствием сказал Эль’Уриак, — у нас впереди много работы, друзья мои, слишком много, чтобы нас отвлекали тривиальности. Я уже достаточно долго ждал. Возьмемся за дело без промедления.

Иллитиан обнаружил, что согласно кивает, и все мысли о судьбе гемункула на время исчезли из его головы, вытесненные чарующей харизмой Эль’Уриака. Архонт снова почувствовал подъем духа. Все шло просто идеально.

Глава 13. ВЕЧНОЕ ЦАРСТВИЕ

Сон Крайллаха изменился. Он по-прежнему видел Комморру — сверкающую корону шпилей, окруженную драгоценной диадемой из безмятежно вращающихся субцарств. Он наблюдал свой собственный образ, тянущийся к пролетающему мимо самоцвету, и знал, что, если только ему удастся спрятать драгоценность в ладони, он сможет оторвать ее от Темного Города и владеть ею единолично. Зачастую он медлил в самый последний момент, запутавшись среди ярких движущихся сфер, или же его пронзал внезапный необъяснимый страх, но с каждой ночью его рука неуклонно дотягивалась все ближе.

Результат всегда был одинаков. В тот самый миг, как пальцы смыкались на драгоценном шарике, он чернел, трескался и ускользал в пустоту. От падения распространялись волны энтропии и с ураганной силой проносились между субцарствами, отчего те сталкивались, словно бусины на нитке. Громады шпилей Верхней Комморры дрожали и стенали, зубчатые минареты и покрытые шипами крыши качались, как деревья в бурю. Вниз сыпались обломки — крошечные порхающие лепестки во сне, гигантские лавины металла и керамики в реальности — обрекая на гибель десятки тысяч жителей Нижней Комморры. Субцарства бешено крутились и разлетались по сторонам, а сверкающую корону окутывали пламя и молнии.

Крайллах неуютно заворочался в своем гнезде из золотых шелков. Предшествующая ночь, полная утомительных, но в конечном итоге не принесших никакого удовольствия развлечений, стоила ему многих сил. На какое-то время он почти почувствовал себя прежним, полным энергии сибаритом, но почему-то так и не достиг этого состояния. Вчера ему захотелось наказать нескольких своих миньонов, чтобы облегчить свою досаду и подстегнуть других к большей активности, но даже на это ему не хватило энтузиазма.

После бесполезной оргии архонт вернулся в свою святую святых в надежде, что там он наконец почувствует безмятежность, как это уже было много раз. Но стены из несокрушимого камня, окованные непробиваемым металлом, не успокоили его. Враги уже проникли внутрь — маленькие замаскированные заговорщики, сомнение и страх, рыщущие по темным закоулкам сознания.

Он не понимал. Все должно быть идеально. Вечное Царствие восстановилось после внутренних раздоров и стало еще сильнее, чем когда-либо. Насколько позволял этикет, кабал всегда набирал новобранцев по самым общим критериям, так как Крайллах верил в то, что количество — само по себе качество. В последнее время ему, впрочем, пришлось стать более разборчивым, чтобы проредить переполненные ряды Вечного Царствия.

Идея ему понравилась, и он отметил про себя, что надо бы обсудить ее с Морром. Нужно применить жесткие меры, чтобы в будущем превратить кабал в более серьезную военную силу. Архонт позволил себе на какое-то время погрузиться в фантазии, воображая себя предводителем мощной дисциплинированной армии, а не того вооруженного сброда, который служил ему ныне. При достаточной силе он сможет навязать свою власть меньшим кабалам, захватить новые территории и сделать Вечное Царствие именем, которое внушает страх, как ему и подобает.

По крайней мере, огромный приток новобранцев принес с собой немалую выгоду, что согревало даже сморщенное черное сердце Крайллаха. Всевозможные богатые дани и торговые прибыли наполняли его сундуки, стирая все сомнения, которые архонт питал по поводу своего будущего состояния.

Да, все шло идеально, все наконец-то было именно так, как он хотел. Новое тело, молодое и полное жизни, каким оно не было уже несколько веков, аппетиты увеличились не меньше, чем вдвое, и все же… И все же казалось, что, несмотря на идеальный ход вещей, он не мог до конца утолить свою внутреннюю жажду. Как будто бы в душе возникла дыра — или, точнее, уже существующая дыра, размером не больше замочной скважины, расширилась и превратилась в зияющий портал. Чувство пустоты внутри не исчезало, каждый лакомый кусочек словно падал прямо сквозь него в бездну, которую невозможно было заполнить.

Крайллах был уверен: с ним что-то сделали во время возрождения. Запертый в саркофаге, в считанных метрах от воскрешаемого древнего императора, он ощутил чудовищное, ничем не скрытое присутствие сущности, которая оседала на стремительно восстанавливающихся костях и сухожилиях. Он видел немыслимый голод Эль’Уриака до того, как его окутала плоть и спрятала от взора смертных. Это присутствие наложило отпечаток на Крайллаха, и он до сих пор чувствовал себя меченым, как будто Эль’Уриак пронзил его ледяным копьем и оставил наконечник в ране. Архонт почувствовал, что дрожит при мысли об этом.

Снова и снова в его сознании всплывала мысль о Разобщении. Он уже видел, как случались Разобщения, был свидетелем анархии, что воцарялась после них. То были темные, страшные времена, когда примитивные начала срывали утонченную маску с Комморры и являли взгляду воющих дикарей, прячущихся под поверхностным слоем цивилизованности. Он чувствовал, что грядет новое Разобщение, как это и предполагал Иллитиан. Крайллаху чудилось, что он практически ощущает рост напряжения и слышит отдаленный треск натянувшихся связей между центром города и его субцарствами.

Архонт подозрительно осмотрел свою комнату. Помимо внутреннего дискомфорта, его тревожило что-то иное, что-то извне. В успокаивающей мозаике его потаенного святилища не хватало какого-то элемента. Крайллах озирался, все больше волнуясь и пытаясь понять, что же это могло быть.

Стены были изрисованы кровавыми символами, пол и потолок выглядели нетронутыми и прочными. Курильницы, висящие над кроватью, беззвучно источали отмеренные дозы наркотических веществ. Как всегда, едва заметно для слуха гудели герметичные щиты. Метровой толщины дверь из покрытого письменами металла по-прежнему запирала единственный выход из святой святых, и… Крайллах снова уставился на нее.

Вход был запечатан, но Морра перед ним не было.

Архонт с трудом попытался припомнить день, когда он просыпался, а Морра не было рядом, но не преуспел. Высокорослый инкуб был столь привычной деталью окружения, что теперь, когда Крайллах осознал его отсутствие, он практически видел дыру в форме Морра там, где тот должен был стоять.

Архонт быстро поднялся, подобрал свои мантии и нерешительно двинулся к запертому порталу. Морр, безусловно, ушел бы только в самых экстренных обстоятельствах, но даже в таком случае, почему он не разбудил своего повелителя и не спросил позволения покинуть его? Крайллах поискал его по всем каналам связи, но не получил ответа.

Изнемогая от неизвестности, он отступил к краю ванны. Часть разума, скованная страхом, твердила, что он должен как можно скорее вооружиться и облачиться в радужно переливающиеся доспехи, стоящие рядом. Другая часть страшилась перед позором, который покроет его, когда он выскочит из святилища, вооруженный до зубов, и не увидит никакой подлинной угрозы. Попытка убийства и дуэль с Кселиан и так уже навредили его репутации, настолько, что он стал очень щепетилен ко всему, что могло нанести ей новый удар. Кабал рос и становился все более беспорядочным, скандальным и сложным в управлении. Какими бы ни были его внутренние страхи, он должен был демонстрировать миру спокойное, хладнокровное и полное уверенности лицо. В Комморре страх перед убийцами практически гарантировал, что они придут на твой порог.

Он поднял со стола пояс из скованных вместе металлических пластин. После схватки с Кселиан Крайллах перестал доверять фантомным двойникам и заставил своих ремесленников создать новое защитное устройство, фазовый щит, который превращал потенциально смертоносную энергию, сталкивающуюся с ним, в тепло и свет и отражал их навстречу атакующему. Архонт раздраженно бросил причудливый пояс обратно на стол. Предоставляя прекрасную защиту против ударов высокоэнергетического оружия, щит, впрочем, был далеко не так эффективен против медленного клинка убийцы.

Крайллах подавил страх и решил, что ведет себя глупо. Конечно, что-то шло явно не так, Морр исчез, связь отсутствовала, и этого уже хватало, чтобы встревожиться и принять меры предосторожности, в частности, надеть доспехи. Подрагивающими, непривычными к самостоятельному облачению руками он начал одеваться в радужную броню.

Потом возникла новая неприятность: портал отказался открываться. Раньше Крайллаху никогда не приходило в голову, насколько иронична будет его смерть, если он попросту застрянет в собственном логове и умрет от голода. Конечно, у него был запас провизии, на котором можно было прожить какое-то время, но если бы тот подошел к концу, а плен продолжался? Архонт укрепил свои нервы глотком крепкого алкоголя и на всякий случай снова набрал последовательность рун. На этот раз лепестки двери разошлись, как и положено, и Крайллах почувствовал облегчение. Хоть что-то по-прежнему работало. Архонт на миг замер перед открытой мерцающей поверхностью портала, выжидая, не ринутся ли из него враги. Секунды тянулись, ничего не происходило. Крайллах хлебнул еще напитка, втянул в ноздри большую щепоть агарина и шагнул наружу.

Залы дворца были темны и безмолвны. Прошлой ночью они полнились щебечущими толпами ярко одетых придворных, но теперь Крайллах брел по гулким коридорам, где не было ни единого живого существа. Он никогда не видел, чтобы дворец был совершенно пуст; огромное количество рабов, прислужников, стражников, льстецов, наложниц и дворян, которое постоянно окружало его, давно уже воспринималось как привычная мебель. Он замечал отсутствие или присутствие отдельных индивидов в той же мере, что перестановку диванов, смену штор или украшений. Только теперь, когда все они исчезли, архонт понимал, сколько незаметной услужливой деятельности сопровождало каждый миг его бодрствования.

Поначалу он шел тайными проходами, скрытыми лестницами и замаскированными дверями, пронизывающими все его владения. Крайллах вырос в этом дворце и знал все потайные пути, включая и те, которые сам проложил за прошедшие столетия. Каждый коридор был украшен костями рабов, построивших его. Черепа безмолвно ухмылялись ему, пока он крался между стенами, усеянными глазками, и их рты были запечатаны на веки вечные.

Архонт резко остановился и раздул ноздри, почуяв знакомый аромат. Повернув вбок от узкой дорожки, он нашел скрытый вход в один из многочисленных будуаров, тянувшихся вдоль коридора. Внутри залегли густые тени, и вяло свисающие шторы не давали что-либо увидеть в глазок. Наконец он сдался, толкнул дверь и вошел внутрь. Запах стал сильнее и подавлял флюиды пота, мускуса и духов, которых он ожидал.

Висящий в воздухе медный привкус свежепролитой крови — вот что он учуял. Весь пол был мокрый, а шторы отяжелели от крови. Крайллах хорошо знал, сколько жизненной влаги содержится в одном теле, каким бы неправдоподобным не казалось ее количество. Здесь, без сомнения, произошло не одно жестокое убийство, но при этом среди забрызганных вещей не осталось ни следа от тел. Пятясь, архонт вышел из маленькой интимной бойни в обрамленный колоннами зал, оставляя за собой след из кровавых отпечатков ног.

Его захлестнуло паническое желание сорваться с места и побежать в безопасное святилище, но страх, смешанный с морбидным любопытством, удерживал его на месте. Образ заточения в собственной святой святых снова всплыл в его сознании и не желал уходить. Крайллах прошел чуть дальше по залу, заглянул в еще один альков и обнаружил там аналогичную сцену резни. Снова не было ни трупов, ни даже частей тел, но повсюду была с отвратительной щедростью расплескана кровь, огромное количество крови. Он никак не мог понять, как можно было унести все тела, не оставив ни следа в большом зале.

Неожиданно Крайллах что-то услышал — это был едва заметный отзвук щебечущего смеха — и резко развернулся. Его окружали тени и пустота. Он был один.

В конце концов, он нашел все трупы, как и ожидал. Их перенесли в большой зал и разложили вокруг трона чудес. Огромное пространство зала было покрыто бледным ковром из тел — белых, обнаженных и обескровленных до последней капли. Большая часть лежала в позах сна или совокупления, и трупы лежали, обняв друг друга и сложив головы на протянутые руки или холодные плечи. Другие как будто сидели, лаская друг друга, и мгновенно провалились в сон. Третьи застыли в позах убийц с вялыми руками, сомкнутыми на потемневших шеях или рукоятях кинжалов, вонзенных в животы. На каждом белоснежном теле виднелась алая рана — зияющее перерезанное горло, рассеченная спина или вскрытая грудь — говорящая о смертельном ударе.

Какое-то шестое чувство привлекло внимание Крайллаха к трону. Когда он вошел в зал, сиденье было пусто, и калейдоскопические образы метались в каждой фасетке.

Теперь на нем кто-то восседал.

— Последствия, — отчетливо произнесла фигура на троне. Сердце Крайллаха подскочило к горлу.

— Последствия, — снова повторил серый силуэт. — Все, что мы делаем, порождает последствия, каждый наш шаг. Это все время наполняет меня великой печалью, но так оно и есть.

Крайллах с трудом попытался взять себя в руки. Он со страхом оглядывался, в любой миг ожидая нападения. Фигура на троне не двигалась, никакие заговорщики не выскакивали из укрытий. Через несколько секунд Крайллах набрался достаточной храбрости, чтобы спросить:

— Кто ты, и почему…?

— О, конечно же, прости меня! Я совсем забыл о манерах!

Фигура поднялась и двинулась к нему короткими шажками, как будто танцуя с невидимым партнером. Это был эльдар в старомодных одеждах — дублете и лосинах, раскрашенных в такое множество разнообразных цветов, что с расстояния ткань казалась серой. Черно-белая маска-домино скрывала верхнюю часть его лица, а виднеющийся под ней рот был искривлен, выражая комическую печаль.

— Называй меня Пестрым. Мне весьма приятно познакомиться с тобой, архонт Крайллах, — фигура быстро изобразила пародию на глубокий поклон. — Но ты ошибаешься, если думаешь, что все это — дело моих рук. Меня, конечно, весьма впечатляет артистизм этого творения, и хотелось бы, чтоб именно я получил за него признание. Но истина состоит в том, что все это… — Пестрый сделал неопределенный жест, охватывающий последствия резни вокруг, — сотворил ты сам. Возможно, где-то я действительно держал клинок, но это ты вложил его в мою руку, хотя, на самом деле, я считаю себя лишь… — фигура встала в задумчивую позу и склонила голову в полумаске, — …заинтересованным наблюдателем.

Пестрый начал медленный галантный танец вокруг трона, кланяясь перед воображаемым партнером и поднимаясь на кончики пальцев, чтобы поднять его руку и лениво покрутить вокруг себя. Крайллах настороженно наблюдал за ним.

— Я знаю, к какому роду ты принадлежишь. По какому праву Маски посмели вмешиваться в мои дела? — взвизгнул Крайллах. — Или ты пришел, только чтобы позлорадствовать над моим падением?

— Не будь таким скромным, архонт, ты знаешь, что происходит, лучше, чем кто-либо еще. Ты же должен хотя бы подозревать, что вынашиваешь в себе, — Пестрый пожал плечами. — И если бы все шло своим чередом, мне рано или поздно пришлось бы появиться на твоем пороге.

Пестрый прекратил танцевать и совершил пируэт, повернувшись лицом к Крайллаху.

— Но сейчас это уже не важно, ибо меня пригласили пораньше, чтобы предотвратить превращение трагедии в катастрофу. Или бедствия в катаклизм? Я не помню. Если ты хочешь найти истинного автора этой выставки, то я советую смотреть не на твоего покорного слугу, а куда ближе к телу. Он казался скучным парнем, когда мы впервые встретились, но теперь я вижу, что под всей этой суровостью на самом деле кроется душа поэта. Думаю, он ждет тебя. Возможно, тебе надо бежать, пока не вернулись другие его друзья?

Пестрый бросил демонстративный взгляд в дальний конец зала. Из углов медленно вытекали тени и ползли к ним по стенам. Крайллах побежал.

Сначала архонт попытался пробраться к причалам на верхних уровнях дворца, но живые тени наступали на него из-за каждого поворота. Они неотступно преследовали его через все потайные проходы, которые он выбирал, и поджидали в засаде у замаскированных порталов, о которых просто не могли знать. Крайллах понимал, что его окружают, намеренно загоняют к святой святых, но не мог собрать достаточно отваги, чтобы повернуться и встретиться лицом к лицу с жуткими крадущимися силуэтами. Пока не мог. Тошнотворный страх заточения снова вернулся, на сей раз с примесью сводящей с ума паники от того, что за ним охотились в его собственных владениях. Он по-прежнему надеялся, что найдет живыми хотя бы горстку своих последователей, пусть даже осаждаемый со всех сторон очаг сопротивления где-то в глубине дворца, где он мог бы найти укрытие. Сапоги стучали по пустым коридорам, и одинокий звук шагов лишь подчеркивал полную тишину, царившую вокруг.

Перед ним вырос портал в святилище — два мастерски изваянных высоких дерева цвета меди, которые изгибались друг к другу и переплетались ветвями, образуя широкий овал между стволами и кронами. Крайллах в отчаянии огляделся. Видимо, он заблудился, и сила привычки безошибочно вывела его как раз к тому месту, которого он пытался избегать. Яркое сияние портала горело между блестящими стволами, обещая ложную надежду на спасение. С безысходностью пришла отвага, и Крайллах развернулся перед вратами, замахнувшись клинком на своих сумрачных преследователей.

— Вам не загнать меня в ловушку, как животное! Выйдите и встретьтесь со мной лицом к лицу! — крикнул он с большей храбростью, чем ощущал на самом деле.

В коридоре позади клубилась густая тьма, будто непроглядно-черная стена, отрезавшая его от всего на свете. Остались только Крайллах, портал и мрак. Во тьме что-то беззвучно зашевелилось, и из ее объятий начали выскальзывать какие-то фигуры. Крайллах крепко сжал свой клинок и облизал губы. То были мандрагоры, убийцы-тени из недр Аэлиндраха, темнокожие и безликие. Их была по меньшей мере дюжина, но за границей света могла скрываться еще тысяча, и сказать наверняка было невозможно.

Почувствовав что-то у плеча, он быстро развернулся и едва избежал удара костяным, покрытым насечками серпом, который метил ему в шею. Он инстинктивно отпрыгнул назад, спасаясь от еще одного практически невидимого движущегося силуэта, и провалился в портал.

Вспышка, и он оказался внутри своего святилища. Исписанные рунами лепестки круглой двери сомкнулись позади него с мрачным, неумолимым звуком. Архонт заморгал от мягкого света и только теперь понял, как темно было во дворце. Он заметил, что был здесь не один.

— Морр! Где ты был? — с облегчением зачастил Крайллах. — На меня напали! Убийцы у самых моих дверей!

Двуручный клэйв Морра сверкнул в воздухе и выбил меч из рук Крайллаха.

— Нет! — закричал Крайллах, отшатнувшись в ужасе. — Только не ты! Ты ведь надежный! Верный! Все эти годы ты служил мне…

Огромный инкуб медленно пошел вокруг своего архонта, подняв клинок, готовый убить. Когда он заговорил, его голос был бесстрастен, в нем чувствовалось лишь разочарование.

— Я верен, мой архонт. Я служил вашему отцу, а до того — отцу отца. Я верен дому Крайллахов и Вечному Царствию, которым он стал. Я бы спас вас ценой собственной жизни, если бы мог. Но вы больше не Крайллах.

— Что ты имеешь в виду?! Я — это я! А ты — мой верховный палач! Проклятье, ты должен защищать меня!

Морр застыл, и на миг Крайллах позволил себе надежду, что палач, самый верный и преданный из всех его миньонов, изменил свое решение.

— Я сожалею о том, что должен сделать, мой архонт. Я сожалею обо всем, что произошло… Я слишком поздно обнаружил это, и теперь исход нельзя предотвратить. Если бы я только знал, что мои действия приведут к такому концу…

Воспользовавшись секундой промедления, Крайллах выхватил свой бласт-пистолет и выстрелил, попав инкубу в верхнюю часть груди и пробив рваную дыру в его доспехах. От удара Морр отлетел назад и рухнул на стол, превратив в щепки покрытую затейливой резьбой древесину. Огромный двухметровый клэйв выпал из его руки и с лязгом покатился по полу, плюясь сердитыми искрами.

— Ты и представить не можешь, чем я стал! — выплюнул Крайллах, чей голос менялся с каждым словом. Внутри него, как черви, извивались потоки порожденной варпом энергии и меняли его плоть, создавая сосуд, подходящий для существа из-за пелены. Все произошло слишком скоро. Оно надеялось набрать куда больше силы, прежде чем выйти наружу, но теперь, когда его вместилище — Крайллах — находилось под угрозой, оно вынуждено было открыться и защитить его. Психическое семя, внедренное в Крайллаха во время воскрешения, проросло и дало чудовищный плод. Пульсирующая энергия хлынула в его руки, ноги и тело, наполнив его лихорадкой одержимости.

— Все мои новообращенные последователи мертвы, кусок навоза! — взревел Демон-Крайллах. — Ты заплатишь за это!

Воздух гудел от бессмысленного хорового пения потерянных душ, из темных уголков сознания незваными гостями поднимались мерзостные видения. Быстрее, чем мысль, Демон-Крайллах ринулся на Морра, чтобы схватить его своими новыми когтями. Дрожь предвкушения прошла по его телу, воспринимающему теперь множество измерений одновременно. Он жаждал разорвать инкуба на куски и пожрать его душу.

— Благодарю вас, мой архонт, — прошептал Морр, — за дар отмщения.

Слишком поздно Демон-Крайллах увидел пояс из сцепленных вместе пластин, зажатый в кулаке инкуба. Взмах когтей, волна жара, вспышка света — и его с силой отшвырнуло назад. Искаженное существо задергалось, с трудом сохраняя контроль над своей новой формой после неожиданной контратаки. Морр отшвырнул дымящийся генератор защитного поля, превозмогая боль, поднял упавший клэйв и, пошатываясь, поднялся навстречу своему одержимому владыке.

— Простите, мой архонт, — проговорил Морр.

Тварь, которой стал Крайллах, завыла от смеха и замахнулась когтями, прочертив в воздухе смертоносную дугу. Двухметровый клинок инкуба взмыл вверх и одним ударом начисто отсек чудовищные лапы. Демон-Крайллах отшатнулся, трубно ревя от злобы, и энергия варпа хлынула из его ран подобно добела раскаленной плазме. Еще один, горизонтальный удар снес рогатую голову с плеч, и содрогающееся тело рухнуло на край утопленной в полу ванны.

Раздутый искаженный труп начал заметно уменьшаться, и краденая сила варпа вытекала из него языками эфирного пламени. Вскоре остался только сморщенный, безголовый и безрукий труп Крайллаха. Его кровь заклубилась в воде, собираясь в розовые и красные облака, как это было тысячу раз до этого.

Вежливые аплодисменты эхом отдались по разоренной комнате. Серая фигура стояла у портала, который миг назад был закрыт. Морр пошатнулся и опустил свой клинок.

— Героически приведено в исполнение, если позволите так выразиться! — воскликнул Пестрый. — Браво!

Инкуб едва заметно наклонил голову. Даже в этом маленьком жесте чувствовалось презрение, которое он испытывал к облаченному в серое чужаку. Пестрый, похоже, обиделся на такой холодный прием и посерьезнел.

— А теперь надо правильно его прикончить, — прямо сказал он, — и сжечь тело.

В сырой камере в катакомбах под Верхней Комморрой раздался хор трех голосов.

— Семя уничтожено. Дети ярости вычистили его изнутри, прежде чем оно успело дать плод. Но тот, кто породил его, остался, и корни его зарываются все глубже с каждым днем. Вечное Царствие рушится, но другие планы Эль’Уриака движутся вперед без преград.

— О, его время еще придет, Анжевер, еще придет, — прохрипела сгорбленная фигура, волоча ноги по камере старухи. — Нам надо следить и ждать, готовя свой ход. Придет удобный миг, и мы должны быть готовы к тому времени, как он настанет. План сработает. Он обязан сработать.

Глава 14. ЖЕЛАНИЯ КЛИНКА

Кселиан шагала по недрам тренировочных комплексов под ее крепостью, сопровождаемая шлейфом осторожных льстецов и просителей. В последние недели Клинки Желания стали фаворитами на большой арене Комморры. Каждый культ ведьм, стая Разбойников и банда геллионов в городе мечтали получить шанс, сразиться за одобрение Кселиан и попасть на ее арену. Каждый день отмечался тысячами жизней, принесенных в жертву к вящему удовольствию целых кабалов, столпившихся на ее трибунах. Теперь в крепости практически никогда не умолкал рев толпы, который отдавался эхом по всему амфитеатру и его подземельям, пронизывая все вокруг практически осязаемыми импульсами волнения и энергии.

Крепость гудела от целеустремленной деятельности, миньоны по первому слову бросались выполнять приказы, и все же Кселиан чувствовала непонятную отстраненность от всего этого. Под твердым руководством Эль’Уриака ее кабал процветал. Внезапно обнаружились связи по всему городу, целая потаенная сеть, которая как будто сама по себе смазывала винтики и устраняла препятствия. Невзирая на рост подозрительности тирана, все стало настолько легким, что Кселиан беспокоилась. Она стала чувствовать себя ненужной.

Временами ей казалось, что ее прислужники просто потакают ей и обмениваются быстрыми понимающими взглядами за спиной. Мысль об этом вводила ее в мстительное бешенство, и она так часто бросалась на них, что теперь они держались подальше от своего архонта, если только она не нужна была по какому-то очень срочному делу. Чувство изоляции нарастало день ото дня, за ним усиливался и страх, что незримые руки медленно, но уверенно отнимают у нее собственный кабал.

Практически за одну ночь ее фаворитка Аэз’ашья вдруг вознеслась до звездного статуса, вокруг нее появились собственные последователи и начал формироваться культ. Суккуб все еще демонстрировала неугасимую верность Кселиан, но уже можно было разглядеть все тревожные признаки. Приближался день, когда Аэз’ашья возглавит свой культ Гидры и покинет крепость, чтобы завоевать собственную территорию.

Или нет?

Если устранить Кселиан, Аэз’ашья достаточно легко сможет пробиться на вершину иерархии Клинков Желания. Она может даже бросить вызов напрямую, хотя ей понадобится большая смелость, чтобы соревноваться в умении с архонтом. Некоторые, такие, как Крайллах, тратили свои состояния на трюки и искусственные приспособления, чтобы компенсировать ими недостаток боевых умений, но Кселиан придерживалась иных методов. Посредством бесконечной практики, как на публике, так и наедине с собой, она отточила свои способности до совершенства. Она держала Клинки Желания в узде благодаря собственной силе и всегда предпочла бы открытый вызов тайным интригам.

Нет, больше всего Кселиан тревожило, что среди этих аморфных щупалец, которые, по ощущениям, стискивались вокруг нее, не было ничего, во что можно было вцепиться и нанести удар. Сначала ей казалось, что она чует работу Векта, медленно подтачивающего ее кабал изнутри. Но в последнее время она считала иначе. Кселиан припоминалось слегка пренебрежительное поведение Эль’Уриака во время их последней встречи, которое намекало, что он начал видеть в ней не союзника, а препятствие.

— Ты как дикий зверь, Кселиан, — дружески пошутил Эль’Уриак в своей обычной, такой теплой и приветливой манере. — Готов поклясться, что кровопролитие — это все, что тебя по-настоящему интересует. Но ведь мстить можно иначе, не только бросать врагов на арену, чтоб они стали кормом для клинков.

Тогда это показалось неплохой остротой, но теперь, вспоминая, она чувствовала, что шутка была за ее счет. При этой мысли кулаки сжимались сами собой, и если бы у нее были когти, она бы их выпускала.

Вект или Эль’Уриак, в любом случае, кто-то извне работал против нее. Кто-то скрытный, незримый и неприкасаемый. От этого она чувствовала досаду и жаждала боя. В попытке выпустить наружу хотя бы часть своего гнева, Кселиан созвала внутренний круг ведьм и суккубов на тренировочное сражение в недавно построенном помещении, которое она продумывала лично. Надо было немного поработать клинком, чтобы прочистить разум и, может быть, развеять тучи паранойи и неуверенности, которые начали сгущаться над ней.

Она спустилась по широкой рампе, избегая льстивых прислужников, и прошла в лабиринт похожих на пещеры помещений с низкими потолками — мастерских, где постоянно кипела шумная работа. Рабы лихорадочно приводили в порядок разнообразные гравилеты, готовя их к воздушным турнирам предстоящего дня. Они настраивали силовые установки, заряжали орудия, затачивали лопасти-клинки. При свете лучистых фузионных фонарей они быстро ремонтировали машины, поврежденные в предыдущих схватках. В другом участке лежали кучи иззубренного оружия и помятых доспехов, которые готовили для свежих партий обреченных рабов.

Кселиан втайне чувствовала себя польщенной той известностью, которую она приобрела в последнее время, хотя на публике она держалась так, словно слава была дана ей от природы, по праву рождения. Посланники от самых долговечных и знаменитых группировок Комморры прибывали, чтобы проверить широту гостеприимства Кселиан. Культ Раздора прислал буквально легион ведьм, с нетерпением жаждущих опробовать свои темные таланты, в которых они практиковались среди Костяных Холмов на окраинах Аэлиндраха. От Багрового Восхождения явился эскадрон кроваво-красных наездников, оторвавшихся от вечных сражений среди высоких шпилей Верхней Комморры, и геллионы из Свирепой Нежности последовали за ними, чтобы продолжать свое вечное соперничество в новом месте.

Кселиан покинула мастерские и пошла смотреть на плоды трудов своих в действии. С продуваемого всеми ветрами выступа на внутреннем крае арены она наблюдала, как Разбойники на красных мотоциклах сражаются с геллионами, чьи скайборды были усеяны клыками, над провалом глубиной во много фатомов. Сердитый рой с ревом метался взад и вперед, пребывая в постоянном движении, и невероятную ловкость геллионов компенсировала масса и ускорение реактивных мотоциклов. Нельзя было не поразиться этой демонстрации мастерства, глядя, как умелые наездники с бесшабашной скоростью кувыркались в воздухе и закручивали свои машины в штопоры. Это были легендарные соперники из банд, которые распадались на куски и возрождались из пепла, будто фениксы, тысячи раз подряд. Когда настанет пора войны, они станут настоящим сокровищем ее армии.

Рассмотрев арену, архонт позволила себе поднять взгляд и узреть огромный зубчатый силуэт зиккурата Векта, который висел над ее крепостью, темный и зловеще безмолвный. Тиран прибыл без предупреждения в первые же часы после новости об убийстве Крайллаха и призвал Кселиан. Она стояла перед титанической проекцией лика властелина, и тот допрашивал ее, как какую-то беглую рабыню. До сих пор, вспоминая об этом, Кселиан скрипела зубами от ярости.

— Я уверен, что ты слышала о гибели нашего общего друга архонта Крайллаха, Кселиан, — прогремел Вект над ее головой. — Учитывая, что у вас были недавние и хорошо известные разногласия, кажется уместным узнать, что ты об этом думаешь.

— Я не замешана в его убийстве, верховный властелин, — ответила Кселиан, на сей раз не солгав. — Я слышала, что Крайллах пал от руки врагов из его собственного кабала. Значит, он был слаб и не мог удержать под контролем своих же прислужников.

Огромные, как окна, темные глаза осмотрели Кселиан. Они были полны бессмертной мудрости и безграничного зла.

— Слаб? Возможно, и так, — прогрохотал голос тирана, — но старый Крайллах к тому же был весьма, весьма осторожен. Гибель такого аристократа — случай очень редкий. Он был не такой, как вы, юнцы, которые остаются на вершине за счет удачи и быстрого клинка. Должен сказать, что я даже слегка тронут этой потерей, — при этих словах подобное скале лицо прорезала жуткая усмешка. — Но лишь слегка, — добавил он.

— Зачем вообще заботить себя этим происшествием, великий тиран? — крикнула в ответ Кселиан, не желая поддаваться на уловки Векта. — Твои законы соблюдены. Крайллах не смог защитить себя и свое положение, за что и поплатился. Я не принимала в этом участия, но я восхищена теми, кто свершил убийство, и без промедления наделила бы их местом в своем кабале. Они бы не нашли в Клинках Желания ни мягкотелости, ни слабости.

— Хорошая речь, Кселиан. Я рад, что ты ценишь справедливость моих законов и приносимые ими блага. Думаю, мне надо продлить свое присутствие здесь, чтобы я мог полностью оценить твою верность и силу, посмотрев на них поближе. Наблюдать за твоей работой — сущий восторг, и я уверен, что ты меня не разочаруешь.

С этими словами лик тирана мигнул, исчез и больше не возвращался. С тех пор зиккурат висел над ареной, как мрачный часовой, в вечном безмолвии наблюдая за играми и кровопролитием. Ее немного злило подозрение, что внимание тирана, вероятно, было одной из причин ее нынешней известности, но она была намерена демонстративно игнорировать его. Планы Кселиан было не так-то просто разгадать, и она воспринимала гнетущее присутствие зиккурата как признак того, что Вект, скорее всего, знает очень немногое.

Кселиан вернулась внутрь и пошла извилистыми путями, углубляясь в недра тренировочных уровней. Она назвала новое учебное помещение «терновым венцом», ибо основной его частью было кольцо, сплетенное из множества сорокаметровых шипов с тончайшими остриями. Чтобы сражаться внутри кольца или на нем, требовалось невероятное владение собой и умение держать равновесие, так как любая ошибка рядом с этой массой острых отростков и заточенных лезвий многого бы стоила для недостаточно проворного бойца. Упражнение само по себе выглядело воодушевляющим, но его можно было еще и улучшить устройствами, изменяющими гравитацию и испускающими волны давления. Кселиан надеялась как-нибудь позже создать более крупную версию «тернового венца» и использовать на арене, хотя тот был слишком опасен для большинства рабских видов, чтобы быть практичным. И все же бесполезные попытки устоять на острых шипах могли, по крайней мере, поразвлечь зрителей, особенно в комбинации с хищниками, достаточно ловкими, чтобы их преследовать — возможно, ур-гулями или локсатлями…

Она окинула критическим взглядом дюжину ведьм, собравшихся перед ней. Все воительницы были облачены в половинчатые, а то и еще более легкие доспехи, хотя ни одна из них не дошла до того, чтоб прийти одетой лишь в воздух. Все обладали тонкой грацией, дарованной лишь эльдаркам, беспрестанно тренировавшимся с самого рождения, и могли бы бежать по остриям копий или танцевать на лезвии меча — и это Кселиан как раз собиралась проверить. Это были ее избранные, ее гекатрикс, острейшие из клинков под ее командованием. Раньше среди них стояла бы Аэз’ашья, зеница ока Кселиан, но интриги Иллитиана отняли ее у Клинков Желания.

Перед ними парил «терновый венец», сто метров в ширину, занимающий все тренировочное пространство практически от стены до стены. Он медленно вращался гипнотическим кружевом из острых граней и игольчатых шипов. Пульсация огромного колеса заполняла воздух, подобно неумолчному биению великанского сердца. Ведьмы встали на легкие гравитационные платформы, поднялись к верхнему краю венца и шагнули на движущуюся поверхность из тускло поблескивающих лезвий. Архонт посмотрела вокруг и подняла голос, чтобы заглушить тихий шелест шипов, рассекающих воздух.

— До первой крови, — Кселиан неожиданно обнаружила, что слово приносит огромное наслаждение. Через секунду она справилась с собой и добавила: — Начинаем.

Ведьмы сорвались с места и помчались по венцу размытыми от скорости пятнами, в которых можно было разглядеть только мелькающие руки и ноги. По неписаным правилам схватки каждая сражалась сама за себя, но более слабые бойцы вступали во временные союзы, чтобы победить сильнейших. Кселиан вскоре окружили три ведьмы и стали пробовать ее оборону. Она быстрыми уверенными шагами побежала по клинку, на котором стояла, и перепрыгнула на другой, скользящий мимо в пяти метрах от нее, как бы призывая противниц повторить этот подвиг.

Первая ведьма, которая попыталась броситься за ней, попала на ножи архонта и соскользнула вниз, в лабиринт заточенного металла, где ее короткое болезненное путешествие завершилось на острие торчащего вверх шипа. Другие двое передумали прыгать и побежали назад, чтобы найти более надежный путь.

У Кселиан же были свои проблемы. Сзади на нее напала другая конкурентка по имени Лорис, недавно пришедшая из культа Раздора. Уверенные атаки ведьмы шаг за шагом загнали Кселиан к самому кончику шипа. Тогда она контратаковала, и ножи засверкали яркой паутиной, выбивая искры из оружия Лорис.

«Терновый венец» слегка накренился под ногами Кселиан, его вращение ускорилось. В тот же миг один из ударов Лорис со свистом преодолел оборону архонта и угодил ей в ребра, с хирургической точностью прорезав кожу и мышцы. Поцелуй холодной стали наполнил нервы Кселиан дрожью и окончательно развеял все ее сомнения и тягостные думы. Она наконец-то жила настоящим, и танец клинков стал всей ее вселенной. Лорис чуть расслабилась при виде крови, думая, что ее архонт признает себя побежденной, как предписывали правила поединка.

— Еще! — крикнула Кселиан и яростно взмахнула ножами.

Свирепая контратака застала Лорис врасплох и заставила ее отступить назад по сверкающему шипу. Она отчаянно пыталась удержать неистовую воительницу, но вскоре вся была покрыта кровью из множества порезов на руках и ногах. Кровопролитие ввело Кселиан в еще большее бешенство, она начала сыпать градом атак, не думая о самозащите. Вскре Лорис пошатывалась под ливнем ударов, с трудом оттягивая неизбежную смерть.

Две ведьмы, от которых Кселиан ускользнула раньше, вдруг присоединились к их битве, перепрыгивая с клинка на клинок, чтобы напасть на Кселиан с обеих сторон. Она обрушилась на них с воплем незамутненной ненависти, и блестящие клыки ее ножей с хищной быстротой вонзились в плоть.

«Ты как дикий зверь, Кселиан».

Кселиан вспорола лицо одной из своих избранных противниц и с криком швырнула ее на смыкающиеся клинки. Словно белая молния, чье-то лезвие прилетело сбоку и вонзилось ей в плечо, прорубив бицепс. Алые края раны непристойно распахнулись. Архонт лишь рассмеялась в безумном экстазе, совершила пируэт и насадила еще одну ведьму на двойные клыки; глубоко вогнав их в тело, она с чудовищной силой рванула ножи вверх. Кровавые внутренности расползлись по ее рукам и окрасили их в чарующий багрянец.

«Готов поклясться, что кровопролитие — это все, что тебя по-настоящему интересует».

В спину вонзился нож, осколок яркой боли, пронизавший ее под ребрами и легкими до самого сердца. Кселиан позволила весу выпотрошенного трупа, повисшего на ножах, увлечь ее вперед, и в полуразвороте врезала локтем в лицо Лорис. Они падали, падали в движущееся переплетение светлых лезвий.

Какая-то далекая частичка ее сознания кричала, что это важно, что нужно что-то сделать, чтобы прервать падение, но всепоглощающая жажда крови, высвободившаяся в ее душе, полностью заглушила голос разума. Она выгнулась, поймала Лорис на свои клыки и подтянула ее поближе, заключая в последние, гибельные объятья, а вращающиеся клинки стремительно мчались им навстречу. Кровь брызнула в лицо, и ее с ног до головы захлестнула багровая волна наслаждения. В последний раз Кселиан увидела, как проливается кровь, на сей раз — ее собственная.

Глава 15. ПРИЗНАНИЕ

«Я воздвиг колонну над вратами города Циллидх, и освежевал всех драконов, что восстали, и повесил их кожи на колонну. Некоторых я замуровал в ее основании, некоторых насадил на шипы колонны, а других я привязал вокруг нее цепями из горящего льда… И отрезал я руки и ноги офицерам, благородным предводителям восставших… Многих пленных я сжег огнем, и многих других забрал живыми в свой дом как рабов. У некоторых я отнял пальцы, у других носы и языки, и многим выколол глаза, дабы все познали руку Векта».

— Асдрубаэль Вект

Иллитиан быстро шел потайными путями через подземелья дворца, и его мысли бешено метались. Эль’Уриак призвал его к себе, будто раба, которого кличут для того, чтоб послужить хозяину. От этой мысли во рту появлялся вкус желчи, а глубоко в душе возгоралось неотступное чувство страха. Кселиан и Крайллах пали от рук собственных прислужников. Это не могло быть совпадением: двое самых старых и верных союзников внезапно стали жертвами заговоров после того, как многие века правили своими кабалами. Страх перед нападением рос, пока не пропитал собой каждый момент бодрствования Иллитиана. И даже во сне его преследовали скрытные убийцы, носящие маски самых преданных его слуг.

Судя по всему, опасность только усиливала Эль'Уриака. За те месяцы, что прошли с момента его возрождения, он пережил ни много ни мало четырнадцать покушений, не получив и царапины, а вот нападающие столь добрым здравием похвастаться не могли. Эль'Уриак пользовался грубой психической силой с такой легкостью и простотой, что приводил в ужас тех, кто это видел, и с жестокой эффективностью сокрушал любую угрозу. Многие из наиболее рьяных последователей дошли до того, что славили его, как полубога. Как древний император Шаа-дома мог повелевать такими силами и при этом не подвергаться никаким опасностям из потустороннего мира? Вопрос очень интересовал Иллитиана, но в настоящий момент это было неважно. Простая истина заключалась в том, что Эль’Уриак контролировал ситуацию и выглядел неуязвимым. Чья бы рука не сразила Крайллаха и Кселиан, она, похоже, не могла навредить Эль’Уриаку и по какой-то причине обошла Иллитиана.

Поначалу Иллитиан решил, что Вект прознал о заговоре, что, несмотря на все возможные меры предосторожности, тирану удалось предугадать возвращение Эль'Уриака. Потом появился страх, что Вект пытается обратить древнего императора против самого Иллитиана, атаковав остальных и при этом намеренно оставив его подозрительно целым и невредимым. Недавно Иллитиан пришел к выводу, что за убийствами стоял сам Эль'Уриак. За все эти месяцы шпионы не слышали в городе ни шепотка, ни даже намека на слух, который мог бы указывать на его возрождение, никаких признаков того, что Вект знает об этом.

И вот теперь Эль’Уриак потребовал его присутствия. Иллитиан, великий и благородный архонт Белого Пламени, побежал к нему. Помимо всех своих прочих достоинств, он всегда гордился ясностью интуиции. Он увидел, что его союзников смели в сторону, когда они исчерпали свою пользу, и был намерен не сгинуть в забвении следом за ними. Пока что он должен разыгрывать роль преданного последователя, до тех пор, пока не найдет слабое место Эль’Уриака. Иллитиан успокоил себя мыслью о том, что у него уже есть причина считать, что древний император Шаа-дома не так уж всемогущ, как можно было судить по недавним событиям.

Архонт резко остановился и прервал свои размышления, пораженный открывшимся перед ним зрелищем. Он слышал, что по приказу Эль’Уриака рабы уже долго трудились, раскапывая и расширяя новые области катакомб. Узнав об этом, Иллитиан уделил новости не слишком много внимания, решив, что императору просто хочется слегка расширить свое жизненное пространство, пока он строит планы свержения Векта. Но, похоже, масштаб работ оказался куда больше, чем думал правитель Белого Пламени.

Там, где когда-то всего лишь тянулся узкий коридор, теперь по обеим сторонам простирались вырезанные в скале галереи, теряющиеся из виду вдали. В каждой из них трудились бригады рабов, понукаемых плетями, и еще больше расширяли пространство. Конечно, по сравнению с великолепием и размахом Верхней Комморры это по-прежнему была нора, но сложно было отрицать, что в трудах Эль’Уриака чувствовалась грубая мощь и целеустремленность, какой нельзя было найти среди сверкающих шпилей наверху.

Иллитиан пошел медленнее и сделал скучающий, лишенный интереса вид, наблюдая между делом за ходом работ. Все рабы были свежие, с прямыми и крепкими руками и ногами, их кожа не была чрезмерно испорчена болячками и шрамами, которые у них вскоре должны были накопиться. Иллитиан не знал, что произошло со всеми предыдущими бригадами рабов, поглощенных логовом Эль’Уриака. Он пошел дальше вглубь, размышляя над последними ценными сведениями, которые выяснил о смерти Крайллаха.

Без сомнения, за падением Вечного Царствия стоял именно Морр. Немыслимо, но инкуб, преданно служивший своему хозяину со времен, которые никто даже припомнить не мог, обернулся против него и против всего его кабала. Шпионы Иллитиана сообщили, что произошла безжалостная резня. Теперь кабал Крайллаха уподобился сломанной тростинке, а его немногочисленные и разрозненные выжившие члены всего на шаг опережали завистливых соперников, готовых наброситься на оставшееся у них богатство. Сам Крайллах познал Истинную Смерть, и его тело было полностью уничтожено.

А затем Морр бесследно исчез. Иллитиан тайно посоветовался с Анжевер, которая сказала, что верховный палач Вечного Царствия вернулся в скрытое святилище Архры, Отца Скорпионов. Это было легендарное место, где, как говорят, все инкубы обучаются искусству убийства. Иллитиан не слишком верил в реальное существование этого мифа и решил, что старуха говорила с ним метафорами, имея в виду, что Морр нашел прибежище в рядах братьев-инкубов. Иллитиан многое бы отдал, чтобы узнать, почему же инкубы решили проигнорировать тот факт, что Морр просто переступил через их прославленные обеты подчинения и верности архонтам. Печально, но эта крупица информации тоже оставалась тайной, и если даже старуха знала больше, то отказывалась говорить.

И все же, логично было предположить, что если Морр совершил убийство по велению Эль'Уриака, он должен был прийти и забрать свою награду. В целом более вероятно было, что Морр убил своего архонта за нарушение каких-то малоизвестных аскетических предписаний, в которые верили инкубы. А то, что он сбежал к своим сородичам, намекало, что это касается неких дел чести. Вечное Царствие покорно подстраивалось под махинации Эль'Уриака, но теперь оно было утрачено для него. Для Иллитиана было очевидно, что имело место вмешательство какой-то другой стороны, и он мог только надеяться, что это не Асдрубаэль Вект.

После галерей проход сужался и снова переходил в более привычные катакомбы, но даже здесь были сделаны новые, перекрещивающиеся с основным коридоры. Повсюду слышался гул низких голосов и звуки торопливых шагов. Трижды Иллитиана останавливали заносчивые воины-вернорожденные и заставляли его объяснять, что он тут делает. Когда он сообщал свое имя и намерения, они начинали вести себя довольно почтительно, но от этих происшествий и без того дурное настроение архонта ухудшалось еще сильнее. Он тщательно контролировал свои эмоции, ярко помня, как Кселиан недавно лишилась милости Эль’Уриака.

Клинки Желания выжили как кабал, но благодаря ли тому, что тиран приглядывал за ними в этот критический момент, или несмотря на это — мнения разнились. Сразу после гибели Кселиан на трон поднялась новая правительница, причем с минимумом кровопролития. Никак не унимались мрачные слухи, что непосредственно перед смертью Кселиан поддалась приступу безумия, но ужасные повреждения, нанесенные ее телу, не позволяли произвести какое-либо обследование. Ее воскрешение обещало стать невыгодно продолжительным по многим причинам, пояснять которые никто не утруждался. Иллитиан даже начал подозревать, что гемункулов Кселиан подкупили, чтобы те не дали ей возродиться или, по крайней мере, оттянули этот момент.

Архонт весьма сожалел о том, что услуги Беллатониса более недоступны, так как тот сам был заперт в одном из собственных саркофагов с тех пор, как вызвал неудовольствие Эль’Уриака. Во время возрождения мастер-гемункул получил жуткие травмы, его кости, расщепившись, во многих местах пронзили органы. Развалины сказали Иллитиану, что понадобятся недели, чтобы восстановить их хозяина, и отказывались пробуждать его до срока. Тот, впрочем, почуял в их словах обман, примесь страха, говорящую, что они что-то скрывают. Несомненно, они тоже подчинялись Эль’Уриаку.

Беллатонис мог бы докопаться до сути или, по крайней мере, хотя бы вернуть к власти Кселиан. На опытный взгляд Иллитиана смена правления Клинков Желания произошла слишком уж гладко, верный признак того, что кто-то неплохо поработал за кулисами, чтобы все было как надо. И он не сомневался, что новый архонт Клинков Желания поклялась в верности Эль’Уриаку и телом и душой. Кселиан столь эффективно уничтожала соперников из собственного рода, что остатки ее дома теперь были всего лишь беспомощными пешками и номинальными лидерами. Пройдет много времени, прежде чем дом Кселианов снова достигнет какой-то значимости в Комморре, если это вообще произойдет. Из всего старого альянса благородных домов теперь лишь Иллитиан с своим Белым Пламенем был свободен действовать.

Настолько свободен, насколько позволял страх.

Иллитиан прошел под тем, что раньше было низким дверным проемом, а теперь было аркой в три этажа высотой. За ней открывался просторный амфитеатр со ступенчатым возвышением в центре, на котором стоял трон с высокой спинкой. По широкой рампе Иллитиан спустился на дно амфитеатра, отметив про себя, насколько грубым и недоделанным выглядело все вокруг: рампа была неровная и шероховатая, углы многоярусных террас не совпадали. Повсюду были рабы, которые упорно долбили камень и подвергались насмешкам, оскорблениям и побоям со стороны многочисленных стражников, которым больше нечем было заняться. То вбегали, то выбегали посланцы, соревнующиеся за внимание с облаченными в экстравагантные костюмы поставщиками продуктов, которые упорно желали продемонстрировать свои товары: пряные вина и выдержанные меды, дистиллированные из целых поселений, засоленную плоть и маринованные органы вымерших животных или последних живых представителей видов, которым еще только грозило вымирание. Кучами лежали драгоценности и предметы роскоши, будто сокровища сказочного дракона.

В центре всего этого огромного изменчивого созвездия находился сам Эль'Уриак. Его личность была настолько притягательна, что каждое событие, которое только происходило в просторном амфитеатре, словно вращалось вокруг него. Стражники издевались над рабами ради его удовольствия, кучи сокровищ были принесенной ему данью, посланники боролись за его слух, торговцы показывали товар, чтобы добиться его расположения. Приближаясь к кафедре, Иллитиан чувствовал себя одиноким и уязвимым, темным пятном, незаметным среди многоцветья. Гордый архонт Белого Пламени уже смирился с тем, что единственным, что защищало его от Эль'Уриака, была приносимая им польза. Если он перестанет быть полезен, то ни стены, ни стража его не уберегут, как это уже открылось Крайллаху и Кселиан. И все же, для него было настоящим испытанием смелости предстать перед древним императором Шаа-дома безо всяких трюков в рукаве и надеяться лишь на то, что Эль'Уриак будет в добром нраве и не решит убить его просто по прихоти.

Эль'Уриак был облачен в открытую спереди мантию бледно-серебристого оттенка, под которой виднелись сверкающие доспехи цвета бронзы. Голову венчала корона, украшенная восемью звездами меняющихся цветов, в руке он сжимал скипетр, вырезанный из цельного рубина. Так выглядели высшие архонты во времена до воцарения Векта, и так он без слов заявлял о притязании на власть, которой обладали благородные владыки ушедшей эпохи — времени, к которому Шаа-дом, строго говоря, не имел никакого отношения. Все эти регалии не оставляли сомнений, что Эль'Уриак намерен править Комморрой вместо тирана. Несмотря на столпотворение, он сразу заметил появление Иллитиана и повернулся к нему с восторженным видом, как будто к нему вернулся старый друг, который уехал давным-давно.

— Ниос! Благодарю, что принял мое приглашение. Я так рад, что ты смог прийти! — воскликнул Эль’Уриак глубоким голосом, полным тепла и гостеприимства.

— Эль'Уриак, для меня это честь — быть приглашенным в твое тайное королевство, — Иллитиан пристально посмотрел на него. — Я так полагаю, о твоей безопасности можно больше не беспокоиться?

— Не бойся, всем здесь можно доверять, они скорее пожертвуют своими жизнями, чем раскроют мои секреты врагам.

— Это вселяет уверенность. Я, конечно же, готов присоединиться к этой толпе счастливых мучеников.

— В твоей преданности нашему общему делу невозможно сомневаться, я это точно знаю, — ответил Эль’Уриак с искренней уверенностью. Что он знал такого, чего Иллитиан не знал? От этой мысли веяло холодком. — Именно поэтому я и позвал тебя сюда, чтобы ты поделился своими мыслями по поводу прискорбной кончины Крайллаха.

Внутри у Иллитиана все перевернулось. Эль’Уриак спрашивает, что он думает об убийстве Крайллаха? Может, он планирует поймать его в ловушку, ложно обвинить в сообщничестве?

— Я так понимаю, что в этом отвратительном преступлении повинен верховный палач самого Крайллаха, инкуб по имени Морр. И насколько мне известно, он до сих пор избегает правосудия.

Эль’Уриак пристально наблюдал за ним, взвешивая каждое его слово на правдивость.

— Да, такова распространенная версия, и я ее тоже слышал, — безразлично заметил он. — Главный вопрос: почему палач убил своего господина. Ниос, как ты думаешь, почему он это сделал? Какой у него был мотив?

— Я рассудил, что он работал на наших врагов, — солгал Иллитиан, отметив про себя, что Эль’Уриак не потребовал никаких теорий по поводу гибели Кселиан. Он решил рискнуть и попробовать двинуться в этом направлении. — Может быть, это была попытка ослабить наш альянс, учитывая недавний… раскол в Клинках Желания. Наши противники также хотели бы устранить и Вечное Царствие как жизнеспособную и мощную фракцию.

Эль’Уриак не потянулся за приманкой и, похоже, продолжал взвешивать ответ Иллитиан. Несомненно, он уже знал о смерти Крайллаха больше, чем архонт Белого Пламени, и просто проверял его. Ему не нужны были никакие предположения, он хотел узнать, сколько знает Иллитиан и о чем догадывается. Настоящий вопрос стоял так: что будет фатально — избыток знания или же его нехватка.

Решив, что пусть уж лучше его постигнет проклятье за то, что он знает слишком много, Иллитиан начал:

— Конечно, для инкуба, особенно настолько высокопоставленного, как Морр, такое предательство — совершенно беспрецедентный поступок. И если такой, как он, вдруг продался бы нашим врагам, как мы могли бы столь свободно вести беседу? Каратели Векта уже были бы у наших дверей.

— Действительно, — кивнул Эль’Уриак.

— Но если за этим стоит не Вект, то кто?

— Знаешь ли, Ниос, тут явно работают иные силы. Тиран все еще не знает о моем возвращении, и в этом я уверен, но должен сознаться, что кончина Крайллаха встревожила меня.

— Боюсь, что мне довольно сложно предложить эффективный план наших дальнейших действий, учитывая, что преступник, судя по всему, бесследно исчез.

— Колеса уже задвигались, Ниос. Мои недруги скоро узнают, что на этот раз от меня не так-то легко избавиться, — при этих словах Эль’Уриак легко улыбнулся, но Иллитиан уловил в его глазах опасный огонек. — Но давай-ка отложим в сторону столь мрачные речи. Есть и другое дело, о котором я хотел бы с тобой поговорить, более приятное, чем трагическая гибель Крайллаха. Пришло время собрать все наши силы, чтобы участники заговора скрепили верность клятвами и полностью посвятили себя общей цели.

Взгляд Эль’Уриака ушел куда-то вдаль, как будто мысленным оком он созерцал иные места и времена.

— Через три дня я созову на праздничный банкет всех наших главных сторонников. Он станет демонстрацией силы, где все они наберутся отваги, видя свою многочисленность, а также предупреждением, когда они увидят судьбу предателей, которых я отыскал в их рядах. Я надеюсь, ты придешь, Иллитиан. Я так много тебе должен, что без тебя пир просто не будет тем же.

Приглашение Эль'Уриака звучало так скромно и заботливо, что Иллитиан подумал, не издевается ли тот над ним.

— Конечно же, я буду очень рад присутствовать, — механически ответил он, не зная, не приглашают ли его на собственную публичную казнь.

— Чудесно. С твоей стороны было очень великодушно нанести мне личный визит. Прости за беспорядок, еще так много всего надо сделать.

Иллитиан понял, что его вежливо пригласили к выходу. Он поклонился.

— Благодарю, что нашел время побеседовать со мной, Эль’Уриак. Это был, как всегда, весьма познавательный разговор.

Эль’Уриак с улыбкой кивнул, и Иллитиан попятился назад, пока наконец древний император не исчез среди плеяд своих прислужников. Он сухо сглотнул, но привкус желчи никак не желал покидать его рот.

Архонт торопливо поднялся по рампе и вышел во внешние туннели, где, наконец, бессильная ярость преодолела его выдержку. Ему пришлось унижаться перед существом, которое он помог сотворить, и это наполняло его лютой горечью. Поглощенный собственными мыслями, он едва обратил внимание на скрюченную фигуру, которая вышла за ним из амфитеатра. Иллитиан прошел мимо неустанно трудящихся бригад рабов, стук их инструментов и щелканье кнутов затих вдали. Стены коридоров постепенно сужались, доходя до ширины плеч, ответвления попадались все реже. Вокруг снова воцарилась загробная тишина глубоких катакомб. Ноги автоматически несли Иллитиана по заученным путям, ведущим наверх, ко дворцу.

Только тогда, уже ступая по коридорам, куда редко заходили стражники и рабы, он понял, что идет не один. Он тут же развернулся, положил руку на рукоять своего клинка и выкрикнул вызов:

— Кто смеет идти по следам архонта? Выйди и покажись!

Сгорбленная фигура, хромая, медленно вышла из теней под свет драгоценного камня на потолке. Это было тощее, похожее на черное пугало существо, чьи спина и конечности были противоестественно согнуты.

— Это я, Беллатонис. Мой архонт, я хочу поговорить с вами.

— Беллатонис? — изумленно воскликнул Иллитиан. — Но твои развалины сказали мне, что ты еще в процессе воскрешения!

— Простите этот обман, мой архонт, — прохрипел мастер-гемункул, подковыляв ближе. — Я пока отложил более тщательное восстановление телесных функций. Просто нужно очень много сделать, и то, что меня считают… недоступным, дало мне некоторые свободы, которыми я не мог бы наслаждаться в противном случае.

Иллитиан более внимательно осмотрел гемункула. Множество тонких штырей пронзало его плоть и погружалось в кости. Внешние зажимы удерживали их на месте, укрепляя таким образом изломанные конечности. С его шеи свисала небольшая фармакопея из банок и пакетов, от которых отходили трубки и питали медикаментами иглы, загнанные под его серую, похожую на воск кожу. Бледная кровь сочилась из ран, а глаза гемункула горели жаром лихорадки.

— Восхищен твоей самоотверженностью, — сказал Иллитиан, почувствовав некоторое отвращение при этом зрелище. — И что же ты делал со всем этим изобилием свободного времени, которое получил благодаря тому, что не умер?

— Пытался понять, что произошло, когда мы возродили Эль’Уриака, — Беллатонис, прихрамывая, приблизился к Иллитиану. — Пытался понять, что случилось с архонтом Крайллахом и архонтом Кселиан, — изуродованный гемункул наклонился к нему и понизил голос до хриплого шепота. — Пытался понять, что мы призвали, Иллитиан, и как от этого избавиться.

Иллитиан невольно отшатнулся.

— Ты обезумел? — сердито прошипел он. — Такие слова — смерть! И все же ты смеешь говорить их здесь, в его собственных владениях?

Гемункул улыбнулся, как будто извиняясь.

— Лучше здесь, чем в вашем тронном зале, архонт. Вы и сами знаете, что скверна распространилась уже и там. Почему бы еще приходить одному? Вы знаете, что воины Белого Пламени скорее подчинятся приказам Эль’Уриака. Вы знаете, что одно его присутствие смущает сердца и повелевает разумами, чтобы те делали все, что он хочет.

Иллитиан оглядел темный пустой коридор, намеренно внушая себе, что они здесь одни. Он стиснул пальцы на рукояти меча, ощутив мгновенное желание выхватить его и превратить улыбающееся лицо гемункула в кровавое месиво. Справившись с порывом, Иллитиан сознательным усилием разжал руку.

Беллатонис был прав, отрицать невозможно. Чувство беспомощности Иллитиана произрастало от того простого факта, что он не мог быть уверен, что кто-либо будет ему подчиняться.

— Хорошо, я слушаю. Но выбирай слова как можно более тщательно, горбун, я не собираюсь предавать нашего возлюбленного Эль’Уриака, невзирая на все твои увещевания.

Беллатонис медленно кивнул, распознав в его словах древние формулы отрицания.

— Вы много раз ходили к Анжевер и разговаривали с ней, но она упрямилась, не так ли? Уверяю, что более умелая рука у консоли заставляла ее петь как пташку. Добавим к этому мои собственные расследования и… ну вот и все, — вздохнул Беллатонис. Его пронизанные сталью конечности мерцали в тусклом свете, когда он двигался. — Понимаете, даже с силой миропевицы регенерация не должна была быть мгновенной, для этого потребовалось бы куда больше энергии извне. Когда мы призвали Эль’Уриака, нечто иное нашло трещину в реальности и вернулось вместе с ним. Великая восставшая сущность из-за пелены, которая носит Эль’Уриака как маску и пока еще скрыта, но руководит каждым его действием.

— Пока что? — настороженно переспросил Иллитиан, лицо которого казалось каменным и непроницаемым.

— Да. Пока оно не найдет достаточно прочную опору в реальности, чтобы полностью выйти наружу и открыть постоянный разлом, — Беллатонис по-птичьи наклонил голову, как будто ожидал, что Иллитиан уже знает ответ, и продолжил: — Во многом это можно назвать идеальным симбиозом. Оставшаяся личность Эль'Уриака и его вера в себя создают идеальный каркас для того, чтобы на него наросла эта сущность. Его амбиции растут, а с ними растет и она, постоянно напитывая его все большей силой извне. Этот феномен известен среди рабских рас. Мы не слишком ценим их знания, но в этой области их опыт в некотором роде куда обширнее, чем наш собственный.

Между архонтом и гемункулом повисла тишина, нарушаемая лишь звуками капающей влаги и вздохами затхлого ветра, носящегося по туннелям. Иллитиан тщательно взвешивал ценность секретов, которые мог узнать, против цены, которую можно было заплатить за эти знания. Любопытство наконец преодолело осторожность. Он всегда мог предоставить Эль’Уриаку все, что было ему поведано, и отречься от Беллатониса, хотя, если гемункул был прав, то Иллитиан мог не надеяться, что это спасет ему жизнь.

— Так вот почему Морр пошел против своего хозяина? Ты имеешь в виду, что Крайллах был… осквернен связью с Эль’Уриаком? — наконец спросил он.

— Да, — с сожалением прохрипел гемункул. — Каким-то образом сущность, вошедшая в Эль’Уриака, заразила и Крайллаха, пока тот возрождался. Посредством влияния на Крайллаха Вечное Царствие постепенно переходило под жесткий контроль Эль’Уриака, и перешло бы, если бы верховный палач не распознал опасность и предпринял меры. Вечное Царствие всегда рисковало скатиться до уровня обычного культа удовольствий. Крайллах собирался подтолкнуть их и довести до самого конца.

— Так, значит, теперь Морра прикрывают инкубы, — перебил Иллитиан, — несмотря на то, что он нарушил клятву и изменил хозяину. Немногие архонты сохранят доверие к этому молчаливому братству, если прознают об этом.

В уме Иллитиана расцвели непрошеные замыслы о шантаже. Получить рычаг давления ин инкубов — это было бы очень и очень неплохо…

— Но потом они узнают всю эту печальную историю до конца, мой архонт, — слова Беллатониса холодной водой окатили еще не рожденные планы. — Как я понимаю, инкубы клянутся защищать живого лорда, а не какого-то демонического самозванца.

— А что насчет Кселиан? — подтолкнул Иллитиан. — Я могу только предположить, что твоя великая теория заговора включает и объяснение ее смерти.

— Отрицание очевидного — это, безусловно, последний приют отчаявшегося разума, мой архонт. Я много раз видел подтверждение тому на своем операционном столе, — Беллатонис вкрадчиво улыбнулся. — Я не удивлен, что она тоже попала в паутину Эль’Уриака. Во многом более удивительно то, что вы пока что живы, невредимы и не затронуты порчей, насколько я могу сказать. Он считает вас полезным, Иллитиан, куда полезнее, чем все ваши благородные союзники. Как и Крайллах, Кселиан носила в себе семена своей собственной погибели, хотя это было не столь заметно. Я полагаю, существо, выдающее себя за Эль’Уриака, сочло ее слишком гордой и неподатливой, чтоб из нее получился полезный инструмент. Чтобы устранить Кселиан, оно начало заботиться об этих семенах слабости, пока они не расцвели и не привели ее к смерти. В сознании Кселиан жажда крови всегда затмевала все остальное. Эль’Уриак незаметно усиливал эту жажду, и в конце концов она ее поглотила.

— Так что же, как ты думаешь, мы выпустили на свободу?

— Древний рок, мой архонт. Тот, что уже много раз выпускали в нашем городе и снова обуздывали. Не бойтесь, мы много хитрее, чем думают наши недруги. Враг все еще думает, что его цель неизвестна, и, хотя он недоумевает по поводу гибели Крайллаха, его страхи еще не обрели форму.

— Ты бы ничего этого не рассказал, если бы не нуждался в помощи. Чего ты от меня хочешь?

— Пустяк. Я бы не стал просить, чтобы вы выступили против него открыто. Если личность Эль’Уриака станет сильнее, то сущности станет сложнее контролировать его действия. И вышло так, что в наших руках есть артефакт из прошлого Эль’Уриака, вещь, которая смогла бы весьма успешно сфокусировать его разум на настоящем моменте…

— Голова старухи, — прямо сказал Иллитиан.

— Именно так. Анжевер знала прежнего Эль’Уриака. Я не сомневаюсь, что соприкосновение с ней вызовет всевозможные воспоминания. Если вы принесете ему голову как подарок на этом собрании, которое он запланировал, Эль’Уриак не сможет от нее отказаться.

— Потому что, конечно же, ты не мог инфицировать ее чем-нибудь смертельно опасным или попросту превратить в бомбу. Грубо, Беллатонис. Не могу поверить, что ты говоришь серьезно. Я не буду твоим рабом-посыльным.

— Конечно, вы сможете подробно исследовать голову, прежде чем взять ее, и я уверяю, что ни в ней, ни на ней никоим образом не будет скрыт какой-нибудь механизм умерщвления. Если честно, то я думаю, что подарок весьма одобрят и Эль’Уриак, и его тайный хозяин.

— Почему? — насторожился Иллитиан. Он понял, что принимает предложение гемункула всерьез, несмотря на инстинктивный скептицизм. Архонт не сомневался, что Беллатонис скрывает за идеей какой-то низкий мотив, но идея, что он сможет нанести удар Эль'Уриаку, не пачкая при этом рук, звучала весьма заманчиво.

— Из семи фрейлин Эль’Уриака лишь Анжевер удалось спастись от демонов при падении Шаа-дома. Если вернуть ее господину, пусть даже в таком ослабленном виде, это великолепно простимулирует остаточную личность Эль’Уриака. Живущее в нем существо тоже будет в восторге, когда наконец завладеет ею, и в этот момент триумфа, возможно, слегка ослабит свою маскировку, не в состоянии оценить опасность. Я ни на секунду не сомневаюсь, что эта сущность — одна из тех, которые участвовали в разорении Шаа-дома, когда там возник разлом.

— Но ты сказал, что этот дар никак не навредит Эль’Уриаку напрямую.

— Он не навредит Эль’Уриаку напрямую, нет, мой архонт.

— Хорошо, тогда я принимаю твое предложение. Надеюсь, Беллатонис, нет нужды подчеркивать, какие последствия повлечет за собой ложь или попытка одурачить меня. Я не верю в твои дикие измышления насчет Эль’Уриака, Кселиан и Крайллаха. Более вероятно, что мы наблюдаем тирана за работой. Знаешь, ты слишком часто слушаешь старуху, возможно, именно она — истинный источник дьявольского воздействия, которое ты видишь в каждой неудаче. Ты забыл, что она уже оказалась неправа в одном очень важном моменте.

Беллатонис по-настоящему оторопел. Дротик Иллитиана попал в цель. Возможно, он действительно слишком полагался на Анжевер и ее интерпретацию событий…

— На… э… на какой важный момент вы указываете, мой архонт? — смиренно спросил гемункул.

— Ну, разумеется, на Разобщение! Она твердо предсказывала, что оно произойдет, если мы воскресим Эль’Уриака, и вот мы стоим здесь и не испытываем никаких неудобств, кроме разве что беспрестанных слухов и безосновательного карканья варполюбов. Я окажу тебе большую услугу, забрав голову старухи и подарив ее Эль’Уриаку — спасу тебя от ее коварной лжи. Больше не следуй за мной, гемункул, или я добавлю тебе причин вернуться в воскресительный склеп.

Иллитиан повернулся и без единого слова ушел прочь. Беллатонис смотрел, как он исчезает в плохо освещенном проходе, ведущем к его крепости. Скоро он, несомненно, съежится там в смертельном страхе перед собственными придворными. Позади гемункула зашевелились беспокойные тени, и шипящий шепот скользнул в воздухе.

— Конечно, он что-то подозревает, — проворчал Беллатонис в темноту. — Он всегда и все время подозревает все и вся, такова его натура. Но когда придет время, он это сделает, потому что отчаянно желает вернуть себе контроль — любым возможным способом.

Изломанная фигура гемункула, шаркая ногами, двинулась прочь вместе с темными силуэтами, льнущими к его стопам.

— Теперь мы должны довериться миропевице, — прохрипел он ползучим теням. — Все зависит от нее.

Из мрака снова донеслись тревожные шепотки.

— Разобщение? Нет сомнений, что оно еще настанет, несмотря на заявления Иллитиана, — фыркнул Беллатонис. — Теперь оно неизбежно.

Глава 16. ПУТЬ ОТСТУПНИКА

Со страхом в душе Синдиэль кралcя по плохо освещенным коридорам тайных владений Эль’Уриака. Он был облачен в богатые одеяния из мерцающего эолова меха и шелка солнечного паука, его шею и руки украшали драгоценные металлы и радужные самоцветы. Вооружение его составляли красивый, плавно изогнутый осколочный пистолет и Дай Саойт, длинный прямой клинок, который, очевидно, обладал древней родословной, куда более выдающейся, чем его собственная. Оружие играло, скорее, демонстративную роль, он должен был носить его, как подобало аристократу из Комморры. Самое смертоносное устройство из тех, что было у Синдиэля, пряталось на запястье, под пышными оборками на рукаве. Он надеялся, что ему не придется использовать это оружие, но настолько отчаялся, что взял его с собой просто на всякий случай.

Все было так несправедливо. Несмотря на то, что его вырядили, как какого-то варварского князька, все богатство Синдиэля никак не помогало защититься от чувства, что ему чего-то сильно не хватает. Под прямым покровительством Иллитиана и с менее заметной благосклонностью Эль’Уриака его звезда быстро поднималась. Он уже получил под свое командование эскадрон стремительных корсаров, базирующийся на Когте Ашкери, и поселился в шикарном поместье неподалеку. Ему подчинялись воины, которые преклоняли перед ним колени и называли его драконом, ему дали отборных рабов с миллиона планет, с которыми он мог делать все, что хотел. Теперь он мог воплотить любую фантазию, предаться любому тайному греху в обществе, которое никогда не осуждало поступки своих граждан, вернее, ему просто не было до них дела. Архонт наградил его всем, что обещал, и Синдиэлю, относительно недавно познакомившемуся с концепциями собственности и владения, кружило голову.

И все же он чувствовал, что постепенно понимает неприятную правду о Темных Сородичах. Это была мысль из тех, которые, однажды сформировавшись, уже не могут просто так исчезнуть. В своем роде эльдары Комморры были такими же ограниченными и приземленными, как жители искусственных миров или, если на то пошло, экзодиты. Они тоже отрицали часть себя в погоне за бессмертием, пытаясь не смотреть в лицо своей психической натуре и надеясь таким образом перехитрить Ту, что Жаждет. Он начинал потихоньку задумываться, не позволила ли демоническая богиня ускользнуть части эльдарской расы лишь для того, чтобы наслаждаться их страданиями, которые они сами на себя навлекали, вечно извиваясь и корчась в попытках избежать Ее когтей.

Он крался с комом в горле, не в силах решить, стоит ли ему попробовать пойти вперед с гордо поднятой головой или нет. Эта часть катакомб под крепостью Белого Пламени, насколько можно было очертить ее границы, принадлежала Эль’Уриаку и его миньонам, которые сделали из нее временный дворец. Синдиэлю рассказывали, что под великим портовым городом все изъедено тайными ходами, укрытиями, подкопами и контрподкопами, которые за многие века прорыли соперничающие кабалы. Старый император Шаа-дома объявил, что совершенно доволен этим троглодитским жилищем, и редко выходил оттуда. В норе Эль’Уриака с пугающей регулярностью исчезали рабы, но, очевидно, в Комморре это обстоятельство само по себе не вызывало никакой особенной тревоги или интереса.

Синдиэль никак не мог избавиться от чувства, что некий ужас скрывается там, внизу, и что он становится все сильнее день ото дня. Хотя среди мрачных, но гениальных умов вечного города он часто сам себе казался наивным и невежественным, одно он знал точно — их психические чувства притуплены до практически полной слепоты. Они воспринимали варп, как силу, которой можно манипулировать, и отказывались видеть, что тот тоже манипулирует ими.

Звук приближающихся шагов отвлек его от неспокойных мыслей. Он повернулся, забежал в темный проход, пересекающий коридор, и вжался в тени возле заплесневелой каменной стены. Размеренный шаг двух пар бронированных сапог уверенно приблизился к перекрестку, ненадолго затих и двинулся дальше. Синдиэль осторожно выбрался в основной коридор как раз во время, чтобы увидеть спины двух воинов-кабалитов, исчезающих в том направлении, откуда он пришел.

Он пошел дальше, с горечью размышляя о том, как провидение снова продемонстрировало свою привычку помещать его в ситуации, к которым он не был готов. Он пришел в логово Эль’Уриака, не имея четкой цели, только расплывчатое представление о том, что он должен его увидеть ипочувствовать, как будто это могло подтвердить или развеять его страхи. Видимо, подразумевалось, что после этого ему придется героически импровизировать. Теперь он бродил по области, которую активно патрулировали, и не мог адекватно объяснить, что он тут делает. Судьба не оставила ему иного выбора, кроме как красться дальше хотя бы для того, чтобы найти другой выход.

Так всегда и происходило. Синдиэль никогда не думал о себе, как об отступнике, на самом деле он считал, что долго и тяжело трудился, пытаясь найти свою цель в жизни. Он пришел к мнению, что ему не повезло родиться на искусственном мире, и что он никогда не был предназначен для жизни в столь жестких и узких рамках, но судьбе почему-то вздумалось поселить его именно туда. Он часто и с радостью восставал против ограничений, наложенных провидцами, и нравоучительных догм своих товарищей, думая об этом как о своем новом предназначении — вносить разнообразие в жизнь.

Те немногочисленные розыгрыши, которые он устраивал своим безразличным товарищам по искусственному миру, и уроки, которым он пытался их научить, не слишком сблизили их друг с другом. Медленно, но уверенно его выдавили на холодные и пустые окраины общества, откуда он наблюдал за тем, как остальные отправляются в бессмысленные путешествия по разным путям — садовник, скульптор, актер, философ, воин, и так далее, и так далее. Он понял, что их цель — прожить всю жизнь широко образованной посредственностью, и презрел их за это.

Какое-то время он увлекался путем воина, но обнаружил, что тот — наиболее ограниченный и ритуализированный из всех. Весь путь воина как будто сводился к тому, чтобы перестать быть воином, чтобы отвергнуть ту часть психики, что жаждала насилия. Когда ему предоставили возможность покинуть свою прекрасную тюрьму и сбежать в куда более просторную вселенную, он ринулся без оглядки. Даже сейчас он помнил, как устало пожал плечами провидец, когда Синдиэль спросил его, что случится, если он не захочет уйти.

Огромная и чудесная вселенная по большей части оказалась всего лишь грязью и убожеством, ведущими войны с невежеством и упрямством. Его предположительно недовольные правилами товарищи-странники походили на обычных туристов, любящих дышать свежим воздухом и вмешиваться в чужие дела. Никто из них не имел ни малейшего намерения подвергать сомнению свой образ жизни или попытаться создать свой собственный путь. Они просто скучали и были недовольны, поэтому выбрали предписанный искусственным миром жизненный путь, который был помечен как «для скучающих и недовольных». Синдиэлю хотелось от жизни большего.

Что ж, он получил, что хотел, и в довесок проклял свою бессмертную душу. Слушать проповеди провидцев об опасностях варпа и духовной самости было одно, войти в населенные демонами развалины Шаа-дома — совсем другое. Он обнаружил, что верит в существование своей бессмертной души как никогда раньше.

За это можно было также винить Пестрого. С тех пор, как он покинул Железный Шип, слова серой фигуры продолжали всплывать в его памяти и преследовать его. Синдиэль чуть не умер от страха, когда лежал возле портала, и его схватили за ногу. Потом он пришел в ярость, увидев улыбающееся лицо в полумаске, нависшее над ним.

«Не думай, что это Конец, — сказала замаскированная фигура. — У тебя больше выбора, больше шансов впереди, чем ты способен осознать. Твой путь всегда останется твоим, что бы тебе не говорили. Помни, что не может быть слишком поздно, чтобы попытаться вернуть себе свою душу».

С тех пор его разум не покидала мысль, что он все еще может сделать… что-то и искупить свою вину. Он думал, что предан темному пути, что наконец-то плюнул в лицо вселенной раз и навсегда и поклялся искать могущества любой ценой. Теперь он понял, что могущество, которого он жаждал, бессмысленно. Он чувствовал первые щупальца голодной пустоты комморритов, проникающие внутрь, и она ему совершенно не нравилась. Он начал понимать неиссякаемую ярость Темного Города и его потребность пожирать все, к чему он прикасался. Если комморриты перестанут это делать хотя бы на миг, то зияющая бездна, постоянно распростертая у них под ногами, поглотит их всех. Теперь, видя перед собой вечную жизнь паразита и эксплуататора, он нашел эту идею отвратительной.

Итак, глупый Синдиэль забрел в логово чудовища без всякого плана, как будто один идиотский поступок мог искупить убийство его товарищей и разглашение секретов, которые он поклялся хранить всю свою жизнь. Его поразила мысль, что, возможно, им двигала некая тяга к саморазрушению, желание заигрывать со смертью в попытке загладить свою вину. Идея оказалась странно воодушевляющей, и он легким шагом припустил вперед.

Ноги принесли его в колоколообразную комнату, откуда расходилось еще три коридора. Из левого прохода доносились далекие отзвуки воплей, пронзительной музыки или некой смеси их обоих. Из коридора прямо впереди дуло теплым влажным воздухом, густо насыщенным сладковатым ароматом жарящегося мяса. Правом ответвление не источало ни звуков, ни запахов, ни света, и через миг сомнений Синдиэль повернулся и устремился в этом направлении.

Коридор закручивался и уходил вниз, на грубо вытесанных стенах периодически встречались тусклые светильники из драгоценных камней. Влага конденсировалась на камнях, капала вниз и собиралась в маленький ручеек, который постепенно протачивал канавку в центре коридора. Синдиэль старался не наступать в медленно текущую жидкость, пытаясь не думать, какие отвратительные стоки могли просочиться в это подземелье за тысячи лет.

Он уже чувствовал, что его худшие страхи готовы оправдаться. В катакомбах царило явное, всепроникающее чувство неправильности, и жуткие чудовища, которые мерещились напуганному Синдиэлю в каждой тени, не были лишь порождением паранойи. Он остановился как вкопанный, чтобы разглядеть размытый силуэт, едва видимый впереди. Коридор, судя по всему, выходил в какое-то открытое пространство, и там, на границе света и тени, находилось… нечто. Выглядело оно неприятно: асимметричная, отдаленно напоминающая конус глыба из плоти.

Синдиэль повернулся, чтобы отступить, но услышал звук, который заставил его остановиться. Высокий и далекий, он пощипывал его сознание и звучал не только в ушах, но и непосредственно в мозгу. Поначалу бывший странник испугался, но страх исчез, когда он прислушался. Это была песня, лишенная слов. В ней не было ничего коварного или угрожающего, как он сперва подумал, она не пленила его душу или разум, разве что в метафорическом смысле. Песня, полная печали и тоски, с едва заметной, но не исчезающей примесью надежды.

Озарение обрушилось на Синдиэля. Только одна душа в Комморре могла столь проникновенно петь, изливая свои страдания. Чистое сердце. Он уже убедил себя, что ее давно убили Иллитиан и его приспешники, а душу пожрали в какой-нибудь отвратительной оргии, но на самом деле не знал, на что ему надеяться — что она жива или что все-таки нет. Он не слышал голос миропевицы с тех пор, как Линтис впервые познакомила их в Мировом Храме Лилеатанира. Было это, конечно, в лучшие времена, до того, как он решил продать ее в рабство ради собственной выгоды.

Все это поначалу походило на игру, в которой Синдиэлю суждено было стать победителем. Он не мог поверить в собственную удачу, когда нашел сферу разговора, очевидно, брошенную Темными Сородичами в спешке отступления после кровопролитной стычки. Позже, познав глубины комморитского коварства, он начал сомневаться, настолько ли случайной была эта находка. Не зная, почему он спрятал гладкий халцедоновый шарик от своих товарищей, странник стал изучать его, по-прежнему без ведома всех остальных. После множества тайных экспериментов он обнаружил, что сфера позволяет ему общаться с неким честным с виду князем из Темного Города, полулегендарного места, где царили злодейство и порок, которое всегда манило Синдиэля своей гибельной привлекательностью.

В описаниях архонта Иллитиана Комморра выглядела романтически опасной и чарующей. Он не пытался скрывать яростную конкуренцию и высокие ставки, говорил об отваге и силе воли, необходимых, чтобы жить и процветать. Для уставшего слуха Синдиэля это было настоящей музыкой. Наконец-то свобода! Возможность жить в полной мере! Теперь Синдиэль с горечью осознавал, что Иллитиан искусно манипулировал им, дергал за ниточки, намекая на запретные удовольствия, которые даны тем, кто повелевает другими, и порицая скучные монашеские запреты искусственных миров.

Синдиэль задумался, сколько других недовольных жизнью эльдаров ушло в Темный Город на протяжении столетий, притянутые им, как зовом сирены. Видимо, много. Комморру переполняло бесчисленное множество жителей, больше, чем население тысячи или даже миллиона искусственных миров. Синдиэлю казалось, что вся его раса стеклась в этот единственный город, а жители искусственных миров и экзодиты были всего лишь бедными дальними родственниками, которым позволили присутствовать на сборище, несмотря на их застенчивость. В Комморре сохранились остатки могущества и величия гордой эльдарской расы, какими бы темными они не были.

Если Иллитиан о чем-то просил, то это всегда был какой-нибудь пустяк. Просто сообщить, куда направляются странники, чтобы они случайно не наткнулись на его воинов, или передать данные о том, где нуждающийся в ресурсах город мог бы раздобыть определенные руды или минералы. В благодарность Иллитиан доверился Синдиэлю и рассказал, как он надеется заново объединить разрозненные ветви их расы. Архонт собирался начать процесс с того, что выступил бы против жестокого и грозного тирана, правящего Комморрой — Асдрубаэля Векта — и заставить его раскаяться в своих злодеяниях.

Однажды Иллитиан сказал, что Темный Город нуждается в жертве, чтобы перейти в новую эпоху, и что эту жертву сами Сородичи принести не могут. Чтобы разбить цепи, Комморре требовался мученик, и только он, Синдиэль, был достаточно силен и чист духом, чтобы помочь своим порабощенным братьям в час нужды. И с этого момента Синдиэль проделал большую часть работы сам, убедив себя, что одна жизнь, отданная ради спасения миллиардов, — не такая уж высокая цена. Тогда это казалось абсурдно простым, совершенно ясным решением. Только потом Синдиэль — будучи глупцом — начал понимать мрачные интриги, в которых запутался.

Он думал, что они убили миропевицу ради какой-то сделки с демонами и воскрешения Эль’Уриака. Но она была жива, хотя насколько — неизвестно. Мелькнула жуткая, тошнотворная мысль, что ее могли превратить в эту груду плоти, что преграждала путь впереди. Наверняка гемункулы в свободное время занимались именно такими извращенными делами.

Синдиэлю понадобилось немало времени, чтобы набраться храбрости, решиться и двинуться вперед. Он мог придумать сотню причин, чтобы отступить, и только одну, чтобы идти дальше, но она одна побивала все остальные. Он просто должен был знать. Наконец он вытащил пистолет, скорее для моральной поддержки, и начал красться дальше. Вскоре стало видно, что путь переходит в мост над темным поблескивающим прудом. В отдалении возвышалась одинокая, огромная колонна толще, чем башня, и поддерживала потолок, затерявшийся в тенях наверху.

Мясистая глыба, которую он увидел ранее, находилась на полпути между Синдиэлем и этим строением. С великим облегчением он понял, что пение исходит не от горы плоти, а издали, от громадной колонны. Внимательно разглядев неприятный объект перед собой, Синдиэль убедился, что это было какое-то существо, стражник, вылепленный гемункулами из живой плоти. Он мог разглядеть шрамы на коже, растянутой на вздутых от мышц плечах и толстых икрах. Существо сидело на корточках в середине моста, опустив голову, которая скрывалась из виду между руками, похожими на каменные плиты. Из мощного позвоночника рос целый миниатюрный лес шприцов и бионасосов, которые тихо побулькивали, качая по телу кислотный ихор, которым ему заменили кровь. Синдиэль почувствовал абсурдное облегчение от того, что не видел лица этого создания.

Он осторожно пробрался на мост и почувствовал небольшой прилив отваги от того, что существо не отреагировало на движение. Синдиэль медленно приблизился, ступая так аккуратно, что не издавал даже намека на звук. Стражник слегка пошевелился, и тот застыл на месте. Плач миропевицы по-прежнему ткал в неподвижном воздухе песнь, повествующую о месте, где вся жизнь соединяется внутри мирового духа, где любая боль утихает, а вражда забывается. Из-под рук существа донеслось несколько глубоких вдохов, и оно снова погрузилось в то, что, как надеялся Синдиэль, было беспробудным сном.

По сторонам едва хватало места, чтобы протиснуться мимо этой твари и не задеть ее, но Синдиэль не был готов попробовать другой маршрут, через пруд. Что-то в этой темной недвижимой поверхности казалось еще более опасным, чем сидящий перед ним стражник. Загадочная башня и жалобное пение миропевицы гнали его вперед.

Он двигался со всей возможной осторожностью, преодолевая страх и мягко ступая мимо твари, и успешно преодолел половину пути. От этого он набрался храбрости, несмотря на то, что стражник был ужасно близко, и Синдиэль даже чувствовал исходящее от него животное тепло. Он уже обошел существо и снова вышел на дорожку, когда пение вдруг оборвалось. Нарушитель замер на месте, мечтая стать невидимкой.

Гора плоти рядом с ним взорвалась рыком, его подобные древесным стволам руки обрушились на поверхность моста и замолотили по ней. Из-под громадных плеч на Синдиэля уставилось лицо в маске из черного железа, чьи красные бездушные глаза горели ненавистью ко всему живому. Синдиэль закричал и отскочил назад. Его ноги заскользили по краю зловещего пруда.

Тварь взмахнула загребущими руками, едва различимыми от скорости движения. Синдиэль попытался броситься в сторону, но его ноги были недостаточно быстры, чтобы спастись от взбесившегося чудовища. Оно схватило его и прижало к покрытой шрамами груди с такой силой, что кости затрещали. Челюсти, усеянные железными клыками, сорвали его богатое одеяние, вмиг добравшись до тонкой сетчатой брони под ней. Еще несколько секунд, и щелкающие зубы вонзятся в его плоть.

Пистолет выпал из руки Синдиэля в тот же миг, как его схватили. Теперь он в отчаянии попытался ударить монстра свободной рукой. Слабый тычок кулака не оставил и следа на прочной, как железо, плоти, но устройство, все еще закрепленное на его запястье, оказалось куда более эффективным. Невидимые нити тончайшей проволоки выстрелили из скрытого оружия, проскользнули сквозь рукав, пронзили покрытую шрамами шкуру и легко погрузились в плоть, как будто проходя сквозь воду. Стражник снова взревел, выронил покрытого синяками и окровавленного Синдиэля и схватился за крошечную ранку, которую тот проколол в его боку. Шприцы в спине чудовища зашипели, автоматически вводя в кровь коагулянты, чтобы запечатать брешь в шкуре, и стимуляторы, чтобы вызвать у гротескного стражника ярость берсерка.

Но размер раны был обманчив. Скрытое оружие Синдиэля, которое Пестрый на прощание подарил ему в Железном Шипе, было древним и редко встречалось в позднейшие эпохи, а имя ему было «поцелуй арлекина». В тот краткий миг, пока «поцелуй» касался кожи стражника, он выпустил внутрь несколько метров мономолекулярных нитей, которые теперь разворачивались в его теле. Насколько крепким не было измененное существо, оно не могло выжить со внутренностями, иссеченными в жидкую кашицу. Великан осел, рухнул с моста с последним стоном отчаяния и исчез в темном пруду, оставив лишь легкую рябь на поверхности.

Синдиэль лежал там, где упал, и переводил дыхание, хватая ртом воздух. Беспомощный, он ждал топота бегущих ног, грубой хватки чужих рук, но никто не пришел за ним. Постепенно сердце перестало бешено колотиться, и он начал приходить в себя. Эльдар осторожно пошевелил руками и ногами, проверяя, нет ли переломов. Выкрученные конечности болели, но, похоже, работали, а вот ребра горели от муки всякий раз, когда он вдыхал. Через несколько минут он перекатился и медленно поднялся на ноги. Он встал и уставился на путь, оставшийся ему до башни, размышляя, не пыталась ли незримая миропевица намеренно погубить его. Синдиэль, пошатываясь, побрел вперед, не зная, что он теперь ищет: искупление или возмездие.

В тусклом камне колонны были грубо вырублены ступени. Лестница поднималась вверх крутой спиралью и быстро исчезала из виду. Усталый Синдиэль начал карабкаться вверх практически на четвереньках, позади него развевались разорванные одежды.

После кажущегося бесконечным подъема лестница закончилась плоской площадкой, которую сделали, расширив огромную горизонтальную трещину в колонне. С потолка свисало множество ламп, заливая мягким белым светом похожий на грот разъем. Здесь было немного вещей, но единственной достойной внимания была покрытая богатой резьбой кровать из темного дерева, а если точнее — то, что в ней находилось. Миропевица Ларайин сидела в постели, глядя, как Синдиэль с трудом преодолевает последние несколько ступеней. На шее у нее был застегнут металлический ошейник с цепью, которая присоединялась к стене. Она выглядела невредимой, однако глаза казались прозрачными озерами страданий. Все мысли о мести покинули его разум при этом зрелище.

— Это ты, — сказала она.

— Да, это я. Тот, кто затащил тебя во все это. Я… — Синдиэль умолк, не в состоянии смотреть ей в глаза. Мысленно он уже отрепетировал много сценариев, но теперь, когда настал момент истины, все они превратились в прах. — Мне… мне жаль, — только и смог сказать он.

К его удивлению, Ларайин рассмеялась, не с горечью или издевкой, но с чистой радостью, которая была подобна дыханию весны в этом сумрачном месте. Синдиэль заморгал от удивления, снова рассмешив ее. Он подумал, не сошла ли она с ума от испытаний.

— После всего, что ты сделал, ты все еще невинен, — наконец сказала она. — Это вселяет в меня надежду. Ты сомневаешься в здравости моего ума — нет, я не обезумела. Они могут причинить мне боль, но не могут ко мне прикоснуться.

— Тогда мы можем сбежать! Я заберу тебя отсюда! — воскликнул Синдиэль, чей разум забурлил планами тайного побега из катакомб к какому-нибудь паутинному порталу. Но что будет потом? Ларайин печально покачала головой, и мягкие золотые волосы прошелестели по ошейнику из темного металла.

— Для меня побег невозможен. Я не могу сойти с этого пути. Я стала Морай-Хег и породила чудовище. Если я не буду питать и растить его, кто знает, чем он может стать?

— Питать? Как ты можешь такое говорить? — задохнулся от ужаса Синдиэль. — Пестрый сказал, что всегда есть выбор, всегда есть шансы, которыми можно воспользоваться…

— И это мой выбор — остаться. То, что Эль’Уриак берет у меня, он бы иначе взял у ста тысяч моих братьев и сестер. Я приняла это бремя вместо них. Понимаешь, дело в том, что теперь мной владеет Эль’Уриак. Мы связаны вместе, как тиран и его невеста боли.

Лицо Синдиэля поблекло, как пепел, и все надежды, которые расцвели в нем, полностью увяли. Миропевица с сожалением поглядела на него глазами, которые казались слишком старыми для ее молодого, полного жизни лица.

— Не печалься, Синдиэль, — искренне попросила она. — Я возродила его к жизни и надеюсь увидеть, как он вернется во смерть, ибо разве не таков цикл жизни? Рождение и смерть? Твоя роль в этом окончена, ты должен спастись, пока еще можешь.

— Ты хочешь попытаться убить его? — с удивлением спросил Синдиэль.

— Я не знаю, как. Его сила — в доминировании и разрушении, моя сила — в пестовании всего, что растет. Но жизнь найдет способ закончиться смертью, как это происходит всегда, и когда она завершится, я буду там, чтобы оплакать его уход и спеть о надежде на более счастливое возрождение.

— Мне дали это в качестве подарка, — Синдиэль окончательно пришел к решению, — но я думаю, что на самом деле это предназначалось тебе.

Он снял с запястья поцелуй арлекина и положил его на край кровати.

— Надавишь самой узкой частью на цель, а оружие сделает все остальное.

Ларайин посмотрела на удлиненный черный ромб, но не прикоснулась к нему.

— Это им ты убил стражника? — наконец спросила она.

— Да. Ты пыталась натравить его на меня?

— Нет. Он так страдал, что я запела, чтобы облегчить его муки. Когда я почувствовала, что сюда приближается некто, имеющий цель, я перестала петь в надежде, что его убьют из милосердия, — миропевица нежно улыбнулась Синдиэлю. — И ты это сделал. Прости, что он причинил тебе боль.

— Должен ли я избавить от мук и тебя? — тихо спросил он.

— Нет! Моя смерть теперь не разрешит то, что уже началось. Я пройду этот путь до конца, каким бы горьким он не был.

Синдиэль отвел взгляд и долгое время просидел в безмолвии. Он нашел в себе смелость посмотреть ей в глаза, только когда его собственный взгляд помутился от слез.

— Как ты можешь простить меня после того, что я сделал?

Ларайин долго молчала, прежде чем ответить.

— Ты знаешь, что я не могу простить тебя, Синдиэль. Ты — единственный, кто может это сделать.

Но Синдиэль, растративший последние капли отваги, уже исчез.

Часть 17. ТРИУМФАЛЬНЫЙ БАНКЕТ (ОБЕЩАНИЕ ФРЕЙЛИНЫ)

«Не говори дурно об отце Шаимеше, ибо он друг и союзник всем, кто нуждается. Старые и слабые берут у него силу взаймы, и возлюбленные также взывают к нему в часы нужды. Где бы вдовы и сироты взяли оружие, если не в его клыках? Он хранит врата и прокладывает дороги, и ему принадлежит ключ ко многим путям в забвение, которых так же много, как его раздвоенных языков…»

Шут Мекуто Сломленному Королю, из «Отчуждений» Урсилласа

Спуститься во владения Эль’Уриака было все равно, что войти в волшебную страну фей. Многие недели рабы лихорадочно глодали кварцевые глыбы и растрескавшуюся скальную породу, чтобы сделать из темных катакомб нечто, во что почти невозможно было поверить. Узкие закоулки и глухие тупики теперь стали просторными залами и коридорами, ведущими к роскошно украшенным комнатам, обставленным изящными стульями и столами из слоновой кости. Высокие потолки опирались на сужающиеся кверху колонны, теряющиеся во тьме, косые спуски превратились в пологие ступени, через бездонные пропасти пролегли мосты. Сто тысяч ламп висели в воздухе, освещая путь, и их сияние оттесняло робкие тени за прозрачные портьеры, окрашенные во множество мягких оттенков. Залитые их золотым светом, катакомбы Эль’Уриака выглядели богатым и гостеприимным местом, полным чудес.

Рабы, которые так прилежно работали над превращением сырого подземелья во дворец аристократа, все еще в определенном роде пребывали здесь. Их шкуры в великом изобилии свисали со стен, а хитроумно переделанные кости были собраны в новые формы, чтобы служить хозяину в смерти так же верно, как и при жизни. От плоти, крови и душ же не осталось и следа, кроме разве что ауры смерти и страданий, застоявшейся в золотых залах потаенного царства Эль’Уриака.

Уже несколько месяцев тонкие щупальца его влияния расползались по вечному городу. Безликие агенты приходили к эзотерическим культам и малоизвестным кабалам, напоминая им о позабытых долгах. Делались осторожные предложения тем, кто жаждал власти, а различные лидеры подкупались или сменялись сотнями. Тысячи незаметных ходов служили одной цели: лишить Асдрубаэля Векта силы и верных слуг. Великий тиран по-прежнему ничего не знал о возвращении Эль’Уриака, но, несомненно, почуял, что в политических джунглях Комморры теперь бродит другой хищник. Не так давно среди кабалов участились междоусобицы — Вект старался восстановить контроль. Он наносил удары вслепую, но часто, и часть их обрушивалась на верную цель — на рабов и собственность последователей Эль’Уриака. Страх охватил весь город, и более всего сторонников возрожденного архонта. И когда петля начала затягиваться, старый император Шаа-дома послал зашифрованный клич всем своим избранникам, призывая явиться к нему.

Тайные последователи пришли из каждого уголка Комморры, и Верхней, и Нижней. Мелкие архонты шагали в окружении безмолвных телохранителей, облаченные в доспехи сибариты шли плечо к плечу с легконогими суккубами, механисты следовали за укротителями, предводители банд обменивались насмешками с торговцами плотью. Все они пришли в масках, чтобы скрыть свои личности, хотя некоторые решили выставить себя на всеобщее обозрение, надев лишь тончайшие намеки на маски, сделанные из шелка или хрусталя. Поэт-философ Аклириид и философ-поэт Псо’кобор устроили дуэль, оружием в которой были острые слова и насмешки, а вивисектор Зилатар, заметив приметные шкуры на стенах, начал рассуждать о том, как ведут себя рабские расы в различных условиях заточения.

— Солнечный свет! О да, лишить зеленокожих солнечного света! И вся их хваленая прочность становится мягкой и податливой, как вареные клубни!

Многие из прибывших поражались численности гостей, ибо до тех пор не знали, насколько велика сила, частью которой они являются. Каждый думал, что поведанные ему тайны разделены лишь между несколькими заговорщиками, а теперь оказалось, что их сотни. Поблескивающая река воинов, убийц, предводителей и шпионов текла все дальше в золотые залы, вбирая в себя ручейки и притоки по мере приближения к огромному амфитеатру внизу.

Там, во своем дворе, их ждал Эль’Уриак, облаченный в блистательные, величественные одеяния древней эпохи. Его мантия, окрашенная в изменчивые оттенки полночи, открывалась на груди и запястьях, демонстрируя светлую броню, как будто он был окутан грозовыми тучами, в которых сверкали молнии. На голове Эль’Уриака была корона из восьми звезд, в руке — рубиновый скипетр, и он выглядел настоящим властелином, даже королем, хотя эльдары давно уже отвергли королевскую власть. На ступенях трона сидела женщина, чье лицо было скрыто вуалью, а одежды имели ослепительно белый цвет, и цепь тянулась от ошейника на ее горле к подножию трона, словно она была неукрощенным животным или опасным чудовищем. По толпе пошли шепотки при виде девы в вуали. Несомненно, это была невеста боли, принадлежащая Эль’Уриаку, чистое сердце, которое, по слухам, даровало истинное бессмертие тому, кто мог им овладеть.

Столы, выставленные рядами вокруг трона, ломились под тяжестью различных яств. Для гостей была собрана добыча с миллиона миров: бочонки из звездного металла поблескивали рядом с закрученными хрустальными бутылками, горы чешуйчатых деликатесов с океанских миров, наваленные на подносы, дрожали возле тарелок с редкими видами мяса, добытого во всех уголках Великого Колеса, и везде во множестве стояли сосуды с эйфорическими настойками и наркотическими порошками.

— Добро пожаловать, друзья мои! — поприветствовал Эль’Уриак огромную толпу в масках, влившуюся в зал. — Прошу вас занять назначенные места! Я с нетерпением жду, когда можно будет начать веселье!

Развлечений здесь тоже хватало: по краям зала своего часа ждали музыканты и танцоры, свирепые с виду рабы-гладиаторы, ораторы и мимы, связанные рабы, которых можно было пытать на месте, и рабы несвязанные, которыми можно было овладеть на досуге. Когда гости разошлись между столами, они обнаружили, что все сиденья индивидуально снабжены табличками с различными надписями, наподобие:

«Афор одиннадцатого округа»

«Правая рука Ксарлона»

«Повелитель каменной дороги»

Каждая из них таила подсказку, которую понимали лишь сам заговорщик и Эль’Уриак — отсылку к зашифрованным посланиям из их прошлой переписки. В некоторых случаях открытое сообщение приводило их в ужас. Некоторые с облегчением занимали свои места, польщенные проявленным вниманием и указанием на прошлые успехи, другие садились с дурным предчувствием, поняв, что надписи означают некий промах или ошибку с их стороны:

«Нарушенное обещание трущоб»

«Крепость Непобедимая для всех, кроме Сакнота»

«Тот, кто сильно, но немудро любил Цимбеллину»

Некоторые поначалу не решались занять предназначенные для них сиденья, но по мере того, как все больше их сотоварищей садилось, они оказались одни. Под обжигающим взглядом Эль’Уриака оставшиеся заторопились, и вскоре все собрание наконец оказалось за столами. Архонт Иллитиан, облаченный в воронью маску и наряд из поблескивающей, незаметно меняющей оттенки черного ткани, прочитал на своем сиденье:«Возлюбленный Прародитель, старший».

Он воспринял это как скорее благой знак, если только Эль’Уриак не желал уподобиться титанам древности, которые пожирали своих родителей. Он поставил цилиндрический контейнер, который принес с собой, за изящное костяное кресло, и сел, после чего начал без всякого интереса разглядывать своих соседей по столу. Среди них было несколько мелких архонтов, но основная масса, судя по всему, принадлежала ко всяческому отребью низкого происхождения. Ниос задумался, не было ли это намеренным оскорблением со стороны Эль’Уриака, поместить его в такую компанию. Рядом любопытно озирался какой-то воин с грубыми руками и в маске с выпученными глазами насекомого, украшенными драгоценностями.

— Что там у тебя, приятель? Давай поделим по-братски? — спросил он весело, показывая в сторону контейнера.

— Это не для таких, как ты, — с презрением бросил Иллитиан.

Его сосед, похоже, ошибочно решил, что его пригласили на какое-то общественное мероприятие, где можно завести друзей. Иллитиан, не омраченный подобными заблуждениями, погрузился в размышления. Эль’Уриак свел вместе множество своих последователей, и это могло значить только одно: он готов действовать. В истории Комморры существовала древняя традиция — банкет заговорщиков, последний шаг, который должен был окончательно объединить всех участников плана и убрать несогласных. Не все из тех, кто вошел в амфитеатр, покинут его живыми, им суждено стать примером и продемонстрировать цену предательства всем остальным, чтобы сплотить их.

Когда последние гости заняли свои места, прозвучали фанфары, рога и трубы, заглушив все разговоры. Гордый и великолепный Эль’Уриак встал на ступени своего трона и начал речь. То ли конструкция амфитеатра, то ли его собственные силы сделали слова столь ясными и громкими, что каждый слышал их, как будто стоял с ним рядом. Голос был низким и волнующим, насыщенным всей мощью и уверенностью его магнетической личности.

— Чувствуете ли вы, друзья мои? Чувствуете ли, как творится история? Это миг, который еще много поколений будет славиться во всем нашем прекрасном городе. Они с благоговением будут вспоминать эту ночь, ночь, когда первые удары обрушились на оковы тирании, опутавшие наши жизни. Тиран сказал, что я, Эль’Уриак, пал от его клинка. Он солгал. Тиран сказал, что город будет процветать под его властью. Он снова солгал. Кто здесь все еще верит в ложь Асдрубаэля Векта?

Хор отрицаний и ядовитых проклятий в адрес коварного тирана эхом отдался по всему амфитеатру. Многие из низкорожденных обнажили оружие и яростно бряцали им, с радостью демонстрируя свою ненависть и презрение к Векту. Эль’Уриак лучезарно улыбался, пока гул вокруг постепенно утихал.

— Итак! Прошу вас пировать и радоваться, ибо впереди нас ждут тяжкие сражения, в которых мы освободим наш город от уз. Позже я поговорю с каждым из вас, чтобы выслушать ваши вопросы и поделиться дальнейшими планами. А пока что расслабьтесь и наслаждайтесь гостеприимством моего двора. К будущему! К погибели Векта!

Снова раздался согласный шум, пожалуй, более искренний, чем первый. Загремели барабаны, пронзительно завыли трубы. Вокруг столов легко задвигались танцоры и начали свое представление. Музыка замедлилась, повторяя один и тот же томный рефрен. Иллитиан перевел взгляд на тарелку с покрытыми желе булавочными звездами, выловленными из не знающих солнца морей, и пошевелил светящихся иглокожих вилкой с серебряными зубцами. Приборы и посуда на столах были роскошны и богато украшены. Тарелки, бутылки, кубки, потиры, чаши, разнообразные и предназначенные для всевозможных целей ножи, ложки и вилки — все было сделано с фантастическим мастерством и полетом мысли, но ни одна вещь не походила на другую. Их сотворил не мастер из Комморры, который объединил бы форму и функцию так, как могут только эльдары. Нет, вся утварь была добыта с миллиона миров, и пиршественные столы Эль’Уриака варварски сверкали награбленным богатством, как пиратский вертеп.

Эта мысль печалила Иллитиана. Разве не было в Темном Городе достаточно ремесленников, чтобы создавать вещи по собственным эстетическим канонам? Он и так знал прискорбную правду. Кабалы больше ценили добычу, и то, что можно было отнять, становилось дороже, чем то, что можно было сделать собственными руками. Все это хаотичное разнообразие таило в себе сообщение, которое мог заметить зоркий наблюдатель: Эль’Уриак смог завладеть всем этим. Даже скрываясь в подземелье, он мог, если хотел, протянуть руку, взять сокровища откуда угодно и разбросать их перед своими последователями. Иллитиан не сомневался, что эта демонстрация впечатлила присутствующую чернь, но лично у него пошел холодок по коже.

Его внимание привлекли уханье и подбадривающие крики. На импровизированном ринге между двумя столами сражались два тощих раба-гладиатора, отсекая друг от друга кровавые куски. Лица у них были с клювами, а волосы походили на перья. Эти птицеподобные существа с достойным похвалы жаром дрались посохами с крючьями на концах, шипели и визжали, когда наносили и получали раны. В конце концов, один пригвоздил другого к полу, вырвал все еще бьющееся сердце и сожрал его к большому удовольствию зрителей.

Вдруг Иллитиан почувствовал чье-то присутствие рядом со своим локтем и резко оглянулся. Подле него стоял жирный кастрат в меховой маске животного.

— Лорд Эль’Уриак передает, что теперь вы можете предстать перед ним, — прошепелявил кастрат, указывая толстыми белыми руками в направлении трона. Иллитиан увидел, что по ступеням, завершив беседу с Эль’Уриаком, спускается троица воинов в бычьих масках. Пришло его время. Он поднял контейнер из-за кресла и двинулся к трону, протискиваясь мимо гостей.

Из-под белой газовой вуали Ларайин наблюдала за потехами Темных Сородичей, заставляя себя не поддаваться слабости. Все тело ныло, и ей хотелось просто съежиться и отключить все чувства, но она продолжала стоять прямо и безмолвно, в то время как кошмар омывал ее со всех сторон. Ей хотелось думать, что ее несгибаемость порождена гордостью, что именно она не позволяет ей поддаться и пресмыкаться перед ними. На самом деле девушку, скорее, мотивировал страх. Ей приказали стоять, и она стояла. Оказалось, что тело может самым малодушным образом не подчиняться воле, и она возненавидела эту часть себя даже больше, чем боль. К запястью прижимался твердый удлиненный ромб, на удивление теплый и почти приятный на ощупь.

Невысокий Темный Сородич в черном одеянии и маске вороны приблизился к трону, и внимание Ларайин сразу привлек контейнер в его руках — цилиндр из полированного металла, снабженный ручкой сверху. Эль’Уриак поднялся и спустился по ступеням, чтобы приветствовать этого своего сторонника — очевидно, он был ценным миньоном. Ларайин недоумевала, что за дань тот принес императору. Та чем-то влекла к себе миропевицу, и забытое чувство предвидения начало покалывать ее затылок.

— А, мой прародитель! — восторженно взревел Эль’Уриак и сгреб невысокого в объятья, что, судя по виду, привело того в ужас. Воронья маска быстро оправился, когда его отпустили, низко поклонился и предложил свой дар.

— Что это? — улыбнулся Эль’Уриак, чьи глаза сверкали ярче, чем корона восьми звезд. — Подарок для меня?

— Именно так. Сувенир из давних времен, — сказал Воронья маска с улыбкой проказливого беса. — Содержимое, разумеется, совершенно безопасно, и я уверен, что ты об этом уже знаешь.

Ларайин видела, что его ухмылка — такая же фальшь, как и клюв с перьями над ней. Жесткий расчетливый взгляд из-под маски быстро метнулся на нее и в тот же миг вернулся к Эль’Уриаку.

— Естественно, — согласился тот. — Позволь мне перефразировать вопрос: чью голову ты мне принес?

Воронья маска открыл замок и изящным взмахом руки отбросил изогнутую крышку, явив взгляду новый кошмар. В металлической оболочке находился хрустальный цилиндр, наполненный бесцветной жидкостью. То, что лежало в ней, было практически скрыто из виду длинными темными волосами, медленно плавающими вокруг, но, вне всякого сомнения, это была отрубленная голова. Ларайин невольно отступила назад, тихо звякнув цепью на шее. Эль’Уриак повернулся и игриво зашипел на нее, отчего девушка застыла в ужасе.

— Не веди себя так, Ларайин. Ты имеешь с Анжевер куда больше общего, чем думаешь, — он снова повернулся к Вороньей маске и широко улыбнулся. — Чудесно. Позволь-ка…

Эль’Уриак поднял контейнер, чтобы лучше рассмотреть его содержимое. Воронья маска внимательно наблюдал за лицом Эль’Уриака, так внимательно, что любопытство преодолело обычный страх Ларайин, и она тоже посмотрела.

Ее удивило то, что она узрела на чересчур красивом лице чудовища. На нем были написаны тепло и нежность, милые воспоминания и печальная ностальгия… Она никогда не видела его таким… смертным, даже уязвимым. В тот же миг она увидела и ту тварь, что смотрела глазами Эль’Уриака. Всего на секунду Ларайин узрела вспышку чудовищного всепожирающего пламени, которое гнездилось в его душе, сущность, взирающую на мир с отвратительным чувством триумфа и невыразимой злобой. Миропевица покачнулась и чуть было не упала, пол амфитеатра как будто попытался вырваться из-под ее ног. Воронья маска тихо разговаривал с чудовищем, но она едва могла их расслышать из-за грохота крови в ушах.

Запястье ныло от теплого ромба, прикрепленного к нему. Несмотря на храбрые слова, сказанные отступнику, она не была уверена, что сможет выдержать мощь потоков судьбы, текущих сквозь нее. Оружие, которое он оставил, терзало ее мысли. Один удар, и все закончится. Ларайин не делала сознательного решения взять оружие с собой или использовать его, но какая-то часть ее разума держалась за него, как за талисман. Оно воплощало возможность выбора. Единственного выбора, который она еще могла сделать.

Иллитиан тоже разглядел в Эль’Уриаке бестию, лишившуюся маски — всего на миг, но этого было достаточно. Мимолетное видение обожгло его разум, и ему понадобилась вся немалая сила воли, чтобы не отшатнуться. К счастью, Эль’Уриак, похоже, был полностью поглощен подарком и не почувствовал ничего особенного, как и предсказал проклятый гемункул. Словно ледяная вода влилась в вены Иллитиана, колени вдруг предательски ослабели. Тварь говорила с ним, и голос на краю сознания кричал, что он должен ответить.

— …она говорит? — спросило существо, похожее на Эль’Уриака.

— Да, конечно, — ответил Иллитиан. Давно отточенное, инстинктивное умение притворства превозмогло страх и бросилось на помощь, чтобы спасти его. — Э… гемункулы встроили в ее контейнер голосовой синтезатор. У нее была неприятная привычка использовать мысленную речь, от которой ее пришлось отучить.

Существо, которое выглядело Эль’Уриаком, весело рассмеялось.

— Итак, — сказало оно голове, — вот до чего довели тебя все твои уловки и хитрости, Анжевер? Я никогда не думал, что однажды стану красивее, чем ты.

Синтезированный голос Анжевер прозвучал, как ветер, свистящий меж голых зимних ветвей.

— Теперь я могу спокойно умереть, зная, что ты снова жив и цел, мой бессмертный повелитель.

— Воистину. Нам с тобой надо о многом поговорить, когда придет время. А пока что поведай мне пророчество, ибо теперь ты старая колдунья, и я больше не услышу твой сладкий голос.

Гости Эль’Уриака, рассевшиеся по амфитеатру, начали утолять свои страсти еще более дикими способами. Трубы выли, как привидения, смешиваясь с какофонией криков и воплей. Но когда Анжевер заговорила, ее тихий вкрадчивый шепот как будто заглушил шум разгула.

— Приближается Разобщение, город будет разбит на куски. Кровь омоет шпили, звери будут красться по улицам. Страдая под плетью судьбы, жители города будут призывать спасение, но не будет им помощи. Трое поднимутся, но останется только один.

Эль'Уриак улыбнулся, всем своим видом выражая снисхождение.

— Очень мило, — сказал он. — Именно то, чего я и ожидал от предвестницы рока, — он огляделся и с понимающей ухмылкой остановил взгляд на Ларайин. — Иди-ка сюда, дорогая. У меня для тебя есть особая работа.

Ларайин против собственной воли пошла к нему. Ромбовидное оружие горело на запястье, как клеймо. Она сделала еще один шаг и теперь была на расстоянии руки от демонической марионетки из плоти и чудовищной твари, которая пряталась в ней. Теперь пришло время, и она поняла, что выбор уже сделан. Девушка напрягла руку перед броском — скорее всего, последним движением в ее жизни. Мысленное зрение охватило переплетение возможных исходов. Сраженный Эль’Уриак, она стоит над его телом, забрызганным алым… Живой Эль’Уриак, хватающий ее за руку и выворачивающий назад… Мертвая Ларайин, розовые пятна на белом платье, оставленные утекающей кровью… Барабаны в ее ушах пульсировали все громче, подчиняясь ритму сердца.

+Не делай это.+

Мысленная речь. Ларайин замерла, в первый раз услышав ее в Темном Городе. Даже отступник не решался использовать мысленную речь, когда был с ней наедине. Эль’Уриак бросил на миропевицу острый взгляд, как будто пронизавший ее насквозь, до самой содрогающейся души… ищущий, пробующий взгляд…

Воронья маска внезапно прочистил горло.

— Возможно, пора перейти к более важным делам, досточтимый устроитель сего пиршества? Я не намеревался отвлекать тебя от иных развлечений, прости, если этот подарок был неуместен.

Эль’Уриак перевел внимание на эльдара в черном. Мгновение подозрительности ушло, к нему сразу же вернулось доброе расположение духа.

— Нет, что ты, друг мой, это большая радость для меня, — сказал он. Ларайин торопливо протянула руки, забрала у него ужасную шкатулку и отошла. Сгодился бы любой повод, чтобы только уйти от него подальше. Эль’Уриак разговорился с Вороньей маской и больше не обращал на нее внимание.

+Очень хорошо,+ снова раздалось в ее голове. Голос теперь был громче, но по-прежнему едва различимо шептал. +Сохраняй спокойствие. Ему нужен страх, чтобы ясно читать твои мысли.+

+Кто ты? Где ты?+ подумала Ларайин в ответ, приглушая голос, как в логове чудовища.

+Ответ в твоих руках. Не притворяйся, что еще не догадалась.+

Ларайин уже догадалась. Она собралась с духом, подняла шкатулку и посмотрела в лицо, плавающее среди перепутанных волос. Та, кого Эль’Уриак называл Анжевер.

Эльдар в маске вороны повернулся, чтобы уйти, и Ларайин ощутила иррациональное чувство утраты. Он помог ей, а возможно, и спас жизнь.

+Не лей слез по Иллитиану, ибо ты оказалась здесь из-за него. Мы с тобой вместе породили эту мерзость, но именно он — тот, благодаря кому это стало возможно.+

— Когда вернешься за стол, обязательно попробуй котлеты из гемоворов, они хорошо сочетаются с булавочными звездами, которые ты уже отведал, — сказал Эль’Уриак уходящему гостю. Когда тот скрылся из виду, император снова перевел взгляд на Ларайин и повысил голос, чтобы его было слышно среди окружающего шума.

— Пусть Анжевер расскажет тебе, как служила мне в Шаа-доме. Скоро ты будешь прислуживать мне таким же образом, — сказал он и со смехом отвернулся. Эль’Уриак снова опустился на трон, к которому подошел длинноногий, похожий на паука гость в серебряной маске-черепе и склонился в глубоком поклоне.

+Не правда ли, на нем неплохо сидит обличье моего повелителя? Пока что, по крайней мере. О, теперь он уже близок к темному апофеозу. Он может произойти сегодня или через сотню лет, но он уже близко.+

+Тогда почему ты остановила меня?+ подумала Ларайин. +Я могла положить всему конец.+

В ее сознании захрустел сухой, мертвенный смех карги.

+Я думала, ты стала Морай-Хег? Разве тебе не предписано судьбой помогать своему чудовищному потомству? Дитя! Ни одно орудие убийцы не положит этому конец, даже то, что было дано разбитым сердцем.+

+И что тогда? Моя жизнь кончена, я смирилась с этим. Но когда я увидела это существо, я осознала… осознала, что его надо уничтожить.+

+Очень хорошо. Ты понимаешь. Есть способ, если только ты достаточно сильна и умна. Рассказать тебе, что это за способ?+

Ларайин огляделась, пытаясь сохранять спокойствие, как посоветовала старуха. Гости амфитеатра уже достали ножи, и их свирепые ласки исторгали пронзительные вопли, сливающиеся с адскими трубами и пульсом барабанов. Корчащиеся узлы из тел покачивались в разноцветном дыме, танцуя, сражаясь и совокупляясь в равной мере. Перед глазами миропевицы разыгрывались все самые страшные легенды, которые ее народ рассказывал о декадансе, царившем до Падения, и жестокости Темных Сородичей.

+Просто скажи, как можно с ним покончить.+

Низкий сухой шепот Анжевер в ее голове поведал, что нужно сделать.

Иллитиан со всей возможной грацией пошел к выходу. Благодаря форме амфитеатра Эль’Уриак, восседая на троне в центре, при желании мог видеть любую его часть. Если он наблюдал за ним, то мог заподозрить, что Иллитиан пытается уйти. Ниос скользил мимо различных групп, вежливо отказывался от приглашений, обменивался комплиментами и игнорировал вызовы, постепенно продвигаясь к рампе, выводящей из амфитеатра. В конце концов его остановила труппа танцующих ламей и обступившие ее зрители, которые перегородили путь. Воздух пропитывал острый мускусный аромат ядовитого парфюма, стремительно мелькали покрытые татуировками руки и ноги. Фантастическое представление кружащихся танцовщиц очаровало созерцателей, неподвижно стоящих с приоткрытыми ртами. В любом случае, рампа позади них полнилась одетыми в маски стражниками. Выхода не было.

Иллитиан безразлично осмотрелся, делая вид, что занят тем, что утонченно срезает пряную мякоть с котлеты из гемовора. По крайней мере, гастрономический совет Эль’Уриак оказался неплох: пропитанное кровью мясо прекрасно подчеркивало вкус желированных иглокожих, которых он опробовал до этого. Сам Эль’Уриак по-прежнему восседал на троне, принимая гостей посреди пиршества, похожий на остров света в темном океане разгула. Рядом с ним, как язык бледного пламени, возвышалась скрытая вуалью миропевица, сжимая в руках шкатулку с головой старухи. Глядя на нее, Иллитиан на миг испытал головокружение, такое же, как он почувствовал во время воскрешения. Он почти осязал напряжение растянутой реальности. Казалось, на краю сознания перешептываются и похихикивают потусторонние голоса. Вот-вот должно было произойти нечто очень и очень плохое, и он должен был выбраться отсюда, пока не стало слишком поздно.

Прислужники и куртизанки вошли в амфитеатр не по рампе, как гости. Должны быть другие выходы. Иллитиан внимательно наблюдал, пока не заметил трех рабов, уносящих огромный поднос, заваленный обглоданными костями. Они ускользнули за кожаные занавеси с одной стороны зала и через какое-то время появились с новым подносом, на котором красовалась дымящаяся гора жареных ног. Иллитиан начал спокойно двигаться к тому месту, откуда они вышли.

Он уже чувствовал опьяняющие ароматы кухонь, когда загрохотали барабаны и заблеяли трубы, остановив его у самой цели. Эль’Уриак поднялся с трона, и гул в амфитеатре моментально затих, приглушенный громовыми фанфарами. Все взгляды были прикованы к нему. Древний император Шаа-дома — вернее, как знал теперь Иллитиан, тварь, одетая в его плоть — триумфально обозрел собрание. На сей раз его слова огласили весь амфитеатр без помощи персонализирующих технологий. То был глас пророка, обращающегося к своей пастве.

— Друзья мои, настало время изгнать страх из ваших сердец и отбросить вуаль анонимности. Все мы связаны друг с другом единственной и несокрушимой целью — свержением тирана. Поэтому тем, кто собрался здесь, нечего таить друг от друга, и я прошу вас, наконец, снять свои маски.

Невольный вздох волной прошел по толпе. Каждый из них будет держать в руках жизни всех остальных. Если среди собрания окажется хотя бы один предатель, он может обречь весь заговор. Некоторые с радостью сбросили с себя маски, выкрикивая клятвы верности Эль’Уриаку. Иллитиан, как и многие другие, был более сдержан, но ясно понимал, что тот подразумевал — любой, кто не захочет снять маску, будет считаться потенциальным предателем. Несомненно, Эль’Уриак внимательно наблюдал и отмечал, кто подчиняется приказу быстро, а кто медленно. Это был в своем роде мастерский ход, надавить на инстинкт самосохранения, чтобы удостовериться в верности. Иллитиан быстро снял воронью маску, прежде чем Эль’Уриак посмотрел в его направлении.

— Вот так. Прекрасно. Очень хорошо, — успокаивающе произнес Эль’Уриак, когда его гости лишились последних личин и стали озираться, разглядывая других заговорщиков. — Нам действительно нечего бояться. Чтобы доказать это, я представляю вам моего лучшего друга и союзника, который сделал все это возможным — архонта Иллитиана из Белого Пламени.

Договаривая, монстр смотрел прямо на него. Иллитиан почувствовал, что к лицу хлынула кровь. Он был открыт всем взглядам, буквально стоял в свете прожекторов. Архонт силой заставил себя улыбнуться.

— Иди сюда, Ниос! — позвал Эль’Уриак. — Иди и встань рядом со мной!

Раздались неуверенные крики одобрения и вежливое похлопывание аплодисментов. Иллитиан силой заставил непослушные ноги вернуться в логово чудовища. Эль’Уриак снова тепло приветствовал и обнял его. Архонту понадобилась каждая унция немалого запаса самоконтроля, чтобы не отдернуться. Эль’Уриак загадочно прошептал ему на ухо: «Я надеюсь, ты попробовал котлеты, Ниос», прежде чем продолжить, обращаясь уже ко всем гостям:

— Иллитиан — любитель древностей, большой знаток в делах минувших дней, и, думаю, именно поэтому он мной и заинтересовался, — в ответ зазвенел подобострастный смех. — Поэтому Иллитиан помнит многие старые традиции, которые вышли из употребления в современные дни. Например, я бы побился об заклад, что он знает о Пиршестве Шаимеша, древнем обычае, который многие давно уже забыли.

Разум Иллитиана заметался. Черные искусства Шаимеша были связаны со всевозможными токсинами и ядами. Величайшими из тех, кто их практиковал, были ламеи, куртизанки-отравительницы, чьи могущественные снадобья могли довести их любовников до вершины экстаза или затушить жизнь подобно свече. Но Пиршество Шаимеша? Отравленный банкет… Страх пронизал Иллитиана изнутри, а Эль’Уриак продолжал говорить.

— Шаимеш, отец ядов, учит нас, что все может быть отравой в нужной дозировке, и что легкие поцелуи смерти и есть то, что придает жизни вкус. Некогда ученики Шаимеша собирались на пир и проверяли свои умения друг на друге, по-разному отравляя каждое блюдо.

Мертвенная тишина наполнила амфитеатр, напуганные слушатели вбирали в себя каждое слово. Низкий ритмичный пульс барабанов продолжался, не замедляясь и не ускоряясь.

— Их яды были слишком незаметными, слишком мягко и невинно действующими, чтобы их вообще можно было назвать опасными. Но лишь поодиночке. Видите ли, ключ крылся в комбинациях. Некоторые составляющие подавляли друг друга… а другие сочетались и усиливали свои эффекты в тысячу раз.

Чей-то стон и грохот падения показался громом в тишине амфитеатра. Эль’Уриак невозмутимо продолжал.

— Результат действия получившихся некроликсиров можно предсказать с поразительной точностью, вплоть до секунды, в которую произойдет смерть. В эту ночь я заглянул в ваши сердца. Тем из вас, кто верит и преданно служит, нечего бояться, но те, кто предадут нас, кто будет ползать на брюхе перед тираном и продаст своих товарищей, чтобы слизать несколько крошек с его рук… — голос Эль’Уриака нарастал, усиливался с каждым словом. Наконец он встал с трона и взревел: — Пришло время расплаты за ваши преступления!

В амфитеатре воцарился пандемониум. Едва ли одна десятая часть гостей пала жертвой ужасных смертоносных составов, которые они съели или выпили, но те, кто был отравлен, умирали весьма зрелищными и болезненными способами. Несть числа было гибельным ядам, которые на протяжении эпох изобрели Темные Сородичи с их кошмарными талантами.

Философ-поэт Псо’кобор, не зная того, досыта наелся пантоферола и токотерика и насмерть истек кровью, когда каждый кровеносный сосуд в его теле взорвался, выпустив наружу облака жидкого красного тумана.

Ксеноторговец Майилэнидиан Вир жутко скорчился — его мышцы так свело спазмом, что кости начали ломаться. Он взвыл диким голосом, а позвоночник загнулся так далеко назад, что голова высунулась между колен, и только последний тошнотворный треск заставил его замолчать. Даже после смерти мышцы трупа продолжали извиваться и скручиваться, как будто живя своей жизнью.

Мирмидон Колаксиан вспыхнул, как сальная свеча под пламенем газовой горелки, и с него дождем полились капли горящего жира. Несчастный воин ковылял между столами, и его же товарищи отталкивали его прочь.

Надзирателя Азурнала поразила ползучая вариация стеклянной чумы. Прививание фагов, борющихся со смертоносным вирусом, не спасло его — их выборочно нейтрализовал изысканный салат, который он съел ранее. Полосы черного кристалла, пронизанного яркой зеленью, медленно ползли по его рукам и ногам, пока он звал на помощь, которая так и не пришла.

Архонт Слитийиус рухнул посреди своих телохранителей, пав жертвой врага, которого их клинки не могли остановить. Кожа начала сползать с него неровными комьями, и он вскоре превратился в кучу изъеденных костей и омертвевшей плоти.

И еще дюжина других умерла столь же страшными смертями по всему амфитеатру, так что все гости могли увидеть плату за неверность своими глазами. Повсюду звенели и вопли, и смех. Оставшиеся в живых верные союзники Эль’Уриака благодарно грелись в искрах погибающих душ, наслаждаясь неожиданно богатым и щедрым пиршеством. В центре всего этого, на возвышении у трона, стоял Иллитиан и чувствовал, как реальность истончается и все больше походит на готовый лопнуть воздушный шар.

— Прекрасная шутка, господин, — осмелился прошептать он. — Интересно, какие еще сюрпризы нас ждут?

Эль’Уриак по-волчьи улыбнулся, и в его глазах загорелся опасный огонь возбуждения.

— Я пока не решил, — доверительно сообщил он Иллитиану. — Возможно, еще состоится по-настоящему большой сюрприз.

Это существо снова было здесь и смотрело на него глазами Эль’Уриака. Оно знало. Оно знало, что Иллитиан его увидел, и ему было все равно. Оно будет использовать его по-прежнему, ровно до той поры, когда он перестанет быть нужным, и только тогда прикончит. И что он мог сделать, кроме как подыгрывать? Совершить смертельную ошибку и попросить о помощи Асдрубаэля Векта? Иллитиан попал в ловушку, накрепко привязанный к монстру, которого сам же и создал, и оба это знали.

— М… мой повелитель? — раздался поблизости тихий, испуганный голос. Эль’Уриак оглянулся и с некоторым удивлением увидел говорящую. Это была миропевица, которая откинула вуали и демонстрировала бледное лицо в ярких кровоподтеках. Она держала шкатулку с головой Анжевер, как будто это был младенец.

— Мой повелитель, могу ли я говорить? — нежно спросила Ларайин. Заинтригованный Эль’Уриак резко кивнул. — У меня тоже есть подарок для вас, сир, если вы соблаговолите его принять. Я могу отдать немногое, но это нечто, уникальное для Темного Города, и, возможно, стоящее интереса даже для обладателя столь обширных знаний, как ваши.

— Загадка? Хм, очаровательно. Хорошо, я принимаю вызов и сдаюсь. Расскажи, что это за таинственное сокровище, которым только ты можешь меня одарить.

— Песня, мой господин. Такая, какую мы поем в Мировом Храме Лилеатанира при рождении новой жизни, приветствуя ее в мире всего, что растет. Я спою в честь вашего возвращения, если вы мне позволите.

На лице Эль’Уриака отразилась скука.

— Если я захочу послушать плач рабов, то смогу и сам сыграть себе музыку.

Из рук Ларайин послышался шелестящий, как сухие листья, голос Анжевер.

— Нет, мой архонт, это не раб, голосящий в ужасе, а чистое сердце, изливающее радость за твои победы. Ты не слышал столь сладких песен с тех пор, как пал Шаа-дом, и всех моих сестер забрали.

Эль’Уриак не ответил, но старуха продолжала настаивать:

— Почему бы не разрешить ей спеть? Если не для тебя, то, может быть, ради последней из твоих бедных потерянных фрейлин, Анжевер?

У Ларайин тряслись колени. Анжевер сказала, что она не должна бояться, что страх — убийца разума. Легко ей было говорить, когда она сама была порождением кошмара. Эль’Уриак навис над ней невероятно высоким силуэтом, очерченным резким светом за спиной. Она попыталась сконцентрироваться вместо него на том, кого старуха назвала Иллитианом. Без маски вороны Темный Сородич выглядел совершенно обычным и незапоминающимся, если не считать глаз. Они были черными и безжалостными, как дула пистолетов, и они нацелились на нее.

— Пожалуйста, — жалобно попросила Ларайин. — В моей… стране семья невесты традиционно дарит приданое ее возлюбленному. Мой отец мертв, и у меня есть только одна вещь, которую я могу отдать, но я должна ее отдать.

Эль’Уриак повернулся к Иллитиану и вопросительно поднял брови.

— Что скажешь, Ниос? — спросил он. — Позволить ли ей свершить этот варварский брачный ритуал в моем тронном зале?

Иллитиан вежливо кашлянул, прежде чем ответить.

— Я не думаю, что это может оскорбить величие твоего дворца или твоей власти, нет, — сдержанно сказал он.

Эль’Уриак взревел от смеха и похлопал его по спине, отчего невысокий архонт пошатнулся.

— Чувствую признаки хребта, Ниос! — улыбнулся император. — Мы еще сделаем из тебя настоящего лидера! Я начинал опасаться, что ты слишком много времени провел за заговорами и размягчил себе кости.

— Они твои, можешь ломать их, когда захочешь, — не без сожаления проговорил Иллитиан, потирая плечо. — Я, по крайней мере, хотел бы послушать пение нашей пойманной птицы. Как она и сказала, это уникальная возможность даже для Комморры, города тысячи и одного восторга. Можно сказать, это будет плата за немалые сложности, которые пришлось претерпеть, чтобы добыть ее — уже окупившиеся возвращением твоей бесценной личности и прискорбно опочившего Крайллаха, конечно.

— Конечно, — кивнул Эль’Уриак. Повернувшись к Ларайин, он сказал: — Хорошо, я сделаю одолжение своему другу и немного послушаю. И пусть эта песня будет приятна моему слуху, иначе ты вскоре запоешь на иной лад.

Ларайин нервно кивнула, быстро опустилась на колени, чтобы поставить на пол контейнер с головой, и встала, набравшись уверенности. Она вдохнула раз, другой, третий и начала петь в одиночестве и без аккомпанемента, но при этом каким-то образом плавно вплетая мелодию в шум, царящий на заднем плане. Пение началась с высокого, трепещущего рефрена, который изгибался туда и сюда, постоянно что-то выискивая и пробуя, как первые стебельки свежей поросли.

Песнь была прекрасным творением, в равной мере сотканным из звука и психической энергии, и эмпатически покалывала разум, как мысленная речь, практически на клеточном уровне влияя на тела, которые отвечали на позабытые звуки творения. Гул амфитеатра начал затихать по мере того, как голос Ларайин становился сильнее и поднимался все выше, наполненный радостью пробуждения.

Иллитиан купался в сиянии ее мощи. Он чувствовал себя почти так же, как во время воскрешения, однако теперь энергия, которую Беллатонис вырывал из нее при помощи пыточных машин, отдавалась по собственной воле. Что-то начало легонько покалывать его кожу, как будто каждый тонкий волосок тянулся вверх, пытаясь встать на кончик. Насыщающееся сознание отметило чувство тревоги и тут же отбросило его в сторону под волной удовольствия, когда Ларайин взяла высокую ноту, столь же чистую и идеальную, как прозрачный кристалл.

Эль’Уриак выглядел очарованным, и это было ужасное зрелище, ибо на его лице была написана вся та похоть, жажда обладания и насилия, которую возбуждала в нем эта яркая трепещущая искра живой души. Миропевица продолжала петь, но смотрела она не на чудовище, скалящееся над ней. Ее взгляд был направлен прямо на Иллитиана, и нечто в ее чистых глазах источало одновременно предупреждение и мольбу.

Архонт вдруг понял и шагнул назад, едва не упав на ступени возвышения. Песнь мира кружилась вокруг него, яркая, могучая. Ларайин пела о цветущей жизни, что вырывается наружу из холста творения, изменяет его и придает ему форму, наполняя ее бесконечным потенциалом. Покалывание на коже Иллитиана стало острее. Пошатываясь, он пошел мимо скинувших маски гостей и обнаженных рабов, которые стояли, застыв на месте и безмолвно уставившись на тронное возвышение. Ноги немели, и он отчаянно заставлял их идти дальше, к служебному проходу, который он высмотрел раньше.

Песня снова омыла его мощным потоком. Теперь она походила на погребальный плач и говорила о смерти. Она казалась слишком мощной, слишком громогласной, чтобы исходить от этой маленькой белой колдуньи у подножия трона, как будто она призвала на помощь потусторонний хор ревущих духов. Кожа Иллитиана горела, и он в ужасе посмотрел вниз, на свои руки. Тонкая пленка черно-зеленого хрусталя ползла по его коже, начиная с кончиков пальцев, и уже дошла до второй фаланги. Иллитиан негромко вскрикнул и понял, что его лицо и губы стали пугающе неподвижны. Спотыкаясь, он начал пробиваться между кожаными занавесями, раскидывая их в стороны негнущимися руками.

Позади него Ларайин пела о грусти и потерях, о том, как жизнь возвращается в темное убежище под миром. Ее голос надломился и постепенно затих, ибо она была не в силах продолжать. Амфитеатр заполнило безмолвие. Безмолвие смерти.

Ее слушатели неподвижно сидели, стояли и лежали вокруг, замороженные в кристаллической хватке стеклянной чумы. Что раньше было царством ужасов, теперь превратилось в выставку потрясающих шедевров из безликого темного хрусталя, который придал своим жертвам некое трансцендентное единство. Мертвенная тишина повисла над этой сценой.

— Они действительно…?

— Мертвы? Да, их души отлетели.

Ларайин посмотрела на Эль’Уриака, который застыл на троне, откинувшись назад с широко раскрытыми глазами и ртом, скривившимся в алчной ухмылке. Он как будто глядел в ответ на нее, и она содрогнулась.

— Ужасно. Я думала, что не смогу это сделать. Откуда ты знала, что получится?

— Вирусная спираль — это быстро мутирующее живое существо, которое жаждет распространяться и размножаться, преодолевать барьеры, которые не дают ей расти. Но они были защищены физическим препятствием, крохотными машинами, которые уничтожали вирус, прежде чем тот мог разрастись. Мы могли лишь надеяться, что ты поможешь ему, заставишь его расти достаточно быстро, чтобы преодолеть сопротивление машин, но эта надежда была лучшим из того, что у нас имелось.

Ларайин не была так уверена, что план сработал. От молчания, которое повисло над застывшей сценой, веяло не окончательностью, но неизвестностью. Оно казалось выжидающим. Амфитеатр поплыл перед глазами миропевицы, и сокрушительная усталость потянула ее к полу.

— Ларайин! — крикнул кто-то из задней части темного амфитеатра. Там, на рампе, двигались силуэты. Отряд воинов в броне осторожно проник внутрь, держа оружие наготове, и разошелся по сторонам. Из центра группы с пистолетом в руке выбежал Синдиэль, чьи прекрасные доспехи были порублены и иссечены в доброй дюжине мест.

К удивлению Ларайин, мрачные воины не пристрелили отступника на месте, вместо этого они двигались рядом, защищая его спину. Синдиэль подбежал к подножию возвышения и остановился, неуверенно глядя снизу вверх на миропевицу.

— Это ты, — подтолкнула она.

— Да… это я, я пришел спасти тебя, — с заиканием, но галантно ответил Синдиэль. — Похоже, я немного опоздал.

Ларайин бросила взгляд на зловещую хрустальную статую Эль’Уриака.

— Я не так в этом уверена, — ответила она дрожащим голосом, — ты не мог прийти в лучшее время.

Она беспомощно подергала звенящую цепь на горле и добавила:

— Не мог бы ты…?

Синдиэль поднялся по ступеням, осторожно взял ее за руку и поднес поцелуй арлекина к адамантовым звеньям. Что-то с шелестом мелькнуло, слишком быстро, чтобы увидеть, и цепь упала. Ларайин оперлась на Синдиэля, почувствовав, что силы вдруг покинули ее, и она с трудом может стоять на ногах.

— Как ты заставил их пойти с собой? — выдавила она, пока Синдиэль наполовину вел, наполовину тащил ее вниз по ступеням. Отступник обернулся и посмотрел на воинов, снова собирающихся в тесный круг на рампе.

— Они с моих кораблей. Я сказал им, что мы выкрадем большой куш у толстых богатых архонтов.

— Но почему ты вернулся?

Зрение Ларайин мутнело все больше, лицо Синдиэля превращалось в расплывчатое пятно, но ей казалось невероятно важным услышать, что он скажет.

— Из-за того, что ты сказала. Я решил простить себя и действовать так, как мне действительно хочется.

— Тебя бы просто раздавили.

Синдиэль долго молчал, а потом наконец проговорил:

— Я знаю, но я должен был попытаться.

В амфитеатре не было ни звука, Эль’Уриак сидел, застыв, среди своих мертвых приспешников. Можно было увидеть, как его тело медленно, едва заметно обесцвечивается, становясь похожим на мрамор. Легчайшее изменение цвета говорило о переменах, происходящих внутри. Враги поймали его в ловушку, но не уничтожили. Они недооценили способность этого создания цепляться даже за самую ненадежную физическую основу, подстраивать свою растянутую меж измерениями, кружевную сущность так, чтобы проникать в малейшие щели. Мост, проложенный в Темный Город, истончился, но не исчез. Со временем оно изменит свое вместилище и найдет себе нового хозяина.

Даже заточенное, существо, обитающее в Эль’Уриаке, все еще имело чувства и поняло, что оно не одиноко. Чья-то фигура вошла в амфитеатр и медленно хромала, направляясь к трону.

— Я думала, ты никогда не придешь, — прошептала Анжевер рядом с троном.

— Мне пришлось дождаться, пока найденыш и его веселые бандиты уберутся с дороги, — укоризненно просипел Беллатонис. — Они забрали с собой чистое сердце?

— Да, все это было очень трогательно.

— Будем надеяться, что у нашего героического идиота хватило ума и сил, чтобы вытащить ее из города, пока не произошла еще большая катастрофа.

— Неважно. Покончи с этим, и давай уйдем.

— Ай-яй-яй, Анжевер. Перед нами исторический момент, нравится нам это или нет. И к нему нужно отнестись с подобающей серьезностью.

— Это не причина затягивать. Цена будет высока.

— Месть — это месть, моя дорогая, и разве тиран не учит нас, что мы должны сокрушать тех, кто вредит нам, невзирая на цену? Разве это не именно тот момент, который следует растянуть подольше? И насладиться торжеством? — Беллатонис сухо усмехнулся. — Кроме того, другого пути нет. Чтобы покончить с этим, нужно заплатить определенную цену. Теперь притихни, не то я оставлю тебя здесь, когда уйду.

Волоча скрюченные ноги, Беллатонис подобрался к фигуре на троне. В руках он держал завернутый в кожу сосуд.

— У меня тоже есть для тебя подарок, благородный Эль’Уриак, — обратился гемункул к темной кристаллической фигуре. — Небольшая вещица, которой меня хотел одарить мой коллега.

Он с почтительным видом опустил сосуд к ногам Эль’Уриака, поднял шкатулку с головой Анжевер и попятился назад.

Приглушенное сознание сущности, все еще сокрытой в теле Эль’Уриака, отреагировало на близость темных врат чувством, родственным страху. Для этого существа врата были ловушкой меж измерений, как миниатюрная черная дыра, которая вела в застенок, где толклись, умирая от голода, его собственные сородичи. Оно чувствовало, как они алчно колотятся о тонкую мембрану, заключенную внутри рунического тетраэдра. Сущность полностью затихла и стала ждать.

— Мой коллега сконструировал это устройство и внедрил в него множество чувствительных детекторов, — громко оповестил Беллатонис, шаркая ногами меж длинных столов. — Они были точно настроены на мою био-сигнатуру, понятно, к чему я? Но я уничтожил его, пока он пытался добыть данные для окончательной калибровки устройства. Довольно иронично, а? Мне жаль, что пришлось упростить его замечательный, совершенно бесплодный план, заменив все детекторы единственным и довольно-таки повседневным механизмом… — Беллатонис достиг выхода и сделал паузу, чтобы последний раз поглядеть на застывшую сцену. — Таймером.

На долю секунды реальность у подножия трона треснула, разорванная темными вратами. Наружу излился интенсивный, обжигающий сетчатку фиолетово-черный свет, и по амфитеатру пронесся раскат грома. Одно чудовищное мгновение казалось, будто Эль’Уриак восседает на троне из ярко пылающего пурпурного огня. Затем его скрыли из виду яростно мечущиеся петли тьмы, едва различимые щупальца из эктоплазмы, которые извивались с такой скоростью, что походили на размытые пятна. Они корчились, закручивались, сжимались. Вспышка, еще один громовой удар, и все исчезло, только камень вокруг дрожал от неожиданной атаки. Ударная волна врезалась в стеклянные статуи в амфитеатре и разметала их в сверкающее облако осколков. Эхо взрыва отражалось от стен, подобно титаническому хохоту.

Беллатонис схватился за стену, чтобы удержаться на месте, но дрожь не прекращалась, а только усиливалась. Вниз посыпался дождь из каменной крошки, за ним и более крупные куски. Сплетенный из ребер канделябр рухнул на пол и разбил несколько жертв стеклянной чумы на блестящие куски. Прихрамывая, гемункул скрылся в катакомбах, но знал, что бежать уже поздно, и нигде в городе больше нет безопасных мест.

Уже сейчас волны энтропии разбегались по сторонам и захлестывали сложную систему психических преград, удерживающих на месте Комморру и ее субцарства. По всему городу вспыхивали жизнью прежде неактивные порталы и пресекались другие, жизненно важные артерии. Содрогалось само основание вечного города.

Началось Разобщение.

Энди Чамберс Полночь на улице Ножей

Комморра — город, подобного которому нет во вселенной. Он существует вне времени и пространства, в непознаваемых глубинах Моря Душ, реальности за пределами нашей реальности, которая, как утверждают саванты, породила все, что нам известно. Создатели Комморры, или, скорее, архитекторы, как они бы сами себя назвали, задумывали этот город не как нечто единое. Скорее, каждый из них использовал способы, невообразимые для менее развитых существ, чтобы создать собственные потайные анклавы в Имматериуме, служившие крепостями, убежищами, дворцами наслаждений или аренами в зависимости от прихоти хозяев. Со временем гордыня этих «архитекторов» возросла настолько, что они создали нечто, пробившее стены между реальностями. И когда все начало рушиться, они сбежали в свои анклавы, как крысы, прячущиеся по норам. Со временем, испытывая все больший страх перед ужасным ребенком, которого они зачали все вместе, выжившие в буре приложили все усилия, чтобы объединить свои владения. Они так погрязли в пытках и убийствах, что выбора больше не было. Они должны были сделать это, чтобы кормиться друг другом и всеми остальными, кого только они могли захватить. И так рожден был вечный город.

— адепт Залинис Хуо, Еретикус Майорис.

На улице Ножей была полночь, когда Харбир заметил свою цель, движущуюся прямо навстречу, лавок примерно за шесть от него. Улица была темная и искривленная, но практически пустая, и тощая фигура слуги Беллатониса выделялась, будто в стоп-кадре, подсвеченная резким светом, исходящим от горнов. Да, Харбиру повезло, но он сам, в первую очередь, правильно выбрал место охоты, и поэтому чувствовал себя крайне самодовольно. Он был умнее, чем остальные, и именно ему достанется обещанная награда. Ожидая, он принял щепоть агарина, посмаковал очистительную остроту в ноздрях и холодок, пробежавший по позвоночнику. О, это будет весело.

Прошел шепоток, что слуга Беллатониса покинул Красный Дом с посылкой, в спешке и, что самое важное, один. Когда Харбир об этом услышал, то прикинул, что миньон гемонкула решит срезать именно здесь. Улица Ножей была довольно безопасна на всем своем протяжении, по крайней мере, настолько безопасна, насколько это вообще было возможно в городе. Архонт Метзух не терпела досадных происшествий, которые могли бы навредить работе ее оружейников и ремесленников.

Дабы избежать неудовольствия, вызываемого подобными вещами, она направила своих инкубов патрулировать улицу Ножей, и одного присутствия их было достаточно, чтобы отпугнуть большинство возмутителей спокойствия. Возбуждение, которое испытал Харбир, увидев добычу, заставило руку рефлекторно метнуться к клинку, однако пара мрачных, закованных в броню инкубов уже пристально разглядывала его, как будто они могли чувствовать скрытые намерения. Тела по-настоящему безрассудных молодых задир — тех, кто не понимал намеков — свисали на цепях с зубчатых карнизов оружейных лавок. Их оставили там, будто приманку для геллионов, чтобы ясно дать понять остальным — в этой части города следует присмирить свои инстинкты.

Сознательным усилием Харбир разжал пальцы на полированной костяной рукояти и спокойно повернулся, чтобы взглянуть на жутко изогнутые гидра-ножи, разложенные напоказ, а слуга тем временем пробежал мимо. Естественно, в такой близи от дворца архонта все-таки происходили сражения, но только по делам такой важности, которая на несколько порядков превосходила нынешнюю.

Харбиру удалось впервые как следует рассмотреть слугу, когда тот был рядом: бледное, осунувшееся лицо, широко раскрытые красные глаза, тяжелая челюсть и угрюмый вид, который, похоже, был его постоянной чертой. Вполне подходящий вид для миньона гемонкула, который живет вивисекциями и допросами. Густые брови под безволосой макушкой были нахмурены, выражая озабоченность и что-то вроде по-ослиному упрямой решимости. Длинный рубчатый плащ из темной шкуры свисал с узких плеч прислужника, столь же изящный, как частично облезшая кожа. Оружия видно не было, но он так яростно стискивал посылку, словно боялся, что она может в любой момент попытаться удрать. Кроме того, он бессвязно бормотал и ужасно вонял эфиром и требухой. Определенно, незаметно следовать за ним не составит никаких проблем. Харбир позволил зловонному глупцу пройти чуточку дальше, а затем с невинным видом побрел следом.

Ксагор еще теснее прижал к груди завернутый в кожу сосуд, полный шишковидных желез. Семеня по улице, он пытался соблюсти баланс, одновременно торопясь и стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. Маловероятно, что кто-то здесь попытается украсть посылку, но хозяин едва ли будет счастлив, если Ксагор хотя бы упустит ее из виду, не говоря уже о том, что потеряет. Те, кто вызвал неудовольствие хозяина, вскоре уже молили о смерти. Ксагор это хорошо знал, так как сам неоднократно обслуживал их. В руках у настолько опытного гемонкула смерть всегда заставляла себя ждать. Нет, нести сосуд и без того было плохо, но то, что он услышал, забирая его в Красном Доме, делало все гораздо, гораздо хуже.

Мастер Беллатонис всегда был жаден до новостей. Он подробнейшим образом проинструктировал всех своих слуг о том, как важно доставлять ему каждый клочок информации, догадок, молвы или сплетен, как только те коснутся их низменного слуха. Хозяин зашел так далеко, что даже продемонстрировал изменения, которые претерпели те слуги, что оказались слишком глупы или медлительны, чтобы выполнять это простое, но первостепенное правило.

Да, мастер Беллатонис очень серьезно относился к новостям, и на долю Ксагора выпало несчастье узнать такую новость, которая могла изменить все. Разобщение! Он крепче стиснул горлышко сосуда, представляя, как душит Матсильера за то, что тот ему это рассказал. Старухи предсказали, что Разобщение наступит до конца года. Этот идиот настолько возомнил о себе, что ему не терпелось поделиться секретом и показать, какая он важная птица. От этого все становилось еще хуже. Кто знает, скольким еще он это рассказал, когда известия дойдут до хозяина, или они уже дошли — и он, Ксагор, лучший и самый преданный из всех прислужников хозяина, вскоре начнет выделять содержимое из всех не предназначенных к этому отверстий.

И вот теперь он бежал вниз по улице Ножей, отчаянно пытаясь понять, как ему доставить нежеланное знание и невредимый сосуд с железами в жилище хозяина, прежде чем туда доберется кто-то еще. Новость была немаленькая. Разобщение нарушит хрупкий мир, город скатится в анархию, все преграды начнут сдвигаться, и целые ярусы могут оказаться затоплены. Оно может оказаться даже настолько сильным, что погибнет весь город. От такой перспективы желудок тошнотворно скрутило. Все в Комморре знали, что живут на краю бездны, но предпочитали это игнорировать весьма решительным образом. Смотреть же фактам в лицо было довольно неуютно.

Ксагор недолго тешил себя мыслью о том, чтоб сбежать, исходя из предположения, что уже слишком поздно, однако он всегда гордился прагматичным взглядом на жизнь. Единственная вещь, по поводу которой могли согласиться все переменчивые нравом комморские хозяева, это то, что беглецов следует наказывать с особенной выдумкой, чтобы показать пример остальным. В обществе, которое проводило бесчисленные тысячелетия, возводя причинение боли и мучений в ранг высокого искусства, это означало вещи, куда более страшные, чем относительно мягкие приступы фекального юмора, которыми страдал мастер Беллатонис. Ксагору пришлось с неохотой согласиться, что такой подход был эффективен.

Нет, правильно будет подчиниться своему первому инстинктивному желанию и поспешить назад, чтобы встретить последствия лицом к лицу. Если же он опоздал, ну что ж, хозяин иногда бывает почти… снисходительным, когда дело касается наказаний — если он сочтет, что ты старался, как мог. Возможно, хозяин даже наградит его. Оптимизм также являлся предметом гордости Ксагора. К сожалению, мысль о Разобщении подвергала эту черту нелегкому испытанию. Такие события случались и раньше, но не при жизни Ксагора, и ему казалась чудовищной сама идея того, что нечто настолько постоянное, как город, начнет меняться, ярусы станут двигаться и вращаться, будто в каком-то огромном планетарии. Хозяин наверняка знает, что делать.

К несчастью, в шестидесяти шагах впереди улица Ножей разветвлялась на три расходящихся в стороны закоулка. А они, в свою очередь, быстро утопали в лабиринте ходов под рабскими фабриками, точно ручьи, впадающие в болото. Относительная безопасность, обеспечиваемая инкубами, здесь заканчивалась. Войти в подземный лабиринт в одиночку значило без слов признать, что ты устал от жизни и надеешься вскоре от нее избавиться. Скрытные мандрагоры, которые там обитали, прилежнейшим образом взялись бы за эту работу, довольствуясь скудной наградой в виде предсмертного вопля.

Ничего не оставалось, кроме как пройти Короткой Лестницей до канала и рискнуть, попытавшись добраться до Берилловых Врат. Если повезет, на него просто не обратят внимания, но эпикурейцы всегда были такими непредсказуемыми…

Харбир крадучись двигался вслед за прислужником, не замечавшим его. Скользя сквозь тени, он чувствовал подъем духа, от которого едва не кружилась голова. Приходилось бороться с желанием броситься вперед и вогнать клинок между лопаток ничего не подозревающего глупца. Мертвецы покачивались над ним на цепях и одобряюще ухмылялись зияющими ртами. «Иди сюда, к нам, — как будто говорили они, — мы тоже не справились со своей страстью к убийствам. У нас всегда есть место для новичка».

Харбир сглотнул и попытался сконцентрироваться. Инструкции, которые он получил, касались только посылки. Нет ничего постыдного в том, чтобы проследить за несущей ее целью, наблюдая и подслушивая. Беллатонисом интересовались многие, и им хотелось бы узнать, где ходят и что делают его миньоны. Возможно, будет какая-нибудь встреча или обмен, о которой он потом сможет доложить.

И все же какую-то часть Харбира раздражало столь скучное задание. Может быть, слуга имеет при себе что-то важное, так что убийство в любом случае окупится. Или же можно заставить его поведать что-нибудь полезное, прежде чем он умрет. К сожалению, пытки, которые Харбир мог бы учинить над слугой гемонкула в каком-нибудь переулке, без всякого сомнения вызовут у того лишь смех — но вот если его похитить…

Харбир настолько глубоко погрузился в раздумья, что лишь через мгновение осознал, что слуга пропал из виду. Его моментально захлестнула паника, граничащая с иррациональным гневом. Дурак! Бей, когда можешь — не медли!

Ксагор скачками понесся по изящным ступеням Короткой Лестницы, будто козел по горному склону, изо всех сил прижимая к себе сосуд и перемахивая через три ступени за раз. За секунду до того, как он повернул сюда, у него возникло неприятное чувство, что кто-то действительно следует за ним, и на сей раз это говорила не его хорошо развитая паранойя. Лестница предоставляла хорошую возможность оторваться от каких-либо хвостов, если только ему удастся обойтись без того, чтоб сломать себе шею.

Короткая Лестница петляла между воротами, ведущими в ярусы города, принадлежавшие Хай'крану и Метзух, извиваясь причудливыми завитками из камня, металла и стекла, которые в нескольких местах выдавались над гладкой, темной шелковой поверхностью Великого Канала Метзух. От нее беспорядочно ответвлялись другие ступеньки, винтовые лестницы и площадки, подчиняясь собственной непостижимой логике. Она называлась Короткой Лестницей, так как соединяла лишь два яруса, в то время как Длинная Лестница за владениями Хай'крана пересекала полдюжины. Ксагор как-то слышал байку, будто Короткая Лестница образует слово или сообщение, которое видно издали, но, похоже, никто не мог точно сказать, что там написано.

Ксагору вскоре пришлось замедлить шаг. Здесь было полно открытых площадок, где Короткая Лестница просто обрывалась в воздухе, открывая потрясающий вид на Великий Канал и дрейфующие по нему прогулочные барки. Куда ближе на канал могли посмотреть те, кому не удалось вовремя заметить эти внезапные обрывы. Однако были и свои плюсы — народу здесь было больше, и это было именно то, что в чем он сейчас нуждался. Он сбавил скорость, пробираясь среди них и пытаясь не думать, что случится с Короткой Лестницей во время Разобщения, когда ярусы начнут двигаться.

Он оказался среди рабов и ценных слуг, вроде себя самого, которые спешили по поручениям своих хозяев или хозяек. Но были тут и высокородные, которые прогуливались по одному или в группах. То и дело пересекающиеся потоки рабов и слуг обходили аристократов стороной, будто вода, обтекающая камни, старательно держась на расстоянии, большем расстояния удара. Ксагор сменил направление, двинувшись к двум крупным группам высокородных, которые поднимались по лестнице.

Наплевав на осторожность, Харбир побежал по улице Ножей, ища взглядом слугу Беллатониса. К тому времени, как он добрался до ступеней, два инкуба смотрели на него уже с явной заинтересованностью. Он ринулся на лестницу и тут же притормозил, с презрением глядя на открывшиеся взору отвратительные толпы. Тощие полуголые рабы бегали вверх и вниз, будто крысы.

Он видел прислужника, направляющегося к горстке воинов, отмеченных знаками Алой Грани. Харбир снова пришлось пуститься бегом, в ярости оттого, что этот глупый, не способный заметить погоню кусок отходов создает столько проблем. Ему пришлось пережить пренеприятную потерю лица, когда он пробежал мимо каких-то аристократов, и они обменялись едкими замечаниями у него за спиной. На их месте он бы сделал то же самое, но позволить колкостям остаться без ответа — это было почти невыносимое унижение. Харбир зарубил какого-то особо тупоумного раба, который недостаточно быстро убрался с дороги, и почувствовал себя немного лучше. Отвратительное создание гемонкула умрет за это, будь оно слугой Беллатониса или нет. О последствиях он может побеспокоиться позже.

Подле канала было темно — настолько темно, что Ксагор пробрался по последнему завитку лестницы практически на ощупь, в ужасе от мысли, что стоит ему оступиться — и он уронит сосуд. Ярко освещенные прогулочные барки, скользившие мимо, скорее подчеркивали, чем рассеивали мрак.

Великий Канал описывал широкую плавную петлю через ярус Метзух, с одной стороны отделенный преградой, с другой — ограниченный дворцами архонта. Предположительно, канал некогда был заполнен чистым, ароматным наркотическим маслом, однако теперь это была странная смесь снадобий, отходов, химикатов и выделений, не поддающихся классификации. Один ее запах мог навлекать мощнейшие галлюцинации, а окунуться в это вещество означало безумие или забвение.

Набережная канала уже давно стала заповедной территорией высокородных из кабала Метзух, наиболее преданных гедонизму и чувственности и избравших их в качестве основного развлечения — эпикурейцев. Любой раб, достаточно глупый, чтобы спуститься сюда, в мгновение ока стал бы объектом охоты, да и прислужникам тут лучше было не мешкать. Шикарные притоны и залы плоти переполняли дно яруса и расползались по широким плитам набережной — точно так же, как их посетители. То там, то сям от берегов канала отходили доки и пирсы, где стояли всевозможные вычурные транспортные средства.

Ксагор знал, что за изгибом канала, невидимый отсюда, есть узкий мост, который пересекает преграду через Берилловые ворота. За воротами находились Птичники Маликсиана, которого некоторые именовали Безумным. Благородный архонт Маликсиан был одним из наиболее почетных клиентов Беллатониса, во многом благодаря комплекту лабораторий, который архонт подарил гемонкулу. Это был знак подлинного признания, учитывая, что в то же время многим гемонкулам приходилось довольствоваться чердаками и подвалами, какие только удалось раздобыть, чтобы оборудовать там мастерскую. По Птичникам можно было безопасно добраться до самой Визжащей Башни, где Беллатонис на данный момент вел свои работы.

Харбир остановился, давая проход паре одетых в маски гуляк, прежде чем слезть по шпалерам вниз, в гостеприимную темноту на набережной. Он погрузился еще глубже в тени, озираясь в поисках своей цели. Мрак подходил под его настроение. У него было дурное предчувствие, что он потерял след. Если слуга собирался с кем-то встретиться у канала, сейчас он может быть в любом салоне или притоне из доброй дюжины. Он мог даже сесть на барку и оказаться вне досягаемости — все равно, как если бы отрастил крылья и упорхнул.

Взвешивая варианты, Харбир обдумал то немногое, что ему было известно. Прислужник покинул Красный Дом с чем-то, чего у него не было, когда он пришел. Он был один, и уходил в спешке. Последние два факта не очень сочетались с версией насчет встречи. Он бы не торопился, если бы планировал что-то заранее, и Беллатонис едва ли поручил бы слуге выполнять что-то важное в одиночку. Наверное, в Красном Доме случилось нечто нежданное, раз уж прислужник поспешил прочь, не дождавшись сопровождения. Так куда же он в действительности собирался? Харбир воспрял духом, когда к нему пришло понимание.

Слуга бежал прямиком к своему хозяину.

Ксагор прижал сосуд к себе и зашагал вперед, надеясь, что походка выглядела целеустремленной. С каждым шагом от ладоней вверх по рукам поднимались острые иглы боли, но он только приветствовал их. Те, кто желает послужить боли, должны сначала узнать, как переносить ее, а затем — как возлюбить ее. Так сказал Беллатонис, когда впервые пытал Ксагора. Некоторые думают, что гемонкул — всего лишь мучитель, но те, кто наделен призванием, знают, что даже самый скромный из них может возвыситься и стать чем-то гораздо большим.

На набережной царила почти полная тишина. Пронзительные завывания и вопли доносились сверху, сильно приглушенные клубами сладковатого пара, поднимающегося от канала. Ксагор уже проскользнул мимо двух устроивших дуэль высокородных и менее формальной драки между двумя группами кутил, поссорившихся из-за какого-то реального или воображаемого оскорбления, но по стандартам района это считалось затишьем. Вдали уже виднелся изогнутый высокой аркой мост к Берилловым воротам, однако отдельные группы эпикурейцев постепенно сливались в сплошную толпу. Впереди была какая-то помеха, которая, похоже, становилась все ближе. Там виднелся шипастый металлический хребет, возвышавшийся даже над самыми рослыми аристократами, и он уверенно прокладывал путь через толпу в направлении Ксагора.

Харбир осторожно пробрался по краю канала, старательно смешиваясь с толпой. Всякий раз, когда он наблюдал за дерущимися эпикурейцами, он с трудом удерживался от презрительной ухмылки при виде их ужимок. Сноровки у них было столько же, сколько у детишек на пятый год обучения — показуха, рубилово без малейшего намека на грацию. Он был уверен, что легко победит любого из них, и ему отчаянно хотелось попытать сил, но времени не было. Ему надо было пробраться по мосту и попасть в ворота. Небольшая подачка страже, и он узнает, прошел ли уже слуга — и если не прошел, тогда Харбиру достаточно будет проскользнуть внутрь и найти место для засады.

Какая-то сутолока позади заставила его развернуться и застыть на месте. На набережную выплывала машина-убийца, ее украшенный драгоценностями нос двигался туда-сюда, точно морда зверя, ищущего след. Эпикурейцы отступали с неподобающей спешкой, видя, как приближается чудовищный агрегат. Харбир задумался, послали ли его выслеживать кого-то определенного или же он сорвался с привязи, чтобы устроить резню по собственному соизволению. Эпикурейцы рассыпались в стороны, и только одна фигура осталась недвижимой. С изумлением Харбир узнал в ней свою цель, прислужника гемонкула, который просто стоял, сжимая посылку, и пялился на усеянную клинками машину смерти, которая плавно двигалась к нему.

Ксагор распознал изготовителя этого шипастого жала еще до того, как увидел великолепную машину целиком. Это был Талос ковена Тринадцати — комплект, который четыре тысячи лет назад построил легендарный гемонкул Влокарион для увеселения архонта Йирдиира Ксана. Устройство с шелестом двигалось вперед на невидимых гравимоторах, очевидно, выискивая нового клиента, чтобы заточить в филигранной костяной клетке. Суставчатые руки, похожие на лапы насекомого, поднялись по бокам и изогнулись с утонченной злобой, демонстрируя набор клинков, пил, крюков и зондов. Большая часть аристократов осторожно убралась с пути машины, не желая привлекать ее внимание, которое теперь было занято прислужником. Ксагор же просто стоял, завороженный ее блистательной красотой.

Та подплыла ближе, явно заинтригованная его неподвижностью. Теоретически Талос был не более чем мобильной пыточной машиной, не обладающей разумом. Его сознание, его анима целиком исходила от клиента, которого он принимал в себя и содержал в состоянии вечной агонии. Это был полный симбиоз: Талос приобретал чувства и личность клиента, тот же получал желание и возможность делиться своим страданием с теми, кого выбирал Талос. Ксагор видел, что нынешний клиент близок к концу путешествия, и задумался, как долго тот находился в плену. Сделанный на совесть Талос работал так же искусно, как хирург. Машины же, построенные Влокарионом, как говорили, могли сохранять клиентам жизнь на протяжении веков. Также, по слухам, за тысячелетия, прошедшие после кончины их создателя, они приобрели что-то вроде странного собственного сознания.

Теперь машина парила прямо перед ним и как будто рассматривала его мерцающими сенсорами. Клиент, имевший довольно жалкий вид, задвигался в клетке и слабо захныкал. Не задумываясь, Ксагор медленно отнял одну руку от сосуда, чтобы протянуть ее вперед и погладить изогнутый металлический нос. Из пазух на блестящей шкуре Талоса частично выскользнули орудия и неуверенно вернулись на место, когда рука приблизилась.

Харбир проскользнул дальше, в гущу толпы. Убравшись на безопасное расстояние, зрители принялись расталкивать друг друга, стремясь посмотреть, как пыточная машина примется за работу. К их несомненному разочарованию, но к облегчению Харбира, устройство пока не принялось рвать этого мелкого идиота на конфетти. Когда машина наконец раскачается, он потеряет и цель, и посылку. Сейчас Талос как будто удивлялся тому, что у кого-то хватает безрассудства стоять прямо перед ним, когда он на охоте, но это вряд ли продлится еще немного.

Он тайком нащупал под поясом флакон, содержащий фейрун. Обмазанный фейруном клинок заставлял даже неглубокие порезы источать терзающую нервы боль, от которой отравленный впадал во всеобъемлющий ужас. Обычно он использовал яд на тех, кто уже был обездвижен, потому что жертвы, как правило, пускались прочь, будто за ними мчались гончие ада.

Удача не оставила его — несколько капель фейруна еще оставалось. Быстрым, отточенным движением Харбир щедро нанес яд на клинок, озираясь в поисках подходящей жертвы. Неподалеку стояла молодая с виду женщина, украшенная пирсингом, татуированная и обнаженная до пояса. Харбир неспешно прошел мимо и быстро резанул по незащищенным ребрам, даже не сбив походку. Только в тот момент он понял, что эффект фейруна могут полностью изменить всевозможные смеси, уже находящиеся в крови эпикурейки.

Он услышал резкий вдох и негромкий крик, растворяясь в толпе, но это не был тот вопль, на который он возложил надежды отвлечь пыточную машину. Но тут толпа брызнула в стороны — машина поднялась выше и ринулась вперед за убегающей девушкой. Его цель так и осталась стоять, тупо глядя, как улетает Талос. Харбир решил впредь не спускать с глупца глаз — кто знает, какие еще он найдет способы убиться, пока Харбир собирается прикончить его в Птичниках?

Ксагор с сожалением смотрел Талосу вслед. Для почитателя боли — такого, как он — было невероятной честью подвергнуться пытке подобным устройством. Печально, но именно это, с точки зрения Талоса, делало Ксагора совершенно неподходящим клиентом.

Перебравшись через изогнутый мост и направившись к Берилловым воротам и безопасности, ждущей за ними, Ксагор понял — что-то идет не так. В такой близи от ворот уже была ясно видна преграда между Метзух и Птичниками — клубящаяся, прозрачная стена болезненных цветов, изгибающаяся во всех направлениях. За ней можно было разглядеть высокие решетчатые пики крупнейших Птичников — преграда делала их неясными, как будто они находились под водой. Ксагор покрутил сосуд между ноющими ладонями и пошел дальше. Он был уже так близок и должен был продолжать путь; единственный альтернативный путь к башне хозяина не стоило даже рассматривать.

Дорога выглядела на редкость пустой, и это вселяло беспокойство. Подойдя еще ближе к воротам, он понял, что всех, кто был впереди, заворачивают назад, и какой-то уголок его разума начал отчаянно паниковать. Подле ворот стояла группа воинов архонта Маликсиана в полном боевом облачении и, насколько мог сказать Ксагор, не пропускала никого. Он собрался было спросить кого-нибудь из недопущенных, что происходит, но решил, что это будет выглядеть подозрительно и рассердит воинов. Последователи Маликсиана часто разделяли неприязнь архонта к тому, что большая часть комморритов обычно называла «здравомыслием».

Облизнув губы, Ксагор приблизился к воинам. Они не навели на него дула своих зубчатых осколочных винтовок, и это был хороший знак. Правда, с пути они тоже не сдвинулись, и это было не очень хорошо. Он почтительно остановился на расстоянии нескольких шагов от них.

— Я… — это было все, что успел произнести Ксагор, прежде чем один из воинов лаконично оборвал его.

— Проход закрыт.

— Я по заданию хозяина, очень срочно, — залебезил Ксагор с неприятным ощущением, что вручает свою жизнь в руки воина.

— Проход. Закрыт.

Сквозь глухой шлем невозможно было прочесть, что выражало лицо солдата, но при этом он поднял руку и изобразил пальцами галочку, подчеркивая значимость слов. Другие воины, посмеиваясь, нацелили на Ксагора осколочные винтовки.

— Я служу мастеру Беллатонису! — пискнул тот.

— Так это ведь совершенно другое дело! Входите, конечно же, — ответил воин с обезоруживающей любезностью. Он отступил в сторону, зубчатые пасти винтовок опустились. Ксагор почуял ловушку.

— Могу ли я поинтересоваться, что происходит, почему вы не пускаете всех остальных? — спросил Ксагор со всей вежливостью, на какую был способен. Совсем недавно архонт Маликсиан и хозяин были не разлей вода, и он надеялся, что это все еще было так.

— Можете, разумеется, и если спросите, то я скажу, что вам не хотелось бы сейчас находиться в Птичниках.

— О нет.

— О да.

— Она прямо сейчас идет? Она, случаем, не только что началась или, может, подходит к концу? — Ксагор ухватился за соломинку надежды — вдруг ему повезет, и они предоставят сопровождение.

— Это исключено. Если на то пошло, то крови намечается много, и сейчас она должна уже литься по-настоящему.

— Но мне нужно как можно быстрее добраться до башни хозяина! Уверяю, он вас вознаградит!

— Это. Исключено, — воин снова изобразил галочку и глубокомысленно добавил. — Если уж вы так высоко оцениваете свои шансы пробраться через Птичники пешком, то, полагаю, Летчице только в радость свежее мясо.

«Берилловые ворота» — очень неподходящее название, подумал Харбир. На фоне тонн серебристого металла, использованного при их строительстве, перекрученные и покрытые орнаментом колонны, в честь которых были названы ворота, совершенно терялись. Харбир приотстал, пока слуга разговаривал со стражниками у ворот. В конце концов они пропустили его, хоть тот, судя по виду, пошел с неохотой. Несколько ударов сердца, и Харбир сам направился к воинам. Он взвесил свои шансы на случай, если дело дойдет до драки. У них винтовки, и это сыграет против них в ближнем бою, но этого, скорее всего, не хватит, чтобы компенсировать преимущество в численности и защите.

— Проход закрыт.

Встретившись с новой проблемой, воины, казалось, вели себя настороженно. Может, прислужник сказал им что-то, что вызвало подозрения? Сообщил, что за ним гонятся? Харбир внезапно почувствовал себя, как раб, обездвиженный перед исследованием. Он решил брать напором.

— С дороги, у меня важные дела в Птичниках, — заявил он.

Воины посмотрели друг на друга, наигранно удивляясь его дерзости. Один из них спросил:

— С кем?

В голове Харбира заметались варианты ответа. Он остановился на самой простой лжи.

— Я по поручению гемонкула Беллатониса, он нанял меня защищать своего прислужника.

Услышав это, воины обменялись какими-то едва уловимыми жестами, но Харбир не понял, что это значило. Они отошли в сторону, и один из них пригласил его пройти в ворота с издевательским поклоном.

— Тогда входите. Я уверен, вы вскоре к нему присоединитесь, — тон воина намекал на то, что их ожидала некая неотвратимая и фатальная встреча. Харбир скорчил кислую мину. Видимо, шла охота.

Ксагор, дрожа, прятался за кустом и прислушивался к ужасным крикам, что носились между шпилей Птичников, поднимавшихся со всех сторон. Несколько мгновений спустя он увидел силуэты пары геллионов, рассекавших воздух высоко над головой. Да, шла охота, и, судя по звукам, весьма оживленная.

Страсть архонта Маликсиана к летающим тварям всякого рода вошла в легенды, и он считал нужным время от времени упражнять своих питомцев. На земли Птичников выпусали несколько десятков рабов и позволяли им разбежаться, а затем открывали клетки, выпуская из них клыкастую, когтистую и ядовитую смерть во множестве крылатых обличий. Кабал архонта пускался в полет вместе со своим повелителем, чтобы насладиться болью и ужасом гибнущих рабов, ставших жертвами охоты. Они также расправлялись с любой добычей, которая обманывала себя надеждой спрятаться, или которая была достаточно отчаянна, чтобы давать отпор.

Ксагор метнулся в другой темный угол, который был ближе к цели. Он пытался перемещаться короткими перебежками. Открытое пространство вызывало у него мысли о том, что он — это то самое вкусное лакомство, за которым идет охота, да и руки уже начинали уставать от тяжелого сосуда. Переводя дух, он начал тревожиться, как бы ему не наткнуться на выпущенных рабов. Они тоже будут искать самые темные уголки, чтобы спрятаться, а архонт Маликсиан предпочитал использовать здоровых особей, чтобы его питомцы как следует потренировались. Нечеловеческий вопль прорезал темноту — близко, ближе, чем все крики, что он слышал до этого. Однако Ксагора больше забеспокоил какой-то шорох, донесшийся из кустов неподалеку.

Несколько отчаявшихся рабов обычно не стоили беспокойства, но в данных обстоятельствах прислужник был очень уязвим. Он не мог защищаться, будучи обременен сосудом, а шум драки мог привлечь внимание куда более опасных врагов в небесах. Кабалиты Маликсиана, в которых сейчас ключом бьет жажда крови, вряд ли узнают одинокого слугу Беллатониса, что уж говорить о зверях.

Ксагор собирался двинуться дальше, как вдруг раздалось хлопанье кожистых крыльев, заставившее его замереть на месте. Полдюжины хищников со стреловидными головами плавной спиралью поднимались из-за огромной, как дом, клетки по левую руку. За ними скользнул длинный темный силуэт корабля-рейдера, на котором можно было легко разглядеть экипаж, свесившийся с открытых бортов и осматривающий землю.

Харбир невольно вспотел. Всякий раз, когда он уже готов был выпрыгнуть из укрытия и застать прислужника врасплох, проклятый глупец сбегал прямо под носом. Снова возникла идея взять слугу в плен, но она казалась ему все хуже и хуже. Если все так и пойдет, то цель просто еще раз выскользнет меж пальцев, и за все свои старания он не получит ровным счетом ничего. И это еще учитывая, что им обоим удастся не попасться на глаза зверушкам и приятелям Маликсиана.

Ответ дал отдаленный треск оружейного огня. Хотя клинок всегда приносил большее удовлетворение, у Харбира был с собой длинный, элегантный осколочный пистолет. Он пристрелит слугу и быстро обыщет тело. Посылка, которую тот тащил, могла хоть как-то окупить все унижения, которые Харбир претерпел в ходе погони. А если и нет, то, по крайней мере, месть будет свершена и он выберется отсюда, сохранив хотя бы часть достоинства.

Он вытащил пистолет и прицелился в прислужника. При таком расстоянии и в полумраке выстрел будет не из легких. Слуга внезапно замер — нарисовался рейдер, и Харбир выругался про себя. Экипаж наверняка заметит вспышку выстрела. Все, кто находился на уровне земли, были их добычей, а добыча, вооруженная пистолетом, могла запросто привлечь сюда весь кабал. С долгим страдальческим вздохом он взял в другую руку нож и начал подкрадываться поближе.

С резким свистом стая хищников рванулась вниз. Рейдер устремился за ними и вновь исчез из виду, скрытый клетками. За решетками засверкали вспышки, и миг спустя до Ксагора донесся отдаленный треск осколочного огня. Кажется, кто-то взялся за дело.

Он чуть из кожи не выпрыгнул, когда в клетку прямо позади него угодил выстрел. Слуга крутанулся на месте, от удивления едва не выронив сосуд. Не далее чем в тридцати шагах стояла фигура в темном плаще, целясь из чего-то блестящего. Ксагор побежал, спасая свою жизнь.

Пистолет протрещал еще дважды, мимо с визгом пролетел осколок — достаточно близко, чтобы ощутить, как он проходит рядом. Ксагор нырнул за угол, чтобы тот защитил его от нападающего, и в отчаянии огляделся. Он заметил низкий мостик между двумя гигантскими клетками и побежал под него, в спасительные тени.

Ксагор пытался смотреть во все стороны сразу, поэтому и споткнулся о тело в устье тоннеля. Сосуд вылетел из рук, будто смазанный маслом, и покатился в темноту. Отчаянный крик Ксагора перешел в вопль ужаса, когда вокруг поднялись когтистые силуэты и потянулись к нему из теней. Последней его мыслью было удивление — мандрагоры оказались достаточно храбры, чтобы самим охотиться в Птичниках Маликсиана Безумного.

Харбир открыл огонь почти рефлекторно, едва заслышав стрельбу неподалеку, но сказал себе, что стрельба навскидку была оправдана тем, что ее заглушили чужие выстрелы. Какие-то темные силы будто сговорились против него — он промазал, не достав цель, и вместо этого только выдал свое местонахождение. Прислужник тупо вытаращился и со всех ног побежал прочь. Харбир тщательно прицелился — и в тот самый момент, как он нажал на спуск, в него что-то врезалось сзади.

От удара он растянулся на земле, но благодаря опыту, наработанному в течение всей жизни, тут же сжался в клубок и вскочил за одно биение сердца. Он скорее почувствовал, чем увидел, что некто в темноте замахивается снова. Нырнув под руку, Харбир выстрелил в едва различимый силуэт перед собой. Враг изумленно хрюкнул и повалился, брызгая горячей кровью.

Тогда на Харбира набросился еще один противник. Он понял, что это были рабы, голые, вооруженные только тем грубым оружием, какое смогли найти. Внутри вскипело презрение, и он вспыхнул от ярости при мысли, что эти существа имели дерзость напасть на него. Он распорол второму рабу руку от запястья до локтя, и под воздействием фейруна уродливое существо взвыло, будто конечность окунули в расплавленный металл. Харбир хладнокровно подсек рабу ноги, прежде чем тот успел побежать прочь.

Мучения раба были слишком вкусны, и Харбир на миг замедлился, чтобы воздать им должное. Лицо твари фантастически исказилось, и душа, чуть дрожа, с трудом покинула тело. Харбир жадно выпил ее досуха и забылся, позволив боли на несколько драгоценных секунд затмить тоску.

Успокоившись, Харбир осмотрелся, но не заметил ни следов своей цели, ни приближающихся охотников Маликсиана. Он поспешил к углу, за которым исчез прислужник. Осторожно глянув туда, он не увидел ничего, кроме очевидно пустой лужайки между нескольких громадных клеток. Затем Харбир разглядел темное отверстие туннеля между двумя из них — именно то место, куда мог бы направиться удирающий идиот.

Еще не дойдя до теней, он учуял кровь, отчего тут же замедлился и двинулся вперед с большей осторожностью. В туннеле двигались какие-то темные очертания — нечто, что выглядело, как черные силуэты на фоне мрака — мандрагоры. Одно существо склонилось над тем, что, без сомнения, было телом слуги гемонкула; позади таилось еще больше таких тварей, и они увидели Харбира в тот же миг, как он увидел их. Он нацелил пистолет и немедля открыл огонь. Не говоря о том, что мандрагоры украли его добычу, они бы наверняка попытались захватить и самого Харбира на десерт.

Выстрелы ушли во мрак, не встретив ничего существенного. Однако они заставили одного из мандрагоров выйти на открытое пространство, чтобы бросить ему вызов. Дымчатая, почти невидимая фигура, которая как будто мерцала и постоянно перемещалась, выступила вперед. Харбир кинулся на эту тварь с клинком. Если он ее одолеет, то остальные могут убраться подальше от добычи, тогда он, по крайней мере, сможет обыскать тело слуги и забрать посылку.

Он мог бы с тем же успехом сражаться с дымом. Каждый удар, который он наносил, заканчивался тем, что противник просто оказывался в другом месте. Атаки самого мандрагора как будто приходили из ниоткуда, и всех навыков Харбира едва хватало, чтобы отражать удары. При этом у него было неприятное ощущение, как будто с ним играли — чувство не из самых приятных. Он понял, что мандрагор постепенно оттесняет его к устью тоннеля, ведет туда, где в засаде ждут сородичи.

Их поединок внезапно прервал пронзительный вопль, и Харбир спас себе жизнь, моментально бросившись в сторону. Бритвенно-острые лезвия пронеслись рядом на расстоянии меньше ладони, и мимо с воем пролетел геллион. Харбир перекатом ушел от второго геллиона, который спикировал на него и попытался зацепить крючковатой глефой. В отчаянии он выпалил в противника залп осколков, так что от брони геллиона полетели искры. Один из крошечных снарядов нашел слабое место и пробил доспех.

Геллиона отбросило назад, скайборд врезался в землю на расстоянии нескольких широких шагов. Отчаянным прыжком Харбир подобрался к нему. Мандрагор уже исчез, но первый геллион закладывал вираж назад, чтобы атаковать снова. Остальной кабал Маликсиана, по-видимому, ненамного от него отставал.

Харбир закрепил ступни в фиксаторах скайборда и вознесся в воздух с воплем душевной муки на губах. Все пошло не так, все было потеряно, оставалось только надеяться, что он сможет сбежать живым. По крайней мере, никчемный прислужник сдох. Он мог хоть этим себя утешить.

Мандрагор склонился над грудью Ксагора, положив острый, как бритва, коготь тому на горло. Слуге отчаянно хотелось сглотнуть, но он боялся это сделать. Вокруг, в темноте, двигались тени — и внезапно мандрагор повалился прямо на него. Ксагор был слишком изумлен, чтобы отреагировать, не в состоянии поверить, что мандрагоры собрались прямо здесь учинить над ним насилие. Мгновением позже раздался треск осколочных выстрелов, что смутило его еще больше. Все, что он мог сделать, это закрыть глаза. До слуха донеслись новые выстрелы и звон клинков.

Кажется, прошло немало времени, когда наконец тяжесть на груди исчезла, не причинив какого-либо вреда. Ксагор осторожно открыл глаза. Неподалеку на корточках сидел мандрагор и глядел на него. Призывая к молчанию, существо приложило длинный палец туда, где у него должны были быть губы, и показало в устье тоннеля. Ксагор вытянул шею, чтоб посмотреть, и в сердце непрошеным гостем взыграла надежда. Там был силуэт в плаще, тот самый, кто преследовал его по городу, он удирал на краденом скайборде. Воздух переполнял тонкий визг антигравитационных машин: кабал Маликсиана пустился в погоню. Ксагор был спасен.

Или нет? Конечно, мандрагоры могли подумать, что это только что сбежал телохранитель Ксагора, оставив его на их ласковое попечение. Они могли просто издеваться над ним в своей странной молчаливой манере. Он оглянулся на мандрагора, ища подсказки, но лицо цвета тени было непроницаемо. Появился второй мандрагор, как будто сгустившись из темноты. Он что-то держал в вытянутой вперед руке, и Ксагор невольно напрягся. С изумлением он осознал, что существо протягивает ему тот самый сосуд.

Визжащая Башня никогда не казалась столь желанным убежищем. Ксагор вошел внутрь так тихо, как только мог, чтобы не потревожить хозяина — такой проступок был чреват немалым риском. Высокая, тощая фигура Беллатониса согнулась над какими-то консолями, из которых обильным потоком изливались провода, подсоединенные к трем субъектам, прикованным к рамам для изучения. Беллатонис выпрямился и надавил на кнопку. Все трое одновременно разразились модулированными воплями боли.

— Что ты мне принес, Ксагор? Материалы из Красного Дома, я полагаю? — сказал Беллатонис, не оборачиваясь.

Он застал Ксагора врасплох, и тот немного испугался. Хозяин любил разные модификации и недавно имплантировал себе в лопатки дополнительные глаза с полностью функционирующими зрительными нервами. «Так лучше наблюдать за соперниками», — сказал он. Идея того, что хозяин может смотреть на тебя, даже повернувшись спиной, отчего-то глубоко тревожила Ксагора.

— У меня тут сосуд из Красного Дома, хозяин, — сообщил Ксагор, — но еще я принес новость чрезвычайной важности.

Это, определенно, привлекло внимание мастера. Он повернулся, демонстрируя Ксагору крючковатый нос и острый подбородок, и тот почувствовал себя так, словно вернулся в Птичники, где на него смотрели, как на лакомство для какого-нибудь питомца Маликсиана.

— Мне судить о ее важности, Ксагор, и если она действительно важна, то лучше бы тебе было не медлить по дороге обратно, — тон Беллатониса был шутливым, но жестокий огонек в глазах говорил нечто иное.

— Разобщение, хозяин. Матсильер в Красном Доме болтает со всеми клиентами, он сказал мне, что старухи предсказали Разобщение, которое наступит в городе. Скоро! — поспешно договорил Ксагор.

— Разобщение, гм? О, как интересно. Эти прелестные старушки прочли судьбы и увидели, что нашей маленькой обители проклятых пришло время встряхнуться. Должно быть, уже по всему городу разошлось, — последнее прозвучало довольно резко; Ксагор подумал, многое ли уже известно Беллатонису.

— Я сразу отправился обратно, хозяин! Я даже не дождался охраны. Меня преследовали, там был Талос и о-охота… — ушам Ксагора, которым вскоре предстояла модификация, это казалось чередой все более нелепых извинений.

— Да, да, — Беллатонис только отмахнулся. — Но сейчас ты здесь, так что, полагаю, мандрагоры, которых я послал тебя искать, сделали свое дело.

Ксагор вытаращился в изумлении. Он никогда не слышал, чтоб хозяин говорил о том, что на него работали мандрагоры. Беллатонис элегантным движением взял сосуд из онемевших рук прислужника.

— Не надо так удивляться. Я знал, что в Птичниках шла охота, и что ты, скорее всего, пошел бы через них, отчаянно желая поведать мне эту «новость».

— Вы уже знали, хозяин? — на Ксагора обрушилась давящая тяжесть, а Беллатонис все медлил, растягивая момент. Гемонкул наконец ответил, леденяще улыбнувшись.

— Лишь подозревал, мой верный слуга. Некоторые фракции занялись приготовлениями, и было весьма вероятно, что ты что-то об этом узнаешь в Красном Доме. Хорошая работа; это очень важная новость. Разобщение до неузнаваемости изменит все старые союзы и соперничества — что давно пора было сделать. Я изрядно пожил, и видел только три таких события — и все они приводили к очень интересным временам, помяни мое слово, — продолжал Беллатонис, распечатывая сосуд. — Да, Ксагор, ты хорошо поработал, так своевременно доставив мне эти известия. Я полагаю, что ты заслужил награду. Возможно, добавочную шишковидную железу?

Беллатонис запустил длиннопалую руку в сосуд, но то, что он оттуда вытащил, показалось Ксагору подозрительно похожим на мокрую съежившуюся голову. Гемонкул поднял ее за змееподобные черные локоны и, цокнув языком, протер лицо существа от слизи.

— Хозяин, я не понимаю.

— Позвольте представить вас друг другу. Ксагор, это Анжевер, Анжевер, это Ксагор.

Беллатонис поднял голову, демонстрируя ее Ксагору. Лицо было съежившееся и морщинистое. Глаза и губы зашиты грубыми швами, но Ксагор видел, что они все еще двигаются, и лицо искажается.

— Старуха Анжевер, — проговорил Беллатонис, подсоединяя голову к одной из консолей, за которыми он работал, когда пришел Ксагор. — Теперь иди-ка сюда. Когда я кивну, повернешь этот диск на пол-оборота направо, а потом обратно.

Сердце Ксагора наполнилось гордостью. Его попросили ассистировать! Только он и хозяин, они работают вместе, как старые друзья. Другие слуги просто пылать будут от зависти. Беллатонис вонзил последнюю иголку в обрубок шеи Анжевер и кивнул Ксагору, который азартно крутанул диск. Из трех глоток снова вырвался тройной вопль — на сей раз занятным образом смешавшийся, как будто они кричали на один голос. Когда Ксагор вернул диск в первоначальное положение, они наконец заговорили.

— Что ты сделал со мной? — сказали они хором.

— Сделал тебя своей гостьей, мерзкое старое чудовище, — хохотнул Беллатонис, излучая удовлетворение. — Будешь гостить все Разобщение, по меньшей мере, а может, и дольше, если будешь плохо себя вести. Мы можем чудесно скоротать время с этими тремя свежими субъектами, к которым я тебя подключил.

Кивок Беллатониса был почти незаметен, но Ксагор буквально впитывал в себя каждый момент и уловил жест. Он старательно крутанул диск и был вознагражден еще одним хоровым воплем и легкой улыбкой хозяина.

— Что тебе нужно? — просипели три голоса.

— А, верный вопрос — нет ничего ценнее в какой бы то ни было дискуссии. В свое время мы поговорим о будущем и о том, что ты знаешь о нем, Анжевер.

— Будут последствия, — сказали голоса.

— Отчаянные времена — отчаянные меры, ведьма. И если я прав, они скоро ничего не будут значить, — ответил Беллатонис тоном, который давал понять, что разговор окончен. Он повернулся к прислужнику с лицом, выражавшим совершенно искреннюю озабоченность.

— Бедный Ксагор, ты выглядишь усталым. Там в вестибюле меня ждет один паренек, пригласи его зайти, а потом отправляйся прямо в свои покои. Тебе надо отдохнуть — скоро у нас появится очень много дел.

— Они оторвали мне лицо! — закричал молодой мужчина.

— Ах, оторвали? Вот так-так. Я должен на это взглянуть, — сказал Беллатонис. — Присаживайся.

— Проклятье, ты обязан его исправить! Я занимался твоим делом, и требую хоть какой-то компенсации за весь этот фарс.

— Разумеется, это ранение значит, что птицы оказались умнее тебя, так ведь? — заметил Беллатонис, вынимая из кюветы нечто длинное и острое. — А моим делом, если не изменяет память, было получение посылки, которая добралась сюда не без твоей драгоценной помощи — ну и Талоса, разумеется.

— Я…

— Притихни, Харбир, и давай-ка посмотрим, что мы можем сделать с этим лицом.

Энди Чамберс Путь инкуба

ПРОЛОГ

Добро пожаловать, странствующий друг, добро пожаловать! Кто бы ты ни был, простой зритель или, возможно, невольный участник разворачивающейся перед нами драмы, пожалуйста, располагайся. К сожалению, в данный поворотный момент я должен начать с нарушения некоторых обычных театральных условностей. Понимаешь ли, это вторая часть из трех, из триптиха, если можно так выразиться. Поэтому мы волей-неволей должны начать с повторения, припоминания и переоценки того, что уже случилось, как бы утомительно это ни казалось. Те из вас, кто следил за этой мрачноватой историей, уже знают большую часть этих фактов, и я надеюсь, что вы простите мне это одолжение в сторону тех, что прибыли лишь недавно. Если вы уверены в своей памяти, то я советую вам продолжать, не отвлекаясь. Однако небольшой обзор будет полезен для тех, кто не ознакомлен с предыдущими интригами, и для тех многих великих умов, что не смогли постигнуть их значение вовремя.

Итак, наша сцена: Комморра, вечный город. Темная, ужасная, очаровательная Комморра, где боль и порабощение — пища и питье для бессмертных созданий неописуемой злобы. Чтобы полностью понять Комморру, нужно понимать и ту вселенную, что породила ее. Начнем с одного секрета, который, если вы правильно его поймете, навсегда изменит ваши представления. Вся реальность, все, что мы видим как надежное, недвижимое и неопасное, фактически, пребывает в постоянных переменах. Песчинки на берегу и те демонстрируют большую прочность и долговечность, чем лелеемые нами абсолютные понятия тех миров, в которые мы верим.

Видите ли, наша материальная вселенная рождена из Хаоса, и наша реальность — не что иное, как преходящая фантазия Темных богов. Бесконечно краткий миг, на который застыла анархия, для нас, близоруких и недоразвитых, достаточно долог, чтобы осознать существование и поверить в то, что во вселенной существует такая вещь, как «естественный порядок».

Какой забавный самообман! Сколь поразительное тщеславие!

Могучая Комморра суть грань реальности, порожденная тщеславием, какое и не снилось всяким отбросам, случайно поднятым на высоту природой. Это жемчужина, сознательно сформированная из пены творения древними смертными умами, которые почитали себя равными богам. И что за место сотворили они для себя!

За пределами Комморры и порабощенных ею субреальностей материальная вселенная живет своей жизнью: развиваются и гибнут цивилизации, звезды проваливаются внутрь себя, тем же ходом продолжается вся эта грубая схватка за владение галактикой. В Комморре же правит долгая темная полночь, бессменно длящаяся тысячи лет. Ее обитатели вечно обманывают смерть и избегают конечной судьбы в когтях Той, что Жаждет, демонической богини, которую они же и сотворили. Чувственные, жестокие, ищущие наслаждений, они — темные эльдары, последние остатки империи, которая в свое время охватывала всю галактику. Немногие пали столь же глубоко, как обитатели Комморры, и не были при этом полностью уничтожены.

И все же посочувствуем бедным комморритам, которые создали для себя сцену и оказались заперты на ней. Они могут предпринимать краткие вылазки в материальную реальность, чтобы утолить вечно гложущий их голод, хватать все, что можно, и уносить в свой вечный город, но они никогда не насыщаются. Каждый день Та, что Жаждет, испивает еще немного из их душ, и растущую пустоту можно заполнить лишь страданиями других.

Актеры: группа комморрских аристократов, намеренных возродить утраченную славу в одной из бесконечных политических игр вечного города. Их объединяет древнее происхождение и ненависть к новому порядку, установленному после свержения их предшественников. Второстепенные персонажи включают в себя мастера-гемункула Беллатониса, нанятого для свершения запретного воскрешения, Ларайин, молодую экзодитскую миропевицу, которую похитили, чтобы сделать невестой боли для этой операции, и Синдиэля, отступника с искусственного мира, который в конце концов решил ее спасти. Пожалуй, на данный момент самым важным из них всех является телохранитель и палач по имени Морр, член того занятного воинского культа, что известен как «инкубы».

Перейдем к их плану. Основным препятствием на пути к славе для этих высокородных был, как всегда, сам Верховный Властелин Комморры, великий тиран, Асдрубаэль Вект. Увы, но аристократы не могли сравняться с Вектом ни в грубой силе, ни в тонких интригах. Оказавшись лицом к лицу с этими фактами, предводитель заговора, некий архонт Иллитиан, убедил своих соучастников на необыкновенно опасный ход действий.

Неспособные сами одолеть Векта, они решили оживить одного из наиболее успешных соперников тирана в прошлом, лорда по имени Эль'Уриак, чтобы тот привел их к победе. Их план предсказуемо потерпел крах, и они пробудили нечто, чем не могли управлять, — душу этого великого князя, искаженную сущностью, что была родом из вечно меняющегося царства Хаоса. Это совокупное создание — вполне вероятно, посланник Той, что Жаждет — предстало в облике владыки, которого они ожидали.

И таковы были последствия. Из аристократов лишь один пережил то, что случилось позже. Телохранитель Морр, к немалому своему горю, убил собственного хозяина, архонта Крайллаха, когда понял, что тот заражен этой сущностью. Сама же сущность погубила другую участницу заговора, архонта Кселиан, при помощи меметического проклятия, когда та оказалась бесполезной для его целей. Иллитиан же был достаточно умен, чтобы представлять пользу для твари, которую выпустил на свободу, и поэтому остался жив, хотя и едва не погиб во время уничтожения монстра.

Сейчас позвольте мне еще один краткий миг объяснений. Лучше всего представить себе Комморру как некий пузырь, поддерживаемый равным давлением по всей своей оболочке. Если же оболочка прорвана, то под напором внешнего давления внутрь попадает то, что находится вовне, и это весьма неприятно для всех, кто в этот момент находится рядом.

На протяжении столетий Комморра втянула в свой пузырь много других маленьких жемчужин, убрала себя сотней краденых реальностей, чтобы порабощать и использовать их. Рябь на поверхности ее мембраны может также сорвать эти сателлитные царства с места и отправить их в свободный дрейф и хаотическое перемещение.

Эти феномены известны жителям Комморры под общим названием «Разобщение», и их заслуженно боятся. Этот рассказ вращается вокруг Разобщения, которое навлек на город заговор аристократов, его эффектов и его развязки.

Итак, теперь вы знаете всю историю до нынешнего момента. Я уверен, что это бесценное знание, которое позже даст плоды, хотя, обещаю, проверочных вопросов не будет. А кто я? Актер, рассказчик или оба, не сомневаюсь, что это станет очевидно по мере развития представления. Пока что будет невежливо занимать середину сцены, хотя бы потому, что вы можете подумать, что этот рассказ — обо мне. Правильные вопросы, которые вы должны себе задавать в это время: «Что я хочу? Как это получить? Что стоит на моем пути?»

Глава 1 Последствия

Колония существовала вечно. Окутанные тьмой кормильцы таились, ожидая призыва к охоте, а матки, приняв едкое семя патриарха, тихо взращивали в себе будущее потомство. Слепой голодный молодняк толкался и присасывался к жилам кормильцев, нетерпеливо стремясь вырасти и стать чем-то иным.

Колония жила в вечной ночи, в мире мягкого сумрака, созданного поровну окружающей средой и нитями выделений, оставленных поколениями живших и умиравших здесь кормильцев и маток. Под колонией текла река жизни, вязкая и неизменная лента, которая журчала меж стенами вселенной. Еда приходила по реке, иногда холодная и податливая, плывущая прямо под поверхностью, иногда теплая и прямоходящая, бредущая по медленному руслу. Чувствительные дыхальца кормильцев ощущали запах каждой порции пищи, живой или мертвой, и ультразвуковой визг созывал их собратьев по выводку присоединиться к пиршеству, пока еда не покинула мир колонии.

Недавно, впервые за бесчисленные поколения, колонию постигли перемены. Они были непонятны даже для патриарха со всей его мудростью, усвоенной за века переваривания. Матки дрожали от страха и тревоги. Кормильцы сердито порхали туда и сюда, выискивая источник беспокойства, но тот был за пределами их мира и, кажется, за стенами самой вселенной. Эти стены, которые выглядели непроницаемыми, тряслись, как рожающая матка, и странные, чуждые ощущения проносились сквозь тесно скопившиеся тела членов колонии. Еда стала обильна, особенно холодная и податливая, но колония не процветала. Безумие охватило некоторых сородичей и заставило их улететь в неведомое. Оставшиеся прижались друг к другу ближе, чем когда-либо, и от страха забились как можно плотнее в жилистые объятья патриарха.

Теперь новый стимул появился в сознании колонии. По реке жизни прыгали и скользили огни. Свет, ненавистный чужак, означал только одно — что кормильцам пора броситься на него волной крыльев и затушить его своими кожистыми телами и когтистыми лапами. Иногда свет приносил еду: горячую кровь, которую можно было выпить, и сырую плоть, которую можно разорвать и поглотить. Другие источники света были твердыми и несъедобными, бесполезными для колонии, и мучили ее, пока река не уносила их в неведомое. В любом случае, кормильцы хватали и терзали свет, пока он не исчезал и снова не смыкалась приятная темнота. Отдельные особи ничего не значили, но продолжение существования колонии значило все.

Силовое лезвие клинка оставалось неактивно, но его массы и мономолекулярной остроты хватало, чтобы прорезать плоть и кость, как мокрую салфетку. Жертва издала последний, отчаянный, пронзительный визг и рухнула замертво. Эта маленькая трагедия не заставила говорившего замолкнуть хотя бы на секунду.

— Что, правда? Это единственный выход из Комморры, который пришел тебе в голову? Даже пред лицом неминуемого Разобщения должны быть лучшие пути.

— Твое присутствие здесь не требуется, — проворчал в ответ высокорослый инкуб по имени Морр и яростно взмахнул в сторону очередного сумракрыла своим огромным двуручным клинком, клэйвом, как тот правильно назывался. Морр очень старался соблюдать правильность, как знал Пестрый, и это, вероятно, и было единственной причиной, по которой инкуб его не атаковал. Туннель был широкий, но с низким потолком — Морр мог бы, не напрягаясь, прижать ладонь в латной перчатке к корке грязи над головой. Но даже в этом ограниченном пространстве инкуб орудовал двухметровым клинком с виртуозным мастерством и точностью, не прекращая движение ни на миг, пока вокруг порхали и уворачивались враги.

Его незваный спутник, стройная фигура, облаченная в элегантные, хотя и несколько архаичные серые одежды, ловко скользнул в сторону. Летучий сумракрыл рухнул двумя аккуратно рассеченными кусками в вязкую жижу, достигающую лодыжек Морра. Он присоединился к расчлененным останкам по меньшей мере дюжины других хищных падальщиков с крючьями на крыльях, которые уже успели метнуться в атаку из темноты и нашли ожидающий их клэйв Морра. Примитивные животные, видимо, не понимали, насколько опасна эта добыча, которую они пытались задавить числом, поэтому просто продолжали лететь на нее. В скудном освещении было видно лишь непрекращающееся мельтешение темных крыльев, кружащих чуть дальше того расстояния, на котором их можно было достать.

— Ну как же так? — сказал тот, что в сером. — Мы уже на грани того, чтобы стать закадычными друзьями. Будет воистину печально нарушить наше блистательное содружество сейчас, не так ли?

Морр повернул клэйв другой стороной, раскрутил его обеими руками и с рыком сделал выпад в сторону другой стремительной тени. Традиционно все клэйвы снабжались острым шипом или крюком, способным выпустить кишки, который торчал примерно на ладонь от тупого конца клинка. Крюком своего клэйва Морр подцепил сумракрыла и подтянул его поближе, после чего с быстротой молнии рубанул сверху вниз. Злополучное создание кувырком полетело вниз, чтобы присоединиться к своим разрубленным сородичам в слякоти.

Компаньон инкуба небрежно отшатнулся в сторону, чтобы избежать атаки очередного спикировавшего сверху сумракрыла, но не замолчал.

— Признаюсь, я немного обижен этим, Морр. Ведь после всего, через что мы прошли вместе, ты мог хотя бы сделать милость и наградить меня вербальным ответом вместо того, чтоб рычать на меня…

Инкуб проигнорировал его и пошлепал по воде вперед, рубя направо и налево так, что клинок постоянно описывал восьмерку. Второй последовал за ним, продолжая поддерживать разговор:

— Я ведь, в конце концов, прошел весь этот путь. Нашел тебя в той промозглой дыре, где ты прятался, и предупредил, что пора выбираться отсюда, пока еще возможно. И вместо «спасибо» ты просто без единого слова потопал в то, что можно описать лишь как клоаку… и, кроме того, ты все еще нуждаешься в моей помощи. Кто еще может поручиться за тебя, когда других свидетелей гибели Крайллаха не было?

Морр остановился и повернулся лицом к серой фигуре. Не глядя, он взмахнул клэйвом и пронзил еще одну перепончатокрылую тварь, которая нацелилась ему в спину. Безликий шлем инкуба созерцал спутника с очевидной недоброжелательностью. С такого близкого расстояния становилось ясно, что его одежда не серая, но раскрашена в маленькие пестрящие ромбы черного и белого цвета, бесконечно повторяющие друг друга. Чрезмерно подвижное лицо под маской-домино было светлым и гладким, как у раскрашенной куклы.

В противоположность ему, инкуб был с ног до головы закован в темные доспехи, почти ничем не украшенные, если не считать коротких изгибающихся рогов и клыков на зловещем шлеме с узкими глазницами. В решительной и немногословной манере инкуба чувствовался некий намек на то, что он находит эту говорливую личность невероятно раздражающей. Клэйв Морра невольно дернулся, как будто он с трудом, лишь за счет героического усилия воли, сдерживал желание сразить своего спутника. На этот раз воин в доспехах нарушил свое обычное молчание тем, что для него было длинной и торжественной речью.

— Я не могу заставить тебя покинуть меня… Пестрый. И у меня есть перед тобой… долг, — нехотя признал Морр, — но не думай, что я нуждаюсь в тебе или хочу, чтобы ты снова помог мне. В конце концов судить о моих действиях будут иерархи, и они не выслушают иного свидетельства, кроме моего.

Пестрый печально нахмурился.

— Боюсь, что, несмотря на твои убедительные доводы, судьба еще успеет жестоко позабавиться с нами обоими. Когда мы расстались, я чувствовал, что мы снова сойдемся и останемся вместе до тех пор, пока не завершится Разобщение. Знаешь, это не совпадение, что маски послали меня в твой час нужды. Не все потеряно, Морр, но только в том случае, если мы разыграем наши роли вместе. Во вселенной есть силы, которые ты не знаешь и наверняка не можешь знать, которые стремятся к весьма и весьма пагубному исходу для Комморры, и это случится, если все будет развиваться по их воле. Если ты просто снова примешь мою помощь, я смогу привести тебя к лучшему будущему.

Инкуб на мгновение молча уставился на Пестрого, потом повернулся и без дальнейших комментариев начал удаляться, шлепая по жиже. Внезапное движение распугало горстку собравшихся рядом сумракрылов, которые разлетелись словно листья. Одетый в пестрое поджал полные красные губы под маской-домино и со вздохом пошел следом. В отдалении позади них, не замеченные ни инкубом, ни его нежеланным компаньоном, двигались безмолвные фигуры, идущие по их следам.

Архонт Аэз'ашья стояла на узком серебряном мосту над многокилометровой бездной, кальдерой вулканоподобной арены, принадлежавшей Клинкам Желания. Разреженный и холодный воздух Верхней Комморры обдувал ее обнаженное тело прохладным ветром, и пленные солнца, Ильмеи, кружились наверху, едва выделяя тепло. В верхних краях арены были высечены террасы из сверкающего белого камня, где сидело, ежась от холода, скудное с виду собрание зрителей. Но так казалось только на первый взгляд из-за расстояния и размеров арены. На самом деле на поединок пришли посмотреть сотни кабалитов, и много больше наблюдало за ним посредством иных способов. Она чувствовала их присутствие, словно стаю беззвучно парящих вокруг нее голодных призраков.

Серебряный мост, прямой, как стрела, тянулся от одного края кальдеры до другого, проходя прямо над центром пустотелого конуса в сердце крепости. Все, что упало бы с него, отправилось бы в свободный полет, пока не угодило бы в моноволоконные сети, натянутые над кузнями, камерами и тренировочными площадками на дне пропасти. В середине моста имелось расширение — диск радиусом не более, чем размах рук Аэз'ашьи. Та, что бросила ей вызов, уже ожидала там, и в руках ее сверкало готовое к бою оружие. Аэз'ашья уверенно вышла вперед и приняла как должное приветственные крики ее последователей на террасах. Шум верных кабалитов казался несколько приглушенным, и в этом случае винить стоило не только расстояние.

Аэз'ашья не питала никаких иллюзий — она стала архонтом Клинков Желания только потому, что это сделал за нее другой. Было много тех, кто сомневался в ее способности удержать за собой власть, и были те, кто надеялся завладеть властью вместо нее. Аэз'ашья знала: чтобы по-настоящему править кабалом, ей придется снова и снова доказывать, что она этого достойна. И самым началом этого пути было устранение тех, кто бросал вызов лично ей — пока что их было трое, четверо, если считать нынешнюю противницу, Сибрис.

Сибрис была членом клики гекатрикс-невест крови, которые присутствовали при «случайной» гибели архонта Кселиан. Раньше Сибрис ходила в числе фавориток и могла бы даже сменить Аэз'ашью в роли суккуба, если бы внезапное падение Кселиан не подорвало ее амбиции. Досада от потери положения быстро переросла в открытое противостояние, когда Аэз'ашья оказалась на месте архонта. Она хорошо знала Сибрис, они нередко выступали вместе и на поле боя, и за его пределами. Фактически, Аэз'ашья знала достаточно о стиле и методах Сибрис, чтобы позволить себе толику сомнения в исходе предстоящего поединка.

Сибрис предпочитала сражаться двумя клинками в виде полумесяцев в особой технике, взмахивая ими от бедра, держа руки прямыми и используя инерцию. Этому она научилась у последователей Квист в порту Кармин. Клинки были достаточно тяжелы, чтобы переломить парирующее лезвие, а Сибрис обладала достаточной ловкостью, чтобы с неуловимой быстротой выбросить их вперед и перехватить пытающегося уклониться противника. Но не оружие врага вызывало у Аэз’ашьи тревогу, и даже не шикарные, заплетенные проволокой в косу волосы Сибрис. Она использовала косу как гибкое оружие почти в два метра длиной, и конец ее был увенчан шипами и лезвиями. Аэз’ашья знала, что Сибрис могла без усилий вставлять удары этой косой между другими атаками. Достаточно дернуть шеей, и ее оппонент будет искалечен или убит. Неожиданный режущий удар сбоку или снизу… а потом полулунные клинки взметнутся, чтобы отсечь голову, и все будет кончено. Но даже не это вызывало у Аэз’ашьи сомнения.

Перед каждым другим поединком кто-то присылал Аэз’ашье совет, как победить бросившую вызов: указание на слабое место, предложение определенного яда, привычный маневр, которого следует избегать. На этот раз ничего не было, ни одного скрытного посланника, несущего мудрые слова, и поэтому Аэз’ашья действительно сражалась сама за себя. Она повторяла себе, что это неважно, и что это не значит, что Сибрис могла сама получить сообщение, раскрывающее, как победить Аэз’ашью.

Неважно. Аэз’ашья надела пару перчаток гидры, прилегающих к коже латниц, из которых торчало множество смертоносных кристаллических лезвий, покрывающих кулаки, предплечья и локти. Она чувствовала острое покалывание наркотика «серпентин», текущего по ее жилам — смесь гормональных экстрактов улучшала восприятие и усиливала ее и без того почти сверхъестественно быстрые рефлексы. Она победит в этой дуэли, будь то с чужой помощью или нет.

Все эти мысли метались в голове Аэз’ашьи, пока она шла по тонкому серебряному мосту. Теперь она была в дюжине широких шагов от центрального диска, и Сибрис подняла свои двойные клинки-полумесяцы в приветствии. Движение казалось слегка неуклюжим, это проскальзывало под внешней стремительностью и решительностью, которых следовало ожидать от невесты крови. Лицо Аэз’ашьи сохранило холодное, высокомерное выражение, но мысленно она тепло рассмеялась. Может быть, другие и не хотят ей помочь, но у нее еще есть собственные трюки в рукаве, как Сибрис, к своему несчастью, очень скоро узнает.

От некогда отрезанных пальцев раба остались одни пеньки. Ожоговая ткань на руках и лице вызывала мысль, что это была необходимая хирургическая процедура, но, скорее всего, это было не так. Все же Харбир почувствовал, что немного удивлен сноровкой, с которой раб рубил ножом и взвешивал порошки, и говорящей об опыте легкостью, с которой его толстые культи хватали узкое лезвие и сворачивали тонкие полоски бумаги. Харбир без интереса оглядел ужасно обожженное лицо раба и зевнул, задаваясь вопросом, когда же прибудет его связной. Он ждал под навесом, выкованным в виде переплетения висячих орхидей из золота и серебра, рядом с наркотическим притоном на берегу Великого Канала, и стремительно терял терпение.

Были времена, когда между изгибающейся черной петлей Великого Канала и нижними дворцами уровня Метзух простирался променад из полированного камня в сто шагов шириной. Со временем притоны и залы плоти Метзуха разрослись сюда и забили открытое пространство украшениями, рабскими клетками, навесами и аппаратами. Каждый клочок пространства становился объектом жестокой территориальной борьбы между соседствующими заведениями, еще одним лоскутом в грязном покрывале вражды и вендетты, столь же пестром, как и они сами. Крохотная каморка раба, расположенная сбоку от входа, должно быть, стоила тысячи жизней, оборванных в дуэлях и убийствах на протяжении многих лет, а серебряно-золотой навес был здесь так давно, что мог стоить целого миллиона.

Битвы за право владеть берегами Великого Канала были горном, в котором ковалось множество мелких кабалов, из которых состояла нынешняя структура власти нижнего Метзуха. В конце концов было достигнуто равновесие, когда никто не отваживался объявить своими последние двадцать шагов до края канала, ибо боялся оскорбить этим того или иного из самопровозглашенных владык нижнего Метзуха. Этот нестойкий мир, как правило, способствовал бизнесу, хотя в настоящий момент посетителей у раба не было. Жалкое создание все равно продолжало резать, измельчать и взвешивать свои товары со всем рвением домашнего животного, выполняющего трюки. Что же касается Харбира, то он уже перепробовал все, что мог предложить раб, и решил, что лучше останется трезвым.

Он в сотый раз осмотрел пустой берег канала в обоих направлениях и поразмыслил, стоит ли и дальше сдерживать усиливающийся гнев или выпустить его наружу. Не было никаких признаков, что за ним кто-то следит, но это ничего не значило. Уже много дней Харбир неопределенно ощущал, что кто-то или что-то следует за ним, так что, идя на встречу, он предпринял тщательные меры, чтобы избавиться от любых таинственных ищеек, которые могли бы идти по его следам. Тот факт, что он ничего сейчас не чувствовал, мог просто означать, что они стали осторожнее. Не слишком успокаивало и то, что развалина, с которым он должен был встретиться, снова опаздывал, как и то, какое место тот выбрал. Это напоминало о прошлых стычках, которые Харбир с трудом пытался забыть. Он знал дюжину мест, суливших лучшие развлечения и прибыль, чем этот конкретный уголок Комморры. Единственной вещью, которая удерживала его здесь, было то, что развалина, Ксагор, выполнял лишь поручения своего господина, и было, скорее всего, очень важно выяснить то, что он желает.

Большая часть эпикурейцев выбралась наружу и присоединилась к шумному параду, проходившему по открытому пространству вдоль берега Великого Канала. С одной стороны, это было развлечение для скучающих искателей удовольствий, с другой — демонстрация силы, недвусмысленное предупреждение для окружающих районов не вмешиваться в дела нижнего Метзуха. В городе в последнее время витало напряжение, он полнился предчувствием… чего-то. Чувствовались перемены, запах приближающегося пожара, необратимой катастрофы, на который у обитателей Комморры всегда было острое чутье и быстрая реакция. Бродило множество слухов об убийствах и заговорах в Верхней Комморре, говорили, что великий тиран отвлечен зловещими махинациями, которые не в силах обуздать даже его каратели. Знахари и гадалки по рунам, сидящие по дальним переулкам и потайным базарам, бормотали о мрачных знамениях. Отчаявшиеся и обездоленные собирались в темных углах и строили планы, как добиться большего от предстоящей смуты.

И вот тогда лорды-эпикурейцы созвали своих придворных для демонстрации силы. Такие же сцены разыгрывались по всей Комморре: неспокойные культы, ковены и кабалы собирались вместе, чтобы доказать свои претензии на могущество среди всеобщей неопределенности. Основываясь на том, что он видел своими глазами на протяжении последних недель, Харбир мог подтвердить реальность многих из их худших опасений, но вместо этого предпочел оставаться в тени и посмеиваться над их показной гордостью.

Первыми шли ряды намасленных и обнаженных рабов из множества рас, державших за поводки домашних питомцев. Крадущиеся саблезубые кошки огрызались на невозмутимых масситов, хельпауки с ногами-клинками шествовали рядом с пускающими слюни баргезами, накачанными наркотиками. Яркая, как калейдоскоп, мешанина меха, перьев и чешуи медленно текла мимо, ведомая потеющими рабами под бдительным присмотром укротителей. Время от времени в их рядах возникала внезапная заминка, когда раздраженное животное набрасывалось на того, кто его вел, но вереница экзотических зверей не останавливалась ни на миг.

За животными брели любимые рабы эпикурейцев. Большая их часть была изуродована искусством резьбы по плоти, которым владели гемункулы, и превращена в ходячие скульптуры из мяса и костей. Несколько богато разодетых перебежчиков шли среди этой ковыляющей и ползущей толпы и, пресмыкаясь перед хозяевами, выкрикивали им восхваления за то, что продолжали жить. Сложно было сказать, выражают ли стоны и мычание их соотечественников согласие или неодобрение.

Дальше шли ремесленники. Похожие на мертвецов гемункулы со своими слугами-развалинами в решетчатых масках свободно смешивались с мастерами-оружейниками и надсмотрщиками кузниц, одетых в сверкающие килты из лезвий, гравискульпторы шли с вращающимися над головами кругами из ножей. Там и тут разряженные специалисты по снадобьям и раскрашенные ламеянки соревновались друг с другом, источая все более ошеломляющие мускусы и феромоны. Ярко окрашенные облака вылетали в воздух из их фляг и флаконов, как стаи птиц.

Ремесленников достаточно уважали, чтобы позволить им носить символы их покровителей — членов множества малых эпикурейских кабалов, которые представляли собой власть в нижней части яруса Метзух. Там тройной рубец Душерезов, здесь поднявшая голову змея Ядовитого Потомства, серпообразный клинок Жнецов Тени и еще десятка два других. Мастера шли все вместе, несмотря на то, кому были верны на данный момент. Их услуги пользовались таким большим спросом среди эпикурейцев, что они часто меняли хозяев, и среди этих анархичных низших придворных сегодняшний соперник мог завтра стать союзником. Фальшь, лесть и неискренность сквозили в их рядах, когда они приветствовали друг друга самыми экстравагантными и куртуазными способами.

Харбир напрягся. Чувство, что за ним наблюдают, усилилось настолько внезапно, как будто кто-то стоял прямо за ним и дышал ему в шею. Он тревожно вгляделся в медленно движущуюся колонну, пытаясь найти его источник. Вот он, развалина в маске, идущий в процессии, но довольно далеко. Лишь время от времени можно было увидеть его голову, мелькающую среди других учеников и наемных рабочих. Но эта конкретная железная решетчатая маска слишком часто поворачивалась к навесу, где стоял Харбир, чтобы это можно было счесть совпадением. Был ли это, наконец, его связной или же какой-то обманщик? Сейчас могло случиться что угодно. Харбир проверил, легко ли клинок выходит из ножен, и отступил назад, в тени, чтобы подождать и увидеть, что будет.

Глава 2 Вопрос побега

Сумракрылов становилось все меньше, но вместе с тем сами они становились все крупнее и тучнее. Некоторые были достаточно велики, чтобы целиком заглотить эльдара, но уступали другим в скорости и агрессивности. Морр без устали рубил их всех, больших ли, малых, как только они попадали в радиус поражения клэйва, и гнал перед собой остальных, словно визжащую и стрекочущую волну.

Наконец среди покрытых коркой грязи стен показался незнакомый блеск металла. Более тщательное изучение открыло низкий боковой туннель, полого уходящий вверх. Когда-то его защищали прутья решетки, но время и воздействие сумракрылов разъело мягкий металл, и остались только короткие обломки, торчащие, будто гнилые зубы в открытом рту. Морр без колебаний протиснулся внутрь, используя клэйв для опоры среди скользких стен, и быстро исчез из виду.

Одетый в пестрое шмыгнул носом и вгляделся вслед инкубу, изображая комичное беспокойство.

— Это правда? — окликнул он. — Повторяю, это правда самое лучшее, что пришло тебе в голову?

Упорное молчание было единственным ответом на его насмешки, и через какое-то время, шумно вздохнув, он пригнулся и последовал за Морром.

Лаз оказался коротким, не более дюжины метров в длину, и вышел под прямым углом в еще один, более широкий наклонный туннель. Грязь здесь лежала настолько густо, что кругом было темным-темно, как если бы они плыли в черной воде. От стен причудливо отражалось эхо каких-то шорохов и стрекота, а также царапающие звуки, издаваемые движениями чего-то крупного.

— Морр, это я тебя слышу?

Послушавшись инстинкта, пестрая фигура скользнула в сторону, и что-то с огромной скоростью вылетело из темноты. Оно с силой врезалось в стену туннеля, огласив замкнутое пространство громоподобным треском.

— Так, хватит уже! — пробормотал Пестрый и бросил на пол маленький предмет. Чернильную тьму разорвала настолько яркая вспышка света, что, казалось, на микросекунду здесь вспыхнуло солнце и окутало эту темную нору своей сияющей фотосферой. Мгновенный всполох озарил чудовищный, скрытый плащом силуэт, возвышающийся над какой-то фигурой, которая дергалась и билась среди пляшущих теней. Стая крошечных сумракрылов, сидевших на потолке, с визгом погибла во вспышке, и их бесчувственные тела посыпались вниз, словно нежданный снегопад из черных снежинок.

Тьма быстро вступила в свои права, но ненадолго. Красная молния блеснула там, где стоял силуэт в плаще, а за ней последовала чисто-белая вспышка от удара силовым оружием. Очерченная светом, во тьме возникла бронированная фигура Морра, воздевшего клэйв. Он как будто на миг застыл, готовясь ударить по рябящим стенам из темной плоти, окружившим его. Клинок сверкнул еще раз, потом еще один, вспышки были подобны отдельным стоп-кадрам, отображающим наступление инкуба, а затем они слились в сплошной размытый поток света.

Чудовищная фигура оказалась закутана не в плащ, но в крылья — множество крыльев. Она отступила назад, пытаясь спастись от своего мучителя, и издала глубокий рыдающий вопль отчаяния, когда клэйв вновь глубоко вонзился в ее плоть и вспорол мешкообразное тело, выпустив наружу огромную массу потрохов. Тварь повалилась извивающейся кучей, с ужасающей силой колотя по камню мясистыми крыльями. Морр прошел прямо по этой дергающейся массе, избегая ударов, и рассек основной нервный ствол существа, отчего бешеные предсмертные спазмы превратились в редкие слабые содрогания.

Наконец инкуб поднялся в центре умирающей массы, словно феникс, покрытый запекшейся кровью, и его клэйв шипел и дымился от едкого ихора. Пестрый легонько поаплодировал ему.

— Браво, Морр, и снова ты доказал, что можешь превозмочь любые препятствия, что встанут пред тобой! — улыбнулся он и театрально кашлянул в рукав. — Хотя, конечно же, не стоит недооценивать маленький вклад, сделанный твоим отважным соратником.

Морр сверкнул глазами при этом намеке.

— Тварь была под контролем до твоего вмешательства, — запальчиво возразил он. — Оно могло ускорить исход, но не изменило его.

— Что ж, время для нас важнее, так что на здоровье, друг мой. Осталось совсем немного, и Разобщение изолирует Комморру, и мы застрянем здесь среди многих тех, кто хотел бы видеть тебя мертвым, — весело сказал Пестрый и поддел распростертое крыло изящно заостренным носком. — Итак… Я предполагаю, что именно поэтому этот путь не пользуется популярностью?

Морр неразборчиво огрызнулся и потопал вдаль по наклонному туннелю. Пестрый осторожно обошел умирающее создание, которое когда-то было патриархом с тысячей потомков, и проворно устремился следом.

Опустившись еще на десять метров, туннель выровнялся. Сверху в потолке показался еще один вертикальный лаз, подняться по которому не представлялось возможным. Сам же туннель заканчивался тупиком, большую часть которого занимал широкий овал из блестящего металла и серебристого камня, напоминающий своими очертаниями огромный глаз. Позади сооружения виднелись голые камни, которые как будто висели в воздухе, не поддерживаемые стенами туннеля. Портал излучал ауру дремлющей силы, словно сквозь него беззвучно протекало мощное течение.

— Ах-ха! — воскликнул Пестрый. — Это похоже на старые корабельные ворота, хотя и небольшие. Знаешь, Морр, за что я люблю этот город? Ты никогда не знаешь, на что наткнешься, просто завернув за угол.

В ответ Морр обратил на него испепеляющий взор.

— Архонт Крайллах давным-давно завладел этими воротами и сделал их своим собственным секретным входом и выходом из города. Они не привязаны к какому-либо пункту назначения и за ними не ведется слежение.

Пестрый слегка побледнел при этих словах.

— Но с приближением Разобщения это ведь значит…? — вопросительно произнес он.

Морр продолжил, как будто арлекин ничего и не говорил.

— Когда случится Разобщение, этот портал может разрушиться. Наверняка он какое-то время продержится открытым, и любое существо, которое обнаружит его, сможет проникнуть в город. Нам надо быть подальше отсюда, когда это произойдет.

— Нам? О, Морр, я и не думал, что тебе есть до меня дело! — защебетал Пестрый. — Видишь, мы уже становимся добрыми друзьями!

— Я не могу избавиться от твоего нежеланного внимания, но я должен претерпеть неизбежные последствия своих действий, — нараспев проговорил Морр. Эти слова он произнес, как будто какую-то личную мантру, и тихо повторил: — Я должен претерпеть неизбежные последствия своих действий.

— Не только претерпеть. Боюсь, мой старый друг, что ты должен также искупить их, — сочувственно добавил Пестрый, — и не только те, о которых ты думаешь.

Глухой шлем повернулся к нему лицом, в хрустальных глазных линзах как будто блеснуло алое пламя. На миг Пестрый покорно погрузился в молчание, прежде чем сменить тему.

— Так можно предположить, что ты знаешь, как открыть врата? Есть ли способ запереть их за собой?

Морр фыркнул и переключил внимание на панель у нижнего края портала. Первоначально Пестрый с легким интересом наблюдал за активацией ворот, но все чаще отвлекался, чтобы взглянуть в туннель позади. Он несколько раз обернулся, а потом бесцельно побрел куда-то в сторону от Морра, который сидел на корточках. Арлекин наклонил голову, будто прислушиваясь, а потом вдруг с щелчком сжал пальцы, одним полуразмытым движением выхватив что-то из воздуха, и с любопытством осмотрел свою добычу.

— О, интересно, — прокомментировал Пестрый. — Думаю, тебе стоит посмотреть, Морр.

Он протянул в сторону инкуба нечто маленькое, нечто настолько крошечное, что его едва можно было различить между большим и указательным пальцами руки, затянутой в перчатку. Оно походило на насекомое, но, конечно, не существовало ни одного живого насекомого, которое было бы столь умело сотворено из металла и хрусталя, как то шпионское устройство, которое сжимал Пестрый.

— Вспышка, должно быть, выключила их первоначальные источники, поэтому им пришлось быстро выслать поддержку, и, несомненно, вокруг должны быть и другие, — на какой-то миг голос Пестрого утратил прежнее легкомыслие и шутливость, но затем он снова расцвел и весело улыбнулся. — Кто-то следит за нами, друг мой, — сказал он, повернул устройство к себе и четко произнес прямо в него: — Надеюсь, они просто наблюдают и не намерены как-либо помешать нам, это было бы прискорбно.

И с этими словами Пестрый растер муху-шпиона между пальцами и сдул оставшийся от нее прах.

— Давай выясним, чего хотят эти наблюдатели, — отозвался Морр голосом, не предвещающим ничего хорошего, выпрямился и отступил от ворот на шаг. Внутри овала начала проявляться занавесь из мерцающей энергии. Поначалу она состояла из чистого серебряного света, но по мере уплотнения ее пронизывали вспышки золотого и янтарного цвета. Через миг по поверхности зазмеились извивающиеся зеленые и синие нити. Вид портала навевал мысли о яде и излучал внутреннюю злобу, от которой и Морр, и Пестрый невольно отошли еще на шаг.

— Это…? — начал инкуб и не договорил до конца.

— Разобщение. Да, — поспешно закончил Пестрый, чье обычное ветреное поведение вдруг сменилось серьезностью. — Видимо, до него остались считанные мгновения. Нужно уходить прямо сейчас, или в лучшем случае мы застрянем здесь до его окончания. В худшем случае в ближайшие пять минут мы окажемся по уши в демонах.

С плеч Морра как будто спала гора. Он поднял клэйв и встал лицом к центру портала.

— Тогда пусть они приходят, — провозгласил он. — Я готов.

Пестрый недоверчиво уставился на инкуба.

— Не время устраивать героическое самопожертвование, пытаясь удержать единственный портал в городе миллиона порталов! — отчаянно воскликнул он. — Иди к своим иерархам, если так надо, но мы должны взяться за первопричину этого Разобщения вместе и быстро! Нам надо идти!

Морр нехотя стряхнул с себя видение собственной смерти. Куда проще искуплять грехи через самоуничтожение, чем посмотреть в лицо своим преступлениям, и ему казалось несправедливым, что он должен лишиться этого шанса. Но сам факт того, что это было проще, убедил бы его в неправильности этого пути даже без пронзительных проклятий Пестрого. Портал неуверенно пульсировал и мерцал перед ними обоими — порог Паутины, которая сама по себе была путем, ведущим в миллиард других мест, ведомых и неведомых, потаенных и заметных, открытых и запретных. Место, куда должен был отправиться Морр, было хорошо скрыто, но никому не запрещалось туда вступить. Любой мог искать тайный храм Архры, истинный вопрос был в том, выживет ли он, чтобы покинуть его. Морр сделал один-единственный шаг к открытым воротам, а Пестрый, не отставая, шагнул следом, когда сзади донесся резкий окрик, заставив обоих мгновенно остановиться и повернуться.

— Стойте, где стоите! Вам не дозволено покидать город!

— Последний шанс, Сибрис, — предложила Аэз'ашья, ступая на платформу. — Отступи и присоединись ко мне. Я даже сделаю тебя одной из своих суккубов, если ты все еще желаешь этого.

С заплетенными волосами голова Сибрис выглядела, как угловатый лик статуи над высоким горлом прилегающего к коже костюма. Она дерзко подняла подбородок и бросила на Аэз'ашью взгляд, полный жгучего презрения.

— Эта честь уже должна была по праву стать моей, — выплюнула ведьма. — Ты предлагаешь мне объедки со своего стола, хотя сама недостойна даже быть архонтом, не говоря уже об иннитах Верхней Комморры.

Иннитах, невеста смерти. Да будет так, подумала Аэз'ашья, подняв перчатки гидры и сжав кулаки. Кристаллические осколки, торчащие из запястий и локтей, с треском вытянулись, превращаясь в свирепо загнутые, крючковатые клинки. Сибрис не понадобилось иного приглашения, чтобы начать свою атаку. Плавными пируэтами она двинулась к Аэз'ашье, и ее полулунные клинки закачались в воздухе, словно маятники.

Аэз'ашья нырнула под сверкающую дугу, которую описал в воздухе первый полумесяц, шагом вбок ушла от второго и оказалась в центре диска. Высоко взмахнув ногой, Сибрис немедленно развернулась и с яростью набросилась на Аэз'ашью. Смертоносные спирали полулунных клинков неумолимо приближались к ней, чтобы нанести двойной удар. Клинки рухнули вниз с непреодолимой силой, когда гекатрикс вложила в бросок всю массу своего тела. Аэз'ашья перекатом ушла от атаки и вскочила на ноги у самого края диска. Она как раз успела, чтобы перехватить обратный взмах Сибрис одной из своих шипастых перчаток, и свирепо крутанула ее в сторону.

Сибрис сделала обратное сальто, чтобы уберечь свое оружие, и Аэз'ашья легко уклонилась от неловкого удара пытающейся восстановить свою позицию ведьмы. Бритвенно-острые лезвия перчаток гидры со свистом рассекли воздух в считанных миллиметрах от шелковистой кожи Сибрис, но та увернулась и сделала быстрый пируэт, чтобы вернуть прежний темп наступления. Аэз'ашья по-волчьи ухмыльнулась.

Каждое движение Сибрис было на долю секунды медленнее, чем следовало, и этот факт сама Сибрис, похоже, еще не осознавала. Она снова замахнулась на противницу, клинки в прямых руках метнулись к открытым горлу и животу Аэз'ашьи. На этот раз та осталась на месте и нанесла удары по стремительным полумесяцам, не для того, чтобы заблокировать их, но просто отвести в стороны, так что они без всякого вреда пролетели мимо тела. Один из клинков на перчатках Аэз'ашьи сверкнул у талии Сибрис, возвращаясь в защитную позицию, и прочертил алую линию, прорезав облегающий костюм и плоть. Кончик лезвия с тонким звоном отломился и остался в ране, и Сибрис охнула, отдернувшись назад.

Увенчанная лезвиями коса Сибрис рванулась вперед, как атакующая змея. Это движение не запоздало ни на долю секунды и застало Аэз'ашью врасплох. Тугой узел из острых, как скальпели, клинков длиной в палец хлестнул рядом с ее глазами, вызвав мгновенную инстинктивную реакцию. Аэз'ашья поймала косу и рванула, заставив Сибрис перекувырнуться над собой. При этом она успела резануть одним из локтевых лезвий по мелькнувшему над ней бедру Сибрис, выпустив еще один красный шлейф и оставив новый кристаллический осколок в ране. Сибрис яростно взмахнула, метя в руку, схватившую косу, и Аэз'ашье пришлось разжать свою хватку. Она выпустила Сибрис и позволила ей отступить и снова занять позицию в центре диска.

Все это, в конечном итоге, сводилось к планированию, и как Аэз'ашья накрепко запомнила после недавних событий, подготовка означала победу. Прежняя Аэз'ашья попросту приняла бы этот вызов и сражалась тем, что было под рукой, и там, где было удобно. Новая Аэз'ашья понимала, как важно знать место и тщательно подбирать оружие. Площадка, выбранная для поединка, была лишь немного, но мала для того, чтобы Сибрис развила полную скорость, и гравитация здесь была лишь чуточку сильнее, чем та, к которой она привыкла. Аэз'ашья твердо придерживалась мнения, что слишком многие ведьмы тренируются в средах с пониженной гравитацией, соблазненные тем, что благодаря ей можно демонстрировать более зрелищный стиль боя. Сибрис была тому живым доказательством.

Теперь это только дело времени. Кристаллические лезвия на перчатках Аэз'ашьи уже отросли заново. Фрагменты, которые остались в ранах Сибрис, будут способствовать кровотечению, несмотря на все попытки ее костюма закрыть порезы. Стиль Сибрис был основан на использовании инерции, на постоянном движении, которое теперь только ускоряло потерю крови. Аэз'ашье оставалось только ждать неизбежного конца.

От процессии эпикурейцев отделился развалина в маске и открыто пошел ему навстречу. В то же время Харбир незаметно вытащил свой нож и стиснул его наготове под плащом. Развалина поднял обе руки, чтобы показать отсутствие оружия, хотя вместо правой кисти у него торчала изогнутая лапа, похожая на птичью, которая сама по себе могла сойти за оружие. Харбир пришел к выводу, что она приживлена недавно, судя по тому, как неуклюже прислужник орудовал ею, снимая маску. Угрюмое лицо с густыми бровями, открывшееся его взгляду, выглядело знакомым, но это ничего не значило, ведь в Комморре можно было как угодно исказить и переделать плоть по цене горячего обеда. Харбир фальшиво улыбнулся и заговорил первым.

— Приветствую, «Ксагор». Сколько демонов у ворот?

— Шесть, и Харбир почти поддался, — тут же отозвался развалина.

Лицо Харбира сердито покраснело от воспоминания.

— Очень умно, так чего ты хочешь? — резко спросил он.

— Тут слишком открыто. Внутрь?

Ксагор шагнул ко входу в притон, пожалуй, с немного чрезмерной готовностью, но Харбир поднял руку, останавливая его.

— Здесь будет нормально. Никто на нас не обратит внимания, пока продолжается парад.

Он кивнул в сторону берега, где теперь мимо них маршировали ряды воинов под аккомпанемент громовых барабанов и лязгающих цимбал. Их оружие и доспехи были разнообразны, но имели общий стиль: темные цвета, плавные изгибы, шипы и лезвия, количество которых посрамило бы скорпиона. Некоторые воины несли трофейные шесты с ярко окрашенными шлемами почти сферической формы и многочисленными сушеными головами, напоминающими отвратительные плоды. Воины шли тесными рядами соответственно своим кабалам, и горе постигло бы того из них, кто ступил бы на путь своих соперников. В отличие от переменчивых словно ртуть ремесленников, неверный воин был бесполезен, как оружие, которому нельзя довериться. Солдату лучше было умереть, чем предать хозяина, которому он поклялся служить (по крайней мере, так говорили хозяева). Поразмыслив над этим, Харбир решил, что из этого, скорее всего, следует некий урок.

Ксагор горестно наморщил лоб, но покорно остался на месте и успокоил себя тем, что начал шептать хриплым, привлекающим внимание шепотом, чтобы удовлетворить свое неуклюжее стремление сохранить секретность.

— Хозяин… передает приветствие.

— Славно, — фыркнул Харбир, не пытаясь понизить голос. — Где он?

Ксагор, если это был Ксагор, на миг замялся, и подозрительность Харбира только выросла. Даже идущие строем воины выглядели настороженно, их шлемы-маски то и дело поворачивались, неосознанно ища угрозы. Всеприсущее подозрение и кипящая внутри, затаенная жажда насилия висели над парадом воинов, словно тяжкая грозовая туча.

— Секрет… у хозяина много работы.

— Я вижу, хотя не могу сказать, что так уж впечатлен той работой, которую он провел над тобой.

Обычно безжизненные глаза Ксагора вспыхнули гневом от насмешки.

— Не смейся над хозяином! — рявкнул он, мгновенно забыв о своем дурацком стремлении к суфлерскому шепоту. Раб в своем закутке не обратил на это ни малейшего внимания, а Харбир глумливо рассмеялся в лицо развалине.

— Он не может защитить нас! — прошипел он. — Не может защитить самого себя! Нам просто надо убежать…

— Хозяин сказал, что Харбир захочет бежать, — разгоряченно перебил Ксагор. — Хозяин сказал, это хорошая идея. Беги далеко! Хорошо спрячься.

Развалина внезапно повернулся, чтобы уйти. Харбир был поражен таким поворотом событий.

— Подожди, что? Ты не можешь взять и уйти! — Харбир быстро шагнул к нему, схватил за перед робы и приставил к шее развалины обнаженный клинок. — Мне ничего не говорят, и я должен подчиняться командам, как домашнее животное? За мной следят, ты в курсе? Следят, и очень скоро настигнут, так что давай говори, что происходит, иначе я прямо тут перережу тебе глотку!

Развалина триумфально ухмыльнулся.

— Хозяин сказал, когда Харбир захочет бежать, Ксагор должен уйти и посмотреть, что сделает Харбир. Если Харбир пойдет за ним и потребует ответов, тогда хозяин попросит Харбира сохранить кое-что, пока он в бегах. Очень скоро наступят плохие времена, и Харбир должен защитить это.

Внезапно в здоровой руке развалины оказался какой-то предмет — плоский, толщиной в палец, металлический пятиугольник со спиральным желобком на поверхности.

— Это что? — Харбир подозрительно уставился на штуковину, не притрагиваясь к ней. Она, по его мнению, даже не выглядела ценной, но он знал, что в Комморре внешний вид может быть обманчив. Столь малый объект мог содержать в себе, в сжатом виде, нечто куда более огромное. Например, маленький звездолет, портал в иной мир или бомбу, достаточно большую, чтобы от Харбира наверняка не осталось ни единого кусочка.

— Это секрет… которого Ксагор не знает, — развалина посмотрел на Харбира почти что со смущением. Похоже, он намекал, что угрозы или пытки, неважно, насколько они будут приятны для Ксагора, ничего больше не раскроют.

— Тогда… он мне как-то поможет? — спросил Харбир, опустив клинок и чувствуя, что ему придется смириться.

— Хозяин говорит, да, — утешил его Ксагор.

— Лучше бы он предложил награду за все это.

— Хозяин сказал напомнить Харбиру, что покровительство хозяина многократно ценнее жизни Харбира.

— Толку-то я от него видел, — буркнул Харбир.

— Хозяин еще сказал, что он уже сделал для тебя больше, чем тебе известно.

— Очевидно, Бел… — в гневе Харбир едва удержался от того, чтобы назвать мастера-гемункула по имени. — Очевидно, хозяин много чего говорит, только не мне.

Он кипел от злости и в сомнении покусывал губу. Подняв взгляд, Харбир увидел, что приближается конец процессии эпикурейцев. Последними (не считая арьергарда из других воинов: даже эпикурейцы обладали инстинктом самосохранения) явились мелкие архонты нижнего Метзуха и аристократия смешанных кровей. Они двигались по двое-трое в ряд в последовательности, которая наверняка была причиной многих ссор и междоусобиц. Как бы то ни было, их возглавляли лорд Наксипаэль из Ядовитого Потомства и Безиет Сто Шрамов, архонт Душерезов. Харбир знал обоих архонтов и когда-то выполнял для них кое-какие мелкие поручения. Повелители эпикурейцев ехали в богато украшенных паланкинах и носилках, вознесенных над толпами их приближенных: телохранителей, конфидентов, лакеев и льстецов.

Несмотря на все непочтительные высказывания, покровительство мастера-гемункула Беллатониса стоило для Харбира больше, чем он готов был признать. Оно уже отпугивало врагов и открывало двери, которых раньше для него даже не существовало. Не так давно Харбир сменил круги общения, в которые был вхож, и начал подниматься по высоким и скользким склонам кабалитской политики, несмотря на низкое происхождение. Если он хотел когда-нибудь взобраться на один из этих паланкинов, то нуждался в могущественных союзниках, таких, как Беллатонис. Развалина ждал с довольной ухмылкой на лице, по-прежнему держа в руке металлический предмет, словно ждал, когда Харбир заберет его, но тот по-прежнему сомневался. Он никогда не сможет возвыситься, постоянно служа другим. Каким-то образом, но он должен сам взять ситуацию под контроль.

Шум парада мешал нормально думать: гудели рога, беспрестанно стучали барабаны, от групп ремесленников доносились пронзительные звуки труб, а ушедшие вперед звери продолжали визжать и реветь. Воины молчали, единственным аккомпанементом с их стороны был лишь топот сапог. Через весь этот гам уши Харбира уловили ясный высокий звук, который немедленно завладел его вниманием. Он повернулся обратно к Ксагору и забрал у него металлический пятиугольник.

— Я думаю, — торопливо проговорил Харбир, — нам правда лучше зайти внутрь.

Глава 3 Разобщение

— Кто смеет мешать инкубу в его трудах? — медленным, угрожающим голосом проговорил Морр. — Покажи себя, чтоб я увидел, достоин ли ты отдавать мне приказы.

Из темноты донесся издевательский смех.

— Спасибо, но мы лучше останемся здесь. Не такие уж мы и глупцы, чтобы бросаться под твой клэйв и клинок клоуна.

— О? — спросил Пестрый, выступив вперед легким шагом танцора. — Тогда как же вы планируете остановить нас, друзья? Два шага, и нас здесь уже не будет. И как вы сможете помешать этому?

— Ты не единственный, у кого есть гранаты, шут.

Если бы неизвестные не бахвалились, их попытки могли бы оказаться более успешны. Но теперь Пестрый заметил первый маленький металлический шарик, кувыркающийся в воздухе, поймал его и бросил обратно одним быстрым плавным движением. Вспышка статики осветила туннель там, где она приземлилась, и стало видно бегущие фигуры, озаренные ее ползучим свечением. Электромагнитная, решил про себя Пестрый, они используют электромагнитные гранаты, чтобы отключить ворота. В любой момент они могут бросить еще сразу несколько. Пестрый бросил взгляд назад, чтобы увидеть Морра и прокричать предупреждение.

Он не увидел ни следа великана-инкуба, а ворота уже закрывались.

В одно паническое мгновение Пестрый увидел всю сцену, как будто застывшую на месте. Время замедлилось, растянулось, и каждая мельчайшая деталь стала ясна как день. Сияющие красные линии расползались по металлу и камню, из которых состоял портал. Он должен был закрыться навсегда, так, что от него ничего бы не осталось, кроме кучи бесполезного шлака. Вуаль мерцающей энергии все еще висела внутри врат, завихряясь и переливаясь разными цветами, но неумолимо истончалась. Пестрый кинулся в умирающий портал, и в тот же миг вокруг него со звоном посыпался дождь из крошечных гранат.

Череда яростных взрывов потрясла ворота, электромагнитные разряды и клубки плазмы — некоторые из нападавших уже сменили свои намерения от пленения к убийству — смешались в катастрофической буре насыщенных энергией частиц. Когда она рассеялась, портала больше не было, на его месте возвышалась лишь оплавленная и искаженная масса. От инкуба и арлекина не осталось и следа.

Агенты прощупали ее, проверили и бесцельно проанализировали окрестности, но было совершенно ясно, что тут уже ничего нельзя сделать. Они утешили себя тем, что их хозяин в данный момент был занят и недоступен, и неприятную необходимость проинформировать его о том, что добыча ушла, можно было отложить до другого времени.

Если бы только агенты знали, что их хозяин в тот момент был не так далеко. Архонт Ниос Иллитиан из кабала Белого Пламени ковылял по переплетенным кишкам туннелей, пронизывающих огромное многослойное подножие Комморры. Теперь лишь считанные минуты отделяли его от Разобщения, к приближению которого он, сам того не зная, приложил так много усилий. И, похоже, воздаяние уже обрушилось на него. В почти полной темноте он брел по затхлым скользким туннелям, налетал на сырые каменные стены, отчаянно пытаясь найти выход и вытягивая перед собой немеющие руки. Во многих километрах над ним поднимались серебряные башни вышиной с горы, поместья размером с города, целые крепости-континенты и острова-дворцы непревзойденной красоты и величия. Его собственная крепость находилась совсем недалеко и полнилась придворными, воинами и рабами, готовыми выполнять все его прихоти. Но архонт Иллитиан был один, заточенный в зловонных внутренностях мира, и умирал.

По природе своей Иллитиан был не из тех, кто склонен к сожалениям. Он всецело разделял граничащее с патологией стремление своей расы глядеть только вперед. Прошлое было прошлым, и ничего иного сказать было нельзя. Таково было здоровое отношение к жизни среднестатистического комморрита, не считая разве что того, что оскорбления, распри и вендетты он помнил с кристальной ясностью. Но все же сейчас Иллитиан чувствовал горькое сожаление. Не потому, что выпустил на свободу потусторонние силы, которыми не мог управлять, чтобы воскресить эту бестию Эль'Уриака. Не потому, что его самонадеянность и спесь стала причиной гибели его соратников, не из-за массового убийства в банкетном зале проклятого Эль'Уриака, который так и остался позади, застыв в гробовом безмолвии. Нет, единственное, о чем жалел Иллитиан, это то, что ему не повезло оказаться затронутым падением воскрешенного архонта.

Иллитиан вынужден был признать в душе, что его уничтожение было довольно ловко спланировано. Он понял истинную опасность плана лишь в последние моменты, и даже тогда предпочел бежать, чем попытаться предупредить Эль'Уриака или предотвратить это. И все же слишком, слишком поздно. Теперь его зрение быстро мутнело, а кожа стекленела буквально на глазах, приобретая оттенок блестящего нефрита, который скоро потемнеет до полной черноты. Мастер-гемункул, Беллатонис, придумал, как выпустить стеклянную чуму на Эль'Уриака и его гостей. Это была вирусная спираль, созданная для того, чтобы превращать живую плоть в стекло, что для комморрита означало истинную смерть, ибо его тело полностью уничтожалось в процессе. Ни регенерация, ни оживление не могли спасти от этой болезни, и поэтому любой комморрит, который чего-то стоил, обычно имел прививки против нее. И вот в чем заключалась хитрость: гемункул уговорил колдунью-экзодитку, миропевицу, преобразить чуму, сделать ее настолько сильной, что та смогла одолеть все воздвигнутые против нее преграды. Способность общаться с низшими формами жизни казалась такой безобидной и приземленной силой, но лишь до тех пор, пока ее не использовали для обхода твоей иммунной системы. Иллитиан знал, что он все равно, что мертв.

Но архонт Белого Пламени все равно продолжал волочь вперед свое негнущееся тело, и в его разуме ярко пылал животный инстинкт самосохранения. Холодная, логическая часть сознания продолжала твердить, что это безнадежно, что нужно лечь и сохранять оставшуюся энергию. В этом призыве сдаться он слышал отдаленный, похожий на песню сирены шепот Той, что Жаждет, которая с нетерпением ожидала его души, обещая заключить его во всепоглощающих объятьях, стирающих все скорби и невзгоды. С немеющих губ Иллитиана срывался непокорный хрип, и он, шатаясь, ковылял все дальше.

Беллатонис и старуха Анжевер, вот кого надо винить. Это они сделали возможным злополучное возвращение Эль'Уриака. Иллитиан видел себя руководителем заговора, создателем планов, сборщиком всех необходимых ресурсов. Теперь было ясно, что это им все время управляли… Нет, это не так — Беллатонис был так же изумлен, как и все остальные, и, на самом деле, воскресший Эль'Уриак даже нанес ему почти смертельные раны. Значит, это старуха и экзодитка, это они придумали какой-то план, чтобы принести разрушения в Комморру, и отравили все планы Иллитиана своим колдовством. Это казалось более правдоподобным, но все равно не выглядело верным. Теперь он чувствовал, что тут приложил руку иной, более великий архитектор, сущность, не сдерживаемая ни временем, ни пространством. При всем этом ей, видимо, больше нечего было делать со своей мощью, кроме как использовать ее на погибель Иллитиану.

Умирающий разум архонта продолжал бурлить домыслами и паранойей, как делал это всю его жизнь. И, может быть, впервые за все свое существование он не имел возможности отомстить или хотя бы показать виновным, что он знает. Невидимый убийца уже победил и сразил его, просто он еще не умер до конца.

Затухающие чувства ощутили дрожь: пол тоннеля вибрировал, словно туго натянутая нить. Значит, все-таки старуха была права, пусть Лилиту съест ее зашитые глаза, и действительно приближается Разобщение.

Сибрис начинала утрачивать свою змеиную грацию. Как сломанная игрушка, она закружилась по краям диска, постоянно пробуя на прочность оборону Аэз'ашьи, но та оставалась непреодолимой, по крайней мере, пока Сибрис не бросалась на нее со всей силой — а этого она уже не осмеливалась делать. Серебряная поверхность арены была крест-накрест испещрена красными потеками и струйками. Осталось недолго. Аэз'ашья дожидалась последней отчаянной атаки, прежде чем запас сил ее соперницы окончательно иссякнет. Она разминала руки в усеянных бритвами перчатках, предвкушая это мгновение.

И наконец, Сибрис свирепо метнулась к ней. Она бросила себя вперед, чтобы налететь на Аэз'ашью со всей мощи, и полулунные клинки от скорости размылись так, что выглядели сплошной лентой из стали. Аэз'ашья поддалась под натиском, пригибаясь или отражая удары кулаками и предплечьями. У нее не было выбора: глаза Сибрис остекленели, а губы покрылись пузырьками пены — верный знак того, что она использовала дозу «расколотого разума», чтобы усилить свою ярость. Аэз'ашья обнаружила себя оттесненной на край платформы, где у самых ее пят разверзалась многокилометровая бездна.

Аэз'ашья неожиданно пнула Сибрис в бедро, от чего гекатрикс на миг потеряла равновесие. Она немедленно воспользовалась шансом, чтобы повернуться и подступить вплотную к Сибрис, сводя на нет ее преимущество в длине оружия. Клинки перчаток гидры с хрустом вонзились под грудину Сибрис, пробив прочный как сталь корсет и вскрыв гладкую белую плоть под ним. Глаза ведьмы широко распахнулись, она пошатнулась и откашлялась кровью, прежде чем яростно контратаковать Аэз'ашью. Это был опасный момент, время, когда враг понял, что уже умирает, и готов сделать что угодно, чтобы только забрать с собой своего убийцу.

Аэз'ашья перехватила опускающееся запястье Сибрис и выкрутила так, что та оказалась на краю диска. Отчаянный режущий удар второго клинка был презрительно отброшен в сторону, и Аэз'ашья безжалостно вытолкнула гекатрикс с платформы. Сибрис закричала, почувствовав, что ноги потеряли опору, и беспомощно забилась над бездной. Аэз'ашья улыбнулась и позволила Сибрис еще немного подумать над своим решением, в отчаянии болтаясь в пустоте, а затем резко схватила ее за горло и вытащила ее обратно на край.

— Знаешь что, Сибрис? — выдохнула она. — Думаю, я должна быть тебе благодарна. Я и сама сомневалась, могу ли я преуспеть, будучи архонтом, а теперь ты подтвердила, что это так. Вопрос стоит так: достаточно ли ты умна, чтобы принять это?

Сибрис слабо кивнула. Вряд ли она смогла бы сделать что-то иное с клинками Аэз'ашьи у горла. Несомненно, гекатрикс устроит еще немало проблем, привлечет других мятежников и заговорщиков на свою сторону. Аэз'ашья теперь понимала, что это тоже полезно: Сибрис — известный противник, которого она в силах победить один на один, если это потребуется. И если Сибрис станет приманкой для других оппонентов, тогда даже лучше, их будет гораздо проще вычислить и разобраться с ними. Аэз'ашья выпустила шею своей противницы и стиснула в руке ее косу.

— На этот раз ты останешься жива, Сибрис, за свои старые заслуги и за то, что помогла мне доказать, что я достойна, — объявила Аэз'ашья. — Но это я оставлю себе как сувенир!

Она отсекла косу Сибрис вплотную к черепу и подняла в воздух, чтобы показать зрителям. К своему неудовольствию Аэз'ашья заметила, что ведьма уже не смотрит на нее. Она уставилась куда-то в небо Верхней Комморры, пристально глядя поверх плеча Аэз'ашьи, и на ее лице явственно проступал ужас. Мелкая дрожь прошла по платформе под ногами. Опасаясь уловки, Аэз'ашья быстро бросила взгляд в том направлении, куда глядела Сибрис. И от того, что она увидела, у нее едва не замерло сердце.

Илмеи, кружащие в высоте, менялись. Вокруг черных солнц расползались круги белого огня, и тонкие, как бич, протуберанцы извивались над ними, как замедленные молнии. Солнечный свет испускал ядовитые отблески и придавал всему, на что падал, маслянистый, нечистый оттенок. Что-то происходило, и это было очень и очень неправильно.

По черному бархату Великого Канала плыла армада увеселительных барок, следующая за процессией эпикурейцев. Пассажиры кораблей, в зависимости от настроения, выкрикивали ободряющие кличи или издевательские оскорбления, играли на музыкальных инструментах и танцевали. Большая часть развлекалась тем, что сладострастно пыталась соблазнить тех, кто шел по берегу, чтобы они прыгнули в канал и поплыли к ним. Это была жестокая игра, если учитывать, что «воды» Великого Канала представляли собой странную микстуру из наркотиков, отходов и других химикатов, которые вызывали сумасшествие или потерю памяти у любого, кто к ним прикасался. В целом, Безиет, Наксипаэль и другие лорды эпикурейцев могли согласиться, что все шло хорошо.

Слишком хорошо, на взгляд некоторых созерцателей. Первым признаком проблемы стал пронзительный вой многочисленных двигателей. Вскоре за звуком появился и его источник: беспорядочный поток реактивных мотоциклов, похожих на ос, с наездниками дикарского вида, спикировал на парад откуда-то с высоты. Мотоциклы с ревом промчались над головами кабалитов, заложили петлю и вернулись, на что ушло меньше времени, чем требуется, чтобы это описать. На этот раз их загнутые лопасти-клинки прошли в одной ширине ладони от эпикурейцев, оставив позади рассеченные плюмажи, изорванные трофеи и горстку обезглавленных рабов, которым не повезло оказаться самыми высокими.

Ручные животные зарычали и начали угрожающе подниматься на дыбы при виде атакующих, воины демонстративно поднимали оружие, бросая вызов, ремесленники осторожно наблюдали за развитием событий. Когда разбойники достигли конца процессии, Безиет вскинулась с паланкина с нечленораздельным рыком, готовая на лету кромсать незваных гостей своим клинком-джинном. Воздух дрожал от насилия. Его неизбежность казалась почти осязаемой, оно сгущалось, кристаллизовалось и готово было в любой момент взорваться бешеной схваткой.

Несколько резких слов лорда Наксипаэля как будто сразу остудили гнев Безиет. Она рухнула обратно на сиденье, глядя, как стая разбойников улетает вдоль канала и рассеивается в небесах, как листья на ветру.

— Они — просто приманка, — прошипел Наксипаэль.

И он был прав. Через несколько мгновений вторая, куда большая стая их сородичей прогудела над головами эпикурейцев, с беззаботной медлительностью повторяя путь первой. Первая группа была специально послана, чтобы спровоцировать атаку и оттянуть на себя огонь, в то время как реальная угроза выруливает на подходящую позицию. Кто-то пытался втянуть эпикурейцев в грязную драку на побережье Великого Канала — несомненно, это было подстроено для того, чтобы проиллюстрировать отдельным кабалам, что их зыбкая коалиция не может предоставить им реальной защиты. Простая проверка, которую они прошли, всего лишь не напав на приманку.

Однако процессия не тронулась с места даже после того, как разбойники улетели. Все взгляды были прикованы к преграде, возвышающейся на дальнем берегу Великого Канала. Она простиралась так далеко, сколько хватало глаз — тускло мерцающая вихрящаяся занавесь, которая изгибалась, уходя за горизонт. За ней клубились необузданные энергии пустоты, навечно отрезанные от города тайными технологиями. Неподалеку через канал был перекинут тонкий дугообразный мост и как будто пронзал преграду в Берилловых воротах, постоянном портале, ведущем в субцарство Вольеров Маликсиана. Время от времени внутри нее всплывали размытые образы других реальностей, видения волшебных башен или странных ландшафтов, но для обитателей нижнего Метзуха поблескивающая энергетическая преграда была столь же прочной и повседневной, как каменная стена.

Теперь же было очевидно, что происходили какие-то перемены.

Маслянистые болезненные цвета пустоты завихрялись все быстрее, приобретая новые, невозможные формы и пульсируя, как будто сквозь них пробегали молнии. Паучья сеть жуткого ослепительного света медленно расползалась по поверхности преграды, начиная от Берилловых ворот, словно трещины, сквозь которые пробивалось лучезарное сияние иных реальностей за пределами Комморры. Низкий, животный стон ужаса пронесся по процессии при виде этого зрелища. Некоторые откололись от нее и побежали к дворцам, но спасать себя уже было слишком поздно. Началось Разобщение.

Первый удар был физическим. Город затрясся, как будто стиснутый в кулаке разъяренного гиганта. Канал взбурлил и покрылся пеной, когда по нему прошли ударные волны. Увеселительные суда переворачивались и сбрасывали пассажиров в воду, где их крики быстро умолкали. Тех, кто стоял на берегу, сбило с ног, и расщелины, открывшиеся в полированном камне, целиком проглотили отдельные части процессии. Камень раскалывался, металл выл от напряжения, нижние дворцы поддавались под натиском и рушились, раздавливая тех несчастных, что оказались под ними.

Сразу же за первым, физическим сотрясением сквозь преграду ударила психическая волна, энергия Эмпирей, которая искажала перед собой саму реальность.

Некоторые попросту сошли с ума, когда камни заколыхались под их ногами и отрастили визжащие лица или хватающие руки. Они бросились друг на друга, как дикие звери, бессловесно рыча, кусаясь и царапаясь. Другие кинулись в бурлящий канал, завывая от смеха, пока черная тягучая жижа смыкалась над их головами. Некоторые погибли на месте: вспыхнули жарким пламенем, или были в клочья разорваны молниями, или растерзаны невидимыми когтями, или растаяли, как горячий воск. Но это были те, кому повезло. Остальные, подавляющее большинство присутствовавших, пережили первую волну, лишь чтобы привлечь внимание иных, более разумных сущностей, прорывающихся через преграду.

Эти хищные твари питались душами и сырой энергией страданий смертных. Определенным образом они весьма походили на самих комморритов, но в то время как последние усовершенствовали свои методы до высокого искусства чувственной жестокости, эти существа были грубы и примитивны. Их манифестации выглядели, как ночные кошмары — соблазнительницы с острыми клешнями, крутящиеся волчком живые языки пламени, зловонные разлагающиеся твари, ковыляющие на тонких, как прутья, ногах, и сотни других демонических ужасов, обретших реальность. Одновременно с их появлением на эльдаров нахлынули волны тошноты, лихорадочного бреда и истерии. Призрачная орда сгустилась, расползлась и напитала своей скверной воздух, словно чернила, выпущенные в сосуд с прозрачной водой. С самозабвенной радостью они ворвались в ряды эпикурейцев, и засверкало оружие, когда комморриты попытались обороняться, но на каждую мерзость, которую они рубили в куски или разносили выстрелами, появлялась еще дюжина тварей, толкавшихся, чтобы занять ее место.

Безиет Сто Шрамов, замыкавшая процессию, сражалась клинком-джинном с искусностью, порожденной отчаянием. Ни одно адское отродье не смогло даже прикоснуться к ней когтем, пока она прорубала себе путь наружу из борющейся массы, возглавляя горстку других выживших. На этот раз злобный разум меча, похоже, был полностью на ее стороне и не совершал никаких неожиданных рывков и поворотов, как он любил это делать в самые неподходящие моменты. Разгневанный дух предыдущего архонта Душерезов, Акзириана, был пленен внутри кристаллического клинка-джинна в качестве готового источника энергии для Безиет, к которому она могла обращаться, когда вздумается. Ярость Акзириана делала его непостоянным орудием, но сейчас Безиет требовалось любое преимущество, каким она только могла воспользоваться. Лорд Наксипаэль следовал по пятам Безиет, направо и налево разя врагов при помощи пары бластпистолетов мастерской работы. Позади него сформировался неплотный клин придворных, но их ряды редели с каждой секундой.

— Кажется, наши владыки из Верхней Комморры решили разделаться с нами, как с настоящими аристократами! — прокричал Наксипаэль поверх воплей.

— Не время болтать, змея! — яростно отозвалась Безиет. — Просто… убивай!

Остальные участники процессии уже полностью исчезли под извивающейся массой жрущих демонов. Безиет и Наксипаэль шли против потока — нескончаемого потока щелкающих зубами, тянущих лапы чудовищ — пробиваясь к полуразрушенным дворцам, где надеялись найти место, подходящее для обороны. От берега канала до нижних дворцов было всего сто шагов, которые теперь казались сотней миль. Призрачные энергии, истекающие из бреши в преграде, постоянно проносились по поверхности сознания Безиет, порождая странные видения и чужеродные эмоции. Она видела спиральные башни из железа, поднимающиеся в бесконечность, кровавые небеса и реки внутренностей, луга, где вместо травы росли пальцы, и облака, состоящие из мух. Крошечные, похожие на вспышки статики, уколы веселья сражались в ее душе со стремительно сменяющими друг друга чувствами освобождения и мрачного удовлетворения.

Из многоцветного ментального тумана на нее выковылял квартет однорогих, вооруженных ржавыми мечами демонов-циклопов, из слюнявых пастей которых раздавалось жужжание мух. Она свалила их короткими рубящими ударами, словно деревья. Омерзительные тела легко поддавались клинку-джинну и лопались, как спелые фрукты, где бы он в них не вонзился.

Повинуясь шестому чувству, Безиет нырнула в сторону, и усеянная шипами и зазубринами металлическая масса рухнула там, где она стояла мгновение назад. Взглянув наверх, она увидела, что с высоты летят, кувыркаясь, обломки столбов, колонн, статуй, минаретов и арок. Стаи разноцветных огненных шаров промчались над головой и врезались в нижние дворцы, объяв их пляшущим сверхъестественным пламенем, которое тут же принялось поглощать руины, издавая вопли радости. Безиет увидела, что добралась до кучи перекрученных рабских клеток, и решила, что пора повернуться и дать бой.

Она вовремя приняла решение. Позади нее расползалась всепожирающая орда потусторонних сущностей, ища новую добычу. Они уже покончили с процессией, от которой осталась только мешанина изорванных знамен и кровавых останков, и обратили голодные взгляды на дворцы — а заодно на Безиет и других выживших. Она с демонстративным презрением плюнула в сторону демонов, которые мчались вперед, отталкивая друг друга, и грызлись за право полакомиться этой новой добычей. Гниющие и огненные как будто враждовали друг с другом и столь же готовы были бросаться друг на друга, как и на нее, и этот факт она немедленно использовала к своему преимуществу.

Клинок-джинн Безиет рычал, кромсая щупальца, клешни, языки и ложноножки с одинаковым самозабвением. Обжигающие сетчатку вспышки из пистолетов Наксипаэля взрывали все больше стремительных тел, и на какой-то миг пространство вокруг Безиет оказалось пустым. Существа, похоже, слабели и теряли координацию. С ними происходили какие-то перемены, и они начали показывать первые признаки страха. Теперь Безиет чувствовала себя так, будто рубила дым, каждый взмах ее меча рассеивал по полдюжины тварей за раз.

Пульсирующая, трескучая световая паутина вокруг Берилловых ворот постепенно угасала. Безиет бросила взгляд вверх и увидела нечто внутри преграды, силуэты, похожие на громадные башни, или щупальца, или торнадо — колоссальные, титанические силы, которые слепо проталкивались в ворота под невозможными углами. Она заставила себя отвести взор, прежде чем ее здравый рассудок пошатнулся, и сфокусировалась на близких, материальных вещах, чтобы не утратить разум в безбрежности тех сил, что бушевали у края ее вселенной. Жуткий свет продолжал меркнуть, несмотря на все их попытки пробиться внутрь, сверкающие трещины тускнели, как будто состояли из остывающего металла. Демоническая орда то исчезала, то снова проявлялась в реальности по мере того, как бесконечно древние защитные механизмы преграды с трудом пытались запечатать брешь. Один за другим ковыляющие трупы, соблазнительницы и танцующие огни проваливались внутрь себя или исчезали, как пламя на ветру.

На сцену опустилось тяжкое почти-безмолвие. В отдалении все еще слышались душераздирающие шумы, грохот и бесчисленные вопли, но на берегу канала воцарилось зыбкое относительное спокойствие, когда исчезла визжащая и мечущаяся демоническая орда. Берилловые ворота исчезли, их сменила шевелящаяся многоцветная звезда, портал, который, несомненно, вел во многие места, но только не в Вольеры Маликсиана Безумного. В слишком много мест. Пустота позади преграды выглядела какой-то раздутой, угрожающей, как грозовые тучи, готовые разразиться молниями. Оставшиеся в живых маленькой кучкой столпились вокруг Безиет и Наксипаэля, неуверенно глядя друг на друга. Среди них было много незнакомых лиц.

— Все закончилось? — спросил один.

— Закончилось? Все только началось! — сердито прошипел Наксипаэль. — Пока все врата не запечатают…

Словно чтобы подчеркнуть его слова, еще одна волна дрожи побежала по берегу канала. Разноцветная звезда, которая когда-то была Берилловыми воротами, зловеще замерцала. Наксипаэль продолжил, не желая поддаваться страху:

— …пока все врата не запечатаны, будут новые вторжения и еще больше демонов!

— Неплохо иметь такой клинок во времена вроде нынешних, — небрежно заметил голос откуда-то из-за спины Безиет.

Она резко развернулась, чтобы зарубить говорившего за нахальство, острое лезвие клинка-джинна запело, рассекая воздух. Потом, прямо на глазах Безиет, произошло неизбежное. Ее меч стал сильнее, чем когда-либо, напитавшись украденной силой демонов. Он предательски выкрутился из усталой руки, бритвенно-острое лезвие скользнуло в сторону и глубоко вгрызлось в бедро. Безиет почувствовала внезапный холодный прилив адреналина, как бывает от по-настоящему серьезных ранений. Нога подломилась под ней, навстречу подлетела земля, и она с трудом попыталась оттолкнуть клинок-джинн подальше от своего горла. Грохот крови в ее ушах звучал, как смех Акзириана.

Глава 4 Стеклянный правитель

Ведомый фортуной в той же мере, что и быстрыми рефлексами, Пестрый вывалился в Паутину и рухнул неопрятной, но, к счастью, невредимой кучей. Он не сомневался, что попал именно в нее (что само по себе было облегчением): странная атмосфера, ощущение нереальности, чувство, как будто тонкие стены вокруг неплотно растянуты поверх бесконечности, и если заглянуть за одну из них, то можно увидеть всю вселенную, распростертую перед тобой. Пестрый поднялся и тщательно отряхнул свою одежду, несмотря на то, что здесь не было ни пыли, ни грязи, ни вообще чего-либо столь же грубого и материального. Туннель Паутины, в котором он находился, состоял из всеохватной неясной белизны, которая как будто ускользала из виду, когда на нее смотрели прямо.

Только когда Пестрый начал идти по нему, стало видно широкий, почти круглый туннель, тихо волнующийся под ногами. Позади не осталось никаких признаков тайных врат Крайллаха. Чистая белизна перед ним тянулась вдаль и исчезала в какой-то бесконечно удаленной невидимой точке. Ничто не пятнало ее, кроме резкого черного силуэта, который колебался и подскакивал где-то посередине. Высотой он был всего в палец и быстро скрывался из виду. Пестрый тут же помчался за ним.

Расстояние оказалось обманчивым, и Пестрый вскоре догнал Морра, который удалялся широкими шагами, закинув клэйв на плечо. Когда арлекин приблизился, тот как будто слегка опустил плечи и прибавил шагу.

— Не бойся, Морр, твой верный товарищ невредим и снова готов сопутствовать тебе в странствиях, — с живостью сообщил Пестрый, двигаясь рядом легкой трусцой. Слова в Паутине казались необычно плоскими и глухими, как будто этот незначительный шум рассеивался в ее огромном просторе. Глубоко в горле Морра послышалось рычание, гортанный звук, которому удалось не затеряться в тумане.

— Так значит, корабельный туннель? — продолжал беседовать Пестрый. — Твой архонт был невероятно предусмотрителен. Могу ли я предположить, что он спрятал здесь и корабль? Не возражаю против пеших прогулок, но время…

— …жизненно важно. Это ты уже говорил, — мрачно отозвался Морр. — Повторение одних и тех же клише не расположит меня к тебе. Нет такого корабля, который мог бы отправиться туда, куда нам нужно.

— Хм, это довольно правдиво — хотя я даже не знаю, как выразить свое восхищение тем, что ты снова сказал «мы».

— Я уже привык считать бремя твоего присутствия частью своего наказания.

— И это тоже довольно правдиво, хотя и несколько отдает самобичеванием, но, я думаю, в том что касается причины и следствия, ты прав.

Морр резко остановился и повернулся лицом к Пестрому, сдернув клэйв с плеча легким отработанным движением.

— Так ты признаешь, что пришел лишь для того, чтобы покарать меня? — в вопросе инкуба не было никаких эмоций, это была мертвая фраза, которая повисла в воздухе между ними. Пестрый скорбно заломил руки и ловко отступил назад, где его не мог достать меч.

— Нет! Нет! Совершенно не так. Я пришел помочь тебе, Морр. Это ведь ты попросил о помощи, чтобы справиться с твоим архонтом и его кабалом, и это меня послали помочь!

Клэйв слегка приподнялся, движение было менее заметно, чем подрагивание крылышка насекомого, но Пестрый сразу его увидел. Он был более чем уверен, что сможет избежать любых атак Морра, если дойдет до боя, но инкуб уже показал, что удивительно быстр и умело владеет огромным двухметровым клинком, чью смертоносность сложно было переоценить. Пестрый еще раз шагнул назад, просто чтобы чувствовать себя безопаснее, и продолжил говорить.

— Подумай, Морр! Без моей помощи скверна распространилась бы дальше, другие кабалы пали бы под ее воздействием, кто знает, что могло бы случиться! Твой архонт уже был потерян, мертв, ты вел себя с ним, как с живым, только потому, что хотел… хотел…

— Сохранить о нем память, — тихо закончил Морр. — О том, каким он был, а не каким стал.

— Да, да, и ты поступил правильно, неважно, что скажут иерархи, когда — если — мы достигнем храма Архры. Крайллах уже погиб, ты только убил тварь, поселившуюся в его трупе…

При воспоминании клэйв Морра дернулся, и Пестрый решил, что смерть Крайллаха — скверная тема, которую лучше не развивать.

— Подумай… — Пестрый облизал губы и придал своему лицу самое убедительное выражение. — Ты должен увидеть большее, не только эти непосредственные последствия, и вспомнить, что сама Комморра теперь под угрозой!

Клэйв инкуба снова медленно опустился. Про себя Пестрый отметил, что надо извлечь как можно больше из его чувства долга. Безликий шлем повернулся к Пестрому, как будто Морр увидел его впервые. Арлекин продолжал говорить, и слова истекали из него, словно стремительный чистый ручей.

— Город нуждается в твоей помощи, Морр! Разобщение само по себе никогда не заканчивается, о нет. Это было бы слишком просто! Разобщение можно прервать, только найдя его первопричину и сделав с ней…

— Не пытайся меня учить, — перебил Морр. — Может, ты и путешествовал по Паутине дольше многих, но она принадлежит Комморре. Так было всегда и будет вечно. Эти вещи нам известны.

— Не сомневаюсь, что архонты будут чесать в затылке и озираться в поисках того, кого можно обвинить, или что Вект устроит одну из тех ужасных публичных демонстраций, которые он так любит. Ничто из этого ничего не изменит, разве ты не видишь? Разобщение будет продолжаться, пока не найден истинный источник разрушения, а его они найти не смогут.

Морр просто глядел на него, не двигаясь, и все его мысли были скрыты под темной броней. Он положил клэйв на покрытую дымкой белую поверхность. Пестрый закрыл рот, понимая, что и так уже сказал слишком много. Великан-инкуб не собирался так легко отпускать его. Прошли долгие секунды, прежде чем Морр заговорил снова, и когда он это сделал, единственное слово, которое вырвалось из голосовой решетки его шлема, было пронизано угрозой.

— Почему?

Первое сотрясение Разобщения бросило Иллитиана на пол, и от удара он издал мучительный вопль: кожа растрескалась, осколки стекла врезались в живую плоть. Это оказался лишь один из многочисленных толчков, от которых туннель подпрыгивал и корчился, как напуганное животное. Архонт не мог ничего поделать, кроме как бесполезно хвататься за камни и пытаться кричать среди содрогающихся корней мира.

Казалось, минула бесконечность, прежде чем яростные судороги Разобщения притихли и перешли в нечастую дрожь. Иллитиан лежал там же, где упал, и больше не мог сдвинуться с места. Его конечности теперь были слишком неподатливыми и тяжелыми, чтобы шевелиться. Один глаз полностью ослеп, второй был затемнен слоем стекла, расползающимся поверх него. Несмотря на все увечья, Иллитиан чувствовал, что Разобщение далеко от завершения. Воздух пронизывало ощущение неправильности и перемен, столь же очевидное и опасное, как сернистые испарения вулкана. Периодически по слоям основания пробегали ударные волны, то ли от того, что в других преградах города образовывались бреши, то ли от падения невообразимо огромных обломков весом в мегатонны, обрушившихся от тряски с башен Верхней Комморры.

Иллитиан с удивлением обнаружил, что все еще может слышать. Сначала он подумал, что доносящиеся до него звуки отдаленных громоподобных ударов — лишь иллюзия, созданная остекленением тела. Возможно, подумал он, возник некий симпатический резонанс из-за того, что даже неживое вещество содрогалось от насилия, творимого где-то вдали над иной, родственной ему материей. Он издал смешок, который вырвался наружу прерывистым шипением, и понял, что по-прежнему слышит звуки. Он задался вопросом, по какому извращенному капризу судьбы он должен умереть именно так — застывшим, парализованным, способным лишь слышать, как мир погибает вокруг него.

Углубиться в жалость к самому себе ему не дал какой-то тихий повторяющийся звук, который постепенно приближался. Это было медленное шарканье ног, идущих с болезненной осторожностью, как будто шел кто-то тяжело раненный или отягощенный бременем. Иллитиан попытался оглянуться, чтобы увидеть незнакомца своим единственным зрячим глазом, но шея не поворачивалась. Он попробовал что-нибудь сказать, но из отвердевших губ лишь с присвистом выходил воздух. Вдруг перед ним припало к земле нечто темное, похожее на паука, чьи тонкие, как палки, конечности поблескивали металлом. Иллитиан мог лишь беспомощно наблюдать, как оно три или четыре раза запустило в его распростертое тело какие-то острые шипы, и каждый укол казался ему неясным далеким прикосновением.

Снова минуло время. Таинственная фигура по-прежнему сидела над лежащим Иллитианом, и постепенно вырисовывалось все больше деталей ее облика. Бледное размытое пятно лица, осиная талия, узкие плечи, металлические штифты толщиной в палец, торчащие из конечностей и позвоночника. Длинные белые руки уверенно ощупывали его тело, останавливаясь то здесь, то там, чтобы убрать пластинки черного стекла. По рукам и лицу Иллитиана начало медленно расползаться покалывание. Внезапно на него нахлынуло узнавание, и он снова попытался заговорить.

— Б-б-хронсс, — удалось прохрипеть Иллитиану.

— А, прекрасно, мой архонт, подвижность возвращается, — ответила тощая как веретено фигура. — Это действительно я, верный Беллатонис, прибыл на выручку в ваш час нужды — факт, который я попрошу вас запомнить до тех времен, пока мы не окажемся в более счастливых обстоятельствах.

— В-в-в… — Иллитиан с трудом добивался звуков от своих застывших губ. Положение было настолько унизительным, что грозило свести его с ума, но он с маниакальным упорством продолжал попытки. Беллатонис наблюдал за ним с плохо скрываемым весельем. — В-в-лечил? — наконец произнес он.

— Ах. Не совсем, ибо в настоящий момент чума временно затихла благодаря антигенам, которые я, по счастливому совпадению, держал при себе. Боюсь, что за полным исцелением нам нужно отправиться в мою лабораторию или то, что от нее осталось. А пока что, как ни жаль, вы будете испытывать значительный дискомфорт, ибо необратимо трансформированная ткань отслаивается с тела.

— Т-т-ты… — слово вырвалось изо рта приятно низким, угрожающим рыком. Иллитиан про себя порадовался своему маленькому триумфу, Беллатонис же выглядел не столь впечатленным.

— О, перестаньте, архонт, не надо со мной спорить. Если бы вы действительно винили во всем этом меня, то вряд ли стали бы предупреждать меня об этом, не правда ли? А в особенности в такой момент, когда ваша жизнь буквально находится в моих руках. Мы оба знаем, что вы не глупец. Пожалуйста, удостойте меня такой же милости.

Дальнейшие попытки Иллитиана сформировать слова стали нечленораздельны, ибо стеклянная чума достаточно ослабила свою хватку, чтобы он смог кричать. Только одна мысль помогала ему сохранить рассудок в раскаленной плавильне боли. Неважно, насколько умным, насколько любезным мнит себя Беллатонис, он познает те же страдания, усиленные в тысячу раз, когда Иллитиан наконец свершит свое возмездие.

Аэз'ашья помчалась по узкому серебряному мосту, позабытая коса Сибрис трепыхалась сзади, зажатая в одном кулаке. Мост выгибался и предательски извивался под ее стремительными ногами от содроганий, пробегающих по крепостным стенам. Сверху доносились пронзительные потусторонние крики и чудовищный звук чего-то разрываемого, который казался бесконечно повторяющимся, как гул вращающегося колеса. Она не смотрела вверх.

Ядовитый свет Илмей стал невыносимо ярким и превратил серебряную дорожку в раскаленную полосу белого света. Аэз'ашья прищурила глаза и припустила со всей силы — теперь, покинув зону повышенной гравитации, она преодолевала метры с каждым скачком. И все же она двигалась недостаточно быстро, чтобы достичь безопасного места до того, как произошло первое настоящее сотрясение. Сам воздух вспыхнул свечением, словно неожиданно ударила молния, и тут же налетела ударная волна опустошительной силы. Мост раскололся, и Аэз'ашья с криком рухнула в бездну вместе с ярким дождем обломков.

От чистого отчаянья она продолжала двигаться, бежала, прыгала, карабкалась сквозь воздух то по одному, то по другому крутящемуся куску. Остались считанные секунды, прежде чем ее полет прервут моноволоконные сети.

Что-то промчалось вверх мимо Аэз'ашьи — крылатая летящая фигура, за которой устремились еще одна и еще. Стая бичевателей поднималась в небо и хлопала мощными крыльями, отчаянно пытаясь уклониться от остатков моста, валящихся сверху. Аэз'ашья, не раздумывая, бросилась вперед, оттолкнувшись ногами от очередного обломка, чтобы приземлиться на замыкающего бичевателя с распростертыми руками и загнутыми клинками, полностью выпущенными из перчаток гидры.

Крылатый воин в последний миг мельком увидел ее силуэт, летящий навстречу, и попытался увернуться, но тщетно. Аэз'ашья поймала бичевателя в усеянные лезвиями объятья и притянула к себе, как давно потерянного возлюбленного. Крылья бешено забились, колотя по ее телу, однако все трепыхания бичевателя были бесполезны против ее хватки. Летучее создание уже умирало, оставляя за собой шлейфы артериальной крови, истекающей из ран, но его инстинктивных попыток остаться в воздухе было достаточно, чтобы замедлить падение Аэз'ашьи. Она немилосердно оседлала крылатого воина, используя свой вес, чтобы направить дергающийся комок из двух падающих тел к внутренней стене крепости. Повинуясь инстинкту, крылья бичевателя продолжали хлопать вплоть до того момента, как Аэз'ашья выпустила его и спрыгнула, а сам он врезался в стену.

Она приземлилась на покатую поверхность из рифленого металла и вонзила клинки гидры, чтобы зацепиться. Тело бичевателя упало рядом с ней, скатилось и исчезло из виду за краем. Вскоре после этого кристаллические лезвия перчаток откололись, и она сползла на несколько метров по склону, повторяя его путь. Аэз'ашья отчаянно ударила по металлу, клинки заскрипели и заскрежетали, но смогли-таки остановить ее падение. Ее положение по-прежнему казалось невероятно шатким. Она сделала паузу, чтобы собраться с чувствами. Сердце все еще сильно колотилось, руки дрожали от адреналина, струящегося по жилам. Аэз'ашья с удовольствием отметила, что не чувствовала страха, только пульсирующее возбуждение.

Она осмотрелась, пытаясь понять, куда приземлилась. Небо наверху выглядело, как круг белого пламени, давящий на раскаленные стены крепости. Мимо нее с ревом проносились падающие обломки. По металлу, на который она опиралась руками и ногами, пробегала дрожь и сотрясения. Воздух казался наполненным летящим мусором и крошечными силуэтами бичевателей, геллионов, разбойников и других, пытающихся спастись от бедствия. Где-то в двадцати метрах над ней покатая металлическая поверхность переходила в вертикальную стену с рядом узких окон. Аэз'ашья попыталась вскарабкаться к ним, но едва не утратила опору и начала постепенно сползать вниз. Хрупкие кристаллические лезвия перчаток плохо подходили для этой работы, и Аэз'ашья пожалела, что не взяла с собой обычные ножи.

Но тут она с легким весельем заметила, что на ее руке все еще трепещет коса Сибрис, зацепившаяся за крючковатые кристаллы. При взгляде на трофей у нее появилась идея, и она осторожно отцепила одну перчатку от склона, чтобы схватиться за болтающийся кончик. К нему все еще был прикреплен клинок, зазубренный клык длиной в ладонь из заточенной до мономолекулярной остроты стали. Аэз'ашья ухмыльнулась и вонзила клинок в металл. Острие толщиной в молекулу с легкостью вошло внутрь, словно в податливую плоть. Теперь, с прочной опорой под рукой, она начала медленно продвигаться вверх, к безопасности.

Безиет могла сразу сказать, что находится на грани смерти. Она чувствовала, как жизнь и тепло быстро уходят из тела через нанесенный собственным мечом глубокий порез в бедре, а вместо них остается ужасная парализующая слабость. Где-то вдали она ощущала присутствие зловещих сил. Они как будто наблюдали голодными глазами за ее медленным умиранием, с нетерпением ожидая, пока душа выскользнет из тела. Клинок-джинн все еще лежал неподалеку на растрескавшихся камнях и слабо вибрировал. Похоже, никто не хотел подбирать его после того, что он сделал с Безиет.

На краю угасающего зрения возник встревоженный архонт Наксипаэль, не желавший унижаться, помогая ей самостоятельно, но и не хотевший бросать одного из немногих выживших союзников. Узкие глаза змеиного архонта вдруг уставились на одного из маленькой группы уцелевших, стоящего неподалеку.

— Эй, ты! — резко окликнул Наксипаэль. — Да, ты, что в маске развалины. Надеюсь, ты и есть развалина, иначе тебе же хуже. Немедленно займись ее раной, я хочу, чтоб она могла сражаться! Всем остальным — мы выдвигаемся через пять минут. Обыщите павших, заберите все полезное.

Какая-то часть сознания Безиет одобрительно кивала, в то время как другая планировала, как выжить в дальнейшем. Наксипаэль взял руководство на себя и занял остальных делом, чтобы они не думали о том, что происходит, но Безиет понимала, что прямо здесь и сейчас формируется новый кабал, возглавляемый архонтом Наксипаэлем. Он собирался отправиться на поиски других уцелевших, чтобы принять их в свою наращивающую силы группировку. Они, по большей части, наверняка будут рады присоединиться к нему, что увеличит их шансы на выживание, и любой, кто окажется достаточно несговорчив, чтобы отказаться, просто станет еще одной жертвой катастрофы. В зависимости от того, как выпадет жребий, архонт Наксипаэль, вероятно, выйдет из всего этого бедствия куда более могущественным, чем прежде. Может быть, в хаосе он даже сможет пробить себе путь в Верхнюю Комморру.

Фигура в темном одеянии покорно зашаркала ногами и села на корточки рядом с Безиет. Она уставилась на решетчатую маску развалины, когда тот нагнулся и начал осматривать ее рану. Наксипаэль видел в ней ценный ресурс, но это не навсегда. Вскоре он начнет задаваться вопросом, зачем ему рисковать, держа ее рядом…

— Как твое имя? — властно потребовала она. Она не чувствовала себя властной. Казалось, будто она провалилась на дно колодца, и маска развалины парит над ней, заслоняя небо.

— Ксагор. Этого зовут Ксагор, архонт Безиет, — покорно представился развалина.

Что ж, это, по крайней мере, хоть что-то. Когда прислужник начал копаться в раненом бедре, начался неприятный жар, но она упорно не показывала никаких признаков дискомфорта. Она обнаружила, что это помогало ей сконцентрироваться, давало возможность проявить контроль.

— Кто твой хозяин? — более спокойно спросила она.

— Мастер… Беллатонис, — несколько нерешительно ответил развалина, и эта необычная деталь не ускользнула от внимания Безиет, которая запомнила ее на будущее.

— Кого ты здесь знаешь?

— Никого, Ксагор просто пришел посмотреть на процессию, — пробормотал он, углубившись в работу над раной, что бы он там с ней ни делал. Безиет проницательно посмотрела на него.

— С чего бы это? Беллатонис уже много лет не работал ни на один из нижних дворов, он возомнил, что слишком хорош для нас… О-о!

В ране вдруг словно вспыхнул огонь, и Безиет скрипнула зубами. На миг ей показалось, будто ее снова полоснули.

— Закончено, — торопливо сказал развалина, встал и попятился назад.

Безиет свирепо выругалась в его адрес, оперлась на локоть и поднялась на ноги. Боль перешла в глухое пульсирующее нытье, но сама нога казалась негнущейся, деревянной. Она с сердитым лицом несколько раз попробовала перенести на нее вес, потом нагнулась и подобрала так никем и нетронутый клинок-джинн. Бешеная энергия, которую продемонстрировал дух Акзириана, похоже, иссякла, меч теперь был не более чем неживым объектом. Наксипаэль оглянулся на нее и одобрительно кивнул. Да, подумала она, осторожно вертя клинок в руке, по-прежнему ценный ресурс.

Она оглядела пришедшую в запустение набережную: рухнувшие куски зданий, разбитые плиты, пьяно торчащие под разными углами. Видно было горстку хорошо вооруженных уцелевших, которые обирали останки участников процессии. Наксипаэль разглагольствовал им о необходимости найти подходящий паланкин, но все, что могло за него сойти, было либо изломано, либо оплавлено и совершенно бесполезно. В отдалении все еще мерцала и бросала отблески на канал разноцветная звезда, похожая на глаз злобного бога. Пора было приниматься за работу.

— Забудьте все это, нам надо идти, — сказала Безиет, направляясь к ним и старательно пытаясь не хромать. Она обвиняюще ткнула пальцем в сторону измененных ворот. — Нам ни секунды нельзя задерживаться возле этой штуки.

На лице Наксипаэля мелькнуло мимолетное раздражение, которое быстро сгладилось.

— Ты уверена, что можешь идти? — заботливо спросил он. — Я думал найти что-нибудь, чтобы нести тебя.

Маловероятно, подумала про себя Безиет. Скорее всего, Наксипаэль хотел отыскать быстрый способ увеличить свой авторитет.

— Я могу и идти, и сражаться. Надо уходить. Сейчас же.

Безиет осознала, что не только бравада заставляет ее давить на Наксипаэля. Она действительно чувствовала постепенно нарастающий ужас, она видела его на нервных лицах вокруг себя. В самом этом свете было нечто тревожное. Как будто он незримо излучал нечестивый жар, опаляющий и разум и душу. Это было ощущение, от которого Безиет хотелось убежать и спрятаться где-нибудь в глубоком и темном месте.

У Наксипаэля было достаточно здравого смысла, чтобы уловить преобладающие настроения, и он повел свою маленькую группу в руины, пробираясь среди расколотых камней и перекрученного металла. Фасады дворцов, глядящих пустыми глазницами окон, были лишь пародией на прежнее величие, однако большая часть нанесенного им урона была поверхностной. Декоративные колонны и балконы рухнули тысячами, но основные структуры были выстроены из более прочных материалов. Внутрь их вели темные коридоры и покосившиеся ступени, где под ногами хрустели всюду разбросанные чаши, сосуды и кристаллы. Время от времени откуда-то из дворцовых глубин доносились вопли и завывания, которым аккомпанировали странные заунывные мелодии, то всплывающие, то снова теряющиеся для восприятия. Выжившие крепко сжали оружие и начали двигаться с опаской.

Ближе к концу неровной колонны, рядом с Ксагором, шел настороженный Харбир. Он спрятал пятиугольный металлический талисман гемункула под одежду, но тот оставался таким же холодным и безжизненным, как и тогда, когда он взял его у развалины. Когда ударило Разобщение, Харбир понадеялся, что эта вещь должна была как-то его защитить, и отчаянно стиснул ее в руке, но никакого видимого эффекта она не произвела. Вместо этого ему пришлось сражаться за собственную жизнь бок о бок с Ксагором, и только то, что им обоим пришлось пережить в Шаа-доме, позволило им выжить в приливе этой скверны иных измерений, которая хлынула сквозь преграду. Потом появились Безиет и Наксипаэль, прорубающие путь сквозь хаос, и в тот миг присоединение к ним показалось простым и мудрым решением. Но вот когда Безиет повернулась к Харбиру и едва не зарубила его на месте своим ненормальным мечом, он поменял свое мнение.

— Нам надо отделиться и самим разыскать Беллатониса, — прошептал Харбир Ксагору.

— Хозяин сам найдет нас, когда понадобится, — с раздражающей уверенностью отозвался Ксагор.

— А до этого времени мы будем шляться по кишкам нижнего Метзуха, помогая Наксипаэлю и Безиет клепать себе армию?

— Ксагор желает узнать альтернативы.

— Оторваться от остальных и где-нибудь скрыться.

— Численность — преимущество.

Откуда-то впереди, из изломанного коридора, донесся дребезжащий, безумный хохот. Отсветы пламени, или что-то очень на них похожее, вырисовывали на стенах и потолке пляшущие тени. Когда они подошли ближе к источнику света, стало ясно, что коридор заканчивается в большом зале. Изредка можно было мельком увидеть, как в его глубине скачут какие-то силуэты.

— Я бы не был настолько в этом уверен, — мрачно сказал Харбир.

Глава 5 Рассказ о началах

На сотый день после катастрофы на девственном мире Лилеатанир выжившие члены клана Светлых озер наконец подошли достаточно близко, чтобы увидеть Лил'эш Эльдан Ай'Мораи, Священную гору первых лучей зари. Их путешествие по истерзанному лику девственного мира было долгим и тяжким. Те немногие запасы еды, что уцелели во время набега, погибли в катаклизме, который случился следом, и поэтому на каждом шаге пути их преследовала нужда. Самые способные предводители и воины клана пали в великой небесной битве против темных сородичей. Храбрые воители отдали свои жизни, чтобы изгнать охотников за рабами, но этот поступок оставил их народ без вождей среди ужасного опустошения, оставленного природными бедствиями. И поэтому те путники, что отправились на север, чтобы найти Мировой Храм, поначалу представляли собой идущую вразброд толпу, что состояла в основном из юных и старых, немощных и малодушных.

Сначала они искали совета у Сардон Тир Ланиэль. Она была высока, спину ее не согнули многие прожитые зимы, и волосы все еще хранили цвет спелого зерна. Полвека назад она была защитницей племени и миропевицей, чем заслужила большой почет клана, поэтому было естественно, что они решили сделать ее своим лидером в это тяжелое время. Единственное, что смогла придумать Сардон — это отправиться в путь к Мировому Храму и попросить там помощи. Поначалу она хотела пойти одна, но другие выжившие не желали и слышать об этом: они говорили, что призрачные тропы слишком опасны, чтобы по ним можно было ходить, и что сама земля пребывает в смятении. Огромные птерозавры отказывались летать, вьючные звери быстро слабели от насыщенного пеплом воздуха. Пеший поход к Мировому Храму занял бы месяцы. Полные страха экзодиты взвесили все эти возражения и многие другие, но никто не спорил, что путешествие необходимо, вопрос стоял лишь в том, кто пойдет. В конце концов весь клан, все, кто от него остался, просто собрали свои скудные пожитки и присоединились к Сардон, идя на север.

Великие леса Лилеатанира горели, как факелы, в его богатом кислородом воздухе. Вдали, над южным и восточным горизонтом, небо продолжало озарять зловещее свечение отдаленных пожаров. На протяжении всего похода они видели эти огни, но те регионы, через которые они проходили, были уже мертвы и остывали. Во многих местах все еще вздымались задевающие облака стволы могучих деревьев, словно города из почерневших башен, в других яростные подземные толчки с корнями выворотили сотни лесных гигантов, превратив леса в непроходимые лабиринты из обугленной древесины. На всем лежали толстые наносы серого пепла, заглушая любые звуки, и каждый шаг поднимал в воздух удушливые облака. Периодически путникам приходилось огибать трясущиеся разломы в земле или медлительные потоки лавы, ползущие от множества молодых вулканов, поднимающихся по всему миру.

На одиннадцатый день они встретили других выживших. Это были члены болотных кланов, которые прятались в подземных оплотах, пока дрожь земли не выгнала их на поверхность, и мир предстал перед ними преображенным. Дни переходили в недели, и они находили других уцелевших, или те находили их. Поодиночке или малыми группами, день за днем они присоединялись к их походу — шокированные, смятенные, все более и более истощенные. Клан озер принимал их всех и заботился о них, как только мог, хотя у них осталось совсем немного драгоценных припасов. Помимо неоскудевающего притока выживших собратьев, они не встречали на своем пути практически никаких иных живых существ — все создания, способные передвигаться, давно уже сбежали, а кости остальных присоединились к черным погребальным кострам выгоревших лесов.

Во время катастрофы небеса скрылись под толстым слоем зловещих туч, и температура уже начала падать. Солнце теперь было видно только на закате и рассвете, выглядело оно красным и распухшим и лишь ненадолго появлялось из-под сплошного покрывала облаков. Поначалу холод смягчался за счет неспособного уйти сквозь тучи тепла от лесных пожаров и вулканов, которое создавало пагубные, пахнущие костром ветра, но теперь огонь отступил на юг и на запад и больше не согревал путников. Через три недели после начала похода утренняя роса осела инеем, принеся долгожданное облегчение от вездесущего пепла. Примерно с сорокового дня они стали временами видеть снег. Это были настоящие кристаллы замерзшей воды, совершенно непохожие на хлопья оседающего пепла, которые стали привычной деталью их ежедневных невзгод. Через несколько ночей начали умирать первые путешественники: пробирающая до костей стужа и постоянное недоедание взимали свою дань. Дорогу на север теперь отмечали маленькие одинокие пирамиды из камней, наваленных над телами тех, кто погиб за ночь.

Некоторые забросили путешествие, откололись и ушли искать свой собственный путь и бороться за новую жизнь с миром, который столь внезапно обернулся их врагом. На смену им приходили новые, и их становилось все больше, пока наконец тоненький ручеек жителей озер не превратился в смешанный поток многих кланов, а затем в целое море выживших племен Лилеатанира. Большую часть путников, судя по всему, вело желание держаться вместе и убедиться, что они по-прежнему часть чего-то большего. Все жаждали понять, что произошло с их миром. Некоторые хотели отыскать способ отомстить тем, кто был в этом повинен. В определенный момент их странствие стало больше походить на паломничество, в котором обычно разрозненные кланы Лилеатанира объединились против общего врага. И вот тогда Сардон начала ощущать страх.

Сардон, разумеется, верила, что путешествие обрело более возвышенное значение для ее народа, но с течением недель она все больше и больше боялась того, что могла обнаружить в священной горе. Она по-прежнему чувствовала связь с мировым духом, витающую где-то на краю ее сознания. Присутствие, которое она ощущала с самого детства, но не такое, каким она его помнила. Совокупная сущность мирового духа имела множество различных аспектов; он мог быть игривым, заботливым, охраняющим, мудрым, но в любом случае его присутствие было благим и служило для всех постоянным источником радости и уверенности. Теперь все изменилось. На задворках ее разума бурлила и извивалась змеей примитивная ярость — свирепая, негативная, разрушительная, внушающая ужас. Все экзодиты чувствовали эту перемену, но никто не отваживался заговорить о ней. Все они лишь смотрели на Сардон умоляющими глазами, как будто она каким-то чудесным образом могла излечить неизлечимое и вернуть мир на прежний путь.

Бремя на ее душе становилось тяжелее с каждым шагом к цели. Когда на горизонте показалась священная гора, многие пилигримы начали петь и танцевать, с нетерпением ожидая конца путешествия. Сардон не радовалась вместе с ними, ибо ей казалось, что это странствие было только началом.

Лил'эш Эльдан Ай'Мораи был воистину титаническим пиком. Его плоская верхушка обычно была окутана слоем облаков, из которого по склонам стекали опоясанные радугами водопады и искрящиеся ручьи. Теперь гора выглядела такой же холодной и мерзлой, как и мертвые леса у подножья, и похожие на плесень снежные наносы уродовали ее неровный каменный лик, словно проказа. Ярость земли оставила в горе множество черных рваных провалов. Из них поднимались испарения, как будто внутри гнездилась целая стая драконов. Мировой Храм находился в самых корнях горы, надежно защищенный сотнями метров твердой породы. Он не имел никакой физической связи с окружающим миром, поэтому до него можно было добраться лишь по самым тайным из призрачных троп. Раньше Сардон отваживалась надеяться, что Мировой Храм по-прежнему недостижим, но, глядя на изломанную гору, она с гнетущим чувством неизбежности поняла, что сквозь один из этих провалов можно будет пробраться внутрь.

В конце концов Сардон покинула своих товарищей и из последних сил двинулась в путь. Они слезно распрощались с ней, но никто не попытался пойти следом. Экзодиты понимали, что встретиться с духом-драконом можно лишь в одиночку, и решили ждать у подножия священной горы, пока она не вернется или пока холод и голод не заберут их всех. Сардон неумело карабкалась по склону, чувствуя на себе неимоверную тяжесть ответственности за свой народ. Она медленно продвигалась к наиболее низко расположенному отверстию, которое увидела снизу, ползла среди скал, подтягивалась на выступы и перепрыгивала трещины. Под руками и ногами постоянно ощущалась дрожь горы, временами сверху сыпались щебень и камни и с треском и стуком катились мимо в опасной близости от ее головы.

Много раз провал терялся из виду, но струи пара, поднимающиеся оттуда, неизменно направляли Сардон в нужную сторону. Когда она подобралась ближе, то начала понимать, насколько огромным был этот разлом на самом деле. С расстояния в несколько миль он казался тонкой черной трещинкой, вблизи же становился огромной зияющей пещерой высотой больше, чем карнозавр, и достаточно широкой, чтобы весь клан мог войти внутрь, выстроившись плечо к плечу. Сардон проползла через последнюю груду упавших камней, достигла выступа, торчащего перед входом, и неуверенно всмотрелась внутрь.

В лицо ей ударил горячий, пахнущий серой ветер — сильный и непрерывный поток воздуха, поднимающегося снизу. Из глубин доносилась устрашающая мешанина шумов: отдаленное громыхание и какие-то шипящие звуки. Сардон преисполнилась храбрости, насколько это было возможно, и начала спускаться.

Простыми словами и, как ему самому показалось, с похвальной лаконичностью Пестрый объяснил, в чем была причина Разобщения, терзающего Комморру, и роль, которую Морр в ней сыграл. Инкуб молча принял новую информацию, а затем продолжил свой путь, как будто Пестрого не существовало. На самом деле, эта реакция была лучше, чем тот надеялся.

Молчание Морра растянулось, казалось, на целые эпохи, пока они брели по Паутине. Пестрый болтал, делился наблюдениями и даже временами пел, чтобы заполнить пустоту, но так ничего и не смог вытянуть из громадного инкуба, за которым следовал. Отсутствие прямой агрессии со стороны Морра он воспринимал как положительный знак и просто улыбался этому. В конце концов, инкуб задал ему прямой вопрос, и то, что ему не понравился ответ, не было проблемой арлекина. Гладкие стены Паутины проплывали мимо, путники выбирали все более и более тонкие нити, и инкуб с уверенностью шагал в каждый новый поворот. Изгибающиеся эфирные стены стали более тонкими и разреженными: они продвигались в регионы, где целостность путей нарушалась и становилась прерывистой. Тогда инкуб остановился, повернулся к Пестрому и наконец заговорил снова.

— Я поразмыслил над твоими словами, — медленно произнес он, — и нашел… вероятным… что ты можешь быть прав.

Пестрый улыбнулся с неподдельной теплотой.

— Тогда это еще можно исправить! Иди со мной, и, хотя я не могу гарантировать, что все будет забыто и прощено, ты наверняка сможешь спасти Комморру.

— Я не могу, — ответил Морр.

Улыбка Пестрого исчезла так же быстро, как солнце скрывается за тучами. Он тяжело вздохнул.

— Ты все еще считаешь, что обязан дойти до храма Архры и покаяться за убийство своего архонта. Это, конечно же, важнее, чем даже мысль о том, чтобы заняться явно менее срочным делом по спасению собственного города от неизбежного разрушения. Довольно-таки предсказуемо, на мой взгляд.

Морр угрюмо кивнул.

— И ты по-прежнему считаешь, что должен предстать на суд этих твоих иерархов, несмотря на то, что знаешь, что они скорее всего убьют тебя за содеянное.

Морр снова кивнул. Пестрый закатил глаза.

— Я не предполагаю, — сказал он с некоторой долей отчаянья, — что ты по…

— Я бы хотел, чтобы ты отправился вместе со мной в храм, — перебил Морр.

От удивления Пестрый захлопнул рот, но только на мгновение.

— Что ж, я польщен. Надеюсь, не в качестве жертвы или, может быть, козла отпущения?

Дерзкое замечание, похоже, не возымело никакого эффекта на огромного воина.

— Теперь я вижу, что, если иерархи не сочтут нужным прервать мое существование, ты можешь мне понадобиться, — невозмутимо продолжал Морр, — и что будет полезно держать тебя рядом.

— А что если иерархи сочтут нужным попытаться прервать мое существование на основании — о, не знаю — какого-нибудь малоизвестного принципиального правила?

— О вероятности подобного я ничего не могу сказать.

— Хммф, ну что ж, независимо от своих шансов я буду очень рад сопровождать тебя на этот танец, Морр, — просветлел Пестрый. — Я счастлив, что мы становимся столь добрыми друзьями, товарищами, и, если можно так сказать, наследниками великого будущего, сражающимися против превратностей судьбы.

— Не принимай выгодный союз за дружбу, маленький клоун.

— Хорошо, хорошо, не беспокойся, не буду, — несколько ворчливо отмахнулся Пестрый. — Я хотел лишь возвысить наше уникальное содружество, как оно того заслуживает, и знал, что на тебя можно положиться: ты всегда готов снова обрушить наши совместные надежды в никуда.

— Прекрасно. Тогда иди за мной и не сходи с того пути, по которому я ступаю.

— Вот уж мне-то об этом можно было и не напоминать, — фыркнул Пестрый и последовал за инкубом по пятам.

Перед ним простиралось расширение Паутины, смутное переплетение скрещивающихся нитей, часть которых волновалась на эфирном ветру, а часть была растрепана, и сквозь них временами просачивались радужные лучи. В целом это место походило на огромную пещеру, затянутую фосфоресцирующими паучьими сетями, которые развевались от призрачных дуновений. Морр направился к подернутому рябью цветному контуру, который переливался то охрой, то янтарем, то нефритом. Сломанный портал, превратившийся в слабое место нескольких измерений, который все еще связывал множество иных реальностей и путей, но действовал неопределенным и изменчивым образом.

— Он ведет к храму? — спросил Пестрый, поддавшись природному любопытству. — Нам надо быть уверенными, куда мы хотим направиться, прежде чем пройти — иначе мы, знаешь ли, можем оказаться где угодно.

На близком расстоянии в разноцветной пелене стало видно тонкие зеленые и синие нити, которые гипнотически извивались в ее толще, говоря о том, что Разобщение в далекой Комморре слабо отдавалось даже здесь.

— Нет, я должен вернуться по своим шагам, чтобы войти в храм. Нам надо отправиться назад, к началу.

Морр стремительно вошел в многоцветную пелену, словно титан, шагающий по океану. Пестрый юркнул следом за инкубом, и вьющиеся энергии поднялись и окутали их обоих. На них нахлынули мощные противоборствующие течения, разделяющиеся реальности рассыпали их на мельчайшие частицы, закрутили в вихре и снова соединили. Их омыли бесконечные потоки чуждых концепций и странных стимулов, исчезающих в тот же миг, как их воспринимал разум. Но целеустремленность Морра продолжала вести его вперед, сквозь ужасное разрушение, раздирающие, терзающие душу силы, а Пестрый жался позади него, как будто двигаясь в кильватере корабля. Уверенность инкуба была ошеломительна, она искажала и изгибала неустойчивые реальности, покоряя их его воле. Наконец они на мгновение очутились в невесомости, портал неохотно поддался и исторг их из себя… где-то в другом месте.

Они стояли среди простора, усыпанного белым песком, который ярко сверкал, подобно свежевыпавшему снегу. Стояла ночь, но темноту изгоняли непрекращающиеся вспышки от горизонта до горизонта. Резкий барабанный бой взрывов сливался в непрекращающийся гром, который раскатывался по всему небу. Где-то на расстоянии виднелись громадные зловещие силуэты размером с горы, которые, казалось, прыгали и менялись в неверном свете.

— Что это за место? — тихо и благоговейно спросил Пестрый.

— Место, которое больше не существует, земля привидений, — загадочно прогремел Морр и устремился куда-то по белым пескам. Ветер придал песку форму идеально повторяющих друг друга волн, пересекающих его путь. Морр поднимался на гребни барханов и соскальзывал по их противоположным склонам, не теряя скорости. Адские отблески взрывов и эхо грома не утихали.

— Могу я хотя бы поинтересоваться, кто сражается — или, точнее, сражался? — спросил Пестрый, когда они добрались до третьего такого гребня. Он легко взбегал по ним, не оставляя следов. — Если хочешь, считай меня фанатом истории.

— Народ, который должен бы быть осмотрительнее, сражается сам с собой, — нараспев произнес Морр. — Их мелочная ссора уже полностью разрешилась.

Пестрый уловил в словах Морра немалое удовлетворение и оглядел озаренный горизонт.

— Почему мне кажется, что это был для них не самый лучший исход? — подумал он вслух. Морр ничего не ответил. Он был занят тем, что пристально разглядывал скачущие тени вдалеке. Наконец инкуб ткнул пальцем куда-то во тьму.

— Вот и я, — сказал Морр. — Следуй за мной, но не подходи слишком близко и ничего не говори.

Пестрый послушно устремился за темным силуэтом инкуба. Его шлем и плечи ясно вырисовывались в отраженном свете далекого обстрела, но все остальное выглядело лишь как еще более черное пятно посреди черноты. Когда волнообразные барханы остались позади, стало видно, что эти массивные, похожие на горы очертания впереди принадлежат титаническим наростам мозгового коралла. Из песка рядом с ними торчал ряд окаменевших ребер, нерукотворное надгробие какого-то зверя невероятной величины. В тенях, отбрасываемых ребрами, двигались два силуэта. Морр намеренно замедлил шаг, чтобы эти двое могли уйти достаточно далеко вперед, прежде чем последовать за ними.

Описать зрение Пестрого как кошачье или ястребиное значило бы сослужить плохую службу всем благородным зверям, вовлеченным в это сравнение. Достаточно будет сказать, что его зрение было ясным, острым и проникало в те длины волн, которые обычно остаются неизвестны и для млекопитающих, и для пернатых. Он внимательно всмотрелся в силуэты впереди и разглядел, что один из них, тот, что был ближе к осторожно ступающему Морру — это молодой, худой и долговязый эльдар, забрызганный кровью. Юноша был явно изможден и почти наг, если не считать тряпья, одна рука неуклюже висела, как будто раненная. В другой руке он сжимал изогнутую дубинку, чей шарообразный набалдашник был покрыт коркой запекшейся крови.

Юноша крался за второй фигурой, которую едва можно было четко разглядеть; это был воин в черных как ночь доспехах, чей усеянный множеством лезвий шлем поднимался на высоту, превышающую даже немалый рост Морра. Фигура казалась неземной, чуждой даже для этого странного места. Она один раз оглянулась назад — Пестрый успел заметить горящие глаза — прежде чем неторопливо продолжить путь в направлении коралловых утесов. Юношу как будто тянуло к бронированному воину, и он беззвучно и решительно шел за ним, невзирая на страх.

Пестрый перевел взгляд с нескладного молодого эльдара на Морра и обратно, внезапно осознав. Он сказал: «Вот и я». Здесь, в нарушенной части Паутины, куда просачивались бесконечные вероятности Хаоса, по-прежнему обитала старая сущность инкуба. Первые шаги Морра к инициации застыли во времени и продолжали существовать, как осколок воспоминаний, и их можно было восстановить, чтобы заново найти тот же самый путь — путь к потаенному святилищу Архры.

Пестрый подумал, не было ли то существо, которое вело за собой юного Морра, воплощением самого Архры. Об отце инкубов ходило множество легенд. Большая их часть была лжива или противоречила друг другу, но все они сходились в одном: сам Архра был уничтожен много лет назад, и единственным его наследием был основанный им орден инкубов. Вероятнее всего, они просто видели то, что увидел юноша, или же думал, что увидел, отраженное и воспроизведенное в этой истерзанной взрывами ночи.

По мере приближения над ними начали подниматься хмурые утесы кораллов. У подножий этих складчатых, изгибающихся бледных скал лежали останки огромного корабля. Тупые ребра из ржавого железа торчали сквозь дырявую шкуру из разлагающихся пластин брони, сломанный хребет растянулся на целый километр. Из гигантских турелей на верхней стороне корабля торчали застывшие пальцы пушек, слепо тыча в небеса. Когда темная фигура и следующий за ней подросток исчезли за расколотым носом, Морр снова ускорил шаг, чтобы не потерять их из виду.

Пестрому попадалось на глаза все больше и больше мусора, лежащего в песке на дне коралловых каньонов: металлические детали, изломанные и проржавевшие до полной неузнаваемости, наполовину засыпанные останки множества других машин, разнящихся по типу и величине от летучих механизмов с тонкими крыльями до меньших собратьев того корабля-великана, к которому они приближались. И кости. Всюду лежали кости и зубы, местами так плотно, что они полностью скрывали из виду песок. Кости тысяч, а возможно, и миллионов скелетов, простирались так далеко, сколько хватало глаз.

Они обогнули нос упавшего корабля, и впереди Пестрый увидел высокий нанос песка, образовавший седловину между двумя утесами. Небо за ним было ярко освещено адским пламенем бомбардировки. Длинные, причудливые тени скакали за фигурой в доспехах и юнцом, которые поднимались по песку, не обращая внимание на опасность. Морр зашагал вперед, сконцентрировавшись на далеких силуэтах, которые уже достигли верха седловины и перевалили через нее, исчезнув из виду.

Крутой склон трясся от ярости обстрела. Морр с трудом продвигался сквозь песок, который постоянно обрушивался небольшими лавинами. От бомбардировки в воздухе висел отвратительный запах горелого. Временами он становился сильнее от бьющих в лицо порывов жаркого ветра, порожденных накладывающимися друг на друга ударными волнами ближайших взрывов.

Морр и Пестрый достигли гребня одновременно и остановились. Перед ними простиралось видение из преисподней: усеянная оспинами кратеров равнина, освещенная потоками пламени и световыми следами от гудящих снарядов. Внизу не было видно ни одного живого существа, лишь мечущиеся огни казались живыми и триумфально, со стихийной яростью проносились по оплавленным пескам. Единственный язык пламени нефритового цвета ярко и ровно горел на самом горизонте, словно сияющий зеленью наконечник копья, вонзенный в землю.

Шлем Морра закрутился направо и налево, быстро выискивая его прежнее «я», но он не смог разглядеть даже следов будущего неофита и его загадочного покровителя.

— Нет! Это неправильно! — неверяще взревел Морр поверх какофонии взрывов.

— Что? Где мы должны быть? — прокричал Пестрый.

Морр указал на ровное зеленое пламя, висящее у горизонта.

— Врата, — мрачно сказал инкуб.

Глава 6 Новоприбывшие

Несмотря на то, что Мировой Храм Лилеатанира находился под землей, он всегда был приятным, естественным местом. Сардон помнила огромные пилоны из живого камня, высокие столбы, благодаря которым пещеры казались открытыми, как будто ты забрел в узкую долину под звездным небом. Мерцающие водопады пробивались сквозь трещины в камне и наполняли глубокие пруды, столь кристально чистые, что с первого взгляда можно было подумать, что они пусты. Звезды в верхних пределах храма были созданы при помощи забытого искусства и проливали свет, которого хватало, чтобы здесь, вдали от неба и солнца, могли жить растения. Весь храм покрывала живая зелень, от простых папоротников и мхов до маленьких деревьев элох и вьющихся лоз. Минеральные жилы и выросты кристаллов сверкали среди прудов и гротов, придавая храму ауру потустороннего царства фей, как будто здесь, скромно прячась от чужих глаз, резвились волшебные создания.

Теперь святилище изменилось, и немногое в нем осталось прежним — если вообще осталось. Сардон пришлось протискиваться сквозь узкую расщелину, чтобы пробраться внутрь, хотя она ожидала увидеть широкий и гостеприимный путь. Вместо этого зубчатые края вулканической породы немилосердно кромсали ее руки и колени. В конце концов она была вынуждена ползти на животе, словно змея, а потом выпала из метровой трещины внутрь храма и унизительно повалилась на пол. Ее окружали шипящие и булькающие звуки, усиленные замкнутым пространством. Менее чем в двух метрах от ее простертой руки кипела грязевая яма, плюясь комьями едкой жижи, и за пеленой дыма и испарений скрывалась еще дюжина подобных ям. Пол покосился и растрескался. Широкие разломы, освещенные внутренним пламенем, испускали потоки жаркого воздуха, словно адские печи. В некоторых местах потолок обрушился, образовав беспорядочные груды плит, и горстка упавших звезд по-прежнему сверкала из своих углублений, будто злые глаза.

Мировой Храм представлял собой символическое и метафизическое место слияния психических течений, чья сеть опутывала всю планету. Нарушение его материального строения было симптомом куда большего внутреннего повреждения. Психическая аура этого места полнилась тошнотворными миазмами бессильного гнева, в ней вихрилась ненависть, настолько сильная, что она обратилась вовнутрь и отравила свой источник. Сардон плакала, чувствуя ее так близко от себя, и мировой дух разъяренным чудовищем бился о стены ее сознания, угрожая затянуть ее в свой водоворот ярости и горечи утраты.

Все живые существа Лилеатанира были соединены с мировым духом, и, умирая, они соединялись с ним и усиливали его. Казалось, что все те, кто массово погиб в катаклизме, напитали только один, самый опасный аспект духа — дракона. Дракон был разрушителем, силой, которая очищала пространство, чтобы на нем могло вырасти нечто новое. Он был лесным пожаром и мощной бурей, его гнев поднимал горы и испивал моря. Сардон почитала дракона и признавала, что такие силы должны существовать, но не питала к нему любви. Теперь же дракон вырвался на свободу и в своей ярости пожирал весь Лилеатанир.

По ощущениям Сардон, прошло немало времени, пока она рыдала в полутьме. Наконец она с трудом поднялась на ноги, кашляя от жгучих испарений. Она не знала, что делать дальше. Увидев храм, она подтвердила свои худшие опасения, но ничем не могла разрешить их. Она могла вернуться к беженцам, ждущим снаружи, и увидеть, как надежда исчезает с их лиц, когда она скажет им, что ничего нельзя сделать. Она могла оставаться внутри и плакать, пока ее не задушит дым, или же она могла попытаться разведать, что творится дальше, как бы тщетно это не было. И, будучи столь же стойкой, как и весь ее народ, она решила продолжить исследование храма.

Местами камень был отполирован и покрыт сложными резными рунами, которые пульсировали собственным колдовским светом. Их не задели конвульсии земли, и связи с другими мистическими местами планеты остались в целости. Сардон не отваживалась протянуть руку и использовать руны, чтобы напрямую соприкоснуться с мировым духом. Она попыталась спеть утешающую песнь, как ее учили в те дни, когда она была миропевицей, но у нее ничего не вышло, кроме пустого, безжизненного подобия, как будто вырвавшегося изо рта визгливой старухи. После этого она ощутила ясное чувство неприязни, разрастающееся вокруг нее, и стены неодобрительно содрогнулись. Она решила, что больше не будет и пытаться.

Спотыкаясь о покосившиеся камни, она набрела на скелет, застрявший между двумя плитами. Судя по агрессивному, мужскому виду одеяния, тело принадлежало одному из хранителей храма. Его раздавило камнями, но это случилось уже после смерти. Его убил не обвал и не кипящая грязь. Прямые линии, оставленные ножом, покрывали кости практически с ног до головы, но ни один порез не был достаточно глубок, чтобы быть смертельным. Столь вопиющая жестокость могла означать только одно: темные сородичи проникли в Мировой Храм. Мысли Сардон взметнулись вихрем, когда она подумала об этом, и она немедленно ощутила прилив болезненного облегчения. «Это сделал кто-то другой, не мы».

Не могло быть просто совпадением, что налет охотников за рабами и последующий катаклизм произошли почти одновременно. Но даже в худших своих страхах Сардон не способна была представить, что дети Кхейна могли на самом деле ворваться в Мировой Храм. Теперь все становилось ясно. Ярость дракона была высвобождена не кланами, как она боялась, но коварным вторжением темных сородичей в самое сердце мира. Сардон не могла понять, зачем им нужно было осквернять Мировой Храм, но она не понимала и причин всех тех кошмарных деяний, которые им приписывали. Зло, чистое и искреннее зло, казалось их единственной мотивацией.

Сардон сплюнула, пытаясь избавиться от мерзкого привкуса смерти во рту, но он упорно не желал уходить, мешая ей думать. В нижних пещерах храма таились врата, ведущие на тропы духов… и секрет, который многие уже давно забыли. Она начала пробираться вниз, так далеко, как только можно было пройти, и пыталась восстановить пред внутренним взором карту святилища, сравнивая то, каким оно стало сейчас, с тем, каким оно было пятьдесят лет назад. В конце концов она нашла покатый спуск, который лишь наполовину был засыпан обломками, и пошла по нему. В самом низу он заканчивался сводчатым залом, который был весь покрыт трещинами и испачкан высыхающей грязью, но в остальном уцелел, что само по себе было чудом.

В каменных стенах зала было проделано семь арок, дверных проемов, за которыми виднелись лишь глухие стены. Руны, вырезанные по их краям, казались тусклыми и безжизненными, но Сардон чувствовала их латентные энергии, текущие под самой поверхностью. Она приблизилась к центральной арке, которая была ненамного больше остальных. Кроме того, переплетающиеся руны этой арки были более сложными и выглядели старше, чем их собратья у других дверей. Сардон попыталась припомнить, чему учил ее наставник пять десятилетий тому назад.

«Во времена крайней нужды к этому месту можно привлечь внимание далеких скитальцев. Они горды и резки в своих суждениях, но обладают великой силой. Говорят, что они помогают, если сознают необходимость в этом».

Вот они, слова, но где же инструкции? Нужно было прикоснуться к рунам в правильной последовательности, чтобы послать зов, но Сардон не помнила, как это делать. Она отвернулась и попыталась сфокусироваться на воспоминании, закрыв глаза и очистив разум для быстрой медитации. Глаза распахнулись через секунду — неумолчный пульс драконьей ярости слишком сильно бился в ее сознании, чтобы сконцентрироваться. Память продолжала прокручивать слова учителя, которые она тогда сочла чрезмерно мрачным предостережением.

«Лилеатанир уже сто веков не призывал на помощь далеких скитальцев — скажи спасибо, что это так, и никогда не призывай их всуе. За их спинами всегда хлопают крылья войны».

Сардон вдруг замерла, осознав, что видит свою собственную тень. Она тянулась по покрытому слякотью полу до самого склона, по которому она спустилась, и свет за спиной становился все сильнее. Сардон, помедлив, повернулась, чтобы увидеть его источник, прикрыв одной рукой глаза — настолько он был ярок. Центральную арку наполняло серебряное свечение, окаймляющие ее руны сверкали внутренним огнем. Внутри виднелась очерченная светом фигура неестественного высокого роста, казавшаяся непропорциональной. Над луковицеобразной головой поднимались разветвленные рога, руки сжимали клинок длиной почти с саму фигуру, который потрескивал от неземных энергий. Колени Сардон предательски задрожали, и она едва подавила крик. Незнакомец взметнул на нее взор горящих янтарных глаз и приблизился, подняв одну раскрытую ладонь. Из арки позади него вышли другие фигуры, худые, с прямыми тонкими руками и ногами и даже более высокие, чем появившийся первым.

«Мир».

Слово отдалось в сознании Сардон, как удар колокола. Она почувствовала, что ее страхи начинают отступать перед этим ментальным прикосновением, но сердито стряхнула его. Дракон здесь был слишком силен, чтобы усмирить его таким простым трюком. Он вскипел яростью в углу ее сознания, превратив ее мгновенный испуг в гнев.

— Говори открыто, чужак, — ощетинилась Сардон, — и назови себя, пока я не позвала хранителей храма, чтобы они изгнали тебя.

Фигура остановилась, опустила руку и быстро изобразила поклон, в котором, похоже, не было притворства.

— Прости меня, — сказал незнакомец густым, медоточивым голосом приятного тембра. — Я желаю лишь поддержать, а не оскорбить.

Свет угас, и арка вернулась в прежнее состояние непримечательной каменной структуры. Теперь вместе с Сардон в сводчатой комнате стояло шесть других фигур. Она видела, что тот, кто появился первым и заговорил с ней, был закутан в золотисто-коричневую мантию, достигающую лодыжек, а голова его скрывалась под шлемом с янтарными глазными линзами, украшенным толстыми рогами цвета кости. На его одеждах были начертаны аскетические боевые руны, дарующие удачу и защиту, грудь скрывал узорчатый нагрудник, сплетенный из призрачной кости. Длинный прямой меч, который он держал в руке, также был исписан рунами, символизирующими разрушение и путь колдовства. Это мог быть лишь чародей из рода далеких скитальцев, боевой провидец кланов, обитающих на искусственных мирах, и Лилеатанир не видел ему подобных уже много сотен лет.

Остальные пятеро сохраняли молчание и, судя по поведению, были бдительны и настороже. На каждом из них были доспехи оттенка сапфира, слегка отличающиеся по внешнему виду, но все с идеальными пропорциями, напоминающие ожившие статуи героев. Их шлемы, полностью закрывающие лица, были увенчаны высокими гребнями, раскрашенными в перемежающиеся полосы синего, белого и желтого цветов. Воины были вооружены древним длинноствольным оружием, которое Сардон знала под именем «туэлеани» — метатели звезд, способные, по рассказам, с одинаковой легкостью рассечь стаю атакующих карнозавров или ствол лесного гиганта.

Чародей опустил руку в сумку, висящую на боку, и вынул оттуда миниатюрную резную руну. Он выпустил ее в воздух, и она зависла между ним и Сардон, медленно вращаясь. Руна плетения.

— Меня зовут Караэис. Я ступаю Путем Провидца. Я пришел на твой зов, — нараспев проговорил чародей. — Этот путь был предопределен.

Караэис снова запустил руку в сумку и достал другую руну. Он поместил ее во взаимодействие с руной плетения, и та закружилась вокруг первой по хаотичной орбите. Это была изломанная, похожая на кривой клинок руна темной родни. Потом появился мировой дух, за ним — нечестивый образ пожирателя душ. Последним явилось Разобщение. Кружащие и вращающиеся руны образовали в воздухе узор, который причинял боль глазам Сардон. Она подняла руки и отвела взгляд в сторону.

— Достаточно фокусов, — сказала она. — Ты знаешь о нашей боли, ты знаешь о боли нашего мирового духа. Я верю тебе. Ты можешь нам помочь.

— Боль Лилеатанира отдается далеко и широко, — ответил чародей. — Его нужно исцелить, прежде чем случится еще большее разрушение.

— Как все это можно исцелить? — недоверчиво прошептала Сардон. — Само ядро мира осквернено, и духи жаждут лишь кровопролития и мести.

— Именно, — сказал Караэис. Он уронил еще одну руну в круговерть, и та немедленно привела диссонирующие узоры к равновесию. Руна возмездия. — Я испытал тысячу других вариантов, — добавил чародей, — и каждый раз с одним и тем же результатом. Это — единственный путь вперед.

— Возмездие? — с горечью воскликнула Сардон. — Как мы можем отомстить тем, до кого не можем добраться? Нас осталось так мало, мы не можем даже и думать о том, чтоб сражаться!

— Я прошу лишь, чтобы вы разрешили нам быть вашим орудием мести. Позволь мне и моим компаньонам предать правосудию тех, кто свершил это отвратительное злодеяние.

Сардон заморгала, не в силах поверить.

— Вы… вы можете это сделать? — с запинкой выговорила она, на миг отважившись дать себе надежду. — Найти их и наказать?

Чародей в рогатом шлеме торжественно кивнул.

— В моей власти отследить судьбы темных сородичей, которые явились сюда и осквернили храм. Узор изменчив и рассеян, но еще будут ключевые моменты, в которые можно будет применить воздействие. Даешь ли ты позволение на то, чтобы это свершилось?

Наказание, возмездие. Эти слова казались Сардон отталкивающими, но то, что она увидела в Мировом Храме, потрясло ее веру до самого основания. Если чародей прав, и если именно с этого можно начать процесс исцеления, то кто она такая, чтобы отказывать дракону в его доле? Какая-то часть ее хотела посоветоваться с племенами, узнать, чего желают они, другая часть же твердо знала, каковы окажутся их желания. Суровая жизнь экзодитских кланов сформировала бескомпромиссное понимание справедливости: око за око, кровь за кровь. После всего, что они пережили, нелегко будет сдержать их самые фундаментальные инстинкты.

Сардон даже не была уверена, что сможет найти путь и спуститься с горы, будучи настолько ослабевшей. Будет ли чародей сидеть и ждать, пока след становится все холоднее, а она пытается разобраться с кланами? Скорее всего, нет. Он терпеливо наблюдал, возвышаясь над ней, и между ними кружился узор из рун, пока скитальцы ждали ответа.

— Хорошо. Приведи их ко мне. Этого я прошу, Караэис.

— Ты хочешь сама свершить правосудие?

— Я хочу посмотреть им в глаза, прежде чем отдам их дракону, — сказала Сардон голосом, не допускающим возражения.

Мигающий свет и близость горизонта не давали четко определить, насколько далеко на самом деле находятся эти врата по ту сторону разоренной равнины. Может быть, до них было всего несколько тысяч метров, может быть, в два раза больше.

— Попытаются ли они попасть в нас, или же все в руках госпожи удачи? — требовательно спросил Пестрый.

Морр резко повернулся, что свидетельствовало об удивлении, и посмотрел на своего маленького спутника.

— Не знаю, — признался он, — но эти орудия грубы и крайне неточны, ибо полагаются на большую площадь и силу поражения.

— А они реальны? Реальны здесь и сейчас, я имею в виду! — возопил Пестрый.

— Весьма реальны.

— Ну хорошо, тогда я попробую отвести их огонь на себя, пока ты пробираешься к вратам, — прокричал Пестрый поверх грохота снарядов. — Не. Уходи. Без. Меня.

С этим финальным напутствием арлекин быстро сбежал по склону на равнину. На бегу его стройный серый силуэт рассыпался облаком ярко окрашенных осколков, которые хаотично кружились и метались туда-сюда. Новый многоцветный, калейдоскопический сполох появился среди мрачных оранжевых и красных собратьев и заплясал между ними.

Трассирующий огонь первым отреагировал на дерзкое вторжение. Светящиеся линии начали хлестать вокруг, преследуя танцующее облако световых пятен, которое мчалось прочь по равнине. Через несколько мгновений вокруг него стали вспыхивать взрывы, заглушая друг друга своим ревом и грохотом в тщетных попытках уничтожить пришельца.

Морр ринулся к воротам по песку, который все еще был жарким от бомбардировки. Всюду лежали мелкие мятые обломки дымящегося металла — шрапнель, если именовать их правильным архаичным названием. Кое-где валялись и куски того, что некогда было живыми существами, ошметки мяса и костей, по которым едва возможно было сказать, были ли они раньше частями чего-то целого. Почерневшие ямы отмечали места, где рухнули большие снаряды, им контрастировали почти комично мелкие выжженные пятна от меньших бомб. Не все летящие на равнину снаряды преследовали безумно мчащегося арлекина: самые тяжелые продолжали рушиться как будто случайным образом, и каждый из них, врезаясь в землю, сотрясал все вокруг и поднимал огромный пылевой гриб. Морр низко пригнулся и продолжал упорно двигаться к своей цели, вскоре полностью скрывшись за дрейфующими в воздухе облаками пыли.

Земля дрожала под стремительными стопами Пестрого. Воздух полнился уханьем, визгом и треском обломков металла. Он пристально вслушивался в шум, улавливая характерные свистящие звуки, с которыми приближающиеся снаряды рассекали воздух, и пронзительный вой шрапнели, разлетающейся при каждом взрыве. Он метался туда и сюда, чтобы не попасть под огонь незримых врагов, и танцевал среди пекла с казавшимся безрассудным самозабвением. Домино-поле размывало облик арлекина, и в него невозможно было точно прицелиться. К несчастью, большей части примитивного вооружения, использовавшегося здесь, и не нужно было точно прицеливаться — фактически, ему достаточно было один раз удачно попасть. Однако медлительные в сравнении с ним тучи трассирующих снарядов были бы весьма опасны, если бы не поле, и даже с его помощью Пестрый был вынужден то отскакивать в сторону, то перепрыгивать через ищущие его потоки пуль. Так случилось не менее дюжины раз.

Но даже сверхъестественное проворство Пестрого имело свои границы. Ему пришлось сделать петлю и отступить, когда огонь стал слишком интенсивным, чтобы бежать вперед. К несчастью, это поместило его в не менее опасную ситуацию — убегая, он едва не попал под шальную очередь. Вереница взрывов в десятке метров от него сбила Пестрого с ног. Шрапнель загудела вокруг, словно рой рассерженных пчел, и ужалила его в грудь и плечи. Он инстинктивно перекувырнулся, почувствовав удар, вскочил на ноги и тут же помчался прочь. Через несколько шагов он покачнулся, все еще ошеломленный взрывами, и едва не упал.

— Сейчас не время отдыхать, старина, — пьяно пробормотал он самому себе и прыснул со смеху, пытаясь заново овладеть своими вихляющими ногами. Наконец они подчинились и понесли его дальше. Холодная ноющая боль начала распространяться по груди — явно недобрый знак. Пестрый решил, что ему надоело играть роль мишени, аудитория, похоже, все равно не оценила, и Морр уже наверняка приближается к воротам. Он отключил домино-поле и стал невидимым серым пятном, мелькающим среди огней, которое мчалось прямым курсом к воротам.

Морр появился из-за колышущегося занавеса пыли и вышел на участок истерзанной земли вокруг врат. Они, казалось, нависали над ним, еще когда он был за сто метров от них — угловатая стена нефрита высотой с шестиэтажное здание, которая светилась собственным внутренним светом. Теперь, когда бомбардировка сфокусировалась в другом месте, преследуя отвлекающего огонь арлекина, врата выглядели практически мирно. Морр вскинул голову, заслышав звук винтовочного огня, затрещавший неподалеку. Он был не единственный, кто воспользовался отвлечением.

Залпы бессильно ярились позади Пестрого, слепо обрушиваясь туда, где он уже был, вместо того места, где он был сейчас, или — еще лучше — того, где он только собирался быть. Однако некоторые стрелки с трассирующими пулями продолжали приближаться, выпуская очереди в его летящий серый силуэт, и это становилось неудобным. Пестрый ускорил темп, теперь каждый шаг-скачок уносил его на пять и более метров за раз. Впереди и чуть в стороне, почти на уровне земли, он увидел мерцание крошечных искр. Две группы стреляли друг в друга, одновременно пытаясь прокрасться к вратам. За ними виднелась маленькая фигура Морра, стоявшая у самого портала.

Пестрый на миг задумался о моральном значении этой ситуации, а потом реактивировал домино-поле. На бегу он вновь взорвался ярким светом, рассыпался на осколки, словно витражное окно, и промчался буквально над головами стрелков. Они начали беспорядочно стрелять в вихрящееся облако светлячков, пули свистели мимо арлекина, но он преодолел их ряды, не получив и царапины. Вокруг хлестал трассирующий огонь, преследуя его — невидимые стрелки снова обнаружили целью. Через секунду послышался свистящий вой первого приближающегося снаряда.

Впереди Пестрый увидел, как Морр повернулся и явно намеренно вошел во врата без него. Арлекин изверг обильный жгучий поток проклятий и метнулся следом за коварным инкубом. Отвесная стена из сияющего нефрита взмыла перед ним, и позади с новой силой раздался многоголосый вой бомбардировки.

Глава 7 Интермедия в глубине

Гемункулы вечного города — последние судьи над жизнью и смертью, мрачные хранители врат, ведущих в великое неведомое. С их благословением любая рана перестает быть смертельной, и любая гибель, кроме полного изничтожения, может быть обращена вспять. Они невероятно важны для нестареющих правителей Комморры, ведь только с помощью гемункулов те могут обманывать смерть и продлевать свои долгие и порочные жизни. Такое могущество, несомненно, могло бы дать гемункулам полную власть над Комморрой, если бы только они этого возжелали, и если бы с этим смирились остальные ее обитатели, но гемункулы питают страсть единственно к своим искусствам. Или, по крайней мере, они хотят, чтобы в это верили все другие.

В лишенных света ямах под Нижней Комморрой кроются логовища гемункульских ковенов. Именно здесь темное братство скульпторов плоти и художников боли практикует свои искусства самыми дьявольскими способами, какие только можно вообразить. Густые миазмы терзаний пропитывают тесные камеры и извилистые туннели, из которых состоят их владения. Здесь бессмысленно бормочут перекроенными глотками существа, пребывающие в вечной муке, чья грубая плоть раз за разом меняется и переделывается заново, искажается и разделяется, приобретая бесчисленные новые формы страдания. В этом царстве вечной ночи ковены гемункулов строят планы, как возвеличить себя и повергнуть своих соперников, взращивают вековые схемы генетического шантажа и манипуляции, чтобы обеспечить себе доступ к наиболее влиятельным и могущественным кабалам.

Ковен Черного Схождения таится в запутанном лабиринте абсолютной тьмы, наполненном ловушками для тех, кто не прошел инициацию. Говорят, что бездны их лабиринта выходят за пределы Комморры в саму Паутину, затрагивая ее расщепленные волокна и разорванные нити, давно уже заброшенные всеми, кто сохранил здравый рассудок. Члены Черного Схождения выучивают маршруты, которыми они должны пользоваться для прохождения отдельных частей лабиринта, разделенных так называемыми расщелинами. Обучение происходит шаг за шагом соответственно строгой иерархии. Подмастерья-развалины, занимающие низшее положение, знают только путь, по которому можно добраться до первой расщелины. По мере того, как член ковена поднимается в ранге, ему открывается больше маршрутов, верных троп, ведущих к второй, третьей и четвертой расщелинам, где начинается истинный лабиринт. Совершенный мастер должен выучить десятки отдельных маршрутов, приближенный секретарь — сотни, а патриарху-ноктис известны тысячи.

Единственный неправильный шаг в сторону от заученного пути — и нарушителя ждет ужасная смерть или, по крайней мере, внезапная потеря конечностей. Достаточно совершить одну ошибку, и жертва собьется с маршрута, заблудится в путанице моноволоконных сетей, ловушек сингулярности, ульев кровяных ос и разъедающих туманов, откуда нет возврата. Если записать все случаи, когда эта техника использовалась членами ковена для устранения нежелательных соперников, то получится множество томов. Это происходило так часто, что приобрело статус традиции.

В шестьдесят четвертой расщелине лабиринта происходило собрание членов ковена. Здесь стояли четверо тайных мастеров с масками на лицах, пятый же был облачен в изумрудно-черные одежды приближенного секретаря. Случайно или намеренно шестьдесят четвертая расщелина имела вид пятиугольной камеры с дверями-арками в каждой из пяти стен. Каждый из присутствующих несколько мгновений назад вступил в помещение из своей арки, как будто их всех собрал одновременный зов. Даже эмоционально бесплодные гемункулы могли почувствовать миазмы ярости, скопившиеся внутри камеры. Она давила на подсознание, словно беззвучный и бесконечный вопль, полный ярости, не находящей выхода.

В самом центре комнаты стоял вертикальный саркофаг со стеклянной передней стенкой, но его содержимое скрывал кроваво-красный туман, клубящийся внутри. Саркофаг опутывало несколько цепей из темного металла, крепящихся к кольцам, вделанным в пол. Эта мера безопасности казалась излишней, саркофаг и без того выглядел надежным — это была тяжелая, уродливая глыба камня охряного цвета, которому неаккуратно придали человекоподобные черты. И все же собравшиеся члены ковена разглядывали скованный предмет с явной настороженностью.

— Еще раз проверь оковы, — сказал приближенный секретарь тайному мастеру справа от себя.

— Секретарь? — нервно отозвался гемункул в траурно-черной маске.

— Если мне придется повторять, я просто срежу с твоей головы эти глухие уши. Сделай, что я сказал. Сейчас же.

Тайный мастер, скрепя сердце, шагнул вперед и начал осматривать цепи, со знанием дела скручивая их в руках, чтобы проверить на растяжимость и прочность. Он начал с пяти колец, утопленных в полу, и проверил их все, но в конце концов был вынужден пододвинуться ближе к саркофагу, чтобы осмотреть цепи, обмотанные вокруг него. Красный туман тут же завихрился в ответ, выпуская тонкие щупальца в сторону гемункула, которые просто разбивались о непроницаемый барьер между ними.

— Секретарь, они явно очень сильно изношены, — сообщил тайный мастер после краткого изучения цепей. — Я не знаю, как это о…

Две окровавленные руки скелета с неожиданной силой ударили по стеклу, и тайный мастер с проклятием отшатнулся. Костяные когти секунду царапали стекло, а потом исчезли, сменившись лицом, которое выплыло из тумана. Это была отвратительная, ухмыляющаяся пародия на лицо. Красная плоть растягивалась в подобии щек и губ, вместо глаз зияли влажные ямы. Члены ковена столпились вокруг, с удивлением глядя на жуткое привидение.

— Как… как такое может быть? — заикнулся один из тайных мастеров.

— Невероятно! — воскликнул другой.

— Тихо! — прошипел приближенный секретарь. — Вы тараторите, как рабы!

Тайные мастера вмиг умолкли и покорно повернули к нему лица, скрытые под масками.

— Это явление выходит за рамки вашей степени схождения. Уходите сейчас же и никому об этом не говорите. Я призвал избранного мастера Девяти, он назначит верный курс действий. Помните, никому не говорить! От этого зависят ваши жизни!

Остальные гемункулы только рады были покинуть это проклятое место и скрылись в тех же арках, из которых пришли, не сказав более ни слова. Приближенный секретарь огладил свои мантии и твердо посмотрел на неописуемое лицо, щерящееся на него из-за стекла.

— Признаюсь, что не знаю, как тебе удалось так быстро восстановиться, но это не принесет тебе ничего хорошего, — прямо сказал он существу. — Когда прибудет избранный мастер, мы просто разработаем новый способ удержать тебя здесь.

Скрупулезность и недоверие к подчиненным немало послужили приближенному секретарю в получении его нынешнего статуса. Вскоре он сам начал проверять цепи, дожидаясь прихода избранного мастера Девяти. Тонкие, окрашенные в цвет изумруда губы секретаря подергивались и извивались, когда он шептал, обращаясь и к себе, и к своей пленнице:

— Инструкции насчет этого были точными, очень точными. Не должно быть ни побега, ни воскрешения, за исключением определенных обстоятельств. Пока что ты нас не покинешь.

Цепи были натянуты не туго, и секретарь поймал себя на тревожной мысли, что не понимает, почему так произошло — он не видел, что они провисли. Чтобы затянуть их заново, нужно будет отсоединить одну цепь от кольца в полу и пропустить сквозь него больше звеньев. Он снова бросил взгляд на саркофаг, но лицо уже исчезло, и внутри снова не было видно ничего, кроме шевелящегося тумана. Гемункул неуверенно протянул руку, чтобы открепить цепь.

— Не трогай, — сказал голос у него за спиной.

Приближенный секретарь тут же повернулся и увидел, что стоит лицом к лицу с избранным мастером Девяти. У того было узкое лицо с выступающими скулами, а вместо глаз на секретаря зловеще поблескивали пластинки черного кристалла.

— Если, конечно же, ты хочешь жить, — проскрежетал избранный мастер. Его голос сам по себе был пыткой, он походил на звук, с каким точат друг о друга ножи, на скрип колес и визг пил, режущих кость. Омерзительный тембр безжалостно терзал, будто лезвием, уши и чувства всякого, кто его слышал. Приближенный секретарь отшатнулся, словно обжегся.

— Простите меня, избранный мастер! — пролепетал он. — Я лишь хотел предпринять необходимые меры предосторожности, пока ждал вашего прибытия.

— Это не угроза, секретарь, просто констатация факта, — педантично пояснил избранный мастер. — Если говорить точно, то ты попытался выпустить ее. Ты просто этого не осознал.

Избранный мастер подступил к саркофагу и вгляделся в его содержимое, а затем начал ходить по комнате кругами и изучать одну сковывающую цепь за другой. Он ничего не проверял, ничего не трогал, его руки даже ни разу не покинули рукава шиферно-серой мантии. Он шел необычно выверенной походкой, на почти негнущихся ногах, как будто его конечности были созданы из колес и стальных стержней. Тошнотворные психические миазмы внутри помещения сгустились в осязаемую ауру, которая волнами билась о разум. Приближенный секретарь обнаружил, что вспотел, несмотря на прохладный воздух. По полу пробежала легкая дрожь, и наконец избранный мастер снова повернулся к секретарю.

— Здесь есть опасность, но не от того источника, который ты предполагаешь. Это, в конечном итоге, сводится к деяниям Беллатониса. Горький плод его трудов, Разобщение, питает ее попытки ожить. Ее желание сильно и притягивает к ней силу.

Избранный мастер сделал паузу, когда через помещение пробежала еще одна судорога, более долгая и выраженная, чем первая.

— Добудь кислоты, чтобы заново наполнить саркофаг, и достаточно развалин, чтобы отвлекать ее, пока мы это делаем.

— Очень хорошо, избранный мастер, — залебезил приближенный секретарь, прежде чем осмелиться задать вопрос. — Это… это теперь точно известно? Беллатонис вызвал Разобщение?

— Точно, — слово упало с губ избранного мастера, как лезвие гильотины. Приближенный секретарь заметно побледнел, услышав его, а затем его лицо исказилось от страха, когда его озарила другая мысль.

— Если Верховный Властелин узнает, что Беллатонис замешан… — прошептал он.

— Ковен исчезнет. Изгнание или истинная смерть всем, кто в нем состоит, за то, что они были связаны с виновником, — интонации избранного мастера рассекали слова на визжащие фрагменты и окунали их в кислотную ванну отвращения. — Так можно сказать на основании более ранних прецедентов.

— Но Беллатонис — отступник! — визгливо выкрикнул секретарь. — Он сбежал из наших рядов! Мы не оказывали ему помощи!

— Не имеет значения. Верховный Властелин Асдрубаэль Вект назначит наказание вне зависимости от степени вины всех вовлеченных. Ковен Черного Схождения повинен в том, что был связан с преступником в прошлом, и этого будет более чем достаточно, чтобы сделать его мишенью.

Избранный мастер бесстрастно, почти механически препарировал потенциальное будущее своего ковена. На лице приближенного секретаря сражались за власть страх и мстительная ярость, и последняя вскоре победила.

— Этого нельзя стерпеть! — выплюнул приближенный секретарь. — Беллатонис ответственен за это, и именно он должен поплатиться! Нужно заткнуть его, прежде чем до него доберется Вект!

— Такие слова уже говорились раньше, — проскрежетал избранный мастер. — Тот, кто изрек их, был послан против отступника, но потерпел неудачу. Скорее всего, Беллатонис уничтожил его.

— Тогда надо послать еще одного! И еще! Пока не… — приближенный секретарь внезапно понял, по какому пути его ведут, и попытался отступить, запинаясь. — Я имею в виду… со всем уважением, избранный мастер, я не хотел сказать…

— Я тепло принимаю твой энтузиазм и преданность, — избранный мастер улыбнулся, и в его улыбке не было ни следа теплоты. — Можешь начинать готовиться прямо сейчас.

Глава 8 Наследование

Ослепительная вспышка, мучительное чувство распада, и на миг Пестрый ощутил, что падает в зеленое озеро. Нет, озеро было позади, и в падении он отдалялся от него. Верх и Низ начали друг с другом краткую гражданскую войну за территорию, пока Пестрый беспомощно кувыркался между линиями фронта. Перемирие воцарилось только тогда, когда зеленое озеро было объявлено суверенной территорией Низа, и Пестрый покорно начал падать в его сторону. Тупая боль в руке и груди запульсировала, предвкушая возвращение в место своего возникновения. Однако падение арлекина внезапно прервалось благодаря руке в латной перчатке, которая перехватила обмякшее тело Пестрого и оттащила его в сторону.

Пестрый, моргая, благодарно уставился снизу вверх на Морра, возвышающегося над ним. В стороне виднелся гладкий зеленый пруд, источавший нефритовый свет в пространство, которое, видимо, являлось пещерой. Где-то секунду арлекин переводил дыхание, а потом вскочил на ноги, снова полный бьющей ключом энергии. Слегка поморщившись от боли, он принял воинственную позу.

— Братья по оружию! — с бравадой выкрикнул он. — Одолеют любого врага и все препятствия, как уже отмечалось ранее!

После этого Пестрый внезапно снова рухнул наземь, сел и поглядел на инкуба.

— Ты так не думаешь? — немного печально спросил он через миг. На его одеянии виднелись яркие красные капли там, где шрапнель прошла сквозь ткань. Умная материя уже начала затягивать дыры волокнами, одновременно работая и над поврежденной плотью под ними.

— Это был храбрый поступок, не хуже многих, что я видел, — поразмыслив, сказал инкуб. — Я был… удивлен, что ты выжил.

— Я думал, ты снова оставишь меня позади.

— Не было времени объяснить, что выход будет вертикальным. Когда я мог быть уверен, что ты последуешь за мной, то вошел во врата, чтобы успеть перехватить тебя и не дать выпасть обратно.

— Этот мир когда-то был твоим домом, так ведь, Морр?

Тишина растянулась на несколько долгих мгновений, прежде чем инкуб ответил.

— Давным-давно это была моя родина, — медленно проговорил Морр. — Ушант, девственный мир. К вечному моему стыду, я родился там и во мне течет кровь экзодитов.

Он снова замолчал и уставился сверху вниз на Пестрого, выискивая на лице арлекина признаки осуждения или презрения. Тот неуверенно улыбнулся в ответ и слабо взмахнул рукой, призывая продолжать. Морр фыркнул.

— Возможно, ты воображал все девственные миры райскими кущами вроде Лилеатанира? Ушант был не таков. Старшие рассказывали мне, что его когда-то покрывали громадные океаны, но к моему времени от них почти ничего не осталось, кроме пустынь. Кланы экзодитов были выносливы и выживали, а некоторые даже разрастались. Они оставались многочисленны, можно сказать, процветали, все то время, пока моря медленно высыхали. За четырнадцать веков до моего рождения кланы собрались вместе, чтобы отразить вторжение врага, проникшего на Ушант через врата, которые мы только что использовали.

Морр кивнул на зеленое светящееся озеро и погрузился в молчание.

— Они победили? — подтолкнул Пестрый. — Если да, то, судя по всему, выигранный ими мир оказался прискорбно краток.

— Кланы победили, но на них легло проклятье. В том конфликте они научились от врагов новым способам ведения войны. Грубым, действующим без всякого разбора, эффективным способам. И когда общая угроза была преодолена, кланы повернули свои боевые машины друг против друга.

— Что? — пораженно воскликнул Пестрый. — Зачем они это сделали?

— Честь, гордость и глупость в равной мере. Начался спор из-за того, какой клан будет контролировать ворота и оборонять их от будущих вторжений. Сильнейшие кланы — Дальний Свет и Многие Острова — противостояли друг другу, желая завладеть порталом и вместе с ним — престижем. К обеим сторонам присоединились кровные сородичи и союзники, чтобы силой поддержать их притязания. Старейшины моего племени говорили, что многие из них так глубоко втянулись в войну с чужаками, что не могли отказаться от нее, когда воцарился мир.

— Трагично, — Пестрый печально нахмурился. — Жаль, что никто не вмешался и не помирил кланы.

Морр издал едкий смешок, больше похожий на кашель, пропитанный желчью и горечью.

— О нет, они вмешивались. Много раз. Аскеты в красивых одеждах нисходили с этих дрейфующих колыбелей, которые называются искусственными мирами, чтобы рассказать нам, что делать с нашей судьбой. Они прятались за своими масками и проливали крокодильи слезы над нашими несчастьями, но не собирались жертвовать ни толикой своего комфорта, чтобы помочь. Уже при мне они как-то явились снова и сели судить нас, как небесные создания, с неохотой спустившиеся в мирскую грязь. Они наконец устали от этого спора и объявили, что намерены оказать поддержку выжившим членам клана Дальнего Света.

Пестрый поджал губы, но ничего не сказал, размышляя, какой искусственный мир мог так небрежно распорядиться своей опекой над Ушантом. Каждый такой мир брал на себя номинальную ответственность за какое-то количество девственных планет, разбросанных по Великому Колесу. Некоторые видели в девственных мирах надежду на будущее эльдарской расы, семена, из которых они снова могли бы вырастить могущество. Другие считали экзодитов не более чем бременем, примитивными и отсталыми народами, а их миры — бесполезной растратой ресурсов, пережитками неудачного плана спасения.

— Вместо того, чтобы утихомирить вражду, это решение лишь придало ей новую силу. В ту же ночь клан Многих Островов атаковал Дальний Свет и их покровителей… они, судя по всему, удивились такому повороту событий. Защищались они плохо, — при этом воспоминании шлем Морра приподнялся, и клыки из кровавого камня заблестели на свету, как будто окрасившись свежей кровью.

— И тогда ты увидел фигуру, за которой пошел следом?

— Архру, — Морр произнес это имя с уверенностью. — Не сомневайся, тогда ко мне пришел сам Архра. Он без слов объяснил мне, что я достоин прийти в его храм и испытать свою силу. Он бросил мне вызов, чтобы я это сделал.

— Легенды гласят, что Архра был уничтожен.

— Ничто и никогда не умирает по-настоящему.

— Может быть, легенды подразумевают, что он был до неузнаваемости изменен.

— Ступай осторожно, маленький клоун. Ты ничего не знаешь о том, что говоришь.

— Тысячи извинений. Я проклят склонностью задавать неуместные вопросы в неподходящие моменты. Прости меня.

Морр что-то буркнул и пошел в сторону. Пестрый видел, что инкуб направляется к выходу из пещеры, рваной ране в камне, за которой виднелся слабый намек на дневной свет. Устало поднявшись на ноги, он двинулся следом. Проход открывался в узкую расщелину посреди голых скал, затем этот путь переходил на ненадежный уступ. Одна стена исчезла, открыв взгляду практически отвесный обрыв и долину под ним, другая же поднималась вверх, образуя крутой склон, местами поросший травой и лишайниками, с которых капала влага. Над всем этим висела непонятно откуда берущаяся золотая дымка, солнечный свет без солнца. Уступ тянулся вниз, к клубящемуся туману, который накрывал землю, подобно одеялу. Вдали можно было различить костлявые силуэты деревьев, пробивающихся сквозь туман, но они как будто двигались и неопределенно колебались среди моря белизны.

— Будет ли неуместно поинтересоваться, где мы и куда идем? — с надеждой спросил Пестрый, ловко прыгая по неровным ступеням следом за Морром.

— Мы прибыли к концу нашего странствия, — наконец ответил инкуб. — Храм Архры находится в долине внизу.

Пестрый начал брезгливо счищать с одежды засохшую кровь, хотя она быстро терялась из виду под воздействием самой ткани.

— Что ж, это путешествие оказалось куда легче, чем ожидалось! — несколько неубедительно воскликнул он. — Всегда добрый знак, как я говорю. Нам дует попутный ветер!

— Это болото не без своих опасностей, — педантично предупредил Морр. Тон инкуба не мог замаскировать тот факт, что даже его обычно меланхоличный настрой стал чуть приподнятым.

Безиет осторожно двигалась вперед, чувствуя тупую ноющую боль в ноге. Все остальные шли тесной массой позади нее, как будто она была для них крепким, непроницаемым щитом. В конце коридора раньше были двери — богато украшенные створки из драгоценного металла, которым резьбой и ковкой придали вид двух фениксов-близнецов — но теперь какая-то немыслимая сила скрутила их и отбросила прочь. Внутри, за дверным проемом, мелькали танцующие тени, и музыка вилась и искажалась, вторя их хаотическим движениям. Безиет Сто Шрамов не боялась ничего, ни живого, ни мертвого, но даже она помедлила, прежде чем заглянуть внутрь.

Она чувствовала, как в спину ей глядит дюжина глаз, желая, чтобы она сделала шаг вперед, и в то же время ощущала некий бесформенный и неведомый ужас перед собой, который теснил ее назад. Две силы какое-то время боролись на равных, но гордость неумолимо взяла верх и заставила Безиет заглянуть за угол и узреть, что там творилось.

Пол зала был выложен из фарфоровых плиток, покрытых бороздками, которые сходились к шестиугольным стокам, отделанным серебром. Эта деталь, наряду с множеством ярких светильников и цепей, свисающих с потолка, говорила, что это место было ярмаркой кровопролития, где прохожие могли насладиться демонстрацией публичных пыток и унижений, которым подвергались рабы и рьяные мазохисты.

Теперь на цепях никто не висел, и единственным источником света был едкий дымный огонь от костров, неаккуратно наваленных из обломков и мусора по всему залу. Среди огней, под пронзительные звуки музыки, безумно отплясывали какие-то фигуры. Большинство из них, похоже, были рабами, которые выглядели еще более уродливыми и непропорциональными, чем обычно, но к ним примешалась и горстка чистокровных комморритов, которые с необыкновенной энергией скакали и выкидывали коленца.

В центре всего этого лежал источник сумасшествия, огромная груда розовой и голубой плоти, в которой лишь смутно угадывались очертания конечностей и головы. Она непристойно извивалась и корчилась, как ищущий пищу червь, и по всей ее длине торчали ряды пустотелых трубчатых шипов, которые то открывались, то снова закрывались, извергая отвратительную визгливую музыку. Танцоры кружились вокруг твари, плескали на нее вином или бросали еду в качестве подношений, сосали ее, словно материнскую грудь, и кричали от обожания. Время от времени звук труб делался настойчивым, почти плачущим, и тогда они хватали кого-то из своего числа и кидали его в эту мясистую массу. Трубы выли в экстазе, пока груда плоти смыкалась над жертвой, будто рука с короткими толстыми пальцами. В последние мгновения жертвы внезапно выходили из экстатической радости и жалобно кричали в хватке твари, так что безумная музыка издевательски смешивалась с их предсмертными воплями.

Безиет увидела достаточно, и к тому же вой труб начинал воздействовать на нее. Она снова скрылась за поломанными дверями. Наксипаэль вопросительно посмотрел на нее, в ответ она слегка пожала плечами и кивнула обратно, на тот путь, которым они пришли. Наксипаэль раздраженно помотал головой и поднял свои бластпистолеты, при этом его движение безмолвно повторили остальные выжившие. Все они чувствовали страх, гнев и бессилие, и поэтому хотели с кем-нибудь сразиться. Безиет закатила глаза и вслед за ними осторожно приподняла свой клинок-джинн. Лезвие издало сердитый, ноющий звук, как будто его злили отвратительные флейты, воющие впереди. Безиет выставила оружие перед собой и буквально позволила ему возглавить толпу, ворвавшуюся в комнату.

Она атаковала без слов и зарубила двоих танцоров, прежде чем те хотя бы успели осознать чужое присутствие. Лучи не-света внезапно хлестнули еще по двоим и испарили скачущие тела черными, как туманности, взрывами темного вещества. Наксипаэль пытался ранить трубящую тварь, но ее поклонники бросались прямо под выстрелы, превращая себя в живые щиты. С циничным смехом он пробивал себе путь вперед, разнося на куски то одного, то другого.

Безиет тоже прорубалась сквозь танцоров, но быстрее, чем Наксипаэль. Она, прихрамывая, шагала среди миньонов, практически без интереса ударяя то влево, то вправо, и концентрировала всю энергию на том, чтобы добраться до бестии. Слишком медленно. Трубные звуки изменились, превратились в визг, водящий пилой по ушам — тварь призывала своих детей к бою. Оставшиеся танцоры набросились на архонтов с ненавистью, начертанной на безумных лицах. В их глазах горело бледное пламя, с губ каждого слетала фосфоресцентная слюна. На них уже ясно виднелись знаки порчи: плоть таяла и превращалась в щупальца, мех, перья или чешую, конечности странно изгибались, явно выделялся излишек телесных отверстий.

Выпущенные остальными выжившими в Метзухе сверхскоростные осколки и лучи дезинтеграторов рыскали по залу в поисках добычи и безжалостно сражали безумцев на месте. Некоторые из убитых исчезали, словно подожженные шары с водородом: с них слезала кожа, а то, что было под ней, сгорало в разноцветной вспышке. Большая часть задетых выстрелами воспринимала раны столь бесстрастно, будто глина заменяла им живую плоть. Из розовых ям, которые оставались на их телах, сочилась та же светящаяся слизь, что волокнистыми сосульками стекала с их губ.

Миньоны воющей твари мчались вперед с распростертыми руками, которые сверкали эфирным пламенем. Огонь метался вокруг Безиет и Наксипаэля, образуя обманчиво тонкие, похожие на паутину нити розового и голубого цвета, которые при малейшем касании опаляли броню и обугливали плоть. Обоим архонтам пришлось уйти в оборону и сконцентрироваться лишь на том, чтобы отбиваться от скачущих вокруг них чудовищ. Сзади доносились пронзительные вопли — некоторых выживших, пытавшихся пробиться в зал, настигло и пожирало обжигающее пламя. Безиет увидела воина, который горел как факел, но продолжал стрелять из осколочной винтовки, пока его не задавили числом. Огни возносились все выше, создавая иллюзию, будто весь зал превратился в павильон, сотканный из пламени.

Безиет рассекла скалящееся лицо, пригнулась, уходя от сгустка разноцветного пламени, и отрубила руку, которая метнула его. Плененный дух Акзириана наполнял ее энергией через канал внутри клинка-джинна, который пока что оставался покорен ее рукам и нес смерть врагам. Те сражались без какой-либо стратегии, просто хаотично скакали туда-сюда и кувыркались друг через друга, торопясь схватить и сжечь. Она упрямо пробивалась ближе к Наксипаэлю, который пожинал богатый урожай врагов, но получил при этом сильные ожоги на груди и спине.

Остальные выжившие сформировали тесную группу прямо позади них, и их также свирепо осаждали со всех сторон, поэтому помощи от них ждать не приходилось. Количество нападающих как будто и не уменьшалось, казалось, их даже стало больше по сравнению с тем, сколько было, когда Безиет ворвалась в зал. Вой труб приобрел триумфальное выражение, и их дикий клекочущий смех врезался в самую душу.

Позади раздался хриплый крик и заставил ее снова оглянуться на других выживших. Безиет удивленно воззрилась на то, что увидела. Они подставили плечи развалине, который лечил ее, — Ксагору — и подталкивали его все выше, в то же время отбиваясь от тварей практически спина к спине, чтобы не дать им сорвать этот сложный маневр. Развалина при этом неуклюже пытался навести на цель длинную винтовку с толстым стволом.

Безиет поняла, что они замыслили. Развалину поднимали, чтобы он смог выстрелить поверх голов мечущихся миньонов в их демонического хозяина. Тяжелое орудие развалины неуверенно дрожало, и огнерукие танцоры безумно скакали перед выжившими, скрывая из виду цель. Наконец длинноствольная винтовка выплюнула снаряд, не дав никакого видимого результата. Эта попытка только продемонстрировала их отчаяние. Они схватились за последний шанс, за тщетную попытку поставить на удачу, прежде чем всем придет конец, и она не сработала.

Жуткое завывание флейт вдруг резко заколебалось, то набирая, то теряя частоту с такой скоростью, что это причиняло боль слуху. Танцоры закружились по сторонам, прижимая к головам объятые пламенем руки и пошатываясь, и даже Безиет, Наксипаэлю и другим выжившим пришлось бороться с волной тошноты. Огни погасли, и стало видно, что бестия пятится и встает на дыбы, корчась, как будто от боли. По ее плоти пошли отвратительные волны, и с последним рывком груда живого мяса треснула и раздалась от одного конца до другого. На пол хлынула волна желчи, червей, нечистот и полуразъеденных костей. Безумная музыка внезапно оборвалась. Танцоры задрожали и рухнули сдувшимися мешками из кожи. Наксипаэль и импровизированная пирамида из выживших тоже упала, так что развалина растянулся на полу. Онемев, Безиет на миг застыла, ожидая какого-то нового кошмара, который мог вырваться наружу. Но зал оставался безмолвным и темным.

Она заметила, что развалина тут же пополз к винтовке, которую выронил, и прижал ее к себе, защищая руками, словно любимого зверька. К ее удивлению, один из выживших протянул руку, чтобы помочь развалине подняться на ноги. Потом еще несколько похлопали его по спине и поздравили, как будто этот сложный выстрел сделал один из них, а не хирургически измененная мясная кукла безумного ученого-истязателя. Безиет покачала головой. Часть проклятия Разобщения состояла в том, что нужда порождала странные союзы, и общественное строение города рассыпалось на части, точно так же, как и физическое.

Теперь выживших осталось только семеро, не считая ее самой и Наксипаэля. Шансы на то, чтобы добраться до Верхней Комморры, значительно упали, и архонт был этому не рад. Она посмотрела на Наксипаэля и позвала развалину, чтобы тот позаботился о нем. Голос подействовал на прислужника, как щелчок кнута. Тот бросился выполнять приказ, едва не уронив свое возлюбленное орудие.

— Одержимые! — бессвязно ругался Наксипаэль. — Все они предатели, каждая проклятая душа! Отдать свою собственную плоть! Тьфу!

Развалина засуетился, осторожно положил оружие на пол и побежал осматривать раны Наксипаэля.

— Мы опоздали, — Безиет пожала плечами. — То, что пробралось сюда, было достаточно большим и мерзким, чтобы удержаться, когда преграда закрылась. Все крупные демоны на расстоянии лиги, скорее всего, втиснулись в первые попавшиеся теплые тела, чтобы их не утянуло. Можно ожидать, что нам попадутся другие одержимые.

— Преклоняюсь перед твоими превосходящими знаниями в этой области, Безиет, — прошипел Наксипаэль сквозь стиснутые зубы.

— И правильно, свои сто шрамов я заработала не в уличных драках в Некрополе.

Как и в случае Безиет, методы развалины оказались действенными, несмотря на грубость. Свежие раны, которые виднелись под частично оплавившейся броней Наксипаэля, быстро покрылись коростой. Лицо Наксипаэля исказилось от боли, став похожим на маску, и он испустил поток проклятий.

— Со всем уважением, — почтительно произнес развалина, — этому хотелось бы спросить, почему у канала не было одержимых.

Безиет секунду холодно смотрела на прислужника, прежде чем прийти к решению.

— Потому что более крупные твари, говоря иначе — более умные, не стали задерживаться и пировать сразу же, как только пролезли сквозь преграду, — сказала она. Ее взгляд на миг расфокусировался и затуманился от воспоминания. — Они проникли вглубь и зарылись в тех местах, где они могли найти пищу, где могли разрастаться подобно раковым опухолям.

Развалина закивал и при этом так активно кланялся и расшаркивался, что практически бился головой о мостовую. Наксипаэль снова что-то забормотал, когда короста начала отслаиваться, обнажая розовые пятна новой кожи.

— Ксагор, так тебя зовут? Расскажи мне про оружие, Ксагор, — приказала Безиет, внимательно разглядывая винтовку. С эстетической точки зрения эта уродливая штуковина была ближе к инструменту мясника или набору пробирок, чем к элегантному оружию комморритов.

— Это устройство именуется гексовинтовкой, о досточтимая, — с некоторой гордостью ответил развалина. — Оружие акофиста. Ксагор нашел его в останках процессии, среди свиты мастера Ре'риринкса. Весьма прискорбно.

— Это неважно. Чем оно стреляет?

— Цилиндром, в котором находится ускоренный вирусный состав, как правило, стеклянная чума. Ксагор не знает, какой состав используется в этом устройстве, возможно, мутагенный, возможно, нет. Ксагор сделал из него только один выстрел и предлагает отыскать других подопытных субъектов для более точного анализа.

— Что ж, что бы это ни было, оно работает, так что держи его под рукой на случай, если оно снова понадобится, — Безиет подавила отвращение и похлопала развалину по затянутому в кожу плечу. — Хороший был выстрел, кстати.

Наксипаэль, похоже, вернулся в более адекватное состояние, его бессвязная брань перешла в вереницу кратких ругательств, и он встал на ноги, хотя и немного неуверенно. Он бросил на Безиет непонятный взгляд и пожал плечами, не обращая внимания на боль.

— Итак, Безиет, я готов выслушать твои предложения по поводу того, что делать дальше, — хладнокровно сказал он.

— Надо идти к Горе Скорби, — ответила Безиет, — и быстро.

— Почему?

— Пока что установилась некоторая стабильность, но это ненадолго, все станет еще хуже. Гора Скорби окружает Центральный пик, и это единственный ярус, который будет достаточно организован, чтобы пережить худшее — Вект лично за этим проследит.

— Ты предполагаешь, что наш великолепный и всеми любимый Верховный Властелин выжил, — фыркнул Наксипаэль. — Может быть, прямо сейчас какая-нибудь нежить пожирает его потроха.

— Скорее уж, какой-нибудь чистокровный из Верхней Комморры пытается вонзить нож в его спину, но я не нахожу ни то, ни другое сколько-то вероятным. Вект по-прежнему жив, и ты знаешь, что это так. Когда придет конец вселенной и останется одна пустота, Вект все равно выживет и будет парить в непроницаемом пузыре из собственного коварства и чувства полного удовлетворения собой.

Наксипаэль ощерился, но не стал возражать. Железная рука Асдрубаэля Векта правила Комморрой на протяжении шести тысячелетий. Верховный Властелин сохранял свое положение, невзирая на катастрофы, восстания, гражданские войны, вторжения чужаков и предыдущие Разобщения. Казалось, что от них он только процветает, выходя из каждого бедствия еще более сильным и со значительно меньшим числом оппонентов. Наксипаэлю пришлось признать, что план Безиет имел смысл, в отличие от обыкновенных времен сейчас было действительно мудро искать защиты у Векта, а не чураться его.

Безиет и Наксипаэль сообща заставили выживших снова отправиться в путь, понося их леность и грозя отставшим ужасными карами. Осталось три воина, все из разных мелких кабалов, поэтому они все время подозрительно наблюдали друг за другом. Была тут и пара Этондрийских Искателей в бордовых плащах с капюшонами, из-под которых виднелись полускрытые лица, постоянно крутящиеся туда и сюда, словно мордочки хорьков. Они держались вместе, неизменно прикрывая спины друг другу. И, наконец, оставались еще развалина и потертого вида наемник, который казался Безиет немного знакомым.

Они были подавлены и не хотели никуда идти, но все понимали, в какой опасности находятся, и, недолго пороптав, подчинились. Не такое уж это было и войско, чтобы пробиваться с ним к Горе Скорби, подумала Безиет, но любому из них, кому удастся пробраться через руины Нижней Комморры, легко достанется должность при высших архонтах, которым в это время наверняка не хватает рук. Готовая работа и относительная безопасность, пока не закончится Разобщение.

По крайней мере, на это она надеялась.

На стене мигали изображения, сменяя друг друга, и мягкий янтарный свет в комнате непредсказуемо колебался. На краю слуха (или, может, на краю сознания) мелькали отдаленные пугающие звуки, но пока что они, казалось, исходили с безопасного расстояния. Те, кто находился в комнате, все еще могли на какое-то время отстраниться от тревог Разобщения и сконцентрироваться на жизненно важном деле.

Одно из изображений выделилось и растянулось на всю стену, показав крупным планом какого-то представителя комморрской аристократии с несколько вялой нижней челюстью, плоским лицом и волосами цвета воронова крыла. Вокруг изображения развернулись изгибающиеся потоки данных, и один из находившихся в комнате заговорил.

— Это — Квайсор Иллитиан, одиннадцатый потомок ветви Мол'зиньеар, мой архонт.

— Слишком безобразен, — оборвал единственный другой присутствующий. — Следующий.

Первый образ тут же сменился другим, на сей раз довольно сильно напоминающим Ниоса Иллитиана. Правда, это явно было лицо прожигателя жизни, чье равнодушное выражение, судя по всему, никогда не менялось.

— Разицик Иллитиан, семьдесят третий потомок ветви Ватинир, мой архонт.

— Семьдесят третий? Ты обезумел?

— В линии Ватинир значительно преобладают женщины, мой архонт.

— Ты обезумел. Следующий.

Лицо за лицом, имя за именем. Все с острыми чертами, высокомерные, глядящие на зрителей с нескрываемым презрением. Были, конечно, и вариации: бледная или более темная кожа, вольно распущенные гривы или коротко остриженные волосы, но все они несли на себе семейную печать, сходство с Ниосом Иллитианом, которое ни с чем нельзя было спутать. Мастер-гемункул Беллатонис стоял неподалеку, пролистывая древние записи о благородном доме Иллитианов в попытках найти подходящего кандидата.

Несмотря на упорнейшие, как он сам утверждал, усилия гемункула, Иллитиан по-прежнему умирал. Стеклянная чума агрессивно мутировала и распространялась по его коже, словно армия завоевателей. Руки ничего не держали, ноги не ходили, и говорить он мог только благодаря многочисленным временным пересадкам кожи и механическим устройствам. Чума так глубоко внедрилась в тело, что полностью искоренить ее было невозможно. Возможно, ему осталось жить всего несколько дней, но архонт решил, что этого времени ему хватит, чтобы успеть подобрать себе достойного наследника. Сообщение, которое он только что получил, лишило его даже этой надежды — теперь ему оставались считанные часы.

— Что насчет вон того?

— Зарилс Иллитиан, второй потомок ветви Оанизис, мой архонт. Судя по этой записи, вы задушили его собственными руками, а потом выбросили тело в вакуум.

— Ах да. Я знал, что он неспроста выглядел столь многообещающе.

— Могу ли я сделать предположение, мой архонт?

— Можешь, — вздохнул Иллитиан. — В ближайшее время я определенно никуда не уйду. Никаких особо срочных дел.

— Действительно. Меня преследует мысль, что, учитывая ограниченное время, которым мы располагаем, лучше всего будет отбросить в сторону эстетику и сконцентрироваться на том, чтобы найти… достаточно крепкого индивида, который мог бы выжить в процессе перехода власти. Физический облик, в конце концов, поддается изменению, — Беллатонис улыбнулся неприятной улыбкой акулы и повернул голову, демонстрируя собственный глубоко измененный профиль с длинным острым подбородком и крючковатым носом. — Разумеется, без дополнительной платы.

— Лицо и кровь — это все, Беллатонис, — педантично возразил Иллитиан. — Я буду глупцом, если поставлю будущее своего дома в зависимость от прихотей твоих ножей, как бы талантливо — по собственным заявлениям — ты ими ни орудовал. Это должно быть само совершенство.

Асдрубаэль Вект, Верховный Властелин, призвал на собрание всех выживших архонтов. Любой кабал, который не сможет прислать своего лидера на Центральный пик, незамедлительно будет признан восставшим и уничтожен при первой возможности. Вект, должно быть, отчаялся, если предпринимал такие меры. По крайней мере, Ниос надеялся на это всей душой. К сожалению, явиться на собрание в таком состоянии было хуже, чем сразу покончить с собой, и во имя всего благородного дома Иллитианов он должен был найти себе преемника.

— Что ж, если лицо важнее всего, тогда пострадает кровь, — без запинки парировал Беллатонис. — Это, конечно, тоже всегда можно поправить.

— Ты преподносишь свои мысли с деликатностью бойцового раба, Беллатонис, ты знаешь об этом? Я просто нахожу немного сомнительным то, что ни один представитель моего обширного, разветвленного и, прямо сказать, слишком большого рода не подходит для того, чтобы занять мое место.

— Рискуя снова проявить деликатность бойцового раба, я осмелюсь сказать, что вы оказались чрезмерно успешны в укреплении своих позиций и не оставили никаких достойных претендентов в преемники. Еще более прямо — вы их всех уже убили. Кроме того, это только те кровные родственники, которые сейчас находятся в крепости. Столь многие пропали в Разобщении, что число кандидатов в настоящий момент откровенно невелико.

— Скажи-ка мне еще раз, почему ты не выращиваешь мне новое тело прямо сейчас.

— Помимо фантастически высокого шанса на то, что оно станет жертвой одержимости из-за Разобщения, мой архонт? Другая причина состоит в том, что его невозможно будет подготовить в срок. Третья же, если вы желаете ее услышать, в том, что оно будет создано в пробирке, а вы уже совершенно ясно выразили свои чувства по этому поводу.

Иллитиан прорычал нечто нечленораздельное.

— Простите, мой архонт, не могли бы вы повторить?

— Я сказал, пошли тогда за молодым Разициком, ныне семьдесят третьим наследником пустого места. Скоро в его судьбе произойдут большие перемены.

Глава 9 Охотники

Спускаясь все ниже, Морр и Пестрый прошли сквозь слой тумана, и тот превратился в низкие облака, висящие над их головами. В долине пред ними возвышался храм Архры, ступень за ступенью поднимающийся в небеса, где золотая дымка скрывала из виду его конические шпили. На его стенах в великом множестве громоздились колонны и арки из обсидиана, увитые ползучей паутиной паразитических лоз и ярко цветущими растениями. В этом месте царила тяжелая, влажная атмосфера, и тонкие щупальца тумана струились из темных входов и стекали вниз по растрескавшимся ступеням. Через неравные промежутки на лестнице стояли постаменты, увенчанные полуразрушенными от времени статуями. В некоторых изваяниях все еще можно было узнать воинов или зверей, другие же приобрели странные, потусторонние формы, порожденные безумием и распадом.

Земля вокруг храма поблескивала, затопленная мелкими водами. В смутной дали виднелись очертания высоких мангровых деревьев, с которых свисали, словно бороды, длинные космы моха и лишайника. Неумолчно гудели насекомые, высоко в небе кружилось несколько крылатых силуэтов, но помимо этого вблизи храма не было никаких иных признаков жизни. Все вокруг пронизывало ощущение настороженности, как будто на новоприбывших пристально смотрели глаза, таящиеся в глубоких, скрытых тенями закоулках святилища.

— Здесь я переродился, — торжественно и почтительно провозгласил Морр. — Именно в этом месте дитя, сбежавшее из темницы своей родины, познало истинный путь судьбы и чести.

Пестрый бросил на инкуба откровенно удивленный взгляд, но ничего не сказал. Слова Морра явно предназначались не для него, и ответ на них мог только загнать его глубже в панцирь. То, что это живое оружие хотя бы на миг обрело собственный голос, само по себе было примечательно. Морр приподнял клинок и начал ступать по замшелым камням, пробираясь к гати, ведущей через болото. Путь этот был весьма ненадежен, но Морр даже не бросил ни единого взгляда под ноги. Его взор оставался прикован к далеким шпилям святилища. Пестрый прыгал следом, и его сердце полнилось дурными предчувствиями.

— Морр… Тебе не кажется странным, что это место как будто никак не затронуто Разобщением?

Вопрос, похоже, озадачил Морра.

— Почему оно должно быть затронуто? Здесь нет прямой связи с Комморрой.

— Так, но последствия Разобщения распространяются по всем иным частям Паутины. Я ожидал увидеть… почувствовать хоть какое-то свидетельство его воздействия и здесь.

— Храмы Архры многочисленны, но говорят, что именно в этом месте он отрекся от своей смертности, и что это святилище было создано из его плоти и костей. Несомненно, его дух здесь силен, и, возможно, силен настолько, чтобы защитить храм.

— Возможно, что это… Я… что ж, я уверен, что ты прав.

Морр замер на месте и резко, угрожающе развернулся к Пестрому.

— Ты говоришь так, будто боишься какой-то скрытой порчи. Тому, кто пришел сюда незапятнанным слабостью, нечего страшиться в этом месте.

— Слабость в данном случае включает в себя концепции наподобие сочувствия, альтруизма и милосердия, если я правильно себе представляю, — несколько язвительно ответил Пестрый. Морр только фыркнул в ответ, отвернулся и продолжил свой путь.

Но вскоре он снова остановился. На гати впереди теперь возвышалась фигура, ожидавшая их приближения — воин, облаченный в черно-зеленую броню — и перед ней на земле лежал двуручный клэйв. Выждав миг, Морр осторожно обратился к этому видению:

— Приветствую, брат. Я ищу вход в храм. Ты вышел, чтобы встретить нас?

Фигура хранила молчание, не двигалась и ничем не выдавала в себе живое существо. С таким же успехом это могла быть статуя, вырезанная из черно-зеленого камня.

— Если ты не желаешь говорить, тогда отойди в сторону и дай нам пройти, иначе нам придется сразиться, и ты, возможно, об этом пожалеешь.

В ответ фигура подхватила свой клинок и подняла его в защитной позиции. Морр автоматически повторил движение, воздев собственный клэйв, сжатый обеими руками, и шагнул вперед.

— Ты уверен, что в старых пенатах тебя ждут с распростертыми объятьями, а, Морр? — поинтересовался Пестрый из-за его спины. — Этот парень, похоже, явно так не думает.

В руках арлекина словно по волшебству появились короткий изогнутый клинок и длинный изящный пистолет.

— Не вмешивайся, маленький клоун, — предупредил Морр, продолжая наступать на безмолвного стража.

Битва между двумя инкубами — поистине грозное зрелище. Оба противника облачены в доспехи, которые могут уберечь от любых ударов, кроме самых сильных, однако вооружены мечами, способными прорвать ту же броню, словно бумагу. Против опытных, но не столь тяжело бронированных врагов инкуб должен биться осторожно, постоянно двигаясь, делая ложные выпады и уворачиваясь, чтобы сохранять баланс клэйва, сравнительно медленного и тяжелого клинка, и быть постоянно готовым нанести смертельный удар. Сражаясь с ордой неумелых врагов, инкуб может сконцентрироваться на том, чтобы поддерживать постоянный ритм, держа противника в страхе и одолевая его за счет силы, прежде чем тот сможет воспользоваться преимуществом в численности. В обоих случаях инкуб также полагается на свои кулаки, колени и стопы, удары которыми выводят врагов из строя, однако в бою против собственного сородича подобные приемы могут лишь в считанные мгновения превратить его в кучу нарубленного мяса.

В состязании между двумя инкубами важнее становится скорость, сила и выносливость. Они обмениваются ударами и контратаками быстрее, чем может уследить глаз, и каждый их замах с идеальной точностью нацелен в одно из уязвимых мест — чаще всего это запястье, голова или шея. В каждое парирование инкуб должен вложить именно столько энергии, чтобы отразить обрушившийся на него клэйв, но при этом не выйти за определенную грань, не открыть себя для неизбежного обратного удара. Важнее всего постоянно удерживать клинок в движении, переплетая друг с другом выпады и парирование, ибо тот боец, который первым замедлится или собьется, может сразу же лишиться головы.

Морр и его противник сражались практически на равных, и их клэйвы описывали сверкающие дуги в воздухе, слетаясь вместе, сталкиваясь и вихрем уходя в сторону, чтобы атаковать снова. Благодаря преимуществу в росте Морр обрушивал на врага множество ударов, которые падали сверху вниз, словно молнии, вынуждая того уклоняться. В конце концов другой инкуб отступил на шаг, чтобы спастись от этой бури, удвоил натиск и совершил серию стремительных выпадов слева и справа, пытаясь выпотрошить врага.

Морр ушел в защиту, перехватив клэйв за дополнительную рукоять, отстоящую от основной, и блокировал один выпад за другим. Вдруг великан-инкуб пошатнулся, едва успев вскинуть клинок и перехватить неожиданный удар над головой. Он шагнул назад, и его противник, желая сохранить преимущество, устремился вперед, без устали пытаясь пробить его защиту тяжелыми ударами.

Клэйв Морра мелькнул в воздухе и перехватил оружие наступающего врага крюком на конце. Это была попытка выиграть немного времени и восстановиться. В тот же миг оба воина налегли на клинки, как на рычаги, чтобы выкрутить оружие из рук оппонента. Ни одному из них это не удалось, однако соперник Морра на миг потерял контроль над своим клэйвом, когда тот вылетел слишком далеко вперед. Морр сориентировался быстрее и тут же обрушил на врага удар, в который вложил всю свою массу. Тот успел вовремя парировать, но не смог отвести в сторону всю его мощь. Два воина на мгновение сцепились, один искрящий клинок к другому, а затем мышцы на плечах Морра вздулись, и он, при помощи одной лишь грубой силы, отшвырнул противника назад.

Мощный толчок сбил второго инкуба с ног, но тот отреагировал с быстротой кошки, перекатившись и припав к земле. Клэйв Морра со свистом обрушился вниз. Противник парировал удар слабо, со скрещенными руками, и ему удалось лишь немного отвести клинок в сторону. Крючковатое острие вонзилось в бедро, и Морр тут же вырвал его, выпустив фонтан крови и фрагментов брони и оставив большую алую рану. Пошатываясь, соперник приподнялся и сделал отчаянный колющий выпад, но Морр без усилий отразил его клэйвом. Отработанным движением он вырвал меч из хватки врага, оставив того совершенно беззащитным.

Морр без колебаний взмахнул клинком снова, целя его горизонтально в шею. В этот удар он вложил всю свою массу до последней унции и всю силу до последней толики. Инкуб поднял руки, возможно, пытаясь поймать летящий к нему клэйв, или отразить удар, или, быть может, даже моля о пощаде. Это уже ничего не значило. Мономолекулярное лезвие клэйва вспыхнуло энергией и с треском прошло сквозь оба бронированных запястья и шею, даже не замедлившись. Безголовое и безрукое тело, брызжа кровью, рухнуло на гать, словно марионетка с обрубленными нитками. Голова в шлеме с лязгом упала в нескольких ярдах от него и покатилась, оставляя за собой след из маленьких багряных спиралей.

Морр удовлетворенно рыкнул и пошел подобрать шлем и отрубленные кисти рук. Пестрый побледнел, увидев, как инкуб вытащил из пояса моток проволоки, продел ее сквозь жуткие трофеи и прицепил их к похожему на часть скелета металлическому выступу, высоко поднимающемуся за его плечами именно для этой цели.

— Это так необходимо? — воспротивился Пестрый. — Разве мало отнять жизнь в честном поединке, что надо потом еще и украситься, как вурдалак?

Морр поднялся и посмотрел на Пестрого сквозь сверкающие глазные линзы. Из-за глухой маски шлема невозможно было понять, что он думает, и Пестрый моментально пожалел о своей вспышке. Он позволил себе забыть, что Морр обитал в Темном Городе, где кровавые трофеи всегда были на пике моды. Рассказ инкуба о происхождении с девственного мира смягчил его образ в глазах арлекина, который и без того несколько сопереживал его нелегкому положению. Он решил, что нужно вспоминать этот момент всякий раз, когда он снова застанет себя за этой ошибкой. К удивлению Пестрого, когда инкуб вновь заговорил, в его словах не было ни следа враждебности.

— Если один из братьев не пожелал впустить меня в храм, то есть немалый шанс, что будут и другие, кто думает так же, — пояснил инкуб. — Увидев останки своего предшественника, они, возможно, помедлят.

— Наверняка ведь иерархи не потерпят подобного вмешательства? — спросил Пестрый. — Ты пришел на их суд, разве они могут смириться с таким неуважением к их авторитету, как нападение из засады на просителя, еще не успевшего даже подойти к судье?

— Право инкуба бросить вызов своему собрату священно и неприкосновенно. Это закон, который превыше власти любого иерарха. Так было всегда.

— Так значит, тебя может ждать еще ряд дуэлей? — Пестрый фыркнул. — В таком темпе они всю дорогу завалят своими трупами.

— Более вероятно, что другие нападут группой и из засады, — хладнокровно возразил Морр. — Нет такого предписания, что вызовы следует бросать по одному или открыто.

— Но почему они так активно противостоят твоему поиску правосудия?

Морр надолго замолчал, прежде чем ответить.

— Они считают — и имеют на то полное право — что моя вина очевидна и неоспорима. Я убил своего лорда и сюзерена, отрицать этот факт невозможно. Для них это все, что следует знать. Они уверены, что для содеянного мною не может быть никаких смягчающих обстоятельств, и если я хотя бы представлю это дело на рассмотрение иерархов, это будет оскорблением их чести.

— Так значит, они хотят остановить тебя по пути в храм, пока ты не успел погладить кого-то против шерсти и задать какие-то неудобные для них вопросы? — недоверчиво спросил Пестрый. Морр лишь кивнул в ответ.

— Если они придут снова, то уже не будут делать разницы, — предупредил инкуб, — и попытаются убить тебя точно так же, как и меня. Уходи, если хочешь, ты не обязан идти со мной дальше.

От этих слов Пестрый хищно ухмыльнулся.

— Тем хуже для них! Я наделен не только прелестным лицом, фантастическим остроумием и необыкновенным талантом танцора, и ты это знаешь, — иллюстрируя свою идею, он проделал несколько энергичных па, первых шагов сложной паваны. — Так что, ты разрешаешь мне вмешаться в следующий раз? — радостно спросил он. — Защитить честь и, по совместительству, свою жизнь и все такое?

Морр снова кивнул и, не сказав ни слова, повернулся и пошел дальше по гати.

— Конечно же, есть и другая вероятность, Морр, — крикнул ему в спину Пестрый. — Они могут подумать, что это ты подвергся порче — ну, понимаешь, та же история, только наоборот. Так все время случается.

Морр не ответил. Пестрому пришлось поторопиться, чтобы догнать великана-инкуба, пока тот не растворился в клубящемся тумане.

Приближенный секретарь был в ярости. Для него это было довольно обычным душевным состоянием, однако, как правило, оно имело менее определенные причины и заставляло его чувствовать себя могучим, а не беспомощным, как сейчас. Это была воистину бессильная ярость, и зазубренный язык секретаря ясно ощущал ее горький привкус. Избранный мастер Девяти поручил ему расправиться с Беллатонисом, чтобы Асдрубаэль Вект не успел узнать о том, какую роль этот отщепенец сыграл в возникновении Разобщения. Несомненно, этим избранный мастер исполнил свои собственные приказы, полученные от более глубоких ступеней Черного Схождения — патриарха-ноктис или даже великого управителя — чтобы «сделать что-то» с мастером-отступником, пока ковен не пострадал от гнева Векта. Это не оставляло приближенному секретарю иного выбора, кроме как повиноваться и постараться все исправить после того, как это не удалось Сийину. К несчастью, секретарь в настоящий момент едва ли мог посвятить себя изобретению каких-либо достаточно коварных планов, потому что он был полностью занят тем, что пытался выжить.

Гемункул сконцентрировался на пути сквозь закрученный лабиринт Черного Схождения. Он проделал семьсот девяносто одно движение, необходимое, чтобы добраться от комнаты с саркофагом на шестьдесят четвертой расщелине лабиринта до двадцать девятой расщелины, где располагались его собственные мастерские-лаборатории. Обыкновенно это не вызывало у него никаких причин для беспокойства. Шаги, которыми можно было пройти сквозь лабиринт, были выжжены в его памяти неизгладимыми огненными символами, но то было до Разобщения. Катаклизм изуродовал лабиринт в той же мере, что и город над ним. Сработали ловушки, агрессивные организмы вырвались на свободу, целые секции, по слухам, провалились в застенки внизу. Те развалины, что вернулись с разведки, доложили, что обнаружили в ловушках множество извергов, ур-гулей и тысячи других мерзких тварей, которые выбрались из сломанных клеток.

И все же было необходимо произвести все эти движения, чтобы достичь определенной расщелины. Многие ловушки лабиринта автоматически восстанавливались после срабатывания, и некоторые из них работали так же эффективно, как будто ничего не произошло, ибо они были враждебны жизни по самой своей природе. Приближенный секретарь кипел от злости и скрипел заточенными зубами из-за того, сколько времени ему приходилось терять, пригибаясь под невидимой мономолекулярной сетью, которая все еще могла быть на месте, готовая разрезать неосторожную жертву выше талии. В лабиринте имелись более удобные и быстрые маршруты, которыми можно было пройти к его цели, и ловушек там было немного или не было вообще, но ранг приближенного секретаря был недостаточен, чтобы о них узнать. Он прошел еще шесть шагов и сдвинулся в сторону на шаг, чтобы не наступить на пластину, запускающую ловушку, которая считалась настолько ужасающей, что ему никогда даже не рассказывали о том, что она делает. Секретарь не мог сказать, сработала эта дурацкая штука или нет.

Следующие десять движений ему пришлось импровизировать, так как трубы наверху треснули, и содержавшаяся в них органическая кислота вылилась на ровный базальтовый пол. Черный камень по-прежнему пузырился и шипел там, где его разъела кислота, и на нем образовались лужи едкой жидкости, от которой чудовищно воняло. Приближенный секретарь с паучьей ловкостью прополз по стене, чтобы избежать всего этого месива, слез обратно на пол и проделал еще ряд шагов — с шестьсот восемнадцатого по шестьсот тридцать первый — которые нужны были, чтобы не столкнуться с несколькими подвижными гравитационными аномалиями в следующем участке коридора. Еще один шаг в сторону, чтобы избежать регулярно появляющегося в туннеле пламени, и он оказался у входа в двадцать девятую расщелину. Секретарь осторожно шагнул внутрь и осмотрел помещение.

К своему облегчению он обнаружил, что вход охраняют два громадных гротеска, блокируя его так же эффективно, как пара прочных дверей из плоти. Их крошечные головы, закрытые черными железными шлемами, как будто были добавлены к телам в самую последнюю очередь, после толстых слоев бугрящихся мышц и множества острых костяных наростов. Горбатые великаны пустили слюни, узнав его, и густая, вязкая жидкость повисла веревками с их решетчатых масок, словно желированные черви. Приближенный секретарь обругал обеих зверюг и отогнал их ударами своего короткого жезла статуса, чтобы пробраться внутрь.

За гротесками простирался длинный темный зал, разделенный низкими стенами на отдельные боксы, где множество развалин трудилось за верстаками, а горстка гемункулов руководила работами. Верстаки ломились от множества разноцветных стеклянных сосудов, булькающих реторт, склянок, разнообразных металлических пластин и компонентов, хирургических лезвий, панелей с пришпиленными к ним органами, потрескивающих проводов и рунических гримуаров. Их работу сопровождали шипение, хлопки и взрывы, и над всем висел клубящийся туман из удушливых испарений и тлетворного дыма.

На какое-то время приближенный секретарь погрузился в раздумья, не обращая внимания на бурную деятельность. Сийин попытался использовать хитрость, чтобы уничтожить Беллатониса. Но теперь уже явно было слишком поздно для незаметных способов. Все развалины и гемункулы, трудящиеся в боксах, были заняты изготовлением оружия. Тут был представлен весь спектр смертоноснейших творений гемункулов: мощные токсины, популяции вирусов, разжижающие пушки, перчатки плоти с пальцами-иглами, бичи-агонизаторы, ловушки для душ и устройства, способные разрушить разум.

Секретарь пожевал губы в поисках ответа. Оружие — это замечательно, но нужен кто-то, кто будет им пользоваться. Можно организовать внезапный налет вооруженных до зубов гротесков и развалин, но как они найдут свою добычу и кто будет руководить ими? Если послать члена ковена, то они могут непреднамеренно привлечь внимание тирана именно к тому, что следует скрыть, а это совершенно недопустимо.

Пока он думал, его взгляд привлек один бокс, в котором, судя по всему, не велось никакой работы. Эта область была занята не верстаками и развалинами, но парой округлых объектов — по два метра в высоту и три в длину — которые пока что скрывались под грязной серой тканью. В тот же миг, как они попались секретарю на глаза, его ярость вспыхнула с новой силой. Вот он, ответ, брошенный и позабытый! Он гордо прошествовал к боксу, стараясь не уронить достоинство спешкой.

— О, приближенный секретарь, вы вернулись! — льстиво приветствовал его тайный мастер, вышедший из соседнего отделения. Этот мастер носил маску из стали и адамантия, и его гладкую овальную голову поддерживала тонкая длинная шея, поднимающаяся над одеяниями из многослойной металлической сети. Над одной из глазниц мастера судорожно закрутилось скопление крошечных линз и двигалось, пока не застыло в подходящей конфигурации.

— Почему эти машины не работают? Они повреждены? — нетерпеливо спросил секретарь, резко дернув головой в сторону накрытых тканью силуэтов.

— Насколько я знаю, нет, секретарь, — осторожно ответил мастер, — я не проверял их с начала… событий, но нет причин считать, что они сломаны, это…

— Тогда немедленно подготовь их к активации! — едва не завопил секретарь.

Несколько озадаченный тайный мастер удивленно наклонил вбок лысую голову.

— Для какой цели, секретарь? — вежливо поинтересовался он. — Под этим я подразумеваю, какую конфигурацию следует использовать?

Приближенный секретарь приподнял свой жезл статуса, чтобы ударить мастера, но справился с порывом. Это действительно был разумный вопрос — как лучше их настроить, чтобы гарантированно прикончить Беллатониса? Секретарь быстро поразмыслил.

— Они должны быть самоуправляемы, — сказал он. — Чтобы они могли независимо преследовать добычу. Их целью будет определенный индивид, и когда они его найдут, то пусть уничтожат до последнего атома.

— Понимаю, секретарь, — тайный мастер кивнул, думая над этой информацией. — Для того, чтобы найти цель, достаточно будет психического следа. Возможно ли предоставить отпечаток?

— Разумеется, — фыркнул секретарь.

— А способности цели? — тайный мастер настойчиво задавал вопросы, как будто ставя галочки в каком-то мысленном списке. — К чему она более склонна, бежать или сражаться?

Приближенный секретарь сделал паузу и подумал над вопросом. Судя по тому, что ему было известно, Беллатонис мог быть склонен и к тому, и к другому, но если бы он попытался скрыться от машин, когда весь город охвачен Разобщением, то вряд ли бы это пережил.

— Сражаться. Причем более вероятно, что цель будет находиться в защищенном месте, — уверенно объявил приближенный секретарь.

— Превосходно, секретарь, — удовлетворенно заключил тайный мастер. — Я немедленно начну подготовку к внедрению ментального отпечатка.

Тайный мастер повернулся и ловко сдернул ткань с одной из неактивных машин, открыв взгляду изогнутый и блестящий металлический корпус. Под ним можно было различить множество ножей и игл и несколько суставчатых металлических конечностей, сложенных так же аккуратно, как лапки насекомого.

Приближенный секретарь задумчиво уставился на машины, которые должны были претворить в жизнь неизбежный рок Беллатониса. Его тонкие зеленые губы растянулись в неприятной улыбке, когда он почувствовал, как ему нравится этот план. Он сработает, он обязан сработать.

— Отправь их, как только они будут готовы, — приказал приближенный секретарь. — Отпечаток тебе предоставят в кратчайшие сроки.

Тайный мастер безмолвно кивнул, уже поглощенный работой. Секретарь же пошел дальше, чтобы найти подходящую кислоту и достаточно развалин, чтобы утихомирить то, что обитало в саркофаге на шестьдесят четвертой расщелине.

Глава 10 Другой вид наследования

Молодой Разицик Иллитиан охотился на нижних этажах крепости Белого Пламени, когда его призвал к себе архонт. Вскоре после Разобщения в катакомбах обнаружились лазутчики Отравителей, пытающиеся прокрасться наверх, и его банда решила взять на себя охоту за этими паразитами. В итоге она оказалась сплошным разочарованием и не принесла почти никакого удовольствия. Отравители устраивали ловушки и засады, удирали, как рабы, и в целом только раздражали. В общем-то, неудивительно, учитывая, что это были лишь тени старого кабала, более привычные к бегству, чем к сражениям. Давно умерший великий Зовас Иллитиан века назад вытеснил из крепости последние остатки кабала Отравителей, подданных архонта Узийака. Они были вынуждены выживать среди сомафагов и голодных нищих в соседнем шпиле, растеряв последнее достоинство. На самом деле, нельзя даже было сказать, пытались ли Отравители вторгнуться в крепость или просто сбежать из той преисподней, в которую превратился их собственный шпиль.

Поэтому извещение дало Разицику возможность выскользнуть из бесполезного преследования без потери лица, просто заявив, что архонт требует его личного присутствия, поэтому он должен немедля удалиться. Сначала он заподозрил обман, дешевую попытку кого-то из братьев или сестер отрезать его от остальных и сделать уязвимым для атаки, но на сообщении стояла личная печать Ниоса Иллитиана, архонта Белого Пламени. Сомневаться в его подлинности было невозможно. Разицик оставил товарищей продолжать их скучное занятие и начал быстро, с молодой живостью подниматься по первой из бесчисленных лестниц, которые ему придется преодолеть, чтобы взобраться к вершине крепости. Сейчас было явно не время рисковать, доверяя свою судьбу скверно работающим гравиплатформам и, в особенности, порталам, поэтому волей-неволей восхождение надо будет совершить пешком.

Разицика ненадолго посетила мысль насчет того, чтобы найти какой-нибудь транспорт и облететь крепость снаружи. С двух сторон под покатыми выступами ее бронированной кровли простиралась трехкилометровая бездна, в самом низу которой подножье цитадели упиралось в Коготь Ашкери и причальное кольцо. Ближайшие два шпиля возвышались с двух других сторон, и их контролировали кабалы, номинально являющиеся союзниками Белого Пламени. Ядовитое отродье архонта Узийака, как и многие другие мелкие архонты, обитало в возвышавшемся неподалеку скелетоподобном шпиле из темного металла, но на открытом пространстве они не представляли собой никакой угрозы. Многочисленные декоративные шипы, колонны, розетки и статуи, которыми была покрыта вся внешняя поверхность дворца Белого Пламени, таили в себе сотни темных копий и пушек-дезинтеграторов.

Близкое воздушное пространство должно быть безопасно, кроме того, полет будет куда быстрее и не столь утомителен для ног. Разумеется, учитывая обстоятельства, эти же самые батареи дезинтеграторов вполне могли уничтожить все, что засекли поблизости от цитадели, вне зависимости от принадлежности. Анархия Разобщения напитала воздух лихорадочным возбуждением, чувством, что может случиться все, что угодно, и что оно скорее всего случится. Это порождало ярко выраженную тенденцию стрелять первым и не задавать никаких вопросов. Подобный прискорбный «несчастный случай» был бы слишком удобен для некоторых родственников, чтобы те смогли противостоять соблазну его подстроить. Поэтому оставались только ступеньки.

Разицика позабавило, как быстро менялись лестницы по мере того, как он взбирался к вершине цитадели. На самых нижних уровнях они были узкими и извилистыми, а ступени из дешевого пористого камня или ржавеющего металла износились настолько, что приобрели почти U-образную форму. На более высоких этажах они выпрямились, стали значительно шире и приобрели больше украшений. Здесь ступени были чисты и сделаны из сверкающего металла или полированного камня.

Разицик не мог припомнить, когда последний раз лицом к лицу встречался с архонтом, Ниосом Иллитианом. Большая часть его кровных братьев и сестер чувствовала, что в целом от этого старого интригана надо держаться подальше, не привлекая к себе излишнего внимания. Старый Ниос был довольно-таки сдержан по сравнению с некоторыми из своих собратьев, но он все равно был хладнокровным убийцей, который без капли сожаления задушил бы потенциального соперника в колыбели. Разицик осознал, что Ниос, вероятно, хочет расправиться с ним. Однако вызывать жертву к себе, чтобы убить, выглядело излишним, если только причиной не было какое-то личное оскорбление. Разицик вывернул свою память наизнанку в поисках того, что такого он мог сделать, чтобы вызвать гнев архонта, но ничего не вспомнил. В любом случае, не прийти означало подписать себе смертный приговор, поэтому он продолжал взбираться вверх, хотя уже и не так живо, как раньше.

Еще выше, и лестницы перешли в широкие спирали из алебастра и оникса, украшенные декоративными балюстрадами и флеронами из застывшего пламени. На одном из этих уровней Разицика встретили двое инкубов архонта, которые дожидались его прибытия. Они отвели его в вестибюль, где находился вход — арка, состоящая из огромных, заходящих одно за другое крыльев из платины, золота и серебра.

Инкубы не стали сопровождать Разицика внутрь, и, когда он прошел через арку, кованые крылья ожили и сомкнулись позади, оставив его в полумраке. Стены были изысканно украшены фресками, изображающими победы Белого Пламени, и задрапированы кожами и знаменами павших врагов. Когда глаза Разицика приспособились к тусклому освещению, он увидел маленький круглый столик, стоящий в центре комнаты. Кроме него, из мебели здесь присутствовал лишь безыскусный трон в дальнем конце помещения. Вздрогнув, Разицик осознал, что на троне полулежит фигура, полностью скрытая под широким одеянием. Когда он шагнул вперед, чтобы разглядеть ее получше, та слегка сдвинулась и заговорила.

— А, Разицик, наконец ты явилсся, — произнесла она. Голос принадлежал архонту, однако был несколько искаженным, шипящим. Впервые по позвоночнику Разицика проскользнули призрачные пальцы страха. Что происходит?

— Я пришел по вашему приказу, мой архонт, — с тревогой ответил он. — Чем я могу послужить вам?

— Я поссвятил жизнь этому кабалу, Разицик, я бесспресстанно трудилсся, чтобы возродить благородные дома. Каждое мое действие порождено любовью к ссвоему дому и желанием ссохранить его в будущем, но мое время подходит к концу. Ты понимаешшь? Это тело большше не выдержит…

Разицик почувствовал и изумление, и восторг. Ходили слухи, что архонт ранен и потерял дееспособность, но то, что он открыто признавался в этом, значило две вещи — старый Ниос доверился ему, и при этом он слаб и уязвим. Разицик с готовностью шагнул вперед.

— Нет! Скажите, что это не так! — убедительно запротестовал он. — О, мой возлюбленный архонт, какая жестокая судьба постигла вас?

— Мне не нужно твое ссочувсствие! — выплюнул архонт. — Ты, как и вссе прочие члены моего рода, недосстоин имени Иллитианов! Сслабые, ссамодовольные, неблагодарные ссибариты, вссе до единого! Никто из васс недосстоин возглавлять этот дом!

— Сожалею, что не соответствую вашим идеалам, архонт, — ледяным голосом ответил Разицик, в то время как ругань Ниоса перешла в мешанину шипения и надрывного кашля. У него все еще были меч и пистолет, с которыми он охотился в катакомбах, и инкубы не подумали разоружить его. Он задался вопросом, сколько понадобится времени, чтобы пересечь комнату и всадить клинок в сердце архонта. Немного, решил он. Разицик ступил в сторону, чтобы обойти столик в центре комнаты. При этом он заметил, что на столе что-то поблескивает. Это была корона из темного металла с двумя удлиненными зубцами, которые выдавались бы над лбом носителя, подобно рогам.

— Да, корона, — тихо сказал архонт. — Ты можешь прямо ссейчас убить меня, но ссначала высслушай…

— О, я так не думаю! — воскликнул Разицик, выхватил меч и ринулся вперед. К его удивлению, архонт не сдвинулся с места и остался на троне, даже когда острие клинка с хрустом вонзилось в его грудь. Первый удар, судя по ощущению, не дошел до плоти, видимо, под одеждой была какая-то броня. Разицик не стал тратить время на раздумья, снова и снова вонзая меч в неподдающееся тело. Его охватил восторг убийства, и он начал яростно кромсать фигуру на троне, пока она не рухнула, испустив последнее, отчаявшееся шипение.

Разицик перестал рубить, засмеялся, перевел дыхание и снова расхохотался. Руки его дрожали от прилива адреналина. Он ожидал, что в любой миг сюда ворвутся инкубы, но их не было. Теперь он, Разицик, стал архонтом, и они подчинены ему, как и все остальные души в крепости Белого Пламени. С чего начать? Неплохим стартом будут дары для друзей и отмщение врагам. Тут ему на глаза вновь попалась корона, по-прежнему лежащая на столе. Да, лучше начать вот с этого.

Разицик подобрал корону и взвесил ее в руках, на миг залюбовавшись мастерской работой. Несомненно, Ниос намеревался передать ему древний символ власти, который продемонстрировал бы кабалу, что новый лидер получил его благословение. Разицик снова рассмеялся над спесью старого архонта и его иллюзиями, что это все еще может что-то значить. И все же, корона сама по себе ценна как трофей, и, нося ее, он всегда будет помнить об этом великолепном моменте. Он медленно возложил корону на свою голову, чувствуя, как примеряет на себя роль владыки. Он будет грозным архонтом, грозным, могучим и… незабвенным.

Невыносимая боль пронизала виски Разицика, раскаленно-белый жар, который выжег из него все мысли, всю волю, кроме лишь желания кричать. Он отчаянно рванул корону, но та осталась крепко сидеть на месте, словно ее приварили к голове. В глубине тела возникло раздирающее чувство, как будто неведомая сила выкручивала нечто из самого средоточия его существа. Если бы только Разицик еще мог видеть, он бы узрел, как из его глаз и рта появляются извивающиеся нити света и тянутся к трупу сраженного архонта, лежащему у подножия трона. Если бы он еще мог различать звуки, то услышал бы, как его собственный надрывный вопль набирает неописуемую высоту, а затем резко обрывается, оставив после себя зловещую тишину.

Световые нити угасли, снова погрузив зал в полумрак. Несколько долгих секунд Разицик раскачивался на месте, потом вдруг пошатнулся, но не упал. Миг он растерянно осматривал себя, а потом изверг густой поток ругательств.

— Спасибо тебе, что абсолютно ничего не делал, пока этот маленький ублюдок пырял меня мечом! — сердито воскликнул он.

Мастер-гемункул Беллатонис появился из-за портьеры, держа в одной длиннопалой руке большой шприц, полный красной жидкости, а в другой — необычный пистолет с закрученным спиралью стволом. Беллатонис, судя по виду, не оскорбился этой вспышкой гнева. Он повесил не пригодившийся пистолет обратно на пояс, и на его лице отражалось лишь легкое веселье, витающее вокруг морщинистых губ.

— Я с самого начала говорил, что для того, чтобы устройство сработало правильным образом, лучше всего будет, если субъект наденет его добровольно, — мягко сказал гемункул. — Я посчитал вероятным, что он так и сделает в свой миг триумфа, несмотря на довольно грубый отход от задуманного сценария.

— Вероятным? В тебя когда-нибудь вонзали меч, Беллатонис?

— Неоднократно, мой архонт, — пробормотал Беллатонис, приближаясь. Он вонзил иглу шприца глубоко в шею Разицика — теперь, вернее, Ниоса — и медленно надавил на поршень.

— Что ж, это не из тех вещей, которые приносят мне удовольствие, пусть даже со стеклянной плотью, — ощерился Ниос Иллитиан.

В душе же он чувствовал восторг от того, что его губы и щеки снова могли свободно двигаться, и поэтому он быстро менял выражение лица, то ухмыляясь, то хмурясь, зевая и снова скалясь. Это было приятно, несмотря на продолжающуюся боль от инъекции.

Наконец Беллатонис убрал шприц и оценивающе взглянул на новое лицо Иллитиана.

— Я бы так не сказал, когда только что увидел его, но теперь Разицик действительно выглядит как вы, — вынес вердикт гемункул. — Что-то в глазах.

— Целеустремленность и легкий оттенок интеллекта, гемункул, ничего более.

Ниос наклонился и подобрал меч Разицика, который лежал там же, где выпал у того из рук. Чувствовать оружие в ладони тоже было приятно. Он с силой вогнал клинок в лежащее тело, ставшее теперь пристанищем бесполезной душонки Разицика. Мучительное шипение, которое вырвалось из него, было слишком хорошо знакомо Иллитиану. Архонт наклонился, чтобы взглянуть в изуродованное лицо своего старого тела.

— Все еще с нами, Разицик? Хорошо. Я знаю, ты слышишь меня, — промурлыкал Иллитиан, медленно проворачивая клинок. — Не беспокойся, в то немногое время, что тебе осталось, ты заново научишься говорить — по крайней мере, я могу гарантировать, что ты снова сможешь кричать.

Жалкое булькающее шипение, вот и все, что смог выдавить из себя Разицик. «Есть куда совершенствоваться», — подумал Ниос. Он оставил меч торчать из тела и повернулся обратно к гемункулу с чем-то вроде признательности на лице.

— Иди за мной, — без обиняков сказал он и нажал на один из подлокотников трона. Участок стены поднялся вверх, и за ним обнаружился другой, более просторный зал.

— А что делать с молодым самозванцем? — спросил Беллатонис, ткнув ногой покрытую стеклом массу на полу.

— Пока что оставь — ты можешь его как-нибудь заморозить? Продлить ему жизнь?

— Конечно, я сохраню его до тех пор, пока у вас не появится время для нормальной аудиенции, — сказал мастер-гемункул. Он вынул еще один флакон, на сей раз с зеленоватой жидкостью, и вставил в шприц. Встав на колени и наклонившись, Беллатонис в нескольких местах пронзил иглой стекленеющее тело.

— Отлично. А теперь иди сюда, я должен подготовиться.

Помещение за фальшивой стеной было гораздо больше первого, которое, как теперь стало очевидно, было для него не более чем преддверием. Оно было настолько широко, что потолок от этого казался низким, а углы терялись в потемках. Освещение исходило лишь от изогнутой стены, выложенной из многих слоев метровых блоков, похожих на стекло. Сквозь нее можно было увидеть поразительно ясную картину всего, что происходило снаружи. Свет, проходивший внутрь, хаотично менял яркость, то разгораясь, то снова тускнея, вторя молниям, сверкающим над городом. По всему залу были разбросаны разнообразные и довольно-таки одинокие с виду шкафчики, диваны, столы и другие предметы мебели, которые лишь подчеркивали обширность темного пространства. То, что Беллатонис поначалу принял за декоративные колонны у стеклянной стены, оказалось рядом металлических урн, в которых росли узловатые черные деревья с обвисшими широкими листьями.

Подойдя к одному из шкафов, Иллитиан начал раздеваться. Оказавшись нагим, как новорожденный, он открыл дверцу и вынул оттуда новые одежды, черного цвета и без всяких украшений. Беллатонис пошел к стеклянной стене, чтобы посмотреть наружу, как все они всегда делали. Иллитиан улыбнулся — это было слишком просто.

— Чем ты теперь намерен заняться? — будничным тоном спросил Иллитиан, одеваясь и глядя, как деревья в урнах беззвучно протягивают листья к гемункулу. — И кстати говоря, поберегись черных деревьев элох, — злорадно добавил он в самый последний момент. — Они кусаются.

Беллатонис повернулся и почти нежно отбил в сторону тянущийся к нему отросток.

— О, я прекрасно осведомлен о наклонностях этого вида, мой архонт. Широта вашего кругозора весьма впечатляет — я и не думал, что вы разделяете мой интерес к взращиванию плотоядных растений.

Иллитиан пожал плечами и махнул рукой, с неубедительной скромностью отказываясь от комплимента. Про себя он отметил, что оказался прав — мастера-гемункула никогда не удастся так просто загнать в ловушку.

— Это всего лишь увлечение моего прадеда, Зоваса Иллитиана, — сообщил он Беллатонису. — Я чту его память, поддерживая жизнь растений. Если честно, то они немного напоминают мне его самого — цепкие и вечно голодные.

Теперь, приблизившись к стеклянной стене, Беллатонис мог видеть все, что происходило снаружи шпиля — крепости Белого Пламени. Вид был поразительный. Далеко внизу вытянулся Коготь Ашкери, его острые углы и бесчисленные шипы, отходящие в стороны, исчезали из виду вдали. То место, где он соединялся с искусственным горизонтом, сформированным гигантским причальным кольцом, буквально терялось во мраке, однако невооруженный глаз еще мог различить эту бледную линию. В трех километрах внизу, в том месте, где коготь сливался со шпилем, виднелись прокаженные кварталы Нижней Комморры, наплывавшие друг на друга подобно конкурирующим за место наростам грибков. Несмотря на то, что стеклянная стена описывала весьма широкую дугу, с этого угла не было видно ни одного другого шпиля Верхней Комморры, что, вероятно, и было единственной причиной, по которой в структуре башни вообще существовала эта уязвимая точка.

В обычное время панорама внизу кишела бы жизнью: корабли, снующие у шипов-причалов, толпы рабов, привезенные в город, армии налетчиков, бесконечным караваном уходящие во внешний мир. Теперь же там двигались только бесконтрольно распространяющиеся пожары. В окрашенной во множество оттенков пустоте ярко горели еще тысячи огней, распустившихся подобно розам на корпусах разбитых кораблей. Они беспомощно дрейфовали, пожираемые собственным внутренним термоядерным пламенем. Безжизненный свет, проливаемый Илмеями на всю эту сцену, постоянно менял яркость, как будто их временами скрывали облака — но там, где они висели, не могло быть никаких облаков. Какая-то часть сознания Беллатониса не желала поднимать глаза и рассматривать то, что мешало свету, и он повиновался этому инстинкту, вместо этого устремив свой взгляд вдаль.

Изменчивая пелена пустоты за преградами обычно была прозрачна, временами переливалась радужными оттенками, но, как правило, оставалась темной, сохраняя лишь намек на непостоянный перламутровый блеск. Теперь же она стала яркой, ядовитой и превратилась в истерзанное бурей небо, наполненное гневными, теснящими друг друга грозовыми тучами глубоких синих и зеленых цветов и пронизанное копьями сверкающих многомерных молний. Зловещие тучи как будто накатывали все ближе, громоздились над вершиной шпиля, над Верхней Комморрой и над всем городом, как гигантская застывшая волна… Беллатонис осознал, что Иллитиан остановился в процессе надевания металлически-серых сабатонов и ждет его ответа.

— Простите, что я отвлекся, мой архонт, вид снаружи довольно-таки… драматичен. С вашего позволения, я надеюсь на какое-то время остаться в комфортабельных и безопасных пределах вашей крепости.

— О, действительно? — Иллитиан улыбнулся. — Эта мысль не приходила мне в голову. Полагаю, ты можешь временно поселиться в старых покоях Сийина. Если я дам свое разрешение, конечно.

— Конечно.

Иллитиан снял со стойки черную поблескивающую кирасу и пристроил ее на свой торс. Броня слабо вздохнула, бережно окутывая его, и изменила форму так, чтобы идеально облегать контуры тела.

— Я уже довольно давно не замечал присутствия Сийина, — мимоходом заметил архонт. — Это довольно странно.

Беллатонис не клюнул на наживку. Оба они прекрасно знали, что предыдущий гемункул Иллитиана, Сийин, был убит никем иным, как самим Беллатонисом. Однако этикет Верхней Комморры, выработанный бесчисленными веками интриг и предательств, гласил, что прямой разговор о подобных вещах является верным знаком чрезмерной бестактности или недалекости.

— Мне кажется маловероятным, что он еще когда-нибудь появится, — вслух подумал Беллатонис, по-прежнему отвлеченно глядя вдаль. Одной из его излюбленных персональных модификаций была имплантация пары чужих глаз в свои выпирающие лопатки. Сконцентрировав на них часть разума, он мог наслаждаться полным панорамным обзором своего окружения, в том числе и следить за Иллитианом, одновременно созерцая разрушения. Такие же сцены, как то, что происходило внизу, вне всякого сомнения тысячекратно повторялись по всей Комморре. В воздухе витало почти осязаемое ощущение страданий, и Беллатонис находил его предельно пьянящим.

Он пощекотал еще один любопытный лист элоха под центральной жилкой, отчего тот непроизвольно скрутился, и поразмыслил над вариантами действий. Иллитиан пытался выудить информацию о столкновении между ним и Сийином, и это вряд ли было в лучших интересах Беллатониса. С другой стороны, одна лишь прихоть Иллитиана могла на ближайшее время предоставить гемункулу безопасность, а с третьей, если понадобится, архонт мог просто созвать придворных со всей крепости, чтобы те исполнили его волю. Беллатонис решил, что мудрее всего будет дать собеседнику то, что он хочет.

— Возможно, есть вероятность, — сказал он, — что ревность Сийина, порожденная моей связью с вашей благородной личностью, довела его до приступа безумия, в результате чего он предпринял действия, которые в конце концов погубили его.

Иллитиан закрепил на плече второй шипастый наплечник, а затем натянул пару перчаток, соединенных со снабженными крючьями наручами, которые закрывали руки от запястья до локтя.

— Действительно, Сийин не всегда мыслил исключительно в лучших интересах своего архонта, — сказал Иллитиан. — Я спрашивал себя, не замешан ли в исчезновении его ковен. Он ведь был членом Черного Схождения, так? Как и ты?

Вот оно. Это было не так сложно выяснить, но это доказывало, что Иллитиан хорошо информирован обо всем. Беллатонис начал беспокоиться, что недооценил сообразительность архонта. Он повернулся и посмотрел на него прямо. Иллитиан выглядел великолепно: полный боевой доспех, плащ цвета киновари, высокий шлем, который он держал на сгибе руки, меч на боку и рогатая корона на голове. Беллатонис должен был признать, что тот выглядел как истинный архонт. В твердом взгляде Иллитиана не было ни намека на слабость, нерешительность или милосердие, и он по-прежнему ждал ответ Беллатониса.

— Я уже довольно давно разошелся с Черным Схождением, мой архонт, — осторожно начал Беллатонис. — В то время мой уход вызвал определенную обиду, хотя дело было на самом деле пустяковое. Полагаю, есть вероятность, что Черное Схождение уничтожило Сийина в отместку за то, что тот имел дело со мной. Я так понимаю, что именно он впервые обратил ваше внимание на мои способности.

Пока он говорил, Иллитиан внимательно наблюдал за лицом гемункула, пытаясь вычислить, правду ли он говорит, по мимике этой маски, искаженной бесчисленными операциями. Не явная ложь, решил архонт, но в лучшем случае полуправда. Беллатонис, похоже, явно считал, что ковен был как-то задействован в этом деле, что было довольно интересно. Иллитиан мысленно записал этот факт для дальнейшего исследования. Но сейчас его внимания требовали более важные дела, важнее даже, чем месть гемункулу, искалечившему его прежнее тело. Нельзя заставлять ждать трижды проклятого Верховного Властелина, Асдрубаэля Векта.

— Хорошо, я разрешаю тебе занять покои Сийина до дальнейших распоряжений, — сказал Иллитиан и отмахнулся от благодарного поклона гемункула. — Мне надо отправиться к Центральному пику и выслушать, чего желает Верховный Властелин. Когда я вернусь, ты должен быть здесь, нам еще многое предстоит обсудить.

Иллитиан проигнорировал еще один поклон Беллатониса и вышел из оранжереи с величественно развевающимся за спиной плащом. Гемункул поспешил направиться за ним, вероятно, опасаясь, что может оказаться заперт в потайной комнате. Иллитиан дошел до вестибюля, как его вдруг посетила неожиданная мысль.

— Что стало с головой старухи, Беллатонис? Я принес это проклятое создание на банкет Эль'Уриака, как ты предложил, но там ее и оставил. Ты знаешь, где она?

— Нет, мой архонт, — ответил Беллатонис, на долю секунды слишком быстро. — Я могу начать поиски, если вы пожелаете, однако, боюсь, она была уничтожена Разобщением.

Ложь. Ложь. Ложь. Иллитиан чувствовал себя превосходно, и его махинаторские способности постепенно возвращались в образе ярких вспышек озарения. Он ни капли не сомневался, что старуха Анжевер по-прежнему находится во власти Беллатониса. А следовательно, она находилась и во власти Иллитиана.

Глава 11 Клинки Архры

Пестрый первым почувствовал нечто неправильное. На самом деле, болезненное ощущение тревоги закралось внутрь еще после первого поединка и так и не покинуло его. Кровавый кодекс чести инкубов можно было счесть достойным одобрения, пока тот действовал в пределах Комморры, но здесь, в Паутине, он выглядел совершенно иначе. Это было все равно что наблюдать за каким-то хищным глубоководным созданием, которое в своей собственной среде обладало смертоносной красотой, стоящей того, чтобы ей восхищались. Однако, если извлечь это существо из океана и изучить под ярким светом и чуждым ему давлением верхнего мира, станет ясно, что это нечто отвратительное, чудовищное и противоестественное.

Арлекин задавался вопросом, является ли субреальность храма истинной субреальностью или же снами Архры, которые стали материальны. То, что Пестрый действительно знал об Архре, могло легко уместиться на салфетке да еще оставить место для одного-двух сонетов, но он все равно мысленно повторил все, что ему было известно. Архра, как гласили мифы, был одним из легендарных Лордов-Фениксов, которые появились вскоре после Падения. Когда разрозненные, жалкие остатки эльдарской расы боролись за выживание во враждебной вселенной, Лорды-Фениксы пришли к ним, чтобы научить их путям войны.

У разных эльдарских народов существовали различные истории об их происхождении. Некоторые верили, что Лорды-Фениксы — последние частицы богов, которым, как Каэла Менша Кхейну, пришлось принять смертную форму, чтобы спастись от голода Слаанеш, сущности, которую эльдары называют Та, что Жаждет. Другие же придерживались мнения, что они были духами предков — самых могучих эльдарских воинов всех времен, которые вернулись к жизни, чтобы снова спасать своих сородичей. Третьи считали Лордов-Фениксов новыми силами, существами, которые появились среди тех, кто пережил Падение, и стали чем-то иным, более могущественным. Боги ли они были, полубоги или призраки, но аспектные воины, которых они обучали, никогда не рассказывали об их тайнах.

Архра был известен как Отец Скорпионов, и говорили, что между ним и другими Лордами-Фениксами существовали глубокие, непримиримые противоречия. Лорды-Фениксы проповедовали дисциплинированность и осторожность, сохранение ядра эльдарской расы на искусственных мирах и медленное восстановление. Они предвидели, что в будущем обостренные войной страсти могут уничтожить то, что осталось от эльдаров. Пестрый знал, что аспектные воины учатся принимать определенную личину, «аспект войны», который ограждает их души от резни и не позволяет выработать к ней вкус. И, как и во многих иных вещах, эльдары искусственных миров видели в жажде кровопролития и бессмысленном насилии врата, через которые Хаос мог проникнуть в души и обречь их на гибель. Однако то, во что верил Архра, оставалось секретом, известным лишь его последователям — инкубам.

— Морр, не расскажешь ли ты мне об Архре? — наконец рискнул Пестрый. — Раз уж мы идем в его храм, мне, чувствую, следовало бы узнать о нем побольше. Я слышал то, что могли поведать о нем искусственные миры, но подозреваю, что их версия может быть слегка пристрастной.

Морр фыркнул.

— Я уверен, что они изображают его просто как падшего героя, как еще один урок об опасностях Хаоса. Хорошо, я расскажу тебе об Архре так, как учат кандидатов в самом храме. Суди сам, какова была истина.

Гать была скользкой от слизи, и неровные плиты, из которых она состояла, местами полностью утопали в лужах вздувающейся грязи. Туман здесь опускался ниже и становился гуще. Он висел вдоль дороги влажными щупальцами, и деревья за ним казались плоскими, двумерными изображениями, словно декорации на сцене. Размеренный голос Морра был единственным звуком, который нарушал безмолвие болота, пока он излагал историю Архры.

— После великого катаклизма Падения эльдары оказались рассеяны и лишены руководства. Распутство и гедонизм подорвали всякое подобие порядка, которое у них было, и не оставили им почти никаких знаний о том, как обороняться. Выжившие становились добычей рабских народов, их изгоняли из одних мест в другие, и они стояли на грани вымирания. Наконец, появилась группа героев, которые могли противостоять врагам своей расы. Это были Лорды-Фениксы, о которых рассказывают жители искусственных миров. Так они их назвали, потому что верили, будто эти воины возродились из сущностей погибших богов. Первым из них был Азурмен, но вскоре за ним последовали другие, включая самого Архру.

Герои сражались за благо всего народа и учили других, как сражаться, чтобы защитить себя. У каждого из них были собственные приверженцы, посвятившие себя определенному стилю боя: воины Азурмена были стремительны и смертоносно метки, убийцы Маугана-Ра пожинали души издалека, а последователи Архры учились использовать в сражении подлинный дар ярости.

Архра научил их, как дисциплина помогает направлять ярость, как черпать силу из своего гнева и наносить удар с ее помощью. Вскоре никто не мог устоять перед ними. Другие герои спорили с методами Архры. Они хотели, чтобы эльдары научились принимать роль воина и выходить из нее, будто снимая или надевая мантию, они хотели бросить народ Комморры и сражаться лишь за искусственные миры. Архра понимал, что долгая война с Хаосом требует, чтобы все народы были истинно ей преданы, он не желал жалких компромиссов ради блага немногих. Он отказался принимать идеалы других героев и пошел собственным путем.

В храмы Архры стекались приверженцы, и он проверял, достойны ли они. Он убивал всех слабых и порочных и обучал дисциплине и искусству боя только тех, кто был наделен достаточной яростью, чтобы выстоять перед ним. Где бы ни возникала угроза Хаоса, Архра всегда противостоял ей. Говорят, что в последнем своем сражении Архра бился один, без отдыха, на протяжении многих дней и ночей. Другие герои не пришли ему на помощь. В конце концов темный свет Хаоса пронзил сердце Архры. То, что вернулось потом к храму, имело лик Архры, но полыхало нечестивым огнем, вселившим в учеников ужас и безумие.

Когда уже казалось, что все потеряно, они услышали из пламени голос своего наставника. Он приказал им собрать всю свою ярость и выступить против него, ибо это — последнее испытание их умений. И такова была их преданность, что они подчинились, несмотря на страх. Они сразили оскверненную смертную оболочку Архры и вкусили его нетронутый дух, вобрав его в себя, чтобы учение Архры могло сохраниться навечно.

Морр замолк, и Пестрый спросил себя, в чем истина, лежащая между легендами искусственных миров и мифами храма Архры. Обе стороны соглашались, что он сражался с Хаосом и пал перед ним, однако расходились в том, что произошло позже и чем все закончилось.

Засада была практически идеальна. По мере приближения к храму купы деревьев начали встречаться все ближе к гати, а сами деревья стали более высокими и узловатыми, с огромными разветвленными корнями, которые торчали наружу и в некоторых местах изгибались, как арки, над самой дорогой. Нападающие избрали место, которое не было настолько очевидно, как проход под корнями или особенно густо заросшая область. Когда Морр и Пестрый вышли в естественный амфитеатр, образованный четырьмя крупными деревьями, они уже минули дюжину таких же мест, многие из которых могли предоставить даже лучшее укрытие для врагов, поэтому ни один из них не насторожился. Это место не отличалось ничем, кроме того, что было идеально пригодно для засады, и именно поэтому она оказалась настолько близка к успеху.

Пестрый легко шагал по гати за Морром, держа оружие наготове и излучая больше уверенности, чем чувствовал на самом деле. Все его чувства были напряжены и непрерывно изучали темные, затянутые дымкой лощины и кроны деревьев вокруг. Огромный черный массив храма Архры исчез за зарослями, но арлекин по-прежнему ощущал его присутствие впереди — весомое, зловещее присутствие. Пестрый посмотрел вперед, вдоль дороги, и вдруг ему на глаза попался какой-то темный силуэт в тумане. Тот мелькнул и сразу исчез, но этого было достаточно, чтобы Пестрый отбросил всякую осторожность и прокричал предупреждение.

— Берегись, Морр! — завопил он. Едва слова сорвались с его губ, как со всех сторон послышался шорох листьев и треск ветвей, и из ниоткуда появились четверо инкубов, окружив обоих путников. Двое спрыгнули с нависающих над головами крон, словно уродливые пауки, еще двое вырвались на поляну из укрытий, созданных корнями, разметав их широкими взмахами сверкающих клэйвов. Воины в черно-зеленых доспехах сразу же атаковали, замахиваясь двуручными мечами, чтобы кромсать и убивать. Трое нацелились на Морра, еще один направился к Пестрому, и в его движениях сквозила расслабленная медлительность, выдающая презрение к доставшейся ему задаче.

Со скоростью мысли клыки из кровавого камня, закрепленные на шлеме Морра, полыхнули губительной энергией. Копья багряного цвета пронзили одного из наступающих инкубов, и тот отлетел назад, охваченный парализующими судорогами. Морр ринулся вперед, чтобы сразить выведенного из строя врага, но другие двое тут же бросились навстречу и заставили его уйти в оборону. Клэйвы рассекали воздух, метались назад и вперед, блокируя и нанося контрудары с неразличимой для глаза скоростью. Морр не отступал, но это давалось ему с трудом.

Четвертый инкуб вскинул клэйв, намереваясь рассечь Пестрого одним ударом от шеи до паха. Длинноствольный пистолет в руке арлекина дважды плюнул снарядами, но лишь выбил искры из боевого доспеха, нисколько не замедлив наступающего врага. Клэйв обрушился сверху вниз, и, казалось, ничто не в силах остановить смертельный удар, как вдруг Пестрый взорвался облаком ослепительных искр света. Клинок инкуба прошел через пустоту, а Пестрый, на секунду полностью скрывшись под своим домино-полем, кубарем выкатился из-под него. Инкуб повернул клэйв, переведя вертикальный удар в широкий горизонтальный взмах, и двухметровое лезвие устремилось за бешено пляшущим многоцветьем.

Пестрый подскочил и перекувырнулся через спину, пропустив клэйв под собой. При этом ему удалось взглянуть на Морра, пусть и вверх ногами. Тот снова сделал выпад в сторону одного из нападающих, но ему пришлось отступить и защищаться, так как другой инкуб тут же атаковал его со спины. Двое инкубов кружили, стараясь удержать пришельца между собой, пока третий оправлялся от залпа невральной энергии. Если все трое набросятся на Морра одновременно, то одолеют его в считанные секунды. Три клэйва против одного просто пробьют его оборону, растерзают броню и зальют всю гать его кровью.

Пестрый приземлился одной ногой на плоскую сторону размытого от скорости клэйва, оттолкнулся и в прыжке пнул противника в лицо. Мягкая туфля нисколько не навредила прочному боевому шлему инкуба, но этого толчка хватило, чтобы дезориентировать воина на ту долю секунды, пока Пестрый пролетал у него над головой. Арлекин приземлился прямо за спиной инкуба, крутанулся на месте и легонько постучал его по плечу. Инкуб взревел от гнева и повернулся со свистом рассекающего воздух клэйва. Его рука поднялась на уровень плеча, готовая описать клинком сверкающую дугу. И тогда Пестрый со смертоносной точностью ударил его кулаком в подмышку, туда, где на миг разошлись пластины брони.

Инкуб пошатнулся от казавшегося слабым удара, и клэйв выпал из его рук. Воин продержался на ногах еще секунду, а потом рухнул на спину, и из каждого сочленения и шва его доспехов потекла кровь. Он пал жертвой «поцелуя арлекина», простого и смертоносного оружия, которое незаметно примостилось на запястье Пестрого. Это полое устройство содержало сто метров мономолекулярной проволоки, туго свернутой наподобие спирали. От удара кулаком нити моноволокна, разматываясь, вылетали вперед и моментально втягивались обратно. Если кончик проволоки вонзался в плоть жертвы, то нити проникали внутрь и за долю секунды доводили ее органы до консистенции супа.

Пестрый не стал тратить время, оплакивая кровавую кончину своего противника. Он сразу переключил внимание на Морра, который сражался за собственную жизнь против трех других инкубов. Ему удалось оттеснить одного из врагов в трясину на краю гати. Другого он удерживал свирепыми взмахами клэйва, успевая при этом осыпать ударами того, который увяз в болоте, но третий противник уже пришел в себя и снова устремился в гущу битвы. Когда Морр повернулся, чтобы обрушить последний отчаянный удар на инкуба в трясине, остальные воспользовались моментом и прыгнули вперед, занося клэйвы над спиной Морра. Пестрый уже мчался к нему и поднял пистолет, чтобы выстрелить в гущу рукопашной, хотя это уже не могло изменить ее исход.

Слишком поздно враждебные инкубы поняли, что их обманули. В последний миг Морр изменил направление клэйва, крутанулся на месте, и смертоносный клинок, повинуясь инерции, описал смертоносный круг. Конечно, удар был сделан наугад, не видя цели, и любой из инкубов мог бы увернуться или парировать его, если бы был один. Но их было двое, они двигались рядом, рефлексы одного из них все еще были замедлены из-за выстрела, поразившего нервы, и это фатально повлияло на их способность защищаться. Крючковатое острие клэйва с хрустом вонзилось в плоть, и Морр вырвал его, выпустив фонтан крови. Один из инкубов отступил с неестественно повисшей рукой, почти отрубленной этим ударом.

Пестрый большими прыжками преодолел разделяющее их пространство, осыпая выстрелами раненого инкуба, хотя тот не был его главной целью. Он надеялся, что Морр поймет его намерения и не выпотрошит его случайным взмахом меча. Огромный инкуб, похоже, полностью сконцентрировался на дуэли, и сверкающие дуги клэйвов непрерывно рассекали воздух. Пестрый соскочил с каменных плит в болото и побежал, не оставляя на зыбкой почве никаких следов.

Инкуб, которого Морр оттеснил с гати, пытался выбраться из трясины, когда увидел, что к нему приближается искрометное цветовое пятно. Он вскинул клэйв в защитной позиции, но Пестрый прошмыгнул под клинком, заскользил по поверхности болота, гоня перед собой небольшую волну грязи, и вплотную приблизился к инкубу. Арлекин ударил быстрей, чем змея, вонзив «поцелуй» в то место, где шлем инкуба соприкасался с кирасой — именно в ту точку, где шейное сочленение было достаточно слабым, чтобы поддаться напору смертоносной проволоки. Голова инкуба отделилась от тела, выпустив великолепный фонтан крови. Долю секунды в воздухе можно было различить поблескивающее от влаги переплетение проволоки толщиной с волос, похожее на змеиное гнездо, а затем оно втянулось обратно в «поцелуй арлекина».

Пестрый повернулся и увидел, как на двух оставшихся инкубов рушится гибельный град ударов. Раненый с трудом удерживал свой клэйв одной рукой, в то время как Морр неутомимо теснил его в сторону второго, чтобы стеснить его движения. Распознав угрозу, второй инкуб безжалостно зарубил однорукого, не замедлившись ни на секунду. Пестрый собрался было помчаться к Морру, но остановил себя. Морр ни за что не примет его помощь в схватке один на один, и любое вмешательство вызовет у него негодование. Поэтому Пестрый решил просто тихо постоять в стороне, посмотреть на ослепительную бурю клинков и хотя бы ненадолго насладиться их смертоносной точностью.

Клинки беспрестанно метались то назад, то вперед, словно стрелки метрономов. Больший рост и размах рук Морра помогали ему, но он тоже постепенно уставал, как и его соперник. Давали о себе знать затраты энергии, ушедшей в неистовой схватке с многочисленными противниками. Клэйв Морра двигался на долю секунды медленнее, парирование стало на самую малость менее уверенным. Соперник почувствовал перемену и перешел на ритмичные, постоянные удары, намереваясь истощить последние запасы сил Морра. Всякий раз, когда тот пытался отступить, чтобы выкупить себе немного времени, враг безжалостно наседал на него, не прекращая атаку. Морр сдвинулся, чтобы не оказаться сброшенным в болото, и перешел в контратаку, обрушив на менее рослого противника собственный убийственный натиск, вихрь ударов, в которые вложил последние остатки сил.

Только в последний миг Пестрый понял, что пытается сделать его спутник. Сконцентрировавшись на Морре, другой инкуб повернулся спиной к арлекину, и напор противника практически толкал его прямо в объятья Пестрому. На миг безликий шлем Морра свирепо уставился прямо на арлекина, и тогда он все понял. Пестрый тут же подорвался с места, прыгнул и вонзил острие «поцелуя» сверху вниз под затылком инкуба. Последний из нападавших судорожно дернулся и повалился, как марионетка с обрубленными нитками. Над кровавой сценой повисла неестественная тишина.

— Извини, — выдохнул Пестрый. — Я думал, ты не захочешь, чтобы я вмешивался под конец этой твоей маленькой дуэли.

— Честный бой — для глупцов и романтиков, — проскрежетал Морр голосом, все еще хриплым от жажды крови.

— Но ты раньше говорил… Ладно, не обращай внимания, — сказал Пестрый. — Я рад, что их было только четверо.

— Был и пятый, — уверенно возразил Морр. — Я не знаю, почему они не напали все вместе, это бы дало им перевес.

Пестрый припомнил мелькнувший силуэт, который он увидел перед тем, как захлопнулась ловушка. Морр был прав, из четырех нападавших ни один не появился с того направления. Некто все еще ждал их впереди, на пути к храму.

— Мне кажется, друг мой, перевес и без того был на их стороне, но им с нами было не сравниться, — гордо заявил Пестрый. — Я рад, что смог помочь.

Морр что-то буркнул и взвалил клэйв на плечо. Он пошел дальше по гати, а потом на миг остановился с нехарактерной для него нерешительностью. Глухой шлем наполовину повернулся к Пестрому.

— Я благодарен за твою помощь, — медленно проговорил Морр. — В прошлом я недооценивал тебя. Это не повторится.

Он тут же повернулся обратно и зашагал вперед, прежде чем Пестрый успел ответить. Арлекин устремился следом за огромным инкубом, не зная, что он только что услышал: комплимент, угрозу или и то и другое сразу. Он решил не спрашивать Морра, что конкретно тот увидел на гати — вряд ли острота зрения инкуба превосходила таковую самого Пестрого. Кроме того, арлекин не был уверен, как отреагирует Морр, если узнает, что он всего на миг, но очень явно различил горящие глаза и шлем, усеянный множеством клинков, прежде чем загадочная фигура растворилась в тумане.

В лишенных света подземельях Комморры сквозь лабиринт Черного Схождения осторожно продвигалась необычная процессия. Тайный мастер в маске из металла вел за собой двух существ, также металлических. Они легко парили в воздухе, не отставая от хозяина, словно преданные псы. Среди себе подобных эти создания были невелики, но так же стремительны и смертоносны, как шершни. Позади них волочилась группа развалин, согбенных под грузом кабелей, треног и наполненных жидкостями реторт. Предводитель процессии, гемункул, известный как Мекзхиор, любил свои машины, словно отец — и они действительно в определенном смысле были его детьми.

С самых ранних своих дней Мекзхиор чувствовал, что его непреодолимо влечет к металлу во всех его аспектах, к его чистоте и податливости. Он посвятил свою жизнь поиску различных способов наделять металл жизнью, превращать живую ткань в металл и, что важнее всего, учить металл кричать.

Две машины, которые сопровождали его, сущности, которые Мекзхиор обозначал как Ви и Чо, были живыми существами, наделенными духом, целью и устремлениями, в этом он не сомневался. Они представляли собой вершину его искусства, созданные частично из органики, частично из механизмов. На протяжении тысячелетий многие гемункулы создали множество форм различных машин боли, к которым принадлежали и эти двое, — от уродливых «цепных упырей» Пророков Плоти до хитроумных шедевров легендарного мастера Влокариона. Несмотря на это, Мекзхиору нравилось думать, что его создания поистине уникальны.

Действительно, многие машины были значительно крупнее, и сегментированные панцири Ви и Чо были уже и короче, чем у большинства. Они беззвучно скользили по воздуху, держась всего в полуметре над землей, и их изогнутые скорпионьи хвосты оканчивались лишь чуть выше его головы. Некоторые насмехались над творениями Мекзхиора, называя их ничтожными, но они быстро замолкали, когда он демонстрировал им скорость и маневренность машин, достигнутую благодаря такому строению. Очень немногие критики пережили подобную демонстрацию.

Конструируя Ви, Мекзхиор по большей части следовал классическому дизайну машины боли «Талос». На скорпионий хвост этого создания вместо жала было установлено тепловое копье, а брюхо представляло собой массу качающихся ударных цепей, бритвенно-острых клешней и хирургических пил. Ви мог прожигать стены, выламывать двери, калечить, крушить и потрошить со свирепым восторгом, на который было приятно посмотреть. Чо представляла собой более эзотерическую конструкцию, близкую по функции к машине-паразиту «Кронос». Она атаковала жизненную сущность жертвы совершенно не так, как Ви. Ее оружием были трубчатые, зловещие на вид кристаллические устройства, а бронированный корпус щетинился антеннами и был покрыт подергивающимися лопастями-резонаторами. Мекзхиору сложно было сказать, какое из своих детищ он предпочел бы другому, но если бы сам великий тиран снизошел с Центрального пика и потребовал уничтожить одну из машин, то гемункул сохранил бы Чо. Она выработала у себя яркую личность, по крайней мере, в представлении Мекзхиора, и была более изящна, почти игрива по сравнению с порывистым, прямолинейным Ви. Чо была не разрушителем, но похитителем жизни, наводящим ужас охотником, который вытягивал из своих жертв саму жизненную энергию, оставляя после себя лишь сморщенные, иссушенные останки.

Мекзхиор чувствовал и приятное возбуждение, и тревогу одновременно. Возбуждение, потому что приближенный секретарь дал ему жизненно важное задание, избрав его среди всех остальных тайных мастеров. Ему приказали направить свои машины в терзаемый Разобщением город, чтобы они нашли одну особенную жертву. На поясе Мекзхиора висел мешочек, в котором содержались все материалы отпечатков, необходимые, чтобы привести их точно к намеченной цели. Развалины несли большой запас живительных жидкостей и питательных веществ, которые понадобятся машинам для выполнения задачи. Когда они доберутся до края лабиринта, он наполнит их и отпустит. Именно эта независимость и заставляла Мекзхиора нервничать. Приближенный секретарь проинструктировал его очень точно и недвусмысленно: после выпуска машины будут работать без какой-либо поддержки, самостоятельно выслеживая свою добычу.

Секретарь подразумевал, что Ви и Чо следует просто отправить в лабиринт, как только они будут готовы. Но Мекзхиор не смог заставить себя пойти на это и поэтому несколько широко истолковал приказ, чтобы вывести своих детей из лабиринта и только потом послать их на задание. Один последний глоток, и они вылетят из гнезда, чтобы нанести удар и вернуться. Они вернутся, сказал он себе, пусть некоторые машины порой и сбегают, но его дети не такие. Они вернутся с доказательствами успеха, и Черное Схождение, наконец, будет восхвалять Мекзхиора за его подлинный гений. Гемункул на какое-то время задумался, кем может быть намеченная цель, но быстро вытеснил эти мысли из сознания. В конечном итоге было совершенно не важно, кто это — личный недруг приближенного секретаря или враг всего ковена, ибо Ви и Чо положат конец его существованию в эту же самую ночь.

Чародей Караэис остановился на очередном перекрестке нехоженых троп Паутины, чтобы поразмыслить. Нити вероятностей неумолимо стягивались все туже, но это конкретное пересечение его смущало. Все пути вели вперед, но лишь один из них должен был привести его к оптимальной точке пространства и времени. Он сунул руку в мешочек, вынул руну и позволил ей соскользнуть с пальцев, не посмотрев на нее сначала — это, как он сам себе сказал, было простительным нарушением Формы, учитывая столь экстренные обстоятельства.

Перед ним снова повисла руна плетения, как он и предвидел. Она ныряла и покачивалась в направлении одного из туннелей, расходящихся от перекрестка: психически чувствительный материал, из которого была создана руна, реагировал на слабый след, оставленный темными сородичами. Руна плетения уже столь много раз приходила ему в руку, что провидец ощущал с ней некое родство, как будто она стала его личным проводником. Она все время тянула его вперед и показывала ему пути судьбы, о которых он прежде не смел и мечтать. Нити будущего стягивались к точке, где он оказывался на пересечении событий, становился ключевой фигурой в великой перемене, которая затронет миллиарды жизней.

Караэис поймал руну и вернул в мешочек. В то же время к нему подошла Аиоса, предводительница его телохранителей. Глухой шлем скрыл недовольную гримасу Караэиса. Поведение аспектных воинов было профессионально-хладнокровным, однако провидец не мог избавиться от подозрения, что их к нему приставили не только для охраны, но и для наблюдения за ним. Если экзарх, лидер этих воинов, собралась поговорить с ним лично, то это вряд ли означает хорошие новости.

— Ты перешел грань со своими обещаниями на Лилеатанире, — без какой-либо преамбулы сказала Аиоса. — Этот обман может запятнать честь храма Справедливого Возмездия.

— Не было никакого обмана, — ответил Караэис, тщательно стараясь сохранить свой голос ровным и рассудительным. — Я всего лишь не уточнил, насколько быстро мы вернемся. Естественно, я не стал упоминать, что первым делом мы обязаны вернуться к совету и узнать его мнение.

— Ты намеренно ввел в заблуждение представительницу экзодитов.

— Я дал ей надежду. Есть все основания полагать, что ясновидцы примут мое предложение действовать. Я уверен, что это действительно окажется правильным решением.

— А если они не примут его? Тогда надежда экзодитов окажется тщетной, и они погибнут, ожидая помощи, которая не сможет прийти.

— Это решение примут иные умы, не я. Совет превыше наших вопросов и опасений.

— И все же ты пытаешься манипулировать их решением.

— Конечно, так же, как и они в свою очередь манипулируют нашими решениями. Все — манипуляция.

— Мне не нравится смотреть, как ты манипулируешь жителями Лилеатанира.

— Они сами решили прятаться от вселенной. Вселенная нашла их. Мы можем защитить их от нее, но у наших возможностей тоже есть границы.

— Это жестокое суждение.

— Вселенная — жестокое место, как мы знаем и как всегда стараемся помнить. Я должен отметить, что ты не попыталась прервать меня, когда могла. Твое беспокойство по поводу моих слов проявилось лишь недавно?

Экзарх на миг молча уставилась на Караэиса. Высокий шлем с гребнем придавал ей ауру властной надменности. Не в первый раз Караэис вспомнил о том, что в некотором отношении аспектных воинов искусственных миров и инкубов Темного Города разделял лишь один взмах крыла. Некоторые даже шептались, будто у них были общие предки. Конечно, обе касты были связаны воинским кодексом чести, принимая его как некую силу превыше их самих. Благодаря этому они могли выдержать те ужасные деяния, которые должны были совершать. Один из коллег Караэиса как-то высказал мнение, что разница между аспектными воинами и инкубами заключена не в их сути, а когда в уравнение входят экзархи, грань между ними становится практически неразличима.

— Ты должен знать, что я намереваюсь сообщить о твоих действиях совету провидцев, — ровным голосом произнесла Аиоса.

Караэис сдержанно ответил:

— Ты имеешь на это право. Я уверен, что они поддержат мое решение. А пока это не случилось, могу ли я рассчитывать на твою защиту и поддержку?

— Мы продолжим с честью нести свой долг, пока справедливость не будет восстановлена или же мы не будем отозваны, — ответ прозвучал бесстрастно, автоматически, просто повторив заученную догму. Караэис понимал, что это самое большое, что он мог от нее получить.

— Тогда… мы должны продолжить путь. Тот, кого мы ищем, близко, и его пленение будет невероятно сложным.

— Эта задача нам по силам. Идем.

Караэис повернулся и повел остальных на перекресток. Узколобая гордыня аспектных воинов — не его забота. Скоро, подумал он, очень скоро он докажет истинность своих пророчеств.

Глава 12 Сны драконов

В содрогающемся, наполненном едкими испарениями Мировом Храме Лилеатанира Сардон, невольная мессия экзодитских племен, спала крепким сном от предельного изнеможения, и ей снился дракон.

Она растратила все силы на попытки расчистить святилище и привести его хоть в какой-то порядок, хотя эта задача казалась безнадежной. В конце концов ей пришлось ограничиться упокоением останков, которые удалось найти. Один за другим она подтащила семь скелетов к краю огненной расщелины и осторожно столкнула их внутрь.

В отличие от более «цивилизованных» сообществ, экзодиты не страшились смерти, ибо жили бок о бок с грубыми силами природы, и смерть для них была повседневным событием. Сосуд из плоти, в котором некогда пребывал дух, мало что значил для сородичей Сардон, когда дух уходил из него. Ее терзала не необходимость иметь дело с трупами, но вид их ужасных ранений. Быстрая и чистая смерть досталась лишь нескольким, которых так ровно рассекли на части, как будто на их телах сомкнулись гигантские ножницы. Но большая часть погибла так же, как первый найденный ею воин: их ранили так, чтобы обездвижить, а потом изрезали, словно куски мяса. Сардон подташнивало от мысли о том, какую боль они испытали, ничем не заслужив таких страданий.

Больше всего Сардон беспокоило то, что она не нашла женских останков. Миропевица, жившая в храме, пропала. Сардон пыталась убедить себя, что ее тело похоронено в одном из заваленных участков святилища, или что миропевица сама бросилась в пропасть, чтобы оборвать свою жизнь и не стать добычей детей Кхейна. Но в глубине души она знала, что обе эти мысли — неправда. В ярости дракона витало острое чувство утраты, которое Сардон поначалу не понимала, но теперь она была уверена, что знает, откуда оно взялось. Юную миропевицу, которая находилась в храме, когда начался катаклизм, забрали. Ее похитила и угнала в рабство стая самых порочных и жестоких злодеев, каких только можно вообразить.

Эта мысль, однажды проникнув в ее мозг, так и не покинула его. Истощенная и физически, и душевно, Сардон свернулась клубком на рухнувшей каменной плите, и плечи ее затряслись, когда она наконец позволила себе оплакать стражей святилища и пропавшую миропевицу. Потом, когда ее разум в конце концов вытеснил из себя ужас, явился милосердный сон и накрыл ее волной долгожданного забвения. Но покой во тьме был недолгим. Освободившись от уз сознания, ее сновидения свободно воспарили и переплелись со снами иного, высшего существа. Она поняла, что начала видеть сны самого мирового духа.

Сначала она узрела себя лежащей в пещере. Бледное тело выглядело мягким и уязвимым посреди черных иззубренных скал. Пещера была одновременно похожа и непохожа на Мировой Храм. Этот Храм был огромным тенистым пространством, неимоверно древним, старше, чем сами звезды. Его стены раскрошились и рухнули, открыв пещеры и тоннели, которые невозможно было сосчитать. Они простирались на невероятное расстояние. В некоторых порой мелькали видения иных мест и иных времен, словно яркие картины, которые возникали лишь на миг, а потом исчезали. Другие на глазах спящей Сардон проходили через величественный цикл разрушения и возрождения.

Она начала чувствовать невидимые потоки силы, текущие через это место, и пульс жизненной энергии планеты, проносящейся мимо по вечному и непрерывному пути через точки фокуса, разбросанные по поверхности мира. Курганы, каирны и обелиски соткали из психических потоков единую сеть, многогранный бриллиант, состоящий из духов всех живых существ, которые когда-либо жили и умерли на Лилеатанире. Их сущность окутывала весь мир, изолируя его от враждебной вселенной столь плотным психическим щитом, что никакая скверна не могла просочиться сквозь него. Мировой дух Лилеатанира стал могущественной сущностью, земля стала им, и он стал землей.

Гордыня. Сардон всюду чуяла ее горькое зловоние. Мировой дух стал могуч, как какой-то новорожденный божок в своей собственной замкнутой вселенной. Возгордившись, он проглядел угрозу извне, поверил, что сила, которой он обладал в метафизическом мире, действует и в материальной реальности. Однако ему причинили боль, и он едва ли мог понять, как это случилось. Поэтому теперь он бушевал, несдержанный, как ребенок.

Дракон заворочался и зашипел во сне, и в дальнем углу пещеры взмыли голодные языки пламени. Отражение Сардон во сне задрожало. Она не хотела запутаться в сновидениях дракона. Его ярость пожрет ее, испепелит так же, как испепелила выжженные земли вокруг священной горы. Сардон попыталась обуздать свои страхи, направить себя сквозь сон, как ее учили давным-давно.

Ее беспокойство сделало место, где она находилась, еще более пугающим. Пещеры перешли в стены, черные от капающей влаги. Всюду громоздились сталагмиты и сталактиты, словно окаменелые кучи навоза и висящие куски мяса. Повсюду носилось шипение и шепот мертвых духов, чьи сухие голоса, внушая ужас, шелестели на самом краю восприятия. Миллиарды мертвых душ, запертых в матрице Лилеатанира, парили вокруг нее подобно дыму, по отдельности не сильнее любого простого смертного, но совместно… Вместе они становились мировым духом, гештальтом психической силы, способным на гораздо большее.

Сардон обнаружила себя перед трещиной во влажной каменной стене, широкой и низкой, как та расселина в склоне горы, через которую ей пришлось проползти, чтобы добраться до реального Мирового Храма. Она протиснулась внутрь и начала карабкаться по сужающемуся разлому к маленькому пятну света, виднеющемуся вдалеке. Пол и потолок почти сходились вместе, так что ей приходилось с силой пробиваться между ними, отталкиваясь плечами и повернув голову в сторону. На краю спящего сознания трепетало чувство клаустрофобии, угрожая погрузить ее в слепую панику, заставить биться о неумолимый камень. Она остановилась и глубоко вдохнула (по крайней мере, мысленно), чтобы успокоиться. Наконец, ей удалось протолкнуться ближе к свету, так что можно было выглянуть из отверстия.

Там она увидела Мировой Храм, каким он был до катаклизма, полный света и жизни. Сардон не могла контролировать свою точку обзора: в один миг она смотрела как будто с высоты, в другой — уже из глаз одного из стражников храма. Но с каждой из них она видела одну и ту же историю, с большим или меньшим количеством страшных деталей. Вскоре ее затошнило от насилия, и она попыталась попятиться, но обнаружила, что не может сдвинуться с места. Камни как будто сжались еще плотнее и удерживали ее на месте, будто она сама окаменела. Сардон была обречена снова и снова смотреть, как оскверняют храм.

Появилась небольшая группа существ, облаченных в черное, они постоянно двигались и исчезали из виду… сверкнули острые клинки, хранителей храма вырезали, словно детей… миропевицу схватили, когда она уже собиралась лишить себя жизни… обмякшее тело, увлекаемое в портал, в Паутину… и мировой дух, беспомощный при всей его метафизической силе.

Он пытался остановить их, и его усилия разрушили сначала храм, а потом весь мир. Он слепо бросался на чужаков, но все было тщетно. Осквернители ускользнули в Паутину, словно воры в ночи, и ушли туда, где их нельзя было достать, прежде чем мировой дух Лилеатанира успел осознать их. Сущность, которая дремала на протяжении эпох, пробудилась от боли, и в этом пробуждении полностью воплотилась мстительная ярость дракона. Даже камни вокруг тела Сардон все еще дрожали от воспоминания об этом.

Темными сородичами руководила высокая зловещая фигура в полностью скрывающих тело доспехах и шлеме с красными глазами, клыками и рогами, как у дикого зверя. Она была вооружена ужасным двуручным клинком, который нес гибель всем, кто оказывался перед ним. Это существо ушло последним, и перед тем как зайти в портал, повернулось, обведя взглядом содрогающийся храм. Горящие глаза как будто взглянули прямо на Сардон, и фигура заговорила голосом, похожим на грохот огромного колокола.

«Лишь наивные пытаются забыть и простить! — взревела она. — Архра помнит».

Когда прозвучали эти слова, камни, стиснувшие Сардон, начали двигаться, медленно смыкаясь, как огромные черные челюсти. Она ощутила чудовищное давление, удушье и, наконец… тьму.

Сардон очнулась в жаркой зловонной темноте Мирового Храма, хватая воздух ртом.

— Гора Скорби? — пробормотал Харбир, обращаясь к Ксагору. — И как, черт возьми, мы собираемся забраться на такую высоту пешком?

— Этот не знает, — скорбно отозвался развалина. — То были слова архонта, не Ксагора.

География Комморры была причудлива и хаотична, и низко расположенный ярус Метзух располагался в ней так, что это было, пожалуй, самое отдаленное от Горы Скорби место, если не считать глубоких ям внизу. Даже до Разобщения между двумя этими районами не существовало прямой связи. Редкие физические взаимодействия их обитателей сводились разве что к полетам сквозь опасное воздушное пространство верхних ярусов или использованию хорошо охраняемых порталов.

— Длинная лестница должна все еще стоять, как я думаю, — неуверенно сказал Харбир. — Если бы только нам как-то удалось подняться к Хай'крану…

— Этот не знает, — повторил Ксагор. Пассивность развалины начинала невероятно раздражать Харбира. Прислужник, похоже, готов был без вопросов следовать за любым лидером, пусть даже самым низкопоставленным, и выполнять все, что бы от него ни потребовали.

Возглавляемая Наксипаэлем и Безиет маленькая группа выживших продолжала продвигаться к центру. Они покинули ярмарку кровопролития и вышли на крытые улицы и широкие галереи Метзуха, периодически пересекая лишенные крыш, неестественно безлюдные площади и поднимаясь по лестницам, где побольше, где поменьше заваленным обломками. По мере отдаления от Великого Канала становилось все меньше следов вторжения. Тела, которые они находили, все чаще демонстрировали признаки гибели от рук смертных, нежели искаженных сущностей из-за пелены.

Все время вглубь, все время вверх. Харбир начал подозревать, что архонты на самом деле не знали, куда направляются, и просто строили из себя уверенность, идя куда глаза глядят. Чтобы прочистить мозги, Харбир нюхнул щепоть агарина и посмаковал его остроту и дрожь, прошедшую по позвоночнику. Единственной положительной стороной недавних событий было то, что карманы Харбира теперь распирало от награбленных стимуляторов и наркотиков. Если он выживет, то станет богат, или, по крайней мере, надолго обеспечит себя запасами. Плоский металлический пятиугольник, который дал ему Ксагор, по-прежнему лежал в одном из внутренних карманов наемника. Вещица оставалась инертной и безжизненной, но источала неясное чувство защищенности, которому Харбир в сложившихся обстоятельствах был только рад. Он прикоснулся к пятиугольнику, и это дало ему новую идею касательно того, как сподвигнуть Ксагора на действие.

— Ксагор, нам просто надо найти хорошее укрытие и спрятаться, пока все это не рассосется, — сказал Харбир, надеясь, что это прозвучало самым убедительным и вразумительным образом. — Мы оба обязаны защитить то, что мне передал хозяин. Бродить по городу с такой штукой просто опасно.

Услышав это, Ксагор на миг замешкался. Харбир знал, что развалина предан своему хозяину, как какое-то домашнее животное, хотя ему сложно было понять подобное обожание. Одного лишь предположения, что Ксагор рисковал каким-то образом подвести мастера Беллатониса, было достаточно, чтобы развалина остановился и задумался.

— Этот не так уж уверен, — наконец признался Ксагор, — что Гора Скорби будет более безопасным местом для кого-то из нас, не считая архонтов.

— Вот видишь! Теперь ты понял! — прошипел Харбир. — Если мы сунемся на Гору Скорби, то нас просто швырнут в какую-нибудь заваруху, которая случится потом, и в еще одну, и в еще, и так пока мы не погибнем!

Харбир быстро умолк, когда увидел, что Безиет бросила резкий взгляд в его сторону. Он взмолился, чтоб та не расслышала его слова — она выглядела опасно разочарованной, и ей хотелось на чем-то выместить досаду. Выжившие уже какое-то время шли в полном молчании, и слышно было лишь треск, грохот и отдаленные вопли города, раздираемого катастрофой.

Наконец, Ксагор отважился прошептать:

— Мы вдвоем недостаточно сильны, чтобы выжить сами по себе.

— У меня есть план, — самодовольно заявил Харбир. — Ты просто держись ко мне поближе и следуй за мной, когда я начну действовать.

На миг Ксагор неуверенно уставился на него, а потом фаталистично пожал плечами.

— Ксагор останется с даром хозяина. Если так надо, этот должен быть рядом, чтобы подобрать его.

— А? Что это ты имеешь в виду, «подобрать»?

— Если Харбир умрет, Ксагор должен подобрать дар. Хозяин указал, что дар способен остаться невредимым при экстремально высоких температурах, среди энтропических энергий и при воздействии значительной сдавливающей силы.

— О. Благодарю за то, что придал мне уверенности.

Они вышли на еще одну разоренную улицу, на сей раз открытую, так что вверху были видны ядовито окрашенные небеса. Там, в высоте, вспыхивали тонкие, как иглы, полосы огня и ложных молний. По ним можно было понять, что в воздухе, во многих километрах над головой, бушуют битвы, слишком далекие, чтобы различить противников и вообще что-либо, кроме залпов орудий. Кто бы там ни сражался, но бой выглядел весьма ожесточенным, подумалось Харбиру. Теперь его план — попросту украсть где-нибудь реактивный мотоцикл или скайборд — показался не таким уж заманчивым. План вообще был довольно расплывчат в том, что касалось вопроса «куда потом лететь», но враждебные небеса явно не были тем местом, где следовало бы находиться.

Улица впереди расширилась и влилась в открытый двор шириной с площадь для парадов, где в нескольких местах из мостовой вяло сочилась влага разбитых фонтанов. С трех сторон двор окружали руины разнообразных зданий, выходы на улицы были завалены. В дальнем конце двора вырисовывалась металлически-серая стена, которая поднималась вверх на полдюжины метров, и ее верх был усеян зубцами. Вдалеке за похожими на клыки мерлонами виднелась еще одна отвесная стена, на сей раз из покрытого глубокими бороздами серебра; она тянулась ввысь так далеко, что терялась из виду. Вдоль подножия серой стены тянулась подозрительно ровная щель, отделяющая ее от фундамента, и не было видно ни ворот, ни моста. Увидев это, Харбир вдруг сразу понял, где они находятся.

— Ступени Латийи, — пробормотал он про себя. — Так значит, наши архонты все-таки знали, куда им надо.

Ступени Латийи представляли собой последовательность связанных друг с другом движущихся платформ, по которым можно было взобраться на более высокие ярусы Комморры, что вокруг Когтя Ашкери. Ходили байки, будто когда-то давно жила архонт Латийя, которая так сильно боялась летать, что приказала построить эти ступени, чтобы облегчить себе доступ к верхним ярусам. История была неправдоподобна, но в прошлом в Комморре случались и более странные вещи, а не столь прозаические фобии оставляли потомкам куда более скверное наследие. В нынешние времена ступени считались всего лишь старомодной диковиной и редко использовались на практике, хотя, как правило, хорошо охранялись. Харбир слышал, что ступени работают благодаря некоему жидкому металлу, находящемуся под давлением, именно он и двигает платформы. Наемник даже не думал, что ступени все еще работают.

Выжившие начали осторожно продвигаться на открытое пространство, инстинктивно расходясь шире, чтобы представлять собой менее соблазнительную цель для снайперов, которые могли тут скрываться. Когда они уже прошли часть двора, Харбир заметил движение, мелькнувшее между крепостных зубцов, и прокричал предупреждение. Все девятеро исчезли за кусками обвалившихся каменных сооружений, едва хоть кто-то успел моргнуть. Они знали, что неважно, насколько умелым был воин, выстрел темного копья или залп дезинтегратора мог оборвать его жизнь в одно мгновение.

Харбир припал к земле за чашей фонтана в форме полумесяца, откушенной от основания. В нескольких метрах от него залег Ксагор, спрятавшийся за обломком камня, который едва прикрывал его целиком. Выставив свою нелепую винтовку, развалина начал водить стволом по укреплениям. Харбир с интересом наблюдал, гадая, подстрелят Ксагора или нет. У него самого был только пистолет, и поэтому он считал, что вернее всего будет пока не высовываться. Не в первый раз наемник пожалел, что не подобрал что-нибудь потяжелее на месте парада, но тогда ему показалось, что не надо брать с собой лишнего груза, чтобы потом волочиться с ним. В Ксагора не стреляли, и сам он не стрелял. Через несколько секунд Харбир тихо окликнул развалину:

— Ты что-нибудь видишь?

— Несколько голов двигается, — сказал Ксагор и неуверенно добавил: — Пока нет стрельбы.

Харбир выглянул из-за края чаши и увидел четыре головы в шлемах и стволы, торчащие между зубцами. Признаков какого-либо оружия крупнее винтовки не было, и все они располагались под таким углом, что ни в кого конкретно не целились. Это было либо хорошим признаком, либо частью очень сложной засады. Харбир нырнул обратно и оглянулся на улицы, оставшиеся позади. Если оттуда сейчас выбежит группа воинов (или, сказать по правде, даже группа маленьких детей), то выжившие окажутся в смертельной ловушке. В том направлении не было ничего видно или слышно, но Харбир по-прежнему ощущал зуд в той точке между лопаток, которой он в свое время научился доверять. Что-то явно было не так.

Наксипаэль выпрямился в полный рост и крикнул властным голосом:

— Я — лорд Наксипаэль из Ядовитого Потомства. Кто говорит от вас? Спуститесь и присоединитесь к нам, ибо мы должны собрать наши силы вместе.

Повисла пауза, а потом в ответ донесся чей-то крик. Харбир с кривой усмешкой отметил, что это был не один из видимых воинов, но кто-то, прячущийся от их глаз. Он спросил себя, сколько еще может скрываться там, за стеной.

— Ядовитое Потомство — сброд из нижних дворов. Вам не следовало даже высовываться из Метзуха, — таков был высокомерный ответ.

Это было интересно и многое говорило об ответившем. Он был не из Метзуха и не из союзников нижних дворов, это точно. Межъярусное соперничество намекало, что это мог быть житель Хай'крана, они всегда особенно презирали Метзух, расположенный прямо под ними, точно так же, как Азхоркси не питали к Хай'крану ничего, кроме пренебрежения. Так продолжалось до самого верха, вплоть до Горы Скорби и Центрального пика. Также важно было то, что невидимый говорящий не чувствовал себя достаточно сильным, чтобы встретить мелкого архонта лицом к лицу или приказать ему удалиться. Этот факт не ускользнул от внимания Наксипаэля, и он цинично рассмеялся.

— Вы не можете спуститься, так? Вы застряли наверху, потому что управление ступенями заблокировано. Угадайте, у кого есть ключ?

Еле заметная горизонтальная линия появилась на отвесном серебряном склоне позади укреплений и начала с обманчивой неторопливостью опускаться, быстро становясь все четче и темней. Наксипаэль увидел это и ткнул пальцем в сторону приближающегося призрака.

— Лучше бы вам присоединиться ко мне, пока это возможно, потому что скоро у вас появится компания, — весело прокричал он. — Может быть, они будут более склонны к тому, чтобы пользоваться здравым смыслом в критической ситуации.

Головы в шлемах исчезли, и из-за стены послышались проклятья и лязг доспехов, как будто кто-то бежал. Стало видно, что опускающаяся линия — это еще одна крепостная стена, на сей раз цвета латуни, и вдоль нее стоит ряд воинов. Резкий треск осколочного огня смешался с хриплым лаем дезинтеграторов, ясно говоря, что с новоприбывшими переговоров не будет. В ответ с более высокой стены немедленно ударил интенсивный огонь.

— Хорошо! — снова закричал голос, в котором появилась нота отчаяния. — Помоги нам, и мы присоединимся к тебе!

Наксипаэль пропел пять странно искаженных слов, и, чуть задрожав, вся серая, как железо, стена, начала опускаться. Трещина у основания сузилась и исчезла, крепостные зубцы продолжали скользить все ниже, пока не превратились в ряд торчащих из земли острых клыков, между которыми можно было свободно пройти. За ними Харбир увидел дюжину воинов в бронзово-зеленых доспехах, которые прятались за жалкими баррикадами, наваленными из упавших обломков. Латунная стена все еще находилась на высоте в десяток метров, и снизу можно было ясно различить подъемники, соединявшие ее с покрытым бороздами склоном.

— Все сюда! — приказал Наксипаэль. Выжившие поспешили подчиниться — все, кроме Харбира и Ксагора. Они на миг замешкались, глядя друг на друга. Сейчас был идеальный момент, чтобы отделиться от клики Наксипаэля и Безиет, прежде чем та снова ввяжется в бессмысленную драку с невысокими шансами на победу. С другой стороны, Ксагор был прав, если они вдвоем останутся в Метзухе, где скрываются демоны, шансы у них окажутся и того меньше.

— Вы двое! Вперед, не то я вас сам убью! — рявкнул Наксипаэль, который уже ждал у первого ряда зубцов, и многозначительно приподнял бластпистолеты. Мимолетные мысли о побеге исчезли, и Харбир побежал к архонту с Ксагором, следующим по пятам. Как только они минули край стены, Наксипаэль произнес четыре слова, и металлически-серая платформа начала подниматься. Высокоскоростные осколки выбивали крошку из жалких убежищ, разбросанных по ней. Сверкнул луч темного копья, и грозная вспышка антисвета испарила одного воина вместе с камнем, за которым тот прятался.

Расстояние до верха латунной стены стремительно уменьшалось по мере того, как платформа поднималась ей навстречу. Харбир прикинул, что оно уже уполовинилось, еще несколько секунд, и они сравняются. В обе стороны летели гранаты, сея на стенах яркие цветы плазменного огня. Когда осталось три метра, Харбир побежал вперед, уклоняясь и отскакивая, как только мог, чтобы его не задели свистящие мимо ушей отравленные осколки и бушующие вокруг разряды энергии. Осталось два метра, и он смог четко разглядеть врагов — воинов Азхоркси в черно-пурпурных облачениях и шлемах, увенчанных серебряными полумесяцами. Харбир откатился от очереди осколков и устремился к той точке стены, где только что разорвалась граната. Один метр, и Харбир взметнулся в воздух и стремительно проскочил между острыми зубцами, отчаянно надеясь, что он не единственный, кто это сделал.

Глава 13 Восхождение

Вычурный фасад храма Архры вздымался перед Морром и Пестрым, подобно утесу. Ярус за ярусом поднимались грозные арки, скрытые в тени тесно выстроившихся колонн. Крутые лестничные пролеты переплетались среди осыпающихся постаментов, отягощенных всевозможными гротескными изваяниями. Храм был выстроен из темного глянцевитого обсидиана, который, казалось, поглощал свет, падающий на него. Буйная растительность покрывала его подножие, словно застывшая зеленая волна, нахлынувшая на черную скалу. Мясистые ползучие лозы и ярко цветущие лианы несколько смягчали вид нависающего над ними монументального сооружения, но пышная зелень столь резко контрастировала с черным камнем, что это придавало храму какую-то чуждую, враждебную атмосферу, от которой становилось дурно.

Пестрый ожидал, что кто-то вступит в финальную схватку с Морром, когда тот приблизится, но великан-инкуб миновал первые ступени без происшествий. Храм был тих как могила, и даже звуки природы, доносящиеся с болот вокруг, как будто заглушались его присутствием. Ощущение, что некто настороженно наблюдает за ними, у него возникло еще давно, но здесь оно было просто ошеломительным, как будто в каждой темной арке скрывался безмолвный страж. Как только Пестрый поставил ногу на первую ступень, по позвоночнику пробежал эмпатический холод. Страсть и желание убивать въелись в каждый камень этого святилища, эхом отражая тысячелетия кровопролития и насилия, возведенных в вид искусства и отточенных так тщательно и умело, как способны лишь эльдары.

Морр уверенно поднимался и, судя по всему, твердо знал, куда направляется. Он прошел через первый ряд арок и продолжил путь наверх. Пестрый заставил себя следовать за ним, минуя постаменты со статуями припавших к земле зверей и рослых воинов. Среди изваяний значительно преобладали низкие многоногие чудовища, которые, как предположил арлекин, были скорпионами из разных миров и реальностей. У некоторых имелись неприятно гуманоидные детали: руки вместо клешней, лица с огромными глазами. В отличие от практически всех храмов, которые Пестрый когда-либо видел, лица всех статуй были обращены не к внешнему миру, но к самому зданию.

Еще три яруса, и Морр исчез в одной из арок, даже не оглянувшись. Когда инкуб пропал из виду, где-то в глубине храма ударил колокол. Скорбный гул как будто повис в неподвижном воздухе. Пестрый поспешил за своим спутником, но неожиданно для себя остановился на пороге, заколебавшись на миг между светлым миром снаружи и темнотой внутри. Ему в лицо как будто ударило холодное дыхание, поднимающееся из глубин подземного мира, и перед ним простирались одни только тени. Наконец, Пестрый собрал всю свою храбрость и шагнул в арку. Его не приветствовал гром большого колокола, что он нашел тревожным и утешительным в более-менее равной степени.

Через несколько шагов после арки коридор изогнулся, и темнота стала абсолютной. Пестрый помахал рукой перед глазами и едва смог ее различить. У него возникло сильное, почти всепоглощающее желание разжечь огонь, и все же он чувствовал, что это будет в некотором роде… кощунственно и неприемлемо. Во тьме таилось чье-то гнетущее присутствие, и некая глубинная, первобытная часть Пестрого совершенно не желала увидеть его без покрова темноты. Он решил, что это мудрый совет, и волей-неволей пришлось продвигаться дальше на ощупь. Коридор все вился и вился между колонн. Иногда камень под ногами был ровным, иногда слегка покатым, но путь все время уходил вниз, ни разу не поднимаясь. Тишину нарушали лишь звуки, издаваемые какими-то насекомоподобными созданиями, которые со стуком перебирали лапами или пресмыкались в тенях, уходя с пути Пестрого и неотрывно следуя за ним.

Из-за отсутствия внешних стимулов казалось, что время растягивается на целые часы, хотя это было невозможно. Пестрого начало охватывать чувство, которое ни с чем нельзя спутать, чувство, что он погружается в разверстую могилу, в склеп, откуда нет выхода. Все здесь настолько плотно пронизывала скверна смерти, что она как будто погребала его заживо. Через какое-то время, показавшееся вечностью, Пестрый заметил впереди вертикальную линию тусклого света. Слабенький поток фотонов каким-то образом умудрился пробиться за обсидиановую колонну и чуть развеять чернильную тьму.

Пестрый с нетерпением шагнул навстречу свету, но тут легкий ветерок коснулся его лица и не дал сделать следующий шаг. Он посмотрел вниз. У самых ног зияла черная яма, куда рухнул бы любой, кто опрометчиво устремился бы вперед из этой конкретной точки. Далеко внизу, на дне, поблескивали шипы, что при такой глубине выглядело излишним.

— Как-то это подло, — вслух пожаловался Пестрый, без усилий перескочил провал и, подойдя к колонне, из-за которой пробивался свет, обнаружил перед собой длинный зал.

Пол в нем был ниже, чем в коридоре, и со всех четырех сторон спускались ступени. Многие плиты, видимо, упали на нижний ярус, образовав по всему залу неправильный узор из ям с гладкими краями. Пестрый готов был поспорить, что в каждой из них тоже есть колья. В зал вело также множество других арок, открытых пастей, полных тьмы, что таились за лесом колонн из черного камня. Более массивные столбы поддерживали крышу, скрытую тенями. Единственный свет исходил от горстки сальных свечей, расставленных по ступеням — эти примитивные светильники вполне могли бы соседствовать с каменными ножами и медвежьими шкурами. В их неровном свете ясно виднелись две вещи: во-первых, там был Морр, который стоял спиной к Пестрому и лицом к дальнему концу зала. Во-вторых, над тем самым концом зала доминировала громадная фигура того, кто мог быть только Архрой.

Легендарный воин возвышался на добрую сотню метров, облаченный в шлем со множеством клинков и древние доспехи, с огромным, готовым к бою клэйвом в руках. С высоты сверкали глаза статуи, сделанные из гигантских рубинов, и крошечные движущиеся огоньки свечей придавали им пугающее подобие жизни. Пестрый замедлился, не желая спровоцировать нападение своим внезапным появлением. Он уже собирался прочистить горло, чтобы вежливо оповестить о своем присутствии, когда Морр заговорил.

— Можешь войти сюда, маленький клоун, — сказал он. — Это зал испытания. По традиции он открыт для любого достойного просителя. Ты уже доказал, что достоин ступать по этим камням.

Пестрый вошел в зал и осторожно приблизился. Чего-то не хватало, и в словах инкуба чувствовалась горечь. Морр явно ожидал иного от возвращения в храм.

— Где иерархи? — наугад спросил Пестрый.

— Действительно, где? — прогремел Морр. — Они встретили бы достойного просителя в этом месте и с радостью приняли бы любого странствующего инкуба из нашего братства, неважно, из какого храма тот происходит. Для меня — ничего. Они прячутся от меня.

— И… что теперь?

— Я пойду во внутреннее святилище и встречу их там, — с ледяной уверенностью сказал Морр. — Если понадобится, я не оставлю камня на камне от этого храма. Их трусость оскорбляет Темного Отца и служит доказательством тому, что они недостойны нести другим его вероучение.

Морр шагнул вперед, а потом замер. Не успела мигнуть свеча, как в зале появилась иная фигура — скорее даже, открыла себя там, где скрывалась все это время у них на глазах.

Теперь между Морром и статуей стоял высокий воин в сегментированных, украшенных клинками доспехах древнего вида. Новоприбывший был вооружен метровыми мечами-близнецами с крючковатыми концами, которые инкубы называют полуклэйвами. Пока что они свободно свисали по бокам его тела.

— Стой, где стоишь! — предупредил Пестрого Морр. — Не поднимай оружие, если тебе дорога жизнь!

Хотя инкуб, преграждающий путь Морру, стоял совершенно неподвижно, в его позе ясно читалась готовность взорваться движением, не пройдет и одного удара сердца.

— Что происходит? — шепотом спросил Пестрый. — Кто это такой?

— У него нет имени, ибо он никогда не говорит. Мы называем его Дражар, «живой меч», — пояснил Морр с чем-то вроде благоговения. — Он — самый смертоносный во всем нашем братстве, непобежденный, истинный мастер клинков.

— Но при этом не иерарх? — с надеждой поинтересовался Пестрый.

— Нет. Он сражал иерархов, но не претендовал на их места. Некоторые говорят, что он — переродившийся Архра, и все же он убивает тех, кто пытается поклоняться ему. Дражар существует лишь для того, чтобы нести смерть.

Пестрый безмолвно округлил губы, выражая смятение. Теперь Морр обратился напрямую к молчаливому воину.

— Дражар! Ты преграждаешь мне путь, но не атакуешь. Иерархи послали тебя, чтобы не допустить меня до их двери?

Рогатый шлем инкуба еле заметно наклонился, подтверждая, что он был послан именно с этой целью.

— Морр! Не бери наживку! — настойчиво прошипел Пестрый. — Они хотят, чтобы ты себя уничтожил. Чистенько расправиться с проблемой, которая им не нужна!

Морр помедлил. Арлекин был прав. Иерархи были против него, а вместе с ними и все братство кроваворуких убийц. Его жизнь воистину подошла к концу.

Но жаркий уголь гнева, который он поддерживал в собственном сердце на протяжении всей своей жизни, лишь разгорелся ярче при этой мысли. Чудовищная несправедливость со стороны иерархов — отворачиваться от него, в то время как он ни на шаг не отступил от основных доктрин учения Архры.

Липкое зловоние политической выгоды ощущалось во всех действиях иерархов, или, вернее, в отсутствии каких-либо действий. Наказать Морра за то, что он расправился с собственным архонтом, затронутым Хаосом, значило бы бросить вызов всему, чему Архра научил инкубов, заплатив за это даже собственным смертным существованием. Оправдание Морра стало бы безмолвным предупреждением для каждого архонта в Комморре: однажды может настать день, когда ваши собственные телохранители-инкубы пойдут против вас, оправдывая себя заветами давно погибшего Лорда-Феникса.

В любом случае вся система отношений инкубов с мириадами иных сил в комморритской структуре власти претерпела бы необратимые перемены, братство ослабело бы и раскололось по трещинам, которые уже становились ясно видны. Лучше было бы, если б проблемы попросту не существовало, и справедливость иерархов никогда бы не подвергалась сомнению.

— Теперь я вижу, — сказал Морр Пестрому. — Чтобы спасти братство, я должен быть уничтожен. Не ради чести или отмщения, но ради удобства.

— О, Морр, — с печалью ответил Пестрый. — По мере всякого восхождения к высшим рангам столь благородные концепции, как честь, становятся все реже. Стремление к власти, можно сказать, требует замены преданности на прагматизм, сотрудничества на сдерживание, а преданности — на удобство. Прискорбно, но так уж это устроено.

Морр оторвал взгляд от по-прежнему терпеливо выжидающего Дражара и перевел его на изящную фигуру в пестром облачении.

— Может, теперь ты согласишься пойти со мной на Лилеатанир? — несколько нетерпеливо спросил арлекин. — Ты же сказал, что пойдешь, если сможешь прийти в храм и остаться в живых. Смотри — вот мы стоим, и мы живы.

Через мгновение Морр снова повернулся лицом к мастеру клинков.

— Одного выживания недостаточно, — медленно проговорил Морр. — Я узнал это на Ушанте еще до того, как увидел другие части вселенной. Жизнь без цели не имеет подлинной ценности.

— У тебя есть цель! Ты можешь спасти Комморру от Разобщения!

— Нет, — сказал Морр, и его безликий шлем снова обратился к Пестрому. Клыки из кровавого камня неожиданно полыхнули рубиновой энергией, и она нахлынула на арлекина, словно цунами из окутанной алым боли. Коварный удар застал Пестрого врасплох, и он упал на камни, корчась от боли. Каждый нерв гудел, как будто по нему мчалось пламя. Парализованный, он мог только в мучительном ужасе смотреть, как громадный инкуб наклонился над ним.

— Теперь я понял свой путь. Прощай, Пестрый.

Харбир застрелил первую фигуру в черно-пурпурном, которую увидел, потом устремился вперед и вонзил клинок в другого воина, наклонившегося над укреплениями, чтобы выстрелить. Он мельком увидел Безиет, врубившуюся в группу из еще троих, и кровь, которая слетала с клинка-джинна, кромсающего и броню и плоть. У него едва хватило времени на мысль, что его сторона превосходит Азхоркси в численности, прежде чем один из них едва не насадил его на штык винтовки. Наемник увернулся от острия и выстрелил владельцу штыка в лицо. Страсть убийства охватила Харбира, и он вогнал собственный изогнутый клинок — полметра бритвенно-острого металла — через подбородок воина прямо в мозг. Он выдернул нож, выпустив дождь алых брызг, и начал снова и снова вонзать его под нагрудник противника.

Что-то врезалось в плечо Харбира, и у него тут же перехватило дыхание. Боль пронизала его нервную систему, словно белый огонь, из легких вырвался ужасающий вопль. Харбир развернулся и увидел еще одного воина в черном и пурпуре, который спокойно стрелял в гущу рукопашной с небольшого расстояния. Рука, в которой наемник сжимал пистолет, дрожала, будто его разбил паралич, но в отчаянии он все равно поднял оружие и выстрелил за спину, не целясь. Воин повалился, как зарубленный — возможно, от ненадежных осколков Харбира, возможно, от еще чьего-то выстрела вслепую в этой яростной перестрелке. Внезапно оказалось, что все воины в черном и пурпуре повержены. Разношерстная банда Наксипаэля снова одержала победу. Колени Харбира подогнулись, и он упал, чувствуя, как яд распространяется по крови.

Ксагор возник рядом еще до того, как наемник успел набрать воздух для еще одного вопля. И все же развалина сначала с приводящей в бешенство осторожностью уложил наземь свою винтовку и только потом осмотрел рану Харбира. Металлическая птичья лапа Ксагора властно стиснула его плечо, отчего тот разразился бурей проклятий.

— Харбир вертится, как ребенок, — пожурил Ксагор. — Просто задет осколком, нет крупных потерь тканей.

— Яд, идиот! — взвыл Харбир. — Я отравлен!

В затянутой в перчатку руке Ксагора появился уродливый металлический шприц. Развалина пренебрежительно хмыкнул, тыча толстой иглой вокруг раны.

— Кровавая песнь и саурнил — нейротоксины вроде фейруна, дешево и сердито, — каждое слово развалины было пронизано презрением. — Это легко поправить.

Огонь, жгущий жилы Харбира, внезапно угас, словно залитый ледяной водой. Потом у него начали подергиваться руки и ноги, а плечо адски заныло. Развалина обрызгал рану каким-то герметизирующим составом, чтобы она не кровоточила.

— Ксагор думает, Харбиру надо в будущем носить броню, — предложил он. В ответ Харбир наградил его испепеляющим взглядом.

— Броня не спасет тебя от того, что убивает сразу, — прошипел он сквозь стиснутые зубы. — Быстрые ноги — спасут!

Эта идея для него было чем-то вроде личной философии, но сейчас она быстро приняла масштаб полного и всеобъемлющего основания для неприятия всего, что его отягощает. Ксагор снова хмыкнул.

— Харбир слишком доверяет своим умениям, умение не может защитить от случая. Судьба сильнее.

Развалина подобрал винтовку и поспешил удалиться, чтобы позаботиться о других раненых. Харбир осторожно принял сидячее положение и осмотрелся вокруг. Две ступени выровнялись, образовав еще один широкий двор с рядом латунных зубцов посередине. По обе стороны возвышались широкие арчатые ворота, за которыми простирались парки. Судя по разбросанным телам, большую часть потерь от нападения Азхоркси приняли на себя хай'крании. Выжившие из Метзуха потеряли лишь одного из своих, какого-то безымянного воина, который лежал неподалеку, разорванный выстрелом из дезинтегратора почти напополам. Архонты Безиет и Наксипаэль стояли над пленником, или, скорее, врагом, который еще не умер от ран. Харбир осторожно подкрался поближе, чтобы лучше расслышать допрос.

— Кто удерживает другие ступени? — крикнула Безиет, поставив ногу на грудь пленного.

— Поднимитесь и увидите! — удалось выдавить тому, прежде чем его голос перешел в вопль боли. — Не знаю! Архонт Джхири послала нас захватить нижние ступени у хай'краниев.

— О? И зачем же ей это понадобилось? — почти вежливо поинтересовался Наксипаэль. — Она получила приказ с Центрального пика?

— Спросите его, зачем! — взвизгнул пленник, тыча в сторону Харбира. Оба архонта тут же бросили на него неприятно пристальные взгляды, пока тот пытался понять, что значит это обвинение. Наемник осознал, что имеется в виду не он, а хай'кранский воин в богато украшенной броне, стоящий неподалеку. Судя по его бронзово-зеленому боевому облачению, он был драконтом или, по меньшей мере, вернорожденным кабалитом. Должно быть, именно он руководил охранниками первой ступени, которые присоединились к Наксипаэлю. Архонт Ядовитого Потомства вопросительно поднял брови. Драконт, если он был драконтом, заерзал на месте, беспокоясь из-за внезапно возросшего внимания к его персоне.

— Ну? — подтолкнул Наксипаэль. — Почему это мы должны спросить тебя, Сота?

Драконт Сота неопределенно пожал плечами.

— Архонт Осксия придерживался мнения, что Метзух уже потерян, и у него был план, как установить карантин над всем ярусом.

— Хмм, «карантин» звучит как изящный эвфемизм, не так ли? — поделился с Безиет Наксипаэль. — Можно спокойно предположить, что Осксия имел в виду «запереть ярус, пока все в нем не умрут».

— Осксия коварен и не питает любви к Метзуху, — ответила Безиет, — но я готова поспорить, что наш новый друг раскрывает нам не все.

Полузабытый пленник под каблуком Безиет засмеялся жутким задыхающимся смехом, как будто захлебывался жидкостями собственного тела.

— Расскажи им остальное! — прокашлял он. — Это хорошая шутка, заслуженная.

— Что ты сделал, Сота? — тон Наксипаэля стал ледяным.

— Ничего! — сбивчиво вымолвил драконт. — Осксия послал весть Векту, я в этом не был замешан.

— Какую весть?

— Что Метзух полностью утрачен и его… следует зачистить.

Пленник снова расхохотался, и из его рта полезла розовая от крови пена.

— Мы перехватили вашего посланника! — выплюнул он сплошным потоком слов. — Мы отправили его наверх, дополнив сообщение, и теперь Вект думает, что Хай'кран тоже утрачен! Считайте, что вы все мертвы!

Пленник закашлялся, содрогнулся и шумно испустил дух. Забрызганные кровью губы так и остались раскрытыми в безумном смехе.

Безиет и Наксипаэль обменялись загадочными взглядами, а потом удалились от трупа пленного, чтобы обсудить его признание наедине. Харбир догадывался, о чем они думают. Если Верховный Властелин получит весть о том, что целые ярусы Нижней Комморры утрачены, он активирует определенные древние механизмы безопасности. Они же наглухо отрежут эти районы от остального города, возведя непроницаемые энергетические поля. Вект использовал их и раньше, когда вторжения из-за пелены доходили до того, что угрожали существованию города.

Если внешние преграды устоят, то демонические сущности окажутся в ловушке и будут постепенно слабеть после того, как уничтожат всех живых существ, способных питать их. Когда настанет время, войска властелина снова войдут в отрезанные районы и постараются выследить и уничтожить всех, кто остался в живых, основываясь на небеспричинном предположении, что они должны были стать одержимыми, чтобы выжить. В давние дни Коготь Кириикс претерпел подобную судьбу, когда один из его архонтов решил, что союз с демонами окажется отличным способом свергнуть Верховного Властелина.

Это, конечно, если выдержат внешние преграды. Если же нет, тогда отрезанные области станут воплощениями ада, как проклятый Шаа-дом, навсегда утраченный и наполненный анархическими энергиями пустоты. Получит ли Асдрубаэль Вект сообщение? И если да, то поверит ли ему? Харбир не знал, но великий тиран имел заслуженную репутацию безжалостного владыки, который вполне мог бы запечатать целые ярусы города, будучи уверен, что в них таится угроза. Наемнику попался на глаза Ксагор, который закончил лечить раненых и возвращался к нему. Развалина с профессиональным негодованием глянул на труп пленника, когда проходил мимо.

— Дилетанты, — тихо фыркнул он, переведя взгляд на архонтов, все еще занятых обсуждением.

— Они получили, что хотели, — сказал Харбир. — Очевидно, тирану послали сообщение, что и Метзух, и Хай'кран надо запечатать.

Ксагора заметно передернуло при мысли об этом.

— С губ умирающих ложь сходит легко, — заметил он. — Хозяин учит нас, что надо возвращаться к одному вопросу снова и снова, не давая смерти вмешаться.

— Уверен, что так оно и есть, но прямо сейчас даже вероятности того, что это правда, достаточно, чтобы погубить всех нас. Так что я бы уж лучше рискнул, поверив мертвому информатору.

— Этот думает, что не ему это решать.

— Тебе бы подумать, чего больше хочет хозяин, — презрительно усмехнулся Харбир. — Чтоб мы завязли в междоусобицах кабалов или чтоб мы спрятались в каком-нибудь безопасном месте?

— Дай этому знать, когда найдешь такое место, — согласно кивнул Ксагор. — Ксагор не может лечить клиентов целыми кабалами, слишком много ран в каждом бою.

Харбир поднял взгляд на покрытый бороздами склон. Там, наверху, невидимая отсюда, находилась следующая ступень. Если он правильно помнил, то она должна быть цвета меди, после нее идет бронзовая ступень, потом серебряная и, наконец, золотая, доходящая до Дхаэльтраца, что всего на ярус ниже Горы Скорби. Он машинально потер плоский металлический пятиугольник в потайном кармане, и тут его посетила идея.

— Мы не туда идем, — пробормотал Харбир про себя. — Надо идти вниз, а не вверх.

— Этот не понимает. Вверху гибель, внизу гибель, смерть везде, где б мы не были, — почти пропел Ксагор своим безжизненным монотонным голосом.

— Смотри, верхние ярусы полны кабалитов в повышенной боевой готовности, там сейчас царит анархия, и если мы ввяжемся в их драки, нам придется несладко. Нижние ярусы могут вообще запечатать. А в каком месте всегда анархия, даже без Разобщения?

— Сек Магера, — тут же ответил Ксагор.

— Вот именно, Сек Магера, Нуль-город. Мы отправимся туда и присоединимся к самым сильным.

— Чужие и изгои, — сплюнул Ксагор с неожиданным отвращением.

— Поэтому-то они и сосредотачиваются только на том, чтобы выжить, а не на интригах и мести, как кабалиты. Кстати, еще у меня там есть друзья, они могут нам помочь, если, конечно, еще живы.

Ксагор медленно кивнул при этих словах.

— Как сбежать без последствий?

Харбир посмотрел в сторону Наксипаэля, спорящего с драконтом из Хай'крана, Сотой. Остальные выжившие из Метзуха и остатки хай'кранских воинов уже смекнули, что происходит, и столпились вокруг архонтов двумя четко разделенными группами. Ближайшая арка, ведущая в парк, что примыкал к ступеням Латийи на этом ярусе, была менее чем в ста метрах от них.

— Сейчас подходящий момент, лучше уже не будет, — Харбир кивнул в сторону арки. — Иди в ту сторону, как будто проверяешь трупы или типа того, потом просто быстро и тихо сматывайся. А я через минутку пойду за тобой следом.

Ксагор тут же устремился прочь и с преувеличенной беспечностью пошел к арке, подталкивая и тыча павших Азхоркси, попадавшихся на пути. Харбир снова повернулся к Наксипаэлю и Безиет, которые теперь вместе спорили с Сотой. Последователи обеих сторон с неприязнью глядели друг на друга, оценивая количество, и в воздухе витало ожидание насилия. Харбир начал размышлять, как ему соорудить из всего этого достаточно большую суматоху, чтобы прикрыть собственный побег.

Глава 14 Живой меч

Морр повернулся спиной к рухнувшему арлекину и сделал шаг вперед, к колоссальной статуе Архры, нависающей над дальним концом зала. В ответ Дражар немедленно устремился вперед, перепрыгивая ямы на своем пути быстрее, чем бегущий грифлев. Через миг он уже приземлился перед Морром и преградил ему путь полуклэйвами, вознесенными для удара. Двое инкубов замерли живыми статуями, словно два колосса, и воздух между ними трещал от напряжения. Ни один не двигался с места, и они твердо смотрели друг на друга, сойдясь в молчаливом поединке воли. Мгновения переходили в минуты, но ни один из них даже не дернул мускулом.

Без всякого предупреждения застывшая сцена взорвалась действием. Первый обмен ударами был так быстр и свиреп, что за ним невозможно было уследить невооруженным глазом и нельзя было сказать, кто атаковал первым. Танец стремительных клинков оставил после себя лишь сверкающие следы на сетчатке, по которым можно было понять, что клэйв Морра полоснул сверху вниз, а один из полуклэйвов Дражара отразил удар в тот же миг, как его хозяин крутанулся и сделал мощный выпад вторым клинком. Мечи-близнецы Дражара рассекли воздух, словно лапы богомола, и Морр отскочил в сторону, чтобы его не оттеснили в яму.

Пестрый наконец начал оправляться от парализующего нервы выстрела Морра и восстанавливать контроль над предательски подгибающимися конечностями. Он подтянул ноги под себя и неловко встал, хотя по-прежнему чувствовал тошноту. Схлестнувшиеся инкубы не удостаивали его вниманием. Они замкнулись в собственной вселенной, где были только Морр и Дражар, подобные двум нейтронным звездам, вращающимся вокруг одной оси. Любая попытка вмешаться в их состязание неизбежно закончилась бы смертью. Пестрому пришлось заключить, что все надежды потеряны, и ему остается только наблюдать за развитием трагедии, одновременно поражаясь смертоносной искусности бойцов.

Оба были настоящими мастерами, в этом можно было не сомневаться. Из-за разного оружия их бой был соревнованием скорее на скорость, чем на силу. Даже могучий Дражар, живой меч, не смог бы заблокировать тяжелый клэйв Морра, описывающий над ним смертоносную дугу. Но и Морр не мог сравниться в скорости с быстрыми как стрелы полуклэйвами Дражара. Они постоянно двигались, постоянно меняли место, уклоняясь друг от друга среди асимметричного узора открытых ям и сплошных плит, даже не глядя под ноги. Их маневры и ловкость сами по себе захватывали дух, а вой клинков, разрывающих воздух, внушал ужас. Бойцы перемещались по залу, не прекращая яростной схватки, огибали и перепрыгивали ямы, подступали к статуе Архры и снова отдалялись. По стенам метались и скакали гротескные тени, отбрасываемые дуэлянтами, как будто в зале сражалась целая армия демонов. Все это происходило в зловещем молчании, и слышно было лишь шорох сабатонов по камню и свист сталкивающихся клинков.

После особенно яростного обмена ударами два инкуба снова оказались порознь и замерли, как на живой картине. Дражар подался вперед с полуклэйвами наготове — один занесен над головой, как жало скорпиона, другой направлен точно в сердце соперника. Доспехи Морра были истерзаны, и кровь сочилась из доброго десятка неглубоких ран. Высокий инкуб на миг опасно покачнулся, и Дражар тут же ринулся на него, чтобы прикончить ослабевшего противника… но едва не потерял голову при этой попытке. Клэйв Морра с шипением метнулся вперед, быстрее, чем атакующая змея. Невероятно изогнувшись, Дражар перехватил стремительный клинок обоими мечами, и его по инерции оттеснило назад, так что сабатоны заскрежетали о камни.

Но это было последнее усилие Морра, исчерпавшего все силы. Он вернул клинок слишком медленным, неаккуратным движением, и в тот же миг Дражар, столь же быстрый, как и всегда, снова прыгнул и атаковал. Полуклэйвы обрушились на него, как молот на наковальню, и меч Морра искрил, парируя выпады один за другим, но всякий раз его движения были чуть медленнее и чуть слабее. Морр истекал кровью, и вместе с ней уходила его невероятная сила.

Пестрый яснее ясного видел, что скоро произойдет смертельный удар, но он приближался мучительно медленно. Клэйв Морра слишком далеко ушел в сторону, отбитый первым ударом Дражара, и тот сразу же нанес второй, как апперкот. Крючковатый конец полуклэйва сверкнул, описав идеальную параболу, и врезался Морру под подбородок. Вспышка, и Морра отшвырнуло назад, словно им выстрелили из пушки. Он с грохотом приземлился на краю ямы. Разбитый шлем укатился куда-то во тьму, клэйв с лязгом упал на камни, выскользнув из бесчувственных пальцев. Дражар прыгнул на павшего врага, подняв безжалостные клинки, чтобы обезглавить его одним ударом. Пестрый закрыл лицо руками и отвернулся, не в силах узреть то, что должно было произойти.

«Жить, как настоящий эльдар, значит жить на лезвии ножа, жить, как архонт, значит жить на самом его острие». Иллитиан повторял эту максиму про себя, поднимаясь по лестнице, ведущей к посадочным площадкам на вершине крепости Белого Пламени. Что ж, если ненавистный тиран Вект вызвал его к себе, словно раба, Иллитиан придет и будет без страха стоять перед ним с улыбкой на лице и жаждой убийства в сердце. Сейчас важно выжить — выжить, чтобы потом он смог спланировать и обрушить на него идеальную месть.

Иллитиан приказал сенешалю собрать всех воинов и союзников, каких только можно взять, не ослабив оборону крепости. Не считая его личной барки, выходило всего пять «Рейдеров», набитых воинами, плюс беспорядочная толпа бичевателей, геллионов и разбойников в качестве эскорта. В такое время это была вполне значительная сила, но ее бы, разумеется, не хватило, чтобы спасти Иллитиана с Центрального пика, если окажется, что Векту известно больше, чем тот надеялся. С другой стороны, Верховный Властелин всегда тщательно старался сделать так, чтобы ни одна отдельно взятая политическая сила Комморры не могла даже при самых лучших обстоятельствах устроить штурм Центрального пика. Крепость Белого Пламени, какой бы мощной и высокой она ни была, представляла собой лишь детскую игрушку в сравнении с гигантским владением самого Властелина. Тех войск, которые были доступны, должно было хватить.

Разглядывая воинов, Иллитиан заметил в них некоторую неуверенность: кто-то потупил глаза, кто-то оглядывался, чувствовалась нервозность, которая уже явно распространялась среди недисциплинированных геллионов и разбойников. Архонт решил, что следует обратиться к своей свите и напомнить ей о долге, так что он повысил голос, чтобы его воспринимали все собравшиеся.

— Услышьте меня! Наш город в опасности, и Верховный Властелин призывает нас на помощь, чтобы вернуть все на круги своя. Иначе он и не мог поступить, зная о мощи Белого Пламени! Сейчас мы отправимся на Центральный пик, чтобы услышать его намерения и принять его справедливые приказы. Теперь не время для страха, но время для наивысшей силы и стойкости. Любой, кто встанет на нашем пути, суть мерзость, которую следует уничтожить, любой, кто падет по дороге, будет навеки потерян. По законному праву, как ваш архонт и владыка во всех отношениях, я повелеваю: подчинитесь мне сейчас, иначе я прекращу ваше существование, прежде чем вы сделаете следующий вдох. Посмотрите вверх! Посмотрите и узрите то, что мы должны преодолеть в этот день, дабы добраться до цели!

Как один они подняли взгляды на адский небосвод над Верхней Комморрой, и перед ними предстала сцена из ночных кошмаров. Илмеи плакали черными слезами. Неровные короны краденых солнц полыхали потусторонними энергиями множества оттенков, и из них сочилась скверна. Звезды взирали с небес, как чудовищные пылающие глаза, в чьем жутком свете видно было движущиеся тучи крылатых отродий. То, что можно было разглядеть за преградой позади солнц, теперь украденных дважды, представляло собой яркое, безумное многоцветье: густые мазки синего и пурпурного сталкивались с завихрениями цвета нефрита и изумруда, из ниоткуда раздувались траурные облака серых и коричневых оттенков, а затем их рассеивали стремительные штормы бело-голубой статики.

Над городом вот-вот должна была разразиться очередная буря. Эфирные энергии с треском проносились сквозь воздух, призрачные огни танцевали на шпилях, от ударов мертвенно-бледных молний сотрясалась вся крепость. Стремительные ветры приносили с собой резкие вскрики и вопли, чуждые языки кричали на наречиях, забытых еще до того, как эльдарская раса впервые поднялась к звездам. Иллитиан бесстрашно всмотрелся в небеса и с гордостью отметил, что его кабалиты подчинились быстро и без вопросов. Да, несколько из их числа упали наземь, содрогаясь в чудовищных конвульсиях от этого зрелища, но они были слабы, и лучше было избавиться от них сейчас, чтобы они не подвели его позже.

Удовлетворившись, Иллитиан шагнул на борт своей личной барки, гравилета потрясающей красоты. Нос, свирепо торчащий вперед, был инкрустирован рубинами и алебастром, изображающими символ Белого Пламени. Изящные линии узкого корпуса великолепно изгибались от самого носа до расширенной кормы, вмещающей гондолы с гравитационными двигателями. Иллитиан взошел на открытую платформу в центре барки и уселся на богато украшенный трон. Телохранители-инкубы заняли места у длинноствольной осколочной пушки и дезинтеграторов, стоящих на лафетах вдоль фальшбортов. Иллитиан кивнул рулевому, и его транспорт плавно поднялся с посадочной площадки. Позади взмыл вихрь из «Рейдеров», крылатых бичевателей, реактивных мотоциклов и скайбордов и быстро рассеялся вокруг барки. Иллитиан сделал еще один жест, по которому барка рванулась вперед, словно стрела, выпущенная из лука.

Перед ними простирался зубчатый ландшафт Верхней Комморры, безумное и роскошное множество темных башен, увенчанных клинками шпилей и крыш, усеянных острыми шипами. Во многих местах пылали пожары, и грязные потоки дыма вились на ветру, как потрепанные знамена. Частично обрушенные башни и разоренные особняки торчали из дымки обломанными зубами. Там и сям в темных прогалинах между монументальными пиками вспыхивал огонь орудий. Несомненно, сейчас шли неистовые бои: одни вымещали на других свои давно копившиеся досады и претворяли в жизнь амбиции, сородичи убивали друг друга. Там, внизу, сражались и некоторые из союзников самого Иллитиана, но по сравнению с внушающими благоговейный страх энергиями, бушующими в небесах, их ссоры казались мелочными и неуместными. Иллитиан и его свита, не останавливаясь, продолжали мчаться вперед через Гору Скорби.

Иллитиан подал рулевому сигнал двигатся выше, чтобы избежать огня, который мог бы поразить их снизу. Он сознательно шел на риск, принимая вероятность столкновения с грозами и летучими демонами, ибо слишком хорошо знал, насколько велика точность и мощь вооружений, используемых воюющими кабалами. Он бы скорее попытал удачи против когтей демонов, чем подверг бы свои немногочисленные силы угрозе гибели от меткого огня темных копий, стоящих в засаде. Они поднялись среди рассекающих воздух молний, обжигающих сетчатку вспышек чистой энергии. От грохота и рева бури содрогались все клетки в теле, звук отдавался в самых костях, уши глохли, не в силах выдержать бешенства стихии. Что-то ослепительно вспыхнуло, и пара геллионов просто исчезла, а их гоночные скайборды раскололись на пылающие фрагменты и полетели вниз.

Свита Иллитиана мчалась сквозь хаос, разогнав тягу до максимума, под завывание двигателей. Еще одна молния копьем пронзила мотоцикл разбойника, и его силовая установка детонировала, беззвучно взорвавшись оранжевым пламенем. Следующей жертвой стал один из гладких, обтекаемых «Рейдеров», который ушел в пике, оставляя за собой след из дыма и огня. Крошечные фигурки, размахивая руками, посыпались с его палубы, пока рулевой тщетно пытался вернуть машину под контроль. «Рейдер» исчез среди острых шпилей и башен, и больше его никто не видел.

Свита Иллитиана инстинктивно начала петлять и метаться из стороны в сторону, как будто они могли каким-то образом сбить наводку этим случайным разрядам. Иллитиан обругал рулевого за глупость, думая про себя, что ему приходилось испытывать на себе артобстрелы куда меньшей интенсивности. Неискушенный разум всегда отказывается верить, что ему не дано предотвратить случайные удары судьбы. Иллитиан не был настолько слеп. Его барка обладала встроенными силовыми полями, которые отразили бы молнию, если бы ей не посчастливилось попасть под удар. Единственное, что его интересовало — и не сказать, чтоб так уж сильно — было то, достаточно ли много войск уцелеет в этом испытании, чтобы они могли пригодиться ему впоследствии.

Беллатонис довольно-таки открыто продвигался вниз по крепости Белого Пламени. Он без всякого стыда пользовался покровительством Иллитиана, чтобы его пропустили преграждающие путь инкубы, подозрительные воины и чрезмерно любопытные вернорожденные, которые встречались по пути. Единственного упоминания архонта было достаточно, чтобы погасить всякое желание его задерживать, и это было действительно приятно.

Нижние пределы крепости лежали в руинах. Ему попадалось все меньше и меньше кабалитов Белого Пламени, а те, кого он видел, шли настороженно и быстро, придерживаясь теней. Всюду царил запах гари, и временами Беллатонис проходил мимо трупов, лежащих среди извилистых коридоров и глубоких подвалов. По мере снижения начали проявляться психические феномены: стены, которые плакали багровыми слезами, морозные дымки и маслянистые туманы, которые бормотали и пели на чужих языках.

Беллатонис вздохнул и, смирившись, наконец достал свое собственное оружие. Обычно он считал эту необходимость практически унизительной, ибо это означало, что он что-то неправильно спланировал. Гемункул утешил себя тем, что обстоятельства были далеки от обычных. Иллитиан приказал ему поселиться в старых подземных покоях Сийина, но Беллатонис поймал себя на том, что эта идея вызывает у него все большее неприятие. Кто знал, какие объекты неоконченных экспериментов и сумасшедшие гротески, выбравшиеся из клеток, могут свободно бродить по маленькому царству Сийина? Прежде чем Беллатонис углубится в подземелья, ему понадобятся подкрепления схожего рода.

Приняв решение, на следующем пересечении он повернул в сторону и спустился по маленькой и давно не использовавшейся лестнице. Кривые узкие ступени вились вниз, к одной из цистерн крепости, которая представляла собой тихо плескавшее о берег подземное озеро слизи и нечистот. Беллатонис знал, что в помещении, где оно находилось, находится ниша, в которой скрыта дверь, ведущая за пределы крепости. Это было рискованно, но вряд ли более опасно, чем рассчитывать на то, что выжившие развалины Сийина будут слушаться убийцу своего господина.

Беллатонис остановился у арки, ведущей к цистерне, и внимательно прислушался, пытаясь определить, нет ли кого внутри. Он ничего не услышал, кроме звука мелких волн, бьющихся о камень, и осторожно вошел. Дамбы из крапчатого камня тянулись по широкому черному простору, едва различимому в тусклом освещении. В стенах по обе стороны виднелись бесчисленные одинаковые ниши, лишенные каких-либо отличительных черт. Считая шаги, Беллатонис дошел до той из них, через которую он и Иллитиан проникли в крепость после того, как он нашел архонта умирающим в нижних туннелях от стеклянной чумы.

Гемункул провел длиннопалой рукой по потолку ниши и нащупал ряд крошечных выступов, почти ничем не выделяющихся среди каменной кладки. Когда он уже собирался надавить на них, его всеобъемлющее периферийное зрение заметило быстрое движение. Он сфокусировался на нем, не поворачиваясь, но переведя все внимание на глаза, имплантированные в лопатки, и увидел двух татуированных эльдаров, которые беззвучно крались к нему на расстоянии не более чем в дюжину метров. Они были голыми, если не считать клыкастых шлемов и чешуйчатых набедренных повязок, а их груди и конечности были покрыты закрученными в спирали рядами шипов, похожих на зубы. Босые ноги не издавали даже шороха, ступая по полу, и в руках оба воины сжимали кинжалы с потеками яда, которые сулили быструю смерть от одной-единственной царапины. Это, должно быть, были Отравители, о которых гемункула предупреждали стражники в верхней части крепости.

Беллатонис опустил руку и медленно повернулся к ним лицом, прочистив горло. Двое Отравителей застыли, как статуи, как будто неподвижность могла каким-то образом сделать их невидимыми.

— У меня нет с вами никакой ссоры, — рассудительно проговорил Беллатонис. — Сделайте одолжение, убегите отсюда и найдите себе каких-нибудь жертв из Белого Пламени.

Один из Отравителей бросил на другого еле заметный взгляд, ожидая указаний. Беллатонис вскинул пистолет и застрелил его первым. Пистолет-«жало» со спиральным стволом издал лишь слабое шипение, выпустив из себя наполненную токсином стеклянную иглу, и та вонзилась в грудь Отравителя. В мгновение ока его покрытая татуировками плоть вздулась, как воздушный шар, и распухла вокруг раны настолько, что превратилась в сферу, охватившую все тело несчастного. Раздался скрип растягивающейся кожи, а затем треск: шар плоти взорвался и осыпал его товарища дождем кровавых ошметков.

— Это был состав под названием «вздутомор», скучный, но эффективный и… такой быстрый! А теперь не желаешь ли сбежать? — предложил Беллатонис, наведя пистолет на второго Отравителя. К удивлению гемункула, тот ничего подобного не сделал, а вместо этого со смертоносной точностью метнул свой кинжал. Пистолет-«жало» выстрелил практически одновременно, повинуясь рефлекторному движению Беллатониса, но игла умчалась во тьму всего в ладони от закрытого маской лица Отравителя. Гемункул попытался увернуться от крутящегося лезвия, но он не был ведьмой-гладиатором, что способна ловить ножи на лету. Кинжал попал в плечо, и Беллатонис выругался от боли и изумления.

Выживший Отравитель тут же сорвался с места, шлепая босыми ступнями по камням, и исчез во мраке, прежде чем гемункул успел выстрелить снова. Скрипнув зубами, Беллатонис переключился на вытаскивание клинка из плеча. Он не мог не восхититься тем, как быстро чернели края свежей раны. Может быть, Отравители и забыли о портняжном искусстве, но в том, что касалось ядов, они оправдывали свое имя. Он осторожно прикоснулся к лезвию своим черным заостренным языком и слегка скривился. Это было некротизирующее снотворное снадобье, созданное для того, чтобы заставить жертву лечь и тихонько гнить до самой смерти. Композитный яд, эффекты ингредиентов которого накладываются друг на друга, наверняка с какими-нибудь неприятными сюрпризами, которые активируются, если попробовать применить соответствующие противоядия.

Беллатонис почувствовал неприятное головокружение и выронил кинжал, чтобы ухватиться за край ниши и не упасть. Удар клинка о камень отдался в ушах странным эхом — далеким, долгим звоном, как будто во сне. Гемункул попытался собраться с силами, чтобы протянуть руку и открыть потайную дверь, но потолок ниши вдруг оказался ужасно далеко.

Наконец-то получив свободу охотиться и преследовать, машины террора Ви и Чо выбрались из подземелий в регионе, известном как Разбитая Кость. Они вышли на русло кислотно-зеленой подземной реки, которая извивалась, то огибая внешние районы, то проходя сквозь них, от самого Центрального пика. Имплантированные в машины энграммы памяти говорили им, что эта река предоставит им идеальное прикрытие и кратчайший маршрут в места, где могла скрываться добыча. Извилистое русло реки скрывалось во тьме под занавесом токсичных облаков и проходило через арки и туннели, соединяющие ряды залов и атриумов, которые давным-давно покинули все, кроме отчаявшихся и убогих.

Две подобные осам машины мчались на бреющем полете над токсичной влагой реки, и на ее поверхности оставались идеальные клиновидные следы от их гравитационных турбин. Здесь психический запах добычи был слаб, но создавал определенную тягу, увлекая за собой ограниченные сознания механизмов. Пока что этот малозаметный след мог принадлежать любой из миллионов форм жизни, которые они идентифицировали в том направлении, куда летели. По мере приближения след будет становиться все более интенсивным, вплоть до того момента, когда они распознают цель как индивидуума, отследят его перемещения и обнаружат его логово. Все это было уже предрешено и записано в их высшие мозговые функции набором констант, столь же неизбежным, как сама смерть.

Но все же они обладали автономностью, наиболее драгоценным из всех даров, какими можно наделить автоматы. Чо счастливо петляла вперед и назад, якобы проверяя системы ориентации в пространстве. Ви агрессивно зондировал окружающий субстрат, извлекая из него информацию, и с радостным самозабвением тестировал свое стрелковое вооружение на всем, что двигалось. Ничто не замедляло их продвижение, хотя они и промчались мимо нескольких разбитых гравилетов, которые медленно дрейфовали в потоке, но не нашли в них никаких различимых признаков жизни.

Ви засек наличие непрерывных сейсмических повреждений окружающей структуры и рекомендовал отказ от предполагаемого маршрута на основании высокой вероятности завала. Чо воспротивилась предложению, сославшись на то, что, следуя руслу реки, они достигнут максимальной скорости продвижения. Ви согласился, и пара устремилась дальше, к Когтю Ашкери.

Вскоре Ви и Чо медленно парили над руинами нижнего Метзуха, снова и снова пересекая психический след, по которому двигались. Источник близко — или был близко к этой области в недавнем прошлом, однако в показания приборов вкралась неопределенность. Чо была более чувствительна, чем ее партнер, и смогла обнаружить недавние индикаторы, которые достаточно совпадали с параметрами их цели. Ви нашел более старые следы, которые точно совпадали с ними, но вскоре потерял их, когда они приблизились к неконтролируемому пересечению с Паутиной. Машины безмолвно заспорили о своих находках. Предложение Ви проникнуть в это пересечение было быстро отвергнуто по причине малой вероятности заново взять след на другой стороне.

Чо беспокойно встопорщила лопасти и толстые антенны сенсоров. Логика диктовала, что они должны идти по наиболее свежим следам цели, но Ви упрямо отказывался подтверждать достоверность находок Чо. Ви предлагал вернуться по следам, которые он обнаружил, и выяснить их происхождение, в то время как Чо поддерживала дальнейшее движение по наличествующим следам, пока те не стали размыты. Никто не устанавливал им преимущество точности над своевременностью, протоколы уничтожения действовали без каких-либо дополнительных оговорок, и поэтому две машины обнаружили себя в тупиковой ситуации.

Несколько мгновений Чо беззвучно парила, углубившись в вычисления, после чего предложила решение, которое предельно полно использовало дарованную им автономность. Они разделятся: Ви пойдет по своему следу, Чо по своему. В случае, если оба следа приведут к одному логову, они объединят усилия, чтобы уничтожить цель. В случае, если одна из целей окажется ошибкой ложного распознавания, она будет уничтожена, и сделавшая это машина присоединится к другой так скоро, как только возможно. Чо настаивала, что это единственное оптимальное решение проблемы.

Ви довольно долго размышлял над предложением. Ключевые боевые алгоритмы предупреждали, что рассеивание сил нежелательно, однако некая цепь рассуждений, которую у живого организма можно было бы назвать «опытом» или «уверенностью в себе», побуждала Ви принять план Чо.

И тогда две машины разделили свои пути: Чо углубилась в поиски среди руин у берега Великого Канала, в то время как Ви двинулся по психическому следу, который засек в воздухе. След был запутан и искажен из-за событий, произошедших в городе, но Ви тянуло вверх, как будто на невидимых нитях. Ви испытал поток конфликтующих между собой данных, которые смертное существо описало бы как «возбуждение». Теперь охота стала соревнованием между двумя машинами, каждая из которых следовала собственным курсом к успеху или провалу. Их возлюбленный создатель мог бы гордиться ими.

Глава 15 Способность к милосердию

Проходили секунды, но Пестрый ничего не слышал. Ни последнего проклятья поверженного инкуба перед тем, как его настиг рок, ни звука разрезаемой плоти, означающего, что Дражар забрал голову Морра как трофей. Арлекин осторожно раздвинул пальцы и выглянул наружу. Сцена перед ним практически не изменилась: Морр лежал на каменном полу без шлема, с одним плечом, свесившимся над ямой, не в силах дотянуться до своего упавшего клэйва. Дражар теперь сидел над ним, как огромный бронированный богомол, скрестив полуклэйвы у горла противника. Ему достаточно было дернуть запястьями, чтобы мгновенно обезглавить Морра, однако клинки-близнецы не двигались с места.

Через долгое мгновение Дражар медленно убрал полуклэйвы и выпрямился. Он шагнул назад, по-прежнему глядя на Морра, коротко кивнул и повернулся. В несколько шагов мастер клинков затерялся в тенях и растворился во тьме, как будто его никогда и не было. Пестрый тут же кинулся к Морру, и в его сердце расцвела надежда, когда он увидел, что великан-инкуб все еще двигается. Лишенное маски бледное лицо повернулось к Пестрому, каждая его черта была наполнена мукой.

— Мне отказали даже в достойной смерти! — прорычал Морр. — Я побежден мастером клинков, который никого не оставляет в живых, но он оставил меня страдать в бесчестье!

То было старое лицо, покрытое морщинами и шрамами от бесчисленных стычек. Прямые бесцветные волосы обрамляли твердый лик с острым, воинственно торчащим подбородком и яростными темными глазами. Страсти, которые всегда скрывались под глухим шлемом, теперь горели ярким пламенем жизни.

— Нет! — резко возразил Пестрый. — Дражар мудрее тебя. Он понимает, что у тебя есть великая роль, которую ты должен сыграть, даже если ты сам ее не принимаешь! Ты говорил, что Дражар непокорен иерархам, убивает тех, кто поклоняется ему, и делает, что пожелает — именно это он и сделал, оставив тебя в живых! Он счел тебя достойным, Морр! Достойным жить и сыграть свою партию!

Морр со стоном отшатнулся, вцепившись пальцами в пол от муки. В голову Пестрого вкралась неуместная мысль, что должно быть невероятно сложно продолжать жить после столь сильной жажды смерти, и, возможно, для этого нужна большая храбрость.

Из глубин храма донесся звон колокола — удар, второй, третий. Глубокие низкие звуки накатывали один на другой, порождая вибрацию, которая, казалось, исходила прямо из камней под ногами. Пестрый наклонил голову вбок, недоумевая, что значит этот звон, но быстро решил, что в текущих обстоятельствах он, скорее всего, не может предвещать ничего хорошего.

Одна из толстых сальных свечей на ступенях догорела и угасла, и тени вокруг них сгустились. Пестрый осознал, что потухли уже многие свечи, осталась лишь горстка, по-прежнему освещающая зал.

— Морр, я понимаю, как тебе больно, но мне кажется, нам уже пора уходить.

Морр с трудом поднялся в сидячее положение, уперся локтями в колени и спрятал лицо в руках.

— Зачем? — спросил он. — Зачем мне теперь покидать это место? Я останусь здесь, пока не умру от голода. Это будет подходящий конец.

Еще одна свеча угасла. Тени сгустились еще больше. Громадная статуя Архры стала лишь угрожающим силуэтом во тьме. Пестрый почувствовал едва заметный намек на движение в одной из множества арок в стенах зала, а потом еще один. Из черноты за аркой на него блеснули красные глаза.

— Это бессмысленный, недостойный конец! — вскричал Пестрый, пытаясь смотреть во всех направлениях одновременно. — И весьма вероятно, невозможный — посмотри! Может быть, Дражар считает себя достаточно сильным, чтобы отрицать решения иерархов, но они по-прежнему хотят покончить с тобой и послали других вместо него!

Во всех темных проемах вокруг Пестрого и Морра виднелись пары красных глаз. Жестокие и безжалостные взгляды инкубов, окруживших их. Морр с трудом поднялся и оскалился на Пестрого, когда тот попытался помочь. Даже без высокого шлема инкуб был на целую голову и плечи выше изящного арлекина, подобный мрачному призраку в своих побитых и окровавленных доспехах. Он оглядел зал с презрением, горящим в глазах.

— Так что, вы пришли принести меня в жертву идолу Кхейна? — пробормотал он про себя и, пошатнувшись, наклонился, чтобы подобрать упавший клэйв. — Сожжете меня, как провалившегося кандидата?

Стиснув оружие, инкуб как будто почерпнул из него силу. Он выпрямился, и на его лице снова появилась уверенность. Еще одна свеча оплыла и потухла. Теперь их осталось только три, три тусклых световых пятна в океане тьмы.

— Нет, Морр! — взмолился Пестрый. — Нам надо уйти! Разве ты хочешь, чтоб тебя помнили именно так? Как инкуба, который бессмысленно погиб в собственном храме, хотя мог спасти миллиарды?

Морр немного помедлил и с сомнением посмотрел на Пестрого. На его лице ясно читались муки принятия решения. Погасла еще одна свеча, и между ними пролегли длинные тени. Пестрый немилосердно надавил, пользуясь своим преимуществом.

— Потому что я об этом позабочусь, — ядовито прошипел он. — Все последующие века я буду делать так, чтобы каждый помнил Морра лишь как инкуба, который потерпел неудачу. Он подвел своего господина, подвел свой храм, подвел свой народ!

Морр взревел и замахнулся на Пестрого, клэйв со свистом рассек воздух между ними, но Пестрый одним шажком ушел от удара и демонстративно зевнул, прикрыв рот рукой.

— В таком состоянии ты даже сражаться не можешь, посмотри на себя! Ты едва способен поднять этот здоровенный мясницкий нож, который тебе так нравится, — сардонически добавил Пестрый. — Ты что, пережил битву с Дражаром только для того, чтобы в тот же день погибнуть от куда менее славных клинков? Это и есть честь? Это и есть совершенство, которое ты преследовал всю свою жизнь?

Клэйв Морра замер. Жгучие насмешки Пестрого погасили его ярость, оставив лишь пустоту и боль в глазах инкуба. Он опустил клинок и осмотрелся, как будто впервые увидел этот темный зал по-настоящему. Неумолимые красные глаза блестели, глядя на него из теней, словно шакалы, смыкающие кольцо вокруг раненого льва.

— Нет, — прохрипел Морр. — Это не совершенство, которое я искал.

— Тогда иди со мной, и мы еще создадим о тебе достойную легенду! — с жаром произнес Пестрый. — И будущие поколения будут поражаться пути инкуба и силе Морра, который остался верен учению Архры, самого совершенного убийцы из всех.

Предпоследняя свеча мигнула и потухла, оставив лишь одну слабую лужицу света, которая с трудом удерживала приближающуюся темноту. Морр медленно повернулся лицом к чудовищной статуе Архры, почти невидимой во мраке, не считая зловещего блеска рубиновых глаз. Окровавленный инкуб поднял клэйв в торжественном салюте его призрачному образу.

— Я понимаю твой урок, мастер! — громко прокричал Морр, и его грубый голос отразился эхом от стен. — Я принесу твое слово туда, где их услышат уши, не затронутые скверной. Верные не забудут твой путь. В этом я клянусь тебе!

Морр опустил клэйв с точностью, напоминающей его прежнюю. Красноглазые тени-инкубы теперь стали ближе и сплошь окружили Морра и Пестрого в умирающем свете последней свечи. Услышали ли они слова Морра, одобрили или не одобрили их, они не подавали никаких знаков. Бритвенно-острые лезвия клэйвов зловеще мерцали.

— У тебя есть план, маленький клоун? — тихо спросил Морр.

— Это твой храм, так что я надеялся, что план есть у тебя, — медленно проговорил Пестрый.

— Тогда мы умрем вместе, — с мрачной уверенностью сказал Морр. — Иерархи не позволят тебе уйти после того, что ты увидел и услышал.

Пестрый мог поклясться, что услышал в голосе Морра радость.

Архонт Иллитиан считал своей обязанностью понять, что за чудовищную сущность он, совместно с Кселиан и Крайллахом, впустил в Комморру. После того, как они оживили тварь, которую поначалу считали древним и злейшим врагом Векта, Эль'Уриаком, Иллитиан на протяжении месяцев неустанно старался выяснить, насколько глубокую яму себе выкопал. Изучение того, что обитало в пустоте, всегда было его страстью, и он предался поискам с новым рвением, которое показалось бы почти немыслимо извращенным даже его пресыщенным сородичам. Для комморритов силы Хаоса были тем, на что лучше всего смотреть лишь украдкой, тем, что следует отрицать и игнорировать, насколько возможно. Так же, как какой-нибудь народ, живущий на высоких утесах, старается не слишком много думать о том, что они постоянно рискуют упасть и разбиться насмерть, комморриты ограничивали свой разум размышлениями о том, как избежать подобной судьбы, а не о том, каковы ее детали.

Но Иллитиан мыслил не так, и благодаря своим знаниям он выжил, в то время как Эль'Уриак уничтожил Кселиан и Крайллаха. Иллитиан уже всматривался в Море Душ и пришел к пониманию того, насколько безграничная мощь таится в нем и каковы его чудовищные опасности. Также он стал больше понимать о его обитателях, по крайней мере, настолько, насколько мог здравый рассудок понять манифестации ужаса и безумия, которые представляли собой демоны. Поэтому он знал, что демоны вскоре явятся за ними, не в силах противостоять столь близкому мерцанию ярких искр эльдарских душ, что проносятся мимо.

Разобщение было внушающим благоговейный страх примером мощи, присущей варпу, ужасающей демонстрацией сил, окружающих Комморру. Именно такой мощи Иллитиан искал всю свою жизнь, и теперь он понимал, что она всегда его окружала — огромная, неукротимая и недоступная. И все же, именно интриги Иллитиана обрушили этот катаклизм на Комморру. Это он вынудил Асдрубаэля Векта созвать архонтов и на время сконцентрировать свой злобный ум исключительно на обороне города. Иллитиан улыбнулся, подумав, какие возможности это откроет ему в ближайшем будущем. Можно будет захватить новые территории, уничтожить соперников, утолить жажду мести, и все это под видом исполнения приказов Верховного Властелина. При всех знаниях Иллитиана был даже шанс, что он сможет как-то остановить Разобщение, но чем больше он размышлял над этим, тем меньше видел причин это делать.

Между ударами грома слышались пронзительные крики на ветру, которые стали более громкими и возбужденными. Инкубы-телохранители Иллитиана поворачивали орудия во все стороны, выискивая источник воплей, и длинные стволы пушек неутомимо рыскали по небесам. Вот они! Над армадой снижалась крутящаяся воронка, сплошная масса темнокрылых пятен, летевших вниз сквозь облака цвета кровоподтека. Потоки высокоскоростных осколков и лучей темного света, выпущенных спутниками Иллитиана, скрестились на приближающейся стае и остановили ее так же верно, как если бы на ее пути возникла невидимая стена.

Иллитиан знал, что в демонической иерархии эти манифестации — немногим более, чем паразиты, низшие сущности, которые проскальзывали сквозь то, что соединяло субреальности Илмей с самой Комморрой. Огромные открытые порталы, которые обычно позволяли слабому жару и свету краденых солнц просачиваться наружу, в город, стали уязвимы под воздействием Разобщения. Эфирные энергии, протекающие в пространство вокруг Илмей, поддерживали этих меньших демонов, позволяя им собираться в громадные стаи. Иллитиан рисковал, предполагая, что они не могут надолго покинуть зону непосредственно рядом с краденым солнцем, иначе они значительно ослабеют.

И все же со всех сторон спускались темные силуэты и яростно хлопали крыльями, сближаясь с летящими «Рейдерами» Белого Пламени и их эскортом. Большая часть атакующих представляла собой искаженных нагих гуманоидов, наделенных разнообразными крыльями и когтями. Многие имели облик необъятно раздутых мух, стремительно извивающихся угреподобных червей и иных существ, описать которых было сложнее. Кабалиты Иллитиана поливали приближающиеся орды опустошительным огнем, и всякий раз, когда их выстрелы попадали в цель, демоны лопались, словно перезрелые плоды. «Рейдеры» сомкнули строй, чтобы сделать стрельбу интенсивнее, в то время как бичеватели, геллионы и разбойники смешались и образовали вокруг них защитное кольцо. Демоны упорно рвались вперед сквозь шквальный огонь, не обращая ни малейшего внимания на потери и стремясь лишь добраться до лакомых душ, которые чуяли.

Геллионы и разбойники уже сражались врукопашную с первой волной атакующих, адские глефы и лопасти-клинки сталкивались с клыками и когтями демонов, пытающихся стащить их с машин. Иллитиан видел, как одного геллиона сорвали со скайборда, подняли в небо и за считанные секунды разорвали на части, как крылатые бичеватели падали, насмерть схватившись с существами, казавшимися их темными отражениями, как разбойников погребали под собой кожистые крылья. Он поднялся с трона и обнажил меч. Его расчеты не сработали, демонов было слишком много, и небеса все еще чернели от них.

Визжащие твари с мордами летучих мышей пикировали на «Рейдеры», пытаясь схватить пассажиров. Иллитиан рубил мечом по цепким лапам и клыкастым лицам, проносящимся рядом. Нескольким инкубам пришлось оставить пушку и взять в руки клэйвы, защищаясь от демонов, что цеплялись когтями за борта и пытались пролезть на платформу. Иллитиан возглавил их атаку, чтобы очистить палубу, и триумфальное карканье искаженных созданий вскоре перешло в испуганный визг. Архонт ненадолго отвлекся от резни, чтобы выкрикнуть приказ рулевому:

— Активировать шоковый таран!

Изогнутый и покрытый броней нос барки Иллитиана тут же затрещал от энергии, испуская крупные искры. Перед стремительным кораблем образовалась направленная электромагнитная волна, раскалывающий атомы таранный клинок энергии. Он с неумолимой силой врезался в инфернальную стаю, и демоны, попавшие под таран, мгновенно распадались, взрываясь яркими клубками молний. Визжащие твари метались в стороны, но лишь попадали под перекрестный огонь «Рейдеров», разрывавший их на куски. Иллитиан позволил себе самодовольную улыбку победителя: шоковый таран добавили к барке после недавних событий, по его инициативе. Приятно было видеть, что он так хорошо работает.

Вдруг они оказались вне облака крылатых демонов — побежденные остатки унеслись вверх. Перед ними снова простиралась Гора Скорби, чьи огни и шпили казались родными и гостеприимными после ужасов небес. Центральный пик возвышался вдали, как темная зубчатая гора, озаренная лишь вспышками молний.

Основание возвышенности, которая образовывала Центральный пик, было опоясано кольцом мутного зеленого света. В этом ядовитом освещении можно было разглядеть тринадцать титанических статуй, возвышающихся над Горой Скорби, словно часовые. С каждого изваяния вниз взирал ненавистный лик Асдрубаэля Векта, и каждая фигура стояла в определенной ритуальной позе или обладала атрибутами, символизирующими одну из тринадцати основ мести. Когда-то давно Вект установил эти памятники собственному эго, чтобы они несли стражу над Горой Скорби и служили постоянным напоминанием о том, как он поднялся к власти над всеми аристократическими семьями Верхней Комморры. Это было тщательно просчитанное оскорбление — установить их в той местности, что уже изобиловала огромными статуями в память о деяниях комморритов благородной крови, и живых, и мертвых.

Чудовищные статуи Векта стояли на пьедесталах, которые возносили их выше самых высоких шпилей. По сравнению с ними меркли даже километровые изваяния героических родоначальников Комморры, которые буквально оказались в тени Векта. Говорили, что все происходящее под взглядами статуй не ускользает от внимания самого Властелина. По личному опыту Иллитиан знал, что они постоянно кричат, издавая чудовищный громогласный вой, из-за которого ближайшая к Центральному пику часть Горы Скорби стала практически необитаема. Каждая статуя испускала звуковые волны ужаса и страдания, которые становились все интенсивнее по мере приближения к пику.

По небу вокруг статуй бесконечно рыскали лучи прожекторов — эфирные колонны зеленоватого света, которые шарили туда-сюда, будто пальцы привидений. Когда Иллитиан и его свита приблизились, один луч немедленно нашел их и замер, заполнив палубу барки изумрудным сиянием.

Иллитиан приказал рулевому замедлиться, пока их проверяют. Рядом с Иллитианом из ниоткуда послышался голос.

— Назовитесь, — прозвенел он.

— Архонт Иллитиан из Белого Пламени, — смело ответил он, понимая, что сейчас та работа, что провел с его кровью Беллатонис, подвергнется настоящей проверке на качество. Векта ни на йоту не волновало, что у кабала Белого Пламени мог смениться лидер, но это указало бы ему на потенциальную уязвимость, которую Иллитиану очень не хотелось раскрывать.

Секунды тянулись, луч не исчезал. Иллитиан чувствовал, как волосы на затылке встают дыбом от того, как невидимые волны глубоко проникают в саму материю транспорта и его пассажиров, измеряя, сравнивая и каталогизируя.

— Подтверждено. Следуйте далее, — произнес голос.

Иллитиан кивнул рулевому, и они плавно ускорились, двигаясь к Центральному пику, с поредевшей свитой, вьющейся позади. Теперь они поднимались — нос задрался, почувствовав склон горы под антигравитационными ребрами на дне корабля. Под корпусом ярус за ярусом проносились башни, увенчанные клинками, зубчатые, как пила, крепостные стены, угловатые фронтоны. Бесчисленные ряды пустых темных окон глядели на Гору Скорби, словно лишенные век глаза. На благоразумном расстоянии за Иллитианом следовали косяки «Рейдеров» и «Губителей» с темными корпусами — кабалиты Черного Сердца, бдительно следящие за возможными признаками измены. Они во множестве патрулировали цитадель своего господина, по-видимому, никак не затронутые корчами города. Крепость, арсенал, логово, командный штаб, темница, все это поровну — вот чем был Центральный пик, средоточие могущества Асдрубаэля Векта. Теперь Иллитиан по-настоящему вошел в утробу зверя.

Харбир мчался среди изумрудных листьев папоротника и ползучего плюща. Мимо свистели осколки, яростно рассекая листву, словно невидимые ножницы. Он свернул вбок и проломился сквозь живую изгородь, подняв метель из белоснежных лепестков. Сзади доносился топот преследователей и голоса, осыпающие его проклятьями, но они лишь окрыляли его ноги, ибо он бежал, спасая свою жизнь. Это, разумеется, был не совсем тот исход, на который надеялся Харбир, но этого варианта он в чем-то ожидал.

Как и все планы, его план сначала казался хорошим и логичным. Он, будто прогуливаясь, подобрался к Безиет, Наксипаэлю и Соте, чтобы подслушать их спор. Конечно же, драконт Сота хотел вернуться к своему архонту и доложить о коварном обмане Азхоркси. Наксипаэль не желал и слышать об этом и властно настаивал, сопровождая слова все более тяжкими угрозами, что драконт и его воины должны следовать за ним на Гору Скорби. Безиет, похоже, была равно готова расправиться с обеими сторонами.

Две группы выживших — из Метзуха и из Хай'крана — смотрели на своих пререкающихся предводителей, нервы у них были на пределе, пальцы уже тянулись к оружию. Это было очень легко: Харбир просто крикнул предупреждение, выхватил пистолет и несколько раз стрельнул в хай'краниев. Тут же вспыхнуло насилие, обе стороны сорвались и начали палить в упор. Харбир не стал ждать, чтобы увидеть результаты, а просто повернулся и побежал.

Он завернул на дорожку между травянистыми насыпями, которые усеивали алые и золотые звезды цветов. Склоны защищали его, не давая преследователям прямой линии огня, поэтому он сконцентрировался на скорости, чтобы выиграть как можно больше расстояния. Вот в такие моменты и радуешься, что не носишь доспехи, подумал он, — когда убегаешь от тех, кто в них одет. Он не так хорошо знал ярус Хай'кран, как хотелось бы, но ему было известно, что эти парки простираются на многие километры. Все, что ему нужно — затеряться в листве, и преследователи никогда его не найдут.

В голове ненадолго возникла мысль о Ксагоре. Когда Харбир пустился бежать, развалину уже нигде не было видно. Впечатляющий трюк для неуклюжего прислужника, хотя Харбиру так и не удалось понять, как он это сделал. К тому времени, как обе стороны перестали стрелять друг в друга и переключились на наемника, он успел пробежать где-то дюжину шагов после арки, по крайней мере, так ему показалось. Чистая удача спасла ему жизнь во время первого залпа, осколки и разряды энергии лишь выбили куски из ворот парка, под которыми он пробежал.

Харбир спрыгнул с тропы, перескочил через поваленный ствол и с головой нырнул в рощицу цветущих логаний. Проскользнув под обвисшими ветвями, отягощенными оранжевыми цветами, он нашел под кустами небольшое пустое пространство, где можно было спрятаться и при этом выглядывать сквозь листья, чтобы следить за погоней. Он залег и попытался успокоить дыхание, уверенный, что биение его сердца можно услышать во всем парке. Через несколько минут он увидел Наксипаэля, который с разъяренным видом вышагивал по тропе, а за ним следовала пара Этондрийских Искателей в бордовых плащах с капюшонами. Искатели постоянно наклонялись, чтобы понюхать землю, словно псы, и вертели головами, идя по следам наемника.

Харбир почувствовал, как внутри у него все упало. Он забыл о них. Этондрийские Искатели могли выследить бичевателя в бурном небе, так что вряд ли что-то помешает им вынюхать путь прямо к его убежищу. Они уже приближались к тому месту, где он сошел с тропы, и через несколько секунд приведут Наксипаэля к нему. Архонт Ядовитого Потомства явно не был в настроении прощать обиды. Харбир напряг ноги, снова готовясь сорваться с места. Но тут на тропу за Наксипаэлем вышла Безиет и окликнула его.

— Предатель, наверное, вернулся по своим следам, иначе мы бы уже его нашли, — сказала она. — Нам надо двигаться, Наксипаэль, ни к чему тратить на него время.

Она снова исчезла. Архонт рыкнул что-то нечленораздельное и повернулся, чтобы последовать за ней. Искатели недовольно заскулили, когда их оторвали от погони, но через несколько мгновений тропа снова была пуста, и Харбир наконец-то позволил себе выдохнуть. Он начал быстро думать, как бы замаскировать свой след, если вдруг Искатели вернутся. Ему пришло в голову, что Наксипаэль и Безиет, скорее всего, уже поймали Ксагора и вряд ли так уж хотят отыскать его самого. Развалина мог лечить их и наскоро латать раны, Харбир же был просто безымянным бойцом, который сорвался и предал их. Пусть остается один и подыхает.

Харбир встал, твердо намеренный оставить побольше расстояния между собой и Искателями, так, на всякий случай. Может быть, ему удастся найти немного воды, тогда он сможет на какое-то время замести следы. Он застыл, осознав, что по тропе идет кто-то другой. Показался Ксагор, который крался с напуганным видом, закинув винтовку на спину. Развалина огляделся, покинул тропу и направился точно к его укрытию. Харбир скривился и вышел навстречу, стряхивая грязь с одежды.

— А я думал, что потерял тебя, — сказал он будничным тоном. Ксагор выглядел искренне изумленным, как будто он совершенно не ожидал увидеть вышедшего из кустов Харбира.

— Ну, побег удался, что тебе теперь не нравится? — сварливо осведомился наемник.

— Может быть, тот факт, что твой друг просто сыграл роль манка? — раздался позади него голос Безиет.

Глава 16 Пленение

В святилище Архры вокруг Морра и Пестрого уже полностью сомкнулось кольцо красноглазых инкубов. Будучи невредим, Морр мог бы какое-то время удерживать стольких противников, и может быть, даже одолеть не одного и не двух из их числа, прежде чем они лишили бы его жизни. Однако его раны все еще сочились алым, и лишь усилием воли он продолжал удерживать в руках огромный клэйв. Пестрый успел продемонстрировать, что в бою один на один превосходит инкуба, но против столь многих, да еще во тьме их собственного святого храма, они бы вскоре повергли и его.

— На крыльях отчаянья ко мне примчался один план, — быстро проговорил Пестрый, — но мне потребуется секунда, которой, как я думаю, эти юные джентльмены нам не предоставят.

— Тогда я предложу воспользоваться той уловкой, которую ты применил против сумракрылов, — несколько помедлив, сказал Морр.

— А! Хороший план! Да, сейчас!

Пестрый бросил фотонный снаряд, и подземный сумрак расколола ослепительно-белая вспышка молнии. Хоть он и закрыл глаза, под веками заплясали пурпурные пятна, для враждебных инкубов же эффект усилился в тысячу раз. Когда загнанная в угол добыча внезапно лишила их зрения, кольцо инкубов пошатнулось и на миг распалось. Собравшись с последними силами, Морр прыгнул на них, рубя смертоносным клинком направо и налево со всей яростью раненого тигра. В смятении противники слепо размахивали клэйвами, порой даже раня друг друга.

В это время Пестрый подбросил в воздух маленькое серебряное веретено, которое зависло на месте и начало крутиться вокруг своей оси, испуская дрожащую трель. Арлекин запел высоким голосом, подстраивая тон под пронзительную переливающуюся песнь веретена. Под ним проявился вращающийся и колышущийся фиолетовый проем в форме слезы и быстро расширился, словно вертикальный кошачий зрачок. Не дожидаясь приглашения, Морр ринулся в открытые врата, преследуемый дюжиной мстительных клинков, метящих в спину. Пестрый небрежно помахал инкубам рукой и проскользнул внутрь, прежде чем его настигли, и врата тут же закрылись за ним, издав громкий хлопок.

Морр ждал арлекина на другой стороне, тяжело опираясь на клэйв, и на его бледном лице отражался ужас от того, что он видел вокруг себя. Они стояли среди живописных развалин, изящных колонн и портиков несомненно эльдарского происхождения, которые сплошь заросли мхом и терниями. Под ногами валялись обломки статуй, меж растрескавшимися камнями мостовой торчала сухая жесткая трава. Эти чрезмерно изящные руины выглядели нереально и простирались всего на сто метров в каждую сторону — потом вниз резко обрывались скальные стены. Дальше простиралось пульсирующее многоцветное небо, в котором кружились и кувыркались изломанные каменные острова, достигавшие порой размеров целых континентов.

— Это…? — Морр, похоже, не мог заставить себя закончить вопрос.

— Лилеатанир? — завершил Пестрый. — К счастью, нет. Пока что нет, во всяком случае. Расслабься, тут мы в безопасности.

Морр поддался и сел на поваленный камень, положив клэйв на колени. Теперь инкуб действительно выглядел старым и изнуренным. Пестрый решил, что лучше всего будет дать ему время собраться с силами, прежде чем продолжать путешествие. Инкуб заинтересованно посмотрел вниз, на разбитый лик статуи, который слепо глядел на него единственным глазом.

— Что же это за место, если не девственный мир? — спросил он.

— Раньше этот мир назывался Ашнеррил'ти. До Падения это был лишь форпост старой империи. Мир-сад, в общем, что-то вроде места для уединения, во всяком случае, так меня уверяли. Однако он был достаточно плотно населен, чтобы его настигла гибель во время пробуждения Той, что Жаждет. Он угодил на окраину великого возмущения — можно сказать, его затронуло самым краешком Ее развевающейся мантии — и был затянут за пелену. Этого было достаточно, чтобы разорвать Ашнеррил'ти на тысячу кусков и необратимо исказить всех его обитателей до единого. Фактически, прямо сейчас мы стоим на том, что осталось от некоторых из них. Они все буквально окаменели, узрев Ее ужасающее величие, по крайней мере, так гласит история.

Морр еще секунду взирал на бушующее небо, а потом какое-то время разглядывал руины. Внезапно он встал.

— Почему ты привел меня сюда? — спросил инкуб со странной интонацией в голосе.

— Я его не выбирал, — ответил Пестрый оправдывающимся голосом. — Сюда было проще всего быстро добраться, и я знал, что тут безопасно. Немногие знают, как найти это место, и еще меньше тех, кто приходит сюда по своей воле.

— А это тогда кто? — спросил Морр, указывая в сторону.

Пять фигур в доспехах цвета сапфира, отдаленно напоминающих броню инкубов, появились из укрытия позади руин. Пестрый сразу же узнал в них аспектных воинов искусственного мира, представителей храма Зловещих Мстителей. Эти воины выглядели более изящными, чем инкубы, их телосложение и героический облик наводили на мысль об оживших статуях. Шлемы, полностью закрывающие лица, были увенчаны высокими гребнями из перемежающихся полос синего, белого и желтого цветов. Мстители были вооружены длинноствольными сюрикенными катапультами и не сводили прицела с Морра и Пестрого.

Из развалин появилась шестая фигура, в отличие от остальных, облаченная в покрытые рунами одеяния. Ее лицо скрывал луковицеобразный, похожий на голову насекомого шлем, украшенный ветвистыми рогами из призрачной кости. Чародей, ибо это был он, держал при себе колдовской клинок длиной с собственный рост. Этот меч выглядел странно утонченным и строгим оружием в сравнении с безжалостным клинком Морра.

— Любопытное зрелище, — спокойно сказала фигура в мантии, — артист и убийца путешествуют вместе, как добрые друзья.

Морр издал ядовитый смешок.

— «Убийца»? Иди-ка сюда, мелкий прорицатель, и я добавлю еще одну жертву на свой счет. В твоем случае я это сделаю с большим удовольствием.

Пестрый быстро шагнул вперед и встал между чародеем и израненным инкубом.

— Что привело вас сюда, собратья-путешественники? — приветливо спросил арлекин. — Это уединенное место, не говоря уж о том, что хрупкое. Я надеюсь, что от всех нас можно ожидать приличного поведения. Почему бы нам не представиться друг другу? Этот мой сердитый друг — Морр, меня можно называть Пестрым, а как мне следует именовать тебя?

— Меня зовут Караэис, я ступаю по пути Провидца, — сдержанно проговорил чародей. — Мы пришли за твоим спутником, чтобы привести его на совет провидцев и наказать за его преступления.

— Не забегаешь ли ты немного вперед, Караэис? — едко поинтересовался Пестрый. — Разумеется, сначала должны еще произойти всякие мелочи вроде суда и разбирательства, с разными добавками в виде возможности ответить на обвинение, свидетельств, беспристрастности и так далее, и только потом уже идет речь о наказании, разве не так?

— Это не твое дело, если только ты не собираешься сражаться с нами на его стороне, — ответил чародей голосом, в котором появилось раздражение. — И если это так, то я, как ни прискорбно, вынужден буду приказать Мстителям сразить тебя на месте.

Пестрый отметил, что от этих слов экзарх Зловещих Мстителей, возглавляющая отряд аспектных воинов, едва заметно дернула головой. Очевидно, она в чем-то не одобряла действия чародея.

— Я бы скорее подыскал наилучший возможный исход для всех затронутых конфликтом, — осторожно возразил Пестрый. — В этот самый миг мы находимся на пути к Лилеатаниру, где намереваемся исправить положение дел. Я был бы рад, если б вы составили нам компанию.

— Так значит, ты все же не отрицаешь виновности своего спутника, — удовлетворенно заключил Караэис. — В данных обстоятельствах я считаю, что тебе лучше сопроводить нас к совету, чтобы ты мог полностью оправдать себя и свою роль в событиях на Лилеатанире.

— Оправдать себя? Я не в ответе перед вашим советом провидцев, равно как и мой добрый друг Морр, — с некоторой горячностью ответил Пестрый. — По какому праву ты распоряжаешься нами, словно пленниками? Мы твои пленные, так ты считаешь?

Невысокий арлекин сделал шаг к чародею и увидел, как облаченный в мантию боевой провидец слегка отшатнулся при его приближении. Он был полон страха и честолюбия — скверная комбинация. Двое Зловещих Мстителей подчеркнуто повернули сюрикенные катапульты на Пестрого, в то время как остальные трое непоколебимо продолжали держать свое оружие нацеленным на Морра. Арлекин снова отступил, демонстрируя раскрытые ладони и широкую усмешку в знак того, что он не собирался причинить никакого вреда.

— Инкуб — мой пленник, — уверенно заявил чародей. — Если ты хочешь остаться с ним, то ты также должен стать моим пленником.

— Пестрый, — тихо сказал Морр, — ты не обязан сражаться за меня. С того момента, как мы встретились, ты ничем не был мне обязан. Тебе пора оставить меня моей судьбе.

Пестрый повернулся, чтобы взглянуть на лишенное маски лицо инкуба, который теперь стоял рядом с ним, стиснув клэйв в руках. Прямые бледные волосы Морра упали на лицо, скрывая его черты, но свирепый, безумный блеск в его глазах по-прежнему сверкал между прядями. Пестрый чувствовал, что в нем горит жажда самоуничтожения, ликующее предвкушение убийства, даже если оно означало его собственную смерть.

Зловещие Мстители могли бы сразить Морра, прежде чем он успел бы сделать шаг, чародей мог вскипятить мозг инкуба прямо в толстом черепе, просто посмотрев на него, но Морр все равно желал сразиться с ними. Должно быть, он видел в этом облегчение приговора, возможность погибнуть, сражаясь, как подобает, с ненавистным врагом, а не с братьями из своего храма.

— Я не могу так поступить, Морр, как бы тебе этого не хотелось. Только не сейчас, пока есть хотя бы малейшая надежда, — с тяжестью в голосе проговорил Пестрый, — и мне действительно жаль. Я лишь надеюсь, что ты сможешь простить меня позже.

Пестрый вскинул ногу так быстро, что даже аспектные воины не успели отреагировать. Идеально выполненный мощный удар в висок повалил огромного инкуба, словно подрубленное дерево — он слегка покачнулся, а потом, набирая скорость, упал и с грохотом ударился оземь.

Тяжело вздохнув, Пестрый снова повернулся к чародею.

— Вот так, теперь вы не сможете «случайно» убить моего друга, беря его в плен. Думаю, я пойду с вами, просто чтобы удостовериться, что все пройдет гладко и без неприятностей.

Чародей сардонически наклонил луковицеобразный шлем, видимо, довольный такой развязкой. Зловещие Мстители настороженно выдвинулись вперед, трое держали поверженного воина под прицелом, в то время как еще один достал тяжелые кандалы. Экзарх наблюдала за Пестрым, непринужденно опустив свой искусно сработанный звездомет, что, вероятно, следовало интерпретировать как жест примирения.

— Вы не сказали, с какого искусственного мира прибыли, — заметил Пестрый. — Куда мы имеем честь двигаться дальше?

— Бьель-Тан, — ответила экзарх, прежде чем чародей успел вмешаться и остановить ее. Провидец бросил на нее сердитый взгляд, и Пестрый почувствовал, что между ними идет какой-то безмолвный разговор.

— А, это многое объясняет, — прервал их арлекин. — Как я помню, Бьель-Тан считает огромное множество девственных миров своей сферой полномочий.

— Они — будущее нашей расы, — резко сказал чародей.

— Не говоря уж о том, что это прекрасный источник солдат для попыток восстановить старую империю, — дерзко добавил Пестрый. — Толпы ярых молодых экзодитов, которые готовы сражаться и умирать за великую цель, если их хорошенько отмыть и причесать. Тебе надо быть осторожнее, Караэис, а то видно твою предвзятость.

Янтарные линзы на луковицеобразном шлеме мгновение глядели на арлекина, а потом провидец, не говоря ни слова, повернулся и отошел в сторону. Пестрый перевел взгляд на экзарха и ее отряд. Воины сковали руки Морра за спиной и привязали его к складным носилкам, которые парили в полуметре над землей. Зловещие Мстители явно прибыли сюда подготовленными к тому, чтобы захватить пленника и доставить его живым, что Пестрый воспринял как во многом воодушевляющий знак. К его облегчению, аспектные воины также подобрали клэйв Морра и закрепили его на носилках рядом с тщательно скованным инкубом.

— Мы бы взяли его живым, — экзарх обращалась к Пестрому. — Тебе не обязательно было вмешиваться.

— О, я не сомневаюсь, что группа отлично сработавшихся аспектных воинов, такая, как ваша, идеально исполнила бы план, — нахмурившись, ответил Пестрый. — А вот насчет вашего приятеля-чародея у меня есть сомнения.

Чародей прошел меж руин к неповрежденной арке из камня бледно-лавандового цвета. Довольно долгое время он стоял к ней лицом, бормоча и делая пассы в воздухе. Постепенно внутри арки, колыхаясь, возникло серебристое сияние, задрожало и стало ярче, превратившись в подернутую рябью пелену. Пестрый с тревогой заметил, что внутри нее извивались синие и зеленые нити — Разобщение отдавалось даже здесь. Его эффекты растекались по всей Паутине.

Четверо аспектных воинов заняли позиции по углам носилок, на которых лежал Морр. Во главе с экзархом они начали направлять носилки к порталу. Когда они приблизились, чародей поднял руку, чтобы остановить их.

— В Паутине происходит возмущение, — сказал он. — Прямая связь невозможна. Я должен бросить руны, чтобы прозреть лучший путь.

— Ну да, на этом проблема и закончится, не правда ли? — насмешливо фыркнул Пестрый. — Возмущения будут становиться только хуже, чем дольше мы не идем на Лилеатанир.

Чародей не обратил на него внимания, полностью сконцентрировавшись на крохотных рунах из психокости, которые он вынимал из мешочка быстрыми отработанными движениями. Он размещал их в воздухе, наращивая крутящийся перед собой узор.

Точная интерпретация брошенных рун — имеющая множество нюансов форма искусства, совершенствование которой занимает буквально целую жизнь, что убедительно демонстрируют эльдары искусственных миров, идущие путем Провидца. Эльдарские руны воплощают в себе символические концепции, чьи корни уходят в глубину древних мифов и школ философской мысли, которые были уже стары в дни юности эльдарской расы. Бросание рун в основе своей сводится к толкованию взаимного расположения психоактивных рун из призрачной кости, когда они свободно парят в эфире, воспроизводя в своем микрокосме идею и структуру того, что только нарождается в макрокосме.

Не нужно было обладать особыми познаниями, чтобы понять, что результаты гадания будут противоречивы: руны образовали ломаное подобие планетарной системы, хаотично крутясь друг вокруг друга. Чародей отшатнулся, когда две руны соприкоснулись, произошел выброс психической энергии, и их с треском статики раскидало в стороны. Обугленные и дымящиеся, они упали наземь.

— Думаю, нам не в ту сторону, — услужливо подсказал Пестрый. Чародей ответил ему лишь низким рычанием, прежде чем снова сфокусироваться на бросании рун. Крутящиеся колесом символы немного замедлились, перестроились, и некоторые из них сменили направление. Чародей продолжал доставать из мешочка новые руны, будто пытаясь привести свое гадание в равновесие. Пестрый попытался разобраться в смысле знаков, которые видел.

Больше всего выделялась руна, обозначающая анархию, беспорядок или энтропию, которая вращалась дальше всего от центра, охватывая все прочие символы. Для Пестрого это могло означать только Разобщение, чье переменчивое влияние ощущалось на всех остальных элементах. Его взгляд привлекла руна плетения, которая петляла взад и вперед внутри орбиты Разобщения, как будто направляя перед собой другие символы. Она неестественно трепетала между зазубренной, похожей на кривую саблю руной темных сородичей и змееподобной руной мирового духа, которые двигались по кругу в опасной близости друг от друга. Она стремительно носилась вокруг зловещего знамения пожирателя душ, что вращалось в самом низу, и охватывала своей траекторией спасение, вращающееся наверху. Между основными рунами туда и сюда вились многочисленные меньшие руны: солнце, луна, скорпион, поглощенный и иные. Периодически между ними всеми проскальзывала руна плетения.

— Вы знаете, я всегда могу отвести вас к Бьель-Тану, если вы захотите, — поспешно сказал Пестрый. — Никто не знает тропы Паутины лучше, чем я — ну, скажем так, никто из смертных.

— Этого не понадобится, — провозгласил чародей. — Я достаточно ясно вижу путь вперед.

Пестрый неуверенно поджал губы и бросил быстрый взгляд на экзарха. Она стояла неподвижно и невозмутимо, словно изваяние, повернув высокий увенчанный гребнем шлем ко вратам. Пестрый мысленно пожаловался сам себе, что мысли аспектных воинов всегда было так сложно прочесть. Караэис уже убирал руны, ловя их одну за другой и возвращая в мешочек. В тот же миг, как он заключил туда последнюю руну, чародей обнажил колдовской клинок и шагнул в портал. За ним последовала экзарх, за ней — носилки с Морром и четверо охраняющих их воинов.

Пестрый поспешил следом, зная, что отставать от них сейчас будет совсем некстати. Когда он прошел мимо того места, где Караэис бросал руны, он увидел два почерневших и оплавленных символа, столкнувшихся друг с другом. Они остались лежать на земле, нетронутые и брошенные чародеем. Несмотря на повреждения, их все еще можно было узнать, хотя они и рассыпались в прах, когда Пестрый до них дотронулся. Это были руна Провидца и руна Смеющегося Бога, или же, проще говоря, руны, обозначающие чародея и арлекина.

— Вот так-так, — пробормотал про себя Пестрый и юркнул в ворота следом за аспектными воинами. Если уж он смог прочитать эти руны, то Караэис тоже наверняка их различил. Это не предвещало ничего хорошего.

— Повернись. Очень медленно, — приказала Безиет.

Харбир сделал, как было сказано: медленно повернулся и увидел клинок-джинн Безиет, нацеленный в его горло. Каким-то образом она подошла к нему сзади, прокралась сквозь логаниевые кусты и не издала при этом ни единого звука, пока он наблюдал за Ксагором, приближающимся по дорожке. Кончик клинка вибрировал, издавая высокий пронзительный стон, как будто ему хотелось рвануться вперед. У Харбира пересохло во рту. Ему конец. Он видел, как сражается Безиет Сто Шрамов, и знал, что в бою один на один она порубит уличную крысу вроде него на кусочки и даже не вспотеет. Позади жалко заскулил Ксагор, отчего Харбир мрачно подумал, что помощи от развалины тоже ждать не придется.

— У тебя должен был быть план посложнее, чем просто «убежать в парк», — наконец произнесла Безиет и опустила меч. Харбир испытал головокружительный прилив облегчения.

— Вы не собираетесь вести нас обратно к Наксипаэлю? — выпалил он, не в силах поверить.

— Ни вести обратно, ни убивать, — подчеркнула архонт, — хотя ты уже показал, что вероломен и не достоин доверия. Твое счастье, что у тебя оказался полезный друг, который за тебя заступился.

Харбир бросил взгляд назад, на Ксагора, который усердно кивал.

— Не смотри на него! — рявкнула Безиет. — Смотри на меня! Вот так-то лучше. А теперь расскажи мне все про свой гениальный план, как выбраться из всего этого.

— Пойти вниз, а не вверх. Вниз, к Нуль-городу, — нехотя ответил Харбир. — Чужаки и наемники Нуль-города в такое время будут держаться друг друга, а не раздирать все по швам, как те, что в Верхней Комморре. Я знаю там кое-кого, кто мог бы помочь, — закончил он слабым голосом. Теперь, когда он смотрел в глаза Безиет, которые буравили его, выискивая любой намек на недосказанность, это не казалось таким уж хорошим планом. Под этим безжалостным взглядом он чувствовал себя особенно слабым и глупым.

— И как же ты собирался туда добраться? — нетерпеливо спросила Безиет.

— Я собирался найти какой-нибудь транспорт и использовать… туннели, — ответил Харбир. Выговаривая эти слова, он уже знал, что, вероятно, подписывает себе смертный приговор. Все способное самостоятельно перемещаться уже наверняка давным-давно покинуло Хай'кран, как и все другие места на расстоянии сотни лиг. Туннели, должно быть, завалены обломками и заблокированы неведомыми тварями, выползшими из ям, чтобы присоединиться к веселью. Это был скверный план, обреченный на провал еще до того, как начаться. Долгий и мучительный миг Безиет продолжала смотреть в глаза Харбиру, прежде чем снова заговорить.

— Неплохо, но твои шансы найти транспорт, который просто валялся бы неподалеку, находятся где-то между малыми и нулевыми. Нам надо либо украсть его, либо как-нибудь обойтись.

Харбир глупо улыбнулся.

— Вы хотите воспользоваться моим планом? А что насчет Наксипаэля?

— Наксипаэля, скорее всего, пристрелят в тот же миг, как он попытается ступить на Гору Скорби. Они там, наверху, вряд ли будут пускать к себе всяких сирот и побродяжек, — отмахнулась Безиет. — Если я когда-нибудь увижу его снова, то скажу, что мы разминулись в парке, и я не смогла найти дорогу к нему. Поверь мне, он не будет настаивать на объяснениях — особенно если никто не будет настолько глуп, чтобы противоречить мне.

Харбир, не сдержавшись, снова глянул на Ксагора. Развалина только беспомощно пожал плечами. Он был прав, неважно, какие у Безиет были причины, чтобы отделиться от Наксипаэля — у них не то что бы имелся выбор, брать ее с собой или нет. Кроме того, ее боевой опыт и этот злобный клинок станут настоящим благом, если они снова нарвутся на неприятности. Безиет как будто развлекало созерцание того, как Харбир обдумывал все это.

— Слушай-ка. Тебя зовут Харбир, так? — спокойно произнесла она. — Слушай, Харбир, и я скажу тебе то же самое, что уже сказала твоему другу. В каждом кризисе кроется возможность, тебе надо только обеспечить свое выживание, чтобы успеть ею воспользоваться. Я намереваюсь выжить в этом кризисе и, как лично мне кажется, шансы Наксипаэля на выживание значительно ниже моих собственных. Это суждение распространяется и на тех, кто идет за ним. Разве вы не согласны?

— Этот согласен, госпожа! — покорно квакнул Ксагор.

— И этот тоже, — кивнул Харбир.

— Хорошо. Потому что из этого следует, что те, кто идет со мной, также имеют лучший шанс на выживание. Теперь давайте пойдем. Харбир, ты первый — и постарайся, чтоб тебя больше ничто не отвлекало.

Архонт Иллитиан излучал уверенность, неторопливо поднимаясь по широким низким ступеням, которые возносились к дверям огромного зала на Центральном пике. Он отметил, что сонм великих архонтов, собравшихся здесь, также дожидался аудиенции с Верховным Властелином. Они стояли на лестнице отдельными кликами и группами — предводители сильнейших кабалов Комморры, ждущие приказов у дверей повелителя, словно рабы подле хозяина. Многие здесь были ему знакомы — некоторых он признал, кивнув им, других тепло приветствовал или же подчеркнуто игнорировал.

За каждым лицом скрывался страх. Его маскировали бравадой, воинственностью, юмором или скукой, и все же страх таился в холодных черных глазах каждого из присутствующих архонтов. Собрание состояло из тех, кто больше всего потерял от Разобщения. Прежде они обрушивали невыразимый ужас на рабские расы по всей галактике и бессчетные века наслаждались, причиняя утонченные боль и муки, но теперь именно они были объяты страхом. Анархия коснулась их собственных цитаделей, и когда она бушевала так близко к ним самим, вкус у нее был совершенно иной. Иллитиан заметил, что здесь не было архонтов из сателлитных царств, вероятно, потому, что порталы до сих пор были недостаточно стабильны, чтобы связаться с ними. Если точнее, то все присутствующие правители были либо с Горы Скорби, либо с одного из верхних ярусов, что не означало ничего хорошего для Нижней Комморры.

Иллитиан дошел до той, что была ему известна, но он не признал ее как одну из великих архонтов. От удивления он на миг остановился. Перед ним стояла стройная ведьма-суккуб Аэз'ашья, великолепная в своем облегающем облачении из гибкого металла с острыми наплечниками, от которых за ее спиной расходились веера лезвий. Иллитиан вспомнил, что она теперь — новая правительница, ставшая архонтом Клинков Желания после падения его союзницы, Кселиан.

К Аэз'ашье Иллитиан питал весьма смешанные чувства. Ведьма была вернорожденной, но из низкого рода, в ней не текло и капли благородной крови. Она невольно стала орудием Эль'Уриака, когда тому понадобилось избавиться от Кселиан, и теперь осталась марионеткой без кукловода. Он поражался, как ей удавалось сохранять контроль над известными своей ветреностью Клинками Желания.

Иллитиан улыбнулся и тепло обратился к ней.

— О, так это же Аэз'ашья, какой нежданный сюрприз увидеть тебя здесь! — с лживой галантностью воскликнул он. — Я очень рад тому, что ты столь хорошо преодолеваешь эти нелегкие времена — подлинное испытание даже для столь опытного лидера, как я.

— Взаимно, Иллитиан, — промурлыкала Аэз'ашья. — Мне кажется, прошло так мало времени с тех пор, как я исполняла поручения архонта Кселиан, а вместе с тем и ее близких союзников, таких, как архонт Крайллах и, разумеется, ты сам. Поручения наиделикатнейшего свойства, по крайней мере, так тогда казалось. Теперь я посылаю собственных миньонов делать свою работу.

Иллитиан улыбнулся одними губами, но не глазами. Это было завуалированное предупреждение, чтобы он не слишком давил на нее. Того, что Аэз'ашья узрела в проклятых залах Шаа-дома, было достаточно, чтобы пять раз обречь Иллитиана, если бы она рассказала об этом перед Верховным Властелином. Самому стать целью шантажа, в этом была некая необычная новизна. Конечно, такое откровение решило бы и судьбу Аэз'ашьи — входить в Шаа-дом было запрещено под страхом смерти, поэтому оно гарантировало бы им взаимное уничтожение.

— Действительно, для тебя все это должно выглядеть таким непривычным. Сейчас будет твоя первая личная встреча с Асдрубаэлем Вектом, не так ли? — усмехнулся он. — Учитывая обстоятельства, сегодня он должен быть в наилучшей форме, так что тебя ждет редкое удовольствие.

— Кстати о хорошей форме, я слыхала, что ты пал жертвой изнуряющей болезни, но, должна признать, ты выглядишь даже лучше, чем обычно. Даже немного моложе.

— О, ты слишком добра ко мне, — без промедления ответил Иллитиан. — Даже когда все кажется потерянным, гемункулы поистине творят чудеса. Я, можно сказать, затаил дыхание, ожидая возвращения моей дорогой подруги Кселиан.

— Да? Я надеялась узнать у тебя, есть ли новости о том, где она находится. Мне сообщили, что самая верная из ее гекатрикс похитила труп, прежде чем им смогли заняться. И с тех пор не могут найти ни единого следа, так что я даже опасаюсь, что благородная Кселиан, возможно, пропала навеки.

— Действительно, я слышал подобные слухи, — снова улыбнулся Иллитиан, на сей раз сочувственно. — Однако я глубоко верю в то, что дух Кселиан непобедим. Ее найдут, в той или иной форме, но найдут, в этом я даже не сомневаюсь.

— Возможно, ты прав. Все законы природы теперь перевернулись с ног на голову, и в таком случае почему бы и мне…

Жуткий грохот цимбал и вой рогов разорвал воздух, сделав дальнейший словесный поединок невозможным, о чем Иллитиан несколько сожалел. На вершине лестницы со скрежетом раскрылись две огромные двери, покрытые гравировкой, и за ними показалось темное пространство, где временами вспыхивал зловещий мерцающий свет. Один за другим великие архонты поворачивались и входили внутрь, отвечая на призывы. Верховный Властелин готов был принять их.

ИНТЕРЛЮДИЯ

Мы столь порабощены преемственностью, мы вечно настаиваем, чтоб нам преподнесли на блюдечке по порции начала, середины и конца, ибо желаем почувствовать, что наша трапеза имеет существенное значение. От историй особо ожидается, чтобы они переходили от одной точки к другой с точностью и планомерностью общественного транспорта. Займите свои места… слева вы видите… справа вы видите… и так до конца маршрута, пожалуйста, не забудьте свои вещи, когда будете выходить. Из всех концепций, изобретенных смертными, эта, пожалуй, наиболее пагубна. Наши попытки навязать структурность означают, что все вещи должны иметь начало, середину и конец, что они должны происходить по видимой причине и иметь видимый эффект, не говоря уже о добавках в виде моральных уроков и проницательных наблюдений, что делаются попутно. Мы тратим свое существование на вплетение собственных историй в отпущенный нам срок жизни, на разделение всех ощущений по категориям, чтобы они вписывались в придуманные нами контексты, на попытки продлевать свою историю до самого конца, которого мы, по правде, не хотим достигнуть.

Реальность не такова. Реальность спонтанна и непознаваема, хаотична, внезапна, чудесна, ужасна и, более всего, непредсказуема. Печальная истина: Вещи Просто Случаются. Планы идут вразнос, непредвиденные элементы становятся ключевыми, а никак не связанные друг с другом события сочетаются самым неожиданным образом.

Впрочем, неожиданны они лишь для некоторых. Во вселенной существуют силы, которые видят все возможности и бесконечно стараются сместить чашу весов так, чтобы это послужило их собственным целям: толкнуть там, надавить здесь, и все будет так, как они пожелают. Едва ли они понимают, что есть силы выше их самих, которые сами в свою очередь подталкивают и давят на них.

Говорят, когда смертные строят планы, боги смеются над ними. Итак, мы подошли к настоящему моменту. Усилия Морра и Пестрого подорваны нежданной третьей стороной, мировой дух по-прежнему помешан на возмездии Комморре, обитатели Темного Города борются за выживание, порой терпя неудачу, а порой и процветая, в катастрофе, вызванной силами, что выше их понимания. События все больше выходят из-под контроля и порождают новые разрушения, погружаясь в полный хаос. Есть ли еще надежда на отрадный исход и, может быть, один-другой моральный урок? В этот момент ответить сложно. Но время, определенно, подходит к концу.

Глава 17 Переход

Пестрый вышел в местности, которая была ему весьма знакома. Всюду вокруг них простирались барханы из выцветшей пыли, озаренные тоскливым одиноким солнцем, чей холодный красный диск висел высоко над головами. Воздух был жгуче-холоден и имел неприятный кислотный привкус, который забивал ноздри и оседал на спинке языка. Это место было знакомо ему не само по себе, а скорее как типичный представитель своего вида. Сотни миров, где имелись врата в Паутину, выглядели практически так же, как этот — выжженные пустоши, лишенные какой-либо жизни. Пестрый оглянулся и увидел, что они вышли из психокостной арки пяти метров в высоту, которая чужеродным элементом выступала из склона пыльной дюны. Отряд Зловещих Мстителей во главе с чародеем Караэисом и носилки с Морром удалялись по барханам, двигаясь по прямому как стрела курсу, видимо, к другим вратам.

Чародей перестраховывался и шел кружным путем, перемещаясь с планеты на планету, стараясь как можно меньше идти по Паутине. Пестрый почувствовал, как его губы непроизвольно кривятся. Время было жизненно важно, однако Караэис вел себя так, словно вся вечность была в его распоряжении. Неприятная мысль, которая уже скрывалась на задворках сознания арлекина, перешла в полноценное подозрение. Он выудил из рукава некий маленький предмет, тонкий и продолговатый кристалл с рельефными изображениями стилизованных масок, которые смеялись и плакали. Пестрый быстро подышал на него, протер и метнул назад, во врата, где кристалл исчез, словно облачко дыма.

Арлекин повернулся и легко устремился вслед за аспектными воинами, которых вскоре нагнал. Морр уже пришел в себя и молча бросил на Пестрого мрачный взгляд, когда тот пробегал мимо. Пестрому хотелось думать, что в этом взоре было больше отчаяния, чем ненависти, и, в любом случае, он ответил воодушевляющей улыбкой и подмигнул. Определенно, вскоре ему понадобится поддержка огромного инкуба. Караэис уже исчезал за противоположным склоном пылевого бархана, с каждым шагом обрушивая вниз крошечные лавины. Пестрый окликнул его:

— Караэис? Я все-таки не совсем уверен, куда ты нас ведешь. Ты что, хочешь протащить нас через все великое колесо, чтобы добраться до Бьель-Тана?

— Ты прекрасно знаешь, что Паутина в настоящий момент слишком нестабильна, чтобы рисковать, долго странствуя по ней, — раздраженно бросил чародей. — Тебе не делает чести это пренебрежение как своей безопасностью, так и безопасностью других.

— Безопасность «других», на самом деле, первейшая из моих забот, — весело возразил Пестрый, — пожалуй, я пекусь о ней побольше твоего. Разница в том, кто такие эти «другие». Если взглянуть на тебя, то можно подумать, что ты считаешь две трети нашей расы недостойными того, чтобы рискнуть ради них.

Караэис остановился и повернулся к нему лицом, очевидно уязвленный обвинением Пестрого.

— Чистая гипербола, — ответил чародей. — Ты винишь меня в том, что мне нет дела до экзодитов, и это неправда.

— А, так значит, сбросить со счетов можно только третью? Кто назначил тебя судьей, Караэис? — возмущенно спросил Пестрый. — Конечно, Паутина слегка нестабильна — это потому, что Комморра разламывается на части! А пока это происходит, ты тянешь время и увиливаешь, всеми силами стараясь, чтобы она развалилась окончательно!

Чародей даже не попытался опровергнуть его.

— Воистину, я не рискнул бы и одной-единственной жизнью ради того, чтоб Темный Город продолжил свое существование, — сказал он. — Слишком уж долго длится мерзостный разврат Комморры, и я бы возрадовался, если б он прекратился на моем веку.

— И ради этого ты принес бы в жертву и Лилеатанир? — издевательски поинтересовался Пестрый. — Потому что Комморра заберет его с собой, и это самое меньшее. Более вероятно, что в конце концов вся Паутина распутается по нитям, наша раса окажется разрознена и будет дрейфовать среди звезд, пока окончательно не угаснет и обратится в ничто. Хочешь услышать одну любопытную вещь, Караэис? Комморриты называют себя «настоящими эльдарами». То, как они видят мир, глубоко связано с временами до Падения, и ни искусственные миры, ни экзодиты не могут похвастаться подобной связью. Если ты действительно хочешь возродить империю, то попроси помощи у темных сородичей, ведь именно они — те, кто действительно ее помнит.

Пестрый остро чувствовал присутствие Зловещих Мстителей и в особенности их экзарха, которые стояли, не двигаясь, у него за спиной. Обвинения, подобные тем, которыми арлекин с готовностью осыпал Караэиса, в благовоспитанном обществе искусственных миров граничили с кощунством. Для того, кто шел путем воина, это были смертельные оскорбления, которые, ради сохранения чести, принято было компенсировать в открытом поединке. Арлекин ставил на то, что аспектные воины не бросятся на защиту чародея, потому что они уже так или иначе что-то подозревают о его мотивах. Внутренний конфликт, который ясно ощущался между Караэисом и Зловещими Мстителями, мог только усугубиться, когда воины увидят, что чародей не соответствует их стандартам.

— Правду ли он говорит, Караэис? — спросила экзарх. — Есть ли опасность для всей Паутины?

— Нет, — сердито отрезал чародей. — Это еще одна гипербола и преувеличение. Текущее… э… напряжение со временем вернется в норму.

— То есть ты надеешься, что вернется! — воскликнул Пестрый. — Ты не можешь знать, что так будет!

— Эту проблему изучали умы мудрее моего, — более ровно сказал Караэис, — и я согласен с их выводами.

— Какая жалость, что сии достойные знатоки сейчас не под рукой, чтобы подтвердить твои слова, — едко заметил Пестрый. — Я же, с другой стороны, руководствуюсь значительным личным опытом. Я могу отвести вас прямиком на Лилеатанир, сейчас же, если только вы позволите…

— Твое… бродяжничество и дурацкие мрачные пророчества еще не дают тебе права чем-то распоряжаться! — прогремел в ответ Караэис, но взял себя в руки и утихомирил гнев, прежде чем продолжить нетвердым голосом: — Наши действия запланированы, предречены и направлены высшими умами по пути, наиболее соответствующему дальнейшему выживанию нашего искусственного мира. Ты же стремишься лишь провоцировать меня и растрачиваешь в пустых спорах время, которое, по твоим словам, столь драгоценно. Я больше не собираюсь тебя слушать.

С этими словами Караэис повернулся и зашагал вниз по дюне. Миг помедлив, Зловещие Мстители пошли за ним, по-прежнему держа пленника между собой. Пестрый не отставал и попытался вызвать чародея на разговор еще несколькими избранными наблюдениями, но не получил ответа. Караэис был прав, Пестрый действительно пытался задержать его. Однако это было далеко не бессмысленным занятием. На вершине следующего бархана вырисовывалась еще одна высокая арка из призрачной кости. Пестрый надеялся, что выиграл достаточно времени, чтобы его сообщение дошло, куда надо.

Харбир вскоре распрощался с идеей угнать какое-нибудь средство передвижения. Вокруг словно простирался город призраков. По мере того, как они двигались в направлении центра, парки быстро уступали место тесно застроенным рабским кварталам, которые разрослись вплотную к аккуратно подстриженным газонам и тайным рощицам. Узкие кривые улочки в некоторых местах едва достигали ширины плеч; такими их делали для защиты от мародерствующих банд геллионов и разбойников. Бичеватели обычно встречались в самых высоких и дальних районах города, но стаи диких наездников на скайбордах и реактивных мотоциклах представляли собой практически вездесущую угрозу. Для них это было личным достижением — промчаться на своих машинах по самым тесным переулкам, внутри недоступных труб, вдоль отвесных стен самих шпилей, когда заблагорассудится. Поэтому между нависающими друг над другом карнизами рабских кварталов были натянуты цепи и проволока, и даже те всадники, что были достаточно безумны, чтобы попытать удачу на этих извилистых улицах, скорее нашли бы там быструю смерть.

Но это не спасло местных жителей. Всюду лежали мертвые рабы, распростертые в дверях или валявшиеся на улицах неопрятными грудами, в которых смешались все расы и полы. Всех их сразил осколочный огонь сверху, вероятно, с полного воинов «Рейдера», парившего над крышами. Многочисленные щербины и сквозные отверстия в шатких домишках говорили, что рабам, которые предпочли остаться внутри, это помогло не больше, чем тем, кто попытался сбежать.

— Зачем их всех так убивать? — спросил Харбир у Безиет.

— Ты мелкий смазливый идиот, не правда ли, Харбир? — сказала она. — Ответ видно как на ладони. Подумай. Зачем казнить рабов?

— Ну, есть такая старая шутка: потому что от них одни волнения, — в замешательстве ответил Харбир, — но у этих нет никакого оружия, так что восстание они спланировали так себе.

— Серьезно? Посмотри-ка наверх, мальчишка! — раздраженно огрызнулась Безиет. Харбир, не подумав, поднял взгляд. Сквозь узкий промежуток между зданиями было видно, как яркие омерзительные цвета размазывались по небу, меняясь с каждым мгновением. Это зрелище выворачивало душу, словно он видел кости всего творения, обнаженные и демонстрируемые во всей их первобытной простоте. И что еще хуже, он ощущал, что видит, как знакомая ему реальность переписывается прямо на его глазах, приобретая новые и чуждые формы. Подавив проклятье, он отвел взгляд.

— Достаточно одному из этих недоумков подумать, что он увидел там, наверху, бога, или спасение, или своего огромного волосатого дядюшку Угги, и у нас появится еще одна большая проблема. Вера, желание, поклонение — демоны пожирали бы все это, как рой саранчи, — с тяжестью в голосе объяснила Безиет. — Было бы не очень умно оставлять им кучу потенциальных марионеток, но я думаю, что те, кто это сделал, пролетали здесь в спешке.

Безиет заметила, что Ксагор странно оглядывается в ту сторону, откуда они пришли, несмотря на то, что темная и узкая улица выглядела пустой, не считая мертвецов.

— Что там, Ксагор? — резко окликнула она. В ответ развалина рефлекторно подпрыгнул.

— Звуки, тихие звуки! — залопотал он. — Сейчас исчезли, но были тихие, как шепот!

Безиет нахмурилась и тоже посмотрела назад, вдоль улицы. Все было по-прежнему, ничего не двигалось и ничего не было слышно, кроме отдаленного рева инфернальных ветров. Она перевела взгляд на Харбира, который ответил тем, что пожал плечами и покрутил пальцем у виска, выражая свое мнение по поводу здравости рассудка Ксагора.

— Что ж, теперь там ничего нет, идем дальше и будем настороже, — приказала Безиет с большей уверенностью, чем чувствовала на самом деле.

В нескольких сотнях метров от них, скрывшись за шпалерой, увитой ползучей розой, в искусно размещенной беседке, Чо с некоторым непониманием изучала информацию, полученную от подергивающихся сенсорных лопастей и тонких, как иглы, щупов. Присутствовала связь с целью, наличествовал глубокий след, который удлинялся с каждым мгновением, и все же сама цель не наблюдалась. В системе ориентиров Чо не существовало аналогичных сценариев, и из-за этого данные было чрезвычайно сложно анализировать.

Одна логическая цепочка говорила, что Чо прошла по следу до точки его обрыва и не нашла цель, которую искала. Следовательно, она должна вернуться к Ви и присоединиться к нему, чтобы изучить его след, что фактически означало признание поражения. Другая логическая цепочка принимала во внимание дополнительный фактор того, что след по-прежнему развивался, и психический отпечаток проявлялся в эфире, словно масло, само по себе образующееся в воде. Если двигаться по этому заново образующемуся следу, то, возможно, он еще приведет ее к цели, и, таким образом, результат состязания с Ви останется невыясненным.

Взяв обе логические нити и сплетя их воедино, она заключила, что существует две вероятности. Первая: цель присутствует, но при помощи неизвестной техники скрывает свое точное местонахождение. Эта техника не способна полностью затереть след, но делает цель, в сущности, невидимой для Чо. Вторая: используется некая фальшивка, которая прокладывает ложные следы. Оба варианта имели прецеденты, хотя ни одна из них не совпадала точно с феноменом, демонстрируемым в этой конкретной ситуации. Чо встопорщила сенсорные лопасти, чувствуя нечто подобное досаде.

Нападение на фальшивку, вне всякого сомнения, негативно скажется на вероятности успеха, поскольку послужит предупреждением для реальной цели. Подобный сценарий даже имел потенциальную вероятность причинить Чо структурные повреждения такого уровня, что они могли критически нарушить ее функциональность. Этот исход вызывал сильную негативную реакцию. Да, уничтожение цели превосходило по важности все стремление к самосохранению, но только в том случае, если можно было с уверенностью сказать об обнаружении цели. Другими словами, Чо действительно была готова получить урон и, возможно, даже умереть, но не в бою с неверной целью. Ви, судя по всему, интерпретировал такой вид логики как трусость.

Та машина наверняка преследует цель, двигаясь наиболее прямым и кровавым из всех возможных путей. Просто такими их сотворили — Ви сильным и быстрым, Чо ловкой и умной. Какую-то часть Чо постоянно смущало отсутствие поблизости машины-партнера, и ей не хватало его безмозглой уверенности и той большей силы, которую они приобретали вместе, объединив свои способности.

Правильны ли были эти психические параметры или нет, но Чо по-прежнему ощущала четыре живых разума, которые двигались рядом через парк и генерировали точный психический отпечаток по пути. Логика диктовала, что даже если их попросту используют в качестве прикрытия, они с большой вероятностью имеют связь с целью. Чо заключила, что протокол выжидающего преследования/охоты может открыть ей больше информации. Если будет необходимо, то для принятия решения можно будет воспользоваться стратегией прямой атаки, но только тогда, когда Чо сможет точно выяснить, выведет ли это цель на открытую воду или же заставит глубже забиться в укрытие.

Обтекаемое механическое тело Чо приподнялось на тихих, как шепот, двигателях и заскользило вперед по следу этих жизненных форм со всей внимательностью и осторожностью крадущейся пантеры.

Свет, вливающийся в зал аудиенций через высокие окна, представлял собой ужасное зрелище. В нем переливались тусклые и гневные цвета: пурпур кровоподтеков, гнетущие оттенки красного, больная желтизна, ядовитая синева и тошнотворная зелень. Они как будто сражались друг с другом, захлестывая зрение и сбивая с толку разум. Яркость света непредсказуемо менялась и скакала с каждым мгновением. Время от времени огромный зал наполнялся всеобъемлющим мраком, несмотря на множество светильников. В следующий миг обжигающие сетчатку вспышки порождали гротескные тени, что метались по дрожащим камням и лесу цепей, свисающих сверху. На каждой цепи было тело, подвешенное подобно туше свежеубитого животного, хотя многие из них все еще содрогались или извивались в безмолвной агонии.

Иллитиан занял свое место среди собрания архонтов, выстроившихся полумесяцем у ступеней, ведущих к трону Векта. Сама платформа, на которой тот стоял, была поднята и выглядела как металлический цилиндр, поднимающийся к потолку, словно толстая колонна. В напряженном молчании проходили секунды, и лишь треск отдаленного грома нарушал тишину, пока архонты ждали. До их слуха донесся топот ног в броне, и в зал рядами вошли воины-кабалиты Черного Сердца и заняли позиции вокруг престола и вдоль стен. Следом в помещение влилось множество придворных и живых игрушек Векта, чтобы разместиться, подобно украшениям, на ступенях у трона, а затем, как финальный аккорд, явилась труппа специально обученных рабов, выстроилась в ряд и запела вступление к «Ранас Дреай» — «Прибытию Властелина».

Когда голоса рабов достигли крещендо боли, платформа плавно заскользила вниз, словно поршень, пока не выровнялась со ступенями. Полусферический щит из энтропийной энергии на ее вершине взвихрился и рассеялся, открыв взгляду трон. Это была темная и уродливая вещь, состоящая из острых углов и сверкающих лезвий. Он выглядел варварским, недостойным изящной культуры истинных эльдаров, и это значило, что трон был заявлением о намерениях своего владельца, и каждый, кто был достаточно мудр, мог его прочесть. Он возвышался на платформе с неприкрытой злобой, что вполне подходило тому, кто в нем сидел. Верховный Властелин Комморры взирал со своего усеянного клинками трона, наделяя каждого из собравшихся великих архонтов долгим взглядом.

Молочно-белая кожа Векта была столь же гладкой, лишенной морщин, как у ребенка, но в черных, как космос, глазах светились многотысячелетняя ненависть и невероятно изощренный интеллект. Гордые архонты встретили взор Верховного Властелина, не дрогнув (ибо знали, что в противном случае их ждет смерть), но все они ощутили внутри легкий трепет. Лицо Векта с острыми чертами обычно ясно говорило о бессчетных веках ничем не сдерживаемой жестокости, которую он обрушивал на окружающих ради собственного удовольствия. Как правило, Верховный Властелин излучал либо веселье, либо самодовольство, либо нестерпимую уверенность в себе. Теперь же его губы растянулись в горьком оскале.

— Мой несчастный, мой прекрасный город, — наконец сказал Асдрубаэль Вект. В его глубоком звучном голосе звенела меланхолия. — Почему же все сговариваются, чтобы уничтожить его?

Черный растрескавшийся пол зала аудиенций снова содрогнулся, и сверху посыпались кусочки изысканно украшенного потолка, словно причудливый снег. Архонты стояли молча и ждали, никто из них не был настолько глуп, чтобы попытаться ответить. Верховный Властелин Комморры сошел со своего трона и начал медленно прохаживаться по огромному залу.

Повсюду вокруг него, над ним, за его спиной с потолка свисали цепи, и на них покачивались тела. Большая часть была все еще жива, но, несмотря на страдания, они не издавали звуков. Их вопли оборвались, когда им парализовали голосовые связки по приказу Векта, уставшего от повторяющихся и совершенно бессмысленных просьб смилостивиться.

Великий тиран остановился перед одним из своих «гостей», который висел вниз головой, сплошь покрытый запекшейся кровью. Когда-то его звали архонт Гаракс из кабала Алого Цветения. Как и другие, еще несколько часов назад он был амбициозным лидером небольшого кабала, владевшего несколькими горстками воинов. Теперь он стал всего лишь примером, частью демонстрации, устроенной Вектом, чтобы дать высшим архонтам понять всю серьезность ситуации. Вект провел длинным ногтем по свисающим лентам плоти, которые его гемункулы искусно срезали с тела несчастного архонта.

Слова тирана предназначались не для месива мяса и костей, что висело перед ним. Архонт Гаракс страдал в навязанном ему молчании. Его глаза источали боль и жгучую ненависть к Верховному Властелину. По всем сведениям, Гаракс был полностью предан Векту, или, по крайней мере, настолько предан, насколько можно верить заявлениям комморритского архонта, но тому не было до этого дела. Жалкая кучка воинов Гаракса теперь поклялась в верности непосредственно Векту. Период Разобщения — не то время, чтоб позволять мелким рыбкам свободно уплывать из сетей.

— Знаешь ли, на протяжении эпох я довольно часто размышлял об этом, — сказал Вект архонту Гараксу. — Фактически, я уверен, что могу сказать: это тема, которая чаще всех иных занимала мое внимание. И ведь всегда есть так много, много иных дел, которые требуют моего постоянного наблюдения.

Иллитиан и другие высшие архонты бесстрастно наблюдали, как Вект вышагивает по своей кровавой выставке. Увидеть великого тирана во плоти можно было редко, и еще реже — встретить его в присутствии столь многих иных архонтов, как висящих на цепях, так и нет. Иллитиан подсчитал, что в зале в том или ином состоянии находилось больше сотни архонтов. Объединившись, они легко могли бы убить Векта и наконец освободить Комморру от его жестокого правления и тысячелетнего гнета.

При этой мысли Иллитиану пришлось подавить желание презрительно фыркнуть. Из всех бесстрашных воителей, присутствующих в огромном зале, никто не готов был рискнуть и сделать первый шаг. Как всегда, архонты наблюдали друг за другом и высматривали только возможность нанести удар по своим соперникам, а не по этому коварному кукловоду, который держал в руках их судьбы.

Глядя на это, можно было заплакать или истерически расхохотаться — и это желание Иллитиану тоже приходилось сдерживать. Что-то говорило ему, что если он начнет смеяться, то не сможет остановиться и будет заходиться в бесконечном смехе, пока даже безумие Смеющегося Бога не покажется логичным и здравым. Никто не двигался, никто не говорил. Иллитиан и великие архонты оставались столь же безмолвны, как висящие жертвы Векта, и терпеливо ожидали приказов от Верховного Властелина. Период Разобщения — не то время, чтоб демонстрировать слабость.

Наконец, Вект прошествовал обратно к трону и сел, прежде чем снова заговорить.

— Естественно, я призвал вас всех сюда, чтобы обсудить текущее Разобщение. Подобные случаи небеспрецедентны, точно так же, как небеспричинны. Будьте уверены, ответственные за эту попытку всех нас уничтожить будут найдены и наказаны за свои преступления. В этом вы можете не сомневаться.

Зал яростно затрясся. Из-за стен донесся громовой треск, терзающий слух и душу в равной мере. Вект сделал паузу и посмотрел наружу, где бесновалась буря, и лишь немногие осмелились повторить его подвиг. Иллитиан подумал, что увидел в глазах тирана страх. Этот бессмертный бог вечного города видел, что в бурлящих энергиях снаружи читался конец его правления. Иллитиан подавлял желание бежать, или броситься наземь, закрыв уши, или, еще хуже, признаться во всем и взмолиться о прощении.

Это он был виновен. Это его действия привели к Разобщению, и в этом он был уверен. Сговорившись с Кселиан и Крайллахом, он спустил с цепи силы, которые теперь безжалостно крушили Комморру. Столь горькая ирония: заговор с целью свергнуть Асдрубаэля Векта привел Иллитиана сюда, на расстояние удара, к самому тирану. Но теперь это все ничего не значило. Кселиан и Крайллах уже были мертвы, их поглотили те самые ужасающие силы, и остался лишь Иллитиан, на которого и падала ответственность, столь мрачно упомянутая Вектом.

Если бы Вект смог прозреть, кто повинен в катаклизме, объявшем всю Комморру, то это означало бы конец для Иллитиана. Судьба меньших архонтов была бы поистине благословенным освобождением в сравнении с теми ужасами, которые свершил бы Вект над ним за его преступления. Страх, скрутивший живот Иллитиана, был знаком ему. Он уже долго плел интриги против Векта и за это время успел взвесить все последствия. И даже при этом, стоя перед самим тираном после того, как все его планы были разрушены, а союзники погублены, Иллитиан мог лишь сдерживаться, чтобы не запятнать себя. Невзирая на опасения, Иллитиан должен был вести себя так же равнодушно, как и другие великие архонты, каждый из которых притворялся, что им нет дела до текущей ситуации и того, что она им сулит. Если бы они держались иначе, то навлекли бы на себя подозрения Верховного Властелина.

Асдрубаэль Вект сделал резкий вдох и продолжил.

— В настоящий момент город следует защитить, и эту ответственность с этого момента я накладываю на вас всех и на каждого в отдельности.

Вект снова встал, выдавая своей неусидчивостью тревогу. Прежде Иллитиан никогда бы не подумал, что угрюмый Верховный Властелин способен на такое чувство. Шагая между висящими телами, тиран, казалось, снова набрался энергии, и его голос неестественным эхом отдался в огромном пространстве.

— Все вторжения из-за пелены нужно уничтожить! Открытые порталы будут запечатаны! Одержимые — уничтожены! Многие из вас считают, что сейчас идеальное время, чтоб сводить старые счеты и истреблять соперников — и они во многом правы — однако я предупреждаю, что если ваши игрища подвергнут город новым опасностям, то отвечать вы будете непосредственно передо мной… и также предупреждаю, что я сейчас далеко не в великодушном настроении.

Словно для того, чтобы подчеркнуть слова Векта, зал аудиенций содрогнулся от еще одного громового раската. Мрачное выражение на лице тирана перешло в гневную гримасу.

— Достаточно разговоров. Идите. Исчезните с глаз моих. Вам будут назначены районы, за которые вы будете ответственны, — выплюнул он. — Идите и сделайте то, что должны, чтобы спасти наш дом.

Архонты молча вышли, вытянувшись колонной. Каждый был поглощен своими мыслями и, несомненно, планировал, как скормить ближнего своего свирепым сущностям, свободно бродящим по городу, оставшись при этом… «невинным», пожалуй, было бы неподходящим термином… скорее, невиновным. Иллитиан с интересом разглядывал остальных, наблюдая, как они разбиваются на отдельные клики по пути к собственным транспортам. Опытные глаза могли различить среди них охотников и добычу, основываясь на брошенных исподтишка взглядах и едва заметных жестах. Во время Разобщения отменялись все ранее существовавшие правила и договоренности. Все предыдущие альянсы шли прахом, старые соперничества временно откладывались в сторону и делались новые уступки, в то время как политический ландшафт Комморры изменялся столь же внезапно и резко, как и сам город, объятый бурями. Эта мысль невероятно воодушевила Иллитиана. Может быть, его собственные планы и погибли, но то же произошло и с планами всех потенциальных соперников.

Эбеновые коридоры вокруг зала аудиенций постепенно заполнялись новыми официальными лицами, представителями и многочисленными кабалитами Черного Сердца, собравшимися со всего города. Иллитиан подумал, что, видимо, в следующие несколько часов Векту придется согнать, запугать и заставить подчиниться еще великое множество различных группировок. Ночные изверги-мандрагоры крались в тенях между серебряными канделябрами, тлеющими призрачным колдовским огнем, клэйвексы инкубов проталкивались мимо спорящих геллиархов и сирен под арками из черного опала, группы гемункулов толпились рядом, словно летучие мыши в гнездах, демонстрируя печати своих ковенов — Сглаза, Пророков Плоти, Темной Веры, Черного Схождения.

Иллитиан остановился и более внимательно оглядел представителя Черного Схождения. Его белое блестящее лицо было растянуто в вечной широкой улыбке, по бокам от нее свисали щеки, переходящие в напоминающую бороду массу пурпурных отростков на подбородке. Черные ребристые одеяния скрывали на удивление тучное тело гемункула. Заостренный капюшон поднимался над его затылком, обрамляя уродливый лик. Существо заметило взгляд Иллитиана и повернулось к нему, улыбаясь еще шире, если это было возможно.

— Вы пришли, чтобы представлять Черное Схождение перед Верховным Властелином, — заявил Иллитиан.

— Имею честь, архонт, — несколько осторожно согласился гемункул. Он отметил символ Белого Пламени на доспехах Иллитиана, и его глаза понимающе сузились. Постоянная улыбка на миг показалась слегка натянутой.

— Тогда у нас тоже есть общие дела, которые нам следует обсудить, — без обиняков сказал Иллитиан.

— Это… весьма верно, архонт Иллитиан, — гемункул кивнул. — Нам нужно обсудить очень и очень многое. Я сожалею, но для этого понадобится иное время и место.

— Воистину. Пусть же будет известно, что я готов к решению, которое удовлетворит все стороны, — бесстрастно сказал Иллитиан. Он повернулся и пошел прочь, бросив через плечо: — Пришлите мне весть о своих намерениях, как только это станет возможно.

Зиклеядес, патриарх-ноктис Черного Схождения, молча наблюдал, как архонт Белого Пламени удаляется сквозь толпу. Ум патриарха по-прежнему быстро анализировал все, что могла значить эта казавшаяся случайной встреча. Зиклеядес был стар даже по меркам гемункулов, которые не так уж часто считали свои годы. Он дожил до такого возраста благодаря тому, что очень внимательно относился ко всему неожиданному и всесторонне изучал новую информацию, прежде чем брать на себя какие-либо обязательства.

Судя по докладам, полученным им от подчиненных, с отступником Беллатонисом уже должны были разобраться, но тут явился архонт, который ясно дал понять, что их общая «проблема» по-прежнему является текущей. Сам этот факт позже станет источником немалой скорби для этих подчиненных, и понадобятся новые планы исправления ситуации, если он окажется правдой.

Заявление Иллитиана, что он готов к решению, было завуалированным способом сказать, что он настроен помочь Черному Схождению в убийстве Беллатониса. Это само по себе было потенциально полезно и вместе с тем весьма тревожно, так как подразумевало, что Иллитиан знает слишком многое, и это не совсем безопасно. А это, в свою очередь, значило, что для полного заметания следов, ведущих к Черному Схождению, придется организовать еще одну смерть — смерть самого Иллитиана. Архонт Белого Пламени был широко известен и превосходно защищен от покушений, поэтому устранить его, конечно, будет совсем непросто.

Зиклеядес удрученно покачал головой. Его тревожило, что это критически важное событие произошло именно в это время. Возможно даже, что Иллитиан пытался подстроить хитроумный обман с целью навести тень на Черное Схождение, так что любое действие, которое они предпримут против него, послужит доказательством, что ковен повинен в Разобщении. С той же вероятностью могло быть так, что Иллитиан попросту пытался сбить патриарха с толку в надежде, что тот совершит какую-нибудь грубую ошибку, стоя перед Вектом.

Раздался грохот цимбал и вой рогов, призывающий ждущую толпу в зал аудиенций. Патриарх попытался сконцентрироваться на том, чтобы очистить свое сознание от любых следов вины или страха, которые могли бы его выдать пред ликом Верховного Властелина. Были времена, когда он просто не понимал, как это делают архонты.

Глава 18 Каудоэлит и другие кладбища

Мир за следующими вратами был темным, как ночь, и шумным, как буря. Черные языки испарений с воем проносились мимо, уносимые безжалостным сокрушительным ветром. С неба не светили ни солнце, ни звезды, поэтому Караэис поднял колдовской клинок и призвал из него тусклое голубоватое свечение, чтобы видеть, куда они идут. Ландшафт состоял из мерцающих почернелых обломков камня, перемежающихся кривыми серебряными ветвями, что торчали вверх, словно деревья после пожара. Предыдущий мир был морозным, этот же был горячим и удушливым, как лихорадочный сон. Земля под ногами источала нездоровый жар, как будто в глубине под обломками все еще пылал огонь. Врата, из которых вышли эльдары, тоже почернели, и их пронизанная серебром психокость скрывалась под горелой угольной патиной.

Это место Пестрый узнал уже точно: когда-то, давным-давно, он здесь бывал. То был Каудоэлит, иногда в шутку называемый мастерской Ваула — один из нескольких миров, которые именовали себя этим титулом до Падения. Каудоэлит стал полем боя еще до того, как проснулась Та, что Жаждет, когда соперничающие фракции эльдаров сражались за недостроенный искусственный мир, который создавался для спасения от неминуемого катаклизма. Война склонна создавать горькие, но поучительные истории, и это была одна из них: еще не готовый искусственный мир был уничтожен в сражениях, а его горящие останки обрушились вниз, распространяя разрушение по всей планете. Немногие эльдары выжили, но только для того, чтобы встретить тот самый роковой конец, от которого они пытались сбежать.

Чародей и аспектные воины осторожно продвигались по выжженному ландшафту. Ни один житель Каудоэлита не пережил вопля, с которым родилась Та, что Жаждет, но в последующие века здесь неоднократно пытались закрепиться всевозможные чужаки-мародеры. Были и войны за владение планетой: эльдары бились с мародерами, мародеры друг с другом, и даже, как ни прискорбно, эльдары со своими сородичами. Сам Пестрый прибыл сюда, чтобы противостоять орочьей заразе, но он слышал истории, что в разные моменты истории этот мир служил пристанищем для всех рас галактики, у каких только есть противостоящие пальцы.

Легенды о Вауле, боге-кузнеце, были известны даже за пределами эльдарской расы, и, казалось, ничто не могло поколебать веру в то, что на Каудоэлите до сих пор лежит некий огромный клад. Не проходило и поколения, чтобы какой-нибудь пропыленный книгочей или алчный пират не прибыл сюда, чтобы заявить свои права на сокровища. Тот факт, что эльдары сражались с ними, чтобы защитить планету, только подкреплял мифы. Правда же состояла в том, что на Каудоэлите действительно было сокровище, только не того рода, какой ценят другие расы. В древности этот мир обладал десятками, если не сотнями тысяч отдельных порталов в Паутину — причем любых, начиная от громадных корабельных ворот, способных вместить даже самые грандиозные эфирные корабли, до связанных друг с другом персональных порталов, которые позволяли мгновенно переместиться в любой уголок галактики всего за несколько шагов.

Распри и Падение положили конец всему этому. Уцелела лишь горстка первоначально существовавших врат, но они все же делали Каудоэлит жизненно важной точкой материальной вселенной, связующим звеном между бесчисленными нитями Паутины, которые сами по себе не соединялись друг с другом. Неудивительно, что Караэис привел их сюда. Несмотря на предыдущие насмешки Пестрого, немного было мест, которых нельзя было достичь через врата Каудоэлита. Возможно, чародей даже мог бы довести их до Бьель-Тана напрямую с этого мира-кладбища.

Они брели все дальше, продираясь сквозь кусачие порывы черного ветра. Поблескивающий рельеф не отличался разнообразием: рухнувшие глыбы нефрита, мрамора и лунного камня, разбитые механизмы из золота и платины, обломки серебряной филиграни, — все это сплелось в тесных объятьях и медленно распадалось в прах. Пройдет еще с дюжину тысячелетий, и Каудоэлит, возможно, станет таким же, как только что покинутый путниками мир — море барханов, состоящих из разложившихся останков позабытой цивилизации.

Пестрый уловил уголком глаза едва заметное, быстро исчезнувшее движение — это был не черный ветер, но нечто материальное и человекоподобное. Он ничего не сказал и стал ждать, не повторится ли оно. Его вознаградило еще одно мимолетное, быстро промелькнувшее движение за поваленной плитой. Арлекин по-прежнему держал язык за зубами и лишь придвинулся чуть ближе к Морру. Зловещие Мстители, кажется, ничего не подозревали, а все внимание чародея было приковано к пути, ведущему к следующим вратам. Он часто сверялся с одинокой руной, которую держал в сложенных чашей руках, и как будто немного сомневался в ее показаниях.

Без предупреждения их накрыл вражеский огонь, и между членами группы рядами вскинулись фонтанчики грязи; обстрел велся с разных точек. Зловещие Мстители отреагировали безупречно, единым плавным движением нырнув под укрытие и открыв ответный огонь. Караэис снова взглянул на руну в своих руках, явно изумленный, но все же подчинился намеренно резкому приказу экзарха и тоже укрылся. Пестрый бросился к носилкам Морра и притянул их к земле, где инкуб хоть немного, но был защищен от шипящих залпов.

У атакующих было решительное преимущество в огневой мощи, на любое движение Зловещих Мстителей они отвечали осиным роем снарядов, которые чиркали по камням вокруг них, разбиваясь вдребезги. Каждые несколько мгновений на секунду воцарялась тишина, а потом выстрелы трещали уже с другого угла. Пестрый оставался на земле, растянувшись во весь рост рядом с Морром, и остро ощущал, что по большей части его прикрывает лишь тело инкуба, лежащего рядом.

— Ты должен разрезать путы, маленький клоун, — прорычал Морр. — Я предпочел бы умереть стоя.

— О, я так и сделаю, подожди только секунду, пока не станет безопасней, — успокаивающе прошептал в ответ Пестрый. Морр безрадостно рассмеялся, когда еще одна очередь снарядов с воем разминулась с ним всего на несколько миллиметров.

Экзарх и Караэис, похоже, все это время планировали контратаку. Все пятеро аспектных воинов вдруг вскочили на ноги и синхронно устремились в руины, на ходу отстреливаясь слаженными очередями сюрикенных катапульт. Караэис бежал следом, по его клинку ползли зигзаги молний, а из одной руки, поднятой вверх, лился яркий холодный свет, освещавший путь наступающим аспектным воинам. В тот же миг, как они растаяли в темноте, Пестрый принялся резать ремни, которыми Морра пристегнули к носилкам. Изогнутый клинок быстро и ловко рассекал их один за другим. Клэйв Морра высвободился и упал, и инкуб рывком поднялся в сидячее положение, хоть его руки и были по-прежнему скованы за спиной.

— Освободи меня! — потребовал Морр голосом, полным волнения. Пестрый прижал «поцелуй арлекина» к кандалам и выстрелил моноволоконной проволокой, которая тут же обратила замки в пыль. Когда цепи упали, Морр с благоговением подхватил с земли свой клэйв, и на его лице прорезалась внушающая ужас дикая улыбка.

В том направлении, где скрылись аспектные воины, сверкнул ряд ослепительных вспышек, от которых повсюду заметались тени. Морр взял наизготовку двухметровый, изогнутый громадной дугой клэйв и посмотрел на Пестрого, как будто размышляя.

— Пошли, у нас не так много времени, — крикнул арлекин, пустившись бежать в направлении, противоположном тому, куда умчались аспектные воины. — Убить меня ты всегда успеешь!

Морр на миг с сомнением оглянулся туда, откуда доносился оружейный огонь и взрывы. Перестрелка, судя по всему, отдалялась от них и понемногу переходила в редкий и смутный треск вдали. Приняв решение, инкуб повернулся и легко помчался следом за быстроногим арлекином.

Пыточные лаборатории Беллатониса были погребены в переплетенном, как соты, лабиринте тайных комнат и секретных проходов, прилегающем к территории Белого Пламени в Верхней Комморре. Основная их зона первоначально представляла собой просторную комнату с высоким потолком, к одной из влажных стен которой примыкал ряд камер, а пол был покрыт трещинами. Теперь она была разрушена более чем наполовину. Пол раскололся, камеры засыпало, и на их месте остался склон из битого щебня. Всюду были разбросаны обломки камня и кучи зернистой пыли.

Горстка верных прислужников Беллатониса, развалин, рылась в завалах, разыскивая оборудование, которое смогло уцелеть в тряске, вызванной Разобщением. Они поставили на место несколько рабочих столов и аккуратными рядами разложили на них сверкающие инструменты. С потолка на цепях свисал саркофаг со стеклянной передней стенкой, хотя его брат-близнец лежал разбитым на полу под ним. В центре уменьшившейся в размерах комнаты стоял операционный стол, на котором возвышался метровый цилиндр из полированного металла с ручкой сверху. Часть металлического корпуса спереди была откинута на петлях, так что было видно, что внутри хранится еще один, хрустальный цилиндр, наполненный бесцветной жидкостью. В ней плавал некий предмет, почти скрытый длинными темными волосами, которые медленно дрейфовали вокруг него, но сомневаться не приходилось: это была отрубленная голова.

У входа в лабораторию задвигался какой-то силуэт и внезапно ввалился внутрь, на свет. Ближайший развалина испуганно развернулся и с грохотом уронил кювету с инструментами, которую держал в руках.

— Хозяин! Что случилось? — встревоженно воскликнул он.

— О, ничего такого, — просипел Беллатонис, махнув рукой. — Не суетись.

— Н-но хозяин, ваша…

Синтетический голос пробился сквозь сбивчивую речь развалины. Этот голос напоминал вздохи ветра, проносящегося меж голыми зимними ветвями деревьев.

— Похоже, с тех пор, как я видела тебя в последний раз, Беллатонис, ты успел потерять руку. Как неосторожно с твоей стороны.

Беллатонис с сожалением пошевелил обрубком плеча.

— Как я уже сказал, ничего такого, чего нельзя моментально исправить, — он неприятно ухмыльнулся, — и куда лучше, чем другой вариант, уж поверь мне.

— Я слышала, что некоторые животные отгрызают себе лапы, чтобы сбежать из капкана, — прошептал голос. — Судьба окружает тебя, мастер-отступник, она все ближе, и смерть твоя неизбежна.

Беллатонис подошел к цилиндрическому вместилищу и вгляделся в то, что там находилось. Бледное восковое женское лицо с наглухо зашитыми глазами и ртом как будто слепо уставилось на него в ответ, глядя меж извивающихся локонов.

— Ты всегда готова поднять настроение, Анжевер, — с обманчивой кротостью сказал гемункул. — Больше всего я в тебе люблю именно это.

Голос доносился из узкой решетки в основании цилиндра, и хотя губы не двигались и не могли двигаться, лицо подергивалось в подобии жизни.

— Я предупреждала, чтоб ты уничтожил Иллитиана, пока у тебя был шанс. Теперь он замышляет против тебя. Он хочет стать твоей погибелью, а не твоим союзником.

— Это было бы необычно глупо с его стороны, ведь я держал его жизнь в своих руках.

— Уже не держишь. Ты даровал ему новую жизнь, и уже сейчас он пользуется ею, чтобы предать тебя.

Черные глаза Беллатониса угрожающе сверкнули, когда он услышал слова старухи. Анжевер страстно ненавидела Иллитиана, и тому была причина. Именно архонт Белого Пламени нашел ее и обезглавил после того, как она сотни лет выживала в полном одиночестве среди населенных демонами руин проклятого Шаа-дома. Обнаружив, что старуха каким-то образом продолжает цепляться за жизнь, Иллитиан продал ее отрубленную голову Беллатонису, как диковину, призванную возбудить в том интерес к более грандиозному и опасному плану, задуманному архонтом. Но при этом Анжевер также обладала даром варп-зрения, и не все, что она говорила, следовало отвергать как мрачные предсказания, изрекаемые для собственного удовольствия.

— Ну, это мы еще посмотрим, — заявил Беллатонис. — Если это так, то Иллитиан меня довольно-таки сильно недооценивает.

Гемункул неуклюже пошарил единственной целой рукой в нескольких карманах, прежде чем наконец извлечь алый драгоценный камень со множеством граней, величиною с большой палец руки. Он трижды постучал самоцветом по столу и положил его на поверхность, при этом повторяя имя «Ниос Иллитиан», как будто это было заклинание. Над драгоценностью из ниоткуда возникла маленькая красноватая картинка, расплывчатый вид с перспективы первого лица. Беллатонис смотрел и слышал, как Иллитиан (потому что именно от его лица он это видел) выступает с речью перед своими воинами и отправляется на Центральный пик.

— Ты можешь читать мысли Иллитиана? Как?

— К несчастью, читать его сознание я не в состоянии, но могу видеть, что он видит, слышать, что он слышит, а также, следовательно, и то, что он говорит. Это в крови, если можно так выразиться… Ну и много же демонов там, наверху.

— Разобщение открывает трещины в нашей реальности и превращает их в двери. Снаружи много тех, кто готов ворваться внутрь за пиршеством.

— Хмм. Это я прекрасно понимаю, но что можно сделать в настоящей ситуации?

— Тебе не удержать это под контролем, тем более, замечу, одной рукой.

— А это, Анжевер, очень неудовлетворительный ответ, возможно, тебе стоит взять его обратно, — игриво заметил Беллатонис. — Мои ресурсы в данный момент несколько ограничены, но мы наверняка сможем их подстроить под твое не менее ограниченное положение.

Зашитое лицо вздрогнуло при мысли о пытках Беллатониса. По личному опыту она знала, что гемункул прав, и что его репутация мастера в этом искусстве имеет прочное основание. Голосовая решетка почти жалобно заскрежетала:

— Две странствующие души, затерянные в Паутине, приближаются к последней цели. Одна темна, другая светла, и их жертва определит исход Разобщения. Сейчас они недоступны для тебя и недоступны ни для кого в Комморре, даже для самого Асдрубаэля Векта.

— Хмм, полагаю, этот ответ получше, но мне все равно не нравится, — пробормотал Беллатонис, снова переключив внимание на красноватое изображение. — Так, похоже, наш Иллитиан получил распоряжения на ближайшее будущее, так что какое-то время он будет занят.

— Неважно. Твой рок уже спущен с цепи.

— Да, да, рок, мрак и все такое. Ты иногда и в самом деле утомляешь своими повторами. О, смотри-ка, кто это пожаловал? Зиклеядес, старое ты чудовище — а, я вижу, ты уже стал патриархом-ноктис. Очевидно, с тех пор, как я отделился от Черного Схождения, стандарты упали еще ниже.

— Видишь? Иллитиан продал тебя этому Зиклеядесу, даже не озаботившись ценой. Архонт хочет, чтобы ты был мертв.

— Если бы только это было так просто, — задумчиво вздохнул Беллатонис. — Зиклеядес желает, чтобы я погиб и исчез, но, подозреваю, если Иллитиан действительно жаждет мести, он бы предпочел, чтоб я жил и страдал на протяжении достаточно долгого времени. У него есть склонность к изрядной дотошности. Как это невероятно прискорбно, я-то полагал Иллитиана более прогрессивной личностью.

— Все теперь обращены против тебя, ты не можешь сбежать от судьбы.

— О, с этим бы я поспорил, Анжевер. В конце концов, посмотри на себя. Ты должна была умереть века назад, при падении Шаа-дома, и все же ты здесь. Случай порой творит чудеса.

— Цена была ужаснее, чем ты можешь вообразить.

— Лишь потому, что ты сделала ошибку и заплатила эту цену сама, — усмехнулся гемункул. — Кстати говоря, мне бы действительно стоит себя подлатать. Эй, ты! А ну-ка иди сюда, чтоб я тебя получше разглядел. О да, я вижу, у тебя тут есть весьма неплохая пара рук…

Рабские кварталы заканчивались там, где первоначально пролегала граница парковой территории. Архитектурные сооружения резко изменились, вместо лабиринта кое-как сколоченных досок и слякотных улиц появились гладкие монолиты из обсидиана, стали и гранита, возвышающиеся вдоль широких бульваров, которые выстилал пружинистый дерн, щедро удобренный молотой костью. Массивные строения различались по размеру: самые близкие были всего в несколько этажей высотой, но чем дальше они удалялись от парка, тем выше становились. Все они были богато украшены барельефами и колоннами, окружавшими подобные устьям пещер входы и пустые окна. В некоторых происходили живые представления из движущегося света, изображавшие обитателей этих домов, но большая часть демонстрировала миру бесстрастные скульптурные образы их давно уже мертвых лиц. Это были иннеалксии — мавзолеи достославных предков, или, точнее, монументы в их честь, ибо ни в одном из них не было и следа смертных останков.

Харбир никогда раньше не задумывался об ироническом контрасте, который представляли собой рабские трущобы, теснящиеся бок о бок с этим комплексом великолепных пустых сооружений. В обществе, лишенном богов, иннеалксии были ближе к храмам, чем любые другие здания в Комморре — пустые дома для мертвых, которые прославляли их прижизненные достижения. Харбир устремился вперед по краю заброшенного бульвара, чувствуя себя неприятно уязвимым. Он пытался смотреть под ноги, не поднимая взгляд к сводящим с ума небесам, хотя какая-то крошечная, безумная часть его личности говорила, что он должен это сделать. Он чувствовал давление, исходящее оттуда, сверху, тошнотворное ощущение чуждого зноя, от которого по коже бежали мурашки. Желание снова взглянуть наверх преодолевало практически все, и даже сейчас он мог поклясться, что все еще видит вспышки неземных цветов, куда бы ни посмотрел.

Легенда гласила, что все эльдарские боги были уничтожены, поглощены Той, что Жаждет, во время Падения. Азуриан, Каэла Менша Кхейн, Ваул, Керноус, Лилеат — все они. Теперь комморритские семьи, обладавшие хоть каким-никаким происхождением и историей, поклонялись сами себе или, скорее, своим блистательным предшественникам, а не этим достойным презрения, потерпевшим крах богам. В Верхней Комморре благородные фамилии воздвигали километровые статуи самих себя и посвящали целые флигели поместий накоплению информации о своей родословной. Здесь, в Хай'кране, расположенном на более низком уровне, вернорожденные не могли столь глубоко увлекаться своими некрополями и поэтому были вынуждены обходиться более скромными храмами, посвященными собственному тщеславию.

В отдалении над крышами возвышались уступы яруса Азхоркси, ломаная стена, состоящая из башен полированного обсидиана и аметиста. Где-то ближе к подножию этих башен, как заверила Безиет, можно проникнуть в фундаментальный слой, пронизанный многочисленными венами и капиллярами туннелей. Харбир надеялся, что она права; он ощущал практически животное чувство, что кто-то преследует его среди этих мавзолеев. Темные распахнутые двери как будто изготовились, чтобы в любой момент затянуть его внутрь и навечно заточить среди стерильной роскоши склепов.

Конечно же, каждый вернорожденный жил с твердым намерением никогда не обзаводиться подобным домом смерти. Благодаря стараниям гемункулов любой из них мог вернуться из мертвых, если уцелела хотя бы мельчайшая часть смертной оболочки. И все же некоторых по-прежнему настигала смерть от всепожирающего пламени, от разрушительных энергий, от гибельных токсинов, загадочное исчезновение или простое вероломство, и поэтому на протяжении веков количество монументов неумолимо возрастало. Склепы были украшены трофеями, собранными на протяжении столетий грабежа и разбоя: заключенными в хрусталь черепами примечательных врагов, таранами захваченных кораблей, варварскими доспехами, экзотическим оружием, статуями и произведениями искусства, похищенными со ста тысяч различных миров. Тщеславные надписи объявляли об их достижениях:

«Дрожите перед мощью Вайл'ака Ак Меншас, коего жертвы именовали Лордом-Сорокопутом. Так могуч был его клинок, что за раз пронзал он им три тела, так быстр был его «Рейдер», что за тысячу охот ни один раб не избежал его хватки».

«Взгляните на разложенные пред вами сокровища Окхрада Лир Хагорах Каэзоса, Вора Душ. Молодые ли, старые, все в конце концов покорялись его свирепой ласке. На мире Шарн сто поселений пало пред ним за одну ночь, но он объявил, что все еще не насытился».

«Узрите дом смерти Кассаиса, что не нуждается в ином имени. Под дюжиной солнц разбойники претворяли в жизнь его кровавый приказ, оставляя рабов с одним глазом и одной рукой, только чтобы отметить его путь».

Здесь не было призраков, если не считать воспоминаний, и все же Харбир чувствовал, что волосы у него на загривке встают дыбом, как будто какой-то голодный взгляд следил за его движениями. Посреди всего смятения и ужаса, что бушевали в городе, нечто избрало именно его объектом своего внимания, и это было нечто ужасное. Он остановился и неуверенно оглянулся на Безиет и Ксагора, идущих в нескольких шагах позади него. Встретив нетерпеливый взгляд архонта, он вдруг почувствовал, что его опасения слишком глупы и беспочвенны, чтобы их озвучивать.

— Что такое? — прошипела Безиет.

— Я… ничего, я просто почувствовал, будто за мной… будто за нами наблюдают, — выдавил Харбир.

— Я тоже это чувствую, — заявила она. — Что-то следует за нами, причем начиная с парка, если не раньше.

— Может, попробовать его поймать? — тихо спросил Харбир, ощутив облегчения. Он-то уже боялся, что сходит с ума. Безиет помотала головой.

— Нет. Надо идти дальше, если оно не хочет с нами связываться, то и нам нет причин связываться с ним, если не придется. Попробуем оторваться от него в шахтах.

Харбир кивнул и начал незаметно красться дальше. Пограничные башни Азхоркси теперь были гораздо ближе и подавляли собой даже самые высокие иннеалксии поблизости, что, вне сомнений, служило источником большого гнева среди вернорожденных Хай'крана. Земля впереди переходила в склон, опускающийся в сторону ряда угловатых контрфорсов, выпирающих из тесно стоящих башен. Между ними виднелись приподнятые края трех серебряных колец, утопающих в земле, каждое из которых было достаточно широко, чтобы вместить в себя целый «Рейдер». Это были вертикальные устья путевых туннелей, которые выходили в Хай'кран и тянулись из-под центра города.

Харбир немного ускорил шаг, с нетерпением ожидая возможности уйти из-под открытого неба в более уютное замкнутое пространство. Когда он подобрался поближе, его внимание привлекло какое-то движение, мелькнувшее у контрфорсов. Он беззвучно припал к земле и несколько минут напрягал глаза, вглядываясь в тени; за это время Безиет успела нагнать его и тоже уставилась вперед. Она свирепо выругалась и выплюнула:

— Ур-гули.

Устья туннелей кишели тощими, как плети, пещерными чудовищами. Они выползали из глубин, словно стаи вшей, ищущих нового хозяина. Слепые головы крутились туда-сюда, нюхая воздух рядами обонятельных отверстий.

Харбир кивнул.

— Похоже, они движутся в этом направлении. Должно быть, та здоровая куча падали в рабском городке наконец-то обрела претендента на владение. Правда, в них есть что-то странное, я думаю, они затронуты варпом.

Безиет что-то проворчала и снова всмотрелась в темноту. На таком расстоянии сложно было о чем-то судить, но эти существа действительно выглядели необычно. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, в чем дело. У некоторых ур-гулей недоставало рук или ног, и все они, так или иначе, были кем-то жестоко изодраны.

— Разве они не жрут друг друга при малейшей возможности? — спросил Харбир.

— Каннибалы, да, — протрещал Ксагор. — Сомафаги.

— И почему тогда те, у кого не хватает конечностей, не в желудках у остальных? — мрачно добавила Безиет.

— Что важнее, как нам сквозь них пробраться? Может ли ваш клинок порубить их, как это было на Великом Канале?

— Нет, ур-гули настолько сильны и ловки, что я обычно избегаю сражения с ними, если их больше трех, а у меня за спиной нет отряда воинов. А там внизу их более тридцати, и они все прибывают. Не думаю, что мы сможем пробиться сквозь них, скорее, нам придется убраться с их пути и надеяться, чтоб они нас не унюхали.

Ксагор жалобно заломил руку и лапу.

— Высокочувствительные обонятельные органы, — со страхом прошептал развалина. — Очень эффективные охотники.

— Тогда мы встанем за дверью, куда они смогут проникать только по несколько за раз, и… подожди-ка, что это? Кажется, нам улыбнулась удача, не все еще отсюда сбежали.

Тонкий обтекаемый силуэт беззвучно выплыл из теней над стаей ур-гулей, вперед выдавался острый бронированный нос, наверху раздувались эфирные паруса оранжевого и зеленого цветов. Это был «Рейдер», на узкой палубе которого теснились воины-кабалиты. Ур-гули недоуменно заметались, их ноздри раздувались от близости добычи, но пока не могли определить, откуда доносится запах.

— Что они делают? — спросил Харбир.

— Проводят чистку, а заодно развлекаются, — ответила Безиет.

В бурлящую массу с «Рейдера» посыпался дождь каких-то крошечных объектов, металлических семян, которые расцветали огненными вспышками плазмы, как только соприкасались с землей. Тощие жилистые тела моментально воспламенялись в ее отсветах, а потом за один удар сердца истлевали в прах. Безжалостные потоки осколочного огня захлестали по выжившим тварям, оставляя кратеры в плоти и вдребезги разбивая безглазые черепа.

Стая ур-гулей как обезумела, они начали бегать и скакать во всех направлениях, демонстрируя чудовищное проворство. Ведомые неким шестым чувством, несколько прыгнули вертикально вверх, на «Рейдер», вытянув лапы с крючковатыми когтями, но рулевой точно рассчитал высоту, и машина покачивалась лишь чуть выше того предела, где до нее еще можно было добраться. Асимметричная битва продолжалась, кабалиты не спеша расстреливали ур-гулей в свое удовольствие. Стая уже разбегалась, большая часть тварей пыталась найти укрытие, но некоторые по-прежнему бессмысленно вскидывались, пытаясь схватить своего летучего мучителя. «Рейдер» повернулся и погнался за горсткой ур-гулей, которые удирали прямо в том направлении, где прятались Харбир, Ксагор и Безиет.

— Что-то или кто-то действительно шлет нам удачу, — тихо пробормотала Безиет. — Давайте не будем его разочаровывать. Ксагор, как считаешь, ты сможешь подбить рулевого из этой своей винтовки?

Ксагор отчаянно замотал головой и бессильно опустил плечи. Тем временем «Рейдер» подгонял свирепую стаю ур-гулей все ближе.

— Давай я перефразирую это так, — холодно сказала Безиет. — Ксагор, ты первым же выстрелом попадешь в рулевого, иначе я выпотрошу тебя, как рыбу.

Глава 19 Сила заблуждения

Пестрый не прекращал бежать, увеличивая разрыв с Морром по мере того, как они оба стремительно удалялись сквозь ветер и тьму. Они петляли между ломаными стенами из ляпис-лазури и пробегали по улицам из почерневшего алебастра, огибали кучи поблескивающих обломков и пересекали поля из разбитых кристаллов. С проворством газели арлекин постоянно держался впереди Морра, чьи широкие шаги были подобны скачкам пантеры. Через какое-то время Пестрый решил, что Морр выглядит согласным следовать за ним, и в глазах у него нет безумной жажды убийства. Он замедлился, позволил инкубу поравняться с собой и побежал бок о бок, глядя снизу вверх в открытое лицо своего спутника.

— Ты не устал? Если хочешь, можно немного передохнуть, но нам бы лучше двигаться дальше. Караэис может выследить нас не хуже гончей, так что надо бежать быстрее, чтобы они не успели нас нагнать.

— Я хорошо отдохнул, — прогремел Морр. — Эти напыщенные глупцы дали мне прекрасную возможность восстановить силы. Сердце мое скорбит, что пришлось оставить их в живых.

— Они бы первыми наделали в тебе дыр, и ты это знаешь. Ну… ты не злишься, что я тебя вот так взял и отключил? Признаюсь, я думал, что будет чуть больше бега и криков, прежде чем мы помиримся.

Морр рассмеялся громким маниакальным смехом, который затерялся в порывах ветра.

— Маленький клоун, ты бродил среди нас, по вечному городу, и все же не понял, как мы живем. Этот трюк так стар, что у него есть собственное имя. Это называется «рок'чса» — когда два раба нападают друг на друга, чтобы выслужиться в глазах нового хозяина. Мне понравилось, как быстро ты придумал решение.

— О. Так я об этом еще не думал, — слегка смутился Пестрый. — Полагаю, от этого мне должно было стать лучше, но почему-то не становится.

— Почему бы тебе просто не сделать врата, как тогда, в храме?

— Чародей, Караэис, почувствует это в тот же миг и сможет задержать их формирование на достаточно долгое время, чтобы Зловещие Мстители нас настигли.

— Тогда куда мы бежим?

— Я думаю, тут где-то неподалеку есть постоянные врата. Если мы до них доберемся и проникнем в Паутину, я смогу довести тебя до Лилеатанира.

— Чародей наверняка попробует закрыть и их.

— Сделать такое с постоянными вратами будет значительно сложнее. Тебе придется дать мне немного возможности для импровизации, я отчасти придумываю все это на ходу.

— Тогда скажи мне, кто атаковал воинов искусственного мира, и по какому счастливому совпадению они явились нам помочь?

— Это… мой маленький секрет, и пока что я собираюсь его сохранить в тайне. Просто знай, что в этой конкретной истории у нас есть не только враги, но и друзья.

— Ушли! — прорычал Караэис. Он яростно пнул разбитые кандалы и с трудом поборол желание сорвать шлем-маску, чтобы набрать воздуха в легкие и закричать сквозь вой ветра, изливая досаду. Аиоса, экзарх Зловещих Мстителей, стояла рядом и наблюдала, как он злится. Ее собственная бесстрастная маска, увенчанная высоким гребнем, оставалась холодна и непроницаема.

— Успокойся, — сказала она мыслеречью. — Твоей страсти здесь не место, вспомни свой путь!

Чародей попытался обуздать эмоции и заставил себя дышать более спокойно. Караэис так много вложил в эту миссию, что она стала его частью, словно живое существо, живущее в груди и гложущее ее изнутри, чтобы выбраться наружу. Он пробежался по тысяче и одной мантре, которым его обучали и которые говорили о чудовищной опасности, что кроется в неконтролируемых страстях псайкера.

Руны, маска, сам путь Провидца — все это были способы изолировать его от угроз варпа и предоставить защиту, позволяющую безопасно управлять его безграничной мощью. Но если воля, лежащая в основе всего, не будет достаточно сконцентрирована и дисциплинирована, это значит, что ничто не может защитить чародея. Если его связь с варпом станет слишком личной, если он хотя бы раз обнажит свою душу перед демонами, тогда он будет потерян, и придет конец его пути Провидца. С большими усилиями он все же утихомирил зверя в своей груди.

— Почему никого не оставили на страже? — наконец, спросил он. Собственный голос показался ему удивительно ровным.

— Я приказала, чтобы ты остался их охранять, — ответила Аиоса. — Почему ты этого не сделал?

— Я… это не то, что я услышал, — в смятении возразил Караэис. — Я слышал, как ты отдала приказ следовать за собой.

Аиоса молча смотрела на него, дожидаясь объяснения, и в том, как она держалась, не было ни капли сомнения, что Караэис допустил ошибку. Чародей тщательно припомнил все, как было. В тот момент мыслеречь Аиосы показалась ему слегка невнятной, но он списал это на неразбериху в перестрелке. Он определенно услышал в ней четкое слово «следуй», хотя теперь, анализируя события, он понял, что не был точно уверен, кто его произнес. Он отчетливо ощутил, как рушится краеугольный камень его уверенности в себе — неужели возможно, что его обманули? Пока он боролся с собственными выводами, подошел Зловещий Мститель и с очевидным отвращением бросил в пыль у ног Аиосы какие-то предметы.

— Экзарх, мы нашли это на месте боя. Здесь были темные сородичи.

В пыли, увлекаемой ветром, лежали покрытый шипами, зловещий с виду пистолет и высокий темный шлем, увенчанный полумесяцем. Обе вещи были недавно повреждены: в шлем врезались сюрикены, а у пистолета был обломан ствол.

— Это все? — спросила Аиоса. — Ни крови, ни тел?

— Ничего, экзарх, не было и следов — хотя на такой земле следы вряд ли могли остаться.

— Хорошо, возвращайся на позицию наблюдения.

Аиоса повернулась обратно к Караэису.

— Итак? — спросила она, как будто никто их не прерывал.

— Кто-то сказал, чтобы я следовал за тобой, но не думаю, что это была ты. Меня обхитрили.

— Ясно, — с медицинской отстраненностью сказала экзарх. — Скажи, каково твое мнение об этих артефактах.

На миг Караэису показалось, что к нему обращается автомат, что если он заглянет внутрь бронекостюма Аиосы, то обнаружит, что тот пуст. Он потряс головой и попытался сконцентрироваться на шлеме и пистолете, подняв над ними руку в перчатке и осторожно прощупывая их психометрию. Его пробрала неожиданная дрожь, и он убрал руку.

— Несомненно, они комморритского производства. Из пистолета недавно стреляли, прежде чем он был сломан. Оттиски слишком… хаотичны, чтобы прочитать что-либо помимо этого. Что ты думаешь?

— Что кто-то снова пытается сбить нас с толку, оставив ложный путь обратно к Темному Городу. Эти улики оставили нарочно, чтобы мы их нашли.

— Это выглядит слишком сложно, — неуверенно сказал Караэис.

— Нас атаковали не темные сородичи. Так называемый противник всеми силами стремился не нанести нам вред.

— Тогда кто?

— Ответ очевиден. Арлекин призвал других членов своего маскарада, и пока они весело плясали с нами, он сбежал вместе с нашей добычей.

— Что? — взорвался Караэис, и животная ярость снова заскреблась в его груди. — Это чудовищно! Зачем им так неприкрыто потакать темным сородичам? Они вроде бы должны ревностно относиться к своей хваленой нейтральности!

— Ты сказал арлекину, что он тоже твой пленник. Думаю, они могут убедительно доказать, что это ты совершил первое оскорбление, а они действовали только в целях его компенсации.

Караэис затих. Аиоса была права, в своем высокомерии он дал арлекину повод аргументировать, что его заставили следовать за чародеем против воли. Караэис был так уверен, что путь приведет его прямиком в зал совета Бьель-Тана, что не подумал о том, что кто-то может так активно ему противодействовать. Он был шокирован, что события, столь точно предсказанные предыдущими гаданиями на рунах, стремительно выходили из-под контроля.

— Если против нас выступил целый маскарад, то наша миссия потерпит поражение, разве только мы объявим войну, — категорически заявила Аиоса. — А этого я делать не собираюсь.

— Нет никакого свидетельства тому, что произошло именно это, — возразил Караэис с чем-то напоминающим былую уверенность. — Мы… мы должны переоценить ситуацию, базируясь на том, что знаем, а не на том, что предполагаем. Пленник временно сбежал от нас, но я не чувствую, что он успел покинуть этот мир. У него есть помощники, но далеко он не ушел. С теми силами, что у нас есть сейчас, мы сможем заново пленить инкуба. Арлекин знает, что не может вмешаться напрямую, не входя в конфликт, и теперь мы тоже это знаем.

Маска Аиосы загадочно глядела на него, как будто говоря, что она знала об этом факте с самого начала.

«Рейдер» опасно крутанулся, когда его рулевого разнесло кровавыми ошметками по всей корме. Бегущие ур-гули, каким-то образом почуяв внезапную перемену, мгновенно развернулись и начали прыгать на качающийся гравилет, словно уродливые лягушки. Через миг по фальшбортам уже карабкалась троица иглозубых чудовищ, протягивая лапы к кабалитам на палубе. Удары боевых клинков и осколочный огонь в упор быстро отшвырнули этих тварей, но за это время их совокупный вес успел накренить «Рейдер», и он еще ниже опустился к земле. На борт запрыгнули новые ур-гули, и окровавленная палуба вскоре превратилась в сплошную массу дерущихся монстров с крючковатыми когтями и воинов в бронзовых доспехах, сражающихся за собственные жизни.

Безиет без слов помчалась к атакованной машине, ведя за собой Харбира и Ксагора. Один из ур-гулей зашипел и бросился на нее, раздувая ряды обонятельных отверстий. Безиет даже не замедлила шаг, когда ее клинок-джинн с хрустом прошел сквозь куполообразный череп твари. Какой-то воин на борту «Рейдера» в отчаянии бросился к изогнутому рычагу управления, чтобы взяться за него и вернуть контроль над транспортом. С ним тут же столкнулся серо-зеленый силуэт рассвирепевшего ур-гуля, и, сцепившись в борьбе, оба перевалились за борт и рухнули наземь с треском ломающихся костей.

Харбир сделал ловкий скачок, который посрамил бы самих ур-гулей, и приземлился на один из подобных клинкам аутриггеров «Рейдера». Ксагор неустанно стрелял из гексовинтовки, не делая различия между противниками. Кабалиты и ур-гули отвратительно раздувались и лопались направо и налево. Харбир пробежал по аутриггеру и запрыгнул на узкую палубу рядом с кормой. Хай'кранский кабалит развернулся, с удивлением уставился на него и тут же встретился с изогнутым клинком Харбира, который с хрустом вонзился острием в его горло. Харбир выдернул нож и отрубил тянущуюся к нему лапу с крючковатыми когтями, после чего повернулся и с отчаянной быстротой метнулся к рычагу управления.

Безиет с такой яростью вонзила завывающий клинок-джинн в еще одно мерзостное, тощее как плеть тело, что практически разделила ур-гуля пополам. На нее прыгнул еще один, и она рассекла его на дергающиеся куски прямо в воздухе. Дух Акзириана был покорен ее рукам, и меч казался легким, как прут, пока она рубила и колола. Она бросила взгляд вверх и увидела, что Харбир добрался до рычага и с силой зажал его одной рукой, словно ведя «Рейдер» сквозь шторм. Наемник налег на изгибающийся жезл управления, так что качающийся гравилет почти что завалился набок. Воины-кабалиты и ур-гули, не готовые к внезапному повороту, покатились с палубы, смешавшись в визжащие комья. Безиет одобряюще ухмыльнулась и побежала вперед, чтобы схватиться за покосившийся поручень и забросить себя на борт. Харбир снова вернул машину в стабильное положение.

Едва ноги архонта коснулись палубы, еще одно иглозубое чудовище вскарабкалось через противоположный поручень. Меч Безиет сверкнул словно молния, рассекая разделяющее их пространство, и тварь, плеснув черным ихором, свалилась назад. Она повернулась к Харбиру и закричала:

— Чего ты ждешь? Давай! Сейчас же!

— Но… Ксагор!

Безиет бросила взгляд вниз, на развалину, который боролся с ур-гулем, обхватившим лапами его винтовку. Клыки-иглы щелкали, пытаясь добраться до горла, и чудовищная сила твари неумолимо преодолевала сопротивление Ксагора. В голове Безиет мелькнул мгновенный расчет: спасти развалину или бросить на произвол судьбы? Если бы там был Харбир, она бы сразу приняла решение — пусть даже этот тощий убийца и успел поднять свою стоимость в ее глазах на пункт-другой — но развалина был по-настоящему полезен. С долгим страдальческим вздохом она спрыгнула с «Рейдера», и клинок-джинн лизнул воздух, обезглавив ур-гуля, который уже прижимал Ксагора к земле. Вокруг кружили другие чудовища, но при наличии под рукой более легкой добычи — невезучих упавших кабалитов — они осторожно держались на расстоянии.

Харбир опустил «Рейдер», когда Безиет дотянулась до развалины и поставила его на ноги, так что она смогла практически зашвырнуть его прямо на борт. По лицу Харбира, маневрирующего транспортом, она поняла, что он что-то просчитывает, поэтому быстро взобралась на палубу сама, прежде чем у него успели появиться какие-нибудь светлые идеи насчет того, чтобы оставить ее саму. Угловатый нос «Рейдера» взмыл в воздух, и они быстро поднялись за пределы досягаемости сражающихся друг с другом ур-гулей и воинов.

— Это было… хорошо сработано, — признала Безиет.

— Спасибо, — ухмыльнулся Харбир, воодушевленный своим успехом. Он почувствовал, что ему действительно в какой-то мере начинает нравиться Безиет. Несмотря на шрамы и грубые манеры, она оказалась самым практичным и приземленным архонтом из всех, что только ему встречались. Для Харбира это было очень странное чувство, и долго оно не продлилось.

— Не подлетай слишком близко к этим башням, — резко одернула его Безиет. — Азхоркси сожгут нас просто ради развлечения, если ты дашь им такую возможность.

— Тогда куда? — угрюмо поинтересовался Харбир.

— В тоннели, план не изменился.

— А что насчет ур-гулей?

— Просто не останавливайся, чтоб подобрать еще пассажиров, — едко посоветовала Безиет.

Ви испытывал все более опасное разочарование. Нетерпеливость, говорили ему энграммы памяти, часто бывает причиной провала миссии, однако эта мудрость сейчас нисколько не помогала. Психический след был свеж и отчетлив. Несомненно, цель недавно прошла этим путем, и даже не один раз, а несколько. Узкие тоннели в субстрате, которые исследовал Ви, просто-таки кишели следами цели, и было абсолютно ясно, что ее логово должно быть неподалеку.

Однако, как Ви ни старался, он не мог обнаружить местонахождение цели или логова и понимал, что снова и снова кружит по одним и тем же местам. Когда Ви впервые наткнулся на свежий след, он испытал желание вступить в коммуникацию, так как тогда он мог бы поделиться с Чо данными и продемонстрировать, что очевидно превосходит ее в способностях к охоте. Теперь он испытывал такое же желание коммуникации, чтобы проконсультироваться с Чо о своих находках. Они весьма озадачивали его, но Чо находилась вне досягаемости и спросить ее было невозможно. Как теперь говорили его протоколы, ему крайне не хватало улучшенных сенсорных способностей второй машины.

Ви крался на тихих, как шепот, гравитационных двигателях, через переплетенную паутину туннелей под поверхностью. Он парил в темноте и безмолвии, анализируя показания сенсоров. Доступная информация не указывала на само существование туннелей, поэтому ему пришлось тщательно картографировать их на ходу и трудолюбиво сверять эти данные с запутанными и многочисленными следами цели, которые он также здесь чувствовал. Ко всему прочему, схема туннелей казалась случайной и не имела никакого определенного порядка ни в вертикальной, ни в горизонтальной плоскости.

Постепенно Ви пришел к осознанию того, что случайность туннелей обусловлена тем, что недавно они претерпели структурные повреждения. Некоторые полностью обвалились, другие частично засыпало, появились пустоты и трещины, образуя между секциями лабиринта связи, которых раньше не существовало. Психические отпечатки в нескольких местах вели прямо в стены из упавших обломков, однако по мере того, как Ви наращивал свою трехмерную карту, он все сильнее ощущал, что следы продолжаются и после завалов. Очевидно, они были старше и возникли еще до этих структурных повреждений. Почуяв волну возбуждения, Ви отметил все эти прерванные цепочки как старые данные и убрал их из своих вычислений.

Как и следовало ожидать, у оставшихся психических следов появилось ярко выраженное средоточие, узел активности, который мог указывать лишь на местонахождение логова цели. Ви плавно развернул свой корпус так, что он прямо указывал на это самое место. Сегментированный хвост изогнулся над панцирем концом вперед, и установленное на нем тепловое копье засияло рубиновой энергией. Огненная линия на кратчайший миг соединила копье со стеной туннеля, а затем твердое вещество преграды начало размягчаться и падать вязкими комьями. Ви настроил мощность своего орудия и начал медленно продвигаться вперед, в образовавшуюся дыру. Достаточно ползать туда-сюда по туннелям, решил он, пробить дорогу напрямую в логово цели поможет достичь максимального фактора неожиданности, и к тому же этот способ обещал ему немалую радость разрушения.

Иллитиан стоял на палубе своей барки, размышляя о запутанных превратностях такой простой вещи, как отправка сообщения в Комморре. Безопасность коммуникаций всегда была проблемой в вечном городе. Достаточно хитроумный враг по-прежнему мог перехватить, блокировать или нарушить любой сигнал, несмотря на то, что параноидальные архонты тысячелетиями настойчиво пытались найти способ это предотвратить. Даже предположительно неуязвимая цепь импульсов видимой энергии могла быть как-то изменена, перенаправлена или расшифрована.

И если даже удавалось преодолеть все эти сложности, сам факт приема сообщения любого рода также включал вероятность, что оно было каким-то образом искажено. Невинно выглядящее сообщение могло, к примеру, быть изменено так, что вводило в системы доспеха приказ отрезать голову владельца, что, как широко известно, случилось с несчастным Реси'нари Крайллахом при получении того, что якобы являлось рапортом о победе над Ли'ленделем Писцом. Как можно общаться, когда ты не доверяешь собеседнику и всем остальным? Это была серьезная проблема, с какого угла не посмотри.

Иллитиан отвлекал себя этими размышлениями, терпеливо дожидаясь уведомления от Векта о том, какой ему назначен район — в какой бы форме оно не прибыло. Вокруг него размещалась слегка поредевшая группа воинов. Вспомогательные отряды разбойников и геллионов тесно столпились вокруг выживших «Рейдеров», и все молча держались на своих позициях, словно косяк стремительных хищных рыб. Темный иззубренный склон Центрального пика косо уходил под ними вниз, туда, где над далекими шпилями Горы Скорби возвышались титанические кричащие статуи Асдрубаэля Векта.

В тенях Центрального пика таились десятки таких же темных стай, как отряд Иллитиана: всюду виднелись эфирные паруса алого, пурпурного, ядовито-зеленого и кислотно-желтого цветов, среди позолоченных гарпий и зазубренных таранов торчали корабельные носы в виде змей с глазами из драгоценных камней, под заточенными лопастями и зубчатыми килями качались ловчие цепи и трофеи, и все это воинство безмолвно парило в непривычном покое. Бесчисленные и разнообразные символы выделяли различные кабалы, призванные Верховным Властелином. Для всех них открывались практически неограниченные возможности обрести преимущество в хаосе, и начинались они прямо сейчас. В последующие часы единственного пропущенного приказа может стать достаточно, чтобы в один миг привести к краху какого-нибудь архонта или даже целый кабал.

Над городом разразился еще один разрушающий реальность шторм. Многоцветные молнии, способные сотрясти целый мир, с ужасающей мощью хлестали из преград по шпилям внизу. Удары были так часты, что временами казалось, словно целый лес сияющих столбов разросся по всему городу, с трудом поддерживая обвисший купол ярящегося неба. Всюду распространялись пожары: судя по виду, горела целая половина Горы Скорби, и ее зловещие красные отблески боролись с ярким сиянием в небесах.

Периодически группы стремительных машин выскальзывали из общего сонма и исчезали в вихрях, получив свои приказы. Иллитиан продолжал размышлять о сложностях, неминуемо возникавших в управлении столь разнообразной ордой. Ни один рейд в реальное пространство не мог быть заранее спланирован, распределен по ролям и устроен так, чтобы можно было уверенно считать, что каждая его часть будет работать как деталь единого целого. Вект, казалось, медлил, выжидая, чтобы увидеть, где происходят наихудшие сотрясения, и постепенно скармливал буре один кабал за другим, но, возможно, просто было физически сложно доставить им информацию о том, что следует делать.

Проблема эта зиждилась непосредственно на врожденном коварстве самих комморритов. В реальном пространстве все фокусировались на том, чтобы сотрудничать настолько гладко, насколько это было возможно, а все городские интриги на время откладывались в интересах эффективности. В самой же Комморре даже что-то настолько простое, как получение соперником письма, предоставляло неограниченные возможности для причинения вреда. Поэтому сигналы постоянно расшифровывались, перешифровывались, помещались на карантин и подвергались воздействию аналогов раскаленных щипцов и игл, прежде чем их можно было без опаски предоставить вниманию живого адресата. И даже при этом никто не мог гарантировать, что подлый недруг не придумал какой-нибудь новый и увлекательный способ перехитрить твою защиту. Все это требовало чрезмерно много времени и добавляло неопределенность в ситуацию, которая и так была опасно нестабильна.

Хлопанье темных крыльев над головой привлекло внимание Иллитиана. Одинокий бичеватель, которого он дожидался наполовину с нетерпением, наполовину со страхом, опустился на палубу барки. Искаженный посланник гордо нес на себе знак кабала Черного Сердца, демонстрируя, что он принадлежит Векту (хотя это само по себе мало что значило, использование чужих флагов, как уловка, было старше самой Комморры). Бичеватель демонстративно сложил свои великолепные оперенные крылья и встал на колено перед Иллитианом, протягивая ему узкую хрустальную пластинку.

Личная доставка сообщений помогала избегать многих проблем, при том создавая некоторые новые, но, по крайней мере, так можно было вернее определить их происхождение, а также, если того требовала ситуация, буквально убить гонца, принесшего дурную весть. Иллитиан, не глядя, забрал хрусталь из когтистых пальцев и взмахнул другой рукой, прогоняя пернатого воина. Хлопанье раскрывшихся крыльев не слишком хорошо замаскировало циничный каркающий смех улетающего посланника.

Иллитиан изучил плоскую пластинку и повертел ее в руках: двухфазная решетка, генетически закодированная на одного-единственного получателя и отправителя, неразрушимая, не подделываемая и неизменимая — по крайней мере, в теории. На ней был знак Векта, и, несомненно, она содержала его приказы, запечатанные таким образом, что их буквально могли увидеть только глаза Иллитиана. Он помедлил, прежде чем распечатать их — слишком уж это походило на надевание ошейника. Наверняка многие другие архонты чувствовали себя так же, но на самом деле ошейник уже давно охватил им горло, и то, что они чувствовали сейчас, было лишь дерганьем поводка, который держал Вект, чтобы заставить их повиноваться.

Он провел одним пальцем по верхней части пластинки, и внутри кристалла появился ряд четких угловатых идеограмм. Иллитиан прочел сообщение, потом перечитал его и раскрошил послание, стиснув кулак. Оно распалось в мелкую блестящую пыль и мгновенно высыпалось сквозь пальцы мерцающим каскадом. Архонт секунду поразмыслил над содержанием пластинки, думая, что за ним следят незримые глаза, ожидающие его реакции. Он медлил лишь один удар сердца, ведь разве у него был иной выбор, кроме как подчиниться? По крайней мере, в настоящий момент… По его жесту стая гравилетов Белого Пламени заскользила прочь от склона Центрального пика и установила курс на вихрь.

В другом конце ожидающего воинства, на маленькой, открытой палубе небесной колесницы «Яд» стояла Аэз'ашья и читала собственное послание, заточенное в хрусталь. При этом на ее губах играла ироническая усмешка. По ее зову Клинки Желания начали поднимать свои небесные машины, и вокруг с каждым мгновением усиливался высокий визг разгонных двигателей. Она взмахнула рукой вперед, и «Яд» ринулся прочь, следуя курсом Иллитиана, а следом за ней устремился ревущий рой разбойников и геллионов.

Глава 20 Попытки к бегству

— Они идут, — вдруг сказал Пестрый на ходу. — Я надеялся, что им понадобится больше времени, чтобы решить, что делать, но, очевидно, нам суждено остаться разочарованными в этом отношении.

Морр, без устали бегущий рядом с ним, бросил взгляд на арлекина, не спрашивая, как тот понял, какое действие предприняли воины искусственного мира. Они уже долго петляли между мерцающими руинами, и то место, откуда они сбежали, уже скрылось в темноте позади.

— А могут ли твои союзники снова нам помочь?

Пестрый с сожалением помотал головой.

— Они и так уже сделали больше, чем я мог просить, и, кроме того, я думаю, что на этот раз их трюки уже не обманут Караэиса.

— Далеко ли ближайшие врата?

— Слишком далеко, если только мы не придумаем способ сбить их со следа, — Пестрый скорчил гримасу. — Эти Зловещие Мстители бегают быстрей, чем гончие на охоте.

— В одиночку ты значительно быстрее меня. Ты мог бы легко добраться до портала, обогнав их, и открыть его, — заметил Морр.

— Это не по… о, я понимаю, что ты имеешь в виду, — ухмыльнулся Пестрый. — До скорой встречи.

Двое беглецов разделились и разбежались в стороны. Арлекин быстро набрал впечатляющую скорость. Он прыгал по вершинам обломанных колонн, перемахивал через зияющие кратеры и танцевал сквозь руины со стремительной грацией, которую могли бы воспроизвести лишь немногие живые существа. За несколько секунд он совершенно исчез в ветреной тьме. Морр продолжал упрямо бежать, сохраняя максимально возможный темп, и отклонился в сторону самых компактных руин из тех, которые мог разглядеть, держа клэйв низко и сбоку, чтобы тот не мешал ему двигаться.

Караэис легко несся через лес изломанного камня и искореженного металла. Он был так же ловок и проворен, как любой из его сородичей, и прошел боевые тренировки во многих различных средах, и все же ему приходилось напрягаться, чтобы не терять Аиосу и аспектных воинов из виду. Когда они сошлись на том, что инкуба нужно догнать, чародей предполагал, что Аиосе понадобится его руническое предвидение, чтобы следовать за черной аурой комморрита. Вместо этого Зловещие Мстители сорвались с места, не помедлив и секунды, и практически исчезли еще до того, как он начал двигаться. Они намеревались пленить беглеца сами, Караэис был уверен в этом — несомненно, это дало бы им еще один повод унизить его перед советом, когда Аиоса будет тому отчитываться.

Ему понадобилось некоторое время, чтобы понять, каким образом аспектные воины выслеживают инкуба, и наконец он осознал, что они его буквально, физически выслеживают. Как только Караэис разобрался, насколько обыденным является источник их информации, он тоже начал замечать следы — безошибочно узнаваемые крупные отпечатки бронированных сапог, быстро заполняющиеся пылью от ветра. Беглец, очевидно, даже не пытался их запутать, его следы разделяло большое расстояние, особенно сильно были вдавлены носки, которыми он отталкивался от земли. Преимущество инкуба во времени измерялось лишь минутами, и, судя по скорости Зловещих Мстителей, оно должно было быстро сокращаться. След вел точно к ближайшим вратам, узлу искажения в реальности, которое Караэис ощущал на краю сознания. Поблизости были и другие врата, но эти на данный момент были наиболее сильно сфокусированы и представляли собой очевидный путь к бегству.

Чародей мысленно проклял вероломство комморритов, а равно арлекинов и аспектных воинов. Это он, Караэис, первым увидел признаки кризиса, и он, Караэис, был тем, кто точно рассчитал, как использовать этот кризис с наибольшей выгодой для Бьель-Тана. Однако, когда он привел свой тщательно обдуманный план в действие, все механизмы, которые он так аккуратно разработал, при первом же удобном случае выскользнули из-под контроля, проявив собственные намерения и тягу к самоуправлению, которые он не предугадал. Ни один произведенный им расчет не указывал на то, что на план повлияет закоснелая гордость экзарха Зловещих Мстителей, или что странствующие последователи Цегораха тоже сыграют свою роль.

Он попытался отделаться от мыслей об инциденте со столкновением рун чародея и арлекина во время предыдущего гадания. Такие неблагоприятные знамения зачастую случались из-за влияния враждебных сил — именно затем и существовали руны, чтобы разряжать подобные вещи — и обычно их можно было игнорировать без каких-либо последствий. Теперь провидец начинал подумывать, не было ли это событие буквальным предзнаменованием того, что они находятся на пути к взаимному уничтожению.

Караэис начал чувствовать, что Зловещие Мстители уходят от прежнего курса, от прямой линии, ведущей к вратам. Он посмотрел под ноги и увидел, что след, по которому они идут, тоже выгибается в сторону. Вероятно, инкуб решил оставить попытку сбежать через этот портал. Сквозь мчащиеся на ветру обрывки темных испарений стало видно, что земля начинает круто уходить вверх. Террасы из ломаного мрамора и нефрита хмуро высились впереди, словно полуразрушенные утесы. Если они и дальше будут двигаться тем же курсом, то скоро им придется карабкаться, а не бежать.

Караэис самолюбиво подумал, что на таком грунте следы инкуба станут незаметны, и Аиосе наконец-то понадобится помощь провидца. Потом он внезапно ощутил, как врата, теперь оставшиеся в стороне, начинают открываться, и паника пробрала его до глубины души.

— Аиоса! Это обман! — в отчаянии мысленно закричал он, обращаясь к далекому сапфировому силуэту экзарха. — Врата открываются! Это должен быть ложный след!

Аиоса резко повернула к нему голову, и Зловещие Мстители застыли, столь же неподвижные, как статуи.

— Ты можешь остановить их? — мгновенно донеслась до него ее рубленая мыслеречь.

Караэис уже направил свою волю в ту сторону, пытаясь предотвратить соединение реальности и Паутины в психически заряженной арке портала. Это походило на борьбу с огромной дверью, на попытки удержать ее закрытой, в то время как невообразимая сила давит на нее с противоположной стороны.

— Да! Н-но ненадолго, — от напряжения Караэис ловил воздух ртом. — К вратам! Быстрее!

Зловещие Мстители устремились прочь, легко скользя в своих доспехах между развалинами. Караэис стиснул зубы и вложил всю свою концентрацию в натиск на врата. Сопротивление было неумолимо. Если бы только он был рядом, он мог бы закрыть врата одним словом, но на таком расстоянии он мог использовать лишь собственную волю, чтобы удержать на месте скручивающиеся нити эфирной энергии. От усилий секунды казались часами, на скрытом маской лице чародея выступили капли пота, и он скрежетал зубами, пока ему не начало казаться, что они вот-вот сломаются.

Несмотря на все его старания, портал по-прежнему мало-помалу открывался, неостановимый, механически непреодолимый. Еще несколько мгновений, и Караэис уже будет не в силах удержать врата от окончательного воплощения в реальности. Он молился, чтоб Аиоса и ее воины уже были рядом, чтобы они успели перехватить преступника до того, как он исчезнет в безбрежной Паутине, где не останется никаких следов…

— Здесь никого нет, — внезапно объявила мыслеречь Аиосы.

Караэис ненадолго увидел огромную арку, многоцветье энергии, переливающейся между ее опорами, врата, все еще нестабильные и непригодные для входа. Но пыльное пространство вокруг портала было пустым, возле него не стоял загнанный в угол воин-инкуб, не было и его самодовольно ухмыляющегося дружка-арлекина, который бы снова попытался вмешаться. Концентрация Караэиса обрушилась, и как только препятствие к формированию врат исчезло, они мгновенно ожили.

В тот же миг он почуял поблизости другой портал, временную манифестацию, настолько слабую, что он даже не замечал ее, пока боролся с первыми вратами. Почти сразу же, как только он ощутил присутствие нового портала, тот снова исчез, а вместе с ним пропали и все психические признаки присутствия инкуба на Каудоэлите.

Слышать мысленный вопль ярости, который издал Караэис, было далеко не приятно.

Ребристые арки путеводного тоннеля проносились мимо всего в нескольких метрах от «Рейдера». Харбир вывел разгонные двигатели на максимум и повернул треугольный парус похищенной машины таким образом, чтобы лучше всего использовать мощные, изменчивые эфирные ветра, несущиеся сверху вниз. Теперь он стоял, держась за рычаг управления, одновременно пытаясь удержать под контролем стремительный транспорт и не показать, насколько близок он был к тому, чтобы обделаться от страха.

К счастью, тоннель пока что был достаточно широк и вполне мог вместить «Рейдер», мчащийся тараном вперед в подземелья под городом. Страх вызывали рангоуты, мосты и прочие препятствия, которые случайным образом торчали из стен тоннеля. Да, всем нужны места, где можно пришвартоваться или, возможно, пересечь вертикальную трубу, но Харбиру с трудом верилось, что кому-то могло понадобиться столь чертовски огромное количество таких мест.

Он использовал все свое умение, чтобы на головокружительной скорости огибать эти случайные препятствия, проводя «Рейдер» над ними, под ними и вокруг них. Харбир не осмеливался снизить скорость, потому что слишком хорошо различал мельком видимые вокруг силуэты тощих, как плети, ур-гулей, цепляющихся к стенам. Безиет стояла перед самой мачтой, широко расставив ноги и держа в руках осколочную винтовку, которую нашла на одной из оружейных стоек «Рейдера». Она наугад стреляла в ползающих по тоннелю ур-гулей, но Харбир был слишком занят управлением несущейся машиной, чтобы видеть, удавалось ли ей хоть в кого-то попасть. Ксагор присел на корме машины у ног Харбира и, словно завороженный, наблюдал, как мимо проносятся металлические стены.

— Харбир! Впереди! — крикнула Безиет, в голосе которой звенела тревога.

Вертикальная труба впереди разветвлялась: один рукав резко, под прямым углом уходил вбок, превращаясь в горизонтальный туннель, а другой продолжал тянуться вниз, в чернильную тьму. Харбир обругал себя за то, что слишком много внимания уделял препятствиям, не следя за направлением самого туннеля. Он почти прижимался к одной его стене, в то время как горизонтальное ответвление быстро приближалось с противоположной стороны. Что-то в этой черной яме, куда они направлялись, наполняло Харбира иррациональным страхом — в этой тьме было нечто неестественное и нарастающее, и все его инстинкты твердили, что ее следует избегать.

Харбир снова выругался и начал отчаянно выворачивать машину в сторону горизонтального туннеля, направляя нос «Рейдера» к стремительно приближающемуся отверстию. Даже гравитационные компенсаторы транспорта не могли сгладить все создаваемые этим маневром сокрушительные перегрузки, от которых зрение наемника помутилось, и все же изящная машина нехотя, но поддавалась. Боковой туннель несся к ним слишком быстро, корпус «Рейдера» трещал и стонал, с трудом пытаясь выровняться. Харбир заглушил двигатели и развернул эфирный парус, но инерция разогнанного гравилета грозила разорвать его на части, если б тот слишком быстро замедлился. Он не успевал.

Для искаженного ужасом восприятия Харбира события разворачивались с медлительностью ползущего ледника. Ответвление туннеля неумолимо мчалось навстречу, черная пропасть теперь была прямо под килем «Рейдера», и впереди виднелся горизонтальный проход. Они вот-вот должны были пересечь край отверстия, но не достаточно медленно, чтобы сразу после этого повернуть в горизонтальный туннель. Харбир сбросил скорость так сильно, насколько отважился, а потом сбросил еще больше. Что-то поддалось, «Рейдер» яростно взбрыкнул, потом попытался вырваться из его рук и уйти в штопор. Пол туннеля подбросило навстречу, и это было все, что Харбир мог сделать, чтобы не перевернуть машину при столкновении и размазать всех пассажиров, словно насекомых, под скользящим по полу корпусом.

— Держитесь! — бесполезно выкрикнул он, а потом все звуки исчезли в жуткой скрежещущей какофонии агонизирующего металла.

Чо на краткое время испытала ощущение, сравнимое с паникой, когда выслеживаемые ею жизненные формы вдруг смешались с большим количеством иных существ. Психический след по-прежнему наличествовал — следует признать, размытый, но, несомненно, реальный — однако теперь его потенциальный источник, ее цель, был еще менее заметен среди того, что можно было счесть толпой ложных подозреваемых. Первоначальное инстинктивное желание классифицировать каждый из новых контактов индивидуально и тщательно изучить их искры жизни, чтобы разграничить их с первоначальными четырьмя контактами, привело к логическому затору, который практически парализовал Чо на долю секунды. Потом из глубин ее энграмм памяти поднялось полностью совпадающее универсальное обозначение большей части новых контактов — ур-гули. Цель не относилась к категории ур-гулей, поэтому все жизненные формы, подпадающие под такое обозначение, следовало игнорировать.

Чо внимательно наблюдала с плоской крыши какого-то сооружения за гравилетом, который нес еще восемь несоответствующих контактов в направлении первых четырех. Кристаллическая трубка выкачивателя душ Чо ныряла в свой паз и выходила обратно, словно жало насекомого, пока та рассчитывала, насколько велика вероятность, что жертва откроется при встрече. К сожалению, восемь новых контактов просто охотились на жизненные формы, обозначенные как ур-гули, а потом на них напали из засады первые четыре контакта, которые Чо обозначила как A, Б, В и Г.

Ее практически одолевал соблазн вступить в схватку. Перед ее сенсорными антеннами проливались и попусту растрачивались жизненные энергии, в то время как она могла бы втянуть их в себя и напитаться ими, набравшись куда большей силы. Однако осторожность была слишком глубоко прописана в ее протоколах, чтобы она просто устремилась в гущу боя и подвергла бы риску всю операцию, предавшись оргии насилия. Она продолжала ждать и следить за схваткой, бушующей на борту гравилета (подтвержденное обозначение: «Рейдер»). Контакты А-Г вскоре оказались на «Рейдере» одни, в то время как контакты Д-К угасли или продолжали бороться на земле внизу.

Цель не открылась. У жизненных форм А-Г не произошло никаких изменений, помимо повышенного уровня сердцебиения. Все это столкновение было в высшей степени озадачивающим, а его исход — неудовлетворителен. Только когда «Рейдер» резко сменил курс и помчался к далеким путеводным тоннелям, Чо осознала, что совершила ошибку, держась в стороне. Психический след теперь тянулся шлейфом за удаляющимся гравилетом, будто вытекающее топливо, и его источник ускорялся так быстро, что она не могла ео догнать. Чо влила в свои двигатели столько энергии, что они разогнались до степени, угрожающей ее собственной целостности, и вырвалась из укрытия, преследуя «Рейдер».

Жизненные формы, обозначенные как ур-гули, попытались помешать движению Чо, прыгая на ее осиный корпус, когда она мчалась над их головами. Столкновения с их телами не могли навредить ее бронированному изогнутому панцирю, но они терзали когтями и кусали торчащие лопасти и щупы с силой, достаточной, чтобы признать за ними возможность нанести ей вред. К тому же следовало учесть, что эти атаки заметно замедляют ее, мешая преследовать цель. Чо быстро переклассифицировала ур-гулей как враждебных существ и задрожала от возбуждения, извлекая из корпуса свой похожий на жало выкачиватель душ.

Перед ее корпусом внезапно заиграли губительные энергии, образовав петлю негативного потока в форме слезы, которая высасывала саму жизнь из ур-гулей, попавших в ее хватку. Жилистые троглодиты просто увядали в этом чудовищном сиянии. Стоило ему коснуться тел, как они съеживались и обращались в похожие на куклы трупики с кожей, туго натянутой на истлевшие кости, как будто за считанные мгновения миновали сотни лет. Выжившие не выдержали и разбежались, квакая от ужаса перед машиной смерти, оказавшейся среди них. Некоторое время она гналась за ними, чтобы напитаться. Для Чо это был несытный пир: все равно, что поглощать мелких животных, совсем не похоже на полноценную, насыщенную энергию живого эльдара. Однако количество само по себе было качеством, и накопители Чо с готовностью впитывали краденую жизненную силу, отчего вся система резонаторов ожила, переливаясь курсирующей по ней энергией.

Воодушевленная, она устремилась прочь, повернув к открытым устьям путеводных туннелей, где стремительно исчез из виду «Рейдер». Машина с безрассудной скоростью рухнула вниз, в вертикальную шахту, по-прежнему превышая максимальную скорость Чо. Нехотя Чо уменьшила мощность своих двигателей до безопасных параметров. Всегда оставался психический след, по которому она могла двигаться. Даже если эти жизненные формы перемещались достаточно быстро, чтобы сбежать из поля восприятия ее сенсоров, след неумолимо приведет ее к цели.

Представьте себе фонарь. Это старомодный фонарь, в котором горит огонь, дающий свет, у него есть стеклянные стенки и проволочный каркас, удерживающий их на месте. Теперь представьте, что этот огонь — умирающее солнце, раздутое и тусклое, пойманное между стенами не из стекла, но из экстрамерной силы, которая вытянула его из материальной вселенной в теневую реальность Комморры. Каркас фонаря состоит из стальных сетей, которые вечно ткут бесчисленные паукообразные механизмы. Эти сети удерживаются на месте далекими, похожими на рога башнями, которые регулируют немыслимые космические потоки, чтобы удерживать всю систему под контролем. Такова Илмея, черное солнце, и именно так темные эльдары освещают свой вечный город.

Вокруг Комморры вращается несколько таких пленных солнц, артефактов былых эпох, когда могущество эльдаров было настолько полным, что столь невероятные деяния были для них самой обычной затеей. В реальном пространстве одна Илмея могла бы одним глотком пожрать весь простор вечного города, но все они были так же ограничены, как пленник, сидящий в камере, откуда можно выглянуть лишь в одну-единственную щель. Зловещее сияние черных солнц освещает ледяные шпили Верхней Комморры и одаряет слабым животным теплом Нижнюю Комморру, а их пленители черпают бесконечную энергию из их предсмертных мук. И так даже сами звезды стали рабами вечного города, связанными и эксплуатируемыми, как любой другой ресурс.

Во время Разобщения Илмеи сформировали огромные открытые порталы, имевшие потенциальную возможность без всякого предупреждения превратиться в гигантские термоядерные бомбы, что, несомненно, составляло очень скверную комбинацию. Обычно слабые солнечные вспышки пленных звезд превратились в потоки сияющей плазмы, которые изгибались в небесах и опадали на город, оставляя после себя лишь опустошение. Иллитиан уже видел другую опасность порталов своими собственными глазами (технически, теперь это были его глаза, раз уж он сумел ими овладеть). Бесчисленные порождения мира за пеленой пробивались в город сквозь нестабильные врата Илмей, и от их отвратительных стай потемнело само небо вокруг солнц. Восстановить контроль над черными звездами было жизненно важным делом для дальнейшего существования города, важным и невероятно опасным. То, что Иллитиана избрали для такой чести, вызвало у него серьезные подозрения, что Верховный Властелин желает ему смерти.

Ему поручили Илмею Гора'тиниа'доад, более широко известную как Горат, которая сейчас находилась в семьдесят седьмом градиенте над городом. Полученные им приказы были краткими и не содержали в себе указаний ни на то, будут ли направлены подкрепления, ни на действия, которые следует предпринять, чтобы восстановить «контроль» над непокорной звездой. Иллитиан решил сфокусировать усилия на башнях, окружающих Горат, посчитав, что ничего не добьется, приблизившись к экстрамерным стенам ее темницы. Его войско неслось сквозь мерцающие и пылающие небеса тысячи сверхъестественных оттенков, и всюду вокруг них сверкали гигантские молнии. Последователи Белого Пламени хорошо уяснили предыдущий урок: они рассеялись по сторонам, чтобы увеличить свои шансы, и мчались на наивысшей скорости к пункту назначения.

— За нами кто-то следует, мой архонт, — сообщил рулевой Иллитиана вскоре после того, как Центральный пик исчез вдали за кормой. Иллитиан повернулся на троне и вгляделся в обезумевшие небеса позади. Через миг он увидел их — множество черных точек, уверенно рассекающих воздух в кильватере Белого Пламени. Иллитиан понял, что это была не стая крылатых демонов, это больше походило на другой кабал, который двигался по его следам — но с какой целью? Архонт мог только надеяться, что это и были подкрепления, потому что разворачиваться и вступать с ними в контакт, находясь в пасти бури, было просто невозможно.

Пусть и скованный, Горат все же занимал огромное пространство. Когда войско Белого Пламени приблизилось к плененной звезде, та превратилась в гигантскую черную сферу на фоне изменчивых многоцветных облаков. Щупальца эбеново-черного пламени изгибались вокруг Илмеи, словно множество змей. Между ними, клубясь среди языков огня, метались тучи черных пятен, крылатых силуэтов, неустанно пляшущих в бушующем инфернальном вихре.

— Позади приближается еще одна группа, мой архонт, — предупредил рулевой. — Она быстра и уже обгоняет первую.

Иллитиан оглянулся, удивленный таким поворотом событий. Он позволил себе лишь самую малую каплю надежды. Новые транспорты были крупнее, но немногочисленны, их отдаленные зазубренные силуэты напоминали клинки и споро опережали рой меньших машин, которые следовали за Белым Пламенем. Они так стремительно сближались с баркой Иллитиана, что тому показалось, будто он не движется, а стоит на месте.

Кинжалообразные силуэты быстро разрастались, пока не стало видно острые, как сабли, крылья, увешанные ракетами, пульсирующие двигатели и хрустальные купола кабин. Это было звено реактивных истребителей «Острокрыл», и оно надменно промчалось мимо, оставляя позади следы из синего огня и полосы турбулентности, от которой машины Иллитиана закачались в воздухе.

Время, подумал про себя Иллитиан. Как бы ни сложно было это рассчитать, все же Вект тщательно подогнал время появления «Острокрылов» под самое прибытие группы Иллитиана. Либо так, либо это было просто счастливое совпадение, что истребители оказались рядом в нужный момент, но это было слишком маловероятно, чтобы принимать в расчет.

«Острокрылы» быстро уменьшались вдали, сближаясь с черным солнцем, и вскоре их можно было различить только по огонькам двигателей. Звено внезапно распалось, тонкие, как иглы, инверсионные следы показывали, как истребители разошлись в стороны подобно лучам звезды и ринулись в атаку. Каждая огненная точка как будто порождала множество крошечных отпрысков, когда они выпускали ракеты. Яркие, краткие вспышки света мелькали в ордах хлопающих крыльями тварей и угасали, неся смерть.

Горат стал поистине огромен, его распухшее тело заняло половину неба. Вокруг Илмеи виднелись поддерживающие структуры — едва заметно, размыто поблескивали стальные сети и белые как кость шипы, которые с такого расстояния казались лишь чуть больше, чем фаланга пальца Иллитиана. На самом деле эти шипы были многокилометровыми башнями, которые управляли космическими силами, сдерживающими черное солнце. Вокруг Гората было более сотни подобных сооружений — слишком много, Иллитиан не смел и мечтать о том, чтобы завладеть ими всеми. Нет, единственным логичным вариантом было высадиться на основную башню и посмотреть, можно ли использовать ее, чтобы вернуть под контроль все остальные.

Без какого-либо предупреждения сверху пролилась река черного пламени. Непредсказуемая солнечная вспышка с треском и ревом перешла в бушующий поток, пронесшийся всего в нескольких сотнях метров от отряда Белого Пламени. Жар нахлынул на палубы обжигающими волнами, от которых кожа покрывалась волдырями, а все горючее спонтанно воспламенялось. Войско Иллитиана шарахнулось в стороны от титанической огненной струи, и несколько секунд, на которые у всех замерло сердце, та нерешительно извивалась и выгибалась, прежде чем схлынуть мимо них, проложив свой разрушительный путь куда-то вдаль.

— Сколько еще до ближайшей башни? — прокричал Иллитиан рулевому.

— Две минуты или меньше! — завопил тот, перекрикивая вой встречного ветра.

— Пусть будет меньше, — рыкнул архонт.

Обоюдоострый клинок — силуэт «Острокрыла» — мелькнул мимо, преследуемый длинным изгибающимся облаком крылатых тел. На глазах Иллитиана второй истребитель спикировал на орду и пробил в ней рваные дыры очередями огня. Несколько отбившихся от стаи демонов метнулись к Белому Пламени, и их встретили опустошительным залпом осколков и лучей темного света. Ветер ревел и трещал, словно живое пламя, и Горат заполнял собой все больше и больше неба.

— Одна минута! — отчаянно воскликнул рулевой.

Впереди вырисовывалась башня. Ее венец был направлен в сторону Иллитиана, а основание — к черному солнцу. Сеть вокруг нее мерцала, словно тонкие мазки серебряной краски на фоне бурлящей темной массы Гората. Иллитиан решился бросить взгляд назад, чтобы проверить, на месте ли те, кто следовали за ним, и убедился, что так оно и было, хотя их стая определенно поредела. Из диска размером с ладонь башня переросла в громадную и сложную структуру, больше напоминающую целое скопление покрытых шипами башен, соединенных изящными арками и парящими контрфорсами, чем одно отдельное сооружение.

Машины Иллитиана нырнули вниз, к широкой террасе, прильнувшей к напоминающим утесы бокам башни, и в последнюю секунду повернулись так, что терраса оказалась у них под килями. На краткий миг Иллитиан испытал головокружение, когда барка сменила курс на девяносто градусов, и стена, которая мчалась ему навстречу, стала опорой под ее брюхом. Потом архонт соскочил с палубы, его окружили телохранители-инкубы, и он стал обозревать хаос, творящийся вокруг. Повсюду вокруг с «Рейдеров» спрыгивали воины в черных доспехах, а геллионы и разбойники кружили над их головами, предоставляя прикрытие.

Вдруг затрещал осколочный огонь, и Иллитиан резко переключил внимание на его источник, увидев далекие белые фигуры, сплошным потоком изливающиеся из дверей башни на террасу. Раздался новый звук, смешавшийся со знакомым треском и шипением эльдарского вооружения — более глубокий, низкий рев огнестрельного оружия, который Иллитиан не слышал уже очень, очень долгое время. Это был звук болтерного огня.

Глава 21 Плохие посадки

— Что это за место? — проскрежетал Морр со смесью удивления и презрения в голосе.

— У тебя свои воспоминания, у меня — свои, — как бы оправдываясь, сказал Пестрый. — Мне просто нужно было какое-то безопасное место, где можно ненадолго передохнуть и собраться с мыслями. Это было лучшее из того, что сразу пришло в голову.

Они стояли на узкой террасе, выходящей на лазоревую лагуну, по обе стороны возвышались тонкие керамические башни с оранжевой глазурью. На балюстраде на краю террасы развевались цветастые вымпелы, знамена, закрепленные на стенах башен, трепетали на пахнущем солью ветру, который дул с моря. Высоко над головой сияло желтое солнце, наполняя воздух теплом и рассыпая по глубоким синим водам искристые алмазы света. На пляже внизу Морр видел ярко одетых прохожих, которые непринужденно прогуливались по песку, болтали друг с другом, смеялись и, очевидно, совершенно не замечали мрачного инкуба, пристально глядящего на них сверху.

— Я надеюсь, ты не хочешь покинуть это место и вернуться на Каудоэлит, — многозначительно добавил Пестрый.

— Нет. Я с радостью оставил и этот мир, и наших преследователей позади.

— Хм, я тоже так думаю. Знаешь ли, ты бы мог как-нибудь попытаться проявить ко мне самую чуточку благодарности, ведь это я вытаскиваю тебя из всех этих частых передряг.

Морр оторвал взгляд от прохожих внизу и наградил Пестрого обжигающим взглядом. Пестрый почтительно поднял руки:

— Заметь, это просто предложение.

Морр повернулся спиной к залитой солнцем лагуне.

— Ты так и не объяснил, зачем ты мне помогаешь, — прогремел инкуб. — Ты говоришь, чтобы спасти город, но ты не житель Комморры. Твои сородичи забредают в вечный город, только чтобы разыграть свои поучительные спектакли или мифологические пьесы, а потом уходят, и вам нет дела ни до самой Комморры, ни до ее выживания. Так почему же ты с такой готовностью предлагаешь мне помощь на каждом шагу? В чем твоя выгода от всего этого?

Пестрый беспомощно смотрел снизу вверх на лицо Морра. В теплом солнечном свете инкуб выглядел невероятно постаревшим: его щеки запали, как у трупа, морщины у рта и на лбу стали глубже и четче, кожа безжизненно высохла, а в темных колодцах глаз светились тревожные огоньки голода и безумия. Как будто за последние несколько часов, проведенных в Паутине, Морр прожил не меньше пятидесяти лет. Инкуб понял выражение на лице Пестрого и безрадостно улыбнулся.

— Голод преследует меня. Та, что Жаждет, взимает свою дань. Вскоре я должен буду убить, чтобы освежить себя, иначе стану одним из Иссушенных, стенающих полоумных тварей, что существуют лишь благодаря объедкам, которым Она позволяет упасть со своего стола, — Морр внимательно присмотрелся к мирно гуляющим жителям и скривился. — Ты сказал, что это место из твоих воспоминаний, значит, они — привидения. Здесь нет ничего реального.

Пестрый вздохнул.

— Оно было реальным, и его обитатели были реальны, и поэтому оно по-прежнему реально для тех, кто его помнит — в этом случае они, по большей части, помнят друг друга. Другими словами, эти прохожие — настоящие, а мы для них — призраки. Ты не можешь навредить им, и даже если бы мог, я бы этого не позволил.

— Храбрые слова. Не думай, что все эти испытания меня ослабили, маленький клоун, — фыркнул Морр. — Даже более того, после них мое внутреннее пламя полыхает еще жарче.

— Что ж… это хорошо. На Лилеатанире тебе понадобятся все силы, которые ты можешь собрать, хотя с убийствами там тоже будет туго. Извини.

— Посмотрим. Ты так и не ответил на мой вопрос. Почему тебе есть дело до того, что случится на Лилеатанире или в Комморре, если на то пошло? В чем твоя выгода?

Пестрый призадумался, как разъяснить концепцию альтруизма тому, кто на протяжении всей своей жизни только и делал, что дрался и хватался за любое возможное преимущество. Верность Морра распространялась только на самого себя. Он бросил свой клан на Ушанте ради храма Архры. Долг связал его с Крайллахом, а соответственно, и всей Комморрой, но он пошел против Крайллаха, когда тот пал жертвой порчи. Всем, что имело значение для Морра, был жестокий кодекс Архры: убей или будь убит, без оглядки на мораль, без угрызений совести, вплоть до того, что даже ученик должен был убить учителя, увидев в том слабость.

Молчание между Морром и Пестрым мучительно растягивалось, пока не стало ясно, что инкуб решил не делать ни шага дальше, не получив ответ, который соответствовал бы его особенному пониманию этики.

— Разве для того, чтоб действовать вместе, не достаточно того, что мы оба хотим спасти Комморру? — вопросил арлекин.

— Я понимаю, что должен спасти Комморру, потому что мои действия на Лилеатанире привели к Разобщению, — ответил Морр. — Я исправлю их последствия, потому что, если Комморру поглотит энтропия, инкубы будут уничтожены, а учение Архры — потеряно. У тебя нет такой мотивации, и еще меньше причин помогать мне. Так что объясни, зачем тебе нужно все это делать, иначе мы никуда не пойдем.

— Потому что… — беспомощно начал Пестрый, и тут его озарило вдохновение. — Потому что эльдарская раса — больше, чем просто сумма ее частей. После Падения из развалин того, что было прежде, возникло три совершенно разных общества: Комморра, искусственные миры и девственные миры. Каждое из них сохранило некоторую часть утраченного — да, даже Комморра, несмотря на то, что многие хотели бы это отрицать. Каждая ветвь по-своему процветала на протяжении столетий или, по крайней мере, не исчезала полностью, и это само по себе кое о чем говорит: это стабильные сообщества. Каждое из них научилось приспосабливаться к ужасной новой вселенной, не оставившей для них принадлежащего по праву места.

— Так значит, ты веришь, что все ветви надо сохранить, — проворчал Морр. — Как это благородно с твоей стороны.

— О, это куда больше, чем простое сохранение, мой дорогой циничный друг. Во всех наших трех сообществах есть одна фатальная черта: все они смотрят лишь внутрь себя и считают, что только они идут единственным верным из всех возможных путей. Если они и строят планы на будущее, то имеют в виду только свой собственный народ, а в большинстве случаев даже до этого не доходят. Выживание стало всеобъемлющим кредо всей эльдарской расы, и на протяжении последних ста веков мы постоянно ощущаем себя осажденными и изолированными. Это ведет к стагнации, к явлению, прямо противоположному излишествам, которые породили Ту, что Жаждет, и теперь нас губит не энтропия, но стазис — медленная, холодная смерть. Конечно, не все думают подобным образом, в каждом поколении есть те, кто поднимает взгляд из трясины, созданной нашими предками, и снова бросает взгляд на звезды. Мы по-прежнему можем учиться друг у друга, поддерживать друг друга. Крупица надежды все еще жива, — на миг Пестрый с тоской поглядел на лагуну.

— Итак, теперь ты провозглашаешь, что стремишься к лучшему будущему, — безразлично сказал Морр. — Я много раз слышал подобные заявления. Как верховный палач архонта Крайллаха, я отправил тысячи подобных претендентов к их последнему воздаянию.

— Не сомневаюсь, но я говорю не про свержение какого-нибудь архонта, — устало ответил Пестрый. — Я говорю о том, как заново объединить расу эльдаров.

Морр насмешливо фыркнул от мысли о том, что истинные эльдары Комморры могут смешаться с бледными эстетами искусственных миров или полуживотными-экзодитами девственных миров. Пестрый с любопытством смотрел на инкуба, склонив голову набок, и гадал, сможет ли тот осознать, насколько ханжеским является его предубеждение. Морр не демонстрировал никаких признаков того, что это может случиться в ближайшее время. Арлекин собрался с силами для еще одной попытки.

— Просто посмотри на свой собственный опыт, — сказал он. — Архонт Крайллах, совместно с Иллитианом и Кселиан, хотел вернуть того, кто уже был давно мертв. Невозможно давно мертв. Да, конечно, результат чудовищно отклонился от желаемого, но как они это сделали? Воспользовавшись помощью того, кто обладал достаточной мощью, чтобы достичь невозможного…

— Гемункула? — неуверенно прогремел Морр.

— Нет, нет, нет! Миропевицы — ну, ты знаешь, одной из тех грязных дикарей, которые, как считается, ничего не могут дать великолепной и величественной Комморре. Она понадобилась им, чтобы их план пришел в действие, и они пошли на значительные усилия, чтобы добыть ее, потому что она могла совершить то, на что никто в Комморре не способен. Разве это не говорит о том, что экзодиты совсем не заслуживают вашего презрения? Что они добились чего-то, что само по себе достойно хвалы и подражания?

— Нет. Это значит, что иногда из них получаются невероятно полезные рабы.

— Морр, я верю, что ты просто прикидываешься недалеким ради собственного развлечения, что я, как ни странно, нахожу весьма воодушевляющим признаком. Давай возьмем другой пример — нас с тобой. Когда ты обнаружил, что Крайллах затронут скверной, ты позвал меня на помощь. Ты знал, что это дело не стоит доверять ни одному комморриту, так как тот наверняка попытается воспользоваться ситуацией и, наиболее вероятно, в свою очередь подвергнется порче. Стал ли я с тех самых пор твоим ценным, заслуживающим доверия союзником, или нет?

— Стал, — скрепя сердце, признал Морр.

— И при этом я не из Комморры, и у меня нет никаких личных вложений или интересов ни в ней, ни в тебе.

— Это… неправда, — сказал Морр с мрачной улыбкой. Инкуб выглядел так, как будто только что разгадал сложную головоломку, которая терзала его уже долгое время. Пестрый нахмурился, явно обеспокоенный переменой в поведении инкуба.

— Ты имеешь в виду, что у меня есть личный интерес? Поведай мне, пожалуйста.

— Конечно же, есть. Это я.

Пестрый только улыбнулся в ответ и сделал вежливый жест, прося Морра продолжать.

— Я необходим тебе, потому что тебе нужен убийца дракона.

Беллатонис потер руки — обе руки, новую со старой. Одна была изящная, с длинными пальцами, другая — грубая и темная. Что ж, нельзя получить все сразу, утешил он себя, новые пальцы достаточно ловки, и это самое важное. С потолка на его окровавленные инструменты сыпались хлопья пыли, что было совершенно неудовлетворительно и портило немного улучшившееся настроение Беллатониса. Снова началась дрожь земли, на сей раз ближе, чем прошлые сотрясения. Лаборатория явно становилась небезопасна, но он не мог вернуться в крепость Белого Пламени, так как рисковал наткнуться там на нечто похуже лазутчиков-Отравителей.

Гемункул осмотрел помещение, и его взгляд проскользнул по трем развалинам, спешно сваливающим ящики с оборудованием на примитивную повозку, по саркофагу, который, как ни прискорбно, им придется оставить, операционным столам, где скопились грязь и мусор. Это было меланхолическое зрелище. Он протянул руку и стянул со стола четвертого развалину, который на нем лежал. Беллатонис заботливо стряхнул пыль с облаченного в кожу и заляпанного кровью миньона и поставил его на ноги.

— Теперь иди помогай остальным и постарайся не разорвать швы, — указал Беллатонис.

— Да, хозяин, спасибо, хозяин, — невнятно ответил однорукий развалина и заковылял к повозке.

— Смерть приближается, — прошептала Анжевер возле локтя Беллатониса. Гемункул нахмурился, услышав ее тон: в нем было нечто странное, на сей раз он не был триумфальным, злорадным или насмешливым, но полным страха.

— Хватит с тебя, старая карга, — решительно заявил Беллатонис, захлопнул цилиндр с головой колдуньи, оттащил его к повозке и осторожно разместил среди груд ящиков, коробок и сосудов. Развалины нерешительно столпились вокруг хозяина, ожидая приказов. Они чувствовали, что ему не нравится необходимость покинуть лабораторию, но ничем не могли помочь. Беллатонис повернулся к ним и философски развел руками.

— Мои верные послушники, — сказал он. — Так уж вышло, что мы снова вынуждены отправиться в путь. Хотя мы пребывали здесь совсем недолго, я считаю, что в этом месте были свершены великие дела, и я буду…

Куча щебня, под которой скрывалась одна из стен, начала двигаться, отдельные куски соскальзывали вниз и скатывались на пол. Тусклое пятно вишнево-красного цвета появилось в толще каменных обломков и за считанные удары сердца стало гораздо ярче, перейдя в оранжевый, потом в желтый и наконец в белый свет. От сияющей точки расходились волны осязаемого жара, и из-за нее доносился грозный треск дробящегося камня. Беллатонис и четверо развалин начали инстинктивно отступать.

— Думаю, нам лучше… — только и успел сказать Беллатонис, как куча щебня взорвалась дождем расплавленной породы, и нечто обтекаемой формы вырвалось наружу сквозь добела раскаленные обломки. Беллатонис мельком заметил серебристый панцирь и скорпионий хвост, прежде чем метнуться за повозку и спрятаться за ней. Развалины всполошенно закричали и без промедления набросились на чужака, что Беллатонис счел похвальной демонстрацией рвения, хотя и не ума.

Однорукий развалина едва успел замахнуться тесаком, как пучок шипастых цепей обвился вокруг его шеи и сорвал голову с плеч, выпустив фонтан крови. Второй развалина сделал рьяный, но опрометчивый выпад и добился лишь того, что обломил кинжал об адамантиевый корпус врага. Две пары ножниц сомкнулись на плече и промежности развалины и, демонстрируя чудовищную силу, швырнули тело через всю комнату. Несчастный врезался в дальнюю стену тремя отдельными кусками.

Беллатонис распознал в нападавшем машину боли «Талос». Она была невелика, всего примерно в половину обычного размера, но в ее строении явно угадывались черты убийцы. Лучшие из машин «Талос» были движущимися монументами боли и резни, скорее живыми произведениями искусства, чем механизмами определенного назначения. Беллатонис нашел концепцию данного «Талоса» достойной презрения, это было все равно, что выращивать карликов из собственного потомства, чтобы из них получились лучшие прислужники.

Двое оставшихся развалин на долю секунды замешкались, а потом побежали по разным сторонам от «Талоса». Зубчатое жало на хвосте пришельца сверкнуло, и туловище одного развалины просто исчезло в языках пламени. Второй воспользовался тем, что машина на миг отвлеклась, забежал за ее металлический корпус и вонзил под панцирь узловатый жезл-агонизатор. В месте удара блеснула молния, и механизм резко содрогнулся, после чего развернулся с такой скоростью, что как будто размылся в воздухе, желая покарать то, что причинило ему боль. Даже машины могли ощутить боль от агонизатора, чье прикосновение доводило до острой, мучительной перегрузки не только нервы, но и электрические контуры. «Талос» не позволил развалине нанести следующий удар: он вскинул крутящиеся цепи с крюками и с механической точностью счистил ими плоть с костей прислужника.

В считанные секунды нейтрализовав всех четверых противников, Ви развернулся и бросился на Беллатониса.

Харбир проснулся от пощелкивания и скрипа остывающего металла. Воздух переполнял острый запах с примесью озона. Он попытался сдвинуться, но от этого по всему телу начали взрываться фейерверки боли, и он невольно застонал. Видимо, многое внутри сломалось и теперь не желало выполнять его приказы — особенно ноги. Харбир попытался вспомнить, как попал сюда. Последним, что он помнил, был несущийся «Рейдер», и как он сжимал его рычаг управления… потом пол туннеля быстро рванулся им навстречу. Им? Да, теперь он понял, что на борту были и другие, Безиет и Ксагор, но где они теперь? Почему они ему не помогают? Он попытался позвать их, но это тоже вызвало боль.

Наемник осмотрелся, осторожно поворачивая голову, чтобы на него не нахлынуло пенное черное море тошноты. Он застрял в разбитом «Рейдере»: мачта упала поперек ног, пригвоздив их к палубе. Только рычаг толщиной с запястье спас его туловище от превращения в кашу, и теперь этот рычаг, согнувшись над ним, тоже удерживал его на месте. Всюду, будто знамена, свисали обрывки оранжево-желтого эфирного паруса, придавая темному искореженному корпусу «Рейдера» неуместно веселенькую расцветку.

Харбир снова позвал на помощь. Ничего другого он делать не мог. Даже от дыхания тошнота то поднималась, то снова опадала, как волны — но, по крайней мере, он все еще мог дышать. Начинало казаться, что Ксагор и Безиет не выжили. Харбир попытался припомнить больше деталей катастрофы. Он пытался сместить «Рейдер» на другую сторону туннеля, туда, где было ответвление, отчаянно стремясь избежать прямого спуска в вертикальную шахту и повернуть, повернуть, повернуть. Его пробрало холодом, когда он вспомнил пугающую темноту внизу, и как все инстинкты призывали его держаться от нее подальше. Он заворачивал в боковой туннель, думая, что они не успеют. Нос вскинулся вверх, а потом он увидел… что он увидел?

Харбир напрягся, невольно усилив боль. Во тьме слышался какой-то тихий звук, похожее на шепот шипение чего-то, скрытно парящего по воздуху. Он не стал кричать снова. В этом звуке было нечто зловещее и коварное, что явно не предвещало прибытие помощи. Внезапный металлический лязг неподалеку заставил Харбира сжаться, отчего в его ногах снова взорвалась боль, и его едва не стошнило. Сквозь пелену страдания он разглядел знакомую решетчатую маску Ксагора, высунувшуюся над краем «Рейдера».

Харбир бессловесно выдохнул от облегчения. Ксагор перелез через погнутый фальшборт и присел на корточки рядом с ним. На развалине виднелись свежие раны, из которых медленно сочилась кровь — глубокие следы сильного трения, которое прорвало его ребристые дубленые одеяния и столь же грубую и плотную кожу под ними.

— Плохая посадка, — сказал развалина, не двигаясь с места, чтобы помочь.

— Не… моя… вина… — процедил Харбир сквозь стиснутые зубы. — Что-то… ударило нас!

Ксагор принюхался и склонил голову набок, словно прислушиваясь.

— Не наш преследователь. Он все еще идет за нами, — загадочно сказал он через миг.

— Просто… помоги… мне! — прорычал Харбир.

Ксагор пожал плечами, выудил из одного из мешочков на поясе какое-то маленькое устройство и прижал его сбоку к шее Харбира. Боль и тошнота мгновенно исчезли, словно перед ними захлопнули дверь. Теперь наемник не ощущал от своих застрявших туловища и ног ничего, кроме легкого чувства дискомфорта.

— Вот так-то лучше, — с искренним облегчением выдохнул Харбир. Он снова попытался сдвинуться с места, но дискомфорт опасно усилился, и он быстро отказался от этих усилий.

— Нервы блокированы, не лучше, — сказал Ксагор и начал поднимать упавшую мачту, демонстрируя неожиданную силу.

— А где Безиет? — спросил Харбир.

— Этот не знает, — коротко буркнул Ксагор. — Ушла.

С жалобным скрипом мачта поддалась, и Харбир оказался на свободе. Ксагор протянул руку и оттащил его в сторону, не слишком обращая внимание на сломанные конечности. Потом развалина положил его на землю и начал обрабатывать травмы, тщательно выправляя кости и зашивая разорванную плоть.

— Ты… ох… кажется, имеешь большой опыт в этом деле, — прохрипел Харбир.

— От развалины нет толку, если он не может чинить сломанных клиентов для своего хозяина, — пробормотал Ксагор. Харбиру показалось, что тот цитирует кого-то еще, вероятно, Беллатониса.

За плечом Ксагора, примерно в дюжине метров от них, виднелась ребристая стена туннеля, на которой висело несколько разбросанных на разные расстояния ламп, проливавших тусклый свет на сцену крушения. На глазах Харбира один из светильников на миг скрылся за чем-то, что прошло мимо него — это был серебряный полумесяц, который кратко блеснул и исчез до того, как Харбир смог убедиться, что не вообразил его. Наемник решил, что убеждаться и не нужно.

— Тут что-то есть, Ксагор, — прошипел Харбир. — Я слышал его до того, как ты пришел. Мне кажется, я только что его видел.

— Да. Преследователь. Охотится на нас, — нервно сказал развалина, осматриваясь по сторонам. Он слегка содрогнулся, прежде чем вернуться к работе.

— Что это? Ты сказал, что не оно нас ударило, тогда что?

— Этот не уверен… — тихо ответил Ксагор, как бы отвечая сразу на два вопроса. Харбир молча глядел на него, ожидая нормального ответа.

— Это… это тьма, — через мгновение сказал Ксагор. — Тьма потянулась к нам, Харбир не мог видеть, потому что смотрел вперед, но Ксагор видел. Она пришла за нами снизу.

От слов развалины у Харбира пересохло во рту.

— Тьма была в вертикальной шахте, тогда что же охотится на нас сейчас?

— Этот не знает, — повторил Ксагор.

Харбиру снова почудился серебряный полумесяц высоко на стене. На этот раз он услышал свист воздуха, вытесняемого летящим телом, когда эта штука исчезла из виду.

— Почему оно не атакует? Мы не можем его остановить, оно могло бы сплясать на наших черепах, если бы захотело.

— Этот…

— …не знает, я понял, и на том спасибо.

Неожиданно в груди Харбира начало сильно покалывать. Сначала он подумал, что это от работы Ксагора, но развалина был занят его ногами. Покалывание переросло в ощущение жара, как будто кто-то поднес факел к самому телу Харбира.

— Ксагор! Я что-то чувствую! Нервный блок не… аахх!

Тело Харбира содрогнулось, спина выгнулась, руки и ноги заметались. Боль вспыхнула, как пламя преисподней. Его и так тошнило от травм, полученных при крушении, но то, что он чувствовал сейчас, было гораздо, гораздо хуже и выходило за пределы физической боли, терзая саму душу Харбира. Встревоженный Ксагор отскочил, увидев, как по коже Харбира начинает расползаться яркое сияние, исходящее от пятиугольника на груди, и окутывает корчащееся тело целиком. Харбир издал долгий пронзительный вопль, который постепенно затих, и с этим зловещим молчанием его дергающееся тело наконец-то замерло. Ксагор нерешительно придвинулся к нему.

— Харбир…? — жалобно спросил Ксагор. Распростертое тело содрогнулось в очередном спазме, согнувшись почти пополам, и развалина снова отшатнулся. Неровное дыхание Харбира было практически неслышным, но через секунду оно изменилось и перешло в надрывный кашель. Мало-помалу звуки сменились булькающими смешками, а затем тем, что могло быть только хриплым хохотом. Харбир вдруг сел, не обращая внимания на раны, и посмотрел Ксагору прямо в глаза.

— Прекрасно. Прекрасно, а главное, вовремя, — сказал Харбир с совершенно нехарактерными для него интонациями. — О, Ксагор, не веди себя так, будто полностью шокирован.

Ксагор сразу же узнал этот снисходительный тон.

— Х-хозяин? — осторожно спросил развалина.

— Добро пожаловать, подношения! — загремел по террасе усиленный механизмами голос, похожий на синтезированный гром, и перекрыл грохот оружия стеной шума. Тучный чемпион Хаоса, покрытый тяжелой броней из желчно-зеленых пластин, из которой торчали истекающие гноем нарывы, взмахнул ржавым мечом в сторону приближающихся темных эльдаров. — Мы с нетерпением ждем вашей жертвы! — прогрохотал он. — Повелитель Распада принимает вашу ярость и возвращает ее в тысячу раз сильней! Сегодня славный день!

Все это повторялось, и повторялось многократно, поэтому Иллитиан приказал своим доспехам заблокировать эти звуки. Их враги состояли из двух различных войск — трех, если считать летающих демонов, которых, как решил Иллитиан, в настоящее время лучше было проигнорировать. По сравнению с тем, что они нашли в башне на орбите Гората, крылатых демонов можно было просто не брать в расчет.

Пешие враги делились на беспорядочную орду одержимых и меньшее количество толстых фигур в тяжелых доспехах, покрытых коркой грязи. Последние двигались с заметным отсутствием грации и своего рода грубой бесстрастностью, которую не мог бы воспроизвести ни один эльдар. Простые псы Губительных Сил, сказал себе Иллитиан, вроде тех примитивно улучшенных воинов, что миллионами производятся и расходуются низшими расами рабов. Ложь горько защипала язык. Ранее, исследуя демонические силы, он узнал о Легионах Предателей и о том, как они были совращены Темными Богами. Легионеры стали чемпионами Хаоса, которые пользовались изменчивым благоволением своего божества, и обнаружить их в пределах Комморры было воистину дурным знамением.

К сожалению, они были также очень хорошо вооружены. Взрывчатые снаряды с ревом проносились через открытую террасу и пробивали кровавые дыры в рядах высадившихся войск Иллитиана. В воздух взлетела ракета и уничтожила приближающийся «Рейдер» в грязно-желтом взрыве. Иллитиан приказал своим разбойникам и геллионам отвлечь противника, перетянув огонь на себя, и повел своих воинов прямо на наступающих одержимых.

Осколочный огонь косил неуклюжие гниющие фигуры, как спелую пшеницу. Адская живучесть этих отродий слабо защищала их от ядов, используемых воинами Белого Пламени: «гнилая плоть», «чернильная слепота», «обжигающий лотос», «корча» и десяток других смертельных токсинов сжигали, ослепляли и превращали украденные тела одержимых в бесполезные темницы из плоти. Воины, вооруженные шредерами, приступили к ликвидации выживших противников, в то время, как телохранители Иллитиана, инкубы, прорубали себе путь через мечущиеся и размахивающие руками толпы.

Когда они прорвались, Иллитиан сразу увидел, что его разбойники и геллионы не смогли разбить фалангу воинов Хаоса, сгруппировавшихся у основания башни. Смятые тела, обгоревшие и сломанные реактивные мотоциклы и скайборды, разбросанные по всей террасе, без слов горили об их тщетных усилиях. Оставшиеся в живых были разрознены и отчаянно уклонялись от губительного обстрела, выжигающего их снизу.

Иллитиан выругался, понимая, что осталось еще более ста метров до воссоединения с его войсками, а он все еще был в радиусе поражения сокрушительной огневой мощи врага. Воины Хаоса уже поняли, что одержимые гибли быстрее, чем они думали. Широкие пасти их огромных уродливых орудий поворачивались, выравниваясь для залпа, который разорвал бы легкобронированные отряды Иллитиана на куски.

Сверху раздался вой двигателей, и сразу же за ним внезапный поток серпокрылых силуэтов обрушился прямо на ряды хаоситов. Мимо на бешеной скорости пронеслись геллионы, разбойники и «Яды», пронзая и обезглавливая врагов своими лезвиями и адскими глефами. На мгновение Иллитиан подумал, что его собственные вспомогательные войска сплотились и вернулись в бой, но затем понял свою ошибку. Все эти пришельцы были из другого кабала, и даже в пылу сражения он распознал их цвета. Прибыли Клинки Желания.

Разъяренные ведьмы спрыгивали с палуб стремительных «Ядов» прямо в гущу рукопашной. Иллитиан, никогда не упускавший ни одну возможность, повел своих инкубов в сердце схватки, в то время как воины Хаоса были отвлечены новым противником. Он нырнул под рычащий цепной меч и быстрым ответным ударом отсек руку его хозяину. Перед ним кружились гнилостные лицевые щитки воинов Хаоса, отбивавшихся с несгибаемым упорством.

Неповоротливые воины были чудовищно сильны и, казалось, полностью невосприимчивы к боли. Иллитиан видел, как их руки в латных перчатках переламывают стройных эльдаров, словно ветки, как крутящиеся цепи их клинков с непреодолимой силой проходят сквозь корчащиеся тела ведьм, и окровавленных, ревущих гигантов, которые продолжали бороться, даже когда были практически изрублены на куски.

Иллитиан начинал понимать, почему подобные воины стали столь популярными рабами на аренах. Они могли вынести множество ран, словно донорианские изверги, и в полной мере пользовались этим фактом. Снова и снова эти громадины получали смертельные травмы, не обращали на них внимания и только яростно контратаковали. Но воители Хаоса были слишком медлительны и неуклюжи в сравнении с эльдарами. Когда воин с непокрытой головой замахнулся на Иллитиана когтями, окутанными молниями, тот просто отступил в сторону и обезглавил нападавшего ударом меча наотмашь. Другой противник ринулся на него спереди, только чтобы клинок архонта нашел себе ножны в его глазнице, прежде чем тот успел поднять собственный покрытый ржавчиной меч. По сигналу Иллитиана телохранители-инкубы сомкнулись вокруг него защитной стеной, освобождая ему пространство для ближнего боя взмахами своих могучих клэйвов.

Иллитиан огляделся, чтобы оценить, как идет битва за пределами непосредственного окружения. Враг, похоже, сильно уступал в числе, его войско превратилось в островки сопротивления в наступающем море. Теперь, когда ряды захватчиков были расстроены, у них не было никаких шансов против хищных темных эльдаров, атакующих со всех сторон. Неповоротливые, бронированные фигуры падали одна за другой, сраженные в кровожадном исступлении, их расчленяли и обезглавливали сверкающие смертоносные клинки ведьм и инкубов Иллитиана.

Среди бойни он увидел Аэз'ашью, извивающуюся в танце смерти с последней горсткой врагов. Она была вооружена кинжалами-близнецами, которые блестели, словно пурпурные ленты, когда она прорезала кровавые полосы на их шкурах, покрытых толстой броней. Она сладострастно рассмеялась, когда поймала его взгляд, упиваясь боем, будто ужасная и великолепная богиня убийства, наконец получившая свободу.

Глядя на нее, Иллитиан ощутил холодное предчувствие. В этом беспечном смехе таилась смерть и для него самого, манящая жажда его собственного убийства, которая пока что была не утолена. Вект послал новую госпожу Клинков Желания сражаться на его стороне, но каковы были его точные приказы?

Глава 22 Возвращение на Лилеатанир

Путники вышли из портала, и серебряный свет его активности постепенно угас, сменившись мерцающим свечением огня, плененного во льду. Дыхание замерзало в морозном воздухе, а замерзшая грязь под их ногами была тверда, как железо. Стены Мирового Храма, созданные из живого камня, покрылись растрескавшимся слоем льда. На близлежащем склоне жалась какая-то убогая фигура, сгорбленная поза которой говорила, что она уже долго сидит здесь, дожидаясь хоть каких-то признаков жизни от порталов.

— Это… это ты? Я… я и не чаяла увидеть тебя снова, — с удивлением вымолвило это жалкое создание. При виде второго путника ее голос истерически надломился. — Ты и… он!

— Тише, Сардон Тир Ланиэль, — мягко сказал Пестрый. — Он пришел помочь, как и я. Прости, что это заняло так много времени.

Нынешняя миропевица Лилеатанира откинула назад свои седеющие локоны, чтобы взглянуть на лишенного маски осквернителя святилища. Здесь был тот, кто вторгся в Мировой Храм и похитил ее предшественницу, тот, кто обрушил на ее мир столь грандиозный катаклизм, что едва ли один из десяти его жителей остался в живых. Она чувствовала, как внутри нее собирается бурный поток эмоций: ярость, страх, ненависть, все это кипело и смешивалось в нечто отвратительное и могучее. Храм затрясся от эмпатии, камни задрожали, подспудно отвечая на ее гнев, и пламя с шипением вскинулось подо льдом. Морр не отвел перед ней взгляд, в его безжалостных черных глазах не виднелось ни искры сочувствия или раскаяния.

— Сардон! — уже менее мягко произнес Пестрый. — Не тебе судить его за то, что он содеял. Он пришел сюда добровольно, чтобы вернуть все на свои места, мы не можем требовать от него еще и раскаяния.

Сардон моргнула, снова посмотрела на воина и увидела его более ясно: он был потрепан, окровавлен, на лице его был начертан жуткий голод, который не мог скрыть усталость и отчаяние в его душе. Его следовало скорее жалеть, чем ненавидеть, ведь это была опустошенная и сломанная марионетка, продолжающая стоять лишь благодаря своей тщеславной гордости. Сардон бахвалилась перед Караэисом, что отомстит осквернителям храма, скормив их дракону за то, что они натворили. Столкнувшись с реальностью, она поняла, что цикл мести таит в себе всепожирающую болезнь. Мщение порождает ненависть, ненависть — мщение. Воин, стоявший рядом с Пестрым, был жертвой в той же мере, что и все остальные. Через мгновение дрожь храма прекратилась, а языки пламени опустились, и дух дракона вернулся к неспокойной дремоте.

— Что ж, темный, — наконец произнесла Сардон, с трудом поднимаясь на полузамерзших ногах. — Ты должен пойти и увидеть, что ты сотворил.

Огромные пласты льда погребли под собой Мировой Храм Лилеатанира. Толстые стеклянистые валы скрыли обожженный камень и дымящиеся расщелины, с извергающих испарения труб и покрытых изморозью валунов свисала бахрома из сосулек. Невероятно, но прямо за слоем льда все еще пылал огонь, и обледеневшее пламя сияло сквозь покров с неугасимой яростью. Пока что оно сдерживалось, но дрожало на грани того, чтобы снова взорваться жизнью.

— Вы опоздали, — без надежды в голосе сказала миропевица. — Я должна была что-то сделать… я не могла просто сидеть и ждать. Я пыталась исцелить его сама, смягчить дракона, но он лишь становился все более свирепым. В конце концов я просто пыталась ограничить его, но и этого не смогла. Взгляните.

Они посмотрели туда, куда указывала Сардон. В глубине святилища ледяное покрывало пронзала рваная дуга, почерневший шрам, тянущийся от пола до потолка, и из него сочился дым и зловонные пары. Из этой трещины истекал ядовитый красный свет, как будто излучаемый иными, потусторонними глубинами. За ней что-то шевелилось, что-то громадное и неописуемо древнее.

— Ну что ж, это… этого следовало ожидать, я полагаю, — беспокойно пробормотал Пестрый, прежде чем снова собраться и заявить: — Но никогда не бывает слишком поздно! Ты сделала доброе дело и дала нам немножко времени, а это сейчас поистине драгоценный ресурс!

Морр не обращал на них внимания, его взгляд твердо застыл на зловещей дуге в дальнем конце скованной льдом пещеры. Не говоря ни слова, он стиснул свой клэйв обеими руками и начал уверенно шагать к входу.

— Что он де… — ахнула Сардон, но Пестрый шикнул и прошептал ей на ухо:

— Он знает, что с его помощью ваш мировой дух приобрел аспект дракона, сконцентрировав всю свою бессмысленную ярость и жажду мести в то, чем он является сейчас — в беснующегося зверя, обладающего довольно-таки поразительным потенциалом к разрушению или, что еще хуже, к метаморфозе в иную форму, которую Губительные Силы с радостью примут как свою новую игрушку. Ты смогла временно утихомирить худшие из проявлений дракона, но волны этой ярости по-прежнему наносят невероятный ущерб другим местам. Морр — что, по-моему, очень храбро с его стороны — вызвался добровольцем, чтобы помочь успокоить дракона единственным известным ему способом.

Морр шагал по потоку бурлящей талой воды к трещине во льду. Чем ближе он к ней подбирался, тем более ясно становилось, насколько велик ее размер. Всего секунду его крошечная, похожая на куклу фигура виднелась между клубящимися испарениями, а потом он исчез внутри. Сардон отшатнулась и уставилась на Пестрого со смесью изумления и недоверия в глазах.

— Он хочет попытаться его убить? — не в силах поверить, спросила она.

Пестрый вздохнул и меланхолично пожал узкими плечами.

— Да, он хочет попробовать.

— Но это невозможно! — воскликнула Сардон. — А что случится, если этот сеятель смерти найдет способ убить дракона? Что тогда станется с Лилеатаниром? Без мирового духа, который защитил бы нас, мы останемся нагими перед вселенной. За нами придут демоны, и ничто уже не сможет их остановить.

Пестрый беспомощно развел руками.

— Я полагаю, что его шансы на успех крайне невелики. Все, что я могу тебе сказать — он попытается. Если не получится, и дракон уничтожит его, то дух будет какое-то время удовлетворен, и его жажда возмездия по крайней мере частично утолится. Это купит нам время, чтобы предпринять дальнейшие меры.

— Жертвоприношение? Это отвратительно. Варварство.

Пестрый посмотрел на грязную, растрепанную миропевицу, босую, в грубой домотканой мантии, и тепло улыбнулся.

— Я не могу выразить, насколько я рад услышать от тебя эти слова, Сардон, — без всякой иронии сказал арлекин. — Однако, как бы это тебя ни шокировало, знай, что такая практика куда более широко распространена и традиционна, чем тебе кажется… фактически, я думаю, что некоторые из тех, кто ею занимается, вот-вот пожалуют к нам.

Пестрый кивнул в сторону комнаты с порталами. Когда Сардон оглянулась, она увидела серебристое мерцание, говорящее об их активации.

Обломки «Рейдера» по-прежнему остывали и потрескивали вокруг Ксагора и Харбира. Несколько тусклых красных огоньков на системах управления машины осветили решетчатую маску Ксагора, когда тот придвинулся и наклонился над обмякшим телом Харбира.

— Харбир совсем по-настоящему мертв? — спросил развалина.

То, что раньше было Харбиром, рассеянно всплеснуло руками, как кукловод, проверяющий свои марионетки. Оно зашарило по нейроблоку на шее и в конце концов отцепило его. Потом скорчило гримасу, агрессивно выпятило подбородок Харбира вперед и ухмыльнулось.

— Ах, так-то лучше. Ксагор, когда ты уже поймешь, что все это — просто мясо? — сказало оно голосом, который с каждым словом становился все более похож на голос Беллатониса. — Просто мясо, которым помыкает наша воля, пока оно не перестает работать. Я слыхал, что когда-то, давным-давно и много лет назад, когда мясо прекращало работу, это был Конец. Наступал день, и тебе говорили «прощай, счастливо, извини, но теперь ты мертв». Если приписанный лично к тебе кусок мяса умер и начал гнить, то твоя воля к жизни уже абсолютно ничего не значила, — можешь себе такое представить? Что ж, эти дни миновали, и теперь каждый может жить вечно, если просто как следует запланирует все наперед.

Ксагор помотал головой.

— Этот все еще не понимает, ему очень жаль, хозяин.

— Хорошо, тогда я скажу очень простыми и короткими словами: ты дал Харбиру своего рода психическое устройство обратной связи. Я использовал его, чтобы переместить свою душу в его тело. А его душа перешла в мое тело, что для Харбира весьма прискорбно, потому что это тело прямо сейчас должно было превратиться в мертвое мясо.

— Это возможно? — развалину, казалось, ошеломила сама концепция. Он так и сел, склонив набок лицо в маске. — Хозяин превыше могущества, превыше смерти! — воскликнул он, на миг предавшись ликованию, а потом снова затих. — Но… что посмело убить старое тело хозяина?

— Это была машина «Талос», маленькая, но очень злобная, и в той ситуации я не мог с ней сладить. Ее, должно быть, послало Черное Схождение. В отличие от тебя, Ксагор, они отказываются признавать мое грандиозное превосходство…

— Хозяин! Опасность все еще здесь! Ксагор слышал «Талос», охотящийся неподалеку.

Беллатонис услышал уже знакомый вой гравитационных ускорителей и уловил над собой быстро мелькнувшее движение.

— Ох.

Чо плавно опустилась к цели, полностью уверенная в том, что обнаружила. Ее обуял прилив гордости и удовлетворения, и она невольно расправила все лопасти и сенсорные щупы, чтобы впитать пересмотренный облик цели. Цель, обозначенная как В, теперь полностью совпадала с точными метафизическими параметрами, запечатленными в ее энграммах. Чо видела, как произошла эта перемена, и слышала, как цель похвалялась своим достижением поле этого. И что еще лучше, с высокой степенью вероятности цель сбежала от Ви в момент нападения, не зная, что попадет прямо в когти Чо.

Цель теперь осознавала присутствие Чо, как и цель, обозначенная Г, сжавшаяся рядом с ней. Это было неважно, так как Чо уже просканировала их обеих на наличие вооружения и не нашла ничего, что могло бы пробить ее сотканную из металла шкуру. Цели, обозначенные как А и Б, были неактивны, лишены пульса и лежали вместе смятой кучей у разбитого «Рейдера». На таком близком расстоянии Чо смогла определить, что цель Б на самом деле представляла собой плененную сущность, жизнь-без-тела в металлической тюрьме. Обширный арсенал сенсоров Чо не обнаруживал никаких иных угроз или потенциальных маршрутов бегства, к тому же цель была совершенно обездвижена и едва ли достаточно хорошо контролировала свое тело, чтобы встать, не говоря уже о том, чтобы бежать.

Чо медленно выдвинула выкачиватель душ. Она с удовольствием размышляла, уничтожить ли сначала первичную цель, а потом поохотиться на цель Г ради развлечения, или же просто иссушить их обоих одной петлей энергии, настроенной на широкий охват и максимальную мощность. И снова на первую роль вышла осторожность. Нельзя допустить, чтобы цель Г отвлекала ее. Чо должна попытаться как можно скорее воссоединиться с, несомненно, разочарованной машиной Ви, и поделиться информацией об убийстве. Их создатель будет горд и оценит ее достижение. Беспокоил лишь тот факт, что атака Ви дала Чо возможность завершить дело, что давало ему возможность объявить себя, в некотором роде, победителем. Это ничего не значило. Пусть Ви потакает своей грубой гордыне и чувству превосходства, в то время как Чо будет знать, что несмотря на все его заявления, именно она была той, что совершила убийство.

Эти расчеты заняли всего лишь долю секунды. Удовлетворенная своими выводами, Чо нанесла удар. Пагубные энергии начали переливаться вокруг жертв, безжалостно высасывая их жизненную сущность. Их тела начали покрываться морщинами, как будто за секунды миновали целые десятилетия. Жизненная сила хлынула сквозь шлюзы накопителей Чо, переполняя их темной энергией — доброе крепкое вино в сравнении с жидким пивом примитивных и кратких жизней ур-гулей. Чо мурлыкала от наслаждения, поглощая ее.

Подножие башни над Горатом превратилось в кладбище. Эльдары, одержимые и воины Хаоса усыпали каменную террасу слоем, местами достигавшим толщины в два-три тела. Несмотря на своевременное прибытие Клинков Желания, битва взяла свою тяжкую дань, и едва ли половина кабалитов Белого Пламени все еще стояла на ногах. Вихрь геллионов, разбойников и «Ядов» окружил башню, ощетинившись оружием и отвечая на любой выстрел защитников верхних уровней бурей огня. Аэз'ашья — архонт Аэз'ашья, напомнил себе Иллитиан — подошла к нему прогулочным шагом, покачивая бедрами. В ее походке сквозила откровенная насмешка.

— Хорошая работа, Иллитиан, ты отвлек их на достаточное время, чтобы мои клинки довели дело до конца, — улыбнулась она.

— Я всегда готов поделиться с тобой подобной мясницкой работенкой, — холодно ответил Иллитиан, — но, к сожалению, я предполагаю, что наши противники не были так предупредительны, что вывели все свои силы на открытое пространство, чтобы их вырезали.

Он многозначительно поднял взгляд на громаду башни, где продолжалась схватка. Аэз'ашья просто пожала плечами.

— Я счастлива положиться на твое более обширное знание намерений нашего врага, — сказала она, — хотя я нахожу довольно-таки любопытным, что ты так хорошо информирован. Это, случайно, не очередные твои друзья, а, Иллитиан?

— Простая логика, ничего более, — резко ответил Иллитиан. Он пнул один из массивных трупов, валяющихся на террасе. Тот треснул, выпустив наружу мерзкий ихор и тошнотворное зловоние. — Видишь? Это смертные слуги Губительных Сил, поклонники той сущности, которую мы знаем как Нургла. Вторжение последователей чумного владыки — это не просто еще одна случайная манифестация того, что за пеленой. Если они явились сюда с определенной целью, я готов поспорить, что она никак не связана с тем, чтобы сидеть и ждать, пока мы их атакуем. Нам надо организовать наши силы и начать зачистку остальной башни сверху донизу. Нам надо выяснить, что они делают, и остановить это.

— Нам надо, неужели? — с прохладцей промурлыкала Аэз'ашья, намеренно провоцируя его. — Не думаю, что я нахожусь под твоим командованием, Иллитиан, мои приказы, полученные от Верховного Властелина, ни слова об этом не говорили.

— А что же тогда говорили твои приказы, Аэз'ашья? — едко поинтересовался Иллитиан. — Что-то вроде «следовать за Иллитианом и поддерживать его вплоть до…» О, не знаю, скажем, так: «…до дальнейшего извещения»? Насколько похоже это звучит?

Он заметил, что брови Аэз'ашьи слегка дернулись вверх от удивления, и понял, что его укол был близок к цели. Важнейший текущий вопрос был на самом деле в том, сводились ли другие приказы Векта к тому, чтобы ждать удобного момента для убийства Иллитиана, но даже Аэз'ашья не была настолько наивна, чтобы выдать эту мелкую, но драгоценную информацию. Иллитиан на мгновение взял паузу, пытаясь решить, что следует делать. Он отчаянно хотел как можно быстрее оказаться подальше отсюда, но уйти до того, как Илмея будет стабилизирована, буквально означало смертный приговор, который Аэз'ашья, без сомнения, будет счастлива привести в исполнение. Если силы Хаоса смогут захватить краденые солнца во время Разобщения, тогда в любом случае настанет конец всей Комморре, обреченной утонуть под волной демонической скверны, хлынувшей с небес. Действительно, не было никакого выбора, кроме как идти дальше.

Как только Иллитиан пришел к решению, башня слегка задрожала — мгновенная рябь прошла сверху вниз по всей структуре, указывая на то, что на ней фокусируются мощные силы из иных частей вселенной. Терраса внезапно покачнулась под их ногами и треснула, в ее поверхности открылись дыры, и целые куски отвалились и рухнули вниз, в пылающий ад Гората. Все и повсюду помчались к башням, воины Белого Пламени и ведьмы Клинков Желания толкали друг друга локтями, чтобы скорее добраться к низким ступеням у их оснований. Как и было принято в истинной комморритской политике, Иллитиан и Аэз'ашья возглавили наступление, на время забыв все свои различия и подозрения перед лицом общей угрозы.

За несколькими арками, вделанными в бока башни, открывался просторный зал, со всех сторон окруженный такими же выходами. Основную часть пространства занимал широкий спиральный пандус, который исчезал, уходя сквозь потолок и вниз, в пол. Дульные вспышки озаряли его верх, а из пола под их ногами вылетали куски, выбитые дождем взрывчатых снарядов.

— Вверх! — в унисон закричали оба архонта и повели свои объединенные силы на штурм верхних этажей. Иллитиан мельком увидел сквозь арки, как последние остатки террасы рушатся вниз, а воздух над нею полнится хаотично носящимися по спирали разбойниками, геллионами и «Рейдерами». Иллитиан застрял в башне, по крайней мере временно, пока не найдется другое место для посадки. Он поднял голову и увидел, что на верхней части пандуса толпятся неповоротливые зеленые бронированные фигуры, поливая бегущих эльдаров вспышками выстрелов, словно перед ними открывалась огромная пасть, заполненная клыками.

Вереница взрывов, будто удар кнута, прошлась по теневому полю Иллитиана. Вокруг каждого места столкновения растеклись чернильно-темные пятна энтропийных энергий, которые рассеяли энергию выстрелов в пыль и тени. Другие эльдары вокруг него были не так хорошо защищены и взорвались, как ярко-красные сверхновые, когда масс-реактивные снаряды пробили их тела. Натиск эльдаров на мгновение замедлился, когда те, кто достиг верха пандуса, дрогнули под обстрелом.

Аэз'ашья вырвалась из колеблющихся рядов, как быстро движущееся размытое пятно, что, казалось, огибало хлещущие потоки взрывчатых болтов сверху, снизу и сбоку, как если бы они были неподвижны. Она прыжками поднялась по пандусу и исчезла среди толпы звероподобных воинов Хаоса. Линии их огня начали скрещиваться в тщетных попытках угнаться за ней. Волна быстроногих ведьм обогнала Иллитиана, ринувшись за своей госпожой, и их клинки затанцевали в сложном балете боли.

К тому времени, как Иллитиан и его воины добрались до верхнего этажа, там валялись только подергивающиеся трупы и не было никаких признаков Аэз'ашьи или ведьм. Пандум выходил в центр лишенной окон треугольной комнаты, и в каждом из ее углов начинались новые спиралевидные пандусы, поднимающиеся вверх. Архонт направил несколько групп своих последователей обратно вниз, чтобы они начали прочесывать нижние этажи, но инстинкты говорили ему, что главная битва ждет его еще выше. Взяв основную часть воинов с собой, он выбрал тот подъем, который усыпало больше всего трупов, и устремился вверх. Вскоре сверху до него донеслись звуки боя.

Глава 23 В логове дракона

Войдя в изогнутую дугой трещину во льду, Морр шагал по бурным рекам талой воды, испускавшей тухлый серный запах. Стены вскоре перешли в черный камень, скользкий от влаги, и под бронированными сапогами захрустел щебень. По мере того, как инкуб продвигался дальше, красное сияние впереди становилось все более интенсивным и гнетущим. Гладкие черные стены расширялись, пока он не начал спускаться по неровному склону в огромную пещеру, чьи дальние стены скрывал покров темноты, а пол казался движущимся морем крови. Далекое инфразвуковое шипение заглушало все остальные звуки в подземной полости, издаваемое как будто немыслимо гигантским змеем или громадной толпой, где все бормотали и шептались друг с другом. Морр знал, что и то, и другое верно.

Когда он опустился еще ниже, то обнаружил поднимающиеся со всех сторон огромные столбы из перекрученного базальта, чьи просторные вершины терялись во мраке над головой, но основания были ясно видны. Изгибающиеся подобно змеям потоки алой энергии вились по дну пещеры и вокруг столбов, формируя многомерную кошачью колыбель из живого света. Багряные извивы пульсировали жизненной силой; клубясь, скручиваясь в узлы и двигаясь по сторонам, они бесконечно сплетались друг с другом.

Морр остановился и сжал клэйв обеими руками, готовясь и собирая последние силы для предстоящего сражения. Он знал, что на этот раз с ним будет биться не физический противник, но метафизический. Перед ним, в пещере, находилась манифестация разъяренных мертвых духов Лилеатанира, которая теперь приобрела видимость и сконцентрировалась в разбитом сосуде Мирового Храма. Его собственное восприятие трепетало, мельком воспринимая его то как кольца гигантского змея, то как пенный каскад крови или пылающую реку огня. Инкуб был менее песчинки по сравнению со всеобъятной мощью мирового духа. Он мог причинить этой сущности не больше вреда, чем комар может причинить слону.

Единственным преимуществом на стороне Морра была композитная природа его врага. Мировой дух объединял в себе психическую энергию всех живых существ, какие только попали в матрицу Лилеатанира в момент своей смерти — экзодитов, птиц, зверей. Получившаяся в результате гештальтная сущность была первобытна и примитивна, и двигали ей инстинкты, в которых желание заботиться сменялось тягой к разрушению. Эти инстинкты подвигнули мировой дух к драконьему аспекту его натуры, но всегда были и бесчисленные духи, которые толкали его в мириадах иных направлений. Это была слабость, и ее можно было использовать.

Он поднял руку к своей вешалке для трофеев и снял с нее шлем инкуба, который забрал возле храма Архры. Казалось, этот бой был очень давно, такой важный тогда, такой тривиальный сейчас. Морр на миг вгляделся в безликую маску, вспоминая, потом повернул окровавленный шлем другой стороной и медленно опустил его на собственную голову. Сидел он неважно, внутренние сенсоры плохо стыковались с боевым доспехом, медный запах запекшейся крови бил в ноздри, но Морр не обращал на это ни малейшего внимания. Когда он примкнул шлем, на него нахлынуло ощущение целостности и полноты. Свирепо ухмыльнувшись под маской, он поднялся на скалистый уступ, раскрутил свой клэйв так, что тот ярко засверкал в багряном свете, и крикнул:

— Я вернулся и снова бросаю тебе вызов! Иди сюда! Иди и померься со мной в ярости! Никогда не прощать! Никогда не забывать! Архра помнит, а теперь будешь помнить и ты!

Реакция была мгновенна: сознание-гештальт дракона внезапно поняло, что посреди него появилась какая-то крошечная пылинка и пищит с оскорбительной дерзостью. Громадный треугольный силуэт поднялся из алой мглы. Его венчал едва заметный намек на голову с похожими на зеленые лампы пылающими сферами там, где могли бы быть глаза. Мощные потоки грубых эмоций порывами исходили из невероятной пасти этого создания. Морр почувствовал, как на него нахлынул расширяющийся пузырь разумного осознания, резко покалывающая ядовитая ненависть и знакомый жаркий прилив ярости.

— Да! Это я! Я здесь! Я — тот самый, кто бросил тебе вызов тогда, и я вызываю тебя снова! — закричал Морр навстречу этому сотрясающему землю шипению. — Теперь иди ко мне! Сражайся со мной! Познай то, что знает Архра!

Сверху полился дождь из адского пламени, и Морр побежал, спасая свою жизнь, вниз, к средоточию алых извивов. Под хлещущими психическими ударами ярости дракона каменистый склон вокруг него взрывался и пускал лавины из расплавленных обломков. Обогнать это цунами разрушения было невозможно — ударная волна подняла инкуба в воздух, словно гигантские руки, угрожая сбросить его в забвение. Морра швырнуло головой вперед в призрачные извивы, и его клэйв взметнулся багровой дугой, когда он обрушил свою собственную ярость на души беспокойных мертвецов.

Караэис шагнул наружу из портала в замерзший Мировой Храм Лилеатанира, за ним тут же последовала Аиоса. Четверо Зловещих Мстителей, завершавших отряд, вышли следом и немедленно разошлись безупречным веером, заняв наблюдательные позиции по всей маленькой неровной пещере. Их длинноствольные звездометы контролировали отдельные секторы обстрела, и все они пересекались на двух фигурах, которые стояли, дожидаясь их, у входа.

— Ты! — рыкнул Караэис, не слишком стараясь скрыть свой гнев.

— Да, боюсь, это снова я, — небрежно ответил Пестрый. — Я думал, ты придешь немного раньше — опять какие-то проблемы с рунами?

Караэис не ответил на насмешку, однако линзы на шлеме чародея, пристально глядевшие на арлекина, сияли грозным янтарным огнем. Аиоса вмешалась с прямым вопросом:

— Что ты здесь делаешь и зачем ты помог преступнику совершить побег?

— Потому что он должен был прибыть именно в это место, — весело сказал Пестрый, — и таков мой ответ на оба твоих вопроса.

— Так где теперь этот инкуб? — резко спросил Караэис и развернулся к Сардон. — И почему ты, миропевица, стоишь теперь рядом с этим… с этим любителем вмешиваться не в свое дело?!

Сардон удивленно моргнула от яда в словах чародея.

— Этот скиталец и его собратья посещали Лилеатанир со времен его первого поселения, — мягко сказала она. — Мы считаем народ искусственных миров своими стражами, но дети Смеющегося Бога известны нам как друзья. Во время нужды он пришел к нам и предложил помощь, возможное решение. Что ты принес в Мировой Храм? Гнев? Взаимные обвинения? У нас этого уже более чем достаточно, нам не нужно того же от пришедших извне.

— Решение? Какое решение? — вспылил Караэис, снова переведя взгляд янтарных глаз на Пестрого. — Мои гадания на рунах ничего об этом не говорили.

— Худшее возможное решение, насколько оно касается тебя, — издевательски проговорил Пестрый с широкой улыбкой. — Такое решение, в котором ты не нужен. Оно не даст тебе свободный проход в совет провидцев. Ни потока рекрутов от благодарных выживших жителей Лилеатанира. Ни славы. Ни известности. Ни восхвалений, распеваемых в бесконечном цикле Бьель-Тана на протяжении вечности. Ничего.

Пестрый понял, что точно рассчитал истинную мотивацию чародея, возможно, даже лучше, чем Караэис признавал перед самим собой. Плечи провидца затряслись от подавляемых эмоций, и он сделал шаг к Пестрому. Аиоса подняла руку, чтобы остановить его, и холодно взглянула на арлекина сквозь свою бесстрастную маску.

— Ты обвиняешь Караэиса в том, что его вело честолюбие? Что… желание… преодолело его мудрость? — неторопливо проговорила экзарх.

— Это не мое дело — обвинять кого-то в чем-то, — улыбнулся Пестрый. — Я просто складываю вместе все, что я увидел, и делаю выводы. Должен спросить, просто мне это интересно: каков был ваш план на случай, если бы вы в конце концов дотащили Морра до Лилеатанира? Каким конкретным образом вы намеревались разрешить ситуацию? Может быть, связать его по рукам и ногам и кинуть в какую-нибудь трещину? Устроить жертвоприношение, чтобы умилостивить дракона?

— Это возмутительно! — закричал Караэис. — Ты не имеешь права вмешиваться! Ты запятнал себя, якшаясь с темными сородичами, и теперь ты хочешь затянуть меня в ту же трясину. Мы не сотворили всего этого! — Караэис театрально взмахнул руками, охватывая святилище, а вместе с ним и весь мир.

— Нет, но вы хотите нажиться на этом. Темные сородичи, как вы любите их называть, не ведали о последствиях своих действий. Если бы только они знали, какой вред это впоследствии нанесет им самим, то никогда не повели бы себя таким образом. Не то чтобы, конечно, невежество их оправдывает… просто у тебя и такого оправдания нет.

Сардон в шоке воззрилась на арлекина.

— Что ты имеешь в виду? — выдохнула она.

— Что наш общий друг Караэис и все его сородичи-провидцы могли бы предвидеть осквернение храма и его последствия. Они могли бы что-то сделать, чтобы предотвратить его, но не сделали ничего.

— Нельзя проследовать за каждой нитью судьбы, — ответил Караэис трясущимся голосом. — Можно повлиять только на определенные разветвления, экстраординарные сплетения, правильно применив…

— О, прекрати, пожалуйста! — насмешливо рассмеялся Пестрый. — Нити судьбы тянутся к грандиозному катаклизму, который влияет на саму Паутину, а ты говоришь, что он слишком размыт, чтобы его увидеть, и слишком сложен, чтобы на него повлиять? Если это правда, то мало от тебя пользы в нынешнем призвании, и стоило бы серьезно подумать о каком-нибудь другом пути — например, гончарного дела или приготовления еды.

— Достаточно! — прорычал Караэис. — Где инкуб? Говори сейчас же, не то…

Угроза, подразумеваемая Караэисом, была прервана громоподобным ревом из глубин святилища. Каменные стены содрогнулись, с них начали сходить пласты льда и разбиваться на куски, а рев все длился и длился. Это был непрекращающийся шипящий вопль гнева, который сотрясал храм и заставлял камни дрожать, подобно живым существам. Пестрый маниакально ухмыльнулся и закричал, перекрывая шум.

— Там! Это он там, в самом сердце храма! — арлекин выл диким голосом. — И я думаю, что он теперь готов вас встретить!

Без слов Караэис нырнул в глубины Мирового Храма, сжав в руке колдовской клинок. Помедлив долю секунды, аспектные воины последовали за ним, Аиоса наградила Пестрого долгим и жестким взглядом, пробегая мимо. Сардон в ужасе заломила руки.

— Ты позволишь им уйти? Они же все погибнут!

— Нет. Остановитесь. Не ходите туда. Вы все погибнете, — сардонически пробормотал Пестрый, когда последний из аспектных воинов исчез в содрогающемся святилище. Губы арлекина скривились в безрадостной гримасе, самом воплощении печали и подавленности, но глаза за его маской сверкали темным и неописуемым весельем.

Ксагор и Беллатонис видели, как приближается машина убийства, чье осиное тело поблескивало в полумраке путеводного тоннеля, плавно опускаясь к ним с потолка. Машина не спешила, уверенная, что загнала свою добычу в угол, и снижалась достаточно медленно, чтобы дать им достаточно времени на осознание безнадежности собственного положения. Будучи преданными поклонниками искусств плоти, Ксагор и Беллатонис сразу же распознали ее тип: механический паразит «Кронос», похититель времени. Беллатонис узнал и нечто иное — характерный почерк изготовителя, который он уже успел увидеть в своей потайной лаборатории, на миниатюрном «Талосе», который атаковал его там. Он обнаружил, что готов признать в паре подобных карликов-близнецов определенную артистическую целостность, которой, по его ощущениям, недоставало каждой машине в отдельности. И все же Беллатонис продолжал считать, что это немного попахивало игрушечностью.

Ксагор замер на середине рывка в тщетной попытке защитить хозяина собственным телом, когда возникла петля негативной обратной связи. Темные энергии окутали их обоих, совершенно безразличные к отчаянному акту самопожертвования развалины. Плоть Харбира, теперь принадлежащая Беллатонису, начала усыхать вокруг костей, лицо стало напоминать череп, обернутый в папирус, с горящими на нем темными запавшими глазами. Жизненная сила утекала из него. Гемункул никогда даже не думал, что закончит подобным образом. Даже самые низшие из ему подобных были невероятными долгожителями, почти бессмертными, и его свежее, украденное тело было молодым и здоровым. И все же безжалостный вихрь, исходящий из выкачивателя душ, за считанные мгновения отнимал сотни лет от срока жизни Беллатониса. Еще несколько секунд, и от него не останется ничего, кроме праха и истлевших костей.

Петля энергии внезапно исчезла, оставив Беллатониса и Ксагора слабо стонущими, совершенно одряхлевшими стариками. Гемункул заморгал помутневшими глазами, пытаясь сфокусироваться на парящем «Кроносе» и понять, почему тот остановился. Он подумал, что, возможно, машина хотела потянуть время перед самым концом, немного насладиться пыткой, прежде чем завершить убийство. Какая-то его часть это одобряла.

Как ни странно, но, похоже, напоминающее осу устройство неожиданно выпустило снизу пару весьма гуманоидных ног. Беллатонис запоздало осознал, что над ними имелось еще и туловище, а на нем — пара рук, которые пронзили брюхо «Кроноса» большим мечом причудливой формы. Эти руки, покрытые характерными шрамами, были ему смутно знакомы — какой-то мелкий архонт, с которым он имел дело в Метзухе? Беллатонис уже не помнил, все казалось таким расплывчатым и полузабытым. Он снова поднял взгляд, не в силах избавиться от ощущения, что происходит что-то важное.

Машина-убийца висела под углом, отчаянно размахивая клешнями, и ее многочисленные сенсорные щупы и лопасти быстро трепетали, как птица в ловушке. Там, где меч пронзил жизненно важные места, сыпались искры. Она, похоже, не могла сдвинуться с места и только покачивалась в воздухе. Меч вырвался наружу, и из выпотрошенной машины хлынул поток деталей. Поблескивающее устройство медленно осело, как будто держалось только на клинке, и безжизненно закатилось набок, выпуская затухающие искры. И тогда произошло темное чудо, или, по крайней мере, так показалось Беллатонису.

Сознание Чо, контролирующее шлюзы конденсаторов, угасло, они раскрылись, и вся жизненная сила, которую она украла, разом излилась сквозь лопасти-резонаторы. Густая темная драгоценность забранной ею духовной эссенции, все это яство, которое она должна была триумфально передать своему создателю, вместо этого выплеснулось на ее добычу и ее убийцу. Для Беллатониса, Ксагора и Безиет это стало макабрическим пиром, омовением в похищенной энергии жизни, которая снова наполнила их молодостью и силой в полном согласии с темными и ужасными ритуалами вечного города.

В считанные мгновения плоть наполнилась и вновь стала упругой, морщинистая кожа разгладилась и приобрела цвет юности, руки и ноги восстановили силу. Таков был дар, которым, не желая того, наделила их машина боли. Прошло немало времени, прежде чем они нарушили тишину.

— Безиет! — наконец воскликнул Беллатонис, все еще царственно купаясь в угасающем излучении. — Теперь я вспомнил — я не так давно помогал тебе против Алой Грани!

Безиет недоверчиво прищурилась.

— Это мастер Беллатонис! Это мо… — гордо объявил Ксагор, но Безиет подняла руку, заставив его замолчать.

— Что ты говоришь? Это Харбир, я помню Беллатониса, и ты — не он.

— Все возможно при помощи магии искусства, моя дорогая леди-архонт, — сказал Беллатонис с невыносимым самодовольством. — Простите, что я не стану объяснять все это снова. В конце концов, каждый из нас хранит собственные маленькие секреты ремесла. Прежде всего прочего, я должен поблагодарить вас за помощь против паразита-«Кроноса», я ваш должник и отношусь к долгам серьезно. Должен спросить, как вам удалось застать его врасплох?

— Ты определенно говоришь как Беллатонис — используешь слишком много слов, совсем как он, — сказала Безиет и безразлично пожала плечами. В Комморре случались и более странные вещи, и особенно часто — связанные с гемункулами. — У этого твоего прислужника появилась идея. Мы знали, что за нами следует нечто, слишком осторожное, чтобы атаковать всех троих одновременно. После крушения мы решили попытаться воспользоваться случаем, чтобы заманить преследователя в ловушку. Ксагор дал мне что-то, что поместило меня в нечто вроде транса, так что я выглядела мертвой, пока он лечил Харбира. Это, конечно, потребовало доверия с моей стороны, но Ксагор оказался прав: эта штука была так занята вами, что совершенно не обратила на меня внимания. Я подошла к ней сзади вплотную и выпотрошила ее.

— Браво, Ксагор, очень хорошая мысль, — снисходительно улыбнулся Беллатонис. — И браво, Безиет, это был нелегкий подвиг.

— Да, да, — нетерпеливо перебила Безиет, — но это нам ничего не дает. Я предвижу, что в любой момент сюда может явиться тьма ур-гулей и начнет разнюхивать обломки «Рейдера», а мы все еще не прошли и полпути к Сек Магере. К несчастью, предыдущий хозяин твоего тела уничтожил наше единственное средство передвижения, и я все еще размышляю, не стоит ли выместить это на твоей шкуре.

— Хм, мне на ум приходят три мысли, — сказал Беллатонис, очевидно, нисколько не встревоженный угрозой Безиет. — Во-первых, ур-гули? Это не говорит ничего хорошего о состоянии портала в Шаа-дом. Во-вторых, идти в Сек Магеру — скверная идея, я могу отвести вас в место, которое гораздо безопаснее и ближе. В-третьих, Харбир, скорее всего, разбил корабль не без чьей-то помощи — он для этого слишком хороший пилот, то есть, скорее, был хорошим пилотом.

Безиет нахмурилась.

— Тогда что же случилось?

— Харбир-до-Беллатониса сказал, что машину подбили, — предложил свой вариант Ксагор. — Этот увидел, как что-то поднимается снизу. Оттуда потянулась тьма.

— А. Ну, тогда это, пожалуй, проще показать, чем объяснить, — сказал Беллатонис, — если мы с вами пойдем к тому месту, где это произошло.

Безиет ткнула большим пальцем в направлении развилки туннеля.

— Это было вон там, где полно ур-гулей.

— Замечательно, — без всякого беспокойства ответил Беллатонис. Он попытался встать, но обнаружил, что поврежденные конечности все еще слишком непослушны, чтобы поддерживать тело. По его зову Ксагор покорно поспешил вперед и взвалил хозяина на спину, так что бесполезные ноги болтались в воздухе, а руками тот держался на шею развалины.

— Вперед! — весело скомандовал Беллатонис, и, ведомые Безиет, они начали пробираться по путеводному тоннелю обратно к разветвлению.

Архонт Иллитиан и воины Белого Пламени осторожно крались вверх по пандусам, ведущим на более высокие уровни башни. Стены из призрачной кости были покрыты паутинами трещин, из которых сочились гной и мерзко пахнущая слизь. Сама башня дрожала в хватке Илмеи Горат, которая была теперь столь близка к свободе. В конце концов они вышли в еще один сводчатый зал, окруженный открытыми арками, откуда во все стороны расходились тонкие мосты. Множество покрытых письменами плит и инкрустированных самоцветами столбов внутри помещения говорило о том, что оно было чем-то вроде зала управления, с ударением на слово «было» — до того, как сюда ворвались Аэз'ашья и ее ведьмы. Теперь пространство, словно крошечные метеоры, рассекали болтерные снаряды, с одинаковым равнодушием пробивающие кратеры в плоти, металле и камне. Едва различимые фигуры метались сквозь дым и языки пламени, сражаясь и рубя друг друга, как безумные.

В зале было много воинов Хаоса в зеленой броне и примерно столько же ведьм, ведущих смертельную игру в прятки среди плит и колонн. Легко было понять, за что они сражаются. В центре помещения, над хаосом битвы, парил огромный кристалл, из каждой грани которого лился свет множества оттенков. Дымные пульсирующие щупальца тянулись из кристалла и пронизывали столбы и плиты по всему залу. В нем явственно ощущалось нечто неправильное, некая ядовитая чужеродная скверна, истекающая из него осязаемыми волнами. Теперь оно не было частью этого зала, не более, чем великаны-захватчики. Воины Белого Пламени на миг замедлились на пороге, ибо инстинктивный страх перед порождениями варпа охватил даже самых закаленных налетчиков.

— Стреляйте в него, глупцы! — рыкнул Иллитиан. — Ваш мучитель стоит перед вами! Стреляйте!

В мгновение взметнулись осколочные орудия, импульсы дезинтеграторов, мономолекулярные сети и лучи темного света. На самом деле Иллитиан не слишком надеялся, что парящий кристалл окажется уязвим для обычного оружия, но тот удивил его, моментально взорвавшись перед обстрелом. Блестящие осколки рассекли воздух по всему залу, словно шрапнель. На кратчайший миг Иллитиан уловил облик мерзости, которая сменяла формы внутри кристалла — существа, которое казалось чудовищно огромным и просто не могло в него вместиться. Иллитиан привык к самым жутким кошмарам, но вид этой твари оставил шрамы даже на его черной душе, как и ужасное чувство близости к настолько абсолютно чуждой сущности. Тварь корчилась, испуская тошнотворные волны. Она пыталась завершить свой переход в темное царство Комморры, полностью родиться, пройдя сквозь стремительно сужающиеся разрывы в преградах. Последователям Иллитиана не понадобилось приказа, чтобы снова открыть огонь.

Башня головокружительно покачнулась, когда поток извивающейся скверны хлынул наземь в том месте, где еще миг назад парил кристалл. Похожие на пиявок гнилостные куски сущности, заключенной в кристалле, начали расползаться во все стороны, будто ожившие потроха, с голодной жадностью набрасываясь и на тела павших, и на сражающихся бойцов. Почерневшие останки существа, парящие в воздухе над ними, утекли обратно в незримые измерения, как будто кто-то отдернул руку, обжегшись.

Раздутые, нескладные чудища из мертвой плоти, шатаясь, побрели вперед, чтобы затянуть живых эльдаров в свои зловонные объятья. Отрезанные от своего прародителя, ожившие части сущности инстинктивно жаждали расти и размножаться, подобно микробам. Огонь, как всегда, оказался бесценным союзником в борьбе с этими новыми отвратительными манифестациями потустороннего. Яркие вспышки плазменных гранат развеяли мглу, когда воины Иллитиана контратаковали очередную угрозу. В считанные мгновения живые останки были разорваны, сожжены и изрублены в ничто, и последовавший за ними натиск грубо оживленных воинов Хаоса встретил ту же судьбу. Когда последний труп перестал дергаться, на зал опустилась тишина.

Значит, просто призыв, подумал про себя Иллитиан, входя в помещение со своими инкубами. Пешки Губительных Сил попытались извлечь из-за пелены нечто более могущественное, некоего князя или покровителя из их безумного демонического двора. То, что Иллитиан узнал, изучая запретную мудрость, говорило ему, что если одна сила Хаоса желает завладеть Комморрой, то должны явиться и другие. Губительные Силы рассматривали миры смертных как игровые доски, не более того, и разыгрывали на них свое бесконечное состязание. Если в Темном Городе желал закрепиться Нургл, сила болезни и застоя, то против него автоматически выступал Тзинч, владыка перемен, и наоборот. По крайней мере, здесь Губительные Силы были вовремя остановлены. Иллитиан позволил себе слегка расслабиться и огляделся в поисках Аэз'ашьи.

Именно тогда ее ведьмы напали на воинов Иллитиана. Раздался внезапный крик, и оба войска в тот же миг принялись рвать друг другу глотки. Кабалиты Белого Пламени оказались в невыгодном положении в замкнутом помещении, где быстрые, как молния, ведьмы имели преимущество в кровавой ближней схватке. Иллитиан мельком увидел, как Аэз'ашья мчится к нему сквозь схлестнувшиеся толпы, сопровождаемая группой своих гекатрикс-кровавых невест. Он быстро шагнул назад, чтобы инкубы сомкнулись перед ним сплошной стеной, и обнаружил себя на одном из мостов, расходящихся от зала. Далеко внизу бурлила темная преисподняя поверхности Гората, и Иллитиан видел, что пространство вокруг переполнено мечущимися и кружащими «Рейдерами» и разбойниками, сражающимися у стен башни.

Гекатрикс и инкубы столкнулись в смертоносной буре сверкающих клэйвов и стремительных клинков. Одна из ведьм пожертвовала жизнью, чтобы дать своему архонту возможность прорваться вперед — клэйв распорол ей живот, уйдя в сторону на одно критически важное мгновение. Аэз'ашья бросилась в образовавшийся промежуток и прыгнула к Иллитиану, заливаясь диким смехом, и ее ножи описали двойные яркие дуги, ища его жизни.

Глава 24 Жертва

Пол Мирового Храма Лилеатанира качался и трясся, как корабль, угодивший в пасть шторма. Камни и лед дождем сыпались сверху и разбивались на куски всюду вокруг бегущей группы. Расплавленная порода взмывала вверх светящимися гейзерами, ледяные торосы мгновенно обращались в облака пара, которые шипели и выли, контрапунктом сопровождая громоподобный рев, исходящий откуда-то впереди.

— Во имя всех богов, что он натворил? — вспылил Караэис, нырнув в трещину в сердце Мирового Храма. Сапфировые фигуры Зловещих Мстителей осторожно следовали за ним, ненамного отставая, и их экзарх не говорила ни слова. Они продолжали идти за чародеем к логову дракона.

Караэис нетвердо шагал по дрожащему туннелю с колдовским клинком в руке, ломаные молнии его собственной силы свернулись, готовые ударить. Психический шторм багровой ярости бушевал перед ним с такой мощью, что от него сотрясалась душа. Чувства чародея, как физические, так и метафизические, были оглушены и ослеплены гневом дракона, но он по-прежнему шел вперед, ведомый одним инстинктом.

Чародей вышел из туннеля на склон, все еще дымящийся и пронизанный мрачным сиянием остывающего камня. Ниже распростерлась громадная пещера, где бушевала буря, и извивающиеся потоки алого света скручивались и шевелились, подобно колоссальному гнезду змей. Караэис увидел движущуюся точку тьмы в этой насыщенной энергией массе, нечто, постоянно швыряемое то назад, то вперед, но всегда остающееся в эпицентре вихря. Вот он, инкуб! Вот осквернитель, которого он так долго искал! Темный разжигал в мировом духе неразумную ярость, повторяя свое преступление и усиливая его в тысячу раз!

Караэис сунул руку в мешочек с рунами, сжал одну из них и поднял, держа ее перед собой в воздухе, словно икону. Он расправится с инкубом, полностью уничтожит осквернителя и спасет мировой дух Лилеатанира. Пред лицом смятения, окружившего его, сложно было овладеть собственными силами и сосредоточить их, но все же он сделал это. Каждую толику своих способностей он направил на то, чтобы призвать самую смертоносную манифестацию психических сил, которая была ему известна — сверхъестественную бурю.

Переливающаяся вспышка бело-голубых молний пронеслась по пещере, и яркие разряды обрушились на извивающиеся петли, с неодолимой силой пытаясь прорваться к темной точке среди них. Руна между пальцами Караэиса засияла, с каждой секундой становясь все горячее и ярче от невообразимой энергии, направляемой сквозь нее. Молнии сверхъестественной бури столкнулись с высвобожденной яростью дракона, вызвав раздирающий землю вой, который бил по разуму и выжигал чувства. Руна светилась подобно звезде, и ее обжигающий образ пронзал янтарные линзы на маске Караэиса.

Только тогда он понял, что совершил ошибку.

Чародей искал руну мести, он был уверен, что вытащил из мешочка именно ее, но то, что жгло его глаза, было руной плетения. От шока узнавания его концентрация рассеялась, и сверхъестественная буря вмиг угасла. Он отбросил предательскую руну в сторону, полный ужаса перед тем, что это означало.

Руна плетения имела много значений, но за всеми ними таился тот, кто сплетает Судьбу, сила хаоса, именуемая Тзинчем, Владыкой Перемен…

Незваным гостем в его ум пришла мысль о том, как руна плетения сотни раз вела его к этому пути. Толчок здесь, нажим там. Направляющая руна, все время вьющаяся в центре всего, как будто питавшаяся его амбициями после того, как он впервые прозрел грядущий кризис. Он ощутил все страстные эмоции, которые пробегали сквозь его разум, когда он мнил себя спокойным, и с ужасом осознал, что был ближе к краю безумия, чем думал, а теперь и перешагнул его.

Было уже слишком поздно: из сплетений алого света что-то поднималось — темное, изломанное тело, распростертое, будто на дыбе. Оно взмыло в воздух, покоясь на голове змееподобного потока красной энергии, которая поворачивалась туда и сюда, как будто что-то выискивая, прежде чем остановиться напротив Караэиса. Пещеру мгновенно объяла тишина, словно она втянула воздух в середине первобытного рева. Инкуб, парящий на голове алого змея, безжалостно рассмеялся над чародеем, а потом заговорил сухим шепотом миллиарда мертвых душ.

— Глупец. Глупо было приходить сюда. Глупо применять свои силы против дракона. Твоя спесь стала твоей погибелью.

Каким-то образом Караэис смог выдавить, несмотря на ужас:

— Это… это невозможно, как…

Смех Морра был словно раскат далекого грома. Багряные энергии извивались вокруг его конечностей и истекали с кончиков пальцев волнистыми каскадами пламени. Он свел ладони вместе, и между ними из ниоткуда возник крутящийся шар огня.

— Я уже давно научился повелевать гневом, создавать из него оружие, — прошептал инкуб. Когда он развел руки шире, шар огня разросся в миниатюрную звезду. — С учением Архры я впитал, как направлять гнев и придавать ему цель. Я не могу подчинить дракона, но я могу помочь ему направить свою ярость. Ты разгневал дракона, и поэтому теперь я могу направить его неистовство на тебя… и благодаря твоей жертве этот мир снова исцелится.

Морр раскрыл руки, и огненная сверхновая со стихийной мощью обрушилась вниз, на Караэиса. Чародей собрал всю свою защиту в искрящуюся полусферу противодействующей силы, которая возникла вокруг него. Барьер задрожал от удара, но выстоял. Адское пламя омыло его со всех сторон, и он затрещал, словно стекло, покрытое изморозью, превозмогая грубую и мощную атаку. На миг Караэис позволил себе надежду. Инкуб не был боевым провидцем. Хотя темного и питал бесконечный потенциал мирового духа, Караэис все еще мог победить, выждав подходящий момент для ответного удара.

Однако поток пламени не кончился, вместо этого он лишь усилился, перейдя в ревущую огненную бурю. Караэис вспотел под маской, бросая всю свою психическую силу на удержание барьера. Он чувствовал себя так, словно прижался к дверям крепости, трясущимся под натиском монстра снаружи. Чародей стал вытаскивать из мешочка руны, чтобы они помогли ему туже стянуть защитные преграды из психической энергии, и, сбиваясь, начал выстраивать вокруг себя созвездие из крохотных парящих символов. Руны сыпали искрами, пытаясь развеять опасные эфирные энергии, протекающие мимо барьера.

И все равно буря продолжала бесноваться и реветь с нисколько не меркнущей мощью. Бессвязно бормоча от отчаяния, Караэис потянулся глубже внутрь себя, за пределы своих возможностей, чтобы почерпнуть силы и выстоять. Откуда-то из глубокого запретного уголка его разума ему ответил шепот некоего присутствия, которое, как он теперь понял, всегда было с ним. В сознании стремительно вздулось нечто громадное, нечто невыразимое, древнее и сверхъестественное. Он почувствовал, что и сам искажается, чтобы вместить эту сущность, и понял, что ее прибытие уничтожит его, как ветер гасит пламя свечи. Эта идея наполнила разрушающийся разум провидца идиотской радостью.

— Караэис! Нет! — закричала Аиоса поверх яростной бури.

Мысленный крик доносился откуда-то вблизи, от знакомого источника, но подобные вещи теперь ничего не значили для Караэиса. Его разум умалился, превратившись в рассеченный надвое круг, и в нем были только необходимость поддерживать барьер и неописуемое, почти оргазмическое страстное ожидание прибытия Повелителя Перемен. Он не оглянулся, чтобы увидеть своими изменяющимися глазами, как Зловещие Мстители в сапфировой броне наводят звездометы на его спину, не почувствовал, как мономолекулярные диски, вращаясь, пробивают его мутирующую плоть, когда Аиоса приказала аспектным воинам сразить ту мерзость, в которую он превращался.

Простые физические ранения уже не могли убить Караэиса. Он стал каналом, сквозь которое проходило нечто столь грандиозное, что его нельзя было так просто остановить. И все же его смогли отвлечь внешние сигналы от рассеченных нервов и истекающих кровью сосудов, и смертные инстинкты нарушили целостность его концентрации. Психический барьер задрожал, на миг лишившись поддержки его воли. Колоссальная мощь натиска мирового духа, усиленного теперь его страхом и гневом от приближения Повелителя Перемен, нуждалась только в этом мгновенном колебании, чтобы начать преодолевать защиту Караэиса.

Психический барьер сколлапсировал, и порожденный душами огонь хлынул вниз, на Караэиса и его созвездие вращающихся рун. Гнев и жгучая ненависть излились на чародея бесконечным потопом, и он один за другим затушил и рассеял каждый из слоев обороны, которыми Караэис окутал свою душу. Прежде чем вспыхнуть и сгореть, каждая защитная руна впитала немыслимое количество психической энергии, — столько, что хватило бы уничтожить целые города и континенты — но гнев Лилеатанира невозможно было остановить, невозможно утолить. Слой за слоем, руна за руной он содрал с него защиту. И в конце концов дрожащая, пронизанная порчей душа чародея была обнажена и полностью уничтожена с триумфальным ревом, от которого содрогнулась земля.

Аиоса и ошеломленные Зловещие Мстители побежали из трясущегося зала, преследуемые дождем камней и лавы. Стены туннеля, ведущего на выход, дрожали и медленно смыкались все ближе, как будто твердо вознамерившись раздавить аспектных воинов в своих неумолимых объятьях. Аиоса гнала свой отряд вперед, и они мчались перед ней, как испуганные животные, пока не ввалились обратно в Мировой Храм.

Позади них, в ныне запечатанном глубинном зале, светящийся прилив гнева начал утихать, стекая обратно вниз по склону и постепенно тусклея. По отступающим бестелесным щупальцам проходила рябь, меняющая цвет, из багровых они медленно перешли в пурпурные и синие, а затем окрасились в чистую, здоровую зелень. Там, где стоял Караэис, теперь был только шрам на скальной породе, освещенный танцующими огнями. Ни от чародея, ни от инкуба не осталось никакого видимого следа.

В первый раз за много лун в Мировом Храме Лилеатанира настала спокойная тишина. Кланы, ждущие возле священной горы, снова увидели в ночном небе звезды и движущиеся огни, которые были кораблями, летящими на помощь.

Несмотря на предостережения Безиет, ур-гули им в туннеле не попались. Она не могла избавиться от чувства, что всех чудовищ что-то напугало, поэтому они убрались отсюда. Может быть, маленькая машина-убийца прогнала их из этих мест, но хищных троглодитов не так-то легко было устрашить. Когда они подошли ближе к вертикальной шахте, которой Харбир так отчаянно пытался избежать, она увидела более вероятную причину их бегства.

Там, откуда-то снизу, поднимались громадные, сотканные из теней ложноножки, почти нежно ощупывающие устье туннеля. Беллатонис приказал Ксагору отнести его прямо к краю, не обращая никакого внимания на то, что зловещие чернильно-черные щупальца извивались всего в нескольких метрах от них. Безиет неохотно присоединилась к ним и испытала редкий для нее приступ головокружения, когда вгляделась через край в многокилометровую бездну. Щупальца, похоже, тянулись на невероятную длину, исходя из смутной, заполненной тьмой пропасти на дне туннеля.

— Взгляните на это, — сказал Беллатонис. — Аэлиндрах, царство теней. Оно расширилось за время Разобщения, втянув в себя часть города.

— Тогда нам лучше бы идти в другую сторону! — прорычала Безиет, многозначительно подняв свой клинок-джинн.

— Нет, вовсе нет, моя дорогая леди-архонт, — невозмутимо возразил Беллатонис. — В Аэлиндрахе у меня есть друзья и связи, близкие к самим королям мандрагор. То, что вы сочли нападением, на самом деле было попыткой дотянуться до меня, вернее, до того, кого они тогда посчитали мной. Во время Разобщения царство теней предоставляет убежище для всех нас, уж поверьте мне.

— Среди мандрагор? Они выпьют нашу кровь и пустят черепа на украшения, — сказала Безиет.

— Что ж, выбирать вам, — ответил Беллатонис. — Либо вы доверитесь мне и пойдете со мной, либо пойдете дальше сами, для меня нет разницы. Вперед, Ксагор.

Развалина повернулся и бестрепетно шагнул через край, по-прежнему неся Беллатониса, вцепившегося ему в спину. Оба мгновенно исчезли из виду, легко подхваченные одним из ищущих щупалец. Безиет неуверенно помедлила, выжидая, пока не увидит их падающие тела и услышит вопли. Ничего.

— А, к чертям все это, — пробормотала про себя Безиет, осторожно отходя от провала. — Я лучше попытаю удачу с ур-гулями.

Теперь ее кабал состоял лишь из одного члена — ее самой. Двоих, если считать дух Акзириана, но она его не считала. Сек Магера обещала стать не самым плохим местом для набора рекрутов, и уж точно намного лучше, чем Аэлиндрах.

Иллитиан балансировал на краю пропасти, и в тысяче километров под его ногами алчно пылало краденое солнце Горат, голова медузы с извивающимися щупальцами из черного огня, что ожидала его падения. Неустанные атаки Аэз'ашьи шаг за шагом теснили его обратно к краю моста, и его клинок отчаянно сплетал контратаки, пытаясь удержать ее на расстоянии. Иллитиан по праву считался мастером меча, но все же она значительно превосходила его в бою, и он это знал.

Он был до сих пор жив лишь благодаря теневому полю: уже десяток раз вихрь чернильной тьмы остановил стремительный нож или отвел в сторону готовый выпотрошить удар. Аэз'ашья знала, что это только вопрос времени, прежде чем энергия поля окончательно откажет, и все, что ей нужно было делать — просто достаточно долго продолжать натиск. Иллитиан все ждал, что явятся инкубы и спасут его, но он все еще был в полном одиночестве, окутанный нерушимой паутиной из стали, которая с каждым моментом стягивалась все туже.

Иллитиан увидел что-то позади Аэз'ашьи, и это так сильно удивило его, что заставило его на мгновение забыть о защите. Аэз'ашья мгновенно отскочила на безопасное расстояние, подозревая какой-то подвох. Тогда она тоже это увидела, и ее неумолимые ножи застыли на лету.

— Что это?…

Отвратительные, яркие цвета, которые пятнали преграды с начала Разобщения, угасали. Они миг за мигом меркли и рассеивались, словно грозовые облака, уносимые свежим ветром. Далеко внизу Горат начал успокаиваться, и его огненная корона стала уменьшаться, съеживаясь до нормальных размеров.

— Да, это конец. Разобщение закончилось, — сказал Иллитиан, осторожно, бочком отходя от края моста, пока говорил. Аэз'ашья хладнокровно наблюдала за ним.

— Ты думаешь, это что-то меняет? — сказала она.

— Конечно! Это все меняет! — страстно воскликнул Иллитиан. — Очевидно, наша храбрая атака на Илмею завершилась ошеломительным успехом и положила конец угрозе. За свои усилия мы достойны высочайших похвал и наград, как ты думаешь? Хотя, естественно, это сработает, только если мы оба подтвердим эту историю перед Вектом.

Аэз'ашья на мгновение задумалась над этим и рассмеялась.

— Мне нравится твой ход мысли, Иллитиан, — злобно улыбнулась она, взмахнув кинжалами, — но я думаю, что Вект вполне достаточно воздаст мне, когда я принесу ему твою голову!

Иллитиан сделал еще один шаг назад, когда Аэз'ашья напряглась для броска. За украшенным лезвием плечом суккуба он увидел своих телохранителей-инкубов, которые с грохотом мчались к ним по мосту.

— Боюсь, вместо этого тебе придется увидеть, как он отреагирует, когда ты сообщишь о своей неудаче. Вект не очень склонен прощать такие вещи, как тебе вскоре предстоит узнать.

Аэз'ашья поймала его взгляд и услышала приближающийся топот бронированных сапог. Иллитиан с удовольствием увидел боль в ее глазах, когда она поняла, что попытка провалилась. Еще несколько ударов сердца, и уже госпожа Клинков Желания станет той, кто потеряет голову. Он был удивлен ожесточенной усмешкой, которой она его наградила.

— До следующего раза, Иллитиан, — с ехидцей сказала Аэз'ашья, — будь душкой и постарайся к тому времени стать более достойным противником, ладно?

С этими словами она повернулась и прыгнула с моста, казалось, на верную смерть в объятиях Гората.

Иллитиан знал, что это не так, и с проклятием бросился к краю, чтобы увидеть ее судьбу. Он как раз успел увидеть размытый от скорости гравилет «Яд», который вылетел из-за башни и подхватил падающий силуэт, прежде чем унестись прочь. Он все еще кивал в восхищении, когда прибыли инкубы. Архонт с недовольством отметил, что только трое из них пережили бой с гекатрикс.

— Лучше поздно, чем никогда, я полагаю, — язвительно заметил он. — Думаю, я нашел причину поспособствовать тому, чтоб Кселиан вернулась к власти над Клинками Желания. Не нравится мне их новый архонт.

Аиоса, чьи доспехи были поцарапаны и пробиты в дюжине мест, обнаружила арлекина в Мировом Храме, где тот ждал ее с улыбкой облегчения на лице. Потребовалось все ее значительное самообладание, чтобы не схватить его и трясти, пока не сломается шея.

— Что ты сделал? — угрожающе прорычала экзарх.

— Сделал? Я ничего не делал, кроме того, что объединил народы, чтобы они могли устранить угрозу для всех нас. Каждый прекрасно сыграл свою назначенную роль, и теперь угроза миновала. Я невероятно рад, что ты и твои воины выжили, и очень сожалею, если я вас чем-то попутно оскорбил.

— Ты послал Караэиса на смерть!

Пестрый скорбно нахмурился при этом обвинении, отступил назад и беспомощно развел руками.

— Нет. Он нашел гибель, которая дожидалась его уже довольно долгое время. Я просто сделал так, что его жертва послужила эльдарской расе, а не силам Хаоса. Чрезмерное тщеславие Караэиса не целиком исходило изнутри, Аиоса, и ты, конечно, наверняка это почувствовала.

Аиоса мрачно покачала головой, прежде чем сделать паузу и припомнить. Она действительно испытывала напряжение, чувство, что чародей переступал границы и, не думая, пренебрегал традициями. Она неоднократно списывала это на его молодость и высокомерие, но это было очень правдоподобно.

— А инкуб? — помедлив, спросила она. — Он пытался убить дракона-духа, это невыполнимая задача. Ты сказал ему, что он добьется успеха?

— Я никогда не лгал ему, если это то, что ты имеешь в виду. Он добровольно взял на себя эту задачу, ради своей чести и города, который его принял. Морр знал, что если пойдет туда, то не вернется, и именно это я называю храбростью независимо от того, откуда он был родом. Его следует оплакивать, а не поносить.

— Он создал эту ситуацию, — решительно сказала Аиоса. — Он привел комморритов, которые осквернили святилище, и они сами навлекли на себя погибель.

— Морр был оружием в руках других, — устало сказал Пестрый. — Он не более виновен, чем пистолет может быть виновным в убийстве… Могу ли я открыть тебе фундаментальную истину, Аиоса?

Гордая маска экзарха едва заметно склонилась, и Пестрый снова поразился тому, насколько похожей на Морра она выглядела в тот момент.

— Когда я стал достаточно стар — а я очень, очень стар, несмотря на мой молодой облик — наступил момент, когда я начал спрашивать себя, скольких жизней на самом деле стоит какое-то различие в философии. Достигнув этого момента и задав себе этот вопрос, я начал размышлять над тем, кому же на самом деле приносят выгоду все эти смерти и разрушения, которые обрушиваются на нашу разрозненную расу.

Невысокий арлекин посмотрел снизу вверх в жесткие кристаллические глаза экзарха в поисках отблеска понимания. Он его не нашел.

ЭПИЛОГ

И вот я стою, раскрытый, в конце моего рассказа. Я, именуемый Пестрый, и музыкант, и дирижер. Было бы ложно утверждать, что я предвидел все результаты, но было бы справедливо сказать, что мои предсказания оказались скорее верными, чем нет.

Вот к чему все сводится — к великой космической шутке. Все, что мы делаем, это боремся сами с собой. Материальное существование, с которым мы считаемся, на которое полагаемся и в которое верим, иллюзорно, оно только создает впечатление прочности, когда на самом деле во Вселенной нет ничего более хрупкого и недолговечного. Оно появляется из ничего и уходит в ничто, и только душа остается.

И вы видите, что это действительно ключевой элемент: бессмертные души, несомые течением по бесконечному морю эпох, вечно воюют сами с собой, и их ведут страсти, настолько мощные, настолько главенствующие над ними, что они стали сущностями, которые мы привыкли называть богами. Эти бедные души едва ли знают, что их собственная вера придает форму тому, что их угнетает, и что, борясь с этим, они лишь придают ему свои силы. Бедные, заблудшие, бессмертные души; они могут быть сокрушены, могут быть поглощены, могут быть порабощены, могут быть совращены, но они никогда не будут полностью уничтожены.

И души всегда могут возродиться.

Энди Чамберс Маска Вайла

«Вероятно, для эльдарской расы самоочевидно, что некоторые из самых её смертоносных воинов вовсе не являются воинами. Кочующий культ или секта артистов, именуемых «арлекинами», находится вне ритуалистических норм общества эльдаров. Некоторые их представления стилизованы, другие абстрактны, а иные весьма формальны. Актеры постоянно перемещаются между уцелевшими анклавами эльдаров с внешней целью продемонстрировать им свои сценические интерпретации общей мифологии расы — истории о богах, сотворении, древних героях — в которых зачастую кроется метафора или моралистический намек. Выглядит вероятным, что призвание арлекинов также включает в себя функции дипломатов между различными анклавами с сопутствующими элементами шпионажа. Юлианну из Вергона полагает, что деятельность арлекинов даже имеет некоторое отношение к судебным делам.

Судя по всему, актеры в труппе арлекинов принимают определенные роли как на сцене, так и за ее пределами, и их личные отношения всегда подвержены влиянию со стороны тех персонажей, которых они изображают. Среди этих отдельных ролей наиболее узнаваемыми являются Высший Аватар и Шут Смерти, соответственно — лидер и персонификация смерти. Мастер-мим — более сложная фигура, которая, видимо, включает в себя концепцию невидимости или игры теней. Его роль пересекается с ролью Провидца Теней, который сам по себе известен как телепатический кукловод, но также наделен функциями, имеющими аспект материнской заботы. Таким образом, он оттеняет строгость царственного Высшего Аватара. Самый любопытный их представитель — так называемый Солитер. Изгой, которого обычно избегает вся остальная труппа, Солитер нечасто появляется в представлениях. Только он может исполнить роль сущности, что вызвала легендарное крушение эльдарской цивилизации, бога Хаоса Слаанеша, создания, которое эльдары называют «Та, что Жаждет».

Отрывок из «Де Либратии Ксеностиус Максима», том XXII, приложение 95.0349.378 — «Дополнительные апокрифы»

Глава первая Мертвецы в пустоте

Они собрались по безмолвному зову. Они шли, легко проходя сквозь пряжу реальности, к темному месту, к спутанному клубку негативности и разложения в многомерном кружеве Паутины. Они скользили по ее нитям, словно пауки, почуявшие гудение диссонанса, что расходится по их дому. Их целью был корабль длиной во много километров, который падал сквозь пустоту, будто умирающая туша громадного левиафана.

Первым прибыл Ашантурус, как и подобало предводителю труппы, Высшему Аватару и Королю-Солнцу. Немногие из живущих могли сравниться с ним в знании Паутины. Несмотря на ее плачевное состояние в сравнении с временами древности, Ашантурус столь хорошо понимал бесконечное множество маршрутов, перекрестков и сквозных путей Паутины, что мог добраться до своей цели быстро и легко.

Ашантурус переместился в это темное место через портал и немедленно подвергся атаке. Отовсюду из теней вокруг, пошатываясь, выбрались сломанные автоматы и бросились, чтобы смять и выдавить из него жизнь. Он сразу же понял, что эти существа на длинных конечностях когда-то были благородными мертвецами этого мира, что их вместилища взломаны, а души необратимо осквернены Той, что Жаждет. Эта перемена уже отметила их некогда гладкие панцири шипами и чешуей, словно неживая психокость, из которой состояли их тела, жаждала возродиться в облике исчадия Хаоса. Все они были заражены безумием.

Ашантурус танцевал гибельную павану с искаженными мертвецами, отскакивая и уворачиваясь от их хлещущих лезвий и сокрушающих конечностей. Он не поднимал на них оружия и, с неизменной ухмылкой маски на лице, постепенно обращал их ужасающую мощь против них самих. Небрежными шагами он миновал клинок за клинком, сцепив руки за спиной, и с легкостью избегал сжимающихся когтей, заходя за спины своим шатающимся врагам. Одна за другой совращенные оболочки начали разбивать друг друга на части в неуклюжих попытках уничтожить врага.

Через несколько мгновений прибыл Ло'тос и застал Ашантуруса в разгар его упражнений. Будучи Мастером-мимом и фокусником труппы, Ло'тос знал свое место и без промедления начал собственное представление, основываясь на игре Ашантуруса. Начал он с того, что стал по-обезьяньи подражать движениям Короля-Солнце, шагая след в след с лидером труппы. Следуя за ним клоунской тенью, Ло'тос едва избегал стремительных конечностей-клинков, от которых Ашантурус уходил без всяких усилий. Ло'тос с притворным ужасом прыгал от одной мертвой машины к другой, прежде чем метнуться обратно и снова идти по стопам Ашантуруса. Вскоре он порхал вокруг своего предводителя и короля, словно в беспомощной мольбе, пока тот не заставил последний из автоматов напороться на обломки его сородичей.

Ло'тос выпрямился и замысловато поклонился Ашантурусу, который ответил тем же жестом, хотя его поклон и не был столь глубок. Двое на миг замерли в этой позе, чтобы обозначить конец представления. Ашантурус выглядел блистательно, облаченный в великолепный алый костюм и отделанную золотом маску. Он резко контрастировал с Ло'тосом, лицо которого постоянно изменялось, а сухощавое тело казалось скрытым в тени.

— Это было неподобающе, Ло'тос, — укорил его Ашантурус глубоким, медоточивым голосом. — То, что здесь произошло, взывает скорее к трагедии, нежели к комедии.

Маска Ло'тоса мгновенно завихрилась и стала карикатурой на плачущее эльдарское лицо, чаще всего символизирующее лунную богиню Ишу. Фокусник вновь низко поклонился Ашантурусу и стал самим воплощением раскаяния.

— Трагедия, случившаяся здесь, сотворена не Ло'тосом, — сказал другой голос, на сей раз столь же прохладный и текучий, как звездный свет, танцующий на глубоких водах. — Ты должен даровать ему прощение, мой король шутов.

Ашантурус повернул ухмыляющуюся маску к новоприбывшей и безразлично пошевелил рукой в сторону Ло'тоса.

— Сей же миг я прощаю его, моя таинственная королева, ибо рад я, что ты вовремя явилась в это место, погруженное во мрак.

Цилия, Королева-Луна и Провидец Теней их труппы, вышла из портала, по-прежнему скрытая плащом и капюшоном. Ее маска представляла собой зеркальный овал, скрывающий лицо, а за спиной, словно ветвистые рога, расходились трубки крейданна, устройства для метания снарядов.

— Я чувствую, что здесь было сотворено великое зло, и сотворено слишком быстро, чтобы эти воины-призраки успели вмешаться и защитить свой дом, — печально проговорила Цилия. — Боюсь, что именно эта неудача привела их к безумию.

Когда она, ступая с бесконечной грацией, легко прошла вперед, стало видно, что за ней следовала угрожающая тень, закованная в броню фигура, все снаряжение которой было изукрашено костями и символами смерти. Этот арлекин носил маску в виде ухмыляющегося черепа и был известен как Храдхири Ра, маргроах труппы, иначе называемый Шут Смерти. В руках он держал тонкую, покрытую желобками пушку, столь же длинную, сколь высок был его рост. Храдхири Ра огляделся, озирая разбросанные повсюду останки призрачных стражей, и выразительно перевел взгляд на Ашантуруса.

— Достаточно тяжко быть призванным куда-то без объяснений, — прошептал Храдхири Ра голосом, от которого по позвоночнику слушателя словно пробегали ледяные пальцы. — И все ж неприятнее прибыть и обнаружить, что дело уже сделано.

— Причина, по которой наш странствующий друг призвал нас, больше, чем одно лишь это искажение, — возразила Цилия. — Я чувствую, что эти несчастные разбитые сосуды — лишь начало той скорби, что мы еще откроем в этом месте. Послушайте — чего вы здесь не слышите?

Все четверо подняли головы, прислушиваясь, и через миг снова смотрели друг на друга.

— Бесконечный цикл абсолютно безмолвен, — сказал Ашантурус.

— Духи мертвых снова немы, — согласился Храдхири Ра своим загробным шепотом. Ло'тос ссутулил плечи и скрестил руки на груди, но сохранил молчание.

— Этот искусственный мир омертвел и истлевает без защиты духов предков, — сказала Цилия. — Самое меньшее, что мы можем сделать — обезопасить его врата, прежде чем его яд просочится наружу, в Паутину.

— Тогда возьмемся же за дело, — решительно заключил Ашантурус и хлопнул в ладоши. По одному и по двое из теней легким шагом выходили другие члены труппы, которые беззвучно явились к своему господину и госпоже, пока те разговаривали. По большей части это были крадущиеся мимы или проворные актеры, но среди них виднелось и немного младших Шутов Смерти и Провидцев Теней. В целом их было не более двух дюжин, но для эльдаров-арлекинов это был необычно мощный Маскарад.

Ашантурус разослал их во все стороны, чтобы запереть паутинные порталы искусственного мира и разыскать выживших, хотя он почти не надеялся, что удастся найти кого-то целым и в здравом уме.

Члены труппы уже тысячу раз повидали подобные, но все же несколько отличающиеся от этого корабля места. Изгибающиеся стены коридоров и овальные дверные проемы, гладкие спиральные пандусы и открытые купола, в которых росли леса, — все это было хорошо знакомо тому, кто хоть раз бывал на борту эльдарского искусственного мира. Но на этом мире золотые огни в куполах угасли, гладкие стены были разрушены, а двери расколоты в щепы. Некая сила явилась на этот искусственный мир и атаковала его с немыслимой яростью.

С течением тысячелетий и без того конечное число искусственных миров неуклонно и трагически снижалось: с них взимали дань как внутренняя вражда, так и внешние враги, а порой они просто исчезали. Любой из потерянных миров-кораблей всегда оплакивался, его гибель расследовалась, и, если того требовали обстоятельства, за нее мстили.

Искусственные миры странствовали по великому колесу галактики с самого Падения. Каждый из них хранил в себе сообщество эльдаров, которым хватило дальновидности, чтобы избежать неописуемой катастрофы, поглотившей подавляющее большинство их расы. Гигантские корабли были странами, крепостями, жилищами, парками и сохраняющими жизнь ковчегами, и каждый из них был живым существом в той же мере, что и творением техники и инженерной мысли. Значительная часть структуры, лежащей в основании искусственного мира, выращивалась и обретала форму благодаря удивительным психоформирующим умениям его обитателей.

Безмолвный зов, который собрал труппу в этом месте, манил их все дальше в глубины искусственного мира. Свет и тепло постепенно исчезали по мере продвижения в центр его медленно падающего остова. Потом и гравитация стала все больше ослабевать. Теперь, вместо того, чтоб шагать, члены труппы вынуждены были отталкиваться от перекладин и опор, прыгая среди парящих в воздухе обломков. Они легко перескакивали через пространства, где верх и низ утратили все значение, потолки стали полами, а коридоры — вертикальными шахтами. В этих запутанных пространствах труппа и встретила первые настоящие ловушки, оставленные теми, кто атаковал искусственный мир.

Ло'тос взялся за свою естественную роль и устремился вперед, выискивая потенциальные сцены выступлений. Когда он проник за изгиб одного коридора, его внимание привлекла крошечная беззвучная вспышка впереди. Невинно выглядящий комок обломков и мусора покатился в сторону фокусника, раскрываясь подобно цветку по мере того, как он набирал скорость. Ло'тос мгновенно распознал угрозу. Он отреагировал быстрее мысли, метнувшись в сторону и забившись в узкую трубу лишь едва шире его плеч. Ком мелькнул мимо его укрытия смертоносным размытым пятном, и спрятанная внутри него невидимая масса моноволоконных нитей рассекала все, к чему прикасалась, отделяя молекулы от молекул.

В дюжине шагов позади Ашантурус, Храдхири Ра и Цилия увидели, как фокусник отпрыгнул в сторону, лишь за несколько секунд до того, как мимо пролетел крутящийся ураган обломков. Когда тот долетел до них, он уже удвоился в размере, так как режущие мономолекулярные нити постоянно добавляли ему массы, вырывая куски из стен, пола и потолка. Цилия инстинктивно защитилась, вскинув руки и призвав сферу из психической силы, оградившую всех троих. Энергия рассеяла летящую массу так же легко, как нос корабля рассекает волны. Моноволоконную паутину разбросало по сторонам, где она усеяла стены коридора острыми как бритва петлями и остановилась, растратив всю инерцию до конца.

Трагическая маска фокусника осторожно выглянула из трубы, как только он удостоверился, что опасность миновала. В ответ на него уставилось лицо-череп Храдхири Ра. Ашантурус был занят тем, что сообщал о новом открытии другим членам труппы и предупреждал, чтобы они вели себя еще более осторожно.

— Мы думали, что потеряли тебя, — прошептал Шут Смерти. — Выбирайся из этой дыры, пока наши критики не стали еще более язвительными.

— Как это сделали, Храдхири? — спросила Цилия, и легкая модуляция в ее голосе заставила Шута Смерти прерваться, повернуться и с удивлением взглянуть на зеркальный овал ее маски. Он мог поклясться, что голос Провидицы Теней звучал так, будто она нервничала.

— Было бы достаточно простого сенсора, реагирующего на движение, и взрывчатого заряда, — прошептал Шут Смерти. — Любой мон-ки мог бы прийти к такой мысли, но моноволоконная паутина — эльдарское оружие.

Цилия кивнула, ее капюшон опустился, покрывая тенью гладкие изгибы лица. Ашантурус перевел взгляд на них обоих. Ухмыляющаяся, отделанная золотом маска предводителя труппы в темноте казалась зловещей и погруженной в раздумья.

— Само по себе моноволокно еще ничего не значит: у нас самих его достаточно, чтобы соткать из него звездолет, — резко сказал руководитель труппы.

— Именно так, — прошептал Храдхири Ра. — Но кто еще им владеет? Варп-пауки? Отступники? Кабалиты? Список краток, и в нем — наша первая улика, указывающая на то, кто ответственен за эту трагедию.

Ло'тос, в свою очередь, только пожал плечами и размыл лик своей маски, проявив на нем крутящуюся массу обломков, которая неслась на него. И так, вооруженный образом своего врага вместо лица, фокусник начал еще более осторожно красться вперед, опираясь на ладони и пальцы ног, словно паук с четырьмя лапками.

Следующая ловушка отличалась от предыдущей: это был улей микроскопических машин, запрограммированных, чтобы срезать плоть и ободрать кости любого живого существа, которое они почуяли бы поблизости. Ло'тос издалека засек почти беззвучное гудение машинного гнезда и выследил его, прикрывшись вуалью психической тени. Когда круглый улей был обнаружен, визжащая пушка Храдхири положила конец и ему, и его обитателям, пока те не успели причинить какой-либо вред.

Ашантурус получал все новые доклады от других трупп, движущихся по искусственному миру. Они нашли и обезвредили другие ловушки. Их распределение казалось случайным, а устройство варьировалось, но все они отличались особенно жестоким коварством, которое предводитель труппы нашел весьма и весьма знакомым. Этот искусственный мир был мал, лишь чуть больше города, в то время как величайшие из миров-кораблей имели размеры континентов. И все же он обладал слишком большой площадью, чтобы можно было осмотреть ее всю, имея лишь горстку арлекинов. К тому же на чашу весов возлагался риск потерь, что делало задачу невыполнимой. С сожалением Ашантурус приказал труппам прекратить бесплодные поиски выживших и сконцентрироваться на том, чтобы закрыть паутинные порталы искусственного мира.

— Значит, он действительно потерян? — спросила Цилия.

— Я не могу рисковать нашими жизнями, разыскивая выживших, которых, возможно, не существует, — с тяжестью в голосе сказал Ашантурус.

— Они есть, я чувствую это, — сдержанно ответила Цилия. — Но я боюсь, что нам уже не под силу их спасти.

Добравшись до самых глубоких залов искусственного мира, они наконец встретили его уцелевших обитателей. Лишенные защиты, которую давали психические печати, встроенные в их родной мир-корабль, они были искажены пагубным влиянием Той, что Жаждет, и превратились в гибких змееподобных существ. В них едва можно было узнать эльдаров: это были стенающие, непропорциональные создания, которые стремительно деградировали до уровня примитивных мутантов. Чудовища отвлеклись от охоты друг на друга и с радостью устремились к новым товарищам по играм, вытянув когти и вывалив языки.

Ло'тос немедленно заметался перед ними, отвлекая, превратившись в мелькающую тень, которая раздулась в устрашающую грозовую тучу, а потом исчезла, испарилась в ничто на глазах у врагов. Пускатель-крейданн Цилии выплюнул веер ярких искр, которые с воем промчались сквозь воздух и приземлились в гуще проклятых созданий, испуская облака цветного дыма. Галлюциногенный газ, содержащийся в дыме, и психическое плетение Провидицы Теней обратили толпу мутантов в ничего не понимающую массу дергающихся конечностей. Шатаясь, смеясь, заплетаясь и плача, бывшие эльдары терзали когтями друг друга и самих себя.

Храдхири Ра с мрачной целеустремленностью выступил вперед, навел визжащую пушку и посмотрел на Ашантуруса, ожидая приказа начать жатву. Руководитель труппы долгие секунды вглядывался в орду врагов, которая катилась на него, по-прежнему воя и отмахиваясь от незримых мучителей. Толпа мутантов слепо неслась вперед, становясь все ближе, и все же Ашантурусу как будто не было до них дела — был ли он зачарован или полон ужаса перед ними, взгляд ухмыляющейся маски казался полным безразличия.

— Ты собираешься ждать, пока не сможешь пожать им руки? — с досадой прохрипел Храдхири Ра. Ближайшие враги уже почти задевали конец его пушки. Наконец, Ашантурус едва заметно кивнул Шуту Смерти, и его орудие затянуло песнь смерти.

Как и пускатель, эта пушка была оружием, характерным лишь для эльдаров-арлекинов. В то время как более распространенные виды эльдарского вооружения мечут вращающиеся диски с мономолекулярным краем, что рассекают жертв на части, визжащая пушка заряжена модифицированными дисками, несущими в себе дозу ядовитой кислоты. Кислота эта исключительно активна, и, смешавшись с телесными жидкостями, которые наличествуют в большинстве живых существ, создает взрывную реакцию впечатляющей мощи. Поэтому визжащая пушка называется так не только из-за звука при стрельбе, но и из-за воплей, которые издают ее жертвы в краткий миг перед тем, как взорваться кровавым облаком.

Храдхири Ра наступал на мутантов, элегантно поводя стволом пушки влево и вправо. Выстрелы выбивали уверенный ритм, и красный туман заполнил воздух, когда несчастные выжившие стали один за другим разлетаться на куски. Длинный плащ и украшенные костями доспехи Шута Смерти вскоре стали скользкими от крови, но он продолжал свой безжалостный натиск. Мутанты уже были дезориентированы галлюциногеном Цилии, запутаны фокусами Ло'тоса, но даже сквозь пелену безумия они видели рядом с собой окровавленного сеятеля смерти, и это для них оказалось уже слишком. Выжившие дрогнули и попытались сбежать, карабкаясь по стенам и уползая к дверям под низкой гравитацией.

Но им не суждено было спастись. Храдхири Ра повернул пушку к тем, что были ближе всего к выходам, и перед распадающейся массой змееподобных существ взметнулись новые алые фонтаны. Мутанты толпились, шатались и метались туда-сюда, бессвязно бормоча от ужаса. Шут Смерти продолжал наступать. Снаряд за снарядом врезались в стаю, поднимая какофонию предсмертных воплей. Но Храдхири Ра подошел слишком близко. То ли случайно, то ли вдохновившись отчаянием, немногие оставшиеся мутанты повернулись и набросились на Шута Смерти, пытаясь повергнуть своего злейшего врага.

Храдхири Ра внезапно обнаружил себя под атакой со всех сторон и уже не мог воспользоваться своей пушкой с наилучшим эффектом. Ашантурус, Цилия и Ло'тос в тот же миг кинулись на помощь, но было уже слишком поздно. Шут Смерти полностью скрылся под массой извивающихся кольчатых тел. Мелькали когти, щелкали клыки, и в миг ужасной кульминации брызнул яркий багряный поток. Ашантурус пробормотал проклятье и уже собрался ворваться в толпу, как вдруг чудовищ разметал еще один кровавый взрыв в самой ее середине. Куски костей и внутренностей осыпали тесно сплетшиеся тела подобно шрапнели, разрывая их на части.

— Храдхири! — не в силах поверить, крикнула Цилия в распухающее облако кровавого тумана. В нем ничто не шевелилось.

Ло'тос отвел взгляд и начал медленно аплодировать. Глухие хлопки его затянутых в перчатки рук на секунду оказались единственным звуком в тишине. Ашантурус и Цилия уставились на Мастера-мима, недоверчиво склонив свои маски — они были удивлены его реакцией на гибель товарища. Ло'тос сделал извиняющийся жест.

— Я ожидал от вас лучшей реакции, — прошептал Храдхири Ра за их спинами. — Неужто вы собираетесь и впредь ужасаться всякий раз, когда я побеждаю смерть?

Они оглянулись и увидели Шута Смерти, появившегося из теней. Он небрежно обошел изумленных Высшего Аватара и Провидицу Теней, направляясь к груде змееподобных трупов, оставшихся от последних мутантов. Он вытащил пушку из кровавого кратера в центре кучи и отряхнул ее от ошметков.

— Как ты спасся от них? — спросил Ашантурус.

Храдхири Ра равнодушно опер свое орудие прикладом на бедро.

— Маргроаху ведомы секреты неожиданного спасения, но зритель должен разгадать их сам, — сухо прошептал он.

— Столь много и все же так мало, — проговорила Цилия, глядя на убитых. — Даже такой небольшой искусственный мир, как этот, все же был бы домом для многих тысяч душ, но я чувствую, что теперь, когда они погибли, здесь больше никого не осталось.

— Покинули они сей бренный мир, — сардонически добавил Храдхири Ра, чем заработал резкий взгляд от Ашантуруса, а Ло'тос в ответ издал тихий звук, как будто его подташнивало.

В конце концов предводители труппы вышли на просторный проспект, который плавными изгибами поднимался к широкой арке. Некогда пространство за аркой оберегали от вторжения внушительные ворота, но теперь их обломки лежали на ступенях, словно кучи опавших листьев.

Ло'тос припал к земле, чтобы обследовать их останки, и пошевелил длиннопалой рукой почерневшие осколки. Он поднял один кусок и раскрошил его меж двумя пальцами. Его намек был ясен: какая бы сила не ударила по вратам, она имела энтропическую природу и атаковала связи между частицами, сделав материальную основу структуры не более прочной, чем гнилая древесина.

Ворота были уничтожены высокими технологиями, и это служило еще одним доказательством — если таковое еще требовалось — что в эту глубочайшую святая святых могли прорваться только эльдары или их злейшие враги из эпохи легенд.

За аркой находился купол кристальных провидцев. Обычно психически проводимая призрачная кость бесконечного цикла позволяла душам мертвых жителей искусственного мира бродить по всему своему бывшему дому. Призрачные конструкции-воины даже предоставляли физическое воплощение для тех, кто хотел перемещаться за его пределами. Однако в большинстве своем души хотели лишь остаться в бесконечном цикле и, как правило, их сильнее всего тянуло к куполу кристальных провидцев.

Эльдары, посвятившие часть своей долгой жизни пути провидца, приходили в купол, чтобы наконец сбросить с себя мантию смертности, постепенно входя в бесконечный цикл. В куполе их атрофирующиеся тела медленно трансформировались в психоактивный кристалл, который за бессчетные тысячелетия мало-помалу разрастался в фантастические древовидные структуры, напрямую связанные с циклом. Это место должно было находиться в самом бьющемся сердце бесконечного цикла искусственного мира. Это должно было быть место, где мудрость и знания предков поистине пульсируют в воздухе, куда многие поколения собирались все до единого умершие обитатели мира, чтобы стены и сигилы вечно оберегали их от Той, что Жаждет. Но вместо этого наделенные психическим чутьем арлекины ощущали, что купол мертв и пуст.

Купол был частично заполнен низкими барханами переливчатого песка, в воздухе витали сверкающие нити — свет отражался от дрейфующих кристаллических пылинок. Безмолвный зов притянул арлекинов к этому месту, но, судя по всему, они прибыли слишком поздно, чтобы спасти его.

— Уничтожен, полностью разорен, — сказал Ашантурус голосом, дрожащим от холодной ярости. — Взгляните, все камни душ похищены… или разбиты.

Они посмотрели и увидели, что сказанное Высшим Аватаром было правдой. Изогнутые стены купола демонстрировали тысячи пустых щербин там, где раньше были камни духа, вплетенные в бесконечный цикл. Каждый житель искусственного мира носил подобный талисман, который спасал его в случае гибели. Камень становился безопасным пристанищем для его души, пока его не относили сюда, чтобы внедрить в вечный цикл. И так на протяжении тысячелетий внутренняя часть купола покрывалась растущим созвездием искрящихся камней духа.

— Должно быть, сюда вторглись прислужники Великого Врага, — неуверенно прошептал Храдхири Ра, — но я не понимаю, как стражники могли это допустить. Они бы воззвали к Каэла Менша Кхейну и отбросили захватчиков, или послали бы за помощью к другим искусственным мирам, или, может, даже бросили бы свой мир и сбежали. Я не вижу признаков того, что они попытались сделать хотя бы что-то из этого.

Ло'тос опустился наземь и сжался в плотный комок, обхватив руками колени. Его вращающаяся фрактальная маска уставилась на разбитые останки целого народа. Народа этого искусственного мира, который пережил Падение и все, что последовало за ним, только чтобы его история окончилась здесь. И хотя в свое время он был свидетелем даже больших злодеяний, чем это, мастер-мим все же невольно содрогнулся.

— Цилия, — отрывисто позвал Ашантурус. — Ты можешь открыть, что произошло в этих стенах. Твое колдовское зрение покажет события прошлого. Взгляни же, взгляни и узнай, кто повинен в этом осквернении.

Цилия помедлила.

— Подобное деяние небезопасно, мой Король-Солнце. Если здесь побывал высший демон, он почует меня в тот же миг, как я увижу его. И тогда, быть может, меня не спасет даже защита Смеющегося Бога. Ни пространство, ни время не смогут остановить эту сущность, если она ощутит вкус моей души…

Голос провидицы теней, словно извиняясь, постепенно сошел на нет под взглядом Ашантуруса. Она не хотела окончательно отказывать Высшему Аватару, но знала, что ощущаемая ею опасность действительно реальна. Акты насилия и мерзости всегда оставляли свой след на местах в материальной вселенной и подводили их все ближе к истинному Хаосу. Обитатели Хаоса, могущественные создания, которые существовали в его бесконечной среде, могли проявляться за пределами своей реальности, и для этого им порой нужна была не более чем зацепка: слово, символ, а иногда всего лишь мысль.

Ло'тос бросил взгляд в сторону, и его маска резко изменилась. Из летящих обломков она превратилась в стилизованное улыбающееся лицо, чаще всего ассоциируемое с Цегорахом, Смеющимся Богом. Мастер-мим коротко кивнул в знак приветствия.

— Я могу избавить тебя от этого ненужного риска, — сказал новый голос. — Ты ничего бы не нашла.

Храдхири Ра резко развернулся и поднял пушку, в мгновение ока нацелив ее на новоприбывшего. Изящная фигура, попавшая под прицел Шута Смерти, подняла руки, изображая сдачу.

— Чтобы скрыть сцену преступления, использовались психические крикуны, — жизнерадостно объяснил новый гость. — Кто бы это ни сотворил, он тщательно постарался не оставить никаких легкодоступных свидетельств своих деяний.

— Пестрый, — фыркнул Храдхири Ра и снова поднял пушку дулом вверх.

Гость был строен, невысок и одет в архаичный костюм, который на первый взгляд казался серым. Более пристальное изучение говорило, что его ткань составлена из крошечных перемежающихся ромбов черного и белого цвета, бесконечно повторяющих друг друга. В отличие от арлекинов в масках, закрывающих все лицо, новоприбывший носил домино — полумаску, прикрывающую только верхнюю половину лица. На нижней, открытой половине виднелись полные красные губы и чрезмерно подвижный рот, который в настоящий момент сиял дружелюбной улыбкой.

— Это действительно я, все тот же самый Пестрый, о мой костлявый друг. Я очень рад всех вас встретить. Я думал, вы сюда никогда не доберетесь, хотя, разумеется, всячески надеялся на противоположное.

— Избавь меня от своих заверений в дружбе и доброжелательности, порождение Хаоса, — холодно произнес Ашантурус. — Ответь, чем ты оправдываешь свое присутствие здесь, и по какому праву ты призываешь Маскарад присоединиться к твоим вечным скитаниям?

Пестрый низко поклонился, выглядя глубоко смущенным.

— Прости своего заблудшего слугу, мой благородный король, я желал лишь озарить этот темный миг теплым даром смеха. Я призвал Маскарад по праву самопожертвования, как тот, кто завещан погибели нашего народа и стоит на лезвии бритвы между апофеозом и уничтожением. Желаешь ли взглянуть на мою верительную грамоту?

Пестрый поднял одну руку к маске-домино, словно намереваясь снять ее, но Ашантурус покачал головой.

— Не надо, шут, я вижу, что Цегорах прикоснулся к тебе. Зачем еще ты бы осмелился на такое, кроме как по наущению Смеющегося Бога — если только теперь ты не служишь иной сущности, и именно она движет твоими желаниями?

Пестрый покачал головой и опустил руку.

— Если бы это произошло, то вам бы это сразу стало очевидно. Начать хотя бы с того, что и вашим собственным душам рядом со мной было бы небезопасно. Ну что, все согласны, что я — тот, кем себя называю, и не больший шут или подменыш, чем обычно?

Ашантурус властно вздернул подбородок.

— Воистину, — сказал Высший Аватар, — хотя ты не слуга мне, ни заблудший, ни какой-либо иной, и не должен объявлять себя таковым даже в шутку.

— Принимаю к сведению, — Пестрый снова поклонился, почти зарывшись носом в кристаллическую пыль, и остался в таком положении. — Я ниже, чем червь, и никому не слуга, кроме моего собственного убогого чувства вкуса — плюс нашего общего божества, покровителя и благодетеля — и нашего общего заклятого врага, рока нашего народа…

— Достаточно, Ашантурус! — воскликнула Цилия. — У Пестрого для нас наверняка есть скверные новости. Вели ему рассказать их и прекрати свою игру!

На этот раз пришел черед Ашантуруса выглядеть смущенным: он даже слегка дернулся от этого горячего всплеска эмоций. Но все же он быстро пришел в себя и царственным жестом повелел Пестрому встать.

— Говори же, плут, расскажи нам о том, что здесь случилось, — несколько угрюмо произнес Ашантурус.

— Умираю от предвкушения, — с иронией прошептал Храдхири Ра. Пестрый сверкнул в его сторону быстрой улыбкой, одобряя шутку.

— Как вы, несомненно, и предполагали, жители искусственного мира подверглись атаке и были быстро разбиты. В своих странствиях я побывал на многих, многих искусственных мирах, но этот был для меня нов. Я обнаружил его примерно в том же состоянии, в каком вы видите его сейчас.

— Мы не подозревали тебя в этих разрушениях, если вдруг ты сомневался, — сухо прошептал Храдхири Ра.

— Что хорошо, но вы были правы, если решили, что это произошло недавно. Не так уж много времени прошло с тех пор, как это место было разорено. Судя по количеству камней духа, которые здесь находились, — Пестрый повел вокруг рукой, охватив весь купол, покрытый пустыми ячейками, — я думаю, что этот мир довольно долго был затерян в варпе, и большая часть его обитателей уже ушла в бесконечный цикл, когда он вышел оттуда.

— Тогда кто напал на него, и зачем? — потребовал ответа Ашантурус, вернувший часть прежнего величия. — Они не могли представлять никакой угрозы.

— О да, в этом-то и есть загвоздка. Судя по тому, что я увидел, они заперли все порталы в Паутину. Они, должно быть, даже не знали, что есть и другие выжившие в Падении, и опасались вторжения демонов или чего-то подобного — надо сказать, не без причины. Как бы то ни было, они сами себя замуровали, и никто не знал об их существовании. Я даже не смог найти никаких указаний на название этого искусственного мира.

— Как же ты тогда его нашел, Пестрый? — мягко спросила Цилия.

— Ну как же, следуя за собственным носом, ваше величество, как я всегда делаю, — ответил Пестрый, демонстративно постучав по упомянутой части тела пальцем. — Я буквально наткнулся на него и вскоре осознал… что ж, я понял то, что теперь вам всем очевидно. Простите, что не встретил вас у портала, но я почувствовал, что вам надо пройти дальше вглубь, чтобы самим все увидеть перед тем, как принимать решения.

— Не отвлекайся, шут, твоя ненужная болтовня начинает оскорблять мой слух, — мрачно проговорил Ашантурус. — Кто совершил нападение? Какова была их цель?

— Я приближаюсь к этому так быстро, как могу, ваше величество, это не так-то просто объяснить и, на самом деле, я не имею на руках все факты. Однако, из тех, что у меня есть, я могу заключить, что…

Ашантурус прижал ладони к своей маске, демонстрируя досаду, а затем ткнул пальцем в сторону Пестрого и воскликнул громовым голосом:

— Кто. Это. Сделал? Отвечай!

Пестрый застыл и замолчал, повесив голову от стыда.

— Этого я не знаю, — нехотя признался он.

Храдхири Ра издал угрюмый смешок. Ашантурус вскинул руки и величаво удалился, с каждым шагом поднимая радужные облака пыли. Через миг вперед вышла Цилия, из-под капюшона которой виднелся узкий край зеркальной маски, похожий на восходящую луну.

— Что ты можешь поведать нам, Пестрый? — кротко спросила она. — Ашантурус не приказал тебе остановиться.

Пестрый улыбнулся и продолжил, как будто его не прерывали.

— Из тех немногих фактов, которые я выяснил, я могу заключить, что выжившие обитатели мира, по причинам, которые мы никогда не узнаем, на самом деле открыли несколько порталов в Паутину. Они, должно быть, отчаялись, раз сделали это, проведя столь много тысячелетий одни, во тьме, или же, может быть, у них были другие, неизвестные нам причины.

Ашантурус стоял поодаль остальных, но его осанка и то, как он держал голову, говорили о том, что он слушает, хотя и невольно. Пестрый продолжал болтать, слова истекали из него сплошным журчащим потоком.

— И вот они распечатали порталы, и внутрь не ворвались стаи демонов, и тогда они, наверное, подумали, что жизнь для них продолжается, несмотря ни на что. В тот момент они должны были быть счастливы, и еще счастливее они стали, когда обнаружили, что их собственная раса, раса эльдаров, пережила Падение. Понимаете, их кто-то нашел, и довольно-таки вскоре после того, как они открыли свой искусственный мир. Как бы быстро я не добрался сюда, этот кто-то был на порядок быстрее. Они, скорее всего, наблюдали за порталом, не открывавшимся уже тысячи лет, и ждали, когда тот откроется, так что прибыли сюда… первыми. Мне же не надо говорить вам, кто это, по моему мнению, был, нет?

— Да! — с досадой выкрикнули Цилия и Храдхири Ра одновременно. Пестрый глубоко вздохнул, видимо, не желая никого обвинять и все же не в силах отрицать то, что увидел собственными глазами.

— Я думаю, у них побывали гости из Комморры, — через миг сказал он. — Первым их нашел кто-то из вечного города.

— Очевидно, именно на эту мысль нас и подталкивают, — пренебрежительно бросил через плечо Ашантурус. — Об этом говорят оставленные ими типичные ловушки.

— Я тоже так сначала думал, — пожал плечами Пестрый. — Слишком очевидно, но потом я снова призадумался и спросил себя, зачем отступникам или жителям искусственных миров тратить время на подобный поступок? Оглянитесь… из этого места выдрали все камни духа и призрачную кость. Искусственные миры никогда бы их не забрали, для них даже помыслы о чем-то подобном — чернейшее из всех возможных преступлений. Большинство отступников не настолько ценят их и не опускаются так низко, чтоб их похищать. Нет, только в Комморре за такие вещи, как плененные души и краденая психокость, дают столь высокую плату кровью, что кабалы готовы совершить практически любое злодеяние, чтобы заполучить их.

— Ничто из этого не меняет того, что сказал Ашантурус, — вздохнула Цилия. — Какой-то совет провидцев мог бы прийти к выводу, что организация этого надругательства заставит искусственные миры объединиться и атаковать Комморру. Один-единственный отступник, затаивший злобу, мог бы сотворить все это, как чудовищную месть за какую-то позабытую обиду…

— Да, всему этому я отвечаю — да! — с восторгом пропел Пестрый. — Я бы с куда большей охотой увидел в этом какой-то гнусный заговор, чем деяния комморритского кабала, который делает то, что для него естественно. Это просто слишком тоскливо и печально. Я просто ответил на ваш вопрос так, как я сам думаю. Может быть, с вашей помощью удастся доказать, что я не прав, хм?

Над сценой повисло молчание. Ло'тос продолжал сидеть на корточках, на его маске теперь играл калейдоскоп различных изображений. Цилия и Храдхири Ра стояли перед невысокой фигурой Пестрого, словно костяное изваяние Смерти и худое привидение, угрожающие ребенку. Ашантурус стоял в стороне, в царственной надменности. И все же, последнее слово в решениях труппы принадлежало Высшему Аватару, и именно он наконец нарушил тишину.

— Тогда каких действий ты от меня ждешь? — спросил Ашантурус.

— Как я объяснил, я правда не знаю, кто и почему это сделал, — улыбнулся Пестрый. — Но у меня есть кое-какая очень важная информация, которая может, в свое время, разрешить все иные вопросы.

— И что это за информация, Пестрый? — прошептал Храдхири Ра. — И почему ты так долго ждал, прежде чем поделиться ею?

— Потому что вы упорно продолжали задавать вопросы о том, кто это сделал, — сказал Пестрый с невероятно раздражающей ухмылкой. — Вы напирали на то, чего я не знаю, а только предполагаю. Едва ли меня можно признать виновным в этом, не правда ли?

Храдхири Ра склонил маску-череп в ответ.

— Теперь я вспомнил, почему мы стараемся не так часто пересекать наши пути, — прошептал Шут Смерти. — Прошу, прости мою нетерпеливость и продолжай.

— Итак, как я уже говорил, я не знаю, кто это был и почему это сделал, но…

Он снова сделал драматическую паузу, и все четверо ведущих актеров уставились на стройную фигуру Пестрого с плохо скрываемым нетерпением.

— …Я знаю, куда они ушли. В эти врата, — сказал Пестрый с лукавой улыбкой. — Я вошел вон в тот портал, и когда я исследовал остальные, эти врата были единственными, которые активировались в недавнем прошлом.

В наклонной стене перед ними находилась дюжина листообразных варп-врат размером не больше, чем обычные дверные проемы.

— Зная, откуда начался путь, будет совсем несложно выследить эту кавалькаду скорби в Паутине, — прошептал Храдхири Ра. — Краденые камни духа, которые они унесли, должны были рыдать всю дорогу.

Они закрыли и заперли все порталы искусственного мира, за исключением того, что показал им Пестрый. Цилия разыскала аварийные контрольные системы и заставила их снова наполниться неровным трепетом жизни на достаточное время, чтобы можно было проложить новый курс для гигантского корабля. Они долго спорили о том, что следует сделать, и кричали, что пожертвовать подобным судном, даже настолько искалеченным, было бы преступной потерей для всей расы.

В конце концов они смогли сойтись на том, что в нынешнем состоянии этот искусственный мир нельзя отыскать. Цилия настроила курс так, чтобы он вернулся в глубины пустоты, и они покинули мир, бросив ему вслед немало взглядов. Даже лишившись призрачной кости и камней духа, искусственный мир по-прежнему обладал неким незримым присутствием. Как будто от множества тех, кто прожил всю жизнь в его стенах, осталось какое-то неопределенное ощущение жизни и сознания. Более ясно чувствовалось медленное, постепенное угасание того, что некогда было громадным и великолепным. Огромный корабль был титаническим трупом, который хранил лишь намек на то, насколько велик был он, будучи целым и живым.

Они повернулись спинами к темному миру, погружающемуся в многоцветные глубины пустоты, и снова пустились в путь по Паутине. Единственная нить вероятности вела их сквозь время и пространство в царство, лежащее за пределами как варпа, так и материальной вселенной, в дождевую каплю реальности, дрожащую на многомерных переплетениях Паутины, пузырек материи, похожий и все же не похожий на множество себе подобных, сотворенных из вечно бурлящей пены варп-пространства.

Глава вторая Траурная Марка

Выйдя из портала, архонт Кассаис с нескрываемым презрением уставился на бурные, истерзанные штормами небеса Траурной Марки. Далеко в море он мог различить гравилеты с длинными корпусами, которые что-то сбрасывали в металлически-серые воды. Странно, он-то считал, что весь смысл этого места в том, чтобы доставать вещи из воды, а не класть их обратно.

Кассаис мысленно пожал плечами. В свое время он посетил сотню различных субцарств. Ни одно из них и близко нельзя было сравнить с мрачным великолепием Комморры, вечного города со сверкающими шпилями и бесконечно вьющимися улицами. Следовало отдать должное: некоторые субцарства обладали некой первобытной энергией и примитивной дикостью, которая обостряла аппетит и усиливала низменные инстинкты, доводя их до приятной высоты. Но он уже знал, что Траурной Марке не суждено было стать одним из этих мест.

Траурная Марка обладала дикостью, ее там было предостаточно, но было крайне маловероятно, что она способна предоставить хоть что-нибудь иное в плане развлечений. В основном потому, что по каким-то необъяснимым причинам ее создатели решили заполнить большую часть субцарства соленой водой, когда придавали ему форму. Марка по-прежнему была известна как глухая страна, столь первобытная и опасная, что ее практически забросили вскоре после зарождения. Это конкретное субцарство было официально переколонизовано лишь после многих, многих столетий запустения. Кассаис утешил себя тем, что, по крайней мере, он ненадолго останется в этом мрачном месте. Совершит быстрый визит, а потом удалится в какие-нибудь более подходящие царства.

Архонт Кассаис и его свита вошли в этот мирок через поросшую мхом арку недалеко от побережья. Налево и направо вдоль осыпающейся каменной стены тянулась дорога, изрытая глубокими колеями, которая затем начинала круто изгибаться, поднимаясь на нависающие над морем утесы. Убогие хижины неровно лепились к скалам вдоль дороги, словно многолетние скопления помета, соединенные шаткими с виду лестницами и покачивающимися веревочными мостами. Воздух был наполнен запахом морской соли и гниющей рыбы. Грохот волн и крики птиц атаковали уши Кассаиса самым неприятным образом.

Они начали взбираться по дороге вверх, и воины Кассаиса быстро шагали вперед, расчищая путь его плавно парящему паланкину. Туземцы претерпевали проклятья и удары воинов с нарочитым упрямством, которое граничило с дерзостью, что только сильнее раздражало Кассаиса. Они выстроились по обеим сторонам вдоль узкого пути, наблюдая за продвижением свиты лишенными век, похожими на блюдца глазами. Кассаис поразмыслил над тем, не наказать ли кого-то из них в назидание другим, но нехотя заключил, что не может позволить себе задержку. Собрат-архонт Вайл уже ждал его где-то наверху, и терпеливость не была одной из его сильных сторон.

Очевидно, все острова в Траурной Марке, которые могли похвастаться пригодными для жизни условиями, были довольно-таки похожи на этот. Их глубины заросли мрачными лесами и непролазными чащами, которые стали домом для скрытных леонтиров, драчливых гроксов и других созданий, идентифицировать которых было сложнее. С высоких утесов, окаймляющих острова, открывался вид на вечно бурные моря, в которых, как говорили, аборигены-амфибии строили планы, как погубить всех сухопутных захватчиков.

Атмосфера тут царила явно напряженная, как вскоре начал понимать Кассаис. От толпы, сквозь которую проталкивалась процессия, исходило практически осязаемое ощущение сдерживаемого гнева. Кассаису казалось, будто они продвигаются сквозь густой туман, который нехотя поддается под напором. Все больше тусклых глаз глядело на него с жаждой убийства, которую они быстро скрывали снова. Кассаис жестоко улыбнулся, надеясь, что им хватит глупости попытаться. Двадцати воинов-кабалитов, которых он взял с собой, будет достаточно, чтобы без всяких усилий разорить поселение дотла.

Кассаис поднял взгляд со своего плавно движущегося паланкина. Еще больше лупоглазых морд усеивало здания и мосты наверху. Рано или поздно одному из туземцев покажется, что ему сойдет с рук сбросить горшок с экскрементами на усеянных шипами воинов, пробивающих путь по дороге. Или же кто-то, может быть, просто натолкнется на другого и что-нибудь случайно уронит. Кассаису было все равно, любой провокации было бы достаточно, чтобы ему захотелось убивать. Он облизнулся в предвкушении. Придется только потом объяснить Вайлу, почему он счел нужным искалечить и замучить несколько сотен его подданных.

Наверху началось какое-то смятение, в любой момент могла завязаться схватка. Кассаис с готовностью положил руку на украшенную рукоять своего пистолета.

— Подождите, пожалуйста! — раздался чей-то елейный голос. Гладкокожие туземцы попадали на колени, словно колосья под косой, прикрывая тусклые глаза перепончатыми пальцами. До слуха Кассаиса донесся вой гравитационных двигателей, и через секунду над дорогой неподвижно зависли три небесных колесницы «Яд». Палубы двух транспортов были пусты, но на том, что парил в центре, стояла фигура, задрапированная в пышные одеяния, которые могли бы произвести впечатление в самом вечном городе, если бы это было несколько тысяч лет назад. Кассаису пришлось подавить разочарование, когда он узнал исхудалое лицо владельца этих одежд.

— Йегара! Чего тебе нужно, жаба? — громко окликнул Кассаис. Его воины вскинули головы в шлемах, глядя на новоприбывшего с таким видом, который ясно говорил об испытываемом ими пренебрежении.

— Великий и ужасный Лорд-Сорокопут послал меня найти вас, архонт Кассаис, — ответил тот, кого звали Йегара. — Он с нетерпением жаждет поохотиться, поэтому он поручил мне отыскать вас и привезти к нему без дальнейшего промедления.

— Бьюсь об заклад, он потратил на это меньше слов, чем ты, — фыркнул Кассаис и осмотрелся, глядя на распростертых ниц туземцев. Они внезапно показались ему куда как менее интересными. — Отлично, вези меня к нему. Я знаю, Вайл может стать до безобразия ворчливым, когда ему скучно.

Йегара заискивающе улыбнулся в ответ. Окажись Кассаис несговорчивей, и его жизнь могла бы стать куда тяжелее.

— Как вы видите, я взял на себя смелость подогнать дополнительные транспорты на случай, если вы предпочтете более… э… прямой путь из трущоб.

— Нельзя усмирить рабов, просто летая туда-сюда над их головами, — попенял Кассаис, слезая с паланкина. — Их надо учить уважению там, где они живут — внизу, в грязи.

— О, это очень хорошее наблюдение… — нерешительно согласился Йегара, когда Кассаис схватился за поручень его «Яда» и запрыгнул на борт. Десять воинов архонта быстро заполнили палубы других машин группами по пятеро.

— Я подумал, может быть, вам захочется взять один из… э… других транспортов для персонального использования, — сказал Йегара с ноткой отчаяния в голосе. Кассаис имел мощное телосложение и был облачен в полный доспех, оставлявший открытым только лицо. На узкой палубе «Яда» было мало места, и сложные складки и гофрированные детали одеяния Йегары то и дело грозили порваться об острия, украшающие лодыжки и локти причудливой брони архонта.

Кассаис наклонился над ним, отчего Йегара отшатнулся и налетел спиной на перила, чтобы не напороться на шипы.

— Ты бы этого хотел, не правда ли? — сказал он в потное лицо Йегары. — Посадить меня одного на какой-то мелкий провинциальный небоцикл и просто довериться Лилиту, чтобы я добрался до пункта назначения целым и невредимым. Но ведь может произойти какой-нибудь трагический несчастный случай, причем, я уверен, совершенно непредвиденный. И все же я готов поспорить, что твой собственный транспорт в идеальном состоянии.

Йегара тревожно сглотнул и выдавил улыбку, с трудом пытаясь сохранить достоинство. Комморриты вроде Кассаиса всегда презрительно относились к чужеземцам, таким, как Ольтанир Йегара. Неважно, что клан Йегара независимо правил Траурной Маркой на протяжении столетий, неважно, что щедрые дары ее морей были жизненно важны для прокорма бесчисленных голодных ртов Комморры. Для Кассаиса имело значение лишь то, что Йегара не был из вечного города. Он был простолюдином, неотесанным провинциалом, варваром, существом лишь чуть выше раба.

Кассаис глядел ему прямо в глаза и заметил, что там разгорается огонек неповиновения. Комморрит безрадостно ухмыльнулся и наклонился еще ближе, оттесняя Йегару назад. Выглядел он так, будто серьезно размышлял над тем, не швырнуть ли того через перила на верную смерть, к камням в сотнях метров внизу. Через долгое мучительное мгновение Кассаис смягчился, взял Йегару рукой в бронированной перчатке и снова поставил на ноги.

— Ну что ж, давай тогда поедем разыщем Вайла, — сказал он, как будто ничего и не произошло. Ольтанир Йегара дрожал в хватке архонта.

Он просипел водителю приказ, чтобы тот отвез их в крепость. Три «Яда» поднялись и плавно заскользили прочь. Вскоре десять воинов Кассаиса, которые остались позади, превратились в ряд крошечных, похожих на муравьев фигурок, ползущих по скале. Кассаис задумался, могут ли туземцы воспользоваться шансом, чтобы атаковать уменьшившийся отряд, и пожалел, что уже не сможет посмотреть, сделают ли они это.

На одном конце острова поднимался похожий на таран мыс, гора из земли и камня, возвышающаяся над лесами внутренней части суши. На ее вершине громоздилось нечто, казавшееся беспорядочной кучей камней, которой грубо придали форму множества поросших мхом башен, турелей и бастионов. Толстые наклонные стены окружали строение с трех сторон, но та сторона, что была ближе всего к морю, представляла собой что-то вроде пчелиных сот из открытых комнат, незаконченных лестниц и коридоров, которые открывались в пустоту. Внизу, у подножия утеса, волны триумфально накатывали на обрушившийся камень и неустанно трудились, еще сильнее подтачивая основание оставшегося строения.

Это была Гробница Ветров, древнее родовое поместье клана Йегара. Семья возвела эту крепость в самые первые дни колонизации, а точнее говоря, заставила порабощенных туземцев построить ее для себя. Эти существа тогда были более многочисленны, и поговаривали, что великая матрона Б'Кви Йегара скрепляла камни их плотью и кровью. На других островах тоже были крепости, но Гробница Ветров была первой и величайшей из них, и Йегара веками подкупали, вели политику и убивали, чтобы такой она и осталась.

До относительно недавнего времени Гробница Ветров, окутанная тяжелой сонной атмосферой пресыщенной вседозволенности и бесконечных интриг, составляла весь мир Ольтанира Йегары. Теперь дом его семьи был сплошь увешан мрачными пурпурными и багровыми знаменами Лорда-Сорокопута. Тысячи сверкающих точек виднелись там, где меж древних камней были грубо вколочены колья для казней, как доказательство тому, что Лорд-Сорокопут неспроста получил такое прозвище. Большинство несчастных, насаженных на колья, принадлежали к клану Йегара — это были двоюродные братья и сестры Ольтанира, племянницы и племянники, матроны и патриархи. В последнее время к ним присоединялось все больше гладкокожих аборигенов по мере того, как одному их поселению за другим давали понять, что жизнь для них изменилась полностью и навсегда.

Три небесные колесницы «Яд» стремительно снижались к широкому, заросшему травой пространству перед крепостью. Лес, подбиравшийся к стенам, был выжжен, чтобы освободить место для увеселений на свежем воздухе и посадки кораблей. В настоящий момент тут кипела бурная деятельность: туда-сюда метались ливрейные лакеи, облаченные в доспехи стражники ходили патрулями, укротители бранили своих зверей. Впервые за все путешествие архонт Кассаис немного оживился и проявил к чему-то внимание.

— Что это за существа? — с неожиданным интересом спросил комморрит.

Йегара с некоторым смятением оглядел сцену перед собой. Насколько он мог сказать, здесь не было ничего необычного. Разве что…

— Вы имеете в виду ездовых зверей? — осторожно придерживаясь нейтрального тона, переспросил Йегара. Несмотря на его усилия, Кассаис бросил на него испепеляющий взгляд.

— Конечно, ездовых зверей, тупая ты жаба! — выплюнул он с отвращением.

— Мы зовем их аркотеврами. Это местная форма жизни, обычно встречающаяся лишь в глубоких водах, — поспешно начал объяснять Йегара. — Если их отловить в достаточно юном возрасте, то можно вырастить из них воздушную форму, которую вы здесь видите.

По форме аркотевры напоминали ленты, под которыми болталось множество искривленных лап. От одного конца до другого их покрывали защитные хитиновые пластины, от самых малых, не более ногтя, и до огромных, в два размаха рук, что опоясывали середину туловища. Эти создания плыли над самой травой, ритмично изгибаясь, словно волны катились по их телам от изогнутых ротовых частей.

Когда эльдары слезли с «Ядов», Кассаис увидел, что на большинстве этих существ, прямо над пастями, закреплены седла с высокими спинками. На некоторых уже восседали наездники в высоких шлемах с плюмажами, вооруженные длинными копьями с крюками.

Йегара повел его к самому тесному скоплению животных и лакеев. Когда они подошли ближе, в ноздри ударило зловоние ездовых зверей. Там, возле особенно заметного аркотевра, окрашенного в черно-золотые полосы, стоял Вайл.

Лорд-Сорокопут обратил мрачный взгляд на подлетающих Кассаиса и Йегару. Его темные, зачесанные назад волосы и хищные черты лица действительно вызывали в памяти образ его тотема, птицы-мясника. Архонт Вайл'ак Ак Вайл Меншас, также известный как Лорд-Сорокопут, недавно унаследовавший Траурную Марку, что принадлежала Йегаре по праву рождения, фаворит Верховного Властелина, Асдрубаэля Векта.

— Я удивлен, что ты потрудился прийти, и даже более удивлен тем, что ты сюда добрался, — пренебрежительно проговорил Вайл. — Ты, верно, чего-то очень сильно хочешь, раз уж совершил такое путешествие.

— Вздор! — ухмыльнувшись, воскликнул Кассаис. — Хорошо же ты приветствуешь своего кровного родича, что так далеко ушел от цивилизации, чтобы поздравить тебя с последним приобретением!

Вайла, судя по виду, не тронули протесты Кассаиса, и он повернулся к Йегаре.

— Что случилось у береговой линии? Какие-то проблемы?

— Нет, все было тихо, мой архонт, — глупо заулыбался Йегара.

— Что за чушь, я был готов вот-вот приказать их вырезать, — фыркнул Кассаис. — Туземцы неспокойны, Вайл. Я не знаю, что ты такого сделал, чтобы вызвать их гнев, но это явно сработало.

Вайл пропустил колкость мимо ушей, снова повернулся к своему ездовому зверю и отогнал слуг, чтобы самому поправить седло. Минуту провозившись в молчании, Вайл снова заговорил.

— Это никак напрямую не связано со мной, то-то и досадно, — произнес Лорд-Сорокопут с незнакомой ноткой в голосе. — Мне хватило работы, когда я учил этих неблагодарных перепончатолапых дикарей, кто тут теперь хозяин, после того, как Йегара по глупости потакали им сотни лет. Но это что-то иное. Давай, выбирай себе скакуна, и я все расскажу тебе по дороге.

— О, какие экзотические удовольствия, Вайл, ты меня разбалуешь! — ухмыльнулся Кассаис. Оглядевшись, он не увидел ни одного иного черно-золотого зверя, что несколько подпортило его первоначальный план. Вместо этого он обошелся боевитой, судя по виду, красно-черной особью. Архонт проигнорировал небольшую лесенку, которую поднесли слуги, и запрыгнул в седло, как стоял. Этим он заработал несколько ахов и чуток вежливых аплодисментов от свиты Вайла плюс одобрительные крики своих собственных воинов на палубах «Ядов».

Лорд-Сорокопут презрительно взглянул сверху вниз на Йегару, стоящего среди слуг и дрессировщиков.

— Иди внутрь и убедись, чтоб к нашему возвращению все было готово, — сказал Вайл и перевел взгляд на темный край леса, — и пусть воинов Кассаиса разместят так, чтоб всем было удобно, когда прибудут оставшиеся. Поехали, Кассаис — эти твари падают наземь, как соляриты, как только восходят луны.

Лорд-Сорокопут ринулся прочь на аркотевре, затрепетавшем над травой, как знамя на крепком ветру. Как и подозревал Кассаис, крючковатые копья использовались, чтобы понукать зверей, а для того, чтобы направлять их, достаточно было перемещать вес тела. Животные одинаковы по всей вселенной, весело подумал Кассаис, ткни их шпорами, и они помчатся. Он тронул собственного скакуна и быстро догнал Вайла, едущего во главе яркой волнующейся фаланги стражников, разведчиков и фаворитов, с большим или меньшим успехом старавшихся совладать со своими зверями.

— Смотри держи ноги подальше от его рта, — крикнул Вайл, подлетев ближе. — У них некротизирующий яд, от которого даже у тебя глаза заслезятся.

Кассаис фыркнул, но все равно убедился, что его ноги, как положено, закреплены в стременах.

— Ну, что же это за проблема, о которой ты говорил, если это не туземцы — и, кстати говоря, на что мы охотимся?

— На ресзикса, это большое, похожее на кошку животное. Разведчики заметили одного утром и подогнали его поближе к крепости, — отвлеченно ответил Вайл, все еще глядя на надвигающуюся кромку леса. Кассаис с удивлением отметил, как быстро она приближается, быстрее, чем он предполагал — обманчиво плавные извивающиеся движения аркотевров оказались стремительными.

— А в чем другая проблема? — подтолкнул Кассаис.

— Что-то не так с вратами, — нехотя сказал Вайл. — Это началось несколько дней назад, и с тех пор в это сателлитное царство можно проникнуть, но нельзя его покинуть.

— Что?! — возопил Кассаис так громко, что с близлежащих деревьев поднялись вспугнутые стаи птиц.

Глава третья Гробница Ветров

Ольтанир Йегара пробирался по переполненному газону обратно к Гробнице Ветров. Он бросил лишь один взгляд назад, когда охота поднялась в воздух. У него было мало времени. Он искренне надеялся, что Кассаис и Вайл погибнут в лесу. Там была масса опасностей, и не последнюю из них представляли собой их собственные опасные и темпераментные ездовые звери. К несчастью, вероятность того, что Лорд-Сорокопут умрет в результате какого-то несчастного случая, была невелика. Комморриты были слишком живучими и осторожными, чтобы пасть жертвой подобных вещей. Они еще вернутся.

У всех комморритов, казалось, были глаза на затылке и неприятная способность в любой момент времени проникать в то, что происходило у него в голове. Ольтаниру Йегаре пришлось потратить немало времени, чтобы понять, в чем дело. Поначалу это казалось некой формой телепатии или эмпатии, отголоском психических сил, которые им каким-то образом удалось сокрыть от Той, что Жаждет. Через какое-то время он осознал, что комморриты полностью умертвили эту часть себя, даже более тщательно, чем клан Йегара. Иначе им ни за что не удалось бы пережить Падение — или, точнее, только тем из них, кто смог отвергнуть собственную врожденную психическую натуру, суждено было оказаться среди выживших.

Когда он приблизился к крепости, двое вассалов, стоявших на посту перед внешними дверями, распахнули створки перед ним. Оба они были верными слугами клана, но теперь их кожу терзали ливреи Лорда-Сорокопута. Йегара кивнул вассалам, проходя мимо, и отметил, как тщательно они проигнорировали жест. Слишком много миньонов Лорда-Сорокопута могло их увидеть, а кроме них, были еще и предатели среди тех, кто считался верными Йегаре. Он подобрал свои складчатые юбки и торопливо вошел внутрь.

Прочные, толстые деревянные двери с грохотом захлопнулись за спиной, и он на миг почувствовал иллюзию безопасности. Перед ним простирался вестибюль, уводящий в глубины крепости. Вдоль всех стен тянулись нависающие над полом стрелковые галереи, по которым расхаживали стражники Лорда-Сорокопута. Галереи были украшены рядами антикварных доспехов, которые виднелись между узорчатыми колоннами, так что казалось, будто высокие шлемы стражников движутся посреди безмолвной застывшей толпы. Ниже, на стенах зала, висели многочисленные абстрактные гобелены и древние картины в рамах. Несколько полос дневного света косо падали вниз из узких высоких окон, высвечивая пылинки, танцующие в теплом застоявшемся воздухе.

Все это было просто фикцией, усыпляющей бдительность посетителей, пасторальным камуфляжем, которым клан Йегара начал пользоваться еще тысячи лет назад, когда прибыл в Траурную Марку и построил Гробницу Ветров. Истертые квадратные каменные плиты под ногами Йегары как будто были неровно уложены, но выглядели так только потому, что одна из четырех таких плит являлась люком, который отправлял жертв прямиком в подвал, где находился котлован, полный едкой слизи. За гобеленами располагались потайные двери, через которые можно было быстро сбежать или незаметно впустить помощников-убийц. В зале имелись и более продвинутые ловушки. Узорчатые колонны содержали излучатели силовых полей, которые могли оградить вестибюль куда надежнее, чем впечатляющие с виду резные деревянные двери. Подобная хитрость и мастерство позволили Йегарам править Траурной Маркой на протяжении веков, невзирая на то, что многие бросали им вызов.

Для комморритов, для Вайла Меншаса, Лорда-Сорокопута, все эти оборонительные устройства были просто детскими игрушками, шутками, которые могли только смешить, но не представлять опасность. Для них клан Йегара был кучкой простаков — слабых, вырождающихся и изнеженных. Ольтаниру казалось, что за много столетий воспоминания его клана о великом портовом городе Комморре стали разрозненными и во многом приукрашенными по сравнению с реальностью. Конечно, он не был готов к тому, что на самом деле представляли собой его жители, а когда он это понял, было уже слишком поздно, чтобы предотвратить их вторжение.

Комморриты были суровы и бескомпромиссны, и Йегары давно забыли, когда были такими. Пока их клан правил своей маленькой вотчиной, великий город Комморра переживал бесконечную череду чисток, революций, вторжений, погромов и смен режима. Ольтанир теперь понимал, почему ему казалось, что они способны читать мысли. На самом деле комморритам, особенно архонтам вроде Вайла и его родственника Кассаиса, пришлось научиться читать выражения лиц и язык тела и добиться в этом поистине удивительной точности, так как от этого зависело их выживание. В Комморре перфекционизм, которым была одержима эльдарская раса, был нацелен на то, чтобы засекать малейшие колебания, способные указать на ложь, или трепет в глазах, что мог означать мысль о предательстве.

Йегара спешно побежал через вестибюль, чисто по привычке избегая плит с ловушками. Все ямы, так или иначе, были закрыты и заперты по настоянию Вайла, но в прошлом немало членов клана обнаружило, что замки могут проржаветь — или просто остаться открытыми, невзирая на приказ. Йегара тяжело дышал и слегка вспотел к тому времени, как достиг восьмиугольного помещения в дальнем конце холла, которое было известно как Слияние. Слияние находилось в центре между вестибюлем и семью другими флигелями крепости.

По традиции каждый флигель именовался по цвету, который преобладал в его убранстве: Сапфировый, Аметистовый, Изумрудный, Янтарный, Хрустальный, Фиолетовый и Ониксовый. На протяжении столетий клан Йегара, руководствуясь своими прихотями, украшал флигели в подобающей расцветке. Со временем это привело к тому, что, к примеру, все предметы в Сапфировом флигеле имели исключительно синий цвет. Мебель, светильники, драпировки, орнаменты, фрески, инструменты, зеркала, щетки для волос — все было окрашено в тысячу различных красок и оттенков синего. Таким же образом, Янтарный флигель стал пристанищем тысяч разных оранжевых тонов, и так далее.

Они стали значить для клана больше, чем просто декор. Возникла традиция, согласно которой те, кого обуревали смены настроения, бродили из одного флигеля в другой, пока не находили тот, который, по их ощущениям, лучше всего гармонировал с их душевными склонностями. Охваченные тягой к самоанализу устремлялись к Сапфировому флигелю, желающие творить — к Аметистовому, подъем жизненных сил соответствовал Изумрудному, неистовство — Янтарному, превосходство — Хрустальному, стяжательство — Фиолетовому. Тех, кого преследовало отчаянье, тянуло к Ониксовому флигелю, даже после того, как самосожжение Ку'изала Йегары зачернило его еще сильнее и обрушило часть крепости в море.

В упорядоченном существовании Ольтанира Йегары эти флигеля были успокаивающим символом контроля и означали, что клан способен выстраивать все, как ему хочется. За пределами крепости, в ревущем хаосе островов, цвета каждый день мешались как попало, но внутри все было иначе. Внутри крепости клан поддерживал идеальный порядок, столь ровный и неизменный, что века текли мимо практически незаметно. Ольтанир на миг остановился и вздохнул. В некоторой мере он все же тосковал по своим сородичам. Быть последним выжившим членом клана оказалось труднее, чем он думал.

И все же Гробница Ветров хранила много секретов, которые еще не открылись ни Лорду-Сорокопуту, ни его миньонам. Последний Йегара украдкой огляделся и решил, что у него остается более чем достаточно времени, прежде чем придется заняться другими делами. Он направил свои стопы к черному флигелю и вскоре исчез в его закопченной темноте.

В один миг они неслись над травой, а в следующий уже пересекли тенистую границу леса и нырнули в его зеленый океан. Мимо мелькали толстые стволы деревьев, извивающиеся тела аркотевров расшвыривали в стороны цепкие ветви. Кассаис угрюмо держался за седло своего скакуна и старался не отставать от Лорд-Сорокопута, который не слишком тонко демонстрировал, насколько превосходит его в умении управлять этими лентообразными животными.

По воле случая или замысла, все придворные и стражники отстали от двоих архонтов. Через какое-то время Вайл замедлил своего аркотевра, и тот, свернувшись кольцами, остановился на полянке, где недавно рухнуло дерево-великан. Слабый солнечный свет сочился сквозь кроны над их головами; алчные соседи уже заполняли освободившееся пространство, протягивая туда ветви. По всей колоссальной длине упавшего ствола прорастали лозы и грибы.

Теперь, когда они остановились, Кассаис смог расслышать треск, с которым всюду вокруг них сквозь лес летели другие наездники, но буйная листва, окружающая поляну, не позволяла разглядеть ни одного из них. Он многозначительно прочистил горло.

— Ну что ж, дорогой кузен, собираешься ли ты разъяснить мне ситуацию? Хотелось бы знать, насколько огромную ошибку я совершил, прибыв сюда, — подтолкнул Кассаис.

Лорд-Сорокопут подозрительно разглядывал деревья, но, кажется, не мог точно определить источник своего дискомфорта. В конце концов он повернулся к Кассаису и заговорил.

— Когда Асдрубаэль Вект послал меня сюда, он дал мне две задачи, которые я должен выполнить, прежде чем смогу назвать это место по-настоящему своим, — сказал он. — Первая — это установить контроль над популяцией туземцев. Йегары позволяли им размножаться без всяких ограничений, и само их количество стало… проблемой.

Кассаис моментально просветлел при мысли о старом добром прореживании рабских рядов. Вайл прочел выражение его лица и покачал головой.

— Это не так-то просто. Они прячутся в воде и плодятся, как орки. Я сделал все, что можно было сделать прямыми методами. Чтобы завершить дело, мне нужно было больше воинов, и именно поэтому я послал за тобой.

Кассаис сделал огорченный вид и ответил:

— Боюсь, я привез с собой ровно столько воинов, чтобы обеспечить безопасность на время визита, их не хватит для войны.

Вайл просто пожал плечами.

— Это время все равно уже миновало. Я сам предпринял дополнительные меры.

Лорд-Сорокопут на миг замолк и рассеянно пошевелил копьем-стимулом, чтобы его беспокойный аркотевр оставался на месте.

— А какую вторую задачу установил для тебя наш возлюбленный Верховный Властелин? — наконец спросил Кассаис.

— Он приказал мне утроить экспорт протеина, вывозимого из Траурной Марки в Комморру, — без обиняков ответил Вайл. Кассаис надул щеки от удивления. Алчная жестокость Векта, похоже, не знала границ.

— Я с нетерпением ожидаю услышать твой план, как совершить этот чудесный двойной подвиг — уменьшить рабочую силу и одновременно повысить производительность.

Вайл наградил Кассаиса натянутой улыбкой.

— Я отравил океаны, — заговорщицким тоном сообщил Лорд-Сорокопут. — Не пялься на меня, как на идиота! Пойми, этим я уничтожил источник пищи аборигенов, так что скоро они вымрут от голода. В то же время я собрал в крепости достаточно провизии, чтобы выжить до тех пор, пока моря не восстановят свое плодородие. А когда они это сделают, нам не придется отдавать много добычи, чтоб прокормить местных жителей, потому что они все будут мертвы. Когда врата снова откроются, я привезу новых рабов и удостоверюсь, что поставки достигнут требуемых объемов.

Брови второго архонта по-прежнему были приподняты, говоря, что эти слова его не убедили.

— Все мы в Хай'кране были очень взволнованы тем, что ты вознесся до положения сюзерена этой субреальности. Теперь же начинает казаться, что она стала чашей с ядом. Ты не думал, что туземцы могут постучать в твои двери в поисках ужина?

— Пусть попробуют, — высокомерно выплюнул Вайл.

— Хм, может быть, перейдем к тому, что случилось с вратами, дорогой кузен? Почему я застрял в этом отсталом субцарстве и как долго это может продолжаться?

— Мои мастера не в силах объяснить это, — раздраженно ответил Вайл. Этот феномен явно досаждал ему куда больше, чем аборигены и заготовки. — Они говорят, что с этой стороны порталы неактивны. Они не могут объяснить, почему порталы могут на краткий срок активироваться, чтобы впустить что-то внутрь, но при этом ничто не может выйти отсюда. Меня уверяют, что подобные временные помехи случались и в прошлом, и что рано или поздно Комморра решит эту проблему.

— Это мне кажется не очень удовлетворительным ответом, — заметил Кассаис.

— Согласен. Некоторые из мастеров теперь украшают крепость снаружи, чтобы воодушевить остальных на большие усилия. Мало что поменялось.

— Так как же ты намереваешься проводить время, пока врата не открылись, а туземцы не вымерли с голоду?

— Я собираюсь устроить банкет, — с подлинным удовольствием улыбнулся Вайл.

Кассаис тоже улыбнулся, оценив шутку, и открыл рот, чтобы ответить. Только в этот миг он разглядел уголком глаза какое-то белое мелькание. Это было что-то крупное, похожее на кошку, и оно быстро становилось все больше.

Глава четвертая Охота

Высоко в пологе леса скрывались четыре стройные фигуры. Они стояли, сидели или откинулись на тонкие ветви, как велела им прихоть, на головокружительной высоте над землей. Безмолвные, как статуи, они наблюдали за тем, как охотники на извивающихся аркотеврах мчались над травой и огибали деревья. Ашантурус, Цилия, Храдхири Ра и Пестрый с особенным интересом отмечали продвижение Вайла и Кассаиса.

Члены труппы легко бежали по пружинистым веткам, чтобы не терять архонтов из виду, пока наконец не остановились у поляны. При помощи своей магии Цилия усилила их барабанные перепонки, чтобы можно было подслушать, как архонты беседуют о проблемах субцарства и о том, как Лорд-Сорокопут планирует их разрешить.

— Надо просто разобраться с ними здесь и сейчас, — прошептал Храдхири Ра, нетерпеливо барабаня костлявыми пальцами по желобчатому стволу своей пушки.

— Вздор, — тут же парировал Пестрый. — Мы не знаем, совершил ли кто-то из них что-либо дурное.

— «Дурное» — это довольно субъективный термин, — заметил Ашантурус. — Если верить тому, что мы только что услышали, эти двое многократно заслужили смерть. Почему бы не даровать ее им?

Пестрый пожал плечами, поджал ноги и положил подбородок на колени.

— Я всего лишь шут, — сказал он. — Ты — великий король, и великая мудрость — твоя прерогатива.

Ашантурус склонил ухмыляющуюся маску к невысокой серой фигуре, сидящей на ветке, как на насесте.

— Именно так, и великая мудрость учит нас, что беспричинное вмешательство только приносит больше вреда, — сказал Высший Аватар. — Вмешательство и… подозрение.

Пестрый одобрительно улыбнулся, услышав тревожные слова короля.

— Действительно, так, и подозрение, в конечном итоге, никому не приносит пользы — только факты способны давать плоды. И все же, благородный Храдхири Ра привел разумный вариант, хотя и в уклончивой форме. Почему бы просто не взять их в плен и допросить без лишней спешки? Таким образом мы сможем быстро все распутать.

Ашантурус не удостоил его ответом, так что вызов приняла Цилия.

— Потому что тогда мы останемся с одним виновным и одним невинным, но не сможем просто позволить невинному уйти.

— «Невинный» в данном случае тоже относительное понятие, — сухо добавил Храдхири Ра.

— Истина в том, что, может быть, ни один из этих очаровательных субъектов не является тем, что нам нужен, — кивнул Пестрый. — Да, конечно, след с искусственного мира ведет сюда, и, глядите-ка, тут и правда наличествуют комморриты… но это косвенное доказательство в худшем своем виде. Само по себе это нападение могло происходить отсюда и при том не быть связано с этими двоими, хотя, если честно, я в этом несколько сомневаюсь. Я бы хотел, чтоб вы позволили мне пойти с Ло'тосом, мы бы отлично поработали вместе и могли бы уже найти ответ.

Ашантурус посмотрел на Пестрого сверху вниз, вдоль длинного носа своей маски, прежде чем ответить:

— У Мастера-мима собственные задачи. Если для тебя есть роль в этом представлении, то она предоставится тебе лишь в подобающей сцене и ни мгновением раньше.

— Вот, посмотрите! — прошептал Храдхири Ра. — Пока мы медлили, вмешалась Природа.

— Или Судьба, — серьезно добавила Цилия.

С высоты арлекины увидели то, что выглядело как большая бледная тень, скользящая среди деревьев. Крупное животное, напоминающее большую кошку, кралось к поляне с удивительной текучей грацией. Архонты, судя по всему, не осознавали, что оно приближается, вплоть до того, как зверь прыгнул, и его мускулистая туша пронеслась над поляной с выпущенными когтями и оскаленными клыками, словно молния в белом меху. Арлекины замолкли, наблюдая за начавшейся схваткой до самого завершения, и ни один из них не дернул и мускулом.

Ольтанир Йегара остановился на пересечении коридоров в глубинах Ониксового флигеля и нервно оглянулся. Он тщательно прислушивался, но звук, который он только что услышал — или думал, что услышал — больше не повторялся. Ониксовый флигель был пуст. Сюда не приходили ни рабы, ни слуги — у них была хорошая причина избегать этого места — и ни один стражник не брал на себя заботу патрулировать почерневшие от гари коридоры. Как Ольтанир ни напрягал уши, он слышал только отдаленное шипение и грохот волн, накатывающих на скалы далеко внизу.

Вскоре он двинулся дальше, безошибочно ориентируясь в поворотах и изгибах Ониксового флигеля даже там, где царила кромешная тьма. В конце концов он добрался до старых покоев Ку'изала и протолкнулся между искореженными эбеновыми дверями. На черных стенах и полу внутри виднелись трещины от высокой температуры, которая выжгла всю комнату в разгар пожара. Сквозь рваные пробоины во внешней стене, там, где она выгнулась наружу и обрушилась, проникал свет и шелестящий шум моря.

Не обращая внимания на сумрачные облака и беспокойное море, проглядывающие сквозь прорехи в каменной кладке, Ольтанир припал к полу в центре помещения. Он пошарил в поисках потайного выступа и нажал его, отчего панель у его ног скользнула в сторону. В выемке под ней виднелись четыре округлых силуэта, тускло поблескивающие в сочащемся снаружи свете. Ольтанир довольно заурчал, выуживая эти вещи одну за другой. Это были круглые сосуды, увенчанные звериными головами с глазами из драгоценных камней. Он расставил их перед собой, словно миниатюрных придворных, запел низким, меняющимся голосом, а потом протянул руку и по очереди погладил фигуры: жабу, льва, змею и рыбу.

Эти артефакты когда-то давно были главным источником власти Йегар над Траурной Маркой. Древние пакты и ритуалы надежно оберегали будущее клана, и цена была невелика: немного пролитой крови и несколько быстро произнесенных заклинаний. Некоторые члены семьи считали их медленно действующим ядом, который пагубно влиял на весь род. После смерти Ку'изала эти вещи были спрятаны из суеверного страха.

Миг поколебавшись, Ольтанир поднял одной рукой львиноголовый сосуд и приложил его челюстями к другому запястью. Он зашипел, когда острые как иглы клыки приняли в жертву его кровь, быстро опустил сосуд на пол и свирепо зашептал, обращаясь к львиной голове:

— Убей их. Пошли своих детей и убей их. Я принесу тысячу жертв в твое удовольствие, если случится так, как я желаю. Клянусь в этом на тени Ку'изала.

Ольтанир ничего не услышал, кроме грохота волн, ничего не увидел, кроме туч, проносящихся мимо, но знал, что где-то, в каком-то далеком месте, его проклятие было услышано.

Он поспешно поставил сосуды обратно в тайник, закрыл панель и тщательно затер все следы того, что ее открывали. Теперь последний Йегара, чувствуя себя несколько спокойнее, покинул покои Ку'изала и начал возвращаться по своим следам. Протиснувшись между изогнутыми створками оплавившихся от жара дверей, он замер как вкопанный. В клинышке света, проникающего в дверную щель, на полу блеснуло что-то, чего там не было, когда Ольтанир вошел всего несколько минут назад.

Он наклонился, протянул руку к вещице, но отдернул ее так быстро, словно перед ним был ядовитый паук. Это был маленький четырехугольник из кристаллического материала размером не более его ладони. На его поверхности Ольтанир увидел два стилизованных лица, наложенных друг на друга под изящным углом. Одно смеялось, другое плакало, и у обоих были пустые лица и рты масок. Ольтанир выпрямился, резко набрав воздуха в грудь, и со страхом огляделся. Ничто не встретилось его взгляду, кроме теней и паутины.

Потом он опять услышал этот звук. Тот самый шум, который он уже слышал, когда пробирался по Ониксовому флигелю к покоям Ку'изала, шум, который он списал на шутки собственного воображения. Теперь звук казался ближе, как будто его издавало что-то во мраке почти рядом с ним. Это был глухой шелестящий смех, который отдавался эхом в ушах и вызывал мурашки. Ольтанир подобрал юбки и побежал к Слиянию.

Двери вестибюля с грохотом распахнулись, и внутрь хлынул поток разнообразно одетых слуг, стражников, придворных и работников. Во главе толпы шли Вайл и Кассаис, сердито отмахиваясь от миньонов, чрезмерно заботливо предлагающих помощь и выражающих сочувствие. На одном плече Кассаиса доспехи были разорваны, и кровь, которой они были забрызганы, частично принадлежала ему.

Взгляд скрытых под капюшоном глаз Лорда-Сорокопута подозрительно метался по сторонам, как будто он в любой миг ожидал нападения. Он остановил взгляд на Йегаре, который стоял, дрожа, у Слияния, в дальнем конце вестибюля, и целеустремленно зашагал к нему.

— Мой архонт! — воскликнул Йегара с правдоподобной тревогой и смятением. — Что случилось? Вы ранены?

— Нет, — прорычал Лорд-Сорокопут, уловив разочарование, мелькнувшее на лице Йегары. — Кассаис оказался настолько глуп, что позволил ресзиксу выдрать из себя кусок.

— Если честно, то, мне кажется, он нас обоих застал врасплох, — недовольно возразил Кассаис. — Я не помню никаких криков вроде «Осторожно, Кассаис, на тебя вот-вот приземлится кошка в шестнадцать раз больше тебя!» Но во что я не могу поверить, так это в то, что проклятая тварь умудрилась после этого скрыться.

— Для своего размера они передвигаются быстро, — нахмурился Вайл. — И к тому же бесшумно.

Йегара выглядел бледнее, чем обычно — фактически, его можно было принять за альбиноса — к тому же дрожал и никак не мог остановиться. Вайл сначала списал все на переигрывание, но, видимо, эта жаба действительно была чем-то искренне напугана. Плеяда ярко разодетых прислужников и сопровождающих неуверенно маячила на уважительном расстоянии вокруг аристократов, и на каждом лице был крупными буквами начертан страх.

— Банкет подготовлен, как я приказывал? — ледяным тоном осведомился Вайл. При этих словах взволнованное лицо Йегары немного прояснлось. Он явно опасался не за банкет. Может быть, Йегара просто боялся, что последствия провальной охотничьей экспедиции падут на его голову.

— В Янтарном флигеле для вас уже все подготовлено, мой архонт, — убедительно затараторил Ольтанир. — Я подумал, что это самое подходящее место для начала.

Кассаис сдвинул брови.

— Янтарный флигель? — пробормотал он.

— У этой навозной кучи есть семь флигелей, — пояснил Вайл. — Каждую ночь мы будем пировать в одном из них, меняя залы один за другим. Можно быть уверенным, что, когда неделя подойдет к концу, аборигены будут слишком ослаблены, чтобы попытаться устроить против нас какие-либо злодейства.

Йегара снова занервничал.

— Только не в Ониксовом флигеле, мой архонт. Советую не делать этого, Ониксовый флигель — самое… неподходящее место для чего бы то ни было, не говоря уже о пире.

Вайл резко повернулся к Йегаре и ударил его по лицу с такой силой, что тот растянулся на полу.

— Даже не смей говорить мне, что делать, — прорычал Лорд-Сорокопут. — Я готов плясать, играть и блевать во всех драгоценных залах твоих предков, чтобы сделать их своим владением, даже в этом заколдованном черном флигеле со всеми его жалкими призраками и бесполезными проклятьями. А теперь вставай.

Йегара неловко поднялся на ноги. На его лице горел след от удара латной перчаткой. Кассаис стоял в стороне, посмеиваясь, пока Лорд-Сорокопут унижал последнего Йегару на глазах его бывших слуг и рабов. Вайл стоял совершенно неподвижно, пристально глядя на Йегару и ожидая ответа.

— Я глубоко раскаиваюсь, мой архонт, — быстро пробормотал Йегара порванными губами. — Я забыл свое место. Вы — единственный господин в этом доме.

— Именно так, и ты — мой раб, — сказал Вайл. — Ты слишком много о себе возомнил, раз счиаешь, что можешь давать мне советы.

Йегара печально закивал, соглашаясь, чем вызвал жестокую улыбку на лице Вайла.

— Быть может, мне следует отправить тебя наружу, дожидаться смерти вместе с туземцами — я уверен, они с радостью примут последнего из рода своих давних благодетелей.

Йегара невольно содрогнулся. Тем грубым пыткам, которым подвергли бы его аборигены, если бы получили возможность, было не сравниться с тем, что могли сделать комморриты, но все же мысль о них наполнила его разум ужасом.

— Может быть, нам уже стоит приступить к банкету, Вайл? — несколько заискивающе спросил Кассаис. — От ускоренного исцеления мне всегда хочется чуток перекусить.

Вайл бросил резкий взгляд на другого архонта, а затем кивнул. По лицу Йегары он видел, что тот все еще что-то прячет — один из многих секретов, которые, как думал Ольтанир, неведомы его новому хозяину. Он утешил себя мыслью о том, что у него еще предостаточно времени, чтобы как следует заняться этим слабаком и вырвать все ответы, скрывающиеся в его мелком гнилом черепе. Было бы неплохо, если в предстоящую неделю им будет чем дополнительно поразвлечься.

Глава пятая Первый банкет

Для пиршества в Янтарном зале установили великолепный стол из роскошного полированного дерева, длиною в сто шагов. Он стонал под тяжестью блюд с яствами. Здесь были тысячи серебристых рыб, мириады всевозможных размеров и разновидностей, от мелочи длиной в палец до океанских левиафанов. Они были припущены, изжарены, сварены, запечены и оставлены сырыми. На филигранных подносах вздымались дрожащие груды икры, ракообразных, беспозвоночных и моллюсков, как в природной известковой броне, так и без нее. Ливрейные лакеи в одеяниях цвета охры и бронзы стояли вдоль стен, в то время как придворные и наложницы Вайла осторожно общались с воинами Кассаиса и бывшими управителями клана Йегара.

Лорд-Сорокопут сидел, откинувшись, на троне во главе стола, по правую руку от него разместился Кассаис, а неподалеку топтался взволнованный Ольтанир Йегара. Вайл без интереса ковырял еду, поставленную перед ним, наблюдая за вычурно разодетой толпой. К его отвращению, многие гости предпочли облачиться в оттенки, соответствующие монохромной теме зала. Среди них явно преобладали янтарные, красно-коричневые, умбровые и бежевые тона, а более дерзкие личности отошли в сторону угольно-черного или золотого цвета. В результате зал выглядел полным размытых пастельных фантомов, колышущихся в неясном свете. Бросая вызов подобной манерности, Вайл предпочел облачиться в жесткий жилет кроваво-красного цвета поверх полночно-черного, облегающего тело костюма. Снаружи, словно отражая его мрачное настроение, собирался шторм, и время от времени в высоких узких окнах мелькали копья белого света, превращая зал в резкую рельефную картину под аккомпанемент раскатов грома.

Хотя Вайл ни за что бы в этом не признался, он чувствовал во рту пепельный привкус страха. Он многое поставил на кон, чтобы добиться милости Верховного Властелина и стать его сенешалем в Траурной Марке. Лорд-Сорокопут не уклонялся ни от каких деяний, какими бы гнусными они не были, но, чтобы достигнуть своего нынешнего положения, ему пришлось пойти на меры, которые были экстраординарны даже по его меркам. Упрямство туземцев, алчные требования Асдрубаэля Векта, слабость Йегар, все как будто сговорилось, чтобы направить ситуацию по самому опасному пути развития.

Кассаис внимательно наблюдал за Вайлом и время от времени ерзал от дискомфорта, вызванного неестественно быстрым заживлением ран, нанесенных ему ресзиксом. Он тщательно старался сохранить на лице выражение удовольствия и надменности, но за этой маской скрывалась стремительная работа ума. При всей своей браваде Лорд-Сорокопут, судя по всему, по уши увяз в проблемах Траурной Марки. Если бы ворота работали, подумал Кассаис, он бы давно уже убрался отсюда. Как бы то ни было, сейчас Кассаис сидел и размышлял, как бы ему лучше извлечь выгоду из этого положения.

Ольтанир Йегара всецело сконцентрировался лишь на том, чтобы сохранять спокойствие. Кристаллическая пластина, которую он нашел в черном флигеле у покоев Ку'изала, снова и снова возвращалась на передний план его раздумий. Часть его хотела рассказать Лорду-Сорокопуту о находке и покаяться, что он не сообщил раньше, пока Вайл сам это не выяснил. Другая часть предостерегала его от подобной глупости. Лорд-Сорокопут убьет его, если узнает об этом. Третий, коварный голос говорил, чтобы он ничего не делал и надеялся, что молния поразит его мучителя, не навредив ему самому. В конце концов, если Ольтанир призвал это проклятие, он сам наверняка должен быть защищен от него?

Особенно яркая вспышка озарила зал, через несколько секунд совсем невдалеке загрохотал гром. Йегара резко вдохнул и заморгал, прогоняя из глаз пятна, оставшиеся от света. На один-единственный миг этой вспышки комната разделилась на белый свет и четко очерченные тени, так что гости и мебель стали похожи на плоские фигуры, вырезанные из бумаги. В тот миг Ольтанир увидел силуэт, которого здесь раньше не было, нечто длинное и тонкое, неестественно скорчившееся подле трона Вайла. Он с трудом удержался, чтобы не вскрикнуть от ужаса, но, когда его зрение прояснилось, там уже ничего не было. Вайл сердито уставился на него в ответ.

— На что ты пялишься, глупец? — ощерился Лорд-Сорокопут. — Ты выглядишь так, будто увидел какого-то из своих вялых инцестных родственников, восставшего из мертвых.

— Ни на что, простите меня, я… о боги! — вдруг вскрикнул Йегара. На последних словах он сорвался на истерический визг. Вайл и Кассаис тут же вскочили с мест, готовые сражаться, хотя и не знали, откуда грозит опасность. Остальные гости погрузились в шокированное молчание и вытягивали шеи, пытаясь увидеть, что за приступ безумия охватил последнего Йегару.

— И что? — через секунду рассмеялся Кассаис. — Я уж думал, та кошка явилась на второй раунд.

Ольтанир Йегара не сводил глаз с угла стола, где миг назад лежала рука Вайла. Там, невинно пристроившись на богатых извивах древесного узора, лежала кристаллическая пластина, то ли та, что он нашел рядом с покоями Ку'изала, то ли другая такая же. Лорд-Сорокопут проследил за его взглядом и сразу наткнулся на маленький поблескивающий прямоугольник. Пробормотав ругательство, он наклонился и стал его рассматривать.

Кассаис тихо чертыхнулся. Еще одна кристаллическая пластинка мерцала на том месте, где он сидел. Не обращая внимания на любые потенциальные опасности, он поднял тонкий прямоугольник и оглядел его. Изображенные на поверхности двойные маски, плачущая и смеющаяся, загадочно взирали на него пустыми глазницами.

— Кажется, Вайл, к тебе пожаловали незваные гости, — через миг произнес Кассаис, — если только это не какая-то подстроенная тобой забава, о которой ты, хитрая бестия, умолчал.

— Что… что это значит? — проблеял Йегара. Зал был погружен в молчание. Все гости повернули свои жестокие и красивые лица к Вайлу, нетерпеливо ожидая, что он скажет об этих странных явлениях. Лорд-Сорокопут уже поднял и изучил собственную пластинку. Он бросил ее обратно на стол и улыбнулся своей ледяной улыбкой, прежде чем ответить.

— Это означает, что меня избрали для особой чести, коей я, в щедрости своей, поделюсь с вами, мои гости и придворные, — громко произнес Вайл. Сквозь его голос снова пробился гром, и он начал медленно идти вдоль стола, продолжая говорить. — Нас пригласили поучаствовать в Маскараде, и мы увидим такие зрелища, что немногие и в самой Комморре могут похвастаться тем, что наблюдали их.

Лорд-Сорокопут остановился, запрокинул голову и выкрикнул еще громче:

— Я согласен, слышите меня, арлекины? Я знаю, что вы слушаете меня. Я принимаю предложение. Придите, откройте себя моему залу.

Как только слова сорвались с его губ, рядом с ним произошла небольшая вспышка и в воздух театрально взмыло кольцо алого дыма. Дым рассеялся по сторонам, открыв долговязую фигуру в темной облегающей одежде, с лицом, скрытым за маской с вихрящимся узором. Гибкое существо поклонилось в пояс, согнувшись почти пополам, и ловко шагнуло в сторону. При этом, благодаря какому-то обману зрения, рядом с Вайлом вдруг оказалось уже две фигуры. На маске одной из них теперь появилась стилизованная ухмылка Цегораха, а по другой стекали слезы Иши.

Оба фантома снова поклонились и встали в позу, выгнув одну руку над головой так, чтобы она соприкасалась кончиками пальцев с рукой партнера, а другую держа поперек корпуса и касаясь друг друга ладонями. Две фигуры начали танцевать под неслышную музыку. Сначала в куртуазном па-де-де они пронеслись вокруг всего зала, одновременно торжественно и до смешного нелепо, а потом один из них стал вести в танце. Неверные шаги и фортели улыбающейся фигуры становились все более возмутительными, в то время как его плачущий партнер в сложном танце пытался удержать его на верном пути. Двое скакали и кувыркались друг над другом с ловкостью, которой поражались и восхищались их зрители. Их ладони и кончики пальцев ни разу не оторвались друг от друга, даже когда это казалось невозможным.

Пляска стала более быстрой и исступленной, теперь танцовщица в маске Иши пыталась оттолкнуть от себя того, что улыбался. Неважно, насколько сильно она его отбрасывала, в сторону или в воздух, плачущая танцовщица никак не могла избавиться от смеющегося партнера. Всякий раз ее нежеланный ухажер стремительно возвращался, будто притягиваемый магнитом, и их руки не разделялись. В конце концов она подбросила его вверх и удержала на весу. Две фигуры превратились в отражения, сомкнувшиеся руками — одно вверху, одно внизу — и балансировали в шатком равновесии. В этой позе они остались на невозможно долгое мгновение, а затем нижняя фигура вдруг уронила своего партнера, вызвав испуганные ахи у зрителей. Падая, две фигуры слились и превратились в единственного танцора в вихрящейся маске, который встал и еще раз поклонился Вайлу.

Сразу после поклона со стороны дверей зала раздался громоподобный грохот. Долговязая фигура сгорбилась и приподняла маску-водоворот, глядя на Лорда-Сорокопута, словно верная гончая. Вайл снисходительно взмахнул рукой.

— Иди впусти их, — сказал он. — Давайте посмотрим, какие еще важные особы пожаловали к нам этой ночью.

Одинокий арлекин вскочил и помчался к дверям. Кассаис воспользовался передышкой, чтобы наклониться и прошептать в ухо Вайлу:

— Ты действительно уверен, что это следует делать, дорогой кузен? Впустить в этот порт, так сказать, еще один корабль?

Выражение лица Лорда-Сорокопута ни на йоту не поменялось от этой демонстрации неповиновения.

— Тебе бы стоило поучиться у Йегары, у вас обоих одна и та же странная склонность говорить, что мне делать в моих собственных владениях, — прорычал Вайл в ответ. — Ты что, хочешь, чтобы я закрыл свои двери перед труппой арлекинов и претерпел последствия такого поступка? Я не такой уж глупец!

К этому времени арлекин с силой толкнул двери и распахнул их створки. За ними предстала сцена, совершенно непохожая на угрюмый тесаный камень Слияния. Теперь за дверями возникла сцена из зеленого леса, поляна, купающаяся в ярком солнечном свете. Две фигуры поднялись из центра лужайки. Одна была высокая, облаченная в роскошный алый наряд, увенчанный золотой маской. Другая, ниже ростом, была закутана в мантию с капюшоном, которая казалась сотканной из теней. Когда она поднялась, стало видно, что на ней лишенная каких-либо черт овальная маска, блестящая словно ртуть.

— Приятно встретиться, друзья мои, — сказала красная фигура чудесным, медоточивым голосом, который как будто проникал в каждый уголок зала. — Я — Ашантурус, король древней и ныне утраченной страны. Это — Цилия, моя муза и королева.

Взяв Цилию за руку, Ашантурус вошел в двери, и толпа гостей Вайла расступилась перед ним, как изморозь под лучами солнца. В зал вплыл аромат полевых цветов, а с ним послышалось пение птиц. Вдруг за королем появились другие фигуры и устремились в двери сплошным потоком, неся гирлянды, ленты и развевающиеся шелковые знамена. Миг за мигом оранжевый зал претерпевал метаморфозу из места, полного коричневатых теней, в яркий, красочный простор, воплощающий дикость и первобытность.

— Благодарю вас за то, что вы приветствовали моего странствующего слугу Ло'тоса и приняли наш Маскарад, — сказал Ашантурус Вайлу, а затем кивнул, обращаясь к кому-то позади архонта. — Позвольте мне также представить Храдхири Ра и… Пестрого.

Лорд-Сорокопут обернулся и увидел, что на его собственном троне теперь восседает невысокая фигура, облаченная в архаичный костюм, покрытый крошечными перемежающимися ромбами черного и белого цвета — действительно пестрый, подумал Вайл. За троном стояла внушительная фигура в длинном плаще и череполиком шлеме, видимо, Шут Смерти труппы. Вайл мрачно улыбнулся от этого зрелища.

— Приветствую, Смерть, — хладнокровно обратился он к Храдхири Ра. — Я всегда думал, что ты стоишь за моим плечом, и теперь я вижу, что это правда.

— Смерть стоит за плечом любого смертного, — проговорил Шут Смерти скрипучим голосом. — Они рождаются лишь для того, чтобы дождаться прикосновения ее костяных пальцев и покинуть этот мир. Сегодня ли, завтра — неважно, в конце концов смерть приходит за каждым.

Кассаис громко рассмеялся.

— Может быть, в мире грязи, где вы живете, это так и есть, но в вечном городе смерть не имеет власти, — сказал он.

— О, я вынужден с этим поспорить, — вставил Пестрый с всезнающей ухмылкой. — Я бы сказал, что власть смерти в Комморре сильнее, чем практически в любом ином месте во вселенной. Ты имеешь в виду, что некоторые жители просто не чувствуют ее прикосновение так уж часто, но и это не правда. Всё, и я повторяю, всё однажды умирает. Истинный вопрос состоит в том, можно ли после этого вернуться.

— Хватит, шут! — одернул его Ашантурус. — Эти благородные господа собрались здесь не для того, чтобы слушать твой философский вздор! Удались отсюда до тех пор, пока тебя не призовут.

Пестрый поднялся с язвительной усмешкой и старательно поклонился всем присутствующим, не исключая и подносов с моллюсками, прежде чем вальяжно удалиться, насвистывая на ходу. К этому времени вход в зал уже полностью исчез под драпировкой из прозрачной ткани и проволочными петлями, на которые была натянута металлическая сеть. Все это производило эффект сужающейся естественной пещеры в скале или изгибающейся воронки торнадо, видимого сверху.

— Господа, — более спокойным голосом произнес Ашантурус. Теперь он был тише, чем прежний, царственный трубный глас. — Я представил вам солистов нашего Маскарада, но, как вы видите, многие другие также будут играть в нем роли. Танцоры, музыканты, хор — и даже сама сцена — члены нашей труппы удовлетворят все возможные надобности. Попрошу вас и ваших благородных гостей не взаимодействовать с актерами, пока те выполняют свою работу, если только вас не пригласят. Нарушение чревато… опасностью. Кроме того, когда представление начнется, оно должно беспрерывно продолжаться до самого завершения. Можете ли вы… согласны ли вы на эти условия?

Глаза Лорда-Сорокопута проницательно сузились при этих словах мастера труппы.

— Я могу согласиться с ними, но я не предоставлю вам полной гарантии, что никто вас не прервет и не будет докучать вам. Я могу отдать приказ и наказать любого из моих гостей или слуг, которые не подчинятся мне, но я не возьму на себя ответственность за вмешательство случая, судьбы или самих богов.

Ашантурус наклонил ухмыляющуюся маску в знак почтения к Вайлу.

— Мудрые слова, мой господин. Воистину, немногие на всем великом колесе бытия обладают столь прагматичным взглядом на реальность, как вы.

— И как же вы намереваетесь отплатить Вайлу за его милость? — высокомерно потребовал ответа Кассаис. — Как вы будете нас развлекать?

Что-то в этих арлекинах беспокоило Кассаиса. Может, это были елейные заверения их притворного «короля». Может быть, то, что он то и дело замечал, как другие арлекины искоса посматривают на них, как будто на что-то особенно смешное. Как бы там ни было, Кассаис чувствовал все больший дискомфорт из-за неожиданного прибытия актеров.

Ашантурус ответил голосом, торопливым от, казалось, едва сдерживаемого возбуждения:

— Мы представим вам Падение в трактовке Урсилласа, цикл, который наиболее широко известен под названием «Полумрак».

Вайл исподтишка глянул на Кассаиса, но не увидел на его лице никаких признаков узнавания имен, которые упомянул глава труппы. Он решил, что может без опаски продемонстрировать невежество, которое сойдет за смелость. Какому истинному архонту Комморры хватало времени или терпения, чтобы изучить мириады пьес, комедий, трагедий и моралите, окружающих Падение эльдарской цивилизации?

— Никогда о нем не слышал, — безразлично сказал Лорд-Сорокопут. — Вы же не собираетесь утомлять нас какой-то малоизвестной чепухой, до которой никому нет дела?

— Ни в коем случае! — с чувством провозгласил Ашантурус. — «Полумрак» — это шедевр! Он необычен тем, что разделен на три акта, что делает это произведение весьма подходящим для длительного празднества, такого, как это. Полное представление пытались провести менее чем сотню раз, но, к сожалению, я не уверен, что нам удастся достичь его даже пред столь августейшими зрителями.

Вайл обнаружил, что слова арлекина его задели.

— Что? Почему нет? Я достоин лучшего из того, что вы можете предложить, и даже большего!

Ашантурус ответил с некоторой нерешительностью:

— Полное представление «Полумрака» требует… как бы мне деликатнее выразиться? Полное представление требует определенного участия со стороны зрителей, на которое большинство оказывается не согласно.

+Действуй тонко,+ мысленно прошептала Цилия в мозгу Ашантуруса. +Не преувеличивай сложность, иначе они могут осознать, что ими манипулируют.+

+Я знаю, что делаю,+ коротко ответил Ашантурус. +Сконцентрируйся на Кассаисе — из этих двоих у него более слабая воля. Если он решится, то решится и Вайл — он ни при каких обстоятельствах не позволит, чтобы гость опередил его.+

Вайл и Кассаис понимающе ухмылялись друг другу. Оба знали, что любой из них готов пойти на что угодно, пока это не умаляло их личного могущества или престижа.

Кассаис уже собирался ответить, как его прервал Пестрый, который вывел вперед бледного и дрожащего Ольтанира Йегару. Подчеркнуто проигнорировав Кассаиса и Вайла, арлекин с преувеличенной торжественностью представил Йегару Ашантурусу, кланяясь как заведенный.

+Что замыслил Пестрый?+ подумала Цилия. Ашантурус не ответил, но Провидица Теней почувствовала нарастающее напряжение в сознании Высшего Аватара.

— Ваше величество, этот достойный малый вызвался участвовать в первом акте нашего представления, — гордо пропел Пестрый. — Он заверил меня, что понимает все связанные с этим потенциальные риски.

Ашантурус едва заметно кивнул, прежде чем повернуться обратно к Вайлу и Кассаису.

— Кажется, благодаря стараниям Пестрого у нас уже есть доброволец. Если позволите, господа, это значит, что я должен обратиться к труппе и внести определенные изменения в представление. Один момент, и мы будем готовы приступить к первому акту…

+Рискованно…+ заметила Цилия.

+Пестрый не оставил мне выбора,+ мысленно вздохнул Ашантурус. +Полагаю, они обязательно схватят наживку, когда она заболтается прямо перед ними.+

— Ты никуда не пойдешь, пока не разъяснишь мне, что происходит, — отрезал Вайл. Он подхватил со стола кубок и сделал глубокий глоток, чтобы дать себе больше времени и собраться с мыслями и вместе с тем заставить Ашантуруса ждать, пока он не закончит. У Лорда-Сорокопута появилось ощущение, что труппы арлекинов пытается не допустить его до ценной добычи, думая, будто он ее недостоин.

— Ну? — гаркнул он, швыряя изящный волнистый сосуд обратно на стол. Торопливо подбежал раб, чтобы заново его наполнить.

Ашантурус выглядел слегка огорченным, и его ухмыляющаяся маска уставилась вниз, когда он заговорил:

— Для постановки шедевра Урсилласа необходимо, чтобы один или несколько членов аудитории вплели собственные рассказы в великое полотно изображаемых событий. Известно, что события Падения можно сделать более живыми и реалистичными для зрителей, если использовать их в качестве, так сказать, декораций для персональных историй

— Это я могу, — вдруг выпалил Кассаис. На его лице мелькнуло удивление от собственного порыва.

+И ты еще говоришь, что я действую грубо?+ съязвил Ашантурус. В ответ до него донесся только отзвук звенящего смеха Цилии.

— Воистину, — одобрительно кивнул Вайл. — Кассаис может поведать уйму рассказов, от которых у вас побелеют волосы, и некоторые из них могут даже оказаться правдой! Все они, конечно же, лишь бледные тени по сравнению с глубиной и богатством моей собственной истории, и я чувствую себя уязвленным тем, что ты, мастер труппы, так стремишься отказать мне в участии.

— Прошу вас, поверьте: я не хотел вас оскорбить, — ответил Ашантурус, чей густой медоточивый голос был пронизан сожалением. — Как я уже упомянул, в этом есть определенный риск. В прошлом участники так сильно проникались представлением, что наносили себе вред, веря, что они действительно переживают события, описанные в их собственном рассказе или на более просторном холсте самого Падения. Некоторые даже поплатились жизнью… Я не желаю подвергать какой-либо опасности нашего почтенного хозяина и покровителя.

+И снова — не преувеличивай, мой король шутов,+ прошептала Цилия в сознании Ашантуруса.

— Опасности — это пища и питье для нашего рода, — промурлыкал Кассаис, частично вернув себе прежний апломб. — Я не слишком высокого мнения о шансах Йегары на выживание, но Вайл и я определенно слеплены из более прочного теста. Все истинные архонты Комморры тонко понимают, в чем игра отличается от реальности. Такова игра, которую мы разыгрываем друг с другом каждый день.

+И снова ты недооцениваешь показную храбрость комморритов,+ с долей самодовольства ответил Ашантурус. +Это создания, вскормленные в гнезде из острых лезвий, а не в тепличной среде искусственного мира.+

— Действительно, — сказал Вайл, искоса поглядывая на Кассаиса с его довольно-таки неуклюжими речами. — Решено, мы с Кассаисом поучаствуем в пьесе. Ты сказал, что будет три акта. Пусть Йегара берет на себя первый, чтобы показать, как не следует это делать, Кассаис возьмет второй, чтобы разогреть толпу своей вздорной похвальбой, а я — третий, чтобы продемонстрировать, как правильно поведать историю, от которой у всех слушателей застынет кровь в жилах.

+Они принимают пьесу за возможность снова рассказать старые страшилки,+ прошептала Цилия.

+И это идеально подходит нашим целям,+ подумал в ответ Ашантурус.

— Все будет так, как вы прикажете, — с поклоном сказал Ашантурус. — Вы можете отказаться в любой момент, если, посмотрев на пример в лице Йегары, вдруг не захотите продолжать.

— Мне начинают приедаться твои сомнения, мастер труппы, — холодно ответил Вайл. — Не тяните время, готовьте свое представление.

Ашантурус снова поклонился, отошел назад, а потом быстро шагнул в сторону, где теперь стояли Йегара, Цилия и облаченный в серое Солитер. Под маской-домино Пестрого сияла широкая ухмылка.

Глава шестая Рассвет / Рассказ предателя

В глубинах пустоты холодно мерцали звезды, по орбитам кружились планеты. Перед зрителями появился Ашантурус, теперь полностью облаченный в белые одежды, с золотым посохом в руке, и заговорил нараспев звучным голосом:

— Во времена рассвета возник наш народ, и боги привели его занять свое место на великом колесе реальности.

Похожие на призраков дети света появились из-под земли вокруг мастера труппы. Они осматривались светящимися глазами, изучая все вокруг себя, и безмолвно выражали невинную радость, видя, что они не одни. Огромные тени-силуэты, что двигались на фоне звезд, теперь стали яснее очерчены, сначала мерцанием потусторонних глаз, а потом блеском корон или украшенных драгоценностями одеяний, в которые были облачены эти боги, наблюдающие за всем с высоты.

Запел высокий женственный голос, настойчиво отдающийся в ушах рефрен, призывающий детей собраться вместе. Вскоре к нему присоединились другие голоса: мужские, женские, высокие и низкие, и каждый из них пел на собственный мотив. Постепенно они материализовались на звездном небе. Ашантурус называл имена богов по мере их появления:

— Великий Азуриан и его возлюбленная Гиа, мудрый Хоэк и Цегорах-обманщик, дальновидная Лилеат, смертоносный Кхейн, трудолюбивый Ваул, старуха Морай-Хег… и двое, что любили нас больше всех, двое, от которых мы пошли: Иша, мать урожая, и Керноус-охотник.

Цилия приняла роль Иши, Ло'тос стал Керноусом, богом красной луны. Некоторые из других богов были благородны, другие — свирепы, но все их голоса сливались воедино в великую песнь, которая то поднималась, то снова затихала по всему залу, пока Иша и Керноус танцевали вместе. Крейданн Цилии выпускал крошечные, звездоподобные искры, которые взрывались, испуская ароматные облака над аудиторией. Эти запрограмированные галюциногенные газы были специально нацелены на то, чтобы усилить и преувеличить то, что воспринимали зрители.

Тем временем дети богов слетались вослед Керноусу и Ише, словно листья на ветру. Они вихрем кружились перед грандиозным хором, становясь все менее и менее похожими на детей по мере того, как следовали по стопам своих создателей. Дети выросли, их конечности стали длинными, а сложение изящным, и теперь они танцевали, полные достоинства и уверенности.

— Проходило время, и боги учили нас Всему, что только могли мы узнать, И в свою очередь мы узнали, зачем мы нужны им. Тленное владычество Смерти простерлось по великому колесу, Неизбежный конец настигал всех, кто стоял перед ней.

Костлявые череполикие фигуры Храдхири Ра и его собратьев, Шутов Смерти, поднялись из тьмы, словно призванные словами Ашантуруса, и боги внезапно отступили. Голоса хора стали неровными и воинственными, когда на сцене возникли эти мрачные силуэты. Шуты Смерти начали повсюду преследовать детей богов, но проворные танцоры уклонялись и уворачивались от кос, со свистом рассекающих воздух, и только смех слетал с их губ.

Теперь некоторые танцоры вооружились для защиты собственными клинками, что яркими дугами разноцветной энергии метались рядом с темными металлическими лезвиями жнецов. Центральный конфликт распался на множество отдельных водоворотов света и тьмы, где без конца бушевала неистовая акробатическая схватка. Ашантурус заговорил снова, на сей раз обращаясь непосредственно к зрителям:

— В это время гибельной распри услышьте же историю о борьбе, триумфе и скорби из более поздней эпохи. Услышьте историю того, кто когда-то, совсем недолго, был господином этого дома. Вслушайтесь в его слова и спросите себя, поступили бы вы иначе.

Вдруг с одной стороны сцены оказался Ольтанир Йегара. Он стоял один в круге света и не двигался, охваченный страхом, в то время как всюду вокруг него, будто кометы, по-прежнему кружили танцоры, сражающиеся с живыми подобиями смерти. Воинственное пение хора мало-помалу угасало, пока не превратилось в шелест на заднем плане, подобный звуку волн, омывающих берег. Последний Йегара стоял с широко раскрытыми глазами и потел, пытаясь что-то сказать. Из тьмы, где сидели зрители, донесся издевательский смешок — Вайл или Кассаис решил оповестить окружающих о своем презрении.

Этот звук как будто что-то внезапно и глубоко изменил в последнем Йегаре. Он вскинул голову так резко, словно кто-то схватил его сзади, его губы зашевелились, и он начал говорить высоким голосом, будто напевая:

— Давным-давно мои предки нашли это заброшенное царство, когда бежали от ужаса, что еще не бросил тень на эту сцену. Тяготили их страх и спешка, когда явились они в Траурную Марку, потому они завладели ей, хоть и жили здесь отсталые дикари, невежественные создания, что были брошены на произвол судьбы, когда ушли их древние повелители.

Круг света расширился, и стало видно, что пока Ольтанир говорил, за его спиной возникла живая картина. Однако сам он не повернул головы, чтобы взглянуть на нее — более того, казалось, что он вовсе не может ею пошевелить. Позади него стояла группа эльдаров, разодетых в роскошные одежды, и их возглавляла решительно выглядящая воительница с блестящими черными волосами. Гладкокожие лупоглазые аборигены Траурной Марки преклоняли перед ними колени, поднося им отполированные морские раковины и рыбу с серебряной чешуей.

— Б'Кви Йегара знала, что делать с дикарями, знала, как научить уважению. Она построила крепость на их крови и костях, она украла их мелких божков и научила поклоняться ей самой вместо них.

Что-то ярко вспыхнуло, а когда вспышка угасла, сцена уже изменилась. Черноволосая воительница теперь стояла на вершине горы из мертвых гладкокожих тел, и Храдхири Ра возвышался за ее плечом. Выжившие туземцы держались в стороне от нее и пресмыкались на брюхе, но не могли выйти за пределы круга света. Свет охватил их мир и пленил их в себе вместе с их мучительницей.

— Много сонных эпох мой клан провел в этом потаенном саду, что создала Б'Кви. Поколение за поколением жили они в роскоши и неге, попирая побежденных. Клан процветал, разветвлялся, разделялся по всем островам. Лишь много поколений спустя они снова собрались вместе, Чтобы решить, кто станет наследником, когда умерла Б'Кви.

Сцена позади Ольтанира Йегары изменилась: несколько эльдаров позировали вокруг похоронных носилок, на которых возлежала темноволосая воительница. На каждом углу носилок покоился звероголовый сосуд — от этой маленькой детали Ольтанир задрожал и отшатнулся — в ногах же стоял Храдхири Ра. Эльдары выглядели аристократично и были богато одеты, однако разглядывали друг друга с очевидной враждебностью и плохо скрываемым презрением. Один из вихрей сражений, бушующих за пределами живой картины, беззвучно приблизился, и на сцену прокрались другие Шуты Смерти. Эти отпрыски смерти подошли и встали за плечами у каждого из участников похорон, как ухмыляющиеся тени.

— Ку'изал Йегара оказался мудрейшим, Первым он осознал, что конфликт неминуем, и первым нанес удар. Так жестокая хитрость повергла его соперников посреди Слияния, и так завладел он наследством Б'Кви. Увы, не смог он в тот миг уничтожить все ветви и корни разрозненного клана.

Тени в масках-черепах с ножами в руках напали на эльдаров. Некоторые жертвы погибли, другие сбежали, и вскоре остался только один из аристократов, алчно склонившийся над погребальными носилками Б'Кви с хищной триумфальной улыбкой на губах. Круг света внезапно исчез, и микрокосм Ольтанира Йегары растворился среди кувыркающихся бойцов, сражающихся на обшем фоне повествования. Эльдары победоносно наступали на крадущихся вестников смерти, акробатически перескакивали через их головы и теснили отвратительные силуэты обратно в тени. Ашантурус выступил вперед, чтобы снова выступить рассказчиком.

— Смерть была изгнана, ее выдворили во тьму, откуда она пришла. Дети богов взглянули на свое новое наследие и обнаружили, что боги не так часто появляются на их стороне. Наш род, уверенный в своем новом могуществе, начал поворачивать великое колесо к своим собственным целям.

Пока мастер труппы говорил, танцоры незаметно разделились на различные группы. Некоторые своими движениями чертили в воздухе легкие башни из света, другие стилизованно изображали исследователей или ораторов, другие изучали зал и бродили среди зрителей, вглядываясь то в одного, то в другого, словно в какую-то незнакомую находку. Некоторые члены труппы продолжали танцевать как будто лишь ради самого танца, а другие музицировали, аккомпанируя им, просто ради удовольствия игры.

Через какое-то время из-за кулис снова появились Иша и Керноус и начали двигаться от одной группы к другой. Но всякий раз на них не обращали внимания. Теперь боги были, очевидно, незримы и неслышны для своих детей. Иша плакала, Керноус пытался успокоить ее, но тщетно. Когда скорбящие боги ушли со сцены, снова появился Ольтанир Йегара в том же круге сияния. Непринужденная грация, продемонстрированная Цилией и Ло'тосом, сделала его еще более неуклюжим и нелепым по сравнению с ними.

Пока Ольтанир говорил следующую строфу, по всему залу возникали миниатюрные картины и сразу же исчезали, едва их успевали увидеть. В каждой актеры изображали чью-то ужасную смерть: на одинокого путешественника набрасывались наемные убийцы, лорд в своем зале давился отравленным вином, двое возлюбленных заключали друг друга в страстные объятья, в то время как один обнажал клинок за спиной другого, чья-то фигура, хватаясь за воздух, падала из высокого окна, и еще много, много иных.

— Так все и шло, кровь требовала крови, вендетта порождала вендетту, пока не осталось одно лишь потомство Ку'изала. Но слишком мало осталось тех, кто выжил, чтоб насладиться победой. Дом Йегара стал умаляться, и время подтачивало его, как море точит утес.

Сцены насилия мелькнули в последний раз и прекратились, оставив Ольтанира одиноко стоять в круге света. Вокруг границы круга столпились гладкокожие, лупоглазые туземцы с непроницаемыми лицами и наблюдали за ним, и будто по волшебству их количество медленно, но неумолимо становилось все больше. Теперь казалось, что Ольтанир заключен в этом свете, что он заперт внутри сужающегося круга.

— Ку'изал увидел, что за конец их ждет, и что он уже неминуем. Дальновидный, как прежде, он первым все понял. Среди Оникса он испустил свой последний вздох, все вокруг окутав огнем и разрушением. Никто не оплакал его тщетную жертву. И проклял в конце он руины, которые создал.

Позади Ольтанира некая одинокая фигура прошла по коридору в чернильную тьму. Прежде чем она полностью исчезла из виду, позади нее возникла занавесь огня. Раздался хриплый надрывный вопль, а потом полностью исчез за грохотом камней и треском пламени. Над залом повисла тишина, Ольтанир, судя по виду, дышал с трудом. Мгновения растягивались в долгие секунды, пока, наконец, чей-то новый голос не побудил его продолжить историю. Это был веселый голос, как будто смеющийся над этим мрачным рассказом.

— Так значит, нужна тебе помощь? Ты хочешь друзей обрести? Так быстро в портал, устремимся туда, Где все это можно найти!

Ольтанир заморгал, увидев невысокую серую фигуру, которая протиснулась между гладкокожими аборигенами и вторглась в его маленький световой круг. Пестрый широко ухмыльнулся ему и поклонился, жестом приглашая последнего Йегару продолжить свое повествование. Ольтанир нервно облизнул губы и кивнул.

— Некогда Б'Кви заперла порталы, но с уходом Ку'изала засияли новые знамения. Никто не мог понять, что нужно делать, кроме меня. Медленная смерть и полное вымирание или вмешательство большей силы — я выбрал второе и тщательно собрал все свои знания. Я отправился в вечный город, чтобы продать свои секреты за желание моего сердца.

Ольтанир говорил с неубедительной бравадой, как будто он был героем в этом произведении. Однако позади последнего Йегары двигалось его карикатурное подобие — в данном случае искусно изображаемое Ло'тосом — и выдавало ложь в его словах посредством своих действий. Этот ложный Ольтанир крался вперед, как вор в ночи, подслушивая у замочных скважин, заглядывая в окна, роясь в кучах обломков в позабытых комнатах. В конце концов крадущаяся и пресмыкающаяся фигура превратилась в силуэт возле паутинного портала, а потом исчезла.

Зрителям теперь казалось, что они больше не в душном зале Гробницы Ветров. Горизонт отдалился и покрылся острыми как бритва шпилями и шипастыми башнями. Высоко над ними медленно проплывали полупрозрачные отравленные солнца, проливая мертвенный свет на темный ландшафт внизу. На заднем плане Ольтанир уже стоял на коленях перед собранием бледнокожих высокородных комморритов в черных доспехах. Йегара спрятал лицо в руках, поэтому Пестрый заговорил снова, ясным голосом, густо насыщенным иронией.

— Радости нету от этих друзей, И помощи даже не жди. Лишь раз ты слабость им показал — Они придут как враги.

Комморриты жестоко ухмылялись и с очевидным удовольствием угрожали дрожащему Йегаре. Они толкали и тянули его съежившееся тело между собой, временами перебраниваясь, словно стая стервятников, дерущихся из-за лакомого куска падали. Мало-помалу комморритам, похоже, надоело это развлечение, и они постепенно разошлись, пока не остался только один. У этого одинокого аристократа были острые, хищные черты, лик никого иного, как Лорда-Сорокопута — Вайла Меншаса.

Фон из шпилей беззвучно раскололся на куски на глазах у зрителей. Обломки разлетелись в стороны и собрались в новую сцену, в то время как фигуры Вайла и Ольтанира остались неподвижны. Теперь они стояли на изрезанном побережье Траурной Марки, а на заднем плане маршировали скрытые тенью ряды комморритских воинов. Пестрый заговорил снова:

— Не для помощи, не для защиты, Но чтоб слабым мирком завладеть, Лорд простер свои темные крылья. Марка пала, и с ним пришла смерть.

Ольтанир вскочил на ноги, его лицо налилось краской, а глаза заполнились слезами. Он дико озирался, как будто ища выход, чтобы сбежать, но ничего не видел. Внезапно сцена взорвалась какофонией причитающих, кричащих и умоляющих голосов. Говорящие были невидимы, но Ольтанир, очевидно, понял, кто они такие. Это был весь его клан, все его родственники до последнего, которых уничтожали палачи Лорда-Сорокопута. Ольтанир зажал уши руками, но голоса продолжали резонировать в его голове. Он совершенно забыл о представлении, об арлекинах и даже Вайле Меншасе. Пока последний Йегара пошатывался от ужаса, Пестрый быстро выступил вперед и продолжил говорить:

— От корней до веток Целый клан был выжжен. Лишь один наследник Не расстался с жизнью. Предал все, что знал он, Все, чем дорожил, Только чтоб остаться В бойне той живым.

Видение Траурной Марки и войск Вайла растаяло в воздухе. Остался только Ольтанир, который трясся посреди темноты, и долгое время никто ни говорил, ни шевелился. Потом сквозь стены ворвался жаркий ветер, принеся с собой запах горелого. Вдали разгорелось красное пламя, озарив тусклым светом отвратительную фигуру. Ольтанир сразу узнал в ней труп Ку'изала Йегары, каким его нашли после пожара в Ониксовом флигеле. Это было лишенное глаз, почерневшее тело, с обожженных костей которого свисали обуглившиеся лохмотья плоти. Ужасное наваждение обвиняюще указало пальцем на Ольтанира и нараспев проговорило сухим бесстрастным голосом:

— Последний из нас, последним умрешь. Ты проклят навеки и делом и словом, Сей приговор, никчемный ты пес, Себялюбцам да станет вечным уроком.

Может быть, разум Ольтанира раскололся именно в этот момент. Цилия уже заметила, что его рассудок был хрупок и держался лишь на самообмане и гордости. Последний член клана Йегара зашатался в круге света, бессвязно забормотал, а затем метнулся к выходу в Слияние, налетая на декорации и зрителей, как слепой. Отовсюду на него сердито кричали, пока он ощупью не выбрался из зала. Слуги старого клана Йегара теперь понимали, почему их жизни так легко оказались под владычеством Комморры, и ненавидели Ольтанира за предательство. Последнего Йегару проклинали и поносили, пока он не исчез из виду. Его вопли отчаяния, доносящиеся до зала, становились все тише и тише, пока вдруг не оборвались.

Светильники Янтарного зала медленно разгорались заново, и, наконец, зрители стали видеть достаточно, чтобы начать изумленно переглядываться. Кассаис повернулся к Вайлу и обнаружил, что чувствует необъяснимое облегчение от того, что Лорд-Сорокопут никуда не подевался. Все следы арлекинов, хора, танцоров, декораций и реквизита исчезли. Судя по всему, представление — или, по крайней мере, его первый акт — завершилось, и теперь, как после сновидения, казалось неясно, произошло ли оно вообще или нет.

— Верно ли они изобразили события? — спросил Кассаис. Вайл приподнял брови и поковырял какое-то блюдо, прежде чем соизволить ответить.

— То, как жаба явилась в Комморру? Да, пожалуй, до известной степени, — признал Лорд-Сорокопут. — Хотя мы не совсем так с ним обошлись. Вект должен был сказать последнее слово по поводу того, кто получит выгоду от нового доступного субцарства, а мне надо было просто доказать, что я самый верный и способный из архонтов, которым можно доверить контроль над ним.

— Я бы с удовольствием услышал, как тебе это удалось, — промурлыкал Кассаис. — Нашему возлюбленному Верховному Властелину, как известно, нелегко угодить.

— Ты можешь прожить несколько жизней и так и не причаститься к этой информации, — отрезал Вайл.

— Не пойму, то ли Йегара действительно сошел с ума, — вслух подумал Кассаис, — то ли это была просто часть представления?

Глава седьмая Второй банкет

+Значит, провал.+

+Нет, успех. Теперь мы знаем, что Ольтанир Йегара — не тот, кого мы ищем.+

+Должны ли мы слепо продолжать, пока не наткнемся на ответ?+

+Возрадуйтесь! Мы будем просто заниматься своим искусством, и оно само по себе предаст злодея правосудию.+

+Вне зависимости от сопутствующего ущерба?+

+Случайное правосудие также может попутно падать на головы других виновных, это правда.+

+Не будем проливать по ним слезы. Я полагаю, в этом отношении мы служим некой высшей силе.+

+Ну, не так кисло! Ты что, не видишь юмора в этой ситуации?+

На следующее утро Кассаис нашел Вайла на крепостной стене. После вчерашней грозы ее старые камни были подметены ветром и мокры от дождя, но, посидев взаперти в пахнущем плесенью замке с его монохромными залами, Кассаис был рад найти здесь свежий воздух. Перспектива провести целую неделю в Гробнице Ветров уже начинала казаться некой неприятно опосредованной формой пытки.

Вайл стоял с длинноствольной осколочной винтовкой в руках и целился во что-то внизу, в лесу. Приближаясь, Кассаис услышал пронзительный треск выстрела, а затем Вайл выругался, шипя, словно джиринкс. Видимо, промахнулся.

— Не повезло, — дружески утешил его Кассаис. — Дашь мне попробовать?

Вайл повернулся и угрюмо посмотрел на него, но смягчился и с очевидным отвращением сунул ему осколочную винтовку.

— Вперед, — сказал Лорд-Сорокопут. — Посмотрим, в чем проблема — в винтовке или во мне.

Кассаис пожал плечами и принял винтовку. Это было прекрасное оружие явно комморритского производства. Тонкие желобки на стволе и микроскопическая филигранная обработка рукоятей напомнила Кассаису изделия с улицы Ножей. На самом деле ее мог изготовить любой из нескольких тысяч оружейников Комморры, которые служили высшим эшелонам города. Это была охотничья винтовка с удлиненным стволом, амортизированным прикладом и мультиспектральным оптическим прицелом. Кассаис отработанным движением приложил ее к плечу и начал всматриваться в кромку леса.

То, что он увидел, заставило его снова опустить оружие, чтобы убедиться собственными глазами. За подстриженной травой газона рядом с крепостью простирался лес, и его зеленые кроны покачивались на порывистом ветру. Вчера он казался древним и недвижимым, но теперь вся эта чертова масса как будто двигалась подобно медлительному зеленому морю.

Однако не это удивило Кассаиса. По всей кромке леса он видел большеглазые лица, которые таращились на него в ответ, и гладкие тела туземцев, рассевшихся группами между толстыми стволами деревьев. На виду было несколько сотен, а за пределами видимости, в лесу могла скрываться целая армия. Те, кого он видел, вели себя не агрессивно, даже более, они почти не шевелились. Все просто выжидающе и пристально глядели на крепость.

Кассаис поднял винтовку к плечу и навел ее на одну из морд под деревьями. Прицел отреагировал на движения крошечных глазных мышц и стал увеличивать изображение, пока отметка целеуказателя не остановилась точно между выпученными немигающими глазами существа. Каким бы токсином не были снаряжены боеприпасы к винтовке Вайла, они наверняка были достаточно смертоносны, чтобы убить, даже нанеся мельчайшую царапину, но Кассаис был фанатом точности, даже — или, скорее, особенно — когда она не была необходима. Он хотел попасть в голову.

Когда он убедился, что винтовка не может не попасть в назначенную цель, то прикоснулся к кнопке активации и почувствовал едва заметный толчок отдачи. В тот же самый миг абориген, сидевший вдалеке, необъяснимым образом пригнулся, исчезнув из виду. Сверхскоростной осколок, выпущенный винтовкой, долетел до назначенного места долей секунды позже. Кассаис выругался с той же злобой, что и Вайл незадолго до него.

— Проблема в винтовке, — с отвращением заключил Кассаис и бросил оружие обратно Вайлу. — Должно быть, центровка нарушена.

— Я так и думал, что ты это скажешь, — холодно отозвался Лорд-Сорокопут.

— Что случилось с жабой? Я ожидал, что к этому времени он уже будет здесь, преданно лебезить перед тобой.

— Йегара исчез, — без интереса ответил Вайл, снова приложив винтовку к плечу и вглядываясь в кромку леса. — Мои стражники его ищут, уже нашли кровь, но я сомневаюсь, что они еще что-то обнаружат. Думаю, рабы Йегары уже убили его и избавились от тела.

Кассаис улыбнулся. В Комморре смерть от рук собственных рабов считалась признаком того, что убитый опустился на самое дно слабости и некомпетентности. Такое событие обыкновенно приветствовалось как долгожданное очищение генофонда. Этот исход был неудивителен, учитывая откровения на вчерашнем банкете, но от него можно было ожидать большего. Кассаис с нетерпением предвкушал, когда же наконец Вайл перестанет походя издеваться над Ольтаниром Йегарой и перейдет к каким-нибудь серьезным пыткам. В последнем Йегаре было нечто наивное и непорочное, что Кассаис страстно желал увидеть сломанным. Теперь ему отказали в этом удовольствии, и он чувствовал себя в какой-то мере обманутым.

— Надо согнать всех подозреваемых вместе и допросить их, — задумчиво сказал Кассаис. — И прихватить еще несколько этих пучеглазых снаружи — я уверен, они тут как-то замешаны.

— Я уверен, тебе бы это понравилось, Кассаис, — раздраженно ответил Вайл, — но мои ресурсы не бесконечны. Эти туземцы пялятся на нас именно для того, чтобы выманить нас из крепости. Они, определенно, достаточно хорошо знают наши склонности, чтобы ими пользоваться.

— Должен признать, мне начинает казаться, что гостить у тебя совсем невесело, — пожаловался Кассаис, когда Вайл снова всмотрелся в прицел. — Можно было хотя бы поднять сюда несколько орудий и поджечь лес…

То, как напрягся Лорд-Сорокопут, заставило Кассаиса быстро повернуться и с некоторой тревогой осмотреть деревья. От резкого движения в плече вспыхнула боль, напомнив Кассаису, что раны от встречи с ресзиксом еще не полностью зажили. Кассаис поглядел на лес и не увидел никаких перемен. Туземцы все еще сидели там, единственные неподвижные элементы на постоянно шевелящемся зеленом фоне. Деревья, трава, небо.

Когда он повернулся, чтобы спросить Вайла, что тот увидел, то уловил краем глаза слабое отдаленное мелькание чего-то белого. Он вовремя обернулся, чтобы увидеть, как бледная, подозрительно напоминающая кошку тень скользнула между двумя стволами.

— Он все еще там, — мрачно кивнул Вайл. — Теперь, когда он попробовал твоего мяса, ему наверняка хочется того, что осталось…

— О, очень смешно, — скривился Кассаис и потер шею. Ему захотелось побыстрее сменить тему на что-то менее неприятное. — Как ты думаешь, вернутся ли сегодня арлекины после того, как их в первый раз приняли столь безвкусным образом?

— Готов поспорить на твою жизнь, что вернутся, — проворчал Вайл. — Они предупредили Йегару об опасностях, и он все равно пошел. Что касается выступления, то арлекины, наверное, трактуют сумасшествие одного из участников как бурный успех. Они ведь, в конце концов, говорят, что цель представления — вызвать сильные эмоции. Наверное, тебе бы лучше отдохнуть и собраться с силами.

— Ну нет, Йегара был слаб, а я нет, — возразил Кассаис, следуя за Вайлом обратно внутрь. — Чтобы лишить меня рассудка, понадобится больше, чем постановочные призраки и провинциальная мелодрама.

— Не сомневаюсь, и я буду иметь это в виду на сегодняшнем банкете. Я до последнего мгновения не буду говорить, в каком зале мы будем пировать, чтобы эти негодяи не смогли снова подобрать костюмы под цвет стен. Пора им научиться адаптироваться.

Сидящие в кронах деревьев Ашантурус, Цилия, Ло'тос, Храдхири Ра и Пестрый наблюдали, как фигуры Кассаиса и Лорда-Сорокопута исчезают в нависающей вдали громаде крепости Гробница Ветров. Цилия тихо вздохнула, расслабляясь после того, как она, просчитав направление очередного выстрела, всякий раз побуждала намеченную жертву отклониться.

— Случайный выбор сцены может сделать все значительно труднее, — выразил мнение Пестрый. — Я сам большой любитель импровизации, но всегда приятно, когда можно положиться на готовый план.

— Разницы не будет, — равнодушно отрезал Ашантурус.

— Заставить Кассаиса, метафорически выражаясь, излить нам душу будет несложно, — прошептал Храдхири Ра. — Он воин и любит бахвалиться. А вот добраться до его души, в буквальном смысле, будет труднее.

— Пфф, чепуха и прочий нонсенс! — воскликнул Пестрый. — Я думаю, что могу сказать, не опускаясь до лести: я вполне уверен в том, что мы сможем это сделать.

— Ты слишком спешишь отвергнуть сомнения Храдхири, — напряженным голосом ответил Ашантурус. — Извлечь из разума Ольтанира Йегары историю всей его жизни, а потом интерпретировать ее, не дав ему это заметить — это был не трюк, с каким выступают в гостиных. Я уже утомлен и чувствую, что Цилия и Ло'тос устали еще больше, чем я.

— Не надо давать мне поблажек, — твердо сказала Цилия. — Видимо, меня не так легко затмить, как нашего Короля-Солнце.

Ло'тос наклонил голову и заскулил, а потом перекатился на спину, подставив Цилии живот. Когда та удостоила его щекотки, Мастер-мим живо подскочил и начал быстро скакать с ветки на ветку, цепляясь руками, словно тощий примат. Ашантуруса, судя по виду, не тронули эти проделки.

— Отважные слова, моя Королева-Луна, и все же я знаю тебя лучше, чем ты знаешь себя. Мы едва преодолели треть пути этого Маскарада, и я боюсь, что нашей труппе не хватит умения, чтобы его завершить.

— Но мы должны набраться отваги, Ашантурус. Все представления и Маскарады, которые мы устраиваем в иных обстоятельствах — просто репетиции для подобных случаев. Бывают времена, когда Цегорах действительно подвергает наше искусство испытаниям, потому что мы должны выступать, что бы ни случилось.

Если слова Провидицы Теней и убедили Ашантуруса, то он не подал виду. Высший Аватар обратил мрачный взгляд ухмыляющейся маски к крепости и стал молча ждать наступления ночи.

Глава восьмая Апогей / Приснопамятная победа

Слияние было набито битком. Многих гостей Вайла оттеснили в вестибюль, дожидаться, пока он решит, где провести банкет этой ночью. Вайл Меншас стоял в центре восьмиугольного зала Слияния, очевидно, глубоко погруженный в раздумья. Его окружали ряды стражников и рабов с металлическими блюдами, узорчатыми подносами и толстобрюхими супницами, испускающими вкусно пахнущий пар. Они ждали уже больше часа.

Кассаис благоразумно держался в стороне, пытаясь понять, чего хочет его кузен. Это была одна из маленьких проверок, которые любил устраивать Вайл, и все присутствующие это знали. Кто будет достаточно безрассуден, чтобы попытаться подтолкнуть своего архонта к решению? Кассаис почти чувствовал, как все остальные безмолвно жаждут, чтобы он что-то сказал. Больше ни у кого не хватило бы на это духу. Линия плеч Лорда-Сорокопута и длинный меч с витым эфесом, висящий на его бедре, подразумевали определенный уровень опасности, который для Кассаиса был достаточен, чтобы придерживать язык и ждать вместе с остальными.

Прошла, казалось, вечность, прежде чем Вайл наконец поднял глаза и обвел взглядом выжидающие лица вокруг себя. Тяжелый взор Лорда-Сорокопута упал на престарелого слугу, который был чуть лучше одет по сравнению с другими, с высоким воротников и длинными заостренными башмаками.

— Ты. Ты был у Йегар каким-нибудь мажордомом, камергером или еще какой ерундой, не так ли?

— Да, имел честь, милорд, — жалобным голосом ответил старец. — Я служил пяти поколениям клана, сначала как стражник, потом как писец и в конце концов как эконом. Если я могу предложить какую-либо помощь или поделиться знанием, которое пригодилось бы вашей светлости, то я готов выслушать ваши приказы.

— Ты можешь помочь мне тем, что заткнешься и умрешь, дряхлый болтун, — презрительно усмехнулся Вайл, медленно извлекая свой клинок. Старый эконом удивленно заморгал, а потом взвыл от страха, когда Лорд-Сорокопут, не говоря более ни слова, резанул его по груди. Ряды слуг позади эконома что есть сил ринулись в стороны, сопровождая бегство лязгом падающих подносов и звоном столовой утвари.

Вайл не обратил внимания на эту бесконечную какофонию: он преследовал старого прислужника, шагая по скользким кучам оброненной еды. Гости Вайла, находившиеся достаточно далеко, чтоб их не задело в схватке, улыбались и тянули шеи, чтобы с голодом в глазах понаблюдать за его жестокостью. Те, что были ближе, включая Кассаиса, вели себя осторожнее и старались не попасться под один из убийственных ударов Лорда-Сорокопута.

Вайл умело атаковал так, чтобы продлить агонию своей жертвы, нанося колющие и режущие удары в конечности, где не было крупных вен или артерий. Старик пытался уковылять то туда, то сюда, чтобы спастись от жалящей и пронзающей боли, но лорд продолжал безжалостно кружить вокруг обреченного. Наконец, эконом поскользнулся в собственной крови и упал на колени. Но милосердия он не дождался — Вайл рубил его снова и снова.

Задыхаясь, старик начал отползать к одному из входов в Слияние, повинуясь отчаянному, животному инстинкту бегства. Вайл следовал за ним неторопливым шагом, время от времени останавливаясь над распростертым телом и снова тыча в него клинком, когда его движения замедлялись, словно у изношенного часового механизма. В конце концов, эконом содрогнулся и перестал шевелиться. Через миг Вайл поднял взгляд на вход, который теперь возвышался перед ним. Его взгляду предстали высокие двери, инкрустированные изумрудом, хризолитом и нефритом. Он удовлетворенно кивнул.

— Будем есть здесь, — проговорил Лорд-Сорокопут, распахнул двери и вошел внутрь.

Кассаис быстро шагнул следом, чтобы догнать его, а стражники и слуги остались позади, чтобы разобраться с хаосом, созданным несвоевременным приступом кровожадности Вайла.

Зал за дверями был окрашен в тысячу различных оттенков зеленого цвета. Нефритовые камни, которыми был вымощен пол, имели вставки из оливина и зеленого агата, вдоль обеих стен рядами шли отполированные колонны из темно-зеленого обсидиана. Крышу пронизывали розетки из бледно-зеленоватого хрусталя, и на сквозняке, возникшем от открытых дверей, лениво закачались раздвоенные, как хвосты ласточек, знамена из изумрудного шелка.

— Забавный способ сделать выбор, — беззаботно заметил Кассаис, — хотя и немного неопрятный.

— Зубы демона, какая скукота, — проворчал Лорд-Сорокопут. — Мне сложно было представить, что это место может быть хуже, чем предыдущее. Но так оно и есть.

За ними внутрь потянулись вереницы рабов, несущих уцелевшее съестное. Послышались отдаленные вопли их менее удачливых собратьев которых кнутами загоняли обратно в кухни и кладовые под Слиянием, чтобы они взяли блюда на замену погибшим. В Изумрудном зале не было подходящего пиршественного стола, поэтому из соседних комнат принесли мебель и начали торопливо и беспорядочно расставлять ее по местам.

Внимание Вайла привлек трон на когтистых лапах из позеленевшей бронзы. Он заставил слуг соорудить импровизированный помост и водрузить на него трон, после чего угрюмо уселся туда. Кассаис завладел креслом с высокой спинкой и разместился поблизости. В зал следом за изможденными рабами входили все новые гости и стражники. Они настороженно озирались и старались занять места не слишком близко к своему хозяину и господину, но и не так далеко, чтоб это выглядело дерзостью. Кассаиса, с другой стороны, развлекали их ужимки. Он рассудил, что кровопролитие и продолжающийся хаос должны были несколько развеять мрачное настроение Лорда-Сорокопута, так что решился снова заговорить с ним.

— Почему бы просто не сжечь это место дотла, если оно так оскорбляет твои чувства? — невинно поинтересовался он.

— Есть сто дел куда важнее, чем дизайн интерьера, — фыркнул Вайл. — Именно из-за такой истерической чуши Йегары и утратили свое наследие.

Кассаис пожал плечами.

— Я просто хотел сказать, что если оно тебе не нравится, мы можем предложить быстрое решение этой проблемы.

Вайл наградил Кассаиса свирепой ухмылкой.

— Ты всегда готов насладиться насилием ради насилия, а, Кассаис? Посмотрим, как все сложится после этого вечера, и, может быть, твое желание исполнится.

Когда гости и стражники разошлись по залу, Кассаис увидел, что пророчество Вайла исполнилось. Разнообразные костюмы присутствующих хаотично контрастировали с обстановкой Изумрудного зала. Уже не было такого приглушенного единства, как прошлой ночью, скорее, эта разношерстная компания напоминала банду пиратов, оказавшихся на дне морском и рассевшихся на обломках кораблекрушения. Когда все заняли свои места, Вайл взял кубок и отпил, подав знак, что остальные тоже могут предаться пиршеству. Напряженная атмосфера слегка ослабела, и на заднем плане заиграла тихая музыка, чтобы прикрыть любые неловкие паузы в беседах гостей.

— Как ты думаешь, когда прибудут наши другие гости? — спросил Кассаис.

— А кто сказал, что их тут нет? — ответил ему в ухо веселый голос.

Кассаис повернулся, еще раз болезненно потянув раненое плечо, и увидел арлекина, которого называли Пестрым. Тот стоял так близко, что до него можно было дотронуться. Невысокая фигура в черно-белых ромбах и маске-домино нелепо опиралась на длинный золотой посох, который казался слишком большим для нее. Кассаис запоздало понял, что на вчерашнем представлении этот самый посох использовал Ашантурус.

— Где ваш предводитель? — резко спросил Вайл. — Я привык иметь дела с хозяевами, а не их миньонами.

Пестрый самодовольно усмехнулся и не стал сразу отвечать Лорду-Сорокопуту, вместо этого обратившись к Кассаису:

— Ты готов к сегодняшнему выступлению? Все еще хочешь принять участие? Все еще способен это сделать?

Кассаис бросил взгляд на Вайла и кивнул.

— Но сначала скажи, что случилось с Ольтаниром Йегарой после представления прошлой ночью? Готов поспорить, вам-то известно, что с ним произошло.

Пестрый нахмурился и озадаченно склонил голову набок.

— Почему это нам должно быть известно? Он сбежал из зала, и сразу после этого мы ушли. Он что, вроде как исчез? Нет более его в известном смертным мире?

— Похоже на то, — прогремел Вайл со своего медно-зеленого трона, не желая, чтоб его игнорировали. — Ты сломал его хрупкий разум, арлекин, а я тщательно старался этого не делать. С твоей стороны было очень неосторожно испортить моего раба.

Пестрый поклонился в пояс, при этом золотой посох в его руке угрожающе зашатался, и разразился длинной речью:

— Мы приносим свои извинения, однако я уверен, что могу безошибочно припомнить, как Ашантурус не один, но несколько раз предупреждал об опасностях именно такой природы. Быть может, это будет несколько дерзко с моей стороны, но я скажу — если, будучи хозяином раба, в свете подобных предостережений, вы позволили его выступлению продолжаться, тогда ответственность за его поломку, несомненно, должна падать на вас? Как я понимаю, раб обыкновенно освобождается от такого тяжкого бремени, как собственные решения и право выбора.

— Ты слишком много говоришь, — с опасной улыбкой сказал Вайл. — Как будто слова защитят тебя, если навалить их достаточно высокой кучей. Я могу заверить тебя, что это не так.

— Принято к сведению, мой господин, — печально сказал Пестрый. Натянутая веселость ответа, очевидно, причиняла ему боль.

— Так продолжай, Кассаис уже сказал, что готов. Ты заставляешь меня ждать, а это всегда не лучшее решение.

Пестрый пожал плечами, поднял золотой посох и ударил им по нефритовым плитам под ногами. Эфирная ударная волна прошла по банкетному залу, отчего гости удивленно ахнули. Стены Изумрудного флигеля зарябили, словно в жарком мареве, а потолок словно вознесся на невероятную высоту. Кассаис посмотрел вверх, и ему показалось, что он видит ночное небо, усыпанное звездами. На глазах у него звезды начали становиться ярче и опускаться, образуя сияющие силуэты, величественно проплывающие по воздуху.

Кассаис улыбнулся пантомиме арлекинов. Должно быть, они попрятались по дальним уголкам зала и безмолвно ждали, пока Вайл и его свита не войдут. Это значило, что Лорд-Сорокопут им все время подыгрывал. Он глянул на Вайла, ища подтверждения, но лицо хозяина было столь же неподвижным, как у статуи.

Силуэты были окутаны многоцветным свечением и принимали позы, которые мифы и легенды ассоциировали с древними эльдарскими богами — охотник, кузнец, дева, старуха, воин. Пестрый начал говорить, называя имена богов, как это ночью ранее делал Ашантурус. Голос Пестрого был выше и быстрее, чем у мастера труппы, говорившего ровным речитативом, но в нем было приятное тепло, которого недоставало его предшественнику.

— Великий Азуриан и его возлюбленная Гиа,

мудрый Хоэк и Цегорах-обманщик,

дальновидная Лилеат, смертоносный Кхейн,

трудолюбивый Ваул, старуха Морай-Хег…

и двое, что любили нас больше всех,

двое, от которых мы пошли:

Иша, мать урожая, и Керноус-охотник.

Когда назывались имена, каждый из арлекинов, играющих различных божеств, срывался с места и начинал кружить и парить над головами зрителей. Их движения стали более акробатическими по сравнению с вчерашним представлением. Они часто слетались вместе, брались за руки и вращались подобно двойным звездам, фантастически кувыркаясь и изгибаясь вокруг общего центра массы. Боги мчались над аудиторией, проносясь от одного конца зала к другому, очевидно, полностью поглощенные своими сложными взаимодействиями. Все это вместе выглядело, как чудесный, искрометный гобелен.

Кассаис видел не богов, но эльдаров, снабженных голополями и гравипоясами. Он много раз наблюдал, как используют оба типа этих устройств, но куда чаще это были вещи, созданные, чтобы запугивать и разрушать, а не для простых развлечений и спектаклей. Некоторым гладиаторам-ведьмам нравились гравипояса, которые помогали совершенствовать их захватывающий, акробатический стиль боя, в то время как другие избегали их, считая, что эти устройства мешают добиться по-настоящему художественного владения клинком. Кассаис понял, что ему интересно, каковы арлекины в бою — репутацию-то они себе выработали, несомненно, пугающую.

Две из мерцающих воздушных фигур часто ныряли и зависали над Лордом-Сорокопутом и ближайшими к нему гостями. Маски Керноуса и Иши с добротой взирали на эльдаров, пролетая над их головами. Похоже, им было приятно наблюдать за тем, чем занимались смертные. После паузы, во время которой Иша наблюдала за отдаленными движениями других богов, она спустилась еще ниже и начала петь. В песне не было слов, но она ощущалась как чистые потоки эмоций, которые вибрировали по нервам слушателей и эхом отдавались в их разумах. Это была песнь о любви и развитии, о том, как мать желает процветания своим потомкам.

Даже острые хищные черты Вайла Меншаса немного смягчились, пока он слушал песнь Иши. Кассаис, который, как и подобало вернорожденному комморриту, никогда не знал бескорыстной любви, впервые в жизни почувствовал отдаленное представление о том, что это значит — быть нежно любимым. Он обнаружил, что встал, хотя его и не приглашали. Кресло с высокой спинкой упало позади него, но он не обратил внимания. Он загорелся страстным желанием поведать о своих подвигах, рассказать историю, которая впечатлила бы богиню, парящую перед ним, доказала бы ей, на что он способен.

— Я расскажу тебе о богатом урожае, который я однажды снял, о великая богиня! — с готовностью вскричал Кассаис. — Это эпическое повествование, местами ужасное, местами воодушевляющее, но со счастливым концом, по крайней мере, для меня!

Зрители, предвкушающие рассказ, одобрительно усмехались, и он начал готовиться к своей задаче. Кассаис ощутил чье-то присутствие рядом, и понял, что к нему подскочил Пестрый. Огромный золотой посох в руках арлекина пьяно покачивался, как мачта во время шторма. Пестрый заговорил еще быстрее, чем прежде, слова практически спотыкались друг о друга. Как будто он отчаянно пытался вставить свой текст, пока Кассаис еще чего-нибудь не сказал.

— В это время триумфа услышьте же рассказ о хитрости, удали и настойчивости из более поздней эпохи. Услышьте о том, кто странствовал меж звездами и вернулся, чтобы поведать свою историю. Вслушайтесь в его слова и спросите себя, поступили бы вы иначе!

Кассаис широко ухмыльнулся при мысли, что ему удалось внести сумятицу в выступление арлекина, вступив в представление слишком рано. Отлично, пусть суетятся вокруг него. Только потом до него дошло, что поспешное шаблонное вступление Пестрого прозвучало как шутка — шутка, сделанная за счет Кассаиса. Он сердито осмотрелся в поисках маленького клоуна, но Пестрый уже ускользнул туда, где до него было не добраться, и золотой посох по-прежнему нелепо болтался у него над головой. Внимание Кассаиса снова привлекла песнь Иши, и мгновенное раздражение было забыто.

— Мы плыли по эфиру, три корабля шли бок о бок, копьями пронзая черноту, — воззвал Кассаис к Ише. — Мы отправились в путешествие, чтобы набрать там и здесь немного деликатесов, рабов и развлечений, прежде чем повернуть наши суда обратно к Комморре, к дому. Но потом нам попался приз, достойный того, чтоб за него побороться. Толстобрюхий, с блестящими боками, словно жирная золотая свинья, таков был этот корабль. Неуклюжий вьючной зверь, отправленный в плавание рабскими расами, он буквально молил, чтобы мы вонзили в него ножи.

За гладким плечом Иши начали приближаться сложные световые переплетения, образованные орбитами других богов. Кассаис видел, что скрытые масками лица богов все чаще поворачиваются к нему, судя по всему, с неодобрением. Ему не было до них дела, он был весь поглощен вниманием прекрасной Иши и не желал ничего иного, кроме как продолжать повествование о своем пиратстве.

— Корабль охраняли два сторожевых пса, столь ценным был его груз. Они были тощими и серыми, как зима, но им было не сравниться с нашей мощной пушкой. Когда гончие отлетели, объятые пламенем, Акир Хелиак устремился на абордаж, чтобы стать первым, кто ступит на борт, но добыча вырвала брюхо его корабля нейтрониевыми клыками. Я и Дхорун из Разбитого Круга кусали ее за ноги и вырывали ей зубы, пока не смогли приблизиться с большей осторожностью. Мы преследовали ее, а она бездумно и тщетно убегала. Вскоре она была вынуждена принять бой, и мы схватили ее, подобно нежеланному любовнику. Экипаж сражался, но они были детьми, просто-напросто младенцами, которым дали оружие, по сравнению с нашими могучими клинками. Палубы покраснели от крови… и крики! О! Какое эхо от криков стояло в тесных металлических коридорах этой свиноматки! Убивая, мы творили такую музыку, что некоторые из тех, с кем мы бились, сошли с ума от этих звуков. Я…

Рассказ Кассаиса был прерван гигантским клинком из сверкающего пламени, который пронесся между ним и парящей лунной богиней. Частью разума он понимал, что это должна быть еще одна арлекинская иллюзия, световая, если судить по виду того, что мелькнуло перед его глазами. Но к этому времени Кассаис уже был тщательно опутан психическими плетениями Цилии и ее хора Провидцев Теней. Также в его ноздри проник едва заметный, экзотически пряный газ-галлюциноген, поэтому он слышал, как падает клинок, и чувствовал его жар на своей коже.

Кассаис отскочил, поднял взгляд и увидел бронированный шлем Кхейна, бога войны, который свирепо взирал на него поверх своего клинка. При всей своей браваде Кассаис дрогнул в тот миг, как любой смертный дрогнул бы пред ликом бога. Но огненный меч убрался, и Кассаис снова посмотрел наверх, где увидел, как бог Керноус увещевает Кхейна, а тот смеется ему в лицо. Позади обоих виднелась Иша, что, часто оглядываясь, уплывала прочь, чтобы присоединиться к остальным богам. Кассаис почувствовал себя опустошенным.

— Не печалься, — прошептал ему в ухо Пестрый. — Она ничего не может поделать — видишь, вон там, в центре всего, Азуриан, Король-Феникс. Он постановил, что боги больше не могут общаться со смертным племенем.

— Но… почему? — воскликнул Кассаис. — Я едва только начал свой рассказ!

— Тише, тише. Ты еще закончишь его, это я тебе обещаю, — утешил Пестрый. — Что же до вопроса «почему» — видишь там, наверху, Деву рядом с Азурианом? Это Лилеат, она увидела сон, что в один день эльдары станут причиной уничтожения Кхейна. Услышав об этом, Кхейн поклялся полностью истребить расу эльдаров. Он смилостивился, только когда Иша взмолилась за нас Азуриану. Цена нашего выживания — то, что между богами и смертными больше не может быть никаких связей. А теперь смотри, что будет дальше.

Снова возникли великолепные переплетения света, образуемые круговращением богов. Теперь они были, пожалуй, более стесненными и строгими, и определенно более отдаленными. Со временем пути Иши, ее возлюбленного Керноуса и Ваула стали чаще пересекаться. Не понимая, Кассаис наблюдал, как Ваул удалился и некоторое время бил молотом по наковальне, после чего вернулся и преподнес некий дар Ише. На следующем круге лунная богиня стала рассыпать по своим следам мерцающие огни, которые яркими снежинками падали вниз, разлетаясь ко всем эльдарам в зале.

Кассаис как завороженный смотрел на один из огоньков, который плавно подплыл к нему. Он почувствовал в приближающейся снежинке след присутствия Иши и протянул руку ладонью вверх, чтобы она туда опустилась. Огонек вспыхнул и исчез, и в его руке остался гладкий синий камень. На ощупь он был теплым и казался как будто живым. Держа его, Кассаис чувствовал, как усиливается его связь с богиней. Вспыхнуло озарение, и он понял, что, пока он держал этот камень — который, как он знал, являлся одной из легендарных Слез Иши — богиня могла разговаривать с ним!

И что более важно, теперь он мог разговаривать с богиней. Кассаис немедленно вернулся к своей истории, чувствуя, что другие эльдары в зале тоже настроились на нее посредством собственных камней духа. Как будто он стоял на громадной сцене, где, кроме сияющего света глаз Иши, были одни только тени, и камень духа, теплый как плоть, лежал в его руке. Тихие перешептывания и приглушенные голоса намекали на присутствие зрителей где-то за пределами видимости, но Кассаису не было до них никакого дела. Он снова погрузился в рассказ, как будто его и не прерывали.

— Мы загнали их в угол, моя божественная госпожа! Экипаж матки вскоре с визгом убегал по своим металлическим лабиринтам, и мы выслеживали их, как животных. Большей части я сохранил жизнь — разумеется, оставив их на потом — и, когда я обнаружил то, что они везли в трюмах, у меня также появились к ним вопросы. Грузовые помещения просто стонали от веса сокровищ: драгоценных металлов и редкой древесины, полированных камней с тысячи различных миров, миллиона пигментов и красителей, ярчайших перьев, чешуй и раковин с другого конца пустоты. Это, конечно, был варварский клад, но он состоял из таких вещей, которые могли бы с превеликим успехом использовать достаточно умелые ремесленники и мастера. Тогда мы допросили команду, и под моим заботливым уходом они рассказали мне все, что я хотел знать. Они поведали мне тайный пункт назначения этих товаров и описали необычных обитателей этого места. В тот же миг я понял, что должен отправиться туда, что на протяжении всей моей долгой жизни меня дожидалось именно это приключение. Единственная сложность состояла в том, что путешествие обещало быть невероятно длинным, а мы взяли запасов лишь на краткую вылазку, не одиссею. Хотя это было легко исправить, поглотив Дхоруна и его экипаж, прежде чем приступить…

Кассаис начал осознавать, что бог войны все чаще и чаще пролетает мимо него. Ярость во взоре Кхейна казалась почти осязаемой, как и восхитительное ощущение запретного деяния, которое совершал Кассаис, продолжая общаться с Ишей. Он снова заговорил, на сей раз быстрее, из-за зловещего предчувствия, что вскоре все изменится к худшему.

— Итак, я направил таран своего корабля в пустоту, и мы отправились на этот тайный мирок рабов. То, что я нашел, превзошло самые сумасбродные мечты… Это было целое царство истово верующих ремесленников, которые и день и ночь посвящали изготовлению икон своего мертвого Бога-Императора. Дома были сплошь покрыты угрюмыми изображениями их разлагающегося повелителя. На стенах были вырезаны благочестивые прославления божества, на каждом углу стояли выражающие почтение статуэтки и памятные триптихи. Там были склады, набитые манускриптами, подробно описывающими Его явления и деяния в нескончаемых деталях. Это был один из тех редких и драгоценных рабских анклавов, где слепая вера в высшую силу висит на волоске, готовая быть разрушенной за одну ночь. Преподав несколько уроков на тему того, кто теперь главный, я сказал этим маленьким трудолюбивым рабам, что они могут остаться в живых и продолжить работу всей своей жизни, только если будут подчиняться моей воле.

Исповедуясь Ише через камень духа, Кассаис ясно видел ремесленников внутренним взглядом. Ряды грязных, уродливых, заплаканных лиц смотрели на него снизу вверх, пока они стояли на коленях в пыли того далекого мира. Они, конечно, не поверили ему, но думали, что смирение может спасти их семьи. Он улыбнулся при воспоминании, а потом ощутил настойчивый импульс из камня, который держал в руке, и поспешно продолжил:

— Тогда я заставил их работать, чтобы они переделали каждое хмурое лицо и каждую слезливую икону своего мира в нечто более приятное глазу. Я нещадно подгонял их, ибо оставалось не так много времени, прежде чем мы должны были улететь и вернуться в Комморру. Из-за этого многие рабы не пережили трудов, что досадно, ибо они превзошли самих себя. Они начали с того, что стали превращать сердитый лик своего Бога-Императора, где бы тот им ни попался, в подобие моего собственного прекрасного лица. Потом рабочие расползлись по всем исписанным фонарным столбам и молитвенным стенам и стали вымарывать и переписывать все, что было написано на хоругвях и пергаментных свитках, скрывая правду и распространяя самую вопиющую ложь.

К этому времени Кассаис смеялся. Слезы веселья катились по его щекам, пока он вспоминал муки, причиненные рабам. Они были такими простыми, такими примитивными созданиями и полностью отдали себя поклонению своему мертвому богу. Демонстрация того факта, что боль и страх могут столь решительно преодолеть их высшее «я», стала одним из самых приятных и безупречных деяний за всю долгую, жестокую жизнь Кассаиса. Он вытер глаза и попытался взять себя в руки, чтобы сохранить неожиданность финала.

— В конце концов я сделал последнее заявление, прежде чем улететь. Я действительно сдержал слово и позволил им жить и страдать. Но я забрал одну руку и один глаз у каждого выжившего, чтобы они всегда помнили мое краткое владычество и не слишком спешили возвращаться к вырезанию икон. Я сказал им, что вернусь через год и день, чтобы наказать всех, кто преступил мои законы. С тех пор я возвращался дважды.

Как только Кассаис завершил свой рассказ, камень духа в его руке запульсировал и раскалился докрасна. Он выругался, ничего не понимая, и выронил его. Повсюду вокруг зазвучали крики, остальные гости эхом повторяли его жест. Кассаис потерял всякое ощущение того, что находится в зале Вайла, в Траурной Марке. Он вошел в состояние, подобное сну наяву, и над ним были боги, далекие и все же столь близкие, что он мог видеть их действия. Все, что он знал — его связь с Ишей была пресечена, словно разрублена раскаленным докрасна ножом. Он непонимающе поднял взгляд и увидел закованную в броню фигуру Кхейна, который приволок Ишу и Керноуса на суд Азуриана.

Пестрый невидимкой очутился позади Кассаиса и прошептал в ухо:

— Видишь? Кхейн поймал Ишу на том, что она нарушила правила, слушая смертных, и требует, чтобы Азуриан подверг ее наказанию. К сожалению, Король-Феникс не может решиться на подобное варварство и вместо этого приказывает отдать Керноуса и Ишу в заключение у Кхейна. Бог войны решает, что это позволяет ему делать все, что он захочет, поэтому он сажает их в темницу и подвергает жестоким пыткам.

Жуткие, душераздирающие вопли раскололи небеса. В сложных переплетающихся нитях, отмечающих прохождение богов, теперь в изобилии виднелись огонь и кровь. Прикованные к орбите Кхейна, Керноус и Иша страдали. Кассаис без раздумий прошел вперед несколько шагов, крича от негодования на далекие, глухие к его воззваниям фигуры. Он слышал, какой гвалт воцарился вокруг, когда к нему присоединились и другие. Он слышал и то, что некоторые вокруг него хранили молчание, явно поддерживая действия бога войны, и в его сердце загорелась искра ненависти к ним.

— Успокойся, мой лорд! — прошипел Пестрый. — Не все еще потеряно, многие из иных богов чувствуют то же, что и ты! Кузнец Ваул, всеми признанный друг Керноуса и Иши, хочет, чтоб их муки прекратились. Он достаточно храбр, чтобы встретиться к Кхейном лицом к лицу и заключить сделку. Бог войны требует, чтобы Ваул за год изготовил для него сотню своих прославленных клинков, и тогда он освободит эту пару! Есть ли выбор у Ваула? Может быть, он чувствует вину за то, что принял участие в создании камней духа. Задача практичеси невыполнима, но он принимает ее!

Выступление танцоров теперь сконцентрировалось вокруг Ваула, который лихорадочно трудился, чтобы изготовить сто клинков, потребованных Кхейном. По щекам Кассаиса вновь потекли слезы, когда он призывал бога-кузнеца поскорее выполнить эту монументальную задачу. Временами тайно вмешивались другие боги, кто помогал материалами или советами, а кто и мешал: Морай-Хег, Хоэк, смеющийся Цегорах, даже Лилеат. Арлекины метались и кружили вокруг работающего бога и кучи готовых мечей, которая поднималась все выше, пока с медленной неотвратимостью смерти не приблизилось время, когда должен был вернуться Кхейн и потребовать свою плату.

Кассаис почувствовал, будто холодная рука сжимает его сердце. Он знал, что бог-кузнец не выполнил задачу. Девяносто девять мечей лежали законченными, но последний остался незавершенным! Кассаис огляделся в поисках Пестрого, ожидая какого-то объяснения этому ужасному происшествию. Он увидел только Вайла, что сидел на своем когтистом троне и выглядел подозрительно довольным этим исходом. Ястребиные черты лица Вайла излучали явное одобрение тому, что бог войны пленил Ишу и продолжал ее мучить. Искра ненависти в сердце Кассаиса вспыхнула медленно разгорающимся пламенем, и он угрюмо поднял взгляд, чтобы увидеть, чем закончится встреча Кхейна и Ваула.

Кассаис разразился смехом, увидев, как Ваул спрятал незавершенный клинок среди других, когда бог войны практически стоял на его пороге. Самодовольный, гордый победой Кхейн завладел сотней мечей, не осмотрев их как следует. Он сразу же освободил Керноуса и Ишу, и пара воспарила от него так стремительно, что они, казалось, временно исчезли из виду. Ваул также отступил в сторону, и новым центром притяжения для хора арлекинов теперь стал бог войны, который принялся проверять клинки.

Кхейн с фантастической ловкостью раскручивал мечи вокруг себя, подбрасывал их в воздух и снова ловил, а потом отправлял их вращаться острием вперед по орбите, окружающей его парящую фигуру. Вскоре его окружил ореол из крутящихся мечей, стальная преграда, которую бог постоянно наращивал, совершая все более головокружительные демонстрации своего мастерского владения клинками. Теперь, когда вокруг бога войны замысловатым узором вращалось огромное колесо из летящих мечей, он поднял последний клинок Ваула, чтобы проверить, чего тот стоит…

Сокрушительный рев гнева пронесся по залу, как психическая ударная волна. Инстинкты Кассаиса, отточенные всей жизнью, проведенной в Комморре, среди кровопролития и убийств, дали ему понять, что сейчас случится. Он схватил собственный меч, издал боевой клич, созывая своих воинов, и бросился на миньонов Кхейна. Теперь приспешникам бога войны и сторонникам несчастных влюбленных Керноуса и Иши оставалось только сражаться до конца. Брызгала горячая кровь, звучал звериный рев, и эльдары бросались друг на друга, желая убить.

Очередь осколочных снарядов выбила искры по нагруднику Кассаиса, он ринулся вперед и вспорол живот стрелка взмахом меча. Еще один стражник Вайла с воплем бросился на Кассаиса, низко держа винтовку с выставленным вперед клинком, готовым выпотрошить противника. Кассаис вогнал острие меча в раскрытый рот стражника и рванул его вверх, рассекая кричащее лицо пополам. Со всех сторон доносились вопли, мольбы и высокий истерический визг оружейного огня. Кассаис отдаленно ощущал, что над погруженным в битву залом сошлись две титанические фигуры, Кхейн и Ваул, сражающиеся так же, как их последователи у них под ногами. Руки бога войны покраснели от крови, он стал Каэла Менша Кхейном — кроваворуким Кхейном — и приступил к истреблению эльдарской расы.

Между другими богами происходили какие-то иные, более сложные хитросплетения, но у Кассаиса не было времени, чтобы понять их — он вел свою горстку воинов против стражников Вайла. Лорда-Сорокопута нигде не было видно, но его миньоны вливались в зал подобно массе разозленных муравьев. Кассаис быстро принял решение — его силы были слишком малы, чтобы победить. Он мгновенно поменял направление и прорубился к боковому помещению, где была лестница, судя по всему, ведущая в помещения под залом. Пока последние из его воинов яростно сражались, не давая врагам отправиться в погоню, Кассаис, не оглядываясь, сбежал по ступеням вниз.

Глава девятая Финальный банкет

+Реакция сверх всяких ожиданий.+

+Мы знали, что Кассаис полон страстей, мы могли представить, что за зверь может таиться в его груди.+

+И все же… он не тот, кого мы ищем.+

+Остался только один, так что тайна раскрыта, мы изловили эту птицу.+

+Если след, который привел нас сюда, не ложен. Возможно, все это было напрасно.+

+А между тем, я все равно послушал бы его историю.+

+В этом, конечно, есть своя нездоровая притягательность, но ведь чище будет просто разделаться с ним, не так ли?+

+Он не позволит нам выступить снова. Только не после этого.+

+У него нет выбора, как и у нас — путь уже проложен.+

+Цикл должен быть завершен. Обратной дороги нет.+

— Это он, все так, — сплюнул Вайл Меншас. — Вот он, предатель.

Стражники принесли с собой светильники, но они как будто не истребляли тьму этих похожих на пещеры помещений, а только оттесняли ее назад. Низкий туннель со сводчатым потолком, по которому они шли, был пронизан таким множеством дверей-арок, что в некоторых местах больше напоминал колоннаду. Пыль и паутина, мягким слоем покрывающие жесткие грани обработанного камня, служили молчаливым свидетельством тому, насколько редко Йегары или их слуги посещали эту часть крепости.

Перед Лордом-Сорокопутом простирался темный участок пола отдаленно круглой формы, в несколько шагов поперек, который поблескивал в дрожащем свете. Его ноздри чуяли сильный медный запах свежей крови, смешанный с навозным зловонием вываленных внутренностей. В середине круга лежала угловатая черная куча — растерзанные останки великолепных доспехов Кассаиса. Более внимательный осмотр показал, что в них все еще находились растерзанные останки самого Кассаиса, на что указывали немногочисленные расколотые кости и обрывки плоти, свисающие с кирасы, поножей и наручей.

Вайл наморщил лоб и начал отвлеченно разглядывать арки вокруг, собираясь с мыслями. Ничто не попадалось ему на глаза, кроме разнообразных угловатых и покрытых пылью силуэтов, возвышающихся между ним и очередной аркой. Стражники нервничали, и это было понятно, учитывая произошедшую ночью катастрофу, и постоянно озирались, словно на рейде во вражескую территорию. Лорд-Сорокопут размышлял, что, хотя в этих подземельях наверняка можно было укрыть целую армию, не было никаких свидетельств тому, что здесь прошел хоть кто-то, кроме Кассаиса. Хотя это было не совсем так, поправил себя Вайл: кроме Кассаиса и того, что его убило.

Убить Кассаиса было непросто, Вайл это знал. Многие покушались на него в прошлом и узнавали, как высока цена неудачи, когда Кассаис только смеялся в ответ на смертельный удар и возвращал его с процентами. С самых ранних дней своего разбойничества Кассаис тщательно старался укрепить тесные отношения с Пророками Плоти, комморрской кликой гемункулов, превосходных мастеров своего дела. С их помощью плоть Кассаиса научилась сшивать сама себя и восстанавливаться после любых ранений, кроме самых серьезных, его кости были пронизаны закаленными металлами, жизненно важные органы стали двойными, а в некоторых случаях и тройными. Вайл так и не узнал, какую плату за услуги вытянули Пророки из его кузена, но, несомненно, она была впечатляюще велика.

Но ничто из этого не спасло Кассаиса от того, что выследило его в этом туннеле прошлой ночью.

Стражники нервничали все сильнее. Один из них настолько забылся, что опрометчиво нарушил молчание:

— Как вы думаете, кто убил его, мой архонт?

Вайл несколько мгновений холодно смотрел на него, прежде чем стражник отвел глаза и пристыженно повесил голову. В другой день Вайл выпотрошил бы его, наказав за дерзость и одновременно дав своим миньонам простой урок насчет того, стоит ли задавать глупые и безответные вопросы. Сегодня он не мог позволить себе такое удовольствие, что только сильнее раздувало его холодную ярость. Сознательным усилием он успокоился. Вопрос, в конце концов, был здравым. Лорд-Сорокопут подступил ближе и снова присмотрелся. Лужа засыхающей крови мерзко зачмокала под подошвами.

Он решил, что выглядит все так, будто это сделала кошкообразная тварь — ресзикс. Дыры в практически непробиваемом черном металле доспехов Кассаиса сложно было с чем-либо спутать — это были отметины от когтей. Кираса была разломана, как будто ее сокрушили могучие челюсти, и лакомый кусок внутри нее, судя по всему, попросту сожрали, вместе с тройными органами и всем прочим. Может быть, ресзикс действительно каким-то образом проник сюда, вниз, выслеживая его. Если так, то Кассаису не повезло, что они друг друга повстречали.

— Очевидно, ресзикс, на которого мы охотились несколько дней назад, как-то прокрался в крепость и скрывался, пока не нашел его, — уверенно заявил Вайл. — Я слышал, что, стоит им ощутить вкус крови, они без устали преследуют свою добычу.

Стражников это, кажется, не убедило, но Вайлу было плевать, что они думают. Что именно убило Кассаиса, почти ничего не значило — важно было то, что теперь он мертв, и у противников Вайла нет лидера. Судя по всему, ни одному воину Кассаиса не удалось сбежать из Изумрудного зала после той предательской атаки, хотя сомнения еще оставались. Когда Кассаис устроил попытку переворота, среди старых слуг Йегар вспыхнул конфликт лояльности. Некоторые присоединились к Кассаису, другие держались Вайла, а некоторые пустили все силы на то, чтобы сформировать собственную фракцию и дать отпор двум другим. В хаосе битвы некоторые поменяли сторону даже не один, а несколько раз.

Вайл думал о том, чтобы посадить на кол всех бывших слуг Йегар до последнего, выставить их на укреплениях и покончить с этим. К сожалению, воины Кассаиса оказались исключительно хорошо натренированы и нанесли силам Вайла значительные потери, прежде чем их уничтожили. Потери означали, что ему едва хватит солдат, чтобы охранять стены. Теперь сама сохранность крепости висела на волоске.

Туземцы собирались все в больших количествах по мере того, как усиливался голод. Они пока не смели приближаться, но ждали и наблюдали тысячами внимательных глаз, горящих в лесу… чего они ждали? Не измены Кассаиса, иначе бы они атаковали прошлой ночью. Нет, они дожидались чего-то иного, что только должно произойти, и Вайл был твердо намерен это предотвратить.

Вайл насмешливо ухмыльнулся и подтолкнул истерзанные доспехи ногой.

— Возьмите это месиво с собой, — приказал он. — Сегодня у нас пир, и тень Кассаиса будет сидеть с нами в своем скорбном пристанище, пока мы будем веселиться.

— Да, мой архонт, — машинально ответили стражники.

— Лучше достаньте свои лучшие черные одежды, — насмешливо проговорил Вайл. — Этой ночью мы пируем в Ониксовом флигеле.

Глава десятая Полумрак

В тот вечер, когда водянистый свет Траурной Марки истаял в сумерках, Вайл занял почетное место во главе банкетного стола в Ониксовом флигеле. В отличие от остальных, в этом флигеле не было центрального зала, вместо этого он состоял из множества больших и малых покоев, соединенных извилистыми коридорами, в планировке которых не было ни следа какой-либо единой логики. За неимением подходящего пиршественного зала Вайл выбрал самую крупную из уцелевших комнат, несмотря на то, что она была частично обрушена. Сквозь зияющие разрывы во внешней стене виднелись быстро темнеющие небеса, и внутрь задувал холодный, острый как нож ветер. Вайл мрачно размышлял, что это частично разрушенное и почерневшее от дыма место очень подходит под его настроение.

Он тщательно проверил, чтобы энергетические поля в вестибюле крепости были правильно активированы. Он даже заставил прислужников отпереть вырытые там примитивные ямы-ловушки, чтобы помешать любой возможной атаке. На укреплениях и у входа были расставлены стражники, но по большей части они выстроились вдоль стен пиршественного зала с осколочными винтовками, дезинтеграторами или темными копьями в руках. Вайл держал на боку собственный обнаженный клинок и ни разу не убрал пальцы от его старой потертой рукояти.

В темной комнате висело осязаемое чувство страха. Поредевшие ряды рабов и придворных Векта косились на оставшихся сторонников Йегары с очевидным недоверием. Две группы быстро сформировали два противоположных островка за горсткой столов, которые втащили в помещение. Тяжеловооруженные стражники внушали им страх, что их всех привели сюда, только чтобы вырезать. Вайл только грозно взирал на них с трона и ничем не облегчал страхи.

В конце концов архонт медленно отпил из кубка, стоявшего возле его локтя, давая гостям знак, что они могут присоединяться к пиру. Некоторые колебались, несомненно, опасаясь яда, но ни у одного не хватало отваги проявить неповиновение и отвергнуть приглашение. Вайл наблюдал и ждал. Мало-помалу атмосфера на банкете чуть потеплела, пища и напитки подняли дух присутствующих. Среди собрания вскоре зашелестели тихие разговоры и приглушенный, нервный смех.

Все сразу же затихли, когда Вайл поднялся на ноги.

— Итак… мы здесь, — угрожающе произнес Лорд-Сорокопут и начал медленно мерить шагами почерневший зал, постукивая кончиками пальцев по рукояти меча. — Те, кто должен был нас развлекать, судя по всему, покинули нас после двух ночей пиршеств, и теперь мне придется развлекать себя самому…

Вайл сделал долгую паузу, выжидающе переводя взгляд по затененным уголкам комнаты. Единственными звуками оставались грохот и шипение волн, бьющихся о скалы внизу. Лорд-Сорокопут пожал плечами и продолжил говорить, хотя его взгляд по-прежнему постоянно блуждал по сторонам в надежде увидеть хоть какой-то знак от арлекинов. Они слышали его, он знал, что они здесь.

— Две ночи назад бедный, неоплаканный Ольтанир Йегара начал рассказ, который заслуживает достойного завершения. Этот глупец знал только половину истории, в которой он сыграл ключевую роль. Когда он прокрался в Комморру, чтобы поторговаться за свою бесполезную шкуру, он и не подозревал, что его жалкое маленькое субцарство хранит в себе ключи к иной, куда большей ценности. Если б только он знал, то мог бы диктовать свои условия, и я бы с радостью пошел на них. На самом деле, я бы отдал ему собственных наложниц, лишь бы только получить доступ в Траурную Марку.

Вайл вернулся к своему кубку и глотнул. От этой речи ему захотелось пить, сильнее, чем он ожидал. При этом он вглядывался сквозь рваные прорехи в стене наружу, где последний, умирающий дневной свет подкрашивал снизу тучи, придавая им перламутрово-розовый оттенок. И все же актеры не воспользовались этим естественным перерывом, чтобы проскользнуть на сцену. Вайл с сожалением покачал головой и продолжил рассказ.

— Я почти не сомневаюсь, что к концу он почувствовал, как ошибся. Он должен был осознать, что отдал свое княжество за смехотворно низкую цену собственного жалкого существования. Понимаете, есть одни двери, и другие двери, и двери в Комморре. Это город миллиона порталов. Есть двери, за которыми находятся чудесные дворцы, царства потрясающей красоты, неведомые сокровища, адские бездны, необузданный Хаос и многое иное… Я слышал, как молодые невежды говорят, будто через порталы Комморры можно проникнуть везде и всюду, но это неправда. Правда же в том, что некоторые из этих дверей давно испорчены, некоторые забыты, а некоторые уже десять тысяч лет не открывались, и тому есть хорошая причина. То, что находится за дверями, тоже было испорчено: целые области Паутины исчезли, и с каждым циклом она все больше разрушается. Нет сомнений, что вскоре от нее ничего не останется.

Даже эта насмешка не вызвала ответ, на который рассчитывал Вайл. Насколько он знал, арлекины были странствующими обитателями Паутины. Они, предположительно, знали все ее скрытые проходы и тайные тропы. Он думал, что арлекины не устоят перед возможностью опровергнуть то, что он знает об этой среде. Архонт снова оглядел своих гостей, которые со страхом наблюдали за ним, не зная, что он сделает дальше, и стражников, которые стояли подобравшись, готовые к бою. Может быть, в конце концов, арлекины действительно ушли. Вайл еще раз отпил и снова взялся за попытки вернуть их, все больше втягиваясь в повествование.

— Как бы то ни было, я ухожу от темы. Мой род, Меншас, еще с времен до Падения грабил и исследовал космос из Комморры. Нам ведомо великое множество секретов. Один из них, просто шепоток, слух времен моего деда, говорил о потайном портале, ведущем отсюда в некое отдаленное место в космосе. Это несравненное сокровище, как предполагалось, было миром-кораблем, что затерялся среди Призрачных звезд, не затронутый Падением. Его экипаж ни с кем не имел связи. Наивные и уязвимые, они ждали знака, что можно вернуться. Хранители этого знания — те, кто должен был подать сигнал — сначала жили здесь, спрятавшись в Траурной Марке, но их вытеснили, и им не повезло наткнуться на моих великолепных предков из давно минувшей эпохи.

Теперь он явственно ощущал, что за ним следят и слушают его речь. Это были не гости и не стражники, что-то иное прислушивалось к нему. Вайл практически чувствовал на себе взгляд невидимых глаз. Они были здесь, все так. Он облизал губы и удовлетворенно ухмыльнулся. Теперь он говорил громче, и голос его все поднимался.

— Род Меншас хранил этот секрет, но он был для нас бесполезен. Пока Траурная Марка оставалась недоступной, недоступен был и мир-корабль. Так что вы можете понять мой энтузиазм, когда я услышал о прибытии Ольтанира Йегары. Я отправился в Верхнюю Комморру, на Гору Скорби, к Центральному пику, чтобы преклониться перед Асдрубаэлем Вектом и молить его о благосклонности…

Голос на миг изменил Вайлу, когда он вспомнил темное величие Центрального пика и его круг из гигантских кричащих статуй Верховного Властелина. Воспоминания вызвали ощущение ужаса, которое застало его врасплох. Он сглотнул и продолжил. Горделивый, грозный тон исчез, и последние слова он шептал, словно исповедь.

— Для меня это было трудно… сознаюсь. Самое трудное из всего, что я когда-либо делал. Я дорожу своей гордостью, но ради разговора с Вектом мою гордость пришлось… смирить, сокрушить перед великим тираном. Я пришел с мыслями о сделке, о том, чтобы заключить взаимовыгодное соглашение о доступе к Йегаре и Траурной Марке. Прежде чем мне позволили уйти, я обещал Векту все — огромную добычу из призрачной кости и камней духа. Взамен я попросил лишь чести распространить его владычество на Траурную Марку и стать ее законным сюзереном. И вот мы здесь, — заключил Вайл, скорее для самого себя, чем для каких-либо слушателей, реальных или вымышленных. — Осажденные, окруженные, истерзанные Фортуной и врагами снаружи и внутри. Я увижу, как все это закончится, я увижу…

Он застыл и стремительно развернулся, услышав вежливые аплодисменты у себя за спиной. То был маленький, одетый в серое арлекин, тот, которого называли Пестрым. Вайл мрачно улыбнулся и шевельнул рукой. В тот же миг его стражники отошли от стен и начали смыкаться вокруг невысокой фигуры.

— Мои коллеги уверены, что представление невозможно спасти, — спокойно сказал маленький арлекин. — Что третий акт должен остаться неоконченным из-за ужасных знамений, связанных с первыми двумя.

Пестрый широко улыбнулся и склонил голову перед сужающимся кругом стражников, подняв пустые руки в знак сдачи.

— Я же думаю иначе и вижу, что ты согласен со мной, архонт Вайл Меншас, — ухмыльнулся он. — Мы зашли так далеко, мы обязаны увидеть, чем все кончится. Ты намерен пленить меня?

— Возможно, — процедил Вайл, приподняв свой длинный прямой меч перед Пестрым. — Теперь я вижу, что вы пришли сюда нарочно, с целью погубить меня, ты и твоя шайка актеров. Видимо, ты явился, чтобы отомстить за мир-корабль.

— Я лично? — Пестрый энергично затряс головой. — Нет. Я пришел за тобой, Вайл Меншас, можно сказать, что ты сам призвал меня сюда. Твоя похоть и жестокость призвали меня в реальность, как неизбежное последствие твоих действий. Тонкая ирония, не правда ли? Практически совершенная в своем замысле, если соединить все точки. Разве ты не видишь? Мы и есть третий акт, я и ты, в повествовании Урсилласа о Падении. Ты — эльдарская раса, а я — Та…

— Где остальная труппа? — перебил Вайл. — Отвечай быстро, иначе плохо тебе придется, маленький клоун.

Стражники остановились на почтительном расстоянии от арлекина, нацелив свое оружие прямо на него. Пестрый ухмыльнулся, не опуская рук.

— Не поверишь, но они прямо за тобой, — невинно ответил он и протянул руку, чтобы снять с себя маску.

Нервы Вайла уже натянулись сильней стальной проволоки, и он не мог не отреагировать, как и его стража. Их внимание пошатнулось всего на долю секунды, но в этот миг одетый в серое арлекин взорвался движением. Его казавшийся сплошным образ раскололся, превратившись в ослепительный многоцветный калейдоскоп. Стражники практически в унисон открыли огонь, рассекая сияющее облако на части, но их осколки и лучи прошли сквозь пустое место.

Лавина световых пятен завихрилась и на миг приобрела прежнюю форму — Пестрый оказался по другую сторону кольца. Он протянул руки и прикоснулся ко лбам двоих стражников, словно даруя им благословение. Вайл выругался и бросился на арлекина со спины, но маленькая фигурка закружилась и ушла в сторону, прежде чем клинок достиг цели. Смеющийся арлекин снова обратился в мечущийся водоворот искр.

Двое стражников начали оседать, но потом снова выпрямились, судя по виду, не раненые. Вайл заметил, что там, где до них дотронулся арлекин, горели яркие, похожие на клейма отметины. Он также увидел, что их доспехи окрасились в завихряющиеся болезненные цвета, и они направили оружие на своих товарищей. Вайл в тот же миг зарубил одного из них, но второй успел выпустить импульс энергии из дезинтегратора, прежде чем его убили. Стражники, гости, куски стены на мгновение вспыхнули жарким светом, а потом разлетелись струями серой пыли под высвобожденной мощью украденных солнц.

Посреди суматохи Вайл увидел еще двоих стражников, которые пошатывались с горящими клеймами на лбах. Пестрый то появлялся, то снова исчезал, всякий раз оставляя после себя еще двух жертв. Верные архонту стражники поняли, что происходит, и яростно отбивались, однако каждый раз, когда смеющийся арлекин наносил удар, чаша весов склонялась на его сторону. В зале царил пандемониум, Вайл начал замечать те же вихри болезненных цветов и выжженные отметины среди гостей. Лорд-Сорокопут почувствовал страх, дрожью пробежавший по позвоночнику, когда понял, что ситуация стремительно выходит из-под контроля. Вдруг из хаоса до него донесся знакомый медоточивый голос:

— Архонт Меншас! Быстрее, сюда! Мы можем защитить вас.

Это был Ашантурус, мастер труппы арлекинов, по-прежнему одетый Смеющимся Богом Цегорахом, как прошлой ночью. Позади него выстроились другие боги, которых Вайл видел на предыдущем представлении: Азуриан, Иша, Лилеат, Ваул, кроваворукий Кхейн и другие — все они были здесь. Арлекины обнажили оружие и сражались спина к спине, чтобы защитить себя от нарастающего прилива искаженных стражников и гостей, которых оставляло за собой безумие Пестрого. Через миг сомнения Вайл ринулся под защиту их рядов.

— Проклятый сошел с ума, Та, что Жаждет, поглотила его душу! — закричал ему Ашантурус, в голосе которого сквозило отчаяние. — Твоя единственная надежда — бежать с нами, пока это возможно!

— Так вы до сих пор пытаетесь манипулировать мной! — рыкнул в ответ Вайл и поднял свой меч. — Проклятье на вас и все ваши игры!

В этот самый миг водоворот искр, крутившийся по всему залу, вернулся и ворвался в собравшуюся вместе труппу.

На мгновение Вайл успел увидеть Пестрого — больше не маленькую худую фигуру, но раздувшуюся, чудовищную тень — который налетел на богиню Ишу. Остальные боги толпой бросились навстречу, чтобы дать бой этому существу, но оно разметало их в стороны, словно детей. Первый арлекин, которого оно схватило, упал на землю, покрывшись рябью тошнотворных цветов — уже не бог, но искаженная, стенающая игрушка.

В считанные секунды пол был усыпан корчащимися телами. Каэла Менша Кхейн, бог, в честь которого именовался род Вайла, прожил чуть дольше, чем остальные, с отчаянной силой защищаясь огромным двуручным клинком. Сжавшись позади бога войны, Ашантурус на какое-то время оказался в безопасности и повернулся к Вайлу с криком:

— Думай, что хочешь, но беги! Ради любви Иши, спасайся отсюда, если не хочешь разделить нашу участь!

Кхейн рухнул наземь, словно поваленная статуя, по его доспехам расползлись мерзостно окрашенные черви, а затем он рассыпался на миллион кроваво-красных осколков. Ашантурус, невероятно изогнувшись, прыгнул в сторону и избежал первой атаки Пестрого. Двое с головокружительной скоростью скакали и кружили друг напротив друга, предвидя каждое движение и отвечая на него еще до того, как оно началось.

Вайл секунду наблюдал за водоворотом схватки, сделал два шага назад, затем повернулся и помчался к выходу. Его неотступно преследовал звук безумного, бесноватого хохота Пестрого.

Тяжело дыша, Вайл выбежал в Слияние и обнаружил, что оно усыпано трупами. Энергетические поля, которые должны были ограждать вестибюль, отключились. В конце вестибюля, почти у самых внешних дверей, Вайл заметил фигуру, которая ковыляла прочь от него. Архонт хрипло выкрикнул вызов, но та только зашаркала ногами быстрее, и тогда Лорд-Сорокопут схватил меч и погнался за ней.

У дверей фигура обернулась, и Вайл мельком увидел искаженное от боли лицо Ольтанира Йегары. Последний Йегара был сгорблен и изломан. Четыре изукрашенных сосуда свисали с его тела, как отвратительные гроздья, их крышки-головы зарылись в плоть, словно присосавшись к ней. С безумным криком Ольтанир распахнул внешние двери и выбежал, по пятам преследуемый Вайлом.

Как только Ольтанир оказался снаружи, он исчез в сплошной стене гладкокожих тел, затянутый крючковатыми когтями ожидавших туземцев. Сотни выпученных немигающих глаз уставились на Вайла, в то время как вопли Йегары позади становились все громче, достигая невыносимой высоты. Вайл схватил дверь и рывком захлопнул ее перед их мордами. Он снова ощутил холодную дрожь, прошедшую сзади по шее, когда понял, что кто-то воспользовался тем, что он отвлекся, и теперь стоит у него за спиной.

— И над всем безраздельно воцарились мрак, гибель и смерть, — прошептал Храдхири Ра, когда его выпад пронзил Лорда-Сорокопута сквозь сердце.

Жизнь стремительно покидала тело Вайла Меншаса, и он ощутил нечестивую тягу Той, что Жаждет, которая ждала, чтобы поглотить его душу. Он смутно разглядел, что убийца в маске-черепе держит перед его глазами что-то яркое и твердое.

Это был камень духа.

Слеза Иши, убежище для его ускользающей сущности. Благословение.

Вайлу Меншасу хотелось плакать от облегчения, но вдруг он увидел, что за плечом Шута Смерти кто-то приближается. Это была невысокая серая фигура Пестрого, уже не сверкающее облако, но он прежний, улыбающийся полными красными губами. Вайл попытался что-то сказать, прокричать предупреждение, но он уже испустил свой последний вздох. Все, что осталось от Вайла Меншаса, затягивал в себя камень духа. Омрачающимся зрением он видел, как камень становится все больше, становясь всей его вселенной…

— Потрясающее выступление, не находишь? — дико рассмеялся Пестрый. — Очень убедительное. Как жаль, что никто не остался в живых, чтобы оценить его. Ну что ж, пожалуй, для этого у нас всегда есть наша труппа и мы сами.

Храдхири Ра позволил трупу комморрита соскользнуть на пол и посмотрел на тускло светящийся камень в своей руке. Мягким, шепчущим голосом он проговорил:

— Такая маленькая вещь, душа, и все они одинаковы, когда становятся такими.

— К добру или к худу, всех нас судят по тому, что мы сделали, мой скелетоподобный друг, — более сдержанно ответил Пестрый, протягивая руку к камню, — а не по тому, что мы могли бы сделать. Если у вселенной и есть что поведать нам о высшей справедливости, то это оно и есть. Позволь мне?

Храдхири Ра довольно охотно передал камень духа в проворные пальцы Пестрого. И все же он предпочел отвернуться перед тем, как изящный Солитер с неописуемым выражением наслаждения в глазах поглотил камень, вмещавший душу Вайла Меншаса.

Такова цена, которую арлекины должны платить, чтобы спастись от Той, что Жаждет — один из их числа изначально обещан ее безжалостному голоду. Легенда гласит, что в тот миг, как душа Солитера покидает тело, может явиться Цегорах, чтобы попытаться обмануть Ту, что Жаждет, и лишить ее добычи. Но до тех пор предреченная судьба Пестрого защищала всю труппу от вымирания — за определенную плату.

Через миг Пестрый хихикнул, рыгнул и комично попросил прощения. Череполикая маска Шута смерти сардонически ухмылялась, но скрывавшийся за ней Храдхири Ра не мог избавиться от тошнотворного ощущения ужаса, которое окутало его.

Энди Чамберс Путь Архонта

ПРОЛОГ

Поток событий стремительно мчится к завершению. Так стая черных птиц садится на труп убитого ими создания, косяк рыб бросается в сторону при виде хищника. Чтобы начать описание конца, нужно обязательно начать с начала, но эта история существует сама по себе, и, в любом случае, начало слишком часто вытекает из предыдущего конца. Я думаю, вы согласитесь, что это довольно затруднительное положение, но не ошибка. Так что подумайте о следующем.

Мы могли бы сказать, что эта история началась с Падения эльдарской расы, расы столь талантливой и гениальной, что все великое колесо Галактики было для нее лишь площадкой для игр. Крушение цивилизации эльдаров, Падение, было вызвано лишь их собственной гордыней. Считая себя неуязвимыми, они, не ведая того, сотворили сущность, которая могла уязвить даже их. Их погибелью стало воплощение их собственных невысказанных желаний беспредельно наслаждаться, причинять безумные муки, отнимать и насиловать, и были они так сильны, что их бесконечная страсть стала примитивной и непреодолимой. Эта страсть породила сущность, которую эльдары именуют Той, что Жаждет, и эта сущность приступила к их уничтожению.

Мы также могли бы сказать, что история началась с Комморры, места, которое было древним и наполненным злобой еще до Падения. Комморра, великий портовый город, угнездившийся в глубинах пустоты. Комморра, единственный в своем роде узел в громадной, протянувшейся меж измерениями сети Паутины, сама по себе — ключ к охватившей Галактику империи эльдаров. Комморра, город порталов, обитатели которой могут путешествовать по всему, что осталось от обветшавшей, частично разорванной Паутины, чтобы забирать из тысячи трепещущих реальностей все, что ни пожелают.

Комморра пережила рождение Той, что Жаждет, и последовавшее за этим Падение. Это кажется такой мелочью, если произнести вслух, но это было темное чудо таких масштабов, что в то время оно казалось практически непостижимым. Когда Та, что Жаждет, появилась на свет, подавляющее большинство миров эльдарской расы было мгновенно истреблено психической ударной волной. Родные миры эльдаров были вырваны из плетения реальности и выброшены в бушующее безумие варп-пространства, чтобы утолить аппетит королевы демонов. Эльдарские боги были свергнуты и сломлены новоявленным узурпатором…

…И все же, погребенная в глубинах Паутины, скрытая и оберегаемая колдовскими мистериями, Комморра выжила.

Возможно, истина в том, что все началось с обитателей Комморры. Они были слишком горделивы, слишком жестоки и слишком отчаянны, чтобы преклониться перед роковым безумием, которое низвергло их расу. Комморриты убили всех, кто был уязвим перед Той, что Жаждет, а затем вырезали тех, кто был полон страха, а затем уничтожили слабых. Те, кто остался в Комморре, были чистокровными потомками выживших, и их сердца были так черны, как только можно представить. Это был народ из кремня и камня, готовый лицом к лицу встретить любые злоключения, которые могла обрушить на их расу безразличная Судьба. Они продолжали бы жить, как бы дорого это ни обошлось, цепляясь когтями за свое существование и спасаясь из утробы бытия, без богов, союзников и друзей, которые могли бы им помочь.

Некоторые говорят, что комморриты были такими еще до Падения, и что это их несдержанные излишества породили на свет Ту, что Жаждет. Подобные разногласия привели к ожесточенным войнам среди уменьшающихся эльдарских племен, что пережили Падение. Со временем победила мудрость, и они поняли, что эти раздоры идут на пользу лишь Той, что Жаждет, ибо она по-прежнему алчет поглотить жизни той расы, что сотворила ее, до последней капли. Она таится в глубинах пустоты и глубоко внутри сердца каждого эльдара, и ждет, когда сможет пожрать их всех. Она — зов сирены, пагубная зависимость, черная дыра, что засасывает всю жизнь, всю надежду.

Но все это — всего лишь древняя история. Нам нужно приглядеться поближе к настоящему, чтобы отыскать начало нашего нынешнего рассказа.

Уже больше шести тысяч лет Комморрой правит великий тиран по имени Асдрубаэль Вект. Этот верховный властелин вознесся из рядов нижайших рабов благодаря своему интеллекту, безжалостности и дерзости. Он смел древнюю аристократию и установил взамен новый порядок, абсолютную меритократию. На протяжении шести тысячелетий только те, кто был достаточно хитер и отважен, чтобы выжить при его кровавом правлении, смогли насладиться привилегиями высокого статуса и сохранить при этом жизнь. У тирана есть много врагов, но мало тех, кого можно было бы назвать соперниками. Прошлые попытки свергнуть его были примечательно кровопролитными и неэффективными, однако это едва ли остановило тех, кто жаждет падения тирана.

И это приводит нас к нынешнему конфликту, к заговору трио комморритских аристократов, мечтающих возродить былые порядки, против Асдрубаэля Векта. Эти трое, Иллитиан, Кселиан и Крайллах, возглавляли самые могущественные из древних благородных домов и желали возмездия. В своем честолюбии они высвободили силы, которыми не могли управлять. Владыки материального мира, которым подчинялись армии, корабли и крепости, эти аристократы не понимали метафизических последствий своих деяний, и это стало фатальной ошибкой. События настолько вышли из-под контроля, что лишь своевременное вмешательство более мудрых умов смогло предотвратить катастрофу.

Вы должны понять, что из-за своей уникальной натуры Комморра может быть и более прочной, и более хрупкой, чем кажется. То, что она находится на пересечении столь многих дорог Паутины, означает, что любое достаточно мощное возмущение в пустоте может заставить весь этот громадный город содрогаться. Жители Комморры называют подобное событие Разобщением и заслуженно страшатся его. При Разобщении пленка реальности, отделяющая Комморру от дикого хаоса пустоты, значительно истончается. Под последовательными ударами она становится проницаемой для хищных сущностей, что обитают в глубинах, и позволяет им вторгнуться в город. Более того, ведущие во все концы галактики порталы, которые соединяют Комморру с остальной вселенной, могут непредсказуемым образом изменить направление и даже изрыгнуть в нее неудержимые энергии эфира. Проще говоря, в результате Разобщения все грандиозное сооружение Комморры замирает на краю пропасти разрушения и безумия.

Вот к чему привели амбиции аристократов, и теперь все они, кроме одного, уничтожены последствиями. Последний из них, Иллитиан, может выжить, лишь если Асдрубаэль Вект не узнает о его роли в этой катастрофе… и похоже на то, что верховному властелину уже известна правда. Однако, даже не преуспев, аристократы, в некотором роде, добились своего. Разобщение повредило большой части города. Воцарившийся хаос погубил или рассеял многих его жителей, и все это сделало положение верховного властелина очень и очень шатким. Скоро мы увидим, кто первым приспособится к меняющейся ситуации и сможет извлечь из нее выгоду для себя: Вект, Иллитиан или иные, еще менее приятные сущности, ждущие за кулисами.

Идите же за мной, и мы войдем в высочайшие покои темного царства, охваченного разорением. Взирайте глазами, лишенными страстей и амбиций — так лучше всего наблюдать те события, которым предстоит развернуться перед вами.

Глава 1 КАЛЕКА

У меня нет имени, лишь функция. Меня, безымянного, именуют многими титулами: верховным властелином, великим тираном, Архонтом Архонтов, Всеотцом — и все же ни один из них не принадлежит мне. Я — живой код, зашифрованная тень, наделенная живым и дышащим обличьем, которое наблюдает и учится, но при этом остается ничем, мимолетной прихотью, которую используют, как пожелают, и от которой избавятся, когда будет нужно. Если это звучит слишком мрачно, не проливайте по мне слез. Я бы по вам не плакал.

Я — подобие своего создателя, и он — источник моего существования. Я почитаю его так искренне, как вы даже не можете представить. Для меня он буквально все, квинтэссенция всего, чем я являюсь. Лишь изредка нам выпадает шанс побыть рядом в одно и то же время, и некоторые говорят, что это уменьшает мою полезность, но мой создатель знает больше, чем они. Однажды я назвал его отцом. Он наказал меня за это.

Моя функция проста. Когда мы вместе, враги моего создателя не могут нас различить. Иногда говорит он, иногда говорю я. Я смеюсь про себя, когда вижу, как они неуверенно переводят взгляд между нами, пытаясь понять, кто из нас хозяин, а кто его тень. Это наша тайна и ничья более. Драгоценный секрет, который мы делим друг с другом.

Его истинное имя — Асдрубаэль Вект, и титулы верховного властелина, великого тирана, Архонта Архонтов и прочая принадлежат ему. У меня нет имени, но те, кто знает, что я такое, называют меня за спиной «Калекой». Они могут презирать меня, но в такое время, как сейчас, я, в отличие от них, стою, не склоняясь перед черной аурой угрозы, что окружает Асдрубаэля Векта. Я существую, чтобы быть уничтоженным, и если мой господин пожелает этого, то я с удовольствием подчинюсь своему долгу.

Сейчас Вект бродит по залу в высочайшей башне Центрального пика, переходя от одного зеркального осколка к другому. Каждый из этих фрактальных кристаллов демонстрирует иной вид на его город, погружающийся в разрушение. Некоторые из осколков совершенно черны, их невидимые глаза ослеплены неизвестной силой, и они, судя по всему, больше всего беспокоят Векта. Он полон гнева и мстительности. Враги нанесли удар в средоточие его власти, и он не знает, как и почему они это сделали.

Но он подозревает. Он всегда подозревает.

Одна грань живого кристалла показывает величественный шпиль в Верхней Комморре. Его основание окутано пламенем, жарко-белым и невероятно алчным. Шпиль вытянулся на километры в высоту, и все же каким-то образом огонь пробрался от широкой основы до самого узкого венца. Усеянные острыми лезвиями дворцы на его вершине тают и стекают на нижние террасы расплавленным шлаком. На наших глазах основание шпиля растрескивается, обнажая напоминающие муравейник залы и комнаты, сияющие от жара. Они с новой силой вспыхивают адским огнем, когда внутрь врывается кислород. Шпиль кренится и на миг как будто вспучивается с одной стороны, а затем рушится, медленно и величественно, словно падающий лесной гигант.

Я замечаю, как от этого зрелища характерно шевельнулись плечи моего господина, и издаю мрачный хладнокровный смешок вместо него. Несомненно, в рухнувшем шпиле обитали какие-то его враги. У него много врагов.

Другой кристалл показывает широко раскинувшиеся трущобы Нижней Комморры, скопления рабских лавок и притонов, жмущихся меж основаниями шпилей и плитами фундамента. В этом районе когда-то обитало население целой страны, но сейчас он затоплен. С еще более низких уровней поднялись токсичные отходы и наводнили эту область. Лишь горстка шатких островков и покосившихся развалин торчит из удушливого моря мерзкой жижи, плещущей об их бока. Поверхность разлива сплошь покрыта толстым слоем раздутых тел, покачивающихся на волнах.

Вект проходит мимо, едва бросив взгляд на эту сцену. Битва в демонстрируемом районе уже проиграна. Он не удостаивает вниманием черные колышущиеся щупальца, которые начали пробиваться из жижи, постепенно заполняя собой поле зрения кристалла.

Он останавливается перед хрустальной гранью, которая отображает беспорядочный рукопашный бой. Огромные блистающие врата из изумруда и бронзы изрыгают бесконечный поток многоцветной скверны. Где бы эта субстанция ни прикоснулась к земле, та оплывает и искажается, словно тающий воск. Бесформенные силуэты вскидываются над текучей материей, ненадолго обретая плотность: когти, клыки, конечности, глаза, языки, хаотическая насмешка над естественной жизнью. По краям окна видны воины-кабалиты, они стреляют и рубят, пробивая себе путь к вратам. Одного за другим их затягивают в себя метаморфические выделения портала. Они не обращают внимания на потери и продолжают наступать. Лишь жалкая горстка выживших добирается до врат, но им удается остановить поток.

Асдрубаэль Вект удовлетворенно кивает. Я отдаю приказы, чтобы уцелевших воинов богато вознаградили, когда они вернутся. Моим словам подчинятся так же верно, как если бы их произнес сам великий тиран, ибо немногие здесь знают, что я — не он. С течением времени выживших героев одного за другим убьют, чтобы они не могли распространить неизъяснимую порчу, которая затронула их, пока они с ней сражались.

Последнее хрустальное окно, которое изучает Вект, непохоже на другие. Оно демонстрирует раздутую, ущербную звезду на фоне терзаемого бурей неба. Это Илмея, одно из похищенных солнц, которые были порабощены много эпох назад, чтобы согревать и освещать Комморру. Звезда выглядит запутавшейся в паутине, столь тонкой, что ее нити почти незаметны на фоне плененной громады. На самом деле едва видимая сеть невообразимо громадна, а сама звезда стиснута до малой доли нормального размера, заточена в пространстве между измерениями, как узник в ублиете.

Свирепое пламя бушует на поверхности Илмеи, но оно явно утихает — каждая новая арка черного огня выглядит слабее и меньше, чем предыдущая, в противоположность тому, что было всего какие-то минуты назад. Вект делает жест в направлении кристалла, и вид смещается ближе к одной секции сети, окутавшей Илмею. Становится видно, что это система из громадных сооружений, соединенных миллиардами километров кабелей. Стаи темных, кинжалообразных кабалитских кораблей устремляются вниз от гигантской башни, будто дождь из черных ножей, проливающийся на Комморру.

Верховный властелин распрямляет спину и пристально смотрит на эту сцену. Архонт Иллитиан и его кабал Белого Пламени выжили. Я знаю, какие глубокие подозрения Вект питает насчет Иллитиана. Он уже приказал архонту Аэз'ашье из Клинков Желания уничтожить Белое Пламя. Видно, эта задача оказалась ей не по силам. Я чувствую, что подлинный Асдрубаэль Вект собирается заговорить, и подхожу к нему так же мягко и беззвучно, как тень.

— Приведи сюда Ситрака и Малис, — говорит истинный Вект, — и пошли за моими медузами.

Исполненный ужаса раб охотно покидает помещение, чтобы вызвать двоих из высших архонтов, ждущих снаружи. Мой дух оживляется еще больше при известии о том, что мне предоставится редкая возможность увидеть моего единственного настоящего друга. Это, поистине, день чудес.

В атриуме рядом с наблюдательной комнатой Векта собрались самые могущественные архонты Комморры, ожидая приказов верховного властелина. Высокие ониксовые стены атриума переходят в отлогий потолок, в который вставлены несокрушимые рубиновые панели, и проходящий сквозь них изменчивый свет Илмей окрашивается в цвет крови. Сюда призвали хор боли, чтобы архонты могли поразвлечься и немного подкрепиться во время ожидания. Тощий белокожий хормейстер, гемункул по имени Уверашки, был известен своей разборчивостью и артистическим чутьем. Под уверенной рукой Уверашки высокие, пронзительные стоны хора никогда не прерывали разговоров и ни на миг не выбивались из тона.

К сожалению, даже его виртуозное мастерство в искусстве ваяния плоти и причинения мук не могло отвлечь архонтов друг от друга. Атмосфера потрескивала от скрытого и едва сдерживаемого напряжения. Между архонтами существовала жестокая конкуренция, убийственная зависть и многолетние вендетты, столь яростные, что они могли губить звезды и обрекать целые расы на забвение.

Среди них был Валоссиан Ситрак, охотник за душами, который действовал как архонт принадлежащего самому Векту кабала Черного Сердца. Он нетерпеливо шагал туда-сюда, ожидая призыва к действию от своего повелителя. Неподалеку, будто птица на насесте, восседал архонт Маликсиан из Девятой Хищницы, облаченный в пернатый плащ и маску с клювом, и скорбно размышлял о том, как Разобщение разорило его любимые вольеры. Леди Аурелия Малис, архонт кабала Ядовитого Языка, заговорщицки шепталась с архонтом Хромис из кабала Обсидиановой Розы, известной своим оружейным мастерством и умом столь же острым, как выкованные ею мономолекулярные лезвия. Лорд Ксератис, архонт кабала Сломанной Печати, стоял у стены, глядя в одно из множества узких окон атриума. Ксератис взирал на истерзанный ландшафт Комморры с алчным выражением на лице, вероятно, жалея, что все эти разрушения не были причинены его собственной рукой.

Игры, в которые эти великие лидеры привычно играли друг с другом, причинили несказанные страдания бесчисленным миллиардам, но обычно это происходило лишь за пределами великого портового города Комморры. Внутри вечного города их избранными инструментами становились тайные убийства, засады, внедрение агентов, шантаж и похищения, ибо верховный властелин не одобрял использование более мощных средств. Теперь же архонты были вынуждены сидеть и ждать команд, пока вокруг пылал их дом. Даже среди столь образцовых воплощений древней злобы начинало проявляться напряжение от бездействия.

Было бы ошибкой считать собравшихся архонтов самыми преданными сторонниками Векта, за возможным исключением Валоссиана Ситрака. Это бы значило проявить к ним куда как больше доверия, чем они заслуживали. Личная верность мало что значила в Центральном пике или где-либо еще в Комморре. Скорее, эти архонты были теми, кто был так или иначе прочно привязан к Асдрубаэлю Векту — кто его покровительством или защитой, кто угрозой его возмездия или секретами, известными только им самим да Векту.

На протяжении столетий верховный властелин сплел по всей Комморре сеть незаметных взаимозависимостей, столь плотную, что он мог командовать этими архонтами, не питая ни малейших сомнений по поводу того, подчинятся ему или нет. Их кабалы и их могущество зависели от порядка, ныне существующего в вечном городе, и поэтому любая угроза этому порядку означала угрозу и лично для них самих. Ни один из них не мог и не стал бы ни на миг доверять кому-то из остальных, но в текущем кризисе они стали бы работать вместе в идеальном порядке, чтобы все продолжали удерживать бразды правления. Даже предателей и убийц можно было заставить совместно трудиться перед лицом общей угрозы.

Когда покрытые тонкой гравировкой двери наблюдательной комнаты распахнулись, все архонты перевели взгляды на нее. Каждый из них, вероятно, надеялся, что Вект призовет именно его и никого больше. Бледный раб, показавшийся в дверях, обнаружил себя прикованным к месту двумя дюжинами безжалостных черных глаз, пронизанных бессчетными столетиями пыток и убийств. К своей чести, раб лишь раз сглотнул, прежде чем объявить дрожащим голосом:

— Верховный властелин вызывает к себе лорда Ситрака и леди Малис.

Его слова встретило ледяное молчание. Двое названных архонтов обменялись оценивающими взглядами и уверенно зашагали в комнату наблюдения. Оставшиеся позади владыки начали изучать друг друга, переоценивая свое потенциальное положение в глазах верховного властелина.

— Итак, верный пес вернулся как раз вовремя, чтобы ответить на зов своего хозяина, — с ехидцей заметила Малис, когда двери захлопнулись за ними.

— Остается только увидеть, зачем хозяин в то же время позвал и свою сучку, — огрызнулся Ситрак. Малис едва заметно улыбнулась грубому ответу. На самом деле страсть Векта к ней охладела слишком быстро. Быстрый ум и хитрость Малис — атрибуты, которые верховный властелин некогда находил столь привлекательными — теперь, казалось, лишь раздражали его. Находиться в паре с марионеточным главой кабала Векта для нее было ново, и такое развитие событий не слишком способствовало ее уверенности.

— Какая удача, что ты избежал Разобщения, Валоссиан. На пике оно было, пожалуй, самым ужасным из тех, что я наблюдала. Как так получается, что тебе всегда удается отсутствовать в самый подходящий момент?

Ситрак остановился и прямо посмотрел ей в лицо, прежде чем ответить. Малис славилась своей поразительной, воистину волшебной красотой даже по высочайшим эстетическим стандартам общества Высокой Комморры. Но Валоссиана Ситрака нисколько не трогала ее внешность. Он знал, что прекрасное лицо — всего лишь маска, скрывающая холодный и изощренный интеллект из механизмов и шестеренок. Ее дружеский вопрос был пробой, разведкой боем, призванной выявить слабость или неуверенность в себе, которую мог иметь собеседник. Дать отпор было просто, потому что выявлять было нечего.

— Паутина была нарушена, порталы отказали, как только началось Разобщение, — прямо сказал Ситрак. — Найти путь обратно было… затруднительно. Если бы я остался в Траурной Марке еще хоть на час, то оказался бы окончательно заперт там. Так скажи мне, Аурелия, если бы я знал, что произойдет, зачем бы я стал уезжать на охоту в какое-то захолустье, рискуя вовсе не вернуться? Теперь, полагаю, когда твое бессмысленное любопытство удовлетворено, лично я не собираюсь еще больше задерживать нашего верховного властелина.

Малис лучезарно улыбнулась и снисходительно кивнула, как бы подразумевая, что их краткая беседа произошла в лучших интересах самого Ситрака. Тот проигнорировал ее и отошел в сторону с опасной грацией охотящейся кошки.

Комната наблюдения имела округлую форму. Ее фасеточные стены поднимались высоко над головой и сходились в центральной точке, теряющейся во тьме. Пол почти полностью занимали концентрические кольца из высоких кристаллов неправильной формы, каждый из которых был плоским и отполированным со стороны, направленной к середине. В центре же находился Вект, словно паук посреди паутины. Верховный властелин восседал на уродливом металлическом троне, его доппельгангер стоял рядом, а на почтительном расстоянии от них съежилась медуза.

И Вект, и его двойник были облачены в одинаковые темные мантии длиной до пола, украшенные символами из блестящего черного металла, от которых саднило глаза. Одеяние довершала высокая корона из изгибающихся обсидиановых рогов. Ситрак узнал регалии, которые Вект часто носил в первое время своей тирании после свержения старых благородных домов. В более поздние времена Вект надевал их лишь изредка, как напоминание о прошлом. Этому костюму верховный властелин отдавал предпочтение лишь тогда, когда предстояло выполнить исключительно важную кровавую работу.

— Не тратьте времени, пререкаясь из-за моей благосклонности, дети, — холодно произнес верховный властелин, когда они предстали перед ним. — На это будет достаточно времени позже — и я могу заверить вас, что в конечном счете нас ждет немало разочарований. Теперь преклоните колени.

Малис и Ситрак подчинились приказу, ритуально опустив взгляды и открыв шеи в знак повиновения. Это был унизительный обряд, причем намеренно унизительный — он напоминал, что даже среди высших хищников Комморры был лишь один стоящий выше всех остальных. Естественно, это также предоставляло верховному властелину прекрасную возможность воспользоваться их уязвимостью и приказать схватить или убить тех, кто вызвал его неудовольствие. Миновали долгие секунды, но ни один клинок не обрушился на Ситрака или Малис из теней. Наконец, Вект повелел им встать и привлек их внимание к ясновидящим кристаллам. Перед ними раскинулись тысячи сцен разрушения, конфликта и отчаянья.

— Кабалы немало потрудились, они сражаются с отчаянной силой, и мы шаг за шагом отвоевываем наш город. Я наблюдал за их успехами через кристаллы, но этого недостаточно, чтобы удовлетворить меня. Настало время заново установить контроль, — Вект сделал паузу, ожидая комментария.

— Как кабал Черного Сердца может служить вашим желаниям, верховный властелин? — немедленно спросил Ситрак. И Вект, и его дубликат улыбнулись простому выражению верности архонта.

— Очень просто, я хочу, чтобы ты пробился через Гору Скорби к Когтю Ашкери и захватил причальное кольцо. Наделяю тебя полномочиями захватить крепость Белого Пламени, чтобы использовать ее как базу для операций до конца кризиса. Скажи Иллитиану, что если он возражает, то пусть идет и жалуется мне. Убивай всех, кто попытается тебя остановить, закрой все врата, которые найдешь открытыми. Вскоре я последую за твоими войсками, и мои медузы будут наблюдать за твоим продвижением. Я надеюсь, что ты провел не так много времени в охотах за рабскими расами, чтобы утратить хватку, Валоссиан, ведь сейчас, возможно, в твоих руках судьба всего города. Теперь иди.

Валоссиан Ситрак выпрямился и чопорно поклонился верховному властелину. Он ни на миг не поверил, что судьба города может зависеть от него. Ситрак достаточно хорошо знал Векта, чтобы понимать, что тот никогда не допустил бы подобной ситуации. Однако, сам факт того, что Вект решил польстить ему в таких терминах, означал, что тиран в благосклонном настроении и, по крайней мере, немного полагается на то, что архонт прилежно исполнит данную ему задачу. Ситрак поджал губы и осмелился задать вопрос:

— Верховный властелин, могу ли я спросить кое-что касательно моего задания?

Вект пронзительно посмотрел на него. Жесткие черные глаза тирана окинули лицо Ситрака практически осязаемым взглядом. Архонт Черного Сердца чувствовал, что Малис тоже глядит на него, пристально, словно кошка, будто пытаясь понять, не потерял ли он разум. Через миг Вект чуть улыбнулся и сказал:

— Хорошо, Валоссиан, я сделаю тебе одолжение и выслушаю твой вопрос, но мне судить о том, уместен ли он и заслуживает ли ответа. Говори.

Ситрак кивнул.

— Я слышал раньше разговоры о том, что, хотя Разобщения и непредсказуемы, они никогда не поражают город просто так. Будь то войны между Губительными Силами, злосчастные эксперименты, колдовские происшествия или простое вероломство, все Разобщения имеют причину. Какова же была причина на этот раз?

— Сейчас идет расследование, — резко ответил Вект, — и его результаты станут известны лишь мне одному, однако я скажу тебе одну вещь: уже известная информация указывает на то, что это Разобщение было вызвано некой личностью — или, более вероятно, несколькими личностями — внутри самого города. Эту рану мы нанесли себе сами. Теперь иди.

Глаза Ситрака вспыхнули холодным пламенем, он кивнул в знак понимания и повернулся, чтобы уйти. Архонт кабала Черного Сердца был безжалостным охотником. Его любимым спортом было выслеживание душ, знаменитых и даже легендарных среди рабских рас — героев, лидеров, филантропов, целителей, воинов. Ситрак находил их всех и забирал в плен их души, чтобы рабские расы всегда знали, что их величайшие достижения — всего лишь сноски в истории, которую диктует темный город Комморра. Малейшей царапины от смертоносного иссушающего клинка Ситрака было достаточно, чтобы обратить тело жертвы в прах. С уничтожением бренной оболочки душа добычи оказывалась беззащитной перед ненасытными духовными ловушками архонта, и они поглощали ее. Внутри доспехов Ситрака были заточены сотни, а возможно, и тысячи душ, и сложные биогармонические устройства брони преобразовывали их похищенные энергии, чтобы омолаживать древнее тело архонта. Теперь же Ситрак был твердо намерен посвятить свои силы неутомимому преследованию тех, кто подверг опасности его дом.

Леди Малис сохраняла молчание, пока Ситрак не ушел достаточно далеко, чтобы не слышать ее. Она задумчиво рассматривала двоих Вектов, пытаясь понять, кто из них — фальшивка. Говорил только тот, что сидел на троне, но это само по себе ничего не значило. Весь смысл Калеки заключался в том, что он мог безупречно изображать из себя оригинал. Эти двое, видимо, почуяли ее нерешительность, и злобно улыбнулись ей.

— Я вижу, у тебя тоже есть вопрос, — сказал стоящий.

— Это яснее ясного написано на твоем смазливом личике, — сказал сидящий на троне.

Малис оставила попытки догадаться и попросту обратилась к обоим сразу.

— Я собиралась спросить, почему ты пригласил меня и Валоссиана вместе. Но я поняла, почему, когда ты говорил с ним — это просто ради того, чтобы архонты снаружи продолжали гадать, так ведь? Ты будешь принимать их всех попарно, чтобы они опасались строить заговоры, потому что ведь ты, очевидно, сам что-то замышляешь. Ты действительно не можешь сдержаться. Это для тебя ведь так естественно.

Асдрубаэль Вект, стоящий рядом с троном, безразлично пожал плечами, в то время как сидящий улыбнулся и небрежным тоном сказал:

— Дорогая моя, нельзя править Комморрой шесть тысячелетий, не собрав при этом множество жемчужин мудрости. Одной из них я поделюсь с тобой задаром — по крайней мере, пока что — простые меры предосторожности стоят мало, а порой дают огромный урожай. Ты должна научиться этому и помнить, что, как и кристаллы в этой комнате, Асдрубаэль Вект, которого ты видишь перед собой — лишь одна-единственная сторона многогранной сущности.

Малис продолжала отстраненно улыбаться, мысленно исследуя слова Векта. Он мог подразумевать, что оба ее собеседника — двойники, и что настоящий Вект находится где-то еще, строя с другими силами планы, как отвоевать город. Точно так же Вект мог просто пытаться выбить ее из равновесия, закладывая семена сомнений в ее разум. Для верховного властелина махинации были такими же естественными, как употребление пищи и дыхание — для других. Так или иначе, Вект успешно диктовал, в каком направлении будет развиваться их встреча, и она чувствовала, что должна этому противостоять. Может быть, ей даже удастся вытрясти немного полезной информации из этого старого чудовища.

— И все же эта многогранная сущность не знает, кто вызвал Разобщение? — с поразительной дерзостью парировала она. — Мне кажется удивительным, что твои вездесущие шпионы так скверно подвели тебя.

Она знала, что, говоря таким тоном с Вектом, ставит на кон собственную жизнь, но была готова поспорить, что верховный властелин захочет поиграть с ней еще хотя бы немного. Сейчас на его плечи должна тяжко давить судьба города, так разве могла повредить небольшая словесная дуэль со старой пассией?

Вект, стоящий рядом с троном, зашипел в ответ на ее вызов, в то время как сидящий на миг снисходительно улыбнулся и встал. Они поменялись местами — тот, что сидел, теперь встал за троном, а другой уселся. Малис почувствовала себя так, словно наблюдала за салонным фокусом шарлатана, разыгранным как какой-то странный перформанс.

— Ты удивишься тому, что мне известно, — ровным голосом сказал ныне занимающий трон Вект. — Достаточно будет сказать, что есть кое-какие сложности, выходящие за пределы того, что необходимо знать верному и прямолинейному Валоссиану Ситраку, чтобы сделать свою работу. Те, кто ответственен за это Разобщение, получили помощь извне. Также им в равной степени помогли огромная удача и крайний оппортунизм.

— Это все звучит опасно близко к оправданиям, Асдрубаэль, или же ты просто пытаешься напустить таинственности и на меня?

— Я даю тебе ту немногую информацию, которая тебе нужна, чтобы сыграть свою роль по моему повелению, — сказал стоящий Вект, как будто обращаясь к непослушному ребенку.

— Так значит, ты присовокупишь к ней имена тех подозреваемых чужаков, которые приложили руку к ранам, нанесенным нашему возлюбленному городу, — ответила Малис. — Мне нужно будет высматривать их, не так ли?

Оба Векта двусмысленно улыбнулись, и Малис почувствовала, что это вызвано какой-то понятной только им шуткой за ее счет. «Чужаки», о которых говорил Вект, должно быть, выглядели довольно очевидно — или же не выглядели никак, и это и было шуткой. Список подозреваемых, в любом случае, был невелик — это могли быть только другие эльдары или сущности из-за пелены. Рабским расам недоставало знаний и умения манипулировать варпом таким образом, который мог вызвать Разобщение.

— У меня есть для тебя работа в нижних уровнях, — сказал стоящий Вект. — Для нее понадобятся твои способности как в применении силы, так и в осторожности.

— Как мило, — сладко улыбнулась Малис, — я жду твоих приказов, как сказал бы Валоссиан. Расскажи мне больше.

— Отправляйся в Зловещий Валжо и привези мне всех, кого ты там найдешь — живыми.

Малис приподняла свои идеальные брови и протянула:

— И это все?

— Это все.

— Мне кажется, ты пытаешься на время убрать меня подальше. Зачем это тебе, Асдрубаэль?

— Ты недооцениваешь важность задачи, которую я тебе даю, — резко ответил сидящий на троне Вект. — Ступай, пока не начала испытывать мое терпение. Разобщение — это время перемен. Оно означает для города не только разрушение, но и обновление — так вычищают мертвые деревья, чтобы позволить вырасти новым. Следи за тем, на какой ты стороне уравнения, Аурелия, иначе, когда настанет время, тебя саму может поглотить пламя.

Аудиенция завершилась, и Малис решила, что хватит уже пытать удачу. Зловещий Валжо находился в глубинах Нижней Комморры, и, несмотря на свои непочтительные высказывания, она знала, что добраться туда в нынешних обстоятельствах будет немалым трудом… который меркнет перед задачей вывезти оттуда живыми его обитателей. Она улыбнулась Вектам и повернулась на каблуках, в то время как ее ум уже работал над тем, какие силы и оружие взять с собой и как запутать и дезинформировать других архонтов, чтобы скрыть от них ее маршрут и цель.

Ей попался на глаза носитель медуз Векта, который, позабытый, сидел на корточках недалеко от трона. Нынешним их хозяином был серокожий и долговязый представитель рабской расы. Сами медузы льнули к голове и позвоночнику носителя, напоминая гроздья отвратительных плодов, и отдельные мозги их коллектива слабо пульсировали, упиваясь ощущениями, которые предоставляло им тело-хозяин. Позже Векту нужно будет лишь сорвать один из этих мерзостных плодов и вкусить его, чтобы пережить все, что чувствовало расширенное восприятие медуз.

К каким выводам придет верховный властелин, когда проанализирует все встречи с архонтами, на поддержку которых он полагался? Некоторых, вероятно, он может предать огню, если заметит хоть какую-то трещину в их верности. Уходя, Малис прошла мимо кругов наблюдательных кристаллов и снова увидела, как безмолвно мерцают сцены агонии Комморры. Она услышала, как верховный властелин за ее спиной требует вызвать следующими Маликсиана и Ксератиса. Малис выплюнула проклятье, поймав себя на размышлениях о том, значило ли это, что Вект собирается побеседовать с архонтом Хромис наедине — он, несомненно, рассчитывал, что Малис будет так думать.

Глава 2 ПАДЕНИЕ

Ниос Иллитиан, архонт кабала Белого Пламени, наблюдал, как изрытая оспинами поверхность Комморры с пугающей скоростью приближается к носу его персональной барки. Они падали прямиком вниз со всей скоростью, какую позволяли гравитационные компенсаторы транспорта. Иллитиан вцепился в подлокотники трона, установленного на палубе, чтобы не было видно, как дрожат руки. Его предавало новое тело, которое он раздобыл совсем недавно, чтобы спастись от той стеклянной чумы, что окончательно уничтожила Эль'Уриака. Настоящий Иллитиан, душа, которая жила в этом теле, был хорошо закален против шока и страхов — его устойчивость к ним была почти патологической — но тело, которым он завладел, судя по всему, частично сохраняло молодые инстинкты своего прежнего обитателя.

В его жилах пульсировал адреналин, сердце колотилось в груди. Иллитиан не чувствовал себя настолько живым уже очень долгое время, и биение жизни как будто обострило его и без того хорошо отточенный страх перед смертью. Иллитиан ненадолго задался вопросом, что стало с гемункулом-отступником Беллатонисом, благодаря которому стало возможно его практически чудесное спасение из хватки истинной смерти. Убить гемункула после этого выглядело единственным логичным решением.

Асдрубаэлю Векту достаточно было лишь связей Беллатониса с Иллитианом и Разобщением, чтобы распять его. Это проклятое существо исчезло до того, как с ним удалось покончить, хотя это, пожалуй, было даже к лучшему. События развивались стремительно, и Иллитиан чувствовал, что ему могут снова понадобиться услуги отступника.

Вокруг мчались его оставшиеся воины-кабалиты. Их несли «Рейдеры» и «Яды», которые уцелели в бою над Горатом, истерзанной Илмеей, которая теперь постепенно уменьшалась позади. Последние из разбойников и геллионов Иллитиана кружили над строем и сзади, ожидая новой атаки Клинков Желания. Предательство нового архонта Клинков, Аэз'ашьи, было не то что бы неожиданным, но произошло с практически детской прямотой. Иллитиану пришлось признать (хотя, опять же, лишь в глубине души), что это немного застало его врасплох.

— Какой мне проложить курс, мой архонт? — крикнул рулевой Иллитиана. В его голосе сквозила тревога.

Какой курс? Острый ум Иллитиана уже метался между вариантами, и каждый из них отталкивал его в равной степени. Ему было доступно лишь два реальных решения. Он мог сбежать в собственную цитадель или же вернуться на Центральный пик и пожаловаться на предательскую атаку Аэз'ашьи Асдрубаэлю Векту — тому самому Векту, который, со всей вероятностью, и приказал ее совершить.

Барочная панорама вечного города стремительно расширялась перед падающими машинами. Вскоре она затмила все на свете массой зубчатых, неправильных, торчащих вверх шпилей, словно кулак, усеянный иглами дикобраза…

— Мой архонт? — нервно поторопил рулевой. Иллитиан бросил на него взгляд, который обещал бесконечную боль, если тот снова нарушит размышления своего повелителя. За вычурным носом барки продолжала приближаться Комморра. Мысли Иллитиана летели быстрее, чем падающий гравилет.

Была вероятность, что Аэз'ашья действовала в одиночку, и была также вероятность, что Вект будет достаточно недоволен ее провалом, чтобы заявить о своей непричастности к покушению на Иллитиана. Однако, была и еще большая вероятность, что Вект примет Иллитиана обратно как верного союзника, а потом просто ударит его в спину еще раз.

Город перед глазами Иллитиана поднимался, переходя в высокий, угловатый кряж, имя которому было Центральный пик — неприступная крепость Векта. Он выглядел невредимым, но вокруг, в Горе Скорби, беспрепятственно пылали пожары. Зоркие глаза Иллитиана могли разглядеть характерные вспышки перестрелок, идущих по всей Верхней Комморре. Бои по-прежнему продолжались. Иллитиан позволил себе самую малость расслабиться — худшего еще не произошло.

— Проложи курс на крепость Белого Пламени. Веди нас домой, — решительно приказал Иллитиан. Рулевой с облегченным вздохом налег на рычаг управления. Угол спуска сразу изменился, компенсаторы корабля почти полностью подавили сокрушительные перегрузки, которые должен был при этом испытать Иллитиан. Он видел, как остальное воинство, летящее позади, меняет курс, чтобы не отрываться. Архонт снова повернулся назад, чтобы с настороженным удивлением наблюдать за горящим городским пейзажем.

Иллитиан уже боялся худшего, когда Вект послал его на невероятно опасную миссию по восстановлению контроля над Илмеями. Архонта Белого Пламени должны были убить без шума, пока тиран возвращал под свою власть остальной город. Казалось вероятным, что нападение Аэз'ашьи должно было совпасть по времени с победами Векта в других местах и стать обычным устранением недоработки, но теперь было очевидно, что это не так. Город по-прежнему пребывал в смятении, кабалы все еще сражались с захватчиками, принесенными в город Разобщением, и, несомненно, друг с другом. Иллитиан улыбнулся слабой, натянутой улыбкой. Этот факт означал, что верховный властелин не так силен, как кажется.

Предупреждающий крик привлек внимание Иллитиана к небу, в направлении Гората. Черный распухший диск Илмеи уменьшился и казался не больше его кулака. Теперь он мог различить высокие, малозаметные дуги голубого мерцания ниже порабощенной звезды, которые изгибались, переходя в позицию преследования. Это, вне всякого сомнения, были реактивные следы.

— «Острокрылы»! — встревоженно воскликнул рулевой.

— Ныряй к Горе Скорби, — ровным голосом приказал Иллитиан, — и не замедляйся, что бы ни произошло.

Сверкающий нос личной барки Иллитиана снова ушел вниз, и они ринулись к высоким шпилям Верхней Комморры. Архонт Белого Пламени молился, чтобы они успели вовремя достичь их и воспользоваться их прикрытием, если оно понадобится. Вект послал два отряда, чтобы поддержать атаку Иллитиана на Илмею Горат: кабал Аэз'ашьи — Клинки Желания — и звено реактивных истребителей «Острокрыл», чтобы расчистить им путь сквозь стаи демонов, которых притянули прорехи в преградах Комморры, отделяющих ее от субцарства Илмеи. Аэз'ашья продемонстрировала, кому она верна на самом деле, как только битва за Горат завершилась победой. Иллитиан понял, что довольно наивно было полагать, что истребители не имели приказов, аналогичных тем, что дали ей. Вскоре он узнает это наверняка.

Высочайшие пики Комморры были все еще далеко, но они стремительно скользили все ближе по мере того, как его гравилет обрушивался вниз. Когда Иллитиан и его последователи окажутся в запутанном лабиринте острых как клинки башен и зубчатых крыш, преследователи-«Острокрылы» уже не смогут нанести им большого вреда. Лишь на открытом воздухе их значительно превосходящие быстрота и ускорение давали им смертельно опасное преимущество. Теперь, когда Иллитиан вынудил их раскрыть карты, он не был удивлен их реакцией.

— Пущены ракеты! — крикнул рулевой. Иллитиан повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть несколько ярких звездочек, устремившихся к его войску. Это должны были быть ракеты-монокосы, подумал он, дьявольски хитроумные устройства, при взрыве которых образовывалось тороидальное кольцо планарной энергии. Все объекты, попавшие под взрыв монокосы, разделялись напополам так аккуратно, как будто сквозь них проходил гигантский скальпель — что не так уж сильно отличалось от того, что действительно происходило на молекулярном уровне. Он наблюдал за приближением снарядов с маской холодного безразличия на лице, в то время как все внутри сжималось от едва контролируемого ужаса перед ними.

Несмотря на высокую скорость, ракеты поначалу казались обманчиво медленными. Миновали секунды, пока они неумолимо нагоняли уходящую флотилию Иллитиана. Разбойники и геллионы в арьергарде формации начали сложные маневры уклонения, чтобы спастись от приближающихся к ним ракет. Замелькали вспышки осколочного огня и темной энергии — бесплодные попытки сбить снаряды на лету. Но ракеты были так же стремительны, как отчаянно уклоняющиеся геллионы, и попасть в них было куда сложнее. Эти усилия были безнадежны.

Ракеты внезапно сдетонировали среди геллионов и разбойников. Вниз посыпались крутящиеся обломки, волоча за собой шлейфы дыма и огня. Подбитый мотоцикл, оказавшийся на краю зоны поражения, рухнул носом вперед навстречу гибели, пока его лишившийся руки пилот тщетно пытался вернуть управление. Барка Иллитиана нырнула и покачнулась от ударной волны и дождя фрагментов, отскакивавших от ее защитных энергетических полей.

Быстро оглядевшись, Иллитиан увидел, что основная часть его сил осталась незатронутой. «Рейдеры» и «Яды», несшие большую часть его воинов, избежали серьезных повреждений благодаря тому, что более легкие разбойники и геллионы приняли на себя основной удар залпа ракет. Архонт Белого Пламени напряженно наблюдал за далекими «Острокрылами», ожидая очередного запуска. Миновали секунды, шпили Горы Скорби становились все ближе, но ракет не было. «Острокрылы» уже израсходовали много боеприпасов в боях над Горатом, поэтому теперь вынуждены были приблизиться на достаточное расстояние, чтобы использовать пушки, или отказаться от погони. Иллитиан не верил, что они просто так сдадутся, и приказал уцелевшим кораблям сомкнуть ряды для взаимной поддержки.

Высокие пики казались уже настолько близкими, что к ним можно было прикоснуться, когда «Острокрылы» повернулись кверху брюхом и пошли в пике, преследуя Иллитиана. Входя в колодец искусственной гравитации Комморры, истребители возвещали о своем приближении нарастающим ревом и громоподобными звуковыми ударами. Иллитиан безрадостно улыбнулся — при всем своем бахвальстве пилоты задержались на миг дольше, чем нужно было. Теперь повсюду вокруг него поднимались башни из металла, хрусталя и камня, снизу и сверху мелькали изящно перекинутые меж ними мостики и изогнутые трубы. Ревущие в погоне истребители с их кинжаловидными крыльями были созданы больше для скорости, чем поворотливости, и в этой среде войско Иллитиана имело большее преимущество.

Пилоты «Острокрылов» тоже знали об этом и открыли огонь с самого близкого расстояния. Лучи темного света рассекли воздух рядом со свитой Иллитиана, каждая обжигающая сетчатку вспышка обещала огненную смерть тому, кого настигнет. Ни один из выстрелов не достиг цели, и истребители были вынуждены сбросить скорость. Один вражеский пилот отказался перестраховываться и ринулся в атаку сверху вниз, во все более тесно сплетающиеся ярусы Верхней Комморры. Он маневрировал с головокружительной ловкостью, преследуя уворачивающиеся и петляющие корабли Иллитиана среди пиков и шпилей Горы Скорби.

Обжигающий поцелуй двойного темного копья «Острокрыла» с гибельной меткостью вонзился в их формацию. Один из «Ядов» Белого Пламени моментально задымился и рухнул куда-то в глубины. Буря ответного огня от близлежащего «Губителя» захлестнула истребитель от носа до хвоста. Ни одно из попаданий не было для него смертельно опасно, но они достаточно отвлекли пилота, чтобы тот неправильно рассчитал следующий маневр. Истребитель на полной скорости снес какую-то платформу и врезался в зазубренный угол шпиля, где тут же взорвался шаром грязно-оранжевого пламени.

Окружающие шпили и мосты ожили, как будто их пробудило крушение «Острокрыла». Со всех углов на войско Иллитиана посыпались выстрелы, воздух загудел от осколочных снарядов и вспышек энергии. Огонь был беспорядочный и неточный, но достаточно обильный, чтобы подбить некоторые из кораблей. Хорошо защищенная личная барка Иллитиана проплыла сквозь обстрел невредимой. Оставшиеся «Острокрылы» быстро отстали, разочарованно кружа над переплетенными зданиями Верхней Комморры. Они могли лишь беспомощно наблюдать, как отряд Иллитиана ускользает от них.

Это многое говорило о нынешнем его положении, подумал Иллитиан — видеть, как все поворачивается против него, как над головой кружат хищники, в то время как снайперы-убийцы стреляют из всех окон и из-под каждой арки. Под давлением Разобщения тысячи кабалов по всей Комморре, которые Вект намеренно ослаблял своими интригами, обратились друг против друга. Они сражались всеми имеющимися средствами, почти рефлекторно пытаясь ухватить как можно больший кусок того ничтожно малого лакомства, которое им обычно предлагал тиран. Как иронично, что в этот самый момент, при наличии подходящего лидера и видимой демонстрации силы, кабалы могли бы объединиться и стать достаточно могущественными, чтобы свергнуть верховного властелина.

К несчастью, размышлял про себя Иллитиан, он не обладал ни достаточным лидерством, ни необходимой силой, чтобы впечатлить меньшие кабалы в тех количествах, которые ему были нужны. Если бы на его стороне все еще оставались старые союзники, Крайллах и Кселиан, поддерживаемые собственными могущественными кабалами, то это была бы совсем другая история. Тогда это было бы возможно, тогда древние благородные дома могли бы возродиться, как они мечтали многие столетия. К сожалению для Иллитиана, его ближайших союзников более не существовало.

Крайллах был сражен загадочными убийцами внутри своей собственной крепости, и ходили слухи, что их возглавлял верховный палач самого Крайллаха, инкуб по имени Морр. Останки архонта были намеренно уничтожены таким образом, что даже самый умелый гемункул не смог бы его восстановить. Кселиан постигла менее тяжкая телесная смерть, но ее тело исчезло, прежде чем его поместили в животворный саркофаг для возрождения. Это похищение почти наверняка подстроил демонический Эль'Уриак. Так или иначе, но за отсутствием Кселиан архонтом Клинков Желания вскоре стала избранная марионетка Эль'Уриака — Аэз'ашья.

После неоплаканной кончины Эль'Уриака Аэз'ашья, судя по всему, сменила покровителя, решив служить Асдрубаэлю Векту. Иллитиан скривился, думая о ее непредсказуемой глупости. Может быть, она наивно верила, что верность верховному властелину в конечном счете убережет ее саму. Она станет жертвой интриг Векта, как только это станет возможно, в этом Иллитиан даже не сомневался. И все же горько было признавать, что Аэз'ашья могла похвастаться могущественными союзниками, неважно, насколько склонными к предательству, в то время как у Иллитиана не было ни одного. Его план воскресить трижды проклятого Эль'Уриака, чтобы сделать из него оружие против Векта, ударил по нему самому, причем настолько мощно, что лишил Иллитиана всей поддержки как раз тогда, когда он больше всего в ней нуждался.

Через глубокий, словно каньон, провал между двумя шпилями Иллитиан разглядел знакомые алебастровые пики и засаженные садами крыши своего родового поместья — крепости Белого Пламени. При всем черном цинизме, наполнявшем сердце Иллитиана, он ощутил подъем духа, увидев, что она все еще цела. Можно было сказать, что дом Иллитианов был материально воплощен в крепости Белого Пламени в той же мере, что и в той благородной крови, которая текла в его жилах. Поэтому он был рад увидеть, что Вект пока что не успел нанести удар по его цитадели. Вероятно, он уже попытался и потерпел неудачу, точно так же, как потерпел неудачу над Горатом. Когда они приблизились, стало видно заметные полосы разрушений, расходившиеся от крепости наподобие обугленных спиц колеса. Это были следы адских энергий, выпущенных на волю ее защитными системами.

Иллитиан видел, что темный скелетоподобный шпиль неподалеку частично оплавился и осел до половины своей изначальной высоты. Он решил, что точно не станет проливать слез, если это означало гибель вечно противостоявшего ему кабала Отравителей, который там обитал. В других окружающих шпилях виднелись более ровные раны, нанесенные орудиями темного света и моноволокном. Здесь было побоище, но, судя по всему, не произошло ничего такого, с чем не могли бы справиться крепость и ее защитники. На мгновение Иллитиан почувствовал теплое ощущение безопасности, которое грозило накрыть его целиком, и сердито подавил его. Что-то было не совсем правильно; здесь было уж слишком тихо. Даже снайперская стрельба, которая велась по гравилетам Иллитиана, практически сошла на нет.

Некое шестое чувство притянуло взгляд Иллитиана к небу, и там были они — реактивные истребители «Острокрыл», кружащие высоко над крепостью, словно их пернатые тезки. Когда корабли Иллитиана нырнули в запутанные слои Верхней Комморры, это лишь прервало их погоню, но не остановило ее. Благодаря своей скорости «Острокрылы» просто обогнали их и стали ждать появления Иллитиана там, куда он с наибольшей вероятностью мог бы двинуться. Местность вокруг цитадели Белого Пламени была относительно открытой, что было жизненно важно для ее обороны, но ждущие в засаде истребители в корне изменили ситуацию — теперь Иллитиану нужно было прорваться через это хорошо простреливаемое пространство, чтобы достичь безопасных пределов самой крепости.

Войско Иллитиана было в считанных секундах от того, чтобы оказаться на открытом воздухе и стать уязвимым. Он быстро обдумал идею приземления, чтобы покинуть корабли, пробраться в фундаментальный слой и достичь крепости по тайным тропам, но сразу же от нее отказался. Это повлекло бы иные, неизвестные риски, причем значительно превышающие угрозу, исходящую от одного звена реактивных истребителей. Более тихая и циничная часть его разума сказала ему, что он просто паникует. Он бежит от опасности и, словно загоняемое животное, не может думать ни о чем, кроме того, чтоб как можно быстрее достичь убежища. Иллитиан подавил и эту мысль, пока она не успела окончательно сокрушить его решимость. Истребители пытались задержать его, пока не прибудут другие войска Векта. Если он помедлит сейчас и останется рядом с крепостью, когда они прилетят, он будет действительно обречен.

— Приготовить оружие! — крикнул он своим последователям. — Держитесь низко и летите к крепости на полной скорости!

Барка ринулась в открытое пространство, окруженная стремительным эскортом гравилетов. Иллитиан увидел, как голубые хвостовые огни «Острокрылов» тут же переплелись друг с другом — один за другим вражеские пилоты переворачивали свои корабли и падали в управляемое пике. Высокие остроконечные пики крепости Белого Пламени становились все ближе, гравилеты отчаянно мчались к ним на максимальной скорости, но «Острокрылы» все равно летели быстрее. Иллитиану не понадобилось отдавать приказ открыть огонь. Воины всюду вокруг него видели, что им осталось совсем немного, и стреляли по пикирующим истребителям из всех имеющихся орудий.

Казалось невозможным, что крутокрылые машины могли пройти невредимыми сквозь бурю сверкающих лучей темного света, разрядов дезинтеграторов и сверхскоростных осколков, поднятую спутниками Иллитиана, однако так оно и было. Даже для быстрых как молния рефлексов эльдарских воинов они были настолько стремительны, что в них невозможно было прицелиться и попасть. Ответный огонь «Острокрылов» был менее зрелищным, но куда как более смертоносным. Парные лучи темного света пронзили «Рейдеры» и «Губители» рядом с баркой Иллитиана так же легко, как если бы те были бумажными. Воздух заполнился ревом взрывов и рассекающим все на своем пути металлом от эффектно разлетающихся на части кораблей.

Иллитиан мало что увидел, кроме этого — его зрение заполнили два фиолетово-черных пятна ожогов на сетчатке. Барка дрогнула в воздухе, когда ее энергетические щиты с трудом отвели в сторону залп темных копий. В ноздри Иллитиана хлынула вонь раскаленного металла и озона, и откуда-то из-под вычурной решетчатой палубы корабля начал доноситься высокий, визжащий звук. Он пытался не выпускать из виду «Острокрылы», с ревом проносящиеся мимо, но не увидел ничего, кроме нескольких быстро движущихся размытых пятен. Стены крепости Белого Пламени нарастали, словно громадный белый утес, и войско Иллитиана продолжало приближаться к ним с головокружительной скоростью.

Иллитиану удалось снова заметить «Острокрылы», когда они заложили вираж и начали еще один заход для обстрела. Первая атака уменьшила его отряд почти наполовину, уцелевшие корабли были рассеяны и все еще пытались вернуться в оборонительную формацию. Жирные неровные линии статики расползались по обычно невидимой сфере энергии, которая защищала его личный транспорт. Иллитиан понял, что ей не выдержать еще одного попадания. Если хотя бы два истребителя решат сделать барку своей целью, то все будет кончено. Он снова уселся на троне, ожидая увидеть, что для него припасла судьба, и решительно уставился на быстро приближающиеся истребители.

По небу внезапно пронеслось зарево энергии, выпущенной крепостью. Два из атакующих «Острокрылов» превратились в стремительно расширяющиеся шары пламени и обломков. Оставшиеся три резко завернули в сторону. Над крепостью взмыли темные спирали — в воздух поднялся ее гарнизон бичевателей, чтобы дать бой воздушному противнику. Поодиночке крылатые воины мало что могли противопоставить стремительным реактивным истребителям, но они обладали маневренностью настоящих летучих созданий и превосходили врага в числе больше чем двадцать к одному. «Острокрылы», дважды не добравшиеся до своей добычи, развернулись и исчезли так же быстро, как прилетели.

Иллитиан позволил себе небольшую триумфальную улыбку, когда его барка проскользнула в причальные ворота, расположенные низко в боку крепости, вместе с остатками его потрепанного эскорта. Внутри их встретили воины Белого Пламени, теснившиеся по обе стороны от причала и подозрительно державшие новоприбывших под прицелом осколочных винтовок и дезинтеграторов. Точнее, они были подозрительны лишь до того, как увидели Иллитиана, стоящего на палубе своего корабля. К своему изумлению, архонт Белого Пламени услышал приветственные выкрики и салюты своих войск, волну шума и возбуждения, которая поднималась до тех пор, пока не начала эхом отдаваться по всей громадной крепости.

Они чувствовали облегчение, понял Иллитиан, они были рады, что он жив, что они могут по-прежнему следовать за ним, преодолевая ужасы Разобщения, вместо того, чтобы бороться самим за себя. Иллитиан всегда работал над тем, чтобы последователи скорее боялись его, нежели любили, и все же теперь, похоже, достаточный страх перед врагами извне заставлял их его любить. Он благодарно улыбнулся и поднял руку в ответ на неожиданные приветствия.

Глядя на толпящихся воинов, Иллитиан также понял, что был неправ. Он обладал достаточной силой и лидерством, чтобы объединить меньшие кабалы против Векта. Он не учел те подлинные глубины страха и отчаянья, которые Разобщение принесло в Комморру. Все, что ему нужно было — это эксплуатировать их так же полно, как он эксплуатировал бы любой другой ресурс. Он стиснул поднятую руку в кулак, и радостный рев его последователей вознесся еще громче.

Глава 3 В ЦАРСТВЕ ТЕНЕЙ

Комморра — не единый город, ибо она — не единое место. На протяжении всего существования вечного города он втянул в себя множество отдельных уголков реальности. Эти субцарства — Шаа-Дом, Железный Шип, Траурная Марка, Вольеры Маликсиана и тысяча иных — находятся всего лишь в соседнем измерении от извращенного сердца Комморры. В метафизическом плане субцарства Комморры существуют за дверями, арками, поверхностями зеркал или — как в случае Аэлиндраха — в ее глубочайших тенях.

В этот миг, далеко в глубине Аэлиндраха, царства теней, темное создание присаживается на корточки и созерцает неожиданную кульминацию своих трудов. Это существо, возможно, когда-то принадлежало к эльдарской расе, но если это так, то время и неведомые течения значительно изменили его. Его кожа черна как смоль, его глаза — лишь пустые ямы, в которых залегли еще более глубокие тени, его волосы бледны, как паучьи нити, из плеч растет добавочная пара длинных жилистых рук, что сжимают прямой острый меч из темного металла. Это — Кхерадруах, «тот, кто охотится за головами», также именуемый Обезглавливателем.

Даже среди мандрагор Обезглавливатель — мрачная легенда, святой покровитель тайного убийства. Кхерадруах собирает головы с незапамятных времен и не служит ни одному хозяину, лишь собственным странным целям. Он убивает и низкорожденных, и благородных, никому не отдавая предпочтений. Он охотится и среди рабских рас, разыскивая подходящие пополнения для своей коллекции. И даже одну из тысячи своих жертв он не признает достаточно совершенной, чтобы упокоиться в его святая святых. Это обширное полусферическое помещение выложено очищенными черепами убитых, каждый из которых аккуратно размещен так, чтобы их пустые глазницы смотрели в одну точку в пространстве перед возвышением, где восседает Кхерадруах. Обезглавливатель неустанно трудится на протяжении долгих тысячелетий, чтобы закончить свою жуткую коллекцию. Каждый отобранный череп вмещает в себе отголосок своего прежнего обладателя, фрагмент души, уловленный и привязанный к нему Кхерадруахом. Это служит его собственному грандиозному плану, который понятен лишь самому Обезглавливателю. Лишь горстка иных знает о странной потусторонней мании Кхерадруаха, и некоторые из них полагают, что взор множества черепов, фокусирующийся в одной точке, медленно растягивает реальность. Они говорят, что с каждым новым прибавлением в том месте, где скрещиваются взгляды пустых глазниц, ослабевает плетение бытия.

Теперь Кхерадруах взирает собственными лишенными зрения глазами на перемены, произошедшие в ткани реальности, с чувствами, которые, с поправкой на его чуждый спектр эмоций, можно назвать недоверием и изумлением. Глаз открывается. Слишком рано, его собрание еще не завершено, но проход уже сформировался…

Ксагор беспомощно кувыркался, пробивая своим телом тончайшие полотна черноты, и яркие пятна плясали перед его глазами. Хозяин по-прежнему держался за спину Ксагора, падая вместе с ним, и столь тесно сжимал его шею своими новыми, жилистыми руками, что едва не душил его. Ксагор держался за бесполезно болтающиеся ноги, которые недавно унаследовал хозяин, так крепко, как только осмеливался, но они неумолимо выскользали из его хватки. Они летели быстро, быстрее, чем ожидал Ксагор, и все же медленнее, чем следовало бы ожидать от свободного падения. Кроме того, становилось холоднее.

— Осталось недолго, Ксагор, — хрипло прошептал в ухо новый-старый голос хозяина. — Мы приближаемся к теневому надиру.

Несмотря на успокаивающие слова, Ксагор был близок к панике. Он даже вскрикнул от страха, когда хватка на его шее вдруг ослабела, и ноги хозяина выскользнули из его рук. Его зрение застила еще более глубокая чернота, как будто он падал сквозь слои шелестящего шелка. Ксагор в ужасе завопил, когда почувствовал, что его движение начинает замедляться по мере сокрушения этих нематериальных барьеров. Его разум заполнился образом гигантской затененной паутины и его самого, все глубже утопающего в ее тенетах. В центре, бессвязно кричало его напуганное подсознание, таился темный и чудовищный паук, соткавший все это. Ксагор будет закутан в кокон теней, и из него будут вытягивать жизнь, пока не останется лишь замерзшая оболочка.

Ксагор, так называемый развалина, верный слуга своего хозяина, гемункула Беллатониса, подмастерье, изучающий искусство ваяния плоти, сам был квалифицированным мучителем и убийцей. И все же он кричал, как одна из его собственных жертв, пока, наконец, не ударился о мягкую податливую поверхность, и падение прекратилось. Смех хозяина пронизал безрассудную панику Ксагора, словно ледяной клинок. В нем не было той прежней жестокой, бесчеловечной текучести, как в смехе старого хозяина, но присутствовала молодая, дикая нотка, от которой душу точно так же пробирало холодом.

— Открой глаза и оглядись, Ксагор! — приказал хозяин. — Мы прибыли.

Ксагор осторожно открыл один глаз, а затем другой, потом закрыл и открыл их снова, чтобы убедиться в том, что увидел. Вокруг царила беспросветная тьма, такая, что невозможно было сказать, открыты глаза или нет. Он чувствовал, как в холодном воздухе образуется пар от его дыхания, он слышал, как хрипят его легкие, но абсолютно ничего не видел.

— Аэлиндрах… здесь? — слабым голосом спросил он у черноты.

— Точнее, мы перешли в Аэлиндрах, — сказал Беллатонис откуда-то спереди (или сверху? Ксагор не мог разобрать), — хотя ты довольно-таки прав, говоря, что Аэлиндрах здесь. Раньше его здесь не было, так что в определенном смысле он пришел к нам так же, как мы пришли к нему. Интересная перемена, хотя и небеспрецедентная.

Голос хозяина звучал странно: отдавался эхом и одновременно казался приглушенным. Ксагор больше не мог понять, насколько далеко тот находится и в каком направлении. Внутри снова встрепенулась паника.

— Ксагор не может найти хозяина, — немного плаксиво простонал он.

— Попытайся сфокусироваться на звуке моего голоса и меньше полагайся на глаза, — снисходительно посоветовал хозяин. — Твои чувства все еще пытаются приспособиться к царству теней. Законы физики здесь отличаются, и нужно определенным образом… перенастроить свое восприятие, чтобы привыкнуть.

Хотя бестелесный голос оставался глухим, Ксагор обнаружил, что эхо постепенно пропадало, пока хозяин говорил. Это, в свою очередь, облегчило поиск источника звука. Поворачивая голову из стороны в сторону, он уловил серое мерцание в темноте и попытался на нем сконцентрироваться.

— Зрение, слух и, несомненно, все наши прочие чувства смешиваются друг с другом, — продолжал голос хозяина, — вероятно, так же, как свет становится един с его отсутствием в этой среде. Материальность здесь — более зыбкая концепция, ибо без той обычной уверенности, которую дают нам зрение и осязание, становится сложно понять, что реально, а что нереально в том месте, где весьма возможно и то, и другое. В таких обстоятельствах воля — более важный атрибут, чем восприятие физической вещности. Я живу, я дышу, я реален, я существую здесь, потому что таково мое желание. Благодаря своей вере в себя я не поглощаюсь тенями, даже когда становлюсь единым с ними, чтобы существовать в этом царстве. Ты понимаешь, Ксагор? Непонимание может погубить тебя.

Серое мерцание приобрело форму, доступную чувствам Ксагора. Она была всего лишь грубым наброском из размытых линий и неразличимых стертых деталей, но его искаженные ощущения говорили, что хозяин разговаривает с ним с небольшого расстояния. Более того, он почувствовал, что силуэт хозяина стоит вертикально, на ногах, которые были искалечены при крушении «Рейдера» до того, как они проникли в царство теней.

— Теперь Ксагор видит вас, хозяин — нет, Ксагор чувствует вас. Но как хозяин стоит на переломанных ногах?

— Мое состояние покорно моей воле, а моя воля состоит в том, что я должен сам себя передвигать в этом месте.

Ксагор осмотрел себя и понял, что тоже стоит, хотя и не помнил, как поднялся. То, что мгновение назад казалось непроницаемой чернотой, теперь имело текстуру, тысячу слегка различающихся вариаций тени. Мягкость собольего меха и кротовой шкурки, зернистая плотность базальта, слоистая твердость тика, липкая текучесть нефти. Ксагор запоздало осознал, что они находятся на открытой местности, и на краю его восприятия витает легчайший намек на изогнутые стены.

— Хозяин сказал, что Аэлиндрах пришел к нам, а мы к нему. Этот хочет спросить, где мы сейчас, в таком случае?

— Царство теней раздвинуло свои границы и включило в себя часть Комморры, большую, чем та, с которой оно обычно взаимодействует, — ответил Беллатонис. — Могу лишь предположить, что Разобщение каким-то образом… высвободило его. Эта область раньше была частью путевых тоннелей, по которым мы двигались, но теперь эта секция поглощена Аэлиндрахом.

— Этот ничего не понимает, — печально сказал Ксагор. — Думал, что Аэлиндрах — место, а не монстр, пожирающий Комморру.

Дымчатое пятно, которое было Беллатонисом, как будто начало уменьшаться, и Ксагор понял, что оно удаляется. Он поспешил следом, пока оно не растаяло во всепоглощающих тенях. Голос Беллатониса продолжал доноситься до него.

— По сути своей Аэлиндрах — субцарство, такое же, как и любое другое, — хозяин как будто читал лекцию издалека, — и как любое субцарство, оно имеет свои характерные особенности. Однако в этом случае различия куда как более наглядны. Так, граница между Аэлиндрахом и Комморрой более… проницаема, чем у большинства иных субцарств, как мы уже увидели. Я слышал рассказы о том, что все порталы в Аэлиндрах коллапсировали, и именно поэтому его границы столь размыты. Должен признать, этот аргумент представляется мне не совсем убедительным.

Беллатонис достиг того, что Ксагор воспринимал как изогнутую, обширную, угольно-черную стену. С этого расстояния (или угла? Все было так запутанно) он мог различить еще более темные пятна, которые означали отверстия в стене. Размытый силуэт гемункула плавно слился с одним из отверстий, и серая эманация его присутствия едва заметно изменилась, как будто Беллатонис вошел внутрь. Ксагор послушно проплыл следом за ним и заметил, что теперь они движутся среди чуть более плотнозернистой материи теней. При всей кажущейся прочности того, что их окружало, Ксагор чувствовал, будто мог просто протолкнуться сквозь вещество, если захочет.

— Этот спрашивает себя… — начал Ксагор и прервался, встревоженный тем, что звук его голоса делал окружающую местность более четкой. Он снова заговорил, на этот раз еще более тихим шепотом. — То, что Аэлиндрах превращает в тень — можно ли это вернуть?

Смех Беллатониса выглядел как маленький звенящий шторм, который быстро рассеялся.

— Ты имеешь в виду, можем ли мы вернуться, не так ли, Ксагор? Простой ответ — да. В норме нематериальность тени охватывает и нашу реальность, и эту — ведь, в конце концов, нужно лишь вмешательство света, чтобы показать, что тень повсюду вокруг нас. Также подумай о мандрагорах: они — создания Аэлиндраха и обитают здесь, однако могут попасть в Комморру или даже в любое другое место во вселенной, если вознамерятся попутешествовать. Может быть, Аэлиндрах еще поглотит нас полностью, но пока что мы свободны и можем идти куда хотим.

В круговороте странностей, окружавших их прибытие, Ксагор совсем позабыл о мандрагорах. Тенекожие убийцы заслуженно вызывали страх у комморритов и были главной темой бесконечных леденящих кровь рассказов о тайных убийствах и непостижимых обычаях. Это были существа, которых обычно остерегались, однако с ними можно было заключать сделки, как делали те, кто был достаточно храбр или глуп, чтобы рисковать своей душой. Ксагора пробрало холодом от воспоминания о последней встрече с мандрагорами. Они поймали его, пока он выполнял важное задание для хозяина. Он выжил и остался цел только благодаря….

— Хозяин дружит с мандрагорами! — внезапно выпалил Ксагор. Восклицание раздулось, словно пузырь, на миг покрыло зернистые стены туннеля и истаяло. Беллатонис остановился и повернулся к нему лицом, так что Ксагор смог ясно разглядеть его в сумраке.

— Лишь с некоторыми из них, — прошипел Беллатонис, — а если точно, то лишь с одним — и я очень сомневаюсь, что наш взаимовыгодный договор можно называть дружбой. Теперь, когда город в суматохе, а враги наступают на пятки, я пришел сюда со слабой надеждой, что заключенный нами договор можно расширить, включив в него мою защиту.

Гемункул замолчал и отвернулся, после чего продолжил двигаться.

— Тебе надо успокоиться, Ксагор, — пробормотал он через расплывчатое плечо, — иначе твое дальнейшее присутствие может стать помехой.

Подразумеваемая Беллатонисом угроза, казалось, надолго повисла в воздухе между ними. С того момента Ксагор решительно предался молчанию. В полной тишине они двигались сквозь морозную тьму, судя по ощущениям, вечность. Ксагор с тревогой обнаружил, что перемещение по царству теней все равно требует усилий, поскольку для того, чтобы пробиваться сквозь тьму, надо было напрягать волю. Он также начал понимать, что даже такая простая вещь, как сохранение вертикального положения, стоит ему труда. Ксагор подозревал, что обычное падение может иметь в Аэлиндрахе мрачные последствия. Из того, что сказал хозяин, вполне возможно было сделать вывод, что это означает потерю всякой ориентации в переплетенной сети теней, погружение в море тьмы без надежды на спасение.

Беллатонис неустанно плыл вперед, в то время как Ксагор с трудом поспевал за ним. Страх отбиться и остаться в одиночестве, заблудиться во мраке, гнал развалину вперед. Несмотря на почти животную верность хозяину, Ксагор не питал иллюзий по поводу гемункула-отступника. Беллатонис без всяких сомнений покинул бы Ксагора, если бы тот слишком сильно отстал.

Они вышли из узких проходов в то, что казалось более открытым регионом. Легкие дуновения ледяного ветра, которые раньше как будто играли с Ксагором, перешли в свирепые порывы, что вечно завывали и терзали неприкрытую плоть холодными когтями. По обе стороны от их тропы появились темные провалы, вертикальные завихрения теней, которые уходили в невероятные глубины. Эбеновые жилы плотной материи скрещивались повсюду вокруг них, напоминая обветшалые строительные леса или голые зимние ветки мертвых деревьев.

Ксагор спрашивал себя, где они вообще находятся — еще в Комморре или уже пересекли расплывчатые границы собственно Аэлиндраха. Тропы, которыми они шли, пугающе напоминали ему о разрушенных секциях Паутины, куда он попал, чтобы сбежать с девственного мира Лилеатанир, и о населенных демонами зиккуратах проклятого Шаа-Дома. Необузданная мощь варпа была здесь ближе, чем в тщательно огражденной Комморре, и ощущалась как энергетическое покалывание, которое вызывало одновременно возбуждение и отвращение. Чувствовался и роковой манящий зов Той, что Жаждет, смертоносное глубинное течение, которое могло затянуть душу во всепоглощающую бездну, если бы та ослабла и прислушалась к нему хотя бы на миг.

Появились первые признаки жизни — или чего-то вроде жизни — с тех пор, как они попали в Аэлиндрах; что-то быстро кралось, что-то едва заметно шевелилось, мелькая между глубокими полосами теней. У Ксагора зашевелились волосы на загривке, когда он осознал, что на том, что он считал землей под своими ногами и стенами вокруг, появляются какие-то призрачные отметины. Когда Ксагор поворачивал голову, чтобы посмотреть на них, они как будто исчезали и появлялись снова, когда он отворачивался. Он решил рискнуть и ненадолго остановиться, чтобы изучить один из этих наборов знаков. Прочесть их он не смог — это было просто множество загадочных выцарапанных линий, похожих на какие-то руны. Если посмотреть на них под единственно верным углом, царапины светились бледным колдовским огнем, что делало их весьма заметными на теневом веществе Аэлиндраха. Ксагор поднял голову, чтобы позвать Беллатониса, но гемункул уже парил неподалеку и сам рассматривал символы.

— Это метки, оставленные мандрагорами для своих сородичей, — шепотом объяснил Беллатонис, — вызовы, насмешки, похвальба. Все они различаются и указывают на разные группировки мандрагор… самым близким переводом будет «клан» или «род», но более точно будет назвать это охотничьей стаей. Мы, должно быть, пришли в те края, по которым они обыкновенно странствуют.

— Этот видел… нет! Этот почувствовал движение, — прошептал в ответ Ксагор.

— Очень хорошо, Ксагор. Пока что это всего лишь животные, сумракрылы и тому подобное, хотя я не сомневаюсь, что за нами прямо сейчас наблюдают и уже какое-то время идут по нашим следам. Нам пора показать зубы и выступить против них.

— Хозяин?

— В Аэлиндрах можно войти либо хищником, либо добычей, и никак иначе. Кем хочешь быть ты, Ксагор?

— Хищником, — незамедлительно ответил Ксагор.

— Ну что ж, тогда мы должны вести себя, как хищники, и сами бросим вызов. В противном случае на нас будут охотиться, как на добычу.

Беллатонис вынул изогнутый, похожий на коготь клинок. Во тьме его лезвия как будто слабо источали собственный внутренний свет, пока гемункул выцарапывал им ряд угловатых силуэтов. Один за другим знаки на миг вспыхивали холодным светом, а затем затухали.

— Идем, — сказал Беллатонис, когда закончил. — Пусть те, кто идет за нами, увидят наш знак, а мы подождем результатов. После этого станет достаточно просто объяснить, чего нам надо.

— Этот хотел бы спросить, что написано в сообщении? — прошептал Ксагор, торопливо следуя за хозяином.

— Ответ на этот вопрос несколько сложен, но я могу его для тебя упростить. Хотя Аэлиндрах и анархичен, в нем есть правители. Короли, принцы, выскочки, дорвавшиеся до власти. Двое правителей, которые внушают наибольший страх — то есть обладают наибольшим могуществом — братья. По крайней мере, в том смысле, что они появились из одного и того же источника в одно и то же время. Один из братьев в долгу передо мной, что, естественно, делает второго брата моим заклятым врагом.

— В сообщении говорилось именно это? — нервно спросил Ксагор.

— Примерно. Либо нам повезет, и оно быстро достигнет ушей Ксхакоруаха, либо не повезет, и о нем первым узнает его брат.

— Эта вероятность звучит скверно.

Беллатонис снова начал уплывать в сторону. Его шепот донесся до Ксагора как легчайшее дуновение звука.

— Да, очень и очень скверно, — вздохнул гемункул.

Глава 4 ПОСЛЕ ПОКУШЕНИЯ

Харбир проснулся от чувства жжения. Сначала он подумал про потерпевший крушение «Рейдер», что он попал под взрыв его топливной ячейки. Он отчаянно задергался, но в тот же миг осознал, что если б это произошло, он был бы не в том состоянии, чтоб дергаться. Странно, его ноги снова двигались, но казались какими-то не такими. Все его тело казалось неправильным, измененным, как будто его натянули на слишком большой каркас. Он понял, что ощущение жжения вызвано ручейком расплавленной породы, который медленно подползал к его лицу.

Харбир инстинктивно отшатнулся, с трудом поднялся и сел, обнаружив себя на растресканном и заваленном обломками полу. Смятение усилилось. Разбитый «Рейдер» бесследно исчез. Вся машина пропала, даже несмотря на то, что несколько секунд назад она придавливала его к земле, пока не пришел Ксагор и не вытащил его. Харбир тупо помотал головой, а затем застыл, осознав, что весь путевой тоннель куда-то делся. Он оказался в совершенно ином месте.

Это было лишенное окон пространство, поэтому он решил, что по-прежнему находится под землей. Разглядеть что-то было сложно: в глазах плыло и двоилось хуже, чем после недельного загула. Одна стена представляла собой кучу каменных обломков, в которой зияла проплавленная дыра, все еще светящаяся от губительного жара, что ее создал. От нее-то и текла струя расплавленного камня. По всему полу среди обломков были разбросаны перевернутые столы и обрушившиеся стопки загадочно выглядевших инструментов. Ближе к нему находились сани, на которых были высоко навалены коробки и контейнеры. Была и кровь, много крови, обильно расплескавшейся вокруг, и несколько сжавшихся неподвижных силуэтов, непохожих на кучи оборудования.

Тихий, как шепот, звук донесся с другой стороны помещения, отчего Харбир снова застыл. Там что-то двигалось — что-то, издающее мягкий шелест, непохожий ни на какие звуки, издаваемые живыми существами. Харбир уже слышал подобный шум, после того, как Ксагор спас его из-под «Рейдера», и он мельком увидел нечто крадущееся во тьме. Развалина говорил, что их что-то преследует, но не сказал, что это было. Когда Харбир прислушался, ему стало понятно, где он раньше слышал такой звук. На берегах Великого Канала, когда машина «Талос» охотилась за новой жертвой. Мягкое дыхание его гравитационных ускорителей было как две капли воды похоже на тот шум, который он слышал прямо сейчас.

+Не паникуй, я могу помочь тебе выбраться.+

Голос звучал как сухой шепот в его сознании. Харбир почувствовал, как волосы на затылке встали дыбом. Он вспомнил тысячу ужасных историй и все те жуткие события, которым он был свидетелем во время Разобщения, и они переполнили его страхом за собственную душу.

+…Не будь таким безмозглым глупцом. Я — не демон из-за пелены. Я только хочу помочь тебе, а не поглотить твою душу.+

Машина «Талос» возвращалась. Харбир увидел изогнутый панцирь, похожий на броню насекомого, тускло мерцающий красным светом отраженных огней. Он был меньше, чем тот, что Харбир наблюдал у Великого Канала, но выглядел не менее смертоносным. Этот «Талос» был уже и изящнее, скорее убийца, чем воин. Над панцирем изгибался хвост, как у скорпиона, увенчанный внушительным шипастым жалом, а снизу свисало множество клешней, пил и кистеней. Машина двигалась медленно и методично, как будто что-то разыскивая.

+Он пришел за Беллатонисом и чуть было не прикончил его. Беллатонис воспользовался старым трюком Чиараско, чтобы переместить свою душу в другое тело и спастись. Очень рискованно, но, как я думаю, он был в отчаянии.+

Харбир проигнорировал голос в голове, потому что был слишком занят шокированным разглядыванием своих рук. Это были уже не его руки. Одна, с длинными пальцами, была бледная, как у трупа, вторая же выглядела толстой и мускулистой. Харбир удивленно моргнул и почувствовал, как отреагировали глаза, которых у него не должно было быть — глаза, которые, судя по всему, были вживлены в его лопатки. Слова, шепотом звучащие в его разуме, внезапно приобрели новое и отвратительное значение.

Гемункул, Беллатонис… Харбир носил талисман по его поручению. Когда Ксагор принес этот талисман и передал ему в руки, он намекнул, что тот — своего рода страховка. Харбир застонал при воспоминании о боли, которую ощутил, о раздирающем чувстве сдвига. Боль лучами расходилась из потайного кармана, где лежал талисман. Он неуклюже зашарил незнакомыми руками по столь же незнакомой одежде — мантии из странной блестящей кожи, которая воняла едкими химикатами и застарелой кровью. Да, талисман был здесь — или, скорее, его брат-близнец, спрятанный в рукаве.

— Ах он ублюдок! — прорычал Харбир. — Он украл мое тело!

Раздался шипящий звук: «Талос» внезапно развернулся вокруг оси и помчался к Харбиру. Эта штука была быстрой. Она пересекла всю комнату, не успел он и дернуться. «Талос» резко остановился на расстоянии руки, громыхая цепями кистеней и возбужденно пощелкивая клешнями.

+Стой смирно и заткнись, если не хочешь погибнуть,+ скомандовал голос в голове Харбира.

Похожие на драгоценные камни сенсоры, вставленные в металлический панцирь «Талоса», зловеще разглядывали его. Стержни и шипы выскакивали из отверстий на изогнутой поверхности и исчезали обратно — машина-убийца пробовала воздух. Харбир замер на месте, когда щупы вытянулись настолько близко, что едва не касались его.

+Если тебе очень сильно повезет, то он окажется достаточно умен, чтобы отличить тебя от Беллатониса, хотя ты и в его теле. Если тебе еще сильнее повезет, то он будет достаточно глуп, чтобы не убить старое тело Беллатониса просто на всякий случай.+

«Талос», которому его создатель дал название «Ви», пребывал в состоянии нерешительности. Многочисленные противоречащие друг другу данные вызывали у него ряд конфликтов протокола, каскадами проходивших сквозь его машинное сознание. Ви перепроверял доступные данные тысячи раз в секунду, пытаясь понять необъяснимое событие, хотя и знал, что на это уходит значительное количество времени. И все же каждое действие, которое Талос мог предпринять, нарушало либо специфические параметры его миссии, либо его основные протоколы, либо и то и другое сразу, с неприемлемо высоким риском неудачного исхода. Если говорить о нем как о живом существе, которое, к чести своего создателя, Ви сильно напоминал, то «Талос» просто недоумевал, что делать дальше.

Назначенная Ви цель присутствовала в помещении до того, как он туда проник. Материальные следы и психические отпечатки скоррелировались до значительной степени уверенности, что также было подтверждено зрительным наблюдением цели после того, как была пробита стена помещения. Устранение охранников цели заняло у Ви меньше двадцати секунд, но при этом цель внезапно исчезла с его сенсоров примерно через восемнадцать секунд после начала боя. Физический компонент по-прежнему присутствовал и по-прежнему функционировал, если судить по его движениям и вокализациям, но психический компонент исчез, оставив лишь следовые элементы. Параметры, заданные Ви, очень ясно предписывали полностью уничтожить цель во всех отношениях. Для столь целенаправленного охотника, как Ви, было очень тревожно обнаружить, что ключевая деталь его добычи оказалась такой увертливой.

Загадку исчезнувшей цели могла бы легко разгадать его машина-сестра, Чо. Их создатель сконструировал их как единый комплект, пару, дополняющую друг друга, где Ви был сильным и быстрым, а Чо — умной и скрытной. Когда они впервые напали на запутанный психический след своей добычи в городе, они решили разделиться и функционировать независимо, чтобы увеличить шансы на успех. Чо, обладающая более широким спектром сенсоров и более высокими когнитивными способностями, была лучшим охотником, в то время как Ви был более эффективным убийцей. Обе машины считали себя равно способными уничтожить цель, и между ними в определенной степени существовало соперничество. Обе видели в охоте шанс в полной мере протестировать свои возможности.

Однако Ви больше не засекал сигнал присутствия Чо. Возможно, какие-то фоновые помехи мешали его восприятию. При истреблении телохранителей цели Ви получил легкие повреждения, что также могло сказаться на его системах связи. Однако ни тот, ни другой вариант не корректировали с результатами диагностики, что приводило к настораживающему выводу: Чо вышла из строя. Ее сигнал пропал вскоре после того, как цель исчезла из поля зрения Ви, и тот оценивал вероятность существования связи между этими событиями как высокую.

Теперь, когда перед Ви была лишь часть добычи, а послать запрос Чо не представлялось возможным, он не знал, следует ли ему уничтожить этот фрагмент, загнанный в угол. Экстраполяция на основе тех ограниченных данных, которые он имел для сценария подобного рода, давала высокую вероятность того, что в какой-то момент в будущем физический компонент снова получит психическую часть — или, по крайней мере, предоставит полезную информацию о том, где та находится. Уничтожение физического компонента цели было ключевым приоритетом миссии, но тогда у Ви не оставалось подходящего плана, как выследить и затушить психический элемент.

Конфликт невозможно было разрешить, не вызвав провал миссии в той или иной форме. Поэтому Ви продолжал размышлять о судьбе своего пленника. В настолько алогичном сценарии нельзя было руководствоваться логикой, поэтому за ответом следовало обратиться к инстинктам. К несчастью, Ви представлял собой механизм, так что грубые инстинкты не относились к тем чертам, которые у него были ярко выражены. Он должен был постоянно ощущать цейтнот, ведь поимка сбежавшей души становилась тем сложнее, чем дольше Ви пребывал в состоянии логического затора.

На самом деле оставалось только одно решение.

Секунды ползли мимо, а Харбир стоял совершенно неподвижно, на волоске от верной смерти, парящей рядом с ним. Как будто назло, его сознание тратило это время на то, чтобы анализировать ужасающие детали машины-убийцы: кровь, корками запекшаяся на клешнях, рваные ленты плоти, застрявшие в цепях, невообразимо жаркое красное свечение теплового копья. Харбир был достаточно самоуверен, чтобы считать, что он мог бы сразиться с этой машиной на равных, если бы был как следует вооружен и подготовлен. Но сейчас, безоружный и дезориентированный, даже он не мог себя обманывать и точно знал, каким будет исход, если он попытается драться с «Талосом» в текущих обстоятельствах. И все же, эта штука его пока что не убила, и это должно было означать, что с ней можно поторговаться. Харбир решил проигнорировать ведьминский голос в своей голове и обратился напрямую к «Талосу».

— Я… я не он, — сказал он машине. — Беллатонис… он украл мое тело. Сохрани мне жизнь, и я найду его для тебя. Я найду его, чтоб ты заставил этого ублюдка заплатить за то, что он со мной сделал.

«Талос» не подавал виду, что услышал его, или что ему было какое-то дело до его слов. Он оставался все в том же положении и парил в воздухе, как лезвие гильотины, застывшее на середине падения — а через секунду он исчез, мелькнул прочь и покинул комнату, словно акула, уплывающая в глубины. Харбир медленно и глубоко выдохнул и усилием воли заставил свое сердце прекратить бешеный стук. Но потом его душа снова ушла в пятки, когда он опять услышал ведьминский голос у себя в голове. Это был смех — сухое шелестящее хихиканье, словно звук пепла, смешивающегося с мертвой листвой.

+Ты хочешь отомстить Беллатонису? + насмешливо вздохнул голос. +Тогда тебе надо встать в очередь за всеми остальными. Игнорировать мои советы опасно, маленький Харбир, особенно когда ты так мало знаешь о том, что происходит.+

— Ты кто? — прорычал Харбир, поднимаясь на ноги. — И откуда ты знаешь мое имя?

Он неловко покачнулся, чувствуя себя так, будто ноги у него были разной длины. Все тело, судя по ощущениям, было сшито из кусков и переделано. Он обнаружил, что ему приходится сутулиться и выставлять шею вперед, чтобы достичь хотя бы отдаленно удобной позы. Голос продолжал исподволь шептать в сознании, приводя его в ярость.

+Меня зовут Анжевер, и я знаю твое имя, потому что все, чем ты являешься, для меня как открытая книга. Я вижу, что ты уже встречался с моим старым господином, Эль'Уриаком, и моим убийцей, Ниосом Иллитианом. Ты даже помог вернуть Эль'Уриака из мертвых, так что, полагаю, я должна быть тебе благодарна.+

— Эль'Уриак? Ты говоришь о том, как Иллитиан послал нас в Шаа-Дом! — в страхе воскликнул Харбир. Населенное демонами субцарство со всеми его кошмарами и соблазнами едва не сгубило его.

+Да, тебя послали найти кости тирана, настолько ужасного, что он мог бы стать угрозой даже для Асдрубаэля Векта… И, кроме того, ты привез девушку, миропевицу с Лилеатанира, чтобы она стала его невестой боли. Ты был в центре всего этого с самого начала.+

— В центре чего? — неубедительно промямлил Харбир. — Я просто делал, что мне велели!

+Разобщения, конечно — ты один из тех, кто заставил его произойти.+

От этого обвинения живот Харбира омыло волной ледяного ужаса. Он был комморритом, таким же кровожадным, как и каждый из них; пробивая себе путь наверх из отбросов Старого города, он много раз наслаждался убийствами ради ощущений и охотой за жертвами для пыток. Он участвовал в налетах на рабские расы и видел, как их убогие города горят, словно звезды в ночном небе. Но, несмотря на все это, размах разрушений, которые произошли в Комморре из-за Разобщения, действительно пугал даже его.

Жизнь Харбира полнилась пороками и цинизмом, подкрепленными верой в то, что у него было свое место во вселенной, и этим местом была Комморра. Опасные переплетения улиц и грозные шпили были его яслями и его наставниками, и он входил в этот мир, как кинжал входит в ножны. То, что он узрел за последние несколько часов, выглядело весьма похожим на гибель мира — его мира, и знание о том, что он напрямую приложил руку к этим событиям, стало ужасающим откровением. Коварный голос продолжал шептать в его наполненном сомнениями разуме и как будто становился сильнее по мере того, как его бравада рушилась под напором неприглядной правды.

+Не расстраивайся, маленький Харбир, тобой воспользовались точно так же, как воспользовались теми, кто отдавал тебе приказы. Нас всех сделали пешками более могущественных сил, замешанных в этом деле.+

Возмездие. Этой мыслью Харбир еще мог приободрить свое поникшее эго. Он уже жаждал отомстить Беллатонису, а теперь он желал возмездия и тем могущественным силам, о которых нудил ведьминский голос. Тот одобрительно хмыкнул в ответ на его ярость, лишенную цели.

+Отдам тебе должное: храбрости у тебя хватает. Должно быть, поэтому ты до сих пор был столь полезным агентом. Я могу помочь тебе, Харбир, если ты поможешь мне. Мы сможем осуществить возмездие вместе.+

Харбир поднял голову и снова оглядел заваленную обломками комнату. Теперь, когда «Талос» исчез, он был абсолютно уверен, что здесь больше никого нет. Бестелесный голос казался неприятно близким. Как будто кто-то стоял за плечом и шептал ему прямо в ухо.

— И как же я тебе помогу? — настороженно спросил Харбир. — Если у тебя так много знаний и… и мудрости насчет всего на свете, то, я думаю, ты можешь справиться самостоятельно.

+Увы, мои возможности были значительно урезаны, как ты скоро увидишь. Подойди-ка к этим саням с кучей оборудования. Найди в ней металлический цилиндр длиной примерно с твою руку.+

Харбир, помедлив, подчинился. Низкие, напоминающие похоронные дроги гравитационные сани были завалены металлическими ящиками и коробками, покрытыми непонятными письменами. Сверкали связки инструментов: пил, скальпелей, щипцов и клещей самого разного рода. Стеклянные пробирки, банки и перегонные кубы, закрепленные на месте сетями, блестели на вершине груды, словно снег на пике миниатюрной горы. Харбир осторожно осматривал все это, не переставая представлять себе, какие ужасы можно обнаружить среди гемункульского инструментария. Цилиндр стоял прямо на виду. Он находился на конце саней, поставленный на коробку и никак не закрепленный, как будто кто-то просто рассеянно поставил его туда секундой раньше. Харбир сразу понял, что этот цилиндр — просто оболочка. Одна его половина была открыта, внутри виднелся хрустальный сосуд, наполненный жидкостью. По шее Харбира снова пробежали ледяные мурашки, когда он заглянул в него. В жидкости плавали спутанные черные кудри, похожие на змеиное гнездо — масса блестящих темных волос, которые почти полностью закрывали собой бледное восковое лицо. Глаза и рот были наглухо зашиты, но все же шевелились. В его разуме раздался взрыв сухого квакающего смеха.

+Теперь ты видишь, что я не в том состоянии, чтобы за кем-то гоняться без посторонней помощи. Беллатонис держал меня в таком виде ради собственного удобства, и в то же время мучил и эксплуатировал меня. Я тоже хочу отомстить, Харбир, я жажду мести с такой страстью, какая и не снилась юнцу вроде тебя.+

Увидев существо по имени Анжевер вживую, Харбир снова немного осмелел. Она была так же беспомощна, как грудной младенец, и могла разве что упрашивать или убеждать своей мысленной речью. Он был уверен, что если захочет, то сможет просто не обращать внимания на ее вкрадчивые слова.

+Ты спрашиваешь себя, где мы. Мы — в фундаментальном слое под крепостью Белого Пламени. Это все, что осталось от временного подземного убежища, которое обустроил Беллатонис, пока работал на Иллитиана.+

— Так как же ты можешь мне помочь догнать Беллатониса и заставить его вернуть мое тело, когда у тебя нет даже собственного тела? — требовательно спросил Харбир подчеркнуто пренебрежительным тоном.

+Благодаря мудрости, дитя, качеству, которым ты не так уж обильно одарен. Подумай! Ты теперь носишь лицо Беллатониса, и это делает тебя мишенью для его врагов. Также это значит, что ты можешь заручиться помощью союзников Беллатониса, выдавая себя за него.+

— Ты имеешь в виду, обмануть Иллитиана. Эти двое явно работали рука об руку, судя по тому, что я видел, и Иллитиан обладает огромным могуществом.

+Да, однако тебе следует знать, что до недавних пор Иллитиан размышлял о том, как бы избавиться от Беллатониса. К счастью, мне известно, что он изменил свое мнение. Хочешь пошпионить за Иллитианом? Есть простой способ это сделать.+

Заинтригованный Харбир последовал инструкциям Анжевер и начал осматривать карманы на своем поясе. В одном из них обнаружился многогранный красный самоцвет размером чуть меньше большого пальца. Он трижды постучал им по крышке ящика, нараспев произнося имя «Ниос Иллитиан». Через миг в воздухе над драгоценностью сформировалась маленькая, отливающая красным оттенком картина. Она показывала вид от первого лица, с палубы гравилета, который мчался среди шпилей Комморры. Харбир услышал голос Иллитиана, выкрикивающий команды своим лакеям, и заметил, как те почтительно склонялись, когда оказывались в центре поля зрения. Самоцвет показывал события так, как их видели глаза Иллитиана.

+Беллатонис не доверял Иллитиану, поэтому, производя трансмиграцию, чтобы спасти жизнь архонта, он произвел определенные модификации нового тела, не сообщив ему об этом.+

— Подожди, так Иллитиан тоже сменил тело?

+Разумеется. У Беллатониса были причины протестировать метод, прежде чем использовать его на себе. Старое тело Иллитиана в тот момент пожирала стеклянная чума, поэтому он был благодарен возможности спастись от нее — хотя Беллатонис и скрыл от него риски, связанные с процедурой.+

Харбир кивнул. Байки о таких странных вещах, как перенос душ, смена тела, трансмиграция и множество иных, не представляли собой ничего нового для Комморры. Было широко известно, что за соответствующую плату гемункул может восстановить тело из праха, или что для богатой элиты смерть — всего лишь временное неудобство. Некоторые из менее правдоподобных историй должны были иметь хоть какое-то основание в реальности.

— Я все еще чувствую соблазн просто оставить тебя здесь и пойти дальше в одиночку. Тебе понадобится чуть больше, чем несколько фокусов вроде того камня, чтобы доказать свою полезность.

Эта угроза была несерьезной, и они оба это понимали.

+Ты ни за что не сможешь выбраться из лабиринта туннелей, не говоря уже о том, чтобы дойти до крепости Белого Пламени незамеченным. А когда доберешься, не сможешь сойти за Беллатониса без моей помощи. Я нужна тебе, Харбир.+

— Ну ладно, если я согласен, то что будет дальше?

+Мы будем внимательно наблюдать за Иллитианом и подберем подходящий момент. Потом мы попросим его о помощи в поисках заблудшего Харбира и воссоединим вас.+

— А потом что?

+Не берись за все сразу, дитя, еще мгновение назад ты был на волосок от гибели.+

— Думаешь, «Талос» вернется?

+Только если мы перестанем искать Беллатониса. Он тоже хочет до него добраться.+

Для расширенного восприятия Анжевер разум Харбира выглядел пассивным и податливым. Было достаточно просто подтолкнуть его к плану встретиться с Иллитианом. Анжевер решила не делиться со своим не ведающим того инструментом знанием о том, что ее реальной целью был и всегда оставался Иллитиан. Она бы, несомненно, приветствовала шанс отплатить Беллатонису за все пытки и унижения, но ее ненависть концентрировалась на Ниосе Иллитиане. Архонту уже давно должен был настать конец, но каким-то образом он продолжал выскальзывать из петли. И Анжевер планировала изменить это.

Глава 5 НЕОЖИДАННЫЙ ГОСТЬ ВЕКТА

Когда Асдрубаэлю Векту принесли карту, он вкушал легкую трапезу. К тому времени он переместился в другой громадный атриум из тех, что окружали высочайшую вершину Центрального пика — широкий и просторный зал, одна из стен и большая часть крыши которого были пронизаны сотнями высоких узких окон, открывающих вид на Комморру. Обычно это было захватывающее зрелище — иззубренные отвесные стены Центрального пика обрушивались вниз, к скалам и ущельям из шпилей Горы Скорби, за ними простиралось множество острых блистающих башен Верхней Комморры, а в отдалении сияли когти причального кольца, где подобно звездам во тьме мерцали армады изящных кораблей. Теперь же за окнами виднелась сцена из преисподней, которую застилали дымные облака, тускло подсвеченные пожарами. От слабого, отравленного света неподвижных Илмей, что лился сквозь окна, на изысканные плиты пола падали длинные черные тени. Из-за этого атриум казался огромной клеткой, несмотря на свою открытость.

Труппа едва одетых ламеянок плясала и кувыркалась в центре зала в идеальном унисоне с воем и криками своих жертв. На тянущихся с потолка цепях свисала целая толпа несчастных обреченных душ, беспомощно покачиваясь среди извивающихся танцовщиц. Кружась рядом с живыми игрушками, ламеянки сладострастно ласкали и поглаживали их, и с каждой царапиной от их отравленных ногтей в тела узников проникало все больше терзающих нервы нейротоксинов, которые медленно и изысканно их убивали. В воплях слышалась не только невообразимая боль, но и мучительное возбуждение и неосуществимая похоть. Вект улыбался, наслаждаясь этими простыми удовольствиями, и насыщался потоком чистых страданий, вызываемых последовательницами Шаимеша.

Хлопая черными крыльями, в открытое окно влетел бичеватель. Не успел он опуститься, вернорожденные воины Векта уже двинулись, чтоб преградить ему путь. Последовал приглушенный и спешный обмен словами, нервные взгляды, брошенные на повелителя — они пытались решить, следует ли им отвлекать его теми новостями, что принес посланец. Вект проигнорировал их и продолжал наблюдать за ламеянками, пока стражники тихо спорили, что им делать. Наконец, бичеватель, видимо, пресытился их нерешительностью и отделился от группы. Он торжественно зашагал вперед, вынудив стражников следовать за собой с выражением ярости на лицах. Бичеватель упал на колени в дюжине шагов от Векта и поднял пред его очи маленькую кристаллическую пластинку.

Вект угрожающе нахмурился, когда его прервали, и поднял руку, останавливая танцовщиц. Ламеянки мгновенно застыли на середине па, словно живые статуи. Вопли их жертв притихли, перейдя в глухое бормотание и рыдания. Вект опустил руку и дернул пальцем в сторону бичевателя, разрешая ему приблизиться. Тот подчинился, наполовину согнувшись, как будто он хотел подойти к открытой дверце топки и пытался избежать потока раскаленного воздуха. Хрустальная пластина, которую он столь бережно удерживал в своих когтях, была достаточно мала, чтобы целиком уместиться на ладони Векта, имела четырехугольную форму, и на ней не было никаких отметин, кроме накладывающихся друг на друга изображений двух стилизованных масок — смеющейся и плачущей.

Вект выгнул одну бровь и многозначительно вздохнул, после чего отвернулся и дал ламеянкам сигнал продолжать представление. Он услышал позади себя звуки краткой потасовки — вернорожденные скрутили бичевателя и потащили его прочь, так что его когти скрежетали по плитам пола. Вопли жертв ламеянок ненадолго стали громче, скрыв собою финальную судьбу несчастного крылатого гонца.

Завершая трапезу, Вект, как ни странно, почувствовал, что немного смягчился. У него появилась растущая уверенность, что он может получить кое-какую выгоду от словесной дуэли с тем, кто послал ему эту карту, и что это сиюминутное развлечение само по себе может принести неожиданные плоды. Тот, о ком шла речь, скорее всего, многое знал о том, что происходит за пределами Комморры и в Паутине, больше, чем Векту хотелось бы признавать.

Ламеянки почти завершили свое представление. Стоны и плач их жертв становились все тише и тише по мере того, как они окончательно поглощались. Верховный властелин поднял взгляд и обратился к своим вернорожденным стражам, как будто их никто не прерывал.

— Хорошо, я увидел его карту. Приведите Шута, что послал ее. Давайте послушаем, что он может рассказать.

Стражники в ониксовой броне, сопровождающие посетителя Векта, не были уверены насчет его статуса, когда он прибыл. Поэтому они пошли на компромисс и двигались в полушаге за приближающейся фигурой, держа наготове осколочные винтовки с таким видом, как будто они готовы были в любой момент броситься в бой. Сам гость шагал перед ними так уверенно, как будто шел во главе почетной стражи. Выглядел он непримечательно: худой, невысокий, одетый в слегка нелепый архаичный костюм, покрытый узором из перемежающихся ромбов черного и белого цвета, таких мелких, что с расстояния они казались сплошным серым фоном. На нем была полумаска-домино, под которой виднелся рот с полными подвижными губами, застывшими в чрезмерно широкой улыбке.

Каким бы безобидным ни выглядел пришелец, Вект отметил, что во всех его движениях таилась динамика, которую тот тщательно старался замаскировать — нечто большее, чем грация танцора или сила атлета, скорее похожее на пружинистую гибкость профессионального убийцы. С непроницаемым лицом Вект наблюдал, как незнакомец совершил излишне вычурный поклон, а затем преклонил колени. Верховный властелин презрительно взмахнул рукой, отсылая стражу прочь.

— Чего ты хочешь? — без преамбул спросил Вект. — Время твоей встречи со мной будет кратким, так что употреби его мудро.

— Верховный властелин! — посетитель подскочил и заломил руки в очевидной скорби. — Те, кого я представляю, желают выразить свои глубочайшие и сердечнейшие соболезнования касательно горестных событий, коим подвергся великий город Комморра…

— Мой город, — резко перебил Вект.

— …ваш великий город Комморра, — продолжил Шут, не прервавшись ни на секунду, — и воспользоваться возможностью, чтобы предложить любую возможную помощь в восстановлении ее былого величия.

— Как это по-добрососедски, — саркастично заметил Вект. — Если мне понадобятся труппы жонглеров, чтобы заполнить мои арены и бордели, то я непременно обращусь к вам.

Улыбка незнакомца стала чуть жестче от этой колкости.

— Разумеется, ведь вам, насколько я вижу, понадобится огромное множество душ, чтобы восстановить город. Как я понимаю, эта конкретная жатва была особенно тщательной.

Вект натянуто улыбнулся в ответ, давая понять, что с пустыми любезностями уже покончено.

— Отсеивание слабых, не более, — пренебрежительно сказал он. — За свою историю Комморра переживала и куда худшие события и всегда выходила из них сильнее, чем прежде.

Невысокий пришелец не стал хвататься за наживку Векта и вместо этого сочувственно кивнул.

— Хотя я и чувствую, что основная встряска уже миновала, в городе все же осталось нечто глубоко… загнившее, вам так не кажется? Боюсь, что сейчас здесь формируется язва, которая может в конечном итоге отравить всю эту реальность.

Вект сделал паузу и заново оглядел гостя, всматриваясь под маску, которую ему сейчас показывали, чтобы выяснить реальные мотивы, скрытые под ней. Незнакомец был, вне сомнений, арлекином, одним из странствующих воинов-трубадуров, которые заявляли, что имеют мистическую связь с погибшим прошлым эльдарской расы, и скитались по Паутине. У этого были яркие, лихорадочные глаза фанатика, истово верующего в их божество-обманщика, так называемого Смеющегося Бога. Хотя он и пытался это скрыть, арлекин выглядел напряженным, переполненным едва сдерживаемой энергией. Вект подозревал, что у него есть другие дела, которыми он отчаянно хотел бы сейчас заниматься, но был вынужден сначала предстать перед верховным властелином. Это была интригующая загадка, и Вект решил нанести удар прямо ей в сердце.

— Ты что-то знаешь о Разобщении, — язвительно сказал Вект, — что-то, ради чего тебе пришлось прийти прямо сюда и предупредить меня об этом. Что-то, что ты теперь боишься раскрывать.

Арлекин беспомощно развел руками и ссутулил плечи, видимо, изображая невинность. Вект злобно улыбнулся: этот был так же слаб, как и все остальные.

— Я упрощу тебе задачу, — непринужденно добавил тиран. — Прекрати растрачивать мое время и расскажи мне, что ты знаешь, иначе я прикажу своим Карателям вырвать это знание из твоих костей.

Вечная улыбка арлекина стала слегка мечтательной, словно для него не было ничего более желанного. Вект нахмурился, Шут как будто внезапно вспомнил, где находится, и комично переполошился. Побежденный, арлекин надул щеки и поджал губы, как будто пробуя на вкус нечто горькое.

— Простите меня, о великий. Воистину, я более всего желаю излить вам свою душу. В недавнем прошлом я был свидетелем грандиозных и ужасающих событий, коими я не желаю утомлять вас. Достаточно будет сказать, что я узрел признаки того, что боги Хаоса вовлекли Комморру в свои игрища. Это и привело к вашему Разобщению. Дедушка Мора и Архитектор Судьбы перенесли свой взаимный конфликт в те области, что обычно считаются единоличными угодьями Той, что Жаждет…

Вект откровенно рассмеялся над маленькой речью арлекина.

— Боги! Демоны! С вашими собратьями всегда одно и то же. Вы видите все на свете лишь через призму Падения. Вы бесконечно разыгрываете древние циклы мифов, чтобы рассказать нам о богах и о нашем прошлом, однако вы не в силах понять, насколько изжили себя в настоящем. Прошлого больше нет, есть только будущее. Силы Хаоса строили интриги против Комморры на протяжении всего ее существования, и им никогда не удавалось надолго в ней закрепиться.

Вект едва не улыбался, глядя, как арлекин буквально скачет с одной ноги на другую, с трудом сдерживая желание возразить его лицемерным заявлениям.

— Может быть, это и было правдой до настоящего момента, о могучий лорд. Я бы уж точно не стал противоречить тому, кто столь сведущ о том, что творится в его собственных владениях, — на его лице снова мелькнула слишком широкая улыбка. — Мое единственное опасение заключается в том, что это счастливое состояние, вероятно, теперь подошло к концу.

Улыбка исчезла, и арлекин озабоченно нахмурился, словно солнце пропало за тучей.

— Ты используешь великое множество слов, чтобы рассказать очень мало, — с нажимом произнес Вект. — Может быть, Каратели действительно станут наилучшим решением. Я зачастую нахожу, что доклады о том, что говорят другие, оказываются куда эффективнее и познавательнее, чем разговоры непосредственно с ними.

Невысокая фигура заметно побледнела. Похоже, эта встреча протекает не в той манере, которую ожидал арлекин. Он на миг заозирался, как будто только сейчас впервые осознал, в каком чудовищном месте находится: на ветру раскачивались цепи с костями жертв ламеянок, сами ламеянки, собравшись тесным кружком, наблюдали за гостем по-кошачьи пристальными и голодными глазами, в тенях таился легион готовых к бою стражей в черных доспехах, сквозь окна доносилось зловоние горящего города, и превыше всего восседал сам Вект, безжалостный тиран, наделенный властью над жизнью и смертью каждого из них. Маленький Шут выглядел очень одиноким и потерянным, когда осознал, насколько он зависит от несуществующего милосердия Векта. Владыка помедлил несколько секунд, давая ему как следует проникнуться ужасом, пока не решил, что арлекин чувствует себя достаточно сокрушенным, чтобы с него можно было стрясти какую-нибудь полезную информацию.

— Дай мне конкретику, — резко приказал Вект. — Дай мне места, имена и детали. Расскажи мне, как и почему ты пришел к тем выводам, к которым пришел, и, может быть, ты еще уйдешь отсюда на своих двух ногах.

Арлекин, которого звали Пестрый, чувствовал себя так, словно плясал на горячих углях. Общаться с Вектом напрямую всегда было рискованно, но как Пестрый ни старался, он не мог придумать лучший способ защитить весь город, чем подключить к этой задаче его верховного властелина. Пестрый не рассчитывал на тот факт, что Векту окажется наплевать на его мнения, и что он будет рассматривать его лишь как ресурс для эксплуатации. Идея пыток не вызывала у арлекина никакого реального ужаса, хотя он, из осторожности, позволял Векту по-прежнему думать, что это не так. Однако заточение могло бы оказаться фатальным для его целей.

— Все началось с рейда в реальное пространство, на девственный мир, именуемый Лилеатанир, — начал Пестрый, и темный, мрачный взгляд Векта мгновенно стал внимательнее. Верховный властелин уже слышал это название. — Во время рейда одна небольшая группа похитила миропевицу из ее святилища. В результате мировой дух Лилеатанира разъярился и нанес ответный удар — сначала налетчикам, чтобы прогнать их, а затем тому месту, откуда они пришли, Комморре.

При всем своем заявленном презрении к разговорам о богах и демонах Вект прекрасно понимал, что подразумевает рассказ Пестрого. Как верховный властелин Комморры, Вект знал, что хранилища душ, подобные мировому духу или бесконечному циклу искусственного мира, являются источником реальной силы в метафизическом царстве варп-пространства — грубой, примитивной силы, обладающей в высшей степени опасным потенциалом.

— Говори дальше, — с отвращением произнес Вект.

— В промежутке между этими событиями, — продолжил повествование Пестрый, — миропевицу привезли в Комморру и использовали в… начинании, целью которого было воскрешение одного из ваших старых врагов, Эль'Уриака, как я помню. Попытка провалилась, или, точнее, лишь на первый взгляд казалась успешной. Результат был испорчен и стал одержимым вместилищем очень мощного демона. Появление демона, уничтожение его самого и его потомства, гнев мирового духа — все эти факторы собрались воедино, умножились и усилились, в конечном счете породив Разобщение, которое обрушилось на, э… ваш город.

— Тебя вряд ли удивит, что все эти факты мне уже известны, — холодно сказал Вект, — и, хотя я и несколько удивлен твоему знанию о них, я не нахожу в твоих словах ничего, что подразумевало бы вмешательство богов Хаоса, занятых каким-то грандиозным планом. Жадность, оппортунизм и недальновидность породили катастрофу. Так происходило всегда.

Пестрый невольно улыбнулся. Как любой хороший рассказчик, он приберегал самое лучшее на конец, готовя неожиданный поворот для истории, которая — пока что — не отпускала внимание Векта. Теперь они дошли до той точки, где он должен был узнать, оказалось ли его лучшее достаточно хорошим. Пестрый так много раз сражался с демонами и сталкивался с тьмой в сердцах смертных, что все и не упомнить, и все же в этот миг у него пересохло во рту. Он ставил свою жизнь и саму душу на то, что тиран не знал той информации, которую он собирался ему поведать. Маленький арлекин облизнул губы и очертя голову ринулся вперед.

— О да, ваше милосердное высокородие, но в неумелости своей я не донес до вас важнейшее окончание одной части этой истории — усмирение мирового духа Лилеатанира. Это было событие такого размаха, что оно положило конец активной фазе Разобщения!

Взгляд Векта был непроницаем.

— Ты снова используешь слишком много слов, — сказал тиран и предупреждающе поднял палец, когда Пестрый открыл рот для ответа, — и не испытывай мое терпение, говоря, что излагаешь детали. Это не так. Дай мне факты без драматических преувеличений. Мне нужно лишь выглянуть из окон, маленький клоун, чтобы полностью оценить серьезность ситуации.

Пестрый кивнул и начал говорить, тщательно подбирая слова.

— Один из похитителей миропевицы, инкуб по имени Морр, вернулся на Лилеатанир, чтобы предстать перед мировым духом в надежде умиротворить его. Это ему — частично — удалось, после чего на него напал агент Тзинча. Чародей с искусственного мира, Караэис, был заражен порчей — я не знаю, насколько давно — но когда настало время, он близко, очень близко подошел к тому, чтобы стать вратами для Отпрыска Первоначального. Если бы манифестация полностью завершилась, как положено, то он бы поглотил мировой дух Лилеатанира и затянул всю планету в Царство Хаоса. Разобщение длилось бы до сих пор, если бы не самопожертвование Морра.

— Какая трагическая и героическая история. Я поставлю ему памятник, — с сарказмом сказал Вект. — И если мы на миг предположим, что все сказанное тобой — правда, то я допускаю, что тебе удалось кое-как привязать воздействие Хаоса к причине Разобщения, но не к самой Комморре.

Вект просто играл с ним, Пестрый был уверен в этом. Он выжимал из него все, что тот знал. Арлекин продолжал разглагольствовать, невпопад загибая пальцы на затянутых в перчатки руках, как будто в какой-то игре.

— Ни один агент Ткача не может быть раскрыт без того, чтобы не выяснилась часть большего плана. Рейд на Лилеатанир и похищение миропевицы были первоначальными ходами на великой игровой доске, которые, когда настало время, привели Отпрыска на Лилеатанир, но это было еще не все. Агенты Тзинча в самой Комморре призвали бурю, чтобы поймать молнию в ловушку, которую они заранее разместили в городе. Зачем именно они это сделали, и знали ли они вообще, что из этого в итоге получится — мы можем только гадать. Но я уверен, что это произошло под влиянием Архитектора Судьбы.

Мгновение Вект пристально смотрел на арлекина, потом отвернулся и прошествовал к высоким окнам, чтобы взглянуть на свой город. Пестрый на миг оторопел от такого поворота, а потом спешно поскакал вслед тирану, чувствуя себя, словно наказанное дитя. Стражники в тенях угрожающе зашевелились в ответ на внезапное движение, прежде чем снова замереть как статуи. Тиран молчал так долго, что Пестрый слегка подпрыгнул, когда тот вдруг снова заговорил.

— Я так понимаю, что тебе нечем подтвердить свое предположение о присутствии чумного владыки, Нургла, — без обиняков заявил тиран.

— Только то, что эти двое, ткач и разрушитель, никогда не отстают друг от друга. Там, где появляется один, должен возникнуть и другой.

Вект хмыкнул, молча принимая слова арлекина.

— Тому были знаки, — наконец признал верховный властелин, — необычные, но не уникальные. Я думал, что они окончательно уничтожены, но теперь я вижу, что должен снова это проверить и убедиться. Расскажи мне об этих предполагаемых агентах в городе. Назови их мне.

Пестрый на миг помедлил. Называть имена такому монстру, как Вект, было все равно что подписывать смертные приговоры. Однако арлекин обнаружил, что готов довольно-таки быстро справиться со своими моральными вопросами. Перенаправить гнев Векта на цели, которые этого заслуживали, абсолютно того стоило, да и, кроме того, двое из тех, кого он мог назвать, уже были мертвы. Третий же был достоин смерти, как ни посмотри.

— От Морра я узнал, что за планом воскресить Эль'Уриака стояло трое архонтов — господин самого Морра Крайллах, Кселиан и Иллитиан. Из этих трех заговорщиков Иллитиан, судя по его словам, был предводителем.

Вект едва заметно кивнул, и Пестрый подумал, что он, видимо, только что прошел какое-то испытание. Тиран снова перевел взгляд на бурные, подсвеченные огнем облака внизу, прежде чем заговорить.

— Так ты пришел сюда с каким-то безрассудным планом спасти Комморру, истребить злодеев и защитить всех невинных, — проговорил Вект. — Я не думаю, что ты на самом деле чей-то представитель, маленький клоун. Есть только ты, большая куча подозрений и сильнейшее желание совать свой нос в чужие дела.

Улыбка Пестрого зачахла, когда он понял, что Вект разгадал его обман. Нельзя было сказать, что у арлекина вовсе не было ресурсов — остальные члены его труппы пришли бы или, скорее, могли бы прийти, если бы он их вызвал. Пестрый не сделал этого, потому что на фоне столь грандиозного события, как Разобщение, поразившее Комморру, они были бы так же эффективны, как наперсток воды в лесном пожаре. Не говоря уже о том, что вряд ли в труппе нашлось бы много арлекинов, питающих столь же большой энтузиазм к спасению темных сородичей от самих себя, как Пестрый.

Он видел, что тиран лукаво ухмыляется, явно понимая его дискомфорт. Тиран Комморры как будто читал его мысли, хотя был заведомо неспособен на такой подвиг. Арлекин в извиняющемся жесте развел руками.

— Не все ненавидят Комморру и жаждут ее падения, — сказал Пестрый.

— Но большинство, — парировал Вект. — Присылают ли искусственные миры свои соболезнования, предлагают ли мне помощь? Нет. Скорбят ли экзодиты по нашим утратам? Нет — они бы даже возрадовались, если бы узнали о них. Чувства наших многообразных отсталых собратьев в остальной части вселенной, как и всегда, остаются не относящимся к делу вопросом. Комморра в них не нуждается, и я бы в любом случае отказался от любых попыток завязать отношения — или, скорее, принял бы их и обратил бы в рабство всех жеманных идиотов, которые явились бы сюда, чтоб лить фальшивые слезы примирения. Комморра стоит особняком, как это было всегда, и я уничтожу любого глупца, который проповедует иное.

— Таково ваше право как верховного властелина, в соответствии с диктатами, которые вы издали после восхождения к власти, — печально согласился Пестрый. — Верность ваших подданных должна не вызывать никаких сомнений.

— Именно так, — Вект пронзил арлекина безжалостным взглядом. — Ты относишься к этим словам, как к приговору, но знаешь, что говоришь правду. В то время как другие могут рыдать, сжиматься в страхе или заламывать руки посреди катастрофы, я живу такими временами, которые бросают мне вызов. Вот почему я правлю — потому что я выдержу все, и город выдержит вместе со мной, неважно, какую цену придется заплатить.

Тиран на миг погрузился в безмолвие, а потом неожиданно наградил арлекина обезоруживающей улыбкой. Пестрый больше поразился этому зрелищу, чем всему, что видел до этого. С того самого момента, как явился арлекин, Вект разыгрывал из себя чудовищного тирана. Теперь он улыбался, как будто все это было утомительным, но необходимым притворством между двумя закадычными друзьями.

— Ты сослужил большую службу мне и моему городу, немало рискуя собой, — доброжелательно сказал Вект. — Теперь скажи мне, чего ты хочешь в награду.

Превращение было настолько полным, что у Пестрого немного закружилась голова. Арлекин почувствовал, что его сейчас ждет куда более опасная ловушка, чем любая из тех, что таились в их беседе до этого. Хладнокровный и грозный тиран — одно дело, неожиданно щедрый правитель — совсем другое. Пестрый всегда гордился той мерой безрассудной храбрости, которой был наделен, но на этот раз он инстинктивно отказался от того, чтоб требовать какую-то награду. Вект мог взять любую просьбу и исказить ее, превратив в какое-нибудь ужасное преступление или ироническое наказание по своей прихоти.

— Я прошу лишь разрешения свободно передвигаться по городу, чтобы я мог расследовать больше, — улыбнулся Пестрый и снова поклонился, взмахнув рукой. Вект на миг как будто задумался, взвешивая просьбу, и ответил:

— Хорошо. Однако я не предоставлю тебе ни транспорта, ни защиты за пределами Центрального пика. Ты можешь присоединиться ко мне и последовать за Валоссианом — он прямо сейчас продвигается вглубь Горы Скорби — или оставаться здесь, пока город не станет чуть безопаснее.

В глазах верховного властелина блеснула злобная насмешка, и Пестрый понял, что, по мнению Векта, оставаться на Центральном пике — это последнее, о чем ему сейчас следует думать.

— Ваше верховное и всеподавляющее величество, я жажду отправиться в путь, дабы не беспокоить более вашу монументальность, — сказал Пестрый и принял героическую позу. — Я иду, чтобы разыскать наших врагов, где бы те не затаились.

— Враги везде, — отозвался Вект и взмахнул рукой, освобождая арлекина. — Мудрость в том, чтобы знать, кого из них истребить первым.

Глава 6 ДВОР КОРОЛЯ ТЕНЕЙ

Проскальзывая боком сквозь трещины и расщелины в реальности, Кхерадруах выполз из костницы, наполненной черепами. Руководствуясь своими измененными чувствами, он шел по следу неправильности, которая просачивалась в его логово. Его приветствовали смятение и анархия, миллиард расколотых лезвий иных реальностей, корчащихся в восхитительной муке. Раздувая ноздри и пробуя воздух языком, Обезглавливатель попытался найти смысл в этой сумятице.

Аэлиндрах менялся, его колеблющиеся границы расползались наружу, чтобы охватить новые территории. Многие из старых охотничьих угодий уже влились в древнее сердце царства теней, нарушив его спокойное ледяное совершенство своей дерзкой новизной. Мандрагоры и их сородичи метались по раздутому царству, с нечестивым рвением убивая один другого, там и сям трепетала стенающая добыча со столь слабыми искрами жизни, что цена ей была не выше, чем у пепла.

Среди всего этого Кхерадруах разобрал чуждый запах. Это был запах чего-то, что не было ни добычей, ни мандрагорой, искры жизни из внешнего царства, странствующие в Аэлиндрахе. Кхерадруах был достаточно заинтригован, чтобы отправиться на их поиски. Побочные течения и глубинные потоки будто сговаривались, чтобы смыть запах, но Кхерадруах был неутомим. Он нашел добычу, которая верила, что она не добыча, недалеко от границы внешнего мира. Она была загнана в угол, вокруг уже кружили охотники-мандрагоры — лишь одна стая, приближающаяся, чтобы убить. Обезглавливатель скрылся глубоко в тенях и наблюдал невидящими глазами, как развиваются события.

Вой, от которого стыла кровь в жилах, прорезал тьму, и издалека донесся ответный клич. Ксагор невольно задрожал при этом звуке. Это было нечто звериное, крик, в котором сливались голод и ярость, вырываясь на волю из глоток тех, кто их преследовал. Они уже приближались. Хозяин выбрал место, чтобы дать им бой — расщелину, похожую по форме на гроб, с узким входом. Другого выхода, кроме того, через который они сюда проникли, не было, и это, как Беллатонис уверенно сообщил Ксагору, означало, что преследователям придется атаковать их в лоб. Ксагор бы предпочел место, где имелся бы путь к отступлению, но был достаточно умен, чтобы придержать язык.

Время медленно ползло в холодной тишине, а Беллатонис и Ксагор выжидали. Они стискивали оружие, с которым пришли в Аэлиндрах, словно талисманы. Гемункул держал длинный нож и осколочный пистолет, напоминающий часть скелета — когда-то излюбленное оружие Харбира, в то время как у Ксагора была гексовинтовка с тяжелым стволом, которую он подобрал на руинах Нижнего Метзуха в начале Разобщения. Это был довольно скудный набор вооружения против враждебных мандрагор, но, по крайней мере, Ксагор доверял своей гексовинтовке. Он видел, как ее мутагенные снаряды разрывают на части даже пропитанную варпом плоть демонов. Он говорил себе, что скрытные мандрагоры скоро научатся бояться ее укуса.

Тонкая пленка изморози начала расползаться по всем поверхностям, и тихий трескучий звук ее распространения в этом замкнутом пространстве звучал также громко и зловеще, как шаги. Черная тень вдруг мелькнула поперек входа, и Ксагор крепче сжал свое оружие. Силуэт появился снова, и развалине показалось, что он мельком углядел острые как иглы зубы, оскаленные во тьме снаружи. Он инстинктивно выстрелил. Силуэт исчез так быстро, что на миг он счел его всего лишь плодом своего воображения. Потом снаружи раздался шипящий мучительный крик, который становился все громче, пока вдруг не оборвался.

— Хороший выстрел, Ксагор, — тихо пробормотал Беллатонис, — одного ты прикончил. Теперь забирайся вон в тот угол, как я тебе показывал.

Ксагор подчинился и втиснулся в один из уголков их крошечного редута, откуда уже не мог разглядеть вход. Мудрость гемункула подтвердилась мгновением позже, когда входное отверстие захлестнули вспышки холодного огня. Воздух и так был морозным, но теперь температура резко упала, и он высасывал саму жизнь. Если бы гибельный огонь мандрагор задел живую плоть, то она бы разлетелась в куски, подобно стеклу.

Беллатонис выпрыгнул из укрытия и несколько раз выпалил из пистолета, не тратя времени на прицеливание. Гемункул полагался на злобный вой несущихся осколков, который заставил бы врагов снаружи отступить назад. Долей секунды спустя Ксагор, как зеркало, повторил его движение и шагнул вперед с гексовинтовкой наперевес. Он напряг чувства, чтобы проникнуть сквозь клубящиеся тени и найти цель, но его зубы так громко стучали, что он едва мог сфокусироваться. В глубокой черноте мелькнуло движение, которое привлекло его взгляд, и развалина почти вслепую выстрелил в том направлении, прежде чем метнуться обратно в безопасный угол.

На миг установилась тревожная тишина. Похоже, их преследователи попали в патовую ситуацию, так как либо не смели, либо не могли попытаться взять Ксагора и Беллатониса лобовой атакой. Гемункул изначально рассчитывал на то, что так и произойдет, но он слишком мало знал, чтобы предсказать, что будет дальше. Может быть, мандрагоры решат выжидать, пока они не выйдут, или вызовут подкрепление, или просто уйдут. Сложность заключалась в том, чтобы определить, что они уже сделали, а не то, что собирались сделать. Если бы Беллатонис и Ксагор положились на то, что мандрагоры ушли, исход грозил стать и постыдным и фатальным — те могли вернуться и вонзить им в спины свои ледяные когти. Так что они могли лишь не терять бдительность и ждать, что мандрагоры сделают дальше.

Они явились без предупреждения. Их атака была совершенно бесшумна — вход просто вдруг наполнился стремительными силуэтами. Ксагор услышал, как Беллатонис стреляет из пистолета, и сам рефлекторно открыл огонь. Через миг сверху мелькнул зубчатый, как пила, костяной серп, метя ему в череп. Он с трудом вскинул тяжелую винтовку, едва успев перехватить опускающийся клинок, и мельком увидел чернильно-черное, изменчивое лицо, обрамленное бледными волосами. Ксагор описал дугу прикладом гексовинтовки, пытаясь поразить лицо противника, но тенекожий мандрагор утек из-под неуклюжего замаха, прежде чем оружие успело с ним соприкоснуться.

Ксагора отвлек вид его хозяина, скрестившего клинки с еще одной парой крадущихся теней. Развалина не смел стрелять с настолько близкого расстояния, боясь попасть в Беллатониса, поэтому ему приходилось сражаться тем, что сошло бы разве что за громоздкую дубину. Противник Ксагора снова набросился на него, прежде чем тот успел сделать хотя бы шаг на помощь Беллатонису. Зубчатый серп снова рассек воздух, на сей раз нацеленный в шею.

Ксагор попытался отбить атаку винтовкой, но клинок описал петлю, перешел в колющий удар и вонзился в его туловище. Он охнул и выронил винтовку, чувствуя жгучую волну холода, что расходилась от раны, угрожая заморозить его сердце. На миг он зашатался, потом зарычал и схватил руку, державшую серп, за запястье, чтобы не упасть. Ксагор почувствовал, как жилистые ледяные мышцы идут волной под его хваткой, и снова увидел лицо мандрагора — на этот раз на нем раскрылась пасть, похожая на свежую рану, с рядами острых как иглы зубов, мерцающих во мраке.

— Ксагор, твой хозяин в опасности! Помоги мне!

Звук голоса Беллатониса пронесся сквозь мутнеющее сознание Ксагора, словно разряд электричества. Со всей силой, на которую он еще был способен, развалина врезал головой в маске прямо в ухмыляющуюся морду мандрагора. Чернильнокожий дьявол обмяк от удара и выпустил из рук серп, все еще торчащий в животе Ксагора. Развалина яростно выкрутил запястье падающего создания, отчего то издало булькающее шипение, а затем с силой топнул по его шее, надеясь сломать позвонки.

К удивлению Ксагора, мандрагор просто распался у него в руках, мгновенно превратившись в жидкое, похожее на ихор теневое вещество, которое протекло сквозь его пальцы и растворилось в материи Аэлиндраха. Развалина повернулся, прыгнул было к Беллатонису, но пошатнулся и чуть не упал. Он понял, в чем проблема, остановился и автоматически выдернул из себя зубчатый серп мандрагора. Не обращая внимания на багряные брызги крови из раны, он двинулся вперед более осторожным шагом.

Двое оставшихся мандрагор кружили рядом с Беллатонисом, как волки, щелкая зубами и пробуя на прочность оборону гемункула, который с трудом удерживал их на расстоянии. Ксагор неуклюже замахнулся на ближайшее движущееся пятно и почувствовал, как серп соприкоснулся с чем-то плотным. Потом у него подломились колени, и он упал, по-прежнему сжимая зазубренное оружие и чувствуя, как оно разрывает зыбкую плоть.

Раздалось шипение, и Ксагор смутно разглядел, как Беллатонис вонзает клинок в горло другого противника. Когда тот соскользнул наземь, в быстро мутнеющем сознании Ксагора появилась мысль, что, поскольку он больше не может доверять своим ногам, ему нужно отползти и найти винтовку, чтобы, по крайней мере, иметь возможность отстреливаться. Он протащил себя меньше чем на метр, прежде чем вокруг сомкнулась серая мгла, и он ощутил последнюю, полную паники мысль, что ему предстоит навеки затеряться в царстве теней.

Ксагор очнулся от волн мучительной боли, перемежающихся ощущением раскачивания. Его запястья и лодыжки были прикручены к шесту, который не особо бережно несли два раба. Он понял, что рядом находится Беллатонис, и присутствие смутно вырисовывающегося во тьме гемункула заново наполнило его уверенностью.

— Будь спокоен, Ксагор, все идет просто идеально, — тихо пробормотал Беллатонис. — Последователи Ксхакоруаха отыскали нас вовремя. Сейчас они ведут нас к нему. Они, похоже, впечатлились нашим маленьким представлением, халп…

Гемункула резко прервал ошейник, застегнутый на его горле. К нему был пристегнут тонкий поводок из черного шнура, который держал в руках мандрагор неподалеку. Тенекожее существо с силой дернуло, чтобы подтащить Беллатониса к своим ногам. Когда его поволокли прочь, Ксагор успел заметить, что руки гемункула тоже связаны за спиной такими же шнурами. Он преданно зарычал и задергался, видя, что с его хозяином обращаются, как с рабом, но от этого его руки и ноги только заныли еще сильнее.

Рабы равнодушно продолжали тащить Ксагора, слишком запуганные и забитые, чтобы хотя бы приподнять головы. Рана в его животе онемела, и он попытался сконцентрироваться на ней, чтобы не обращать внимания на жаркую боль в конечностях. Будучи развалиной, Ксагор был весьма сведущ в том, что касалось как причинения, так и принятия боли. Хозяин всегда настаивал на том, что следует сохранять равновесие между ними — те, кто не ощущал боли, говорил Беллатонис, едва ли могли хоть сколько-то искусно ее применять. Эта мысль приободрила Ксагора, и он стоически переносил тошнотворную тряску путешествия, которая сливалась в одну бесконечную пытку.

К тому времени, как они приблизились ко двору Ксхакоруаха, молчаливые мандрагоры волокли за поводки и Беллатониса, и Ксагора. Количество рабов в караване значительно уменьшилось, так как пленители безжалостно пожирали их. Ксагору показалось, что эти существа набивают себе брюхо, стремясь съесть как можно больше пленных до того, как они достигнут обиталища короля теней. Шумные протесты Беллатониса спасли Ксагора от убоя, но теперь развалине приходилось ковылять без посторонней помощи и изо всех сил пытаться не отставать от текуче-быстрых мандрагор, пока они двигались по все более темным тропам. Ксагор был крепок, но запасы его выносливости уже подходили к концу.

Ксхакоруах угнездился в том, что представляло собой величественный темный собор глубоко в сердце Аэлиндраха, подлинный дворец теней. С расстояния это сооружение выглядело как титаническая сумрачная паутина — образ, который столь явственно напомнил Ксагору, как он попал в теневое царство, что он содрогнулся. Когда они приблизились, из темноты вырисовались искривленные колонны из оникса, эбена и базальта, и чувствовалось, что они хаотично вздымаются вверх, к незримым высотам. Колонны ветвились, пересекались и сталкивались, поддерживая беспорядочное множество полов, лестниц и стен. В этой конструкции не было никакой логики: ступени уходили в никуда, стены возвышались в гордом одиночестве или стояли без какой-либо видимой опоры.

Ксагора и Беллатониса бесцеремонно втащили внутрь, в многомерный лабиринт, который атаковал восприятие своими вопиющими невозможностями. То, что снаружи казалось хаотичным и бессистемным, внутри оказалось противоположным, тенью самого себя, построенной из закоулков и извилистых проходов, переплетением невозможных углов, которые вели непонятно куда. Временами сеть глубоких теней как будто оживала, в ней крались силуэты и виднелись зловещие глаза, или же воздух пульсировал от потусторонних перешептываний. В другое время громадное сооружение казалось совершенно заброшенным и безлюдным. Мандрагоры уносили их все глубже сквозь затененные перекрестки и пыльные комнаты. Там и сям по углам валялись трофеи и позабытые сокровища: ржавеющее оружие и пробитые доспехи, рваная одежда и тлеющие кости, безделушки, детские игрушки, книги с запретным знанием и инкрустированные драгоценностями саркофаги, все выброшенное, словно мусор.

Они встретили Ксхакоруаха в пустом, наполненном эхо пространстве, где пол был покрыт слоем лишенных плоти черепов, а стены завешены бесчисленными узкими знаменами, которые медленно развевались на призрачном ветру. Начертанные на них запретные руны холодно сверкали, образуя сложные ажурные узоры из изумрудного колдовского пламени, причиняющие боль как глазам, так и разуму. Король теней сидел в центре помещения, вытянув мускулистые руки, и его полночная плоть рябила от светящихся рун, даже более ярких, чем те, что сияли на знаменах. Темная безликая фигура поднялась при их приближении, и стало ясно, что это гигант по сравнению со своими сородичами. Существо на целую голову и плечи возвышалось над мандрагорами, которые сопровождали пленников, и источало ауру темного и ужасающего величия.

Мандрагоры уже заставили пленников опуститься на колени. Теперь, приблизившись к королю теней, они тоже припали к полу и со страхом спрятали свои вечно меняющиеся лица, когда громадная фигура заговорила. Ее голос был глубоким и неизменным, как будто доносился из неких мрачных глубин, и походил на звон колоколов, потонувших в бездне.

— Эта пища скудна. Зачем вы нарушили мою медитацию столь малым подношением?

Ксагор незамедлительно сполз на пол вместе с другими рабами, бессловесно покоряясь судьбе. Беллатонис, однако, с трудом поднялся, не обращая внимания на попытку охранника заставить его опуститься.

— Большая честь снова встретиться с тобой, Ксхакоруах, — быстро произнес гемункул. — Ты… э… определенно вырос с тех пор, как мы в последний раз виделись. Это я, Беллатонис, хоть я и не стал бы винить тебя за то, что ты не узнал меня поначалу.

— Беллатонис… я помню это имя, но ты — не он, — медленно и задумчиво проговорил король теней. — Однажды я заключил сделку с Беллатонисом. Рабы за оказанные услуги. Одна рука кормила другую, и какое-то время это меня удовлетворяло. Но сейчас не время для такой мелкой торговли.

— Это Беллатонис освободил тебя из ловушки Зиклеядеса в лабиринте Черного Схождения, и я готов поспорить, что ты никому никогда об этом не рассказывал, — продолжал настаивать гемункул. — Я знаю об этом, потому что я — Беллатонис в ином обличье, я изменился точно так же, как изменился ты.

Великан снова поднял руки, и сверкающие руны, вдавленные в его плоть, начали извиваться от нечестивой мощи.

— Прошлое миновало. Тени распространяются и поглощают все. Старые договоры — пустые слова в том новом царстве, которым я правлю.

— О? Так значит, ты уже победил своего брата? Тогда я полагаю, что стая мандрагор, которая напала на нас до того, как явились твои верные подданные, состояла просто из восставших или безумцев.

Ксхакоруах уронил руки и опустил меняющуюся, лишенную каких-либо черт голову.

— Коварный Азоруах все еще удерживает трон, который украл, — прорычал король теней. — Как выросло мое царство, так выросли и его владения.

— Что ж, если наше старое соглашение не имеет силы, давай заключим новое. Я помогу тебе разгромить твоего брата.

Сумрачный гигант тут же насторожился, и Беллатонис понял, что король мандрагор утвердился во мнении, что гемункул — тот, кем он себя называет.

— Какую цену ты на этот раз запросишь за свои услуги? — спросил Ксхакоруах.

— Только инструменты и материалы, которые мне понадобятся, — не задумываясь, ответил гемункул, — базовую защиту и место, где бы я мог работать без каких-либо беспокойств. Столь малая плата за то, чтоб заполучить обладателя таких талантов, как я, столь много ты получишь взамен. Я создам для тебя таких миньонов, что неразумные сторонники твоего брата разбегутся от ужаса.

Король теней медленно кивнул огромной эбеновой головой, размышляя над предложением Беллатониса, но его следующие слова звучали беспокойно.

— Странно, что ты пришел ко мне сейчас — я не предвидел этого в плетении теней, и этого не показали мне резные. Я знаю все, я вижу все, но все же ты для меня — загадка. Как это возможно?

Беллатонис находил поведение гиганта все более и более тревожным. Существо, которое он когда-то освободил из логова патриарха-ноктис, было тощим словно плеть, голодным, быстрым и бесконечно опасным. Это же создание выглядело буквально опьяненным властью, раздутым и упившимся ею. Его разум, видимо, поразила некая лихорадка или расстройство, и Беллатонис понял, что не знает, какое странное влияние могло оказать Разобщение на и без того полуреальную среду Аэлиндраха.

— Из-за Разобщения Комморра стала слишком опасна, чтобы я мог там оставаться в настоящий момент, — сказал Беллатонис, решив не упоминать машины-убийцы, которые были посланы охотиться за ним, — так что я, естественно, подумал о тебе и гостеприимном краю Аэлиндрах, где можно спокойно переждать последствия.

Громовой хохот Ксхакоруаха жутко прозвучал в гробовой тишине его дворца.

— Разобщение. О да, столь великолепный ужас, столь изобильный страх. Не удивительно, что я не мог разглядеть тебя среди этого. Думаю, еще никто до тебя не приходил в царство теней в поисках безопасности. Перемены, везде одни перемены.

Король теней сделал жест своим мандрагорам и заговорил повелительным тоном:

— Освободите его и отведите в место, где он сможет заниматься своей работой. Принесите ему все, что нужно. Мне все равно, откуда вы это возьмете — крадите, собирайте, разграбляйте дочиста, если потребуется. Создания Беллатониса присоединятся к другим моим орудиям, и тогда… о Азоруах, мой кровожадный, вероломный, возлюбленный брат… Азоруах, ты будешь окончательно уничтожен, точно так, как я предвидел.

Беллатонис попытался поклониться в пояс, насколько это было возможно, но сдался и беспомощно пошевелил туго связанными руками. Острое как бритва лезвие прошелестело в волоске от его тела, и веревки упали. Гемункул указал на своего развалину, который явно выглядел так, будто ему было плохо.

— Спасибо, мой архонт. Мне понадобится и Ксагор, конечно… — начал говорить Беллатонис. Но король мандрагор уже забыл о прибытии гемункула. Ксхакоруах отвернулся и разглядывал незрячими глазами лес развевающихся, покрытых рунами знамен.

Ужасающее предчувствие наполнило вечно деятельный разум Беллатониса. Он знал, что сила вроде той, что насыщала Ксхакоруаха, должна была иметь источник. Ее можно было проводить сквозь себя, хранить, преумножать или перенаправлять, но она имела происхождение. Может быть, расширение царства теней питало его королей напрямую, как заявил Ксхакоруах, а может быть, и нет. Когда они с Ксагором покинули покои короля теней, Беллатонис не мог не думать о том, что это за другие «орудия», которые он упоминал, и что за существа создают их.

Глава 7 СЛЕЗЫ ГОРЫ СКОРБИ

Мы вместе мчимся через Гору Скорби, мы — приливная волна ужаса, огненная буря страха. Длинные вереницы «Рейдеров» и «Губителей», нагруженных кабалитами Черного Сердца, тянутся до самого Центрального пика. Мы скользим вниз с неприступной скалы-крепости Векта, как скользит металлическая стружка, следуя линиям магнетической силы; огромный флот гравилетов огибает торчащие шпили и зубчатые крыши, выискивая живых и проклятых. Здесь, недалеко от Центрального пика, практически никто не пытается воспрепятствовать продвижению Черного Сердца. Большая часть выживших, которым попадается на глаза приближающаяся армада, либо бежит, либо предается громкому пению и нарочитым восхвалениям в адрес верховного властелина. Там, где вспыхивают бои, мгновенно скрещиваются переплетенные лучи и уничтожают сражающихся яркой вспышкой губительных энергий. Валоссиан Ситрак раздражен столь легким путешествием. Он находит его невыносимо скучным.

Я движусь на войну под хорошей защитой. Мы на борту зиккурата, парящего посреди армады кабала Черного Сердца. Толстые металлические стены и невидимые силовые преграды окружают нас защитной оболочкой, парапеты нашей летучей крепости сторожат воины и энергетические пушки. Воздух гудит тихой настойчивой смесью голосов, докладывающих, приказывающих, отмечающих, предполагающих. Мы видим город посредством дистанционного наблюдения и окон, по которым движутся световые точки — это всего лишь бедные родственники ясновидящих кристаллов Центрального пика, но в текущих обстоятельствах их достаточно. С трона Векта я вижу все вокруг, пока мы плывем между дымящимися шпилями. Я вижу крошечные далекие фигурки некогда горделивых архонтов, покрытых кровью и пеплом, они потрясают над головами окровавленным оружием, приветствуя Асдрубаэля Векта. Я вижу, как воины Черного Сердца распинают пленных, предупреждая остальных о плате за сопротивление. Я вижу бичевателей и геллионов, мчащихся вдоль скалоподобных боков шпилей в поисках добычи, которую можно было бы похитить или отнять.

Валоссиан Ситрак меряет шагами пол, как животное в клетке. Он жаждет чего-то достойного своего внимания. Я втайне надеюсь, что его досада в конце концов заставит его уйти, но Ситрак слишком верен и ответственен, чтобы поддаться этому желанию — пока что. Если начнутся серьезные проблемы, то центральный пункт будет лучшим местом, чтобы узнать об этом, и ему это известно. И все равно он злится, топая туда и сюда в своей вычурной броне с запертой в ней коллекцией душ. Говорят, что в его доспехах обитает десять тысяч призраков, сила которых порабощена духовными механизмами и служит тому, кто их изловил. Я бы попросил Ситрака разъяснить мне детали процесса, однако меня сдерживает присутствие чужака посреди нас.

Этот чужестранец называет себя Пестрым, и мне он совсем не нравится. Слишком уж прямой и смышленый у него взгляд. Его привезли в зиккурат после того, как мы покинули Центральный пик, и он поначалу удивился, увидев меня здесь. Теперь, когда он понял, что я такое на самом деле, я то и дело вижу, как он бросает на меня полный неизъяснимой печали взгляд. Чужак постоянно шутит и по-дружески делится советами, но я думаю, что на самом деле он явился сюда, чтобы слушать и наблюдать. Как и Ситрак, этот Пестрый тип предпочел бы находиться в другом месте (и я бы хотел, чтобы он нас покинул), но он чувствует, что должен оставаться — по крайней мере, пока что — и продолжать шпионить.

По крайней мере, со мной мой друг. Его безмолвное присутствие позади трона странным образом придает мне уверенности. Он вбирает в себя все зрелища, которые вижу и я. Никогда еще я не видел в городе таких перемен. Для меня он всегда был местом, не подверженным времени, неизменным, сколько бы жизней не проходило сквозь него. Теперь я вижу, сколь многое может преобразиться в столь краткое время… и я нахожу эту идею приятно возбуждающей.

Я поворачиваюсь к своему другу, к медузе. Желеобразные скопления открытых мозгов, нагромоздившиеся на носителя, распухли и подрагивают, пока расширенное сознание медузы рыщет туда-сюда, собирая сырые эмоции и впечатления всех разумов, которые только может достичь. На шее и вдоль позвоночника носителя раздуваются плоды, похожие на гроздья винограда, куда медуза выделяет избранные воспоминания и переживания посредством адаптированной нервной системы носителя. Я протягиваю руку и осторожно срываю один из меньших плодов с его спины. Я говорю себе, что это небольшое излишество необходимо, чтобы сохранять совершенную видимость верховного властелина. Этот самообман почти так же волнующ, как само действие.

Гладкокожая луковка лопается у меня во рту, когда я кусаю ее. Вкус горько-сладкий, и от него непосредственно в моем сознании возникает пьянящий поток ощущений.

Перед моим мысленным взглядом возникают зубастые пасти разбитых окон, которые мелькают в считанных сантиметрах от меня. Я закладываю резкий вираж на своем скайборде. На расстоянии сотни метров я вижу тело, наполовину свесившееся из окна, его мертвые руки до сих пор сжимают изысканно украшенное тепловое копье, от вида которого в моем сознании вспыхивает алчность. Я ныряю, заслышав хлопанье крыльев бичевателей, приближающихся сзади, и мое сердце поет от восторга погони…

…Воспоминание исчезает, и теперь я слышу мучительный вой беглого раба, которого солдаты Векта насадили на шипы безжалостного железа, чтобы он умер, корчась в муках…

…Вопли уступают место триумфальным крикам окровавленных, усталых воинов, что салютуют бесконечному черному потоку кинжаловидных кораблей, проплывающих над их головами…

Видения меркнут, и я снова оказываюсь внутри зиккурата, сижу на темном троне Векта, задумчиво улыбаюсь воспоминаниям. Я бы тоже хотел покинуть это место и бродить по городу, увидеть собственными глазами то, что ощутил опосредованно, но знаю, что это невозможно. Я должен оставаться здесь и играть свою роль, как марионетка на сцене. Другие могут уйти, но мне нельзя, до тех пор, пока мой кукловод не перенесет меня куда-то еще, чтобы попытаться подманить нож убийцы. Ситрак вдруг перестает вышагивать по полу и поднимает голову, как гончая, уловившая запах — фоновое бормотание голосов немного изменилось. Мы переводим внимание на экраны и видим первую настоящую задачу, которая стоит перед нами.

Величественная церемониальная дорога под названием Алзос'Кверион-Ва теперь была сплошь усеяна костями. С небес над этим кладбищем падал дождь из мертвенно-бледных актиничных огней, а вокруг на километры возвышались шпили из блистающего оникса, серебра и хрусталя, изрыгающие облака жирного черного дыма, словно трубы некоего адского промышленного комплекса. Дорога стала основным полем боя в многосторонней войне между кабалами из соседних шпилей. Наиболее вероятными победителями являлись кабал Содранной Маски и кабал Искривленного Меча. Эти два кабала владели шпилями-близнецами, которые возвышались, словно бастионы, в дальнем конце Алзос'Кверион-Ва. В более мирные времена они весьма часто и с большим удовольствием эксплуатировали привилегии своего положения. Они устраивали поборы и атаковали из засады все транспорты, проходящие между их монументальными шпилями по пути, идущему от причального кольца вверх, к высоким склонам Горы Скорби.

С началом Разобщения ближайшие соседи Искривленного Меча и Содранной Маски воспользовались возможностью навсегда избавиться от этой корыстолюбивой пары. Начались бои, которые перешли в кровавую баню. По церемониальной дороге гнали армии рабов с импровизированным оружием, и их вырезали десятками тысяч. Над ними шла столь свирепая схватка воздушных армад, что об их движении возвещал постоянный дождь горящих обломков и падающих тел.

Территориальная война между кабалами быстро переросла в самоподдерживающуюся фазу, словно пожар, который затянул в пламя и другие окружающие шпили. Отовсюду из разоренного города призвали союзников, словно по волшебству возникли наемники, готовые предложить свои услуги любой стороне. События дополнительно оживили демоны, которые случайно прибыли сюда, привлеченные ароматом резни. За считанные часы горделивые архитектурные сооружения и громадные скульптуры Алзос'Кверион-Ва превратились в обломки, а шпили стали похожи на испещренные следами от выстрелов крепости, где воевали уже много месяцев подряд.

Так выглядела эта сцена, когда туда прибыли герольды Валоссиана Ситрака. Чернокрылые бичеватели с Центрального пика, медленно описывая спираль, опустились к сражающимся, держа в руках раздвоенные, как ласточкины хвосты, знамена из трепещущего на ветру пурпурного шелка с символикой Черного Сердца. Искаженные, скрипучие голоса крылатых воинов призвали бойцов сложить оружие и провозгласить о своей верности верховному властелину. Но в реве и грохоте сражения их зов произвел не больший эффект, чем крики чаек над бушующим океаном. Почти сразу, как только первый из герольдов подлетел настолько близко, что его стало видно, по ним открыли огонь. Выжившие бичеватели развернулись и помчались обратно к своим повелителям и войскам, которые уже приближались к началу церемониальной дороги.

Сомнительно, что какой-либо из кабалов, вовлеченных в бои, руководствовался стремлением противостоять Асдрубаэлю Векту. Их конфликт был всего лишь междоусобицей, но крылатые герольды вернулись с рассказами об измене и сознательной анархии. В смятении битвы не нашлось ни одного правителя кабала, который мог бы вовремя вмешаться и попытаться предотвратить близкую катастрофу.

Ситрак не нуждался в иных стимулах, кроме первых сообщений о серьезном сопротивлении. Он немедленно отдал ряд приказов войскам Черного Сердца. Через считанные мгновения бомбардировщики «Ворон пустоты», эскортируемые множеством реактивных истребителей «Острокрыл», промчались высоко в небе, чтобы начать усмирение района. Лениво извивающиеся неподалеку вереницы «Рейдеров», прилетевших с Центрального пика, сомкнулись в тесные ряды, готовясь к битве. Вскоре у начала церемониальной дороги поднялась настоящая стена из шипастых гравилетов, словно застывшее цунами. Разбойники, геллионы и бичеватели устремились вперед из общей массы и разлетелись веером, чтобы отметить границы постоянно перемещающегося поля боя. Воюющие фракции ждало полное окружение и истребление.

— Вы ведь не собираетесь поголовно уничтожать всех, кто находится там, внизу? — недоверчиво спросил арлекин. — Почему бы просто не поддержать выигрывающую сторону и ускорить ее победу?

Ситрак, который уже собирался повернуться на каблуках, уйти и присоединиться к своим воинам, остановился и бросил взгляд на Векта, ожидая указаний. Верховный властелин жестоко улыбнулся и сделал Ситраку жест, чтобы тот немного подождал.

— Валоссиан, объясни чужестранцу свою миссию, — ровным голосом сказал Вект. — Я думаю, он не совсем понимает, в чем она заключается.

— Да, конечно, верховный властелин, — ответил Ситрак и кратко, с оттенком презрения, обратился к арлекину. — Поддержишь победителей — получишь союзников сомнительной ценности, которые уже возгордились от своих собственных успехов. Позже их благодарность перерастет в требования, а потом интриги, чтобы заполучить то, что, по их мнению, должно принадлежать им по праву завоевания. Лучше уничтожить их сейчас, пока они в затруднении.

— Тогда почему бы не помочь проигрывающим и вынудить победителей пойти на переговоры? — настаивал арлекин, несмотря на предупреждающий, гневный взгляд Ситрака. — Ведь это наверняка предпочтительнее, чем бросаться очертя голову по пути массовой бойни?

— Проигравшие показали себя слабыми и теперь заслуживают лишь смерти, — огрызнулся Ситрак. — Все эти бои, идущие под нами, суть неповиновение верховному властелину и нарушение его законов. Они поплатятся жизнью за эти преступления, чтобы их смерть послужила предупреждением другим. Подчинись или умри. Нет иного пути, не будет никаких переговоров, никаких компромиссов. Это время уже миновало, и теперь мы пришли к моменту возмездия.

Пока Ситрак говорил, на Алзос'Кверион-Ва уже сыпался дождь из раскалывающих ракет. Каждый из пикирующих «Воронов пустоты» выпускал четыре стремительных снаряда, и при попадании они порождали легко узнаваемые взрывы — двойные, разделенные всего лишь микросекундами. Первый взрыв обрушивал температуру вокруг цели до абсолютного нуля, мгновенно замораживая все вокруг. Второй испускал мощную ударную волну, вдребезги раскалывающую все, что попало под первый. На экранах взрывы вспыхивали черным, а затем белым, когда раздробленные кристаллические обломки швыряло в воздух вторичной детонацией. Цепочка опустошительных взрывов протянулась по всей церемониальной дороге и по шпилям с обеих сторон.

Ситрак жадно наблюдал, как бомбардировщики выполняют свою работу. После этого вниз опустились «Острокрылы» эскорта, чтобы уничтожить любые выжившие гравилеты бурей ракет и вспышек темного света. В воздухе было так мало добычи, что некоторые из «Острокрылов» отделились и начали обстреливать саму дорогу. Ответный огонь с земли практически прекратился, воюющие кабалиты были слишком ошеломлены, чтобы организовать слаженную оборону. Ситрак посмотрел на Векта со страдальческим выражением на лице.

— Я должен идти, — взмолился он. Вект едва заметно кивнул, и архонт удалился широкими шагами.

Пестрый сохранял молчание, слишком пораженный увиденным, чтобы вставлять замечания. Он знал, что город уже понес ужасные потери; погибли, должно быть, миллионы или даже миллиарды. И все же тот уровень насилия, который Вект готов был так просто обрушить на собственных буйных подданных, был почти шокирующим. Пестрый был глубоко убежден в пользе переговоров и компромиссов (и, как он должен был признать, даже небольшого целенаправленного убийства, когда оно требовалось) как способа сделать так, чтобы каждый получил то, что хотел. В таком случае, по крайней мере, никто больше не умирал.

Вект же смотрел на вещи совершенно иначе, как и Ситрак. Даже печальное подобие Векта, ныне сидящее на его троне, не видело в жизни никакой святости и собственной ценности. Для них важна была лишь покорность, и даже покорность ничего не стоила, если за ней не стояла достаточная сила, чтобы сделать ее полезной. Пестрый со скорбью покачал головой, размышляя о собственной наивности. Он по-прежнему видел в каждом выжившем комморрите нечто драгоценное, душу, которую можно было спасти, и которая лишь стала еще дороже после того, как пережила Разобщение. В этом была несправедливость космических масштабов: пережить демоническое вторжение и хаотичное искажение реальности только для того, чтобы погибнуть от рук собственных сородичей.

Поначалу Пестрый поразился тому, что все на борту зиккурата на самом деле верили, что находятся в присутствии Асдрубаэля Векта. Пестрый видел ауру существа совершенно иначе — как нечто тонкое и пустое, особенно в сравнении с колоссальной черной громадой, проецируемой самим тираном. Потом он осознал, насколько нечувствительными ко всему психическому сделали себя комморриты ради выживания. Века чрезмерного перфекционизма научили их компенсировать отсутствие того, что, по крайней мере для Пестрого, было жизненно важной частью восприятия. И все же в этом отношении комморриты были слепы, и подлинный Асдрубаэль Вект знал, как использовать это к своему преимуществу.

Двойник Векта пристально созерцал Пестрого, как будто знал, о чем тот думает. Любопытный «питомец» Векта, коллектив медуз, перестал обращать внимание на арлекина после того, как провел ряд безуспешных психических проб в попытке добыть его эмоции. Существо было слабым, но действовало с удивительной скрытностью, отчего Пестрый не мог не спрашивать себя, сколько времени уже Вект его держит.

— Ты все качаешь головой да вздыхаешь, чужестранец, — сказал доппельгангер голосом, ни тоном, ни глубиной не отличающимся от оригинала. — Твои нескрываемые признаки неодобрения оскорбляют меня.

— Простите меня, о возвышенный повелитель, — ответил Пестрый, не чувствуя особого энтузиазма к разыгрыванию роли, — мое неодобрение направлено внутрь, на мою собственную глупость. Я благодарю вас за то, что вы пожертвовали ценным временем Ситрака, чтобы просветить меня ради моего же блага.

— Ложь течет с твоего языка, как вода, — холодно заметил лже-Вект. — Тебе следует знать, что Валоссиан возненавидит тебя за то, что ты не дал ему присутствовать со своими войсками в критически важный момент. Постарайся не оставаться с ним наедине или вообще находиться рядом с ним, когда он вернется.

Пестрый улыбнулся этому небольшому выступлению. Он подумал, что для подлинного тирана это было довольно мелочно, но доппельгангеру наверняка лучше было знать, так это или не так. Однако его гостеприимство к Пестрому иссякало, в этом арлекин был уверен. Вероятно, скоро ему придется покинуть это место. И все же ему было сложно оторваться от гипнотически меняющихся экранов и постоянно изливающихся из них потоков информации. Он должен был узнать больше о происходящем в городе, чтобы найти признаки порчи. Здесь, по крайней мере, пока что, он находился в самом центре событий.

На экранах было видно, как усеянная шипами стена гравилетов, неподвижно висевшая на одном конце Алзос'Кверион-Ва, начала движение. Она катилась вниз по дороге со скоростью, которая казалась удивительно неторопливой. «Рейдеры» опустились и высадили отряды жаждущих крови воинов на мосты между шпилями и на саму заваленную обломками дорогу, где они выстроились в строгом решетчатом порядке. Последние немногочисленные вражеские стрелки на земле, которые были достаточно глупы, чтобы попытать счастья против медленно движущейся массы, немедленно подверглись точечному обстрелу из пушек «Губителей», чьи эскадрильи парили в вышине. В общем и целом наступление выглядело слаженным и точным, как движения машины.

Настоящие проблемы начались в дальнем конце улицы, где бастионами возвышались два неповрежденных шпиля, по обе стороны от открытого пути, ведущего к нижним уровням. Один из шпилей имел форму двойной спирали из глянцевитого нефрита, другой состоял из украшенных лезвиями ярусов полированного серебра. Когда войска Черного Сердца приблизились к последнему, на нем распахнулись скрытые амбразуры, и из них появились луковицеобразные стволы пушек. Сердце Пестрого сжалось при виде орудий: он знал, что это такое, и, завороженный, мог лишь с ужасом наблюдать, что произойдет дальше.

Орудия изрыгнули не огонь и не молнии, но струи легких, как осенняя паутина, темных нитей, столь тонких, что на экранах зиккурата они выглядели почти невидимыми размытыми пятнами в воздухе. Темные облака вплыли в авангард Черного Сердца, и там, где они соприкасались с «Рейдерами» и «Губителями», те просто распадались в воздухе. Темные нити без всяких усилий проходили сквозь корабли, обращая их в дождь из мелких кусочков металла и плоти.

Воины Черного Сердца увидели угрозу и начали отчаянно маневрировать, чтобы спастись от всеуничтожающих волокон. В последовавшем смятении транспорты то сталкивались друг с другом, то попадали в новые облака, в то время как луковицеобразные пушки продолжали наполнять воздух своим смертоносным боезапасом. За несколько секунд остальные гравилеты Черного Сердца покинули зону опасности. Воины, оставшиеся на земле, были обречены. Они пытались убежать, но темные облака плавно опустились вниз, накрыв их, будто саваном.

Обороняющиеся использовали моноволоконную паутину, сети из столь тонкой проволоки, что она проскальзывала между молекулами, рассекая субатомные связи на своем пути. Пестрый использовал ручное оружие подобного рода и своими глазами видел, с какой поистине ужасающей эффективностью оно при малейшем касании разрезает и броню, и кости, и плоть. Он почувствовал, что его подташнивает от самой идеи использования моноволоконных орудий в таком масштабе, не разбирая ни друзей, ни врагов.

— Возможно, мне следует уйти, ваше несравненное величество, — сказал Пестрый. — Премного благодарен за ваше гостеприимство, не могли бы вы меня просто где-нибудь высадить…

— Нет, — отрезал лже-Вект. — Ты останешься здесь, пока не увидишь ответный удар Валоссиана.

Фальшивый то был тиран или настоящий, Пестрый не мог просто взять и воспротивиться ему, из опасения, что кабалиты Черного Сердца могут решить, что авторитету их властелина что-то угрожает, и попытаться это пресечь. Арлекину снова уселся, чтобы наблюдать за экранами с выражением восхищенного внимания. Его застывшая полуулыбка была маской, под которой скрывалась напряженная работа мысли. Он не найдет то, что ищет, здесь, на фронте повторного завоевания Комморры Вектом. Ему нужно уйти глубже, попасть в те места, где он мог видеть и касаться вещей руками и разумом.

Корабли Черного Сердца снова сплотились вне радиуса поражения моноволоконных пушек. В первой стычке погибло не более одного на десяток, и оставшиеся теперь кружили, как разозленные шершни, явно не желая снова пытать удачи. Миновали минуты, прежде чем Пестрый понял, в чем причина задержки — снова появились «Вороны пустоты». Пушки снова изрыгнули смертоносную паутину, чтобы создать непроницаемую стену смерти в конце дороги. Но бомбардировщики с крыльями-лезвиями, не замедляясь, ринулись вниз, прямо в вихрь нитей, несмотря на то, что это выглядело как безрассудный прыжок навстречу гибели.

Под крыльями атакующих самолетов разгорелись яркие огни, и они одновременно выпустили ракеты. Снаряды разлетелись веерообразной дугой, врезались в дрейфующие облака моноволокна и взорвались. «Вороны пустоты» снова воспользовались раскалывающими ракетами и в клочья разорвали облака двойными импульсами детонаций. Бомбардировщики промчались сквозь проделанный ими разрыв, чтобы атаковать уже сами шпили. Каждая машина испустила двойные рубиново-красные лучи, которые пробороздили глубокие раны на боках крепостей, словно огненные когти. Затем «Вороны пустоты» повернулись носами кверху и в последний момент перед столкновением ушли в небо. При этом каждый из них сбросил последнюю часть своего боезапаса — устройства, которые были разрушительнее, чем их пустотные копья и раскалывающие ракеты вместе взятые — пустотные мины.

Мины взорвались в два этапа, как и ракеты. Однако в этом случае первый заряд был сам по себе безвреден. Он создал мгновенную складку в ткани реальности, непроницаемую силовую сферу, чтобы ограничить взрыв второго заряда — единственной частицы чистой энергии темного света. Разрушительный потенциал пустотной мины был настолько велик и непредсказуем, что его приходилось сдерживать, чтобы у бомбардировщиков была возможность покинуть опасную зону. У подножий шпилей начали распускаться черные потрескивающие сферы. Некоторые из «Пустотных воронов» продемонстрировали свою невероятную меткость, сбросив мины точно в те открытые раны, которые они проделали в шпилях пустотными копьями. За несколько ударов сердца стремительные самолеты исчезли в разреженном воздухе Верхней Комморры, оставив за собой след из разрушений.

Теперь вокруг оснований обоих шпилей виднелись глубокие провалы, как будто какой-то великан ложкой выгребал из них содержимое. С болезненным вниманием Пестрый наблюдал, как двойная нефритовая спираль пьяно покосилась набок и начала оседать на серебряные лезвия соседа. От их размера и расстояния процесс выглядел медленным, но Пестрый знал, что чувствуют те, кто находится внутри — для них обрушение было ужасающим и неизбежным. Вверх взмыли пыль и пламя, скрывая эту сцену милосердной пеленой. Кабалиты Черного Сердца начали двигаться вперед по церемониальной дороге, чтобы разыскать и уничтожить любых выживших.

— Сколько смертей! — воскликнул Пестрый, не в силах сдерживаться дальше. — Разве вы не видите, что подвергаете город еще большему риску? Комморра — один из величайших уцелевших оплотов нашей вымирающей расы, а вы разрушаете ее так, будто у этих действий нет никаких последствий.

— Последствий? — лже-Вект улыбался тому, как успешно спровоцировал арлекина на еще одну вспышку. — То, что ты видишь здесь — это последствия неверных решений, принятых другими. Не вини хирурга, когда ему приходится резать глубже, чтобы спасти пациента, но вини инфекцию, которая требует столь радикальных мер для исцеления. Восстание, смута, гражданская война — вот что грозит Комморре полным уничтожением, и я вырежу их, подобно врачу!

Арлекин с изумлением выслушал эту тираду. Знал ли это лже-Вект или нет, но он поразил цель в самое яблочко. Бои были симптомом более глубокого заболевания. Так всегда и было с силами Хаоса: их агенты распространяли беспорядки всюду на своем пути, кто сознательно, кто нет. Когда же общество, на котором они паразитировали, распадалось на части, оно становилось еще уязвимее для их лживых речей, и медленный распад перерастал в неодолимую лавину.

Пестрый уже слышал подобные высказывания от представителей иной расы — от людей, самых недавних и самых ничтожных из мон-ки, что заявляли притязания на Галактику. Какими бы жалкими и звероподобными они ни были, но люди так и не познали полного падения в Хаос, как это произошло с эльдарской расой. Не раз люди балансировали на краю бездны, но всегда избегали уничтожения, делая именно то, что Вект делал сейчас — иссекая инфекцию, прежде чем она убивала все тело. Страшно подумать, что у расы, столь отсталой во многих других сферах, есть чему поучиться.

— Если позволите, о колоссальный ужас, я должен удалиться, — снова взмолился Пестрый со всей скромностью, на которую только был способен. — Хотя я и получаю столько знаний от истин, столь легко изливающихся с ваших мудрых губ, я чувствую, что мог бы лучше услужить, отправившись в город…

— Ты хочешь сказать, что тебе нужно пойти и пошпионить в другом месте. Хорошо. Стража, вышвырнуть этого шута.

Два воина в ониксовой броне, видимо, уже долго ждали именно этого приказа. Они подхватили Пестрого под локти и вытолкали его из зала управления. Выйдя наружу, они сбросили его с нижней ступени зиккурата, несомненно, сочтя это отличной шуткой в духе буквализма. Если они надеялись, что арлекин будет кричать, падая к верной смерти, то он их горько разочаровал. Пестрый улыбнулся, помахал им рукой и превратился в калейдоскопическое облако разноцветных осколков, которое поплыло прочь от церемониальной дороги и продолжающегося на ней кровопролития. Переливающееся дифракционное пятно, созданное голополем Пестрого, быстро исчезло внизу, в направлении потемневших ярусов Нижней Комморры.

Глава 8 ПЛАМЯ В КЛЕТКЕ

Архонт Ниос Иллитиан неторопливо прогуливался по своим увеселительным садам на вершине крепости Белого Пламени, как будто ему не было дела ни до чего на свете. Пусть город за блистающими алебастровыми парапетами содрогался и хрипел в агонии, здесь Иллитиана ничто не могло затронуть. Облаченный в удобные просторные одеяния и мягкие туфли, он бродил меж рядами вечно меняющихся фрактальных скульптур по дорожкам, усыпанным толчеными сапфирами. Он останавливался, чтобы глубоко вдохнуть пьянящие ароматы мака грез и цветущих лотосов, лениво покачивающих головками в прохладном воздухе.

Время поджимало, но Иллитиан не желал торопиться, хотя ему и было тяжело поддерживать иллюзию покоя и погруженности в себя. Под его струящейся мантией скрывались доспехи и проектор теневого поля. Недалеко за его спиной маршировали все выжившие телохранители-инкубы с двуручными клэйвами в руках, и их пустолицые шлемы настороженно поворачивались в стороны, выискивая угрозы. За инкубами шел отряд лично отобранных Иллитианом вернорожденных кабалитов Белого Пламени, которые, по его мнению, достаточно заслуживали доверия, чтобы защитить его в момент нужды, а не напасть. На благоразумном расстоянии, скрытые за большой перголой, крались две небесные колесницы «Яд», готовые подвезти дополнительные подкрепления или послужить средством для побега, если это окажется необходимо.

Некогда Иллитиан мог бы счесть подобные предосторожности в сердце собственной цитадели немного чрезмерными, но не сейчас. Пришло время объявить открытое противостояние Векту, что влекло за собой безмерную опасность. Будучи архонтом Белого Пламени, Иллитиан всегда с необыкновенной тщательностью искоренял шпионов и предателей внутри своего кабала. В глубине души Иллитиан всегда знал, что этот день неизбежно настанет, и все же не мог быть до конца уверен, что внутри крепости Белого Пламени не осталось ни единого агента Векта. Они могли наблюдать, выжидать и стремиться нанести наибольший ущерб, когда возможно — будь то нож в спину, невыполненный приказ или просто скверный совет. Начиная с этого момента, он буквально никому не мог доверять. Идя все дальше по роскошным садам, Иллитиан молча улыбался своим выводам. Он провел всю свою жизнь, не доверяя никому и ничему, ибо таково было общее правило самосохранения; иметь же для этого конкретную, определенную причину было… освежающе.

Завернув за угол по мерцающей тропе, Иллитиан вышел в мощеный дворик, в центре которого стоял многоярусный филигранный фонтан из золота и серебра. Он был создан в мастерских искусственного мира Алаиток, а затем установлен в крейсере типа «Затмение». Впоследствии корабль был разграблен блистательным Зовасом Иллитианом. Конечно, это было в те времена, когда Асдрубаэль Вект еще не мог притязать на любую подобную добычу по праву верховного властелина. Иллитиан надеялся, что те, кто стоял вокруг фонтана, ожидая его прибытия, поняли, какую идею он хотел донести, выбрав это место.

Здесь было трое мелких архонтов из Нижней Комморры — Наксипаэль из Ядовитого Потомства, Ховорос из Красных Клинков и Вериксия из Расколотого Слова. Что более важно, присутствовали два архонта из средних ярусов — Малхиерит из Хай'крана и Ксхубаэль из Йолоска. Эти прибыли как представители более чем трех дюжин иных кабалов из их районов — сложной сети долговременных союзов, которые трещали по швам под многообразными тяготами Разобщения.

Ближе к задней стене небольшого двора, под дулами осколочных винтовок настороженных стражей Белого Пламени, размещалась пестрая палитра главарей банд: ведьмы, геллионы, разбойники, бичеватели, даже один скрытный чернильнокожий мандрагор. Эти неприкаянные прибились к крепости Белого Пламени в поисках убежища, и у каждого из них была своя горстка последователей. Благодаря старым связям или попросту взяткам они нашли себе место у подножия стен, под прикрытием пушек, но внутрь допустили только лидеров, чтобы они могли выступать за всех.

Как только в поле их зрения прогулочным шагом вошел Иллитиан, толпа начала сыпать требованиями, вопросами и мольбами. Архонт Белого Пламени улыбнулся, чувствуя свою власть над ними.

— Город лежит в развалинах, а Вект бездействует!

— У нас нет средств к существованию!

— Нижний город затоплен!

— Аэлиндрах уже идет за нами!

Инкубы Иллитиана вышли вперед, чтобы оттеснить просителей угрожающе приподнятыми клэйвами. Иллитиан же ждал, позволяя архонтам несколько мгновений пресыщаться собственным отчаянием. Он слушал, как их голоса становились все более и более пронзительными, и, наконец, поднял руку, требуя тишины.

— Успокойтесь, — твердо сказал им Иллитиан. — Я понимаю ваше великое горе и знаю о смятении, царящем в городе, так же хорошо, как и любой из вас. Почему вы пришли ко мне, а не к Векту? Как верховный властелин, он удерживает у себя все могущество, в то время как я — простой архонт, подобно вам всем.

Иллитиан лгал с невозмутимым лицом. Он насмехался над ними, и они это знали. Благородная династия Иллитианов, наряду с родами Кселиан и Крайллах, правила этим городом долгие века, пока Асдрубаэль Вект не добился их падения. Но все же дом Иллитиан выживал все последующие тысячелетия, и сейчас он высился перед ними в лице Ниоса Иллитиана. Будучи «простым» архонтом кабала Белого Пламени, Иллитиан владел такими ресурсами и влиянием, что присутствующие архонты могли лишь мечтать о чем-то подобном.

— Вект удерживает лишь Центральный пик и некоторые части Горы Скорби, все наши посланники, отправленные туда, не возвращались, — с очевидным отвращением сказала архонт Ксхубаэль, — и с самой первой ударной волны мы одиноки и умираем.

Ксхубаэль была крупна и тяжеловесна для комморритки, на ее пальцах блестели кольца. Иллитиан подумал, что ему сложно поверить, что она когда-либо испытывала лишения.

— Так что, вы пришли ко мне за лекарством от одиночества? — улыбнулся Иллитиан. — Я заинтригован и желаю услышать, что, по вашему мнению, я могу с этим сделать.

— Мы знаем, что Вект неоднократно пытался тебя уничтожить, — лукаво добавил архонт Малхиерит. — Он видит в тебе угрозу.

— Действительно, — с мудрым видом кивнул Иллитиан. — Он готов пожертвовать всеми войсками, которые собрал на Центральном пике, чтобы положить конец мне и всем, кто со мной связан.

Иллитиан внимательно наблюдал за реакцией на это мрачное пророчество. Некоторые из присутствующих не до конца продумали все последствия, прежде чем обратиться за помощью к кабалу Белого Пламени. Только сейчас они осознали, что содеянное ими вполне может выглядеть как измена в глазах верховного властелина. Ксхубаэль и Малхиерит были не из числа подобных глупцов — они уже отступились от Векта точно так же, как он, с их точки зрения, отступился от них.

— Давайте будем откровенны, — сказал Иллитиан. — Скажите, чего вы от меня хотите.

— Позволь нам спуститься в Нижнюю Комморру под твоим символом, чтобы мы могли показать, что за нами стоит поддержка Верхней, — попросил Малхиерит. — Одного вида Белого Пламени будет достаточно, чтобы втянуть в сотрудничество других архонтов.

— А что случится, когда Вект выступит против вас и заявит, что вы посягнули на его власть, лично восстановив контроль над своими ярусами? — спокойно спросил Иллитиан. Он хотел, чтобы они открыто признали, что идут против Векта. Когда в хрониках будут описывать это собрание, будущие поколения должны понимать, что благородный патриот Ниос Иллитиан руководствовался желанием помочь своим согражданам, явившихся к нему с мольбами в час нужды.

Малхиерит и Ксхубаэль обменялись настороженными взглядами, но это был лишь миг нерешительности перед тем, как окончательно затянуть петлю. Они знали, что Вект убьет их самыми ужасными из всех вообразимых способов, если поймает их на том, что они используют покровительство Иллитиана для возвращения своих округов Комморры. Иллитиан сделал вывод, что ситуация в Хай'кране и Йолоске должна быть действительно отчаянная — и с каждым часом становится все хуже.

— Нужно действовать быстро, — с вздохом признал Малхиерит. — Если мы сейчас помедлим, то все, ради чего мы трудились, будет утрачено. Если Вект пойдет против нас просто потому, что мы пытались как-то обезопасить себя, пока он бездействовал, тогда мы будем сражаться с ним. Разве у нас есть иной выбор?

— Малхиерит говорит верно, — проворчала Ксхубаэль. — Мы не можем просто сидеть и ждать, когда Векту заблагорассудится что-то сделать, пока все кругом скатывается в анархию. Да будь он проклят, в самом деле, если он нам не поможет, то нам придется помогать себе самим. Может, он вообще уже мертв, а мы не знаем.

Иллитиан находил весьма маловероятным, что Вект встретил свою давно заслуженную кончину, но решил не возражать ей. Мелкие архонты и главари банд мрачно кивали. Они явно понимали, что любые противоречия с их стороны в настоящий момент приведут только к быстрой и гарантированной смерти от рук воинов Белого Пламени. Они попали в ловушку и были втянуты в заговор просто потому, что стояли рядом, когда более могущественные архонты открыто обсуждали подобные дела. Может быть, позже они попытаются ускользнуть и сбежать с доносом к Векту, но над ними всегда будет висеть вопрос: «Почему вы ничего не сделали, чтобы остановить их?» И все же Иллитиан мысленно сделал себе заметку, чтобы при первой возможности переместить их отряды внутрь крепости. Так проще будет следить за ними и контролировать.

— Вы получите мою поддержку… — начал Иллитиан, но тут его прервал вопль:

— Предатель!

Это воскликнул один из главарей в задней части дворика — молодой гибкий геллион с длинными густыми волосами. Он метнулся к Иллитиану, но двое стражей прыгнули навстречу, чтобы перехватить его. Геллион быстро ушел в сторону и с разворота ударил ближайшего стражника ногой, распоров ему вену лезвиями шпор. Стражник рухнул наземь, заливаясь кровью, и весь двор погрузился в суматоху. Другие стражники бросились вперед с поднятыми винтовками. Инкубы Иллитиана сомкнулись вокруг архонта защитным кольцом. Остальные предводители банд, Малхиерит, Ксхубаэль и другие архонты как один попятились от сумасшедшего отщепенца, мгновенно оказавшись рядом с Иллитианом и его телохранителями, отвлеченными одиноким геллионом.

Именно в этот миг настоящий убийца нанес удар.

Не в натуре Иллитиана было испытывать удачу. Холодная логика была его излюбленным оружием, а тщательно продуманный план — предпочтительным методом. Он всегда стремился не полагаться на случай, даже когда казалось, что судьба все чаще подталкивает его к таким затеям, где шанс играет все большую роль. Иллитиан чувствовал себя, как азартный игрок, который уже поставил на кон все, что имел, но вынужден делать это снова и снова, просто чтобы оставаться в игре. Разумеется, была вероятность, что во время встречи с архонтами произойдет еще одно покушение на его жизнь. Он тщательно проследил, чтобы шансы были на его стороне, но всегда понимал в глубине души, что однажды настанет миг, когда на чаше весов будет лежать вся его жизнь, и тогда в нее вмешается чистая случайность.

Вот он, этот миг. Инкубы редко действовали несогласованно, но на этот раз они оставили слепое пятно, прикрывая Иллитиана. В промежутке между бронированными плечами инкубов мгновенно возник клинок и с неудержимой скоростью устремился к груди Иллитиана. По воле злого случая, Иллитиан увидел оружие, лишь когда оно было в считанных дюймах от него, и отчаянно попытался увернуться — но уже слишком поздно.

Неудачи продолжали накладываться друг на друга. Теневое поле вспыхнуло с микросекундным запозданием и не смогло лишить выпад всей силы, клинок прошел сквозь клубящееся облако энтропической энергии, которая лишь замедлила его, но не остановила, и продолжил движение к сердцу. Острый игольчатый кончик с удивительной легкостью пробил скрытые под одеждой доспехи, рассек твердую, словно алмаз, матрицу, будто она была всего лишь толстой тканью. Когда нашедшее цель острие вонзилось глубоко в плоть Иллитиана, он закричал, в полной уверенности, что испускает свое последнее дыхание. Потом это случилось…

…Где-то в бурлящей неопределенности пустоты чуть встрепенулась древняя и невообразимо чуждая сущность. Движением, осознанным не более, чем подрагивание ресницы, оно разделило и заново сплело нити Судьбы. Удовлетворенная, сущность снова затихла…

…В саду Иллитиана полыхнула ослепительная желтая вспышка. Клинок дрогнул и отскочил, словно наткнулся на камень. Иллитиан отшатнулся, моргая, чтобы убрать яркие пятна, танцующие перед его глазами.

Он смутно видел, как инкубы снова смыкаются вокруг него, рубя клэйвами неведомого убийцу. Потом его зрение частично прояснилось, и он увидел архонта Вериксию, которая лежала у его ног в луже собственной крови. Инкубы отсекли ей руку чуть ниже плеча. Отрубленная рука все еще сжимала клинок, которым она его ударила — оружие выглядело искаженным и оплавленным, как будто его накалили до немыслимых температур.

Иллитиан смотрел сверху вниз на Вериксию, пытаясь понять, почему она пожертвовала собственной жизнью, чтобы попытаться его убить, и почти преуспела. Верность Векту? Страх воздаяния? Хотя силовые лезвия инкубских клэйвов прижигали раны, она была в считанных секундах от того, чтобы окончательно истечь кровью. Она подняла на него взгляд, полный неугасимой решительности, и выплюнула свои последние слова:

— Вект уничтожит и тебя, и всех, кто с тобой! Ты так же мертв, как я — ты просто еще этого не знаешь!

Иллитиану пришлось потрудиться, чтобы взять себя в руки, чтобы его насыщенное адреналином тело не пробирала неконтролируемая дрожь после того, как он так близко разминулся со смертью. Ему хотелось растоптать мертвое лицо Вериксии, закричать на нее, проклинать стражей за то, что они его подвели, убить всех, кто был достаточно близко, чтобы увидеть мгновенный ужас, наполнивший его, когда лезвие вонзилось в плоть.

Вместо этого он сжал губы в тонкую нить, нахмурился и несколько секунд глубоко дышал. Архонты и главари стояли словно парализованные в окружении разгневанных кабалитов Белого Пламени. В нескольких метрах от него валялся труп геллиона. Он лежал наполовину в фонтане, испещренный бесчисленными красными кратерами, где осколочные винтовки разорвали его плоть, уже почерневшую и раздутую от десятков различных токсинов, распространяющихся внутри.

Иллитиан посмотрел на застывшие, исполненные страха лица перед собой. Они ожидали, что их перебьют. Именно так бы обошелся с ними Вект в подобных обстоятельствах. Даже вероятности, что кто-то из остальных знал хоть что-то о покушении, было бы достаточно, чтобы приказать подвергнуть пыткам и убить каждого из них. В соответствии со своей смертоносной змеиной логикой, Вект счел бы, что ни один из этих архонтов не стоит того, чтобы рисковать и оставлять его в живых после подобного случая. Иллитиан закрыл глаза и снова глубоко вдохнул. Он не был Вектом. По крайней мере, пока что. Он открыл глаза и милостиво улыбнулся.

— Как я говорил… — с ледяным спокойствием произнес Иллитиан, — …прежде чем меня столь грубо прервали, я поддержу вас в попытках вернуть ваши ярусы города. Я уполномочу своей властью любого архонта, которому она нужна для того, чтобы вернуть наш осажденный город под контроль. В нынешнем кризисе Вект доказал, что недостоин быть нашим лидером, и нам самая пора взять дела в собственные руки. Именно так, как вы сказали — мы должны держаться друг друга, чтобы помочь самим себе.

Глупцы жадно глотали его слова и кивали, выражая довольное согласие со всем, что говорил Иллитиан. За доверчивыми улыбками, несомненно, крутились шестеренки: архонты размышляли, насколько далеко они могут зайти вместе с Белым Пламенем и что они могут с этого получить. Неважно, ведь теперь они были его архонтами, не Векта, и с каждым мигом, что они провели в услужении ему, им будет сложнее освободиться. Он привяжет их к себе еще крепче, и они привлекут других архонтов, надеясь снизить свой собственный риск. Одиночке тяжело устроить революцию, но в толпе каждый может позволить себе храбрость.

На миг Иллитиана отвлекли невидимые голоса, прошептавшие ему несколько докладов. Два из них были ожидаемыми, третий же — ни в коей степени. Архонт Белого Пламени ответил несколькими сжатыми инструкциями, прежде чем снова повернуться к своей плененной аудитории. Без дальнейших притворств он начал раздавать им приказы.

— Так что ж, к делу. Наксипаэль и Ховорос — идите и разберитесь с кабалитами Вериксии из Расколотого Слова, уничтожьте упорствующих и включите остальных в свои ряды. Малхиерит и Ксхубаэль — вам нужно отправиться на свои ярусы сейчас, так как вскоре это станет значительно сложнее. Вам покажут дорогу через фундаментальный слой — полеты в любой момент могут стать крайне опасными для вашего здоровья.

Словно подчеркивая слова Иллитиана, в вышине прогремели накладывающиеся друг на друга сверхзвуковые удары. Бросив взгляд наверх, Иллитиан увидел тонкие полосы, оставляемые хвостовыми огнями «Острокрылов», что кружили в небесах. Они вернулись со значительным подкреплением и, если верить прошептанным докладам, недалеко за ними следовала громадная армия кабалитов Черного Сердца. Пока что реактивные истребители медлили, держась за радиусом эффективного поражения орудий крепости, и ждали, терпеливые, как стервятники, реющие над куском падали.

Когда архонтов и главарей банд начали уводить под надзором тяжеловооруженной стражи, Иллитиан приказал привести во двор неожиданного гостя, чтобы переговорить с ним лично. Посредством различных уловок Иллитиан заставил своих новых союзников задержаться ровно настолько, чтобы они успели увидеть прибытие бледнокожего мастера-гемункула, Беллатониса. Пусть они спрашивают себя, что за планы он замышляет, пусть строят теории, как уникальные умения гемункулов могут послужить интригам Иллитиана. Им не следует знать, что Беллатониса просто поймали крадущимся по нижним уровням крепости, или что гемункул спас свою шкуру, лишь заявив, что ему срочно нужно обсудить с Иллитианом некие важные дела.

Харбир старался не сглатывать от волнения, когда небесная колесница «Яд», на борту которой он находился, резко спикировала к садам на вершине крепости Белого Пламени. Он стиснул в одной руке цилиндр с головой Анжевер, крепко держась другой за изогнутый поручень. Гравилет опустился и высадил его в маленьком дворике с фонтаном. Когда Харбир вышел, стражники Иллитиана как раз уволакивали оттуда два трупа и уводили группу каких-то взволнованно выглядящих личностей.

Он узнал в толпе архонта Наксипаэля и на миг запаниковал, подумав, что сейчас он его узнает, и все раскроется. Потом он вспомнил, что носит лицо Беллатониса, и расслабился. Наксипаэль никак не мог знать, что этот «Беллатонис» на самом деле — тот самый тощий наемник, который сбежал от него еще тогда в Хай'кране.

Иллитиан стоял у одной из стен дворика, окруженный инкубами, и выжидающе созерцал приближение Харбира. Для Харбира это было совершенно новое ощущение — архонт Белого Пламени глядел на него не с презрением. Те несколько раз, что они лично встречались, Иллитиан всегда рассматривал Харбира как никчемное уличное отребье, временного агента Беллатониса, которого едва можно было счесть компетентным, и поэтому считал, что тот совершенно не заслуживает его внимания. Однако к самому гемункулу, как теперь понял Харбир, Иллитиан питал толику осторожного уважения и относился к нему не совсем как к равному, но, определенно, как к силе, с которой надо было считаться.

В его голове снова зашептал надоедливый голос Анжевер.

+Не будь слишком самоуверен — на самом деле гораздо проще лгать тому, кто смотрит на тебя сверху вниз, чем тому, кому есть до тебя дело, так что не отклоняйся от того, что я тебе говорила.+

Харбиру пришлось подавить дрожь. Он все никак не мог привыкнуть к тому, что у него меж ушей временами разговаривал призрачный голос. Ему казалось, будто с ним шепчутся духи умерших.

— Приветствую, мой архонт, — сказал Харбир, подойдя ближе. Он пытался разговаривать с тоном, который Анжевер описывала как оттенок веселого пренебрежения, обычно используемый Беллатонисом. Глаза Иллитиана моментально сузились в подозрении.

— Беллатонис, я не чаял увидеть тебя снова, — сухо сообщил Иллитиан. — Ты выглядишь так, словно прошел войну. Вижу, ты принес с собой и старуху. Полагаю, она может еще оказаться полезна.

— Произошло покушение на мою жизнь, — начал Харбир, спокойно и легко повторяя хорошо отрепетированные слова. — Это случилось в моей личной мастерской — там, где я занимался тем особым проектом по вашему поручению.

Лицо Иллитиана застыло, когда он услышал этот намек на воскрешение Эль'Уриака.

— Кто на тебя напал? — потребовал ответа архонт.

— Мой старый ковен, Черное Схождение. Они послали по моему следу «Талос». Они, очевидно, верят, что я совершил нечто дурное… Нет, непростительное.

По лицу Иллитиана невозможно было прочесть, что он думает. Мгновение он, видимо, делал прикидки, а потом сказал:

— Для меня это ничего не значит. Они — твои враги, а не мои. Как видишь, — Иллитиан сделал жест в ту сторону, куда унесли тела, — у меня прямо сейчас предостаточно своих собственных противников. Я не желаю умножать их число, ввязываясь из-за тебя в какую-то непонятную ссору с целым ковеном гемункулов.

— Вы игнорируете тот факт, что им, очевидно, известно то, что мы сделали, — продолжал настаивать Харбир, как ему казалось, с правдоподобной уверенностью. Ему начинало нравиться это маленькое представление.

Иллитиан без интереса пожал плечами.

— Сомневаюсь, что Черное Схождение поделится этим знанием с кем-то еще, если их затянет в погром Векта. Разве ты раньше не жаловался, что они никому не передадут свои знания, даже если от этого будет зависеть существование самой вселенной?

В голове Харбира раздался резкий, настойчивый призрачный шепот:

+Помни, что я тебе говорила. Не обсуждай с ним то, о чем вы могли беседовать раньше. Иллитиан относится к тебе подозрительно и пытается сбить тебя с толку мелкими деталями прежних разговоров.+

Харбир не принимал в расчет, что Иллитиан может предполагать наличие самозванцев, выдающих себя за тех, кто ему знаком. Странная настойчивость, которую проявляла Анжевер, когда требовала заучить все фразы, вдруг перестала казаться такой странной. Ему нужно было как-то ответить, поэтому он решил не отступать от сценария.

— У Черного Схождения есть еще кое-что, что вам хотелось бы добыть, — сказал Харбир. — Некто, кого вы ищете с тех самых пор, как она исчезла.

Мрачный взгляд Иллитиана на мгновение вперился в чужое лицо Харбира. Архонт Белого Пламени не смог скрыть, что заинтересован этим намеком. Дай ему простую загадку, сказала Анжевер, и Иллитиан не сможет противостоять соблазну ее разгадать. Харбиру казалось, что это не самый прямой путь к цели — мести Беллатонису — но Анжевер хорошо разбиралась в придворных интригах Верхней Комморры, не под стать обычному вору и убийце вроде Харбира.

— Ты подразумеваешь, что Черное Схождение удерживает мою давнюю и дорогую подругу, Кселиан, — сказал Иллитиан. — Это интересная теория. К несчастью, я не могу и представить, что у тебя есть какие-то доказательства.

— Кселиан была одним из ваших старейших и могущественнейших союзников. Вернув ее, вы могли бы снова привлечь на свою сторону Клинки Желания, за которыми последовали бы многие из крупнейших ведьминских культов. Вы не можете победить Векта без нее.

— Это ты так считаешь, — опасно протянул Иллитиан. Харбир не ответил на выпад. Анжевер подстроила все так, что он мог только утверждать, а не спорить над фактами. Может быть, Иллитиан и мог победить Векта самостоятельно, но, когда они шпионили за ним посредством кристалла, то услышали достаточно намеков на то, что он активно ищет новых союзников. По словам Анжевер, Кселиан была самым сильным соратником Иллитиана. Харбир продолжил следовать сценарию, пытаясь избавиться от чувства, что он загоняет себя во все более глубокую яму.

— Если бы вы просто дали мне то, что нужно, я бы мог отвести ваших воинов в сердце лабиринта Черного Схождения, — заявил Харбир. — Вы сможете забрать Кселиан, а я смогу проследить за тем, чтобы мои бывшие собратья по ковену получили, что им причитается, за все мои неудобства.

Иллитиан усмехнулся этому предложению.

— Ты хочешь лишить меня части войск накануне битвы, — ответил он, — чтобы отправиться на охоту неведомо за чем, что известно лишь по твоим словам, и, вне сомнения, видишь себя командующим этой… экспедицией.

Архонт Белого Пламени покачал головой и посмотрел на небо, прежде чем продолжить. В вышине над крепостью виднелось плотное сплетение огненных следов. «Острокрылы» и «Пустотные вороны» поблескивали в тусклом свете Илмей, нетерпеливо описывая пируэты в небе в ожидании приказов атаковать.

— Лакеи Векта уже стоят у моих ворот и требуют, чтобы их впустили. Очень скоро они соберутся с силами, чтобы попытаться сокрушить крепость Белого Пламени. Мы проверим, кто сильнее — орды Векта или моя готовность их принять. Ты пришел слишком поздно, гемункул.

Харбир чувствовал, как ускользают его шансы на успех. Идея была такова: добиться помощи у Иллитиана и выследить подлинного Беллатониса. Теперь оказалось, что архонту Белого Пламени наплевать на вероятность шантажа со стороны Черного Схождения, и к тому же он не желает посылать хоть какие-то войска за Кселиан. У Харбира закончились все заранее подготовленные приманки. Он решил попробовать нечто иное.

— Почему бы вам самим туда не отправиться? — спросил Харбир. — Вы могли бы лично возглавить нашу экспедицию, чтобы удостовериться в том, что она пройдет успешно. И что, вероятно, более важно, вас не будет в крепости в критический момент, если вдруг ваша готовность окажется меньше, чем таковая войск Векта.

+Глупец! Он ни за что на это не согласится!+ с ненавистью прошипела Анжевер. +Иллитиан слишком труслив, чтобы руководить с передовой.+

— Я не могу бросить моих верных последователей в такое время, — возразил Иллитиан, но Харбир счел это заявление неубедительным — архонт, по меньшей мере, размышлял над этой идеей. Может быть, на самом деле он больше боялся орд Векта, чем лабиринта Черного Схождения.

— Вы можете сказать своим воинам — со всей честностью — что отправляетесь на опасную миссию, чтобы вернуть в бой свою давнюю соратницу, Кселиан, — сказал Харбир. — Если они так верны, как вы говорите, то они с радостью примут эту новость и одобрят это начинание. Если же вы окажетесь заперты в крепости, то не сможете влиять на исход событий за ее пределами.

Иллитиан на миг склонил голову набок, как будто прислушиваясь к кому-то невидимому. Он, судя по всему, принял решение, и его темные глаза вспыхнули внезапной целеустремленностью.

— Нам нужно поскорее выдвигаться, — объявил Иллитиан. — Ситрак движется сюда через Гору Скорби, и его эскорт уже оцепил крепость. Если мы отправимся сейчас, то еще успеем проскользнуть сквозь кордон до прибытия основных сил. Потом будет слишком поздно.

Харбира слегка ошеломил такой поворот. Он лишь хотел намекнуть, что время поджимает, но поток событий внезапно подхватил его и понес. Планировалось постепенно снискать расположение Иллитиана и получить власть над ним, подвесив перед его лицом соблазнительную наживку. Полноценная спасательная миссия, охота за Кселиан в полных ловушек глубинах лабиринта Черного Схождения — этого он никогда не хотел, но именно это, очевидно, ему и предстояло получить.

+Дитя, что ты наделал?+ горько вздохнула Анжевер в его сознании.

Глава 9 ГРОТЕСКНЫЕ СОЗДАНИЯ

Обезглавливатель был терпеливым охотником — воистину, более терпеливых не существовало. Он выслеживал отдельных врагов на протяжении десятилетий на множестве различных миров, он мог неделями лежать в засаде, выжидая идеального момента для того, чтобы забрать трофей. Он ждал, пока добыча, которая мнила себя не добычей, сражалась со стаей мандрагор, пока не возникла патовая ситуация. Он видел, как явилась другая стая и сама забрала их как трофеи. Заинтригованный, он спустился туда, когда они ушли, чтобы изучить отметины, оставленные мандрагорами.

Кхерадруах нашел неровные подобия кровных знаков, которые остались после этих двух стай. Он узнал старые символы, отметки двух братьев-королей, которые вели давнее и жестокое соперничество, не интересовавшее Обезглавливателя. Чужаки, впрочем, оставили собственные знаки, провозглашающие верность одному из братьев. Это было неправильно и только наполнило Кхерадруаха еще большим раздражением. Существа из внешнего мира были добычей, на которую следовало охотиться, а не соперниками или собратьями по выводку, чтобы тратить на них время.

Инстинкт, как всегда, вел его вперед, на поиски идеальных трофеев. Он следовал за стаей мандрагор и уменьшающимся караваном рабов, пока они не достигли цитадели одного из братьев. Теперь он снова ждал и терпеливо прислушивался к перешептываниям на ночном ветру.

Ксагор подтащил по неровному полу еще один труп и, довольно крякнув, сбросил его в яму с плотью. Затем он подобрал длинную железную лопату и утопил труп в булькающей массе. Вонь стояла неописуемая, но для развалины вроде Ксагора это был просто запах работающего производства и сырья, подготавливаемого к обработке. В некоем роде он был странно счастлив, больше, чем когда-либо с момента прибытия в Аэлиндрах. Место, которое хозяин выбрал в качестве нового временного обиталища, напоминало пещеру с низким потолком. В полу были ямы неправильной формы, где обитали специально адаптированные микроорганизмы, превращающие плоть трупов в податливую жирную массу. При наличии правильных стимулов, как знал Ксагор, из этой сырой глины можно было вылепить кости, мышцы, ткани и даже (если тот, кто этим занимался, был настолько искусен в ваянии плоти, как его хозяин) сложнейшие внутренние органы.

С одной стороны от ям, вдоль стены пещеры, стояла разнокалиберная коллекция грубых вертикальных саркофагов. Им было далеко до вычурных регенерационных камер с хрустальными передними стенами, которые использовала для возрождения элита Комморры. Эти саркофаги были сделаны из пластов кости, которой грубо придали форму, соединенных блестящими полосками хрящей. Они возвышались на три метра, и к тому, что находилось внутри каждого из них, было подведено множество змеящихся труб и шлангов, исходящих из ям плоти. Обитатели саркофагов были чудовищными, массивными зверюгами, чья ширина почти равнялась росту. Их черты скрадывались липкими мембранами, закрывающими саркофаги спереди, но они давили изнутри на перепончатую стенку, и по вырисовывающимся силуэтам можно было предположить, что их внешность характеризуется изобилием сухожилий, похожих на канаты мышц и неровно торчащих костей.

Беллатонис дежурил у саркофагов и проверял каждый из них с материнской заботой курицы-наседки. Он был облачен в просторные одежды из черных шкур и обесцветил свою кожу, чтобы она стала ближе к личному идеалу гемункулов — чистому молочно-белому цвету. Ксагор был особенно рад тому, что хозяин все больше и больше походил на себя прежнего. Утрата Харбира немного печалила Ксагора, но он утешал себя тем, что потеря хозяина опечалила бы его гораздо, гораздо больше.

Однако хозяин выглядел озабоченно и постоянно перепроверял один из саркофагов с помощью снабженного линзами аппарата, поднося его к глазу. Наконец, он подошел к Ксагору, пока тот волок к ямам еще одно тело.

— Будь добр, скажи мне, Ксагор, — с отеческой улыбкой попросил гемункул, — сколько этих ур-гулей ты сбросил в ямы и куда именно их поместил.

— Семь, хозяин, — ответил Ксагор и указал на ямы, которые использовал.

Как только он опустил руку, Беллатонис врезал ему по лицу. Удар был точно рассчитан так, чтобы железная маска Ксагора с хрустом вдавилась в нос, отчего у него заслезились глаза. Внутри что-то лопнуло, и он почувствовал, как горячая кровь моментально хлынула сверху на его губы. Он поборол желание сорвать маску и (в некой глубоко погребенной части своей души) ударить в ответ. Вместо этого он с несчастным видом опустил голову пред лицом необъяснимого гнева своего господина.

— Почему я должен постоянно жить в окружении идиотов? — зашипел Беллатонис, занося руку для нового удара. — Они больные! Все до единого! Нам придется опустошить зараженные ямы и начать все заново. Гротески, подсоединенные к ним, загублены — они кишат паразитами и патогенами, подобных которым я никогда не видел! Как ты не заметил, что сырье испорчено?

Досада гемункула уязвила Ксагора больше, чем сам удар. Он не уделял много времени осмотру трупов, а просто собирал их снаружи, где их сбрасывали, и оттаскивал к ямам. То, что он запомнил, сколько именно тощих ур-гулей попало в варево, было чистой случайностью. Большая часть тел принадлежала к рабским расам, к ним примешивалось несколько окровавленных комморритов, горстка угольно-черных мандрагор и какие-то странные безымянные твари, которых Ксагор никогда раньше не видел. Отчаянно желая оправдаться, Ксагор выпалил единственную уместную информацию об ур-гулях, которую он знал:

— Те ур-гули, которых мы видели в Комморре, тоже были больны! Этот подумал, ничего странного, что их тела принесли частично сгнившими, считал, это их естественное состояние, как у тех, что наверху.

Беллатонис остановился, не убирая занесенную руку, и пристально посмотрел на Ксагора.

— Что ты только что сказал про ур-гулей в Комморре? Повтори сейчас же.

— Т-те ур-гули, которых мы видели в Комморре, тоже были больны? — неуверенно промямлил Ксагор.

Беллатонис медленно опустил руку.

— Это, как мне кажется, больше, чем совпадение, — пробормотал он про себя и снова повернулся к ямам плоти, на которые указывал Ксагор. Он снова извлек линзовое устройство и подверг бурлящую жижу длительному осмотру. В конце концов гемункул вынул из рукава длинный тонкий стилус и с преувеличенной осторожностью дотронулся им до поверхности мерзко пахнущего месива. Убрав инструмент, он еще несколько минут изучал сквозь линзы блестящую каплю, повисшую на кончике стилуса, а затем бросил его обратно в яму.

Гемункул глубоко и хрипло втянул в себя воздух, прежде чем снова заговорить.

— Ксагор, у нас должны быть под рукой баки с денатуратом, беги и принеси их сюда. Быстро.

Ксагор поспешил за баками, которые стояли в нише в одной из стен пещеры. Гладкий камень, из которого состояли эти сосуды, был одной из немногих субстанций во вселенной, которая могла выдержать длительное соприкосновение с их содержимым. К несчастью, это еще и делало их слишком тяжелыми, чтобы их мог перемещать один развалина. Ксагору пришлось один за другим подтаскивать баки к тому месту, где стоял Беллатонис, глубоко погруженный в размышления. Хотя сосуды были плотно запечатаны, наружу просачивался острый и терпкий запах, который резал окровавленные ноздри Ксагора и проникал прямиком в носовые пазухи, отчего глаза снова начали слезиться. К тому времени, как Ксагор приволок последний сосуд, он набрался достаточной храбрости, чтобы задать вопрос.

— Хозяин… этот хочет спросить, что происходит? — рискнул Ксагор.

Беллатонис повернулся и, продемонстрировав удивительную силу, поднял последний бак из рук Ксагора, прежде чем ответить. Пока гемункул говорил, его ловкие пальцы ломали печати. Ксагор встревожился, увидев, что Беллатонис скрыл лицо маской, чего развалина не наблюдал за все время работы с ним.

— Болезнь, которой заражены эти трупы, имеет… необычную природу, — сказал Беллатонис. — Она сотворена, точно так же целенаправленно, как стеклянная чума, и имеет столь же неестественное происхождение.

Гемункул опрокинул содержимое сосуда в ближайшую яму. Густая янтарная жидкость смешалась с жижей из плоти, выпуская облака дыма. Зловонная масса в яме несколько секунд яростно кипела и бурлила, а затем превратилась в черную субстанцию, похожую на смолу.

— Неестественное? — тревожно переспросил Ксагор. Если гемункул использовал такое слово, это значило, что он имеет дело с чем-то действительно и глубоко выходящим за рамки нормы.

— Я уверен, что это проявление того вида моровой болезни, который мы наиболее часто ассоциируем с демонами и иными сущностями, что обитают за пеленой. Это инфекция, способная разложить не только тело зараженного, но и его душу.

Ксагор сжался от страха, глядя, как хозяин расхаживает по сторонам и уничтожает содержимое загрязненных ям. Отвратительная вонь, уже наполняющая пещеру, вскоре стала практически токсичной. Демонический мор — для Ксагора это было что-то новое, куда привычней для него была концепция демонического нашествия.

— Придется ли нам бежать из Аэлиндраха? — наконец спросил Ксагор. — Куда нам идти?

Беллатонис покачал головой.

— Мы и шага не сможем сделать за пределы дворца Ксхакоруаха — его приспешники схватят нас и притащат обратно. А то, куда нам пойти, это само по себе отдельный, нерешаемый и совершенно справедливый вопрос. Если мои догадки верны, то нигде уже не безопасно…

— Из-за демонического мора, хозяин? Разве его нельзя излечить?

— Единственное реальное лекарство — это смерть зараженного, но даже тогда пораженная душа — невзирая на предположительное бессмертие, каковое приписывается душам — будет продолжать отравленное существование в рабстве у того, кто создал этот мор. Вкратце — нет, не существует никакого лекарства, которое я мог бы представить. Огонь, в больших количествах — вот что бы я прописал.

— Тогда что нам делать? — заныл Ксагор. Очевидное беспокойство хозяина заставляло развалину чувствовать все больший страх. Весь мир Ксагора строился на представлении о практически полном всеведении Беллатониса во всех делах, касающихся плоти. Видеть, как хозяин отступает перед столь давно известным противником, как болезнь — это казалось нонсенсом. Вирус, бактерия, мор, патоген или паразит — все они были лишь очередными факторами, которыми мог манипулировать мастер-гемункул… разве не так?

— Мы сделаем единственное, что можем, Ксагор, — сказал Беллатонис. — Мы расскажем Ксхакоруаху о своих находках и посмотрим, что у него есть сказать по этому поводу.

Беллатонис и Ксагор медленно пробирались по затененным путям дворца Ксхакоруаха, разыскивая короля мандрагор. Это было легче сказать, чем сделать, ибо, как и само царство Аэлиндрах, дворец не был чем-то постоянным и зафиксированным в одном месте. Его внутренние измерения постоянно менялись; то появлялись плотные стены черноты, блокирующие старые маршруты, то в прежде непроницаемой тени появлялись разрывы и отверстия, открывающие новые дороги. Они прилагали все усилия, чтобы найти верный путь, петляли по покрытым теневыми знаками склепам и затемненным коридорам, ощупью поднимались по лестницам и спускались по спиральным пандусам. Скрытные мандрагоры, которые кишели в этом казавшемся бесконечным пространстве, по-прежнему относились к ним как к чужакам. Ни один из тенекожих обитателей не преграждал им путь, но при этом и не предлагал помощь.

Прошло много времени, прежде чем они добрались до пространства, которое выглядело как грандиозная сводчатая галерея такой длины, что ее дальний конец терялся для восприятия. Там они, наконец, нашли двор Ксхакоруаха, восседавшего под светочами, что пылали зеленым колдовским огнем, от которого тени вокруг него лишь становились еще глубже. Группа ночных извергов преклонялась перед гигантской фигурой короля мандрагор — новое свидетельство того, что он собирал войска для войны с Азоруахом.

— Беллатонис, мой повелитель чудовищ и исчадий, — прогремел король теней, — что привело тебя к Ксхакоруаху? Ты уже закончил свои труды?

— Увы, нет, мой архонт, — ответил Беллатонис. — Гротески, впрочем, все еще зреют и вскоре будут готовы присоединиться к твоим последователям. Я пришел сюда, потому что мы столкнулись с проблемой, и я почувствовал, что тебя следует немедленно оповестить о ней…

Повисла неловкая пауза, в течение которой Беллатонис разглядывал ночных извергов, которые теперь жались у колен Ксхакоруаха, словно кучка бездомных детей с кожей цвета сажи. Каждый из ночных извергов был лидером стаи мандрагор, внушающим ужас охотником и преследователем, однако в присутствии короля теней они казались странно пассивными, почти как животные. Запретные руны, вытравленные на угольно-черных шкурах извергов, имели тот же болезненный изумрудный оттенок, как и узоры самого Ксхакоруаха.

— Возможно, будет лучше обсудить это наедине? — попросил Беллатонис. — Я бы не хотел отвлекать твоих верных последователей от их обязанностей своими скучными бытовыми тревогами.

— В Аэлиндрахе нет уединения, — прогрохотал Ксхакоруах. — Каждое слово, когда-либо прошептанное, можно разыскать запутавшимся где-то в теневом плетении. Терпеливый охотник может выведать любую тайну — ибо где еще спрятаться тайнам, кроме как в царстве теней?

— Да… пожалуй, — сказал Беллатонис. — И все же, несмотря на это, одно дело — когда приходится выведывать тайну, а другое — когда она лежит открыто, на виду у всех.

Ксхакоруах пожал плечами и сделал жест. Ночные изверги разбежались по глубоким теням галереи и беззвучно исчезли. Темный гигант сложил длинные руки и выжидающе замер.

— Некоторое количество сырья, поставленное для производства гротесков, было загрязнено, — начал Беллатонис. — Конкретно, тела ур-гулей, отправленные в ямы плоти, несли в себе крайне заразные моровые болезни. Они уже испортили несколько моих творений, и я очень близок к мысли, что нам следует уничтожить всю партию и начать снова.

Король мандрагор медленно покачал головой.

— Времени нет, мы вскоре выступим на войну, с твоими созданиями или без. В конечном счете они бы значительно увеличили наши шансы. Почему ты боишься заразы? Гемункулы, как говорят, повелевают плотью — неужто Беллатонис теперь говорит, что их может победить какой-то микроб?

— Это не обычное заражение, — парировал Беллатонис. — Ур-гули инфицированы чем-то, пришедшим из-за пелены. В них скверна демонического семени. Мой ассистент сообщает, что видел в Комморре других ур-гулей, которые тоже были заражены. Боюсь, что мы стали свидетелями начала эпидемии, подобной которой Комморра никогда еще не видела.

— Знаешь ли ты, откуда произошли ур-гули, Беллатонис? — без явственного интереса спросил король теней. — Говорят, что их впервые вывели владыки Шаа-Дома, чтобы защищать лабиринты своих зиккуратов. Лишь потом они выплеснулись из того проклятого царства и образовали орды вредителей, что досаждают Нижней Комморре.

— Да, мне известна эта история, — с некоторым недоумением ответил Беллатонис.

— После того, как кулак Векта разбил преграды Шаа-Дома, он стал местом для игрищ демонов. Тысячи лет дули там странные ветра. Кто может сказать, как они могли исказить существ, попавших в их хватку?

— При нормальном положении вещей ур-гули не заражены подобной скверной, — мягко возразил Беллатонис. — Мне можно верить, я на своем веку стольких подверг вивисекции, что знаю, в чем разница. Это нечто иное.

— Неужели? Может быть, они вернулись в свое исходное состояние под влиянием Аэлиндраха и сил Разобщения. Снова дуют странные ветра, и ур-гули запутались в плетении теней. Если когда-то они и служили владыкам проклятого Шаа-Дома, то теперь они служат лишь Ксхакоруаху…

Беллатонис поднял взгляд на темное, лишенное черт лицо короля мандрагор, пытаясь догадаться, что за безумие таится в нем. Дискомфорт, который он почувствовал, впервые появившись при дворе Ксхакоруаха, вернулся с удвоенной силой. Король заявлял, что больные ур-гули — его собственные слуги, и это значило, что он использовал их, чтобы распространять в Комморре чуму, при этом полностью понимая ее демоническое происхождение. Гемункул поджал губы и хорошенько подумал, прежде чем ответить самой бытовой жалобой, какую только мог вспомнить.

— Ну что ж, эти ур-гули для моих целей не годятся. Для ваяния мне нужна неоскверненная плоть и кровь.

— Будет так, как ты пожелаешь, — небрежно посулил Ксхакоруах, — а теперь иди и готовь своих монстров. Осталось уже недолго, вскоре мы выступим против моего брата, и когда мы завоюем победу, весь Аэлиндрах будет покоряться моим приказам!

Беллатонис поклонился и, пятясь, без слов удалился от короля мандрагор. Судя по всему, чумные ур-гули были секретным оружием Ксхакоруаха, но не тем, которое он мог применить против своего брата, чтобы наверняка добиться победы. Оставалась только одна иная цель, и ею была сама Комморра. Амбиции Ксхакоруаха были больше, чем даже установление власти над расширяющимся субцарством Аэлиндрах. Он имел виды на весь город.

Глава 10 НАШЕСТВИЕ

Валоссиан Ситрак, словно призрак, проскользнул по растрескавшемуся коридору и спустился по лестнице, которая шатко кренилась, будто пьяная. Пыль и дым жалили его ноздри, вдалеке слышались глухие отзвуки ревущего огня и воплей, но здесь все было обманчиво тихим и спокойным. Ситрак на секунду остановился, присел на корточки, осторожно держа свой иссушающий клинок за спиной, и наклонился, чтобы более тщательно осмотреть ступени. Тысячи пленных духов, что обитали в его доспехах, двигались и шептались на задворках его разума, умоляя, угрожая, советуя и проклиная. Элфор Хелманрисс, тень человеческого псайкера-примарис, которого Ситрак выследил восемьсот лет назад, чуял недавние шаги нынешней добычи Ситрака, все еще отдающиеся в эфире. Инквизитор Илем Харпоров, другой человек, пойманный не так давно, не мог не заметить, что здесь были еще три следа, и один из идущих был отягощен сильнее, чем остальные. Ви'ссандорж Аз, макелианский скиталец, который когда-то был легендой своего народа, все еще чувствовал легкий привкус крови, пота и металла, оставшийся в воздухе. Ситрак был на верном пути.

Архонт спустился по растресканным ступеням, образующим плавную спираль, закрученную по часовой стрелке. Он был по-прежнему зол, и его досада грозила опасностью. Арлекин настолько затянул его пребывание с Вектом, что он едва не пропустил самые непосредственные и кровавые этапы сражения. Он уже очень, очень долго не принимал участия во внутригородских конфликтах подобного масштаба и не хотел упустить этот момент, не добыв себе что-нибудь на память о нем. Теперь, когда бои вокруг Алзос'Кверион-Ва начали утихать, он довольно-таки безнадежно разыскивал достаточно ценный трофей, чтобы по-настоящему отметить эти события.

Лестница закончилась, за ней открылся коридор с низким сводчатым потолком. Ситрак осторожно вошел в него и услышал, как впереди раздался скрежет поворачивающегося замкового механизма, а еще — тихие, спешные перешептывания нескольких голосов. Он слегка ускорил шаг и начал красться вперед, держа наготове поднятый иссушающий клинок. Невидимые двери утонули в стенах, внутрь коридора пролился свет, и перед Ситраком предстал похожий на осу корпус небесной колесницы «Яд». Рядом с ним суетились три фигуры, готовя транспорт к отлету. Они были сплошь покрыты пластинчатой броней, которая казалась мягкой и лоснилась красным оттенком сырого мяса. Фигура в центре, выделявшаяся высоким заостренным шлемом и плащом из бледной кожи, устанавливала на заднюю пассажирскую площадку «Яда» угловатый ларец. Ситрак вышел вперед, чтобы все трое могли его видеть, и проговорил:

— Архонт Вхигис, твое путешествие подошло к концу.

Архонт Содранной Маски зашипел и отпрыгнул от «Яда», как будто обжегся. Его вернорожденные братья вынули оружие и немедля помчались на Ситрака. Для них он был лишь одиноким противником, а они были закалены в боях и с рождения тренировались всем смертоносным навыкам комморритского искусства войны. Смерть этого единственного врага позволит всем троим сбежать из гибельной ловушки Алзос'Кверион-Ва и, возможно, начать новую жизнь где-нибудь на нижних уровнях. Так они думали, пока бежали на Ситрака с оружием наготове, не сознавая, что противостоит им на самом деле.

Ситрак выпустил толику энергии из пленных духов в своих доспехах, чтобы она влилась в его тело. Его восприятие изменилось: бегущие вернорожденные как будто сбавили скорость и начали медленно плыть навстречу, перед ними и позади них появилась вереница из множества размытых картин, отображающих их прошлое и будущее местоположение. Первый вернорожденный начинал ложный выпад, чтобы заставить Ситрака открыться кнуту-агонизатору, которым был вооружен второй. Архонт Вхигис позади них нацеливал бласт-пистолет. Ситрак почувствовал, что он бы выстрелил вне зависимости от риска задеть своих братьев: Вхигис рассчитывал, что удачное попадание из компактного оружия темного света завершит схватку еще до ее начала. Архонт Содранной Маски, вероятно, был достаточно проницателен, чтобы понять, что сухопарый воин в причудливых доспехах, который отыскал их, — не простой кабалит.

Ситрак просто проигнорировал клинок, которым замахнулся первый противник. Вместо этого он обогнул несущуюся навстречу фигуру и рубанул того, что бежал сзади, вооруженный агонизатором. Иссушающий клинок рассек запястье кнутобойца, как раз когда тот замахивался своим длинным шипастым кабелем, и жестокое оружие отлетело в сторону, извиваясь, как раненая змея. К несчастью, оппонент Ситрака не оценил его изящный прием, потому что иссушающий клинок выполнил свое первостепенное предназначение и в мгновение ока вытянул всю влагу из тела вернорожденного. Съежившаяся телесная оболочка распалась в пыль, и опустевшие доспехи цвета сырого мяса рухнули наземь.

Ситрак припал к земле за миг до того, как бласт-пистолет Вхигиса выплюнул обжигающий сетчатку луч темного света, пронзивший то место, где он стоял долей секунды ранее. Первый вернорожденный, тот, что пытался отвлечь его ложным ударом, попал под заряд, угодивший прямо между лопаток. Грудь воина испарилась во вспышке жара и света, и его труп упал рядом с пустыми доспехами собрата. Ситрак поднялся и устремил мрачный взгляд на архонта Вхигиса. Как и подобало тому, кто носил титул архонта Содранной Маски, Вхигис носил кожу своего предшественника, растянутую поперек забрала его заостренного шлема. Глаза, виднеющиеся через отверстия в коже, излучали страх и ярость в равной степени.

— Ты позоришь себя. Сразись со мной по-настоящему, и, может быть, еще отвоюешь свою жизнь, — сказал Ситрак.

— Так я и поверил Валоссиану Ситраку! — выплюнул в ответ Вхигис. — Я знаю, кто ты такой — ты пес Векта! Зачем ты пришел за мной?

— Твой кабал оказал открытое неповиновение верховному властелину и теперь должен поплатиться за это… — ответил Ситрак, поводя в стороны иссушающим клинком. Рассекая воздух, лезвие оставляло за собой дымные следы. — …как и ты. Твоя душа завещана мне.

— Пошел ты в преисподнюю! Где был Вект, когда демоны поползли вверх из нижнего города? Где он был, когда все обратилось против нас? Будь он проклят, и ты с ним заодно!

Колдовское зрение духов показало, как архонт Вхигис снова нацеливает пистолет, еще до того, как он закончил говорить. Ситрак отклонился в сторону, и заряд прошел на волосок от его тела. Он впустил в себя еще больше пленной энергии доспехов, слыша в своем сознании вопли и рев тысячи духов, понукаемых уколами боли. Движения Вхигиса стали еще медленней, и Ситрак преодолел разделяющее их расстояние семью сверхъестественно широкими шагами. Уворачиваясь и изгибаясь то влево, то вправо, он ушел от еще двух выстрелов бласт-пистолета, а затем оказался на расстоянии руки и вырвал оружие из хватки архонта. Ситрак презрительно отшвырнул пистолет в сторону и на миг замедлился.

— Сражайся со мной или умри на месте, — прорычал Ситрак. — Ты не архонт Комморры, если бежишь, когда гибнут твои кабалиты. Сражайся и верни себе хотя бы крупицу чести.

Вхигис наконец увидел неизбежность погибели, стоящей перед ним, и с воплем муки выхватил свой собственный меч. Ситрак начал обмениваться ударами с архонтом, испытывая его храбрость, и позволил воющим духам утихомириться, чтобы сражаться умением против умения. Вскоре стало ясно, что по комморритским стандартам Вхигис был превосходным мечником, смертоносным врагом для раба и достойным соперником для любого вернорожденного. Для Валоссиана Ситрака, даже без усиления, он был не более чем не оправдывающим надежд ребенком. Ситрак вскоре устал от неравной схватки и снова наполнил себя мощью, чтобы нанести удар, от которого стремительный меч Вхигиса разлетелся на дрожащие фрагменты.

К чести Вхигиса, он не сдался. Архонт швырнул отбитую рукоять в лицо Ситраку и бросился за лежащим на полу бласт-пистолетом со скоростью жалящей змеи. Но этот маневр был бесполезен против настолько опытного противника, как Ситрак, и они оба это знали. Ситрак дал ему положить руку на рифленую рукоять оружия, а затем вонзил иссушающий клинок в его незащищенную спину. Острие насквозь пробило торс архонта с такой силой, что погрузилось в каменный пол под ним. Пригвожденный, словно гротескное насекомое, Вхигис корчился еще несколько секунд, пока его тело не обратилось в прах.

Ситрак поднес к хрупким останкам руку в латной перчатке и разжал пальцы. Этот жест открыл выкачиватель душ, встроенный в ладонь перчатки — круг холодного голубого света. Излучая призрачное сияние, ловушка духов создала эфирный вихрь над иссушенным трупом Вхигиса. Душа архонта, уже кричавшая в ужасе перед смыкающимися над ней неописуемыми когтями Той, что Жаждет, была подхвачена и затянута в вычурные доспехи Ситрака, где ей предстояло жить в плену ради его удовольствия. Архонт Вхигис из Содранной Маски присоединился к бесчисленным иным душам, к целой коллекции призраков, заточенных во множестве мягко светящихся камней духа, которые гирляндами украшали доспехи Ситрака. Архонт стал даже меньше, чем беспомощным узником — запасом энергии или, возможно, источником тайного знания, но, что было важнее всего для Ситрака, Вхигис был сувениром, напоминающим о том дне, когда он заставил пасть шпили Алзос'Кверион-Ва.

Ситрак отряхнулся и выдернул иссушающий клинок из пола и наполненных прахом доспехов Вхигиса. Большого удовлетворения бой ему не принес, но он мог довольствоваться призраком Вхигиса и воспоминаниями. В громадных и наполненных страданиями просторах Комморры, борющейся за выживание в Разобщении, он найдет еще многих, в этом Ситрак не сомневался.

Он остановился, чтобы посмотреть на «Яд», на котором Вхигис собирался пуститься в бегство. Его внимание привлек ларец, который поставил туда архонт Содранной Маски — что за сокровище было у Вхигиса, к чему он был настолько привязан, что волок эту тяжелую штуковину до самого низа, когда знал о возможности преследования? Ситрак мог бы выжать ответ напрямую из души Вхигиса, если бы ему хотелось, но решил выяснить это сам.

Уродливый угловатый ларец выглядел старым и потертым, его покрывали глубокие царапины и корка того, что могло быть лишь высохшей кровью. Ситрак откинул крышку и увидел внутри десятки плоских слежавшихся лиц. Они, несомненно, принадлежали всем прежним архонтам Содранной Маски, и каждое из них было любовно снято и сохранено очередным преемником. Должно быть, эта традиция кабала насчитывала сотни лет. Ситрак пожал плечами. Очевидно, у Вхигиса тоже была коллекция драгоценных сувениров.

Ситрак вздохнул и пошел по коридору, где за парой ныне открытых потайных дверей находился выход во внешний мир. Когда он вышел под тусклый свет Илмей, горящих в вышине, крики и зловоние пожаров стали еще сильнее. Подножие этого шпиля отвесно уходило вниз, к Когтю Ашкери и причальному кольцу. Перед ним распростерлось множество глубоких долин между нижними шпилями, что опускались, будто ступени, к широкому и плоскому суставу на Когте Ашкери, на котором располагалась крепость Белого Пламени.

С такого расстояния ее шпиль выглядел как костяная игла и выделялся тем, что стоял одиноко, посреди почернелой пустоши с руинами других сооружений. Ситрак остановился и на миг прислушался к многочисленным голосам, выпрашивающим его внимания — на сей раз это были голоса не духов, но его никчемных подчиненных, жаждущих услышать приказы, указания, похвалы, признание и что бы то ни было еще.

Первые эскадрильи реактивных истребителей уже рыскали в воздухе над крепостью Белого Пламени — Ситрак мог их видеть с того места, где стоял. Тот факт, что они держались настолько высоко, означал, что они встретили сопротивление со стороны самой крепости, и этот факт подтверждался бесконечным бормотанием невидимых голосов в его ушах. Он поднял взгляд и увидел первые темные стреловидные силуэты «Рейдеров» Черного Сердца, которые вылетели с Алзос'Кверион-Ва и промчались прямо над ним. Через несколько мгновений свет Илмей затмили острые грани летучей крепости Векта, которая величаво проплыла над головой Ситрака.

Он снова вздохнул и начал раздавать приказы: разделить «Рейдеры», чтобы начать проверять глубокие долины впереди на наличие засад, пригрозить герольдам-бичевателям богомерзкими пытками, если они сей же миг не приблизятся к крепости Белого Пламени и потребуют у архонта Иллитиана однозначной клятвы верности. Мимолетное развлечение, которое предоставила охота на архонта Вхигиса, завершилось. Пора было возвращаться к куда более рутинной работе и сокрушить Комморру шпиль за шпилем, если это потребуется.

В нескольких километрах под высоким насестом Ситрака находился ничем не выдающийся сибарит Черного Сердца по имени Ваэллиент и никак не переставал ухмыляться. Всю свою жизнь он мечтал о подобном дне, о дне, когда он мог бы отправиться в город и делать все, что ему бы ни захотелось: убивать, кого заблагорассудится, красть, что понравится, разрушать, что угодно. Остальные члены его клики чувствовали то же самое, и он видел это в их диких глазах и застывших улыбках. Разобщение было самым лучшим событием из всех, что когда-либо происходили в Комморре.

Ветер хлестал лицо Ваэллиента, пока их «Рейдер» мчался по крутобокому ущелью между шпилями, резко изгибая курс, чтобы не отрываться от разодранной стены одного из них.

Они искали выживших. Сзади и сверху воздух рассекали еще десятки других «Рейдеров», чьи открытые палубы были набиты воинами в черной броне, жадно высматривающими новые жертвы. Ваэллиент окрикнул рулевого, и «Рейдер» скользнул в сторону, пройдя под мостом из серебристых балок, выгнутых какой-то немыслимой силой.

Как только он вылетел из-под моста, по его носовой броне забарабанил дождь сверхскоростных осколков. Внизу, на выступающей из стены террасе, виднелись крошечные фигурки, которые стремглав бросились в укрытия, когда на них пала тень «Рейдера». Ваэллиент рывком развернул переднюю пушку и прошил обжигающей линией две из убегающих фигур, прежде чем те успели скрыться. Он видел, что это беглые рабы — разномастная группа приземистых и долговязых фигур, вооруженная столь же разномастным захваченным оружием. Клика воинов Ваэллиента с хирургической точностью прикончила часть бегущих из своих осколочных винтовок. Ответный огонь с террасы настолько смехотворно мазал, что Ваэллиент приказал рулевому опустить «Рейдер», чтобы он мог спрыгнуть и расправиться с горсткой оставшихся рабов в ближнем бою.

Когда его металлические сабатоны впечатались в террасу, Ваэллиент на миг испытал пьянящее возбуждение, когда осознал, что рабов больше, чем он думал — гораздо больше. Плотная толпа грязных, вооруженных дубинами существ рванулась к нему из заваленного обломками прохода, где они прятались, и Ваэллиент снова ухмыльнулся непродуманности этой засады. Несомненно, они надеялись подманить его к себе и завладеть более пригодным оружием, может быть, даже захватить «Рейдер». Вместо этого в их убогую ловушку угодила гораздо более крупная и опасная добыча.

Рабы сражались с силой, порожденной отчаяньем, но, кроме нее, мало что было на их стороне. Первого, кто подбежал к Ваэллиенту, он насадил на штык своей винтовки. Оставив оружие в кишках жалкой твари, он выхватил нож и, прыгнув вперед, ударил еще одного раба в шею. Повсюду раздавались вопли — остальные воины быстро разделывались с намеченными жертвами. Рабы нелепо размахивали руками, пытаясь защититься, и выглядели почти комично. Они были в очевидно безнадежном положении, но знали, что милосердия от кабалитов ждать не стоит, поэтому бились насмерть — или, по крайней мере, пытались. Ваэллиент сохранил пару рабов в полуживом состоянии, чтобы подвесить их на цепях «Рейдера» на замену двум недавно скончавшимся трофеям одной из предыдущих стычек.

Приказ поступил от самого верховного властелина — подчинить город — и это они и собирались сделать. Отряд Ваэллиента пронесся через Гору Скорби с тысячами других подразделений кабала Черного Сердца, и все они мчались наперегонки, чтобы первыми дорваться до убийства. Они прошлись по верхним шпилям, как пламя возмездия, убивая все, что стояло у них на пути. Им легко было определить повстанцев: это были те, кто пытался сопротивляться или сбежать. Теперь войска Черного Сердца подступали к похожим на лабиринты окраинам старого города — трущобам, фермам плоти, фабрикам и мастерским, из которых состояло бьющееся сердце Комморры, сокрытое под вершинами сияющих шпилей.

Длинные вереницы «Рейдеров» Черного Сердца начали разделяться и нырять в темные проулки, расходясь веерами по сторонам. Здесь разрушения были нагляднее, чем наверху, в Горе Скорби. Глубокие, как каньоны, промежутки меж боками шпилей были завалены рухнувшими плитами. Улицы и переходы провалились друг на друга, образовав запутанный многоярусный лабиринт. Беспорядочно торчащие балки, статуи и металлические конструкции, сброшенные с верхних уровней сотрясениями, завершали это хитросплетение. Ваэллиенту и его последователям в конце концов пришлось покинуть «Рейдер» и пробираться дальше в глубину пешком.

В километрах над ними большая часть сил Черного Сердца уже должна была смыкаться вокруг крепости Белого Пламени. Ходили слухи, что архонт Иллитиан совершил измену и собирается дать им отпор. Ваэллиент не печалился, что его назначили прочесывать глубины вместо участия в штурме. Как бы ни шло сражение за крепость Белого Пламени, там доминировали бы чудовищные высвобожденные энергии и титанические машины разрушения. Личные умения и отвага едва ли играли бы хоть какую-то роль в подобной среде, в то время как шансы на мгновенную аннигиляцию выглядели невероятно высокими. Ваэллиент чувствовал себя куда лучше, находясь внизу, на поле боя, где быстрый клинок и меткий выстрел все еще могли принести победу.

Они пробрались на более-менее сохранившийся бульвар, теперь накрытый неровной кровлей из рухнувших обломков, но не заблокированный полностью. Из разбитых труб с бульканьем вытекали зловонные сточные воды и собирались в черные зеркальные лужи в тех местах, где растрескалась мостовая. Местами виднелись немногочисленные тусклые огни, но за пределами освещенных мест царила абсолютная тьма. Ваэллиент и его воины продвигались вдоль улицы, когда он вдруг заметил огромный силуэт какого-то зверя, неподвижно стоящий в тенях. Он инстинктивно поднял винтовку, но в тот же миг шестое чувство подсказало ему, что то, на что он смотрит — неживое.

Ваэллиент осторожно приблизился и понял, что этот силуэт на самом деле был статуей, кропотливо сплетенной из труб и проволоки. Она изображала гигантское, похожее на антилопу существо со спиральными рогами, частично раздавленными упавшими обломками, так что теперь статуя выглядела так, как будто поддерживала покатый потолок. Чуть дальше виднелась другая статуя, припавший к земле хищник, готовый к прыжку. Рядом из-под кучи камней беспорядочно торчали конечности и часть рогатой головы, отмечая место, где раньше стояла его добыча. Теперь, когда он увидел, что это такое, Ваэллиент осознал, что они стоят среди целого зверинца застывших существ с иных миров. Наверняка до Разобщения ими был усеян весь бульвар.

Он ненадолго задался вопросом, кто сделал эти статуи — чистокровные комморриты или рабы. Сибарит решил, что звериный мотив означал, что рабы пытались воссоздать некие полузабытые элементы своего родного мира в жестокой и чуждой среде Комморры. Существование этих творений говорило о том, что какой-то мелкий архонт этой области снисходительно позволил своим рабам немного позаниматься творчеством. Скорее всего, это было расчетливое проявление жестокости — немного ослабить их узы, прежде чем снова затянуть их вдвое крепче. А может быть, неведомому архонту просто нравились эти штуки — в них была некая притягательная варварская роскошь.

Ваэллиент навострил уши, заслышав в отдалении топот бегущих ног. Он сделал резкий жест, и его клика попряталась в укрытия по обе стороны бульвара, держа оружие наготове. Ваэллиент остался стоять на виду и слушал, как приближаются бегущие шаги. Он услышал плеск, когда они промчались по луже, как кто-то споткнулся, а затем раздались характерные, похожие на щелчок кнута звуки огня из осколочного пистолета. Неожиданно показались три ведьмы, которые бежали с клинками и пистолетами в руках. Они то и дело бросали испуганные взгляды назад, в том направлении, откуда появились. Возглавляющая их ведьма вдруг увидела Ваэллиента и закричала.

— Нет! — только и успела воскликнуть она, прежде чем сибарит застрелил ее, попав в рот. Сверхскоростной осколок частично обезглавил ее, отчего под затылком как будто открылся отвратительный зев. Остальные воины открыли огонь долей секунды спустя и сразили двух оставшихся ведьм на месте. Они мчались так быстро, что их безжизненные тела проскользили еще несколько шагов по мощеному тротуару после того, как осколки сбили их с ног.

— Хех, — рассеянно выразил свое мнение Ваэллиент, опустив ствол винтовки. Он ожидал, что ведьмы бросятся прямо на него с ножами наголо, чтобы пустить ему кровь. Напротив, они, казалось, едва ли не почувствовали облегчение, увидев кого-то другого в стигийской тьме бульвара. Даже для ведьм это было странное поведение. Он быстро закинул винтовку обратно на плечо и снова осмотрел поверженные тела. Что-то с ними было не так, но было слишком темно, чтобы увидеть, что именно.

Он приближался к ним, чтобы лучше разглядеть их, когда его внимание привлек новый звук. Это было нечто похожее на шелест, долгий, всасывающий звук, словно глубокий вдох, который исходил из дальнего конца бульвара. Звук был слабый, но казался громким, как будто исходил из многих мест одновременно. Ваэллиент моментально выхватил винтовку и нацелил ее в ту сторону. Он услышал за спиной приглушенный лязг — его клика тоже направила оружие в смоляную темноту. Спереди донесся поток зловония, столь мерзостного, что у Ваэллиента заслезились глаза.

Он ощутил легчайший прилив паники, когда осознал, что, несмотря на его сверхъестественно прекрасное ночное зрение, вокруг становилось все темнее, причем прямо на глазах. Детали, которые он мог разобрать прежде — каменные обломки, статуи из проволоки, темные лужи — становились размытыми и неразличимыми, как будто поднимался туман, но никакого тумана не было. Тени как будто шли рябью и густели у него на глазах. Снова послышался этот звук, вибрирующее шипение воздуха, втягиваемого сотнями подрагивающих обонятельных отверстий.

Раздался быстрый скребущий цокот когтей по камню, и тьма ожила, породив сотни тощих иглозубых силуэтов ур-гулей, которые мчались навстречу им. Сибарит вскрикнул и рефлекторно застрелил первого же, что попал в прицел, но позади него бежала еще дюжина. Ваэллиент и его кабалиты Черного Сердца все еще отчаянно отстреливались от темной массы монстров-троглодитов, когда та нахлынула на них неудержимой волной.

Глава 11 ЧЕРНОЕ СХОЖДЕНИЕ

Харбир постепенно привыкал к телу, унаследованному от Беллатониса. Оно, впрочем, по-прежнему не особо ему нравилось. Никак не пропадало чувство, что оно представляет собой нескладное месиво не подходящих друг другу частей, сляпанных вместе, и напоминает марионетку в руках кукловода. Однако мало-помалу он смирился с этим. Некоторые странности этого тела были, определенно, по-своему полезны. К примеру, он никогда не чувствовал ни голода, ни усталости, и боль любого вида казалась лишь интересным, но ни в коей мере не раздражающим ощущением. Однако как бы Харбир не старался, он не мог заставить себя привыкнуть к наличию дополнительных глаз в своих лопатках, какими бы полезными они бы ни могли оказаться в будущем.

Они снова спускались. Для краткого разговора с Иллитианом Харбир вознесся к вершине крепости Белого Пламени, словно пробка, выскочившая из бутылки. Теперь же его подгоняли к основанию крепости, чтобы снова войти в фундаментальный слой, из которого он, следуя наставлениям Анжевер, вышел всего час назад. Четверо воинов Белого Пламени шли, сомкнувшись тесным ромбом вокруг Харбира, и едва не подталкивали его локтями. Они продвигались через сменяющие друг друга антигравитационные вертикальные туннели и казавшиеся бесконечными закрученные лестничные пролеты.

Ступени постепенно изменялись: ближе к вершине крепости они были беломраморными, широкими и величественными, а у подножия становились узкими, крутыми и убогими. Воины торопили Харбира, не давая глазеть по сторонам, но он явственно заметил, что крепость теперь еще более тщательно отделяют от внешнего мира, чем раньше. Повсюду куда-то спешили отряды солдат в доспехах и слышался шум запираемых затворов и смыкающихся ворот.

Подданные Иллитиана действительно готовились сразиться с Асдрубаэлем Вектом. Харбир вырос в такой части города, где подобное поведение становилось кульминацией бесчисленных анекдотов. Не было никого, кто выступил бы против тирана и выжил — так гласили легенды Нижней Комморры. Здесь, в Горе Скорби, что была ближе к вершине пищевой пирамиды, на положение вещей, очевидно, смотрели несколько иначе.

В воздухе витало некое… возбуждение, как будто воины готовились к дню, который давным-давно предвкушали. Что ни говори, а кабал Иллитиана поддерживал своего архонта твердо, как скала. От этого Харбир ненадолго задумался об Иллитиане и его безжалостных амбициях. Может быть, архонт Белого Пламени действительно был продуктом своей среды; возможно, именно она сделала его настолько безумным и алчным до власти, что он решил вступить в поединок умов с верховным властелином.

+Ниос Иллитиан взобрался на вершину своего дома по телам убитых братьев и сестер. Ничего ему не навязывали — это он сам делал все возможное, чтобы добиться могущества.+

Сухой шепот Анжевер снова проник в его разум. Он звучал педантично и сердито. Она до сих пор не простила Харбира за то, что тот нарушил ее дурацкий сценарий и непреднамеренно пригласил Иллитиана спуститься вместе с ними в лабиринт Черного Схождения. Теперь, вместо того, чтобы иметь власть над событиями, они могли лишь плыть в их потоке — каковой воплощали собой четверо воинов Белого Пламени, столь решительно ведущие его в нутро крепости.

+Ты вообще хоть что-нибудь знаешь о Черном Схождении? Не беспокойся, по твоей пустой памяти я и так вижу, что нет. Разумеется, ты едва ли что-то знаешь о гемункулах и их ковенах в целом, не так ли, дитя? Я порой забываю, какой ты на самом деле юный и бедный.+

Харбир вздохнул про себя. Он уже, к своему разочарованию, обнаружил, что не мог заблокировать голос Анжевер или хотя бы отвечать ей посредством собственных мыслей. Возможно было говорить с ней вслух, но он не мог этого делать, пока находился под надзором воинов Иллитиана. Его постоянно изводило незримое привидение, которое получало удовольствие от поиска недостатков во всем, что он делал. И, что самое неприятное, он не мог просто бросить ее и покончить с этим. Анжевер воплощала единственную оставшуюся у него слабую надежду на возвращение старого тела и месть Беллатонису, какой бы малоубедительной она ни была. Он не хотел и думать о том, что может на всю оставшуюся жизнь застрять в разномастной сброшенной шкуре Беллатониса. Харбир осознал, что его фантазии о возмездии начинают расширяться и теперь включают в себя вдобавок Иллитиана и Анжевер. Он изо всех сил попытался скрыть от колдуньи эту конкретную мысль.

Они добрались до конца ступенек и вышли в пространство, пронизанное кривыми коридорами с сырыми стенами, сочащимися потеками влаги. Анжевер продолжала шептать, пока они двигались по коридорам, и против воли вбивала знание в его голову.

+Гемункулы существовали в Комморре еще до Падения. Можно сказать, что город породил их, и что гемункулы, в своем роде, сделали вклад в уничтожение эльдарской расы, но у этого преступления и так слишком много подозреваемых. Незадолго до Падения эльдары стали разрозненным народом. Они разделились, потому что осознали, что их могущество практически бесконечно. Их культура и технология достигли пика, столь высокого, что они уподобились богам. Одной своей волей они могли созидать или разрушать. Осознание этой силы привело к великому расколу, ибо одни приняли ее, в то время как других она отталкивала.+

Воины и ведомый ими Харбир спустились по лестнице в недавно осушенную цистерну. К стенам и полу этого ничем не украшенного, пустого кубического пространства льнула зеленая слизь. У подножия лестницы эти четверо остановились и просто стояли, выжидая, фактически заточив Харбира между собой. У того возникло неприятное, тошнотворное чувство, что они вели его всю дорогу просто для того, чтобы казнить в каком-нибудь тихом и отдаленном месте.

Раздался треск, и круглый участок пола начал уходить вниз, разделяясь на аккуратные сегменты, так что получилась спиральная лестница. Из отверстия просочился тусклый желтый свет и бормотание голосов, которые быстро умолкли. Харбир и его охранники спустились в грубо высеченную в скале комнату, уже наполненную десятками воинов, каждый из которых носил символ Черного Сердца. От этого зрелища Харбира до костей пробрало холодом — члены принадлежащего Векту кабала были здесь, в самом сердце крепости! Но потом он улыбнулся собственной глупости. Да, это была хитрость, но не та, о которой он сначала подумал.

+Да, они — последователи Иллитиана. Они носят знак Векта в надежде, что смогут обманом пробраться мимо передвигающихся вокруг патрулей Черного Сердца. Не обращай на них внимания и слушай меня. То, что я хочу тебе сказать, очень важно и повлияет на твои шансы выжить при встрече с Черным Схождением.+

Большую часть одной из стен помещения занимала круглая дверь, похожая на люк, в других трех виднелись узкие проходы. Оживление, вызванное прибытием Харбира, вскоре утихло, спиральная лестница беззвучно поднялась вверх и снова слилась с потолком. Воины в комнате были облачены в доспехи и вооружены до зубов. Харбир отметил, что преобладало необычное, более тяжелое переносное вооружение. Судя по всему, они особенно предпочитали тупоносые моноволоконные шредеры и бластеры, стреляющие темным светом.

+По большей части этот раскол до Падения был сосредоточен вокруг концепции Формы. Консерваторы рассматривали свою форму как нечто неприкосновенное, как величайшее достижение эволюционных сил, восходящих к самому зарождению вселенной. Радикалы же верили, что форма, принимаемая душой, не предопределена, но создана космической случайностью. Они не видели вреда в том, чтобы менять свою форму, как угодно, когда получили доступ к технологии, позволяющей это делать. Наиболее экстремальные из них переселяли себя в животных, корабли, структуры или даже целые субцарства.+

Воины ожидали призыва к действию, и им явно не терпелось приступить к делу. Однако, в первейшую очередь, они были дисциплинированными солдатами, и это, как по опыту знал Харбир, означало, что им привычно ожидание. Он стоял в стороне, пока они занимали себя тем, что бесконечно проверяли и перепроверяли свое снаряжение. Тем временем скрипучий голос Анжевер, не прерываясь, занудствовал внутри его черепа.

+Куда больше было тех, кто занимался более ограниченными физическими модификациями. Улучшенные гены, ускоренные рефлексы, усиленные чувства, регенерирующие клетки и все в этом роде — все большее и большее «усовершенствование» эволюционного процесса. Вот здесь в игру и вошли те, кого мы теперь называем гемункулами. Они начинались как некое разрозненное сообщество хирургов и ученых, которые стали первопроходцами в наиболее экстремальных сферах. По разнообразным причинам — в основном касающимся этики и законов — многие из них решили поселиться в портовом городе Комморра и других субцарствах Паутины.+

Всего несколько дней назад Харбиру было бы глубоко наплевать на какой-то старый, поросший пылью спор о том, где должны жить души. Такие вещи тогда ни о чем ему не говорили, но теперь эта тема стала для него глубоко личной. Он немного оживился, когда Анжевер начала извилистым путем подходить к чему-то вроде смысла.

+Те, кому предстояло стать первыми гемункулами, произвели многие из поистине радикальных экспериментов своей эпохи. Они создавали искусственные расы и адаптировали уже существующие под свои цели. Наиболее стабильной модификацией оказались бичеватели, и любой мог пройти подобное преображение, если хотел воспарить на собственных крыльях. Вполне возможно, что в то время на свет появились еще менее приятные создания — например, мандрагоры или многообразные безумные твари, которые сейчас находятся исключительно в ведении укротителей. Моделирование тел, реконструкция, евгеника — эти протогемункулы стремились превзойти друг друга, занимаясь абсолютно аморальной наукой, в то время как вся остальная эльдарская раса погружалась в анархию… о, приближается Иллитиан. Мы продолжим твое образование чуть позже.+

В этот миг люкообразная дверь начала откатываться в сторону, и все воины как один повернулись к ней лицом. Внутрь вошел архонт Иллитиан, окруженный телохранителями-инкубами. Выглядел он великолепно: облаченный в отполированные изысканные доспехи, при всем оружии и готовый к битве. Собравшиеся в комнате воины не сделали никакого явственного знака приветствия, не отсалютовали и ничего не выкрикнули, но сквозь них всех, словно разряд электричества, пробежала осязаемая перемена. В присутствии архонта расправлялись плечи, гордо поднимались подбородки. Пока воины ждали, атмосфера в помещении была напряженной, теперь она поистине искрилась от предвкушения. Иллитиан осмотрел их с лицом, сияющим от гордости. Один из воинов преклонил пред ним колени и пробормотал краткий отчет.

— Хорошо, хорошо, — проговорил в ответ Иллитиан. — Со второй группой тоже все улажено… Значит, все готово.

Архонт Белого Пламени бросил резкий взгляд на Харбира, прежде чем обратиться к своим воинам.

— Для нас уже подготовлена сцена. Выдвигайтесь по одному отделению и, во имя Лилиту, соблюдайте правильные интервалы. Я буду идти прямо за вами — вместе с Беллатонисом — пока мы не доберемся до шлюзов в третьем слое. Там мы объединим наши силы. Теперь вперед.

Иллитиан зашагал к тому месту, где стоял Харбир, в то время как первое отделение воинов покинуло помещение через один из туннелей.

— Мой дорогой Беллатонис, ты выглядишь ужасно, — Иллитиан улыбался, но его глаза ярко и холодно горели. — Как будто ты идешь на собственную казнь. Тебе следовало бы демонстрировать большую уверенность, хотя бы ради моих солдат.

— Я абсолютно уверен в вашей подготовке, архонт Иллитиан, — быстро ответил Харбир. — Она выглядит очень… впечатляющей.

Иллитиан выглядел слегка разочарованным.

— Я бы предпочел, чтобы ты назвал ее «тщательной». Впрочем, как я предполагаю, ты совершенно ничего не знаешь, какое маленькое чудо я совершил, одновременно предвосхитив эту необходимость и сделав все нужное в до смешного краткие сроки.

— Необходимость? — эхом повторил Харбир.

— Что понадобится покинуть крепость незаметно для лакеев Векта.

— А…

+Спроси Иллитиана, что он знает о лабиринте Черного Схождения.+

— Много ли вы знаете о лабиринте Черного Схождения? — спросил Харбир у архонта, надеясь, что его голос прозвучал как тон обыденного разговора.

Иллитиан как-то странно на него посмотрел, а потом опять улыбнулся.

— Я слышал обычные истории, окутывающие этот лабиринт: бесчисленные дьявольские ловушки, ужасная судьба тех, кто в него проник. И ты, и Сийин, мой предыдущий гемункул, постоянно держали рот на замке касательно этой темы и вообще всего ковена Черного Схождения в целом.

Архонт развел руками в пренебрежительном жесте и продолжил:

— Считается, что в большинстве случаев лучше не трогать гемункульские ковены и дать им заниматься своими делами. Поэтому, разумеется, я никогда не спускался сюда лично. Вот тут-то, конечно, ты нам и понадобишься как эксперт.

— Конечно, — снова повторил Харбир, чувствуя сухость во рту.

Они некоторое время спускались через недавно осушенные туннели, после чего по широкому ответвлению вышли на более сухую землю. Твердый, похожий на камень фундаментальный слой, расположенный под шпилями — на самом деле он, скорее, состоял из множества слоев — представлял собой плотные соты из служебных туннелей, коридоров, трубопроводов для отходов и потайных путей. Он уже давно использовался для транспортировки живой силы и собственности, чтобы избежать опасностей, связанных с путешествиями по улицам и воздуху. Кроме того, в некоторых местах сквозь фундаменты шпилей проходили целые подземные реки, предоставляя им либо полезный дополнительный вход, либо крупную дыру в безопасности, в зависимости от перспективы.

Каждый кабал хранил собственные тайные карты фундаментального слоя, и каждый кабал время от времени то блокировал, то открывал другие маршруты сквозь него. Некоторые части Нижней Комморры плавно переходили в этот слой, превращаясь в цепочки пещер, рудники или шахты. Еще глубже находились ямы гемункулов, которые висели, словно ульи, на подбрюшье Комморры. В фундаментальном слое скрывались всевозможные опасные и дикие существа, беглые рабы, сумасшедшие комморриты и другие безымянные чудовища, но никто из них не был настолько ужасающ, как сами гемункулы. Анжевер настойчиво продолжала поучать Харбира, пока они шли, и ее призрачный голос никак не покидал задворки его разума.

+После Падения выжившие еще-не-совсем-гемункулы осознали, что стоят на метафорическом лезвии ножа. Своими способностями они могли обмануть смерть, возраст, боль и болезни — буквально и во всех отношениях. Они могли бы править Комморрой и остальными субцарствами исключительно благодаря обещанию вечной жизни для всех, кто им верен. Однако, будущие гемункулы были достаточно мудры, чтобы понимать, что у них нет ни желания, ни умения возглавлять плебеев. Их заботили лишь дальнейшие занятия своим искусством, но они так же знали, что если они будут делать это поодиночке, то их поработят и заставят трудиться для остальных.

Так сформировались ковены гемункулов. Схоже мыслящие личности собирались в группы, чтобы организовать свои усилия. Ковены заключали договоры с теми, кто находился у власти — первоначально, благородными домами, а позже, когда Вект устроил переворот, кабалами. Черное Схождение — один из наиболее могущественных гемункульских ковенов в Комморре, и является таковым дольше, чем можно упомнить. Они к тому же — и, скорее всего, не случайно — один из более… дисциплинированных ковенов в том, что касается их практик.

В иерархии Черного Схождения по меньшей мере тридцать три строго разграниченных уровня, «степени схождения», как они их называют. Отдельные члены ковена подчиняются тем, кто стоит выше — в этом случае, скорее, ниже — в организации. Члены ковена скрывают свою подлинную личность от обладателей менее значимого статуса, и их называют лишь по рангу.

Ты думаешь, откуда я могу все это знать. Что ж, это не так уж сложно, когда тебе выпало несчастье так долго находиться рядом с настоящим Беллатонисом, как мне. Проблема в том, что реальный Беллатонис не слишком далеко продвинулся по иерархии Черного Схождения, прежде чем решить отправиться в самостоятельное плавание. Проблемой же это является из-за лабиринта.

Лабиринт Черного Схождения — не просто лабиринт, чтобы отвадить чужаков, но к тому же и способ разграничения членов ковена. Каждого из них обучают лишь определенному количеству путей сквозь лабиринт в соответствии с рангом. Чем важнее его положение, тем больше маршрутов он знает.

Сам лабиринт не привязан к определенному месту. Его основные части имеют форму вложенных друг в друга взаимосвязанных цилиндров. Они медленно вращаются, так что коридоры и проходы внутри них стыкуются в разное время в разных местах. Маршруты, которые выучивают члены Черного Схождения, когда продвигаются по рангу, рассчитаны так же тщательно, как шаги в танце, чтобы они могли пройти сквозь один цилиндр за определенное время и успеть попасть в другой. Одной ошибки достаточно, чтобы член ковена попал в одну из этих дьявольских смертоносных ловушек, о которых слыхал даже Иллитиан.

Беллатонис знал лишь часть ловушек лабиринта, но это все равно длинный список. Потоки молекулярной кислоты, реагирующие на движение рои, моноволоконные паутины — как зафиксированные прядильные механизмы, так и свободно парящие сети — участки, обстреливаемые темным светом, гравитационные аномалии, осколочные орудия, обезвоживатели контактного действия, нервно-паралитические газы. Я могу предоставить только один повод для надежды: ни одна из ловушек не сможет полностью остановить наше продвижение — всегда есть обходной маршрут, если ты знаешь, как правильно идти. Беллатонис однажды умудрился прокрасться в покои высокопоставленного члена ковена, заразив того бактериями, которые оставляли видимый ему след. По этому следу он и прошел через лабиринт. К несчастью для тебя, это было довольно давно, и этот трюк во второй раз не сработает.+

Дважды они проходили мимо лежащих в туннелях тел — недавних жертв авангарда Белого Пламени. Первые представляли собой крупную группу полунагих кабалитов, носивших незнакомые Харбиру знаки, хотя Иллитиан явно был с ними знаком. Архонт удовлетворенно кивнул и пошел дальше без дальнейших комментариев. Вторая группа тел была еще больше. Они все носили символику Черного Сердца, и Харбир сразу понял, что в этом случае потери понесли обе стороны. Некоторые из павших были воинами Иллитиана, которые погибли в жестоком ближнем бою с подданными Векта. Иллитиан помрачнел от этого зрелища.

— Будь оно все проклято, — пробормотал архонт, — я уж думал, мы пройдем чисто. И все-таки, когда слух об этой уловке дойдет до кабалитов Черного Сердца, им придется призадуматься. Пусть косятся друг на друга, а мы тем временем проскользнем мимо них. Мы уже почти добрались до водостоков.

Харбир кивнул, надеясь, что у него получилось изобразить мудрый вид. Он решил попытаться польстить Иллитиану в надежде, что это на какое-то время его займет.

— Вы, похоже, весьма много знаете о фундаментальном слое, архонт Иллитиан, — рискнул Харбир. — Впечатляющее достижение, если позволите так выразиться.

Иллитиан ответил пренебрежительно:

— Любой архонт, который стоит своего титула, знает, что ничто не входит в его владения и не покидает их без того, чтоб об этом проведали шпионы Векта. Мне стало ясно… ну, скажем так, это произошло очень давно… что мне понадобится способ передвигаться незамеченным. Тогда я решил, что обязан узнать о фундаментальном слое столько, сколько смогу.

Харбир знал подлинное значение того, что крылось за простым заявлением Иллитиана: бригады отчаянных агентов, схлестнувшиеся друг с другом в темноте, кража секретных карт, похищения и пытки, чтобы выведать информацию. Жажда знаний, испытываемая Иллитианом, должна была неминуемо породить тысячи отдельных омутов боли и ужаса. И каждый из них выдавал ему крошечный самородок информации, из которых постепенно вырисовывалась все более четкая общая картина.

Как Иллитиан и пообещал, они вскоре добрались до водостоков. Харбир знал, что они приближаются, по дрожи пола под ногами и отдаленному грохоту, который постепенно перерос в оглушительный рев. Они вышли в галерею, с левой стороны которой простиралось пустое, наполненное эхом пространство, а высокая стена справа была пронизана сотнями арок. Сквозь эти арки проходили глубокие каналы, что пересекали галерею и, доходя до противоположного края, под крутым углом уходили вниз. Через каналы были переброшены шаткие мостки из обветшавших металлических балок.

Большая часть каналов полнилась быстро текущими жидкостями, которые с громовым ревом преодолевали край галереи. Однако некоторые из них были либо совершенно сухими, либо несли столь медлительные потоки, что они сочились слабыми ручейками. В один из таких и спустились Иллитиан с Харбиром, где обнаружили основную массу замаскированных воинов и небольшую группу неприметно выглядящих агентов. Архонт пошел поговорить с ними, в то время как Харбир рискнул заглянуть за край.

Канал водостока уходил вниз под сорокапятиградусным углом, его прямые бортики смыкались в едва различимую точку где-то внизу, во тьме. Слева и справа от него шли заполненные каналы, и их содержимое с беспрестанным грохотом выплескивалось через край, порождая облака тумана. Харбир подумал, что лучше бы этот пар состоял из капель воды, но ему в это не верилось.

Тонкая, черная, прямая, словно начерченная по линейке, линия троса тянулась над каналом на высоте его головы и исчезала из вида вдали. Он был прикреплен к одной из менее ветхих балок моста чуть выше, где Иллитиан отдавал приказы воинам. Харбир подавил желание прикоснуться к тросу. Он наверняка состоял из заплетенного в косицу моноволокна — легкий, невероятно прочный, но готовый изрезать в куски все, что к ней прикоснется без надлежащей защиты.

Иллитиан вернулся и протянул Харбиру хомут из черного металла. Он понял, что это фрикционный тормоз. Они все собираются соскользнуть по этому тросу в средоточие того, что находилось под водостоками — что бы там ни было. Его смятение, видимо, было очевидно, потому что Иллитиан улыбнулся.

— Не надо так тревожиться, Беллатонис, — сказал архонт. — Ты будешь спускаться не первым. У меня есть надежная информация, что там есть вход в лабиринт Черного Схождения, едва ли в ста шагах от того места, где мы остановимся.

— Я полагаю, вы будете двигаться впереди меня, если это так безопасно и так далее, — запальчиво ответил Харбир. Иллитиан только улыбнулся в ответ.

+Есть еще одна вещь, о которой я должна тебе рассказать,+ прошептала Анжевер, когда Харбир как следует прицепился к тросу и оттолкнулся. Первичное ускорение было ошеломительным. Он крепко сжимал тормозной хомут, скользя вниз, над его головой шипела острая как бритва веревка. Сейчас он вовсе не нуждался в бесконечной мрачной болтовне старой колдуньи.

+Черное Схождение почувствует присутствие Беллатониса, то есть тебя, в тот же миг, как ты ступишь в их лабиринт. Они сделают все возможное, чтобы отыскать и убить тебя, это будет их первый приоритет. Я уверена, что они бы хотели скорее взять тебя в плен, но подозреваю, что так будет прагматичнее. Так что постарайся быть начеку.+

Яростную ругань Харбира поглотил громовой шум потоков.

Глава 12 ЕЩЕ ОДНА ТРАПЕЗА

Асдрубаэль Вект вернулся в свой наблюдательный зал на вершине Центрального пика. К его немалому отвращению, за время его отсутствия абсолютно черные кристаллы заметно прибавились в числе. Дошло до того, что он уже почти не мог разглядеть нижний город. Вект зарычал от раздражения, расхаживая туда-сюда меж потемневших кристаллов.

— Даже Шут знал: что-то происходит, — сообщил он единственному существу, которое можно было увидеть в зале, помимо него. — Я тоже это понимал, конечно, но на общем фоне это казалось такой мелочью. Всего лишь недоработка, которую следовало потом подчистить, не более того, — он остановился и с горечью помотал головой. — Моя ошибка, но не фатальная. Пока еще нет.

Пустая попытка убедить самого себя эхом отозвалась у него в ушах. Шут был прав: в Нижней Комморре определенно зарождалось нечто, что источало адское зловоние демонического вмешательства. Вект выплюнул несколько пламенных проклятий в общий адрес неизъяснимых махинаций Хаоса, прилагая все усилия, чтобы мысленно разобраться с этой головоломкой. Самое досадное, что в настоящий момент он мало что мог сделать для решения этой проблемы.

Вект усилием воли заставил себя снова расположиться на троне и мысленно разложить на части сложную систему взаимосвязанных элементов, которые уже были приведены в действие. Нет, основная часть кабала Черного Сердца уже была полностью задействована на обороне Центрального пика и покорении Горы Скорби. Все его доверенные архонты занимались назначенными делами или же готовились вскоре к ним приступить. Вект уже оказал все возможное влияние на орбиты, которыми двигались события, и теперь он должен был дождаться исхода хотя бы некоторых из них, прежде чем сделать следующий шаг.

— Я ненавижу чувство беспомощности, которое порой возникает, когда приходится выжидать, — поделился он со своим безмолвным компаньоном, — но с течением веков я начал понимать, что ожидание — это важная, и даже неизбежная часть роли верховного властелина. Все маневры и стратагемы приносят плоды лишь через какое-то время, и попытки торопить их обычно чреваты катастрофой. Даже имея доступ ко всей мощи Комморры, я все равно не могу заставить время течь быстрее или медленнее, чем ему положено.

Он посмотрел вниз, на серокожую медузу, сидящую на корточках перед его троном, и подтолкнул ее ногой.

— Я думаю, ты согласишься, что в этом отношении я говорю, опираясь на опыт.

Медуза сохраняла молчание, по ее стальному визору ничего нельзя было прочесть. Гроздья мозгоплодов, покрывающие ее голову и спину, тихо пульсировали — спелые и насыщенные воспоминаниями, собранными у окружающих. Вект неприятно усмехнулся, протянул руку и сорвал пригоршню мягких мясистых наростов. Он мог, по крайней мере, провести время с пользой, наблюдая развернувшиеся события.

Один укус, и он заново испытал момент, когда Валоссиан Ситрак покинул зиккурат, чтобы возглавить войска на Алзос’Кверион-Ва. Он увидел, как арлекин Пестрый бледнел при виде того, какими методами тот пользовался, и в конце концов добился того, что Калека его выкинул. С одной стороны, это воспоминание вызвало у Векта легкую усмешку, как у хозяина, наблюдающего за питомцем, который точно воспроизводит его повадки. С другой стороны, на его языке остался густой желчный привкус досады. К тому времени, как на зиккурат прибыл гонец с приказами выслать арлекина и медузу обратно на Центральный пик, маленький Шут уже улетел.

Еще один укус, и он пережил последние мгновения жизни какого-то повстанца. Глупец в отчаянии глядел в темные бушующие небеса, извергающие стаи черных острокрылых машин. Эта демонстрация грубой мощи внушала благоговейный страх. Земля затряслась, по полю боя промчались вспышки белого огня и поглотили и повстанца, и его заблудших товарищей, а их предсмертные вопли заглушил грохот накрывшей их ковровой бомбардировки.

Вект выбрал еще один плод. Тот перенес его к Аурелии Малис, когда та отделилась от колонн армии Черного Сердца, покидающей Центральный пик. Переливчато-зеленые корабли ее кабала Ядовитого Языка, снижаясь по спирали, лениво уплыли прочь, ничем не давая знать, каков их пункт назначения. Вект, разумеется, знал, куда она направилась — он лично отдал ей приказы. И все же это о многом говорило — то, как тщательно она позаботилась о собственной безопасности, прежде чем отправиться их выполнять. Группа, которую взяла с собой Малис, была относительно мала — она пошла на компромисс между скоростью, силой и скрытностью — но на задворках ее разума постоянно таилось сомнение, недостаточно ли она взяла воинов или же слишком много.

Следующее переживание было налито страданием. Один из герольдов Ситрака хлопал крыльями, пробиваясь сквозь дымную пелену к крепости Белого Пламени. Ее врата и причальные порты стояли гостеприимно открытыми, никто не атаковал, пока вестник приближался к отвесным алебастровым стенам. Воодушевившись, другие герольды тоже опустились, держа в руках раздвоенные знамена, и вместе приветствовали защитников крепости именем Векта, верховного властелина. Ответом им стали стремительные лучи всеуничтожающего темного света. В один удар сердца обжигающие сетчатку полосы повергли всех герольдов с неба. Вект на миг увидел горящие крылья, когда земля как будто бросилась ему навстречу…

Иллитиан, наконец, показал свою истинную сущность. Эта новость уже достигла слуха Векта, и он видел в кристаллах, как крепость Белого Пламени демонстрирует неповиновение при первом приближении Ситрака. Все эти формальности были тягостны, но необходимы. Слухи о позиции Иллитиана распространятся, как лесной пожар, и создадут точку сбора для любого организованного сопротивления, что борется со злыми бесчинствами великого тирана, Асдрубаэля Векта. Вект потер руки, не скрывая радости. Эти идиоты побегут к Иллитиану, объединятся ради общей цели с Белым Пламенем, не понимая, что, когда они соберутся под одним знаменем, ему будет куда удобнее выдать им заслуженную порцию своего неугасимого гнева.

Следующий плод имел странно горький вкус. Вект проследовал за сибаритом Ваэллиентом, пока тот спускался на «Рейдере» в Нижнюю Комморру. Когда сибарит и его клика вошли на засыпанные обломками нижние улицы, Вект почувствовал, как там нарастает напряжение. Обычный воин бы этого не заметил или не придал большого значения. К тому времени, как в поле зрения ворвалось множество ур-гулей, Вект уже был готов к чему-то подобному. Он проигнорировал беспорядочные эмоции Ваэллиента, когда того разрывали крючковатые когти и кусали игловидные клыки. Вместо этого Вект сконцентрировался на изучении, анализе и составлении выводов из всего, что он увидел.

Вект встал и снова начал мерить шагами пространство между затемненными кристаллами. Повсюду в городе происходили стычки со зверями и рабами, высвобожденными из-за разрушительных эффектов Разобщения. В расчетах Векта они играли, в лучшем случае, третьестепенные роли, а в худшем — становились отвлекающими факторами. Теперь он припомнил, что ур-гули фигурировали в непропорционально большой части докладов. Еще до этого инцидента их в больших количествах наблюдали в Нижней Комморре.

Он вернулся к медузе и тщательно отобрал несколько менее крупных и спелых плодов — тех, что были наполнены выделениями с самых границ восприятия ее коллективного сознания. Все они были горькими и тоже вызывали ощущение тьмы и скверны, которые, клубясь, поднимались с нижних уровней. Везде фигурировали массы ур-гулей, очевидно невосприимчивых к боли и зараженных настолько страшной болезнью, что легчайшая царапина могла подкосить жертву в считанные минуты.

Не все увиденные Вектом стычки были проиграны: превосходства кабалитов в огневой мощи и боевом умении порой было достаточно, чтобы одолеть чудовищных троглодитов, несмотря на их подавляющую численность и сверхъестественную живучесть. И все же кромешная темнота и тесные пространства нижнего города работали против его воинов, и всюду они были вынуждены отступать. Там, где ур-гули выходили на открытое пространство, с ними легко управлялись, но тьма как будто постоянно льнула к их спинам и поднималась следом за ними.

Кристаллы наблюдательного зала оставались такими же мутными, как и прежде, но теперь Векту было ясно, где укоренилось демоническое семя, впущенное в город Разобщением. Эта надвигающаяся тьма могла происходить лишь из Аэлиндраха. Таинственное царство теней уже давно было присвоено Вектом, но оно было слишком странным, слишком чуждым, чтобы по-настоящему ассимилироваться. Мандрагоры становились полезными агентами, но все они до единого хранили нерушимое молчание о месте своего происхождения. По природе своей это были не ведающие законов, приверженные только своему клану существа, и все же кто-то или что-то из Аэлиндраха намеренно стремилось расширить царство теней и вобрать в него всю Комморру. Нельзя было закрывать на это глаза.

Вект вернулся на трон и начал приводить в действие меньшие преграды. Некогда управление преградами было ревностно оберегаемым секретом, разделенным между древними благородными семьями. С помощью запугивания и пыток Вект достиг полного понимания этой тайны, попутно истребив каждого из бывших ее владельцев. Со временем немногие последние носители оставшихся крупиц знания сами пришли, чтобы обучить его, надеясь купить этим милосердие. Они ошибались. Теперь секрет принадлежал одному только Векту и стал частью его грандиозного арсенала орудий против тех, кто мог посягнуть на его власть.

Весь город опоясывали большие преграды — сверхъестественные энергетические барьеры, которые удерживали в стороне беспокойные приливы варпа и не давали им затопить реальность Комморры. Меньшие преграды первоначально задумывались как дополнительная мера безопасности, которая разделяла на части сам город. Они могли воздвигнуть добавочные временные барьеры между бесчисленными ярусами и округами в случае прорыва. Их активация возлагала небольшое, но заметное дополнительное бремя на почти бесконечные энергетические резервуары Комморры, и Вект орудовал осторожно, подняв лишь несколько тщательно выбранных преград. Запечатывание всего города не подходило под его цели и, более того, могло даже иметь катастрофические результаты.

Работа была почти закончена, когда он услышал, как открываются двери наблюдательного зала. Он бросил взгляд в сторону, на кристалл, показывающий сами покои. Вид той, что приближалась к нему, несколько улучшил его настроение, и он уселся на троне, ожидая ее прибытия.

— Архонт Хромис, — сказал он за миг до того, как показалась предводительница Обсидиановой Розы. Медуза отступила за трон, когда знаменитая оружейница вышла вперед и преклонила перед ним колени. На ней были килт из лезвий, которые как будто парили в унисон с ее движениями, и причудливые перчатки из зеленого стекла. Пластины ее наплечников повторяли изгибы лепестков розы и были черны и остры как бритва.

— Верховный властелин, я сделала то, что вы мне приказали, — сказала архонт Хромис.

— Тогда вставай и докладывай. Ты нашла хранилища, на которые я тебе указал, это ясно. Расскажи мне об их состоянии.

— Двенадцать были совершенно нетронуты, на семи виднелись признаки внешних повреждений, но не проломов. Я не смогла добраться до других, так как они были погребены под обломками, и понадобилось бы время, чтобы их расчистить. Этим прямо сейчас занимается мой кабал, пока мы разговариваем.

Архонт Обсидиановой Розы что-то утаивала от него, в этом он был уверен. Пронизывая ее взглядом, он продолжал расспрос.

— Ты наверняка обнаружила содержимое хранилищ — обладательница таких умений, как твои, не смогла бы противиться соблазну заглянуть внутрь. Говори. Расскажи мне, что ты видела, и не оскорбляй меня попытками солгать.

Хромис побледнела.

— Нет! Я ясно видела, что они в стазисе. Нужно быть большим глупцом, чтобы вмешиваться в нечто подобное, и еще большим, чтобы потом вернуться к своему хозяину и доложить об этом. Я ввела коды, которые вы мне дали, проверила хранилища на повреждения и сразу отправилась обратно.

Вект откинулся на спинку трона и задумчиво сцепил пальцы. Для архонта Хромис была молода и относительно недавно вступила в постоянно меняющийся внутренний круг Центрального пика. Она иногда пользовалась этим, разыгрывая из себя невинность — но любой, кто знал детали личной истории Хромис, нашел бы эту концепцию почти забавной. Будучи новичком, она к тому же была одним из менее надежных архонтов при дворе.

— Очень хорошо, — снисходительно произнес Вект, — можешь идти. Доложи мне, когда будут высвобождены остальные хранилища.

Хромис кивнула. Она выглядела озадаченно, но явно чувствовала облегчение. Глубоко поклонившись, чтобы скрыть его, она повернулась, чтобы уйти. Вект дал ей сделать полдюжины шагов, а потом снова ее окликнул.

— Ты славишься своим интеллектом, архонт Хромис, так скажи мне, каковы твои умозаключения по поводу содержимого этих хранилищ.

Хромис застыла. Она знала, что не сможет покинуть зал, не дав ответа.

— Оружие, — сказала она через миг. — Нечто настолько разрушительное, что его нельзя было оставить на виду.

— Ты можешь сказать больше, — промурлыкал Вект.

Хромис оглянулась на него с искрой решимости в глазах.

— Я думаю, это там вы прячете своих Карателей. Я думаю, вы послали меня, чтобы подготовить их, перед тем, как спустить с цепи. Как я уже сказала, оружие.

Ответная улыбка Векта была безжалостна.

Глава 13 НИЗВЕРЖЕНИЕ

Кхерадруах прислушивался к перешептываниям на вечно меняющихся ночных ветрах Аэлиндраха. Он услышал, как два брата-соперника вооружаются для войны, чтобы выяснить, кто должен править местом, которым никто и никогда не сможет править. Он слушал, как пришедшие извне союзники Ксхакоруаха плодили монстров для его войны в тенях. Он слушал, как Азоруах обменивал души на оружие из-за пределов Аэлиндраха, которое тайно поставлялось через врата, известные только ему. Когда чуждые чувства Обезглавливателя нежно прикасались к теневому плетению, он узнавал их глубочайшие желания и истинные причины их взаимной вражды.

Ксхакоруах солгал, когда сказал этим чужакам, что в царстве теней невозможно скрывать секреты. На самом деле нужен был редкий дар, чтобы выудить тайну из обманчивого переплетения углов и теней, которым был Аэлиндрах. Немногие могли похвастаться достаточным упорством и умением, чтобы этого добиться, а между тем число секретов, которые можно было узнать, было очень, очень велико. Однако, как только язык Обезглавливателя улавливал вкус заговора, он мог быстро выследить его в плетении. Там все еще отдавались эхом призраки недавно заключенных пактов, а в них таилась сложная головоломка из пересекающихся мотивов, действий и влияний, которая раскрывалась под его пальцами.

Кхерадруах скользил из тени в тень, все время оставаясь незримым. Он натачивал клинок и выжидал. Скоро на вороновых крылах судьбы примчится нужное мгновение. И когда оно настанет, Обезглавливатель будет к нему готов.

В то время как двор Ксхакоруаха располагался во дворце теней, его брат Азоруах правил на вершине горы.

Когда они двигались к ней, она походила на сплошной занавес черноты, уходящий ввысь, за пределы восприятия. Когда же они приблизились, то стало возможно различить, что крепость Азоруаха поднимается множеством ярусов, которые угрожающе громоздились в вышине, словно угловатые грозовые тучи, высеченные из обсидиана. Ее выступы и карнизы кишели последователями Азоруаха. Безмолвный темный гарнизон ожидал орду Ксхакоруаха с оружием в руках; тусклая патина гладкой кости на зазубренных крюках, серпах и ножах, которые они сжимали, как будто сверкала в стигийской тьме Аэлиндраха.

Приспешники Ксхакоруаха во много раз превосходили числом тех, кто служил его брату, однако сторонники Азоруаха имели более выгодную позицию. Когда орда нахлынула на обсидиановые стены, Азоруах продемонстрировал еще одно преимущество, которое он втайне хранил на тот самый день, когда его брат вернется, чтобы потребовать свой трон обратно. На орду теней полился дождь разрушения, высвобожденный ужасным и неведомым оружием. Сияющие лучи заиграли среди атакующих, уничтожая все, к чему прикасались, и воцарилась настоящая бойня.

Все началось со звука рогов, который эхом отдавался по всему дворцу Ксхакоруаха — глубокого, гортанного рева, зависшего на одной бемольной ноте и резонирующего в каждом углу и закутке. Об этом сигнале было объявлено заранее, но Беллатонис все равно ощутил странное сжимающее чувство в животе, когда его услышал. Тот запас времени, который он имел для подготовки, подошел к концу, и теперь его детища — готовые или нет — должны были пройти испытание в горниле битвы.

Гротески, которых вырастил Беллатонис, были, на его взгляд, еще не совсем зрелыми. Из-за скудости сырья, с которым ему пришлось работать, их мускулатура была недоразвита, а костяные наросты, торчащие из их хребтов, черепов и плеч, были тверды и остры, как кремень, но так же хрупки. Эти существа были быстрее, чем обычные гротески, и проявляли дикие, хищнические инстинкты, нехарактерные для их сородичей. И все же, в целом Беллатонис ими гордился. Рога трубили беспрестанно, как будто поторапливая его, и их ровный тон отдавался дрожью в материи Аэлиндраха, провозглашая, что Ксхакоруах бросает вызов брату.

Беллатонис и Ксагор вышли из похожей на утробу пещеры под дворцом, ведя батальон гротесков на подмогу другим силам Ксхакоруаха. Бесчисленные темные углы на покрытой трещинами равнине, окружающей дворец, полнились ими: мандрагорами, ур-гулями, ползучими и крадущимися тварями и другими безымянными существами, призванными из глубин царства теней.

Гротески Беллатониса, носящие железные маски, пускали слюну и подвывали, пока их загоняли в толпу. По сравнению с остальными существами они выглядели внушающими ужас грудами движущихся мышц и костей. Те улепетывали из-под их ног, пока они неумолимо двигались вперед, как корабли, рассекающие море теней. Звучные рога внезапно умолкли. Гнетущая тишина, что последовала за ними, нарушалась лишь шелестом ледяного ветра, проносящегося по равнине.

Гигантская фигура короля теней вышла из средоточия дворца, и его встретило выжидающее безмолвие. Он был окружен ночными извергами, несущими высокие штандарты с корчащимися символами, нанесенными зеленым колдовским огнем. По орде волной прошел глубокий вздох — собравшиеся блаженствовали в присутствии своего владыки, Ксхакоруаха. Беллатонис тоже сделал резкий вдох. Казалось, он даже на таком расстоянии ощущал жар лихорадки, исходящий от распухшего тела короля. Ксхакоруах взмахнул над головой чудовищной ржавой косой и закричал голосом, что перекатывался подобно глубоким звукам грома.

— О мои неспокойные дети Аэлиндраха! Пришло время забрать то, что принадлежит мне по праву. Вас ждут трофеи и богатства, когда мы свергнем моего брата-предателя! Все, кто пойдет за мной к победе, будут править, как владыки, над сломленными рабами Азоруаха!

Эти несложные обещания исторгли из разнородной орды жуткий голодный стон, но Беллатонис обращал внимание только на оружие, которое держал король теней. Он видел, что даже мускулистые руки Ксхакоруаха бугрились от усилий, которых ему стоило удерживать эту тяжелую косу. Она была длиннее, чем рост гиганта-короля, а лезвие было едва ли не в метр шириной и в два — длиной. Коса была грубо сработана, скорее как инструмент, чем как оружие, и некоторые ее части не были доведены до конца. Ее металл столь сильно пострадал от коррозии, что она выглядела так, будто ее веками держали под водой. Ярко-зеленая слизь сочилась из лезвия косы, но письмена, высеченные на нем, были по-прежнему достаточно четкими и ясными, чтобы Беллатонис мог их прочесть. Они были написаны рунами Хаоса, языком проклятых.

Беллатонис знал эти писания по пыльным томам, которые изучал в прошлом, желая познать природу душ, книгам, которые полнились эзотерическими предупреждениями давно умерших ученых. Теперь, когда он стоял во вздыхающей орде короля теней, на растресканной равнине, продуваемой ледяным ветром Аэлиндраха, эти предупреждения стали менее туманными и более актуальными. Любые оставшиеся сомнения в том, что Ксхакоруах запятнан скверной потусторонних сил, полностью испарились из разума гемункула.

Беллатонис подумал, что комморриты страдали чем-то вроде слепоты в отношении богов Хаоса. Та, что Жаждет, так желала завладеть их душами, что именно ей они посвящали все мысли о богах — если вообще о них думали, чем они занимались редко и вообще старались избегать. Каждый миг бодрствования был посвящен тому, как избежать хватки королевы демонов и восстановить жизненную силу, которую она постоянно вытягивала из каждого живого эльдара в Комморре. Стоит ли удивляться, что она доминировала над их представлением о мире.

Известно было, что другие боги Хаоса старше, чем Та, что Жаждет. Это были древние атавистические божества из начала времен, и комморриты считали их почти столь же малозначительными, как и мертвых эльдарских богов. Такова была их самонадеянность, и все же в обычных обстоятельствах это было не столь далеко от истины. Комморра была задумана и построена именно таким образом, чтобы не допускать вмешательства сущностей наподобие древних богов Хаоса — когда все было в порядке. Преграды должны были герметически запечатывать Комморру, оберегая город от мощных приливов варпа, излюбленной площадки для игр богов, так что ее граждане могли существовать, не поддаваясь безумию и мутациям. Предполагалось, что именно так они и будут работать, но во время Разобщения они подвергались опасности, и то, что было снаружи, могло проникнуть внутрь.

Ксхакоруах издал мощный крик, и его орда теней ответила свистящим шепотом, в котором слышались слова из наречий, редко достигающих слуха смертных. Их потусторонний хор становился то громче, то тише, словно звук волн, что бьются о берег, покрытый галькой. Все чувствовали возбуждение, объединенные общей целью. Они растеклись на сотни отдельных озер и ручейков и двинулись прочь от дворца — прилив тенекожих созданий, затапливающий равнину.

Беллатонис свирепо нахлестывал гротесков, чтобы их громоздкие туши поспевали за общим движением. Мускулистые звери демонстрировали некое идиотское восхищение перед Ксхакоруахом и его чудовищной косой, слишком уж сильное, чтобы это нравилось Беллатонису. Он бросил взгляд через плечо на Ксагора, желая узнать, не заметил ли тот чего-то странного в Ксхакоруахе. Не так давно развалина, выполняя приказы гемункула, побывал в Шаа-Доме и некоторых нестабильных частях Паутины. Он увидел, какова ничем не скованная мощь варпа, и, возможно, мог узнать ее проявления и здесь. Какая-то часть Беллатониса по-прежнему хотела, чтобы он ошибался, чтобы все его страхи можно было списать на обман чувств, вызванный странностями этого субцарства. Испуганные глаза, которые глядели из-под маски Ксагора, сказали Беллатонису все, что ему следовало знать.

Путь к горной цитадели Азоруаха был не дорогой, но нехоженой пустошью колышущейся тьмы, которая вздымалась и опадала застывшими волнами, острыми и ломаными, словно зубья пилы. Здесь были и враги. Короткие стычки, засады, убитые часовые, изуродованные разведчики. Все это совершалось с жестокой радостью, которую обитатели Аэлиндраха испытывали всякий раз, когда наносили удар из теней. Обе стороны сражались одинаковым образом, невидимые и неслышные до тех пор, пока первый клинок не целовал плоть или когтистые руки не сжимались на чьей-то глотке.

Беллатонис изо всех сил старался уберечь себя, Ксагора и гротесков от подобных игрищ тем, что упорно держался с самыми крупными группами последователей Ксхакоруаха, какие только мог найти. Когда Ксагор и Беллатонис нуждались в передышке, гемункул приказывал гротескам встать в круг лицами наружу, так что они смыкались плечом к плечу, образуя живую стену из плоти, крови и костей. Эти меры предосторожности, похоже, достаточно хорошо работали, чтобы сохранить жизнь Ксагору и Беллатонису, в то время как всюду вокруг них раздавались леденящие кровь вопли и завывания бьющихся врагов.

Наконец, сторонники Ксхакоруаха собрались с силами и преодолели сдерживающие маневры его брата, и орда начала уверенно продвигаться к крепости-горе. Поначалу та выглядела просто как темное размытое пятно на краю сознания, но становилась все больше по мере приближения. Недалеко от горы Ксхакоруах остановился и благоразумно собрал растянувшиеся колонны своих воинов в единую массу, прежде чем двинуться дальше. Однако король теней не дал своим приспешникам отдохнуть и вместо этого, как только собралось достаточное количество, погнал их дальше, рявкая проклятья. Орда Ксхакоруаха беспорядочно двинулась к крепости его брата и попала в адскую бурю.

Беллатонис держал своих подопечных вдали от первых рядов, оценивая ситуацию. Когда всеуничтожающие яркие лучи, которыми управляли защитники Азоруаха, копьями ударили с уступов горы, он сначала поразился, а потом ощутил непреодолимый интерес. Энергии, которые использовало это оружие, рассекали саму материю Аэлиндраха, оставляя дымящиеся следы, и даже земля под ногами жертв взлетала вверх колоннами сажи, когда ее касались эти лучи. Такую мощь в обычной среде демонстрировали дезинтеграторы и орудия темного света, но царство теней было, как известно, непроницаемо для подобных высокоэнергетических потоков.

На зубчатых террасах, высеченных в скале, началось движение. Тени спускались с них, подобно ползущим летучим мышам. Видимо, некоторые последователи Азоруаха были настолько уверены в победе, что готовы были схлестнуться с жалкой горсткой приспешников Ксхакоруаха, которым пока что удалось добраться до подножия горы. Поодаль жгучие лучи шарили по сторонам, словно беспокойные пальцы из света, выискивая тех, кто залег наземь, чтобы спастись от их смертоносного сияния. Как только один из них находил сжавшуюся кучку мандрагор или ур-гулей, к нему спешили другие, чтобы истребить их сфокусированным светом.

Беллатонис огляделся в поисках Ксхакоруаха, но за сверкающими лучами и расколотой тьмой он не видел ни следа теневого гиганта. Он узрел лишь стену тумана, которая с неестественной скоростью катилась к уступам горы. Лучи смерти алчно впились в этот туман, разорвали его в клочья, и под ним оказался король теней и его отряд ночных извергов, мчащихся к крепости.

Какой-то миг Беллатонис был уверен, что его проблемы решатся здесь и сейчас. Однако, когда лучи двинулись к группе Ксхакоруаха, их встретил мерцающий купол изумрудной энергии. Наступление короля теней замедлилось, теперь он со своими миньонами едва двигался вперед, пробивая себе путь. Видно было, как они страдают, их тела дымились и содрогались под ослабевшим, но по-прежнему мощным сиянием загадочных орудий Азоруаха. Ксхакоруах с отчаянной силой продолжал идти, но его ночные изверги падали один за другим.

Беллатонис переключил внимание обратно на гротесков, которые безучастно пускали слюни неподалеку, и Ксагора, который трясся в предчувствии неминуемой гибели.

— Быстро, Ксагор! — окликнул его Беллатонис поверх воя сокрушительных лучей. — Помоги мне подготовить гротесков, пока они еще отвлечены.

В нескольких словах он быстро объяснил, что требуется от развалины. Несмотря на свой ужас, Ксагор был достаточно послушен, чтобы без вопросов выполнить все необходимое.

Когда все мускулистые чудища были подготовлены, Беллатонис ткнул пальцем в направлении черных утесов и прокричал командную фразу:

— Кхуранкир В'силти! Пробудитесь! Идите наверх! Убейте лучи! Убейте! Убейте!

Неповоротливые гротески были ошеломлены и наполовину оглохли от битвы, бушующей вокруг. Сначала они не поняли мнемоническую фразу, которую использовал Беллатонис, и ему пришлось ее повторить. На второй раз скрытые железными масками лица гротесков медленно приподнялись, сконцентрировавшись на скалах, а похожие на меха насосы, приштопанные к их спинам, начали сжиматься и разжиматься все быстрее. Ряды шприцев, воткнутых в хребты, автоматически вдавили поршни, выпуская концентрированные дозы гормонов и стимуляторов в и без того значительно усиленные организмы.

Когда адский коктейль помчался по их жилам, гротески встряхнулись и заревели от жажды крови. Толстолапые великаны сорвались с места и с довольно-таки поразительной скоростью понеслись к скалам, топоча ногами и размахивая руками. Беллатонис удивленно заморгал и бросился за ними, боясь потерять своих созданий из виду. Ксагор, так же боясь потерять хозяина, побежал следом.

Шальной луч хлестнул по гротескам, пока те мчались вперед. Он поворачивался в сторону, чтобы обрушить еще одну порцию ада на тающую оборону Ксхакоруаха, поэтому удар пришелся вскользь, однако и этого бы хватило, чтобы распылить на атомы любого мандрагора или ур-гуля, оказавшегося на пути луча. Беллатонис с восторгом увидел, как его творения пронеслись сквозь колонну уже не всесокрушительного света, отделавшись разве что слабыми ожогами. Это, похоже, только разозлило гротесков, и они побежали еще быстрее, чтобы добраться до тех, кто причинил им боль.

Они достигли более густых теней прямо под утесами. Это было поле боя, где остатки авангарда Ксхакоруаха находились в процессе вырезания ликующими воинами Азоруаха. Гротески ворвались в месиво рукопашной со всем изяществом цунами. Полетели куски тел. Монстры рвали и друзей, и врагов своими крючьями, когтями и тесаками, управляемые вздувающимися мышцами и животной яростью берсерков.

— Нет! — завопил Беллатонис во всю мощь своих легких. — Вверх! Вверх! Лезьте! Убейте лучи!

Несколько чудовищ в масках услышали крик гемункула, и инстинкт подчиняться создателю заставил их резко повернуться и стремглав побежать к склону. Когда первые из них начали карабкаться вверх по грубой поверхности, словно большие обезьяны, остальная стая повернулась и последовала за ними. Через несколько секунд вся толпа звероподобных мясных дьяволов уже подтянулась на первую террасу и снова принялась за бойню. Беллатонис поднялся следом благодаря одной лишь силе воли — он заставив себя на время расстаться с ложными представлениями о плотности и гравитации Аэлиндраха и воспарил так же легко, как если бы на нем была антигравитационная обвязка. Ксагор, оставшийся брошенным на произвол судьбы, вынужден был вскарабкаться за гемункулом своими силами.

Когда Беллатонис приземлился на террасу и позволил закон физики принять более узнаваемую форму, он наконец смог как следует разглядеть одно из странных орудий Азоруаха. Оно было установлено на раздвоенном металлическом пьедестале, благодаря чему его можно было поворачивать и наклонять, чтобы направлять луч. Само орудие напоминало по форме колокол, открытый конец которого испускал из себя свет. Судя по всему, единственным способом активации устройства был один простой рычаг. Во внешнем виде орудия было нечто знакомое, как показалось Беллатонису. Его явно сделали не в Аэлиндрахе, однако оно, очевидно, задумывалось как эффективное средство для боев в царстве теней.

Беллатонис повернул пьедестал, чтобы нацелить излучатель на один из верхних ярусов, где стояло еще несколько таких орудий, сфокусировавших лучи на Ксхакоруахе и его быстро уменьшающейся свите. Он потянул рычаг и с интересом пронаблюдал, как от этого возникла окутанная дымкой колонна света, практически пробурившая себе путь через воздух к цели. Часть скалы, куда он целился, вспыхнула молочно-белым сиянием, и из светового круга, образовавшегося в месте удара, поднялось густое облако сажи и тьмы. На этом, казалось, все и закончилось, отчего Беллатонис ощутил разочарование.

Через миг лучи, исходящие из орудий, установленных на том ярусе, дико заметались и закувыркались, когда скала под ними поддалась и начала рушиться. Лавина из темного сланца и крутящихся столпов света набирала скорость с обманчивой неторопливостью. Когда она с грохотом достигла земли, от удара задрожали кости, и во всех направлениях разлетелись громадные тучи обломков.

Гемункул поглядел с высоты на разрушительный результат своих действий, а потом поспешно отключил луч. Подобрав полы мантии, он стремглав помчался от оружия, стараясь удалиться от него как можно дальше. Он едва успел убежать, когда с верхних уровней обрушились колонны света, чтобы уничтожить вышедшее из-под контроля орудие, пока то не принесло еще большего вреда. Плотное скалистое вещество террасы завибрировало под его ногами, словно камертон. Рассеянная лучами материя образовала клубящиеся облака тьмы, которые окутали Беллатониса и лишили его какой-либо ориентации в пространстве.

Он споткнулся и почувствовал, как поддается поверхность под его ногами. Одиночный луч медленно полз по террасе в его направлении. Ужасающе яркий свет пронзил взметнувшиеся облака пыли, методично аннигилируя все на своем пути.

Беллатонис попытался сконцентрироваться, чтобы снова взлететь в воздух и спастись. К его отвращению, чувство близкой опасности сковывало его примитивное подсознание и не давало ему вырваться из того, что оно считало нерушимыми законами физики. Теперь, когда к нему стремительно приближалось уничтожение, Беллатонис ощутил лишь легкое недовольство своим недостаточным самоконтролем.

Кто-то с неистовой силой вцепился ему в руку и выдернул прямо с пути луча. Оказавшись вдали от сияния, Беллатонис стал лучше различать окружающее и понял, что это был Ксагор, который втянул его в нишу в стене утеса.

— Хозяин слишком много рискует! — проорал взволнованный развалина, перекрывая вой проходящего мимо луча.

Беллатонис снисходительно улыбнулся своему прислужнику.

— Твоя верность, как всегда, делает тебе честь, Ксагор, и доставляет мне радость, — сказал он. — Признаюсь, мой маленький эксперимент привлек чуть больше внимания, чем я предвидел. Скажи, ты не видел, выжил ли кто-то из гротесков?

Ксагор быстро закивал и показал вверх, на скалу. Гротески ползли к вершине, подчиняясь последнему приказу Беллатониса. Подтягиваясь вверх, они выглядели, как уродливые серые клещи на боку черного мохнатого зверя. Если их надолго оставить под руководством собственного прискорбно ограниченного сознания, они перестанут быть покорными. Они снова войдут в состояние берсерка и начнут нападать на все, до чего можно добраться. Учитывая, где сейчас находились гротески и куда они двигались, Беллатонис решил, что в текущих обстоятельствах ему все равно, случится это или нет.

Атака гротесков и импровизированный эксперимент Беллатониса открыли брешь в обороне. Воодушевленные успехом, сторонники Ксхакоруаха снова сплачивались и начинали наступать. Сначала вперед потек лишь слабый ручеек, но он превратился в настоящий потоп, когда они осознали, как можно спастись от убийственных лучей. Мандрагоры, ур-гули и безымянные твари карабкались, ползли и извивались вверх по скалам. На ярусах крепости холодной молнией вспыхнуло насилие. Всюду со смертоносной скоростью мелькали костяные клинки, зубы и когти.

Лучи, которые удерживали Ксхакоруаха, исчезли, те, кто управлял ими, вынуждены были бежать, спасая свою шкуру. Гигантский король теней, наконец, смог вырваться на свободу и рвануться в бой. Он прыгал вверх по утесам, выкрикивая имя брата, и усердно сеял смерть своей тяжелой косой. Ничто не могло устоять перед ним.

— Знаешь что, Ксагор? — с холодной улыбкой произнес Беллатонис, когда мимо их ниши пронесся разъяренный король теней. — Я думаю, что Ксхакоруах еще может победить в этом бою.

— Ура? — жалобным голосом спросил Ксагор.

Когда они выбили двери тронного зала Азоруаха, Беллатонис ожидал какой-нибудь последней меры обороны. Выжило лишь три гротеска, но Ксхакоруах был столь впечатлен боевыми заслугами этих монстров, что настоял на их присутствии во главе ударного отряда. Больше всего король теней был восхищен их способностью выживать под воздействием необычного оружия Азоруаха, которой не было ни у кого из его приспешников.

— Когда я увидел, как против нас применяют лучи, я кое-что понял на их счет, — объяснил Беллатонис. — Они основывались на принципе резонанса, который иногда называют катастрофической гармонией. Если перенести этот принцип на почву Аэлиндраха, то такое оружие должно полагаться на восприятие своих жертв, чтобы произвести больший эффект, чем обычно.

— И как же твои создания справились с этим? — прогремел Ксхакоруах с некоторым раздражением из-за многоречивого ответа гемункула.

— Я частично ослепил и оглушил их. У каждого, что был на поле боя, я удалил один глаз и одну барабанную перепонку. Это, да еще их врожденная устойчивость к боли и повреждениям, позволило им некоторое время переносить светошумовое воздействие лучей. Могу ли и я кое о чем спросить? Как ты выжил? Ведь практически весь их арсенал какое-то время был нацелен лишь на тебя одного.

— Силы из-за пределов Аэлиндраха благоволят мне, точно так же, как другие благоволят моему брату, — загадочно ответил Ксхакоруах. — Найти своих созданий из плоти и приведи их, чтобы пробиться в тронный зал. Их мощь хорошо послужит нам снова.

Беллатонис послушно собрал гротесков и подвел их к тяжелым обсидиановым дверям тронного зала. Они взялись за отбитый кусок колонны, чтобы использовать его в качестве тарана. Весь коридор позади них кишмя кишел торжествующими последователями Ксхакоруаха. Когда Беллатонис выкрикнул приказ, гротески с силой размахнулись тараном, раздался громоподобный треск, и тяжелые двери разлетелись на части. Беллатонис отдал другой приказ, и гротески, бросив неудобный таран, ворвались внутрь. Беллатонис и Ксагор помедлили некоторое время, чтобы позволить кровожадной толпе теневых существ во главе с Ксхакоруахом хлынуть в тронный зал. К удивлению гемункула, не послышалось ни лязга оружия, ни драматических речей на тему братского соперничества, которыми Ксхакоруах мог бы попотчевать загнанного в угол родича. Вместо этого в тронном зале повисла тишина. Зловещая тишина и безошибочно различимое зловоние смерти.

После мига сомнений Беллатонис послал Ксагора в тронный зал, чтобы выяснить, в чем дело. Была вероятность, что последняя мера обороны Азоруаха была настолько смертоносна, что истребила Ксхакоруаха и его последователей в полной тишине. Черное Схождение оберегало свой лабиринт с помощью устройств, которые могли быть настолько же опасны или настолько же бесшумны, хотя ни одно не могло похвастаться обеими качествами одновременно. Его раздумья прервал Ксагор, который снова появился в разбитых дверях.

— Там безопасно, хозяин, — слегка дрожащим голосом сказал развалина. — Хозяину следует взглянуть. Исход неожиданный.

Заинтригованный, Беллатонис проследовал за развалиной внутрь. Зал был высоким, почти конической формы, со стенами, которые выглядели, будто водоворот из смешавшихся струй гагата, оникса, обсидиана и базальта. Трон Азоруаха, теперь принадлежащий его брату, стоял на вершине высокого помоста из черепов, сложенных у дальней стены. Центр пола занимала круглая яма. Над ней свисали тяжелые черные цепи и слабо покачивались, как будто в ответ на какое-то движение наверху.

Беллатонис не видел, где заканчиваются эти цепи — они тянулись куда-то вдаль, уходя вглубь темного вращающегося облака, которое как будто застряло под высшей точкой помещения. Яма быстро стала темнее, чем что-либо доселе виденное Беллатонисом в Аэлиндрахе — это была абсолютная пустота, полнейшее ничто, которое как будто высасывало душу, сознание и саму жизнь. Гротески толпились возле возвышения из наваленных грудой черепов, непонимающе глядя по сторонам в поисках врагов. Ксхакоруах и его последователи стояли вокруг ямы, молча и пристально глядя на цепи, а точнее, на то, что висело на них.

На цепях свисал труп — гигантское, черное как сажа тело. Это существо имело определенное сходство с Ксхакоруахом, но при жизни было выше и выглядело более поджарым. Кожа была покрыта татуировками из голубого и желтого колдовского огня, который теперь медленно угасал.

Головы у трупа не было.

Глава 14 ЛАБИРИНТ

Гравитационный трос со свистом скользил в сантиметрах от лица Харбира, пока тот спускался по сточному каналу с такой скоростью, что глаза слезились. Впереди и позади мчались воины Иллитиана, держась за трос через равные интервалы, словно бусины, нанизанные на проволоку. Они проносились через облака тумана, поднятые действующими стоками по бокам, и Харбир вскоре стал скользким от распыленных в воздухе отходов, которые стекали из Верхней Комморры.

+Некоторые вещи никогда не меняются, а, дитя?+ сардонически прошептала Анжевер в его голове.

Моргая сквозь слезы, Харбир увидел в стигийской тьме на дне водостока вспышки света, окруженные радужными ореолами от капель в воздухе. Через долю секунды он услышал характерное «крак-крак-крак» огня из осколочного оружия. Засада! Видимо, Черное Схождение узнало о планах Иллитиана и устроило ему ловушку. Все, что им нужно — несколько правильно расставленных снайперов, и они снимут воинов, спускающихся по тросу, поодиночке.

У конца стока снова запульсировали вспышки — наверняка дезинтеграторы и бластеры. При их свете Харбир смог разглядеть, что приближается к тому месту, где канал выравнивался и расширялся. Еще несколько секунд, и он окажется в огневой ловушке вместе с остальными, но деваться было некуда. Если он отпустит трос слишком рано, то окажется в канале водостока, откуда не выбраться, и уже не сможет контролировать свой спуск. Он может врезаться в других и наверняка сдерет себе немало кожи, после чего окажется точно в том же месте, как если бы оставался на тросе. Так что ему ничего не оставалось, кроме как висеть и надеяться, что невидимые снайперы промажут.

Гравитационный трос не совсем точно следовал за ходом водостока. Вместо того, чтобы повернуть под острым углом у дна и перейти в горизонтальную плоскость, что было бы чревато переломами, трос выгибался, так что Харбир на секунду оказался над высокими стенами канала. Он успел увидеть, что водостоки впадают в более широкие каналы, которые расходятся в различных направлениях. В отдалении он уловил слабый отблеск того, что могло быть озером. Потом трос снова углубился в водосток и начал вращаться как штопор, чтобы сбросить инерцию. Харбир видел вдалеке угольно-черные фигуры, вырисовывающиеся в свете дульных вспышек, и воинов Иллитиана впереди, которые спрыгивали с троса. Вот оно.

Харбир отпустил трос и откатился к стене канала. Его не подходящие друг к другу конечности болтались в воздухе, пока он не затормозил и остановился. Он тут же вскочил на ноги и побежал вдоль края водостока, слыша, как приближаются другие солдаты Белого Пламени. Последнее, что ему нужно было — это врезаться в кого-то еще и предоставить врагу большую, неуклюжую, двойную мишень для стрельбы.

Воины впереди деловито спешили навстречу врагу, уже держа наготове свое оружие, в то время как впереди не прекращались стробоскопические вспышки выстрелов. Харбир вытащил свой собственный, необычный пистолет со спиральным стволом, который Анжевер посоветовала ему использовать, если его загонят в угол. Он посмеялся над идеей, что ему придется ждать, пока он не окажется в углу, прежде чем начать отбиваться. С пистолетом в руке Харбир начал искать цели и подбежал к тому месту, где водосток переходил в широкий сухой канал.

Воины Иллитиана стояли широким полукругом и стреляли вглубь канала. В нескольких метрах перед ними валялись кучи обожженной, превращенной в пульпу и изорванной плоти, которые, без сомнения, раньше были телами, но теперь по большей части были… частями. По мере прибытия новых воинов полукруг расширялся и продвигался вперед, по-прежнему время от времени паля в незримых врагов. Харбир осознал, что ответного огня не было, и никто из Белого Пламени не был ранен или убит. Значит, это все-таки не засада, просто отряд Иллитиана наткнулся на какого-то врага. И этот враг заставлял воинов слегка нервничать, если судить по тому, как щедро они поливали его огнем.

Воины, которые спускались за Харбиром, присоединились к полукругу, как раз когда стрельба сошла на нет. Они двигались вперед как единое целое, и вокруг снова царила тишина, нарушаемая разве что периодическими одиночными выстрелами, когда они проходили мимо груд павших. Харбир последовал за ними и наконец смог хорошо разглядеть врагов.

Первое, что его поразило — зловоние. Харбир убил достаточно живых существ, чтобы знать мерзкий запах распоротых кишок и вскрытых желудков, но это… это было гораздо хуже. Он прикрыл рот рукой и наклонился, чтобы ближе рассмотреть тела.

+Не трогай их!+ зашипела Анжевер в его мозгу. +Они заражены! На этих трупах метка Нургла. Отойди! Их скверна оскорбляет мои чувства так же сильно, как и твои.+

Харбир и так не имел абсолютно никакого намерения прикасаться к этим тварям. Он различил достаточно кривых когтей и безглазых куполовидных черепов с раззявленными пастями, полными игольчатых зубов, чтобы понять, что это останки ур-гулей. Глядя на явственно подгнившие трупы, он подавил дрожь. Ему уже встречались ур-гули, в Нижней Комморре, когда он пытался сбежать оттуда с Ксагором — как раз перед тем, как Беллатонис похитил его тело. Стаи этих существ поднимались откуда-то снизу, и они видели их в путеводных туннелях. Они тоже выглядели больными.

+Ты прошел по границе Аэлиндраха, когда был с Ксагором,+ вдруг объявила Анжевер, +и там были другие такие гули, бродящие на свободе? Это интересная и очень дурная новость. Кто-то над этим потрудился.+

Харбир услышал шаги, повернулся и увидел Иллитиана, приближающегося в компании своих, похоже, вездесущих телохранителей-инкубов. Архонт презрительно посмотрел на кучу трупов.

— Ур-гули. Не стоит беспокоиться, — равнодушно пробормотал Иллитиан, как будто разговаривая сам с собой. — Их стаи попытались взять авангард числом…

Иллитиан прервался и посмотрел Харбиру в лицо, прежде чем продолжить:

— …они, судя по всему, оказались очень устойчивыми к травмам, и, чтобы они остановились, их нужно было практически расчленить. К счастью, особое оружие моих воинов обеспечило им победу. Каково же твое профессиональное мнение об этих неумирающих зверях, Беллатонис?

— Об ур-гулях? Были стаи, эм, сообщалось о стаях в старом городе, как раз после того, как все кругом сошло с ума…

Харбир замялся, подыскивая слова, и Анжевер зашипела в его сознании:

+Заткнись! Ничего ему не говори!+

— Может быть, Разобщение с этим как-то связано? — неловко закончил Харбир. — Ну, с их прочностью, в смысле.

Иллитиан с новым интересом осмотрел бойню, устроенную его воинами.

— Напитаны энергией Разобщения… я полагаю, это возможно, — сказал архонт, пристально разглядывая трупы. — О да, но это крайне специфичная энергия — обрати внимание на язвы на коже и тройные пустулы — я видел такие отметины совсем недавно, когда мы сражались над Горатом. Боги Хаоса пытаются вовлечь нас в свои забавы.

При этих словах в голове Харбира раздался взрыв безумного хохота. Он был слишком ошарашен им, чтобы ответить, и архонт ушел прочь вместе с телохранителями. На один сводящий с ума миг Харбир почуял острое желание побежать за ним, сознаться во всем и умолять о прощении за обман. Все, что могло избавить его от безумной колдуньи, было лучше, чем продолжать ей служить.

+Он бы просто убил тебя, дитя,+ усмехнулась Анжевер в его сознании. +Или совратил бы тебя и принес твою неприкаянную душу в дар своему тайному хозяину, если бы знал, кому он на самом деле служит. Неважно. Поспеши за ним, ты ведь не хочешь пропустить то, что случится дальше.+

Воины Иллитиана прошли дальше и теперь стояли у открытого люка в крутой стене пересохшего канала. Подойдя, Харбир заметил спиральный узор, неровно высеченный в перемычке над люком. В проходе лежали распростертые тела ур-гулей и двух комморритов в грубой непримечательной одежде. Харбир подумал, что эта парочка выглядит как очередные агенты Иллитиана, которые, очевидно, были убиты ур-гулями, вырвавшимися из люка, когда они его открыли. Выражение ужаса застыло на их растерзанных лицах, все еще наглядно передавая их шок и изумление.

+Видишь узор? Он значит, что здесь начинается территория Черного Схождения,+ прошептала Анжевер. +Ступай осторожно. Сам лабиринт находится дальше, но ловушки попадаются уже здесь.+

Иллитиан заметил, куда он смотрит, и сделал широкий жест в сторону люка.

— С этого момента ты нас ведешь, Беллатонис. Я могу утешить себя знанием, что любые ошибки с твоей стороны будут быстро исправлены изобилием смертельных ловушек, которые, как говорят, столь популярны у твоих друзей из Черного Схождения.

Воины Белого Пламени стояли вокруг него, безмолвные и непроницаемые в своей угольно-черной броне, но по тому, как приподнялись их подбородки, Харбир понял, что их развеселил мрачный юмор Иллитиана. Инкубы не выказывали подобных признаков. Они наблюдали за ним так же бесстрастно, как наблюдали за всяким, кто мог угрожать безопасности архонта, которого они поклялись оберегать. Харбир помедлил.

+Ты должен войти внутрь, дитя. Тебе нечего бояться, ведь я буду помогать тебе, если только ты будешь подчиняться моим приказам вплоть до буквы.+

Харбир проглотил свои страхи и подумал, что было бы замечательно, если бы это было правдой, и там действительно нечего было бояться. Он шагнул сквозь люк в сумрак. Первое, что он почувствовал — это вонь, выворачивающее желудок, желчное, гнилостное, выжимающее слезы из глаз зловоние, по сравнению с которым сразу померкло легкое неудобство путешествия вниз сквозь испарения водостоков. Когда его глаза приспособились к тьме, он увидел неровный коридор с идущими через неравные промежутки проемами в обеих стенах.

+Иди к четвертому справа,+ прошептала Анжевер. Харбир сделал, как сказано, и заметил еще один спиральный узор, нарисованный мелом рядом с отверстием. Дыра в стене выглядела так, словно ее обглодали по сторонам какие-то вредители. За ней тянулся еще один коридор, поуже и прямой как стрела, с гладкими стенами. Харбир застыл на месте — на сей раз не из-за запаха, но из-за того, что увидел новые тела. По коридору были разбросаны расчлененные останки еще примерно дюжины ур-гулей.

Через миг Анжевер прошептала в его сознании:

+Это простой прядильщик моноволокна, но если он сработает, то заполнит нитями весь коридор. Попроси головорезов Иллитиана обстрелять стены на середине прохода на высоте плеча, это вырубит сенсор.+

Харбир снова помедлил, спрашивая себя, может ли колдунья и вправду обладать столь точным чутьем. Он почувствовал, что воины Иллитиана движутся следом за ним, и ощутил нарастающий ужас. Ему оставалось только идти вперед, и только Анжевер могла ему в этом помочь. Чувствуя себя настоящей марионеткой, он указал воинам Белого Пламени, куда стрелять, как потребовала Анжевер. Они использовали дезинтеграторы и наделали в стенах дырок, чтобы наверняка, но все равно заставили Харбира дойти до конца коридора первым.

Проход закончился тупиком. Мгновение Харбир, недоумевая, стоял перед голой стеной, а потом почувствовал на лице легкое дуновение ветра. Приглядевшись, он увидел, что стена перед ним с невероятной медлительностью отползает слева направо.

+А теперь просто подожди,+ прошептала Анжевер. +Ты все еще не понимаешь, как я могу провести тебя сквозь лабиринт. Попытаться разъяснить это тебе — все равно что попытаться описать цвета слепому. Воспринимай это так. Тот, кто может видеть нити и переплетения варпа, может заглянуть в будущее и прошлое, судьбы и желания, действия и реакции, ибо пустота содержит в себе все эти возможности. Так что соберись с духом, юный Харбир. Здесь и сейчас это лишь детская игра — увидеть, какой шаг принесет тебе погибель, и какой путь приведет тебя к цели. Например, я могу сказать тебе, что настоящий лабиринт начинается в этом месте, и это — один из входов в него.+

Когда Анжевер замолчала, у левого края стены появилась щель и медленно расширилась, как открывающаяся пасть. За отверстием оказался еще один коридор, который тянулся во мрак. Он был лишен каких-либо видимых черт, кроме свежих, не предвещающих ничего хорошего пятен, и располагался под небольшим углом к проходу, где находился Харбир. Когда стена подползла так, что оба коридора идеально совпали друг с другом, он нетерпеливо шагнул в отверстие и вошел в лабиринт Черного Схождения. Идти вперед — вот единственный способ покончить со всем этим.

Зиклеядес был патриархом-ноктис в ковене Черного Схождения. Для подчиненных — разнообразных мастеров, секретарей, избранников, провостов, хранителей и управляющих, над жизнью и смертью которых он имел полную власть — его ранг в этой запутанной иерархии представлял собой практически невообразимую ступень схождения. Многие из этих менее важных членов ковена могли знать лишь статусы своих непосредственных начальников и проживали жизнь в уверенности, что с каждым продвижением по рангу они подбираются все ближе к скрытым правящим силам ковена. Некоторые из них даже ни разу не слышали о такой должности, как патриарх-ноктис. И не услышат никогда, на протяжении всей своей жалкой карьеры, если только не потерпят настолько грандиозную неудачу, что для последующих пыток и казни понадобится его присутствие.

За свою весьма долгую и богатую событиями жизнь Зиклеядес продвигался по рангу двадцать один раз. Каждый раз ему становились известны новые должности и сложные детали. Каждый раз он обнаруживал, что теперь подчиняется целой уйме загадочных личностей, которых как будто становилось все больше и больше. К настоящему моменту он был уверен, что никогда не продвинется настолько далеко, чтобы действительно стать одним из этих невидимых правителей ковена, о существовании которых на нижайшей ступени схождения можно было только догадываться. В настоящий момент он точно так же отвечал перед своим начальством, как тогда, когда присоединился к рядам ковена века назад, будучи неприметным наивным развалиной.

Сейчас он стоял в своих покоях лицом к темному зеркалу высотой почти с его рост, с рамой из изгибающихся листьев, выполненных из молекулярного углерода. На поверхности зеркала волновались и вихрились облака чернильной тьмы, из которых говорил голос. Из-за вокальных модуляторов он звучал свистяще, неузнаваемо, как будто это была лишь тень звука. Тот, кто разговаривал с Зиклеядесом, имел статус «нисходящего посредника», и это было все, что было позволено знать носителю звания патриарха-ноктис.

— …сохранить контроль? — прошептал голос. Зиклеядес мгновенно сконцентрировался на последних нескольких секундах разговора. Он позволил себе отвлечься. Это в последнее время случалось все чаще. К счастью, ему было достаточно легко это скрыть.

— Лабиринт в осаде! — довольно прочувствованно выкрикнул он. — Я ценю желание сохранить контроль и могу заверить, что все, что для этого требуется, уже задействовано на полную мощность.

— И все же наш прекрасный лабиринт по-прежнему заполняется паразитами, как раз той грязью, которую он должен отсеивать… Это… неприемлемо.

— Тогда передайте мне в подчинение больше членов ковена! Прошу простить меня, посредник, но я уже детально изложил, что силы, находящиеся в моем распоряжении, недостаточны для этой якобы мелкой задачи. Лабиринт был серьезно поврежден Разобщением, а ур-гули… ур-гули продолжают прибывать в буквально неисчислимом количестве, несмотря на потери.

— …Другие члены ковена трудятся, испытывая те же самые затруднения, и при этом добиваются большего успеха… Учись усердию на их примере.

Одним из преимуществ ранга Зиклеядеса было то, что выдерживать откровенную критику со стороны начальства для него было менее тяжко. Его не позорили перед собственными товарищами, чтобы преподнести им урок, не давали унизительных заданий, которые бы закрепили его приниженное положение перед обладателями истинной власти и авторитета. Он вышел за пределы подобных игр. Вместо этого его просто предупреждали: трудись лучше, иначе тебя устранит тот, кто станет тебе заменой.

— Как пожелаете, — покорно сказал он. — Я удвою усилия при помощи лишь того, что у меня есть на руках.

— Уж постарайся…

Мутное зеркало внезапно прояснилось — собеседник прервал связь. Зиклеядес отступил на шаг и дрожащими руками стер с лица холодный пот. Зеркало теперь показывало лишь его отражение: белое блестящее лицо, рассеченное так, чтобы демонстрировать вечную широкую улыбку, со свисающими щеками, что переходили на подбородке в массу напоминающих бороду фиолетовых отростков. Черные ребристые одеяния скрывали удивительно тучное тело патриарха-ноктис, на шее их венчал заостренный капюшон, обрамляющий бледный лик. Недавно он произвел некоторые изменения, добавив в свою бороду бахрому из тонко настроенных сенсорных усиков. Теперь они давали ему отличную возможность ощутить отвратительный вкус его собственного страха.

В обычной ситуации он бы мог сказать, что еще одним благом, которое давал статус патриарха-ноктис, было то, что с его приобретением прямое общение с начальниками стало крайне редким. Тот факт, что за последние три часа с ним связывались трижды, был очень тревожным. Разобщение и та роль, которую сыграл в нем отступник Беллатонис, уже представляло собой значительную проблему для Зиклеядеса, еще до того, как явились орды ур-гулей, необъяснимо одержимые идеей проникновения в лабиринт.

Тайные покои патриарха-ноктис находились во множестве широких и низких комнат на разных уровнях, которые угнездились глубоко внутри лабиринта. Насколько глубоко, он точно не знал. Как и всех членов ковена, его научили лишь определенным безопасным маршрутам, связывающим некоторое количество пунктов или «расщелин», как они назывались на жаргоне ковена. Бродить по лабиринту, не зная, куда надо ступать и как рассчитывать время, чтобы избежать его бесчисленных смертоносных ловушек, было равнозначно самоубийству — как это сейчас выясняли на собственной шкуре ур-гули. Хищники-троглодиты умирали тысячами, забивали собой проходы, выводили из строя ловушки, затупляли клинки своим количеством… и при этом продолжали прибывать. Лабиринт был устроен для того, чтобы ловить или убивать отдельных нарушителей, но не был предназначен для сдерживания целой армии. Единственным положительным моментом было то, что у ур-гулей не было ни оружия, ни целенаправленности.

Все помещения в покоях Зиклеядеса были связаны друг с другом многочисленными арками и короткими лестничными пролетами. Сейчас патриарх-ноктис беспокойно перемещался между ними, пытаясь найти решение своей проблемы. В его покоях стояли тонконогие стулья и столы, сделанные из металла или резной кости. В некоторых комнатах полки были уставлены фолиантами в кожаных переплетах и замысловатыми алхимическими аппаратами. На стенах блестели мозаики из темных самоцветов и захваченное оружие, полы были укрыты пышными мехами и кожами экзотических существ. Статус патриарха-ноктис имел много маленьких преимуществ, это он должен был признать.

В то время как многие предметы в его святая святых обладали баснословной ценностью, большую часть коллекции Зиклеядес держал лишь из сентиментальных соображений. Каждая вещь была сувениром, оставшимся от какой-либо значительной победы: посеребренные перегонные кубы, которые он забрал у старого соперника после его свержения, мебель времен до Падения, захваченная у архонта, который не смог заплатить по счетам, скатанные в рулоны кожи целого рода, который века назад вызвал гнев ковена. В некоторых случаях это был просто бесполезный мусор, но каждый объект обладал для него большой ценностью.

Не так давно к обстановке жилища Зиклеядеса добавились съежившиеся безволосые головы, которые висели под каждой аркой. Их вид злил патриарха-ноктис. Они служили напоминанием о том, что еще до Разобщения Беллатонис был настоящей отравой внутри ковена. Отступник каким-то образом проник сквозь лабиринт и ограбил личные покои самого Зиклеядеса. Он до сих пор трясся от ярости и унижения, вспоминая, как обнаружил это. Естественно, после такого ему пришлось усилить меры безопасности, и сушеные головы были самым явным тому свидетельством.

К этим жутким реликвиям все еще льнули остатки сознания, которых было достаточно, чтобы отмечать прибытие чужаков и помнить, как они прошли мимо, или же, как в данном случае, предупреждать об их приближении. Они вращали глазами и шевелили губами, пытаясь сформировать слова, но, лишенные дыхания, не могли ничего сказать. И все же из ниоткуда звучала речь, как будто издаваемая сотней пересохших глоток — к несчастью, синтезированная, так как не было времени придумать более изящное решение.

— Вошел Экаринис, избранный мастер Девяти, — нараспев произнесли голоса.

Зиклеядес поднял взгляд и увидел, как приближается остролицый избранный мастер, спрятав ладони в рукава своей шиферно-серой мантии. Экаринис шел чрезмерно точной, механической походкой, как будто его ноги состояли из стальных прутов и зубчатых колес. Давным-давно он заменил свои глаза плоскими пластинками из черного кристалла, которые теперь зловеще мерцали в колеблющемся свете.

— Избранный мастер Экаринис, — по-официальному начал Зиклеядес, — я недоволен. Это беспрестанное нарушение границ…

— …приобрело новый аспект, — дерзко перебил избранный мастер. Звук его голоса сам по себе был особенной пыткой: скрежещущая, режущая, трескучая насмешка над языком, лишенная всяческого тепла и дружелюбия хотя бы к чему-то на свете. На миг Зиклеядес запаниковал, решив, что руководство сочло нужным заменить его, и что избранный мастер сейчас попытается лишить его жизни.

Но это был совсем не его стиль. Любимым средством избранного мастера было бесконечное терпение. Там, где остальные оступались или падали, Экаринис продолжал идти вперед, словно машина — безэмоциональная, безустанная, бездушная. Он продвигался по службе очень простым способом — переступая тела тех, кто пал перед ним. Избранный мастер был щепетилен до мелочей, но верен (по-своему). Он бы не стал ускорять падение патриарха-ноктис, а просто ждал бы, пока оно не произойдет. Разумеется, он также не стал бы ему препятствовать.

— Что за новый аспект? — резко переспросил Зиклеядес. Его скрытый страх проявил себя как раздражение. — Не трать мое время на загадки, Экаринис, я и так уже от них устал.

— В лабиринт проник отряд воинов-кабалитов, и они продвигаются сквозь него весьма целеустремленным образом, — проскрежетал Экаринис.

— Какой кабал? — изумленно выпалил Зиклеядес.

— Воины несут на себе знаки Черного Сердца.

От такой новости щупальца Зиклеядеса побледнели. Это было именно то, чего он боялся. Асдрубаэль Вект узнал о связи ковена с Разобщением, какой бы натянутой она ни была, и решил наказать их за это.

— Кто… кто их ведет? — прошептал он.

— Воинов ведет отступник Беллатонис, — с едким отвращением ответил избранный мастер, — и благодаря его поддержке они идут быстро и несут очень малые потери.

— Невозможно, — пробормотал Зиклеядес. — Нет… нет, Вект ни за что бы не проглотил ложь Беллатониса столь глубоко, чтобы заслать его сюда с собственным отрядом. Если вовлечен Беллатонис, значит, происходит что-то другое… Какое-то ухищрение, третья сторона, которая пытается противопоставить нас Векту… но кто? С кем таким связался отступник, у кого есть иная причина действовать против нас?

Экаринис хотел было заговорить, но замолчал, услышав риторический вопрос Зиклеядеса, и, судя по виду, начал обдумывать его в прямом смысле. Плоские черные кристаллы в его глазницах поблескивали, когда избранный мастер наклонял голову то в одну сторону, то в другую, размышляя над проблемой. Через миг Экаринис поднял голову, и его мерцающий взгляд встретился со взглядом патриарха-ноктис.

— Архонт Ниос Иллитиан из Белого Пламени, — выплюнул Экаринис. — Недавние доклады свидетельствуют, что Белое Пламя устроило открытое восстание против верховного властелина. Иллитиан также в прошлом имел дела с Беллатонисом и, как считается, покровительствовал деятельности отступника во время, предшествующее Разобщению.

Зиклеядес проницательно сузил глаза, когда Экаринис подытожил информацию. Он совсем недавно разговаривал с Ниосом Иллитианом на Центральном пике. Когда над городом разразилось Разобщение, Вект призвал выживших лидеров на Центральный пик, чтобы выдать им приказы и, что наверняка было куда важнее в глазах тирана, заново подтвердить свою власть над ними. Зиклеядес прибыл туда в качестве представителя ковена Черного Схождения.

Он не ожидал, что рядом с залом аудиенций с ним заговорит архонт Белого Пламени. Иллитиан говорил завуалированно, но явственно намекнул, что знает о роли Беллатониса в начале Разобщения. Он также обозначил свою готовность объединить силы, чтобы раз и навсегда покончить с гемункулом, создающим столько неудобств. Патриарх-ноктис быстро и вкратце описал Экаринису встречу с Иллитианом.

— Хорошо продуманная ложь, с целью выяснить, кому вы привержены и каковы ваши намерения, — уверенно заявил Экаринис.

— Или же, хотя и менее вероятно, таков был первоначальный замысел благородного архонта, однако последующие события заставили его передумать — Разобщению свойственно делать ход вещей текучим и хаотичным, — резко перебил Зиклеядес. — Так или иначе, я согласен, что Иллитиан — наиболее вероятный покровитель Беллатониса. Более того, если мы правы в этом предположении, то, скорее всего, архонт, о котором идет речь, находится здесь и напрямую руководит своими кабалитами.

— Иллитиан — единственный вероятный покровитель, — настойчиво сказал Экаринис.

Зиклеядес сварливо отмахнулся от педантичной придирки избранного мастера.

— По-моему, я только что сказал, что согласен с твоими выкладками. Даже если мы предположим, что эта теория верна, то вопрос заключается в следующем: что свело Беллатониса и Иллитиана вместе против ковена? Они не могли знать о проблемах, которые у нас происходят. Войдя в лабиринт, они пошли на смертельный риск, поэтому мы можем предположить, что им нужно что-то очень важное. Чего же они хотят?

Экаринис склонил голову набок, размышляя. Зиклеядес ждал, пока избранный мастер придет к тому же выводу, который патриарх сделал в тот же миг, как услышал имя Иллитиана. Мотивы Беллатониса понять было легко: жажда мести, алчность, желание порисоваться, гордыня и мелочная злопамятность — все это были очевидные варианты, и истина, скорее всего, витала где-то между ними. Но для Иллитиана была лишь одна возможная причина попытаться проникнуть в лабиринт Черного Схождения.

— Они желают освободить архонта Кселиан, — заключил избранный мастер.

Зиклеядес задумчиво кивнул в знак подтверждения, но его разум уже углубился в расчеты, как правильно передвинуть фигуры, которые ему подчинялись, и изменить саму игровую доску к своему преимуществу. Проблема Экариниса заключалась в отсутствии воображения, таланта предполагать, не опираясь на точные данные. Может быть, избранный мастер однажды и станет патриархом-ноктис, но сначала ему придется очень долго учиться, как манипулировать теми, кто не визжит от боли.

— Собери всех своих гемункулов вместе с их развалинами и гротесками, — сказал Зиклеядес, — даже с «Талосами», если какие-то еще остались на ходу. Сконцентрируй их вокруг шестьдесят четвертой расщелины. Нам надо устроить демонстрацию силы, а не сидеть и ничего не делать, пока Иллитиан не загонит нас в угол нашего же логова.

— Кабалиты хорошо вооружены, — предупредил Экаринис. Скрежещущий диссонанс его голоса наполнил фразу язвительным сомнением в компетентности Зиклеядеса.

— Я и не ожидал иного от Иллитиана — Белое Пламя остается одним из богатейших кабалов, несмотря на то, что уже больше шестидесяти веков терпит на себе злобу Векта. Как я и сказал, нужна лишь демонстрация силы, Экаринис, нечто, что докажет им, что они на верном пути и близки к своей цели.

Экаринис склонил голову набок, переваривая новую информацию.

— А потом? — коротко спросил он.

— А потом мы отдадим им то, что они ищут, — с широкой улыбкой ответил Зиклеядес.

Глава 15 ТАНЕЦ НА КРАЮ БЕЗДНЫ

Пестрый осторожно крался сквозь разрушенные мастерские, скользя то от колонны к скамье, то от шкафа к дверному проему. Здесь царил полумрак, подсвеченный лишь угасающими пожарами и искрящими проводами. Он полагал, что находится в районе, удаленном от Верхней Комморры и Горы Скорби, где-то ближе к окраинам того, что именовалось Старым Городом. Проще говоря, он заблудился, и даже не слегка.

Будучи выброшен из зиккурата Векта, Пестрый какое-то время бесцельно дрейфовал. Сальто-пояс спас его от немедленной и кровавой гибели под воздействием кинетической энергии на каком-нибудь шипастом шпиле. Под его костюмом, как во время любого другого представления, таилась антигравитационная суспензорная обвязка, вспомогательная система, позволяющая совершать эффектные акробатические трюки, которые порой требовались во время Маскарада. В этом случае незатейливое устройство спасло ему жизнь.

Остановившись на разбитой крыше, он наблюдал, как в километрах над его головой зиккурат и сопровождающая его армада продолжают свой путь среди высоких шпилей Верхней Комморры. По краям тучи кораблей блестели зарницы — вспышки их вооружения — и ощущались непрерывные стоны психической муки. Вект снова водружал каблук своего сапога на положенное место — на горло своего народа.

Когда Пестрый заметил, как от основного войска отделяется небольшая флотилия, это возбудило в нем достаточное любопытство, чтобы начать следовать за ней. Это был первый раз, когда он видел, чтобы что-то нарушило формацию воздушной армады, так что, очевидно, пришел в действие какой-то план. Отколовшаяся часть армии опускалась вниз, кружась медлительной спиралью, а арлекин, используя сальто-пояс, прыгал с крыши на крышу, с выступа на выступ, не отставая от нее.

Он не сводил глаз с кораблей, пока они полностью не погрузились в запутанные улочки Нижней Комморры. Там Пестрый непостижимым образом потерял их из виду. К тому времени, как он прибыл на место, там не было ни «Ядов», ни «Рейдеров». Они растворились в истерзанном городском ландшафте так, как большие кошки сливаются с джунглями.

Область, которую теперь исследовал Пестрый, представляла собой не более чем базар, созданный семействами ремесленников, которые работали вместе под номинальным руководством мелкого архонта. Благодаря взаимной защите мастера могли, по большей части, свободно заниматься работой, не испытывая постоянный страх порабощения какими-нибудь вернорожденными из более высоких звеньев пищевой цепочки. Это был лишь кусочек лоскутного одеяла из крохотных территорий, что покрывало Нижнюю Комморру. Среди громадного простора шпилей, ярусов, округов и кварталов, из которых состояла Комморра, местность размером с город, по которой теперь бродил арлекин, считалась просто улицей. Комморриты называли ее улицей Ножей.

Как и многие другие уголки Комморры, которые помнил Пестрый, она когда-то была полна темных чудес. Здесь мудрость и талант, накопленные за тысячи лет, посвящались созданию поистине фантастических артефактов. Конечно, практически все они были оружием того или иного рода: острым, легким, удивительно сбалансированным и абсолютно смертельным — или нет, если так хотели его создатели. Многие виды оружия, которые с такой любовью изготавливались в этих мастерских, были созданы не просто ради убийства, а для того, чтобы причинить максимально возможный вред. Винтовки, стреляющие высокоскоростными осколками из сложных кристаллизованных токсинов, нейроагонизаторы, раздирающие плоть цепы, отравленные клинки, и прочая, и прочая — целый перечень ужасов, которые создал злобный гений, порожденный долгими веками темных интриг.

Все это значительно отличалось от аналогичных мест на искусственных мирах. Там, в светлых открытых залах, психически одаренные костопевы вытягивали свои творения в реальность из самой материи бытия. На протяжении месяцев, а то и лет, они придавали необходимую форму призрачной кости и другим психопластическим материалам, и каждая вещь была уникальным самовыражением тех, кто участвовал в ее создании. Такие методы были недоступны психически нечувствительным темным сородичам. Они, или, точнее, их рабы, физически формировали свое оружие при помощи инструментов и машин, создавали его из чистой квинтэссенции алмаза или стали, закаляли в плазменных огнях и наполняли энергиями, украденными у самих звезд.

Пестрый ступал легко, стараясь не наступать на размотанные кольца моноволоконной проволоки и разбросанные лезвия, тускло мерцающие на земле. Обитатели этого места быстро его покинули, возможно, закрыв свои лавки еще до того, как Разобщение поразило город. Здесь застоялся гнилостный запах варп-энергий и чувствовались следы демонов, но они становились все более и более обычными явлениями по мере того, как Пестрый спускался в запутанные лабиринты нижних уровней Комморры.

Пестрый не любил красться и даже скрываться. Он бы куда охотнее прогуливался или прыгал, но, к сожалению, сейчас было не время для подобных развлечений. Краем сознания он болезненно чувствовал, как в город проникает Хаос — словно кто-то вбивал в череп крошечные гвозди мигрени. Пестрый ощущал, что острое зловещее чувство, которое посетило его по прибытии в город, постепенно утихало, но его заменяло нечто иное, и, по его мнению, оно было гораздо хуже.

Становилось все жарче. Чем дальше он углублялся по улице Ножей, тем больше возрастала температура. Сначала Пестрый опасался, что натолкнется на пожар, и ему придется повернуть назад и искать иной маршрут. Это был бы не первый случай, когда он встретился с такой проблемой, но на этот раз он не чуял никакого запаха дыма. Впереди над искривленной дорогой, которой он следовал, распространялось колышущееся оранжевое сияние, но у него не было той живой изменчивости, что бывает у настоящего огня.

Пестрый осторожно пробирался вперед, чтобы разглядеть источник света и тепла. За поворотом к дороге примыкал переулок, пробивающийся меж зданий, и в конце резко переходил в вереницу широких, грубо высеченных ступеней, ведущих вниз. Стены переулка ярко сверкали отраженным светом, и когда Пестрый приблизился к началу лестницы, на него пахнуло жаром, как из топки. Заглянув вниз, он увидел, что ступени обрываются так чисто, словно их отсекли ножом. Он спустился вниз, насколько это было возможно, взялся за торчащую балку у самого подножия ступеней и высунулся наружу, чтобы оглядеться вокруг.

Громадная сеть огненных каскадов медленно сползала с верхних ярусов. Длинные тягучие потоки расплавленного металла и камня изливались на здания слева и справа от Пестрого. Нити переплетались и искривлялись, опускаясь вниз, и разъедали фасады зданий, превращая их в дымящиеся опустошенные останки. В изумлении созерцая это зрелище, Пестрый чувствовал кожей их чудовищный зной.

Это могло случиться лишь из-за невообразимо жаркого пламени, вспыхнувшего наверху, в одном из шпилей. Может быть, рухнул корабль, и его термоядерное сердце прожигало себе путь вниз, или же пожар размером с город породил самоподдерживающийся огненный вихрь, который питал сам себя, пока не достиг температуры белого каления. Арлекин печально покачал головой. С той же вероятностью огнепад мог быть порожден оружием, которым воспользовались сами темные сородичи. Какова бы ни была причина, эта сцена воплощала его худшие страхи касательно города — что нерадивость или чрезмерно сильные реакции превратят его в безжизненную пустошь, где беснуются враждебные силы стихий.

Пестрый посмотрел вниз. Отсюда можно было спуститься к различным местам, где виднелись секции лестниц, балконов и балюстрад, уцелевшие под потоками расплавленного металла и камня. Эти торчащие куски располагались на неравных промежутках друг от друга, и ни один из них не выглядел по-настоящему устойчивым. Огнепады с каждым мгновением меняли свое течение, поэтому нельзя было гарантировать, что путь, изначально казавшийся безопасным, не окажется вскоре затоплен медленно распространяющейся раскаленной смертью. В самом низу этого простора, похожего на скалистую местность, клубилась густая тьма, которая как будто пыталась вскарабкаться выше, удерживаемая лишь частыми огненными дождями.

Арлекин был совсем не против риска — безрассудная храбрость была, по сути, важной частью его смысла жизни — но он пришел к выводу, что попытка преодолеть постоянно меняющиеся огнепады на одних лишь нервах и сальто-поясе будет поистине самоубийственным деянием. Он надул губы, позволил скучному здравому смыслу одержать верх (опять!) и повернулся, чтобы снова взойти по ступеням на улицу Ножей.

Тут Пестрый замер. На вершине лестницы стояла группа темных сородичей. Они были облачены в шипастые доспехи и держали в руках столь же шипастое оружие, которое нацелили прямо на него. Он начал поднимать руку, чтобы с небрежным изяществом помахать им, но увидел по их аурам, что они не просто проявляют осторожность. Они были намерены его убить.

Арлекин превратил движение руки в начало сальто, повернулся и одним текучим движением кувырнулся в сторону. При этом он активировал голокостюм, так что его силуэт разлетелся облаком сверкающих фрагментов. Высокие стены переулка превратились в смертельную ловушку и запели от высокого отрывистого звука осколочных орудий, стреляющих на полном автоматическом режиме.

Сверхскоростные снаряды хлестали по ступеням, высекая из них каменную крошку. Пестрый отчаянно метался, пытаясь опередить шквал огня. Он взбежал по стене, найдя там временное убежище, но потом ему пришлось кувырнуться через голову и снова приземлиться на лестницу. Снаряды загнали его на самый край обрыва, где тот завис на долю секунды, комично размахивая руками, будто мельница. Потом с диким смехом Пестрый сдался и прыгнул, швырнул себя в перегретый воздух с мыслью, что старый скучный здравый смысл не всегда получает то, что хотел.

Он крутанулся в воздухе и подобрался, чтобы приземлиться на плоский каменный выступ, торчащий в десятке метров под устьем переулка. По близлежащей стене стекал толстый шнур жидкого пламени, образуя лужу на одном конце выступа, которая медленно сползала через край, чтобы продолжить падение в пропасть. Жар стоял невыносимый, и Пестрому пришлось отскочить снова, так как на его коже начали взбухать волдыри.

На этот раз он попытался прыгнуть горизонтально, настолько далеко, насколько возможно. Он приземлился на скелетообразный каркас из балок и решеток, который, несмотря на тяжкие повреждения, продолжал держаться за отвесный склон города, словно остатки разорванной паутины. Подобно лаве, потоки прошли прямо сквозь остов, отчего тот оплавился и выгнулся. В некоторых местах металл все еще испускал тусклое вишнево-красное свечение, и хотя Пестрый приземлился легче перышка, структура все равно тревожно заскрипела под его весом. Он неподвижно замер на месте и огляделся, ища признаки погони.

Отсюда он не мог даже разглядеть тот переулок с обломанной лестницей. Дым и медленно падающее пламя скрывали значительную часть обзора. Место, откуда он спрыгнул, могло быть любой из сотен темных расщелин в истерзанном отвесном склоне наверху. Пока что арлекин был в безопасности — насколько это можно сказать про того, кто находился в столь шатком положении в считанных метрах от смерти в огне. Откуда же появились нападавшие? Пестрого не так-то легко было застать врасплох — он должен был почуять их присутствие и намерения задолго до того, как увидел их.

Каркас резко покачнулся под его ногами, и Пестрый быстро обернулся, чтобы встретить своего подлинного преследователя.

— У тебя даже нет оружия наготове. Я разочарована, — промурлыкала леди Аурелия Малис, шагая вперед по перекрученному металлу.

Архонт кабала Ядовитого Языка блистала своей экзотической красотой в свете, источаемом огненными каскадами. Ее облегающие доспехи подчеркивали каждый соблазнительный изгиб тела, ее волосы низвергались рекой чистой полночи, подкрашенной пламенем, а ее красные, красные губы таили обещание сводящего с ума желания.

— Я несомненно обезоружен вашей красотой, о милая леди, — с чистосердечной улыбкой сказал Пестрый, — хотя на самом деле я скорее любовник, чем боец, а если точнее, я больше клоун, чем мрачный воин. Может быть, вы надеялись вызвать меня на поединок или что-то вроде этого? Боюсь, это не совсем мой конек.

Малис коварно улыбнулась в ответ и кокетливо раскрыла веер из лезвий, словно прикрывая свое нескромное удовольствие.

— Нет нужды быть таким застенчивым. Я не хочу убивать тебя, маленький клоун, — заверила она, и Пестрый подумал, что никогда еще не было столь сладостной лжи. — Я просто хочу посмотреть, возможно ли это.

Она как будто без умысла взмахнула веером в направлении Пестрого. От этого жеста с веера сорвались мономолекулярные чешуйки размером не больше ногтя и помчались к его незащищенному горлу. Арлекин резко выгнулся в талии, чтобы уклониться от микролезвий, но по-прежнему не отрывал от нее глаз.

— Я абсолютно так же смертен, как и вы. В этом я могу поклясться, моя леди… — галантно сказал он и быстро пригнулся, уходя от второго потока лезвий, — …и я не буду сражаться с вами без причины.

— Ты смеешь называть меня смертной? — прекрасное лицо Малис исказилось от презрения. — Я не рабыня времени и случая. Я буду жить вечно, если только меня не подведут мои разум и сила. А этому не бывать.

С этими словами она достала свободной рукой меч и взмахнула им в сторону Пестрого. Клинок у меча был больше метра, что делало его необычно длинным для одноручного комморритского оружия. Первая треть клинка перед острием изящно изгибалась в стиле, излюбленном в Комморре, а металл покрывали текучие руны, сияющие внутренним огнем.

Пестрый снова улыбнулся, на этот раз скорее извиняясь.

— Простите мне это непредумышленное оскорбление, моя леди, я не хотел усомниться в вашем бессмертии, включив вас в свои сожаления о собственной хрупкости. Вера в себя — воистину величайшее преимущество тех, кто живет в сем великолепном городе, и вы особенно щедро наделены этим свойством…

Малис неторопливо размахнулась, метя ему в голову. Пестрый отскочил на шаг, чтобы спастись от лезвия, рассекшего воздух, и почувствовал, как металлическая решетка, на которой они стояли, немного сдвинулась под ногами. Через плечо Малис он видел красноватое сияние во мгле, которое становилось все ярче — видимо, к ним приближался еще один вязкий поток жидкого пламени.

— …и все же, повторюсь, я вынужден настоять на своем невмешательстве, — более настойчиво проговорил Пестрый. — У нас нет причин сражаться в такое время.

— Ты сказал, что ты любовник, а не боец, — заметила Малис, и кончик ее клинка ринулся к глазам Пестрого. — Я нахожу сражение и соблазнение весьма похожими занятиями, так что, по твоему собственному признанию, ты должен быть хорошо натренирован и в том, и в другом.

Пестрый снова изогнулся, чтобы спастись от острия, и чуть не попался, когда колющий удар превратился в короткий режущий взмах по мановению руки Малис.

— Должен признать, я не могу разглядеть прямой связи, — непринужденно отозвался он, уклонившись. — Полагаю, и то и другое может вызвать немало пота и стонов, но конечные цели у них, я бы сказал, диаметрально противоположны.

Леди Малис чуть опустила клинок и наградила Пестрого совершенно лучезарной улыбкой, но тут же с притворной скромностью спрятала ее за веером. Пока что она с ним просто играла. Ее атаки были неспешными, почти шуточными, но в них все же таился намек на ослепительную скорость и мастерство, которыми она обладала. Арлекин старался не терять равновесие, одновременно взвешивая свои шансы на побег.

— Хорошо, — сказала Малис и снова праздно взмахнула мечом. — Я имела в виду, что оба занятия включают в себя три четко разделенные фазы. Они начинаются с преследования, когда нужно найти партнера и известить его о своем существовании, чтобы он понял, что является объектом желания. Далее наступает первый момент близости, когда раскрывается твоя подлинная страсть.

С этими словами леди Малис взорвалась движением, закрутилась на месте, обрушив на противника вихрь ударов длинного клинка и веера из лезвий. Несмотря на свою осторожность, Пестрый обнаружил, что скорость и натиск этой бури застали его врасплох. Теперь он мог лишь пригибаться и уклоняться, чтобы опережать мелькающий клинок, а она наступала, вынуждая его пятиться по перекрученным каркасам, словно нерадивого ученика.

Малис теснила арлекина до тех пор, пока за его спиной не осталась лишь зияющая бездна, и он опирался на скрипучий металл лишь пальцами ног. Она нацелилась в его сердце и сделала последний, презрительный укол — удар, от которого он должен был либо прыгнуть, спасаясь в смертельно опасной пустоте, либо расстаться с жизнью.

В последний миг клинок леди Малис ушел в сторону, отраженный коротким изогнутым ножом, который словно по волшебству появился в руке Пестрого.

— Так ты все-таки вооружен, — с издевкой произнесла Малис, замахнувшись стальным веером на запястье противника, чтобы рассечь сухожилия. — Однако твой клинок невелик — ты, должно быть, не так уверен в себе, когда поблизости инкубы с их громадными клэйвами.

Арлекин отбил в сторону острый как бритва веер, пригнулся, уходя от мгновенно последовавшего за этим взмаха меча, перекатился под свистящим клинком и снова на шаг отступил по шаткой решетке.

— Его достаточно для моих потребностей, — спокойно ответил он, парируя очередную атаку, — хотя я всегда считал, что мой ум, каким бы коротким он не был, есть лучшее оружие.

Исход любой битвы между носителями длинного меча и короткого клинка, если они обладают одинаковым мастерством, неизбежно диктует тот, кто может достать противника на большем расстоянии. По крайней мере, так учили Пестрого, когда он постигал премудрости клинков у существ, которые провели целые жизни в размышлениях над подобными вещами. Он попытался поддержать разговор, чтобы отвлечь ее и сохранять дистанцию.

— Например, теперь мне кажется очевидным, что это вы — та, за кем я проследовал вниз из верхнего города, — весело заметил Пестрый. — Вы отправились провернуть какое-то свое дельце, так ведь? Надо полагать, что с благословения Векта, поскольку вы не скрывали свое отбытие от его армады ужаса.

Она снова бросилась на него, и он отступил. Мастера клинков научили его терпению. Если боец с меньшим пределом поражения попытается силой приблизить развязку, это почти наверняка приведет к фатальному исходу для него, а не для его противника. Терпение — вот ключ.

— Должно быть, твой ум так же короток, как твой клинок, если ты так долго приходил к этому выводу, — рассмеялась Малис, нещадно осыпая его колющими и рубящими ударами. — Когда мои кабалиты доложили, что за нами кто-то следует, я была рада услышать, кто это. Я решила, что просто обязана встретить тебя лично. Ха!

Пестрый отпрыгнул от нацеленного в живот удара, который оставил Малис значительно открытой для контратаки. Единственное, что мог делать воин с коротким клинком, это защищаться до тех пор, пока соперник не проявил бы достаточную щедрость, открывшись из-за слишком увлеченной атаки — как только что сделала Малис. Пестрый проигнорировал возможность и вместо этого проплясал в сторону, сделав намек на куртуазный поклон, когда Малис бросилась следом.

— Сожалею, что нас не представили друг другу, милая леди, — сказал Пестрый. — Меня зовут Пестрый, и я весьма рад встрече с вами, леди Аурелия Малис из кабала Ядовитого Языка.

— Я знаю, кто ты такой, — рассмеялась Малис, нанося еще один рубящий удар, — и знаю, что ты посещал дорогого Асдрубаэля. Что ты сказал ему при встрече? Поделись со мной, и, может быть, я сохраню тебе жизнь… за вычетом, пожалуй, одной-двух конечностей.

Меч Малис прошел в считанных миллиметрах от Пестрого. И снова он был вынужден в последний миг парировать его ножом. В подобной схватке воину с коротким клинком становилось в какой-то мере легче принимать решения. Полная оборона могла позволить даже среднему бойцу некоторое время оставаться в живых. Именно желание атаковать, перейти в нападение в конце концов убивало даже самых умелых дуэлянтов.

— Это не секрет, — ухмыльнулся ей Пестрый. — Я с радостью поделюсь интимными деталями моей беседы с верховным властелином: я предупредил его об угрозах со стороны так называемых богов Хаоса и о том, что начали претворяться в жизнь планы, цель которых — распространить их влияние на город. Он сказал мне, что поверил моим словам.

— Хорошо, — отозвалась Малис, не выразив никакого явного интереса к сообщению, которое Пестрый принес Векту, — так почему он приказал тебе следовать за мной?

— Он этого не делал, — не думая, ответил Пестрый, пригибаясь под очередным взмахом.

Малис улыбнулась лучезарной улыбкой триумфа.

— Значит, он не сможет пожаловаться, что я убила его агента, так ведь? — сказала она и обрушилась на него с удвоенной яростью. Теперь ее удары больше полагались на силу, чем на умение, и она полностью использовала свое преимущество в длине оружия и балансе. Она беспрестанно поддразнивала Пестрого, буквально тыкала носом в его нежелание контратаковать.

Арлекин пригибался, уклонялся и парировал, в то время как каркас под ними издавал все более тревожные протестующие взвизги, предупреждая о неминуемом падении. Он сконцентрировал все свое немалое умение на том, чтобы защитить себя, и надеялся, что Малис когда-нибудь устанет.

Уроки мастеров клинка о терпеливой обороне дополнялись и укреплялись тем фактом, что в этом случае Пестрый не желал убить свою противницу. Однако он быстро приближался к тому моменту, где, как он предвидел, ему бы пришлось попытаться причинить ей вред, просто чтобы остаться в живых. Если свирепость ее атак вскоре не утихнет, то, возможно, первым устанет он сам.

— Я был… настолько вежлив… что раскрыл все, что знаю, — выдохнул Пестрый после казавшегося бесконечным времени среди смертоносного танца клинков. — Почему бы не проявить снисхождение к несчастному обреченному шуту, сделав то же самое? Куда вы направлялись?

Губы леди Малис изогнулись в злорадной улыбке.

— Думаешь, я отвлеклась от цели? Может, я и решила поиграть с тобой, но мои кабалиты не сидят сложа руки, ожидая, пока я закончу. Фактически, они уже должны быть совсем рядом…

Она внезапно прекратила атаки и стремительно перешла в позицию обороны. Стоя и холодно глядя на него на фоне огнепадов, она выглядела великолепно и уверенно в себе. И все же Пестрый заметил легчайшую дрожь ее клинка, как будто ее хватка ослабела от усталости. Видимо, она все же была не совсем неутомима. Он напомнил себе не расслабляться. Внешний вид любого комморрита мог быть обманчив, и во всем мог скрываться какой-то трюк.

— Асдрубаэль сказал бы, что лучше спросить не «куда я направляюсь?», — с лукавым взглядом сообщила Малис, — но «почему меня сюда отправили?». Я признаю, что не могу дать тебе удовлетворительного ответа на этот вопрос. Наш верховный властелин относится к информации, как к самому ценному из своих сокровищ, и чрезмерно скуп на нее. Он повелевает. Мы подчиняемся.

— Я бы и не подумал, что архонты Комморры — такие слепые и покорные машины, — едко ответил Пестрый, — и я уверен, что у вас, моя леди, есть по меньшей мере представление о том, чем вы занимаетесь. Это бы соответствовало не по годам развитому хитроумию, которое вам приписывается.

В ответ она покачала головой, бросила взгляд наверх и начала очень медленно кружить вокруг него.

— Лесть тебе к лицу, шут, но я не стану рассказывать о своих подозрениях. Я так же скупа, как Асдрубаэль, когда речь идет об информации. Впрочем, я предоставлю тебе несколько своих наблюдений в обмен на то развлечение, что ты мне уже предоставил.

Первое: я не единственная, кого Асдрубаэль послал на особое задание. Не бывает такого, чтобы у него работала только одна схема. Он скорее запустит сразу несколько планов, каждый из которых способен уничтожить его врагов, потому что он не доверяет ни одному из них по отдельности. То, чем я занимаюсь, может быть обманкой, вторичной целью или же жизненно важной деталью для той неведомой адской интриги, которую он замыслил следующей. И вне зависимости от этого, он будет готовить и другие, на это можно рассчитывать.

Второе: Асдрубаэль Вект неравнодушен к оружию. И более всего он любит оружие неожиданное, опустошительное, непреодолимое. Не то что бы он не способен на тонкие маневры, совсем наоборот. Однако в отличие от многих из нас здесь, в Комморре — и в это широкое определение я включаю и себя — он понимает, когда время тонкостей подошло к концу. И когда это происходит, он берет самое большое оружие, какое только может найти, и прекращает битву еще до того, как кто-то успеет осознать, насколько далеко он готов зайти.

Третье и последнее состоит в том, что я ошибалась, считая, что ты не агент Векта. Если он увидел тебя и позволил уйти со своих глаз живым, когда город в таком состоянии, то ты работаешь на него, знаешь ты об этом или нет…

В этот миг в события неожиданно вмешалась Судьба. Громадный сгусток жидкого огня сорвался с высоты и полетел на них, словно медлительный метеор к земле. Пестрый отскочил назад и почувствовал, как решетка, на которую он приземлился, накренилась под безумным углом. Дым и пламя затмили его поле зрения, когда огненный шар врезался в уже искореженный каркас и потащил то, что от него осталось, в глубины, под ужасающий визг растерзанного металла.

Пестрый повернулся, побежал вверх по покосившейся решетке, чуя, как она начинает выскальзывать из-под ног, и прыгнул. По такой шаткой основе сильно не разгонишься, поэтому прыжок получился слабым, даже несмотря на помощь сальто-пояса. Он не долетел до торчащей металлической опоры, на которую прицеливался, и поскакал вниз по стене. При падении его лодыжки задел острый каменный выступ, и он, едва не растянувшись, свалился на узкий карниз, который не было видно с высоты.

Выкрутившись, Пестрый схватился за карниз с благодарным вздохом облегчения. Подняв глаза, он увидел болтающиеся в воздухе останки каркаса, на котором сражался с леди Малис. Его острые глаза различили фигуру, что держалась за кусок разбитой конструкции и все еще сжимала в руке длинный меч. Видя, как она начинает карабкаться к далекой безопасной высоте, он помахал ей рукой и окликнул.

— А как же третий акт в этой драме соблазна и-или убийства? — бодро прокричал Пестрый, задрав голову. — Вы так и не сказали, в чем он заключается!

Леди Малис мелодично рассмеялась, и ее сладкий смех донесся до Пестрого поверх шипения и треска огненных каскадов.

— Последний акт, — крикнула она, — это осуществление всех надежд и страстей. Две сущности сходятся вместе, к добру или к худу, и тесно сплетаются друг с другом. И ни одна из них не уходит, ни в чем не изменившись!

Глава 16 ВОСХОЖДЕНИЕ КСХАКОРУАХА

Первому брату суждено было упасть в его объятья так же легко, как перезрелый фрукт, — Обезглавливатель чувствовал это нутром. Битва под стенами идеально отвлекала внимание, пока Кхерадруах скользил между тенями и углами, чтобы проникнуть внутрь. В то время как приспешники братьев боролись и сталкивались друг с другом, Обезглавливатель тихо пробрался сквозь их ряды и дошел до свода восхождения. Там он засел в глубокой тьме, столь же терпеливый, как паук в паутине. Он ждал, пока не придет подходящее время.

Выжидание точного момента для удара было не пустой формальностью. Впечатляющая демонстрация энергий, высвобожденных родичами-соперниками, подтвердила самые мрачные подозрения Обезглавливателя насчет того, какие силы начали действовать в Аэлиндрахе. Брат, которого он решил выследить первым, заключил нечестивые договоры с силами из-за пределов царства теней, чтобы сохранить свой трон. Тот, кто бросил ему вызов, опустился столь же низко ради шанса его узурпировать.

При мысли о столь позорной сделке губы Кхерадруаха оттянулись назад, обнажая пожелтевшие клыки. Все, что делали братья, было пронизано ущербным мышлением жителей внешнего мира: их целью были лишь могущество, богатства и власть, даже если ради них они должны были преклонить колени перед зловещими богами.

Аэлиндрах был не таков. Царство теней было темной возлюбленной, которую следовало принять в свои объятья, жестокой госпожой, которую надо задобрить и поклоняться только ей. Это место, где чистая тьма и страх кристаллизовались в нечто подобное алмазу, настолько прекрасному и с такими острыми гранями, что любые попытки осознать его ранили разум. Идея того, что Аэлиндрах можно укротить и использовать ради своих голых амбиций, была для него поистине оскорбительна. Кхерадруах обнаружил, что с силой сжимает свой длинный острый клинок. Он ждал в тенях и удивлялся тому, как разгорелись в нем страсти, которые он считал давно угасшими.

Плетение теней неизбежно стягивалось, ведя к завершению. Когда войска побежденного короля оказались пред лицом катастрофы, он выбрал путь труса и решил сбежать. Под сводом не было стражей, никто не помешал Кхерадруаху, когда он возник из укрытия и нанес удар. Он застал свергнутого короля как раз, когда тот начал взбираться по цепям к спасению. Падающее тело запуталось в звеньях из темного металла и задергалось, как гротескная марионетка. Не обращая на него внимания, Обезглавливатель подхватил свой трофей и шагнул назад в тени. Он успел вовремя. Двери зала разлетелись на части, и другой брат ворвался внутрь, чтобы заявить притязания на свой бесполезный трон.

Кхерадруах не стал ждать, чем это закончится. Он уже спешил в свое скрытое логово, потаенную костницу глубоко в сердце Аэлиндраха. Он счистит плоть со своей добычи, попробует череп на вкус и осмотрит его незрячими глазами, чтобы определить ему цену. Потом череп присоединится к его собранию и будет вечно служить восхвалением тьме, а если окажется недостойным, то будет просто выброшен.

Тогда, и только тогда, Кхерадруах вернется за другим братом.

В Нижней Комморре поднималась тьма. От бронированных стен порта Затерянных Душ до зубчатых крыш Звука Ночи Гулен в Комморру истекало теневое вещество Аэлиндраха и овладевало ею. Тьма была словно живое, осязаемое нечто, которое сочилось из стоков и труб, проникая в разоренные руины, что остались после Разобщения. На узких улочках и в кривых проходах тьма ширилась и приумножалась, заражая собой все, что было у подножий шпилей. Ползучие тени поглощали целые группы выживших, которые выстояли перед психическим шоком Разобщения, а потом сотрясениями всего города и демоническими вторжениями, которые последовали за ним. Сам их страх как будто напитывал подкрадывающуюся тьму и приманивал ее скрытных обитателей, жаждущих утолить свой невообразимый голод.

Раздутые стаи больных ур-гулей кишели в Нижней Комморре, словно чумные крысы, скользкие от мерзостных выделений собственной скверны. Крючковатые когти скрежетали по разбитому камню, обонятельные отверстия шипели в темноте — тысячи бешеных чудовищ охотились на всех, кто был слишком медлителен или слаб, чтобы спастись от них. Безглазые хищники были хорошо приспособлены к узким затененным переулкам и быстро очистили их от добычи. Все еще голодные, стаи двинулись дальше, постоянно следуя за расползающимся пятном тьмы, истекающей из царства теней, Аэлиндраха. Неутолимая жажда вела ур-гулей все выше и выше, в те места, где обитали иные хищники.

Самые сильные и дальновидные комморриты давно уже пробили себе путь в те места, где можно было держать оборону. Они забаррикадировали и обезопасили их всеми доступными средствами, завербовали или убили тех, кто прибыл позже, или же были в свою очередь убиты ими, согласно жестоким законам Комморры, которые лишали слабых права на безопасность. Во многих случаях эти импровизированные оплоты уже успели заключить осторожные союзы с ближайшими соседями, объединившись против общих врагов. Многие прислушивались к разговорам о восстании Белого Пламени и взвешивали возможные прибыли и риски, связанные с выбором между приверженцами Векта и повстанцами.

Пока вокруг крошечных цитаделей выживших поднималась тьма, их обитатели не чувствовали страха. Вместо этого они радовались своей прозорливости, благодаря которой они теперь были защищены. Они запечатали все входы и зажгли светильники, чтобы оттеснить тени. Они патрулировали коридоры и посадочные площадки и постоянно соблюдали бдительность. Когда шипящий прилив ур-гулей нахлынул на их двери, они взялись за оружие и отшвырнули их прочь, и их крепости продолжали стоять, словно непобежденные островки света посреди моря полночной черноты.

Кабалиты Ядовитого Языка пробили себе путь вниз, к Зловещему Валжо, и успели добраться до окованных медью врат этого подземного царства, едва опередив стаи прожорливых ур-гулей. В лабиринте Черного Схождения стаи зловонных троглодитов бросили свои неотступные попытки пройти сквозь смертоносные ловушки и начали карабкаться в верхнюю часть города в беспрецедентных количествах.

Когда твари начали проникать в Верхнюю Комморру и затронули окраины Горы Скорби, их продвижение начало замедляться. Мерцающие энергетические преграды заблокировали улицы, проспекты и даже целые районы. Потоки ур-гулей разделялись на части, перенаправлялись, загонялись в рамки и перегораживались, и они оказались в сбивающем с толку лабиринте, который из ниоткуда создал Вект со своего престола на далеком Центральном пике.

Такие фокусы не могли задержать сумрачные чумные орды навечно. Некоторые преграды завели стаи ур-гулей в искусственные ущелья и тупики, над которыми размещалось достаточно много орудий, чтобы мгновенно их истребить. Другие выводили их на открытые дворы и площади, где те становились добычей мародерствующих банд разбойников, геллионов или бичевателей.

Однако большая часть захватчиков из Аэлиндраха постепенно перенаправлялась в одну конкретную область Верхней Комморры — на широкий простор разоренной пустоши, что окружал крепость Белого Пламени. Терпеливые наблюдатели из осадных войск Валоссиана Ситрака отметили, каково вооружение крепости, когда его высокоэнергетические залпы устроили бойню среди подкрадывающихся ур-гулей. Выжившие твари забились в туннели фундаментального слоя, где они представляли собой еще одну, совершенно новую проблему для защитников крепости Белого Пламени.

Тьма поднималась, однако уже достигла предела — так, по крайней мере, казалось. Ур-гули, так и не произведя впечатления на верхние башни Комморры, ускользнули обратно в тени. Для тысяч оплотов выживших, что устояли в Нижней Комморре, это выглядело как победа, момент передышки в изобильное на катастрофы время Разобщения.

Так им казалось, пока не пришли мандрагоры.

— Я помню, как увидел это место в первый раз, — задумчиво прогремел Ксхакоруах. — Тот, кто породил меня и моего брата, показал нам его давным-давно. Он пообещал, что оно станет источником будущего величия для Аэлиндраха. Поистине, оно мало изменилось под властью Азоруаха. Его царствование померкнет перед моим.

— В этом твоем теплом воспоминании твой брат, я полагаю, еще не был безголовым? — резко, с примесью раздражения, спросил Беллатонис. Он и в лучшие времена не любил, когда окружающие потакали своим эмоциям.

Они стояли в тронном зале и смотрели, как безжизненное тело Азоруаха спускают с висячих цепей и уносят в сторону. Недавние события убедили гемункула в том, что загадки ему не нравятся, а загадочно обезглавленные тела тем более. Ксхакоруах теперь выглядел даже еще более распухшим, чем раньше, а уродливая ржавая коса в его руках источала тошнотворно-сладковатый запах гниющей плоти. В свой миг триумфа король теней, казалось, погрузился в собственные мысли.

Ксхакоруах продолжил, словно Беллатонис ничего не говорил.

— Тогда мы были юны, едва вскормлены сосцами Аэлиндраха, но уже тогда мы знали, что однажды станем соперниками — что настанет этот момент. Я думаю, что наш создатель этого и хотел.

— Тебя не смущает, что ты нашел брата в таком состоянии? — настойчиво продолжал Беллатонис. — Что кто-то вошел в комнату, снял с него голову, а потом ушел с ней, пока мы стояли прямо под дверью?

Беллатониса беспокоило то, как приспешники Ксхакоруаха отреагировали на смерть Азоруаха. Он ожидал увидеть шок и страх. Вместо этого они активно перешептывались и понимающе кивали, как будто это событие было совершенно предсказуемым или даже предопределенным.

— За ним пришел Обезглавливатель, — пожал плечами Ксхакоруах, как будто это все объясняло. Прежде чем Беллатонис успел ответить, к нему подбежал Ксагор, закончивший детальный осмотр тела.

— Одна резаная рана, нанесенная слева направо. Большое силовое оружие с прямым лезвием. Очень чисто, очень точно, — нервно протараторил Ксагор. — Череп полностью отсутствует. Предположительно, унесен нападавшим.

Беллатонис рассеянно кивнул, по-прежнему размышляя над заявлением Ксхакоруаха. В своих исследованиях царства теней он время от времени натыкался на отсылки к легендарной фигуре по имени Обезглавливатель, Кхерадруах — что буквально означало «Тот, кто охотится за головами». Он считал, что Обезглавливатель — мифический персонаж, идеал мандрагор, вроде того, как Отец Скорпионов был идеалом для инкубов — первый и величайший из них и тому подобная чушь. Его тревожила мысль, что в реальности действительно существует неуловимый убийца, настолько сведущий в своем деле, что мандрагоры его одновременно боятся и уважают.

— Хозяин, этот сделал еще одно наблюдение, — Ксагор наклонился ближе к Беллатонису и прошипел театральным шепотом: — На теле отметки Хаоса! Быстрая мутация!

Беллатонис сузил глаза и украдкой бросил еще один взгляд на труп, пока тот бесцеремонно выволакивали из комнаты. Развалина был прав: слишком много пальцев на одной руке, одна стопа скрючена в когтистую лапу, как у птицы. Азоруаха исказило демоническое влияние из-за пелены, как произошло и с Ксхакоруахом.

От этого зрелища Беллатонис на миг испытал любопытное сдавливающее ощущение в груди и лбу. Это был автономный ответ организма, который, как он помнил по собственным подопытным субъектам, означал появление страха. Интересно было отметить, как тело, в котором он обитал, проявляло реакцию без какого-либо сознательного воздействия своего нынешнего жителя. Похоже, что страх перед пустотой или, по крайней мере, страх заражения ее непредсказуемыми энергиями, очень глубоко засел в юном Харбире. Впрочем, ведь настоящий Харбир лично побывал в проклятом Шаа-Доме. Можно было сказать, что он имел куда больший опыт близких отношений с неограниченной мощью пустоты, чем мог похвастаться сам Беллатонис.

Может быть, до Разобщения в царстве теней имелись семена порчи, а может быть, и нет, но катаклизм наверняка заставил их прорасти и придал им ужасающей силы. После того, как Беллатонис спасся от покушений Черного Схождения, Аэлиндрах виделся ему безопасным убежищем. Теперь же он начинал казаться весьма похожим на ловушку или тюрьму с особенно неприятными заключенными.

— Так что же ждет твое королевство теперь, когда ты по праву овладел троном? — спросил Ксхакоруаха Беллатонис.

Десятилетия, проведенные во взаимодействиях с архонтами-комморритами, как высокопоставленными, так и не очень, научили гемункула держать все свои опасения и предположения тщательно скрытыми за бледной маской надменности. Траурно-черный гигант наконец отвел взгляд от висячих цепей и обратил его на Беллатониса с таким видом, будто потакал домашнему питомцу, требующему внимания.

— Аэлиндрах объединился под моим началом. Может быть, есть несколько отступников, которые предпочтут спрятаться и откажутся служить мне, но после этого… — Ксхакоруах сделал почтительный жест в сторону висячих цепей, — …этого благословения Обезглавливателя никто не посмеет отрицать мою власть.

— Его вмешательство, определенно, расчистило тебе путь в неожиданной манере, — несколько скептично отметил Беллатонис. — Никакого кульминационного смертного боя меж двумя соперниками. Никакой королевской битвы, в которой вы оба могли бы поистине испытать свою силу — и благосклонность своих покровителей…

Ксхакоруах медленно покачал огромной головой и гулко произнес:

— Нет. Никакого финального поединка. Мой брат пытался сбежать, когда его забрал Обезглавливатель. В конце концов Азоруах решил покинуть Аэлиндрах — он до последнего остался трусом и предателем.

— Сбежать? Как это? — удивился Беллатонис. — Из этого зала нет выхода, кроме того, через который мы вошли — хотя, надо признать, сей факт не помешал этому вашему Обезглавливателю.

Король теней рассмеялся. Это был неприятный смех, похожий на стук, с каким дубинки врезаются в плоть. Раздутый великан все еще ухмылялся, когда повернулся, вразвалку подошел к трону и довольно неуклюже уселся на нем, положив железную косу на колени.

— Ты так много знаешь, но при этом так мало понимаешь, — прогремел Ксхакоруах. — Ты видишь только комнату с креслом и называешь ее тронным залом. Это место важно не только из-за его символического значения. Здесь есть портал. Никто не может сказать, насколько он стар, но он не менее древний, чем другие порталы Аэлиндраха. Некоторые считают, что это самый первый, который открылся в этом царстве, что это пуп нашего мира.

Беллатонис неуверенно бросил взгляд на яму в центре помещения. Порталы в Аэлиндрахе обычно выглядели как темные пропасти или расщелины, без всяких вычурных арок и чрезмерно сложных устройств безопасности, какими обладали варп-врата в самой Комморре. Теперь же, когда царство теней почти органическим образом расширяло свои границы, перетекая в Комморру, строго определенные точки разделения становились размытыми.

Ксхакоруах снова усмехнулся.

— Нет. Не внизу, гемункул, даже твое сердце не настолько черно, чтобы спуститься по этому пути, — гигант указал наверх, на высшую точку комнаты, куда уходили и терялись из виду висячие цепи. — Вот туда. Именно поэтому мы называем это место сводом восхождения: из него можно выйти вверх, напрямую в Комморру.

— В обычные времена контроль над такой вещью очень полезен, понимаю, — Беллатонис пожал плечами, — но сейчас-то она бессмысленна. Теперь нужно лишь подойти к окраине Аэлиндраха и перейти прямиком в Комморру — или, по крайней мере, такое у меня сложилось впечатление.

Ксхакоруах жутковато улыбнулся — его темное лицо как будто раскололось, обнажив чрезмерно многочисленные клыки, образующие акулью ухмылку.

— О да, — фыркнул король теней, — но этот путь ведет прямо в сердце наших врагов, Беллатонис. Я приказал своим ур-гулям попытаться пробить их оборону из Комморры, чтобы они могли вторгнуться в оплот Азоруаха изнутри, но этим примитивным созданиям не удалось выполнить задание. Теперь мы перевернем эту стратегию наоборот и выйдем внутри лабиринта.

— Лабиринта? Ты же не хочешь сказать…? — воскликнул Беллатонис. Ксхакоруах буквально затрясся от веселья при виде его удивления.

— Да, — прошипел король теней, — лабиринта Черного Схождения — ты никогда не задумывался, откуда у него такое название? Готов поспорить, немногие за пределами царства теней могут припомнить происхождение этой конкретной шутки.

Беллатонис понимающе кивнул.

— Иерархи ковена всегда изо всех сил старались скрыть его секреты. И хотя я когда-то был в их рядах, я никогда даже не слышал, чтобы об этом говорили.

— Черное Схождение пленило меня по просьбе Азоруаха, и, сделав так, они не только сделали брата своим должником, но и держали меня наготове, чтобы я мог заменить его, если им понадобится.

— Разве ты стал бы служить им после заточения и пыток? Когда я нашел тебя в покоях Зиклеядеса, ты был в плачевном состоянии.

— Я бы сделал все, что угодно, чтобы снова завладеть троном. Я бы отгрыз собственные конечности. Я бы даже стал подчиняться своим тюремщикам… какое-то время. Они были слишком мудры, чтобы проверить мою преданность делом, но угроза продолжала существовать и глодать разум Азоруаха.

Беллатонис стоял в тишине, глядя вверх, на портал, скрытый облаками у потолка зала. Он хотел сбежать из Аэлиндраха, и вот он, ответ на его желание — типичное издевательство, с каким темные боги одаряют смертных своими благословениями, что одновременно являются проклятьями.

— Теперь, когда ты контролируешь этот портал, для чего ты намереваешься его использовать? — наконец спросил Беллатонис. Он чувствовал, что уже знает ответ, но хотел услышать его непосредственно из уст Ксхакоруаха.

— Город будет наш. Уже сейчас мои создания приносят благословения Аэлиндраха высокомерным обитателям Комморры. Слишком долго они считали, что царство теней не заслуживает их внимания. Теперь они не смогут нас игнорировать.

— Город слишком велик, чтобы ты смог завоевать его с одними лишь ур-гулями и мандрагорами, — возразил Беллатонис, но его мысли глодал червь сомнения. Ксхакоруаху не нужно было завоевывать город с помощью своих приспешников, чтобы править им. Им нужно было только достаточно широко распространить демоническую чуму, и тогда динамика пандемии сделает все остальное.

— Будет, конечно, и возмездие, — прогремел Ксхакоруах. — Я отомщу тем псам, что так долго не давали мне вернуться на трон. Все они потонут в озерах крови. Ты должен быть рад падению ковена, который заклеймил тебя как отступника и пытался лишить тебя жизни.

— По правде говоря, я не могу сказать, что не спровоцировал их, — сказал Беллатонис, оставив невысказанной мысль, что это он, в первую очередь, действительно серьезно ошибся, когда позволил втянуть себя в интриги Иллитиана. — Кроме того, когда мы впервые встретились, я сказал тебе, что предпочитаю не предаваться мести. Я нахожу ее чрезмерно затратной по времени и саморазрушительной, и она того не стоит. Я также чувствую, что должен предупредить тебя: если ты атакуешь один ковен, то все остальные ковены тоже выступят против тебя, а без гемункулов на твоей стороне… ну, Комморра без них уже просто не Комморра, не правда ли?

Улыбка Ксхакоруаха исчезла, и Беллатонис тут же понял, что совершил ошибку. Для выполнения своих планов король теней не нуждался в искусствах гемункулов или бессмертии в целом. На самом деле все было наоборот, и каждый гемункул представлял собой угрозу, как тот, кто мог противостоять чуме и даже найти лекарство от нее. Беллатонис поспешил исправиться.

— Послушай, я знаю Черное Схождение, и я знаю гемункулов. Они все трусы, они будут в ужасе перед силой, поднимающейся из Аэлиндраха — сделай их своими рабами! Пусть они работают на тебя для достижения финальной победы, вместо того, чтобы отвлекать от нее. Этот план я поддержу всем сердцем, из чистого эгоизма, ведь я получу доступ ко всему оборудованию, к материалам и развалинам, которые мне понадобятся, чтобы сделать больше гротесков для твоих армий. Тебе, кажется, понравились гротески, и я уверен, что тебе захочется иметь больше таких под рукой.

Король теней медленно кивал. Ксхакоруах, похоже, слишком глубоко погрузился в собственные планы на будущее, чтобы понимать, что Беллатонис не собирается ему подыгрывать. Желание наказать ковен Черного Схождения за то, что он держал его в плену, видимо, постепенно покинуло его разум, сменившись более грандиозными планами его бога-покровителя.

— Да, в этом есть здравый смысл. Мы вселим в них страх перед ночью и насладимся, видя, как узы ужаса превращаются в узы рабства. Они будут служить Ксхакоруаху и делать новых зверей из плоти по твоим инструкциям. Твои создания будут идти в авангарде всех моих новых завоеваний — те, которых ты уже сотворил… и миллион таких же, как они.

Глава 17 КСЕЛИАН

Анжевер тоже могла ошибаться.

Звук, издаваемый кровяными осами, был кошмарен — пронзительное, сердитое жужжание, которое до такой степени резало уши, что казалось, они вот-вот лопнут. Еще хуже были вопли воинов, атакованных свирепым живым оружием: насекомые вгрызались в их плоть, заполняли собой глаза, набивались во рты, удушая множеством крохотных жалящих тел. Генетически модифицированные создания, в отличие от большинства своих сородичей, постоянно носили в себе потомство и откладывали яйца во все, что могли проткнуть своими ненормально увеличенными яйцекладами. В считанные секунды вылуплялись личинки и прорывали ходы еще глубже, чтобы столь же быстро превратиться в кровожадную взрослую форму.

Иллитиан, проворно отступив от этой кутерьмы, на миг позволил себе с удовольствием понаблюдать за тем, как эффективно его воины начали разбираться с проблемой. Тех, кто сопровождал его в лабиринте, он вручную отобрал среди лучших своих вернорожденных. Все они были с ним на Горате, и он знал, что на каждого из них можно положиться.

Плазменные гранаты и шредеры уничтожили насекомых с их острыми, как бритва, лапками, а бластеры испепелили тех, в кого они успели внедриться. Не было никаких сомнений при убийстве своих собратьев, лишь быстрая и смертоносная эффективность. За несколько секунд коридор был снова пуст, дочиста выметен жарко-белым огнем и вычищен моноволоконными нитями. Иллитиан послал за гемункулом, ожидая объяснений.

— Отвечай, что произошло, — сказал он Беллатонису, когда тот явился. — Ты что-то пропустил, и это стоило мне трех воинов.

И снова гемункул сделал странную паузу, прежде чем ответить. Она заняла всего долю секунды, и Беллатонис попытался ее скрыть, но Иллитиану это многое поведало. В какой-то мере подобные нюансы были его специальностью. Ему пришлось многое выведать о них, чтобы научиться скрывать их и лгать более убедительно. В этом случае такая мелочь означала, что собеседник получает информацию откуда-то извне.

— Ловушка, видимо, была перезаряжена после того, как я прошел через это место, — сказал Беллатонис. — Ульям кровяных ос иногда нужно некоторое время, чтобы восстановиться после очень высокой активности. Или же, возможно, это была ловушка замедленного действия…

— Все эти предположения я мог сделать и сам, — холодно заметил Иллитиан. — Тебе следует лучше стараться, Беллатонис. Я не думаю, что мы хотя бы близки к цели, и при этом нам еще понадобится выбираться отсюда.

— В подобном предприятии невозможно быть во всем уверенным, — устало ответил гемункул. — Я делаю все, что могу.

— Тогда старайся больше и поскорее найди мне Кселиан, — предостерегающе сказал Иллитиан, — иначе в следующий раз, когда мы найдем ловушку, я скормлю ей тебя самого.

— Без меня вам не выбраться, — с неожиданной вспышкой непокорности возразил Беллатонис. — Я уверен, вы отмечали путь, по которому мы прошли, как сделал бы любой, у кого есть здравый смысл, но в лабиринте это не сработает. Если вы попытаетесь вернуться по своим следам, то не обнаружите их.

— Это правда, и именно поэтому я предпринял меры и взял с собой кое-что, что гарантирует мне выход отсюда, если вдруг понадобится. Ты, Беллатонис, в действительности — расходный материал, во всех смыслах слова. Я признаю, что мне хотелось бы найти Кселиан после того, как я прошел такой путь. Однако мое терпение небезгранично. Единственная причина, по которой я сохраняю тебе жизнь, это то, что ты для меня полезен. Закончится польза от тебя — придет конец и тебе.

Проучив гемункула как следует, Иллитиан отпустил его, и он уполз обратно во главу колонны. Архонту нравилось ощущение контроля над ним. В прошлом Беллатонис всегда был слишком скользким, его невозможно было прижать к стене и пригрозить ему так, чтобы это доставило удовольствие. Этот же случай заставил Иллитиана задуматься, почему он всегда считал гемункула чем-то большим, чем тот на самом деле являлся — низменным резчиком мяса.

Анжевер могла ошибаться, но Харбир быстро научился быстро и без вопросов подчиняться ее командам.

+Вниз!+

Харбир растянулся на полу в тот же миг, как голос старухи зашипел в его голове. Самый быстрый способ спастись от опасности, когда она тебя вот-вот настигнет — это позволить гравитации сделать всю работу за тебя: ослабить колени и упасть наземь, не тратя долю секунды на то, чтобы напрячь мышцы и прыгнуть. Недостаток этого метода в том, что потом ты оказываешься в уязвимом положении, но в ситуации, когда рядом есть более легкие цели, стоящие на виду, этот трюк способен спасти жизнь.

Харбир упал, и залп просвистел прямо над ним. Воинам, которые стояли сразу после него, повезло меньше. Он услышал треск, с которым снаряды пробили доспехи, и вопли, когда на них начал действовать яд. Не обращая внимания, Харбир перекатился к стене коридора и попытался втиснуть себя в угол так плотно, как только мог. Сейчас у него над головой должна была разразиться перестрелка, и ему больше некуда было спрятаться.

+Дилетанты,+ презрительно хмыкнула Анжевер. +Они должны были влегкую свалить тебя первым же залпом.+

Яркие вспышки темного света запульсировали в коридоре и осветили тьму брызгами энтропической энергии — воины Иллитиана нанесли ответный удар. Сияние очертило силуэты бесформенных, асимметричных фигур, и выстрелы помчались прямо к ним, словно рой разъяренных кровяных ос. Бегущие навстречу фигуры были уродливыми гигантами с чудовищно бугрящимися мышцами, из которых под всевозможными углами торчали металлические лезвия и костяные шипы. Харбир раньше видел подобных им — гротесков. Он знал, что гемункулы используют их в качестве стражей или гладиаторов, но никогда прежде не видел гротеска в состоянии берсерка.

Громадины с трудом умещались в тесном коридоре и могли бежать лишь по двое в ряд, в то время как в них стреляли сразу семь или восемь воинов Иллитиана. Простые вычисления говорили, что гротески должны были погибнуть практически мгновенно. Вместо этого они ринулись вперед, несмотря на недостающие конечности, испещренные дырами туловища и, в одном примечательном случае, отсутствие головы.

Харбир сел на корточки и поднял собственный пистолет, чтобы выстрелить. Компактное оружие со спиральным стволом казалось несколько смехотворным в сравнении с энергиями, беснующимися вокруг, но он все равно нажал на спуск. Гротеск, в которого он попал, несколько секунд отвратительно раздувался, пока, наконец, его растянутая плоть не лопнула, испустив фонтан крови. Чудовище проковыляло еще несколько шагов, несмотря на рваный кровавый кратер на месте груди, а затем его свалила еще одна вспышка энергии.

Мертвый гротеск рухнул и стал частью импровизированной баррикады из искореженной плоти, которая образовалась из павших всего в нескольких метрах перед Харбиром и воинами Иллитиана. Оставшиеся гротески были вынуждены карабкаться через эту подергивающуюся груду мяса, чтобы попасть под свирепый огонь Белого Пламени. Продолжать наступление было безрассудно, но гротески пылали изнутри неоадреналином и метастероидами. Ярость берсерков гнала их дальше, на верную смерть.

Вся видимость сражения исчезла, теперь это была бойня. Воздух стал густым от дыма и горелой вони. Стробоскопический свет бластеров и дезинтеграторов сконцентрировался на ревущих гротесках, которые пытались разобрать преграду, но с каждой потерей она становилась все выше. Харбир встал, чтобы можно было продолжать стрельбу — мертвецы уже подступали к самому потолку. Довольно скоро гротески уже не смогут сквозь них протиснуться.

Кто-то, видимо, забыл им сообщить, что их вырезают. Как раз когда Харбир поднялся, вал мертвых и умирающих разлетелся в стороны, как будто под ним взорвали бомбу. Сквозь кровавый разлом с ревом прорвалось самое большое и безобразное чудище, какое только видел Харбир, и помчалось на авангард солдат Иллитиана, сверкая злобными красными глазами под железной решетчатой маской. Харбир рефлекторно пригнулся, уходя от взмаха усеянного лезвиями кулака, и перекатился, оказавшись за спиной существа, в то время как оно набросилось на ряды воинов.

Он прижался к груде тел и, извиваясь, просочился сквозь них, стремясь оказаться подальше от беснующегося гротеска. Позади раздавались вопли и хруст — разъяренный монстр изливал скопившуюся в нем ярость. Впереди он видел прямой коридор, заляпанный кровью и кусками тканей. Невдалеке с коридором, в котором он находился, пересекался более широкий проход, и по обе стороны перекрестка к полу припали фигуры в масках, целящие навстречу винтовки с тяжелыми стволами.

Харбир нырнул вбок и выпалил еще до того, как его сознание успело отметить, что за оружие на него направлено. Выстрел навскидку был куда быстрее, чем успели отреагировать враги. Странный пистолет Харбира взорвал одного из них, превратив его в кровавое месиво, которое сбило прицел остальных. Их винтовки неуверенно рявкнули, снаряды вонзились в кучу мяса позади, но сам он чудом остался невредим.

Карьера Харбира, состоявшая из стычек меж бандами и убийств по найму, научила его кое-каким бесценным урокам касательно ближнего боя. Один из них состоял в том, что если против тебя — враги с винтовками, а у тебя есть только пистолет, надо сближать дистанцию или убегать. Побег был вне вариантов, поэтому он прыгнул вперед, прежде чем они успели сделать еще один залп. Несколько врагов в масках охотно бросили неповоротливые орудия и кинулись навстречу, выхватив клинки. Харбир подумал, что они, видимо, опознали в нем Беллатониса.

Развалины. Харбир узнал их по окровавленным кожаным одеждам и железным маскам, скрывающим лица. Это были развалины, такие же, как Ксагор. Их тощие руки и тела были крест-накрест рассечены замысловатыми шрамами, с запястий и лодыжек свисали цепи. Харбир не мог думать о развалинах иначе, чем о рабах гемункулов, хотя и знал, что эти существа добровольно отдали себя на терзания и пытки.

Двое из развалин бешено размахивали ножами с широкими лезвиями, с которых капала вязкая зеленая слизь. Харбир пригнулся, уходя от ударов, а потом бросился в сторону, когда третий развалина попытался достать его похожими на ножницы когтями. Развалины были опасными противниками, однако им недоставало безотказных рефлексов Харбира и опыта в ближнем бою. Они только мешали друг другу в своем рьяном желании добраться до него.

Он пнул развалину с когтями в грудь и пристрелил из пистолета одного из вооруженных ножами. Тот раздулся и лопнул с отвратительным хлюпающим звуком. Ножи, которые он сжимал, выпали из безжизненных пальцев, и Харбир свободной рукой перехватил один из них на лету. Угрожая взмахами ножа и пистолетом, он удерживал развалин на расстоянии, пытаясь при этом отступать. Звуки рева и рвущейся плоти позади него прекратились, так что он мог надеяться, что вскоре прибудет помощь.

Развалины, которые не бросились сразу в драку с ним, уже попятились назад. Теперь, в ответ на выкрикнутую кем-то команду, они снова подняли винтовки. Этот кто-то устал от убогих попыток своих собратьев и хотел по-быстрому получить результат. Харбир рванулся вперед и вонзил захваченный у врага нож в брюхо развалины с руками-ножницами. Тот обхватил Харбира жилистыми руками, царапая его спину стальными когтями.

— Сдохни, предатель! — прошипел развалина в лицо Харбиру, обдав его мерзкой смесью слюны и зловонного дыхания. В ответ наемник провернул нож в кишках развалины и рванул его вверх, к сердцу.

Грохнули винтовки, и Харбир почувствовал, как развалина содрогнулся, когда снаряды вонзились в его спину. Другой развалина уже собирался воткнуть один из своих ножей в шею Харбиру, когда тот же залп сбил его с ног. Харбир усмехнулся иронии ситуации, пытаясь удержать развалину стоймя, чтобы тот продолжал играть роль живого (хотя, скорее, уже мертвого) щита.

Тело быстро отвердевало — слишком быстро, чтобы это можно было списать на трупное окоченение. В мозгу Харбира вспыхнула внезапная догадка: эти неуклюжие орудия в руках развалин были гексовинтовками. Ксагор как-то рассказывал, что такие пушки, как правило, стреляют хрустальными цилиндрами, которые начинены стеклянной чумой. Харбир поспешно выдернул нож из тела, пока стремительно распространяющийся вирус не кристаллизовал плоть, навеки запаяв оружие в кишках развалины.

Обжигающие сетчатку полосы темного света промчались мимо Харбира и прорезали заваленный трупами коридор. Он едва различил спрятавшихся вдали развалин-снайперов, когда их на месте испепелили мгновенные вспышки энтропической энергии. Развалины сгорели, словно бумажные мишени, брошенные в пламя топки. В тесном пространстве коридора началась быстрая и жестокая перестрелка, в которой воины Иллитиана, похоже, стремительно одерживали верх. Харбир съежился за своим щитом из мяса и стекла и попытался переждать бурю.

Завывающие, будто баньши, энергетические орудия вдруг притихли сами по себе. Целей на виду больше не было.

— Достаточно! Хватит стрелять! — прокричал из темноты отчаянный голос. — Мы хотим переговоров!

Звук этой речи был музыкой для ушей Иллитиана. Идиоты наконец-то научились здравому смыслу. Он отвернулся от дымящихся останков «Талоса», который находился в процессе расчленения громадными клэйвами инкубов, и ответил на крик.

— Бросьте оружие и выйдите на открытое пространство, — с удовольствием откликнулся Иллитиан. — Начнете сопротивляться — умрете, как и все остальные.

Он выжидающе посмотрел в дальний конец коридора, где происходили основные боевые действия. Через головы и плечи вернорожденных кабалитов он видел, что в узком проходе лежат кучи трупов. Некоторые тела все еще горели, а стены были покрыты россыпью светящихся от жара кратеров, что безмолвно свидетельствовали о свирепости огня.

Сбитый «Талос» внезапно атаковал отряд Белого Пламени сзади, когда его передовые части ввязались в бой с развалинами и гротесками. Поначалу машина боли наслаждалась большим успехом, кромсая арьергард вернорожденных, словно металлическая акула. Однако Иллитиан и, что более важно, его телохранители-инкубы были неподалеку (Иллитиан мудро решил оставаться ближе к тылу), так что смогли вмешаться и остановить беснующуюся машину.

Из бокового прохода выковылял горбун в изумрудно-черных одеяниях и продемонстрировал пустые руки. Через миг горстка развалин нехотя проследовала за жалкой фигурой на открытое пространство. Иллитиан удовлетворенно улыбнулся. Он ждал этого момента с тех самых пор, как Беллатонис завел их в этот адский лабиринт. По его расчетам, любое нападение на драгоценный лабиринт Черного Схождения неминуемо вынудило бы ковен пойти на переговоры, если достаточно долго напирать. Может быть, Беллатонис и не мог довести их до самой Кселиан, но это ничего не значило, нужно было только устроить по пути как можно большие разрушения.

Широкими уверенными шагами Иллитиан вышел вперед, пройдя между вернорожденными воинами. Инкубы не отставали ни на шаг. Неподвижная оборона не могла затянуться надолго, она всегда переходила в состязание силы воли между атакующим и защищающимся. Иллитиан был уверен, что обладает куда большей волей, чем ковен трусливых гемункулов. Он увидел вылезающего из-под кучи трупов Беллатониса, которого уже успел мысленно списать со счетов еще при первой стычке во главе колонны. Иллитиан ощутил смутное облегчение от того, что не утратил потенциальный ресурс. Однако реальная польза отступника вскоре должна была иссякнуть.

— Скажи мне свое имя и должность, — потребовал Иллитиан у гемункула в изумрудно-черной одежде.

— Я занимаю пост приближенного секретаря при избранном мастере Девяти… — надменно начал гемункул. Иллитиан фыркнул и взмахнул рукой, обрывая его.

— Забудь. Мне не важно, кто ты такой, главное — есть ли у тебя достаточно власти, чтобы дать мне то, что я хочу, — сказал он, — но, будучи простым «секретарем», ты ее не имеешь. Полагаю, ты можешь оказаться полезен тем, что передашь мои требования своим повелителям.

Он повернул голову и приказал инкубам:

— Убить развалин.

Развалины дрогнули и оглянулись на приближенного секретаря в поисках поддержки, но не нашли ее. Инкубы приступили к делу с профессионализмом мясников на бойне. Иллитиан глядел приближенному секретарю прямо в глаза, пока кровавые клэйвы поднимались и падали.

— Слушай меня внимательно. Мне нужна Кселиан, и если понадобится, я уничтожу весь твой ковен и разнесу этот лабиринт на твоих глазах, чтобы до нее добраться, — сказал Иллитиан, говоря как будто о чем-то само собой разумеющемся. — Я уверен, что вы придумали массу хитроумных планов, как убить меня и истребить мой отряд, чтобы не выполнять мои условия — заразу, яды, ловушки, бомбы и все такое прочее. Может быть, ты даже достаточно храбр, чтобы пожертвовать своей жизнью прямо сейчас ради покушения на меня, хотя, честно говоря, я в этом сомневаюсь. Так или иначе, сейчас я покажу тебе, почему таким образом вы проиграете, даже если у вас получится.

Иллитиан сделал жест, и двое вернорожденных вышли из рядов воинов позади него. Они несли устройство, похожее на часть скелета. Это была длинная и узкая конструкция из блоков и листов металла, пронизанных каналами из стеклоподобного материала. Приближенный секретарь недоуменно уставился на устройство, облизал зеленые губы и спросил:

— Я не понимаю, ч-что это такое?

— Боеголовка, — холодно ответил Иллитиан, — от пустотной мины. Обычно в такой мине есть две секции. Первая проецирует энергетическую сферу, которая должна ограничить детонацию второй. В данном случае первая часть была удалена, поэтому основной детонатор ничто не сдерживает. А он представляет собой искру чистого темного света, которая, как мне сказали, должна уничтожить весь этот лабиринт и приличный кусок города вокруг него, если ее взорвать.

Приближенный секретарь выглядел, как и следовало ожидать, напуганным. Кроме того, его молочно-белое лицо исказилось от негодования и недоверия, но обе эти эмоции поблекли перед несокрушимой уверенностью Иллитиана. Если архонт Белого Пламени погибнет, то весь ковен и его возлюбленный лабиринт присоединится к его погребальному костру, в этом он не сомневался.

— Хорошо. Я вижу, мы понимаем друг друга, — сказал Иллитиан и взмахнул рукой. Вернорожденные унесли боеголовку обратно в глубину его отряда. — И чтобы было еще понятнее, она не единственная. Двигаясь по лабиринту, я разместил в нем еще некоторое количество этих освобожденных пустотных мин. Если я дам сигнал или если мои жизненные показатели прервутся, они все сдетонируют и сотрут лабиринт с лица земли. Так что вы видите: либо я побеждаю, либо не побеждает никто. А теперь отдайте мне Кселиан.

Приближенный секретарь шумно сглотнул и сказал:

— Я, разумеется, передам ваше сообщение избранному мастеру. Выглядит так, что у вас в настоящий момент есть… а… решающий аргумент. Если бы ваши требования были предъявлены ковену в одной из предыдущих расщелин, то, я уверен, можно было бы избежать значительного долгосрочного ущерба…

Иллитиан улыбнулся ледяной улыбкой и ответил:

— Да, я не сомневаюсь, что вы бы обдумали их, как положено, и абсолютно ничего бы не сделали. Под «долгосрочным ущербом» ты имеешь в виду то, что мои действия необратимо навредят моим отношениям с гемункулами. И ты неправ. Очень скоро ковены разделятся ровно на два лагеря: тех, кто поймет, что они — просто слуги нового правителя Комморры, и будет жить, и тех, кто будет мнить себя вольными и умрет. Вект позволял вашему племени слишком много свободы, давал вам вести политику и вмешиваться не в свои дела. Скоро этой распущенности придет конец.

Приближенный секретарь сделал шаг назад и чуть не налетел на инкубов, стоящих позади него. Его взгляд отчаянно забегал по пустолицым шлемам и вернулся к Иллитиану.

— Я немедленно сообщу избранному мастеру, — сбивчиво пробормотал секретарь, — и уведомлю его о чрезвычайной важности вопроса.

— Не нужно, — проскрежетал из тьмы отвратительный, лязгающий голос. — Я уже знаю.

Глава 18 КАРАТЕЛИ

К тому времени, как Пестрый пробрался мимо огнепадов обратно на улицу Ножей, леди Малис и след простыл. Он немного порыскал по округе в поисках улик, которые могли бы указать, куда она подевалась, но без особого рвения: это выглядело довольно бесплодным занятием. Каким-то образом архонт Ядовитого Языка умела маскировать свои передвижения даже от обладателя столь развитого психического дара, как у Пестрого. Психические нити причин и следствий, которые он мог считать с улицы и ее зданий, были слишком запутаны и травмированы, чтобы из них можно было извлечь какие-то полезные подсказки.

И в этот миг он осознал, что тьма вокруг него сгущается. Он поднял взгляд к небу, где между стенами шпилей, подобных склонам ущелья, виднелись тусклые звезды Илмей, вращающиеся в высоте. Краденые солнца не были затемнены и светили так же, как и раньше. Облака в небесах не отбрасывали тени. Но все же свет вокруг Пестрого как будто потихоньку угасал прямо на его глазах. В воздухе висел странный привкус, как будто морозный ветер дул в Комморру с каких-то далеких загрязненных берегов. Пестрый глубоко вдохнул зловоние, чихнул, высунул язык и скорчил гримасу.

— Ох, как нехорошо, — сказал он в пустоту. — Совсем-совсем нехорошо.

Арлекин стоял без движения и напрягал все свои чувства, вперившись в подкрадывающиеся тени и пытаясь разгадать, что это значит. В фундаментальной структуре реальности, на которой зиждилась Комморра, происходило некое малозаметное изменение, но то, что он чувствовал, не было грубой, яркой энергией варпа. Это было нечто древнее, затхлое, как будто оно лежало нетронутым на протяжении бесчисленных тысяч лет, прежде чем кто-то его побеспокоил, словно застоявшийся воздух мавзолея.

Пестрый подумал, не могло ли это быть воздействие какого-то субцарства. Он начал прогулочным шагом двигаться по улице, насвистывая веселую мелодию, чтобы посмотреть, что удастся на нее выманить. Тени вокруг него быстро становились все гуще, температура неумолимо понижалась. Существовало множество отдельных реальностей, аннексированных Вектом на протяжении веков, чтобы расширить свой вечный город. Большинство субцарств имели собственный, ни на что не похожий характер. Некоторые из них совершенно не соответствовали тому, что, по общепринятому мнению, было нормальным, согласованным порядком существования эльдаров…

Аэлиндрах. Это мог быть только Аэлиндрах.

Пестрый перестал насвистывать. Его сверхтонкие чувства ощущали, что окружающая тьма больше не пуста. Он слышал отдаленный шорох крадущихся шагов, которые скользили по затененным углам вокруг, он обонял запах засохшей крови и старых костей от их оружия, он чуял горстку оскверненных искр жизни, которые приближались к нему с разумами, полными голода и смерти. Дети царства теней, мандрагоры, явились в Комморру целой армией.

Они бросились на него со всех сторон, со свистом рассекая воздух зазубренными клинками, ищущими его жизни. Пестрый высоко подскочил в воздух, чтобы спастись от их натиска, совершил пируэт и резким ударом ноги сломал шею одному из нападающих. Перекувырнувшись, он приземлился между двумя траурными охотниками, взмахнул коротким клинком, вскрыв горло одному, и одновременно ударил кулаком другого. Костяшки его пальцев едва задели угольно-черную кожу мандрагора, но неприметное устройство, закрепленное на запястье, отреагировало на движение тем, что вогнало в грудь врага массу моноволоконной проволоки.

Это оружие называлось «поцелуем арлекина», и этот термин всегда веселил Пестрого своей мрачной иронией — какому-то безымянному шуту смерти на заре времен, несомненно, понравился образ жертв, у которых подгибаются колени от этого ужасающе простого, но смертоносного орудия. Получив удар, мандрагор немедленно рухнул, словно бескостный мешок мяса, в который его, собственно, и превратили раскручивающиеся кольца «поцелуя арлекина».

Пестрый крутанулся и ушел в сторону от зубчатого мачете, которым его попытались рубануть со спины. Мандрагор с кошачьей скоростью оправился от промаха и взметнул клинок вверх, чтобы выпотрошить быстроногого арлекина. Вместо этого нож Пестрого ударом сверху вниз разделил его запястье. Отсеченная кисть упала, веером разбрасывая капли черного ихора, мандрагор схватился за обрубок и зашипел от боли. Быстрее мысли Пестрый повернул клинок и вогнал его острием вверх под подбородок раненого противника.

Новые мандрагоры выпрыгнули из теней на Пестрого с белыми как кость крюками и тесаками, жаждущими его крови. У арлекина мелькнула мысль о продолжении схватки, но потом он осознал, что мандрагор становится все больше и больше. Тени кишели крадущимися силуэтами и иглозубыми оскалами. Пестрый снова подскочил вверх и на сей раз поймал висящую цепь одной рукой, чтобы раскачаться и запрыгнуть на край крыши, покрытой железной чешуей.

Мандрагоры бросились за ним и с впечатляющей быстротой поползли по вертикальным стенам к его насесту. Арлекин разбежался, перемахнул через улицу и начал мчаться по лоскутному одеялу крыш Нижней Комморры, где прыгая, где пробегая по стенам, где карабкаясь, так что мандрагоры не могли за ним угнаться. Пытаясь поймать его, они использовали свои потусторонние способности, перемещаясь из одного угла, где залегли глубокие тени, в другой. Пестрый снова и снова отскакивал от их ловушек и засад, продолжая бегство все выше и ближе к свету.

В конце концов он остановился, чтобы перевести дыхание на маленьком, покрытом медью куполе, залитом тусклым светом Илмей, и обратил взгляд назад, в бездну. Пропасть между шпилями была столь глубока, что обычный наблюдатель почувствовал бы головокружение, но Пестрый его не страшился. Он схватился за шип, торчащий на маковке купола, одной рукой и прикрыл глаза другой, как козырьком. В таком шатком положении он внимательно вглядывался в глубины, ища признаки погони. Пятно тени было пока что далеко внизу, но он видел, что оно неумолимо взбирается вверх. Завихрения и спирали чернильной тьмы распространялись по бокам шпилей, будто изморозь зимой.

— Вот так-то, старый ты Шут, — заметил Пестрый самому себе. — Это, по сути, все еще гражданская война, но теперь я уверен, что покровительствуют ей вовсе не граждане этого города.

И в лучшие времена мандрагоры обладали очень узнаваемой аурой. Они были лишь частично материальны, можно было сказать, что одной ногой они постоянно стояли в царстве теней. Те же, с которыми Пестрый сражался в старом городе, обладали еще кое чем: они источали характерное болезненно-сладковатое зловоние бога Хаоса Нургла, Дедушки Мора, Повелителя Мух, Повелителя Чумы и так далее, и тому подобное. Пестрый блефовал, когда сказал Асдрубаэлю Векту, что вмешательство Нургла — почти стопроцентная вероятность. Его не слишком радовал тот факт, что его мрачное предсказание обернулось реальностью.

Пестрый огляделся по сторонам с высокой крыши. Он далеко поднялся — настолько далеко, что теперь был, пожалуй, где-то на половине высоты одного из тех громадных шпилей, в том месте, где их разделяли похожие на ущелья просторы открытого воздуха шириной в несколько сотен метров. Титанические сооружения были исчерчены линиями ярусов и террас, где раскинулись парки, похожие на дикие леса, и затейливо разбитые сады. С одной стороны он мог различить зеркальную поверхность озера, огибающего бок соседнего шпиля.

И в каждом из этих открытых пространств теснилось эклектическое сборище зданий, борющихся за пространство, словно растения — за солнечный свет. Башни, турели, купола, мезонины, балконы, своды, меньшие шпили, статуи, острые крыши, арки, мосты и лестницы громоздились друг на друга без какого-либо порядка или логики. Огромное множество строений было повреждено Разобщением, некоторые полностью обвалились, оставив рваные раны в городском ландшафте. При всех разрушениях сцена выглядела странно мирной. На террасах не было видно стычек, узкие полосы небес выглядели чистыми, разве что изредка появлялся стремительный гравилет или крылатый бичеватель.

Внимание Пестрого привлекла одна расселина в противоположном шпиле. Из ее глубин сиял холодный голубой свет, который контрастировал со всем остальным вокруг. Маленький арлекин сначала пожал плечами и сказал себе, что при виде столь обширных панорам для разума естественно искать легко различимую точку, чтобы использовать ее как ориентир. Он снова поднял взгляд, надеясь увидеть гигантскую армаду Векта, но обнаружил, что его взгляд все время притягивается к этому голубому огню. В нем было что-то такое, от чего у Пестрого шевелились волосы на затылке, а между лопатками зудело.

— Хорошо, хорошо, — раздраженно пробормотал сам себе арлекин, — красивая голубенькая блестяшка требует внимания. Я все понимаю, но как же удовлетворить эту неистовую страсть, хм? Слишком далеко, чтобы туда перепрыгнуть, так как же бедному артисту утолить свое праздное любопытство?

Он огляделся в поисках способа добраться к противоположному шпилю. Конечно, сальто-пояс позволял перемахнуть через пропасть одним прыжком, но ценой за это была бы значительная потеря высоты. Он бы снова оказался среди извивающихся теней Аэлиндраха и потерял бы из виду свою цель. Судя по всему, через провал когда-то было перекинуто несколько мостов, но в ходе Разобщения они либо обрушились, либо их разбили падающие обломки. Теперь от них остались только обрубки, торчащие из стены шпиля — дороги в никуда.

В некоторых местах над бездной все еще тянулись нити разорванной паутины из цепей и кабелей. Более прочные звенья уцелели благодаря своей естественной гибкости и потенциально могли послужить мостом для Пестрого. Он подпрыгнул вверх, поймал провод, который был по-прежнему туго натянут, и запрыгнул на него. Затем он побежал по колышущемуся шнуру толщиной в палец быстрым и уверенным шагом, над километровой пропастью, алчно зияющей внизу.

Оказавшись недалеко от любопытной, залитой голубым светом щели, Пестрый почувствовал жизненные искры терпеливых часовых, что скрывались среди разрушенных зданий у ее краев. Он осторожно пошел вперед, свободно скользя меж тенями и ступая кружными тропами, чтобы подобраться поближе к тому, что они охраняли. Часовые были кабалитами со спокойными, дисциплинированными умами и, видимо, хорошо устроились на своих позициях, как будто находились тут уже довольно долго. Бдительность кабалитов была неусыпна, но они явно скучали.

Прирожденная пытливость Пестрого и так была возбуждена, но когда он нашел то, что явно заслуживало, чтобы его охраняли, любопытство стало поистине неконтролируемым.

Тихо, как призрак, Пестрый подтянулся на карнизе разбитого окна, чтобы посмотреть на ближайшего кабалита. Он осторожно выждал, пока тот не переведет взгляд в другое место, а потом заглянул внутрь и долго, внимательно смотрел. Он увидел воина в нефритово-зеленых доспехах, носящего символ в виде черной розы, каждый из лепестков которой напоминал лезвие ножа. Спрыгнув вниз, Пестрый исчез из виду и на миг задумался. Если их просто весело поприветствовать, они, скорее всего, откроют огонь. С другой стороны, можно попробовать прокрасться мимо — вряд ли это будет так уж сложно. Проблема в том, что он не знал, к чему он вообще собирается прокрасться, в то время как между ним и выходом окажутся сердитые и вооруженные воины.

Был еще один вариант, и он понравился Пестрому, как только возник в его голове.

Озархилх слегка сменил положение и покрепче перехватил осколочную винтовку. Он уже несколько часов не слышал никаких вестей и начинал гадать, смогла ли вообще Хромис вернуться с Центрального пика. То, что они обнаружили, могло быть настолько важным, что ради его сохранности в тайне стоило бы перебить целый кабал.

И сверху и снизу продолжали прибывать слухи: истории о том, что в Верхней Комморре идут бои между Черным Сердцем и восставшими кабалами, которыми руководит Ниос Иллитиан, панические сообщения, что нижний город захвачен мандрагорами или еще кем похуже, новости о поднятии внутренних преград, которые отрезали целые районы, известия о том, что беглые рабы захватили один из портов, предположения, что верховный властелин сошел с ума, или был сожран демонами, или вообще сбежал из города.

Самый безумный слух, который Озархилху довелось лично слышать, говорил, что сам Эль'Уриак восстал из могилы в Шаа-Доме, чтобы обрушить возмездие на город, который погубил его… хотя, по правде говоря, уже ничто не казалось абсолютно невозможным. Пока вокруг творилось такое, они просто торчали возле вскрытого хранилища, словно кучка дураков, только и ждущих, пока их кто-нибудь не перестреляет. Архонта было не видать, и они все чаще ворчали, что пора бы собрать вещи и переместиться в какое-нибудь место, где проще было бы обороняться, пока все это не приутихнет.

— Неплохая идея, — заявил чей-то веселый голос из-за его спины. — В Темном Городе сейчас поистине интересные времена.

Со скоростью бросающейся змеи Озархилх развернулся и вскинул винтовку. Он успел мельком увидеть невысокую фигуру в сером, которая сидела на корточках на куске обломков позади него. Потом винтовка исчезла из его рук и с ошеломительной силой врезалась ему в лоб. Земля как будто покачнулась под ногами, и он рухнул на спину. Некая исполнительная, но невероятно медлительная часть его мозга попыталась привести в действие руки и выцарапать пистолет из кобуры. Как только оружие покинуло свое вместилище, серая фигура небрежным пинком отбросила его в сторону, а затем, когда Озархилх попытался подняться, опустила на его грудь элегантно заостренную туфлю.

— Пожалуйста, не надо ради меня вставать, — с улыбкой заговорил незнакомец. Его тон звучал жизнерадостно. — Я бы предпочел, чтобы мы просто поговорили — ты ведь не возражаешь?

— Рзевия! Комарч! — завопил Озархилх. — На нас напали!

Фигура в сером с любопытством наблюдала за ним. Кабалит теперь видел, что на ней была архаичная одежда и полумаска-домино, не скрывающая широкую дружелюбную улыбку. Он попытался резко рвануться вверх, чтобы сбить противника с ног. С тем же успехом он мог бы попытаться скинуть со своей груди нейтронную звезду.

— Боюсь, твои друзья тебя не слышат, — печально сказал незнакомец. — Они тут малость прикорнули. Я… э… кое-что сделал с вашей связью, так что мы с тобой, по сути, наедине. Можешь кричать на здоровье, если тебе так удобнее, но я должен предупредить, что это может привлечь нечто еще менее желанное, чем мое присутствие.

— Кто ты такой? Чего тебе надо? — разъяренно прорычал Озархилх.

— Вот, верный настрой! Задаешь правильные вопросы! Теперь успокойся, и сможешь сам додуматься до ответов. Я подброшу тебе подсказок, и мы сыграем в небольшую игру — ну разве это не весело? Давай начнем с «кто я такой». Вот тебе подсказка: ты думаешь, я из Комморры?

— Нет… — признал Озархилх. Комморрит уже бы с ним расправился или, по крайней мере, начал пытать, чтобы добиться ответов, которые явно хотел получить этот чужак. Он снова посмотрел на его облачение и понял, что казавшаяся серой ткань на самом деле была густо усеяна черными и белыми ромбами. Полумаска и улыбка выцепили из памяти воспоминание о чужестранцах, о замысловатых танцах, об артистах-акробатах, окутанных загадками и овеянных пугающими легендами, несмотря на их, казалось бы, безобидное ремесло.

— Ты — арлекин, — с презрением заключил Озархилх.

— Верно! Я арлекин, но ты можешь звать меня Пестрым, — взахлеб затараторил собеседник. — Прекрасно! Видишь, как хорошо тебе это удается? Теперь, что касается вопроса номер два, тут все куда сложнее. «Чего я хочу?» Ну что ж, это может включать в себя массу разных вещей: мир, процветание, любовь, смех и покой, в котором ими следует наслаждаться. Всевозможные вещи! Нет, я думаю, что по справедливости нам надо бы ограничить себя вопросом «Чего я хочу прямо сейчас?», как ты думаешь?

Озархилх лишь свирепо уставился на него в ответ. Он не собирался и дальше играть в игру этого клоуна. Этот Пестрый тип мог заявиться сюда только из-за хранилища, и именно от таких посягателей они и должны были защищать это место по приказу Хромис. Он уже мог попрощаться с жизнью — что арлекин, что архонт без всяких колебаний отняли бы ее, удовлетворив свое любопытство.

Арлекин нахмурился и ответил на невысказанные мысли Озархилха:

— Вовсе нет — думай яснее. Мы оба на одной стороне, иначе я, согласно твоему мировоззрению, просто подверг бы тебя пыткам и убил, чтобы получить то, что мне нужно. Давай-ка дам тебе еще одну подсказку: как ты думаешь, разве чужаку вроде меня разрешили бы просто так свободно гулять по городу во время Разобщения? Кто бы мог принять такое решение?

Когда Озархилх понял, что подразумевает арлекин, он почувствовал, что его кожа вдруг стала холодной и липкой. Никто в городе не имел власти, чтобы позволить нечто подобное — только сам Асдрубаэль Вект.

— Ты — агент верховного властелина? — со страхом прошептал он.

— Ты это сказал, не я, — со зловредной улыбкой ответил Пестрый, — но это, как ни крути, нарушение правил. В нашей маленькой игре я должен задавать вопросы, так что давай попробуем снова.

Невысокая фигура наклонилась к уху Озархилха и прошептала:

— Чего я хочу?

— Ты пришел, чтобы проверить содержимое хранилища, — дрожащим голосом сказал Озархилх. — Ты хочешь знать, был ли тут кто-то еще, или знает ли кто-то, что происходит. Но это не так, поблизости нет ничего живого — для гарантии мы выпустили нервный газ. С летунами мы ничего не смогли поделать, но они, кажется, пока ничего не заметили.

Он слышал, что запинается. Простого упоминания Векта было достаточно, чтобы лишить его всей отваги. Хромис похвалялась, что разговаривала с верховным властелином один на один, когда получала приказы на Центральном пике, но Озархилх ей тогда на самом деле не поверил. Теперь же он верил ее словам, потому что вдруг оказалось, что они, судя по всему, по грудь увязли в одной из интриг Векта. Это могло означать, что кабал Обсидиановой Розы ждет грандиозное возвышение, или же, с той же вероятностью, сулило катастрофу.

Пестрый наблюдал за ним, склонив голову набок, как будто прислушивался. Видимо, он принял решение и убрал ногу с груди Озархилха, после чего протянул обратно его винтовку.

— Покажи мне, — сказал Пестрый.

Озархилх быстро поднялся и дернулся было навести винтовку на Пестрого, но, подумав получше, оставил оружие висеть на боку.

— Вон там можно легко спуститься, — сказал он, указывая пальцем. — Но я ни за что на свете не вернусь в хранилище. Слишком много привидений.

Пестрый сделал несчастное лицо и бросил на Озархилха скорбный умоляющий взгляд. За дешевым переигрыванием Озархилх увидел намек, что арлекин хочет, чтобы он шел вместе с ним, если не желает поплатиться за отказ.

— Ладно! Ладно! — раздраженно выкрикнул Озархилх и повел его вниз по тропе, которую они пробили сквозь обломки, когда нашли это место.

Пестрый проследовал за воином-кабалитом по узкой тропе, которая вела вглубь развалин. Они оказались на вершине неровного склона, состоящего из обрушившегося камня и перекрученного металла. На дне склона горел насыщенный голубой свет, от которого навстречу тянулись длинные, резко очерченные тени. Пестрый разглядел сквозь сияние громадную металлическую руку, наполовину погребенную в обломках. Рука была отбита в запястье и, похоже, сжимала рукоять гигантского меча.

— Мы так поняли, что это с той статуи архонта Хиюрларкса на шпиле Красного ворона, — пояснил кабалит. — Не уверен, вся ли она свалилась или только эта часть. Так или иначе, Белиан Хиюрларкс посмеялся бы, если б увидел, какие разрушения он здесь натворил.

Испустив страдальческий вздох, кабалит начал пробираться вниз по склону. Титаническая деталь разбившейся статуи пробороздила рваную рану среди строений города — больше ста метров глубиной едва не вдвое длиннее. На противоположном склоне Пестрый видел разоренные комнаты и рассеченные коридоры, которые так и остались открыты воздуху после крушения.

Пестрый начал было идти за воином, но на миг замедлился, почуяв неспокойных духов в глубине разлома. После практически полной психической тишины в Комморре, среди замкнутых умов ее обитателей, этот низкий болезненный стон был совершенно неожиданным. Не вой демонов, не гудение хищников, рожденных в пустоте — это было страдание измученных эльдарских душ. Пестрый потряс головой и собрал в кулак свою храбрость. В свое время он испытывал вещи куда пострашнее. Теперь он был абсолютно твердо намерен выяснить, что же такое охраняли кабалиты.

Когда они добрались до дна пропасти, Пестрый смог разглядеть, откуда именно исходил свет. В одном из ее концов возвышалась пара невероятно толстых и тяжелых дверей, которые запирал круглый магнитный замковый механизм. Он находился прилично выше небольшого роста арлекина, даже если бы тот встал на цыпочки. Упав, громадный меч архонта Хиюрларкса прошелся всего в одной ширине ладони от левого края тяжелых дверей. От удара в стене подземелья открылась трещина, и голубой свет лился из нее.

— Просто неудачное совпадение, — с беспокойством в голосе сказал кабалит. — Если бы меч рухнул не острием вниз, то даже не оцарапал бы стены. Они сделаны из какого-то серьезного материала — из такого крепость можно строить — но ты, наверное, в этом больше понимаешь, чем я.

Пестрый многозначительно улыбнулся и передвинулся, чтобы заглянуть внутрь. Синий свет казался всепроникающим, будто его источал самый воздух. Пол скрывался под низко стелющейся дымкой, которая изливалась из трещины длинными размытыми полосами. Арлекин разглядел внутри силуэты каких-то гигантских фигур с плавно изгибающимися конечностями и металлически поблескивающей поверхностью.

— О боги, нет, — в ужасе прошептал Пестрый. — Этого не может быть.

Фигуры имели характерные гладкие очертания призрачных стражей и призрачных повелителей — охранных конструкций, которые создавались и оживлялись эльдарами искусственных миров, чтобы вмещать в себя души умерших. Пестрый как во сне протиснулся сквозь трещину в стене. Когда плененные в машинах души почувствовали его присутствие, гул скорбных мысленных голосов стал более лихорадочным. Пестрый решительно старался вытеснить их из своей головы.

Приглядевшись, он понял, что механизмы не были призрачной стражей искусственных миров. Они во многом походили на них в эстетическом плане, но, несомненно, были сконструированы руками комморритов. Обычные для искусственных миров тонкие и гладкие очертания были утяжелены массой дополнительной брони и вооружения. У многих были удалены некоторые из длинных конечностей, чтобы они оставались быстрыми и поворотливыми, несмотря на добавочный груз из клинков и энергетических излучателей. Их традиционно эльдарские компактные формы были принесены в жертву большей мощности. Эти комморритские копии как будто во всем брали за основу изначальный дизайн и делали его более агрессивным и напряженным.

Машины были сконструированы из призрачной кости и иных психопластических материалов, какие скорее можно было ожидать увидеть на искусственном мире. Темные сородичи не обладали умением создавать призрачную кость и имели ограниченные способности к приданию ей формы. Однако уникальные свойства этих материалов делали их весьма ценными для комморритов. Каждый кусок призрачной кости, пошедшей на создание этих механизмов, мог быть лишь похищен с искусственного мира или из самой Паутины. Содержимое подземелья представляло собой невообразимую гору награбленного богатства, но не это потрясло Пестрого больше всего.

В панцири конструкций были встроены гроздья камней духа. Каждая из боевых машин была снабжена дюжиной, а то и больше, сияющих самоцветов, утопленных в их блестящих металлических телах вокруг лбов и плеч. Пестрый знал, что в каждом из таких камней находится душа, пойманная в момент смерти, чтобы уберечь ее от хватки Той, что Жаждет. Это означало, что их самым мерзостным образом похитили из места упокоения, что было даже хуже, чем разграбление могил — это было самым настоящим порабощением мертвых.

Конечно, имелись прецеденты подобного, ведь камни духа считались в Комморре редким и ценным товаром, как и призрачная кость. Их крали, их собирали, из-за них сражались, из них делали психически заряженные артефакты, которые комморриты не умели создавать как-то иначе.

— Сколько… сколько их здесь? — оторопело спросил арлекин. Ряды блестящих конструкций тянулись далеко в глубины подземелья. Боевые машины, находившиеся ближе всего к поврежденной стене, где он сейчас стоял, упали от удара и теперь лежали беспорядочной кучей, из которой торчали изогнутые ноги и орудия. Голубой свет и дымка не давали разглядеть, сколько их еще стоит дальше. Возможно, их там были сотни или даже тысячи.

Вопрос Пестрого не получил ответа. Он осознал, что кабалит не стал входить внутрь, и снаружи его уже не было видно. Пестрый помотал головой, пытаясь удержать в стороне настойчивые и болезненные голоса мертвых, чтобы сохранить мышление ясным. Сокрушительная правда заключалась в том, что он ничего не мог сделать, чтобы помочь пленным духам. Даже заполнив все карманы, он не высвободил и тысячной доли камней душ, и кабалиты, разумеется, не дали бы ему уйти и с такой малой толикой всего этого богатства.

Пестрого вдруг осенило воспоминание о том, что сказала ему леди Малис во время поединка под огненными каскадами: «Асдрубаэль Вект неравнодушен к оружию. И более всего он любит оружие неожиданное, опустошительное, непреодолимое».

Оружие. Боевые конструкции, выстроившиеся перед ним (Пестрый отказывался думать об этих извращенных пародиях как о призрачных стражах), несомненно, стали бы неожиданными и опустошительными. Многие орудия комморритов были бесполезны против врагов, которые не истекали кровью и не чувствовали ни боли, ни страха.

Пятясь, Пестрый покинул залитый голубым светом склеп, чувствуя себя очень одиноким и очень трусливым. Перед ним была чудовищная несправедливость, но он не мог — не смел — ничего сделать, чтобы хотя бы попытаться ее исправить. К своему удивлению, он обнаружил, что кабалит все еще ждет его снаружи. По выражению глаз воина Пестрый понял, что храбрость его подвела и что он не смог проследовать за арлекином внутрь.

— Сколько их? — снова спросил Пестрый, не чувствуя слов. Это было все, о чем он мог подумать, слишком ошеломленный скорбью от того, что увидел. Кабалит, видимо, неправильно понял вопрос.

— По меньшей мере двадцать, — сказал он. — На нижних ярусах откапывают и другие. Большая часть тех, что здесь, наверху, сохранилась в целости, поэтому мы с ними быстрее разобрались.

— Двадцать? — недоуменно переспросил Пестрый. В подземелье было куда больше двадцати конструкций.

— Двадцать подземелий — ну, то есть, включая и это.

Пестрый сморгнул и несколько раз прочистил горло, переваривая новость.

— Ты знаешь, что в них хранится? — наконец спросил он.

— Да, конечно, это Каратели Векта, — уверенно ответил кабалит. — Никто уже сто лет не видел даже одного из них. Кто бы подумал, что все это время они были прямо здесь, в городе? Да еще и такая прорва…

Кабалит улыбнулся, и Пестрый ощутил острое желание прикончить его за это. Глупый самодовольный ребенок, столь наслаждающийся своей жестокостью, заслуживал того, чтобы его стерли с лица бытия. Арлекин быстро шагнул вперед, но успел подавить свое желание. Кабалит отшатнулся, а затем с вызовом уставился на него в ответ.

— Мы сделали то, что приказал верховный властелин, мы выполнили свою задачу! — ощерился он. — Если тебе это не нравится — иди поговори с Вектом!

— Может быть, я так и сделаю, — ледяным тоном ответил Пестрый. — Теперь скажи мне точно, откуда они все взялись?

Кабалит с растерянным видом оглянулся на вход в подземелье.

— Откуда мне знать? С искусственных миров? Немало ж надо было их пограбить, чтобы собрать все эти машины.

Пестрый почувствовал желчный вкус во рту от этой мысли. Он вспомнил мертвые искусственные миры, дрейфующие в пустоте, лишенные душ, когда-то переполнявших их бесконечные циклы. Он вспомнил ужасающие акты возмездия, которые предпринимались против тех, кто совершил столь отвратительные злодеяния, но наказать не значило предотвратить, и наказать можно было не каждое преступление. На протяжении тысяч лет темные эльдары охотились на своих сородичей точно так же, как охотились на всех остальных живых существ в Галактике. Асдрубаэль Вект собрал плоды их трудов и превратил их в оружие, чтобы удерживать под контролем свой собственный народ.

Вект.

Всегда Вект.

Прежде Пестрый чувствовал, что начинает понимать великого тирана, пусть хотя бы немного, и, возможно, даже ощущал неуловимое уважение к той абсолютной уверенности в себе, которую демонстрировал Вект. Не он нуждался в городе, но город несомненно нуждался в нем, чтобы продолжать свое существование. Не будь Векта, Хаос и катастрофы давным-давно бы поглотили Комморру. Она жила благодаря его власти, с этим нельзя было поспорить, но в этот миг Пестрый не мог чувствовать к нему ничего, кроме ненависти.

— Я должен идти, — сказал Пестрый. — Я…

Речь арлекина прервалась оглушительным шумом из подземелья. От серии громких звуков, похожих на взрывы, он дернулся и резко развернулся, ожидая увидеть перестрелку. Но вместо этого оказалось, что громадный замковый механизм, запирающий двери подземелья, начал поворачиваться. Пыль сыпалась с его концентрических колец, пока те вставали в нужное положение, издавая отдающийся эхом металлический грохот. Пестрый повернулся обратно к кабалиту и выкрикнул одно-единственное слово, перекрывая шум:

— Беги!

Глава 19 ТЕНЬ И ПЛАМЯ

Леди Малис вернулась на Центральный пик с прискорбно уменьшившейся свитой кабалитов. «Рейдеры» и «Яды» проскользнули во врата, зияющие в боках крепости, без фанфар и приветствий. Все наблюдатели сейчас сконцентрировались в других местах — на осаде крепости Белого Пламени и восхождении Аэлиндраха. Те немногие, кто заметил, как корабли кабала Ядовитого Языка входят в причальные рамы, не обратили на них большого внимания, а еще меньше — на горстку пленников, которых Малис привезла с собой.

Несмотря на явное безразличие лакеев Векта, Малис была вызвана на личную встречу с тираном всего через несколько минут после прибытия на Центральный пик. Она с досадой подумала, что ее надежды на то, что ее довольно-таки мелкое задание останется незамеченным на фоне более грандиозных событий, оказались чрезмерно оптимистичны, как она и предполагала. Насколько она могла сказать, ее миссия в Зловещем Валжо была разочарованием. Она нисколько не разделяла энтузиазм, который, судя по всему, испытывал по поводу результатов верховный властелин. Потом прибыли тяжеловооруженные подразделения кабалитов Черного Сердца, забрали пленных и незамедлительно эскортировали Малис к владыке.

Ее привели к спиральному пандусу из ртути, который с невероятной скоростью перенес ее в недра громадной крепости. Малис была заинтригована сменой сцены. В Центральном пике, как характерно для обычной крепости, нижние ярусы были отведены под арсеналы, темницы, пыточные и арены. Всякий раз, когда она встречалась с Вектом, это происходило где-то на более высоких уровнях. Она начинала подозревать, что Вект получает удовольствие от своей богоподобной отстраненности, управляя городом буквально с вершины мира. Случилось нечто, что заставило верховного властелина отступить от привычек.

Неприятный и очевидный вывод заключался в том, что ее ведут вниз для наказания или, по меньшей мере, некоего осуждения. Малис мысленно подготовилась к тяжкому испытанию. Спастись было невозможно, она позволила себе чрезмерно отвлечься на арлекина, и Вект, несомненно, все об этом знал. Почему он это подстроил, она не могла сказать — возможно, это была некая проверка. Если так, то она, пожалуй, хотя бы частично прошла ее, потому что вообще смогла вернуться на Центральный пик.

Она обнаружила Векта в помещении с низким сводчатым потолком, где все свободное место занимало трехмерное изображение Комморры, вычерченное парящими в воздухе нитями света. Вект стоял посреди него, как какой-то немыслимо громадный монстр, бродящий по тысячам кубических километров пространства.

— Ты вернулась, — заметил Вект, не поднимая взгляд, — и, судя по тому, что мне сказали, можешь показать лишь малый, хотя и ценный результат своих трудов.

Малис глубоко вздохнула.

— Да, я вернулась, но мало что могу показать. Чего бы это ни стоило, но я привезла всех уцелевших в Зловещем Валжо — живыми и нетронутыми, как ты и приказал.

Вект как будто не обратил внимания на ее слова — его внимание было сконцентрировано на крошечной точке внутри светового города. Малис восприняла некоторые из отображаемых деталей как данность, но многое ей было незнакомо. Изображение демонстрировало город целиком, во всем его колючем эклектичном великолепии; он походил на уплощенного морского ежа с изгибающимся рогом Центрального пика на вершине и тупыми когтями причальных отрогов, выступающими по окружности. Отдельные участки были окрашены в разные цвета в соответствии с тем, кому были верны эти районы. Центральный пик и большая часть Горы Скорби имели пурпурный оттенок. Одна крошечная секция Верхней Комморры горела упорным, сердитым красным цветом, обозначая крепость Белого Пламени, что продолжала противостоять Ситраку. Этот диссонанс эхом повторяли многочисленные яркие угольки на средних ярусах, в остальном окрашенных серым — известные восставшие кабалы, достаточно оппортунистичные, чтобы открыто объявить о себе. Нижние две трети города были скрыты тьмой и представляли собой лишь скелетоподобный каркас известной топографии Нижней Комморры, практически лишенный обычных индикаторов. Малис отметила, что Зловещий Валжо, веретенообразный выступ, что висел на нижней стороне города и был невидим в таком масштабе, находился где-то далеко в глубине затемненных территорий.

— Я уверен, у тебя есть масса оправданий, которыми ты хочешь поделиться со мной, — без интереса пробормотал Вект, фокусируя внимание на другой крошечной точке. — Приступай.

Малис знала, что Асдрубаэль называл «оправданиями» факты, которые ему не нравились. Само по себе употребление этого слова не было непременно фатальным — по мнению Векта, в мире существовали как плохие, так и хорошие оправдания. И все же верховный властелин давал ей понять, что ее позиция уже довольно шатка.

— Заключенные вырвались из камер во время Разобщения. Начался… бунт, который был усугублен вмешательством некоторых сущностей из-за пелены. Когда я добралась туда, в живых осталась лишь горстка узников. Остальные погибли или слишком обезумели, чтобы представлять собой какую-либо пользу.

Вект метнул на нее холодный взгляд, впервые посмотрев ей в глаза.

— Я разочарован тем, что ты сочла необходимым принять это решение вместо меня, — сказал он. Малис подумала, что он выглядит уставшим, даже старым, но его глаза по-прежнему горели мрачной жестокостью. Через миг верховный властелин перевел взгляд на миниатюрный город и пробормотал: — Продолжай.

— Асдрубаэль, сумасшедшие буквально отгрызали себе конечности или поджигали самих себя, — с некоторым раздражением ответила Малис. — Они были затронуты пустотой, поверь мне, ты бы вряд ли захотел видеть их на Центральном пике. Как бы то ни было, мы вывели остальных, несмотря на то, что чрево Аэлиндраха разверзлось и изрыгало нам на головы всех мандрагор на свете.

Вект протянул руку с длинными ногтями и прикоснулся к многочисленным ярким точкам, похожим на самоцветы, которые парили внутри топографической карты Комморры. Под кончиками его пальцев развернулись крошечные вереницы символов.

— Ты, конечно, преувеличиваешь, — сказал верховный властелин, — хотя я соглашусь, что Аэлиндрах в последнее время стал куда более значительной угрозой. На самом деле, все мандрагоры на свете явно свалились не на твою голову — я бы сказал, что большинство из них оказалось на моей. Продолжай.

— Это все, что я могу сказать, — осторожно ответила Малис. — Я сделала то, что ты приказал, и вернулась, также согласно твоим приказам… Ты в самом деле веришь, что мандрагоры на что-то способны?

— В обычных условиях — нет. Но то, во что я верю, здесь не играет роли — они стали угрозой, потому что начали верить в нечто иное. Шут был прав.

— Арлекин? Ты послал его за мной — он пытался предостеречь меня? Если так, то благодарю, Асдрубаэль, я не думала, что тебе по-прежнему есть до меня дело.

Вект наградил ее обжигающим взором, по-прежнему двигая пальцами по карте.

— Нет, я не посылал его предупредить тебя. Я не посылал его и фехтовать с тобой, на это ты пошла по собственному выбору.

Малис осознала, что Вект пытается вынудить ее защищаться, отвлекает ее внимание… от чего?

— Шут преследовал меня, — ответила она с легкой примесью возмущения. — Я не могла с этим смириться, верно? Я защищала безопасность своей миссии, а следовательно, и твои планы, о верховный властелин.

Вект без интереса пожал плечами и снова повернулся к светящимся точкам. Малис видела, что внимание тирана было сфокусировано на где-то двадцати из них. Один за другим крошечные огоньки меняли цвет с янтарно-желтого на пульсирующий голубой. Огни мигали в унисон, и чем больше их изменялось, тем яснее становилось, насколько их много — целый каскад узловых точек в трехмерном пространстве. Малис осознала, что их больше, чем двадцать — десятки, может, и сотни, повсюду от Центрального пика до глубин под Нижней Комморрой.

— Что ты делаешь, Асдрубаэль? — спросила Малис голосом, в который закрадывалась легкая тревога. — Ты ведь не планируешь уничтожить город, не так ли? Борьба еще не окончена, нет нужды в настолько радикальных мерах.

Ее возражение вызвало у Векта смешок.

— Ты права, нет, — признал он. — Пока еще нет. Это средство чуть более целенаправленное, чем разрушение всей Комморры.

Великий тиран шагнул назад, выйдя из парящей картины города, и помпезно взмахнул рукой. Шарики света перестали мигать и превратились в созвездие ровно горящих льдисто-голубых искр. Малис почувствовала, как под ногами начал дрожать пол.

— Чуть более целенаправленное, — с некоторым удовольствием подчеркнул Вект, — и куда более эффективное.

Когда Вект взмахнул рукой на Центральном пике, в сотни стазисных хранилищ по всему городу проникли последние коды безопасности. Монолитные магнитные замки, которые не двигались уже много веков, закрутились в кожухах и раскрылись со звуком, похожим на звон погребальных колоколов. Двери толщиной в метр начали медленно раскрываться, издавая низкий громовой скрежет, что отдался дрожью от вершин Центрального пика и до самых глубин Нижней Комморры. Тысячи гладких боевых машин, погребенных в подземельях, встрепенулись, пробуждаясь ото сна. Замученные и обезумевшие призраки, обитающие в их оболочках, проснулись, увидев рассвет нового дня, который сулил лишь предательство и ужас.

Древние герои, простые граждане, травмированные ветераны, невинные, преступники, сумасшедшие — все стали едины внутри кошмарных манекенов, в которые их замуровали. Когда их композитные сознания полностью очнулись, вымыслы и ложь начали подгонять их вперед. Бесконечная война, которую они вели, для каждого была своей, отдельной версией реальности. Одни видели, как выходят из своих склепов в блистающий под золотым солнечным светом город, осажденный кошмарными чудищами. Другие видели лишь окутанное дымом поле боя, снова наполненное смертными врагами из прошлого. Некоторые из пленных духов считали, что сражаются, дабы защитить давно умерших возлюбленных, другие — что им наконец-то выпала возможность отомстить, для иных же достаточно было безрассудного страха или дикой жажды убийства, чтобы обрушить свою ярость на смертных.

Сверкающие конструкции, маршируя, вышли из подземелий в город, их длинные конечности двигались с текучей уверенностью, словно живые. Им немедленно начали сопротивляться: заразные ур-гули, черные как смоль мандрагоры, повстанцы-кабалиты и беглые рабы инстинктивно начали атаковать новую угрозу, появившуюся среди них. Поначалу враги Векта сражались и умирали, не понимая, что выступило против них.

Порт Потерянных Душ на причальном кольце был захвачен беглыми. Когда грянуло Разобщение, там как раз разгружали баржи, битком набитые рабами, в числе которых были тысячи натренированных бойцов, взятых в плен специально для использования на арене. Объединившись благодаря отчаянию, случаю и общей ненависти к комморритам, они оказались серьезной силой. Кабалы-оппортунисты, которые хотели единолично завладеть портом, провели несколько пробных атак. Каждая была решительно отражена массами полуголых дикарей с безумными глазами, что вооружились винтовками и клинками, взятыми из мертвых рук поработителей.

Каратели Векта стягивались к порту, как будто их действиями управляло бессознательное стремление убивать врагов, не принадлежащих к эльдарам. Захваченное оружие рабов мало чем могло навредить металлическим панцирям боевых машин, в то время как искажающие кнуты и монокогти Карателей с легкостью прореживали их ряды. Дисциплина, сколько бы ее не было, нарушилась, и рабы разбежались кто куда — некоторые забаррикадировались внутри порта, другие разбились на банды, чтобы убраться из него подальше. Немногие попытались сдаться длинноногим, скользким от крови конструкциям. Каратели выследили и казнили всех их до единого.

На ярусе Йолоск архонт Ксхубаэль объявила своей свите из мелких архонтов, что намерена выступить на стороне Иллитиана. Не все приветствовали это решение, и некоторым пришлось заткнуть рот. В коридорах и палатах владений Ксхубаэль начались короткие и свирепые схватки, отчего ее воины оказались разрознены и дезорганизованы. Она не знала, что фундамент ее цитадели в Йолоске опирается на давно погребенный склеп Карателей. Ее стены затряслись и осыпались, когда боевые машины пробили себе путь на поверхность. Последним, что увидела Ксхубаэль, лежа под кучей упавших обломков, были стальные воины с руками и ногами, словно лезвия ножей, которые выбирались из провала, чтобы оборвать ее жизнь.

В затененных глубинах, захваченных Аэлиндрахом, мандрагоры и ур-гули снова и снова набрасывались на смертоносные автоматы из засад. И каждая оканчивалась одинаково: в отчаянной рукопашной неумолимые и безустанные враги истребляли созданий тени толпами. Они добились некоторых успехов благодаря численности, отдельных Карателей удавалось свалить и растерзать на куски, но цена каждой такой небольшой победы была слишком страшна даже для ур-гулей. Меньшие преграды, воздвигнутые Вектом в верхнем городе, по-прежнему удерживали детей Аэлиндраха загнанными внутрь невидимого лабиринта. Безжалостная атака Карателей погнала их в обстреливаемые просторы вокруг крепости Белого Пламени и пропитанный кровью фундаментальный слой под ней.

Побежденные бойцы всюду проклинали ужасные орудия, которыми была вооружена новоприбывшая армия, и ее натиск, казавшийся неудержимым. Вскоре распространилась весть, что Вект призвал неупокоенных мертвецов, чтобы они стали его войском против живущих.

Беллатонис насторожился в тот же миг, как его достигли первые колебания, вызванные открытием склепов. Вместе с Ксагором он гнал гротесков к крепости Белого Пламени, пробираясь по невероятно сложному переплетению труб, проходов, туннелей, каналов и трещин, из которых состоял фундаментальный слой. Он надеялся достичь не самой крепости, но своей временной лаборатории под ней.

Гемункул заявил Ксхакоруаху, что нуждается в более качественном оборудовании, и пока король теней не овладеет производствами Черного Схождения, он не может сделать ничего полезного. Ксхакоруах согласился, но, к несчастью, послал вместе с ним одного из своих ночных извергов и горстку мандрагор, чтобы «защитить» гемункула во время пребывания в Комморре. Поэтому большая часть мыслей Беллатониса была посвящена тому, как же избавиться от этих проблемных и нежеланных телохранителей.

Туннель, в котором они находились, дрожал с полминуты, после чего снова зловеще затих. Беллатонис оглянулся на Ксагора, ища подтверждения, и развалина кивнул. Он тоже это почувствовал. Время, проведенное в Аэлиндрахе, научило Беллатониса чрезмерно полагаться на чувства помимо зрения, и теперь ему было сложно заново приспособиться к обычной среде. По тревожной суетливости мандрагор он понял, что они тоже чувствовали себя неуютно. Гротески, те просто стояли и пускали слюни. В фундаментальном слое звук был странной и непостоянной вещью: извивающиеся туннели могли переносить шумы на многие километры или же приглушать те, что раздавались неподалеку, поэтому нельзя было сказать, насколько они в действительности близки.

Сквозь тьму просачивался звук, который ни с чем не спутаешь — повторяющийся, множественный лязг металла о камень. Звук раздавался регулярно, неторопливо и как будто исходил изо всех направлений одновременно. Беллатонис отозвал ушедших вперед гротесков и обратился к безымянному ночному извергу, что предводительствовал над его охранниками.

— Нам нужно сейчас же уйти отсюда, — резким шепотом, спешно проговорил Беллатонис. — Ксхакоруаха надо известить о том, что только что произошло.

Ночной изверг уклончиво пожал плечами, и гемункул постарался надавить сильнее.

— Что бы это ни было, оно не принадлежит Ксхакоруаху, поэтому мы можем предполагать, что оно нам враждебно! — прошипел он. — Иди назад к королю и доложи ему. Я пойду дальше к лаборатории вместе с Ксагором и гротесками.

Ночной изверг покачал головой и показал вглубь туннеля зазубренным, как пила, фальшионом, давая Беллатонису понять, что надо двигаться дальше. Гемункул набрал было воздуха, чтобы продолжить спор, но вдруг уловил впереди отблеск света. Ночной изверг тоже его заметил и отскочил в тени. Размеренный лязг металла по камню резко оборвался, сменившись высоким пронзительным шумом, который быстро набирал громкость. Мандрагоры начали мерцать, переходя из тени в тень, и обнажили оружие.

— Ксагор! — завопил Беллатонис, бросаясь в укрытие. — Ложись!

Беззвучное сотрясение волной прошло по всему туннелю, и несколько из наступавших вперед мандрагор были моментально стерты с лица земли. Из стены и пола в том месте, где они находились, пропал идеальный сферический кусок вещества — материю просто перенесло из реальности Комморры… куда-то еще. Беллатонис узнал характерное воздействие искажающего оружия — в Комморре оно было редкостью, но имело мрачную репутацию. Пренебрегая опасностью, уцелевшие мандрагоры ринулись вперед, чтобы схватиться с противником, и быстро обнаружили, что он превосходит их по всем статьям.

Беллатонис завороженно наблюдал, как пара Карателей выступает навстречу потоку мандрагор. Он сразу понял, что они — не чистые машины, как «Талосы», но скорее вместилища для живых разумов. Мономолекулярные когти Карателей пронзали черных как смоль мандрагор подобно разрядам молний, в то время как пилы и серпы самих мандрагор бессильно скользили по непробиваемому металлу. Одна из боевых машин в упор выстрелила искажающим хлыстом, и мгновенное нарушение реальности просто выхватило ее врагов из пространства, как будто их никогда и не существовало. Другому Карателю, видимо, больше нравились его когтеобразные конечности-ножи, и он рассек последнего мандрагора на части с текучей грацией танцора.

Ксагор уже исчезал из виду позади, в дальнем конце туннеля. Беллатонис осознал, что ночной изверг по-прежнему таится неподалеку — видимо, он был слишком умудрен жизнью, чтобы помчаться в атаку и разделить судьбу своих подручных. Гротески непонимающе топтались на месте, как большие, привлекательные мишени. Секунду помучившись сомнением, Беллатонис приказал неуклюжим марионеткам из плоти перейти в наступление. Если уж их все равно уничтожат, то пусть хоть сделают напоследок что-то полезное и выиграют для него время.

— А вот теперь мы вернемся и доложим Ксхакоруаху! — сердито прошипел Беллатонис ночному извергу. Тот быстро закивал в ответ.

Глава 20 ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ РАСЩЕЛИНА

Харбир с тревогой наблюдал, как Иллитиан разговаривает с двумя гемункулами Черного Схождения. Он не предполагал, что скульпторы плоти с такой готовностью поддадутся архонту, но вот они стояли, окруженные инкубами, и торговались за условия мира. Это значило, что он, весьма вероятно, теперь бесполезен для повелителя Белого Пламени.

Анжевер молчала с самого начала боя, и он в кои-то веки захотел услышать от нее совет, что делать дальше. Наемник украдкой бросил взгляд на контейнер, который висел у него за плечом, наполовину ожидая увидеть, что его пронзил какой-нибудь шальной снаряд, предназначенный для самого Харбира. Так бы, в конце концов, могло бы произойти в какой-нибудь истории, где злая ведьма непреднамеренно спасла жизнь герою.

+Не глупи. Все, что задело бы меня, убило бы и тебя. Достаточно было бы одного психического шока, хотя, попади в нас что-то из орудий, которые использовали солдаты Иллитиана, оно бы скорее аннигилировало нас обоих… Я молчала, потому что пыталась — и сейчас пытаюсь — придумать, как нам выбраться. Вероятности стали гораздо более запутанными. В игру входят новые участники.+

Харбир и так прекрасно понимал, что ход событий взял крутой поворот, и для этого ему не нужно было зрение, пронизывающее пустоту. Иллитиан и гемункулы, похоже, пришли к какой-то договоренности. Эти двое заняли положение во главе отряда Белого Пламени, чтобы вести его дальше, точно так же, как делал Харбир. Иллитиан пошел обратно сквозь ряды вернорожденных, но остановился рядом с Харбиром и оценивающе поглядел на него.

— Они все еще могут предать, — сказал Харбир, — и я все равно буду нужен вам, чтобы выбраться из лабиринта. Им нельзя доверять, и эта идея насчет того, как отсюда выйти, прозвучала несколько… радикально.

Иллитиан наградил его холодной улыбкой, прежде чем ответить.

— Разумеется, Беллатонис, угрозы не работают, если звучат мягко и легко. Тебе не о чем беспокоиться. Я не собираюсь полностью доверяться Черному Схождению и сужать свою свободу действий. Оставайся пока рядом со мной, тебе не надо продолжать искать ловушки — хотя, как я думаю, на самом деле всю работу за тебя проделала Анжевер.

+Ничего не говори!+ прошипела Анжевер в разуме Харбира. Обнаружить, что она снова в форме, было почти воодушевляюще.

Колонна вернорожденных начала двигаться дальше по коридору. Через каждые несколько шагов она останавливалась и снова трогалась с места — воины обходили трупы и кратеры в каменной кладке, оставшиеся после боя. Они прошли лишь небольшое расстояние, после чего гемункулы свернули и повели их в боковой проход, строго держась левой стены. Затем они дошли до арки, и гемункулы остановились.

— Отлично, иди за мной, Беллатонис, — сказал Иллитиан, снова продвигаясь в передние ряды. — Я хочу, чтобы ты был неподалеку, когда это случится.

+Иди с ним,+ приказала Анжевер. +Не пугайся того, что увидишь за этой аркой.+

Харбир наморщил лоб. Если предупреждение колдуньи должно было помочь ему расслабиться, то оно потерпело колоссальный крах — он теперь чувствовал себя еще более глубоко встревоженным, чем раньше. Двое гемункулов, стоящих возле арки, с плохо скрываемым презрением наблюдали, как он приближается подле Иллитиана. Тот, что в черно-зеленой мантии, выглядел так, будто готов был при первой же возможности выгрызть Харбиру горло. Узколицый с плоскими черными кристаллами вместо глаз выглядел не столь разъяренным, но куда более опасным.

+Тот, что в изумрудном и черном — приближенный секретарь, а другой, в аспидно-серых одеяниях — избранный мастер Девяти. Беллатонис знал избранного мастера лично или, по крайней мере, имел с ним какие-то дела. Его зовут Экаринис. Они оба занимают должности среднего уровня и служат патриарху-ноктис. Похоже, что лидеры Черного Схождения решили не подвергать себя лишнему риску.+

— За этой аркой находится шестьдесят четвертая расщелина, — объявил остролицый избранный мастер голосом, от которого по барабанным перепонкам Харбира как будто прошлись ржавыми ножами. — Помещение недостаточно велико, чтобы вместить весь ваш отряд или хотя бы приличную его долю — войти может лишь горстка.

— Вперед, Беллатонис, — пробормотал Иллитиан, — я пойду сразу после тебя.

+Сделай как велено.+

Харбир ощутил нехарактерную слабость в коленях. Он не был трусом, он многое повидал, он видел Шаа-Дом и разрушенный мировой храм Лилеатанира… однако то, что находилось в этой комнате, вызывало в нем волну безрассудного ужаса. Ему пришлось силой заставить свои ноги двигаться, и все равно казалось, будто к стопам прикрепили свинцовые грузы. Двое гемункулов Черного Схождения переглянулись и прошли под арку. Глубоко вдохнув, Харбир устремился за ними.

Место, которое они называли шестьдесят четвертой расщелиной, представляло собой пятиугольное помещение, сквозь каждую стену которого проходило по арке. Когда Харбир вошел, то почувствовал ярость, скопившуюся внутри комнаты — она походила на красные миазмы, льнущие к стенам и висящие в воздухе. Ощущение бесконечной ярости ударило в его подсознание, словно беззвучный вопль. Харбир схватил ртом воздух и чуть было не покачнулся.

+О боги, как же она разгневана,+ прошептала в его голове Анжевер. Шипящий мысленный голос колдуньи почти полностью заглушался бушующими эмоциями, пропитывающими сознание Харбира.

Точно в центре комнаты стоял вертикальный саркофаг со стеклянной передней стенкой. За стеклом вихрился кроваво-красный туман, скрывая с глаз его содержимое. Пять толстых цепей из темного металла были обмотаны вокруг саркофага и присоединены к кольцам, вделанным в пол, так что образовывали пентаграмму. Меры предосторожности казались излишними на фоне прочной конструкции самого саркофага, тяжелой, уродливой глыбы охряного камня, которой грубо придали человекоподобную форму.

Сбоку от Харбира появился инкуб, который бесшумно прошел за ним сквозь арку. Безликий шлем инкуба повернулся по сторонам, и, осмотрев комнату, он удалился. Через миг, к большому облегчению Харбира, инкуб вернулся в компании своих товарищей и Иллитиана. Архонт оглядел сцену и приподнял голову, почуяв завесу дикой ненависти в воздухе. Он перевел взгляд на Харбира и заговорил голосом, который казался слишком громким и неуместным в пропитанном эмоциями помещении.

— Они говорят, что Кселиан находится в этом саркофаге. Они также сказали, что удерживали ее на лезвии ножа между жизнью и смертью, все время пытаясь предотвратить ее полное воскрешение.

— Зачем? — недоверчиво спросил Харбир.

Иллитиан пожал плечами:

— Они не говорят. Я думаю, что Эль'Уриак нанял Черное Схождение, чтобы они держали Кселиан наготове, но в бездействии, в то время как он поставил Аэз'ашью во главе Клинков Желания. Несомненно, если бы его первоначальный план не сработал, Кселиан бы стала новым орудием в его руках.

+Очень вероятно. Эль'Уриак никогда не расходовал зря сырье, из которого позже можно было что-то изготовить ради исполнения своих целей.+

— Это звучит похоже на Эль'Уриака, — отвлеченно повторил Харбир, — но… ощущение почти такое, как если бы здесь побывали ничем не скованные демоны, вся эта ярость…

— Поскольку я могу уверенно предположить, что ты пересказываешь мне соображения Анжевер, это значит, что я прав в своих ожиданиях, и это весьма приятно, — сказал Иллитиан с невыносимым высокомерием.

Один из гемункулов, узколицый избранный мастер с режущим нервы голосом, прервал их разговор, впервые напрямую обратившись к Харбиру.

— Психическая скверна, присутствующая в комнате, возникла до начала Разобщения, которое ты спровоцировал. Мы считаем, что близкая связь субъекта с данным событием позволила ему напитываться нарастающей энергией по мере его приближения.

— Все это теперь ничего не значит, — нетерпеливо перебил Иллитиан. — Сейчас же освободите Кселиан. Ее заточению у вас настал конец.

Избранный мастер отступил на шаг назад и сделал жест в сторону саркофага.

— Субъект ваш, можете его забирать. Просто ослабьте цепи, и Кселиан сможет снова присоединиться к вам.

Иллитиан выжидающе посмотрел на Харбира.

+Если тебе дорога жизнь, не прикасайся к этим цепям.+

— Ослабь их сам, — сказал Харбир гемункулу. — Архонт приказал тебе освободить ее, не мне.

Темные расчетливые глаза Иллитиана перевели взгляд на избранного мастера.

— Делай, как сказал Беллатонис, — приказал он, — иначе наше соглашение утратит силу.

Инкубы шагнули вперед, чтобы подчеркнуть угрозу. Избранный мастер значительно посмотрел на своего сотоварища и произнес одно слово:

— Подчинись.

Гемункул в зеленом и черном выглядел так, словно готов был возразить. Его зеленоватые губы кривились, выдавая попытки сдержать гнев. Взгляд плоских кристаллических пластинок в глазах избранного мастера буравил его лицо, и постепенно гнев растаял, превратившись в страх и покорность. Плечи приближенного секретаря опустились, и он подошел к кольцу, которое прикрепляло к полу ближайшую цепь, где снова нерешительно замедлился.

— Делай, — приказал остролицый гемункул голосом, который звучал, словно пила по кости.

Приближенный секретарь дернулся и наклонился, чтобы высвободить первую цепь. Он бросил нервный взгляд на грубо высеченный саркофаг, но ничто в нем не отреагировало. Харбир выдохнул, не осознавая, что задерживал дыхание. Приближенный секретарь, теперь уже спеша, бросился к второму кольцу, оттянул и открепил и эту цепь. Он торопливо двинулся к третьему кольцу…

Прежде чем он успел до него добраться, стеклянная передняя стенка саркофага разлетелась вдребезги. Полный ненависти вопль поразил разумы всех, кто был в помещении. Наполовину ослепленный, Харбир увидел отвратительное, залитое кровью привидение, которое выскочило из саркофага. Оно приземлилось на спину гемункула и вгрызлось ему в горло. Обреченный, он кричал и беспомощно размахивал руками, пока существо, повалив его наземь, безжалостно терзало его тело. Инкубы Иллитиана шагнули вперед, подняв клэйвы.

— Назад! — скомандовал Иллитиан.

Существо выглядело так, будто с него содрали кожу. На его согнутых конечностях виднелись толстые жгуты красных мышц и поблескивающие желтые хрящи. Оно с чудовищной силой рвало добычу скрюченными когтями, вытаскивало наружу сочащиеся органы, демонстрируя их перед полным ужаса взглядом гемункула, прежде чем жадно пожрать их один за другим. Последними оно съело его глаза.

Дергающийся гемункул постепенно затих, его ноги прекратили бить по каменному полу. Скорчившееся чудовище продолжало шумно пировать его останками, плавно меняясь на глазах у зрителей. Его ободранные мышцы скрылись под гладкой кожей, похожей на упругое шелковое покрывало, скрюченные конечности выпрямились, обретя полноту и соразмерность, длинные блестящие темные волосы упали на лицо, пока оно продолжало утолять свой ужасный голод.

— Кселиан, — отчетливо произнес Иллитиан. Существо остановилось и обратило на него горящие глаза. Оно отбросило волосы назад и вытерло рот тыльной стороной длиннопалой ладони.

— Иллитиан, — ответило оно низким звериным рыком, — вот и доблестный принц, который прибыл спасти меня. Должно быть, ты воистину поражен моей красотой.

Кселиан встала. Несмотря на кровь, покрывающую ее руки, она была действительно прекрасна, юна и восхитительна в своей наготе. Насытившись болью гемункула и вырвав из него жизнь, она снова в полной мере восстановила свое тело — по крайней мере, пока что. Она снова откинула назад гриву черных, как вороново крыло, волос, и громко рассмеялась.

— Я и не чаяла дождаться освобождения, мой милый принц, почему же ты так долго не являлся?

— Тебя нелегко было отыскать, — улыбнулся в ответ Иллитиан. — Черное Схождение скрывало от меня твой саркофаг.

Кселиан перевела все еще голодный взгляд на Харбира, а затем на избранного мастера.

— Беллатониса я помню, а этого, другого, я видела за стеклом, когда они держали меня в заточении, — сказала Кселиан. Она шагнула к остролицему гемункулу, и ее пальцы снова скрючились, как когти.

— Я заключил соглашение, Кселиан, — предупредил Иллитиан. — Я договорился, что прошлые обиды в прошлом и останутся — как с их, так и с нашей стороны. Пойдем, мы можем найти тебе яства получше, чем этот старый морщинистый кусок отбросов.

Долгий миг Кселиан пристально смотрела на Иллитиана, потом пожала плечами и расслабила руки.

— Ты все тот же великий интриган, — сказала она. — Как и следовало ожидать. Что успело произойти? Где эта мразь Эль'Уриак?

— Уничтожен, отправлен обратно в бездну, из которой он выполз, — холодно ответил Иллитиан. — Эль'Уриак оказался… неподходящим объединяющим фактором против Векта и сам стал угрозой.

— Правда? — Кселиан недоверчиво приподняла идеальные брови. — Так значит, ты справился с ним? После того, как он так ловко убрал и меня, и Крайллаха. Как ты его победил?

— Попробуй угадать сама, моя дорогая Кселиан, — спокойно ответил Иллитиан.

+Скажи Кселиан, что это мы уничтожили Эль'Уриака. Не позволяй Иллитиану приписать его гибель себе.+

Харбир сглотнул и попытался придумать, как это сформулировать, не оскорбив Иллитиана и не назвав его лжецом. Взгляд Кселиан быстро переметнулся на него и обратно, и в этот миг он понял: теперь она точно знает, что случилось — что именно Беллатонис был тем, кто на самом деле погубил Эль'Уриака.

— Что ж, скрывай свои секреты, — безразлично ответила Кселиан Иллитиану. — Не то что бы мне есть до них дело. Мне нужны доспехи и оружие, чтобы от меня был какой-то толк. Скажи мне, что принес что-то с собой.

— На мертвых вернорожденных снаружи полно того, что может тебе пригодиться, — парировал Иллитиан. — Боюсь, у меня не было времени попутно заглянуть в твой будуар в крепости Клинков, пока я шел буквально спасать твою шкуру. Мое внимание занимала масса других срочных дел.

— Пора, — внезапно объявил избранный мастер. — Теперь благородные архонты должны покинуть лабиринт, как мы договорились.

Кселиан оскалила зубы, когда их перебили, но Иллитиан успокаивающе махнул рукой.

— Да, нам надо идти. Обстановка в городе быстро меняется, пока мы тут задерживаемся. Веди нас, избранный мастер, и вскоре ты снова сможешь называть это подземелье своим.

Избранный мастер тут же тронулся с места — ему, видимо, не терпелось избавиться от Иллитиана и его отряда захватчиков. Они быстро миновали неразличимые, гладкие коридоры лабиринта, но по мере продвижения Иллитиан заметил, что окружение постепенно меняется. Становилось все темнее.

Вернорожденные были оснащены фонарями, не говоря о том, что имели прекрасное ночное зрение, и все же с каждым шагом тьма как будто подползала все ближе. Даже тени, которые они отбрасывали, с каждым мигом становились чернее и резче, и в очертаниях их силуэтов на стенах чувствовался некий чуждый оттенок, как будто это были не их собственные тени.

Иллитиан приказал колонне остановиться и привести к нему избранного мастера. Теперь, когда он тоже перестал идти, ему стало очевидно, что температура снизилась, и от дыхания в прохладном воздухе появился легкий пар. Когда появился избранный мастер, Иллитиан яростно набросился на него.

— Ты, кажется, забыл, что в моих руках ключи к уничтожению всего вашего ковена! — прорычал он. — Если я погибну, то заложенные мной пустотные мины растерзают все это место в клочья, но ты, как я вижу, все равно решил завести нас в ловушку. Убеди меня, что это не так, иначе прощайся с жизнью.

Остролицый гемункул не продемонстрировал признаков страха. Плоские кристаллы, заменяющие глаза, мрачно встретились с сердитым взглядом Иллитиана.

— Сдержите свой гнев. Обстановка в городе изменилась, как вы и предполагали, — сказал он. — Ваши воины — не единственные, кто вторгся и сейчас находится в лабиринте. Дети Аэлиндраха тоже выступили против нашего ковена…

Слова едва успели сойти с губ избранного мастера, когда его шею рассек серп из пожелтелой кости, выпустив фонтан артериальной крови. В коридоре воцарилась суматоха: из теней на стенах, полу и потолке вырвались бесчисленные мандрагоры и набросились на вернорожденных Белого Пламени.

Иллитиан почувствовал ледяные когти, смыкающиеся на его ногах, выхватил меч и разрубил череп мандрагоры, что возникла из теней под его стопами. Рядом с ним мгновенно оказалась Кселиан, отбивающаяся от остальных своим подобранным клинком. Свирепыми взмахами она отогнала черных как смоль тварей обратно во тьму. Двое архонтов стояли спина к спине, обороняясь от толп мандрагор, что потопом хлынули в коридор.

Быстрый взгляд вокруг сказал Иллитиану, что его наибольший страх стал реальностью. При всей своей огневой мощи вернорожденные уступали врагу в ближнем бою. Их устрашающие шредеры и бластеры были бесполезны против врага, который мог просто появиться из воздуха на расстоянии руки и ударить. Вернорожденные были закаленными бойцами и яростно отбивались от кошмарной орды ножами и пистолетами. И все же одного за другим их повергали.

В голове Иллитиана мелькнули быстрые, как молния, расчеты, и результаты вызвали у него отвращение. Эту ситуацию можно было разрешить только одним способом: сдаться, прежде чем их полностью вырежут. Бой продолжался в ужасной, неестественной тишине, нарушаемой лишь лязгом оружия и проклятьями вернорожденных. Иллитиан опустил свой меч и закричал во всю мощь своего голоса:

— Подождите! Мы все — враги Векта и Черного Схождения. Нам надо объединить силы! Дайте мне поговорить с вашим предводителем!

Он полагался на удачу. С другими комморритами можно было гарантировать, что они хотя бы призадумаются над таким предложением. Чаще это работало, и именно так кабалы становились сильнее — признавая чужое превосходство на поле боя. Но мандрагоры были дикими созданиями, и догадаться, как они отреагируют, было невозможно.

Вернорожденные Иллитиана вышли из боя, насколько это было возможно в тесных рамках коридора, и, пятясь, сбились в настороженные группы. Мандрагоры неуверенно кружили в тенях, тоже прекратив атаки, и стены как будто шли рябью от их размытых силуэтов. Один из них, клубясь, возник прямо перед Иллитианом, его лишенное черт лицо оказалось в считанных сантиметрах от его собственного. Невидимые губы разошлись в стороны, демонстрируя красные от крови клыки, и существо зашипело на него.

— Отведите меня к вашему предводителю, — спокойно повторил Иллитиан, — и помните, что если вы меня убьете, то вы все погибнете вместе с лабиринтом. Я уверен, что вы это подслушали задолго до того, как убили избранного мастера. Это не пустая похвальба.

— Ты с ума сошел, Иллитиан? — резко возразила Кселиан. — Я не стану пачкать руки об отребье царства теней. Им ни на секунду нельзя довериться.

— Любому ясно, что у них на уме нечто большее, Кселиан, — незамедлительно ответил Иллитиан. — Я вижу, что у них есть какие-то планы, и хочу поговорить с тем, кто за ними стоит. Как я уже говорил, враги у нас одни и те же, и если мы будем тратить силы на противостояние друг другу, это будет просто глупым упрямством.

Мандрагор вдруг ударил по опущенному мечу Иллитиана. Тот позволил оружию выскользнуть из своей хватки и поднял руки, чтобы показать, что они пусты.

— Нет ни одной причины продолжать сражаться, — успокаивающе сказал Иллитиан. — В городе мне подчиняются могущественные кабалы. Теперь отведите меня к вашему повелителю, чтобы мы могли решить, как править им… вместе.

Мандрагор приподнял серп и снова обнажил клыки в ответ, но Иллитиан понимал, что это пустой жест, хвастливая демонстрация. Он спокойно стоял, как будто приглашая ударить себя. Через миг теневое создание почти задумчиво опустило свое грубое оружие, повернулось и поманило Иллитиана рукой, чтобы он следовал за ним.

Глава 21 ДЕТИ АЭЛИНДРАХА

Кхерадруах скрывался в пространствах между мирами и ждал, когда ему предоставится шанс. Впервые за все время, что он помнил, Обезглавливатель чувствовал нетерпение. Желание убить нарастало в нем с такой силой, какую прежде проявляло очень редко. Темная симметрия должна быть завершена, узор должен обрести целостность. Ему казалось, будто он слышит сердце Аэлиндраха, взывающее к нему о правосудии и возмездии. Он был вынужден бороться с собственной готовностью подчиниться. Рядом с королем теней всегда было слишком много присутствующих, как будто тот знал, что его наметили мишенью.

Выживший брат нарушил древние договоры. Он использовал купель восхождения, чтобы исторгнуть громадный сгусток чернейшей ночи в корни Старого города, где теперь располагался его двор. Обезглавливатель почувствовал облегчение, когда Ксхакоруах убрался из Аэлиндраха, но также и ярость, вызванную тем, как он обращался с плетением теней. Пораженный порчей король использовал и царство, и его детей, как инструменты своих амбиций, не более того. Для Кхерадруаха квинтэссенцией Аэлиндраха был одинокий охотник, вышедший на бой против враждебной вселенной. Ксхакоруах же вел себя подобно распухшему крестьянину, пожинающему урожай.

Кхерадруах сжимал свой длинный прямой клинок и ждал. Возможность еще предоставится, как она делала всегда — бдительность нарушится, внимательные глаза устанут. Случится ли это через день, месяц или год, в этот миг Обезглавливатель будет наготове и настороже. А сейчас он чувствовал приближение неизвестных, новых чужаков, которые собирались ворваться в плетение без всякого умения или понимания. Они образовывали противоречивый клубок желаний и мотивов, который мог стать отвлекающим фактором.

Обезглавливатель подплыл ближе и стал наблюдать за их движением незрячими глазами.

Новый двор Ксхакоруаха находился в месте, которое раньше было грандиозной библиотекой ковена Черного Схождения. Она содержала в себе знание, собранное из каждого уголка известной вселенной. Тесно сомкнутые полки головокружительными ступенями уходили вверх, выстроившись вдоль стен, которые образовывали пространство в форме капли, увенчанное центральным куполом, что был покрыт орнаментом и усеян громадными светильниками. Посреди всех темных мест в лабиринте Черного Схождения великая библиотека выделялась, словно единственная сияющая точка. Чистый белый свет заливал ее, не угасая на протяжении веков — не для удобства тех, кто пользовался ею, но из надежды, что он удержит в стороне детей Аэлиндраха.

Выживший брат нарушил древние договоры. Он использовал купель восхождения, чтобы исторгнуть громадный сгусток чернейшей ночи в корни Старого города, где теперь располагался его двор. Обезглавливатель почувствовал облегчение, когда Ксхакоруах убрался из Аэлиндраха, но также и ярость, вызванную тем, как он обращался с плетением теней. Пораженный порчей король использовал и царство, и его детей, как инструменты своих амбиций, не более того. Для Кхерадруаха квинтэссенцией Аэлиндраха был одинокий охотник, вышедший на бой против враждебной вселенной. Ксхакоруах же вел себя подобно распухшему крестьянину, пожинающему урожай.

Кхерадруах сжимал свой длинный прямой клинок и ждал. Возможность еще предоставится, как она делала всегда — бдительность нарушится, внимательные глаза устанут. Случится ли это через день, месяц или год, в этот миг Обезглавливатель будет наготове и настороже. А сейчас он чувствовал приближение неизвестных, новых чужаков, которые собирались ворваться в плетение без всякого умения или понимания. Они образовывали противоречивый клубок желаний и мотивов, который мог стать отвлекающим фактором.

Обезглавливатель подплыл ближе и стал наблюдать за их движением незрячими глазами.

Тысячи различных форм хранения данных были выстроены на высоких полках внутри библиотеки — все, от глиняных табличек, свитков из содранной кожи и гравированных костяных стел до оптикотронных жемчужин и кристаллических пластинок, которые могли вместить содержимое более чем ста настоящих библиотек. Информация, тщательно собранная ковеном, касалась широчайшего спектра тем тайной науки и потустороннего колдовства: гибридизация, евгеника, хирургия, анатомия, телесные модификации, вскрытие, вивисекция, пытки, искусство исцеления, биомеханика, токсины, патогены…

Библиотека представляла собой громадную сокровищницу пыльных знаний, которые, по большей части, оставались нечитанными и забытыми Черным Схождением. Провал в основании этой каплевидной палаты, который действовал как врата напрямую в Аэлиндрах, был создан гемункулом по имени Мхентак тысячи лет назад, во время одного из предыдущих Разобщений. В наказание за самонадеянность Мхентак был брошен в сотворенную им яму, однако в последующие века ковен часто пользовался доступом к жителям Аэлиндраха, полученным благодаря этому проходу. Они заключали соглашения и продавали рабов, и для бесчисленных тысяч душ ярко освещенная библиотека стала последним, что они видели в Комморре.

Прибытие Ксхакоруаха раскололо великую библиотеку, словно яйцо. Огромные светильники, встроенные в купол, разлетелись вдребезги, и осколки их линз образовали сугробы раздробленного хрусталя глубиной по колено. Безглазые существа, охранявшие библиотеку, были растерзаны и раскиданы по стопкам книг. Плотные черные ганглии вырвались из центральной ямы, словно поросль чудовищного грибка. Ломаные полосы извивающихся теней лучами разошлись по всем направлениям, пробили стены подобно разрядам темных молний и глубоко вонзились в утробу города.

Повсюду крались и зубоскалили создания царства теней. Они хватали лапами хранилища непонятного для них запретного знания, в клочья рвали бесценные тома и подбрасывали иллюстрированные страницы в воздух, словно конфетти. Брошенные книги и раскиданные листы неподвижно висели над головами, застыв в излучении темных потоков, как насекомые в янтаре.

Беллатонис обнаружил короля теней на престоле из громадной кучи тлеющих манускриптов. Кладбищенский запах его тела смешивался с пыльным зловонием плесени. Рунические знамена, принесенные из его дворца, были выставлены вокруг него, будто лес стремительно растущих трав. Длинные шелковые полотнища шелестели на ветрах иных миров, и гемункул слышал тихий шепот, когда пробирался сквозь них вместе с Ксагором и ночным извергом.

Временами Беллатонису казалось, что он улавливает среди трепещущего шелка не только перешептывания, но и тихий шипящий смех. Он не мог избавиться от ощущения изучающего взгляда, от чувства, что за ним кто-то наблюдает, которое началось при приближении к его лаборатории в фундаментальном слое и усилилось с тех пор, как им пришлось повернуть назад. Гемункул попытался выбросить это из головы. Он вернулся, чтобы принести королю теней плохие новости, поэтому чувство паранойи было неизбежно. Ксхакоруах сидел, оперев подбородок на кулак, и, судя по виду, пребывал в глубоких раздумьях, но, когда Беллатонис приблизился, лишенное черт лицо короля теней повернулось к нему.

— Беллатонис, — прогрохотал Ксхакоруах. — Так скоро? Где остальные, которых я с тобой послал?

— Уничтожены вместе с моими гротесками. Мы не смогли добраться до лаборатории, — начал было Беллатонис, но Ксхакоруах перебил его.

— Провал, значит. Еще один провал, — мрачно сказал Ксхакоруах и снова опустил подбородок на свой громадный кулак.

— Важно то, что их уничтожило, — настойчиво продолжил Беллатонис. — В туннелях были Каратели, творения Векта — воины-призраки!

— Это мне известно, — угрюмо проворчал король теней. — Сообщения о них прилетают ко мне с неприятной прямотой, и хор их все растет. Моих последователей теснят в глубочайшие тени, их преследуют, словно добычу, среди верхних цитаделей…

— Восприятие Карателей не так легко затмить, как у обычных смертных, — нехотя согласился Беллатонис. — Судя по их старой репутации, они — неутомимые охотники, и им приписывается столь острое зрение, что они могут увидеть ложь и фальшь.

— Тогда как же возможно их победить, — задумчиво прогремел Ксхакоруах, — если их взгляд пронзает любую тень?

Беллатонис решил рискнуть и предположить, что вопрос не задумывался как риторический.

— Они — материальные сущности. Да, тяжело вооруженные и бронированные, но их можно одолеть обычным вооружением, только подходящего сорта — бластерами, темными копьями, дезинтеграторами… Я начинаю понимать твою проблему: этих орудий у вас просто нет. Возможно, Ксхакоруах, нам следует принять лицом к лицу тот факт, что твои амбиции на сей раз превзошли возможности, и сконцентрируемся на удержании того, чем ты завладел. Пусть о Карателях Векта беспокоятся кабалиты…

Их прервал мандрагор, который подскользнул сбоку к королю теней, даже не бросив взгляд на Беллатониса. Это вызвало у него раздражение, но лишний раз напомнило, каково его положение среди последователей Ксхакоруаха. Пока король теней слушал, что шепчет ему миньон, его губы расходились в широкой ухмылке.

— Хорошо, приведи их сейчас же, — приказал Ксхакоруах, и мандрагор удалился. Король теней поднялся с гниющего трона и размял мускулистые руки, так что выписанные на них изумрудные руны как будто поползли по его плоти.

— Ты видишь? — прорычал Ксхакоруах и указал пальцем. — В час нужды всеотец резного народа прислал мне ответ, как он делает всегда. Останься со мной, гемункул, и стань свидетелем темного чуда.

Беллатонис и Ксагор выжидающе подняли взгляды и увидели, как по лестницам к полу библиотеки спускается небольшая группа кабалитов. Беллатонис поразился, узнав нескольких представителей этой группы, и не в последнюю очередь — самого себя.

+И снова здравствуй, Беллатонис,+ прошептала в его сознании Анжевер. +С нетерпением жду услышать, как ты попытаешься выкрутиться.+

Дурное предчувствие появилось у Харбира в тот же миг, как они вошли в библиотеку. Коридор, которым они двигались, завернул за угол, и они вдруг оказались на краю громадной темной пропасти. Воинов Белого Пламени и инкубов мандрагоры дальше не пропустили, поэтому туда пошли только двое архонтов и он сам. Идти пришлось ощупью. Он слышал, что повсюду вокруг кто-то тихо крадется, но едва мог различить собственную руку перед лицом. По обе стороны пути были не то полки, не то стойки, под ногами тянулся пологий пандус, но что находилось в его конце, знали одни только Темные Музы. Он тащился дальше, стараясь не выпускать из виду едва различимое пятно, которое, как он знал, было Иллитианом. Особенно сложно при этом было также держаться как можно дальше от Кселиан.

Вокруг нее витала скверна демонов, которую ни с чем нельзя было спутать — медный вкус запекшейся крови, электрическое напряжение запертого в клетке зверя, что готов вырваться наружу и учинить кровавую расправу над всеми вокруг. Он хотел предупредить Иллитиана, но слишком боялся открыть то, что ему известно. Кселиан разорвала бы его на части, как того гемункула, которого она сожрала в шестьдесят четвертой расщелине.

+Не думай об этом и держи свои соображения при себе,+ прошептала Анжевер. +Все наши усилия вот-вот дадут плоды, и для кого-то это будет горький урожай.+

Они спускались по лестницам из перекрученного железа, пока не достигли пола, очень слабо скошенного вниз. Когда они ступили на него, чувство ужаса, нараставшее в груди Харбира, расцвело холодной уверенностью. Перед ними было нечто из иного мира, громадная и чудовищная сущность, чуждая и незримая, но столь же реальная, как зловонные ветра, проносящиеся мимо его лица.

+Вперед, дитя, судьба ждет тебя,+ прошептала Анжевер.

Неподалеку виднелось какое-то болезненно-зеленоватое свечение, источник бледного мертвенного сияния, к которому их вели мандрагоры. Когда Харбир подошел ближе, то увидел, что свет источают длинные потрепанные знамена, которые как будто проросли из земли. Штрихами изумрудного пламени на них были вычерчены руны, от которых болели глаза. При виде их по коже Харбира пробежала волна горячечного жара, и он быстро отвел взгляд.

Посреди этих трепещущих знамен стоял самый крупный мандрагор из всех, что когда-либо видел Харбир. Обычно мандрагоры были тощими созданиями с узкими плечами и сгорбленными спинами, но этот был настоящей громадиной, чудовищем, не уступающим гротескам гемункулов. Он был вооружен гигантской ржавой косой, а на его коже корчились те же перекрученные руны, что на знаменах. Все было пронизано вонью демонов, и Харбир был уверен, что им суждено умереть в этом подземелье.

— Я должен был догадаться, — пробормотал себе под нос Иллитиан.

— Догадаться о чем? — прогрохотал теневой гигант голосом, который как будто доносился из неизмеримых глубин. — Что ты окажешься под моей пятой? На колени перед Ксхакоруахом, подлинным и единственным королем Аэлиндраха!

— Я так не думаю, — с поразительным высокомерием ответил Иллитиан. — Ты удостоил нас аудиенции только потому, что тебе нужна моя помощь. Давай не тратить время на игры, когда мы можем сражаться с нашим общим могущественным врагом — Асдрубаэлем Вектом.

— Храбрые слова для лидера, у которого столь мало последователей, — прорычал Ксхакоруах.

— Я — архонт Иллитиан из Белого Пламени, и эти немногие — лишь малая толика тех, кто поклялся мне в верности. Вскоре, с помощью архонта Кселиан, еще один из мощнейших кабалов города присоединится к нашей борьбе против Векта. Эпоха тирании Векта приближается к концу, и все те, кто поможет осуществить его падение, оставят свой след на этом городе, какого не оставил никто за шесть тысяч лет!

Даже Харбир должен был признать, что это была впечатляющая речь. Ксхакоруах, впрочем, по-прежнему выглядел скептично настроенным.

— Я слышал о Белом Пламени, но комморриты печально известны своей лживостью и бахвальством, — проворчал король теней. — Однако мне посчастливилось иметь слуг, который могут сказать, лжешь ты или нет. Беллатонис, скажи мне, является ли эта личность архонтом Иллитианом?

Харбир заморгал от удивления, что гигантский мандрагор обратился к нему. Потом он понял, что целью вопроса был не он — громадный король обращался к затененной фигуре, которая наполовину скрывалась за знаменами. Харбир мгновенно узнал этот силуэт, ведь он был его собственным.

— Беллатонис! — завопил Харбир. Ноги сами понесли его вперед без всякого сознательного усилия. — Беллатонис, ублюдок! Верни мое тело!

Безумный хохот Анжевер эхом отдавался в его голове. Король теней повернулся и угрожающе поднял косу, когда Харбир помчался вперед. Кселиан ничего не делала, а Иллитиан, на секунду оторопев, просто наблюдал за ним жесткими черными глазами. Их лица и их движения превратились просто в размытые пятна, в фон для хлопающего знамени и того, что стояло за ним. Харбир отшвырнул гниющий шелк в сторону и увидел свое собственное лицо — бледное и странное, но по-прежнему то же самое, которое он когда-то видел всякий раз, когда смотрелся в зеркало.

Харбир протянул руки, чтобы схватить доппельгангера и каким-то образом втянуть себя обратно в его тело, где было его место. Каким-то уровнем сознания он понимал, что его разум дает трещину. Вид собственного зеркального двойника разбил его на миллион осколков памяти, которые резали душу. Харбир бессвязно заорал на подлинного Беллатониса, но существо, носящее его лицо, легко выскользнуло из его хватки и оттолкнуло его прочь.

Внезапно послышался раздирающий звук, от которого в измученном разуме Харбира вспыхнул один особенно страшный осколок воспоминаний. Уголком глаза он увидел размытую от скорости форму, которая летела на него из темноты — гладкий металлический силуэт с изогнутым скорпионьим хвостом. Пламя полыхнуло в лицо Харбиру, он крутанулся на месте и снова закричал, наконец распознав судьбу, что стремительно приближалась к нему.

Машина-убийца под названием «Ви» разогнала двигатели до максимума для финального броска к цели. Психические следы сошлись в одной точке, они были сильны и чисты, как будто их мощность специально увеличили — настолько твердо они читались в улавливающих приборах Ви. Скользя вперед, Ви испытал поток конфликтующих данных, которые смертное существо описало бы как «возбуждение».

Добыча была, бесспорно, увертлива, гораздо хитрее, чем все, что хранилось в энграммах памяти Ви. Специализированному «Талосу» пришлось воспользоваться всем своим терпением и сообразительностью, чтобы привести свою первичную задачу к положительному решению. Он позволил ложно-положительному субъекту свободно уйти после того, как был разочарован первичным контактом, и собрался ждать в изначальном обиталище цели, пока не засечет ее снова. Правильность этого решения подтвердилась, когда он обнаружил новый след, ведущий в регион, который состоял из искаженных экстрамерных пространств, где парные психические сигналы, ложный и истинный, занимали практически один и тот же объем.

Охота была долгой и тяжкой. Конденсаторные блоки Ви были практически опустошены, компактный внутренний источник энергии с трудом поддерживал все системы в состоянии полной функциональности, но теперь он не сомневался, что цель находится в радиусе поражения и может быть уничтожена. Ви щедро влил необходимую энергию в тепловое копье, выстрелил из него, чтобы расчистить путь, и пронесся сквозь стену в буре расплавленных обломков, которые с высокой долей вероятности могли причинить дополнительный урон и вызвать панику.

Сенсоры Ви сделали детализированный снимок пространства, в которое он прорвался менее чем за миллисекунду. Они с высокой точностью отобразили каплевидную форму библиотеки, ступенчатые полки и их содержимое, купол наверху и лес знамен внизу. Данные по присутствующим жизненным формам были не настолько подробны. Удалось отметить их большое количество, но подавляющее большинство были нечеткими тенями, запечатленными в процессе отскакивания от Ви.

Недалеко от дна похожего на слезу помещения, среди знамен, ясно выделялись пять жизненных признаков. Два из них соответствовали параметрам первичной цели Ви. Машина продвинулась менее чем на два метра вглубь зала за то время, что понадобилось для того, чтоб отыскать их. Она резко развернулась, выделив еще больше энергии на гравитационные турбины, и нырнула вниз. С воем воздуха, рассекаемого металлическим корпусом, Ви спикировал на добычу, словно ястреб.

За ту секунду, что понадобилась, чтобы достичь пола, Ви успел выпустить еще один импульс из теплового копья. Полоса термической энергии хлестнула по местонахождению цели и на мгновение заполнила белизной сенсорный канал Ви. К тому времени, как помехи прояснились, Ви уже догонял цель и был достаточно близко, чтобы достать ее цепными кистенями. Машина-убийца повернулась набок и пронеслась мимо жертвы, на ходу отрывая высокоскоростными кистенями куски плоти и конечности, так что кровь хлынула безудержным фонтаном.

Ви плавно затормозил. Всюду вокруг пылали огни, лес знамен прорастал оранжевыми и желтыми цветами, сгорая дотла. «Талос» попытался снова отыскать психический след и через секунду, на которую он застыл на месте, нашел лишь остаточную примесь. Остались только два различимых жизненных признака, и оба предпринимали враждебные действия. Ви повернулся к ним и попытался броситься вперед, но из-за иссякающих резервов движение оказалось фатально медлительным. Одна из жизненных форм подстрелила Ви из высокомощного энергетического оружия с близкого расстояния и попала в среднюю секцию спинного панциря, где находились его важнейшие логические центры.

Практически мгновенно возник каскад ошибок. Часть сознания Ви была в состоянии наблюдать стремительное снижение функциональности из-за всплеска энергии, который сжег его энграммы в пепел. Дублирующие предохранительные системы перенаправили команды по другим маршрутам, обходя пораженные зоны, но эта битва для машины была проиграна. В действие пришли протоколы самоуничтожения, подготавливая внутренний источник энергии Ви, чтобы он взорвался подобно миниатюрному солнцу.

Протоколы резко прервались, когда поврежденная спинная часть панциря подверглась прямому удару большого режущего орудия. Сила его была столь велика, что лезвие рассекло Ви напополам, моментально превратив его машинное сознание в дождь разрозненных компонентов. Последнее, что засек Ви, было громадной, но смутно различимой фигурой, которая стояла над ним с примитивным сельскохозяйственным инструментом в руках. Практически неопределимая вторая сущность, тень тени, стояла позади убийцы Ви в такой позе, словно готовилась нанести удар. Наконец, пришел логический коллапс, поток конфликтующих данных, которые смертное существо могло бы описать как «гордость» и «сожаление».

Чужаки привели с собой то, что отвлекло жертву, и также привели смерть. Внезапная атака машины дала Кхерадруаху как раз столько времени, сколько ему нужно было. Он вырвался наружу из темных пространств и оказался за спиной Ксхакоруаха в тот миг, как король теней обрушил свою косу на машину и разрубил ее пополам. Со сверхъестественной точностью Обезглавливатель замахнулся собственным длинным прямым клинком на открытую шею короля теней…

Глава 22 ВЫНУЖДЕННЫЕ СОЮЗНИКИ

Внезапный приступ безумия Беллатониса на миг застал Иллитиана врасплох. Потом, когда ему на глаза попались двое агентов Беллатониса, прячущиеся рядом с королем мандрагор — Ксагор и Харбир, вспомнил он их имена — все куски головоломки сразу встали на место.

Его обвели вокруг пальца.

Весь план Беллатониса сводился к тому, чтобы привести его к этому существу по имени Ксхакоруах. Теперь все стало ясно: Беллатонис поменялся телами с одним из своих агентов. Тот, кто провел Иллитиана сквозь лабиринт, был вовсе не гемункулом, но одним из его незадачливых подручных. Иллитиан очень хорошо знал, что Беллатонис способен на такие чудеса — одно из них гемункул сотворил для него самого, переселив его душу в новое тело из старого, поглощаемого стеклянной чумой.

План, похоже, пошел насмарку, учитывая, что лже-Беллатонис атаковал своих предполагаемых приспешников. Ксхакоруах выглядел столь же удивленным таким поворотом событий, как и сам Иллитиан, и на миг архонт почувствовал некое странное сочувствие к громадному чудовищу. Они оба были лидерами, которым строили козни их собственные подчиненные.

Иллитиан инстинктивно положил ладонь на рукоять пистолета. Мандрагоры забрали его меч, но оставили куда более опасный бласт-пистолет, который лежал в кобуре прямо на виду. Архонт разрывался между желанием уничтожить Беллатониса вместе с его миньонами за дерзкую попытку манипулировать им и, в некоторой мере, восхищением тонкостью этого плана. Так или иначе, оставался вопрос: почему он это сделал?

Ответ явился со взрывом и воем сверхперегретого воздуха. Иллитиан отпрыгнул в сторону и выхватил пистолет, увидев, как из стены наверху вырвался стремительный силуэт, окутанный пламенем, и помчался вниз, к нему. Он выстрелил в это нечто на чистом инстинкте, и оно в тот же миг выстрелило в ответ.

Оба промахнулись: яркая огненная линия промелькнула над головой Иллитиана, точно так же, как вспышка бластера прошла мимо сияющего панциря этой штуки. Он заметил, что та попыталась снова прицелиться, когда мчалась мимо, следуя вдоль горящей полосы, оставленной ее орудием. Она достигла уровня пола в нескольких метрах от него, повернулась набок, налетела на того, кого Иллитиан считал Беллатонисом, и в мгновение ока растерзала его на куски.

Это был «Талос», гораздо меньший, чем тот, с которым они сражались ранее, но не менее смертоносный. Его скорпионий хвост метался из стороны в сторону. Иллитиан прицелился, держа пистолет обеими руками, и выстрелил, попав прямо в изогнутый передний панцирь. Заряд бластера пробил в броне дыру с кулак размером и ушел в глубину, где находились чувствительные внутренности машины. Та как будто покачнулась в воздухе, опустила нос для большей скорости и подобралась, готовясь броситься на Иллитиана, словно раненое животное.

Вдруг сбоку машины возник теневой гигант, Ксхакоруах. Казалось, он просто вытек из воздуха, подобно облаку дыма, сгустившемуся из ничего. Король мандрагор по-прежнему сжимал в руках тяжелую ржавую косу, которой он с размаху ударил «Талос», разрубив его пополам. Разбитые куски машины рухнули наземь с отчаянным воплем истерзанного металла.

Иллитиан немедленно поднял пистолет дулом к потолку, чтобы показать, что не желает причинить вред королю. В этот миг мимо промчалась Кселиан с обнаженным клинком — прямо на Ксхакоруаха. Иллитиан открыл было рот, чтобы крикнуть и остановить ее, но тут он увидел то, что уже увидела она. Позади Ксхакоруаха материализовался другой теневой силуэт. Кселиан прыгнула вперед как раз, когда это видение замахнулось на шею короля мандрагор длинным прямым клинком. Вытянутое вперед лезвие Кселиан не успело бы заблокировать удар, но отвело его в сторону. В итоге Ксхакоруах, который уже уклонялся в сторону, думая, что Кселиан напала на него, был поражен в плечо. Теневой гигант взревел от боли и возмущения, когда острый меч пробороздил глубокую рану по его широкой спине, но его рев ясно говорил, что он остался жив. Кселиан перекатилась и вскочила на ноги, готовая сразиться с новым врагом — но обнаружила, что тот уже исчез.

Сцена погрузилась в безмолвие, нарушаемое лишь треском пламени и руганью короля мандрагор. Иллитиан чувствовал, что за пределами круга, освещенного огнями, собираются мандрагоры, рассерженные и не понимающие, что произошло. Он собирался приказать Беллатонису позаботиться о раненом короле, когда понял, что оба прислужника гемункула — Ксагор и Харбир — пропали.

— Иллитиан, что тут, черт возьми, творится? — потребовала ответа Кселиан, подозрительно разглядывая окруживших их мандрагор.

— Беллатонис заманил нас в это место, чтобы убить нас вместе со славным королем Ксхакоруахом, — твердо ответил Иллитиан. — Я думаю, ты выживешь, Ксхакоруах, ты выглядишь крепким парнем.

Гигантский мандрагор отряхнулся, как собака, и вязкая чернота, что сочилась из его ран, поубавилась.

— Просто царапина, — прогремел Ксхакоруах, явно чувствуя боль. — Зачем гемункулу было предавать меня? Он верно служил мне.

— Таков его метод, — горько вздохнул Иллитиан. — Он будет верно служить одному хозяину, пока не предаст его ради другого. Я гарантирую, что за этим стоит Вект. Что последнее сообщил тебе гемункул? Это может указать нам на причину.

— Он только что вернулся из верхнего города с новостью о том, что Вект спустил с цепи своих Карателей, — неуверенно ответил Ксхакоруах. — Он сказал мне, что мы нуждаемся в оружии, оружии, которого у нас нет, если хотим победить.

— Видишь — он уже принял решение предать тебя, он указывал на твою слабость, — уверенно продолжал Иллитиан. — Когда гемункул узнал, что ты собираешься встретиться со мной и Кселиан, с теми, кто мог бы предоставить тебе столь необходимое оружие, он был вынужден сделать свой ход, и, как это часто бывает, пал жертвой собственных кровожадных интриг.

Выражение лица Кселиан колебалось между недоверием и восхищением тем, как Иллитиан сплетал свою версию событий. Прочесть мысли Ксхакоруаха было невозможно — его бесформенное лицо было идеальной маской — и все же Иллитиан чувствовал по языку тела короля, что тот колеблется. Дальнейшее приукрашивание правды было прервано криками и лязгом оружия из устья туннеля, через который они вошли в библиотеку.

— Мои последователи просто обеспокоены нашей безопасностью, — пояснил Иллитиан. — Сейчас я пойду к ним и объясню, что произошло. Когда я вернусь, мы сможем подробно потолковать о том, как именно мы можем помочь друг другу, король Ксхакоруах.

Ксхакоруах опасливо пощупал свою шею и медленно кивнул.

Несколько часов спустя Кселиан, уцепившись руками и ногами, висела под одним из мостов Верхней Комморры. Она расслабляла конечности поочередно, по одной за раз, чтобы длинные мышцы не теряли гибкость за время ожидания. Рядом, на витиеватых опорах моста, безмолвно свисала стая мандрагор, напоминая колонию летучих мышей.

Кселиан размышляла о том, как переменчива может быть удача. Время, проведенное в лабиринте Черного Схождения, уже улетучивалось из ее разума. Находясь в заточении, она превратилась в неразумное создание, живущее исключительно яростью и ненавистью. Это воспоминание было размытым багровым пятном, пронизанным нарастающим предвкушением того, как однажды она освободится. Теперь, когда она снова была целой и свободной, память о пережитом уходила, словно кожа линяющей змеи.

Иллитиан всегда не покладая рук работал над тем, чтобы манипулировать всем вокруг, в то время как Кселиан была более склонна делать что-то одно за раз. В этом случае, впрочем, она была вынуждена признать, что постоянные интриги Иллитиана дали кое-какие полезные плоды, помимо и сверх того, что помогли ей освободиться. С мандрагорами была заключена сделка: Иллитиан поддержит их, а они присоединят свои силы к его собственным, чтобы сразиться с Вектом. Все присутствующие понимали, что союз продлится ровно столько, сколько понадобится, чтобы победить верховного властелина, и ни минуты дольше. Учитывая нынешние альтернативы, этот сам собой разумеющийся акт предательства выглядел как самый положительный и желанный вариант.

Мост, за который она держалась, находился меж двумя близко расположенным шпилями, которые сами по себе были просто навершиями на громадном многоярусном колоссе. Они располагались недалеко от крепости Кселиан, или, точнее, крепости, ныне принадлежащей той, что узурпировала ее кабал — Аэз'ашье. Два пика образовывали узкое ущелье в несколько сотен метров длиной, которое было пересечено еще несколькими мостами. Под ними виднелись изгибающиеся террасы, высеченные в боках шпилей, которые уступами уходили вниз и терялись во мраке. Некоторые из них раньше были наполнены водой и выложены хрусталем. Теперь все они были разбиты, и их содержимое излилось на террасы ниже, где в тусклом свете Илмей все еще блестело несколько луж.

Внимание Кселиан привлекло движение на одной из нижних террас. По ней шагало двое Карателей, ищущих врагов, и их длинные металлические конечности бликовали на свету. Она поймала себя на том, что задерживала дыхание, пока машины не скрылись из виду. Глупо было думать, что они могут заметить ее с такого расстояния, но ее подсознание, кажется, так не считало. Каратели едва успели покинуть ее поле зрения, когда она уловила еще одну движущуюся точку на другом конце ущелья. Это было то, чего она дожидалась.

За угол завернул одинокий антиграв «Яд» и, опустив нос, начал разгоняться вдоль каньона. Это был один из транспортов Иллитиана. Он сказал ей, что горстка машин успела улететь из крепости Белого Пламени до начала осады. Теперь они были разбросаны по укрытиям по всему городу, дожидаясь, пока их не призовут для особых заданий. Через считанные секунды после «Яда» из-за угла показался косяк реактивных мотоциклов и с воем бросился в погоню. Над изогнутыми носами мотоциклов сверкали выстрелы осколочных винтовок, и они выписывали безумные петли, пытаясь настигнуть удирающий «Яд». Кселиан распознала эмблемы на мотоциклах и даже некоторых наездников — это были разбойники Клинков Желания, и они принадлежали ей.

«Яд» получил фору, быстро разогнавшись по прямой, и его двигатели, более крупные, чем у реактивного мотоцикла, уже работали на полную мощность, когда разбойники только завернули за угол. И все же, когда преследователи включили свои турбоускорители, они начали стремительно нагонять большую машину. Кселиан насчитала в общей сложности шесть разбойников, движущихся свободной цепью. Они перестали стрелять из орудий, вместо этого выжимая всю возможную скорость из мотоциклов. Кселиан знала, о чем они сейчас думают — теперь это было состязание, кто первый доберется до «Яда» и свалит его метким ударом при помощи острых изогнутых лезвий-лопастей. Преследуемая машина была зажата вертикальными стенами шпилей по обе стороны, и шансов на спасение у нее не было.

«Яд» промелькнул всего в нескольких метрах под Кселиан. Она мельком увидела лицо пилота, которое повернулось вверх и посмотрело на нее расширенными глазами, полными страха и возбуждения. Потом клиновидный силуэт «Яда» исчез, и его место тут же занял похожий на осу корпус одного из реактивных мотоциклов.

Кселиан прыгнула.

Она видела, что мандрагоры тоже полетели вниз — они как-то странно скрывались из виду, а потом опять возникали, словно крылья, которые то распахиваются, то складываются. Это снова напомнило ей о летучих мышах. Ведьмак на мотоцикле внизу увидел, что она приближается, и попытался вывернуть в сторону. Он опоздал. Кселиан ногами вперед приземлилась ему на плечо, и бронированные сабатоны с тошнотворным хрустом сокрушили кости руки и ключицу. Вопль разбойника затерялся в реве двигателей.

Реактивный мотоцикл продолжал нестись вперед, и по инерции Кселиан развернуло вбок. Она перевела движение в кувырок через голову и взмахнула в сторону наездника бритвоцепом. Сегментированное лезвие обмоталось вокруг шеи ведьмака, наполовину обезглавив его. Оно также послужило Кселиан достаточно крепким якорем: когда мотоцикл носом вниз ушел в смертельное пике, она понеслась за ним следом.

Раскаленные добела реактивные струи пылали в считанных сантиметрах от ее лица, пока она пыталась затянуть себя на мотоцикл. Кселиан схватилась за острую лопасть и почувствовала, как та прорезала ее латные перчатки, когда она использовала ее в качестве рычага, борясь с нарастающим ускорением. Изогнутые террасы на боку шпиля проносились мимо так близко, что к ним почти можно было прикоснуться. Наконец, она пинком вышвырнула тело разбойника с сиденья и схватилась за руль. Она вырубила подачу энергии и с трудом вывела машину из пике, выровняв ее за секунды до катастрофы.

Жить снова было так весело. За это она была в долгу перед Иллитианом — не считая всего остального.

К тому времени, как она вернулась, мандрагоры убили всех остальных разбойников. По крайней мере, так она решила, увидев в стенах каньона пять свежих дымящихся дыр. Самих же мандрагор и «Яда» Иллитиана и след простыл. Кселиан пожала плечами. Согласно плану, с этого момента она была сама по себе. На самом деле, ей так даже больше нравилось. Она крутанула ручку газа, и реактивный мотоцикл помчался прочь, унося ее домой.

Аэз'ашья, архонт Клинков Желания, быстрыми широкими шагами спускалась по пандусу в своей крепости к ангарам разбойников, где опять началось какое-то беспокойство. Она пыталась думать об этой крепости как о своей, как о собственном владении, хотя на самом деле она вовсе не ощущала, что это место ей принадлежит. Из углов за ней постоянно наблюдали бдительные глаза, при ее приближении замолкали перешептывающиеся группы кабалитов. Никто пока не набрался достаточной смелости, чтобы бросить ей вызов за место архонта, но это вскоре должно было произойти.

В кабалах среднего уровня смена архонта была обычным делом, и сами кабалы менялись и объединялись с головокружительной скоростью. В Верхней Комморре положение вещей было более статичным. Переход власти в таком большом кабале, как Клинки Желания, должен был стать моментальным, расстановка сил поменялась бы сразу. Но все было не так: казалось, будто ни один кабалит не верит в то, что у него появился новый архонт, и все до сих пор видят в Аэз'ашье просто временную смотрительницу с избытком привилегий.

Она делала все, что могла: она побеждала соперников и вела кабал на войну. Она даже побывала на Центральном пике и встретилась в Вектом, когда тот собрал высших архонтов после Разобщения. Этого было недостаточно. Иллитиан пережил ее предательство в битве над Горатом, что лишило Аэз'ашью милости Векта. Кабал понес тяжкие потери в сражениях с приспешниками Хаоса и Белым Пламенем, не считая урона, причиненного самим Разобщением. Все ее усилия были безуспешны, и виной тому была Кселиан.

Кселиан осталась непобежденной. После того, что выглядело как проваленное покушение на убийство, ее тело было кем-то похищено. Аэз'ашья заняла вакантное место архонта так быстро, словно ее вознесла туда невидимая рука. Она воспользовалась шансом и успешно боролась, чтобы сохранить это положение. Даже после того, как тайный покровитель вдруг перестал помогать ей, она продолжала сражаться, но чувствовала, что проигрывает эту битву. Пока судьба Кселиан оставалась неясной, она не могла полностью выйти из ее тени.

В дальнем конце пандуса слышалась мешанина громких голосов. Вероятно, вернулась одна из банд разбойников и принесла очередную порцию леденящих кровь историй: воины-призраки на улицах, восстание Белого Пламени, вторжение мандрагор из Аэлиндраха. Уже должно было начаться волнение, порожденное желанием выбраться наружу и поучаствовать в боях. Это означало, что Аэз'ашье снова придется проливать кровь, чтобы удержать кабалитов в рамках.

Когда она приблизилась, тембр шума вдруг поменялся. Это уже было не множество голосов, перебивающих друг друга — они все начали кричать как один. Аэз'ашья перешла на бег и помчалась вниз по пандусу, какой-то частью своей души спрашивая себя, не бежит ли она туда, куда не следует.

Они выкрикивали имя Кселиан.

Аэз'ашья ворвалась в ангар разбойников и обнаружила, что там уже собрались десятки ведьм, геллионов, бичевателей и укротителей. Поминутно их становилось все больше, они появлялись в других дверях, и на какое-то время прибытие Аэз'ашьи осталось незамеченным. Посреди ангара валялся поврежденный реактивный мотоцикл, из которого шла тонкая струя дыма, и царапины на полу говорили, что он, накренившись, влетел в открытый ангар и тормозил о поверхность, пока не остановился.

На длинном изогнутом носу мотоцикла стояла Кселиан, подняв одну руку в знак признательности радостно приветствующей ее толпе. Она выглядела высокой и царственной, несмотря на то, что была облачена в собранную по кускам броню, как будто снятую с мертвецов. Кселиан как будто почувствовала на себе взгляд Аэз'ашьи и с улыбкой повернулась к ней.

Аэз'ашья не стала ждать, пока Кселиан начнет речь на тему «я вернулась». Вместо этого она выхватила пистолет и открыла огонь, рассудив, что дать ей время подготовиться к официальному поединку — значит пожертвовать преимуществом. Как бы ни быстра была Аэз'ашья, Кселиан предвидела этот ход и нырнула в толпу, чтобы уйти от выстрелов, прежде чем кто-то успел понять, что происходит. Осколочные снаряды прошли мимо цели и вонзились в геллиона и ведьму, которые стояли позади мотоцикла. Обе жертвы с изумленными возгласами сложились пополам и рухнули, что привело толпу в возбуждение. Еще до того, как тела коснулись пола, стрельба породила неожиданные последствия. Различные банды, собравшиеся в ангаре, решили, что другие пытаются убить Кселиан. Они обнажили оружие, и моментально вспыхнуло сражение — каждая фракция обратилась против другой группы, предполагаемых предателей. Аэз'ашья рассмеялась, видя, как кабал с готовностью рвет себя на куски. Некоторые Клинки Желания, видимо, были настолько преданы своей мертвой повелительнице, что готовы были бросаться друг на друга, словно бешеные собаки, в ее присутствии.

— Достаточно! — прозвенел голос Кселиан над полем боя, и внезапно каждая рука остановилась. Аэз'ашья не могла поверить в то, что видела. Обычно буйные и непокорные ведьмы и геллионы прекратили драться с быстротой кадетов, получивших приказ. Кселиан вышла из укрытия и помчалась к Аэз'ашье, раскручивая одной рукой бритвоцеп. Выжившие Клинки Желания разбежались по углам ангара и жадно наблюдали за разворачивающейся дуэлью.

Аэз'ашья немедля бросила пистолет — если она промахнется один раз, пока Кселиан приближается, второго выстрела ей уже не предоставится. Вместо этого она отскочила назад и выхватила свои парные ножи, готовясь к рукопашной.

Бритвоцеп был комморритским оружием, которое ясно демонстрировало свое происхождение как многогранным стилем боя, так и неотъемлемой опасностью для владельца. По сути, это был сегментированный меч на гибком стержне. Это позволяло орудовать им как кнутом или, как подразумевало название, цепом с острыми как бритва лезвиями. Однако сегменты можно было собрать и сомкнуть воедино одним движением запястья, что моментально превращало гибкий цеп с остриями в жесткий зубчатый меч и наоборот.

Аэз'ашья пригнулась, уходя от первого взмаха бритвоцепа. Она тут же подскочила с ножами наготове, когда Кселиан сомкнула части цепа и нанесла молниеносно быстрый обратный удар мечом, в который он преобразился. Аэз'ашья знала этот стиль — сложное переплетение ложных выпадов и контратак, которое позволяло наиболее эффективно использовать химерические свойства оружия. Она сократила расстояние, чтобы ее ножи имели преимущество, в то время как Кселиан приходилось сохранять бритвоцеп в жесткой форме, чтобы парировать сыплющиеся градом колющие и режущие удары.

Кселиан спокойно поддавалась, уклоняясь от выпадов и блокируя удары с возмутительной уверенностью в себе. Аэз'ашья начала подталкивать противницу к открытой стороне ангара, где ее ждало падение к стене крепости в сотнях метров внизу. Кселиан с готовностью отступала перед ее атаками, так что Аэз'ашье приходилось спешить, чтобы не отставать.

Она мрачно преследовала Кселиан, шаг за шагом повторяя ее движения, в то время как край ангара становился все ближе. Если Кселиан удастся увеличить дистанцию, она снова сможет перейти в наступление, распустить свой цеп и мгновенно сплести им острую как бритва паутину смерти. Вместо этого Кселиан шагнула в сторону и сделала почти ленивый контрвыпад. Когда Аэз'ашья парировала, Кселиан ослабила сегменты цепа, позволив ему плавно обвиться вокруг клинка и погрузиться в верхнюю часть руки Аэз'ашьи. Ведьма зашипела и сделала отчаянный выпад вторым ножом. Кселиан просто отступила на шаг и рванула цеп на себя, распоров при этом бицепс Аэз'ашьи. Та немедленно перешла в оборонительную позицию, ожидая, что Кселиан продолжит атаку, но ее противница просто стояла на месте и улыбалась.

— Первая кровь, — промурлыкала Кселиан. — Теперь ты моя.

Она прыгнула в атаку с такой скоростью, что ее руки и ноги превратились в размытые пятна, и обрушилась на Аэз'ашью, словно свирепый ураган. Цеп хлестал, нанося удары со всех углов, как будто он находился в двух местах одновременно. Аэз'ашья уже слабела от кровотечения из порезанной руки, но пыталась сделать все, чтобы остаться в живых. Острые крючья цепа царапали ее конечности и хлестали по лицу.

Теперь пришел ее черед отступать. Кселиан оттеснила Аэз'ашью обратно к разбитому реактивному мотоциклу в центре ангара. Кольцо кабалитов вокруг казалось почти сплошным, все больше и больше Клинков Желания прибывало посмотреть на битву. Ангар превратился в миниатюрную арену, где предвкушение наблюдающей толпы становилось все сильнее с каждым прикосновением стали к плоти. Аэз'ашья резко вдохнула, осознав, что Кселиан просто играет с ней, возбуждая в своих последователях жажду крови демонстрацией боевого искусства, чтобы затем утолить ее убийством.

Аэз'ашья не желала умирать, как раб арены, которого медленно режут ради развлечения. Она всем телом швырнула себя на Кселиан, ее ножи устремились прямо к сердцу этой суки. Кселиан отскочила от атаки, захлестнула ее лодыжку бритвоцепом, и она пошатнулась. Кселиан рванула оружие на себя, и Аэз'ашья рухнула на пол ангара с почти отрубленной ступней.

Ножи вылетели из рук, когда она упала, и она поползла за ними, не обращая внимания на жгучее пламя боли в ногах. Следующим делом Кселиан отсекла ей руки в запястьях, а потом на нее посыпались новые удары, на каждый из которых гаснущее сознание отзывалось вспышкой агонии. Вскоре все вокруг превратилось в красную мглу, пронизанную хоровыми выкриками имени. Имени, от которого Аэз'ашья так и не смогла убежать.

Кселиан.

Глава 23 ИКОНОБОРЕЦ

В углах между Комморрой и Аэлиндрахом Обезглавливатель кипел черным гневом. Ему не дали убить добычу. За то время, что минуло с последнего раза, когда такое произошло, вселенная успела состариться. Он винил себя за нетерпеливость, за неосмотрительность. Он ведь знал, что возможность предоставится на слишком краткое время, но все равно бросился в бой из-за неодолимого желания убить Ксхакоруаха.

Чужаки все испортили. Когда он увидел, что изначальные союзники Ксхакоруаха разбегаются при виде машины-убийцы, ему показалось, что вот он, шанс. Он проигнорировал присутствие новых лиц и сфокусировался на быстрой казни. Глупая гордыня. Позорная неудача. Водоворот отрицательных исходов грозил утопить его в нежеланных возможностях.

Посреди всего этого Кхерадруах нашел место внутреннего спокойствия. Как будто глубинное море Аэлиндраха потянулось к нему и приняло его в свое темное холодное лоно. Какое-то время он мирно дрейфовал в нем, вдали от истерзанного бурей внешнего мира с его чужаками и отступниками. Он утешал себя мыслью о том, как снова приласкает шею Ксхакоруаха своим клинком.

Шанс предоставится снова.

Так, как это происходило всегда.

— Почему?

— Иначе бы «Талос» убил меня первым.

— …

— Ксагор, я думаю, ты просто сам себя запутываешь. Это Харбир был убит, чтобы выиграть нам время для побега, а не я. Я здесь, рядом, как и всегда.

— Мандрагор больше не будет?

— Нет. Дело Ксхакоруаха проиграно. Даже с помощью Иллитиана ему не одолеть совместные силы Карателей и кабала Черного Сердца. В любом случае, если бы он победил, это означало бы чуму и медленную смерть для города, а нам этого не надо, не так ли? Это — единственный разумный вариант.

— Этот понимает, — невесело сказал Ксагор. Они спешно продолжали свой путь. У развалины нетипично бегали глаза, чего не было до рискованной заварушки в библиотеке. Верность Ксагора и прежде не раз подвергалась испытаниям, но на этот раз результаты были неприемлемо неясными.

+Почему бы тебе не сделать достойное дело — просто забиться в угол и сдохнуть?+ насмешливо спросила Анжевер на краю его сознания. Насмешки были самым серьезным из того, чем она сейчас могла ему навредить, поэтому она докучала ими постоянно. С другой стороны, Беллатонис постепенно привыкал ее игнорировать.

Они все еще находились где-то в Нижней Комморре — в этом Беллатонис был уверен. Теневой поток, по которому они сбежали из библиотеки, выбросил их на приличном расстоянии от лабиринта Черного Схождения. Вероятно, они были где-то над Звуком-Ночи Гулен, если можно судить по заросшим тростником трясинам.

— Иди-ка сюда, Ксагор — понесешь Анжевер, пусть она составит тебе компанию.

Беллатонис пытался сделать свой голос веселым, но подозревал, что тот звучал просто снисходительно. Ксагор угрюмо взял цилиндр с головой Анжевер, и они продолжили путешествие, не говоря ни слова. Они брели по болотистой почве к громадному, вычурно украшенному склону в отдалении. Тьма Аэлиндраха повлияла на это место, и казалось, будто они движутся в вечных сумерках, хотя склон впереди блистал золотом, как будто его подсвечивали сверху.

Они быстро перемещались благодаря тому виду хождения сквозь тени, которому научились в Аэлиндрахе, проникая в углы меж измерениями и выскальзывая из них. В отдалении рыскали стаи ур-гулей, но ни одна из них не стала мешать их стремительному путешествию. Берега из черной слякоти и узкие потоки проплывали мимо, словно неосязаемые облака, сдуваемые ветром. И все равно путь на Центральный пик обещал быть неблизким.

+Ты безумец. Если ты придешь на Центральный пик, Вект сотворит с тобой такое, что даже тебя это напугает. Я не сомневаюсь, у него и раньше были поводы наказывать гемункулов. Он найдет разные способы.+

Беллатонис подавил вздох. Было время, когда достаточно было отойти на расстояние руки, чтобы спастись от мыслеречи Анжевер. К несчастью, старуха не то становилась сильнее, не то набиралась опыта благодаря практике. Он ответил ей напрямую, чтобы она могла чем-то занять свой разум, и одновременно запер собственные мысли глубоко внутри.

— Скука, по большей части, есть лучший способ причинить страдание гемункулу, — небрежно заметил Беллатонис. — О, у некоторых выработалась зависимость от снадобий и настоек, которые они для себя изготавливают, или от мучений каких-то определенных, невероятно малоизвестных и никому не интересных рас. Их можно довести до визга, просто отобрав любимые игрушки. Для большинства гемункулов, однако, достаточно простого отсутствия стимулов, чтобы они вскоре начали кричать и плакать.

+Как банально. Ну что ж, по крайней мере, я теперь знаю, что с тобой сделает Вект — он тебя где-нибудь замурует и оставит умирать от голода. Я слышала, что это ужасная, мучительная смерть, так что, думаю, для тебя в этом найдутся кое-какие «стимулы».+

— О, Анжевер, если бы я только знал, как глубоко ты озабочена моим благополучием, я бы не допустил, чтобы мы расстались на столь долгое время, — сладким голосом ответил Беллатонис. — Обещаю, я с тебя больше глаз не спущу.

Такая перспектива, похоже, надолго утихомирила каргу. При всех своих пустых угрозах и ненависти она по-прежнему боялась Беллатониса. Гемункул мысленно сделал себе пометку, что надо при первой же возможности напомнить ей делом, каковы причины этого страха.

Склон разрастался перед ними и становился все сложнее и детальнее по мере того, как они приближались. Наконец, они начали взбираться по бархану пыли, что скопился у его подножия. Из праха, раскиданные случайным образом, торчали большие куски статуй. Некоторые можно было опознать — нога, глаз, голова — другие же казались хаотичными текстурами на неровных кусках камня. Разнообразие стилей и материалов могло бы быть примечательным, если бы его не затмевало то, из чего состоял сам склон.

Поверхность, вздымающаяся перед ними, полностью состояла из таких кусков — каких-то поменьше, каких-то побольше, чем простые фрагменты, которые упали на бархан внизу. Обломки и детали увенчанных голов, скипетров, ангельских крыльев, рунических скрижалей, жезлов, цепей, часов, икон, мечей, факелов, растений и животных — все было свалено рядом. Здесь были бессчетные тысячи разбитых скульптур, картин и предметов всех форм и размеров, от статуэток величиной с ладонь до огромных идолов, с намеками на несколько поистине титанических громад в глубине кургана. Почти все эти вещи были либо сделаны из золота, либо покрыты им, и многие акры отслаивающейся позолоты как будто блестели внутренним светом, сами по себе.

В некоторых изделиях виднелись пустые ячейки, демонстрирующие места, где раньше находились драгоценные камни — свидетельство тому, что здесь поработали собиратели мусора. Даже бесценные самоцветы иных миров в Комморре были простыми блестяшками, и только психически заряженные камни духа считались подлинными сокровищами. Видимо, самые низменные из нищих, калеки и иссушенные, обобрали эту кучу выброшенного добра, но страх не позволил им прикоснуться к золоту.

— Что это за место? Ксагору оно незнакомо, — спросил развалина.

— Я его узнал. Оно называется курганом Иконоборца, — ответил Беллатонис. — Рейдерские отряды, возвращающиеся через порт Кармин, имеют привычку сбрасывать здесь захваченные религиозные предметы — объекты веры, реликвии, иконы — с большого пути на входе в город. Это началось как шутка, так мне рассказывали, но со временем она превратилась в нечто вроде традиции.

Далеко в высоте, на краю восприятия, виднелась темная линия, где склон заканчивался у одной из бронированных стен порта Кармин. Еще выше можно было разглядеть шпили Верхней Комморры, а где-то над ними, невидимые из глубин города, возвышались Гора Скорби и Центральный пик.

Теневое плетение Аэлиндраха оканчивалось у подножия склона и не пыталось взобраться на него, как будто его что-то отталкивало. Беллатонис утешил себя, что им в любом случае следовало бы держаться подальше от темных углов до окончания путешествия — миньоны Ксхакоруаха наверняка начнут его искать.

— На самом деле, он не поэтому называется курганом Иконоборца, знаете ли, — раздался в высоте веселый голос. Беллатонис вскинул взгляд к его источнику и увидел невысокую фигуру в сером, которая появилась между двумя половинами громадного расколотого лица.

— Пестрый! — в изумлении выпалил Ксагор. Фигура отвесила витиеватый поклон, после чего легко запрыгала навстречу по неровному склону.

+Осторожно! Этот служит Той, что Жаждет!+ зашипела Анжевер. Беллатонис удивленно сморгнул. Улыбающийся арлекин — ибо перед ними, несомненно, был один из этих странных кочевников — что приближался к ним, никак не выглядел одержимым, хотя никогда нельзя сказать наверняка.

— О! Тьфу на тебя, голова-в-банке! — с притворным возмущением вскричал Пестрый и строго помахал пальцем. — Мой первый и единственный господин — Смеющийся Бог, безотносительно соглашений с погибелью всего нашего рода, как тебе наверняка хорошо известно. Мне кажется, ты пытаешься восстановить Беллатониса против меня, а ведь мы только-только встретились!

— Ты имеешь… преимущество передо мной, Пестрый, — осторожно сказал Беллатонис. — Ты, похоже, знаешь обо мне, но я не знаю тебя, если не считать довольно расплывчатое описание встречи в Паутине, которое дал мне Ксагор. Основываясь на нем, я так понимаю, что должен поблагодарить тебя за его счастливое возвращение.

— О, не надо благодарностей, старое ты чудовище! — Пестрый ухмыльнулся и с неожиданной силой похлопал его по плечу. — У меня не то что бы имелся выбор. Ход событий на тот момент уже пришел в движение, и если бы ваша маленькая группа осталась умирать в Паутине, все бы стало гораздо, гораздо хуже. На этом этапе можно было только уменьшить возможный вред.

— Ты имеешь в виду Лилеатанир?

— Я подразумеваю Разобщение в целом.

— А, — с внезапным приступом дурноты ответил Беллатонис. Во внешности этого маленького, улыбчивого и дружелюбного паренька было что-то от убийцы. Гемункул распростер руки в жесте, охватывающем весь город, и ответил со злорадной прямотой: — Сожалею, что твои усилия были не так уж успешны.

Пестрый снова улыбнулся, на сей раз более мрачно.

— Просто подумай, насколько хуже все могло быть… но я здесь — на этот раз — не для взаимных упреков. На самом деле, я просто пришел сюда посидеть в тишине и немного подумать, и тут ты — ответ на мою проблему — просто подходишь прямо ко мне! Ну не потрясающе ли это?

— Действительно, впору уверовать в божественное вмешательство, — настороженно отозвался Беллатонис, — что иронично, учитывая то, что нас окружает.

Пестрый рассмеялся чистым и искренним смехом, кощунственно прозвеневшим среди разбитых икон.

— О! Да! Воистину так, мой дорогой гемункул, причем настолько, что ты не можешь и вообразить. Понимаешь ли, корни Кургана Иконоборца уходят далеко, далеко в прошлое — вплоть до времен до Падения. Когда эльдары обнаружили, что сами стали богами, у них исчезла надобность в резных образах и воображаемых друзьях. И они бросили их в мусор — Азуриана, Лилеат, Ишу, Керноуса, Кхейна и всех остальных… Потом, когда они крали похожие артефакты у других рас, происходило то же самое. Они навалили столько награбленного на собственных разбитых богов, чтобы показать, что нет ни высшей силы, ни спасителя, ни бессмертного плана. Все на свете проклято навеки. Так им хотелось верить, потому что так было проще смириться с собственным проклятием — и хочешь знать, в чем еще большая ирония? В том, что куски и осколки эльдарских богов по-прежнему там, внизу, разломанные и забытые на дне громадной кучи, погребенные под горой отбросов, что становится все выше от ненависти и гордыни. Ну как тебе такая метафора?

Пестрый снова захохотал, и на этот раз в его голосе было больше, чем легкая примесь безумия. Беллатонис посмотрел на Ксагора, развалина лишь беспомощно пожал плечами в ответ.

— Был такой и раньше, — сказал Ксагор, — но меньше смеялся над собственными шутками.

Беллатонис кивнул и как бы без задней мысли положил руку на пистолет.

— Я думаю, мне следует настоять на том, чтобы ты рассказал мне о своих намерениях, — спокойно произнес Беллатонис, пока Пестрый издавал маниакальные взрывы веселья. — Нам далеко идти, и мы не можем позволить себе лишние задержки, какими бы увлекательными они не были.

Пестрый вытер слезы с глаз и успокоился.

— Ах, простите, пожалуйста, события в последнее время столь мрачны, что я едва не забыл, зачем я пришел… и вот, оно почти здесь — большое представление! Вы уже не успеете пройти на свои места, если только вам чуть-чуть не помочь. К счастью для вас, помощь — это мое призвание.

+Он поглотит твою душу, Беллатонис. Ты проклят уже потому, что заговорил с ним. Не принимай помощи от этого создания и двигайся дальше.+

Реверсивная психология? Для Анжевер это было настолько грубо, что Беллатонис помедлил, задумавшись.

— Объясни понятнее, что ты собираешься делать, — сказал он хихикающему арлекину. — Что ты подразумеваешь под «большим представлением»? Почему ты говоришь, что мы опоздали?

Пестрый показал в небо высоко над курганом Иконоборца, мимо порта Кармин и вершин шпилей Верхней Комморры, туда, где ясно сияли Илмеи. В атмосфере творилось смятение, огромное множество объектов крутилось и сверкало далекими молниями.

— Начинается увертюра, — внезапно посерьезнев, сказал Пестрый. — Я помогу тебе в мгновение ока добраться до Центрального пика — это опасно, но что сейчас неопасно? Я даже устрою для тебя встречу с Вектом, чтобы ты мог перед ним объясниться, заключить сделку, отдаться на его несуществующее милосердие — что бы ты там ни надеялся сделать.

— Почему?

Вопрос Беллатониса прозвучал плоско и подозрительно. Губы Пестрого изогнулись в улыбке, прежде чем ответить.

— Потому что я агент Векта! — помпезно воскликнул Пестрый. — Или, по крайней мере, меня пытаются в этом убедить. Но в основном потому, что если верховный властелин сконцентрируется на тебе, то, возможно, всего лишь возможно, он может смилостивиться и прекратить резню.

— Хмм, так значит, ты на самом деле хочешь сказать, что намереваешься отвести меня к Векту, желаю я того или нет, — сказал Беллатонис, крепче сжав рукоять пистолета.

Это был напрасный жест, и он это знал; все, что он когда-либо читал об арлекинах, подчеркивало, насколько они опасны, несмотря на внешнюю демонстрацию веселья и легкомыслия. Поскольку к таким выводам приходили ученые, весьма сведущие во всем, что касалось опасных психопатов, им, пожалуй, следовало доверять.

— Так ли это? — на миг задумался над вопросом Пестрый, а потом снова поднял на Беллатониса взгляд, в котором не читалось ни малейшего следа юмора.

— Да, это так, — твердо провозгласил арлекин.

Глава 24 БЕЛОЕ ПЛАМЯ, ЧЕРНОЕ СЕРДЦЕ

Валоссиан Ситрак с ненавистью взирал через дымящуюся равнину на блистающие стены и высокие остроконечные крыши крепости Белого Пламени. Все попытки захватить это место были прекращены из-за приказов верховного властелина, последние из которых поступили в виде потока бессмысленных и, кажется, противоречащих друг другу инструкций из зиккурата. Ситрак досадовал, что теперь он мог только медленно дрейфовать в «Рейдере» по периметру осажденной территории в надежде на то, что Иллитиан и его лакеи ухватятся за возможность, вылетят из крепости и атакуют его. Его паноптикум пленных душ беспокойно бормотал и шевелился на краю сознания, как будто питаясь его недовольством.

Ситрак по-прежнему верил в Векта — несомненно, верховный властелин подготавливал что-то, о чем ему, Ситраку, было вовсе не обязательно знать, чтобы выполнять свою роль. Он говорил себе, что готов мириться с этой навязанной слепотой, раз уж она необходима для исполнения воли Векта, но некоторая его часть подвергала эту необходимость сомнению.

Разоренная равнина вокруг крепости Белого Пламени стала полем смерти для обеих сторон. Все окружающие шпили рухнули, а фундаментальный слой был полон разрывов и провалов, столь глубоких, что в пяти местах они проходили насквозь, до самого нижнего города. Несмотря на все разрушения, крепость Белого Пламени по-прежнему гордо и дерзко высилась под защитой энергетических полей, казавшихся непроницаемыми. Все, что только двигалось по открытой местности, было уничтожено стационарными орудиями башни или кольцом сил Черного Сердца, которые парили сразу за пределом радиуса поражения крепости. Они оказались загнаны в тупик.

В результате бои стали эпизодическими и выпадали лишь на долю отрядов, пробиравшихся по туннелям фундаментального слоя или пытавшихся прокопать новые. Всего в нескольких метрах под поверхностью разгорались отчаянные, лихорадочные схватки между группами мандрагор, Карателей, кабалитов и ур-гулей, зажатых в пространстве, которого только и хватало, чтобы взмахнуть оружием. Мандрагоры и ур-гули по-прежнему брали числом, их количество умножалось с каждым часом. Прибытие Карателей помогло стабилизировать ситуацию, но нисколько ее не облегчило.

Осады, патовые ситуации, подкопы, инертность — все это было совершенно не по-комморритски. Ранние успехи Ситрака придали его воинству движущую силу и чувство, что у них есть цель. Чем дольше они сидели, осаждая крепость Белого Пламени, тем меньше у них оставалось энергии, тем уязвимее они становились. Все кабалы в городе наблюдали за осадой, и с их точки зрения сам факт того, что Вект не побеждал, означал, что он проигрывает.

Духи снова закружились вихрем, не в силах скрыть, что заметили некоторое изменение. Внимание Ситрака привлекло какое-то быстрое движение у подножия крепости. Через миг его увидели и воины на его «Рейдере», начали указывать туда и кричать предупреждения. Из ворот цитадели, выходящих на выжженную равнину, изливались ряды крохотных фигур. Пока Ситрак наблюдал за ними, ангары в верхних башнях тоже открылись. Из них начали выскальзывать узкие силуэты «Рейдеров» и «Губителей», расправившие эфирные паруса для боя.

Силы Белого Пламени начали выстраиваться на равнине. Они осторожно держались под защитой орудий крепости, чтобы их не могли обстреливать войска Черного Сердца, но в целом ясно выражали свое намерение вступить в битву. Ситрак задался вопросом, что за безумие обуяло Иллитиана. Как бы впечатляюще не выглядело число его воинов, кабал Черного Сердца с легкостью превосходил их в количестве впятеро. Значит, это ложный прием, попытка втянуть Ситрака в бой, точно так же, как он надеялся выманить Иллитиана.

Призрак Даривича Хелстраба, который когда-то был грандмаршалом, руководившим шестидесятилетней кампанией в разломе Платеа, прошептал Ситраку об ином сценарии. Он сказал, что сюда движется подкрепление. Ситрак с трудом оторвал взгляд от отвлекающего парада Белого Пламени на равнине и прищурился, глядя в сторону Когтя Ашкери и причального кольца. Так оно и было, в поле зрения появлялось все больше отдаленных точек, целая туча, которая становилась плотнее с каждой секундой. Бестелесные голоса шпионов зашептались в его ушах, описывая приближение многочисленных гравилетов, пока что не предоставляющих никакой идентификации.

Ситрак выругался и известил о своих намерениях парящую цитадель Векта. Он также запросил поддержку Карателей, но не стал ждать ответа. Он разделил свои войска — одна часть двинулась на перехват подкрепления, в то время как вторая, большая часть осталась сторожить крепость и готовиться к любой возможной вылазке защитников. Чаша весов склонялась на сторону Иллитиана. Ситуация по-прежнему была далека от критической, но тенденция Ситраку не нравилось. И он был готов это исправить.

Мчась к крепости Белого Пламени, Кселиан чувствовала, как ветер хлещет в лицо, развевая ее волосы, и смеялась. Под ее ногами прогибалась палуба личного «Яда», мощно рассекающего воздух, и пилот мчал ее по разреженным небесам Верхней Комморры на свидание с судьбой. Вокруг состязались стаи разбойников и геллионов, пытаясь обогнать друг друга — но ни один ни разу не пролетел мимо нее, она бы убила их за попытку так сделать. Небо позади было темным от «Ядов» и «Рейдеров», полных ведьм и укротителей с их свирепыми питомцами. Над ними кружили «Острокрылы» и «Вороны пустоты», прикрывая войско сверху.

Это выглядело впечатляюще, даже лучше, чем она ожидала. Всех членов Клинков Желания, которые могли ходить или держать оружие, либо втиснули на борт одного из транспортов, либо посадили за руль гравилета. Кселиан оставила свою крепость пустой и практически неохраняемой, чтобы вложить в бой абсолютно все. Если бы она оставила позади какие-то войска, чтобы сохранить путь к отступлению, для ее последователей это стало бы признаком слабости. В этом и был смысл ее решения: все или ничего.

Рассеявшись, они высоко и далеко обогнули причальное кольцо, чтобы не привлекать внимания, пока они не повернут к своей цели. Кселиан ввела рой машин в широкий поворот, и город оказался прямо перед ними. Громоздящиеся друг на друга ярусы фундаментального слоя и шпилей распростерлись впереди, и среди верхних башен открылся пустой круг с единственным шипом цвета слоновой кости посередине — крепостью Белого Пламени. Цитадель была окутана дымом и пламенем, но по-прежнему стояла непобежденной. Вокруг, на безопасном расстоянии, беспрестанно клубилась медленно вращающаяся грозовая туча из гравилетов и бичевателей, слишком трусливых, чтобы броситься на пушки Иллитиана — именно так, как он и предсказывал.

Они помчались к полю боя, «Острокрылы» и «Вороны пустоты» вырвались вперед, чтобы начать свои замысловатые танцы с противниками из сил Векта. Когда две стороны сблизились, из-под крыльев самолетов полетели ракеты. Загорелась вереница кратких вспышек, отмечающих гибель пилотов и машин, и через миг выжившие слились в запутанный, постоянно искажающийся узел преследователей и преследуемых.

Остальные войска Кселиан, не замедляясь, проскользнули под небесным побоищем. Ее пилоты могли отвлекать летчиков Векта лишь определенное время, пока им позволяла численность, и она намеревалась полностью использовать этот срок. Часть внешнего кольца сил Векта отделилась, чтобы встретить ее. Они были потрепаны и медлительны, но явно решительно настроены заставить Кселиан сражаться, прежде чем она успеет добиться поддержки своих союзников внутри крепости. И снова, все, как говорил Иллитиан.

У нее едва хватало времени опознать врагов, поднимающихся навстречу. Отдаленные «Рейдеры» и «Губители» быстро становились все ближе. За несколько секунд они разрослись из крохотных темных царапин, едва различимых на фоне битвы, в обильно украшенные лезвиями мечи, целящиеся прямо в сердце орды Кселиан. Смертоносная паутина из лучей темного света, импульсов дезинтеграторов и сверхскоростных осколков крест-накрест рассекла пространство между двумя армиями за миг до столкновения. Реактивные мотоциклы взрывались, «Рейдеры», пылая, рушились вниз. Войско Кселиан врезалось в тех, кто бросил ему вызов, с такой мощью, что эхо отразилось по всем шпилям Верхней Комморры.

Лопасти-клинки разбойников рвали металл и плоть, когда они мчались сквозь вражеские ряды так тесно, что почти соприкасались. Ведьмы на ходу ныряли со стремительных «Ядов» на шаткие палубы вражеских гравилетов, когда те проносились мимо. Геллионы рубили воинов и падали со скайбордов, сбитые ответным огнем. Воздушная битва быстро превратилась в бурлящую массу атакующих кораблей, летящих тел и горящих обломков.

По команде Кселиан ее «Яд» спикировал в гущу сражения и проскользнул вплотную к носу «Губителя», который яростно палил во всех направлениях. Она прыгнула и оказалась посреди оторопевшей команды «Губителя» с двумя короткими прямыми мечами в руках. Это была мясницкая работа, смертоносная рукопашная, не нуждавшаяся в изяществе, поэтому она вооружилась соответствующим образом. В считанные секунды «Губитель» был омыт кровью и завален трупами, и теперь мог лишь беспомощно дрейфовать с замолкшими пушками. Кселиан на секунду остановилась, чтобы оглядеться в поисках новых жертв.

Ее «Рейдеры», чуть более медленные, чем авангард из «Ядов» и разбойников, только сейчас вступали в бой. Узкие гравилеты сцепились с аналогичными машинами врага, стянувшись воедино в недолговечные, изменчивые поля сражений, где воины и ведьмы кромсали друг друга в восхитительном самозабвении. Укротители понукали химер и когтистых извергов, и те мчались по островам из сомкнутых транспортов, подобно приливу ночных кошмаров.

Их победы оказались недолговечны: противник обращал орудия против отнятых у него кораблей, и они падали вместе с захватчиками, объятые пламенем. Кселиан видела, как далеко внизу, на разоренной равнине вокруг крепости Иллитиана, движутся силы Белого Пламени. Они формировали клин, чтобы нанести удар по кольцу окружения, расколоть его и пробиться к ее собственным войскам. Кабалиты Черного Сердца реагировали так, как и должны были — сужали кольцо, грозя раздавить и крепость, и выбравшиеся из нее войска своей массой. Даже мрачно сверкающий зиккурат Векта начал приближаться к крепости во главе тучи «Губителей».

«Яд» Кселиан вернулся, и она легким прыжком переместилась на его заднюю палубу, когда он пролетал мимо. Она приказала пилоту двигаться к крупному узлу сцепившихся «Рейдеров» неподалеку, где все еще шел рукопашный бой. У нее было время еще раз или два окровавить свои мечи, прежде чем настанет пора отступать. Кселиан и ее Клинки Желания выполнили свою роль, теперь дело было за Иллитианом и его теневыми союзниками.

Вект следил за развитием сражения, не обращая внимания на мольбы и просьбы архонтов, желающих приступить к действиям. Поле боя выглядело, как кипящий котел насилия, оно пенилось и бурлило, черные и красные потоки мелькали между тысячами сплетающихся молний. Сотни хищных машин пикировали к своей гибели, унося с собой хрупкий груз из плоти. Высвобождались энергии, что разбивали металл на атомы и выжигали самый воздух. По безразличной прихоти судьбы и храбрецы, и трусы гибли тысячами, сожженные, изрубленные и иссеченные в мелкие куски. Вект улыбался, видя все это — достойный финальный акт.

Ситрак двинулся на перехват повстанцев, которые попытались прорвать осаду, и теперь изменник Иллитиан послал свои войска вмешаться в их сражение. Ход и контр-ход. Глупцы бросили вызов мастеру и уже раскрыли ему свои карты. Все восставшие кабалиты, каких только смог призвать в игру Иллитиан, были здесь, притянутые непреодолимой гравитацией осады. Каждый из них вышел сражаться на игровую доску, которую создали для них Иллитиан и Вект. Ход и контр-ход. Но Иллитиан и его мятежники сделали фатальную ошибку, сделав ход слишком быстро — они не обладали достаточной силой, чтобы победить.

Вект отдал приказ. Кабал Черного Сердца и его союзники — Ядовитый Язык Малис, Девятая Хищница Маликсиана, Обсидиановая Роза Хромис, Сломанная Печать Ксератиса, целые полки Карателей — хлынули в зону обстрела крепости, чтобы схлестнуться с Белым Пламенем Иллитиана. Их приветствовала огненная буря, по сравнению с которой умалилось все, что прежде видело поле боя. Крепость Белого Пламени засияла, словно ложное солнце, на миг затмив даже Илмеи своей гибельной короной. Копья всесокрушительной плазмы и пучки лучей темного света пронзали воздух, выжигая дымящиеся разрывы в войсках Векта. И снова и снова прорехи в рядах смыкались, и кабалы Векта наступали все дальше непреодолимой волной.

Вект смеялся над этим разрушением. Ему не было дела, сколько уцелеет, а сколько погибнет на поле боя, важно было только одно — что окровавленные выжившие будут клясться в верности только ему одному.

Волна ударила о крепость и войска, припертые к ее стенам, и рассыпалась зыбкой пеной насилия. «Рейдеры» и «Яды» изрыгали на истерзанный фундаментальный слой отряды кабалитов и Карателей, которые тут же бросались на воинов Иллитиана. Другие мчались дальше, чтобы атаковать испещренные выстрелами стены самой цитадели Белого Пламени. Яростная перестрелка охватила всю сцену, энергетические вспышки и взрывы слились в беспрестанный рев, как будто на город выпустили легион безумных богов.

Жаждущий лично увидеть резню Вект приказал подвинуть свою мобильную крепость ближе. Многоярусный зиккурат из темного блестящего металла медленно поплыл над полем боя под бдительным присмотром эскадрона из сотни «Губителей». Когда они начали движение, до Векта дошли сообщения о кабалах, поднимающихся из средних и нижних ярусов города. Маленькие отчаявшиеся группки комморритов прослышали о битве и шли оставить собственные отметки на будущем города. Кому они на самом деле были верны, можно было только догадываться — некоторых вел оппортунизм или алчность, других идеализм, большинство же, скорее всего, руководствовалось раздутым представлением о собственной важности. Вект приказал выделить некоторое количество Карателей и «Губителей», чтобы удержать их в стороне. Это сражение решится без их вмешательства в последнюю минуту.

Силы Иллитиана иссякали, воинов Белого Пламени рядом с крепостью отрезали и окружили, и их затягивал стремительный водоворот кабалитов Векта. Однако приспешники тирана, осаждавшие стены, терпели неудачи в своих попытках. Каждая щелка и башенка на высоких белых стенах пылала мощными энергиями, что взимали ужасную дань с атакующих. Вект приказал подвести зиккурат еще ближе, намереваясь использовать его значительную огневую мощь, чтобы пробить брешь в крепости. Цитадель Иллитиана была крепка, но ярость Векта была еще крепче.

Артиллеристы крепости заметили угрозу и сменили цель. Когда зиккурат оказался в радиусе поражения, его окутал огненный шторм. Рябящие щиты из чистой энергии отражали ливень молний и вспышек, словно это был всего лишь легкий летний дождь. Эскортирующий Векта эскадрон «Губителей» с открытыми палубами хуже выдерживал шквал огня, но преданно продолжал следовать за верховным властелином. Зиккурат начал пересекать выжженную равнину, и его тень упала на глубокие пропасти в фундаментальном слое. Что-то изменилось, зашевелилась сама тьма, как будто внезапно обрела материальность. Скрюченные, черные как смоль фигуры с белыми костяными клинками в руках начали изливаться на равнину, словно муравьи из нор.

Эскорт «Губителей» быстро взяли числом: длинные корпуса кораблей падали под весом бьющихся с экипажами мандрагор. Зиккурат Векта как будто покачнулся в воздухе, когда на его борт хлынули сотни перемещающихся сквозь тени существ. Предводителем их была гигантская фигура, вооруженная ржавой косой, которой она размахивала с непреодолимой силой. Кровь свободно текла по узким бронированным коридорам зиккурата, пока кабалиты Черного Сердца отчаянно сражались, чтобы не дать мандрагорам добраться до цели.

Им не удалось.

Иллитиан наблюдал за развитием хода битвы издали, незаметно паря на борту захваченного «Рейдера» в окружении небольшого эскорта. Зрелище крепости Белого Пламени, которая по-прежнему сверкала, бросая вызов врагу, вызывало у него почти сентиментальное настроение. Из всех вещей, которые он поставил на кон, гонясь за властью, цитадель его предков была самой драгоценной. Увидеть ее несломленной после выхода из лабиринта было невероятным облегчением.

Пока что лишенный каких-либо продвинутых средств наблюдения, Иллитиан был вынужден полагаться на усиленную оптику, а именно на маленький ручной телескоп, чтобы наблюдать за боем. Он видел, как Клинки Желания появились над окраиной Верхней Комморры и помчались на поле сражения, чем оттянули значительное количество осаждающих. Он видел своих собственных воинов, которые пытались добраться до войск Кселиан и оказались отрезаны за пределами крепости.

В этот миг Иллитиан пожалел, что не мог быть ближе к переднему плану — ждать вместе с Ксхакоруахом в подземельях под равниной или стоять на стенах в окружении своих солдат, чтобы можно было видеть, как сработает ловушка. Каратели Векта оттеснили армию короля мандрагор обратно в тени и значительно уменьшили их количество, но, как открыл ему этот зловонный гигант, они по-прежнему не осознавали, насколько многочисленны их враги.

План Иллитиана был прост: заманить армию Векта в открытое сражение, где внезапное появление мандрагор могло бы нанести ей наибольший возможный ущерб. Несмотря на то, что он сказал Ксхакоруаху, он не слишком надеялся, что детям Аэлиндраха удастся победить. Наиболее вероятно, что орда мандрагор и ур-гулей будет перебита на открытой местности, но даже будучи уничтожены, они заберут с собой многих воинов Векта. Иллитиану и Кселиан не нужно было прорывать осаду, чтобы одержать победу над тираном. Необходимо было только дать ему сражение, отступить и оставить кабалы Векта подсчитывать ущерб. Вскоре они начнут дезертировать.

Сердце Иллитиана подскочило, когда он заметил, как зиккурат Векта начал движение. Он и не смел надеяться, что Вект позволит себе напрямую вмешаться в сражение. Вступить в любую схватку означало риск, сколько бы боец к нему не готовился, пытаясь сделать его бесконечно малым. В хаосе войны Шанс всегда мог взять свою дань, Судьба могла поднять свою уродливую голову и повергнуть величайшего с той же легкостью, что и нижайшего. Иллитиан стиснул телескоп и стал ждать, не в силах отвести взгляд от величаво плывущего зиккурата. Если Ксхакоруах это видел и достаточно хорошо соображал, чтобы выждать, у него мог появиться шанс нанести удар самому Векту.

Битва бушевала и пылала, как будто миллион демонов бил по наковальням войны, но Иллитиан смотрел лишь на продвижение Векта. Оно казалось столь мучительно медленным, что он начал спрашивать себя, не издевается ли над ним Вект, зная и о наблюдении, и о чрезмерно очевидном плане. Но нет, тень зиккурата по-прежнему ползла вперед, понемногу продвигаясь по разодранному войной фундаментальному слою. Она начала пересекать одну из многочисленных зияющих пропастей, и тени слились…

Ловушка сработала.

Сердце Иллитиана колотилось с такой силой, что ему сложно было удержать в руках телескоп. Он заметил толпы черных как смоль силуэтов, хлынувшие на ступени зиккурата, увидел, как тот покачнулся в воздухе и с обманчивой плавностью скользнул вниз, к столкновению с поверхностью. Пластины брони выгнулись и лопнули, из разрывов в покореженном металле брызнуло пламя, и вся его угловатая конструкция рассыпалась в куски. Это было самое оргазмическое зрелище, какое когда-либо наблюдал Иллитиан.

Он опустил телескоп и отдал рулевому приказ как можно скорее отвезти его к крепости. В его сознании замелькали тысячи возможностей. Может быть, это все был обман, все подстроил Вект, чтобы приманить его на верную смерть. Иллитиан снова поднял телескоп, когда его «Рейдер» начал движение. Темное кольцо войск Векта рассеивалось словно дым, кабалы отступали от столь же пораженных отрядов Белого Пламени и мчались обратно в глубины Верхней Комморры, потерпев позорное поражение. Он победил.

Оказавшись в ловушке из огня и горящего металла, Ксхакоруах пытался высвободиться из-под колонны, придавившей нижнюю часть его тела. Тени были так близки, ему нужно было лишь дотянуться до них, чтобы проскользнуть в углы меж мирами и скрыться. Тени были близки… но ревнивое пламя удерживало их в стороне. Огонь, старый враг, все еще мог стать его погибелью.

Король теней проклинал своих слабых подданных за то, что они сбежали, когда рухнул дворец тирана. Невдалеке, среди десятка убитых воинов, лежало выпотрошенное тело Векта, но никто из народа Ксхакоруаха не стал свидетелем того, как он нанес убийственный удар.

Тени, столь манящие и недосягаемо близкие, зарябили. Кто-то вернулся за ним. Ксхакоруах попытался окликнуть их, но вдруг узнал этот силуэт, возвышающийся во тьме с длинным прямым клинком в руках.

— Это ты, — прорычал Ксхакоруах. — Я знал, что придешь за мной.

Кхерадруах взмахнул мечом и одним чистым ударом снес голову короля теней с плеч.

Глава 25 ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ПИК

С ними обращались, как с пленниками — их раздели, обыскали и привели в наблюдательный зал на вершине Центрального пика, не проронив при этом ни слова. Стражи в ониксовой броне, которые эскортировали их, выглядели надутыми от гордости, словно охотники на крупную дичь, принесшие особенно ценную добычу. Пестрый нашел это поведение несколько безосновательным, учитывая, что он буквально доставил себя и Беллатониса им на порог.

В зале, окруженном кольцами полированных кристаллов, они встретились с Вектом, восседавшим на уродливом металлическом троне. Великий тиран был в редком для него настроении — его практически переполнял злорадный восторг от сцен, которые он наблюдал в кристаллических панелях. Внутреннее кольцо было полностью посвящено демонстрации одной громадной битвы между многочисленными кабалами, схлестнувшимися вокруг шпиля с белыми стенами. Вект бросил на посетителей один взгляд и поднял руку, приказывая молчать, после чего снова сосредоточился на одном-единственном кристалле. Его точка обзора находилась на расстоянии от высокого шпиля и смотрела вверх с низкого угла, а вокруг нее бушевало сражение.

Сложно было не отвлекаться на калейдоскопические образы близкого насилия в других панелях. В каждой из них виднелись фантастические машины и воины, бьющиеся насмерть в быстрых как молния схватках, ощетинившиеся шипами и оружием массы враждебных кабалов, что схватились подобно аморфным монстрам с меняющими форму конечностями из огня и стали. Вект снова мельком глянул на Пестрого и ухмыльнулся, как будто прочитал его мысли.

— Все битвы жизненно важны для их участников, — насмешливо проговорил Асдрубаэль Вект, — но только одна сейчас имеет значение. Другие уже сыграли свою роль в моем плане. Я вижу, ты был достаточно догадлив, чтобы принести мне сувенир из путешествия по моему городу, Шут. Скажи, что, по твоему мнению, ты мне доставил.

Пестрый, нехарактерно для себя, занервничал. Вект оставался загадкой, нельзя было сказать, как он может отреагировать. Арлекин тщательно подобрал слова и ответил.

— Это Беллатонис, гемункул, помогавший известному архонту Иллитиану в известном предприятии, которое в конечном итоге привело к… ну, собственно, Разобщению. Вы хотели возмездия для тех, кто нес за него ответ — вот тот, кто был свидетелем всему произошедшему и может указать на всех остальных.

Вект рассмеялся маниакальным хохотом злобного веселья, который отразился от вертикальных кристаллов и эхом промчался под темным сводом наверху.

— Потрясающе! — фыркнул тиран. — Ты все еще веришь, что будет произведен некий судебный процесс, что виновных отделят от твоих драгоценных невинных, и свершится правосудие.

— Вовсе нет, — ответил Пестрый. — Я лишь горячо надеюсь, что, получив в руки ответственных, вы прекратите наказывать весь город за деяния немногих.

Вект хмыкнул и снова вгляделся в кристалл.

— И снова ты ошибаешься, полагая, что я не желаю причинять вред своим подданным, — безразлично сказал верховный властелин, — что все, что я делаю, суть следствие прискорбной необходимости, а не осуществление моей воли. Как я помню, ты также считал, что в моем городе свободно бродят слуги богов Хаоса — скажи мне, что ты выяснил.

— Многое, — невесело вздохнул Пестрый. — Из того, что сообщил мне Беллатонис, и того, что я видел сам, следует, что основная угроза исходит из субцарства под названием Аэлиндрах. Архитектор Судьбы и Повелитель Чумы нашли в этом месте смертных поборников, и после их битвы последователь Нургла стал восходящим чемпионом. Это и есть источник теней и вторжения в Комморру, которое последовало за Разобщением.

— Как увлекательно, — с пренебрежением пробормотал Вект, после чего шепотом отдал команду. Точка обзора, которая поглощала все внимание тирана, начала двигаться и медленно поползла вперед по растерзанной равнине, по направлению к крепости.

— Верховный властелин, могу ли я вставить слово? — с елейной почтительностью попросил Беллатонис.

— Оно еще разговаривает! — насмешливо воскликнул Вект, чье внимание по-прежнему было приковано к кристаллу. — Хорошо. Только не говори мне, что пришел просить меня о пощаде. У меня ее нет.

— Разумеется, верховный властелин, тому есть свидетели и задокументированные доказательства. В противовес тому, что думает арлекин, я не отдаю себя в вашу власть, чтобы привлечь ваше внимание к угрозе из Аэлиндраха. Во-первых, как гражданин Комморры, я всегда был под вашей властью и буду под ней всегда, с зачатия до распада…

Вект усмехнулся, но не отвел взгляда от кристалла, только покрутил пальцем, намекая, что Беллатонису следует поторопиться. Гемункул спешно продолжил:

— …но, как и многие другие, я принимаю лишь вас как моего подлинного повелителя. Иллитиан дал мне грандиозные обещания, и я решил следовать за ним — сделав это, я принял его цели как свои собственные, а также и его неудачи. В обмен на продолжение моего существования я могу предложить его жизнь за свою собственную, причем в такой манере, которая, как я думаю, доставит вам удовольствие.

Вект приподнял брови и отвлекся от кристалла ровно настолько, чтобы бросить на Беллатониса пронизывающий взгляд.

— Ты не имеешь представления о том, что приносит мне удовольствие, гемункул, однако я принимаю твою дань так, как она предложена, — сказал Вект и кивнул в сторону Ксагора, который жался в стороне, подняв голову Анжевер, как подношение. — Я вижу, ты принес мне старуху — это тоже было мудро. А теперь умолкни, начинается последний акт — ты пришел как раз вовремя, чтобы узреть его.

Обзор кристалла затмило облако тьмы, и он утонул под массой того, что оказалось тенекожими телами бесчисленных мандрагор. Изображение покачнулось и соскользнуло вниз, оказавшись на уровне пола, и в тот же миг кошмарные убийцы исчезли из виду. Панель померкла. Сцены в других кристаллах изменились, как будто по воде пошла рябь — одна за другой схватки рассыпались, и бойцы одной из сторон сразу же начали отступать с поля боя.

— Что только что произошло? — дерзко спросил Пестрый. Вект наградил его обжигающим взглядом. Беллатонис прочистил горло, решив рискнуть жизнью.

— Верховный властелин, могу ли я высказать предположение? — льстиво сказал гемункул. Вект кивнул. — Наш верховный властелин подстроил событие, в ходе которого он якобы пал на поле сражения, и, увидев эту катастрофу, его верные кабалы обратились в бегство… или, по крайней мере, только те, что действительно верны… Теперь мятежники соберутся с силами и объединятся на почве победы со всеми предателями, которые перебегут на их сторону.

Вект снова кивнул и одобрительно улыбнулся Беллатонису.

— Вполне верно, но ты не назвал ключевой ингредиент — то, что произойдет дальше.

— А что произойдет дальше? — с недоумением спросил Пестрый. Воодушевить своих врагов и приумножить их число — это для него выглядело очевидно скверным планом.

— Ты едва не сгубил все дело, даже не осознавая, Шут, — ядовито заметил Вект. — Это дало мне немалую причину для сожаления о том, что я приглядывал за тобой. К счастью, ты доставил мне кое-какую компенсацию, так что я могу простить тебе твой проступок.

— Вы говорите о леди, с которой я танцевал у огнепадов, — покаялся Пестрый, — или, может быть, о том парне возле подземелья Карателей? Сожалею, что причинил неудобства в обоих случаях.

— Леди Малис, которой ты причинил такие неудобства, что она просто вынуждена была убежать на дуэль с тобой, должна была привезти сюда обитателей Зловещего Валжо. В конечном итоге она спасла лишь горстку выживших, но вам обоим повезло, и их оказалось достаточно для моих нужд. Они только что достигли своих позиций, и сейчас вы станете свидетелями чуда.

Пестрый оглянулся на Беллатониса, чтобы посмотреть, что значит для него это название. Если оно что-то и говорило гемункулу, то его молочно-белое лицо ничего не выдавало. По поверхностям кристаллов теперь носились неудержимые живые тени, а высокий белый шпиль стоял несломленным среди длинных верениц гравилетов, влетающих внутрь и вылетающих наружу. Похоже, в крепость прибыло много новых друзей.

— Зловещий Валжо, — продолжил Вект, нисколько не тронутый и явно довольный неведением Пестрого, — заключал в себе последние сломленные остатки культа, который существовал в Комморре много, много лет назад. Это было так давно, что я тогда еще не достиг вершин правления, которых столь очевидно заслуживаю. Культисты попытались захватить власть над городом, думая, что их мистического знания будет достаточно, чтобы запугать благородные дома. Они, конечно, ошибались: аристократам не было дела до страданий, которые культисты могли причинить городу, но они были задеты брошенным им вызовом. Культ подготовил самое страшное оружие из своего арсенала — нечто настолько чудовищное, что его защитили всеми возможными мерами безопасности, чтобы это оружие могли активировать лишь лидеры культа. Однако, когда настал час последнего испытания, они побоялись его использовать. Аристократы повергли культ, но сохранили лидеров живыми, в муках, на случай, если им когда-либо понадобится использовать это оружие. И они тоже побоялись, когда пришел час. Когда я сверг благородные дома, я завладел контролем над Зловещим Валжо. Я — Асдрубаэль Вект, и я не боюсь использовать ничего, чтобы осуществить свою волю.

— Чему поклонялись культисты? — прошептал Пестрый, в ужасе от того, каким мог оказаться ответ Векта. Он думал, что верховный властелин слишком самоуверен, чтобы опускаться до мольбы капризным богам Хаоса. Он ошибся, и теперь Комморра безусловно обречена, ее ждет лишь вечное рабство во власти у нового прилива невообразимых чудовищ, которых нашлет Хаос. Пестрый уже много раз видел подобное, когда отчаявшиеся души просили о помощи любой ценой, не понимая, что есть такая цена, которую никто и никогда не должен платить.

Сцены, показываемые кристаллами, приобрели новый аспект: с каждой секундой тени становились все резче и чернее, одинокий белый шпиль пылал отраженным светом. Илмеи, обычно тусклые и болезненные на вид, раздувались в небе над Верхней Комморрой, пока не заполнили его практически целиком. Свет стал невозможно ярким, и хрустальные панели стали выглядеть, словно листы добела раскаленного металла.

— Они были солярными культистами, — улыбнулся Вект. — Они поклонялись Илмеям и заботились о них.

В последующие времена это прозвали «Взором Векта». Все комморриты содрогались, вспоминая тот день, когда Асдрубаэль Вект призвал Илмеи выжечь тьму из Верхней Комморры. Все ужасы Разобщения померкли пред ликом возмездия, которое оно породило.

Под сфокусированными лучами Илмей воздух вокруг крепости Белого Пламени поплыл жарким маревом, температура стремительно взмыла вверх. В считанные секунды мандрагоры и ур-гули съежились от чудовищного зноя, и их иссушенные тела сгорели дотла, словно клочки бумаги под газовой горелкой. Огромная кипучая масса теневой орды, оказавшаяся в ловушке на равнине, была полностью истреблена, изничтожена и испепелена безжалостными солнцами. Горстка выживших с воем разбежалась по глубочайшим теням Аэлиндраха, чтобы зализывать там ожоги, которые никогда не заживут.

Последователи Иллитиана сбежали под укрытие крепости, в то время как равнина тлела, и всюду вокруг спонтанно вскидывались языки пламени. Они оказались заперты в кольце огня, и когда жар стал еще сильнее, сама земля начала плавиться. И все же они считали, что внутри им ничего не грозит: цитадель Белого Пламени была укреплена не только металлом и камнем, со всех сторон ее защищали непроницаемые энергетические щиты, имелся неиссякаемый запас воздуха и пропитания. Им нужно было лишь переждать очередную осаду, пусть даже новым противником были краденые солнца Векта.

Но этому не суждено было случиться. Кольцо пламени неумолимо сужалось вокруг одинокого белого шпиля, и температура взмывала все выше. Выгорал сам перегретый воздух, разрастался титанический вихрь из огня, что крутился все быстрее и быстрее и тянулся в небеса. Крепость начала содрогаться и дымиться под натиском, но по-прежнему стояла в демонстративном неповиновении, пока вокруг поднимался клубящийся огненный столп. Его вершина разделилась, словно шеи гидры, и он потянулся вверх, чтобы прикоснуться к ликам самих Илмей…

Крутящаяся воронка начала всасывать чистую плазму напрямую из раздутых тел плененных звезд. Солнечные короны мгновенно слились друг с другом, изливая их смешанную массу на крепость внизу. На крепость Белого Пламени хлынула живая кровь Илмей, обрушились невообразимые энергии атомной бури. Ни одна хитроумная конструкция или искусная техника не могла сдержать подобную мощь.

Излучатели отказали, приборы расплавились, непробиваемые щиты, защищающие крепость, внезапно и катастрофически сколлапсировали, обнажив саму структуру. Поток стихийных сил пожрал камень и выпил металл. Органика — хрупкие обитатели крепости — в долю секунды вспыхнула и обратилась в газ. Все громадное строение с его высокими белыми стенами и покатыми фронтонами, с садами на крышах и усеянными лезвиями ублиетами, исчезло с оглушающим ревом.

Завершив свой разрушительный труд, Илмеи снова разделили свои циклопические взоры, и огненная буря рассеялась, оставив после себя бурлящее озеро жидкого металла и камня, которое медленно сочилось сквозь расщелины в фундаментальном слое, чтобы выпасть в Нижней Комморре смертоносным дождем. Но работа еще не закончилась. Пламенные лучи Илмей снова устремились вперед, расширяясь, чтобы выжечь ползучие тени Аэлиндраха из Комморры.

Тьма, что выплеснулась из границ царства теней, отшатнулась подобно живому существу и начала отступать пред лишенными масок ликами плененных звезд. Огонь и разрушение следовали за их лучами, и гаснущие пожары, начатые Разобщением, снова с ревом вспыхнули жизнью. Еще много часов город страдал под огненной плетью, но больше ни разу Илмеи не сфокусировались на одной крепости, как это случилось с цитаделью Белого Пламени.

Из клубов дыма и яростного пламени вышли марширующие Каратели Векта. Их металлическая кожа была неуязвима к жару, точно так же, как их бесчувственные разумы не ощущали боли. Они продолжали повторное завоевание Комморры с неустанным усердием и непоколебимой целеустремленностью. Они терроризировали население и с невообразимой жестокостью насаждали власть законов Векта — и все это время им грезилось, что они снова стоят, как герои, на поле битвы.

Небольшой отряд Иллитиана стрелой несся к крепости, и, когда та уже была в пределах видимости, Илмеи начали раздуваться в небе. Всегда осторожный, архонт приказал рулевому покружить на месте, пока он не выяснит, что за дьявольщину на этот раз задумал Вект. Комморра, по большей части, была городом вечных сумерек, и только среди высот Верхней Комморры всегда можно было увидеть сияние Илмей, которые чаще всего выглядели слабыми и отдаленными. Не так давно, над Горатом и в измученных небесах вокруг него, Иллитиан стал свидетелем тому, какова может быть мощь Илмей, и поэтому он решил подождать. Солнца распухали все больше и больше, и осколки света, отраженного миллионом шипов и крыш на вершинах шпилей, стали ослепительно яркими. Потом это случилось.

Поднялось пламя. Пламя, что было выше самих шпилей. Ревущие бесформенные колонны огня потянулись в небеса и снова обрушились вниз, словно громадный кулак. Крепость Белого Пламени (о, горькая ирония этого названия!) как будто на миг подскочила на месте, вся ее великая громада невероятным образом вознеслась в воздух от прикосновения сияющих рек плазмы, стекающих с небес.

Иллитиан не мог избавиться от этого образа. Всего на мгновение крепость словно зависла, застыв среди высокого пламени, а потом распалась на миллиард пылающих фрагментов. Казавшиеся такими прочными очертания алебастровых стен и башен разлетелись, словно песок под ураганом. Воображение Иллитиана отказало при виде этой мощи, при осознании того, что весь шпиль-цитадель — укрепленный, защищенный и обороняемый всем самым лучшим, что только могли изготовить мастера Комморры — был уничтожен в один-единственный миг… и это мгновение сокрушило его сердце.

Архонт Белого Пламени пошатнулся. Черная скорбь затопила его страдающий разум. С потерей крепости он потерял все: погибли накопленные за тысячи лет богатства и история, его последователи, его рабы… Теперь он обладал не большей силой, чем какой-нибудь мелкий архонт средних ярусов — лишь те немногие воины, что были вместе с ним, телохранители-инкубы да небольшой легион агентов, разбросанных по Комморре, которые, по природе своей, изменили бы ему при первой же возможности.

Предупреждающий крик привел Иллитиана в чувство. Его экипаж заметил стаю гравилетов, которая быстро двигалась сквозь зубчатый ландшафт шпилей. Их курс был параллелен пути Иллитиана, их цель оставалась неизвестной. Дрожащей рукой он снова поднял телескоп и стал искать опознавательные знаки и символику. Его накрыла волна облегчения, когда он узнал в них Клинки Желания — на задней палубе одного «Яда» он даже мельком разглядел Кселиан.

Он приказал рулевому проложить курс навстречу быстро движущимся Клинкам. Ему не стоило беспокоиться — его отряд немедленно заметили, и вся стая поменяла направление к нему. Через несколько мгновений их окутало подвижное облако из петляющих разбойников и геллионов, которые угрожающе кружили на расстоянии, чуть большем, чем радиус поражения пистолета. Потрепанное собрание уцелевших «Рейдеров» и «Ядов» Клинков вскоре прибыло следом и присоединилось к общей массе. Одинокий «Яд» вылетел из гущи машин и затормозил рядом с транспортом Иллитиана. Кселиан легким прыжком перемахнула с «Яда» на его «Рейдер».

Иллитиан заметил, что она все еще была покрыта кровью после воздушной битвы у крепости. Два коротких меча с широкими лезвиями небрежно свисали в ее руках, также покрытые запекшейся коркой. Иллитиан переместился так, чтобы выйти с дистанции удара, в то время как трое его инкубов бесшумно шагнули на позиции обороны. Сейчас был очень важный момент: армия Кселиан значительно превосходила в числе горстку воинов Белого Пламени. Она могла решить, что предательство — единственный логичный вариант, что их попыткам свергнуть Векта пришел конец.

— У нас по-прежнему есть выбор, — сказал ей Иллитиан, уверенно взяв инициативу на себя, чтобы сразу отсечь какие-либо мысли об измене. — Мы можем сбежать из города на оставшихся кораблях или отправиться в Нижнюю Комморру, где мы сможем успешно укрыться от кабалитов Векта. Так или иначе, нам надо перегруппироваться и собрать своих сторонников.

Кселиан уставилась на него расчетливым голодным взглядом, словно охотящаяся кошка, оценивающая свой следующий обед.

— Ты побежден, Иллитиан, — хрипло прорычала она. — Самые преданные из твоих сторонников только что были испепелены вместе со всем твоим кабалом. У тебя не осталось ничего, что хоть чего-то бы стоило.

— Но мы ведь так близки! — с чувством вскричал Иллитиан. — Посмотри вокруг. Вект сыграл все карты, какие у него были, и превратил город в руины! Он разваливается по кускам, Кселиан! Земля ускользает из-под его ног! Еще один толчок, и мы сможем свергнуть его.

— Я так не думаю. В начале всего этого ты говорил, что Вект всегда использует самое лучшее оружие, которое может достать. По-моему, он только что доказал, что может найти оружие мощнее твоего. И это не изменится.

Иллитиан открыл рот, чтобы возразить, но Кселиан уже перешла в атаку, так быстро, что ее руки и ноги размылись от скорости. Два коротких меча пронзили горжеты ближайших инкубов, глубоко вогнав широкие острия в их хребты. Используя рукояти мечей как рычаги, Кселиан швырнула себя ногами вперед и ударила ими в грудь третьего инкуба. От мощного толчка тяжелобронированный стражник перевалился через перила «Рейдера» и рухнул к верной смерти внизу.

Атака Кселиан заняла лишь долю секунды, но Иллитиан выхватил меч и пистолет еще до того, как пал последний из инкубов. Вокруг разносились звуки столкновений и воплей — Клинки Желания рвали на куски его оставшихся воинов. Его разум ярко пылал отчаяньем, но с ним была и решимость, и жажда заставить Кселиан поплатиться за предательство.

Она посмотрела на него и хищно улыбнулась.

— Именно таким я всегда мечтала тебя увидеть — сломленным, но по-прежнему с капелькой дерзости. Какое это будет удовольствие.

Иллитиан был хорошо натренированным мечником, прекрасным бойцом даже по безжалостным стандартам Комморры. Кселиан управилась с ним так же легко, как победила бы ребенка.

Глава 26 СМЕРТЬ НАДЕЖДЫ

Когда Разобщение только поразило Комморру, Асдрубаэль Вект созвал высших архонтов, включая Иллитиана, в громадный зал аудиенций на Центральном пике. Там Вект содрал кожу с нескольких десятков архонтов и подвесил их с потолка на цепях, чтобы подчеркнуть остальным тяжесть ситуации. Именно сюда привели Иллитиана для последнего унижения.

Кселиан сохранила ему жизнь и невредимым доставила прямиком к Векту. Его раздели и заточили в темницу, но ждать пришлось недолго — как раз достаточно для того, чтобы он осознал сокрушительную тяжесть своего положения. Иллитиан почти мог простить Кселиан за ее поступок — если бы поменять их роли, он бы сделал то же самое — почти, но не совсем. Он надеялся, что Вект совершит возмездие и над ней. Что-то настолько же страшное, как та судьба, которую тиран, вне сомнения, уготовил для него.

Голос на краю сознания заманчиво шептал о самоубийстве, точно так же, как во время безнадежной схватки с Кселиан. И все же он в ужасе отшатывался от этой идеи, зная, что это зов сирены, Той, что Жаждет, которая вечно голодна до душ. Нет, он не желал расставаться с жизнью, ведь единственное, что он мог сделать для сохранения оставшегося достоинства — не отдавать ее до последнего, царапаться и кусаться до самого конца.

Нагим и скованным они приволокли его сюда, чтобы продемонстрировать Векту, и поместили между архонтами, что выстроились полумесяцем перед ступенями, ведущими к трону тирана. Само же возвышение трона было поднято и подобно толстой колонне из металла вздымалось к самому потолку.

Прямо перед возвышением, всего в нескольких метрах от Иллитиана, находилось нечто неправильной формы, высотой по пояс, скрытое под черным шелковым покрывалом. При виде этой вещи у Иллитиана появилось дурное предчувствие, что она нужна для какой-то предстоящей пытки, но что именно это было, он не мог даже гадать. Секунды тянулись за секундами, и лишь вой далеких ветров нарушал тишину, пока архонты выжидали в безмолвии.

На первой аудиенции Векта присутствовала сотня архонтов, теперь же, как заметил Иллитиан, у подножия престола стояло едва ли два десятка. Впрочем, все фавориты Векта были на месте: Ситрак, Малис, Хромис, Маликсиан и Ксератис. Была здесь и предательница Кселиан, хотя, как с некоторым удовольствием увидел Иллитиан, ни один архонт не желал стоять рядом с ней.

Свет, просачивающийся в зал сквозь высокие окна, выглядел тусклым и ядовитым — краденые солнца снова были запечатаны в удерживающие их субцарства и источали на вечный город самое слабое возможное освещение. На миг Иллитиану захотелось, чтобы он мог еще хоть раз промчаться по небу, над распростертым внизу городом, мечтая о днях, когда он будет повелевать им.

Ожидание вдруг прервалось тяжелой поступью кабалитов Черного Сердца, которые рядами вошли в зал аудиенций и заняли позиции вокруг возвышения или вдоль стен. За ними последовали многочисленные придворные и живые игрушки Векта, которые расположились на ступенях престола. Среди них Иллитиан увидел двух миньонов Беллатониса, Харбира и Ксагора, в компании скачущей фигуры в маске и сером облачении. Он ненадолго задался вопросом, кто из них — настоящий Беллатонис, но потом решил, что слишком устал, чтобы ему было дело до этого.

В ряд построили труппу рабов, которые запели отрывок из «Мальдис Узкх Вект» — Триумфа Векта — под тщательным руководством двух гемункулов. Когда голоса рабов достигли крещендо боли, колонна металла плавно, словно поршень, скользнула вниз и достигла одного уровня со ступенями. Полукруглый щит из энтропической энергии на вершине престола завихрился и рассеялся, открыв темный и уродливый трон, на котором восседал Асдрубаэль Вект. Верховный властелин Комморры одарил архонтов широкой злобной улыбкой.

— Иллитиан, я так рад, что ты смог к нам присоединиться, — с неуместным весельем сказал Вект. — Твое присутствие сделает сегодняшний урок бесценным.

— Урок о том, что ты уязвим, Асдрубаэль Вект, — ответил Иллитиан, поворачиваясь так, чтобы обращаться и к архонтам. — Ты можешь убить меня, но мое место займет другой. Настанет день, когда ты падешь, и я его приблизил!

Вект насмешливо приподнял брови и поднялся с трона.

— Твоя дерзость звучит как слабость и отчаяние, Иллитиан, — сказал тиран, спускаясь к накрытому тканью комку перед троном. — Для тебя было бы лучше молить меня о пощаде — я склоняюсь к тому, чтобы даровать ее.

Иллитиан заморгал в удивлении. Хотя он и знал, что Вект просто играет с ним, он не мог сдержать искру надежды, что вспыхнула в его груди. Верховный властелин увидел это и усмехнулся.

— Твой оптимизм достоин восхищения, но, как мне кажется, именно он, в первую очередь, и привел тебя сюда. Оптимизм и гордыня — о, и большая удача, не стоит забывать о ней…

Вект взмахнул рукой и сдернул шелковое покрывало. Под ним оказалась реалистичная статуя сжавшейся фигуры, выполненная из черного стекла. Иллитиан сразу же узнал ее: это было его старое тело, выброшенное и позабытое с тех пор, как он выбрался из него и спасся от стеклянной чумы, которая его уничтожала. Кровь отхлынула от его лица, и из каждой поры потек пот.

— Ты так и не спросил меня, почему я хочу сохранить тебе жизнь, — сказал Вект. — Спроси сейчас.

— Почему…? — только и смог выдавить Иллитиан горлом, пересохшим от страха.

— Потому что к тебе прикоснулись боги, Иллитиан, — с жестокой издевкой ответил Вект. — Есть силы, которые вложили в тебя столь много, что отделение твоей души от тела будет иметь последствия, которых лучше будет избегать… пока что.

— Силы? — в смятении повторил Иллитиан.

Вект посмотрел на него черными пронзительными глазами, в которых горел злой умысел.

— То, что ты даже не догадываешься о них, и есть, как я полагаю, величайшая ирония, — холодно заметил он. — Шут говорил, что это так, и все же я счел, что в это сложно поверить. Из тебя сделали пешку, Иллитиан, слугу потаенных хозяев. Твое самонадеянное тщеславие привлекло внимание Архитектора Судьбы, и эта переменчивая сущность направила тебя на поиски запретного знания и наивысшей власти. Твоя сила, какой бы она ни была, никогда тебе не принадлежала. Она была дарована тебе из тайного источника, а теперь божество оставило тебя.

Негодование пронизало каждую фибру Иллитиана. Он не был пешкой потусторонних сил! Его мотивы были его собственными! Вект открыто ухмылялся, упиваясь его внутренними муками. Иллитиан же чувствовал, как под яростным водоворотом эмоций начинают шевелиться первые червячки сомнения. Сколько раз невероятный каприз удачи помогал его планам? Сколько раз его враги шли по ложному пути? Сама возможность подобного сокрушала его душу.

Увидев, что Иллитиан достиг надира, Вект, похоже, пресытился своей игрушкой. Верховный властелин вернулся на трон, повернулся к придворным и дернул длинным пальцем, призывая выйти вперед одного из них. Это был тот, кого Иллитиан знал как Харбира, но лицо его стало белым, а тело костлявым — очевидно, это был настоящий Беллатонис, на пороге превращения в прежнего себя. Гемункул держал в руках серебристую корону с высокими шипами на лбу, наподобие рогов. Иллитиан узнал и ее. Он завопил и попытался отшатнуться, но его схватили. Беспомощный, он мог только смотреть и сыпать проклятьями, пока Беллатонис не насадил корону ему на голову.

Парализующая боль вонзилась в виски Иллитиана, раскаленный мучительный жар, который выжег все мысли, всю волю, кроме желания кричать. Появилось выкручивающее ощущение где-то глубоко внутри, как будто из самого средоточия его существа что-то вырывали. Потом — тошнотворное чувство перехода, и Иллитиан оказался обездвижен, слеп и почти глух, если не считать тишайшего эхо его собственных воплей, которое медленно угасало в его остекленевших ушах.

Пестрый наблюдал за жестоким представлением, которое Вект устроил из публичной пытки восставшего архонта. Как и сказал тиран, это был наглядный урок, демонстрация остальным архонтам, что их ждет, если они пойдут тем же путем. Вопли внезапно прервались, когда душа Иллитиана переместилась в едва живое вместилище из стекла, которое было его предыдущим телом.

Пестрый невольно содрогнулся при мысли о том, что должно произойти. Угроза еще не миновала.

Когда процесс завершился, Беллатонис отступил назад, и двух Иллитианов, из стекла и из плоти, оттащили прочь. Один мог стать новым архонтом восстановленного кабала Белого Пламени, если кто-то из него пережил смертоносный погром Векта. С равной вероятностью он мог быть приговорен к ужасной смерти по прихоти тирана. Другой, подлинный Иллитиан, как надеялся Пестрый, был обречен на долгое и бесплодное существование, продлеваемое гемункулами, насколько возможно. В мировом храме Лилеатанира он был свидетелем тому, что могло произойти с душой, отмеченной богами Хаоса, в момент смерти, и это было неприятное зрелище. Воспоминание об этом лишь делало тяжелее то, что ему предстояло сейчас совершить.

— Пестрый. Кселиан. Преклоните передо мной колени, — торжественно произнес Вект со своего темного престола. — Придите и молите меня о прощении. Ваши дары принесли мне удовольствие, но я все еще желаю выслушать причины для того, чтобы даровать вам дальнейшее существование.

Кселиан бесстрашно выступила вперед и преклонила колени перед Вектом, опустив голову. Пестрый проследовал к трону более сдержанно, остро чувствуя, что со всех сторон в него впиваются хищные взгляды комморритов. Он опустился на колени рядом с Кселиан, явственно ощущая ее столь близкое, почти животное присутствие и легкий мускусный аромат, похожий на запах крови…

Пестрый внезапно выбросил руку вбок со скоростью атакующей змеи и, казалось, едва прикоснулся к горлу Кселиан основанием ладони. Кселиан рухнула — ее тело было мгновенно иссечено изнутри корчащимися моноволокнами «поцелуя арлекина», который Пестрый прятал на запястье.

Придворные Векта подняли переполох и разбежались. Архонты и стражи ринулись вперед, обнажив оружие. Вект лишь поднял руку, требуя тишины, и продолжил с мрачным вниманием наблюдать за арлекином с трона. Не обращая внимания ни на кого, Пестрый склонился над быстро обращающимися в жидкость останками Кселиан с маленьким, тускло светящимся самоцветом в руке. Камень быстро налился яркостью и приобрел глубокий багровый оттенок. Арлекин выпрямился и, зажав между большим и указательным пальцами покрасневшую драгоценность, поднял ее пред взором Векта.

— Простите меня, о грозный владыка, — начал Пестрый. — Куда приходит один бог, наверняка вскоре явятся и другие. Это и делает силы Хаоса столь опасными. Когда-то мы думали, что понимаем их — еще до Падения. Тогда мы смеялись над тем, какими претенциозными и примитивными они были, но они знали, как преследовать свои цели, лучше любого смертного, и как воспользоваться даже малейшей лазейкой. Кселиан постепенно превращалась в сосуд для Кровавого бога, ее душа была запятнана скверной — камень не может лгать.

Вект без интереса махнул рукой, останавливая его объяснения.

— Если ты прав в своем предположении, это значит, что в моем городе трудились избранники трех из четырех богов Хаоса. По твоим же словам, там, где появляется один, вскоре возникают и другие, и при этом мы так и не увидели агента Той, что Жаждет. Интересно, что ты с такой готовностью преследуешь других, но не служителей нашего злейшего врага, погибели нашего рода.

Арлекин поджал губы, но не отвечал, пока камень духа, зажатый в его пальцах, не исчез, как при каком-то фокусе с ловкостью рук.

— Можно сказать так, — осторожно проговорил Пестрый, — что мы все ее агенты — все эльдары, которые пережили Падение, я имею в виду, и все поколения после него — мы подарили ей существование, и теперь мы все обещаны ей еще до того, как сделаем первый вдох. Поэтому, если бы я преследовал их всех, мои руки были бы постоянно обагрены кровью.

Вект цинично рассмеялся.

— Ты увиливаешь, Шут. Твои обвинительные домыслы не представляют для меня интереса. Меня все еще ожидает великое множество трудов, а ты — опасный отвлекающий фактор. Забери свою добычу и скройся с моих глаз. Если ты предстанешь передо мной снова, я буду уже не так мягок.

Пестрый низко поклонился верховному властелину и поспешил прочь от его темного и гнетущего двора, пока Вект не успел передумать. Это была, в своем роде, победа, и Пестрый решил, что надо просто возрадоваться тому, что ему удалось сыграть в ней роль, не заплатив за это конечную цену.

Глубоко в царстве теней, Аэлиндрахе, Обезглавливатель сидит на корточках в своей святая святых, крутя в руках луковицеобразный череп Ксхакоруаха. Он тщательно изучает его своими искаженными чувствами, пробует на вкус плетение теней, прилипшее к его твердым гребням и костяным орбитам. Наконец, удовлетворившись, он карабкается по рядам черепов, из которых состоит внутренняя стена его куполовидного святилища. Кхерадруах нащупывает путь к нужной нише и осторожно вставляет на место череп короля теней. Неудивительно, что место, предназначенное для него, находится прямо напротив черепа его брата-близнеца, Азоруаха, и их взаимная ненависть идеально уравновешивает сама себя.

Кхерадруах возвращается на свое возвышение и снова садится на корточки, глядя невидящими глазами в дыру, что пробивается в реальности мертвыми взглядами его многочисленных жертв. Око снова закрылось, ложного прохода больше нет, и все же Обезглавливатель уверен, что чувствует шевеление в месте между мирами. Он ждет и грезит о темных днях, которым только предстоит настать.

ЭПИЛОГ

Итак, дорогой друг, мы достигли конца моего повествования, завершили путешествие по трем историям о вечном городе, сплетенным вокруг начала Разобщения и его последствий. Как рассказчик, я открываю себя — я арлекин, что играл небольшую роль в первой части, стал главным актером второй и с трудом преодолел все более рискованные импровизации в третьей.

На протяжении этого приключения, Пути Архонта, я кое-чему научился у Комморры. Это жемчужина мудрости, коей я часто был свидетелем, но никогда не мог по-настоящему ухватить, пока не оказался в ученичестве у Асдрубаэля Векта. Если сказать просто, то она такова: стать владыкой многих значит стать чем-то иным, сущностью и большей, и меньшей, чем простые смертные, какими правит владыка. Подобно богам Хаоса, наши владыки вынуждены принимать те роли, которые мы воображаем для них. Наши лидеры, наши тираны, наши повелители, наши деспоты, называйте их как угодно — они осуществляют свою волю той силой, которую даруем им мы в смертном царстве, точно так же, как это делают демоны в бессмертном царстве варпа.

Вынуждены? Я слышу ваш крик: что довлеет над богами Хаоса, кроме друг друга? Ответ, о любопытный читатель, лежит в их натуре. Они — то, что они есть, и их натура определяет их, и они не могут изменить ее, даже если бы хотели — но они, разумеется, не хотят, ибо эта стихийная природа и есть то, что дарует им существование. То же происходит с владыками смертных, они становятся тем, чем мы хотим видеть их, чем мы желаем их видеть и чем мы позволяем им быть. Тех же, кто не оправдывает наших ожиданий, мы сбрасываем и заменяем кем-то более согласующимся с распространенным духом времени.

В случае Комморры для этого надо быть созданием чистого ужаса. Существом столь темным и мстительным, что оно могло бы удержать в покорности весь гигантский город благодаря одному лишь страху перед его вмешательством. Сущностью столь злонравной, что она сможет удержать всесокрушительную мощь Хаоса, неважно, какой ценой. Комморриты, не знающие раскаяния эльдары, выжившие в Падении, беспрестанно стремятся к анархии, но глубоко внутри своих черных сердец они понимают, как необходим им самый деспотический из возможных порядков, чтобы выжить как вид.

В силу необходимости все архонты, владыки и образцы для подражания комморритов, стали малыми отражениями Асдрубаэля Векта: жестокими, гениальными, манипулятивными и амбициозными. Под властью Векта они не могут быть никем иным, как абсолютом, лишенным всех иных помыслов, кроме жажды власти. Они — темные языки пламени рядом с черным бушующим пожаром злобы Векта. Однажды любой из них может воспылать так ярко, что затмит его сияние, как это едва не удалось Иллитиану, но этот день еще не наста. Никто не оказался столь же алчным и себялюбивым, как Вект — пока еще нет.

Таков Путь Архонта.

Теперь я попрошу вас уделить момент и вспомнить три истории, которые я рассказал. По Пути Отступника мы проследовали за несколькими весьма различными отступниками, восставшими против весьма различных вещей. Был там молодой следопыт Синдиэль, пытавшийся сбежать от удушливого существования на борту искусственного мира, был там гемункул Беллатонис, пошедший против строгих ограничений своего ковена, был там и архонт Иллитиан, желавший свергнуть тиранию Векта.

Все трое ответили насилием на сдерживание, к которому призывали их сообщества, и все трое познали мрачные последствия своих действий, когда события вышли из-под их контроля. К своей чести, Синдиэль и Беллатонис пытались исправить ситуацию, насколько это было для них возможно. Иллитиан спасся лишь благодаря вмешательству Судьбы и оказался в услужении у неведомого хозяина. Желание свободы несет с собой большую опасность от тех, кто хотел бы ее эксплуатировать. И это узнали на себе экзодиты.

На Пути Инкуба мы увидели тех, кто идет узкой и прямой дорогой, подчиняясь речам своих повелителей, последователей дисциплины, обычаев, чести, долга и порядка. Тот самый инкуб, Морр, был первым и главным в этой истории, но был с ним и Караэис, обреченный чародей с искусственного мира, возглавляющий отряд Зловещих Мстителей.

Этот провидец и аспектные воины были обучены столь узким взглядам, что они видели в Морре лишь бесчестного, не ведающего дисциплины воина, даже когда он пожертвовал собственной душой, чтобы спасти души миллиардов. Все они пострадали за лишенную сомнений верность и с трудом искали новую цель в жизни под жестокой плетью неудач. Исполнение долга требует самопожертвования ради цели, которая всегда остается где-то вдалеке. Некоторые же забывают об истинном предназначении, и самопожертвование для них становится самоцелью. И это — искусственные миры.

Идя Путем Архонта, мы наблюдали за махинациями высших повелителей Комморры, которые принесли горький урожай. Мы узрели, как амбиции превратили их дом в поле боя и привели его на грань уничтожения. Мы стали свидетелями тому, как они, заложив семена собственной погибели, заставляли других платить по своим счетам столь долго, сколь возможно. И это, как мы можем предположить, темные эльдары.

Три истории переплетаются меж собой, каждая воплощает одну из граней расколотой души нашей расы. Каждая несет предупреждение, но также и крупицу надежды. Долгое время эльдары жили в изоляции друг от друга и от самих себя, отрицая части своего существования во имя того, чтобы выжить. И все же границы далеко не непроницаемы, когда они существуют лишь в нашем собственном сознании.

Такова роль скромных актеров вроде меня самого. Это наша роль — водить за нос Судьбу, пересекая границы, бросая вызов обычаям и насмехаясь над абсурдными нелепостями бытия. Это единственный способ показать нашему разделенному народу, что в этой мрачной и темной вселенной всегда есть чему поучиться даже у тех, кого вы глубоко презираете.

Гэв Торп Тёмный сын

Гигант из огня и железа освещал собою святилище, омывая стены отблесками оранжевого и красного света. Его глаза были темными углями, его плоть пламенела под покрытой трещинами металлической кожей. Семь фигур возвышались в этом свете, облаченные в доспехи из темно-синих и черных пластин, увенчанные шлемами с причудливо изогнутыми рогами. В латных перчатках они держали длинные и широкие клинки, и лезвия клэйвов поблескивали в красном освещении. Позади, в тенях, скрывались другие, и во тьме едва различались их бледная кожа и сверкающие глаза.

Вошла еще одна. Она была облачена так же, как и другие, хотя ее доспехи были более богато украшены, а в качестве оружия она избрала пару изогнутых полуклэйвов, мерцающих от энергии.

— Страх, — произнесла клэйвекс. Ее голос доносился из-под шлема низким шепотом.

Слово повисло в воздухе, в то время как она начала мерить шагами пол перед неподвижными воинами. Семь пар глаз преследовали клэйвекса, пока она расхаживала от одного конца ряда к другому. Они высматривали любое промедление, любой момент сомнения, и их пальцы стискивали рукояти клинков.

— Страх правит нами. Все наше существование основано на ужасе, столь абсолютном и полном, что мы не можем назвать его по имени. Наши разрозненные сородичи — каждым из них правит этот страх, даже теми, что живут в Темном Городе внизу.

Клэйвекс, Наремун, остановилась в центре линии, в трех шагах от семи смертоносных бойцов, ищущих малейшие признаки слабости. Она находилась прямо перед Колидараном и пристально смотрела на него. Ее слова, казалось, были адресованы именно ему, и он спросил себя, знала ли она о честолюбивом стремлении в его сердце. Конечно же, знала, ибо таково же было ее собственное стремление, которое разделял каждый из тех, что становились инкубами.

— Мы не отвергаем страх. Мы не можем забыть свой страх точно так же, как не можем забыть о дыхании. Он — часть нас.

Наремун снова начала вышагивать, почти — но не совсем — поворачиваясь спиной к своим последователям-инкубам. Колидаран почувствовал, как Джурати позади него напрягся, но остался неподвижным. Как и Колидаран, Джурати знал, что время еще не настало. Наремун не проявляла подлинную невнимательность — она просто проверяла их, подначивала их. Три шага — небольшое расстояние, но недостаточно большое, чтобы атаковать и нанести чистый удар, не встретив сопротивления.

А для того, чтобы победить Наремун, понадобился бы один-единственный смертельный удар.

Колидаран видел ее в бою, как и все остальные. Он видел, как она сразила Сиамната, и Лагхинуира, и Норрианар. Он видел, как клэйвекс прорубает себе дорогу сквозь орков, и людей, и других эльдаров.

Шанса на второй удар не будет.

Он умел ждать. Если жизнь среди инкубов не учила терпению, то не учила ничему. Настанет время, когда Наремун окажется по-настоящему уязвима, и тогда он сделает свой ход. Но не раньше.

— Встретить страх лицом к лицу — вот настоящая сила, — клэйвекс снова повернулась к последователям лицом, и в ее тоне послышалось разочарование их бездействием. — Мы должны принять страх и стать едиными с ним. Эпоху назад наши предки породили кошмар, столь тяжкий, что галактика и по сей день трясется от ужаса. Неверные и трусы сбежали от этого кошмара и попрятались по своим искусственным мирам. Наши сородичи в Темном Городе также дрожат перед ним, используя чужие боль и ужас, чтобы замаскировать свои собственные.

Наремун снова замолчала. Ее силуэт вырисовывался на фоне пылающего идола Кхаина. На миг ее темные очертания стерлись в пламени и дыму, и она как будто слилась с образом бога войны.

— Мы не уклоняемся от нашего страха. Пусть заблудшие пытаются заковать в цепи те дары, что дал нам Кхаин. Мы не стесняемся нашего страха, страха перед тем, что мы — создания глубокой ненависти и непреодолимого гнева. Наш ужас не таков. Наш ужас в бессмысленности. Вот чего мы боимся — прожить жизнь, ничего не добившись, не получив значения. Умереть и быть поглощенным кошмаром, который мы создали, не оставив и следа на вселенной — значит потерпеть поражение. Вот он, страх.

Наремун на шаг отступила от идола, все еще держа полуклэйвы поднятыми в защитной позиции.

— Вы все недостойны, — резко произнесла она. — Никто из вас не отважится бросить мне вызов. Ваш страх перед смертью сильнее, чем вы. Он делает вас слабыми.

— Умереть от твоих клинков — значит потерпеть поражение, — сказал Анеатуин. — Это расточительно.

— И все же, если у тебя есть возможность преуспеть, стать клэйвексом и обрести высокое положение и славу, ты должен осмелиться на это. Нельзя обрести успех без риска потерпеть крах. Победа — сестра-близнец поражения. Смерть — родитель жизни.

Клэйвекс покачала головой, и ее клинки чуть-чуть опустились. Когда она снова заговорила, Колидаран подумал, что ее голос звучит устало, но он знал, что это тоже был обман, фальшивая демонстрация слабости.

— Неужели нет никого, кто отважился бы шагнуть вперед? Разве вы не чувствуете голод? — ее голос перерос в хриплый крик. — Разве вы недостаточно меня ненавидите?

Колидаран это понимал, что это бессмысленные вопросы. Каждый из них хотел стать клэйвексом. Каждый чувствовал голод, гложущий изнутри, источник того экзистенциального страха, о котором говорила Наремун. И они, конечно же, ненавидели ее. Ее ругань, ее издевательства, ее сарказм и презрение — всего этого было достаточно, чтобы пробудить столь жаркую ненависть, что она пылала подобно идолу Кхаина. Ее уколы, нацеленные на гордость воинов, постоянно причиняли мучительную боль. Но, как продемонстрировала гибель Сиамната, Лагхинуира и Норрианар, Кхаин не вознаграждал тех, кто наносил удар в слепой ярости.

Среди всего огня и дыма сердце Кхаина оставалось ледяным. Кроваворукий требовал, чтобы убийство было холодным и расчетливым. Колидаран должен был умереть именно таким образом.

— Примите страх и сделайте его своей собственностью. Станьте ужасом. Шагните в…

Что-то ударило Колидарана по затылку.

Он подстроился под удар, перекатившись вперед и повернувшись одновременно. Нападающий прыгнул за ним, и Колидаран мельком увидел под капюшоном рясы послушника лицо Кхиссарета, освещенное пламенем, с оскаленными зубами и расширенными глазами. Кхиссарет выбросил вперед ногу, целясь не в Колидарана, а в рукоять его клэйва.

Оружие покинуло хватку инкуба и, вращаясь, взлетело над головой. Колидаран вскочил на ноги, но слишком медленно. Послушник на лету перехватил крутящийся клинок. Колидаран быстро отступил на несколько шагов и замер, опираясь на носки, готовый в любой момент снова прийти в движение.

— Я завладел твоим оружием, — пропел Кхиссарет. Он поднял клэйв в позицию атаки, расставив локти и выдвинув вперед правую ногу. — Теперь я — инкуб.

— Ты завладел им, — сказал Колидаран. — Сможешь ли ты его удержать?

Уязвленный Кхиссарет сделал выпад, но это был поспешный удар, от которого Колидаран легко ушел, пригнувшись. Послушник попытался уколоть Колидарана в живот, но ветеран сражений ожидал такой атаки и со смехом отступил в сторону.

— Не надо было лишать себя победы злорадством, — сказал инкуб.

— Я буду смеяться последним, — огрызнулся Кхиссарет и снова бросился на него.

Колидаран отклонился назад, и острие клэйва прошло в волоске от его тела. Он кувыркнулся влево, когда Кхиссарет снова атаковал. Колющие, режущие, рубящие удары — и каждый совсем немного не доставал до цели. Колидаран всегда на мгновение опережал соперника. Лишь лязг сапог инкуба и хриплое дыхание его противника нарушали тишину.

Не сводя глаз с оппонента, инкуб опустил левое плечо, как будто собираясь двинуться в том направлении. Мгновенно в глазах Кхиссарета вспыхнуло выражение триумфа, и он взмахнул клэйвом, чтобы поразить его, не дав уклониться. Это был трюк, и при том простой — Колидаран перенес свой вес на другую ногу и крутанулся вправо, пройдя мимо кончика меча.

Выпрямив пальцы, он стрелой вогнал их в горло Кхиссарета. Когда послушник со сдавленным криком отступил назад, Колидаран последовал за ним и перехватил рукоять клэйва левой рукой. Бронированное колено инкуба врезалось в живот Кхиссарета, а затем, продолжая движение, он припечатал ногой колено врага и выхватил клинок из его рук, когда тот упал.

Еще один удар ногой, и несостоявшийся инкуб растянулся на спине.

— Страх побудил тебя к поспешности, — сказал Колидаран. Он расслабился и держал клэйв у бока. — Страх, что тебе больше не предоставится возможности, заставил тебя ударить слишком рано. Слова клэйвекса ранили тебя глубоко, не правда ли?

— Я ни о чем не жалею, — ответил Кхиссарет, но выражение его лица говорило, что эти отважные слова ничего не значат. В его глазах, прикованных к клинку Колидарана, блестели слезы, а губы дрожали. — Нет успеха без поражения. Просто покончи со мной.

— Нет, ты так легко не отделаешься, — сказал Колидаран. — Ты первый, кто попытался забрать мой клэйв с тех пор, как я забрал его из мертвых рук Натрикх. И пусть ты будешь последним.

Он поглядел на других послушников, которые по-прежнему таились в тенях. Повернувшись, он передал клэйву Джурати. Другой, равный ему инкуб не имел причин воспользоваться его безоружностью, объектом их амбиций была лишь клэйвекс.

Дальнейшие слова лишь снизили бы цену урока, поэтому Колидаран двинулся к Кхиссарету в безмолвии. Послушник попытался повернуться и сбежать, но сломанное колено подвело его. Колидаран склонился над поверженным противником и вогнал кулаки в его спину, ломая ребра и сминая органы.

Подхватив юнца за рясу, Колидаран повернул его к себе лицом. Еще несколько простых движений, и тот опять оказался на полу, воющий, с бесполезными, трясущимися переломанными руками. Снова мелькнула рука, и бросивший вызов лишился правого глаза, на месте которого теперь зияла кровавая яма.

Крики аколита отдавались по залу резким эхом.

— Заберите его, — прорычал Колидаран, указывая на дверь. Его гнев был направлен не на Кхиссарета, нет, он был уже наказан. Колидаран был в ярости на самого себя за то, что показался послушнику уязвимым. — Сбросьте его в подземье, пусть ур-гули насладятся его плотью.

Из тьмы появилась троица послушников и уволокла вопящего юнца прочь.

Колидаран забрал свой клэйв и повернулся к Наремун. Он быстро поднял клинок к лицу, а затем поклонился. Выпрямившись, он не поднял острие клэйва, но оставил его нацеленным на Наремун.

Он посмотрел ей прямо в глаза, и хотя выражение его лица оставалось незримым, намерение было достаточно очевидно. Она понимала, что ей никогда не бросят вызов в открытую, и, поскольку он заявил о своей цели — хотя и без слов — ей придется смотреть в оба. Это могло быть весьма утомительно — выжидать момента, когда чье-то честолюбие пересилит страх — и однажды она совершит ошибку.

Колидаран был терпелив. Он умел ждать.

— Прошу прощения за неудобство, клэйвекс. Ты, кажется, объясняла что-то насчет страха. Пожалуйста, продолжай.

Большой зал звездного корабля «Астиах» звенел от пронзительного смеха и воплей ужаса. Со своего наблюдательного пункта на верхней площадке лестницы, ведущей к покоям Шиадизиса-иерарха, Колидаран смотрел, как воины из кабала Вознесенного Копья развлекаются со своими рабами. Некоторых заставили сражаться ради удовольствия пленителей, сковали цепями вместе и вооружили только затупленными ножами, чтобы продлить схватку. Другие подверглись болезненному вниманию Ликхи, гемункула Шиадизиса, которая сейчас была занята тем, что внедряла тонкие полоски металла под кожу, покрытую шрамами от кислоты, на окровавленном столе посреди зала. Наименее утонченные просто избивали и хлестали свои живые игрушки, создавая при помощи ударов хор из плача и воплей.

Пока инкубы смотрели за тем, чтобы ни один нарушитель не смог войти в частные комнаты на вершине лестницы, слева от Колидарана восседал Шиадизис и наблюдал за происходящим с трона из костей и черного мрамора, а его фавориты сидели на ступенях, ведущих к престолу. Иерарх был облачен в длинную темно-синюю мантию, увешанную амулетами и ювелирными украшениями из тех же материалов, что и его трон. Шиадизис созерцал устроенные ради него зрелища с напускной улыбкой. Тонкие, окрашенные в черный цвет губы выделялись на бледной коже, глаза были подведены сурьмой и постоянно двигались, хотя Колидаран не мог сказать, выискивает ли тот какие-то намеки на измену или же просто отвлечен всем происходящим.

У правого плеча иерарха стояла Наремун, она медленно переводила взгляд от одного конца зала до другого, бдительно неся стражу, и держала в руках полуклэйвы, готовая отразить любое нападение. Немногим позволялось обнажать оружие в присутствии иерарха, но инкубы были превыше склок и политики внутри кабала.

Щелчки кнутов, стоны рабов, насмешки и радостные крики аудитории слабо отражали причиняемые муки. Колидаран ощущал настоящую боль, страх и отчаяние рабов, словно пленку, скользящую под кожей, осязаемую, текучую ауру страдания. Здесь, в Паутине, отделенной от дикого Хаоса варпа лишь тонкой пеленой грезы, ощущения усиливались пульсирующей энергией, отчего кожу инкуба слегка покалывало.

— Ты скучаешь по тем временам, когда участвовал в подобных развлечениях? — спросил Джурати, стоявший на противоположной стороне широкой лестницы. — По неискушенным радостям боли и смерти?

— Нет, — ответил Колидаран, не переставая отслеживать любые нежелательные движения.

— Совсем ничуть?

— Нет.

— Иногда я спрашиваю себя, что бы мне уготовила судьба, если б я не пришел в храм. Может быть, сейчас я бы был иерархом.

— Ты бы, скорее всего, был мертв или стал бы каким-нибудь пресмыкающимся миньоном низшего ранга, — Колидаран посмотрел на массу внизу, и из-под его шлема донесся презрительный смешок. — Я их презираю. Они ничем не лучше животных, которых терзают. Погляди на них, Джурати. Узри их такими, какие они есть на самом деле. Они звери, ведомые примитивными инстинктами, они лишь маскируются под эльдаров. Сними с них налет цивилизованности, ранги и традиции кабала, и под ними окажутся всего лишь низменные существа, которые дерутся за объедки и всячески унижаются, чтобы выжить.

— Если ты так относишься к жизни в Темном Городе, то я понимаю, почему ты покинул свой кабал.

— У меня не было кабала, — тихо ответил Колидаран. — Не было даже объедков с архонтского стола, чтобы питаться. Первое, что я помню в жизни — это Нижняя Комморра, где моя мать, самка-рабыня, сбежавшая из Центрального пика, пожертвовала собой, чтобы спасти меня от охотящегося ур-гуля. Я боролся, Джурати, я кусался и царапался, только чтобы выбраться из трущоб Сек Маэгры. Я пожирал гнилые плоды Кхаидес, чтобы выжить.

— Такой способный боец наверняка бы быстро нашел бы работу у любого кабала, — сказал его товарищ. — Многие набирают рекрутов из бойцовых притонов Сек Маэгры.

— Зачем мне милость какого-то иерарха или архонта? Даже те, что называют себя воинами — просто домашние питомцы, ничего более. Нет, мне совершенно не хотелось такой жизни. Я крался и убивал, пробивая себе путь сквозь Сек Маэгру, и пробирался на территории геллионов в Срединной Тьме, пока разыскивал то, что дало бы мне какой-то смысл.

— Тогда почему ты не стал искать убежища у ведьминских культов Костяных Отвалов? Прирожденный боец вроде тебя мог бы быстро завоевать репутацию и могущество. Ты мог бы стать волком-гекатриксом, а не щенком, что пытается укусить Наремун.

— Я задумывался над этим, но ненадолго, — признался Колидаран. — И мне не стыдно покаяться в том, что мрачные тени Аэлиндраха показались мне слишком большой угрозой, и поэтому я поднялся, пересек город и пришел к храму. Может быть, он позвал меня.

— В последнее время твое восхождение замедлилось, Колидаран.

— Да и я не видел, чтобы ты продемонстрировал хотя бы малейшее намерение бросить вызов клэйвексу. Мы с тобой оба не глупы.

— Но ведь это уязвляет тебя, разве нет? Когда другой приказывает, где и за кого мы будем сражаться? Когда Наремун стоит рядом с архонтом, как его телохранитель? Теперь я понимаю, почему ты с такой готовностью забрал клэйв Натрикх. У нас всех есть амбиции, однако тебе надо доказать нечто иное. Ты — уличная грязь, Колидаран, и лишь играешь роль воина. Неважно, насколько далеко ты тянешься, ты никогда не достигнешь ничего, что выше твоего низменного происхождения.

— Лучше тянуться к недостижимому, чем быть всем довольным и невежественным рабом. Посмотри-ка, вот идет еще одна из них.

Колидаран заметил, как из маленькой двери позади трона вышла стройная женщина. Это была командующая «Астеахом» Неастра Дэмуис. Наремун в мгновение ока подняла клинки, но капитан корабля опустилась на одно колено поодаль от иерарха.

Они обменялись какими-то словами, слишком тихо, чтобы Колидаран расслышал. Однако он заметил, как по лицу Шиадизиса проскользнуло внезапное выражение восторга. Когда иерарх встал и поднял руки, чтобы привлечь внимание своих подданных, из коммуникатора в шлеме инкуба послышался голос Наремуна.

— Приближается боевой корабль Алаитока, — предупредила клэйвекс. — Наш наниматель желает на него напасть. Идите в покои иерарха и приготовьтесь. Мы возглавим атаку.

В одной из более широких ветвей Паутины «Астеах» столкнулся с кораблем эльдаров искусственного мира. Произошел краткий обмен залпами, эффект которых был во многом ослаблен странными условиями в Паутине, а затем «Астеах» подошел на достаточное расстояние и выпустил похожие на тернии абордажные шипы, чтобы зафиксировать на месте вражеский корабль. В то время как стаи штурмовых машин уносили других воинов к его корме, инкубы сформировали авангард, проникший на главную палубу звездолета, словно острие клинка. За ними двигались иерарх и его воины-кабалиты, придавая дополнительный вес точному удару инкубов.

Как инкубы сформировали острие всего войска, так и Наремун возглавила своих бойцов. Случалось такое, что на клэйвекса в разгар сражения нападал один из его или ее последователей, но это было редкостью: рукопашная — достаточно напряженный процесс и без того, чтобы кто-то при этом убивал собственных соратников.

Колидаран не собирался узурпировать позицию клэйвекса в это время и сфокусировал все усилия на истреблении алаитокаи из экипажа звездолета. Атака Шиадизиса застала корабль искусственного мира врасплох, и наспех вооруженный противник не представлял большой угрозы.

Он сражался сразу позади и чуть правее Наремун — еще дальше направо находился Джурати — и рубил тех, кому удалось избежать внимания клэйвекса. В орудийном отделении, с которого начался абордаж, врагов было немного, но достаточно, чтобы увлажнить клинок Колидарана. Он отступил влево, когда один из членов экипажа нацелил в него лазерный пистолет, и жгучая белая вспышка пронеслась мимо его плеча. Эльдару искусственного мира не удалось сделать второй выстрел — клэйв инкуба одним ударом снес ему голову.

Они ворвались в коридор за орудийной палубой и повернули налево, в то время как кабалиты хлынули направо. Под самым потолком в высоких стенах коридора были проделаны узкие окна, сквозь которые виднелись завихряющиеся потоки Паутины. Скорбный плач тревожных сигналов эхом отдавался вокруг Колидарана, когда он с другими инкубами продвигался к носу корабля.

Тревога умолкла, но тишина продлилась лишь мгновение. Позади инкубов разразился бой, и хриплые крики кабалитов оповестили Колидарана о контратаке воинов искусственного мира.

— Возвращаемся в бой, за мной! — рявкнула Наремун, проталкиваясь между своими бойцами. Не отставая, Колидаран последовал за ней обратно по коридору, где полуголые ведьмы пробивали себе путь сквозь наседающих алаитокаи, а кабалиты иерарха веером продвигались по окружающим комнатам и галереям.

Сквозь вихрь мечей и полуобнаженной плоти Колидаран увидел нечто, от чего на него нахлынула дрожь приятного предвкушения. На культистов-ведьм напали воины в доспехах из темно-зеленых пластин внахлест, они кромсали врагов урчащими цепными мечами и рвали выстрелами сюрикеновых пистолетов. Жалящие Скорпионы, аспектные воины Кхаина, которые следовали учению трусливого Карандраса.

Теперь Колидаран мог по-настоящему опробовать свои боевые умения и доказать свою ценность в глазах товарищей. На груди каждого воина он видел нужный ему приз — драгоценный камень духа, который впитал бы в себя сущность Жалящего Скорпиона, павшего в бою. Колидаран хотел забрать камень с душой одного из мертвых аспектных воинов, разбить и осквернить его, чтобы создать свой собственный «мучитель» и добиться настоящего статуса и положения среди инкубов.

Зарубив последнего из членов экипажа поблизости, Колидаран выбрал себе жертву. Один аспектный воин привлек его внимание, когда схлестнулся клинок к клинку с одной из ведьм, поймав ее двойные кинжалы на плоскую сторону цепного меча. Она сражалась стремительнее, чем он, но его доспехи выдерживали натиск ее ударов, и от клинков, врезающихся в броню, только летели искры энергии. Воин поднял пистолет на уровень ее лица, и она пригнулась, но ее встретило взметнувшееся острие цепного меча. С лицом, рассеченным пополам, ведьма пала наземь, ее прекрасные черты сменились кровавым месивом.

— Смерть пришла за тобой, скорпионишка! — прорычал Колидаран и бросился на аспектного воина, чтобы сразить его до того, как он оправится от поединка с ведьмой. Прежде чем он успел нанести удар, Жалящий Скорпион заметил его приближение и бросился на инкуба с такой же решимостью.

Цепной меч аспектного воина рванулся к голове Колидарана. Инкуб отшатнулся и вскинул клэйв, чтобы отразить атаку. Быстро повернувшись, Колидаран пнул Жалящего Скорпиона в живот, отчего тот покачнулся. Цепной меч мелькнул в воздухе, отвел в сторону удар, нацеленный в грудь, и сверкающее острие клэйва с воем прошло мимо его плеча.

Двое бойцов отодвинулись друг от друга и начали кружить, проводя финты и выпады. Глазные линзы аспектного воина блеснули красным, словно наполненные яростью, и он обрушил на противника еще один каскад атак. Мандибластеры, закрепленные по бокам шлема, выплюнули лазерные лучи, цепной меч заметался влево и вправо. Колидаран уклонился от мандибластеров и, то пригибаясь, то отшатываясь, ушел от всех ударов, выписывая перед собой восьмерки кончиком клэйва.

Он уже не мог быстро покончить с противником, и в нем нарастала досада. Инкуб парировал каждый нацеленный в него удар, выжидая, когда сможет расправиться с противником одним обезглавливающим ударом, но тот не открывался. Терпение Колидарана лопнуло, и он рискнул, поспешно бросившись вперед, но Жалящий Скорпион навскидку выстрелил из пистолета и попал ему в бедро. Нога Колидарана подогнулась, и воин искусственного мира тут же провел стремительную серию ударов в голову и горло, вынудив Колидарана перехватить скрежещущие зубья цепного меча рукоятью клэйва. Острые как бритва клыки выбили искры из металла.

Колидаран увидел, как правое плечо Жалящего Скорпиона опустилось. Не обращая внимания на боль в ноге, он выпрямился, чтобы обрушить клэйв на противника и убийственным ударом рассечь его шею.

Тот внезапно сменил направление и развернулся влево, и взмах клэйва прошел мимо. То же самое движение, которое Колидаран применил против Кхиссарета.

Мгновение спустя его удивление превратилось в ужас — цепной меч врезался в нижнюю часть спины Колидарана, осыпая пол кусочками разодранных доспехов.

Зашипев от боли, инкуб отшатнулся вбок, только чтобы попасть под обратное движение меча, который вскользь задел его голову, срезал часть брони и и расколол глазную линзу с левой стороны. Он зашатался и упал, клэйв выпал из онемевших пальцев, и с губ сорвался изумленный выдох.

Колидаран поднял взгляд на нависшего над ним аспектного воина, и в его животе скрутился узел страха. Жалящий Скорпион отвел назад цепной меч, готовый его прикончить. Защититься было невозможно, но чисто инстинктивно Колидаран вскинул руку, пытаясь его остановить.

Жалящий Скорпион не успел нанести смертельный удар: справа атаковала Наремун, и аспектный воин отступил под натиском ее полуклэйвов. Инкубы и кабалиты наступали все дальше. По краям поля зрения Колидарана все окрасилось в алый, и сцена перед его глазами начала темнеть по мере того, как гуща рукопашной удалялась. Он остался беспомощным среди мертвых и раненых, не в силах встать, и его клэйв лежал слишком далеко, чтобы дотянуться.

В полубессознательном состоянии Колидаран едва различал, что происходит. Бой вокруг прекратился, контрнаступление аспектных воинов загнало воинов иерарха обратно на абордажные корабли. Слева появилась фигура с длинным двуручным цепным мечом в руках. Страх вернулся. Размытый силуэт навис над ним, и инкуб узнал тяжелую броню и атрибуты экзарха Жалящих Скорпионов, готового к атаке.

Колидаран закрыл глаза, ожидая удара.

После нескольких мучительных мгновений он снова открыл глаза и увидел, что экзарх по-прежнему стоит неподвижно.

— Пред тобой, мною данный, встал выбор.

Голос экзарха имел особый ровный темп и ритм, и говорил он на языке, схожем с древними наречиями Комморры. Жалящий Скорпион поднял клинок, приняв более оборонительную позу.

— Без предубеждения, без угрозы, предложение. Выбери жизнь, пожертвовав волей, или смерть.

— Правда? — он засмеялся. Смех слегка отдавал безумием. — Ты стоишь с занесенным клинком и говоришь, что не принуждаешь меня? На каких условиях ты примешь мою капитуляцию?

— Твоя жизнь, и твоя судьба — мне. Твой клинок, и твоя верность — Алаитоку. Твоя ярость, и твоя ненависть — Кхаину. Прирожденные воины, вроде тебя, редки. И больше, от меня, выучишь ты. Обещание, слово мое, мир. Ни страха, ни сомнений, ни обреченности.

Колидаран на миг задумался над значением этих слов, пытаясь расшифровать намерения экзарха из его напыщенных фраз.

— Ты предлагаешь отвести меня в свой храм? Чтобы я бросил мой Путь ради вашего?

— Именно так, это будет сделано, без предубеждения.

Страх принес с собой острую вспышку голода, который пожирал дух Колидарана. Его сущность утекала прочь, и это, вместе с болью от ран, вызвало у него головокружение. Он чувствовал, как сердце тяжко колотится в груди, но становится все слабее. По мере замедления пульса голод становился сильнее. Та, что Жаждет, дожидалась его души и была в одном лишь вздохе от того, чтобы завладеть ею. Ужас перед ней придал Колидарану силы.

Выживание всегда было дороже, чем гордость или верность.

— Я согласен! Спаси меня от вечной погибели, мои жизнь и дух в твоих руках.

Пробудившись, Колидаран ощутил, что лежит на простыне, под теплым покрывалом, и не стал открывать глаза, наслаждаясь уютом полусна. Он не помнил, когда спал так крепко. Ощущение быстро миновало, уступив место чувству уязвимости. У него не было ни оружия, ни доспехов — их отобрали, прежде чем переместить в залы исцеления на борту звездолета — и инстинкт, приобретенный от постоянной опасности, говорил ему, что он должен вернуть себе средства обороны. В храме инкубов он бы без них не выжил.

Невдалеке послышался тихий женский голос.

— Отдыхай, не тревожься, ты в безопасности.

Что-то прикоснулось к его руке под одеялом, Колидаран открыл глаза и увидел целительницу, Нароами, которая стояла над ним. Она положила на него левую руку, а в правой держала амулет с четырьмя драгоценными камнями, похожими на алмазы. В сердце каждого самоцвета горела крошечная голубая звезда.

Они были в маленькой комнате — изолированной от экипажа, как заметил Колидаран — с одной кроватью и приземистым шкафчиком, увенчанным плитой, похожей на мрамор. На ней находилась стойка с множеством кристаллов разных размеров, цветов и форм, а рядом стоял поднос с медицинскими инструментами.

— Твое тело хорошо подчиняется воле, — сказала целительница. — У тебя сильный дух.

— Он закален долгим противостоянием врагу.

— И как ты себя чувствуешь?

Колидаран слегка пошевелился, разминая мышцы. В позвоночнике вспыхнула боль, и он скривился.

— Везде скованность, — произнес он, скрежеща зубами, — а спина как будто горит.

— Ты не так понял вопрос. Мне известны все недуги твоего тела. Физические травмы залечатся. Но твой дух, твои мысли — вот что я хочу понять. Как ты себя чувствуешь?

— Зачем тебе это?

Лоб Нароами слегка сморщился, нахмурившись в недоумении. Целительница была удивлена этим вопросом.

— Ткань можно сшить заново, переломы можно вправить, но ущерб, нанесенный духу, нельзя просто так восстановить. Если ты болен духом, то лечить тело бессмысленно.

— Типичная чепуха искусственного мира! Ты сама сказала, мой дух силен. Мне случалось переживать и худшее.

Нароами устремила долгий взгляд на Колидарана, и он презрительно усмехнулся над состраданием, которое наполнило ее глаза. Он твердо встретил ее взор.

— Мне не нужно твое сочувствие, а твоя жалость оскорбительна.

Нароами отвела взгляд, отвлекшись на кристаллическое устройство в своей руке. Она не подняла глаз, когда заговорила.

— Горечь — это ожидаемо. К тебе прикоснулась столь глубокая тьма, а ты не понимаешь, насколько велика опасность, грозящая тебе.

— Опасность? Было бы бессмысленно лечить меня, чтобы потом убить, даже жители искусственных миров не настолько глупы. Когда мое тело будет восстановлено, что ты собираешься делать?

— У меня нет никаких намерений касательно тебя. Как и у всех остальных. Ты смотришь на вселенную сквозь мрачную линзу, которая искажает твое восприятие, и видишь врагов, которых там нет.

— Экзарх, он сказал, что моя судьба будет принадлежать ему. У него есть намерение.

— Кенайнат, экзарх Скрытой Смерти. Он принес тебя ко мне нагим, как сейчас, и ничего не сказал ни о том, как ты к нему попал, ни о какой-либо заключенной вами сделке.

— Тогда его слова звенят от пустоты. Он обещал мне мир, а потом бросил.

— Он ничего не может для тебя сделать, когда ты такой, какой есть. Но теперь я понимаю, что он имел в виду. Как аспектный воин, ты можешь научиться контролировать гнев и ненависть, которые сейчас определяют тебя. Ты из Комморры, это понятно по твоей речи и поведению. Почему Кенайнат пощадил тебя, я не знаю, но дорогу к миру ты найдешь не под покровительством экзарха.

— Если я правильно понимаю, то жители искусственных миров удаляют из себя Кхаинов гнев в храмах аспектов. Мне казалось, Кенайнат собирается сделать то же самое со мной.

— Ты не можешь стать аспектным воином. Ты не готов.

— Уверяю тебя, в моих умениях не приходится сомневаться, и ты должна знать, что я уже убил многих врагов. Вся моя жизнь готовила меня к сражениям.

Опечаленная Нароами покачала головой. На миг она повернулась спиной к Колидарану, а когда снова обратила взгляд на него, черты ее лица стала жестче, лицо как окаменело.

— Ты проклят. Даже сейчас Великий Враг притязает на твой дух. Такой, как ты, никогда не сможет найти покой, пока его пожирают страх перед Той, что Жаждет, и голод, порожденный ее хваткой.

— Так что мне делать? Я здесь в плену?

— Тебя здесь удерживает не сила, но лишь обстоятельства. Мы возвращаемся на Алаиток, но ты волен уйти в любое время. Ничто тебе не препятствует. Но куда же ты пойдешь?

Колидаран несколько секунд поразмыслил над этим вопросом.

— Я не могу вернуться в Комморру, — сказал он, нахмурившись. — О моем положении в храме можно забыть, и я не собираюсь ползать на брюхе перед кабалами.

— Это стало бы прискорбной потерей возможности, которую предоставила тебе судьба. Чья бы рука ни направляла Кенайната, но он подарил тебе время, чтобы остановиться и задуматься, увидеть пути, которые легли перед тобой. Немудро было бы попросту вернуться к прежнему существованию.

— Судьба? — Колидаран жестоко рассмеялся. — Я скажу тебе, что значит судьба. Судьба — это каждый миг своей жизни стоять лицом к лицу со страхом, зная, что однажды настанет день, когда все поглотит рок. Не судьба определяет путь, которым я пойду, а лишь моя собственная воля.

— И что говорит тебе твоя воля?

— Есть и другие призвания для того, кто натренирован в искусстве битвы.

На лице Нароами появилось разочарование, граничащее с жалостью, которую она продемонстрировала ранее. Это лишило Колидарана бравады, из него как будто выпустили воздух. Он почувствовал себя пристыженным, хотя и не понимал, почему.

— Я сеятель смерти, а не целитель. Я убиваю, чтобы не быть убитым. Ты думаешь, все на твоем искусственном мире будут довольны моим присутствием? Меня будут избегать, может, и презирать, хотя твои сородичи часто утверждают, будто не ненавидят нас так, как мы ненавидим вас. Мой дух омыт кровью невинных, ты не сможешь его очистить. Ты не можешь изменить то, чем я являюсь.

— Ты прав, — Нароами улыбнулась и снова положила ладонь на руку Колидарана. Она слегка сжала ее. — Я ничего не могу сделать. А ты… ты имеешь власть быть всем, что пожелаешь, если сможешь избавиться от тьмы, которая наполняет тебя.

— И что ты сделаешь, чтобы освободить меня от поджидающего рока? Может, алаитокаи пошлют армии в Утробу Катастрофы, чтобы уничтожить ради меня Великого Врага? Так ты хочешь освободить меня?

— Ты всегда обращаешься к битвам, но ты мог бы подумать над альтернативой.

— Может быть, стать арлекином? Да, я бы мог навечно поклясться в верности Цегораху и надеяться, что Смеющийся Бог решит выхватить мой дух у Той, что Жаждет, когда придет время. Но увы, пою я плохо, а танцев не люблю.

Целительница переместила руку к серебряной цепочке подвески и вынула из-под мантии овальный камень рубинового цвета. Колидаран ощутил, как от драгоценности исходит ощущение тепла и защиты.

— Ты гордо демонстрируешь свой камень духа, как будто это может придать мне уверенности. Ты, наверное, насмехаешься надо мной? Показываешь щит, который я никогда не смогу носить. Да, ты можешь думать, что спасена от жестокого внимания после смерти, но для меня уже слишком поздно. Такому, как я, не дано подобного комфорта. Пират, наемник, вот какова моя судьба. Ты же была связана с этим камнем при рождении.

— Таков наш путь, — сказала Нароами. — Лучший из путей. Но не единственный.

Увидев искренность в глазах целительницы, Колидаран был заинтригован. Даже более чем заинтригован — он ощутил, как в его голодной душе зародилось слабое мерцание надежды, крошечная звездочка посреди темной вселенной.

— Есть другой путь? Я могу получить камень духа? Только не давай мне лживых обещаний, иначе я убью тебя на месте и без сожалений обреку себя на смерть.

— Это не просто, ибо для этого тебе надо родиться заново. Для того, кто прожил жизнь, подобную твоей, это будет болезненное испытание, и боль будет такова, что, возможно, полностью лишит тебя рассудка.

— Безумие? Это, похоже, не так уж страшно, ведь если я сойду с ума, то не буду знать, что меня постигло.

— Если такова будет плата за перерождение, выход останется только один. Ради твоего же блага тебя подвергнут эвтаназии.

— Наконец-то, угроза. Вы убьете меня, если у меня не получится?

— Поверь мне, это будет милосердием.

Колидаран поверил ей — такова была искренность, которую излучала целительница.

— Выбор исключительно за тобой. Я предлагаю лишь возможность, не гарантированное излечение.

Колидаран презрительно скривил губы, но это была скорее демонстрация, чем настоящее чувство. Выбор, который предлагали жители искусственного мира, который должен был быть известен Кенайнату, был соблазнителен. Даже больше, он обещал спасение, и мысль о нем все больше занимала разум Колидарана, становилась все сильнее, и по мере нарастания утихомиривала голод так, как это никогда не удавалось его холодному честолюбию.

— С одной стороны — безумие и смерть, — сказал он. — С другой — жизнь, полная насилия, обреченная на гибель в проклятьи и поглощение моей души на вечные муки.

Пока он говорил, вернулся страх, словно холодящий туман, который выполз из его сердца и наполнил руки дрожью. Если он попытается возродиться и потерпит неудачу, это ускорит приход бесконечной агонии. Но если риск оправдается…

Внезапно он понял свой ужас с иной стороны. В памяти всплыли наставления клэйвекса. Даже тогда, когда он искал высокого положения и величия, это было лишь для того, чтобы скрыть ужас, таящийся в сердце. Он осознал, насколько мелким, насколько пустым было его существование в качестве инкуба. Он научился выживать, но при этом лишился всех шансов на то, чтобы по-настоящему жить.

— Лучше малый шанс, чем никакого. Я принимаю твое предложение, целительница.

Прибытие на Алаиток прошло незаметно. Нароами отвела Колидарана к экзарху Кенайнату после того, как остальные воины и члены экипажа ушли. В сопровождении лидера храма он встретился с небольшим кабалом других экзархов Жалящих Скорпионов. Обсуждение было кратким и по делу.

— Его нужно принять, от новых учеников не отворачиваются — тут даже нет выбора.

Кенайнат находился в Зале Автархов с пятью другими Жалящими Скорпионами. Рядом с экзархом Смертоносной тени, опустив взгляд, стоял бывший инкуб, сдержанный и безмолвный. На нем было простое белое одеяние из Залов Исцеления, с которого свисало несколько поправляющих дух самоцветов, что способствовали выздоровлению.

— Он — враг, один из темных сородичей. Он не может стать одним из нас! — экзарх, которого представили как Кадонила, был полон гнева.

— Не о чем спорить, я сделал выбор, я не отступлюсь.

— Что ты говоришь — это правда, он твой, — сказала женщина, которую звали Лируйет. Ее голос был тихим, но твердым. — Наблюдай за ним, никому не говори, трудись над ним.

— Он будет молчать, лишь мы будем знать, секрет Скорпиона, — заверил их Кенайнат.

Кадонил резко развернулся и ушел в отвращении. Аранахра без слов проследовала прочь. Оставшиеся экзархи согласно закивали и удалились.

— Все прошло хорошо, — сказал Колидаран.

— Ты будешь безмолвен, говори лишь со мной, пока не закончим, — наказал экзарх и отвернулся. Колидаран шагнул следом, но экзарх остановился и оглянулся на него.

— Ты останешься здесь, другой придет к тебе скоро, готовься к перерождению.

Раздраженно вздохнув, Колидаран сел на скамью и посмотрел Кенайнату вслед. Он начал оглядываться, и его досаду быстро развеял интерес к тому, что его окружало. Искусственный мир, как и тот звездолет, был совсем не похож на Комморру. Всюду был свет — порой тусклый и бледный, но непреходящий. Он заметил, что не было теней. Никаких темных мест, где мог бы скрываться мандрагор или ур-гуль.

Зал был невелик — небольшое помещение с ребристыми, изогнутыми стенами, которые сходились куполом наверху. В этих ребрах были утоплены полусферы, источающие желтый свет, мягко переходящий в оранжевые и белые оттенки, которые медленно смещались, разделялись и смешивались.

Это оказывало определенный успокаивающий эффект, но пока Колидаран ожидал прибытия следующего пленителя, чувство наготы и уязвимости вернулось.

Ему не пришлось ждать долго: дверь со вздохом открылась, и в проеме появилась фигура в тяжелой мантии. Поверх темно-красных одеяний на ней было надето множество ожерелий и браслетов с руническими талисманами, волосы, окрашенные в зеленый и белый цвета, были убраны назад и затянуты в сложный узел, открывая лицо. Оно было немного слишком узким, с чрезмерно высокими скулами, чтобы считать ее красивой даже по комморрским стандартам.

Колидаран встал, когда вошла провидица — а это, очевидно, была именно она.

— Мое имя — Шиладуриль, и я буду твоим проводником во время перерождения.

Колидаран кивнул, принимая этот факт.

— У тебя нет для меня слов приветствия?

— Экзарх потребовал, чтобы я ни с кем не говорил.

— Это мудрая предосторожность, но ты будешь говорить со мной, ибо я уже знаю, кто ты и что ты такое.

— Ты — ясновидица?

Эта возможность заинтересовала Колидарана. Будучи псайкером, она видела нити судьбы и могла бы рассказать ему, не окажется ли попытка переродиться тщетной.

— Твоя судьба неопределена, — Шиладуриль ответила на вопрос еще до того, как он сорвался с его губ. — На нитях наших жизней много узлов, где будущее еще не раскрывается. Решение принято, но исход не установлен.

— У тебя нет для меня никаких указаний? Я думал, ясновидцы должны быть советчиками.

— Я ничем тебя не воодушевлю, но и предупреждать мне тебя не о чем. И то и другое ты уже слышал — от других и из собственных мыслей. Я спрошу тебя, в это время и в этом месте, когда мы стоим на пороге разветвления судьбы: желаешь ли ты, один и без принуждения, совершить это?

— Без принуждения? — Колидаран засмеялся, и смех его был резким от горечи. — Ужас, высвобожденный нашими предками, принуждает меня. Судьба, на которую мы все были обречены в тот миг, когда пали первые храмы, и Великий Враг вскричал в триумфе, сподвигла меня на этот путь.

— Ты проницателен, и этот страх оправдан. Твое несчастье в том, что судьба поместила твой дух в тело, рожденное во тьме Комморры. Редко судьба дает второй шанс, и еще реже встречаются те, кто может его принять. Почти уникальны те, кому удается выжить и насладиться этим шансом сполна.

— Есть и другие? Комморриты, которым удалось связаться с камнями душ? Это действительно возможно!

— О сородичах из Комморры я не знаю. Может быть, они живут на иных искусственных мирах — таких, как ты, на Алаитоке нет. Я говорю об эльдарах, рожденных за пределами искусственного мира, неожиданно или втайне, не благословленных камнем духа при рождении. Если мы находим их детьми, это не так сложно. Что же до взрослых…

Колидарану не понравилось молчание, которое за этим последовало.

— Я все равно это сделаю. Бросай руны, которые тебе нужны, и давай начнем.

— Спешка тебя погубит, так что сначала усмири свое нетерпение.

Шиладуриль вынула из мешочка на поясе серый овальный камень. По сравнению с уже связанными самоцветами, которые Колидаран видел на жителях искусственного мира, он выглядел тусклым и инертным, без искры жизни в сердцевине. Ясновидица протянула ему ладонь с камнем.

— Возьми.

Колидаран, помедлив, потянулся за ним. За миг до прикосновения он отдернул пальцы, боясь того, что могло случиться от контакта.

— Возьми, он не причинит тебе вреда. Недостаточно просто завладеть Слезой Иши, чтобы начать процесс.

Слова Шиладурили придали Колидарану храбрости, и он схватил камень духа. На ощупь он был холодным, а его поверхность была гладка как шелк. Колидаран поднял камень, наблюдая, как от его изгибов отражается янтарный свет.

— Откуда он? Я слышал, что Слезы Иши можно добыть только на старых мирах в сердце Утробы Разрушения.

— Даже в Комморре встречается истина. Эта слеза была пролита над Наимашаментом.

Это название означало «Мир мерцающих водопадов».

— Я о нем не слыхал, — признался Колидаран. Камень стал теплее, но от его прикосновения или от какой-то внутренней энергии — это он сказать не мог.

— Неважно. Посмотри на камень. Он станет частью тебя. Узри его. Услышь его. Обоняй его. Ощути его.

— Обонять его? — Колидаран усмехнулся, с сомнением поднял его к своему носу и ничего не почувствовал. — Камень ничем не пахнет.

— Открой чувства своему духу, ибо он есть то, что ты должен отыскать. Чувствуй камень не так, как он есть, а так, каким он будет.

Раздосадованный Колидаран снова принюхался, закрыв глаза, чтобы сфокусироваться на чувстве обоняния. И снова он поначалу ничего не почуял. Когда он уже собирался сдаться, его ноздри уловили запах, который ни с чем нельзя было спутать — аромат свежей крови. Колидаран вдохнул его, и до ушей донесся отдаленный звук, крики боли и лязг сталкивающихся мечей. Воспоминание о битве заставило его задрожать. Камень духа стал теплее, а потом запульсировал.

От изумления он едва не выронил камень.

Когда он открыл глаза, то обнаружил, что остался в комнате один, при сумеречном свете приглушенных ламп. Колидаран не знал, прошел ли миг или целая эпоха, но камень по-прежнему лежал в руке, тихо подрагивая в пальцах.

Колидаран пересек комнату и лег на одну из скамей. Все вокруг казалось слегка расплывчатым, как во сне, расфокусированным. Положив голову на неподатливое сиденье, он приобрел ощущение прочности, твердой реальности. Он закрыл глаза, поднес камень духа к груди и положил на него руки, одна на другую.

Запах крови вернулся, сильнее, чем прежде. Шум битвы и оружия перерос в грохот. Камень духа стал быстро пульсировать, и его сердце забилось под стать ему.

Первое воспоминание — не более чем вспышка. Цепной меч бьет его сбоку в голову. Его наполняет ужас, вырывающий из груди сердце и замораживающий разум. Смерть неизбежна. Голод поглощает его, сжигает его существование изнутри, как огонь, расползающийся по бумаге, после которого остается лишь пепел проклятья.

Еще одно сражение. Люди кричат, когда инкубы врываются в их лачугу. Он, идущий во главе атаки, срубает голову первой женщине и выпускает кишки второй. Слишком старые и слабые, чтобы иметь ценность для иерарха, желающего набрать пленников для бойцовских арен. Детей оставляют для кабалитов, которые идут следом за воинами храма. Взрослый мужчина в замасленных одеждах рабочего пытается ударить его по голове громоздким металлическим инструментом. Он уклоняется от медлительного взмаха, и лезвие клэйва перерубает запястье мужчины. Рукоять врезается в горло человека, тот падает на пол, задыхается, хватает ртом воздух. Бронированный сапог опускается ему на висок, прекращая хрипы.

Инкубы продают свои умения другим, преследующим свои цели, но порабощение без убийства не приносит удовлетворения. Он хочет видеть алые брызги, знак быстрого и эффективного убийства. Он хочет лицезреть тот миг, когда жизнь становится смертью, когда одушевленное становится бездушным. Эта битва пуста, и лишь паника людей ненадолго утихомиривает гложущее ощущение в основании черепа.

Один нашел мудреный на вид пистолет и стреляет. Крупная металлическая пуля рикошетит от его доспехов и врезается в низкий, грубо оштукатуренный потолок, выбивая дождь пыли. Человек поспешно перезаряжается — раскрывает затвор пистолета, шарит неуклюжими руками в карманах в поисках снарядов.

Он хочет убивать. Мужчина вооружен, это будет оправдано. Он сдерживается, его кровожадный дух беснуется, столкнувшись с холодным, функциональным рассудком, который превращает смертельный удар во взмах, сбивающий мужчину с ног. Пистолет вылетает из его хватки. Держа клэйв одной рукой, он активирует пускатель режущей сети, прикрепленный к предплечью. Льнущие к телу шипастые щупальца обвивают поднявшегося на четвереньки человека. Добыча пытается вырваться на свободу, но движения только заставляют сеть сжиматься туже, и вскоре в плоть мужчины врезаются шипы с парализующими токсинами. Тот падает и замирает, лишь чтобы не ощутить еще более сильную боль.

Он движется по дому дальше, но добычи там больше нет. Разочарованный, он разбивает окно в задней части жилища и выбирается в переулок. Наверху, по ночному небу, начинает расползаться пелена дыма и застилает собой звезды.

Воспоминания сменяются все быстрее и быстрее: старые сражения, полночные рейды. Его жизнь омыта кровью, полна жизней, пресеченных под симфонию трескучих клинков, ломающихся костей и стремительно обрывающихся криков. Они идут так быстро, что становятся размытой полосой, тошнотворным стробоскопом насилия и кровопролития.

Натрикх расслабилась и обращает больше внимания на Асанакита, чем на него. Асанакит в последнее время ведет себя слишком заметно: ходит туда-сюда, словно животное в клетке, и следит за каждым движением своих хозяев-инкубов изголодавшимися глазами. Натрикх поворачивается к нему спиной, чтобы держать под присмотром Асанакита, в то время как другой послушник полирует трофейные знаки, свисающие с потолка на полосках выделанной кожи чужих.

Он атакует и использует этот миг уязвимости, чтобы вогнать костяной шип под правое колено Натрикх. Точно так, как он планировал, пока затачивал краденую бедренную кость в своей келье, пока думал, мечтал и терпеливо выжидал — ноги Натрикх подгибаются. Он мгновенно вжимает руку между нагрудником и шлемом инкубы, плотно стискивая ее горло. Свободной рукой он перехватывает рукоять клэйва, когда Натрикх пытается ударить им через плечо. Пинок в раненую ногу заставляет ее упасть, и он, изогнувшись, выкручивает оружие из ее рук, продолжая стискивать руку на горле.

Он дергает ее голову вбок, чувствует, как трещат позвонки, как ломается трахея. Отпустив тело, он отступает на шаг, чтобы посмотреть, как она умирает. Краем глаза он видит, как Асанакит шагает вперед, но слишком поздно — острие клэйва поднимается перед ним, и другой послушник отступает обратно в тени.

Царапая пальцами каменный пол, Натрикх пытается подползти к нему, хватая ртом воздух и хрипя под шлемом, но ее конечности слишком слабы и дрожат от повреждений позвоночника.

Слишком долго. Хотя волна отчаяния, которая истекает из побежденной инкубы, подобна ласковому прохладному ветерку, который успокаивает голод внутри, он жаждет увидеть это мгновение смерти. Как бы нехотя поведя клэйвом, он вскрывает артерию сбоку на шее Натрикх и смотрит, как густая кровь изливается на пол, который он протирал всего какие-то мгновения назад.

Он триумфально поднимает клэйв над головой. Он больше не будет мыть полы. Он — убийца. Он — инкуб.

Арчатые ворота выглядят угрожающе, но не страшнее, чем те препятствия, которые он уже преодолел. За ними — убежище. Древние руны над вратами для него ничего не значат, он не умеет ни читать, ни писать. Однако в других украшениях, в клинках, языках пламени и горящих черепах, есть нечто, дающее ясно понять: убежище ему здесь так просто не дадут.

Он переступает порог, чувствуя, как болит живот, как голод грызет и скручивает его, словно кислота в жилах.

На миг его поглощает тьма, и он идет дальше. Еще через три шага он заставляет себя выйти на широкий двор. Перед ним появляются трое юнцов в мантиях с капюшонами.

— Тебе здесь не рады, — говорит один.

— Это чертог боли, — говорит другой.

— Повернись и уйди, — говорит третий.

— Нет, — выдавливает он шепотом сквозь потрескавшиеся губы. Его язык и десны сухи, как пепел.

Он ничего не может сделать, когда кулаки и ступни прибивают его к земле, колотят его тело, оставляют кровоподтеки и переломы. Чтобы это прекратилось, надо лишь уползти обратно через арку.

Он не может. Он не станет.

Избиение прекращается после вечности боли, от которой мутится разум.

На него падает тень, он поднимает взгляд и видит клэйвекса — женщину с обнаженными клинками. Она улыбается, ее выражение лица страшнее, чем все виденное им прежде. Она отступает в сторону и показывает одним из своих полуклэйвов на дверь по ту сторону двора, молчаливо приветствуя его.

Голод, гложущий желудок — ничто по сравнению с бездной, раздирающей его дух, но он должен есть. Мимо, побулькивая, текут медлительные воды Кхаидес, сворачиваясь в омуты под опорами моста. Из темноты он видит, как то, что ему нужно, плывет по течению. Оно цепляется за леску, которую он натянул под пролетом, и медленно поворачивается в воде, пока, наконец, не останавливается, упершись в одну из изукрашенных колонн, на которых стоит мост.

Он ждет, наблюдая за тьмой не только глазами, но и слухом и обонянием. В этих местах нередко встречаются ур-гули.

Но там ничего нет. Он украдкой выбирается из своего логова и выволакивает труп из воды. Хорошее тело. Человеческое, отмеченное плетью и клеймом, выброшенное с высоких башен над черной рекой. Он не может разжечь костер, чтобы приготовить его — это привлечет внимание, и он слишком изголодался, чтобы унести тело в более безопасное укрытие.

Он вонзает зубы в сырую плоть.

И, наконец, одна-единственная живая картина, глубоко высеченная в его памяти и погребенная под таким слоем крови и боли, что она никогда прежде не выходила на поверхность.

Над ним стоит его мать, вогнав свой нож в пасть вставшего на дыбы ур-гуля. Обонятельные отверстия твари раздуваются, темная жидкость ручьем течет по бледной коже женщины. Из спины матери, как мечи, торчат три когтя, и из ран на него брызжет ее кровь.

С этого момента начинается страх. С этого момента в его сущности открывается пропасть, в которой виден поджидающий его рок. Смерть. Проклятье.

Но это не ново для него, ибо он был приговорен в тот же миг, как родился.

С воспоминанием приходит жуткое ощущение, даже хуже, чем духовный голод, который преследовал его всю жизнь. Оно как тысяча кинжалов в мозгу, тысяча бритвенных лезвий, разрезающих мысли, тысяча отвратительных деяний, отражающихся в каждом сверкающем клинке.

Отчаяние. Ненависть. Гнев. Похоть. Все это смывается прочь, когда жизнь истекает из ран, и ее заменяет мучительная боль.

Вина.

Его ослепляет яркий белый свет. Кинжалы превращаются в осколки хрусталя в его душе, и их прикосновение — словно ледяные просторы космоса.

Как целитель, выводящий яд, хрустальные осколки вбирают в себя вину и боль. И страх.

Но боль слишком велика. Он потерян. Без голода, без ужаса, он — ничто. Он не хочет исчезнуть, но хрустальные крюки, впившиеся в его сущность, не отпускают его. Словно режущая сеть, они сжимаются тем сильнее, чем больше он борется.

Он останавливается, собирая всю силу для одного последнего рывка, чтобы отделаться от ужасающих когтей, раздирающих его на части. И в это мгновение он обретает ясность. Есть не только война, ненависть и боль. Есть и покой.

Он должен ему сдаться.

За всю свою жестокую жизнь он ни разу не сдавался. Жить — значит бороться, существовать — значит страдать. Он не может поддаться, но должен.

Он чувствует скорбь. Скорбь столь глубокую, что в ней тонут миры. Слезы Иши, что падают дождем на обреченную цивилизацию. Богиня оплакивает утрату целой расы, своих детей, затянутых в ад их собственной алчностью, страстями и себялюбием.

В тот миг он понимает. Он знает, почему самка-рабыня отдала свою жизнь ради скулящего младенца, от которого больше проблем, чем пользы. Он знает, почему кровь никогда не утолит голод и почему боль никогда не лишит жала его погибель.

И тогда он сдается, он отпускает свой разум, дает своему духу наконец взмыть к свету, позволяет себе отказаться от борьбы. Он окончательно капитулирует, доверяясь любви матери и богини.

Открыв глаза, Колидаран увидел, что комната снова наполнена светом.

Камень на его груди был теплым на ощупь и полнился насыщенной синевой, которая плавно переливалась в такт биению сердца. И потом он почувствовал это — или, вернее, не почувствовал. Пустота, голод и боль исчезли.

Он прижал к себе камень духа, словно ребенка, и заплакал.

Когда Шиладуриль вернулась, Колидаран сидел и держал камень духа на коленях, завороженный его постоянно меняющимися узорами. Он был поглощен мыслью о том, что этот камень способен защитить его от голода, от проклятья эльдаров.

— Я вижу, ты здоров телом и духом, — сказала ясновидица.

— И зрение не обманывает тебя.

— Как ты себя чувствуешь?

Колидарану пришлось на миг задуматься.

— Я всем доволен, но странно неспокоен.

— Перерождение — только начало нового путеществия. То, что мы практикуем с детства — контроль над памятью и эмоциями, вырабатывание дисциплины и порядка — тебе придется этому учиться. Но начало положено.

Ясновидица села рядом с Колидараном и передала ему серебряную брошь, в центре которой была оправа для камня духа. Он молча принял подарок, вставил камень на место и приколол брошь на грудь своего одеяния.

— Отсюда ты пойдешь в храм Скрытой Смерти, где будешь обучаться у Кенайната, как побороть свою ненависть и гнев. Когда ты шагнешь на Путь, то станешь истинным сыном искусственного мира, и твоя жизнь начнется сначала и будет обновляться с каждым новым Путем, который ты пройдешь, — провидица пристально посотрела на него. — Твоя прежняя жизнь минула, и с ней ушло твое комморрское имя. Тот, кем ты был, исчез. Тебе нужно имя, под которым ты будешь известен на Алаитоке.

Он уже размышлял над этим. Колидаран был совсем другой личностью, созданием из его воспоминаний, хотя у них и было общее прошлое. Однако в нем сохранилась какая-то доля комморритской любви к иронии, которая и повлияла на его выбор. Он слышал, как Нароами несколько раз использовала это слово, пока он выздоравливал. Оно значило «дух на ветру», и так жители искусственных миров называли тех, кто умер без камня души, который мог бы уберечь их.

— Меня будут звать Бехарет, — сказал он.

Кенайнат высказался предельно ясно: Бехарет не должен был покидать храм Скрытой Смерти. Пока бывший инкуб не научится правильно носить свою «боевую маску», его будут считать угрозой для обитателей искусственного мира. Точно так же ему следовало соблюдать молчание даже с теми, кто принадлежал Скрытой Смерти. Он много общался с Шиладуриль на эту тему, но та оставалась непреклонна. Если его история станет известна многим, то алаитокаи больше не станут его принимать, несмотря на всю приписываемую им терпимость и любовь к гармонии.

Ему пока сложно было думать о себе как об одном из алаитокаи. Их жизнь и концепция Пути были так непривычны. Однако он был рожден заново, ему подарили возможность начать все сначала, какой удостаивались немногие. Его воспоминания и кровавое прошлое, которые он так долго игнорировал, никуда не делись, но возрождение смыло всякую связь с ними. Когда он погружался в глубины памяти, то как будто смотрел на кого-то другого, видел иного уличного оборванца, который выбрался из грязи, чтобы стать свирепым убийцей.

Эта диссоциация была неполной, как его и предупреждали. Гнев и ненависть, те чувства, что сформировали Колидарана, по-прежнему вели Бехарета, хотя отстраненность теперь позволяла ему видеть, как они влияли на его дух и какое губительное воздействие на него оказывали.

Однако эти эмоции все же имели определенную пользу, и когда храм Скрытой Смерти призвали на войну, Бехарета призвали вместе с остальными. И так он снова оказался в гуще распри и смерти. Облаченный в новые доспехи, он теперь охотился в галереях человеческого корабля, убивая всех на своем пути, как он делал бесчисленно много раз прежде. Теперь он сражался плечом к плечу с Кенайнатом и Скрытой Смертью, как член команды, а не группы индивидов, и ему нравилось разделять с ними убийство.

Казалось странным орудовать цепным мечом и пистолетом Жалящего Скорпиона вместо клэйва, но многие уроки боевого искусства, полученные от Кенайната, перекликались с теми, которые он узнал от Наремун: быстрая атака, стремительное убийство; превосходство за счет финтов и введения в заблуждение; наивысшая важность скрытного нападения. Все, что требовалось — это усвоить те же самые техники с новым вооружением.

Люди, сами того не зная, перевозили поклонников Темных Богов — так ему сказали — и представляли угрозу для будущего Алаитока. Бехарет перечеркнул цепным мечом лицо плосконосого матроса, не думая о том, почему он здесь находится, лишь о том, что он может дать отдушину нарастающей ненависти, что все еще гнездилась в нем.

Он боялся, что камень духа отнимет у него жажду убийства, но теперь ему дали свободу, возможность выплеснуть жажду крови и в полной мере испытать то, чего он никогда раньше не ощущал: чувство, что он совершает праведное дело.

Зарубив очередного человека, он подумал, что все еще далек от покоя, но, по крайней мере, избавился от страха.

Каэлор

К.С. Гото Эльдарское пророчество

Пролог: Мерзость

ОНА МОРГНУЛА, И собравшиеся невольно вздрогнули.

Сапфирная вспышка её сияющих глаз сверкнула сквозь темноту, прикоснувшись к душе каждой из сестёр Ютран, которые стояли в церемониальной сосредоточенности вокруг Кольца Аластрины. Длинные красные мантии провидцев покачивались в воздухе подобно покровам потерянной невинности, пойманным в воронку вихря фаэрула — эфирного ветра душ, который исходил из самого сердца Каэлора.

Маленькая мерзость сидела в самом центре вибраций призрачного круга. Её голова была недавно побрита, что придавало ей мирный вид, гладкие и ровные черты излучали слабый свет цвета белого жемчуга. Лицо её было элегантной овальной формы, а юные щёки переходили в твёрдую линию подбородка. Всем присутствующим она казалась подобной статуе совершенного мастерства, достойной Ваалума Серебряного — только поразительные голубые глаза словно бы излучали жизнь из самой глубины её сущности, подобно свету самой Иши. Маленькая Эла моргнула снова.

Глядя со своего места в круге в тёмном Святилище Аластрины древнего Дома Провидиц Ютран, Синния затаила дыхание и наклонилась вперёд, словно боясь, что даже лёгкого дуновения было бы достаточно, чтобы погасить древний сапфирный свет в глазах ребёнка-слир. В этот момент взгляд младенца представлялся провидице одинокой свечой в бесконечном мраке.

Красные одежды Синнии чуть дрогнули в такт её прерванному движению, выдавая её беспокойство всем, кто мог бы это увидеть. Но все глаза были направлены на вох — мерзость, как Синния назвала зловещую юную провидицу, находящуюся под её попечением.

Веки младенца на миг сомкнулись, и затем снова открылись, словно вспыхнула голубая звезда в клубящейся туманности красных одежд, окружавших её. Несмотря на их презрение к малышке, провидицы Ютран затаили дыхание, пронзённые взглядом маленькой женщины, которая с такой очаровательной безмятежностью сидела перед ними. Каждая из них испытывала тревожную смесь чувств, нечто среднее между благоговением, отвращением и страхом.

Маленькая Эла приводила их в смятение.

Это совершенное и прекрасное лицо медленно повернулось, словно бы независимо от своего аккуратно сидящего тела. Его сапфирные глаза мерцали как сходящиеся звёзды, пристальный взгляд которых осматривал тёмно-красный круг, бегло скользя по лицам, которые уже стали так знакомы за последние несколько лет. Эла смотрела сквозь них, как если бы Ютран были призраками небытия.

Синния наблюдала, как сверкающий взгляд Элы осматривал круг, чуть касаясь каждой из сестёр своим сиянием. Не в первый раз молодая провидица Ютран чувствовала, что она лишь наблюдатель, стоящий у истоков этой отвратительной жизни, и имеет значение только когда отражается в этих блестящих сапфировых глазах.

На мгновение Синния вспомнила первый раз, когда она увидела крошечного ребёнка-слир, завёрнутого в роскошные одеяния Владычицы Айони, которого матриарх Ютран принесла ей в святилище большого дома провидцев. В некотором смысле, в тот день началась собственная жизнь Синнии. По крайней мере, она изменилась навсегда. Айони вручила ей малышку с широко раскрытыми глазами, словно вверяла ей самое большое сокровище Каэлора. С того самого момента Синния, несмотря на собственный юный возраст, посвятила себя воспитанию девочки, заняв своё место в тени крошечной мерзости. Айони так никогда и не сказала, где она нашла эту малышку, но происхождение Элы казалось ясным всем.

Воспоминания зажгли в дамашир — душе Синнии чувство глубокого противоречия, вызывавшего дрожь вдоль всего её тела. Не в первый раз она заставила себя подавить глубокое беспокойство, которое Эла вызывала в её мыслях. Малышка находилась под её опёкой.

Непосредственно перед тем, как взгляд Элы достиг её, она невольно, словно внезапно смутившись, опустила глаза, уставившись в безукоризненно отполированный пол из призрачной кости, который в течение нескольких поколений очерчивал это священное пространство. Подсознательно она искала убежища в древней, неизменной структуре материала своего дома, надеясь, что её жест будет выглядеть как проявление уважения к другим. От этого взгляда невозможно было укрыться. Это был не просто мост, который соединял материальное пространство между глазами Элы и склонённой головой Синнии, скорее он разрывал само бытие, проникая сквозь невидимые измерения в параллельном мире непосредственно в разум провидицы. В тот момент ментального контакта, в течение которого Синния усилила защиту от пристального взгляда, который, казалось, проник к самым глубинам её существа, быстро закрыв свои мысли, чтобы маленькая мерзость не смогла увидеть слишком много, образ Элы возник в её разуме. Она была старше, но по-прежнему легко узнаваемой. Её волосы были неожиданно длинными и белыми, как грива из психоактивного шёлка Мируна, но её сапфирные глаза потухли. На месте её блестящих глаз были два провала тьмы, расположенных на безупречной коже, и из этих впадин ручьём стекала кровь, словно река ужасных слёз. Всё ещё, даже в таком виде, Синния могла чувствовать прикосновение взгляда ребёнка-слир к своему разуму, словно бы потеря глаз не повлияла на её способность видеть: то было призрачным зрением. Действительно ли Эла была эвилин? Это было причиной, почему Айони спасла её?

В тот же момент, как только Синния собрала воедино свои разрозненные мысли, юная мерзость в центре круга провидиц издала крик боли, словно бы она разделила с Синнией ужасное видение своего будущего.

Подняв глаза от мерцающей глубины пола из призрачной кости, Синния увидела вспыхнувшие и засиявшие, блестящие, но лишённые сосредоточенности глаза Элы, как будто бы дитя увидело нечто поразительное в бесконечном пространстве перед нею. Она сидела, вытянувшись в струну, с дикими глазами, пристально глядя прямо на Синнию, но её взгляд не был, ни сфокусирован на провидице, ни направлен сквозь неё. Угол её зрения было просто невозможно определить, словно бы маленькая Эла смотрела на совершенно другой мир, чем тот, который её окружал.

Никто из сестёр Ютран не пошевелился, чтобы оказать помощь или поддержку внезапно расплакавшейся малышке в центре их круга. Они стояли, изо всех сил сохраняя спокойствие, тогда как дуновение фаэрула продолжало покачивать их мягко колеблющиеся одежды. Прикованные к месту они с отвращением заинтригованно наблюдали за необычным действом, которое разворачивалось перед ними. Ритуал Аластрины ещё никогда не совершался столь юной провидицей и никогда не проводился до тех пор, пока Совет Провидцев не объявлял новенькую подготовленной, посвящая её посредством Ритуала Тюйриан.

Невысказанное понимание пронеслось по кругу провидиц, как болезненная смесь сострадания и отвращения. Они не были невосприимчивы к страданию малышки, но что-то было в самой её сущности такое, что они находили отвратительным. Она была опасна. Она была неуравновешенна и ненормальна, и многие из сестёр Ютран соглашались, что для всех было бы гораздо лучше, если бы Владычица Айони позволила её казнить вместе с отцом в конце Династических Войн.

Однако Владычица никогда ничего не делала без серьёзного основания, и никто даже теперь не осмелится подвергнуть сомнению её предвидение. Ещё один страдальческий крик перешёл в пронзительный визг, и пол из призрачной кости начал пульсировать и трещать от энергии. Глаза Элы внезапно расширились, вокруг неё сверкали потоки ша‘эйль, струились сквозь пол и вспыхивали крошечными звёздами света, когда они проходили сквозь психические связи, оставляя призрачные прожилки, мерцающие прямо под отполированной поверхностью.

Призрачные завитки уходили сквозь настил, сплетаясь и мерцая, когда достигали ног провидиц, которые стояли неподвижно по кругу преисполненные благоговейного страха и любопытства. Ни одна из сестёр Ютран не двигалась, прикованная к своему месту собственным волнением.

В доме провидцев ничего подобного не случалось уже тысячи лет.

Видения начали колебаться и течь сквозь пол, постепенно стекая с отражений провидиц, переплетаясь и смешиваясь с потоками ша‘эйль. Сначала они были бесформенны, но подчиняясь непостижимому пути, властно притягивали взгляды провидиц вниз, вовнутрь себя, словно бы впитывались в их разумы как густая жидкость.

Мерзость, энергия варпа и сам зал составляли опьяняющую и смертельную смесь. Всё ещё стоя на границе круга, Синния пристально всматривалась в окружающую картину с непониманием и недоверием, чувствуя, как атмосфера в помещении кружится и сгущается вокруг Элы. Словно бы круглое помещение стало котлом, внутри которого кипели чувства и внутренняя энергия провидиц. Круглый зал Кольца Аластрины был построен в Блестящий Век Гуори Основателя, и его архитектура была уникальна для всего Каэлора. Призрачные кузнецы и костопевы в этот день работали вместе с ясновидцем, чтобы создать совершенное пространство, проводящее духовную энергию вокруг легендарного кольца, которое ясновидец некогда подарил Аластрине. Хотя помещение должно было усиливать энергию тех, кто стоял вокруг его центра, оно также фокусировало эту энергию в самый центр, удерживая её там, как свет внутри отражающей сферы. Из-за такой удивительной и элегантной конструкции ясновидцу удалось преподнести Дому Провидиц Ютран совершенный дар, одновременно не давая им возможность использовать какую бы то ни было энергию за пределами их собственных стен.

Синния увидела огонь прежде других. Вначале это было похоже на тлеющие в золе угольки, едва различимые в тёмноте под поверхностью пола. Затем тлеющие угли вспыхнули золотой искрой, и дыхание фаэрула там, казалось, стало тише, раздувая искру в пламя. Спустя несколько мгновений, не длиннее взмаха крыльев крошечного жука аэреб, огонь метнулся вниз, распространяясь внутрь пола с такой безудержной яростью, что Синния должна была подавить инстинктивное желание отдёрнуть свои ноги от несуществующего жара. Она заставила себя вспомнить, что это была иллюзия, лишь проекция видения Элы на совершенный проводник ментальной энергии, каким являлся материал пола.

Неясные очертания фигур извивались и корчились между огнями в агонии или экстазе, или в том и другом одновременно. Они были тёмными, как силуэты или проекции призраков, быстро поносившиеся сквозь пламя, словно потерянные дамашир — души или демоны.

Внезапно на сестёр Ютран снизошло понимание. Как одна, они затаили дыхание, поражённые видениями, которые изливались из разума юной Элы. Маленькая мерзость испускала наружу поток видений внутрь Кольца Аластрины, наполняя его сценами смерти и кровавой резни, демонеттами Великого Врага, танцующими на горящих улицах Каэлора. Видения обжигали их разумы, тогда как неистовое пламя безопасно и холодно облизывало ноги.

Синния отпрянула назад, слегка пошатнувшись под воздействием ментального заграждения. Раньше она никогда не видела картин такого насилия, разыгравшихся в этом священном помещении, и, конечно, никогда прежде ничего подобного не случалось во время Ритуала Аластрины.

Она чувствовала, что её мысли неуклонно раскаляются, до тех пор, пока она не поняла, что больше не может удерживать их. Как если бы огонь на полу был одновременно и в её голове. Мысли пылали внутри её черепа, разогревая разум, словно закипающий суп. Они начали плавиться, сворачиваясь вместе до тех пор, пока она больше не смогла отличить одну от другой, приводили её разум в состояние кружащейся психической смеси.

На одно мгновение, и впервые с тех пор, как она прошла через Испытания Менмон много лет назад, Синния чувствовала, что её душу охватил неподдельный ужас. Словно бы это дитя в действительности сжигало её личность и наполняло разум пламенем и демонами.

В неожиданной вспышке Синния ещё раз увидела образ ребёнка-слир, неподвижно сидящего в безмятежном спокойствии в самом сердце бушующей ярости. Её глаза были глубокими провалами мрака, из которых вырывался весь этот огонь. Из них потоками лились реки крови, падая каскадом на её пузырящуюся и горящую кожу. Она была не одна. Позади неё с протянутыми руками, окутанный демоническим огнём, как плащом, стоял брат Элы, Найс. Его ладони были полны крови, и глаза сияли невероятной, маниакальной тьмой.

Картина ужасных брата и сестры мелькнула на кратчайший миг, как подсознательный импульс, но невозможно сказать, была ли она реальна, видели её другие, или она всецело существовала лишь в собственном разуме Синнии. Её способность к пониманию на границах между этими измерениями потерпело почти полное фиаско.

Другой вопль страдания вырвался у сидевшей Элы, но в этот раз он сорвался на высокий, свистящий визг на грани слышимости. Этот крик, казалось, разорвал в клочья видения, наполнявшие зал, словно яркая полоса огня, прорезавшаяся сквозь стекло. Одновременно сонм картин и видений исчез из вида, вновь оставляя зал неожиданно холодным, спокойным и безмолвным, а истощённое и опустошённое отвратительное дитя в центре круга повалилось вперёд на пол.

Глаза её, наконец, закрылись.

Одна за другой сёстры Дома Ютран отвернулись от малышки и спокойно покинули помещение. Новенькая была обязана остаться, чтобы прийти в себя, используя свои собственные силы. Это было традицией ещё со времён самой Аластрины. Когда они вышли, провидицы старались производить впечатления, словно бы ничего не случилось, как если бы ритуал прошёл так, как они ожидали, словно бы вообще не произошло ничего исключительного, но ни одна из них не могла скрыть неуверенность своей походки.

Спустя небольшое время Кольцо Аластрины опустело за исключением двух безмолвных фигур. Маленькая Эла неподвижно лежала на призрачной кости. Тонкая струйка крови стекала из уголка её рта и собиралась лужицей возле жемчужно-белой щеки. Синния осталась стоять на своём церемониальном месте, почему-то не способная отвернуться и оставить мерзость одну, и пока ещё не в силах заставить себя наклониться и оказать ей помощь. Один и тот же вопрос вращался в её голове снова и снова, пока от него не затошнило.

Действительно ли это эвилин?

Часть I: Смутные воспоминания

Глава первая. Айони

ЗОЛОТЫЕ с зелёным флаги Дома Тейрту гордо развевались над головами воинов, когда они выходили из Сентриума и строились в боевой порядок перед вратами Ривалина, последним большим барьером между грубыми стикс-тан и утончёнными придворными эльдарами Нэвир. Десятки защитников Дома Тейрту были построены в идеальные, строгие шеренги, словно для проведения смотра. В сгущающейся темноте сумерек этого сектора их отполированная броня сверкала в отражённом свете, исходящем от Дворца Ясновидца позади них, делая видимыми их силуэты врагам посреди потока сияния, словно бы они находились в ауре самого ясновидца, в то время как символ Змея Айдена сверкал в густой тени, которая проходила поперёк их груди.

Йзульт не нужно было прокладывать себе путь сквозь шеренги. Они автоматически расступились, когда она прошествовала от ворот прямо к передним линиям её войск. Когда перед ней открылся проход, мимо в прогал устремился луч света, вынося её длинную тень за пределы поля сражения. Голова гигантской, вытянутой тени почти достигала ног врагов у тёмно-красной линии фронта.

— Вам здесь не рады, пауки варпа, — пробормотала она, делая шаг вперёд из своей линии пока не осталась стоять в одиночестве. Ряды Стражей дома сомкнулись позади неё, стирая её тень пеленой темноты. — Вы повернёте назад.

В голосе не было глубины, от чего его интонация казалась обычной и безучастной, но её глаза сосредоточенно сверкали. Броня её была безупречна, словно для официальных церемоний. Она не носила шлема, и длинные чёрные волосы ниспадали поверх тёмно-зелёного плаща, который каскадом лился с плеч, словно мягкая грива, указывая на её ранг, Длинная рукоять древнего, внушающего ужас, двуручного меча, выглядывала из-под складок ткани и была прочно прикреплена к поясу с помощью золотой пряжки в виде головы змеи.

Стоявшие в строю напротив неё Воины Аспекта не шелохнулись. От их командующего не последовало никакого ответа, и ни один эльдар не выступил вперёд из их рядов. Они стояли неподвижные и неумолимые перед лицом Стражей Дома Тейрту в потоке света, который лился из Сентриума через большие Врата Ривалина. В ярком сиянии их тёмно-красная броня светилась как предупреждающий маяк.

Йзульт слегка прищурила глаза, пристально глядя на них. Могло ли быть так, что они просто не услышали её? Она тщательно рассчитала беспристрастную громкость голоса, достаточную, чтобы не страдающие глухотой услышали обидные слова.

Она мысленно вздохнула, зная, что правила этикета для начала сражения различаются у разных Аспектов. Правила битвы между Великими Домами были определены и записаны во время Династических войн в течение последней сотни лет, но было не ясно, применимы ли те же самые правила к Храмам Аспекта, которые не торопились принимать участие в этом ужасном противостоянии, или, по крайней мере, не спешили обнаруживать этого.

Во время собственного цикла обучения в Храме Яростных Мстителей Йзульт усвоила достойный и благородный этикет. Было вполне правдоподобно, что коварные Пауки Варпа не разделяли её кодекса поведения. Тем не менее, она осознавала, что вела себя без должного уважения.

Вам здесь не рады, пауки варпа. Вы уйдёте отсюда, или мы обратим вас вспять. — Осознавая, что озвучивание своих слов, возможно, было излишне оскорбительным, в этот раз она повторила их мысленно, не произнеся ни слова. Вместо этого она направила их через разделяющее пространство прямо в разумы Пауков Варпа.

Кто ты, чтобы отказывать нам в гостеприимстве, служительница Тейрту? — Ответ прозвучал твёрдо и ярко, он интенсивно резонировал в голове Йзульт. Она не могла сказать, был ли он слышим её Стражам. Часть её надеялась, что нет.

— Я Йзульт Тейрту-ан, — представилась Йзульт, делая ещё один шаг вперёд от своих рядов так, чтобы её было ясно видно с обеих сторон.

Она произнесла слова вслух, принимая и усиливая вызов, который заключал в себе такой ответ. Сказанные с умыслом или нет, слова её оппонентов уязвили её, хотя было правдой то, что с Домом Тейрту её связывала только клятва, она не была его частью от рождения.

— Я в достаточной степени уполномочена приветствовать наших друзей, и я в состоянии дать отпор нашим врагам, — добавила она, позволяя враждебным интонациям достигнуть слуха Пауков Варпа.

Всё это было частью ритуала начала.

У нас нет никакого желания сражаться с тобой, Мстительница Йзульт. — Тёмно-красная линия фронта Пауков Варпа расступилась, и из строя вышла величественная фигура. Она была на голову выше своих Воинов Аспекта, и её плечи горделиво распрямились, когда волна света от Сентриума разбилась о её доспехи, словно вода о скалу. Как и Йзульт, экзарх была без шлема, давая понять, что формальности ещё не были исчерпаны. — Твоя слава достигла нас.

Йзульт улыбнулась, приподняв одну бровь в лёгком удивлении. Она была удивлена узнать, что для этой стычки экзарх находилась среди своих воинов, но это, безусловно, объясняло внутреннюю мощь голоса, который прогремел через нейтральную зону моментом раньше. Ещё более удивлена она была тем, что интонации казались примирительными. Экзарх Эйнгил действительно пытается предотвратить битву, или это лишь часть этикета Пауков Варпа?

— Ты оказываешь мне честь, экзарх, — отвечала она всё ещё вслух, чтобы её скептический тон могли слышать собственные воины. Если попытки примирения Эйнгил были неискренни, Йзульт не хотела попасться на удочку. Кроме того, когда был выбор между дипломатией и боем, Яростный Мститель должен всякий раз предпочесть битву. Она пришла не за тем, чтобы охранять Врата Ривалина только перекидываясь словами с этим экзархом или не экзархом Пауков Варпа. — Я бы тоже не хотела сражаться с собой!

Не нужно больше каэлорской крови, чтобы проливать её в этот день, Йзульт Тейрту-ан. Руки великих домов и так уже достаточно запятнаны. Мы просто ищем безопасный проход к Святыне Флюир-герна. Это всё.

Глаза Йзульт снова сузились, когда вспышка рубинового света угасла на древней броне экзарха. Это не было похоже на ритуал начала. В течение Династических войн Йзульт уже привыкла выходить вперёд, объявлять своё имя и затем начинать сражение с достойным противником. В первой схватке сражались избранники с каждой стороны, а затем, в зависимости от исхода, остальные воины бросались в драку. Или они отступали, признавая превосходство противника. После стольких смертей, эльдары Каэлора вынуждены были создать способ сражения, который бы не оставил искусственный мир совсем без эльдар. В самых укромных уголках дамашир, все они знали, что дети Иши были угасающим светом в галактике, и никто не хотел быть ответственным за то, что погасил его полностью.

И всё же попытки к примирению Эйнгил раздражали Йзульт. Она видела, что в их глубинах скрывался обман, словно смертоносная змея, таящаяся в цветах дерева умбала. Задержка казалась нерешительностью или даже трусостью. Если бы Пауки Варпа хотели миновать ворота, им стоило простой идти. Вся эта ситуация казалась отчасти оскорбительной, и Йзульт размышляла, не насмехаются ли над ней.

— Ты не считаешь меня достойной твоей крови, экзарх Каина? — Йзульт нашла причину своего возрастающего гнева. — Ты не будешь сражаться со мной?

Позади себя Йзульт могла чувствовать, как в рядах Стражей дома закипало возрастающее негодование.

Я не желаю сражаться с кем бы то ни было в этот день.

ТЫСЯЧИ ЭЛЬДАР переполняли улицы и бульвары, которые сходились на Площади Ваула в самом сердце величественного сектора Сентриум, в центре которого стояли Дворец Ясновидца и Святыня Флюир-герна. Сентриум был самым большим и наиболее древним сектором на всём Каэлоре, центром Олипсина и домом эльдар Нэвир. Главные улицы были переполнены далеко от места сбора, поскольку народ прижимался друг к другу в надежде мельком увидеть тело, которое лежало в стасисе на серебряной декоративной наковальне, отмечавшей геометрический центр искусственного мира Каэлор. Наковальня служила монументом Ваула, бога-кузнеца, который, как считали, был богом-покровителем самого Гоури Сияющего. Она служила церемониальным алтарём во время важных событий, но никогда прежде не была украшена телом кого-то не из рода Ривалина.

Несмотря на плотное скопление эльдар, стояла тягостная тишина, которая нависала над Сентриумом. Как и все из их расы, каэлорцы были заложниками своих сильных эмоций. Именно во времена столь тяжёлого общего горя они затерялись в уединении своего искусственного мира. Ни один не произнёс даже слова утраты, но каждый чувствовал общую боль других, пока весь сектор не оказался залитым скорбью и воспоминаниями.

Не было никакого официального объявления о Церемонии Перехода, но скопление страдания и боли было маяком, который притягивал эльдар со всего Каэлора разделить последние мгновения их возлюбленной Владычицы. Каэлорцы чувствовали притяжение к изливавшимся эмоциям, словно мотыльки к пламени, как если бы они получали силу и сплочённость от общей скорби.

Высоко, на одном из балконов того самого Дворца Ривалина, который располагался на площади, Синния подняла голову и украдкой посмотрела вокруг себя. Со всех сторон её окружали другие придворные Олипсина — Круглого Двора — каждый с почтительно склонённой головой. Один или двое закрыли глаза, словно они сознательно старались настроить свои разумы на волны горя, которые расходились внизу на площади. Тяжесть была гнетущей.

К своему удивлению Синния увидела, что один из придворных поднял свой взгляд от толпы внизу. Он украдкой оглядел балкон до того как заметил, что Синния наблюдает за ним, а затем несмело улыбнулся, смущённо сморщив красивое смуглое лицо. В этот момент Синния увидела, что его глаза отливают золотом, и заметила потрясающее богатство его шёлковых одежд. Вопреки самой себе, Синния улыбнулась в ответ, как ребёнок в момент узнавания и смелости, а затем смущённо опустила веки.

Под ними внизу, в центре площади, она могла видеть пустую оболочку, которая когда-то была телом Владычицы Айони. Оно было заботливо уложено поперёк серебряной наковальни в театральной позе, которая, безусловно, была тщательно продумана, чтобы усиливать эмоции собравшихся. Эстетически это выглядело прекрасно, хотя до неприличия сентиментально и с попыткой манипуляции чувствами зрителей, так как тело было всё-таки немного большим, чем просто оболочка. Это была часть постановки, которая была бы достойной Риллийтанн, и Синния немедленно усомнилась в том, что эстетически не развитые стикс-тан из Дома Тейрту могли сами додуматься до такого. На мгновение она задалась вопросом, советовались ли с ясновидцем о том, как лучше провести церемонию. Несмотря на некоторые свои недостатки, старому Ахирну Ривалину не отказало его хорошее чувство прекрасного, и было общеизвестно, что Айони была его любимицей.

Чувство дискомфорта мягко окутало её лицо, и Синния снова бросила быстрый взгляд в сторону и увидела, что Селиддон Оссиан продолжает рассматривать её своими золотистыми глазами. Его упорство граничило с бесстыдством, что, несомненно, было нарушением приличий на такой церемонии, как эта. Она отвела взгляд, совершенно не рассерженная таким вниманием, но и не желая поощрять что-либо в этом роде. Здесь было не время и не место.

Лёгкий шум и движение внизу привлекли её внимание к площади. Сквозь толпу открылся проход, и из ворот дворца прямо под ней появилась небольшая группа эльдар. Одетые в пышные церемониальные наряды зелёного и золотого цветов своего великого дома, с флагами, гордо реющими над головой, под предводительством Айдена Тейрту они проследовали сквозь толпу к подиуму, который был установлен для них рядом с наковальней. Перед собой Айден нёс сложенную ткань изумрудно-зелёного цвета, словно он бережно держал в своих руках ребёнка.

Впервые с окончания Династических Войн Синния чувствовала, что вид Айдена вызывает у эльдар Сентриума любовь и симпатию. Когда он поднялся на подиум рядом со своим сыном Морфрэном и юной красавицей Орианой позади себя, Синния почувствовала, что волна эмоций до краёв наполнила собрание и захлестнула их. Впервые за много лет Айден был в центре положительных эмоций. Не зависимо от того, как мучительно остальная часть Каэлора переживала потерю Владычицы Айони, они знали, что он должен чувствовать это намного сильнее любого другого. Она была с ним ещё до его кровавого прихода к власти в Сентриуме. Она пришла с ним из далёких краёв Тейрту, когда он вошёл в Олипсин и вырвал реальную власть у ясновидца, и она придала Дому Тейрту при дворе дух изысканности. Без неё утончённые Нэвир Круглого Двора, возможно, никогда бы не приняли грубого Айдена.

Они даже не заметили, что ясновидца нет, подумала Синния, с огорчением и глубоким волнением покачав головой на ту лёгкость, с которой можно было управлять её согражданами каэлорцами. Она раздумывала, что это было одним из многих последствий эмоциональной натуры Сынов Азуриана — как иногда называли эльдар — и это не было тем, что можно полностью сдерживать Путём Эльдара Айнио, не смотря на широко распространённое обратное утверждение. Повышенная рассудительность и дисциплина не могли изменить основную сущность дамашир эльдар, они только скрывали её. Глядя вниз на тысячи эльдар, собранных в горе и единении, Синния на мгновение была потрясена их коллективной уязвимостью перед необоснованным доверием.

Степень тишины, заполнявшей площадь, внезапно изменилась, возвращая мысли Синнии к церемонии, которая проходила внизу. Она видела, что Айден шагнул вперёд к краю подиума, по бокам которого располагались знаменосцы Тейрту. С бледным и торжественным лицом он приблизился к оболочке Айони и серебряной наковальне, которая располагалась ниже прямо перед ним. Очень медленно он развернул изумрудную ткань, которую держал с такой церемониальной осторожностью, позволяя материи спуститься во всю длину поверх края подиума так, что её сияющий шёлковый блеск увидели все собравшиеся. Великолепная ткань струилась и развевалась, как флаг, и в её центре сиял Золотой змей Тейрту. Всюду на площади и примыкающих к ней улицах почтительно склонились тысячи голов, как если бы Айден развернул знамя самого ясновидца.

Без единого слова Айден взметнул ткань в воздух и позволил ей опуститься поверх тела Владычицы Айони и серебряной наковальни, укрыв их цветами Дома Тейрту. Наблюдая за этим, Синния надеялась, что хотя бы некоторые из собравшихся эльдар поймут и возмутятся политическим смыслом символического жеста Айдена, как с помощью этой помпезной тряпки он объявил Айони и наковальню принадлежащими своему великому дому.

Словно в гармоничном согласии с действиями Айдена, в толпе открылся путь, ведущий от наковальни к вратам Святыни Флюир-герна на краю площади напротив дворца. В то же самое время вереница одетых в форму Стражей хлынула из врат и выстроилась в безупречные ряды вдоль прохода в толпе, преобразовав его в коридор из изумруда и золота для последней процессии Владычицы Айони.

Напротив, на балконе Дворца Ривалина Синния с презрением покачала головой. Отвернувшись от сцены внизу, она осторожно проложила себе путь между другими придворными на балконе, которые пребывали в почтительно склонённых позах, и вернулась назад внутрь дворца, чтобы тут же обнаружить Селиддона в зале для приёмов с двумя дымящимися бокалами голубого Эдрисиана в руках. С улыбкой благодарности и облегчения Синния протянула руку и взяла один бокал.

ЙЗУЛЬТ НАБЛЮДАЛА, ЧТО экзарх повернулась и снова растворилась в ряду тёмно-красных Воинов Аспекта, которые стояли напротив её отрядов Стражей. Вспышка тревоги сверкнула в её голове, когда она обдумывала возможность, что Пауки Варпа просто собрались повернуться и уйти без какого-либо сражения. В чём бы тогда была честь? Ритуалы начала не привели ни к капитуляции, ни к демонстрации очевидного превосходства той или иной сторон. Разойтись было бы просто оскорбительно, словно бы Пауки Варпа не считали её или Стражей Тейрту достойными сражения. Она не могла возвратиться к Айдену без победы, и она не позволит оскорблению своей гордости оставаться безнаказанным.

Она проклинала высокомерие Воинов Аспекта.

Поскольку Йзульт стала терять терпение, и её воля начала собираться в кулак из-за намёка на оскорбление, брошенного ей, её рука инстинктивно опустилась к рукояти лютого меча. Холодная металлическая поверхность вызвала дрожь мщения в её руках, заставляя её бороться с неистовым порывом выхватить клинок и броситься вперёд на врага. Этот меч был подарен ей Лэйргненом, экзархом Яростных Мстителей. Он подарил ей этот древний клинок, когда она покидала храм после завершения цикла данир воина. Он олицетворял вещественную неразрывность, неизменную и физическую связь с Аспектом, которому она так преданно служила, и который так хорошо служил ей. Даже теперь, гордо стоя под реющими знамёнами Тейрту, Йзульт знала, что часть её навсегда останется Яростным Мстителем. Глядя на надменных Пауков Варпа перед собой, её разум уносился к другим событиям прошлого. Возможно, она бы тоже стала экзархом, предпочти иной выбор.

Яркая тёмно-красная линия Воинов Аспекта не шелохнулась в течение последних нескольких мгновений, но Йзульт смогла ощутить, что решение принимается позади линии фронта. Экзарх обдумывала свой следующий ход.

— Вы не откажете мне! — внезапно закричала Йзульт, в её голосе ревел огонь. — Вы пренебрегаете моим именем?

Стражи позади неё ударили своим оружием по земле, в знак решимости, поддержки, силы и предупреждения.

Я буду сражаться с тобой, Йзульт из Тейрту, если ты сочтёшь меня достойной своего клинка.

В её разуме прозвучал новый голос.

— Назови своё имя, Паук Варпа, так чтобы можно было записать его, когда от тебя больше ничего не останется.

— Я Фианна, арахнир Пауков Варпа и равная Йзульт.

Сквозь тёмно-красные ряды протиснулся необычайно стройный воин и выступил вперёд перед своими собратьями. В одной руке она держала свой шлем, а в другой — характерное для её Аспекта смертоносное веретено. Её плечи выглядели неестественно широкими из-за варп-генератора, который она носила на спине, что заставляло её открытое лицо казаться маленьким и тонким. Её волосы были коротко обрезаны и растрёпаны, она могла показаться лёгким противником тем, кто плохо её знал.

Йзульт улыбнулась. Арахнир Пауков Варпа был достойной добычей.

— Арахнир Фианна, ты оказываешь мне честь, — сказала Йзульт, слегка кланяясь прежде, чем сделать ещё один шаг вперёд, и отстёгивая плащ. Она сбросила роскошную зелёную ткань, окутывавшую её, по направлению к фалангам Стражей позади неё. В тот же самый момент она приняла боевую стойку и коснулась кончиками пальцев рукояти своего клинка. — Начнём же.

Паук Варпа сухо кивнула, уронила своё смертоносное веретено на землю и отбросила шлем. Она поочерёдно наклонила голову от одного плеча к другому, словно разминала мышцы на шее, а затем подняла руки и взъерошила свои серебристые волосы, как если бы пыталась придать объём причёске, примятой до этого шлемом.

Последнее движение привлекло внимание Йзульт, так как этот жест вызвал несколько бликов отраженного света, которых там быть не должно. Силовые клинки, догадалась Йзульт, разглядывая предплечья арахнира с возникшим уважением. Теперь, когда она знала, что они там были, она могла ясно видеть их: три маленьких шипа идущие вдоль каждого предплечья, переходящие в длинные загнутые когти, которые выступали наружу над кулаками Воина Аспекта.

Арахнир небрежно потрясла своими конечностями, словно удостоверяясь, что в её мышцах нет никакого напряжения. Потом она вдруг остановилась, и на её лице проявилось выражение, полное гордости и чувства собственного достоинства. Медленным и тщательно выверенным движением Фианна сложила руки на своей груди и наклонила голову вниз между силовыми клинками. Затем она исчезла.

Йзульт моргнула, а затем выругалась — презренный варп-генератор! Паук Варпа ушла, оставляя ряд тёмно-красных воинов разорванным и непримиримым.

СТОЯ В высокой эллиптической нише окна в своей башне, Ахирн Ривалин смотрел сверху на площадь под ним. Огромное количество собравшихся для прощания с Владычицей Айони производило сильное впечатление, как и должно быть. Площадь была набита битком, и каждая из боковых улиц была переполнена эльдарами на всём протяжении, насколько он мог видеть. Каэлорцы пришли изо всех уголков необъятного, странствующего в космосе искусственного мира; в Сентриуме уже не было столько жителей, чтобы составлять такое большое количество.

С некоторым недовольством он смотрел на флаги Тейрту, поднятые вокруг опустевшего тела Айони, которое лежало на серебряной наковальне его предков. Двойное несоответствие — не-Ривалин на наковальне, а ещё вульгарный Тейрту, предъявляющий права на милую Айони, заставило его вздрогнуть.

Когда он вглядывался вниз, наклонившись поверх ограждения и опираясь на свой искривлённый посох, он услышал, как позади него со скрипом отворилась дверь в его личные покои, но он уже ожидал гостя в течение некоторого времени и не приложил усилий, чтобы обернуться и поприветствовать его. Где-то в отдалённом уголке своего разума он почувствовал, когда стражи за порогом его комнаты остановили посетителя и спросили о его цели.

Стражи. Ахирн улыбнулся самому себе. Айден сказал ему, что они были там для его защиты, но ясновидец не тешил себя никакими иллюзиями относительно сложившейся ситуации. Он совсем не был пленником в своём собственном дворце, но глава Дома Тейрту очень тщательно контролировал его действия. Глядя вниз на Церемонию Перехода на площади, Ахирн не мог отрицать, что ему хотелось бы быть там, так как Владычица Айони была ему как дочь. Она, безусловно, походила на шёлковую ленту среди грубого холста Тейрту.

На мгновение мысли обратились к его настоящей дочери. Он мог видеть её внизу на подиуме, стоящей возле этого болвана Морфрэна Тейрту, качая его отпрыска на своих драгоценных и прекрасных руках. Его Ориана блистала, как драгоценный камень среди грубых и неотёсанных эльдар этого великого дома, и Ахирн сморщил свой лоб в досаде, что Нэвир Каэлора пали так низко, что вынуждены из-за этой войны продаваться стикс-тан из-за Периметра Стикслин, чтобы выжить.

Времена на Каэлоре изменились. Династические войны оставили шрамы на самом остове великого строения древнего космического корабля, который эльдары называли искусственным миром Каэлор. Глядя из своего окна, Ахирн едва мог узнать площадь. Он отметил, что никому из придворных Нэвир не разрешили присоединиться к церемонии, и задавался вопросом, наблюдали ли они тоже за происходящим с балкона его дворца, где-нибудь под ним.

— Сиятельный ясновидец, — тихо произнёс голос позади него.

Он был тихим и почтительным, но не выдавал и намёка на нервозность. Целью было продемонстрировать повиновение. Это был голос опытного воина, чему Ахирн только недавно начал отдавать должное.

— Лир Тейрту, — сказал Ахирн и улыбнулся, не оборачиваясь, когда он вслух произнёс имя. — Как мило с твоей стороны присоединиться ко мне в это тяжёлое время.

— Я принёс сообщение от Жогана, сиятельный.

Поведение Лира было сдержанным, профессиональным и официальным. Он использовал почётный титул Айдена, который Ахирн даровал главе Дома Тейрту после его победы в Династических войнах. Жоган — победитель порока.

Ахирн медленно обернулся, стукнув своим посохом по полированному полу, когда он разворачивал своё тело. Он внимательно рассмотрел Стража перед ним. Лир низко поклонился, коснувшись пола одним коленом и кулаком с другой стороны тела. Его длинный шёлковый плащ собрался в складки и съехал на одно плечо, древнее церемониальное касание, придуманное, чтобы обнажить перевязь с оружием, и показать, что намерения мирные.

Золотой блеск сюрикен-пистолета был заметен в глубокой тени на талии Лира. Молодой офицер быстро усвоил важность и структуру церемониальных жестов.

Ясновидец кивнул, впечатлённый совершенством молодого воина. Некоторые из этих стикс-тан подают надежды, подумал он, тогда как его глаза заблестели от новых возможностей.

— Выпьешь что-нибудь, мой безупречный молодой Лир? — спросил Ахирн, размышляя, как ответит Страж. — У меня есть немного превосходного Эдрисиана. Ты когда-нибудь пробовал его?

В то время как он говорил, Ахирн направился к просто выглядевшему шкафчику напротив стены, щёлкая своим посохом по полу и шаркая, пока шёл. Ясновидец сделал освобождающий жест, и шкафчик открылся, открыв богатый выбор напитков и деликатесов. Почётное место занимал большой графин кипящей, голубой жидкости. Он был уже наполовину пуст.

Страж не изменил своего положения, оставаясь коленопреклонённым рядом с дверью. Его голова осталась склонённой вниз, но Ахирн мог чувствовать, что опущенные глаза следили за его перемещением по комнате.

— Я должен сообщить его сиятельству, что отделение Пауков Варпа из Храма домена Ансгара продвигается вперёд ко Двору. Жоган Тейрту отправил силы Стражей Дома Тейрту отразить угрозу. Они занимают позицию снаружи Врат Ривалина, под командованием Йзульт Тейрту-ан. Они сражаются за твоё имя, сиятельный.

— Я знаю, — сказал Ахирн, наливая немного дымящейся голубой жидкости в хрустальный бокал. — Ты уверен, что я не смогу соблазнить тебя небольшой порцией напитка, Лир?

— Я должен идти, сиятельный ясновидец, — ответил Лир решительно, опуская свой лоб, пока тот не коснулся пола.

Когда он поднялся на ноги, его плащ каскадом упал вокруг него. Он ещё раз поклонился Ахирну, затем резко повернулся в водовороте тёмно-зелёной ткани и вышел за дверь.

Ясновидец смотрел ему вслед, восхищаясь дисциплинированной изысканностью молодого офицера. Он мог понять, почему Айден назначил этого особенного Стража исполнять обязанности во дворце. Даже среди Нэвир было мало таких, которых могли оскорбить утончённые манеры Лира.

Глубокомысленно вращая в бокале глоток Эдрисиана, Ахирн думал, смог ли бы Лир на самом деле принять аристократический образ жизни. В бесчисленных путях будущего, один всегда несёт в себе надежду, думал Ахирн, осушая бокал.

Возвратившись к окну, Ахирн успел увидеть, как похоронная процессия проталкивается сквозь толпу к Святыне Флюир-герна на противоположной стороне площади. Тело Владычицы Айони было задрапировано зелёным с золотым змеем Дома Тейрту, и по обе стороны пути к священным вратам располагались ряды Стражей дома.

Пока он пристально вглядывался, место действия растворилось на заднем плане его разума, тогда как его мысли вернулись к сообщению Лира. «Снова Пауки Варпа,» — размышлял он. Не так давно его собственный сын Кервин оказался на одной стороне с этими Воинами Аспекта в период обострения Династических Войн. Кервин настоял, чтобы воины этого коварного и скрытного храма были преданны ясновидцу, но они обратили его разум против Айдена и Великого Дома Тейрту, и последствия этого почти разорвали Каэлор на части. Впервые за свою длинную прославленную историю династия Ривалин оказалась расколотой. В результате, после того как Айден разбил Ансгар и их вероломных союзников, он изгнал Кервина из священного и изысканного Сентриума, пощадив его жизнь только из уважения к ясновидцу. Ахирн больше никогда не видел снова своего вероломного и заблудшего сына.

Что Пауки Варпа хотели именно в этот день?

Ахирн увидел, что внизу на площади процессия достигла ворот святыни. Там была остановка, пока хранители святыни выполняли необходимое ритуальное очищение прежде, чем они впустили скорбящих в сакральное пространство внутри. В этот момент, Ахирн увидел, как уменьшенная расстоянием фигура Орианы отвернулась от группы и смотрела прямо на его окно. Хотя он знал, что она была слишком далеко и не могла ясно видеть его, Ахирн разглядел что-то жалобное в её изящном облике, что причинило ему боль. Так или иначе, Айден отобрал обоих его детей. Это была высокая цена в обмен на установление стабильности и центральной власти на Каэлоре. Политика была грязным и неприятным делом.

ПОСЛЫШАЛОСЬ СЛАБОЕ шипение, подобно воздуху, вырывающемуся сквозь трещину в стекле. Затем раздался пронзительный крик, летящий по направлению к Йзульт с невозможной скоростью. Она инстинктивно упала и откатилась, снова встав на ноги как раз вовремя, чтобы увидеть Паука Варпа, ворвавшуюся назад в материальную реальность и ударившую с разворота своими силовыми клинками, которые прорезали пространство там, где за несколько мгновений до этого находилась её собственная шея.

Без колебаний Йзульт выхватила из ножен свой меч и замахнулась им из атакующей позы, проводя удар вертикально над своей головой, тогда как сама низко присела в боевой позиции.

Фианна резко остановилась, нацеливая свои глаза, а затем и клинки на Стража перед ней. Она скрестила руки перед своим лицом и затем резко опустила их вниз по обе стороны, словно стряхивая кровь убитых с клинков, которые спускались с её перчаток. Одно мгновение два воина стояли неподвижно на импровизированной арене между двумя своими армиями. Они были ярко освещены потоком света, который лился из легендарных Врат Ривалина — места столь многих величайших сражений в истории Каэлора, и ослабевал над рядами Стражей дома, которые стояли готовые защищать их. Темнота окутывала всю землю вокруг них. Словно естественное освещение Каэлора стремилось воздвигнуть им героическую сцену.

Йзульт разрушила возникшее напряжение. Внезапно она сделала выпад вперёд, опуская свой лютый меч вниз в прямом и простом ударе, направленном в голову противника. Атака выглядела неуклюжей и очевидной, но в этом и был её замысел. Так как Фианна легко уклонилась от удара, выставив одну перчатку, чтобы отразить клинок на безопасное расстояние, Йзульт позволила ей потратить мощь на отражение удара и использовала силу защиты Паука Варпа, чтобы толчком заставить её развернуться. Почти припадая к земле, она вынесла одну ногу вперёд и сделала низкое вращательное движение, ударив арахнира прежде, чем опустить свой вес.

От силы удара, ноги Паука Варпа оторвались от земли, заставив её с грохотом рухнуть на землю. До того, как она смогла подняться, Йзульт оказалась над ней. Её нога с треском опустилась на грудь Воина Аспекта, пришпиливая ту к земле, и она обеими руками занесла свой клинок для вертикального удара в шею противницы.

В течение доли секунды оба воина пристально смотрели друг на друга, а затем Йзульт резко вонзила свой меч, проталкивая его вниз со всей силы и усиливая свою мощь пронзительным криком.

В последний момент Фианна снова исчезла, покинув материальное пространство за миг до того, как остриё лютого меча коснулся её шеи, оставив после себя шипящее потрескивание энергии, которое практически сразу исчезло. Крик Йзульт оборвался, когда её клинок вошёл в жёсткую металлическую поверхность, погрузившись почти на четверть своей длины. На мгновение её равновесие был нарушено, когда она покачнулась вперёд на рукояти своего меча.

Со своей позиции чуть позади линии фронта Пауков Варпа экзарх видела, как её арахнир вновь появилась сзади потерявшего равновесия Стража. Она быстро полоснула по спине Йзульт одним комплектом силовых клинков, а затем ударила её прямо в позвоночник мощным толчком бедра. Удар заставил Йзульт завопить от внезапной боли, а затем перелететь через рукоять воткнутого в землю меча, от силы пинка она покатилась по полу, оставив ещё вибрирующий клинок в земле.

Страж Тейрту прыжком встала на ноги, повернулась к Фианне с яростью, написанной в каждой черте её лица. Одной рукой она провела позади себя и нащупала глубокую рану, которая была вырезана по диагонали на её спине, другой рукой она выхватила из-за пояса короткий, чёрный остро отточенный клинок. Быстрый взгляд глаз выдал её острое сожаление из-за потери лютого меча.

Удовлетворённая действиями своего арахнира, Эйнгил произвела быструю проверку в строю других Воинов Аспекта, затем повернулась и зашагала назад, прочь от сражения. В этот день у неё были более важные обязательства, чем битва с благородной Йзульт. Владычица Айони оказала Паукам Варпа огромную услугу в тот день, когда она упросила не лишать жизни молодого наследника Ансгара, Найса. Она изрекла великое пророчество. Она вдохнула надежду в неясные пути будущего, и Эйнгил не лишится возможности отдать последний долг уважения любимой Владычице Скрытой Радости.

Посмотрев назад через плечо на сражение ещё раз, экзарх активировала свой варп-генератор и исчезла со сцены. Не было никакой возможности проникнуть всем отделением Пауков Варпа в аристократический сектор Сентриума, чтобы не быть обнаруженными — служители Двора Ривалина очень внимательно следили за признаками присутствия ша‘эйль вокруг Святыни Флюир-герна — но единственный воин, всё же, мог пройти незамеченным.

Тем временем Йзульт, выгнувшись дугой, кружила вокруг Фианны со своим чёрным клинком, практически не видимым в полумраке. Она легко перебрасывала его из одной руки в другую, словно проверяла вес и баланс.

Паук Варпа поворачивалась на одном месте, постоянно удерживая свою противницу в поле зрения. Она держала свои силовые клинки скрещенными по диагонали на уровне груди, и смотрела между ними на хищные манёвры Стража. Потом вокруг ней запульсировала аура энергии, и, с лёгким поклоном, она исчезла, оставив на долю секунды позади себя пурпурную дымку.

На этот раз Йзульт была готова. Паук Варпа появилась в том же самом направлении, что и в последних двух прыжках, и только орк попадётся в одну и ту же ловушку три раза.

Она ожидала потрескивание белого шума и слабого шипения ша‘эйль, врывающегося в материальное пространство через образовавшуюся брешь. В тот же момент она рванулась сквозь плотный круг, движущийся позади неё. Возник красный туман, а затем Фианна тот час же материализовалась в реальном мире прямо напротив неё, появляясь точно на том месте, которое за момент до того занимала Йзульт. Безо всякого колебания Йзульт рванулась вперёд и вонзила свой тёмный клинок в живот Паука Варпа, проталкивая его под варп-генератор в поясницу арахнира.

Фианна откинула голову назад и пронзительно закричала от потрясения и боли, но Йзульт оборвала крик, разрывая клинком плоть своей противницы, она прыгнула ей на спину и перерезала горло острым клинком.

Когда Паук Варпа упала замертво, разбив своё лицо о землю, Йзульт оттолкнула ногой обмякшее тело, отпрыгнула к своему лютому мечу и выдернула его из земли. К тому времени, когда передняя линия Пауков Варпа осознала, что их арахнир убита, Йзульт уже размахивала своим древним клинком и призывала Стражей к битве. Наступил краткий миг тишины, а затем Стражи бросились вперёд на Воинов Аспекта, в лучах света ясновидца, который ярко сиял позади них. Не пройдя и пяти метров, Пауки Варпа мгновенно переместились в их середину, размахивая смертоносными веретёнами и силовыми клинками.

Ритуалы Начала были завершены.

ВНУТРИ святыня была освящена множеством световых лучей, которые перекрещивали величественное пространство подобно замысловатой сети. Несмотря на ограниченное время и опасность своего положения Эйнгил улыбнулась, когда выглянула из тени, которую отбрасывала широкая боковая стена. Она лишь однажды была в Святыне Флюир-герна, но даже тогда она почувствовала энергию этого места. Это было старейший сектор на Каэлоре, и самое первое помещение громадного искусственного мира, которое было построено в далёком и позабытом прошлом ещё до Падения.

Она знала легенды, которые говорили, что решётка света в действительности была сформирована из нитей ша‘эйль, создаваемых крошечными кристаллическими существами, которые обитали внутри Флюир-герна Каэлора, его Бассейна Душ, самого бесконечного цикла. Эти нити появлялись как светящиеся прожилки иной структуры призрачной кости. Говорилось, что если какое-то место было насыщено психическим присутствием огромного количества душ достаточно долго, то крошечные создания начнут рассеивать их свет в материальный мир, перемещаясь в физическое пространство и из него, оставляя на своём пути микроскопические прозрачные фрагменты.

Спустя бесчисленное множество лет эти фрагменты могли складываться в захватывающие дух сети, как отдельные капли карбоната кальция могли создавать сталактиты и сталагмиты. В её собственном храме, в краях Ансгара, эти крошечные существа назывались пауками варпа, и, возможно, из-за этого она чувствовала себя так непринуждённо в самом священном месте на Каэлоре.

По ту сторону тяжёлых дверей Эйнгил могла чувствовать присутствие большого количества народа на площади. Они почти безмолвствовали, но столь огромное скопление дамашир-душ эльдар излучало сильные волны из нематериального измерения. Экзарх стороной обошла скопления, перемещаясь на своём пути к святыне вдоль почти пустых окраин Сентриума, после того как незримо перенеслась за Врата Ривалина.

Наконец она приблизилась к самому зданию с внешней стороны, не пользуясь для этого ни одним из примыкающих проспектов, которые изгибались вокруг Площади Ваула. Чтобы добраться туда она проделала семь или восемь варп-прыжков, и была уверена, что её присутствие было бы обнаружено, если бы не огромный варп-разрыв, вызванный скорбящими массами народа в Сентриуме и битвой, бушующей перед легендарными вратами. Не в первый раз за свою долгую жизнь Эйнгил вознесла хвалу Ише за психический резонанс эльдарских душ. Те же самые совместные силы, которые когда-то породили Великого Врага, могли также вызвать мутный вихрь помех. Пауки Варпа научились скрываться среди теней, отбрасываемых пороками своих собратьев, Сынами Азуриана.

Снаружи началось движение. Эйнгил могла почувствовать приближение кортежа, и поняла, что у неё не было времени задерживаться в восхитительной безмятежности святыни. Она немедленно осознала, что совершила прыжок в неудачное место святыни, путь к алтарю ей преграждали сотни прядей сверкающих нитей. Осматривая внутреннее убранство святыни, она мысленно обратила внимание на точное расположение каждой колонны, статуй и алтаря, которые были расставлены в продуманном символическом порядке. Когда она присмотрелась, то впервые заметила две укрытых плащами фигуры с надвинутыми капюшонами. Сначала она думала, что они были статуями, символически стоящими на страже по обе стороны от главного прохода лицом к дверям, безмолвными в своей совершенной неподвижности. Затем она увидела, как свет упал на ткань их мантий, и заметила слабый отсвет, отразившийся от их скрытых глаз, это были хранители святыни. Они ещё не заметили её вторжения.

Активизировав свой варп-генератор, Эйнгил прыгнула из тени внутренней галереи прямо в центральный проход, который вёл к Четырёхгранному Алтарю ясновидца, где располагалось изначальное и истинное место доступа к Флюир-герну. Она появилась прямо позади хранителей святыни, без колебаний, бросилась вперёд и свернула шею ближайшему к ней хранителю прежде, чем он смог обернуться. Другой повернулся в удивлении, и Эйнгил увидела до того, как ударила по горлу, что его спокойные глаза расширились от страха. От удара его глаза закатились, и он тот час же потерял сознание, сложившись в бесформенную кучу, покрытую плащом. Эйнгил встала на колени, чтобы проверить, что он ещё жив, а после посмотрела на высокие двери напротив, чтобы убедиться, что они ещё не открываются. Затем она повернулась и побежала вдоль прохода, остановившись в трёх шагах от возвышения, на котором помещался алтарь, и упала на колени.

Бормоча стихи ритуального очищения, Эйнгил подняла голову и замерла в восхищении, любуясь совершенным мастерством, с которым был сделан алтарь. Говорилось, что совершенно гладкий блок призрачной кости был изготовлен несравненными эльдарскими кузнецами Джойн-зура во времена, когда Дети Иши ещё жили на планетах до Падения. Хотя с каждой стороны он был похож на правильную пирамиду, фактически он был сконструирован так, что центральная точка, от которой все вершины были расположены на равном расстоянии, вообще не находилась в материальном пространстве, а скорее была заключена в сфере имматериума, соединённой с бесконечным циклом. Символизм был ясен — Флюир-герн являлся воображаемой вершиной, неизменно равноудалённой от любой точки Каэлора, не зависимо от того, как искусственный мир мог вырасти или измениться. Оптический эффект заключался в том, что было практически невозможно увидеть алтарь полностью. Казалось, он бросал вызов тщательному осмотру, словно воздействия пристального взгляда было достаточно, чтобы заставить его форму течь и изменяться.

Уникальная и неподражаемая конструкция также служила практическому назначению — так как частично алтарь существовал вне материального пространства святыни, он создавал также мост между физическим миром Каэлора и его бассейном душ. Маленькое углубление в виде слезы на передней поверхности являлось точкой доступа к этому мосту, и именно туда помещался камень души умершего эльдара для Перехода Дамашир. Это было местом назначения камня души Владычицы Айони. Судьба её бессмертной души лежит в пределах Флюир-герна, где в древней неприкосновенности она присоединиться к десяткам тысяч душ её предков.

Во время выражения почтения Эйнгил перебирала свои воспоминания о Владычице Скрытой Радости. Она ещё помнила, как видела её стоящей рядом с Айденом Тейрту на балконе Дворца Ясновидца, когда она обозревала сверху Площадь Ваула в конце Династических Войн. На площадке рядом с серебряной наковальней стоял Бедвир Ансгар рядом с Кервином Ривалином и маршалами Ансгара, которых удерживали за остриями копий победившие Стражи Тейрту. Впереди отца, уже довольно старого, чтобы стоять без опоры, находились его потомки Найс и маленькая Эла. Как только Айден поднял руку, чтобы подать сигнал начинать казнь, справедливая Владычица Айони умоляла, упав на колени на балконе на виду у всего Каэлора, пощадить детей. Она говорила о милосердии и достоинстве. Она говорила о великих целях и роковых судьбах. Она говорила о величии Дома Тейрту, которое будет измерено не смертью и разрушением, что он принёс на Каэлор, а жизнью и возрождением, которые он сохранит своей властью. Она пророчествовала.

В тот момент эльдары Каэлора приняли в свои души Владычицу Скрытой Радости, как символ надежды на будущее. Сам Айден остановился в сомнении, смущённый внезапными действиями своей супруги. Он был не способен отказать ей, и малютки были утащены с площади за волосы, оставив своего отца с верными ему воинами стоять перед палачами. Только когда в жуткой тишине дети покинули площадь, Бедвир умер, не произнеся ни единого слова раскаяния или страха. Вскоре после этого, Владычица совершила длинное путешествие к разрушенному домену Ансгар и положила спящего Найса на ступени Храма Пауков Варпа, предоставив осиротевшего наследника заботе Эйнгил.

Скрипящий звук вернул экзарха обратно в настоящее. Позади неё двери святыни медленно открывались. Не торопясь Эйнгил склонилась вперёд и коснулась шлемом поверхности Четырёхгранного Алтаря, затем встала на ноги и резко поклонилась ещё раз. Поскольку позади неё двери полностью открылись, она потянулась вперёд и положила на алтарь маленькое руническое изображение в качестве пожертвования Флюир-герну, прошептав слова почтения и признательности Пауков Варпа Владычице Айони.

Экзарх слышала быстрый топот ног и звуки доставаемого оружия, когда Стражи Тейрту заметили её и бросились через открытые двери, торопясь оказаться внутри святыни. Экзарх Пауков Варпа Эйнгил неторопливо повернулась лицом к самозванцам. Ряды Стражей взяли под охрану единственный выход, и она смогла разглядеть покрытую знаменем оболочку Айони, которую в дверном проёме окружал почётный караул. Перед ними, в сопровождении личных телохранителей, вдоль прохода к алтарю шествовал Айден Тейрту. Он остановился и посмотрел в глаза Эйнгил с бешеной ненавистью, написанной в его взгляде.

В это время Эйнгил исчезла.

Глава вторая. Силти

МЕНТАЛЬНЫЙ КРИК отозвался эхом внутри Святыни Флюир-герна, отскакивая от статуй из призрачной кости и переплетаясь с замысловатыми сетями ша’эйль, которые сияли в темноте фантастическим светом. Этот крик выражал мучительно разочарование. В нём также присутствовала боль, но над всеми другими эмоциями доминировала всё нарастающая неистовая ярость. Он вызвал колебания и ударные волны, пульсирующие внутри храма, заставляя сверкающие пучки нитей дрожать и раскачиваться.

Высокая, могучая фигура Айдена Тейрту стояла перед Четырёхгранным Алтарём и изрыгала проклятия в священное пространство вокруг него. Скрестив руки, он яростно рычал, откинув назад голову, чтобы придать голосу полную мощь с помощью своего тела.

Он бранился, и его голос был единственным, который слышался вблизи святыни. Все эльдары за воротами на Площади Ваула молчали, сосредоточенно прислушиваясь к выражению гнева великого патриарха. Его ярость проникала в них, как невидимая инфекция, и в толпе начало вспыхивать волнение, вызванное оскорблением. Эмоции усиливали их горе, и вскоре собравшиеся почувствовали себя обиженными и оскорблёнными, не имея ни малейшего представления чем это вызвано. Каэлорцы Сентриума только знали, что что-то нарушило ритуальную чистоту Церемонии Перехода. Они только знали, что последние минуты Владычицы Айони в материальном мире были осквернены, и они инстинктивно разделили гнев своего Жогана.

Громкие тирады Айдена, наконец, смолкли. Он уронил руки по сторонам тела и снова опустил свой взгляд на кортеж, который всё ещё стоял в дверях святыни вокруг укрытого тела Айони. Его толстый сын Морфрэн глазел на него с улыбкой на влажных губах, которая светилась на его лице. В его глазах вспыхнула лёгкая истерия, словно гнев отца сильно взволновал его, доведя до аффекта. Его богатые зелёные одежды топорщились, а открытые участки кожи украшали декоративные импланты и пирсинг. Несмотря на ярость, Айден почувствовал слабую волну отвращения к своему отпрыску. Он не смог подавить это чувство: внешний вид телесной оболочки Морфрэна, который был настоящим оскорблением строгих идеалов воина Дома Тейрту, вызвал у него физическую боль.

Рядом с ним стояла хрупкая Ориана, глядя на Айдена с потрясением и страхом, читавшимися в изящных чертах её лица. Внезапно у её ног застонал и судорожно дёрнулся упавший хранитель святыни, который был ещё жив, но корчился от боли, но Ориана насилу заметила страждущего рядом с собой. Её большие глаза светились недоверием, и она повернула стройное тело немного в сторону от Жогана так, чтобы собой хоть немного собой прикрыть от него младенца на своих руках. Ярость была более ужасающей, чем боль.

Что касается других в свите, Айден даже не бросил на них взгляда. Он ощутил их шок, вызванный его реакцией на вид Паука Варпа в святыне, но там не было никого, заслуживающего его внимания. Никого, перед кем бы он был доложен объясняться. Только пристальный взгляд Орианы что-то требовал от его совести.

Айден успокоился ради неё. Он пригладил свои тяжёлые одежды и поправил тёмный золотисто-зелёный плащ. После он собрал длинные, серебристые волосы и уложил их поверх одного плеча, как это было принято в Круглом Дворе.

Он печально улыбнулся и наклонил голову, словно признавая право Орианы судить его. Несмотря на всё, что произошло за последние несколько лет, даже не смотря на победу в Династических Войнах, которая привела его великий дом к столь выдающемуся положению в самом Сентриуме, Айден по-прежнему чувствовал врождённое превосходство рода Ривалин. Не зависимо от того, чтобы он ни совершил, он всегда будет видеть глаза Орианы или её отца, критически наблюдающие за ним.

Она просто смотрела назад, её ужас не уменьшался.

Я действительно настолько отвратителен ей? — задавался вопросом Айден. Нравы моего дома действительно столь жестоки? Его взгляд вернулся к нервозным чертам Морфрэна, и не в первый раз он видел несовместимость этой пары. Было просто невозможно представить себе двух настолько разных эльдар на всём Каэлоре. По контрасту между ними, когда они смотрели на него из центрального прохода Святыни Флюир-герна, находясь между трупом одного хранителя и корчащимися останками другого, он видел себя глазами эльдар Нэвир из дворца. Он хотел знать, улавливает ли их утончённое восприятие различия между ним и его сыном. От него даже меня тошнит, подумал он.

Глубокая печаль заполнила душу Айдена, он чувствовал себя в полном одиночестве. Стоя в нескольких шагах перед Четырёхгранным Алтарём, в древнейшем и самом священном сердце Каэлора, он свысока смотрел на дочь ясновидца, которая стояла рядом с его собственным сыном. Это было пределом его мечтаний во время долгих и кровавых периодов неудач Династических Войн, но теперь эта сцена оставляла его равнодушным, словно бы что-то во вселенной тайно замышляло повернуть вспять существующее положение вещей. Чувствовать это было отвратительно.

Он осознал, что оскорблён.

Многие из Нэвир отказались присоединиться к Церемонии Перехода, несмотря на их очевидную привязанность к Айони. Она была единственным членом его дома, которую действительно приняли как равную среди придворных. Она обучалась в древнем Доме Провидцев Ютран, и пришла к нему в родные края за несколько лет до Династических Войн, рассказывая о пророчестве, которое предсказывает его дому восхождение к новым вершинам власти. Она прибыла в родовые земли Тейрту на перепутье, когда эльдары соседних секторов были близки к голодной смерти. Они обратились к Айдену за помощью, призывая его выступить против тех, кого называли тиранией Двора Ривалина, которая, как они утверждали, выкачивала богатство и хлеб насущный из внешних областей в течение многих лет, единственно для того, чтобы утолить собственное пристрастие к роскоши. Айден уже слышал призывы своих родичей и соседей на открытых собраниях, но лишь личный совет Владычицы Айони в итоге вдохновил его собрать всё своё мужество. Когда Дом Тейрту только появился в качестве меча Двора Ясновидца во внешних пределах Каэлора, Айден уже вёл борьбу с мятежниками, и Айони была на его стороне.

Это было, когда всё началось. Это было, когда военная мощь тайно набирала силы на политической арене Каэлора, впервые после Войн кораблей. После долгих лет мира, последовавших за пришествием Гоури Сияющего и образованием Олипсина, власть, казалось, сместилась в сторону от церемониального великолепия Круглого Двора к менее изысканным великим домам внешних пределов. Впервые за свою длинную и славную историю Династия Ривалин нуждалась в большей, чем символической, власти над Каэлором. Она нуждалась в вооружённых силах, чтобы сдерживать всё больше и больше приходящий в отчаяние искусственный мир. Оглядываясь на прошлое, ход событий был очевиден. Но в то время такое было трудно представить. Для многих придворных Нэвир это было всё ещё невероятным.

На мгновение Айден попытался удержать взгляд Орианы, но молодая Ривалин почти сразу отвела глаза. Она презирает меня, подумал он, и у неё на это есть серьёзное основание. Она была частью цены, которую старый Ахирн заплатил, чтобы сохранить власть и повиновение Дома Тейрту. Она была их надеждой на будущее при дворе; ребёнок Морфрэна и Орианы был бы одновременно и Тейрту и Ривалин. Однако этот брак не получил признания. Он служил лишь тому, чтобы подчеркивать вульгарность Морфрэна. Признавали только Айони. Никто не мог отказать ей в праве занимать место в самом высоком обществе. Сам ясновидец много раз советовался с ней. Она была любима. Морфрэна презирали. Айден сам презирал его.

Теперь Айони ушла, и Нэвир Каэлора настолько презирали Тейрту, что даже не потрудились принять участие в Церемонии Перехода. Наконец, несмотря на её популярность и неприкосновенность при жизни, общество осудило её. Он видел их во время церемонии на площади, со своего балкона во дворце они с неодобрением наблюдали за происходящим. Он мог только представлять, что они будут говорить о тысячах эльдар стикс-тан, которые собрались на Площади Ваула, чтобы бросить последний взгляд на тело Айони. Они были выше таких вещей.

Во имя Каина, — кипел от злости Айден, невысказанные мысли снова и снова вызывали в нём ярость. — Проклятое эльдарское высокомерие! Оно было причиной столь немыслимых страданий и неравенства. Даже циклический и якобы уравнивающий всех Путь Эльдара не мог сгладить этого. Так как Нэвир были мерилом эстетических норм, они задавали тон каким данир лучше следовать, и это точно не был данир воина! Хотя теперь Нэвир были отстранены от реальной военной власти на Каэлоре, им всё ещё удавалось удерживать моральное и эстетическое превосходство, и, учитывая характер эльдар, в конечном счёте, это было более важным.

Айден глубоко вздохнул, стараясь взять свои мысли под контроль. Ничто не должно испортить Переход Айони. Он не позволит сорвать церемонию и не предоставит Нэвир новых доказательств вульгарности Дома Тейрту. Всё шло так хорошо, пока этот проклятый Паук Варпа не появился в святыне и не запятнал изящество церемонии смертью и напоминанием о Династических Войнах.

Он кивнул кортежу, подавая сигнал, что всё находится под контролем, и повернулся лицом к алтарю. Он перекинул волосы с одного плеча на другое, как и должно быть, и затем опустился на колени, усмиряя свой разум в благоговейной медитации. Он начала читать молитву очищения едва слышным шёпотом, подготавливая путь для перехода дамашир Айони внутрь Флюир-герна. Над пострадавшими хранителями святыни он проведёт ритуал лично, как он много раз делал это и прежде над павшими воинами.

Едва ему удалось успокоиться, как он увидел, что у подножия алтаря лежала маленькая табличка, словно она была помещена туда как жертва в начале церемонии. Это был маленький металлический диск, и он слабо светился в полумраке святыни. Нахмурив лоб из-за того, что предмет нарушил его сосредоточенность, Айден склонил голову на одну сторону, чтобы яснее рассмотреть небольшой символ. Мгновение спустя он вскочил на ноги и выдернул длинный, тяжёлый меч из ножен позади себя. Он кричал с возобновленной яростью, размахивая по большой дуге над головой широким, сверкающим клинком, который крушил дюжины тонких, блестящих призрачных паутинок и разбивал их в пыль. Казалось, клинок вибрировал от пропущенной по нему разрушительной энергии, словно питаясь кровавыми желаниями своего хозяина.

Ниже в главном проходе, Морфрэн с расширенными от волнения глазами наблюдал за разрушительной вспышкой гнева Айдена внутри святыни. Он наблюдал за большим мечом почти с чувственным наслаждением, узнав в нём Дамашир-дра, Убийцу Душ, древний клинок, который был подарен Айдену одним эльдаром, следопытом, сражавшимся в арьергардном бою против остатков тиранид, которые преследовали Каэлор в течение нескольких лет до начала Династических Войн.

Те битвы против тиранид принесли много выгоды Дому Тейрту, включая доверие ясновидца, и этот большой меч одновременно был символом военного мастерства Айдена, и являлся грозным оружием сам по себе.

Легенда гласила, что он был сделан из органического материала, полученного из хитинового панциря убитых тиранид, и затем странствующий костопев Юрильж покрыл его снаружи слоем призрачной кости, придав клинку такие свойства, что, казалось, он оживал при прикосновении своего владельца. В действительности изящный клинок был полностью сделан из призрачной кости, но его внешний вид был настолько близок к костяным мечам тиранид, что слухи о его чужеродном происхождении начали жить своей жизнью. Это само по себе было доказательством мастерства Юрильжа. Один или два раза Айден даже заставал Морфрэна, разговаривающим с клинком, словно тот был живым существом.

Быстрым шагом Айден отошёл от алтаря и, спускаясь в проход, развернулся под тяжестью клинка. Дамашир-дра со свистом пронёсся сквозь тёмный воздух, оставляя след психической энергии на своём пути. Затем, когда вопль Айдена превратился в отрывистый крик, клинок обрушился прямо на основании Четырёхгранного Алтаря, вызвав вспышку тёмного света, который распространялся от алтаря пульсирующими расходящимися ударными волнами.

Несмотря на свою выдержку, Ориана закричала от потрясения и страха, увидев эту безумное исступление в душе старого воина, впервые вырвавшееся на волю. Затем она повернулась и, сжимая ребёнка, бросилась вон по проходу, убегая к свету Площади Ваула, как утопающий стремиться к поверхности.

Тяжело дыша, с длинными волосами, висящими поверх его лица подобно порванной пакле, Айден наблюдал за побегом Орианы. Его вздымающийся плащ был усыпан осколками разбитой призрачной сети, и по святыни пронёсся сильный порыв фаэрула, который словно убегал вместе с Орианой. Даже когда он смотрел через проход за двери на плотную толпу на площади, Айден всё ещё удерживал раскалённый и потрескивающий от психической силы меч позади себя прижатым со стороны алтаря к тому месту, куда он ударил. Точно под остриём клинка, на по-прежнему безупречной поверхности алтаря, лежал сломанный и расколотый вдребезги рунический символ Пауков Варпа.

Холодея от гнева, Айден смотрел мимо своего сына прямо на укрытое тело Айони и сказал, словно обращаясь к умершей:

— Запомни, Пауки Варпа заплатят за осквернение этого священного дня, и если я обнаружу, что старый атесдан ясновидец совершил ту же самую ошибку, что сделал и его сын, не будет никого, кто станет умолять о милосердии у моих ног. И даже ты не сможешь спасти его от моего клинка, моя потерянная госпожа.

ПОСОХ ИЗ ДЕРЕВА умбала сверкнул тугим полумесяцем, образуя дугу прямо около головы Найса. Он уже много раз имел возможность убедиться, что бессмысленно блокировать посох — у посоха два конца, и ты не можешь заблокировать их оба — он поднырнул под верхний конец и резко взмахнул своим собственным посохом позади себя, ускоряя удар на половине пути. Немного переоценив свои силы, Силти почувствовал, что теряет равновесие. Это была новая тактика Найса, но Силти не собирался поддаваться на дешёвый трюк. Он позволил себе потерять равновесие, и затем, почти на грани падения, он подпрыгнул, и, сделав сальто, перелетел через упавшее тело Найса.

Оба начинающих бойца вскочили на ноги одновременно, немедленно поворачиваясь лицом друг к другу, свои посохи они держали перед собой, словно мечи, определяя дистанцию удара. Их глаза встретились, и взгляды остановились друг на друге, когда они кружили один вокруг другого, словно хищники, выжидающие оплошность противника или брешь в защите для следующей атаки. Они делали ложные выпады и финты, крутили посохи разными способами, которые они выучили за годы тяжёлых тренировок, но, казалось, ни один не мог получить преимущество. Каждый жест одного бойца вызывал безукоризненное противодействие другого, таким образом, ни один не был в состоянии победить соперника.

Внезапно Найс остановился и опустил свой посох, так что его конец упал в тонкий слой песка на твёрдом полу. Он расслабил плечи, пару раз повёл ими, чтобы снять напряжение, но в его серебристых глазах по-прежнему светилась угроза, когда он следил за фигурой Силти, которая продолжала двигаться.

Физические эти два воина были схожи. Они были похожего сложения, у обоих были выбритые головы служителей храма, но Силти был на голову выше своего младшего кузена, и его плечи были шире. Свой посох он носил скорее как оружие, чем игрушку, и его яростные глаза говорили о сильной жажде битвы, которая ещё не была ведома Найсу. Словно жажда смерти уже прикоснулась к его душе кровавой рукой.

Он медленно кружил, отвернув вполоборота лицо от Найса так, чтобы держать свою жертву на грани видимости, поймав в фокус более чувствительными рецепторами периферийного зрения. Найс оставался неподвижным. Его голова была наклонена к земле, но блеск глаз выдавал настороженное внимание. Конец его посоха описывал крошечные, незаметные круги на песке, словно бы он рассеянно рисовал. Несмотря на физическое превосходство Силти, Найс не выказывал признаков тревоги. Он просто ждал, зная, что его старший кузен должен сделать свой ход.

Силти завершил круг и остановился, разглядывая небрежную позу Найса, словно изучал не производящего впечатление, но доставляющего неприятности слабака. Его лицо мягко скривилось, и во взгляде промелькнула вспышка разочарования, заставляя его моргнуть. На мгновение он отвёл глаза к краю небольшой арены. Он увидел высокую, стройную фигуру арахнира Адсулаты, которой поручили наблюдать за его обучением. Она молча стояла в тени серповидных дверей. Рядом с ней на яркой красной подушке сидела поистине жуткая персона, Эла‘Ашбэль со своими мягко сияющими в полутьме голубыми глазами.

Его мысли задержались на юной провидице мгновением дольше, чем его взгляд. Она не должна быть здесь, подумал он. Она изменяет положение вещей. Её присутствие делает всё другим. Она уже знает, кто победил, это уже произошло. Они должны были держать её в Доме Провидцев Ютран. Ей здесь не рады. В его голове спонтанно возникло новое слово: вох — мерзость. Тупой удар обрушился на живот Силти, заставая его врасплох. От удара его отбросило назад, он упал на спину вне досягаемости для следующего удара до того, как сможет ударить ногами в ответ, но Найс, казалось, не пошевелился. Он продолжал стоять в центре арены, и конец его посоха продолжал гладить песок. Однако Силти видел отпечатки ног и след от резкого движения на земле и закусил в досаде губу. Ему не следовало терять концентрацию, особенно перед этим странным молодым Ансгаром.

Повертев посох над своей головой, он установил его в жёсткую позицию, зафиксировав под одной рукой и прочно удерживая поперёк своей спины, Силти снова осторожно пошёл вперёд. Он неторопливо сократил расстояние между собой и Найсом, двигаясь по окружности круга, по которой он шёл раньше, и шагнул внутрь мёртвой зоны, в пределах области досягаемости для удара посоха Найса. Он устал ждать удобного случая для атаки вне зоны, и был сыт по горло попытками Найса принудить его сделать свой ход с общепринятой дистанции. На столь близкой дистанции, ничего не предпринимать было куда более опасным, чем броситься в атаку в неподходящий момент. После многих лет обучения, Силти, наконец, уяснил, когда надо форсировать ситуацию.

В течение нескольких мгновений ничего не произошло. Найс и Силти стояли, как примёрзшие, лицом к лицу, их неровное дыхание смешивалось друг с другом, каждый пристально смотрел на землю рядом с другим. Атмосфера на арене немедленно изменилась, так как от готовых к бою воинов расходились волны напряжённости, волнения и ожидания.

Со своего сиденья у серповидных дверей Эла чувствовала раздражение брата. Ей было ясно, что его разум внезапно вскипел при вторжении внутрь этого пространства. Это было не так, как его учили сражаться. Адсулата сказала им сохранять надлежащую дистанцию. От агрессии он переставал контролировать свои мысли, глаза Элы слегка расширились, когда она увидела, что тело Найса выгнулось, словно бы само чувство несправедливости приобрело физическую форму.

Казалось, Силти также заметил изменение, произошедшее в Найсе, и немедленно отреагировал. Он оттолкнулся от кузена обеими руками как раз тогда, как обхватили его посох, находящийся в горизонтальном положении. Когда промежуток между ними увеличился до соответствующей дистанции, Силти резко развернулся вокруг бёдер и ударил одним концом своего посоха в голову оступившегося Найса. Потерявший равновесие Найс мало что мог сделать, только вскинуть свой собственный посох, чтобы блокировать удар, когда пытался прочно встать на ноги на тонком, сыпучем песке. Но у посоха Силти было два конца, и Найсу не удалось блокировать их оба. Когда посох нанёс сильный удар, Силти уже разворачивался обратно и со всей силы ударил сзади с другой стороны. В одно мгновение другой конец его посоха хлестнул Найса по спине на уровне плеч и отбросил спотыкающегося юношу вперёд.

— Хватит! — скомандовала Адсулата, выходя из тени внутрь круга. — Это смертельный удар. Закончили.

Силти быстро повернулся лицом к арахниру, опуская свой посох сбоку, и изящно поклонился. Возвратив себе равновесие на другом краю арены, Найс не обернулся. Он стоял со склонённой головой, спиной к присутствующим.

Со своего места у дверей Эла с волнением смотрела мимо сияющего Силти на спину своего брата. Она чувствовала, как растёт его гнев. Он разгорался в его разуме, словно ждал легчайшего ветерка, который раздул бы его до небес. Она видела, что плечи его дрожали, как если бы он сражался со своими собственными инстинктивными порывами развернуться и растереть в порошок Силти и арахнира, которая приказала ему держать правильную дистанцию. Сильное ощущение несправедливости клубилось вокруг него подобно ядовитой ауре. Эла дрожала, осознавая, что она — единственная, кто мог чувствовать холод, спустившийся на арену.

Картина замерцала и затем затуманилась перед её взором, ломаясь, словно испорченная голограмма. Образы и фигуры расплылись на мгновение, свёртываясь в её разуме, словно она смешивала их в новую картину. Когда они снова установились, новая сцена ужасала. Она видела Силти в броне Паука Варпа. Она видела вокруг него храм в огне. Она видела домены Ансгара, покрытые пеплом. Потом она увидела Силти, лежащего мёртвым у ног её едва узнаваемого брата, когда кровь стекала с его рук в лужи жгучего гноя на земле. Она видела яростный вихрь варп-огня, поглощающий Каэлор.

— Нет, — прошептала она себе, решительно, но почти неслышно.

Она должна была научиться управлять этими видениями, теперь, когда Ютран покинули её, и лёгкого звука было достаточно, чтобы вернуть её назад в настоящее.

Не зная почему, Адсулата оглянулась через плечо на Элу, чтобы удостовериться, что с малышкой всё в порядке. В присутствии маленькой провидицы каждый чувствовал себя некомфортно, и далеко не все Пауки Варпа были рады, что она возвратилась во владения своего отца и осталась под опекой храма. Она вернулась неожиданно и без сопровождения, в одиночку, этот ребёнок, скитающийся в неспокойных землях стикс-тан. Однако после многих бесед с самим экзархом, маленькая Эла отказалась сообщить, почему она не может вернуться в Дом Провидцев Ютран, и, в конце концов, Эйнгил позволила ей остаться.

— Но, — продолжала арахнир, возвращаясь к Силти. — Ты понимаешь, почему это была победа?

Юноша смотрел вниз на землю, неуверенный, был ли это вопрос, который требовал ответа. Он победил, и это было важно.

— Суть не в победе, юный Силти. Дело в том, что ты сегодня сражался как Паук Варпа. Ты держал дистанцию, чтобы изучить свою жертву, словно плёл паутину вокруг неё, а затем, как только она был поймана в центре, ты внезапно сократил дистанцию и убил. Именно это, юный Силти, является назначением варп-генератора, он позволяет тебе взять под свой контроль расстояние боя. Ты всегда должен его контролировать. Никогда не позволяй делать это другому.

— В тот момент, когда ты понял, что обычное расстояние для посоха не дало никому из вас преимущества, был как раз моментом, чтобы воспользоваться варп-генератором. Завтра твоим посохом может стать смертоносное веретено. Прыгай ближе и прикончи свою жертву силовыми клинками — клыками Паука Варпа.

— Да, арахнир. Я понимаю, — ответил Силти, поднимая свой взгляд на Адсулату.

Она имела в виду, что пора ему дать личные броню и оружие? Она упомянула варп-генератор, смертоносное веретено и силовые клинки. Этот день уже наступил? Его глаза вспыхнули с вновь пробудившимся вожделением.

— Пошли, — сказала она, поворачиваясь и следуя вперёд к серповидным дверям. — Нам надо ещё многое сделать, чтобы подготовить тебя к Ритуалам Вейном.

Эла увидела, как озарилось лицо Силти, когда он осознал, что, в конечном счёте, достиг желаемого. Наконец он доказал, что готов присоединиться к рядам Воинов Аспекта Пауков Варпа. Она смотрела, как её кузен устремился вперёд позади арахнира, когда украшенные паутиной серповидные ворота беззвучно отворились, чтобы дать им проход, и она заметила с заполняющим душу страхом, что никто из них не остановился, чтобы обратить внимание на Найса.

После того, как двери снова закрылись, тишина на арене стала плотной и тяжёлой, как лёд. Всё ещё сидя со скрещенными ногами на подушке маленькая Эла внимательно смотрела на своего брата. Он по-прежнему стоял к ней спиной, и его голова оставалась склонённой к земле. Она видела, что его голова слегка двигается, словно он говорил с самим собой, но не было слышно ни звука. Казалось, его плечи вздрагивают, как если бы его тело совершало энергичные движения, если присмотреться чуть ближе.

Это не справедливо. Его мысли были глупыми и почти вздорными.

Внезапно Найс повернулся. Его серебристые глаза были дикими от ярости, и маленькие голубые искры, казалось, мерцали в их жемчужной матовой глубине. Его ярость выплеснулась на арену, как удар силы, вызвавший потрескивание тонкого слоя песка и разрушающий песчинки. На мгновения поймав взгляд Элы, он раскрутил и подбросил свой прочный посох из умбалы в воздух. Потом одним великолепным движением он поймал его обеими руками в горизонтальном положении и ударил об поднятое колено. Он закричал от боли и усилия, когда его колено переломило посох, расколов жёсткое дерево на две части. После того как в каждой его руке оказалось по обломку, он рухнул на колени и вонзил обе палки в землю, с криком вогнав их до половины длины в твёрдый пол арены.

Эла содрогнулась от этого приступа ярости и подумала, что испытала в тот момент что-то вроде страха, который сёстры Ютран чувствовали в её собственном присутствии.

МЫСЛИ АЙДЕНА вращались вокруг последствий недавних событий. Церемония Перехода не прошла так гладко, как он наделся, и конечно не так спокойно, как это было надо. Было очень мало возможностей продемонстрировать свою приверженность рафинированным традициям и обычаям Круглого Двора, что, безусловно, имело самое большое значение. Айони любили и Нэвир, и Тейрту. Она была символом единства, и её уход из жизни должен был стать шансом, чтоб объединить их. Общая скорбь по умершей Владычице должна была объединить эльдар Каэлора.

Но, так или иначе, события сговорились против него. Словно сами боги были настроены против его побед, как если бы они в тайне тихо трудились, чтобы привести его к гибели. Он с почтением посмотрел на великолепную статую Каина, Кроваворукого Бога, которую привёз с собой с родины предков. За долгие годы до этого Айден выбрал Каина в качестве своего покровителя, ещё до того, как он прошёл цикл обучения в Храме Яростных Мстителей. Уже тогда он знал, что бог войны был переменчивым господином, но славы победы и жажды боя было достаточно, чтобы не обращать внимания на эти мелочи. Только когда он победоносно вошёл в Сентриум, Айден действительно понял значимость своих клятв и обязательств.

Мысленно возвращаясь к Мифическим Циклам, Айден знал, что Каэла Менша Каин был противоречивым богом. Он расколол небеса и взирал на крах и трагедию своих родичей. Он отобрал у Иши её детей и приковал Ваула к его наковальне. Он противостоял Сынам Азуриана до последнего, и был разорван на куски, когда отважно и дерзко встал на их защиту против Великого Врага.

Было не удивительно, что изнеженные Нэвир смотрели на благословение Каина как на проклятие, и на тех, кто получил его — как на порочных и второсортных существ, но Айден до конца не осознавал глубины их недовольства, пока так много придворных отказалось даже стоять с ним рядом на Прощании с Айони, несмотря на их любовь к самой Владычице.

Потом был этот проклятый Паук Варпа. Айден не мог поверить в её дерзость. Для неё вообще появляться в Сентриуме после участия в Династических Войнах было довольно безнравственно, а появиться в пределах Святыни Флюир-герна в день Перехода Айони — просто бессовестно.

Нэвир даже не соизволили выйти из Дворца Ясновидца, а экзарх Каина, Эйнгил, рисковала жизнью, чтобы присутствовать в святыне. Это было точной противоположностью тому, чего он желал. Это была инверсия того, в чём он нуждался. Прощание с Айони не привело к признанию его двором, но возвратило в Сентриум Пауков Варпа в первый раз с тех пор, как был казнён Бедвир и его вероломные воины Ансгара. Вместо того чтобы отдалить его от дел Каина, события отбросили его назад в те же самые кровавые руки.

И каково было значение того символа? Небольшой серебристо-чёрный диск, который Эйнгил положила на Четырёхгранный Алтарь; он был затейливо украшен запутанной паутиной, в центре которой располагался ядовитый паук. Что бы это значило? Как предполагалось, это было подношение Айони? Или это был знак, оставленный в святыне для сообщника, увидев который он будет действовать?

Важнейшие инстинкты сказали Айдену подозревать самую худшую из всех возможностей. Он бы не стал военным главой Каэлора, если бы игнорировал такие знаки.

— Удвой охрану в башне ясновидца, Лир, — сказал он, не поворачиваясь лицом к Стражу, который терпеливо стоял на коленях позади него, пока его разум обдумывал все возможности.

— Как пожелаешь, — твёрдо ответил Лир, немедленно поднимаясь на ноги и склоняя голову в быстром поклоне. На мгновение он сделал паузу. — Ты подозреваешь, что ясновидец в союзе с Пауками Варпа, мой Жоган?

Айден отвернулся от ассиметричного, изогнутого окна, которое возвышалось на внешней стене его комнаты для приёмов. Он быстро привык, стоя у этого окна, обдумывать политику и превратности дворцовой жизни с тех пор, как поселился в Сентриуме. Вид на сектор не имел себе равного, и это давало ему чувство превосходства.

— Подозрение никогда не лишено смысла, — сказал он, добродушно улыбаясь Лиру. — Оправдано оно или нет, но лучше быть подготовленным.

Кроме того, подумал он, проклятый сын Ахирна, Кервин, когда-то думал, что будет правильным объединиться против него с Пауками Варпа, и Айден был бы недалёким болваном, если бы не рассмотрел такую возможность, что старый ясновидец, возможно, лелеет сентиментальные замыслы в том же направлении.

— Кроме того, ещё одно дело, Тейрту-ан, сообщи нашим силам в Пределах Гэрила, что в этом году от доменов Ансгара ожидается дополнительный налог. Скажи им, чтобы начали собирать его раньше. Скажи им собирать его сейчас.

Пауки Варпа должны знать, что их вмешательство будет иметь последствия.

— Как прикажешь. Я прослежу, чтоб это было сделано, — ответил Лир, кланяясь снова, прежде чем развернуться и важно выйти из комнаты.

Глядя ему вслед, Айден восхищался дисциплинированными манерами Стража. Он понимал, почему Нэвир не слишком раздражало его присутствие во дворце, и было решено назначить его командующим дворцовой стражей. В его манерах было нечто изящное, что импонировало многим. Словно бы его дисциплина была его естественной чертой. В некоторой степени он напоминал Айдену безупречную Йзульт, хотя был чуть меньше воином, чем его изысканная любимица, и чуть большим придворным.

Если б только было больше таких Тейрту, как Лир, думал Айден, когда молодой офицер исчез из вида. Он посмотрел в другой конец комнаты, где Морфрэн возлежал на одном из пышных диванов. Вокруг него выстроились трое слуг, один нарочито обмахивал его перьями давно вымершей огненной птицы фаэкс, в то время как двое других предлагали закуски и напитки. Заметив взгляд отца, Морфрэн осклабился с набитым ртом и указал жестом на свободный диван. Айден неодобрительно прищурил глаза.

— Пошли, отец, — усмехнулся Морфрэн, глумясь над серьёзностью Айдена. — Если мы не можем наслаждаться роскошью, согласно нашему положению, зачем тогда мы так долго боролись, чтобы достичь его?

Айден молча отвернулся к окну и устремил взгляд на свой Сентриум. Ты не боролся, чтоб достичь его, подумал он, это сделал я.

В ЦЕНТРАЛЬНОМ четырёхугольном дворе Храма Яростных Мстителей Йзульт прыгала и крутилась, выписывая своим лютым мечом росчерки в замысловатой последовательности движений, и вдруг резко остановилась. Она сделала паузу лишь на мгновение. Затем в процессе движения она отпрянула назад, низко пригнулась к земле, удерживая клинок позади себя, а потом внезапно замахнулась вперёд своим мечом, одновременно отпрыгивая назад сквозь траекторию атаки. Сбалансированный ряд движений закончился новой остановкой, она опиралась на одну ногу, отставив вторую позади себя, чтобы уравновесить лютый меч спереди.

Она медленно согнула отставленную ногу, синхронно поднимая клинок вертикально перед своим лицом.

Я вижу, что ты не забыла своё обучение, Мстительница Йзульт. — Эти мысли пришли откуда-то сверху, с вершины полого центрального шпиля храма.

Она соединила ноги вместе и резко взмахнула мечом по диагонали своего корпуса, салютуя и одновременно символически очищая клинок единым экспрессивным жестом. После она отвесила церемонный поклон в сторону святилища, пользуясь моментом, чтобы принести благодарность за своё обучение и навыки. Она была обязана Мстителям своей жизнью, и не забудет этого. Её жизнь принадлежала бы им, если бы они попросили.

Она посмотрела вверх.

— Хороший учитель оставляет глубокое впечатление, квихан, — крикнула она снизу смутно видневшейся фигуре на одном из круглых балконов, которые опоясывали внутреннюю поверхность шпиля над ареной. — Мои навыки, как они есть, результат твоей собственной работы.

Было тихо, но Йзульт могла чувствовать восхищение экзарха. Он не смог скрыть это от неё.

Ты всегда была моей любимой ученицей, молодая Йзульт. — В его ментальном послании была улыбка.

Как только мысли достигли её разума, она увидела, что с балкона над ней спрыгнула фигура. Она нырнула вниз в центре шпиля, словно в поток жидкости. Затем она ловко развернулась, раскинув руки для устойчивости, и перевернулась в вертикальной плоскости через голову поверх пяток. Вскоре он приземлился на ноги с раскинутыми руками, подобно сходящему ангелу, ударившись на скорости о землю, но удерживая свой вес с помощью превосходной синхронизации и отточенной упругости ног.

Приятно видеть тебя вновь, дочь Азурмена. — Экзарх Лэйргнен стоял на расстоянии выдоха от её лица, его бездонные чёрные глаза сияли, а длинные, иссиня-чёрные волосы вились вокруг его головы, словно наэлектризованные своей собственной энергией. Йзульт опустилась перед ним на одно колено, машинально придерживая свой плащ на одном плече в знак уважения. — Ты намереваешься возвратиться к нам? — В мыслях экзарха сквозила искренняя надежда.

— Нет, мой квихан, — ответила Йзульт, хотя эта идея на мгновение захватила её мысли. — Я вернусь, чтобы сражаться в честь Жогана Тейрту. Я пришла к тебе за советом.

Именно в этот день Жоган идёт сражаться? — Мысли Лэйргнена вернулись к Переходу Айони.

— Битва сама пришла к нему. Это были Пауки Варпа, квихан. Они хотели пройти в Сентриум.

Ты остановила их?

— Я остановила их, — ответила Йзульт с налётом гордости. — Я унесла жизнь Арахнира Фианны во время Ритуала Начала. Эта победа ваша.

Нет, теперь она принадлежит Тейрту. — Он сделал паузу. — Стало быть, Эйнгил рискует Договором Шлема Азуриа? Она бередит раны Тейрту, тыкая своими пальцами в их кровь. Храмы Аспектов поклялись не вмешиваться в политические дела, мы согласились, ты была права, выступив против неё. — Экзарх погрузился в размышления, обеспокоенный поворотом событий.

— Победа была лёгкой, Лэйргнен. Пауки Варпа сильны, а Стражи Тейрту недостаточно обучены. Нам повезло оказаться в большинстве.

Твоя скромность делает тебе честь, молодая Йзульт, но твои планы ясны. Яростные Мстители не могут и не выступят на стороне Тейрту, даже против Пауков Варпа. Нарушение соглашения Эйнгил не оправдывает наш собственный отказ от нейтралитета. Нейтралитет Храмов Аспекта уважали на Каэлоре много веков, моя Йзульт, и не без основания. Ты просишь слишком многого.

— Ты сомневаешься в Доме Тейрту? — Йзульт посмотрела на экзарха, встретившись взглядом с его бездонными глазами и вглядываясь в их глубину.

Дело не в достоинствах великих домов, Йзульт. Айден — прекрасный воин, каким был и Бедвир. Это вопрос принципа. Стражи Храма давно согласились не вмешиваться в дела Олипсина. Мы заключили договор с самим Гоури Сияющим.

— Но Эйнгил пренебрегает этим соглашением? Разве вы не должны отомстить за это неуважение?

Лэйргнен улыбнулся широкой, невесёлой улыбкой, и Йзульт не могла сказать, куда был направлен его взгляд.

Это хорошая попытка, Мстительница Йзульт, но сейчас, по крайней мере, я — хранитель этого храма, не ты. Оскорбление было нанесено не Яростным Мстителям, а Круглому Двору. Так как мы не принадлежим к этому Двору, нет ничего, за что мы должны мстить. Это не имеет никакого отношения к Яростным Мстителям, Йзульт. Это не моя забота.

— Ты бы говорил иначе, если бы Дом Тейрту пользовался твоим уважением, — сказала Йзульт, вновь смиренно склоняя голову.

Она знала, что он был прав. Храмы Аспектов должны быть выше придворных и политических стычек, несмотря на явную надменность эльдар Нэвир, которые ставили себя выше жёстких методов Аспектов. На Каэлоре, размышляла она, каждый выше всех остальных.

Дом Тейрту является домом воителей, Йзульт. Я лично обучал многих из них. Это то, что я могу уважать. — Экзарх сделал паузу, раздумывая, стоит ли продолжать. — Но, правда, есть некоторые вещи, которые менее достойны уважения. Более того, некоторые способны в один день спровоцировать даже Мстителей на нарушение присяги.

БОКАЛ ВЫСКОЛЬЗНУЛ их рук Ахирна, ударившись о край стола и вращаясь прежде, чем разбиться о землю. Лужица пузырящийся голубой жидкости мгновенно вытекла между обломками, и испарилась, оставив на полу зазубренные осколки стакана, словно открытый капкан.

— Прости, моя дорогая Синния, — пробормотал с усмешкой ясновидец. Он сильнее опёрся на свой посох и слегка покачивался. На столе уже стоял ряд бокалов, некоторые из них были уже пусты, другие наполнены наполовину. — Позволь мне взять ещё один.

— Нет нужды, сиятельный. Позволь мне, — улыбнулась Синния, вставая со своего кресла и предлагая его опьяневшему старому эльдару.

Ахирн серьёзно кивнул, словно признавая, что это будет правильным решением. Он осторожно уселся в кресло и, сконцентрировавшись, заботливо положил свой посох на стол перед собой.

Когда Синния подошла по красивому полу к почти лишённому каких-либо характерных черт шкафчику напротив стены и открыла его лёгким движением, Селиддон наклонился вперёд со своего места и через стол подвинул бокал ясновидцу.

— Спасибо, мой дорогой, — поблагодарил Ахирн, медленно фокусируя свой взгляд, и только после этого взял бокал. — Расскажи мне больше. Что там ещё делали эти мон’кеи?

Все трое весело рассмеялись над сравнением, придуманным ясновидцем. Верно, что Тейрту были столь же примитивны, как и люди, и сравнение было превосходно. Всё ещё посмеиваясь, Синния раздвинула дверцы шкафа, чтобы показать ассортимент бутылок, графинов и множество бокалов. Она внимательно рассматривала их, пытаясь определить, какие были запечатаны, и те, что были уже пусты. Поколебавшись несколько мгновений, она взяла ближайший графин и снова вернулась к столу.

— Было настолько ужасно, что Светлейшая Ориана обратилась в бегство! — объявила Синния, опускаясь в свободное кресло. — Она выбежала из святыни, как если бы всё пылало вокруг неё. Глаза её были дики, и она сжимала маленького Тьюри так, словно в отчаянии хотела спасти саму его душу.

На мгновение все трое рассмеялись, но затем смех печально оборвался, так как серьёзность ситуации медленно, но верно дошла до их сознания.

— Айден был разгневан, — серьёзно сказал Селиддон. — Он сломя голову ринулся сквозь святыню, разрушив много тонких призрачных паутинок. Их нельзя восстановить.

— А что этот негодяй Морфрэн? — спросил Ахирн, глубокомысленно глядя вглубь пара, висевшего над его стаканом. — Он не ушёл с моей Орианой?

— Нет, сиятельный. Он остался в святыне, очевидно весьма взволнованный этими событиями, — ответила Синния с явным неодобрением.

— А что вы ещё от него ожидали?

— Я ожидал худшего, — признался Ахирн, быстро опрокидывая свой стакан с напитком, и прикрыл глаза, наслаждаясь полным эффектом от жгучего, изменяющегося вкуса жидкости в своём горле.

Повисла долгая пауза, так как трое Нэвир обдумывали события минувшего дня.

— Времена на Каэлоре изменились, — пробормотал Селиддон, ни к кому не обращаясь.

Задумчивая тишина, которая поглотила его горестное стенание, была ему достаточным ответом.

Движение в дверном проёме сказало им, что прибыл посетитель, но никто из них не обернулся. Стражи остановят любого нежеланного гостя, или, по крайней мере, потребуют у них пропуск. Кто бы это ни был, он не издал ни звука, чтобы потревожить сидящих за столом. Он ждал в открытых дверях, опустившись на одно колено из уважения к присутствующим атесдану и двум представителям Олипсина.

— А Айони? — спросил Ахирн с внезапной настойчивость, словно он только что вспомнил о важнейшем деле. — В конце концов, Церемонию Перехода провели удовлетворительно?

Синния аккуратно поставила свой бокал на стол и наклонилась вперёд.

— Айден сам провёл церемонию, — доверительно сказала она, словно открывая ужасную тайну. — Паук Варпа убила хранителей святыни, поэтому Айден провёл церемонию лично.

— У неё был Переход воина, — сочувственно добавил Селиддон.

Ахирн не проронил ни слова. Он подхватил свой посох и, пользуясь им, чтобы зацепить один из графинов на столе, подтянул его к себе, после чего налил новый бокал напитка. Его нетвёрдые руки вновь стали сильны и точны, словно бы всё легкомыслие ситуации мгновенно улетучилось.

— Эти пародии Тейрту непростительны, — наконец сказал он, поднимая свой бокал, словно для тоста.

Другие подняли свои бокалы и быстро их осушили. Серьёзность момента была отмечена минутой молчания.

А что Пауки Варпа? Наш дорогой и безупречный Лир сообщал мне, что сегодня они двигались на Сентриум, и вы сказали, что в святыне была сама Эйнгил? Какую цель преследовали их действия? — Ясновидец позволил своим мыслям эхом отозваться по всей комнате, сознательно давая им возможность проскользнуть в разум Лира, когда он молча стоял в комнате, преклонив колени сразу за дверным проёмом. Было важно, чтобы отважный Страж знал, что его рассматривают отдельно от дома, с которым его связывала клятва.

— Жоган подозревает, что они были здесь из-за тебя, сиятельный, — сказала Синния, небрежно вращая жидкость в своём бокале. Она уже догадалась, в какую сторону клонится разговор.

— Он обеспокоен, что ты возобновил союз, вероломно заключённый Кервином, сиятельный, — добавил Селиддон, и его золотистые глаза вспыхнули.

Ах да, мой милый потерянный Кервин, — ответил Ахирн, снова посвящая в свои печальные мысли Лира. — Я был бы очень счастлив увидеть его вновь, но Айден никогда не открывал мне, куда он был сослан.

Настрой его мыслей умолял об ответе, и Лир был единственным, кто был в состоянии его дать.

В течение нескольких мгновений трое Нэвир поигрывали своими бокалами, заговорщицки предоставив Лиру возможность прервать их.

— Сиятельный, — сказал Лир, со своего место у дверей, переходя прямо к делу: — Жоган требует, чтобы мы увеличили твою стражу. Для твоей собственной безопасности в это неспокойное время, — пояснил он совсем не убеждённо.

— Ах, Лир! — воскликнул Ахирн, поднимаясь на ноги. Словно был очень удивлён, услышав его голос. — У тебя сейчас есть свободное время, чтобы выпить с нами, я надеюсь?

Страж колебался, но затем встал на ноги и шагнул в комнату. Он остановился прямо перед ясновидцем и преклонил одно колено, крепко сжимая кисть Ахирна в своих руках.

Ахирн улыбнулся:

— Пожалуйста, молодой Лир. Это ещё не святые мощи.

— Сиятельный, ты слишком добр ко мне, — сказал Лир, пристально глядя вниз на отполированный пол. — Я предлагаю свои услуги, чтобы доставить сообщение Светлейшему Кервину.

Разве Жоган одобрит такой поступок? Я не хотел бы подвергать опасности твоё положение в Доме Тейрту, мой Лир. — Ахирн мысленно усмехнулся: «Мой Лир» был превосходен.

— Повелитель Айден приказал мне удвоить твою стражу. Это всё. Пока я не получил дальнейших указаний, не вижу причин почему я не могу быть полезен тебе, атесдан.

Это великодушно и почтительно с твоей стороны, мой дорогой Лир. Я не забуду этой услуги.

Лир прикоснулся лбом к руке ясновидца и встал. Он круто развернулся и вышел за дверь.

— Это было просто, — заметил Селиддон после того, как Лир ушёл, делая изрядный глоток из своего бокала.

— Он хочет служить. Его дамашир требует чего-то более утончённого, чем грубый Айден. Он просто нуждался в альтернативе. Имея выбор, многие из эльдар предпочтут наш путь. В этом наша суть, — грустно улыбнулся Ахирн. — Я просто дал ему этот выбор.

— Ты призывал Пауков Варпа, сиятельный? — спросила Синния, когда увидела этот спектр чувств, прошедших по лицу ясновидца. — Они пришли из-за тебя?

Ахирн откинулся на спинку стула и изящно сжал бокал между большим пальцем и указательным.

— Нет, моя прекрасная Синния, я никого не призывал. Я не могу знать, почему Пауки пришли сегодня, но я могу видеть их в бессчётном множестве вариантов возможного будущего, и я знаю, что преданность Айони наполняет душу Эйнгил; я чувствовал это даже в тот момент, когда она осквернила святыню.

— Может быть, пришло время обратиться к ней за помощью, сиятельный? — предложил Селиддон, неловко выражая словами мысль, которая витала вокруг стола.

— Возможно, — ответил Ахирн, поднимая взгляд от своего бокала и неопределённо улыбаясь.

— ПРИГОТОВЬСЯ, — ПРОСТО сказала Эйнгил, когда она со всей силы налегла на тяжёлые двери и толкнула их.

Внизу по центру показалась неровная полоска света, похожая на ряд зубов, затем двери распахнулись, и Силти обнаружил, что в изумлении смотрит на домен Ансгар, как если бы видел его в первый раз.

Он прошёл рядом с экзархом под перемычкой над проёмом двери и обвёл взглядом пейзаж, щурясь от резкого света после многих лет тренировок в затенённых залах храма. Казалось, целую жизнь тому назад он стоял на краю этой зелёной лесной зоны и слушал Бедвира, собравшего Дом Ансгар для финальной битвы Династических Войн. Даже юный Силти встал в ряд позади доблестного патриарха, подвигнутый справедливостью его слов так же, как и неустрашимостью его меча.

С тех пор пейзаж изменился. Зелень казалась какой-то менее яркой, и листва — менее пышной. Деревья были тонкими, а их листья стали редкими. Легендарная умбала стояла в центре поляны прямо перед ступенями храма, покрытая сияющим энергетическим полем, которое защищало её от вредителей или браконьеров, и сами эльдары казались сгорбленными и едва волочившими ноги. На поляне работала примерно дюжина ремесленников, призрачных кузнецов и других мастеров, которые вырезали безделушки из дерева или формировали их из призрачной кости между мощными потоками энергии.

Когда храмовые двери со скрежетом отворились, все глаза поднялись к ним, и словно озарились на мгновение искрой надежды.

Силти почувствовал силу их ожиданий, но он не понимал чего именно.

— Чего они хотят?

Еды, наверное.

Ответ был не таким, как ожидал Силти. Он принял его как глоток крепкого напитка, невольно содрогаясь, несмотря на всю решимость казаться невозмутимым.

— Они — бродяги? — спросил он, стараясь найти объяснения фактам, которые видели его глаза. — Ищущие Путь?

Нет. Они обычные путники, как и ты. Разве ты не видишь мастерство, с которым они выполняют свою работу?

Силти кивнул, когда эльдары начали подниматься и двигаться к подножию ступеней. Очень скоро там собралась небольшая толпа, которая обратила взгляды вверх и рассматривала молодого Паука Варпа и его экзарха.

Времена на Каэлоре изменились с тех пор, как ты последний раз был за воротами храма, молодой Силти. Эльдары Ансгара испытывают на себе последствия гнева Тейрту. Династические Войны, возможно, закончились, но эти эльдары продолжают страдать от них. Тейрту и Олипсин собирают крупный налог с этих земель, более тяжёлый, чем они заслуживают.

Душу Силти терзал неподдельный ужас:

— Почему мне не рассказали?

Ты был учеником, мой юный лорд. Дела Каэлора не должны мешать твоему обучению. Путь Паука Варпа требует тонкого настроя и интуиции, и не должен иметь отношения к политике. Помни это.

— Это не политика! — воскликнул Синти и тут же пожалел об этом.

Собравшаяся внизу толпа подхватила его возглас, так как много эльдар присоединилось к нему.

— Мы сейчас говорим о выживании здесь. Как вы могли это допустить?

Что бы ты посоветовал мне делать?

— Сражаться! — этот ответ для молодого Силти казался простым и желанным.

Внизу по толпе прошёл ропот одобрения. Они могли чувствовать сильное волнение и негодование молодого Паука Варпа. Был ли он тем, кого они ожидали? Действительно ли он тот, о ком говорилось в пророчестве Владычицы Айони?

Эта битва не для Пауков Варпа, Силти. Храмы Аспектов поклялись сохранять нейтралитет, ты знаешь.

Из толпы выступила фигура эльдара. Его седые волосы были спутаны и неопрятны, а его одежда изношена и покрыта заплатами, но глаза его сияли, и под его рваным синим плащом блестела рукоять хорошо отполированного меча.

— Лорд Силти? — голос был твёрдым и решительным, он не соответствовал жалкому виду эльдара, который говорил. — Милорд Силти, ты не помнишь нас?

Силти посмотрел вниз на оборванную группу эльдар у основания ступеней. Он внимательно рассматривал их. Впечатление, которое они производили, было каким-то неполным. В их поведении было что-то скрытое. Казалось, под жалкой внешностью вздымался и бурлил еле сдерживаемый вызов. Несмотря на сломленный вид, от них исходил боевой дух.

Присмотревшись внимательней, Силти смог разглядеть блеск рукояти меча под тёмно-синим плащом одного, выступающую сюрикен катапульту, которая висела на ремне у ноги другого, рукояти двух ведьминых клинков, торчащие позади плеч третьего, а один опирался на длинный посох, который больше походил на поющее копьё.

— Они — Стражи Ансгара? — спросил Силти, недоверчиво поворачиваясь к Эйнгил. — Это всё, что от них осталось после окончания войны?

В его голосе звучала смесь негодования и боли.

Это те, кто остался в живых, молодой Силти. Они возвратились в эти земли и ждали лидера, одного из династии Ансгар, чтобы вернуться к нему, как пророчествовала Владычица Айони.

Обернувшись назад, чтобы посмотреть на ступени храма, Силти увидел, что группа сформировала линию. Затем они опустились на одно колено на нижней ступеньке. Они перекинули оборванные остатки своих плащей через плечо и коснулись кулаками земли в знак почтения к нему.

— Милорд Силти, мы ждали тебя.

Глава третья. Кервин

ВНИЗ С ВЫСОКОГО ПОТОЛКА капала какая-то жидкость, заставляя Лира вспомнить, что над каждым уровнем Каэлора есть ещё один, не зависимо насколько высоким или невидимым мог быть потолок. Это была одна из специфических особенностей огромного искусственного мира. Даже притом, что он существовал в виде имеющего пределы объекта в трёх измерениях, было почти невозможно найти его границы, и точно было причиной тому, что над каждым уровнем размещался ещё один даже там, где уж наверняка должен быть самый верх. Разумом Лир понимал тот факт, что архитектура искусственного мира не была ограничена тремя материальными измерениями, она была в некоторой степени выполнена по четырёхгранному проекту, где центральная вершина, которая определяет размерность пространства, лежит вне материального мира, но подробности этого были вне его понимания. Он вспомнил, что слышал будто бы у примитивных мон‘кеев когда-то были столь ограниченные знания о гравитации, что они думали, будто бы планеты плоские, иначе они не могли объяснить, почему люди не падают с них. Несмотря на окружающее запущенное и грязное пространство, аналогия с легендарной глупостью мон‘кеев вызвала улыбку на его лице.

Более того, большинство каэлорцев прожило бы всю свою жизнь, не задумываясь об устройстве искусственного мира. Только когда с ними случалось что-то столь же странное, как протекающая крыша, это напоминало им, где они находились.

После долгих часов поездки к нужному месту, Лир слез с тёмно-зелёного джетбайка и рассмотрел переплетение труб, воздуховодов и прочих коммуникаций, которые проходили и переплетались в широком, низком пространстве. Некоторые из них были давно разрушены, и под ними скопились лужи маслянистой жидкости. Едкие сточные воды разъели в нескольких местах пол, и Лир мог слышать далёкий звук капающей жидкости, падающей с большой высоты на нижний уровень, который, должно быть, либо был расселён, либо никогда не заселялся с самого начала.

Почему кто-то хотел здесь жить? — спросил себя Лир, морщась от вони и всей убогости данного места. Он не знал никого, кто бы хотел жить в отстойнике, но помнил, что некоторые самые нежелательные изгнанники были высланы в такие секторы. Легенда говорила, что следопыт Вруар Скрытый провёл здесь много лет, подвергнув себя изгнанию из-за резкой критики каэлорского общества до того, как он отправился в своё эпическое путешествие, чтобы отыскать легендарную Чёрную Библиотеку. Если эти слухи верны, то здесь ещё могли попадаться группы Искателей Пути, прячущихся здесь от каэлорского общества, которое их также избегало.

Как-то давно Лир бывал прежде в таких секторах. Он помнил неприятный опыт, но также помнил, что отстойники были меньше и не столь протяжёнными. Он вспомнил некоторые признаки деградации в системах охлаждения, которые проходили сквозь целый сегмент, но он не помнил, чтобы их состояние было столь близким к полному разрушению. Если память не подводила его, сточные коллекторы протянулись через эти секторы за последнюю сотню лет, разрастаясь, как раковая опухоль, по краям Каэлора. Словно бы Нэвир Олипсина просто не придавали этому значения.

Он не мог поверить, что Айден вышлет Кервина Ривалина, единственного сына ясновидца, в такое заброшенное место. Должно быть, произошла какая-то ошибка. Он был обязан проверить это; он обещал ясновидцу.

Наклонившись над своим джетбайком, Лир открыл сбоку одну панель и вытащил длинную и тонкую сюрикеновую винтовку. Она была покрыт царапинами и отметинами предыдущих сражений, но Лир быстро проверил её, убеждаясь, что винтовка ещё исправна и функционирует; прошло уже много времени с тех пор, как он использовал такое оружие. После окончания Династических Войн, в которых он принимал участие, ему не было необходимости пользоваться чем-то другим, кроме церемониального, богато украшенного пистолета. Во Дворце Ясновидца не происходило каких-либо крупных беспорядков, и его должность капитана личных Стражей Ахирна фактически играла лишь формальную роль.

Он проверил вес и баланс винтовки, удобно удерживая её обеими руками. Он был хорош. Его мысли прорезала короткая вспышка энергии, словно бы пробудилось что-то дремавшее в нём, когда он взял в руки оружие. Голос в его дамашир нашёптывал кровавые мысли, подобно зову Каина. Да, подумал Лир, так и должно быть. Он был Стражем Дома Тейрту, а не изнеженным придворным Олипсина. Он почти забыл это. Сентриум оказывал такое действие на эльдар. Внезапно впереди него между трубами и вентиляционными шахтами что-то промелькнуло. Это было едва заметное движение, лишь немногим больше, чем дрожание света. Инстинктивно он оглянулся, чтобы удостовериться, что это было не преднамеренное отвлечение внимания.

Ничего.

Движение повторилось снова в том же месте, и Лир вскинул свою винтовку на плечо, глядя вдоль ствола сквозь прицельное устройство. Стабилизирующие гироскопы слабо жужжали возле уха, и палец автоматически надавил на спусковой механизм, на толщину волоса до выстрела.

Движение повторялось снова и снова, сначала влево, потом вправо. Оно казалось ритмичным, как маятник. Сквозь оптический прицел винтовки, Лир мог видеть намёк на цвет в темноте между несколькими покрытыми слизью трубами.

На одной из верхних балок что-то раскачивалось.

Опуская оружие, Лир прокладывал путь вперёд через густую грязь и обломки, которые устилали почву, подныривал под низко подвешенные трубы и обходил края тех, которые были разорваны и изливали неизвестные, токсичные стоки на гладкий пол.

По мере приближения к маятнику, ему становилось понятно, что это. С одной строительной балки, которые поддерживали низкий потолок, свисало тело эльдара. Петля из тонкого шнура была стянута вокруг шеи несчастного, а затем пропущена сквозь отверстие в верхней балке. С того места, где он стоял, Лиру казалось, что отверстие было просверлено или прострелено в балке специально с этой целью.

Зловоние стояло невероятное, и Лир обмотал свой плащ вокруг лица, окутав им плечи так, чтобы он служил, как маска. При более близком рассмотрении, он смог увидеть, что плоть мёртвого эльдара была разлагающейся и мягкой. Кожа свисала с его скелета, словно была на несколько размеров больше костной структуры.

Лир подошёл, держа в руках винтовку, и толкнул тело кончиком ствола. Оно медленно повернулось под воздействием и слегка качнулось, поворачивая лицо эльдара к Лиру.

Он с отвращением отскочил, быстро отдёргивая оружие, так как из пустых глазниц трупа вылетели крошечные жуки журнаом, потревоженные внезапным движением. Лицо эльдара разложилось, и было покрыто язвами и отметинами укусов. Его было невозможно опознать. Посмотрев вниз на ствол своего оружия, Лир увидел, что он покрыт толстым, застывшим слоем гноя, который просто стёк с тела, когда он коснулся его.

Отвернувшись, Лир осмотрел место, чтобы найти подсказки относительно того, как это могло произойти, и кто мог совершить такое чудовищное деяние, но за исключением фрагментов тела и останков плоти, которые отвалились с трупа, площадь вокруг подвешенного тела была чистой и пустой. Осмотревшись вокруг, Лир понял, что фактически здесь было необычно чисто, словно кто-то специально убирал это место. На металлическом полу имелись следы, которые указывали на полосы от уборки, и пропитанная сточными водами тряпка сбоку могла служить доказательством, что кто-то воспользовался ей для очистки пола на площадке вокруг балки.

Зацепив тряпку концом сюрикеновой винтовки, Лир поднял её от пола и держал на весу, наблюдая, как с неё капает жирная грязь. С ужасом Лир увидел, что ткань была тёмно-красным плащом. Сквозь жижу и грязь, которые впитались в неё, он увидел очертания узоров и символов, вышитых на ткани, а прямо в центре материала была золотая эмблема Сияющей Звезды, герб династии Ривалин.

Вспышка боли пронзила сердце Лира, когда он понял, что это означало. Он повернулся, позволив плащу снова упасть на пол, и пристально посмотрел на раскачивающийся труп. Его волосы были окрашены в насыщенный красный цвет, немного длиннее, чем он помнил, и на теле была надета тёмно-бордовая туника рода Ривалин. Несколько богато украшенных клинков и захватов были подоткнуты под золотой пояс. Длинная изящная цепь висела вокруг шеи трупа, украшенная в промежутках драгоценностями, которые безмолвно сверкали из-под гноя, когда труп покачивался и вращался в редких лучах света, а на конце цепи был подвешен хорошо заметный, тусклый и безжизненный путевой камень Кервина Ривалина, на котором ясно виднелась прямая трещина, проходящая сквозь его середину.

После мига паники, Лир отчаянно обвёл глазами местность вокруг. Он искал признаки борьбы, некого сражения, но ничего такого не наблюдалось, место было относительно чисто и опрятно. Кроме промокшего плаща на одной стороне он нашёл аккуратно свёрнутое полотно. Наклонившись, чтобы рассмотреть его, он обнаружил, что оно было обмотано поверх красивого и древнего сюрикен-пистолета, по-видимому, для того, чтобы защитить оружие от грязи и должным образом сохранить его. Рукоять была отмечена Сияющей Звездой. Это было оружие Кервина.

Осознание поразило Лира словно копьё: единственный сын ясновидца совершил самоубийство. Он был оставлен в этом отстойнике Стражами Тейрту, по-видимому, непосредственно по приказу Айдена Тейрту, и был брошен умирать. Они не убили его, рассуждал Лир, рассматривая доказательства, поэтому Айден мог сказать Ахирну, что он выслал, но не казнил его сына. Ясновидец мог почувствовать ложь. Но это было в сущности, то же, что убить его.

Иша милосердная! Лир едва мог вытерпеть пребывание в этом отвратительном месте, но у него был джетбайк, который унесёт его в Сентриум, и его чувствительность не была столь тонкой, как у Кервина. Каким образом, они полагали, Кервин сможет выжить в этом месте? В окружении грязи и сточных вод, зная, что его отец стал, по сути, пленником Дома Тейрту, и что его союзники из благородного Дома Ансгар были казнены. Как, полагали они, он сможет жить, зная, что его Каэлор разрушен?

Они и не ожидали, что он останется в живых.

Несмотря на слякоть и грязь, Лир опустился на колени у ног трупа и со стыдом склонил голову. Наследник трона Ривалина тихо висел перед ним, его путевой камень, треснувший, осквернённый, тусклый и безжизненный всё ещё свисал с его шеи; он был бесполезен. Только Иша теперь могла знать местопребывание его души, или как был сломан камень. Несомненно, его неприкосновенность не была нарушена в ходе Церемонии Перехода в пределы Флюир-герна. Вместо этого Кервин своими руками на коленях очистил себе место смерти, отважно пытаясь уйти с достоинством из этих отвратительных пределов. И некоторое время спустя кто-то разбил его камень души.

Нэвир были правы: Айден Тейрту являлся варварским стикс-тан, не достойным своего положения в Олипсине. Такой исход был позором для Тейрту и трагедией для семьи Ривалин. Политическая и военная выгода не должны иметь превосходство перед хорошими манерами и высокой моралью. В этот момент Лир был уверен, что ни Ахирн, ни Синния, ни Селиддон никогда бы не опустились до таких глубин безнравственности.

Пробормотав несколько молитв Ише и Азуриану, Лир поднялся и расстелил на чистом полу свой собственный плащ. Он снял Кервина и положил его на ткань. Затем он собрал другие вещи, принадлежащие Ривалину, и с горечью и сожаление в душе завернул их вместе с трупом в плащ с зелёными и золотыми символами Дома Тейрту. Подняв тело на руки, Лир повернулся и направился назад к своему джетбайку.

БАНКЕТНЫЙ ЗАЛ кипел жизнью, и Морфрэн был в своей стихии. Он сидел посередине длинной стороны стола для почётных гостей, потеснив Айдена, который расположился через пару мест левее него. Стул между ними остался незанятым, символически пустым, словно все ожидали, что в любой момент войдёт Владычица Айони и займёт своё место, но все другие стулья в зале были заняты, и несколько опоздавших были вынуждены есть и пить стоя или опираясь на края переполненного стола. Внезапно раздался тихий звук, словно на удалении пролетело насекомое. Этого оказалось совершенно достаточно, чтобы тонкий слух уловил его, он был вполне слышимым для того, чтобы привлечь внимание половины эльдар в зале, и они тот час же были всецело заинтересованы им, и это не ускользнуло от внимания других. Словно волна тишины прошла по шумной комнате; просвечивающие, жемчужные двери, медленно качнувшись, растворились. Все глаза повернулись на них, но ничего не появилось.

Морфрэн захохотал резким смехом, словно бы не в силах сдерживать напряжение или волнение, выплюнув на стол половину разжёванного куска мяса тьюрейр-йуга с кровью и стекающие вниз по подбородку струйки шипящего Эдрисиана. Он чувствовал направленные на него взгляды и смесь отвращения и изумления в зале, которая щекотала его экстрасенсорные чувства, заставляя радостно улыбаться.

Сегодня славный день, — начал он, но затем остановился, сделав на лице гримасу показного смущения. Он посмотрел вниз на стол, словно внезапно что-то нашёл. Разглядев кусок разжёванного тьюрей-йуга, плавающий на поверхности в его бокале, он выхватил его с удивительной ловкостью и отправил обратно в рот.

Взрывы отвращения ударили по нему со всех сторон сразу, и он с удовольствием усмехнулся, словно подпитываясь раздражением других. Он видел свою прекрасную Ориану в самом конце стола, её лицо было скрыто под лёгким, подобно вуали, капюшоном. Она даже не смотрела на него. В углу, на противоположном конце зала, он увидел Йзульт, которая стояла напротив стены чуть в стороне от веселья. Она была завёрнута в плащ, словно защищалась от ужасной бури, и он смог разглядеть очертания меча, по-прежнему висящего на перевязи. Её лицо было каменным и на долю секунды смогло ухудшить настроение Морфрэна.

— Сегодня славный день, — повторил он, на сей раз вслух, словно боясь, что его мысли могли не достичь всех.

Он всё ещё жевал мясо, поэтому его голос больше напоминал мычание и был невнятным.

— Сегодня мы празднуем великую победу Дома Тейрту! — объявил он, бросив беглый взгляд на Айдена, на лице которого отражалась беспорядочная смесь эмоций.

— И! — заявил Морфрэн, как если бы это было самостоятельным восклицанием. — И… и мы чтим память перехода нашей дорогой Владычицы.

Он затих, оставив аудиторию гадать, случилось ли это потому, что он был пьян или потому, что не мог вспомнить имя Айони.

Перед тем как продолжить, он быстро осушил свой бокал.

Сегодня наша доблестная Йзульт Тейрту-ан вновь сразилась с проклятыми Пауками Варпа из домена Ансгар, и разгромила их у врат ясновидца.

Раздался хор одобрения и чей-то шёпот, сама Йзульт хранила молчание.

— И… и наш дражайший Жоган, Айден Тейрту, сошёлся лицом к лицу с экзархом в Святыне Флюир-герна, разбив её планы нарушить Церемонию Перехода, изгнав её назад в регионы стикс-тан, где ей место. Так мой дорогой патриарх спас душу нашей возлюбленной Владычицы.

На этот раз хор одобрения был громче, как приличествовало статусу этой темы, но всё ещё на заднем плане слышался ропот неодобрения, и не прошло незамеченным то, что речь оставила Ориану весьма равнодушной.

— И… и эти события являются прекрасным поводом для пира, если нам когда-нибудь потребуется повод! — крикнул он, поспешно заканчивая свою речь и поднимая бокал в знак солидарности.

В следующий момент он понял, что его бокал уже пуст, поэтому он наклонился вперёд и схватил графин, опрокинув его полностью над своей головой вместо тоста.

Этого было достаточно, чтобы доставить удовольствие Морфрэну. Он почувствовал пьяное веселье присутствующих Тейрту. Стражам и их супругам нравились такие выходки. Им ещё не приелись богатство и власть, которые они получили, придя в Сентриум, а также он чувствовал презрение множества придворных Нэвир, которые соизволили посетить этот званый ужин.

«Лицемеры, — подумал он. — Если они терпеть меня не могут, почему приходят к моему столу? Не выношу их двуличие!»

Но, по-видимому, не все Нэвир испытывали отвращение, один или двое подняли на него восторженные взгляды с другой стороны стола, словно пытались разделить с ним миг взаимопонимания.

Сядь, Морфрэн, пока ты не упал. — Мысли Айдена были жестки и окрашены неодобрением, но и не были лишены чувства близости. Он поднялся со стула, словно давая понять, что только один из них должен стоять. Морфрэн поколебался мгновение, шипящее вино пузырилось на его лице, а затем рухнул на стул. Нэвир Селиддон Оссиан, который сидел напротив, спокойно наклонился над столом и протянул ему свой пышный золотой шарф вытереть голову и руки.

Очень любезно с вашей стороны посетить это скромное собрание. — Айден обвёл взглядом комнату, охватывая глазами пёструю смесь Нэвир и эльдар Дома Тейрту. Они представляли собой общество, вид которого должен был согреть его сердце, но различия между этими двумя группами были настолько очевидны, что это заставило его поёжиться. Он мог понять, почему столь многие Нэвир не желали иметь ничего общего с ним или с его домом, хотя он находил немного досадным, что они были куда более высокомерны, чтобы присутствовать на церемонии днём, чем теперь на торжественном ужине. В любом случае он был рад видеть подобных Провидице Синнии Ютран и Селиддону Оссиану, которые без сомнения наслаждались угощением за столом для почётных гостей, несмотря на вульгарные выходки Морфрэна. Они кивнули в знак благодарности, когда его взгляд упал на них.

Один или двое выказывали очевидные признаки негодования из-за своего присутствия, и Айден спрашивал себя, не были ли Стражи слишком настойчивы, когда передавали его приглашение. Уйшнех Эйнион, в частности, казалось, кипел. Его руки были плотно скрещены на груди, и он не прикоснулся к своему напитку. Айден не был удивлён видеть, что раздражение Орианы клубиться вокруг неё, подобно тёмной ауре, но он был слегка раздосадован, когда увидел, что самой недовольной среди других гостей, казалось, была Йзульт, которую, по-видимому, происходящее не трогало и не впечатляло.

К сожалению, Его Сиятельство Ясновидец Ахирн Ривалин не смог быть с нами этим вечером, — продолжил он, только сейчас осознавая, что Лир ещё не возвратился из башни. — Сегодняшние события были особенно тяжелы для ясновидца, и он решил отдохнуть. Враждебность Пауков Варпа стоила ему многих сил. Он стар и немощен, как вы знаете.

Он задавался вопросом, сколько ещё раз должен будет подобным образом оправдываться из-за отсутствия ясновидца. Он полагал, что делал это уже более чем достаточно, и не смотря на необходимость, это вызывало у него недовольство. Вопреки всему великолепию, церемониям и показной роскоши, которые наполнили его жизнь с тех пор, как Дом Тейрту захватил Сентриум, в душе Айден оставался воином, и он находил большую часть этой двуличности и расточительства отвратительными.

Тем не менее, в память нашей недавно ушедшей Владычицы Айони, у нас есть для вас специальное угощение. — Он сделал жест в сторону открытой перламутровой двери, о которой большинство посетителей уже позабыло. — Позвольте мне представить Арлекинов Аркадии, которые намереваются исполнить Цикл об Аватаре для нашего удовольствия и назидания.

По комнате прошёл взволнованный шёпот ожидания. Каэлор уже стал столь обособленным искусственным миром, что эльдар взволновало просто само напоминание, что в галактики были и другие Сыновья Азуриана. Арлекины были редким удовольствием. Помимо прочего Айден был рад получить возможность продемонстрировать хотя бы некоторым из Нэвир мифические циклы, которые неизменно делали воинов героями эльдарской истории. Айденом приветствовалось всё, что повышало статус воинов. Он не мог этому содействовать, но полагал, что корнем всех его проблем в Олипсине определённо является этот статус.

Военная сила осуждалась ещё за много веков до Династических Войн, и Нэвир с неохотой признавали её важность исключительно по необходимости. Необходимость порождает ненависть и ненавистные нововведения. Он знал, что, вероятно, был теперь в большей опасности, чем даже в разгаре войн, когда противостоял лицом к лицу величественному Бедвиру на расстоянии двух больших мечей. Двор Ясновидца представлял куда более коварную опасность, чем клинок.

Послышались одобрительные аплодисменты, когда первый из разноцветных Арлекинов показался в поле видимости в центре комнаты, мрачно напевая и танцуя с захватывающим дух изяществом. Морфрэн ободряюще крикнул, Селиддон залпом допил своё вино, Ориана немного приподняла свой капюшон, чтобы лучше было видеть танец, а Йзульт окинула взглядом комнату.

ИЗ-ЗА СЕРПОВИДНЫХ ДВЕРЕЙ доносился шум, который пульсировал, как сама жизнь и сводил Найса с ума. Он стоял, прижимаясь к ним лицом, и ощущал вибрацию атмосферы за ними. Он закрыл глаза и был убеждён, что мог видеть всё, что происходило за пределами храма. Он слышал, как оставшиеся в живых воины армии его отца приветствовали Силти и приняли его как своего нового вождя, которого они ждали много лет. Словно бы Силти мог поднять меч Ансгара и снова привести их дом к славе на поле битвы, словно бы Силти мог отомстить за трагедию, постигшую великий дом в конце Династических войн. Словно бы Силти мог сделать хоть что-нибудь их этого!

Он даже не смог победить меня в учебном бою, не нарушая правила, кипятился Найс, отворачиваясь от ворот и следуя назад в центр арены. Звуки волнения снаружи немного стихли, словно бы тени вокруг пустой арены поглощали шум, но эти тени также окружали его, обёртывая в саван уединения. На мгновение он почувствовал себя единственным лучом света в галактике тьмы, крайне одиноким.

Это лишь потому, что он старше! В этом — единственная причина, он прошёл ритуал Тюйриан раньше меня. Но я сильнее. Я сильнее! — Его мысли гремели вокруг арены, словно психическая взрывная волна. — Это должен быть я!

Сидя в тени у края арены, скрытого в темноте, Эла вздрогнула от всплеска ярости. Внутри её брата был такой гнев, какого она прежде никогда не видела. Это было возмущение. Это было неистовство. Это было обжигающее чувство несправедливости. Это походило на дыхание Каина.

Протянув руки вниз, он схватил части сломанного посоха из умбалы и выдернул их из почвы, разбросав по арене дождь из песка и металлических частиц. Затем он закружился на месте, вращая двумя палками вокруг своего тела в сложном узоре, который Эла прежде никогда не видела. Она зачарованно смотрела на это воображаемое разрушение, которое Найс устроил на арене перед нею.

Он крутился и подпрыгивал в воздух, вращаясь как гироскоп, словно бы он внезапно стал единственной точкой равновесия галактики. Приземляясь, он перемещал свой сломанный посох вокруг тела, размахивая им в воздухе с такой яростью, что казалось, он загорится от сопротивления. Так как он двигался всё быстрее и быстрее, пространство вокруг него начало мерцать серебристой энергией. Сначала это было слабое свечение, но его смутный отсвет постепенно превращался в яркий ореол, словно его кожа пылала от сильного возбуждения.

Эла смотрела в изумлении. Она могла чувствовать, как опустошалась энергия арены, словно бы её всасывало в центр, где Найс танцевал яростную композицию паука варпа. Это было, как если бы сам Найс стал вихрем, притягивающим остатки психической энергии, которые лежали повсюду в храме, собирая вокруг себя энергию, словно новую и светящуюся кожу. Покуда она наблюдала, то осознала, что этот эффект воздействовал также и на материальные объекты. Она увидела, что песчинки на полу начали дрожать и перемещаться, устремившись к нему, словно металлические опилки к магниту. Через несколько мгновений песок начал струиться небольшими потоками, стекаясь тонкими струйками к ногам подпрыгивающего и вращающегося в центре арены Найса. Замысловатые ручейки сдвинулись и изменили направление, ветвясь и разделяясь в попытке отследить движение танцующего воина.

Через некоторое время начали перемещаться и крупные предметы. Шесты, которые ограничивали периметр арены, стали клониться вперёд. Эла почувствовала усилие, воздействующее на неё, и напрягла волю, чтобы сохранить своё положение. Большие серповидные двери начали скрипеть, словно с силой преодолевали сопротивление своих петель.

С неожиданной резкостью, которая потрясла Элу, Найс раскинул руки во время вращения и отпустил обломки посоха. Они быстро промелькнули над ареной, как лучи лазера, и с силой врезались в украшенные узором в виде паутины серповидные ворота, пронзив их почти насквозь. В тот же момент Найс склонился к земле в центре арены. Его ореол замерцал, и он сам тяжело дышал после такого напряжения.

Это не справедливо. Эта мысль свободно парила, словно планировала утомлённая птица.

Со своего скрытого в полумраке места Эла смотрела широко открытыми сапфирными глазами. Её изумление было вызвано отчасти демонстрацией ужасающей мощи, но главным образом эстетикой картины, развернувшейся перед ней. Песчаный грунт сформировал невероятно сложный узор, закрученный и испещрённый дорожками и канавками в результате яростного танца Найса. Пол по всей арене был превращён в гигантскую паутину, тонкие полоски песка тщательно очерчивали сеть, начиная от внешнего периметра арены, и сходились в центре к скорчившейся у земли фигуре Найса.

На минуту Эла подумала, что смогла бы представить, как чувствовали себя сёстры Ютран, когда они наблюдали за ней во время совершения Ритуала Аластрины. В первый раз она подумала, что может понять значение вох: мерзость. Она всегда знала, что провидицы Дома Ютран боялись её, но сама она никогда не испытывала нервную дрожь от такого страха. Внезапно ей стали понятны волнение и ужас, которые мелькали в проницательных зелёных глазах Синнии всякий раз, когда она говорила о будущем и пророчестве Айони.

Она наблюдала, как Найс поднялся на ноги в центре паутины, и увидела небольшой дождь спонтанных призрачных кристаллов, которые отвалились от его кожи и осыпались на пол подобно алмазной пыли. Это и было тем, что имела в виду Айони, когда сказала о зарождающейся силе будущего, которое держат в руках потомки Бедвира? Если это так, то как тогда оказалось возможным убедить Айдена Тейрту проявить милосердие к этим вох Ансгара? Внезапно в разуме Элы возникла новая вереница бессчётных вариантов будущего.

Серповидные двери со скрежетом отворились, и на пороге показалась высокая фигура Эйнгил в сопровождении арахнира Адсулаты. Тусклый свет сзади обрисовывал их силуэты, и вместе с ними вошла волна шума собравшейся снаружи толпы. Они уставились на обломки посоха из умбалы, которые прошли насквозь материала дверей, бросили беглые взгляды на Элу и затем обратили взоры к Найсу, который остался стоять в центре арены.

Вопреки самой себе Адсулата открыла рот от изумления при виде всего этого. Она сразу заметила разлетевшиеся осколки призрачных кристаллов и невероятный узор на песке. Она увидела опустошающую ярость, горящую в серебристых глазах Найса, когда они с Эйнгил подняли на него взгляд от тёмной арены.

ЯСНОВИДЕЦ сидел, погрузившись в медитацию, в своей башне. Его глаза были закрыты, и вокруг царила полная тишина. В воздухе витал аромат курений, исходивший из простой чаши, наполненной тлеющими щепками умбалы. Он позволил своим мыслям течь, чувствуя, как они ускользают из-под контроля его сознания, плавно уносясь в небытие, откуда приходили откровения. Прошло уже много времени, прежде чем он ощутил нечто большее, чем слабый проблеск возможного будущего. С самого окончания Династических Войн и усиления Дома Тейрту его разум не пребывал в состоянии покоя, достаточном для такого опасного путешествия. Он даже был в не состоянии видеть слабое мерцание ментального следа своего сына среди мириад этих возможностей. Словно что-то затуманило его духовное зрение или закрыло от него место, где тот должен был пребывать.

Он знал, что в Олипсине шептались об упадке его сил. Даже до Династических войн ходили слухи, что его психический потенциал уменьшается. Он, казалось, не смог предотвратить или хотя бы предвидеть Войны, и он позволили Каэлору достаточно близко приблизиться к пределам опасного вихря варпа, что было куда опасней, чем неизбежное столкновение с искусственным миром Сейм-Ханн во времена Войн кораблей много лет назад. Даже теперь вихрь бурлил и неистовствовал снаружи так, что Каэлор, казалось, был неспособен отойти от него. Кое-кто предполагал, что великий ясновидец Ривалин был полностью поглощён другими делами, чтобы как следует сосредоточить свой разум на путях будущего, что являлось его традиционной обязанностью. Такие мысли высказывали не только суровые воины из великих домов, которые считали династию Ривалин немощной и находящейся в упадке.

Несомненно, не все были согласны с мнением старомодных Нэвир, что возвышение Тейрту было не желательным. Для некоторых это была своего рода меритократия. Во всяком случае, Айден Тейрту заслужил свою власть в открытой борьбе. Несмотря на обособленное положение Каэлора, ни для кого не было секретом, что наследственная передача власти на Каэлоре была несколько особенной, и практически никогда не применялась у эльдар на других искусственных мирах. Эльдары были эмоциональными существами, и негодование постоянно бурлило, скрытое под их спокойной на вид внешностью. Сдерживать свои эмоции значило для эльдар сохранить лицо. Это было основой Пути Эльдара.

Ясновидец должен оставаться вне таких пересудов, однако Ахирн и сам чувствовал, что концентрация его разума уже не столь устойчива и вызывает тупые, болезненные удары в голове. Было время, когда он мог, не прерываясь, пребывать в трансе в течение многих дней, а теперь ему даже добраться до нематериальных сфер удавалось с большим трудом. Его разум витал над местом откровений, он терял концентрацию, отвлечённый шумами, мыслями и слабым шумом из-за опьянения, вызванного Эдрисианом, которого он недавно изрядно выпил. Самым худшим было знать, что некоторые из этих слухов верны: казалось, он постепенно терял свой дар, но он никогда не слышал, чтобы такое случалось с ясновидцем прежде. Никогда ещё на протяжении бессчётных веков эльдарской цивилизации не было известно, чтобы ясновидец утрачивал своё духовное зрение, погружаясь в частичную слепоту обычной дамашир-души эльдара. Путь Ясновидца, самый безукоризненный пример вызывающих тревогу Идущих Одним Путём, вёл только вперёд, в будущее, однако его собственный Путь, казалось, был уже потерян.

Постепенно он понял, что это за шум, который доносился снизу, и изо всех сил попытался заблокировать от него свой разум. Он слышал, что глухое бормотание далёких голосов сменилось радостными возгласами, и почувствовал резонанс усилившихся эмоций, пульсирующий по проводящим структурам дворца. Подсознательно он знал, что Айден Тейрту устраивал званый ужин, и его разум начал склоняться, чтобы обвинить его. Он хотел обвинить этого воина стикс-тан в своих собственных бедах и возложить всю ответственность на его широкие, сильные плечи, но он знал, что это было бы не справедливо. Его проблемы начались ещё до Династических Войн. Возвышение Тейрту было их следствием, лишь признаком его собственного упадка, а не причиной.

Ахирн чувствовал трагедию своего падения более сильно, чем когда-либо. Если быть честным с самим собой, он знал, что, по правде говоря, его не заботило, каким образом Айден приобрёл фактический контроль над Каэлором. Он всегда находил текущие дела управления довольно утомительными. Это был надёжный способ обеспечивать продолжение своей династии, и он был в состоянии предпринимать многое для того, чтобы увеличить богатство и блеск двора, но у него никогда не было настоящего интереса к реальным делам управления, и эти стикс-тан, которые составляли большинство населения, не интересовали его вообще. Они отвергли его, и они отвергали его даже больше с тех пор, как начали становиться заметно более грубыми и менее культурными перед самым началом Династических войн.

Одна из проблем такой наследственной системы, мрачно размышлял Ахирн, была в том, что чувство долга не передавалось по наследству, как политическая власть, хороший вкус и дар ясновидения.

Ахирн сильно негодовал, что его великолепный дворец был осквернён грязными, грубыми и безыскусными ногами Тейрту, и его до глубины души ранила мысль, что его Ориана попала в ловушку среди всего этого безобразия. Айден мог забрать себе весь искусственный мир, если бы только он оставил Сентриум Ахирна в покое.

Вокруг его тела клубился ароматный дым от горящих щепок умбалы, наполняя душу видениями забытых лиц и указывая тех, которые, возможно, ещё появятся. Они хаотично перемешивались, проносясь сквозь его мысли словно призраки в ночи. В тумане перед закрытыми глазами он увидел лицо Владычицы Айони, плывущее в дымном мраке его разума. Её красивое, стареющее лицо слабо улыбнулось ему, но он увидел нечто снисходительное в её взгляде, словно её позабавили неуклюжие действия любимого ребёнка. Он понял то, что всегда подозревал: она знала что-то, чего не знал он. Осознание этого беспокоило, а также приводило в смятение. Его разум сбился с прямого пути в погоне за прошлым, поворачивая мысли вспять, прочь от будущего, всецело к событиям, которые уже произошли. Что же он пропустил?

Несмотря на его усилия сконцентрировать мысли, лицо Айони начало расплываться и изменяться. Изображение распалось на куски и затем затуманилось, постепенно перетекая в новое лицо, которое Ахирн немедленно узнал. Это был Бедвир. Там же в прошлом. Он наблюдал, как патриарх Дома Ансгар умер на Площади Ваула, казнённый за своё предательство во время Династических Войн. Связей между этими двумя личностями было бессчётное множество, и Ахирн сразу не понял, почему теперь разум привлёк его внимание к ним. Вспоминая ту сцену — стоящий в центре площади Бедвир в ожидании знака Айдена начать казнь — с большой долей вероятности это воспоминание имело какое-то отношение к наследникам Ансгара, в защиту которых Владычица Айони умоляла Айдена о милосердии.

В сущности сам Ахирн не был сильно обеспокоен судьбой детей, и не особо интересовался, что с ними произошло. Он слышал доклады Синнии Ютран, что маленькую девочку отпустили из Дома Провидцев, под опеку которого её поместила Айони, но ему совсем не было интересно спрашивать, почему это произошло или куда ушла девочка.

Он знал, что мальчик — юный Найс, был отправлен назад в разрушенные и пустынные области Ансгар, и, вероятно, гнил там с оставшимися стикс-тан. Ему казалось, что военный дом получил законное возмездие за свои деяния, и его не заботила судьба неотёсанных потомков этих отвратительных убийц.

Вернее, тот день был отмечен двойной трагедией, которая нанесла удар в самую душу Ахирна. В тот день он потерял Каэлор. Айден Тейрту победно вошёл в Сентриум, разворачивая зеленые с золотом знамёна рядом с красными и золотыми цветами Дома Ривалин, и объявил о своём триумфе от имени ясновидца. То был ловкая и даже коварная часть этого театра, которая гарантировала, что его примут Нэвир, по крайней мере, пока они не начали понимать, кем был этот воин стикс-тан, но тогда уже для них было слишком поздно. После многих веков мира и процветания, для Нэвир пришло время понять природу воинов.

В тот день он потерял своего единственного сына. Кервин выступил против него с Ансгаром, дав этому предателю Бедвиру знамя Ривалина, чтобы развернуть его рядом с синими и серебряными цветами Дома Ансгар. За некоторое время до этого Кервин утвердил свой собственный двор, заявляя, что отец утратил дар ясновидения, обвинил его в упадничестве и неуместном потворстве своим капризам. Хуже, что не все отказались верить ему. Ещё хуже то, что где-то в душе Ахирн также подозревал, что Кервин, возможно, не совсем ошибался.

Несмотря на это очевидное предательство, Ахирн не хотел видеть, как его сын умирает вместе с грубыми воинами во время варварской публичной казни. В то время он больше всего был обеспокоен отвратительным видом этого зрелища, но вглядываясь в прошлое, он понял, что сохранение жизни Кервину было политически выгодно. После смерти старшего наследника все права преемственности перешли к Ориане, открыв вызывающую тошноту возможность политического брака сына Айдена Морфрэна и его собственной дочери, чтобы произвести на свет наследника Ривалина-Тейрту. Таковы были превратности наследственной системы, которая так хорошо служила династии Ривалин, начиная с Гоури Сияющего. На протяжении всей своей длинной истории династия Ривалин никогда ещё не была вынуждена принять в родовую линию кровь не-Нэвир. Возможно, решение Айдена сослать Кервина, а не казнить его было редким моментом политической близорукости военного лорда.

Призрачное лицо Кервина появилось в тонкой дымке в разуме Ахирна, возникая из смотрящих на него глаз Бедвира. Его пустые глаза пристально смотрели, подобно провалам в варп, но были какие-то отличия в общих чертах этого образа — он был словно острее и ярче, более настоящим. Призрачные уста медленно открылись, словно хотели что-то сказать.

— Сиятельный, я жду твоего внимания.

Голос казался сильным и твёрдым, слышимым, и Ахирну потребовался один момент, чтобы осознать, что он исходит не от туманного видения его сына, а от стоящей на коленях фигуры у входа в его покои.

Он медленно открыл глаза, позволив чувству разочарования от упадка дара ясновидения смениться огорчением из-за того, что он не заметил прибытие молодого Стража. Он повернул голову, оглядываясь назад к дверному проёму, и пристально посмотрел сквозь дым, который продолжал подниматься от чаши с горящей умбалой. Как он и ожидал, это оказался Лир, но Страж был не один.

ХОР ГОЛОСОВ был настолько красив, что становилось больно. Уже давно Силти не слышал ничего подобного, такого не было во время длинных тёмных фаз ещё до великого сражения или рейда Династических Войн. Он вспомнил, как сидя на привалах Ансгара, чувствовал возбуждение ожидания, слышал обещание крови в духовном дыхании фаэрула. Он вспомнил серьёзность Бедвира, который тихо сидел в раздумье перед боем, словно просчитывал свои ходы до конца. На этот раз хор был немногочисленный, и в нём звучала невыразимая меланхолия.

Дирижировал некогда величественный, а сейчас одетый в лохмотья воин Хукулин, сидя со скрещенными ногами напротив других, позади дымящихся тлеющих угольков умбалы. Его взгляд был устремлён куда-то в прошлое, и Силти мог видеть калейдоскоп воспоминаний, мелькающих в его открытом разуме. Это были видения крови, сверкающих клинков и всполохи огня сюрикенов. Были смерть и страстные объятия жизни, эмоции были так глубоки, что даже их отдалённое эхо заставляло слушателей забыть о своём жизненном опыте, словно бы эти воспоминания были их собственными.

Наступила тёмная фаза, и внешний свет померк. Тлеющие угольки умбалы распространяли в воздухе тёплый, устойчивый отсвет, выбрасывая искры света в маленьких вспышках жизни. Осматривая собравшихся на поляне перед храмом, Силти смог вспомнить только несколько лиц из того славного и трагического времени. Многие из них погибли в битвах или были казнены после решающего поражения. В «Хрониках Династических Войн» о них писали, как о предателях, но история редко бывает настолько проста, и такие суждения были обычно политическими, а не соответствующими истине. Некоторые просто пропали, исчезая в обширных Сточных коллекторах, или выпадали из поля зрения их собратьев. Один или двое младших, подобно одарённому Найсу и самому Силти, были быстро увезены прочь Пауками Варпа, спрятаны в святилищах храмов и обучались искусству Аспекта управлять и использовать ослепляющую жажду крови, которая волновала души многих эльдар в некоторый момент их жизни.

Тем временем Тейрту использовали своё господство в Сентриуме, чтобы выжать все средства из областей Ансгара, словно бы убийство их сыновей не было достаточным наказанием. Айден был мстительным и проницательным эльдаром. Он знал опасность ненависти и ценность страха. Лучше всего он постиг способы мести. Он оставил постоянный гарнизон Стражей Тейрту в Пределе Гэрила, в смежных секторах, эффективно блокируя внешние границы Ансгара. Никому не позволялось входить или выходить из этих областей без специального разрешения Жогана. Ансгар были, по существу, сосланы в свой собственный домен и отрезаны от всего внешнего мира. Только Пауки Варпа могли пройти незамеченные через границы.

Эльдары Ансгара жестоко страдали. Как и задумывал Айден, некоторые постепенно обращались против правящего дома, осуждая действия Бедвира и его воинов, которые поставили домен на колени. Как быстро эти эльдары забыли страдания, которые заставили их впервые подняться. Несмотря на долгую жизнь и развитые способности, память эльдара в значительной степени зависела от его эмоций, поэтому прошлое меняло свои очертания, по крайней мере, также часто, как и будущее. Прошлым всегда было легче управлять.

Такие перемены в духе Ансгара шокировали Силти.

— Почему вы не сражались? — спросил он, его слова доносились до эльдар, подобно лёгкому ветру. — Как такое могло случиться?

В течение нескольких мгновений никто не отвечал. Хор продолжил петь балладу, как если бы трагическая мелодия и была ответом на вопрос, но потом, когда музыка под конец замедлилась, Хукулин вернулся в настоящее и обратил свой взгляд на Силти.

— Мы сражались, мой лорд. Мы действительно сражались, пока собравшиеся здесь не оказались всем, что осталось от нашей когда-то славной армии. Мы сражались, пока не погибли наши лорды, и наши дети не стали голодать. Мы сражались, пока не осталось ни одного места на всём Каэлоре, которое могло предоставить нам убежище. Мы сражались, пока даже бродяги следопыты не стали смотреть на нас со страхом, что их настигнет гнев Тейрту. Мы действительно сражались, пока у нас не осталось сил продолжать борьбу, но без Бедвира или кого-то ещё из династии Ансгар среди нас, ни в прошлом, ни в будущем не осталось никакой надежды. Мы были разгромлены, мой лорд.

В темноте за деревьями позади поляны послышался шум. Едва различимый звук тихого бега. Казалось, кто-то спешил, не сильно заботясь остаться незамеченным, словно бы подгоняемый в тишине странной и неотложной заботой. Без единого слова или жеста собравшиеся эльдары вскочили на ноги и растворились в темноте. В мгновение ока ступени храма опустели. На поляне остались только тающий аромат умбалы и слабое психическое эхо песни хора.

Внезапно обнаружив, что остался в одиночестве, Силти решил, что он в безопасности. Независимо от того, кто шёл, он был повелителем Ансгара, и это был его дом. Никто не имел большего права, чем он, находиться здесь. Он бы с места не сдвинулся ни перед кем. Он бы не стал скрываться в сердце своей собственной родины.

Спустя несколько мгновений из-за ствола дерева выскочила одинокая фигура. Она бежала так, словно её преследовал сам Мауган Ра. Даже на расстоянии в темноте поляны Силти мог заметить, что бегущий эльдар был ранен. Бег был неровным, словно он бежал просто, чтобы не упасть лицом вниз, и, так как он быстро приближался, Силти увидел блестящее отражение крови, покрывающей живот и ногу женщины. Наконец бегущая заметила Силти, и почти сразу силы покинули её. Она повернула к нему, спотыкаясь и покачиваясь, повалилась вперёд и лёжа проехалась по траве, остановившись прямо перед ним.

Он сидел со скрещенными ногами там же, где слушал хор и говорил с Хукулином за момент до этого, не пошевелившись и не двинувшись с места, когда голова женщины со стуком рухнула у его ног. Её глаза были дики, и в их глубине плясала боль. Её ранения были глубоки и тяжелы. Большая часть мышц на её левой ноге была повреждена, и с той же самой стороны отсутствовал большой участок живота. Спереди были выходные отверстия, и Силти сразу понял, что она была разведчиком, которого подстрелили, когда она убегала от врагов.

Они приближаются. Стражи из Предела; они приближаются.

Это было всё, что она смогла сказать. Затем её глаза открылись чуть шире, и она умерла.

Словно бы в ответ на эти слова, поляны достиг слабый шум десятка мчавшихся через лесную зону ног. Они были рядом и быстро приближались. Не оглядываясь, Силти знал, что Хукулин и другие были здесь лишь вне поля зрения. Он не мог сказать, встанут ли они рядом с ним, но он чувствовал их пристальные взгляды на себе. Они хотели знать, что он будет делать. Вскочив на ноги, Силти наклонился и подобрал погибшую разведчицу. Он понёс её по ступеням храма и положил перед серповидными дверями, впервые заметив, что из них торчали два обломка посоха из умбалы. Он снял с мёртвого тела синий с серебром плащ и пристегнул его через одно плечо рядом со своим кроваво-красным варп-генератором, который выдавал в нём Паука Варпа. Затем, с решительной неторопливостью, он спустился вниз по ступеням и занял позицию в самом центре поляны, лицом по направлению к приближающимся противникам.

Один, в тёмно-красной броне Пауков Варпа, в плаще Ансгара, развевающимся сбоку от него, Силти ждал их приближения.

КОГДА ЛИР ШАГНУЛ вперёд с телом, покрытым его плащом, которое он бережно держал на руках, Ахирн не смог удержаться, чтобы не вспомнить, что Владычица Айони совсем недавно была также завёрнута в ткань таких же цветов. Позади Лира шёл Уйшнех Эйнион, один из старейших Нэвир Олипсина, рядом с пожилой Провидицей Ютран Триптри Парак.

— Прости меня, — пробормотал Лир, когда положил Кервина на стол, за которым недавно пили вино Ахирн, Синния и Селиддон.

Сейчас он был убран и совершенно чист, так что его поверхность сверкала. Затем Страж отступил назад, не желая нарушать придворный этикет, находясь между ясновидцем и его сыном дольше, чем это было необходимо. Он оставил Кервина укрытым своим плащом, как саваном, желая, что бы кто-то другой принял решение, кто должен снять его.

Очень медленно, Ахирн неуверенными шагами приблизился к столу, стуча сучковатым посохом по полированному полу с особенным усилием, словно был не уверен в своём равновесии. Мгновение он медлил, стоя рядом со столом, уставившись на ткань, как если бы это была редкая реликвия. Другие стояли в молчании.

Ясновидец горестно вздохнул. Медленно наклонясь, Ахирн моргнул глазами и представил саван сорванным; открытое худое, гниющее и лишённое глаз лицо Кервина. Он мог видеть исхудалую грудь, и тусклый, безжизненный путевой камень, который всё ещё покоился на ней, подвешенный на богато украшенной цепи, которую Ахирн подарил своему сыну после прохождения Ритуала Тюйриан.

Достаточно было увидеть эти картины в кошмарах своего разума, но он чувствовал, что должен посмотреть на своего обезображенного сына настоящими глазами. Что-то внутри его искало гибели и крови, и было его частью, которая внезапно обнаружила роскошное великолепие дворцового окружения отвратительным. Как если бы в его венах вдруг пробудились призрак тьмы или крошечная капля крови Каина. С ожесточённой и сосредоточенной медлительностью он вытянул вперёд посох и его наконечником зацепил этот импровизированный, пропитанный кровью саван. Он потянул посох назад, открывая часть за частью гниющее, разлагающееся тело Кервина. Тёмное пятно его эльдарской дамашир-души молчаливо жаждало увидеть весь этот ужас.

Когда ты нашёл его… — Начал Ахирн, пытаясь придумать подходящий вопрос. Выводы были слишком очевидны, чтобы нуждаться в расспросах. Он вдруг понял, что Айден не был столь наивным в политике, как подумал о нём Ахирн, когда тот изгнал Кервина.

— Он был в Сточном коллекторе, сиятельный. Он был… покинут, — сказал Лир, склоняя свою голову с чувством вины.

Кто?

— Сиятельный,… Кажется, что Светлейший Кервин покончил с собой. Там не было никаких признаков борьбы, и он очистил себе площадку, несмотря на неподобающее окружение, — Лир сделал паузу. — Сиятельный, я…

Ты выполнял обязанности перед своим домом, благородный Лир Тейрту. На тебе нет вины, и я не забуду, что ты раскрыл весь этот ужас из уважения ко мне. Твоё чувство долга делает тебе честь, и твоя преданность указывает на мудрость… и понимание. Ты отдал свой плащ моему сыну, когда у него больше ничего не осталось.

Ахирн потянулся вперёд, вытащил путевой камень Кервина из разлагающейся плоти, и затем снова завернул пустое тело в плащ. Он повернулся и поплёлся обратно к шкафчику у дальней стены, тяжело шаркая посохом по полу и оставляя тонкий след из плоти своего сына.

Остальные наблюдали за ним, не зная, что сказать. Они могли слышать издалека тихие одобрительные восклицания, доносившиеся с торжества Айдена, которое только что покинул Уйшнех. Вероятно, Арлекины уже дошли до кульминации «Цикла об Аватаре», где бог войны Каин убивает древнего эльдарского героя Эльданеша, чья кровь будет вечно струиться с рук кроваворукого бога.

Сиятельный. Ты не должен позволять сойти этому с рук. — Уйшнех повернулся лицом к ясновидцу. Он наблюдал, как тот бережно очистил путевой камень Кервина, положил в маленькую полотняную сумочку и затем задвинул его в ящик шкафчика. — Я всегда поддерживал тебя, Ахирн. Я был одним из немногих Нэвир, готовых поднять оружие во время Династических войн. Я стоял под твоим знаменем и командовал твоими Стражами от твоего имени, пока ты оставался в Сентриуме. Я делал это не ради Айдена Тейрту. Я делал это во имя Ясновидца Ривалина и Каэлора. Слишком долго ты позволял, чтобы стикс-тан управлял твоим искусственным миром. Вероятно, твой сын был прав, отдав предпочтение другому?

Ахирн не подал вида, что слушает. Он тихо налил себе бокал Эдрисиана из дымящегося графина, стоявшего в главном отделение шкафа, и затем отпил большой глоток. Задумчиво вращая бокал в руке, ясновидец обернулся к остальным.

Ты бы хотел, чтобы я выступил против Дома Тейрту? — повисла пауза. — И ты сказал бы это перед лицом Стража Тейрту?

— Мой сиятельный повелитель, лорд Эйнион прав, — сказал Лир, преклоняя одно колено, словно давал клятву. — Я больше не могу поддерживать эту низкую тварь. Айден оскорбил династию Ривалин, и он оскорбил Каэлор. Я больше не служу ему.

Ты слишком хорош для этого мира, Лир Сияющей Звезды, — со слабой улыбкой ответил Ахирн.

Айден уже подозревает, что ты в союзе с Пауками Варпа, сиятельный, — выразила свой мнение Триптри. — Это наводит на мысль, что он предполагает, будто ты уже узнал правду о Кервине, или, возможно, он боялся, что ты мог увидеть некую справедливость в мотивах своего сына. Возможно, настало время претворить его страхи из догадок в жизнь?

Переведя взгляд с придворных Нэвир Уйшнеха и Триптри к коленопреклонённому и безупречному Стражу, Ахирн почувствовал, что по его лицу скользнула улыбка. Лир был как глоток свежего воздуха в грязном зловонии Дома Тейрту. Конечно, он стремился к более рафинированным и лучшим материям. Он лишь нуждался в небольшом руководстве. Ахирна никогда не прекращало изумлять, как легко можно было склонить душу эльдара изменить свой путь. Тем или иным образом, события сложились так, что заставили этого верного и послушного долгу Стража Тейрту пасть на одно колено и умолять ясновидца обратиться к врагам Тейрту за помощью. Хороший провидец должен был предвидеть это.

Возможно, вы правы, каждый из вас. Лир, могу я попросить тебя ещё об одной услуге? — Ахирн задавался вопросом, как далеко готов был зайти этот отважный молодой Страж. Возможно, из этого выйдет какая-то польза.

— Конечно, сиятельный, — ответил Лир не задумываясь.

Отправляйся в земли Ансгар и расскажи, что мы узнали. Скажи Паукам Варпа прийти на помощь династии Ривалин, как однажды они думали, что содействуют нашему древнему роду из верности моему сыну. Скажи им, что мы стремимся лишить Тейрту их привилегий в Сентриуме.

Лир заметно вздрогнул от таких распоряжений. Воспитанные в течение всей жизни ненависть и недоверие к Ансгару и Паукам Варпа пронзили его мысли, но он собрал волю в кулак.

Дай им это, — добавил Ахирн, отстёгивая свой плащ и бросая ему.

Лир взглянул вверх и поймал роскошную ткань. Он свернул его на груди, словно священную реликвию.

— Будет так, как ты пожелаешь, сиятельный. — Он глубоко поклонился, коснувшись лбом пола перед тем, как встать и выйти из помещения.

ПОНАЧАЛУ ИХ ПОЯВЛЕНИЕ было трудно разглядеть среди мощных стволов деревьев в полумраке тёмной фазы. Их тёмно-зелёные плащи служили прекрасной маскировкой, и они легко двигались по окружающей местности, подобно хищным животным в естественной среде обитания, их шаги были бесшумны, как фаэрул.

Силти просто ждал. Он стоял на подножии ступеней Храма Пауков Варпа у всех на виду в середине поляны, сверкая бронёй, словно тёмно-красный маяк. Он слегка покачивал в руках смертоносное веретено, словно ребёнка, и его глаза сияли от волнения из-под внушающего страх шлема.

Спустя несколько мгновений нападавшие поняли, что их заметили, и любые попытки оставаться невидимыми будут пустой тратой сил. Вместо этого они вышли из-за деревьев и выстроились в одну шеренгу вдоль леса, словно бы сами были листвой. Их было примерно две дюжины, у каждого на груди вспыхивал золотом знак змея.

Никакого заявления или боевого клича не последовало. Никто из Стражей не вышел из рядов Тейрту, чтобы представиться своему противнику. Ритуалы Начала были просто проигнорированы, словно они не принимали в этом бою никакого участия. Силти тот час же понял, что Дом Тейрту будет отрицать, что это когда-либо происходило, или, возможно, лукавый Айден объявит, что Пауки Варпа или оставшиеся Ансгар выступили против них и без причин атаковали Стражей.

Паукам Варпа не стоило сражаться против Тейрту у Врат Ривалина. Это была ошибка. Месть Жогана будет быстра и ужасна. Страдания Дома Ансгар ещё не начались. Лорд Айден оказал вам великое снисхождение, но теперь его милосердию пришёл конец.

Силти не мог установить источник мыслей. Словно они исходили от всех Стражей вместе, перекатываясь вокруг него, подобно волне. В течение нескольких мгновений он обдумывал ответ. Он хотел сказать, что они ошиблись, Эйнгил хотела только отдать долг памяти любимой Владычице Айони, но он знал, что эти солдаты не были ни уполномочены, ни расположены вести переговоры.

Это действительно всё, что осталось? Домен защищает один жалкий Паук Варпа?

На сей раз он уловил, откуда пришла насмешливая мысль, от эльдара в центре шеренги, ободренного молчанием Силти.

Незаметно под своим шлемом Силти усмехнулся в ответ.

Без дальнейших колебаний он активировал варп-генератор, исчезая с поляны как внезапно погасшее пламя, оставив лишь след ша‘эйль, словно сверкающий в тени дымок. Среди стражей моментально возникло замешательство, когда они изо всех сил старались определить его местоположение. Грохот сюрикен-катапульт сбитых с толку и мечущихся из стороны в сторону Стражей разорвал полумрак. Раздался пронзительный крик. Он болезненно забулькал, а потом перешёл в истошный вопль. За ним быстро последовал тупой, тяжёлый звук, словно на землю повалилось мёртвое тело.

Стражи не успели сделать ни единого выстрела. Они увидели, как повалился их товарищ в центре шеренги. Они видели кровь, льющуюся из множественных ран, которые вдруг появились на его груди, но они не поняли, что случилось. Раздался ещё один крик. В этот раз с края линии. Он вдруг быстро перешёл в шипение, словно из перерезанного горла. После этого другой Страж упал в грязь, из зияющей раны поперёк его шеи хлестала кровь.

Оставшиеся немедленно повернулись, как раз вовремя, чтобы заметить слабое мерцание ша‘эйль, только что рассеявшееся за деревьями. Они развернулись, открывая в тёмную растительность шквальный огонь мономолекулярных снарядов из сюрикен-катапульт и винтовок, беспощадно разносящий в клочья растения.

В тот же момент Силти прыгнул назад в реальное пространство, точно в центр поляны, откуда он начала свою атаку. Один момент он позволил крови бесшумно капать с острия силовых клинков, которые спускались с его предплечий. Он осмотрел их с глубоким удовлетворением, словно бы испробовал новую игрушку. Кровь привела его в сильное возбуждение.

Подняв взгляд на Стражей, он увидел, что большинство из них обратили свой гнев на лес, по-видимому, полагая, что он атаковал их сзади. «Близорукие дураки,» — проворчал он, впервые осознавая значительное преимущество многомерного мышления Пауков Варпа.

Без колебаний он поднял своё смертоносное веретено и пустил его в дело, разматывая смертельную нить по широкой дуге, он тянул быстро разматывающееся оружие через сбитый с толку ряд Стражей, окутывая их доспехи облаками боли. Затем, когда они снова обратили своё внимание на поляну, Силти активировал варп-генератор и мгновенно исчез из бытия, оставив Тейрту бесполезно грохотать своим оружием в пустом пространстве.

Мгновение спустя он был среди них, стоял в середине ряда, словно бы сам был одним из Стражей. За время, которое требовалось, чтобы заметить его появление, он ударил клинком одного по шее, и быстрым вращением орудия разрезал на две части другого. Внезапно упав на колени, чтобы уйти с линии огня, Силти выстрелил по вражескому ряду из смертоносного веретена слева от себя, разрывая на куски ноги ещё двух Стражей прежде, чем что-то ударило его сзади и толкнуло вперёд.

Он инстинктивно откатился, но ещё не привык к варп-генератору за своей спиной, и его откат не имел результата, он остался лежать на спине, как сброшенный на землю паук. Он взмахнул руками, перебрасывая свой вес в сторону в попытке исправиться, но не смог сделать этого.

Один из Стражей оказался над ним и с треском опустил ногу на его грудь, пригвоздив его беспомощного к земле. Он услышал, что другие собираются вокруг него, намереваясь добить, и проклял свою собственную глупость. Это была его ошибка. Высокомерие снова взяло над ним верх. Только он мог предположить, что сможет справиться с более чем двадцатью Тейрту в одиночку.

Страж над ним опустил ствол катапульты и подцепил им шлем Силти, приподнимая его, чтобы открыть лицо молодого Паука Варпа. На мгновение повисла пауза, словно Страж хотел усилить драматизм действия, а затем он не торопясь поместил ствол оружия между глаз Силти.

Паук Варпа решил, что не дрогнет. Он не закроет глаза. Он умрёт с открытыми глазами, прямо глядя на своих врагов, так чтобы они запомнили его ярость до конца своих дней. Когда он смерил взглядом своего палача, он услышал выстрел, а затем объединённый крик. Внезапно отовсюду вокруг них загрохотали выстрелы, звякая и отскакивая от доспехов Стражей.

Ему хватило того мига, когда Страж отвлёкся. Силти сильно ударил вверх силовыми клинками, разрубая ствол катапульты своего палача, а затем и его ноги. Оружие Стража взорвалось в его руках в тот момент, когда его ноги подогнулись, и он рухнул на землю. Прежде, чем тело упало на Силти, Паук Варпа исчез, чтобы вновь появиться стоя на своих ногах примерно в двадцати шагах в глубине леса.

Окраина леса наполнилась огнём. Пауки Варпа из храма тот час же появились повсюду, материализуясь и исчезая из реального пространства, мигая, как сигнальные огни, вспарывая Стражей клинками и проникающими сквозь них смертоносными веретёнами. Они были не одни. Оборванные Стражи Дома Ансгар также были тут. Хукулин в движении казался размытым пятном, когда он танцевал и выделывал своими парными ведьмиными клинками сложные и смертельные узоры, разделывая одного из Стражей на шесть аккуратных, равных кусков.

Он обернулся и кивнул Силти, его глаза ярко блестели от возбуждения боя и необычные клинки, которые когда-то давно были подарены ему в качестве награды Домом Провидцев Ютран в знак признания его мастерства в стиле боя с двумя мечами, сверкали, обещая врагам смерть.

Через несколько мгновений всё было кончено, и Стражи Тейрту из Предела лежали мёртвыми на окраине леса Ансгара. Ни один Паук Варпа или сын Ансгара не были даже ранены.

Движение среди листвы позади него заставили Силти обернуться, инстинктивно вскидывая перед собой смертоносное веретено. Массивное пятно в темноте стояло прямо и не подавало признаков страха, его положение было полностью и преднамеренно открытым. Это не было похоже ни на скрытное приближение убийцы, ни на последнее бешеное сопротивление готового к атаке противника.

Силти сдержал свой пыл, пока фигура приближалась, но он не опускал оружия. Приближающийся эльдар был одет в цвета Тейрту.

— Паук Варпа и сын Ансгара, — сказал Лир, опускаясь на одно колено, когда был уже достаточно близко, чтобы выполнить официальное приветствие.

Он перебросил свой тёмно-зелёный плащ Тейрту через одно плечо в знак уважения, а затем протянул аккуратно свёрнутый прекрасный плащ, который дал ему ясновидец.

— Я прибыл так быстро, как только мог, но вижу, что посыльные Жогана оказались более быстроногими, чем я. — В его голосе слышалось напряжение, которое выдавало гнев, вызванный избиением родичей. — Я принёс известие от сиятельного ясновидца, и я принёс его цвета в качестве дара. Он нуждается в вашей помощи, Паук Варпа. Он просит, чтобы вы освободили его из-под контроля Жогана. Он просит, чтобы вы сражались за его имя.

Глава четвертая. Бедвир

— ПОЧЕМУ МЫ ДОЛЖНЫ верить этому предателю? — спросил Хукулин, поднявшись на ноги и высказывая общие опасения. — Он лишь пытается сохранить свой путевой камень.

Хукулин пристально смотрел на Лира свирепым, твёрдым взглядом, словно требуя от нового гостя открыть что-то тайное. Маленькая Эла тихо сидела сбоку от круга эльдар, наблюдая за разворачивающимися событиями. Открытая враждебность и недоверие витали в кругу эльдар, сидевших в широкой иссиня-чёрной металлической чаше Сапфирной лощины, которая в течение многих веков служила местом совета домена Ансгар. Она скрывалась в глубине лесных зон, окружённая плотной чащей деревьев, которые нависали над ней, образуя сверху закрытый живой купол. Место для совета находилось ниже уровня почвы примерно на глубину опущенной вниз руки, что отражало основные убеждения патриархов, согласно которым ни один эльдар не стоит выше других, и, несомненно, правители должны ставить себя ниже тех, кем они управляют, поскольку, в сущности, правители являются слугами народа. Поэтому каждый эльдар, который получал право сидеть в этом кругу, обнаруживал на уровне своего лица ноги тех, кем он должен управлять. Это был очевидный и преднамеренный контраст с возносящимися вверх башнями Дворца Ясновидца в кичащемся роскошью Сентриуме.

Во время этой тёмной фазы Эла видела, как Сапфирная Лощина постепенно наполняется кипящими сомнениями и враждебностью. Это было одним из побочных эффектов постройки. Мастера выполнили чашу таким способом, чтобы эмоции советников не были скрыты от других членов собрания. Вместо этого они изливались в середину чаши и накапливались там до тех пор, пока лощина не становилась похожа на кубок, наполненный коктейлем эмоций. Основной замысел состоял в том, чтобы застраховаться ото лжи и исключить скрытые умыслы, а также способствовать сдержанности советников.

При разногласиях в совете редко можно было обнаружить, что его члены переполнены возбуждением, поскольку противоречивые эмоции постепенно уравновешивали друг друга, создавая атмосферу спокойствия и здравого смысла. Но одна непредвиденная проблема была в том, что при согласии совет мог быть выброшен за пределы здравого смысла и принимать радикальные решения, поскольку похожие эмоции будут объединяться вместе, усиливаясь и возрастая в геометрической прогрессии. В результате в Сапфирной Лощине могла сложиться атмосфера массовой истерии, особенно во времена очевидного и ужасного кризиса, как во время Династических войн. Совет Ансгара часто оказывался самым ярким выражением эмоциональной природы детей Иши.

Даже в этой смеси враждебных эмоций Эла видела исключительную яркость чувств Хукулина. Она видела подозрения и глубоко укоренившуюся ненависть, бьющие из Хукулина, подобно неистовому горному потоку. Кроме этого, в его эмоциях было ещё что-то другое. Это не было врождёнными чувствами недоверия и враждебности, которые сыновья Ансгара с детства учились испытывать к Тейрту; они были острыми и личными. Его разум был полон обрывками воспоминаний. В тот момент, когда он поднялся, чтобы говорить, Эла увидела промелькнувшие в его разуме картины сражения и резни, словно бы он подсознательно подпитывал свою ненависть к Стражу Тейрту, который стоял перед ним. Он сражался во многих битвах во время Династических войн и был свидетелем многих ужасных вещей. Он сам также совершил много ужасающего, но было что-то ещё.

Наконец маленькая Эла увидело нечто, поразившее её. Она увидела его воспоминания о казни Бедвира. Он был там, на Площади Ваула. Он спрятался среди эльдар Сентриума, скрытый и безымянный в толпе. Он видел, как Владычица Айони упала на колени на балконе дворца. Он видел Кервина Ривалина, когда его уводили с площади, а затем Элу и Найса, которых тащили прочь за волосы. Наконец он беспомощно наблюдал, как на подиум, где стоял Бедвир, поднялся одетый в белое колдун и возложил свои пылающие руки по обе стороны головы патриарха. Он почувствовал охваченную паникой ненависть беспомощного гнева, когда чёрные глаза колдуна вспыхнули белым пламенем, и потрескивающие потоки энергии сверкнули, стекая по его рукам от предплечий к кистям. Затем, напоследок, он увидел, как непокорившийся Бедвир повернул лицо в его сторону — он выделялся в толпе своим закрытым капюшоном лицом — и стал свидетелем его трусливого чувства самосохранения. В то время как дамашир патриарха сжигалась адским психическим пламенем колдуна, он, казалось, обвинял Хукулина в том, что тот покинул его.

Хукулин обратил упрёк своей совести в ненависть к этому Стражу Тейрту, сделав его воплощением всей своей ненависти к Тейрту и одновременно отвращения к самому себе. В этот момент Эла поняла, что впервые видит чистое желание смерти. Если бы у Хукулина была такая возможность, он тот час же убил бы Лира и покончил с собой, смыв, таким образом, свой позор с лица домена.

— Вы поступите со мной так, как вам будет угодно, лорды Ансгара, — сказал Лир, чувствуя враждебность, бурлящую вокруг него, и решил, что должен сказать что-то подходящее, чтобы рассеять накал страстей. — Меня не волнует, что вы со мной сделаете. Я уже видел способ, каким вы разделались в лесу с моими незванными собратьями, и вы не нанесёте мне оскорбления, если уготовите мне ту же самую судьбу.

«Он просит смерти?» — удивилась Эла, наблюдая за происходящим со своего удобного места снаружи лощины. Она рассмотрела прямую осанку Тейрту, и не нашла ничего в его поведении, что позволило бы предположить обман или тайный умысел. Он был готов умереть, полностью осознав кипящую ненависть, которую он вызывал у советников, сполна осознавая, что самого заявления о готовности умереть будет не достаточно, чтобы убедить этих воинов оставить его в живых. Все эти эльдары знали смерть, все они видели её прежде. Некоторые из них прошли через Ритуалы Ра во время цикла обучения в Святыне Аспекта Тёмных Жнецов. Апелляция к смерти здесь мало значила. Казалось, Лир знал это, и, соответственно, готов был умереть.

— Мы не потерпим здесь лжи, Тейрту-ан, — Хукулин сплюнул прежде, чем у кого-то ещё был шанс ответить. — Если это уловка, чтобы спасти свою душу, то ты потеряешь её.

— Это не уловка, лорды Ансгара.

Его манеры были безупречны и благородны, достойные самих Нэвир.

Это правда, поняла Эла. Она видела, что Силти также знает это. Он вёл себя неожиданно сдержанно, словно его мнение не зависело от эмоций, кипевших вокруг него.

— Мы не лорды Ансгара, Лир Тейрту, — сказал Силти, вставая. Он обратился к Стражу, но взгляд был направлен на Хукулина, заставляя старшего воина опуститься обратно на свою подушку для сидения с нерастраченной ненавистью в его глазах. — Мы — их слуги.

Лир повернулся к Силти с выражением непонимания на лице. Он почувствовал изменение в настроении совета, но не понимал его. Каким-то образом слова Паука Варпа изменили положение вещей, но он не смог понять как. В смеси эмоций на дне лощины сгустились струйки чувства вины и смирения.

— Ты сможешь понять наш скепсис, я уверен, — продолжил Силти, обводя рукой круг совета. — Уже много времени, как Тейрту ничего не желали нам, кроме зла, и мы долго учились остерегаться причуд Ривалина.

— Ты не будешь дурно отзываться о сиятельном ясновидце в моём присутствии, — быстро возразил Лир, делая шаг к Силти и заставляя других советников схватиться за оружие.

Эла смотрела с интересом. Она увидела подлинное оскорбление, которое почувствовал Лир. Он искренне защищал Ясновидца Ривалина, хотя никак не отреагировал на проявление неуважения к его собственному дому. Он бросил свой вызов независимо от опасности, в которую его это ставило. Вопреки самой себе Эла осознала, что ей нравится этот Страж Тейрту; он был искренне и твёрдо исполнен сознанием долга.

Стоя на своём месте Силти не дрогнул, не пошевелился. Он тоже видел серьёзность этого Тейрту.

— Как пожелаешь, — сказал он, разряжая обстановку своим спокойствием.

— Вы должны поверить мне, хотя я скажу вам, что принёс это сообщение не с лёгкой душой. Долгое время я желал Дому Ансгар только зла. — Он слабо улыбнулся, задаваясь вопросом, был ли этот Паук Варпа неуязвим для его обаяния.

— Но никто на Каэлоре не может отказать просьбе ясновидца, поэтому я стою перед вами, не опасаясь за свою душу, — продолжил он.

Он говорит правду. — Мысли Элы ненавязчиво, но ясно проникли в разум Силти.

Силти медленно кивнул, словно в задумчивости.

— Расскажи нам снова, почему ясновидец ждёт этого от нас, — сказал он, садясь обратно на свою подушку и делая Лиру исключительную честь, оставив его одного стоять на ногах в Сапфирной Лощине. — Мы выслушаем тебя.

— Ясновидец Ахирн Ривалин, по существу, является пленником в своём дворце. Хотя ему оставили многие привилегии его положения, Жоган не позволяет ему покидать Олипсин. Ему запретили даже присутствовать на Церемонии Перехода Владычицы Айони. Его сиятельство вытерпел это отчасти потому, что полагал, что это было на благо Каэлора, и отчасти потому, что лелеял надежду на позволение Айдена вернуть его сына, который однажды был союзником Дома Ансгар — Кервина Ривалина. Конечно, вы знаете, что он был сослан из Сентриума после Династических войн. Ряд недавних событий заставил его сиятельство пересмотреть свою точку зрения на Айдена и положение Дома Тейрту. Он попросил меня рассказать вам о несчастной и совершенно ужасающей судьбе Сиятельного Кервина и напомнить о верности, в которой вы однажды поклялись ему. Именно эта причина, а не ваша ненависть к Тейрту, является наиболее важной, почему сиятельный ясновидец умоляет вас выступить против Тейрту снова.

Повисла тишина, пока советники Ансгара мало-помалу осознавали сообщение Лира. Эла увидела, что они были тронуты его словами. Даже те, кто счёл его историю невероятной, хотели поверить ему.

Что ещё могло сделать не напрасными их тяжкие годы унижения и страданий? Вера ясновидца была мощной силой, даже среди Ансгар: особенно для Ансгара.

— Если старый Ахирн думает, что мы достаточно сильны, чтобы выступить против Айдена, он столь же глуп, как и близорук, — не вставая, насмешливо сказал Хукулин. — Откуда, он полагает, мы сможем взять силы, после того как его любимчик Тейрту задушил наш домен и вырезал наших детей? Почему он не предвидел этого до Династических войн? Это сохранило бы для Каэлора много самых прекрасных душ. Я думаю, твой ясновидец слепой и никчёмный, как мон‘кей.

Реакция Лира была молниеносной. Он повернулся на пятках и мгновенно бросился вперёд, повалив опытного воина. Хукулин распростёрся на полу, придавленный весом Стража Тейрту, один из его собственных ведьминых клинков был прижат к его горлу. В то же время другие советники Ансгара были на ногах, с обнаженным и наставленным на противника оружием.

— Ты не будешь дурно отзываться о сиятельном ясновидце в моём присутствии, — прошипел Лир, прикладывая достаточно усилий к клинку, чтобы заставить струйку крови течь из шеи Хукулина.

— Он просто имел в виду, что сомневается насчёт нашей готовности, — объяснил Силти, не двинувшись со своего места. — Ты должен простить наши манеры, Лир Тейрту. Мы простые эльдары стикс-тан, а не утончённые Нэвир, к которым ты привык. — Эта насмешка была чем-то средним между оскорблением и извинением. — Нам не выпало счастье жить во дворце.

Хукулин ничего не сказал, но его губы кривились в рычании, а глаза сузились, словно он собирался располосовать Лиру глотку. Наблюдая со стороны, Эла снова подумала, что этот воин ищет смерти.

— Но мы готовы, благородный Тейрту. Я наследный потомок Ансгара, племянник Бедвира, и я приведу нас обратно к той судьбе, в которой однажды ему было отказано. Силы Ансгара и мощь Пауков Варпа ещё не были настолько готовы к боевым действиям с самой смерти Бедвира. Если ты встанешь в наши ряды, Лир Золотого Змея, тогда мы снова будем сражаться под знаменем Ривалина.

ДЖЕТБАЙК ПРОНЁССЯ между шеренгами Стражей, заполнивших Площадь Ваула, которые проходили под сенью гордо реющих знамён, зелёных с золотом цветов Дома Тейрту и бордово-золотых династии ясновидца. Остановив джетбайк позади шеренг у Дворца Ривалина, посыльный спрыгнул с седла и быстро зашагал в большой зал для приёмов спереди дворца. Зал представлял собой буйство суеты и красок. Айден приказал превратить когда-то роскошный зал в штаб-квартиру своей кампании, и теперь поверх древних фресок висели карты и схемы, а шедевры скульптуры и живописи были убраны, чтобы освободить место для стратегических макетов и голографических изображений в реальном времени.

— Жоган. Маршал Йзульт, — посыльный поклонился, подойдя прямо к тем, кто разглядывал один из тактических планов.

Морфрэн сидел с той же стороны стола, небрежно развалившись в глубоком мягком кресле, было очевидно, что его утомляла вся эта кипучая деятельность вокруг него.

Посыльный просто проигнорировал его и обратился к другим. В манерах посыльного не было ничего показного или элегантного, они были по-военному деловиты.

— Мятежники захватили ещё одну область в секторах стикс-тан. Они продвигаются быстрее, чем мы ожидали.

— В таком случае наши ожидания не были достаточно хороши, — резко дал Айден немедленный и исчерпывающий ответ.

Он уже кипел гневом из-за отказа провидцев Олипсина помочь советом в этом сражении. Даже Синния Ютран отказалась помочь.

— Где они сейчас, Навред? — спросила Йзульт.

Её тон был вежлив, но не менее серьёзен.

— Они только что пересекли области Эочайн на Линии Айннис, маршал, — ответил посыльный, быстро переводя своё внимание с кипящего яростью Айдена на Йзульт, лицо которой сохраняло профессиональное спокойствие. — Они достигнут Периметра Стикслин до начала следующей тёмной фазы.

Йзульт задумчиво кивнула. Она не сомневалась в символическом значении маршрута, который выбрали мятежники.

— Количество?

— Их не много: наверное, двадцать старых Стражей Ансгара, один отряд Пауков Варпа и группа разного сброда из стариков, которые собрались под их знамёна во время продвижения от Ансгара, не более пятидесяти в сумме.

— Знамёна? — спросил Айден, заметив упоминание множественного числа.

— Да, Жоган. Они размахивают цветами Ривалина рядом с флагами Ансгара.

Повисла долгая пауза, пока поражённые воины обдумывали значение этого откровения.

— Это всё, — сказала Йзульт, ощутив ярость, вспыхивающую в душе Айдена, и не желая позволить посыльному увидеть взрыв гнева, который, несомненно, последует.

Таким образом, получив позволение удалиться, посыльный повернулся и направился обратно на площадь.

Проклятый старый дурак! — вспыхнул Айден, глядя с негодованием в лицо Йзульт в наполненной яростью тишине. — Я должен был казнить его вместе с сыном и покончить с ненадёжной, находящейся в упадке и избалованной династией Ривалин в целом.

Йзульт внимательно посмотрела на него.

Ты не казнил Кервина, мой лорд? — был вопрос.

Он был сослан.

Наивность её замечания была очевидна даже самой Йзульт.

— Разве он не?..

Айден выдержал долгую паузу. Он отвёл зелёные глаза от лица Йзульт, вглядываясь через открытые ворота на площадь снаружи. Йзульт увидела, что он справился с гневом и взял под контроль свои мысли. Не в первый раз ярость заставляла его нарушить границы уместности и морали.

Кервин был сослан, Йзульт Тейрту-ан, но он умер в изгнании. Его кровь не на моих руках, но я не могу сказать, что оплакиваю его кончину. Он был врагом Тейрту и предателем династии Ривалин. Будь он кем-то ещё, я бы казнил его рядом с его любимым домашним тьюрейр-йугом Бедвиром. — Тон Айдена казался честным и открытым, как на исповеди.

Как давно ты узнал о его смерти, лорд? — спросила Йзульт.

Ей сильно не хотелось поспешно прийти к выводам, которые позорили бы её собственные поступки.

Наследник умер для меня в тот момент, когда он обратился против Ахирна, — неопределённо ответил Айден. — Я не думал о нём как о живом с начала Династических войн.

Я же сражалась с ним в Битве у Пропасти Гелбан. Тогда он казался очень даже живым, озлобленным на жизнь, — вспомнила Йзульт, мысли усугубили обвинение именно в тот момент, когда её воспоминания окрасились восхищением храбростью Кервина.

Ну, тебе не придётся больше сражаться с ним, маршал, — ответил Айден, сделав вид, что не понимает тона Йзульт. — Поскольку теперь его тело мертво так же, как некогда его душа.

Йзульт не была убеждена: А сам ясновидец? Он знает о судьбе своего сына?

Недавние события наводят на мысль, что он узнал о судьбе Кервина, ты так не думаешь? Сначала нападение Пауков Варпа у Врат Ривалина, теперь выступление Ансгара, несущих цвета ясновидца. Мне кажется, что сентиментальный старый карадох пытается воскресить мёртвых и восстановить старые союзы. Мы должны сокрушить этот мятеж прежде, чем сыны Ансгара смогут объединить против нас любые другие великие дома. Много завистливых глаз смотрят на наше положение в Сентриуме, Йзульт. Множество военных домов стикс-тан жаждали бы такой роскоши для себя.

Йзульт мысленно содрогнулась, находя использование Айденом принятого у придворных унизительного прозвища «стикс-тан» оскорбительным и дешёвым. Он так быстро забыл своё собственное происхождение? Было время, когда он использовал это прозвище как символ гордости — требуя Каэлор для стикс-тан — освобождения его от разложения развращёнными Нэвир. На мгновение она увидела его другими глазами, своим мысленным взором она вернулась в прошлое к воспоминаниям о благородном Пауке Варпа Арахнире Фианне, увидев кровь, льющуюся из её рассечённого горла перед Вратами Ривалина.

Мы сражаемся от имени ясновидца? — спросила Йзульт, наконец выражая словами суть дела.

Она обернулась и обвела взглядом Площадь Ваула, на которой она собрала двести пятьдесят Стражей под двумя знамёнами Дома Тейрту и Двора Ривалина. Она знала, что множество придворных Нэвир наблюдают за приготовлениями с одного из высоких балконов дворца.

Я — Жоган, молодая Йзульт! Я был назначен лично Сиятельным Ахирном Ривалином, чтобы защищать Каэлор от угрозы его целостности и безопасности. Я — победитель порока! Мы сражаемся за ясновидца, и мы выражаем его волю на поле битвы. Так или иначе, он полностью отдаёт себе отчёт в сути своего желания. Нам поручено последовательно осуществлять его намерения, и жёстко проводить его волю. Его знамя не было украдено из дворца, а затем поднято над нашими войсками в качестве тактического хода или обмана. Знамя Ривалина наше!

В голосе Айдена слышался намёк на маниакальное возбуждение, который заставил Йзульт отстраниться от него подальше. Его длинные, серебристые волосы были стянуты сзади в тугой узел, придавая его необычному, овальному лицу вид грубой жестокости, которая соответствовала его настроению. Вслед за его мыслями, старинный меч за его плечами вспыхнул энергией, жаждущей крови. Психический свет, который мерцал вокруг клинка, танцевал крошечными звёздочками в его сверкающих зелёных глазах.

Йзульт видела его страсть и непоколебимую веру, как раз когда они балансировали на краю безумия. Для неё это было достаточно заразительным, чтобы быть готовой оправдать своего господина. Действительно, сомнения по поводу своего повелителя сами по себе были неподобающими для чувства долга его служителя. Если Жоган сказал ей, что она сражалась от имени ясновидца, значит, она сражалась от имени ясновидца. Во всяком случае, она обязана верить им обоим.

— Мы должны занять позицию у Периметра Стикслин, — сказала Йзульт, произнося вслух, чтобы у Стражей вокруг них не возникло слишком сильное чувство дискомфорта от скрытности явно жарких дебатов между ними двоими.

Для войск было не подходящее время сомневаться насчёт единства их командования.

От внезапного звука Морфрэн резко вышел из ступора, он вздрогнул, словно его неожиданно оторвали от размышлений. Он ничего не сказал, но ухмыльнулся со счастливым видом, его разум находился где-то в другом месте.

— Линия Айннис пересекает Периметр в Проходе Улы. Хотя наш численный перевес будет мало значить на таком ограниченном пространстве, это будет самым лёгким местом, чтобы блокировать продвижение мятежников. Они должны будут пересечь проход, если их местом назначения является Сентриум, и мы сможем защитить его с помощью своей преобладающей мощи.

Когда она говорила, Йзульт наблюдала, что голографические карты отслеживали последовательность изображений одновременно с её пояснениями, отмечая вдоль Линии Айннис весь путь к узкому, изгибающемуся Проходу Улы, который пересекал огромный разверзшийся каньон Периметра Стикслин. У прохода со стороны Сентриума ещё оставалось множество действующих артиллерийских установок, которые были остатками громадного оборонительного кольца, возведённого вокруг Сентриума на последних этапах Династических войн.

Как насчёт Лэйргнена и его Яростных Мстителей? — спросил Айден. — Он должен прибыть к нам на помощь, если я позову его в трудное для нас время.

Йзульт подняла взгляд от карт и увидела маниакальный блеск, всё ещё сияющий в глазах Айдена. Его эмоции уносились прочь вместе с мыслями, и он терял концентрацию над реальными проблемами. Будь он кем-то другим, Йзульт хорошенько огрела бы его, чтобы боль привела его в чувство.

Не в первый раз за её длинное знакомство с патриархом Тейрту, Йзульт задавалась вопросом, как долго в последний раз он выдержал обучение Пути Воина в одном из Храмов Аспекта. Она знала, что Айден в юности был превосходным Яростным Мстителем, но не была осведомлена о его следовании данир Каина после этого.

Глядя на тонкую нить, на которой, казалось, висели его здравомыслие и разум над пропастью самого тёмного и самого кровавого пространства его души, Йзульт ясно видела, что Айден нуждается в руководстве одной из Святынь Азурмена. Необходимость политических махинаций слишком долго не давала ему возможности прислушаться к зову своей собственной природы. Хотя он относился с пренебрежением к физическому упадку Нэвир, такого рода пренебрежение также было своего рода упадком.

Нет никакой нужды звать Мстителей, мой лорд, — ответила Йзульт, честно оценив ситуацию. — Мы имеем превосходящую численность, и выбор поля битвы остаётся за нами. Кроме того, мы стремимся отразить нападение, а не устраивать полное истребление. Это было бы массовым избиением, Жоган.

— Ты не права, дитя. Ансгару и этим вероломным Паукам Варпа нужно преподать урок. Я должен был истребить их давным-давно, но моё милосердие вышло мне боком. — Пробормотал вслух Айден, словно бы говорил с самим собой. — Не остановить их, а уничтожить раз и навсегда. Завершить то, что раньше помешала мне закончить Айони.

Мстители не будут сражаться за тебя, мой лорд. — Мысли Йзульт были настойчивы и быстры, так как она пыталась воспрепятствовать хаотичному потоку кровожадных размышлений, льющихся из Айдена в присутствии усмехающегося Морфрэна и других Стражей. — Лэйргнен не нарушит Соглашение Шлема Азуриа, и он не должен этого делать. Ты знаешь это, Айден Тейрту. Храмы Аспектов не должны вмешиваться.

— Они уже вовлечены, ты шутишь! — резко сказал Айден, быстро подходя ближе к Йзульт и привлекая тревожное внимание всех эльдар в зале. — Эта ведьма Эйнгил уже нарушила соглашение. Если Лэйргнен отказывается, он делает это потому, что желает зла Дому Тейрту. Ты слышишь меня, Мстительница Йзульт? — Он передразнил её. — Отказ присоединиться к нам был бы нарушением Шлема Азуриа!

Мой лорд, ты не в себе, — заключила Йзульт, слегка отстранившись от внезапного движения Айдена, вызванного гневом. Она посмотрела в его дикие, зелёные глаза и увидела паранойю, распространявшуюся в его душе, подобно болезни. Она видела, его взгляд быстро обвёл зал, словно бы искал невидимых или скрытых в полумраке убийц. Долгое пребывание в Сентриуме изменило этого некогда прекрасного воина, и Йзульт ощутила боль потери. Ей стало ясно, что ему следует отступить от своих политических амбиций, интриг и обязательств. Он должен отправиться назад во внешние области Тейрту и вернуться к дисциплинированной жизни Яростных Мстителей. Он снова должен привести в равновесие свою душу прежде, чем потеряет себя. Ради него самого, а также ради тех, кто его окружает, Йзульт должна вернуть Айдена обратно в святыню.

Мой лорд, может быть тебе лучше оставить эту битву мне. Ты нуждаешься в отдыхе. Когда всё закончится, мы можем вместе посетить Храм Яростных Мстителей. Мы можем поговорить с Лэйргненом.

— Ты! Даже тебе было бы лучше без меня! — прорычал Айден, обращая обвинение на свою любимицу. — Ты пытаешься забрать эту победу себе!

Почти неуловимым быстрым движением Йзульт хлопнула Жогана Тейрту по лицу, ударив ладонью по его бледной, худой щеке. На мгновение несказанное неистовство вспыхнула в глазах Айдена, и Йзульт подумала, что он собирается ударить её в ответ, но пламя внезапно потухло, и его взгляд смягчился.

Я сожалею, Йзульт. Прошло слишком много времени с тех пор, как я сражался в последний раз. Я думаю, я теряю себя в подозрениях и хитросплетениях этого места. Я не был создан для такой жизни, и я опустошён в сражении с ней как раз в то время, когда она восстала против меня. Мы будем сражаться вместе, ты и я, бок обок. Мы возродимся в пламени сражения, и кровь наших врагов даст нам новые силы. Снова, как в былые времена.

Готовая поверить своему господину, как того требовало её чувство долга, Йзульт твёрдо кивнула. Возможно, война будет достаточным средством от его недуга, думала она. Затем эти два воина снова склонились над голографическими картами, изучая лучший способ развёртывания Стражей Тейрту. В то же самое время Морфрэн, казалось, понял, что представление закончилось. Он лениво поднялся на ноги и поплёлся назад к внутренним покоям дворца, наталкиваясь на проходящих мимо Стражей, когда он уходил, и бормоча что-то о том, что хочет проверить здесь ли ещё Арлекины.

СКОЛЬЗЯ НАД землёй во главе колонны Ансгара на переделанной Волновой Змее с открытым верхом, Силти обернулся, чтобы посмотреть на эскорт позади него. Он повзрослел с тех пор как они вышли из областей Ансгар с двадцатью родичами и одним отрядом Пауков Варпа. Под их знамёнами собралось множество эльдар из внешних пределов, увидев в этом походе проблеск надежды и эхо прежней славы.

Количество их сторонников было мало, но некоторые из ветеранов, которые когда-то сражались на стороне Бедвира, вышли из своих обветшалых жилищ с безупречно сохранившимся и сияющим оружием, словно бы они полировали и чистили его в полумраке каждой тёмной фазы после войны, ожидая, когда оно снова понадобится. Когда одетое в лохмотья воинство Силти проходило через их сектор, некоторые из старых воинов увидели шанс сбежать от однообразного данир наполовину скрытного, осёдлого и унизительного существования после войны. Зов Каина никогда не оставлял их. Они просто заглушили его из страха перед возмездием Тейрту, и теперь они, наконец, увидели шанс внять зову битвы, который раздует тлеющие угли в их иссушённых душах.

Однако Силти знал, что его армия была не более чем жалким эхом могущественного войска, которое вёл Бедвир в грандиозные битвы Династических войн. Он сам там был в качестве молодого и неопытного воина, куда более горячего, чем искусного. Он отправился с патриархом во главе сил Ансгара, чувствуя, что сама материя Каэлора содрогается под их мощью. Он познал душу войны. Он чувствовал, что она засасывает его, как ураган. Тучи яростного вызова, которые собирались вокруг его воинства, не были частью великих бурь или неистовых вихрей. Это были ярость и испепеляющая жажда крови, но эпические чувства, бушевавшие во время Династических войн, попросту отсутствовали. Словно бы не было никаких мифических героев, отправляющихся на битву. Словно бы это сражение пройдёт незамеченным, чтобы никогда не быть увековеченным в славном цикле эльдар.

В этих секторах Каэлора было широкое и открытое пространство, словно бы повторяя обширные равнины родных миров Рыцарей Эльдар, но здесь Равнины Фаэрула были металлическими и бесплодными. В мирные дни перед Династическими войнами эти секторы были заполнены толпами эльдар, направляющимися в Сентриум или из него.

Линия Айннис проходила через равнину до того как подняться на несколько уровней, чтобы пересечь легендарный Периметр Стикслин по Проходу Улы. Это был один из первых переходов, созданных после ужасной катастрофы, которая расколола Каэлор надвое во время Войны кораблей с воинственными обитателями искусственного мира Сейм-Ханн, и с тех пор он остался главной артерией Каэлора. Легенда гласила, что проход сохранял целостность около года во время последней стадии Войны кораблей всецело благодаря силе воли колдуньи Улы Ансгар. Говорилось, что она удерживала вместе огромные части Каэлора силой своего разума, используя призрачный путь прохода, чтобы связать секторы стикс-тан и Сентриума. Местный фольклор утверждал, что она истратила слишком много жизненной силы, совершив этот невероятный подвиг, что, в конечном счёте, была полностью поглощена внутри призрачного пути, который в итоге стал частью запутанной паутины многомерных связей, которые спасли Каэлор от полного разрушения на две части. Этот проход был построен через разлом наподобие моста. Проход Улы был дорогой, которая была сделана из самой Улы.

В течение столетий на Линии Айннис процветающая экономика поддерживалась торговцами и праздношатающимися, которые были разбросаны по всей равнине. Было невозможно проехать, не встретившись с множество попутчиков или тех, кто жил за счёт них. Также это была дорога, на которой Бедвир хотел дать свой последний бой. Дом Тейрту уже прочно обосновался в Сентриуме, и они укрепили узкий Проход Улы со своей стороны. Из всех подходов ко Двору Ясновидца Проход Улы очевидно был самым защищённым, и Айден был уверен в его неприступности. Проход был узким и изогнутым, что делало почти невозможным собрать внутри него большие силы, вдоль всей его длины возвышались защитные укрепления, по существу превращая узкий коридор в полосу смерти. Бедвир знал всё это, а также знал, какие преимущества были у Айдена, но, всё же, лично возглавил армию на Линии Айннис и в бою за проход под знамёнами Ансгара и Ривалина, которые гордо реяли по обе стороны его Гадюки. Рунные певцы Ансгара рассказывают, почему Бедвир выбрал этот маршрут, зная, что здесь его ждёт гибель. Они говорят, он знал, что его война уже проиграна, и что провидица Ютран предсказала, что победа Ансгара — в благородной смерти.

Но Бедвир вышел живым из резни в Проходе Улы вместе с перепачканными в крови оставшимися шестью воинами из его почётной стражи. Смерть сыпалась из его оружия и сочилась сквозь кожу, а жизнь вытекала из него, когда патриарх Ансгара прорвался с боем сквозь сотни Стражей Тейрту, продвигаясь всё глубже в Сентриум, пока не достиг Площади Ваула. Там он упал на колени перед Дворцом Ясновидца и принял свою судьбу.

Когда Силти посмотрел вдаль Равнины Фаэрула впереди себя, он увидел свечение интерференционной ауры, которая постоянно сияла над разломом Стикслин. Она простиралась повсюду вдоль края насколько хватало глаз, образуя сияющую, тёмно-синюю линию, подобно горизонту. Мрачное свечение пробивалось сквозь имматериум, давая возможность сиянию ша‘эйль просачиваться из невещественных измерений, отравляя кошмарами целую область.

Они ждут нас. — Долетевшие мысли были спокойны и невозмутимы.

Посмотрев вниз со своей стороны, Силти увидел маленькую, детскую фигуру Элы‘Ашбэль, которая стояла перед Волновой Змеёй и всматривалась вдаль, внутрь энергетического пролома. Он не просил, чтобы она сопровождала его, и не сделал бы этого. Однако она заняла своё место на передовом транспорте так естественно и невозмутимо, что никто даже не подумал возразить ей. Её присутствие было просто неизбежным.

Экзарх Эйнгил, Страж Хукулин и предатель Тейрту, Лир, с двумя другими стояли на наблюдательной платформе командной машины. Эти пятеро проехали в молчании дальше, развевающиеся знамёна Ансгара, Ривалина и Пауков Варпа выражали их общую решимость. Оставалось уже мало того, что следовало сказать.

— Можешь сказать, сколько их? — спросил Силти, проследив взгляд Элы, но будучи не в состоянии разглядеть что-либо в неясном свете и энергии варпа, которая клубилась над исчезающим краем впереди них. Он подозревал, что она также ничего не могла видеть с помощью глаз.

Много. — Ответ был простым и вполне ожидаемым. — Но это не имеет значения. Что уже началось, должно быть доведено до конца. На этом держится будущее. Победа лежит за этим горизонтом, не на нём.

Они уже перекрыли проход, — добавила Эйнгил. — Должно быть, они знали о нашем маршруте значительно раньше, чтобы хорошо подготовиться.

— Откуда я мог знать? — возразил Лир, догадываясь об обвинении, которое заключалось в мыслях экзарха.

Само присутствие Паука Варпа в непосредственной близости от себя выводило Стража из равновесия, и это делало его ещё более чувствительным к враждебности, которая, возможно, была направлена на него.

— Я не знал, как вы отреагируете на послание его сиятельства, и я не мог знать, какой маршрут вы изберёте.

— Тебя ни в чём не обвиняют, Тейрту-ан, — сказал Силти, хотя в его тоне и слышалось презрение. — Маршал Йзульт догадалась бы, что мы пойдёт этим путём, я уверен.

В его голосе появился оттенок восхищения, когда он говорил об Йзульт.

На мгновение Лир сделал паузу, оценивая искренность неприятных союзников. Упоминание маршала вызвало изменение в его эмоциональном состоянии. Пока он находил, что проще оправдать своё отступничество от Айдена и Морфрэна верностью самому сиятельному ясновидцу, переход от Тейрту к Ривалину, но упоминание Маршала Йзульт дало ему повод пересмотреть его точку зрения ещё раз. Даже этот мятежник Ансгар говорил о ней с уважением.

Лир осознал, что из всех эльдар, которых он предал в Доме Тейрту, только Йзульт, возможно, смогла бы понять его мотивы, и, не смотря на это, никто не противостоял бы ему более страстно, чем она. Только она могла бы увидеть мужество и героическую трагедию этого безнадёжного похода Ансгара, который идёт через Проход Улы. В другой жизни она бы стояла с ними плечом к плечу, но в этой жизни она будет сражаться, пока не умрёт последний из них. В первый раз в жизни Лир увидел трагедию наследственной системы домов Каэлора. Йзульт не должна была родиться в домене Тейрту. Лиру показалось, что для народа с таким сложным пониманием судьбы и времени, в эльдарском обществе наследственная система была особенно неразумна.

— Кроме того, эти секторы в течение многих лет были наводнены следопытами и шпионами Тейрту, — добавил Силти, заметив смущение в глазах Лира.

— Жоган всегда подозрительно относился к другим внешним домам, особенно к Ансгару, — горько добавил Хукулин.

Антигравитационная Волновая Змея сделала мягкий вираж, когда начала плавно разворачиваться, слегка увеличивая крен, и поднялась над равниной, направляясь в сторону Прохода Улы. За ними в ряд встали другие транспорты колонны. По узкой тропе перед проходом на Линии Айннис с трудом могли пройти в колонне по одному Волновые Змеи или грав-танки Сокол. Возможно, при необходимости бок обок могли протиснуться две Гадюки, но это был бы рискованный манёвр. Два джетбайка имели возможность лететь рядом. Ограничение прохода было сделано преднамеренно, в качестве защитного средства, делая почти невозможным повести в атаку по Линии Айннис значительные силы.

Сначала настил плавно поднимался, а затем возносился по изящной дуге и круто изгибался, образуя арку, повторяющую изгиб высокого потолка. Примерно половину пути уклон шёл вверх, настил уже не поддерживался колоннами снизу, возносившими его над Равнинами Фаэрула, а был подвешен на изящных, длинных тросах, спускавшихся вниз с потолка. Целью было сделать проход менее устойчивым, позволяя ему слегка раскачиваться при движении по нему, что также служило дополнительным ограничением пропускной способности этого маршрута, поскольку тросы частично заходили один за другой и переплетались, подобно гигантской паутине, по обе стороны настила, практически преобразуя наклонную плоскость в длинный, изгибающийся коридор, обрамлённый с обеих сторон сетчатыми стенами.

— Как далеко до выхода? — беспокойно озираясь, спросил Лир.

Истинная сущность его положения постепенно доходила до сознания. Он был единственным Стражем Тейрту в жалком воинстве отчаянных мятежников Ансгара, идущим в передних рядах в неприступное, чрезвычайно укреплённое и невероятно ограниченное смертельное пространство. Он шёл к своей смерти под знаменем врага. В его душе что-то ещё колебалось относительно выбора, который он сделал. В первый раз в своей жизни с особой остротой он почувствовал себя легко и просто. Имея выбор между жизнью и смертью, воин всегда должен выбирать смерть.

— Линия Айннис загибается вверх ещё на два уровня через эти сети прежде, чем она упрётся в портал Улы на краю периметра, — сказал Хукулин. Он уже бывал здесь раньше.

Силти серьёзно кивнул, принимая к сведению знания ветерана. Он быстро осмотрел переплетавшуюся сетку, заметив, что настил под ними ведёт вверх в тёмную, сверкающую, нематериальную реальность Периметра Стикслин. Затем он заглянул вниз через край настила под Волновой Змеёй. Они уже поднялись на сотню метров, и Равнины Фаэрула под ними быстро уменьшались, лишённые характерных черт и бесплодные, словно огромная металлическая пустыня.

Он ещё не проходил по этому маршруту с того самого рокового похода Ансгара в конце Династических войн, когда Бедвир приказал своему великолепному войску сделать остановку точно в том месте, где прикреплённая к настилу сеть достигала наивысшего уровня и начинала спускаться вниз. Силти всё ещё помнил сияющие серебристые глаза великого воина, когда Бедвир повернулся к нему, положил руку на его плечо и сказал, что он не может идти дальше. Великий патриарх провёл черту и отправил назад на Равнины под ними всех, кто ещё не прожил семи данир, сказав, что это не их сражение, что их время умереть ещё не пришло. Он сказал всем, что у них ещё будет шанс, и что однажды они сами пройдут с триумфом по Проходу Улы под знамёнами Ансгара и Ривалина. Он выбрал смерть, чтобы его наследники могли однажды выбрать жизнь на Каэлоре.

Словно трусливый ребёнок Силти возвратился вниз, как ему приказали. Он не пошёл со своим лордом в смертельную зону Прохода. В тот день он не стал свидетелем легендарного побоища, и он не был там, когда Бедвир, шатаясь, вышел наружу с другой стороны прохода, непокорённый и окровавленный, лишь только с шестью воинами, оставшимися с ним от его некогда величественной армии. Хукулин был там, и он пришёл сюда снова.

Теперь Силти пришёл сюда. Бедвир сказал ему, что он вернётся, и вот, он вернулся. Как и его лорд до него, Силти уже прошёл через Ритуалы Пауков Варпа и встал во главе армии Ангара под знаменем ясновидца. Не было никаких сомнений, где он начнёт своё наступление. Проход Улы был ритуалом перехода, испытанием истории, и в будущем неясно вырисовывалась сама судьба, единственная, точная развязка бесчисленных возможностей, которые были растянуты во времени. Либо он выйдет как победивший наследник Ансгара, либо умрёт в великолепном отголоске славы своего лорда. Выбери смерть, но будь готов жить.

— Останови здесь, — сказал Силти, адресуя свой приказ пилоту в кабине снизу.

Волновая Змея плавно остановилась, и немного снизилась, когда антигравитационные импеллеры сдвинулись вниз на одну фазу. Другие выжидательно посмотрели на него, но он проигнорировал их и спрыгнул вниз с открытой командной палубы на настил перед транспортом.

Он подошёл к краю настила и посмотрел вниз на далёкую землю между тросами, держась за сетчатую стенку. Он посмотрел на просторы Равнин Фаэрула, окинул взглядом Линию Айннис до областей Эочайн. Затем он повернул голову и посмотрел на вздымающуюся стену сияющей, тёмно-синей энергии, которая была Периметром Стикслин. Она останется навсегда, подобно бесконечному и неизменному барьеру, проходящему через саму ткань искусственного мира. Он вглядывался в его глубины, словно смотрел внутрь океана. Выше впереди оплетённый сетью настил вонзался в периметр, как копьё в водопад: это и был Проход Улы.

— Невероятно, не так ли? — внезапно прозвучал приятный голос Хукулина у его плеча.

В тоне старого воина слышалось художественное понимание красоты.

Силти не услышал или не почувствовал, как он подошёл, но не показал, что это стало для него неожиданностью и не оторвал взгляда от водоворота ша‘эйль.

— Я ещё никогда не был так близок к нему, Хукулин, — признал он. — Здесь, на этом месте.

В ответ было понимающее молчание.

— Он такой же везде, где ты его видишь, мой лорд, — сказал Хукулин, впервые обращаясь к Силти с почётным титулом. — И в любом случае, сейчас ты здесь, Лорд Силти. Это то, что имеет значение.

Глубокомысленно кивнув, Силти постепенно осознавал, что может разглядеть звёзды, планеты и вращающиеся туманности, сияющие в глубине периметра, словно он вмещал в себя всю галактику. Он знал, что это был оптический и психологический обман, вызванный необычными свойствами насыщенного ша‘эйль пространства, а также он понял, что эльдарам Нэвир из Сентриума было бы приятно думать, что целая галактика отделяет их от внешних домов с его стороны Стикслина. Он подозревал, что многие из них были бы только рады, если бы катастрофический разлом в структуре Каэлора никогда бы не был восстановлен. Но вместо этого, маленький Проход Улы сидел у них словно заноза в теле, как крошечный осколок Паутины.

— Что происходит с теми, кто упадёт в разлом? — спросил Силти, скорее ради интереса, чем из страха.

— Большинство попадает обратно в материальное пространство, которое ты видишь, хотя даже провидцы Ютран не в состоянии сказать нам куда именно, — ответил Хукулин, гладя на восхитительную картину с огромным удовольствием.

— А другие?

— Другие захватываются нитями ша‘эйль, которые пронизывают разлом. Они становятся потерянными для пространства и времени. Легенда гласит, что демоны Великого Врага скрываются внутри тех нитей варпа, ожидая мерцание души эльдара, которой можно попировать.

Силти вздрогнул при открытом упоминании Слаанеши, особенно в преддверии битвы, было что-то правильное в этой идее, что Великий Враг нашёл пристанище в самом сердце искусственного мира: ибо самое лучшее убежище находиться под носом у твоего врага. Внезапно у него молнией сверкнула одна мысль.

— Хукулин, насколько глубок разлом? Какая длина Прохода Улы?

— Проход Улы двести метров в длину, от входа до выхода, но у Периметра Стикслин вообще нет никакой глубины. Если бы это было не так, то ты был бы в состоянии пройти через тектонический разлом, который расколол Каэлор во время Войн кораблей. Конечно, если бы периметр исчез, то искусственный мир раскололся бы на две части и развалился. Если бы ты попытался пересечь его сейчас, ты бы упал в пролом. Нет пути в обход него, и нет пути через него за исключением проходов, в структуре которых используется тот же принцип, что и в Паутине, таких как Проход Улы. Попытка пересечь его в любой другой точке была бы нереальной из-за огромного и, возможно, бесконечного расстояния между тобой и другим краем разлома, — объяснил Хукулин, восторгаясь поразительным мастерством, с каким был выполнен Проход Улы, лежащий перед ним.

Бросив последний долгий взгляд на гигантскую стену ша‘эйль, Силти повернулся к Хукулину и положил руку на плечо ветерана. Он ничего не сказал, но одно мгновение смотрел в глаза других участников похода, обратив внимание на гордые знамёна, которые реяли над войском выше плеча воина. Затем он кивнул и направился обратно к Волновой Змее, запрыгнул на командную платформу на её крыше, чтобы присоединиться к остальным. Они успокоено посмотрели на него, у каждого были свои предположения, почему он заставил их сделать остановку в таком специфическом месте.

Малышка Эла посмотрела на него и увидела спокойную решимость, сквозившую во всех его движениях. Она ещё не видела его столь собранным с того последнего учебного боя с её братом в Храме. Сдержанно улыбаясь, Эла задавалась вопросом, была ли у её кузена возможность, в конечном счёте, сыграть свою роль в пророчестве.

— К Проходу Улы! К смерти и будущему, — сказал он, чувствуя возбуждение от того, что грядущее начинает бурлить в его мыслях, когда Волновая Змея снова пришла в движение.

ОН НЕ МОГ ПОВЕРИТЬ, что они оставили его. Сначала они отдали предпочтение этому слабаку, старшему кузену Силти, только потому, что он уже прошёл Ритуал Тюйриан. Этого арахнира — Адсулату — даже не заботило, что его кузен счёл приемлемым слукавить, чтобы выиграть схватку. Словно вокруг него сплели заговор, целью которого было оставить его запертым в Храме и держать вдали от сражений, куда рвалась его дамашир. Это была своего рода пытка, словно существо варпа приковали цепью в позолоченной клетке. Найс чувствовал, что такое принуждение шло вразрез с его нравом. В его голове постоянно бурлила ярость Каина, где-то в глубине его подсознания, она скреблась в мыслях, оставляя невидимые шрамы на его разуме.

К тому же эти жалкие дураки сплотились вокруг Силти, как если бы он и был наследником Ансгара! Они были слепы так же, как и глупы? Разве они не видели несовершенство боевого духа его кузена? Он был ничтожеством!

Найс вдруг понял, что должен был убить Силти, вместо того, чтобы позволить ему покинуть отцовский домен. Силти был лишь чуть лучше себялюбивого болвана, купающегося в отражении славы правящего дома и стремящегося сиять в его свете. Ему хотелось немногим больше, чем славы и власти, и возвращение славных дней Ансгара во главе с ним. Он не сражался, ощущая вкус крови на своих губах. Он сражался в надежде на награды, сияющие в его разуме. Возможно, он родился Тейрту!

Мысленно бранясь, Найс услышал внутренний голос, говорящий ему, что Силти сбежал. Он сбежал от сражения, когда Бедвир нуждался в нём больше всего, оставив патриарха стоять в одиночку в Проходе Улы, предпочтя жить, чтобы сражаться в другой день. Когда сталкиваешься с выбором между жизнью и смертью, выбора быть не должно: заканчивается жизнь, начинается смерть. Это — путь Каина. Без войны для эльдар нет жизни, есть только медленное, неминуемое угасание и упадок, излишества и жалкое прозябание. Почему только он смог понять это?

Даже Эла пошла с ними. Она должна была лучше знать.

Это должен быть я! — Его мысли эхом отразились от арены и бились в коридорах храма в поисках разума, который мог быть открытым для них.

Он пнул песок на полу, стирая сложный узор в виде паутины, который вызвал так много шума вокруг него у Эйнгил и Адсулаты. Они выглядели столь потрясёнными и взволнованными, и он видел, что в их разумах возникли невысказанные вопросы. Даже суровая и могущественная экзарх пришла в волнение.

Они знали, и всё же они поступили так, словно были слепы. Они говорил друг с другом о значение узоров на песке и призрачных кристаллах, которые испещряли арену перед ним, но они ничего не сказали ему, словно у него не было возможности понять то, что происходило с ним. Они обращались с ним, как с младенцем, как с дорогим, несносным и жалким момой, который нуждается в их защите. Они думали, что его нужно защитить от самого себя, тогда как это они сами нуждались в защите от него.

С Элой они вели себя по-другому. Она пугала их. Он видел это в их поведении, когда они обходили её стороной, стараясь не замечать её присутствие, как вода могла бы стремиться игнорировать луну. Она привлекала и отталкивала их в равной мере, но они не заботились о ней. Они просто смотрели на неё так, словно она была пустым местом, которое не могло взаимодействовать с ними, как если бы она была повелителем своего собственного мира, который лишь отчасти и временно присутствовал в их собственном. Найс понял, что на самом деле это было не далеко от истины.

Они все знали, почему Дом провидцев Ютран отчаянно пытался избавиться от этой маленькой женщины. Они называли её вох, мерзость, но никто из Ансгара ни разу не высказал эти соображения. Они приняли её без вопросов и без слов; о ней не было даже никаких слухов. Словно эльдары Ансгара решили вести себя так, как если бы Элы даже не существовало. Просто само её существование было слишком тревожащим. Она была среди них и в то же самое время далеко от них.

Что делает её такой особенной? — бранился Найс, позволив своим мыслям метаться по арене, словно отражённые звуки. По сути, он никогда ранее не говорил вслух, и даже мысль сделать это наполняла его отвращением, граничащим с тошнотой. Это казалось унизительным и неуместным для сына Каина. Он даже больше не был уверен, сможет ли произнести слова вслух.

Что делает её такой особенной? — Повторил он громче и сильнее. Он был одним из очень немногих, кто знал ответ, но истина и страсть были ненадёжными товарищами, и его разум был полон грубыми эмоциями.

Почему она столь свободна? — Так как разум пришёл в возбуждение, его серебряные глаза вспыхнули.

Он в негодовании пнул песок, волоча ногу сквозь пыль и скребя ей по полу ниже. На мгновение под пылью сверкнуло металлическое основание, словно его нагрело быстрое и интенсивное трение, вызванное движением Найса. Почти в тот же миг что-то взорвалось по ту сторону серповидных дверей, которые закрывали ему выход из храма. Посмотрев вниз, он увидел тропинку из прозрачных кристаллов, образующих линию от его ноги до взрыва, где удар молнии, который он высек из пола, перегрел песок, и тот час же превратил его в спёкшуюся слюду. Низкая, мерцающая полоса пламени пронеслась по тонкому узору паутины из песка на полу арены.

Найс откинул голову назад и издал пронзительный ментальный крик в полумраке, окружавшем внешнюю границу арены, позволив своему негодованию заполнить пространство и насытить им всё грандиозное здание. Изгибы строения храма возвратили назад его неслышимый вопль, наполнив арену ментальной какофонией и увеличивая его гнев.

Пока его ярость беззвучно металась и била рикошетом вокруг него, Найс подошёл к запертым серповидным дверям и толкнул их, налегая всем своим худым телом на древние и неописуемо прочные створки. Эти двери выстояли в течение бесчисленных веков, с того времени, когда Династические войны были ещё смутным намёком в бесчисленном множестве вариантов будущего Каэлора. Их усеивали знаки силы и рунические печати, которые защищали их от любого мыслимого проникновения. Серповидные двери Пауков Варпа невозможно было открыть, пока все их секретные замки не были сняты. За всю их историю никому ещё не удавалось проникнуть в храм без позволения. Запоры также действовали и с другой стороны, как только новичка впускали в храм для обучения, у него не было возможности уйти до тех пор, пока он не закончит обучение или не будет посвящён в тайны серповидных дверей. Один или двое потерпели неудачу и остались в храме, запертые храмовыми служителями до конца своих жизней. Большинство либо изучило бы секреты, либо умерли, пытаясь их открыть.

Поскольку его негодование достигло критических пределов, Найс был не в состоянии найти в себе того терпения, которое требовалось от Паука Варпа. Он бил в двери кулаками и пинал их, пытаясь заставить разойтись перед ним. Обломки посоха из умбалы, которые он метнул во время последнего приступа гнева, прочно застряли, словно сплавились с паутиноподобной структурой. Он схватился за обломки посоха и попытался вытащить их обратно, надеясь использовать в качестве рычагов, чтобы открыть двери, но они даже не шелохнулись. Он снова выругался и дёргал обломки посоха из умбалы со всей силы, пока они с треском не выскочили в его руки, и он, кипя от гнева, упал на пол.

Вскочив снова на ноги, Найс собирался начать вставлять под двери обломки посоха, но тут он увидел два тонких луча света, проникавших сквозь отверстия, которые они оставили. Он с любопытством посмотрел в них, заметив в отверстиях микроскопическое движение блестящих искорок. Когда его дыхание стало успокаиваться и пришло в норму, он наклонился ниже, чтобы лучше рассмотреть крошечные признаки активности. Там копошились целые флотилии очень маленьких паучков, прокладывающие себе путь в отверстиях в дверях, прядя тысячи сияющих паутинок в беспорядочной последовательности внутри образовавшихся полостей, до тех пор, пока в мгновение ока отверстия не были запечатаны снова, и свет снаружи полностью исчез.

Глава пятая. Йзульт

ДОЖДЬ ОГНЯ обрушился не сразу. Поначалу царила жуткая и напряжённая тишина, до тех пор, пока воинство Ансгара продвинулся до середины Прохода Улы. После этого, без видимого сигнала, потоки сюрикенов и лазерных стрел начали сыпаться на них сверху градом. Одновременно с этим, входной портал прохода позади войска с шипением закрылся, запечатав их. Моментом позже портал в дальнем конце прохода плавно открылась, и из него показалась линия Призрачных стражей Тейрту, сверкающих зелёной с золотом бронёй из психопластика. Без колебания и церемоний Призрачные стражи навели свои Призрачные пушки и открыли испепеляющий шквал огня по носу Волновой Змеи Силти.

Только теперь Силти действительно понял, насколько фатальным может быть Проход Улы. Глядя на источник лазерного огня и сюрикенов, он смог увидеть только разрыв пространства, наполненный звёздами и вращающимися туманностями. Орудийные платформы, с которых извергались яростные потоки огня, были совершенно не видимы из-за необыкновенных оптических и психических странностей Периметра Стикслин, в котором они теперь были пойманы в ловушку. Несмотря на яростные залпы ответного огня, который открыло войско Силти, у Ансгар не было возможности сказать, попадали ли их выстрелы в цель или даже было ли возможным стрелять через эту пустоту.

Только дорога под ногами колонны казалась твёрдой и реальной, но невероятно хрупкой и тонкой. Бесконечный простор открытого космоса простирался с обеих сторон, над ними, под ними и впереди. Ощущения того, что стоишь посреди галактики на тонком, как лист бумаги, настиле, было бы достаточно, чтобы свести мон‘кея с ума.

За исключением самого пути, единственной точкой, которая казалась неизменной в непрерывном космосе материального мира, был портал в дальнем конце прохода. Он сиял как круговой маяк, реальный и манящий. Но окружавшее его, блокирующее надёжный, насыщенный свет Каэлора отделение призрачных стражей выделялось резкими силуэтами, вызывая огнём из своего оружия непрерывные пульсации искажений в варп-пространстве. Они стояли, словно колоссальные привратники, преграждающие выход из затерянных уголков космоса, а также проход из внешних доменов Каэлора в Сентриум.

Несмотря на то, что ожили сдвоенные сюрикеновые пушки и катапульты, установленные спереди на Волновой Змее, как только появились призрачные стражи, стрелки, кажется, испытывали трудность захватить цель сквозь трясину заполненного ша‘эйль пространства, и широкие полосы сюрикенового огня с грохотом проносились мимо призрачных стражей, не нанося заметного ущерба. В то же самое время Волновая Змея получала невероятное количество повреждений не только от деформирующего оружия призрачных стражей, но и от непрерывного града огня с невидимых позиций, расположенных выше. Спустя лишь несколько мгновений транспорт начал содрогаться и трястись от непрекращающихся атак. Из-за узости тропы, у него не было пространства для манёвра, превращая его, по сути, в неподвижную цель.

Осознав, что от Волновой Змеи толку было, как от покойника, Силти и другие попрыгали вниз с её крыши и за один момент укрылись позади неё, пока вырабатывали план своей атаки. После этого пилот открыл дроссель и направил транспорт вдоль прохода, оставляя его орудия в режиме автоматического огня, в то время как Змея, увеличивая скорость, понёслась к призрачным стражам, которые блокировали выход. Так как дистанция сокращалась, орудия Волновой Змеи начали находить свои цели, и двое призрачных стражей внезапно споткнулись и разлетелись на части, когда двойные линии сюрикенового огня прошили их с ближнего расстояния. Другие стояли на своих местах, словно были неподвержены страху.

Мгновение спустя Волновая Змея содрогнулась, так как интенсивность огня усилилась ещё больше. Огненные трещины быстро расползлись по её фюзеляжу, когда антигравитационные установки начали разрывать её изнутри. Даже когда отказали двигатели, по инерции она продолжала двигаться вперёд, на высокой скорости несясь к строю призрачных стражей, и в тот же миг превратилась в огненный шар.

Адское пламя охватило дверь в дальнем конце прохода, поглощая призрачных стражей и откатываясь назад вдоль тропы. Используя преимущество, которое давал взрыв, Силти и Хукулин бросились в атаку вдоль прохода вслед за ним. Когда они нырнули вглубь расцветшего пламени, Хукулин выхватил из-за плеч оба ведьминых клинка, вращая ими в полной боевой готовности. Силти размахивал смертоносным веретеном из стороны в сторону набегу, словно придавая себе скорость ритмичными движениями. Они оба мчались, чтобы первыми вступить в драку.

В то же время джетбайки, которые следовали позади Волновой Змеи, молнией пронеслись мимо Элы, Лира и Эйнгил, промелькнув с обеих сторон вдогонку двум бегущим воинам впереди них. За ними последовали две Гадюки, маневрируя из стороны в сторону в одной вертикали ограниченного пространства, их главные орудия были направлены в космос, поливая скрытые позиции наверху дождём сюрикенов. Ещё одна Волновая Змея появилась позади колонны, уменьшая вдоль тропы потоки лазеров и сюрикенов, отскакивающих от её брони. Стражи Ансгар и Пауки Варпа выпрыгивали из её задних дверей и люков, карабкались на крышу, а затем мчались вперёд, отчаянно торопясь присоединиться к битве.

Сквозь проход протиснулся двигающийся за ними в тылу колонны тёмно-синий с серебром гравитационный танк Сокол. Установленная на его башне звёздная пушка извергала огромные струи плазмы в невидимые высоты прохода, но линия огня расположенных на его носу сюрикен-катапульт блокировалась волновой Змеёй спереди. Пилот бессильно дёргал носовые установки танка в ограниченном пространстве Прохода Улы.

ОН МОГ ЧУВСТВОВАТЬ биение битвы, пульсирующее внутри Флюир-герна. Пение смерти и убийственные слова отзывались эхом и шелестели в дыхании фаэрула. Символы Каина, которыми были украшены стены святилища храма, слабо светились, наполняя святыню божественным жаром и ароматом крови.

Найс пересёк арену храма и пошёл по узкому, искривлённому туннелю, который вёл внутрь святилища в сердце храма. Там он встал перед Алтарём Паука-Экзарха, и понял, что на Каэлоре началась война. Он смог ощутить это. Посмотрев вверх на алтарь, Найс увидел вспыхивающие и сверкающие руны, которые светились вокруг зала. Казалось, они плавали внутри узоров, складываясь в древние надписи, словно сам храм пытался говорить с ним. В воздухе кружилась слабая музыка, словно тихо пел хор из бесчисленного количества голосов.

С левой стороны Алтарь Паука был украшен церемониальной посмертной маской провидца храма — Колдуна Араконида. Она занимала почётное место рядом с переплетённой и сотканной конструкцией самого алтаря, сердито глядя на него сверху вниз совершенно безжизненными глазами. Выше на правой стороне алтаря, словно распятый спаситель, висела нестареющая и фантастическая броня Ликосидая — легендарного Призрачного Паука Каэлора. На протяжении памяти кого бы то ни было, эта броня безжизненно висела в святилище храма, немногим более чем сверкающий золотой символ мистического происхождения замкнутого Аспекта. Однако в этот день, она, казалось, смотрела вниз на Найса с негодованием, словно наполненная собственной жизненной силой.

В святилище появился голос вне предела слышимости. Он был похож на шёпот фаэрула, трепещущий в самых отдалённых уголках бассейна душ, почти за пределом восприятия даже самых чувствительных и открытых разумов. Он был похоронен под массой беспрестанного бормотания жизни на Каэлоре, скрыт в хоре войны, который пульсировал и пел внутри духовной матрицы древнего искусственного мира.

По какому-то совпадению рока, беззвучный голос, казалось, нашёл пристанище в доспехе Ликосидая. Сдвиг был незаметен, но Найс смог ощутить, что за мгновение будущее галактики внезапно изменилось. С обидой он медленно поклонился символам своего Аспекта, а затем отвернулся от алтаря. Возможное значение незримого метастаза занимало его разум во вторую очередь по сравнению с огорчением от того, что его оставили в тылу. Он чувствовал битву своего поколения, бушующую в далёком Проходе Улы, но его оставили в одиночестве, как ребёнка, запертого в святилище храма.

Оружейные полки стояли в полной готовности по обе стороны от входа в коридор, который вёл обратно на арену. Там лежало множество смертоносных веретён, и располагались ряды ножен, содержащих в себе энергетические клинки — дополнения к перчаткам Пауков Варпа. Ряд посохов из умбалы стояли с противоположной стороны от входа в коридор, каждый из них был отполирован до столь яркого блеска, что они, казалось, были сделаны из какого-то металлического сплава.

Он внимательно разглядывал оружие, и его мысли возвращались в прошлое к поединку с Силти. Лукавый жулик сражался с ним, как если бы он использовал характерные для Пауков Варпа смертоносное веретено и энергетические клинки, даже притом, что он был не более чем новичком с посохом. Он победил обманным путём.

С неожиданной решимостью Найс шагнул вперёд и схватил два посоха их умбалы, по одному в каждую руку, а затем помчался по коридору обратно на арену. В сражении, сказал он себе, пренебрегать реальностью означает потерпеть поражение и позор. Возможно, Силти одурачил арахнира, но он не сможет скрыть своё истинное лицо от самого жнеца. Война делает честными всех эльдар.

КОГДА ОГОНЬ погас, Силти увидел ряды Стражей Тейрту, направляющихся сквозь дым к ним, пламя, облизывающее их плащи и доспехи, было подобно ореолу силы. Гибкая и изящная фигура Маршала Йзульт была во главе них, на несколько шагов впереди знамён и других воинов. Её знаменитый лютый меч покоился на боку, а она мчалась впереди своих отрядов со спокойной и всеобъемлющей решимостью. Вопреки самому себе Силти почувствовал восхищение идущей у него на глазах сквозь пламя воительницей.

Клубы дыма катились через тропу, несясь через останки разбитой Волновой Змеи и нескольких уничтоженных призрачных стражей. Оглядевшись по сторонам, Силти увидел готового к сражению Хукулина, стоящего наизготовку со своими ведьмиными клинками, скрещенными перед грудью. Внушающая страх фигура Эйнгил стояла с другой стороны, смертоносное веретено свободно висело у её ноги, словно она не видела потребности развернуть его для боя. Позади них он мог чувствовать давящее присутствие других Стражей Ансгара и быстрые, спорадические перемещения группы Пауков Варпа. Джетбайки и Гадюки двигались за авангардом, а большая часть танков ещё грохотала далеко позади.

Разорванные клубы дыма плыли назад вдоль тропы, размывая очертания продвигающейся линии Тейрту и превращая звёзды в дымке Стикслина во вспышки света. Окружающая картина внезапно стала мрачной и нечёткой, но Силти мог видеть, что фигура Йзульт остановилась и ожидала Стражей, которые подтягивались по обе стороны от неё.

В течение одного долгого мгновения два войска стояли лицом к лицу, друг против друга, в дыму и сверкающем пламени. Знамёна Тейрту, Ансгара и Ривалина развевались в восходящих потоках нагретого воздуха. Заполненный звёздами вакуум со всех сторон блестел вокруг них, и заградительный огонь с небес прекратился, первый бой сражения подошёл к завершению.

Настала тишина, нарушаемая лишь шипением огня, поглощающего кислород.

Затем все взгляды устремились на крошечную фигурку Элы‘Ашбэль, когда она вышла из рядов Ансгара и остановилась в пространстве между противостоящими силами. Она была одета в обшитое золотой тесьмой простое синее платье, которое колыхалось в потоке дыма и делало её похожей на привидение.

Никто не знал, как реагировать. И Ансгар, и Тейрту смотрели на ребёнка-провидицу, словно прикованные к месту, дивясь странно крутящемуся, как в водовороте, и клубящемуся вокруг неё дыму, пока она шла. Как будто бы её присутствие внезапно заставило остановиться само время, и никто не был в силах разрушить этот застой, который струился вокруг неё, словно вихрь.

Она остановилась и повернулась на месте, обводя сапфировыми глазами всех собравшихся, позволяя свету своих глаз коснуться лица каждого воина на линии фронта каждой из сторон. Это сражение — эхо незабытого будущего. Оно не имеет значения. Ваши жизни стоят меньше и больше, чем оно. Отступите и позвольте пройти настоящему. Дайте дорогу тому, что должно быть.

Силти почувствовал эти мысли в своей голове, также как и все присутствующие. Они оставили неизгладимый отпечаток в его разуме, как крошечные, но тяжёлые следы на снегу, но он не мог понять их значение, и их след медленно таял, оставляя его разум пустым и чистым, словно его внезапно вычистили. Он обернулся к Эйнгил и заглянул внутрь её золотой маски.

Истина часто говорит на языках, которые мы не можем понять, — ответила экзарх, не опуская взгляд, и не сводя глаз с младенца-провидицы перед ними. — Непонимание, однако, не является оправданием, чтобы принять это за ложь.

— Вам здесь не рады, Сыны Ансгара и Пауки Варпа. Вы возвратитесь назад, или мы обратим вас вспять, — объявила Йзульт из своей линии позади Элы. Словно она не слышала слов юной провидицы или просто проигнорировала их.

Клубящееся облако дыма закрыло Элу, скрывая её из вида. Почти сразу противники, кажется, совершенно забыли о ней, словно со временем дым стёр её.

Кто ты, чтобы отказывать нам в гостеприимстве, служительница Тейрту? — ответила Эйнгил очевидным и ритуальным повторением их последней встречи.

— Я — Йзульт Тейрту-ан, — оповестила Йзульт, делая шаг вперёд из своей линии так, чтобы её могли ясно видеть обе стороны. — И я имею должные полномочия, чтобы приветствовать наших друзей, также как я более чем в состоянии дать отпор нашим врагам. Ты готова сразиться со мной в этот день, Экзарх Каина?

Силти вышел перед своими товарищами, предупреждая ответ экзарха.

— Я буду сражаться с тобой в этот день, — заявил он, придавая голосу уверенное звучание. — Я — Силти Ансгар-ан, Паук Варпа Храма Ликосидая. Это достойно твоей крови, дочь Тейрту?

Вместо слов Йзульт ответила поклоном, картинным движением отбрасывая свой плащ, закрутив его вихрем, в результате чего он упал позади, оставив её стоять перед строем в низкой боевой стойке, её рука коснулась рукояти великолепного меча.

В тот же самый момент Силти сложил руки на груди и исчез со своей позиции во главе сил Ансгара. Он снова появился лишь в нескольких шагах от Йзульт, где он поклонился в ответ, демонстрируя уважение к знаменитой воительнице Тейрту.

Как только они собрались ринуться в бой, из рядов Ансгара раздался другой голос, который заставил их остановиться на полпути. Это стало неожиданностью, всё должно было произойти не так.

— Я больше не буду томиться ожиданием, чтобы пролить кровь Тейрту! — страстно воскликнул низкий голос. — Ожидания и так было более чем достаточно.

Хукулин вышел вперед перед линиями противников. Его ведьмины клинки уже были обнажены и готовы к бою, ярко демонстрируя пренебрежение к обычному этикету начала сражения.

— Есть ли средь вас кто-либо ещё, который выйдет вперёд и сразится со мной? Или вы будете и дальше прятаться за женщиной Мстительницей?

В его голосе кипели страсть и неистовство, словно его чувство такта было полностью стёрто жаждой крови. Отражение глаз Бедвира вспыхнуло в небесах вокруг него, и он знал, что должен сделать, чтобы вернуть покой его душе. Встав перед выбором, он выбрал смерть.

Никто из Стражей Тейрту не двигался, даже когда идущий воин сорвался на бег по направлению к ним, размахивая своими двойными клинками поперёк тела и вниз по бокам, приближаясь к ним.

Тогда один голос заставил его остановиться.

— Я сражусь с тобой, Хукулин, доблестный сын Ансгара!

Это был Лир.

Страж Тейрту оглядел собравшиеся силы Дома Тейрту, и почувствовал у себя в животе тяжёлый груз смеси противоречивых эмоций. Он видел знамя Ривалина, гордо развевающееся над головами своих родичей, и он знал, то же самое знамя реяло над жалкими силами Ансгара позади него. Его руки вручили плащ ясновидца мятежному дому; он был инициатором этого сражения, вырвав его из тумана возможного будущего и приведя в настоящее. Даже ясновидец не был в состоянии сделать это в одиночку; Лир стал посредником войны. Он видел только смерть в своём будущем, вне зависимости от того, какой путь он избрал.

Когда Хукулин медленно обернулся, то оказался лицом к лицу со своими родичами, Лир сделал пару шагов в сторону из рядов Ансгара. Вероятно, в тот момент всем присутствующим показалось, что оба воина поменяли союзников: старый ветеран Ансгара стоял перед строем Тейрту, а безупречный молодой Тейрту-ан был готов защищать честь Ансгара.

Взволнованный шёпот прокатился по рядам Стражей Тейрту, когда некоторые из них опознали Лира среди врагов. На мгновение хладнокровие Йзульт поколебалось, так как множество недостающих частей внезапно встали на свои места. Должно быть, Лир нёс ответственность за передачу знамени Ривалина домену Ансгар; он был одним из личных стражей ясновидца, но что могло расшатать веру и верность такого безупречного и благородного Стража, как Лир? Она не могла предположить, что он был развращён жадностью или честолюбием, и его нынешнее положение также доказывало обратное. В глубине своей души она знала, что это, должно быть, имело отношение к смерти Кервина, но она подавила тревожные мысли, чтобы сосредоточиться на имеющейся проблеме. Вопрос об обращении Айдена с наследником ясновидца мог подождать, пока сражение не было выиграно.

Когда он пошёл назад к своим собственным родичам, вспышка гнева на лице Хукулина внезапно сменилась удовлетворением. Он никогда не доверял намерениям чужака из Сентриума, он всегда полагался только на собственные инстинкты. Это был прекрасный противник, чтобы обрести вновь толику своей потерянной чести.

СНОВА ВСТАВ В центре арены, молодой Найс раскинул руки в стороны, словно показывая себя богам. Он держал посохи из умбалы на раскрытых ладонях, затем запрокинул назад голову и посмотрел на купол потолка. Высоко над ним трещины на потолке начали светиться, словно дыхание жизни коснулось кучи тлеющих угольков. Трещины сначала тлели, а потом вспыхнули, обрисовывая скрытый узор в виде паутины, которая украшала внутреннюю поверхность купола, освещая его подобно вспышке гнева.

В то же самое время Найс начал двигаться. Он чувствовал принуждение оболочки святыни вокруг него, когда глаза остановились на спиралевидном рисунке над ним. Сначала неуверенно, а затем с окрепшей уверенностью и скоростью он начал чертить на песке, который тонким слоем лежал на полу под его ногами, отражение тарантула, начертанное наверху горящими трещинами. Он вращал посохами, словно они были продолжением его рук, проводя ими по земле и рисуя запутанный узор, который его конечности вряд ли бы смогли изобразить сами. Казалось, посохи вращались вокруг его рук, словно каждый конец каким-то образом стал автономным и жил своей собственной жизнью, придавая ему вид восьминогого арахнида, когда он скользил, едва касаясь земли, и танцевал на арене.

Он двигался всё быстрее и быстрее, совершая танцевальные движения из боевых фигур, которые узнал от Адсулаты и Экзарха Эйнгил, пока его движения не стали более размытыми и менее ритмичными, как у паука. Концы посохов из умбалы втыкались в пол, разбрасывая по арене горсти песка и комья горящей земли.

Когда он двигался, он чувствовал, что святыня говорила с ним. Она делилась с ним своими знаниями, наполняя его шёпотом бесчисленного множества дамашир-душ, которые непередаваемым образом плавали в матрице Флюир-герна, куда был частично погружен Храм Пауков Варпа. У Пауков Варпа связь с душой Каэлора была особенно хороша, поскольку они брали свои техники у крошечных кристаллических существ, которые бродили по большим дорогам и тихим тропам бесконечного цикла, уничтожая все психические загрязнения.

Он вращался и прыгал, двигаясь в воздухе по спирали и волоча за собой умбалу сквозь невероятные искривления в материи пола, нарушая связи и вещество металлической структуры и оставляя их пронизанными пламенем.

Он чувствовал гнев и отчаяние, балансирующие на краю контроля. Голоса Каэлора сказали ему, что Эйнгил и Эла были уже в Проходе Улы. На мгновение он смог увидеть их в своём разуме. Видение галактик и звёзд вспыхнуло в его сознании, показав Паука Варпа и эвилин, неподвижно стоящих в пустоте. Затем появился Силти, сражающийся с грациозным Стражем Тейрту, и Найс мельком увидел самого преданного стража своего отца, Хукулина, который ходил кругами вокруг противника, имени которого он не мог назвать.

После взрыва темноты сцена изменилась. Он увидел, что Эйнгил в броне лежит мёртвой, охваченная демоническим пламенем. Он увидел, что Силти сидит со скрещенными ногами рядом с трупом, глядя вниз на свои окровавленные руки, и рыдает. Он увидел искалеченное тело Хукулина, изуродованное, поломанное и выброшенное, падающее в бесконечную пустоту, а также он увидел фарфоровое лицо Элы, испачканное красным, с реками крови, которые стекали из её глаз как слёзы. Её лица коснулась рука, чтобы вытереть кровь. Это была рука Ахирна Ривалина. Он странно улыбался, Найс никогда ещё не видел такой улыбки и не смог понять её значения.

Это было так, словно ритм войны, который Найс имитировал в неистовстве бессильного гнева на арене, каким-то образом создал связь с бассейном душ и его неиспользуемым потенциалом, которая позволила смотреть сквозь пространство на Каэлоре и сквозь время. Это видение не успокоило его. Скорее подпитывало его гнев.

Это должен быть я! Он не мог поверить, что они оставили его, в то время как отправились навстречу своей гибели в Проход Улы. Даже он знал, что они не смогут одержать победу на том месте, где едва не погиб сам Бедвир. Если они отправились без каких-либо видений или надежд на победу, если они отправились, имея в душе только стремление к героической гибели, подобно Маугану Ра, тогда почему оставили его браниться и трястись от гнева в святилище храма. Это не имело никакого смысла. Словно бы Эйнгил хотела разозлить его и оставить наедине со своим отчаянием.

Он резко взмахнул посохами, вращаясь на одном месте в середине арены, фокусируя свою ярость вдоль деревянных посохов и разбрасывая вереницы призрачных нитей, срывающихся с их концов. Спустя мгновение он выпустил их, давая возможность взмыть вверх и пронестись сквозь сгустившуюся вокруг него паутину, пока они не вонзились в купол потолка, проникая в него на всю длину вплоть до самого конца. Затем он резко рухнул на покрытую слюдой горящую землю, обессиленный и истощённый.

Кровь зовёт! Я слышу это. Это должен быть я. Они поступили со мной несправедливо, оставив меня пленником в моём собственном убежище.

СИЛТИ СНОВА ПОВЕРНУЛСЯ к Йзульт, обдумывая, как продолжить их поединок. Церемония Начала предполагала участие только по одному представителю с каждой стороны, но нетерпение Хукулина и поступок Лира нарушили установленный порядок. Каждый из них мог чувствовать неловкость, испытываемую их товарищами, которые находились в замешательстве с оружием наизготовку, неуверенные, нужно ли ждать, когда их маршалы завершат свой поединок или ринуться в бой вслед за двумя другими. Казалось, что ситуация застыла во времени, словно бесценная ваза за мгновение до того как упасть на землю и разбиться.

Со своего места в центре войска Ансгара экзарх Эйнгил обдумывала сложившуюся ситуацию. Она размышляла, почему вмешательство Элы было проигнорировано, но затем быстро выбросила из головы этот вопрос. Не было никакого способа, чтобы другие смогли понять эту маленькую мерзость. Часть её задавалась вопросом, сможет ли хоть кто-нибудь вспомнить нелепую фигуру ребёнка, который бродил в зоне военных действий, одинокий и, по всей видимости, беззащитный, говорящий на безмолвном языке, который могли слышать все.

Кроме того, она поняла, что сражение больше не было битвой за Каэлор или сражением Ансгара и Тейрту. Это было битвой личных, невысказанных страстей, которые бушевали внутри Силти, Хукулина и Лира. Только намерения Йзульт, казалось, были чистыми и простыми. Когда Йзульт и Силти понимающе кивнули друг другу, Лир вскинул свой сюрикен-пистолет и навёл его на наседающую фигуру Хукулина, чьи двойные клинки сверкали с угрозой и жаждой смерти.

Был короткий миг перед тем, как начались эти два поединка. Он повис в воздухе со значимостью, которая не было пропущена ни кем из присутствующих, но тут же был разбит вдребезги, лишь только Йзульт подалась вперёд. Она обнажила свой лютый меч и замахнулась им по гладкой смертоносной дуге одним непрерывным движением. В то же самое время, но на расстоянии двадцати шагов, Хукулин резко развёл клинки в разные стороны, когда он подошёл ближе к Лиру, а затем снова повернул их к себе, нанося рубящий удар по направлению к Стражу.

Кровь брызнула сразу отовсюду.

Силти быстро нырнул в сторону, чтобы избежать удара лютого меча, одновременно приводя в действие своё смертоносное веретено и выстреливая тонкой нитью в контратаке. Сильный удар мономолекулярной проволоки пробил броню Йзульт, как раз когда её клинок нанёс рубящий удар прямо сквозь оружие Паука Варпа и глубоко проник в его предплечье. Они оба отпрянули назад, обливаясь кровью, и ошеломлённые свирепостью друг друга.

Тем временем Лир стоял на своей позиции перед наступающим Хукулином. Его пистолет был направлен прямо между глаз старого Стража Ансгара, и он, казалось, слабо улыбался, словно не сомневаясь, что его прицел был точен и верен, но не стрелял. Вместо этого он просто стоял со своим оружием, приведённым в боевую готовность, когда клинки Хукулина одновременно нарезали воздух по обеим сторонам от его живота, издавая пронзительный вой в психическом отголоске силы его оружия.

Наступила другая короткая пауза, когда Йзульт и Силти вышли из боя и переменили свои позиции, бродя друг против друга, стараясь скрыть раны и показать исключительно свою силу. Они искали слабые места или бреши в обороне друг друга.

В это же самое время Хукулин застыл в ужасе: Лир даже не вступил в бой. Страж Тейрту по-прежнему стоял со своим поднятым пистолетом и со слабой, угасающей улыбкой на лице. На его животе по диагонали расплывались две глубокие смертельные раны, прорезавшие его с двух сторон сразу. Неистовые клинки Хукулина нарезали его на три части, прежде чем старый воин понял, что молодой Тейрту-ан не намеревался оказывать сопротивление.

Лир кивнул потрясённому Хукулину, словно благодаря его за освобождение. Потом струйка крови появилась в уголке его губ, и глаза потускнели. Мгновение спустя его тело просто развалилось на три кровавых куска, рухнувших на землю у ног Хукулина.

Эйнгил ощутила, что душу Хукулина заполнил неподдельный ужас. Старый Страж ожидал найти в этом бою свою собственную смерть. Он желал её. Он жаждал этого, и Эйнгил увидела бессильный гнев, вспыхнувший в его разуме, словно он чувствовал себя обманутым этим самопожертвованием Лира. Он не хотел ничего иного, кроме как искупить свою собственную вину, отдав жизнь за Ансгар.

Встав перед выбором между жизнью и смертью, он выбрал смерть, но у него отобрали этот выбор. Желание Лира умереть было куда сильнее, чем его собственное. Он даже не считал себя достойным гибели в пылу сражения. Смерти было достаточно, даже такой бесславной смерти как простая, бессмысленная сдача.

С другой стороны, Хукулин должен был попытаться умереть. Его ужас быстро превратился в гнев, и он развернулся на пятках, чтобы предстать перед рядами Стражей Тейрту. Он бессвязно закричал на них, размахивая в ярости своими клинками и разбрызгивая капли крови Лира, пятнавшие землю. Затем он снова начал наступать, поначалу медленно, но неуклонно ускоряясь, желая лишь с головой бросится в омут битвы, и погибнуть в безнадёжном бою. Однако, следуя его примеру, другие Стражи Ансгара бросились в атаку позади него, пронзительно крича, воя и размахивая обоими знамёнами Ансгара и Ривалина.

Эйнгил смотрела не двигаясь. Это была не её битва, но она могла бы оказаться полезной. Она выжидала, в то время как начавшаяся атака обошла стороной сражающихся в поединке Силти и Йзульт, а затем расступилась вокруг нелепой фигурки Элы, промчавшись мимо неё словно стихийное наводнение вокруг скалы. Она на мгновение поймала трагический, сапфирный взгляд ребёнка, а затем подала сигнал другим Паукам Варпа. Спустя мгновение, они один за другим быстро исчезли из реальности.

ОПУСТИВ ВЗГЛЯД на свои руки, Найс понял, что он всё ещё привязан к посохам из умбалы, на всю длину вонзившимся в крышу, тонкими лентами призрачной паутины, которые, казалось, выходили прямо из его плоти. Его тело было покрыто множеством сверкающих чешуек, словно внешним слоем змеиной кожи, но крошечные, прозрачные чешуйки каким-то образом сложились в длинные, тонкие цепочки. Вскинув вверх руки, Найс поднял себя в воздух, используя прочные эластичные паутинки, перекрещивающиеся вокруг него. Он остановился в середине тщательно сделанной и запутанной паутины, которая окутывала и заплетала всё пространство над ареной храма.

Спустя несколько мгновений он обнаружил себя висящим в самом сердце сверкающей призрачной паутины, которая простиралась от начертанной на земле паутины до паутины из ярко светившихся трещинок на куполе потолка. Это выглядело так, словно внутреннее пространство храма было превращено в логово гигантского паука.

Впервые с того времени, как он мог вспомнить, его охватило чувство спокойствия. Он внезапно почувствовал себя дома, словно был в контакте со всем Каэлором. Его негодование из-за того, что кузен и сестра оставили его одного в тылу, постепенно рассеялось, и он наклонился из своего сплетения вниз.

Казалось, нити его гигантской, сверхъестественной паутины вибрировали и дрожали, когда он лежал на них. Мельчайшие колебания пульсировали вдоль них и вибрировали рядом с его кожей, где блестящая пряжа касалась его испещрённого кристаллами тела. В то же самое время вокруг него вился многоголосый шёпот, словно каждая нить говорила с ним.

Успокоив свой разум, Найс услышал мириады душ, которые скользили внутри блестящих паутинок, и он понял, что сеть проникла внутрь самого бесконечного цикла, как точные укусы паука в вены огромного тела. Паутина пульсировала энергией, словно сеть капилляров, пронизывающая материальную сферу.

В тот же момент перед его глазами вспыхнуло видение разбитых и уничтоженных паутин внутри Святыни Флюир-герна, в очередной раз наполняя его разум гневом. В призрачных отражениях недавнего прошлого он увидел Айдена Тейрту, разрушающего древние и тонкие структуры своим странным мечом, обращая ярость на паучков варпа и давая выход гневу на саму душу Каэлора. Он почувствовал неистовое противодействие, распространяющееся по артериям искусственного мира и пульсирующее в его разуме. Как если бы сам Каэлор хотел остановить этого эльдара. Словно бы Флюир-герн искал посредника, который исполнит его волю.

Видение чередовалось с другими картинами и голосами, которые мерцали одна за другой и вливались в его разум с неослабевающей силой. Фрагменты прошлого Каэлора смешивались с шёпотом отражений будущего, пока голова Найса не пошла кругом под их напором. Он видел голодающий народ во внешних пределах Каэлора, испытывающий лишения и страдания после многих лет угнетений и пренебрежения со стороны двора. Он видел великолепное сияние Сентриума, и упадок не замечающих ничего Нэвир. Он видел Экзарха Эйнгил, истекающую кровью, он видел ясновидца внезапно упавшего в своей башне под гнётом прожитых лет. Он видел посреди поля боя Элу, стоящую в безопасности и неприкосновенности, в её сапфирных глазах пылало красное пламя, в то время как сюрикены и лазерные лучи хлестали со всех сторон вокруг неё.

Затем эти подробные картины уменьшились до размеров светящихся точек, вращавшихся в темноте внутри спиральной галактики до тех пор, пока они не взорвались внутри изображения самого Каэлора. Искусственный мир висел в мрачных глубинах пустоты, огромный и не поддающийся описанию, каким могло только быть сооружение древних. Но он балансировал на краю пропасти, как океанское судно в точке падения за край мира. Крики демонов доносились из бездны и огромные, жаждущие крови, щупальца тянулись, чтобы вцепиться в величественное тело искусственного мира, подтягивая его ближе и присасываясь к его бронированной оболочке, словно вытягивали саму его сущность.

Вихрь, — понял Найс, его глаза быстро распахнулись и неестественно расширились. — Каэлор движется к бурлящим водоворотам вихря варпа, а Ахирн слеп, чтобы заметить это, или слишком слаб в настоящий момент, чтобы позаботиться о нём.

ПРОХОД УЛЫ разрывали огонь лазеров и падающие градом залпы сюрикенов. Они лились дождём вниз со скрытых высоко над проходом орудийных установок, видимо замаскированных среди звёзд и туманностей, которые сверкали внутри Периметра Стикслин. Потоки огня также хлестали вдоль тропы, вырываясь из танков, которые стояли друг перед другом с обоих концов узкого коридора, вспыхивая вокруг и над головами десятков эльдарских воинов, которые рубились и танцевали в сражении друг с другом.

Только маленькая провидица Эла‘Ашбэль бесцельно бродила, неприкосновенная и невозмутимая, по насыщенной насилием грязи, которая заполняла проход. Она проходила сквозь огонь и дым, проталкиваясь мимо сражающихся воинов и скользя между вспыхивающими полосами боевого огня. Словно бы ни Ансгар, ни Тейрту даже не замечали её присутствия. Или, если и могли заметить, они просто были не в состоянии поднять на неё руку.

В тылу линий Тейрту Эла увидела помпезный Сокол Айдена. Он был безвкусно украшен цветами Тейрту с ужасающим золотым змеем, ползущим вокруг его корпуса цвета тёмного нефрита, зубастый рот змея широко открывался на носу танка. Медленно и деликатно, и в тоже время решительно Эла начала пробираться к нему через поле яростной битвы.

После нескольких шагов она вышла на маленький участок, нетронутый битвой. Стражи обеих сторон инстинктивно оставлял его чистым, словно хранили для некой более высокой цели. Его не заливал огонь сверху, яростные перекрёстные залпы, которые прорезали остальную часть прохода, казалось, скользили вокруг него. Внутри этой области Эла увидела кружащиеся фигуры Йзульт и Силти, всё ещё занятые своим поединком.

Смертоносное веретено Силти лежало, разрубленное на куски, от варп-генератора на его спине отвалились большие части, и дымящиеся останки потрескивали от освобождённой и неконтролируемой энергии. Руки Силти кровоточили из-за множества ран, которые нанёс клинок Йзульт, пробив прочную броню и глубоко разрезав плоть, многие силовые клинки на его рукавицах отломились, но он всё ещё двигался, прочно держась на ногах.

Со своей стороны Йзульт двигалась с редкостным изяществом. Её лютый меч был размытым пятном, грациозно двигающимся вокруг неё, создавая энергетическую сферу, которая угрожающе потрескивала. Она казалась по-прежнему проворной и почти не подверженной напряжению поединка. Клинки Силти оставили на её лице множество тонких порезов, и струйки крови стекали по шее. Длинное остриё торчало из её плеча, куда вонзился один из энергетических клинков Силти и затем отломился прямо в её броне.

Неожиданным движением Силти сделал обманный манёвр с правой стороны, а затем резко повернулся в обратном направлении, нанося клинками правой руки удар по широкой дуге прямо в голову Йзульт, но Страж Тейрту оказалась быстрее. Она отклонилась назад, позволив удару пройти на безопасном расстоянии рядом с её лицом. В то время, когда его движение ещё продолжалось, она взмахнула своим клинком по вертикальной дуге, направляя его острую кромку на внутреннюю сторону руки Силти. Он мгновение сопротивлялся, но затем предплечье Силти полностью отлетело, разбрызгивая кровавую дугу, пока не упало на землю.

Паук Варпа издал продолжительный вопль и развернулся, инстинктивно поднимая другую руку в попытке защититься, но Йзульт плавно сделала шаг вперёд и блокировала поднятую руку рукоятью своего меча, одновременно она сильно ударила плечом в грудь Силти, мгновенно сбивая его с ног и отправляя с грохотом на землю у ног Элы. Прежде чем он смог снова встать на ноги, Йзульт уже была над ним, перешагнув через его живот и прижимая оставшуюся руку Силти коленом.

Страж Тейрту подняла лютый меч над своей головой, занеся его для колющего удара в шею Паука Варпа. В этот самый момент её глаза уловили синее с золотом сияние края одежд Элы рядом с ней. Мгновение она колебалась, глядя на неуместное здесь и спокойное лицо дитя, которое стояло в одиночестве, призрачное и совершенно не взволнованное сражением, бушующим вокруг неё. В течение доли мгновения она пыталась придумать разумное объяснение присутствию ребёнка. В этот момент она заглянула в сверкающие сапфирные глаза Элы и почувствовала, будто что-то сдвинулось внутри неё, словно внезапно разошлись облака, закрывающие луну.

СНАЧАЛА ПОЯВИЛАСЬ рябь в пространстве, а затем Экзарх Эйнгил бесшумно ворвалась в коридор. Мгновение спустя позади неё в бытие прорвались ещё пять Пауков Варпа. Они появились так близко к покоям ясновидца, как только смогли подобраться. Сама зала была хорошо защищена от любых психических проникновений, вне зависимости от того насколько малы они были, и прыжок отряда Пауков Варпа сквозь варп едва ли вызвал большое возмущение. В действительности это стало возможно благодаря тому, что огромное возмущение в пределах ша‘эйль по всему Каэлору было вызвано сражением, которое бушевало в Периметре Стикслин, откуда отряду удалось проникнуть так далеко Сентриум незамеченным.

Теперь их неизбежно обнаружат.

Прокравшись в конец нарочито украшенного коридора, Эйнгил заглянула за крайний угол. В конце безукоризненно отполированного коридора у тяжёлых дверей стоял караул из четырёх Стражей Тейрту. По диагонали через грудь они держали заряженные и готовые к бою сюрикен-катапульты. Эйнгил со своей командой быстро отпрянула назад внутрь коридора.

Сколько? — спросила Адсулата.

Четверо.

На этом этаже будут и другие.

Да. Всё должно быть сделано тихо, — согласилась Эйнгил. — Часть из вас останется здесь. Когда придут другие, не позволяйте никому пройти.

Экзарх и её Арахнир молча кивнули друг другу и исчезли.

Мгновение спустя они снова появились перед дверным проёмом в покои ясновидца, оказавшись между двумя парами Стражей. Прежде чем у Тейрту был хотя бы шанс изменить положение своего оружия, Эйнгил ударила обеими руками одновременно, пробивая ими насквозь грудные пластины обоих Стражей, разрушая их позвоночники силой своих пылающих кулаков. В то же самое время Адсулата провела энергетическими клинками по горлу одного, одновременно отсекая ноги другому. Когда падающий Страж ударился о землю, она уже разрядила в него мерцающее облако моноволокна из своего смертоносного веретена.

Как один, оба Паука Варпа повернулись лицом к дверям. Они быстро осмотрели их каркас в поисках признаков рунических печатей, которые воспрепятствуют несанкционированному доступу, но ничего не увидели. Обменявшись взглядами, они на пробу толкнули двери, не ожидая, что те откроются.

Двери скрипнули, а затем со скрежетом подались, медленно открываясь внутрь комнаты.

В комнате повисла внезапная тишина, словно все находящиеся внутри резко прекратили разговаривать. Ахирн стоял рядом с длинным столом, опираясь на свой посох, словно утомившись. Несколько Нэвир сидели за столом, удобно откинувшись назад. Наполовину пустой графин с вином Эдрисиан стоял на почётном месте в центре стола, и вокруг было расставлено множество бокалов различной степени наполненности. На месте ясновидца во главе стола сидел наследник Айдена Морфрэн, положив ноги на его поверхность.

С различной скоростью, определяемой их степенью опьянения и чувством собственного достоинства, Нэвир обернулись посмотреть, кто потревожил их. Первым отреагировал Ахирн, поднимая взгляд, чтобы увидеть Эйнгил за мгновение до того, как двери полностью открылись. Его глаза вспыхнули, заставив экзарха мгновение помедлить на пороге. Во взгляде ясновидца было что-то неожиданное.

После затянувшегося момента, потребовавшегося на медленное осознание происходящего, Морфрэн уронил ноги на пол и встал, потянувшись за сюрикен-пистолетом, который он церемониально носил у своего бедра. Он возился с застёжкой на кобуре до тех пор, пока не вынужден был посмотреть вниз и отстегнуть её обеими руками. Тем временем двое из придворных за столом бросились к ясновидцу, вставая между ним и Пауками Варпа, стоящими в дверном проёме. Ещё двое остались на месте, наблюдая за происходящим с неподдельным интересом.

Мы не причиним ясновидцу никакого вреда, — сказала Эйнгил, позволив своим мыслям коснуться разума каждого в комнате. Неуклюжие попытки нападения со стороны Морфрэна она просто проигнорировала. — Мы пришли по его просьбе. Отдайте его нам, и мы не сделаем вам ничего дурного.

Синния и Селиддон, двое придворных, которые стояли перед ясновидцем подобно живому барьеру, внезапно потеряли уверенность, но их колебания выглядели через чур драматично, что заставило Эйнгил почувствовать себя некомфортно. Они не были сильно удивлены её заявлением, как они претворялись, но у экзарха не было времени волноваться по поводу сложной политики Олипсина. Эти запутанные несовпадения эмоций и разума были одними из основных причин, почему Храмы Аспектов поклялись не вмешиваться в политические дела Каэлора.

Между тем Уйшнех Эйнион и Триптри Парак только кивнули со своих мест за столом, показывая, что они всё поняли. Лишь Морфрэн выказывал некоторые признаки агрессии. Он, наконец, сумел достать свой драгоценный пистолет, и неустойчиво навёл его через зал в основном направлении Пауков Варпа.

— Я не могу позволить вам совершить этот произвол, — сказал он. Его голос немного дрожал, но скорее просто заплетался язык. — Мы защитим сиятельного ясновидца от вашего варварства стикс-тан, как мы делали это на протяжении многих лет, отродья варпа.

Он слегка покачнулся. Экзарх не обратила на него внимания. Отойдите в сторону, Советники Олипсина. Мы не будем спорить с вами, — тон Эйнгил был ровный и ясный. Нэвир были слабы, изнежены и совершенно не опасны, когда были лишены политической власти, которую давало им присутствие ясновидца. На протяжении сотен поколений они ничего не знали о мече или о данир воина. Сентриум и весь Каэлор существовали в постоянном мире. Только за последнее поколение положение вещей заметно изменилось. Не было необходимости причинять вред этим живым анахронизмам, пока они не решат вызвать затруднения.

Послышался слабый щелчок пистолетного выстрела. Затем ещё один. Маленький сюрикен зарылся в нагрудную броню Адсулаты, а второй просвистел мимо головы Эйнгил и ударился в стену позади них. Адсулата мгновенно исчезла и вновь появилась прямо позади раскачивающейся фигуры Морфрэна. Казалось, он ощутил её присутствие, потому что он попытался повернуться, чтобы встать лицом к ней. Однако резкое движение нарушило и без того уже неустойчивое от опьянения равновесие, и он повернул своё тело не отрывая ног от пола. Во время одного неуклюжего, трудного движения Морфрэн Тейрту споткнулся и упал плашмя лицом вниз на поверхность стола, где он потерял сознание.

Не думай, что мы не знаем, что получим от этого, Экзарх Каина. — Мысли пришли от Синнии Ютран, когда она отступила, открывая сгорбленную и стареющую фигуру Ахирна Ривалина, который проковылял мимо неё к Паукам Варпа, неравномерно щёлкая посохом по отполированному полу.

НА ГОЛОГРАФИЧЕСКОМ оптико-усилительном устройстве в чреве своего танка Сокол сразу за Проходом Улы Айден наблюдал за тем, что происходило, словно в замедленном темпе. Он отфильтровал общую свалку, которая кипела повсюду в узком коридоре прохода, и предельно сосредоточился на поединке между его великолепной Йзульт и исчадием варпа Силти, отродье Ангара. Он наблюдал за своей любимицей, бродившей вокруг добычи подобно хищнику, сохраняя дистанцию до удобного момента, а затем атакуя своим клинком и оставляя отметину на теле противника. Он видел, что Силти ранен и обильно кровоточит. Её победа была только вопросом времени.

Лишь только Йзульт сделала свой финальный выпад, разрубая Ангара и наступая на него во время жалкой попытки сопротивления, бросив его на землю и придавив как последнего слабака, Айден в замешательстве увидел, как по экрану его проектора перемещается маленькая девочка. Незнакомка была немного больше младенца, с выбритой головой, как неофит Ютран, но одетая в струящиеся, дорогие и без излишеств синие цвета Ансгара. Она была похожа на призрак чего-то давно забытого, и завладела его внимание, как чёрная дыра поглощает свет. Она была беззащитным лучом умиротворения в бушующей буре.

Эла? Имя всплыло в его памяти как подавленный страх. Он не видел этой мерзости со времени казни Бедвира на Площади Ваула, но его уверенность возрастала с каждым её крошечным, неуверенным шагом. Что она здесь делала? Почему она не мертва? Почему ни один из Стражей не порвал маленькое искажение надвое и не избавил его от неё?

Затем случилось это. Йзульт подняла лютый меч для смертельного удара, нацелив его остриё прямо в шею упавшего и придавленного Силти, но в самый последний момент любимица Айдена увидела маленькую Элу. Она промедлила слишком долго, каким-то образом прикованная к месту этим отвратительным ребёнком. Это колебание дало Силти достаточно времени как раз для того, чтобы вырвать на свободу свою оставшуюся руку и погрузить клинки в живот Йзульт.

Хотя он не мог слышать крика Йзульт, он завопил сам. Он увидел, как она качнулась назад от предательского удара и затем выронила свой великолепный лютый меч. Он медленно выпал из её рук, словно сопротивляясь разлуке с таким достойным воином, но затем с грохотом ударился о настил рядом с Силти.

Паук Варпа вырвал свою рукавицу из внутренностей маршала, волоча за собой наружу длинный след из тканей и крови, пока Йзульт просто не рухнула на него сверху. Она была мертва.

Айден кричал и вопил не в силах поверить в случившееся. В прошлый раз, когда он сражался в Проходе Улы, он потерял больше воинов, чем думал, что это возможно, но Бедвиру каким-то образом удалось прорваться на другую сторону бури, которую он развязал в этом сверхъестественном коридоре. Он не хотел быть свидетелем повторения того провала.

Всем орудийным установка открыть огонь. — Его мысли моментально вспыхнули в разумах стрелков Сокола, а также Стражей, которые занимали приподнятые орудийные платформы над проходом. Они исполняли приказ Маршала Йзульт ограничить стрельбу так, чтобы возможно было сражаться с подобающей честью, но у них были средства, чтобы закончить всё это раз и навсегда в случае необходимости.

Жоган, твои собственные Стражи всё ещё находятся в проходе.

Никого не оставляйте в живых. — Его ярость затмила рассудок. — Никого. — Этика боя ничего не значила. Слава искусно одержанной победы не значила ничего. Всё, что имело значение, было кровь и смерть. — Убейте их всех.

Когда он вглядывался в неистовом, маниакальном неверии в голографическую проекцию оптического усилителя, он увидел маленькую мерзость. Эла‘Ашбэль обернулась от трупа Йзульт и посмотрела на него, как если бы вдруг узнала, что он смотри на них сверху откуда-то из другого места. Мгновение он смотрел в её сияющий сапфирные глаза и увидел сам ужас.

Почему Айони спасла этого ребёнка-слир?

Часть II: Метастаз

Глава шестая. Найс

КАЗАЛОСЬ, ЧТО Храм Пауков Варпа бомбили. Богато украшенные, резные стены потрескались и обвалились. Крупные куски каменной кладки свалились в кучу вокруг фундамента, примяв зелень и покрыв большую часть окружающей Храм растительности слоем пыли. Центральный шпиль, который когда-то возвышался над многоугольным величественным зданием, усеивали проломы и трещины, и казалось, он был на грани разрушения. Толстый, чешуйчатый слой кристаллов покрывал шпиль, словно сохранял его в целостности. Под ним легендарные серповидные двери Ликосидая висели открытые и без охраны. Они раскачивались на своих сломанных петлях, подобно дверям сарая.

Даже ступени, которые сбегали вниз на поляну перед храмом, были покрыты трещинами и разбиты. Металлические украшения выпали из выемок, и осколки были разбросаны по всей поляне.

Это работа Айдена? — Ясновидец был неподдельно шокирован. — Я понятия не имел.

Ахирн Ривалин с трудом вышел из блестящего, открытого транспорта, с одной стороны опираясь на Адсулату, а с другой — на ещё одного Паука Варпа. Экзарх Эйнгил была уже впереди них, стояла на поляне и рассматривала свой опустошённый храм. В течение кратчайшего момента она спрашивала себя, была ли на самом деле у Жогана возможность сделать это, так глубоко во внешних пределах и так далеко от Периметра Стикслин.

Нет, ясновидец, — наконец ответила она. — Мы не можем обвинить в этом Айдена. По крайней мере, его прямой вины в том нет.

Не дожидаясь ответа от ясновидца, экзарх запрыгнула на разрушенные ступени и устремилась через серповидные двери. Она почувствовала, что что-то изменилось. Словно бы храм сделал всё это сам. Атмосфера была заряжена энергией, потрескивающей между молекулами и атомами воздуха, наполняя всё место происшествия электрическими импульсами, которые вызывали у экзарха беспокойство. Она вдруг поняла, что её древний храм взорвался изнутри, словно там что-то выросло больше его размеров и заставило здание лопнуть, словно кокон, из которого вырвался паук.

Было чувство, что произошла какая-то трансформация. Энергия самого храма была поглощена метастазом, оставив на месте святыни нечто совершенно иное.

Когда она входила в разрушенные двери, Эйнгил резко остановилась. Во внутренней тени, прорезанной лучами света, было натянуто огромное число сверкающих кристаллических нитей, закручивавшихся во множество концентрических спиралей, которые поднимались к центру когда-то безупречного купола потолка. Они сформировали захватывающую дух конусообразную паутину, на фоне которой знаменитые нити Святыни Флюир-герна выглядели неупорядоченными, незначительными и хрупкими. Огромная сеть мерцающей призрачной паутины накрыла всю арену, перекрыла доступ ко всем другим коридорам в храме, и открывалась огромным сужающимся отверстием только на пороге разрушенных серповидных дверей. Она естественно притягивала взгляд к узкому раструбу, где висело тело эльдарского воина, словно захваченная добыча какого-то исполинского паука. Позади вытянутого тела Эйнгил могла видеть только прожилки купола, горевшие энергией и жизнью.

Уже в течение многих лет Экзарх Пауков Варпа не испытывала страха. Конечно, освобождение от страха перед врагами было одним из результатов её возвышения до положения Экзарха Каина. Смерть больше не составляла для неё тайн. Тем не менее, окинув взглядом невероятную паутину, Эйнгил испытывала волнующую и выводящую из равновесия смесь эмоций. Она чувствовала благоговейный страх перед своим собственным Аспектом, когда увидела, что породил её храм с помощью своей собственной сущности и неукротимой воли. Осознание того, что ничего подобного никогда не происходило с ней, избранной представительницей Аспекта на Каэлоре, посвящённой в сан экзарха, наполнило её негодованием. Она также чувствовала незнакомое и холодящее прикосновение страха, веющее вокруг её путевого камня, подобно ледяному бризу. Какое порождение варпа получило жизнь в этом коконе? За плечом Экзарха появилась Арахнир Адсулата, поддерживающая ясновидца, в то время как он с трудом перебирал ногами. Они сгорали от любопытства увидеть, что заставило внушительную фигуру экзарха резко остановиться на пороге своего храма.

Адсулата открыла рот от изумления. Ликосидай?

Эйнгил не ответила, так как этот вопрос снова и снова прокручивался в её собственном разуме, падая раскалёнными угольями сквозь холодный снег. Она не хотела этого касаться.

В течение долгой паузы Ахирн вообще ничего не говорил. Он рассматривал руины храма и внимательно изучал причудливые сети из призрачных кристаллов, которые покрывали всё вокруг, подобно тонкому морозному узору. Затем он обернулся и посмотрел назад поверх ступеней, через поляну снаружи и внутрь чахнущего леса позади неё. На земле и на листве деревьев были пятна, где недавно пролилась кровь, и растительность уже покрылась рябью ядовито бурого цвета.

Он ожидал увидеть цветы и необычайно красивых существ, пестревших на восхитительных полянах, отражающих естественное великолепие потерянного края Эльдарских Рыцарей из легенды Нэвир.

Вопреки самому себе, его губы скривились в гримасе недовольства.

Почему вы привели меня сюда? — спросил он. — Я не могу жить в этой грязи.

Пауки Варпа не обратили на него никакого внимания. Они устремили взгляды внутрь плетёной воронки, видя, что подвешенное и заплетённое паутиной тело начало двигаться на глазах. Они могли видеть только спину, когда его руки и ноги медленно согнулись. Оно повернулось вокруг собственной оси, вращаясь так, словно было свободно от действия гравитации, а затем запрокинуло свою голову назад так, что его лицо смотрело вниз на двери. Его серебряные глаза вспыхнули среди сверкающих кристаллов.

Найс. — Эйнгил назвала имя существа, висящего под куполом храма. Волнение от того, что было найдено имя неизвестному, не улеглось. Был только ужас от узнавания, который она не знала с тех пор как почувствовала неумолимый зов Каина.

Мы не должны были оставлять его одного. — Это было признание ошибки, словно она знала, что случиться.

Адсулата была охвачена благоговейным трепетом. — Найс? Найс и есть Ликосидай?

Воцарилась долгая тишина, в течение которой Найс с негодованием смотрел на них вниз со своей позиции в сердце плетёного кокона. Весь свет в разрушающемся храме, казалось, исходил из его серебряных глаз, как если бы все остальные источники погасли или стали каким-то образом несущественными. Он притягивал их взгляды, словно тащил добычу, чтобы съесть. Он удерживал их.

Ясновидец снова протиснулся между ними, аккуратно продвигаясь внутрь храма и устремляя взгляд в направлении, куда смотрели Пауки Варпа, в сердце хаотического сплетения нитей и призрачных кристаллов. Он наклонил голову, словно под таким углом ему было лучше видно.

Наследник Ансгара, — кивнул он, невозмутимый и спокойный, как если бы просто поражённый логикой того, что он видел. — Кажется, что Айони была права относительно него. Ликосидай? Я могу вспомнить старинный цикл с тех дней до того, как на Каэлор пришла война. Возможно, даже Бедвир рассказал мне эту сказку, хотя не исключено, что это был и давно ушедший Касвэллан.

Он сделал паузу, словно вспоминая эту историю, вероятно не осознавая значимость события, разворачивающегося вокруг него. Ликосидай — это что-то вроде экзарха, не так ли? Он, как говорят, является проявлением агрессивной силы самого ша‘эйль в образе Паука Варпа?

Ахирн смотрел то Адсулату, то Эйнгил, словно ожидая, что кто-то из них подтвердит или опровергнет его воспоминания, но они по-прежнему не обращали на него внимания, словно едва ли замечали его присутствие рядом с ними. Их глаза были направлены на паукообразную фигуру Найса, которая удерживала их своим серебристым взглядом, в то время как он по паутине подобрался ближе.

— Я думал, что это было лишь мифом, — произнёс Ахирн вслух, чувствуя себя, словно ребёнок, которого проигнорировали при важном событии. — История, чтобы пугать детей, когда они ведут себя без должного почтения к Флюир-герну. Ликосидай, как предполагается, является Стражем бассейна душ Каэлора!

Это не миф, Ясновидец Ривалин, как ты можешь видеть, — ответила Эйнгил, не отрывая своего взгляда. — Ликосидай — Призрачный Паук — является к нам во время величайшей нужды. Его доспех хранится в самом святилище этого храма. Говорят, что он сражался на стороне Гоури Сияющего во время Войн кораблей, сиятельный, но с тех пор он не появлялся в течение долгих веков.

— Где это уже было? — усмехнулся Ахирн, словно бы нарочно отказываясь верить в то, что он мог видеть собственными глазами. Всю свою жизнь он провёл, не выходя за пределы утончённого Сентриума, и не готов был пожертвовать так быстро своим рафинированным чувством реальности. Уже достаточно скверно то, что он был вынужден приехать в эту грубую и дикую внешнюю область, но он не обязан принимать её жестокую и грубую космологию.

Он ждёт подходящее время, — объяснила Эйнгил, сознавая свою обязанность Стража и хранителя храма, и всё ещё пронзённая взглядом Найса. — И подходящего хозяина.

— Он пришёл, чтобы помочь в сражении и избавить меня от этого отвратительного Тейрту! — решительно объявил Ахирн, моментально приспосабливая образы легенды для своих собственных целей.

— Возможно, — сказала Эйнгил, неохотно отворачиваясь от вселяющего ужас взгляда, поскольку она услышала снаружи приближение транспортных средств из леса.

Следуя за взглядом экзарха, Адсулата тоже обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как грав-танк Сокол появился из-за проломленной и оборванной линии деревьев. Он был испещрён отметинами и рубцами, словно перенёс серьёзный артиллерийский обстрел. Блестящий, тёмно-синий фюзеляж имел вмятину и погнулся, орудийная башня была сорвана, оставив повреждённый танк с открытой крышей. Его двигатели надсадно ревели, и из выхлопных отверстий валили струи дыма. Когда он затормозил внизу у ступеней храма, останавливаясь сбоку от транспорта Пауков Варпа, он качался и дрожал, словно умирающее животное.

Крышка люка на задней части Сокола с грохотом отвалилась, неуправляемо упав на землю в виде пандуса. Спустя несколько секунд по пандусу на поляну спустилась крошечная фигурка Элы’Ашбэль, тот час же устремившей свой сапфирный взгляд на ясновидца и на ужасающее зрелище разрушенного храма. Позади неё показалась пёстрая процессия эльдарских воинов. Окровавленный Силти, хромая, спускался вниз по пандусу, цепляясь за плечо Хукулина, и за ними шли ещё только трое других воинов. Все они тяжело двигались и выглядели изнурёнными, словно столкнулись с гневом Каэлиса Ра, Несущего Смерть.

Глядя на малое число прибывших, Адсулата посмотрела поверх искорёженной крыши Сокола на линию леса, ожидая появление Гадюк и джетбайков Ансгара, но больше никого не было. Сокол был единственным транспортом, который вернулся из Прохода Улы.

С БАЛКОНА НЭВИР Дворца Ясновидца Синния наблюдала за процессией воинов Тейрту, когда они маршировали вниз по широкому бульвару Приток Багаррота, который вливался в Площадь Ваула. Подразделение тёмно-зелёных с золотом гравитационных танков Сокол сопровождал небольшой флот Гадюк и джетбайков. Они блестели и сверкали так, словно только что подготовленные для парада, демонстрирующего силу, и свет, который отражался от них, наполнял величественный Приток Багаррота роскошным изумрудным сиянием.

Во главе колонны шли два отделения высоких призрачных стражей, каждый шёл размашистым шагом с естественной плавностью, которая противоречила их искусственному строению. Множество сложных сенсоров светились на их каплевидных шлемах, а на груди сияли камни душ некогда великих воинов Тейрту. Каждый гигант Стражи Душ Тейрту нёс большое знамя победы, на которых были либо изображение змея Тейрту, либо сияющая звезда Ривалина. Около двадцати таких знаём красиво реяли во главе колонны, заполняя бульвар рукотворными волнами гордости и величия.

Айден Тейрту ехал между двумя отделениями своих Стражей Душ на орудийной платформе с открытым верхом, впитывая слабый энтузиазм толп, которые были заранее проинструктированы и препровождены на улицу, чтобы приветствовать своего вернувшегося Жогана.

Наблюдая с балкона в компании других Нэвир, Синния поняла, что Айдену ещё не сообщили о похищении ясновидца. Казалось, что никто не осмеливался поделиться новостями с великим и ужасным Жоганом. Он возвращался как назначенный Ривалином Победитель Порока, и, тем не менее, он возвращался в Сентриум, лишённый самого Сиятельного Ривалина.

Даже на расстоянии с высоты балкона Синния могла видеть огорчение Айдена этим вынужденным и не слишком тёплым приёмом. Его боль и возмущение, несомненно, усиливались и тем фактом, что эта процессия была также и похоронным кортежем горячо любимой Йзульт Тейрту-ан. Если бы это стало известно, то в таком случае каждый Нэвир соизволил бы присутствовать при её возвращении домой. После перехода Айони Йзульт осталась единственным членом Дома Тейрту, на которого придворные Олипсина смотрели с чем-то вроде восхищения или уважения. Большинство эльдар Сентриума считало утрату Йзульт подлинной трагедией, хотя в её гибели многие обвинили бы Айдена, а не сочувствовали ему. Столь чистая и верная душа не должна быть так бездарно потеряна в бессмысленной демонстрации военного превосходства. Никакой необходимости в тщательно продуманном и практически чисто церемониальном бою в Проходе Улы не было, так как Периметр Стикслин был укреплён более чем достаточно, чтобы отразить столь малые силы.

Нэвир шептались, что Айден сделался столь жалким с наступлением мира после его победы в Династических войнах и отчаянно нуждался хоть в каком-нибудь шансе, чтобы выпустить на волю насилие, которое бурлило в его дамашир-душе. Они говорили, что он становился неуравновешенным, вынужденный вести мирную жизнь в Сентриуме. Сражение в Проходе Улы рассматривалось некоторыми как не более чем потворство своим капризам. Айден просто играл в великого воина. Он поигрывал мускулами для вульгарной, театральной демонстрации силы, рискуя жизнями своих эльдар, в том числе столь доблестных и горячо любимых, как Йзульт. Это было показным и неэффективным, словно вырезать мому с помощью светового копья. Он без причины был мстителен, словно гнев Азурмена, который, как говорили, обманом заключил душу своего брата Тетезиса в первый лютый меч для того, чтобы причинять больше страданий своим врагам.

Хотя он любил Владычицу Айони, никто не мог поверить, что действия Айдена были вызваны лишь вмешательством Паука Варпа в Церемонию Перехода Айони. Ненависть Айдена к Бедвиру и Ансгару сделала его чудовищем Каина, и стоила ему души лучшей воительницы.

Если бы их спросили, множество эльдар Нэвир на балконе Дворца Ясновидца выразили бы некую симпатию и восхищение ничтожному отряду воинов Ансгара, которые оказали сопротивление перед лицом значительно превосходящей огневой мощи, так и не покорившись. Они вошли в Проход Улы, зная, что идут на смерть. Они предпочли умереть, чем жить в тех условиях, на которые их обрёкли Тейрту. Рассказ о том, как благородно Йзульт пыталась сражаться с ними в честном бою, отдавая должное их мужеству и осознавая высокую ценность всех эльдарских душ, уже распространился по всему Сентриуму, подобно порыву фаэрула. Все уже знали, что Айден приказал открыть массированный артиллерийский обстрел, пренебрегая церемониями сражения из-за ужасной потери Йзульт, выказав неуважение к культурным и установленным эстетическим традициям войны из-за личной утраты.

Уйшнех Эйнион наблюдал с балкона с неприкрытым выражением отвращения на своём лице, как парад вошёл на Площадь Ваула. Его простой серый плащ противоречил утончённости его разума, но также говорил о строгости нрава того, кто когда-то сам был воином. Многие данир тому назад, Уйшнех прошёл цикл обучения в Храме Аспекта Пикирующих Ястребов, в одной из самых престижных и древних Святынь Аспектов на Каэлоре. Возможно, из-за природного изящества Крылатого Феникса Багаррота, который основал этот Аспект, Пикирующие Ястребы были самым уважаемым и вызывающим восхищение Аспектом среди Нэвир Каэлора. Посвящение в этом Храме, который располагался в переделах Сентриума, было открыто только для представителей Нэвир в тех редких случаях, когда кто-то из них вдруг чувствовал зов Каина. Хотя Уйшнех знал, что такой социальный контроль приёма в воинский аспект был одной из неприятных особенностей Каэлора, тем не менее, он одобрял этот путь, который гарантировал, что утончённые Нэвир будут в состоянии пройти данир воина, не теряя своей изысканности и хорошо развитых эстетических ценностей.

Обучение в Храме Пикирующих Ястребов тщательно контролировалось и управлялось специальной комиссией Олипсина, и Уйшнех был старшим советником этого так называемого Крыла Феникса. Побочным следствием такой исключительности было, однако, то, что другие Святыни Аспектов смотрели на Пикирующих Ястребов с некоторым подозрением, которое иногда граничило с насмешкой. В частности Яростные Мстители — самая большая из Святынь Аспектов на Каэлоре, как и на многих других искусственных мирах — не скрывали своего презрения к рафинированию аспекта Каина, которое они видели у Пикирующих Ястребов Каэлора.

Уйшнех когда-то стоял во главе армии ясновидца в разгар Династических войн. Единственный в своём роде среди Нэвир Каэлора он осознал императивы и эмоции сражения. Он был одним из немногих Нэвир, которые отдавали себе отчёт в неумолимом подъёме военной мощи на Каэлоре в конце Блистательного Века, и был одним из немногих, кто пытался создать собственную армию Стражей в своём домене Эйнион. Он был едва ли не единственным Нэвир, который положил собственную жизнь и своих Стражей к ногам ясновидца, когда начались Династические войны. После первых столкновений ясновидец вступил в союз с Домом Тейрту, и Уйшнех покорно сражался на стороне Айдена.

Он знал способности Жогана. Он знал, что Айден был выдающимся воином, но он также знал, что склад ума патриарха Тейрту не был приспособлен для политики и жизни в Сентриуме. Он знал, что в душе великого воина имеется конфликт между стремлением к власти и уважению с одной стороны, и жаждой крови с другой. Он не был обучен разрешать противоречия между этими двумя стремлениями, и он также не был одарён от природы способностями к этому. Возможно, он родился не на том искусственном мире. Айден мог бы сделаться прекрасным лидером Клана Диких Наездников на Сейм-Ханне. На Каэлоре, в Сентриуме, среди Нэвир он казался диким зверем.

Однако противнее, даже чем вульгарность Айдена, для Уйшнеха был тот факт, что Жоган — так называемый Победитель Порока — позволил себя обмануть с помощью дешёвой уловки. Он был настолько поглощён драмой Сражения в Проходе Улы и своей ненавистью к Ансгару, что даже не задумался, что и Ула, и Ансгар могли быть просто отвлекающим манёвром.

Задним числом казалось невероятным, что Айден хоть на минуту поверил, будто бы Силти Ансгар-ан добровольно и сознательно пошёл в Проход Улы, зная, что в этом бою у него нет никаких шансов на победу, если бы не имел скрытых мотивов. Айден допустил типичную ошибку, полагая, что его противником владеют те же эмоции и страсти, какими был охвачен он сам. Проход Улы был самым символичным местом для сражения между Тейрту и Ансгаром, и молодому Силти было известно, что Айден примет этот вызов. В этом была суть боевого духа. Это был вопрос воинской чести. Для Силти гибель лучших воинов Айдена должна быть лишь бонусом.

Айдена подставили. Он не только выглядел вульгарным и неотёсанным в глазах Нэвир из-за своей неконтролируемой жестокости, а также его ещё выставили дураком. Пока он играл мускулами и позёрствовал в Проходе Улы, Экзарх Пауков Варпа Эйнгил перенеслась в Сентриум и похитила ясновидца. Хотя Уйшнех тайно радовался такому исходу, он не мог не презирать Тейрту за его недальновидную глупость. «В самом деле, так ему и надо, — подумал он. — Этот дурак даже оставил своего отвратительного сына Морфрэна отвечать за безопасность дворца.»

Одно мгновение Уйшнех обдумывал своё предположение, и понял, что, возможно, оказал молодому Силти слишком много чести. Не было причин подозревать, что юный ученик сам разработал этот план, который так хорошо сработал. Более того, эмоциональная действенность плана скорее зависела от искренности Силти. Уйшнеху вдруг стало ясно, что это смелое предприятие целиком было задумано лукавым умом самого Экзарха Пауков Варпа.

Она поощряла в Силти того же простого воина, которого Уйшнех оплакивал в Айдене. Они оба шли на Сражение в Проходе Улы, думая, что они возрождали последнюю эпическую битву между Тейрту и Ансгаром, и они оба были готовы поставить на кон всё, что у них есть. Силти выбрал смерть за эту смешную честь. Между тем у Эйнгил был совершенный план.

Его подозрения и интерес возросли, когда Уйшнех задался вопросом, планировала ли экзарх что-либо ещё, что может произойти в это же время. Внизу на Площади Ваула Уйшнех и Синния могли видеть церемониальную платформу Морфрэна и Орианы, которая легко выплыла за ворота дворца и повернула по направлению к движущейся платформе Айдена. Сиятельная Ориана как обычно держала на руках маленького Тьюри, словно они были неразлучны.

Он немного нервничает, — пробормотала Синния, как будто сама с собой. — Он собирается выйти, чтобы встретить своего отца.

Она задавалась вопросом, как Морфрэн собирается объяснить похищение ясновидца своему уже рассерженному и потерявшему рассудок отцу.

Возможно, у него хватит ума сообщить новости в публичном месте, — в ответ предположил Уйшнех, не спуская глаз с Морфрэна.

Несомненно, он сделал большое событие из своей раны. — Синния смотрела вниз на медицинскую повязку вокруг правой ноги Морфрэна. Она была, безусловно, свежая, но уже было заметно проступившее пятно крови. — Я думаю, он надеется, что Айден прежде всего отец, а потом уже лидер.

Уйшнех молча кивнул. В этот момент они одновременно осознали: Он не был ранен во время похищения! Пауки Варпа не тронули его! Он выстрелил себе в ногу, чтобы это выглядело так, словно он сражался, защищая ясновидца!

Нэвир на балконе насилу смогли сдержать отвращение, вызванное поведением этих стикс-тан Тейрту среди них. Они наблюдали, как платформа Морфрэна приблизилась к платформе Айдена, и они могли видеть ритуальный обмен приветствиями, предписанный для общественных церемоний, но они были слишком далеко, чтобы слышать, что было сказано. Спустя несколько мгновений они увидели, как и без того уже мрачное и искажённое страданием лицо Айдена побледнело от гнева. После чего он набросился на своего сына и наследника, ударив его по лицу посреди переполненной Площади Ваула, заставляя весь Сентриум замереть в шоке от такого ужасного нарушения внешних приличий.

СВЯТИЛИЩЕ Храма Пауков Варпа пережило разрушение остальной части святыни почти нетронутым. Руны и символы, которые испещряли стены, пылали ярким светом жизни, который Эйнгил прежде никогда не видела в своём храме. Паутина на алтаре была словно в огне, светясь с большой интенсивностью, и её свет преобразовывал реликвии до неузнаваемости.

Посмертная маска Колдуна Араконида пристально смотрела слева от алтаря, её глаза светились прошлым величием и властью, словно бы маска внезапно ожила. С другой стороны алтаря висевший над ним славный золотой доспех Ликосидая сверкал невыразимым внутренним светом. Он был путеводной звездой. Он звал и притягивал своего избранника. Казалось, словно бы сам Флюир-герн проходил через этот древний психопластик и звал нового героя, чтобы тот снова дал ему жизнь.

— Храм ожил, — пробормотала Эйнгил, придавая своим мыслям звучание, словно закрепляя их в реальности. Она в удивлении оглядела святилище, чувствуя себя так, словно бы вошла в самое сердце своего Аспекта. Впервые со своего возвышения она почувствовала некоторую отчуждённость от святыни, хранителем которой была все эти годы. Она не могла объяснить, что происходило, и она не знала, почему такого никогда не происходило с ней. Она не испытывала чувства зависти насколько могла помнить, с тех пор, как стала Экзархом Каина, и её обычная эльдарская жизнь закончилась. И всё же в её чувство благоговейного страха закралось что-то похожее на горечь.

«Почему это была не я?» — мысленно спросила она себя.

Ясновидец и Арахнир Адсулата хлопотали вокруг алтаря, укладывая странно изменившееся тело Найса на его пылающую, покрытую паутиной поверхность, словно подношение Каину или Флюир-герну, кто бы ни пожелал. Юный ученик потерял сознание и вывалился из огромной плетёной корзины над ареной. Он был истощён и полностью обессилен, словно бы его напряжение за время отсутствия остальных вытянуло из него всю энергию. Его кожа выглядело как-то неестественно, словно была керамической, как если бы сразу под ней сформировался слой тонких кристаллов, и Найс, казалось, был не в состоянии закрыть свои серебряные глаза, которые покрылись чёрными прожилками в виде отражения паутины, захватившей его душу. Его взгляд был прикован к золотому доспеху над алтарём, глаза остановились на нём и всё ещё были расфокусированы.

Силти стоял рядом с Хукулином в проходе, который вёл в святилище, всё ещё опираясь на старого воина. Они наблюдали за происходящим не в силах поверить в случившееся. Прошло всего несколько часов с того времени, когда они отчаянно сражались за честь Ансгара в Проходе Улы, а теперь они были в святилище Пауков Варпа с Сиятельным Ясновидцем, и наследник Ансгара балансировал на краю зловещего метастаза. Где-то в глубине своего разума Силти задавался вопросом, являлось ли это конечной целью событий прошедших дней: его собственное возвышение от статуса ученика раньше, чем Найс — чем он так гордился — а затем безнадёжное сражение с Тейрту. Все эти события были тайно подстроены лишь для того, чтобы вызвать трансформацию Найса? Всё это было в конечном итоге ради Найса, а не ради него? Несмотря на явное страдание своего кузена на алтаре, Силти не смог подавить волну огорчения, которое тонкой струйкой сочилось в его душу. Он всегда будет оставаться в тени Найса?

Даже из прохода они могли видеть конвульсии Найса. Его тело внезапно затвердело, а затем обмякло, словно все его мышцы по очереди испытывали спазм. Его тело изменялось на их глазах, а глаза, казалось, кричали от нестерпимой и ужасной боли, словно бы в муках перерождалась сама его душа.

Когда Эйнгил поспешила вперёд, чтобы помочь Адсулате удерживать юношу, ясновидец отступил от алтаря и начал шептать песнь. Он касался своими пальцами друг друга в сложной последовательности фигур и движений, порождающими тонкие пучки ша‘эйль, срывавшиеся с его рук и стекающими по бьющемуся телу Найса, покрывая его запутанной сеткой из нитей, которые, казалось, успокаивали его и сдерживали беспорядочные движения.

В это же время маленькая Эла протолкнулась между Силти и Хукулином внутрь святилища. Она медленно подошла к ясновидцу и остановилась сбоку от него, наблюдая за его действиями с искренним интересом. Она, казалось, была спокойна, и состояние брата нисколько не удивляло её, она совершенно спокойно стояла рядом с Ясновидцем Ривалином, словно бы это место принадлежало ей. Со своей стороны Ахирн искоса бросил на ребёнка-провидца короткий взгляд со слабым намёком улыбки на своём лице, прежде чем снова вернуться к субъекту, лежащему поблизости.

Через несколько мгновений конвульсии Найса ослабли и затем совсем прекратились, оставив его лежать на алтаре в умиротворении, покрытым плотной паутиной ша‘эйль. Эйнгил и Адсулата отпустили его конечности и отступили назад, позволив вздоху облегчения пронестись по святилищу. События, казалось, находились под контролем.

Очень медленно, тело Найса начало светиться. Свет струился по нитям сети ша’эйль, которые покрывали поверхность его тела, словно усиливая их и питая энергией от некого невидимого источника. Скоро он купался в свете, и паутина, которая покрывала его, превратилась в кокон, который обёртывал его как куколку.

Тем временем Ахирн продолжал монотонно петь, и тонкие струйки энергии струились с его рук. Спустя несколько мгновений пространство вокруг Найса начало пульсировать, словно становясь нестабильным, а затем тонкие вьющиеся ростки света стали ползти вверх в поисках доспеха Ликосидая, который уже ярко пылал золотым светом.

Скоро тянущиеся ростки света слились в сверкающий ствол энергии, соединив иссушённое тело Найса с всё ярче сияющими очертаниями доспеха над ним. Он пульсировал и вспыхивал с гармоничным ритмом, словно бы святилище Пауков Варпа заполнило течение самой жизни. Руны и символы на стенах вспыхнули ещё ярче, так как в этом месте мощные потоки ша‘эйль кружились возле тонких сосудов бесконечного цикла, как если бы в храме разыгрался сам дух Каэлора, тело же Найса слабело на глазах и становилось всё более и более прозрачным.

Вспышка сверкнула, подобно взрыву, а затем из священной залы словно бы внезапно высосало весь свет. Когда руны снова вспыхнули, тело Найса исчезло с алтаря, оставив лишь спутанный клубок призрачных нитей, трепещущих подобно жертвенному пламени в лёгких порывах фаэрула, который повеял прохладой в святилище. Казалось, словно бы вся энергия из юноши была выпита без остатка.

Осторожно, словно завершая деликатный процесс, Ахирн прекратил пение и разжал руки. Прежде чем посмотреть вверх на блеск золотого доспеха, он опустил взгляд на крошечную фигурку Элы Аш‘бэль сбоку от него. Словно внезапно исполнившись отеческой гордостью и участием, он протянул руку и положил её на гладкое плечо девочки.

Другие в изумлении смотрели на золотой доспех с нескрываемым трепетом. Он медленно повёл плечами и повернул шею, словно просыпаясь от долгого сна и разминая ноющие суставы и одеревенелые мускулы. После этого с лёгкой непринуждённостью он освободился от приспособлений, которые удерживали его в крестообразном великолепии над алтарём, и спрыгнул на пол.

Он был ниже, чем ожидали другие, возможно на целую голову ниже Силти. Его облик был величественно прост, он походил на Паука Варпа в доспехе, только без громоздкого ранца варп-генератора на спине. Из его предплечий торчали, подобно клыкам, длинные, изящно изогнутые клинки, а конечности были покрыты крошечными, ядовитыми, похожими на волоски, щетинками, немногим более пары микрон в диаметре, но внимание присутствующих эльдар всецело привлекли его глаза. Несмотря на то, что шлем доспеха на его плечах был полностью закрыт, его глаза, казалось, светились живым светом. На нём не было никакого намёка на визор или аугментические вставки. Казалось, что у самого доспеха были глаза, и они сияли серебряным светом, в плену которого находились все собравшиеся. На них был заметен чёрный узор в виде паутины, словно это были смертельные ловушки для любого, кто имел неосторожность сбиться с истинного пути.

Казалось, только Эла не была поражена присутствием этого ужасного существа. Она стряхнула руку Ахирна и пошла прямо к Ликосидаю, протянула руки и обвила их вокруг золотой талии доспеха, словно обнимала родственника. В ответ, не произнеся ни слова, он положил рукавицу на её голову, мягко прикоснувшись к ней.

Эла кивнула и махнула рукой в сторону алтаря, который тут же задрожал, а затем провалился под землю, словно его опустили вниз с помощью какого-то механического устройства. Позади него в нише стены святилища показались три трона. Тот, что в центре, который был украшен ядовитыми клыками, был Троном Призрачного Паука, и величественно сиял золотым блеском. Слева за посмертной маской, ниже стоял трон меньшего размера, который принадлежал Колдуну Аракониду. На последнем троне, который стоял на земле ниже двух первых, был вырезан знак экзарха.

Найс в молчании поднялся на подножие Клыкастого Трона и занял место легендарного Призрачного Паука, маленькая Эла аккуратно уселась рядом с ним на сиденье трона колдуна. Их взгляды были направлены на ясновидца и экзарха, их поразительно сапфирные и серебряные глаза светились яростью Ансгара. В храме раздалось резкое потрескивание молний варпа, словно надвигалась ужасная буря. Адсулата глубоко поклонилась, а Хукулин упал на колени, увлекая за собой Силти.

ВНУТРЕННЕЕ ПРОСТРАНСТВО Святыни Флюир-герна сильно изменилось. Айден приказал очистить его от всех следов присутствия Пауков Варпа, из Храма Огненных Драконов прибыл отряд Воинов Аспекта, чтобы очистить пространство своим священным огнём. Экзарх Фуэрган мгновение колебался, прежде чем согласился исполнить просьбу, обдумывая последствия ритуального очищения для Договора Руля Азурия. Он был прекрасно осведомлён о том, что Эйнгил уже нарушила соглашение, но он также знал, что другие экзархи оставались едины в свое неприятии бесцеремонных действий Пауков Варпа. Он не хотел следовать её примеру.

В итоге Фуэрган решил, что очищение было просто церемониальной обязанностью, а не политическим вмешательством, и чувствовал себя вынужденным предоставить очищающий огонь своего Аспекта как наиболее благоприятный способ очистить самое священное место на Каэлоре. Было лучше, что Огненные Драконы сделали это должным образом, чем позволить Стражам Тейрту всё испортить. Тот факт, что очищение представляло собой главным образом разрушение тонких, старинных призрачных сетей, которые с давних пор пронизывали полумрак святыни, было случайностью или чем-то вроде этого, сказал он себе.

Хранителей, которых убила Эйнгил, заменили новички из школы святыни, и группа из шести облачённых в мантии с капюшонами эльдар стояла перед знаменитым Четырёхгранным Алтарём в конце главного прохода. Натренированная неподвижность делала их лишь немногим менее похожими на прекрасные статуи, пока они ожидали, когда Айден и его свита проследуют вдоль прохода.

Жоган Каэлора важно шагнул в проход, держа перед собой подобно слезе Иши горящий бледным светом драгоценный камень души Йзульт. С одной стороны его сопровождал Экзарх Яростных Мстителей Лэйргнен, который прибыл, чтобы отдать последний долг уважения погибшей дочери мести, а с другой стороны шла Ориана, которая несла своего сына, словно подношение богам. Позади них несли оболочку Йзульт, которая лежала на той же самой платформе антигравитационных носилок, на которых её в спешке увезли из Прохода Улы. Это было простое и грубое устройство, с отметинами и царапинами, оставшимися после долгого использования, его края окаймляли капли пролитой крови, и оно вряд ли подходило для возвышенной церемонии в Святыне Флюир-герна.

Позади носилок следовал почётный караул Йзульт. Несмотря на обожжённые и поцарапанные боевые доспехи, поверх их плеч были почтительно наброшены плащи. Ни у кого не было возможности переодеться в церемониальную одежду. Айден был настолько рассержен похищением ясновидца и так убит горем из-за перехода Йзульт, что он направился прямо в святыню, как только парад победы достиг Площади Ваула.

Из-за его неподобающей поспешности у Нэвир не было возможности присоединиться к кортежу и, таким образом, ни один из них не присутствовал. В отличие от положения дел во время Церемонии Перехода Владычицы Айони, Айден даже не остановился, чтобы подумать о политических последствиях такого неуважения.

В конце, позади процессии шёл Морфрэн. Он припадал на простреленную сюрикеном ногу, изо всех сил стараясь не отставать от других, отметина от руки отца на его лице всё ещё оставалась свежей и красной.

В тишине Айден поднялся по ступеням к Четырёхгранному Алтарю и опустился на колени. Его сопровождали четыре хранителя святыни, по два с каждой стороны, тихо напевая могущественные заклинания, чтобы очистить его путь и подготовить Флюир-герн к переходу Йзульт. Просто и сурово, без церемоний, как это следовало из его военного наследия, Айден поместил камень души Йзульт в небольшое отверстие в виде слезы на алтаре и склонился в почтительном поклоне последнего прощания. Он пробормотал клятву мести и затем медленно поднялся на ноги. Даже хранители святыни, казалось, были удивлены краткой и грубой церемонией его прощания, обычно Церемония Перехода такого прославленного эльдара могла занимать несколько часов, и не была столь стремительной. Она обязана быть церемонией прощания, ритуалом перехода как для тех, кто остаётся позади, так и для тех, кто уходит. Для Айдена это, казалось, было просто необходимой формальностью: дамашир Йзульт должна быть предана святыне Флюир-герна.

Повернувшись лицом к кортежу, он подал знак, чтобы хранители святыни спустились вниз со ступеней и оставили его стоять в одиночестве у алтаря. После этого он посмотрел в дальний конец прохода поверх голов экзарха, Орианы и почётного караула, поймал взгляд покрасневших глаз Морфрэна и заглянул в них с нескрываемым отвращением. Он всё ещё помнил восторженное возбуждение, которое его сын выказал, когда они находились в святыне в прошлый раз, и невольно подосадовал от мысли, что это был его собственный наследник. Что он сделал неправильно? Морфрэн всегда был таким развращённым и потворствующим своим прихотям тьюрейр-йугом, или он так изменился, когда Тейрту сделали Сентриум своим домом? За одно мгновение Айден осознал, что многое изменилось в Доме Тейрту, с тех пор как он пришёл ко двору, и не все эти изменения были к лучшему. Конечно, их жизнь стала богаче и комфортней. У них появилось больше времени для изысканных, художественных и чувственных занятий, которые доставляли удовольствие и служили отличительными признаками Нэвир на протяжении веков каэлорской истории, но они утратили дисциплину и строгость Пути Воина; он почувствовал, что они утекают сквозь пальцы, как талая вода. В этот миг откровения, он понял, что что-то вроде истерии таится и в его разуме. Ненормальная и неожиданно неукротимая жажда войны начинала пожирать его душу. У него ещё оставалось достаточно самообладания, но он чувствовал, что оно уменьшается, и он стал рефлексивен настолько, чтобы спросить себя, было ли осуществление его амбиций стать Жоганом ясновидца одновременно и началом его безумия?

— Сегодня мы стали свидетелями больших перемен на Каэлоре, подобно тем, каких мы не знали со славных и ужасных дней Династических Войн, — объявил он, его голос резонировал и разносился эхом по святыне и дальше на Площадь Ваула. Он не спускал своих застывших в ярости глаз с Морфрэна.

— Сегодня мы потеряли великого воина и сильную душу. Йзульт Тейрту-ан, дочь мщения, была безупречным и достойным эльдаром, подобно которому нам редко выпадало счастье встречать. Я сожалею. — Он сделал паузу, с негодованием глядя при всех на своего сына. — Я сожалею, что она принесла обет верности моему Дому, и что я не принял её в свою собственную династию, чтобы я смог назвать её своей наследницей. Несмотря на то, что сегодня была одержана великая победа Дома Тейрту и Сиятельного Двора Олипсина, от имени которого мы побеждаем пороки Каэлора, сегодня мы также потерпели поражение.

Он не был уверен, что смог выразить это. Тяжесть потери была больше, чем его способности оратора.

— Мы также лишились нашего ясновидца. — Он всегда считал, что простота подходит воинам лучшим образом, и хотя он знал, что Нэвир сочтут это вульгарным, других инструментов в его распоряжении не было.

Поскольку по кортежу и толпе снаружи прокатился шёпот сдерживаемого потрясения, Айден продолжил, практично пользуясь сложившейся ситуацией, в которой они теперь оказались.

— Сиятельный Ривалин, от имени которого я был назначен Жоганом Каэлора, не ушёл из этого мира, он просто был похищен из своего домена. Его увели насильно вероломные Пауки Варпа из домена Ансгар, — продолжал он, с обвинением глядя на Морфрэна. — Я клянусь вам, что вызволю его у негодяев, и что нечестивцы будут повержены моим клинком. В настоящее время, чтобы продемонстрировать нашу верность и преданность династии Ривалин и славному дому ясновидца, мы присвоим титул ясновидца нашему собственному наследнику, так чтобы мы могли продолжать идти в бой от его имени.

Ропот возмущения послышался снова, на сей раз он был громче и враждебней. В это же время глаза Морфрэна округлились от радостного изумления. Он едва мог поверить, как здорово всё устроилось. Он думал, что его отец был действительно взбешен тем, что он потерял ясновидца, но, оказалось, это было лишь уловкой для толпы, и что он должен быть вознаграждён величайшим из всех возможных призов. В конце концов, как, в самом деле, мог возражать Айден против устранения последней помехи неограниченной власти Тейрту на Каэлоре. Сначала они отделались от Кервина, а теперь и от старого Ахирна. Он оказал услугу своему отцу! Он начал проталкиваться вдоль прохода к алтарю сквозь почётный караул Йзульт, спотыкаясь и хромая на своём пути.

— В этой нерушимой Святыне Флюир-герна, во имя священного имени Сиятельного Ривалина, чьим законным представителем в Сентриуме я теперь являюсь, — объявил Айден, подавая знак хранителям святыни к действию. — Я сим присваиваю юному Тьюри титул и привилегии ясновидца, и клянусь служить ему в качестве Жогана так долго, сколько на это будет воля Азуриана.

Как и Нэвир, Айден знал, что не смог бы удерживать контроль над Каэлором без имени и символики Дома Ривалина на своей стороне. Один представитель этого Дома всегда должен быть покровителем Тейрту, подобно тому, как сам Ахирн был его покровителем во время Династических войн. Теперь, когда Кервин скончался, могло статься, что его собственный глупый и неуклюжий сын фактически открыл двери к трону перед Тьюри: Тейрту из династии Ривалин. Даже если он не сможет вернуть живого Ахирна, у Айдена должны оставаться карты, чтобы выиграть эту партию.

Морфрэн замер на своём пути и посмотрел вверх на тонкую, рассчитанную улыбку отца с оскорблённой ненавистью во взгляде. Тем временем волны слухов, молвы и тайн захлестнули Сентриум подобно наводнению.

Глава седьмая. Хукулин

СТОЯ У основания треснувших ступеней Храма Пауков и глядя вверх на сломанные серповидные двери, Хукулин ждал с дрожью в сердце. На его плече всё ещё висело израненное и шатающееся тело Силти, и вокруг них уже начинали собираться другие эльдары домена. По лесу быстро распространились слухи о прибытии ясновидца, и многие уже слышали о силе, которая сотрясла храм. На поляне перед обвалившимся храмом собрались десятки эльдар различных данир, и к ним постоянно продолжали присоединяться другие. Атмосфера была насыщена нетерпением, словно бы толпа знала, что должно было произойти что-то важное.

Как и другие, Хукулину в юности рассказывали истории о Призрачном Пауке — легендарном Ликосидае. Он знал мифы о фантастическом происхождении и пророчествах о появлении странного существа, но никогда по-настоящему не верил в них. Он всегда предпочитал доверять реальной, материальной силе своих ведьминых клинков. Он следовал за Бедвиром в бессчётное множество сражений без потребности в чём-либо мифическом или сверхъестественном, чтобы поддерживать его. Преданность лорду и его дому сама по себе была наградой, и поклясться в верности кому-то ещё было либо тщеславным заблуждением, либо трусостью. Верность была заслужена мужеством и делом, а не одним лишь видом сверкающего золотого доспеха. Молодой Силти заслужил своё место во главе дома в сражении со Стражами из Предела. Инфантильный Найс не выдержал испытания, и сейчас было не время гоняться за призраками, не зависимо от того чьими призраками они были.

Он до конца не знал, что произошло в святилище с сыном Бедвира, но он не собирался поклоняться вымышленному герою только из-за притягательной красоты легенды. Ему были нужны какие-то доказательства. Он ругал свою собственную слабость, когда осознал, что упал на колени после того как Найс занял своё место на троне. Это зрелище внушило ему благоговейный страх, но он не был одним из изнеженных Нэвир, которые будут любить до безумия только лишь из-за красоты или эмоционального резонанса легенды. Правда должна быть найдена на наконечнике меча, а не на выбитой долотом ремесленника мифической истории.

На толпу опустилось молчание, когда Найс и Эла вышли наружу из разрушенных дверей. Позади них из внутренних покоев храма появилась внушительная фигура экзарха Эйнгил, а рядом с ней, тяжело опираясь на посох, словно находясь в состоянии полного упадка сил, едва волочил ноги ясновидец. Словно во время триумфального выхода на театральную сцену четыре фигуры остановились на верхней ступени, купаясь во внимании публики перед ними.

Хукулин мог чувствовать желания собравшихся эльдар; они хотели верить, что эти дети были их спасителями. В воздухе витало отчаяние, родившееся за годы лишений, и новой тревоги, вызванной разрушением Храма Пауков и неожиданным прибытием ясновидца. Эмоции были накалены до предела, и они искали выход. Вспышка надежды до краёв заполнила поляну, смешиваясь с могущественной силой, которая стремилась захлестнуть все разумы. Это был тот вид крайнего возбуждения толпы, к которому были способны только эльдары, их чувства были настолько сильны, что они могли оказывать воздействие на материю мироздания. Принимая во внимание значительное количество сосредоточенных на одном и том же эльдарских душ, они могли изменить галактику, как они это однажды сделали во время Падения. Печально и одновременно к счастью, более не осталось достаточного количества детей Иши, способных вызывать изменения такого масштаба, хотя внутри Флюир-герна содержалась мощная сила для одного, кто мог совладать с этим.

Найс ничего не сказал, когда обвёл взглядом множество эльдар, которые собрались перед ступенями. В первый раз с того дня, когда его привезли из Сентриума после казни отца, он переступил порог серповидных дверей. Домен выглядел по-другому, но и его глаза также изменились.

Он шагнул вперёд, оставив Элу одну с Эйнгил и Ахирном, и медленно поставил свою бронированную ногу на первую ступень, ведущую вниз. Когда он сделал шаг, собравшаяся перед святыней толпа опустилась на колени. С поляны поднялась тихая, почти неслышная песнь, возносящаяся к святыне, подобно приливу, притягиваемому луной. Это был дух посвящения. Только Хукулин и Силти остались стоять на ногах, пристально глядя на внушающую страх золотую фигуру.

Игнорируя благоговение оставшихся в живых эльдар Ансгара, внимание Найса было немедленно привлечено к краям поляны. Он окинул серебристыми глазами внешнюю границу, словно со всех сторон увидел промелькнувшее движение. Едва различимый, отражённый блеск мелькнул из полумрака редкого леса, выдавая присутствие эльдар, которые предпочли бы остаться незамеченными. Из тени сверкнули блеск отполированного оружия и слабое сияние старой, но хорошо сохранившейся брони.

В течение долгой паузы никто не двигался. Верная толпа ждала знака или слова от своего мессии. Они просили этого, их разумы кричали в тишине, умоляя Найса сказать, что он пришёл, чтобы привести их к спасению. Найс не подал виду, что услышал их призыв, и не выказал никакого признака, что видит их преданность. Его глаза продолжали внимательно изучать лес, разыскивая признаки угрозы, которая скрывалась в тенях.

В тишине Силти с трудом оторвался от плеча Хукулина и поднялся на три ступени вверх к серповидным дверям, усердно избегая поднимать взгляд от своих ног. Он остановился, обильно поливая кровью ступени храма, из которого совсем недавно вышел в потрескавшейся и повреждённой броне. Контраст со сверкающим золотом героем мифов, стоящим на ступенях выше его, возможно, никогда не был столь разительным, и не в первый раз в сердце Силти вскипело негодование к избалованному сыну Бедвира. Повернувшись обратно к толпе, он изо всех сил старался сдерживать свои чувства.

— Смотрите сами и судите, — сказал он на грани слышимости. — Ясновидец вернул своё благословение Дому Ансгара, и наследник Бедвира оказался в храме своих предков. Некогда, не так давно, Владычица Скрытой Радости Айони сделала пророчество, которое спасло жизни Найса и Элы. Нам остаётся предположить, что это пророчество претворяется в жизнь.

Он замолчал, внезапно осознав, что что-то тут не так. Как пророчество Айони могло спасти Найса и Элу от мстительной ярости Айдена, если бы оно гласило о возвышении Ансгара под их руководством?

— Я преклоняю колени перед законным наследником, — продолжил он, откладывая мысль в сторону, словно она была устройством, установленным в его разуме, чтобы намеренно исказить его намерения.

Пока он говорил, он обернулся к храму, поднял свой взгляд вверх на золотой доспех, который величественно возвышался перед ним и вздрогнул, когда понял, что Найс даже не смотрел в его сторону. Словно Найс даже не замечал его. Он вглядывался вглубь леса как моряк, обозревающий горизонт.

По толпе пронёсся ропот, поскольку эльдары высоко оценили значение уступки Силти, отдававшего своё недавно завоёванное положение во главе дома младшему родственнику. Это был смелый и благородный поступок.

— Я не признаю этого вульгарного щенка! — Низкий голос прозвучал с уверенностью и вызовом. — Я не последую за этим юнцом только потому, что на нём столь красивый доспех! Он должен доказать, что достоин быть нашим лидером, как Лорд Силти уже сделал это, и как это сделал его отец до него. Мы не принадлежим к Дому Ривалина; наш дом опирается на силу и достоинство, а не на тщательно продуманные спектакли и ритуалы.

Найс медленно повернул голову, наконец оторвав взгляд от деревьев и переведя свои серебристые глаза на стоящую перед ним дерзкую и гордую фигуру Хукулина, эльдары вокруг него расступились, оставив его стоять одного в пустом круге.

Подобно внезапному снегопаду, на поляну упала тишина, окутав затаивших дыхание эльдар, когда толпа пыталась предугадать, почему был брошен этот вызов. Большинство из них знало Хукулина. Они знали, что он ничего не делал без серьёзной причины, и что его вызов имел какую-то цель. Он был воином чести. Дух недоверия быстро распространился по толпе, ведь если Хукулин имел какую-то причину, они не могли сказать, что он не прав.

Со своего места на ступенях Силти оглянулся, чтобы убедиться, что его слух не обманул его. Он не мог поверить, что Хукулин это сказал, особенно после того как он сам публично отказался от своих прав. Хукулин был с ним в святилище храма, когда произошёл метастаз. Он видел превращение Найса. В чём могла состоять его цель? Оставалось ли в действительности какое-то место для сомнений?

Его убьют, подумал Силти, словно такой исход был уже неизбежен. Спустя мгновение паники он быстро оглядел край поляны со своего возвышения, глядя поверх голов толпы, чтобы понять, был ли какой-нибудь способ вытащить благородного воина из этой ситуации. Там ничего не было, но в полумраке деревьев он увидел металлический блеск: это было оружие в умелых руках. Он прищурился, стараясь разобрать больше деталей, а затем понял, что эльдары, прячущиеся среди деревьев, носили изодранные в лохмотья одежды цветов Ансгара. Их были десятки. Возможно, более сотни скрывались в лесу вне поля зрения.

Что ты делаешь? — спросил он, быстро возвращая своё внимание к Хукулину. — Каким образом мы надеешься остаться в живых?

Если я останусь в живых, то в этом не будет никакого значения. Если я умру, я покажу Ансгару как жить, — ответил Хукулин, его глаза сияли обещанием смерти.

Внезапно Найс спрыгнул с верха лестницы, переворачиваясь в медленном, закрученном сальто, когда он по дуге перелетел поверх ступеней и приземлился на поляну посреди быстро расступившихся эльдар. Он стоял лицом к лицу с Хукулином и отвесил ему короткий поклон, отдавая ветерану дань уважения из-за его возраста. На мгновение их глаза встретились, и Хукулин увидел ужас, который притаился в центре чёрных паутин в глазах Найса.

УДЕРЖИВАЯ ГОРИЗОНТАЛЬНО перед собой древний лютый меч, словно драгоценную реликвию, Айден стоял в середине центрального четырёхугольного двора Храма Яростных Мстителей. Внутри было темно, лишь слабый фиолетовый свет заливал пространство, и Айден вдыхал воздух, как засыхающее растение впитывает воду. Впервые за долгие годы он чувствовал себя так, словно был один в этом мире. Его нелепый сын вернулся во Дворец Ясновидца, а почётный караул покинул его в главных воротах храма, зная, что на Каэлоре есть не много мест более безопасных, чем Святыня Мщения.

Прекрасный клинок, не правда ли? — Мысли исходили словно бы из ниоткуда и одновременной отовсюду.

Айден улыбнулся, но он не обернулся и не посмотрел вокруг. Прошло уже много времени с тех пор, когда он зависел от милосердия Экзарха Лэйргнена, и в течение одного мгновения он наслаждался беспомощностью жертвы. У Лэйргнена был особый талант заставить склонить голову даже прославленных посетителей своего храма, в котором он был бесспорным хозяином, и Айден почувствовал свою собственную уязвимость подобно бодрящему порыву ледяного ветра. Это вызвало у него дрожь. Скучная, роскошная безопасность Сентриума уже почти заставила его забыть, что значит чувствовать страх смерти. Он почти забыл, что значит быть живым.

Это был подарок моему лучшему ученику.

— Это был поистине редкий подарок, квихан, — ответил Айден, обращаясь к своему бывшему наставнику как ученик.

Позади него раздался лёгкий, но отчётливый звук, и Айден понял, что Лэйргнен только что спрыгнул с одного из балконов, которые окружали внутреннюю поверхность полого шпиля над площадью. Это было одно из его типичных приветствий, и оно всегда производило впечатление.

Много времени прошло с тех пор, как ты удостаивал посещением эти стены.

— Я пришёл, чтобы возвратить тебе этот клинок, — продолжил Айден, поворачиваясь лицом к экзарху. — Лютый меч — символ вашего Аспекта, и он должен быть здесь, с вами.

Лэйргнен молча протянул руку и взял у Айдена меч, глядя на него с любовью, словно это был потерянный ребёнок.

Я благодарен, что ты совершил эту поездку в такое время, как сейчас, чтобы возвратить меч. — В тоне экзарха сквозило недоверие. У него не было причин опасаться этого Жогана, и его прямая манера говорить была лишь самую малость окрашена формальной почтительностью.

Это прекрасный клинок, — признал он, словно объясняя мотивы Айдена. — Он когда-то принадлежал твоему отцу, Айден, утверждают, что он содержит душу Нэмзара, одного из вождей Диких Наездников Сейм-Ханна, захваченного во время Войн кораблей. Несомненно, он обладает неукротимой яростью такого дикого воина, и ему требуется владелец, обладающий исключительной дисциплиной и умением. В любом случае я рад иметь напоминание о моей потерянной Йзульт. Признаюсь, я наделся, что в назначенное время она вернётся к Мстителям. Она могла бы стать грозным и справедливым Экзархом Каина, но Владычица Айони предупредила меня, что этого не произойдёт.

— Я приехал сюда не только, чтобы возвратить меч, квихан, — признался Айден более резко, чем ему бы хотелось. — Я приехал сюда, чтобы попросить твоей помощи.

Ты хочешь, чтобы Мстители сражались на твоей стороне. Ты хочешь, чтобы мы обратили наше мщение против Ансгара и против Пауков Варпа в их пределах. — Лэйргнен поднял взгляд от меча и уставился на Айдена. — Твои мысли открыты, мой лорд. Ты всегда был эмоциональным воином, Айден; в этом состоит и твоя самая пьянящая сила, и твоя наиболее огорчающая слабость. Это делает тебя могучим воином в сражении, но оно также делает тебя предсказуемым.

— Они должны заплатить за то, что сделали, квихан. В данном случае ты не можешь отрицать значимость или силу мщения. Меня учили использовать её в этом самом зале. Они оскорбили Тейрту, и они оскорбили Каэлор, а я — Победитель Порока. Также они лишили нас звезды во тьме нынешних времён, и мы должны отомстить за уход Йзульт.

Она приходила ко мне перед кончиной, — медленно ответил Лэйргнен, словно не слыша слова Айдена. — И она просила, чтобы я нарушил соглашение и встал рядом с ней на твоей стороне. Я отказал, Айден. Имеются куда большие проблемы, чем рок Йзульт или Дома Тейрту в этой истории, и роль Соглашения Шлема Азуриа должна быть сыграна на Каэлоре в будущем. Разве ты не видишь, что происходит в Сентриуме? Ты был настолько одержим местью и делами поверженного Дома Ансгар, что не обратил внимания на то, что происходит прямо под твоим носом? Разве ты не замечаешь потрескивающую энергию Вихря, бегущую по венам Каэлора? Искусственный мир находится в опасности, Айден Тейрту, Жоган Двора Ривалина. Есть грешники, которых нужно одолеть, и ты должен набраться решимости и увидеть, что произошло.

— Ты поддержишь меня или нет, Экзарх Лэйргнен? — спросил Айден прямо.

Он не нуждался, чтобы этот Экзарх Каина читал ему лекцию. Было достаточно того, что он был вынужден терпеть перешёптывания и двуличную критику Нэвир. Владыкой Сентриума был он, а не они. Он был Жоганом.

— Я не прошу, чтобы вы пошли на войну с Домом Тейрту, так как я знаю, что вы поклялись не делать этого, несмотря на предательство Эйнгил. Я прошу только помощь, чтобы совершить набег, отомстить за убийство Йзульт и вернуть ясновидца. Обе цели достойные Мстителей, квихан.

Ты не намереваешься захватывать домены Ансгар?

Айден сжал зубы.

— Я понимаю, что ты был бы не в состоянии принять участие в такой акции, экзарх, и я не прошу тебя об этом.

Ты не ответил на мой вопрос, лорд Айден.

— Ты не хочешь, чтобы я отвечал на твой вопрос, Лэйргнен! Ты хочешь отомстить за смерть своей ученицы, и то, что я сказал, поможет тебе сделать это с чистой совестью, не нарушая соглашение. Если в то же самое время идиот Морфрэн решить начать вторжение, это будет просто печальным совпадением, вызванным неуклюжим дураком. Я прошу лишь об ударе мести, а не поддержки в политической войне. Что мы совершаем в неведении, то мы делаем без греха, — улыбнулся Айден.

Ты совсем стал политиком с тех пор, как переселился в Сентриум, Айден, — кивнул экзарх. — У тебя будут Мстители.

В ОТСУТСТВИЕ ясновидца Морфрэн сидел за столом на его месте. Его забинтованная больная нога опиралась на край стола, производя впечатление расслабленности, а не боли. В его руке был почти пустой графин с Эдрисианом, который, несомненно, помог облегчить страдания его раздробленной конечности, которые он нанёс сам себе. Напротив него сидела восхитительная Синния, одетая в изысканное платье из шифона красного цвета сестёр Ютран. Она держалась свободно и без чувства неловкости. Рядом с ней сидел статный Селиддон Оссиан, чьи великолепные одежды и золотые глаза заставляли других думать о роскоши всякий раз, когда они смотрели на него. Каждый из них в первый раз был высоко в башне в палатах ясновидца без Ахирна, тяжело волочащего ноги рядом со своим посохом, достающего напитки и удостоверяющегося, что его гостям комфортно.

— Я не могу поверить, что ты выстрелил себе в ногу! — смеялась Синния, откидываясь назад в кресле, словно это был диван. — Это было настолько ясно. Даже этот сдержанный ханжа Уйшнех видел тебя насквозь!

— Мне больно, — стонал Морфрэн, словно напрашиваясь на некое сочувствие.

— Поделом тебе, неповоротливый тьюрейр-йуг, — возразил Селиддон.

— Возможно, я должен был выстрелить в тебя? — засмеялся Морфрэн, осушая графин, а затем швырнул его через стол в Селиддона.

— Зачем тебе было надо стрелять в кого-либо? — спросила Синния. — Ты действительно думал, что Айден поверит, будто бы ты боролся с Пауками Варпа, и что они выстрелили тебе в ногу, когда ты стоял между ними и Ахирном?

— Имеет ли значение, чему он верит? — ответил Морфрэн. — В любом случае для него уже почти слишком поздно, чтобы что-то изменить.

— Почти, но не совсем, — сказала Синния, становясь внезапно серьёзной. Она наклонилась вперёд над столом. — Пророчество ещё не свершилось. Мы должны сохранять бдительность, иначе всё будет потеряно.

Она обвела комнату расслабленной рукой, указывая на то, что она имела в виду.

Остальные замолчали, как если бы внезапно осознали важность ситуации, а Синния поднялась на ноги. Она провела рукой по поверхности стола, стряхивая с него бокалы и пустые графины, которые зазвенели по полу и разбились в лужицах дымящейся жидкости. После этого она забралась на стол и села со скрещенными ногами в середину, разложив свои одежды вокруг себя в несоответствующем приличиям виде.

Закрыв глаза и переплетя пальцы на коленях, провидица Ютран завела шепчущее, усиливающееся песнопение, которое быстро наполнило палату трепещущим вибрациями. Остальные посмотрели вверх на потолок, где в сиянии начало появляться, словно написанное маслом, изображение. Вначале оно было размытым, но быстро приобрело плотность и завершённость, открывая вид звёздных глубин космоса, в которых плавала массивная конструкция Каэлора. Звёзды сдвинулись в сложном параллаксе, показывая движение гигантского искусственного мира, но в характере этого движения было что-то странное, как если бы путь Каэлора был каким-то образом закрученным или искривлённым. Звёзды, казалось, двигались по пологой дуге, словно искусственный мир мало-помалу закручивался по широкой спирали.

Когда сцена сдвинулась, картину окаймила грань пурпурного цвета. Она становилась всё более яркой и насыщенной, когда обширное, клубящееся облако энергии варпа подобно крови выступило в центре картины. Его подчёркивали глубокие раны, светящиеся тёмным светом, и яркие болезненные шрамы, которые, казалось, закручивались и сгущались в вызывающие тошноту хаотические узоры. На границах огромного варп-шторма ледяная материя космоса реального мира, казалось, скручивалась и кровоточила, словно пустоту глубокого космоса затягивало в кипящий водоворот.

Морфрэн посмотрел внутрь движущейся картины и широко улыбнулся.

— Осталось не слишком много, — сказал он, в волнении с трудом проглатывая воздушный пузырь, когда говорил. — Мы почти там.

— Ты уверен, что это сработает, Морфрэн? — спросил Селиддон.

Вид вихря заставил его вдруг усомниться в их плане. Это не было похоже на небеса чувственных и изысканных удовольствий, которые были ему обещаны. Это было похоже на ад.

Синния задохнулась от внезапного волнения и открыла глаза, которые от концентрации горели кроваво красным цветом.

— Это сработает, Селиддон Оссиан. Мы заключили соглашение, и оно будет исполнено. — При этом её голос стал необычно резким, словно бы вообще не принадлежал Синнии. Он звучал так, как если бы что-то говорило через неё. — Всё идёт в верном направлении, и скоро будет много душ, чтобы утолить нашу жажду.

Морфрэн усмехнулся от такой перспективы, но по его телу прошла невольная дрожь, словно бы сама его плоть восставала против окончательного упадка его разума. В течение короткого момента он пристально разглядывал невозмутимую демоническую фигуру Синнии, мысленно прикасаясь к её коже, которая проглядывала из-под её шифонового платья, а затем поднял взгляд на крутящийся вихрь. Он не мог поверить, что Каэлор подошёл так близко к этому кипящему котлу варпа без какого-либо предупреждения или сопротивления. Ведь сыны Азуриана потратили все эти долгие века, начиная с Падения, в попытке избежать похотливых прикосновений Великого Врага, а теперь Каэлор оказался балансирующим на самом краю жаждущей преисподней. Словно бы Ясновидец Ривалин сам подстроил это, потворствовал или, как минимум, позволил этому случиться.

В глубине души Морфрэн даже задавался вопросом, а не создали ли этот крутящийся ураган потакающие свои страстям души Нэвир, как проявление их совокупной развращённости. Эта мысль была настолько восхитительной, что заставила его поёжиться на своём кресле. Синния моргнула, закрыла пылающие глаза, а когда снова открыла, они имели свой обычный чистый зелёный цвет.

— Нам только надо ещё несколько душ, — сказала она, ложась на спину вдоль стола между ними обоими, словно была физически истощена от потусторонних и загадочных усилий. Она вздохнула, чувствуя последние покалывания удовольствия, дыхание которого ощущалось на её фарфоровой коже под невесомыми одеждами.

ВОЗВРАТИВ НАЙСУ его поклон, Хукулин резко взмахнул ведьмиными клинками над своими плечами и легко покрутил их в руках, играя плечами и разогревая мышцы. Тем временем толпа эльдар перед Храмом Пауков отодвинулась назад от дуэлянтов, оставляя широкий просвет в качестве арены для боя.

Без дальнейших церемоний Хукулин бросился вперёд, на бегу выписывая своими клинками восьмёрки. За пару шагов до Найса он выставил оружие вперёд и сделал выпад, устремляясь к противнику, словно брошенное копьё.

Для Найса это выглядело как в замедленном движении. Он видел, как старый воин мчался к нему, а затем всю свою энергию вложил в смертельный бросок, но он наблюдал за этим без интереса, как если бы его это совершенно не касалось. За момент до того, как острия клинков Хукулина должны были проткнуть его броню, он отступил в сторону, тогда как его противник продолжил двигаться по инерции мимо, споткнулся и упал вперёд. Это было смешно.

Он наблюдал, как Хукулин поднялся на ноги и снова бросился в атаку, с силой выписывая сверкающими ведьмиными клинками сложные фигуры, одновременно нанося рубящие удары по диагонали сверху вниз, с выражением крайней ярости на его лице.

В этот раз Найс наблюдал за ним с большей долей любопытства. Вид этой атаки был оригинальным и интересным, и он видел страсть, рвущуюся наружу из Хукулина, но в ней не было никакой злобы, и Найс не чувствовал опасности. Он отступил на шаг назад, позволив клинкам просвистеть мимо его лица, отколов небольшие фрагменты от его маски, и насмешливо наклонил голову в сторону.

Хукулин ускорил своё движение, закручивая сверкающие клинки во всё более и более неистовые и стремительные фигуры, нарезая воздух вокруг невероятно быстрой фигуры Найса, который просто отступал в сторону всякий раз, словно выпады Хукулина не производили на него никакого впечатления.

Это приводило в бешенство. Найс даже не отбил ни одного выпада, не говоря уже о контратаке. Он только уклонялся от всех ударов Хукулина, словно хотел совсем избежать сражения. На мгновение Хукулин усомнился, считает ли сын Бедвира его достойным противником. Он просто насмехается над ним?

Это не имело значения. Значение имело лишь то, что он посвятил свою жизнь на благо Дома Ансгара. Если Найс действительно был Призрачным Пауком из легенды, тогда Хукулин охотно отдаст свою жизнь, чтобы доказать это тем, кто усомнится в этом. Ансгару понадобятся все его силы, если он когда-либо снова бросит вызов Тейрту, и эта сила никогда бы не смогла быть собрана, если останутся сомнения относительно лидера дома. Даже Силти оказалось недостаточно, чтобы заставить воинов покинуть свои убежища в лесах.

Если бы он не был Ликосидаем, то Хукулин бы уничтожил его и спас Ансгар от судьбы идти в безнадёжный бой за претендентом на трон. Если бы он убил Найса, сына Бедвира, то он сделал бы это на благо Ансгара, хотя он знал, что дом никогда бы не простил ему этого.

Так или иначе, жизнь Хукулина была закончена, но он давно выбрал смерть. Он выбрал её, увидев обвинение в глазах Бедвира, когда он умер на Площади Ваула. Он выбрал её в Проходе Улы, когда бросился в битву с одними клинками, но его обманули, лишив искупления благородной смерти. Или, возможно, его пощадили для того, чтобы он мог умереть лишний раз доказав преданность Бедвиру. Он уже был мёртв, и смерть больше не содержала для него тайн или страхов.

Он сделал выпад правой рукой, а затем развернулся назад вокруг своего левого бока, стараясь предугадать манёвр уклонения Найса, но оба выпада не достигли цели, поскольку золотой доспех легко увернулся от ударов.

— Сражайся со мной! — завопил Хукулин, когда понял, что Найс даже не вытащил оружия. — Не выставляй меня на посмешище!

По крайней мере, он думал, что достоин почётной и честной кончины, а не смерти неуклюжего дурака.

«Я заслуживаю большего, чем эта насмешка,» — думал он, когда бросился вниз и замахнулся обоими клинками параллельно ногам Найса.

Следующие несколько мгновений для Хукулина прошли, словно в замедленном темпе. Он увидел, как золотые сапоги доспеха Найса поднялись в воздух в прыжке, приземляясь прямо на его качающиеся ведьмины клинки. Он наблюдал, как тело Найса приближается с невероятной скоростью, с хрустом опускается подошвами сапог на плоские стороны обоих его мечей, и выхватывает их из его рук. Автоматически Хукулин прыгнул вперёд, всем телом устремившись на золотого воина перед собой. На этот раз даже Найс не смог достаточно быстро уклониться, чтобы избежать столкновения, и Хукулин со всей силы врезался в него.

Найс даже не шелохнулся. Он был на целую голову ниже, чем старый страж, который врезался в него, но с тем же успехом Хукулин мог протаранить неподвижный столб. Он с треском ударился о живот Найса и обхватил руками его за пояс, стараясь повалить юношу на землю, но это было бесполезно.

В свою очередь Найс протянул руки и захватил Хукулина за шею, откидывая Стража прочь от себя, и со щелчком сломал его мощную шею, как соломинку. Это было почти не намеренно.

Мгновение Найс стоял прямо с вытянутой рукой, с которой, словно тряпичная кукла, свисал обмякший Хукулин. Он посмотрел на меркнущий свет в глазах Хукулина и увидел в них вспышку ответной благодарности. Его собственные покрытые чёрной паутиной серебристые глаза смотрели безучастно и без понимания произошедшего, а затем он бросил мёртвого Стража Ансгара бесформенной кучей у своих ног.

Над всей поляной перед храмом повисла тишина, когда собравшиеся эльдары пытались понять то, что произошло.

Хукулин Ансгар-ан лежал мёртвый у ног наследника Ансгара, который отвернулся от самого преданного воина своего отца, словно бы он был ничем. Казалось, внутри этой величественной золотой фигуры не было никаких чувств, ни раскаяния, ни боли, ни гнева и ни сострадания. Что это могло значить?

Когда Найс поднялся на первые несколько ступеней, проследовав мимо потрясённого Силти, и направился обратно к испуганному ясновидцу и маленькой Эле, по спокойному лицу которой бежали слёзы, он внезапно остановился. Он увидел, что экзарх отвернулась и шагнула назад через ворота внутрь разрушающегося храма. Но было что-то ещё. Он медленно возвратился к толпе и обвёл взглядом открытое пространство, внимательно исследуя линию деревьев, словно сканируя их взглядом.

На дальней стороне поляны послышался шорох листвы, и появилась одинокая фигура. Она стояла прямо и гордо на краю между лесом и поляной. В одной руке она держала длинную винтовку следопыта, в то время как вторая рука лежала на рукояти пистолета в кобуре, которая висела на ремне сбоку от её груди. Фигура была покрыта длинной мантией с опущенным капюшоном, которая когда-то, вероятно, была роскошным плащом тёмно-синего цвета, вышитым серебристой нитью, но теперь материал был грязным и рваным, словно его не зашивали или не меняли долгие годы.

Спустя мгновение примерно в четверти расстояния от изгибающейся линии леса появилась ещё одна так же одетая фигура. Обеими руками она держала меч палач с длинным клинком, поместив его диагонально поперёк своей груди. Тогда как плащ и одежда эльдара были в плохом состоянии, элегантный клинок палача сиял безукоризненным блеском, словно его точили и полировали каждый день.

Затем ещё одна фигура выступила из листвы, на сей раз с большой сюрикен-катапультой, которую она держала, обхватив обеими руками. Затем другая, с богато украшенной огненной пикой, и ещё одна с чем-то походим на поющее копьё. Затем ещё и ещё, пока их не стало шестьдесят или семьдесят эльдарских воинов, которые выстроились серпом перед Храмом Пауков Варпа.

Словно по единому, но невидимому сигналу более дюжины воинов, которые были скрыты среди толпы, собравшейся ранее, сбросили свои рваные, блёклые и бесцветные плащи, чтобы открыть синеву Ансгара, и вышли, чтобы присоединиться к своим собратьям у линии леса.

Более сотни Стражей Ансгара, как один перекинули когда-то великолепные тёмно-синие плащи через одно плечо и опустились на одно колено, ударяя кулаками в землю в знак уважения и преданности своему новому лидеру.

Найс стоял на ступенях храма, рядом с Силти, глаза которого расширились в изумлении от количества Стражей, которым удалось выжить в лесной зоне на протяжении всех этих лет. Затем его глаза снова сузились, поскольку он осознал, что они оставались в убежище, когда он пытался собрать силы для похода на Тейрту всего несколько дней назад. Они вышли ради Найса и его золотой брони. Они вышли из-за Хукулина, но они ничего не предложили ему.

Не произнося ни слова, Найс быстро обвёл взглядом коленопреклонённых воинов, словно в знак признательности. Затем он снова развернулся и пошёл по ступеням храма, легко пройдя мимо Ахирна и Элы, и скрылся из вида внутри, оставив толпу и Стражей в неопределённости относительно того, куда им следует направиться.

Глава восьмая. Эйнгил

СОБРАНИЕ ЭКЗАРХОВ не проходило уже с незапамятных времён. Много лет назад Храмы Аспектов пришли к соглашению, что их мощь нельзя использовать для достижения политических целей на Каэлоре. Они были полностью осведомлены, что тот или иной храм имели полную власть на других искусственных мирах, и что некоторыми самыми могущественными из величественных кораблей, такими как легендарный Биель-Тан, управляли советы воинов, в которых заседали вместе все экзархи. На Каэлоре это было сознательным решением, возвращением к мирным дням после ужасных Войн кораблей, которые и так едва не раскололи весь мир на две части. Гоури Сияющий созвал Собрание, вызвав каждого экзарха в палаты Олипсина, и представил перед их взорами потери Каэлора.

Войны кораблей продвинули Храмы Аспекта и великие дома из внешних пределов в центр могущества, жизнь и безопасность всего Каэлора зависела от их воли. Они накопили обширные ресурсы, истощая материальные и экстрасенсорные запасы искусственного мира, чтобы создать как можно большие и лучшие армии. В конце Войн кораблей, когда Сейм-Ханн был окончательно отброшен, а Каэлор сорвался в свободное падение сквозь необъятность глубокого космоса, экзархи и патриархи домов оказались балансирующими на краю гражданской войны. У них были великолепные армии, готовые к действию и ждущие от них лишь единого слова. Они ждали, готовые выпустить на волю свою жажду крови против любого врага, на которого укажут их лидеры. Годы боевой готовности и постоянного сражения глубоко укоренили дыхание Каина в душах многих каэлорцев, поддерживавшее в них огонь и жажду битвы.

Судьба Каэлора балансировала на лезвии ножа. Достаточно было лёгкого толчка в этом направлении, и корабль-мир существовал бы в состоянии вечной войны, как если бы смешались воинственность Биель-Тана с яростными внутренними конфликтами Сейм-Ханна. Толчок в другую сторону привёл бы пути будущего к эрам мира и процветания. Для первого Ясновидца из династии Ривалин этот выбор казался столь же очевидным, как выбор между жизнью и смертью. Он выбрал жизнь.

Гоури Сияющий призвал Экзархов Каина на рассыпающиеся останки Олипсина и попросил, чтобы они принесли присягу династии Ривалин в его лице и поклялись поддерживать мир на Каэлоре. Он составил Соглашение Шлема Азуриа, и проследил, чтобы каждый экзарх возложил руки на шлем и произнёс клятву никогда не вмешиваться в политические дела искусственного мира. Это было гарантией на будущее, и благодаря этой клятве, будущее казалось обеспеченным.

В тот же день раздробленные, потрескавшиеся и опустошённые развалины Каэлора были доверены рукам Ривалина. Те, кто, возможно, выступал против будущего, остались в стороне и позволили этому произойти, то ли измученные войной, то ли просто были слепы и не видели возможных последствий того, что было сделано. Каэлор стал наследственным владением, которое управляется единственной династией во имя мира и процветания. Все главные претенденты на власть были связаны по рукам и ногам своими собственными клятвами, а также заботой о самом выживании искусственного мира, на котором они жили.

Почва для упадка была приготовлена так же, как и для мира.

Когда Эйнгил медитировала в святилище своего Храма Паука, посылая призыв созвать второе Собрание Экзархов, она не могла не задаться вопросом, послужило ли на пользу Каэлору то, что они отказались от власти много столетий тому назад. Она была там. Она принесла свою клятву вместе с другими. Она была одной из тех, кто высказался в защиту видения сиятельного ясновидца. Она была одним из первых экзархов, кто будет бороться свободным от ярости, навязанной голосом Каина, который бился в её разуме в течение предыдущих лет беспрестанных сражений, руководя ею, словно она была одним аспектом самого бога войны. Она была одной из первых, кто осознал, что Путь Эльдара не состоял только из войны, так же как и Путь Воина не ограничивался лишь одним Путём Паука Варпа. Он нуждался в изменении и упорядоченных циклах Айнио, как и предсказывали после Падения Азурмен и Рыцари Эльдар. Редкая дамашир была способна неизменно выдержать единственный данир, всегда придерживаясь его в качестве Следующего одним Путём. Дамашир-душа эльдара не была предназначена или подготовлена для вечной войны. Для роста и процветания ей был нужен мир. Эльдары были странствующим народом. Они должны были двигаться от данир к данир, как диктовали потребности их душ. Даже Экзархи Каина должны были видеть это в тех, кого они были поставлены охранять.

Также как душа эльдара не может жить в состоянии вечной войны, задумчиво размышляла Эйнгил, таким же образом она не может жить и в состоянии вечного мира. Из склонности к крайностям, которая была особенностью эльдарского характера, вытекало, что единственным стабильным состоянием, которое могло быть благотворным, являлось постоянное изменение. Опасности таились в любых крайностях. Для эльдар крайняя привязанность к любому занятию могла привести к будущему, которое было хуже смерти.

Когда экзарх нашёптывала свой призыв, проталкивая свои мысли сквозь мириады линий связи бесконечного цикла в поисках других экзархов, часть её разума блуждала в другом месте. Перед мысленным взором она удерживала неясное изображение космоса, словно смотрела глазами кого-то другого. Кто-то где-то на Каэлоре контролировал курс корабля-мира в космосе.

Изображение было тусклым и ужасным, пронизанным штормами ша‘эйль и клубящимися облаками варпа. Каэлор двигался по краю вихря, но Эйнгил это не удивило. Она уже видела столь тесное соседство в течение многих лет. Этот процесс был долгим и медленным. Это случилось не из-за того, что после прыжка сквозь паутину Каэлор внезапно оказался так близко к этому ужасному катаклизму. Он был там на протяжении длительного времени, дольше, чем Эйнгил могла помнить. Возможно, он уже был там во времена Гоури Сияющего. Возможно, цинично думала экзарх, именно во время первого Собрания вихрь впервые появился на видимом расстоянии, незаметный для не желающих ничего видеть глаз каэлорцев.

Другие тоже должны были видеть его. Экзархи и их колдуны должны были это знать, также как она, но Шлем Азуриа не позволял им вмешиваться в указания ясновидца в Олипсине. Несомненно, провидицы Ютран видели его? Они должны были видеть его даже лучше, чем она, так почему же они ничего не сделали? Ничего так и не было сделано?

Учитывая необычные пространственные и временные свойства варпа, Эйнгил часто задалась вопросом, было ли возможно измерить истинное расстояние от искусственного мира до смертельного шторма снаружи. Хотя частично он был в реальном пространстве, однако большая часть вихря просто не являлась реальной и не была материальной, это была просто грубая проекция варпа, вытекающего и просачивающегося в реальное пространство в результате жуткого осмотического процесса. Варп просачивался, а затем выливался в видимые измерения сквозь постоянно расширяющиеся отверстия в ткани пространства и времени. Он бился и бушевал, стараясь отыскать себе проход, но должна быть причина тому, почему он оказался так близко к искусственному миру. С каждым толчком Эйнгил задавалась вопросом, была ли для этого и внутренняя причина.

Случайное стечение обстоятельств были древними и запрещёнными словами на Каэлоре. Эльдары уже переросли его века тому назад.

Так как расстояние было трудно оценить, Эйнгил много лет назад поняла, что она не может быть уверенной в том, что сам Каэлор медленно приближается к далекому вихрю или маленький разлом в пространстве-времени перед ним постепенно превращается в адскую бурю, которая бушует вне досягаемости. Было ли так, что это не Каэлор постоянно приближался к удалённому ужасу, а скорее наоборот, ужас сам постепенно создавался на его пороге и всякий раз следовал за кораблём-миром в его попытках сбежать?

В любом случае каждый вариант содержал ужасные последствия, Эйнгил казалось ясным, что уже пришло время вмешаться. Экзархи больше не могли оставаться в стороне, прячась за своими устаревшими клятвами, и ничего не делать. Они уже проглядели возвышение великих домов во внешних пределах. Они видели, что на окраинах Каэлора воцарились бедность и озлобленность, так как сияние Гоури всё больше и больше сосредотачивалось в одном только в Сентриуме, оставляя внешние пределы ни с чем. Они наблюдали, как героические воины Тейрту и Ансгара поднялись против несправедливости феодальной наследственной системы и принесли сражение в вечный мир, который был запланирован Ривалином, неизбежно сохраняя некий баланс в душе Каэлора.

Искусственный мир изменился, и Эйнгил могла видеть, что нынешняя ситуация напоминала разорённое войной время и неустойчивое состояние, которое было в конце Войн кораблей. Точно также как душа эльдара, дух Каэлора испытывал циклические движения, вне зависимости от того, что пытался сделать Олипсин, чтобы предотвратить это. Он не мог существовать в состоянии вечного мира; оно было таким же сильным отклонением от нормы, как и вечная война. Постоянно могли продолжаться лишь сменяющиеся циклы.

Так как это происходило на протяжении всех прошедших эпох, Каэлор снова балансировал на лезвии ножа, колеблясь на краю своего собственного уничтожения. Экзархи больше не могли притворяться, что они не имеют никакого влияния на пути, которые выберет искусственный мир, чтобы двигаться в будущее. Однако также как ранее души каэлорцев были столь пропитаны кровью, что им было трудно снова вернуться к миру, так сейчас они стали привычными к радостям мира, что им было бы трудно вновь броситься в объятья войны. Правление Нэвир настроило Каэлор против ценностей экзархов, и их последняя надежда была на военные дома из внешних пределов.

На Каэлор должна возвратиться война. Эльдары снова должны узнать, что значит истекать кровью.

Наконец разум Эйнгил отыскал местоположение последнего экзарха, Вэндри из Пикирующих Ястребов, и она направила свой призыв с просьбой встретиться в Храме Пауков Варпа для второго Собрания Экзархов.

ТАКУЮ СЦЕНУ в Сентриуме не видели со времён последних дней Династических войн, когда Айден Тейрту во главе своей армии прошёл вдоль Притока Багаррота и далее к вратам Дворца Ясновидца, чтобы потребовать своих почестей. С тех пор военное могущество Тейрту скорее декларировалось, чем подтверждалось на деле, поскольку Нэвир и другие эльдары Сентриума считали присутствие военных слишком оскорбительным и вызывающим отвращение. Кроме минимально необходимых сил для обеспечения безопасности, которых было достаточно, чтобы заглушить свою прогрессирующую паранойю, Айден пытался позволить жизни в Сентриуме продолжаться обычным чередом, даже если это означало отправку большей части его прославленной армии назад в области Тейрту.

Каэлор снова изменился, и Айден более не мог позволить себе роскошь потакать изнеженным правилам приличия Нэвир. Площадь Ваула была заполнена Стражами количеством в пять сотен или более. Повсюду сияли их изумрудные плащи и покрытая золотом броня, и над их головами гордо реяли знамёна. Боевые порядки усеивали Соколы, орудийные платформы, Гадюки и джетбайки. Имелось три танка Огненная призма и целая эскадрилья Волновых Змей. С одной стороны были построены печально известные Стражи душ Тейрту: подразделения Призрачных стражей, которые Айден создал в течение Династических войн, используя камни душ его самых лучших воинов, погибших в бою, чтобы снова вызвать их к жизни. Неорганические, искусственные конструкции в равной мере были великолепны и ужасны, когда они стояли с суровым, механическим спокойствием, ожидая приказов. На поле битвы они олицетворяли верную и неустрашимую решимость смерти.

С балкона во Дворце Ясновидца Айден осмотрел свою армию с гордостью, наполняющей его грудь. Это было похоже на возвращение домой. В этот момент, глядя на Сентриум, изобилующий тёмно-зелёными доспехами и блистающим золотом змея Тейрту, Айден чувствовал, что позабытое спокойствие возвращается в его душу. Мощь и военная угроза, которые олицетворяла его армия, были словно бальзам для его измученного разума. Он потратил слишком много сил, пытаясь подавить свои страсть к битве и жажду войны только для того, чтобы угодить ясновидцу и его отвратительным, изнеженным придворным. Он страдал долгие годы только для того, чтобы почувствовать себя низшим и варварским существом просто потому, что был очарован богатством и чувственной роскошью Олипсина. Ныне, глядя вниз на самые могущественные вооружённые силы, которые только видел Каэлор в мирное время, Айден вновь осознал, кем он был. Он снова понял, что мощь его меча была не более отвратительной, чем лживые политические махинации Нэвир. В самом деле, он видел, что его меч был более честен, более правдив и куда более действенным, чем морализаторство бессильных, избалованных дураков.

— Дети мои! — закричал он с балкона во весь голос, бросая вызов культуре Нэвир, которые считали грубой такую громкость слышимого звука.

Как один, пять сотен Стражей Тейрту круто развернулись и посмотрели вверх по направлению к балкону.

— Дети мои! Вы долго терпели бесславное забвение и безвестность. Там, где вы однажды разожгли пламя, которое увидели сами боги, вы после были скрыты под покровом предубеждения других, но довольно! Ныне вы снова вернулись к свету. Ваши мечи блистают, как око Каина и стремительный бросок змея Тейрту. Вы призваны, чтобы закалить свои души силой ваших тел. Ещё раз вы получили шанс жить: выбирайте смерть! В это мирное время вы были унижены. Вы не были вознаграждены, как вы того заслужили, за героические деяния во время Династических войн. Вместе мы поставили на колени врагов Тейрту, и мы захватили Сентриум в свою собственность. Сентриум пока что не принял нас. Вы всё ещё — гордая и славная армия Тейрту. Вы — моя армия!

Громкое, оглушительное приветствие прогремело из пятисот глоток, заставляя Площадь Ваула вздрогнуть, и Айден оскалил зубы в злобной усмешке при мысли о шокированных Нэвир на верхнем балконе дворца. Он подумал о жеманном возмущении ведьмы Синнии и о стыдливой, хрупкой матери нового ясновидца, Ориане. Более всего он думал об умилительно серьёзном Уйшнехе Эйнионе, который отказался собрать свою армию, чтобы встать рядом с Тейрту, как раньше они сражались во имя ясновидца.

— В этот день вы снова выступаете против старого врага. Сегодня мы идём против Ансгара! Они украли нашу победу и оскорбили наше положение, украдкой пробравшись в Сентриум и похитив ясновидца, после того как мы снизили нашу защиту в надежде на новый мир. Сегодня мы закончим войну, которую в нашем милосердии мы не довели до конца. Теперь мы закончим Династические войны!

Ещё один сильный приветственный клич вырвался у воинов на площади, грохочущий и резонирующий, словно звук мощного двигателя. Эльдары начали топать ногами и стучать оружием по земле, заставляя площадь пульсировать в неистовстве жизни и жажде смерти. В этот момент безумства врата Дворца Ясновидца с треском распахнулись, и на площади появился отряд воинов в сомкнутом строю. Они носили одежды Ривалина и над ними реяли двойные знамёна Дома Ясновидца и Дома Тейрту. Во главе отряда шёл Морфрэн, вышагивая с неловкой решимостью и прикладывая все усилия, чтобы имитировать непоколебимую харизму лидера. Стражи Тейрту расступились, чтобы пропустить сына и наследника Айдена во фронт армии. Несмотря на заразительную эйфорию, которая отзывалась эхом и пульсировала в возбуждённых дамашир собравшихся воинов, Айден ощутил лёгкую рябь сомнения, внезапно прошедшую по толпе. Разве он сделал недостаточно, чтобы возбудить в них неизменную страсть? Сколь многие из них имели бы вескую причину отвергнуть руководство его неуклюжего сына?

Волна неуверенности схлынула. Она разбилась потоком страсти и едва сдерживаемым неистовством, которое подавлялось в течение многих лет, и теперь слова Айдена дали ему выход. Ничто иное кроме смерти или поражения не отвратило бы теперь эту армию от её цели, с удовлетворением понял Айден. Даже его глупый сын не смог испортить этого, думал он, и если бы он действительно мог навредить, то был бы уже мёртв, так что будущее сулило только наилучший из возможных исходов. В то же время у Айдена была ещё одна битва.

ТОЛЬКО ЛЭЙРГНЕН из Аспекта Яростных Мстителей отказался откликнуться на призыв, однако это никого не удивило. Было хорошо известно, что Айден и многие из Тейрту проходили обучение в Храме Мщения и, хотя никто не отважился поставить под вопрос честность Лэйргнена, для него было бы почти немыслимым принять участие в собрании в текущих обстоятельствах. Эйнгил задолго до этого чётко обозначила свою позицию, и её положение, казалось, было противоположным позиции Мстителей почти по всем возможным направлениям.

Святилище Храма Паука оставалось окутанным полумраком, а яростно сияющие руны и символы на стенах скорее подчёркивали темноту, нежели уменьшали её, как и призрачные проекции семи экзархов, которые явились на собрание.

Что ты хочешь от нас, Эйнгил из варпа? — изображение Вэндри стояло рядом с его голографическим, украшенным крыльями и когтями, троном. — Пикирующие Ястребы вблизи видели постепенное снижение военного духа Нэвир. У нас всё меньше и меньше новобранцев из благородных семей. Только Эйнион сохраняет своё праведное служение. Наша численность уменьшается, и наша сила слабеет. Есть только один, кто может однажды сменить меня на Хищном Троне, но даже он пока что ещё не знает об этом возможном будущем.

Нэвир никогда не были воинами, Ястреб Вэндри, — ответило изображение Моренн-кар из Аспекта Воющих Баньши. Она не поднялась с древнего и великолепного Трона Бури, и по праву говорила с невольным презрением. — Они всегда рассматривали данир Каина как вульгарный и лишённый изысканности. Они столь же несведущи, как и слабы. Ты впустую тратишь на них время. Мы защищаем слёзы Иши, не их.

Воющая Моренн права, — согласился Фуэрган, резко поднимаясь с Пылающего Трона Огненных Драконов. Его изображение сияло ярче всех остальных, словно огонь его Аспекта придавал его дамашир-изображению необычную и особенную силу. Он стоял с чувством собственного достоинства и был горд тем, что когда-то имел дело со старыми Рыцарями эльдар. — Нэвир ослабили Каэлор и оставили его бессильным перед лицом зла, с которым мы должны столкнуться.

Положение даже хуже, чем это, — прошипела смутная и почти невидимая проекция Куарво, зловещего и мрачного Экзарха Тёмных Жнецов. Его изображение слегка сдвинулось, словно обозначая его присутствие, но его призрак был столь тонок, что было невозможно увидеть его отчётливо, и выглядел как колеблющееся масляное пятно. — Неумеренное потакание придворных своим прихотям и породило это зло. Блеск их нынешнего разложения делает будущее тёмным. — Он сделал паузу, зная, что другие могут не понять значения его слов. — Я здесь не единственный, кто видел этот вихрь снаружи. Это не случайное совпадение.

Ты думаешь, что видение Сияющего Гоури было ошибочно? — спросило сверкающее, серебряное очертание Андрасти, стройного и изящного Экзарха Сияющих Копий. — Ты считаешь, что для Каэлора было бы лучше, если бы он был ввергнут в ещё один век непрекращающихся войн?

Война — мой господин, смерть — моя госпожа, — произнёс Куарво.

Я полагаю, то, что произошло, привело нас к настоящему положению, и что это время мира и процветания только для самих Нэвир, ни для кого более, — со спокойной силой сказала Мойна из Жалящих Скорпионов, как если бы привыкла заставать других врасплох. — Каэлор никогда не предназначался для того, чтобы стать летающим дворцом наслаждений. Изначально корабль-мир был построен для того, чтобы сбежать от таких пороков. Каэлор двигается во мрак далёкого прошлого, не в будущее. Видение Гоури было не полным. Его осмысление было ошибочным.

А что с великими домами? Что с Айденом Тейрту? Разве не он подтолкнул Каэлор ещё ближе к краю? — сказала Эйнгил со своего трона, сидя рядом с пустыми тронами Ликосидая и Колдуна Араконида. — Мы должны были противостоять ему раньше, чтобы защитить Ансгар. Если бы Бедвир остался жив, на искусственном мире сохранился бы баланс. Айден слишком слаб. Он был опьянён Олипсином. Теперь дела обстоят ещё хуже.

Крайности порождают крайности, — мысли Куарво текли как масло. — Ты говоришь о своём любимце Ликосидае? Призрачном Пауке? Ты возлагаешь ответственность за его метастаз на правление Тейрту?

Жоган подготовил почву для пророчества. Он это сделал сам, — просто ответила Эйнгил.

Ах, пророчество, — воскликнул Куарво. — Ты говоришь о видении Владычицы Айони? — Мистический смех разнёсся по залу. — Интересно, ты действительно понимаешь её мотивы? Разум этой Провидицы Ютран был проницательным и непостижимым. Будущее не простое дело даже для воина; насколько более сложным оно должно быть для прорицателя?

Она стремилась сохранить баланс! — настаивала Эйнгил. — Спасение наследников Ансгара гарантировало, что упаднический мир нашего времени, который был до Династических войн, не вернётся. Она сказала Айдену, что помилование его самых величайших врагов означало бы спасение его души и укрепление его власти. Если бы все Ансгар были мертвы, как Бедвир, тогда и Дом Тейрту не избежал бы упадка, как Сентриум! В отсутствии врага, зачем нужен Победитель Порока и его армия?

В то время как Айден внимал её мольбам о милосердии, он не понимал её мотивов, и его душа смягчилась. Он погряз в наслаждениях двора, и привёл Ансгар на грань уничтожения, тогда как его отвратительный сын потакал своим прихотям до самой крайней степени. Он нажил куда более сильных врагов, чем даже могла предвидеть Айони.

Другие экзархи внимательно слушали страстную речь Эйнгил. Они видели возможность того, что в этом могла содержаться истина.

В том, что ты сказала, есть много правды, Паук Варпа, — в конце концов согласился Куарво. — Но я думаю, что Айони не была настолько слепой, чтобы не понимать, как Айден будет трактовать это и действовать в ответ на её пророчество. Она обладала могущественным даром предвидения. В другом месте, возможно, она бы стала ясновидцем. Ты пренебрегаешь возможным коварством её разума и независимостью её духа. Она была провидицей Дома Ютран, а не воином Пауков Каина. Её мотивы совсем иные, чем твои.

Ты предполагаешь, что Владычица Скрытой Радости предназначала нам конец наших дней? — возразила Эйнгил с горячим скепсисом, окрасившим её мысли.

Ты думаешь, что мы стоим на пороге последних дней? — с недоверием спросила Андрасти. — Это именно то, чего Гоури намеревался избежать. Он предвидел это в бесконечных войнах наших родичей, но не в созидательном мире Нэвир.

Его предвзятость сделала его слепым! — резко ответила Эйнгил. — Оба его пути в будущее были нереальны и ошибочны. Нет никакой надежды на утопичный вечный мир для сыновей Азуриана. Нет никакого рока вечной войны и кровопролития для детей Иши. Это был неверный выбор. Он не учитывал саму суть Каэлора: он не учитывал того факта, что мы — эльдары! Даже самый праведный хранитель святыни не может избегать битвы вечно, но даже экзархи Каина не могут всё время сражаться; насколько меньше для этого приспособлены обычные путники Каэлора?

Гоури был политик, а не спаситель. Вы не понимаете, что его величайшим достижением было заставить всех нас перепутать одно с другим? Он использовал волнения и неопределённость в конце Войн кораблей, чтобы укрепить свою власть и увековечить своё имя в памяти потомков. В то время все мы верили ему, но это не преступление, сказать, что он был не прав!

Ты говоришь, что Соглашение Шлема Азуриа было обманом? — спросил Вэндри.

Не обманом, а политической уловкой.

И теперь ты желаешь, чтобы мы разбили Шлем и выступили с тобой против Дома Тейрту. Это верно? — мысли Мойны вводили в заблуждение своей мягкостью.

Айдену нельзя позволить вернуть ясновидца, — ответила Эйнгил, чувствуя колебания в зале. То, о чём она просила экзархов, не было простым или незначительным выбором, и она знала, что просила от них больше доверия, чем заслуживала. Несколько недавних вмешательств в союзе с Ансгаром заставили её казаться пристрастной и не заслуживающей доверия. Её аргументы были плохо сформулированы и бессвязны, и она полагалась на эмоциональный резонанс от своих выводов. — Тирания должна закончиться прежде, чем она создаст для нас противника, слишком ужасного, чтобы противостоять ему.

СИЛЫ АНСГАРА беспрепятственно и тихо перемещались вдоль Линии Айннис, продвигаясь по Равнинам Фаэрула подобно армии призрачных наездников на призрачных конях. Там были две эскадрильи серебристых с тёмно-синим цветом по краям джетбайков. В центре колонны размещался плотный строй старых Волновых Змей, их краска покрылась пузырями и облупилась так, словно за ними не ухаживали в течение многих лет. Остатки листвы всё ещё крепко держались на броне, выдавая то, что эти транспорты до нынешнего времени были спрятаны в лесу. Два сияющих Сокола сопровождали по бокам орудийную платформу с открытым верхом, которая шла в авангарде колонны чистого красного с золотом цветов Пауков Варпа. На самой орудийной платформе находилась невероятная команда, состоящая из омерзительного ребёнка Элы, перевязанного и истекающего кровью Силти, изысканной и настороженной Арахнира Адсулаты и устрашающе величественного в своей золотой броне Найса.

Над этой необычной колонной развевались знамёна Ансгара, Ривалина и Пауков Варпа, при движении каждое из них величественно колыхалось на ветру. Также было ещё одно знамя, которое возносилось высоко впереди колонны, словно стараясь, чтобы тень его осеняла каждое из других знамён. Оно было сделано из мерцающей ткани, похожей на жидкое золото, слегка колеблющееся в порывах фаэрула, и на его полотнище была изображена чёрная паутина такой невероятной сложности, что слёзы приливали к глазам тех, кто смотрел на него. Это было знамя Ликосидая, и он держал его высоко вверху с такой непреклонной решимостью, которая не оставляла места для ошибки в чью честь он шел в битву. Призрачный Паук сражался под своим собственным знаменем. Его компаньоны просто шли рядом в то же самое время.

В удалении, над обширным, бесплодным, металлическим пространством Равнин Фаэрула, вставала гигантская вертикальная стена энергии варпа, которая обозначала Периметр Стикслин, едва заметная, словно светящаяся линия восхода над океаном. Пропитанный кровью Проход Улы был ещё далеко, когда Найс спрыгнул вниз с орудийной платформы и воткнул своё знамя в пол, загнав его древко из дерева умбалы в настил так, словно это была земля. Он посмотрел на горизонт неподвижными пристальным взглядом, осматривая Периметр Стикслин так, словно мог управлять им одними своими глазами.

Остальная часть колонны остановилась позади него, сбитая с толку и обеспокоенная из-за внезапной остановки. Они все решили, что их марш закончится у Врат Ясновидца на границе Сентриума. Силти в изумлении посмотрел на своего буйного кузена с платформы, не в силах понять, почему он не спешит к Сентриуму.

— Ты намерен сделать здесь свою ставку? — спросил Силти, спускаясь вниз, чтобы встать с Найсом. Он уже не знал, как теперь обращаться к своему кузену. У него язык не поворачивался назвать это золотое существо Найсом, поэтому он просто совсем опустил имя. — Ты не желаешь захватить проход?

Найс отвёл пристальный взгляд от горизонта и внимательно посмотрел на кровоточащего Силти. В первый раз с тех пор как Силти победил его в последней дуэли в качестве ученика Пауков Варпа, он заметил присутствие своего кузена.

Проход падёт.

Возвращая внимание на горизонт, Найс поднял руку и указал ею на самые высокие края области, где Линия Айннис изгибалась дугой вверх к Проходу Улы. Даже с такого расстояния Силти смог разглядеть, как в синем пламени барьера Стикслин внезапно появилась вспышка тьмы, когда портал в проход открылся, и крошечные зелёные с золотом фигурки начали рассыпаться по приподнятой части пути Айннис.

Прежде, чем он падёт, за проход будет вестись битва.

Найс наклонился немного вперёд, словно заметил в дали что-то неожиданное. Мгновение он полагал, что видел несколько пурпурных пятен среди наводнившего всё зелёного цвета Тейрту, как если бы поток Стражей и техники затопил равнины, но теперь фиолетовый цвет исчез, и Найс выбросил это из своей головы. Он беспокоился о реалиях битвы, а не о полёте фантазии или паранойе. Если те фиолетовые пятна вдали оказались Воинами Аспекта Яростных Мстителей, то это довольно скоро станет ясным.

Когда силы Тейрту спустились на уровень равнины, они начали разворачиваться, как веер, распространяясь по широкой, громадной долине подобно зелёной болотной волне. Они, вероятно, уже увидели колонну Ансгара из портала прохода, и начинали разворачиваться в строй для атаки.

Это был необдуманный поступок, и тактика командующего Тейрту на плоской, открытой равнине тут же была обнаружена. Эскадрильи джетбайков отделились от флангов, тогда как Соколы и Огненный Призмы устремились в тыл, выполняя приказ, чтобы пропустить идущих размашистым шагом призрачных стражей и Волновых Змей в середину.

Тейрту выставили свои силы, чтобы защитить проход, тогда как они имели численное превосходство над противником для сокрушительной атаки. Если бы они просто хотели заблокировать продвижение Ансгара, это было бы проще сделать в самом проходе, как талантливо показала Йзульт в бою против сил Силти. Это была армия, собранная для уничтожения Ансгара, но ей командовал трус.

С помощью серии быстрых сигналов Найс дал понять, что силы Ансгара и Пауков Варпа должны развернуться в наступательный строй в авангарде по его знаку. Ряд должен начинаться точно в том месте, где было установлено знамя Ликосидая. Жалкая тень когда-то великолепной армии Ансгара быстро выстроилась позади Найса, превращая его в острие атакующего клина. Призрачного Паука необходимо было вогнать в самое сердце рядов Тейрту.

Здесь, на Равнинах Фаэрула на Линии Айннис, должно было состояться первое великое сражение Войн Пророчества.

АЙДЕН УЖЕ ВИДЕЛ собравшуюся армию Ансгара своими собственными глазами, когда он появился из Прохода Улы среди отряда Яростных Мстителей, которых Лэйргнен предоставил в его распоряжение, и он почувствовал, как дрожь волнения прошла по его телу. Прошло уже много времени с тех пор, как он в последний раз видел поле битвы, достойное его имени. Один миг он колебался, чтобы запечатлеть в памяти сцену перед поспешным бегством со своей диверсионной группой, отколовшейся в сторону от основных сил Тейрту. Также как в прошлом, роковое противостояние Ансгара в этом самом секторе заставили его почувствовать горящий огонь Каина в своей крови. Также как Бедвир, он чувствовал присутствие противника, который заставлял его алкать своей собственной смерти в беспощадном бою.

Вырвавшись из Прохода Улы, он оглядел Равнины Фаэрула и увидел поразительную золотую фигуру лидера Ансгара. Это не был юный Силти, который похитил жизнь его дорогой, прекрасной Йзульт, и это не была маленькая мерзость Эла‘Ашбэль, хотя он мог чувствовать её присутствие как ядовитый газ в воздухе. Золотой воин был кем-то иным.

Понимание поразило Айдена словно грубая, тупая мон'кейская пуля: это был Найс, наследник Бедвира. Как великолепно он выглядел и как изменился! На мгновение Айден пожалел, что не может оставить свою миссию мести Эйнгил. Ему стало жаль, что он не может отказаться от политического обещания вернуть ясновидца, чтобы узаконить своё правление. С того самого момента, когда он впервые столкнулся с Бедвиром, Айден чувствовал, что его дамашир-душа крайне желала своей собственной смерти. Встретить свой конец от рук Найса было бы славой, недосягаемой при находящемся в упадке дворе Олипсина, вне зависимости от того, как долго он смог бы прожить и править.

Окружавшие его Яростные Мстители быстро увели Айдена с Линии Айннис, и это мгновенное осознание медленно покидало его, умирая в памяти Айдена, как постепенно исчезал отпечаток яркого света с сетчатки его глаз. Они бросились по подвешенному участку пути, а затем попрыгали на нижнюю секцию, скользя и перескакивая вниз за закрытым краем отвесной насыпи, чтобы скрыться из виду армии Ансгара.

Команда быстро пронеслась по равнине в сторону доменов Эочайн, где находился храм, подчинённый Яростным Мстителям, в котором их ожидали, чтобы обеспечить транспорт и подкрепление. К тому времени, как они подошли к краю лесной зоны Ансгара, окаймляющей окрестности Храма Паука, их численность увеличилась до двадцати, и они перемещались на двух пурпурно-зелёных Волновых Змеях.

КОГДА БОЕВЫЕ ПОРЯДКИ обеих сил заняли свои позиции, Силти оглянулся назад поверх синих с серебром Стражей, серебряных джетбайков и транспортов, и сверкающих красных гравитационных танков. Это была гордая армия, куда больше тех малых сил, которые он вёл в проход, но это было куда меньше памяти о славной армии Бедвира. Её численность была значительной, но их было в четыре раза меньше тех сил, что стояли здесь до них. Их оружие было грозным, но оно было старым и не опробовалось на протяжении многих лет.

Несмотря на это, он смог разглядеть победу в уверенной осанке своих родичей. Он смог увидеть глубокое волнение пробуждающейся вновь жизни в том, каким способом они носили своё оружие и как ставили ноги. Он мог видеть смерть, светящуюся в глазах каждого Стража, словно все эти годы они жили в бегах исключительно для того, чтобы умереть в славном бою на этом поле битвы. Он мог видеть энергию, струящуюся в их душах, когда они подпитывались силой от самого присутствия Найса, словно он давал им поддержку в их страсти.

Сам Найс казался бесстрастным и неподвижным. Он стоял, одной рукой сжимая древко своего знамени, и пристально смотрел через сокращающееся пространство на ряды Тейрту. В другой руке он держал ещё один простой посох из дерева умбалы. Словно он ждал, когда они подойдут к нему, отважившись бросить свои оборонительные порядки в атаку.

— Ты собираешься бросить вызов? — спросил Силти, размышляя над тем, будет ли этот новый Найс соблюдать ритуалы начала.

Никто не станет сражаться со мной. — Ответ был недвусмысленный и очевидный.

Силти внимательно оглядел Найса, пытаясь понять, означало ли это, что он нападёт без вызова, или будет ждать, когда вызов бросят ему. Затем, когда посмотрел на золотую броню, он осознал, что Найс был вооружён парными ведьмиными клинками Хукулина, привязав по одному к бедру каждой ноги.

— Найс, — сказал он, внезапно узнавая что-то от своего кузена в этом воине рядом с ним. Этот малый знак уважения к умершему ветерану указывал, что, в конце концов, он тоже был некоторым образом эльдаром, хотя каким эльдаром он был, оставалось загадкой.

Оно идёт сюда. — Мысли Элы ворвались в их разумы, когда она спустилась с орудийной платформы и подошла сзади, осторожно протиснувшись между ними, чтобы встать рядом со своим братом во главе армии.

Силти посмотрел на ряды Тейрту, ожидая увидеть одного из воинов, выступившего вперёд для проведения церемонии начала, но никого не было. Ряды были ровные и плотно сомкнутые. Не было видно даже намёка на героя или маршала, двигающегося впереди. В этот момент Силти по-настоящему пожалел, что Йзульт уже не было в живых, чтобы он смог сразиться с ней снова.

Внезапная вспышка привлекла его внимание к одному из танков Сокол в центре рядов Тейрту. Его орудие с грохотом извергло пламя, и танк заметно задрожал, когда выплюнул снаряд по крутой параболе. Огненный след образовал дугу над полем битвы, а затем начал клониться по направлению к боевым порядкам Ансгара.

Итак, это началось, — мысленно прошипел Найс с презрением к манере, в которой был сделан первый выстрел этой войны.

Он переложил свой посох из умбалы из правой руки в левую, удерживая его за центр масс, как копьё. Он сделал быстрый выпад назад от своего знамени, когда почувствовал тяжесть древка, а затем снова бросился вперёд, метнув с силой посох из умбалы в воздух, подобно копью.

Оно стремительно понеслось по прямой траектории, раскаляясь из-за трения о воздух и оставляя за собой пылающий след, пока не воткнулось прямо в летящий снаряд, который только что начал падать на них. Посох пробил его боеголовку и заставил сдетонировать плазменный заряд. Уменьшенная копия красной звезды полыхнула взрывом над их головами, испуская концентрические кольца ослепительного света, пульсирующего по всем направлениям над равниной и вызвав рябь на барьере Стикслина позади Тейрту. Спустя пару моментов ослепительного сияния, звезда рассыпалась дождём перегретых капель плазмы, которые расплескались по земле между двумя армиями, неистово шипя и пузырясь на металлическом настиле.

Над Равнинами Фаэрула повисла гробовая тишина, когда воины обоих Домов осознали, что только что произошло. Первый, церемониальный обмен ударами Войн Пророчества состоялся между танком и единственным воином, и воин победил.

С криком победы, уже образовавшимся в их горлах, Стражи Ансгара и Пауки Варпа бросились вперёд, растекаясь вокруг и сзади Найса и Элы, сжав свой строй клином, направленным в центр линии Тейрту, на острие которого мчались Силти и Адсулата, увлекая за собой войска с вдохновенной верой в собственные силы.

НИКТО ИЗ НИХ не пришёл. Эйнгил стояла на арене своего храма, укрытой постепенно исчезающими остатками призрачной паутины, лицом к разрушенным, но когда-то захватывающим дух серповидным дверям. Она была в полном вооружении и обеими руками держала своё драгоценное смертоносное веретено скрученным и готовым к бою. Позади неё в относительной безопасности святилища сидел в медитации Ясновидец Ахирн Ривалин, отыскивая среди мириад возможного будущего то одно, в котором Каэлор не был поглощён своими собственными демонами. Остальные её Пауки Варпа отправились с Найсом, приветствуя его как Призрачного Паука и становясь в строй позади него без дальнейших вопросов. Она не пыталась остановить их и знала, что они понадобятся в грядущей войне.

Она осталась в тылу на страже храма и его драгоценного гостя. Она знала, что Айден придёт за ясновидцем. Не было никакого возможного будущего, в котором он позволили бы Сиянию Ривалина принадлежать домену Ансгар. Его набег был неизбежен.

Поэтому она обратилась к другим экзархам за помощью. Она собрала совет и потребовала от них пересмотреть свои клятвы о невмешательстве. Ей казалось, что они услышали её и отнеслись серьёзно к её просьбам. Они сказали, что поддержат её, что они придут к ней на помощь. Они пообещали Воинам Аспекта выступить на её стороне.

Никто не пришёл, и Эйнгил стояла одна среди рушащихся останков её некогда великолепного храма. В мирные дни Дома Ансгар, перед Династическими войнами, Пауки Варпа были столь же многочисленны, как и Яростные Мстители, и имели святыни и храмы во многих областях по всему Каэлору. С тех пор Эйнгил наблюдала упадок своего ордена. Она видела, как он увядал и слабел, находясь в одной связке с роком Ансгара, тогда как Мстители процветали вместе со своими покровителями Тейрту. Лэйргнен был единственным из экзархов, кто не ответил на её призыв, но казалось, что его отсутствия было вполне достаточно. Теперь она одна стояла между Айденом, Яростными Мстителями и окончательным разрушением последнего Храма Паука на Каэлоре. Она осталась одна, зная, что это был конец, и зная, что другим открывается новое будущее где-то в ином месте.

Когда она услышала усиливающийся вой Волновых змей, двигающихся на большой скорости внизу на поляне перед Храмом, и увидела, что была предоставлена своей судьбе, она почувствовала, что смерть медленно вползает в её душу. Нервные струи огня начали пылать в её венах, и жадные языки пламени охватили её мысли. Впервые за бесчисленные годы она услышала шёпот Каина в своём разуме, яркий и реальный, словно бы сам Бог спустился с невидимых сфер для того, чтобы встать рядом с ней, когда все его экзархи оставили её.

Она выбрала смерть.

На ступенях снаружи загремели шаги, когда воины поднимались по направлению к разрушенным дверям. Она слышала других, мчавшихся в обход, чтобы окружить здание храма на случай, если там были другие пути к бегству. Она слышала жужжание сервоприводов в сюрикен-орудиях на Волновых Змеях, разворачивающихся перед дверями, чтобы сразить её, если она покажется за воротами Храма, и она чувствовала тяжёлую поступь сапог Айдена, когда он впервые в жизни ступил на землю перед её храмом.

Айден прибыл, она улыбнулась, чувствуя финал, достойный её последнего боя.

Она выбрала смерть.

Первый Яростный Мститель был мёртв прежде, чем он переступил порог. Эйнгил задержалась в центре арены достаточно долго, чтобы первая волна могла увидеть её там. Затем она мгновенно исчезла из реальности за миг до того, как они открыли огонь из сюрикен-катапульт. С тихим шипением она вновь вернулась в материум сразу, как только идущий впереди Мститель достиг последней ступени на лестнице снаружи храма, она просто обезглавила его одним ударом силовых клинков на правой руке. Тем же самым движением она развернулась и сделала выпад другой рукой в сторону шлема следующего воина, ударив его кулаков и размозжив ему череп.

Мгновение она смотрела вниз на потрескавшиеся и разваливающиеся ступени, чтобы увидеть, как, по крайней мере, шесть других воинов Аспекта бросились к ней, а затем она прыгнула сквозь варп обратно в храм.

Вторая волна действовала куда более организованно, чем первая. Они приблизились к дверям двумя группами, по одной с каждой стороны, когда они продвигались вперёд. Эйнгил развлекалась, наблюдая за ними, скрытая в полумраке, окружающим край арены. Она чувствовала их концентрацию только на пространстве за дверями, словно бы они уже были уверены, что она могла бы быть там, ожидая их.

Она злобно усмехнулась и переместилась обратно на ступени снаружи, за спину этих двух групп, когда они осторожно вошли в двери. Привычным движением она подняла своё смертоносное веретено и выпустила град нитей в их спины, нанося удар от одной стороны дверей к другой, чтобы гарантированной охватить их всех.

Послышался слабый щелчок, когда стрелки в Волновой Змее позади неё на поляне подали энергию на ускорители сюрикен-пушек, но как только они открыли огонь по ступени, где стояла Эйнгил, она снова исчезла, оставив дождь мономолекулярных снарядов бесполезно рикошетить от каменной кладки.

Со своей позиции между Волновыми Змеями Айден проклинал неумелые действия стрелков Мстителей. Затем он услышал их крики внутри Волновых змей, и также проклял экзарха, когда догадался, что она внутри яростно рвёт их на части своими руками.

Он подал сигнал отряду Мстителей, которые заняли позицию сбоку храма, чтобы блокировать один из возможных путей к бегству, указывая, что экзарха не было в храме, и что они должны двигаться внутрь, чтобы найти ясновидца. Команде с другой стороны он сделал сигнал, чтобы они вошли в святыню и тайно установили плазменные заряды.

В то же время позади него раздалось щёлканье и шипении электрических разрядов. Это был звук, который он ожидал, и его первым порывом было прижаться к земле. Инстинкты не подвели его, когда залп из смертоносного веретена Эйнгил просвистел над его спиной, кромсая в клочья материал плаща, когда тот взметнулся позади него.

Он ударился о землю слишком сильно, и Эйнгил оказалась на его спине прежде, чем он смог перевернуться. Колющая боль пронзила его плечо, когда она вогнала сквозь него силовой клинок, пригвождая его к земле. Он резко откинул голову назад и ударился затылком о маску экзарха, заставляя её отступить. Когда её вес сдвинулся, он перевернулся, освобождая плечо от ослабевшего клинка, и ударил её обеими ногами.

Удар подбросил Эйнгил в воздух, и она с грохотом опрокинулась на спину на земле. К тому моменту, когда она нашла опору, Айден также стоял на ногах. Обеими руками он выхватил свой знаменитый меч и держал его горизонтально через пространство, которое отделяло его от экзарха. Из колотой раны на его плече сбегал поток крови, и она шипела, когда касалась рукояти его чужеродного клинка.

Над ними со стороны входа в храм раздался крик, когда два отряда Мстителей появились снова, выполнив свою задачу. Ясновидец влачился посередине, тяжело опираясь на свой искривлённый посох и не оказывая видимого сопротивления.

Эйнгил перевела взгляд с Айдена на воинов Аспекта и обратно, на мгновение задумавшись, кто представляет большую угрозу или создаёт большую проблему. Она нажала на спусковой механизм смертоносного веретена, делая нерешительный выстрел в сторону Мстителей, но Айден воспользовался возможностью и сделал выпад вперёд своим Убийцей Душ, нанося рубящий удар по голове экзарха.

Она бросилась вниз и подняла смертоносное веретено, блокируя атаку, но тонкий клинок с треском прошёл сквозь её оружие, разбивая его на разлетающиеся осколки, когда боезапас сдетонировал изнутри.

Айден довершил атаку, прыгнув вперёд, когда Эйнгил отшатнулась назад. Он отступил в сторону и занёс свой потрескивающий, искривлённый клинок над собой по горизонтальной дуге, направив его в варп-генератор Эйнгил, когда она пыталась уклониться от удара.

Она упала, сильно ударившись о землю, когда варп-генератор затрещал и взорвался в пламени. Мгновение она казалась неспособной пошевелиться, и Айден стоял над ней, удерживая в равновесии свой клинок, выжидая драматичный момент, чтобы нанести решающий удар. Его глаза возбуждённо сверкали, когда огонь Каина бежал по его венам.

Затем Эйнгил начала мерцать. Казалось, она перемещалась в варп и обратно, не двигаясь со своего места на земле, словно её искрящийся и горящий варп-генератор каким-то образом давал сбой, но она не могла пошевелиться.

Спустя несколько мгновений оставшиеся Мстители спустились по ступеням и присоединились к Айдену, чтобы посмотреть на причудливое зрелище, таща за собой ясновидца как на буксире. Они злобно смотрели на неё, наслаждаясь неестественными и жестокими страданиями экзарха Каина.

Ты должна видеть это прежде, чем ты уйдёшь, экзарх, — сказал Айден, указывая мимо Ахирна вверх на её обваливающийся и разрушенный храм. Прошло мгновение, но ничего не происходило, а затем внутри сдетонировали плазменные заряды, в мгновение ока превращая храм в огненный шар, яростную геенну атомного огня. Долю момента силуэт храма казался чёрным в сердце огненной бури, а затем был сожжён дотла.

Теперь ты можешь уйти счастливой, — саркастически улыбнулся Айден, занося свой инородный клинок над головой для смертельного удара. Он испустил концентрированный крик, когда со всей силы опускал Убийцу Душ вниз на распростёртую жертву, прикрывая глаза, чтобы лучше почувствовать момент смерти.

Холодная, нестерпимая боль разорвала его спину и вышла из живота.

Теперь я могу уйти счастливой, — ответила Эйнгил, прежде чем Яростные Мстители разорвали её тело сюрикен-катапультами. Ей удалось сделать один финальный варп-прыжок, мгновенно появившись позади Айдена, и ударить кулаком с силовыми клинками, пробив его живот насквозь до того, как повалиться вниз на него.

Она уже выбрала смерть.

СРАЖЕНИЕ РАЗОЧАРОВЫВАЛО. Найс стоял в центре событий, но чувствовал себя скорее наблюдателем, чем воином, сражающимся за свою жизнь. Он видел Силти, занятым одним боем за другим, разрывающим своих противников в ближнем бою с помощью силовых клинков или поливающим их из смертоносного веретена с большого расстояния. Адсулата исчезала и появлялась на поле боя, разрезая глотки то здесь, то там, раскалывала кулаком черепа, двигаясь с изящной непринуждённостью, которую Найс мог оценить. Равнина начинала покрываться скользкой плёнкой крови. Иногда он мельком видел маленькую Элу, блуждающую по полю битвы как призрак, которому были не страшны оружие и сила обеих сторон. Словно бы никто из воюющих сторон вообще не мог видеть её, или просто никому из них не приходило на ум причинить ей вред. Она словно была заключена в ауру абсолютной неприкосновенности.

Никто ещё так и не бросил вызов Найсу. Он даже не вытащил ведьмины клинки Хукулина. Только что на него надвигался призрачный страж Айони, словно не осознавая, что он делает, но Найс разрушил его прежде, чем тот сумел сделать хотя бы один выстрел по нему. Стражи Тейрту проносились мимо, словно они его даже не видели. Он искал в их рядах маршала или какого-то другого лидера, которого бы можно было счесть достойным, но здесь таковых не было. Их командующий прятался вдали глубоко в тылу своих сил, под защитой Огненных Призм и целого отряда призрачных стражей. Он даже не был достоин командования, не говоря уже о битве с Найсом. Это не было Войной Века, на которую надеялся Найс.

Затем леденящая ударная волна пронеслась через равнины, растекаясь из внешних пределов в направлении Ансгара, и разбилась о барьер Стикслина. Она окутала Равнины Фаэрула криками мук и леденила души всех воинов на поле сражения. В течение краткого, нереального мгновения, все сражающиеся замерли, некоторые из них остановились посередине удара, другие — уже пронзённые копьём или пикой. Наступил момент абсолютной тишины, как если бы сам звук внезапно стал невозможен.

После яростная схватка возобновилась, словно ничего не произошло. Понял только Найс. Он почувствовал ярость разрушения, начинающую закипать в нём. Он почувствовал Каина, струящегося огнём по его венам, словно остриё сияющего копья, и он чувствовал ужас сотен тысяч эльдарских душ, пронзительно кричащих в лабиринте бесконечного цикла.

В тот момент он осознал, что его храма больше нет. Найс неторопливо вынул из ножен ведьмины клинки и поднял их по бокам, как крест, вытянув руки и открывая грудь в великом объявлении своего присутствия и намерения. Он бросал вызов всей армии Тейрту.

Первого Стража он убил почти случайно. Сражаясь с одним из Пауков Варпа, несчастный Тейрту отступил прямо на острие одного из клинков Найса, накалывая себя сам. Резким, раздражённым движением Найс приподнял клинок и сбросил мёртвого Стража прочь на пол, словно бы просто очистил свой меч.

Затем он бросился бежать. Его пылающие глаза были сосредоточены исключительно на командном пункте в тылу сил Тейрту, и он прокладывал свой путь сквозь битву с неумолимой решимостью добраться до него. Он был словно шар из золотого огня, несущийся с рёвом сквозь пронизанную вспышками трясину битвы.

Он отбивал мечи, подныривал под сюрикены и уклонялся от лазерного огня, перепрыгивая и перекатываясь с поразительным изяществом. Его собственные клинки вспыхивали сверкающими искрами психического огня, оставляя за собой след из искалеченных и мёртвых тел на его пути.

Тейрту не могли больше игнорировать это воплощение войны, когда он неистово метался и яростно рвал их собственные ряды, но казалось, словно бы Найс вовлекал их в битву и, в то же самое время, игнорировал их. Он не подавал признаков заинтересованности или усилий ни в одном из сражений, и его глаза никогда не отклонялись от командного пункта. Даже когда он пригнулся и вращался, уклоняясь от залпа орудийного огня, снова прыгая вверх, чтобы обезглавить стрелка единственным сильным ударом, его движения выглядели так, словно были частью бега. Он лишь преодолевал преграды, как если бы участвовал в беге с препятствиями, чтобы добраться до финишной черты. Сами преграды не имели для него никакого значения; они могли быть всем, чем угодно или ничем, что не имело никакого значения.

В конечном счёте, Стражи Тейрту начали расступаться перед ним, ясно осознавая, что они не могли ничего сделать, чтобы остановить эту силу богов. Таким образом, поле сражение расчистилось перед ним, когда он рвался вперёд, но это, казалось, только ещё сильнее злило Найса, поскольку его лишили клапана, через который можно было выпустить дико ревущее в его душе насилие.

— МЫ ДОЛЖНЫ ОТСТУПИТЬ! — Морфрэн с трудом ловил воздух, уставившись в голо-проектор на поле битвы внутри своего бронированного транспорта в тылу сражения. Сражение шло не так, как было запланировано. Меньшие по числу силы Ансгара, казалось, были прекрасно организованы и воодушевлены. Они ворвались в сердце линий Тейрту и сломали их строй, разрушая план битвы и превратив его в общую свалку ближнего боя. Было также что-то ещё. Он не мог бы сказать, что именно, но горящее изображение на проекции было прорезано впереди через поле битвы к его собственной позиции. Возможно, это был танк или гигантский боевой шагатель? Вне зависимости от того, что это было, Морфрэн видел, что его собственные войска были измотаны с появлением этой неведомой силы, и он был уверен, что это значило, и не хотел, чтобы она настигла его.

— Возможно, больше никогда мы не будем в состоянии собрать силы такой величины вновь, Лорд Морфрэн, — ответил суровый старый Страж рядом с ним. Айден оставил ветерана Турью в качестве советника своему глупому сыну в случае необходимости. — Отступить теперь не будет мудро.

— Смотри! — крикнул Морфрэн, указывая на приближающееся всё ближе горящее изображение на проекторе. — Если мы не отступим, мы умрём!

— Есть вещи похуже смерти, мой лорд, — возразил Турья, прошептав избитую фразу воина.

— Ты думаешь, что я — трус? — глаза Морфрэна с ненавистью сузились, когда он повернулся лицом к своему обвинителю. — Я не хотел быть здесь, Страж. Меня направили. У меня есть другие дела, которые я должен сделать, куда более важные дела!

— Как и я, мой лорд. Это судьба воина: быть отправленным на смерть.

Морфрэн зарычал, его паника легко перешла в презрение.

— Ты дурак! Ты слепой и обманутый дурак! Однажды смерть придёт ко всем — это неизбежно, но ты не должен принимать её по прихоти другого. Ты не должен отдавать жизнь за моего нелепого отца и его патетический кодекс воина. Ты должен жить, пока ты живой!

Турья резко хлопнул его по лицу.

— Командуй отступление, Турья, — сказал Морфрэн с нарочитым спокойствием.

— Как ты пожелаешь. Я сам буду командовать действиями стражи в тылу, мой лорд. Ты позволишь мне взять один отряд Гвардии душ? — Турья говорил сквозь сжатые зубы, отказываясь позволить трусости Морфрэна разрушить целую жизнь чести и преданности.

— Прекрасно, всё, что ты захочешь, — сказал Морфрэн, махнув рукой в знак того, что тот мог быть свободен. — Только верни этот транспорт по ту сторону Прохода Улы как можно скорее.

НАЙС ВИДЕЛ, как борт танка командующего отделился от задних рядов Тейрту и, увеличивая скорость, направился вверх по изгибающемуся настилу, который вёл в Проход Улы. Его примеру последовали Стражи, транспорты и орудийные платформы, начиная отступление, и он знал, что сражение выиграно, но его душа не была удовлетворена, он откинул голову назад и пронзительно закричал, выражая своё разочарование над покрытым кровью полем битвы.

Когда отступление армии Тейрту перешло в бегство, Найс внимательно осмотрел избиение, которое окружало его. Из дыма и пламени перед ним появилась одинокая фигура Стража Тейрту, который представился, согласно старому обычаю, назвав себя Турья Тейрту-ан. После того как он поклонился, позади него из дыма появилось целый отряд призрачных стражей, и открыл огонь по Найсу.

Да, — прошипел Призрачный Паук, когда он снова почувствовал зов смерти.

Часть III: Неумолимый

Глава девятая. Вызов

ЗА ПРОШЕДШИЕ НЕСКОЛЬКО дней Площадь Ваула стала местом проведения многих крупных событий, так что эльдарам Сентриума было простительно, что они достигли предела нечувствительности или эмоционального пресыщения, став неспособными испытывать возвышенные чувства во время величественных церемоний. Для эльдара эмоции были накапливаемым явлением, каждое чувство накладывалось поверх предыдущего, пока они не взрывались яростной экспрессией или противостояли друг другу, противоречили и, по существу, уничтожали друг друга. Поэтому череда великих побед могла принести неизменно высокие волны прилива эйфории, разрушающие общество, но большое количество следующих одна за другой трагедий могло быстро поставить целые сообщества на край гипотетического самоубийства. Они называли это эмоциональной инфекцией, и она была естественным бедствием экстрасенсорного мировосприятия. Атмосфера на Площади Ваула была тёмной, и светлая фаза в секторе, казалось, меркла во всепоглощающем страдании, словно бы сам Флюир-герн мог испытывать уныние. За короткое время случилось слишком много смертей и так много ярчайших огней двора были погашены. Это началось непосредственно с прекрасной Владычицы Айони, затем была молодая доблестная Маршал Йзульт. Придворные во Дворце Ясновидца также помнили галантного Стража Лира, но недавние донесения наводили на мысль, что он погиб в бою.

Затем после сражения возвратился Морфрэн, невредимый, но покрытый позором поражения. Многие уловили в этом иронию. У многих наиболее рафинированных эльдар Сентриума было такое чувство, что у них постепенно отбирали самое лучшее и самое прекрасное, оставляя лишь пошлые и грубые отбросы Тейрту осквернять величественные бульвары. Достаточно плохо было уже то, что военный дом стикс-тан был здесь на первом месте, но куда хуже было видеть, что самые приятные из них постепенно погибают столь варварским способом, а самые отвратительные выживают, не смотря ни на что.

Ныне казалось, что и сам Жоган присоединиться к рядам ушедших. Новости достигли Олипсина, опередив группу Яростных Мстителей, которые сопровождали раненного патриарха. Экзарх Лэйргнен передал сообщение Уйшнеху Эйниону из Круглого Двора, в котором говорилось, что Айден был ранен в сражении с Эйнгил из Аспекта Пауков Варпа во время попытки вызволить ясновидца из заключения. Он сказал, что раны серьёзны, и клинки Паука Варпа были пропитаны психотоксичным ядом, который вызвал у патриарха Тейрту бред и лихорадку. Воины Аспекта, которые были с ним, подозревали, что он не доживёт до следующей тёмной фазы даркниса, если вообще вернётся в Сентриум живым.

Когда Морфрэн услышал эти новости, он с трудом взял под контроль своё чувство облегчения. Будь у него какая-то надежда, что отец умрёт по дороге прежде, чем снова вернётся в Сентриум, он приложил бы все усилия, чтобы это произошло. Он просто был не в состоянии столкнуться лицом к лицу с перспективой ярости своего отца, когда он вернётся и узнает, что, мало того, он был не в силах сокрушить Ансгар прежде, чем они смогут достигнуть Прохода Улы, но ещё и сбежал с поля битвы, чтобы спасти собственную жизнь. Айден сказал бы ему, что Йзульт никогда бы не стала действовать столь позорно, и он был бы прав.

Турья тоже не поступил так позорно.

Морфрэн никогда не претендовал на роль воина. Это была просто ирония судьбы, что он родился в семье Тейрту. Это было худшим, из всех возможных вариантов: случайное стечение обстоятельств. Поэтому для него уже с самого начала достаточно плохо быть вынужденным идти на битву, не говоря уже о том, чтобы вернуться в уже наполненный мрачными настроениями Сентриум с ещё более тягостными для Нэвир новостями, а затем получить нагоняй от своего властного отца за проявленную трусость было большим, чем он мог вынести. Этого было почти достаточно, чтобы собрать в кулак всю свою храбрость и предпринять попытку организовать убийство. Не должно быть слишком трудным устроить несчастный случай, который мог бы произойти с раненым и больным Жоганом, когда он следовал по всё более и более нестабильным секторам далеко от Сентриума.

Одно небольшое усилие, насколько это возможно, но риск уничтожил его волю.

Вместо этого он удовольствовался показным беспокойством и публичной демонстрацией подготовки к возвращению Жогана. Он организовал сбор населения, вытащив всех эльдар сектора, и устроив столпотворение на Площади Ваула в ожидании, наводнив домен распространяющимся чувством гибели и дурными предчувствиями. Если бы к тому времени Айден ещё не был мёртв, самой атмосферы, вероятно, было бы уже достаточно, чтобы убить его.

В полном вооружении, в изумрудно-золотом плаще Тейрту, спускавшимся с его плеча настолько элегантно, насколько он смог этого добиться, Морфрэн занял своё место на пьедестале рядом с церемониальной серебряной наковальней, которая располагалась сердце площади и обозначала геометрический центр самого Каэлора. Он попытался вынудить ряд Нэвир присоединиться к нему на площади, но его давлению подчинились лишь Синния и Селиддон.

Другие во главе с Уйшнехом Эйнионом решили бойкотировать встречу. Вместо этого они безучастно стояли в стороне отдельно от безмолвной толпы на своём привычном балконе, глядя на площадь сверху. Из чувства долга, которое поддерживалось присутствием Синнии и Селиддона, Ориана против желания согласилась сопровождать Морфрэна, неся на руках младенца Ясновидца Тьюри, и на мгновение Морфрэн подумал, что бы случилось с его собственным сыном, если бы Ахирн возвратился с его отцом. Это беспокойство быстро исчезло из его мыслей, когда он осознал, что должен больше беспокоиться о том, что может случиться с ним.

Мощная волна тишины прокатилась по Притоку Багаррота. Она была гнетущей и тяжёлой, двигаясь, словно густая и вязкая жидкость, по плотной толпе эльдар, которые стояли вдоль бульвара, расступаясь лишь перед единственной пурпурно-зелёной Волновой Змеёй, когда она медленно ползла к дворцу. Все зрители знали личность лежащего внутри лица и склоняли свои головы в угрюмой смеси уважения, облегчения и страха.

В знак печали и уважения знамёна Тейрту удерживались горизонтально Стражами, стоящими на равных интервалах вдоль пути следования Волновой Змеи. Морфрэн надеялся, что Айден не будет достаточно внимателен, чтобы заметить, как мало было Стражей.

Несмотря на тяжесть дурного предчувствия, которое навалилось на Морфрэна, он заставил себя посмотреть на бульвар. Он ощутил, как его живот пронзили спазмы противоречивого трепета взволнованного ожидания; это был напряжённый момент, которого он ожидал всё это время. Преждевременная смерть Айдена открыла бы ему целый спектр новых возможностей в будущем, таких как Синния говорила ему, и, при правильном управлении, это также открыло бы новые возможности для Каэлора, когда камень духа старого воина будет спокойно покоиться в бесконечном цикле.

Это могло быть моментом истины, когда будущее станет ясным им всем.

Волновая Змея медленно скользила с рассчитанной скоростью, влача свой скорбный груз на Площадь Ваула. Она прошла сквозь коридор, который очистился от толпы, и замерла на месте перед подиумом Морфрэна. Люк позади транспорта с шипением отворился, откидываясь к земле, чтобы образовать наклонный трап.

После долгой и безмолвной паузы вниз по трапу спустились два Яростных Мстителя. Позади них следовали небольшие, самоходные антигравитационные носилки, на которых лежало покрытое плащом тело Айдена. На его груди свернулся золотой змей, словно уютно устроился для сна, но блеск его потускнел и, несмотря на попытки Мстителей уложить плащ со вкусом, чтобы не оскорблять эстетическое чувство утончённых Нэвир, он был покрыт пятнами и испачкан кровью. Позади носилок шли двое других Воинов Аспекта, образуя почётный караул из всего лишь четверых воинов, первый для ясновидца и последний для Жогана.

Наконец, заметно хромая и опираясь на свой посох, самостоятельно влача ноги по трапу, спустился сам ясновидец. Прежде, чем он достиг земли, он посмотрел вверх на группу, собравшуюся на подиуме, и утомлённо кивнул в знак приветствия. В его глазах светилось что-то ещё, что, возможно, было признательностью, надеждой или даже негодованием.

Яростные Мстители сопровождали носилки вдоль борта Волновой Змеи и мимо подиума Морфрэна. Они остановились на мгновение перед сыном Тейрту, вынудив Морфрэна посмотреть вниз на лицо отца, чтобы он мог увидеть, что зелёные глаза его отца были широко открыты, словно пристально смотрели на далёкий горизонт. Затем они заставили носилки подняться над серебряной наковальней, плавно уменьшая энергию так, чтобы тело Айдена мягко опустилось вниз на древний, церемониальный монумент, где когда-то лежали тела каждого Ясновидца из рода Ривалин, начиная с Гоури.

Собравшись с духом, Морфрэн спустился с подиума и приблизился к телу. Он посмотрел вниз и увидел боль, исказившую лицо, несфокусированные, сильно расширенные глаза и неестественно белую кожу, высушенную потерей крови. На него нахлынуло чувство облегчения. Не было никакой надежды на то, чтобы Айден выжил. Более того, он быстро осознал, что реально не было никакой причины ждать его смерти, прежде чем провести Церемонию Перехода.

Острое чувство победы, наконец, наполнило его разум.

Он вгляделся в лицо своего отца и улыбнулся. «Теперь ты в моей власти,» — пробормотал он, незаметно роняя капельку слюны в глаз Айдена.

Даже в предсмертном состоянии Морфрэн мог видеть нарастающий гнев своего отца. Он видел осознание того, что Морфрэн проиграл сражение с Ансгаром, и что теперь его собственные усилия возвратить ясновидца были напрасны. Теперь его смерть была бессмысленной. Никто не узнает о сражении с Эйнгил. Они просто будут помнить сокрушённого и истекшего кровью старого воина, лежащего, подобно трупу, на серебряной наковальне Ваула в ожидании, когда смерть возьмёт его.

Айони предсказала, что он умрёт после героической победы. Она сказала, что он перейдёт в бассейн душ Каэлора в Святыне Флюир-герна, во время большой и величественной общественной церемонии. Она сказала, что он станет прародителем следующего ясновидца, и что династии Тейрту и Ривалин сольются воедино. Это было причиной тому, что он пощадил эту мерзость, Элу Ашбэль, и этого ненавистного коротышку, Найса Ансгара. По этой же причине он позволили Кервину Ривалину жить в изгнании.

Не в силах вымолвить ни слова или даже сделать свои мысли слышимыми для кого-то ещё, Айден пристально смотрел вверх на злорадное и обрюзгшее лицо своего сына. Его зелёные глаза вспыхнули ненавистью. Он ненавидел Морфрэна за его глупость, его отвратительное разложение, и за сам тот факт, что он всё ещё был жив. Его выводило из себя, что Морфрэн возьмёт под контроль Дом Тейрту после его смерти. Он ненавидел себя за то, что был так ослеплён чувствами и жаждой славы, что должным образом не обдумал все возможные значения пророчества Айони.

Он ненавидел Айони за то, что она привела его в будущее, в котором была его гибель. Почему она так низко предала его? Она видела в будущем нечто, что было более важным, или просто была в союзе с Ансгаром? Он слышал при дворе сплетни о её отношениях с Бедвиром, но не обратил на них внимания. Он ненавидел Каэлор: запутанную эмоциональную политику, двуличную приверженность вечному миру под вечной угрозой войны, ужасающее и пагубное несоответствие стилей жизни Нэвир и остальной части искусственного мира, и невообразимую, близорукую забывчивость Олипсина, который продолжал жить так, словно всё шло прекрасно. Казалось, вся система была нарочно продумана так, чтобы поддерживать и усиливать потакание придворных своим прихотям, словно бы они являлись приверженцами чего-то вроде отвратительного, давно отжившего культа удовольствий.

Когда он смерил взглядом ненавистное и отвратительное лицо Морфрэна, он впервые понял, что должен был делать со своей властью. Как он был обманут возлюбленной Владычицей Айони, также он был обманут Каэлором. Вместо того чтобы тратить свою жизнь, энергию и воинов во имя порочных и разложившихся социальных институтов Каэлора, вместо того, чтобы прилагать усилия, чтобы поддерживать древний режим Ривалина и управлять как его законный представитель, он должен был попытаться свергнуть Ривалина и весь его Олипсин в целом.

Вместо того чтобы сражаться против Ансгара, он должен был заключить союз с благородным Бедвиром и преобразовать Каэлор в общество воинов, дисциплинированное и великолепное, как легендарный Биель-Тан. Впервые он осознал, что позволил напыщенным Нэвир разделить военные дома из внешних пределов, заставив его чувствовать себя низшим, заставив его считать, что он должен был страстно желать покровительства ясновидца и быть благодарным за это, словно сам Каэлор был бы немыслим без династии Ривалин и её Власти.

Он полагал, что Нэвир были наивны и неспособны к пониманию власти меча, тогда как фактически они были проницательны и коварны, используя жажду крови других, чтобы вести битвы за них, самим оставаясь в непреходящей роскоши. Они действительно презирали воинов, но Айден ошибался, думая, что Нэвир не могли понять их значимости.

Всё это было обманом, и в свой последний момент истины Айден был в ярости от тех злодеяний, которые он совершил во имя ясновидца. Со своим последним дыханием, он увидел промелькнувшее в его разуме лицо Бедвира и осознал, что патриарх Ансгара был самым лучшим эльдаром, которого он когда-либо знал. Затем он взглянул на слюнявое и дрожащее от возбуждения лицо Морфрэна и увидел образ будущего, которое он выковал для Каэлора.

Всё, что он мог чувствовать, была ненависть.

ВРАТА РИВАЛИНА, которые преграждали главный путь в Сентриум, были заперты. За ними, сквозь их таинственно просвечивающую конструкцию, Найс мог видеть сверкающие огни и блеск Двора Ясновидца. Было так, словно сам свет находился по ту сторону этих врат. В потускневших воспоминаниях отдалённого прошлого Найс был убеждён, что весь Каэлор выглядел также: сияющий и великолепный, подобно живому символу величия охватывающей всю галактику эльдарской империи. Теперь же контраст с теми областями, через которые прошли Ансгар, чтобы оказаться здесь, был разительным.

Домен Ансгар был истощён и приходил в упадок после многих лет лишений и тирании, и даже менее впавший в немилость и расположенный ближе к центру домен Эочайн имел признаки того же самого истощения ресурсов и упадка. Из Каэлора постепенно выкачивали все соки.

Сентриум блистал как бриллиант в сердце Каэлора, сияющий и древний, словно бы не тронутый беспорядками и страданием, которые разрушали Каэлор перед началом Династических войн. Каким-то образом ему удалось сохранить своё величавое великолепие, несмотря на пропитанные кровью разрушения, которыми изобиловала оставшаяся часть искусственного мира.

Когда Найс заставил свою армию замереть примерно в ста метрах от врат, подняв вверх кулак в знак остановки, когда он гордо стоял под своим знаменем на орудийной платформе во главе вооружённых сил, он смог себе представить, как другой эльдар был опьянён этим зрелищем: видом красоты и совершенства, изящества и культуры. Это было чувство, в котором, казалось, воплощался высший идеал условий жизни для внешних пределов, и он интуитивно понял, что часть старой эльдарской дамашир страстно желала этого.

Где-то в памяти его рода он знал, что самые первые эльдары, которые достигли звёзд во время самого рождения галактики, сделали это из веры, что звёзды принесут им изобилие и помощь в будущем. Первые эльдары, которые погрузились в варп и начали строить Паутину, думали главным образом о материальном богатстве, которое принесёт мгновенное путешествие сквозь пространство. Они думали о возможностях свободы, которые открывались таким грандиозным прорывом вперёд. Они думали о наслаждениях, в которых они могли бы потворствовать своим вкусам всё это нерастраченное время, и всех удовольствиях, которые могли быть найдены в новых частях галактики, внезапно ставшей в пределах их досягаемости.

Это была некая склонность к опьянению, скрывающаяся в эльдарской душе, которая сделала их слабыми перед лицом искушения. Это было первой причиной их падения. Падение было историческим доказательством его гипотезы, как если бы оно нуждалось в доказательстве. Сентриум говорил о том же самом недуге, но на куда более минорной гамме. Здесь Найс видел разложение одной культурной группы общества — он мог бы даже назвать это культом — но не всего искусственного мира или эльдарского рода в целом.

Его омерзительность была этому ярким примером. Оно представляло крах всех ценностей строгой дисциплины Храмов Аспекта и даже Пути Эльдар Айнио. Для него это было проклятием. Это было отклонением. Это заставляло его чувствовать себя грязным.

Глядя сквозь врата, он мог видеть установленные сторожевые орудия в верхней точке, где край ворот встречался с нижней частью верхнего уровня. Фактически Сентриум был одним из немногих мест на всём Каэлоре, которые не имели над собой других уровней. Каким-то образом он был исключён из странных пространственных эффектов конструкции, которые сделали почти невозможным найти внешнюю границу искусственного мира, это означало, что все другие уровни выше и ниже Врат Ривалина просто заканчивались глухой и непроходимой стеной, когда они достигали места, занятого Сентриумом. Один из самых знаменитых мастеров в каэлорской истории, Нуриор Безупречный, однажды сошёл с ума, пытаясь определить местонахождение и нанести на карту эти стены. Ему никогда не удавалось сделать это, и оставалось причиной, по которой никто не знал наверняка, где другие уровни граничили с огромным, сияющим куполом Сентриума, или даже были ли эти границы вообще.

Делая границы своего домена совершенно непостижимыми почти любому, кто мог бы иметь желание проникнуть в него, было блестящим и эффективным способом удерживать народ снаружи, лучше, чем любое оружие, пушка или клинок. Несмотря на это два сияющих копья были установлены на верху ворот наряду со старомодной пушкой деформации, которая, по-видимому, была одним из тех дополнений, сделанных Айденом для обороны. Естественно, она была не достаточно изящной, чтобы быть установленной Нэвир. Врата были усеяны самонаводящимися сюрикен-пушками, искусно замаскированными под замысловатый резной орнамент, который украшал поверхность врат.

Он едва мог различить беспокойные движения эльдар в орудийных кабинах и мог чувствовать их нервозность. Они знали, что Найс, Ансгар и Пауки Варпа разгромили армию Морфрэна и прошли через Проход Улы, преследуя отступающую армию Тейрту. Они знали, что Врата Ривалина не окажутся для них существенной преградой, и что сотня воинов из армии Призрачного Паука может взять их штурмом в любое время. Впечатляющее артиллерийское оснащение было скорее показным, чем действенным.

Силы Ансгара выстроились клином позади платформы Найса. Броня танков Пауков Варпа и транспортов Ансгара была испещрена следами лазеров и отметинами сюрикенов. Серебристо-синие джетбайки были помяты и исцарапаны, а Стражи выглядели ещё более потрёпанными, чем когда только начинали битву, но танки украшали военные трофеи: зелёные шлемы и пластины доспехов свисали с каждой машины. Змей Тейрту украшал бок одной из Волновых Змей, который был повреждён вражеским транспортом; и на антенне позади одного джетбайка виднелось знамя Тейрту. Оно было охвачено огнём, и медленно горело в постоянном и холодном психическом пламени. И наконец, спереди орудийной платформы Найса, подобно прихотливой решётке бампера, находился бронированный панцирь призрачного стража из Гвардии душ, так высоко ценимых Айденом.

Общее впечатление, которое производила эта армия, было как от банды разношёрстого сброда и варварских наёмников. Возможно, перед ними меркли даже пираты из ужасных пределов Комморага. Для их описания не хватало достаточно ярких выражений, которые Нэвир Сентриума могли понять, и поэтому Найс знал, что они приведут двор в ужас. Он стал воплощением суровой и непримиримой души воина, и он принёс с собой смерть, не утончённую и не прикрашенную.

Это была просто смерть.

Удовлетворённый атмосферой страха, которую создавало его присутствие, среди тех, кто смотрел из Сентриума на его армию, Найс спрыгнул с антигравитационной платформы, где он стоял вместе с Элой, Силти и Адсулатой, и воткнул в настил древко из умбалы своего знамени Ликосидая.

Он отметил свою территорию.

— Ты не собираешься атаковать врата? — спросил Силти, спрыгивая вниз и становясь за плечами Найса. Он был покрыт кровью после битвы с Тейрту и чувствовал огонь Каина, всё ещё пылавший в его венах. Он жаждал ещё смерти, и не мог поверить, что Найс остановится прежде, чем достигнет башни ясновидца.

Какой-то момент Найс даже не смотрел на своего кузена, и не спускал глаз с эффектного вида перед ними. Затем он перевёл серебряные с чёрным глаза на Силти, позволяя тому увидеть тревогу, которая скрывалась у него внутри.

Какой цели это послужило бы? Там мы найдём лишь конец наших времён. Там нет никаких сражений, чтобы побеждать, только трофеи, которые можно захватить.

— Мы зашли так далеко, Найс! Как мы можем теперь остановиться, когда мы можем захватить Сентриум? Посмотри на это, Найс! Посмотри на это. Разве это не то, за что сражался твой отец? Разве он не хотел бы, чтобы ты сделал ещё один шаг вперёд? Представь себе, какой это блистательный приз для Дома Ансгара!

Да, он атаковал бы врата, ты прав. — Ответ был плоским и грубым, как кузнечный молот. — Но я не Бедвир, и ты — не его наследник, Силти Ансгар-ан. Есть более важные дела, которым следует уделить внимание, чем разграбление Сентриума.

Раздражённый и уязвлённый, Силти обернулся и посмотрел вверх на Адсулату и Элу, которые ответили ему безучастными взглядами.

— Тогда я нападу на врата вместо тебя, сын Бедвира, — ответил он. — Мне понадобятся два отряда Стражей и один Сокол.

Сегодня не будет никаких атак, — ответил Найс тоном, не допускающим возражений. Словно он уже заглянут в будущее, и знал наверняка, что ни он, ни Силти не атакуют до следующей светлой фазы лайтниса. Это был не приказ, это была простая констатация факта.

— Мы прошли весь этот путь не для того, чтобы остановиться в последний момент, — сказал Силти, едва в состоянии сдержать своё разочарование. — Я пришёл сюда не для того, чтобы посмотреть на эти сияющие врата и не коснуться их!

Мгновение Найс смотрел на него, а потом отвернулся, не произнеся ни слова. Это был снисходительный взгляд, словно бы он чувствовал недовольство. Затем он пошёл назад мимо антигравитационной платформы, на которой тихо стояли Эла и Адсулата, даже не взглянув на них. Стражи позади платформы быстро расступились, чтобы пропустить его, и он проворно прошёл сквозь их ряды, словно у него была цель, которая ждала его с другой стороны строя.

Остальные наблюдали, как он молча шёл, но у каждого из них был в голове тот же самый вопрос.

ЭЛА’АШБЭЛЬ наблюдала, как её брат с грохотом воткнул своё знамя в землю перед Вратами Ривалина, объявляя права Призрачного Паука на главную дорогу в Сентриум. Она отметила, что он использовал своё собственное золотое знамя, пронизанное чёрной паутиной, вместо того, чтобы установить цвета Ансгара или тех же Пауков Варпа. Было что-то отвратительное в его манере, что заставило её чувствовать неловкость. Он казался каким-то неестественно чистым в своих намерениях, словно бы он не использовал больше способности по доброй воле, а скорее исполнял веления какой-то высшей силы. Он не излучал ауры самосознания. Не было никакого выбора.

Когда её брат развернулся и ушёл прочь, промчавшись мимо неё и двигаясь в тыл армии, Эла поняла, что Сентриум вообще не был его целью. Он не имел для него почти никакого значения. Вместо этого его мысли были в другом месте, в разрушенном Храме Пауков Варпа с погибшим Экзархом Эйнгил.

Подобно всем другим эльдарам, которые сражались в битве у Прохода Улы, Эла почувствовала ударную волну после разрушения храма. В отличие от большинства их них, она знала, что это было, и почувствовала резонанс, который раздался в разуме Найса. Она видела его ярость и наблюдала, как он неистово прорывался сквозь Тейрту.

Но Призрачный Паук не был Яростным Мстителем. Легенды говорят, что он возвращается на Каэлор в моменты великой опасности как воплощение Флюир-герна. Он не сражается ради себя или ради мщения. В его желаниях нет места мелочным импульсам мести. Эла видела, что битва бушевала в дамашир Найса, когда он сражался, чтобы утолить своё собственное желание величия для дома своего отца, против превосходящих сил неумолимой судьбы. Она видела, что это сражение он проигрывал. Даже до его возмутительного гнева на арене храма, когда в финале Силти взял над ним верх, даже до его ярости, когда он был оставлен в тылу во время сражения Силти против Стражей из Пределов, даже до того, как призрачные нити Флюир-герна захватили его душу в плотно сотканные сети, Найс вёл борьбу против своей природы и своей судьбы. Словно бы он был вынужденным участником постепенного процесса метастаза с момента своего рождения. У хозяина, вместившего Призрачного Паука, не было выбора, это он был избран.

Владычица Айони видела это, также как она видела и необычный путь Элы. Провидицы Ютран увидели опасность в самом начале, и они изгнали маленькую Элу из своей общины, называя её вох — мерзостью, но они лишь прогнали её с глаз долой, словно боясь возможных последствий любых действий, направленных против неё, как если бы будущее вмещало в себя столько противоречивых ужасов, что они не могли выбрать какой-либо один вариант. В итоге они решили не брать на себя ответственность за маленькую необычную девочку среди них и просто выгнали, чтобы оградить себя от неё. Должно быть, они знали, что она отправиться обратно в домены Ансгара, к Найсу.

— Куда он идёт? — спросил Силти. Его взгляд был прикован к спине Найса, но слова были адресованы Эле.

Он пошёл, чтобы выполнить Ритуал Поминовения, — ответила Адсулата. — Он оказывает честь погибшему экзарху своего храма.

Эла просто кивнула. Она чувствовала этот зов, как пустоту, притягивающую мысли Пауков Варпа. Все они наблюдали за Найсом с безысходностью тех, кто видел последнее пламя, мерцающее во тьме подземелья. После гибели их экзарха и их храма он олицетворял собой дамашир Пауков Варпа на Каэлоре, и они смотрели на него с благоговейным трепетом, словно он был богом, живущим среди них.

Я должна быть с ним. Она также была и моим экзархом, — продолжала Адсулата. Безотчётно она подвинулась к краю платформы и приготовилась спрыгнуть.

Подожди, — сказала Эла, следя взглядом за своим братом, но направляя мысли арахниру. — Есть более важное дело.

Адсулата остановилась.

Айден при смерти. Эйнгил его смертельно ранила, а сын не сделает ничего, чтобы спасти ему жизнь.

Замечательно. — Ответ арахнира был резким и решительным.

Может быть, но разве ты не видишь, что это означает? Камень души Айдена будет помещён в святыню Флюир-герна, привнося новую струю ненависти в душу Каэлора.

Несомненно, бассейн душ может поглотить эмоции любого эльдара, вне зависимости от их характера? — Адсулата, казалось, сомневалась.

Ты задала неверный вопрос, арахнир. Конечно, Флюир-герн может поглотить энергию Айдена. Вопрос, скорее, состоит в том, какое влияние будет иметь эта энергия на путь Каэлора. Этот искусственный мир и так уже опасно балансирует на краю своей собственной гибели, у самого конца дней. Он двигается по краю закручивающегося вихря варпа, вызванного им самим, и атмосфера внутри искусственного мира колеблется между тьмой и яростью во Внешних Пределах, и потаканием порокам и упадком, укоренившимся в Сентриуме. Будущее Каэлора находится в состоянии хрупкого равновесия, настолько ненадёжного, что единственная сильная душа, подобная Айдену, может опрокинуть его за грань.

Ты видишь это, Эла Ашбэль? — спросила Адсулата.

Это ясно, как день, — ответила Эла, осознавая только в этот момент, насколько очевидным это было. Словно бы Каэлор вели прямо к этому моменту выбора, как если бы его специально сбалансировали на столь тонкой грани. Вихрь, возобновление войны на Каэлоре после долгих веков мира, а затем появление Призрачного Паука, всё говорило о хорошо спланированном пути. Это не могло быть простым совпадением, не под руководством династии столь мудрых ясновидцев. Гоури видел это будущее? Эта пропасть мелькала в разуме Айони, когда она произнесла пророчество? Разве Ахирн и в самом деле не видел рисунки и нити будущего, простиравшиеся в настоящее? — Пришло время судьбы.

Что ты хочешь, чтобы я сделала? — спросила Адсулата, возвращаясь к маленькой Эле, и вставая рядом по стойке смирно, словно была вызвана экзархом, чтобы получить поручение.

Возможно, ничего уже нельзя сделать, — ответила Эла в задумчивости. — Возможно, уже всё свершилось, и мы здесь лишь для того, чтобы стать свидетелями драмы последних дней?

Я не верю, что ничего нельзя сделать, с Ликосидаем и Эвилин, которые стоят среди нас в это время судьбы.

Адсулата выпрямилась в полный рост, внезапно наполняясь гордостью.

Твоя вера слепа, арахнир потерянного Храма Паука. Роль Найса во всём этом не ясна даже мне. Он действует не по велению своей души, поэтому будущее не содержит эха его воли. Он не законченный и бесформенный. Его намерения продиктованы не нами и не им самим, а, скорее, Флюир-герном. Он исполнитель, а не действующее лицо.

Что с камнем души Айдена? Если мы сумеем предотвратить Церемонию Перехода, это поможет улучшить ситуацию?

Эла замолчала и повернулась к сверкающему Сентриуму, обдумывая проблему. Казалось, яркий свет потускнел, словно бы на великолепные, главные купола Каэлора внезапно опустился плотный занавес. Даркнис наступил необычно рано.

Может быть, ещё есть время, но я подозреваю, что положение вещей уже вышло за пределы столь простых решений. Если это будет не душа Айдена, это могут стать собранные вместе души погибших Стражей или Яростных Мстителей. Я уверена, что сражения уже собрали запасы камней душ, которые ещё должны пройти эту церемонию. С самых времён Династических войн мы не видели такого кровопролития в сердце Каэлора.

Возможно, камень души Айдена здесь скорее символический, чем основной. Кто бы ни стоял за всем этим, он играл в тонкую и просчитанную игру. Может быть, отделению Пауков Варпа удастся проникнуть в Сентриум и сорвать церемонию? Возможно, мы могли бы даже выкрасть камень души Жогана.

Возможно, — бесцветно ответила Эла в сомнении. — Но это не будет иметь никакого значения.

Наконец она увидела, что ничего невозможно сделать, чтобы помешать пути Каэлора в будущее. Оно было вылеплено с таким искусством за столь долгое время, что в настоящем не оставалось почти никакого пространства для манёвра. Им нужно было чудо, непоколебимая сила, способная противостоять тяжёлому, катящемуся колесу истории, которое следовало своим курсом в будущее.

СНАРУЖИ СВЯТЫНИ Сентриум был укрыт тяжёлой и всеобъемлющей темнотой. Она опустилась подобно внезапной, безмолвной буре. Тёмная фаза каэлорского даркниса наступила раньше обычного, окутывая сверкающий сектор подобно савану. Эльдары на Площади Ваула и Притоке Багаррота были мрачны и угрюмы, словно выражая тёмное настроение, которое заполнило домен.

Внутри святыни почти никого не было. Никого из стоящих в темноте площади внутрь не пустили. Ориана с маленьким Тьюри умчалась назад во дворец, повернув назад в ужасе от финала тех дел, которые открывались перед ней. Она увидела маниакальный блеск в глазах Морфрэна, и не хотела принимать участие в том, что должно было произойти.

Следуя за шаркающей фигурой старого Ясновидца Ривалина, хранители святыни сопровождали носилки Айдена вниз в гулкий центральный проход Святыни Флюир-герна. Они находились под пристальным наблюдением Морфрэна на случай, если вдруг решат создать проблемы из-за необычного состояния их подопечного. Айден был ещё явно жив.

Синния и Селиддон стояли рядом с Морфрэном на возвышении перед Четырёхгранным алтарём. Прежде, чем Айден умрёт, Морфрэн хотел, чтобы его отец увидел, что часть Нэвир, которые никогда не подпускали Айдена близко к своим сердцам, приняли его. Айден всегда думал, что его презирали потому, что он был воином, и это, конечно, было причиной, почему большинству Нэвир были не по нраву он и его дом. Однако Морфрэн быстро понял, что, по крайней мере, одну группу придворных не заботили вообще смерть и насилие на руках военных домов. Они просто хотели получать удовольствия, которые всегда были неотъемлемой частью Нэвир Сентриума.

Пока ничего не мешало их культу удовольствий, они могли принять кого угодно. Они были Нэвир, которые были близки его собственному сердцу. Они приняли его по той же самой причине, по которой отвергли его стоического отца. Они приняли его по той же причине, по которой отец презирал его.

Когда носилки остановились перед алтарём, Морфрэн медленно спустился по ступеням, чтобы оказаться рядом с отцом. Хранители святыни переводили взгляды с распростёртого, с широко открытыми глазами, тела Айдена на Морфрэна, а затем на ясновидца, чьё морщинистое и старое лицо не выдавало никаких эмоций. Обменявшись друг с другом испуганными взглядами, хранители святыне не знали, что следует предпринять. Путевой камень живой дамашир никогда не следовало забирать у её тела. Это было чудовищно. Это был тот род поступков, о которых снова и снова рассказывали в ужасных сказках о тёмных. Это была своего рода пытка, которую жаждут демоны варпа в качестве подношения или жертвы. Хранители святыни не могли даже думать о возможности такого деяния и вероятности помещения души живого эльдара, которая вынесла такие ужасающие мучения, внутрь Флюир-герна, сама мысль об этом наполняла их ужасом. Они не могли даже осознать, как это могло бы повлиять, или какого рода ужасы будут выпущены на свободу в бассейне душ Каэлора.

Уходите. — Мощные, недвусмысленные мысли пронеслись над хранителями святыни от возвышения, исходящие от одетой в красное платье провидицы Ютран, когда она спускалась вниз по ступеням, чтобы присоединиться к Морфрэну, который стоял рядом с застывшим в ужасе лицом Айдена.

Казалось, хранители святыни примёрзли к месту, где стояли, словно поражённые страхом и не в силах поверить в происходящее.

Вон! — Приказ Синнии подхлестнул их разумы и заставил двигаться, отталкивая их назад вглубь святыни. Мгновение они колебались, неуверенные в том, должны ли они выполнять приказ провидицы Ютран в присутствии ясновидца, умирающего Жогана и его сына. Затем они быстро поклонились с большим облегчением, когда поняли, что будут избавлены от этой сцены, и поспешили обратно по проходу наружу на площадь, двигаясь с поспешностью злоумышленников, покидающих место преступления.

Когда хранители святыни исчезли, Морфрэн оглянулся на Синнию и усмехнулся. Он глянул назад поверх своего плеча на статную фигуру Селиддона, который остался стоять перед алтарём, и опять усмехнулся.

Повернувшись снова к лежащему телу своего отца, Морфрэн поднял взгляд и уставился в глаза ясновидца, широкая усмешка всё ещё прорезала его лицо. Ахирн ничего не ответил, понимая, что ничего уже нельзя было сделать. Он просто опустил глаза на лицо своего Жогана, который беспомощно лежал между ними.

Очень медленно Морфрэн наклонил своё тело так, чтобы его лицо стало вровень с Айденом, а их взгляды были направлены прямо друг на друга. В то же самое время он протянул руку под складками плаща, которым был укрыто тело Айдена, чтобы скрыть ужасные раны, нанесённые Пауком Варпа. Он прикоснулся к сияющему, отполированному драгоценному путевому камню, прикреплённому к цепочке, висящей на шее Айдена. Он был всё ещё тёплым наощупь, словно излучал жизнь. Когда пальцы сомкнулись вокруг камня, он увидел, как глаза его отца ярко вспыхнули в ужасе и тревоге.

Его зрачки шевельнулись, словно он боролся с собственной неподвижностью изо всех сил, пытаясь вложить последнее усилие в движение руки или ноги, которое могло бы предотвратить ужасное действо. Его губы едва заметно дрогнули, но у старого воина уже не было достаточно сил, чтобы вымолвить хоть слово. После длинной жизни славных сражений и власти, в свой последний момент Айден был абсолютно беспомощен перед потакающим своей злобе его собственным сыном.

Собрав всю гордость, чтобы с достоинством встретить свой последний миг, Айден признал, что это был конец. В его глаза проступила неистребимая гордость, ненависть и злоба, но когда пальцы Морфрэна плотнее сомкнулись на камне души, даже сильная воля Айдена была сломлена ужасом.

На мгновение его глаза вспыхнули, а затем внезапно их заволокла тьма, словно свет его жизни был высосан в пустоту. В то же самое время Морфрэн вытащил свою руку, сжатую вокруг слабо светящегося и лоснящегося кровью путевого камня Айдена. Он снял его с тела отца и разжал кулак, чтобы другие могли видеть то, что он сделал, а затем повернулся и бросился вверх по ступеням к Четырёхгранному алтарю.

Без церемоний, в волнении с недостойной поспешностью он вставил путевой камень в небольшую выемку сбоку алтаря. В течение мгновения ничего не происходило, и Морфрэн оглянулся на Синнию в растерянном недовольстве, написанном на его лице. Отсвет обвинения вспыхнул в его глазах, словно бы ей ставилось в вину неисполнение обещания.

Когда он отвёл взгляд, искры ша‘эйль дугой вспыхнули внутри материала алтаря, словно началась некая реакция. Тонкие лучи света сияли на полу святыни, пронизывая стены, а затем вместе устремились обратно в середину потолка, словно собираясь в озеро. Спустя мгновение это озеро начало изливаться вниз с потолка шипящей, жидкой струёй энергии варпа, погружаясь вниз в середине прохода.

Нэвир, ясновидец и Морфрэн оглядывали сияющее и блестящее внутреннее помещение святыни с потрясённым изумлением. Они увидели, что древняя конструкция здания в самом сердце Каэлора была не в состоянии выдержать интенсивности вырвавшейся энергии. Словно сам Флюир-герн восстал против насилия, совершённого над ним, как если бы внезапно пришли в ярость сотни тысяч ушедших древних душ. Святыня сияла, как сверкающий маяк в варпе, привлекая жаждущие и похотливые силы и демонов, которые, почуяв пищу, устремились к ней из вихря снаружи, заставляя материальные пределы сотрясаться и дрожать. Внезапно даркнис в Сентриуме был разорван на части, когда завитки пурпурного огня варпа ринулись сквозь структуру искусственного мира. Эльдары на всём Каэлоре замерли, застигнутые ошеломляющим и неожиданным испугом.

Пока четверо эльдар в святыне поворачивались кругом и с трепетом вглядывались в происходящее, Четырёхгранный алтарь, казалось, раскалывался изнутри, как если бы невероятное давление света старалось вырваться из его древней и стойкой конструкции. Сверхъестественное и нереальное давление невидимых измерений внезапно резко увеличилось, взрывая алтарь фонтаном пропитанных ша‘эйль осколков, которые дождём рассыпались по всей святыне, как огонь с небес.

Глава десятая. Революция

СИЛТИ НЕ МОГ ПОВЕРИТЬ тому, что происходило. Он сражался на своём пути от Внешних Пределов и в Проходе Улы, отважно преследуя отступающую армию Тейрту, что заставило бы Бедвира наполниться гордостью. Изрядно поредевшая, но победоносная армия Ансгара готовая захватить Сентриум, остановилась около Врат Ривалина, наполненная могучей силой и имеющая превосходящий боевой дух, всё ещё струившийся в венах каждого воина. Сверкающие сокровища Двора Ясновидца были в пределах их досягаемости, искушая своим блеском и сиянием. Достаточно было лишь одного слова, и Ансгар штурмом бы взял хрустальный домен, возвратил бы ясновидца и потребовал в свою собственность величественное великолепие Сентриума. Наконец они бы могли свершить месть и правосудие. По каким-то причинам, Найс, казалось, не понимал их положения. Он заставил армию остановиться, как сделал это перед сражением у Прохода Улы. Ансгар остановился на самом пороге своей цели, колеблясь в шаге от победы, словно скала на одном камне, прежде чем отколоться от утёса. Несмотря на обиду своего первого разочарования, Силти постепенно убедил себя, что сын Бедвира в тайне узрел проблеск будущего, и знал, что Тейрту выйдут им навстречу, если они останутся на своём месте. Он предполагал, что Найс предпочитает дать решающий бой на открытом пространстве перед великими вратами, чем сражаться в лабиринте и ограниченном пространстве хрустальных улиц этого аристократического сектора. Это было бы повторением его тактики у Периметра Стикслин, где он поджидал глупого командующего Тейрту, когда тот вырвется из прохода и вступит в бой с Ансгаром на открытом пространстве Равнин Фаэрула. Однако прошёл почти день молчания и медитации среди своих товарищей Пауков Варпа, а Найс не подавал каких-либо признаков подготовки к нападению. Даже когда внезапный грохот взрыва энергии варпа необъяснимо и ужасно сотряс структуру искусственного мира, в дребезги разбивая древний свет Сентриума на бессчётные осколки фиолетовой тьмы, Найс даже не пошевелился, чтобы использовать возникший беспорядок, который последовал вслед за этим. Он просто продолжал неподвижно и спокойно сидеть с закрытыми глазами, удерживая армию на грани её готовности и желания умереть.

В течение дня он сидел в безмолвной медитации в пределах видимости Врат Ривалина в центре круга тихо поющих Пауков Варпа. Его яростные серебряные глаза оставались закрытыми и губы двигались в такт, произнося слова ритуальной песни, которая кружилась вокруг него. Воины Аспекта держались отдельно от основных сил Ансгара, но лишь символически. Они оставались в пределах нескольких десятков шагов позади клина.

Внезапно глаза Найса резко открылись. В течение одного момента он обвёл взглядом круг, охватывая взглядом фигуру каждого Воина Аспекта, которые его окружали, передавая им свою силу в память о погибшем экзархе, но высоко над ним, на далёком потолке, все они ощутили другой тип энергии, которая пульсировала в структуре Каэлора. Найс мог видеть, как она потрескивает и сверкает, подобно собирающейся буре.

Что-то вырвалось на свободу.

Тогда Найс поднялся на ноги и с уважением поклонился воинам вокруг него.

Мы должны вернуться в храм. — В его мыслях не было приказа и принуждения, но они не допускали возражений. — Здесь нам больше нечего делать, а доспех экзарха должен быть сохранён должным образом. Храму Пауков Варпа нельзя позволить лежать в руинах.

Воины Аспекта встали, а затем опустились на колени, уперев кулаки в землю в знак уважения и повиновения Призрачному Пауку, находившемуся среди них. После смерти экзарха, Найс был единственным символом их святыни. Его слово было для них законом, и если он сказал, что они должны повернуть назад от Врат Ривалина и возвратиться в лесные зоны Ансгара, значит именно это они и сделают.

Так они и поступили.

К изумлению и ужасу Силти, Найс просто усадил Пауков Варпа обратно в их Соколы и затем ушёл, забрав с собой Адсулату и маленькую Элу. Они просто кивнули и последовали за ним, словно его выбор имел прямой и естественный смысл, или как если вообще не было никакого выбора. Они не сделали попытки убедить Силти присоединиться к ним, и Найс создавал впечатление, что Силти должен остаться перед Вратами Ривалина, чтобы охранять путь и препятствовать Тейрту преследовать их, когда они вернуться домой во Внешние Пределы. Казалось, у Найса не было никаких намерений захватить этот сверкающий трофей, лишь только убедиться, что Тейрту не смогут больше причинить бед эльдарам Каэлора.

Когда Силти наблюдал, как контингент Пауков Варпа исчезает вдали широкого Бульвара Кольдо — легендарного и обширного сквозного пути, который вёл из центра цивилизации в отсталые области стикс-тан, он в тревоге покачал головой. Он не мог поверить, что так долго скрывавшиеся воины Ансгара появились из глубин лесных зон, чтобы сражаться за его кузена только потому, что он был сыном Бедвира. Посмотрите теперь на этого наследника, убегающего прочь от сражения, которое бы определило ход истории в веках. Он бы не ушёл. Он бы доказал Стражам Ансгара и всему Каэлору, что был законным патриархом этого великого дома. Он показал бы им, что Хукулин был прав, безоговорочно приняв его лидерство, но бросил вызов притязаниям Найса. Безжалостный способ, которым Найс расправился с благородным старым воином, бросившим ему вызов, должен был стать достаточным основанием для всех эльдар Ансгара, чтобы осудить его ценности, и всё же они покинули леса, чтобы следовать за ним.

Теперь так называемый Призрачный Паук бежал с поля битвы. Его вкус к крови и смерти уменьшился, и объятия Каина отпустили его. Вместо него был Силти, который стоял перед Вратами Ривалина во главе армии Ансгара. Это был Силти, который держал судьбу Сентриума в своих руках. Это был Силти, который слышал в своём разуме соблазнительный шёпот, зовущий его в сверкающий, хрустальный придворный сектор. Хотя он не мог определить источник искушения и сладострастных голосов, он находил их почти непреодолимыми. Они говорили с чем-то глубоко внутри его дамашир, подталкивая его к черте, которая была неотъемлемой частью его сущности, и выходила за пределы рационального контроля.

Силти знал слово Каина, и это слово было — война.

Когда Силти и Найс противостояли друг другу в бою на арене Храма Паука, победа досталась Силти, не Найсу. Таким образом, когда Найс уходил назад в проклятые, грязные и угнетённые области стикс-тан, оставляя Силти в блестящем славой изысканном сердце Каэлора, вещи просто вставали на свои места.

Силти отвернулся от уменьшающегося строя Пауков Варпа, когда они приблизились к далёкому горизонту, и уставился на великолепие Врат Ривалина, словно только что проснулся. Большие полосы энергии варпа образовывали дугу от потолка до пола и потрескивали под его ногами, словно подчёркивая драматичность момента. В самой атмосфере Сентриума что-то изменилось. У Силти было такое чувство, будто бы баланс сил сместился.

Как кто-либо из эльдар мог стоять так близко к такой славе и не испытывать справедливое желание захватить всё это в свои руки? Повернуть назад означало бы отринуть неотъемлемую часть своей натуры.

Он чувствовал взгляды Стражей Ансгара, сверлящие его спину. Они задавались вопросом, что он собирался делать. По рядам прошла волна ожидания, словно воины дома ждали, что он развернётся и поведёт армию обратно в Ансгар, направляясь по стопам Найса. Он чувствовал ожидание этого, словно для них было чем-то невероятным, что он мог бы действовать независимо от своего мистического кузена.

В тот момент он ненавидел Найса. Он понял, что всегда ненавидел его. Все постоянно думали, что его кузен был особенным. Они шептались о пророчестве, которое предсказывало тёмное и великое будущее для маленького ребёнка-слир. Он пугал их, также как и его отвратительная и противоестественная сестра, но всё это было из-за казни его отца. Это было достоянием легенд, но это не означало, что легенды были чем-то большим, чем просто слухами или сказками, выдуманными праздными Нэвир или рунными певцами. Все вокруг устроили такой ажиотаж из вмешательства Владычицы Айони в спасение наследников Ансгара, как будто это уже само по себе было доказательством великой и загадочной судьбы. Но это было не так.

Даже в храме Пауков Варпа, хранители святыни и Воины Аспекта — все относились к Найсу по-иному, чем к нему. Арахниры давали ему особые привилегии и выделяли его похвалой, даже когда Силти делал что-то лучше. Поэтому он был так рад, когда наконец превзошёл Найса в их последнем бою, перед тем как перешёл из разряда учеников и получил полную броню Паука Варпа. Насколько он знал, Найс ещё не прошёл испытания, чтобы стать Воином Аспекта. Он был ещё слишком юн. Как бы он ни изменился, или как бы ему ни удалось убедить остальных в переменах, произошедших с ним, Силти был уверен, что Найс никогда не добьётся победы в равном поединке на арене. Он был всего лишь юным учеником в причудливой, золотой броне.

Формально, Силти всё ещё должен быть патриархом Дома Ансгар, а не этот не по годам развитый и испорченный коротышка. Как характерно, что эльдары Ансгара и Воины Аспекта Пауков Варпа не могли увидеть различий между блеском золотой брони и сутью настоящего боевого духа. Эмоциональные существа легко были обмануты показухой, предпочтя её содержанию. Разве они не видели, что Найс повернул назад в самый решающий момент? Что даже сейчас он направлялся обратно к рассыпавшимся останкам разрушенного храма в опустошённом домене Ансгар вместо того, чтобы потребовать этот блестящий трофей для своего собственного дома.

Сентриум сверкал перед ним, подобно награде, и Силти понял, что это было возможностью показать Ансгару и всему Каэлору, чего он действительно стоил. До того как через несколько часов наступит светлая фаза лайтниса, он поклялся, что будет пировать в роскошном развращённом Дворе Ясновидца, и ясновидец будет лично наливать ему в бокал дымящееся вино Эдрисиан.

Подняв руку, он подал сигнал начинать штурм врат.

ВОЗВРАЩЕНИЕ В ДОМЕН Ансгар было быстрым и без происшествий. Путь был уже очищен во время похода на Сентриум, и эльдары тех областей приветствовали силы Ансгара как освободителей, даже если они и сохраняли некоторые подозрения относительно Пауков Варпа. Таким образом, дорога назад не составила труда. Ряд поселений вдоль пути пытались устроить тёплый приём возвращающимся воинам — им также в детстве рассказывали легенды о Ликосидае, как и эльдарам Ансгара, — но Найс просто проследовал мимо них, словно даже не заметил протянутых рук гостеприимства. Они оставили след смущения и разочарования в сердцах каэлорцев из доменов Эочайн и Роэрн, прежде чем достигли лесов Ансгара.

Когда они вышли из-под деревьев на поляну вокруг некогда гордого храма Пауков Варпа, Соколы замедлили ход, останавливаясь, словно поражённые громом. Храм лежал в руинах, его каменная кладка была рассеяна по всей поляне. Стены развалились, словно взорвавшись изнутри, а шпили упали вниз, образовав груды щебня, которые отмечали их исходное положение.

Среди развалин и осколков камней, прямо у разбитых и потрескавшихся остатков ступеней, которые некогда вели наверх к легендарным серповидным дверям, красная, мерцающая струйка отмечала местоположение экзарха Эйнгил. Её путевой камень исчез с нагрудной платины, и броня была всем, что от неё осталось, словно бы её тело впитала земля, или оно растворилось в психопластике бронированного доспеха, который она не снимала в течение долгих лет. Лишь её голова сохраняла органическую материю и, хотя лицо было искажено гримасой боли, её губы усмехались, словно бы во время смертельной агонии она испытала миг удовлетворения.

Спрыгнув вниз с одного из Соколов, Найс посмотрел вниз на погибшего экзарха, а затем на разрушенный храм. Вспышка гнева зажглась холодным огнём в его серебристых глазах, а затем он взобрался на остатки ступеней, чтобы осмотреть степень повреждения в глубине залов святыни.

Он протянул вниз руку и поднял несколько кусков каменной кладки, легко бросив их в сторону, когда рассматривал руины. Наконец, после нескольких мгновений поиска, он определил местонахождение большой, тяжёлой, горизонтальной плиты ша‘эльбр, которая оказалась неповреждённой и лежала на своём месте на земле, где когда-то был пол храма. Среди щебня он нашёл несколько неповреждённых посохов из умбалы и, покрутив один в руках, вставил конец посоха под край плиты из призрачной кости, чтобы использовать его в качестве рычага. Единственным плавным движением он приподнял плиту над землёй, чтобы открыть тёмный проход с лестничной клеткой внизу. Он вёл вниз под разрушенное святилище, где когда-то находился паутинный алтарь, за которым в течение веков были спрятаны Троны Пауков.

Отодвинув плиту, Найс рукой подал быстрый сигнал Адсулате, которая уже спустилась с Сокола и склонилась над умершим экзархом. Арахнир взяла тело Эйнгил на руки и медленно пошла вверх по ступеням, чтобы присоединиться к Найсу. Когда она осторожно пробиралась через камни, Найс твёрдо кивнул ей и исчез в открытом склепе под святыней.

Пещера под храмом была обширна и высока, с серией арок и колонн, усеивающих её, поддерживая конструкции храма наверху. Она была похожа на изобилующие пещерами катакомбы, лестница закручивалась вниз с потолка, подобно изящной спирали, и упиралась в сверкающую, прозрачную поверхность пола. Отражающий в темноте свет, масляно-блестящий бассейн, который покрывал землю, был пронизан сетью узких, белых проходов, которые составляли расходящийся узор из концентрических окружностей, связанных между собой в центральной точке, где жидкость пузырилась от едва сдерживаемой энергии. Прожилки зловеще вспыхивающего света змеились под поверхностью жидкости, словно электричество, текущее сквозь воду. От лестничной клетки пол имел сходство с гигантской, запутанной паутиной, расходящейся от воронки в середине, которая бурлила невидимой, зловещей и тайной жизнью.

Найс ждал, пока Адсулата присоединиться к нему внизу вырезных ступеней, а затем последовал вперёд через лабиринт проходов, уверенно прокладывая путь к центру, словно дорога была записана в его мозге.

Как только они достигли центра бассейна, Найс пробормотал несколько неслышных слов и медленно провёл рукой над пузырящейся жидкостью. В течение мгновения ничего, казалось, не происходило, но затем бурление усилилось, и густая жидкость начала просачиваться через край дорожек вокруг них, словно уровень в бассейне плавно повышался.

Адсулата инстинктивно отступила назад, перепрыгнув с одной дорожки на следующее концентрическое кольцо от центра, но Найс остался неподвижным, позволяя странной жидкости плескаться вокруг своих золотых сапог, словно он получал от этого что-то вроде утешения. Когда уровень возрос, жидкость медленно расползалась вокруг его ног, вязкая и плотная, а затем она начала медленно подкрадываться к его сапогам, вытягивая тёмные, мерцающие усики из бассейна. Выглядело так, словно жидкость хотела поглотить блеск его золотой брони.

Найс развернулся вполоборота и протянул руки к Адсулате, кивнув в знак того, чтобы она передала ему тело Эйнгил. Он крепко обхватил броню экзарха и легко повернулся, удерживая её в своих руках так, словно это был ребёнок.

Тем временем булькающая масляная жидкость дошла до точки кипения, распространяя вязкие волны, переливающиеся через край внутренних проходов и струящиеся по ногам Найса. Когда он смотрел, то увидел, что из бурлящей жидкости начали высовываться кончики шипов. Кончики быстро стали восьмью длинными, загибающимися внутрь копьями, образующими круглую, открытую сверху, клетку. Через несколько мгновений из бурлящей жидкости появилось основание клетки, и тот час же стало ясно, что это был своего рода трон. Он имел сходство с перевёрнутым пауком, с ногами, поднятыми в воздухе вверх, которые образовывали спинку и борта, а его живот был сиденьем. Спереди трона высовывались большие клыки из широко открытого рта, откуда лился поток медленно сочащейся жидкости.

Повернув тело Эйнгил, словно оно ничего не весило в его руках, Найс осторожно опустил его на сиденье и прислонил спиной к священному Трону Экзарха. После короткой задержки, пряди блестящих призрачных нитей из тёмной, кровавой жидкости начали застывать, окутывая сидящий на троне доспех, и быстро покрывая его прихотливой, сверкающей сетью, словно оборачивая в кокон в объятиях трона.

Мгновение спустя Эйнгил ушла. Трон погрузился обратно в бассейн почти мгновенно, вызвав короткий вихрь вследствие резкого движения. Наступило молчание, а затем Найс прошептал несколько слов закрытия, запечатывая проход к подземной тронной зале, в которой доспех экзарха будет оставаться до тех пор, пока однажды его снова не вызовет голос следующей души Паука Варпа, заблудившегося на пути Каина.

Когда уровень странной жидкости постепенно опустился, Найс преклонил одно колено и внимательно изучил жидкость. Он ткнул указательным пальцем в её клейкое вещество, а затем вытащил его, позволив длинной, липкой струйке вытянуться вслед за его рукой, словно жидкость не хотела его отпускать.

Что это? — спросила Адсулата.

Это — Флюир-герн, — рассеянно ответил Найс. Это знание было глубоко заложено в его родовую память, как если бы оно было просто частью разума. — Кровь Каэлора, проводящая призрачная жидкость, которая струится по венам и артериям искусственного мира. Этот резервуар под Храмом Ликосидая был обнаружен во времена Первого Воплощения. Он олицетворяет близкую связь между Пауками Варпа и бассейном душ Каэлора. Он напоминает нам о нашей обязанности хранить искусственный мир в чистоте. Взамен нашей преданности он сохраняет нашего экзарха, бережно храня его в чистой энергии Флюир-герна пока его не призовут снова.

Когда мысли Найса достигли разума Адсулаты, бассейн в центре огромной паутины снова начал кипеть. Неожиданно заискрились и вспыхнули зазубренные линии пурпурного цвета, и бассейн начал пузыриться и пошёл рябью с новой энергией, словно оживал изнутри. Нездоровая, вязкая жидкость сгустилась и двигалась, закручиваясь в струи и неописуемые потоки далеко внизу.

Найс быстро вскочил на ноги, инстинктивно отскакивая от внезапно изменившегося характера потока проводящей жидкости. Затем он увидел, как в бассейне начало формироваться что-то знакомое. Рябь начала трансформироваться и успокаиваться, словно бы жидкость становилась всё более и более густой и эластичной. Сквозь бассейн стали проступать контуры гигантского лица.

Ясновидец! — в мыслях Адсулаты сквозили тревога и удивление.

Тёмное, колыхающееся лицо Ахирна Ривалина приняло в бассейне сходную с оригиналом форму, его уста медленно двигались, словно произнесённые слова с трудом преодолевали временную задержку. Жидкость продолжала течь во впадину, которая сформировала открытый рот, наполняя слова бульканьем.

— Пауки Варпа Ансгара… Найс, сын Бедвира… Силти Ансгар-ан полностью уничтожил двор… дворец залит кровью… из-под контроля… потерянные души.

Внезапно изображение, казалось, потеряло всю слаженность и лицо просто распалось, погрузившись обратно в бассейн и не оставив никаких доказательств, что оно когда-то там было.

ПОТРЯСЁННЫЕ ПРИДВОРНЫЕ сидели в полной тишине, когда Силти пил Эдрисиан стакан за стаканом. Он откинулся назад в богато украшенном кресле ясновидца, положив на стол ноги в манере, которая некоторым несколько напоминала Морфрэна. Синния сидела сбоку от него, поджав губы, и хмурила брови от волнения и смеси страха и отвращения, едва понимая, как реагировать на дикие изменения, которые внезапно захлестнули Сентриум. Причудливое потрескивание ша‘эйль вырывалось из стен комнаты из призрачной кости, выдавая изменения и неустойчивое состояние искусственного мира. Тем временем другие придворные были скованы ужасом, неспособные адекватно реагировать на что-либо. В то время как они презирали Морфрэна за его неряшливую распущенность и ужасающую нехватку культуры, но никогда не испытывали перед ним страха, разве что из-за его близости к Айдену. Они смотрели на Паука Варпа с совершенно другим взглядом. Он пугал их также сильно, как и отталкивал.

Он проломил Врата Ривалина так, словно они уже были открыты. Не было никаких церемоний начала, никаких переговоров или игры мускулами. Ворота просто смели постоянным и безжалостным потоком огня, разнеся их лишь чуть с большим трудом, чем разрывают занавес, и уничтожив Стражей орудийных расчётов, неспособных устоять против такой ярости. Им не предоставили никакого шанса сдаться, несмотря на сокрушительную победу, которую Ансгар одержал над Морфрэном на Равнинах Фаэрула, и, несмотря на то, что у Стражей Врат не было никакой надежды устоять перед атакой и никакого кодекса чести, который бы призывал их умереть в последнем безнадёжном противостоянии. Силти предложил им только смерть.

Даже в Сентриуме ярость Паука Варпа не уменьшилась, а, скорее, возросла. Когда структура аристократического сектора вспыхнула и раскололась под действием яростного варп-шторма, который продолжал бушевать внутри материального строения искусственного мира, Силти словно был внезапно охвачен инфекцией ярости, и он вверг когда-то благородную и с незапятнанной честью армию Стражей Ансгара в безумство насилия. Когда армия продвигалась по улицам и бульварам Сентриума, подходя всё ближе и ближе к Дворцу Ясновидца, они становились всё менее и менее сдержанными, словно их запреты постепенно рушились. Их знаменитая дисциплина и самообладание, казалось, были сломлены, словно их воля была подорвана непреодолимыми искушениями. Осталась лишь жажда крови, струящейся по улицам.

К тому времени, когда Ансгар достигли Площади Ваула, где оставшиеся Стражи Тейрту собрались для последнего противостояния, Силти окончательно потерял весь контроль над собой и над своими воинами. Это была скорее резня, чем сражение, когда Ансгар резали защитников, словно одержимые яростью Слаанеши, дрожа от кровавого экстаза, смерти и развеянных душ, которые кружились вокруг них в буре насилия. Никогда прежде по улицам Сентриума не текла кровь эльдар. Ни во времена Войн кораблей, ни даже в худшие дни Династических войн насилие никогда не врывалось так близко к Дворцу Ясновидца. Нэвир никогда прежде не были свидетелями такому.

Лишь горстка Тейрту избежала резни, а некоторые даже обратились против собственных воинов, словно бы подвергшись инфекции буйства Силти, поворачивая свои клинки и сюрикен-катапульты против родичей или даже против самих себя. Это было безумие убийства, оргия насилия. Словно бы воюющие стороны дрались исключительно ради острых ощущений чувства крови, пятнающей их кожу. Все мысли о целях и высоких стремлениях, казалось, исчезли.

Группа Нэвир наблюдала за кровопролитием со своего балкона, высоко над безумной картиной. В то время как многие отворачивались в ужасе или отвращении, другие оставались у перил, не в силах отвести взгляд от ужасной притягательности зрелища, чувствуя возбуждение, ласкающее их души. Некоторые из тех, кто убежал, выказывая отвращение, постепенно возвращались обратно на балкон, пока он не оказался практически полон. Когда они смотрели вверх, то могли видеть разряды молний ша‘эйль, сверкающие над зданиями и строениями Сентриума, когда сам Флюир-герн, казалось, протестовал против такого насилия, вызванного поступками Морфрэна и вторжением вихря варпа снаружи. Когда они смотрели вниз, они видели залитую кровью Площадь Ваула, в которой отражалось потрескивающее проклятие, нависшее над ними, когда воины Ансгара и Тейрту в исступлении кромсали друг друга на куски.

Силти нашёл трусливого Морфрэна в личных покоях ясновидца, съёжившимся от страха, когда тот прятался за гордой, прекрасной Орианой и невинным младенцем Тьюри. Даже сам хилый старый Ясновидец Ривалин попытался встать между безумным Силти и трясущимся сыном Айдена. Морфрэн не вышел со Стражами, чтобы оказать сопротивление атаке Ансгара, но наблюдал за событиями с балкона ясновидца. В его глазах сиял блеск эмоционального возбуждения, а его тонкие губы были влажными, словно он пускал слюни. Даже не делая паузы на размышление, Силти прошёл через комнату, отодвинул в сторону ясновидца и ударил своими энергетическими клинками в живот Морфрэна. Явно удовлетворённый тем, что наследник Тейрту был фактически мёртв, Силти резко развернулся и вышел также внезапно, как и вошёл. Однако, то ли по совпадению, то ли так было задумано, Силти не задел ни одного жизненно важного органа, и Морфрэн в течение долгого времени лежал в растекающейся луже собственной крови, прежде чем появились два Стража Ансгара и потащили его вниз в банкетный зал вместе с Орианой и Тьюри, оставляя блестящий след крови на чистом и отполированном полу дворцовых коридоров.

Все трое были повешены над столом. Вокруг их шей затянули красивые шёлковые петли, и вздёрнули одного за другим. Их повесили на высоких люстрах. По одному члену этой маленькой семьи висело на каждой из трёх люстр, которые освещали края и середину стола для почётных гостей. Морфрэн даже не пытался драться. Он уже потерял слишком много крови, и в любом случае никогда не был достаточно сильным, чтобы оказать сопротивление Стражу. Он просто медленно раскачивался на верёвке, накинутой вокруг его шеи, из ран на животе стекала ровная струйка крови, тогда как его лицо становилось всё бледнее и бледнее. Блистательная Ориана также не могла оказать какого-либо сопротивления. Она пристально посмотрела в лицо Силти с самообладанием и достоинством, которые служили отличительным признаком лучших из Нэвир. Когда верёвку привязали и туго затянули вокруг её шеи, перед тем как ноги оторвались от опоры, она с презрением плюнула в лицо Паука Варпа в каплевидной маске.

Маленький Тьюри закричал. Его оставили напоследок, чтобы он мог видеть страдания Морфрэна и Орианы. Они позволили ему кричать и биться, и беспомощно драться. Затем они просто повесили его рядом с другими, позволив ему брыкаться и раскачиваться, пока не иссякли последние силы его детского протеста.

Силти наблюдал за страданиями наследника Тейрту с особым удовольствием, представляя, что это должно было стать и судьбой Найса, и проклинал слабую волю Айдена, который позволил жить этой маленькой мерзости. Помимо политической близорукости, Силти внезапно показалось невероятным, что Айден смог лишить себя такого непередаваемого удовольствия совершить подобное насилие над беспомощно невинными и одновременно такими беспомощно развращёнными наследниками Бедвира. Это было, словно поэма, Силти испытывал отвратительное, нездоровое, сладострастное и ироничное удовольствие, сгущавшееся в его душе, когда осушил ещё один бокал Эдрисиана и пнул Морфрэна по ногам, заставляя того раскачиваться.

Синния и Селиддон обменялись быстрыми взглядами, когда они сидели друг напротив друга за столом, который ломился от яств и напитков. Они едва могли поверить переменам, которые опустошили Сентриум. Они так усердно трудились и так долго защищали удовольствия и привилегии Нэвир, избегая грубой, сверхдисциплинированной силы военных домов, что они никогда даже не думали о возможности, что насилие само по себе могло быть своего рода наслаждением.

В течение долгих лет они держались несколько обособленно от других придворных, балуя себя рафинированными, изысканными и утончёнными удовольствиями Сентриума, настолько глубоко, как того требовали их натуры. Вместе с небольшой группой аналогично мыслящих Нэвир, они жили с врождённой честностью, которую отрицал и отвергал Путь Эльдар Айнио. Они называли себя Иша-ан, искатели истины. В своей грубой и отталкивающей манере Морфрэн был таким же странником на том пути, но никто из них не скорбел о его переходе. Несмотря на их разложение, они всё ещё были Нэвир, и у них ещё были критерии изысканности, которых надо было придерживаться.

Айден был настоящим врагом: дисциплинированным, стойким и в то же время враждебным. Он был внимательным и последовательным противником потворства своим желаниям, чем занимались так называемые Иша-ан. Хотя он восхищался великолепием двора и жаждал его одобрения, Жоган никогда не был в состоянии освободиться от дисциплины своего данир воина. Не зависимо от того, насколько он мог желать уйти с головой в наслаждения искусством или опьянением, сражение оставалось его единственной страстью.

Силти был совсем другим. Словно в нём был искромётный коктейль из дисциплинированной силы и разнузданной страстности. Битва не была для него средством достижения чести или победы, или доказательством собственного достоинства, или даже политическим средством, она означала лишь кровь и экстаз. Она сама по себе была потаканием своим желаниям, как симфония или поэма. Боль не была побочным эффектом удара, скорее это было его целью. Разные виды боли могли объединяться и создавать целые новые неиспытанные доселе наслаждения. Боль других была изысканным блюдом, но и своя боль давала невыразимый восторг. Силти не был ни неповоротливым, ни жаждущим наслаждений болваном, как Морфрэн, ни суровым, угрюмым воином, как Айден. Он был истинным садистом, и осознание этого вызывало трепет возбуждения, который пульсировал в потрясённых Синнии и Селиддоне. Для них внезапно открывался целый новый мир наслаждений, и этот мир так прекрасно подходил к новой, хаотичной и развращённой атмосфере Сентриума, как щупальца вихря варпа снаружи Каэлора, смешанные с потрясённым насилием Флюир-герном.

Связанный, с заткнутым ртом, ясновидец был брошен на пол у ножки стола, позади потрясённой, безмолвной и строгой фигуры пожилой Провидицы Ютран Триптри Парак, чья бледность кожи начинала приобретать зеленоватый оттенок от ужаса происходящего. Он лежал недвижимым, вокруг него растеклась лужа Эдрисиана и впитывалась в его плащ.

Когда она смотрела на него, Синния осознала, что унижение и страдание Сиятельного Ясновидца заставили её душу вспыхнуть от удовольствия. Силти был гением дьявольского разложения. Затем она заметила, что старый Ахирн пытался слизывать с пола вино, и на мгновение задалась вопросом, получал ли он от этого удовольствие.

Глава одиннадцатая. Очищение

Похоронив своего экзарха в текучих объятиях Флюир-герна, Пауки Варпа возвратились к Вратам Ривалина. Их число было не большим — немногим больше, чем две группы, укрытые в двух гравитационных танках Сокол, но их настрой был мрачен и твёрд в своём намерении. Когда они приблизились к Вратам, то увидели разрушения, причинённые Силти. Тонкая и красивая конструкция знаменитых врат была разбита, расколота вдребезги и уничтожена, и мёртвые тела защитников врат всё ещё лежали на земле среди остатков их орудий.

Как и прежде, Найс остановил свои силы снаружи Сентриума. Он выбрался из Сокола и пошёл к воротам пешком, но когда достиг порога придворного сектора, он остановился, словно будучи не в состоянии или не желая сделать следующий шаг.

Он посмотрел вниз на отрезок Бульвара Кольдо, который вёл в сердце Сентриума от ворот. Как гласили мифы и легенды, его улицы были выложены призрачной костью, и здания сделаны из сверкающих кристаллов. В отличие от каких либо ещё мест на Каэлоре, кроме разве что лесных куполов в доменах Ансгара, потолки были почти невидимы из-за большого расстояния, но в этот день, высоко вверху на летящем ввысь куполе, вспыхивали змеящиеся трещины ша‘эйль, подобно разрядам молнии освещая верхние секции потолка так, что он мог их видеть.

Было не трудно представить эффект, который такое место производило на чувствительные дамашир детей Иши, и Найс помнил глубинные связи между архитектурой и властью. На инстинктивном уровне он видел, что Сентриум сознательно создавался, чтобы обольщать душу, и впервые он задался вопросом, было ли это замыслом Гоури Сиятельного. Было ли такое возможно, что в течение бесчисленных лет, начиная с Войн кораблей, постепенно углубляющийся упадок был уже предсказан и приближался, и даже был спланирован? Разделение на Нэвир и великие дома внешних пределов было сделано специально? Но для чего?

Присмотревшись внимательней вниз по улице, но всё ещё не решаясь сделать шаг в Сентриум, Найс увидел кровь. Она текла тонкими струйками сбоку от дорожки. Ей были испачканы окна и забрызганы хрустальные стены. Он увидел руки, безжизненно вытянутые из разрушенных дверных проёмов, и там же было несколько мёртвых тел, лежавших в водосточных желобах, словно их специально сбросили в сторону, чтобы расчистить путь.

Когда вихрь сверкал и врывался сквозь психочувствительную структуру Каэлора, наполняя Сентриум жутким пурпурным светом, Найс почувствовал, как инертная развращённость Нэвир переходит в ужасное насилие. Обольстительный аромат Великого Врага наполнял улицы, где когда-то веяло тонкое дыхание фаэрула. Было так, как если бы он почувствовал, что изменилась его собственная дамашир.

Эта война больше не была противостоянием Тейрту и Ансгара, или древней враждой великих домов. Эта война была за коллективную дамашир-душу Каэлора. Слишком долго скрытому разложению и упадку позволили процветать в самом сердце искусственного мира. Так же, как в прошлый раз, Ликосидай вернулся, чтобы очистить систему. Сентриум должен был пасть.

Найс бросил ещё один долгий взгляд на окровавленную дорогу, а затем вернулся к своей армии. Пауков Варпа осталось не много. На всём Каэлоре остались всего лишь две группы, скрытые в корпусах двух танков Сокол, и стоящие снаружи Врат Ривалина. Возможно, лишь двенадцать Воинов Аспекта были готовы бросить вызов Силти, некогда благородной армии Ансгара и всему, что подстерегало в искажённом и едва узнаваемом Сентриуме. Даже для Призрачного Паука шансы казались слабыми.

Когда он пристально разглядывал танки с отчаяньем, скребущем в его разуме, крышка люка откинулась, и на верхнюю часть корпуса поднялась маленькая Эла. Её синие с серебром одежды были цветов Ансгара, а сапфирные глаза ярко сияли. Она внимательно посмотрела на Найса, глядя прямо в его серебристые глаза, а затем слабо улыбнулась.

Это — то, почему мы здесь, брат. Выбор находится рядом с путями других. Для нас есть только этот. Он всегда был таким, чтобы мы оказались здесь.

Когда на Сентриум опустилась темнота, одинокая, золотая фигура Найса, стоящая перед разрушенными Вратами Ривалина, была подобно символу войны; чистой, незапятнанной силе разрушения.

НА ГОРИЗОНТЕ гордо реяло шёлковое знамя Эйниона. Оно было чёрным, как космическое пространство, по краям оторочено бледно-синим цветом. В самом центре было изображено одно стилизованное крыло, загнутое полумесяцем, и оно сверкало, словно усеянное сапфирами.

Армия была не велика, немногим больше чем одно отделение, но она сияла, как воплощение гордости, когда шла вслед за Уйшнехом Эйнионом. Там было несколько джетбайков и пара Гадюк, но никакого тяжёлого оружия не наблюдалось. Это были остатки той силы, которая противостояла Ансгару на стороне Айдена во время Династических войн, и у них не было ни причин, ни возможности восстановить свою мощь, начиная с той победы.

Находившийся во главе неровной колонны Уйшнех был одет в роскошный, церемониальный боевой костюм рода Эйнион. Большое, светлое перо украшало его шлем, а с плеч ниспадал длинный, мерцающий чёрный плащ. В руках он держал лазерный бластер, а блестящий ряд на его поясе указывал на то, что он носил связку плазменных гранат. Позади него шёл почётный караул Пикирующих Ястребов со своими величественными крыльями, нарочито раскинутыми для пущего эффекта. За ними шли Стражи Эйниона, пешком и на скользивших рядом ударных транспортах.

Когда они вышли из Лозы Маугана и повернули на Бульвар Кольдо, чтобы выйти из Сентриума, Уйшнех увидел фигуру золотого воина, стоящую посреди разрушенных Врат Ривалина, словно преграждая выход из Сентриума. Мгновение он думал, что молодой эльдарский воин стоит в одиночестве — хрустальный свет Сентриума ярко горел на его броне и загораживал от взгляда Уйшнеха Соколы Пауков Варпа позади него, — но когда его глаза привыкли к сияющему отражению, он догадался, кем мог быть этот удивительный воин.

Две скромные армии мгновение стояли друг напротив друга по обе стороны от порога Сентриума. Будучи свидетелем злодеяний Тейрту, а затем Ансгара, Эйнион покидал двор, чтобы уединиться, предпочитая не иметь никакого отношения к происходящему. Однако Пауки Варпа балансировали на краю собственного уничтожения, готовые атаковать Сентриум со смертью на остриях их клинков и потоками огня своих орудий.

На открытое пространство между этими двумя армиями вышла маленькая Эла, появляясь из смутной тьмы позади её брата, словно привидение ребёнка.

Уйшнех Эйнион. — Она знала, кто он такой без вопросов. — Не время спасться бегством от разложения двора. То время давно прошло, и всё же ты оставался. Этот выбор уже потерян для нас. Сейчас пришло время мужества, а не трусости.

Несмотря на неуважение его достоинства, старый воин Уйшнех решил, что он не может чувствовать себя оскорблённым ребёнком. Она пронзала, словно тёмная ведьма. Он вытянул свою руку, чтобы остановить небольшую, но гордую армию, и встал напротив Найса, на равной дистанции от Элы между ними.

Ясновидец попал в руки твоего отвратительного родственника, странное порождение Ансгара, хотя ещё не прошло много времени с тех пор, как я противостоял твоему отцу.

Прошлое не должно заботить нас сегодня, Лорд Эйнион Скрытого Клинка, кроме как потому, что оно принесло нам такое настоящее. Это — путь в будущее, которое определяет наша воля и наше достоинство, — ответила Эла, её слова не соответствовали её юности. — Мы стоим над пропастью, и Каэлор уже готов упасть.

Повисла долгая пауза, когда Уйшнех рассматривал невероятные фигуры Элы и Найса. Он посмотрел мимо них на сверкающие, но пострадавшие в боях гравитационные танки и заметил знамя Ликосидая, которое уверенно развевалось над ними. Он слышал легенды о Призрачном Пауке, точно также как и все другие эльдары на Каэлоре, но он также слышал пророчество Владычицы Айони, и считал слишком невероятным поверить, будто бы юный Найс действительно мог быть столь могущественной личностью перемен. Это было просто очень большим совпадением. В этом не было ничего больше, кроме нелепого и вульгарного совпадения. Это была просто судьба, которую ленивые умы были не в состоянии понять.

Когда он кинул взгляд на пропитанные кровью улицы, Уйшнех увидел, что не может покинуть Сентриум в таком состоянии, вне зависимости от того, насколько его прежние жители внушали ему отвращение. Как потомок изначальных Нэвир, рыцарей эльдар, которые первыми отправились к звёздам на борту эпических искусственных миров, у него были обязанности перед Каэлором и душами эльдар, которые вмещал в себя искусственный мир. Поэтому он сражался на стороне ясновидца, а затем Айдена во время Династических войн, не для личного удовольствия или выгоды, а потому, что он был убеждён в их благородстве и праведных намерениях. Было ясно, что падение Айдена изменило всё.

Я буду сражаться с вами против Силти и уродства двора, — ответил он наконец, взмахнув рукой в элегантном поклоне.

Не сделай ошибку, Уйшнех Эйнион, мы не сражаемся с уродством. Мы несём его с собой.

ВПЕРВЫЕ В ЖИЗНИ первой мыслью Силти было сбежать. Когда он услышал звук первого выстрела на Площади Ваула снаружи дворца, он обвёл взглядом банкетный зал и понял, что идёт Найс, чтобы лишить его всего этого. В течение всей своей жизни Силти соперничал с младшим кузеном, который приходил позже и забирал у него всё внимание. В конце концов, и в домене Ансгара произошло то же самое.

Теперь, после того как Силти привёл Ансгар к вершине их величайшего могущества и привилегий на Каэлоре, после того, как он захватил трон ясновидца и бросил стареющего Ахирна ползать по полу в луже вина, Найс пришёл воевать, чтобы украсть у него всё это. Это было не справедливо. Словно бы сын Бедвира просто был не в состоянии видеть успех своего кузена.

Серия взрывов тряхнула банкетный зал, заставляя несколько бутылок на столе опрокинуться.

Они сразу же покатились к краю стола, а затем упали, разбившись на полу. Потрескивающие разряды энергии протянулись из стен комнаты, издавая шипение и свист от непостижимой мощи.

— Вы должны защитить дворец! — внезапно завопил Силти. Он спустил ноги с края стола и обвёл взглядом комнату, слегка качаясь от опьянения. Он видел ряд Стражей Ансгара с лежащими на столе головами, и многих других, которые умышленно избегали его взгляда. Один или два предприняли вялую попытку подняться на ноги, словно собираясь отправиться на Площадь Ваула.

— Ваша обязанность защитить этот дворец! — выкрикнул он снова, беспорядочно пытаясь найти какие-либо слова, чтобы вдохновить своих сонных и пресыщенных воинов. Вся дисциплина, казалось, улетучилась. В то время как они яростно прорывались сквозь Сентриум, захватывая всё, что там было, упущение в концентрации мало что значило для Силти; он был счастлив видеть, что его воины ни в чём себе не отказывали после столь долгих лет лишений, но сейчас, когда всё было почти закончено, он нуждался, чтобы они пришли в себя.

— Ваша обязанность защищать меня! — закричал он, осознавая, что это было самой важной и неотложной задачей. Его голос был полон настоящего чувства, и его наполняла нелепая, эгоцентричная уверенность, что его вспышки гнева будет достаточно, чтобы пробудить своих Стражей. В этот момент, он не думал ни о какой другой более возвышенной или благородной цели, чем защита его собственной персоны: он выбрал жизнь. Несколько Стражей кивнули, поднимаясь, отодвинули от себя напитки и еду, пошатываясь на ногах. Они неустойчиво раскачивались, и их глаза были мутными. Затем они медленно поклонились, словно это действие потребовало от них необычайной концентрации, прежде чем повернуться и побрести прочь из комнаты, наталкиваясь друг на друга и врезаясь в дверную коробку, когда они выходили.

В то же самое время большинство придворных Нэвир, которые присоединились к пиршеству, осторожно поднялись со своих мест и начали друг за другом покидать комнату. Силти заметил, что они неожиданно твёрдо стояли на ногах, словно бы вообще не испытывали опьянения, в течение одного момента он задавался вопросом, как они могли сидеть среди такого восхитительного великолепия и, тем не менее, отказывать себе в удовлетворении своих желаний.

Он тихо посмеялся над ними, чувствуя, как повышается его чувство юмора. Он не нуждался в них. Наименее приятные Нэвир могли убираться в свои личные покои во дворце, если они этого хотели. Они надоели, и, несомненно, были бесполезны. Они лишь снижали желание потакать своим капризам, которое установилось в зале. Они только портили дело. Кроме того, достаточно Нэвир осталось на своих местах, улыбаясь с диким выражением глаз. Прямо рядом с ним Синния потянулась и коснулась его руки, словно предлагая ему забыть о других и вновь присоединиться к ней за столом.

От наблюдения за их уходом, Силти отвлекло прикосновение Синнии, и его мысли понеслись вскачь. Несмотря на то, что его Стражи готовы были защищать его, он подозревал, что их, возможно, будет недостаточно. У Найса была способность лишать противников уверенности в победе, и он даже использовал миф о Ликосидае, чтобы заставить себя казаться другим более важным и внушительным. Это было так типично. Силти ненавидел его.

После мгновения напряжения и ярости, Силти резко рухнул в кресло, словно лишившись сил. Он наклонился вперёд и поднял первый попавшийся бокал, опустошая дымящуюся голубую жидкость одним глотком. Закидывая ноги обратно на край стола, он наколол в одном из блюд кусок тьюрейр-йуга, рассеянно откусывая роскошное и восхитительное мясо, словно вдруг позабыл причину всей этой суеты. В тот момент всё, о чём он мог думать, было то, что он был лишён таких замечательных лакомств в течение очень долгих лет во время обучения в Храме Пауков Варпа. Он не мог поверить, что ему удалось вынести бедность и тяготы жизни во Внешних Пределах.

Ударив ногой, он отправил блюдо скользить по залитому вином столу, раскидывая бокалы и графины на своём пути, и наблюдал с весёлой улыбкой, как оно колебалось на краю прежде, чем упасть на пол рядом со связанным ясновидцем. Старый эльдар заметно вздрогнул и испустил стон.

ПРИТОК БАГАРРОТА выглядел ещё хуже, чем Бульвар Кольдо. Пол усеивали тела убитых, кровь стекала вниз со статуй, которые обрамляли некогда величественную аллею, и собиралась в вязкие, густые лужи. По искусно сделанным резным фигурам из призрачной кости, которые стояли по обеим сторонам главной дороги, пробегали потрескивающие разряды энергии, и они вспыхивали, словно пульсируя тёмными тлеющими углями запретной жизни. Некоторые изображения, казалось, двигались и перемещались, когда Пауки Варпа со Стражами Эйниона проходили мимо них. Памятники словно смотрели на них. Как если бы какие-то холодные, неестественные глаза использовали эти монументы в качестве оптических стёкол и сквозь них наблюдали за происходящим.

Огромные статуи Крылатого Феникса и Урана-тар-джейна, первого Экзарха Пикирующих Ястребов на Каэлоре, стояли примерно на половине пути по обе стороны бульвара, подобно величественным колоннам, концы их крыльев образовывали грандиозную арку, под которой проходило всё движение на пути к Площади Ваула и Дворцу Ясновидца. Глядя вверх с брони Сокола на их холодные и гордые лица, Эла увидела, что они, казалось, плакали. Широкие струи тёмной, кровавой жидкости сочились из их глаз и стекали по гладко вырезанным чертам. На мгновение Эла увидела промелькнувшую картину последнего видения, в которой из её собственных глаз стекали кровавые слёзы, и вспомнила сцену пожара и уничтожения, которую она видела в глазах Найса, после того как он был побеждён Силти в Храме Паука.

Флюир-герн. На улицах Каэлор плачет своей собственной кровью, — прошептала Эла, позволяя своим сильным, детским мыслям захватить всех вокруг неё. — Это — последние дни.

Она сидела, скрестив ноги, на крыше одного из Соколов, в то время как Найс и другие Пауки Варпа ехали внутри двух гравитационных танков. Она казалась подобной талисману или эмблеме, совершенно не затронутой беспорядками, которые терзали области вокруг неё.

Когда рубиновые с золотом Соколы и чёрно-сапфировые Стражи Эйниона единым строем подошли к крылатой арке, стало ясно, что дальше проход заблокирован. Он был скользкий от потрескивающей и плотной жидкости, которая медленно сочилась из глаз Крылатого Феникса и стекала на аллею, а также там, казалось, была группа эльдарских воинов, преграждающих путь. По каким-то причинам было трудно сказать, сколько их, словно воинов казалось больше, чем было на самом деле. Каждого из них окружало психическое эхо других. Аура насилия и мощи окружала каждого из них, подобно ореолу, как если бы они были просто не в состоянии удерживать в себе избыток энергии, которая присутствовала в их физических, одетых в броню телах. Каждый из них сам был армией, и они неподвижно стояли на пути Элы и Уйшнеха, который шёл во главе своих сил следом за грав-танком ребёнка-провидицы.

За их грозными и крепкими фигурами Эла могла видеть циркулирующую энергию, которая несла в себе отпечаток развязанного насилия и кровавой резни на Площади Ваула. Даже с того расстояния, которое делало её физическое зрение бесполезным, она могла распознать характерные черты Стражей и Воинов Аспекта, которые сражались друг с другом и проливали свою живую кровь на улицу вместе с душами. За порогом слышимости она могла различить скорбные крики боли и возгласы удовольствия, которые разделяли демонические склонности и естественных свойства эльдарских воинов. Казалось, что неконтролируемые порывы наслаждения, которые пронизывали и распространялись в Сентриуме на протяжении многих веков, наконец, прорвались через его структуру и остатки дисциплины, и эльдары двора сражались между собой, словно одержимые ужасной жаждой. Кроме побуждения к экстазу насилия и смерти, Эла почувствовала слабое осознание цели продолжающегося сражения.

Ты не пройдёшь, не сразившись с нами, эвилин. — Тот, кто послал эту мысль, знал, кто она.

Ты ищешь смерть в сердце Каэлора?

Здесь есть только боль, маленькая эвилин. Ты действительно можешь видеть то, что впереди?

Мысли властно гремели и резонировали, доносясь из различных источников и прокладывая себе путь к Эле от воинов под аркой. Они содержали обвинение и были окрашены яростью, словно их хозяева были на грани гнева.

Экзархи Каина, — ответила Эла, узнавая группу тех, кто там был. — У моего брата есть только его мечи, и он ожидает найти только смерть в этом отверженном месте. Я могу видеть только то, что его ожидания не сознательны. Они не его.

Когда её разум говорил, полосы варп-молний вспыхивали на далёком потолке и с треском били вниз через крылатую арку, освещая в середине бульвара фигуры шести экзархов, преграждавших путь. Отсутствовал только Лэйргнен из Аспекта Яростных Мстителей. Они угрожающе светились, словно неумолимая реальность.

Ты намерен остановить наше продвижение, квихан? — спросил Уйшнех, выходя вперёд, чтобы обратиться к Вэндри, Экзарху Пикирующих Ястребов, у которого он когда-то обучался. — Ты намерен направить свои когти против нас и позволить взбесившимся глупцам привести искусственный мир к концу его дней? Ты намереваешься сделать это под аркой наших великих предшественников?

Мы не можем вмешиваться в политические дела Олипсина, Ястреб Уйшнех. Ты знаешь это лучше многих. — Крылья Вэндри слегка раскрылись, словно ситуация причиняла ему дискомфорт.

Если вы преграждаете наш путь, стало быть, вы вмешиваетесь, — резонно возразил Уйшнех.

И что из того, если мы намереваемся вмешаться, Ястреб Эйнион? — мысли были холодны, как горный ручей. Это была блистательная Андрасти из Аспекта Сияющих Копий. Она играла с ним.

Что, если эти события освободили нас от ограничений Шлема? Ты бы хотел, чтобы мы просто отступились без всякой мысли о насилии? — Тёмные, полные мрачных дум, мысли Куарво, Экзарха Тёмных Жнецов, обрушились с шумом падающей скалы.

Ты просишь нас отказаться от нашего долга? — возразила гордая и сияющая фигура Фуэргана, Огненного Дракона.

Я ничего у вас не прошу. — Мысли были грубы и жгучи, подобно обломкам углей или горячему стеклу. Они приступом врывались в разумы экзархов. Когда они заново настроили свои умы, чтобы ослабить боль, то увидели, что Найс со стуком открыл люк Сокола, на котором сидела Эла, и выбрался наружу. Без колебаний он спрыгнул с грав-танка и вышел к ним навстречу. — Вы сделаете то, что должны. Это решать не мне и не Эле, и даже не вам. Будет так, как должно быть.

Ваше молчание было вмешательством в течение всех этих веков, — добавила Эла, словно прибавляя весу словам брата. — Уважая предвидение Гоури и отказываясь отвергнуть Шлем Азуриа, вы также сыграли роль во всём этом. И на ваших плечах лежит часть груза последних дней.

Экзархи не пошевелились, и не показывали признаков того, что их затронули слова юной провидицы, они лишь уставились на Найса с неприкрытым любопытством, словно он был призраком давно умершего друга. Он был на целую голову ниже любого из них, но когда он подошёл ближе, они одновременно отступили назад, словно инстинктивно пытаясь сохранить безопасную дистанцию от покрытого золотой броней юнца.

Ты — Ликосидай? — прошипела тёмно-зелёная фигура Мойны, Королевы Скорпионов. Она направила свою рукавицу с Клешнёй Скорпиона на грудь Найса, словно старалась держать его на расстоянии. — Ты возвратился к нам, как говорилось в пророчестве.

Он возвращается в Сентриум. — прошептали сомневающиеся мысли Моренн-кар, которая позволила угаснуть цепи своих размышлений, словно в сильном сомнении, стоит ли додумывать их до конца.

Вы отступите, — потребовал Найс. — Или присоединитесь к нам в этом бою. Мы идём лишь за смертью, не за богатством и удовольствиями этого двора. В будущем есть только кровь и огонь. Смерть — самый желанный выход для всех нас. Вы либо отступите, либо присоединитесь к нам в поисках смерти.

Мы — экзархи Каина, Призрачный Паук. В наших душах есть только смерть. — Мысли Куарво были весьма экспрессивными.

И всё же они пришли одни, без своих Воинов Аспекта, отметила Эла с интересом. Возможно, тому было причиной, что условия Шлема Азуриа ясно запрещали политическое вмешательство Святыням Аспекта, но не экзархам? Но такая тонкая лазейка имела привкус некой политической махинации, которых экзархи, как предполагалось, избегали. Более правдоподобным казалось то, размышляла она, что экзархи просто не доверяли дисциплине своих собственных воинов в этой обстановке. Вероятно, их надёжно удерживали внутри своих Храмов, закрытыми от соблазнов и волнений, которыми был переполнен Сентриум. Вероятно, они были правы, защитив своих воинов таким образом. Это не было обычной конфронтацией с видимым противником.

КОГДА НЕОБЫЧНЫЙ ОТРЯД показался из Притока Багаррота, на Площади Ваула бурлила жизнь. В воздухе над площадью вспыхивали полосы энергии варпа, придавая сцене тягостный вид надвигающейся бури. Крошечные осколки призрачных кристаллов сыпались вниз подобно ядовитому дождю. С одной стороны Святыню Флюир-герна, казалось, атаковала большая и неоднородная группа эльдар. С другой стороны отделение Стражей Ансгара несло охрану перед Дворцом Ясновидца, они были достаточно дисциплинированы, чтобы удерживать свой строй среди всех этих беспорядков, но очевидно их не заботило, или они не обращали внимания на омерзительные действия, которые совершались вокруг них. В центре площади легендарную серебряную наковальню окружала толпа, которая, казалось, была занята чем-то вроде ритуала или жертвоприношения. Такого типа сцен не видели со времён Падения, дети Иши обратились против самих себя в поисках всё более высоких степеней насилия и наслаждений.

На мгновение воины Найса замерли на краю, чтобы собраться с мыслями и защитить свои разумы от бешеной атаки образов и эмоций, которые переполняли площадь. Затем, словно внезапно придя к единой цели, они ринулись вперёд в драку. Только Эла осталась стоять на краю площади. Она стояла одна, словно пронзённая ужасом увиденного, и на её сапфировых глазах начали наворачиваться маленькие хрустальные слёзы. Она знала, что смотрела в пропасть, и что единственным путём к спасению будет очищение от падших душ. Единственная надежда Каэлора состояла в том, чтобы пролить кровь своих детей.

ЭЛЬДАР ПЕРЕД главными воротами Святыни Флюир-герна было немногим больше, чем численность яростной толпы Нэвир. У них было различное оружие, но не было организованности. Они громко стучали и били ворота прикладами орудий и рукоятями клинков, пытаясь расшатать структурную целостность древних врат. Что-то необъяснимое на заднем плане их коллективного, заражённого разума заставляло их прилагать усилия, чтобы ворваться в святыню, словно их обуревала жажда после того, как Четырёхгранный Алтарь вспыхнул ярким маяком.

Вэндри был первым экзархом, который открыл огонь, пикируя с высот вниз над собравшейся толпой. Его сверкающие белые крылья делали его похожим на Багаррота, когда он отцепил несколько плазменных гранат со своего пояса, позволяя им свободно падать в болото под ним. Толпу разорвали три быстрые вспышки огня и света, мгновенно украшая площадь шарами раскалённой плазмы и частями сожженных тел. Однако оставшаяся часть толпы продолжила своё занятие, словно будучи не в состоянии заметить нападение Пикирующего Ястреба. Как если бы их разумы были затуманены и опьянены единственной навязчивой идеей.

Кружа над дракой, Вэндри достал ещё две гранаты. Как только он был готов бросить их, он увидел сияющую золотую фигуру Фуэргана, врывающуюся в толпу под ним, поливая порочное сборище ярким мельта-лучом из своей огненной пики и разя направо и налево пылающим кулаком.

Тёмно-зелёная угрожающая фигура Мойны была тут как тут. Она прорывалась через толпу с привычной ловкостью, нарезая ломтями и разрубая встретившихся на пути своим жалящим клинком, одновременно извергая сюрикены из ствола катапульты, вмонтированной в клешню скорпиона.

Со своей превосходной позиции в воздухе над дракой Вэндри наблюдал, как буйная толпа вырождается в кровавую резню. Беспорядочное нападение на Святыню Флюир-герна было остановлено, когда эльдары медленно осознали смертельную опасность. Несмотря на превосходящую численность толпы, Фуэрган и Мойна сверкали и оставались неприкосновенными, сея мгновенную смерть, подобно маякам света в бурлящем и шумном море.

Вернув на место гранаты, Вэндри спикировал на толпу, делая стремительные выпады своими когтями и обстреливая лучами лазерного огня запаниковавший сброд.

МАЛЕНЬКАЯ ЭЛА‘АШБЭЛЬ неверной походкой направилась на площадь, она шла, словно во сне. Она видела сияющую фигуру Вэндри, пикирующую и выныривающую с небес перед Святыней Флюир-герна, подобно пылающему ангелу на фоне исчерченного молниями потолка, проливающего сверху смертью на головы своих родичей каэлорцев. Под ним пламя Фуэргана окатывало огненной смертью неуправляемую толпу падших Нэвир, а сверкающие клинки Мойны вспыхивали отражённой яростью огня.

В центре площади обступившую серебряную наковальню толпу срезало лазерное копьё Андрасти, когда та ворвалась в бой. В то же время зловещая фигура Куарво прочно стояла на ногах на некотором удалении от толпы и выпустила на свободу огненный ад из своей косы смерти, разнося культистов, как раз когда они упорствовали в своих стремлениях принести ритуальную жертву на наковальне Ваула. Одновременно гибкая и акробатическая фигура Моренн-кар сделала сальто в воздухе и приземлилась в толпе, выписывая сложный узор смерти своим двуручным казнителем, отсекая конечности и снимая с плеч головы с захватывающей дух грацией и кажущейся непринуждённостью.

Эла была потрясена. Она увидела разнообразные аспекты Каина, вырвавшиеся перед ней на волю в безумстве смерти, обращенного против детей Иши, так же, как когда-то Каин погубил древних эльдарских героев.

Всё это было неизбежно. Оно стало неизбежным много эпох назад, возможно даже до видения Гоури Сиятельного. Возможно, это просто был неминуемый аспект эльдарской дамашир? Это была душа-слир, неуравновешенная, подверженная непредвидимым влияниям и требующая дисциплины. Задача состояла в том, чтобы хранить души падших от лап жаждущего Великого Врага, даже если это предполагало кровопролитие их собратьев эльдар. Каэлор желал, чтобы они сделали это. Он породил беспощадного Ликосидая для того, чтобы восстановить баланс в развращённом сердце искусственного мира. Это была сила, которая не желала ничего, кроме смерти. Для себя он не желал ничего.

Когда вихрь прорвался и вспыхнул сквозь проводящую структуру искусственного мира, Эла ясно увидела это. Вихрь варпа снаружи был вызван совокупным упадком Нэвир, и он распространился по всему Каэлору. Щупальца похоти и разврата снаружи уже искали этого, проникая на искусственный мир и заражая души слабеющих каэлорцев, притягивая их ближе в лапы Слаанеши, которая ждала в центре бури, постоянно в нетерпении жаждая дамашир детей Иши. Когда души её собратьев погрузились в бездну своего разложения, они подводили Каэлор все ближе и ближе к краю пропасти. И вот на Наковальне Ваула приносилась ритуальная жертва Слаанеши.

Развращённые и падшие должны быть убиты прежде, чем совместная сила их желаний сможет дать мутному вихрю больше энергии — возможно, энергии, достаточной, чтобы поглотить Каэлор целиком — или прежде, чем вожделение Нэвир сможет столкнуть Каэлор в вихрь варпа, словно притянутый огромной гравитационной силой.

Смерть была единственным решением. Только в кровопролитии Каэлор мог найти спасение.

Со слезами, стекающими из её блестящих сапфирных глаз, Эла бесцельно брела сквозь побоище на Площади Ваула, наблюдая за экзархами, изливающих кровавый дождь ужасной смерти на своих родичей. На противоположной стороне площади она увидела, как малые силы Уйшнеха Эйниона вместе с одетым в золотую броню братом приближаются к Стражам Ансгара, которые преграждали им путь во дворец. Не останавливаясь ни на мгновение, Найс бросился в атаку, выхватывая из ножен двойные Ведьмины клинки Хукулина и разрезая воздух сбоку от себя. В то же самое время Уйшнех взмыл вверх, метнув связку гранат в середину воинов Ансгара, как только они подняли свои сюрикен-катапульты и лазерные бластеры.

В свете плазменных взрывов Эла смогла рассмотреть Найса как танцующий силуэт, который кружился и прыгал среди Стражей своего собственного дома, разрезая их и рубя клинками, которые он забрал у последнего Стража Ансгара, осмелившегося противостоять ему. Он продвигался без колебаний и без сострадания, раздавая смертоносные удары направо и налево, когда прорубал себе дорогу к воротам дворца. Стражи Ансгара были просто препятствиями на его пути. Это выглядело так, словно вся личная гордость и преданность Найса исчезли, и их заменило невыразимое и неумолимое желание смерти и очищения. Он больше не был сыном Бедвира, он был Ликосидаем.

Когда сверкающая золотая броня Призрачного Паука исчезла за оборонительными линиями и мгновенно перенеслась внутрь дворца, Уйшнех и его Стражи Эйниона бросились в бой с дезориентированными остатками Стражей Ансгара.

ДВЕРИ В банкетный зал были закрыты и заперты изнутри. Без единого колебания, Найс выставил плечо и ударил двери, разламывая их и срывая с петель. Обломки и фрагменты брызнули внутрь зала и за ним, а остатки дверей въехали в комнату по скользкому полу, открывая Найса, стоящего в дверном проёме.

Залп сюрикен-огня загрохотал по его золотой броне, но маленькие диски безопасно рикошетировали, отскакивая от непробиваемой поверхности. Посмотрев в одну сторону комнаты, Найс увидел перевёрнутый стол и отряд Стражей, которые сжались за ним. Стволы их сюрикен-катапульт лежали на краю стола. На мгновение он направил на них взгляд своих серебристо-чёрных глаз, словно обдумывая, стоят ли тратить на это время, а затем его внимание привлекло движение на другой стороне комнаты.

Обернувшись, он увидел кучку придворных Нэвир, стоящих линией впереди Силти, преграждая ему путь. Женщина в струящихся красных одеяниях протягивала руки, словно умоляя о милосердии. Золотоглазый мужчина в роскошной, богатой одежде тотчас же упал на колени со страхом и мольбой. Дрожащими руками двое других навели на Найса красивые сюрикен-пистолеты и нажали спусковые механизмы. Найс замер, позволив сюрикенам отскочить от его брони, разглядывая собравшихся с непонимающим любопытством. Почему эти эльдары пытались причинить ему вред столь жалким оружием?

Парой шагов он пересёк пространство между ними, рассекая двоих стрелков своими клинками и раскидав пинками в стороны патетические фигуры Синнии и Селиддона. Они упали на пол и с грохотом приземлились рядом со связанным Ахирном, который лежал под высоким столом с заткнутым ртом, закутавшись в защитный кокон плаща.

Силти один стоял перед Найсом.

Два кузена мгновение таращились друг на друга, словно стараясь узнать один другого, но, возможно, им так и не удалось этого сделать. Ни один из них не был тем же самым, кем они были последний раз, когда противостояли друг другу в бою, будучи учениками в Храме Паука. Один изменился под влиянием блестящего богатства и чувственных удовольствий Сентриума, а также под развращающим действием вихря варпа. Другой перенёс метастаз, вызванный духом Каэлора. Снаружи на Площади Ваула, они слышали звуки бушевавшего сражения. Пронзительные крики и стенания боли перемежались залпами перекрёстного огня и грохотами взрывов. Одновременно с этим, варп-молнии, которые с треском прорывались сквозь части конструкций дворца из призрачной кости, заставляли банкетный зал дрожать.

Внезапно Силти исчез. Его варп-генератор был отремонтирован и снова функционировал. Появившись снова позади Найса, он ударил в золотую спину кузена своими энергетическими клинками, однако не застал Найса врасплох. Он мгновенно обернулся, словно был в состоянии проследить путь Силти сквозь варп. Парируя удар, Найс взмахнул клинком Хукулина и отсёк в локте руку Силти.

Завопив от боли, Силти инстинктивно ударил его другой рукой. Не двигаясь, Найс блокировал этот удар и поймал руку Силти. Затем, с неторопливостью, он вытянул один из своих клинков поперёк рубиновой брони Паука Варпа и перехватил его другой рукой. Ещё раз, два кузена заглянули на мгновение друг другу в глаза, словно разделяли последний момент понимания или искали последнюю крупицу родственного сочувствия. Оставшийся без руки и истекающий кровью Силти не увидел проблеска милосердия в жутких серебристых глазах Призрачного Паука. Когда он смотрел, его собственные глаза слегка расширились от ужаса, а затем Найс дважды ударил его, одним ударом рассекая ему живот, а вторым отделяя голову от плеч за мгновение до того, как его убил первый удар.

Отвернувшись от искалеченных останков своего кузена, Найс обвёл комнату взглядом в последний раз. Он видел Синнию, Селиддона и ясновидца, беспомощно и жалко сжимавшихся под столом. Мгновение он рассматривал их, а затем новый залп сюрикен-огня ударил в его броню из укрытия Стражей на другой стороне комнаты. Не торопясь, без видимой поспешности, Найс развернулся и пошёл к ним. Один из них попытался убежать, другой был готов сражаться, а двое в ужасе просто опустили своё оружие и стояли, словно приросли к полу. Призрачный Паук нарезал их на куски одного за другим, а затем просто развернулся и вышел из зала, пройдя мимо связанного ясновидца, как будто его и не было.

Эпилог: Пророчество

КОГДА ЛИКОСИДАЙ исчез за разрушенными дверями, Синния повернулась к Селиддону и улыбнулась. Эта улыбка содержала в себе смесь эмоций. Она вздохнула с облегчением, что ужасный Призрачный Паук оставил её в живых, а также она была счастлива. В её улыбке явно светилась бурная радость.

Небрежным жестом она протянула руку и развязала узлы, которые удерживали ясновидца. Он распрямился и потёр запястья, с благодарностью глядя на Синнию, когда она развязывала кляп на его рте.

В течение долгой паузы все трое сидели под высоким столом и молчали, наслаждаясь истинным моментом облегчения, словно они только что были рождены заново. Затем они спонтанно разразились смехом.

Могли ли мы требовать, чтобы что-то пошло иначе? — спросил Ахирн, когда окинул взглядом комнату и увидел её в кровавом беспорядке, который Найс оставил после себя.

Нет, всё прошло отлично, мой лорд, — ответила Синния, широко улыбаясь, а затем выбралась из-под стола. Она подошла к расчленённым останкам Силти и быстро обыскала его труп, прежде чем предъявить остальным его камень души. — После все этой резни мы сможем собрать их так много, более чем достаточно, чтобы убедить нашего сластолюбивого покровителя даровать нам большие наслаждения, возможно, даже достаточно для того, чтобы столкнуть Каэлор в вихрь варпа.

Я не могу поверить, что план Айони сработал так хорошо, — заметил Селиддон. — Ей удалось надолго продлить Династические войны после победы Тейрту с помощью своего глупого пророчества.

Да, мы должны быть благодарны старой ведьме, — согласилась Синния. — Ей даже удалось уговорить меня создать маленькую эвилин. Её план был безупречен.

Вы не должны забывать о роли видения Гоури во всём этом, — добавил Ахирн, слов защищая честь своей семьи. — Именно его модель Каэлора подготовила сцену для всего этого. Без него ничего из этого было бы невозможно, и мы бы всё ещё были лишены тех видов удовольствий, которых жаждут наши дамашир. Мы бы всё ещё вели жалкую жизнь путников.

Трое партнёров радостно шли по коридорам дворца, собирая камни душ воинов и других эльдар, которых Найс убил на своём пути к банкетному залу. К тому времени, когда они достигли главных ворот дворца, неистовое сражение на Площади Ваула уже остывало. Экзархи всё ещё были там, вычищая остатки фанатиков, но они уже сломали хребет дезорганизованным и неопытным противникам, и на земле лежал толстый слой крови и трупов, как доказательство их яростного успеха.

Посмотри на этот урожай, — прошептала Синния Ахирну, пытаясь подавить своё волнение. — Ты можешь представить, какого рода переживаниями мы будем вознаграждены в обмен на все эти души?

Ясновидец коротко кинул, позволив удовлетворённой улыбке расплыться по своему лицу, когда другие на площади заметили его присутствие. Он сгорбился и тяжелее налёг на свой старый, сучковатый посох. Поле этого он, шаркая, вышел на площадь, хромая изо всех сил, словно сгибаясь под грузом ужасного испытания.

Ахирн увидел миниатюрную фигурку Элы‘Ашбэль, бредущую сквозь пламя и трупы подобно маленькому ангелу смерти. Её лицо было запачкано кровью, но когда она остановилась и посмотрела на ясновидца своими поразительными сапфирными глазами, по щекам струились прозрачные слёзы.

Ничего не закончено, не так ли? — спросила она без обвинения или гнева. Она только хотела знать ответ. На мгновение её глаза блеснули в сторону Синнии, и искра потрясённого узнавания почти немедленно умерла в безразличии. Её прежняя наставница была пустым местом.

Пока что закончилось, моя маленькая мома, — ответил Ахирн, с трудом волоча ноги, он подошёл ближе и опустился перед ней на колени. Он положил одну руку ей на плечо и заглянул в её глаза, словно искал глубоко внутри что-то скрытое. Он испытывал взволнованный трепет от мощи её души, отражающейся в них. Он не надеялся получить такой дар. — Где твой брат? Он оставил тебя?

Он возвратился в Ансгар, — ответила она, пока её неподвижные глаза разглядывали творившееся опустошение. — Его роль здесь была закончена. Он принёс смерть тем, кто нуждался в ней, но у него нет никакого желания оставаться в Сентриуме. Он видел, что он сделал с другими. Он восстановит Храм Паука и останется во внешних пределах.

Очень хорошо, — сказал Ахирн, слабо улыбаясь. Опираясь на хрупкое плечо Элы, он снова поднялся на ноги. — Пошли, моя маленькая мома. У нас есть много того, что требует внимания, если мы хотим возвратить Каэлору его прежние честь и славу. Мы должны начать восстанавливать Олипсин, но сначала мы должны выполнить должные ритуалы с бедными, потерянными душами погибших. С этого времени всё будет иначе, даю тебе слово.

Приложение

Представление искусственного мира Каэлор и глоссарий связанных терминов

ПОСЛЕ ПАДЕНИЯ Каэлор потерял все контакты с другими летающими искусственными мирами, когда он унёсся во тьму межзвёздного пространства, оказавшись на самом краю галактики. В течение долгих веков его считали потерянным, и он стал смутным воспоминанием для других эльдар. Он существовал чрезвычайно изолированно, и казалось, что бережно хранил это уединение, как гарантию своей безопасности; в этом его мотивация отличается от образа жизни странствующего Алаитока.

Потребовалось много долгих лет поиска, чтобы восстановить контакт с Каэлором, с тех пор как он дрейфовал у самых отдалённых пределов паутины. В результате этой изоляции его устройство является нетипичным по сравнению с другими искусственными мирами. Первое досье обрисовывает в общих чертах эти особенности.

Также, кажется, что длительный период самоанализа и нехватка контактов даже с различными труппами Арлекинов, которые бродят по паутине, стала причиной искажения (или эволюции?) мифических циклов эльдар в коллективной памяти каэлорцев. Второе досье предоставляет сводку местных терминов, фраз и имён, вместе с краткими пояснениями местных расхождений в терминах, которые должны представляться знакомыми всем эльдарам.

Структура Каэлора:

Ясновидец /Farseer/ — на других искусственных мирах это положение часто является заслугой после долгих и тяжёлых усилий следования тернистым Путём Провидца. На Каэлоре этот титул был почти полностью превращён в общественный институт. Он является ритуальным и церемониальным титулом, который даётся правителю искусственного мира. По существу, этот титул передавался по наследству в единственной семье (династия Ривалина) в течение тысяч лет, переходя от отца к сыну. Эта семья является одарённой предвидением, и все её члены, очевидно, были провидцами в течение стольких лет, сколько имеется упоминаний в документальных свидетельствах и в памяти каэлорцев.

Тем не менее, на Каэлоре есть множество других провидцев, и много семей, которые жаждали бы этого исключительного титула и власти для себя. Эта «имперская организация» позволила Ривалину создать роскошный двор, так называемый Олипсин (и по вполне правдоподобным слухам, расточительная роскошь двора также является причиной, по которой семья Ривалин не откажется от своих прав на этот титул), но это также породило увеличивающееся недовольство, особенно когда расточительность двора возросла и стала быстро ввергать провинции Каэлора в нищету и истощение.

Двор Ясновидца Ривалина /Rivalin Farseer’s Court/ — состоит из так называемых Эльдар Нэвир Каэлора, то есть эльдар из семей, тесно связанных с Домом Ривалина. Они не имеют собственных независимых доменов, и проводят всецело праздную жизнь, наслаждаясь аристократическими привилегиями и политической властью.

Великие дома /Great Houses/- ряд семей отделившиеся (или отпавшие) от династии Ривалина в далёком прошлом. Они взяли новые имена и основали полунезависимые домены во внешних пределах Каэлора, где их едва ли могли достать руки двора. Их жизнь проста, более суровая и жёсткая, чем у эльдар Нэвир. Применение силы и сражение для них не в диковинку, и во внешних пределах на них не смотрят с таким отвращением. Это является естественной частью жизни в менее разложившихся регионах. Эти дома платят налог двору в обмен на благословление ясновидца, случающийся время от времени совет и постоянное подтверждение их права на власть.

Храмы Аспектов /Aspect Temples/ — Храмы Аспектов независимы от двора и (формально) от великих домов, хотя территории и святыни располагаются в регионах, контролируемых великими домами, и у некоторых храмов из-за этого есть близкие связи с членами этих семей. Из-за их приоритетов, основанных на использовании жестоких аспектов эльдарской души, придворные и другие великие дома, которые стремятся получить одобрение эльдарами Нэвир, на них смотрят со страхом и отвращением (главным образом с отвращением). Тем не менее, ряд великих домов рассматривают Храмы Аспектов как полезную школу и потенциальные средства укрепления власти. Аполитичный статус Храмов Аспекта является полной противоположностью по сравнению с их важным, наделённым законным статусом, положением на искусственных мирах типа Биель-Тана.

Дома провидцев /Seer Houses/ — как и Храмы Аспектов, Дома провидцев являются формально независимыми местами паломничества и обучения. Там эльдары могут изучать пути провидца или советоваться с более могущественными оракулами, чем они сами. Дома провидцев являются необычной особенностью общества Каэлора, они появились частично из-за установления института ясновидца как главы правительства.

Могущественные провидцы (часто более сильные, чем сам ясновидец) нуждались в независимом положении от двора. Они создавали угрозу положению ясновидца, и, следовательно, были в опасности. Провидцы были спасены, лишившись политической власти и получив законный статус своей деятельности. Двор мирится с их существование, и время от времени обращается к ним за услугами, главным образом с просьбой обучить их отпрысков.

Как и в Храмах Аспектов, в Домах провидцев имеет место систематическое обновление участников, когда эльдары заканчивают свой цикл провидца, но они также имеют и постоянных членов («община» Дома провидцев), которые состоят из эльдар, полностью посвятивших себя пути провидца, так называемому данир провидца, или, иногда ещё говорят — последователей единственного пути провидца. Дома провидцев обычно могут иметь любое количество таких посвящённых провидцев (которые на других искусственных мирах обычно считаются «ясновидцами»), делающих их могущественной силой на Каэлоре. Время от времени Дома провидцев отпускают своих членов из общины, чтобы те присоединились к великим домам в качестве супругов, партнёров или предсказателей. Следовательно, Дома провидцев Каэлора имеют длинные руки, и их пальцы дёргают за множество нитей.

Религиозные культы /Religious Cults/ — на Каэлоре действует ряд независимых религиозных культов, которые находятся за пределами Храмов Аспектов и Домов провидцев. Фактически имеющиеся записи наводят на мысль, что имело место тревожащее усиление культа удовольствий во времена поздних лет правления Династии Ривалина, когда искусственный мир подходил всё ближе и ближе к вихрю варпа. Ряд этих культов (и, безусловно, самые впечатляющие из них), как предполагается, имеют место внутри двора. Такие культы практически неизвестны на других искусственных мирах (или, возможно, просто лучше скрываются?).

Глоссарий: имена, места и названия Каэлора

Адсулата (Арахнир) /Adsulata (Arachnir)/ — старший воин Аспекта в Храме Пауков Варпа, происходит из домена Ансгар.

Азури /Asureah/ — Смотри «Воин Аспекта».

Азуриа — Лорд Феникс /Asurya — Phoenix Lord/- На Каэлоре и многих других искусственных мирах мифические Азуриа отождествляются с личностью и доспехами первого экзарха каждого Аспекта, которые были первыми учениками Азурмена в Святыне Азура во времена Падения. Обычно утверждают, что эти великолепные доспехи вмещают дух Азуриа, который продолжает сражаться как вечное воплощение аспекта Каина.

Любопытная местная особенность Каэлора — мифическое обоснование каэлорцами неизвестной личности первого экзарха Пауков Варпа. Призрачный Паук (Ликосидай) явно не является материальным воплощением основателя. Вместо того чтобы стремиться идентифицировать Азуриа как исторического или легендарного воина, Пауки Варпа Каэлора, видимо, полагают, что его сущность заключается в энергии маленьких кристаллических существ, которые поддерживают чистоту бесконечного цикла искусственного мира. Они предполагают, что Паук Варпа тем или иным образом является воплощением такой эфирной энергии, это — интригующая трактовка сущности Азуриа (см. также «Воин Аспекта», «Экзарх»).

Азуриан — Король Феникс /Asuryan — the Phoenix King/ — величайший из всех богов эльдар. Исключая мифы о происхождении и способе, которым Азуриан отделил богов от смертных эльдар в начале времён, немногие из мифических циклов, связанных с Азурианом, по видимости, сохранились на Каэлоре. В этом заключено большое значение для приверженности Айнио.

Вероятно, каэлорские призрачные кузнецы хранят версию легенды о Слезах Иши, в которой Ваул (бог-кузнец) подхватил слёзы, пролитые Ишей (богиней-матерью), когда она узнала, что её дети изгнаны Азурианом. Позже Ваул превратил те слёзы в камни душ, которые позволяли бы детям Иши всегда оставаться в контакте с ней. Несмотря на якобы непривлекательный образ этого великого бога, эльдары Каэлора, как и другие эльдары, часто называют себя «сыновьями Азуриана».

Айден Тейрту /Iden Teirtu/ — военный лидер и патриарх великого и могущественного провинциального Дома Тейрту, который в состоянии проследить свою родословную вглубь на множества эпох до древнего Дома Ривалина. Айден победил в династических войнах против Дома Ансгар и убил их патриарха, Бедвира.

Айнио — Путь Эльдар /Ihnyoh — the Eldar Path/ — у эльдар Каэлора естественно долгий срок жизни, как и у эльдар других искусственных миров, особенно по сравнению с другими живыми существами в галактике. Однако, в отличие от других искусственных миров, каэлорцы (особенно так называемые эльдары Нэвир), по-видимому, строго не придерживаются Айнио. Более того, вероятно, что сказители или уже забыли историю Азуриана, или им было запрещено затрагивать эту тему.

Среди Храмов Аспекта экзархи и их рунные певцы (Эсдайнн), кажется, действительно хранят эти знания, и в результате множество великих домов знают об этом лучше, чем Нэвир. Основная версия этой истории является общепринятой: следование Пути было задумано, как средство направить страстную и изменчивую природу эльдарской души, которая, будучи предоставлена своим необузданным страстям — стремлению к удовольствию и декадансу, привела к Падению. Путь является циклическим процессом, который эльдарам Каэлора видится драматическим изменением их социальной роли в разные промежутки времени — самыми крайними позициями являются пути провидца и воина, хотя Нэвир известны отказом от последнего и предпочитают следовать более утончёнными путями.

Основная идея (что здоровая смесь разнообразия и дисциплины разрушит врождённое стремление к неумеренности в душе эльдара), по-видимому, широко распространена на Каэлоре. Тем не менее, как и на других искусственных мирах, небольшое число бродяг, известных как следопыты, отвернулось от этого Пути, уверенные, что он сильно ограниченный, опасности отказа от Пути слишком преувеличены и были сильно мифологизированы на протяжении тысячелетий. Следопыты Каэлора создали свою собственную богатую мифологию, в значительной степени основанную на героической личности Вруара Скрытого, который очевидно был первым из каэлорцев, который отбросил дисциплину Айнио в поисках чего-то более существенного и естественного для эльдарской души.

Однако Каэлор едва ли не самый уникальный среди эльдарских искусственных миров, так как его приверженность Айнио часто кажется более формальной, нежели действительной, особенно среди так называемых Нэвир. По-видимому, необычное феодальное общество в сочетании с изоляцией и удалённостью от других искусственных миров, привели на Каэлоре к постепенному ухудшению родовой памяти об Айнио, особенно в высших эшелонах придворного общества.

По-видимому, осознание Пути сильнее среди Домов Провидцев и Великих Домов, которые поддерживают тесную связь с Храмами Аспектов.

Айони (Владычица) /Ione (Lady)/ — старшая провидица в Доме Провидцев Ютран и супруга Айдена, патриарха Тейрту. Могущественная и всеми любимая эльдарка Нэвир старой школы. Несмотря на некоторые намёки об определённой природе её отношений с Бедвиром Ансгаром, чьих детей она спасла от гнева Айдена в конце Династических войн, её репутация остаётся безупречной.

Аластрина Ютран /Alastrinah Yuthran/ — основательница Дома Провидцев Ютран. Она была сострадательной, прекрасной женщиной и сильным псайкером с даром ясновидения. В качестве супруги первого Ясновидца из рода Ривалин — Гоури Сияющего — она основала знаменитую династию и традиции служения при Дворе Ясновидца. Символ Дома Ютран — глаз, наполненный океанской водой — как говорят, отражает душу Аластрины. Когда она умерла, кольцо с третьего пальца её левой руки было помещено в алтарь в святилище большого дома, и само святилище было переделано так, чтобы повторять его прекрасную форму; это — так называемое Кольцо Аластрины, в котором молодые провидицы проходят посвящение в сёстры Дома Провидцев. Провидицам Ютран, занимающим высокое положение или обладающим исключительным могуществом, вручается копия этого кольца, изготовленного из психоактивной призрачной кости, которое они носят на третьем пальце левой руки как знак их сестринской общины.

Арахнир /Arachnir/ — звание, используемое Пауками Варпа Каэлора для обозначения офицерского ранга, младше экзарха, но старше других Воинов Аспекта.

Арлекины — Риллийтанн /Harlequin — Riellietann/ — дети Цегораха. В обычном языке на Каэлоре это означает эльдара, имеющего непроницаемую или таинственную сущность. По-видимому, эльдары Каэлора относятся к ним с подозрением более чем обычно. Можно только предполагать, что это из-за редких контактов Каэлора с Арлекинами, хотя, вероятно, в этом есть и обратная причина.

Атесдан — Ясновидец или Высший Маг /Athesdan — Farseer or High Warlock/ — По-видимому, это является архаичным названием Ясновидца Каэлора, которое берёт своё начало в эпохах, когда долгом Ясновидца было исполнять военные обязанности. Это слово почти вышло из употребления, но иногда используется представителями великих домов, чтобы выразить ироническое пренебрежение к предполагаемой слабости ясновидцев из рода Ривалин.

Ахирн Ривалин (Ясновидец) /Ahearn Rivalin (Farseer)/ — Старейший из живших ясновидцев великой династии Ривалин, потомки которой контролировали Каэлор начиная с Падения. Его семья была свидетелем (и создателем) знаменитого величественного двора и Блестящего Века Каэлора. Ахирн считается прямым потомком Гоури Сияющего, но вкусы Сынов Ривалина, как говорят, необычайно расточительны. Недовольные эльдары в провинциях шепчутся, что дар предвидения подводит его, и что он уже не может видеть дальше свой собственной смерти.

БассейнДуш/Spirit Pool/ — см. «Бесконечный Цикл».

Бедвир Ансгар /Bedwyr Ansgar/ — покойный старейшина Дома Ансгар, казнённый Айденом Тейрту в конце Династических войн. Подобно Тейрту, Ансгар могут проследить свою семейную линию от потомков рода Ривалин. У рода Ансгар имеются близкие родственные связи с Храмом Аспекта Пауков Варпа, и многие сыновья (и дочери) Ансгара обучались в этом храме. Бедвир — родитель Найса и Элы‘Ашбэль.

Бесконечный Цикл — Флюир-герн — Бассейн душ /Infinity Circuit‐ Fluir-haern‐ Spirit Pool/ — до некоторой степени, кажется, что значение этого почитаемого и священного вместилища душ до конца не осознаётся частью населения Каэлора. В частности, так называемые эльдары Нэвир, рассматривают его как, главным образом, церемониальный или культовый объект малой функциональной или материальной важности. Однако ритуалы, сопутствующие переходу возвышенной души в пределы Флюир-герна, являются самыми величественными и тщательно продуманными при дворе.

Вне круга Нэвир, в великих домах важность этой матрицы, по-видимому, понимается в наиболее общепринятом смысле. Рунные певцы дома Ансгар, например, знают, что Флюир-герн является вместилищем душ умерших эльдар, который хранит их в безопасности от поглощения Великим Врагом, и откуда они могут быть призваны, чтобы дать совет или поделиться мудростью с живыми.

В соответствии с этой интерпретацией, Флюир-герн также может нашёптывать собственные послания эльдарам, разумы которых достаточно открыты, чтобы слышать их, это «дыхание ушедших» иногда известно как фаэрул. В одной из версий мифа Ансгара также предполагается, что со временем Флюир-герн станет ментальной силой, достаточно мощной, чтобы противостоять могуществу Слаанеш объединённой мощью миллионов душ каэлорцев. Эта потрясающая сила будет направляться мифическим Ликосидаем (Призрачным Пауком) в битве Последних Дней. Таким образом, Каэлор должен оставаться скрытым достаточно долго, чтобы создать этот духовный арсенал.

Брикриу Сеозам /Bricriu Seosahm/ — глава Дома Сеозам и член совета Олипсина.

Ваул — Бог-Кузнец /Vaul‐ theSmithGod/ — был провозглашён не имеющим себе равных мастером и известен как создатель легендарных Призрачных Клинков, которыми владели древние эльдарские герои: Ультанаш, Эльданеш и Лантрилак Стремительный. Говорится, что Ваул был вне какой-либо морали, и его единственной целью была красота, а не истина. Призрачные кузнецы Каэлора считают Ваула своим самым могущественным покровителем, и Гоури Сияющий воздвиг множество монументов в его честь.

Великий Враг /Great Enemy/ — См. «Слаанеш».

Вино Эдрисиан /Edreacian Wine/ — редкий опьяняющий напиток синего цвета, который является уникальным для искусственного мира Каэлор, несмотря на относительно простую технологию изготовления Эдрисиана. Многие эльдары Каэлора утверждают, что он фактически токсичен и вреден для эльдар с других искусственных миров; это действительно было так, но, безусловно, не для всех. Он обычно подаётся охлаждённым, но даже при низких температурах он находится на точке испарения, выделяя синий пар. Вследствие этого, вино скорее вдыхают, чем пьют.

Воин Аспекта — Азури /Aspect Warrior — Asureah/- воины, прошедшие обучение в Храмах Аспекта. Хотя эльдары Каэлора с готовностью признают, что Каин был противоречивым Богом, большинство эльдар всё ещё взирает на Храмы Аспекта со страхом, подозрением и трепетом. Однако, как и на других искусственных мирах, многие эльдары за свою долгую жизнь проходят период, когда они слышат зов Каина. Поэтому, часть своего следования по Пути эльдар многие каэлорцы посвящают обучению в качестве Воинов Аспекта.

Одна из необычных особенностей Храмов Аспектов на Каэлоре заключается в том, что многие из Аспектов имеют традиционные связи с определёнными великими домами, в чьих доменах они строят свои храмы и из чьих земель набирают большую часть своих воинов. На Каэлоре представлено большинство их величайших Аспектов. У Яростных Мстителей имеется множество крупных храмов, которые находятся под патронажем могущественного Дома Тейрту. Пауки Варпа когда-то были столь же многочисленны, как и Мстители, но их судьба изменилась к худшему и удача отвернулась от них, как и от их покровителей, Дома Ансгар.

Каэлорцы придерживаются традиционной версии происхождения Храмов Аспекта. В соответствии с широко распространёнными преданиями, сказители Каэлора толкуют, что каждый из Аспектов получил свою сущность от одного из множества аспектов Каина. Каждый представляет одно из сильных врождённых пристрастий души эльдара. Вместо того чтобы являть собой поприще для реализации этих пристрастий, рассказчики представляют Храмы Аспектов как места духовного размышления и физической подготовки, где каэлорцы могут научиться использовать, управлять и извлекать пользу из отрицательных черт своего характера. Это утилитарное представление, как видно, разделяют не все, и эльдары Нэвир хорошо известны своим презрительным отношением к храмам Аспектов.

Как и на других искусственных мирах, на Каэлоре считается, что Храмы Аспекта ведут своё происхождение от таинственного Азурмена, который, предположительно, пошёл по Пути Воина вскоре после Падения, полагая, что странствующие дети Иши должны вновь изучить военное искусство, чтобы выжить во всё более и более враждебной галактике.

Практикуемые методы, которые он установил, были разработаны, чтобы подготовить душу эльдара к использованию внутренней силы, и избежать разрушения души или осквернения её чистоты. Это и был Путь Воина. С этой целью Азурмен основал первый из Храмов Аспекта, легендарную Святыню Азура (которую каэлорцы считают близкой Аспекту Яростных Мстителей), откуда его лучшие ученики (названные позже Азуриа или Лорды Фениксы) распространились среди всех разрозненных и странствующих сынов Азуриана, неся с собой учение этого великого воина. Кроме того, каждый из учеников овладел своим стилем боя, отражающим различные аспекты, которые Каин нашептал в их души.

Таким образом, Джейн Зар основала Аспект Воющих Баньши, Фуэган сформировал Огненных Драконов, Багаррот обучил Пикирующих Ястребов, Арра (известный также как Карандрас на некоторых искусственных мирах) создал Жалящих Скорпионов, а зловещий Мауган Ра породил Тёмных Жнецов.

На Каэлоре этих древних основателей называют Азуриа, и одна из версий мифического цикла рассказывает о пути, с помощью которого они избежали разрушения Святыни Азура, когда один из них — так называемый Падший Феникс — обратился против них. Удивительно, принимая во внимание историю и влияние этого Аспекта на Каэлоре, что не существует никаких сохранившихся записей относительно основателя Пауков Варпа, что вынуждает некоторых строить догадки об их связи с Падшим Фениксом. Интригующая местная легенда говорит о так называемом Ликосидае (Призрачном Пауке), который, видимо, является неординарным переосмыслением образа Азуриа. Возможно, что фольклор Каэлора приводит к выводу, что этот Ликосидай и был Падшим Фениксом, хотя эта гипотеза не имеет явных доказательств.

Война кораблей /Craft war/ — древняя война между Каэлором и другим кораблём — миром. По-видимому, даже рунные певцы Каэлора хранят очень мало сведений о причинах, месте и событиях этой войны. Ряд поэтических произведений (таких как Трагедия Гуриуса) и несколько военных эпосов (таких как Изгиб Судьбы), которые претендуют на отображение событий той войны, хранятся в наиболее полных библиотеках Каэлора.

Копия Изгиба Судьбы, которая хранится в библиотеке Дома Ансгар, утверждает, что Война кораблей была выиграна Каэлором из-за своевременного вмешательства так называемого Ликосидая или Призрачного Паука (см. «Азуриа», «Экзарх»). Однако подлинность этих документов весьма сомнительна, и на протяжении веков они были запрещены Двором Ривалина.

Война на Небесах /War in Heaven/ — Иша, Богиня-Мать, и Курноус, Бог Охоты, в течение бесчисленных лет были лишены свободы из-за гнева Каина.

Закованные в огненные оковы и обжигающее железо, бог и богиня были брошены в пылающую яму, не доступную взорам смертных и богов. Из всех богов только Кузнец Ваул просил за них, и, в конце концов, он дал клятву Каину, что сделает сто мечей в обмен на их освобождение, поскольку Ваул был величайшим оружейным мастером всех времён, и даже один клинок, выкованный его руками, был бесценен.

Был установлен срок в один год для выполнения договора. Когда настало время Ваулу предоставить оружие, он ещё не закончил один клинок. Чтобы покрыть нехватку, Ваул взял один обычный клинок и спрятал его среди выкованных им мечей. Сначала Каин был так доволен этим оружием, что не смог обнаружить обман.

Только когда Иша, Курноус и Ваул были уже далеко, он обнаружил подделку. Он зарычал в гневе, упрекая Ваула в обмане и требуя мести. Это стало началом долгой борьбы между Каином и Ваулом, которую называют Войной на Небесах (см. также «Иша», «Вох»).

Вох — Мерзость /Vaugnh — Abomination/ — на Каэлоре происхождение этой руны оспаривается. Наиболее спорные (но популярные) филологические исследования предполагают, что она изначально была начертана на рукояти каждого из ста мифических клинков Ваула, которые (согласно каэлорскому мифу) были выкованы богом-кузнецом в подарок Каину для сражения против Юнгир, Древнего Врага.

Более традиционная версия этого мифа говорит, что Ваул сковал тысячу таких магических клинков в качестве выкупа Каину за освобождение Курноуса и Иши, которых Бог Войны взял в качестве пленников после того как Азуриан обнаружил существование Слёз Иши (см. «Иша»). Считается, что Ваул попытался обмануть Каина, положив один обыкновенный клинок среди других; его обман был раскрыт.

Хотя по слухам известно, что как минимум один клинок пережил ужасную Войну на Небесах, якобы благодаря заботам Арлекинов Аркадии, но никто из эльдар Каэлора не был в состоянии проверить истинность этого.

Гоури Сияющий /Gwrih the Radiant/ — первый Ясновидец из рода Ривалин и основатель Круглого Двора. Легенда утверждает, что Гоури был великим поэтом и призрачным кузнецом, принесшим мир и единство своему народу силой своей великолепной популярности. По крайней мере одна версия этой легенды изображает его как одного из первых Экзодин Нова — Эльдарских Рыцарей, — которые увели сынов Азуриана от разложения и вырождения цивилизации перед Падением.

Очень мало легенд изображают Гоури в качестве какого-либо воина, и рунные певцы великих домов не склонны проявлять к нему большого внимания в своих сказаниях о Каэлоре. Фактически, по всей видимости, он стал известен в конце большой войны между Каэлором и искусственным миром Сейм-Ханн, хотя детали и причины этой, так называемой Войны кораблей, по видимости, были утрачены.

Дамашир /Dhamashir/ — душа.

Данир — этап, дорога, путь /Dhanir — stage, path, way/ — этот термин используется как определение для индивидуальной социальной роли, которую эльдар Каэлора занимает в текущий момент, это может быть данир воина, провидца, художника или кого-то ещё. Его нужно отличать от более сложного определения Айнио (Путь или Дорога), который относится к самому циклическому Пути Эльдар. Для большинства эльдар на Каэлоре, Айнио состоит из ряда отдельных данир (см. «Путник»), хотя некоторые остаются верными единственному данир (см. «Последователь Пути»).

Даркнис /Dharknys/ — см. «Тёмная фаза».

Династические войны /House Wars/ — эпические войны, которые сформировали облик Каэлора. Это название относится к запутанной серии политических и военных сражений за первенство между великими домами Тейрту и Ансгара с находящимся между ними Домом Ясновидцев Ривалин. Эту войну выиграл Дом Тейрту под командованием Айдена, который сразу казнил патриарха Дома Ансгара Бедвира. По не упомянутым в документах причинам, супруга Айдена, Владычица Айони из Дома Провидцев Ютран умоляла о милосердии к маленькому сыну Бедвира Найсу и новорождённой дочери Эле. Вокруг этих спасённых младенцев выросло много слухов и легенд, которые подпитывают подозрения и паранойю Айдена.

Жоган — Победитель Порока /Zhogahn — The Vanquisher of Vice/ — военно-политический титул, присуждаемый ясновидцем военачальникам, которые защищают в битве интересы двора. Титул вышел из употребления после учреждения Двора Ривалина, так как военные столкновения на Каэлоре практически прекратились. Айдену Тейрту этот титул был присуждён после победы над Ансгаром в Династических Войнах. По-видимому, он истолковал этот титул как назначение его регентом, который правит от имени ясновидца. Айден был первым каэлорцем, получившим этот титул со времён Войн кораблей.

Жук аэреб/Aereb-beetl/ — крошечное красное насекомое, которое, как считают, было одной из первых форм жизни, сформировавшееся исключительно в биосистеме Каэлора после того, как искусственный мир скрылся в глубоком космосе после Падения. Колонии этих существ собираются вокруг влажных отверстий оросительных установок лесных зон, где они живут в искусственной, но, тем не менее, устойчивой экосистеме, стремительно летая с помощью своих невероятно быстрых крыльев. Из-за их особенностей и происхождения, маленькие создания пользуются некоторой любовью среди наиболее сентиментальных каэлорцев, и их название вошло в общее употребление в качестве иносказательного определения ряда значений: непредсказуемые действия, целеустремлённые усилия и высокая скорость.

Искатель Пути — бродяга — следопыт /Path Finder — outcast — ranger/ — самым известным в истории Каэлора следопытом является Вруар Скрытый, который, по общему мнению, провёл тысячу лет в поисках Чёрной Библиотеки (см. также «Последователь Пути», «Айнио»).

Иша — Богиня-Мать — Богиня Плодородия — Видящее Око /Isha — the Mother Goddess — Goddess of the Harvest — the Seeing Eye/ — эльдары Каэлора, в особенности Дома Провидцев, хранят множество основных мифов об Ише. По крайней мере, они знают версию истории Сна Лилиат, в которой Лилиат Изящная (более известная на других искусственных мирах как Дева Лилиат) рассказала Каину о видении, как его разорвал на части один из смертных отпрысков Иши и Курноуса, Бога Охоты.

Согласно каэлорской версии этого мифа, смертный, о котором идёт речь, Эльданеш, один из первых великих героев эльдар. Однако дополнение к этой истории является результатом смешения с более поздней Балладой об Эльданеше, в которой он стремился отомстить за страдания Иши, убив Каина, только чтобы быть поверженным Кроваворуким Богом.

Подобные события упоминаются в Цикле об Аватаре (см. «Каин»). Тем не менее, в ответ на это предупреждение Лилиат, Каин принял решение преследовать смертных детей Иши — эльдар. Он убил многих из них, прежде чем его жажда крови была остановлена Азурианом, Королём Фениксом, который сжалился над Ишей, когда увидел сверкающие слёзы на её прекрасных глазах по каждому из убитых детей. Поэтому Азуриан разделил небесные и смертные сферы, запретив любые контакты между ними. Это спасло детей Иши от ярости Каина, но обрекло их никогда более не видеть свою мать.

Говорится, что из сочувствия Бог-Кузнец Ваул перековал слёзы Иши в Камни Душ, чтобы она могла сохранить хоть какую-то связь со своими возлюбленными детьми.

Идущий Одним Путём /Path Stalker/ — это название каэлорцы используют для обозначения эльдара, который привязан к одному данир или пути, и, таким образом, избегает циклических перемен Айнио. Самыми наглядными примерами являются экзархи, однако на Каэлоре костопевы тоже относятся к этой категории. Интересно, что в отличие от других искусственных миров (где равноценного названия часто не существует), ясновидец на Каэлоре не всегда относится к Идущим Одним Путём, поскольку его статус зачастую получен в результате наследственного положения в обществе, а не потому, что он всегда придерживается данир провидца.

Связанным термином является Искатель Пути, который время от времени используется для описания функции следопытов на других искусственных мирах. Однако на Каэлоре это название умеет более широкое значение. Пока оно остаётся родом деятельности, которой на Каэлоре занимаются следопыты, причины этому двояки: во-первых, из-за очевидного факта, что следопыты занимаются поиском (т. е. ищущие пути), а во-вторых, потому что они таким образом освобождаются от строгих ограничений Айнио и создают свой собственный жизненный путь. Они не привязываются к единственному данир, как Идущие Одним Путём, однако всецело остаются вне жёсткой структуры в попытках отыскать свой собственный путь, который кажется им ближе к истине (больше о следопытах см. «Айнио»).

Второе основное значение включает в себя тёмную сторону Каэлора, поскольку оно, кажется, также стало присуще для самоопределения теми каэлорцами, которые в первую очередь скептически оценивают важность Айнио. Они являются гедонистами, а не следопытами. Это название вошло в широкое употребление среди так называемых эльдар Нэвир во времена Века Страданий (см. «Путевой камень»).

Ишири — Провидец /Ishyrea — Seer/ — одарённый Ишей.

Йзульт /Yseult/ — прославленная воительница, которая не принадлежит к роду Тейрту, но поклялась этому Великому Дому в верности. Она — ровесница наследника Дома, Морфрэна. Обучалась в Храме Аспекта Яростных Мстителей.

Каин, Каэла Менша — Кроваворукий Бог /Khaine, Kaela Mensha — the Bloody‐Handed God/ — Бог войны. Эльдарам Каэлора удалось сохранить множество основных мифов о Каине. Однако, по видимости, некоторые детали были потеряны или приукрашены в течение тысячелетий. Рунные певцы Каэлора поют о Каине как о победителе юнгира Каэлиса Ра — бога звёзд, когда разразилась война на небесах.

В этом цикле (Рождение Страха) Каин сражается рядом с великим эльдарским героем Эльданешем вечными Призрачными Клинками, выкованными для него Богом Кузнецом Ваулом. Также рунные певцы исполняют ещё (более правдоподобный?) Цикл об Аватаре, в котором Каин ведёт войну против Детей Иши, бросая вызов Азуриану, величайшему из эльдарских богов, приковывает Ваула к его наковальне и объединяет силы с Юнгир.

Согласно этому циклу, Каин был тем, кто убил героя Эльданеша и обрёк эльдар на смертную долю. Шокированный жестокостью Каина Азуриан проклял его, заставив кровь Эльданеша вечно стекать с его рук, таким образом, Каин стал Кроваворуким Богом.

Сказители Двора Ясновидца часто рассказывают только Цикл об Аватаре, который объясняет, почему имя Бога войны произносится эльдарами Нэвир с отвращением. В других местах Каэлора эти мифы обычно рассказывают в прямой последовательности, предположительно чтобы подчеркнуть непредсказуемость двойственной натуры бога войны и эльдарской души.

В Доме Ансгар Цикл об Аватаре заканчивается гибелью Каина в безнадёжной битве с Великим Врагом Слаанеш. Говорится, что когда его народ столкнулся с этой демонической угрозой, Каин бросился в бой без надежды на победу, но давая время эльдарам избежать своего полного Падения в бездну. Говорится, что разрушенное тело Каина было разбито на изначальные фрагменты, сохранившие воинственность бога, которые были рассеяны по всей галактике в ожидании возрождения в качестве Аватара.

Из этих двух мифов великие дома Каэлора, кажется, ясно осознают противоречивую, героическую и трагическую сущность Кроваворукого Бога. В отличие от Двора Ясновидца, великие дома, по-видимому, поддерживают связи с различными Храмами Аспектов, в которых молодые эльдары учатся получать силу от Каина (см. «Воины Аспекта»).

Камень Души /Spirit Stone/ — см. «Путевой камень».

Карадох /Caradoch/ — покрытое мехом четвероногое животное, происходящее с планеты, известной как Щит Лзатранила. Животное вымерло ещё до опустошения (и окончательного уничтожения) планеты, потому что ему недоставало осторожности. Оно стало ласковым названием для стареющих эльдар среди Ушедших колонистов, многие из которых сбежали на Каэлор, когда Великое Пожарище уничтожило планету.

Касвэллан Ансгар /KaswallanAnsgar/ — давно ушедший отец Бедвира.

Квихан /Quihan/ — учитель или мастер.

Кервин Ривалин /Kerwyn Rivalin/ — сын Ахирна и прямой наследник трона ясновидца.

Костопев /Bonesinger/ — См. подробней «Призрачная кость»

Круглый Двор — Олипсин — Круг Ривалина — Двор Ривалина /Circular Court — The Ohlipsean — the Circle of Rivalin — the Rivalin Court/ — наивысшее консультативное собрание на Каэлоре со времён Гоури Сияющего, который установил его как орган, объединяющий различные великие дома в центральный совет. Дома, которые представлены в нём, объединяет какая-либо семейная или стратегическая связь с династией Ривалин, что приводит к некоторому недовольству и волнению среди глав других домов.

Лайтнис — Светлая фаза /Laetnys‐ Up‐phase/ — см. также «Тёмная фаза».

Ликосидай — Призрачный Паук /Lhykosidae — WraithSpider/ — мифический воин из легенд Аспекта Пауков Варпа, как утверждают, является экзархом или даже Азуриа, который каким-либо образом возникает из сущности варпа, создаваемой крошечными кристаллическими существами, которые чистят бесконечный цикл Каэлора (см. «Азуриа», «Война кораблей», «Экзарх»).

Лорд Феникс /Phoenix Lord/ — см. «Азуриа».

Лэйргнен /Lairgnen/— экзарх Храма Яростных Мстителей.

Маг /Warlock/ — см. «Эсдайнн».

Менмон — Забирающая Души /Menmon — the Soul Taker/ — имя (вероятно, вымышленное) эльдарки с Каэлора из Дома Провидцев Ютран, которая, предположительно, изучала секретные и запрещённые искусства некромантии у странствующего следопыта, который имел контакт с искусственным миром во времена так называемого Века Страдания.

Согласно легендам, этот следопыт когда-то был Духовным провидцем (Пастырем Душ) на искусственном мире Йанден, и он дал Менмон способность улавливать души её сотоварищей эльдар, которые она могла помещать в искусственные тела воинов, называемые Призрачными Стражами. Основана ли эта легенда на реальных событиях или нет теперь понять трудно, её тема является слишком неприятной для чувствительных каэлорцев, так что она практически полностью стёрлась из народной памяти.

В Доме Ютран её именем называют один из многих, самый трудный и внушающий ужас ритуал перехода, через который должен пройти новый адепт, чтобы получить доступ к внутреннему святилищу великого Дома Провидцев. Хотя подробности этого ритуала известны только тем, кто прошёл через него, по-видимому, он относится к защите души.

Мирун /Mhyrune/ — угасшая династия из Туманности Миринек знаменитых изготовителей тканей. В каэлорском языке это слово означает любой тип ткани или пряжи исключительного качества. В частности, местные легенды говорят, что древние ткачи обычно вплетали энергетические волоски в каждую нить, которую они использовали для производства ткани с потрясающими и несравненными психическими характеристиками.

Мома /Momah/ — название крошечных резных фигурок из призрачной кости, сделанных искусными призрачными кузнецами во время Испытаний Ваула, когда кузнец демонстрирует своё художественное мастерство. Замысловатые изделия размером лишь немногим больше ногтя, но выполненные с отточенным годами мастерством и тщательной детализацией. Это слово также стало ласковым названием талантливого и подающего надежды ребёнка.

Мон‘кей /Monʹkeigh/ — это название означает вид полуразумных животных, которые жили в сумеречном мире Кольдо. В древние времена эти животные наводнили земли эльдар и захватили их на многие годы. Мон‘кеи из легенд были каннибалами, уродливыми монстрами, от которых, в итоге, галактику очистил герой Элронир.

Это название используется эльдарами искусственного мира Каэлор для обозначения ряда не-эльдарских рас, которых эльдары считают низшими, подлежащими уничтожению.

Морфрэн Тейрту /Morfran Teirtu/ — сын Айдена, приблизительно ровесник наследника Ансгара Найса. Его супруга — прекрасная Ориана Ривалин.

Мрофс /Mrofth/ — маленькое, крылатое насекомое без пищеварительных органов. Поэтому оно никогда не ест. Вместо этого оно получает энергию непосредственно в виде тепла от огня. Их небольшие стайки можно часто заметить вьющимися над огнём и ныряющими в него.

Найс Ансгар /Naois Ansgar/ — сын Бедвира, наследник Дома Ансгара, тесно связанный с Храмом Пауков Варпа. Он — младший кузен Силти и старший брат Элы‘Ашбэль.

Нэвир /Knavir/ — одно из многих названий, используемых на Каэлоре для описания эльдар, живших на планетах перед Падением. Это стало определением древней респектабельности, смешанной с простым пережитком старины.

Это название исключительно эмоционально и уже стало несколько оскорбительным. В спорной и крайне политизированной версии происхождения этого названия предполагается, что оно — искажённая форма названия древнего класса Экзодин Нова — легендарных Рыцарей Эльдар, которые, как считается, были главами великих благородных домов, которые увели эльдар Экзодитов прочь от приходящей в упадок эльдарской цивилизации до Падения, основав второе поколение цивилизации в других частях галактики.

Олипсин /Ohlipsean/ — см. «Круглый Двор».

Ориана Ривалин (Провидица) /Oriana Rivalin(Seer)/ — дочь Ахирна и сестра Кервина, немногим младше его. Она является супругой Морфрэна, неотёсанного сына Айдена из Дома Тейрту, и матерью Тьюри.

Падение /theFall/ — эльдары Каэлора сохранили множество историй, касающихся этого события, хотя история искусственного мира перемежается периодами, для которых память об этом наиболее важном и катастрофическом событии, по-видимому, утеряна. Взять, к примеру, так называемый Век Страданий, во время которого множество практик, созданных для того, чтобы защитить эльдар от их собственной природы (см. «Айнио»), а также от Великого Врага, были либо забыты, либо подверглись сомнению. По-видимому, среди некоторых эльдар Нэвир остались некие сомнения относительно исторической достоверности различных сказаний о Падении. В связи с этим, остаётся прискорбным тот факт, что у Каэлора были недостаточно крепкие контакты с Арлекинами на всём протяжении его длинной истории изоляции.

Согласно наиболее распространённой версии этих сказаний (обычно рассказываемых рунными певцами великих домов), Падение случилось десятки эр назад в древности, до пришествия Гоури Сияющего. Это случилось в то время, когда древняя цивилизация достигла своего зенита, и когда она распространилась по всей необъятной галактике. Их самонадеянность и высокомерие не имели границ. В то время стремление душ эльдар к эмоциональным и интеллектуальным крайностям в итоге привели к Великому Катаклизму.

Питаясь их несдержанной жаждой наслаждений и подпитываясь экзотическими культами, которые процветали повсеместно в непостижимой разумом империи, в грязи Ша‘эйль родилась великая демоническая сущность Слаанеш. Таким образом, согласно этой истории, Великий Враг является дьявольским порождением детей Иши, вызванный к жизни неуправляемым нравом эльдар.

Так как эльдар охватило истеричное и безумное потакание своим страстям, ставшее причиной упадка цивилизации под тяжестью своего собственного разложения и разнузданного насилия, то те, кто сохранил свой рассудок, были вынуждены бежать. В то же самое время Великий Враг с помощью своей магии в варпе разорвал ткань материального мира и вызвал огромные вихри Ша‘эйль, которые стали поглощать империю эльдар. Некоторые эльдары, известные как Экзодин Нова (Эльдарские Рыцари), увели население на новые, девственные планеты в самых дальних пределах исследованной галактики, стремясь скрыть их души от жадного захвата Слаанеши. Другие сбежали к звёздам на борту огромных искусственных миров — гигантских, автономных, подпитывающихся из космоса биосистемах, подобно Каэлору.

Те, кто промедлил, не были более похожи на сынов Азуриана. На этих искусственных мирах развилась практика Пути Эльдар (Айнио) как способ защиты душ эльдар от искушений их собственной противоречивой натуры и, следовательно, как способ избежать объятий Слаанеши, которая с тех пор постоянно жаждала и выискивала малейшие проявления крайностей душ тех, кто впервые породил её.

Периметр Стикслин /Styhxlin Perimeter/ — большой тектонические разлом, образовавшийся в виде глубокой трещины в структуре Каэлора во времена так называемых Войн кораблей между Каэлором и Сейм-Ханном в период, который непосредственно предшествовал Блестящему Веку Гоури. Трещина никогда не была полностью заделана с использованием материалов, скорее она была скреплена психической энергией. С тех пор из-за особенностей свойств искривлённого Ша‘эйль пространства кажется, что длинный зазубренный каньон проходит прямо сквозь Каэлор наружу в космический вакуум, не зависимо от того, с какой стороны вы на него смотрите. С тех пор как Гоури Сияющий основал Круглый Двор, Периметр Стикслин традиционно считается линией раздела между областями эльдар Нэвир и провинциальных великих домов, которые называются Внешними Домами. Одна легенда Ансгара гласит, что это случилось в результате неудачной, но преднамеренной попытки ясновидца избавить Каэлор от (военачальников) великих домов.

Призрачная кость — Ша‘эйльбр /Wraith bone — Shaʹielbhr/ — как и на множестве других искусственных миров, квинтэссенция призрачной кости взята из варпа и превращена в материальную субстанцию группой призрачных кузнецов, которых называют костопевами. Этот материал является невероятно прочным и эластичным (и вследствие этого устойчив к воздействиям), он постоянно сохраняет контакт с варпом, который делает его абсолютно эффективным психическим проводником.

Призрачный Паук /Wraith Spider/ — см. «Ликосидай».

Проход Улы /Ula Pass/ — постоянный узкий коридор через Периметр Стикслин вдоль известной Линии Айннис. Он практически соответствует технологии Паутины, хотя и в значительно меньшем масштабе. Это один из наиболее хорошо укреплённых подходов к Сентриуму, и был местом последнего великого сражения Династических войн, в котором силы Ансгара были практически уничтожены при самоубийственной попытке Бедвира Ансгара переправиться по этому Проходу.

Местная легенда рассказывает, что Ула была магом из домена Ансгар, прошедшей обучение в Храме Пауков Варпа. Говорится, что она потратила всю свою жизненную силу, чтобы предотвратить раскол Каэлора во время Войн кораблей, создав этот проход в качестве моста, соединяющего вместе две стороны с помощью чистой энергии её воли. Некоторые из рунных певцов предполагают, что таким образом она воплотилась в своё творение, и что её душа обеспечивает структурную целостность этого прохода.

Путевой камень — Слёзы Иши /Waystone — theTearsofIsha/ — как и на всех искусственных мирах эльдар, каэлорцы вверяют свои души неприкосновенному путевому камню, чтобы сохранить свой бессмертных дух от лап Великого Врага Слаанеши в момент их смерти.

Конечно, в период раздора на Каэлоре, известном как Век Страдания, который предшествовал так называемому Блестящему Веку Гоури, в кругах эльдар Нэвир начали подвергать сомнению действенность этого обычая. Каэлорский Век Страдания был отмечен беспрецедентным пренебрежением к традициям, мифам и легендам, что, возможно, объясняет, почему столь много великих мифических циклов на Каэлоре были забыты.

В типичной для большинства искусственных миров манере каэлорцы носят путевые камни на шее, на декоративных цепочках или вставляют в нагрудные пластины своих доспехов.

Путник /Wayfarer/ — кажется, у этого определения нет эквивалента ни на каком другом искусственном мире, которые я посетил. По-видимому, он относится к эльдарам, которые следуют обычному развитию Айнио, циклично двигаясь от одного данир к следующему на протяжении своей жизни.

Путь/the Path/ — см. «Айнио».

ПутьЭльдар/Eldar Path/ — см. «Айнио».

Риллийтанн/Rillietann/ — см. «Арлекин».

Ритуал Тюйриан /Ritual of Tuireann/— церемония инициации при достижении зрелого возраста, которую при Дворе Ясновидца на Каэлоре начала проводить Фидельм Тюйриан (также известная как Тюйриан Древняя). Фидельм была старым Арлекином, оставленной своей труппой на Каэлоре, когда искусственный мир спасался бегством от хаоса во время Великого Падения. Несмотря на глубокую старость, её манеры всегда оставались юными, и её имя стало использоваться в ироничном смысле, являясь символом того, что поведение эльдара зачастую не соответствует его возрасту.

Рунный певец/Rune-singer/ — см. «Эсдайнн».

Сапфирная Лощина /Sapphire Dell/ — круглая площадь совета в доменах Ансгар. Это круглое, металлически-синее углубление, располагается ниже уровня земли, что должно указывать на то, что сами советники всегда уровнем ниже тех, кем они руководят. Её структура должна отражать политические обязательства правящего Дома Ансгара.

Светлая фаза — Лайтнис /Up-phase — Laetnys/ — см. также «Тёмная фаза».

Селиддон Оссиан /Celyddon Ossian/ — глава Дома Оссиан, одного из великих домов Каэлора и член совета Олипсина. Он известен необычно тёмной кожей, золотистыми глазами и богатыми, эффектными одеждами.

Сентриум /Sentrium/ — название сектора в сердце Каэлора, где располагается Круглый Двор.

Силти /Scilti/ — старший кузен Найса Ансгара и Элы‘Ашбэль. В Династических войнах он сражался рядом со своим дядей Бедвиром, и, не смотря на молодость, является опытным воином. Он обучался в Храме Пауков Варпа в домене Ансгар.

Синния Ютран (Провидица) /Cinnia Yuthran(Seer)/ — также известна как Майве Скрытой Радости — одна из старших провидиц в Доме Ютран. Она также является представителем этого дома при Дворе Ясновидца. Она — наследница функций и обязанностей Владычицы Айони и является наставницей Элы‘Ашбэль.

Слаанеш — Великий Враг — Пожиратель Душ /Slaanesh‐ the Great Enemy‐ The Devourer of Souls/ — Подобно эльдарам с других искусственных миров, каэлорцы сохранили, как минимум, часть мифических циклов о Падении, в которых Слаанеш изображается рождённой от совокупной, неумеренной в жажде наслаждений энергии душ эльдар. Как и множество других эльдар с искусственных миров (за исключением см. Том. IX — Блудный Сын: Хирангра), большинство каэлорцев (особенно в великих домах) рассматривают Слаанеш в качестве постоянно присутствующей угрозы и опасности. Они следуют Айнио, чтобы защититься от её лап.

Слир /Sleehr/ — технический термин, используемый провидцами и призрачными кузнецами для обозначения дисбаланса между материальной и нематериальной энергиями объекта. В обычном языке он стал насмешливым названием, которое указывает на развращённую, неуравновешенную, ущербную или неприятную персону, например — ребёнок-слир.

Стикс-тан /Styhx-tann/ — обидное прозвище, которое используют Нэвир по отношению к эльдарам с другой стороны Периметра Стикслин.

Тёмная фаза — Даркнис /Down-phase — Dharknys/ — период темноты, который циклично повторяется для каждого сектора Каэлора, создавая искусственную ночь на огромном искусственном мире. Фактически, это — естественное явление (или, по крайней мере, у каэлорцев нет технического понимания того, как и почему это происходит). Вполне убедительная теория предполагает, что есть что-то, из-за чего периодически происходят приливы и отливы в бесконечном цикле, которые становятся любопытным индикатором жизненного цикла искусственного мира. Даркнис регулярно сменяет период лайтнис (светлая фаза) повсюду, кроме пределов святыни Флюир-герна, где всегда светло.

Тьюрейр-йуг — жирный ленивец /Tureir‐iug‐ lumberingsloth/ — несколько не справедливое название, данное веркэтам с Поприя, которые были одомашнены группой разведчиков с Каэлора несколько веков назад, а затем выращивались на фермах в ряде эко-куполов, которые разбросаны по всему искусственному миру. Несмотря на вытекающие из названия неповоротливость и презрение, Нэвир Каэлора, по-видимому, очень пристрастились к мясу этих животных, и их разведение практически монополизировал Дом Оссиан. Это странное отклонение от нормы на Каэлоре, где большинство эльдар, по-видимому, избегает есть мясо животных по причинам ритуальной чистоты.

Тьюри Ривалин /TuriRivalin/ — сын Орианы и Морфрэна, приходящийся, таким образом, внуком Ахирну Ривалину и Айдену Тейрту.

Тайро — слово, обозначающее ученика или воина, проходящего подготовку в Храме Аспекта. Оно указывает на статус лица, которое ещё не было посвящено в тайное учение храма, или того, кто ещё не достиг достаточного уровня мастерства, чтобы называться Аспектным Воином.

Уйшнех Эйнион /UisnechAnyon/ — глава Дома Эйнион, одного из великих домов Каэлора, и один из выдающихся советников Олипсина.

Умбала /Umbhala/ — редкое дерево, встречается только в двух местах на Каэлоре, оба из них закрыты защитными эко-щитами. Одно находится в Сентриуме, а другое расположено в области Ансгар под защитой Храма Пауков Варпа. Они цветут раз в двести лет, и говорится, его цветы такой красоты, что просто глядя на них можно исцелиться от любой печали. Древесина этого дерева настолько прочна, что в каэлорском фольклоре она получила определение неразрушаемой. Практически же, она настолько редкая, что никогда не используется для строительства, хотя, как известно, Пауки Варпа делают из неё боевые посохи. Кроме того, ходят слухи, что кора умбалы обладает психо-активными свойствами, поэтому она иногда используется провидцами в виде курений.

Фаэрул /Faerulh/ — легендарный ветерок, который, как говорят, исходит из самой души Каэлора. Как утверждается, эльдары, обладающие наиболее восприимчивыми разумами, способны слышать голоса древних предков, приносимые шепчущим ветром.

Флюир-герн /Fluir-haern/ — см. «Бесконечный Цикл».

Цегорах — Смеющийся Бог — Великий Арлекин /Cegorach — LaughingGod‐ TheGreatHarlequin/ — Эльдары Каэлора помнят одну (спорную) версию истории о Цегорахе, относящуюся к эпохе Войны на Небесах, в которой Смеющийся Бог, по всей видимости, обманул звёздного бога Каэлиса Ра — несущего смерть — обратив его против собственной древней расы Юнгир (в более известной версии этого мифа на других искусственных мирах Каэлис Ра заменяется мифическим противником Цегораха, который известен как Потусторонний (Камус).

Эта версия хорошо согласуется с пророчеством Арлекинов о Возвращении Камуса, в которой Потусторонний возвращается, чтобы отомстить детям Смеющегося Бога. Наиболее популярным мифом о Цегорахе на Каэлоре является то, что он избежал последствий Падения, даже не обращаясь к строгой жизни Айнио. Эсдайнн (рунные певцы) из Двора Ясновидца рассказывают о том, как насмешки и дерзкий нрав Великого Арлекина отдалили его от упадка, гедонизма и морального разложения, которые вызвали к жизни Слаанеш.

Тот факт, что Арлекины не носят путевых камней, не ускользнул от внимания эльдар Нэвир, которые, по-видимому, трактуют Песню о Цегорахе как аллегорию, которая допускает распущенный образ жизни до тех пор, пока он подвергается самоосмеянию. Во время так называемого Века Страдания, Цегорах, по-видимому, стал чем-то вроде символа для тех каэлорцев, которые стремились полностью отказаться от Айнио.

Чёрная библиотека /BlackLibrary/ — как и на большинстве искусственных миров эльдар, каэлорцы хранят множество мифов и легенд о загадочной Чёрной библиотеке. Одна такая история говорит о том, как легендарный (и реальный) каэлорский следопыт Вруар Скрытый провёл тысячу лет в поисках библиотеки, поклявшись никогда не возвращаться на Каэлор, пока не отыщет её. В разных версиях рассказа предполагается, что он всё ещё рыщет в Паутине, преследуя свою цель, покинув своё общество в добровольном изгнании. Насколько известно, никто из Арлекинов никогда не встречал этого легендарного следопыта. Следует заметить, что каэлорское представление о Чёрной библиотеке (и Паутине) слегка отличается от общепринятых у эльдар, и может быть отчасти объяснено отсутствием надёжных или постоянных контактов с Арлекинами в течение последних нескольких эпох.

Ша‘эйль /Shaʹiel/ — энергия варпа.

Ша‘эйльбр /Shaʹielbhr/ — см. «Призрачная кость».

Эвилин /Ehveline / — есть каэлорский миф, называемый Потерянная дочь, который сохраняется во многих Домах Провидцев, включая и Дом Ютран. Это вариация на тему классического мифического цикла Слёзы Иши. В этой версии Ише удаётся скрыть одну из самых любимых дочерей от Бога Феникса, когда Азуриан изгнал детей Иши с небес. Этот миф рассказывает, как это дитя было воспитано в тайне Ишей, которая обучала её тайнам вселенной до тех пор, пока её могущество не стало настолько большим, что уже было невозможно хранить её втайне от Азуриана. Тогда Иша переместила свою эвилин вниз в мир смертных, поместив её среди изолированных и хорошо скрытых эльдар Каэлора, чтобы защитить от гнева Каина и подозрений Азуриана.

Утверждали, будто бессмертная душа эвилин с тех пор начала периодически возрождаться в телах смертных эльдар, всегда в виде прекрасной девочки с поразительными сапфировыми глазами. Легенда утверждает, что, по-видимому, воплощение эвилин всегда остаётся ребёнком, поскольку дочь Иши сошла с небес, не достигнув полной зрелости. Это интересный и уникальный каэлорский миф.

Эйнгил (Экзарх) /Aingeal(Exarch)/ — бессменный Экзарх Храма Аспекта Пауков Варпа. Храм имеет родовую связь с Домом Ансгара, с тех пор как ряд храмов Аспекта располагаются в родных секторах Ансгара и, соответственно, получают поддержку из средств Ансгара. В этих храмах обучались многие из семьи Ансгар. Эйнгил — наставница Найса Ансгара и Силти.

Экзарх /Exarch/ — хранитель Храма Аспекта. Как и на других искусственных мирах, на Каэлоре экзархи — это те Воины Аспекта, души которых полностью поглотил их воинственный нрав, и которые не способны подавить свою любовь к сражению. Таким образом, они не способны сойти с Пути Воина, оставаясь вовлечёнными в этот аспект бытия до конца своих дней. Экзархи воплощают в себе качества, характерные для избранного ими Аспекта, и именно они становятся лидерами и руководителями храма. Большинство никогда не снимает своих доспехов, и в легендах Каэлора часто упоминаются экзархи, которые настолько сроднились с сущностью психопластика своей брони, что буквально были поглощены им, оставив психическое эхо своих душ, чтобы направлять и содействовать следующему экзарху, который надевает этот доспех (на других искусственных мирах разделяют эти сказания, но скрытность Храмов Аспекта препятствует тому, чтобы проверить их).

Каэлорцы также рассказывают о необычном экзархе — так называемом Ликосидае или Призрачном Пауке. По-видимому, этот легендарный воин раз в несколько тысячелетий приносит на Каэлор мир и справедливость. Он появится из рядов Храма Пауков Варпа, но его могущество превзойдёт даже силу экзарха. В различных версиях предполагается, что он является своего рода Азуриа (или Лордом Фениксом), но с тех пор как знания каэлорцев о происхождении этого Аспекта (см. «Воин Аспекта») утеряны, утверждают, что этот Призрачный Паук существует внутри души Пауков Варпа, и проявляется посредством своего рода духовного пробуждения, а не с помощью надевания найденного доспеха погибшего Лорда Феникса, как это описывается для других главных Храмов Аспекта.

Пауки Варпа Каэлора верят, что получили своё название и силу от крошечных кристаллических существ, которые бродят по Паутине и по бесконечному циклу самого искусственного мира, очищая их от всей не-эльдарской духовной энергии. Таким образом, Призрачный Паук, как считается, является колоссальной силой очищения, возвращающейся на Каэлор в момент величайшего осквернения и упадка. Великий каэлорский призрачный кузнец Ваалум Серебрянный предлагал интересную интерпретацию этого мифа, утверждая, что Призрачный Паук является олицетворением призрачной кости. Они оба являются сущностями, которые непосредственно являются материальной формой существования энергии ша’эйль, хотя один имеет органическую природу, а другой — минерал.

Эльдары Нэвир Каэлора считают экзархов, также как и Храмы Аспектов в целом, примитивными и вульгарными выражениями отвратительной стороны эльдарской души. Тем не менее, ни один каэлорец не может похвастаться отсутствием чувства страха и трепета при встрече с одним из них.

Экзодин Нова — Эльдарские Рыцари /Exodine Knovah — Eldar Knights/ — мифические благородные эльдары, которые увели первых экзодитов к спасению до Падения. Некоторые каэлорские учёные относят происхождение название Нэвир к этому слову.

Экстернис /Externis/ — эльдары не с Каэлора.

Эла‘Ашбэль /ElaʹAshbel/ — сестра Найса Ансгара и дочь Бедвира (предположительно от другой, неизвестной матери — ходят слухи о его свидании с прекрасной Владычицей Айони). Дитя-провидица невероятной силы. Она, по видимости, находится под опекой Синнии в Доме Провидцев Ютран. Она славится своими необычными и потрясающими сапфирно-синими глазами.

Эсдайнн — Маг, то же Рунный певец /Esdainn-Warlock, Rune-singer/ — говоря обычным языком Каэлора, это означает любого псайкера со склонностями (и обучением этим искусствам в Храме Аспекта) к войне и насилию. Эмоциональная окраска слова, по-видимому, весьма негативная. Любопытно, что каэлорцы, кажется, соединили этот термин с названием, данным сказителям историй или рунным певцам, в особенности с теми из них, которые имеют отношения к великим мифическим циклам, где содержатся рассказы о героизме, войне и сражениях.

Самым известным из них является молодой Диох Эпона, который, несмотря на свою молодость, уже является мастером своего дела. По-видимому, в каэлорской культуре, любой, посвятивший свой разум битве (даже историям о сражениях), подвергается осуждению. Необычное отсутствие различий между реальным насилием и относящимся к насилию может давать пищу для дальнейших размышлений.

Юнгир /Yungir/ — раса, против которой вели войны Древние и эльдары. Согласно каэлорскому мифу, самый великий из Юнгир, Каэлис Ра — приносящий смерть и тьму — впервые был уничтожен в эпическом сражении Каэла Меншей Каином с помощью копья-молнии, которое изрешетило собственное тело юнгира ядовитыми серебряными частицами, навсегда изменив его внешний облик в подобие жнеца с косой, однако Каэлис Ра никогда не может умереть по-настоящему, поскольку он и есть воплощение смерти. Каэлорская версия мифического цикла Рождение Страха рассказывает, как воющая и яростная сущность Каэлиса Ра, исторгнутая из его физического тела смертельным ударом Каина, пронеслась по материуму и проникла в саму суть расы эльдар, заражая их всеобъемлющим страхом смерти. Для некоторых это пагубное влияние стало чем-то вроде слир.

Дэн Абнетт Слепые надежды

Часть первая

В бесконечной пустоте межзвездного пространства, там, где ближайшие звезды казались лишь слабыми точками, был мир-корабль. В мире-корабле была темная комната, а в темной комнате была слепая провидица, и в голове у той слепой провидицы были видения столь ужасающие, что рассказать о них вряд ли кто-нибудь смог бы.

Были времена, когда она могла увидеть что-нибудь двумя способами — не только сознанием, но и глазами. Но способность видеть в обычном понимании слова была украдена у нее тем, кто явил ее разуму нечто настолько омерзительное, что глаза провидицы стали сочиться кровью.

Слепота практически не беспокоила ее, глаз не хватало самовлюбленной и гордой части ее души, потому как, судя по комплиментам, что она получала всю свою жизнь, они были весьма красивы.

А темнота была создана нарочно. И речь шла не столько о свете в ее комнате, сколько о том, что именно сейчас ее сознанию требовалось привыкать к темноте. По повелению своей хозяйки, слуги должны были держать лампы незажженными, оставив провидицу наедине с собой.

Мир-корабль, как и положено миру-кораблю из тех, что еще бороздили бесплодные просторы галактики, был стар. Он был стар даже по стандартам эльдар. Для человеческого ума попытка постигнуть его возраст была бы добровольным сумасшествием. Однако, провидица заставляла себя размышлять на манер тех, с кем ей приходилось иметь дело на данный момент — нужно думать как люди, чтобы лучше их контролировать. Ее логическому мышлению приходилось впадать в быстрые неестественные эмоциональные припадки, которые причиняли почти физическую боль. Провидица недоумевала, как млекопитающие Терры, с их краткими, неистовыми жизнями, варварскими технологиями и недалекими умами вообще смогли стать влиятельной силой во Вселенной. Они размножались, как грызуны, ссорились, как дети, и распространялись, как насекомые. В людях не было глубины; даже лучшие из них имели опасно низкий уровень понимания истинного предназначения своей способности быть и ощущать.

Она изучала людей осторожно, ужасаясь их грубым мотивам и недостатку культурной зрелости, шокируясь мимолетностью их жизней. Она видела их высокое искусство и слышала музыку, одарив своим презрением и то, и другое за недостаток основательности. Наблюдая за тем, как они воюют, провидица смеялась над мелочностью их побед и карикатурностью их мужества.

В древние, древние времена, до того как Каэлор стал запущенным, рассыпающимся подобием самого себя, воины аспекта высмеивали ее возню с млекопитающими Терры. Но где теперь те воины, где их величие, некогда потрясавшее ныне опустевшие колоннады мира-корабля? Лишь несколько знающих эльдар, таких как она, понимали, что люди — единственные пешки, оставшиеся в этой игре на их стороне.

Она гадала, кого же люди видели в ней? Богиню, без сомнения. В их глазах, будучи намного выше любой человеческой самки, он представляла собой стройную и величественную женщину. Большой иронией мироздания было такое поразительное сходство людей и эльдар, а ведь все ее совершенство могло ввергать человеческих мужчин в отчаяние и становиться причиной настоящих войн.

Ей нравилась эта мысль. Млекопитающие Терры, стенающие от ее немыслимой красоты.

А она тоже рыдала. Рыдала кровью. За разлагающийся мир-корабль, за всех исчезнувших и погибших сородичей. Ее плач был следствием того, что она видела надвигающуюся угрозу.

Ее звали Эла’Ашбель, Ясновидица.

Она решила, что ее имя можно произнести человеческим ртом.

— Эла’Ашбель, — старательно подражая человеческой речи, произнесла провидица. — Эла’Ашбель.

Да, похоже, люди смогли бы озвучить ее имя. Оно не лежало за пределами их физиологических возможностей, как Ллю’Жнеасс или Амт Ут’Дбаегд. Но они не смогли бы проинтонировать его правильно. Оно звучало бы грубо, как собачий лай.

Перед потерей зрения ее дар ясновидения был сильным, управляемым. Эла’Ашбель вызывала видения по собственной воле. Но теперь она была надломлена, находясь в неразрывной связи с породившим ее миром-кораблем — так же повреждена. Видения приходили, не спрашивая, и не приходили, когда она пыталась их вызвать. Иногда, их не было довольно долго.

Когда-нибудь они перестанут приходить вовсе.

Эла’Ашбель надеялась и молилась о том, что ей удастся завершить свою работу до наступления этого момента.

Или все будет потеряно.

«Сегодня все будет хорошо» — твердила она себе. Все знаки благоприятствовали этому. Сегодня, она могла бы попробовать увидеть что-нибудь, и дело, наконец, продвинется дальше. Она начала вслух произносить имена, надеясь, что это поможет призвать соответствующие видения. «Сантос. Гельфрих. Малакайр».

Провидица усмехнулась про себя, поняв, что скорее всего, своим эльдарским языком неверно выговаривает их, совсем недавно пеняя за это же людям. Имена какие-то странные. Пустые, бессмысленные. Просто звуки. «Сантос»? Ну, что это за имя? «Стертый шрам» на эльдарском, самое близкое. Зачем кому-то, даже млекопитающим Терры, называть кого-то «Стертый шрам»? А «Малакайр», одним неверным слогом отстоящее от эльдарского аналога какого-то «прудика»? Эти имена вообще что-нибудь значат?

«Сантос. Гельфрих. Малакайр» — снова произнесла провидица. Это имена ключевых игроков в ее игре. Вообще их было пятеро. Один, «Гарзулк», не был человеком, это имя принадлежало зеленокожему, но не поэтому Эла’Ашбель не называла его. Что-то не так было в этом имени, не нравилось ей это «Гарзулк». Как только провидица пыталась его произнести, за ним приходил какой-то отзвук, как эхо другого имени. Что-то такое, что пряталось за «Гарзулк», что-то, похожее на истину под прикрытием фальши. Что-то, что никак не давалось, потому как хитросплетения умов зеленокожих представлялись ей еще более странными и непонятными, чем людские.

Пятое имя когда-то было человеком, однако Четыре Силы выковали из него нечто собственное на своей адской наковальне. Имя звучало как «Эреб», и провидица не осмеливалась произносить его вслух, зная, что стоит ей это сделать, и тут же ее разум оплавится от пекла преисподней, а сама она окажется на полу, корчась в невыносимой агонии. Сущность этого самого «Эреба» и было тем, что когда-то ослепило ее.

«Сантос» — снова произнесла провидица. Ей почудился прохладный ветерок под затылком, и она с облегчением поняла, что видение приближается. «Сантос». Ее разум раскрылся, и она увидела Алабель Сантос, выходящую из тени видавшего виды посадочного челнока «Аквила» прямо в палящие объятия пустынного зноя и вытаскивающую из кобуры свой мельта-пистолет.

— Покажи себя! Пока прошу по-хорошему! — крикнула Алабель горячим, пустынным дюнам. — Я-то прошу, а вот моя рука с пистолетом вряд ли попросит дважды!

— Из-за нее нас убьют, — прошептал Балид.

— Убьют или освежуют, а потом убьют, что в принципе то же самое, но больнее, — согласился Фантони.

— Давай-ка, выйди к ней.

— Я? Да она меня не послушает. Я вообще тут только служу.

— Ты хотел сказать «сосу»? — проворчал Балид.

— Заткнуться и дать мне работать было бы сейчас дельным решением для вашей карьеры, — произнесла инквизитор Сантос. Парочка принялась возиться под посадочным модулем, и Сантос пришлось повернуться, чтобы одарить их презрительным взглядом. Балид и Фантони снова съежились в тени.

— И не надейтесь, что я не вижу вас.

Она вернулась к ним, ступая по красному песку пустыни, временно зачехлив оружие. Гвин Балид считал, что ее пушка всегда находилась в кобуре лишь временно.

Сантос была высокой и ошеломляющей в своей изысканной силовой броне. На грудной пластине сверкал розеткой цветка знак ее полномочий. Длинные черные волосы спускались на окованные серебром плечи, а шею поддерживало тонкой работы, отливающее бронзой устройство — наследие инцидента, который Балид до сих пор называл как «то весьма несчастное несчастье в улье Крендон».

Инквизитор одарила их взглядом своих глаз, один из которых был аугментированным имплантатом. Он испускал тонкий лазерный луч, невидимый в солнечном свете, но оставляющий яркую точку на телах помощников. Точка пробежала сначала по лбу Фантони и остановилась на его паху, потом то же самое произошло и с Балидом.

— Не делайте так, мамзель, — сказал Балид. — Я физически не переношу быть целью.

— Тогда займись делом. И зачем я наняла вас, трон знает? Фантони, кроме как за штурвалом — полное дерьмо, а ты…

— Я, мамзель? — заискивающе осведомился Балид.

— Ты, — она пожала плечами. — Займись-ка сервиторами или автоматическими пушками, что там у тебя? Он здесь, я чувствую это. Я хочу быть, не знаю, не одной, что-ли, когда он соизволит показаться.

— Займусь прямо сейчас же, — сказал Балид и побежал открывать отсеки «Аквилы», скрывающие бездействующих вооруженных сервиторов.

Оставшись наедине со своей госпожой, Бенинг Фантони заискивающие заулыбался:

— Неплохой денек, все-таки, а?

Сантос тряхнула головой.

— Ты идиот.

— К вашим услугам, мэм, — Фантони выглядел обиженным.

— Где мы? — спросила Сантос.

— Я должен свериться с картами, мэм…

— Примерно!

— На одной из планет субсектора Пролив Пируса, в северном полушарии, регион Каулдрус и, позвольте предположить, здесь сейчас позднее лето.

— И зачем мы здесь?

— Я думаю, что ответом на это могло бы быть «чтобы избежать смерти через вспарывание живота». Но вряд ли Вас это устроит.

Алабель Сантос оперлась на свой посох и вздохнула.

— Мы здесь чтобы встретиться с ним. Лицом к лицу. Чтобы услышать ее слова. Трон, и зачем я вообще тебя наняла, Фантони?

Фантони не был очень уж большим человеком, но сейчас он выпрямился во весь рост, чем разгладил складки на плечах своей алой туники.

— Потому что я лучший капитан корабля на этой стороне Пропасти Хендуса!

— Ты единственный капитан корабля на этой стороне Пропасти Хендуса, — поправила Сантос. — Балид?

— Уже иду, мэм! — отозвался Балид. Он был тучным, лысым мужчиной в свои пятьдесят с хвостиком, облаченным в кожаный комбинезон и опоясанным ремнями с оружием, которым, похоже, не очень умел пользоваться. Он когда-то был незначительным членом огромной команды инквизитора Гразлена, и, после безвременной кончины самого Гразлена, чьим учеником была Сантос, она каким-то образом унаследовала и его. Балид уже пробудил оружейных сервиторов, несмотря на то, что совершенно не знал, как ими управлять. Сервиторы нарезали круги под полуденным зноем, а Балид бегал за ними, пытаясь сбить их в кучу, словно деревенский мальчишка, загоняющий кур во двор.

— И если вы хотите знать, как выглядит дебил… — сказала Сантос, обращаясь к Фантони и позволив остатку фразы повиснуть в воздухе.

Она отвернулась и шагнула назад, в знойную чашу, образуемую дюнами, держа руку на мельта-пистолете. На заднем плане Балид наконец начал приводить сервиторов в какое-то подобие порядка.

— Улу'Кастар! — протяжно крикнула она. — Я жду!.. Инквизитор Сантос ждет! Покажитесь, сэр!

Лишь жаркое марево вокруг. Два солнца в раскаленном небе, на пути к горизонту.

— Улу'Кастар! Я знаю, что Вы здесь! Покажите себя, пока я не начала выцеливать каждую из верхушек этих дюн!

Балид наконец выстроил восемь сервиторов в шеренгу позади нее. Их вживленные автопушки поднялись наизготовку, щелкая затворами. Балид отошел назад и присоединился к Фантони, стоящему в тени.

— Сделай то, сделай это. Говорю тебе, в сравнении с ней, Гразлен — просто ангел. Она постоянно приказывает мне, будто я слуга.

— Ты и есть ее слуга, — заметил Фантони.

— Да ты знаешь, с какой стороны…

— Ты не очень хороший слуга.

Балид уставился на Фантони, ожидая, что реплика исходит от него, однако, даже если это и было бы так, тот был бы обладателем чужого, глубокого и насыщенного интонацими голоса. Фантони тоже пялился на своего собеседника. Затем оба медленно повернулись, чтобы посмотреть на высокую фигуру, вдруг оказавшуюся около них. Он возник из ниоткуда и стоял позади, пристально глядя в спину Сантос и ощетинившихся пушками сервиторов. Он был богоподобен в своей мерцающей броне и украшенном высоким гребнем шлеме.

— Дерьмо, — сказал Балид.

— Что это за слово? — спросил чужак. — Мой переводчик не знает его.

— Это просто слово, — прошептал Беннинг Фантони, — Человеческое ругательство.

— А, брань. Я понимаю. Что женщина делает?

— Она… — промолвил Балид, начиная трястись от страха. — Она… зовет Вас, я думаю…

— Зовет меня? — повторил великолепный, возвышающийся над ними воин. — Но я уже зван. Ведь поэтому я здесь, как она хотела. А к чему эти любопытные механоиды? Это военные механизмы?

— О, да, очень страшные военные механизмы, — поспешил с ответом Фантони. — Они пристрелят Вас в ту же секунду как заметят.

— Пусть попробуют, — произнес воин. — Все еще кричит. Она не знает, что я здесь?

— Улу'Кастар! Выходи! — кричала Сантос пустыне.

— Ээ… мэм? — позвал Фантони.

— Заткнись.

— Нет, правда, мэм!

— Заткнись, идиот! Я пытаюсь работать!

— Если вы обернетесь…

Сантос повернулась.

— Что?

Фантони показывал большим пальцем позади себя. Спустя некоторое время он понял, что показывает в пустоту. Воин исчез.

— Что? — снова спросила Сантос.

Раздался четкий, сухой щелчок. Сантос снова повернулась, на сей раз медленно.

Эльдар стоял прямо за ней, а его чужеродное оружие было наставлено прямо ей в голову.

— Я Улу'Кастар, — сказал он. — Меня ли ты звала? Если звала, то мое имя Улу'Кастар.

— Именно так я и говорила.

— Неужели? Твое интонирование просто ужасно.

— Тебя послала Эла’Ашбель? — спросила Сантос.

— Кто? «Эла’Ашбель»? Нет-нет, млекопитающее, Эла’Ашбель. Эла’Ашбель. Тянуть гласные.

— Знаешь, что? — произнесла Алабель Сантос. Она выхватила свой мельта-пистолет и наставила его прямо эльдару промеж глаз, невзирая на его пушку, все еще направленную на нее. — Мне плевать, как там это произносится. Она сидит у меня в голове месяцами и постоянно куда-то тянет. Она хочет, чтобы я помогла ей, и я помогу, если получится. Если ты мне позволишь. Каково продолжение этого спектакля, эльдар? Переговоры или перестрелка? Я-то знаю, кто выиграет.

Эльдар опустил свое оружие.

— Время действует против нас, человек Сантос.

— Я понимаю, — миролюбиво ответила Сантос, убирая пушку в кобуру. — Ваша ясновидящая постоянно твердит об этом. И поэтому я здесь. А так же из-за Эреба и его проклятых Несущих Слово.

— Ты ищешь Эреба?

— Да.

— Из личных побуждений, человек Сантос? — тон эльдара был вопросительным.

Сантос собиралась уже ответить «Да!», но вместо этого она сказала:

— Для всеобщего блага. Я даже не знаю, где эта тварь обитает, и в этом ли субсекторе вообще находится. Ваша ясновидящая пока не соизволила меня в это посвятить.

— Еще не время, — ответил Улу'Кастар. — Открой нам местонахождение воинов из числа Темных Ангелов, призванных тобой.

Сантос мрачно хихикнула:

— Прямо вот так? Сразу раз, и в дамки?

— Какие дамки?

— Фигурально выражаясь, эльдар. Вам нужна моя помощь, но взамен вы ничего не даете. Да, я устроила прибытие соединения Астартес в этот регион. Я просигналила им анонимно, послала информацию, которую они нашли весьма интересной для себя и не смогли игнорировать. Но если я буду общаться с ними напрямую, мне придется дать им знать то, что знаю я, в том числе, признаться, что я направила их сюда под ложным предлогом. И скорее всего, они отчалят. Так что, если вы хотите появления реальных игроков на вашем поле, вам придется снабдить меня чем-нибудь стоящим, что могло бы убедить их выйти.

Воин повернулся и пошел вдаль от нее, прямиком в пустыню.

— Ты куда это, черт побери? — крикнула Сантос ему вслед.

— Обсудить. Жди здесь.

— Не заставляй меня долго ждать, — предупредила она.

Она стояла и смотрела, как он медленно отходит, искаженный и сплющенный пустынным маревом. Сантос ощутила желание пристрелить его от разочарования прямо сейчас, на месте, но этот чужак был ее единственной тропкой к Эребу. Он и ее жажда возмездия, что сжигала душу в вечном огне.

Балид взглянул на Фантони.

— Вроде обошлось, — сказал он.

Часть вторая

Видение погасло. Эла’Ашбель вздохнула. Теперь она понимала, как тонка нить, связывающая Сантос и внушающих страх человеческих воинов. Инквизитор затеяла опасную игру. Провидице придется снабдить служащего ей Улу'Кастара зацепками, достаточно привлекательными для Сантос, чтобы та не соскочила с крючка.

Но это может подождать. Наплывало еще одно видение.

Она почувствовала ветерок и увидела командующего Энока Гельфриха, высокого, крупного, седеющего мужчину, просматривающего доклады войсковых групп. Случаи дезертирства и паники среди гвардейцев, защищающих Оберич, поднялись до критического уровня. Он уже был на грани поражения в этой битве, а реальная драка еще и не начиналась.

Гельфрих, обладатель удивительной военной карьеры, приобрел богатый опыт в войнах с зеленокожими. Его медали и шрамы сами об этом говорили. Но сейчас его противником был извечный враг человечества. Хаос захлестнул этот субсектор густой, зловонной волной. С помощью гирусских и кадианских соединений Гельфрих организовал некое подобие арьергарда на отдаленных системах, чтобы замедлить продвижение архиврага. Но лишь замедлить.

Он вышел из-за стола, надел фуражку и пошел длинными коридорами к западной стене крепости. Как только он вышел на солнечный свет, его аугметический глаз сразу же приспособился к изменившемуся уровню освещения. Защитные укрепления столицы Оберича лежали прямо перед ним.

Оберич. Его родной мир, главная планета осажденной Гирусской системы. Энок видел иронию судьбы в том, что после стольких лет подвигов и службы во всех уголках галактики, он снова оказался у истоков, чтобы принять свой последний бой.

Когда-то, в своих еженощный молитвах, Гельфрих клялся, что никогда не подведет свой родной мир. Проблема в том, что ему и в голову не могло прийти, что судьба заставит его доказывать это. Основные силы Гирусских полков уже были смяты продвижением Хаоса. У Гельфриха оставалась лишь горстка, что-то около батальона, смуглых молчаливых кадианцев.

То, что они смогли последние несколько месяцев сдерживать продвижение архиврага, было достойно стать материалом для одной из имперских легенд. Но на самом деле было лишь предисловием к полному уничтожению.

Несколько измученных солдат, находившихся на вершине зубчатой стены, отдали честь, встав по стойке смирно, и Энок махнул им «вольно», улыбнувшись в ответ.

— Паллисер?

Капитан Паллисер уже бежал. Молодой, старательный, но часто несдержанный гирусский офицер, один из последних выживших. Не считая Гельфриха, Паллисер был самым старшим по званию среди оставшихся защитников планеты.

— Командующий?

— Ты завтракал, Паллисер?

— Никак нет, сэр, не успел…

— Обязательно позавтракай, сынок. Прямо сейчас, пока еще можно. Пока есть еда и время. Ты мне нужен бодрым и здоровым. Разве я не говорил тебе вчера?

— Так точно, командующий, — признал Паллисер.

— И что ты успел съесть с тех пор?

— Ээ… две плитки сухпайка и немного сухофруктов.

— Трон, сынок. Я бы написал докладную, если бы кто-то, кроме тебя, мог бы её рассмотреть. Давай, расскажи мне о нашей обороне. Я смотрю, ты весь в нетерпении.

— Об обороне, сэр, — сказал Паллисер. — Возведение оборонительного комплекса закончено наполовину. Дело продвигается медленно. Слишком мало ресурсов и людей. Я попытался созвать гражданских на помощь, кого-нибудь из каменщиков или разнорабочих, но все слишком испуганы. Народ принялся бежать из города.

— За своей смертью, — мрачно произнес Гельфрих. — Как они не понимают? Враг уже там. За городом нет покоя.

— Я пытался объяснить им это, командующий.

— Пытайся снова, сынок. Пытайся лучше.

— Командущий? — послышался щелчок каблуков друг об друга, и Гельфрих повернулся. Это был майор кадианцев, Венгар. Свирепый, огромный, служивший когда-то каср’кином, он выглядел великаном по сравнению с щуплым Паллисером.

— Докладывайте, майор.

— Есть, сэр. Разведка сообщает, что главные силы архиврага задерживаются на Халдоре, разбираясь с местным населением, но я склонен считать, что отдельные его части уже направились к нам, — он протянул Гельфриху планшет с данными. — Сигнатуры варпа, снятые спутником системы наблюдения утром в 6:20 по местному времени. Также нами засечены тепловые следы, предполагаемые свидетельства планетарной высадки.

Гельфрих изучил планшет.

— Они здесь. По крайней мере, их авангард. Что ж, теперь у нас Пурпурный Статус Вторжения. Это именно то, что мы с вами ждали. Все подразделения должны быть готовы к отражению неприятеля через тридцать минут.

Оба офицера отдали честь.

— И да пребудет с нами Святой Трон, — пробормотал Гельфрих, наблюдая, как они понеслись прочь.

Эла’Ашбель еще чувствовала волнение, пока видение растворялось. Во рту оставался металлический привкус. Она видела смерти, следующие за всем этим. Видящая потянулась своим сознанием, отчаянно ища образы, свободные от смятения и тревог. Тут же она увидела

Брат-сержант Малакайр из ордена Темных Ангелов широко шагал по развороченной местности навстречу восходящему солнцу. Небо едва проглядывало через потоки несущейся пыли над сожженным городом, а члены его роты виднелись вокруг темными бронированными гигантами, продвигающимися вперед в боевом порядке.

Малакайр знал, что они ничего не найдут. Никого живого. Хаос сровнял с землей это место и ничего, способного подняться из вездесущего теперь пепла, не оставил.

Мертвые лежали повсюду. Выжженные добела в адской печи человеческие кости. Несущие Слово прошлись огненным смерчем по этой планете всего за одну ночь.

Малакайр не чувствовал страха. Эмоции были чужды его генетически модифицированной натуре. Как ни странно, он чувствовал удовлетворение. Наконец-то, у него были доказательства. Весьма весомые доказательства.

Их лексиканий получил сообщение, из неизвестного источника, старающегося быть подчеркнуто анонимным, но имеющим наивысшие коды доступа. Загадочный собеседник предупреждал о неизбежном «проявлении» в субсекторе Пролив Пируса и интригующе упомянул имя Сайфера. Рота Малакайра была направлена Магистром Ордена выяснить все на месте.

Старый и опытный Малакайр ожидал подвоха. И вот — Гирус Секундус, выжженный и мертвый. Возможно, загадочный сигнал был и правда послан неспроста.

— Как много здесь насчитывала популяция? — тихо спросил Малакайр по каналу связи с ожидавшей на орбите боевой баржей. Ответ пришел в виде возникших в поле визора гололитических символов.

8.3 МИЛЛИОНА ИМПЕРСКИХ ГРАЖДАН.

Буквы прошли бегущей строкой перед его взглядом, как раз над обозначением счетчика патронов, показывающим «50» и руной жизнеобеспечения, показывающей «90 часов в обычном режиме».

Всего лишь еще одна цифра. Еще одна строчка данных.

— Сержант! — послышалось из вокса. — Вы должны это увидеть.

Малакайр узнал голос, но даже если бы и нет, обозначение говорящего мигнуло в визоре. Антимон.

Малакайр направился на запад, сквозь дымящиеся развалины, по направлению маячка, указывающего позицию цели. Он нашел Антимона и еще шестерых воинов, стоящих внутри одной из руин, обдуваемых ветром, несущим радиоактивную пыль со всех сторон.

— Брат?… — Антимон привлек его внимание, показывая на что-то.

Осквернители избрали это место для возведения своего алтаря. Построенный из разбитых плит, кусков рокрита и частей каменной кладки, он возвышался на двести метров над космодесантниками. В постройке участвовали также человеческие черепа и обрывки какого-то материала, обматывающего целиком всю эту грубую конструкцию. Малакайр неожиданно понял, что это куски содранной человеческой кожи, высушенной ветром до жесткости и хруста. Он подумал, сколько же людей нужно было освежевать для того, чтобы обмотать громаду величиной с жилой квартал. Еще одна цифра.

На самом верху, венчая сооружение, стоял железный столб, на котором развевался изодранный баннер. Малакайр не мог смотреть на него без боли. Это была эмблема Несущих Слово.

— Сожгите, — сказал он своим людям. — Уничтожьте. А потом найдем этих ублюдков и убьем их всех. Каждого из них.

Эла’Ашбель вытащила себя из видения, причиняющего ей боль. Способность видеть опять угасала. Видящая не знала, как долго сможет ей пользоваться. Ненадолго, она захватила вниманием еще какие-то далекие видения и сущности — маленького существа, зовущегося Дюрон, и какого-то испуганного человеческого млекопитающего, зовущегося Хенкель, но ни то, ни другое видение не поддалось ей полностью.

Пришло что-то другое, сильное и неожиданное. Она увидела

Гарзулк Безликий, Гарзулк Сильный, Гарзулк Варбосс — бушевал и орал, воздев свои покрытые черным и алым металлом руки над собственным шлемом.

Освещаемая огнем и взрывами, банда продвигалась рядом с ним, громя остатки вопящих розовеньких. Никто из банды даже близко не мог сравниться с Гарзулком по росту и мощи, несмотря на то, что она насчитывала немало серьезных по размерам орков. Его клан снова достиг триумфа. Еще одно разнесчастное гнездо этих розовеньких в системе Вердис было взято.

Это уже становится скучным, решил Гарзулк. Конечно, было славно рвать на части и побеждать в одностороннем порядке, но он жаждал драки, ему хотелось встретить оппонента, который мог бы подтвердить его право называться Варбоссом. Он слышал истории об этих розовеньких. Будто бы, говорили орочьи легенды, среди них встречались настоящие воины, сравнимые с орками по ярости и по мощи. Но Гарзулк сомневался. Он не представлял себе такого розовенького, который обладал бы силой, достаточной для приличной драки. Вообще-то он уже привык к постоянной резне. Глупые розовенькие. Они даже не додумываются надеть на себя броню из железа.

Как это сделал он.

Тупые. Газрулку нравился вид капающих с его силовой клешни мозгов этих розовеньких. Похоже, лучшего применения своим мозгам они так и не нашли. Глупые, глупые розовенькие.

И тогда случилась странная штука.

Раздался какой-то свистящий звук и орк рядом с Гарзулком упал. Он упал, и его голова прямо сразу откатилась. Через мгновение, еще два бойца рядом с ним кувыркнулись на землю, срезанные свистящими серебряными снарядами.

Гарзулк рыком призвал к порядку, и никто из банды не посмел его ослушаться. Они стали вглядываться в окружающий дым, чтобы заметить атакующих. Неужели, наконец, хваленые человеческие воины?

Нет, не они. Сквозь волны огня и дыма Гарзулк поймал взглядом своего нового врага. Высокие, хрупкие воины в мерцающей броне и шлемах с гребнями.

Древние.

Удивительно, что они пытаются подойти вот просто так, настолько открыто. Они что, так любят розовеньких? Гарзулк знал все, что было известно его расе о древних и поэтому был изумлен. Древние редко ввязываются в драку и всегда действуют только в своих интересах. Почему они атакуют его банду именно сейчас и здесь? Они что, сошли с ума? Да он же просто переломит их как тростинки, ничего не оставит от них.

Когда-то древние были силой. Но их дни уже давно прошли и стали ничем. Ничем таким, что можно было бы противопоставить его банде, находящейся в состоянии полного неистовства.

Они что ли совсем сдурели?

Гарзулку было наплевать. Он все равно разорвет их на части.

Слепая провидица уже начала оплакивать своего брата Илу’Гарнела. Это она велела ему выследить орков и напасть на них. Она понимала, что ему придется заплатить свою цену за это, Ила’Гарнел тоже знал. Но все равно подчинился.

Зеленокожих надо было привлечь. Они должны были появиться и послужить хотя бы помехой, если не чем-то бОльшим. Ила’Гарнел понимал и это. Но посылать своих воинов на верную смерть ему оттого легче не становилось.

Капли крови стали падать на пол из слезящихся глаз провидицы. Следующее видение захватило ее без предупреждения. Она увидела

Темный Апостол Несущих Слово Валерий помедлил немного. Помощники окружили его, стоя на коленях, уставившись в палубу из черного железа и не смея поднять взгляд. Весь мостик боевой баржи ждал, замерев в тишине, не считая позвякивания некоторых консольных приборов.

Рост Валерия был около двух метров. Его утыканная шипами броня была отделана плотью космодесантников-лоялистов, которых он сразил лично за последние годы. Он растянул их лица на своих наплечниках, а из костей сделал себе наручи.

По повелению своего хозяина, Валерий захватил три мира из пяти в этой системе. Гирус Секундус, Гирус Прайм и Халдор.

Теперь очередь Оберича. Того самого, где засела всего лишь несчастная кучка солдатов-лоялистов, находящихся под командованием этого идиота Гельфриха, укрывшегося в столице планеты.

Они все умрут. Валерий решил, что убьет Гельфриха лично, сам, голыми руками.

— Вперед, — произнес он. — Повелеваю вам продолжать.

Его помощники вскочили на ноги и принялись выкрикивать приказы.

Огненная буря немедленно поглотила северные края Оберича. Орудия флота приступили к бомбардировке, а посадочные модули и корабли высадки поразили атмосферу планеты подобно чуме.

Началось уничтожение Оберича.

Эла’Ашбель оказалась на коленях, рыдая на полу своей погруженной в темноту комнаты на борту мира-корабля. Видение с Валерием полностью захватило ее и привело в отчаяние.

Но худшее ждало впереди. Во вспышке, в одну неповторимую секунду, она увидела

Эреба. Самого Темного Владыку. Она практически ощущала вкус исходящей от него жестокости. Он источал миазмы смерти и первобытную злобу самого Варпа. По сравнению с ним, Валерий был всего лишь болванчиком. Провидица не могла различить точно, где находился Эреб, но какая-то потусторонняя слабая искорка дала ей намек, что где-то рядом с системой Элизиум. Элизиум! Он находился вблизи самого сердца!

Эла’Ашбель захныкала. Она заметила, как Эреб получил сообщение от одного из своих миньонов, что вторжение на Оберич началось.

— Ловушка! Обман! — прорыдала она. — Валерий был послан только лишь для того, чтобы отвлечь всех от истинных планов Темного Владыки!

Эреб, ее видение Эреба, медленно повернулось и посмотрело ей прямо в глаза.

— Точно так, — тихо пророкотал он. — И мы оба с тобой знаем, какова моя настоящая цель, разве нет? Истинное устремление! Ты не можешь остановить меня, Эла’Ашбель. Ты слишком слаба, а я слишком силен.

Видение погасло. Эреб, точно как и все люди, неверно интонировал ее имя. Но провидицу это вряд ли волновало. Она была слишком занята собственными конвульсиями, сопровождавшимися обильным кровотечением из глаз, ноздрей и рта.

Последнее видение почти убило ее. Включив свет, встревоженные слуги кинулись к своей госпоже.

К.С. Гото Кровавые слёзы

Она была совсем еще ребенком, когда всему пришел конец. Он обхватил ее подобно рукам давно умершей матери, баюкал, словно впереди ее ждали небеса или новое начало. Но она прозревала подлинную суть вещей — она была эхвелин. Видела искушения и иллюзии, изливающиеся из будущего, пытающиеся затуманить ее взор и оставить в тугих пеленах настоящего. Она была еще совсем ребенком, когда всему пришел конец, но понимала: настали последние дни.

Кровавые слезы. Хроники Эла'Ашбель, том второй.

Дэоч Эпон, искусственный мир Кэлор

Вокруг кружила пылающая пыль, крохотными умирающими звездами рассыпаясь во тьме некогда величественной залы. Весь воздух, казалось, насквозь пропах энтропией, и сейчас этот воздух вдыхала одинокая девочка. Она стояла среди развалин, и сцена разрушения отражалась во влажной глубине ее сапфировых глаз. Крошки пылающей серы и кости духов плясали вокруг нее, подобные рою недолговечных мотыльков; они жалили ее бледную, испачканную кожу и бесшумно угасали. Когда девочка оглядела руины и устремила взгляд сквозь бушующее пламя, по измаранной в саже щеке скатилась одинокая слеза, оставляя за собой чистый, белый след. Слеза казалась хрустальной призмой, в которой отразились воспоминания о битве, принесшей гибель на Кэлор. Когда она упала на залитый кровью, изломанный пол, вместе с ней словно разбился и весь некогда прекрасный мир.

Над полем недавней битвы пронесся мягкий немолодой голос, подобный проблеску чистого неба среди сумрачных туч.

— Эла.

В ответ девочка слегка повернула голову, словно направив свои изящные ушки к источнику звука. Движение это сделало ее чем-то похожей на травоядное животное, опасающееся хищников и в то же время привыкшее к их постоянному присутствию: хищники представляют угрозу, лишь выходя на охоту.

— Эла, выйди из-под дождя.

Это был Эгеарн, древний и дряхлый провидец Ривалин. Его согнутое годами тело зашаркало, направляясь к девочке облаком огненных мотыльков, пляшущих в тумане дыма. Все еще остающиеся настороженными уши позволили Эла различить постукивание металлического посоха, на который опирался старик, чья походка с каждым днем становилась все менее устойчивой.

— Вряд ли это можно назвать дождем, карадок, — отозвалась девочка, выставив вперед ладони, словно ребенок, пытающийся поймать падающие с неба капли. Запрокинув голову, она посмотрела на вихрящиеся туманности янтарных искр и серого дыма, наблюдая за тем, как они танцуют и подобно косяку рыб переносятся с места на место. Оседающий пепел обжигал и заставлял слезиться глаза.

Наконец, повернувшись, Эла посмотрела прямо в старое лицо некогда великого провидца. Для эльдара он был уродлив, а кожу его бороздили глубокие морщины. Он прожил столь долгий век, что даже старейшины Кэлора не помнили его молодым. Ему многое довелось увидеть за эти годы: вначале Войну Великих Домов, завершившуюся падением Ансгара, а затем ужасное Противостояние Пророчеств, поставившее и Тэрту, и весь Кэлор на колени. И все это время горбатый, скрюченный старик-провидец не позволял померкнуть славе зала Ривалин. Лишь теперь, когда зал обратился в пылающие развалины, пошатнулся древний род Ривалин. И все же Эла видела, как в скрытых под тяжелыми складками темного капюшона глазах провидца пляшут озорные искры.

С далекого, невидимого отсюда свода выстроенного из кости духа здания неожиданно ударили потрескивающие молнии энергий варпа; искусственный мир балансировал почти на самом краю Вихря.

— Как и дождь, изливающийся на землю, эти невзгоды не вечны, моя маленькая морна. — Иссохшие, морщинистые губы Эгеарна тронула едва заметная улыбка.

Они немного побыли среди пылающих развалин — прошлое и будущее Кэлора стояли плечом к плечу, наблюдая за началом последних дней. Они лицезрели сцену гибели и отчаяния. То там, то здесь взгляд упирался в изувеченные, охваченные огнем тела, лежащие среди обломков.

— Пойдем, моя морна, мое дитя. Здесь нам делать уже нечего. — Говоря это, Эгеарн протянул руку. — Неплохо бы найти укрытие от этой грозы.

Посмотрев в мерцающие глаза старого провидца, Эла увидела в них отражение пожара. На мгновение ей показалось, что она смотрит в прошлое и вновь становится свидетелем недавней битвы, разворачивающейся в фиолетовой глубине его зрачков. В отражении возникло испуганное, искривленное болью лицо… возникло и тут же исчезло, сменившись пляской бесчисленных огненных крупинок.

— Идем, — улыбнулся старик, поворачивая руку ладонью вверх и то ли успокаивая, то ли умоляя свою юную ученицу.

Эла медленно кивнула, словно признавая правоту древнего эльдара: им предстояло много дел, если, конечно, осталось еще что спасать. Она протянула свою белую, грязную руку и вложила ее в ладонь Эгеарна. Глаза ветхого провидца блеснули из-под капюшона, и Эла показалось, будто улыбнувшись, он облизал языком губы.

Командные палубы «Неустанного гнева» погрузились во тьму; ударный крейсер шел по краю бурлящего варп-шторма. В слабом зеленоватом свете мерцающих мониторов и терминалов магистр Калидиан Эксрий отбрасывал на пол тяжелую, колеблющуюся тень. Непримиримым взглядом он всматривался в трепещущие, размытые изображения пылающих потоков варпа, круживших и бурливших на основном обзорном экране. Иссеченное боевыми шрамами и глубокими морщинами лицо воина скрывал капюшон пошитого из грубой ткани плаща, длинные полы которого тяжело свисали с темно-зеленой энергетической брони. Там, где полагалось находиться правому глазу, пылал красным огнем бионический имплантат, установленный еще несколько десятков лет назад.

— И в самом деле, место подходящее. — Голос Калидиана перекатывался подобно сухому щебню. Магистр поскреб левой рукой небритый подбородок и ненароком коснулся указательным пальцем уголка глазного импланта. Хотя прошли уже долгие годы с тех пор, как ему вживили это устройство, Калидиан так и не смог с ним свыкнуться. Угловатый, холодный металлический выступ на лице не позволял забыть о клятве отомстить десантнику-отступнику, вырвавшему ему глаз; не существовало преступления более гнусного, чем обратить оружие против своих же собратьев. Магистру противно было бы даже произнести вслух имя нечестивца.

— Сигнал был неотчетливым, Калидиан. — Капеллан-дознаватель расположился в самом темном углу рубки управления, держась в стороне даже от самых слабых лучей света, испускаемых мониторами и обзорными экранами. Он стоял, подпирая спиной стену, и его лицо было полностью скрыто темнотой и плащом. Голос же капеллана, когда он заговорил, едва отличался от шепота.

— Так всегда и бывает, Лексий. — Магистр Четвертой роты Темных Ангелов не стал отворачиваться от экрана, но позволил себе ехидно усмехнуться скептицизму капеллана. На борту «Неустанного гнева» не нашлось бы другого Астартес, которому столь же хотелось бы обрушить всю мощь отмщения и правосудия на голову отступника, как Лексию Труидану. Самоотверженный капеллан-дознаватель был готов идти даже по самому сомнительному следу, если существовала хотя бы малейшая вероятность, что он выведет на частичку сокрытой истины. И уж ему-то, куда более чем прочим, должен был быть понятен смысл этой диверсии на самом краю огромного Вихря.

— Магистр, вы всегда в первую очередь полагались на поиски упоминаний его имени. Но в этом сообщении о нем не говорится ни слова.

— Не так уж много тех, кому знакомо его имя, Лексий, и еще меньше тех, кто сумел бы понять, кем он на самом деле является. И нам с тобой, старина, одновременно и повезло, и не повезло оказаться в числе этого меньшинства. В сообщениях содержится достаточно информации, чтобы хотя бы попытаться проверить. В частности, говорится о древней черной броне и великолепном мече, никогда не покидающем ножен. Еще важнее такая деталь, как утверждение незнакомца, будто он говорит от лица самого Императора. Это куда более серьезная зацепка, чем большинство из тех, за которыми мы гонялись до сих пор.

Наконец Калидиан отвернулся от бурлящего и извивающегося морока Вихря и, устремив взгляд над головами суетившихся у терминалов слуг, чей разум был опустошен, едва заметно улыбнулся капеллану. Бионический глаз прекрасно видел того даже в темноте.

— Такова наша судьба, брат. Необходимо привести его к покаянию, дабы однажды мы все смогли предстать перед Львом или Императором.

— Мы в ответе за грехи свои и наших братьев, — прошептал Лексий, продолжая прятать лицо в тени.

— Да, капеллан. Нельзя рисковать душами Темных Ангелов. — Калидиан вновь повернулся к экрану. — Проверить целостность варп-щитов и взять курс на систему Тирайн внутри Вихря.

События эти должны были бы стать известны, как Возрождение Тирайн, вот только писари и посланники кошмарных воинов, упавших на наши головы, уже изрядно потрудились, настрочив уйму документов и постановлений, именующих произошедшее ритуальным очищением. Для грядущих поколений и тех, кого заинтересует правда, пишу я с искренностью и отчаянием в сердце эти строки. Не остается надежды, что они попадут на глаза хоть кому-нибудь, кто сумеет нам помочь, ведь нет для нас отныне иного упования, кроме как на самого Императора. Да только тлеет еще в моей душе слабая крупица веры, понуждающая отправить это послание блуждать в пучинах космоса.

Началось все с того, что небеса запылали огнем, и поплыли по ним разноцветные облака. Кровавые реки потекли по полям, и все, чего они касались, погибало в ужасных мучениях. На все вокруг поставила смерть свою печать. Со шпилей и из окон огромных, высоких храмов, воздвигнутых на горных вершинах, сочилась кровь, и казалось, будто они плачут.

Некогда зеленая и плодородная Тирайн много веков жила на самой границе Вихря, подобная деревушке, беспечно основанной на краю разрушающегося утеса. Оставалось лишь вопросом времени, когда утес рухнет, а планета низвергнется в хаос. И вот, когда это случилось, удивительный, богоподобный воин прибыл, чтобы подхватить ее.

С незапамятных времен обитатели Тирайн уповали лишь на Императора Человечества, обращая к нему исповеди и молитвы наших усталых душ. Мы трудились до последнего глотка воздуха, даруемого нам еще не рухнувшим в бездну миром. Мы поднимали на вершины гор огромные каменные блоки, из смирения волоча их при помощи одних только канатов, чтобы воздвигнуть затем величественные храмы, вершины которых уходили в стратосферу.

Тирайн стала памятником самоотверженности и славы Империума.

Невзирая на то, что судьба ее была уже предрешена, Тирайн славилась как мир-святилище, притягивающий пилигримов со всей системы. По дорогам, ведущим к горам, где высились многочисленные святилища, брели вереницы аркофлагеллянтов, избивавших себя до крови… и это была первая кровь, впитанная ныне проклятой землей Тирайн. Со временем с ней смешались и жизненные соки замученных и истерзанных жертв.

И за все это время Император ни разу не откликнулся на наши мольбы.

В первые дни, когда похотливые щупальца варпа наконец дотянулись до нашей планеты и затащили ее в Вихрь, закрутив что твою юлу, набожные имперские граждане Тирайн впали в отчаяние. Когда вскипели небеса, а горы затряслись в агонизирующем танце, наши молитвы и просьбы к Императору сменились криками и воплями, полными обвинений и ненависти: наш бог оставил нас. И вот во всем этом ужасе, созданном доходящей до безумия паникой, неизвестностью и страданиями, зазвучали первые, пока еще тихие голоса, обращенные к иным силам; люди готовы были присягнуть любому, кто пообещал бы защиту от варп-шторма.

И на сей раз действительно нашелся тот, кто ответил на наш призыв.

Объятый сиянием славы богоравный воин спустился с кипящих, изуродованных варпом небес, и свет его объял всю планету, подобно серебряному гласу самого Императора. Семь дней держал воитель свой крейсер на низкой орбите, и корабль светился, точно звезда на нашем больном, лишенном надежды небе. И когда взоры всех жителей Тирайн обратились к этой звезде, как к маяку новой надежды, а в храмах зазвучали импровизированные молитвы, обращенные к единственному источнику света и стабильности в этом темном, утопающем в варпе мире, тогда воин увел «Истинное слово» с орбиты… И когда этот огонек в небе Тирайн угас, обреченный мир вновь утратил надежду.

Еще семь дней воин наблюдал, как рушатся шпили огромных соборов. Рассказывают, что он улыбался, взирая на то, как мы обезглавливаем памятники Императору и украшаем печатями богов, прислушивающихся к нашим молитвам. Повсюду на планете возникали всевозможные культы, чьи сторонники тут же принялись перестраивать некогда величественные храмы. Их усилиями вновь взмыли к небу высокие шпили; проломы и трещины в стенах были заделаны человеческими черепами. Миллионы душ взывали о спасителе — любом, который указал бы им путь.

И вот когда он узрел, что планета всецело охвачена страхом, отчаянием и цепляется за каждую соломинку в тщетных потугах спастись, Хранитель Веры вернулся на орбиту, подарив обездоленным тирайнцам яркую и безупречно чистую звезду надежды. Его космические десантники дождем пролились на землю в своих штурмовых капсулах, пылавших в атмосфере подобно метеоритам и рассеивавших сгущавшуюся тьму божьим знамением: он принес с собой мечты о новой жизни и порядке преданным, отчаявшимся, запутавшимся и сбившимся с истинного пути. И мы приветствовали его появление так же, как приветствовали бы самого Императора, соизволь он когда-нибудь спуститься к нам.

Хранитель Веры ходил среди нас, словно бог, провозглашая подлинную волю Императора, указывая нам новое направление и даруя смысл нашим молитвам.

Тирайн осталась миром-святилищем; ее благочестивые и самоотверженные жители вложили свой труд в восстановление потрясающих воображение памятников и соборов, некогда посвященных культу Императора Человечества. Отныне они сияют гротескной роскошью, украшенной символикой Великого Предательства — по изуродованным образам фальшивого Золотого Трона струится кровь. На алтарях и в прочих святых местах символику Империума сменили грубые изображения иных сил, ведущих нас по пути истинного Императора.

Здесь сам воздух загустел от возбуждающего тлена, и люди ведут себя, будто пьяные, а культы Слаанеш совратили многих и многих, и тирайнцы предаются извращенным наслаждениям, находя их даже в страданиях. Боль, мучения и даже смерть очень скоро стали для этих людей синонимами искусства. Пытки и истязания заменили собой молитвы и самопожертвование. И вместо того, чтобы выступить против этих еретиков, Великий Апостол принял их как родных: теперь голос Императора призывает нас купаться в крови невинных жертв.

Великий Апостол спас нас от отчаяния, и теперь наши стоны извращенного наслаждения звенят в глубине Вихря, маня, подобно маяку, других искателей удовольствий, мечтающих присоединиться к безумной оргии, охватившей наш мир.

Будь осторожен, дорогой читатель, ибо на Тирайн не осталось места ни для святости, ни для разума. Я даже не надеюсь, что ты придешь нам на помощь, зато смею рассчитывать, что мое предупреждение удержит тебя от появления в атмосфере нашей планеты. Держись подальше.

Не зашифрованный повторяющийся сигнал. Транслятор: Слефий Пий III. Предположительный источник: система Тирайн. Перехвачен Экзелем Квирилом, иеросавантом ударного крейсера Темных Ангелов «Неустанный гнев», 364.М38.

Не было ничего, кроме крови. Она струилась подобно рекам, словно сами боги зарыдали алыми слезами. Губы Эла шевелились, будто пытаясь выдать ее потаенные мысли, но все же с них не срывалось ни звука. В этих безмолвных словах смущенного сознания переплелись воедино тяжесть неприятия увиденного и детское изумление. В обворожительных сапфировых глазах, устремившихся в какую-то невидимую даль, засверкали хрустальные слезы.

Придворные некогда великого дома Ривалин со смешанными чувствами взирали на юную провидицу.

— Эта вырожденка ничего не знает о крови, — прошипела Мэвех Потаенной Радости, провидица дома Юфран. Сама не более чем ученица, прошедшая ритуал Туирианн каких-то двенадцать лет назад, она все же была более чем втрое старше малышки Эла. Молодое личико Мэвех скривилось в свирепой гримасе, натянувшей сложную паутину покрывавших его шрамов. Однако в глубине ее глаз лихорадочным блеском сверкала усмешка. — Она не знает того, на что смотрит, а потому ничего и не видит.

Остальные придворные зашептались. Одни соглашались с Мэвех, другие же пребывали в смятении: они не раз слышали предсказания Эла и понимали, что к ним следует относиться со всей серьезностью. Она вовсе не была простым ребенком, видящим во сне кошмары или грезящим наяву. Отношения двух юных провидиц отличались напряженностью и даже враждебностью, хотя никто толком не понимал причин этого.

— Так что вы все-таки видите, юная Эла из дома Ашбель? — Глубокий голос Уиснеха Анионского, расположившегося в стоящем посреди разгромленного тронного зала кресле, звучал спокойно. Но, хотя интонации и были нарочито мягкими и почти убаюкивающими, в них проскальзывали усталость и скептицизм. Лорд был одним из старейших среди присутствующих эльдар и участвовал в собраниях со времен, предшествовавших Войне Великих Домов. Он одним из первых среди высших эльдар Кэлора разглядел пошлую душу Идена Тэрту и представителей его воинского дома, когда тех еще только удостоили почетного места в этом священном собрании. Он стал свидетелем того, как утонченную, великую культуру династии Ривалин разжижали и оскверняли безмозглые выходцы примитивных домов, прибывших из-за Предела Стикслин. Тянулись века перемен, и Анион научился с сомнением относиться ко всему новому и молодому, но даже он видел необычную силу, скрытую в сознании находившегося перед ним ребенка.

Маленькая Эла, стоявшая в самом центре Круга Совета и окруженная со всех сторон сидящими в поломанных фамильных креслах представителями знати Кэлора, только покачала головой. Губы ее слегка скривились, словно от неожиданного приступа головной боли.

— Вы вовсе не желаете услышать о моих видениях. Вам хочется, чтобы я молчала.

— Быть может, маленькая морна, ты опасаешься того, что кто-то из этого собрания желает тебе зла? Ты это ощутила? — Сам провидец подался вперед на своем троне, опираясь на узловатый, кривой посох. Он повернул к юной протеже скрытое под капюшоном лицо и ободряюще улыбнулся, словно обещая защиту.

— Она напугана, Эгеарн Ривалинский, и вряд ли хотя бы осознает, что все мы здесь желаем лишь помочь ей обрести душевный покой и мечтаем о безмятежном будущем, где не будет места подобному безумию, — прошипела Мэвех, и провидцу показалось, будто сейчас он увидит, как меж ее зубов скользнет тонкий, раздвоенный язык.

Эла вновь обвела собравшихся взглядом, и по коже ее, словно от ледяного сквозняка, побежали мурашки. Она не позволила себе остановиться и всматривалась поочередно в глаза каждому, кто присутствовал на собрании: Мэвех, Уиснеху, Брикрю Слоэнскому, Келиддону Озианскому и самому Эгеарну — покровительствующему ей карадоку. На какое-то мгновение ей показалось, будто они сжимают свой строй вокруг нее, образуя кольцо силы и беря ее в плен. Они словно пытались проникнуть в самые потаенные ее мысли, издеваясь и смеясь над ее словами.

Девочка моргнула и огляделась снова — все эльдары занимали положенные им места, а на их непривычно грязных лицах замерло вопросительное выражение: они не могли постичь причин столь странного поведения юной провидицы.

— Я вижу реки крови, обрушивающейся водопадами со стен великих храмов. Вижу и памятники Великому Врагу, возносящиеся к затянутым багровыми тучами небесам. Колдун мон'ки зовет на помощь демонические орды, при взгляде на которые моя душа исполняется страха. Я вижу… — голос девочки стал едва слышен, словно она пыталась подобрать слова для обозначения чего-то жуткого, наименования которому не знала, — вижу конец дней. Это Падение.

— Оглядись! — взорвалась Мэвех, вскочила с поломанного кресла и драматично всплеснула руками. — Это ли не конец дней? Двор Ривалин лежит в руинах, сотни эльдар Кэлора валяются в лужах собственной крови под грудами обломков, пронзенные мечами своих же сородичей, став жертвами лживых клятв. И это… это дитя… как может она говорить о будущем, если не способна распознать в нем эхо настоящего; она слишком юна, чтобы понять разницу. В ее речах мы слышим только страх, не мудрость. Нет смысла тратить время и скудные ресурсы на проверку детских сказочек. Есть куда более насущные дела.

Закончив свое выступление, юфранская провидица прожгла Эла пламенеющим взором, словно девочка стояла сейчас перед судом. Глаза Мэвех мерцали потаенным огнем скрываемых эмоций, но оставались окнами души… и Эла чуть отступила назад, когда всмотрелась в их глубины. Она отодвинулась, стараясь увеличить расстояние между собой и соперницей, и натолкнулась спиной на кого-то, вставшего позади.

— Успокойся, моя маленькая морна, дитя мое. Давай уйдем уже отсюда — нам незачем смотреть на то, что будет дальше.

Эла оглянулась через плечо и увидела Эгеарна. Он стоял, согнувшись, и капюшон почти полностью скрывал черты его лица даже на столь близком расстоянии. Одной рукой он все так же устало опирался на узловатый посох, вторую же ласково положил на плечо Эла. Девочке на мгновение показалось, будто в тени плаща сверкнули отполированные зубы провидца, а по нижней губе старика скатилась струйка густой крови. Вырываясь, Эла инстинктивно отдернула руку.

В просторных помещениях величественной базилики Экстаза Тирайн звучали тысячи голосов, сливающихся в общий восторженный гул. Мерный, отражающийся эхом от стен речитатив звенел среди массивных колонн и изваяний, заставляя огромное здание содрогаться, словно живое.

Базилика эта являла собой подлинное сокровище Тирайн; она вздымалась к небесам на вершине Тиринитобии — самой высокой из гор, расположенных в обитаемых землях. Возвели храм в соответствии с величественными стандартами высокой готической архитектуры: длинные, разделенные на три прохода оси тянулись вдоль сводчатого нефа от основных ворот к алтарю, покоящемуся у стены великолепной апсиды. Внутри хватало места, чтобы разместить тридцать тысяч верующих, и храм всегда был полон: и от рассвета до заката, и от заката до рассвета. Непрестанный поток прихожан вливался в главные врата, вытесняя ранее пришедших через боковые. К алтарю сходились пересекающиеся трансепты, и в точке их схождения вспучивался пузырь высокого, потрясающего воображение свода. Выполненный из окрашенного в алый цвет стекла Кровавый Купол придавал рубиновый оттенок и залу, и алтарю… как поговаривали, именно такого цвета и была кровь самого Императора. Если же подняться над храмом, то можно было увидеть, как к величественному строению стекаются миллионные армии пилигримов, чьи челноки приземлялись на многочисленных космодромах в ближайших долинах. Трансепты храма вместо того, чтобы под привычными углами сходиться к главной оси, образовывали два могучих крыла, придавая базилике, если смотреть сверху, схожесть с имперской аквилой.

— Из пожарищ предательства, через кровопролитие отмщения несем мы слова правды вашим позабытым и отверженным сердцам. — Глубокий, раскатистый голос оратора гремел под сводами, отражаясь от массивных каменных колонн и проносясь над десятками тысяч голов, обращенных к проповеднику. — Ибо я — Хранитель Веры, первый сын великого иконоборца — носителя подлинного слова и возлюбленного чада богов.

Продолжая говорить, закованный в темные доспехи великан обрушил тяжелые кулаки на края купели, и собравшуюся паству осыпало каменными осколками. На поясе проповедника все так же безмятежно покоился меч с резной рукоятью. Люди взирали на гиганта с благоговением и восторженным смущением, впитывая каждое его слово, подобно изнывающим от жажды, истощенным переходом через пустыню путникам, дорвавшимся до воды. Тысячи лет ждали они прихода Императора, и когда уже казалось, что надежды их были самым подлым образом обмануты, с небес в потоках пламени спустился сей величественный воитель. Он поведал, что их обряды прекрасны и чисты, но обращены совсем не к тому, к кому следует: они поклонялись фальшивому Императору, плевавшему на все молитвы, призывавшему их к служению и подчинению, но не дававшему ничего взамен. Лживый идол не мог устоять против спустившегося на землю голоса истины — голоса иконоборчества и подлинных знаний… Хранителя Веры.

Когда паства в первый раз собралась в базилике, таинственный божественный воин взбежал к алтарю, сжимая в руках гигантскую аквилу — задача непосильная и для двух десятков мужчин с Тирайн. Разразившись демонстративным ревом, он перевернул герб вверх ногами и вонзил в плиту оскверненного и разбитого алтаря, ставшего символом отрицания всего того, что олицетворял прежде; именно тогда и зажглись огни революции, охватившей всю Тирайн.

— Я не прошу от вас ничего, что вы уже не отдавали бы прежде: лишь вашу веру и самозабвенное усердие. Да, знаю, вы отреклись от них, и тяжкое бремя ложится на мои плечи. Но вам не стоит переживать, ведь эти качества издавна являются частичкой ваших душ.

— Я, — продолжал воин, — прошу лишь о том, чтобы ваше усердие было обращено к подобающей цели и во имя правды. Направьте молитвы и дела свои к тем, кто слышит вас… к тем, кто прислушивается к вам.

— Вы рыдали, — продолжалась проповедь, — когда мир рухнул, но кто пришел на помощь? Кто вновь зажег свет на небосклоне и вернул чаяния сердцам? Кто вернул Тирайн жизнь, кровь и ярость? Император?

Тридцать тысяч глоток взорвались гневным, полным возмущения ревом. Толпа была взведена уже почти до неистовства.

— Нет! — прогремел голос проповедника, прокатившийся по залу и проходам так, словно говорил сам бог. — Это был я!

Тяжелый кулак великана разбил одну из каменных чаш для омовений.

— Я вернул жизнь вашему миру, принеся сюда голос истины, голос Богов Хаоса!

Над столпившейся паствой вновь прокатился рев, но на сей раз это был вопль экстаза — жители Тирайн открыли свои души Хранителю Веры.

— Все ваши молитвы должны быть обращены к ним — к богам, от чьей воли и милости зависят наши судьбы, к богам, что вознаграждают нас за труды своими великими дарами! Обратим же слова к тем, кто слушает, кто устремит к нам свои взоры и возвысит нас через страдания, дабы мы окрасили Галактику в красный цвет и утолили голод богов!

Кэлорские Пауки Варпа перемещались, оставаясь недвижимыми, проникая в реальность и вновь пропадая, точно крошечные хрустальные создания, населявшие «паутину», и от которых воины наследовали свое имя. Мощные и компактные прыжковые генераторы на их спинах позволяли создавать недолговечные отверстия в ткани материального пространства и проходить сквозь варп, возникая и исчезая подобно игле, прошивающей ниткой немыслимо черную ткань.

Когда отряд Пауков, облаченных в выкрашенные в гранатовые и золотые тона доспехи, возник на границе разрушенного сектора, прилегавшего к двору провидца, Адсулата вскинула руку, приказав всем остановиться, а затем отвела отряд в укрытие. Ей уже доводилось бывать в этих местах и прежде, и она знала, каких опасностей следует ожидать. Какой бы урон ни был нанесен двору Войнами Пророчеств, но охранялся он все равно отменно. На службе у верховного прорицателя во множестве состояли и провидцы, и заклинатели, да и сам он был достаточно силен, чтобы заранее почувствовать приближение отряда неуклюжих Пауков Варпа: способность пронзать реальность мало на что годилась, когда и охрана, и защитные системы прекрасно видели и в имматериуме.

Храм Пауков Варпа, скрытый в лесистых землях Периметра Стикслин, тоже серьезно пострадал во время недавних войн. Нынешнее его расположение держалось в тайне от посторонних, и многие из тех, кто оставался безоговорочно предан ривалинскому провидцу, полагали Пауков врагами всего искусственного мира. Тот же Уиснех Анионский, не задумываясь, прикончил бы любого из них, едва увидев, поскольку его войска понесли тяжелые потери от Пауков в сражении против великого экзарха, когда тот двинул свои армии против Совета. «К счастью, — подумала Адсулата, — мало у кого из уцелевших сторонников верховного провидца хватит отваги сражаться».

Даже издалека она могла видеть, какой ущерб нанесен этим территориям. Некогда изящные и прекрасные конструкции растрескались и лишились своей безупречности. То там, то здесь пробивались языки не до конца потушенного пламени; на обочинах улиц догорали реактивные мотоциклы и «Соколы». Скорее всего, трудолюбивому и ответственному великому провидцу не понадобилось бы много времени, чтобы все здесь привести в порядок — в конце концов, Войны Великих Домов завершились не так уж давно, а двор успели отстроить. Впрочем, Адсулата не была уверена, что Эгеарн Ривалинский увидит окончание работ. Его, похоже, куда более волновали совсем другие дела.

Будущее Кэлора находилось теперь в руках малышки Эла — вот это Адсулата знала точно.

Изучив обстановку, арахнир — командир отряда Пауков — отметила легкое мерцание варпа, озаряющее своды здания, возведенного из кости духа. Какую бы эстетическую и практическую пользу ни приносил этот материал, извлеченный из самого варпа и обладающий уникальными свойствами, но Адсулата знала — архитектура Кэлора стала главным слабым местом искусственного мира, стоило ему приблизиться к грозовым пределам Вихря. Арахнир понимала: раз проявления энергий Хаоса стали заметны, мир идет по самой грани, и щупальца варпа уже протянулись к Кэлору в надежде схватить его и одержать очередную победу над детьми Иши… и кости духа только способствовали этому.

Потрескивание в небе тоже не сулило ничего хорошего.

Башня провидца высилась подобно игле света над темными, охваченными пожарами руинами. На протяжении всей войны она оставалась наиболее защищенным зданием, и бушевавшие вокруг беспощадные баталии почти не затронули ее. До Адсулаты доходили слухи, что под фундаментом этого здания скрыт лабиринт, где прячутся сторонники культа наслаждений — секты, очень схожей с теми, что во множестве возникали среди эльдар незадолго до Падения, когда Сынам Азуриана пришлось бежать, спасаясь от лап Великого Врага, Слаанеш, и поселиться на разлетевшихся по всей Галактике огромных искусственных мирах. В древних поэмах говорилось о том, какой упадок постиг эльдар с приходом Слаанеш, и том, как она, словно назойливое дитя, преследовала их народ с тех самых пор.

В искусственных мирах был принят аскетический и подчиненный дисциплине образ жизни, чтобы не позволить пальцам Слаанеш дотянуться до душ изгоев. И подобные гедонистические собрания наверняка казались Великому Врагу не иначе чем ярко сияющим маяком, манящим его к Кэлору… или же притягивающим Кэлор к нему. Возможно, и сам великий провидец не подозревал, сколь чудовищное зло творится; не столь уж и глупо бывает прятаться прямо под носом своего недруга.

Тем временем же искусственный мир все ближе и ближе подходил к Вихрю, где кипели энергии варпа. Лишь юной провидице Эла'Ашбель дано было узреть мимолетные образы тех ужасов, что поджидали детей Иши в глубинах этой бури. Девочка рассказывала о планете Тирайн, где рожденный мон'ки колдун-демон притягивал к себе Кэлор, чтобы принести искусственный мир в жертву в знак преклонения перед Великим Врагом. Кроме того, недавно был замечен вошедший в Вихрь космический крейсер людей. И все же ни великий провидец, ни его Совет не предпринимали никаких действий. А значит, роль защитников духа Кэлора в очередной раз выпадала на долю Пауков Варпа. Раз Совет не прислушался к голосу Ашбель, это сделает Адсулата.

Арахнир оглянулась, проверяя, готовы ли ее воины, а затем кивнула, подав краткий, но очевидный знак, и в мгновение ока исчезла. Один за другим Пауки Варпа испарились, следуя за своей повелительницей к башне великого провидца, где, как им было известно, удерживали юную Эла.

Зрелище, представшее глазам Калидиана и Темных Ангелов, когда они спустились по сходням «Громового ястреба», наполнило их души отвращением. Боевой челнок приземлился на некогда, должно быть, оживленной площади посреди белокаменного города, изящно расположившегося на самом краю тирайнской долины. С одной стороны вздымались к небу вершины высоких, острых скал, а с другой — живописные луга сбегали к широкой, извилистой реке. Скорее всего, в былые времена этот город обладал значительным влиянием.

В центре площади, перед самым носом челнока, стоял фонтан: статуя, окруженная кольцом воды. Уже с трапа было видно, что изваяние некогда изображало Императора. Конечно, его нельзя было назвать ни прекрасным, ни хотя бы достоверным, но его суть, как и замысел неумелого скульптора, сомнений не вызывала. С тех пор статую переделали. Ее раскрасили в яркие цвета и покрыли странными письменами; неведомые символы были выцарапаны на постаменте и высечены тупыми ножами на поверхности самого изваяния. В грудь его был вбит длинный, обоюдоострый меч, повредивший механизм фонтана, из-за чего вода струилась по клинку, словно кровь, сочащаяся из раны. На голове статуи было смонтировано нечто вроде громкоговорителя, издававшего омерзительные звуки, — на всю площадь разносились крики бьющихся в экстазе людей.

Присмотревшись внимательнее, Калидиан понял, что фонтан на самом деле наполнен кровью… и кровью же вымазаны все камни вокруг. Она текла по улицам, ее бурные потоки, собирая ручейки, сочившиеся из окон горных храмов, сбегали по склонам к алеющей реке.

Не произнося ни слова, капеллан Лексий выпрыгнул из «Громового ястреба», вскинул болтер и расстрелял фонтан, разметав по сторонам окровавленные осколки и заставив умолкнуть мерзкие вопли.

— Не потерплю скверны, — пробормотал капеллан, словно объясняя свой поступок. Остальные Темные Ангелы оставили его слова без ответа, скользя взглядами по пестро разукрашенной площади и отмечая каждую деталь.

В некоторых улочках возникло какое-то шевеление, и космические десантники подняли болтеры, готовясь к сражению.

— Ждать, — отрывисто приказал Калидиан.

Десантники наблюдали за тем, как на площадь из домов и прилегающих улиц небольшими горстками осторожно выходят люди. Все они были облачены в какие-то пропитавшиеся кровью обноски и украшены ритуальными шрамами, а глаза их сияли темным, сомнамбулическим блеском. Движения горожан были замедленными, словно все они находились под воздействием какого-то дурмана, и, казалось, никого из этих людей не смущает наличие двухметровых, закованных в энергетическую броню воинов, стоящих с болтерами наизготовку.

К первым вышедшим на площадь присоединялись все новые и новые группы, сливаясь в толпу. Казалось, они стекаются со всего города. Все они пошатывались, словно пьяные: взгляды их были мутными, а зрачки глаз — расширенными. Калидиан сразу понял, что это вовсе не следствие пережитого ужаса или болевого шока. Атмосфера над площадью сгущалась, грозя обернуться всеобщей истерией, горожане взирали на Астартес с голодным предвкушением. Все они направились сюда, едва завидев огни «Громового ястреба». Спустя еще несколько секунд на площади было уже не протолкнуться; Темные Ангелы оказались окружены со всех сторон.

— Вы принесли Голос Императора? — Вопрос этот прозвучал почти как какое-то ритуальное песнопение и произнесен был одновременно десятками голосов, словно эти люди долго репетировали. Музыкальности в их словах не было никакой, но горожане определенно радовались этой спонтанной гармонии друг с другом.

— Мы принесли воздаяние и суд! — прорычал Лексий, готовясь уже нажать на спусковой крючок, но тут перед ним встал Калидиан.

— Вы Хранители Истинной Веры?

Калидиан несколько секунд разглядывал толпу, оценивая царящее в ней настроение и движения людей.

— Да, — наконец ответил он. Магистр заметил среди толпы человека, стоявшего чуть впереди остальных. Лицо мужчины было иссечено нанесенными самому себе шрамами, а на груди его был вырезан кровавый герб Слаанеш. — Вы видели уже таких, как мы?

— Голос Императора ходил среди нас, — ответил человек, и глаза его расширились в смешении страха, благоговения и экстатического восторга.

— И этот «Голос» рассказал вам, как правильно молиться и жить? — спросил Калидиан.

— Да, Владыки Слова. Мы удостоились лицезреть самого Хранителя Веры. Он навсегда останется с нами.

— Он выглядит так же, как мы?

— Да, Владыки Слова.

— Вы отведете нас к нему. — Калидиан отвернулся от окровавленного тирайнца и встретился с полным яда взглядом Лексия. Капеллан горел нетерпением уничтожить, убрать с глаз Императора долой весь этот отвратительный сброд. — Потерпи, Лексий, праведное очищение может подождать. Нам представился шанс отомстить. Быть может, мы наконец-то нашли его?

Глаза мастера-оратора пылали демоническим огнем, когда он взирал, как экстаз охватывает сердца измученных, отчаявшихся тирайнцев. Базилика гремела и тряслась от иступленных воплей восторженных новообращенных. Он видел эту сцену уже не раз в бесчисленном множестве миров, она повторялась изо дня в день с тех самых пор, как он высадился здесь, на планете, истерзанной ужасом и скорбью. Души этих людей взывали к нему, подобно пылающему маяку ведя его из глубин Вихря. Миллионы душ, созревших для жатвы, — какой роскошный дар богам!

Но деятельность, развернутая им на Тирайн, преследовала и куда более утонченную цель. Не какое-то там простое приношение крови в угоду Кхорну, ибо магистр веры не подчинялся ни одному из богов. Он слышал нашептывания о куда более ценной добыче — о ней вещал ему голос самой искушенной из соблазнительниц. Древний и некогда процветающий искусственный мир эльдар подошел удивительно близко к границам Вихря. Если превратить Тирайн в планету-святилище Слаанеш, богиня наделит его силами заманить ксеносов в шторм и пришлет легионы своих демонеток, чтобы захватить искусственный мир, и без того уже постепенно переходящий в ее руки. В благодарность за души многих тысяч эльдар, которых может оказаться достаточно, чтобы позволить Слаанеш покинуть варп и проникнуть в пространство материальной вселенной, магистра веры ожидали милость и дары богини.

Искушение было слишком сильным даже для такого, как он.

Некогда верный Императору десантник поднял взгляд к прекрасному, окрашенному кровью стеклянному куполу и, кажется, увидел за его сводом мерцание новой звезды: искусственный мир эльдар был уже недалеко.

— Да славятся вовеки те боги, что вознаграждают нас за труды своими великими дарами! — закричал Хранитель Веры, прислушиваясь к тому, как его паства заходится в восторге и в унисон вторит его словам. — Обратим же слова свои к тем, кто слушает, кто устремит к нам свои взоры и возвысит нас через страдания, — продолжал он, и на лице его играла улыбка: эти души уже попали под его власть: — дабы мы окрасили Галактику в красный цвет и утолили голод богов!

На самом верху башни великого провидца заточенная в круглой комнате в центре сияющего здания, но вдали от света, суеты и искушений искусственного мира, сидела, погрузившись в молчание, Эла'Ашбель. Подобрав под себя ноги и закрыв глаза, хотя вокруг и так была лишь темнота, она безмолвно читала мантру, обращая взор своего разума внутрь себя и пытаясь проникнуть в безвременье имматериума.

Она не могла понять, почему так изменилось отношение к ней великого провидца. Некогда заботливый, он вдруг стал враждебным и властным. Раньше он говорил, что верит в ее силы и способности, а потом помешал ей обратиться к Кругу Совета, заявив, что ребенок не может столь непочтительно разговаривать со старейшинами.

Она ничуть не сомневалась, что все увиденное ею было правдой, и брызги варп-шторма, проскакивавшие трескучими искрами по стенам из кости духа, каждой своей вспышкой только подтверждали ее подозрения. Весь огромный искусственный мир проваливался в Вихрь, притянутый заклинаниями колдуна мон'ки, заключившего сделку с самим Великим Врагом: Слаанеш звала своих создателей домой. Одного не могла понять Эла: почему Эгеарн всего этого не замечает — он же великий провидец!

В далеком, обросшем легендами прошлом, могущественные псайкеры хоамелингов — эльдар, живших до Падения на родной планете, — не сумели распознать колдовские чары Великого Врага. Они слишком увлеклись проблемами постигшего их упадка и остались слепы к зарождавшемуся в имматериуме вихрю демонической похоти.

Перед внутренним взором Эла возник Эгеарн, протягивающий к ней руку среди догорающих руин древнего зала. Что-то в этой сцене было не так, но тогда она просто не обратила внимания, а теперь не могла дать этому точного названия. Или вот когда он уводил ее из Круга Совета. Что-то странное в изгибе сморщенных старческих губ и темном блеске зубов. Она припомнила прикосновение его холодной руки и внутренне поежилась.

По краю ее комнаты одна за другой зажглись и угасли вспышки света, заставив девочку распахнуть глаза, но при этом она не переменила позы, в которой медитировала. Она сразу поняла, что происходит.

— Адсулата, — произнесла Эла, вновь закрыв глаза, словно ее это нисколько не заботило. — Давно не виделись.

Ей не были нужны глаза, чтобы знать, как сейчас ведут себя давние знакомые. Порой она даже задавалась вопросом, а нужны ли ей вовсе эти глаза. Кто еще, кроме Пауков Варпа, мог так легко пройти мимо охраны башни и подобно новым звездам вспыхнуть посреди ее потайной комнаты для медитаций?

Ей не ответили, но внутренним взором Эла видела, как арахнир и отряд подчиняющихся ей Пауков Варпа склоняются в глубоком поклоне древнего церемониального приветствия, которого обычно не удостаивался никто, кроме самого великого провидца.

— Великая провидица Ашбель, — спустя некоторое время произнесла Адсулата, — мы прибыли освободить вас из заточения.

— Вы заблуждаетесь, арахнир Адсулата. Я вовсе не великая провидица, а это — не тюрьма.

— Как скажете, великая провидица, — вновь склонилась командир Пауков, и голос ее явно свидетельствовал, что она вовсе не собирается соглашаться ни с одним, ни со вторым утверждением. — Тем не менее мы прибыли освободить вас. Кэлор в опасности. Вы видели корабль мон'ки, вошедший в Вихрь?

— Да, Паук Варпа, видела. Как и многое другое… связанное с кровопролитием. Будущее обещает многие опасности и невзгоды, Адсулата.

— И все же совет Ривалин ничего не предпринимает?

— Я рассказала им все, что видела.

— А они в ответ заперли вас здесь?

— Чтобы защитить меня и помочь обрести душевный покой, — произнесла Эла, понимая, что эти слова не способны убедить даже ее саму.

— Не так много дней прошло с тех пор, как Пауки Варпа прикрывали вашу спину во времена Войн Пророчеств, Эла Ашбельская. И мы останемся с вами сейчас. Приказывайте, и ваша воля будет исполнена. Скажите, великая провидица, что вам явилось?

— Я не ваша великая провидица, арахнир Адсулата. — Эла смущало и раздражало упорство, с которым предводительница Пауков использовала столь высокий титул. — Но я видела кровавые водопады, обрушивающиеся со стен величественных храмов, и возносящийся к затянутому багровыми тучами небу дым жертвенных костров, посвященных Великому Врагу. Видела человеческого псайкера, сговорившегося с демоническими силами, внушающими ужас моему сердцу. Адсулата, мне явилось падение Кэлора… конец наших дней.

— Вы видели Тирайн, великая провидица? Планету мон'ки, угодившую в западню ужасного варп-шторма? Если лживый Совет не собирается ничего делать, этим займутся Пауки — мы готовы сопроводить вас на Тирайн и сделать все возможное, чтобы ваши видения не воплотились в жизнь. Если на то будет ваша воля, мы исполним ее.

На несколько долгих мгновений Эла погрузилась в молчание. Она не открывала глаз, перебирая представшие перед ее внутренним взором варианты будущего, взвешивая последствия своего решения. Давно знакомая с Адсулатой, она знала ее как честного и самоотверженного воина аспекта великого экзарха Паучьего Храма, а кроме того, арахнир была предана Кэлору. Ее намерения были безупречны, а чутью всегда можно было доверять. С другой стороны, вызывал беспокойство Эгеарн — великий провидец и карадок самой Эла. Перед глазами девочки неожиданно вновь предстали воспоминания об усмешке старика и прикосновении его руки. Почему он ничего не замечал?

Впервые в своих мыслях Эла допустила еще одну возможность: вероятно, великий провидец прекрасно все понимал, но сознательно решил ничего не предпринимать. От этого предположения бросало в дрожь. Неужели Совет и в самом деле пал столь низко?

— Да, такова моя воля.

Круг Ривалин был разрушен, но не уничтожен. Вырезанные из кости духа троны, расставленные по краю широкого кольца и пережившие тысячелетия, стояли растрескавшимися и разбитыми, но далеко не пустовали; значительному числу придворных повезло выжить в безумии Войн Пророчеств. И все присутствующие видели, как их древние и славные земли — великий искусственный мир Кэлор — погружаются в пучину отчаяния. Мало кто из лордов воссоединился со своим домом и взял в руки оружие, чтобы участвовать в борьбе, но большинство предпочло укрыться за стенами Высокого Совета, считая себя выше бессмысленной жестокости своих обезумевших собратьев. Из всех драчунов один только престарелый и циничный Уиснех Анионский вернулся, чтобы вновь занять свой узорчатый, украшенный рунами трон. Дом его значительно пострадал и был разорен войной, но все же до последнего ее дня отважно сражался во имя великого провидца.

Ярость недавнего мятежа прошла мимо отдельных потайных, скрытых от посторонних глаз помещений огромного здания, и многие советники продолжали вести привычную им жизнь в привилегированных роскошных условиях. Одной их тех, кому так повезло, оказалась и провидица дома Юфран, Мэвех, которая взирала теперь на объятый пожарами Кэлор и все более убеждалась в том, что ее презрение к воинственным сородичам более чем оправдано.

— Поверить не могу, что старый кнавир вообще согласился пустить эту дочь слигра выступить перед советом, — Мэвех осклабилась, вставляя в свою речь древние, еретические словечки. Глаза ее пылали словно у разъяренной змеи. Едва великий провидец потащил мелкое отродье в ее башню, как Мэвех вольготно развалилась в своем троне, и то, как она теперь держалась, могло бы заставить стороннего наблюдателя подумать, будто весь Совет подчиняется ей.

Остальные засмеялись, и в их голосах были хорошо различимы и радость, и нетерпение, и даже страх. У многих непочтительность молодой провидицы вызывала одновременно и восторг, и тревогу.

— Не следует употреблять такие слова в этом зале, Мэвех Юфранская. Не подобает члену Совета говорить столь дурно ни о великом провидце, ни о сделанном им выборе. Упомянутое дитя еще может сыграть свою роль в том, что нас ожидает. И хотя бы благоразумия ради, вам следует научиться сдерживаться. — Уиснех поднялся с трона. Он был единственным, кто вообще смел перечить юфранской ведьме, но даже и его одного обычно хватало, чтобы заставить все прочие голоса умолкнуть. — Кроме того, мон'ки и в самом деле объявились на границе этого сектора: судя по всему, речь идет о каком-то ударном крейсере… быть может, принадлежащем Адептус Астартес. Провидица Мэвех, видения Эла'Ашбель могут оказаться не столь уж и далекими от истины.

— Разумеется, не следует сбрасывать со счетов то, что мон'ки появились именно сейчас, — надменно улыбнулась Мэвех, даже не делая попыток подняться с трона в ответ на вызов Уиснеха. Она лишь перекинулась взглядами с молодым Келиддоном Озианским, чьи золотые глаза идеально гармонировали по цвету с роскошными, яркими одеяниями, которые были безупречно вычищены и наглажены, невзирая даже на беды, что обрушились на Кэлор. Лишь свежее пятнышко крови на подоле его экстравагантного плаща служило напоминанием о том, какие сейчас стоят времена.

— Согласен, — кивнул Келиддон, и под его ухмылкой, казалось, одновременно скрывались мириады различных эмоций.

Уиснех перевел взгляд с Мэвех на Келиддона и с нескрываемым раздражением покачал головой. Уже само по себе мало хорошего было в том, что этим юнцам вообще дозволили участвовать в Совете — они попали сюда только потому, что главы их домов преждевременно сгинули при непредвиденных и трагических обстоятельствах еще в самом начале Противостояния Пророчеств. В обычаи Совета Ривалин не входило даровать столь важные посты неоперившемуся молодняку, даже если речь шла о таких почтенных семьях, как Юфран и Озиан; могущество, влиятельность и образ жизни двора великого провидца легко могли навсегда изменить разум впечатлительной души. Вот и эта парочка очевидным образом наслаждалась предоставленными им привилегиями, забыв даже о том, какие сложные проблемы поставил перед ними этот день.

Уиснех устал от их нахальства и ничтожных, мелочных секретов. Они никогда и ничего не делали, только чесали языками, да хихикали. Когда войска великого провидца держали оборону из последних сил, и сам Уиснех во имя Эгеарна отважно шел под вражеским огнем, Мэвех и Келиддон хлестали эдресианский эль и наслаждались постановкой «Рождения Великого Врага» в исполнении заезжей труппы Арлекинов.

— Итак, вы оба согласны с тем, что это нельзя оставлять без внимания. Вот только что вы предлагаете предпринять касательно мон'ки на практике? — прорычал Уиснех, позволяя своему обычному спокойному цинизму смениться неприкрытой враждебностью.

— Почему бы не спросить об этом крошку Эла'Ашбель, Уиснех? — шутливо ответила разгневанному старшему члену Совета Мэвех и зашлась смехом, найдя свое нахальство забавным.

Внешне беспечные слова юфранской провидицы таили в себе куда более сложный и оскорбительный смысл. Во-первых, она говорила снисходительным тоном, намекавшим, что Уиснеха она уважает ничуть не более стареющего великого провидца, который, судя по предыдущему ее высказыванию, годился разве что на то, чтобы быть карадоком Эла'Ашбель. Это осознание подвело Уиснеха к вопросу: уж не пытается ли Мэвех указать, что сам великий провидец нуждается в подобной снисходительности? Нет ли в ее речах скрытой ереси?

С другой стороны, Мэвех могла пытаться показать, что его неприязнь ко всему юному старомодна и является не более чем анахронизмом. Она, судя по всему, намекала, что даже Эгеарн Ривалин спокойно отнесся к выступлению перед Советом маленькой Эла.

Раз уж сам великий провидец соблаговолил раскрыть свою душу той отвратительной девчонке, то и Уиснеху, разумеется, следовало смириться с присутствием Мэвех и Келиддона. И подлинную политическую сложность составляло то, что, несмотря на их юный возраст и весьма незначительные заслуги, не эти двое, но Уиснех оказался в одиночестве в этом Совете. Великий провидец, судя по всему, питал излишние надежды на молодежь, и Уиснех неожиданно почувствовал себя незваным гостем на частной вечеринке. В голове его продолжала раскручиваться цепочка неприятных мыслей, порождая еще один непристойный вопрос: быть может, между Мэвех и Эгеарном было куда больше общего, чем могло показаться, и не объясняла ли такая связь то, где находился великий провидец в кульминационные дни Противостояния Пророчеств, когда Уиснех вместо него возглавлял армии Ривалин. Неужели Эгеарн и в самом деле спутался с Мэвех и Арлекинами?

Сложности, могущие открыться, продолжай он задавать себе многочисленные вопросы, вели к еретическим заключениям, к которым Уиснех вовсе не желал приходить. Поэтому он просто успокоил себя тем, что проклял в душе чрезмерную утонченность путаницы эльдарской политики и полный загадок, хитрый ум юфранской провидицы. При всей своей примитивности, неуклюжести и глупости, мон'ки хотя бы обладали тем превосходством, что были неспособны вести насыщенные потаенными смыслами беседы и плести настолько сложные интриги против собственных сородичей. Уже не в первый раз за свою долгую и полную событий жизнь Уиснеху захотелось поменять ее на быстротечное, простое и прямолинейное существование обычного мон'ки.

— Вы не первые, кто пал жертвой бесчинств фальшивого бога, — произнес оратор и наклонился над разрушенной его кулаками купелью внутри базилики Экстаза Тирайн, словно собирался поделиться каким-то секретом. Ощутив изменение в его голосе, прихожане зашикали друг на друга и погрузились в молчание. — Вы не одиноки, хотя и можете испытывать сейчас чувство разобщенности.

По главному нефу, точно первое дуновение ветра перед приближающейся бурей, прокатился тихий гул соглашающихся голосов.

— И я, как вы, некогда гнул спину, веря в лживые обещания этого самодовольного Императора Человечества. Было время, когда я, тогда еще воин Великого Крестового Похода, одержимый праведным гневом, разносил его «свет» по Галактике. Я падал пред ним на колени, открываясь всей своей душой его речам, склонял голову в ожидании прикосновения его золотой длани. Но, как и вы, ждал напрасно. Его лживые пальцы так никогда и не удостоили этой чести ни меня, ни моих собратьев, ни даже самых преданных его слуг. Вместо того чтобы воздать нам должное и даровать спасение, он насмеялся над нами и оскорбил, назвав все наши труды бесполезными и пустыми.

— И, — продолжал он, — даже тогда мы, подобно вам, не утратили своей веры. Мы погрузились в отчаяние, пытаясь осмыслить, что же могло заставить наше божество поступить так с нами. «Ой-ой! Это, наверное, все мы виноваты! Мы, видно, плохо молились! Ведь не мог же Император вот так просто взять и отвернуться от нас без всякой причины!» Мы неделями напролет молились, не зная усталости.

По базилике прокатился рокот приглушенных голосов: граждане Тирайн в повествовании проповедника узнавали собственные невзгоды и реакцию. Кое-кто даже закричал, соглашаясь, и их голоса прокатились волнами над шумящей подобно морю толпой.

— Но, — произнес проповедник, прежде чем выдержать драматическую паузу, чтобы власть тишины успела сковать его паству и чтобы каждое лицо напряглось в ожидании продолжения. — Но не на нас лежала печать вины, — прошептал он, наблюдая за тем, как напрягает слух паства, силящаяся разобрать его слова. — Мы не были виноваты! — взревел он, и голос его зазвенел эхом под сводами собора. — Оступился сам Император. Он никогда не слышал нас. Не заботился. Даже пальцем не пошевелил, чтобы помочь нам хотя бы в самом малом. Бросил нас на произвол судьбы!

— Но вы не одиноки!

Паства содрогнулась в экстазе.

— И вот мы стоим здесь, объединенные осознанием истины! Мы возносим свои молитвы к тем, кто слышит нас… к тем, кто достоин нашей крови и трудов.

Собравшиеся люди начали один за другим скандировать имя великого проповедника, одновременно ритмично стуча по полу каблуками; базилика затряслась от их рвения.

— Мы вознесем свои мольбы к тем, кто слушает, кто устремит к нам свои взоры и возвысит нас через страдания, — продолжил проповедник, обратив к неистовствующей толпе финал своей речи, и улыбнулся, услышав, как люди подхватывают его слова, — дабы мы окрасили Галактику в красный цвет и утолили голод богов!

Оставив разрушающееся и умирающее великолепие Круга Совета позади своей развевающейся вуали, Мэвех скользнула в узкие коридоры дворца великого провидца, и длинный подол ее одеяний прочертил в пыли долгий извилистый след. Несколько раз свернув из одного разрушенного прохода в другой, она нырнула в служебные туннели, спускаясь все глубже и глубже под древний комплекс.

Несколькими минутами позже она помедлила, остановившись посреди заваленного мусором помещения. Внимательно оглядевшись по сторонам и убедившись, что за ней никто не наблюдает, она коснулась затянутыми в мягкую бархатную перчатку пальцами губ изящной статуи, вырезанной из кости духа. Вокруг изваяния замерцал слабый зеленоватый ореол, затем что-то едва слышно щелкнуло, и скульптура отодвинулась в сторону, открыв потайной проход. Еще раз бросив взгляд в основной коридор, Мэвех быстро шагнула в темноту, и статуя плавно вернулась на прежнее место.

Узкий сумрачный коридор, по которому теперь шла провидица, принадлежал словно иному миру, или, во всяком случае, хранил память о совсем других, куда более радостных для Кэлора временах. Выполненные из мерцающей кости духа стены сияли мириадами огоньков и казались окнами, выходящими на бесконечно далекие звезды. Здесь царил идеальный порядок, эти помещения не были осквернены и разрушены безумием войны.

Оказавшись среди всего этого сияния, Мэвех на минутку остановилась и вздохнула. Ей показалось, будто она чувствует, как с нее осыпается вся грязь и мерзость, правившие бал снаружи. По ее телу разлилась приятная дрожь расслабления, и молодая провидица зашагала по прекрасному коридору.

Пройдя его еще только до середины, она уже начала слышать громкие голоса и веселую шумиху пирушки. Эхо разносило эти звуки по узкому проходу, а впереди свет в дверном проеме то и дело перекрывала чья-нибудь тень, выдававшая движения эльдар, устраивавших свои тайные сборища в расположенной за ним пещере.

Когда Мэвех вошла в просторное помещение, ее сразу захлестнули эмоции. Вдоль всего зала тянулся длинный, покрытый изящной резьбой стол кости духа, весь уставленный дорогими, роскошными яствами, пестрыми статуэтками и графинами с вхином. Там был даже бочонок с эдресианским элем. За столом, развалившись в резных, напоминающих троны креслах, сидели более десятка эльдар, облаченных в яркие, пышные одеяния. Пирующие неторопливо наслаждались едой, весело смеясь и с головой уйдя в беседы и диспуты. Казалось, будто ожила фреска, изображавшая те славные времена, когда династия Ривалин пребывала на пике своего могущества. Несмотря на скромное число приглашенных, эти посиделки служили для Мэвех символом той жизни, которую вели эльдары до Падения.

Как только провидица перешагнула порог купающегося в тепле, свете и всепоглощающей атмосфере декаданса зала, собравшиеся повернулись к ней и вскинули бокалы в знак приветствия. Мэвех весело кивнула в ответ и перевела взгляд на массивные двойные двери, которые прямо в эту минуту начали открываться, позволяя вкатиться сцене с представлением.

На окрашенной в нефритовый цвет тележке к сложному древнему приспособлению было приковано обезьяноподобное животное. С него содрали большую часть одежды, обнажив бледную плоть перед любопытными, восторженными взглядами эльдар. Мэвех вспомнила, что уже видела и прежде этого мон'ки — она лично отловила его, когда тот пытался бежать из Вихря на примитивном космическом судне. Он передавал что-то вроде сигнала о помощи, который как раз и привлек ее внимание. К слову сказать, было весьма увлекательно разбираться в содержании этого сигнала — во всяком случае, это помогло хотя бы ненадолго отвлечься от скучных и противных обязанностей, навалившихся на нее в Кэлоре.

— А, — произнесла провидица, позволяя слететь со своих губ легкому вздоху, словно испытывала физическое наслаждение от происходящего, — чужак, именующий себя… как же там было? Ах, да: Слефий Пий Третий. Сколь восхитительно, что это создание все еще живо и способно нас позабавить.

— Есть куда более важные дела, нежели это существо, Мэвех Потаенной Радости. — Голос, казалось, исходил из ниоткуда, и все же волна холода, прокатившаяся по залу, заставила провидицу обернуться к прячущей под капюшоном лицо фигуре, сидящей во главе огромного стола.

— Следует заметить, не столь уж и потаенной.

В зале раздался хохот и насмешливые реплики, ведь каждый из присутствующих прекрасно знал, к каким «радостям» склонна Мэвех. Тем временем мрачная, кутающаяся в плащ фигура протянула свой узловатый посох и подцепила им кружку, полную эдресианского эля, словно была слишком слаба или пьяна, чтобы подняться из кресла.

Мэвех заинтересованно склонила голову и покосилась на этого согбенного старика. Его плащ и накидка были чернее самой черноты — окраска и качество ткани свидетельствовали о его влиятельности. Посох же и повадки вовсе выдавали его моментально.

— Эгеарн, — прошептала Мэвех, и ее тихая речь поплыла через зал. — Очень рада, что вы вновь почтили нас своим присутствием. Должна признаться, мне уже начинало казаться, будто вы предпочли наше общество этому противному упрямцу Уиснеху Анионскому. Мой милый великий провидец, он ведь такой серьезный, и я уверена, он не одобрит существования нашего маленького домика удовольствий.

Великий провидец взглянул на нее поверх своей кружки и скривил в улыбке опоясанные кольцом пивной пены губы.

— Ты всегда была моей любимицей, Мэвех, но не стоит недооценивать Аниона. Он предан мне, и порой бывает весьма полезен; если бы не таланты и упорство нашего друга Уиснеха, разве могли бы мы поддерживать сей… сей уровень цивилизованности в море безудержного одичания, постигшего наши времена. Кто как не он сражался во главе моих армий! Без него ничего бы этого, — Эгеарн в театральном жесте взмахнул посохом и случайно опрокинул кружку, от чего искрящийся напиток залил и без того запачканный объедками стол, — ничего бы этого у нас не было.

Мэвех кивнула и опустилась в кресло, стоявшее на противоположной стороне стола, глядя прямо в глаза великому провидцу. Сидевший рядом эльдар поспешил наполнить ей бокал и передвинуть блюда так, чтобы рядом оказались излюбленные ее кушанья. Скользнув взглядом по лицу услужливого соседа, Мэвех с удовлетворением отметила, что тот является никем иным, как Брикрю Слоэнским. «Как же это все-таки замечательно, — подумала она, — когда один из членов Круга Совета лично наливает тебе вхин». Такое было возможно лишь здесь, в ее потаенном мире наслаждений. И такова была власть тех идей, на которых она построила свой ковен, что даже столь знатные эльдары готовы были поступиться своим статусом, только бы получить приглашение. Предложенный ею образ жизни задевал какую-то очень важную струну в душе любого ее сородича, хотел тот признавать это или нет.

Еще пару лет назад этот зал казался не более чем пустыми, навязчивыми мечтаниями и самой Мэвех, и еще нескольким помогавшим ей провидицам дома Юфран. Теперь же ей подчинялась целая тайная организация, состоящая исключительно из избранных и спрятанная, подобно сияющей жемчужине, в глубинах океана уродства и примитивной агрессии.

— Вы как всегда правы, — улыбнулась провидица. Если говорить начистоту, то ее мало интересовала вся эта политика Круга Совета. Она вообще появлялась на его скучных, лишенных всякого веселья заседаниях только потому, что это давало ей статус, позволявший открывать многие и многие двери в Кэлоре… в том числе и те потаенные, что вели в этот зал. Со дня, когда началось Противостояние Пророчеств, дела в остальном искусственном мире шли все хуже, а чересчур старательный Уиснех обретал все большую власть в ослабевающем Совете. Но, в конечном счете, Мэвех не заботило, чем именно занят Уиснех, пока тот не мешал ей наслаждаться всеми благами и возможностями роскошной эльдарской жизни. И все же, время от времени она не могла удержаться от того, чтобы не поддеть и не подразнить главу дома Анион — ведь он всегда так восхитительно смешно злился.

— Во всяком случае, старый вояка пока не удосужился по достоинству оценить… особые качества нашей маленькой Эла, — произнесла Мэвех, гоняя по хрустальной тарелке кусочек изысканного деликатеса. — По всей видимости, он полагает эту мелкую гадину слишком юной и прелестной.

— Мэвех, он умудренный опытом старый дурак. К тому же никто из нас не способен заглянуть в будущее, которое видит девчонка. Оно сокрыто даже от меня.

— Так, может быть, Эгеарн, пришло время привести ее сюда? — Эта затея настолько возбуждала, что на лице Мэвех возникло выражение, близкое к плотскому экстазу. Она чувствовала себя так, словно осмелилась озвучить нечто запретное. — Быть может, она окажется… восприимчивой?

— Ты зря полагаешь, что я сам об этом не задумывался. Вот только явленные ей видения указывают, что ее заботят вещи, никак не связанные с нашим развеселым сборищем. Ее… не интересуют истины, касающиеся этой стороны эльдарской души. Закрывая глаза, она видит одну только кровь; не важно, медитирует ли она, или ложится спать, но перед ее внутренним взором всегда струятся потоки крови.

— Так и мы здесь крови не чураемся, — заигрывающим тоном произнесла Мэвех, сверкнув глазами в сторону скованного мон'ки, испытывавшего сейчас в руках сладострастных эльдар все радости наслаждения и боли.

— И все же, Мэвех, она может оказаться нашим врагом. Не стоит рассчитывать, что невинность и юность сделают ее твоей безвольной пешкой… как бы ни была притягательна эта мысль.

Юфранская провидица ничего не ответила; на минуту она отвлеклась на чарующее представление со Слефием Пием III. Она даже представила себе на месте извивающегося мон'ки маленькую гадину из рода Ашбель.

— Она покинула Кэлор. Тебе известно об этом? Она более не включена в бесконечный контур: наш мир ощутил ее исчезновение. Пауки Варпа помогли ей перенестись на Тирайн, ближайшую из планет, захваченных Вихрем. Мэвех, девочка пытается найти способ помешать Кэлору войти в него. Она верит, что нас туда затягивает благодаря чарам некого колдуна-мон'ки, заключившего сделку с Великим Врагом. — Последние слова Эгеарн подчеркнул совершенно по-театральному. — Ей кажется, что это единственное разумное объяснение нашей траектории.

— Стало быть, великий провидец, мы будем не столь уж и не правы, положившись на ее юность и невинность. — Мэвех широко улыбнулась, использовав против собеседника его же слова. — К тому же мне кажется, что ее добрый карадок вполне заслужил полного доверия своей маленькой морны. — Провидица поочередно изобразила голоса Эла и Эгеарна.

— Ну, а что касается ее деятельности на Тирайн, можете спать спокойно, ведь я уже позаботилась, чтобы кое-кто составил ей компанию. — Произнося эти слова, Мэвех бросила взгляд на окровавленное, изувеченное тело навсегда замершего Слефия. — Благодаря нашему скоропостижно скончавшемуся другу сами Адептус Астартес изволили поддержать ее. Эти мон'ки такие простые, примитивные создания — ничего не знают о дисциплинированности: положи перед ними приманку, и они тут же побегут к ней.

— И в приманках ты разбираешься как никто другой.

В небо внезапно ударил огненный вихрь варпа, нависая над развалинами некогда прекрасной каменной площади. Он кружил, пылая сверхъестественным, лиловым светом, втягивая в себя тяжелые тучи и разрушая ярко разукрашенные, измазанные кровью дома. И словно радуясь ему, лежавшая на улицах пыль взвилась крошечными ураганчиками, заплясавшими по всей площади, потрескивая и искрясь энергиями имматериума.

В завихрения портала одна за другой били неровные росчерки молний, превращая его дымное кольцо в сверкающий провал. Прошло лишь несколько секунд, и его поверхность взорвалась, пропуская группу стройных существ, чья броня, выкрашенная в гранатовые и золотые цвета, блестела даже в тусклом свете, озарявшем Тирайн. Воины легко приземлились на окровавленные камни, поддерживая закутанную в плащ фигурку ростом с подростка.

Едва успев коснуться ногами земли, Пауки Варпа поспешили выстроиться в круг, защищая от неведомых опасностей маленькую, облаченную в рубинового цвета плащ Эла. Они изначально готовились к тому, что встретят их вовсе не дружелюбно; отряд чистых эльдарских душ, высадившихся на планете, пребывающей в плену искушений Слаанеш, не мог не привлечь внимания.

Пока Пауки Варпа оглядывали окрестности в прицелы своих Ткачей Смерти и пытались найти какие-либо признаки присутствия демонов, пыльные вихри, плясавшие на площади, начинали уплотняться и превращаться в стройных, гуманоидных созданий. Не прошло и нескольких секунд, как на некогда безопасной и пустынной площади во множестве возникли изящные бледнокожие демонетки Слаанеш. Казалось, Великий Враг издалека учуяла запах детей Иши.

Одновременно с прилегающих улиц на площадь начали выбегать изувеченные, окровавленные мон'ки. Они потрясали строительными инструментами, ножами, кнутами и примитивным метательным оружием. Их тела вместо одежды покрывала яркая раскраска; эти животные что-то кричали и распевали, создавая чудовищную какофонию, оскорблявшую утонченный слух эльдар.

Демонетки устремились вперед, прорываясь сквозь непривычно плотное пространство материального мира и непринужденно раздвигая собирающуюся толпу. Порождения варпа скользили и выгибались, исполняя свою смертоносную пляску, и Пауки Варпа тоже пришли в движение. Эла предвидела, что на Тирайн им доведется столкнуться с демонами, и ее спутники вовсе не были не готовы к этой встрече.

Не произнеся ни единого слова, Адсулата выпала из реальности, а затем неожиданно возникла прямо за спинами ничего не подозревающих мон'ки. Стволы ее Ткача Смерти защелкали и завертелись, оставив просеку в рядах этих животных раньше, чем кто-либо успел обернуться. Но оказавшаяся неподалеку демонетка была быстрее: увернувшись и прокрутив серию немыслимых пируэтов, она вдруг мягко оттолкнулась от земли, прыгнула и приземлилась буквально в нескольких метрах от арахнир.

Адсулата не мешкала и не останавливалась ни на мгновение, переведя вращающийся ствол с толпы на грациозную, изящную фигурку демонетки. Но служительница Слаанеш двигалась со стремительностью артиллерийского снаряда, уклоняясь, вертясь и отпрыгивая от летящих в ее сторону зарядов, пока расстояние не сократилось до нуля. Демонетка вырвала Ткач Смерти из рук арахнир и взмахнула хищно изгибающимся мечом.

Адсулата позволила Ткачу Смерти упасть и отразила удар противника одним из клинков, тянувшихся вдоль ее предплечий.

Тем временем остальные Пауки Варпа последовали примеру своего командира, совершив прыжки в стратегически важные точки площади, окружая толпу, заходя ей в спину и не позволяя демонеткам начать скоординированное нападение на юную провидицу.

Три воина аспекта остались стоять возле Эла, рубя мечами тех мон'ки, кто приближался к ним под напором толпы, и поддерживая огнем собратьев, сражавшихся сейчас с демонетками.

Эла стояла в этом кольце спокойствия посреди бойни, чувствуя, как над площадью, подобно вихрю, закручивается облако болезненной ненависти и жажды крови. На мгновение девочке вспомнился разрушенный, охваченный пожарами некогда прекрасный Кэлор, — что-то в атмосфере Тирайн вызывало в ее душе столь же болезненное чувство. Бросив взгляд в сторону гор, возвышающихся над бушующим вокруг нее сражением, она увидела очертания величественной, уходящей к самим облакам базилики. Стены здания, прямо как в видении, насквозь пропитались кровью, и Эла знала — колдун там и он ждет ее.

Судьба никому не даст отсрочки.

Прошептав несколько слов силы, юная провидица выпростала руки из-под плаща, и вокруг ее ладоней заплясала корона энергетической ауры, а между пальцами забили дуги электрических разрядов — она призывала на площадь Грозу Элдрич.

Темные Ангелы ненадолго остановились на краю одной из длинных аллей, выходивших на просторный пустырь перед воротами огромной базилики, воздвигнутой на вершине горы. Отряд предпочел немного задержаться и оценить обстановку, прежде чем выходить на открытое пространство: чтобы соблюдать осторожность, вполне хватало и атмосферы, царившей в городе. Величественные и огромные десантники стояли, окруженные толпой тирайнцев, следовавших за ними повсюду, восторженно кричавших и певших во славу второго явления Голоса Истинного Бога.

— Не нравится мне все это, — произнес Лексий, разглядывая внушительное строение, стоявшее перед ними.

Невзирая на закрытые ворота и раскинувшийся перед ними огромный пустырь, Темные Ангелы прекрасно слышали еретические молитвы и гулкую какофонию голосов, звеневшие под сводами храма.

— …возвысит нас через страдания, дабы мы окрасили Галактику в красный и утолили голод богов! — разносились над пустырем приглушенные слова.

Путешествие по улицам раскинувшегося внизу города было долгим и познавательным. Дома его в отсутствии ухода постепенно разрушались и носили следы недавних беспорядков; все постройки без исключения были переделаны из простых, скромных жилищ паломников и набожных граждан в вульгарно разукрашенные и безвкусно обставленные обиталища гедонистов и извращенцев. Изображения Императора были либо обезображены, либо сорваны со стен и оставлены валяться в грязи. Их заменили изваянные на скорую руку скульптуры, посвященные каким-то немыслимым тварям. Повсюду звучал один и тот же, уже знакомый десантникам богомерзкий шум, доносившийся из уличных громкоговорителей и разбитых окон цветастых домов. А порой ему вторили и люди, пьяно блуждавшие по улицам. Это была подлинная пытка для барабанных перепонок.

— Не могу поверить, что он и в самом деле здесь, — проворчал Калидиан, бросив еще один взгляд на пройденную ими аллею. Его бионический глаз не переставая пылал красным огнем, словно магистр постоянно что-то искал. Голос его звучал все тише и тише, пока, наконец, не стал едва слышен: — Должен же существовать предел падения даже для падшего ангела?

Лексий ничего ему не ответил, хотя и задумался над этим вопросом. За последние два десятилетия он проследил не менее дюжины возможных наводок и мотался по всей Галактике в надежде уловить хоть какие-нибудь слухи, или же самый слабый намек. Поэтому он привык крайне скептически оценивать свои шансы на завершение этого задания. Но, невзирая на сомнения, был вынужден признать, что столь многообещающей зацепки, как сигнал, поступивший с Тирайн, им не попадалось уже долгие годы. То сообщение чуть ли не умоляло их прибыть и исследовать планету.

На секунду ему пришло в голову, что превосходно составленный и закодированный сигнал мог быть послан кем-то, кто пытается заманить их в западню, но затем капеллан привел свои мысли в порядок: кому было знать о позоре Темных Ангелов? Кто мог устроить такую ловушку? От единственного разумного ответа вдоль аугментированного и усиленного позвоночника Лексия прокатилась волна дрожи: это мог быть только Сайфер собственной персоной. Так, значит, он все-таки был где-то рядом? Нет, куда более вероятно, что сигнал был послан, чтобы пока Темные Ангелы копошатся на Тирайн, предатель успел скрыться где-нибудь в поясе Офорин.

— Так близко! — наконец прорычал Лексий. — Магистр Эксрий, необходимо зачистить это место. Само его существование оскорбляет и оскверняет свет Императора.

И тут его мысли свернули в новом, неожиданном направлении: если кто-то сумел прознать о тайном позоре Темных Ангелов, то он вполне мог водить их за нос, подкидывая такие вот подсказки капелланам-дознавателям и заставляя их бегать, что твоих марионеток, из одного края Галактики в другой. Лексий принялся перебирать в уме возможных манипуляторов, и в душе его начал разгораться гнев.

— Эльдары! — раздался крик за его спиной, и группа тактических десантников не замедлила развернуться в направлении замеченного врага. Облаченные в тяжелые, раскрашенные в красные и золотые цвета доспехи воины-ксеносы внезапно материализовались прямо на пустыре возле ворот базилики. Присмотревшись, Лексий заметил, что чужаки привели с собой кого-то ростом с ребенка, и держали того в самой середине своих рядов, словно охраняли. Судя по всему, они не увидели Темных Ангелов сразу, или же просто предпочли не обратить на них внимание. Чужаки побежали к воротам и начали устанавливать заряды взрывчатки.

— Проклятье Льва на их головы! — прошептал Лексий и взмахнул своим крозиус арканумом, готовясь к бою. Оставалось надеяться, что появление ксеносов на Тирайн является ничем иным, как совпадением, ибо любая иная гипотеза была слишком пугающей. Но, какой бы ни была причина, омерзительные картины, представшие его взору на Тирайн, и без того до предела истощили терпение капеллана, и встреча с подлыми ксеносами сделала планету еще более отвратительной. Ее следовало очистить огнем. Всю, целиком!

— Молитесь! — взревел Калидиан, определенно разделявший сейчас мысли своего капеллана, и выхватил болт-пистолет, одновременно приводя в движение зубья цепного меча. — Ибо сегодня вы умрете!

Темные Ангелы устремились в атаку.

За спинами Пауков Варпа загрохотали болтеры, и тяжелые заряды ударили в ворота, взрываясь шрапнелью. Воины аспекта поспешили развернуться. Гул выстрелов эхом отразился от массивных дверей и стен базилики — о внезапном нападении можно было теперь и не думать.

Повинуясь инстинктам, Адсулата закрыла собой Эла, защищая ее от нежданной угрозы, приближавшейся с другой стороны пустыря. Отряд закованных в энергетические доспехи и облаченных в плащи космических десантников бежал на них, сжимая в руках полыхающие огнем болтеры. Бросив взгляд по сторонам, арахнир увидела, что ее собственные воины уже совершили прыжок, оставив в покое термические мины, установкой которых только что занимались, и изготовились к бою.

Изучив окрестности, Адсулата не смогла найти ничего, что могло бы сгодиться в качестве хоть какого-то укрытия: стоя в своих красных с золотом доспехах здесь, перед воротами, они являли собой великолепную мишень для воинов-мон'ки. Первым спонтанным желанием стало просто приказать Паукам Варпа совершить прыжок подальше от этого места — несколько быстрых переходов, и они оказались бы за спинами космических десантников, получив возможность атаковать тех с более удачной позиции. Но ведь малышка Эла не умела «прыгать», и Адсулата не могла оставить ее одну.

Не было другого решения, кроме как принять бой.

Словно придя к точно такому же заключению, остальные Пауки Варпа разом открыли огонь из своих Ткачей Смерти, и над пустырем запели крошечные разрывные заряды. Воины аспекта выстроились перед Эла'Ашбель, защищая девочку от опасностей боя.

Космические десантники слепо бежали на них, не обращая ни малейшего внимания на плотную завесу эльдарского огня. Заряды, выпущенные Ткачами Смерти, казалось, бессильно рикошетили от темно-зеленой брони. Астартес выли боевые кличи на грубом, противном языке своей расы, а из-за их спин уже напирала толпа разодетых в пестрые, окровавленные одеяния тирайнцев, восторженно верещавших при виде разворачивающегося перед ними кровопролития.

Крик боли заставил Адсулату повернуть голову. На дальнем конце строя один из Пауков Варпа рухнул на колени, зажимая горло. Из перебитой артерии толчками хлестала кровь, растекаясь лужей, в которую вскоре рухнул и сам воин.

Лишь только когда убитый упал, Адсулата заметила, что рана его нанесена не болтером, но мечом. Быстро окинув взглядом окрестности, она поняла, что ее отряду есть чего бояться и кроме приближающихся космических десантников. По обе стороны от ворот кружили буранчики пыли — на поле боя материализовались демонетки. Три стройные, ошеломляюще грациозные фигуры уже вступили в сражение с эльдарами. И одна как раз сейчас замерла на краю их боевого порядка, чтобы слизнуть кровь убитого воина со своего отравленного клинка. Четыре из круживших вихрей свидетельствовали, что дальше будет еще хуже.

Раздались крики еще двух Пауков Варпа — разрывные болты ударили в их стройные тела и отбросили к воротам базилики, превратив в бесформенные, изуродованные груды плоти.

Адсулата рискнула оглянуться и обнаружила, что Эла стоит совершенно спокойно, не двигаясь. В ее сапфировых глазах отражались всполохи отдаленных взрывов, а лицо не выражало ни малейших эмоций, хотя вокруг и гибли один за другим ее верные стражи. Арахнир просто поверить не могла, что девочка обладает таким хладнокровием.

В это мгновение огромные ворота базилики с грохотом распахнулись, и из внутреннего двора раздался рев болтеров, поддержанный истошными воплями десятков тысяч разъяренных голосов. Звуковая волна подобно цунами обрушилась на Пауков Варпа, сбивая их с толку. Теснящаяся толпа за спинами облаченных в зеленые доспехи космических десантников разразилась восторженными криками, словно услышала голоса самих богов. Тысячи людей хлынули на пустырь; их пронзительные вопли и грохот оружия сливались в единое целое с тем чудовищным, гротескным шумом, что доносился со стороны базилики.

Сбитая с ног волной звука и потоком воздуха, Адсулата едва успела обернуться, чтобы увидеть, как из тени храма, паля из болтеров, возникают один за другим космические десантники в черно-красных доспехах. Даже не зная, кто они такие, арахнир сразу же поняла, что они представляют совсем иные силы, нежели те зеленые воины, что приближались с другой стороны пустыря.

Створы ворот с лязгом ударили в массивные каменные стены, разбивая установленные эльдарами термические мины и провоцируя мощный взрыв. Ворота взмыли к небу в столбе ослепительного огня.

Перекатившись и вскочив на ноги, Адсулата увидела, что для эльдар этот бой закончен. На белых камнях лежали изувеченные мертвые тела ее воинов, охваченные огнем, выпущенным на волю их же термическими минами. Воины мон'ки приближались сразу с двух сторон, зажимая последних выживших в ловушку перекрестного болтерного огня. Можно было бы попытаться вырваться, но с флангов уже подбирались зловещие, смертоносные силуэты демонеток Слаанеш, окруженные десятками тысяч обезьяноподобных, жаждущих крови культистов.

И среди всего этого безумия стояла маленькая Эла. Такая крошечная и беззащитная среди ярости и жестокости разразившейся бойни. Тела сородичей лежали у ее ног, окрашивая своей кровью подол ее длинного плаща. И все же, казалось, ее нисколько не трогало безумие этой битвы. Заряды болтеров, камни, клинки мечей — все это не причиняло ей вреда, словно не видело достойной добычи в хрупкой девчачьей фигурке. Она стояла, не шевелясь, и ее сверкающие синевой глаза сияли подобно двум далеким звездам.

Адсулата склонила голову в последнем, печальном прощании, слагая с себя свои полномочия: сразу с двух сторон в ее тело вонзились болты. Почти одновременные попадания уравновесили друг друга, и арахнир сумела сохранить равновесие. Но уже в следующую секунду мимо скользнула демонетка, перерубая в коленях ноги командира Пауков Варпа и заставляя ее рухнуть на землю. Завывая от наслаждения, демонетка взвилась в воздух и приземлилась на тело еще одного погибшего эльдара, вонзая в труп когти в поисках камня души.

Уже лежа среди тел своих Пауков Варпа, чувствуя, как из нее на некогда белые камни забытого богами мира изливаются последние капли ее долгой жизни, Адсулата обратила прощальный взгляд к Эла: «Я подвела тебя, моя великая провидица».

«Нет, — прозвучал в ее голове мягкий голос. Эла спокойно шла сквозь безумие бушевавшей вокруг нее битвы. — Ты защитила меня по пути сюда. Ты исполнила свой долг, и душа твоя возвратится в бесконечный контур Кэлора, дабы воссоединиться с предками. Моя же судьба лежит за стенами этой базилики — ты не могла провести меня дальше».

С этими безмолвными словами Эла наклонилась над арахнир и извлекла путевой камень из крепления на нагруднике брони Адсулаты. Потом она отвернулась и неторопливо направилась к зияющему зеву входа в базилику. Тысячи вонючих мон'ки пробегали мимо девочки, стремясь присоединиться к сражению. Но при всем этом они не обращали ни малейшего внимания на юную провидицу. Идя по главному коридору базилики к апсиде, где стоял проповедник, она походила на маленькую рыбку, поднимающуюся вверх по бурному потоку.

Внезапно Эла поняла, что столкновение на пустыре вовсе не было случайным, но стало плодом махинаций могучего разума. Трудно было поверить, что все эти многочисленные воины, демоны и культисты сошлись в одном месте и в одно время по одному лишь стечению обстоятельств. Кто-то все это спланировал, чтобы помешать ей в ее миссии.

Но юная провидица отбросила все сторонние мысли, как только поняла, что толпа расступается перед ней, позволяя впервые в реальности увидеть возвышающегося над своей паствой Кор Фаэрона. Он был именно таким, каким приходил к ней в видениях. Великан стоял за разрушенной купелью. Могучий, облаченный в энергетическую броню богоподобный воин посмотрел сверху вниз на малолетнюю провидицу и засмеялся.

Провидица-дитя, эхвелин Кэлора, приняла ладонь своей судьбы и пошла с ней рука об руку так же, как некогда со своим падшим карадоком, позволяя провести себя через трясины времени настоящего. Неторопливо шла она мимо смятения, объявшего мерзкую паству, собравшуюся в базилике, рассекая толпу подобно остро заточенному мечу. И вот, состарившаяся прежде своих лет, наделенная даром предвидения, в котором слились силы всех ее прародителей, юная дева встала перед чудовищным Темным Апостолом.

И окинув взором ее слабую и хрупкую фигурку, гигантский воитель Хаоса разразился насмешками и оскорблениями; голова его затряслась от могучего хохота, взмывшего к Кровавому Куполу. Демонические повелители предупреждали его о силе Сынов Азуриана, нашептывая обещания великого и кровопролитного сражения, от чего в фантазиях бурлящему яростью Темному Апостолу являлись армии воинов аспекта и даже сам аватар Кхаина.

И вот теперь вместо утопающих в крови легионов перед ним стояла Эла.

Событиям, свершившимся в тот день перед оскверненным алтарем Императора Человечества, не было свидетеля, и все же именно тогда мириады возможных будущих Кэлора слились в единое целое, оставив для него только один путь. Этот решающий момент ничего общего не имел с подлыми планами извращенных предательских эльдар, да сгинут их души в кузне Баула, где горит пламя не менее жаркое, чем то, в котором сгорали тела погибших у ворот отважных Пауков Варпа.

И свершилось все в единое мгновение.

И вот когда, усмирив свой смех, демонический воин вновь обратил взор пылающих глаз на укутанную плащом эхвелин, все еще веселясь над тем, что она осмелилась препятствовать его замыслам, былого и будущего великая провидица наших судеб воздела руки и откинула капюшон с головы.

И тогда все свершилось.

Эла Ашбельская подняла взгляд, и ее мерцающие влажным блеском сапфировые глаза вспыхнули огнем глаз самой Иши и встретились взглядом с омерзительным Апостолом.

Соединение свершилось.

В мгновение это захлопнулись тяжелые врата базилики, и легли на них могучие замки, которые никому не дано отпереть. Дитя и чудовище остались одни внутри огромного зала. Они стояли, не шевелясь, подобные героям, застывшим на величественных фресках золотого века легенд, сжимая друг друга в тисках своих душ.

Мгновение это выпало из времени и все еще бушующей за стенами базилики битвы. Оно длилось одновременно и малую долю секунды, и в то же время — целый век. Два могучих, исполненных мистических способностей разума немыслимым образом сплетали течение времени.

Никому не ведомо, что узрел темнейший из всех Апостолов в душе маленькой Эла. Нам дано знать лишь одно: увиденное потрясло самые основы его веры, наполнив разум Хранителя сомнениями и неуверенностью, обратившими волю его против него же самого и вознесшими извращенного мон'ки на прежде неведомые ему высоты ярости и гнева.

Не имеет значения, что именно видел тогда Кор Фаэрон в сапфировых глазах эхвелин, но смех его сменился яростью, заставившей Апостола в тот же день покинуть Тирайн.

Но победа далась нелегкой ценой.

Когда юная провидица наконец отвела свой взгляд, то не увидела более ничего, кроме тьмы. Она не различала даже окрашенные алым солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь Кровавый Купол.

Коснувшись пальцами своего лица, Эла поняла, что щеки ее стали липкими от влаги. Из поврежденных глаз подобно слезам струилась кровь.

Извращенный разум Кор Фаэрона нанес удар и ее душе, и ее глазам, явив им образы столь кошмарные, что все естество юной провидицы восстало против них. Ее сознание закрылось от всех внешних ощущений, защищая душу от безумия, предложенного в дар Апостолом.

Она узрела новое будущее. Видела возрожденный и процветающий Кэлор. Видела его в огне пожаров, охвативших леса и аллеи, в то время как демонетки и воины-мон'ки штурмовали искусственный мир. Видела и Апостола, во многом похожего на Кор Фаэрона, стоявшего в Круге Совета среди изувеченных тел придворных. Видела, как Апостол запрокидывает голову и хохочет, радуясь гибели древнего Кэлора. Воин протягивал к Эле свою ладонь, демонстрируя камни душ ее народа. Когда провидица всмотрелась в его лицо, в ее сознании прозвучало имя: Эреб. Но затем его лик преобразился, сменившись образом самой Слаанеш. Нарочито медленным, насмешливым жестом Великий Враг поднесла ладонь к лицу, высыпала всю горсть путевых камней в свою пасть, чтобы сжевать их, капая слюной на пол.

Борясь с явленными ей кошмарами, Эла Ашбельская, эхвелин Кэлора, побрела домой через оставленные павшими Пауками Варпа порталы, спотыкаясь под тяжестью возложенной на нее ноши и невероятным, чудовищным гнетом будущего.

Кровавые слезы: хроники Эла'Ашбель, том второй. Под авторством Дэоч Эпона, искусственный мир Кэлор.

Под далеким сводом лесного сектора Стикслин затрещали разряды варп-молний, озаряя зеленые кроны и наполняя воздух запахом грозы, хотя дождь на землю так и не пролился. Вихрь хлестал по необъятному Кэлору, слишком приблизившемуся к границам могучего варп-шторма. Щупальца демонической энергии оплетали древний искусственный мир, и без того готовый сорваться в бездну саморазрушения.

Поза стоявшего среди кустов великого провидца Эгеарна Ривалина выражала некоторую неуверенность. Посох, на который он опирался, под его весом проваливался в рыхлую землю. Эгеарн не испытывал ни малейшей радости от того, что ему пришлось выбраться к Периметру Стикслин — нет, это путешествие уже не представляло никакой опасности, просто органическая грязь лесных территорий оскорбляла его благородные чувства. Даже развалины, пожары и пыль казались ему прекрасными в сравнении с этими местами.

К тому же Пауки Варпа экзарха Эйнгэла не проявляли ни малейшего сочувствия к привычкам и нуждам ривалинского двора. И еще именно они первыми из аспектов Кэлора отказались от политического нейтралитета, когда Противостояние Пророчеств только назревало. Верные воины теперь называли Эйнгэла не иначе как одаи-экзарх — великий экзарх.

Главное, чтобы мелкое отродье и в самом деле выбрало именно это место для своего возвращения: она не связывалась со двором, но один из ковенов прорицателей дома Юфран предупредил о ее скором прибытии, и великому провидцу пришлось в спешке отправиться в эти отвратительные земли и дожидаться девчонку, доверив свою безопасность самоотверженному Уиснеху Аниону.

К счастью, Эла'Ашбель задерживаться не стала.

Главный варп-портал Паучьего Храма, утопающий в опаленной, но от того не менее высокой траве, замерцал. Внутри округлого контура возникла переливающаяся энергетическая пелена, в которой, словно на поверхности ночного озера, отразился окружающий мир.

Эгеарн вглядывался в мерцающие образы, видя в них и себя самого, и свою почетную стражу, только отражение было искажено и изуродовано варпом. На секунду он задумался, а не таким ли он и в самом деле предстает другим, более невинным эльдарам Кэлора — тем, кто по-прежнему подчиняет свою жизнь чрезмерно суровому Пути? Он покатал эту мысль в своем сознании подобно тому, как мастер вращает в пальцах обладающий изъяном драгоценный камень, и его передернуло от оскорбленного чувства собственного, не требующего никаких оправданий, превосходства. С какой стати его вообще должно волновать, каким его видят остальные?

— Она идет, — произнесла Мэвех, наклоняясь к самому уху великого провидца, и голос ее был полон волнения и тревоги. Ее планы по избавлению от мелкого отродья и помощи Кэлору на пути к его судьбе провалились. Она гадала, какие же невероятные таланты должна была найти в себе Эла, чтобы пережить выпавшие ей испытания.

— Верно, — практически прошипел в ответ Эгеарн.

Завеса варп-энергии внезапно пошла рябью и вспучилась, словно какой-то ребенок пытался выдуть мыльный пузырь. Затем в самой ее середине возник разрыв — крохотная черная точка, постепенно увеличившаяся до широкого овала, окруженного трепещущей аурой света. Спустя несколько секунд во тьме возникла щуплая фигурка девочки.

Юная Эла'Ашбель, это гнусное дитя, вышла из варп-портала, ступив на священные, поросшие лесом земли Паучьего Храма, где она провела свои ранние годы. Девчонка была совершенно одна — весь сопровождавший ее эскорт воинов аспекта остался лежать на поверхности Тирайн. Эла шаталась от усталости и измождения. А кроме того, была вся перемазана кровью.

Шаркая, к ней подошел великий провидец и протянул ладонь измученному ребенку.

— Ты спасла нас от чудовищного врага, моя маленькая морна. Эльдары Кэлора перед тобой в неоплатном долгу, ведь им еще хотя бы какое-то время не придется беспокоиться за свои души.

Губы Мэвех скривились, настолько явственно выдавая ее антипатию и разочарование, что Эгеарну даже пришлось бросить на нее призывающий к соблюдению приличий взгляд. Но затем она увидела нечто совершенно восхитительное: кровь, заливавшая лицо Эла, текла из глаз. Казалось, будто девчонка плачет алыми слезами. Она ослепла. И более не могла видеть ни тронутого порчей уродливого лика Эгеарна, ни язвительного выражения на лице самой Мэвех. Теперь тварь была вынуждена куда более чем прежде полагаться на своего карадока. Может, в конце концов, план все-таки сработал.

— Моя маленькая морна, — продолжил старик, и сморщенные его губы изогнулись в похотливой усмешке, — идем со мной. Я знаю отличное место, где ты сможешь отдохнуть и забыть о боли. Идем… мы с Мэвех Юфранской будем ухаживать за тобой.

Спотыкаясь от усталости, боли и дезориентации, Эла'Ашбель протянула руку в своем мире кромешной тьмы и нащупала старые, иссохшие пальцы Эгеарна. Слишком изможденная, чтобы что-либо предпринимать или говорить, она только кивнула и позволила ему увести себя.

Карнакская кампания (не переведено)

Джо Паррино Копьё ночи

Не переведено.

Грэм Лион Небесный охотник

Не переведено.

Роб Сандерс Война призраков

Не переведено.

Брэнден Кэмпбелл Тантал

«Тантал» был почти вдвое больше обычного «Захватчика». Кормовая его половина состояла из открытой площадки в форме полумесяца и поднятой над нею рулевой платформы, которую окружали невысокие, но вычурные леера. От середины корпус раздваивался, образуя вытянутые носы, в каждом из которых находился увеличенный дезинтегратор. Над ними изгибалась единственная длинная мачта с тонким, плотно прилегающим к ней парусом. По обеим сторонам квартердека тянулись в пустоту огромные изогнутые клинки, а под фюзеляжем гудели в унисон три двигателя.

Столь идеальное сочетание внешнего вида машины с её предназначением впервые было достигнуто в давно забытую эпоху до Грехопадения. При взгляде на стремительные линии корпуса «Тантала», словно бы вырезанного в пространстве, он казался невероятно легким и маневренным для своего размера. Его чёрная броня, надраенная до зеркального блеска, дышала силой и неуязвимостью.

Сурасис Скорбный не упустил ни одной мелочи при создании машины. Она стала, одним словом, его шедевром. Кроме того, она была уникальна — в городе, для жителей которого не имелось ничего святого, где любой с легкостью шёл на воровство или подделку, по-прежнему существовал только один «Тантал».

И Сурасис знал, что из-за этого все ненавидят его. Не потому, что он десятилетиями курсировал на своем чудном творении между шпилей Верхней Комморры, уничтожая флоты врагов и друзей и разграбляя их богатства. Нет, всеобщую злость вызывали таланты Скорбного, величайшего рулевого и пилота в истории Тёмного города, не имевшего себе равных в управлении грависудами. Он просто был лучшим, и недругов его питала ничтожная, примитивная зависть. То же самое чувство порой заставляло выскочек покушаться на его жизнь.

Последним в этот список добавился Сиав из Завета Ночного Отрога. До нынешнего дня Скорбный даже и не слышал о нём. Теперь, однако же, до Сурасиса дошли слухи о чемпионе гравициклистов, который заявлял во всеуслышание, что никто в Комморре не может тягаться с ним. Что он, а не Скорбный, обладает самой быстрой, изящной и тяжеловооруженной машиной смерти в Тёмном городе.

В прошлом Сурасис низверг множество подобных говорунов. Так много, что, вылетая сегодня навстречу врагу, он испытывал нечто, близкое к разочарованию. Мастер не мог вспомнить, когда последний раз встретил достойного противника и вынужден был по-настоящему побиться за свою репутацию.

Настало время отправляться. На палубе уже собрался экипаж — тринадцать лучших воинов, лично отобранных Скорбным для битвы. Пока бойцы занимались последними приготовлениями, за ними наблюдали близнецы, отпрыски Сурасиса. Дочь его, Нитоле, как одержимая наносила себе на лицо боевую раскраску. Сын, Ротэй, стоял на палубе и осматривал панораму города через длинный хрустальный цилиндр, прижатый к глазу. Все они были облачены в отражающую броню и одеяния дымно-серого цвета, характерного для кабала Скорбного. Над сердцем каждого из них чернел символ, похожий на осколок стекла: так никто не усомнится, что сегодняшние деяния — работа Тёмного Зеркала.

Следуя неописуемо древней моряцкой традиции, Сурасис поднялся на борт последним.

— Грозный Архонт на палубе! — рявкнул Ротэй, поспешно убирая подзорный кристалл. Воины, замерев на месте, встали навытяжку. Сын улыбнулся и кивнул Скорбному, а Нитоле, как будто ничего не замечая, сняла с пояса маленький пузырёк, откинула голову и закапала себе в глаза немного какой-то чёрной жидкости.

Поправив пистолеты на бедрах, Сурасис сложил руки за спиной и медленно зашагал между застывшими матросами, порой кивая им. Осмотрев небо, мастер глубоко вздохнул и жестом подозвал детей к себе.

— Что скажете? — спросил он обоих.

Нитоле быстро заморгала — сквозь её веки просачивался препарат, ускоряющий восприятие. По щекам текли крупные антрацитовые слёзы.

— Экипаж твой, кажется, готов, — сказала она.

— А я уже проложил курс до Ночного Отрога! — весело добавил Ротэй, помахав свитком пергамента. — Прикончим Сиава в один момент.

— О погоде, — проворчал Скорбный. — Что скажете о погоде?

Увидев непонимание на их лицах, мастер скрипнул зубами и продолжил:

— Сегодня почти полное безветрие, воздух влажный и пахнет озоном. Свет пяти солнц рассеян. Отсюда следует…

Сын уставился себе под ноги, наверное, в поисках ответа. Дочь фыркнула и поглядела куда-то вдаль.

— …что зарождается эфирная буря. Нитоле, мы должны спустить или поднять паруса?

Молодая женщина закатила глаза.

— Не знаю я, — вздохнула она.

— Поднять! — резко бросил Ротэй. — Чтобы увеличить скорость.

— О, Музы! Да вы оба так ничему и не научились, — Скорбный уверенными шагами поднялся на рулевую платформу «Тантала». — Ротэй, мы зайдем для атаки по схеме «альфа» и откроем огонь с большого расстояния. Если поднять паруса, орудиям будет недоставать энергии.

Крепко охватив штурвал, Сурасис разблокировал его щелчком большого пальца. Другой рукой он принялся нажимать клавиши на главном пульте управления.

— Такими темпами вы ещё несколько веков не займете моё место.

Между тремя родичами воцарилось натянутое молчание, нарушаемое лишь рокотом пробуждающихся внизу моторов.

— Оставляю вас обоих дома. Наказание обсудим, когда я вернусь.

Нитоле мигом обернулась, не веря своим ушам.

— Что?

— Мы предполагали, что отправимся с тобой, — медленно произнес Ротэй, поглядывая то на сестру, то на отца.

— Очень рад, что разочаровал вас, — ответил Скорбный. Подняв голову, он гаркнул на матросов, которые немедленно разбежались по своим постам.

Поскольку ни сын, ни дочь явно не собирались уходить, мастер повернулся к ним и оскалил зубы:

— Я сказал, прочь с моего корабля!

Дети кивнули и нехотя побрели к стыковочному пирсу. Лица их горели от ненависти и унижения.

Быстро обсчитав в уме зависимость сопротивления воздуха от скорости, Сурасис незаметно шевельнул запястьем. В ответ на это гравилёт наклонился и грациозно выплыл из дока.

— К Ночному Отрогу! — воскликнул Скорбный. Его экипаж отозвался радостными криками, а «Тантал» начал набирать скорость, удаляясь от пирса в сторону колоссального центрального массива Комморры.

Ночной Отрог ничем не выделялся среди множества тороидальных арен, построенных в Эпоху Боли. Он обращался точно вокруг середины жилого шпиля — зазубренного небоскрёба в сотню этажей, — будто кольцо, что соскользнуло со сломанного пальца и теперь парит рядом с ним. Снаружи Отрог выглядел как безликий чёрный круг, выложенный светящимися гравипластинами. Изнутри же его усыпало множество разнообразных препятствий: огненных гейзеров, кислотных распылителей, осколкомётов и моноволоконных сетей. На случайных участках цирка возникали утыканные шипами стены и барьеры, которые двигались по вечно изменяющимся путям. Устройства обогрева и охлаждения внутри тора создавали всевозможные погодные эффекты, от опаляющей жары до слепящих буранов.

Никто ещё не утруждался подсчётом всех подобных арен. Впрочем, их точно было несколько десятков, и все они торчали под искажёнными прямыми углами из центральной толщи Тёмного города.

Что отличало Ночной Отрог от других цирков, так это его обитатели. Как правило, в разбойники шли культисты, наслаждавшиеся резней: они почти не заботились о своих собратьях и чаще убивали собственных вождей, чем следовали за ними. Сотрудничество было для них чуждым понятием; они лишь самое краткое время могли работать вместе, после чего возвращались к смертельно опасному, разрушительному соперничеству.

Но в Ночном Отроге жила сплочённая банда прежних чемпионов арен, собравшихся со всего Тёмного города. Юношеская порывистость давно покинула их, и, связанные пережитым вместе, они превратились в нечто большее, чем обычную шайку. Они дали друг другу завет верности, и назвали себя соответственно.

Тренируясь каждый день, разбойники Отрога носились на безумных скоростях по гибельным, непредсказуемым маршрутам. Их совместные маневры являлись такой редкостью для Истинных Родичей, что поверить в них можно было, лишь увидев собственными глазами. Вследствие этого смотровые палубы жилого шпиля всегда заполнялись недоверчивыми, но богатыми зрителями.

Начиналась эфирная буря, когда бойцы Завета появились на стартовой линии. Их было двенадцать, все в глянцевитых лётных комбинезонах, что прилегали плотно, как вторая кожа. Разбойники подняли взгляды к наблюдателям, уже прижавшимся к стеклу.

Последним явился Сиав. Он поправил пояс, затем вытащил из-за него пару перчаток. Длинные чёрные волосы чемпион собрал в пучок на затылке и скрепил серебряной заколкой. Спокойный и собранный, он оглядел товарищей и спросил:

— Как аудитория, Раяк?

Ближний к нему пилот обернулся с улыбкой, выделившей неровные шрамы поперек левой щеки.

— Полный аншлаг, — отозвался он. — Ну, или почти. Хорошо заработаем сегодня.

Другая разбойница надела шипастый ошейник и туго затянула его.

— Толпа ещё и волнуется, Сиав, — скрипуче выговорила она. — Мы простояли тут несколько минут, пока ждали тебя. Нехорошо. Выглядит непрофессионально.

— Ничего не мог поделать, Тасу, — ответил чемпион и, прищурившись, посмотрел на трибуны. — Кроме того, сегодня они в обиде не останутся. Мне только что передали, что к нам вот-вот прибудет весьма особенный гость.

— Тот, о ком мы думаем? — женщина подняла бровь.

— И никто иной.

Тень улыбки скользнула по её накрашенным губам.

— О, тогда другое дело.

Раяк покачал головой.

— Сурасис Скорбный, — вздохнул гравициклист. — Когда-то был самым титулованным чемпионом тороидных трасс.

— В молодости, — ответил Сиав, — я видел, как он выиграл марафон Сек Мэгры. Убил в тот день больше пятидесяти соперников, восьмерых — прямо на финишной черте.

— Это всё в прошлом, — возразила Тасу. — Сейчас он наделал себе врагов, заигравшись в пирата.

— И всё же, — сказал Раяк, — очень жаль, что я никогда не встречался с ним.

— Может, ещё встретишься, — чемпион хлопнул себя перчатками по ладони, и другие бойцы Завета обернулись к нему. Сиав поочередно взглянул в глаза каждому из них, после чего произнес:

— Время Скорбного вышло. Пусть он хорош, но мы — лучше.

Кивнув, чемпион отпустил бойцов, и они занялись последней проверкой гравициклов. Тасу прохаживалась рядом с Сиавом, закрепляя на запястьях шипастые манжеты в тон ошейнику.

— А что насчёт этой его машины? — понизив голос, спросила она.

— «Тантала»? А что с ним?

— Ты вправду собираешься уничтожить его?

— Нас для этого и наняли.

— Нет. Нас наняли устранить Скорбного.

Сиав поднял палец.

— Ты, верно, хотела сказать «доставить заказчику».

— Не жеманься. Ты же знаешь, разницы тут никакой.

— Я сделаю то, что потребуется.

— Не сомневаюсь, — Тасу отошла к своему гравициклу, длинному и плоскому, как треугольный клинок. Капот его отчасти состоял из черепа какого-то жуткого хищника, вроде огромной кошки. — Но как быть с гравилётом? Ты о нём молчишь. Это не только я заметила, но остальные не рискнут пойти против тебя.

Сиав холодно посмотрел на женщину.

— А ты рискнешь?

Тасу пожала плечами, ожидая ответа.

Ухмыльнувшись, чемпион отошёл от неё. Ответить он не мог, поскольку и сам не знал, как поступит. Не до конца. Да, все события сегодняшнего дня были распланированы до мелочей, но лишь в определенном смысле. Сиав и бойцы Завета выполнят задание и Сурасис Скорбный умрёт, тем или иным способом. Судьба «Тантала», однако же, оставалась неясной. Вполне возможно, Грозный Архонт постарается забрать машину с собой в ад, ждущий комморритов после Истинной Смерти.

Подходя к своему гравициклу, чемпион осознал, что нутром чуёт нечто неопределенное. Это было слабое нытьё в середине груди, легкий приступ дурноты, похожий на… сожаление? Сиав помотал головой. Быть не может! В обществе Комморры таких чувств не знали. Здешние жители взбирались к власти и даруемым ею привилегиям по окровавленным головам тех, у кого отнимали её. Скорбный был величайшим рулевым Тёмного города; Сиав хотел, чтобы таковым считали его. Значит, ему следовало уничтожить Сурасиса. Простое решение, и раздумывать тут не над чем.

И всё же странное ощущение исчезло не полностью.

Гравицикл чемпиона, как и все подобные машины, изначально представлял собой всего лишь ракету с клинками, крайне чувствительным управлением и сиденьем для пилота. Хотя находился он в прекрасном состоянии, сама модель была классической (кое-кто сказал бы «старой»). Но, в отличие от многих коллег по цеху, Сиав не собирался переходить на новое, более лёгкое шасси. Передние две трети гравицикла занимал сегментированный прямоточный двигатель с пятью активными воздухозаборниками: двумя сверху, двумя снизу и одним спереди. Со временем разбойник добавил несколько улучшений, в том числе осколочные орудия, дымовые гранатомёты и пару крупных острых крыльев.

Чемпион включил контролёр запуска, и перед ним вспыхнул маленький пульт управления. По крошечному дисплею побежали строчки с данными о состоянии машины. Сзади него низкий рокот двигателя постепенно сменился высоким протяжным воем. Взяв очки, болтавшиеся на руле высоты, Сиав резко натянул их на глаза. Затем разбойник поставил ноги на педали ускорителя и, скользнув вперед, почти улёгся на живот. Глянув вправо от экранов, он убедился, что копье на месте и до него лёгко дотянуться, а затем взмахнул рукой.

Вокруг него другие бойцы Завета закончили аналогичные проверки, и их гравициклы с рёвом пробудились к жизни. Члены отряда обменялись чередой жестов, подтвердив готовность. На трассе не было смысла говорить вслух или по воксу: какофония моторов заглушала все обычные звуки.

Секундами позже машины оторвались от земли на полях антигравитонов и ринулись вперед, оставляя за собой бело-голубые инверсионные следы. Сначала они, как всегда, совершили несколько прогревочных кругов вдоль тороида. На лету разбойники меняли строй, переходя от плотных скоплений к перевернутым треугольникам. Закладывая виражи и увёртываясь, они проносились между парящих сфер, которые выпускали по ним серебристые дротики с ядом на остриях. Воины пригибались под стенами огня и взмывали над сплошными барьерами.

На третьем кругу, когда аудитории уже хотелось настоящего действа, бойцов Ночного Отрога накрыла мрачная тень, и раздались первые взрывы.

Скорбный знал, что за ними будут наблюдать. Его соперник, как рассказывали архонту, явно был от себя без ума и всегда нуждался в зрителях, даже во время рутинных тренировок. «Дать публике то, чего она хочет» — от такого девиза непросто было отказаться любому чемпиону разбойников, включая самого мастера. Он начал атаку, действуя с приличествующим моменту налётом театральности, чтобы не только истребить выскочку, но и заставить весь город заговорить о нём, Сурасисе Скорбном, а не Сиаве из Ночного Отрога.

«Я отниму у тебя не только жизнь, но и славу», — подумал мастер.

Пронесшись над трассой по высокой параболе, «Тантал» выполнил «бочку» и следом спикировал к тороиду. Тяжёлый гравилёт, развернутый днищем к хрустальным окнам смотровых палуб, просвистел мимо зрителей. Воздушная волна тряхнула фасад, и гости, вскочив с мест, пролили немало дорогих напитков. Сурасис выровнял машину в самый последний миг, в нескольких ладонях от поверхности арены. Прямо перед ним оказались разбойники Завета — они приняли классическое построение «Атакующая стена», расположившись вертикальными и горизонтальными рядами. В таком положении невозможно было понять, кто из них Сиав, так что Скорбный просто открыл огонь по всей толпе.

Две пушки, установленные на носу «Тантала», были стандартными импульсными дезинтеграторами, часто встречающимися на звездолётах Комморры. Считалось, что в космических боях им немного не хватает мощности, но в тесных уголках Тёмного города их убойная сила была абсурдно велика. С десяток потрескивающих энергосфер, вылетев из пары стволов, разорвались среди неприятелей. Два гравицикла разлетелись на куски, остальные рассредоточились и унеслись прочь.

Сурасис выстрелил вновь, но безрезультатно. Сиав и его свита были уже слишком далеко и невероятно быстро удирали вдоль внутреннего изгиба тороида. Теперь мастеру следовало перехватить врагов, и он мощно надавил на штурвал. Трасса стремительно ушла вниз, воины Тёмного Зеркала на средней палубе поспешно уцепились за что придётся, чтобы не рухнуть с несущегося ввысь гравилёта.

— Поднять парус! — крикнул архонт.

Двое его солдат приложили ладони к светящемуся модулю у основания главной мачты. Со звуком, похожим на щелчок кнута, из неё выскочили три салинга. Тонкая ткань, растянутая между ними, была чернее ночи и состояла из тысяч крошечных шестиугольников. Скорбный покачивал корабль из стороны в сторону, кренясь то на один борт, то на другой, пока наконец не поймал достаточно сильный эфирный ветер. Парус как будто осветился изнутри, и «Тантал» рванулся вперед, набирая скорость.

Разбойники влетели на запутанный участок трассы, уставленный толстыми, широкими стенами. Места для маневров там почти не имелось, и обзор был серьезно ограничен.

Скорбный хорошо изучил подобный приём. Встретив крупного и могучего врага, эскадрон гравициклов часто нырял в укрытие, будто кролики, бегущие в заросли шиповника от голодного медведя. С «Танталом» такой дешевый трюк не прошёл: машина, не меняя курс, ринулась напролом. Стены разлетелись на куски, во все стороны полетели обломки стали и скалобетона. Несколько из них ударились о корпус и отскочили, даже не поцарапав краску.

Враги, неожиданно оказавшиеся без прикрытия, удирали сломя голову. При этом, впрочем, они разделились на три группы. Полдюжины бойцов всё так же летели вдоль тороида, а два меньших отряда свернули вправо и влево от Сурасиса. Архонт быстро оглядел их в поисках главной цели, но не отыскал Сиава. Хотя он никогда не встречал чемпиона, всё равно мгновенно узнал бы его по силуэту гравицикла. Дети Скорбного обрисовали машину до мелочей: классический фюзеляж модели «Товис», двигатель типа «Виннсан» — точно такую же сборку использовал сам Сурасис в начале карьеры.

Позади гравилёта два небольших эскадрона изящно перекрестили траектории и навели орудия на «Тантал». Скорбный стиснул зубы. Неприятели как по учебнику выполняли маневр «нож-в-спину», и игнорировать их было недопустимо. Конечно, если гравициклы оснащены только противопехотными осколкомётами, бояться ему нечего. Каким бы мощным ни вышел залп, отравленное стекло лишь поцарапает корабль. С другой стороны, если у Завета есть что-нибудь потяжелее — а Сурасис так и предполагал, — тогда разбойники могут повредить двигательную установку.

Все эти тактические размышления заняли у архонта долю секунды. Немедленно вырубив прямую тягу, он развернул гравилёт на девяносто градусов. Теперь «Тантал» скользил по воздуху боком, подставляя атакующим правый борт. Приспешники Скорбного толпой подбежали к лееру и вскинули винтовки.

Эскадроны разбойников выпустили по средней части гравилёта шквал игловидных кристаллов и два коротких потока тёмной материи. Осколки бессильно отскочили от фюзеляжа, но под бластерными залпами прогнулся участок брони. Под ногами матросов Сурасиса что-то грохнуло, и из-под искусно отделанной палубы прорвался гейзер наэлектризованного газа. Воины архонта начали отстреливаться из клубов дыма, неприятели попытались отвернуть, но четыре ближайших гравицикла угодили под плотный огонь. Стеклянный вихрь распорол им руки, ноги и лица, выбил из седёл. Бойцы Завета полетели в бездну, беспомощно вертясь, как манекены. Их машины стремительно рухнули на тороидную трассу и взорвались.

Скорбный окинул взглядом череду тревожных сигналов, вспыхнувших на главной приборной доске. «Тантал» не слушался управления, превратился в неподвижную цель. Архонт выхватил пистолеты, готовясь ко второму пролёту врагов, но атака не повторилась. Нахмурившись, Сурасис осмотрел небо: вместо другой группы разбойников он заметил четыре двигательных выхлопа, удаляющихся на полной скорости. Третьего отряда нигде не было видно.

Почему Сиав сотоварищи не ухватились за эту возможность, не обрушили на него залпы бластеров и тепловых копий? Они играли с архонтом — вот единственный возможный ответ. Какое высокомерие!

Сунув пистолеты обратно в кобуру, Скорбный сошёл по трапу на основную палубу.

— Поднять настил, вот здесь, — приказал он двоим воинам. — Остальным занять позиции по периметру и оставаться наготове. Возможно, они ещё вернутся.

Матросы убрали секцию палубы. Пока приспешники Сурасиса окружали его защитным кольцом, сам он взмахами рук разогнал вонючий дым и всмотрелся в лабиринт механизмов и проводов внизу. За считанные секунды архонт определил неполадку: осколок, разорвав соединительную муфту, фактически отрезал двигатели от центрального реактора. Обхватив ладонью исходящий паром яйцевидный модуль, Скорбный вытащил его из крепления. Горячий, вязкий охладитель — кровь чудесного «Тантала» — потёк по руке мастера, обжигая её. Не замечая этого, Сурасис поспешно зашагал к основанию рулевой платформы, где находился отсек с инструментами и запчастями.

Спустя несколько минут работы его вдруг охватил испуг. Архонту оставалось исправить последний контур, но в запаснике не нашлось ничего подходящего. Если срочно что-то не изобрести, то истребление Сиава придется отложить на другой день.

Внезапно из динамика системы связи прозвучало его имя.

— Архонт Скорбный? — спросил незнакомый голос. — Грозный Архонт Сурасис Скорбный, ты там? Слышишь меня?

Подскочив к штурвалу, мастер нажал кнопку на пульте.

— Кто это? Как ты узнал мою частоту?

— О, чудно, — ответил незнакомец. — Я уже боялся, что кому-то из моих стрелков чересчур повезло. Грозный Архонт, меня зовут Сиав, и я — вождь Завета Ночного Отрога.

— Знаю я, кто ты такой, — прорычал Сурасис. — Ты — высокомерный мелкий гнус, который втирает всем подряд, что является величайшим пилотом Комморры, что сумеет принести мне Истинную Смерть, чего не удалось множеству других!

— Если так тебе передали, спорить не стану.

— Ну что ж, я здесь, жалкий ты трус, — ответил Скорбный, — но ты что-то носа не кажешь.

Архонт снова огляделся вокруг. Все разбойники исчезли, но в вышине собирались бурлящие маслянистые облака. По левому борту лежали обзорные ложи Ночного Отрога, и Сурасис ясно видел, как зрители прижимаются к стеклу. Указывая на его подбитый транспорт, они беспрерывно делали голопикты. Несомненно, всё это представление сейчас транслировали вживую на половину Тёмного города.

— Очевидно, — сказал Сиав, — твой перехваленный корабль не так хорош, как ты пытался его выставить. Наверное, старичок, тебе стоит поковылять обратно в порт. Можем ещё раз попробовать, когда ты отоспишься хорошенько.

Скорбный отчасти понимал, что его провоцируют, но эту часть архонта заглушила другая, которая требовала преподать врагу смертельный урок смирения. Публика в окне продолжала показывать на него, и немало посетителей смеялись. Посмотрев на соединительную муфту в руке, Сурасис мрачно кивнул. Тут же он ухватил себя за шею в том месте, где прямо под кожей находился впрыскиватель боевых наркотиков, погрузил длинные пальцы в морщинистую плоть и резким движением выдернул небольшое устройство.

Ближайшие к нему члены экипажа скривились от такого зрелища. Не обращая внимания на кровь, что потекла на плечо, архонт вытащил из инъектора главную передаточную трубочку и закончил с её помощью ремонт. Затем он прошагал к открытому участку палубы и с размаху воткнул муфту на положенное место.

— Мне говорили, что ты всегда играешь на публику! — крикнул Скорбный. — Вечно стремишься устроить хорошее зрелище. В твоем возрасте я вёл себя точно так же. Но знаешь, Сиав, что произошло однажды?

Довольно загудев, «Тантал» вернулся к жизни. Жестом приказав свите установить секцию палубы обратно, Сурасис вернулся на рулевую платформу.

— Нет, — донесся ответ чемпиона. — Расскажи, молю тебя.

— Пришёл день — ужасный день, — когда я осознал, что мои поклонники лишь узурпаторы, ждущие своего часа. Они не просто любили меня, они хотели стать мной. Потому что я был лучшим, видишь ли. И я… отверг их всех, так уж пришлось.

Кровь из раны на шеё уже стекала по руке Скорбного и капала с пальцев. Стряхнув её, архонт нажал несколько кнопок на штурвале. «Тантал» развернулся носом прямо на окна обзорных лож.

— Позволь, объясню на примере, — добавил Сурасис, открывая огонь по завсегдатаям Сиава.

От первого залпа кристаллические окна раскололись и влетели внутрь. Зрители отшатнулись, машинально закрывая лица руками. Немногие успели обхватить соседей спереди и прикрыться ими, как живым щитом. Скорбный выстрелил ещё раз, и ещё. Энергоразряды обрушились на комнату, разрывая мебель в клочья и поджигая ковры на полу. Никакая нательная броня не спасла бы от подобной атаки. Любой, попавший под удар дезинтеграторов, погибал мгновенно — взрывался, когда вода в клетках его тела превращалась в перегретый пар. В конце зала началась бешеная толчея: спасшиеся от обстрела дрались между собой, пытаясь как можно скорее выбраться наружу.

Несколько храбрых душ заняли укрытия за самыми прочными деталями обстановки. Выглядывая из-за мраморных постаментов или перевернутых столов вирного дерева, они палили в ответ из ручного оружия. Их огонь, впрочем, не пробивал зеркальный корпус «Тантала», так что Сурасис продолжал самозабвенно крушить галерею.

Сзади раздался шум турбин, воющих в унисон. Оглянувшись через плечо, архонт увидел плотную группу гравициклов — машины взметнулись над краем тороидной трассы и теперь пикировали прямо на него. Разбойников вел за собой Сиав, держащий над головой копье.

Архонт знал, что нападение на посетителей Ночного Отрога заставит пилотов Завета вернуться в бой. Он немедленно прекратил обстрел ложи и резко потянул штурвал. «Тантал» начал поворачиваться навстречу атакующим врагам.

Чемпион и его приспешники внезапно ускорились и будто взмахом косы пронеслись над десантной палубой гравилёта. Тяжелые лезвия, вытянутые вдоль турбин или с боков фюзеляжей, рассекли тела воинов Тёмного Зеркала, отрубили головы и руки. Трое разбойников осыпали корабль градом крохотных шипастых сфер, запрограммированных взорваться точно на высоте колена. Разлетевшиеся повсюду осколки пронзили броню и превратили мышцы ног в рваные лоскуты. Миг спустя гравициклы миновали «Тантал» и унеслись по дуге обратно в небо.

Сурасис вырвал из груди застрявший там кусочек металла. Отшвырнув его, архонт заметил, что выжили только пять членов экипажа. Канал связи с Сиавом был по-прежнему открыт, но архонт онемел от ярости. Он врезал по ручке управления двигателями, и «Тантал» ринулся вперед. Тела, руки и ноги убитых матросов, скатившись по палубе, рухнули за поручень.

Впереди закладывали виражи бойцы Завета. Выстрелив из носовых орудий, Скорбный зацепил четверых; их гравициклы исчезли в облаках пламени.

Одна из машин вдруг отделилась от основной группы и перешла в пике. Из динамика раздался голос Сиава:

— Признаю, у твоего кораблика хватает огневой мощи. Но, может, он просто канонерка с большим самомнением?

Сурасис ответил на вызов, резко накренив «Тантал». Немногим выжившим в разгромленной галерее Ночного Отрога показалось, что огромный гравилёт почти завалился набок. Эфирный парус вновь засветился, и архонт стиснул штурвал, выводя турбины на полную мощность.

Взглянув на приборную доску, Сиав невольно улыбнулся. На экране заднего вида «Тантал» закладывал вираж с изяществом и грациозностью разозленного пустотного кита. Двигатели великана ревели, а парус сверкал так ярко, что на зеркальном корпусе машины мелькала радуга неоновых оттенков.

Чемпион был разочарован тем, с какой лёгкостью ему удалось сыграть на гордости Грозного Архонта. А ведь именно этот пилот когда-то выиграл марафон Сек Мэгры, и, схватившись на дуэли с пресловутой Сило Адай, сбросил её с гравицикла. Именно он одолел вождя ныне распавшейся банды Наездников Варпа. Его высоко ставили даже Чёрные Сарычи, а ведь эти психи славились тем, что ненавидели всех подряд! О его таланте, сосредоточенности, самоконтроле ходили легенды. Своим примером Сурасис вдохновил целое поколение юных эльдар серьезно заняться разбойничьим ремеслом. Неужели он мог позволить себе поддаться на такую простую уловку?

Отбросив бесплодные раздумья, Сиав сосредоточился на следующем шаге. Он постучал по трансиверу, закрепленному у горла.

— Тасу? Раяк? — позвал он. — Доложитесь.

— Ещё живы, — ответила женщина. — Скорбный, кажется, о нас забыл. Следуем за ним, близко не подходим.

— Он целиком открыт сзади-сбоку, Сиав, — добавил Раяк. — Могу прямо сейчас разнести его в клочья копьем.

— Нет.

— Да брось! — в голосе дюжего разбойника прозвучали нотки ребёнка, которому не дали конфетку.

— Я сказал — нет!

— Покончи с ним, Сиав, — прошипела Тасу. — К чему вся эта гонка?

— Расшевелить город. Устроить величайшее представление. Вот чего хотят наши заказчики.

— Наши заказчики, — тихо произнесла женщина, — или ты?

В эфире ненадолго наступила тишина.

— Сколько у него осталось бойцов? — спросил чемпион.

— Пять, может, шесть, — сообщил Раяк. — Сложно определить с такого расстояния.

— Хорошо. Уверен, долго они не протянут. Встречаемся у Холодной Выси, и держите уши востро. У меня намечена встреча.

— Знаешь, встречаться с нами становится опасно, — поддразнил его разбойник.

Сиав позволил себе ухмылку, вспомнив о безмозглых пижонах, которые скупили первый ряд кресел в Ночном Отроге и оказались первыми, кого испарил разъяренный архонт. Но ничего страшного, ведь оплату Завет уже получил.

— Да, Тасу, ещё кое-что, — весело добавил чемпион. — Ты или прямо брось мне вызов за лидерство в банде, или молчи. Если ещё раз усомнишься во мне вслух, твоя голова переберётся на капот моего гравицикла.

Было очень хорошо слышно, как разбойница нервно сглотнула.

— Поняла.

— Приятного полёта, — сказал Раяк.

Сиав закончил разговор, снова постучав по микрофону у глотки. Впрочем, канал связи с архонтом он не закрывал, только отключил звук до следующей беседы. Пока чемпион проверял скорость машины, желая убедиться, что он и не отрывается от «Тантала», и не попадает в зону поражения, ему на миг вспомнилась Тринадцатая Основа мести.

«Безопасность Тёмного города превыше всего».

Что ж, даже используя настолько мощные дезинтеграторы, Скорбный не нарушал последнего из незыблемых законов Комморры, хотя определенно ходил по краю. Сиав понимал, что ему не одержать победу силой оружия. Его крохотный гравицикл не выстоит в открытом бою с «Танталом». Нет, всё решит испытание выносливости: кто больше жаждет титула величайшего пилота, тот и получит его — или сохранит. Всё так, как и должно быть.

— Ты ещё там, Грозный Архон? — произнес Сиав в передатчик.

— Тебе не ускользнуть от меня, щенок, — пришёл ответ.

— Ладно, — отозвался чемпион. — Я и не собираюсь.

По пути от Ночного Отрога противники в основном снижались. Они проносились вдоль судоходных трасс и магистралей, забитых транспортом — в основном скифами с открытым верхом, в которых везли пассажиров или грузы. Сиав без труда лавировал между ними, Сурасис просто летел напролом. Горящие обломки кораблей, падавшие за кормой «Тантала», давили пешеходов и проламывали крыши. Здесь и там вспыхивали пожары. Архонт ничего не замечал, с головой уйдя в погоню за врагом. Он жаждал сбить чемпиона или, лучше того, рассечь его напополам одним из тяжёлых, заточенных крыльев гравилёта.

Но оказалось, что сделать это не так просто, как хотелось бы Скорбному. «Тантал» уступал гравициклу Сиава в скорости, и Сурасису никак не удавалось приблизиться к нему. Мастер, впрочем, не собирался сдаваться. В какой-то момент разбойнику придётся сменить курс или замедлиться, и тогда архонт покончит с ним. Требовалось лишь немного потерпеть.

Соперники влетели в Скважину, широкий туннель, который соединял среднюю часть Тёмного города с нижними предместьями. Проход разделяла надвое череда опорных колонн, и единственным источником света были неоновые обручи, что опоясывали их. Из-за этого возникал странный эффект: проносясь мимо столбов, Скорбный видел мир как серию моментальных снимков. Вот Сиав спереди по правому борту. Теперь опять слева. Всё вокруг словно замедлилось, и даже само время больше не заслуживало доверия.

Резко свернув, недруги вырвались на проспект, заставленный домами-развалюхами. В воздухе стояла завеса из дыма и пыли. Сурасис заморгал от света, яркого после туннеля, и огляделся, не сомневаясь, что упустил добычу. Толпы, что заполняли тротуары и базарные площади внизу, в основном состояли из рабов множества рас. Также архонт заметил пару-другую машин, древних и ржавых.

И он узнал это место, хотя в последний раз был здесь целую вечность назад.

— Сек Мэгра, — прошептал Скорбный.

На секунду архонт вспомнил о победе, что повсюду прославила его имя. Тогда он был одним из двухсот пятидесяти пилотов-разбойников, которые неслись по этим самым улицам во время тошнотворного марафона без правил. До финиша добрались только девять, включая Сурасиса. Протиснувшись в середину стаи, он намеренно перегрузил реактор, затем спрыгнул с машины, свернулся клубком, упал и прокатился по тротуару. Скорбный изодрал кожу и одежду в клочья, но взрыв, прогремевший сзади, уничтожил всех его соперников. Пока аудитория радостно вопила, он кое-как поднялся и перешёл финишную черту. Будущий архонт стал первым эльдар, что закончил гонку гравициклов пешком, да и с тех пор никому не удавалось исполнить такое.

От приятных воспоминаний архонта оторвал треск осколков о корпус «Тантала». Сиав, совершив разворот, мчался прямо на него. Позади гравицикла разворачивались длинные шипастые цепи, до этого закрепленные на бобинах под крыльями. Сурасис машинально замедлил корабль, чтобы выстрелить в ответ, но опоздал. Пронесшись над палубой, чемпион поймал одного из воинов, будто рыбу на леску, и поднял высоко в воздух. Миг спустя тот рухнул, безвольно и безжизненно, среди вытаращившей глаза толпы.

Повернувшись на месте, «Тантал» открыл яростный огонь. Во все стороны полетели заряды дезинтеграторов; фасады нескольких зданий поблизости обвалились, но Сиав остался невредимым. Втащив цепи обратно на катушки, он снизился на уровень первых этажей и понесся вдоль узкого прохода между домами.

Скорбный понял, что эта боковая улочка слишком узка для гравилета. Не желая сдаваться, он повёл корабль над крышами построек. Тень «Тантала», похожая на стервятника, пала на крохотную машину Сиава, что виляла и петляла внизу. Архонт нажал рычажок сбоку передатчика, где оставался открытым канал связи с разбойником.

— Надеешься оторваться от меня в этих трущобах?

— Нет, я же не полоумный.

Чемпион вылетел на открытое место, заполненное разноцветными холстяными шатрами торговцев. Не моргнув глазом, он пронесся через покупателей; струи крови из разрубленных тел окрасили его гравицикл алым. Из установок под крыльями заструился красный дым, его багровеющие клубы застлали рынок. Сурасис без раздумий дал залп по площади. Потрескивающие энергосферы тёмного света изрыли воронками брусчатку и превратили в пыль нескольких зевак.

Сиав резко набрал высоту, но один из разрядов зацепил корму его машины. Спину будто опалило жаром, и на секунду гравицикл завращался, но пилот выровнял его. Обернувшись, чемпион увидел, что комбинезон сзади расплавился, а из-под кожуха двигателя вырывается копоть. Превозмогая боль от ожогов, разбойник ускорился и помчался прочь.

Внизу «Тантал» прорвался через рынок над самой землей и раздавил всех, кто оказался на дороге. Затем гравилёт так же ринулся ввысь и возобновил погоню.

Так всё и продолжалось: куда бы ни бежал Сиав, архонт следовал за ним. Они пронеслись вдоль реки Хаиды, потревожив гондолы мелких барончиков, что провозгласили себя хозяевами её мерзких серо-зелёных вод. Они пролетели над водопадами Обрыва, где Хаида низвергалась в окружную бездну Тёмного города, и над разрухой Трущоб. Они пробрались через Карминовый Причал, петляя между грузовых скифов и линкоров с опалёнными корпусами, стоявших там на приколе. Они проникли в Верхнюю Комморру, скользнув мимо лиц колоссальных статуй, которые стерегли вход, и прорвались сквозь улицы, кишевшие изукрашенными прогулочными яхтами городской элиты. Они промчались возле шпилей-крепостей, где на них закаркали рассевшиеся по насестам бичеватели.

Соперники поднимались всё выше, и в каждом новом районе Сиав сбрасывал пару баллонов — контейнеров для красного дыма. Сурасис видел в этом попытки сбить его с толку или отвлечь, причём неумелые.

Теперь и Верхняя Комморра осталась далеко внизу, а враги по-прежнему взбирались к беспокойным облакам, в которых скрывались высочайшие башни города. Ветер с каждой секундой набирал силу и делался студенее, свет Пяти Солнц тускнел. Чемпион и архонт уже долго не переговаривались, оба сосредоточились на том, чтобы скрыться от неприятеля или догнать его. Первым нарушил молчание Сиав.

— Грозный Архонт?

— Да?

— Ты оказался прав. Я не сумел оторваться от тебя, хотя использовал почти все трюки в моём репертуаре.

— Кое-какие навыки у тебя есть, парень, — ответил Скорбный. — Это я готов признать. Но, думаю, пора нам кончать представление.

— Согласен.

— Ну, тогда подлети ближе к моим пушкам.

— Нет уж. Я вот-вот поднимусь в эфирный слой, мой гравицикл невелик и проворен. Не сомневаюсь, что выживу там. А сможешь ли ты?

Сурасис промолчал, поскольку не был уверен в ответе. Он нахмурился: гравилёт почти достиг высоты, на которой атмосферное давление, циклонические вихри и различные алхимические элементы совместно воздействовали на саму суть Комморры. В итоге возникало густое месиво, где в равных частях смешивались копоть, водяной пар, кровь и экзотические заряжённые частицы. Хотя оно было относительно спокойным, пилоты в основном предпочитали огибать его, а не лететь напрямик. Скорбный не представлял, как «Тантал» поведет себя в яростной болтанке или при минусовых температурах.

— Тебе бы повернуть, — предложил Сиав.

Интересно, на миг подумалось архонту, не прозвучала ли в этом мольба? Он покачал головой. Нет, просто чемпион начинает уставать, и готовится к последней, отчаянной попытке спастись. На глазах Скорбного гравицикл исчез за стеной облаков, озарённой вспышками молний. Четверо уцелевших членов экипажа, что стояли на палубе, посмотрели на вождя; на их лицах читалось беспокойство.

— Что прикажете, Грозный Архонт? — спросил наконец один из них.

Сурасис провел затянутой в перчатку рукой по пульту управления «Тантала» и крепче стиснул штурвал.

— Довершить бой, — ответил он.

Чутье не подвело Скорбного перед вылетом: буря и вправду зарождалась. Теперь он влетел прямо в неё. Почти тут же на «Тантал» обрушились ураганные ветра, громадные столпы пепла вздымались и опадали рядом с кораблём, будто волны какого-то отравленного моря. Повсюду сверкали энергетические разряды.

Не глядя на приборы, архонт понял, что они отказали, стали бесполезными по вине ярящихся вокруг сил. Мертвой хваткой вцепившись в штурвал, Сурасис прикрыл глаза, чтобы уберечь их от свирепых шквалов ледяного дождя. Палубу гравилёта заливала полужидкая копоть, парус накопил в буре усиленный заряд и теперь сиял дрожащим адским огнём. Добычи Скорбного и след простыл.

Над «Танталом» начала образовываться волна облаков высотой в несколько этажей, совершенно чёрная внутри и неоново-синяя вверху. Громадина зависла без движения на миг, за который у всех эльдар в гравилёте перехватило дыхание, а затем устремилась вниз. Экипаж закричал, но архонт едва ли услышал их вопли — он уже разворачивал корабль, вздымал его навстречу урагану. Иного выхода не оставалось.

Рявкнув на воинов, Сурасис велел им подобраться.

Сила удара оказалась неимоверной; никогда прежде Скорбный не испытывал такого. Все направления исчезли для него, все чувства затуманились. Они тонули, «Тантал» и его пилот. Не осталось ни света для глаз, ни воздуха для лёгких. Целая вселенная сжалась до удушающей тьмы и жидкости, забивающей горло, да вспышек молний, что подсвечивали их.

Но звучал ещё и зов — жуткий клич сирены, скорее ощутимый, чем слышимый.

«Сдайся, — гласил он. — Сдайся, Сурасис, и приди ко мне. Отринь свою плоть, прими мои объятья».

Архонт точно знал, чей голос призывает его из непроглядно чёрных глубин. Матросы и пилоты на протяжении тысячелетий слышали Её, оказавшись на пороге Истинной Смерти. Да, это была Она — Пожирающая Души, Та-Что-Жаждет.

У Скорбного подкосились ноги. Он начал падать навзничь, замахал руками и сумел уцепиться за кормовой леер.

«Тебя одолели, Сурасис. Сдайся», — прошептала Она.

— Нет, — прохрипел архонт. Его кожа горела в алхимическом месиве, лёгкие распирало невыносимой болью. Пальцы на поручне начали разжиматься, один за другим.

И тут «Тантал» пробился через бурю.

Он вырвался из гибельной волны в фонтане чёрных капель и дуговых разрядов. Пока гравилёт выравнивался, мастер смаргивал воду, залившую глаза, и хватал ртом воздух. Мучительно страдая, он подтянулся обратно к рулевой платформе, снова взял штурвал и огляделся.

Экипаж исчез, смытый в забвение. Парус сорвало начисто, корпус покрылся дырами и вмятинами, даже оплавился в нескольких местах. Но всё же двигатели работали, и гравилёт как всегда прекрасно слушался рулей. Скорбный ещё не проиграл.

Он взревел, бессловесно и вызывающе. Штормовые ветра завыли в ответ.

Осталось неизвестным, как долго Сурасис боролся со стихией. Время утратило смысл в этом свирепом потопе. Минуты там казались часами, но, наконец, он заметил что-то вдали.

Это был истончающийся хвост красного дыма — точно такой же Сиав применял по всей Комморре. Развернув корабль, архонт двинулся по следу; он поднимался всё выше, пока тьма вокруг не начала сереть, а леденящий дождь не превратился в мягкий снег. И потом Скорбный внезапно выбрался из воздушного месива. Ослеплённый бесстрастным светом пяти солнц, он сморгнул слёзы и вдруг услышал аплодисменты. Пока зрение медленно возвращалось к Сурасису, тот глядел себе на сапоги, покрытые инеем. Затем хлопки и веселые крики стали громче, и мастер поднял голову, осматриваясь.

В нескольких километрах внизу бурлил и вспучивался эфирный слой. Над «Танталом» тонкая атмосфера переходила в черную пустоту. Повсюду вокруг острые шпили и башни пронизывали клочковатую дымку серых облаков. Скорбный понял, что оказался на Холодной Выси, у самой верхней точки Тёмного города. Обычно это было уединённое, запустелое место, но не сегодня.

Вырвавшись из грозовых туч, архонт оказался в центре широкого круга гравициклов и кораблей. На каждом из них сидели эльдар, которые с огромным восторгом били в ладоши и что-то вопили. Поверх кожаной одежды и брони все зрители надели тёплые меха и шкуры редких животных.

За спиной у Сурасиса раздался голос:

— Такое-то зрелище, правда?

Медленно повернувшись, Скорбный увидел Сиава. Тот, восседая на гравицикле, парил неподалеку от архонта. В руке чемпион держал заострённое копье, которое шипело всякий раз, когда на него падала случайная снежинка.

— Столько разных культов и кабалов. В любой иной день они тут же сцепились бы, но сейчас — нет. Знаешь, почему?

— Они — мои жертвы. В своё время я атаковал, побеждал и грабил каждого из них, — пальцы Сурасиса почти касались рукоятей пистолетов. — Их объединяет ненависть ко мне.

— Точно. Кто-то терпеть тебя не может, потому что ты обворовал их, кто-то — потому что ты хвастал перед ними преступно нажитым добром, — чемпион указал на «Захватчика» неподалеку, корпус которого украшали серые зеркальные панели. У леера, с огромным наслаждением глядя на происходящее, стояли Нитоле и Ротэй. — А эти двое ненавидят тебя потому, что ты уделял им меньше внимания, чем своей машине.

— И некоторые из нас ненавидят тебя, поскольку больше не могут восхищаться тобою.

Скорбный осознал всё в один миг. Именно сын и дочь первыми сообщили ему о том, что появился претендент на его титул. Именно они рассказали ему о Сиаве и Завете Ночного Отрога. Если бы архонт не прогнал детей с корабля, они, несомненно, прямо сейчас вонзили бы ему ножи в спину.

— Ротэй и Нитоле… Так всё это их рук дело. Они использовали тебя, чтобы заманить меня сюда.

Чемпион выпрямился.

— Нет, никто меня не использовал. Я попросил о помощи, и твои дети составили план действий, основываясь на этом. Они хотели, чтобы всё прошло при свидетелях.

Сурасис позволил себе кивнуть.

— Пожертвовать отцом ради того, чтобы обрести множество новых друзей. Жадные, вероломные мелкие твари.

Немного помолчав, Сиав произнёс:

— Ты знаешь, что в юности я смотрел твои гонки? Изучал всё твои приёмы. Я даже пилотирую такой же гравицикл, что был у тебя.

— Чудесная машина.

— У тебя не хуже, — ответил разбойник. — Но мы оба не можем быть лучшими.

— Да, верно.

Четыре гравицикла, отделившись от толпы, принялись описывать широкие круги вокруг «Тантала». Скорбный подметил, что за ними тянется нечто вроде толстой серебристой нити неясного назначения. Слегка изгибаясь на ветру, она скручивалась и свивалась в кольца.

Зрители начали скандировать единственное слово, повторяя его вновь и вновь.

Даннан. Даннан. Даннан.

Двое пилотов неотрывно смотрели друг на друга.

— Они хотят увидеть смерть, — сказал архонт.

— Так пусть же слабейший из нас порадует их, — отозвался Сиав.

Высоко держа копье, он прыгнул с гравицикла на «Тантал». В ту же секунду Сурасис выхватил пистолеты и выстрелил. Он промахнулся, а чемпион с кошачьей ловкостью приземлился на рулевую платформу.

Копьё метнулось сверху вниз, оставляя в воздухе наэлектризованный след. Скорбный пригнулся, ушёл в сторону и ткнул Сиава под рёбра стволом тяжёлого пистолета. Разбойник покачнулся и сложился пополам. Развивая успех, мастер тут же двинул его ногой. Вздрогнув от боли, чемпион Завета снова взмахнул копьём, и наконечник его глубоко вонзился в правое бедро Грозного Архонта.

Тот отшатнулся и едва не скатился по трапу на основную палубу. По зеркальной броне Сурасиса потоком лилась кровь; он пожалел, что сломал инъектор в шее.

Сиав перескочил через пульт управления и, сжимая копье обеими руками, ринулся вперед. Скорбный отпрыгнул в сторону, чемпион повторил выпад, но старому архонту ещё хватало сил увёртываться. Прокрутив оружие над головой, разбойник резко опустил его основанием древка вниз. Удар пришёлся Сурасису чуть ниже левого колена, раздался треск ломающейся кости, и мастер взвыл. Ноги его подкосились, пистолеты со стуком упали на палубу, и Скорбный мешком повис на переднем леере.

Чемпион отступил на шаг и сплюнул кровью. Тут же архонт сумел немного подтянуться и рывком бросился вперед. Всем телом врезавшись в Сиава, он обхватил врага за пояс, и оба пилота рухнули наземь. Копье перелетело через поручень и исчезло.

Противники неизящно катались туда-сюда по палубе, их драка ничем не походила на театральный бой гладиаторов. Каждый из них, схватив другого за ворот, свободной рукой молотил соперника по лицу, пихал коленями и локтями в тело. Оба старались сдавить врагу трахею, удушить его. Зрелище было гнусное, низменное, жестокое и изуверское.

В конце концов Сиав начал брать верх. Он двинул Сурасиса головой в нос, из которого тут же брызнул алый фонтан. Грозный Архонт, вскрикнув, машинально схватился за лицо. Чемпион быстро откатился в сторону, подхватил с палубы тяжёлый пистолет и, задыхаясь, с трудом поднялся на ноги.

Скорбный смотрел на него снизу вверх, ожидая выстрела, которым закончится всё. Сиав быстро оглядел сеть нитей, которая уже окружила «Тантал», помчался обратно на рулевую платформу и прыгнул с неё. Пролетев над бездной, чемпион приземлился на свой гравицикл и, всё ещё с пистолетом в руке, снял с пояса маленький кубик — управляющее устройство. Когда разбойник сдавил прибор, серебряные провода вспыхнули, будто ожили. Корабль окружил кокон серовато-лавандового света.

Покачиваясь, архонт выпрямился.

— Что это? — выкрикнул он.

— Фрактальная паутина, — ответил Сиав. — Слышал о такой?

— Нет.

— Неудивительно, очень редкая штука. Рассекает на молекулы любое неорганическое вещество, с которым вступает в контакт. И может изменять размер по моему желанию, — чемпион взмахнул пультом, и светящиеся нити мгновенно сжались. Теперь они почти касались фюзеляжа «Тантала».

Ещё два гравицикла подлетели к Сиаву и остановились возле него.

— Раяк, Тасу, — произнёс он, — позвольте представить вам Грозного Архонта Сурасиса Скорбного.

Женщина ухмыльнулась.

— Большая честь для нас! — ляпнул Раяк.

Старый мастер кратко усмехнулся. Кровь капала с его лица, пачкая сапоги.

Чемпион поднял перед собой пульт управления.

— Ну? — прошипела Тасу. — Давай! Чего ты ждешь, Сиав?

— Не переживай, что убиваешь героя своего детства, сынок, — сказал архонт. По его изуродованному лицу мелькнула мрачная улыбка. — Как-никак, я ведь сделал то же самое.

Разбойник сжал крохотную коробочку. Фрактальная паутина схлопнулась — сияющие провода стянулись в плотный шар. «Тантал» и всё, что было на его капитане, словно бы превратилось в лиловый дымок и улетучилось. Обнажённый Сурасис, не издавая ни звука, полетел вниз, к бурлящему эфирному слою.

Повсюду вокруг радостно шумела толпа. Взглянув на Ротэя и Нитоле, Сиав увидел, что они вскинули головы, упиваясь победой. Видимо, молодые эльдар были вполне довольны тем, как всё завершилось.

Обернувшись к чемпиону, Тасу сказала:

— Я не верила, что ты и правда это сделаешь. Вот так уничтожишь корабль Скорбного…

— Нет, — возразил Сиав. — Я не смог. Для меня это так же немыслимо, как разбить бесценную статую.

— Но фрактальная паутина…

— Телепортирует неорганическое вещество, а не разрушает его. «Тантал» пока что спрятан в надёжном месте.

Разбойник погрузился в мысли о будущих доходах. Теперь он изучит корабль, разберет его и скопирует. Несомненно, после сегодняшних событий многие комморриты не пожалеют денег за свой, личный гравилёт. Или, быть может, лучше придержать «Тантал» для себя, возобновить всегородскую кампанию грабежей под знаменем Завета Ночного Отрога? Честно говоря, Сиав ещё не решил.

Тасу склонила голову, признавая превосходство вождя в хитрости.

— Ты и в самом деле величайший чемпион Комморры. Повелевай, я повинуюсь.

Раяк глубокомысленно потёр шрамы.

— Надо бы круг почёта сделать, — заявил он. — Показать народу, кто сегодня по-настоящему выиграл.

Убрав пульт управления в пояс, Сиав устроился на сиденье и медленно повёл гравицикл в сторону от радостной толпы. Он дважды сделал круг над Нитоле и Ротэем, и близнецы холодно взглянули на него. Больше они не улыбались. Чемпион решил, что их отец не ошибся: отпрыски слишком жадны и вероломны, чтобы разделить власть. Кабал Тёмного Зеркала расколется очень быстро.

Помахав и кивнув им, разбойник облетел кольцо зрителей. Их преклонение опьяняло, а непокой, что угнездился было в груди, окончательно исчез. В сущности, Сиав никогда ещё не чувствовал себя настолько цельным.

Он почти завершил круг, когда случайно оказался возле особенно крупной яхты с открытым верхом. Среди пассажиров оказался юноша, не больше двадцати лет назад вынутый из родильной капсулы. Носил он куртку в цветах Завета, его длинные чёрные волосы рассыпались по плечам. На Сиава парень смотрел с восхищением.

На секунду чемпиона позабавила такая картина. Затем юноша быстро скрутил волосы в тугой пучок и скрепил зубчатой серебряной заколкой.

Хорошее настроение разбойника испарилось. Врубив двигатели гравицикла, он унёсся прочь от толпы.

Сиаву вспомнились слова архонта.

«Пришёл день — ужасный день, — когда я осознал, что мои поклонники лишь узурпаторы, ждущие своего часа. Они не только любили меня, они хотели стать мной».

Сколько молодых эльдар в Тёмном городе, спрашивал себя разбойник, наблюдали за сегодняшней победой, за самым запоминающимся представлением? Сколько из них в последующие годы изменят свою жизнь, чтобы соответствовать примеру Сиава?

И как скоро один из них отберет его титул, бросив чемпиона в когти Истинной Смерти?

Брэнден Кэмпбелл Подарок для госпожи Баэды

Лорд Мальврек был могуч, богат и совершенно мертв внутри. Несмотря на то, что народ, к которому он принадлежал, был известен страстностью и жаждой жизни, время охладило его. Каждое прожитое столетие иссушало его как физически, так и духовно, пока от него не остался вечно хмурый, слегка сгорбленный старик, встречавший каждый новый день с мрачным равнодушием. Именно поэтому он так удивился, когда внезапно понял, что влюблен.

Мальврек и его дочь, Савор, почтили своим вниманием очередные гладиаторские игрища, которые в Комморре никогда не прекращались. Из их ложи, расположенной высоко на изогнутой стене арены, открывался великолепный вид. Савор увлеченно наблюдала, как бойцы внизу кромсают один другого бритвенными цепами, выпускают потроха гидра-ножами и режут друг друга на крупные кубики окровавленного мяса осколочными сетями. Она была молода и полна жизни, и чувства ее были остры. Даже в высоте, вдали от поля боя, Савор могла ощущать источаемую им эротическую микстуру из пота и крови, могла распробовать страх и адреналин, паром исходящий от участников боя, в деталях видеть жилы, плоть и кость каждой отрубленной конечности.

Мальврек, с другой стороны, давно уже утратил большую часть своих чувств. Такое случается с эльдарами его возраста, когда их перестает интересовать жизнь. Вкусы, запахи и ощущения ныне оскудели, как будто доходили до него через толстое покрывало. Даже зрение стало мутным — недовольно и покорно ворча, он пошарил в складках мантии и вытащил изящно украшенный маленький бинокль. Какое-то время он тоже наблюдал за балетом резни, но тот не опьянял его так, как Савор. Мальврек видел подобную работу ведьм уже сотни раз и на многих мирах галактики. Сперва он ощутил лишь глубокое чувство неудовлетворенности, но потом, когда его дочь начала громко выражать свое веселье, он почувствовал нечто иное: зависть.

По правде говоря, в последнее время он чувствовал ее довольно часто. Хорошо осознавая собственную дряхлость, он ненавидел почти всех, кто его окружал; ненавидел за их молодость. Единственным исключением была Савор. Единственный член кабала, кого он мог бы пощадить в случае попытки убийства или переворота. Одна лишь мысль о ней заставляла подергиваться морщинистые уголки его рта — то было самое слабое, самое далекое эхо улыбки. Из всех вещей, какими он владел, из всех тех, кто служил ему, она была самой ценной. Есть такое слово, одно-единственное слово, которое используют другие, низшие обитатели галактики, чтобы описать это чувство… но в этот миг оно ускользнуло из его старой головы.

Мальврек отвлекся от сражения и начал смотреть по сторонам. Его блуждающий взгляд наконец добрался до других лож, где восседала элита Темного Города. В конце концов, в театр приходят, чтобы показать себя, и он от нечего делать решил посмотреть, кто пожаловал сегодня. Внезапно что-то остановило его взор, и он выпрямился в кресле. Напротив, над другим краем арены, сидела женщина. Она была одна, по сторонам от нее стояли двое рослых инкубов-телохранителей. Черные волосы, пронизанные серыми прядями, были собраны в высокий хвост на макушке и густыми волнами рассыпались по шее и плечам. Кожа была безупречно бледной, гладкой и тугой, будто натянутой на барабан. Глаза — темные и чуть светящиеся, губы окрашены в цвет обсидиана. Она откинулась назад в своем похожем на трон кресле, и Мальврек увидел, что она облачена в идеально подогнанные доспехи — ножные латы были в форме сапогов с тонкими высокими каблуками, а верхняя часть доспеха больше напоминала бюстье, чем защитный нагрудник. Руки, от локтей до кончиков узких пальцев, скрывали черные вечерние перчатки, а вокруг нее струился шлейф угольно-черного многослойного платья. Большая подвеска — очевидно, генератор теневого поля — лежала меж бледных грудей.

— Кто это? — выдохнул он.

Савор резко повернула голову и подняла бровь. Ее отец чем-то по-настоящему заинтересовался — а это редкое событие. Она быстро проследила за его взглядом и тоже уставилась на похожую на изваяние женщину напротив. Глаза Савор были помоложе, и ей удалось разглядеть затейливый паутинный узор, выведенный серебряными нитями на платье этой женщины. Она покопалась в памяти, сравнивая лица и имена. Будучи самой преданной помощницей отца, его единственным иерархом, она обязана была знать в лицо каждого из врагов Мальврека. Через несколько секунд она поняла, что не может ее вспомнить.

— Я не знаю ее, — сказала Савор.

— Выясни, — тихо произнес он, продолжая смотреть через бинокль. — Немедленно.

Савор кивнула и тут же принялась собирать оружие. Стиснув в одной руке светящуюся алебарду, второй она проверила висящий на поясе пистолет.

— Просто узнай ее имя, Савор, — сказал он. — И ничего больше.

Разочарованная, что никого сегодня убивать не надо, она пожала плечами и исчезла.

Мальврек пристально следил, как загадочная женщина что-то потягивает из кубка. Все, что было в ней, постепенно собиралось для него в единое целое — то, как чувственно и медленно она глотала, цвет ногтей на тонких пальцах, которыми она отбросила локон с лица, легкая пульсация трубки, вводившей наркотики в ее сонную артерию. Как будто, чем дольше он наблюдал за ней, тем моложе становился. Его тело воспряло, пульс участился, мускулы напряглись. Он облизал губы, чувствуя, как впервые за десять лет рот увлажняется слюной. Что-то накатило на него нежданной волной — некое чувство, которое так давно пропало из его жизни, что его даже затрясло, будто ударило током. И тогда, без единой капли сомнения, он осознал, что должен обладать этой женщиной, должен впечатлить ее и установить над ней безраздельную власть. Теперь его единственной целью в жизни стало сделать ее своей желанной, но вместе с тем принадлежащей лишь ему собственностью. Он был полностью, с головы до пят… что это за слово, которое используют мон-ки?

Вдруг женщина нахмурилась, чуть наклонила голову вбок и прямо посмотрела на Мальврека. Старый архонт охнул и уронил бинокль. Неловко собрав свои вещи, он поспешил в вестибюль. Его собственные инкубы, как всегда, безмолвно следовали за ним.

— Слишком долго, — пробормотал он, ругая себя за недостаточную скрытность. В считанные минуты он оказался снаружи, забрался в свой улучшенный «Рейдер» и стал ждать Савор. Когда она явилась, у нее едва хватило времени ухватиться за поручень, прежде чем Мальврек подал сигнал пилоту. Машина слегка качнулась, а затем резко взмыла в воздух.

— Ты куда-то спешишь? — поддразнила его Савор. Ветер взметнул ее волосы и юбку, развевая их подобно пурпурным волнам.

— Что ты выяснила? — требовательно вопросил Мальврек. Он пододвинулся к ней поближе, чтобы расслышать ответ.

— Я не смогла подобраться к ней вплотную… — начала Савор.

— Из-за телохранителей?

— Из-за свиты. Она, конечно, сидела в ложе одна, но в коридоре рядом было полным-полно народу. Причем не только слуги. Там были представители по меньшей мере полудюжины различных кабалов, и все явно хотели повидать ее или поговорить с ней. Однако мне удалось кое-что узнать. Зовут ее Баэда, и она буквально на днях переехала в Комморру из какого-то внешнего города в Паутине. Из Шаа-дома, полагаю. Судя по всему, там она была супругой архонта, и когда тот в конце концов умер, она унаследовала весь кабал. Говорят, теперь в ее распоряжении огромные ресурсы.

Мальврек кивнул и сощурился. Это, конечно же, объясняло, почему столь многие пытаются ее добиться. К нам приехала богатая вдова, и теперь самые выдающиеся холостяки Темного Города намеревались заявить на нее свое право. Его интересовало лишь, кто составляет ему конкуренцию.

Савор, как всегда, словно читала его мысли.

— Я видела там воинов с эмблемами разных кабалов. Всевидящее Око, Ядовитый Клык и Раздирающий Коготь. То есть лорд Ранисолд, лорд Хоэнлор и лорд Зиенд.

Мальврек знал их. Каждый из них был юным выскочкой, который добился власти над кабалом при помощи манипулирования и убийств. Они были настолько серьезными противниками, насколько были молоды и красивы.

— Мне нужно вернуться в форму, — сказал он.

Через какое-то время Мальврек, наконец, почувствовал, что достаточно подготовлен ко встрече со вдовой. Он не взял с собой ни телохранителей, ни воинов. Только Савор несла за ним большой ящик, держась на почтительном расстоянии. Если заявиться к женщине с целой армией, это не только выдаст страх и неуверенность, решил он, но и будет довольно грубо. Безобразный, изуродованный слуга открыл им дверь и повел через похожие на пещеры покои. Проходя мимо богато украшенного зеркала, Мальврек на секунду задержался, чтобы оценить свой вид. Его хирурги-гомункулы поистине превзошли себя, подумал он. Посмотреть хотя бы на скобы, вогнанные в затылок, которые туго натягивали на череп увядшее лицо. С полдюжины воинов лишилось скальпов, и теперь вместо жидких, сальных волос его голову украшала великолепная грива цвета воронова крыла. Сеть инжекторных трубок закачивала в него смесь наркотиков и снадобий, приводя мышцы в тонус и придавая глазам здоровое зеленое свечение. Он оскалился, любуясь своими новыми зубами из нержавеющей стали. На нем был самый лучший боевой доспех, а в дополнение к нему — золотистый табард, развевающийся пурпурный плащ и самые большие наплечники, какие только можно было достать. Бедняжка, усмехнулся он про себя, у нее нет ни единого шанса.

Его ввели в огромную комнату, полную роскошной мебели с высокими спинками. Из арчатых окон открывалась панорама Комморры. А перед ними стояла Баэда, упиваясь этим зрелищем.

— Лорд Мальврек, — произнесла она, надменно не поворачиваясь к нему. Голос у нее был глубокий и мягкий.

— Госпожа Баэда, — громко объявил он, — я приветствую вас в нашем прекрасном городе.

Она, наконец, повернулась к нему лицом. На фоне алебастровой кожи ее глаза казались настолько черными, что были похожи на пустые глазницы. Лицо было лишено выражения, как у безмолвной статуи. И все же сердце Мальврека забилось сильнее, и его инжектор автоматически подстроился под возросший уровень эндорфинов.

— И? — спросила она несколько нетерпеливо.

Мальврек продемонстрировал ей новые зубы.

— И я пришел, чтобы заявить о своих брачных намерениях.

Она не впала в экстаз и не рухнула перед ним на колени, как это происходило в фантазиях Мальврека, но фыркнула, прошла через комнату и удобно устроилась на небольшом диване.

— Разумеется, — сказала она с легким кивком.

Мальврек приблизился к ней и распростер руки.

— Леди, я богат и могущественен, и в мой кабал входит не только множество славных воинов, но и наемные ведьмы и бичеватели. Я повелеваю армадой боевых машин и флотилией звездных кораблей. Те, кто знает меня, страшатся меня, и о моем мастерстве в бою….

— …слагают легенды по всей галактике, — закончила она. — Я уже слышала эту речь.

— Вы слышали? — пораженно спросил архонт.

— От мужчин, более льстивых, чем вы, — она взглянула на Савор, стоявшую позади, и холодно произнесла: — Вы, по крайней мере, явились со свитой лишь из одной рабыни, хотя стоит еще подумать, говорит это об уважении или же о высокомерии.

Глаза Савор вспыхнули от возмущения.

— Я не рабыня! — прошипела она.

Мальврек поднял руку, успокаивая ее.

— Савор — моя дочь, — спокойно сказал он. — Она служит мне по своей воле. Так же, как должны служить и вы.

Брови Баэды выгнулись дугами.

— Однако же, дерзки мужчины в этом городе! Вы, должно быть, полагаете, что я первый раз встречаюсь с подобными заигрываниями?

— Ни в коем случае, — ответил Мальврек. — Я знаю, что лорд Ранисолд, лорд Хоэнлор и лорд Зиенд домогались вас.

— И это лишь немногие.

— Они больше не будут вам докучать, — тихо сказал Мальврек. Савор вышла вперед и открыла ящик. Внутри была аккуратно разложена кожа с дюжины лиц, содранная с черепов его конкурентов. На кратчайшее мгновение на лице Баэды проступило изумление, однако она немедленно вернула себе хладнокровие и внимательно посмотрела на Мальврека.

— Все, что принадлежало им, стало моим, — сказал он и с ног до головы смерил ее голодным взглядом. — Так же, как станете и вы.

С пугающей быстротой Баэда поднялась на ноги. Мальврек и Савор вдруг осознали, что там, где раньше были лишь тени, теперь стоят инкубы. Напряжение в воздухе стало осязаемым.

Баэда заговорила слегка неестественным голосом:

— Вы… страстны, лорд Мальврек, но не производите впечатления.

Осклабившись, Мальврек коротко кивнул, развернулся на каблуках и пошел к двери. Савор последовала за отцом. Она отбросила ящик, и тот с грохотом покатился по полу, рассыпая на паркет останки соперников архонта, похожие на засушенные цветы.

Планета Франчи была холодна, дни ее — дождливы, а ночи — туманны. Она была покрыта обширными горными хребтами, густыми лесами и бурлящими серопенными океанами. Короче говоря, это был мир, который оценил бы любой темный эльдар, и Мальврек твердо вознамерился сделать из него подарок для Баэды. Фактически, Франчи обладала одним-единственным недостатком: на ней жили люди. Поэтому старый архонт принялся за работу.

Первым делом его воздушные войска обстреляли и разбомбили их жалкие укрепления и бастионы. Затем, когда остались одни только руины, он обрушил на выживших защитников свои основные силы. «Рейдеры» беззвучно скользили над сокрушенными городами, без всякого разбора забрасывая гранатами и бункера, и здания. Сферы из искаженной призрачной кости взрывались, обращаясь в белый как мел порошок, настолько тонкий, что даже самые лучшие фильтрационные системы Империума не могли его удержать. Он находил путь в глаза, уши и легкие, а попав туда, вызывал столь ужасающие галлюцинации, что жертвы его могли лишь кричать и рыдать. Они катались по земле, раздирая ногтями собственные лица и выцарапывая себе глаза, а воины Мальврека поливали мирных жителей Франчи градом ядовитых кристаллических осколков или насквозь пронзали штыками. Тех, кого не убили на месте, волокли прочь и сковывали шипастыми цепями. Им не достанется быстрой и безболезненной смерти — когда темные эльдары увезут их в Комморру, они будут влачить жалкое существование еще долгие годы, а то и десятилетия, в качестве рабов, игрушек и еды.

В общем, все это было очень волнующе и прекрасно, и приспешники Мальврека были просто в восторге. Он сам, впрочем, странным образом не ощущал никакого интереса. Он знал, что должен быть прямо там — в гуще боя, наслаждаться смертью и хаосом. Вместо этого он стоял в одиночестве посреди городской площади, заваленной рухнувшими статуями и кучами мертвых людей, и наблюдал, как другим достается все веселье. Его мысли по-прежнему были заняты Баэдой.

Он бродил по щиколотку в раскиданных по земле внутренностях, чей аромат для него был словно запах весенних цветов, но все, что он видел пред собой, — ее лицо. Неподалеку какой-то комиссар пытался высвободиться из-под придавивших его трупов собственных подчиненных. Один из сибаритов Мальврека, которого явно радовало происходящее, подбежал к нему и выстрелил прямо в лицо, отчего голова человека лопнула, будто перезрелая дыня. Послышались восторженные вопли других воинов, наблюдавших, как во все стороны разлетелся рубиновый фейерверк из фрагментов кости и мозга.

Все, что ощущал Мальврек — жгучее желание швырнуть вдову на пол и задавить, задушить ее весом своего тела. Для него резня на Франчи была работой, а не игрой. Он зачищал планету так, как некто может полировать серебро, ибо его подарок должен быть безупречен. Иррационально — да, и архонт знал это, но он должен был ее впечатлить. В конце концов, ведь он… он… слово мон-ки опять ускользнуло от него.

Теперь его солдаты начали резать трупы ножами, чтобы взять какие-нибудь мелкие трофеи, например, пальцы, уши или зубы. Он посмотрел на них, вынырнув из глубин отвлеченных мыслей, и собирался было что-то сказать, как раздался взрыв. На мгновение Мальврек узрел, как его воинов объяло пламя. Затем земля под ним вздулась, и он очутился в воздухе. Подчиняясь инстинктам, он подтянул конечности к телу и полетел на ударной волне. Его личное силовое поле вспыхнуло и ожило, окружив хозяина плотным коконом черной энергии и обеспечив надежной защитой. Даже когда он упал наземь, теневое поле впитало в себя энергию удара, который иначе сокрушил бы все кости в его тощем теле. Мальврек перекатился и встал на ноги. Поле стало прозрачным, каким-то образом почувствовав, что его владелец пока что в безопасности.

Из пелены дыма с грохотом выкатил имперский танк и двинулся прямо на него. Позади машины можно было разглядеть несколько десятков человеческих силуэтов. Мальврек бросил взгляд назад, но там, где секундой ранее были его воины, теперь остался лишь дымящийся кратер. Повсюду раскидало части тел, как людей, так и темных эльдаров, неотличимых друг от друга в смерти. Разум Мальврека захлестнула ярость: он приказал, чтоб все боевые машины Франчи были нейтрализованы до того, как основные силы войдут в город, но, очевидно, кто-то что-то упустил. Сколь недоразвиты ни были технологии мон-ки, он по неприятному опыту знал: если это механическое чудище не уничтожить сразу же, его пехота едва ли сможет выжить.

Гвардейцы, прятавшиеся за танком, теперь рассыпались вокруг него. Они были легко вооружены, кроме одной троицы, которая спешно устанавливала какую-то большую пушку. Мальврек был один и на открытом пространстве. Он ощерился, преисполнившись отвращения к себе за то, что позволил этому случиться. Он не концентрировался на том, что происходит здесь и сейчас, отвлекаясь на мысли о том, как бы совратить вдову и расшевелить ее чувства. А затем, как он это часто делал, архонт направил свое отвращение наружу, изрыгая его на гвардейцев. Из танка донесся лязг, говорящий о том, что в пушку вогнали новый снаряд. Мальврек знал, что у него есть только один шанс. Он резко дернул шеей, активируя инжектор наркотиков, и бросился в атаку.

Люди ответили всем, чем могли. Они извергли бурю лазерного огня и тяжелых разрывных болтов. Вокруг свистели снаряды автопушки. С оглушительным ревом танк выстрелил из главного орудия, и люди, съежившиеся по сторонам от него, вздрогнули и закрыли глаза. Площадь взорвалась. Какое-то мгновение не было видно ничего, кроме пыли и дыма, но затем оттуда выпрыгнул, взвился в воздух один-единственный силуэт и приземлился прямо посреди гвардейцев.

Правая рука Мальврека была защищена огромной перчаткой с пальцами в виде коротких мечей. Он взмахнул оружием, активируя его приносящие чудовищную боль электрические свойства, и убил троих прежде, чем остальные успели хотя бы моргнуть. Их тела, беспорядочно дергаясь, повалились наземь, точно брошенные куклы. Потом все солдаты накинулись на него, колотя кулаками, пинаясь, тщетно пытаясь ударить его прикладом. Мальврек был спокоен, собран и контролировал свое дыхание, парируя удары. Он подумал, что люди почти комичны в своей ярости— они больше брызгали слюной, ругались и хрюкали, чем наносили урон. И все же они теснили его, не поддаваясь и не отступая. Они бешено колотили по защитному полю, хотя с тем же успехом могли тесать камень голыми руками.

Это было в некоторой степени достойно восхищения, поэтому Мальврек убил немногих, предпочитая калечить. Он сбил наземь еще одного бойца, попутно лишив того ноги. Каждый раз, когда он рубил или колол, падал очередной гвардеец. Они лежали кучей у его ног, вопя и причитая, шепча молитвы Богу-Императору или призывая своих матерей.

Внезапно на наруче Мальврека вспыхнули сигнальные огоньки. Его теневое поле было надежным, но не безотказным. Оно могло выдержать лишь определенной силы урон, прежде чем перегрузиться или отключиться для перезарядки. Поле исчезло с тихим хлопком, и ему в лицо тут же врезался приклад лазгана. Голова старого архонта дернулась назад, и черная кровь брызнула наружу из-за стальных зубов.

Мальврек яростно уставился на человека, которому наконец удалось причинить ему боль, и вонзил агонизатор прямо тому в лицо. Зашипели и засверкали электрические дуги. Глаза солдата обратились в жижу и потекли по щекам, и он завыл, точно одержимый. Оставшиеся гвардейцы отступили, придя в ужас от этого зрелища, и в этот миг смятения Мальврек прикончил их всех одним эффектным росчерком. Четверо человек погибли под его ударом. Остальных он оставил лежать на земле, дожидаясь своих поработителей.

Невдалеке танк разворачивался к архонту, чтобы снова обрушить на него огонь. Глаза Мальврека расширились от ужаса. На мгновение, захваченный наслаждением рукопашной схватки, он совершенно забыл об этой машине. Теперь же архонт осознал, что без защитного поля любое из орудий машины просто разорвет его на части. Уверенный, что вот-вот умрет, он подумал о Савор. Дочь возглавит кабал после него и будет хорошо руководить им. Единственное, о чем он сожалел, — что никогда не увидит, как она вступает в свои права.

Невероятно, но башня танка снова повернула орудие в сторону площади. Мальврек посмотрел вдаль и увидел, что ему на помощь, стреляя на лету, мчится «Разоритель». Лучи темной энергии вонзились в бронированный бок танка, и с мучительным ревом его башня разлетелась на скрученные металлические ленты. Языки пламени вырвались из каждого шва и сочленения, и вспомогательные орудия бессильно опали. Мальврек вернул себе самообладание и пошел к ожидающему кораблю. Стрелки уже спрыгивали с подножек и бежали ему навстречу.

— Господин мой, — тяжело дыша, спросил один из них, — вы не ранены?

Архонт указал на обломки уничтоженного танка.

— Кто в этом виноват? — спросил он.

— Недосмотр, — ответил другой солдат, в то время как похожий на летучую мышь транспорт взмыл в небо. — Наша орбитальная разведка пропустила военную базу за пределами города. С ней как раз сейчас разбираются.

Мальврек наблюдал, как, издавая звуковые удары, их обгоняют реактивные истребители.

— Хорошо, — сказал он, — давайте убедимся, что с ней разберутся как следует.

Когда он наконец приехал на место, от имперской базы почти ничего не осталось, кроме развалин. В зданиях бушевали пожары. Повсюду валялись мертвые гвардейцы и разбитые машины. Посреди всего этого стоял одинокий бункер, и его единственная дверь уже была сорвана с петель.

Внутри, доложили воины, в надежде на спасение спряталась кучка напуганных беженцев. Лорд Мальврек спустился по узким бетонным ступенькам в сырое квадратное помещение, где всюду валялись одеяла и упаковки от еды. Свет исходил только от нескольких тусклых панелей, встроенных в стены. Четыре тела лежали, разбросанные по полу, — мастерская работа его сибаритов. Последних двоих выживших оставили для него.

Мальврек быстро осмотрел их: мужчина и женщина, одетые в грязную форму цвета хаки, на фоне которой выделялись только личные жетоны на шее одного и кольцо с алмазом на одном из пальцев другой. Женщина, приглушенно рыдая, спрятала лицо на груди мужчины. Тот в свою очередь нежно баюкал ее и шептал успокаивающие слова.

— Ну что ж, — без удовольствия произнес Мальврек. — Надо с этим заканчивать.

При звуке его голоса мужчина поднял взгляд. Глаза его были расширены от страха.

— Пожалуйста, — быстро заговорил он на своем невыразительном языке. — Мы знаем, что вы такое. Пожалуйста, не забирайте нас с собой.

— Не беспокойся, мон-ки, — сказал он на отрывистом низком готике. — Я пришел не за вами. Всего лишь за вашей планетой.

Во имя целесообразности, он вытащил пистолет из кобуры, намереваясь застрелить женщину. Затем, довольно-таки неожиданно, мужчина вдруг рванулся вперед. Он схватил Мальврека за левое запястье и вывернул его так, что облако осколков ушло в потолок. Одним плавным движением Мальврек врезал ему лбом в нос, ударил коленом в живот и вогнал локоть в спину, когда человек согнулся пополам. Затем он без всяких усилий переместил вес на одну ногу и пнул его прямо в грудь. Мужчина отлетел и повалился на экран компьютера. Стекло разбилось и полетели искры. Мальврек подскочил к нему и ударил клинками перчатки, пробив плоть, кость и бетонный пол. Он громко фыркнул, вдыхая в себя ускользающую жизненную энергию человека.

Этого, похоже, хватило, чтобы наконец вырвать женщину из оцепенения. Она подбежала к телу своего спутника и, подвывая, прижалась к нему.

Мальврек перезарядил пистолет и посмотрел на нее сверху вниз.

— Он не заслуживает столь трогательных подношений, как твои слезы и крики, — сказал он ей. — Почему ты рыдаешь для столь незначительного существа?

Она уставилась на него глазами загнанного животного.

— Он был моим мужем! — закричала она. — Я любила его!

Мальврек вдруг просиял. Он щелкнул пальцами и показал на нее когтем перчатки.

— Вот оно! — ликующе произнес он. — Вот то слово, которое я пытался вспомнить. Спасибо.

Видя ее изумление, он опустился на колени, чтобы смотреть ей прямо в глаза.

— Ты знаешь, так получилось, что я и сам кое-кого люблю. Скажи мне, много ли ему пришлось сделать, чтобы захватить тебя?

— Захватить меня? — тупо переспросила она.

— Да. Мы называем это «иньон лама-кванон» — сделать кого-то своей ценной собственностью или полезным слугой. Но мне нравится ваш варварский термин, «любить». Он краткий и мощный, как убийственный удар.

Женщина подавила истерический смешок.

— Я всегда думала, что отчеты о ксеносах преувеличены, но ты же правда в это веришь, да? Что в жизни нет ничего, кроме разных степеней порабощения…

— Боюсь, что я не совсем понимаю, — сказал Мальврек.

— Любить — значит быть вместе, — продолжала она. — Это значит разделять все вместе, быть равными партнерами. Не владеть. Не управлять. Любить — значит заботиться друг о друге так сильно, что расставание станет невыносимо.

Она уставилась вниз, на окровавленный труп своего мужа, и снова расплакалась.

Мальврек подумал о принадлежащих ему вещах: о коллекции адских масок, об агонизаторах, о высокой башне в Комморре, о своих последователях. Конечно, среди всего этого были наиболее ценимые — слуги и вещи, которыми он дорожил. И все же он не понимал.

Разделять поровну? Быть партнерами? Наверное, он пытался вспомнить другое слово.

— Теперь убей меня, — дерзко потребовала женщина.

— Убить тебя, — медленно проговорил архонт, — чтобы вы могли снова быть вместе.

Женщина не ответила, и воины, столпившиеся в дверях, разом затаили дыхание. Мальврек встал, щелкнув старыми суставами, и засунул пистолет в кобуру. Он взглянул на своих приспешников и коротко кивнул, и они один за другим вышли из бункера. Архонт повернулся, чтобы пойти следом.

Женщина открыла рот от изумления.

— Что ты делаешь?

— Даю тебе возможность посмаковать свои мучения, конечно.

Он помедлил в дверях, ожидая, что она скажет что-то учтивое, но она просто таращилась на него, разинув рот. Пожалуй, не следовало ожидать хороших манер от мон-ки. Подождав секунду, он вздохнул и сказал:

— Не стоит благодарности.

Затем он ушел, оставив ее наслаждаться болью — если это, конечно, вообще было возможно. Столь убогое и ограниченное существо, подумал Мальврек, едва ли могло достойно оценить хорошую порцию страданий.

Однако, судя по всему, неблагодарность была характерна не только для человеческих женщин. Вернувшись в Темный Город, Мальврек направился к Баэде, чтобы предподнести ей в дар Франчи. Слуга осторожно проинформировал его, что вдова отказала в личной встрече. Она попросила передать, что ее не интересует добытая для нее планета, поскольку у нее имеются собственные миры и собственные пленники. Кипя гневом, Мальврек решил было с боем пробиться внутрь, но передумал, когда навстречу ему вышла пара инкубов Баэды. Атаковать их — значило бы открыто объявить войну, и, несмотря на растущее чувство досады, он все же хотел завоевать сердце вдовы, а не убить ее.

Когда он вернулся домой, Савор тренировалась. Почти полностью обнаженная, блестящая от пота, она уворачивалась от ударов и скользила среди полудюжины партнеров, вооруженных зазубренными ножами. Неглубокие порезы украшали ее руки, ноги и живот, и смешанный с маслами пот восхитительно обжигал их. Она обожала эти полуденные занятия — наполовину тренировки, наполовину предварительные ласки — почти так же, как настоящие сражения. Впрочем, все действо тут же сошло на нет, когда Мальврек распахнул двери.

— Эта женщина! — взревел он, и изо рта полетели капельки слюны. — Я заставлю ее подавиться своим высокомерием!

Савор взмахнула рукой, и ее компаньоны испуганно попятились и скрылись. Она много раз видела отца рассерженным, но на сей раз это было нечто иное. Он напоминал ей некое запертое в клетке чудовище, с которыми ведьмы сражаются на арене, взбесившееся от гнева и бессилия.

— Она победила тебя в схватке? — с надеждой спросила она, опираясь на единственное логичное объяснение. — Наши кабалы теперь воюют?

— Она даже не захотела повидаться со мной, — сказал он убитым голосом. — Я уничтожил ее женихов, но это ее не впечатлило. Я так старался очистить для нее планету, а она ее отвергла.

Савор закусила верхнюю губу и сказала:

— Отец, при всем моем к тебе страхе и уважении, ты ничего не знаешь о женщинах. Трофеи? Планеты? И ты ждешь, что она впечатлится столь обыденными подарками? У нее свои стандарты, отец. И если ты хочешь ее заполучить — хочешь по-настоящему — то тебе придется дать ей нечто уникальное. Что-то, на что еще никто и никогда не решался.

Старый архонт выдохнул. Если бы кто-то другой попытался усмирить его ярость, он бы убил его одним ударом, но Савор — другое дело. Как всегда, она была словно целебная мазь, нанесенная на ожог; боль, к счастью, оставалась, но переставала быть столь жестокой.

— Ты права, разумеется, — пробормотал он. — Что-то, от чего у нее захватит дух. Что заставит ее немедленно осознать: в ее же интересах немедленно мне подчиниться.

Он снова подумал о супругах с Франчи. Женщина любила мужчину, но почему? Что он ей дал в обмен на ее повиновение? Она была самым невзрачным существом в мироздании, одетая почти как оборванка, кроме разве что…

Мальврек положил руку на плечо Савор.

— Собери кабал, — сказал он. — Все наши войска. Теперь я знаю, что подарить госпоже Баэде.

Ктельмакс был миром пустынь. Снаружи царило палящее, губительное солнце, но здесь, в просторном могильном комплексе, было так холодно, что можно было увидеть пар от дыхания, когда Мальврек говорил. Они с Савор стояли, омываемые зловещим зеленым светом. Кругом во всех направлениях простиралась чернильная тьма, пронизанная редкими лучами света. Воины выстроились вокруг них и обдумывали, как бы незаметно скрыться с добычей.

— Знаешь, чем человеческие мужчины традиционно покупают верность своих женщин? — спросил Мальврек свою дочь. — Камнями. В особенности — кусками спрессованного углерода.

— Никогда не понимала, чем тебя так привлекает культура мон-ки, — отвлеченным голосом ответила Савор. Было что-то в этом месте, этом мавзолее размером с город, что вызывало в ней неподдельный страх. Чем скорее они отсюда уберутся, тем лучше.

Мальврек был слишком восхищен, чтобы заметить это проявление неуважения.

— Я не знаю, из чего состоит эта штука, но ее размер и редкость должны наконец-то утихомирить эту проклятую вдову.

Он повернулся к Савор и рассмеялся.

Над ними возвышался некронтирский силовой кристалл. Снизу он был утоплен в круглом пьедестале, от которого во все стороны расходились загадочные трубы. Он сиял изнутри, но тускло, словно лампа, в которой почти закончилось масло. К Мальвреку подошел сибарит и сообщил, что его воины готовы отсоединить кристалл. Архонт нетерпеливо кивнул.

— Кажется, ты меня не так понял, — неодобрительно произнесла Савор. — Когда я сказала, что ей нужно подарить то, что никто другой не дарил, я не имела в виду…

Зеленый свет внезапно погас, когда кристалл отсоединили от подножия. Стало очень темно и очень тихо.

Мальврек зааплодировал.

— Отлично, теперь отвезем его домой.

Савор отошла на несколько шагов. Ее дыхание стало коротким и отрывистым. Почти бессознательно она ощущала что-то, шевелящееся в темноте. Затем она услышала его. Поверх ворчания работающих воинов и лающих приказов отца из темноты донесся звук металла, скрежещущего о камень. Вдали показались крошечные точки, и на какой-то миг Савор показалось, что это некий фосфоресцирующий ковер с фантастической скоростью движется прямо на них.

Осознание словно окатило ее холодной водой.

— Отец! — закричала она.

И тут скарабеи нахлынули на них подобно живой волне. Шипя и стрекоча, они роились вокруг отключенного кристалла. Воины пытались отбиваться от вгрызающихся в поножи крошечных машин при помощи ножей и пистолетов.

Мальврек отступил и дернул шеей, чувствуя, как наркотики хлынули в кровь. Он успел увидеть, как Савор делает то же самое, прежде чем инкубы сомкнули вокруг него защитное кольцо. Из темной вышины спускались огромные существа, расставив толстые, заостренные конечности. Вместо лиц у них были тесные скопления ярко сверкающих видеообъективов. Они издавали нестройный шум, а из их животов выбирались все новые и новые скарабеи и дождем сыпались вниз. Телохранители архонта принялись рубить их своим двуручным оружием, каждое их движение было едва уловимо для зрения. Мальврек активировал теневое поле и встал между своими защитниками. Один из крохотных механизмов попытался ампутировать ему ступню. Архонт вознаградил усилия скарабея, насадив его на клинок перчатки.

Теперь он мог все как следует разглядеть. Силовой кристалл, его подножие и все, кто стоял на нем или рядом, были покрыты сотнями крошечных насекомоподобных роботов. На каждого убитого огромные паукообразные существа наверху производили еще нескольких. Савор была в самой гуще боя, окруженная ведьмами и убивающая все, что подбиралось слишком близко. Она что-то кричала, но Мальврек не слышал этого.

Мгновение спустя до него донесся порыв горячего воздуха и звук реактивных двигателей. Савор вызвала подкрепление из лагеря снаружи, догадался Мальврек. Из «Рейдеров» начали выскакивать воины, в то время как позади них несколько более медленных аппаратов начали осыпать скарабеев залпами из энергетического оружия. Орда механизмов поредела. Один из гигантских пауков шлепнулся на пол в лужу расплавленного шлака. Словно в ответ на изменение хода битвы, из темноты вырвались извивающиеся потоки зеленого пламени. К ним приближались сгорбленные человекоподобные существа, напоминающие скелеты, в руках они тащили громоздкого вида оружие. Каждый солдат, в которого они попадали, разлетался на части — куски обгорелой плоти и обугленных костей. Боевые корабли оставили в покое скарабеев и переключились на новую угрозу.

Слева от Мальврека что-то ярко вспыхнуло, и по растрескавшемуся полу пролегли искаженные тени. Внезапно появилась еще одна группа некронов, почти две дюжины. Над ними парила машина, похожая с виду на одного из пауков, порождающих скарабеев, со скелетоподобным туловищем, приплавленным к нему сверху. В одной руке оно держало высоко поднятый длинный посох, в другой — светящуюся сферу. Пешие некроны немедленно открыли огонь. Двое инкубов погибло на месте, но броня остальных выдержала обстрел. Защитное поле архонта стало непрозрачным в нескольких местах, защищая глаза от ослепительных лучей и одновременно не давая плоти обратиться в пар. Затем настала его очередь.

Мальврек одним прыжком преодолел разделявшую их дистанцию и взмахнул рукой в перчатке. Пять машин повалилось на пол, головы отлетели в стороны, а туловища раскрылись, извергая наружу провода, словно кишки. Его выжившие телохранители рванулись вперед, пронзая тварей алебардами, и уничтожили еще девятерых. Летающая машина описала дугу посохом, без малейших усилий обезглавив двух инкубов, и оставшиеся некроны бросились в рукопашную. На Мальврека обрушился град ударов, каждый из которых он легко парировал. Затем, повинуясь некой команде, которую только они могли услышать, машины начали отступать, возможно, удивленные яростью атакующих темных эльдаров.

Мальврек позволил им сбежать и попытался определить, где в этом хаосе находится Савор. Несмотря на его успехи, остальной кабал отнюдь не преуспевал, не достигнув и половины его результатов. Два корабля беспомощно висели в воздухе, брошенные командой и выпотрошенные некронским огнем. Всюду валялись почерневшие и дымящиеся тела солдат. Среди них убитые некроны неуклюже поднимались на ноги и каким-то образом восстанавливали себя, пока не начинали снова походить на литые бронзовые скелеты. Свежеизготовленные скарабеи бурлили вокруг них, будто потоки хрома.

Любой архонт приходит к власти благодаря знанию двух вещей: когда сражаться и когда бежать. И для Мальврека наступило время бегства.

— Назад на корабли! — закричал он.

Те, кто мог, начали отступать, вопя и стреляя из всех орудий. Мальврек и двое его оставшихся стражей побежали туда, где в полном одиночестве стояла Савор. Всюду вокруг нее лежали куски тел, как из плоти, так и из металла, а она сама была покрыта множеством рваных кровоточащих ран, и, похоже, ни одна из них не замедлила ее и не уменьшила ее ярость. Мальврек схватил дочь за руку, стащил с кучи мертвецов, и они вдвоем помчались к ближайшему «Рейдеру». Вокруг засверкали зеленые молнии. Последние инкубы зашатались и упали, но архонт даже не оглянулся на бывших защитников. Если отсюда смогут сбежать только он и Савор, Мальврек сочтет это победой.

Его прислужники скопились и требовательно шумели вокруг корабля. Мальврек пристрелил одного из них и наколол на перчатку другого, швырнув его в приближающуюся фалангу некронов. Савор, следуя примеру отца, отрубила руку воину, который отказывался уступить ей свое место. Машина резко накренилась, прежде чем рывком подняться в воздух. Они устремились к выходу из гробницы, и мимо быстро проносились темные стены. Савор, крепко держась за поручень, вытянула шею, чтоб посмотреть, что творится сзади. Их преследовала эскадрилья некронских машин, стреляя мощными энергетическими лучами, но скоростью они уступали «Рейдеру». Он первым доберется до поверхности, туда, где их ждут базовый лагерь и портал в Комморру. Несмотря на все это кровопролитие, они с Мальвреком, похоже, выживут и еще повоюют. Савор посмотрела на отца. Тот поймал ее взгляд и, осознав то же самое, даже улыбнулся.

Они почти достигли входа, когда «Рейдер» потерпел крушение. Из стен и пола гробницы неожиданно полезли змееподобные твари, которые хлестали остроконечными хвостами и чудовищными лезвиями на руках, раздирая обшивку и корпус двигателя. Транспорт нырнул вниз и с ужасающей скоростью закувыркался в воздухе. Он пролетел через выход и рухнул на песок, смятый и изрезанный. Теневое поле Мальврека вспыхнуло, активируя защиту, и окутало его непроглядной чернотой, когда архонта вышвырнуло из машины.

Мальврек не мог сказать, как долго он пролежал на песке. Его теневое поле прояснилось, так что, похоже, опасность исчезла. Он медленно поднялся и сел, дожидаясь, пока зрение не перестанет мутиться. Постепенно перед ним вырисовалась куча горящих обломков, полдесятка тел в пурпурной броне и безмолвные врата в гробницу.

Скорее всего, некроны не были запрограммированы преследовать возможных захватчиков снаружи, в пустыне. Он осмотрелся, ища взглядом Савор, но не увидел. Он выкрикнул ее имя, но никто не ответил. Позвал еще раз, громче. Ответа по-прежнему не было. В приступе паники он, прихрамывая, подошел к корпусу сбитого «Рейдера».

Он нашел ее под одной из палуб, буквально сложившейся пополам. Зазубренные обломки машины торчали из нее в нескольких местах, самый жуткий вышел через рот. Мальврек издал стон и упал рядом. В отчаянии он глубоко вдохнул, но ничего не почувствовал — ее жизненная энергия, ее душа угасла. Она была мертва, и это не исправил бы даже самый сведущий в искусстве оживления гомункул.

— Вставай, — сказал он.

Мальврек поднялся и посмотрел на ее искалеченное тело.

— Вставай, — повторил он. — Я приказываю тебе встать.

Он понял, что бессилен. Ни удары, ни угрозы, ни команды не могли заставить ее ожить. Все произошло не так, как должно было — его кабал уничтожен, его наследница погибла. Он активировал портал домой, в Комморру, и решительно шагнул во врата, не замечая, что при этом из его глаз текут слезы.

Когда слуга отказался впускать его, он вышиб ногой дверь. Когда пятеро инкубов стеной выстроились в вестибюле, он разом выпотрошил двоих и в куски изрубил остальных, когда те попытались отступить. На огромной лестнице, которая вела в ее личные покои, целый отряд воинов открыл по нему огонь. Он прошел сквозь шквал осколков, окутанный темным сиянием теневого поля, и убил их всех до последнего солдата. Затем он поднялся по ступеням. Распахивая двери одну за другой, он наконец нашел ее в комнате с арчатыми окнами, в которой они встретились впервые. Она вскочила с дивана, вскинув одну руку к подвеске, другой вытянув из складок платья изящный пистолет. Мальврек широкими шагами вошел в комнату, раскинув руки, с угрюмым лицом и немигающим взглядом. Его изорванный плащ стелился за ним, как пурпурное море.

— Что должен сделать мужчина, чтобы заслужить немного внимания? — взревел он.

Двое инкубов, притаившихся за дверью, набросились на него сзади. Мальврек присел и развернулся. Рука в перчатке вырвала горло одному нападающему, затем метнулась в сторону и пронзила второго, прежде чем кто-то из них успел нанести удар. Когда он снова выпрямился и повернулся к Баэде, с его руки капала кровь.

Она начала медленно пятиться, не сводя с него глаз.

— Чем обязана таким удовольствием? — холодно спросила она.

— Не кокетничай, — прорычал он. — Не смей этого делать.

— Это по поводу планеты, которую ты мне хотел подарить?

Он пнул кресло с такой силой, что оно улетело в другой конец комнаты.

— Ты знаешь, по какой причине я здесь! Это ты. Ты уничтожила меня.

Баэда заметила, что с его лицом происходило что-то ужасное. Из его глаз сама собой струилась вода. Она никогда такого не видела.

— Я так пытался завоевать тебя, а ты лишь с презрением отвергала меня. Я убивал для тебя, и все, что ты мне отвечала — я не впечатляю. Надо было остановиться еще тогда, просто закончить с этим и жить дальше, но я не мог. Ты как будто заразила меня. Ты стала всем, о чем я мог думать. Я дал тебе мир, а ты даже не захотела повидаться со мной. Почему ты не встретилась со мной? Если в тот день ты бы просто впустила меня к себе, она бы осталась в живых, но нет, ты решила, что отказать мне будет веселее. Это твой план, госпожа, — заморить меня? Как собаку? Не позволять мне быть с тобой, пока я просто не сойду с ума?

Баэда видела, что он говорил почти бессвязно, тяжело дыша и, видимо, заблудившись во мраке своих мыслей. Она могла бы пристрелить Мальврека на месте, пока он был в таком состоянии, но в его поведении было что-то завораживающее.

— Кто бы остался в живых? — спросила она.

— Да, это сработало, — продолжал он. — Я поклялся, что завладею тобой, Баэда. Иньон лама-кванон. Ценой потери всего, что у меня было. Мои слуги, моя армия — все это исчезло. Мой кабал истреблен из-за тебя, из-за того, что я был так восторжен и думал, что, наконец, нашел идеальный подарок, с помощью которого смог бы тебя заполучить.

Он все же не ответил на ее вопрос, и потому она спросила вновь:

— Мальврек, кто бы остался в живых?

Старый архонт как будто уменьшился в объеме, его плечи обвисли, грудь казалась впалой. Он издал душераздирающий вздох и сказал:

— Савор.

Снаружи послышался топот бегущих ног. Другие воины и стражники устремились на защиту госпожи. Они наверняка убьют этого старика — не умением, так числом. Однако сначала ей нужно было его дослушать. Его слезы, его прерывистое дыхание, его осязаемая аура утраты очаровывали ее.

Когда он снова заговорил, его голос был практически неслышен.

— Я полетел с ней на Ктельмакс. Там есть руины. Очень хорошо сохранившиеся. Я посмотрел на нее. Я был уверен, что с нами все будет хорошо. А потом она погибла.

Позади него раздались щелчки готового к бою оружия — воины Баэды ворвались в комнату. По первому же знаку они откроют огонь, и лорду Мальвреку придет конец. Однако он как будто не замечал их. Он затрясся всем телом и повалился к ногам вдовы.

— Она погибла! — голос его словно донесся из места столь ужасного, что у Баэды перехватило дыхание. Мальврек теперь понимал, что Савор была не просто иерархом. Она была его голосом, его железной рукой, его соратником во всех начинаниях. Она была самым дорогим из всего, чем он владел, и он любил ее. Он больше никогда не будет единым целым, и поэтому жить дальше не имело никакого смысла.

Задыхаясь от слез, он ждал, когда на него обрушится ливень осколков или смертельный удар Баэды, и все закончится.

Он почувствовал, что она поднимает его на ноги. Обессиленный, Мальврек не сопротивлялся. Баэда посмотрела ему прямо в лицо, положила ладони на его щеки и коснулась губами его губ. Он был уверен, что это поцелуй смерти, но тот все длился и длился. Вместо того, чтоб ударить его кинжалом или выстрелить, Баэда расслабилась и прижалась к нему всем телом. Ее язык проскользнул между стальных зубов, пальцы впились в щеки. Мальврек ответил на поцелуй и обнял ее так крепко, что нагрудная броня затрещала. Когда она наконец отстранилась, лицо ее было мечтательным.

— Лама-кванон, — сказала она. — Я подчиняюсь тебе.

— Не понимаю… — проговорил Мальврек. — У меня нет кабала, чтобы сражаться за тебя. Ты не приняла планету, и я не смог добыть кристалл, так что у меня нет ничего, чем я смог бы купить власть над тобой.

— Нет, есть, — промурлыкала она, проводя длинными пальцами по его морщинистому лбу. — Ты дал мне величайший дар из всех, что можно вообразить: свое страдание. В тебе теперь пустота, восхитительная рана, которая никогда не заживет. Скажи, что всегда будешь дарить ее мне, что будешь питать меня ею до конца наших дней, и все, что у меня есть, станет твоим.

Мальврек посмотрел через плечо на толпу воинов позади себя. Баэда начала проводить ногтями по его доспеху, как будто хотела раздеть его прямо здесь, прямо сейчас, и на виду у всех закрепить их союз в вихре публичного совокупления.

На лице Мальврека медленно проступила усмешка. Он потерял один кабал лишь для того, чтоб получить новый. Эти солдаты будут жить и умирать по его воле, и он, в конечном счете, не проиграл. Мальврек указал на дверь, и, помедлив мгновение, воины склонили головы и поспешили убраться из комнаты. Он швырнул перчатку с клинками на пол, увеличил выброс наркотиков из инжектора и, схватив полную пригоршню волос Баэды, отдернул ее голову назад. Она улыбнулась ему. Скоро они полетят через галактику вместе, причиняя страдания всем, кто сможет их вытерпеть. С его опытом и богатствами Баэды их никто не сможет остановить. Он сможет тысячекратно отомстить за смерть своей дочери всему мирозданию.

— Это будет великолепно, — загадочно произнесла Баэда. Она снова наградила Мальврека поцелуем, глубоким и долгим. Из окна позади шпили и огни Темного Города молчаливо наблюдали за ними.

Гай Хейли Полёт призраков

Путевидцы затянули свои песни — песни, что вспоминали дни славы и дни красоты. Скорбные песни, которые не должны были стать такими, веселые песни, которые стали печальными от того, что их пели в эти страшные времена. И все же Паутина ответила на эти славные оды, хотя певцы и были из умалившегося народа. Мембрана реальности раскололась. Золото Паутины сменилось чернью космоса. Иянденцев встретили холодные объятья Великого Колеса.

Иянна Ариеналь потянулась к мертвецам вокруг. К тем, что пребывали в ядре бесконечности ее корабля, «Предвестника Иннеад». К тем, что были в истребителях «Болиголов» и в средоточиях линейных кораблей. К мертвым воинам, из которых состоял экипаж кораблей из эскадры Летящих Призраков, к духам, направляющим призрачные бомбардировщики. Их было много. На флоте Ияндена мертвецы превышали в числе живых.

+Мы снова идем на войну,+ сказала она им.

Неживые зашевелились, отвлекаясь от того, чем заняты умы мертвых. В их медлительных мыслях разгорелась жажда мести. Эскорт «Предвестника Иннеад» поднялся вокруг крейсера, ожидая дальнейших указаний. «Акониты» Летящих Призраков, бессмертный флот дома Халадеш. Десятки истребителей выжидали позади.

Паутина раскрылась подобно рту и изрыгнула флот Ияндена из своей золотой глотки. Один за другим корабли помчались на стремительных крыльях в реальное пространство. Их желто-голубые цвета ярко выделялись на фоне черноты.

Перед ними был мир, который люди называли Крокенгард — уродливое имя для уродливой планеты. Пепельно-серая атмосфера была испещрена загрязненными облаками, словно мрамор — прожилками, и не давала разглядеть поверхность. Умирающий мир, зараженный человеческой чумой. Но даже это отравленное блюдо было лакомством для Великого Дракона. Его атаковали тираниды Голодного Дракона, которого люди прозвали Левиафаном, и человеческие корабли сражались с ними, отчаянно пытаясь защитить свою грязную нору.

Иянна Ариеналь покоилась на ложе в задней части мостика «Предвестника Иннеад». Ее окружали другие духовидцы. Ангел Ияндена свернулась клубком в центре, остальные семеро лежали вокруг, словно лепестки вокруг сердцевины самого идеального из всех цветков. С точки зрения тех, кто пилотировал корабль, духовидцы разместились на вертикальной плоскости, но ограничения гравитации мало что значили для эльдаров. На «Предвестнике Иннеад» было трое живых членов экипажа — два рулевых и капитан. За постом духовидцев полумесяцем стояла призрачная стража. Их было двенадцать, и они, неподвижные, как надгробия, наблюдали за Ангелом Ияндена. Многие иные мертвые, словно яркие огни, проскальзывали по открытому для взора ядру бесконечности, наделяя корабль своей силой и приводя в действие его системы. Среди них были и могучие мертвецы, те, что сохранили силу и целеустремленность, пройдя сквозь врата Морай-хег.

На духовидцах не было шлемов. Их глаза были закрыты, дышали они ровно. Посторонний наблюдатель мог бы подумать, что Иянна спит, но видит неспокойные сны. Ее идеальный лоб был нахмурен. Глаза тревожно шевелились под веками, окрашенными в нежный оттенок голубого.

Она была не одинока в своем беспокойстве. Разум улья вредил эльдарам. Когда корабли покинули Паутину, на них вдруг обрушилась тяжесть, которая угрожала раздавить их души. Запутавшись в психической тени улья, их умы стали столь же медлительны, как умы мертвецов. Так далеко от тиранидских кораблей, и все же ужас прокрадывался в их сердца. Разум улья адаптировался. Рев его совокупной души стал в двадцать раз мощнее со времен битвы на Дюриэле. Прежде он приносил боль и отчаяние, теперь же приближение к нему означало смерть для чувствительной психики эльдаров.

Более слабые могли бы дрогнуть и бежать от этого внутреннего осквернения, но не иянденцы. Горечь испытаний сделала их сильнее. Их гнев был сильнее страха. Не только Великий Дракон умел приспосабливаться. Не только Великий Дракон мог использовать мертвых в своих целях.

+Вперед,+ отправила послание Иянна.

Паруса боевой группы раздулись, двигатели штурмовых кораблей вспыхнули голубизной. Они набрали скорость и оторвались от основной эскадры Ияндена.

Флот-улей Голодного Дракона вытянулся в форме удлиненной капли на миллиарды лиг. Авангард уже сблизился с планетой. Клювастые чудовища и боевые звери с щупальцами были всего в нескольких сотнях тысяч лиг от Крокенгарда. Эту передовую волну крушила линия человеческих кораблей и орбитальные оборонительные сооружения. Туман из органических останков затмевал звезды. Но люди не могли победить. С каждым уничтоженным живым кораблем Великий Дракон еще немного приближался к человеческим позициям. На место каждого убитого приходила дюжина таких же. И с каждым проходящим циклом все больше кораблей влетало в систему.

Иянна повидала образцы ремесленного искусства многих человеческих культур. Даже на вершине своей культуры человечество создавало уродливые вещи, и в этот век Трупа-Императора они были далеки от вершины. Их корабли были оскорблением взора.

Некоторые философы с мрачным удовольствием указывали на то, что судьба людей разворачивалась подобно более примитивной версии Падения. Иянна с ними не соглашалась. Людская судьба была противоположна эльдарской. Бог человечества был жив и умирал медленной смертью. Он не мог их спасти. Но ее богиня, Иннеад, еще не родилась, и долгим было ее рождение. С ее приходом эльдары возродятся. И все же люди мнили себя повелителями галактики.

Время человечества подходило к концу. В будущие эпохи историки будут оглядываться назад, на этот краткий перерыв в доминировании эльдаров, и отмечать уход людей лишь из прилежности, без интереса. Шестьдесят миллионов циклов эльдары правили звездами. И так будет снова, уже скоро. Что такое десять тысяч циклов пред ликом шестидесяти миллионов? Настала эра обновления. Люди — лишь паразиты, что населили запертый дом, не зная, что скоро вернутся его подлинные владельцы.

Но как бы ни безобразны были корабли людей, они держались, Иянна была вынуждена это признать. Впрочем, их упорство долго не продлится — каплевидная масса уплощалась и становилась плотнее. Вскоре все порождения пустоты прибудут на фронт, и тогда человеческий флот будет раздавлен, а защищаемый им мир — поглощен.

Этого не должно случиться.

«Предвестник Иннеад» качался и вился то в одну, то в другую сторону — рулевые заставляли корабль танцевать ради удовольствия. Позади летели десятки эльдарских истребителей. «Крылья ночи» и «Белладонны», перехватчики Багровых Охотников, каждый из которых пилотировался живым эльдаром, разошлись веером и образовали три штурмовых авиакрыла в форме полумесяцев. Те, в свою очередь, делились еще на две эскадрильи по шесть самолетов, каждая из которых охраняла то же количество призрачных истребителей «Болиголов».

Корабли живых петляли и скакали, то и дело обгоняя друг друга с резвостью плещущихся дельфинов. Резко контрастируя с ними, корабли, идущие прямо за «Предвестником Иннеад», шли ровно, столь прямым курсом, что, казалось, вообще не двигались. Это были призрачные бомбардировщики, и их пилотами были одни лишь мертвецы. Сквозь беспокойные волны варпа они смотрели на Иянну, лишенные век глаза были прикованы к сиянию ее души. Она была маяком, ведущим их к исполнению долга. Ее разум соединялся с ними через ядро бесконечности «Предвестника Иннеад», и она была с ними. Тонкая нить судьбы отделяла ее от них, и пресечь ее было так легко.

+Лорд-адмирал Келемар, я выдвигаюсь на перехват.+

Это послание было сложно отправить и еще сложнее услышать — слабый вскрик на фоне психического рева разума улья. Только огромное количество призраков внутри корабля позволяло вообще его расслышать. Их энергия укрепляла ее мысли, питала машины, которые передавали ее сообщения. Она раздумывала, не стоит ли переключиться на более простые технологии, но разум улья атаковал их на всех уровнях, и электромагнитные помехи были столь же сильны, как и психические.

Келемар ответил.

+Великий Дракон видит тебя миллиардом глаз и готовит свои кольца. Будь осторожна, духовидица.+

Иянна проследила за ментальным импульсом Келемара. Части флота тиранидов отделялись от основного роя и образовывали защитный периметр.

+Сотри их с лица звезд. Дай нам пройти сквозь них.+

+Разорви паутину, и мы пойдем следом,+ ответил Келемар.

На миг основная масса флота Ияндена зависла в стороне от тиранидов, на краю колодца боли, образованного разумом улья. Эльдары не могли подойти ближе. С этого относительно безопасного расстояния тонкие боевые барки и изящные линейные корабли устремили к тиранидам невидимые потоки энергии, пока те маневрировали, чтобы блокировать атаку Иянны. Из расколотых панцирей на путь ее боевой группы вытекли целые озера жидкости, которая замерзла или вскипела, обратившись в облака льдистого газа.

Мощь разума улья все нарастала и нарастала по мере того, как «Предвестник Иннеад» двигался вперед. Давление было невероятное, хотя Иянна и ее спутники были защищены от худших его проявлений. Связь с Келемаром исчезла. Духовидица начала тревожиться. Как и во всех столкновениях с Великим Драконом, в этом гамбите присутствовал элемент отчаяния. Каждая битва порождала новые угрозы и новые перемены. Иянна заставила себя расслабиться. Ей нужно сохранять ясность сознания, чтобы не смущать умы призраков. Они победят, как победили во всех недавних битвах. Так предначертано.

Она погрузилась в еще более глубокое единение с призрачными пилотами. Чешуя смертности сползла с ее второго чувства, и она увидела мир так, как видели его умершие. Сверкающий щит, проецируемый многочисленными мертвецами «Предвестника Иннеад», растянулся перед крейсером, прикрывая ее боевую группу от полной мощи разума улья. Мертвецы защищали живых.

За щитом она узрела истинную форму Великого Дракона. Не мерзость, чуждую смертному миру, которая парила в черном море звезд, не то, что мог увидеть дальновидец — громадный, туго скрученный жгут злой судьбы, занимающий все плетение. Первое было лишь частью целого, второе — психической абстракцией. То, что увидела Иянна, было реальностью его души.

Издалека та казалась громадной тенью, волной ужаса и психической слепоты, что предвещала прибытие флота-улья. Но величайшие тени порождены ярчайшим светом, и когда душу ульевого разума видели вблизи, она сияла ярче любого солнца.

Иянна находилась так близко, что различала неровную топографию его ума, который превышал в размере звездные системы — сущность, что была больше бога. Она думала мыслями, огромными, как континенты, и строила планы, сложнее, чем миры. Она видела сны, которые невозможно было измерить. Духовидица почувствовала себя маленькой и напуганной, но не позволила страху ослабить ее уверенность.

На этом фоне мерцали эльдарские души, и даже их драгоценная яркость меркла пред ни с чем не сравнимым сиянием Великого Дракона. И это было лишь щупальце самого создания. Вся эта масса тянулась дальше, оплетала петлями высшие измерения, сливалась в отдалении с другими отростками, и снова сливалась, и так, в великом единении отдельных частей, открывалась ужасающая истина целостного. Иянна пристально вгляделась в его блеск. В отличие от бесстрастных мертвых воинов, которые не чувствовали от этого зрелища ничего, кроме отзвуков гнева, духовидица была зачарована развернувшейся перед ней красотой. Она подумала, что если бы подобное создание можно было обуздать, оно бы могло навсегда изгнать Ту, что Жаждет. Если бы только его голод был направлен на нечто иное, не на плоть и кровь миров…

Она прекратила свои размышления. Эта сущность была совершенно чуждой, враждебной к любой жизни, кроме своей собственной — гигантское животное, которое интересовалось только своей добычей. В его действиях не было мысли, не было интеллекта, лишь хитрость. Оно демонстрировало признаки зарождающегося механического мышления, каким на первый взгляд могла бы обладать эволюция, если бы ускорилась до темпа тех изменений, которые производил разум улья. Но это было не настоящее мышление. Разум улья не был наделен сознанием.

Когда они подошли ближе к полю боя, к ее высшим чувствам прикоснулись психические сигналы людей, столь же примитивные и недосформированные, как их корабли. Она сомневалась, что иной человек мог бы уловить эти послания, оглушенный ревом Великого Дракона. Но она ощутила их, хотя для того, чтобы отыскать их, ей пришлось тянуться за пределы призрачного щита, что открыло ее грубой мощи разума улья и обожгло ее внутреннюю сущность. Она прочитала смысл этих сообщений и юркнула обратно, в безопасность.

Это были неумелые стихи, наброски в тусклых метафорах.

Все они были полными ужаса мольбами о помощи.

Ядро бесконечности «Предвестника Иннеад» запульсировало. Заговорил его капитан.

— Госпожа Иянна, люди пытаются вступить с нами в контакт.

+Я знаю,+ сообщила она. Ее мысленный голос эхом отразился от материи мостика. Она на миг задумалась, жалея, что не обладает пророческими силами дальновидца. +Пропусти их трансляцию.+

С треском послышался отчаянный человеческий голос. Их технологии было не сравниться с яростью роя, и пришлось произвести множество тонких настроек, прежде чем слова стали различимы.

— Эльдарский корабль, просим идентифицировать себя. Эльдарский корабль, вы друзья или враги?

Сомнительно, что эта разница была существенной — корабли Ияндена были слишком далеки и быстры, чтобы люди смогли рассчитать их положение и открыть огонь, даже если бы не сражались с Великим Драконом.

Иянна находила людей одновременно отвратительными и вызывающими интерес. Эти слова, выплескивающиеся из неумелых губ, звучали ненамного лучше звериного хрюканья, но эмоции, стоящие за ними, были чистыми, хоть и слабыми, и говорили, что в них есть нечто большее. Иянден помнил людей еще до их первого падения, когда они были лучше. И поэтому Иянна не могла их по-настоящему ненавидеть.

— Ты ответил, Йетельминир? — произнесла она вслух. Речь показалась ей, лежащей в единении с духами, чем-то чужеродным и неудобным. Наполовину извлеченная из идеального гнева мертвецов, она почувствовала отвращение к собственной плоти. Ее тело было слепком из спекшейся глины, зубы — как неровные камни, вдавленные в нее, язык — могильный червь, извивающийся среди камней.

— Нет. Люди все еще запрашивают аудиенции, — сонно проговорил капитан Йетельминир. Он тоже наполовину затерялся в ядре бесконечности корабля, тонул в мертвенном спокойствии, как и она. Он был высок и красив, его одеяния переливались радугой, но лицо было столь же мрачным и истерзанным скорбью, как и у любого иянденца. — Следует ли нам говорить с ними? Они могут быть полезны.

Иянна поразмыслила. И согласилась.

— Я поговорю с ними.

Открылся канал, настроенный на недоразвитую технологию мон-кей.

— Я — Иянна Ариеналь, духовидица Ияндена, — сказала она. Человеческая речь была такой ограниченной, неспособной передать тонкие нюансы на столь большом расстоянии. Иянна была благодарна за это. Они воспримут сказанное ей так, как оно есть. — Мы пришли, чтобы предложить вам помощь.

Повисла пауза — сообщения были ограничены скоростью света. Психический отпечаток пришел задолго до их ответа. Осязаемое чувство облегчения. Это были существа, которые сожгли бы ее заживо просто за то, что она была собой. Как же все менялось, когда они оказывались в одиночестве и страхе. Разумы мон-кей были грубы, как камни.

Вскоре в поле зрения возник человек мужского пола. Машины «Предвестника Иннеад» идеально воспроизвели его безобразие. Голос и лицо выдавали его подозрительность.

— Я — Хортенс, капитан «Блистательного завоевания». Нам следует подумать о том, как скоординировать свои усилия. Каковы ваши намерения?

Иянна открыла глаза и позволила своему образу проявиться перед ним.

— Мы убьем корабли разума, а затем их матку.

Еще одна пауза.

— Огромный корабль в сердце флота?

Иянна слегка наклонила голову. Для эльдара это бы означало подтверждение, хотя и окрашенное саркастическим одобрением в адрес собеседника, столь очевидно выражающего правильное мнение. Потом она вспомнила, с кем разговаривает.

— Да, — сказала она.

— Мы близко. Вы разрушите их фланг, это позволит нам проникнуть глубже в середину роя. Мы прорвемся вперед и уничтожим их! Мы сражаемся вместе?

Иянна содрогнулась от режущего уши лая человеческой речи. Когда он говорил, изо рта летела слюна. Даже эльдарские дети лучше сдерживали себя.

— Да. Вместе, — медленно произнесла она, чтобы человек точно ее понял. — Не дайте им повернуть назад, пока мы не развалим их психическую сеть. Потом вы должны без промедления начать наступление.

Он тупо глядел на нее, пока ее сообщение мчалось к его кораблю на крыльях безыскусных волн. Потом, воодушевленный, он кивнул. Иянна стала нежданным спасением. Облегчение проявилось на его лице вместе с потом.

— Вероятно, мы могли бы…

— Я все сказала.

Одной мыслью она прервала их болтовню. Слушать людей было утомительно, а у нее были дела. Ее боевая группа приближалась к внешним границам роя.

— Мы приближаемся к цели, леди Иянна, — сказал Йетельминир. — Психический щит держится. Мертвецы выполняют свою задачу и хорошо прикрывают нас.

Иянна была опечалена этими новостями. Призраки растрачивали себя, чтобы защитить ее. От этого они станут слабее, чем прежде. Некоторые и вовсе истают, полностью поглощенные.

— Одна пятая цикла, и мы будем среди их дозорных кораблей, — продолжил Йетельминир. Его глаза двигались туда-сюда, разглядывая какое-то спроецированное изображение, которое мог видеть только он.

В глазах мертвецов цель выделялась из сияния Великого Дракона, как узел в сложной сети его сущности. Один из огромных ульевых кораблей — не крупнейший, но, тем не менее, важный. В такой близи от подобного создания давление разума улья было велико, и чем ближе, тем агрессивнее оно будет. Но для мертвецов это не было проблемой. У них не было материального тела, из которой можно было исторгнуть их души. Иянна вела призраков Ияндена к возмездию, чтобы живые могли последовать за ними.

Мимо проплывали искореженные тела тиранидских кораблей, но другие уже шли навстречу, чтобы закрыть брешь. «Крылья ночи» и Багровые Охотники уже вступали в короткие стычки с червеобразными торпедами и змееподобными тварями-охотниками, которые преследовали их, оставляя за собой хвосты из ярко-зеленой биоплазмы.

Сначала нужно расчистить путь.

+Пресечь нить старухи,+ послала сообщение Иянна.

По ее приказу вперед устремились «Болиголовы», разнося на части противокорабельные шипы и личинки, которые бросались на них. Они мчались к целям, чтобы расстрелять их с близкого расстояния. Цепкие щупальца на приближающихся кораблях-кракенах предвкушающе извивались. Из дыхал вырывались противолазерные облака ледяного пара. Дополнительные рты изрыгали кусочки плоти, служившие отражателями.

Но подобная защита была бесполезна против орудий «Болиголовов».

В Ином море начал нарастать вой — вопль ярости и боли мертвецов. У Иянны заболели зубы от этого звука, а ведь она была к нему привычна. Она почувствовала душевную муку пилотов «Болиголовов», которые направляли злобу мертвецов в орудийные порты своих кораблей. Те же преображали сущность мертвых в клинок косы, чье воющее лезвие резало души. Боль пронзила каждый эльдарский разум вокруг, но за ней мгновенно пришло облегчение, когда психическое оружие пронеслось сквозь варп, отсекая души тиранидских кораблей от разума улья. Их ложноножки и клешни перестали извиваться, выбросы двигательных систем заглохли, замигала и угасла биолюминесценция.

Остались одни лишь пустые оболочки.

Разумы кораблей, охраняющих психический узел, исчезли. Они безжизненно дрейфовали на волнах битвы. Агрессивное давление разума улья немного ослабело, и Иянна жестоко улыбнулась.

+Вперед! Вперед!+ позвала она. Ее триумф погнал мертвецов дальше, еще ближе к ульевому кораблю. Огневые трубки уцелевших тиранидских кораблей содрогнулись в спазмах, из выхлопных отверстий вырвались облака газа. Навстречу «Болиголовам» устремился рой противовоздушных червей.

Машины, сохраняя идеальную формацию, ускользнули в сторону. В одного попал червь, вонзившийся в крыло, словно копье. Достигнув цели, тварь утратила жесткость. Она начала извиваться, потом обмоталась вокруг корабля и с силой сдавила его. Истребитель взорвался и разлетелся на осколки из мерцающей призрачной кости. Психические вопли пилота-чародея и его напарников-призраков остро выделились на фоне монотонного рева улья. Даже здесь, в пространстве света и тени, озаренном пламенем Дракона, Иянна расслышала далекий безумный смех Той, что Жаждет.

Еще один корабль взорвался, разбитый на куски снарядом из окровавленной кости. Третий влетел в облако крошечных жучков, которые ожили на его поверхности и начали лихорадочно прогрызать себе дорогу внутрь. Четвертый, а затем и пятый взорвались, поглощенные потоками плазмы.

— Дракон целится в «Болиголовы», — сказал Йетельминир.

+Разумеется,+ отправила Иянна.

Но остальные прошли — эскорт Багровых Охотников огибал червей, змеев и тварей с щупальцами. Пилоты разрывали их на куски огнем ярких лэнсов. Другие резко встряхивали крыльями, чтобы сбросить червей, которых затем потрошил лазерный огонь товарищей по эскадрилье.

Дело было сделано. Воронка пустого пространства, усеянная безжизненными оболочками тиранидов-защитников, вела прямо к узловому кораблю. Иянна сфокусировала на нем свое колдовское зрение и отправила призрачным бомбардировщикам, которые летели следом, ощущение срочной необходимости. Она погрузилась в собственные воспоминания о Тройном Горе, вызывая в памяти вторжение тиранидов на Иянден. Купола, разбитые органическими орудиями, сады, пожранные безмозглыми животными ради того, чтобы породить еще больше безмозглых животных, не способных представить себе величие бытия. Эльдары, столь быстрые и прекрасные в жизни, втоптанные в грязь копытами живых танков. Гнев Иянны стал горячим, как пламя.

+Сейчас,+ отправила она им мысль.

Воспоминания Иянны сделали разумы духов быстрее. Жажда мести вывела их из мира сновидений и на какое-то время вернула в материальный мир. Завывая от скорби, призрачные корабли эльдаров помчались на ульевой корабль, изящно огибая дрейфующие трупы его эскорта.

Иянна наблюдала глазами «Предвестника Иннеад», как бренными, так и психическими. На фоне Великого Колеса корабли рассекали черноту, усеянную кусками плоти, стремясь к похожему на слизня ульевому кораблю. Размер его впечатлял — он был так же велик, как большой жилой купол на Ияндене. Он был слишком крепко привязан к основному разуму улья, чтобы его смогли отсечь разрывающие косы «Болиголовов», и слишком насыщен мощью Дракона, чтобы живые могли к нему приблизиться. Физическое разрушение было единственным вариантом. Изморозь искрилась на его грубой коже, покрытой оспинами за долгие эпохи путешествия сквозь пустоту. Спереди корчилась покрытая щупальцами голова, крошечная в сравнении с астрономически громадными тораксом и брюхом. Другой конец оканчивался плоским, похожим на пиявку хвостом. Меньшие создания прыгали по его телу, разыскивая огневые позиции для огромных пушек, вживленных в их спины. Пластины панциря разошлись в стороны, открывая стрелковые отверстия вдоль бока корабля.

Поблескивающие амбразуры высыпали снаряды в космос. Содрогаясь, ульевой корабль открыл огонь. Орудийные твари, обитающие на его панцире, нацелили паразитические пушки на призрачные бомбардировщики и изрыгнули сияющую плазму.

Иянна стиснула зубы. Духи были слишком медлительны, чтобы самостоятельно избежать обстрела. Корабли Летящих Призраков поддерживали своих меньших собратьев. Огонь пульсаров и плазменных пушек истреблял целые рои живых снарядов, но их было слишком много. Иянна и остальные духовидцы вели призрачные корабли, насколько это было возможно. Перед ними встал мучительный выбор. Слишком мало духовидцев, чтобы направить их всех, слишком много душ, которые надо спасти. Какой корабль они наделят своей защитой? Какой оставят без руководства и дадут ему слепо врезаться в стену огня? Не думая, Иянна решала, какие души вернутся в бесконечный цикл Ияндена, а какие познают худшую судьбу, какая только есть на свете. После боя она будет в ужасе от своего выбора, каким бы тот ни был. Но сейчас на это не было времени, и она вытеснила предчувствие горя из своего разума.

Призрачные бомбардировщики приблизились к голове и бокам, те же, что зашли за корму, выискивали на нижней стороне громадные каналы, порождающие новые корабли. Летящие Призраки терзали ульевой корабль губительным огнем пульсаров.

+Свершите свою месть, мертвые Ияндена,+ подумала Иянна. Ее слуги семь раз повторили мысленное послание.

С изогнутых вперед крыльев сорвались снаряды. Они пронеслись сквозь море пустоты, словно рожденные для нее, ловко огибая противоракетные шипы, выплюнутые ульевым кораблем.

Снаряды были адаптированы, их изменения вдохновлены зарывающимися вглубь созданиями флота-улья. Они вонзились в поверхность корабля, а фузионные генераторы на их наконечниках проплавили себе путь глубоко в тело создания. Через несколько секунд вспыхнул не-свет. Иянна отвернулась и заставила отвернуться мертвецов. Открылись идеальные, сферические врата в варп, и на один лишь кратчайший миг Слаанеш открыто взглянула на них голодными глазами. Как жутко оказаться в ловушке между двумя неутолимыми аппетитами.

Порталы закрылись. Плоть корабля-улья была усеяна огромными сферическими пробоинами. Он корчился в агонии, издавая ужасный предсмертный вопль. Но когда он затих, раздался иной крик. Великий Дракон взревел от ярости, почувствовав уничтожение частицы своего безграничного духа. В свете, испускаемом огнем его души, появилось темное пятно. Давление на разумы эльдаров еще немного ослабело.

Отрезанный кордоном живых кораблей адмирал Келемар продолжал бомбардировку. Флот-улей, все еще растянутый тонкой линией и вливавшийся в систему, был атакован с трех фронтов. Он выгнулся наружу, в направлении основной массы флота Ияндена. Корабли эльдаров легко улетали от тиранидов, а их пульсары пели незримые и беззвучные песни смерти.

В передней части улья Имперский флот продолжал двигаться к главному кораблю Дракона — кораблю норны. Несколько человеческих судов дрейфовало в космосе, в их корпуса глубоко вонзились клювы усеянных щупальцами кракенов. Остальные медленно пытались переместиться на более выгодные огневые позиции. Их осаждали со всех сторон, но удар Иянны, дошедший почти до самого ядра флота-улья, оттягивал подкрепления с фронта, и люди уже приближались к своей цели.

Иянна выбрала другой корабль — раздутую тварь вроде кожистой медузы, окруженную стремительными стаями тиранидских истребителей. Этот был гораздо меньше — не основной ульевой корабль, но, тем не менее, важный узловой центр.

+Вторая цель,+ сообщила она.

И снова «Болиголовы» расчистили путь, и снова призрачные бомбардировщики сбросили свой губительный груз. По мере того, как синаптическая связь пресекалась, и мощь разума улья ослабевала, Келемар подводил свой флот все ближе, тесня рой и терзая его смертоносным огнем.

Так оно продолжалось вновь и вновь, пока под натиском Иянны не погиб седьмой громадный корабль.

Люди проникли в сердце роя и обрушились на огромный корабль норны, где гнездилась ужасная королева тиранидов. Для эльдаров битва уже была выиграна.

+Это последний из них. Отступаем,+ приказала Иянна. Ее корабли мгновенно развернулись и помчались сквозь созданное ими поле обломков обратно к чистому пространству.

+Потери среди живых и мертвых невелики. Вас следует поздравить, моя госпожа,+ отправил сообщение Келемар. С уничтожением синапсов разум улья превратился в шипение на заднем плане, и они снова могли свободно общаться.

+Такова судьба,+ ответила Иянна.

Она начала осторожно выводить свой разум из мира мертвых. Прежде чем закончить, она села и потянулась, с душой, зависшей в двух мирах одновременно. Ее собственное тело теперь казалось не отвратительным, но великолепным, и она полностью переместилась обратно в свое физическое воплощение. Движение мышц приносило удовольствие, и она улыбнулась.

— Люди снова нам сигнализируют, — сказал Йетельминир.

Иянна пожала плечами. «Дозволь им говорить, — означал этот жест, — но мне все равно, что они скажут».

Снова появилось лицо капитана Хортенса. Оно было омрачено, и грубые человеческие черты отображали смятение или какое-то примитивное человеческое чувство сродни ему.

— Что вы делаете?

— Мы выполнили свою задачу, — ответила Иянна. — Плетение изменилось в нашу пользу. Будущее подчинилось нашему плану.

Давление разума улья, уже сломленное истребление ульевых кораблей, все больше уменьшалось по мере того, как «Предвестник Иннеад» мчался обратно к вратам Паутины.

— Вы бросаете нас умирать! Вы оставляете наш мир, чтобы его пожрали.

— Нет, — сказала Иянна. — Посмотри.

На сером мраморе Крокенгарда разгоралось пламя.

Хортенс на миг отвлекся, его экипаж передавал информацию. Иянна знала, что они говорят. Лицо Хортенса окаменело.

— Значит, это все был обман. Вы пришли, чтобы напасть на нас! — его губы скривились. — Экстерминатус! Вы уничтожили наш мир. «Вероломны эльдары, да не доверься им!» — процитировал он какой-то людской религиозный текст. — Я должен был знать, что от вас нельзя ждать добра.

Иянна могла бы оборвать связь, но она не стала этого делать. Некое чувство прокралось в ее душу из-за этого низшего создания. Он храбро сражался.

— Огненное Сердце, — объяснила она. — Устройство, которое уничтожит этот мир, чтобы Великий Дракон не мог попировать им. Да, оно убивает вас, но это лучше, чем если бы Дракон получил пищу от вашего мира, — она помолчала. — Я приношу свои извинения.

Иянна осмотрела поле боя. Остатки флота-улья продолжали сражаться, разрозненные, но по-прежнему смертоносные.

— Дальнейшие атаки на этих существ и помощь вам приведут к неприемлемым потерям среди моего народа, — сказала она. — Придут времена, когда мы будем биться с вами плечом к плечу. Сегодня же это не так. Корабль королевы роя умирает. Этот мир мертв. Им больше нечем кормиться, кроме собственных павших, и ничто не восстановит их, когда они их поглотят. Это щупальце уничтожено, и это направление не принесет Великому Дракону пользы, если он решит устремиться сюда в будущем. Наверняка это стоит вашей жертвы? Один мир ради многих?

Она сморгнула, с любопытством изучая человека. Ей было жаль его. Сам людской род делал то же самое в иных местах, и все же он был разгневан. Скольких он сам, не думая, приговорил к смерти? Если гибель грозит тебе самому, она всегда кажется важнее всего остального.

— Если вы отступите сейчас, то, может, спасете часть своих кораблей, — продолжила она. — Вам ведь, в конце концов, уже нечего здесь защищать.

Хортенс сбивчиво заговорил. Она надеялась, что он ее послушается.

— Это не…

Психический импульс Иянны прервал их разговор.

— Отведи нас домой, капитан Йетельминир, — сказала она. Капитан поклонился.

— Да, моя госпожа.

Паутина широко разверзлась, и «Предвестник Иннеад» устремился к ней. Позади ярко сиял погребальный костер, уничтожающий Крокенгард.

Иянна снова одержала триумф. Пятнадцать миров не достались ненасытной пасти Голодного Дракона благодаря использованию Огненных Сердец, которые отвели его в сторону от эльдаров, по направлению к…

Что-то было не так. Ощущение на задворках ее разума. Это чувство отрастило клыки, стало болью. Ее душу охватило мукой.

Иянна закричала, упав с края ложа. Боль отступила, затем сдавила ее вновь. Ее стошнило.

Мертвецы пришли в смятение. Нанесенный ей удар отразился на всей боевой группе, перескакивая из разума в разум. Двигатели призрачных бомбардировщиков потухли. Изяшные крейсера Летящих Призраков резко развернулись и закачались на психической волне.

Яркий свет разгорелся в душе Иянны. Длинный туннель протянулся от нее вдаль, преодолевая бесконечное расстояние. Трубка, пробивающая ткань вселенной. Она почувствовала, как от нее расходится рябь в варпе. Она почувствовала ее рябь и в Паутине.

Иянна ощутила взгляд ока, подчиненного великой силе, разуму, по сравнению с которым само Великое Колесо галактики казалось малым и незначительным. Она открыла свое второе чувство и узрела Дракона, глядящего на нее с ужасающим вниманием.

Казалось, целые эпохи он взирал на нее. И во взгляде его была ярость.

Дракон был разгневан, и он гневался на нее. Не на Галактику, не на этот сектор, не на ее расу. Но на нее лично. От него исходило обещание вечного страдания, что он поработит саму ее сущность ради своих целей и сделает из нее оружие против других, что ее тело будет восстанавливаться снова и снова, чтобы познать на себе месть Дракона.

Ужас, который она не могла себе и представить, затопил ее разум. Она снова закричала, и на этот раз каждый эльдар во флоте закричал вместе с ней.

Когда она очнулась, в «Предвестнике Иннеад» было темно. Она судорожно выдохнула. Ноги ослабели. Она с трудом поднялась, хватаясь за кокон ложа. В пальцах не было силы. Другие духовидцы обмякли на своих кушетках. Она была уверена, что двое из них умерли.

Рулевые повалились на драгоценные камни, управляющие кораблем, капитан лежал на полу, похожий на помятого павлина. Главное смотровое окно все еще светилось. Сквозь него она увидела разрозненный, бессильно дрейфующий эльдарский флот. Однако люди продолжали бороться. Корабль норны был охвачен свирепым пламенем. Может быть, именно это прервало связь между ней и Великим Драконом?

От одной мысли об этом контакте ее замутило.

Ее разум протянулся к кораблю, и мертвецы «Предвестника Иннеад» тоже очнулись, выползли из своих укрытий в ядре бесконечности, робкие, ошеломленные.

Снова загорелся свет. Тусклое сияние стен нарастало до тех пор, пока корабль не стал выглядеть, как должно. Йетельминир застонал и перекатился. Он неловко поднялся, пытаясь высвободить руки из-под переливчатого плаща. За ним последовали шатающиеся рулевые и другие члены экипажа.

— Моя госпожа?

— Со мной все хорошо, Йетельминир, — ответила она. Ее взгляд был прикован к безнадежному сражению. Флот-улей был разбит. Но даже лишенные управления, отдельные звери-корабли были по-прежнему смертоносны и превосходили людей в числе двадцать к одному.

Она увидела, как один из их легких крейсеров схватила троица кораблей-кракенов. Он распался на части, и его реактор взорвался с яркой вспышкой плазмы.

Иянна приняла решение.

— Лорд-адмирал? — вслух сказала она.

Минула долгая пауза, прежде чем Келемар ответил.

— Моя госпожа?

Голос звучал слабо.

— Каково состояние твоего корабля? Твоего флота?

— Корабли не повреждены. Мой экипаж пострадал. Некоторые погибли.

— Воодушеви их.

— Что это было?

— Великий Дракон, — проговорила она. Она заставила свой голос прозвучать холодно, боясь, что в него просочится страх. Если бы это произошло, она бы сошла с ума — в этом Иянна не сомневалась. — Верни свои корабли в боевой порядок.

— Мы не возвращаемся на Иянден?

— Мы не возвращаемся на Иянден. Мы остаемся, чтобы помочь мон-кей.

— Этого не было в плане.

— Планы меняются, — сказала она. — В предстоящей битве нам понадобится любое оружие.

Эльдарский флот медленно вернулся на прежние позиции и двинулся обратно к тиранидам.

— Передай людям, что мы идем, — сказала она.

Йетельминир кивнул. На его лице появились морщины, которых не было раньше.

Иянна соскользнула обратно на свое ложе и снова соединилась с мертвыми пилотами призрачных бомбардировщиков, чтобы оповестить их о новом задании.

Они приняли его с радостью, ибо месть мертвых не знает границ.

Гай Хейли Валедор (не переведено)

Не переведено.

Уильям Кинг Провидец (не переведено)

Не переведено.

Роб Сандерс Отринутый Путь

Залы и чертоги шпилей Великого Ияндена как будто парили на далеких отзвуках храмовых песен и скорбных молитв. Для Уны Бельфебы — странницы и изгоя — этот навязчивый хорал был одновременно и самым прекрасным, и самым тягостным воспоминанием о доме. В каких бы далях и глубинах Галактики ни оказывалась Уна, она хранила в сердце умиротворенность родины, а спокойствие и уверенность могучего Ияндена всегда звали странницу обратно. На самом мире-корабле, впрочем, их пронизывала повсеместная упорядоченность и пересекали пути многочисленных эльдар.

Чувствуя это, странница направилась в путевой порт, к открытым дверям и возможностям, что лежали за ними.

Укладывая провизию и запасные кристаллические сердечники в карманы хамелеолинового плаща и наплечную сумку, Уна ощутила чье-то присутствие.

— Ясновидец Келмон, — произнесла она, ненадолго оторвавшись от сборов.

— Уна Бельфеба, — отозвался пожилой эльдар, входя в зал путевого порта. Посох ясновидца стучал по полу из призрачной кости. — В женщине перед собой я вижу испуганного ребенка, которого знал когда-то. Снова убегаешь прочь, странница?

— Я ничего не боюсь… — начала Бельфеба.

— Именно это и пугает меня, дитя.

— Очередные поучения, ясновидец. Мы уже проходили это, стоит ли повторять?

— Никаких поучений, дитя.

— Тогда позвольте откланяться, — заявила странница, сгребая шлем и длинную винтовку. — Если увидите моего отца, передайте ему пожелания всего наилучшего.

— Куда направляешься? — спросил Келмон.

— Вы сами знаете это, ясновидец.

— Ты возвращаешься на Эфрэлион, — произнес старик, — насладиться объятиями экзодита, снедаемого любовью и витающего в облаках.

— Такие метафоры вас не красят, сударь.

— А тебя, дитя, не красят походы на захолустные миры.

— Вас послал мой отец? — поинтересовалась Уна.

— Тебя ждет ложе Исариона Скорбящей Бури, — с обвинением в голосе ответил Келмон.

— Это, досточтимый провидец, вас не касается, — отрезала женщина. — Не вмешивайтесь в мое будущее.

— О, если бы я мог, — Келмон взял её за плечи и повернул к порталу Паутины, — но ты слепо шагаешь в грядущее. Романтика странствий вредит тебе. Используй дар предвидения, дитя, узри погибель, что ждет тебя и твоего принца из глухомани.

Окунувшись в прилив времени и пространства, Бельфеба кратко заглянула в вечность и отыскала путь на Эфрэлион, мир «ушедших». Она пронеслась над обветренными пиками планеты и затянутым облаками покровом её паровых лесов. Женщину встретила экзотическая какофония жизни; звук, показавшийся ей шипением клапанов, перерос в грубое, чужеродное клокотание. Изобилие лесной жизни исчезло, сменившись стрекотом, пощелкиванием и визгом тварей из-за пределов мира.

— Нет, — прошептала Уна.

— Великий Пожиратель разинул пасть, — сказал ей ясновидец. — Рои-флоты появляются из ледяной бездны, попировав на планетах мон-кеев и далеких чуждых империй. Миры вина и меда лежат у них на пути — миры экзодитов. Мирандиас, К’сандриток… Эфрэлион.

— Я должна предупредить их!

— Слишком поздно, дитя. С тяжестью в сердце я признаю, что час Эфрэлиона пробил. Небеса темнеют от надвигающейся погибели; из безжизненной скалы он расцвел, и в безжизненную скалу вскоре обратится вновь. Потеряно будет всё и вся.

— Мы можем эвакуировать племена через планетарные врата, — не слушая Келмона, предложила странница.

— Исарион Скорбящая Буря не оставит свой рай на поживу тиранидам, — с неясными нотками в голосе ответил ясновидец, — и ты это знаешь. Принц дикарей опытен, но чересчур горделив. Он объединил экваториальные племена, словно обвязал поясом всю планету. Он привел драконьих наездников, следопытов и певцов мира к победе в войне против облаченных в доспехи воинов Трупа-Императора, изгнал хищнических зеленых захватчиков с поверхности Эфрэлиона.

— Тень в варпе, — продолжил Келмон, — начинает заволакивать мой взор, но мне ясно, что Исарион убедит себя и всех остальных в их способности справиться и с новой угрозой. Но это невозможно, и рай сгинет, а с его народом покончат порождения бездны, обратив бессчетных живых в хладные трупы. Галактика потеряет планету, эльдар — зарождающуюся легенду.

— Это ничего не меняет, я… — женщина осеклась.

— Закончи начатое, произнеси слово.

— Я люблю его, — призналась Бельфеба ясновидцу и самой себе. — Я пойду к нему, и не пытайтесь остановить меня.

— Судьба запрещает мне вставать между предназначенными друг другу и их предназначением, — ответил пожилой эльдар.

— Судьба на моей стороне?

— Старуха переменчива, говорит загадками о грядущих полуправдах. Сплетения открыли мне, что твой благородный дикарь может быть одним из принцев, о которых говорило пророчество — посланцев провидения, стражей востока, пылающих маяков, что зажгутся в темных пределах.

— Провидец, вы и сами начинаете выражаться, как старуха-судьба.

— Ты хорошо послужила своему народу, — произнес Келмон, — и как изгнанница, и как одна из нас. Ты была глазами мира-корабля на далеких планетах. Твоя винтовка несла погибель врагам, твой палец легко касался курка, возвращая некогда принадлежавшие нам сокровища. Исарион Скорбящая Буря — клад не из прошлого, но из грядущего, и могучий Иянден призывает его.

— Вы хотите, чтобы я спасла Исариона, но не его народ? — переспросила ошеломленная Уна.

— У него яркое будущее, — ответил ясновидец. — У его подданных — нет.

— Но вы противоречите сами себе, владыка Келмон. Как вы сказали, принц не бросит свой мир.

— Ни одно из сокровищ, которые ты доставляла мне прежде, не могло возразить против собственного спасения.

От этих слов сердце женщины окаменело.

— Исарион навеки возненавидит меня.

— Эта вечность станет ценой, уплаченной тобою за любовь принца к своему народу… и собственную любовь к принцу. Судьба нашла применение твоей безответственной слепоте. Теперь ты понимаешь?

Бельфеба снова посмотрела в портал, позволяя невероятным траекториям Паутины унести к далекому Эфрэлиону её взгляд, заблестевший от слез. Окруженная погибелью мира «ушедших», она заблудилась среди пронзительных воплей чуждых тварей, в терзающем уши кошмаре, который звучал всё громче, и громче, и, наконец… умолк.

— Понимаю.

Раздался жгучий треск межпространственной энергии. Затем он повторился, после чего прозвучал ещё раз. Дуговые разряды ослепительно засияли, как только участок возмущенной реальности в центре портала Паутины обрел бытие. Сопровождаемые шипением перехода, из врат одно за другим появились пять созданий в плащах, которые с кошачьей грациозностью и легкостью приземлились на окружающий подлесок.

Их немедленно охватила плотная экваториальная духота, напор звуков и тепла, рожденных паровыми лесами и плоскогорьями Эфрэлиона. Белые клубы, струящиеся из клапанов в земле, поднимались через плотную синюю листву к пологу джунглей. Повсюду раздавалось жужжание парового планктона и кваканье древесных амфибий — эти создания пикировали сквозь рои мелюзги на перепончатых ногах-крыльях, набивая добычей огромные, раздутые глотки. С верхушек деревьев падали огромные капли конденсированной влаги. Через миазмы подлеска Уна расслышала тревожные вопли лесных бесов, напуганных появлением странников, и ухающий, рептильный вскрик какой-то оперенной, но нелетающей громадины вдалеке.

— Шлемы. Полный спектр, — скомандовала Бельфеба.

Её бойцы немедленно надели высокие, тонкие шлемы и активировали прицелы на удлиненных винтовках. Раздался тихий писк, затем гудение — признак завершения настройки оружия.

— Переходим на мыслесвязь.

В разуме Уны зазвучали голоса остальных странников. Поскольку их миссии зачастую носили тайный характер, мыслесвязь была просто бесценна в тех случаях, когда присутствие разведчиков могли обнаружить путем прослушивания обычных переговоров. После некоторой практики эльдар обучались входить в телепатическое единение с товарищами, что обеспечивало тишину, необходимую для общего выживания.

+Дархидрон гармонизировался.+

+Каль-Саар гармонизировался.+

+Тассарион гармонизировался.+

Каль-Саар с Тассарионом были братьями, и, как сама Бельфеба, остроглазыми иянденскими эльдар с отличными способностями к охоте за пределами мира-корабля. Дархидрон, правая рука Уны, невысокий и задиристый по меркам своего народа, побывал в качестве разведчика на сотнях чужих миров. Опытный странник всегда напоминал товарищам об осторожности, но с энтузиазмом встречал новые задания. Рожденный на Бьел-Тане, Дархидрон хорошо подходил для помощи экзодитам на Эфрэлионе, хотя ясновидцы его мира-корабля явно не замечали надвигающейся угрозы.

Никому из них Бельфеба не рассказала всей правды об истинной цели экспедиции и опасностях, с которыми предстоит столкнуться отряду. Сейчас, когда разумы странников вторгались друг в друга, женщина с особой тщательностью охраняла свои секреты и скрывала неискренность.

+Хельшандра, гармонизируйся,+ недовольно произнесла Уна.

Последняя странница была совершенно из другого теста. Чтобы начать действовать после предупреждения Келмона, Бельфеба нуждалась в пятом разведчике, и немедленно. Хельшандра, молодая и излишне любопытная девушка, часто меняла Пути, но мечтала о приключениях, которые ждали только за стенами мира-корабля. Она неплохо обращалась с длинной винтовкой, но была слишком юной, чтобы начать жизнь изгоя. Впрочем, оказавшись в безвыходной ситуации, Уна забыла о сомнениях по поводу девчонки и, в конце концов, уступила её настойчивым просьбам.

+Гармонизировалась!+ наконец объявила новенькая. +А почему тут всё синее?+

+Дархидрон?+ Бельфеба обратилась к ветерану.

+В спектре звезды этого мира недостает частот красного цвета,+ сообщил Дархидрон. +Это влияет на… души растений и всех, кто питается ими.+

+И всех, кто поедает тех, кто ест растения,+ заметила Хельшандра.

+Она права,+ признал Каль-Саар. +Настройте прицелы и преломление в кристаллах с учетом нестандартного спектра.+

+Урок окончен,+ произнесла Уна. Если ветеран-разведчик и остальные считали, что обучение новенькой необходимо для её выживания — а, значит, и для их собственного, — Бельфеба знала, что у отряда нет времени на подобные мелочи. +Дархидрон, обстановка. Что скажешь?+

Странник легкой поступью двинулся через тихо зашипевший подлесок, изучая знаки и символы чуждой природы.

+Мы на промысловой тропе,+ после кратких раздумий сообщил Дархидрон.

+А зачем помещать врата в таком месте?+ спросила Хельшандра.

+Сама тропа появилась здесь из-за врат,+ вмешалась Уна с некоторым раздражением в мыслях.

+Тут охотятся на гостей?+

+Слушай внимательно, может, что и поймешь,+ посоветовала девушке Бельфеба.

+Земля здесь истоптана,+ листья землекуста задребезжали, когда Дархидрон подтянул их поближе и принюхался. +Признаки убийства налицо. Немного крови. Судя по следам, охотился хищник из гигантской мегафауны.+

В этот момент вдали раздался грубый, рептильный рев какого-то лесного чудища.

+Драконы Исариона,+ рассеянно произнесла Уна.

+Вы вроде говорили, что уже бывали здесь,+ указала ей Хельшандра.

+Через другие врата. Тассарион, найди путеводный камень и соединись с душой мира. Нам нужен маршрут, быстрейший путь к поселениям. Необходимо отыскать столицу, Иштариэль-Ла.+

+Да, госпожа,+ скользнув в туман, странник пропал среди листвы.

+Что-то приближается!+ внезапно предостерег их Дархидрон.

+Рассредоточиться.+

Выполняя приказ Бельфебы, разведчики скрылись в паровом лесу. Что-то зашелестело, и эльдар исчезли, слились с окружением. На передний план вернулись звуки лесной жизни, в том числе фырканье джунглевого добытчика, приближающегося к отряду. Животное, казалось, состояло из одних лишь клыков, многочисленных рыл и раздутого живота. Постоянно сопя, оно почти добралось до портала Паутины, но в этот момент все звуки в лесу резко умолкли. Добытчик подозрительно понюхал воздух.

Окружающие туман-деревья внезапно издали мучительный стон, сдвигаясь и раскалываясь под стремительным напором какого-то огромного лесного чудовища. Земля задрожала под ногами двуногого пернатого колосса с толстым, мускулистым хвостом, который уравновешивал тяжелые челюсти хищника. Грубый рептильный рев сотряс полог джунглей, и, мощно топая, гигант пронесся мимо врат Паутины. Завизжав, добытчик бросился прочь, но чудище схватило его одним движением пасти. Какое-то время звучали жуткие предсмертные вопли пойманной жертвы, а затем лес вокруг портала заполонили чавкающие звуки разрываемой плоти и хруст костей — великан пожирал добычу.

Внезапно мегазавр остановился и, держа в пасти недоеденную половину туши, поднял громоздкую башку. Как и его жертва до этого, чудовище недоверчиво втянуло воздух, и тут же сверху раздался раскалывающий небеса рев ещё одного порождения мира экзодитов. Клич, в котором звучала погибель, провозглашал превосходство одного хищника над другим. Верхушки деревьев затряслись под ударами огромных кожистых крыльев, а затем пара гигантских, покрытых чешуей лап пробила лесной полог. Летающая рептилия обрушилась на мегазавра, вонзив громадные когти в мускулистую спину зверя. Ошеломленный великан издал пронзительный крик, чувствуя, как лапы впиваются всё глубже. Вновь захлопали могучие крылья, и дракон взмыл в небеса, унося с собой мегазавра; жалобные стоны чудовища постепенно смолкли вдали.

Через некоторое время вернулся привычный хор лесных созданий, а вместе с ним и странник Тассарион.

+Улетел,+ сообщил он невидимым товарищам. Снова зашелестела листва, и разведчики покинули укрытия.

+Душа мира?+ напомнила Бельфеба.

+Указала мне, что колонии в нескольких часах пути к востоку,+ ответил Тассарион. +Чтобы добраться до Иштариэль-Ла, придется пересечь нагорье.+

+Селение расположено среди орошаемых полей, врезанных в горные склоны, там выращивают зерновые и что-то ещё,+ сказала Уна. +Значит, несколько часов?+

+Учитывая все обходы и возможные препятствия, даже больше,+ пояснил разведчик. +Дорога идет по сильно пересеченной местности.+

+У нас нет «нескольких часов»,+ возразила Бельфеба. +Колонной по одному, ускоренный марш! Не останавливаемся, что бы ни произошло. Дархидрон, веди отряд — стань ветерком, свистящим среди деревьев, ущелий и скал, найди нам путь через лес. Каль-Саар, будь шквалом, подгоняющим нас в спину.+

+А что это в небе?+ поинтересовалась Хельшандра, указывая через отверстие в растерзанном пологе джунглей. Подняв глаза, странники увидели закручивающиеся вихри облаков и следы кистовидных спор, запятнавших небесный свод яркой болезненной сыпью.

+Вторжение,+ сказала ей Уна. +Нисхождение Великого Пожирателя — вот почему у нас нет нескольких часов. Странники, выдвигаемся!

Уна Бельфеба была молода по меркам своей расы, но находилась на пике физической формы. На длинных ногах она с быстротой и изяществом танцовщицы неслась вверх по склону, перевитому ветвями и лозами парового леса. Впрочем, нагорья Эфрэлиона заставляли её бежать на пределе выносливости, а впереди мелькал Дархидрон, вынуждая свою госпожу и остальных разведчиков выдерживать безжалостный темп. Держа наготове длинную винтовку, Уна изо всех сил старалась не отставать; распахнутый хамелеолиновый плащ казался дрожащим отражением джунглей, по которым прыгала, перекатывалась и летела стрелой его хозяйка. В мире Бельфебы не осталось ничего, кроме быстрого стука в груди, непривычно тяжелого дыхания и тихого хруста веток под ногами, плавно касавшимися подлеска. Юная Хельшандра, стараясь произвести впечатление, едва не наступала Уне на пятки, а братья-иянденцы замыкали отряд.

Стегали по воздуху задетые ветки, в лесу раздавались призывные крики встревоженных зверей. Время от времени Уна бросала быстрые взгляды через просветы в лесном пологе на небо, потемневшее от несущихся к земле созданий Великого Пожирателя, предвестников гибели. Женщина слышала доклады других странников — эльдар придавали им форму предостерегающих сказаний — о том, что случилось на восточных территориях и окраинных мирах. О прожорливой галактической чуме, которая поглотила всю органическую жизнь на целых планетах. Рассказы владыки Келмона о нашествии тиранидов ещё сильнее встревожили Бельфебу.

— Что они такое? — спросила тогда Уна.

— Начало конца, — ответил ясновидец. — Острие когтя грядущей погибели. Нас коснулось нечто из-за пределов Галактики — нечто ненасытное и непоколебимое в своем желании поглотить всю жизнь, известную нам.

— Как же остановить это?

— Подобную разрушительную силу невозможно сдержать. Тираниды — хищник высшего порядка в Галактике, и мы можем лишь убраться с их дороги. Позволить им кормиться вражескими империями, спасая нашу собственную.

— Народ Ияндена всегда стремился ускользать от несчастий.

— Да, хотя однажды мир-корабль сразился с тиранидами и уцелел, — напомнил Келмон.

— А что с планетами экзодитов на окраине? Целым мирам ускользнуть не удастся.

— «Ушедшие» — кочевники по своей природе. Они поступят так же, как и всегда, — успокоил женщину ясновидец. — Уйдут налегке и уйдут далеко. Пусть экзодиты и лишатся многого, но они поведут партизанскую войну, их племена будут отступать с боями от планеты к планете. И возглавит всех Исарион Скорбящая Буря.

+Покидаем укрытие,+ внезапно передал по мыслесвязи Дархидрон, и странники разом замерли у края парового леса.

+Докладывай,+ приказала Бельфеба.

+Плодородная земля, расчищенная под посевы,+ произнес разведчик. +Поля на террасах поднимаются вверх по склону, к поселению.+

+Иштариэль-Ла, престол старого вождя,+ подтвердила Уна.

+Это что, дым?+ не разобрал бьелтанец.

+Каль?+ передала командир.

Каль-Саар поднес загудевший прицел к шлему.

+Передовые организмы,+ доложил он.

+Почему мы теряем время?+ спросила Хельшандра.

+Жди,+ предупредил Дархидрон. +Смотрите, батраки на террасе — вон там, возле духовных столпов.+

Разведчик указал на группу экзодитов, отчаянно пытавшихся справиться с перепуганным тягловым животным. Длинношеий мегадон затрубил от ужаса и топнул огромными лапами по полю — раздался оглушительный всплеск. Земледельцы-«ушедшие» тем временем разомкнули цепи, за которые скотина тащила связку бревен, и начали увещевать великана ласковыми призывами.

+Госпожа,+ позвал Каль-Саар, по-прежнему глядя в гудящий прицел. +Небо.+

Странники посмотрели вверх одновременно с тем, как стая крылатых ужасов, спикировав с небес, понеслась над зеркальной поверхностью заливного поля.

+Рассредоточиться!+

Мимо них пронесся рой, рассекающий небо, стремительный поток хлопающих крыльев и визжащих пастей. Закружившись над полем, стая заложила вираж, а потом обрушилась на батраков-экзодитов и мегадона. Трубный рев животного и краткие вскрики земледельцев скрылись в жутком вихре кромсающих челюстей и шипов, растерзавших незащищенную группу.

+Дархидрон?+ после долгого молчания спросила Уна.

+До самого селения у нас почти не будет укрытий+, ответил ветеран.

+Ну и что ты предложишь?+

+Духовные столпы сделаны из кристаллов,+ указал Дархидрон. +Они идут вдоль террасы через равные интервалы. Если мы будем двигаться под верным углом, так, чтобы столпы оставались между нами и стаей, то получим некоторую защиту.

+Натуральное самоубийство,+ заметила Хельшандра.

+Если такие создания охотятся здесь, представь, с какими ужасами сталкивается поселение. Представь, с чем сталкивается Исарион!+

+Откуда ты знаешь, что он там?+ возразила девушка.

+Это престол вождя, селение его отца. Он будет там.+

+Как ты можешь это знать?+

+Он будет там,+ упорствовала командир. +Дархидрон, ты ведешь отряд. Передвигаемся от одного духовного столпа до другого — бегом! Бегите так быстро, как только сможете. Стая на втором заходе, подбирает остатки. Дархидрон, пошел!+

Странник понесся через заливное поле, расплескивая воду быстрыми шагами. Врезавшись спиной в кристаллический столп, бьелтанец кратко перевел дыхание и осмотрел небеса.

+Хельшандра, ко мне.+

Разбрызгивая на бегу неглубокую стоячую воду, Бельфеба услышала визг роя, опускающегося у неё спиной. Добравшись до первого духовного столпа, женщина резко выдохнула от напряжения.

+Госпожа!+ отчаянно крикнула Хельшандра, природная скорость и изящество которой спасовали на болотистой террасе. Уна своих не бросала.

+Дай руку!+ схватив девушку, Бельфеба дернула её к себе. Раздался всплеск, и Хельшандра вместе с госпожой ударились спинами о кристаллический монолит. В этот же миг над ними пронеслась хрипло кричащая стая летучих потрошителей.

+Беги!+ приказала женщина юной страннице, боясь потерять лишнюю секунду. +Тассарион, Каль-Саар?+

+На подходе!+

+Идем.+

Воздух неожиданно задрожал от рокота быстро спускающегося объекта, мясистой капсулы, молнией пронесшейся с небес. Как только порождение роя-флота врезалось в террасу, вода вокруг него немедленно вскипела и начала испаряться. Раздался отвратительный треск — какой-то созданный чуждым разумом кошмар выбирался наружу.

+Обходи кругом!+ передал брату Каль-Саар.

+Странники, огонь по объекту+, приказала Уна по мыслесвязи. Она сама, Дархидрон и Хельшандра тут же опустились на одно колено в воду и навели гудящие прицелы винтовок. Тонкие, словно иглы, высокоэнергетические лучи прожгли воздух над полем, пересекаясь друг с другом и исчезая на ветру. Пронзив капсулу, они пробили насквозь чудовище, которое должно было вырваться из неё. Нарастающий рев твари оборвался, превратившись во влажный, предсмертный хрип хитиновой глотки.

+Тассарион, шевелись!+ призвала Бельфеба.

+Приближается стая+, сообщил им Дархидрон.

+Шевелись!+

+Им не успеть+, заявила Хельшандра, и командир поняла, что девушка права.

+Ложись!+ скомандовала Уна. +Укройтесь под водой.+

Братья с плеском рухнули среди залитых грядок, но Тассарион на мгновение отстал от родича. Небесные потрошители с визгом понеслись над террасой на бреющем полете. Схватив Тассариона терзающими челюстями и когтистыми крыльями, стая подняла завопившего эльдар в воздух, разрывая и пожирая его на лету. Поднявшийся из воды Каль-Саар вскинул винтовку и послал несколько длинных, жгучих лучей в направлении роя, мрачно надеясь поразить брата и закончить его страдания. Быстро последовавшие за этим выстрелы предназначались уже чудовищам, но эльдар удалось поразить лишь нескольких тварей. Это ничего не изменило, только в плотной стае появилось несколько просветов.

+Каль-Саар,+ отправила Бельфеба по мыслесвязи, +присоединяйся к отряду+.

Иянденец ответил на это новыми бессмысленными выстрелами по рою, который закладывал вираж.

+Странник, я веду, ты следуешь. Шевелись!+ добавила Уна.

Последовали мгновения опасного молчания, а затем Каль-Саар поднялся на ноги, разбрызгивая воду.

+Да, госпожа+, ответил он, и, пробежав через грядки, воссоединился с Бельфебой, Хельшандрой и Дархидроном у края заливного поля.

+Каль-Саар, я…+ начала девушка.

+Дархидрон, Каль-Саар, к поселению,+ перебив её, приказала Уна.

+Дайте ему немного времени!+ огрызнулась Хельшандра.

Когда странники, топча ногами посевы, устремились к Иштариэль-Ла, командир повернулась к девушке.

+Ему не нужна твоя жалость, дитя.+

+Он потерял брата.+

+А Исарион теряет мир, и мир теряет обитателей. Время не остановится ради твоих слез. Тассарион был странником, как и его брат. Они знали, на что идут. Путь Изгоя опасен, и, хотя гибель Тассариона трагична, скорбь ничем не поможет нам. Как я сказала, Каль-Саару не нужна твоя жалость. Ему нужно, чтобы ты быстро училась и делала свою работу. Тебе ясно?+

+Да, госпожа.+

+Вперед, странница.+

Бельфеба и Хельшандра догнали уцелевших товарищей на окраине Иштариэль-Ла. Селение пылало, огонь с яростным треском и фырканьем поглощал замысловатые строения из сердцевинной древесины. Царили всеобщая неразбериха и ужас. Из леса появлялись организмы-предвестники тиранидских сил вторжения, монстры, которые с шипением проносились через растущие клубы дыма и набрасывались на кричавших эльдар, пока те пытались вывести друзей и родных в безопасное место. Когти впивались в спины, лапы, похожие на лезвия кос, с пугающей точностью вонзались в тела. Вопли экзодитов резко обрывались, когда щелкающие челюсти начисто откусывали головы жертв. Хитиновые кошмары перепрыгивали от одного выпотрошенного тела к другому, оставляя в своей исступленной свирепости лишь залитые кровью трупы эльдар.

+Дархидрон, докладывай.+

+Передовые организмы достигли поселений.+

+Это только начало,+ сказала ветерану Бельфеба. Их окружала жуткая какофония шипений и визгов, некоторые из которых обрывались, превращаясь в пронзительные предсмертные завывания — экзодиты срезали вторгшихся особей выстрелами из однозарядных сюрикенометов. +Здесь находится общинный купол, престол вождя, там мы и найдем Исариона. Хельшандра, Дархидрон, за мной! Попросим аудиенции у вождя и его сына.+

+Ты не думаешь, что они могут быть немного заняты?+ поинтересовался бьелтанец.

+Когда вокруг столько нежеланных гостей, думаю, владыки обрадуются нам,+ парировала Уна.

+Бельфеба, я знаю, что эти эльдар тебе не чужие. Но нам нужно действовать быстро, войти и тут же выйти. Высадка становится интенсивнее, и как только вторжение перейдет на следующий этап, мы будем отрезаны+.

+Думаешь, я не понимаю этого?+ возразила женщина. +Каль-Саар, ты с нами?+

+До конца, госпожа.+

+Займи позицию здесь, будешь прикрывать огнем наши передвижения. Как сказал Дархидрон, мы войдем и тут же выйдем, а ты удерживай точку выхода. Можешь сделать это?

+Идите.+

С Уной во главе, трое странников покинули укрытие и бросились в гущу неразберихи и хаоса. Выверенными шагами, элегантными перекатами, подскоками и размашистыми скачками разведчики преодолевали разворачивающееся безумие, словно бегун — полосу препятствий. Вокруг них то усиливалась, то затихала какофония битвы — треск и шипение пламени, крики терзаемых, взвизги прыгающих созданий и последующая исступленная резня. Эльдар рвали на куски, пронзали и хватали челюстями.

+Три деления к востоку!+ предупредил Дархидрон, и Бельфеба прострелила насквозь атакующее создание. +Склонение минус два!+ Уна сразила очередное прыгнувшее чудовище.

+Юго-запад-тень-запад!+ послала она в ответ. +Поправка на задымление+.

Ветеран выстрелил из длинной винтовки.

+Готов.+

+С флангов!+ неожиданно крикнула сзади Хельшандра.

+Мне над плечом,+ приказала командир.

+А ты — мне+, отозвался Дархидрон, и странники открыли огонь над головами друг друга, превратив пару неистовых визгунов в тихо шипящих и ползущих по земле недобитков.

+Быстрее!+ передал бьелтанец.

Девушка позади закричала — хитиновая тварь с горящим панцирем, выпрыгнув из пылающих руин ближнего строения, приземлилась прямо на неё.

+Дархидрон!+ позвала Бельфеба, и странники, развернувшись, принялись охаживать существо прикладами.

+Прочь, тварь!+ взревела Уна, нанося очередной удар. Перехватив винтовку, женщина выстрелила в брюшной отдел чудовища. Распростертая на земле Хельшандра тут же закричала вновь — на неё стремительно накинулся новый монстр.

+Ещё один!+ крикнул Дархидрон.

+Госпожа!+ взмолилась девушка, видя перед своей лицевой маской челюсти, щелкающие с настойчивостью пневматического механизма. Свистящий луч пронзил раздутую голову твари, и то, что сходило у неё за мозги, выплеснулось на Хельшандру.

+Каль-Саар?+ выдавила юная странница.

+Поднимайся+, направил ей потерявший брата разведчик.

Среди взвизгов, криков и выстрелов зазвучал усиливающийся рокот. Это был глубокий, сулящий неприятности звук, от которого содрогалась земля и тряслись дома в поселении

+Что это такое?+ передала Бельфеба.

Участок грунта перед ними просел, словно открылась колоссальная карстовая воронка. Разбрасывая песок и камни, из дыры возникла чудовищная, змееподобная громадина с гигантскими роющими отростками-клинками, которые пощелкивали и стучали возле её морды.

+У нас крупная проблема,+ сделал вывод бьелтанец.

+Каль-Саар?+ отправила Уна.

+Ни прицел, ни спектральный анализ не обнаруживают слабых мест,+ сообщил ей странник. Стук отростков усилился до жуткого грохота, за которым последовал вопль, раскалывающий разум, и тварь ринулась вперед.

+Дархидрон, перекат!+ скомандовала женщина. Похожий на лопату коготь вонзился в землю, но разведчик успел отпрыгнуть через волну песка.

+Ещё раз!+ предупредила Бельфеба, видя, что громадный тиранид наносит удар вторым громадным отростком. +Каль-Саар, обезоружь его… с хирургической точностью.+

Несколько жгучих лучей последовательно рассекли хрящевые «запястья» кос-клинков, и оружие твари рухнуло на землю, сочась ихором. Чудовище пронзительно завизжало от ярости, а Дархидрон тем временем откатился в сторону. Под ногами странников вновь раздался рокот, предвещающий погибель, и земля вспучилась вокруг отряда.

+Сразу двое+, доложил Каль-Саар. +Вы отрезаны+.

+Нужно прервать миссию,+ произнес ветеран.

+Он прав,+ добавила потрясенная Хельшандра.

+Нет!+ рявкнула в ответ Уна. +Мы сделаем то, ради чего пришли сюда. Я не встану на Путь Труса.+

Мысли женщины утонули в раскалывающем воздух визге трех кошмарных чудовищ, но его, в свою очередь, заглушил утробный рептильный рев с небес.

+Над вами!+ вдруг закричал Каль-Саар. +Драконьи наездники!+

К реву добавились удары огромных кожистых крыльев. Тиранидские создания зашипели, зафыркали и завизжали, осознав угрозу, а их змееподобные тела распрямились с хитиновым перестуком.

+Это Исарион!+ воскликнула Бельфеба. +Ложись!+

Со звукам, похожим на извержение вулкана, передовой дракон выпустил струю пламени из чешуйчатой пасти. Две другие летающие рептилии присоединились к огненной атаке, и порождений роя охватил пылающий ад. Организмы вторжения пронзительно верещали и шипели, поджариваясь в языках пламени. Один из могучих драконов, хлопая крыльями, снизился и вонзил огромные когти в ближайшего копателя; схваченный тиранид злобно зашипел и затрещал хвостом от чужеродной ненависти к гиганту и его наезднику. Небесный гигант взревел в ответ.

+Вперед,+ приказала было Уна, но тут переплетенные в схватке великаны с оглушительным грохотом обрушились на постройки в селении и передовых организмов, ждавших момента для атаки.

+Назад, ждем!+ немедленно отправила Бельфеба.

Порождение роя с визгом щелкало челюстями, атакуя дракона, а летающая рептилия тем временем крушила могучей пастью толстый панцирь тиранида.

Удары могучих крыльев возвестили о снижении второго небесного чудища. Расстегнув пласткристаллические фиксаторы и сняв шлем, Уна вслух закричала: «Исарион!»

+Госпожа, рой…+ передал по мыслесвязи Каль-Саар.

Повертев головой, женщина заметила стаю потрошителей, которая казалась чернильным пятном на небе. Летающие тираниды неслись за огромной крылатой рептилией.

— Исарион! — вновь закричала Бельфеба.

Потрошители пробили насквозь мембрану драконьих крыльев и вгрызлись в чешуйчатые бока великана. Почувствовав, что его скакун атакован, всадник направил рептилию через полог парового леса. Тем временем стая тиранидов, словно облако шипов и бритвенно-острых челюстей, рвала стонущего дракона в клочья.

— Исарион, деревья! Прыгай!

С такого расстояния принц не мог слышать странницу, но у него в любом случае не оставалось выбора. Издав вызывающий клич, Исарион Скорбящая Буря соскочил с растерзанной рептилии и полетел вниз мимо верхушек туман-деревьев. Неуклюже продираясь в падении через полог джунглей, драконий наездник ломал ветки и собственные кости. Наконец, Исарион с мерзким глухим стуком ударился о землю и остался лежать. Издавая стоны, принц то терял сознание, то вновь приходил в себя; где-то в лесу рухнула обглоданная туша его дракона.

Некоторое время экзодит не слышал ничего, кроме своего затрудненного дыхания. Затем донеслось хитиновое пощелкивание и шипение приближающихся тиранидских организмов — твари грузно прыгали с дерева на дерево, пригибая ветки и шурша листьями.

— Нет, — полубессознательно пробормотал воин самому себе, — Нет.

Исарион попытался шевельнуться, но усилие лишь заставило его взвыть от мучительной боли. Чужаки ускорились, их шипение стало громче… но вдруг послышались чьи-то быстрые, грациозные шаги.

+Дархидрон!+ с отчаянной настойчивостью в мыслях послала Бельфеба. Лучи длинных винтовок обжигали паровой лес, раздавались предсмертные взвизги, вслед за которыми тела вторгшихся тварей с грохотом падали наземь.

+Он жив?+ Хельшандра говорила о принце.

+Поднимите его. Поднимите его!+ приказала командир.

Дыхание Исариона убыстрилось и стало поверхностным, а когда его сдвинули, прозвучал новый мучительный стон.

— Исарион, посмотри на меня. Это я, Уна.

— Нужно послать весть северным племенам, — произнес воин, снова теряя сознание. — И певцам мира Бьел-Тана…

+Переломы руки и ноги,+ доложил Дархидрон, осматривавший экзодита. +Несколько рваных ран. Судя по всему, отказ легкого и травма головы.+

— Спустите с цепи драконов Араслейна, — продолжал Исарион. — Озерных родичей. Я должен предупредить отца… Мой народ…

— Исарион, это я, Уна, — повторила странница.

Между деревьев снова пронеслись шипящие лучи.

+Вижу цели,+ отправил Каль-Саар. Лес заполонили звуки, с которыми организмы вторжения приближались к позиции эльдар. +Вижу множество целей+.

— Уна? — пробормотал принц. — Уна?!

— Я здесь, — подтвердила женщина.

— Уна, мой отец… Ради Иши, мой народ… — Исарион вновь попытался встать, но свалился, завывая сквозь зубы от жуткой боли.

— Понимаю.

Стоны принца утихли.

+Вырубился от болевого шока,+ сообщил ветеран-разведчик.

+Бельфеба!+ послал по мыслесвязи Каль-Саар. Его выстрелы звучали всё чаще, сопровождаемые пронзительным визгом издыхающих тварей.

+Что нам делать?+ спросила Хельшандра.

+О чем ты?+ не поняла Уна.

+Мы должны вернуться назад, в селение.+

+Никакого «назад», только вперед — так сказал мне ясновидец Келмон.+

+Вы же слышали, его народ…+

+Его народ обречен.+

+Мы можем спасти их!+ настаивала девушка.

+Нет.+

+Принц хотел помочь им.+

+Бельфеба!+ поторопил их Каль-Саар.

+Неважно, кто чего хочет, дитя,+ огрызнулась Уна. +Имеет значение лишь то, что нужно. Исарион Скорбящая Буря нужен в другом месте — так решила судьба.+

+Вы даже не попытаетесь?+ спросила Хельшандра. +Мы можем увести племена за собой.+

+Я здесь не для того, чтобы спасать их,+ ответила Бельфеба. +Я здесь, чтобы вытащить его. Только его. И, если мне удастся спасти принца, он будет смотреть на меня — если вообще захочет — твоими осуждающими глазами. Но… просто так суждено.+

+Госпожа…+ начала Хельшандра.

+Все уже решено. Со временем ты поймешь, дитя, что бессмысленно сражаться с предназначением.+

+Довольно!+ Каль-Саар прервал грустную сцену. +Нам нужно убираться отсюда, и немедленно.+

+Я понесу принца,+ отправил Дархидрон.

+Нет,+ возразила Уна. +Это мое бремя, и я понесу его.+

Странница взвалила застонавшего Исариона себе на плечо.

+Колонной по одному, ускоренный марш! Назад к вратам. Не останавливаемся, что бы ни произошло. Двинулись, странники!+

Тихое шипение клапанов в земле. Жужжание парового планктона. Частый легкий стук капель конденсата, падающих с полога джунглей. Тревожные вопли лесных бесов. Свист жгучих винтовочных лучей в отдалении.

+Каль-Саар, шевелись!+ послала Бельфеба.

В лесу раздалось эхо последнего шипящего выстрела.

+Я пустой,+ доложил странник.

+И я,+ добавила Хельшандра.

+Мы уже близко,+ заверила их Уна, на плече которой стонал Исарион, отзываясь на каждый тяжелый шаг. +Дархидрон, иди вперед и активируй портал паутины+.

Как только бьелтанец опередил отряд, нечто с грохотом пробило лесной полог. Это была мясистая капсула, раскаленная входом в атмосферу и потрескивающая от жара — одна из десантных ячеек Великого Пожирателя. Объект с хрустом раскололся, извергнув кошмарных тиранидов в зону высадки. Твари пощелкивали и злобно фыркали, изрыгая ненависть ко всему живому.

+Рассредоточиться,+ скомандовала Бельфеба, и эльдар рассыпались по лесу, сливаясь с деревьями. Очень долго не было слышно ничего, кроме пытливого шипения вновь прибывших тиранидов и тихих стонов принца-экзодита.

Внезапный треск дуговых разрядов нематериальных энергий, донесшийся со стороны портала, привлек внимание чудовищ, которые бросились к цели через джунгли.

+Вперед!+ приказала Уна, и странники устремились вслед за тварями. Эльдар пробежали всего несколько шагов, когда из-за деревьев на них бросился огромный охотник с лапами-косами и хлещущими ротовыми отростками, которые свисали из разинутой пасти.

+Каль-Саар!+ вскрикнула Хельшандра.

Чудовище схватило странника, и тот отбивался ударами кулаков. С тихим шорохом выхватив нож, иянденец вонзил оружие в монстра, который прижал его к лесной подстилке. У порождения роя, впрочем, были собственные клинки, и оно продолжило потрошить Каль-Саара с изяществом богомола.

+Бегите к вратам!+ выпалил эльдар.

+Скорее!+ крикнула Бельфеба.

+Я…+ бормотала девушка, +Я…+

+Двигай!+

Странницы добрались до варп-портала, шипящего, окутанного дуговыми разрядами участка пространства под аркой из призрачной кости. Ветерана-разведчика нигде не было видно.

+Где он?+ спросила Хельшандра, сбившая дыхание.

+Дархидрон!+ позвала командир.

+Может, уже прошел через врата?+

Подойдя к порталу, странницы услышали хруст костей и треск разрываемой плоти. Тиранидские организмы, высадившиеся из капсулы, огрызались и фыркали друг на друга, в неистовстве пожирая бесформенную массу, оставшуюся от Дархидрона.

+Нет, мы не допустим той же ошибки,+ произнесла Уна. +Вперед!+

Сапоги разведчиц простучали по платформе из призрачной кости. Застонал Исарион Скорбящая Буря, снова пришедший в сознание, и статические помехи имматериального переноса поглотили трех выживших на Эфрэлионе. Оживший портал издал громогласный треск, а потом, словно увядая, постепенно умолк. Осталась лишь какофония чуждой злобы, жуткое шипение, пощелкивание и фырканье организмов вторжения. Становясь всё громче, она провозглашала намерение Великого Пожирателя поглотить всю жизнь, существующую на мире экзодитов, до самого последнего микроба.

Гэв Торп Вой баньши

На высоком и узком пьедестале в центре комнаты оплывала одинокая свеча. Её свет, едва касаясь пятерых женщин-эльдар, которые стояли на коленях вокруг постамента, удерживал их между теплым сиянием внутри и холодной темнотой снаружи. Каждая из них была облачена в плотно прилегающую броню костяного цвета, а на бедрах воительниц лежали шлемы с красными султанами. Все они склонили головы, погрузившись в глубокие размышления.

Царило безмолвие.

Вошла шестая женщина, и, стуча сапогами по кажущемуся мраморным полу, вступила внутрь круга. Это была Клиона, экзарх храма Смертельного Вопля.

Как и остальные, она не покрыла голову и держала шлем на сгибе левой руки. Клиона брилась наголо, зачерняла татуировками кожу вокруг глаз, а губы её казались алыми, словно кровь. В правой руке экзарх держала любимое оружие, палача врагов — глефу с длинной рукоятью и кристаллическим клинком.

Перед тем, как заговорить, Клиона быстро оглядела каждую из подопечных. Воительницы в круге не сводили глаз с наставницы; они уже начинали ментальные упражнения, которые пробудят их боевые маски и унесут прочь чувства вины и сожаления.

— Мы пришли, собрались здесь вместе, чтобы вести войну, — сказала им экзарх.

Никто не ответил ей. Все женщины чувствовали зов храма, знали о своей цели. Как-то отреагировала только одна: Каиллеах, ещё не проливавшая кровь в бою, судорожно вздохнула. Перед тем, как продолжить, Клиона подошла к той, что ещё не слышала воя баньши.

— Провидцы говорят, они видят великое зло, и мы действуем. Мир-корабль, умолкший Ланимайеш, угрожает нам. Древние враги, творения темной силы, пытаются отыскать нас. Врата открыты, Паутина осквернена, Бьел-Тан падет, — экзарх замолчала и по очереди посмотрела на каждую из подопечных, убеждаясь, что все они поняли серьезность угрозы. — Мы будем сражаться, очищать Ланимайеш, в охранении. Врата закрыты, умолкший мир уничтожен, Бьел-Тан живет.

Кивками выразив понимание, собравшиеся воительницы одновременно поднялись на ноги. На мгновение скрывшись во тьме, Клиона вернулась с серебряной чашей, на внутренней поверхности которой были выгравированы переплетающиеся образы — кричащие полу-лица и полные злобы глаза. Сосуд наполняла ещё теплая кровь женщин Смертельного Вопля, добровольно отданная ими на входе в храм.

Смочив пальцы в алой жидкости, Клиона начала обходить подопечных по кругу, начиная с Каиллеах. На лбу каждой из воительниц экзарх должна была начертить руну «баньши», имя Кроваворукого Кхаина в его аспекте Предреченной Погибели. Коснувшись кожи Каиллеах, наставница завела песнопение:

— Кровь течет, гнев растет, смерть идет, война зовет!

Когда руна высохла, неопытная воительница присоединилась к чтению мантры. Поначалу её голос дрожал, но становился всё увереннее по мере того, как боевая маска сметала остатки страха и вины, которым не было места в разуме воина.

— Кровь течет, гнев растет, смерть идет, война зовет!

Следом пришла очередь Фийанны — светлые глаза женщины уже остекленели, так быстро она приняла маску. Громкий вой баньши звучал в её голове, но сейчас никто не стал бы предостерегать воительницу от цепких объятий Кхаина. Голос Фийанны звучал резко и пронзительно.

— Кровь течет, гнев растет, смерть идет, война зовет!

Наримет, криво улыбаясь, бросила взгляд на Клиону, малевавшую руну у неё на лбу. Когда женщина присоединилась к хору, скандирование зазвучало громче; каждая воительница подпитывалась эмоциями других, радость битвы пела в их сердцах и возвышала голоса.

— Кровь течет, гнев растет, смерть идет, война зовет!

Митенет добавила их ансамблю новое звучание, спокойное и сдержанное, наполненное внутренней силой. Оно уравновесило песнопение, обогатило разумы подруг-воительниц своей безмятежной глубиной.

— Кровь течет, гнев растет, смерть идет, война зовет!

Последней была помазана кровью Лоронай. Женщина вздрогнула, с приоткрытых губ сорвался вздох, и боевая маска поглотила её. Песнопение стало пронзительным, воительницы оскалили зубы и широко распахнули глаза.

— Кровь течет, гнев растет, смерть идет, война зовет!

В комнату вошли шесть разных женщин, но теперь в ней стояли шесть сестер — сестер, объединенных кровью. Шесть сестер, откликнувшихся на вопль крови, зовущей пролить себя, на клич погибелей, ждущих воплощения, и нитей жизни, готовых к рассечению.

Шесть Воющих Баньши в один голос издали рыдающий крик, который отразился от стен комнаты, унесся в космос и зазвучал эхом рассвета мифических времен, когда смертельный вопль сирен Кхаина провозглашал разрушение миров.

Потрескивание энергетических разрядов сообщило об открытии портала в Паутине. Воительницы Смертельного Вопля быстро двинулись в проход, держа наготове силовые мечи и сюрикеновые пистолеты.

Оставив за спиной пульсирующее на заднем плане гудение и вступив в безмолвие Ланимайеша, Воющие Баньши обнаружили себя в компании других аспектных воинов. К ним присоединились Огненные Драконы в красных доспехах и два отделения Зловещих Мстителей в синей броне. От внимания Лоронай не ускользнуло, что белое коронарное свечение входов в Паутину запятнано проблесками темно-красного пламени.

— Тьма уже овладевает, сестры, — предупредила она.

— Тем больше у нас причин торопиться, сестры, — отозвалась Каиллеах. — Да станем мы острием кинжала, что нанесет удар!

Неопытная воительница бежала в нескольких метрах впереди других, держа меч на отлете. Звуки легких шагов Каиллеах отражались от стен огромного зала, по которому сейчас неслись Воющие Баньши.

— Осторожно, сестра! — крикнула ей Лоронай. — Мы должны двигаться, как одно целое.

Она быстро догнала Каиллеах и обернулась, чувствуя, как нечто мрачное пытается пробиться в мир-корабль через дремлющие, незащищенные врата Паутины.

Клиона повела вперед остальных храмовых дев, а воины других аспектов тем временем заняли позиции возле двух коридоров, выходящих из зала.

— Спешка не нужна. Должен прибыть главный. Пока ждем его, — объявила экзарх.

Последним в глубинах заброшенного мира-корабля появился ясновидец Тилеаннар, командир экспедиции. Псайкер, облаченный в длинные пурпурные одеяния, скрывал лицо за маской призрачного шлема, усыпанного драгоценными камнями. Жестом приказав воинам следовать за ним, ясновидец зашагал по просторному залу; пройдя мимо Зловещих Мстителей из храма Золотой Звезды, Тиленаар повел небольшой отряд в один из проходов.

Воющие Баньши пристроились позади, готовые наброситься на любого врага, способного пережить залп из сюрикеновых катапульт воинов в синей броне. Второе отделение Зловещих Мстителей следовало прямо за ними, а замыкали колонну Огненные Драконы.

Коридор оказался коротким, но и в нем нашлись новые приметы расползающейся варповой порчи. Нежно-голубые стены покрылись темными пятнами в местах, где энергия Хаоса протекла через кристаллическую матрицу Бесконечного Круговорота внутри них. Золотые арочные проходы становились железными и медными, а в воздухе висел запах крови — слабый, но очевидный.

Наримет высказала опасение, которое разделяли и другие.

— Возможно, нам стоило явиться в большем числе. Ясновидцы неверно оценили, насколько высока уязвимость Ланимайеша.

Тилеаннар ничего на это не сказал, и вместо него ответила Митенет.

— Массовость подавляет быстроту. Более крупный отряд оказался бы неповоротливым, а промедление здесь опасно само по себе. Согласна ли ты, Лоронай, сестра моя?

— Ты права, сестра. Чем больше нас, тем скорее мы будем замечены силами, от которых желаем укрыться.

— Быстрая атака и невидимый удар приносят гибель, — этими словами экзарх положила конец дискуссии.

Дальше воительницы двигались в молчании.

В конце коридора Тилеаннар помедлил; зал на той стороне находился вблизи от центральных покоев Бесконечного Круговорота, и стены поблескивали кристаллическими прожилками.

По сравнению с яркими полосками пси-матрицы Бьель-Тана, психический контур Ланимайеша был тусклым и неживым. Там, где кристаллические линии соединялись в крупные узлы, по стенам текли струйки густой красной жидкости.

Воющие Баньши обменялись взглядами, и Фийанна оказалась поражена сильнее прочих.

— Знак того, что пытается войти, — с рвением произнесла она. — Кровь. Король Черепов жаждет овладеть Ланимайешем. Разве вы не чувствуете его зов, сестры?

— Не обращайте внимания на призывы отца нашего безродного господина, — произнесла Лоронай. — Мы служим не ярости, а чистой войне.

— Сестра, война — это всегда ярость, и неважно, осознанная или нет, — снисходительно ответила Фийанна. — Владыка Медной Крепости желает превратить некогда чистый Ланимайеш в свой храм, где его слуги смогут наслаждаться кровопролитием, в древние времена посеявшим смерть среди обитателей этого места.

Остальные Воющие Баньши отозвались на упоминание мрачной судьбы мира-корабля, одновременно вздрогнув от тяжких предчувствий и душевных волнений. Только Клиона стояла неподвижно, наклонив голову, будто внимала чему-то.

Подопечные услышали то, что привлекло внимание экзарха, мгновением позже. Вдали раздался лязгающий звук, за которым последовал скрип, напомнивший скрежет точильного камня по клинку.

— Они пришли. Это шаги слуг Кровавого Бога! Мечи к бою!

Явились восемь демонов, и ещё восемь, и восемь иных — ярость насилия, обретшая форму в кроваво-красной плоти. В когтистых лапах они сжимали бронзовые мечи и зазубренные топоры, с оскаленных морд взирали белые шары злобных глаз, кривые рога росли из сморщенных в гневе лбов. Под многими именами эльдары знали пехотинцев Кхорна: Дети Резни, Сыны Ярости, Кровопускатели.

С ними шел в атаку и более крупный демон, державший в каждой лапе по блестящему топору. Воздев клинки, герольд Кровавого Бога разинул пасть и издал чудовищный рев — вызов для врагов, призыв к битве для последователей.

Демоны ринулись вперед, на их возгласы ответила песня сюрикеновых катапульт Зловещих Мстителей, и воздух наполнили потоки режущих дисков. Залп растерзал и освежевал порожденную варпом плоть, но упала лишь горстка тварей.

Нематериальные создания конвульсивно дергались под непрерывными очередями сюрикенов, но их тела состояли не из смертного мяса и костей. Раны казались демонам комариными укусами, и они наступали, заставляя эльдар в синей броне отходить назад.

Тилеаннар отступил пред лицом врага, ища укрытия среди Огненных Драконов, а Клиона повела своих воительниц в атаку.

— Направо, обрушимся на их фланг. Скорей же!

Раскаленные добела вспышки тепловых пушек воинов в красных доспехах и выстрелы огненной пики их экзарха врезались в наступающих тварей, но с тем же успехом, что и залпы их собратьев-Мстителей. Пылающие лучи, способные расплавить танковую броню и обратить материальную плоть в золу, окатывали демонов столь же безвредно, как вода расплескивается на камнях; совсем немного чудовищ пало под новой атакой.

Огибая отступающих аспектных воинов, Воющие Баньши перешли на бег.

Бросаясь на врагов, сестры-воительницы Смертельного Вопля испускали боевые крики. Проходя через психозвуковые усилители шлемов, эти кличи становились потоками силы и врезались в демонов подобно урагану.

Вой, будто обдирающий кожу с костей, сбил с ног ближайших кроваво-красных воинов, остальные уронили мечи или отшатнулись, борясь с волной психической ярости.

Двигаясь длинными скачками, Каиллеах вновь обогнала сестер — её подгонял наивный энтузиазм. Пистолет Баньши выплюнул очередь сюрикенов в кровопускателя, который пытался подняться с колен, и диски изрезали морду твари. Мгновением позже клинок, сияющий голубоватой энергией, рассек жилистые мышцы и артерии её шеи.

— Сокрушим их, пока они не опомнились! — крикнула Каиллеах.

— Мы бьемся как одна! Враг слева, сестра!

Предупреждение Лоронай раздалось вовремя.

Извернувшись, Каиллеах пригнулась, и демонический топор пронесся у неё над головой. Утопив острие меча в брюхе врага, она крутнулась на одной ноге и подъемом стопы другой ударила его в подбородок.

Ошеломленный кровопускатель отступил назад, где его встретил клинок Митенет, бегом присоединившейся к схватке.

Почти тут же догнала сестер и Фийанна, меч которой метался влево и вправо, окружая Воющую Баньши голубоватыми дугами.

— Каиллеах права в своей пылкости. Вырежем их быстро и возрадуемся!

Остальные воительницы вонзились в ряды растерянных демонов, словно копье из слоновой кости в красную плоть; их пистолеты и клинки сразили дюжину тварей, прежде чем те успели оправиться от психического крика, ошеломившего их в начале схватки.

Никто не убил больше Клионы; её сверкающая глефа в беспрерывном движении срубала головы с плеч и отсекала конечности от тел. Рычание и рявканье врагов экзарха становилось все громче и ожесточеннее по мере того, как их оставалось всё меньше, и гнев демонов возрастал столь же быстро.

Обнажив клыки, герольд растолкал приспешников и выступил навстречу эльдар, занося топоры для удара. Охваченная боевым пылом, Каиллеах прыгнула к нему, собираясь атаковать.

— Нет, сестра, тебе не одолеть эту тварь в одиночку! — тревожно крикнула Лоронай.

Демон принял шедший сверху вниз взмах Каиллеах на один из кривых рогов, отводя силовой меч в сторону. Выбросив лапу, он ударил воительницу в лицо; Баньши отлетела назад с расколотой маской шлема.

Не говоря ни слова, Клиона начала действовать. Орудуя глефой, словно копьем, она направила острие клинка в горло герольда, но тот в последний момент отразил выпад рукоятью топора. Развернувшись, экзарх ударила снова, и кристаллическое лезвие встретилось с заговоренной бронзой — демон поднял оба топора, парируя атаку экзарха.

На несколько мгновений враги оказались скованы боем, между ними с треском вспыхивали разряды энергии, слетавшие с оружия.

Издав победный рык, герольд отбросил Клиону в сторону, так, что Воющая Баньши не удержалась на ногах. Воительницы ринулись к упавшему командиру, но опоздали — опередивший их демон с недостижимой быстротой опустил топоры на повергнутого экзарха.

Первый клинок надвое разрубил шлем Клионы, другой вонзился в нагрудник.

В момент удара Каиллеах завопила и с новыми силами бросилась на чудовище. На шаг отставшая от неё Лоронай резко скомандовала:

— Поднимается Буря Клинков. Пожните скорбь павшей!

Действуя согласованно, Воющие Баньши окружили герольда. Извиваясь и делая выпады, каждая из них наносила по дюжине ударов за несколько секунд, оставляя длинные раны в багровой плоти. Фийанна прервала смертоносные атаки, чтобы уклониться от топора, направленного ей в голову.

— Берегите тыл, а я прикончу тварь, — бросила она остальным храмовым девам, пропустив бронзовый клинок над головой.

Воительницы обернулись, перенося внимание на подступающих кровопускателей. Митенет опоздала, и зазубренное лезвие вонзилось ей в спину: могучий удар пробил доспех, бронзовый клинок рассек позвоночник. Падая с плачущим криком, Воющая Баньши последним в жизни выпадом вонзила острие меча в морду своего убийцы.

Фийанна, одержимая духом Кхаина и подгоняемая яростью, сравнимой с неистовством слуг Кровавого Бога, обрушила на герольда стремительный шквал ударов. Оставляя порезы на груди и горле врага, воительница теснила его шаг за шагом.

Из ран хлестала кровь, загрязняя светлую броню Воющей Баньши, но Фийанна продолжала наседать на демона, а сестры защищали её от атак с тыла; клинки Смертельного Вопля пели, пока их владелицы бились с выжившими кровопускателями.

— Умри же! — гневно выпалила Фийанна. — Вернись в проклятые владения, что породили тебя, злобная тварь!

Следующий удар воительницы перерубил кривую ногу герольда в колене, заставив чудовище повалиться набок. Ещё до того, как демон коснулся пола, Воющая Баньши рванулась вперед и вонзила меч в белый шар вражьего глаза. Дважды содрогнувшись, воин Кхорна замер без движения.

Кровопускателей осталась только треть, и к Смертельному Воплю присоединились остальные аспектные воины, во главе которых шел Тилеаннар. Навершие рунного посоха ясновидца сияло пурпурным огнем психической энергии.

Уцелевшие демоны быстро погибли, оказавшись в полном окружении, но успели забрать с собой нескольких Зловещих Мстителей, пришедших на помощь Воющим Баньши.

После безумия битвы тишина Ланимайеша показалась гробовой. В ней не было скорби — пока что. Боевые маски, призванные в храме, сдерживали чувства горя и утраты.

— Скорей же, берите их путеводные камни и уходим из этого злополучного места, — нарушила молчание Лоронай.

Самоцвет на груди Митенет сверкал ярче обычного, ведь теперь дух воительницы хранился в убежище его кристаллического сердца. Пока воины других аспектов занимались своими павшими, Лоронай вытащила камень души погибшей сестры из золоченой оправы и опустила в мешочек на поясе.

Каиллеах, подошедшая к телу Клионы, столкнулась с проблемой. В доспехе экзарха оказалось пятнадцать путеводных камней, каждый со своим оттенком и яркостью свечения. Навсегда отданный Кхаину, дух храмового наставника не вливался в Бесконечный Круговорот Бьел-Тана, а оставался в броне, сливаясь с душами ушедших раньше.

— Мы не можем забрать её с собой, — сказала Наримет. — Кто из нас пожертвует жизнью, чтобы нести павшую сестру? Я — нет.

— Можно вытащить все камни, — Каиллеах склонилась над павшим экзархом.

— На это нет времени, — ответила Лоронай. — Чем дольше промедление, тем больше демонов явится.

Воительница на мгновение умолкла, заметив, что ясновидец уходит.

— Видишь, Тилеаннар уже двинулся дальше.

— Простой выбор для той, кто столько раз проходила по этому пути, — отозвалась Наримет. — Скажи, будущая-автарх, легко ли тебе бросить павшую сестру?

— Нелегко, но необходимо, — Лоронай говорила тихо, будто сама с собой. — Слишком много погибло рядом со мной, но, если мы задержимся здесь, их станет ещё больше.

Девы Смертельного Вопля не знали, как поступить. Никто не решался обречь Клиону на судьбу хуже смерти — пятнадцать душ, запертых в броне экзарха, безнадежно сгинут, когда Тилеаннар пробудит Бесконечный Круговорот Ланимайеша и запустит самоуничтожение мира-корабля.

Почувствовав беспокойство сестер, Лоронай нехотя уступила.

— Хорошо, вернемся за Клионой перед отбытием. Её гибель окажется бессмысленной, если мы не отправим оболочку Ланимайеша в варп. Идемте же, выполним задание и после того унесем павших в безопасное место.

Молчаливо согласившись на предложенный компромисс, остальные последовали за ней. Фийанна бегом догнала уходящих подруг.

Кристаллическая матрица в центре мира-корабля пульсировала красным в ответ на ритуалы Тилеаннара, обращенные к охваченному порчей Бесконечному Круговороту. Резко и сильно пахло кровью, демоны Хаоса пытались пробиться через ослабленный барьер между варпом и вселенной смертных.

Небольшие группы кровопускателей и стаи ужасных гончих плоти прорывались в брешь, где их встречали шквалы сюрикеновых очередей, разряды энергетического оружия и клинки Воющих Баньши. Хотя атаки оставались разрозненными, эльдар приходилось нелегко, и они не расслаблялись ни на мгновение, ожидая новых вторжений.

— Сколько ещё? — спросила Каиллеах. — Я чувствую, как завеса истончается с каждым сделанным вдохом. Скоро они придут в великом числе, и мы их не остановим.

— Пробуждение духов почившего мира-корабля — не минутное дело, — ответила Лоронай. — Они очень долго спали, позволяя распространиться этому разложению.

— Будем сражаться, сколько нужно, пока больше не сможем биться, — с озорством усмехнулась Фийанна. — Ты что, думала, что постареешь в рядах Воющих Баньши, младшая сестра?

— Я надеялась увидеть не одну битву.

— Есть лишь одна битва, Каиллеах, и редкие, краткие мгновения мира между сражениями. С тех пор, как Темные Силы впервые коснулись наших сердец, мы обречены вести войну, которую не можем выиграть.

— Не можем, или не хотим, Фийанна? — резко вмешалась Лоронай. — Длань Кхаина на тебе становится тяжелее с каждым врагом, сраженным тобою.

— Быть может, я приветствую это, сестра. Подобное не приходило тебе на ум?

Срубив голову проявляющемуся кровопускателю, Наримет метнулась к сестрам-воительницам. За её клинком протянулась дуга алых капель.

— Клиона только что погибла, а ты уже собираешься заполнить оставленную ею пустоту? Неужели её кровавый урок ничему тебя не научил? Или жажда обрести проклятие Кхаина замедлила твою руку?

Прежде чем Фийанна смогла ответить на обвинение, воздух задрожал от прилива энергии, и ему отозвался далекий рев. Казалось, что пол зала раскалывается на куски: сеть Бесконечного Круговорота засияла багрянцем, а затем алые линии начали расширяться, разрывая преграду между мирами.

Из бреши-в-пустоте проталкивались оскаленные звериные морды и чешуйчатые тела охотников Кхорна, рычавших и щелкавших зубами гончих плоти.

Выстрелы Огненных Драконов накрыли приближающихся тварей, и секундой позже на полупроявившихся чудовищ обрушилась Фийанна, глубоко вонзив меч в костяной гребень на голове передового создания.

— Не я сгубила обреченную Клиону! — крикнула воительница. — Смотрите на ту, что пришла к нам последней — она виновата во всем!

Каиллеах присоединилась к Фийанне у варп-разлома, паля из сюрикенного пистолета.

— Ты не ошибаешься, сестра. Моя опрометчивость, мое желание показать себя навлекли погибель на Клиону. Я смирилась с пролившейся кровью нашего экзарха, как смиряюсь с любой кровью, проливаемой мною под маской Кхаина.

Воздух до такой степени насытился психической энергией, что вокруг Воющих Баньши кружились призраки, подсвеченные красным сиянием Бесконечного Круговорота, ныне пульсировавшего новой жизнью. Телепатически объявив о завершении своих ритуалов, Тилеаннар отступил от обнаженных узлов пси-сети.

Приток демонической энергии был остановлен на некоторое время, и теперь ясновидец мог без опаски открывать врата Паутины в сердце проклятого мира-корабля. Двинув навершием посоха в слияние сверкающих кристаллических нитей, он создал овальный портал, окруженный дрожащим серебристым сиянием.

Воины других аспектов отступили, следуя за ясновидцем во врата, но Фийанна непреклонно оставалась на месте, высоко держа клинок. Из вязких алых луж, натекших со стен, вырастали все новые кровопускатели.

— Мы не оставим Клиону! — твердо произнесла Фийанна. — Так решено!

Пол содрогнулся, и Воющие Баньши едва удержали равновесие. Лоронай взглянула на уходящих собратьев, чувствуя прилив психической энергии от пробуждения Ланимайеша; давно мертвые духи мира-корабля понемногу осознавали присутствие гротескных существ, просачивающихся из варпа.

По куполу потолка над порталом расползался чёрный огонь; отростки темного пламени пытались отыскать путь в Паутин. В проходе остался только Сураинан, экзарх Огненных Драконов, который жестами приглашал воительниц Смертельного Вопля последовать за другими отделениями.

Шагнув к вратам, Наримет оглянулась на сестер по храму.

— Слишком поздно. Нас поглотят вместе с Клионой.

— Никогда! — вскричала Фийанна, бросаясь прочь, в коридор, по которому они пришли сюда. Лоронай метнулась наперерез в попытке схватить сестру, но промахнулась.

— Что за безумие охватило её? — спросила Каиллеах.

— Безумие Кхаина, — ответила Лоронай. — Идемте, сестры, мы не можем позволить ей погибнуть в одиночестве.

Как только Воющие Баньши выбежали из покоев Бесконечного Круговорота, в реальность вырвались новые краснокожие демоны, целая орда диких созданий, с ревом и лаем погнавшихся за легконогими сестрами-воительницами.

— Мы здесь! Идите, скрестите свои клинки с нашими, и знайте, что Кхаин до сих пор презирает своего бесноватого отца!

Вызывающий клич Фийанны остался почти неслышимым в треске измученной призрачной кости и завывании кровожадных демонов. Повсюду вокруг Воющих Баньши Ланимайеш раздирал самого себя на куски. Встревоженные появлением демонов, духи Бесконечного Круговорота направили всю оставшуюся в них энергию в гигантские врата Паутины на корме мира-корабля, медленно наполняя громадину размером с континент потоками варпа.

Каиллеах и Наримет сражались бок о бок, вдвоем атакуя любого кровопускателя или демоническую гончую, которые врывались в зал, где погибла Клиона.

Лоронай несла тело почившего экзарха на плече, держа в свободной руке силовой меч, но необходимость полагаться на боевые умения сестер показалась ей невыносимой при виде того, как новая толпа демонов показалась в арочном проходе, встреченная клинками и пистолетами Воющих Баньши.

— Беги, сестра, беги! — срубив голову бросившемуся на нее демону, Каиллеах рискнула обернуться. — Путь Автарха и величие ждут тебя. Нет необходимости всем нам умирать здесь, вход в Паутину уже недалек!

— Лучше я погибну рядом с сестрами, чем стану автархом и буду жить в одиночестве, зная, что бросила их.

Опустив тело Клионы на пол, Лоронай заметила, что из запятнанной призрачной сети под ногами просачиваются струйки крови. Воительница достала пистолет и присоединилась к Фийаннне, атакуя внизу там, где её сестра рубила поверху.

— Быть может, Та-Что-Жаждет не заберет нас, — беспечно заметила Фийанна. — Мне кажется, Кровавый Бог сильнее хочет завладеть нашими душами.

— Если мои желания что-то значат, то пусть ненавистные мать и отец уничтожат друг друга, сражаясь за мою сущность.

— Тогда будем сражаться вместе и падем так же, а когда окажемся в самом лоне Великого Врага, продолжим орудовать клинками, пока он не изрыгнет нас или умрет от ран!

— Достойный, но бессмысленный настрой, сестра. Князь Удовольствий лишь найдет новое наслаждение в нашей щекотке.

Нечто, даже более крупное и чудовищное, чем кровопускатели, неторопливыми шагами направлялось к ним из конца коридора, удерживаемого Воющими Баньши. Размерами оно превосходило и герольда, а на тонком, вытянутом лице зияла разинутая пасть, полная собачьих клыков.

В одной руке существо держало длинный меч, другой его кулак был обмотан шипастыми бронзовыми цепями. Наступая на воительниц, демон наполовину развернул обугленные, изодранные крылья; торс врага скрывался под железной кирасой, на поверхности которой извивалось в муках множество лиц — души созданий, убитых чудовищем и навечно заключенных в его броне.

Гигант издал яростный рев, заставивший содрогнуться коридор. Этот звук внушал страх, пробивая даже защиту, дарованную боевыми масками Воющих Баньши, и Лоронай облекла в слова тревогу, которую делила с сестрами.

— Князь демонов! Искаженный смертный, обретший бессмертное тело. Подобного врага нам никак не одолеть, сестры.

— И нет шансов ускользнуть от такого хищника, — добавила Наримет. — Бегство закончится тем же.

— Если отступление невозможно, остается только одно, — Фийанна находилась в предвкушении грядущего боя, целиком поглощенная духом Кхаина. — Пусть воет, как угодно — он ещё не слышал Смертельного Вопля.

Сестринство смерти собралось воедино, выпуская на волю ярость, сдерживаемую до сих пор. Будто поток, сносящий дамбу, отчаяние и неистовство сокрушили преграды внутри их разумов и вырвались наружу в боевом кличе, с которым Воющие Баньши ринулись на врага.

Психический ураган чистой ненависти, благословленное наследие Кхаина, подобно артиллерийскому удару обрушился на ближайших демонов. Подпитанный варп-энергией, просачивающейся через обреченный мир-корабль, вихрь разрывал их тела и отшвыривал истерзанные останки к стенам.

Увидев это, князь демонов перешел на неуклюжий бег и устремился к добыче, раскидывая по пути меньших созданий. Среди воительниц быстрее всех неслась Фийанна, легкие шаги которой ускоряла безумная жажда схватки, остальные держались чуть позади.

Сестры не преодолели и половины расстояния до врага, когда воздух вдруг исказился.

Точка синего света повисла перед атакующими девами Смертельного Вопля и за несколько мгновений расширилась до мерцающего круга. Вокруг него уже зажигались другие крохотные звезды.

Из открывшихся врат возникли Тилеаннар и, по бокам от него, экзархи других аспектов.

Огненная пика Сураинана исторгла белый луч чистой энергии, поразивший князя демонов прямо в грудь. Существо отшатнулось, тяжелораненое, но не убитое; ясновидец тем временем махнул Воющим Баньши, призывая войти в порталы Паутины. Лоронай не нуждалась в повторном приглашении.

— Поспешим, сестры! Время принести себя в жертву ещё не пришло. Фийанна!

Воительница замедлилась, услышав свое имя, и тряхнула головой, словно её только что пробудили от глубокого сна.

— А что с Клионой?

— Мы возьмем её с собой, сестра.

Не теряя времени, Лоронай и Фийанна вернулись к телу павшей жрицы войны и вдвоем понесли её к вратам, пока остальные сестры помогали отбрасывать наступающих тварей. Выпрямившись за спинами кровопускателей, раненый князь демонов испустил вызывающий рык.

Смертельный Вопль отбыл с мира-корабля так же, как и явился на него. Шесть сестер остались вместе, объединенные под знаменем Кхаина.

Как только отряд скрылся в безопасных проходах Паутины, Ланимайеш забился в последних предсмертных судорогах. Ветвистые разряды пси-энергии плясали на стенах, пока беспримесный варп и реальная вселенная пытались перекрыть друг друга. Титаническая высвобожденная мощь разорвала мир-корабль на части, и он рухнул в Царство Хаоса, утаскивая демонов обратно на их адскую родину.

На высоком и узком пьедестале в центре комнаты оплывала одинокая свеча. Её свет, едва касаясь четверых женщин-эльдар, которые стояли на коленях вокруг постамента, удерживал их между теплым сиянием внутри и холодной темнотой снаружи. Каждая из них была облачена в плотно прилегающую броню костяного цвета, а на бедрах воительниц лежали шлемы с красными султанами.

Комнату наполняли звуки плача, ведь сестры Смертельного Вопля, сняв боевые маски, наконец-то могли отдаться скорби и боли потерь.

— Старшей сестрой она была, — сказала Каиллеах. — Вытащила из меня жало моего гнева, вобрала в себя его яд.

— Сестрой она была всем нам, — несмотря на резкий тон Наримет, по её щекам текли слезы. Женщина оглянулась в тени, где на мраморном одре лежало обнаженное тело Клионы — пустая оболочка, поскольку её дух пребывал в доспехе экзарха. Воительницы почтительно возложили броню на подставку в соседних покоях. — Я никогда не слышала её смеха, не видела улыбки, и она не могла любить. Кхаин держал её в своей хватке, но, несмотря на всё это, Клиона была нашей сестрой-на-войне и отдала жизнь за нас.

Не плакала только одна из женщин. Она смотрела на свечу, и пламя отражалось в зрачках; её челюсти были стиснуты, щеки втянуты, взгляд оставался жестким и непреклонным. Лоронай с явным беспокойством посмотрела на Фийанну, близкую к кататонии.

— На нас нет никакого бремени, сестры. Если мы чувствуем какой-то долг, то он иллюзорен: Клиона была обречена с того момента, как облачилась в мантию экзарха. Всё, что являлось её сутью, исчезло тогда же, но то, чем она стала, сохранилось поныне. Выпустите свое отчаяние, сестры, и радуйтесь, что можете плакать, ведь Клиона никогда не пролила бы слезы над нами.

Фийанна наконец-то шевельнулась и обвела окружающих холодным, суровым взором. От женщины-эльдар, которой она была, осталось совсем немного.

В её лице читалась ненависть — но не к тем, на кого смотрела Фийанна. Просто ненависть, находившаяся в центре её существа, была настолько сильна, что вытесняла все остальные чувства. Когда воительница заговорила, показалось, что чужой дух управляет её губами и языком.

— Прибереги слова сочувствия для тех, кто может слышать их. Я — не могу. Все смолкло в моем разуме, кроме крика, что зовет меня к погибели. Все исчезло. — Фийанна умолкла на мгновение, и её взгляд стал ещё более отстраненным. — Остался только вой баньши.

Мэтью Фаррер Лица

В конце концов Джанн не смогла сдержаться и вернулась обратно. Сгорбившись, она прокралась в красноватую тень башни с ржавым посохом из скрученного металла в руке. Воющая и грохочущая буря прошла два дня назад, и, как бы Джанн не прислушивалась, все, что она могла услышать, — лишь тихий хруст песчаных наносов под ногами и собственное дыхание, сухое и напуганное. В этот час, под этим углом, башня депо казалась лишенной света глыбой черноты на фоне кровавого неба. Ни движения, ни голосов. Даже металлическая громада трубопровода была совершенно безжизненна.

Во время шторма низко стелющиеся ветра разгладили землю, и перед южной дверью не было иных следов, кроме следов Джанн. Выписывая зигзаги и шатаясь из стороны в сторону, они вели из небольшого штормового люка и исчезали за одной из опор гигантского трубопровода, в том месте, где она провела всю ночь, съежившись и вздрагивая, оставленная на милость странных и дразнящих видений. Следы уже более мягких и медленных шагов вели назад из укрытия и стелились за ней — шагов тихих, пытающихся красться, хотя Джанн и знала, что от этого не будет толку. Она должна войти внутрь и найти их там — их всех. Она должна будет показать свое… лицо.

Она тихо направилась к люку, двигая перед собой посохом то в одну, то в другую сторону, пытаясь придумать, как бы лучше им взмахнуть, если один из них притаился прямо за входом. Там будет темно. Единственные части башни, которые когда-либо достаточно хорошо освещались, — это диспетчерская наверху и жилой этаж. На какое-то мгновение эта мысль почти что вызвала у нее облегчение. Она подумала о темных комнатах и залах, о темной стране, которую она никогда не видела, и летела над ней в тихой вышине, и о чужих горах, залитых серебряным светом… но этот образ разбил и исказил мысли, и силы на миг покинули ее. Она чуть застонала и подняла лицо к небесам, но там не было белой луны, которая могла бы ей помочь. Там должна была быть белая луна. Джанн никогда не видела луны какого бы то ни было цвета, но там должна была быть белая луна.

Она отвела глаза от неба и на миг замерла, колеблясь, на входе. Казалось, будто она вот-вот придет к пониманию того, что с ней происходит, но она моргнула, вздохнула — и все это пропало, как

(лунный свет)

дым, уходящий сквозь пальцы, и Джанн обнаружила, что проходит внутрь через люк, тяжело дыша, широко раскрывая глаза, так крепко сжимая свой посох, что его потраченная коррозией поверхность вгрызалась в ладонь. Она подвинула его ближе к себе, как трость, на которую опираются при ходьбе, и это ее чуть ободрило. Не драгоценная луна, но тоже неплохо.

Грохот машин, скрытых в мощном фундаменте башни, ритмично отзывался в стенах. Это был глубокий ритм, ритм для прогулки, для медленного променада, пока еще не настало время танца. Скрытое значение этой мысли бросило ее в озноб, но шаги, как раз в такт машинам, начали ускоряться. В крошечных клетках, высоко на рокритовых стенах, горели огни аварийного освещения, красные, как кровь, смываемая с неба, желтые, как искры, взмывающие с наковальни. Джанн больше не знала, чьи это были мысли.

Вглядываясь в огни, она, как ей показалось, почуяла движение где-то в полумраке, но проход позади нее был пуст. Джанн повернула свое

(вправду ли свое?)

лицо назад, в залитый красным светом коридор, и ускорила шаг.

Она нашла Галларди в машинном святилище, как и рассчитывала. Он разбил яркие бело-голубые прожекторы, которые Токуин всегда оставлял включенными для освещения зала, и теперь работал при том же тусклом красном свете, как в коридорах, через которые прошла Джанн. Он распахнул заслонки, через которые можно было попасть вниз, в подземный инженариум, и шум машин здесь был куда громче. Ревели топки. Вишнево-красным мерцали энергопоглотители и изоляционные трубки, добавляя свой свет и жар. Воздух был чист, но чувства Джанн говорили ей о легчайшей примеси дыма.

— Брат? — прошептала она. Галларди стоял к ней спиной, его крупные плечи ходили ходуном, полное тело качалось и сгибалось там, где жир свешивался над поясом. С другой стороны доносился звон металла о металл.

— Брат?

В шуме святилища, исходящем от механизмов внизу и полудюжины машин Токуина, он никак бы не смог расслышать ее шепот. Однако его тело дрогнуло при звуке ее голоса, и он обернулся. Добрый Галларди с мозолистыми руками и мягким голосом, с которым они так любили смотреть на закат с крыши башни. Он пел с ней песни (но какие песни? Почему она не может их вспомнить?) и… и танцевал… под шестью белыми лунами…

Но белых лун не было. Джанн никогда не видела луну. Она всхлипнула и сделала маленький шажок вперед. Ей нужен был ее друг, благословенно знакомый и родной. Его тонкие ноги, которых он так стеснялся. Его брюшко со старым змеящимся шрамом, полученным от расплавленного припоя за годы до того, как они впервые встретились. Его седая, бритая голова и его… его…

…лицо.

В руке у него был молот, и он его поднял.

— Я не могу приветствовать тебя так, как мне хотелось бы, моя прекрасная сестричка, — сказал он. Двигались ли его губы? На один миг Джанн поверила, что двигались, а затем — что все-таки нет. — Ты — всегда желанный гость в моем доме. Ты здесь в безопасности и знаешь об этом. Но я должен работать.

Позади него раздался пронзительный свист. Оставшийся без присмотра пресс для резки стали перегрелся и пытался отключиться.

— Мы не в безопасности, брат. Ни ты, ни я! — теперь она могла говорить достаточно громко, хотя слова и казались ей странными — высокими, певучими, почти что чужими. — Это снова происходит. Я слышала, как они дерутся наверху, на рабочем ярусе…

Ее память как будто поплыла, разбиваясь на части. Сцена драки между ее товарищами исказилась и наложилась сама на себя, как на пикт-экране, пытающемся показать сразу с полдесятка изображений. Но каждое из этих изображений приводило ее в ужас. Она не хотела их видеть.

— Он знает! Он… — она запнулась на имени. Круссман. Он поднимался из каждого ее воспоминания, воняя дымом лхо и кровью, стекающей по его комбинезону и капающей с руки. Один лишь его вид отозвался в ее разуме убийственным воплем, и все же она запиналась на его имени, потому что не могла вспомнить…

(Круссман ерзал на краю водительского кресла в высокой, тесной кабине подъемного крана, глядя на них сверху вниз.

— Поднимается легко, как сон! — воскликнул он, перекрикивая шум двигателя и лебедки. — Видно, какую трепку получила эта штука. Кто знает, как далеко ее тащило бурей, пока она не добралась досюда?

На его лице расплылась широкая радостная улыбка. Это был лучший штормовой лом, который они когда-либо…)

— Круссман, — наконец выговорила она, хотя, как ей показалось, она снова исказила слово, сделав его каким-то коротким, гортанным. — Он знает… о тебе. Он знает, что ты здесь. Он знает…

Знает, что ты сделал. Знает, где мы находимся. Знает, что он должен сделать. Знает, что должно произойти. Ни один из ответов, которые возникали у нее в мозгу, не имел никакого смысла. Откуда-то со стороны, казалось, послышались легкие, как дуновение ветра, шаги и тихий смех. Если Галларди и услышал их, то не подал виду. Красный свет аварийных ламп горел ровно, но как будто мерцал на его

(не его настоящем)

лице. Мужчина вновь взвесил в руке свой молот и отвернулся. Джанн пошла за ним по машинному святилищу, переступила через труп Токуина, не взглянув на него.

— Он был слишком силен для меня, — сказал Галларди голосом, хриплым от печали, и дал одной руке упасть, указывая на свою ногу. — Слишком силен. Я вплавил собственное дыхание в мою сталь, и чем это мне помогло? Нет, нет. Все кончено. Я отдал последний Сабиле, но этот путь — не мой. Кровопролитие — его путь. Его душа там. А моя — здесь. Она привязана к этому месту.

Джанн посмотрела туда, куда он указывал. Ее зрение поплыло и раздвоилось. Она видела босую, бледную ступню Галларди, торчащую из-под манжеты стандартных рабочих штанов ржаво-бурого цвета, и видела ногу толщиной с колонну, обвитую мускулами, тяжелую, как наковальня, разодранную и скрюченную из-за страшных ран, которые нанес Круссман, когда притащил сюда покалеченного и лишенного сил Галларди и связал его цепями.

Круссман никогда не бывал здесь, внизу. Это место принадлежало Токуину. Оно было свято для него. Место, куда он приходил молиться и отправлять культ, куда Галларди пришел как мастер. Джанн понимала, почему они боролись, но не могла понять то, что видела сейчас. Темнокожий человек с большим, изуродованным шрамом животом был так же истинен, как и все ее воспоминания, но все же она знала хромого мастера наковальни так же, как все сияющие черты своего собственного

(но ее ли на самом деле)

лица. Она качнула посохом в одной руке и протянула другую к нему.

— Я бежала и пряталась, — сказала она. — Я… я думаю, что спала. Думаю, что видела сны. Сны о нас. Не знаю, видела ли сны о тебе и о… нем… — она указала на тело позади себя, не в силах вспомнить имя технопровидца, с которым жила и работала на протяжении двух лет, — или запомнила ли их. Я видела, как ты борешься с ним…

(— Галларди! — закричал Токуин. Аугметика закрывала глаза и нос адепта, но его рот оставался плотью, не речевым устройством, и в его голосе слышался мерзкий органический страх. — Прекрати это! Прекрати то, что делаешь!

Он закашлялся и согнулся, когда кулак врезался в его живот, затем выгнул инкрустированную медью вспомогательную руку, растущую из основания его позвоночника — выгнул, как хвост скорпиона, чтобы заблокировать направленный вниз взмах пневмозажима, который Галларди стиснул в другом кулаке. Зажим с лязгом отлетел прочь, и рука со змеиной скоростью метнулась к подбородку Галларди, но то был лишь толчок, не удар. Токуин не понимал то, что происходило, он не сделал ту вещь, которую сделали все остальные, ту, которую память Джанн не могла собрать воедино. Токуин не понимал неправильность этого, не понимал, почему Галларди должен был принять руководство кузницей, чтобы всё не оказалось фальшью, с чем даже она, в некоторой степени, заставила себя примириться.

Токуин вновь толкнул Галларди и вцепился в него, и тот на какую-то секунду забился в хватке восьми механических пальцев, стиснувших его челюсть, прежде чем врезать зажимом по тонким сочленениям руки и стряхнуть ее с себя.

— Ты помешался, Галларди! — Токуин был машинным затворником, не бойцом, и теперь он ковылял назад по мастерской, дергаясь от обратной связи с поврежденной рукой. — Ты испорчен! Джанн! Вы все! Где Мерлок? Заставьте ее снова взять на себя командование! Вы все испорчены!

Он отступал все дальше в кузню, и Джанн хотелось остановить его, объяснить, насколько неправильно он все делает — со своим чужим голосом и странным половинчатым лицом, — но Галларди вновь приближался к нему.

— Эти вещи — они свели вас с ума! Галларди! Джанн, да приведи же его в чувство!

Одна из механизированных гидравлических тележек ожила и покатилась вперед. Токуин пытался управлять ею так, чтоб приводной блок оказался перед Галларди, а зубцы вилок попали ему под ноги, но тот крутанулся, обогнул тележку, словно в танце, качнулся в сторону, оттолкнулся от токарного станка и оказался рядом с Токуином.

— Сними эту вещь, Галларди, она разрушает твой разум, Галларди, послушай…

И тогда она убежала прочь, ибо ее друг намеревался до смерти избить технопровидца, и она уже видела, как рычал Круссман, рубя руку Хенга, в то время как Хенг ухмылялся и хихикал, глядя на него. Она знала, что Сабила попытается сделать все так, как должно быть, и уже знала, что должно произойти, даже несмотря на то, что не понимала, что вообще происходит. Она закрыла глаза руками и медленно пошла прочь, а позади нее Галларди начал убийство.)

— Нас двое, — сказала Джанн. Она неслышно ступала, медленно обходя Галларди по кругу, а тот прислонился к сварочному станку, свесив голову. Джанн могла видеть пот и сажу, покрывавшие его кожу, устало опустившиеся плечи. Должно быть, он работал всю ночь, без сна. Она не могла себе представить, насколько он изможден — но ведь он не мог устать, работая здесь, разве нет? Это было его место, его кузня, он был единым целым с ней. Как этот труд мог его утомить?

— Мы ведем войну сами с собой, — продолжала она. Галларди не пошевелился. Это была глупая фраза. Он знал, что они воюют. Разве он не ковал собственными руками орудия этой войны? Но это тоже не имело смысла, ведь она помнила, что Галларди завладел кузницей день-два назад. Каждый ответ был неправилен, каждый вопрос был неверен. Она продолжала ходить по кругу сосредоточенными, ритмичными шагами. Это приносило облегчение, словно возвращая все происходящее к привычному, знакомому.

— Не между нами, но внутри нас. Ты можешь почувствовать это? Две вещи в тебе? Ты видел это во сне? Ты чувствуешь, что ты… не принадлежишь себе? — Она на три четверти прошла круг, и движение как будто помогало ей находить слова, так как мысли выстраивались в одну линию, подобно лунам в небе. Она вновь подумала о том, как Галларди корчился и бился, когда полузабытый другой протянул металлическую руку и словно подтолкнул его

(но оно не выглядело как его)

лицо, почти что столкнул его с черепа. Это что-то значило. Она была уверена в этом. Она позволила глазам наполовину закрыться и начала кружиться, замкнув свой хоровод вокруг Галларди. Даже при том, что она осознавала, насколько нелепы эти движения, круги внутри кругов успокаивали ее, помогали мыслям течь плавно и спокойно в берегах, которые казались знакомыми.

Она открыла глаза, и зрение ее прояснилось — лишь на момент, но этого было достаточно. Галларди стоял посреди бессмысленного хора лязгающих, наращивающих число оборотов машин, механизмов Токуина с рычагами, заклинившими в рабочих позициях, с грубо приклеенными или припаянными к ним фрагментами металла или пластекового мусора. Один уже перегрелся и прекратил работу, два других зловеще дребезжали. Пол был усыпан инструментами и обломками. Контейнеры и подвижные полки, где Токуин с почтением размещал свои инструменты и запасные детали, были перевернуты и разбиты, и их содержимое кучами валялось рядом. Посреди всего этого находился Галларди, полуголый, с тусклыми глазами, грязный, как животное, стоящий у рабочего постамента и с грохотом обрушивающий свой молот, как будто он был старым кузнецом из хибары на окраине улья, обрабатывающим железный клинок. Однако вместо молота он размахивал одним из тех тяжелых инфразвуковых жезлов, определяющих плотность, которые они использовали, проверяя на прочность сегменты трубопровода. У датчика на конце (который в тусклом свете для неясного зрения мог выглядеть как навершие молота) уже треснула оболочка и были видны разбитые внутренние детали, а на постаменте лежал не раскаленный докрасна кусок металла, но раздробленный вдребезги габаритный фонарь с подъемного крана.

Галларди вновь опустил импровизированный кузнечный молот, и повсюду разлетелись осколки пластека. Из-за своих размеров и веса он никогда не был особо грациозен, но Джанн постоянно восхищалась мощной, уверенной расчетливостью, с которой он двигался. Теперь его движения были пусты, судорожны, не как у живого существа. Женщина попыталась прочесть выражение его глаз, но, едва бросив взгляд на его

(нет, пожалуйста, чем стало его)

лицо, она закричала, завертелась на месте, снова взглянула, но не смогла стереть из памяти то, что уже узрела, и выбежала из кузни. Если бы он крикнул ей вслед — даже назвал ее имя, даже просто закричал бы без слов — может, она нашла бы в себе храбрость, чтобы остаться, но на нее вновь налетела скользкая, калейдоскопичная дымка, рассеивающая и раздваивающая мысли, и, хотя Джанн и сопротивлялась ей, где-то в этой дымке ей явилось знание о том, что это было предопределено, это было правильно. Галларди был прикован к этому месту. Ее видения не изменят этого.

(— Сможем мы это поднять? — спросил в ее памяти Галларди. Они стояли и смотрели на вещь, которую нашли. Сложно было не смотреть на нее. Ее форма была в своем роде приятна для взора, скользившего по мягким изгибам и изящным виткам. Джанн подумала о странных зубчатых контурах грибов, которые росли в прохладных туннелях под беспорядочной застройкой города-улья, где они отдыхали после вахты, а затем подумала об очертаниях мускулистых рук и плеч парня, с которым она пошла на свидание, когда последний раз была там. Это заставило ее покраснеть, но никто из остальных этого не заметил. Круссман и Хенг тихо переговаривались, Галларди просто разглядывал вещь. Она была искусственной, но все искусственные вещи, которые когда-либо видела Джанн, отличались тяжелым, как кувалда, высокомерием Имперского дизайна — тупые углы, твердые поверхности. Здесь же Джанн не могла найти ни одной прямой линии или плоской грани. Она не решалась подходить к этой вещи ближе — никто не решался до тех пор, пока они не расскажут Мерлок, что нашли, — но села на корточки и наклонилась вперед, чтобы получше рассмотреть ее. Если это были рукояти управления, то вот это должно быть сиденьем, а если это сиденье, то те штуки за ним были подножками, как на их багги для подъемного крана, на которые можно было вскочить и ехать. А позади, под спутанной мерцающей тканью, чьи цвета как будто рябили и дрожали в уголке глаза… двигатель? Механизм? Или контейнер? Что-то вроде ящика, пристегивающегося к мотоциклу? Джанн подумала, не было ли там груза, чего-то, что перевозили на этой штуке. И как горько ей было сейчас, что они не разбили ее, не подожгли своими факелами, не проехались краном взад и вперед по этим контейнерам, расколов их в щепы, прежде чем кто-то успел хотя бы открыть их и заглянуть внутрь.)

Зрение Джанн помутнело от слез, пока она бежала вверх по лестнице, и она неправильно оценила ширину выхода. Концы скрученного посоха врезались в дверную раму, и женщина налетела на него поперек талии, согнувшись пополам — она не поранилась, но застонала от неожиданности. Посох выпал из ее рук, и она, согнувшись, упала на порог, неуклюже поползла вперед, не подумав о том, чтобы подобрать его.

Когда она вспомнила о посохе, то прижалась спиной к сухой, гладкой стене, и кое-как взобралась на ноги. Это был складской уровень, лабиринт узких троп, петляющих между темных нагромождений тюков, металлических бочек и ящиков. Опираясь на тяжелую пластиковую оболочку, прикрывавшую кучу фильтрующих устройств, она осмотрелась вокруг.

Высокий, чистый смех донесся из озаренной красным двери, ведущей в кузницу, а у нее не было посоха. Дыхание застряло в горле Джанн, но она заставила себя пошевелиться. Ее руки шарили в воздухе. Место было захламлено, поэтому посох — и так неважное оружие — был здесь просто бесполезен, но все же его потеря казалась слишком большой утратой. Она сказала себе, что это была всего лишь ржавая, бесполезная палка, пригодная только для Токуиновой печи, где переплавляли металлолом, но чувство, что она утратила часть себя, не покидало ее, и она переместилась подальше от двери кузницы. Нагроможденные друг на друга ящики и бочки были сплошь в углах и острых гранях, без успокаивающих кругов, и она чувствовала, как в груди что-то толкается и дергается, желая эхом повторить смех, который она услышала.

— Он должен сражаться сам, — прошелестел голос Мерлок у ее плеча, и, хотя Джанн попыталась было дернуться и закричать от неожиданности, она смогла лишь вздрогнуть и выдохнуть. Джанн повернулась в пол-оборота, и Мерлок вложила скрученную палку ей в руки.

— Не нужно оставлять посох в траве — так же, как и копье, моя маленькая двоюродная сестра, — прошептала Мерлок. Ее голос двоился, отдаваясь эхом. — Хорошо было бы, если бы ты бежала рядом, младшая, если б ты осталась со мной. Зеленое и белое над деревьями…

С точки зрения Джанн в этой фразе не было смысла, но слова возымели некую странную власть над ней, и она запрокинула голову, как будто могла посмотреть вверх, сквозь толстые стены и крышу, и увидеть ночное небо, где горело зеленое и белое…

Но Мерлок уже шла прочь, она стремительно двигалась в узком пространстве между кучами запасов. Джанн улыбнулась, плавно скользя ей вслед, воображая Мерлок ночной хищной птицей, с клювом острым, как копье, с когтями, рассекающими воздух, с глазами столь же острыми, как когти, вперившими взгляд в чуть подкрашенную зеленым темноту. Но смех, донесшийся из-за двери в кузницу, больше не покидал ее голову, и она поняла, что сама хочет засмеяться и тихо запеть, бегая туда и сюда.

— Вперед же, вперед, сестра! — раздался хриплый шепот охотника, идущего по следу, и Джанн ускорила шаг, несмотря на то, что знала, что это всего лишь тонкий голос Мерлок, доносящийся с другой стороны ящика с гигиеническими принадлежностями. — Вперед, к Великому Каирну! Мы прикоснемся к камню на удачу и вернемся, чтобы охотиться на них!

География этого места разворачивалась в уме Джанн с тихой уверенностью снознания, но, пробегая между полок, неловко задевая посохом коробки и оборудование, она все больше и больше понимала, что место, через которое она бежала, было подобно фантому. Ее разум продолжал танец вдали, в каком-то огромном лесу (она была уверена, что это называется «лес»; их последний начальник, предшественник Мерлок, читал книги и рассказывал про леса), летя между стволами деревьев вверх, в густые кроны, скользя вниз, в подлесок, легкий, как лунный луч, следующий за свирепым ястребом.

Все места в этом лесу были знакомы ей, их имена для нее обладали значением талисманов. Великий Каирн, Древо Рук, Плачущая Река, Небесный Очаг. Великолепные места, дикие места — и Джанн закричала, ибо сейчас она выпевала свои мечты в небе над лесом, сопровождаемая хором музыки ветра, и сейчас она шла неверной походкой в тесной, захламленной кладовке, глядя, как впереди крадется ее полная, невысокая начальница, сжимающая длинный обломок от какого-то ящика, как будто это было копье, радуясь безумной красоте — Джанн не могла убедить себя в том, что на самом деле ее видит, — смеясь в темноте, в то время как ее друг шаркает туда-сюда по кузнице с кровью Токуина на руках — побитый, искалеченный и… скованный?

Снова появилась та странная, призрачная уверенность.

Скован? Она не видела никаких цепей. Галларди убил Токуина и завладел кузницей. Почему ее разум цеплялся за этот образ побежденного и скованного мужчины?

Шлеп, шлеп, шлеп — Мерлок дошла до конца прохода. Начальница скинула с себя рабочие ботинки и ходила босиком, оставляя кровавые отпечатки — что-то поранило ее левую пятку. Она покрыла машинной смазкой знаки своего ранга на куртке, и грубые гирлянды из разорванной ткани перехватывали ее лоб и бицепс. Она потрясла копьем, зажатым в одной руке. Другая кисть, осознала Джанн, болталась на конце сломанной руки.

— Это неверный путь, — сказала Джанн, преграждая посохом проход. — Мэм? Мерлок, вы хотя бы знаете, где вы? Вы узнаете это место? Узнаете меня?

Женщина остановилась, наткнувшись животом на изъеденный металл посоха, затем отступила назад и взвесила в руке копье. Джанн едва не передернуло, когда сломанная рука Мерлок ударилась об угол ящика, но начальница, похоже, даже не заметила. В темноте ее

(как я вообще могла подумать, что это ее настоящее)

лицо выглядело бесстрастным — может быть, немного настороженным. Узоры вокруг ее глаз и на скулах изгибались, как густая летняя листва, как крылья сокола.

— Что за странные вопросы ты задаешь, двоюродная сестра! Ты снова видела сны? Надо было спросить меня прежде, чем ложиться спать. Здесь есть места, где спать небезопасно, а твои сновидения слишком ценны для любого из нас, чтобы так рисковать. Враги пробираются в дикие места, сестра. Держись ко мне поближе.

— Мерлок, послушайте меня! Где вы? Вы можете мне сказать, где вы? Описать, где находитесь? Вы знаете, что произошло с Галларди и Токуином?

— Я… — начала Мерлок и выпрямилась. Ее сломанная рука все еще безвольно висела, но другая воздела самодельное копье в позе, которая вновь вызвала в Джанн сводящее с ума дежавю. — Я бегу по следу, как луна и как ветер, младшая сестра. Я — звук моего рога, я — полет моего копья. Когда ночи холодают, а зеленая луна выходит в молчании и одиночестве, тогда я иду под ней.

Иные голоса, иные звуки. Что-то мелькнуло перед зрением Джанн, как призрак гололитического дисплея миг спустя после выключения. Мерлок как будто бы стояла в центре большей фигуры, чего-то высокого, закутанного в звериные шкуры, поднявшего сухощавую руку — и его или ее слова сопровождали отдаленные звуки рогов и быстрого дыхания. Мерлок пыталась придать своему голосу силу и мелодичность, но Джанн чувствовала, что слова исходят и от того, другого силуэта. Их ритм пробудил в ней желание подпевать, танцевать по кругу с высоко поднятым посохом, а потом смеяться и петь, прыгать, зависая в воздухе, ярко сиять с высоты…

Ощущение было, как будто ее встряхнули и разбудили прямо перед полным погружением в сон: Джанн вырвалась из грезы, отшатнулась от кромки и немедленно ощутила вину за то, что не поверила этому чарующему голосу. Прежде чем вина смогла убаюкать ее и снова вовлечь под его власть, она скрипнула зубами, сузила глаза, почти зажмурившись, и нанесла неуклюжий удар наотмашь по сломанной руке Мерлок.

Начальница застонала от боли, зашаталась, но не упала, и обломок ящика остался зажат в ее кулаке так же, как посох — в руке Джанн. На мгновение в темноте позади послышалось что-то, что могло быть вздохом или смешком, но когда Джанн приподняла голову и прислушалась, оно исчезло.

— Я ранена, но не настолько сильно, чтоб не могла сражаться или исцелиться, — сказала Мерлок, наполовину согнувшись, припав на одно колено, баюкая свою руку. — Но ты видишь, Джанн?

Джанн покачала головой, не понимая и сразу не распознав имя, которое использовала Мерлок. Она была уверена, что ее имя должно быть длиннее, мягче, ложащимся на язык скорее как нежная колыбельная.

— Видишь, да? — продолжала Мерлок. — Видишь, как все это неправильно? Мои владения, мои охотничьи тропы. Я забралась повыше, чтобы высматривать и ждать моих врагов, а ветвь сбросила меня. Не выдержала мой вес.

Чувствуя головокружение, Джанн подхватила Мерлок под здоровое плечо, помогла ей подняться на ноги и вытянула шею, чтобы проследить за взглядом женщины. Первой мыслью было то, что эта конструкция, конечно же, не выдержала веса — она смотрела на рваный, растянутый брезент, лежащий поверх наставленных друг на друга бочек с дистиллированной водой, и кто бы мог подумать, что коренастое, негибкое тело Мерлок позволит ей вскарабкаться туда без неприятностей? И все же ей казалось совершенно разумным, что Мерлок говорила о куче бочек, как об огромном дереве, которое нанесло ей личную обиду, подломив под ней ветвь и позволив ей упасть. Падение. Падение и боль. Джанн глубоко вдохнула, потрясла головой, напомнила себе о своей цели.

— Посмотрите на нее еще раз, Мерлок. Пожалуйста, мэм. Разве это то, что вы думаете? Посмотрите на меня, вы видите свою двоюродную сестру? Я думаю, что уже почти поняла, что такое с нами происходит, мэм, уже почти сообразила, но вы поможете мне наконец это понять?

Она слышала свой голос, надтреснутый и умоляющий, почти плачущий, но ей, похоже, удалось нарушить ход бредовых измышлений Мерлок. В ней теплом расцвела надежда. Она посмотрела другой женщине в глаза и выдержала ее взгляд. Пусть боль ошеломляет ее, подумала Джанн. Пусть она думает! Пусть увидит это, глядя в мое

(но ведь это даже не мое)

лицо.

Долгую секунду висело молчание, а затем горло Мерлок начало издавать тихий звук. Джанн наклонилась, ожидая услышать слова, но это был лишь слабый стон на выдохе. Джанн продолжала смотреть Мерлок в глаза, пытаясь игнорировать то, что ее чувства говорили ей о лице этой женщины, пытаясь извлечь понимание из ничего, просто сосредоточившись.

— Джанн? — голос Мерлок больше не двоился. Теперь это был обычный голос, голос, который был знаком Джанн, но слабый и сбивчивый. — Джанн, это ты? Я не узнаю тебя. Что с нами случилось? Что случилось? Мне больно, Джанн. Больно. Я слышу машины в кузне. Где Токуин? Джанн?

— Мы идем вверх от кузни, — сказала ей Джанн. — Вверх, на самый высокий уровень, где находится эта вещь. Я знаю, что мы… не всегда были такими. Я вижу во сне, какими мы были, прежде чем нашли ее. Я думаю, если мы все пойдем к ней, мы сможем понять больше про этих людей в моих снах.

— Вверх, — сказала Мерлок все тем же тихим, похожим на детский голосом. — Мы пойдем вверх, — она попыталась протянуть вперед сломанную руку, но та не могла полностью распрямиться. — Ты и я. Вместе.

Мерлок не ослабила хватку на копье, поэтому Джанн взяла ее, как могла, под сломанную руку и попыталась помочь ей идти.

— Мы пойдем вместе. Ты и я. Вместе в темноте.

Кряхтя, Джанн довела Мерлок до конца прохода и вывела в более просторное место, где им было удобнее идти бок о бок.

— Ты и я. Идем в темноте, и это для нас не первое такое путешествие, нет, — сказала Мерлок почти что со смешком, от которого кровь Джанн похолодела. Этот звук как будто эхом отозвался во мраке вокруг них. Джанн как будто услышала мягкие, быстрые шаги, сопровождающие эхо, но кто теперь мог сказать, что происходило вокруг, а что было призрачной пантомимой в ее собственной голове?

(— Галларди, Клайд, принесите пару поршневых захватов, — сказала Мерлок. Ее голос, который никогда не был особенно силен, боролся с резким ветром на крыше башни, но в нем все же было достаточно стали, чтобы пресечь споры. — Токуин знает, что у нас находка, но ему нужно провести какое-то богослужение внизу, прежде чем он сможет подняться и посмотреть на эту штуку. Мы начнем сами.

— Мэм, Джанн полагает, что там внутри определенно техника, — сказал Круссман, — и я согласен с ней. Смотрите, тот длинный изгиб имеет очертания капота над двигателем, и если под него заглянуть, то там будут, я уверен, механизмы.

— Я думаю, вы правы, — сказала Мерлок. Мимо прошли Клайд, Галларди и Хенг, толкая подставку большого поршневого захвата, установленную на грохочущих колесах. — Но техника — это единственная вещь, на которую он должен взглянуть. Если то, что вы считаете механизмами, — часть таинств Механикус, тогда нам лучше всего с самого начала их задобрить. Но все, что здесь есть и не является машинерией — законная добыча филиалов Гильдий. Будет достаточно благочестиво, если мы сделаем все по форме и возьмем себе то, что принадлежит нам.

Это было то, что хотел услышать Круссман, и они с Сабилой даже аплодировали, когда захваты установили рядом с той вещью, что они нашли, вещью, похожей на длинный радужный наконечник стрелы, которая выглядела такой тяжелой, а на подъем оказалась столь легкой, со странными приборами управления и поручнями. Никто из них не обсуждал в открытую яркие, похожие на самоцветы кристаллы, вделанные в ее гладкие изгибы: большинство бригад, обслуживающих трубопровод в глубокой пустыне, разделяли одни и те же негласные суеверия о том, что нельзя торжествовать над добычей, пока не подписаны призовые документы. Но Джанн поймала себя на том, что изучает их, пересчитывает и размышляет о тех штуках, которые, как она теперь была уверена, были контейнерами для груза. Когда Клайд отогнал остальных и взялся за рычаги управления, металлические руки распрямились с шипением поршней и трехпалые захваты медленно разместились над крышками вместилищ…)

Джанн не хотела больше думать об этом. Не хотела видеть снов, не хотела вспоминать. Разве не ее сновидение начало весь этот раздор? Ей снилось восстание (хотя в этом и не было смысла), ей снилась война между ними всеми (но это ли в действительности случилось?), снилось кровопролитие, которое свершилось из-за того, что она рассказала о своих снах, пророчество и исполнение его в одном замкнутом, сияющем круге, подобном кромке полной белой луны. Но она никому не рассказывала. И не она увидела эту вещь, загнанную ветрами под трубопровод. Кто увидел ее первым? Они проверяли, выдержали ли новые крепления на пилоне 171 сверхскоростные ветра вчерашней песчаной бури, и дрон Токуина заметил нечто, что не смог идентифицировать по своим каталогам изображений. Они пошли охотиться за этой штукой. Но Мерлок не пошла с ними. И разве не Мерлок была той, кто охотится?

Мысль о ее спутнице на миг вернула сознание Джанн обратно. Мерлок все еще бормотала себе под нос.

— О, мы бежали вместе, а призраки пели в водопадах — ты помнишь? И раздоры, когда вражда затаилась между мной и моей черновласой любовью, и ты всегда была спокойным голосом. Ты позвала меня, когда появилось горящее железо в… в дыму… и ты была звездой, по которой мой… мой посох, моя охота, мои друзья…

Та хриплая, гортанная нота вновь прокрадывалась в голос Мерлок, как охотящаяся кошка, незаметно пробирающаяся сквозь чащу, но в то же время она запиналась, искала слова, как будто каждая тропка мыслей вела ее в темноту. Это было вдвойне неправильно. Мерлок была начальницей станции, отдающей приказы, она должна была быть тверда. Мерлок была единым целым со своим домом, быстрой, как ноги, бегущие в дикой ночи, уверенной, как удар охотничьего копья или пике сокола. Она должна быть тверда, без всяких колебаний, прячущихся за выражением ее лица.

Джанн все еще пыталась понять, что значит эта мысль, когда взглянула вверх и увидела фигуру, наблюдающую за ними. Она держалась в свете, падающем в лестничный колодец с жилого яруса, и там, где свет попадал на нее, она как будто осыпалась перекрещивающимися искрами и нитями. Существо сделало полшага к ним, словно в танце, и вся его кожа растрескалась, задрожала и задвигалась, сияя разными цветами. На мгновение представление прекратилось; существо согнуло изящную ногу, чуть-чуть приподняло голову и лениво кувыркнулось назад в темноту.

Джанн стояла, тяжело дыша, ее голова звенела, как задетая струна, но мыслей не было. Сердце готово было забиться сильнее при виде этого создания, но кости хотели похолодеть от страха. Мерлок все еще мешком висела на ее руке, бормоча, и из кузни донесся взрыв смеха и скрежещущий, отдающийся эхом грохот.

Джанн сдвинулась с места. Она забыла о том, чтоб поддерживать Мерлок, просто потащила женщину в неуклюжем полубеге среди извивающихся, хихикающих теней. Мерлок запнулась у подножия лестницы, но помогла себе, опираясь на копье, и смогла удержать темп. Взбираясь вверх, Джанн бросила взгляд через плечо и увидела, как ее начальница тяжело дышит в двух ступенях позади, наклонившись вперед для бега так сильно, что согнулась почти вдвое. Фуражка Мерлок давно потерялась, а коса растрепалась, так что черные пряди свисали на лицо, и Джанн резко развернулась, чтобы снова смотреть на ступени, радуясь, что не увидела

(я даже не могу вспомнить ее настоящее)

лицо Мерлок в более ярком освещении лестничного колодца. Ни один из разумов, буйствующих в ее голове, не мог предсказать, что они увидели бы без милосердного полумрака затемненных нижних этажей.

Свет становился ярче по мере того, как они преодолели крутой поворот и вскарабкались по второму пролету. Дуговой светильник над дверью в жилой ярус был поврежден — у Мерлок так и не дошли руки, чтобы заставить Токуина найти время для его починки — и поэтому они вошли в разгромленное общежитие, наполненное мигающим светом и плачем.

Плачущий голос принадлежал Клайду, и, всматриваясь сквозь мерцание и мигание света, падающего сверху, Джанн смогла его разглядеть. Он сгорбился в гнезде из спутанных штор и постельных принадлежностей, выдранных из отделений спального отсека и теперь забивавших собой проход. Посреди всего этого Клайд стоял на коленях, наклонившись к одному из сорванных карнизов для штор и приложив одну руку к лицу. Это была столь классическая поза скорби, что выглядела неестественной, как будто Клайд был центральной фигурой в одной из ярко освещенных «живых картин», которые актеры изображали перед храмами в ночи священных праздников.

При этом образе разрозненные мысли Джанн словно зацепились друг за друга и задвигались в согласии. Озарение было столь же мимолетным, как яркий лунный луч, копьем пронзивший облака, но столь же сильным. Она стряхнула со своей руки Мерлок и побежала по проходу настолько быстро, что как будто парила над мусором и обломками, и упала на колени у ног Клайда.

— Клайд? Клайд, это я, — хотя если бы ее спросили, кто это — «я», она бы ответила с трудом. — Клайд, все в порядке. Тебе не надо горевать. Мы не… не такие. Мы не… — Это казалось таким ясным в тот сияющий, залитый лунным светом момент, но сейчас она едва подыскивала слова. — Мы не те, кто мы есть, Клайд. Я думаю, что поняла. Я видела нас во сне, как… — и голос застрял в ее горле, потому что она хотела сказать «нас самих» и хотела сказать «других», и оба этих слова были верны — и ни одно из них не было верным.

— Ты не понимаешь, — сказал ей Клайд. Голос его был искажен — грудной, урчащий, каким Джанн его знала все те годы, что они работали вместе, а не чистое контральто, которым, как она полагала, он должен был быть на самом деле. — Он ушел, он… — и тело Клайда начало сотрясаться, уже не в плаче, но в более глубоких спазмах. Он начал кричать, выплевывая слова почти что в визге.

— Умирающий-умер-он мертв-он все же умрет-он умирает!

Джанн пыталась удержать руки мужчины, тихо спеть ему нежные лунные песни, чтобы успокоить, и все же она понимала. Он ушел, чтобы умереть. Кто ушел? Джанн не могла сконцентрироваться на имени — два различных звука скользнули в ее голову и тут же исчезли — но она знала, что он был (поборником-сыном-учеником-подчиненным-последователем) Клайда, и знала, что, кем бы тот ни был, он ушел на смерть. Он ушел сражаться. Он уже был мертв, и его оплакали. Он лежал, умирая, его раны были смертельны, а кровь — ярко-красного цвета, как луна, что начала прибывать по его смерти, чей свет оросил зеленую и белую луны и потопил в себе их красоту.

Он был всем этим, во всех этих состояниях, всегда идущий навстречу своей судьбе, всегда лежащий сраженным, лежащий мертвым. Во всех своих состояниях он был вне времени, как та сцена, которую они разыгрывали сейчас — скорбящий Клайд, Мерлок, нависшая над ними с поднятым копьем, Джанн, стоящая на коленях и успокаивающая, рассказывающая о снах. Даже несмотря на то, что она боролась со слезами горя и страха, форма, принятая всеми тремя, казалась столь верной, как будто она совершала движения танца, для которого была избрана, еще когда ее собственная мать лишь ждала появления на свет.

Она, кажется, услышала легкий вздох узнавания откуда-то со стороны, но не могла разглядеть никого, кроме них трех.

Она снова взглянула на Клайда. Тот замотался в зеленую штору и разорвал перед своей блузы так, что ее края теперь выглядели так же, как грубые гирлянды из рваной ткани, которыми украсила себя Мерлок. Он сбросил с себя металлический ошейник, знак статуса, и электротатуировка, окружавшая его бычью шею, символ посвященного Механикус мирского ремесленника, заметно светилась. Ее твердые геометрические очертания вступали в резкое противоречие с заостренными линиями его черт, изящных даже в глубоком горе. Это было не принадлежащее Клайду

(не больше, чем это — мое)

лицо, но наконец-то Джанн подходила к пониманию того, как так могло быть.

Она поняла, что вновь говорит, даже не зная, есть ли у Клайда и Мерлок достаточно разума за тем, что скрывают их

(я почти могу вспомнить их)

лица, чтобы понять ее, но позволяя словам изливаться из нее, подобно лунному свету. Она говорила о том, как Галларди забрал машинное святилище у Токуина из-за шагов и песен, которые позвали его к кузне. Она говорила о своих озаренных луной снах, превращавшихся в пророчества, когда она рассказывала о них, и ее пальцы скользили по изящно пересекающимся кругам, вдавленным в ее странную, хрупкую кожу. Она говорила о воспоминаниях, которые видела во сне, и о сновидениях, которые не могла полностью вспомнить, о незнакомых, неуклюжих существах, которыми они все когда-то были, и их грубых именах (Галларди, Клайд, Мерлок, Джанн — что это, как не хрюканье и гогот животных?), о зловонной, низменной башне, которую они называли домом. Она говорила о храмовых «живых картинах», мистериях и мифических танцах, о празднестве Алисии Доминики, когда Святая встает перед королем с ликом, подобным солнцу, порой, чтобы обратить свой меч против предателя, порой, чтобы взмолиться за своих обреченных детей; о «Житии Махария», которое ее братья изучили до последнего слова, о генерале, что вел войну в небесах; о песни девяноста девяти мечей и великом раздоре эпоху назад, когда рука убийцы сокрушила героя-мученика и размазала его кровь, столь яркую и алую; об историях шести великолепных воинов, что вышли живыми из этого великого бедствия, готовые передавать дальше свет своего знания.

Это были хорошие истории, сильные истории, и они пели в ее крови, танцевали так же, как она в своих воспоминаниях танцевала под светом луны, под звуки барабана и цимбал — даже несмотря на то, что помнила, как все они плакали, выли и дергано пытались плясать на крыше башни, когда нашли

(я не хочу даже думать о них)

лица, взломали замки и нашли их, и…

Теперь всхлипывала уже Джанн, не замечая удивленных взглядов остальных — это была не ее роль, это были не ее па. Но она кое-как поднялась и отбросила скрученную палку прочь. У нее не было посоха, не было ожерелья из лунного камня, у нее едва ли оставалась собственная личность. По мере того как истории и танцы кристаллизовались у нее в голове, она чувствовала, как ее «я» разбивается на фрагменты и ускользает. Джанн хотела рассказать им, хотела прокричать им об этом, но тяжесть понимания была слишком велика, и все, что она могла — это плакать над тем, что с ними случилось. Она встала на ноги и перескочила через Клайда ломаным прыжком сломанного существа, которым она стала, и побежала к ближайшей лестничной площадке, все еще всхлипывая. Позади нее Клайд и Мерлок заключили друг друга в неуклюжие объятия, но Джанн не видела и не хотела их видеть. Теперь она понимала. Надежды не было.

Освещение рабочего яруса было отключено, и навстречу ей светили только приборы и устройства наблюдения. Она чувствовала, как обрывки ее разума извиваются и тянутся в двух противоположных направлениях, и на мгновение она прервала свой спотыкающийся бег, уставившись на чистую пластековую конторку, за которой она сидела, сосредоточенно изучая метеорологические таблицы и карты дюн. Края воспоминаний вновь легко коснулись ее. Вот она сидит за этим столом с красными глазами, зевая, пока Мерлок настаивает на том, что маршрут для профилактического обхода должен быть готов к началу утренней смены. Вот она за столом, в пятнадцатиминутном перырве, с кружкой горькой выпивки в руке, задыхается от смеха, в то время как Галларди и Круссман исполняют одну из своих коротких песенок, издевающихся над гильдийскими контролерами. Вот она глядит на погодные авгуры и говорит Мерлок, что да, теперь они могут отправляться, можно двигаться безопасно, и продумывает маршрут туда, где приборы показали нечто, поднесенное бурей к самому трубопроводу.

Она не могла вынести эту мысль, мысль о том, что какое-то ее действие могло подвести к тому, что произошло. Джанн тяжело привалилась к дверному косяку, подняв руки, чтобы заслонить стол и связанные с ним воспоминания, и, когда она опустила их, на столе было нечто, наблюдающее за ней.

Страх перед ним сочетался и смешивался с чувством того, что оно ей знакомо, так, что она не могла их различить. Она сглотнула и осознала, что делает шаг вперед, протянув в умиротворяющем жесте руку, которую ее страх затем стиснул в кулак. Высокое существо на столе, украшенное бахромой и увенчанное гребнем разных цветов, которые крутились и смешивались с воздухом вокруг нее, встало в позу и передразнило ее движения, а затем оно из многоцветного превратилось в бесцветное, шагнув назад со стола и исчезнув из глаз, оставив ей лишь призрак смеха.

Это был не мираж, отрешенно подумала она, и не воспоминание. Что-то действительно было здесь, рядом с ней, возможно, оно все еще здесь. Что-то, что…

…но она обнаружила, что прогнала эту идею прочь прежде, чем та смогла вызвать какое-то напряжение в ее разуме.

За ними наблюдали, ничего более. Никто не делал это с ними. Они сделали это сами.

(Они молчали, один за другим спускаясь с крыши, и каждый нес один из своих странных новых трофеев. Их болтовня прекратилась уже после крика Круссмана, но теперь молчание было почтительным, а не удивленным. Джанн подумала о давящей тишине, овладевшей толпами, наблюдавшими, как серые и белые знамена разворачиваются на шпилях улья через день после Дня Десятины. Размышляя о сером, белом и тишине, она почувствовала, как пустые глаза наблюдают за ней с той вещи, что она тащила — она знала, что это глупо. Слова Круссмана — «Здесь полно лиц!» — вероятно, нервировали ее больше, чем она сознавала.

И действительно, будучи разбитыми, эти ящики оказались наполнены лицами. Они были развешены, как картины, на внутренней поверхности своих контейнеров, и каждое было окутано тканью меняющихся, рябящих цветов, — Джанн никогда раньше не видела ничего подобного. Некоторые куски ткани опали при падении машины и разрушении вместилища, явив взгляду то, что было под ними. Не осознавая того, Джанн потянулась к одному из них — маске, которая должна была туго охватывать голову длиннее и изящнее, чем у нее. Ее черты выглядели необычно, стилизованно и были размещены под таким углом, что носитель маски, должно быть, всегда казался чуть поднявшим лицо к небу. Стилизованные серебристо-серые завитки обрамляли фарфорово-белое лицо, и в его чуждых чертах все же читалась ласковая и мудрая безмятежность, от которой Джанн захотелось вздохнуть.

Она поймала себя на мысли и отступила назад, а затем огляделась и поняла, что все они отреагировали одинаково.

— Хорошо, найденное делится поровну, — сказала Мерлок из-за их спин, стараясь говорить по-деловому. — Все мы знаем правила.

И, как предписывали правила, Мерлок имела право выбирать первой. Она протянула руку и отцепила темно-зеленую маску, строгую и мужественную, с похожими на листья узорами на скулах и краях, разделенных таким образом, который, видимо, должен был вызывать мысль о растрепанной гриве. Клайд протолкнулся следом, когда она отошла. Одна из этих игрушек очень понравится сынишке его брата, пробормотал он, как будто ему нужно было оправдание, и помедлил секунду, прежде чем выбрать маску настолько же бледного и нежного зеленого цвета, насколько темна была маска Мерлок, осыпанную золотой пылью по краям и с единственным темно-синим кристаллом-слезой, поблескивающим под одним глазом. Джанн, равная Клайду по рангу, поспешно схватила бело-серебряное лицо. Оно, похоже, не нагревалось от тепла ее рук и, несмотря на всю свою легкость, не давало себя согнуть или растянуть. Галларди взял маску великолепного оранжево-красного цвета, которая словно излучала собственный свет и пульсировала, испуская желтые искры, когда он поворачивал ее из стороны в сторону. По краям цвет тускнел, становясь черным, как железо, и Галларди объявил, что он весьма доволен.

— Я, пожалуй, даже надену эту штуку в мастерской, — широко улыбнулся он, — и посмотрю, что скажет Токуин.

Хенг пожаловался на то, что останется последним, но Круссман расхохотался и похлопал его по плечу, разрешив ему быть следующим. Хенг отошел от ящика с не слишком счастливым видом, сжимая в пальцах маску — яростную, грозно хмурившуюся, чьи черты, на удивление Джанн, все же каким-то образом оставались женственны. Сабила, погрузившись в размышления, держал в руках золотистую маску, очертания глаз и рта которой говорили Джанн о молодости и решимости.

Круссман был самым отчаянным. В задней части имелось три отделения, запечатанные так, что клещами их было так просто не открыть. Круссман и так, и сяк изучил вмятины на корпусе рядом с ними и нашел способ вытащить то, что было внутри. Это была маска цвета старого, заржавевшего чугуна, покрытая грубыми узорами, которые могли быть потеками ржавчины или высохшей крови, представлявшая собой оскал такой неистовой злобы, что, когда Круссман ее поднял, воздух вокруг нее как будто потемнел и остальные люди отшатнулись, словно их ударили. Какую бы шуточку тот не собирался отпустить, она умерла и соскользнула обратно в его горло.

Выражение лица этой маски напугало их всех, и, когда вновь поднялся ветер, и Мерлок предложила пойти вниз, они, не сознавая того, держались от Круссмана как можно дальше. Он все еще улыбался и помахивал этой штукой перед собой, но Джанн могла поклясться, что он делает это через силу. Она ушла, чтобы сесть рядом с Сабилой за пульт управления, где они налаживали канал связи с депо, и сидела у вокс-терминала, снова и снова крутя белую маску в руках.

Когда начались крики, Джанн ни секунды не сомневалась в том, что стало причиной. Круссман не выдержал. Он надел свою маску.)

И Джанн вновь бежала, поднимаясь по ступеням вверх, на крышу, где странный транспорт все еще висел в хватке подъемного крана, хлестаемый ветром. Оба осколка мыслей, мечущиеся в ее голове, теперь кружили вокруг того воспоминания. Та вещь, которую они нашли, потерпевшая крушение машина и два контейнера, которые они не открыли. Солнечный свет, королевская власть, золотой меч. Наверняка там была помощь?

Она забыла о последних трех своих сослуживцах, но ненадолго. На крыше башни, на посадочной площадке, среди лебедок и подъемных кранов, Круссман и Сабила сошлись в битве.

Джанн поняла, что нисколько не удивлена. Это была лишь еще одна часть безумной фантасмагории, даже при том, что она была так же неизбежна, как наступление ночи. Джанн кивнула себе, ныряя в укрытие под порталом подъемного крана. Это было так очевидно. Все вело к этому.

В правой руке Круссман сжимал нож для резки кабелей, с которого сорвал защитный каркас. Намеренно ли, случайно («намеренно», — прошептал разум Джанн, все это было намеренно), он порезал им левую руку: ладонь блестела красным, и при каждом движении с нее неизменно капала кровь. Она ахнула от этого зрелища, не в силах отвести взгляд от кровоточащей руки; тощий водитель размахивал ею, выбрасывал ее вперед, словно угрожая, и театрально поднимал над головой, уравновешивая размашистые удары своего резака. Она знала, что увидит это, и должна была быть к этому готова — теперь всякий раз, как она думала о Круссмане, казалось, будто окровавленная рука сжимает ей сердце. Но, конечно же, рука кровоточила из-за Сабилы, и, конечно, Сабила был все еще жив?

И да, он был жив и сражался, хотя должен был знать, что он все равно что мертв с тех самых пор, как оставил плачущего Клайда внизу. Перебираясь из укрытия в укрытие, Джанн наблюдала за циклическим процессом их сражения. Двое кружились то вперед, то назад по широкому кругу посадочной площадки, и резак Круссмана взлетал в воздух, сталкиваясь с длинным керамитовым стержнем, который Сабила взял из кузни Галларди и которым атаковал Круссмана, словно мечом.

Резак зазвенел о стержень, и, хотя на звук удар казался несильным, Сабила упал на одно колено. Круссман запрокинул голову и завопил, вознеся зажатый в обеих руках резак над головой, и этот звук пронзил Джанн мучительной болью до самого сердца.

Она проползла меж баков орнитоптерного топлива, а затем стрелой бросилась за стойку подъемного крана и выглянула из-за нее. Сабила вновь был на ногах и принял боевую стойку, высоко, с вызовом подняв свой импровизированный меч — Круссман же воздел окровавленную руку и завыл. Вызов, поражение, один меч, кровавая рука — безвременный и вечно обновляющийся цикл, нерушимый, как превращение лета в зиму.

Они вновь сошлись в схватке, когда Джанн побежала по краю посадочной площадки — Сабила двигался стремительно и отточенно, даже несмотря на то, что его тонкие руки дрожали от изнеможения, Круссман же отбивался, и в его движениях сквозила дикая, яростная грация хищника. Теперь Джанн могла видеть другую фигуру, которая пресмыкалась и сутулилась позади Круссмана, пока тот ревел и атаковал. Хенг следовал за Круссманом, как тень, неуклюже сгибаясь, хватая пальцами воздух и ударяя кулаком и культей то туда, то сюда в маниакальный унисон со столкновениями оружия. Всякий раз, когда Сабила падал и простирался на полу, Хенг издавал визгливый, пронзительный смех, который заставлял Джанн поглубже забиться в укрытие. Она знала, что произойдет, если Хенг повернет свое

(но теперь я знаю, чье на самом деле это)

лицо к ней и посмотрит на нее. Он узнает ее имя, он опознает ее, захихикает и окликнет, и с того дня каждый путь, на который она ступит, будет вести вниз, и каждый день тени будут придвигаться к ней все ближе, и ночь придет, скользя мягкой, как бархат, чешуей. В последние мгновения, прежде чем ей удалось оторвать взгляд и снова поползти прочь, Джанн увидела, что Хенг тоже ранил себя. Его толстые оголенные предплечья были испещрены кровоподтеками, изборождены там, где он вонзал ногти в собственную кожу, и следы зубов виднелись на плоти его запястья под культей, оставшейся там, где Круссман отрубил ему кисть. Это задело струну понимания внутри нее, пустило в разуме волну узнавания, словно звон серебряной музыки ветра; но некоторые раны кровоточили, и это было неправильно — настолько же неправильно, насколько правильной была вечно обновляющаяся битва между Круссманом и Сабилой. Дрожа, Джанн прокралась к крану.

Оно было там. Лицо, которого они еще не видели. Она была уверена, что в нем был ответ. Теперь в ее разуме всплыло половинчатое воспоминание о нем, похожее на теплый свет солнца и голос ее деда, мягкие, не имеющие значения слова утешения для маленькой заплаканной девочки, которая поцарапала ногу. Она знала, что оно должно быть здесь. Она могла чувствовать его.

Круссман снова взвыл позади нее, и с его воем смешались два других — крик неподдельной боли Сабилы и вопль злобного разочарования Хенга. Все, чего хотел Круссман, — это завершить жизнь Сабилы, ибо всем, что понимала натура Круссмана, было завершение, но каким-то образом все трое осознавали, что такой конец был бы плох, он бы бросил их всех на произвол судьбы. Джанн знала причину, но едва ли могла бы поведать им ее, даже если бы у них оставалось достаточно разума, чтобы выслушать. Эта мудрость была ее, а не их, и это тоже было частью цикла. Под ее руками оказались неровные перекладины лестницы подъемного крана, и она с кряхтением подтянулась. Ее рефлексы как будто принадлежали кому-то другому, старше, чем она, но легче — легкому, как лунный свет.

Джанн тяжело вздохнула, добравшись до транспорта и положив на него руки. Ей было печально смотреть на столь униженную машину, как будто она глядела на красивую рассветную птицу, съежившуюся на земле с покалеченным крылом, и в душе она оплакивала ее, несмотря на то, что странное ощущение, исходящее от корпуса, отталкивало ее кожу. Она провела пальцами по высокому выступу спинки, по отделениям, разорванным уродливыми металлическими руками, и нашла последние два, те, в которые они не смогли пробиться.

Пальцы дотронулись до них — и мысли как будто тоже коснулись. Она не могла сказать, что помнила, как открывала их, или как думала о том, чтоб их открыть, или воображала это, или представляла во сне. Позади, на посадочной площадке, Сабила вновь закричал — это был задыхающийся, предсмертный крик. Голос Круссмана был сорван — его голосовые связки превратились в лохмотья; голос Хенга был подобен кошачьему вою в ночи. Джанн едва ли их слышала. Здесь было спасение. Ее чувства уже тянулись к голосу, который она должна была услышать. Голос солнца. Голос отца. Голос короля.

Отделение раскрылось под ее пальцами. Джанн ощутила рвотный позыв и закричала, осознав, что она не мертва, но проклята, отравлена, изъедена, осквернена. Все, что оставалось от нее, сгнило в один миг. Тело словно утратило силу, лишилось костей. Она мешком осела вниз и упала бы, если бы ее туловище не застряло между двух балок.

Джанн ощутила невероятное желание и бесконечное презрение. Она была парализована и телом, и разумом, и лишь всепронизывающий страх рушился каскадом на нее. Лицо на дне отделения удерживало ее, пронзало ее насквозь, как будто она была стрекозой, насаженной на тонкое жало. Она даже не могла ощутить в нем усилие или волю — что-то в ней самой делало ее беспомощным перед ним и крепко удерживало на месте. Слезы заполнили ее глаза, зрение раздвоилось и помутнело. Это не помогло. Хватка этого лица на ее разуме не исчезла — холодная, как железо, прочная, как шелк. Только когда она окончательно потеряла равновесие и упала на металлический настил у основания крана, расстояние увеличилось и ослабило его власть.

Все еще полулежа на полу, Джанн дотянулась до опоры, чтобы попытаться встать на ноги. Она не знала, что делать, не могла придумать подходящих слов или плана. Образ того чудесного голоса и прикосновения солнца на плечах — он ушел, исчез без следа в бездне, открывшейся перед ее разумом. Пытаясь увеличить дистанцию между собой и ужасающей, всепоглощающей тишиной, что как будто изливалась из-под поднятой крышки, она заставила себя встать на колени и начала двигаться назад, к посадочной площадке. Что бы с ней ни сделал Круссман, она бы приняла это почти с благодарностью. Все, что угодно, лишь бы избавиться от памяти об этом лице.

Она остановилась, когда увидела, как они вышли из теней.

Шестеро из них сформировали полукруг, который стремительно приблизился к Круссману. В то время как усталость брала верх над водителем, и он начал шататься, делая то один, то другой неверный шаг, шестерка двигалась с волнообразной легкостью — шаг вперед, шаг назад — ни разу не разбив свой порядок. Кровожадный рев Круссмана теперь был не более чем дребезжащим стоном, но в нем еще оставалось достаточно ярости, чтоб управлять мышцами: он воздел резак, готовый вогнать его в череп Сабилы, что лежал, умирая, у его ног. Возможно, он не видел этих фигур, возможно, ему не было до них дела. В любом случае, он ничего не мог сделать. Полукруг разомкнулся, три искрящихся фигуры метнулись в одну сторону, три в грациозном унисоне — в другую, и в центре прохода, который они образовали, явилась другая фигура, скачущая и кувыркающаяся в воздухе, закутанная в оттенки красного и ярко-золотого, что испускали искры и брызги в ранних вечерних сумерках. Она приземлилась на кончики носков и закружилась в пируэтах, завертелась колесом вокруг грязного, ослабевшего Круссмана. Фалды длинного плаща взвились вокруг нее, превратившись в синие, пурпурные, серебряные, зеленые, разлетающиеся во все стороны осколки и монетки света. Высокий гребень серебристых волос — или перьев, сложно было разобрать — поднимался из ее капюшона и опускался вниз между лопатками, и Джанн могла слышать тихий шелест, с которым тот метался из стороны в сторону.

Яркая фигура замерла в позе фехтовальщика над Сабилой, и миг спустя ослепительные искры, что вихрем крутились вокруг, слились с ней в одно целое. Джанн могла разглядеть ее стройные конечности, увенчанный гребнем капюшон, очертания плаща и маски. Одна тонкая рука была поднята, удерживая резак от смертельного удара. Она смутно осознала, что шестеро других незнакомцев эхом повторяют эту позу с совершенной, гармоничной точностью.

Пришедший последним чужак на мгновение замер в этом положении, и внезапно его лицо, а затем и все тело вспыхнули золотом, испуская глубокий, великолепный свет, подобный свету солнца, от которого сердце Джанн на миг забилось сильнее от надежды, которую она не могла понять или описать. Но затем его цвета потонули в черноте, пронизанной скручивающимися алыми прожилками, будто трещинами в корке лавового потока, и его поднятая рука мелькнула, сделав три кратких, точных движения. В первый раз с тех пор, как лица сломили их всех, Круссман как будто заговорил или попытался заговорить — но теперь, со столь изящно вскрытым горлом, он не мог вымолвить ни слова. Он рухнул комом, ноги его подогнулись, а руки распались на части там, где их рассекла сияющая фигура.

Хенг, стеная и напевая вполголоса, попытался ползком убраться подальше от убийцы Круссмана, и фигура распрямилась в свой полный, пугающий рост, глядя ему вслед. Его товарищи приблизились, теперь двигаясь низко, припадая к земле, почти что на четырех конечностях, и приглушив цвета, так что, выстроившись по обеим сторонам от своего предводителя, они выглядели почти как крылья, сотканные из тени. Джанн наблюдала, как из дымчато-серого их цвет превратился в грязно-белый, как у старых костей, а лица размылись и превратились в маски визжащих старых ведьм, вырывающиеся из-под грив алых волос. Завывая, они двинулись вперед, по пятам Хенга, схватили его за ноги и пригвоздили их к месту, схватили за запястья и также пригвоздили, удерживая его, извивающегося и задыхающегося, пока предводитель пришельцев, все еще закутанный в угольно-черный и дымно-красный, вновь не выбросил руку вперед. На сей раз вместо искр света руку окружали пляшущие крапинки черноты, клубящиеся, как частицы пепла, падающие вниз после страшного пожара, и по мере того, как дергалась рука, тело Хенга содрогнулось, закровоточило, умерло, выпустило еще больше крови и наконец развалилось на куски.

Маски, горе, безумие, смерти — от Джанн уже мало что осталось, но где-то в руинах ее прежней все еще сохранялась жажда жизни и способность ощущать страх. Она поднялась на ноги, повернулась, чтобы сбежать и спрятаться, прежде чем они обратят на нее внимание.

Оно стояло прямо за ней. Подняв глаза, она встретилась взглядом с темнотой под его капюшоном.

В ней не было кошмара, которым была та простая маска. Темнота под глубокой складкой ткани была космосом. Безучастностью. Ее глаза и разум не могли найти в ней точки опоры.

Джанн стояла, совершенно не двигаясь. Ее мышцы расслабились, словно понимая, что все это наконец-то подходит к завершению.

Мантия существа в капюшоне зашелестела, когда оно сделало шаг к ней. Оно держало руки перед собой, сложив под складками мантии на груди. Кисти рук были пятипалыми, изящными, длиннее, чем у человека, и сейчас они поднимались, чтобы сдвинуть капюшон.

«Нет», — хотела сказать Джанн. Ничего, кроме «нет». Это было все, о чем она могла думать. Но капюшон упал назад.

Джанн смотрела на свое собственное лицо, и оно заставило ее заплакать. Прекрасное девичье лицо, приподнятое, чтобы наблюдать за белой луной, со священными кругами, сияющими на коже. Одна из рук Джанн поползла вверх, недоумевающе ощупывая очертания ее собственного лица.

Затем лицо напротив начало изменяться. Оно растянулось, деформировалось. Оно стало шаржем на само себя, преувеличенной карикатурой с гротескными глазами, скошенными скулами, сужающимся подбородком и высоким лбом, которые пародировали черты принадлежащего Джанн… ее собственного…

…лица.

Ее руки стиснулись по бокам головы. Фигура напротив не пошевелилась, но черты ее лица вновь начали меняться. Теперь это было звериное лицо, морда животного-вредителя. Грубое, таращащееся, с неуклюжими, мясистыми чертами, мутными глазами, дряблым ртом. Отвратительное лицо. Чуждое лицо. Лицо, которое она носила всю свою жизнь.

Пальцы Джанн принялись за работу. Она вонзила их в себя, пустив кровь грязными, обломанными ногтями. Нащупала потную, неровную кожу, на которой пальцы скользили, и гладкую, холодную кожу, которую не узнавало ее осязание. Впилась в нее и сдавила, и яркая молния безумия рассекла ее изнутри. Пальцы словно проникли в самую плоть, и она чувствовала, как череп беззвучно разделяется на куски. Мысли клубились и кружились, вихрем вылетая из нее в прохладный воздух, как мотыльки. Она чувствовала, что раскалывается, распадается на части. Было ощущение трескающихся костей, разрываемых тканей, но не было ни звука, ни крови, ни физической боли.

Белая маска тихо упала к ее ногам.

И теперь не осталось чувства родства с этими чужаками, в них больше не было ничего знакомого. Воняло кровью и потрохами оттуда, где мертвым лежал бедный, любезный, неторопливый Хенг, и разрубленное на куски тело вечно моргающего Круссмана, а она стояла здесь — и как ее теперь звали? Как ее звали?

Она содрогнулась и упала назад, перекатилась, по чистой случайности вновь оказалась на ногах и побежала, визжа и воя, без единой сохранившейся крупицы разума. Она бежала, и в ней не было ничего, кроме милосердной, ревущей, совершенной пустоты, и бег унес ее прочь от пришельцев, прочь от подъемного крана, к самому краю крыши. Перила были невысоки, и она налетела прямо на них.

Джанн все еще дергала конечностями в полете, пытаясь убежать, но он длился лишь секунду, прежде чем его прервала утрамбованная земля у подножия башни.

Тихо, без спешки, они собрались на крыше. Они прошли вверх через убогие, неряшливые помещения, где жили животные. Они двигались процессией, высоко и угловато поднимая ноги, будто яркие птицы, бредущие по воде, двигаясь в точной последовательности поз, одновременно осторожных и полностью расслабленных. В полумраке мягко поблескивали их разноцветные одежды и маски. Никто ничего не говорил.

Они сделали круг по крыше, потом круг стал спиралью, ведущей их в центр, а затем они разбили спираль и разошлись узором, образующим огненную руну, руну утраченной славы и мечты о возрождении; в ее перекрещении был Эаллех.

Эаллех нес в руках яркую маску, Маску Огня, лик Ваула. Эаллех изучал искусство создания оружия, и мифы об искалеченном боге кузни имели для него великое значение. Единственно правильным было то, что именно он должен был забрать маску у Галларди, чей труп теперь лежал возле тела Токуина, посреди замолкших машин.

В следующее мгновение труппа разъединилась и вновь собралась вокруг Люзаэль, которая несла темно-зеленую маску, взятую с тела погибшей под ее клинками Мерлок. Люзаэль преданно чтила самые ранние, самые искренние истории своего народа, истории об отцах и предках. Она уже овладела духом Иши, исполнила ее роль, спела песни скорби и выучила замысловатые ката клинков, которые символизировали слезы Матери Урожая. Теперь она завершала изучение этих циклов историй тем, что брала роль мужа Иши, молчаливого Курноуса, бога охоты, чей лик был запечатлен в Маске Охотника, заставившей Мерлок красться по темным путям с копьем в руке. За ней, двигаясь с прекрасной синхронностью, явилась Мелеху, что провела так много времени за костяной маской, танцуя в свите Нисшеи как шут смерти. Настало время уравновесить роль смерти ролью дарительницы жизни — мостом в нее для Мелеху была священная скорбь Иши, и поэтому она взяла Плачущую Маску у Клайда, лик богини урожая, оплакивающей своего погибшего поборника и потерянных детей.

Вслед шуту смерти протанцевала Нисшея, и брат ее Эдреах танцевал с ней. Прежде, когда она шла в танце огненных призраков вслед Ваулу, он был ее зеркалом, водяным духом, танцующим по следам Иши. Теперь, когда оба они были избраны для более великих ролей, он вновь уравновешивал ее — она приняла роль Иши, а он стал Эльданешем, величайшим героем смертных эльдар, воителем, которому улыбалась Иша, который устремился на битву с кроваворуким Кхейном и встретил предсказанную смерть. Искусно, элегантно, ни разу не нарушив всеобъемлющий ритм, Эдреах опустился, подхватил Маску Героя с тела Сабилы и с гордостью поднял ее вверх. Другие, что были до него, интерпретировали Эльданеша как обреченную жертву и даже как глупца, но Эдреах почитал его как воина, чья отвага была возвеличена тем, как он погиб.

Шеагореш продолжал нести стражу над трупами двух мон-ки, а остальные разорвали круг и вновь сомкнулись вокруг него, сливаясь с теми членами труппы, что высоко подняли церемониальные маски — каждый арлекин подобрал подходящую маску и изменил цвета своего датэди в соответствии с ней. В считанные мгновения Маску Огня окружило оранжевое мерцание; Плачущую Маску — нежный золотисто-зеленый цвет рассвета над садами; Маску Охотника — темные, сумеречные оттенки зеленой луны, тотема Курноуса; Маску Героя — яркое золото и серебро.

И явились другие, быстро взобравшись по лестницам или высадившись из укрытых завесами воздушных саней, которые тихо заняли места по краям здания. Когда Дэрес'мель спустилась по изогнутому носу своих саней и мягко ступила на крышу, Шеагореш поднялся и отступил назад, приглушив свои цвета в согласии с ее. На протяжении многих странствий Дэрес'мель танцевала по следам Эльданеша, находя способы иначе интерпретировать его историю в каждой мистерии, которую они разыгрывали, и в каждой войне, в которой бились. Она учила саги об Эльданеше под руководством Итеоммеля, Великого Арлекина ее старой труппы, который пал от рук зеленых тварей под лесными шпилями Тоирилла; она взяла частицу его имени, чтобы продолжать его историю. Со времени той войны ее дух омрачился. Ее выступления стали грубее, в них сквозил гнев. Лишь на последнем привале труппы она подошла к Шеагорешу и формально отказалась от Маски Героя. Теперь для нее настала пора взять новую роль, отразить историю ее жизни под новым углом.

Шеагореш поклонился, когда она прошла вперед, беззвучно, двигаясь так, как будто она уже была в доспехах, и склонилась к трупу Круссмана. Она вновь выпрямилась, держа в руках Маску Крови, ощерившееся лицо Каэла Менша Кхейна, Бога с Окровавленными Руками, повелителя убийств, чья ярость пронеслась через небеса, погубив Эльданеша и приковав искалеченного и обессиленного Ваула к его наковальне. В тишине и безмолвии она унесла маску прочь. При каждом представлении мифические роли переходили от одних членов труппы к другим, но всегда был кто-то один, превосходящий иных в какой-либо роли, определявший ее, и новое сердце в изображении Кхейна означало перемены.

Шеагореш повернулся к основанию крана, туда, где стояла Джанн, глядя на ту, что была ему ближе, чем могла быть любая любовница или сестра. Итоэлль не взяла себе маску — будучи Теневым Провидцем труппы, она носила Зеркальную Маску, и будет носить ее до самой смерти. Однако, проходя рядом с ней, он увидел, что Итоэлль подобрала Лунную Маску с того места, где ее уронил последний из воров-животных. Это было лицо Лилеат, богини-девы, сновидицы и прорицательницы, чьи символы — белая луна, посох, замкнутый круг и музыка ветра. Ее капюшон вновь был наброшен вперед; проходя мимо, он мог видеть, как на Зеркальной Маске то высвечиваются, то пропадают многие лица. Он знал, что, по крайней мере, одно из них будет его.

Не было никого, кто мог бы носить Лунную Маску — пока еще не было. Абхораан, которая играла эту роль с тех пор, как много лет назад присоединилась к труппе в драконьих степях, была одной из тех, кто погиб, когда их воздушные сани не смогли обогнать бурю.

Скоро они исполнят элегию в память Абхораан и ее товарищей, и Шеагорешу придется решить, какую форму она примет, какое представление, какие элементы они почерпнут из великих мифов, чтобы изобразить эту трагедию и вплести ее в полотно своих живых историй, чтобы дать ей смысл и завершение. Это была задача, от которой он не ждал удовольствия, но у каждого рассказа есть свои скорбные песни и свои пляски триумфа, и тот рассказ, которым являлась его жизнь, не был исключением.

Вокруг него двигались силуэты. Его арлекины прыжками поднимались на помост и двигались к потерпевшим крушение воздушным саням, готовые по сигналу высвободить их, чтобы забрать с собой. Их цвета и лица менялись, отражая те роли, которые каждый арлекин чувствовал нужным играть в этой задаче и на этой сцене в повествовании его собственной жизни. Шеагореш поднял руку, призывая к тишине, и их фигуры застыли, а цвета приглушились.

Последнее запечатанное отделение раскрылось, как цветок, от его прикосновения, и он запел глубокую, резонирующую песнь — единственную непрерывную ноту, исходящую из глубин его груди. Те, что были вокруг, подхватили песнь, и их цвета ярко вспыхнули в салюте, когда он вынул Солнечную Маску, лицо Азуриана, Короля-Феникса, Монарха Небес, учителя шести великих Лордов-Фениксов. Шеагореш взял ее, подержал в обеих руках и медленно шагнул вниз с возвышения. Пояс включился по велению мысли, и он почувствовал, как его вес полностью исчез; он вытянулся и развернулся в падении, держа маску над собой, и опустился легче перышка на рокритовую поверхность, преклонив одно колено, опустив голову, но с гордо расправленными плечами — одновременно присягая маске на верность и утверждая свое право на владение ей.

Он остался, где приземлился, приглушив свои цвета и лишив лицо выражения. Осталась лишь одна маска, которую следовало забрать.

Все вокруг него преклонили колени. Цвета исчезли, обратившись в черный и оттенки серого, лица словно утратили черты. Джетбайк — тускло-серый, как призрачная кость, которой придали форму, но не цвет, — украшенный лишь черной пеленой, окутывавшей его хвостовую лопасть, подплыл к замершей в молчании труппе, и с него спустилась Шейл'эммен.

Ее лицо было в тени, как у Итоэлль, но, в отличие от той, она не сделала ни движения, чтобы убрать свой жесткий, конусообразный капюшон. С него каскадом ниспадали волосы, черные, как космос, и белые, как мрамор, и цепочки из белого серебра оплетали ее руки и свешивались, позванивая, с кончика каждого пальца. Крылья из призрачной кости, выступающие из ее плеч, уловили ветер; раздался стонущий свист, от звука которого каждый арлекин содрогнулся и закрыл глаза.

Шейл'эммен не смотрела ни на одного из них. Ее походка была ровной, а мрачное выражение не менялось. Она шла с внимательным спокойствием осужденного, идущего к эшафоту. У подножия крана она удлинила шаг в прыжок, и с помощью пояса, лишившего ее веса, взмыла вверх и встала на поперечину рядом со вскрытым контейнером. Остальные арлекины крутанулись на месте, показав ей спины, и она протянула руку внутрь и достала маску, на которую лишь мельком взглянул последний мон-ки.

Эта маска не хмурилась и не скалилась, в ней не было искусных изменений размеров или черт лица. Это был лик эльдар, образцовый, лишенный пола. В глазах не было выражения, не было его и в очертаниях рта. Это было безликое лицо, более безликое, чем серые капюшоны, которые надели на себя арлекины вокруг. Это было лицо, что могло прикрывать собой любой кошмар, который только мог представить себе глядящий на него.

Шейл'эммен, Солитер, взяла Адскую Маску и, как Шеагореш до нее, спрыгнула с платформы; плащ взвился за ней, бросив тень ужаса в сердце каждого эльдар. Она приземлилась напротив Великого Арлекина, и оба они шагнули вперед, затанцевали и закружились вместе, и ни один из них не подавал виду, что признает существование другого. Наполовину завершив круг, каждый оказался на том месте, где момент назад был другой, и точно в один и тот же миг они подняли свои маски и надели их на себя. Солнечная Маска и Адская маска, Азуриан и Слаанеш, два лика, которые роющиеся в земле паразиты не испачкали своим прикосновением.

Затем, стремительно, как тень, Шейл'эммен исчезла — одним прыжком вскочив на свой джетбайк, она стрелой пронеслась над платформой и пропала в ночи; крылья за ее спиной пронзительно взвыли во встречном потоке ветра. Тогда Шеагореш подскочил в воздух, запрокинув голову и широко расставив руки. Явился свет — прекрасное сияние, источаемое Солнечной Маской, разогнало тьму, наполнило цвета арлекинов радостью и жизнью, и те начали резвиться и плясать.

В тот миг каждое изменчивое голографическое лицо стало той маской, которую они носили под любой другой — Маской Арлекина, Смеющегося бога Цегораха, обманщика, что знает секреты. Все лица были разными, ибо каждый арлекин изображал его, ведущего в великом танце, по-своему, но, едва черты Цегораха проступили на каждом из лиц, каждый арлекин разразился смехом. Кто-то издавал грубый хохот простака, услышавшего неуклюжую шутку, кто-то — элегантный смешок принцессы, любующейся проделками своего шута. Был радостный смех облегчения от того, что странник избежал беды, и смех болезненный, набрасывающий плащ веселья на глубочайшее горе. Воздушные сани и джетбайки сорвались с мест и начали виться пересекающимися кругами, и яркие смеющиеся фигуры подскакивали вверх, чтобы ухватиться и оседлать их, оставляя за собой пестрые, переливающиеся, мозаичные следы в воздухе.

Смех зазвенел с вершины башни, как колокола, и повис позади колонны джетбайков и воздушных саней, как струя, остающаяся за кораблем. Далеко в пустоши, дальше, чем когда-либо заходили мон-ки, они проскользнут в Паутину и вскоре будут дышать ароматным воздухом девственного мира, наполненным запахами пряностей и цветов, танцевать в теплой воде на тонком коралловом песке, где волны смеются под корнями мангровых башен, а луны пляшут и вращаются над головой.

Они будут оплакивать своих мертвых и разыгрывать величайшие из легенд: Сновидение Лилеат, Покров Иши, Войну в Небесах, Гибель Эльданеша, Падение. Рассказывая истории, они вновь освятят драгоценные ритуальные маски, сердце труппы, и затем снова отправятся в путь, бродить от коралловых океанов до великих, полных вздохов травяных морей. Они найдут лагеря своих сородичей, прокрадутся меж их шатров и привязанных драконов, поразят и очаруют их тенью и смехом, а затем явят себя, выйдут на свет и будут танцевать для них. Возможно, они расскажут одну из великих историй, возможно, одну из меньших, а возможно, какую-то из самых юных — о Поглотителе или о звериных войнах у великих Врат.

А быть может, в этот раз их танец расскажет новую историю. Историю о бродягах и путешественниках, чьи старые пути распались, вынудив их покинуть безопасную Паутину и сделать быстрый, тайный переход через мир похрустывающих дюн и кровавых, безлунных небес. Историю о чудовищной буре, которую не смогли обогнать даже эти легконогие странники. Историю о поиске того, что забрала у них буря, того, что было им более дорого, чем черты собственных лиц. Историю об уродливых выскочках-животных, которые коснулись того, что не должны были даже видеть, историю о наказанной дерзости, справедливом воздаянии за кражу, святотатстве, обернувшемся против себя же. Историю о том, как великие легенды пытаются играть сами себя даже через столь низменные подобия разума.

Такова сила легенд. Такова сила масок. Это была история, которую Шеагореш даже не мог представить, когда покинул свою старую труппу и создал новый набор великих масок, чтобы заложить основу для другой, но теперь, когда они прожили ее, история была частью их собственной, и они будут рассказывать ее, истолковывать по-новому и танцевать для себя и для других все последующие годы.

Взвился ветер, пыльные облака и ночная тьма опустили занавес над пустыней. Тусклые аварийные огни мерцали в коридорах башни, контрольные счетчики искрили на панели управления, безответно кричала вокс-тревога. Ничто не двигалось, и 347-ое юго-восточное Депо Обслуживания трубопровода постепенно поглотила пустынная ночь.

Джордж Манн Призрачная война

Подобно легиону хрупких эфемерных привидений стражи Ультве мчались по полю брани, легко перескакивая забытые раздутые тела своих зеленокожих врагов и разрывая горизонт ореолом отблесков пламени и воющими сюрикенами.

Сзади до них доносился грохот высоких элегантных машин, которые стреляли по полчищам и разносили ветхие укрепления с неослабевающей яростью.

За крепостными стенами море нетерпеливых орков ожидало грядущего штурма с чувством, которое было похоже на нарастающее веселье, пока турельные орудия непрерывно палили по приближающимся эльдар, наполняя небо ядерным градом. Занявшим позиции у пушек оркам наступающие эльдар казались армией древних богов, которые сверкали подобно призракам в свете заходящего солнца.

Тем не менее, то были смертные боги, и многие пали под потоком ядер, которые изрыгали горячие стволы ненадёжных орочьих орудий.

Слишком много мёртвых. Слишком много потерянных голосов.

Из наблюдательного пункта высоко над полем боя провидец Карус Бетанаэль наблюдал за столкновением армий внизу, а кусачий зимний ветерок развевал вокруг него алый шарф.

Не так должно это быть.

Видящий прижал к своей груди символ искусственного мира, когда воззвал к бесконечной силе путевой паутины, создавая рунные символы перед мысленным взором. В разум Каруса хлынули цвета, абстрактные формы и крутящиеся геометрические фигуры, просочившийся свет из тёмных мест вселенной.

Казалось, что вокруг мгновенно замерла битва.

Бетанаэль закрыл глаза и сфокусировал разум. Он препарировал формы и образы, вытягивал их и осмысливал бесформенные картины, которые разливались в его разуме. Карус сделал глубокий вдох, пристально посмотрел в будущее…и резко отстранился, судорожно глотая воздух. Там было насилие, мрачная и жестокая грубость, которая опалила разум, разъела углы зрения и оттолкнула его. Словно дикие животные разумы зеленокожих пятнали всё и кишели в его видении будущего. Или исход битвы до сих пор висел на волоске. Провидец надеялся, что это не так.

Я слишком долго пробыл на этом суровом холодном мире.

Карус взмахнул рукой, и битва словно наполнилась обновлённым пылом, будто несколько мгновений, на которые отдалился провидец, наполнили ближний бой бешенством.

Сердце Бетанаэля защемило, когда на его глазах банда дикарей завалила призрачный шагоход, чьё копьё было сломано попаданиями ракет, а ноги раздробили непрестанные атаки. Он обрушился на крепостную стену, проломил наспех сложенные баррикады и разбросал зелёных отродий. Вокруг поверженного титана вспыхнуло пламя, словно рана пыталась себя обеззаразить, а затем по всей длине крепостной стены прогремели взрывы — темпераментное орочье оружие детонировало от жара. Карус слышал горестные крики, когда души умирающих уносило в пустоту.

Бетанаэль изменил положение на скалистом утёсе. Исход битвы склонялся в их сторону, зеленокожие отступали под яростным натиском аспектных воинов. Клинки рассекали воздух, доспехи, плоть и кости в кружащемся кровавом урагане, когда баньши танцевали сквозь ряды орков, а зеленокожие падали на их пути. А чуть дальше ястребы пикировали на поле брани и расстреливали неосторожных орочьих пехотинцев, которые казались слепыми к обрушивающейся с небес смерти. Карус улыбнулся, когда ощутил удовольствие в сердцах своих воинов, которые боролись с чужаками, чтобы защитить свою честь, жизнь и расу.

Но слышал он и скорбную песнь мёртвых. Конечно, она была здесь всегда — тихий подобный волнам шёпот на задворках разума. Иногда Бетанаэль давал ей голос, позволяя наполнить разум и стать проводником между этим миром и древним светом паутины путей. После проведения времени с духами он всегда чувствовал себя спокойным, обновлённым и нашедшим ясность. Но сейчас не время для этого.

Бетанаэль закрыл глаза и потянулся вновь, тыкая жгучие, но податливые разумы врагов. Для его древнего разума это было всё равно что схватить пламя свечи, слишком много и слишком быстро. Он потёк дальше, не в силах совладать с телепатической связью, которую пытался создать. Однако в этот раз был маяк, который привлёк внимание провидца: предводитель дикарей, пророк или мудрец. Бетанаэль ворочался на грани его разума с опасениями от топкой чуждости и осознанием дикой мощи и силы. Будет трудно связаться с существом, тяжело понять громкие и зачастую эмоциональные мысли и втиснуть их в рамку знакомых понятий. Но Карус продолжил. Он наделся вырвать у существа секреты.

Его имя было Грошекоп, но они звали его ”Свежевателем”.

И ему это нравилось. ”Свежеватель” вызвало в нём ощущение важнее жизни, которое должен чувствовать предводитель: могучий, внушающий благоговение и богоподобный среди своих воинов. Имя появилось после похода на Бастион V и быстро распространилось среди других, которые обращались к нему так, как он поступил с пленными мягкокожими и их хнычущими женщинами. Он сорвал с них кожуру, словно с фруктов, и швырнул оставшимся — поверженным — людям, которые отступали с планеты, мчались, чтобы сбежать от его мощи, забивались в крошечные космические корабли, чтобы упорхнуть в ночь.

В конечном счете, Грошекоп раздавил и их, разбомбив суда беглецов с орбиты.

Как же ему хотелось, чтобы расправа с легкопятыми была столь же лёгкой…

Однако меки усердно трудились внутри крепости над оружием, которое выиграет для них битву и планету. Он уже представлял, как по полю боя будут разбросаны крохотные хрупкие трупы старцев, как их пленённые колдуны будут истекать кровью, а сверкающие доспехи будут переплавлены и превращены в оружие, которым их будут давить. А на его орудие стоит взглянуть.

Он рассеяно потеребил клыки и улыбнулся.

Грошекоп ”Свежеватель” чувствовал, что победа почти у него в руках.

Бетанаэль задрожал. Образ чуждого существа ускользнул из его разума, и холод словно последовал за ним, оставив провидца стоять на ветру. Мысли зеленокожего были животными, почти доисторическими, но он сумел придать им форму, которую мог кое-как интерпретировать. И Карус внял предупреждению.

Зеленокожие намеревались открыть расклад, крайне опасный расклад, и Бетанаэль должен был предупредить своих братьев…

Провидец прижал к себе символ и позволил своему разуму распуститься, чтобы протянуть психические щупальца к своим детям на поле боя и предупредить их о нависшей угрозе. Странно, но среди яростного танца смерти и крови Карус ощутил прилив спокойствия, когда воины вняли предупреждению и, осознав, что пути назад нет, продолжили битву с обновлённым пылом, покорившись своей судьбе.

Видящий ощутил, как внутри забил ключ печали.

Не может же всё закончиться так?

Он наблюдал за зеленокожими, которые хлынули из широкой бреши в крепостных стенах далеко внизу. Нечистый разум их предводителя открыл Бетанаэлю свой план: громадное орудие, пушка непредставимой мощи, была спрятана в утробе цитадели. Прямо сейчас твари катили её вперёд, чтобы сотрясти землю приливом пламени, шрапнели и крови. Но провидца ужаснуло не это само по себе, ибо он и его собратья встречались в своей смертной жизни с гораздо худшими вещами, а скорее готовность вождя пожертвовать почти половиной своих воинов, чтобы повернуть исход битвы вспять. Истребив вторгшихся эльдар своим большим величественным орудием, Грошекоп бы уничтожил и тысячи собственных воинов. Жертва такого масштаба казалось анафемой для Бетанаэля, который ценил каждую жизнь так сильно, что считал их, когда души покидали мир смертных, пропуская через себя горе и печаль.

Провидец окинул взглядом поле боя. Сейчас его воины легко отбросили силы чужаков, что Карус от них и ожидал, и боролись с приливом зеленокожих воинским мастерством. Его воины были ремесленниками, прекрасными кружащимися воплощениями смерти. Но Бетанаэль боялся, что всё окажется напрасно.

Орки застряли. Теперь мысленным взором Карус ясно видел, что битва скоро закончится. Если бы всё шло как раньше, то аспектные воины бы ворвались в крепость в течение часа. Всё зависело от орудия разрушения, которое готовили к стрельбе механики воеводы.

Бетанаэль пригляделся к событиям, которые происходили на крепостных стенах. Он с трудом разглядел самого воеводу Грошекопа, который стоял на стволе свой громадной пушки и выкрикивал приказы своим безмозглым рабам. Карус закрыл глаза и вновь опустил свой разум на путевую паутину. Замелькали образы и абстрактные цвета. Он потянулся, пытаясь ухватить мерцающую жизненную силу, в надежде, что сможет полностью её погасить. Провидец снова начал трепать грани хрупкого разума чужака в поисках пути внутрь. Карус схватил образы, фрагменты чужих мыслей — ощущения славы, мощи, возбуждения и жажды крови — первобытные позывы дикаря. Он также понял, что опоздал, потому что разум зеленокожего был слишком мал для исчезновения таким образом. Карус отстранился, позволив миру вновь окружить себя.

Отряд отважных ястребов пикировал на рой орков, которые обслуживали орудие, но это было бесполезно — вокруг орудия попросту собралось слишком много зеленокожих.

Бетанаэль беспомощно наблюдал, как взмахом руки орочий воевода отдал приказ, который всё ещё неустойчиво сидел на стволе орудия, словно то было продолжением мощи зеленокожего.

Карус не мог разглядеть, что происходит позади самой пушки, но видел взирающее на поле брани горячее дуло и ждал, задержав дыхание, сгустки пламени, которые обрушатся на ряды сражающихся внизу воинов. Раздался низкий рокот, когда орудие заряжалось, накапливая энергию и наращивая давление, а затем всё вокруг содрогнулось от мощного взрыва, который поверг Бетанаэля на колени и на мгновение оглушил.

Он медленно поднялся на ноги и окинул взором сцену внизу. К изумлению Каруса, битва продолжала бушевать. Лишь мгновение спустя провидец понял, что произошло. Орудие дало осечку. Видящий попытался разглядеть что-то сквозь дымчатую пелену, которая опустилась вокруг.

Крепость исчезла. На её месте находился пылающий клок тундры и остатки здания, объятые голодным пламенем и наполненные воплями умирающих. Воевода исчез, испарился вместе с орудием, когда, должно быть, обрушились энергетические насосы, на которых стоял Грошекоп, излив весь выброс орудия внутрь крепостных стен и сдержав их внутри, отчего поле боя оказалось практически нетронутым.

Дух Бетанаэля воспарил. Он сжал символ и начал долгий спуск к своим собратьям, чтобы присоединиться к ним в ярости битвы. Теперь Карус не сомневался, что сегодня их день и, хотя победа восстала из пепла неудачной чуждой техники, он знал, что судьбы на их стороне, а его братья проживут ещё день.

Уильям Кинг Долг эльдар

Над головой нещадно палило солнце, превращавшее пепельную равнину в озеро багрового света. «Доброе знамение» — решил Карэдрон. Они сметут с этой планеты мерзкие путы Хаоса.

Он осматривал равнину через окуляры своего шлема колдуна, а его длинную плотную мантию развевал ветерок. Колдун вперил взор в горизонт в надежде увидеть противника.

В его голове бились волны смертоносной энергии. Ему захотелось пропустить их через себя. Он был сосудом сверхъестественной силы. Ему нужно было лишь сфокусировать её на направляющих рунах ведьмовского клинка, чтобы принести врагам погибель.

Он вспомнил, как был воином аспекта, вспомнил то, чему надеялся никогда больше не поддаваться. Бессчётное число раз стоял он вот так в ожидании битвы. Будучи Огненным Драконом Карэдрон сражался на ледяных полях под бирюзовыми небесами, танцевал среди вихрей красной пыли на пылающих дюнах, ползал по подземным лабиринтам из мокрого тёмного камня. Древнее оружие в его руках тоже обладало памятью. Он не всегда владел им — Карэдрон забрал его с тела знаменитой колдуньи Татейи, окружённого трупами орков.

Воздух наполнился шумом крыльев, когда отряд Пикирующих Ястребов радостно взмыл в небо. Они лениво поднимались ввысь, ловя восходящие тёплые потоки словно хищные птицы. Карэдрон знал, что эта ленца была лишь внешней. Зоркие Ястребы следили за тем, чтобы противник не предпринял неожиданную атаку.

Он изучил взглядом отряд воинов аспекта, сидевших на камнях неподалёку и медитировавших над устройством оружия. На их синих доспехах сверкало солнце, освещавшее руну Огненного Алтаря, отмечавшую их принадлежность к миру-ковчегу. Сюрикенные катапульты покоились у них на коленях. Карэдрона не обманывало внешнее спокойствие воинов. Он знал, что Зловещие Мстители могли их тихого покоя перейти к яростному бою в мгновение ока.

Воздух наполнился пронзительным воем, когда Воющие Баньши начали исполнять Танец Черепов рядом со своим челноком. Карэдрон наблюдал за тем, как женщины нарочито медленно сражаются с невидимыми противниками, сплетая каждое движение в единую сложную сеть, словно весь отряд был одним существом с единым разумом. Рыжие локоны двигавшихся женщин расчерчивали дугами воздух. Танцоры ловко уклонялись от воображаемых ударов. Чем дольше продолжался ритуал, тем более быстрыми, почти неуловимыми, становились шаги и хлопки Баньши, за передвижениями и прыжками которых теперь едва мог уследить глаз.

Мерцание воздуха между тетраэдрами врат оповестило о прибытии отряда Жалящих Скорпионов в хитиновых доспехах. Они проскользнули к ставке провидца и склонились перед Кельмоном, избранным Направляющим Битву. Кельмон изысканно поприветствовал их. Мандибластеры прощёлкали ответ, а затем Скорпионы развернулись и выдвинулись на позицию по периметру.

На высоком холме неподалёку стояли, словно истуканы, Тёмные Жнецы, разбитые на огневые команды по трое. Их высокие силуэты излучали угрозу, но само присутствие странно успокаивало. Карэдрон знал, что ни один враг не сможет приблизиться, не попав под огонь их ракетомётов.

По равнине прошла колонна Огненных Драконов. Войско эльдар прибывало через врата и собиралось на равнине отряд за отрядом. Карэдрон вздрогнул, осознав всю мощь собранного миром-ковчегом войска. Отряд за отрядом прибывали стражники, занимавшие места в общем построении. Могучие духи-хранители шагали меж рядов на длинных тонких ногах.

Пока подходили последние отряды, Карэдрон задумался о природе противника. Он подумал, что зараза Хаоса, наверное, распространилась глубоко, если против неё собрали такую силу.

Когда построение почти завершилось, в солдатах что-то изменилось. Он почувствовал, как Зловещие Мстители напряглись. Баньши прекратили свой танец и застыли в ожидании, словно балерины. Все собравшиеся эльдар ждали чего-то. Всё войско затаило дыхание.

Воздух вдруг наполнился запахом озона. Тетраэдры врат затрещали и заскрипели. Руны на них вспыхнули, как от переизбытка энергии. Землю между пирамидами залил кроваво-красный свет.

Пространство исказилось и прибыла Аватара, довлевшая над почётной гвардией экзархов. Даже эти могучие воители в масках казались ниже рядом с ней. Воплощение Хаина было вдвое выше окружающих. В правой руке его был огромный клинок. С пальцев левой капала кровь. Из-под шлема сверкали багровые глаза, похожие на раскалённые докрасна камни. Пылающим взором оно окинуло восторженных почитателей. По душе Карэдрона, наблюдавшего за божественным созданием, прокатилась ледяная волна ужаса, за которой последовало недоброе возбуждение и ожидание.

Яркий взгляд Аватары, казалось, проникал в сердца воинов эльдар, зажигая в них пламя жажды битвы. Страх и сомнения были испепелены нечестивым наслаждением и жаждой убийства. Тёмная часть их натуры ответила на зов Аватары. Из горла Карэдрона вырвался торжествующий вопль, слившийся с оглушительным рёвом всего войска.

По равнине громом прокатился боевой клич, вселявший ужас во всех, слышавших его. Он всё нарастал и нарастал, пока Аватара не подала знак. Все тут же стихли.

А затем эльдар пошли за своим Кроваворуким Богом на войну.

* * *

Окружённый учениками, Кельмон готовился к битве, машинально играя пальцами с рунами из психокости. В воздухе витал запах озона и крови. Он посмотрел в тессеракт и изучил расположение войск, запомнив его.

Силы Света В Бесконечной Тьме растянулись широким фронтом. Аватара и большая часть воинов аспекта занимали позицию в центре. Восставшие духи охраняли правый фланг. Левый фланг упирался в основание холма. На возвышенности находились Тёмные Жнецы. Ударная группа Баньши ждала в канаве, готовая выдвигаться по пересохшему руслу реки. Отряды стражников укрепляли центр. Пикирующие Ястребы отбрасывали на пепельную равнину длинные тени. Войско эльдар выглядело внезапно застывшим разноцветным потоком.

Сектанты Хаоса, огромное пёстрое войско из людей-изгоев с плохо подобранным оружием, расположились на кряже. Когда-то, наверное, они были частью Сил Планетарной Обороны, мир которых пал перед силами разложения. Теперь же они стояли, неслышно выкрикивая оскорбления. На дальнем склоне кряжа стояли несколько наскоро переделанных «Носорогов», невидимых для эльдар. На их боковой стороне красной краской был намалёван знак Слаанеш. В небо вцепились скрюченные ветви мёртвых деревьев. За ними Кельмон скорее уловил, чем увидел, присутствие омерзительной мощи. На позицию на левом фланге людей ковыляла дюжина дредноутов.

Час настал. Кельмон глубоко вдохнул и вошёл в транс. Его пальцы танцевали в воздухе, перемешивая красные и синие руны, символизировавшие войска. Он очистил разум и просеивал возможные варианты будущего, выискивая тот, что приносил эльдар победу. Как и всегда, будущее было неясным, волны вероятностей, пси-энергии и эмоций затуманивали ход событий. Мощь самой Аватары искажала вокруг неё время.

Он оживился, когда через него потекла сила — ничто не могло сравниться с этим чувством. Все игры и состязания видящих были лишь подготовкой к нему и давали только бледные намёки на удовольствие от него. Он сосредоточился на рунах, и под его внимательным взглядом они начали взаимодействие, определяя узор конструкции. Вокруг него танцевали руны, перемещавшиеся, словно косяк рыбы в глубинах моря. Каждая символизировала часть войска, и через них он мог поддерживать пси-связь с воинами эльдар.

Синий камень, символизировавший духов-хранителей, осторожно выдвинулся вперёд, и на поле боя огромные боевые машины зашагали. В разделённом на участки разуме провидца засветилась дюжина возможных вариантов будущего. Он увидел, как машины пали, разорванные залпами из тяжёлых орудий. Он увидел, как они подходят к дредноутам и начинают рукопашную. Он увидел, как они падают на жёсткую землю.

В воздухе перегруппировывались красные руны. Разумом он увидел, как тяжёлые орудия людей открывают огонь. У ног духов-хранителей расцвели пылающие цветы. Кельмон развернулся, почувствовав, как из вихря вероятностей выплывает рисунок сражения. События всё ускорялись, и танец рун отражал это. Он старался не потерять из виду рисунок, становившийся всё сложнее и запутанней, скручивавшийся в невероятно сложный узор, отражавший ход сражения.

Когда двигалась одна группа рун, ей отвечала другая. В разуме Кельмона мелькали картины битвы. Пикирующие Ястребы парили над рядами врагов, раскидывая осколочные гранаты. Вокруг них засверкали лазерные лучи. Несколько Ястребов упали во вражеское войско, словно подбитые птицы, и их быстро разорвали на куски. Их мерцающая руна отдалилась от опасной позиции, и летучие отряды улетели из зоны поражения.

Вперёд рванула волна орущих людей с застывшим на лицах выражением кровожадного блаженства, скатившаяся по склону кряжа, вздымая клубы пыли, паля из болтеров. «Носороги» поддерживали их огнём. Красные руны закружились фейерверком и коснулись руны Тёмных Жнецов. С холма вылетел залп ракет, порвавший сектантов в клочья. В рисунок вплелась ещё одна руна, и Баньши начали красться по пересохшему руслу.

По телу провидца прокатилась боль, когда руна Аватары выросла и засияла ярче, привлекая к себе больше синих рун — Кроваворукий повёл за собой Скорпионов и Драконов против недобитков. Кельмон постарался отследить новую линию вероятности, которую выбрала Аватара. Ястребы пролетели над кряжем, атакуя снайперов и «Носороги». Тонкой атака летучих отрядов не была, но она отвлекла людей от штурмовой группы.

Подкрепления людей ринулись вниз по склону, бросившись в атаку и словно бы не испытывая страха перед Аватарой. И снова Кельмон уловил присутствие некой демонической мощи. В центр рисунка выдвинулась руна Проклятой, и ощущение давящего присутствия усилилось. Люди завопили, когда расплавители Драконов сожгли их плоть. Скорпионы разорвали их, неся смерть мандибластерами.

На правом фланге духи-хранители завязли в перестрелке с дредноутами. Кажется, они проигрывали. Руна духов-хранителей переместилась на новое место, сплетясь с оберегом. Духи передвинулись вправо, в укрытие.

Теперь двинулись дредноуты, направившись в бурлящую рукопашную схватку у подножия кряжа. Кельмон увидел разумом, как Аватара развернулась и разорвала могучую машину, словно бумажную поделку. Кровь и масло потекли рекой — пилота дредноута разрезало пополам.

В схватке танцевали колдуны, разрывая противников пси-молниями. Кельмон чувствовал приливы и отливы их сил через руны. Он мельком уловил неожиданную связь с собой и взглянул на бой глазами колдуна Карэдрона, почувствовав бой на себе, когда колдун вонзил ведьмовской клинок в живот сектанта и вытащил его чуть не быстрее, чем потекла кровь.

«Носороги» пришли в движение и поехали вперёд, открыв болтружейный огонь. Снаряды разрывали на части как сектантов, так и эльдар. От доспехов Аватары они отскакивали, как капли дождика. Когда бронетехника вошла в зону поражения, в бой вступили Тёмные Жнецы. Адским оранжевым пламенем вспыхнули инверсионные следы ракет, и землю вокруг «Носорогов» вспахали взрывы. После прямого попадания одна из машин превратилась в искорёженную груду металла.

Бурный поток ракет остановил бронетехнику. Кельмон обратил своё внимание в другом направлении. Воющие Баньши добрались до кряжа, и их руна изменилась, когда они побежали вверх по склону, чтобы зачистить его вершину. Исход этого движения был странно туманен, и, когда они добежали до вершины, он понял, почему.

Его сердце пропустило удар, когда он разделил с воительницами ужас. В ожидании стояли ряды людей, и, когда Кельмон узнал их предводителя, он понял, что скрывало их от его взора. Хранитель Тайн. Великий Демон на службе Слаанеш возвышался над людским сбродом. На его бычьей голове, словно драгоценные камни, сверкали глаза. Огромные клешни почти любовно гладили жрицу по голове. Он подал сигнал второй парой рук, человеческой, и на Баньши набросилась толпа сектантов.

Танцовщицы стояли насмерть перед безумными солдатами. Их маски закричали, и Кельмон услышал высокий вопль у себя в голове. Люди падали, закрывая руками кровоточащие уши, их лица разжижала ударная волна мощного ультразвука. Затем в бой вступил демон, и Баньши погибли. Ярость твари была завораживающей.

Хранитель Тайн прямо-таки торжествующе шёл по эльдар, срезая головы клешнями. Он поднял одно из хрупких тел и спокойно откинул его в сторону, словно наскучившую игрушку. Лазерные лучи отражались от его сияющей кожи. Он даже не обратил внимания на то, что лидер Баньши ударила его силовым мечом, прежде чем он выпотрошил её. Баньши попытались отступить, но их отрезали столпившиеся вокруг сектанты. С залитых пеной губ срывался безумный смех, пока люди убивали воинов аспекта.

Теперь Хранитель Тайн поднялся на вершину кряжа, держа высоко над головой изуродованное тело Баньши. Он стоял так, ярко очерченный лучами солнца, и рычал от презрения к врагам внизу. Демон сорвал ярко светящийся путевой камень с доспеха женщины и сунул в рот, как конфету. По его лицу прошла волна порочного наслаждения, когда он проглотил душу внутри камня.

Войско эльдар замерло. С нескольких уст сорвались испуганные вскрики. Над полем боя повисла тишина, и даже шум перестрелок словно бы затих.

Аватара перевела пылающий взор на демона, безмолвно отвечая на насмешливый вызов. Капанье крови с её левой руки ускорилось, сжатый в правой руке клинок ярко засветился.

Кельмон почувствовал, что наступил решающий момент боя. Готовы были схлестнуться две мощные вероятностные волны, одна из которых несла смертельный ужас и поражение его народу, а другая — упоение победы. Исход был неясен. Бушевали силы, которых осознать он не мог.

Демон повёл своих почитателей вниз по склону. Эльдар ринулись им навстречу. Вокруг противников вздымались клубы пыли. Всякая тонкость планов была отброшена перед лицом животной ярости схватки. Когда войска встретились, они перешли в смертельный ближний бой. Аватара и Хранитель Тайн прорывались друг другу навстречу, оставляя за собой кровавые следы. Пикирующие Ястребы ввязались в рукопашную. Демон разорвал на куски двоих экзархов перед встречей с Аватарой.

Земля содрогнулась от встречи двух могущественных созданий. Аватара и демон сражались, ища для себя преимущества. Вокруг их голов сверкали нимбы от битвы на клинках из пси-энергии. Демон вонзил свои когти в доспех Аватары, стремясь раздавить существо внутри. Левая рука Кроваворукого сжала глотку демона, пытаясь задушить врага.

Кельмон почувствовал всплеск энергии, когда к дуэли присоединились колдуны. Их ведьмовские клинки сверкнули и рассекли шкуру демона, что отвлекло его на то мгновение, что он убивал их голыми руками, круша тела каждым ужасающим ударом.

Миг, казавшийся вечностью, бой был равным. Аватара и демон сцепились, стараясь изо всех сил, но не имея возможности к победе. Кельмон уловил суть битвы: две сущности, ведомые пылающей ненавистью, сражались на всех уровнях, физическом, психическом и духовном, вновь разыгрывая древнюю космическую битву. Вокруг них стычки людей и эльдар затмевались высвободившейся энергией, словно бы двое великанов сражались в муравейнике.

Медленно и с натугой Аватара заставила демона отступить. Демон держался, но был вынужден разворачиваться лицом к врагу. Аватара словно разгоралась всё ярче, полностью раскрывая свой потенциал. Наконец, последним отчаянным усилием она подняла демона и сломала ему хребет о бронированное колено. Раздался ужасный пси-вопль. От его передачи рунами Кельмон чуть не потерял сознание.

Аватара теперь стояла в гуще сражения, победоносно подняв клинок. Сектанты застонали, увидев гибель своего бога. Аватара осмотрелась. Её взгляд остановился на кричащем человеке, упавшем на колени. Аватара протянула окровавленную руку. Кости человека затрещали и сломались, его сердце вырвалось из груди и упало в ладонь Аватары. Обезумевшие сектанты отшатнулись.

Битва закончилась. Началась резня.

* * *

Карэдрон шёл по долине праха. Кругом из сумерек вырисовывались костопевы, чьи изукрашенные шлемы и доспехи из психокости превращали их в жуткие призрачные силуэты. Они стояли над телами погибших эльдар и пели Реквием по Павшим Героям.

В тени мерцали тысячи огоньков, превращая поле боя в усыпанный звёздочками ковёр. Каждый огонёк был путевым камнем с бьющейся внутри душой павшего воина, последним его убежищем от абсолютной смерти. Огоньки медленно гасли — костопевы почтительно собирали их для присоединения к Кругу Бесконечности.

Карэдрон прошёл мимо обуглившихся останков павшего духа-хранителя. Машину уже невозможно было починить, её внешняя оболочка была усыпана пробоинами, а голова полностью расплавилась. Она лежала на боку, словно скелет великана.

Он вспомнил, как духи-хранители шли в бой, грациозно и с достоинством шагая вперёд, с вымпелами, развевающимися на ветру. Он сожалел о гибели машины. Уничтожен ещё один реликт древности, ещё один незаменимый образец красоты покинул этот мир из-за сил слепого разрушения.

Он перешагнул через труп человека. Тот после смерти выглядел мелким и жалким, со своими вытянутыми в мольбе о так и не полученном милосердии руками. Его глаза были открыты и удивлённо смотрели в безжалостное небо. Колдун наклонился и осторожно прикрыл ему веки, подумав, что никто не должен вечно глядеть во тьму.

Теперь, когда битва закончилась, на равнине было удивительно тихо. Карэдрону трудно было поверить, что всего несколько часов назад он сражался в ближнем бою, наполовину оглушённый рёвом сражения. Теперь у него звенело в ушах от отсутствия звука.

Поблизости у тела павшего товарища сидела, поджав ноги, Зловещая Мстительница. Она сняла маску и прозрачные слёзы текли у неё по щекам. Он знал, что её звали Талесса. Он положил ладони на свою маску и подумал о том, чтобы снять её. Не стал.

Он знал, что после этого последние осколки его боевого «я» исчезнут, и ему придётся столкнуться с собственной реакцией на битву. И тогда он тоже плакал бы. Сейчас, в броне личности колдуна, он мог не обращать внимания на горечь.

Карэдрон всюду видел последствия бойни и задумался, всегда ли бою сопутствовали печаль и пустота в сердце. Он начал понимать, почему некоторые эльдар застревали на пути Воителя. Иметь дело с подобным разрушением могло стать невыносимым.

«Мы выиграли битву, но мы не сможем выиграть войну. В конце концов бесконечные сражения уничтожат нас. После каждого боя мы считаем павших, ещё несколько душ, навечно потерянных в Искажении» — подумал он.

Он подумал о Шьере, Баньши, чей путевой камень поглотил демон. Смышлёной и весёлой девчушке больше не доведётся танцевать на Пиру Позабытых Печалей. Она была мертва, и маленькая доля народа эльдар ушла вместе с ней. «В мире с её смертью стало чуточку холоднее» — подумал он.

Теперь ушли жажда крови и ослепительное безумие битвы. Словно бы Аватара забрала их с собой, исчезнув в своём небытии в сердце мира-ковчега.

Думая о тех потёмках духа, которые ему открыло присутствие Кроваворукого, Карэдрон почти ненавидел создание. Часть его наслаждалась битвой, упивалась отбиранием у других жизни и ужасающей радостью, к которым их привело существо. «Аватара — часть нас» — подумал он. «Мы не можем скрыть это или переложить вину на неё. Мы создали её и мы призвали её. Её разрушительная сила — часть каждого эльдар. Присутствие Аватары — просто причина выпустить наши тёмные сущности. Она — всего-навсего наше отражение, воплощённый кошмар насилия и смерти, овеществлённый нашими желаниями».

Он добрался до центра поля, где собрались уцелевшие воины. Большая часть воинов аспекта сняла маски, вновь стала собой. Некоторые тихо сидели, некоторые рыдали, некоторые смеялись. Безликий механизм отрядов аспекта исчез, сменившись чувствами отдельных эльдар.

Часть эльдар собралась около провидца. Среди них Карэдрон разглядел лицо его наставницы, Лаэссы. Кельмон поднялся, встречая их безмолвное одобрение. Его лицо, лицо победителя, было залито румянцем. Его тонкое измождённое тело легко подняли двое стражников, которые понесли его к основной части войска.

Где-то кто-то начал наигрывать мелодию на свирели. Живая музыка плыла над полем боя, медленно переходя от меланхолии и грусти к восторженной триумфальности. Это была музыка выживших, тех, кто прошёл через ад битвы незадетым. Она говорила о странной радости победы, о простом счастье жизни. Она оплакивала уход павших, но взывала к бьющимся сердцам живых. Она говорила: «Завтра мы будем горевать, но сегодня давайте воздадим хвалу за то, что мы выжили. Всё проходит, жизнь продолжается».

Всё ещё под бронёй колдуна, Карэдрон не был ею тронут. Он застыл в образе героя, вечного воителя. С ним столкнулась видящая Лаэсса, твёрдо встретившая его взгляд.

— Всё прошло. — сказала она. — Время героев прошло.

Он долго смотрел на неё, ища ответа на вопрос, сможет ли он снова смириться с жизнью простого смертного, умирающего существа в умирающем мире. Музыка и значение её взгляда дошли до него. Карэдрон снял маску, снова стал самим собой и заплакал.

Уильям Кинг Рок эльдар

Карадриэль с содроганием оглядел разрушенный город. Молодому эльдар города людей всегда казались несколько зловещими. В лучшем случае они сильно контрастировали с окружением: уродливые угловатые здания словно пытались подчинить себе окрестности. В худшем же случае, как теперь, опустошённые после месяцев непрерывных боёв, они напоминали огромные жуткие кладбища. Каждый небоскрёб стал могилой тысяч. Каркас сгоревшего завода был похож на восставшее из мёртвых чудовище, готовое схватить любого, кто будет проходить мимо.

Карадриэль развернулся и посмотрел на остальных членов своего отряда. Эльдарские воины сидели, скрестив ноги и медитируя, около своих вытянутых изящных гравициклов. Высокие овальные шлемы делали их похожими на ядовитых насекомых. Было сложно представить себе, что за этими бесстрастными масками находились лица его друзей и родных, которых он знал годами, с которыми разговаривал, шутил и работал. В военное время все эльдары мира-ковчега менялись, принимая личность воина, совершенно отличную от их обычной.

Лоризаэль больше не был шутником, он стал мрачным целеустремлённым воином без чувства юмора. Тихий любитель растений Эйя превратился из заботливого садовника, осторожно снимавшего тлю с любимых лунных роз, в кровожадного убийцу, который вечно рвался в бой. Сам Карадриэль едва ли помнил что-то из своего призвания певца, словно бы с тех пор, как он сочинял песни, подыгрывая себе на микроарфе, прошла целая вечность, а не две недели.

Эти две недели стали целой жизнью, когда из ядра мира-ковчега была призвана Аватара и эльдар отправились воевать. Как и всегда, идя на войну, они целиком отдавали себя ей. Не имело значения то, что было до Песни Войны и пробуждения Каэла Меньша Хаина. Эльдары теперь жили настоящим, а в этом настоящем была только война.

Карадриэль внимательно осмотрел разрушенную улицу, отмечая разгромленные витрины, на которые торговцы когда-то выставляли товары. Он смотрел на машины, когда-то, возможно, бывшие гордостью владельцев, а теперь превратившиеся в гробы из расплавленной пластали. Он изучил игровую площадку, где когда-то гуляли дети. Теперь она стала бы могилой для любого, кто попытался бы пройти по ней.

Хотелось бы ему знать, когда им прикажут выдвигаться. Его отряд должен быть в воздухе, разведывать вражеские позиции. Постоянное ожидание действовало ему на нервы. Каждый шорох казался сигналом об опасности. За каждым разбитым окном мог скрываться снайпер.

Карадриэль подумал, что лучше прекратить фантазировать, что беспокоился он скорее из-за того, что стоял под огромным далёким небом планеты, а не в родном искривлённом зале мира-ковчега, и что волноваться, в сущности, было не о чем. В глубине души он знал, что лжёт самому себе. Волноваться как раз было о чём.

Этот мир стоял на краю уничтожения. Силы Хаоса подтолкнули людей взбунтоваться против вышестоящих и свергнуть власть Империи. Восстание разгорелось со всей жестокостью и безумием, которые только можно было ожидать от хаосопоклонников. Судя по огромному полупустому городу, гражданская война превратилась во всеобщую бойню.

Карадриэль знать не знал, почему мир-ковчег послал сюда свои войска. Он знал, что провидцы сообщили, будто это необходимо, их пророчества открыли им, что это место — переплетение судеб. Здешние события отзовутся эхом на многих планетах и во многих вариантах будущего. Если Хаос победит, эльдар в будущем постигнет катастрофа. Карадриэль не знал, какая именно. Зато он знал, что лично ему не нужна была причина, чтобы сражаться с ненавистными хаосопоклонниками.

Поначалу его ненависть к ним удивила его самого. Он считал себя ранимым существом, не желающим ничему живому зла. Так было до того, как он увидел деяния хаоситов. Если бы Карадриэль сам не был тому свидетелем, он бы не поверил. Но он видел оставшиеся после тёмных пиршеств ямы, заполненные обгоревшими и переломанными человеческими костями, видел импровизированные алтари, залитые кровью после человеческих жертвоприношений, видел воющих и рычащих залитых кровью фанатиков в драной форме сил планетарной обороны, видел закованных в чёрные доспехи космических десантников Хаоса, возглавлявших этих фанатиков.

Передатчик в его левом ухе тихо зазвенел. Он услышал тихий и далёкий голос провидца Кельмона, сообщивший ему, что пора взлетать и продвигаться вглубь города. Карадриэль машинально кивнул. Увидев, что он пошевелился, его воины встали и расселись по машинам. Карадриэль вскочил в седло.

Почувствовав его вес, машина тихо загудела и поднялась в воздух на высоту около полуметра, покачиваясь, словно лодка на волнах. Карадриэль взялся за рычаги управления, и небольшие психотронные кристаллы в перчатках соединились с управляющими самоцветами. Он тут же получил всю информацию о машине, почувствовав также её готовность к бою. Мысленным приказом он активировал орудия, затем запустил двигатель.

Рёв движка нарастал, словно вой баньши. Гравицикл устремился вперёд, как ракета. Карадриэль откинулся в седле, потянув за рычаги и направив вытянутый нос машины в небо. Гравицикл взмыл ввысь за секунду до столкновения со стеной.

Карадриэль улыбнулся. Он получал огромное удовольствие, просто управляя машиной. Наклонившись влево и снова потянув за рычаги, он по широкой дуге развернул гравицикл, пролетев мимо угла ближайшего здания, и вылетел на заброшенную дорогу.

Он мысленно приказал машине увеличить скорость и начал раскачивать её из стороны в сторону. Скорость и непредсказуемость были теперь его лучшей защитой от вражеского огня, в воздухе ведь не было укрытий.

Он глянул через плечо на свой отряд, выстроившийся за ним цепочкой. Они словно вообще не двигались, пока мимо пролетали здания, но он знал, что они летели на той же скорости. Взглянув на землю, проносившуюся у него под сапогом, стоявшим на подножке, Карадриэль увидел конвейер из разбитых машин. Трудно было не счесть, что это они двигались, пока он оставался на месте, настолько хорошо его доспех и шлем защищали его от ветра.

Он снова отдал гравициклу приказ ускориться и сопротивление воздуха вдавило его в спинку сиденья. Призрачный голос ветра превратился в резкий вой. Эльдар осмотрелся и увидел вспышку света в окне неподалёку. Отлично зная, что это может быть отблеск на стволе снайперской винтовки, он направил гравицикл вниз. Мышцы рук напряглись, машина сопротивлялась, она была предназначена для того, чтобы лететь прямо или вверх. Над головой пронеслась ещё одна вспышка. Он подумал о лазружье. Теперь уже волноваться не стоило, он был слишком далеко. Наклонившись вправо и задрав нос машины, он свернул направо, на другую улицу. Подчинившись быстрому приказу, остальной отряд поступил так же.

Теперь, управляя быстро движущимся гравициклом и уворачиваясь от вражеского огня, он остро чувствовал себя живым. Он был на краю. Такого ощущения в мирное время добиться было нельзя, никакая песня настолько его не увлекала. Теперь он познал всю притягательность Каэла Меньша Хаина для эльдар. Часть их натуры желала опасности, насилия и скорости, даже несмотря на то, что всё остальное их отвергало. В этом и была скрыта тайна Хаина.

Карадриэль спускался всё ниже, пока не опустился практически до уровня земли. Дорогу повсюду преграждали сгоревшие машины, как гражданские, так и военные. Ему приходилось их облетать, принимая решение за долю секунду. Он сказал себе, что это даёт ему дополнительное прикрытие, прекрасно зная, что на самом деле ему просто нравится так поступать. Звук движков сзади показал, что остальные члены отряда чувствовали то же самое.

«Сосредоточься», подумал он. Это не карусель, а боевое задание, и ты только что влетел на вражескую территорию. Он приподнял гравицикл, чтобы лететь чуть выше машин, и увеличил скорость.

Карадриэль надеялся, что атака будет достаточно быстрой, чтобы застигнуть противника врасплох, и его надежды более чем оправдались. Отряд подлетал всё ближе к ничего не подозревавшим людям и, как только приблизился на необходимое расстояние, открыл огонь.

Сюрикенные катапульты метали в цель смертоносные снаряды. Карадриэль увидел, как очереди из его орудий выбивают из дороги две параллельные струйки пыли, подбирающиеся всё ближе к баррикаде, а потом пробивают дерево и камни, словно те сделаны из папье-маше. Карадриэль поймал в прицел расчёт тяжёлого болтера. На его глазах людей разорвали сюрикены, как будто те попали в невидимую мясорубку, просто растворились в воздухе.

Когда атаковали товарищи Карадриэля, часть людей упала, хватаясь за обрубки конечностей, у других просто взорвались головы. Карадриэль стрелял до последнего, пролетая над позициями. Он увидел, как люди падали плашмя, хотя он летел значительно выше.

Гравициклы круто взмыли вверх. Карадриэля опять вдавило в сиденье, теперь уже силой притяжения, его глаза выпучились даже под шлемом. Он круто повернул налево, чуть не потеряв управление. Остальной отряд пронёсся мимо, не решаясь разрывать строй таким резким поворотом. Карадриэль скомандовал рассыпаться и атаковать по отдельности.

Этот заход был сложнее предыдущего. Карадриэль нырнул в море лазружейного огня. Заряды пролетали мимо с обеих сторон. Он маневрировал и уклонялся, зная, что его судьба теперь больше зависит от везения, чем от мастерства. Мысленно скомандовав орудиям гравицикла открыть огонь, эльдар обрушил на врагов смертоносный поток снарядов. Люди умирали, не успев понять, что их убило.

Краем глаза Карадриэль заметил, что Эйю подбили. Из пробитого корпуса его гравицикла тянулся шлейф тяжёлого чёрного дыма. Доспех эльдара был во многих местах оплавлен. Даже в падении он продолжал стрелять и ускоряться, целясь в самое крупное скопление врагов. Его гравицикл зацепил баррикаду и покатился по дороге в нескольких сотнях метров ниже. Карадриэль тихо помолился за душу Эйи. Такого падения никто не мог пережить.

За баррикадой Карадриэль увидел облака пыли, свидетельствовавшие о подходе других машин. Его острые глаза быстро увидели, что это «Носороги» с подкреплением. Не раздумывая, он приказал отступать и полетел назад по той же улице, по которой прилетел, всё время опасаясь получить между лопаток раскалённый лазерный заряд. Он не расслаблялся, пока не вывернул за угол, скрывшись из виду.

Эльдар дал машине отдохнуть, позволив ей опуститься почти до земли. Показались остальные члены отряда, которые притормозили и опустились, присоединившись к нему. Погиб только Эйя. Карадриэль уже составил план действий: они облетят здание и нападут с другого направления. У них был весь день на молниеносные атаки, которые, при удачном стечении обстоятельств, позволили бы им связать боем многократно превосходящие силы противника. Карадриэль быстро изложил свои мысли, ощущая поддержку товарищей. Вскоре они снова взлетели, на этот раз с мрачной целеустремлённостью.

День обещал быть долгим.

* * *

Тускло-красный свет солнца едва пробивался через грозные чёрные тучи, превращая огромные кварталы в гробницы и окрашивая окна в цвета крови. Повсюду среди руин разрушенного города было движение; прибывали эльдар. Стоя на высочайшей башне в городе, за ними наблюдал довольный провидец Карэдрон.

Он запахнул полы длинной плотной мантии, спасаясь от холодного ветра, и порадовался, что его глаза закрыты кристаллами шлема колдуна. Он сжал рукоять покрытого рунами ведьмовского клинка, верно служившего ему в сотне других войн. Разумом он ощущал влияние психических потоков, встревоженных присутствием Аватары.

В небе парили Пикирующие Ястребы, распластавшись на тёплых восходящих потоках. На его глазах они затеяли ужасную игру, устремляясь прямо на чёрные обгоревшие здания с пугающей скоростью. В самую последнюю секунду, когда Карэдрон уже был уверен, что они размажут мозги по пластонным стенам, они ловили восходящий поток ветра у стен и поднимались параллельно им. Карэдрон вздрогнул. С самого появления на этой опустошённой планете эльдар в её воздухе творилось полное безумие.

Так всегда и было, когда противником выступал Хаос. Древние первобытные чувства и страхи, давно вошедшие в разумы эльдар, выбирались на поверхность. Каждый воин чётко понимал, что после смерти его душа может быть пожрана богом демонов Слаанешем. Почему-то в такое время даже защита камня души казалась не очень-то надёжной.

И всё же Карэдрон гордился своим народом. Они прибыли сюда, чтобы сражаться за чужую планету, в войне, лишь косвенно влиявшей на жизнь мира-ковчега. Они прибыли, послушавшись Карэдрона и других провидцев, когда руны показали, что эта война была необходима, и они подчинились беспрекословно, безоговорочно положившись на видения провидцев.

Иногда Карэдрон задумывался об этом. Иногда, в мрачном расположении духа, он думал о том, что, возможно, есть и ещё одна причина, по которой эльдар так охотно идут за своими пророками на войну. Иногда он подозревал, что мирная жизнь на мире-ковчеге тяжким бременем висит на их плечах, что эльдар жаждали того экстаза, который может дать только война. Иногда он подозревал, что их многовековые жизни были отравлены скукой, и что они бы пошли на что угодно, чтобы избавиться от неё.

Карэдрон выругался, зная, что это, должно быть, близость сил Хаоса навевает на него такие раздумья. Он знал, что его мысли опасно близко подходили к той ереси, что давным-давно вызвала Падение эльдар, в котором большая часть народа пошла по соблазнительному пути удовлетворения всех желаний. Этот путь привёл во тьму, к рождению Слаанеш.

Карэдрон знал, что вселенная не нейтральна, что все должны сделать выбор, что-либо ты выступаешь против тьмы Хаоса, либо ты служишь ей. Бездействие вариантом не было — тогда ты просто отстранялся, позволяя злу распространяться. Карэдрон знал и то, что эльдар теперь было мало и что они не могли себе позволить выставлять столько же войск, сколько Империя людей. Лучше было не думать о войне как о средстве против скуки. Лучше рассматривать такие операции, как работу хирурга.

Эльдары прибыли сюда, потому что, если рак Хаоса не будет вырезан на этой планете, то он быстро распространится на другие и, в итоге, с ним тяжелее будет справиться в будущем. Лучше было сразиться сейчас, когда враг был слаб и риск невелик, чем ждать полного Армагеддона в будущем.

Здесь, на Мазоте, люди-хаосопоклонники подняли мятеж. Они развязали кровопролитную гражданскую войну со своим законным правительством, и теперь вся планета погрузилась в анархию и отчаяние. Империя смогла бы отреагировать только через несколько месяцев, так что эльдар пришлось разбираться с проблемой самим.

На крыше напротив отряд Тёмных Жнецов наблюдал за улицей, направляя свои длинные ракетомёты на всё, что могло оказаться угрозой. Внизу выстраивались рядами отряды стражников, готовясь выступить против врага. На краю улицы колонны воинов аспекта Огненных Драконов готовились поддержать их, уничтожая укрепления врага на пути наступающих войск.

Карэдрон знал, что приказ выступать скоро будет отдан.

* * *

Эльшар вскарабкался наверх и залёг прямо на вершине холма. Оттуда он осмотрел прилегавшую территорию. До восстания тут был парк, пока хаосопоклонники не подняли над этой планетой свой стяг. Когда-то тут были зелёные деревья, клумбы и тенистые уголки.

Эльшару было всё равно. Он был экзархом; красота и мир ничего для него не значили. Дерево для него было лишь ещё одним укрытием, долина — местом, где он временно был бы вне зоны видимости врага, а в тени могла скрываться смерть. Для экзарха не было мира, только периоды времени, когда прекращалась резня и воин мог отточить свои навыки для следующей битвы.

Когда-то, настолько давно, что он едва ли мог уже вспомнить, всё было иначе. Он жил в своей комнате и шёл другим путём. Он помнил о временах, в которых были дружба, удовольствие и смех. Но это всё было до того, как он услышал зов Аватары, до того, как застрял в роли Вечного Воителя. Эти воспоминания в действительности принадлежали кому-то другому, тому, кем он когда-то был, и кто больше не был для него важен.

Впереди что-то шевельнулось. Он отпрянул и жестом приказал своему отряду Жалящих Скорпионов замереть. Годы постоянных тренировок под его началом научили их без промедления реагировать на его команды. Они застыли, словно статуи, не привлекая внимания.

Эльшар пополз вверх по склону, как скорпион, опираясь только на колени и пальцы. Прижавшись к земле, он пересёк вершину холма и спрятался в кустах лунники на другой стороне, тут же замерев и наблюдая. В любую секунду его мог свалить выстрел. Он не боялся, только бессознательно чувствовал, что было бы жалко умирать, не забрав с собой врага.

Его взгляд скользил по разрушенному парку, отмечая воронки, кусты и обгоревшие деревья, места, где мог затаиться враг, где могла быть засада, где его накрыли бы огнём. Когда-то его бы потрясла уничтоженная красота и мучение, испытанное землёй. Он помнил, что когда-то его вырвало при виде трупа, но это было с тем, другим, когда он был молод и после первой битвы страх породил вот такую реакцию. Теперь всё было иначе. Труп был просто трупом. Тело, покинутое душой, машина без водителя.

Хотел бы он знать, когда начался этот медленный необратимый процесс угасания эмоций. Наверное, когда он впервые надел доспех воина аспекта, когда он, как сейчас юный Гаронаэль, только начинал постигать путь Скорпиона. Это однозначно было началом изменений, но не тогда он стал экзархом.

Нет, подумал он, всё произошло на Танелоте, когда он увидел, как демонический Хранитель Тайн пожирает душу Воющей Баньши по имени Шьера, а весь его отряд погиб, кроме него самого. Он знал эльдар, сошедших после той битвы с ума, но с ним было иначе. Он сохранил рассудок единственным способом, который знал, и решил стать настолько успешным убийцей, насколько мог.

Его терпение было вознаграждено, он заметил нескольких людей, двигающихся среди деревьев. Судя по потёртой броне и плохому состоянию оружия, это были повстанцы. Это впечатление усиливал Глаз Гора на знамени. Продвигались они осторожно. На его глазах лидер отряда встал на колено и проговорил что-то в передатчик. Кажется, они его не заметили.

При виде знамени Хаоса его рука невольно сжалась на Сети Черепов.

В застывшей сердцевине его разума сверкнула ледяная ненависть. Танелот для него стал поворотным пунктом, как и для многих эльдар со «Света в Бесконечной Тьме». Всех воинов мира-ковчега изменила та битва с демоном и его приспешниками. Тогда он впервые осознал, что может умереть и даже хуже. До того судьбоносного дня он считал, что после смерти его душа попадёт в камень души, который станет частью Круга Бесконечности на борту мира-ковчега. После Танелота он понял, что его ждала худшая участь. Он видел, как камень души Шьеры был сожран демоном точно так же, как Слаанеш сожрал души древних эльдар. Он знал, что даже последнее пристанище народа эльдар было небезопасным, и с того дня забеспокоился.

Люди выдвинулись. Они осторожно шли, осматриваясь по сторонам, в небольшую низменность. То, как они держали оружие, выдавало нервозность. Иногда они взволнованно перебрасывались словами на своём гортанном языке. Все они казались ему молодыми и неуклюжими. Их движениям недоставало изящества, точно так же как их языку недоставало красоты. Люди вообще казались крайне несовершенными. Оружие их, тем не менее, было смертоносным.

В отдалении послышался грохот гусениц, двигался какой-то танк. Значит, предсказание провидца исполнялось, подумал он. Через этот парк пройдут крупные силы, направляющиеся к месту высадки эльдар. Он понял, что нужно было остановить людей здесь, чтобы с кораблей мира-ковчега можно было доставить больше войск и снаряжения и закрепиться на планете.

На секунду он подумал, что эта же сцена разыгрывалась сейчас по всему огромному городу в тысяче мест. В зданиях и парках, в разрушенных храмах и петляющих переулках люди и эльдар выжидали и наблюдали, готовясь убить врага. Мысль показалась ему неважной, так что он отмёл её. Важно было дать бой и выиграть его. Остальное не имело значения.

Он несколько раз глубоко и размеренно вдохнул. Его мышцы были расслаблены, они могли моментально отозваться на команды разума. Когда-то в такие моменты он напрягал и расслаблял мышцы, чтобы держать их в тонусе, ослабить напряжение. Теперь он был расслаблен, постоянно готов. Точно так же он тренировался бы в храме. И он знал, как опытный фехтовальщик знает сильные и слабые стороны своего клинка, что эта расслабленность играла огромную роль. Он знал. что не станет замирать, когда начнётся бой, что не будет, парализованный страхом, ожидать удара. Ближайший человек вошёл в зону досягаемости. Началось.

Эльшар прыгнул, раскручивая в руке Сеть Черепов. Он ощутил убийственную мощь оружия ещё до того, как выпустил его. Оно полетело, вращаясь, как бола. Каждый тяжёлый череп врезался в цель, дробя кости и раскалывая головы. Трое человек упали, а Сеть с жутким воем вернулась ему в руку. Люди потрясённо замерли. Их вожак торопливо выкрикнул приказ, и они начали поднимать оружие. Слишком медленно.

Эльшар прыгнул на них, сфокусировав всю ярость и ненависть, придавая оружию скорость. Сеть вытянулась длинным хлыстом. Сержант людей упал с разбитой вдребезги головой. Второго человека экзарх прирезал цепным мечом. Его мандибластеры выплюнули смертоносные заряды в лицо третьему. Люди начали кричать, неспособные справиться с неостановимой смертью, бушевавшей среди них, движения которой они не могли даже уловить.

Эльшар ещё раз хлестнул Сетью Черепов; люди отлетели, падая на землю без сознания. Последний бросился бежать. Эльшар посмотрел ему вслед. Он раскрутил оружие, прикидывая его вес. Человек почти добежал до деревьев, когда Эльшар метнул Сеть. Бола обмоталась вокруг шеи солдата, задушив его.

Когда подошли воины аспекта из отряда Эльшара, им оставалось только добить раненых.

* * *

Алариэль шёл бесшумно, зная, что смерть поджидала его совсем рядом. Город молчал, но это было не молчание гробницы, в которую он превратился. Это было молчание охотящегося зверя, ждущего жертву. Он чувствовал себя мухой, идущей по петляющей паутине. Вся разница, сказал он себе, в том, что он был мухой, знающей о паутине, и мог не только умереть, но и убить.

Его сюрикенная катапульта спокойно лежала у него в руках, а товарищи выстроились длинной цепочкой позади. Кругом были развалины сгоревшего квартала со следами недавней битвы. Стены опалены лазружейным огнём. В коридорах — следы попаданий из болтера. Только этот крупный квартал города-улья оставался незачищенным.

Его внимание привлекло чьё-то скрытное перемещение. Он развернулся слишком быстро для человеческого глаза, прицелившись в источник шума. На секунду он напрягся, но потом понял, что это ещё один отряд эльдар — Пауки Искажения. Они двигались пугающе резко, а четырёхрукие доспехи делали из них демонов древних легенд.

Алариэль ослабил хватку на оружии. Паук Искажения показал знаком, что отряд стражников Алариэля пойдёт впереди Пауков. Как всегда. Выбравшие аспект Паука становились одержимы идеей скрытности и внезапности.

Алариэль задумался, каково это — попасть на странный и извилистый путь Воителей-Пауков. Из всех воинов аспектов они сильнее всех отличались от обычных эльдар. В них было что-то необычное и пугающее, даже для собратьев-эльдар. Многие терялись на пути Паука, пойманные в его паутину, навечно потерянные для родных, замкнувшиеся в личности экзарха. Но он знал и то, что подобного рода опасность поджидала всех на их путях аспектов, всегда можно было привязаться к их мировоззрению и не захотеть уже возвращаться к нормальной жизни.

Даже Алариэля иногда тянуло куда-то. Даже будучи стражником, он понимал, каково это — отбросить некоторые грани своей личности. Когда он надевал доспех и шлем, становилось необходимым подавлять ту его часть, которой был ведом страх, и ту, которая могла хотя бы и немного сочувствовать врагу. Он становился машиной для убийства, безжалостной, бесстрашной и смертоносной. Когда выбор стоял между его жизнью и жизнью врага, такого рода превращение оказывалось необходимым.

Позади него осторожно двигались члены отряда, аккуратно переставляя ноги и проверяя землю, перед тем как на неё встать. Два дня назад Кетриан чуть не погиб, когда под ним в разрушенном здании провалился пол.

Впереди был дверной проём. Алариэль приказал Кетриану идти первым. Пригнувшись и держа оружие наизготовку, юнец прошёл вперёд и сквозь проём. Алариэль медленно досчитал до трёх и последовал за ним.

Он попал в огромный зал, видимо, бывший для этой части города-улья залом собраний, может быть, даже храмом. В столпах света, просачивавшегося сквозь мозаичную стеклянную крышу и освещавшего обломки на полу, танцевали пылинки. Алариэль осмотрел крышу. Потрясающее зрелище. Каким-то образом громадный мозаичный Император Человечества пережил и долгие месяцы гражданской войны, и последовавшую атаку эльдар. Работа была прекрасна и достойна сравнения с лучшими творениями его народа. Он удивился тому, что отродья Хаоса не уничтожили её, как они уничтожали всё вокруг, и подумал, что после битвы воспользуется вдохновением, почерпнутым из неё, для одного из своих собственных рисунков.

Он отбросил эту мысль. Она принадлежала тому времени, когда война закончится, а не нынешнему, в котором он был стражником. В разрушенный храм через другие проёмы входили эльдарские воины. Он увидел отряд воинов аспекта Воющих Баньши и экзарха, вооружённого Сетью Черепов. Они прошли дальше в храм и внутрь зашло ещё несколько отрядов. Вдруг Алариэль увидел движение около разрушенного алтаря. Без лишних раздумий он поднял оружие и выстрелил. Наградой ему стал крик боли и вид замотанного в рвань сектанта, выпавшего из укрытия. Его бойцы открыли огонь, срезая с алтаря кусочки пластона и превращая лик Императора в бесформенные очертания.

В ответ воздух разрезал лазружейный огонь раскрытого засадного отряда. Алариэль услышал крик Кетриана, доспех которого покрылся пузырями и расплавился, а затем голова стражника лопнула, мозги испарились в облаке перегретого пара. Алариэль бросился вперёд, укрывшись за одной из огромных пластонных колонн, надеясь, что его бойцы поступят так же.

Он улучил момент, чтобы оценить ситуацию. Из укрытия за алтарём огонь вела дюжина оборванных людей. Через проёмы в дальнем конце зала спешили остальные, среди которых было немало тяжело вооружённых зверолюдей. Их вели космические десантники Хаоса в чёрных доспехах и с болтерами, изрыгающими смерть. Там даже была громадная машина, похожая на демонического робота, катившаяся вперёд на двух колёсах.

Кругом творилось не пойми что. Вой Баньши усилился, когда они начали кувыркаться к врагу, уклоняясь от снарядов и используя каждое доступное укрытие. Экзарх метнул Сеть Черепов в машину на колёсах, которая в ней запуталась. Алариэль как следует прицелился в одного из десантников Хаоса и открыл огонь. Его снаряды срикошетили от богато украшенного доспеха хаосопоклонника.

В воздухе трещали лазерные заряды. Снаряды из болтеров вырывали крупные куски из колонны, за которой прятался Алариэль. Он слышал безумные вопли и молитвы хаосопоклонников, просивших демонических богов присмотреть за ними в битве. Их вопли стали агонизирующими, когда до сектантов добрались Баньши, разя направо и налево; головы отлетали от шей, заливая всё вокруг кровью.

Тяжёлые шаги всё приближались. Алариэль увидел, что к нему бежит десантник Хаоса с зажатым в чёрной перчатке цепным мечом. Жуткий вой оружия наполнял воздух криком терзаемой души. Алариэль быстро выстрелил, но его загнал обратно в укрытие залп новоприбывших людей. Он вдруг понял, что эльдар превосходили числом и что ситуация выглядела не особо радужно, сильно смахивая на ловушку.

В поле зрения попал десантник Хаоса, размахивавший цепным мечом. Алариэль пригнулся. Огромные зубья меча врезались в колонну. Куски пластона, отколотые вращающимися зубьями, застучали по доспеху Алариэля.

Старый Саарайн поспешил на помощь сержанту, по широкой дуге ударив прикладом катапульты по голове десантника Хаоса. Раздался оглушительный звон, словно забил адский колокол. Десантник Хаоса даже не покачнулся. Он просто посмотрел на стражника пылающими красными глазами и отрубил ему руку цепным мечом. С яростным воплем Алариэль бросился вперёд, пытаясь застрелить хаосопоклонника в упор.

Выстрелить он не успел. Десантник Хаоса выбросил вперёд могучий бронированный кулак, и сержант грохнулся оземь. В глазах Алариэля запрыгали серебряные звёзды вперемешку с лазерными зарядами. Он посмотрел снизу-вверх на своего противника в чёрном доспехе, внезапно увидев всё до мельчайшей детали.

Он в первый раз заметил маленькие медные черепа на доспехе десантника и жуткие руны, пылавшие у него на нагруднике сверхъестественным пламенем. Он увидел капельки крови на зубьях цепного меча, поднятого десантником Хаоса. Он увидел странное выражение на лице мозаичного Императора, смотревшего демонопоклоннику через плечо.

Алариэль отчаянно пытался заставить своё несчастное тело пошевелиться. Медленно, слишком медленно оно начало реагировать. Алариэль понял, что ему пришёл конец.

Тут всё и случилось.

Воздух задрожал и из него за спиной у десантника Хаоса материализовалась странная четырёхрукая фигура. Прежде чем враг смог отреагировать, он был уже опутан вращающейся сетью из мономолекулярной проволоки. Его очертания на миг стали расплывчаты из-за пелены серебристого тумана, а потом Паук Искажения дёрнул рукой, державшей мономолекулярку, и десантник Хаоса просто развалился на куски, разрезанный невероятно острыми краями мономолекулярной проволоки.

Алариэль вытер кровь с лицевого щитка и признательно посмотрел вверх на загадочную маску Паука Искажения. Тот сделал странное движение правой нижней рукой и исчез в том же дрожащем воздухе, из которого появился.

Алариэль поспешно встал и открыл огонь по далёкому алтарю. Нужно было ещё как-то выигрывать битву, а ситуация всё ещё казалась не слишком радужной.

Гэв Торп Азурмен: Рука Азуриана

1

Предсмертные крики демонов отражались от стен древних катакомб, отчего храм заполнили резкие вопли. Всякий раз лезвие Азурмена вспыхивало психической энергией, когда оно разрезало на части тело или отрубало голову и конечности полуматериальным существам. Диски с мономолекулярной заточкой вылетали из его наручей, рассекая краснокожих кровопусков, которые стояли между ним и его целью.

Последний из демонов пал к тому времени, когда легендарный лорд-феникс достиг порога внутреннего святилища. Повсюду повисла тишина, нарушаемая только лишь клацаньем ботинок Азурмена о голый камень. Ровный пол под его ногами был сделан из больших переплетающихся прямоугольных каменных плит, а стены украшали выцветшие и обитые фрески. Картины былых времен уже нельзя было разглядеть, но Азурмен и так хранил все изображения в памяти. В храме царило торжество красок и цветов: фрески и бордюры пестрили сценами из самых древних мифов эльдар, многие из которых описывали события Войны в небесах.

В центре шестиугольного зала располагался пьедестал шириной с его распростертые руки, а в высоту он доходил до его талии. На постаменте был вырезан запутанный узор рун, украшенных яркими кристаллами. От рун и драгоценных камней исходил тусклый свет, создающий шесть частей — синюю, зеленую, красную, черную, серую и белую. В центре пьедестала находился шар размером почти с два кулака, вокруг которого кружил белый туман.

Другой уже ждал его там. Фигура, облаченная в броню цвета переливающегося пламени, стояла около рубинов, инкрустированных в стол святилища. К груди он прижимал огненную пику, чей длинный ствол мерцал серебристо-золотым под стать его доспеху. В другой руке он держал топор с треугольной лопастью, воздух вокруг которой искажался от жара. Полоса ткани, сделанная из перехлестывающихся маленьких пластин, свисала с его пояса и вполне походила на другие элементы его брони, словно покрытые драконьей чешуей. По бокам его шлем обрамляли широкие гребни, которые отбрасывали мрачную тень на пол и стены.

Воздух в помещении сильно нагрелся от едва сдерживаемого гнева лорда-феникса, известного как Пылающее Копье.

— Фуеган, — произнес Азурмен и кивнул ему в знак приветствия, когда занял свое место у помоста. — Неужели пришло то время, когда в назначенный час твой зов соберет нас на последнюю битву?

Пылающее Копье медленно покачал головой.

— Пока не пришло, отец святилища, — ответил он. Его хриплый голос обрывал каждое слово, будто проталкивая их через стиснутые зубы. Несмотря на свой тон, Фуеган стоял в позе, выражающей почтение к учителю. — Нити Рана Дандры сплетаются воедино, но пока не настало время для последнего сражения.

Азурмен молча выслушал его и огляделся по сторонам, находя успокоение в знакомой обстановке. Все было по-старому, ведь ничего и не могло измениться в месте, которое существовало за гранью реальности. Потолок был покрыт тонким слоем железа, искусно украшенным нитями и бусинками бронзы. С разных точек зала можно было разглядеть непохожие друг на друга лица — каждое отождествляло один из шести основных аспектов Кхаина, Кроваворукого бога.

Кристаллические руны ярко пылали перед Азурменом, создавая на потолке темно-синие пятнышки. Он взглянул на озаренный потолок и увидел строгое худое лицо. Не жестокое, но непреклонное. Облик Кхаина-Мстителя — избранный аспект Азурмена.

Залы наполнились звуками шагов, и Азурмен обернулся, чтобы взглянуть на следующего гостя. Это был Мауган Ра. Воин был облачен в черный доспех, на котором виднелись символы смерти, созданные с помощью костей и черепов. На мгновение показалось, будто стоны и крики отчаяния заревели за его спиной, но затем вновь опустилось безмолвие долгих эр.

Жнец Душ был вооружен сюрикенной пушкой «маугетар», чье название буквально означало «убийца бесчисленных противников». Оружие заканчивалось острым клинком, который напоминал косу. Он слегка склонил голову в знак уважения к Азурмену, но никак не поприветствовал Фуегана. Если нрав Пылающего Копья был очень горяч, то от Маугана Ра веяло могильным холодом. Он занял место напротив Огненного Дракона и неподвижно застыл. Кристаллы перед ним зажглись черным пламенем.

Затем явился Карандрас, безмолвно выскользнув из тени. Он был одет в зеленую броню и держал в одной руке длинный цепной меч, а другая его рука заканчивалась инкрустированной камнями клешней, напоминающей скорпионью. Даже Азурмену было нелегко сосредоточиться на облаченном во тьму лорде-фениксе, который будто исчез между сияющими кристаллами, чтобы возникнуть вновь около Фуегана. Двое обменялись беглыми взглядами.

— Рад встрече, Теневой Охотник, — прогремел Фуеган, после чего изумруды, располагавшиеся перед Жалящим Скорпионом, осветили округу призрачным зеленым светом.

— Я услышал зов и тут же внял ему, — спокойно произнес Карандрас. Он кивнул в сторону Маугана Ра. — Мы будто и не разлучались, храмовый брат смерти.

— Мы не говорим о нашей жизни, текущей вне этого места, — резко оборвал его Азурмен. Карандрас отозвался на упрек и снова стал невидимым, а его руна сразу же потускнела.

— Прости меня, отец святилища, я и не думал проявлять непочтение, — прошептал он во мраке. — Я больше не стану говорить о внешнем мире и времени, проведенном за пределами храма.

Азурмен кивком принял извинения и жестом попросил Карандраса занять подобающее ему место.

— Твоя сдержанность всегда вдохновляла меня, Рука Азуриана, — промолвила Джайн Зар, появившись в проеме справа от Азурмена. Длинный гребень ее прекрасного шлема развевался от психического ветра, подобно локонам богини. Ее броня была цвета кости, контрастируя с темнотой порога, у которого она стояла. Она держала длинную глефу с серебряным клинком, а на ее боку висел клинкообразный трискель. Сделав три быстрых шага, она мгновенно очутилась в комнате — в каждом ее движении проглядывалась ловкость, мягкость и потенциал. В ней бушевала скрытая энергия, которая вот-вот могла вырваться наружу. — Пусть она направляет нас в этот важный час.

Джайн Зар встала справа от Азурмена, остановившись на расстоянии руки от пьедестала. Руны ее аспекта вспыхнули ярко-белым.

Они ждали, ощущая, что идет еще один гость.

Некоторое время стояла тишина, а затем появился Багаррот. На спине лорда-феникса красовались свернутые блестящие металлические крылья полетного ранца, которые, словно плащ, окутали его руки и плечи. Лазбластер с тремя стволами висел на его боку. Он двинулся вперед, чтобы расположиться между Джайн Зар и Мауганом Ра, и только порхание его перьевого гребня нарушало царящее безмолвие. Его руна зажглась разноцветьем, как словно бы через маленькую переливающуюся призму проходил луч света.

— Я услышал зов и тут же внял ему, — нараспев провозгласил Азурмен. — Я пришел сюда, в Первый храм, стоящий вне пространства и времени. Я жду указаний.

Он затих и оглядел своих соратников. Мауган Ра и Фуеган не отрывали взгляда от центрального шара, другие же бегло переглянулись с ним.

— Нечасто мы собираемся вместе, — продолжил Рука Азуриана. Он замолк и посмотрел на своих бывших учеников, видя в них что-то древнее и в то же время новое. Азурмен помнил, как все они впервые пришли к нему напуганные и одинокие. В то время они даже не подозревали, что в душе искали наставлений. Было очень тяжело связать те далекие воспоминания с мифическими воинами, которые теперь делили храм вместе с ним. Но, конечно, он понимал, что его путешествие было не менее примечательным.

— И вправду, — отозвался Багаррот, чей голос напоминал дуновение ветра. — Мои храмовые собратья, давайте же запомним это мгновенье, ибо вскоре мы непременно вернемся в смертный мир, чтобы исполнять наш священный долг.

— Ты сомневаешься в нашей преданности, Крик Ветра? — протрещал Фуеган, гладя на храмового брата. — Всегда ты молвишь словно посланец, вестник рока, на крыльях которого рождаются перемены. Укротитель Бури, что ты слышал в небесах, о чем мы должны знать?

— Ничего нового, Хозяин Чистого Пламени. Бушующий шторм следует за тобой, подобно проклятию, и будет так до Рана Дандры. Ты не сможешь убежать от него.

— К чему мне убегать? — произнес с толикой юмора Фуеган и засмеялся.

— Если еще не пришел Конец Всего, зачем тогда ты созвал нас, Фуеган? — спросил Мауган Ра таким низким голосом, что его слова рокотом прокатились по всему залу.

— Огонь войны ярко горит, опаляя мою нить на пряже, — ответил Фуеган и затем повернулся к Азурмену. — Я лишь шел следом. Я не вел за собой.

— Я тоже шла следом — провозгласила Джайн Зар. Хоть Буря Тишина и стояла спокойно, она словно не прекращала двигаться, а краткий взор лишь ловил ее в момент бездействия. — Громогласный крик, сорвавшийся с губ самой баньши и пронесшийся чрез время и пространство, привел меня сюда. Этот вопль заберет множество жизней, когда я вернусь.

— Такова воля Азуриана, — заключил Карандрас. Повелитель скорпионов словно переместился, даже не двинувшись. Простейший жест пришел из ниоткуда. С помощью еле уловимых движений он незаметно сменил позу. — Вновь мы узрим небесное видение.

— Так тому и быть, храмовый сын, — промолвил Азурмен. — Под покровом десятков тысяч солнц мы бродили и сражались. Нет конца нашей миссии, ибо именно мы принесем мир и покой нашему народу. Мы более не живые воины, ведь мы уже превратились в идеи и воспоминания о славном прошлом и об ошибках, которые нельзя повторять. Мы — учителя и предостережения. Хоть мы и собрались здесь и сейчас, мы лишь иллюзия и выдумка, воображаемые в этом месте во снах мертвого бога. Наши души были вытянуты из царства реальности. Разойдясь, мы окажемся там же, откуда ушли, в том времени, которое мы оставили позади, чтобы ответить на зов. Мы увидим то, что видели, и поступим так, как должны, — так мы и жили со времен раскола азуриа.

Все они кивнули в знак согласия и переключили взгляд на большой кристалл, находящийся в центре храма.

— Давайте же призовем видение Азуриана, — приказал Азурмен.

Каждый лорд-феникс положил руку на свою именную руну, после чего центральный шар поднялся в воздух и начал медленно крутиться. Когда он вращался, калейдоскоп многообразных цветов освещал обитателей храма.

Свет слегка заморгал, и стены храма резко исчезли. Шесть лордов-фениксов стояли под раздираемым бурей небом, а из фиолетовых грозовых облаков вырисовывалась красная молния. От ярости разгневанных и расстроенных богов трещала земля и горело небо. Все, кроме храма, было уничтожено, а проклятая округа кишела разнообразными демонами: от великих владык до бездумных тварей. Им не давали проникнуть в храм ярость Кхаина и благословение Азуриана.

За стеной силы ничто не смело шелохнуться, по крайней мере, все казалось неподвижным изнутри стазиса. Застывшие на месте легионы демонов походили на картину, а бушующий шторм выглядел как яркий узор на небесах.

Момент из далекого прошлого, который был навсегда заперт силой Сердца Азуриана, Азурентешем, устремился ввысь от алтаря-пьедестала, поливая храмовую семью радужным светом.

Азурмен ощущал, как его бессмертный взгляд все глубже и глубже утопает внутри шара, пока он окончательно не затерялся в нем. На мгновенье он увидел пряжу так же, как и ясновидцы, и она оказалась ужасным и невозможным переплетением взаимосвязанных и пересекающихся судеб. Он узрел свою собственную нить ярко-сапфирового цвета, которая оставалась целой веками. Через секунду он увидел, как от узла святилища расходятся жизни храмовых собратьев, но затем они померкли вместе с пряжей. Осталась только золотая нить, по которой следовал Азурмен, пока не столкнулся с кошмаром наяву.

Все покрыто красным от огня и крови.

Крики раздирают воздух, а планеты пылают.

Два мира-корабля, сплетенные воедино щупальцами тьмы, подталкивают друг друга к уничтожению.

Резкий смех жаждущего бога, упивающегося резней.

Древние каменные когти, пронзающие кровоточащее сердце.

А затем черные когти ломаются, когда пламя спасения вырывается из того сердца.

Когда Азурмен вышел из видения, храм потускнел, освещаемый только сиянием, которое было здесь еще до его прихода. Другие лорды-фениксы все так же стояли на своих местах. Шар и руны полностью погасли. Азурмен убрал руку с пьедестала, и остальные последовали его примеру. На мгновенье он ощутил разобщение, когда духи ушли, оставив его наедине с самим собой. Азурмен почувствовал себя одиноким. Воин уже давно привык к этому чувству, поэтому он быстро пришел в себя.

— Мы увидели, что судьба уготовила сделать каждому из нас. Мы не будем обсуждать, что показали нам видения, ибо глупо пересекать линии судьбы. Наши души отбудут, вернутся в мир смертных как раз в то время и в то место, откуда мы ушли. И там мы встретимся вновь. Кхаин снова расколот.

Где-то вдали он услышал яростные крики, а где-то поблизости грозный шепот.

— Окружающие нас демоны призывают подкрепления, поэтому нам нужно уйти до того, как они расхрабрятся и рискнут отведать нашего гнева.

Лорды-фениксы разошлись, и их силуэты быстро поглотили тени, таящиеся за арками святилища. Звуки шагов тут же стихли, когда они вышли из Первого храма и направились прочь через потайные проходы Паутины.

Карандрас остановился у порога, оглянулся и поднял клешню в знак прощания и уважения. Азурмен кивнул ему в ответ.

Затем Карандрас ушел, и Азурмен остался один. Лай гончих плоти нарастал, как и грохот медных копыт джаггернаутов. Во тьме заскрежетали точильные камни.

Здесь опасно задерживаться даже лорду-фениксу. В реальном мире он по сути был бессмертен, однако Первый храм находился вдалеке от реальности.

Азуриан даровал ему цель. Нужно было отомстить за несправедливость. И покончить с войной.

Выставив клинок, Азурмен шагнул во тьму навстречу демонам.

2

«Надо было мне взять больше воинов», — подумал Азурмен.

Люди, одетые в грузные скафандры с круглыми стеклянными шлемами, облепили древнюю усыпальницу джитаар, словно муравьи, копошащиеся под лунным небом. Огромные землеройные машины прокапывались через щебень, разламывая колонны и перемычные камни и тем самым проникая все ближе к подземному городу. Большие лампы ярко освещали бурый песчаник.

Запасной портал в Паутину мерцал позади лорда-феникса, пока прибывали все новые и новые воины, которые быстро собирались в группы под предводительством экзархов. Только двести тридцать восемь Зловещих Мстителей с трех ближайших миров-кораблей смогли ответить на зов своего духовного вождя. После ужасов, учиненных Фа’аде’еном, в родных краях джитаар почти никто не обитал.

Хотя рабочая группа мон-кей и заполонила округу, с такого расстояния Азурмен и другие эльдар ощущали присутствие под скалой осколков Уничтожителей. Они были совсем недалеко. Так близко, что люди, скорее всего, уже обнаружили их и прокапывали им дорогу на свободу.

— Мы должны остановить их! — проговорил Азурмен и повел в атаку своих воинов, выскочив из теней упавшего здания и набросившись на людей, находящихся ближе всего к центру гробницы.

Его наручи выплевывали смертоносный град сюрикенов, которым и нужно было только прорезать ткань человеческих скафандров или расколоть их шлемы, чтобы столкнуть мон-кей с убийственной атмосферой. Защитные костюмы делали людей еще более неуклюжими, поэтому солдаты, окружавшие край раскопочной площадки, ответили на атаку не сразу. Они следили за периметром и не ожидали, что враг появиться в центре их лагеря.

— У нас еще есть время, пока они не успели нанести ответный удар, — воззвал Азурмен к своим отрядам, которые запалили из сюрикенных катапульт по облаченным в красные скафандры фигурам, отделявшим эльдар от центрального гробничного комплекса. — Мы еще можем преуспеть.

Тяжело топая, нечто выбралось из выкопанных уровней. Он был намного крупнее человека, а его лицо покрывали трубки и дыхательные фильтры. Его глаза были спрятаны под серыми очками, вживленными в кожу, а раздутые из-за стероидов мышцы напряглись, когда он поднял огромную роторную пушку и приготовился стрелять.

Не успел напичканный мутациями зверь открыть огонь, как Зловещие Мстители молнией бросились врассыпную к стенам и разрушенным колоннам, чтобы найти там укрытие. Когда он запалил, воздух наполнился продолжительным ревом. Огр водил пушкой вправо и влево, и поток снарядов раскалывал вдребезги древнюю кладку, превращая ее в облака пыли и осколков.

Азурмен выбрался из укрытия, пока получеловеческое существо отвернуло от него пушку. Отовсюду загромыхали случайные выстрелы остальных защитников, но лорд-феникс был очень шустр, и поэтому лазразряды все время пролетали мимо цели. Он уже почти добрался до создания, которое пока даже не заметило его приближения.

Азурмен преодолел последний рубеж и подпрыгнул — острие его сверкающего зловещего меча рассекло выпуклые трубки, которые выглядывали изо рта и горла чудовища. Он приземлился позади монстра и вонзил меч в его спину, разрезая вены, из которых захлестала наполненная химикатами зеленоватая кровь. Кислород, шипя, струей выходил из поврежденного лицевого насоса, пока существо корчилось, пытаясь сбросить оружие, которое было напрямую соединено с его предплечьем. Зверь задыхался и из-за этого ярился еще сильнее, стреляя в воздух и по стенам гробниц и сгоряча убивая и людей, и эльдар, пока у него с громким воем не опустели висящие на спине контейнеры боеприпасов.

Азурмен не стал оглядываться, чтобы посмотреть на предсмертные муки чудовища, и просто продолжил свой путь. Он перепрыгивал через груды разбросанной почвы и кирпичи и прятался около фундаментных прутьев и металлических опорных стоек кранов. Несколько людей рискнули остановить его и за свою глупость быстро умерли от града сюрикенов и от лезвия зловещего меча.

В конце концов он добрался до главного места раскопок и взглянул внутрь вырытой шахты. Даже обладая сверхъестественным зрением, Азурмен не смог что-либо разглядеть — только чернильный мрак, который был еще темнее тех теней, что окутали Осколки.

Оглянувшись, лорд-феникс увидел ступени, ведущие в вестибюль гробницы. Пока он спускался по лестничному пролету, он подумал, насколько это было в характере людей играться с чем-то смертоносным, даже не думая о том, какую беду они насылают на себя и остальных.

Для лорда-феникса оставалось загадкой то, как Фа’аде’ен отыскал Осколки, ибо в последний раз обелиски Уничтожителей видели только на отдаленном конце Галактики — на задворках древней империи эльдар. Однако артефакты богов Хаоса обладали собственной волей, а злобные Осколки больше остальных жаждали, чтобы их нашли. Даже когда обелиски Уничтожителей были разрушены, а их обломки разбросаны, дело на этом не закончилось. Падение обуяло народ Азурмена, и поэтому они так и не успели полностью уничтожить орудия Хаоса.

Перескакивая через три ступени за раз, он спускался в глубины шахты, проходя мимо сияющих красных сфер, оставленных здесь людьми. Азурмен довольно скоро добрался до первого зала, где давным-давно Осколки пронзили саму землю. Он чувствовал, как сочащиеся злобой чужацкие предметы пытались убедить его, освободить их.

Как же легко им, должно быть, удалось заставить людей подчиниться. Стервятники, которые сейчас отбирали друг у друга останки центральных миров джитаар, вскоре уничтожат самих себя.

Вестибюль озарял свет, который исходил только от таинственных бордюров, устлавших стены. Азурмен не понимал, что было запечатлено на вырезанных пиктограммах, но разглядел, как они едва заметно двигались: толпы странных фигур собирались вместе, ближе и ближе, поднимая руки в знак восхваления.

Раскатистый грохот пробежал через всю могилу, отчего Азурмен чуть не упал на землю. Он двинулся к проему, ведущему в комнату с Осколками, и в ужасе наблюдал, как черная стена быстро заскользила вверх.

Пробуждающиеся разумы издали пронзительный вой, который эхом отразился в мыслях лорда-феникса. Через мгновение тьма вылетела из ярко освещенных раскопок. Стоя на краю бездны, оставленной выскочившими Осколками, Азурмен взглянул вверх и узрел, как зазубренные орудия вздымаются к небу, закрывая звезды своими окутанными темнотой силуэтами.

И затем тьма ударила вниз, словно волна в ночном небе.

Краны исчезли, а строительные леса и подпорки расплавились. У людей даже не было времени закричать, когда волна энергии бросилась на них. Азурмен резко отпрыгнул назад, но разве можно было убежать от ошеломительного потока чистой энергии варпа.

Сила прорвалась через пробоину в земле, словно вода сквозь проломленную дамбу, подобрав лорда-феникса и швырнув его через весь вестибюль. Он врезался в потолок, а затем в дальнюю стену. Энергия Осколков, которая вихрем вертелась по комнате, бросала воина в разные стороны и кружила его.

Вдруг все потемнело, и жизнь покинула Азурмена. Напоследок в его голове промелькнула скорбь, ибо ему не удалось завершить начатое.

3

Нас предали.

Эта мысль пролетела в голове Неридиат, когда она ощутила охвативший их скачок энергии. Датчики уловили, что человеческий корабль поднимает оборонительные щиты. На нее сразу же нахлынуло дурное предчувствие, отчего ее кожа начала покалывать. Когда Неридиат слегка погасила инерцию «Веселой авантюры», другое судно не стало замедляться, а наоборот разогналось еще сильнее.

Страшно.

Чужая мысль закралась в ее разум. Она отделилась от порыва беспокойства, который буквально затопил психическую матрицу звездного корабля, и направилась прямо к Неридиат через гомон эмоций остальных четырнадцати членов экипажа.

— Они заряжают орудия, — пришли мысли Кейдариал. Она сидела слева от Неридиат и была полностью соединена с сенсорным экраном «Веселой авантюры».

Мне нужно сосредоточиться. Мы со всем справимся.

Прежде подсознание Неридиат управляло кораблем, но теперь настало время подключиться к нему напрямую. Она позволила своим мыслям раствориться в матрице — секунду назад она была существом из плоти и крови с двумя руками, двумя ногами и головой, а сейчас она стала торговым судном со сдвоенными парусами, который питался энергией, выкачиваемой из ближайшей звезды. Энергия прошла через солнечные паруса и пробежала через нее, питая матрицу и двигатели и струясь по сканирующим блистерам и куполам жизнеобеспечения. Остальные члены экипажа были такой же частью корабля, как и Неридиат. Четырнадцать разумов были разделены, но в то же время и связаны воедино.

Через глаза Кейдариал она увидела, как людской корабль разворачивается и готовит к стрельбе бортовые орудия. Этот маневр, серьезно задействующий тормозные двигатели, показался ей очень медлительным. Неридиат уже корректировала наклон парусов и умело управляла гравитационным двигателем, чтобы перевести «Веселую авантюру» на другой вектор, накренив нос судна вниз от плоскости, образованной двумя кораблями. Судно в этот момент чем-то напоминало ныряющего кита.

— Куда мы направляемся? — спросил Фаелантиль, взяв на себя управление корабельными орудиями. — Ты отводишь наши лазерные пушки от врага.

— Схватке не бывать, — кратко ответила она. — Таерату, почему не запущены голополя?

— Сейчас перенаправлю энергию из центральной матрицы, — из корабельных систем эхом отозвались слова Таерату. Она сидела справа от Неридиат, и та прекрасно уловила ее голос. Неридиат вновь попыталась сосредоточиться, пока «Веселая авантюра» продолжала крениться и пикировать, придерживаясь курса, который позволит им нырнуть под человеческий корабль и вылететь позади него.

— Почему мы сбегаем? — спросил Фаелантиль, и его слова будто подчеркнул резкий скачок энергии, накопленной в копьях. — Мы должны отключить их двигатели, уничтожить системы жизнеобеспечения, и когда они взорвутся, мы возьмем то, что нам причитается.

— Фаель в чем-то прав, — добавил Лауреннин, торговец, что нанял корабль Неридиат для проведения сделки с людьми. Она чувствовала, что сейчас он пребывал в жилищах правого борта, принимая очередной кубок тонизирующего напитка. — Почему мы должны жертвовать нашей частью сделки только из-за бесчестья людей?

Неридиат ощутила легкую волну потрясения, когда активировались голополя, которые рассеяли видимую сигнатуру торгового судна и отбросили вблизи себя пару визуальных копий.

— Я не буду сражаться, — ответила Неридиат, после чего она начала разворачивать «Веселую авантюру» и возвращать ее к предыдущему курсу, как раз, когда люди неуклюже включили двигатели управления ориентацией, чтобы сделать поправку на уклончивые маневры эльдарского судна.

— Мы столько уже прошли, — настаивал Лауреннин. — Досадно будет возвращаться ни с чем. Без трофея, окупающего все наши усилия. Разумеется, мы старались не ради кучки этих предателей. Думаю, что мне придется выразить свое недовольство остальным.

— Поступайте, как считаете нужным, Лауреннин. Я могу прожить и без ваших похвал.

— А как же экипаж. Думаете, они останутся с вами?

— Подобные решения я оставляю за ними в конце каждого путешествия. А сейчас позвольте мне сконцентрироваться на том, как вытащить нас невредимыми.

Пока «Веселая авантюра» на всех парах летела к разворачивающемуся человеческому кораблю, стало очевидно, что «связной» Лауреннина был вовсе не торговцем. Корабль изобиловал орудийными системами, а его сканирующие устройства были намного мощнее всех тех, которые торговое судно эльдар ранее встречало. Грубые батареи людей исторгали трассирующие лазеры и излучали волны, пытаясь отыскать врага.

— С самого начала это была ловушка, — промолвила Таерату.

— Поэтому мы и не стали сражаться, — сказала Неридиат. — Их огневая мощь намного превосходит нашу.

— Они не могут сразить то, что не видят, — настаивал Фаелантиль. — Подойдите к ним с кормы, и наше переднее копье тут же выведет из строя их щиты и двигатели.

— Вам, вероятно, было очень нелегко поверить в эффективность наших голополей и в недостаточность их сканирующих возможностей. Нам уже пришлось рискнуть жизнями, чтобы попытаться пройти мимо них и они при этом не открыли огонь. Я не вижу повода для атаки.

— Если вы желаете бежать, то зачем направляетесь прямо на них? — спросил Лауреннин.

— Когда кто-нибудь из вас хоть на чуточку поймет, как работает гравидвигатель или какие силы воздействуют на корабль при его переходе на высокую скорость, тогда я приглашу вас сюда, и вы сможете сами управлять кораблем вместо меня. А пока помолчите!

После ее слов последовал мысленный приказ отключить коммуникационную систему на всем корабле. Неридиат все еще ощущала букет негодования, гнева, страха и смятения среди членов экипажа и пассажиров, но, по крайней мере, она уже не слышала их и могла непременно сфокусироваться на текущей угрозе.

Люди хорошо подготовились к атаке, и, несмотря на пренебрежение, выказываемое Фаелантилем и его сторонниками, их корабль был военным, в отличие от «Веселой авантюры». Собственно, поэтому, чтобы сбежать, эльдарскому судну придется бросить вызов вражеским орудиям.

Через несколько мгновений она забыла о споре, который до этого отвлекал ее от страха. Сейчас Неридиат почувствовала весь груз ответственности, что упал на ее плечи, пока она направляла судно сквозь пустоту космоса прямо к человеческому кораблю, доверив свою жизнь комплексу полей видимого смещения. Они столкнулись с такой огневой мощью, которая могла бы разорвать их одним выстрелом, поэтому у эльдар не было другого выбора, кроме как не попадаться людям на глаза.

Этим Неридиат и оправдывала инстинктивно принятое решение. Ей руководил страх, но она даже не пыталась его побороть. В данной ситуации он был лучшим поводырем.

Судя по зрительным данным, полученным от Таерату, вражеские сканеры всячески вертелись и пытались уловить хоть что-либо, словно руки, рыщущие, за что можно было уцепиться в пустоте. Заманчивой казалась мысль совместить сконцентрированный огонь и энергетические импульсы, однако Неридиат понимала, что скорость — их лучшая защита. Чем быстрее летела «Веселая авантюра», тем сильнее было преломление света голополями и меньше вероятность того, что их удастся вычислить.

Неридиат сделала маленькую поправку, максимально раскрыв парус к местной звезде, чтобы он выкачал еще немного драгоценной энергии, которую она направила в гравидвигатели.

Вдруг она ощутила легкое пощипывание, а затем оно резко усилилось и превратилось в неприятную боль в затылке. Неридиат уже и так шла по опасной тропе, стараясь справиться с большим потоком входящей энергии и с ее немалым расходом на гравитационные двигатели. Если бы она ошиблась в расчетах наклона или сближения, то тогда это вызвало бы катастрофическую утечку энергии или, что еще хуже, оставило бы их беззащитно дрейфовать в космосе.

Как только Кейдариал вновь включила коммуникационную матрицу, Неридиат накрыло чувство, словно в ее голове лопнул пузырь. Ее окутала волна воли, питаемая паникой.

— Они заметили нас! — предупредила она.

— Слишком поздно, — ответила Неридиат.

«Веселая авантюра» проскользила под человеческим кораблем, проходя мимо выпускных струй радиации и плазмы и быстро пролетая через сети трассирующих лазеров и радиоволн, с помощью которых люди пытались отыскать эльдар. Неридиат стала выравнивать курс судна, пока человеческий корабль продолжал старательно поворачиваться назад, чтобы навести на противника основные орудия.

Выбравшись из энергетического следа вражеского корабля, «Веселая авантюра» направилась прямо к звезде, своими парусами втягивая солнечный ветер, словно задыхающийся человек, жадно глотающий воздух. Поток заряженных частиц не только питал гравидвигатель, но и омывал эльдарское судно, ослепляя обратным рассеиванием датчики людей.

Частично вернувшись в свое тело, Неридиат выдохнула, даже не осознавая, что до этого она задержала дыхание. Почти тут же возникла робкая мысленная связь.

В безопасности?

Да, мы в безопасности.

Неридиат поднялась и встала на овальную площадку лестницы, которая вела в жилые палубы «Веселой авантюры». Внизу она остановилась у первой двери, которая распахнулась, словно расширившийся зрачок, и исчезла в гладких стенах.

Зайдя в свои покои, Неридиат быстро прошла через общую комнату, обставленную несколькими креслами и диванами, осторожно лавируя между многочисленными невысокими столиками и стеллажами, устланными сотнями безделушек и сувениров, которые напоминали девушке о ее путешествиях. На них красовались необработанные и ограненные драгоценные камни, самородки и слитки из странных сплавов, грубые статуи, бюсты и обереги трех десятков предцивилизационных видов, а также амулеты, драгоценности, святые иконы и статуэтки десятка других, которые, как предполагалось, достигли минимального уровня технологии и культуры и были достойны, чтобы с ними обходились вполне официально.

Неридиат не обращала внимания на свои драгоценные сувениры — она шла прямиком к меньшей из двух спальных кают. Дверь туда была заперта, но по ее команде она открылась подобно лепестку. Манья стояла на своих маленьких неуверенных ножках около столика и сразу обернулась, как только в комнату зашла мать.

Счастье!

Психическая волна удовольствия, плывущая от дочери, почти захлестнула Неридиат, и она ответила ей тем же, окутывая ребенка теплотой и любовью. Она взяла Манью на руки, как бы воспроизводя те мысли, которые она передавала малышке. Манья слегка отпряла и смятенно взглянула на мать.

Страшно. Плохие люди.

— Они уже ушли, — успокоила дочь Неридиат.

4

Неожиданный взрыв отвлек ясновидца Гиландриса от работы. Его плотные одеяния были покрыты пылью, которая сыпалась с потолка. Старая штукатурка трескалась и рушилась сильнее и сильнее с каждым новым снарядом, бьющим по поверхности. На драгоценных камнях, украшавших призрачный шлем Гиландриса, тоже виднелась пыль, как и на облегающих рабочих костюмах двадцати эльдар, что в течение трех поворотов планеты откапывали запечатанные двери, над которыми теперь трудился ясновидец. Все глаза, спрятанные за зеркальными масками, уставились на Гиландриса, пока он изучал круглое руническое колесо, обнаруженное неподалеку от ворот.

Ударил следующий снаряд, после чего еще большая куча обломков упала с полуразрушенного потолка. Взрывы слышались все ближе, а это означало, что совращенные Хаосом люди приближаются к скрывающему Анкаталамон тайнику, проникая все глубже в город Шпилей. Гиландрис сосредоточился на запутанном узоре из камней и рун и на геометрических формах, связывающих их воедино.

Он пробежался по всевозможным сочетаниям узоров и шифров — от «Двенадцати ключей Гередорита» и изобилующих шестиугольниками алгоритмов «Тетрады Бетанниса» до «Созвездий Патедесиана». Ни одно из них не подошло к пересекающимся пластинам из рунического камня, которые образовывали пусковую панель к последнему порталу в хранилище Анкаталамона.

— Ясновидец, враг собирается атаковать наш правый фланг со стороны садов Зимнего вора. Если мы не уйдем, то нас окружат.

Слова Нимуирисана достигли разума Гиландриса без каких-либо технических приспособлений, влившись в его мысли с легким повторением. Это было мысленное эхо, которое исходило от мертвого близнеца пилота призрачного рыцаря, чья душа была заключена в духовные камни, питающие тело огромной боевой машины. Когда Нимуирисан отправил психическое сообщение, то можно было ощутить его брата Джаритурана, витающего на границе сознания пилота.

— Тогда контратакуйте. — В его мыслях чувствовалась небольшая злоба из-за неудачи с руническим диском. — Мы уже потеряли несколько солдат и машин, запечатывая входы в нижние уровни, и у нас нет огневой мощи или больших войск, чтобы захватить город, если мы его вдруг потеряем. Свяжитесь с «Цепкой молнией» и прикажите им бить с орбиты.

— Если мы так и будем все дальше уходить от Ниессиса, нас отрежут от портала в Паутину. И тогда мы точно здесь застрянем.

— Не застрянем, пока «Цепкая молния» контролирует орбиту.

— Тинарин сообщил, что через двадцать планетарных вращений прибудут несколько вражеских кораблей.

— Нам вполне хватит двадцати дней, чтобы разгадать шифр и забрать с собой Анкаталамон. Нимуирисан, помни, что, если мы провалим миссию, наш искусственный мир будет обречен.

— Как прикажете, ясновидец.

Гиландрис выбросил из головы беспокойные слова пилота призрачного рыцаря и сосредоточился на рунической панели. Код определенно состоял из шестеричной системы. Возможно, одной из «Триумвирата Азуриана», которую часто использовали во времена до Падения.

Потерявшись в размышлениях, ясновидец не обращал внимания на сообщения, связанные с разворачивающейся наверху битвой. Поэтому Гиландрис несколько удивился, когда его мыслительный процесс был прерван испуганным посланием от Тинарина, капитана линкора «Цепкая молния».

— Нас атакуют! Мон-кей удалось запустить несколько оборонных платформ, которые, по нашим данным, давно не работали. Противокорабельные торпеды приближаются к нам с высокой скоростью.

— Подстрелите их или уклонитесь, — раздраженно ответил Гирландрис, не понимая, зачем его отвлекли. — Неужели я должен говорить вам, что делать?

— Нет времени, ясновидец. Я собираюсь войти в верхние слои атмосферы в надежде, что ракеты сгорят прежде, чем достанут нас. Да, мы получим повреждения, но это лучшее, что можно придумать в данной ситуации. Если нас уничтожат, то врата на поверхности планеты — ваш единственный выход. Сейчас я посылаю сигнал бедствия через Паутину прямо на искусственный мир, однако помощь придет не сразу.

Пришла еще одна неприятная новость: Гиландрис услышал по коммуникатору, что его войска отступали к храму-хранилищу, утратив контроль над вратами, через которые они прибыли на Эскатаринеш. Почти за полдня они потеряли все, и обстановка стала серьезно накаляться.

— Нимуирисан, что происходит?

— Мы больше не можем противостоять им: их стало слишком много, ясновидец. Поэтому мы решили отступить к склепу и укрепить там наши позиции, а когда все будет готово, мы отобьет врата.

— Вхожу в атмосферу, — сообщил Тинарин. — Включены тепловые заслонки. Обнаружены поверхностные повреждения. Слезы Иши! У нас тепловая ловушка по всему хвосту, теряю баланс и маневренность. Все три пилота находятся в исступлении.

— Что все это значит? — cпросил Гиландрис. — Ответь, что там у вас происходит.

— Мне придется перейти к управляемому снижению, ясновидец.

— Вы падаете?

— Совершаем аварийную посадку. Надеюсь, удачную.

Гиландрис ощутил волны беспокойства, плывущие от остальных, на которые он ответил успокаивающим психическим импульсом.

— Не нужно бояться, — промолвил он им. — Возможно, впереди нас ждет боль и страдания, но мы одержим победу. Я уверяю вас. Разве не я предвидел наш успех?

5

Свет.

Ослепительный солнечный свет.

Если бы лорд-феникс мог, он бы прищурил глаза, но вместо этого Азурмен сделал мысленный эквивалент, когда стал осматривать округу.

Он все еще был в гробнице джитаар и узнал старые отметки на стене. Непонятные и неподвижные. Свет поливал комнату из проломленного потолка. Он повернул голову и увидел облаченную в черную броню фигуру, лежащую рядом с ним. Последние воспоминания эльдар отозвались эхом в душе Азурмена, и вдруг всплыло имя — Туатанем Ультрандер Наейт. Черный Гвардеец Ультве. Она следовала по Пути сдержанности, когда не была задействована в ополчении мира-корабля. Последние крупицы ее духа исчезли, и все, чем она была или могла стать, превратилось в Азурмена.

Ее спутники отошли к грависетям, брошенным через дыру в крыше, и еще больше силуэтов замельтешило напротив яркого неба.

— Она обрела покой, — уверил их Азурмен, приподнявшись. Его зловещий меч все также лежал на том месте, где он выскользнул из его мертвой руки. Он пошевелил пальцами, и оружие быстро оказалось во власти хозяина. Навершие эфеса и лезвие вспыхнули, словно ожив от прикосновения лорда-феникса.

Азурмен уже привык к яркому свету, бьющему из дыры, и вдруг он разглядел, что видимый участок неба пересекают полосы красно-белого огня — лазерного огня.

— Битва? С кем?

— С джитаар.

Голос, отозвавшийся слева от Азурмена, был тихим и гладким. Он развернулся и почуял древнюю силу, непомерную мудрость и тяжесть вечности, исходящие от увиденной фигуры.

Ясновидец, чье лицо скрывал призрачный шлем, был облачен в темно-бордовый балахон, поверх которого красовалась свободная накидка, обшитая золотистыми рунами. В правой руке он держал усеянный камнями душ посох из кристаллической голубой призрачной кости, а в его левой руке сверкал обнаженный колдовской клинок.

Даже если бы Азурмен не встречал его десятки раз в предыдущих жизнях, он узнал бы ясновидца по невероятной психической мощи и присутствию Черных Гвардейцев Ультве.

— Эльдрад, — произнес Азурмен, вставая на ноги и обдумывая слова ясновидца. — Народ Осколков изгнал джитаар. Как они сумели вернуться?

— Ты провел здесь немало времени, Рука Азуриана, — сказал Эльдрад Ультран, глава совета провидцев Ультве и величайший пророк всей расы эльдар. — По подсчетам моих собратьев, четверть дуги прошло с тех самых пор, как джитаар вернулись в свои центральные системы.

— Четверть дуги? — удивился Азурмен, быстро производя необходимые вычисления на основе траектории полета Ультве. — Эта планета сделала больше семисот вращений вокруг звезды, пока я ожидал возрождения!

— Истинно так. Не волнуйся, твой сон прервался как раз вовремя. Когда я изучал клубок перипетий будущего, мне, словно грезы, пришло видение об этом месте. Я не понимал, почему, но оно привело меня в могильники джитаар. Я подумал, что, возможно, там остались какие-нибудь следы боевой машины Фа’аде’ена или их цивилизации.

— Остались, — мрачно произнес Азурмен, подходя к портальным камням, которые располагались позади дыры, проделанной эльдар Ультве. — Три осколка обелиска Уничтожителей. Люди нашли и пробудили их. Я попытался помешать им. Прости, я опоздал.

— Почему ты извиняешься передо мной?

— Мне было суждено узреть их уничтожение. Азуриан… он послал мне видение… Осколки-корабли связаны с Рана Дандрой и отчасти с погибелью Ультве.

Ясновидец молча кивнул.

— Три осколка Уничтожителей, без сомнений, обладают немалым могуществом, но они и рядом не стоят с целым флотом и оборонными системами такого крупного искусственного мира, как Ультве. Для нас они не несут почти никакой угрозы.

— Такое ты слышишь очень редко, но ты ошибаешься, — заверил провидца Азурмен. — Я точно знаю. Я видел, чему суждено случиться. Однако я опоздал.

— Как ты можешь видеть то, чего не могу увидеть я, — усмехнулся Эльдрад. — Даже с провидцами всей Галактики я не смогу заглянуть за завесу, образованную бурей Рана Дандры. Я знаю, что ты постоянно связан с несчастными судьбами и великими моментами в истории. Когда бесчисленные жизни переплетутся нитями незримого будущего и будут висеть на волоске от смерти, там будешь ты. Это погибель азуриат, но не все потеряно.

— Ты опять не прав. Азуриан лично направляет азуриат, и ты это знаешь. Не судьба руководит нами, а мы ей. Нити незримого будущего не тянут нас за собой, мы и есть нити. Пряжа связана с нами. Судьбы других могут быть сокрыты от меня, но свою я знаю наверняка. Я не вижу, как, но Осколки переплетены с гибелью Ультве. — Азурмен вдруг затих и задумался. — Возможно, они воссоединятся со своим сердцем и остальными осколками и в конце концов соберутся в целый обелиск?

— Это было бы… опасно. Но давай не будем так усердно размышлять на эту тему. Есть и другие пути.

Три мешочка, привязанных к ремню Эльдрада, открылись сами собой, и разнообразные маленькие руны из призрачной кости плавно вылетели из них, закружив вокруг друг друга и ясновидца. Азурмен ощутил, как посох Ултрамара слегка задрожал в руке ясновидца, связываясь через вечную матрицу с огромной силой круга бесконечности Ультве, который находился за многие световые года от них.

От психической энергии линзы призрачного шлема Эльдрада засияли золотым светом.

— Со времен Падения наш народ часто с горестью произносил слова «слишком поздно». Рука Азуриана, давай же узнаем, что нам уготовило будущее.

— Скажи, как мы предотвратим эту катастрофу? Если есть хоть малейший шанс все исправить, я сделаю, что должен.

6

— Неридиат, ты можешь подняться в контрольную капсулу? — спросила Кейдариал с неуверенностью, которую Неридиат уловила прежде, чем эмоция добралась до нее по матрице корабля. Остальные члены экипажа тоже ощутили ее, после чего возникла легкая волна беспокойства, как бы просящая Кейдариал объясниться. — Я всего-навсего заметила другой корабль, которой приближается к нам в Паутине.

Манья спала в обнимку с пушистой куклой-джиринксом, лежа в подвешенной гравипаутине. Проверив, надежно ли висит на шее дочери духовный камень, Неридиат слегка поцеловала ее в щеку и пошла к Кейдариал.

Когда она проскользнула в управляющую колыбель, она почувствовала, словно вновь встретилась с верным другом. Неридиат наслаждалась моментом, пока ветви колыбели мягко окутывали ее в нежные, но все же крепкие объятия. Она расслабилась и соединила свой разум с чувственным хранилищем Кейдариал, на мгновение деля свои мысли вместе с ней.

Паутина мчалась вокруг них, проносясь словно туннель энергии, хотя если быть точным, это неслась «Веселая авантюра», а не само пространство. Психическая матрица простерлась за обшивку корабля, вонзив свои усики в материю Паутины, будто антигравитационный моночелнок, держащийся за направляющий рельс за счет электромагнитной силы — соединяясь с ним, но не полностью касаясь. «Веселая авантюра» подпиталась энергией от подобного контакта и тут же направила энергетические импульсы на то, чтобы ускорить себя в этом полуматериальном месте.

Они оторвались, но затем почувствовали вспышку энергии, отметившую приближение того корабля. Неридиат смогла разглядеть его издалека, однако она, в отличие от Кейдариал, ничего не ощущала и не понимала, почему та так тревожиться.

— Другой корабль, как ты и сказала. Но я не вижу причины менять наш курс. Почему ты так обеспокоена его присутствием?

Кейдариал вышла из чувственного транса и пристально взглянула своими серебряными глазами на Неридиат.

— Мы далеко от искусственного мира, и это не загруженный маршрут, поэтому любая встреча с кем-то другим маловероятна. К тому же взгляни на скорость того корабля. Почти в два раза выше нашей.

— В два раза? — Хотя «Веселая авантюра» не была солнцекатом, но все же это было довольно впечатляюще. — Значит, они второпях. Что еще?

— Желание развязать бой. Ткань Паутины слегка подрагивает от предчувствия опасности и головной волны, идущей от того корабля. Когда он приблизится, ты тоже сможешь почувствовать жажду Кхаина. У них на борту воины.

Почувствовав страх Кейдариал, Неридиат ободряюще улыбнулась, еще раз проверила, все ли хорошо с Маньей — дитя все также крепко спало, — и расслабленно окунулась в пилотирующие системы. Как и всегда, она ощутила легкую дрожь, переходя от бренного, смертного тела к напитанной энергией звезд мощи космического корабля. Когда Неридиат полностью слилась с двигателями и системами маневрирования, она, проникнув в заполненные откликами от паутинной материи мысли Кейдариал, засекла слабый трепет желания сражаться, о котором та упоминала.

Она увеличила расход энергии и взяла на себя полный контроль над навигацией корабля. Неридиат ослабила хватку психической матрицы, чтобы уменьшить тягу, что повысило их скорость, но и снизило маневренность. Направив свой разум вперед, она изучила боковой коридор, отходящий от главной паутинной дороги, по которой они и следовали. Неполная карта ближайших звездных систем и паутинных врат тотчас замерцала перед ее синопсами, распознав узловой пункт как поворот к системе Сераишамат. Эта система полна мертвых миров, а до следующей звезды от нее предстоял долгий путь.

Неридиат опять замедлилась, приготовившись к повороту. Корабль позади них подбирался все ближе по мере их торможения. Чем сильнее он приближался, тем лучше она чувствовала дыхание Кхаина, исходящее от него. Другой корабль замедлился, собравшись повернуть и последовать за ними по субтуннелю.

— Что это за корабль? — спросила Неридиат.

— Небольшой, возможно, с горсткой экипажа на борту. Построенный на искусственном мире, не в Комморре. Вероятно, изгои, поэтому не скажу, что мы в безопасности. Одна орудийная установка, копья выставлены сверху и снизу.

Внезапно они ощутили чужое присутствие, когда Фаель подсоединился к системам управления копьями.

— На случай, если они последуют за нами в реальное пространство, — сказал он и ощутил неодобрение со стороны Неридиат. Он выпалил первое язвительное замечание, которое пришло ему на ум. — Лучше подготовиться, чем потом пожалеть.

Неридиат не обратила на него внимания, посчитав, что до боя дела не дойдут. Она замедлила корабль перед поворотом, позволив другому судну приблизиться как можно сильнее и при этом попав в зону досягаемости его орудий. Затем она вновь ускорилась, словно передумала и решила оторваться от другого корабля на главной дороге.

— Только один на борту, — удивленно отметила Кейдариал. — Молот Ваула, они так серьезно влияют на Паутину. На том корабле значительный психический источник, не удивительно, что они летят так быстро, прогоняя тяговую энергию прямо через пилота!

Преследующий их корабль не стал заряжать орудия, а только вновь ускорился, немедленно приспосабливаясь к маневрам Неридиат.

— Нас скоро нагонят, если мы ничего не сделаем, — сказал Фаель.

— Уже на шаг впереди тебя, — отрезала Неридиат.

Они уже почти прошли мимо входа в субтуннель, и вдруг Неридиат перебросила всю психическую матрицу в бок «Веселой авантюры», виртуозно превращая левую сторону корабля в огромный эфирный якорь. Она тут же ощутила, как противоборствующие силы — импульс движения и психическое трение — столкнулись друг с другом в ужасном поединке, отбрасывая пучки нематериальных искр, когда варповая хватка психической матрицы чуть ли полностью не ослабла и не оторвала корабль от паутинной стены. Что до остальных, то глушители инерции и искусственная гравитация судна предотвратили любые физические травмы, которые мог вызвать такой опасный маневр.

Неридиат сосредоточила все свои мысли на повороте, перебросив энергию от внутренней дуги к внешней стене, и перешла от торможения к резкому ускорению, швырнув «Веселую авантюру» в боковой туннель на полной скорости. Неридиат проделала маневр даже слишком быстро, из-за чего стабилизирующее крыло звездолета чуть ли не расстроило всю психическую связь, но ей удалось сдержать поток энергии, восстановив равновесие на корабле как раз в тот момент, когда корабль почти столкнулся с нематериальной стеной Паутины.

Пилот немедленно окунула свои мысли в системы Кейдариал и увидела, как другой корабль совершил удивительный разворот и петлю, взлетев вверх и промчавшись снаружи узлового пункта, прежде чем развернуть свою психическую матрицу, чтобы взять курс на «Веселую авантюру» без потери скорости.

— Кровь Курноуса! — прошипела Кейдариал.

— Если бы я рискнула на такое, мой разум вывернулся бы наизнанку, — изумленно промолвила Неридиат.

— Мне заряжать копья? — спросил Фаель. — Мы просто так не отдадим им корабль.

Когда Фаель упомянул орудия, Паутина слегка дрогнула, отреагировав на его мысли о возможном бое, которые мрачно сочетались с туманными намерениями, исходящими от их преследователя.

— Нет! — ответила ему Неридиат, отправляя свой разум в матричные двигатели, чтобы замедлить их ход. — Если они так жаждут связаться с нами, давайте же выслушаем их.

Она направила звездолет к напоминающему бухту купольному гнезду, располагавшемуся на крыше паутинной субветки. Оно было создано для маленьких кораблей, чтобы они могли пропустить вперед крупные суда, но местечко также прекрасно подходило для временной стоянки. Когда Неридиат отключила навигационные двигатели, варповые захваты обеспечили безопасное расстояние от материи Паутины. Другой корабль снизил скорость, исполнив серию захватывающих витков вокруг паутинного туннеля, и, наконец оторвавшись от стены, проскользил под «Веселую авантюру» и развернулся так, чтобы их стыковочные порталы могли без труда соединиться.

— Пойдем поглядим, кто же наш гость, — сказала Неридиат, выскочив из опускающейся контрольной колыбели.

Остальные встретили ее у стыковочных врат в отсеке, который едва ли можно было назвать достаточно просторным, чтобы вместить всех членов экипажа. С отчетливым шипением сомкнулись климатические поля двух кораблей, и внешняя дверь открылась под шум струй воздуха, возвестивших уравновесившееся корабельное давление.

На пороге стояла высокая фигура, облаченная в многоэлементную голубую броню, чья голова была покрыта длинным красным шлемом с бело-черным гребнем. К его перчаткам вдоль предплечья были присоединены тяжелые наручи, оснащенные сюрикенным оружием. Таящие в себе внутреннюю энергию камни сияли разноцветьем на его вычурном доспехе.

Неридиат безмерно шокировало не оружие или броня, а аура смерти и древняя мощь, которые окружали воина. Маленькая комната тут же наполнилась запертой энергией, чьи ужасающе буйные возможности сдерживала стена безупречной силы воли.

Воин шагнул вперед, и вся матрица загудела от его присутствия. Подсознательно Неридиат ощутила, как Манья проснулась и по-детски задала вопрос, который пробился через устрашающее поле, окружающее незнакомца.

Новое существо? Друг?

Вдруг гость заговорил тихим сладкоречивым голосом.

— Я, Рука Азуриана, пришел за тобой. Будущее эльдар зависит от тебя.

7

Падение «Цепкой молнии» оставило рану на теле Ниессиса: взрыв от еe крушения и ударная волна превратили в руины большую часть заброшенного эльдарского города. Сам же небесный город, сотни высоких каменных столбов и нагорий которого были соединены тысячами мостов, стал гробницей для тысяч мерзких почитателей богов Хаоса. Некоторым из них повезло, и они сгорели заживо — многие же были погребены под обломками песчаных башен или расшиблись насмерть, когда мосты рухнули под их ногами. Основания небесных колонн окутал дым, поднимающийся от разбившихся о землю транспортеров и неказистых танков, чьи покореженные останки образовали огромные груды металла.

С верхушки пилястра, венчающего башню Хранилища, Гиландрис наблюдал за происходящим. К закату покров темного дыма навис над лесом, который усеял почти всю землю под городом. Бугор светло-желтого и зеленого цвета отмечал последнее пристанище подбитого линкора, который все еще можно было разглядеть за черным столбом дыма, заполонившего лиловое небо Эскатаринеша. К счастью, разыгравшийся ветер, дующий от полюсов в сторону сужающихся долин, отгонял лесной пожар от места крушения.

— Тинарину все-таки удалось не задеть башню Хранилища, — сказал Гиландрис своему спутнику — колдуну Заратуину. Ясновидец указывал на столб огней и дымку выхлопных газов, тянущихся вдоль главного тракта, ведущего сквозь лес прямо к линкору. — Падальщики набегут туда, но они встретят не ободранный труп, а зверя, который будет готов сразиться с ними. По крайней мере это отвлекло их от Ниессиса, и теперь мы в течение нескольких дней сможем спокойно продолжить наше дело.

— Как ты можешь быть таким безразличным к этой трагедии? — спросил Заратуин, нахмурив алебастровый лоб. — Ты ведешь себя, словно все идет так, как ты предвидел. Но это не так! Ты не предупреждал Тинарина об орбитальной атаке, и я определенно не припомню, чтобы ты что-то упоминал о том, что мы застрянем здесь в окружении зараженных Хаосом людей!

Гиландрис жестом приказал Заратуину идти за ним, когда он направился к извилистой лестнице, ведущей вниз — в недра величавого каменного пика, из которого древние руки вырезали Башенное хранилище. Колдун не отставал от Гиландриса, а его неодобрение ясновидец ощущал так же отчетливо, как и защитную ауру его рунического доспеха, которая пульсировала в такт сердцу Заратуина.

— Возникла пара препятствий, но пряжа изменилась только слегка, — произнес Гиландрис, пока они спускались по ступенькам. — Мы заберем Анкаталамон из тайника и сделаем все, чтобы люди не нашли его и не запустили. Эти дикари, поклоняющиеся Хаосу, продержаться достаточно долго, чтобы помешать тактической группе Ультве на Нерашемантиаше. Сейчас это не просто важное путешествие, а наше предназначение.

— Легко споткнуться, если все время смотришь на горизонт, — парировал колдун. Гиландрис всегда ощущал тень сомнения и зависти, парящую от его спутника, который был намного старше самого ясновидца. Заратуин надел шлем. — Гиландрис, иногда нужно глядеть под ноги, а не вечно глазеть на звезды.

— Когда я был молод, ты обучал меня философским принципам, однако, что касается провидения, ты должен помнить, что теперь я не ученик, а наставник.

— Прости меня за мою дерзость, великий мастер пряжи, — сказал Заратуин, в насмешке склонив голову. — Руны сообщили тебе, как мы выберемся с этой судьбой забытой луны с нашей добычей, когда нас отрежут от паутинных врат и наш звездолет рухнет?

Гиландрис промолчал, помрачнев от обвинений Заратуина. Какое-то время они безмолвно спускались по широкой лестнице, освещенной призрачным светом, выходящим из кончика посоха ясновидца. Монотонные шаги помогали Гиландрису собрать в кучу все мысли. Два провидца проходили этаж за этажом, и каждая из арок, через которые они проскакивали, была запечатана сверкающими рунами.

В конце концов они остановились на одной из площадок. Расширив границы разума, Гиландрис открыл портал в гравитационную кабину. Когда они зашли внутрь, дверь затворилась, и мерцающее поле обволокло платформу, на которой они стояли. Провидцы спокойно ждали, глядя на одинаковые светло-серые стены спускного туннеля, и вскоре гравитационный транспортер с невероятной скоростью начал опускаться.

— Конечно, — произнес Заратуин, — мы можем и не волноваться о том, что мы отрезаны от путей, ведущих на искусственный мир. Если ты не разгадаешь ключ к хранилищу, тогда так или иначе все мы просто здесь умрем.

Ясновидец повернулся к своему спутнику. Призрачный шлем скрывал его лицо, преисполненное неприязни, однако его поза хорошо передавала его чувства. Несмотря на это, он решил все высказать.

— Тебе разве нечем заняться, кроме как отравлять меня своими насмешками?

Заратуин перевел взгляд на Гиландриса, чье отражение искажалось в желтых линзах колдовского шлема.

— Нечем, пока эта платформа не достигнет тайникового этажа. Возможно, мы могли бы обсудить, почему ты считаешь, что твой провидческий дар может сравниться с оным величайшего провидца всего нашего рода? Почему просто не попросить Ультрана помочь нам избежать обеих судеб? О, я вспомнил. Потому что ты уже предвидел нашу победу. Скажи, во время наших уроков философии я когда-нибудь рассказывал тебе о порочном круге в рассуждениях?

— Я презираю тебя. Всей душой.

8

В маленьком стыковочном вестибюле воцарилась тишина. Женщина пораженно вздрогнула от произнесенных лордом-фениксом слов. Остальные застыли в ошеломлении, не веря своим глазам. Азурмен уже привык к такой неизбежной реакции на свое появление. Сейчас важно было максимально сосредоточить их на его цели.

— Ты пилот? — спросил он.

— Да. — Казалось, что ей не терпелось подтвердить его слова. — Я Неридиат.

— Мне нужна твоя помощь, — промолвил лорд-феникс. Он взглянул на остальных членов экипажа звездолета. — Сейчас нет времени что-либо объяснять, мы должны действовать быстро. Я хочу, чтобы вы приберегли на время ваши вопросы. Мне нужно поговорить с Неридиат наедине.

Его властному голосу невозможно было не подчиниться. Оцепенело кивая и не отрывая изумленных взглядов от лорда-феникса, остальные удалились, оставив пилота с Азурменом.

Неридиат крепко охватила себя руками, словно ей стало холодно. Лорд-феникс понимал, что ее беспокоило его присутствие, ведь ранее она не встречала никого, подобного ему. Из прошлых жизней Азурмен уяснил, что другим он казался пустым. Не психически тусклым, как люди и остальные мон-кей, но и не полностью опустошенным, как иногда описывали арлекинских солитеров. Просто Азурмен был вдали ото всех. Его мысли, его дух пронизывали броню, но пилот не ощущала, что внутри доспеха находится живое существо.

— Как призрачная конструкция, — внезапно произнес он, из-за чего Неридиат вздрогнула.

— Что?

— То, что ты сейчас ощущаешь. Мне говорили, что нечто подобное ты чувствуешь, когда находишься рядом с призрачными стражами, призрачными повелителями и другими духовными шагателями. Подтвердить это я не могу, потому как ощущаю их иначе. Пожалуй, я ощущаю их… тепло.

— Не знаю. Я никогда не стояла рядом с призрачной конструкцией.

— Счастливица. На удивление все меньше тех из нашего народа, кто никогда не сражался рядом с мертвыми. Так происходит потому, что приближается Рана Дандра.

— Конец вселенной близок? — От этой мысли Неридиат ужаснулась. Она обернулась и взглянула на дверь, ведущую внутрь корабля, и Азурмен почувствовал, как ее разум затрепетал в матрице, подсознательно ища ребенка, которого лорд-феникс успел ощутить, когда зашел на борт. Сперва она подумала о дочери, но потом быстро разогнала все мысли. Она напряженно спросила: — Последняя битва против Хаоса уже скоро начнется?

— Прости меня, я смотрю на все немного по-другому. Рана Дандре пока не суждено свершиться вскоре, но я жил долгую жизнь, и для меня сейчас последняя война неминуемо ближе, чем это было при первом отбытии искусственных миров.

— Значит, я ее не застану?

— Нет.

— А Манья, моя дочь?

Азурмен взглянул на пилота, слегка наклонил голову и пожал плечами.

— Не могу этого обещать. Я не провидец, а воин. Азуриан, Мудрейший из Мудрых, направляет меня, но даже он не может знать всего.

— Я думала, что Азуриан мертв, убит вместе с другими богами. Как он может направлять тебя?

— Через видения, которые с момента его смерти проносятся сквозь время. Образы его снов наполнили кристалл, который открывает мне и мне подобным его величайшие страхи.

— У меня голова идет кругом от всего этого. — Неридиат схватилась руками за голову и зашагала вокруг лорда-феникса. — Легендарный воин приходит на мой корабль, чтобы попросить о помощи, говорит о Рана Дандре и о том, что его привели ко мне последние сновидения мертвого бога. Чего же ты хочешь от меня? Я пока не понимаю. Может быть, ты начнешь с самого начала?

— Хорошо, как пожелаешь, с самого начала. Но прямо сейчас у нас нет на это времени. — Азурмен вытянул руку, захотев остановить женщину, но затем одернул ее за мгновение до того, как успел дотронуться до нее. — Я вкратце расскажу тебе, что мне нужно. Звездолет рухнул на луну недалеко от этого места, но пилоты оказались не в состоянии вернуть его на орбиту. Мне нужно, чтобы ты запустила то судно и уничтожила несколько вражеских кораблей.

— Поняла. С одной стороны, все предельно ясно, но с другой… — Неридиат остановилась и закрыла глаза, заметно пытаясь оставаться спокойной. Азурмен поразился, как дошло до такого, что будущее его народа, возможно, полностью зависит только от нее. Он понимал, что должен без вопросов довериться мудрости Азуриана, которая направит его в нужное русло. — Они не в состоянии? Ты имеешь в виду, убиты?

— К сожалению, нет. — Искренность порой влияет на судьбу лучше, чем обман. — Произошло несчастье, но они не были убиты.

Пилот заметно вздрогнула от его слов.

— Я должна сказать тебе, что я не буду сражаться. Я не воин. — Неридиат взглянула на него, стиснув зубы и сжав руки в кулаки. В ней чувствовалась решимость, но также напряженность и страх. Сильный страх. — Я… я не могу. Убивать. Лорды-фениксы не приходят к нам просто так. Я буду дурой, если отвечу отказом на твой зов. Ты легенда, как и все азуриа. Я не могу сказать тебе «нет», как если бы не смогла отказать возродившемуся Эльданешу, просящему меня о помощи. Я помогу тебе спасти тот звездолет, но ради тебя я не стану… не смогу выпустить монстра внутри меня. Если тебе это не по нраву, тогда тебе нужно поискать кого-то другого.

— Нет того, кто сможет вовремя ответить на зов. Пряжа привела меня к тебе, и тебя ко мне, — спокойно сказал ей Азурмен. Он понимал ее нежелание воевать, но он надеялся, что она все-таки найдет в себе силы. Выживание линкора было вторичной задачей, потому как в первую очередь нужно было уничтожить осколки Уничтожителей, но ей было необязательно об этом знать. — Ты должна немедленно отправиться к Эскатаринешу. Если мы промедлим, все надежды умрут.

— Чьи надежды? Твои? Экипажа корабля? — Неридиат повернулась к двери, но слова лорда-феникса остановили ее на полушаге.

— Нашего народа. Всех их. Грядет война, которая не должна разрастись. Иначе никто из нас не выживет, чтобы узреть Рана Дандру.

— Ох. — Неридиат глубоко вздохнула. — Да, ты уже говорил об этом. Я думала, возможно, надеялась, что я неправильно тебя расслышала.

Она посмотрела на Азурмена, и все ее силы, казалось, улетучились под гнетом подобных откровений. На мгновение она показалась потерянной и напуганной, как ее дитя, о котором она заботилась. Иногда Азурмен забывал, что он и ему подобные когда-то жили простой жизнью до Падения, а после него долго привыкали к мысли о Последней битве против Хаоса и концу вселенной. Неридиат никак не могла принять все сказанное и оставалась безмолвной.

Он ощутил грызущий ее ужас, растущий изнутри, которому резко противостояла бесконечность вселенной. Сейчас и в роковой час она была нужна ему сильной и сосредоточенной. Лучше сфокусировать ее мысли на чем-то более реальном.

— Твоя дочь нуждается в тебе. Чтобы ее будущему ничего не угрожало.

— Думаю, ты прав.

Подумав о своем ребенке, Неридиат успокоилась, ее дыхание выровнялось, и к ней вернулось самообладание. Азурмен почувствовал удовлетворение. Как и всегда, когда его уроки, его учения о Пути претворялись в жизнь даже спустя десять поколений с того момента, как он измыслил их.

— Как мне справиться со всем этим? Я простой пилот с маленького искусственного мира. Не думаю, что кто-то с Ануивена когда-либо встречал лорда-феникса, особенно легендарного Азурмена.

Он ощущал в пилоте твердую решимость, но от этой решимости не будет толку, если Неридиат не перестанет противиться цели Азурмена. Ему нужно было показать, что его цель не такая уж далекая и мифическая, не такая уж непреодолимая.

— Нужно быть оптимистом, — промолвил лорд-феникс. — Если ты пережил рождение голодного бога Хаоса, то все остальное уже по плечу.

— Да, утешает. Почему бы тебе не рассказать мне об этом, пока мы будем идти к контрольной капсуле. Прошу, не умолкай, так у меня не будет времени думать о том, что ты мне недавно сказал о судьбе всей нашей расы, взвалившейся мне на плечи.

Дверь отворилась, и Неридиат повела Азурмена внутрь корабля. Войдя в коридор, она расслабилась, успокоенная знакомой обстановкой. Ее успокоение укреплялось с каждым новым шагом. Азурмен ощутил мысли других членов экипажа, наполняющие корабль причастностью к чему-то большему, что притупляло потустороннее присутствие Азурмена в разуме пилота.

— Когда-то меня звали Иллиатин. Я родился на планете Эйдафаерон, — ответил он, обдумав свои слова. — Я был ленивым в юности и очень замкнутым на себе во взрослости.

I

Вместе с остальными тысячами наблюдателей Иллиатин стоял в огромной звездной галерее, созерцая с широко открытыми глазами, как на звезде разразился корональный выброс. Послышались охи и хлопки, когда дуга зараженных частиц хлестанула по галерейным экранам, окутывая каждого ярко-желтым свечением. Почти в унисон толпа развернулась, чтобы проследить за ходом выброса и понаблюдать, как колоссальный поток огня медленно рассеивается в порыв звездного ветра.

В последний миг группа звездных наездников, облаченных в защитные костюмы, спустилась с корабля, на котором они ждали своей заветной минуты. Одни были на длинных досках, другие имели крылья или вытяжные парашюты. Мерцая, как и язычки пламени, бьющие по их личным щитам, наездники поймали звездную волну и ускорились, крутясь, вертясь и исполняя трюки, чтобы превзойти остальных в мастерстве и смелости.

Иллиатин жестом призвал линзовое поле в щите, окружающем обзорную галерею. Теперь он вблизи наблюдал за чудачествами звездных наездников, поражаясь их гибкости и храбрости.

— Заманчиво, не правда ли?

Он обернулся на разговаривающего с ним незнакомца. Подошедший к нему эльдар был одет в обтягивающий черный костюм, который покрывала объемная стеганая красно-белая накидка с рукавами. Он глядел не на Иллиатина, а на фигуры, уменьшающиеся в линзовом поле.

— Нет, слишком уж это утомительно, — ответил Иллиатин, осознав, к чему вел незнакомец. — К тому же я слышал, что это опасно. Щиты могут подвести, неправильный шаг или поворот, и тебя отбросит прямо к светилу.

— Смерти редки, — сказал незнакомец. — И если нет риска, то и награда не так сладка. Если ты все-таки надумаешь, то новички проводят первые смоделированные полеты в Роге Немидет. Меня зовут Кардоллин. Когда придешь, то просто назови мое имя.

— Конечно, — ответил Иллиатин, ни в жизнь не собираясь этого делать.

Кардоллин пожал плечами, и мемонити его накидки окостенели, превратив ее в широкие крылья. Иллиатин уловил слабую вибрацию гравитационного ротора, когда эльдар шагнул и взмыл в воздух, поймав ветерок перекрестной галереи. Он обернулся и улыбнулся Иллиатину, а потом улетел прочь.

После восхитительного коронального выброса и случайной встречи с звездным наездником Иллиатин решил, что ему пора отдохнуть, поэтому он пошел искать себе местечко в одном из многочисленных устлавших край галереи баров с видом на звезды. Выбирая укромный уголок в самом конце толпы эльдар, он проскользнул к месту, которое недавно освободил очередной наблюдатель за солнцем. Пока он подходил к напоминающему диск столику, тот отрастил сиденье, немного отклонив его от пола, чтобы предоставить простор длинным ногам Иллиатина. Купаясь в приглушенном полем свете звезды, он сидел и просматривал голографическое меню, после чего мысленно выбрал крепкое вино и набор сладостей вприкуску. Спустя мгновенья после сделанного заказа к столику подлетел парящий поднос, чья цепкая рука разложила перед Иллиатином кувшин, бокал и тарелку с десертами.

Вместо того, чтобы присоединиться к остальным, ему доставляло удовольствие наблюдать за ними. Здесь он бывал много раз, но сегодня в галерее, которая была одним из его любимых мест, было довольно тихо. Большинство фанатиков, которые до безумия любили звезды, покинули Эйдафаерон, чтобы созерцать сверхновую в Наетамеше за несколько сотен световых лет отсюда. Иллиатин решил пропустить подобное событие, ведь ему казалось, что устраивать фестиваль в честь празднования смерти звезды было как-то неправильно.

Он томно откинулся назад, и кресло тут же отрегулировало свое новое положение. Вытянув ноги, Иллиатин наслаждался своим любимым занятием. Ничего не делать, а только лишь наблюдать за другими — отрада для его души.

Вдруг он заметил какое-то волнение в толпе. Люди расступались перед кем-то, словно вода, рассекаемая носом парусной яхты. Тут он увидел фигуру со строгим взглядом, чьи волосы были туго закреплены заколкой, украшенной драгоценными камнями, а щеки были отмечены вертикальными полосками стилизованных красных слез. Только она среди всех остальных была облачена в одежды белого цвета, который означал смерть и скорбь, но совсем не это оттолкнуло от нее других эльдар. Она говорила, но не сама с собой, а с окружающими. Иллиатин дотронулся до мочки, активировав имплантаты внутреннего уха. Теперь он мог слышать, о чем она лепетала.

— … все завершится не миром, а войной друг с другом. Мы поразили всех противников, но главный враг живет внутри нас. К какому пороку обратятся праздные умы? К какому разврату мы снизойдем, когда наши жизни станут бессмысленными? Каких ощущений мы страстно захотим, когда диковинное обернется обыденным?

Когда вестница рока повернулась к Иллиатину, он слишком поздно осознал, что других эльдар отталкивали не ее слова, какими смешными они бы ни были, а сияние ее прожекторных линз, встроенных в ее глаза. Когда он встретился с ней взглядом, психопрожекторы достигли его разума, вызвав в его подсознании яркую сцену.

Он видел, как он сгорает заживо от звездного света: каждый слой его тела отделяется атом за атомом. Иллиатин с ужасом наблюдал, как кожа, затем жир, а затем и мышцы с огненной жадностью поглощаются солнцем. Но потом пришло осознание, что его пожирает не звезда, а его собственные страсти и желания, которые вгрызлись в плоть в попытке опустошить душу. Эту пустоту заполнил мерзкий черный туман, отравляя тело и разрушая все, чем он когда-то был.

Силой воли оторвав от нее свой взгляд, Иллиатин поднялся на ноги и злобно закричал.

— Ты чокнутая! — завопил он. — Забытая судьбой разносчица рока, донимай своими напастями других где-нибудь подальше отсюда!

Встревоженная толпа вдруг разъярилась, послышались громкие насмешки с осуждениями и даже несколько угроз.

— Попомните эти слова и знайте, что наша погибель идет за нами по пятам, — выкрикнула вестница рока и сразу же увернулась от предмета, который кто-то бросил в нее. Напоследок у нее осталось время, чтобы проронить последнее предупреждение, а потом развернуться и умчаться оттуда пулей под град оскорблений и нескольких самодельных снарядов. — Грядет исход. Только примкнувшие к нам будут спасены!

Она ринулась прочь, и эльдар тут же зашептали проклятия и заворчали от недовольства. Иллиатин повернулся к соседнему столику, за которым молодая пара держалась за руки и задумчиво наблюдала, как вестница рока исчезает в толпе. Он разглядел в их лицах страх и поколебавшуюся веру. Большинство вестников рока были молодыми бунтарями, в которых совмещались отчаяние в виду недостатка мировоззрения и свойственная обществу слабость.

— Не обращайте на нее внимания, — промолвил паре Иллиатин. — Вы еще найдете смысл в своей жизни. Все мы в конце концов его найдем.

Они вежливо улыбнулись и ушли, а Иллиатин смотрел им в след. Похоже, его слова вряд ли их убедили. Он присел и отхлебнул большой глоток вина. С закрытыми глазами Иллиатин смаковал напиток. Проглотив вино, он в насмешке поднял бокал в честь сбежавшей вестницы рока, уже начав забывать о том зловещем видении, которое она послала в его разум.

— Жизнь слишком длинна, чтобы тратить ее на печали.

9

— Слишком опасно, — заявил Лауреннин. — Мы не сможем добраться до планеты.

— Ты, наверное, шутишь, — проговорила Таерату. — Азурмен же сказал, что миллиарды наших сородичей умрут, если мы не спасем звездолет.

— Он мог ошибиться, — сказал Лауреннин. Он бросил взгляд на недвижную фигуру, стоящую в углу отсека. Лауреннин скорчился от своих слов, и казалось, что он жутко не хотел произносить их, но трусость сделала свое дело. — Возможно, он слишком преувеличивает. Или и то, и другое. Как от одного звездолета может столько всего зависеть?

— Он Рука Азуриана, — резко отрезала Неридиат, прервав разговор. Впервые она что-то вымолвила с тех самых пор, как экипаж собрался в этом отсеке, чтобы обсудить слова новоприбывшего.

Экипаж Неридиат и торговец расположились в наибольшей из трех жилых комнат «Веселой авантюры». Фаель играл с Маньей, пока Неридиат изо всех сил не давала беседе перерасти в жаркий спор. Они прибыли к назначенному месту, выскользнув из Паутины у внешней границы системы, где сенсорам Кейдариал как раз удалось оценить позиции вражеских кораблей. Некоторые члены экипажа слабо верили, что у них есть хоть малейший шанс пройти мимо противника и подобраться к рухнувшему линкору, поэтому они отказывались что-либо предпринимать, несмотря на то что об этом их попросила живая легенда эльдарского народа.

Лорд-феникс просто стоял в стороне, молча наблюдая за остальными. То, что он находился вместе с ними, добавляло значимости их разговору, словно сама судьба зависела от каждого сказанного слова. Ощущать подобное было не совсем приятно, к тому же Неридиат чувствовала себя неуютно и беспокойно под его неустанным взором.

— Ты серьезно думаешь, что сможет спокойно жить после того, как мы бросимся наутек и сбежим? — спросил Фаель — Неужели ты хочешь сдаться только потому, что нам придется пойти на определенный риск?

— На определенный риск? — Тартурин был на стороне Лауреннина, стоя позади его кресла и положив одну руку ему на плечо. — Мало того, что эти боевые корабли могут запросто нас уничтожить, так нам надо пройти мимо их носа дважды. Это при условии, что мы найдем линкор и он сможет взлететь, когда мы до него доберемся.

— Ни за что не поверю, что эти корабли смогут обогнать нас, — ответила Таерату. — Для начала им надо будет нарастить скорость с орбиты, поэтому мы можем быть уже на полпути к Паутине, когда они только вырвутся из плена планетарного притяжения.

— Что скажешь о ракетах и торпедах? Мы их сможем перегнать? — спросил Лауреннин.

— Вы упускаете самое важное, — внезапно произнес Азурмен. Комната окунулась в безмолвие, ибо каждый ждал, что же он сейчас скажет. — Линкор может защитить себя и уничтожить вражеские суда. Ваше упрямство нам не поможет, а ваше беспокойство создает на пути новые препятствия. На самом деле мне не нужно ваше согласие. Я не просил вас о помощи, только пилота. Решение остается за ней. Неридиат, мы теряем драгоценное время, потворствуя этой беседе.

— Нас позвали помочь, и мы должны ответить, — провозгласила Неридиат, которую изрядно расшевелили слова Азурмена. Все-таки было непросто спорить с легендой. — Тот мир когда-то принадлежал нам, поэтому нет нужды рисковать в открытом космосе. Паутина простирается через всю систему, и при необходимости через нее можно попасть и на сами планеты. Мы используем проход, чтобы добраться до орбиты, а потом выйдем в реальное пространство, чтобы просканировать поверхность и обнаружить этот линкор. Кейдариал, встретимся в контрольной капсуле.

Когда Неридиат выходила из комнаты, послышались возражения, на которые она никак не отреагировала. Матрица запульсировала от противоречивых эмоций — восхищения и встревоженности, — но несмотря на все опасения, экипаж разошелся и занял свои позиции, а в это время Неридиат взяла под контроль пилотирующие системы, а Кейдариал соединилась со сканерами.

Пилот послала сообщение в матрицу судна в поисках Азурмена. Через мгновенье она скорее психически, чем физически почувствовала холод, выдающий лорда-феникса.

— Ты сказал, что люди напали на тот корабль, который мы ищем, — приметила Неридиат. — Но те, которых мы засекли, на самом деле не люди.

— Отчасти ты права, — ответил лорд-феникс. — Люди сейчас находятся под влиянием злобной владычицы, которая поклялась служить силам Хаоса. Похоже, она жаждет древнее оружие времен до Падения, которое покоится под землями той планеты. Именно обещание отыскать его привлекло на ее сторону войско. У этих людей есть имя. Они зовут себя Авангардом. Они действуют подобно чуме в некоторых человеческих владениях Галактики, преследуя лишь одну цель — сражаться на стороне Темных богов под командой любого чемпиона, возвысившегося над ними. Они космические бродяги, которые чуть ли окончательно не погубили искусственный мир Тиеста. Тогда эти мучители заработали себе еще одно имя — Воры Плоти. Они принесли с собой фрагменты древнего оружия, устройства Хаоса, которое должно быть уничтожено. По случайности или по воле судьбы они прибыли к миру в одно время с экспедицией с Ануивена.

— Почему ты раньше не сказал, что звездолет с моего искусственного мира!

— А это важно? Я желаю блага для всего нашего народа. Мне нет дела до политических убеждений искусственных миров. Спасение корабля — это не конец, а только начало, ведь последствия того, что произойдет здесь, повлияют не только на Ануивен.

— Ты прав, наше задание важнее, чем дела одного лишь искусственного мира. Но все же это не отменяет того, что вражеские корабли совсем не такие, какими я ожидала их увидеть. Мы не сможем провести мимо них тот линкор.

— Наш план вполне надежен. Следуй по Паутине так далеко, насколько это возможно, а потом мы выйдет из нее поближе к луне. Но в материальное пространство мы выскочим только тогда, когда положение спутника не позволит врагу обнаружить нас.

Его слова были столь убедительны, что она окончательно перестала сомневаться насчет их дальнейших действий. Неридиат оборвала психическую связь и сосредоточилась на том, чтобы спокойно провести «Веселую авантюру» через сужающийся паутинный тоннель, который вел к важнейшим планетам системы.

Большую часть оставшегося цикла они пересекали звездную систему, добираясь до назначенного места, что изрядно утомило Неридиат. Внезапное сообщение от Кейдариал быстро привело ее в чувства.

— Порча в Паутине, — сдавленно проговорила навигатор около Неридиат. Мысли Кейдариал пронеслись по кораблю. — Фаель, займи свой пост.

Неридиат быстро изучила ситуацию. Кейдариал была права — кажется, впереди в Паутину просочился варп, заразив конечный участок пространства. Не зная, что делать, она замедлила «Веселую авантюру».

— Надо поворачивать назад, — сказал Лауреннин. — Это же зараза Хаоса. Или ты хочешь обречь нас на смерть из-за своего легкомыслия?

— Нам просто нужно быстро проскочить мимо нее, — ответила Неридиат. — Если мы сейчас выйдем из Паутины, нас обнаружат раньше, чем мы доберемся до луны.

— Это корабли Хаоса. — Мысли Азурмена были пропитаны спокойствием и ободрением. — Частично они существуют внутри варпа, а их присутствие искажает защитные чары, которые оберегают Паутину.

Неридиат ускорила «Веселую авантюру», постепенно разогнав ее до максимума. Она вошла в разум Кейдариал, чтобы поглядеть на порчу Хаоса, наводнившую выходные врата. Обычно она никогда не выходила из Паутины на полной скорости, ведь так можно случайно столкнуться с каким-нибудь космическим объектом реального пространства. Щупальца темной энергии, просочившиеся через материю Паутины, жутко испугали ее, но теперь у них не было выбора, кроме как прорваться через них и надеяться на лучшее.

Она верила Азурмену и в душе знала, что он бы не привел их сюда просто так на смерть, ведь его миссия еще не была окончена. Где ступал Азурмен, там провозглашали победу. Такова была легенда.

Утолщающиеся корни нашествия Хаоса неожиданно отрастили тернистые плети, которые разошлись по Паутине и направились к приближающемуся кораблю. Неридиат молниеносно отреагировала на них, отсоединив матрицу от психической стены, чтобы на полной скорости продрейфовать к паутинным вратам, но было слишком поздно. Частица энергии Хаоса пробралась в матрицу, подобно колючке кустарника, которая застряла в коже.

— Избавься от нее! — рявкнула она, мыслями обращаясь к Фаелю. Он запустил психические защитные заграждения, перекрыв все системы на корабле, кроме жизнеобеспечения. Серебристая энергия вырвалась из матричного ядра, очищая и сжигая каждую проникшую на судно частицу порочной энергии. Хоть заразу и удалось подавить, но опасность не миновала. Шип Хаоса пустил извивающиеся психические отростки, уцепившись за черные усики родительской порчи и тем самым замедлив «Веселую авантюру».

Неридиат не могла подключиться к двигателям, не напитав психической энергией иссыхающий шип Хаоса. Еще больше щупалец окутало звездолет, после чего он мучительно остановился совсем недалеко от полностью раскрытых паутинных врат.

— Прорывайся! — прорычал Фаель. — Вперед! Порча не сможет причинить нам вред в р…

Фаель не успел договорить, как нечто губительное пронеслось по матрице и вонзилось в его разум, расползаясь по его мыслям подобно опасной инфекции. Неридиат инстинктивно прервала мысленный контакт с Фаелем и вернулась к своему телу, после чего пилотный ремень расстегнулся, и она ступила на пол капсулы. Фаель мертвенно сидел в объятиях своего артиллерийского кресла, его глаза превратились в черные омуты, а кожа стала сухой, как погибшие листья.

Стены исчезали, а энергия варпа просачивалась внутрь, заливая все, подобно воде, текущей по полу. Нечто, похожее на гротескного гуманоида, наполненного чернью и кровью, приобретало форму в энергетической топи.

Беги!

Мысль Азурмена пламенем пробежала через Неридиат. Она развернулась и схватила Кейдариал, которая выбиралась из своей колыбели. Вдвоем они выбежали из контрольной капсулы, в которой уже материализовалось несколько демонов.

Они помчались по крутой лестнице вниз к главной палубе, чуть не спотыкаясь друг о друга на бегу. Кейдариал понеслась в кормовую часть, чтобы найти остальных, пока Неридиат, развернувшись, направилась к носу корабля в свои покои. Стены и потолок коридоров искажались, а чьи-то очертания двигались под полом, подобно заточенным в небольшом пространстве пузырям воздуха. Местами эти пузыри лопались гноем и желчью, словно омерзительные яйца, и оттуда показывались хваткие руки и щупальца.

Неридиат хотела закричать, но она быстро уняла страх одной единственной мыслью о Манье.

Когда она подошла к своим личным покоям, дверь сделала оборот и открылась, после чего Неридиат ворвалась внутрь. Ее дочь все также лежала в своей люльке. Пол под ней напоминал черную окутанную тенью лужу, которая уже успела затянуть ножки кроватки в свои чернильные объятия. Манья проснулась из-за затухания матрицы.

Страх яростно подгонял Неридиат, и она молниеносно ринулась через черноту, которая поглотила полы комнаты. Она схватила Манью и вытащила ее из кроватки, а затем развернулась и с трудом направилась к выходу, словно шагая по смоле. Внезапно глаза появились на поверхности варпового омута, а затем когти и разинутые пасти, которые изгибались и омерзительно булькали.

Добравшись до двери, она выбралась наружу и поняла, что путь к корме закрыт. По крайне мере десяток демонических призраков заполонили коридор. Хотя матрица и была отключена, Неридиат ощутила легкую волну смерти и ужаса, исходящую от других членов экипажа «Веселой авантюры». Корабль все сильнее наводняли существа из варпа.

Что-то раскаленное прикоснулось к ее шее, она мигом взглянула через плечо и увидела, как безобразное чудовище поднимается из болота, заполнившего ее комнату. Похожая на слизня демоническая тварь с тонкими руками и сочлененными ногами сформировалась из илистой грязи.

Они попали в ловушку. В панике Неридиат мыслью заставила захлопнуться дверь в ее покои, но она понимала, что это была лишь физическая преграда, которая не защитит их от бесплотных паразитов. Манья, широко раскрыв от страха глаза, начала хныкать. Видимо, здесь они и должны встретить свою погибель.

Как только Неридиат подумала об этом, белое пламя заполыхало в коридоре.

Азурмен, держа в одной руке меч, резко появился из ниоткуда, его сюрикенные наручи выплевывали снаряды, которые прорезали демонических тварей. Здесь, где варповая волна разгрызала все на части и было не понятно, где реальность, а где видения, Азурмен выглядел иначе. Неридиат он казался окутанным в белое рыцарем, который прорывался через стаю демонов, а его клинок горел бледным огнем, что питался энергией демонов, к которым он прикасался.

Она разглядела его лицо, или, может, это было лишь ее воображение. Он был красивым: его челюсть определенно добавляла ему решимости, а его пронзительные глаза были словно две голубые бусинки света. Тут картинка потускла, и Неридиат увидела фигуру в синей броне такой, какой она ее знала с детства.

Коридор опустел, на время освободившись от демонов. Там, где проходил Азурмен, порча отползла прочь, словно увядающее и осыпающееся растение, которое побывало на слишком жарком солнце.

— Нам надо бежать, — произнес Азурмен, хватая ее за запястье. Она сначала вздрогнула, но потом на удивление почувствовала, что его теплая рука приносила ее душе успокоение.

— Ты можешь перебить их? — спросила она.

— Корабль в ловушке. Мы уже не сможем спасти его. Надо бежать на мое судно.

— А что с остальными? — Неридиат вырвала свою руку, когда Азурмен побрел по коридору с сияющим мечом наготове.

— Мне нужно, чтобы ты осталась в живых, — ответил лорд-феникс. — Только ты. Нам нужно бежать отсюда и спасти тот линкор.

Неридиат тотчас замерла на месте, в ужасе осознавая, что она собирается бросить своих товарищей. Она моментально очнулась, когда позади нее влажный пар вырвался из открытой двери. Она закричала и ринулась вперед. Азурмен нагнал ее за полдесятка длинных шагов.

Они направились вниз к месту, где корабль Азурмена состыковался с «Веселой авантюрой». Бесформенные демоны с когтями и клыками и адские гуманоиды с одноглазыми лицами и заржавелыми клинками повсюду набрасывались на них. Азурмен не останавливался ни на миг, разрезая любого лазутчика, который перекрывал им путь. Неридиат чувствовала, как он тащит ее за собой через населенный кошмарами корабль силой воли и мощью своей руки, сжимавшей меч.

Кучка демонов кишела вокруг посадочного портала, который защищался сияющим светом, идущим изнутри соединительной камеры. Барьер дрогнул, когда демоны рискнули выпустить на него свой гнев, и мерцал синими вспышками от каждого их удара.

Азурмен накинулся на демонов, убивая своих противников смертельными и точными ударами меча.

Лорд-феникс схватил руку Неридиат и чуть ли не с силой швырнул ее через портал. Когда она прошмыгнула через щит, окружающий его корабль, она поняла, что сейчас упадет. Неридиат удалось удержаться на ногах, после того как она ощутила под собой палубу. Азурмен заступил за психический барьер, паля сюрикенами по невидимому врагу в конце прохода.

Забирайся на корабль.

Слова судна проникли в разум Неридиат и звучали скорее как команда, чем теплое приглашение. Она бросилась по стыковочному коридору к кораблю лорда-феникса. Азурмен следовал за ней, а его меч шипел бурлящей энергией. Когда они забрались на борт, портал резко захлопнулся, и Неридиат почувствовала, как судно накренилось, пока отсоединялось от «Веселой авантюры».

— Поспеши, мы больше не можем противостоять вторжению, — сказал Азурмен. Через миг Неридиат поняла, что он говорил с кораблем. — Мы должны вырваться из Паутины.

II

Бережно положив руку на контактную панель, покрытую прожилками, Иллиатин позволил своему разуму окунуться в высокое белоснежное дерево грез, чью кору покрывали глубокие борозды. Где-то внутри меж тех изгибов сияли остатки кристаллизовавшегося сока. По всей белесой поверхности дерева кристаллы вырастали грибами, веточками с листьями или стручками. Ветвь обвилась вокруг его тела, держа его, пока он находился в расслабленном состоянии, и подталкивая его разум вглубь — к сердцевине древа грез.

Радостный смех нес его все выше по дереву прямо к высоким ветвям. Отсюда он ощущал ветер, покачивающий ветки, и влагу, осевшую на листья. Когда он раскинул ветви навстречу восходящему солнцу, закружил легкий туман — и он почувствовал прилив силы после того, как теплота первых лучей коснулась листьев.

Внутри дерева грез находились и другие, участвующие в его пробуждении. Некоторые были из крови и плоти, подобно Иллиатину, и они использовали контактные панели, чтобы общаться с психическим древом. Многие же были мертвы телом. Их останки были похоронены под охватывающей весь остров корневой системой деревьев грез, которая вобрала в себя их души, словно воду.

Только в одном этом дереве грез витали сотни духов, обретя таким образом бессмертие. Иллиатин ощущал их энергетические импульсы, которые трепетали наравне с его импульсом, но они были оторваны от реальности, не совсем осознавали происходящее и скорее напоминали ему воспоминания, а не чьи-то мысли. Держа в руках вечность, они продолжали свое существование, чтобы изучать вселенную, хоть и из вторых рук.

Иллиатину претило такое бытие. Жизнь была достаточно долгой, к тому же при желании ее можно быть продлить регенерацией или вступив в растущие ряды перерожденных. Естественную продолжительность жизни его народа, уже исчисляемую сотнями звездных вращений, удалось увеличить в десятки, а то и в сотни раз при помощи технологий, давным-давно открытых за прошедшую вечность. Изобретательность и мастерство были дарами Ваула, которые помогли им обуздать звезды и собственное тело.

Вечная жизнь не была для Иллиатина самоцелью. Некоторые эльдар жаждали пережить даже звезды, перерождаясь вновь и вновь на протяжении веков. Иллиатин не мыслил вселенную без звезд. Насколько же она стала бы без них холодна и пуста. Бессмертные Умы, как их иногда называли, полагали, что мысль и воля могут существовать отдельно от физического мира. Они утверждали, что только им известно, какой конец ожидает вселенную, поэтому они были готовы выдержать вечность, чтобы узреть его.

Для Илииатина подобное существование казалось слишком утомительным. Он не был поклонником чувственности, как звездные наездники, боевые разбойники или космические охотники, ибо даже одну жизнь было нелегко наполнить значимыми событиями. Трепет, вызываемый опасностями, не очаровывал его, да и жил он достаточно долго, чтобы даже маленькие радости начали тускнеть.

С другой стороны, он удивлялся, как младшие расы справлялись с опустошительными болезнями и беспощадностью старения, которые ослабляли их тела задолго до смерти. Они выглядели такими отчаянными до исследований, сражений и размножения. Их время, как и их жизни, были бессмысленно коротки.

Однако были среди эльдар и такие, которые завидовали младшим созданиям за их энергичную жизнь, славящуюся тяжелым трудом и нескончаемыми усилиями. Худшими из них были вестники рока. Печальные пессимисты, к чьим предсказаниям разрухи никто бы в обществе и цивилизации никогда не прислушался, если бы их не было так много. В последнее время они стали чумой, и сейчас эта разочарованная молодежь заимела политически влиятельных сторонников.

Им отдавали целые миры на окраине эльдарской цивилизации вблизи от варварских видов. Что за пустая трата ресурсов. Но если вестники рока пожелали сбежать в самые темные уголки Галактики, чтобы жить там в невыносимых лишениях и тратить свое время на жалкий труд, то так тому и быть. Никто не запрещал им иметь свои собственные страсти, подобно телосменникам, варпоходам, оборотням и другим скитальцам и фанатикам.

Солнце почти полностью вышло из-за горизонта, и его лучи наполнили дерево грез пульсирующей энергией от кончиков корней до верхушек ветвей. Души мертвых зашевелились, замельтешив мимо и через Иллиатина и радуясь весне, которая пришла после долгой зимы.

Иллиатин слышал, что пробуждение древа грез было непередаваемым ощущением, которое стоило хоть раз испытать за свою жизнь, однако он не чувствовал особого восторга. Он переносил сознание во многие тела, примеряя различные обличья, но еле двигающиеся ветви дерева казались слишком уж тесными. Подобный опыт даже рядом не стоял с переходом в разум золотого орла, парящего над горами Тибранеша, и уж тем более бледнел с охотой в виде кинжалоплавника в лавовых потоках Лашартареха.

Прикосновения мертвых были холодными и влажными, и они окончательно испортили приключение, которое могло быть очень ценным. Вместо того что наслаждаться моментом роста и возрождения, которое переживало древо грез, он отвлекся от него, расстроенный жутким присутствием покойных.

Именно переплетение и наполняет любой опыт значением. Словно жизнь и смерть, идущие неразлучно рука об руку.

Волна радости нахлынула на Иллиатина, когда он узнал мысли другого живого эльдар.

— Тетесис! — Используя дерево грез как передатчик, Иллиатин открыл разум, чтобы пригласить брата разделить с ним ощущения, но, к его огорчению, Тетесис отпрянул, отказавшись от предложения.

— Мне сказали, что я найду тебя здесь, Иллит. У меня к тебе разговор. Очень важный. Я у контактной панели рядом с тобой. Возвращайся в свое тело.

Не успел Иллиатин сказать да или нет, дух Тетесиса сгинул, вернувшись к своей физической оболочке. Ощущая необъятность его существования, Иллиатин посмаковал последний глоток жизни древа грез, ускользнув от мертвого холода сердцевины к миллиардам колыхающихся листочков, которые согревал свет солнца.

Неожиданная встреча с братом, которая могла бы быть и намного более радушной, отвлекла его от древа грез, поэтому он недовольно проскочил к сердцевине, а затем к своему телу. Через мгновенье его сознание вернулось восвояси. Когда он полностью слился со смертной оболочкой, дерево грез ослабило свои объятия, после чего Иллиатин открыл глаза. Сначала он взглянул направо, но никого не узнал среди толпы, стоящей в густой тени ветвей древа грез.

Слева стояло еще больше незнакомцев.

Смутившись, он стал вглядываться в лица любителей деревьев грез. Один из них шел навстречу Иллиатину, и тот вздрогнул, увидев в нем облаченного в белоснежные одеяния черноволосого вестника рока с красными слезами, который сильно выделялся среди одетых в яркое эльдар, празднующих наступление весны.

Затем он узнал черты своего младшего брата под алыми слезами, что было поначалу нелегко сделать из-за его угрюмого вида и стиснутых зубов.

— О, Тетесис, — прошептал Иллиатин. — Кто же на тебя так повлиял?

10

Лагерь Воров Плоти было трудно не заметить, ведь его, словно пятно, отмечали ряды сваленных деревьев, которые проредили лес, устилавший предгорья. В предрассветном мраке огни работающих на сырой нефти печей и фонарей слабо озаряли их лагерь, уставленный бездействующими бронированными машинами и высокими палатками, большинство которых отбрасывали на землю играющие тени.

Они выбрали себе имя не просто так. Колыхающиеся лохмотья кожи, запятнанные странными нечестивыми символами, служили знаменами для различных групп и банд, составлявших оскверненную армию. Жаровни потрескивали и шипели от жира, соскобленного с трупов их врагов; сделанные из кожи палатки и шатры были сшиты прядями человеческих и эльдарских волос, а рты, уши и глазницы были скроены сухожилиями.

В перелесье наверняка невыносимо разило от жутких украшений, поэтому Нимуирисан был рад, что ничего нем мог учуять в теле призрачного рыцаря. Однако вид их лагеря был настолько омерзителен, что ему стало до тошноты неприятно.

Артиллерийские пушки, которые за последние шесть вращений неоднократно обстреливали посадочную зону «Цепкой молнии», были выстроены по пять штук в ряд по краю огромного перелесья. Расположившиеся биваком артиллеристы спали около больших пушек и контейнеров с боеприпасами, которые были окружены мешками с песком.

Сами же Воры Плоти, похоже, не были любителями носить на себе трофеи. Они были облачены в чернорабочую одежду или униформу, ранее принадлежавшую различным людским организациям, полкам и мирам. Эти воины напоминали диких и одиноких животных, которых объединила в стаю мощь и обаяние темной госпожи.

Нимуирисан вел своих собратьев в бой, легкой поступью шагая меж деревьев, словно высокое изящное тело призрачного рыцаря было ему родным. Он чувствовал, как душа Джаритурана струилась через него, подобно его душе, которая текла по духовным камням, питая огромную конструкцию. И хотя боль из-за смерти брата-близнеца все еще жила на задворках его разума, Нимуирисан чувствовал себя увереннее, когда в подобных случаях он был рядом. Джаритуран, отпрянув от дремоты, ответил на ход мыслей брата безмолвным ободрением и успокоением.

Скользящие гравитанки «Сокол» следовали за гигантом из призрачной кости, молниеносно и бесшумно продвигаясь на свои позиции и рассеиваясь вокруг лагеря. Часовые противника до сих пор не смогли заметить их, ибо эльдар были скрыты от взора примитивных человеческих сканеров деревьями и другими устройствами, которые были намного совершеннее вражеских сенсоров. Позади шла небольшая группа транспортеров «Волновая змея», в чьих длинных отеках сидели аспектные воины.

Слуги Кхаина стали запасными силами, которые выйдут в бой только при необходимости. Эльдар должны были быстро напасть на врагов, уничтожить артиллерию, что осаждала линкор, а затем отступить. Если они будут вынуждены задействовать пехоту, то тогда их отступление станет более долгим и опасным.

— Застать врасплох, действовать быстро и безопасно, — провозгласил Нимуирисан по эфирной коммуникационной сети, воспроизведя слова провидца Гиландриса, которые тот внушил ему перед отбытием. — Точно стреляйте по целям и присматривайте друг за другом. Мы покажем мон-кей, насколько они разгневали нас своими нахальными атаками. Они пожалеют, что дожили до рассвета.

Напоследок проверив, все ли собратья на своих местах, Нимуирисан позволил ядру призрачного рыцаря наполнить мощью конечности и пустился в бег. Он был наедине с полуживой машиной, чьи сенсоры посылали в его разум информацию о внешней среде, создавая меняющуюся нематериальную картину всей округи. До того, как визуальные сенсоры обнаружили врагов, сканеры тепла и движения уже точно определили возможные цели. Красные силуэты отмечали их позиции, тогда как бледно-голубые пятна обозначали приближающиеся силы эльдар.

Нимуирисан передал брату управление движениями призрачного рыцаря, а сам взял под контроль сдвоенные звездные пушки, что возвышались на плечах боевого гиганта. Орудия выплюнули потоки сияющих синих плазменных зарядов, которые подорвали один из боеприпасных складов. Взрыв озарил лагерь ярким огнем, подняв на ноги последователей Хаоса лучше, чем любой крик или сигнал тревоги.

Вспыхивающие красные лучи импульсных лазеров, испускаемых «Соколами», следовали за Нимуирисаном в перелесье, доставая до самоходных установок и снятых пушек. Призрачный рыцарь ускорился, и первые ответные выстрелы ярко и беспомощно заскользили по изогнутым пластинам его экзоскелета. Подняв напоминающую копыто ногу, Джаритуран наступил на небольшой транспортер, предназначенный для личного состава, разрушив его двигательный блок и изогнув его оси. Зашагав еще энергичнее, призрачный рыцарь вновь запалил из звездных пушек по коммуникационному пилону, находящемуся близ центра лагеря.

Чувство тревоги, нахлынувшее на Джаритурана, предупредило Нимуирисана об ожившем справа от них человеческом танке. Тепловое излучение от его двигателей засияло алым среди других сенсорных данных. Джаритуран развернулся, и Нимуирисан нацелил звездные пушки. Поток плазмы расплескался по толстой лобовой броне танка, обжигая металл, но не проникая внутрь машины. Орудийная башня с трудом повернулась к ним, и ее жерло озарилось вспышкой трассирующего лазера.

Близнецы, которые были неразлучны даже после смерти одного из них, одновременно отреагировали на опасность. Джаритуран дернул призрачного рыцаря влево, чтобы увернуться от прицела орудийного ствола, тогда как Нимуирисан поднял блестящий клинок, сжатый в правой руке. Танк выстрелил и промахнулся — снаряд прошел мимо плеча гиганта.

Нимуирисан ощутил, как люди внутри танка наспех пытались зарядить пушку следующим снарядом. Он почувствовал их панику и внезапный прилив страха, когда подгоняемые ужасом пальцы выронили снаряд, даже не успев вставить его в затвор. Водитель пустил танк задним ходом. Машина старательно пятилась назад, а из-под ее гусеничных лент вылетали куски перемешиваемой грязи.

Призрачный рыцарь был намного быстрее, поэтому Джаритуран нагнал танк за пять длинных шагов. Вспомогательное скорострельное орудие зарычало от пуль, но не смогло поразить гиганта, ибо Нимуирисан вовремя поднял перед собой левую руку, а генератор рассеивающих щитов тут же засиял разноцветьем. Град пуль разбился о появившийся экран. Преобразованные в энергию, они взорвались радужным светом, достаточно ярким, чтобы мгновенно ослепить любого врага.

Экипаж танка был настолько отчаян, что их обреченность буквально ощущалась, когда призрачный рыцарь настиг свою жертву. Один из них рискнул выбраться из люка башни, и гигант махом левой руки крепко схватил его. Раздавив хаосопоклонника, Нимуирисан выбросил его кровавые останки и возвел призрачный клинок. Он помнил, как впервые использовал духовную энергию мертвого брата, чтобы напитать сияющий меч, и как ужасно он потом себя чувствовал, однако сейчас ему некогда было обдумывать свои прошлые поступки.

Первый удар прорезал ствол танковой пушки. Во второй раз клинок погрузился в верхушку башни и пронзил склад боеприпасов, располагавшийся близ днища бронированной машины.

Взрыв окутал призрачного рыцаря бурей пылающих обломков, которые ударялись о его тело и тонкие конечности. Нимуирисан почувствовал укол упрека от своего близнеца, после чего мысленно извинился перед ним.

Развернувшись, они столкнулись с другим танком, но тот уже был пуст. По настоянию Джаритурана призрачный рыцарь наклонился и крепок схватил гусеничную машину. Подняв танк, он оторвал от него гусеничные ленты и ходовые колеса, а затем призрачным клинком разрезал пополам его двигатель. Второй и третий танк постигла такая же судьба, после чего Нимуирисан услышал шум коммуникационной матрицы, который вывел его из боевого транса.

В этот момент он почувствовал, что две трети вражеской артиллерии были уничтожены. Воры Плоти копошились словно муравьи, роящиеся из разворошенного муравейника, вытаскивая тяжелые орудия и безрассудно несясь к своим машинам через шторм лазерного огня и сюрикенов, разрезающих в клочья их товарищей. Нимуирисан считал, что немногое из их арсенала может навредить призрачному рыцарю, однако экипажи «Соколов» беспокоились, что враг отвечает на их атаки слишком быстро и масштабно.

— Уходите, я прикрою вас, — сказал им Нимуирисан, подняв рассеивающее поле.

Пятясь назад через горящие руины танков и давя всякого, кто рискнул приблизиться к нему, призрачный рыцарь отступал из лагеря, попутно паля из звездных пушек. Танковые снаряды раскатисто взрывались о рассеивающее поле вспышками пламени, ослепляя своим светом врагов и мешая жалким людям прицеливаться. Позади призрачной конструкции эльдарские танки и транспортеры проскользили в лес, выполнив поставленную задачу.

Напоследок окатив собравшиеся взводы солдат потоком плазмы, Нимуирисан и Джаритуран направили призрачного рыцаря в лес под звуки вражеских выстрелов, которые поджигали окружающие их листья. Нимуирисан поднял клинок в насмешливом прощании. На поверхности меча можно было разглядеть огни пылающего лагеря. Они развернулись и побежали, вскоре найдя укрытие среди высоких деревьев и оставив позади лагерь, горящий ярче, чем зарево поднимающегося солнца.

III

— Какой же он неприглядный.

На фоне светящихся опор дремлющих врат, ведущих в Паутину, вырисовывался звездолет, который являл собой вытянутый диск, чья верхняя линия прерывалась невысокими башнями и полукруглыми куполами. Снизу корабля можно было разглядеть неуклюжую выпуклость у кормы, где наверняка были расположены гравидвигатели. Иллиатин понимал, что даже ассиметричные формы и диспропорции, создающие мощную и динамичную картину, могут поразить своей несовершенной красотой. Однако подобным не славился корабль экзодитов.

— Зато он практичный, — ответил Тетесис. Облаченный в белые одеяния, он стоял босиком на крапчатом красно-сером посадочном мосту орбитального дока.

— Изящество может сосуществовать вместе с функциональностью. Для начала жилые башни могли быть повыше, тогда у вас было бы больше места внутри для гравимоторов. А взгляни на купола, они же такие мелкие. Почти как бородавки.

— Когда мы прибудем на Турассименеш, корабль положит начало нашему новому городу. У нас не будет гравитационных роторов, чтобы добираться до окутанных облаками башен, поэтому мы начнем ходить по ступеням. Купола можно отсоединить и с их помощью создать пригородные поселения. Передвинуть их нам помогут не машины, а одомашненные животные и прочие твари. Если мы увеличим размер куполов, то тогда не сможем перетащить их.

Иллиатин осмотрелся по сторонам, взглянув на остальных эльдар, толпящихся по трем посадочным трапам к звездолету. Многие из них были одеты в белое, как и подобало вестникам рока, которые называли себя «уходящими», но по крайней мере несколько десятков шли в обычной одежде.

— Недавно вдохновленные, — объяснил Тетесис, проследовав за взглядом брата.

— Вдохновленные? Скорее, заблудшие, — ответил Иллиатин, повернувшись к челночной яхте, на которой он добрался до окраинного дока.

— Разве ты не хочешь улететь?

— Улететь? — усмехнулся Иллиатин. — С вами? Кажется, поэтому ты и позвал меня сюда.

— Я хотел в последний раз попытаться убедить тебя, насколько это глупо ничего не делать. Прошу, Иллит, идем с нами. Со мной. Тебе не обязательно соглашаться с причиной Исхода, просто полетели со мной. Хуже тебе от этого не будет. Я боюсь за тебя, Иллит. За всех нас.

— Как будто мне нечем заняться, кроме как проводить свою жизнь, рубя деревья и убирая навоз за рептилиями. Я найду дела получше.

— Получше или полегче? — спросил Тетесис, оскалившись от раздражения. — Каким смыслом наполнены наши жизни? Мы больше ни за что не боремся. Призрачные дроны и психороботы исследуют Галактику и воюют за нас, а мы лишь пожинаем плоды империи десяти тысяч звезд. К чему нам стремиться? Для чего продолжать так жить?

— Чтобы чтить тех, кто не дожил до наших дней, — парировал Иллиатин. — Те поколения, которые жили и умирали на звездолетах, дабы сотворить мир таким, каким мы его знаем. Чтить предков, которые путешествовали через холодную межзвездную бездну, дабы проложить паутинные врата от одного конца нашей цивилизации до другого. Чтить миллионы тех, кто умер в войне с бесчисленными мон-кей, чтобы даровать мирную жизнь своим потомкам. Мы должны помнить их, а не подражать им.

— Да как же ты можешь понимать хоть что-нибудь из того, что они делали, если сам ни разу не испытывал подобного? Ты даже никогда не вылетал за границы родной звездной системы, что тебе знать о создании империи среди звезд?

— Да мне просто все равно! Носите свои тяжелые одежды, ходите босиком по земле, но вы не становитесь от этого ближе к потомкам Эльданеша, чем я. Если вы считаете, что нашли ключ к счастью, значит, вы такие же самолюбивые, как и остальные.

— К счастью? Мы ищем не счастья, мы скорбим. Скорбим по той жизни, которой раньше жили, когда все зарабатывалось трудом, а не было уже даровано кем-то. Мы летим строить свой рай, братец.

— Тогда иди и избавь поскорее меня от своих нотаций.

Печаль отразилась на лице Тетесиса. Он взглянул через плечо на корабль «уходящих». Десятки огоньков вырывались из круглых окон по всему диску. Он повернулся к Иллиатину и тяжело вздохнул.

— Я не пойду без тебя, Иллит.

— Ты наверняка знал, что я не полечу. Зачем ты притащил меня на край системы, чтобы услышать это?

— Взгляни, взгляни на звезды, братец.

Иллиатин отвернулся от звездолета, паутинных врат и местного солнца, и теперь он мог окунуться в глубины космоса с опоясывающего астероид дока. Он знал, что смотрит на край Галактики, где звезд было не так уж много, но зато сотни из них сияли подобно бриллиантам на черной ткани. Разреженная замкнутая атмосфера орбитальной станции почти не искажала поступающий свет, поэтому каждая звезда неподвижно сияла в чернильной тьме.

— Разве они не манят тебя, брат? — спросил Тетесис. — Новый мир, новое начало?

— Старая песня, — ответил Иллиатин, в раздраженной манере повернувшись к брату. — Даже не думай, что сможешь заставить меня присоединиться к тебе. Я не твой хранитель. Я не вправе приказывать тебе, что делать. Если хочешь лететь, тогда лети, следуй за своими убеждениями, но не надо использовать их, чтобы давить на меня и пытаться изменить мой жизненный путь.

— Я остаюсь, ибо я считаю себя твоим хранителем. Я осознал, что не смогу оставить тебя. Это было бы абсолютно эгоистично.

— Мне не нужна твоя защита или жалость. Оставайся, если пожелаешь, решать тебе. Я больше не хочу иметь ничего общего с тобой. Оставь меня в покое.

Иллиатин развернулся и побрел по кормовому мостику назад к яхте. Он до конца не понимал, что злило его больше всего: то, что брат посмел позвать его присоединиться к этой нелепой экспедиции, или тот факт, что, пока он глядел на звезды, в один момент он почти согласился улететь.

11

Всякий раз, когда Неридиат входила в Паутину или выбиралась из нее в реальное пространство, на крошечную долю секунды она ощущала, что находилась между реальным и противоестественным, между жизнью и смертью. В этот момент ее путеводный камень — духовный кристалл, который заключит в себе ее сущность после смерти — превращался в маленькое горячее солнце, что ярко сияло на ее груди.

И даже если она во время перехода была частью корабля, сидя в пилотной колыбели, или же просто бродила по палубам, чувство всегда было одинаковым. Словно холод в самом дальнем уголке ее души взывал к пустоте космоса. В течение нескольких мгновений все казалось тусклым и мертвым, будто саму жизнь вытянули из всей вселенной.

Вырываясь из Паутины, словно зерно, вылетевшее из стручка, корабль Азурмена ощущал перемены подобно живым эльдар, прочувствовав каждый миг своей оболочкой, пропитанной психической энергией. Теплые объятия Паутины сменились безграничной пустотой реального пространства, что было непростым испытанием даже для такого закаленного пилота, как Неридиат. Ей понадобилось некоторое время, чтобы оправиться и придти в себя, так и звездолет потратил несколько мгновений на то, чтобы вновь запустить психические двигатели и гравитационное поле. Солнечные паруса судна развернулись — своими золотистыми отражающими сетками, состоящими из крошечных шестиугольников, они превращали заряженные частицы звездного ветра в энергию для гравироторов. Психические чувства уступили место визуальным датчикам.

Корабль пригласил Неридиат к себе, и она отправила часть своего сознания в недавно пробужденные сенсорные матрицы. Все остальное было заблокировано судном, которое отказало пропустить ее дальше. Позади них закрывался паутинный разлом, который был открыт самим кораблем, что стало весьма неожиданным сюрпризом, ибо подобное было не так-то просто исполнить.

Отгородив от себя волны потусторонней энергии, которые вытекали из запечатывающегося портала, Азурмен связал свой разум с Неридиат, ментально взяв ее за руку и обратив ее внимание на три необычных зубчатых Осколка, зависших на орбите третьего мира. Это были звездные суда, но Неридиат раньше не видела и слышала о таких кораблях. Они напоминали огромные глыбы черного льда, оснащенные плазменными двигателями, чей изборожденный корпус испещряли десятки орудийный башен.

— Что это? — поинтересовалась Неридиат.

— Осколки. Части устройства, намного более смертоносного, — ответил Азурмен. — Они опасны, но станут куда сильнее, если мы не уничтожим их здесь и сейчас. Пока их сканеры сосредоточены на обследовании поверхности планеты, путь вокруг свободен.

— Мне только кажется, или они как будто… живые? — Что-то ощущалось в этих кораблях: не сказать, что они были действительно живыми, но определенно нечто таилось в них. Разум.

— Что-то вроде сознания у них есть, как и в наших кораблях. Еще у них на борту экипаж. — Сканирующие потоки сфокусировались на ближайшем судне. Сотни крошечных точек подсветили красным контуры вражеского корабля, обращая особое внимание на орудийные палубы, расположенные по бокам от центральной конструкции и внутри самого Осколка. Неридиат разглядела множество созданий около зазубренного носа корабля и решила, что это, скорее всего, был контрольный мостик.

Изображение вдруг потускнело, и Неридиат ощутила, как ее выбросило из корабельной системы.

— Вы теперь под моей защитой, Неридиат и Манья, — обрывисто произнес корабль. Он говорил спокойно, но с остановками, будто ему было неудобно выражаться словами. — Я «Грозовое копье», спутник Азурмена. Я не такой уж и большой, но я найду для вас место. Внутри меня находится мощный матричный двигатель и довольно опасные орудийные системы. Вы должны пребывать только в ваших покоях, к которым я вас отведу.

Освещение поменялось с красноватого на обычное желтое, и осталась только лишь тусклая алая линия, которая шла по коридору и сворачивала налево — прямо к корме «Грозового копья». Азурмен направился к носу корабля, продолжая следить за посетителями с помощью частицы своей души, которая жила в звездолете.

— Ваши покои в той стороне, — сказало им «Грозовое копье», пока они следовали по дрожащей нити к своей комнате. Манья с открытым от удивления ртом оглядывалась по сторонам.

Мило.

— Ну не знаю, — ответила ей Неридиат, рассуждая про себя о природе корабля.

— Меня создали убивать, но я также гожусь и для защиты, — ответило «Грозовое копье», уловив ее недоверие. — Я боевой корабль, оружие. Меня нельзя винить за мое предназначение, но я верю, что мой хозяин Азурмен использует меня во благо.

— Что благого в убийствах? — парировала Неридиат. — Смерть — это не начало, а конец. Убить кого-то, значит, разрушить надежды, уничтожить будущее.

— Не всегда. Убить одного, чтобы защитить другого, значит, подарить надежду и будущее кому-то еще. Твое упрощенное видение морали непозволительно в нашей ситуации. Наверняка это всего лишь притворство, ты же не можешь быть настолько глупой.

Корабль привел их к двери, которая вела в узкую каюту, и Неридиат решила не продолжать спор. Внутри два дивана и столик словно вытекли из пола, а напротив них виднелась еще одна дверь, ведущая во вторую комнату. Там было достаточно просторно, а уют создавали вделанные в стену полки и комод, специально предназначенные для тех немногих вещей, которые Неридиат имела при себе, пока сбегала со старого судна.

— Я полагаю, раз ты летаешь на таком корабль, то мог бы и управиться с линкором, — нарочито произнесла она вслух, обращаясь к лорду-фениксу. — Зачем же тогда я тебе нужна?

— Он не может управлять линкором, — ответило «Грозовое копье». Его душа привязана к броне. Он не может подобно тебе выпустить ее, чтобы войти в корабельные системы.

— Тогда как же он управляет тобой?

Она почувствовала, как на корабль нахлынуло веселье, граничащее с грубой усмешкой. Словно он беззвучно ухмыльнулся.

— Мне не нужен пилот. Я летаю сам по себе. Я спутник Азурмена, часть лорда-феникса, которая живет отдельно от него. Эта оболочка лишь последняя из многих.

— Ты его часть? — отпрянула Неридиат, словно стены внезапно покрылись нечистотами. — Какая часть?

— Та часть, которую ему пришлось отделить, чтобы оставаться собой. — Эти слова были пропитаны дикой радостью. На несколько мимолетных мгновений опустилась тишина, а затем корабль продолжил: — Мы уже на полном ходу к цели.

— Мы будем в опасности?

— Да, — ответил корабль, который весь пульсировал от ожидания, перетекающего в предвкушение. — Да, нас ждет опасность.

12

Пока они приближались к луне, на которую приземлился линкор, используя небесное тело как щит против вражеских детекторов, Азурмен изучал пилота через внутренние системы «Грозового копья».

Он до сих пор сомневался в Неридиат и особенно в ее характере. Она словно была одержима только собой или, как минимум, целиком поглощена своими мыслями. Азурмен понимал, что она хотела защитить свою дочь, но пилот вела себя так не только из осторожности, ибо что-то скрывалось за ее упрямством — усмиренный страх, который мог вырваться на свободу в любую секунду. Но что бы он ни думал про нее, другого выхода все равно не было. Только Неридиат находилась ближе всего к месту крушения линкора и могла добраться туда вовремя. Азурмен не смог подавить войну в ее зародыше, потому как считал, что держит все под контролем. Теперь лорд-феникс сделает все возможное, даже вновь умрет, лишь бы Неридиат попала на тот линкор.

Сейчас она играла со своей дочерью Маньей. Детский смех заполнил коридоры маленького корабля: Манья нерешительно переставляла свои небольшие ножки, с широко раскинутыми руками передвигаясь по жилому отсеку и копируя танцующую перед ней куклу. Игрушку оживило «Грозовое копье», которое тотчас решило использовать ее в качестве аватара. Кукла, предназначенная для тренировки телекинетических способностей, была психически пустой, поэтому стала отличным вместилищем для души корабля.

— Когда-то он так танцевал в канун Пламенного вознесения, — произнес корабль, заставив куклу крутиться и кланяться еще степеннее. Игрушка медленно вертелась по полу вокруг сидевшей на коленях Неридиат. — Двадцать эльдар с каждым вращением меняли партнеров, и все они двигались подобно огням, зажегшим небеса.

Кукла протянула беспалую руку, и Манья наклонилась, чтобы ухватиться за нее маленькими пальцами. Пока двое кружили друг друга, игрушка широко улыбалась, растянув свое глуповатое лицо, а девочка заливалась смехом.

— Что это ты делаешь? — Азурмен потребовал ответа у «Грозового копья». Корабль мысленно вздрогнул от неожиданного упрека.

— Пытаюсь вспомнить, каково это быть тобой, — ответил корабль одному Азурмену.

— Эти воспоминания принадлежат мне, а не тебе, — проворчал лорд-феникс. — Оставь в покое женщину и ребенка, у них нет ничего, что заинтересует тебя.

— Нет, есть, — настаивало «Грозовое копье». — Ее дочь мне пока не интересна, но Неридиат, ты наверняка чувствуешь ее страх. Он охватывает пилота, направляет ее и грозит захлестнуть. Она сломается и с головой окунется в объятия Кхаина. Как очаровательно.

— Я никому и ничему не позволю навредить ей. Не бывать тому, чего ты жаждешь.

— Несомненно, ты их страж, их защитник… Она видит, что скрывается за пеленой твоей лжи. Она знает, кто мы такие, и ненавидит нас. Но пилот не может отказать тебе. Мне она нравится. Возможно, и я ей понравлюсь.

— Перестань отвлекаться на них, — предупредил его Азурмен. — В тебе нет ни любви, ни добра. Прекрати свои жестокие игры.

«Грозовое копье» послало вперед проверочный сигнал, и оживленная кукла внезапно застыла и затем шагнула назад, подставив к своему уху одну руку, словно пытаясь что-то расслышать.

— Возникла проблема, — монотонным голосом проговорил корабль вслух. — Кажется, один из окруживших луну кораблей подошел ближе, чем ты ожидал.

— Они обнаружили нас? — спросила пилот. Через корабельные системы Азурмен почувствовал, как от этой мысли сердце Неридиат заколотилось.

— Пока еще нет, но мы должны войти в атмосферу, — ответил лорд-феникс, оценивая данные, проанализированные «Грозовым копьем». — Это приведет к большему выделению тепла, чем мы можем скрыть. Поэтому кто-то, вероятно, обратит на нас внимание.

— Мы не можем подождать, пока опасность не минует?

— Нет! — Сознательная мысль Азурмена пробежала по всему кораблю. — Хватит без толку тратить время. Мне нужно сосредоточиться на других вещах.

Кукла безжизненно рухнула на пол. Наклонившись над недвижной игрушкой, Манья начала плакать, не понимая, почему та перестала веселиться. Неридиат встала и взяла на руки дочь, гладя ее по голове.

Поделись.

— Нет, милая. Я же говорила тебе, что мы больше не будем это делать.

Поделись!

Мысленный крик был настолько громким, что Азурмен даже вздрогнул. От ребенка были только одни проблемы, но Неридиат ни за что на свете не согласилась бы оставить ее.

— Только в последний раз, — сдалась Неридиат. — Ты должна научиться жить внутри своего разума.

Девочка тут же перестала хныкать и широко раскрытыми глазами посмотрела на мать. Когда их взгляды встретились, Манья высвободила свою душу, и Неридиат открыла разум для дочери. Возникла нерушимая связь — момент единения любви.

Азурмен отпрянул, посчитав, что это уж слишком наблюдать за столь эмоциональным моментом.

Психически приютив Манью, Неридиат отправила частичку себя к матрице «Грозового копья». Она попыталась проникнуть в нее, но корабль вежливо отказал ей. Она предприняла еще одну попытку, и «Грозовое копье» ответило ей более жестким отказом, резко отрезав ее от систем, словно захлопнув перед ее носом дверь. Пилот уже собралась попробовать вновь, как корабль обратился к ней.

— Не пытайся попасть в матрицу, — предупредил ее Азурмен, и освещение вдруг поменялось на кроваво-красное. — Это для твоего же блага. Ты же не хочешь соединить свою душу с сущностью лорда-феникса. Оставайся в своей каюте и играй с дочерью.

После этого Неридиат обняла Манью и легла вместе с ней на кровать. Азурмен отвлекся от гостей и переплел свой разум с мыслями «Грозового копья».

— Ты не похож на них. Перестань претворяться тем, кем ты не являешься.

— А как же ты, благородный мститель? Кем ты притворяешься?

— Замолчи! Ты обманываешь себя, жаждая того, чему никогда не бывать. Ты лишь то, чем ты стал, и не более того. Ты не можешь вернуть непорочность.

Когда они вошли в верхние слои атмосферы Эскатаринеша, корабль превратился в искусственный метеор с длинным хвостом белого огня. Один из ближайших Осколков засек их — его полетные отсеки открылись, выплюнув поток странных ассиметричных кораблей-перехватчиков. Подобно полумесяцам, слегка наклоненным к своей оси, шипастые выступы выходили из их обшивки под различными углами. Плазмометы боевых кораблей озарились красновато-оранжевым сиянием, немного разогнав темноту космоса.

— Они пересекут наш путь до того, как мы достигнем нашей цели, — уведомил Азурмена корабль.

«Грозовое копье» вкратце передало лорду-фениксу информацию об их орбитальном положении и о нахождении рухнувшего линкора. Спроектированный маршрут стаи перехватчиков пересек курс их корабля примерно на двух третях пути к месту назначения.

— Мы можем уклониться? — спросил Азурмен.

— Зачем нам уклоняться от них? Разве ты хочешь уничтожить их? Раньше ты не был таким трусом.

— Я должен в целости и сохранности доставить пилота к линкору.

— Столкновение неизбежно.

Азурмен изучил навигационные записи, сохраненные с тех пор, как они покинули торговое судно. «Грозовое копье» без надобности пошло более длинным путем, чтобы добраться до планеты.

— Ты это намерено сделал, — укорил его Азурмен. — Твоя жажда боя теперь может всех нас свести в могилу.

— После той разочаровывающей погони в Паутине я подумал, что небольшая встряска будет кстати. Я уже заскучал.

Корабль нырнул к облачному покрывалу, проходя через участок неба, отделявший ночь ото дня.

IV

Иллиатин чуть удлинил шаг, но продолжал идти спокойно, слыша позади приближающиеся шорохи. Он понимал, что ему не стоило сворачивать через район Звездной тропы. Хотя шпилевая гонка завершилась довольно поздно, он не мог упустить такую восхитительную возможность лично поздравить Наертаха Бегущего-по-ветру. Даже сейчас Иллиатин потирал пальцы, вспоминая гладкость перьевых крыльев победителя, которые окутывали гонщика своей шелковистой чернотой.

Он не хотел пуститься бегом, ибо тогда он показал бы свою слабость, стал бы жертвой. О Звездной тропе всегда ходила дурная слава, но в последнее время развлечения и утехи, предлагаемые ее борделями и мрачными притонами, стали уж слишком извращенными даже для Иллиатина с его буйно растущими пристрастиями. Блуждали слухи, что сюда забрели эльдар из центральных миров, которые подарили здешним новые удовольствия и ощущения. Насилие стало не таким уж редким, ибо они брали силой то, что не могли получить обещаниями развлечь разум и плоть.

Уже повсеместно распространилось кровопускание, при котором эльдар делились излитыми жизненными соками. У Иллиатина были друзья, которым нравилось подобное: когда им выпускали кровь до предела, они висели на волоске от смерти, попутно смакуя различные наркотики. Поглощение крови еще казалось многим очень странным развлечением, и некоторые поговаривали, что не все участники таких забав занимались этим по собственной воле.

Некоторые называли этот район «Кровавая тропа». Люди пропадали, однако возможно, что сплетники просто пугали наивных. «Конечно, это все чепуха» — сказал себе Иллиатин. Такая же чепуха, как и те заявления, что перевертни и меняющие тела забыли о том, каково это быть обычными эльдар из крови и плоти. Всегда найдется кто-то, кто осудит новые веяния, свежие стимуляторы, развлечения и потворства. Порой казалось, что вестники рока «уходящих» были повсюду, порицая все и вся.

Хотя Иллиатин и не верил рассказам о похищениях и кровавых жертвах, впрочем, он не собирался испытывать судьбу. Он уже хотел было отменить свидание с любвеобильной и падкой на приключения Астриатой, но, пораздумав, решил, что уже почти прошел через худшую часть района. Скоро переулки соединятся с широкими бульварами, а затем он попадет в парк Выкованной среди звезд любви и встретится с нормальными эльдар.

Позади него незнакомцы шептались и хихикали. Сделав вид, что он чешет за ухом, Иллиатин включил ушные имплантаты, чтобы отфильтровать и сгладить посторонний шум, создаваемый радостными криками, восторженным смехом и пронзительной музыкой с ее ударным ритмом и громкими стенаниями.

— Мы идем за тобой, симпатяга.

— Какой высокий. Каждая капелька крови будет очень долго стекать по тебе.

— Я вскрою каждую твою вену и артерию и изопью тебя до смерти.

— Сочный, какой же ты симпатичный и сочный. Выпью твою кровь глоток за глотком.

Иллиатин слышал их взволнованное дыхание, резкие вздохи, подавленные стоны и скрип зубов.

Послышался скрежет вынимаемых клинков.

Он напрягся и уже решил бежать, как вдруг откуда-то сверху его окатил яркий свет. Сквозь слепящие желтые огни Иллиатин разглядел аэрояхту, из которой выпрыгнуло несколько фигур, приземлившихся вокруг него.

Любители крови зашипели и завизжали, как ошпаренные звери, закрывая глаза руками и убегая в тени. Спасители Иллиатина прошли мимо, подняв наготове дреколье и дубины, чтобы учинить жестокую расправу над кровопийцами. Они были облачены в облегающие костюмы с нагрудниками и наручами, на их ногах красовались сапоги с высоким голенищем, а их головы украшали заостренные шлемы.

Эльдар развернулись и последовали в тени за своими жертвами, попутно выкрикивая угрозы и проклятия. Когда его спасители вернулись, он поднял руку в знак благодарности.

— Я должен сказать спасибо вам, друзья, за что, что прибыли вовремя. Еще секунда, и они бы набросились на меня. Сегодня удача благоволит мне.

— С некоторых пор удача покинула тебя, — сказал один из них. Он снял шлем, и Иллиатин узнал в нем Тетесиса. Его волосы были коротко подстрижены, и только один тонкий пучок заплетенных в косичку волос ниспадал на его лицо. Уже не видно было красной краски фальшивых слез, ибо ее заменила черная полоса, проходящая от виска к виску прямо через глаза. Иллиатин уже видел такую полоску: она была символом группы, называющей себя Настоящими Стражами. Эти мстители были ничем не лучше всяких культов и банд, которые вели скрытую жестокую войну за территории в центре города. — Я не забыл о тебе.

— Что ты здесь делаешь? Опять следишь за мной?

— Пойдем с нами, — промолвила Настоящая Стражница. Она обвила ладонью его руку и спокойно повела его к аэрояхте, которая приглушила свет до более терпимого для глаз янтарного. Тут же ожили красные столбы подъемных лучей. Иллиатин встал под один из них, а Настоящие Стражи облепили его со всех сторон. Через мгновенье невесомости он оказался в проходе, который пролегал через всю опорную платформу, расположенную вдоль края яхты.

— Мы можем увезти тебя отсюда, брат, — произнес Тетесис, появившись перед Иллиатином. — Проследуй на борт «Возрождения былых времен». Он отбывает завтра утром.

— На то далеко плывущее торговое судно? Ты хочешь, чтобы я улетел на грузовом корабле? Для чего? Или ты все еще тяготишься тем, что я не захотел отправиться с тобой в ту первобытную дыру, которую ты бы назвал домом?

— Здесь не безопасно, ты должен это понять. — Тетесис отвернулся и поднял руку. Яхта взмыла ввысь, удаляясь от звездообразного района проходов и переулков.

Иллиатин смотрел вниз, наблюдая за бушующими пожарами и идущим от них дымом. Время от времени он слышал странные крики, сопровождаемые воплями безумной радости и мрачным ревом толпы, глазеющей на аренные дуэли и на гонки в карьерах. За последнее время город изменился так сильно и так быстро, но он все еще узнавал в нем то место, в котором он прожил всю свою долгую жизнь.

— Это мой дом, — сказал он брату. — И ты меня просишь покинуть его? А ты сам сможешь?

— Нет, мы останемся здесь и сделаем все, что в наших силах, чтобы противостоять темным.

— Темным? — Иллиатин рассмеялся от подобной напыщенности. — Искатели удовольствий; те немногие, что переходят границу слишком часто; но темные? Это не Война в небесах, Тетесис. Кто назначил вас Настоящими Стражами? Чьим законам вы подчиняетесь? Вы лишь еще одна группа головорезов, пытающаяся запугать остальных и заставить всех поверить в ваши идеи.

— Даже если бы я и мог, я бы не заставил тебя улететь, — ответил ему Тетесис. — Это и мой дом, и я не позволю, чтобы он погряз в анархии и корыстном гедонизме. Ты присоединишься к нам, братец? Станешь ли защищать все то, что еще осталось от нашего общества?

— Нет, — произнес Иллиатин. — Если разум еще не покинул тебя, ты уйдешь от этих глупцов, и пусть они сами занимаются вещанием слухов и играют в ненависть. Тебе необязательно искать какую-нибудь группу, к которой бы ты принадлежал, брат. Забудь про эти заносчивые поиски и живи со мной. Я знаю, что в прошлом мы многое наговорили друг другу, и я очень сожалею и хочу все исправить. Живи со мной, и мы вновь станем семьей.

— Еще осталось несколько судов, которые отбывают отсюда, — ответил Тетесис. — Ты должен быть на борту одного из них, когда придет конец.

— Просто отвези меня домой, — промолвил Иллиатин. — И я хочу вновь попросить тебя, чтобы ты оставил меня в покое.

13

Колонна эльдарских машин вилась вдоль реки и тихо скользила через лес, гравидвигателями колыхая текущую воду. Эскадрон Сияющих Копий на своих гравициклах мчался впереди войска, костяк которого составляли «Волновые змеи» и «Соколы». Гравитанки были окружены еще одной группой наездников на гравициклах и тяжеловооруженными «Виперами».

Замыкали шествие Нимуирисан и Джаритуран, которые брели по течению реки со звездными пушками наготове на случай, если враги полезут с правого или левого берега. Нельзя было сказать, что такой высокий шагатель превосходно подходил для данной операции. Однако Гиландрис настоял, чтобы Нимуирисан был частью тактической группы, ведь им предстояло не только пробиться через ряды хаосопоклонников и захватить врата в Паутину, но и удерживать их, пока эльдар уносят ноги из города Шпилей и от «Цепкой молнии». Гравитанки станут отличным подспорьем при атаке, но они надеются на скорость и маневренность, когда хотят показать, на что действительно способны, а в данном случае требовался кто-то, кто смог бы защищать недвижный клочок земли.

Нимуирисан понимал, почему ясновидец был так взволнован, но он никак не мог отвлечься от беспокойных мыслей, охвативших дух Джаритурана. Его брат всегда был более осторожен, и сейчас Нимуирисан чувствовал, как конечности призрачного рыцаря будто противились каждому движению.

— Уж лучше так, — сказал он брату, когда они перешагнули через очередную извилину широкой реки. — Разве бы ты хотел, чтобы мы попали под обстрел в Ниессисе?

В разуме Нимуирисана вспыхнула картина. Он увидел, как лес, окутывающий линкор, охватила битва, которая подожгла все вокруг.

— Ты знаешь, что сейчас нам нужно беспокоиться не о «Цепкой молнии». Самый безопасный путь с планеты — через Паутину, поэтому мы должны вернуть под контроль портал и удерживать город Шпилей до тех пор, пока Гиландрис не завладеет Анкаталамоном. Нет смысла защищать рухнувший корабль, у которого нет пилотов.

Призрачного рыцаря пронзила грусть, которую подкрепил образ эльдар, что опечаленно проходили в белых накидках с капюшоном по заупокойным землям Ануивена.

— Это нечестно. Гиландрис прямо поведал нам обо всех опасностях, которые могут нас поджидать, и предложил самим сделать выбор. Как и Тинарин, мы согласились участвовать в операции. Или ты уже подзабыл, что мы сами вызвались отбить портал?

Он почувствовал сожаление и мысленный эквивалент преунылого вздоха.

— Мы приняли решение вместе. Как и всегда. Каждую тропинку судьбы мы проходим рука об руку, пока не встретим конец.

На Нимуирисана нахлынуло хорошо знакомое ему воспоминание, которое пробудил Джаритуран. Он видел своего брата в черно-лиловой броне Ануивенской Стражи, который вместе с ним управлял деформирующей пушкой. Люди, засевшие в траншеях, осыпали их минометными снарядами, и взрывы забили еще громче, когда вражеские наводчики нацелились на дивизион орудий поддержки, защищавший фланг надвигающихся эльдар. Джаритуран убеждал брата продолжить ход, но тот не слушал близнеца, уставившись на бронированный транспортер, который внезапно вырвался из человеческих войск.

— Ты же клялся, что простил меня, а все не прекращаешь показывать этот момент всякий раз, когда я делаю то, что тебе не по нраву, — гневно проговорил пилот призрачного рыцаря. — Я бросил все, чтобы до конца своих дней быть с тобой, пожертвовал жизнью, которую мог бы провести за пределами этой гробницы из призрачной кости, чтобы унять горе. И ты все еще думаешь, что мне нужно напоминать о том, что произошло?

Джаритуран не стал отвлекаться на слова брата, и сцена продолжилась, как это и бывало уже не раз. Минометная бомба ударила перед д-пушкой, и поток пламени и ошметки грязи окатили Нимуирисана, отбросив воина на землю. Краем глаза он видел, как платформа с искажающей пушкой накренилась, пытаясь с помощью воющих антигравитационных двигателей удержать равновесие. Орудие упало на Джаритурана, придавив ему ноги. Нимуирисан недолго наблюдал за жуткой картиной, ибо тут же разорвалась вторая бомба, искорежив как д-пушку, так и его близнеца.

— Ты думаешь, я бы не изменил прошлое, если б мог? Зачем ты меня сейчас мучаешь, когда мы должны сосредоточиться на более важных делах?

Изображение сменилось, и теперь Нимуирисан глядел глазами своего брата, проживая последние секунды его жизни. Перед смертью потрясенный Джаритуран ощутил облегчение и радость, что умереть должен он, а не брат.

Нимуирисан испытал такой глубокий шок, что чуть ли не потерял сознание. Призрачный рыцарь оступился и упал на одно колено в воду. Пока Нимуирисан, окутанный кристаллическим блоком в центре гигантской машины, приходил в себя, Джаритуран выпрямил исполинскую конструкцию.

— Ты мне никогда этого не показывал, почему только сейчас?

В мыслях Джаритурана застыл образ Нимуирисана, который посреди равнины, объятой огнем и кружащими осколками, встал на четвереньки и протянул руку своему сраженному брату. Переживать подобное вновь казалось невозможным, ибо представшая перед глазами картина просто раздирала душу в клочья.

Наконец Нимуирисан понял смысл увиденного.

— Ты боишься, что я могу умереть? Даже и не питай сомнений на этот счет, ведь для чего же еще я присоединился к тебе в этом искусственном теле? Конечно же, я умру. Как подобает воину, в битве, причем кровавой. В тот день нас обоих должна была поглотить война, но этого не приключилось. Не думай, что я смогу прожить жизнь без тебя, ведь тогда я буду обречен на тщетное существование.

Их разговор прервало сообщение от экзарха Сияющих Копий Латиедеса.

— Как мы и боялись, враг укрепился вокруг портала. Мы должны приблизиться к ним, выманить из укрытий и затем ударить. Следуйте за нами и приготовьте свои орудия. Да не дрогнет ваш дух!

Гравитанки переключились на полную мощность и рванули вперед, разгоняя воду ревущими двигателями. Джаритуран и его живой близнец невольно согласились друг с другом. Мертвый пилот повел призрачного рыцаря к левому краю реки. Когда они выбрались на песчаный берег, вода заструилась по изящным конечностям боевого гиганта.

Вдали послышались грохот и стрельба. Ощущая нерешительность брата, Нимуирисан окатил его потоком нетерпения.

— Давай, беги!

Призрачный рыцарь тут же бросился вперед, слегка увязая в мягкой земле речного берега. Пока высокий шагатель прорывался к цели, ветви, раскинувшиеся над водой, потрескивали и шатались от каждого его шага. Река понемногу уходила вправо и становилась шире, а ее берега приобретали все более крутой наклон, образуя утесы, которые нависали над деревьями. Именно на этих утесах люди и соорудили первую линию обороны.

То тут, то там пролетали гравициклы и гравитанки, выпускающие яркие лучи и заряды, которые расчищали вершины обрывов. Тяжелые пушки врага загромыхали и зарычали в ответ, выплевывая пули и снаряды вниз по реке. Каждая орудийная батарея прикрывала огнем противоположный берег реки.

Замедлив призрачного рыцаря, Нимуирисан начал изучать обстановку. Заметив, как противотанковые пушки на выступах реки выискали новую цель, он включил рассеивающее поле. Со свистом снаряды пролетали в воздухе и никак не могли достать до эльдарского шагателя, падая в воду, бегущую вблизи него.

Пробираясь через шквал огня, Сияющие Копья и «Виперы» усилии натиск, дабы прорваться к паутинному порталу, располагающемуся неподалеку за утесами. Пока «Волновые змеи» отступали к более-менее ровным частям берегов, чтобы высадить аспектных воинов, заждавшихся внутри, «Соколы» всячески пытались как можно сильнее окатить вершины обрывов подавляющим огнем.

Едва Нимуирисан успел согласиться с планом мертвого брата, как тот моментально привел гигантскую машину в действие. Некоторые люди отвлеклись от гравитанков, парящих над водой, и запалили по призрачному рыцарю. Рассеивающее поле засверкало и засияло от града огня, а сам исполин ответил им короткой очередью плазмы, стреляя из звездных пушек.

Используя ближайшую скалу как щит от снарядов, летящих с другого берега, призрачный рыцарь бежал к лесу и в конце концов остановился под каменистым выступом. Когда Нимуирисан отключил сияющее поле, окутывающее рыцаря, оно искривилось и погасло, в то время как вся имеющаяся энергия ушла в руки и ноги. Боевая машина эльдар, направляемая Джаритураном, потянулась к первой же опоре, за которую можно было уцепиться рукой.

Камни сидели в утесе очень крепко, поэтому исполин взбирался по ним все быстрее, подгоняемый растущей уверенностью Джаритурана в прочности скалистого обрыва. Пару раз им приходилось блуждать то вправо, то влево, чтобы отыскать опору побольше, и прямо у вершины нога гиганта соскочила с одной из них. Повиснув высоко над лесом, несколько секунд рыцарь держал свое огромное тело лишь пальцами рук, сотворенных из призрачной кости. Его качало из стороны в сторону, пока левой ногой он не отыскал подходящий уступ, после чего шагателя переполнил скачок призрачной энергии, и он запрыгнул на край утеса.

Когда Джаритуран посадил исполина на одно колено, Нимуирисан вновь включил рассеивающий щит, и теперь он держал на прицеле почти все человекоподобные боевые машины. Звездные пушки, выглядывающие из-за сверкающего энергетического поля, заиграли огнем, который вырывал борозды крови и расплавленного металла из пулеметов, что укрепились у края обрыва, обращенного к реке.

К удивлению, Воры Плоти почти никак не отреагировали на появившуюся в их рядах величавую призрачную машину. Лишь несколько тяжелых орудий развернулись и запалили по гиганту, а остальные продолжили поливать огнем кружащие внизу танки. С поднятым перед собой щитом призрачный рыцарь выпрямился и бросился на врага. Плазменные снаряды взрывались повсюду, поджигая орудийные ямы и воинов, чьи лица скрывали капюшоны. Плоть и построенные наспех укрытия с треском обуял иссушающий голубой огонь.

Отсюда исполин прекрасно видел паутинные врата. Они представляли собой три изогнутых шпиля, состоящих из гравированного рунами камня, которые были в три раза выше призрачного рыцаря и образовывали нечто в виде пирамиды на поляне, прилегающей к берегу реки. Сейчас врата спали, потому как братья отчетливо примечали траву между портальными камнями и деревья позади древнего устройства. Без сомнений, вокруг психических пилонов недавно кипела нелегкая работа: у врат были сложены кучи коробок, гирлянды спутанных проводов были прикреплены к башням похожими на пузыри каплями неизвестного клейкого вещества.

— Неужели они пытаются активировать врата? — задался вопросом Нимуирисан. — Получается, за этим они и пришли, а вовсе не за Анкаталамоном.

— Это не имеет значения. Их мотивы нам не важны, у нас есть приказы, — ответил Латиедес. — Избавьтесь от них, ибо мы должны вновь заполучить врата. Покажите им, что страх вам не ведом.

Джаритуран направил призрачного рыцаря к краю утеса, пнув в сторону обломки древнего на вид полевого орудия. Обожженные плазмой трупы разрывались под ногами боевой машины, но Нимуирисан почти не обращал на это никакого внимания. Огонь с другого берега засвистел над водой, отчего сразу же подсветилось рассеивающее поле. Пара снарядов проскочила через энергетический щит и, сверкнув, беспомощно разбилась о крепкое тело призрачного рыцаря. Внизу аспектные воины прорывались к лесу, пытаясь отыскать пути к вершине противоположного утеса. Вверху кружили корабли, готовые спикировать и прикрыть наступление эльдар.

Нимуирисан послал через утес залп плазмы, отгоняя взвод людей, которые укрылись за разрозненными камням и кустами.

— Продвигайтесь к вратам, мы прикроем вас с…

Огромный огненный шар обуял портал, резко прервав связь между Нимуирисаном и тактической группой. Взрыв полностью поглотил врата, от которых ввысь заструились пламя и дым, заволакивающий озаренные лилово-синей молнией небеса. Горящие белым огнем осколки треснувшего призрачного камня взмыли в небо. Истерзанные тела десятков Воров Плоти, что находились рядом с эпицентром, выкинуло в реку взрывной волной.

Мощный взрыв оставил на месте паутинных врат пылающий кратер. От горящих деревьев и обломков пилонов поднимался черно-голубой дым. Тут же по всей коммуникационной сети разошелся приказ об отступлении.

— Я не понимаю, зачем они уничтожили их? — вопросил Нимуирисан. Он отправил шквал плазменного огня в сторону разрушенных врат, чтобы прикрыть отступающие с берега гравитанки «Сокол».

Вдруг в его разуме промелькнуло посланное Джаритураном изображение, которое показывало кусок мяса, лежащий в железной ловушке.

14

Они погружались в атмосферу с невероятной скоростью, однако до линкора им все еще оставалось лететь немало времени. Азурмен специально выбрал такую точку входа, чтобы максимально увеличить расстояние между ними и находящимися на орбите кораблями Хаоса и предельно сократить вероятность того, что их обнаружат в открытом пространстве. Но одно вражеское судно внезапно поменяло свое положение, нарушая выверенный план лорда-феникса. Сейчас у них уже не было времени, чтобы значительно перестраивать свою тактику.

Когда перехватчики приблизились к ним, «Грозовое копье» сумело тщательнее просканировать боевые суда. В Частицах, более крупных осколочных кораблях, Азурмен ощущал присутствие полуживого сознания, но определенно ими управляли еще и обычные люди. В каждом корабле, напоминающем полумесяц, сидели по два пилота над корпусом, а вдоль судна располагались три стрелка, которые управляли энергетическими орудиями. Частицы очень быстро приближались к ним, и, подобравшись к эльдар, они перенаправили внутреннюю энергию от двигателей к пушкам и системам маневрирования.

— Кажется, они проворные. — По тону «Грозового копья» стало ясно, что оно уже смаковало грядущую неизбежную схватку. Азурмен внутренне согласился со словами корабля, но он не разделял его чувств. Движения перехватчиков отчасти напомнили ему о стае жестоких хищников, которые гнались за своей добычей.

Они раскололись на три группы по восемь кораблей в каждой. Одна из них летела сверху, а две другие — по бокам, чтобы одновременно прижать «Грозовое копье» слева и справа. Эльдарский корабль решительно нырнул вниз, погрузившись в густое облако. Хотя перехватчики и отреагировали незамедлительно, спикировав и развернувшись, они не смогли в момент догнать «Грозовое копье».

Они вышли из-под облака и увидели раскинувшееся внизу море, овеваемое ветром. Вдалеке берег из скалистых камней и высоких утесов быстро перерастал в холмы и горы, посреди которых и приземлился линкор.

Используя мощь гравитационного двигателя, «Грозовое копье» рвануло вверх, да так сильно, что несколько мгновений они взлетали строго по вертикали. Азурмен не вмешивался. Когда осколок его души действовал по своей воле и свободно контролировал корабль, он лучше всего выполнял свою основную задачу — убивать неприятелей.

Вновь Частицы последовали за эльдар, возносясь в небеса по спирали, чтобы догнать свою жертву.

— Как я и думал, у них нет глушителей инерции, — подметил корабль. — Они не могут исполнять более хитрые маневры из-за экипажа с его физическими ограничениями.

— Поэтому нам будет намного легче оторваться от них?

— Оторваться от них? Нет, это значит, что нам будет намного легче пристрелить их!

— Ты уж слишком увлекся.

— Я увлекаюсь всем, за что берусь. Я не могу жить иначе. Мое уничтожение меня не сильно волнует, ибо это лишь последний из всех обликов, что я примерял. Это лишь уязвимая маска, которую в один момент ждет разрушение. Ты сам знаешь это лучше остальных. Ты сотворил меня таким.

Пока «Грозовое копье», переполненное затаенным чувством ожидания и восторга, мчалось на вражеские истребители, Азурмен ощущал в душе нарастающую тревогу. Ему было непривычно смотреть на себя с такого ракурса, поэтому он задумался, неужели во время сражений он выглядел таким же для остальных. Чувство радости то затихало, то вспыхивало с новой силой, будто корабль напевал себе под нос в ожидании расправы, и сейчас Азурмен на мгновенье осознал, как себя чувствовала Неридиат, противостоя воинственной природе лорда-феникса.

Именно ее влияние, ее присутствие на «Грозовом копье» сглаживало его понимание боя. Ее отвращение к схваткам, ее боязнь сразиться с кем-либо проникали в его мысли, унося его вдаль от духовного осколка, что управлял кораблем. Редко он глядел на себя со стороны подобным образом, и ему определенно не нравилось, что он видел.

Быстро сблизившись с вражеским судном, «Грозовое копье» выстрелило наперед, откинувшись влево, чтобы окатить противника огнем из верхнего импульсного лазера. Головной корабль одной из групп взорвался клубком черного дыма и огня, а обломки его серовато-серебряного корпуса, кружа, пропали в облаке. Внезапное чувство восхищения, нахлынувшее на эльдарский корабль, почти слилось с мысленным радостным криком лорда-феникса. Тут же он почувствовал идущую от Неридиат волну отвращения.

Не обращая внимания на ее неодобрение, «Грозовое копье» скорректировало маршрут. Развернувшись к новой цели, оно выстрелило из нижнего пульсара зарядами белой энергии, которые прорезали второй вражеский истребитель.

В небесах раздавался треск, пока противники накапливали статические заряды, а потом все истребители, оставшиеся от вражеского отряда, забили по эльдарскому кораблю дугами фиолетовых молний. Однако к этому времени «Грозовое копье» уже перешло в уклонение, сильно накренившись вниз и уходя от потрескивающих разрядов, заигравших где-то вверху.

Второй отряд последовал за ним, а остатки первого рассредоточились подальше друг от друга и помчались вниз за снижающимся врагом. «Грозовое копье» изменило траекторию полета, проделав крутую петлю и оказавшись позади своих преследователей. Пульсары ожили на обеих установках и уничтожили еще два истребителя.

Азурмен пытался подавить прилив восторга, возникший после уничтожения перехватчиков. Он напомнил себе, что каждый огненный взрыв и разметавшиеся в стороны осколки отметили смерть пяти живых существ, пусть даже они и были всего лишь людьми. А то, что они были поражены Хаосом, стали Потерянными, стоило оплакивать, а не праздновать. Все-таки ему было тяжело сохранять самообладание, пока «Грозовое копье» так ярко упивалось происходящим.

Несмотря на количество подбитых кораблей, противник оставался повсюду. «Грозовое копье» уходило в стороны, возносилось вверх, вертелось и ныряло под облака, уходя от потрескивающих фиолетовых зарядов, которые пролетали мимо гладкого звездолета. Лихо крутанувшись, эльдарское судно резво проскочило в середину одной из боевых групп, решив использовать вражеские корабли как щит. Слугам Хаоса было все равно, что они могли случайно подбить свои же корабли, поэтому они незамедлительно выпустили молнии в возвышающее «Грозовое копье», поразив в итоге две Частицы. Энергетические заряды рассеялись по обшивке причудливых кораблей, словно капли по гранитному полу, но все же каким-то образом незримо повредили их, после чего они камнем полетели вниз.

— Похоже, ты ценишь их жизни даже больше, чем они. — Эльдарский корабль безумно радовался каждому новому убийству. — Это как-то меняет правила?

— Это не игра! — Сейчас Азурмен сражался с самим собой, ощущая, как подсознательный контроль над звездолетом ускользал все дальше. Он не понимал, почему корабль проявлял такое упрямство. Подобно своевольному коню, пытающемуся сбросить наездника, «Грозовое копье», мысленно хохоча, противилось психическим импульсам Азурмена.

Затем лорд-феникс осознал, что корабль питался желанием мести, заключенным глубоко внутри его души. Частицы принадлежали Осколкам, и чувство вины за то, что он не уничтожил их вовремя, все сильнее съедало его, разжигая непреодолимую жажду поскорее разделаться с этим злом.

Лорд-феникс чувствовал, как около них кружило облако вражеских истребителей, которые петляли и вертелись, грозя вот-вот сетью обвиться вокруг эльдарского корабля. Они неуклончиво шли прямо на эльдар, и перед тем, как захлопнуть ловушку, еще три судна пали жертвой смертоносных пульсаров. Азурмен опять усилил свою волю, пытаясь загнать «Грозовое копье» в клетку, сотворенную из строгости и подчинения.

— Кажется, их моральный дух все еще силен. Прекрати упрямиться и уноси нас отсюда, ты не сможешь перебить всех до единого.

— А я и не собираюсь.

«Грозовое копье» переключило гравитационный двигатель, проделав очень рискованный маневр даже для инерционных глушителей. На несколько секунд Азурмен почувствовал, как весь мир перевернулся с ног на голову. Вспышки пульсарного огня уничтожили еще одну Частицу, и через мгновенье эльдар вновь нырнули к облакам. Дюжина истребителей резко развернулась и последовала за ними.

Звездолет выровнялся и направил сканирующие потоки к месту крушения линкора. Он обнаружил, что недалеко от них парят другие корабли — «Ночные крылья», призрачные истребители «Болиголовы», «Багряные охотники», и причем все они были подняты в воздух с «Цепкой молнии».

— Я же сказал тебе, что не стоит беспокоиться. Наши друзья уже близко.

Корабли Хаоса были в явном меньшинстве, однако они даже не дрогнули, продолжив свою погоню за «Грозовым копьем», которое подводило их к эльдарским судам. Воздух наполнился лазерными выстрелами и скороходными ракетами, которые оставляли за собой хвосты голубого огня. В пасть этой бури и скользили корабли Хаоса, не замечая или не заботясь о грядущей опасности.

Азурмен почувствовал, как «Грозовое копье» замедлилось, готовясь к повороту.

— Вперед! — Приказ был преисполнен сильного гнева, который причинил боль лорду-фениксу и хорошенько хлестанул корабль. «Грозовое копье» испугалось и подчинилось, продолжив путь к рухнувшему линкору.

Во время первой фазы атаки эльдар превратили половину Частиц в облака горящего газа и дымящихся осколков, которые заполонили собой небеса. «Грозовое копье» вновь ускорилось, ныряя к линкору, что виднелся сразу за пылающей тропой, проложенной через лес.

Прекратив преследовать свою жертву, Частицы сделали петлю, а вместе с ними и эльдарские корабли, готовые к новому бою. Две флотилии сцепились в который раз, и вновь эльдар вышли победителями, потеряв из-за вражеских молниевых пушек только одно судно, тогда как у противника осталось лишь два истребителя.

— Почему они не уходят? — Азурмен даже представить себе не мог, какими способами Темные боги принуждали своих последователей так бессмысленно расставаться с жизнью. — Они уже проиграли сражение.

— Возможно, они борются не ради победы.

Если это и было правдой, то желание последних двух экипажей хаосопоклонников было исполнено: рой эльдарских кораблей окружил их и в унисон запалил по врагам огнем, который на миг засиял ярче солнца. После этого боевые корабли разлетелись кто куда, а от Частиц осталась лишь дымка испаренных веществ, которые затем превратились в капельки и западали легким дождем.

Сперва Азурмен не сумел подавить в себе чувство облегчения, которое очень близко граничило с удовлетворением. Он собрался и тут же прогнал его, понимая, насколько опасным может быть наслаждение. Лорд-феникс решил оплакать смерть охотников, но сумел только выдавить из себя хилое сожаление, что они не улетели прочь, когда им представился такой шанс. Как он мог сострадать этим созданиям, если они так бессмысленно бросили себя в объятия погибели.

V

Иллиатин пытался протиснуться через толпу, но его, подобно сорванному листу, летящему по ветру, уносило все дальше и дальше от шпилевого транспортера, который поднимался к звездному порту. Над головой выли антигравитационные двигатели, с трудом удерживая эльдар, которые понабрали с собой все, что могли дотащить до орбиты. Небеса заполонили возносящиеся звезды, которые вместе напоминали метеоритный дождь, только летящий в обратном направлении.

Было очень тяжело побороть панику. Ужас охватил сотни прохожих и уже просочился в мысли Иллиатина, словно плесень, которая разрасталась тем сильнее, когда охватывала все больше эльдар, неутолимо подпитываясь ими и становясь все крепче.

Он не знал, почему эльдар рвались подальше от портовой станции, где слышались крики и редкий треск выстрелов из энергетического оружия. Он спотыкался о мертвые тела, павшие жертвой невообразимой давки, на которые уже никто не обращал внимания. Смерть с легкостью могла любого заключить в свои объятия, что, несомненно, и стало главной причиной, по которой столько народу собралось вокруг шпиля восхождения.

Через некоторое время толкотня улеглась, и чем больше эльдар удалялось от возможной угрозы и ужасной давки, тем меньше тел ощущалось под ногами и тем спокойнее становились прохожие. И все же Иллиатин еще ощущал затаенный страх, что закрался в душу к каждому и заставлял всех держаться сообща, — тот страх, который каждый день испытывали жители города, заволоченного ужасом, словно туманом. Он перестал противиться медлительной толпе, которая уносила его назад к аренному парку, а затем приметил облаченную в черный костюм фигуру, которая возвышалась над остальными.

Она стояла на небольшой лестнице, ведущей в какой-то проем, а на ее красном шлеме можно было разглядеть черную полосу, пересекающую линзы. В руках девушка держала винтовку «Солнечное пламя», выискивая в толпе возможные угрозы.

Пробираясь через поток эльдар, Иллиатин вырвался из толпы как раз у лестницы и увидел наставленный на него ствол «Солнечного пламени».

— Убирайся отсюда. — Шлем стражницы усилил ее недовольный тон. — Разворачивайся и уходи, иначе я расщиплю тебя на молекулы.

— Мне нужна твоя помощь, — воззвал к ней Иллиатин.

— Всем нужна наша помощь, но уже слишком поздно. Уходи, а то я пристрелю тебя.

— Ты же из Настоящих Стражей, верно? Тетесис, мой брат, он один из вас. Ты должна отвести меня к нему. Передай ему послание. Скажи, что Иллиатин сожалеет. Мне так жаль, что я усомнился в нем.

— Тетесис? Он никогда не рассказывал про брата. — Стражница утихла, используя для связи с соратниками иные средства. Через мгновенье она шагнула навстречу ему и протянула руку. — Кажется, он из тех, кто умеет прощать. Проходи внутрь.

Дверь за стражницей отворилась и открыла взору узкий коридор. Через проход к ним шел другой стражник в черной броне, но нам нем уже не было шлема. Иллиатин следовал по башне за своим безмолвным проводником. Фонари освещали внутренние помещения тусклым зелено-голубым светом. Энергоснабжение здесь временами пропадало, как и в большей части города, а все из-за соперничающих фракций и политических групп, которые торговались ресурсами и боролись за контроль над инфраструктурой планеты. Связь со многими мирами была полностью утрачена, особенно с центральными. Последние посетители и сообщения приходили только с искусственных миров, которые убегали от резни и беспорядков. Поговаривали, что где-то миры шли друг против друга, прямо как во время Ультанаша и Эльданеша.

Они поднимались по винтовой лестнице, все выше и выше, отчего длинные ноги Иллиатина начали уставать. Наконец они достигли мезонина у вершины башни. Когда-то здесь был сад, разросшийся по всему балкону, окружающему шпиль у его крыши, а сейчас все растения, покоричневев и пожелтев, мирно лежали на каменных тропинках.

Тетесис разговаривал с каким-то эльдар, указывая рукой то вниз на различные части города, то на пасмурное небо. Проводник жестом приказал Иллиатину оставаться на своем месте, а сам пересек крышу, чтобы доложить о его прибытии. Тетесис оглянулся и кивнул, а затем попросил своего собеседника удалиться.

— По правде говоря, я думал, что ты уже мертв, брат. Я искал тебя около арены, поспрашивал некоторых, но все твердили, что тебя похитили кровопийцы.

Иллиатин ничего не ответил, а лишь засмеялся и заплакал, когда рухнул в объятия Тетесиса. Радость, облегчение и страх захлестнули его и вырвались наружу. Через миг они отпрянули и взглянули друг на друга. Лицо Тетесиса прорезал шрам, идущий от левой щеки до шеи. Иллиатину было непривычно видеть подобную метку жестокости. Не так давно ее убрали бы за считанные секунды, однако сейчас лучшие медицинские учреждения находились в руках боевых владык, которые восстали, чтобы захватить всю планету.

— Нам надо добраться до «Сумеречного странника», — промолвил Иллиатин. — Это последний корабль, еще не отбывший с орбиты. Других больше не будет. Искусственный мир — наш последний шанс убраться отсюда.

— Слишком поздно, — вздохнул Тетесис. — Корабль уже отбыл. Некоторые забунтовали, и экипаж был вынужден сорваться с якоря. Тысячи погибли. Наши были у той станции.

Иллиатин тяжело задышал от ужаса и отшатнулся, словно его кто-то ударил. Тететис подошел к брату и положил руку его на плечо. Быстро дыша, Иллиатин попытался подавить внезапно охватившую его панику. С крыши он видел половину города, уходящую далеко за арену и вглубь центральных районов. Большинство зданий превратились в руины, от которых поднимались в небо густые столбы дыма. Даже сейчас он замечал вспышки лаз-огня и представлял себе свист и треск палящих орудий, лязг клинков и рык бойцов, сражающихся за господство над городом. Весь эльдарский народ словно сошел с ума.

Где-то там бродили те, кому было на все наплевать, — тысячи находились в погоне за диковинными и мистическими удовольствиями, которые в конце концов довели их до безумия. Вокруг пылает их родной мир, а им просто нет дела до разрухи, ибо они желают лишь удовлетворить внутреннюю жажду и голод, которые грызут их сердца.

От таких мыслей у Иллиатина разболелась голова. Его больше мучила не физическая боль. В последнее время он стал ощущать странное давление, непосильную ношу, которая наливала его руки и ноги свинцом и туманила разум. Иногда он полностью терял самообладание, не чувствовал окружающий его мир, не мог думать или двигаться. И вновь он ощутил себя марионеткой, которой управляет некая высшая сила.

— Ты ведь чувствуешь это, да? — сказал Тетесис. — А я же предупреждал тебя. Мы же говорили, что это должно случиться.

— Что должно случиться? Что вообще происходит?

Тетесис положил ладонь на щеку и посмотрел на небо. Его взгляд уходил куда-то вдаль.

— Наша погибель. Она уже совсем близко.

15

Новости о том, что Воры Плоти уничтожили врата, не на шутку заставили Гиландриса поторопиться со своим заданием. Если последователям Темной госпожи больше не нужно защищать или отбивать портал, значит, вскоре они явятся сюда большим войском и нападут на хранилище. Узнав об этом, ясновидец быстро сделал в уме необходимые расчеты и заключил, что у них осталось около половины суток, прежде чем вражеские силы, покинувшие паутинный портал, доберутся до Ниессиса.

Большая часть этой половины прошла безрезультатно. Он должен был освободить Анкаталамон до заката, который уже неумолимо приближался.

— Если бы ты умел предсказывать немного точнее, возможно, ты бы предвидел, как ты вводишь отворяющий код, — сказал Заратуин, глядя через плечо Гиландриса, пока тот, склонившись, работал над замком к хранилищу.

— А возможно, мне просто надо пару раз размазать твое лицо о замок в надежде, что твоя голова разобьет его, — рявкнул в ответ ясновидец. Он выпрямился и взглянул на колдуна линзами своего призрачного шлема, который скрыл его недовольное лицо. — Неужели ты испытываешь некое извращенное удовольствие, тыкая в меня за мою неудачу?

— Нет, — ответил колдун. — В этом нет ничего извращенного. Просто ты высокомерный невежа и никому не нравишься. Твою неудачу любой нормальный эльдар встретит с радостью и чувством восторжествовавшей справедливости.

— Твой мир-корабль может умереть, — напомнил ясновидец.

— Ничто не вечно, — легко парировал бывший наставник по философии. Он шагнул мимо Гиландриса и принялся изучать запирающий пьедестал, усеянный руническими камнями. — Жаль, что наши предки оказались такими параноиками, иначе мы бы просто взорвали двери в хранилище и без труда покончили с заданием.

— Твои домыслы… — Гиландрис притих, обдумывая слова своего спутника. Затем он вновь взглянул на замок. — Они невзначай оказались проницательными. По-видимому, я не зря взял тебя с собой.

— Что ты имеешь в виду? Мы не сможем разрушить двери тем оружием, которое сейчас при нас. Полагаю, мы могли бы позвать призрачного рыцаря, но хранилище связано с защитной системой, за которой может стоять даже уничтожитель мира.

— Хватит болтать, я тут вообще-то думаю.

К счастью, Заратуин замолчал, и теперь Гиландрис мог спокойно взглянуть на возникшую проблему свежим взглядом. Он рассуждал вслух, специально чеканя каждое слово, что помогало ему целенаправленно переходить от одной мысли к другой.

— Анкаталамон был заключен здесь в конце циннинского истребления. Никто и не предполагал, что им кто-то вновь воспользуется. Все циннины до последнего кокона и последней трутневой личинки погибли. Никто и не думал, что чрез века планету колонизируют эти дремучие люди.

— И никто бы не украл оружие, которое может поразить только один мир, — добавил Заратуин, следуя за мыслями видящего. — Защитные механизмы наверняка минимальны. Вероятно, пара психороботов и система оповещения при взломе.

— И простой запирающий код. — Гиландрис последовательно вдавливал некоторые рунические камни в замковое устройство. Его ободрение все нарастало, ибо каждый камень подсвечивался внутренним светом. Когда между дверьми в хранилище открылась щелка, послышался чей-то тихий вздох. — Или даже всего лишь эпилог из «Страданий Ваула»! Эх, друг мой, тогда эльдар больше доверяли друг другу.

Теперь, когда устройство ожило, Гиландрис ощутил психическую сеть, которая управляла всем хранилищем. Кристаллический источник этого места не пульсировал энергией, как круг бесконечности мира-корабля или матрица звездолета. Когда Гиландрис вошел разумом в отпертый механизм, его психоструктура оказалась холодной и пустынной. Видящему было не по себе исследовать его пустоту, в которой мысли словно эхом отражались в голове.

— Ясновидец, объявились люди. — Послание пришло от Кахайнота, лидера странников, которого Гиландрис убедил присоединиться к себе. — Впереди идут бронемашины. Ответные меры уже предприняты, но с нашей огневой мощью мы не сможем долго удерживать их.

— Уже нет надобности сражаться с ними, ибо мы почти обрели желаемое, — ответил Гиландрис. Легким усилием воли он передал сообщение небольшой группе, которая охраняла его: — Все войска, отступайте из города Шпилей. Мы заполучили то, зачем пришли.

— Слегка самонадеянно?

— Вовсе нет, — произнес ясновидец. Еще одна волна психический мощи затопила хранилище энергией. Кристаллические узоры и руны вспыхнули на стенах и проеме. Одной простой командой он отворил скрывающие их награду двери.

По размеру хранилище, чей свод был чуть выше самого Гиландриса, не так уж и превышало вестибюль. Когда он зашел внутрь, волнообразный гребень его призрачного шлема почти царапнул потолок. Заступив за порог, он увидел, как загорелись огни, осветившие шесть темных альков, расположенных вокруг зала. Повернув направо, Гиландрис побрел по комнате, переходя от одного алькова к другому, таким образом собирая Анкаталамон воедино. Обойдя кругом весь зал, он закончил свою работу. Гиландрис поднял руку перед Заратуином, чтобы тот узрел браслет, соединенный маленькими золотыми цепочками с двумя изумрудными кольцами, которые обвивали его пальцы.

— Анкаталамон! — провозгласил ясновидец. — Олицетворение «Судьбы Неретисеша». Сила, которая может стереть всю жизнь с лица планеты.

— Это он? — Зараутин всматривался в устройство. — И это жалкое украшение может контролировать системы истребления жизни на Неретисеше? Я ожидал чего-то более… грандиозного.

— Это всего лишь ключ. С его помощью я запущу очистительные системы Неретисеша, которые убьют людей, что разрослись по нашему потерянному миру, как плесень. Невежественный Империум не оставит наши действия без ответа и решит, что во всем виноваты глупцы с Ультве. Эльдрад Ультран будет слишком занят людьми, чтобы дальше вмешиваться в дела Ануивена.

Стиснув зубы, Заратуин схватил ясновидца за руку.

— Когда мы отправились на поиски, не такой план ты мне озвучивал, — проговорил колдун. — Мы должны были лишь не допустить хаосопоклонников до Анкаталамона.

— Заратуин, ты идиот. — Ясновидец вырвал свою руку из его хватки. — Ни один человек не постигнет те психические тонкости, о которых нужно знать, чтобы открыть хранилище и активировать Анкаталамон. Воры Плоти появились здесь по случайности, став отличным предлогом для моей миссии. Если им не нужны паутинные врата, тогда я не представляю, для чего они прилетели сюда.

— Как тебе можно доверять после этого, — не унимался Заратуин. — Война между Ануивеном и Ультве должна была протекать через тайные интриги, а теперь из-за тебя люди могут обрушить свое безумие на весь наш народ. И ты должен знать, что нельзя так сразу списывать все на случайность. Воры Плоти прибыли сюда не просто так, им приказала их госпожа. Мы пока не знаем, для чего ей это, но у нее явно есть на то причины.

Гиландрис прошел мимо колдуна и направился к транспортной капсуле. Войдя в нее, он развернулся.

— Годы философии ослабили твою решимость. За твоими моральными принципами скрывается неуверенность и беспомощность. Мы должны быть сильными, иначе наш искусственный мир падет.

Заратуин задумался, а потом последовал в транспортер. Защитное поле окутало их, и через секунду они уже поднимались на первый этаж. Они выбрали кратчайший путь до главного входа, ибо люди уже двигались по руслу долины, возглавляемые танками и бронешагателями.

Неподалеку от выхода Кахайнот и его пять странников сидели верхом на замаскированных красно-песочных гравициклах, а еще два жеребца-антиграва парили около них. Снаряды забили по башне Хранилища, отчего на головы эльдар посыпалась пыль.

Грохот гусениц и рев двигателей все нарастили, и Гиландрис бросился бегом. Первая человеческая бронемашина вывернула из-за каменной колонны, стоящей вблизи них. Подобрав плащ до бедер, он перекинул ногу через гравицикл и ухватился за руль. Гиландрис глянул через плечо и убедился, что Заратуин тоже уселся на антиграв. Колдун отвернулся от ясновидца, избежав его взгляда.

— Давайте же покинем это презираемое Ишей место, — промолвил Гиландрис, жестом приказав всем выдвигаться.

Двигатели заревели, и гравициклы взмыли в воздух и стрелой умчались прочь от города Шпилей и надвигающейся волны Воров Плоти, оставив после себя тропинки вздыбленной пыли.

VI

Иллиатин плелся по улицам, сжав голову руками в попытке унять пульсирующую боль. Он наткнулся на кого-то, тут же отскочил и прислонился к стене. Не отрываясь от кроваво-красного неба и надвигающейся бури, он беспомощно сполз на землю.

Небеса сердито и злобно глазели на него. Водоворот грозовых туч так сильно походил на глаз, что Иллиатин вздрогнул и отвернулся от его пристального взгляда.

Он попытался собрать волю в кулак, чтобы встать и продолжить свой путь, но после неуверенной попытки рухнул обратно на землю. Когда боль накатила с новой силой, он застонал, чувствуя, словно его голова вот-вот взорвется.

Иллиатин оглядел улицу и заметил молодую девушку, залитую слезами. Ее одежда напоминала тряпье, а на лице и руках виднелись десятки кровоточащих ссадин, которые она сама нацарапала сломанными ногтями. Некоторые были еще безумнее. Многие Настоящие Стражи покончили с собой, не в силах противостоять назойливой паранойе, которая охватила все население города.

Когда земля задрожала, Иллиатин приподнялся и присел. Вначале он предположил, что это была ударная волна от взрыва, однако дрожь все не унималась. Небеса все темнели, а пятно, уже давным-давно заволокшее солнце и звезды, разрасталось и все ниже нависало над домами. Сперва он решил, что буря одолевает лишь Эйдафаерон, но затем в ужасе осознал, насколько он был не прав. Шторм обуял огромную часть космоса, охватив центральные миры и системы вокруг них. Погибель пришла за всей эльдарской империей.

Неподалеку послышались чьи-то крики и вопли, преисполненные горя и невыносимой боли.

Он опустился на колени и слезно закричал, вытянув руки к небу в надежде утихомирить бурю, что несла с собой смерть. Иллиатин почувствовал на губах вкус крови, текущей из носа, и провел по ним пальцем.

Еле-еле он поднялся на ноги и прохромал пару шагов по дрожащей земле, покачиваясь из стороны в сторону. В отчаянии он остановился посреди улицы. Рядом шла горстка эльдар, которые, не обращая друг на друга внимания, заворожено таращились на бушующие небеса.

Иллиатин посмотрел наверх, и внезапно у него закружилась голова. Разрушенные башни повисли над ним, и ему казалось, будто он смотрел в бездну, на дне которой мерцал свет. В оцепенении он наблюдал, как этот свет подбирался к нему ближе и ближе, и защурился, когда он стал слишком ярким.

Земля колыхнулась и свалила Иллиатина с ног. Он сильно ударился головой и заработал себе рану, из которой мгновенно полилась кровь. Иллиатин вяло перевалился на спину. Свет засиял из разбитых окон и засочился из проемов, окутывая всю планету.

Свет проник и в его голову, резко подняв давление. До этого его разум был свечой, а сейчас он превратился в пылающий костер, который желал вырваться из оков его воли.

По улице прокатилась волна криков, да таких громких, будто испущенных каким-то зверем. Та девушка, которая изранила себя ногтями, вопила и билась головой о стену, безудержно трясясь.

Внезапно она развернулась и взглянула безумными глазами на Иллиатина. Ее лицо было страшно изувечено, а сломанные кости торчали из рваных ран. На мгновение ее приступ ушел.

Все утихло. Земля успокоилась, а свет продолжал заливать каждый уголок. Всепроникающее сияние размыло весь мир перед его глазами.

Затем под звук раскатистого и оглушительного грома раскололись небеса. Свет забил из разинутого рта и глаз девушки. Пульсирующий злато-серебряный ореол волной исходил из нее, поднимаясь вверх, словно поднятые ветром пылинки.

Другие тоже застыли лицом кверху, пока души сияющим потоком вырывались из их тел. По всему городу, всей планете, всей империи души эльдар выдирались из них.

Духовная эссенция сгустилась и обернулась бурлящим облаком психической энергии, которая рвала, жгла и кричала внутри головы Иллиатина, как будто он одновременно был частью бури и наблюдал за ней со стороны. Что-то чудовищное извивалось и выло в самом сердце того облака, рыча и с силой прорываясь на свободу.

Вдруг духовный поток испарился. Пустые оболочки сокрушенных эльдар свалились на землю, словно куклы, брошенные непомерно сильным ребенком. Иллиатин стоял столбом, в бескрайнем ужасе ощутив смерть миллиардов своих сородичей. Отдаленный психический хор жизни, который он слышал с рождения, внезапно утих.

Все остальные исчезли. Впервые в своей жизни он почувствовал себя одиноким.

И тогда вселенная разорвалась на части.

16

Неридиат предполагала, что рухнувший линкор прорыл длинную борозду в земле и лежал полуразрушенным среди собственных обломков. К удивлению пилота, ее ожидания не оправдались.

Четырехкрылое эльдарское судно мирно располагалось на поляне. Его удерживали два нижних солнечных паруса, напоминавших плавники, а носом оно касалось земли, сожженной во время экстренной посадки. Снаружи корабль почти не был поврежден, поэтому ничего не помешает ему взмыть в воздух, когда антигравитационные двигатели стабилизируют систему балансировки. Тот, кто посадил это судно, совершил невозможное, и сейчас Неридиат уже начала думать, что порученное ей задание не такое уж и пугающее.

Неридиат никогда в своей жизни не была на таком большом корабле, как «Цепкая молния». Полетный отсек с легкостью вместил «Грозовое копье» и флотилию сопровождающих его боевых судов. Без сомнений, здесь хватило бы места и для «Веселой авантюры». Корабль Азурмена пролетал вдоль причала, плавно скользя около внутренней стены к стоянке, которая находилась над стыковочной платформой. Дуговой мост соединял причал и палубу отсека, на которой собралась небольшая группа эльдар.

Большинство истребителей разлетелись кто куда, вернувшись к своим заданиям, которые они выполняли до прибытия Азурмена. Держа безмятежно спящую Манью на руках, Неридиат наблюдала, как эльдарские суда скрылись из виду.

— Лучше нам поторопиться, мы же не хотим заставлять себя ждать. — Голос Азурмена пронесся по всей матрице. — События стремительно приближаются к своему завершению.

Неридиат расширила сознание и мельком увидела маленькую мрачную комнату, освещенную десятками крошечных точек, свободно плавающих в воздухе. У стены стояла броня Азурмена, но самого лорда-феникса нигде не было. Вдруг огоньки исчезли, и доспехи выпрямились, а линзы шлема засверкали зеленым от внутренней энергии. Это случилось так внезапно, что Неридиат сразу оборвала связь. Девушка дышала часто, а ее сердце бешено колотилось.

— Мы состыковались, — сообщил ей корабль. — Надеюсь, что мы еще встретимся.

— Ни за что на свете, — ответила Неридиат, вспоминая, с какой радостью звездолет подверг их опасности.

«Грозовое копье» открыло дверь, намекая Неридиат, чтобы она покинула судно. Возникла слабая вспышка психической силы, что разбудила Манью. Она заворочалась, заморгала глазами и зевнула.

Пока.

Неридиат молча засеменила из каюты, желая поскорее сойти со своенравного корабля. Азурмен уже стоял на верхушке стыковочного моста. Ее поразил его величественный вид. Пилот поняла, что за свою долгую жизнь она уже видела статуи, фигуры на картинах и другие произведения искусства, застывшие именно в такой позе. На мгновенье Неридиат размечталась и спросила себя, будет ли она увековечена в истории за свое участие в непрекращающейся легенде азуриата. В этом было нечто волнующее и захватывающее. Лишь некоторым избранным дозволено быть посланниками судьбы.

Пока Неридиат подходила к Азурмену, он обернулся и взглянул на нее. Девушка ощутила легкую волну нетерпения, нахлынувшую от лорда-феникса.

— Я опоздала? — угрюмо спросила она. Девушка все больше теряла воодушевление под грузом грядущих событий. Ужас предстоящей битвы ярче замерцал в ее разуме, поэтому она постаралась саркастически скрыть нарастающий страх. — Возможно, я причинила тебе некоторые неудобства?

Проигнорировав ее колкие замечания, Азурмен начал спускаться по склону к группе эльдар, ожидающей их внизу. Неридиат шла в нескольких шагах от него, изучая гостеприимных сородичей. Она разглядела трех заключенных в балахоны видящих: двое из них стояли в рунической броне колдунов, а на третьем виднелся островерхий призрачный шлем ясновидца. Несколько рун, подобно спутникам, кружили вокруг туловища и головы ясновидца, мерцая в вечернем свете солнца, который проникал в пусковой отсек.

Около видящих стоял невысокий худощавый эльдар, облаченный в вычурный клетчатый костюм красно-синего цвета, поверх которого он надел длинное пальто из белого меха, отделанного алой тканью. Его волосы, повязанные золотой лентой с драгоценными камнями, образовывали непростой пучок, который свисал с его плеча. Она тут же узнала в нем капитана корсаров. Сначала пилот подумала, что «Цепкая молния» была частью Ануивенского флота, однако сейчас стало ясно, что корабль населяли изгои. К добру ли это.

Последний эльдар был настолько стар, что вены выглядывали из его тончайшей, словно чернила, которые можно увидеть сквозь растянутый пергамент. Поверх его легкой одежды висело несколько талисманов, которые выдали в нем костопева — мистика-строителя, который мог выплетать объекты из психического пластика, известного как призрачная кость. Он был очень стар, и его присутствие еще больше смутило Неридиат. Костопевы специализировались только на своей работе, поэтому большинство из них оставались на борту своих искусственных миров, создавая артефакты и корабли. Здесь он, похоже, был инженером на пиратском судне.

— Я Гиландрис с Аниувена, — произнес ясновидец, шагнув вперед. Он уже было развернулся, чтобы представить остальных, как Неридиат перебила его.

— Я слышала про тебя, Гиландрис Крушитель Звезд! Если ты говоришь, что ты с Ануивена, тогда я могу назвать себя Ишей просто потому, что я видела ее статуи. Ты изгой. Даже хуже. Отступник.

— Наша гостья слишком хорошо тебя знает, Гиландрис, — сказал один из колдунов. Одну руку он поднял в знак приветствия, а другую держал на рукоятке ведьминского клинка, что свисал с его пояса. — Я Заратуин. Другой колдун — Фаериуннат. Я заверяю тебя, мы вдвоем, безусловно, все еще желанные члены Ануивенского общества.

— Может быть, пропустим все эти знакомства? — промолвил Азурмен. — Пилот с нами, поэтому мы должны как можно скорее приготовиться к взлету.

Диковинно одетый капитан скривился.

— Наши странники и гравициклы доложили, что Воры Плоти собираются вновь пойти в атаку. В первые секунды отрыва от земли мы наиболее уязвимы, поэтому мы не можем так рисковать, находясь под открытым огнем. Хоть мы и заставили умолкнуть их дальнобойные пушки, у них еще есть орудия, которые могут навредить нам. Мы должны отразить их штурм прежде, чем мы отбудем.

— Как я и предвидел, — добавил Гиландрис. — Можете не сомневаться, когда придет нужный момент, мы не упустим его.

— Ну и странную компанию ты выбрал, — произнесла Неридиат, взглянув на корсара. В ее глазах читался упрек. — Полагаю, это твой корабль?

— Тинарин Туатерин, космический принц, известен многим как Блистание Небес, — сказал он, угодливо поклонившись ей. Как показалось Неридиат, его манеры сочетали в себе искренность и насмешку, а когда он выпрямился, он решил обезоружить женщину своей улыбкой. — Это «Цепкая молния», и я извечно буду тебе благодарен, если ты вытащишь нас из этого досадного положения.

— Басир Мастер Рун, — сухо заявил костопев. — Не буду забивать тебя своими объяснениями. Ремонтные работы в процессе, но пока мы не готовы к отбытию.

— Ты же тот самый пилот? — произнес Гиландрис, шагнув ей навстречу. Он встал впереди остальных и таким образом решил показать, кто здесь главный. Он взглянул на Азурмена. — Я предвидел ее прибытие. А вот тебя я не ожидал увидеть.

— Не стоит сразу же хвататься лишь за одну нить будущего, — спокойно промолвил лорд-феникс. — Иначе будущее само ухватиться за тебя.

— Это угроза? — спросил ясновидец, отступив на шаг назад. Он бросил взгляд на двух колдунов, как будто бы они могли вмешаться и заступиться за него.

— Мы собрались здесь, только чтобы защитить тебя от Темной госпожи и ее приспешников, — заявил Заратуин. — Я разве похожу на безумца? Я не встану поперек воли лорд-феникса.

Устала.

— Прекратите эту пустую болтовню, — отрезала Неридиат, чуть повыше подняв Манью. — Кто-то, наконец, скажет мне в точности, что от меня требуется? Если мы не отбываем прямо сейчас, тогда отведите меня туда, где бы я могла уложить свою дочь.

— Лучше вам двоим отдохнуть, — добавил Азурмен. — Впереди ждет нелегкое и напряженное задание.

— Прошу прощения, мадам Неридиат, — произнес Тинарин, встав между пилотом и Гиландрисом. — Я отведу вас к вашим покоям. «Цепкая молния» очень велика, поэтому лучше, чтобы вы не бродили без проводника.

Неридиат кивнула и последовала за капитаном, который жестом подозвал ее к себе. Азурмен не отходил от нее, а остальные шли поблизости. Она повернула голову и посмотрела на лорда-феникса.

— Кажется, все очень хотят удостовериться, что я наверняка найду дорогу к своей каюте, — сказала она.

— Ты слишком важна для нас, это все для твоей же безопасности, — ответил Азурмен.

— Да, надеюсь, что это и правда так.

Когда они добрались до коридора, который отходил от пускового отсека, Басир Мастер Рун пробормотал какое-то извинение себе под нос и ушел, направившись к корме. Гиландрис приказал Заратуину и Фаериуннату приготовиться к отражению вражеских атак на линкор. Проворчав, Заратуин извинился и зашагал куда-то, а следом за ним побрел и другой колдун.

— Ты не будешь вместе с ними, когда придет битва? — спросил Азурмен.

— Я видящий, а не воин, — недовольно проговорил Гиландрис. — Помимо этого, я слишком ценен для искусственного мира, чтобы сражаться с противниками лицом к лицу.

— И какова же твоя роль? — поинтересовалась Неридиат. — Тебя давным-давно изгнали с Ануивена. Какое тебе дело до того, что происходит с искусственным миром. Говори прямо, я не стану слушать твои загадочные провидческие речи.

По-видимому, Гиладриса оскорбили подобные слова, и он на секунду остановился. Он крепко обвил пальцами кисть руки и продолжил ход. Заговорив вновь, он уже не смотрел на Неридиат.

— Сын никогда не забудет свою мать. Не стану спорить, что некоторые приравняли мои определенные действия к вторжению в чужие жизни, однако последние события доказали, что мои исследования шли в правильном направлении. Ануивен попал под угрозу, и сейчас я пытаюсь развернуть ее в сторону тех, из-за кого она и возникла. Моя цель — перенаправить войска, в данный момент осаждающие линкор, чтобы они вмешались в завоевательные планы Ультве.

— Ты идешь против другого искусственного мира? — От этой мысли на Неридиат с одинаковой силой нахлынули удивление и ужас. — Эти развращенные люди убьют других эльдар?

— Прискорбное, но неизбежное последствие конфликта, который развязали видящие с Ультве. Ради собственной защиты они подставили под удар Ануивен. Я просто-напросто отвечаю тем же на их враждебность.

— Совет видящих одобрил твои действия?

— Их вмешательство нежелательно, — признался ясновидец. — Они знают про возникший кризис. Но они еще потом скажут мне спасибо за мое участие в решении проблемы.

— Я все никак не пойму, как эта мелкая ссора может быть угрозой для всего нашего народа, — сказала пилот Азурмену.

— У каждого решения есть свои последствия, а на каждое действие найдется своя реакция, — промолвил лорд-феникс. — Борьба между двумя мирами-кораблями может охватить всех. Нельзя позволить войне так сильно обостриться.

— Хорошо сказано, — воскликнул Гиландрис. — Если мы сейчас предотвратим серьезную размолвку, Ультве поймет, что и на них может найтись управа. Они прекратят свои интриги против Ануивена, и мы продолжим жить в мире и согласии.

— А какое я имею к этому отношение? — спросила Неридиат. Она прикоснулась к руке Тинарина. — Что случилось с твоими пилотами?

— Их полностью поглотила навигационная матрица, когда произошли катастрофические изменения в подаче энергии. — Он опечалился и немного помялся. — Их разумы были выжжены. Остались только пустые тела.

— Почему тогда звездолет не разбился? Судьба явно уберегла тебя от печального конца.

— «Цепкая молния» вобрала в себя остатки их сознания, чтобы обезопасить приземление, — ответил капитан. — Мы могли бы взлететь, но без такого пилота, как ты, который может сцепляться с матрицей, мы бы не превзошли в маневренности те корабли, что с нетерпение ждут нас. Наши души не смогут понять или даже прочувствовать такие тонкие материи. Эти проклятые суда измельчат нас на куски прежде, чем мы достигнем орбиты. Не волнуйся, корабль сам сразиться с врагами, тебе всего лишь нужно открыть ему свою нервную систему.

Неридиат не знала, что и сказать, поэтому решила попридержать остальные вопросы при себе. Чем больше она понимала, что вообще происходит, тем меньше ей хотелось в этом участвовать.

Они остановились около золотого проема, закрытого витиевато украшенными дверьми. По приказу Тинарина двери отворились, обнажая транспортную камеру. Капитан мелком оглянулся на Гиландриса, затем на Азурмена, а потом махом руки пригласил Неридиат в транспортер.

— Сначала пусть наша гостья отдохнет, а уже потом мы будем забивать ее голову более подробными разъяснениями, — произнес корсар, когда она ступила внутрь. Он встал в проем, преградив остальным путь.

Азурмен глянул на Неридиат.

— Сейчас нам надо охладить пыл новой атаки Воров Плоти. Когда мы будем готовы к отлету, ты тоже должна быть готова.

— Просто расслабься и отдохни, — добавил Тинарин. Неридиат посмотрела на него исподлобья. — Правда, ты просто попробуй.

— Нас ждет битва, — развернувшись, сказал Азурмен остальным.

— Ты имеешь в виду, ждет победа? — произнес Гиландрис.

— Возможно.

Двери бесшумно захлопнулись, и теперь Неридиат с Маньей остались наедине с капитаном корсаров. Он улыбнулся, когда провел рукой по контрольной панели, направив транспортер к нужному месту. С едва слышным гулом камера начала движение.

Незнакомцы.

— Все эти ясновидцы, лорды-фениксы, пираты, — прошептала Неридиат, делая вид, что целует дочь в ее маленький лоб. — Они, и вправду, незнакомцы, моя сверкающая звездочка.

Опасность?

— Спи, моя красавица, и ни о чем не беспокойся. — Она оглянулась на Тинарина, который, разглядывая камень в перстне, притворялся, что ему неинтересно знать, о чем она разговаривает с дочерью. — Я никому не дам обидеть тебя.

VII

Иллиатин бежал, оставляя змееобразные тропинки в блестящем золотом тумане, который устлал весь город. Повсюду лежали усеявшие улицы и переулки мертвецы, а некоторые из них были так ужасно искорежены, что, по-видимому, упали с верхних этажей и балконов. Казалось странным, что их лица застыли в умиротворении, словно в последний миг жизни их страдания улетучились, а их мирские желания наконец были удовлетворены.

Гогот нарушил воцарившуюся тишину, выдав других выживших. Памятуя о том, что за эльдар правили городом в его роковые дни, Иллиатин решил, что ни в коем случае не должен пересекаться с остальными.

Пока он направлялся к штабу Настоящих Стражей, его одолевали противоречивые мысли. Хоть его и потрясло до глубины души все происходящее, страх за жизнь Тетесиса заставлял его ноги бежать быстрее. Также подгонял его и страх за собственную жизнь, ибо он из последних сил надеялся, что найдет брата живым и тот сможет защитить его.

Туман начал сгущаться, и зависшие в воздухе капельки становились все больше и больше. Сияющие серебряные бусины размером с его кулак медленно спускались к земле, скользя по воздуху, будто слезы по щеке.

В изумлении он остановился. Он выставил руку, и одна из капель легла на его ладонь. Сначала она показалась холодной, но через миг бусина наполнилась теплом, вытянув, по-видимому, немного жизни из Иллиатина. Потом он осознал, что она не питалась энергией, а делилась. Капля стала твердой, превратившись в овальный камень. Он быстро пульсировал в такт его колотящемуся сердцу.

Вокруг него лежали и другие камни. Он набивал ими карманы и два мешочка, висящие на поясе. Пока он хватал столько камней, сколько мог унести, он приметил, что остальные не оживились от его прикосновения.

Когда Иллиатин отоврался от сбора камней, он взглянул наверх и впервые увидел небеса. Поблескивающий туман почти разошелся и обнажил ужасную картину.

Когда он увидел, что стало с небом, безмолвный крик застыл в его горле, а камни выпали из руки.

В лиловом небе висело черное солнце, по которому пробегала рябь и завитки, словно по взболтанному маслу. Вокруг светила медленного кружила корона из белоснежных звезд, напоминавших сверкающие бриллианты. Звезды по всему небу то появлялись, то исчезали. Одни из них горели красным, зеленым или голубым, а другие судорожно колыхались, показываясь, а потом уносясь из реальности.

Само небо, словно готовая разбиться о скалу волна, менялось и расплывалось, еще сильнее искажая звездную пелену. От всего этого у Иллиатина закружилась голова, но он никак не мог оторвать взгляда от беснующихся небес.

Повертевшись, он осмотрел все небо и заметил два огненных столба, которые пылали в космическом вакууме, подобно двум желто-оранжевым пожарищам. Затем он понял, что это были колонны паутинных врат, охваченные психической энергией. Когда-то они находились очень далеко от планеты, и видеть их отсюда казалось чем-то немыслимым.

Оторвавшись от небес, Иллиатин побежал, задыхаясь от отчаяния. Он крутил головой, оглядывая разрушенные здания в попытке отыскать знакомые улицы. Тут и там он замечал далекие силуэты, которые мелькали на узловых станциях или на воздушных дорожках. Некоторые ошеломленно стояли на месте, другие бежали, а третьи лихорадочно тряслись от непреодолимого ужаса.

В конце концов он отыскал штаб Настоящих Стражей. Один из них, что охранял вход, был мертв, а на его грудной пластине лежал кристаллический шар. Перепрыгнув через бездыханное тело, Иллиатин ворвался внутрь через открытую дверь. Мертвые заполонили каждую комнату и коридор. Их пустые оболочки опирались спинами о стены, лежали вниз головой на винтовых лестницах или сокрушенно раскинулись на стульях, столах и рабочих стойках.

Он добрался до крыши и увидел двоих эльдар в броне, которые заворожено разглядывали небо.

— Тетесис?

Один из них повернулся, и на Иллиатина тут же накатило облегчение, когда он узнал в нем своего брата. Пошатываясь, они зашагали навстречу друг другу. Братья прошли через такие страшные события, что ни у одного из них не было сил ни смеяться, ни плакать.

Внезапный взрыв в центре города привлек их внимание. Стрела бело-фиолетовой молнии ринулась ввысь, просверкав в небе пару секунд. Она оставила рану в небесах, которую Иллиатин сначала принял за послесвечение в глазах. Однако, когда он повернул голову, разрыв никуда не двинулся. Черный дым густым и бурлящим потоком хлынул из разлома, обволакивая узкие улочки и переулки, которые когда-то назывались Звездной тропой.

Разрыв резко расширился, охватив еще пару башен бешеными взрывами энергии.

— Варповый разлом, — пробормотал Тетесис. — Рана на теле реальности.

— Там еще один, — произнесла другая Стражница, которую звали Маесин. Она указывала на радужное пламя, которое медленно расходилось дугой от аренного парка. Под яркой многоцветной аркой мерцала злато-черная равнина.

— Что это? Что произошло? — вопрошал Иллиатин. Он достал одну из небесных слез, на которые недавно наткнулся. — Что это?

Тетесис взял камень из протянутой руки брата, и кристалл сразу же оживился от его касания, засияв темно-красным, прямо как у Иллиатина.

— Кажется, он активируется психической энергией, — предположил Иллиатин и показал брату свой камень. — Ты чувствуешь это? Связь?

— Да, — ответил Тетесис. Он кивнул в сторону Маесин, чтобы она взяла себе камень, и втроем они уставились на сияющие кристаллы.

— Старому миру пришел конец, — провозгласил Тетесис. — Этот новый мир скрывает много опасностей и чудес. Когда-нибудь мы раскроем их секреты, но сейчас нам лучше позаботиться о своем выживании. Другие сумели выжить, но не каждый из них станет нам союзником.

— Мы обречены, — прошептала Маесин. — Напророченная гибель пришла за нами, а весь этот ад — наших рук дело. Прислушайтесь к крикам наших мучителей.

Иллиатин прислушался, но потом понял, что Маесин имела в виду не прерывистые крики и вопли, доносящиеся с улиц. Он уловил еле слышимый шепот, чью-то непрерывную речь, полную угроз, обещаний и описаний отвратительных поступков. Чем дольше он слушал, тем больше убеждался, что голос исходил из его собственного разума. Вскоре он затерялся в этом наваждении, попав в плен насмешек и искушений.

Тетесис положил руку на плечо брата, тем самым выведя его из исступления. Иллиатин оглядел город и увидел только тьму и безумие. Звезды шатались и качались, словно в опьянении, а небо было разорвано на куски. Где-то вдалеке он ощущал что-то еще, что было частью его самого. Это нечто установило неразрывную связь с его душой и жаждало поскорее заполучить ее. Злобный монстр, который знал о его существовании.

Иллиатин упал на колени и закрыл руками лицо, дико трясясь от беспредельного ужаса.

17

Воры Плоти, собрав свои разрозненные войска в одну армию, напали на линкор, когда уже стали сгущаться вечерние сумерки. Все началось с грома снарядов, которые сотрясли саму землю, прорывая борозды в лесу и превращая окружающую звездолет поляну в пустошь дымящихся воронок. Эльдар ничего не оставалось, как отступать от адского града огня, открывая для врага подходы к кораблю.

Частицы, прилетевшие с крейсеров Хаоса, зависших на орбите, мелькали в сумеречном небе, стреляя из пушек и освещая округу вспышками молний. Гладкие самолеты эльдар свободно лавировали среди пикирующих вражеских эскадр, с легкостью расправляясь с большинством кораблей. На верхней палубе «Цепкой молнии» заиграли оборонные блистеры, запалив по боевым судам сконцентрированным лаз-огнем в попытке уничтожить или отогнать их. Взрывы озарили алое облачное небо, и обломки истребителей дождем упали на землю, однако нескольким кораблям удалось уцелеть. Они пролетели мимо линкора и пронеслись над горящим лесом, выпустив на деревья зажигательные бомбы, что заставило эльдар отступать еще ближе к своему судну. В конце концов их изловили эльдарские истребители или уничтожили стрелки, находящиеся на борту линкора.

Наблюдая за штормом молниеносных снарядов и бурных взрывов, призрачный рыцарь присел под выступом скалы, направив почти всю энергию на поддержание рассеивающего щита. Посреди разрушительного града огня белое энергетическое поле ничуть не отличалось от других ярких вспышек света. Осколки и грунт стучали по бронепластинам исполина, чье черное с тигриными пурпурными полосками тело почти сливалось с сумеречной тьмой.

Губительная буря прекратилась так же быстро, как и началась. Грохот взрывов и свист пикирующих кораблей сменился потрескиванием огней и диким рокотом примитивных двигателей внутреннего сгорания. Когда появились бронешагатели, возглавлявшие наземную атаку, рев моторов и визг срубаемых деревьев усилил несмолкаемый шум. Гигантские машины валили деревья вращающимися зубастыми пилами и вырывали их с корнем объятыми энергией кулаками. Позади них шли более приземистые шагатели, которые громыхали на своих коротких ногах, обстреливая противников градом ракет, выпущенных из наспинных контейнеров.

И хотя люди подожгли или сравняли с землей почти все естественные укрытия, эльдар все равно старались спрятаться везде, где только могли. Они навели на шагателей свои звездные пушки и яркие копья, и обугленные колья деревьев тут же озарились вспышками лазеров и зарядами плазмы. В танцующих тенях продвигались Жалящие Скорпионы с цепными мечами и пистолетами наготове.

Вокруг линкора скользили «Соколы», «Огненные призмы» и другие гравитанки — их турели вертелись в разные стороны, обрушивая на врагов потоки противотанкового огня. По шагателям ударил шквал заградительных выстрелов — плазменные заряды и лазурные лазеры проделывали в них дыры и вырывали куски их брони. Топливные баки взрывались волнами огня и черного дыма, что добавляло еще больше хаоса к адской картине происходящего.

Механические звери расчистили неплохие дорожки в лесу, по которым следом ехали танки и транспортеры, чьи гусеничные ленты усердно перемалывали грязь и пепел. Они наталкивались на пни, с трудом перебирались через них, проносились по кратерам, преодолевая всякую преграду на своем пути. За ними шла орда разношерстных людей, облаченных в накидки, стеганные кожаные куртки, солдатскую униформу и пластины крепкой брони. На теле каждого из них виднелись татуировки, шрамы или намалеванные чем-то символы, образующие руну Темной госпожи, загадочной чемпионки, которая призвала такую огромную армию.

Рабы Хаоса стремились попасть к линкору любой ценой, не обращая внимания на потери, которые несло их войско, попадая под рассеивающие лазеры и заряды звездных пушек. Пикирующие Ястребы парили на крылатых полетных ранцах высоко в небе, поливая надвигающуюся массу людей градом огня из лазбластеров. Уклоняясь от вражеских лазразрядов и пуль, они забрасывали танки вырубающими гранатами, которые перегружали их двигатели и замысловатые системы электрическими разрядами и электромагнитными импульсами. Повсюду аспектные воины кидали в людей плазменные гранаты, которые прожигали вражескую плоть дотла.

Орда Хаоса не прикрывала себя огнем и не защищала собственные фланги, бездумно мчась через эльдарские оборонительные линии прямо к «Цепкой молнии». Нимуирисан безмолвно смотрел, как неподалеку от его убежища прошел дивизион танков и взвод пехоты, не обратив на гиганта никакого внимания.

Нимуирисан хотел выскочить из укрытия и напасть на них, но Джаритуран не дал его боевым инстинктам захлестнуть призрачного рыцаря. Мертвый близнец не двинул исполина с места, сопротивляясь настойчивым командам Нимуирисана.

— До них рукой подать! — жаловался Нимуирисан, затопляя призрачный круговорот рыцаря неодобрением. — Мы должны атаковать прямо сейчас!

Джаритуран упрямо молчал, а призрачный рыцарь неподвижно сидел на своем месте. Раздраженный Нимуирисан рискнул перебороть брата своей железной волей, приказывая шагателю встать и ринуться в атаку. Команда затухла, рассеянная непреклонным близнецом.

Битва все бушевала, и Нимуирисану только и оставалось, как разочарованно наблюдать за ней. Ценой трех машин сородичам удалось превратить дюжину людских танков в пылающие обломки. Жертв среди хаосопоклонников было не счесть: сотни, а то и тысячи умерли в этом водовороте огня. Им было плевать на кровавую бойню — их танки прорывались через горы трупов, а бегущие следом за ними солдаты без оглядки карабкались по раненым и убитым.

Только тогда Нимуирисан понял, чего ждал его брат.

Позади пехоты шла громадная машина, возвышающаяся над танками и транспортерами. Она шагала на шести механических ногах, без труда круша останки танков и воинов и с треском ломая пару уцелевших деревьев. На ее спине сидела орудийная башня с двумя массивными пушками.

Чудовище остановилось, крепко уткнувшись ногами в землю, чтобы подготовиться к выстрелу. Турель двинулась справа налево, отслеживая свою жертву, и с оглушительным грохотом открыла огонь.

Нимуирисан смотрел на ослепительные шары, которые с визгом проносились через все поле битвы, и призрачными глазами рыцаря разглядел в них два пылающих черепа. Психически заряженные снаряды ударили по «Огненной призме», окатив ее зеленым огнем, и разорвали гравитанк на части. Обломки закружили и завертелись во все стороны, сметая большую часть отряда гвардейцев, которые подводили искажающую пушку к танку.

Громадина двинулась вперед, и десяток вспомогательных орудий заиграли огнем, осветив сумеречную округу трассирующими снарядами и взрывчатыми болтами. Группа Пикирующих Ястребов нырнула к неповоротливой машине, и культисты, управляющие противовоздушными пушками броневых куполов, установленных на спине чудовища, забили по ним огнем.

Словно открыв дверь, чтобы запустить в дом бушующий ураган, Джаритуран внезапно позволил импульсам Нимуирисана затопить психическую матрицу призрачного рыцаря. Ведомый волей своих пилотов исполин пустился бегом и запалил по гиганту плазмой из звездных пушек.

Приближаясь к чудищу, Нимуирисан на миг так поразился, что чуть не потерял равновесие. Тварь вовсе не была обычной машиной: из-под бронепластин на боках и турелей выглядывала темно-синяя чешуйчатая кожа. На рогатой голове покрытого доспехами зверя сидел металлический шлем, который Нимуирисан вначале принял за водительскую кабину.

Когда башня развернулась на него, он тут же пришел в себя. Как раз когда он поднял перед собой левую руку и активировал рассеивающий щит, хаосопоклонники открыли огонь. Черепа пронзили мерцающее поле и врезались в генератор щита. Нефритовое пламя захлестало по руке призрачного рыцаря, после чего ядро рассеивающего поля взорвалось облаком искр.

— Кажется, у нас проблемы, — сказал Нимуирисан, но Джаритуран похоже не слушал его.

Исполин, питаемый гневом мертвого близнеца, стрелой рванул вперед, но не стал включать звездные пушки. Крупнокалиберные пули и светящиеся снаряды со свистом проносились мимо мчащейся боевой машины, и даже шальные выстрелы никак не смогли замедлить его ход.

С разбегу они плечом ударили в бок громадной твари. Когда призрачный рыцарь слегка приподнялся, зверь чуть завалился на одну сторону. Нимуирисан тяжело дышал из-за грузности монстра, однако он все еще продолжал просто наблюдать за яростными действиями брата. Ноги исполина утопали в грязи, но он не прекращал толкать, пока три лапы чудища не оторвались от земли.

Гигант попытался уклониться, и тогда рыцарь схватился за его бронепластину. Она сминалась и гнулась, но продолжала крепко сидеть на его боку, пока Джаритуран изо всех сил старался опрокинуть брыкающегося зверя. Когда призрачный рыцарь полностью выпрямился, неповоротливый монстр с тяжеловесной турелью на спине не смог ничего предпринять в ответ.

Зверь перевернулся кверху лапами, словно черепаха. Башня покорежилась под весом его тела, и заколдованные боеприпасы взорвались ослепительным сине-красным и фиолетовым светом, окатив тварь и рыцаря смертоносными косами зазубренных осколков.

Обломок орудийного ствола пронзил грудь эльдарского шагателя. Нимуирисан вскрикнул, и вспышка ярости Джаритурана сразу же пробежала по всей матрице. Сосредоточившись на твари, Нимуирисан взял на себя контроль и ухватился за ее шлем, отодвигая голову чудища в сторону и обнажая его шею, покрытую желтыми пятнами. Призрачный меч засверкал от психической энергии, которая струйками танцевала по всей его длине. Нимуирисан воткнул клинок в громадину, прорезая ее толстую кожу и мышцы.

Дюжине культистов удалось выжить, и они беспомощно стреляли по призрачному рыцарю из пистолетов и лазганов. Поднявшись, эльдарский шагатель смел половину из них взмахом меча. Остальных Джаритуран сжег потоками плазмы.

Возвышаясь над побежденным монстром, Нимуирисан тяжело дышал, будто бы он все проделал собственными руками, а не психическими импульсами. Он уже хотел поделиться занимательным наблюдением с Джаритураном, как вдруг что-то врезалось в их левое плечо, вырвав руку и свалив призрачного рыцаря в болото грязи и звериной крови. Снаряд сорвал кусок нагрудника, разбив часть психического круговорота. Нимуирисан решил связаться с братом, но впервые с момента рождения он не ощутил его присутствия. Он был физически ошеломлен, и в полусознательном состоянии повернулся туда, откуда пришелся выстрел. Перед призрачным зрением боевой машины мелькали помехи.

Вдалеке второй зверь грузно шагал через лес. Нимуирисан видел, как мерцал колдовской огонь пушек, направленных на сраженного рыцаря.

VIII

С перекинутым через плечо мешком драгоценной еды Иллиатин, одетый в серые лохмотья, поднимался по ступеням храма. Настороженно оглядываясь назад, он сунул руку в потайной альков, расположенный внутри одного из столбов крытой галереи. Открыв маленькую дверь, которая находилась сбоку от величественного входа, он с облегчением проскользнул внутрь, радуясь тому, что наконец скрылся от вездесущего света, затопившего город.

Босиком он шел по каменному полу узкого коридора, отходящего от главного вестибюля. Пройдя по мозаичной плитке, он пересек прихожую и подошел к полузаметной винтовой лестнице, которая вела в жреческие покои. Он брел наверх, бессознательно перебирая ногами. Свалив сумку на кучу простыней, которые служили ему кроватью, он прошел по комнате и остановился у тайничка, хранящего его скудные пожитки. Покопавшись в потертой и оборванной одежде, он достал два сияющих камня, один из которых был красным, а другой — голубым. Иллиатин прижал их к груди и бессильно рухнул на кровать.

— Становится все хуже, — промолвил он камням. — Многие убежали в Паутину, но я боюсь идти за ними. Мало того, что они развращены пороками, так еще и саму Паутину больше не назвать надежным местом. Рыскающие по городу демоны сломали замки, которые отделяли варп от межзвездной сети. И откуда я узнаю, какая ее часть уже не безопасна?

Он присел, положив драгоценности на колени.

— Еду уже не так легко отыскать. Я нашел пару недавно умерших эльдар у фруктовых садов, растущих вдоль Вороньей площади. Выжившие головорезы сражаются за то, что осталось. Я больше не могу выходить наружу. Слишком опасно. Я отыскал проход под второй усыпальницей, который ведет в сады Иши, цветущие на соседней площади. Кажется, порча не тронула их. Возможно, я смогу вырастить там еду.

Мысль закралась в его голову, и он утих, бросив камни на кровать.

— А какой смысл? — выкрикнул он. Его голос отразился от сводчатого потолка главного храма, передразнивая хозяина.

Иллиатин вышел на мезонин, обрамлявший его комнату, и оглядел помещение. Лучи красного света, струящиеся через продырявленные купола, заливали храм. Слева стояла статуя Азуриана из красно-серого камня, которая, преклонив колено, протягивала руку своим почитателям. Из его распростертой ладони текла вода, которая образовывала небольшое озеро, символизирующее благосклонность и мудрость владыки богов.

Именно вода и завлекла сюда Иллиатина. Храм был пережитком прошлого, ибо боги давным-давно умерли во время Войны в небесах. Здание поддерживали в порядке только из чувства долга и уважения к истории. Расхитители и осквернители, ярящиеся в городе с наступлением анархии, обходили его стороной, и даже демоны избегали района храмов.

Чистая вода и приют. Вполне себе подходящие дары от повелителя небес, но они уже не так грели душу. Уют, чья-нибудь компания, надежда. Этого он желал, но не мог получить.

Он с легкостью забрался на балюстраду, держа одну руку на стене, чтобы не упасть. Он взглянул на строгое, но в то же время заботливое лицо Азуриана.

— Для чего? Для чего продолжать жить? — прошептал Иллиатин. Слова затерялись во мраке. Он посмотрел на статую владыки богов. — Дай знак, что ты еще заботишься о нас.

Он сошел с перил.

Что-то вцепилось в ворот его одежды, и он повис, ударившись о стену. Подняв глаза, он лицом к лицу встретился с хмурой девушкой. По-видимому, она была в два раза моложе его, однако ее взгляд казался очень древним. Ее лицо, которое обрамляла копна спутанных волос, завязанных в хвост, было измазано в грязи. Несмотря на свою хрупкость, незнакомка железной хваткой держала его за одежду. Она схватила его второй рукой и потащила на себя.

Он сжал перила и потянулся к мезонину.

— Как тебя зовут? — спросила девушка. Иллиатину вопрос показался довольно странным.

— Не твое дело, — ответил он.

— Я последовала за тобой в храм, решив, что здесь будет безопасно. Мне показалось, что тебе можно доверять. Как же глупо я поступила.

— Правда? — Иллиатин приподнялся, оттолкнув ее в сторону. — Кто ты такая, чтобы судить меня?

— Меня зовут Фараетиль. И да, всегда пожалуйста.

— Тебе здесь не рады, — прорычал он, выпрямившись. — Это мой дом, и я не приглашал тебя.

Девушку задели его слова. Она развернулась и ушла. Иллиатин слушал, как она спускалась по лестнице, а затем уловил глухой стук закрывшейся боковой двери. Он снова повернулся к статуе, готовый повторить задуманное. Он медленно взобрался на перила, а потом замер.

Возможно, Азуриан подал знак из-за завесы, как он и просил. Он вспомнил про девушку и огорчился, что прогнал ее. Она могла бы не спасать Иллиатина, а потом бы просто забрала с собой его вещи. Однако она поступила иначе.

Он обернулся на кровать, где все также среди простыней лежали два камня. Внезапно на него нахлынула волна отвращения к себе. Миллиарды умерли, но его судьба пощадила. Выжили даже самые мерзкие из культистов и гедонистов.

Иллиатин все еще жил, как и та девушка. Должны найтись и другие, которые не отринут наследие всей эльдарской цивилизации.

Он вернулся к размышлениям, положив камни себе на колени и уставившись на благородное лицо Азуриана. Он не обрел надежду. В этом мире уже не было места для нее.

Зато он обрел цель.

18

Пересекающиеся лазерные лучи и сияющие огни освещали небеса так ярко, что никто бы и не сказал, что уже наступила ночь. Мерцание света слепило людей, но не Азурмена. Он уверенно двигался по полю боя, расправляясь с врагами с холодной решимостью. Его наручи выплевывали сюрикены, которые разрезали и валили нерасторопных людей штабелями. Те, кто пережил град мономолекулярных дисков, погибли от поблескивающего силового меча лорда-феникса, которому хватало одного удара, чтобы обезглавить или распотрошить врагов.

Азурмен не понимал, как сюда попало так много людей. Зависшие на орбите корабли не были настолько вместительны, чтобы доставить такую огромную армию. Возможно, они родились и выросли в человеческих колониях, которые ненамеренно заселили древний эльдарский мир, а затем были совращены обещаниями богов Хаоса.

Неважно, скольких культистов убивали эльдар, ибо на место каждого из них вставал новый псих, готовый к кровавому бою. Люди сражались разобщено и без какой-либо стратегии, становясь легкой добычей для мысленно скоординированных эльдарских контратак. И несмотря на свою недалекость, они во много раз превосходили защитников линкора. Даже если каждый эльдар ценой собственной жизни убьет десяток врагов, у людей останутся воины, которые выдержат творящее безумие.

Танки и громадные звери, облаченные в доспехи, все приближались. Огненные Драконы со своими тепловыми пушками и противотанковыми бомбами сделали все возможное, чтобы поддержать гравитанки и тяжеловооруженных гвардейцев, однако непоколебимые людские машины продолжали неумолимо продвигаться. Вскоре они смогут обстрелять «Цепкую молнию», и хоть ее обшивка и была очень крепка, со временем какой-нибудь снаряд проделает в ней гибельную пробоину.

— Гиландрис, ты меня слышишь? — Азурмен знал, что ясновидец следил за связью. — Мы не выдержим боя на открытой местности. Нас перебьют.

— И что ты предлагаешь? Только через самопожертвование мы сможем покинуть эту планету.

— Где пилот? Вы уже готовы к взлету?

— Она еще отдыхает, пока мы проводим последние приготовления.

— Тогда у нас нет выбора. Мы должны сузить поле битвы. Приказывай войскам отступать на «Цепкую молнию».

— Тогда они обрушат на нас бурю огня! Мы не можем рисковать собой ради твоих безрассудных планов. Нет, просто держите людей подальше от линкора, пока мы не будем готовы. Порой судьба требует жертв.

— Даже если мы все погибнем, мы не удержим людей. Мы должны завлечь их на звездолет и использовать ситуацию в свою пользу. Их машины не сумеют забраться на корабль, и тогда их атака задохнется. Нам нужно заманить их на линкор и cкосить их войска. Быстро!

Пока он ждал ответа от Гиландриса, лорд-феникс выпустил поток сюрикенов в группу людей, прошмыгнувших слева от него через пылающие обломки гравитанка. Трое из них рухнули замертво. Остальные притормозили, чтобы обстрелять Азурмена в ответ, однако тот уже мчался на них. Только несколько снарядов успели отскочить от его брони или пролететь мимо, прежде чем он убил их ударом меча.

— А если они не последуют за нами?

— Последуют. Безумство захлестнуло их, разве ты не чувствуешь это? — Азурмен ощущал бурлящие эмоции, которые исходили от людской орды. Они напоминали горячие потоки воздуха, струящиеся от пылающих деревьев, что окружали поле брани. Воздух смердел Хаосом, а этот запах лорд-феникс знал очень хорошо. — Они хотят убить нас. Только и всего. Им не нужны ни Анкаталамон, ни паутинные врата, ни линкор. Только мы. Раз так, тогда мы станем приманкой в клетке.

— Мы не можем улететь с людьми на борту. Это слишком опасно.

— Нам придется, — произнес Азурмен. — Никто из них долго не протянет. Если мы не решимся на это, тогда «Цепкую молнию» уничтожат прежде, чем она успеет оторваться от земли. Когда атака ослабеет, Неридиат должна быть готова поднять корабль.

Опять повисла тишина. В последующие безмолвные мгновения лорд-феникс мечом и сюрикенами успел сразить дюжину людей. Их кожа, покрытая татуировками, превратилась в лохмотья под стать тряпью и униформе, которые они носили. Расчлененные трупы растянулись в кровавых лужах около его ног. Другие эльдар слушали их разговор, и без какого-либо прямого приказа или согласия десяток отрядов аспектных воинов отступал по велению экзархов, которые отвечали на зов Азурмена.

— Хорошо. — Напряженный голос Гиландриса был холоден. — Веди врагов на борт и уничтожь их. Когда починка закончится, и мы отбросим людей от линкора, я разбужу Неридиат и подготовлю ее к отлету.

— Именно так все и будет.

Гиландрису не нужно было отдавать приказы или как-то с помощью слов сообщаться с войском. Новая стратегия разошлась по эльдарской армии со скоростью мысли, и через мгновенья контратаки и сдерживающие удары сменились быстрым отступлением.

Первыми отступали тяжелые орудия под защитой кордона аспектных воинов и гвардейцев, а затем и они убегали к линкору, прикрываемые выстрелами Темных Жнецов и гравитанков. Люди заполняли разрывы между армиями, словно воздух, охватывающий вакуум, и мчались к перекрестному огню, который вели меньшие орудия линкора, «Соколы» и кружащие эскадры гравициклов и «Випер». Пока Азурмен руководил отступлением, люди умирали десятками.

Отряд за отрядом они бежали по посадочным трапам, которые дугой спускались от «Цепкой молнии». Широкие стыковочные отсеки нижних палуб корабля были открыты для гравимашин.

И тут орудия умолкли.

Люди приливной волной гнались за своими врагами по корабельным трапам. Они вбегали на борт «Цепкой молнии», не заботясь о том, что их там ждало, и расползались по ней, подобно яду, расходящемуся по венам.

И тогда эльдар ударили с новой силой, начав следующую череду убийств.

IX

Он не слышал ее, но зато ощущал. За время, проведенное в одиночестве, он отточил как физические чувства, так и психическое восприятие. В новой вселенной царили эмоции и чувства, которые он улавливал, словно находясь между реальным и нереальным. К такому выводу он пришел после долгих наблюдений за миром с высот храма. Бесконечно тянущиеся дни и ночи он мысленно блуждал по другим местам, освободив от оков свой разум, как и во время возвышения по дереву грез.

Она бежала.

Бежала сломя голову за несколько улиц отсюда. Она сначала бездумно мчалась куда глаза глядят, а те, что преследовали ее, были у нее на хвосте. Их переполняла охотничья хмель, подпитываемая жадностью и желаниями, которые пылали подобно огню, озарявшему собой весь город.

Он рассеял свою душу и слился с городом, наконец услышав ее тяжелое дыхание и животные визги стаи гонителей. Ее страх походил на струю прохлады, бегущую по извилистым улочкам. И хотя она сворачивала в переулки, петляла и запутывала следы, они не теряли ее психического запаха, который манил их невинностью и чистой, подобно крови, привлекающей гончих.

Как раз крови они и хотели. Крови и страха. Ее крови и ее страха.

Многие из них сгинули в Паутину, где демоны были не так могучи. Здесь, в межмирье, где переплетались жизнь и смерть, адские твари чувствовали себя как дома. Они захватили весь город, и он решил не мешать им. Демоны властвовали везде, кроме храма Азуриана и садов Иши. Они ощущали там древнюю силу и не приближались к ним, хоть планета и находилась в их царстве.

Демоны превратили город во дворец удовольствий, в котором они обращали и перекраивали утехи немногих оставшихся жителей в муки, захлестывающие органы чувств развратом и дикой энергией Хаоса.

Он никогда прежде не размышлял о Темных богах, которые всегда были мифом, чем-то далеким и невероятным. Как и Война в небесах, истории о них казались полуправдой, легендой, приправленной ложью.

Однако сейчас боги Хаоса стали пугающей и смертоносной реальностью. Со временем он осознал природу того, что случилось с его народом. Он жил в самом сердце существа, которое эльдар произвели на свет и которое стало для них божьей карой, пронесшейся по всей Галактике. Он по-прежнему ощущал монстра, что присосался к его душе, вытягивал его жизненные силы и существовал благодаря проклятию эльдар, угнездившемуся в нем.

Бог сформировался из порочности и жажды, утоленных и неутоленных желаний, обожания и страсти быть обожаемыми. Его породили распущенность всей звездной империи и переход к открытию новых ощущений для собственного тела и разума, да такой быстрый и резкий, что даже экзодиты, давно предсказавшие грядущую погибель, не знали наверняка, какой катастрофой все закончится.

Мыслями он вернулся к девушке. Страх стал, подобно копью, направлять ее передвижения. Он разгадал ее замысел отыскать себе убежище, в котором она когда-то уже была.

Она поднялась к колону и нашла спрятанный в ней замок, после чего боковая дверь открылась с щелчком, который эхом отразился от стен храма.

Слишком поздно. Они уже заметили, как она пробралась в святилище.

Она обнажила для них его сокровенное место, нарушила его покой.

Он сбегал по лестнице, чтобы остановить и прогнать девушку, но, когда эльдар достиг вестибюля и посмотрел на ее до смерти перепуганное лицо, он понял, что не бросит ее.

Преследователи настороженно вошли внутрь, сбитые с толку разреженным воздухом храма. Царящее здесь спокойствие смутило их, и они, будто псы, стали принюхиваться. Одеждой им служили обрывки брони и ткани, а в руках они держали длинные клинки. Их кожу в качестве украшений пронзали крючки и шипы.

Вдруг женщина с красными волосами, которые торчали иголками из ее головы, зарычала на них, не отрывая от двоих свои безумные голодные глаза.

— Кто ты? — потребовала она, направив на него изогнутый кинжал.

Он взглянул на Фараетиль, а затем снова на женщину.

— Азурмен. Рука Азуриана.

19

Манья все не унималась, постоянно взвизгивая от страха. Пока вражеские снаряды били по обшивке корабля, грохот и гром проносились по всей «Цепкой молнии», а коридоры заливал шум криков и выстрелов. Однако не только это так сильно тревожило дитя. Корабельная матрица кипела от боевых мыслей и убийственных импульсов аспектных воинов и от боязни и отчаяния экипажа. Что еще хуже: психический круговорот обуяли дикая ярость и слепое невежество неприятелей, чей разум, подобно несчетному числу камней, колотил по стеклу матрицы, повреждая ее своей безграничной жестокостью.

Так много людей бушевало на борту корабля, что их животные, низкие желания и импульсы затапливали разум судна, подобно приливной волне, которая крушит прибрежные поселения. Взрослые эльдар могли защититься от подобного эффекта, прервав связь с «Цепкой молнией». Малышка Манья не умела так делать, поэтому после перегрузки психической сети ее стали одолевать ужасные мысли и безумные картины.

Коридор был усыпан трупами. Те гвардейцы, которые должны были охранять Неридиат, погибли по пути к пилотному отсеку. Враги своим грубым оружием разорвали их сетчатую броню на части, однако и сами они не пережили схватки, замертво рухнув на пол от сюрикенов и рычащих цепных мечей. Перед смертью глава сопроводительного отряда Фаедарт перерезал глотку последнему налетчику. Кровавые останки повсюду окружали пилота и ее дочь.

Прижав к себе Манью, Неридиат убегала подальше от боев и расползающегося кошмара людской атаки. Она изо всех сил пыталась защитить дочь от эффектов психической перегрузки, пригласив ее в свой разум и используя собственные барьеры, чтобы оградить ребенка от хаоса, охватывающего матрицу.

Женщина бежала без оглядки, бессознательно поворачивая за углы и наугад мчась по коридорам. Казалось, что от людей негде было скрыться. Неридиат на мгновенье прикоснулась разумом к матрице и узнала, что хаосопоклонники проникали на корабль сразу из нескольких мест, которые остались без присмотра из-за массового отступления эльдар. Она не понимала, как людям удалось так быстро прорваться на судно и почему никто не пришел защитить ее и Манью.

Она тут же пришла в себя, когда услышала резкие голоса, что-то бормочущие на своем грубом языке. Свет замерцал, выдав приближающиеся помехи в матрице. Залитые мелькающими огнями стены, по которым замельтешили неуклюжие тени, будто изгибались.

Манья все кричала, и Неридиат второпях приставила руку к ее рту и, развернувшись, направилась назад. В мыслях ее дочери спутывались страх и паника, которые запеленали все остальные эмоции. Малышка плакала, не в силах выносить мучительные психические терзания. Пока женщина бездумно блуждала по коридорам корабля в попытке отыскать убежище, ее разум противился внутренним и внешним угрозам.

Не с такими событиями она ожидала столкнуться. Жизнь внезапно заполнилась ужасами и стала очень хрупкой. Неридиат подавила нарастающий страх, всхлипывая и изо всех сил пытаясь не думать о том, какой опасности она подвергла свое дитя. Ее живот так сильно скрутило от страха, что она чуть ли не упала. Неридиат вовсе не успокаивало то, что ей пришлось впутать во все это Манью, чтобы даровать дочери светлое будущее. Скрежеща зубами, она двинулась вперед, чтобы найти какое-нибудь безопасное место. Азурмен избрал ее, а ясновидец предвидел их победу. Она сосредоточилась на этой мысли и слегка приободрилась.

Где-то впереди прогремел взрыв, после чего ударная волна пронеслась по коридору и окатила пилота. Она боялась повернуть назад, но и не могла идти вперед. Застыв в ступоре, она не знала, что делать дальше.

И в этот момент она ощутила чью-то успокаивающую энергию, засочившуюся в ее мысли. Это был Гиландрис. Своим мысленным присутствием он успокоил Манью и утихомирил ее страх. Властность и сдержанность исходили от его разума, образовав знакомое ей озеро спокойствия посреди творящего безумия.

— Делай, что я говорю, и ты будешь в безопасности.

Утопая в омуте безмятежности, созданном мыслями ясновидца, Неридиат стала думать более практично, желая поскорее убраться отсюда.

— Может, мне стоит добраться до контрольного отсека, чтобы начать взлет? Так мы ускользнем от атаки.

— Пока вражеские бронемашины могут с легкостью нас обстрелять и пока эти люди у нас на борту, мы слишком уязвимы. Одна неудача, и смертельной катастрофы нам не миновать. К тому же враги сейчас в основном находятся у носа корабля, лучше тебе отправиться на нижние палубы.

Следуя указаниям ясновидца, Неридиат спустилась на несколько уровней, пройдя мимо орудийных палуб. На пути к хранилищам ей два раза по совету Гиландриса пришлось свернуть с намеченного пути из-за снующих повсюду людей. В конце концов он привел ее в пустой склад под одной из лазерных пушек.

— Неридиат, теперь я должен тебя оставить, ибо у меня есть и другие дела. Не сомневайся, все идет так, как мы и задумали. Мы сами пустили людей на корабль, дабы гораздо успешнее скосить их ряды. Мы уже начали выдворять их с «Цепкой молнии». Я свяжусь с тобой, когда все утихомириться.

Когда Гиландрис ушел, на Неридиат нахлынуло чувство одиночества, которое усугублялось пустотой комнаты. Хоть теперь бои и гремели где-то в отдалении, из-за них по матрице все еще пробегали мощные импульсы. Главным для Неридиат было то, что она наконец избавилась от всепроникающего шума.

Она села на голый пол и положила Манью на колени. Девочка перестала кричать, но в ее мыслях ощущалось беспокойство. Чтобы утешить малышку, Неридиат гладила ее по голове и шептала ей теплые слова, сопровождая свои действия психической волной безопасности и успокоения.

Внезапный топот вырвал ее из состояния транса. Шаги раздавались все отчетливее и были слишком тяжелы для эльдар. Послышались голоса людей, бесперебойно рявкающих друг другу что-то на своем неразборчивом языке. Матрицу наводнили их мысли о грабеже и разрушении, и через несколько мгновений слабый порыв воздуха принес с собой через открытую дверь зловоние их немытых тел.

Неридиат оцепенела от ужаса и неожиданности, что ее убежище будет раскрыто. Она уже ничего не могла поделать, ибо ее тихая гавань превратилась в ловушку. Она отчаянно оглядела комнату в поисках укрытия, но не нашла ничего, за чем можно было бы спрятаться. Пол и полки были пусты.

Она привстала, заскользив спиной по гладкой стене, и боком отошла в сторону, чтобы их было не так легко заметить через открытую дверь.

Через миг показался один из людей. На нем была только повязанная широким поясом плотная туника, спадающая до колен. Он бросил взгляд на складской отсек, и Неридиат увидела, что его плоское лицо имело болезненный цвет, а глаза были тускло коричневыми. Его жирные черные волосы неопрятно свисали с головы. Вонь масла и выхлопных газов перемежалась с отвратным запахом тела.

Манья тихо хныкнула, но чужак все-таки услышал ее. Мужчина развернулся и удивленно распахнул глаза, когда встретился взглядом с ошарашенной Неридиат. Когда человек заступил за порог, он открыл рот, прорычав что-то своему товарищу. Другой появился позади него. Этот был лысым, а на его смуглом лице виднелись завитки черных волос, свисающих с подбородка.

В тот момент, когда она услышала людей, она сразу поняла, что нужно делать.

— Закрыть дверь! Запереть ее!

Корабль тут же отреагировал на интуитивный запрос Неридиат, свернув дверные пластины складского отсека, подобно зрачку, и тем самым разрезав второго человека пополам. На секунду по комнате пронесся его пронзительный крик, а затем его голова, туловище и рука вместе с разрезанными органами шлепнулись о пол в брызгах крови.

Другой человек развернулся, разинув от ужаса рот. В этот момент Неридиат увидела, что его туника была расстегнута у шеи. Слева на его грубо остриженной груди красовалась метка. Этот символ она не знала в деталях, но все равно поняла, что это была руна Темных богов.

Человек шокировано взглянул на останки своего соратника. Он покачнулся на дрогнувших ногах, после чего его вырвало потоком желчи и полупереваренной массы. Неридиат попятилась, однако бежать было некуда. Манья ворочалась в ее руках.

После того как человека вырвало второй раз, он выпрямился и, сощурив свои животные глаза, уставился на пилота. Его губа скривилась от гнева. Пока он что-то выкрикивал, указывая пальцем на останки товарища, слюна вылетала во все стороны из его покрытого рвотой рта.

Неридиат заплакала. Слезы заструились по ее щекам, а грудь затрепетала от глубоких рыданий.

— Спаси меня, — прошептала она. Женщина не знала, кого она попросила о помощи, возможно, саму вселенную. Вдруг она почувствовала себя крохотной, одинокой и очень глупой. Судьба может быть как щедрой, так и суровой, ибо в жизни нет никаких гарантий. — Спаси нас. Не дай этому случиться.

Через пелену горести, затуманившую ее глаза, она наблюдала, как человек сделал шаг навстречу ей и ухватился за рукоятку висевшего на ремне пистолета. Он вытащил оружие и жестом приказал ей подойти, рыча на своем диком языке.

Неридиат ни за что на свете не отдала бы этому зверю свою дочь. Указывая на нее пистолетом, он выкрикнул приказ еще громче. Даже сейчас она не могла сделать то, что должна была. Она была быстрее человека. Женщина могла выхватить из его рук оружие и выстрелить прежде, чем неуклюжий чужак успел бы ответить. Но, несмотря на это, она ничего не предпринимала. Ужас, который засел глубоко в ее душе и который был сильнее даже страха за свою дочь, пригвоздил Неридиат к полу.

Ей в голову пришло только одно решение.

Она обвила пальцами шею Маньи, снова и снова повторяя про себя, что так будет лучше. Она и представить не могла, что люди могли сотворить с эльдарским ребенком.

Пугаешь мамочку! Умри!

Неридиат уловила только толику импульса, выпущенного Маньей. Вся мощь психического приказа, сотканного не из слов, а из примитивной потребности, направилась к разуму человека. Он отшатнулся, вздрогнув от боли. Мужчина с ужасом перевел ошеломленный взгляд на дитя. Дрожащей рукой он подставил пистолет к левому глазу. Личико Маньи налилось угрюмостью. Она приоткрыла свой беззубый ротик, а высвобожденная психическая энергия замерцала в ее темных глазах.

Умри!

Человек нажал на пусковой крючок, и иссушающий заряд энергии тут же пронзил его череп. Он упал навзничь, широко раскинув руки.

Неридиат испуганно уставилась на него, следя за каждым движением. Его тело подергивалось от мелких конвульсий.

В безопасности?

Манья заплакала и уткнулась лицом в грудь матери. Мысли пилота превратились в кашу из шока, страха и облегчения, которые слились в одну непреодолимую волну.

Находясь в ступоре, она слышала, как по двери кто-то барабанил кулаками. Неридиат вспомнила, что стук начался сразу же, когда захлопнулась дверь, но все это время ее разум был целиком сосредоточен на человеке, запертом вместе с ней, поэтому она и обратила внимание на шум только сейчас. Она сидела в обычном складском отсеке, который не был оборудован защитной или противовзрывной дверью. Скоро люди прорвутся внутрь.

В безопасности?

— Да, в безопасности, — соврала Неридиат, глядя на пистолет, зажатый в мертвой руке человека.

X

Он находил силы в жалости, а не в злости. В момент Азурмен настиг одичавшую женщину, сильно сдавив пальцами ее дыхательное горло. Когда она, задыхаясь, рухнула на пол, он поймал лезвие, выпавшее из ее скорчившейся руки. Он бросил кинжал Фараетиль и рванул на следующего культиста, одним резким движением выбив из-под него землю и выхватив его саблю.

Раньше он никогда не сражался ни голыми руками, ни оружием. Его тело бездумно двигалось и реагировало на действия врагов, которые сейчас казались ему медлительными. Азурмен пронзил мечом грудь мужчины, у которого он и забрал оружие, и быстро пригнулся под размашистым ударом топора. Вытащив лезвие, он развернулся и поднял меч как раз вовремя, чтобы отбить следующий удар.

Со звериным визгом Фараетиль бросилась на кровопийц. Она сбила с ног первую попавшуюся жертву, которая оказалась женщиной, и не прекращая пронзала кинжалом ее грудь.

Азурмен воткнул лезвие в живот следующего противника, расценивая убийство как знак милосердия, а не греха. Ему не нравилось убивать, ибо во время своих долгих медитаций он осознал, что именно беспричинные деяния и самодовольство привели его народ к падению.

Его противники были преисполнены гнева и ненависти, из-за чего они двигались поспешно и неуклюже. Они шипели, плевались и рубили своими лезвиями, понапрасну тратя драгоценное время и энергию. Пока они замахивались или перемещались по залу, он убил еще двоих. Капельки их крови соскользнули с меча и забрызгали главный вход в храм. Он действовал без страха и оглядки, воплощая собой холодную дисциплинированность. В таком состоянии ему было легко приметить дрогнувшую мышцу, блеск в глазах или едва различимые движения, которые выдавали истинные намерения врагов. Он раньше них знал, что они собираются сделать.

Фараетиль набросилась на другого культиста, перерезав своим клинком его глотку. Страх подгонял ее, превращал в дикое животное, которое отчаянно и жестоко боролось за жизнь. Пыл и свирепость переполняли ее. Вся в крови она отпрыгнула от трупа, свалила на пол еще одного врага и стала кусать его и кричать, вновь и вновь пронзая его кинжалом.

Азурмен в последний момент успел увернуться от удара изогнутого меча, который чуть не задел его шею. Свободной рукой он схватил запястье кровопийцы, с легкостью вывернул ему руку и сломал кости. Плавным взмахом меча он обезглавил своего противника.

Остался только один культист. Он стал пятиться по кровавым останкам своих мертвых друзей. Припав к полу и рыча как цепная гончая, Фараетиль оскалила зубы, став ничем не лучше тех эльдар, которых она зарезала. Азурмен преградил ей дорогу.

— Кто ты? — потребовал культист, дрожащей рукой подняв перед собой кинжал.

— Я воздаяние за ваши злодейства, — промолвил Азурмен. — Я правосудие, о котором молят ваши жертвы. Защитник слабых. Свет во тьме. Рука Азуриана.

С легким свистом меч пронзил воздух.

— Я мститель.

20

— Где пилот? — спросил Азурмен. Гиландрис молчал.

— Я… я совершил ужасную ошибку.

— Где она?

— Я думал, что там она будет в безопасности. — В голосе ясновидца чувствовался скорее страх, чем сожаление. — Я не могу предсказать все до мелочей. Это невозможно. Нет, с ней должно быть все в порядке. Я же видел, как мы…

Азурмен оставил бесплодные попытки выудить что-либо из ошарашенного ясновидца. Разумом он коснулся матрицы корабля, проносясь через болтовню людей, подобно серебряной стреле. В конце концов он отыскал «Грозовое копье» в полетном отсеке и связался с частью своего сознания, живущей в боевом судне. Используя связь, возникшую между его кораблем и ребенком, лорд-феникс стал обследовать «Цепкую молнию». Там, где была Манья, наверняка была и Неридиат.

Он сконцентрировался на малышке и наконец ощутил ее. Она была безумно напугана: изображения того, что она наделала, безостановочно прокручивались у нее в голове. Манья вновь и вновь переживала момент контакта с мерзким разумом человека, и каждый раз внезапная смерть разрывала ментальную связь. Губительный цикл отравлял и мысли Неридиат, которая пригласила дочь в свой разум, чтобы защитить ее от матричной перегрузки.

Оторвавшись от души малышки, Азурмен проник мыслям в сенсоры линкора и отыскал ее на одной из нижних палуб. Примерно дюжина людей пытались пробиться через тонкую складскую дверь, и как минимум в два раза больше чужаков стояли вокруг них в ожидании.

Азурмен побежал.

Людям, по-видимому, казалось, что линкор был поглощен анархией. Бои гремели на каждой палубе: единичные стычки и контратаки постоянно меняли направление битвы. Эльдар же знали правду. Их отряды, которыми отчасти руководили колдуны и отчасти сам линкор, методично свели на нет первоначальную волну людского штурма, а затем раскололи чужацкое войско и начали устраивать тщательно продуманные контратаки и смертельные засады.

Азурмен проносился мимо пуль и зарядов и пробегал рядом с вращающимися клинками, не останавливаюсь ни на секунду. Наконец он нашел ближайший конвейерный подъемник и, призвав транспортную капсулу, отправился вниз на тот уровень, где Неридиат и Манья попали в ловушку. Он вышел из передвижной капсулы в смежный коридор и увидел группу людей, которые выходили из-за угла.

Враги не успели возвести оружие, как он уже рванул на них. Беглый, плохо нацеленный лаз-огонь осветил проход, но не поймал свою цель. Азурмен перекатился под потоком снарядов, попутно отправив в людей залп огня из своих наручей. Сюрикены с одинаковой легкостью изорвали плоть и одежду двух ближайших чужаков, которые тут же свалились на пол.

Азурмен вскочил на ноги и выстрелил в третьего противника, проделав в его лице дыру. Остальные все никак не могли навести оружие на прыткого лорда-феникса. Яркие лазразряды пролетали вдоль стен, но ни один из них не врезался в неуловимого воина.

Держа в руке зловещий меч, Азурмен стремительно настиг людей. Своим сияющим клинком он отрезал одному врагу голову, а затем, выстрелив в упор, разорвал внутренности другому. Не теряя темпа, лорд-феникс крутанулся с выставленным в сторону мечом, перерезав позвоночник последнему чужаку. Когда тело ударилось о палубу, Азурмен уже завернул за угол.

Люди одержимо колотили по двери в складской отсек и даже не думали о том, что на них кто-то может напасть. Они выли и лаяли, подобно стае диких зверей, стуча по двери кулаками, прикладами и рукоятками ножей и мечей.

Азурмен скоропалительно убил трех чужаков, серией ударов отрезав им конечности. Когда он сразил четвертого, разрубив ему ребра, дверь не выдержала. Лорд-феникс посмотрел поверх их голов и увидел, как Неридиат съежилась около стены.

Видя ее такой ошеломленной и понимая, что все они висят на волосок от смерти, Азурмен дал волю своим глубочайшим страхам и гневу, который копился веками.

Лорд-феникс так быстро разрезал артерии и отсекал конечности своим лезвием, превратившимся в вихрь сияющего огня, что все его движения казались размытыми. Люди лениво обернулись и наконец разглядели угрозу, проникшую в их ряды. Пока он прорубал себе путь через чужаков, их лица медлительно искривлялись от ужаса. Тела падали замертво, словно скошенные стебли, забрызгивая коридор алой кровью.

Когда Азурмен сразил еще одного врага, отрезав ему ноги, последний выживший человек наставил на лорда-феникса пистолет. Великий воин схватил чужака за горло и поднял его, а тот приставил свое оружие к виску эльдарского шлема. Мысленным приказом Азурмен выпустил поток сюрикенов, которые врезались в подборок мужчины. Голова культиста вмиг исчезла с его плеч.

Швырнув тело в сторону, Азурмен подошел к двери. Весь пол был скользким от крови.

— Неридиат! — Лорд-феникс попытался дотянуться до ее разума, но пилот отпрянула от пронизывающего холода, исходящего от его мыслей.

Он уже хотел попробовать еще раз, как вдруг ощутил резкие перемены, охватившие планету. Барьер между реальностями стал истончаться. Внезапно в его сознании возникла рана, и он издал мысленный вопль. Взглянув на свои окровавленные руки, Азурмен наконец понял, ради чего сражались эти люди.

Они сражались ради Темной госпожи. Люди умирали тысячами, жертвуя собой в ее честь. А эльдар как раз были готовы пролить много человеческой крови. Кровь и каждое тело, отмеченное меткой преданности, были обещаны богам Хаоса. Как же слепы оказались эльдар.

Темная госпожа выполнила свою часть сделки. И теперь ее ждала награда.

XI

Гнев исходил от Фараетиль, подобно жару, отчего в вестибюле повисло томление. Когда она взглянула на него яростными глазами, Азурмен не дрогнул, наблюдая за багряными каплями, стекающими с ее ножа прямо на плиточный пол. Ее сильно растрепанные волосы хорошо передавали те эмоции, которые окружали ее.

Азурмен медленно, очень осторожно присел и положил меч на пол. Затем он плавно встал, не отрывая взгляда от Фараетиль. Он распростер руки и заговорил тихим голосом, который был едва громче шепота.

— Они мертвы. Мы убили их. Опасность миновала.

Фараетиль посмотрела на трупы, а потом опять уставилась на Азурмена. Она прищурила глаза и слегка опустила руку, в которой держала кинжал.

— Ты же меня помнишь? Ты спасла меня. А теперь я спас тебя. Зачем ты вернулась?

Девушка неспешно выпрямилась — ее руки и ноги слегка подрагивали. Она глубоко вздохнула, не отводя глаз от Азурмена.

— Ты назвал себя мстителем. Рукой Азуриана. — По лицу Фараетиль пробежала почти незаметная улыбка. — А для меня? У тебя есть для меня имя?

— Твой порыв. В свое время в тебе проявилась воля Азуриана. Теперь же я стал его орудием.

— Ты же знаешь, что боги мертвы? — Девушка взглянула на себя и отшатнулась. Она подбежала к стене, и ее сразу вырвало.

Азурмен подошел к ней, но не слишком близко, чтобы она не расценила его действия как угрозу. К тому же у нее в руках все еще был нож. Фараетиль посмотрела мимо него туда, где лежали тела.

— Это мы сделали? Я сделала? — с ужасом произнесла она. — Как? Как нам удалось?

Эта жестокость таится во всех нас и только ждет, когда ее выпустят наружу. Так же как и тоска по радостям, лести и удовлетворению — все это живет в наших сердцах. Мы должны противиться их соблазну, должны стойко противостоять искушениям.

— Ты раньше уже творил подобное? Убивал?

Азурмен покачал головой.

— Я всего лишь был сосудом. Жестокость таится во мне, но теперь я нашел умиротворение.

— Правда? — невесело усмехнулась она, глядя на окровавленные трупы культистов. — Я бы не назвала это умиротворением.

— Жестокость проявляется в намерениях, а не в действиях, — произнес Азурмен. — После Падения я долго размышлял об этом.

— Падения? Что это?

Азурмен махнул рукой в сторону дверей и сводчатого потолка вестибюля.

— Все, что произошло вокруг нас. Потеря невинности. Проклятие нашего народа. Погибель, пришедшая за нами.

Девушка недоверчиво насупила брови.

— Ты помнишь то время?

— А ты нет?

— Я была ребенком. Я помню только смерть и крики. Прежде чем умереть, мой брат присматривал за мной и научил меня, как заботиться о себе и избегать демонов и культистов. Если судить по старому исчислению, то в последний раз я была здесь лет семь назад. Ты все это время был в одиночестве?

— Я был в одиночестве даже дольше, чем сам вначале думал, — сказал Азурмен. Он указал рукой на клинок, зажатый в руке Фараетиль. — Дай-ка мне его сюда.

Помявшись, она отдала ему кинжал, и Азурмен бросил его в сторону. С характерным металлическим звоном оружие ударилось о каменную плитку.

— И как же я теперь смогу себя защитить! — выпалила она, шагнув к отброшенному клинку.

Азурмен рукой остановил ее.

— Пока тебе нельзя использовать оружие. Твой гнев погубит тебя. Подогреваемая страхом ярость ослепляет тебя и не дает разглядеть опасность.

— А ты, значит, не боишься? Так ведь?

— Фараетиль, я видел, как наш мир был поглощен алчущим богом. Меня больше ничто не страшит. Я довольно долго пробыл в одиночестве. Позволь мне научить тебя тому, чему я сам научился. Показать мир за пределами культов и улиц. Позволь мне помочь тебе контролировать страх и ярость, успокоить бурю, бушующую в твоем сердце.

— Мне придется сражаться. Борьба — единственный путь к выживанию.

— А я не говорил, что ты не будешь сражаться. Я научу тебя, как бороться с врагом и при этом не испытывать захлестывающего душу желания убивать. Наших сородичей погубили эмоции, поглотили страхи и страсти. Те, кто остался, должны научиться контролю. Мы должны осторожно следовать между потворством и отказом. Мы должны перестать потакать нашим темным желаниям, но мы не можем отрицать, что они живут в нас. Мы должны умерить свои души, познав дисциплину и выбрав себе цель. Только тогда мы освободимся от груза своих страстей.

Девушка посмотрела на него глазами, полными надежды и благодарности.

— Это правда? Мы в самом деле можем избавиться от этого кошмара?

— А ты хотела бы попробовать, Фараетиль?

— Я хочу поменять имя. Когда мы впервые встретились, ты не был Азурменом. Если я должна переродиться, как и ты, то мне нужно другое имя.

Азурмен призадумался, и вдруг его губы искривились в улыбке. Уж очень давно он не улыбался.

— Я научу тебя, как обратить твою ярость в шторм ударов, которые не выдержит ни один враг. Твой крик будет возвещать смерть всякому, кто встанет на твоем пути. Ты станешь Джайн Зар.

Буря Тишины. Первый ученик.

21

Призванный массовым жертвоприношением культистов зверь возвышался над своими рабами, которые пали ниц в знак преданности. От смертного тела Темной госпожи ничего не осталось. Новым обликом женщины стала угольно-черная кожа, глаза цвета сапфиров и теневые крылья, что широко раскрылись за ее спиной. Она шла на своих копытообразных ногах, одной рукой обхватив эфес длинного золотого ятагана. Другая ее рука была объята шаровой молнией.

Темная княгиня остановилась неподалеку от «Цепкой молнии», воздев меч к звездному небу. Воздух завьюжил вокруг клинка, и тут же вихрь варповой энергии разросся, бурля внутри появившихся из ниоткуда неестественно черных облаков.

Прижимая оружие к груди, культисты толпились вокруг демонической княгини и с широко раскрытыми от благоговейного страха глазами наблюдали за усиливающимся штормом. Лиловая энергия мерцала в облаках, озаряя поле битвы ослепительными вспышками света. Рев танковых двигателей, который прокатывался по усеянным трупами склонам, походил на гром.

Демоническая буря застала эльдарские суда врасплох, поэтому они не рискнули приближаться к ней. Гравитанки вышли на свои позиции, нацелив звездные пушки и яркие копья на громадного монстра, а аспектные воины выбрались из «Волновых змей», рассредоточившись для защиты подходов к подбитому звездолету. Пестрая броня эльдар образовывала цветастые узоры на сожженной земле.

По сигналу Гиландриса войска открыли огонь, осветив ночную тьму яркими энергетическими лучами и зарядами плазмы. Через миг дюжина человеческих танков взорвались сияющими цветками огня, отчего ближайшие ряды людских пехотинцев пали замертво. Сосредоточенные бело-голубые импульсы энергии обуяли демоницу, но ничуть не навредили ее эбеновому телу.

Она опустила меч и направила его на «Цепкую молнию», после чего наконечник клинка охватило пламя. Демоница прорычала что-то на своем зверином языке, и живая волна культистов тут же рванула вперед, действуя еще более отчаянно и безрассудно, чем раньше. Водители грубых человеческих машин запустили двигатели и погнали на линкор, безумно давя гусеницами своих товарищей. По приказу своего бога хаосопоклонники ворвались в защитные линии эльдар, умирая от рук враг со смехом и улыбкой на лице. Смерть они встречали с радостью в душе, а не со страхом.

Оставшись на борту звездолета, Гиландрис искал Неридиат. Он не нашел пилота на прежнем месте. Следуя по тропе из расчлененных и обезглавленных трупов, ясновидец добрался до одной из пустых складских камер, где отыскал Неридиат и Азурмена. Весь коридор был завален распотрошенными мертвецами, около которых валялись топоры, ножи и пистолеты. У многих было перерезано горло и отсечены конечности.

На Гиландриса накатила тошнота, но он сдержался и мысленно напрягся, импульсом психической энергии прорезав путь через трупы. Пока он шел по проходу, бездвижные тела отлетали в стороны вместе с потоками крови. Гиландрис остановился у двери в складской отсек, потрясенный открывшимся перед ним зрелищем.

Лорд-феникс стоял с головы до пят в крови, которая пропитала насквозь гребень его шлема и знамя, висящее за его спиной. Кровавые капли стекали по лицу Неридиат и ее дочери, которую женщина, прислонившись к стене, сжимала в своих руках. Глаза пилота не отрывались от Азурмена — точнее от его мерцающего клинка. Пол был залит свежей кровью, по которой побежала рябь, как только лорд-феникс развернулся.

Неридиат так и сидела без движения, а девочка, заключенная в ее крепкие объятия, взглянула на ясновидца своими невинными глазами.

Страшно. Поможешь?

— Время пришло, — промолвил Гиландрис, не обратив внимания на вопрос взволнованного ребенка. — Мы больше не можем здесь задерживаться, пора улетать. Наш враг возвысился во тьме, став демоном варпа.

Азурмен посмотрел на ясновидца, и отголоски его гнева тут же нагрели воздух. Затем ярость потихоньку улеглась внутри древнего доспеха. Он опустил меч и взглянул на пилота.

— Я знаю, — сказал Азурмен. Он указал на Неридиат. — Разбуди ее.

Гиландрис перевел взгляд на пилота. Она бездвижно сидела, уставившись куда-то и наблюдая за событиями, которые происходили только у нее в голове.

— Вернись ко мне, — прошептал он. Она ничего не ответила. Ее душа ушла в саму себя, спрятавшись от того ужаса, который она увидела. Достучаться до нее можно было только одним способом. Гиландрис присел около неподвижного пилота и положил руку на голову ребенка.

— Прости, — произнес он, направляя в Манью лишь толику психической энергии.

Малышка вскрикнула, словно ее укололи булавкой, и ее психический вопль был намного более пронзительным и сильным, чем энергия, выпущенная ясновидцем.

БОЛЬ!

Через миг Неридиат повалила Гиландриса на спину и уткнулась коленом в его грудь. В одной руке она держала кричащего ребенка, а в другой человеческий кинжал, который она приставила к горлу ясновидца. Азурмен безучастно наблюдал за происходящим.

— Еще раз тронешь мою дочь, и я убью тебя, — прогремела она. Лорд-феникс подавил наплывший на него смех. События все ближе подходили к тому, что он узрел в своем видении.

— Корабль, — прохрипел ясновидец. — Мы в большой опасности. Ты должна занять место пилота.

Неридиат растерянно отпрянула от него, будто только пробудившись ото сна. Она взглянула на нож, который держала в руке.

— Неужели я…? — она тряхнула головой, пытаясь что-либо вспомнить. Она посмотрела на лорда-феникса. — Азурмен. Ты убил их всех.

— Ты была бы мертва, если бы не он, — произнес Гиландрис, протягивая руку. — Идем. Мы должны отбыть сейчас же, иначе мы все умрем.

— Корабль… Да, я шла к контрольной рубке, чтобы увести звездолет подальше отсюда. Вы разве не чувствуете? Эти мучения?

На мгновенье Азурмен сознанием влился в саму сущность линкора. Он ощутил поблизости присутствие Гиландриса, который психически общался с не до конца осознающими реальность духами, что плыли через матрицу.

— Эта буря, она магическая, и поэтому может уничтожить нас, если продолжит усиливаться, — заверил остальных ясновидец. — Даже если мы отгоним вражескую артиллерию и танки, демон продолжит питаться смертями своих почитателей, становясь сильнее от их непрекращающихся жертвоприношений.

Азурмен двинулся к выходу.

— Доберись до контрольной рубки.

— Ты не можешь просто так уйти, — сказал Гиландрис, когда лорд-феникс вышел в коридор. — Куда ты направляешься?

Азурмен остановился. Он неподвижно стоял к ним спиной, и тут его зловещий меч вспыхнул, отчего кровь с лезвия сразу же испарилась. Клинок вновь засиял, словно полоска литого золота.

— Сразиться с твоим демоном.

— У нас не будет времени тебя ждать.

— Вам и не придется.

22

Почти всех людей удалось выдворить с корабля. Оставшихся в живых мон-кей эльдар загнали под перекрестный огонь, открытый командой «Цепкой молнии» и гвардейцами Ануивена, которые не так давно решили присоединиться к Гиландрису.

Аспектные воины вышли из боя, последовав за своими экзархами на нижние палубы корабля. Сами же экзархи отвечали на зов, который, словно психический маяк, разжигал их кровь и пробуждал боевой дух.

В широком отсеке с высоким потолком их ждал Азурмен. Когда-то это был ангар для антигравитационных танков, теперь же его содержимое, разбитое на куски, лежало вокруг корабля в пламени. Воины расположились по аспектам и храмовым отрядам. Зловещие Мстители, аспект самого Азурмена, стояли впереди. Около них расположились Воющие Баньши, которые действовали по наставлениям Джаин Зар, Огненные Драконы Фуегана и Темные Жнецы, которые упорно следовали смертоносным учениям Маугана Ра. С краю стояли окутанные психической тенью Жалящие Скорпионы. От трех храмовых отрядов Пикирующих Ястребов осталась только горстка воинов, которые с трудом сумели пережить бурю, выпущенную Темной госпожой. Около них стояли и другие аспекты. Сияющие Копья и Пауки Варпа, Багровые Охотники и Эбеновые Когти — все они не были созданы азуриа, но их наследие до сих пор эхом проносится через века. Последними прибыли те отряды, чьи экзархи пали в бою, и они слегка растерянно входили в отсек и только тогда понимали, что за сила взывала к ним.

— Кровь бежит. Гнев кипит. Смерть пробуждается. Война зовет. — Голос Азурмена с легкостью дотянулся до самых дальних уголков отсека. От этих слов все напряглись и гордо выпрямились, и их чувства и разум зажглись подобно огню. — За этими стенами бушует битва, и мы должны сразиться с теми, кто сумел ее пережить. Оставьте позади свои храмы, ибо я единственный храм, который вам сейчас нужен. Я Кхаин Мститель, Рука Азуриана, которая разит нечестивых. Там, где встану я, встанете и вы. Вы последуете за мной туда, куда я вас поведу. И вы отомстите за меня, если я паду.

Он чувствовал, как их разумы сливаются воедино, а их боевые маски наполняются еще большей мощью, оставляя позади раскаяние, милосердие и все слабости. Все до единого они были его воинами, не взирая на аспект или храм. Он создал Путь и открыл боевую маску. Чувства каждого из них были настроены на его слова и движения.

— Именно мы — воплощение самого Кхаина, а не его аватар, этот разбитый осколок жестокости и смерти. Мы, аспектные воины, едины. Нет на свете такого врага, которого бы мы не могли побороть и убить, и нет такой битвы, которую бы мы не могли выиграть, пока мы держимся вместе. Вместе, воплощая Кхаина, мы уничтожим орду, которая осаждает нас, и вновь докажем, что эльдар так просто не прощаются с жизнью.

Настало время исправить то, что случилось на центральном мире джитаар. Азурмен был узлом на пряже — силой, которая собрала всех этих воинов здесь и сейчас. Он ткал свой собственный путь, разделяя нити смертных и собирая их во времена нужды. Экзархи не знали, почему они ответили на зов Гиландриса, — они лишь понимали, что должны были пойти за ним. Гвардейцы, колдуны, корсары — все они неосознанно стали инструментами в руках Азурмена, попав в сети его судьбы подобно лунам, которые находятся в ловушке гравитационного колодца планеты.

Судьба привела их к Азурмену именно в тот момент, когда он в них так нуждался, и в то же время она привела его к ним.

Когда Азурмен зашагал к огромным воротам, откуда когда-то вылетали «Соколы» и «Волновые змеи», храмовые отряды начали расступаться перед ним, подобно радужной головной волне, и вновь смыкать ряды позади своего лидера. Он связал свой разум с матрицей «Цепкой молнии», чтобы влить свои мысли и боевой клич в головы всех остальных эльдар. Ему не нужно было кричать или как-то словесно выражать свои намерения. Его воля громогласно отдавалась в разуме всех, кто был частью матрицы, взывая к дисциплине, храбрости и самоотверженности. Боевой зов звучал громче и проникновеннее, чем любые красноречивые слова.

Пока он спускался по трапу, орудийные башни линкора открыли огонь в знак зловещего приветствия лорду-фениксу и его воинам. «Сияющие копья» прошмыгнули вперед, чтобы присоединиться к «Виперам» и другим гравициклам и сформировать острие опускающегося копья. Пока Пауки Варпа проносились по пряже, воздух гудел от потрескивания генераторов варп-прыжков.

Воины «Цепкой молнии», сплоченные волей Азурмена и направляемые единой целью, двинулись из транспортных ангаров и побежали по посадочным мостикам, возвестив начало контратаки сюрикенами и лазерными и плазменными зарядами.

Багровые Охотники на своих кораблях понеслись к бушующей в небесах опустошительной буре, чтобы дать отпор Темной госпоже и обстрелять танковые колонны и артиллерийские батареи, обступившие рухнувший звездолет. Последние из Пикирующих Ястребов исчезли в облаках, дабы вскоре окатить противников лаз-огнем и забить по ним плазменными гранатами. Жалящие Скорпионы растворились в тенях, а Вопящие Баньши скороходно двинулись вперед. Аспектные воины шли в атаку с единой целью и единой судьбой.

Как только Азурмен вступил в бой, снаряды озарили небо и взрывы загромыхали вокруг, поднимая в воздух куски грунта. Наиболее приближенные к Темной госпоже воины ринулись вперед: после того как они все это время ждали около нее, избегая засады, последователи безумной демоницы решили доказать, на что они действительно способны.

Наступающую орду людей встретили разряды термоядерных ружей и сюрикенных катапульт, плазменные гранаты и рычащие цепные мечи. Среди мон-кей уже не было тех одетых в туники дикарей — теперь на эльдар гнали облаченные в броню воины, чьи тела покрывали шрамы и татуировки, отмечающие преданность темным силам. Несомненно, это были боевые банды Хаоса под предводительством чемпионов и избранных солдат, которые собрались здесь в одну армию, вняв обещаниям Темной госпожи.

Азурмен высмотрел громадного воина, облаченного в черно-красный боевой доспех и несущего за спиной на жерди развевающееся знамя, на котором виднелась руна Владыки Черепов. Чемпион Кровавого бога сломя голову мчался на Зловещих Мстителей, что защищали лорда-феникса. В руках человек держал плазменный пистолет и огромный цепной топор, которым он яростно начал размахивать, заставив эльдар позабыть о том, что в его арсенале была еще и пушка. Слюна вылетала его клыкастого рта, пока он бездумно и монотонно произносил клятвы преданности своему кровожадному господину.

Через мгновенья сотни сюрикенов испещрили его броню и разорвали в клочья некоторые части его тела, однако чемпион не обращал никакого внимания на снаряды Зловещих Мстителей, а только не прекращал хохотать, пока кровь стекала по его лицу и обнаженным рукам. Азурмен помчался вперед, чтобы быстрее добраться до передних рядов своих последователей. Его клинок, подобно серебряной молнии, настиг надвигающего монструозного человека, вонзившись в его горло.

Азурмен продолжил бежать, оставив слугу Кхорна на растерзание аспектным воинам. Он не отрывал взгляда от Темной госпожи, огромного черного существа, что возвышалось над бушующем морем врагов. Другой воющий чемпион бросился на лорда-феникса, и через секунду его голова покатилась по земле.

Аспектные воины бежали следом за Азурменом, словно разноцветные капельки по темно-кровавой земле. Лорд-феникс разил и разрезал на части все и вся на всем пути — клинок Кхаина прокладывал себе путь через армию Темной госпожи, чтобы сразить демоническую сущность, стоящую в ее центре.

23

Боль пульсировала в позвоночнике Нимуирисана, отражая повреждения, нанесенные призрачному рыцарю. Ему казалось, будто он не может пошевелить конечностями, но на самом деле это страх приковал его к земле. Укротители решили, что призрачный рыцарь уничтожен, поэтому они приказали чудовищной машине Хаоса развернуться, и она неуклюже загромыхала к линкору. Нимуирисан подумал, что, возможно, они и были правы. Джаритуран и системы призрачного воина не отвечали, а жизнеобеспечение и основные сенсорные входы работали со сбоями.

Нимуирисан тут же понял, что, похоже, не только последователи Хаоса решили, что призрачный рыцарь мертв. Эльдар отступали назад к линкору, а люди гнались вслед за ними. Он осознал, что сейчас ему было все равно. Вместе со второй потерей Джаритурана его вновь обуяла пустота и одиночество. Лучше уж умереть здесь, чем продолжать бессмысленное существование без брата-близнеца.

Когда его мысли окутала мрачная пелена, он ощутил искорку жизни, забрезжившую в центральной зоне призрачного рыцаря. Он сконцентрировался на этом легком мерцании, питая его своими мыслями так же, как обычно слабыми выдохами пытаются разжечь небольшое пламя. Он отключил барьеры, которые не давали его разуму целиком интегрироваться в призрачного рыцаря, и таким образом разрушил защитные механизмы, что не позволяли ему полностью взаимодействовать с призрачным ядром.

Вмиг боль переросла из слабого пульсирования во всепроникающие муки — ему казалось, будто с правой стороны груди ребра были вывернуты наружу.

Нимуирисан тут же отключился.

Когда он очнулся, боль слегка унялась. Когда мозговые импульсы пробуждающегося Нимуирисана затопили контрольную сеть, конечности призрачного рыцаря начали подрагивать.

Данные все еще поступали по коммуникационной сети, и Нимуирисану понадобилось некоторое время, чтобы проанализировать, что сейчас происходило вокруг него. Большинство людей удалось заманить на линкор и истребить, а теперь сам Азурмен возглавлял контрнаступление.

Огибая лаз-огонь и снаряды и убивая всех на своем пути, лорд-феникс вел эльдар к демону, призванному хаосопоклонниками. Нимуирисан с удивлением наблюдал, как Азурмена окутал взрыв и как тот на миг пропал из поля зрения, сокрытый стеной огня и дыма. Он вновь появился перед глазами призрачного рыцаря как ни в чем не бывало и послал поток сюрикенного огня во врага.

Везде, где проносился лорд-феникс, эльдар отгоняли вражескую пехоту и танки под орудия «Цепкой молнии». Нимиурисана переполняли эмоции от одной мысли, что он находился на одном поле битвы вместе с таким легендарным воином. Но тут же тревога умерила пыл гордости. Лорды-фениксы всегда были для эльдар чем-то полумифическим, ведь они появлялись только в переломные моменты для жизни искусственных миров. Так что же предвещает появление Азурмена? Спасение Ануивена, или его погибель? Каким бы ни был исход, Нимуирисан и остальные сородичи уже стали частью непрекращающейся легенды.

Хоть чувства Нимуирисана и были притуплены, он сумел ощутить, как внутри линкора стала нарастать энергия. Пока психического сердце «Цепкой молнии» набирало мощь, духоворот призрачного рыцаря откликался на растущую внутри корабельной матрицы активность.

Линкор готовился к отбытию.

Однако пилот призрачного рыцаря видел небольшое препятствие. Как только эльдар вернутся на корабль, люди просто так их не отпустят — они ударят по кораблю огнем из пушек и лазеров. Поэтому ради спасения корабля эльдарское войско должно оставаться на поверхности.

Нимуирисан осознал, что он не может отключиться от потока данных. Он не просто получил доступ к системам призрачного рыцаря — он подпитывал их своим психическими способностями. Сенсоры машины стали его органами чувств. Теперь он еще сильнее сросся с рыцарем, чем когда-либо ранее. Если бы он сосредоточился, он почувствовал бы сердцебиение, но оно ощущалось бы как простые вибрации внутри органического компонента, заключенного в грудной клетке машины. Его сознание отныне перешло из телесной оболочки в конструкцию призрачного рыцаря, а его бренное тело стало источником подпитки для гиганта — простой батареей психической и биологической энергии.

— Привет.

Казалось бы, обыденное слово, но оно прозвучало так эмоционально и в то же время стало неким предзнаменованием. Настроение Нимуирисана тут же поднялось, когда он услышал голос брата, который так долго оставался безмолвным.

— Привет, — ответил он, не зная, что еще сказать.

Сейчас он ощущал Джаритурана, ибо души братьев-близнецов находились в одном теле. Это было довольно непривычно, ведь всю смертную жизнь они чувствовали, будто были двумя частицами одной души, которые попали в разные оболочки.

Теперь же они стали друг к другу ближе, чем когда-либо могли мечтать за свою бренную жизнь. Они делили не только сеть, конечности и тело, но еще и вещество круговорота, единое мета-бытие. Казалось, будто Нимуирисан смотрел на свое отражение с другой стороны зеркала.

Он призадумался на мгновение, был ли сейчас с ним Джаритуран на самом деле. Все это ощущалось так непривычно, поэтому он предположил, что, возможно, разум сыграл с ним злую шутку, выдуманную системами призрачного рыцаря.

— Я здесь, — произнес Джаритуран. — По-настоящему. Мы едины, но в тоже время и разделены.

— Прости, что из-за меня тебя убили, Джарит. — Оба близнеца были опечалены, но Джаритуран грустил из-за того, что Нимуирисан считал себя виновным в его смерти.

— Я прощаю тебя, — промолвил Джаритуран.

И хотя он ощущал сострадание и одобрение от своего брата множество раз, слова выражали все это иначе. Не важно, как часто его окутывало братское сопереживание, — чувства, обернутые в слова, казались более правдоподобными.

— Кажется, у нас неприятности, — сказал Нимуирисан, вспомнив об их текущем положении. — Думаю, нас здесь бросят.

— Это уже не важно, ведь мы долго и не протянем. Если ты не захочешь жить дальше, твое тело быстро зачахнет. А без биологического вместилища для твоей души, которая питает нас, все эти мысли вскоре растворятся.

— Как скоро?

— Откуда мне знать, ведь я пробыл призрачным рыцарем не дольше тебя!

— Ты был мертв намного дольше…

Джаритуран не стал ничего отвечать. Вместо этого близнец подтолкнул брата к слиянию мысленных импульсов, дабы распахнуть пальцы правой руки. Вместе они могли создать достаточный психический сигнал, чтобы активировать нервные узлы и псевдомышцы боевой машины. Братья осторожно двигали правой рукой, пока их растопыренные пальцы не нащупали рукоятку упавшего призрачного меча. Обвив пальцы вокруг нее, Нимуирисан и Джаритуран обрадовались этому маленькому достижению, мысленно улыбаясь друг другу.

— Мы все еще можем сражаться, — в один голос подумали они.

— Чем больше мы сделаем, тем быстрее мы сожжем то, что осталось от твоего тела, — предупредил брата Джаритуран. — Боюсь, что у нас будет совсем немного времени.

— Это не важно. Мое желание было исполнено, и мне был дарован бесценный подарок — я получил шанс разделить с тобой еще одно мгновение. Лучше уж умереть быстро и славно, как нам и полагалось, чем направить оставшиеся силы на поддержание нашего воссоединения.

Два брата, объединив свои мысли и намерения, поставили призрачного рыцаря на колено, а затем подняли его. У величавого гиганта была оторвана левая рука и безвозвратно вырвана левая часть нагрудника, из-за чего теперь были отчетливо видны жизненно важные схемы и смертное тело Нимуирисана. Сжимая в руке призрачный клинок, они оглядывали поле битвы в поисках зверя Хаоса, жаждая восстановить справедливость.

Когда они ворвались в ряды хаоситов, до сих пор действующие звездные пушки выплюнули бурю миниатюрных солнц, которые своим огнем уничтожили нескольких ничего не подозревавших последователей демоницы. Призрачный меч рассекал всех, кто промедлил и не успел убраться с пути исполинной машины или кто оказался слишком безумным и в боевом экстазе бросился навстречу ей.

— Гиландрис, ты нас слышишь?

Какое-то время они ощущали отдаленность и пустоту, а затем разум ясновидца подсоединился к сети призрачного рыцаря.

— Удивительно, вероятно, даже глупо. Вы же понимаете, что не сможете долго поддерживать себя в таком состоянии?

— Нам хватит времени, чтобы прикрыть отступление, — произнес Джаритуран.

— Мы будет держать врагов подальше от линкора, пока вы не взлетите, — добавил Нимуирисан.

— Так все и будет, — пообещал ясновидец.

Когда Гиландрис отсоединился, Нимуирисан обнаружил зверя Хаоса. Вражеская пушка была направлена на корму «Цепкой молнии», поливая ее обшивку окутанными варпопламенем снарядами. Каждый удар оставлял после себя черные следы, которые расходились по корпусу линкора подобно инфекции. После нескольких снарядов обшивка наверняка даст брешь.

Близнецы бросились бегом, радостно вспоминая свои гонки в куполе Небес на Ануивене. Призрачный рыцарь, подпитываемый попыткой братьев перегнать друг друга, даже несмотря на то что они находились в одном теле, рванул вперед так быстро, что движения его ног нельзя было уловить невооруженным взглядом.

Эльдар повсюду отступали. Нимуирисан приметил, что команды гравитанков выбирались из своих машин и оставляли их на духов, которые помогали управлять махинами. Не только пилоты призрачного рыцаря собирались пожертвовать своим бессмертным будущим ради живых.

Чудище Хаоса заметило их и развернулось, чтобы дать отпор. Когда загромыхали вспомогательные орудия и пулеметы, от брони призрачного рыцаря полетели осколки. Нимуирисан уже целиком перешел в боевую конструкцию, поэтому он ощущал каждый удар как легкий укус на коже.

— Прекрати! — Упрек Джаритурана резко влился в мысли брата. — Я тоже их чувствую. Мы мертвы, поэтому боль для нас лишь иллюзия, воспоминание о былом. Хватит вспоминать это!

Нимуирисан податливо попытался изо всех сил не думать об ударах как о боли. Они были… капельками дождя, которые легко постукивали по броне, от чего на душе становилось радостнее и светлее.

— Намного лучше, — промолвил Джаритуран.

Вдруг прогремела главная пушка чудища — снаряды разошлись слишком широко, из-за чего пара визжащих черепов прошла слишком высоко над плечом призрачного рыцаря, чтобы хоть как-то задеть гиганта.

— Наш черед, — подумали близнецы.

Звездные пушки обстреляли бок зверя, продираясь через бронированные паланкины и вгрызаясь в его чешуйчатую плоть. Монстр завопил от боли, отбросив свою рогатую голову назад. Памятуя о том, что случилось с другим зверем, последователи Хаоса убегали с животного, прыгая с турелей, скатываясь на землю по веревкам и скользя вниз по лестницам. Поддавшись инстинктам, чудище пыталось сбросить башни и турели, яростно стряхивая их со спины.

Зверь успокоился, и теперь на его черной шкуре можно было разглядеть старые раны. Некоторые части брони остались на своем месте, приваренные к плоти животного злобным колдовством. Кольчуга, чьи колечки были размером с человеческую голову, ниспадала маской на лицо зверя, загромыхав и закачаясь, когда он разинул рот и грозно проревел.

Он пригнул голову к земле и бросился на призрачного рыцаря, отчего задрожала сама земля. Нимуирисан взглянул на приближающего зверя и понял, что в его глазах не было ни капли страха. Ему было нечего терять, поэтому боязнь расстаться со всем, что имеешь, улетучилась сама собой.

Двигаясь в унисон, близнецы направили рыцаря в сторону и за три быстрых шага ушли с пути несущегося чудища. Когда он пробежал мимо них, они крутанулись, чтобы полоснуть призрачным клинком по горлу животного. Нимуирисану было непривычно ощущать контакт со зверем: когда психически заряженный меч прорезал кожу и кровеносные сосуды, близнец почти прочувствовал душу монстра, текущую в смертном теле.

Когда клинок вышел из шеи зверя, с легкостью прорезав позвоночник и мышцы, ощущение вдруг исчезло. Чудище оступилось, упало на колени, а затем рухнуло боком в грязь.

Чувство победы, мгновение между действием и осознанием того, что они сделали, пронеслось между братьями, и для Нимуирисана подобный обмен жизненным опытом был в новинку. Он не чувствовал вины, и ему больше не нужно было думать о последствиях. Он не умирал — он уже был мертв, стремительно становясь лишь воспоминанием о самом себе. Вскоре и оно перестанет существовать.

Осознание реальности уносилось прочь, ускользая из его мыслей так же, как жизнь ускользала из его тела, уходя на подпитку вампирских нужд призрачного рыцаря. Его нужд. Их нужд.

Он уже почти забыл про линкор, а имена потеряли свое значение. Эта битва и этот мир уже больше не заботили его. Прошлое и будущее быстро становились чем-то несущественным. Они с Джаритураном стали призрачным рыцарем, и у них осталась одна единственная цель. Убивать, пока не будешь убит сам.

Повернувшись к оставшимся людям, призрачный рыцарь воздел высоко вверх свой энергетический клинок, по которому обильно стекала кровь.

Жизнь закончилась. Все, что у него осталось, — это смерть. Нимуирисан наконец полностью освободился от оков и потерял последнюю частицу себя самого, которая отделяла его от призрачного рыцаря и брата.

Близнецы бы не пережили последнее приключение поодиночке.

24

Когда все эльдар вернулись на корабль, большинство людей бросились друг на друга, чтобы показать собственную преданность новорожденной богине. Княгиня демонов упивалась междоусобной бойней, поглощая угасающую надежду и желания, чтобы укрепить связь между своим материальным воплощением и варпом. Над ее головой мерцала и завывала буря, которая была порождена насилием и теперь отражала происходящее на поверхности буйство.

Несколько эльдар не сумели добраться до линкора. Они знали, что за ними никто не вернется, но не стали убегать, а присоединились к душам мертвых, которые управляли «Соколами», «Волновыми змеями» и «Виперами». Демоница ходила по полю боя и хлестала молниями как выживших эльдар, так и своих прислужников. Она размахивала в обе стороны своим золотым ятаганом, отрубая конечности и головы своим слугам и упиваясь вспышками психической силы, возникающими после их смерти. С каждой смертью и с каждым новым глотком жизни мощь демоницы росла все быстрее и быстрее.

Азурмен решил остаться на поле боя. Именно ему предстояло разобраться с угрозой в лице Темной госпожи. Сначала он думал, что его задание завершилось в тот момент, когда он помог Неридиат добраться до линкора, однако ему стоило догадаться, что Азуриан уготовил для него нечто большее.

Княгиня демонов была сосредоточением бури. Пока она не отрывала своего внимания от «Цепкой молнии», линкору не удастся улететь из этого проклятого места. Лорду-фениксу было не впервой сражаться со смертными, которые приняли демоничество, поэтому он прекрасно знал их слабости. Темной госпоже требовалась мощь варпа, чтобы обеспечить полный переход от человеческого тела к сверхъестественному воплощению Хаоса. Связь между ней и варпом была некрепкой и уязвимой, поэтому он все еще мог ее разрушить, сильно изранив демоницу.

Недавно возвысившимся была присуща еще одна слабость — гордыня. Они были окрылены тем, что их темные молитвы были услышаны и они получили мощь, о которой и мечтать не могли всю свою жизнь. Они считали себя непобедимыми и не подчиненными смертным заботам. Эльдар и линкор были последней ступенькой, которая отделяла ее от полного перехода, — опорой, на которой балансировала ее сделка. Даже если он не сможет быстро убить Темную госпожу, он по крайне мере отвлечет ее от остальных и даст им время на побег.

Он мысленно отдал приказ ближайшей «Випере». Большой гравицикл с пустой люлькой тут же спикировал к нему. Азурмен запрыгнул в седло сюрикенной пушки и приказал машине двигаться напрямик к демонице. Приблизившись к Темной госпоже, он выпустил в нее поток сюрикенного огня. Град снарядов ударил по противоестественной коже и не нанес ей никакого видимого вреда, однако Азурмен добился того, чего хотел, — он привлек внимание варп-монстра.

Увидев лорда-феникса, она издала пронзительный крик и расправила крылья, а затем взмыла в небеса. Чернокожее существо стрелой погналось за кружащей «Виперой». Азурмен тоже взмыл ввысь, унося демоницу все дальше и дальше от непрекращающихся сражений и потоков смертей, которые поддерживали ее силы. Вскоре «Випера», чьи антигравитационные двигатели выли от напряжения, достигла предельной высоты. Скиммер не предназначен для серьезных полетов, поэтому он не мог набрать значительную высоту, однако княгиню демонов ничего не ограничивало, поэтому она быстро нагоняла антиграв.

Его мысли сплелись с духом, который управлял «Виперой», после чего скиммер полетел в сторону леса, где Азурмен планировал продолжить их гонки. Всякий раз, когда он думал, что демоница вот-вот потеряет к нему интерес, он палил по ней из сюрикенной пушки. Рыча, она летела все быстрее и быстрее, почти догнав мчащуюся «Виперу». С каждым мгновением они все дальше уходили от поля битвы.

— Когда я тебя изловлю, я наслажусь твоей душой. — Голос демоницы отозвался в голове Азурмена шипящим шепотом. — Ты не можешь вечно убегать от меня.

— Могу, — ответил Азурмен. — Ты даже не поняла, для чего я это делаю.

Через миг он направил «Виперу» вниз к поляне и затем выпрыгнул из сиденья, когда скиммер пролетел над самой землей. Перекатившись, он быстро встал на ноги и развернулся, чтобы встретиться с княгиней демонов.

Демоница оказалась шустрой: ее золотой клинок молниеносно проскользил по воздуху, чтобы отпарировать удар Азурмена, целившегося в ее горло. Два меча скрестились, испустив волну психической и варповой энергии. Азурмен отшагнул и пригнулся, чтобы уберечь себя от шипастого крыла, которое неслось к его лицу.

Демоница пролетела мимо и приземлилась недалеко от лорда-феникса, сложив крылья и развернувшись к противнику. На мгновенье она безмолвно стояла на своем месте, разглядывая Азурмена. Вокруг ее кулака потрескивала энергии варпа.

— Кто ты? — спросила Темная госпожа. — Теперь я тебя отлично вижу своим бессмертным взором. Под этой броней скрывается не эльдар.

— Я эльдар, — ответил Азурмен. — По крайне мере, я такой же эльдар, как ты человек.

— Я возвысилась, — нахваливала себя демоница, раскинув руки. — Я бессмертна! Ты и в сравнение не идешь с моим величием.

Приготовив клинок, Азурмен медленно зашагал навстречу княгине демонов.

— Взгляни на меня. Что ты видишь?

— Я вижу… — Она смятенно отпрянула. — Я ничего не вижу. Ты не существуешь.

— Не стоит так завираться, — промолвил лорд-феникс. — Ты тоже находишься не совсем в этом месте. Ты лишь проекция, тень, отброшенная из варпа.

— Но ты не демон. — Она тревожно махнула крыльями. — Я ощущаю твое отражение в варпе, и оно полно мощи. Ты присутствуешь там, но не здесь. Это невозможно.

— Где та женщина, которою ты была? — спросил Азурмен, остановившись в десятке шагов от демоницы. — Куда она пропала?

— Она во мне. Стала мной, — ответила Темная госпожа. — Я и есть она.

— Нет. Она человек, а ты демон. Ты не можешь быть и тем, и другим. Она мертва. Ты убила ее, когда возвысилась.

— Я продолжаю жить. Я не мертва. Я стала бессмертной.

— А вот это я и проверю, — произнес Азурмен.

Он тут же послал поток острых сюрикенов в брюхо демоницы. Вреда они ей не принесли, но разозлили так, что она выпустила в него разряд молнии. Лорд-феникс предугадал ее действия и уже начал быстро бежать влево, поливая ее сюрикенами из своих наручей. Он резко срезал вправо и пригнулся, когда демоница швырнула еще один заряд варповой энергии. Он старался не задерживаться на одном месте дольше секунды и мгновенно сокращал дистанцию между ними, лавирую то в одну, то в другую сторону и стреляя в нее поочередно то из правой, то из левой руки. Темная госпожа отчаянно выпустила еще один энергетический разряд и снова промахнулась.

Сюрикены не приносили ей особого вреда, однако она тратила драгоценную мощь, чтобы поддерживать свое материальное тело и отбивать острые снаряды. Что еще важнее: княгиня демонов ярилась из-за непрерывного града снарядов и думала только о том, как уничтожить Азурмена.

Одним прыжком она настигла его, нацелив лезвие в грудь лорда-феникса. Меч Азур по собственной воле взметнулся вверх и заблокировал разящий удар. Духовный камень в его рукояти запылал энергией, когда два лезвия схлестнулись друг с другом, пыша от используемой мощи.

Не прекращая палить по ней сюрикенами, Азурмен пригнулся под правой рукой демоницы и резанул по ее крылу. Когда она крутанулась, лорд-феникс вновь пригнулся, чтобы ее золотой ятаган не перерезал ему горло. Пока меч Азурмена оставлял рану на бедре демоницы, кончик его лезвия ярко сверкал, выпуская наружу пылающую кровь.

Внезапно другое крыло ударило по лорду-фениксу, своим когтистым суставом задев его плечо, и отбросило воина на землю. Победоносно зарычав, демоница замахнулась, метя золотым клинком в Азурмена, но воин быстро перекатился в сторону, и она пронзила лишь землю. Он окатил ее лицо потоком сюрикенов и вскочил на ноги, пока она пятилась назад, ошеломленная от неожиданной атаки.

В третий раз схлестнулись золотой клинок и зловещий меч, отчего возник такой свирепый взрыв, что Азурмен еле устоял на ногах. Княгиня демонов была наивным новичком, который раздувался от недавно приобретенной мощи. Демоница тратила слишком много энергии, которую ей приходилось вытягивать из варпа, чтобы подпитывать свое присутствие в материальном мире.

Из глаз Темной госпожи вырвался разряд молнии, который ударил Азурмена по груди, отчего от брони воина разлетелся фонтан черных искр. Отлетая назад, он развернулся и перестроил падение в перекат. Когда лорд-феникс встал на ноги, он отклонился влево, но его опять настиг разряд энергии, ударивший воина в поясницу. Когда он врезался лицом в землю, его броня слегка треснула.

— Твое высокомерие погубило тебя, — сказала демоница, когда Азурмен перекатился на спину. Она шагнула вперед, подняв кулак, вокруг которого вились потрескивающие полоски энергии.

— Ты, правда, думаешь, что уже настало время злорадствовать? — Азурмен выстрелил из обоих наручей прямо в грудь монстра. Она отшатнулась, и лорд-феникс прыжком вскочил на ноги и поднял свой меч, чтобы отразить золотой клинок, который грозил его быстро обезглавить. Хотя импульс от удара и заставил воина сесть на колено, он держался непоколебимо и отпарировал следующий удар мечом плашмя.

— Твое оружие не может навредить мне, — настаивала княгиня демонов, ударив клинком по мечу Азурмена и оттолкнув лорда-феникса назад.

Когда демоница направилась к нему, он нанес ответный удар и бросился прямо на нее. В миг он приблизился к ней и погрузил лезвие в ее грудь. Психическая мощь разошлась от духовного камня и обдала рану огнем.

Крича, демоница откачнулась от лорда-феникса, а белое пламя вырывалось из раны в ее груди. Вопящая княгиня упала и обвила себя крыльями.

Азурмен отступил на несколько шагов, держа перед собой меч, чтобы в случае чего прикрыть отступление. Стоящая на коленях демоница подрагивала, а ее плечи то поднимались вверх, то опускались, из-за чего могло показаться, что она рыдает. Азурмен бросился на монстра, высоко подпрыгнув и нацелив меч между лопатками княгини.

Когда он оторвался от земли, госпожа быстро развернулась. Демоническая пародия на лицо искривилась в улыбке, разоблачив иглообразные клыки. Острие золотого ятагана метнулось вверх, чтобы сразить пикирующего лорда-феникса.

Азурмену не удалось избежать удара, и огромный клинок пронзил его грудь и разрезал броню от ребер до плеча. Его отбросило на поляну: он крутился и вертелся в воздухе, пока не врезался в землю около деревьев.

— Вот теперь твоя душа станет моей! — Демоница, у которой из пореза на груди лилась дымящаяся кровь, уверенно зашагала к нему.

Азурмен еле сумел встать ноги и призывно выставил меч.

— Даже твой магический клинок не может убить меня. — Демоница откинула правую руку, готовясь нанести последний удар.

— Это мы посмотрим, — произнес Азурмен и взглянул вверх. — У меня есть и другое оружие.

Корпус «Грозового копья» накалился докрасна из-за входа в атмосферу, и, когда махина пролетела через лес, деревья ярко вспыхнули от огня. Пульсары выпустили энергетические лучи, которые ударили демоницу по груди. Лазерные заряды прорезали княгиню и оставили аккуратные круглые дыры в ее теле. Демоница недоуменно взглянула на себя, а потом опять на воющий боевой корабль. Она слегка качнулась и посмотрела на лорда-феникса. Когда она развернулась к Азурмену, она приоткрыла рот, наверняка захотев выпалить очередную тираду о никчемности его орудий.

Воспользовавшись моментом, лорд-феникс подпрыгнул, выставив перед собой меч. Объятый огнем клинок вонзился в пасть демоницы и вышел из ее затылка. Азурмен коленом ударил Темную госпожу по груди и свалил ее на землю, пока белое пламя обжигало ее голову.

Отпрыгнув от нее, лорд-феникс перекатился, вскочил на ноги и повернулся как раз вовремя, чтобы узреть, как очищающий огонь поедает последнее из ее обличий. Однако Темную госпожу не ждало изгнание в варп. Она не была уж так бессмертна, как она думала, ибо в нее лишь вселили ложную надежду, чтобы подогреть ее жадность и тщеславие. Демоны смертны: их сущность может быть рассеяна навеки при помощи определенных артефактов или заклинаний. Меч Азур был одним из них.

— Мы победили? — спросило «Грозовое копье» и закружило над его головой, сбавляя скорость.

— Пока нет. — Азурмен уставился в небеса. — Битве и не было суждено решиться в этом месте.

25

Неридиат последовала за Гиландрисом в главную контрольную рубку «Цепкой молнии». Она ожидала узреть нечто грандиозное и огромное по сравнению с контрольной капсулой «Веселой авантюры», однако помещение быль лишь от силы в два раза крупнее, чем на торговом корабле. Основным отличием было количество мест, отведенных под каждую функцию. Двое эльдар сидели у сенсорных хранилищ, а еще четыре управляли орудийными установками. Неридиат подметила, что у места пилота находились три пустых колыбели, после чего удивленно посмотрела на ясновидца.

— Для такого сложного корабля это вполне нормально быть под управлением трех пилотов, — сказал ей ясновидец. — Но в этом нет необходимости. Считай, что они здесь про запас. Поторопись, враги надолго не затихнут. Нам нужно поскорее набрать достаточную высоту, чтобы не испытать на себе их нарастающий гнев.

— Мы не можем слепо отправиться в космос, — промолвила Неридиат, обходя контрольную рубку, знакомясь с каждым уголком и успокаивая себя после воспоминаний о том, что случилось с контрольной капсулой. Ей нужно было вернуть самообладание, чтобы успешно направить звездолет к безопасному месту. Она представилась двум членам экипажа, управляющим сканирующими устройствами.

— Я Лимандрис, — ответила первая и махнула рукой своему напарнику, который кивнул в знак приветствия. — Это Казарил.

— Какой функционал у сканеров?

— Мы перенаправили большую часть сканирующих мощностей вперед, поэтому сейчас мы слепы к тому, что происходит за кормой, — ответил Казарил.

— В любом случае я и не собиралась оглядываться назад, — произнесла Лимандрис, подойдя к пилотирующему комплексу.

— Отлично, пока мы видим, куда двигаемся, постараюсь ни во что не врезаться, — сказала Неридиат. Она уже решила для себя, что удерет отсюда как можно быстрее, невзирая на то что сказал Азурмен по поводу сражений. В тот момент, когда демоны забрали ее друзей, весь восторг о грядущем приключении улетучился навсегда. Сейчас она хотела быть подальше от опасностей, чтобы не чувствовать искушения сразиться с врагом.

Они не стали подходить к стрелкам, решив, что их навыки им не понадобятся, и остановилась у ближайшей пилотной колыбели. Взглянув на Манью, она слегка помялась. Дитя, уже устав от всех этих бед, беспокойно спало. Поцеловав ее лобик, Неридиат аккуратно передала ее Гиландрису.

— По незнакомой мне причине она доверяет тебе. Прошу, успокой ее сны.

— Хорошо, — удивленно ответил ясновидец. Он взял ее на руки и обвил вокруг нее, подобно одеялу, объемный рукав своей мантии.

Развеяв все мысли, Неридиат проскользила в колыбель и позволила психоактивной сетке накрыть ее тело — она сразу же ощутила, будто ее окутывают в кокон. Женщина инстинктивно отбросила все мысли, прокладывая путь к матрице корабля.

Первое, что она почувствовала, — это следы людей. Несколько из них были все еще живы, большинство — ранены, а остальных ее сородичи выслеживали и убивали. Снаружи бушевала буря, а щупальца варповой энергии хлестали обшивку корабля. Каждый удар напоминал женщине то чувство, будто к ней прикоснулся странный незнакомец, отчего по ее коже каждый раз пробегали мурашки.

Нечто страшное заползло в ее разум. Вспышки огня, свистящий воздух, неразбериха и боль. Воспоминания о падении звездолета и его входа в атмосферу резко проносились по его системам.

Затем все опустело, и она тут же отпряла, когда ее мысли начали распадаться из-за оцепенения пилотов, которые в последний раз взаимодействовали с навигационными системами. Ощущение было душераздирающим: будто вселенная разверзла свою пасть и целиком проглотила их разум. Построив мысленный барьер, отделяющий ее от тех ужасных картин, Неридиат отбросила все остаточные воспоминания и очистила пилотирующий комплекс от всего, что могло ее отвлечь. В итоге осталась только чистота и ясность психической матрицы.

По ее телу прошла дрожь, которую корабль тут же скопировал, по первому приказу пробудив гравитационный двигатель. Неридиат ощущала все починки, сделанные Басиром Мастером Рун: свежие раны зарубцевались, но в некоторых местах на матрице и двигателях все еще были ссадины. Настороженно относясь к этим ранам, «Цепкая молния» колебалась, но Неридиат настояла на своем, накрыв своей волей бестелесных духов, которые питали и частично управляли кораблем.

Слегка накренившись, линкор оторвался от земли, и на мгновение эльдар ощутили растерянность, ибо глушители инерции еще не успели приспособиться к гравитационному полю. Не только сами системы были осторожны — Неридиат уже давненько не пилотировала корабль с планеты, потому как большинство ее приключений начиналось и заканчивалось в космосе.

Гравидвигатель работал неспешно, тарахтя продираясь через бурю, и Неридиат решила помочь, ослабив толчки небольшими поправками к наклону и тяге. Корабль подчинился, ибо связь между пилотом и звездолетом становился все глубже по мере того, как они привыкали друг к другу.

Внезапно буря приутихла, и сокрушительная порча варпа развеялась вокруг «Цепкой молнии». Неридиат ощутила прошедший через матрицу импульс радости, обуявшей живых и мертвых.

Набирая ход и прибавив в уверенности, пилот и линкор вместе взлетели, борясь с хлесткими ветрами, которые усиливались при подъеме. Ненадолго вторгнувшись в сенсорный комплекс, она увидела, что земля уносилась от них все дальше и дальше, а люди сначала казались пятнышками, а потом превратились в темную кляксу, которая была размазана по лесу. Когда ускоряющаяся «Цепкая молния» достигла облаков, исчез и сам лес.

Через миг атмосфера стала тоньше, и граница между воздушным пространством планеты и космосом превратилась в размытую серую пелену. Пока давление воздуха все падало и падало, Неридиат всячески боролась с желанием задержать дыхание. Она чувствовала, как ослабевала хватка гравитационного колодца мира. Унося линкор от планеты, гравидвигатели начали работать равномернее.

При виде россыпи звезд и манящего космоса Неридиат ощутила свободу.

Вдруг ее размышления прервало срочное сообщение от Казарила, сидящего за сенсорной панелью. Три иззубренных силуэта устремились прямо на них, перенаправляя энергию к своим странным орудиям.

Инстинктивно линкор хотел развернуться и атаковать. Неридиат подавила это желание, приказав «Цепкой молнии» направить еще больше энергии к двигателям. Вначале она столкнулась с неповиновением, которое стоило ей драгоценных секунд, но затем она принудила корабль перенести всю доступную мощь к двигателям.

Беглый взгляд в сенсорные хранилища подтвердил ее худшие опасения. Суда Хаоса набирали скорость намного быстрее, чем это мог сделать любой обычный корабль людей. На полной мощности «Цепкая молния» легко бы перегнала их, но сейчас линкор был далек от работы на максимуме своих возможностей.

— Мадам пилот, мы должны снизить скорость и маневрировать для подготовки к бою, — прервал ее размышления один из стрелков. — Если учитывать текущую траекторию, мы станем уязвимы для вражеского огня прежде, чем уйдем на безопасное расстояние. Если мы просто попробуем сбежать, мы не сможем защитить себя.

— Мы должны атаковать.

«Цепкая молния» улетала от Эскатаринеша на волне гравитационной энергии, оставляя за собой серебряный след из заряженных частиц, мерцающих в звездном свете. Неридиат приказала линкору развернуть солнечные паруса в попытке подобать каждую возможную толику энергии. Свежий поток мощи слегка увеличил их скорость, однако сообщения Казарила были удручающими. Два из трех вражеских кораблей с большой вероятностью войдут в зону досягаемости линкора.

— Мы должны снизить скорость до боевой и перенаправить энергию в голополя и орудийные батареи, — настаивал Казарил. Другие эльдар, находящиеся на контрольной палубе, поддержали его.

— Сколько еще энергии нам нужно, чтобы оторваться? — спросила Неридиат. — Сколько еще нам нужно прибавить в скорости?

На миг опустилась тишина, пока Казарил советовался с матрицей. Затем он неуверенно ответил:

— Возможно, еще пять процентов? Если, конечно, гравидвигатель сможет справиться с такой мощностью.

— А что если я снижу энергопотребление систем жизнеобеспечения? Мы можем летать и без света.

— Получим только максимум два процента, — ответил ей Казарил. — И тогда придется еще снизить воздухопереработку до минимума.

— А что если мы отключим все сканеры и орудия?

— А что если нам просто взять и снизить скорость, чтобы подготовиться к бою? — проворчал один из стрелков. — Мы теряем время. Уже не важно, сколько энергии вы сможете выжать из гравитационных двигателей, мы все равно не оторвемся. Мы должны подготовиться. Мы даже не знаем, что за орудия используют те суда. Даже один удар может сильно навредить нам. Мы должны перейти в наступление!

— Для вас поступает сигнал, — произнес Казарил прежде, чем Неридиат успела что-либо ответить. Сигнал пробрался через серебро сенсорных хранилищ прямо в сознание Неридиат.

Пятнышко энергии, напоминающее стрелу белого света и огня, вырывалось из верхних слоев атмосферы Эскатаринеша. Неридиат тут же узнала его и изумленно выпалила мысленный импульс:

— «Грозовое копье»!

XII

Вернувшись с Джайн Зар по ее следам, они вскоре обнаружили небольшой корабль, на котором культисты попали сюда из Паутины. Это была прогулочная яхта старого образца, которую когда-то использовали для проведения спутниковых круизов и для катаний по звездным коронам. Кровопийцы прилепили по бокам две грубые орудийные установки c длинноствольными пушками.

— Ты сможешь управлять им? — спросила Джайн Зар.

— Запросто, — ответил он. — Там должна быть мысленная командная сеть.

Когда они приблизились к кораблю, дверь с шипением отворилась и стала опускаться вниз, чтобы послужить им посадочным трапом. Судно не было большим и могло вместить от силы двадцать пассажиров. Внутри творилось безумие: пол был покрыт кровавыми следами, словно кого-то куда-то тащили, а большинство кают были в грязи. Азурмен отыскал комнату около хвоста корабля, которая не была слишком разорена, и положил свою сумку на кровать, отчего слегка зазвенели кристаллы.

— Что это? — спросила Джайн Зар, указывая на цветастые камни, вывалившиеся на изношенную простыню.

— Я зову их связующими камнями, — ответил Азурмен. — Они образуют с тобой психическую связь. Когда ты умираешь, они заключают в себе твою душу. Тебе такой понадобится.

Он поднял камень и бросил его Джайн Зар. Когда она поймала кристалл, он загорелся белым светом.

— Зачем он мне понадобится? — спросила она, неуверенно поглядывая на камень и поглаживая его кончиком пальца. — К чему мне хотеть, чтобы моя душа навеки попала в один из них?

— Я полагаю, что иначе тебя ждет что-то намного худшее. Верь мне.

Она кивнула в знак согласия и последовала за ним к контрольной палубе. Мостик не был покрыт жуткими украшениями и казался относительно чистым. Когда они зашли внутрь, панели тут же подсветились. Азурмен отыскал кресло пилота и присел, жестом попросив Джайн Зар сесть рядом.

— Мне всего лишь нужно сказать кораблю, куда лететь, а остальное он сделает сам, — промолвил он. Одного желания хватило, чтобы запустить судно. Оно тихо оторвалось от земли и поднялось над городом, затворяя люк.

Отсюда можно было лицезреть весь масштаб катастрофы. Там, где раньше стояли жилые башни, теперь вырисовывались демонические шпили, которые напоминали улья злобных существ с проходами и дверьми, наклоненными под невозможными углами. Само присутствие подобных зданий искажало пространство вокруг них. Ярко-лиловые и зеленые огни поднимались от костров, поедающих тела эльдар. Духовное пламя, исходящее от несчастных трупов, образовывало плачущие и стенающие лица. Вокруг этих костров, хохоча и распевая песни, скакали и танцевали когтистые чудовища.

Пока они поднимались ввысь, детали становились все менее различимы. Город был полностью разрушен: куски башен валялись на земле, мосты и воздушные пути давно рухнули, а по рекам и каналам теперь текла непонятная тина, которая выходила за берега. Азурмен приметил аренный парк, на месте которого клыкастые и тернистые растения, извивающиеся словно в сумасшествии, образовали дремучий лес.

Сама арена была забита людьми: по прихоти новорожденного бога мертвые остались в своих сиденьях, в которых они так оголтело орали и кричали, требуя крови, что пропустили падение их родного мира. Азурмен вообразил, что наверняка игроки, находящиеся снаружи арены, продолжали делать ставки, пока души не были вытянуты из их тел.

Поднявшись еще выше, они уже ничего не могли разглядеть, кроме блестящей белизны. Свечение связующих камней окутало весь город — каждый из них отмечал смерть одного сородича. Центр города и плотные улочки, на которых когда-то толпились преисполненные паники, отчаяния и печали эльдар, были залиты светом. В других местах камни встречались реже, поэтому и свечение было более тусклым, и в итоге оно совсем затерялось в дали.

— Они напоминают слезы, — промолвила Джайн Зар, перевернув в руке свой связующий камень. — Слезы богини, которая, наверное, оплакивает всех мертвых.

— Возможно, это последний дар Иши? — предположил Азурмен.

— Кого? Иши?

— Ишу считали богиней. Первой, матерью всех эльдар… — начал Азурмен.

26

На сияющих золотых парусах Азурмен гнался за линкором. «Грозовое копье» расширило матрицу, сплетясь с психическим круговоротом «Цепкой молнии». Корабль нашел Неридиат среди сотен духов и связался с ней.

— Разве это не захватывающе? — В мыслях боевого корабля раздавался жуткий скрежет; его восхищение от предстоящего боя било по разуму Неридиат, подобно волнам, медленно разрушающим утес.

Лорд-феникс осознал, что «Грозовое копье» всячески пыталось разрушить ту стену сопротивления, которую Неридиат возвела из страха к жестокости. Кровавая жажда Азурмена, частичка его души, которая питала боевой корабль, старалась прорваться через ее защиту, чтобы высвободить наружу ненависть и гнев, неотступно подавляемые на протяжении долгого времени. Эту энергию нужно было выпустить осторожно, чтобы она могла контролировать ее, а не так, если бы зверя спустили с цепи.

— Разве ты не ощущаешь… — Речь звездолета внезапно прервалась, когда на первый план вышел Азурмен, отбросивший в сторону клочок своей души.

— Неридиат, слушай внимательно. Этот тот момент, который я предвидел, то время, о котором так долго грезил Азуриан. Наши души стоят на лезвии клинка, но выбор все же за тобой.

— Ты не можешь склонить меня к убийствам. И даже не пытайся своими речами о будущем нашего народа воззвать к моему чувству долга. Выход есть всегда.

— Не всегда. — Азурмен сопроводил свои слова резким ударом психической силы, словно огрев ее мысленной пощечиной. — Миллионы умрут из-за твоих ошибочных убеждений.

— Ты хочешь сказать, что убийство может послужить высшей цели? — Неридиат оскорбилась его настойчивостью и попыталась отскочить, отрывая от него свой разум. Она ответила колко и ехидно: — Такая, значит, у тебя философия, да? Откинуть ненависть и гнев и превратить убийство в обыденность? Забыть о чувствах? Я не подчинюсь твоему грязному желанию выпустить чью-нибудь кровь!

— Капризное ты дитя! Я даже представить себе не могу, как ты могла так извратить мою философию! — Вновь лорд-феникс дал волю своим эмоциям, и Неридиат обдала сокрушительная волна презрения. Она противилась только из желания противиться: ее противоречивая натура подталкивала ее противостоять любым доводам. Она попыталась отвлечься от него, но он ей не позволил. Он попробовал ненавязчиво умаслить ее, но это не сработало. Теперь пришло время для более открытого разговора.

— Нет ничего благородного в смерти и убийстве. Нужда сражаться и желание убивать исходят только от худших эмоций. От ревности, ненависти, ярости, жажды мести, жадности. И страха. Твоего страха. Я хочу, чтобы мы не отворачивались от этих страстей, этих базовых инстинктов, которые являются частью нас самих. Мы должны принять их и направить в нужное русло, иначе они поглотят нас и все вокруг. Ты не будешь сражаться за наш народ, но ты должна сразиться, чтобы спасти себя.

— Легко ли это было? — проворчала она, позволив своему разочарованию с силой пробежаться по психической цепи. Оно бессильно отскочило от железного разума лорда-феникса. — Убить самого первого? Ты потом захотел еще? Пусть уж лучше Галактику целиком поглотит какая-нибудь напасть, чем я ступлю на путь разрушения.

— Ты хочешь знать о первой жизни, которую я забрал? — Морозный холодок пронесся от Азурмена к Неридиат, после чего хладнокровный гнев лорда-феникса проник в ее тело. — Я покажу тебе.

XIII

Иллиатин не отходил от Тетесиса, а Маесин шла позади них. Они втроем остановились, когда добрались до места, которое некогда именовалось площадью Тангенциального господства. Небесный мост, который когда-то изгибался высоко над городом, рухнул, а вокруг обвалившейся части обвивались странные розовые растения, что напоминали лозы, облепившие ствол дерева. Из-за обрушения моста обломки забросали округу, и часть из них даже запрудила реку, отчего им пришлось осторожно идти через багрянистую воду, доходящую им до лодыжек.

В странном свете черного солнца выделялся силуэт полуразрушенного театрального зала, чьи верхние этажи были разбиты таким образом, что все здание напоминало тонкий череп. Несколько знамен, окаймлявших крышу, слабо развевались, несмотря на отсутствие ветра, отчего они походили на пучки волос.

Иллиатин вздрогнул и отвернулся, ощущая, будто за ним не прекращая следят. Если еще до катастрофы город начал казаться каким-то гнетущим, то сейчас все вокруг окончательно опостылело и даже в какой-то мере пугало. Воздух быть очень влажным, а шелест воды, бьющей по зданиям, навевал тоску.

— Сюда, — проговорила Маесин, указывая на обрушившуюся слева от них часть здания. Помещение слыло общиной для всякого рода творцов. То, что они выставляли напоказ, считалось причудливым и гротескным даже в то время, когда моральное разложение эльдар резко выросло перед катастрофой. Часть произведений красовалась снаружи, среди которых можно было разглядеть скульптуры из плоти, соединенной с камнем, психопластиком и металлом, и картины, изображающие кошмарные сцены пыток и насилия в пошлых пастельных цветах, которые маскировали их извращенность.

Маесин первой пошла по лестнице, держа наготове карабин. По карабину было и у Тетесиса с Иллиатином, однако последнему было непривычно держать в руках оружие. Ему удалось пережить весь этот хаос, не прибегая к жестокости, поэтому он не собирался ничего менять. При виде угрозы он всегда убегал. Иллиатин предупредил остальных, чтобы они не ждали от него героических поступков.

Каждый из них пробудил свой камень, отчего внутренние помещения озарились лучами синеватого света. Нижний этаж представлял собой огромный зал, в котором треугольником стояли три колонны, образующие центральную конструкцию башни. Эскалатор все еще работал, нарушая тишину слабым мурлыканьем своего двигателя. Повсюду были видны незаконченные произведения, груды материалов и цифровые мольберты. На ламинированном полу лежали мертвые тела — у некоторых из них в руках были зажаты кисти, инструменты для ваяния и изобразительные палочки. Иллиатин насчитал семь трупов. Кровавое месиво перед лестницей можно принять за восьмое тело, но он не был до конца уверен.

Они пробирались через обломки, соблазненные обещаниями Маесин о том, что в прошлую вылазку она обнаружила тайник рабочих аккумуляторов. Иллиатин осторожно перебирал ногами, подозревая, что многие лужицы были заполнены жидкостями, которые изначально не предназначались для творения шедевров.

Когда они добрались до подъемной лестницы, расположенной в задней части здания, резкий звук заставил их остановиться и обернуться. Им послышалось, будто какая-то жидкость засочилась каплями или же кто-то наступил на лужу. Они поводили в разные стороны своими камнями, но ничего не нашли. Тетесис и Маесин развернулись к лестнице, а Иллиатин продолжал смотреть в пустоту. Он готов был поспорить, что он слышал скрежет.

Нечто темное двинулось в свете румяных сумерек, который просачивался внутрь через открытую дверь. Иллиатин сжал свой камень и поводил светом по комнате. И тут он озарил уставившееся на него лицо сородича, широко разинувшего рот. Тело ползло прямо на них, таща себя трясущимися руками. С ним что-то было не так, хотя похоже Иллиатин знал ответ на свой вопрос. Пока он наблюдал за происходящим, изо лба эльдар начали расти два рога.

Иллиатин был настолько ошеломлен увиденным, что он не смог ничего сказать, а только шикнул, чтобы предупредить остальных. Тело менялось и в некотором роде даже росло. Бледная вялая кожа истончалась, кости перестраивались, нос таял и открывал взору его широкие ноздри, а глаза зажглись серебром. Оно пустилось ползком, а затем пошло на них, сев на корточки. Пальцы его рук слипались и расширялись, превращаясь в длинные клешни.

— Демон! — выкрикнула Маесин, пальнув из карабина. Импульс красной энергии ударил по груди существа, оставив на его теле зияющую дыру и отшвырнув его через всю комнату.

Демон остановился у основания колонны, а его шея изогнулась под странным углом. С хлюпающим треском кожа трупа разорвалась. Подобно мерзкой бабочке, выбирающейся из кокона, демон вылезал наружу из мертвого тела, а кишки свисали с его плеч вязкими лентами.

— Там еще один! — завопил Иллиатин, развернув влево руку, в которой он держал сияющий камень. От внезапного света одержимый демоном труп споткнулся и выставил одну руку, чтобы защититься от свечения.

Маесин вновь пальнула — заряд винтовки «Солнечное пламя» ударил по демону и тут же безобидно рассеялся. Тварь оскалила полудюжину зазубренных клыков. Демон поманил их, поглаживая клешней свое гибкое тело и непристойно проводя длинным языком по зубам. Маесин еще раз выстрелила в него из «Солнечного пламени», но вновь тщетно.

Лицо демона жутко искривилось, и он поскакал на них на своих птичьих ногах и в момент настиг Иллиатина. Тетесис незамедлительно махнул карабином, словно дубинкой, и ударил демона прикладом по виску.

Еще один демон вылупился из телесной скорлупы, разрывая кожу трупа с дрожью и выражением экстаза на лице. Иллиатин инстинктивно выстрелил в него, но шар заряженных частиц пролетел мимо демонической головы.

Маесин и Тетесис молотили оружием по другому демону, дробя его голову и тело и бессвязно крича от ужаса. Существо корчилось и вопило, колотя их клешнями и стегая шипастым языком. Маесин отшатнулась, когда демон проделал кровавую дыру в ее груди.

Понимая, что так он делу не поможет, Иллиатин все равно выстрелил в приближавшегося к нему демона. Заряд ударил тварь прямо по лицу, превратив его в подобие стекшего воска. Существо отпряло и издало визг боли, вышедший из сползшего на шею рта. Его глаза полностью выжгло от удара.

Иллиатин мигом глянул на Тетесиса. Брат стоял около останков демона, который больше напоминал кровавый мешок, напичканный частями тела, а не эльдароподобное существо. Тварь подергивалась, щелкала клешнями и двигала ртом, будто пытаясь выпалить какую-нибудь пакость.

Характерный звук отделяющейся кожи заставил братьев обернуться.

Позади них стояла Маесин, чье лицо разорвалось от правого глаза до верхней губы. Одежда и плоть постепенно сползали с ее тела. Дьявольская магия пульсировала в дыре, проделанной демоном в ее груди, а серебряная жидкость истекала из разрезанных кровеносных сосудов.

Иллиатин застыл от ужаса, когда демоническая версия Маесин прыгнула и кончиком внезапно выросшей клешни перерезала Тетесису горло. В тот же момент пальцы брата обвили пусковой крючок, и выстрелом он превратил ее голову в обугленное месиво.

Безжизненные останки Маесин упали на пол и прижали собой Тетесиса. Иллиатин видел, что путь к выходу свободен, отчего в нем вскипело желание убежать. Брат был мертв или по крайне мере почти умер, поэтому он уже ничего не мог поделать. Однако подобие чувства долга заставило Иллиатина остаться.

Он заметил темно-синий свет, исходящий из мешочка, который висел на ремне брата. Сорвав мешочек, Иллиатин нашел внутри камень, который он дал Тетесису. От его прикосновения кристалл оживился сиянием, а внутри драгоценности начала распространяться чернота, которая делала синеву мерцающего света все более темной.

Взглянув на Тетесиса, он понял, что камень был связан с его братом, и тут черты лица родича стали искажаться и напоминать демонические. Иллиатин знал, что должен был сделать.

Он выпалил из карабина град выстрелов, которые расщепили все, что осталось от груди и головы Тетесиса. Вдруг камень в руке Иллиатина запульсировал — чернота внутри него ушла, оставив место яркому и прекрасному сине-голубому свету.

Послышались демонические стоны и ворчание, которые раздавались все громче и громче. Иллиатин снова взглянул на тело брата и осознал в душе, что он остался один. Он убил последнего дружелюбного эльдар, которого когда-то знал, и теперь он мог наверняка сказать, что остаток своей жизни в этом аду он проведет в одиночестве.

Когда позади него клацнула клешня, страх выбил его из транса. Он уронил «Солнечное пламя» и без оглядки бросился к двери.

27

Используя психическую связь, Азурмен почувствовал, какой беспорядок творился в голове Неридиат. Она только и думала о той безнадежности, которую она ощутила вместе с ним после того, как лорд-феникс поделился воспоминаниями о смерти Тетесиса. Женщине не хватало внутренних сил, и она вдруг осознала собственную подчиненность судьбе. Эти мысли оживили в ее памяти момент в складском отсеке. Теперь он ощущал, как она обвила пальцы вокруг горла Маньи, осознавая, что она должна убить свою дочь.

Она почти решилась отобрать у дочери жизнь, даже несмотря на то, что оружие валялось около нее и она могла вмиг защитить себя. Страх обездвижил ее тогда, и сейчас она испытывала нечто подобное. Однако не боязнь смерти породила этот страх. Нечто личное, глубоко засевшее в ее душе влияло на выбор Неридиат.

В той складской комнате она была беспомощна, и ей удалось выжить только благодаря инстинктам испуганного ребенка и слабой психической защите человека. Смерть, убийство младенца, возможно, даже истязания и потеря себя чуть ли не стали правдой.

— Позволь мне помочь, — промолвил Азурмен. Он притянул к себе еще большую часть ее души, окутывая ее психической мощью. Он использовал эту связь, чтобы создать копию реальности, и теперь они стояли в темной комнате и глядели друг на друга, и только свеча, покоящаяся на столике между ними, слегка разгоняла мрак.

Как он и сказал воинам перед битвой с Темной госпожой, ему не нужен был храм. Лорд-феникс был воплощением святилища, олицетворением спокойного отдыха перед неистовой битвой. Прежде чем что-либо говорить, он дал Неридиат собраться с мыслями.

— Сосредоточься на моем голосе, — произнес он. — Не препятствуй моим словам. Не обдумывай их. Не проявляй доверия или недоверия. Просто прими их. Сможешь?

Неридиат неуверенно качнула головой, а затем кивнула с большим энтузиазмом.

— Да, смогу.

— Хорошо. Ты очень сильная. Даже слишком сильная. Все это время ты ступала по Пути и отрекалась от разрушительных эмоций. В этом и есть цель Пути: он защищает нас от крайних проявлений наших страстей. Но сейчас пришло время освободиться и столкнуться с этими чувствами и мыслями. Из-за них ты остаешься слепа к правде. Они связывают твою душу с судьбой, которую ты совсем не жаждешь.

Азурмен подошел к свече, и Неридиат взглянула на него. Ее глаза широко раскрылись от удивления. Сейчас на Азурмене была не броня, а одежда, которую он носил до Падения. Без боевого доспеха — той легенды, которая, подобно мантии, свисала с его плеч, — он уже не был Азурменом. Он снова стал Иллиатином.

— Неридиат, в тебе таится страх. Ты бежишь от него, но ты не можешь прятаться вечно. Ты должна взглянуть ему в глаза и лишить его власти над собой. Вспомни. Вспомни тот момент, когда он зародился. Не думай о том времени, просто представь, выпусти. — Пилот вновь сопротивлялась. Тогда он произнес более грубым голосом: — Слушай меня! Ты должна бороться. Ты должна сорвать те цепи, которыми тебя сковал этот ужас. От этого зависит благополучие нашего народа. Ты нужна своей дочери сильной.

При упоминании Маньи по лицу Неридиат пробежали эмоции. Вначале печаль, а затем страх. Страх обернулся гневом, и она рявкнула Азурмену:

— Я не хочу, чтобы она увидела меня такой! Я не превращусь в мою мать!

Это и был тот момент, когда страх посадил семя в душе Неридиат. Азурмен уцепился за ее слова, глубже проник в ее разум и высвободил спрятанные воспоминания.

Она была еще маленькой, но уже и достаточно взрослой, чтобы осознавать происходящее. Ее мать стояла у двери, глядя на нее. Неридиат излучала волны любви, смешанные с отчаянной надеждой и мольбой. Мать не отвечала тем же. Она смотрела на свою дочь холодными глазами, будто та была только мешком из костей и плоти. Насмешка прокатилась по ее губам. Презрение, отнюдь не любовь. Взгляд ребенка был прикован к руне, отмечавшей лоб матери. Это был нарисованный кровью символ Огненных Драконов. Малышка никогда его раньше не видела, потому что мать всегда стирала знак прежде, чем покинуть храм. Он казался чем-то ужасным, меткой злобы и смерти.

Ее мать все также стояла у порога, и тут Неридиат захныкала, закрыв лицо своими ладошками. Она ощутила, как из глаз полились горячие слезы, и вдруг ее осенило. Она с распростертыми руками рванула к матери в надежде, что сможет слезами стереть ту ужасную руну.

Мать Неридиат схватила ее за запястье и отбросила на пол. Она сделала это инстинктивно, без желания навредить или причинить боль. Потирая руку, ребенок поднял глаза и увидел, что ее мать никак не отреагировала на произошедшее. В ней не было ни радости, ни стыда.

— Отойди. — Неридиат повернулась на голос своего старшего кузена, который стоял у проема позади нее. Фасаинарат протянул вперед руку и произнес: — Иди сюда, Нэт, подальше от этого существа.

Существа. Ее мать стала существом, у которого было имя. Неридиат смутно помнила это имя, не раз слышав его в перешептываниях друзей и семьи. Она помнила, но оно ей не нравилось.

Экзарх.

Ее мать стала экзархом — тем, кто поклонялся Кхаину и жаждал крови до тех пор, пока не умрет. Она уже не была собой. В ней остался только воин.

Потрясенный, Азурмен выбрался из разума Неридиат. За свою долгую жизнь он встречал множество экзархов. На самом деле он был первым. Но никогда прежде он не видел переход со стороны, не понимал, как это влияет на остальных. Увидев глазами Неридиат, как душа затерялась на Пути воина, он осознал, откуда произрастал ее страх. Когда человек загнал ее в угол в складском отсеке, она вновь пережила тот момент. Всем сердцем она думала о Манье, но не о ее смерти, а о потере душевной чистоты.

— Ты не похожа на свою мать, — уверенно проговорил он. Лорд-феникс прошел мимо свечи и положил руку ей на плечо. Теперь он вновь был в своей воинственной синей броне. Психохрам стал светом, окутавшим их со всех сторон, — пустой белой комнатой посреди его разума. — Лишь горстка тех, кто ступает по Пути воина, теряются на нем. Ты сильнее ее.

— А что если мне понравится убивать?

— Так и будет, — промолвил Азурмен. Он должен был сказать ей правду. — Ты не сможешь этому противостоять. Ты в равной мере почувствуешь вкус триумфа и ужаса. Ты захочешь испытать раж битвы, прилив крови. Мы не можем отрицать этого. Я научу тебя, как контролировать эти эмоции и как обуздать те невероятные силы, которыми наделили наши тела далекие предки. Ты станешь оружием и научишься снимать боевую маску, чтобы держать подальше стыд и голод. Твой внутренний зверь будет сидеть в клетке, и ты будешь выпускать его только во время нужды. Он почти освободился и жаждет вырваться наружу. Если ты не научишься управлять этим, твоя дочь будет в опасности.

— Но мне-то сражаться нужно прямо сейчас. Ты хочешь, чтобы я напала на те корабли. Я не могу… я не могу потерять Манью. А если она ощутит мою жажду крови? Я не оскверню ее душу!

— Ты должна сразиться, — настойчиво прорычал Азурмен. — Тебе нужно лишь побороть свой бессмысленный страх. Угроза реальна, а твой страх — нет. Ты можешь побороть его, но только если приложишь силы. Сейчас у тебя появилась возможность доказать себе, что ты не монстр. Не упусти ее!

У нее в руках было оружие, как если бы она держала нож или пистолет. Она была «Цепкой молнией», поэтому воинственная суть корабля просачивалась в нее, подталкивала, объясняла, что бояться было нечего. Она не стала бороться с эмоциями. Она приняла их. Раньше Неридиат считала себя слабой, но это был лишь путь жертвы.

Теперь она осознала, что больше всего хотела отомстить.

От этой мысли Неридиат почувствовала себя оскверненной, но желание мести никуда не ушло. Оно было ее частью, семенем, посеянным недавними событиями. Неридиат могла позволить ему быстро разрастись, отравить ее мысли и отдалить ее от дочери, или же она могла принять тот факт, что ее разум и убеждения не были идеальными.

— Я не умею сражаться, — пробормотала Неридиат. Но как только она произнесла это, она вдруг поняла, что это было не совсем правдой. Она была частью «Цепкой молнии», а линкор сражался дольше, чем пилот жила на этом свете.

Она открылась звездолету и стала его сознанием — смертным звеном, в котором нуждались бессмертные духи.

28

Азурмен наблюдал за тем, как линкор замедлялся и разворачивался, выходя на извилистый курс, чтобы ударить передними орудиями по ближайшему Осколку. Включились голополя, и гладкий боевой корабль тут же превратился в разорванное облако света и противоречивых сенсорных данных. Суда Хаоса пытались приноровиться к внезапному изменению вражеской тактики, но у них мало что выходило, ведь они не могли конкурировать с эльдарскими кораблями в маневренности.

Первый таинственный корабль открыл огонь, окатив то место, где в последний момент была «Цепкая молния», потоком снарядов и лазерных лучей. Они безобидно пролетели вдали от эльдарского судна, потому как вражеские системы прицеливания были одурачены смещающим эффектом голополей. Невредимый линкор обрушился на свою добычу и на всю катушку запалил по ней из передних турелей. Красная энергия прорезала пустоту космоса и ударила Осколок почти в центр. У вражеского корабля не было защитных полей, поэтому он сразу же треснул, а странная поверхность его корпуса покрылась пузырями, словно обожженная кожа. Обломки и горящий газ вырвались из дыры, проделанной в боку Осколка, а из-за резкой потери давления сотни обугленных тел резко выскользнули в космос.

Азурмен не стал разрывать психический контакт с Неридиат и позволил ее чувствам влиться в свой разум. Вместе им казалось, будто они одновременно кричат, поют и плачут. Она понимала, что именно этот восторг так сильно пугал ее, но весь страх уже сошел на нет, ведь его напрочь стерло желание отомстить. Азурмен убедил ее, что он был живым доказательством того, что боль, гнев и ненависть можно подчинить, но только когда они выплывают наружу. Пилот не стала сдерживать себя и ощутила, как радость от убийства прокатилась по ней, а от нее она захлестнула и матрицу «Цепкой молнии».

Вдохновленная ее задором «Цепкая молния» аккуратно развернулась и облетела обреченный корабль Хаоса, паля ракетами и выпуская потоки плазмы из орудий правого бока. Взрывы вырвали большие куски из надпалубной части, и повсюду разлетелись словно сделанные из камня иззубренные фрагменты, которые до ужаса напоминали Осколки, ведь и они когда-то были частью чего-то намного большего.

Путь был свободен, и на мгновение все выглядело так, будто Неридиат воспользуется шансом и сбежит. Азурмен должен был убедиться, что все три Осколка постигнет гибель. Он вновь оживил воспоминание о смерти Тетесиса, чтобы сдержать ее мысли о побеге, вернуть пилота к тому моменту в складском отсеке и заставить ее вспомнить, какой уязвимой она себя ощущала, когда мать навеки покинула ее. Неридиат стояла на краю бездны и снова заглянула туда.

— Направь эту тьму против того, что загнало тебя в угол, — сказал он женщине. — Отыщи силу в слабости, а цель — в страхе. Подчини гнев и не пытайся спрятаться от него.

Она сосредоточилась на оставшихся кораблях Хаоса. «Цепкая молния» отозвалась на ее решимость и, ускорившись, направилась назад к орбите. Около линкора гнало «Грозовое копье» — орудия звездолета, который был намного меньше «Цепкой молнии», сияли от энергии, что свидетельствовало о его растущем воодушевлении.

По велению инстинктов корабельной матрицы Неридиат направляла «Цепкую молнию» прямо на два оставшихся Осколка.

Враг попытался прицелиться в приближающиеся эльдарские суда и открыл огонь. Несколько шальных снарядов задели обшивку линкора. Затем безумно крутящиеся снаряды пронеслись под «Цепкой молнией», а тысячи неуправляемых ракет безобидно взорвались позади «Грозового копья». По мере того как линкор набирал скорость, Азурмен заметил, как усиливалось преломление света голополями, отчего беспорядочный вражеский огонь все стремительнее терял меткость.

Двое эльдар опять ощутили присутствие злобного разума, прямо как в тот момент, когда они впервые прибыли в звездную систему. Корабли Хаоса не были простыми судами, напичканными устройствами и различными системами управления, — их построили из какой-то странной материи, которая обладала жизнью и желаниями.

Два оставшихся Осколка расположились поперек друг друга и стали постепенно замедляться, перенаправляя энергию от странных реакторов в сенсорные экраны в отчаянной попытке просканировать ближайшее пространство и отыскать хоть какой-нибудь знак, указывающий на местонахождение эльдарских судов. Азурмен чувствовал, как разведочные лазеры и радиационные волны рассеиваются о голополе «Грозового копья», подобно капелькам дождя, отскакивающим от стеклянного навеса. Ослепленные корабли осторожно приближались, не отходя далеко друг от друга в надежде запугать врага огнем внакладку.

Неридиат взяла курс на пространство меж двух кораблей Хаоса, узнав от судна, что они бы скорее попали друг по другу, чем по «Цепкой молнии», если бы открыли огонь, когда линкор пролетал между ними.

Эльдарские стрелки направили оставшуюся энергию матрицы в передние копья и выпустили мощный залп энергоразрядов в ближайшего противника.

Азурмен с радостью наблюдал, как обшивка вражеского корабля треснула по всей длине и как сияние человеческих душ быстро угасло из-за убежавшего в холодный космос воздуха. Неридиат разделила с ним смакование маленькой победы.

Осколок не был полностью выведен из строя, поэтому он тут же открыл ответный огонь. Верхние турели извергли поток опасных снарядов, которые окатили ближайшее солнечное крыло линкора огромными кусками обломков и вторичными взрывчатыми веществами. Золотистый парус порвался, мачта расщепилась, а осколки каркаса из призрачной кости и внешних жилищ отправились кружиться в космос.

«Грозовое копье» ринулось вперед и обстреляло лазерным огнем поврежденный вражеский корабль, наделав еще больше повреждений на его обшивке. Когда звездолет пролетел сбоку от Осколка, новый залп уничтожил орудийные башни, которые усеивали наружный корпус. Следующий выстрел из нижней турели прорезал двигатели, после чего произошла серия взрывов, закончившаяся захватывающим прорывом реактора. Струя перегретого газа вырвалась наружу и осветила округу голубым огнем, а электрические дуги скакали туда-сюда по обломкам корабля, которые вращались и стремительно удалялись друг от друга.

Неридиат прочувствовала повреждение грот-мачты так, будто ее ударили ножом в поясницу и прорезали позвоночник. Ощущение передалось Азурмену по психической связи, но в ослабленном виде. Пилот подавила стон и восполнила потерю энергии, после чего направила «Цепкую молнию» прямиком на последнее судно Хаоса. Стрелки перебросили всю возможную мощь к орудиям правого бока, зарядив мощные пушки «Солнечная буря», которые предназначались для атак на небольшие расстояния. Проходя мимо Осколка, линкор выстрелил в него потоком потрескивающей плазмы — звездное вещество проедало черную обшивку и коробило вражеские отсеки.

Затем подключились лазерные установки, своими лучами разрезав на части корабль Хаоса и превратив его камнеподобную обшивку в смесь блестящей пыли и разгоряченного пара. Сделав петлю вокруг линкора, «Грозовое копье» обстреляло лазерным огнем раскрытые внутренности вражеского корабля, разрушив мачтовые опоры и бронированные переборки, отчего центр судна обрушился под гнетом собственного искусственного гравитационного поля.

Внезапно последний Осколок разорвался на три кружащих обломка. Инстинкты Азурмена слегка притупились от объединенного с матрицей разума Неридиат, и только через несколько мгновений он понял, что битва окончилась. Лорда-феникса захлестнуло колоссальное облегчение.

После уничтожения трех Осколков жажда убивать начала постепенно угасать в Неридиат, но не в «Цепкой молнии». Духи корабля захотели отомстить орудийным платформам, из-за которых линкор потерпел крушение. Поддавшись их желанию, пилот направила судно на нижнюю орбиту.

Памятуя о том, насколько опасны были орбитальные крепости, пять из которых в прошлом пробудили хаосопоклонники, эльдарское судно с легкостью увернулось от их торпед и ракет. «Цепкая молния» и «Грозовое копье» быстро расправились с неподвижными орудийными спутниками, разрезав их оживленной лазерной стрельбой, после чего обломки закрутились и горящими кометами понеслись вниз.

29

Битва окончилась, и Неридиат тут же почувствовала, будто окоченела от холода. Она отсоединилась от систем линкора и чуть ли не выпала на пол из пилотной колыбели. Силы покинули ее ноги, а ее сердце грозилось выпрыгнуть из груди. Трясясь, она рухнула коленями на палубу командной капсулы.

Женщина почувствовала отвращение к себе и тому, что натворила. На нее нахлынуло воспоминание о том, какую радость она испытывала, убивая врагов. Однако сейчас Неридиат ощущала горькое послевкусие. Хоть Гиландрис и стоял около нее, но она не рискнула поднять голову и взглянуть на свою дочь, страшась ощутить ее реакцию. Хоть Манья и была еще слишком мала, чтобы понимать такие вещи, Неридиат все равно переживала, ведь она только что хладнокровно убила тысячи людей. Было ли это хорошим посылом для ее дочери?

— Борись, иначе умрешь, — произнес Гиландрис, кладя руку ей на плечо. Неридиат стряхнула его ладонь, но ясновидец не отступал, в этот раз успокаивающе сжав ее плечо. — Это наследие прошлого, которое досталось нашему народу. Мы не можем просто сидеть без дела, иначе мы, как и раньше, вновь станем безучастно наблюдать за собственной гибелью.

Сморщившись, Неридиат поднялась на ноги и взяла Манью. Девочка спала, не подозревая о том, что вообще произошло и через какие внутренние муки прошла ее мать. Когда пилот осознала, что ее дочь была все так же чиста, она расплакалась от облегчения.

— И что теперь? — поинтересовалась она. — Что я должна делать?

— Я не знаю, но ты не первая, кто испытывал подобное, и не тебе быть последней. Путь существует для того, чтобы справляться с этими эмоциями и не дать им уничтожить нас.

— Я должна стать аспектным воином? — с ужасом спросила она и чуть не поперхнулась от одной такой мысли.

— Да, — промолвил Гиландрис, переложив руку с плеча Неридиат на Манью. — Ради ее блага ты должна перейти на следующую ступень Пути. Со временем ты найдешь успокоение, и это сблизит тебя с ней. Твоя душа сбросит тяжелый груз страха. Тебе придется изжить душевную боль в храмах Кхаина, и уж кто-кто, а Азурмен наверняка расскажет тебе об этом всю правду.

— Я хочу отдохнуть, — сказала Неридиат. — К тому же мне нужно обдумать все это.

— Спасибо, — произнес ясновидец. Он отошел от нее и снял призрачный шлем, открыв ее взору стареющее худое лицо. Взгляд его темно-карих глаз, на удивление, был добрым. — За то, что вняла зову. С Анкаталамоном мы спасем Ануивен. Помни об этом и знай, что твои страдания не были напрасны.

XIV

— Тут ничего нет, — сказала Джайн Зар, когда они спускались по трапу корабля.

— Воздух, еда, укрытие, — произнес Азурмен. — Что тебе еще нужно?

Он искал какое-нибудь место, которое не было затронуто Падением, поэтому им пришлось немало попутешествовать, чтобы обнаружить пустую колонию на луне. Здесь было выращено все необходимое: биосад, устройства воздухопереработки, психический круговорот, — но эльдар не успели прибыть сюда до катастрофы.

— Какая-нибудь работа? — предположила Джайн Зар.

— Работа? — Азурмен вел ее из стыковочной зоны к первой капсуле обитания. — Здесь полно работы. Нам предстоит научиться, как создавать оружие и броню и как их использовать. Тебе придется найти в себе силы, чтобы подчинить инстинкты и направить свою ярость на благие цели. Мы можем вырастить еду, найти сторонников среди выживших. Мы построим храм, первый за тысячу поколений. Поэтому у нас будет, чем заняться.

— Так что это за место?

— Место рождения нового уклада. Нам незачем знать его название.

— Ты не прав. Имена важны. Они формируют наши ожидания, рождают идеи. У него должно быть хорошее название, если ты хочешь, чтобы сюда пришли и другие. Название, которое дарует надежду.

— Азур. Тишина, сердце, мудрость в центре вселенной. Как тебе такое название?

— Азур? Да, отличное название. А что это будет за храм? Храм Азуриана?

— Нет. Азуриан привел меня сюда и продолжит помогать в будущем, но есть и другой бог, к которому мы должны воззвать в эти темные времена. — Азурмен обошел круглый зал. — Здесь будет его бьющееся сердце, а вокруг мы построим жилища, оружейные и комнаты раздумий и созерцания.

— У тебя столько планов, но ведь нас всего лишь двое, — сказала Джайн Зар.

— Я передам тебе свои знания. Мы найдем других и обучим их. Они отыщут третьих и обучат их, и так далее. В итоге мы столкнемся с тем будущим, которое сами и создали себе.

— Хочешь возродить нашу цивилизацию?

— Нет, она уже потеряна. Мы не заслужили еще одной империи. Мы должны делать все возможное для выживания, ведь нам предстоит сражаться с врагом, который чуть не уничтожил всех нас. Мы станем проклятием для Хаоса, и даже если он отправит нас в пучину гибели, мы потащим его за собой.

Джайн Зар задумчиво обошла комнату.

— Храм другого бога. Какого именно?

— Бога наших кровавых страстей, повелителя войны, несущего смерть, — проговорил Азурмен. — Позволь мне поведать тебе о Кхаине Кроваворуком.

30

Азурмен стоял рядом с Гиландрисом и наблюдал, как Неридиат садиться на «Грозовое копье». Свет звезд, исходящий из открытого портала, который был защищен невидимым силовым полем, заливал просторный стыковочный отсек. Лорд-феникс ощутил кичливое самодовольство, расходящееся от ясновидца.

— Ты доволен таким окончанием событий? — спросил Азурмен.

— Все так, как я и предвидел, — ответил видящий. — Мы покидаем этот мир с победой в руках. Анкаталамон у меня, и теперь хитросплетения Ультве будут подорваны. Ануивен не будет уничтожен.

— Ты предвидел этот момент?

Смущенный вопросом Гиландрис переступил с ноги на ногу.

— Признаюсь, не именно этот момент. Я вначале не видел твоего участия в событиях. Но такова природа пророчества: пряжа не стоит на месте, а все время меняется.

— Согласен. И хотя пряжа связана с моим путем, она не указывает, что мне делать. Я иду вперед, а другие следуют за мной. Для смертных одно действие может породить тысячу нитей судьбы, но мой путь определен только моими действиями. Только немногие могут разгадать каждое будущее и выбрать правильный курс.

— Ходить по этой узкой дорожке — участь ясновидца. Мои верования доказали свою правдивость.

— Отчасти. Хоть тобой и движет снисходительность к Ануивену, в душе ты желаешь, чтобы искусственный мир тебя простил и принял. И я даже не говорю о твоем даре предвидения, который был затуманен твоим высокомерием и жаждой стать спасителем своего мира-корабля, чтобы с большим трудом заслужить прощение. Если бы меня заботил только Анкаталомон, я бы пришел сюда один и забрал тебя и артефакт подальше от опасности. Но не для этого я прибыл.

Угрюмо сморщив лоб, ясновидец слегка попятился.

— Тогда я не понимаю, зачем ты помог нам, ведь возвращение Анкаталамона и последующее нападение на Ультве давно сидели у меня в голове. Я одурачил Заратуина и остальных, но я не могу скрыть свои планы от пряжи. Если, как ты говоришь, Азуриан отправил себя сюда, значит, он хотел, чтобы ты помог исполнить мою задумку.

— Я не могу сказать наверняка, каким будет результат, ведь не так работают видения Азуриана. Я видел только свою часть — уничтожить корабли Хаоса. Я не знаю, что потом произойдет. Однако я пришел к выводу, что в предвидении ты не ровня Эльдраду Ультрану. Даже если ты думаешь, что получил преимущество, это окажется совсем не так. — Азурмен опустил взгляд на ясновидца, и Гиландрис резко почувствовал пристальный взгляд лорда-феникса даже через линзы его шлема. — К тому же я знаю, что, когда придет Рана Дандра, наш народ будет нуждаться в Ультве больше, чем в Ануивене.

— Ты считаешь… — Гиландриса охватил такой ужас, что казалось, будто он боится озвучить свои мысли. Он потряс головой. — Нет, я верю, что ты помог мне только, чтобы еще ближе подтолкнуть Ануивен к разрушению. Ты бы так легко не бросил на произвол судьбы целый искусственный мир.

— Я ничему не жажду разрушения, и я не говорил, что Ануивену суждено погибнуть. Я не знаю, какую часть в этой игре судеб сыграют или уже сыграли другие азуриата. Это печально и невообразимо, когда один мир-корабль должен погибнуть ради жизни другого. Я не встану на чью-либо сторону, а буду действовать так, как мне покажет Азуриан. Возможно, все мы будем оставаться в неведении до времен Рана Дандры.

Азурмен подошел к трапу, ведущему на «Грозовое копье», и начал взбираться на корабль.

— Постой! — От отчаянного крика Гиландриса лорд-феникс обернулся. — Должен быть какой-то способ спасти Ануивен. Что если я не буду использовать Анкаталамон? Что если это и есть та угроза, которую Эльдрад предвидел и захотел предупредить? Я же могу просто ничего не делать, да? Тогда нам и не нужно будет умирать?

— Возможно, ты прав, а возможно, и нет. Может быть, уже поздно. События начали свой ход. — Азурмен развернулся и зашагал к «Грозовому копью». Неридиат ждала внутри и ненароком услышала их разговор.

— Это правда? Ануивен погибнет? — Со страхом в глазах она покрепче обняла свою дочь.

— Я бы не стал излишне рассуждать о том, чему суждено и не суждено случиться. Перед тобой будет поставлено немало тягостных задач, которые потребуют от тебя решимости. Пока ясновидцы играют в богов, нет ясности в будущем. — Азурмен положил ладонь на навершие вложенного в ножны клинка. Инкрустированный в эфес меча синий духовный камень засиял от его прикосновения. — Но знай. Никакая учесть не станет концом — даже смерть.

К.С. Гото Меншад Корум

За гранью сознания лежит бездонная пропасть, о которой мы не говорим прямо и воплощаем знания о ней в танцах по Путям нашего рода. Аспекты Кхаина, разбросанные по краям пучины, стерегут её, словно бастионы, охраняющие от безумия. Экзархи, защитники наших душ, удерживают тьму у крепостных врат. Но опасайтесь Меншад Корум, охотника, рыщущего в одиночестве. Этот экзарх, хоть и поглощённый Путем Воина, не посвящает душу ни одному из аспектов и не знает, кто он на самом деле. Нет никого, стоящего ближе к Кхаину, чем Потерянный Воин, и нет никого, подошедшего ближе к бездне.

«О перерождении экзархов», провидец Калмаинок с мира-корабля Ультве.

После рикошета заряд угодил ему в затылок, заставив стихнуть какофонию битвы. Лицо смертельно раненого воина застыло в удивленной гримасе. Во внезапно наступившей тишине Арбариар отбросила сюрикенный пистолет и выхватила рычащий цепной меч, подняв его в траурном салюте Жалящих Скорпионов — двумя руками, в вертикальном положении у правого плеча. С глазами, широко распахнутыми от неверия в произошедшее, Влальмерх упал на колени, безмолвно шевеля губами. Струйка крови сползала по шее воина, ядовито шипя, словно змея. Термоядерное ружье, выпавшее из безжизненно разжавшихся пальцев, со стуком ударилось о мерцающую палубу из призрачной кости. Взглянув напоследок в лицо Арбариар, экзарх замертво рухнул к её ногам.

Его душа принадлежит Мне.

Голос просочился в разум Арбариар, путая мысли, заставляя медлить с воплощением задуманного.

Забирай камень, пора бежать отсюда, донеслись беззвучные слова Бурии. Ощутив настойчивость в мыслях дочери, Арбариар сбросила тошнотворное забытье и тут же склонилась над телом экзарха. Перевернув Влальмерха на спину, она запустила тонкие пальцы под броню, перебирая ими в ищущем танце.

Они приближаются.

Знаю.

Арбариар ускорилась, балансируя на грани самообладания, словно перышко, лежащее на острие меча. В ушах отдавались звуки шагов Родичей Влальмерха, Кровной стражи дома Саимрар. Она чувствовала их приближение сквозь ткань времени, в безудержной спешке разрываемую воинами. В воздухе повисло паническое напряжение, заставлявшее Арбариар все отчаяннее шарить гибкими пальцами под броней.

Где он хранил камень?.. Ну, где же?

Он принадлежит Мне.

Они убьют тебя. Они прикончат нас всех. Поспеши, нужно немедленно уходить.

— Аб аг вакарум! — Кверешир прокричал открывающую мантру и устремился по коридору к святилищу. В руках воин держал огнемёт, на бегу переводя ствол оружия из стороны в сторону, а за его спиной неслась волна Родичей, напоминавшая выброс пламени из форсажной камеры. Золотые шлемы Кровных стражей пронзали воздух впереди них, рассекая мельчайшие отрезки времени и посылая ревущих воинов в относительное будущее.

Привлеченный тишиной, внезапно поглотившей мысли его отца, Кверешир, быстрейший из всех и гонимый страхом, ворвался в святилище дома Саимрар. Когда воин оказался внутрь, расплавленные, вечно пылающие врата ещё втягивались в холодные стены из призрачной кости. Родичи появились лишь несколькими мгновениями позже, но Кверешир, охваченный беспамятством гибельной мглы, уже вертелся среди утонченной обстановки святилища, посылая клубящиеся вихри пламени в каждую из плясавших в покоях теней. Использовав инерцию очередного разворота, он взмыл в воздух и, пронесшись над распростертым телом Влальмерха, выпустил в Родичей струю огня. Мгновением позже Кверешир рухнул на колени подле головы отца. Огнемёт потух, и Родичи, на ярко-оранжевой броне которых все ещё плясали языки пламени, также опустились на одно колено.

Мы пришли слишком поздно.

Мысли Кверешира звучали неуверенно, словно воин аккуратно касался их, как заостренных клинков. Осторожно убрав пальцы от обнаженной кожи на шее отца, он посмотрел на Родичей. Лорд Влальмерх, экзарх Меншад Корум и вождь Диких Всадников Саимрара, пал в бою. Родичи склонили головы, и отблески шлемов залили святилище морем оранжевого золота. Казалось, что сами воины превратились в огни великого дома.

Кверешир окинул взглядом покои. В углах вновь собрались тени, но ничто не могло пережить очистительный огонь. И тем не менее, захватчики не оставили ни следа, даже психического эха своих темных замыслов. Стоявшие вокруг Родичи смиряли гнев и чувство стыда, опустив глаза к одурманивающему сиянию полированной призрачной кости под ногами, пока, наконец, Луриал, старейший из Кровных стражей, не поднял голову.

Кто в ответе за это?

Ужас обуял Кверешира, аккуратно снявшего кроваво-красный нагрудник отца.

Не знаю, но, клянусь Кхаином, они заплатят душами за сотворенное.

— Ты уверен?

— Совершенно уверен. Этот вариант малоизвестен и очень сложен, его использует лишь один эскадрон.

Кверешир повертел микроскопический диск под окуляром вблизивидца, двигая и переворачивая его так, чтобы свет отразила каждая из отравленных граней. Даже он понимал, с каким изумительным мастерством создан сюрикен, выточенный в форме миниатюрного скорпиона. Его хвост обвивался вокруг тела, заканчиваясь в хелицерах, педипальпы же выступали вперед, образуя таким образом идеальный зазубренный круг. В покоях отца Квереширу удалось отыскать мельчайший осколок сюрикена, застрявший в одной из колонн, и, несомненно, именно его сейчас не хватало в жале микро-скорпиона.

— Чтобы оставить хотя бы царапину на призрачной кости, выстрел из сюрикенного пистолета нужно произвести с очень малого расстояния, — сообщил кузнец кости.

Кверешир внимательно посмотрел на стареющего мастера.

— Ты хочешь сказать, что рикошет умышленный?

— Верно, я пришел именно к такому выводу.

Даже без ценного сообщения кузнеца кости об уникальной форме заряда, Кверешир сумел бы опознать нападавших по примененной ими тактике. Лишь аспектные воины Жалящих Скорпионов обладали достаточным опытом схваток в ближнем бою, чтобы суметь рассчитать рикошет от колонны прямо в затылок противника. Но храмы аспектов почти не уделяли внимания изменчивой политике кланов Диких Всадников Сайм-Ханна. Кроме того, лишь воины дом Скорпионида, повелительница которых изучила аспектные искусства Жалящих Скорпионов много лет назад, ступая по Пути Воина, покрывали свои сюрикены психотоксинами мандибластеров.

Значит, нашего вождя сразили в бою, а не застрелили в спину?

Резкий, но одновременно полный облегчения вопрос Луриала вонзился в разум Кверешира. Сын Влальмерха обернулся к верному Родичу.

— Да, старый друг, но за этим кроется нечто большее, чем дуэль чести между вождями. Нужно поговорить с глазу на глаз, — теперь Кверешир контролировал ярость, направляя бурлившие чувства в ровные берега размышлений. — Следуй за мной.

Двое членов клана слегка кивнули кузнецу кости, вежливо склонившему голову в ответ, и немедленно удалились. Из мастерской они выходили в тишине, не общаясь ни на словах, ни в мыслях. Кверешир чувствовал, как свирепая решимость Луриала изливается в пространство, ложась на плечи воинов тяжким грузом и лишая природного изящества. Их походка теперь напоминала подпрыгивающие шаги мон-ки. Впрочем, Кверешира заботили собственные думы. Даже мощь, излучаемая Луриалом, не придавала уверенности, хотя сын вождя знал, что старый воин пожертвует собственной душой ради возмездия за причиненное зло.

Как только пылающие врата святилища Саимрар спаялись за их спинами, братья по клану опустились на красные с золотом подушки, устилавшие пол.

— Они забрали его путеводный камень, — ровным голосом произнес Кверешир.

Луриал медленно склонил голову, понимая, насколько отталкивающе всё случившееся. В течение нескольких ударов сердца оба сидели в молчании, возносясь к синхронизации и переплетая души. Закрыв глаза, собратья воззвали к остальным Родичам.

Кровь течёт,

Гнев растёт,

Смерть идёт,

Война зовёт!

Где-то среди вихрей Ока Ужаса распахнула веки Лелит Гесперакс, и идеально заточенные зубы ведьмы бессветно сверкнули в ленивой улыбке. Неестественный мрак, сгустившийся в её вещих покоях, втянулся в складки реальности, и волны ша’йел рассосались, воплотившись в каллиграфических рунах на жемчужно поблескивавшей темноте стен. Это место никогда не принадлежало единственной реальности, поэтому символы продолжали скользить, извиваться и перетекать друг в друга, словно масляные змеи, жаждущие вновь устремиться в пучины варпа.

Увитая тенями королева ведьм без единого звука прервала медитацию, поднявшись на ноги неуловимым движением, исполненным болезненного изящества. Словно заметив пробуждение Лелит, на изогнутой стене с шипением проявилась неразличимая прежде дверь, и в покои хлынул свет. На пол легла тень высокого и стройного создания, стоявшего на коленях у входа, и Лелит обернулась, ожидая, что нижестоящая поинтересуется содержанием видения. Йюки, однако же, вела себя осмотрительно и не задавала вопросов до тех пор, пока великая ведьма не соизволила поделиться ответами.

Душу забрали. Началось.

Утонченная, но настойчивая сила мыслей Лелит заставила Йюки вздрогнуть.

Очень хорошо, с трудом смогла выдавить та в ответ, и Лелит скользнула к двери по пространству, разделявшему ведьм.

Не просто хорошо, но Неизбежно. В этом едины все Бессчетные Будущие.

Лелит словно плыла вокруг служительницы, длинные волосы великой ведьмы, ниспадая темным шлейфом, касались обнаженных плеч Йюки. Нижестоящая сражалась с желанием коснуться ног королевы, скользивших рядом с ней сквозь завихрения воздуха, зная, что это исторгнет душу из тела и швырнет, визжащую, в бездну ша’йел, где она станет добычей демонов или самого Слаанеша. Так звучали произносимые шепотом слухи о договоре великой ведьмы с Атласным Троном…

Но что, если оно того стоит? Не зная, собственные ли мысли звучат в её голове, Йюки сцепила руки перед собой, обхватив правый кулак левой ладонью в привычном почтительном жесте тех, кто входил в свиту Лелит Гесперакс.

Разумно, вновь прозвучали мысли, ибо Тонкая Линия разделяет Путь Проклятия и Дорогу в Ад.

Красную с золотом броню экзарха церемонно возложили на алтарь, скрестив руки доспеха на груди. В ярких цветах виднелись отблески аспекта Огненного Дракона, покинутого Влальмерхом, ставшим в тот час Меншад Корум, Потерянным Воином. До этого он принял судьбу вечного воина, оказавшись прикованным к славному пути Кхаина, Кроваворукого Бога. Однако же, душа Влальмерха, преисполненная гордыней родного клана, не находила покоя в аспектном храме Огня, и экзарх покинул Драконов, вернувшись к сородичам — величайший среди воителей дома Саимрар во все времена. Разумеется, многие его собратья и их далекие предки в свое время ступали по Пути Воина, но никто прежде не возвращался в клан, став экзархом. Влальмерх стал прирожденным лидером дома, в равной мере внушая всем восхищение, страх и уважение. С ним словно явилось пламя, символ отринутого аспекта, и Саимрар сиял в отблесках огня своего вождя.

— Путь Экзарха одинок и жесток, но приносит величие нашему роду и распаляет души. Сей Несравненный Путь внушает страх и благоговение сердцам, — провидица клана Саимрар оглядела стоявших на коленях сородичей, пылавших уязвленной гордостью.

Её взору предстала поистине вдохновляющая картина — сотни кроваво-красных шлемов, склоненных перед доспехом вождя, ярко блистали в храме, словно языки пламени. В переднем ряду собравшихся ослепительно сияли золотом Родичи — Дикие Всадники клана и Кровные стражи вождя. Вокруг избранных воинов, вползая на три нижние ступени подъема к алтарю, закручивались испускаемые ими потоки стыда и вихри жажды возмездия.

Нас не оказалось рядом.

Сам воздух, плотный и вязкий, болезненно сочился неразборчивыми обещаниями погибели. Там, в центре густой смеси неослабевающих чувств, заставляя трясину психического поля покрываться рябью водоворотов, стоял на коленях Кверешир, блистательный в золотой боевой броне. Глаза воина сверкали алой кровью, так же, как и наплечники доспеха.

Потянувшись разумом, провидица рассмотрела сына Влальмерха вблизи, пытаясь разгадать его тайные помыслы. Никогда прежде Эхлиджи не видела, чтобы тяжкая утрата проявляла себя в подобном вихре эмоций. Провидица поняла, что Кверешир изо всех сил сохраняет самообладание, сражаясь против гнева, напоенного ненавистью. Воин не отрывал глаз от мерцающего пола храма, словно боясь испепелить окружающих взглядом.

— Опасаясь ужасов, глубоко погребенных в душах экзархов, провидцы Сайм-Ханна никогда не позволяли им упокоиться в Бесконечном круговороте мира-корабля, там, где вечно пребывают наши предки, недостижимые для того, Кто-Не-Должен-Быть-Назван. И без того неустойчиво существование нашего народа. Вместо этого, пугающая сила и несказанная мудрость павшего, хранимые в путеводном камне, соединяются с душами тех, кто носил доспех экзарха до него. Недаром эта броня столь величественна, ведь она несет в себе нестареющее могущество древних. Нагрудник сияет их камнями душ, составляя вместе с остальными частями доспеха собственный Бесконечный круговорот, духовное единение, тихую гавань для ушедшего Влальмерха. Сейчас, впервые в нашей долгой истории, гибель экзарха означает для Саимрара и потерю вождя, а значит, душе клана также предстоит вознестись в духовное единение доспеха, даровав всем нам бессмертие и неизмеримую честь.

Нахлынувшая волна образов, исторгнутых неподвижной броней экзарха, словно проснувшимся вдруг психическим вулканом, затопила умы собравшихся. Мелькающие картины проносились перед их глазами, отображая бессчетные воплощения Потерянного Воина на протяжении тысячелетий. Первым возник образ Влальмерха, возвышавшегося над распростертым телом ведьмы Гесперакс, но затем видения унеслись в далекое прошлое. Присутствовавшие в храме Огненные Драконы вновь переживали час, когда экзарх уводил их с родной планеты, охваченного безумием Падения, создавая новое будущее для Сайм-Ханна на борту колоссального мира-корабля. Затем, во мгле полузабытых эпох, собравшимся открылся образ первого аспектного воина, переродившегося в экзарха и навсегда вселившегося в красно-золотой доспех. Тот древний герой сразил лорда некронов Ардота и его свиту из воинов-парий. Душа каждого великого воина, сберегаемая в путеводных камнях от жадных устремлений Слаанеша, навсегда запечатлевалась в старинной броне, и потому экзарх воплощал саму суть битв и сражений.

Эхлиджи беззвучно взмолилась, чтобы гордости, наполнявшей сердца членов клана, удалось превозмочь гнев Квереншира. Сыны Сайм-Ханна быстрее отзывались на зов чести и достоинства, чем обитатели любого другого мира-корабля, на которых провидица исполняла свой долг. Их грандиозное обиталище, одним из первых спасшееся во время Падения, несло в глубине души наследие того отчаянного бегства. И все же сын экзарха оставался по-прежнему неподвижным, не отводя взгляда от чего-то, скрытого в глубине палубы из призрачной кости, словно изучая планы действий, всплывавшие из её бездонной тьмы. Эхлиджи смотрела прямо на Квереншира, надеясь вырвать его из состояния, подобного смерти, но воин оставался для неё таким же непроницаемым, как и для какого-нибудь мон-ки.

Ты не одинок. Выслушай меня. Есть вещи более важные, чем личные потери, поэтому мы должны стоять выше их. Будущее раздроблено и смутно, нельзя допустить ненужного кровопролития.

Скажи это Скорпионидам!

Ответ Квереншира прогремел в разуме провидицы, заставив ту пошатнуться. Эхлиджи пришлось выбросить в сторону левую руку и опереться на алтарь, чтобы устоять перед взрывом эмоций, угрожавшим сбить её с ног. Не поднимая низко склоненной головы, Луриал бросил краткий взгляд на происходящее, отвлеченный неистовым выбросом энергии, волной пронесшимся над ним через незримые измерения. Воин успел заметить тень ужаса на лице провидицы, прежде чем та вновь овладела собой и продолжила церемонию.

— Лорд Влальмерх пылал, словно ярчайшая звезда своего поколения, принося почет семье и клану под невероятно тяжкой ношей брони экзарха. Оставив нас, он три сотни лет ступал по Пути Воина, постигая аспектные искусства Огненных Драконов. Все мы озарены славой великих побед вождя, — голос Эхлиджи смягчился, — но никем не гордятся сильнее, чем самим лордом Влальмерхом. Когда настало время перейти на другой великий Путь, вождь заблудился и не сумел оставить стезю воина, спасая нас на протяжении ещё одного поколения. И всё же в итоге Влальмерх покинул Огненных Драконов, схватив длань Кроваворукого Бога и приведя Кхаина в сердце нашего дома, где мы жили с тех пор вокруг столь ужасного очага. Нет жертвы величественней и ужаснее, чем та, что принес вождь Саимрара.

— Кто теперь наденет броню?

Сотни взглядов оторвались от пола, отыскивая подавшего голос. Оказалось, что Родичи поднялись на ноги и стоят перед алтарем, возглавляемые Луриалом, старейшим и наиболее почитаемым капитаном Кровных стражей, в свое время пять сотен лет ступавшим по Пути Воина. Доспех его сиял незапятнанной славой.

— Мы обесчещены потерей вождя, но гибель экзарха сделала нас слабыми — клан слишком привык полагаться на его мощь. Нужно отыскать нового.

Среди собравшихся зажурчали приглушенные голоса поддержки.

Луриал прав. Пусть он наденет броню.

— Доспех экзарха невозможно даровать по первой же прихоти Диких Всадников, лишь провидец аспектного храма наделен таким правом. В любом случае, никто из вас не идет по нужному Пути, и никто из собравшихся здесь не готов принять броню. Ни один из Саимрара пока ещё не потерян в себе самом.

— Провидица Эхлиджи, я готов, — возразил Луриал, встречаясь с ней глазами, пылающими огнём.

— Здесь нет места готовности или свободной воле, капитан Луриал. Есть лишь будущее, в которое ведет не твоя стезя. Самоотверженная решимость делает тебе честь, но воин не может выбирать, облачаться ли ему в доспех — такова суть проклятия. Экзарх просто существует, хотя, возможно, ещё и не знает об этом.

И Луриал склонил голову, признавая мудрость провидицы.

Я надену броню отца!

Эхлиджи судорожно вздохнула, ощутив удар мысли.

— Я надену броню отца, — прозвучал голос Кверешира, спокойный, тихий и твердый.

Услышав его, члены клана Саимрар вновь принялись искать говорящего, и Родичи расступились, открывая их взглядам сына вождя, по-прежнему коленопреклоненного у алтаря, по-прежнему блуждающего в глубине раздумий и не отводящего глаз от призрачной кости палубы.

Нет. Ты не на Пути. Ты ещё не потерян, и твое будущее хранит многие дороги и возможности. Не нужно загонять себя на эту стезю, иначе ты окажешься столь же потерянным для нас, как и для себя самого. Пойми, это не вопрос выбора.

— Без него я потерян. Смерть отца определила мой путь, и он неизменен. Доспех принадлежит мне.

Поднявшись с колен, Кверешир взобрался по ступеням к алтарю и повернулся, обращаясь к собранию. Стараясь оказаться как можно дальше от воина, Эхлиджи отступила в сторону, задыхаясь в попытках скрыть охвативший её ужас.

— Мои братья-воины, лорд Влальмерх воистину был величайшим из нас и самым грозным. Никто и никогда не заслуживал брони экзарха больше, чем он. Бессчетные враги сгинули в пламени моего отца, целые планеты разлетались на куски и звёздные корабли обращались в прах, только осмелившись выступить против него. За спиной лорда Влальмерха сияли Дикие Всадники дома Саимрар с Сайм-Ханна, озаренные огнями славы и разрушения.

— Родичи, Кровные стражи моего отца, вам лучше всех известны та целеустремленная страсть и то несравненное искусство, с которым он танцевал в битвах, неудержимо врываясь в гущу боя на рубиновом гравицикле, неся мелта-огнем погибель врагам.

— Да, друзья мои, верно то, что душа лорда Влальмерха не может присоединиться в почете и славе к Бесконечному круговороту нашего древнего мира-корабля. В то же время, не суждено ей и пребывать в вечности духовного единения брони. Не украсит его путеводный камень грудь следующего экзарха, ибо потерян он для нас, как отец был потерян для самого себя.

— Наш лорд пал не в почетной дуэли вождей, как того требуют традиции Диких Всадников Сайм-Ханна. Нет, отца сразили в собственном святилище, в стенах этого храма, и убийца похитил его путеводный камень. Посоветовавшись с кузнецами кости и собственной душой, я узнал, что в смерти нашего вождя виновен обитатель Сайм-Ханна.

Кверешир немного подождал, позволяя собравшимся проникнуться важностью обвинения. Конечно, время от времени между эскадронами Диких Всадников случались распри, из-за которых жители иных миров-кораблей считали Сайм-Ханн обителью варваров, но никогда прежде подобные игрища не касались экзархов, совершенно не интересовавшихся политикой. Как правило, храмы аспектов оставались в стороне от подобных интриг, разве что воины, недавно ступившие на Путь, порой ввязывались в эти жалкие раздоры или мерялись между собою славой. Их поведение расценивалось как испытание навыков, ритуал первых шагов по дороге, ведущей к обретению мастерства. Конечно, подобные проверки не выходили за пределы аспектных храмов.

Но Меншад Корум не принадлежал ни к одному из них.

Больше того, смерти в храмовых испытаниях и в стычках между кланами Диких Всадников случались крайне редко, поскольку за внешне жестокими спорами скрывалось молчаливое признание единства Сайм-Ханна и, самое главное, предостерегающая внутренняя тревога целой расы, балансирующей на грани вымирания. Эскадроны, выставляемые Саимраром и Скорпионидой, соперничали на протяжении тысячелетий, но, когда мир-корабль выступал на войну, всадники мгновенно становились ближайшими союзниками. Вместе они сокрушили злобных ведьм Лелит Гесперакс, загнав остатки их сил в Око Ужаса. То был славнейший час последнего экзарха Потерянного Воина, но с тех пор прошло больше века.

— Я — всё, что осталось от лорда Влальмерха, и моё тело внесет отпечаток памяти отца в психопластик доспеха. Его победам суждено жить во мне, и, когда придет час ухода, влиться в мой путеводный камень. Пусть мы потеряли душу воителя, но память о нем не погибнет никогда, и, раз лорд Влальмерх был нашим вождем, то и судьбу брони решать нам — у Огненных Драконов нет на то права.

И в святилище Саимрара разнесся оглушительный хор приветственных возгласов Диких Всадников.

— САИМРАР! — раскатами грома понеслось по коридорам и переходам, ведущим от великих пламенных врат. Красно-золотое море брони трепетало жизнью, словно объединенное целью в единый организм, и гордость воинов возносилась к вершинам неистовства, доступным лишь обитателям Сайм-Ханна.

— САИМРАР! — вновь зазвучал хор, которому на сей раз вторили струи пламени, выпускаемые из огнемётов Родичей и озарявшие собрание жадным светом. Огромные факелы дрожали от жара и скандирования имени нового экзарха Меншад Корум.

— САИМРАР!

— И теперь, — Кверешир перекрыл шум собственным криком, — экзарх Саимрара должен готовиться к корабельной войне!

Все как один, Дикие Всадники затянули песнопения, посвященные Кхаину, Кроваворукому Богу.

Кровь течёт,

Гнев растёт,

Смерть идёт,

Война зовёт!

— Нужно отнести путеводный камень к сердцу корабля.

В руке, крепко сжатой в кулак, Арбариар держала душу Влальмерха, ощущая, как ледяная поверхность дрожит под пальцами, словно от омерзения. При мыслях о том, на какую судьбу обрек себя величайший из её соперников, по телу воительницы прокатилась могучая волна высокомерной жалости, заставившей сильнее сдавить путеводный камень. Глупец.

— Там мы встретим сопротивление. Не только Саимрар, весь Сайм-Ханн постарается помешать нашему замыслу.

Как всегда, Буриа оказалась права. Но не нужно было обладать дарами провидца, чтобы понять, какой опасности подвергали себя Скорпиониды, убившие экзарха собственного мира-корабля и собиравшиеся теперь влить его душу в Бесконечный круговорот. Там её темное и гибельное влияние обречет духовное единение на столетия отчаяния и кровавого хаоса. Боевые кличи экзарха — любого из них — сосредоточенные на смерти и усиленные бессчетными миллионами душ, обитающих в древней круговерти, могли зажечь путеводный огонь для прислужников Атласного Трона. Столь прекрасный приз, возможно, привлек бы и самого Слаанеша.

Не зря Совет Провидцев в течение тысячелетий запрещал упокоение экзархов в Бесконечном круговороте, оберегая в чистоте последнее прибежище умирающей расы и её единственную надежду на будущее. Каждый из миров-кораблей, бороздивших бескрайние просторы Галактики, хранил в своем сердце души умерших обитателей, защищая их от когтей сновавших поблизости отвратительных демонов. Незаметность и постоянное передвижение с места на место обеспечивали выживание, поэтому странствующие в пустоте гиганты никогда надолго не оставались поблизости друг от друга. Провидцы страшились, что это привлечет из пучины ша’йел Слаанеша, жаждущего поглотить столь огромное скопление душ. Ни на одном мире-корабле никогда бы не решились совершить нечто, способное поставить под угрозу Бесконечный круговорот.

Арбариар посмотрела в глаза Бурии, и та заметила мгновенную неуверенность, мелькнувшую во взгляде матери.

— Да, исполнение замысла важнее наших жизней, важнее даже, чем Сайм-Ханн. То, что мы делаем сейчас, порождает бессчетное множество вариантов будущего, стремящихся к воплощению, и каждое из них прекраснее, чем угасающее настоящее нашего хрупкого мира-корабля. Мы призовем на свои головы огнедышащую ярость Саимрара и испытаем муки позора, но в сумраке грядущих реальностей нынешние враги воспоют доблесть и праведность Скорпиониды. Нас ждет вознесение через страдание.

Слова провидицы уняли беспокойство Арбариар, и воительница опустилась на колени перед алтарем Жалящих Скорпионов, сокрытого в глубине святилища её клана. Прежде чем вернуться к сородичам, она немало долгих лет изучала аспектное искусство мастеров ближнего боя, но всё же оставила Путь Воина. Однако же, частичка души Арбариар осталась в наполненном битвами прошлом, что заставляло её каждый день уделять определенное время ритуалам Жалящих Скорпионов. Точно так же сородичи воительницы порой продолжали заниматься скульптурой или поэзией, уже сойдя с Пути Ремесленника.

Алтарь напоминал Арбариар о прошлом, которое она и так не могла забыть. Изощренные, замысловатые переплетения алых нитей тянулись по глубокой зелени ступеней, соединяясь на их вершине. Там из паутинок рождались многочисленные, обольстительно-смертоносные силуэты насекомых, покрывавшие великолепный кроваво-красный трон, имевший форму огромного скорпиона. Казалось, что образы плывут над призрачной костью, привлекая взоры своим танцем, словно наделенные какой-то темной силой. Арбариар давным-давно заблудилась в гипнотической паутине, потерявшись во вневременной бесконечности её зримых форм. С тех пор воительница ежедневно и подолгу изучала глубины, таившиеся за переплетением нитей.

Забравшись на трон вождя Скорпиониды, Арбариар повернулась к дочери.

— Лорд Влальмерх оставался для меня почтенным боевым братом до момента, в который острия наших силовых клинков оказались у шеи Лелит Гесперакс. Тогда, в победный миг, ведьма разделила нас, обвила своей тьмой, и, застлав нам с экзархом глаза, лишила триумфа. Это случилось давно, но с тех пор мрак набирал силу в стенах Сайм-Ханна, и настало время действовать. Тьма втягивает нас в войну, а значит, нужно пронзить её блестящими огоньками смертей.

Низко поклонившись матери, Буриа закрыла глаза и воззвала к Скорпионидам, требуя собраться в большом зале кланового святилища. По призрачной кости, составлявшей костяк мира-корабля, к провидице понеслись отзвуки тяжелых шагов — воины услышали её безмолвный клич.

Лелит Гесперакс откинулась на спинку трона, и тонкие струйки крови немедленно брызнули в лицо Йюки. Кости сидения нежно хрустнули под весом королевы, а плоть сместилась, отчаянно стараясь угодить ведьме. Закрыв глаза, Лелит закинула руки за голову и вытянулась во всю длину высокого, грациозно изгибающегося тела. Поняв, что повелительница желает прилечь, все части трона поскорее составили постель, жаждая коснуться её кожи. Йюки опустилась на колени у ног королевы, прикусив язык подпиленными, заостренными зубами. Из уголка рта побежала струйка крови, и служительница сладострастно облизнула губы.

Всё идет так, как вы и предвидели, моя королева.

Разумеется.

Они готовятся к корабельной войне, и жатва душ выйдет обильной. Стоит ли нам готовиться к отправлению?

Нет. Время Жатвы пока не Пришло — мы все ещё сеем. Терпение.

Но рядом с вами я нетерпелива, невольно подумала Йюки, кончик языка которой по-прежнему касался верхней губы.

Так покажи это, прозвучало в её голове, и служительница вздрогнула от стыда и вожделения, пытаясь понять, откуда исходит этот знакомый голос. Мысли Йюки замкнулись в самих себе, затуманивая взор обыскивавшей собственный разум ведьмы и пытаясь удержать её душу на краю бездны. Но они опоздали, и служительница могла лишь отстраненно, но с ужасным предчувствием наблюдать, как её ладонь скользит по основанию трона. Пальцы Йюки поползли по коже изящной голени Лелит, пробираясь среди хитроумно переплетенных полос чёрного психопластика, увивавших ноги королевы, словно змеи.

Издав вздох наслаждения, королева протянула руку к служительнице и притянула её лицо к себе, вверх и вдоль собственного тела, удерживая подбородок ведьмы на одном немыслимо идеальном ноготке. Йюки ощущала колющую боль в том месте, где Лелит касалась её кожи, но испытывала при этом экстаз.

Посмотри вниз.

Мысль возникла в самом центре разума Йюки, и та повиновалась без лишних вопросов или сомнений. Поглаживая взглядом неподвижные изгибы плоти королевы, служительница опустила глаза к ступням Лелит, вооруженным изящными шпорами. Там, поперек основания трона, хлеща кровью из ужасной раны на шее, простерлось её собственное тело.

Душу Йюки охватил ужас, но отсеченная голова не могла кричать. Ей лишь удалось в последний раз заглянуть широко распахнутыми глазами в бесконечно глубокую и манящую тьму королевского лица. Затем Лелит медленно извлекла палец из жилистого месива шеи, и последняя искорка света угасла во взгляде преданной служительницы. Что до души, то её королева ведьм, беспрекословно исполняя условия древнего договора, собиралась поднести Атласному Трону, порадовав тёмного владыку наслаждений тем извращенным и несдержанным гедонизмом, что скрывался в ней.

Тонкая Линия разделяет Путь Проклятия и Дорогу в Ад, повторила Лелит. Йюки только что пересекла её.

Вновь растянувшись на окровавленном троне, Лелит Гесперакс отдалась горестным раздумьям о слабостях сородичей, столь подвластных эмоциям, столь легко вводимых в заблуждение и так безоглядно теряющих путь истинный. Даже мон-ки, представители расы жертв, и те лучше владели собой.

Прошло чуть больше века с тех пор, как могучий звёздный корабль королевы оказался перехвачен в открытом космосе Дикими Всадниками Сайм-Ханна. Разгорелась грандиозная битва, воины в красном, зеленом и золотом врезались в несокрушимую черноту её ведьм, гравициклы, «Виперы» и сами их пилоты начинали вопить в безумии ещё до того, как вступали в бой с силами культа Вражды. «Разбойники» Лелит, окутанные мраком космоса, хлещущими ударами загоняли Сайм-Ханн в гибельное неистовство, и могучие орудия мира-корабля бессильно вращались, накрывая пагубными залпами собственных воинов.

Но тут ход сражения изменился, и два эскадрона Всадников, объединив усилия, заставили королеву отступить на её корабль. Они гнались за Лелит на гравициклах по коридорам и проходам флагмана, испуская мелта-потоки и струи огня, убивая всех на своем пути фонтанами сюрикенов и клинками в умелых руках. Тогда погибли сотни ведьм, души тысяч воинов Гесперакс канули в ша’йел, и Слаанеш со своими демонами попировал на славу. Именно Скорпионида и Саимрар разгромили тогда «Разбойников» королевы.

Издав нездоровый, едкий смешок, Лелит вспомнила двоих вождей, возвышавшихся тогда над ней на командирском мостике, держащих окровавленные клинки, упершиеся остриями в её шею. Потерпевшая поражение королева ведьм лежала на полу, распростершись в вынужденной покорности.

Какие же они всё-таки Жалкие, наши сдержанные родичи.

Шипение Гесперакс разнеслось по беззвучным измерениям.

Да, в тот день она потерпела поражение, и вожди могли покончить с ней единственным выпадом клинка, единственной струей огня. Но одна из них, вожделевшая битвы, вернулась к побоищу, бушевавшему в призрачных лабиринтах корабля Лелит, предложив другому почетное право отнять жизнь королевы. И тогда Гесперакс, извиваясь и выкручиваясь, ползая по мерцающей палубе, заставила оставшегося вождя поколебаться. Нечто шевельнулось в глубинах его души, целеустремленной до остроты и лишенной равновесия. Лелит завладела мыслями воина, соблазнив их тёмными танцами и обещаниями вечности сражений и убийств. Она напоила душу вождя собственным мраком, и путеводный камень на его красочном нагруднике, словно моргнув, засиял тьмой.

В течение века Лелит Гесперакс терпеливо ждала, наслаждаясь неотвратимой определенностью своего прозрения, словно продолжая ту проигранную битву. Тогда кланы объединились, чтобы одолеть королеву, сейчас она разделит их, направив друг против друга. Грядущая корабельная война принесет Лелит тысячи душ, и этого хватит, чтобы задобрить Атласный Трон на целые столетия.

Холодные пластины неприятно прилегали к коже, словно их умышленно создали с расчетом на причинение неудобств. Возможно, раздражение служило чем-то вроде ритуального наказания за приверженность насилию, заключенному в могучую оболочку доспеха. Поведя плечами, Кверешир попытался чуть подогнать блестящий психопластик, но броня будто сопротивлялась каждому его движению.

В святилище царила неистовая жара, на стенах плясали языки пламени, обозначая границы неприкосновенного пространства в сердце дома Саимрар. Раньше Кверешир являлся сюда к своему отцу, но теперь перед ним самим предстал Луриал. Почтительно преклонив колени у ног нового повелителя, капитан поднес ему последний фрагмент хитроумной мозаики доспеха — великолепный золотой шлем экзарха, на идеально гладких изгибах которого вспыхивали и искрили отражения огней.

Кивнув ветерану, Кверешир принял подношение. Взяв шлем в руки, сын Влальмерха аккуратно надел его на голову, и, приложив небольшое усилие, соединил с плечами доспеха. Броня немедленно начала двигаться и изменяться, она дрожала и металась, заставляя тело Кверешира выделывать невероятные акробатические номера. Луриал, остававшийся в изящной коленопреклоненной позе, оказался отброшен в сторону ударом безвольно болтавшихся конечностей воина. Прокатившись по полу, капитан угодил в огонь, лизавший стену.

Броня герметично замыкалась от окружающего мира, и Кверешир чувствовал, как струи воздуха выходят наружу из внутренних полостей сжимавшегося доспеха, всё плотнее охватывавшего тело. Психопластик шлема обволакивал лицо, удушая воина, продолжавшего дергаться в беспорядочных, энергичных движениях. Наконец, Кверешир уже не мог дышать и, попытавшись воззвать к Луриалу, понял, что не способен выдавить ни звука. Потянувшись разумом, сын Влальмерха обнаружил, что мысли не в силах пробить стену психопластика. Он оказался в полном одиночестве, внутри темницы доспеха, отчаявшийся и умирающий.

Луриал с ужасом следил за тем, как Кверешир мечется по святилищу, врезаясь в стены и переливающиеся колонны из призрачной кости. В день, когда Влальмерх впервые облачился в броню экзарха, ветеран стоял рядом с ним, и всё происходило совсем иначе — пластины просто встали на место с тихим шипением, идеально обхватив тело воина.

В разуме Кверешира звучали шепчущие голоса, психопластик ледяными иглами вонзался в кожу, пронзая задыхающееся сознание яркими вспышками боли. Шёпот становился всё громче, голоса умножались, и он попытался замотать головой, вытряхнуть их из ушей, но не смог пошевелиться.

Саимрар, Саимрар, Саимрар, распевал хор. Вокруг головы Кверешира тошнотворным вихрем носились вопросы, пытавшие разум: «Чего ты хочешь? Кем ты станешь? Чего ты хочешь? Кем ты станешь?»

И вдруг, в одно мгновение, всё закончилось. Разрушительные, беспорядочные движения изящно сменились грациозным танцем, элегантными и безошибочными тренировочными па из репертуара самых умелых аспектных воинов. Зашипев, пластины брони наконец-то встали на положенные места, плотно прилегая к каждому участку кожи Кверешира. Шепчущие голоса, хотя и остались в его разуме, но отступили на задний план, и воин вновь смог услышать собственные мысли.

Подняв глаза, Луриал с облегчением согнулся в низком поклоне.

— Я — Меншад Корум, — произнес экзарх.

Слившись со стенами, Кверешир и Родичи заняли позиции по обеим сторонам изумрудно-хрустальных щитовых дверей большого зала дома Скорпионида. Алые паутинки, словно кровеносные сосуды, в переменчивом танце пронизывали великие врата, сплетаясь в символах поклонявшегося насекомым клана. Приводящую в трепет репутацию непревзойденных мастеров ближнего боя Скорпиониды по праву заслужили тяжким ратным трудом и пролитой кровью, в то время как главным оружием Саимрара служили незаметность и элемент неожиданности.

Подняв над головой сжатый кулак, экзарх скомандовал отряду держать строй. Кровные стражи не шевелились, не дышали и даже не мыслили, ничем не выдавая своего присутствия. Пока воины неподвижно стояли, прижавшись к глубокой зелени стен, их темно-красная броня немыслимым образом меняла цвет, подергиваясь маскировочной дымкой. Пройдя сквозь врата, в коридор влилось нечто неуловимо острое, заставив воинов Саимрара с опаской подумать, что их уже обнаружили. Но вместо психотоксина из святилища вырвалась мысленная волна Бурии, пытавшейся отыскать угрозу. Мгновенно пронесшись над Родичами, поток умчался дальше по коридору, ощупывая его психическими усиками в поисках жертвы.

Кверешир разжал кулак, и Луриал начал устанавливать мелта-бомбы, вплавляя каждую из них в материал врат, размягченный после воздействия жарким пламенем огнемёта с близкого расстояния.

Готово.

На счёт три, капитан.

Приказ ясен.

— Раз.

Мысленная волна в конце коридора совершила отчетливо видимый разворот и рванулась обратно к вратам, привлеченная звуками голоса.

— Два.

Приближаясь к воинам, психическое облако начало заметно темнеть, насыщая себя ядами и рассыпая в полете мелкие осколки психопроводящих кристаллов. Из скрытого за вратами большого зала Скорпиониды доносился грохот, с которым шла установка баррикад на точно предопределенные позиции, сопровождаемый приглушенным рявканьем приказов.

— Три!

Мелта-заряды детонировали, посылая в коридор поток перегретого обратного пламени. Могучие врата, смявшись от чудовищного взрыва, прогнулись внутрь и разлетелись на куски. Пылающие изумрудные капли фонтаном брызнули в святилище, заставив обороняющихся броситься под защиту торопливо возведенных баррикад.

В коридоре мысленная волна начала ядовито жалить их врагов, разящие кристаллы впились в доспехи воинов Саимрара, и тут же из зала вырвался ужасающий психический ураган, заставивший осколки взорваться. В первые мгновения раненые бойцы клана, пытавшиеся очистить разумы от едких психотоксинов, испытывали только ничтожную, хотя и отчетливую боль. После детонации кристаллов дюжина воинов рухнули на землю с оторванными конечностями.

Кверешир прорвался в святилище, как только взорвались мелта-бомбы. На мгновение всё замерло, и сам он, не заметив врагов с первого взгляда, разочарованно застыл, отыскивая их в зале. Поистине великолепная, леденяще прекрасная картина открылась взору тех, кто мог видеть золотого экзарха, непоколебимо возвышавшегося среди дождя обломков, ярко озаренного пламенем огнемётов Кровных стражей, стремившихся очистить святилище снаружи. Но затем из-за спины Кверешира донесся исступленный визг, расколовший замершую красоту момента, и началась схватка.

Прыгнув вперед, экзарх перекатился через голову, над которой тут же просвистел сюрикен, дважды срикошетивший между колоннами. Оставаясь в полуприседе, Кверешир искал глазами стрелка, и, найдя его, выпустил три заряда из термоядерного ружья. Прятавшийся возле дверей снайпер, сбитый с ног, взмыл в воздух и тут же осыпался на палубу грудой пепла.

На конце огненной пики Луриала, возглавлявшего атаку воинов, ворвавшихся в большой зал, чтобы поддержать экзарха, трепетал красно-золотой стяг клана, украшенный драконом-змием.

— САИМРАР!

Слишком поздно Кверешир понял, что они попали в ловушку. Навстречу воинам Саимрара, которые, очищая покои мелта-залпами и струями пламени, создавали по окружности зала кольцо огненной смерти с блистательным экзархом в центре, через дрожавший от жара воздух рванулся шквал сюрикенов, захлестнувший отряд. Отравленные заряды, не нашедшие цели сразу, рикошетировали от многочисленных колонн или изогнутых стен, возвращаясь в зону поражения в центре святилища. Ряды воинов Кверешира быстро таяли, а Скорпиониды, засевшие под защитой баррикад, оставались почти неуязвимыми для ответного огня, не считая прямых попаданий из термоядерных ружей.

В мгновение ока зал погрузился в бешеный вихрь сюрикенов, следы тысяч скоростных зарядов, ежесекундно выпускаемых неприятелем, сливались в туманную дымку. Казалось, что сам воздух разрывает на куски воинов Саимрара, а пламя их огнемётов лишь создавало завесу перед лицами Скорпионидов, не нанося урона. С каждым ударом сердца дюжина или больше того бойцов падали на палубу, с конечностями, головами и торсами, безнадежно иссеченными зазубренной смертью.

Ещё ничего не кончено!

Кверешир ощутил, как воля древних экзархов тянется к нему через психопластик брони, насмехаясь над нерешительностью воина, но он не знал, как спасти положение. Всё это время Луриал, стоявший спиной к командиру, испускал неистовые мелта-потоки из огненной пики, целясь прямо в баррикаду, блокировавшую доступ во внутреннее святилище. Капитан не отступал и не прятался, бросая вызов визжащим сюрикенам, зная, что его путь оборвется не здесь.

Убей их. Убей их всех!

Внутренние голоса продолжали преследовать Кверешира, подталкивая к вершинам гнева и падению в безумие.

— Убирайтесь из моей головы!

Это голова экзарха. Теперь тебе не уйти с выбранного Пути. Есть лишь один способ спастись из этого зала — убить их всех, Потерянный.

На глазах Кверешира гибли могучие Кровные стражи, безоглядно верные ему до самой смерти, по слову вождя пошедшие против братьев.

Кхаин, прости меня!

Могучим прыжком экзарх взмыл в воздух и пронесся над зоной поражения, продолжая стрелять из термоядерного ружья — фонтан огня, метнувшийся из эпицентра битвы. В верхней точке прыжка он резко изогнулся, раскинув руки, словно стабилизаторы, и, будто волчок, закружился в равновесии за счет энергии рывка. Чуть распахнув глаза, Кверешир отдал команду на сброс мелта-бомб, целыми скоплениями подвешенных на броне от плеч до запястий. Заряды, сорвавшиеся с рук экзарха и ускоренные центробежной силой его вращения, разлетелись по всему огромному залу.

Сам Кверешир мягко приземлился в центре святилища, пока Родичи продолжали поливать всё вокруг него неистовым огнём. В тот же миг, как экзарх выпрямился во весь рост, детонировали мелта-бомбы, испепелившие огромные куски стен и несущих колонн. По призрачной кости потолка побежали глубокие трещины, и тот обрушился, погребая под обломками немногих Скорпионидов, переживших взрывы. Стихли отзвуки рикошетов последних сюрикенов, и в святилище воцарилась тишина.

— Зона зачищена, — несколько немногословно подытожил Луриал.

Мы раздавим их, как насекомых, коими они и являются!

Мысленный шёпот Потерянного Воина заставил выживших воинов клана содрогнуться в ужасе, леденящем души.

Они уже у врат.

Я знаю.

Ты должна уходить — с ними экзарх.

Собирай Всадников, нужно добраться до сердца корабля, прежде чем Кверешир найдет нас.

Мелта-вспышка, пробившая врата, бросила Бурию в дрожь. В тот же миг она заставила взорваться психопроводящие кристаллы в телах воинов Саимрара, одновременно призывая командные звенья Диких Всадников дома Скорпиониды собраться во внутреннем святилище. Арбариар уже оседлала гравицикл, наклонившись вперед и ожидая, когда воины присоединятся к ней.

Откликнувшись на зов, двенадцать всадников пронеслись между взрывозащитными экранами внутреннего святилища за миг до их автоматического закрытия, последовавшего в ответ на прорыв неприятеля в большой зал. Гравициклы Скорпионидов уже приняли боевое построение, готовые в любой момент нанести стремительный удар. Всадники казались составной частью машин — в самом деле, они словно врастали в сиденья, а темно-зелёные пластины отклоняющей брони, испещренные прожилками кроваво-красных паутинок, повторяли расцветку доспехов клана. Из кормы каждого гравицикла вырастал скорпионий хвост, обрамлявший сюрикенную пушку, а из носовой части выступали две одинаковые клешни-педипальпы, скрывавшие в себе пагубные силовые клинки-косы.

Шум двигателей на время перекрыл какофонию хаотичной битвы, бушевавшей во внешних покоях святилища.

Нужно доставить эту душу к сердцу корабля.

Приказ ясен, одновременно ответили Всадники.

Арбариар повернула голову к Бурии. Утонченные черты лица повелительницы Скорпиониды скрывались за красным шлемом.

Спрячься.

Затем, стоило ей повернуть правую рукоять, ожил двигатель и ревущий гравицикл, превратившись в смазанное красно-зелёное пятно, устремился в глубину аварийного туннеля, начинавшегося от задней стены святилища и обрывавшегося в джунглях купола жизнеобеспечения мира-корабля. Дикие Всадники Арбариар неслись чуть позади своей повелительницы.

Ощутив гибельное безмолвие в большом зале, Буриа взобралась по ступеням и встала перед скорпионьим алтарем, готовая лицом к лицу встретить врагов, когда тем удастся прорваться через взрывозащитные экраны. Изумрудные двери, ведущие во внутреннее святилище, начали сиять оранжевым жаром, ярче всего в центре, где захватчики, скорее всего, концентрировали мелта-потоки. Внезапно раздался рёв, сопровождавшийся оглушительным звуковым ударом, и облаченный в золото воин, свернувшись клубком, пролетел через оплавленные остатки врат, словно им выстрелили из пушки. Экзарх Меншад Корум выпрямился во весь рост у основания ступеней, ведущих к алтарю, и Кровные стражи Саимрара, пробравшись через то, что осталось от взрывозащитного экрана, рассредоточились по святилищу за спиной вождя.

Где Она? Где Она?

Мощные отзвуки вопроса звучали в разуме Бурии, но она не могла определить его психический источник. Провидица внимательно изучила Кверешира.

И вновь ты пришел слишком поздно, сын Влальмерха.

Буриа сохраняла самообладание пред лицом неистовой мощи экзарха. Она, ведьма-провидица Скорпиониды, не собиралась уступать его слабому, заблудшему разуму.

Где Она?

Вопрос прозвучал вновь, ещё сильнее, ещё настойчивее, и Буриа обхватила голову руками в тщетной попытке заткнуть бестелесный голос.

Где Она?

Вопрос повторялся раз за разом, колотясь изнутри о череп провидицы, сокрушая её собственные мысли, и, наконец, добиваясь ответа. Так Кверешир в мгновение ока узнал о замысле Арбариар и призвал Диких Всадников, ждавших своего часа снаружи святилища.

Глаза Бурии, тяжко рухнувшей на колени перед алтарем, вылезали из орбит под давлением изнутри, провидицу обуревал страх перед целеустремленной мощью экзарха. Неужели психический голос принадлежал ему? Разделив последний вздох кошмара с былым союзником, она успела задать лишь два вопроса.

Видел ли ты хоть раз путеводный камень отца? Знаешь ли, почему он скрывал его под броней, которую сейчас носишь ты?

Когда прибыли Дикие Всадники Саимрара, Буриа уже не дышала, и тот, кто когда-то был Квереширом, легко запрыгнул на гравицикл, заняв место во главе эскадрона. Воины клана, сияя броней, восседали на запятнанных кровью машинах, из бортов которых выступали золотые стабилизаторы, ощетинившиеся стволами термоядерных орудий. Носовая часть каждого гравицикла, расписанная образами пляшущего огня, переходила в огненное копье, напоминавшее по виду клинок рапиры.

— Их путь лежит к сердцу Сайм-Ханна, — прошипел голос Кверешира через канал связи гравицикла. — Они собираются влить душу Влальмерха в Бесконечный круговорот и навлечь погибель на мир-корабль. Не позволим древнему дому Саимрар оказаться замешанным в столь чёрном предательстве, в договоре с непроизносимыми созданиями.

Во имя Мести и ради Славы!

— Во имя мести и ради славы! — прокричал вслух экзарх, пробуждая двигатель гравицикла и ракетой устремляясь в аварийный туннель.

— За Саимрар и Сайм-Ханн! — воззвал Луриал, рванувшийся вслед за повелителем.

Арбариар неслась по джунглям, и её гравицикл, казавшийся размытым зелёным пятном, сливался с растительным окружением. Не замедляясь, она маневрировала между деревьев, срезая носовыми клинками те, от которых не могла увернуться. В реактивной струе гравицикла воительницы летели Всадники Скорпиониды, разгонявшиеся всё быстрее и быстрее, осознавая, что происходит в окружающей густой листве.

Второе звено, отступить и обеспечить прикрытие.

Приказ ясен.

Шестеро всадников отделились от стаи, сменив построение и изящной цепочкой уходя вправо. Совершив обратный разворот, они отыскали инверсионные следы собратьев, оставшихся с Арбариар, и тут же замедлились до дозвуковой скорости. С мерцанием ожили вещие экраны гравициклов, показывая двенадцать враждебных целей, приближавшихся на гиперзвуке. Шестеро Скорпионидов рассыпали строй, формируя наступательную клешню, фланги которой выступали на двадцать метров относительно центра.

— Разгон до скорости атаки.

— Приказ ясен.

Вытянувшись в струну на сиденьях своих гравициклов, Всадники Скорпиониды устремились вперед, лавируя между деревьями и направляясь прямо на приближающихся воинов Саимрара, которые не снижали скорость.

— Там, на горизонте.

— Принято. Цели захвачены.

Весь эскадрон Скорпионидов разом выполнил небольшой разворот с креном влево, расширяя фронт атаки, чтобы охватить с флангов превосходящих числом Всадников Саимрара, которые с рёвом гравициклов быстро сокращали расстояние между двумя отрядами. Противники открыли огонь одновременно, сюрикенные пушки и термоядерные орудия заполнили уменьшающийся просвет кошмарным воем и перегретыми смертоносными осколками. Две машины Саимрара резко отстали от основной группы и тут же устремились в разные стороны, по дуге уходя во фланги построения. Ещё две, с чихающими и исторгающими клубы дыма двигателями, потеряв стабилизаторы под шквалом сюрикенов, вошли в штопор и, словно огненные копья, вонзились в чащу деревьев.

А потом просвет между противниками исчез окончательно, и Дикие Всадники пронеслись мимо друг друга, маневрируя среди неистово палящих орудий и рубящих лезвий. Четверо воинов Саимрара, сбросив скорость, развернули гравициклы и продолжили бой, остальные же вернулись к погоне за Арбариар, и к ним присоединились двое фланговых, избежавшие участия в схватке. Три головы в золотых шлемах катились по лесной подстилке джунглей, отрубленные косами-клешнями звена Скорпионидов, но на огненных копьях развернувшихся гравициклов Саимрара воины Арбариар увидели пронзенные, безвольно висящие тела двоих товарищей. Огненные шары, вырастающие внизу, поведали о судьбе их машин.

Выпустив ослепительный пучок огня из копья гравицикла, Луриал испепелил мертвеца, распластавшегося на носу, и вырвал огромные куски из атакующего построения Скорпионидов. Заставив двигатель набрать обороты, капитан устремился в пекло сражения, ведя огонь из всех стволов. Термоядерные орудия сияли, выплевывая пламенную смерть, блистающее копье выжигало дорогу для Луриала, и два охваченных огнем зелёных гравицикла в центре строя, метнувшись ввысь, взорвались на лету. Полыхающие обломки рассыпались в зарослях, разжигая пожары в джунглях.

Двое оставшихся Всадников Скорпиониды, приблизившись вплотную и направив машины наперерез плотному строю Саимрара, отсекли взмахами кос-клешней огненные копья двух кроваво-красных гравициклов, которые немедленно потеряли равновесие и полыхнули серией внутренних взрывов.

Выскочивший из зоны сражения Луриал, развернувшись, устремился обратно в неистовую карусель искореженных остовов и клубов пламени. Его возвращение озарил огонь термоядерных орудий, установленных на золотых стабилизаторах, и один из выстрелов поразил топливные ячейки гравицикла Скорпионидов, пытавшегося стряхнуть искореженные останки своей жертвы. Машина, вспучившись на мгновение, взорвалась, испепелив также и всадника Саимрара, обстреливавшего её сзади.

Орудия на гравицикле Луриала перегрелись, и он, выхватив силовой клинок, выпрыгнул из седла, приземлившись за спину последнему оставшемуся Скорпиониду. Машина капитана, войдя в штопор, рухнула среди деревьев. Подняв клинок, Луриал вертикально всадил его в спину лежащего на сиденье Дикого Всадника, который в этот момент отчаянно пытался удержать гравицикл под контролем. Пронзив предателя насквозь, оружие рассекло пучок топливопроводов внутри фюзеляжа, и машина мгновенно превратилась в пылающий шар.

Луриал, капитан Кровных стражей Саимрара, улыбнулся великолепию своей гибели, и огонь поглотил его.

Зубы Лелит сияли, словно бриллианты, в глубокой тьме вещих покоев. Между приоткрытых губ виднелся кончик языка, неосторожно облизывающий острие выступающего резца. Картины, проносившиеся в разуме ведьмы, доставляли ей наслаждение, и Гесперакс растягивала удовольствие, выбирая одну из множества вероятных побед, проступавших в грядущем. Те семена, что она посеяла столетие назад, великолепно прижились и дали ядовитые, усеянные шипами плоды, горький вкус которых Лелит чувствовала в своей едкой слюне. На Сайм-Ханне разгоралась корабельная война.

В покоях поднялся легкий ветерок, закручивая холодный воздух в клубы пара, обвившие королеву ведьм, словно плащ, сотканный из тумана. Лелит повела мраморными плечами, словно сбрасывая чью-то непрошеную руку, и её волосы заструились водопадом сияющей тьмы. Вихри мглы продолжали кружиться в центре покоев, поглаживая вытягивающимися завитками кожу Гесперакс и оставляя тонкие, подрагивающие серебряные следы на её спине.

Руны, плавающие над переливчатыми стенами, начали сиять красным светом, настолько глубоким, что в реальном мире он почти скрывался за гранью восприятия. Сквозь каллиграфические линии пульсировали волны ша’йел, заставляя цвета и очертания покрываться рябью сразу на нескольких слоях бытия.

Лелит слегка содрогнулась, испытывая неприязнь к влаге, проникавшей в вещие покои из бесконечно плодородного мира. Сузив глаза, ведьма ждала, пока посланник примет избранную им форму, искоса и высокомерно посматривая на бесформенную дымку, вторгшуюся в её владения. Томная неспешность тумана оскорбляла Гесперакс, а вольности, которые он позволял себе с кожей королевы, обрекли бы любое другое существо на познание утонченных вершин боли и страдания. То, что этот посетитель не страшился ни одной из её угроз, только распаляло гнев Лелит.

Наконец, в круговороте мглы начал формироваться образ, еле заметный во мраке вещих покоев — всего лишь очертания, намеченные туманом. И, тем не менее, Гесперакс немедленно узнала нечеткое лицо визитёра, поскольку ожидала увидеть именно его. В расплывчатых очертаниях силуэта, окутанного дымкой, угадывалась поразительная красота, и даже Лелит едва не улыбнулась открывшейся картине. Пленительный аромат струился в комнату из воздуха, окружавшего воплощение гостя, и королева, не подавая виду, позволила благоухающему запаху крови проникнуть между приоткрытых губ и оставить на языке дразнящий вкус смерти. Свежая прохлада вещих покоев исчезла, сменившись насыщенной, плодотворной влажностью, и Гесперакс поняла, что невольно наслаждается этим.

Я пришел поблагодарить тебя, Лелит, за присланный кусочек.

Очарованная королева ведьм смотрела, как движутся губы гостя, создавая беззвучные слова, с бархатистой гладкостью проскальзывающие в её разум. Подобные вещи производили омерзительно превосходное впечатление.

У нас с тобой сделка, ответила она. Здесь не за что благодарить.

Да, у нас сделка, и в неё не входят малюсенькие кусочки. Ожидание утомило меня.

Двуличие томного мерзавца заставило Лелит с содроганием вырваться из тошнотворного забытья, грозившего овладеть ведьмой.

Изыди, посланник! Я знаю условия договора, но охочусь куда изящнее тебя. Мой замысел уже исполняется, и вскоре нас ждут тысячи душ, созревших для жатвы.

Пылающие обломки ещё двух гравициклов Скорпиониды, оставляя за собой клубы дыма, промелькнули мимо Кверешира и врезались в летевших на полной скорости ведомых. Последние воины из эскадрона экзарха погибли в мощном взрыве, но он продолжал погоню, непрерывно посылая в удирающих предателей потоки огня из термоядерных орудий. Вылетев из джунглей, они вновь оказались в стенах из призрачной кости мира-корабля, и сейчас Кверешир с непревзойденным изяществом маневрировал в узких коридорах инфраструктуры Сайм-Ханна, предугадывая появление вентиляционных труб или внезапных поворотов ещё до того, как замечал их своими глазами.

Словно некая внешняя сила направляла экзарха, и даже Арбариар не могла сравниться с ним в мастерстве, несмотря на все годы, проведенные в изучении аспектных искусств Жалящих Скорпионов. Кверешир догонял её, ненависть и страх в очередной раз опоздать ускоряли гравицикл сына Влальмерха. Наконец, очередной залп термоядерных орудий завершился прямым попаданием в двигатель ведомого, и машина последнего Всадника Скорпиониды по неуправляемой спирали врезалась в несокрушимую стену из призрачной кости.

Теперь остались только мы!

Два гравицикла неслись по лабиринту туннелей, проложенных в толще мира-корабля Сайм-Ханн, углубляясь всё дальше и дальше в его нутро. Экзарх понял, что невольно восхищен искусством жертвы, и улыбнулся в предвкушении схватки, переключая термоядерные орудия с автоматического на ручное наведение.

Всё не так, как ты думаешь.

Но Кверешир лишь прищурился, изгоняя мысли Арбариар и тут же выпустил поток света из огненного копья, заглушая голос воительницы рёвом пламени. Вождь Скорпиониды быстро, но плавно набрала высоту, и пылающая струя лишь обожгла днище гравицикла, посылая волны жара по фюзеляжу.

Бесконечный круговорот — единственная надежда на спасение, там твой отец окажется в безопасности. Он может навлечь на тебя погибель, экзарх.

Нет никакой Надежды, есть только Судьба.

Отзвук этой отдаленной мысли прозвучал в умах обоих. Быстро взглянув на вещий навигатор, Арбариар отрывисто вздохнула, осознав, как близка к своей цели — от сердца корабля её отделяли около десяти секунд полета. Переместив ступню на спусковые скобы сюрикенной пушки, воительница развернула орудие стволом к врагу, сидящему у неё на хвосте. Переключив затем механизмы на автоматическую стрельбу, она услышала, как пластикристаллический генератор с визгом пробуждается к жизни и магнетический репульсор начинает хаотически выплевывать в противника тысячи мономолекулярных осколков.

Экзарх увидел, как развернувшееся к нему скорпионье жало испускает потоки крошечных сюрикенов, превращая реактивную струю гравицикла Арбариар в темное гибельное облако. Резко задрав нос своей машины, Кверешир взлетел к потолку прохода, пронесшись по верхней границей бритвенно-острой дымки, содравшей краску с днища фюзеляжа. С высоты он быстро выпустил два потока термоядерной энергии, которые вонзились в теплоотводы гравицикла Скорпиониды, отбросив его к полу и выведя из строя маневровые двигатели.

Несмотря на все попытки Арбариар удержать управление, её бешено сотрясавшаяся машина с пронзительным скрежетом пропахала борозду в призрачной кости палубы, оставляя за собой фонтаны искр. Завалившись набок, гравицикл закувыркался по коридору и врезался в стену на резком повороте туннеля, но воительница успела выпрыгнуть из седла и, перекатившись, вскочила на ноги, готовая к бою.

Кверешир, проскочивший над обломками, опустил нос машины и совершил плавный поворот на 180 градусов. Неподвижно повиснув над палубой, экзарх после секундного колебания переключил термоядерные орудия обратно в автоматический режим и тут же открыл огонь из носового копья, стремясь испепелить Арбариар, после чего бросил гравицикл вперед, устремляясь к сбитому врагу.

Вождь Скорпиониды изгибалась в прекрасном танце среди огненных капель смертоносного дождя, кружась и взмывая над потоками пламени. Стоило гравициклу Кверешира приблизиться, воительница пробудила «Клешню скорпиона», выпустив из встроенной пушки гневную череду сюрикенов и тут же вонзив рассекающий силовой кулак в поврежденный низ фюзеляжа. Двигатель захлебнулся, и несущаяся по коридору машина экзарха взорвалась, озарив всё вокруг языками пламени и сбросив всадника, с грохотом рухнувшего на палубу.

Несмотря на жесткое приземление, Кверешир быстро вскочил на ноги, охваченный огнём, полыхавшим на пластинах золотой брони, и немедленно атаковал Арбариар, стреляя из термоядерного пистолета и описывая смертоносные петли силовым мечом. Упав на одно колено, вождь Скорпиониды с идеальной точностью послала единственный сюрикен в левую руку неистового экзарха.

Вздрогнув от боли при попадании, Кверешир тут же вскипел от ярости — психотоксины заставили его выронить пистолет. Но в следующее мгновение экзарх уже добрался до поднимавшейся на ноги Арбариар и пронзил грудь воительницы ударом меча. Мандибластеры её шлема бессильно плевались во врага, поднявшего перед собой насаженную на клинок Скорпиониду.

— Отдай душу моего отца!

Она принадлежит Мне.

Арбариар уже слышала эти тошнотворные, безголосые слова прежде, и сейчас они заставили воительницу поколебаться.

Кверешир, подожди…

Обеими руками Арбариар обхватила пробивший грудь клинок, пытаясь удержать лезвие, по которому она медленно сползала под собственным весом, рассекаемая надвое.

— Ты не должен вливать его душу в духовное единение Меншад Корум, — прошептала вождь Скорпиониды, и струйка крови побежала из уголка её рта. — Оно и так слишком близко от края бездны. Влальмерх принесет погибель твоему роду и навлечет тьму на головы нашего народа. Близится ужаснейшее из всех возможных будущих, в котором он разожжет огонь брани на Сайм-Ханне. От корабельной войны могут выиграть лишь непроизносимые создания.

Кверешир не мог поверить своим ушам.

— Ты смеешь оскорблять честь Саимрара?! Ты, которая могла обречь нас на целые эпохи войн и разрушений, принеся путеводный камень к сердцу мира-корабля?

— Возможно, но будущее, о котором ты говоришь, не предопределено, и это менее кровавый путь. Позволь Бесконечному круговороту очистить душу отца, вплести в неё нити добра. В этом единственная надежда, поступи так ради него. Пойди на осознанный риск.

Нет никакой Надежды, есть только Неизбежность, вновь зазвучали в их умах отзвуки отдаленного голоса.

Не в силах более сдерживать ярость, Кверешир вырвал клинок из тела Арбариар, разрубая её надвое и выбивая из нагрудника изумрудный путеводный камень. Склонившись над воительницей, экзарх проследил, как остатки жизни тихо угасают в её глазах. В неподвижной и крепко сжатой «Клешне скорпиона» лежала душа Влальмерха, мерцающая и непроницаемо чёрная.

Его сын молча смотрел на путеводный камень в руке сраженного врага, и нечто, порожденное внезапным отвращением, начинало шевелиться в глубине сознания воина, но было уже слишком поздно. Откуда-то извне в разум Кверешира просочились слова: Эта Душа Моя, она Отдана Мне Давным-давно.

Сын Влальмерха чувствовал, как голос обольщает его, понемногу вползая в психопластик брони и подчиняя тело.

Путь Экзарха Одинок, Жесток и Опасен. Ты — Меншад Корум.

Кверешир поднял путеводный камень отца, и, смирившись с неизбежным, отчаявшись и испытывая страх, вставил его в нагрудник древнего доспеха, рядом с душами тех, кто носил броню прежде. Тут же экзарх ощутил, как по духовному единению распространяется леденящий холод, и остальные его обитатели, жестоко страдая, отступают перед надвигающейся тьмой. Ужас сковал кровь в жилах Кверешира, почувствовавшего, как по телу скользит дух отца, бесповоротно слившегося с древней броней. Собственная душа сына Влальмерха, содрогаясь в отвращении, замкнулась в себе и окаменела от стыда, смешанного с кошмарной беспомощностью. Ничего более она не могла поделать, ведь разум экзарха уже соскользнул в бездну, и его помыслами овладел мрак.

Далеко от Сайм-Ханна, среди вихрей Ока Ужаса, тот, кто когда-то был Квереширом, ощутил движение гигантского звёздного корабля, входящего в Паутину.

Что посеешь, то и пожнешь. Тьма идет за тобой.

Подобрав с пола изумрудный путеводный камень Арбариар, Потерянный Воин отправился собирать урожай для своей королевы.

Война в Паутине

Сердце быстро колотилось в груди, и Ниадиену было трудно сконцентрироваться, чтобы сдержать своё возбуждение. Это было очень легко делать так близко к тронному залу Аватара, и вдвойне тяжело перед оком битвы, но Ниадиен не мог позволить себе неприглядного проявления эмоций перед провидцем. Эльдрад Ультран вызвал его по имени в Купол Кристальных Провидцев и, хотя Ниадиену крайне хотелось узнать причину, ведь он был воином, а не провидцем, эльдар с нетерпением ждал возвращения к тренировкам. Ниадиен держал шлем на сгибе руки, гибкий доспех из психокости казался естественным продолжением тела, души бывших носителей наполняли его жаждой битвы. Эльдар смутно помнил момент, когда он бросил жизнь поэта Ниадиена, чтобы стать экзархом Жалящих Скорпионов, но это было так давно, а воспоминания были эфемерны перед лицом перспективы сражения с силами древнего врага. Психокость искусственного мира пульсировала от агрессии, а поток едва сдерживаемой барабанной дроби насилия пронизывал каждого эльдар жаждой битвы. Близилось пробуждение Аватара, и его грёзы о кровопролитных битвах проникали в каждый уголок Ультве. Сам воздух пел обещание сражения, и Ниадиен чувствовал, как все фибры его бытия откликаются на зов.

— Ниадиен, Кроваворукий взывает к тебе, не так ли? — раздался позади тихий голос.

Он обернулся, невольно протянув руку к мечу, но расслабился при виде почтенного ясновидца. Эльдрад Ультран неловко шагал среди тускло мерцающих кристальных деревьев купола, тяжёло опираясь на покрытый орнаментом посох. Ниадиен видел, что плоть провидца сияет слабым кристаллическим светом, а кожа стала твёрдой и просвечивающей.

Экзарх резко кивнул: — Да, я чувствую, как его жар пылает в моих венах. И не могу отринуть зов битвы.

— Я знаю, — спокойно сказал Эльдрад. — Это предначертанный тебе путь, и отринуть его значит ступить на дорогу, у которой лишь один конец.

Ультран остановился рядом с высоким плавно изогнутым кристальным деревом, чью поверхность пронизывали мелькающие вспышки и отблески плывущих внутри умиротворённых лиц.

— Ниадиен, наступили тёмные времена для нашего рода, — начал провидец, — тот, кто известен как Разоритель, собирает свои армии, а мон-ки не вняли моим предупреждениям.

— Правитель Ультран, какое нам до этого дело? — прорычал Ниадиен. — Если мон-ки хотят перерезать друг друга, то пусть режут. Важен лишь Ультве.

Провидец кивнул.

— При обычных обстоятельствах я бы согласился с тобой, Ниадиен, но действуют и другие силы. Серебряные воины Ингир возвращаются.

— Некронтир? После стольких лет?

— Да. Они стремятся уничтожить оставшиеся Талисманы Ваула, а без них мы беззащитны против звёздных богов.

— Мы должны были забрать их у мон-ки прежде, чем их похитил Разоритель, — произнёс Ниадиен, неспособный скрыть едкость своего тона.

— Верно, — согласился Эльдрад, — Но предвиденье Шакальего Бога тянется с начала времён и затмевает даже моё. Он изолировал сектор Готик, и у нас не было сил его остановить. Но есть нечто худшее, Ниадиен. Ариман, колдун Красного Циклопа, проник в путевую паутину и привёл с собой бездушных воителей и мощь древней магии.

Экзарх в ужасе отпрянул при мысли о том, что миньон Хаоса шагает по священным путям эльдар. Такое оскорбление было нестерпимо, и дух воителя вспыхнул от ярости из-за безрассудства недоношенного мон-ки.

— Он ищет Чёрную Библиотеку и скрытое в ней знание. Ариман не должен её найти, потому что есть тайны, которые никогда не должны быть открыты даже для нас.

— Он не найдёт её, пока я дышу, — заверил ясновидца Ниадиен, — Моя ударная группа собрана, а портал путевой паутины готов. Мы ждём лишь вашего приказа выступать. Пошли нас на войну, правитель Ультран!

— В своё время, Ниадиен, в своё время, — успокоил его Эльдрад, задумчиво смотревший на кристальные древа своих предков, провидцев, которые жили и умирали со времён Падения. — Тёмной Родне также известно о прорыве Путевой Паутины, и они готовятся к войне. Их попытки спасти сумрачный город Комморру будут тщетны, а развязанное кровопролитие сделает всё только хуже. Среди Тёмной Родни есть тот, кто жаждет моей смерти и не думает, что его действия приведут к погибели наш народ, как и их.

— Что ты от меня хочешь, правитель Ультран?

Эльдрад обернулся и положил руку на наплечник доспехов Ниадиена, чувствуя жажду насилия всех носивших её экзархов, которые стремились вновь вступить в битву.

— Ниадиен, мы должны пробудить Аватара Каэла Менша Каина. Для победы в грядущей войне нам понадобится его сила и ярость на поле битвы. Я видел многие варианты будущего, которые приводили к этому моменту, и во всех среди нас шагал Аватар.

Ниадиен ощутил, как гордость наполняет его сердце, когда он понял, что произойдёт.

— Поэтому я позвал тебя сюда, — печально сказал Эльдрад, вынимая гирлянду призрачных рогов из мешочка на поясе. — Ниадиен, ты был избран. Ты станешь Молодым Королем.

Понимая, что у него мало времени, учёный спешно вбил 37-значный пароль в древний когитатор. Он покосился на дверь, чтобы удостовериться, что она закрыта, а затем обернулся к машине. Зелёный свет от обрамлённого медью пиктопланшета танцевал на обеспокоенном лице под капюшоном.

Войдя в архивы, в которые могли проникнуть считанные десятки людей во всём Империуме, учёный начал поиск, собирая вместе клочья информации, докладов и журналов — всё, что было связано с предметом его исследования: инквизитором Чеваком.

Вскоре учёный обнаружил, что все упоминания Чевака были удалены из каждой имперской базы данных, но разве за больше половины тысячелетия выслеживания богохульников и еретиков он не узнал нечто о природе информации? Высокомерные верили, что они могут очистить информационные сети от порчи имени, но посвященные знали, что информация стремиться освободиться так же, как вирус стремиться размножиться. Поэтому частичка информации будет скрываться в самых тёмных уголках древних вычислительных машин. Иногда данные физически изолировали от обширных логистариев Империума, архивируя в жёсткой форме, лишь чтобы много лет спустя сервитор или послушник извлекал их и, не осознавая того, вновь выпускал размножаться в сетях.

— Информация здесь, — пробормотал учёный, вновь нервно оглянувшись на дверь, — Я знаю, что она здесь.

Текстовые строки проносились по пиктопланшету, а имплантированные кибер-энграммы учёного поглощали их со скоростью, на которую даже не мог надеяться обычный человек. Руки танцевали вокруг ключей, когда он изолировал определенные кусочки информации и запрашивал доступ во всё более глубокие уровни архивов. Вскоре учёный увидел проступающую картину. Сначала появилась копия обращения инквизитора Чевака к Конклаву Хара, в котором он утверждал, что проник в тайны легендарной Чёрной Библиотеки. Затем косвенное упоминание Сурового Кодекса — источника знаний, в котором явно был заинтересован Чевак. Как, похоже, и остальные, и скоро учёный ощутил порчу внутри информации: подобно нефтяному пятну на поверхности потока здесь были почти незаметные признаки того, что нечто являлось не тем, чем казалось.

Сделав короткую паузу, чтобы размять пальцы, учёный глубоко вдохнул и огляделся вокруг, прежде чем подключить многошнурный покрытый печатями чистоты кабель из разъема в виске к когитатору. Закрыв глаза, он прошептал молитву Императору, а затем с головой нырнул в загрязнённый логический поток.

Зажжённые свечи в комнате замерцали, хотя не один порыв воздуха не мог проникнуть в закрытое помещение.

Полностью погружённый во всезнающую логическую сеть учёный был почти сметён весом десяти тысячелетий чистой необработанной информации. Теперь искомая дата хлынула приливной волной, а события и названия наполнили сознание: Чёрная Библиотека, ксеносы эльдар, Предавшие Легионы. Учёный замедлил поток, когда обнаружил упоминания инцидента на задворках Ока Ужаса, который составивший доклад астропат описал как ”психовременное явление бесподобного масштаба”. Чёрный Легион. Стражи Ультве.

Погрузившись глубже, учёный обнаружил другой след, от которого шокировано замер. Архипредатель, Абаддон Разоритель, зверь, который принёс Империуму бессчётные разрушения со времён, когда впервые повёл Чёрный Крестовый Поход из Ока Ужаса десять тысячелетий назад. Резко выделялись движения и инциденты поблизости от Ока Ужаса: проступала картина.

Свечи потухли, но учёный слишком глубоко погрузился в раздумья, чтобы это заметить.

Чевак был ключом, он обладал знанием, которое жаждал другой. Некто искал инквизитора: интриган, манипулятор, пешка Меняющего Пути. Сначала инквизитор увидел врата Путевой Паутины эльдар, через которую можно было войти в Чёрную Библиотеку, а затем кого-то, кто работал над получением доступа к ней. Манипулятор стоял рядом с Абаддоном Разорителем и помогал ему в неком великом и ужасном предприятии, хотя и делал это лишь для того, чтобы преследовать свои цели.

В мгновение ясности учёный отчётливо увидел гибель Империума. Он выдернул кабель и внезапно заметил, что в комнату проник зловещий холод.

— Врата. Разоритель. Поля Неверия. Странник. Тайный Путь. Манипулятор. О, Бог-Император, защити нас…

Позади в воздухе возникла многоцветная радуга и сформировалась в массивное тело гуманоида в доспехах.

Учёный обернулся, встретил взор пришельца и немедленно осознал, что именно его махинации видел мельком за порченным информационным потоком.

— Ариман.

Пришелец вскинул архаичный пистолет, и единственный выстрел подобно грому пронёсся по комнате. Учёного отбросило на когитатор, болт прошёл прямо сквозь хрупкое тело и уничтожил машину в дожде искры. Каждую поверхность в комнатушке забрызгала кровь человека, чей гаснущий взгляд остановился на пришельце. Перед смертью учёный слышал далёкое эхо шёпота, пока тело его убийцы растворялось и исчезало.

— Старик, путь действительно скрыт, но больше не от меня.

Кому: лорд-инквизитор Гореден, Ордо Ксенос, Немезида Тессеры.

От: следователь Кьерас, Доступ Омикрон.

Предмет: Ариман из Тысячи Сыновей.

Приоритет: крайне высокий, требуются немедленные действия.

Принято: 999.М41.

Формат сообщения: телепатический.

Астропатический канал: Чима Ломас.

Мысль дня: «Мудрость есмь начало страха».

Почтенный инквизитор, позвольте представиться. Моё имя — Фердан Кьерас, верный слуга Бога-Императора и бывший ученик инквизитора Чевака. Для меня было сущим удовольствием и честью работать на достопочтенного инквизитора около пятидесяти лет следователем, разыскивая информацию и выполняя другие, более эзотерические миссии, связанные с ксеносуществами. В знак своей искренности я предлагаю вам посоветоваться с биологами Немезиды Тессеры и проверить информацию о генетической последовательности, которая прикреплена к сообщению. Но перейдём к делу.

С большим прискорбием я сообщаю вам об исчезновении моего учителя. Боюсь, что ему выпала ужасная судьба, и по его инструкции для подобных обстоятельств я должен связаться с вами и получить указания. Мой хозяин давно опасался, что существо, известное как Ариман из Тысячи Сыновей, обнаружит его местоположение и заставил раскрыть тайное знание, которое Чеваку передали эльдар. Для полного понимания жуткого подтекста я должен раскрыть вам информацию, которая должна была оставаться тайной.

Уверен, что вы знаете, что некогда Ариман был библиарием легиона Тысячи Сыновей и под руководством своего примарха Магнуса Красного постиг многие пути колдовства. Со временем он почти сравнялся во владении богомерзкой магией со своим циклопическим примархом, и запретное знание необратимо испортило Аримана. Тысяча Сыновей также подверглась порче, и библиарий осознал, что скоро все легионеры превратятся в лепечущих чудовищ. Поэтому Ариман замыслил великое заклинание для спасения легиона, названное Правилом Аримана. Его энергия была гораздо сильнее, чем мог ожидать библиарий, а действие на Тысячу Сыновей — губительным. Лишь обладатели колдовских сил избежали действия заклинания, а остальные легионеры превратились в прах внутри запечатанных доспехов и стали ничем не лучше боевых роботов. В ярости от предательства Аримана Магнус изгнал его, и с тех пор библиарий ищет всё более мощные артефакты для того, чтобы лучше понять варп.

От Аримана всегда ускользал один источник знаний — Чёрная Библиотека, обширное хранилище собранных эльдар древних секретов, которые сокрыты в тайном месте, неведомом людям. Лишь чистые сердцем и достаточно сильные разумом для того, чтобы охватить масштаб сих ужасающих знаний могут войти туда и испить её мудрости, и мой учитель был одним из таких людей. Ариман давно искал инквизитора Чевака, чтобы вырвать из его разума местоположение Чёрной Библиотеки, но благодаря коварству и махинациям мой учитель до сих пор избегал своей немезиды. Однако последние события заставили меня поверить в то, что ужасный колдун наконец-то поймал Чевака. Служивший мне учёный, получивший доступ к касающимся Аримана тайным файлам Ордо Маллеус, был недавно найден мёртвым, а психометрические показания открыли, что убийцей не мог быть никто другой кроме самого Аримана. Множество других, на первый взгляд несвязанных инцидентов, оказались при дальнейшем расследовании связаны тончайшим образом, и всё ведёт к одному пугающему заключению. Последнее сообщение от хозяина пришло из региона, известного как Миры Часовых, поэтому я начну свои поиски там. Я продолжу расследование, но мне кажется ясным, что Ариман из Тысячи Сыновей похитил инквизитора Чевака.

Если это действительно так, то умоляю вас использовать все связи и направить все силы на то, чтобы выследить еретика-колдуна и остановить прежде, чем он достигнет своей гнусной цели.

В отчаянной нужде, ваш следователь Кьерас.

Милосердный Император, тайны Чёрной Библиотеки, открытые колдуну Красного Циклопа! Лучше бы Чевак сгинул из-за мерзких ксенотварей, чем попал в его лапы. Я мобилизую 34-ый Гудрунский Стрелковый и направлю Великому Магистру Железных Рук прошение о помощи его воинов.

И буду молиться о том, что ещё не слишком поздно.

Танец без конца

В зале талаклу собрались все эльдар Сайм-Хана. Даже провидцы прервали свои размышления о тайнах и пришли на представление, ведь каждый эльдар должен был хотя бы раз в жизни увидеть Танец, величайшую постановку арлекинов, ибо она повествует о Падении, и каждый из эльдар должен усвоить содержащиеся в ней важные уроки, чтобы этот кошмар никогда не повторился.

Девять актеров двигались по сцене, и их голокостюмы формировали постоянно меняющееся пестрое плетение, когда они танцевали партию Древнего Народа. По краям сцены расположились провидцы теней, чей уникальный талант усиливал эмоции зрителей.

Три актера танцевали партию Поверженных Богов, прыгая, катаясь колесом и кувыркаясь вокруг танцоров, изображавших Древний Народ. Их танец становился более бурным, в нем появилось больше страсти и угрозы. Танцоры сошлись, как будто захваченные воронкой водоворота, но затем они словно врезались в невидимую преграду и отлетели назад, когда в центр сцены выкатился солитер. Среди зрителей раздались невольные вздохи от шока, вызванного явлением аллегорического воплощения величайшего врага эльдар — богини Хаоса Слаанеш.

Семь фигур появились за Слаанеш и, одна за другой, смешались с Древним Народом. Первыми вышли на сцену омерзительные мимы, прививавшие другим танцорам свои чувственные и пугающие движения, как и изображаемые ими демоны распространяли заразу Слаанеш среди эльдар много лет назад. Медленно на костюмах танцоров, изображавших Древний Народ, начали проявляться корчащиеся силуэты. А затем над сценой взмыли в воздух шуты смерти, которые повергли трех богов и возложили их безвольные тела к ногам солитера. Когда последний бог пал, разум зрителей сотрясался от псионических воплей провидцев теней, слившихся в бессвязный, безумный и порочный хохот.

Но в этот момент звуки ироничного голоса прорвались сквозь дикий смех. Появился великий арлекин. На его доспехе в вечном танце кружились постоянно меняющиеся пестрые ромбы Смеющегося Бога, когда он спокойно шагал по сцене и смеялся над абсолютным безрассудством поверженных богов. Великий арлекин посмотрел на демонов-мимов и шутов смерти и вновь засмеялся, когда они бросились на него.

На мгновение он исчез под натиском приспешников Слаанеш, но с криком взлетел над их головами, перекувыркнулся в воздухе и приземлился лицом к ним. Мимы вновь бросились на великого арлекина, но от его касания два существа рухнули, а неуклюжие попытки еще пяти демонов схватить арлекина окончились провалом. С ликующим смехом великий арлекин атаковал своих преследователей и разметал шутов смерти. Он бросился вперед и выхватил одного танцора из-под ног Слаанеш. От касания доспех актера засветился, и он со смехом начал танцевать вместе с великим арлекином. Вдвоем они обратили демонов-мимов в бегство, затем сцена очистилась, и остался только великий арлекин. Затем на сцену вновь вышел солитер, и битва между Смеющимся Богом и Слаанеш продолжилась.

Вечность прыгали и кружились они вокруг друг друга, но затем внезапно представление закончилось, однако битва не была завершена. Это действительно был Танец Без Конца. В зале воцарилась тишина, не гремели аплодисменты пораженных зрителей. Танцоры покинули сцену…

Бен Каунтер Побег из ада

— Ты даже не подозреваешь, как тебе повезло, тварь — прошипел механический голос в ухе комиссара фон Класа.

Невидимая рука протащила его по последним ступеням из мрака прямо в обжигающее сияние арены. Он замешкался от яркого света и споткнулся, упав лицом на грубый песок и содрав кожу со щеки. Отовсюду послышались насмешки. Он взглянул наверх и его охватил ужас, с которым не помогла справиться даже его тренировка.

Вокруг него расстилалась арена, размером с посадочную площадку, песчаный пол был испещрен бурыми полосами крови его предшественников. По краю арены шло кольцо из кольев, каждый кол был высотой с человека и увенчан головой. Там были головы людей и орков, головы эльдар с тонкими чертами лица, странные головы сотен других видов.

За кольцом вздымался амфитеатр, огромный и темный, выкованный из черного железа в формы, взятые, казалось, из фантазий сумасшедшего. Страшные колья и искривленные галереи образовывали рты злобных лиц, огромные железные когти поддерживали частные ложи для избранных. Сооружение было окружено мириадами черных башен и шпилей Комморага, насмешки над красотой, пронзающей небо цвета гниющей раны.

Но не это было самым худшим. Когда фон Клас поднялся на ноги, чувствуя, как его мышцы ноют после неожиданного освобождения от стальных оков, в которых его так долго держали, он ощутил, как их глаза смотрят на него, и услышал их смех. Аудитория из сотен тысяч ренегатов эльдар, была рассажена в строгом соответствии с рангами, их бледные чужацкие лица сияли подобно светильникам на фоне черных и фиолетовых облачений. Серебристые вспышки мерцали повсюду, и он мог слышать, как они говорят друг с другом тихим голосом — возможно делая ставки на то, сможет ли он выжить или нет, или просто насмехаясь над человеком, который еще не понимал, что он уже мертв.

На самом почетном месте, справа от края арены, восседал предводитель. Даже с такого расстояния его лицо казалось фон Класу самым мрачным из жестоким из тех, которые он когда-либо видел. Его фиолетовая мантия лишь наполовину скрывала церемониальную броню с огромными наплечниками в форме полумесяцев. Предводитель был окружен неподвижными телохранителями, которые были вооружены копьями с яркими серебристыми остриями, и огромным числом приспешников и придворных сидящих неподалеку.

У фон Класа было немного времени, чтобы увидеть все это, до того как предводитель протянул тонкую руку к толпе, которая исторгла свое одобрение в оглушительном визге. Фон Клас посмотрел кругом, чтобы понять смысл этого сигнала, но он был один на огромной арене. Дверь, через которую его втащили, ушла в песок позади него.

Краем глаза он заметил, как мелькнуло нечто. За то время пока он разворачивался и посмотрел на это, оно приблизилось. В голове комиссара бушевала буря чувств и страхов, пока его старые натренированные инстинкты не взяли верх, и он напряг свои ноющие мышцы в преддверии схватки.

У человека было, наверное, лишь полторы секунды, чтобы увидеть, как ведьма несется, кувыркаясь, по песку к нему. Она носила броню лишь для того, чтобы выставить напоказ нечеловечески стройное и гибкое тело. Когда она двигалась, ее длинные красно-черные волосы развевались за ней бурной волной. В одной руке у нее была мерцающая металлическая сеть, в другой она вращала алебарду, длиной в ее рост, увенчанную широким, зловеще искривленным лезвием.

* * *

В своей роскошно обставленной ложе, во главе зала, эльдар подавший сигнал, Архонт Кипселон, склонился к Яе, которая полулежала рядом с ним. Высокая и стройная, она возлежала на своем месте, демонстрируя свои змееподобные мускулы. Глава Культа Ярости, наиболее ценный союзник Кипселона, Яе выглядела абсолютно соответствующе своей зловещей репутации. В ее темные волосы были вплетены серебряные цепочки, у нее были прозрачные изумрудные глаза, один лишь взгляд которых мог принудить нижестоящего эльдар к подчинению.

— Я слышал, что это одна из твоих лучших Ведьм — небрежно бросил он — слишком много для одного существа.

— Возможно, мой архонт — Но я слышала, что этот принадлежит к их правящему классу. Может быть, он развлечет нас. Они бывают необыкновенно крепкими.

Тем временем на арене человек повернулся, пригнувшись и высоко подняв руки, приготовившись к первой атаке ведьмы. В фиолетовой дымке стремительного движения можно было увидеть лишь ее лицо, искаженное напряжением и ненавистью, ее глаза пылали от действия священных наркотиков, растекавшихся по ее венам. Изящно заостренные эльдарские уши и огромные глаза не могли скрыть ее первобытной дикости.

— Я надеюсь, она действительно так хороша, как про нее рассказывают — продолжил Кипселон — Кабалу Сломанного Шпиля нужны хорошие воины. Есть те, кто желает отнять у меня власть, которую я заполучил.

— Вы знаете, что Культ Ярости верен вам — улыбнулась Яе — Ваша сила и мудрость достаточна для того, чтобы обеспечить нашу верность.

Кипселон изобразил снисходительную улыбку. Он прожил достаточно, чтобы понимать, что эти слова являются тайным кодом Комморрага — он знал это потому, что видел множество эльдар, которых погубили предательства, в том числе те, которые совершал он сам. Но Яе и ее ведьмы были ему жизненно необходимы. Уэргакс и Кабал Лезвия Клинка угрожали сокрушить утонченную жестокость его владений. Но это были дела для его дворца. А сейчас он постарался сосредоточиться на развлечении. В конце концов, оно было организованно специально для него. Такая почтительность была, несомненно, порождена страхом, но в Комморраге почтительность и страх были одним и тем же.

Ведьма, вскинув алебарду над плечом и высоко выпрыгнув в воздух, издала пронзительный вопль полный ненависти и наслаждения. Клинок, описав сверкающую дугу, обрушился на человека.

Яе выдохнула от возбуждения и привстала с сиденья, в ее глазах сверкало восхищение. Кипселон улыбнулся — старый эльдар все еще ценил простые радости жизни. А мертвый человек был без сомнения радостью жизни.

Человек уперся ногой в песок и, оттолкнувшись, прыгнул в сторону, уходя от удара лезвия, которое серебристо-белой вспышкой мелькнуло около его лица. Любой другой потерял бы равновесие и упал бы в пропитанный кровью песок, но только не ведьма. Она выполнила изящный кульбит, приземлившись на ноги, и крутанулась на каблуках, чтобы встретить жертву лицом к лицу. Но комиссар был уже готов, и быстрее чем смог бы обычный человек, он ударил ладонью в лицо ведьме, ее голова дернулась назад, ярко-алые брызги вырвались из разбитого носа.

Злой свист разочарования понесся с трибун. Кипселон слышал вокруг себя грязные ругательства. Яе вскочила, ее глаза все еще светились от удовольствия — потому что истинная ведьма наслаждается боем вне зависимости от того, кто побеждает. Но остальная публика не была так счастлива.

На арене ведьма перекатилась за один удар сердца, готовая подняться и встретить выскочку-человека, но тот обрушил обутую в ботинок ногу на ее поясницу, придавив ведьму к земле.

— Убей его! — закричал разгневанный зритель. — Убей это животное!

Сотни других голосов присоединились к нему, поднялся рев, который превратился в одобрительные возгласы, когда ведьма, обхватив ногу человека своей ногой, опрокинула его на спину. Она метнулась к жертве, забыв про сеть, готовая снести голову человеку алебардой.

Публика заметила это раньше, чем она: у ведьмы больше не было ее оружия. Оно было у противника. Прежде чем она смогла что-то предпринять, комиссар нанес удар алебардой. Ведьма вскинула над лицом и шеей сеть, зная, что металлические жилы отразят удар и сохранят ей голову на плечах.

Но человек метил не в шею. Ему было наплевать на элегантное обезглавливание — верх мастерства убийцы. Вместо этого лезвие пронзило живот ведьмы и вышло меж лопаток. Когда хлынула кровь, ведьма выглядела неописуемо удивленной, все еще пытаясь осознать, что ее оружие было украдено.

Человек вытащил клинок из тела и поднялся на ноги. Ведьма рухнула на землю, вокруг нее песок начал окрашиваться в красный цвет.

Крики публики превратились в бессловесный вой ярости, который неистово звенел над амфитеатром. Яе все еще была на ногах, неглубоко и часто дыша, ее глаза были распахнуты.

Кипселон поднялся и встал рядом с ней.

— Не бойся — прошептал он ей сквозь шум — Оскорбить меня, так же как и тебя, значит умереть. Я прикажу отдать человека гомункулу. А когда я буду уверен в том, что он больше не выдержит боли, я принесу тебе его шкуру.

Яе не ответила. Ее глаза горели, а на лице было выражение досады. Безмолвным жестом Кипселон приказал своим закованным в черную броню телохранителям забрать человека и унести тело ведьмы.

Увидев приближающихся темных эльдар, человек бросил алебарду ведьмы, вероятно ожидая быстрой смерти в награду за свою победу. Толпа продолжала выть, когда один из воинов оглушил человека ударом копья, и бесчувственное тело утащили прочь, навстречу участи, которую невозможно было даже представить.

Кипселон подумал, что с чужаками всегда так. Они слишком глупы, чтобы понять — лучше им было бы умереть.

* * *

Комната была залита ярким безжалостным светом, лившимся с потолка. Двое чужацких воинов стояли на страже у черной стены. Пол был сделан из металла, его уровень понижался к центру комнаты, где было дренажное отверстие, куда стекали выделения тел. Стены были увешаны кожами, целиком снятыми с людей, вероятно, лучшими из всех, что были сняты палачом за годы. Татуировки были сохранены, и фон Клас узнал эмблемы полков и религиозные тексты, нанесенные на кожи: Катачан, Стратикс, Юрн, даже его родной Гидрафур. Девизы Экклезиархии выведенные замысловатым шрифтом. Примитивные племенные шрамы. Даже зеленовато-коричневая шкура орка, на груди которой были вырезаны символы, обозначавшие количество убитых врагов.

Он посмотрел на себя. Он не был скован. Вероятно, они считали, что один лишь страх удержит его здесь. Они, пожалуй, были правы.

— Я не умру — громко сказал фон Клас, каждое слово подобно удару молота отдавалось в его раскалывающейся от боли голове. — Меня не так просто убить.

Воины ничего не ответили. Дверь между ними открылась с легким шипением, и палач скользнул внутрь. Фон Класу были известны слухи о палачах-художниках эльдарских ренегатов, но только сейчас он начал в них верить.

Эльдар взглянул на фон Класа глазами, которые давно уже провалились так глубоко, что их не было видно, лишь темные глубокие провалы глазниц. Его кожа была мертвенного серо-голубого цвета, растянутая и исполосованная возрастом и немыслимыми пытками, губы ввалились внутрь, как у трупа, нос провалился и исчез, кожа на безволосой голове была настолько тонкой, что белая кость просвечивала сквозь нее.

Мантия, которая скрывала его волочащуюся фигуру, была так же сшита из кож. Он отобрал для мантии лучшие образцы: редкие металлические татуировки, аккуратные медицинские шрамы ветерана Астартес. С пояса, вероятно сделанного из заскорузлой кожи огрина, свешивались множество инструментов, скальпелей и шприцев, странные и таинственные устройства для снятия кожи или для вытаскивания нервных окончаний, будто заноз из пальца. Было и еще кое-что — серебренная сочлененная с рукой перчатка, с медицинскими лезвиями на каждом пальце. Лезвия были настолько острыми, что кислотный свет разбивался на гранях лезвий и в воздух отражались яркие лучи.

За ним находился раб, юная человеческая женщина, одетая в лохмотья, с длинными и свалявшимися волосами, которые когда-то были светлыми. Она быстро трусила за палачом подобно запуганному домашнему животному. У нее было несколько бросающихся в глаза шрамов, палачу нужно было, чтобы она была жива и находилась в здравом рассудке, так как она была его переводчиком.

Палач прошипел несколько слов на своем языке, сухой, будто змеиная кожа язык скользил меж оскаленных зубов.

— Верредаек, гомункул Лорда Архонта Кипселона из Кабала Сломанного Шпиля — запинаясь, начала говорить переводчик на Имперском Готике — хочет, чтобы его… подопечный знал, что он не полагается в своем искусстве на бездушные механизмы. Некоторые гомункулы малодушно применяют машины, которые производят посредственные произведения искусства. Верредаек будет использовать лишь древнее мастерство, которое хранилось палачами Сломанного Шпиля. Он горд этим.

Фон Клас поднялся, его все еще терзала боль. Он был так же высок как стражи, и гораздо выше, чем сморщенный гомункул.

— Я не умру здесь. Я собираюсь истребить каждого из вас — он говорил тем голосом, которым отдавал приказы своим людям. — Я, может, этого не увижу и не буду при этом присутствовать. Но я вас уничтожу.

Запуганная девушка, заикаясь, перевела его слова на язык эльдар. Через нее, Верредаек ответил:

— Хорошо, что ты не сдаешься. Тела и души существ, которые отказываются признавать, что они находятся на грани смерти, подолгу… развлекают меня. Первый надрез будет воистину сладок.

Неуловимым движением у палача в руке оказалось лезвие длинной с указательный палец и острое настолько, что оно будто исчезло, когда его развернули гранью. Палач сделал шаг вперед, кожи его одеяния шелестели, соприкасаясь друг с другом.

— Ты познаешь страх, но знай так же, что ты не умрешь напрасно. Искусство боли продолжает себя через души подобные твоей, их мучения вызревают и продолжаются, и однажды ты станешь частью более грандиозного творения.

Фон Клас перевел взгляд от ножа к невидящим провалам глазниц Верредаека, и тут же понял свою ошибку. Вот как эльдар пытал свои жертвы, не сковывая и не привязывая их. Эти кошмарно пустые впадины, отчетливо освещенные лохмотья сухой кожи, казалось, пригвоздили его к земле и высосали все силы из его конечностей.

Его командиры решили, что из фон Класа выйдет офицер, но он никогда не был выдающимся офицером, никогда не вел атаки, которые опрокидывали армии, никогда не держал строй перед лицом неисчислимых орд. У него были медали, которые обычно вручались всем комиссарам, и ничего больше. Возможно, он успешно командовал бы двадцатью тысячами человек, но Империум сделал из него одного средь миллиона.

Но он выжил в схватке на арене. Он доказал, что для своих захватчиков является чем-то особенным, так что они прислали Верредаека в качестве наказания. И теперь он тоже будет особенным. Он переживет и это. Ему было безразлично, что об этом никогда не узнают. Он все равно должен это сделать.

На секунду гипнотическая аура Верредаека была сломлена, когда фон Клас принес себе клятву выжить. Он закрыл глаза, и его тело вновь принадлежало ему. Второго шанса у него не будет.

Собрав все силы, он ударил, низко и сильно. Его рука пробила рыхлую плоть и углубилась дальше. Гомункул задохнулся от изумления. Комиссар схватил Верредаека, который так и не упал, и заслонился им от выстрелов стражи. Один из залпов хлестнул Верредаека по спине, его кожа разлетелась, разорванная подобно гнилому фрукту под ударом сотен кристаллических осколков. Следующий выстрел задел плечо фон Класа лишь по касательной, тем не менее, около дюжины осколков глубоко вонзились в мышцы. Переводчица кричала и металась в дальнем углу комнаты, обхватив руками голову так, чтобы ничего не видеть.

Фон Клас ударил телом Верредаека в одного из охранников, впечатав того в черную стену и оглушив. Второй страж заколебался. И этого было достаточно. Фон Клас перебирал инструменты на поясе Верредаека пока не почувствовал холодную сталь перчатки. Он с силой вдел руку в нее, ощущая, как сплетенная металлическая сеть обхватывает его руку. Одним движением он сорвал перчатку с пояса и глубоко вонзил ее в грудь второго охранника. Эльдар издал глухой стон и безжизненно осел на пол.

Фон Клас еще раз поднялся, безвольное тело Верредаека соскользнуло с его плеча и упало на пол у стены. Первый страж неподвижно лежал около черной стены, об которую его приложили. Возможно, он был мертв, но, глядя в безжизненные зеленые глаза на шлеме чужого, фон Клас не мог утверждать это наверняка. Но второй точно был мертв, его кровь текла по полу к дренажному отверстию в центре.

Верредаек слегка шевельнулся и неожиданно на фон Класа оказался нацелен чужацкий пистолет, узкий и странный, который сжимала заскорузлая серо-голубая рука. Не размышляя, фон Клас полоснул перчаткой гомункула по эльдару, когда тот повернул голову, чтобы прицелиться. Лезвия ударили в лицо гомункула, срезав тонкую кожу до костей. Эльдар, наконец, рухнул на пол.

Его было трудно убить. Но и меня тоже, подумал Комиссар фон Клас.

Он хотел, было, взять одну из винтовок стражей, но ему понадобились бы обе руки, чтобы стрелять из нее, а он хотел сохранить перчатку-лезвие. И осколки, которые задели его, хоть и вызывали периодически вспышки боли в мышцах, тем не менее, не убили его. Не слишком эффективно, холодно подумал он. Оружие палача может оказаться более полезным. Он вынул пистолет из мертвых рук Верредаека. Он был поразительно легким и очень странно выглядел.

Комиссар повернулся к рабыне-переводчице, которая все еще пряталась в углу под одной из кож.

— Ты идешь? — спросил он — Мы можем сбежать отсюда, если поторопимся.

Переводчица, кажется, не поняла его, как будто она не привыкла, чтобы на Имперском Готике обращались непосредственно к ней и не была уверена как отвечать. Она затрясла головой и удвоила попытки спрятаться от него. Фон Клас решил оставить ее.

Дверь, через которую вошел Верредаек, открылась при простом нажатии на панель, вмонтированную в стену. Коридоры за ней были выполнены из того же отполированного металла, но были причудливо скручены и изогнуты, будто все место целиком было схвачено и сжато гигантом. Фон Клас рысью кинулся по коридору, его мысли роились, пытаясь понять, есть ли у этого места структура, другая часть его мозга наблюдала за тем, нет ли признаков приближения стражей.

Он достиг ряда из четырех камер, двери опять легко открылись от прикосновения к панели. За первой дверью был человек, имперский гвардеец, все еще одетый в грязно-серую форму, его голова была выбрита, а лицо выглядело преждевременно состарившимся.

Человек заморгал от неожиданного света, ибо камеры были погружены в абсолютный мрак, и посмотрел на то, что должно было быть силуэтом фон Класа.

— Ты один из нас — сказал он, пораженный настолько сильно, что он не мог соображать.

— Пошли. Мы убираемся отсюда — ответил фон Клас.

Гвардеец грустно улыбнулся и покачал головой:

— Они будут здесь в любой момент. У нас нет шансов выстоять.

— Это приказ, солдат. Я комиссар и у меня есть пара счетов, которые надо свести. Если я сказал, что мы убираемся, это значит, что нас здесь уже не должно быть. Теперь вперед!

Гвардеец пожал плечами и заковылял из камеры — заключенные не были закованы в кандалы, Верредаек должно быть полагал себя выше этого. Фон Клас торопился открыть другие три камеры.

— Сэр! Проблема! — заорал гвардеец. Фрагментарное отражение приближающихся воинов эльдар скользнуло по отполированному металлу и по стенам начали колотить осколки. Когда трое остальных гвардейцев вышли, спотыкающиеся и ошеломленные, фон Клас поднял пистолет Верредаека, чтобы прикрыть их. Он выстрел на первое мелькание фиолетового и серебра, которое показалось из-за угла коридора, крошечные дротики понеслись к цели, оставляя за собой мерцающий след.

Со сдавленным криком первый эльдар рухнул вперед, схватившись за разбитую маску своего шлема. По мере того как крики становились бессвязным воем, тело воина сотрясали конвульсии, оно начало распадаться на части, будто его кто-то раздирал. Брызнула горячая кровь, и осколки костей срикошетировали от стен. Гвардейцы, двое в песчаного цвета форме, возможно с Талларна, последний, в темно-красной форме, которая возможно принадлежала Адептус Механикус — нырнули обратно в камеры, чтобы укрыться. Возможно, фон Клас не понимал языка эльдар, но он понимал страх, когда слышал его, а он слышал именно страх.

— Пошли — быстро сказал фон Клас. — Теперь они нас боятся.

Первый из освобожденных им людей кинулся вперед и схватил две винтовки там, где их бросила охрана, одну из них он бросил талларнцу. После нескольких мгновений, потраченных на освоение оружия, они открыли прерывистый огонь по коридору, а затем поспешили за остальными.

Фон Клас и его люди — а они конечно теперь уже были его людьми, его отрядом — спешили прочь от камер. Фон Клас — впереди, двое бойцов с винтовками замыкали отряд, готовые открыть прикрывающий огонь. Все это время фон Клас слышал голоса, стражи звали подмогу, пытались организовать преследование, или возможно проклинали гвардейцев на своем отвратительном чужацком языке.

Лабиринты тюрьмы раскрывали перед ними еще более мучительные виды. По мере того, как они продвигались вперед, фон Клас начал верить в то, что выжить здесь невозможно даже комиссару. Но стражей больше не было. Не охрана должна была остановить убегающих пленников — а муки и жестокость, которые должны были сломить их волю. Фон Клас и его люди миновали ворота из рубцеватого железа и едва дыша, истощенные и окровавленные двинулись на открытый воздух. Чрево машины пыток Верредаека осталось позади них.

Но чутье командира подсказывало фон Класу, что они еще не в безопасности. Потому что они освободились лишь для того, чтобы попасть в мир-город Темных эльдар. Комморраг.

* * *

Верредаек выглядит старше, подумал Кипселон, старше даже чем разбитое иссушенное существо, что впервые явилось в зал к Архонту. Но, конечно, причиной могло быть искромсанное лицо твари. Кипселон долгое время не видел Верредаека — с тех пор как гомункул впервые укрылся в своем подземном комплексе, чтобы осуществлять искусные пытки по его приказу.

Верредаек жалко ковылял по полу тронной залы Кипселона, по переливающемуся белому мрамору с аметистовыми прожилками. Он выглядел маленьким и ничтожным под взором трех сотен воинов эльдар, которые стояли по краям комнаты, оружие наизготовку, все время настороже.

— Зуб Падшего, что с ним произошло? — пробормотал Екзума, дракон Кипселона, развалившийся на сиденье со встроенными антигравитационными двигателями, так что ему не надо было никуда ходить пешком. Тихо булькающий медицинский блок вкачивал в кровь Экзумы нескончаемый поток наркотиков.

— Он потерпел неудачу — с чувством ответил Кипселон. Когда он поднялся со своего черного железного трона, его наплечники отбросили тень на свет из широкого окна позади трона. Тени сомкнулись вокруг Верредаека подобно двум огромным полумесяцам. Палач, казалось, еще больше усох, и хотя его глаз не было видно, Кипселон мог почувствовать страх в темных глазницах.

— Верредаек, ты припоминаешь, что когда ты впервые поступил ко мне на службу, мои слуги взяли немного твоей крови — глубокий голос Кипселона призрачным эхом разнесся под высоким сводчатым потолком, меж стен, покрытых фиолетовым мрамором.

— Дтааа, архонт — ответил Верредаек, его речи мешал рассеченный недавно язык.

— У меня она все еще есть. Я держу ее, и так поступаю со всеми своими сторонниками, чтобы иметь наглядное доказательство, что ты принадлежишь мне. Ты мой, ты часть моих владений, как улицы и дворцы. Как мой храм. Плата за принадлежность к Сломанному Шпилю это полное подчинение мне. И ты, тем не менее, не смог выполнить моих приказов.

Верредаек попытался что-то сказать, но он жил дольше большинства обитателей Комморрага и знал, что слова его здесь не спасут.

— Я повелел тебе доставить сюда человека, с содранной кожей и сломленного, чтобы я посмотрел, как он умирает. Ты не смог этого сделать. Причины не важны. Ты потерпел неудачу. По определению, будучи моей собственностью, ты должен быть отбракован.

Кипселон бросил короткий взгляд на первый ряд воинов и четверо из них вышли вперед и быстро схватили Верредаека.

Гомункул не сопротивлялся, когда Яе, изогнув стройное в сальто, выпрыгнула из теней прямо в центр комнаты. Ее глаза и улыбка сверкали, когда она обнажила сдвоенные гидроножи. В ее руках они превратились в молнии, когда она танцевала и убивала.

Пока Яе обрушила вихрь клинков, разрезая тело Верредаека на тысячи ошметков, Кипселон повернулся к своему дракону.

— Какова ситуация с Лезвием Клинка?

Экзума посмотрел на него остекленевшими глазами.

— Мало что изменилось, мой архонт. Уэргаксу благоволят мандрагоры и инкубы. Некоторые все еще остаются верными нам, но свой недостаток во владениях Уэргакс компенсирует замечательным искусством дипломатии. Дракон сделал паузу, чтобы задержать дыхание от удовольствия, когда еще одна доза наркотиков была впрыснута в его вены.

Кипселон покачал головой.

— Это нехорошо. Уэргакс скоро может сокрушить меня так же, как я желаю сокрушить его. Лезвие Клинка претендует на нашу часть Комморрага и, если подобные случаи некомпетентности продолжат происходить, они ее получат. Яе!

Ведьма развернулась и замерла, позволив истерзанному объекту своей работы обрушиться на пол.

— Архонт?

— Человек, которого мы хотели видеть мертвым, оказался более способным, чем мы думали. Теперь он потерян в Комморраге. Найди его.

Улыбка Яе была полна подлинного удовольствия.

— Это великая честь выполнить задание, которое доставит мне столько удовольствия и по приказу столь великого.

— Не время для обольщений, Яе. Уэргакс истощает нас и мне не нужно, чтобы это сорвавшееся с привязи существо доставило еще большее проблемы. Я полагаюсь на твой успех.

— Да, повелитель.

— И будь осторожна. У этого сердце холоднее, чем у остальных. Ты можешь идти.

Яе стремительно удалилась, так, как могут только ведьмы, чтобы исполнить его приказ. Кипселон повернулся к огромному окну, которое было расположено позади него. Из окна открывался вид на Комморраг, буйство темного безумия и изломленных шпилей, мосты которые вели в никуда, изуродованные соборы в которых служили безумию и злу, город, раскинувшийся на целую планету, одновременно незавершенный и древний, кишащий под великолепным бурлящим грозовым небом. А в центре, непристойный, обесцвеченный и бледный стоял храм Кипселона. Храм, посвященный ему, потому что он жил так долго и поднялся к такому могуществу в Комморраге, что это было практически невозможно, он стал почти богом. Тысячи колонн из бедренных костей поддерживали крышу, увенчанную черепами. На бордюрах и фронтонах скелеты изображали сцены насилия и убийств.

— Каждый эльдар, человек, орк, каждый враг которого я когда-либо убил, находится там Экзума. Каждый. Мой храм — это свидетельство тому, что я никогда не сдамся. Я проложил свой путь по телам моих врагов.

Экзума позволил себе прийти в чувства на время, достаточное чтобы ответить:

— Архонт, никто не может сказать, что вы потерпели неудачу хоть в чем-нибудь, за что брались.

— Так было раньше. Я достиг власти, и я не уступлю ее такому юнцу как Уэргакс. Я не стыжусь страха, Экзума, хотя юные выскочки, такие как Уэргакс и ты сам, стыдятся. И я чувствую страх сейчас. Но я использую этот страх, и мой храм вырастет.

Снаружи начал падать разъедающий дождь Комморрага.

* * *

— В городе ты нуждаешься в тех, кому нужны твои деньги или честь. В степях, в пустыне, ты нуждаешься в братьях — Рахимзадех с Талларна был жилистым, крепким человеком. Солдатом он был недолго, но уже хорошо разбирался в отчаянном страхе и безнадежности войны.

— Хотя нас осталось только двое, мы все еще братья.

Ибн, второй талларнец, поднял взгляд с изукрашенной эльдарской винтовки, которую он изучал.

— Ты не поймешь. На твоем Гидрафуре миллионы людей живут на виду друг у друга. Нет места для истинных братьев.

Фон Клас дернулся, когда лексмеханик Склерос извлек еще один осколок из поврежденного плеча комиссара. Было такое ощущение, что бритвенно-острые кристаллы причиняли столько же боли при извлечении, сколько при попадании внутрь.

— Братья или нет, субординацию еще никто не отменял. Я комиссар, а вы теперь мои подчиненные.

— Чего ради? — насмешливо спросил Ибн. — Какой толк здесь от приказов и чинов?

Он обвел рукой окружающие их окрестности — разрушенный остов строения, останки огромного собора, разрушенные арки и колонны. Здание было заброшено, поэтому они здесь остановились. Однако они понимали, что в Комморраге всегда найдутся злобные глаза, и их обнаружат везде, куда бы они не пошли.

— Мы можем вырваться отсюда — ответил комиссар. — Здесь неподалеку есть космопорт, рядом с храмом.

— Храмом? В этом месте нет богов — сказал Рахимзадех. — Даже свет Императора меркнет здесь.

— Он посвящен нечестивому повелителю этой части планеты. Это отродье возвело храм в честь самого себя. Космопорт расположен неподалеку, но его охраняют. Нам надо захватить храм, выманить охрану космопорта и прорваться туда.

— Мы все умрем, даже не попав туда — ответил Ибн.

— Не все. Если удастся. Или, может, вы позволите захватить себя еще раз? Они не позволят вам сбежать дважды. Если мы попытаемся сбежать, мы или освободимся, или умрем пытаясь. В любом случае это лучше, чем скрываться здесь, пока, кто-нибудь из них не обнаружит нас.

Рахимзадех задумался на мгновение:

— Ты говоришь правильно. Я думаю, ты хороший человек. Но нам нужны остальные.

— Нам нужна целая клятая армия — промолвил Ибн.

Фон Клас повернулся:

— Склерос?

Комиссар был прав — изодранная, темная ржаво-красная форма принадлежала Адептус Механикус. Склерос был лексмехаником, его мозг был приспособлен для сбора огромного количества информации, осуществляя вычисления и формируя отчеты о боевых действиях. Его аугментику выдавал замысловатый серебряный узор вокруг искусственного правого глаза.

— Вы сказали, что существует субординация. Как старший по званию, вы принимаете решения.

— Отлично. А ты?

Четвертый гвардеец был немногословен. Его голова была выбрита, и он носил серую форму, которая могла принадлежать одному из тысяч полков.

— Конечно. Мне все равно. Лишь бы стрелять в этих уродов.

Фон Клас изучал имперского гвардейца: его запавшие глаза, его хмурый взгляд, сломанный два или три раза нос.

— Как тебя зовут, солдат?

— Кеп. Седьмой Некромундский.

Ибн лающе и коротко рассмеялся.

— Удачливые Семерки? Пески настолько не ошибаются. Ты из штрафных легионов, друг мой. Татуировка на руке, они прочли ее. У тебя шрам на запястье, там, где машина делает твою кровь безумной.

Кеп пожал плечами и поднял руку. Фон Клас увидел шрам, в том месте, где был имплантирован раздатчик наркотика ярости.

— Я соврал. Я из Первого Штрафного Легиона.

— Из Первого? — переспросил Рахимзадех с неким трепетом в голосе — "Большого"?

— Твое преступление? — спросил фон Клас, его голос напрягся, когда Склерос извлек последнюю эльдарскую шрапнель.

— Ересь. Третья степень. Обычное дело — если появляются эльдарские пираты, вы скармливаете им штрафной легион. Эльдар получают своих рабов, Империум избавляется от очередного отребья, все счастливы.

Синюшные облака прорвались дождем. Начали падать крупные, серые от загрязнения капли. Кеп и талларнцы сорвались, согнувшись, по направлению к углу старого собора, где еще можно было укрыться под остатками крыши.

Фон Клас обернулся к Склеросу, оставшемуся солдату. Как он и ожидал, лексмеханик не проявлял никаких эмоций.

— Что в тебе заложено?

Крупные капли чертили причудливые линии на лице Склероса.

— Протокол подавления эмоций, сэр. Это позволяет мне иметь дело со щекотливой идеологической информацией.

— Я так и думал. Склерос, ты ведь понимаешь, что нам никогда не вырваться с этой планеты, не так ли?

— Я не мог понять, как мы можем сбежать через косморопорт. Мы не сможем воспользоваться космическим кораблем, даже если разберемся в эльдарской технологии. Нас собьют. Мы не сможем отсюда сбежать.

— Я уверен, ты не скажешь этого остальным. Это задание не предусматривает нашего выживания.

Склерос протянул руку и позволил нескольким каплям собраться в его ладони. В лужице плавали серые нечистоты.

— Нам надо уйти с этого дождя. Он может нас заразить.

Вдвоем они пошли к укрытию, в то время как вокруг, душа Комморрага жаждала их крови.

* * *

Сибарит Лаевекью таращился вниз, с площадки на огромном металлическом чудовище, которое приводили в действие множество сотен страшно истощенных рабов-людей, которые были прикованы к пневматическим конечностям. Огромные клубы разъедающего дыма и пара из котла с кипящим железом скрывали их лица, и Лаеквекью ощущал, будто он парит на облаках — бог, смотрящий вниз на убогих, которые одновременно и бояться его и нуждаются в нем, чтобы жить.

Страж-эльдар смотрел, как очередной раб упал. Его руки и ноги безвольно болтались, в то время как лязгающие и шипящие механизмы продолжали движение, голова моталась вперед и назад, когда машина бездушно дергала его. Скоро эльдары Лаевекью спустятся на фабричный уровень и заберут избитый труп, заменив его очередным безликим рабом.

— Сибарит Лаевекью, — торопливо сказал голос в коммуникаторе, — проблема проявила себя.

— Подробнее, Ксарон.

— Это Кителлиас. Она не отзывалась, будучи на патрулировании, и мы отправились ее искать. Ее глотка перерезана, от уха до уха. Очень красиво. Очень чисто.

Лаевекью проклял свою удачу.

— Беглецы. Приведите мне каждого вооруженного эльдар, на площадку, расположенную над главным холлом. Мы прочешем весь завод и выпотрошим их на виду у остальных, чтобы эти грубые животные осознали цену непокорства.

— Это может оказаться не такой простой задачей. Леди Яе говорила об сбежавших опасных рабах арены.

— Тогда за их поимку и награда будет большей. Пришлите всех сюда. Это понятно?

Ответа не последовало. Неясные статические помехи скрипели вместо голоса воина.

— Я сказал — это понятно? Ксарон?

Ничего. Лаевекью оглядел паутину площадок, которые охватывали огромное пространство над главным залом фабрики. Он ничего не мог увидеть сквозь клубы пара. Внезапно он почувствовал себя одиноким.

Когда Лаевекью заметил человека, который бежал к нему по площадке, он был уверен, что сможет справиться с ним. Человек был высокого роста, наверняка сильный, его волосы были коротко острижены, мускулистое тело было усеяно шрамами. Хотя человеческое существо где-то нашло режущую перчатку и пистолет, стреляющий отравленными шипами, но оно наверняка толком не умеет с ними обращаться.

Лаевекью вытащил свой осколочный пистолет и с наслаждением прицелился. Он представил, как стреляет животному в брюхо, и наслаждается видом чудовищной боли, перед тем как снести человеку голову.

Но прежде чем он смог нажать на спусковой крючок, человек прыгнул и полоснул сверкающими лезвиями режущей перчатки по одной из цепей, соединяющей высокий потолок с площадкой. Он приземлился, практически рухнув лицом вперед. Лаевекью улыбнулся, зная, что не промахнется по лежачей цели. Комната вокруг него взмыла вверх, когда площадка рухнула вертикально вниз, цепь, которая удерживала ее, была перерезана. Последним что видел Лаевекью, были бледные напуганные лица рабов, задравших головы вверх и глядящих на него сквозь дым, а также беспощадный алый жар котла, перед тем как жидкий огонь поглотил его.

Фон Клас встал рядом с Кепом. Гвардеец только что увидел, как расплавленный металл с головой накрыл эльдара.

— Твоя ересь может и третьей степени — сказал комиссар — но убийца ты первоклассный.

— Это позволило мне остаться в живых.

Кеп заглянул за перила площадки, вниз на нижний уровень фабрики. Сотни напуганных глаз смотрели оттуда — Так что теперь?

— Мы начинаем нашу маленькую войну. Пусть Рахимзадех и Ибн начнут расковывать этих рабов. И пришли сюда Склероса, нам нужны его технические навыки. Теперь у нас есть армия.

* * *

Самым невыносимым из всего было то, подумал Кипселон, что он мог видеть все происходящее со своего трона. Прекрасный холодный храм из костей, символ совершенства, которым отмечена его бессмертная жестокая жизнь, теперь был осквернен присутствием двух тысяч чужаков-варваров.

— Как давно они его захватили? — спросил он тихим спокойным голосом. Он говорил так всегда, когда находился в состоянии полного бешенства, будучи очень опасен.

Глаза Екзумы немного прояснились.

— С тех пор как село второе солнце — ответил он — Они атаковали храм и вырезали гарнизон. Некоторые из них теперь хорошо вооружены, там был целый арсенал. Это точно твой человек. Он, должно быть, набрал рабов с захваченной несколько часов назад фабрики Лаевекью. Помнишь Лаевекью? Умный мальчик.

Кипселон резко махнул рукой, и огромное окно затемнилось. Он развернулся, его темные фиолетовые одеяния мели по полу за ним. Кипселон зашагал в центр тронного зала, глаза его элитных воинов следили за каждым его движением. Он воздел руки и начал говорить, его голос был глубоким и звенел от ненависти.

— По машинам, дети мои! — взвыл он — Это такое же оскорбление для вас, как и для меня. Не будет животных, оскверняющих мой храм. Не будет варваров, отвергающих наше естественное превосходство! Берите оружие, и мы будем пировать в крови рабов.

Воины схватились за оружие и закричали. Их пронзительный боевой клич прокатился по дворцу и вырвался в Комморраг, эхом разносясь меж чудовищных шпилей в воздухе, заполненным злобой.

* * *

Изнутри храм огромной пустой конструкцией, выбеленной, чудовищные позвонки стягивали свод, возвышающийся надо всем, сложенный из черепов алтарь размером с командный бункер. Рабы укрывались за баррикадами, которые они возвели из обломков разрушенных зданий Комморрага, частей рухнувших арок, куч железных шпилей. Те, кто были вооружены пистолетами и винтовками целились вдаль — а те, кто нет, нашли заостренные обломки металла или тяжелые прутья, чтобы сражаться в ближнем бою.

Рахимзадех и Кеп были в первых рядах, рабы выстроились вокруг них. Фон Класу пришло на ум, что потерянные, сломленные рабы были первыми подчиненными, которые когда-либо были у гвардейца. Рядом с алтарем Ибн командовал самыми сильными из рабов, теми кому поручили несколько найденных тяжелых орудий.

— Сколько у нас людей? — спросил Склероса фон Клас.

— Восемь сотен. Из двух тысяч участвовавших в атаке.

— Вооружены?

— Семь сотен — Склероса, казалось, не волновала эта информация.

Фон Клас посмотрел сквозь колонны на вспененное небо. Он увидел нечто, неуловимые мелькающие, словно мухи, черные точки. Он видел их раньше, в неисчислимых миллионах миль отсюда, на небольшой луне Гидрафура. Это были разрушительные боевые машины эльдар: Рейдеры.

* * *

— Ни один из чужаков не должен выжить. Принесите мне голову человеческого отродья, которое осмелилось не подчиниться мне. Кипселон отдал приказ суровым, спокойным голосом, зная, что он будет передан прямиком в мысли каждого из эльдар под его командой.

Его изукрашенная боевая машина коснулась земли и повсюду вокруг него хлынули потоки его сторонников, волной ударив в самодельные баррикады и пронесшись над ними. Первая волна была отражена рабами, вооруженные люди укрывались за баррикадами и палили из осколочных винтовок по врагам. Искалеченные воины падали на пол, сотня за каждый залп, но их можно было заменить.

Из глубины первых рядов вырвалась толпа рабов, вооруженная отчаянным страхом и злобой. Их возглавлял обритый налысо маньяк с осколочным пистолетом в каждой руке, ярость в его глазах сплачивала вокруг него рабов, вооруженных грубыми клинками и дубинами.

Ведьмы Яе встретили их, радостно танцуя меж варваров, разя кругом своими серебристыми клинками, рассекая бледнокожие тела рабов. Но рабы не откатывались назад, продолжая атаку, даже когда их предводитель погиб под сдвоенными клинками Яе. Погибло бесчисленное множество рабов. Некоторых раскромсали на куски клинки, других изрешетили шрапнелью. Плотный огонь из украденных темных копий и осколочных орудий выкосил воинов эльдар, но Яе прорвалась и кровь рабов по щиколотку залила пол храма.

Кипселон приказал своей машине двигаться вперед через бойню. У него была лишь одна цель — человеческое отродье, что начало все это, у которого было холодное сердце, которое дерзко стояло на алтаре из черепов, с оружием, украденным у Верредаека.

Приведя легким ударом кулака по лицу жалкую переводчицу Верредаека в состояние готовности, Кипселон приземлился в пределах слышимости человека, чтобы они могли поговорить, и чтобы им не мешали крики умирающих. Телохранители эльдар стояли неподалеку. Кипселон заговорил.

— Кто ты такой, отвергающий мою волю — спросил он через переводчицу.

— Я комиссар фон Клас, с Гидрафура — ответил чужак так, будто совсем не боялся. — Возможно, ты помнишь. Когда ты захватил в плен моих людей, ты отобрал часть из нас, чтобы убить ради своего наслаждения. Десять процентов.

Кипселон задумался на мгновение. Он был стар, он убил так много…

Потом он вспомнил.

— Конечно, — сказал он с гордой улыбкой. — И ты один из десяти.

Человек, фон Клас, холодно улыбнулся:

— Нет, один из миллиона.

Кипселон заметил юнца слишком поздно, юнца в грязной темно-красной форме, с металлической сеткой на части лица, который скрывался у подножия алтаря. Он нажал на взрыватель на пульте, который держал в руках.

Дюжина зарядов, украденных с фабрики сработали одновременно. Они подорвали основания колонн и с потолка посыпались осколки костей. Обломки крушили и людей и эльдар, пробивали корпуса эльдарских Рейдеров. Только машина Кипселона смогла проскользнуть меж колонн. Половина из воинов была погребена, когда облако пыли поднялось чтобы скрыть груду взорванных костей, которые когда-то представляли бесконечную карьеру убийств и жестокой славы Кипселона. Обломки черепов сыпались с неба цвета мертвой плоти.

Кипселон ощутил чувство, которое давно его не посещало. Чувство, что он потерял управление.

— Смерть людям — прошипел он всем, кто мог его слышать — Я не желаю, чтобы хоть один раб загрязнял мой город! Убить их всех! Каждого! Эти отвратительные твари никогда больше не смогут пережить встречу со мной.

* * *

Когда фон Клас очнулся, он был прикован к холодному металлу пола. Кожа на его спине была ободрана плетью. Он не мог толком сфокусироваться, во рту стоял привкус крови. В скудном свете он мог разглядеть, что его ноги были переломаны и лежали перед ним подобно бесполезным отросткам. Судя по всему, он умирал. Но победил ли он? Он снова провалился в беспамятство.

Дни или недели спустя, он не мог точно сказать, дверь камеры открылась и еще двоих пленников швырнули внутрь. Одна была человеческой девочкой, с всклокоченными волосами, которые когда-то были светлыми. Она пресмыкалась подобно побитой собачонке.

Другой был эльдар, стройный и хрупкий без своей брони и легионов отборной стражи. Его глаза были тусклыми, его морщинистая кожа была покрыта синяками. Он уставился на фон Класа и начал узнавать его. Затем он заговорил. Переводчица заговорила, переводя шипящий темный язык на уровне инстинкта, вложенного в ее душу.

— Я знал, что у тебя холодное сердце, человек — сказал Кипселон с чувством похожим на восхищение.

Фон Клас мрачно засмеялся, несмотря на то, что его глотка саднила.

— Чем же все закончилось? Что тебя добило?

Кипселон обреченно покачал головой.

— Уэргакс. У нас не было рабов, не было фабрик, не было пушечного мяса. Нас подкосило. У него были мандрагоры, инкубы. Он вырезал Сломанный Шпиль так, будто был рожден для этого.

Архонт осел на пол камеры и фон Клас увидел, что огни честолюбия погасли в глазах старого эльдара.

— Твои Рейдеры показались как пятнышки на наших радарах — сказал человек называющий себя комиссаром. — Семьдесят два часа спустя, я был единственным выжившим из семнадцати полных взводов. Но у меня были приказы. Я должен был уничтожить любую угрозу, а комиссар либо выполняет приказ, либо умирает. Я выполнил свой.

Он посмотрел на Кипселона своими глубокими, непонятными чужацкими глазами.

— Мы люди не так глупы, как вы эльдар полагаете. Припомни мои слова, когда Уэргакс придет чтобы казнить нас обоих. Я знаю, что мне перережут горло ножом, как животному.

Но я догадываюсь, что тебе придется испытать много, много больше, прежде чем ты умрешь…

Гэв Торп Рассказ палача

Сжавшись в комок в углу камеры, Гидеон дрожал от страха, внимая крикам боли, которые стены его темницы были не в силах заглушить. Внезапно громкий визг разорвал затхлый воздух и тут же затих; воцарившуюся тишину прерывали лишь звон цепей и стоны всё ещё живой жертвы. Звук шагов — звонкий стук кованых подошв по жёсткому покрытию пола — разнёсся по коридору, приближаясь к камере Гидеона. Шаги смолкли у двери камеры, и пленник, глубоко вздохнув, затаил дыхание, а его сердце судорожно забилось в груди. С шипением двери камеры распахнулись, и яркий свет хлынул внутрь, ослепив Гидеона. Со временем его глаза привыкли к свету, и он разглядел очертания худощавой сгорбленной фигуры своего мучителя. Зазубренные звенья цепей свисали с его пояса, поножи и наручи доспеха тюремщика украшали ножи, с которых стекала странного вида жидкость. Его рука сжимала рукоять хлыста, усеянного мелкими мерцающими на свету зубьями. Существо приблизилось к Гидеону, и тот с трудом распознал в своём тюремщике женщину. Она поднесла к губам странный предмет и заговорила на своём чуждом языке. Мгновение спустя древнее устройство разразилось отрывистыми словами Древнего Готика.

— Твоё время пришло, тварь. Хозяин ждёт тебя, — проскрипело существо, поманивая пленника стальным когтем.

Гидеон с трудом поднялся на ноги и в безнадёжной попытке сохранить остатки гордости обернул вокруг обнажённого торса обрывки своей униформы. Ковыляя по коридору — его ступни покрывали рубцы и язвы, свидетельствуя о нескончаемых пытках — он силился вспомнить, как ему удалось попасть в лапы извращённых Эльдар… Но потоки агонии и эликсиры чужаков стёрли все воспоминания из его головы, оставив только осознание того, что он не всегда был здесь, и до какого-то момента жил совсем другой жизнью… Как долго длился кошмар — и на этот вопрос у него не было ответа, ведь в Городе Тьмы не было ни дня, ни ночи. Время проходило незаметно…

Когда они окунулись в знакомый полумрак пыточной камеры, Гидеон огляделся. Стены камеры украшали различные инструменты пыток — причудливо изогнутые ножи и более сложные устройства — позволяющие напрямую воздействовать на болевые рецепторы нейро-усилители. Не дожидаясь приказа, Гидеон лёг на окровавленную скамью, заменяющую Гемонкулу операционный стол, когда что-то привлекло его взор. В камере был кто-то третий. Гидеон перекатился на спину и сел на скамью, вглядываясь в его смутные очертания.

— Кто ты? — чуть слышно прохрипел Гидеон.

— Молчать! — рявкнул переводчик Гемонкула, и в тот же момент клинок мучителя Гидеона оставил идеально ровный порез на его груди.

Сморщившись от боли, Гидеон заметил, как незнакомец вышел из тени в алый свет, отбрасываемый каменным фонарём над скамьёй. Тёмный Эльдар был одет в ниспадающий плащ с серебряным шитьём, изображающим сцены пыток и разврата. Высокий ворот плаща обрамлял его бледное измождённое лицо, на котором застыла жестокая улыбка. Его иссиня чёрные волосы были выбриты на макушке, а его глаза, казалось, лишены радужки — Гидеон ощущал, как тьма глаз Эльдар пронзает его насквозь.

— Забавная игрушка, — произнёс незнакомец на идеальном Готике, лёгким взмахом изящной кисти с длинными ногтями приказывая Гемонкулу выйти.

— Кто ты? — повторил Гидеон, спуская ноги со скамьи.

— Я — хозяин, — со злобной усмешкой на устах отвечал Эльдар. — Я тот, кто управляет этим местом и большей частью города вокруг него. Я тот, перед кем все склоняются, тот, кого именуют «Повелитель». Я — покоритель миров, разрушитель снов, творец кошмаров. Я — король пиратов, князь отверженных. Я — всё это, и многое другое — ибо я — Аздрубаэль Вект, и все воины Чёрного Сердца подчиняются мне.

Гидеон закрыл глаза, переваривая услышанное. Вект и вправду безраздельно управлял Кабалом чёрного Сердца, и его имя произносили с благоговением и ужасом. До того, как оказаться в этом дворце, Гидеон долгое время был пленником другого Кабала. Ходили слухи, что одна только возможность навлечь на себя гнев Векта вынудила правителя этого Кабала передать Чёрному Сердцу внушительное число рабов, в том числе и самого Гидеона — и всё ради того, чтобы умиротворить этого беспощадного убийцу.

— Зачем ты делаешь это? — в замешательстве произнёс Гидеон, не зная, сколь долго предстоит ему наслаждаться благосклонностью повелителя.

— Что именно? — ответил Вект, нахмурив брови. Повелитель поднёс запястье к губам и произнёс что-то на своём языке. Спустя мгновение в камеру вбежал слуга, в руках которого были два кресла с высокими спинками и тонкими ножками. Вект сел на один из них, не спуская глаз с Гидеона. Слуга вернулся; он поставил наполненный жидкостью хрустальный кувшин и кубок перед Гидеоном, и вновь выскочил из камеры, не встречаясь взглядом ни с Вектом, ни его пленником.

— Пытки. Страх. Налёты, убийства, увечья, грабёж. Всё это. Почему? — произнёс Гидеон, окунув палец в рану на груди и протягивая его Векту как немое свидетельство его слов.

— Почему бы и нет? — Повелитель показался Гидеону озадаченным. — Ты непоследователен. Не захвати тебя мои слуги в плен, несчастный случай или болезнь рано или поздно погубили бы тебя. В противном случае ты мог бы прожить ещё двадцать коротких циклов твоей планеты. Почему бы не использовать столь бесполезное существо для своего развлечения и продления моей жизни? Ваш вид — всего лишь добыча, не более.

— Твои люди извращены и беспутны. Целая раса не может существовать за счёт убийств и страха. Как возможно ваше существование? — тихо спросил Гидеон, отлив немного жидкости из кувшина в бокал и делая осторожный глоток.

— Как я уже говорил, я нахожу тебя занятным; поэтому твоё любопытство будет удовлетворено, — ответил Вект тихим, но властным голосом. Кивком головы он указал на свободное кресло напротив себя. Гидеон соскользнул со скамьи и сел, с удовольствием расслабив искалеченную спину.

— Я поведаю тебе историю великого Повелителя нашего народа, ибо его история — история создания Комморага, история нашего народа, — произнёс Вект, одарив Гидеона почти отеческим взглядом, что пугало даже больше чем холодная презрительность. — Многое из моего рассказа ты не поймешь, многому можешь не поверить. Твой род так мало знает о нас, Эльдар. И это хорошо, ибо знание — сила, которой мы не намерены делиться.

— Давным-давно, тысячи поколений вашего вида тому назад, наш народ правил небесами. Немногие расы могли противостоять нашей мощи, а те древние и зловещие силы, что были на это способны, спали в глубинах своих миров, а мы были достаточно умны, чтобы не нарушать их покой. В отличие от вас, смею добавить, ибо в ваших силах погубить нас всех своим неуёмным любопытством. Тогда же не было никого, кто осмелился бы оспорить нашу волю. Мы рассыпались среди далёких звёзд, неся славу и красоту бесчисленным мирам, также как вы сейчас оскверняете и уродуете звёзды своим присутствием. Для нас не было недостижимых целей, ибо наши разум и технология были гармонично связаны между собой. Наши машины улавливали мысли, и мы могли не утруждать себя физическим трудом. Мы создавали существ, что работали, сражались и исследовали Вселенную за нас.

— Как ты понимаешь, пока наши творения завоевывали галактику, мы не сидели без дела. Конечно же нет! Мы посвятили себя более возвышенной цели: совершенствованию литературы, искусства, танца, актёрского мастерства… Наше стремление к совершенству стало основой нашей культуры, религии, политики. Вы, нелепые людишки, считаете, что знаете радость и скорбь — но ваши чувства всего лишь мимолётные смены настроения. Вам не познать наше ликование, никогда не заглянуть в бездну нашей ярости. Со всей страстью мы отдались познанию мира. Нам, Властителям Звёзд, было нечего бояться, так почему бы нам не получить от Вселенной все удовольствия, что она уготовила нам? Подобные взгляды определили судьбу всего нашего народа. Стоит ли ограничивать себя в ощущениях, ведь жизни — вся наша жизнь — так скоротечна. Намного лучше наслаждаться настоящим и не думать о последствиях.

— Вы превратились в цивилизацию гедонистов? — Вект, казалось, не расслышал Гидеона, словно затерявшись в пучинах памяти.

— Хм? Да, с вашей точки зрения, — согласился Вект, вновь возвращаясь к разговору. — Как ты уже наверное догадался, были и те, кто восстали против этого. Скучные консерваторы, не разделявшие нашего видения общества — царства удовольствий. Они протестовали против культа наслаждения, хотя, в последствие некоторые осознали ошибочность своих суждений. Другие, к сожалению, не смогли увидеть всю мудрость просветленного общества и продолжали роптать. Те, кто не пали от ударов собственных клинков, избрали бегство, опасаясь катаклизма, божьей кары, что настигнет наш народ за те немыслимые грехи, что мы совершили. Они отвергли все удовольствия плоти и разума, обосновавшись на удалённых мирах, где наша цивилизация только начала давать всходы. И это было к лучшему, ведь теперь в наших рядах не осталось сомневающихся. Культы боролись за каждого последователя, стремясь перещеголять друг друга в излишествах. О, это время больше не вернёшь, — Вект прикрыл глаза, чуть заметно вздрагивая от нахлынувших воспоминаний.

— Что ж, вернемся к нашему герою, — рассмеялся Вект, прищурившись глядя на Гидеона. — В те времена, когда культы удовольствий набирали силу, не жалея собственной крови в уличных стычках, наш Грядущий Повелитель был ещё ребёнком. Именно тогда внезапное озарение посетило нас. Наши провидцы стали вещать о великом роке. Сражённые горем от того, кем мы стали, многие поддались панике. Построив гигантские корабли, что вы называете «Искусственными Мирами», они унеслись к звёздам. И это также было нам на пользу, ибо теперь все сомневающиеся были изгнаны, а те, кто остались, были чистыми искателями удовольствий. Тебе никогда не узнать, каких высот они достигли. Как я и говорил, наш Повелитель тогда был всего лишь ребёнком, слугой в одном из крупнейших храмов наслаждения. К вящей славе святилища ему суждено было стать жертвой в одну из тех ночей, что приходят раз в тысячелетие, ночей, когда меркнут сами звёзды.

Вект наклонился к Гидеону и ловко выхватил кубок из его рук, сделав глоток нектара перед тем, как вернуть его пленнику. На мгновение его взгляд вновь стал пустым, но вскоре с почти видимым усилием он вернулся к реальности.

— К счастью для нас жертвоприношению не суждено было свершиться. В ту самою ночь во Вселенной был рождён Великий Враг. Даже вы, люди, слышали об этом. Наш герой лежал на алтаре, его обнажённое тело, умащенное маслами и благовониями, было готово принять удар клинка. Стоило только лезвию коснуться его горла… Крик новорождённой разнёсся по галактике, убивая звёзды, стирая с лица Вселенной наш народ. Её голос вплетался в предсмертные стоны миллионов моих собратьев, Её жадные челюсти вырывали души из их тел — Великий Враг пришёл в наш мир. Почти все из нас погибли в ту ночь, став жертвами Неназываемой, став лишь пустыми безжизненными оболочками. Некоторые выжили, но и они не избежали страшной участи. Их души разрывались между реальным миром и царством Хаоса. Они сошли с ума, частью сознания воспринимая реальность нашего мира, другой частью мучимые невероятными видениями Потустороннего. Кто не покончил с собой, обрушил ярость безумия на улицы городов, убивая всё, что попадается на их пути, сжигая дома, разрушая статуи, разграбляя цветущие сады.

Лицо Векта исказила гримаса боли, когда перед его мысленным взором пронеслись картины трагического падения своей расы. В один миг они утратили всё и превратились в народ, навечно обречённый балансировать на грани вымирания в постоянном страхе перед богом, что произвели на свет.

— Наш Повелитель, будучи юным, как и множество других детей, не погряз в беспутстве и разврате нашего народа, и, поэтому, не был так тесно связан с Великим Врагом. Маленький раб был прирождённым лидером. Из всех выживших в храме, он первым пришёл в себя. Он собрал всё оружие, которое мог найти и воззвал к уцелевшим собратьям. Они вышли на улицы в поисках других алтарей прощения. Некоторые не принимали его лидерства, и их кровь текла под ноги его последователей. Другие же были гораздо разумней и бросались в бой с его именем на устах, иные также принялись уничтожать всех, кто бросал вызов будущему Повелителю, проявляя милосердие лишь к тем, кто внимал его воле. Время шло, и в вечном кошмаре полу-реальности — ибо рождение Великого Врага привело к возникновению воронки, известной как Глаз Ужаса, охватившей наши древние миры — стало ясно: Та, Что Жаждет ещё не отвратила свой взор от нашего народа, ведь голод Её так и не был утолён. Она не отпускала нас, и, несмотря на громадное число душ, поглощённых ею при рождении, Ей всё ещё была нужна пища. Наш будущий правитель чувствовал Её жажду, обращённую на него, и увидел то же на лицах других, чьи души медленно высасывались Ненасытным Ужасом.

Вект сделал ещё один глоток и нервно засмеялся, его губы растянулись в тонкую улыбку. Он покачал головой, словно стряхивая тяжёлые мысли, и вновь уставился на Гидеона, и в его чёрных глазах сверкнул отблеск алого фонаря.

— Создавалось впечатление, что единственным способом спасения от Её жажды было бегство. Мы навек оставили свою родину и пришли сюда, в измерение между мирами, созданное для безопасных путешествий по галактике. Здесь хватка Великого Врага ослабела, но к ужасу нашего Повелителя не исчезла без следа. Он просто выиграл время, небольшую отсрочку — ничего больше. Его последователи строили новые алтари и дворцы вокруг них, каждый на своём месте. Мы сейчас находимся в одной из палат Храма Чёрного Сердца. Да будет тебе известно, это великая честь. Немногие выживают, чтобы зайти так далеко. Большинство ломается, не дойдя и до второго уровня. Возможно, именно поэтому ты столь любопытен мне.

— Напомни мне, чтобы я не забыл поблагодарить за такую честь, — язвительно произнёс Гидеон, взбалтывая остатки напитка на дне бокала.

— Обязательно, — ответил Вект. Его взгляд пронзил Гидеона насквозь, и волна страха пробежала по его позвоночнику.

— Как ты уже наверное догадался, — продолжил Вект, забыв о дерзости пленника. — Всё больше и больше беженцев приходили сюда, возводя свои дворцы и храмы, и вскоре маленькое поселение разрослось до города, который некоторые называют Коморрагом. И пока мои соплеменники возводили статуи своих лордов и учителей, взгляды Повелителя были обращены на мир у него под ногами. Он видел существ, распространяющихся по мирам предков — уродливых мон-кей, жестоких орков, безобразных крутов и многих других. Отвратительные твари со всех концов галактики свирепствуют на наших мирах, а эти юные слабые расы не оставляют своих жалких попыток остановить их наступление. Вы заслуживаете уничтожения, но только после того, как послужите своей цели.

— Какова же эта цель? — спросил Гидеон, протягивая ноги перед собой и разглядывая множество шрамов в тех местах, где рвали его плоть и ломали кости.

— Цель? Продолжение нашей жизни, развлечение, конечно же, — со злобной ухмылкой ответил Лорд Кабала. — Он смотрел, как иноземные твари плодятся на руинах древних городов и ужаснулся. Но вдруг его осенила мысль. А вдруг Та, Что Жаждет удовлетворится душами других существ, а не только его соплеменников? Он послал отряд воинов за парой разумных существ с крохотной голубой планеты в восточном рукаве. Его лучшие советники и специалисты исследовали их действительно, у этих зверей, несмотря на их недалёкость и грубость, сохранилось сосредоточие жизненной силы, та искра, что превращает сосуд плоти в живое существо.

— Ты говоришь о душе? — Гидеон придвинулся вперёд и весь обратился в слух, внимая рассказу древнего Эльдар.

— Душа? Душа! Душа. Душа… — Вект, казалось, пробовал слово на вкус, повторяя его снова и снова с разными интонациями и ударениями, словно дегустировал выдержанное вино. Слово несколько мгновений будто перекатывалось на языке. — Вы, люди, просто удивительны в своей дикости. Ваш язык так примитивен, а вы считаете, что можете выразить сущность жизни одним коротким словом. Невероятно…

Лорд Тёмных Эльдар очнулся от минутного замешательства и снова произнёс несколько фраз в коммуникатор на запястье. Мгновение спустя дверь в камеру распахнулась, вновь впуская внутрь Гемонкула.

— Я… я не понимаю… — Гидеон замер, его взгляд метался с одного Эльдар на другого.

— Нет? — насмешливо спросил Вект. — Должно быть, для тебя это так ужасно…

Предводитель Тёмных Эльдар встал с кресла и взял кубок из онемевших пальцев Гидеона. Он осторожно принюхался.

— Хороший вкус, — сказал Вект, допивая остатки нектара, и выпустил бокал из рук. Бокал разлетелся на тысячи мелких осколков. — Жаль только, что некоторые компоненты, использованные при его приготовлении, не лучшим образом взаимодействуют с человеческой пищеварительной системой. Говорят, ближе к концу спазмы могут продолжаться весь день…

— Ты не закончил рассказ, — пробормотал Гидеон, надеясь, что последние слова Векта были не более чем злой насмешкой.

— Так и есть, — ответил Вект с выражением невинности на лице. — Полагаю, хочешь узнать, чем всё закончилось?

Да, — прошептал Гидеон, склоняя голову в знак поражения.

— Не повезло, — ответил Вект, развернулся и пошёл к двери. — Незаконченная история сведёт тебя с ума, не так ли? И в те моменты, когда ты сможешь здраво мыслить, ты будешь гадать, чем всё кончилось. Эта мысль будет терзать тебя подобно грызуну, вырывая последние осколки сознания из твоего разума. Какая жалость, ведь ты так ззаитересовал меня.

— Ты не просто так рассказал мне это! — вскричал Гидеон. Он вскочил на ноги, отбросил в сторону кресло и повернулся к Повелителю.

— О, да, — Вект медленно кивнул. — Мне понравилось. Мои слуги и так знают эту историю — им рассказывать её нет никакого смысла. Но история создана, чтобы поведать её — это её прямое назначение. Как и твоё — удовлетворить меня, ничего больше.

Тёмный Эльдар почти вышел из комнаты, когда Гидеон закричал вдогонку.

— Значит это всё ложь! Ты всё выдумал!

— Нет, — Вект повернулся к нему и расстегнул ворот плаща и показал горло. На его шее красовался шрам в палец толшиной.

— Почему я? — Гидеон упал на колени.

Он умоляюще глядел на Гемонкула, но она лишь наградила его насмешливой улыбкой. Не говоря ни слова, она указала ему на окровавленную скамью. Лишь только дверь захлопнулась, до Гидеона донесся смех Векта, отражающийся от стен коридора и слова Лорда Тёмных Эльдар.

— Почему бы и нет?

Слова Провидца

Провидец Кинур пристально смотрел в кристаллиновое окно на россыпь звёзд перед ним.

Вокруг было тихо. Тишина не была необычной. После удара Кракена на большей части Яндена было тихо. Он уцелел тогда, как пережил множество других испытаний, выпавших на долю его народа. Кинур был старым даже по меркам Эльдаров. Он помнил события десятков поколений мон-кей. Он был свидетелем угасания Эльдаров, и знал, что они приговорённая раса. Судьба не была благосклонна, и руны не показали никаких изменений в ближайшем будущем.

— Провидец? — спросил мягкий голос, не желая беспокоить его размышления.

Он знал, что это, но был слишком старым, чтобы прыгнуть на звук её голоса. Ему казалось, что Провидица Кисандрия плыла. Она не произвела ни звука, прежде чем заговорить. Она была ещё одним признаком того, что Йанден стал местом мёртвой тишины, где радость больше не существовала.

— Да?

— Я раскладывала камни, как вы просили. Все три раза они показали металл и череп, вращающиеся вокруг друг друга.

Кинур знал, что это, значит, и надеялся присоединиться к Бесконечному Кругу, прежде чем это случится.

— Что это означает? — её голос всегда был таким ровным шёпотом. Кинуру понадобилось пятьдесят лет, чтобы научится различать её интонации. Сейчас она нервничала.

— Некронтир вернулись.

— Что же нам делать? — спросила она, всё так же нервничая.

— Собери Принцев Флота. Я должен кое-то сказать им.

— Да, Провидец Кинур.

Вскоре Принцы Флота собрались в комнате Кинура, они вместе с ним смотрели мимо рам из призрачной кости, через кристаллиновые окна на ближние области космоса. Провидица Кисандрия стояла здесь же, но он знал об этом только потому, что мог чувствовать её разум.

— Некронтир вернулись.

Это было встречено перешёптываниями.

— Они наш древний враг. Тысячелетия они учились сражаться с нами, и их оружие кажется, специально приспособленным, чтобы пробивать нашу защиту. Они будут знать, как сражаться с нами, но сейчас мы вспомним, как сражаться с ними.

— Но мы знаем, как сражаться с ними! — возразил один из молодых капитанов.

Кинур поднял руку, оборвав его. Некоторые говорили, что на Йандене чаще игнорируют традиции и уважение, чем соблюдают, особенно после нашествия Кракена. Йанден умирал, но Кинур не желал, чтобы он погиб от рук Некронтира.

— Есть несколько базовых истин по борьбе с Некронтир, часть только против них, другие общие для всех наших врагов.

Никто не перебил его, и он продолжил.

— Первое, они способны сравнятся с нами по скорости, и при определённых обстоятельствах, в манёвренности. Поэтому любой бой с ними будет коротким и яростным, и означает большие потери с обеих сторон.

Он нахмурился: любые потери Эльдаров были невосполнимы, но галактика — место жестокое.

Отбросив мрачные мысли, он добавил:

— Сражаясь с Некронтир, мы почти всегда будем иметь численное преимущество. Я знаю, это странно, говорить о том, что нас больше, чем врагов, особенно после нападения Кракена, но это правда. Рассчитывайте на силу наших эскортов, и соберите их в небольшие группы, по несколько кораблей в каждой. Так они смогут окружить врага, и стрелять более эффективно. Наше главное оружие против Некронтир это эскадерные миноносцы Хемлок. "Пульсирующая пика" хемлока заставит Некронтир уворачиваться, или рисковать быть уничтоженными.

Разговорчивый капитан снова перебил его.

— Это обычная практика, почему вы думаете, что мы не сделали бы это?

Кинур катал камень рун между пальцами. Кисандрия дала его ему раньше, сказав, что он поднялся сразу под камнями метала и черепа, и вращался против них. Она не сказала, что это был за камень, просто дала его ему для будущих размышлений. Он перестал катать камень, и ответил молодому.

— Сражаясь с древним врагом, эскадерные миноносцы хемлок должны составлять основу ваших сил, пока "акониты" остаются в резерве для обеспечения большей огневой мощи. Самое главное, хемлоки должны всегда стрелять первыми, заставляя врагов уворачиваться. Заставив корабли Некронтира уворачивания, и лишив их маскировки, мы сможем одержать победу. Так их будет труднее уничтожить, но они лишаются свободы манёвра. Победа над Некронтиром скорее в том, чтобы заставить их отступить.

Один из Мастеров Флота сказал:

— Вы сказали это, как будто мы не можем победить Некронтир, только прогнать.

Кинур пожал плечами.

— В общем, мы можем только загнать их назад, в их логово. Бесчисленные тысячелетия мы сражались с ними, и даже перед Падением мы, Эльдары, не смогли уничтожить их всех.

Он посмотрел на заговорившего Мастера Флота.

— Обычно нам и не нужно побеждать их. Всегда помните причину, по которой вы оказались в космосе. Если вы сопровождаете конвой, доставить его до места назначения важнее, чем уничтожить нападающих. Если вы прорываетесь через строй врагов чтобы достичь безопасности Йандена, сбежать важнее, чем сражаться с ними. Никогда не забывайте причину вашего боя с Некронитр, потому что для тех, кто пренебрегает заданием чтобы просто "драться", Некронтир — худший враг. Так же помните, что наши корабли маневреннее, чем у Некронтир; используйте это преимущество. Попытайтесь разбить их флот на отдельные куски. Не забывайте важность астероидов, газовых облаков и планет.

Он замолчал. Это было для него ненормально длинной речью, но он был единственным оставшимся с последнего раза, когда они сражались с Некронтир, и это поколение следовало научить не повторять прежние ошибки.

— У мон-кей есть поговорка "кошка-и-мышь" и во всех битвах с Некронтир мы должны следовать этой поговорке. Некронтир это мон-кейская "кошка", и вы должны никогда не оказываться рядом с ней, когда она готова атаковать. Наши торпеды и атакующие машины менее эффективные, чем обычное оружие, но никогда не упускайте возможности использовать их. Всегда стреляйте из всего имеющегося оружия, особенно того, которое может пробить их защитные системы.

Провидец устал неожиданно. Это стало намного хуже за последний прошедший век.

— Я оставлю вам последний совет: всегда проверяйте отчёты перед тем, как отдать победу Некронтиру. Они сильный враг, но они могут быть побеждены, особенно, когда они вынуждены бросать корабли на поле боя, чтобы мы могли их забрать.

Глаза Кинура закрылись, не похоже, чтобы усталость прошла в ближайшие несколько часов.

— Провидец Кинур, благодарю за внимание, пожалуйста, запомните его слова.

Шаги он слышал, но о том, что другая Провидица ушла, он узнал только потому, что её разум отдалился. Перед тем, как сесть на скамейку и отдыхать, пока усталость не пройдёт, он взглянул на камень, который она положила ему в руку. Это был символ возрождения. Почти восемьсот лет Кинур не видел этот камень ни в одном предсказании. Он был слишком старым, чтобы испытывать оптимизм, но он молился, чтобы ситуация улучшилась. У Йандена было слишком много проблем и без Некронтира.

Грэм Макнилл Смерть и Девственный мир

Смех всегда заставлял Ишару грустить. Он напоминал ей о временах до Падения, когда смех был настоящим. Этот звук, эта имитация не были тем, что она помнила. Он был вынужденным и пустым, как будто все знали о том, что было потеряно, но никак не могли передать друг другу то, что потеряли.

Дети знали. Они слышали его лживую натуру и немедленно отдалялись от этого смеха. Они были более мудрыми в своей искренности, нежели взрослые.

Ишара лежала на покрытом мхом камне на Поляне Убывающей Осени, позволяя последним солнечным лучам греть ее бледную кожу и слушая слабеющий звук смеха над водой.

Ей казалось, что она одна.

Но ей было все же интересно, кто был с ней и над чем они смеялись.

Её отец постоянно говорил ей не приходить на Поляну. Он говорил, что это опасное место, напоминание о скорби и о прошедших славных временах. Древний звездный свет отражался от водной глади, свет, наполненный темными воспоминаниями. Звезды видели многое. Они скорбели о светлых эльдар, и плавать в этих холодных водах означало окунуться в эту скорбь.

Ишара закрыла глаза, заинтересовавшись, сможет ли он поплавать сегодня. Или ее костям суждено присоединиться к остальным на дне водоема?

Она села, болтая ногами.

Холодная вода покалывала. Настолько, что заставляла задыхаться.

Она ощущала скорбь звезд и их плачь о ее расе.

Целые миры впали в безумие, города разрушены, и раса, которая однажды владела Галактикой, сожжена дотла за одну Судную ночь.

Они называли это Падением.

Ишара подумала, что это неподходящее слово, чтобы описать смерть целой расы.

Многие годы прошли с момента этой ужасной, бесконечной ночи, но ее воспоминания и сны были все также сильны, как и всегда. Ишара сомневалась, что когда-либо сможет избавиться от них.

Она взглянула вниз и приоткрыла рот от удивления.

Спокойное и красивое лицо её матери проявилось на поверхности воды. Призрачные, огненно-красные волосы спадали на её плечи. От безжизненной кожи ее рук исходило свечение, напоминающее оперенные крылья.

Ишара соскользнула с камня и нырнула в воду.

* * *

Она села, вскрикнув от страха и открыв глаза, прижимая руки к груди и ощущая, как её сердце бьется, словно крылья лунной птицы.

Наступила ночь, и чары Поляны пропали. Сейчас она представляла собой кладбище. Вода под ней плескалась, и отражающиеся в ней звезды больше не скорбели, они были голодны.

Она соскользнула с камня и последовала по тропинке среди деревьев. Ночной туман крался со стороны водной глади, и его щупальца завивались, словно когти. Холодный ветер рвал ее одежду и превращал туман в стенающих призраков.

Ей не следовало засыпать, не стоило позволять снам настигнуть ее. Теперь ей приходилось иметь дело с последствиями. Не стоило вспоминать сны о Падении.

Она ощутила вкус пепла истлевших тел, почувствовала дикую радость тех, кто убивал. Отзвуки похоти прошли сквозь нее, и ее кожа покраснела от мыслей о тайных желаниях, сулящих ей безграничную власть.

— Я не оступлюсь, ибо иду я Путем Равновесия, — сказала она, повторяя мантру, которой отец научил ее по прибытии на Велиосс, куда они сбежали от развала общества эльдар и его всеобщей невоздержанности.

Велиосс был раем, и его дух приветствовал их всем сердцем. Он стал таким раем, каким был их родной мир до того, как культы удовольствий завладели им, Девственным миром. Жизнь царила повсюду, ее новое начало не знало страхов и сомнений.

Менее, чем через десять лет к ним пришло падение.

Народ Велиосса думал, что он в безопасности. Расположенные так далеко от сердца их когда-то великой цивилизации они верили, что ужасы их рода никогда не придут за ними.

Они ошибались.

Семена разрушения, что привели к жизни полной страха и разрушили народ эльдар плотно засели в них всех. Каждый на Велиоссе чувствовал её, волну психического безумия. Которая захватывали сердца и разум тех, кого они оставили. Она распространялась из родных миров эльдар, как болезнь, как заболевание целого вида, что привело их в бездну кровавого безумия.

После всего того, что они вынесли, с рассветом на небосводе появилась новая звезда. Она взошла там, где величайшая из когда-либо известных империй в галактике строила свой рай.

Это была зловещая тайная звезда. Едва мелькнувшая звезда. Ужасное немигающее око, что едва показало себя среди бесконечной ночи. Оно уставилось на эльдар Велиосса с неутолимым аппетитом и бесконечным терпением.

Оно ждала, не смыкаясь. Оно жаждало.

Ишара вскрикнула, увидев чью-то фигуру перед собой на дороге.

Он показался в темноте, в простой кремовой накидке со скрещенными перед собой руками. Его седые волосы пестрели в звездном свете, а тени разбегались от его янтарных глаз.

— Отец. — сказала она, успокоившись.

— Ты была на Поляне.

Не было смысла отпираться.

— Да, — сказала она, — что из этого?

— Тебе не следует ходить туда без меня, — сказал её отец. — Око всегда жаждет. Оно всегда ищет нас. И наше страдание всегда привлекает его, как ничто иное.

— Мне нравится Поляна, — сказала Ишара. — Я хожу туда, когда хочу побыть одна.

Её отец кивнул и сказал: «Одиночество ценно, но ищи его в другом месте. Она приходит, когда внутри зарождаются болезненные мысли».

— Жаждущий бог, снова? — спросила Ишара, улыбнувшись и поднимая бровь. — Ты все еще думаешь, что он существует?

— Я знаю, что она существует. Я вижу её в снах. Как и ты.

Улыбка сползал с губ Ишары. Её отца звали Азурама, но никто уже не называл его так. На Велиоссе его знали, как Пророка. У него был шеаладх, взор.

Именно Азурама взывал громче всех против разложения, что поглотило сердце империи эльдар. Его предупреждения были отвергнуты, его предсказания утонули среди сумасшедших криков и похотливых визгов.

Даже зная, что его проповеди не будут услышаны, он не останавливался, и сила его убеждения заставила десятки тысяч последовать за ним на Велиосс. Здесь, среди райского изобилия он оставил мысли о лидерстве и проводил дни в поисках мест, где потоки силы, что струились в сердце мира, выходили наружу.

Ишара не видела отца больше года, что незначительно для столь долго живущей расы, как эльдар, но этот срок показался ей неожиданно долгим.

Он раскрыл объятья, а она позволила себя обнять.

— Я так рада тебя видеть, отец.

— А я тебя, дочь.

— Что привело тебя назад?

— Ты, — сказал он, — и выживание нашей расы.

* * *

К её удивлению, отец позволил ей вернуться на поляну, где темные воды стали черным зеркалом. Вокруг была тишина. Не было слышно песен ночных птиц, а шепот холодного ветра остался в лесу.

— Почему мы здесь? — спросила она.

— Я хочу, чтобы ты кое-что увидела. — Сказал он таинственно.

Держась за руки, они взобрались на камень, откуда Ишара слышала смех. Она не хотела смотреть вниз, боясь того, что она могла увидеть, но ей все же пришлось. На этот раз, её матери нигде не было видно, внизу была только спокойная вода.

— Ты видела её, не так ли? — спросил отец.

— Кого?

Её отец покачал головой, будто разочаровавшись в её глупости.

— Ты знаешь кого. Твою мать. Я тоже видел её, в месте, где вода не может найти выход. Где энергию мира захватывает зло.

— Что ты видел?

— Я видел, как она страдает. — сказал её отец, и Ишара увидела, каким старым он стал. Она никогда не видела этого раньше, но бремя тысячелетия лежало на нем, как проклятье Морай-Хег. — Жаждущий Бог захватил её.

— Такого бога не существует, — сказала Ишара.

— Когда-нибудь я соглашусь с тобой, — вздохнул Азурама, — но сейчас он существует.

Он посмотрел вверх, где тайная звезда блеснула, словно случайная трещина на поверхности идеального драгоценного камня.

— Мы породили её. — сказал он с сожалением человека, несущего бремя, которое ему не принадлежит. — Она долго дремала, но предсмертный крик эльдар разбудил её, и мы навеки прокляты за нашу глупость.

— Я не понимаю, — сказала Ишара, стремясь оспорить его слова, но внезапно осознав их истинность.

— Мы никогда не сможем защититься от нее. — молвил её отец. — Она жаждет, всегда жаждет, всегда охотится на нас.

— Но мы ведь в безопасности здесь? — спросила Ишара. — Вот почему мы прибыли сюда. Чтобы убраться от опасности и страха. Ты сказал, что мы будем в безопасности.

— Да, дитя, и на некоторое время мы были. — сказал отец. — В жизни ей нас не достать, но вот в смерти …

Его голова склонилась, воспоминание о потерянной любви унесло его от его слов на мгновение.

— Когда мы умираем, она забирает нас. — произнес он. — Когда мы умираем она завладевает нашими душами и мучает нас вечно. Смерть не означает для нас освобождения и возвращения в естественный цикл рождения и перерождения в галактике, только вечный кошмар боли и страдания.

Ужас того, о чем ей поведал отец, парализовал Ишару.

— Зачем ты говоришь мне это? — спросила она, наконец.

— Потому что наша раса должна это пережить. — Он ответил, взяв её руку и положив туда что-то круглое и холодное. Она посмотрела вниз и увидела в ладони белесый драгоценный камень из полированного мрамора, оправленный в золото на кожаном ремешке. Он мерцал блестящим светом, который мягко вторил ударам её сердца.

— Он красивый. — сказала она.

— Надень.

Она надела его и ощутила, как необычная теплота окружила её, как будто она и камень были единым целым. Он стал частью её, и она знала, что никогда не снимет его с шеи.

— Я называю его Камнем Души. — сказал отец. — Он защитит тебя от Жаждущего Бога. Нося его, ты станешь для неё призраком.

Было что-то, чего её отец ей не говорил об особенностях Камня Души, но выяснение этого могло подождать и другого времени.

— Ты привел меня сюда не только для того, чтобы просто дать мне его.

— Нет. — согласился отец, взяв её руку. — Не только. Взгляни на воду и пусть шеаладх ведет тебя.

— У меня нету взора. — возразила она.

— Ты — моя дочь, конечно, он у тебя есть. — ответил отец. — В свое время ты будешь видеть дальше, чем любой из нас.

Он улыбнулся, что было для него редкостью: «Кто знает, возможно, ты станешь той, кто приведет наш вид на Путь Равновесия».

Ишара не знала, что это значит, но сделала так, как он просил. Отражение звезд было блестящим, застывшим и чистым.

— Я ничего не вижу.

— Ты увидишь. — пообещал отец.

Поверхность воды дрогнула, и она крепко ухватилась за руку отца, увидев нечто, двигающееся в глубине. Изображение бурлило под водой, ужас, созданный из прядей времен и усиленный водной призмой и влиянием варпа.

Слишком много, чтобы увидеть за один раз, слишком много, чтобы поверить.

Она видела монстров с зеленый кожей, клыкастых тварей с окровавленными топорами и извращенными орудиями из когтей и шипованных валов. Они ревели, как звери, на останках горящего вокруг них мира, обагренные кровью и окрашенные в цвета войны.

Изображение сменилось сражающимися рядами гигантских воинов, закованных в броню, украшенную знаками их господ. Они попирали этот мир своими бронированными ногами, втыкая златокрылые знамена в землю.

Сотни долговязых, неуклюжих созданий сражались на их стороне, словно безволосые джокаэро в раскрашенном тряпье. Она ахнула, поняв, что дубины, которые они держала, были на самом деле стрелковым оружием.

Кто рискнет давать оружие таким примитивным существам?

— Кто они? — спросила она с отвращением, вызванным их внешним видом.

— Раса, что со временем затмит своим количеством звезды и повергнет все на своем пути. Даже нас.

— Никогда! — крикнула Ишара. — Они — животные.

— Такова истина, но их много и у них огромная жажда жизни. Это то, что делает такими сильными и такими уязвимыми. Их желания так банальны и поверхностны, что Жаждущий Бог и ее вид получат их с легкостью.

— Мы будем с ними сражаться?

Её отец покачал головой.

— Однажды этот день придет, но галактика еще не завершила своего изменения. Все владыки звезды соберутся в мирах, что вращаются вокруг звезд в сердце этой системы.

— Зачем? Что здесь такого ценного?

— Многие из них даже не будут знать, зачем они пришли. — сказал её отец. — Уничтожать и проливать кровь достаточно, чтобы удовлетворить их аппетит, но со временем им откроется правда о том, что призвало их сюда.

— И что же это? — спросила Ишара.

— Взгляни снова. — приказал отец.

Ишара обратила свой взор в глубину водоема, распознавая эллиптический танец планет, тройную звезду в сердце Ситемы Архоны. Её взгляд был обращен на четвертую планету, зелено-голубой шар, который соперничал с Велиоссом в великолепии лесов. По всем признакам, ничто не указывало кровавую жадность воюющих сторон, что она видела в будущем.

— Я не понимаю. — произнесла она.

— Взгляни ближе, — ответил отец, — взгляни глубже.

Ишара так и сделала. Она опустилась на колени, осознав увиденную истину.

— Нет… — прошептала она, надеясь, что она ошибается, но понимая, что это правда.

Слезы катились по её щекам от осознания того, что они избежали одного катаклизма, чтобы стать перед лицом нового.

Грэм Макнилл Эльдар

Сариэль была творцом элегантных скульптур, но сейчас, надев боевую маску Баньши, она превратилась в воющую убийцу. Жажда вступить в сражение, ворваться в ряды неуклюжих орков почти захлестывала женщину.

Но приказы ясновидицы Ксении и Джайн Зар оставались ясными.

«Когда упавший орел засияет подобно золоту… Атакуй. Убивай».

Как и другие Воющие Баньши, она сидела, словно на насесте, посреди бархатных теней выступающих потолочных балок здания, некогда бывшего человеческим храмом. Его заднюю стену занимало разбитое окно-роза, в котором уцелел лишь один лепесток цветного стекла. Напротив него лежали обломки алтаря, посвященного иссохшему богу-трупу людей. Поверх них валялась исковерканная статуя идола с расправленными крыльями.

По человеческим меркам строение было грандиозным, но казалось хижиной в сравнении с храмом на эльдарском мире-корабле Бьел-Тан. Устремленные ввысь башенки из призрачной кости и изящные дворцы, вызванные к жизни певцами кости, обладали величием и красотой такого рода, что был недоступен для людских зданий.

Стены постройки почернели от огня, от крыши остались только торчащие железные балки и искореженные распорки. Исчерченное полосами небо, похожее на оставленную под дождем акварель, давило на город.

Чудом было, что храм до сих пор стоял. Орки военачальника Шрямблица грабили покинутый город, унося все до последнего: металл, доски и камни. Лишь это здание и ещё несколько других пока что не ощутили на себе ярость мародерствующих толп и машин для сноса построек.

Сариэль наблюдала за зеленокожими с надменным презрением той чистоты и глубины, на которую не была способна ни одна раса, кроме эльдар. Орки внизу толкались, ревели и плевались, как звери. Один из них присел в уголке, чтобы облегчиться, и даже на высоте среди стропил Воющую Баньши чуть не стошнило от вони. Ни один из чужаков не заметил аспектных воительниц, хотя парочка тварей поглядывала наверх, оценивая несущие элементы подпорок.

Грубая одежда орков была сделана из тряпок, покрытых пятнами масел и жидкой грязи, а поверх неё к крупным, могучим телам были пристегнуты пластины кованого металла, служившие им броней. Многие носили рогатые шлемы, натянутые на звериные, клыкастые головы. Некоторые обладали механическими руками или ногами, которые свистели и шипели, истекая смазкой и гидравлической жидкостью.

— Удивляюсь, как столь неотёсанные, примитивные создания вообще могут существовать, не то что странствовать среди звезд, — покачав головой, прошептала Дрита.

Сариэль удивленно посмотрела на неё.

Экзарх Дрита обычно хранила молчание в моменты, предшествующие кровопролитию. Командир отряда, в который входила Сариэль, была несравненной воительницей, в совершенстве владеющей зеркальными мечами-близнецами.

Воющая Баньши завидовала смертоносному мастерству Дриты, но в минуты более глубоких размышлений страшилась того, что воплощала собою экзарх. После боя Сариэль просто снимала боевую маску и возвращалась к своему ремеслу, не испытывая вины за оборванные ею жизни, но судьба её командира оказалась прочно связана с Путем Воина.

Экзарх была обречена оставаться убийцей до конца дней своих.

— Они всего лишь дикари с дубинами, — продолжала Дрита. — Строят ли они города? Создают ли произведения искусства? Нет, после орков остается лишь смерть и разрушение, размашисто начертанное на полотне звезд. Существование их расы бессмысленно.

— Может, в их существовании и нет смысла, — отозвалась Сариэль, — но сразиться с нами они, несомненно, смогут.

Дрита повернула к ней голову в аспектном шлеме. Хотя точеные черты лица экзарха, все эти углы и четкие линии, сейчас были скрыты, Воющая Баньши могла представить её презрительную усмешку.

— «Сразиться»? — переспросила Дрита. — Их неуклюжие прыжки и взмахи не имеют отношения к сражениям.

На это Сариэль ничего не сказала, почувствовав, как агрессия командира наполняет её жаждой убийства. Находиться рядом с экзархом значило ощущать на себе касание смерти, ведь эта незримая спутница всегда сопровождала таких воинов.

Каково же будет оказаться неподалеку от перерожденной Джайн Зар? С тех пор, как лорд-феникс прибыла сюда через поврежденный портал Паутины, воинственный пыл глубоко вонзил когти в каждого бойца на Архоне. Другие миры-корабли также направили своих представителей, и при мысли о том, что она будет сражаться в одном воинстве с Бурей Тишины, Сариэль преисполнилась гордости.

Сжав кулаки, Воющая Баньши полной грудью вдохнула затхлый, отдающий металлом воздух этого мира. Она услышала грохочущий лязг орочьей машины неподалеку; клубы едких выхлопных газов ползли из-за дальней стены, и здание дрожало, отзываясь дороге, которую перемалывали шипованные гусеницы.

Сохраняя идеальное равновесие, Сариэль колебалась вместе с этой вибрацией.

Рисунок облаков изменился, и в храм проникли пучки грязного солнечного света. Пылинки, оказавшиеся внутри них, затанцевали в воздухе подобно крупицам золота; в любой другой ситуации этим зрелищем можно было бы восхититься. Ещё один луч прошел через последний лепесток цветного стекла в окне-розе, и Воющая Баньши вдруг поняла смысл слов ясновидицы.

Столп золотого света пронзил сумрак и озарил упавшую статую святого тотема людей, позволив Сариэли рассмотреть его. Это был ширококрылый орел из стекла и полированной стали. Отразив луч, он засверкал золотом, будто охваченный огнем.

Его сияние заполнило храм.

Тоже увидев это, Дрита выхватила зеркальные мечи-близнецы со свистом бритвенно-острых лезвий. Клинки замерцали, словно скованные льдом.

Спрыгнув с балки, экзарх устремилась вниз подобно атакующему сорокопуту. Сариэль и другие аспектные воительницы пришли в движение мгновением позже, и все до последней закричали от боевой ярости.

Выпуская из легких воздух планеты, Воющая Баньши превратила свой гибельный гнев и жажду кровавого смертоубийства в вопль, прошедший через психозвуковые усилители её шлема.

Крики эльдар стряхнули пыль со стен. Они раскололи последний лепесток стекла в окне-розе. Они обрушились на орков, словно нечто материальное, и этот звуковой удар, нанесенный органам чувств тварей, ошеломил их.

В замкнутом пространстве храма вопли усилились ещё больше, и сами стены начали осыпаться. Совершив кувырок, Сариэль приземлилась среди орков и выхватила сюрикенный пистолет и костяной меч в тот же миг, что коснулась пола. Клинок метнулся вверх, и зеленокожий, выбранный ею как первая цель, тупо продолжал стоять, пока бледное лезвие рассекало ему шею.

Крепкие, как железо, сухожилия и прочные кости разошлись, будто расплавленное стекло под формовочной проволокой.

Сариэли понравилось, что кровь, фонтанирующая из тела чужака, совпала по цвету с ярко-красным плюмажем на её шлеме. Безголовый орк замахнулся на воительницу, но она уже сорвалась с места и навела пистолет на следующую жертву.

Шок от звукового удара ещё не прошел, но примитивность нервной системы зеленокожих сейчас работала на них. Люди оказались бы парализованными, бились бы в конвульсиях и пачкали одежду выделениями взбунтовавшегося тела. Орки оправились от воя Баньши так же легко, как Сариэль могла бы оправиться от секундного удивления.

Огнестрельное оружие чужаков, больше похожее на переносные карронады, чем на пистолеты, оглушительно загромыхало. Здание заволокло едким черным туманом сгоревшего пороха. Крупнокалиберные заряды врезались в каменную кладку, а из взревевших секачей и топоров с тяжелыми цепными клинками повалили клубы грязного маслянистого дыма.

Рассекая врагов, воительницы проносились через толпу, словно танцовщицы на представлении. Очертания их мечей размывались от быстроты взмахов, а вылетавшие из сюрикеновых пистолетов бритвенно-острые диски разрубали плоть и отрывали конечности.

Баньши была аспектом эльдарского бога войны, воплощением всей его свирепости. Даже остальные эльдар боялись предвестниц смерти и горя, самых мстительных среди всех аспектных воинов. Сариэль сражалась, тщательно контролируя свою ярость: используя, превращая эту страсть в оружие, которое прибавляло сил для удара её руке с мечом и делало выстрелы из пистолета более точными.

Утрата власти над яростью могла быть опасной, но Воющую Баньши годами обучали в аспектном храме тому, как управлять ею. Годами гнев угрожал поглотить Сариэль.

Теперь он служил ей.

Не сбиваясь с шага, воительница прикончила ещё двух орков, увернувшись от тарахтящих секачей и тяжелых шипастых палиц из сварной стали. Воющей Баньши казалось, что чужаки сражаются, утопая в какой-то вязкой, тягучей жидкости: она с большим запасом опережала их выпады и всегда увертывалась для контратаки, пока зеленокожие и наполовину не успевали завершить удар.

Дрите, наверное, представлялось, что враги вообще не двигаются. Экзарх вертелась и прыгала, будто участвовала в схватке не более напряженной, чем тренировочный бой против эльдар, только услышавших зов храма Баньши.

Орк, вооруженный тяжелой роторной пушкой из ржавого железа, повернул рукоять на коробчатом спусковом механизме, и из дула вырвался двухметровый язык пламени, последовавший за ураганом снарядов. Они пронеслись по храму, сопровождаемые ревом зеленокожего, который зашелся в хриплом гортанном смехе.

Устремившись к стрелку, Дрита взмыла над полом, оттолкнулась от ближней стены и, прокрутившись, как акробат, приземлилась за спиной хрюкающего создания.

Блеснули зеркальные клинки, и чужак обнаружил, что почему-то оказался на коленях. В метре позади него Сариэль заметила ступни в железных ботинках, оставшиеся стоять на растрескавшейся каменной плите. Затем сверкающие мечи экзарха сомкнулись, будто ножницы, и обезглавленный орк рухнул ничком, всё ещё держа когтистый палец на спуске чудовищного орудия.

Уткнувшись в пол, пушка содрогнулась и взбрыкнула, повалив громадное тело твари набок. По храму во всех направлениях полетели рикошетирующие снаряды. Большинство из них выбивали из стен новые фрагменты кладки, некоторые врезались в орков и вышибали из них приятные глазу фонтаны зеленой плоти.

На глазах Сариэль случайные попадания настигли двух её сестер-баньши. Тела эльдар и близко не были такими же прочными, как орочьи, поэтому снаряды разорвали их на куски.

Сариэль знала обоих: Йирэнт и Раэру.

Оборвались две незаменимые жизни. Эта утрата отзовется на Бьел-Тане и всей расе эльдар. Когда Сариэль снимет боевую маску, то оплачет их уход как подобает, но сейчас её направляла только лишь ярость.

Лишь горстка орков ещё оставалась в живых.

Некоторые из них, проявляя удивившее Сариэль здравомыслие, убегали через разбитые двери храма. Другие, охваченные привычным для зеленокожих безумием, продолжали драться, поскольку орков всегда волновали только драки.

Воющая Баньши почувствовала, как содрогается земля, и ощутила низкий рев приближающейся орочьей машины, который отдавался у неё в костях. Увидев надвигающуюся тень, Сариэль отступила от стены; она слышала, как трещат и раскалываются камни под гусеницами чего-то огромного.

— Бегите, мои Баньши! — вскричала Дрита, устремляясь прочь от источника сокрушающего, оглушительного шума. Отступая, воительницы подобрали своих павших: кроме Йирэнт и Раэры, погибли ещё двое, Индэрия и Алларэк. Экзарх не собиралась оставлять их тела на поругание оркам.

Взбежав по груде кирпичей, осыпавшихся с верхних уровней храма, Сариэль запрыгнула на подоконник высокого стрельчатого окна. Из расщепленной рамы подобно кинжалам торчали осколки стекла, но ни один не коснулся её.

Как только Воющая Баньши оглянулась через плечо, дальняя стена словно бы взорвалась, и внутрь храма с ревом ворвалось неуклюжее чудище из кусков металлолома — громадный танк с дробящим шипастым катком, приваренным спереди. Наехав всей массой на крупные обломки каменной кладки, он раздавил их лязгающими траками и цельнолитыми колесами.

Дрита и её воительницы уже отступили и наблюдали за уничтожением храма из развалин рухнувшего жилблока в сотне метров от него.

Там их ждала ясновидица Ксения, в длинных, расшитых рунами одеяниях кремового цвета, что развевались на ветру. Глазные линзы её шлема с ветвистыми «рогами» зловеще светились, а посох из призрачной кости оплетали разряды психических энергий.

— Ты убила орка с огромной пушкой, — произнесла ясновидица, но Сариэль не поняла, были её слова утверждением или вопросом.

— Да, — сказала Дрита.

— Хорошо. Нити рока Архоны сплетаются всё туже, хотя от меня ускользает понимание того, какую роль здесь сыграют зеленокожие.

— Ты уже знаешь, почему они здесь, — ответила экзарх. — Просто боишься поверить в это.

— Дрита, не стоит воображать, что можно разобраться в сплетении будущего, распуская нити прошлого, — возразила Ксения. — Цепь событий, приведших наш народ на эту планету, могла начаться раньше, чем ты способна представить. Возможно, раньше, чем способна представить даже наша раса.

Сариэль заставила себя отвести взгляд от ясновидицы с её ужасным могуществом и погибелью, скрытой в её словах. Идти по такому Пути значило видеть скрытые варианты грядущего; сила, которой обладали подобные эльдар, не предназначалась для простых воинов.

Воющая Баньши вновь посмотрела на храм, в разрушенном дворе которого бесновалась орочья машина. Два десятка зеленокожих в тяжелых горшковых шлемах и очках-консервах с толстыми стеклами восседали на её бронированной башне или цеплялись за борта. Каждый из них носил длинную шинель из черных шкур с вышитым на ней грубым изображением рогатого черепа.

Развернувшись, танк сокрушил гусеницами алтарь и сиявшего на нем орла. Затем каток врезался в стену за ними, и кладка обвалилась на чужаков лавиной каменных обломков.

Хотя она раздавила немало орков, уцелевшие разразились свинячьим хохотом. Сариэль наблюдала за ними, ничего не понимая.

— Они убивают себя и всё равно смеются, — произнесла женщина-эльдар.

— Они живут ради этого, — отозвалась Ксения, и Сариэль заметила, что при этом ясновидица взглянула на экзарха. — Их интересуют только сражения. У зеленокожих нет грандиозных стратегических целей, они не ведут отчаянную битву ради спасения своей расы от вымирания.

— Тогда почему они вообще воюют? — спросила Воющая Баньши.

— Потому что не знают ничего иного, — ответила Ксения. — Их волнует только это, и только это управляет их примитивным обществом.

— Сражаться значит жить, а жить значит сражаться, — сказала Дрита, отворачиваясь и убирая мерцающие клинки в ножны.

И Сариэль не совсем поняла, о ком говорила экзарх.

Грэм Макнилл Бесшумная смерть

Гладкие как стекло в местах, где кислоты и биоплазма расплавили коренную породу, раздробленные там, где хитиновые когти и скрежещущие зубы перемалывали их, стенки этих подземных тоннелей были помесью двух терявшихся во мраке изгибов кишковидных ходов.

По тоннелям двигалась колонна изящных, гладконосых транспортов, хотя такое описание не давало полного представления об их воздушной легкости, замысловатых изгибах и смертельной сути. Сотворенные из кристаллического стекла и призрачной кости, тринадцать гравитанков "Сокол" неслись во главе эскадрона из визжащих реактивных мотоциклов и "Гадюк".

Ездоки на стремительных мотоциклах были родом из Сейм-Ханна — Дикие наездники в комбинезонах лазурного и ярко-красного цвета, с обритыми наголо головами и покрытые татуировками. Они сопровождали возгласами петляющие виражи, залихвацкие двойные спиралевидные вращения и безумные заносы, выполняя их в тесных проходах: подобное летное мастерство было доступно только эльдар с их нечеловечески быстрой реакцией.

Низко сгибаясь на сидении разогнавшегося скиммера "Гадюка", невероятно гибкая фигура присоединилась к ураганной гонке. Ее шлем и скальную породу над ним разделяло расстояние не больше ладони.

Облаченная в броню из поющей кости, чьи пластины были окрашены в белый и лазуритовый цвет с золотой окантовкой, ее кроваво-красный плюмаж на зловеще выглядящем шлеме развевался подобно порывам ветра. Обладавшая гибкими руками и кошачьей грацией, она была героем минувших дней, возродившейся ради служения ее народу и утоления жажды убийства кровью своих врагов.

Ее звали Джайн Зар, переродившееся в смертном теле божество.

Когда-то давно, в забытую эпоху, она владела лишь собственной душой, ныне же в ее распоряжении были тысячи.

Неисчислимое количество жизненных нитей было вплетено в полотно ее бытия, великое множество душ эльдар тысячелетиями томились в неволе, поддерживая ее паразитическое существование. Нескончаемая череда обрывочных воспоминаний и похищенных жизней, каждая из которых полнилась колкой ненавистью и соперничала с другими внутри нее. Они сражались за превосходство, но та, кем стала Джайн Зар, обуздала их ради единственной цели.

Обрезать нити и лишать жизни.

Ведь она была Бесшумной Смертью.

* * *

В ее памяти всплыл момент: быстрый, как ветер, и переполненный азартом преследования бег по ветвящимся путям Паутины. Душа обозначила себя среди океана жестоких воспоминаний, ее мощь напоминала обжигающе-белый шип боли.

Она узнала ее — воина мира Алайток, чья сущность была поглощена тысячелетия назад, когда он в одиночку сражался на горящем корабле-духе.

"Йидрезиль, Клинок Кхейна".

Он также находился в Паутине. Но чьей была эта память: его или ее?

Точно утверждать она не могла. Джайн Зар видела образы стрекочущих пауков из алмазов и звёздного огня. Видела смеющихся воинов, танцующих и убивающих одновременно в рассеивающихся переливах света, сражалась вместе с ними, но участвовала ли она на самом деле в той битве или это лишь навеянная воспоминанием иллюзия?

По правде говоря, теперь это ничего не значило. Они проживала чью-то жизнь, владела чужими знаниями. Опыт и память слились воедино, делая из нее непревзойденную во всем убийцу.

Кем бы она раньше ни была и о чем ни мечтала — все это безвозвратно потеряно, и сейчас не имеет смысла.

Кроме нынешней охоты, разумеется.

* * *

Она почуяла трупный смрад задолго до того, как свет, шедший сверху, отразился от обтекателей "Гадюки". Почерневший металл, пламя, превратившаяся в стекло земля и распыленная в воздухе горячая кровавая дымка.

Запах битвы стал ее верным спутником, старым знакомым, которого следовало встречать с радушием и обнаженным клинком. Едва заметными движениями Джайн Зар обнажила оружие; одно представляло собой трискелион с воронеными кромками, а другое — вибрирующую от мощи глевию со зловеще загнутым наконечником из призрачной кости.

— Приготовьтесь, — произнесла она, ее голос переполняли тональности мириадов заключенных душ. Сердца воинов воодушевились от этих слов, из тлеющих углей, распаливших пламя под боевыми масками. Джайн чувствовала их желание сорваться с места — наследие Кхейна было и даром, и проклятием, чувствовала каждую отдельную душу внутри гравитанков и на реактивных мотоциклах, смакуя двойственность во всех и каждом.

Этот был поэтом, что отгородился от привычных музыкальных ритмов и тактов, когда она перерезала глотки своим жертвам; тот был искусным ювелиром, что украсил ее перчатки кровью. Стоило сорвать их привычные маски — и им навсегда стали недоступны прежние вещи, столь необходимые эльдар для выживания.

Только ступая по Пути Воина, эльдар могут насладиться резней. И, сойдя с него, вряд ли смогут выдержать то, что нужно для спасения их расы, исчезнув, как ночной кошмар.

"Там!". Впереди замаячил свет отвратительно розовых тонов из-за переплетенных между собой вьющихся стеблей, огибающих края воронки, что выходила на поверхности тоннеля.

Гладь камня у ее подножия в рассеянном свете казалась волнистой, покрытой тысячами извивающихся тварей, напоминающих личинки. У каждой имелось по шесть недоразвитых лап, и они рвали на куски мертвую плоть, сбрасываемую откуда-то сверху. Их жирные и лоснящиеся тела были поделены на сегменты вдобавок к челюстям, как у миног, и пищеварительным системам.

Реактивные мотоциклы открыли огонь из сюрикенных орудий, вспарывая тварей подобно млечным пузырям, кислая вонь их кишечных ферментов превосходила все ожидания. Они визжали, погибая, и Джайн Зар ощутила разрыв примитивной психической связи между ними и другими зловещими созданиями.

Их хозяин наверху точно заподозрит неладное.

Дикие наездники выполнили хирургически точно рассчитанный поворот и выстрелили по зарослям вегетации над ними из подвесных сюрикенных пушек.

Джайн Зар вжалась в сидение, когда "Гадюка" рванула ввысь. Другие скиммеры опрокидывались и направлялись под углом к земле, а ездоки крепко держались в седлах и издавали яростные кличи, вступая в сражение.

Лорд-Феникс почувствовала напряжение, как перед грозой, когда внутри нее собирались жаждущие битвы души. Она позволила столпотворению воспоминаний захлестнуть ее разум: бурный поток из миллиона нанесенных ударов и сонма убитых врагов; битв с участием разномастных воинств — все это объединилось в головокружительную массу ощущений. Боль также присутствовала, став бесценной находкой.

И она направила эту боль, вызывая крещендо в груди, усиливавшееся и ускорявшееся с каждым вздохом.

Лепестки фиолетового цвета схлопнулись позади нее, их касание было настолько отвратительным, насколько она себе это представляла.

А затем тьма перешла в свет.

* * *

Скиммер перевернулся, и Джайн Зар спрыгнула с клинками наперевес, будто ангел с небес: широко расправив руки, держа одну ногу прямо, другую несколько в сторону. Вражеские силы заполонили долину морем распухших чужацких тел в хитиновых панцирях и бледной плоти, похожей на мумифицированное мясо. Она не была уверена, откуда ей вообще известно о том, как выглядит плоть тиранидов. Приложила ли она к этому свою руку либо это память кого-то еще?

Надежда была на последнее.

Над головой кипела схватка между реактивными мотоциклами и чешуйчатыми существами с перепончатыми крыльями, крючковатыми хвостами и острыми зубами: те парили и пикировали, подобно насекомым во время странного ритуала спаривания. Но внимания на них Джайн не обратила — это была их битва, а у нее — своя собственная.

Она приземлилась и побежала, гибкая рукоять Жай Моренн дрожала в сжатом кулаке. Стая сгорбленных визжащих существ обратила свой взор на нее: это были хормагаунты с щелкающими клыкастыми пастями и гипертрофированными передними конечностями, похожими на серпы. Слаженно прыгнув, они рванули в ее сторону, в озверении толкаясь друг с другом.

Эльдарская дева склонилась на одно колено и выпустила на волю Джайнас Мор, трехлезвийный клинок, чьи кромки были объяты черным пламенем: он врезался в центр атакующих, рассекая крепкие панцири и мягкую плоть с одинаковой легкостью. Словно обладающее жизнью, оружие пронеслось сквозь ряды чужаков, бесшумно убивая и обезглавливая их.

Твари разбежались, и Джайн Зар ринулась в брешь, раскручивая длинную глевию в виде ошеломляюще быстрых дуговых взмахов, не оставляющих после себя никого в живых. Она прорвалась сквозь хормагаунтов, практически не прилагая усилий, убивая все на своем пути, едва ли успев сделать вдох.

Ей были известны все особенности боя благодаря несравненному чутью, которое ей обеспечивали души внутри. Смертоносные удары, гибельные потоки плотоядных телоточцев, брызги едкой биоплазмы — от всего этого она с легкостью уклонилась, извиваясь своим гибким телом с искусностью акробата, достойной танцоров Смеющегося бога.

Залпы бритвенно-острых дисков проредили чужацкие массы, когда она атаковала вражеский фланг. Джайн Зар разила и убийц Улья, и существ-лидеров. Парящие разумы без конечностей, змееподобные скрытни и неуклюжие био-орудия, изрыгающие огонь — все эти не имеющие значения твари гибли от ее клинка.

Она пришла не для победы над тиранидами — это лишь отвлекало их внимание.

Ее истинная цель находилась в дальнем конце долины: убогая крепость "мон-ки", чьи высокие каменные стены были разрушены притаившимися ползунами и секретируемой ими кислотой. Кровавый вал из чужацких трупов образовал горы у стен, их загнутые конечности впились в изъеденные кислотой блоки, оплывшие подобно горячему воску.

Горстка массивных людей сражалась позади обрушившихся укреплений цитадели и наспех собранных баррикад из перекрученного металла. Это были лучшие воины человечества, колоссально выглядевшие в броне темно-зеленого цвета и облаченные в рыцарские накидки.

Выведенные в лабораториях и созданные по древней технологии, дарующей им невероятную мощь, они были быстрее и живучее своих хлипких сородичей.

Даже идея о каком-либо родстве между Астартес и простыми смертными выглядела смехотворной.

Их громоздкое оружие отличалось действенностью, полагаясь на чистую кинетическую энергию и мощь детонации, и способностью уничтожить что угодно. Но в чем же тогда заключалось умение, искусство владения данным вооружением?

Она увидела, что космодесантники заметили присутствие эльдар, почувствовала их примитивнейшую психическую реакцию на ослабление натиска на их позиции. Ухмыльнулась, ощутив их настороженное и ошибочное облегчение при виде тех, кто скрывал свои истинные намерения.

Солнце перевалилось за края долины, отражаясь от золотого навершия боевого знамени цвета зелени и слоновой кости, которое держал над собой стоящий на коленях воин, чей корпус представлял жалкое зрелище.

— Наконец-то, — под маской Джайн Зар расцвел злорадный оскал. — Гибель, что предрекла провидица Ксения.

Пара летательных аппаратов пронеслась над горами в лучах восхода: транспортник с грубыми формами и примитивный истребитель, выдыхавший пламя. "Мон-ки" назвали их "Громовым ястребом" и "Темным когтем" с типичной для лишенного воображения народца напыщенностью. Истребитель совершил крутой вираж, обрушив на приближающиеся полчища взрывные снаряды и оставляя после себя изрытую воронками землю, усеянную изувеченными трупами.

Джайн Зар вонзила и загнала глубже Жай Моренн в туловище исполинской твари с широкими хитиновыми клинками, потрескивающими от заряда психической энергии, а Джайнас Мор рассек ей шею, возвратившись к своей владелице. Тогда же женщина почувствовала резкий вопль тысячи разумов, отрезанных от порабощающей власти мыслей создания.

Лорд-Феникс взбиралась по горам из трупов, перескакивая с одного на другой и набирая высоту с каждым совершенным прыжком для того, чтобы достигнуть стен крепости.

Последним скачком Джайн Зар обогнула разрушенный парапет и элегантно приземлилась на крепостной вал. Металлическая обшивка толстым слоем покрывала блоки, и кровь, слишком яркая и неестественная, собиралась в плотные спекшиеся лужицы.

Она услышала рев снижающегося "Громового ястреба", флюгирующего двигателями во время приземления и испускающего волны реактивной тяги. Атака эльдар подарила осажденным в крепости Астартес драгоценное время, но ее Джайн Зар организовала не ради спасения "мон-ки".

А для того, чтобы оставить их в живых достаточно долго и вынудить капитана корабля рискнуть вызволить своих.

Передняя рампа "Громового ястреба" откинулась, и из него вышел космодесантник в стихаре бледно-кремового цвета поверх доспехов темнейших оттенков, опоясанный перевязью с ключами. Его искусно сработанная броня была обвешана узловатыми шнурками и украшена персональной геральдикой в виде черного кулака, схватившего осколки лезвия клинка. Отороченный мехом белый плащ трепетал в потоках реактивной тяги двигателей.

Это был человек в ранге и звании боевого капитана Темных Ангелов, сражавшийся уже очень долгое время. Орел на его наплечнике раскололся в том месте, куда нанесли удар клинком.

"Сломанный орел и расколотый меч. Ветеран Вракса, слуга Велиала. Убийца провидцев."

Джайн Зар запомнился образ воина с тех пор, когда Ксения с ненавистью поведала о его линии судьбы: если ему будет дозволено жить, он убьет многих эльдарских видящих. Она рисовала картины смерти космодесантника в своем разуме тысячу раз — и сейчас настал тот момент, когда женщина упивалась силой, дарованной предсказанием.

Она перемахнула через искореженные преграды, когда полчища тиранидов хлынули через парапет. Огонь из оружия разрывал их на части, и плоть чужаков детонировала от попаданий разрывных снарядов, разлетаясь ошметками.

Капитан Темных Ангелов заметил ее приближение, и, в отличие от собратьев, которых он стремился спасти, не ошибся в намерениях Лорда-Феникса, достаточно наученный превратностями войн, чтобы спутать сближение и убийственный танец. Он расчехлил свое оружие — болтер с золотой гравировкой и украшенными аквилой обтекателями.

Быстрый для человека, но смехотворно медленный для эльдар.

Для Джайн Зар все выглядело так, будто бы он жаждал умереть.

И она с радостью исполнила такую прихоть.

Женщина низко согнулась и исторгла сдерживаемое в груди и легких крещендо, вопль чистой ярости и ненависти, разорвавший воздух между ними. Усиленный древним механизмом внутри ее шлема, крик сбил капитана с ног.

Он припал на одно колено, оглушенный психозвуковым натиском, который полностью отключил сенсоры брони. Оправившись мигом позже, космодесантник достиг точки невозврата — Жай Моренн в руках Лорда-Феникса пронзил его грудную клетку, и она, двигаясь подобно воде, забежала за спину врага, когда его собратья увидели то, что она сотворила.

Они закричали грубыми, похожими на звук дробящихся камней, голосами, немногим лучше хрюканья звероподобных орков. Проигнорировав космодесантников, она достала глевию сквозь спину капитана, крутанув ее так, чтобы лезвие рассекло легкие и сердце. Горький опыт нескольких жизней показал ей, насколько живучими подобные воины могут быть.

Смерть глубоко запустила в человека свои когти, и даже без дара провидицы, Джайн Зар ощутила разрыв нити его судьбы.

Он корчился в агонии, бесполезно пытаясь сохранить остатки жизненной силы. Часть ее этим восхищалась, даже когда пылающие лезвия Джайнас Мор приблизились к его горлу.

Его последний вздох стал не проклятием в ее сторону, как она предполагала, а вопросом. Самым важным из всех.

— Почему? — просто спросил он.

— Это воля провидцев, — прошипела она. — Я спасаю жизни других, обрывая твою.

Проведя острой кромкой Джайнас Мор вдоль горла космодесантника, она разрезала его до самой кости. Из раны горячим фонтаном брызнула кровь.

"А еще потому, что мне это нравится".

Грэм Макнилл, Айвен Мьюлкин Совет Бури

— Приближается буря, — сказала Драита, сама не подозревая, насколько она права. Женщина-эльдар пригибалась в тенях, окутывавших вход в пещеру.

+Нет+, возразила Ксения, как только в нефтехимическом смоге, что клубился у основания горы, прогремели новые раскаты, похожие на удары молота. +Это не гром, слишком размеренно для природного шума. Мы слышим барабанный ритм войны, Драита — симфонию древнюю, словно время, и такую же бесконечную.+

— Кто же сражается? — спросила экзарх, которая по-прежнему не желала общаться психической речью, даже вне туннелей. Аспектные воины Драиты выгнали гештальтных тварей из подгорного логова, но иззубренные ментальные помехи от их мерзостно соединённых разумов так и не исчезли.

+Зеленокожие. И мон-кеи. Только они настолько глупы, чтобы драться в пламени, зажжённом ими самими.+

Драита кивнула; как повелительница Воющих Баньши, она была наделена грозной отвагой и стратегическим умом, отточенным до идеала. В жилах экзарха пылал огонь Бьел-Тана, и очень немногие воины эльдар могли сравниться с ней в способности к предвидению.

Но ясновидицей она не была, в отличие от собеседницы.

Драита не видела того, что открывалось Ксении, не ступала по дорогам грядущего и не ощущала боли от ещё не случившихся потерь. Вокруг закованной в броню воительницы незримой паутиной обвивались судьбы — порой ярко-радостные, но в большинстве своём замаранные краснотой крови или чернотой смерти.

Многие сородичи Ксении считали умение видеть будущее чудесным, но в действительности всё было совершенно иначе. В Сплетении ясновидице открывались бесчисленные варианты грядущего, где её родные и близкие умирали, а всё, чем она дорожила, сгорало дотла в войнах, развязанных дикими чужаками.

Что же тут чудесного? Кто вообще станет выбирать такой Путь?

— Ясновидица? — позвала Драита.

Сморгнув мимолётный послеобраз, Ксения опустила голову в рогатом шлеме и всмотрелась в удушливый дым внизу. Через тёмные клубы прорывались вспышки ружейного огня и вздымались грибовидные облака пламени.

— Нам собрать Ветер Мечей? — спросила экзарх, сердце которой гулко стучало в унисон со взрывами под горой. Её боевая маска, откликаясь на зов жестоких душ внизу, упивалась беспримесной агрессией примитивных существ иных рас.

+Нет. Пусть они перебьют друг друга.+

По горе пробежала психическая дрожь, некое предупреждение. Ксения вновь моргнула, ощутив поблизости чье-то невещественное присутствие: это был разум настолько могучий и наполненный жаждой убийств, что у неё перехватило дыхание.

— Ты не ошиблась, — произнесла ясновидица. — Буря уже рядом.

* * *

Оставив недоразвитых созданий предаваться резне, эльдар поспешно спустились ниже уровня земли. Ксению злило, что её сородичи вынуждены ползать тут наподобие червей, но на поверхности теперь шла война всех со всеми, а по раздробленной Паутине в системе Харон передвигаться было слишком опасно, даже самоубийственно. За рубежами этих золотых путей скрывалась вечно голодная Та-Что-Жаждет, готовая схватить любую зазевавшуюся душу.

Гору пронизывала целая аркология туннелей, лабиринт извивающихся коридоров, громадных пещер и бездонных расселин. Теперь хозяевами пика были эльдар, хотя никто иной на Архоне об этом ещё не подозревал.

Ксения и Драита бегом спустились ещё ниже, следуя проходами с глянцево-стеклянистыми стенами. В проворстве они не уступали любому Дикому Всаднику: ловкие, как танцовщицы, женщины стремительными скачками преодолевали широкие галереи, проплавленные в скале кислотной слюной и отрыгиваемой биокислотой. Они проносились мимо певцов кости, хоровые композиции которых сплавляли призрачную кость и камень в защитные купола; перепрыгивали, отталкиваясь от стен, аспектные алтари, где воины в светящейся броне гневно взирали из теней; пробирались через выстроившихся кругами Стражников, собранных под сводами громадных каверн размером с жилой купол мира-корабля.

Всё быстрее и быстрее, глубже и глубже. С каждым широким шагом душа Бьел-Тана вторгалась в разумы эльдар, призывая вершить войну. Минули столетия с тех пор, как Ксения ступала по Пути Воина, но и она задышала чаще, поддаваясь диким, неистовым порывам. Ясновидица чувствовала, как они стискивают её сердце и струятся по жилам подобно жизнетворному эликсиру, рождающему чёткое ощущение враждебности.

Ксения приняла жажду битвы и, усилив её, направила сквозь толщу горы в псионических волнах, коснувшихся души каждого из собравшихся под землей эльдар. В этой войне Ветру Мечей следует быть острым как никогда прежде, и силы ясновидицы станут точильным камнем для клинка её воинства.

Мимо них, закладывая виражи, проносились размытыми пятнами гравициклы из призрачной кости изумрудного и серовато-белого цветов. Резко кренились «Соколы» и «Волновые змеи», позволяя Драите и Ксении с разбегу проскользнуть под их днищами на спине. Женщин догоняли ликующие вопли, слишком быстрые и неразборчивые. Ясновидица выкрикивала в ответ бессловесный боевой клич, распалявший умы презрением к иным расам, не подозревавшим о собственном вымирании.

+Почему мы так спешим?+ спросила экзарх, поневоле решившись на мысленную речь — иных вариантов не имелось.

+Мы должны быть в назначенном месте в назначенное время.+

+В каком месте? В какое время?+

С силой оттолкнувшись от стены, Ксения перелетела через кабину «Сокола», двигавшегося им навстречу. Заметив удивлённое лицо пилота, она рассмеялась, наслаждаясь скоростью.

Вместе с Драитой они мчались к корням горы, темнейшим её глубинам; у обеих эльдар захватывало дух от радостного волнения, но причину его знала только ясновидица. Впереди лучился прозрачный янтарный свет, который изливался из входа в пещеру, охраняемую стайками аспектных воинов — Огненных Драконов в алом и сочно-коричневом и Тёмных Жнецов, что держались в тенях, скрываясь за череполикими масками.

Крутнувшись в прыжке, Ксения приземлилась, поджав одну ногу и отставив другую в сторону. Слева от неё застыла экзарх, вытянув одну ладонь и обхватив другой рукоять рунического меча. Ясновидица ощутила, как поворачиваются к ней стволы многочисленных орудий, почувствовала жар фузионных пушек и холод пусковых установок «Жнец».

— Тебе здесь не рады, — заявил Ксении один из воинов в чёрной броне. — Это место принадлежит Аспектам, а за ним поджидает опасность.

— И мне превосходно известно о ней, Ультеар из Жнецов, — согласилась ясновидица. — Больше, чем тебе, я думаю.

— Тогда изыди.

— Я из Аспектов, Ультеар! — вмешалась Драита, ярость которой распалилась во время безумной гонки через пещеру. — Дай нам пройти.

— Нет, Мстительница, — ответил Жнец. — То, что ждёт внутри, нужно встретить с гневом большим, чем скрывается в боевых кличах твоего аспекта.

Подняв руку, чтобы удержать экзарха от необдуманного ответа, Ксения покачала головой.

— Ты прав, Ультеар. Приближается буря, и тебе же будет лучше, если её встречу я.

— Новое видение? И что же тебе примерещилось на этот раз?

— «Примерещилось»? — ясновидица шагнула к Жнецу, и десяток невидимых воинов взяли её на прицел. — Я знаю, что видела. Я видела будущее, в котором безмолвная буря разрывает тебя на куски, а голова твоя выпадает из шлема, срубленная с плеч клинком из чёрного огня!

— Молчи о моей смерти! — огрызнулся тот. — О том дне вправе говорить лишь Пожинатель Душ.

— Надвигающаяся буря убьет тебя, Ультеар из Жнецов, — повторила Ксения. — Если только ты не позволишь мне пройти. Тогда я встречу её, усмирю её ярость, дам иную цель, нежели первое творение из плоти и крови, что она увидит здесь.

Ультеар ещё сомневался, но каждый воин Ветра Мечей знал о Ксении и её залитых кровью видениях, которые привели сюда эльдар. Усомниться в ней сейчас стало бы безумием. Подняв длинноствольную пусковую установку на плечо, Тёмный Жнец резко кивнул.

— Тогда иди, — сказал он, отходя в сторону. — Да благословит тебя Кхаин, ясновидица.

— Да пребудет с тобою Иша, Жнец, — ответила ему Ксения.

— Но почему ты уверена, что сможешь усмирить бурю? — спросил Ультеар.

— Потому что я уже встречалась с ней.

* * *

Когда Ксения проходила через световые завесы, у неё перехватывало дыхание от угрозы, скрывавшейся там. Открывшаяся ей пещера была невообразимо огромной — настоящий каменный собор, вырезанный в сердце горы. Ясновидице не хотелось представлять себе тварь, способную выстроить подобное логово.

Примерно в тридцати метрах над ней и Драитой поворачивалась в воздухе непрерывно изменяющаяся структура, созданная пересекающимися линиями сверкающей энергии. Из этого бесконечно развёртывающегося тессеракта, объекта неназываемых геометрий, доносились вопли, что звучали в неблизких местах и далеких временах.

— Что это? — спросила экзарх с обострившимся чутьём воительницы.

— Высвобожденный портал. Врата в Паутину, сорванные с якорей и несущиеся через Сплетение без руля и ветрил.

— Они опасны?

— Чудовищно опасны, — Ксения уже собиралась с пси-силами. — Любой, кто обнаружит проход, сумеет проникнуть в него. Создания варпа, приспешники Той-Что-Жаждет, ведьмаки мон-кеев… существа без имен и обличий.

— Возможно, Жнецы нам всё-таки пригодятся, — заметила Драита, выхватывая искристо блистающий клинок.

Ясновидица покачала головой; её охватила томительная печаль, рождённая незваным воспоминанием об ещё не случившемся горе.

— Нет. В моих грёзах ты стояла здесь с обнаженным мечом, сопровождаемая мною. Здесь нам и следует быть.

Где должна быть я и где должна быть ты…

Ксения устремила взгляд вверх, а Драита воздела клинок, унесённая боевой маской в мир холодного спокойствия и ледяной ярости.

Из портала изливался дождь ведьминого пламени: капли силы, расплавлявшие скалу при падении. Трещины в камнях дохнули студёным ветром, скорбным и морозящим до костей.

— Что-то приближается, — прошипела экзарх. — Доставай меч!

— Нет, ты убери свой в ножны, — предупредила ясновидица, заранее зная, что Драита не послушает её. — Здесь он не поможет.

Портал вздулся, из его углов, что распускались подобно лепесткам, вихрем красок и фантомов хлынул свет, заливший дальние стены каверны. Малопонятные призрачные образы былого и грядущего носились друг за другом в воздухе, словно бесконечная экспозиция, посвящённая войне и погибели. Эльдар и чужаки сражались там насмерть в тени чего-то древнего и непроизносимого.

Из света выпали три создания, с кажущейся небрежностью устремившиеся вниз. Лишь в последний момент они извернулись и приземлились со сверхъестественным проворством и изяществом, доступным только эльдар.

Первый из них, облачённый в темнейший обсидиан с серовато-белыми вставками, оказался ближе всего к ясновидице, и Ксения поприветствовала его по имени.

— Колдун Аматеон с Ультве, Идущий-в-Смерти.

Вторая гостья носила узорчатое тканое одеяние топазового цвета, и годы окутывали её подобно савану. Кожа её состарилась от горя и печали, вызванной смирением.

— Сорайя с Ияндена, — произнесла ясновидица. — Прозванная Говорящей-с-Призраками.

Последний эльдар, словно бы и не заметивший внезапного перемещения под гору, оказался воином в доспехе сочно-багрового колера, с яркими глазами и покрасневшей кожей.

— Автарх Мэлаидан с Сайм-Ханна, Ступающий-по-Ветру.

— Ксения? — улыбнулся тот. — Ты предупреждала, что нам нелегко будет попасть на Архону, но, клянусь милостью Иши, таких переходов у меня ещё не было.

Тут Аматеон упал на одно колено, едва втягивая воздух и как будто удивляясь, что вообще может дышать. Сорайя положила ему на плечо тонкую ладонь, и колдун, подняв руку, переплёл её пальцы со своими.

Посмотрев на ясновидицу, он спросил:

— Ты знала?

На Ультве жили истинные мастера в познании грядущего, и даже колдуны там были одарёнными провидцами. Лгать здесь не имело смысла.

— Знала ли я, что вы живыми доберетесь до Архоны? Нет, но я ожидала, что это будут знать на Ультве.

Аматеон выпрямился в полный рост, и Ксении захотелось отступить на шаг — такое пугающее знание читалось в его глазах, такой грозной была его воинская осанка.

— Ты ошибалась, — сказал колдун. — Не знали даже провидцы Ультве. Искажения и переплетения судеб этой планеты настолько запутаны, разбросаны и противоречивы, чтобы их нельзя прочесть с хоть какой-нибудь точностью.

— Но всё же вы пришли.

— Твое видение указывало на великую опасность, — произнесла Сорайя. — Такую, что мы не могли спокойно его проигнорировать.

— Это видение не посещало никого, кроме тебя, — добавил Аматеон. — Ни одного провидца.

— И всё-таки я уверена в нём, как в том, что Кхаин убил Эльданеша, — возразила Ксения, глядя на бурлящий свет портала. — И ты неправ: это видение посетило двоих.

* * *

Над ними возникла крошечная тёмная точка, растущая с каждой секундой. Вскоре она превратилась в фигуру, гибкую, будто хлыст, и смертоносную с виду. Из света донесся пронзительный вой, многократно отразившийся от стен пещеры и ставший почти невыносимым.

Воющий крик оглушал эльдар нестерпимой болью.

Портал взорвался, и миг спустя все пятеро отскочили назад: вырвавшись из сияния, среди них приземлилось новое существо. Его родильный вопль казался одновременно восторженным и полным ненависти. Падая, создание извернулось в полёте и, коснувшись пола с гибельным изяществом, испустило визг, который заставил эльдар застыть, будто подопытных на операционном столе.

Затем она — поскольку фигура её была, несомненно, женской — выпрямилась, словно потягивающаяся крупная кошка. Глазам эльдар предстала богиня войны, рождённая на заре времен, облачённая в плотно прилегающий доспех из древней призрачной кости. Окружённая колышущейся копной черновато-алых волос, скрытая под боевой маской грозного аспекта, она была дикой и свирепой, прекрасной и внушающей трепет.

Огонь и ярость пылали в её груди, и осязаемая жажда убийств окутывала её конечности потрескивающими коронными разрядами. От нового завывающего вопля гостьи потрескались стены пещеры, а головы всех эльдар внутри горы словно бы пронзили иглы, раскалённые добела. В руках женщины возникло оружие: трехклинковая метательная звезда и алебарда с раздвигающимся лезвием-кнутом.

Ксения знала её.

«Джаин Зар. Буря Тишины».

И ещё она знала, что лорд-феникс может убить их всех.

Когда-то, очень много лет назад, ясновидица почувствовала гибель Джаин Зар под Велиоссом, после чего ощутила муки её перерождения. Теперь же лорд-феникс взмыла над камнями, клинки трискелиона устремились к Драите, а острие копья — к сердцу самой Ксении.

Но ясновидица закрыла глаза, и время застыло, когда из неё хлынуло видение, приведшее эльдар на Архону: пылающие небеса, обугленные трупы эльдар и потоки крови, затопляющей звёзды. В этот неподвижный миг пророчество заполнило каверну всеми до последнего обрывками боли и ужаса, образами рока, объединившего их всех.

Ксения завела песню, неотступно звучащую в её кошмарах, слова которой были вытравлены кровью на её душе:

Древние пальцы дважды отринутой, Те, что сплетали, рвали и пряли В снах окровавленных лепестки скинули И мудрость пришла к ней ценою проклятой. Реликвия, та, что когда-то сгинула От смерти и мести родилась вдруг заново, Став силой в когтях Абаддоновой Гончей — Войной на Архоне, погибелью нашей.

Открыв глаза, женщина увидела, что острие копья Джаин Зар подрагивает в одной пяди от её груди. Объятая горечью Ксения повернула голову влево, уже зная, что предстанет её взору. Чёрное пламя, окружавшее трискелион лорда-феникса, пронизывали дымные язычки, а на клинках его, пронзивших сердце Драиты, висело приколотое к стене тело экзарха.

Её жизненная сила потоком хлестала наружу. Ясновидица заплакала, чувствуя, как вопящую душу Драиты затягивает в темницу брони Джаин Зар, как она становится частью гештальтной сущности, обитающей внутри. Лорд-феникс, всё ещё слабая после чудесного перерождения, только что ужасной ценой восстановила свой кровожадный нрав и напомнила себе о смысле собственного бытия.

Рискнув заглянуть в глаза Джаин Зар, Ксения сжалась. Она осознала, какой груз эпох и многочисленных жизней лежит на плечах воительницы, насколько лорд-феникс преисполнена древнего ужаса, неописуемого гнева и жажды вершить войну.

«Как вообще возможно нести такую ношу?»

Сотни, даже тысячи душ боролись за главенство внутри Джаин Зар — отголоски давно умерших эльдар, которые за минувшие тысячелетия провели отведённые им сроки в доспехе лорда-феникса и теперь подпитывали её своими жизнями. Воительница изучала Ксению, пытаясь найти её образ в осколках множественных воспоминаний.

— Когда-то я знала тебя, — наконец произнесла Джаин Зар голосом, напоминающим натянутую до предела струну.

— Да, много лет назад, — ответила Ксения, боясь прогневать лорда-феникса. — Я ощущала, как ты умерла и как переродилась.

— Сюда меня привело твоё видение, — сказала воительница, отводя копье и убирая его в заплечные ножны. — Согласно этому пророчеству и моему приказу миры-корабли поднимаются на войну.

— Мы живем в отчаянные времена, — проговорила ясновидица.

— Ответили не всё, — добавила Джаин Зар, быстро и плавно описав на месте полный круг. — Алайток повернулся к нам спиной.

— Он и так уже многое отдал в сражениях.

Лорд-феникс резко взглянула на Ксению.

— Ты больше не ступаешь по Пути Воина.

— Я сошла с него много столетий назад. Теперь я следую Путём Провидца, и, к добру или к худу, останусь на нём до самого конца.

— Немало врагов собралось тут против моего народа, верно?

— Все они, — ответила ясновидица. — Мон-кеи, зеленокожие, Великий Пожиратель и Губительные Силы.

— А он здесь?

Ксения мгновенно поняла, о ком говорит Джаин Зар.

— Гончая Варпа? Да, он здесь.

Лорд-феникс протянула руку, и пылающие клинки трискелиона, вырвавшись из тела Драиты, вернулись в ладонь хозяйки. Вокруг неё пульсирующими волнами расходился ритм войны, а поблескивающая алая влага, что капала с её пальцев, была предзнаменованием, понятным каждому из собравшихся.

— Кровь течёт, — начал Аматеон, одобрительно кивнув.

— Гнев растёт, — ответила Сорайя.

— Смерть идёт, — продолжила Ксения.

— Война зовёт! — довершила Джаин Зар.

Уильям Кинг Келмон

Раскрыв рот в беззвучном крике, Келмон резко вскочил со спального коврика.

Эльдар осмотрел свою комнату. Кристаллы-светочи, реагируя на проснувшегося жильца, уже зажглись, разгоняя мрак. Боковым зрением он заметил нечто, крадущееся в темных уголках комнаты. Глаза животного уловили свет и заблестели. Келмон медленно выдохнул, узнав создание.

Серая кошка с вытянутым телом устремилась в его объятья. Она тоже казалась встревоженной, будто чувствовала страх эльдар. Келмон гладил животное длинными и тонкими нежными пальцами больше для собственного успокоения, нежели своего питомца. Он глубоко вдохнул воздух с ароматом корицы, почуял ободряющее благоухание пряностей и духов, наполнявших атмосферу искусственного мира. Психическим чутьем он ощутил легкое волнение в ткани мироздания, когда мир-корабль двигался по варп-маршруту к точке непосредственного назначения, пройдя сквозь линию разлома в структуре самой вселенной.

Реагируя на его настроение, психо-арфа начала играть умиротворяющую мелодию. Келмон заглушил ее взмахом руки, ибо не нуждался в чем-то подобном — нечто ужасное, из ряда вон выходящее творилось здесь.

Кошмар уже начал улетучиваться, и это беспокоило эльдар само по себе — он был провидцем, обученным всем видам предсказаний, включая толкование снов: обученным вспоминать, а не забывать их. Он чуял действующую здесь силу, темнейшую из возможных.

Когда эльдар сконцентрировался, мгновения кошмара вернулись: он увидел искусственный мир Йянден, безжизненно парящий в космосе; купола, защищавшие великие деревья Иолар и все, что осталось от биосферы их давно потерянных миров, разрушены. Обугленные лепестки кровавых роз безмятежно парили в невесомости. Мгновенно замерзшие останки растений и животных проплывали мимо низин с деревьями. Коридоры стали вместилищами стылых трупов мертвых эльдаров, застигнутых в момент, когда те одевали защитную экипировку. Залы, где костопевчие сотворяли корабли из призрачной кости, взятой из эмпиреев, опустели. Даже камни душ, связанные с Бесконечным круговоротом, последним пристанищем миллионов умерших на мире-корабле, поблекли и выглядели безжизненными.

Бесновался и Аватар, сокрытый в ядре мира, беспомощный и не способный покинуть свои палаты, ибо некому ответить на его зов. На мостике, изысканном помещении, откуда управляют искусственным миром, ждало своего часа нечто чудовищное. Прикрывающееся личиной эльдар, но не являющееся им. Нечто, чьи пустые глазницы мерцали зловещими угольками, нечто древнее, порочное и пагубное. Вспоминая это, Келмону хотелось снова закричать.

Столь мощным было видение этого ужаса, что провидец силой воли активировал сферу всевиденья. Мгновенно изображения со всего мира-корабля предстали перед взором эльдар.

Он узрел величественные сады под куполами и эльдар, с любовью за ними ухаживающих; распустившиеся Иолары, что покрылись цветами нежных оттенков — живыми напоминаниями о мирах, потерянных для его народа во время Падения. Келмон взглянул на забитую толпами воинов Аспектов залу, где те в характерных для расы эльдар доспехах практиковались в дисциплинах избранной ими боевой доктрины.

В Палате мглы баньши исполняли замысловатые пируэты и па Танца черепов, выплясывая и сражаясь в равной мере, пока их сестры били по круглым барабанам в такт движениям. В Палате соколов Пикирующие ястребы летали и боролись друг с другом в невесомости, уклоняясь, извиваясь и отталкиваясь от стен, пола и потолка. В Провале ночи Темные жнецы тренировались в стрельбе на дальние дистанции с помощью своих невероятно разрушительных пусковых установок. В Палатах дюн Жалящие скорпионы устраивали учебные поединки в ближнем бою, и их мандибластеры выплевывали отравленную смерть. Эльдар видел Драконий покой, где посреди пылающего пламени Драконы тщательно изучали свое тепловое оружие. Он осмотрел Палаты потерянных душ, где экзархи, ограниченные дисциплиной Аспекта, оттачивали свое мастерство до невообразимого и исключительного уровня совершенства. Эти места просто кипели жизнью.

Усилием воли Келмон сфокусировал психокристалл на мостике. Казалось, что все в порядке: провидец стоял в дозоре на высоко расположенном командном помосте и изучал узор своих рунных камней. В Палате призраков техники проводили настройку ходовой части Призрачных лордов совместно с духами, заключенными внутри камней душ, которые постоянно предлагали технические улучшения.

Все выглядело замечательно, и Келмон вновь обрел спокойствие. Он позволил себе немного расслабиться и налил в бокал вина с пряностями. Терпкий с остротой вкус пощипывал язык. Он знал, что напиток из года отличного урожая — около двух тысяч лет назад. Подобный год урожая эльдар оставляли себе и не торговали им с людьми.

Но все же сон беспокоил его. Ибо Келмон был слишком опытным провидцем, чтобы попросту проигнорировать сновидение. Он знал — все взаимосвязано. Сны, столь же мощные, как его кошмар, оставляют след в космическом хитросплетении, невзирая на то, что это лишь предположение. Провидец не сомневался — открывшееся ему будущее является лишь одним из множества вариантов развития событий, стартовавших с этой отметки. Ради душевного покоя и возможности спасти каждую живую душу на мире-корабле, эльдар осознал, что ему придется провести толкование.

Он потянулся за мешочком с рунными камнями. Закрыв глаза, Келмон засунул внутрь руку и достал один. Размеренно дыша, он поднял его на уровень глаз и разжал ладонь. Рунный камень не упал… а завис в воздухе. Келмон открыл глаза. Тот оказался красным — дурная примета. На нем был начертан символ Слаанеш, Той-что-Жаждет. Худшее изо всех возможных предзнаменований. Ведь если ощущалось влияние демонического божества, уничтожившего миры их предков и поглотившего души большей части расы эльдар, то дело принимало мрачный и серьезный оборот.

Келмон снова потянулся в мешочек и достал очередной камень. Двухцветный, один из двух в кисете. Одна половинка была красной, другая — синей. Провидец содрогнулся. Ситуация становился все хуже. Он подбросил камень в воздух — тот начал очерчивать круги около первого камня, кружась так, что провидец различал обе стороны. Символ Кроваворукого бога мелькнул перед глазами Келмона сначала на красной, затем — на синей части.

Значит, война, подумал он, война с силами Хаоса. И скоро. Кроваворукий бог двигался по орбите рядом со знаком Слаанеш. Каэла Менша Кхейн обретет свободу. И у народа Йяндена не останется иного выбора, кроме как последовать за ним, как только того призовут. Нет, подумал Келмон, не все так просто. Нужно разъяснение.

Эльдар взял очередной камень и подкинул его вверх. Показалась руна Императора. Второй из двухцветных камней — все хуже и хуже. Раса людей будет вовлечена в конфликт — человек может выступить как на стороне Хаоса, так и против него. Символ Человека занял позицию рядом со знаком Кроваворукого бога. Он следовал за ним, будучи постоянно обращенным красной стороной к провидцу. Значит, люди будут служить Хаосу, умышленно или неумышленно — точно Келмон не ведал. Нужно больше информации.

Эльдар сжал кулак внутри мешочка, нащупал три камня, попавших в его хватку, и бросил их. Один вертикально кружился вокруг камня Слаанеш. Оставшиеся парили по обе стороны, рядом с движущимися камнями, на расстоянии вытянутой руки.

Вертикально расположенным камнем оказался Скорпион. Значит, скорая засада — узкая орбита проходила достаточно близко к основному знаку. Другой камень плавал слева. Это было Древо жизни. Сие знамение уходило корнями в глубокую древность, проистекая из ранней истории его народа. Ввиду обстоятельств, наиболее мудрым предположением стало то, что оно обозначает часть древней войны супротив Пожирателя. По правую руку находился камень Путь.

Внезапно разум Келмона постигло озарение. В конце пути они столкнутся с прислужниками Слаанеш. Эльдары летят к планете людей, уже сдавшейся врагу, а народ мира-корабля все еще думает о торговле с ними. Так их и застанут врасплох — и слуги Хаоса нанесут удар исподтишка.

Он достал еще три камня, дополнивших общий узор. Знак Искусственного мира — будущее Йяндена висит на волоске. Знак Баланса — исход неясен. Знак Истины — модификатор. Редко попадающийся символ, лишь подтвердивший мысли Келмона — толкование истинно и жизненно важно.

Он склонил голову и очистил разум, высвобождая его, дабы коснуться камней и связать их в единый психический узор, дабы лично узреть долю космического хитросплетения.

Видение затмило его взор: пылающая пустыня и враждебная армия. Демон о четырех руках — две человечьи, две с клешнями — стоит на гребне бархана. Он пожирает камень души. Воины сражаются в пыли, и люди с эльдар гибнут. Пикирующие ястребы реют в термопотоках, а Призрачные стражи шагают посреди разрухи. Огромные боевые танки, люди именуют их "Леман Русс", стреляют без остановки. Пустыня взрывается, столбы песка взметаются к небу, куда летят пули. Бронетранспортеры "Носорог" рвутся вперед, вздымая волны песка на своем пути. Демон обратил взор своих ярко блестящих глаз на провидца. Голова взорвалась от боли, и видение исчезло.

Он знал, что должен предупредить остальных. Они должны быть готовы. Война на пороге.

Примечания

1

Панди́т (санскр. पण्डित «пандита» — букв. — учёный) — в Индии почётное звание учёного брахмана, а также человека высокообразованного в области классической индийской литературы на санскрите. Брахман, названный пандитом, занимается повседневной религиозной практикой, помогает людям разных каст в изучении религиозных основ индуизма, проведении ритуальных мероприятий, назначении даты свадьбы, момента зачатия ребенка на основе древних астрологических знаний.

(обратно)

Оглавление

История версий

Гэв Торп Путь эльдар

  Путь воина

    ПРОЛОГ

    ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ХУДОЖНИК

      ДРУЖБА

      ШЕДЕВР

      СУДЬБА

      ОТКАЗ

    ЧАСТЬ ВТОРАЯ ВОИН

      СРЕДОТОЧИЕ

      ГНЕВ

      СТРАХ

      БОЛЬ

      СОПЕРНИЧЕСТВО

      ЛОВУШКА

    ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ЭКЗАРХ

      НАСЛЕДИЕ

      ВОЗРОЖДЕНИЕ

      ПРЕВРАЩЕНИЕ

      ВОЙНА

      СМЕРТЬ

  Путь провидца

    Пролог

    Часть первая Поэтесса

      Глава 1 Дружба

      Глава 2 Самоанализ

      Глава 3 Судьба

      Глава 4 Видение

    Часть вторая Колдунья

      Глава 5 Контроль

      Глава 6 Битва

      Глава 7 Потерявшаяся

      Глава 8 Воссоединение

      Глава 9 Сила

      Глава 10 Воссоединение

      Глава 11 Война

      Глава 12 Удел

  Путь изгоя

    Пролог

    Часть первая Рулевой

      Глава 1 Дружба

      Глава 2 Неурядицы

      Глава 3 Судьба

    Часть вторая Странник

      Глава 4 Свобода

      Глава 5 Открытие

      Глава 6 Начала

      Глава 7 Авантюра

      Глава 8 Опасность

      Глава 9 Пристрастия

    Часть третья Пират

      Глава 10 Союзы

      Глава 11 Восхождение

      Глава 12 Воровство

      Глава 13 Бегство

      Глава 14 Развязка

    Эпилог

Путь Тёмных эльдар

  Гэв Торп Проклятие Шаа-дома

  Энди Чамберс Сокровища Бьель-Танига

  Энди Чамберс Беллатонис и Правитель Теней

  Энди Чамберс Путь отступника

    ПРОЛОГ

    Глава 2. ИСКУССТВА ПЛОТИ

    Глава 3. УТОЛИТЬ ГОЛОД ТЫСЯЧИ ДУШ

    Глава 4. ОХОТНИКИ

    Глава 5. НЕОЖИДАННЫЙ ПОДАРОК

    Глава 6. КЛИНКИ ЖЕЛАНИЯ

    Глава 7. КРОВЬ НА КЛЫКАХ И КОГТЯХ

    Глава 8. СЕРДЦЕ МИРА

    Глава 9. СОЮЗЫ И СДЕЛКИ

    Часть 10. ПОБЕГ ОТ СМЕРТИ

    Глава 11. ДВОР СЛОМЛЕННОГО КОРОЛЯ

    Глава 12. ВОСКРЕШЕНИЕ

    Глава 13. ВЕЧНОЕ ЦАРСТВИЕ

    Глава 14. ЖЕЛАНИЯ КЛИНКА

    Глава 15. ПРИЗНАНИЕ

    Глава 16. ПУТЬ ОТСТУПНИКА

    Часть 17. ТРИУМФАЛЬНЫЙ БАНКЕТ (ОБЕЩАНИЕ ФРЕЙЛИНЫ)

  Энди Чамберс Полночь на улице Ножей

  Энди Чамберс Путь инкуба

    ПРОЛОГ

    Глава 1 Последствия

    Глава 2 Вопрос побега

    Глава 3 Разобщение

    Глава 4 Стеклянный правитель

    Глава 5 Рассказ о началах

    Глава 6 Новоприбывшие

    Глава 7 Интермедия в глубине

    Глава 8 Наследование

    Глава 9 Охотники

    Глава 10 Другой вид наследования

    Глава 11 Клинки Архры

    Глава 12 Сны драконов

    Глава 13 Восхождение

    Глава 14 Живой меч

    Глава 15 Способность к милосердию

    Глава 16 Пленение

    ИНТЕРЛЮДИЯ

    Глава 17 Переход

    Глава 18 Каудоэлит и другие кладбища

    Глава 19 Сила заблуждения

    Глава 20 Попытки к бегству

    Глава 21 Плохие посадки

    Глава 22 Возвращение на Лилеатанир

    Глава 23 В логове дракона

    Глава 24 Жертва

    ЭПИЛОГ

  Энди Чамберс Маска Вайла

    Глава первая Мертвецы в пустоте

    Глава вторая Траурная Марка

    Глава третья Гробница Ветров

    Глава четвертая Охота

    Глава пятая Первый банкет

    Глава шестая Рассвет / Рассказ предателя

    Глава седьмая Второй банкет

    Глава восьмая Апогей / Приснопамятная победа

    Глава девятая Финальный банкет

    Глава десятая Полумрак

  Энди Чамберс Путь Архонта

    ПРОЛОГ

    Глава 1 КАЛЕКА

    Глава 2 ПАДЕНИЕ

    Глава 3 В ЦАРСТВЕ ТЕНЕЙ

    Глава 4 ПОСЛЕ ПОКУШЕНИЯ

    Глава 5 НЕОЖИДАННЫЙ ГОСТЬ ВЕКТА

    Глава 6 ДВОР КОРОЛЯ ТЕНЕЙ

    Глава 7 СЛЕЗЫ ГОРЫ СКОРБИ

    Глава 8 ПЛАМЯ В КЛЕТКЕ

    Глава 9 ГРОТЕСКНЫЕ СОЗДАНИЯ

    Глава 10 НАШЕСТВИЕ

    Глава 11 ЧЕРНОЕ СХОЖДЕНИЕ

    Глава 12 ЕЩЕ ОДНА ТРАПЕЗА

    Глава 13 НИЗВЕРЖЕНИЕ

    Глава 14 ЛАБИРИНТ

    Глава 15 ТАНЕЦ НА КРАЮ БЕЗДНЫ

    Глава 16 ВОСХОЖДЕНИЕ КСХАКОРУАХА

    Глава 17 КСЕЛИАН

    Глава 18 КАРАТЕЛИ

    Глава 19 ТЕНЬ И ПЛАМЯ

    Глава 20 ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ РАСЩЕЛИНА

    Глава 21 ДЕТИ АЭЛИНДРАХА

    Глава 22 ВЫНУЖДЕННЫЕ СОЮЗНИКИ

    Глава 23 ИКОНОБОРЕЦ

    Глава 24 БЕЛОЕ ПЛАМЯ, ЧЕРНОЕ СЕРДЦЕ

    Глава 25 ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ПИК

    Глава 26 СМЕРТЬ НАДЕЖДЫ

    ЭПИЛОГ

  Гэв Торп Тёмный сын

Каэлор

  К.С. Гото Эльдарское пророчество

    Пролог: Мерзость

    Часть I: Смутные воспоминания

      Глава первая. Айони

      Глава вторая. Силти

      Глава третья. Кервин

      Глава четвертая. Бедвир

      Глава пятая. Йзульт

    Часть II: Метастаз

      Глава шестая. Найс

      Глава седьмая. Хукулин

      Глава восьмая. Эйнгил

    Часть III: Неумолимый

      Глава девятая. Вызов

      Глава десятая. Революция

      Глава одиннадцатая. Очищение

    Эпилог: Пророчество

    Приложение

      Представление искусственного мира Каэлор и глоссарий связанных терминов

      Глоссарий: имена, места и названия Каэлора

  Дэн Абнетт Слепые надежды

    Часть первая

    Часть вторая

  К.С. Гото Кровавые слёзы

Карнакская кампания (не переведено)

  Джо Паррино Копьё ночи

  Грэм Лион Небесный охотник

  Роб Сандерс Война призраков

Брэнден Кэмпбелл Тантал

Брэнден Кэмпбелл Подарок для госпожи Баэды

Гай Хейли Полёт призраков

Гай Хейли Валедор (не переведено)

Уильям Кинг Провидец (не переведено)

Роб Сандерс Отринутый Путь

Гэв Торп Вой баньши

Мэтью Фаррер Лица

Джордж Манн Призрачная война

Уильям Кинг Долг эльдар

Уильям Кинг Рок эльдар

Гэв Торп Азурмен: Рука Азуриана

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  I

  9

  II

  10

  III

  11

  12

  IV

  13

  14

  V

  15

  VI

  16

  VII

  17

  VIII

  18

  IX

  19

  X

  20

  XI

  21

  22

  23

  24

  25

  XII

  26

  XIII

  27

  28

  29

  XIV

  30

К.С. Гото Меншад Корум

Война в Паутине

Танец без конца

Бен Каунтер Побег из ада

Гэв Торп Рассказ палача

Слова Провидца

Грэм Макнилл Смерть и Девственный мир

Грэм Макнилл Эльдар

Грэм Макнилл Бесшумная смерть

Грэм Макнилл, Айвен Мьюлкин Совет Бури

Уильям Кинг Келмон Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg